ЗЛОВЕЩЕЕ СВЕТИЛО

Под редакцией Отто Пензлера

Предисловие

Популярность «палп-фикшн» и «макулатурных» журналов в Америке резко возросла после Первой мировой войны, достигнув пика в 1920–1930-е годы, когда на лотках газетчиков регулярно выкладывалось свыше пятисот наименований ежемесячников. Эти недорогие (чаще всего по 10–15 центов) издания еженедельно расходились миллионами экземпляров. На красочные обложки журналов выносились самые захватывающие фрагменты публикуемых произведений, посвященных, разумеется, не философствованию и созерцанию, а приключениям, от которых захватывало дух. Это был уникальный, типично американский вид литературы.

Поначалу журналы стремились «раздать всем сестрам по серьгам»: в одном номере соседствовали вестерн, воздушные приключения, детективные и фантастические рассказы. Но появлялись всё новые и новые издания, поэтому старым, чтобы удержаться на рынке, пришлось выбирать себе узкую специализацию. Обложки первых номеров журнала «Черная маска», например, часто украшали ковбои из вестернов, но к середине 1920-х издание почти полностью перешло на публикацию детективных историй — наиболее популярного у массового читателя жанра.

Одна из основных причин этой популярности — весомость центральной фигуры повествования, «крутого» копа, а еще чаще — частного детектива, героя-одиночки, носителя всех возможных добродетелей, выводящего на чистую воду бандитов, продажных политиканов или недобросовестных коллег, которые нарушали нормы морали, привычные читателю. Отсюда «серийный» характер подвигов одного и того же героя, преследующего в каждом номере очередную шайку негодяев, выходящего победителем из самых головоломных и гибельных ситуаций. Неудивительно, что почти всегда таковые герои были мужского пола.

Многие из этих протагонистов стали столпами «Черной маски», «Детективного еженедельника», «Грошового детектива» и других известных массовых журналов. Континентал Оп Д. Хаммета, Рэйс Уильямс К. Дж. Дэйли, Оливер Квэйд Ф. Грубера, Джо Гар Р. Деколты (Р. Уитфилда), Макс Латин Н. Дэвиса, Флэш Кэйси Дж. X. Кокса, Билл Ленокс В. Т. Балларда, Кардиган Ф. Небеля — вот лишь несколько примеров «ежемесячных героев», которые — вплоть до конца Второй мировой войны — удовлетворяли аппетит широкой аудитории приключениями решительных парней, героев спускового крючка и кулака.

Однако были и борцы с преступностью совсем иного рода. Большинство этих супергероев — частные детективы, физическая сила которых превосходит мыслимые пределы реальности. Почти все они носят костюмы или прикрываются масками. Первым и наиболее знаменитым суперменом стал сыщик Тень, способный «затуманить разум человеческий»; затем его обошел по популярности Док Сэвидж, «бронзовый человек», сверхчеловечески мощный, многогранный гений, гроза злодеев; по свирепости всех переплюнул Человек-Паук, безжалостно истреблявший негодяев и клеймивший их лбы с помощью своей карманной зажигалки; мастер маскировки Детектив-Фантом сочетал стойкость и живучесть с аналитическими способностями сыщиков старшего поколения, Шерлока Холмса и Эллери Квина. К менее успешным героям относятся Черная Летучая Мышь, Призрак, Шептун, Пурпурный Шрам, Детектив в Маске, Алая Маска и последний из гигантов — поборников справедливости — Мститель.

Во время Великой депрессии народ жадно сметал с прилавков описания новых приключений своих любимых борцов за правду, вживаясь в их образы, воображая себя этими героями.

Непременным участником действия выступал и противник героя. Дабы заслужить свою славу, герою предстояло одолеть мерзавца, столь бессовестного, прожженного, свирепого и беспринципного, что только человеку высших физических и моральных достоинств это было под силу.

В цикле рассказов Ф. Небеля о преступлениях в Ричмонде МакБрайд и Кеннеди — хороший пример того, с какими масштабами преступности, с каким перевесом сил приходилось сталкиваться героям. Да и другие защитники справедливости им не уступали.

В герои попало и немалое число преступников, с которыми читатель мог идентифицировать себя с не меньшей готовностью, чем с детективом или праведным копом. Эти преступные личности, разумеется, достойны осуждения, но с весьма существенными оговорками. Практически все популярные герои-преступники — робингудовского типа. Они никого не убивали, а грабили исключительно богачей. Да и богачей-то не первых попавшихся, а тех, которые нажили свое состояние нечестным, мягко говоря, путем. Что могло быть приятнее безработному, уткнувшемуся носом в журнал и одновременно в затылок стоящему перед ним такому же безработному в длинной очереди за бесплатным обедом, чем прочитать, как ограбили банкира или брокера с Уолл-стрит, владельца фабрики или ростовщика — тех, кто отвечал за свалившиеся на страну невзгоды!.. Сейфы негодяев взламывались, бриллиантовые ожерелья срывались с шей их жен-бездельниц, а совершившие эти благородные преступления герои один за другим жертвовали большую часть награбленного в пользу бедных (не забыв, в угоду читателю, обеспечить и свое безбедное будущее).

Впоследствии, хотя и логично для развития сюжета, но несколько неожиданно с точки зрения верности выбранной профессии, значительный процент этих добродетельных преступников переквалифицировался в детективов. Причины были различными. К примеру, героев могли заподозрить в убийстве или другом злодеянии, которого они не совершали, и им приходилось обнаруживать истинного преступника и доказывать свою невиновность. Или же друзья-полицейские нуждались в их помощи. Эта традиция зародилась еще до начала эры «палп-фикшн». Раффлз, к примеру, чуть ли не чаще раскрывал чужие преступления, чем совершал преступления сам. Гений американского криминального мира Непогрешимый Годал (не включен в эту антологию, так как не появлялся в «макулатурных» журналах) столь тщательно планировал и столь искусно проворачивал свои преступные дела, что ни разу не попался, и полиция в конце концов вынуждена была выплачивать ему отступную пенсию, чтобы он больше не нарушал закон и не позорил стражей порядка.

В предлагаемом сборнике вы найдете описание множества видов преступлений, а уж выбрать, за кого болеть — за медвежатника, домушника, карточного шулера или за полицейских, которым платят за борьбу с преступниками, — издатель предоставляет вам.

Отто Пензлер

Вступление

Я вор в законе со знаком качества, Харлан Эллисон…

Не думаю, что это тебя касается, чувак, но раз уж начал, скажу: впервые я попал в каталажку в сорок пятом. Тогда, в сорок пятом, было мне одиннадцать. А в пятьдесят восьмом я уже сочинил об этом книжку. «Открой коробку — найдешь сюрпризец» называется. И стукнуло мне тогда, в пятьдесят восьмом, уж двадцать четыре. Ну вот, а теперь захлопни хлебальник и вали отсюдова. Или сиди смирно, не рыпайся.

Мне сказали, четыре тома выходят в память об ушедшей эре криминального чтива. Первые два, как я понял, «Палп-фикшн, борцы с преступностью», а третий и четвертый — «Палп-фикшн, преступники». К борцам с преступностью я себя уж никак отнести не могу, поэтому серый кардинал проекта, глубокочтимый мистер Отто Пензлер («Поспешай не спеша» мы его кличем промеж собой) всунул мне книжку про нашего брата, про преступника.

Преступник разный бывает. Одних мокрушников вон сколько видов… Медвежатников там… Уж всякую шушеру, шулеров да шантажистов, и в расчет не беру, в гробу я их видал.

А теперь ты спросишь, чувак, если я тебе дозволю пикнуть, что это за старый хрен, божий одуванчик, вешает тут лапшу на уши и какого черта этот парень Пензлер доверил ему такое серьезное занятие. Может, и вправду он один из тех, о ком книжку сочинили? Кровь от крови, там, плоть от плоти и прочая фигня?

Ну ты, чувак, даешь. Заткнулся бы ты, правда, не доводил бы меня до греха.

Перво-наперво, я на этом чтиве вырос. Родила меня мамаша в тридцать четвертом, не то что нынешних придурков, которые слюни вожжой пускают, оттягиваются под ляжкой этой куклы Джессики Симпсон. Для них ностальгия — то, что они умяли за завтраком, а у меня — то, как я ныряю в переплетение корней корявого древнего дуба перед нашей семейной халупой, номер 89 по Хармон-драйв, Пэйнсвиль, Огайо; и в руках у меня последний «Блэкбук детектив мэгэзин» или «Тень». Вот где ностальгия! До сих пор в носу стоит запах свежих опилок от книжек и журнальчиков, до сих пор вижу сливочного оттенка странички, лежащие на моих штанах…

И вот придурок Джек Уилдон и его ослы гоняли мимо дуба на своих шикарных великах, орали мне: «Жид, жид, никуда не убежит!» — а я был так далеко… Наездники в масках, мордастые детективы, варвары-людоеды со здоровенными дубинами, инопланетяне с фигуристыми телками в бронированных бюстгальтерах, крутые гангстеры, которых не расколоть даже толстомордым копам с сигарами…

Было тогда на слуху словечко «эскапизм»… Иное дело — нынешний эскапизм: ничего толкового. У нас сейчас правит бал «индустрия развлечений», на пьедестале всякая пошлятина. Вместо Раффлза, Фламбо и Джимми Валентайна стукотища рэпа, который будто из задницы сыплет сухим козьим горохом в пустое жестяное ведро; с экранов вспархивают призраки удавленных на Багамах и утопленных на Филиппинах; за число телевключений дерутся серийные убийцы и телеевангелисты, осквернители могил и расисты, совратители несовершеннолетних (педофилы, если по-ученому) и наилучший майонез всех времен и народов для всех семей. Нет сейчас места честному разбойнику, негде приклонить головушку трудящемуся взломщику игральных и торговых автоматов. От этих «развлечений» уши медленно, но верно вытягиваются в ослиные, а извилины выпрямляются в географические меридианы.

Не, чувак, ты резонно возразишь, что вот я тут разоряюсь, обхаиваю великую американскую культуру (три «ха-ха»!), возвеличиваю Дилинджера, Капоне, Ма Баркер и ее отпрысков…. Что ж, чувак, конечно, Билли Кид и «Корпорация Килл», Бонни и Клайд — такая же, по сути, бодяга, как и теперешний медиа-понос… А все ж таки…

По мне, все-таки лучше полистать книжку о Бостоне Блэки, почитать о Фантомасе или о Гарри Лайме, чем рассматривать выставленные напоказ буфера Кристины Агильеры или пирсинг пупка очередной телеэкранной шлюшки. Возвышающее, бодрящее, обогащающее влияние криминального чтива неуклонно вытесняется акулами рекламного бизнеса, подонками почище любых «плохишей», которых с риском для жизни искореняли бравые герои «палп-фикшн». В эфире носится дерьмо, оно заполоняет наши мозги, отвращает нас от самих себя и от истинных ценностей. Декоративный кретинизм персонажей и авторов массового чтива тридцатых-сороковых кажется сократовской мудростью в сравнении… да никакого сравнения и быть тут не может!

Здесь, на предлагаемых вам страницах, в рассказах, созданных в те золотые деньки, вы окунетесь в эскапизм, который вас не то что не обеднит, но наполнит свежестью, как ледяной лимонад в высоком, стройном бокале в жаркий августовский день.

Конечно, порой поскрипывают суставы в организме сюжетов, кое-что кажется неуклюжим — не забывайте, что не только возраст написанного почтенный, но и башляли-то господа издатели господам авторам чаще всего не больше пенни за слово. Отточи-ка тут стиль! Как бы коньки не отбросить… Да, Великая депрессия… А сейчас мы избалованы электроникой, зажрались… Согласен, позы, диалоги, ситуации шероховатые иной раз… Но зато какая мускулистая, бодрая писанина! Так что не выпендривайтесь, будьте снисходительны. Расслабьтесь и наслаждайтесь.

Что до меня… Какое я имею ко всему этому отношение? Ну да, обо мне не написали в справочнике «Кто есть кто в американской литературе», но сама судьба свела меня с этими книгами.

Как уже сказано, вырос я на этом чтиве. И на заре профессионализма пописывал крутую макулатуру в журнальчики-полуформатки, которые этот упертый Пензлер никак не желает признать равными полноформатным. Публиковался я в «Мэнхант», «Мэнтрэп», «Мэйхем», «Гилти», «Шуэ-файер детектив», «Трэпт», «Сент-Мистери» (как в Штатах, так и в Англии), «Майк Шейнз», «Тайтроуп», «Крайм энд джастис детектив стори», «Террор детектив мэгэзин»… Ну, достаточно? В глазах не запестрело? А то еще могу перечесть с дюжину. Пахал, как папа Карло, батрачил на издателей без передыху, не отрывая зада. Так что с полным правом стою я теперь у трапа кораблика, приглашаю вас на борт, уважаемые, вашу матушку…

Но и это не главное. А главное то, что я вор в законе со знаком качества. Уже помянул я первую судимость в одиннадцать. Пустяк, конечно, спер фигню, значки потешные с героями комиксов вытащил из коробок «Уитиз». Но — лиха беда начало! В тринадцать я сбежал из дому и занял роскошный номер в заброшенной трущобе в Канзас-Сити, ныне снесенной без всякой мемдоски. И жил там один-одинешенек… если не считать еще одного, постарше, дуреющего без пол-литры в день, да и так не без дури. По сей момент помню сногсшибающий аромат его подмышек, совершенно уникальной силы, букета несравненного…

Из Университета штата Огайо меня поперли в 1954-м, в частности за постоянное воровство из лавок. Тюрягу «Коламбус» видал изнутри не раз и не два, со счету сбился.

В армии в 1957–1959-е за разное сидел на губе, в основном — за неподчинение приказам.

В шестидесятом оказался в Нью-Йорке, в Виллидже. Сосед насвистел копам, что у меня нелегальная пушка, те меня сцапали и швырнули в «Могилы» (смотри мои «Записки из чистилища»). Дошло до Большого жюри, окружной прокурор вернул дело на пересмотр, и выпустили меня.

Ну, времена гражданских прав… Как тут не посидеть-то… Я и посидел. В Миссисипи сидел, в Джорджии, в Алабаме с Мартином… В Луизиане пара медномордых копов сцапала меня на задворках Плэйкмайн-пэриш. Стражи порядка содрали с меня рубаху, защелкнули наручники, подвесили на крюк, как борова, и добросовестно, трудясь по очереди, обработали мне брюхо пластиковой детской бейсбольной битой, стараясь не оставлять следов на коже. Трудились, пока не появился тамошний босс, славный Леандер Перес. Тот порылся в моем бумажнике, полном банковских карточек и всяких разных удостоверений, обнаружил, что я из Голливуда. Дошло до него, что поднимется кипеш, ежели я вдруг бесследно исчезну. Приказал своим парням снять мою тушу с крюка и передислоцировать подальше, в придорожную канаву. И напутствовал меня по-отечески: «Еще раз сунешь сюда нос, жидовская морда, — здесь и зарою».

Кого ж еще выбрать Отто для вводной сопроводиловки о беззаконных ворах в законе? Так что закрой свою хлеборезку, милый, в который раз долдоню, вали отсюда и наслаждайся в уголке. Скажи, Харлан, мол, послал. Двигай, не мешай старому вору вспоминать минувшие деньки. По ту сторону закона.

Харлан Эллисон

The Sinister Sphere

Frederick C. Davis

Конечно, многие авторы криминального чтива плодовиты — а как иначе сведешь концы с концами, если тебе платят не больше цента за слово? — но даже среди них трудно было найти более «скорострельного» писателя, чем Фредерик Дэвис (1902–1977). Ему принадлежит множество книг, которые он печатал как под собственным именем, так и под псевдонимами Стивена Рэнсома и Кертиса Стила.

Кроме огромного количества романов Дэвис сочинил более тысячи рассказов, выдавая на-гора более миллиона слов в год. Наибольшей популярностью пользовалась его серия «Луноголовый» о Стиве Тэтчере, ночном грабителе, днем служившем в полиции.

Сын шефа полиции, Стив Тэтчер, помогал тем, кто не мог справиться с тяготами жизни в Америке времен Великой депрессии. Закон он при этом просто игнорировал, действуя по принципу Робин Гуда: грабь богатых и отдавай бедным. Для того чтобы его не опознали, Дэвис воспользовался новаторским в детективном жанре приемом: вместо маски герой пользовался снабженным приспособлением для дыхания шаром из стекла, проводящего свет лишь в одном направлении. Это стекло марки «Аргус» якобы производилось во Франции, но еще не было известно в США.

Тэтчеру посвящено 39 рассказов, опубликованных с июня 1933 по ноябрь 1939 года в «Десятке асов детектива».

«Зловещее светило» — первое приключение персонажа, которого читатели эпохи Великой депрессии воспринимали как простого парня, ставшего героем.

Зловещее светило

Фредерик Дэвис

переводчик — Юрий Балаян

Глава 1

Луноголовый

Это был грабеж.

Дверь на балкон бесшумно приоткрылась. В темную комнату проникла фигура. Замерла. Повернулась из стороны в сторону, как бы оглядываясь. Но чем она смотрела? У нее не было ни глаз, ни носа, ни ушей! Голова — сплошной серебряный шар. Странные затемнения на передней части его сияющей поверхности повторяли очертания пятен на небесном теле, свет которого струился сквозь окна. Если это вообще можно было назвать лицом, то фигура была луноликой в буквальном смысле слова.

Серебряная сфера покоилась на атлетических плечах, с которых свисал длинный черный плащ. Из прорезей плаща высовывались руки в черных перчатках.

Звуки, как и свет, проникали в комнату снаружи. Ритмы танца, смех, топот. Полночь, вечеринка в разгаре. Серебряная голова слегка склонилась. Как будто удовлетворенно кивнула.

Ее обладатель скользнул по затемненной комнате, остановился у внутренней двери, осторожно приоткрыл створку. Музыка стала громче. Коридор пуст. Странный человек закрыл дверь и направился к стене.

Он сдвинул в сторону зеркало, висевшее между дверями, за которым оказалась круглая дверца сейфа. Черная рука набрала комбинацию, сверкающая голова словно прислушивалась к шепоту замка. Он послушно открылся, бессильный перед человеком с лунной головой.

Рука выхватила из сейфа и направила в прорезь плаща пачку ассигнаций, другая в то же время захлопнула дверцу и сбила цифровую комбинацию.

Неожиданный щелчок — и комнату залил свет. Фигура развернулась.

В дверях появилась женщина лет сорока, разжиревшая от безбедной жизни и безделья, в платье, расшитом серебристыми блестками. Она широко раскрыла глаза от испуга. Рука в перстнях отдернулась от выключателя. Дама с ужасом уставилась на лунноголового и пронзительно завопила:

— Мартин!

Собственно, она могла бы и не кричать. Супруг, столь же изумленный, стоял за ее спиной, глазея на незнакомца.

— Луноголовый! — вырвалось у него.

Странный человек рванулся к окну. Мартин Ричмонд, брокер, член всяких клубов, в том числе и пары спортивных, человек весьма себя уважающий, не утратил атлетических способностей. Он прыгнул мимо остолбеневшей жены, желая преградить путь похитителю. У выхода они оказались одновременно.

Ричмонд сделал попытку схватить черного человека с сияющей головой, но руки сомкнулись в пустоте. Зато кулак грабителя с силой врезался в его подбородок. Падая, брокер несколько утратил самоуважение и инстинктивно попытался за что-нибудь ухватиться. Еще удар — и Ричмонд полетел на пол, сжимая в руке что-то мягкое. Черная фигура выскользнула на балкон, дверь за нею захлопнулась. До земли 20 футов. Похититель перемахнул через ограждение и исчез.

Мартин поднялся на ноги, услышал внизу шум мотора. Выскочил на балкон, перегнулся через перила. Никого и ничего.

— Вызови полицию! — крикнул он, вбегая обратно в комнату, остановился и уставился на черную шелковую перчатку, зажатую в своей руке.

— Нас ограбили!

Телефонные провода донесли эти слова до слуха детектива, лейтенанта Гила МакЮэна. Лейтенант сидел за столом в своем кабинетике в управлении полиции, прижимая трубку к уху.

— Кого — нас?

— Мартин Ричмонд, Морнинг-драйв. Луноголовый ограбил. Удрал!

— Едем! — отрезал МакЮэн.

Он бухнул трубку на аппарат и развернулся со стулом в сторону молодого человека, стоящего у окна. Лицо лейтенанта от возраста словно обветрилось, его рассекали глубокие морщины, а вот гладковыбритому молодому человеку они были пока неведомы. Серые зрачки МакЮэна отдавали стальным блеском. Молодой человек мягко смотрел на мир голубыми глазами. МакЮэну пятьдесят, он отдал полиции два десятка лет.

Молодой человек вдвое моложе, он лишь недавно стал детективом-сержантом. Его зовут Стивен Тэтчер, он — сын начальника управления полиции Питера Тэтчера.

— Опять этот лунный черт, Стив! — гаркнул лейтенант. — Пошли!

— Черт его дери! — проворчал на ходу его напарник. — Не понимаю, как нам прекратить его грабежи!

— Я его сцапаю! — пообещал МакЮэн, открывая дверь. — Сцапаю, пусть это даже станет последним делом в моей жизни.

Лестницу они одолели бегом. Впереди грохотал лейтенант, за ним гибко и пружинисто скользил по ступеням Стив Тэтчер. Ступеньки тряслись. Момент — они уже в гараже. Полицейский автомобиль вырулил на улицу и понесся, набирая скорость. Скоро стрелка спидометра дрожала возле шестидесяти. Дом Мартина Ричмонда находился в пяти милях от участка. Уже через пять минут машина подкатила к входу, и полицейские поспешили к двери. На стук вышел сам хозяин.

Вечеринка все еще продолжалась. В высоких окнах МакЮэн видел силуэты людей, танцующих в большом зале. Не тратя впустую времени, Ричмонд провел их в библиотеку:

— Жена застала его в комнате, когда он выпотрошил наш сейф. Около часа назад.

— Около часа? — взвился МакЮэн. — Почему не вызвали раньше? За час он уже отмахал сотню миль!

— Провода оказались перерезаны. К тому же я проверял, что он украл. Да пока соседей добудился… Я торопился, конечно…

— Куда он вломился?

— В спальню… Прошу, лейтенант.

МакЮэн со Стивом Тэтчером взбежали по лестнице. Тэтчер вполне понимал гнев ветерана. Луноголовый повторял свои безобразия регулярно и всегда соблюдал гротескную маскировку.

Газеты пели дифирамбы его подвигам и открыто насмехались над полицией, не забывая, однако, возмущаться бесчинствами разбойника и призывать к его скорейшему задержанию. Общественность требовала защитить народ от таинственного вора. А власти ничего не могли сделать. Стив Тэтчер хорошо понимал, отчего Гил МакЮэн пребывал не в лучшем настроении.

Лейтенант мерил шагами спальню. Он проверил сейф, осмотрел балкон. Спустился, вышел на улицу, осмотрел место под балконом. Вернулся в еще худшем настроении.

— У него машина. Подъехал к самому дому. Под балконом остановился. С крыши сюда, тем же путем обратно. Никаких следов нет. Ни ног, ни покрышек.

— Гляньте! — крикнул лейтенанту хозяин дома, протягивая ему черную шелковую перчатку. Тот взял ее, рассмотрел, протянул Стиву Тэтчеру.

— Я стащил ее с руки преступника, когда тот убегал, — похвалился своим подвигом Мартин Ричмонд. — Он…

— Правая! — перебил его МакЮэн. — Скорее всего, он правша. И есть шанс, что правой рукой схватил при бегстве дверную ручку. Это значит, можно снять пальчики.

Он осмотрел ручку, но невооруженным взглядом ничего не заметил.

— Позвони, вызови Кентона, — приказал он сержанту. — Пусть срочно гонит сюда, снимет отпечатки.

Через несколько часов Гил МакЮэн сидел за своим столом в управлении, рассматривая фотоснимок дверной ручки. Там ясно просматривался отпечаток большого пальца. И он не принадлежал Мартину Ричмонду, его жене или кому-либо из присутствовавших в обворованном доме, кому-нибудь из гостей или прислуги.

МакЮэн убедился в этом.

Это был отпечаток пальца Луноголового.

Утомленный детектив откинулся на спинку стула и уставился на Кентона, эксперта-дактилоскописта.

— Абсолютно точно, что его нет в архивах?

— Стопроцентно, — заверил Кентон. — Этот отпечаток не зарегистрирован ни в одном из управлений полиции Соединенных Штатов.

— Чёрт… Значит, мы не можем выяснить, кто этот Луноголовый. Пока не можем. Но погоди. Я изловлю парня, которому принадлежит этот отпечаток. И серьезно с ним поболтаю.

Кентон вышел. Стив Тэтчер подошел к стулу, сел:

— Во всяком случае, мы знаем, что его еще не задерживали.

— Да, пока не задерживали. Но погоди, скоро задержат. Он надолго задержится у меня в лапах. И поплывет на много-много лет. Там его и похоронят, воли ему больше не видать. Я сцапаю его. Я до него доберусь…

Они оба посмотрели в лицо человеку, сидящему перед столом МакЮэна.

Шеф Питер Тэтчер. Доброе солидное лицо, седые виски, острый взгляд опытного полицейского. Крепко сжатые губы. На лице беспокойство, как и на физиономиях его подчиненных:

— Надо его взять, ребята. Мы должны его остановить.

— Я двадцать лет в полиции, шеф, — сказал МакЮэн. — Мне опыта не занимать, упорства тоже. Я достал Доука в Бразилии. Я мотался в Индию за Стефано и арестовал его. Этот хитрый хрен лунолицый тоже от меня не уйдет. Клянусь, шеф, я его схвачу.

Шеф Тэтчер кивнул.

— Надо, Гил, надо. Газеты вопят. Совет полиции ерепенится. Надо — и побыстрей.

— Шеф, даю слово! Меня от него и его от меня ничто не оторвет. Я обещаний на ветер не бросаю.

— Знаю, Гил, знаю. Я на тебя надеюсь. Твой случай. Всем, чем могу, поддержу.

Стив Тэтчер принял торжественный вид:

— Мой опыт, Гил, конечно, скромен, но всем, чем могу, помогу…

Дверь кабинета открылась. Впорхнула девица лет двадцати двух, бодрая, симпатичная. Лицом она чем-то напоминала лейтенанта — и не случайно. Дочь прибежала на службу к отцу.

Девушка махнула рукой МакЮэну, поклонилась шефу Тэтчеру и, подскочив к Стивену, чмокнула его в щеку.

На среднем пальце левой руки Сью МакЮэн поблескивал перстенек. Подарил его Стив Тэтчер. Вскоре ожидалась свадьба.

— Носы повесили, — заметила она свирепые физиономии полицейских. — Газеты-то развопились! Этот лунатик, получается, преступник века.

— Сью, ты здесь не вовремя и не к месту. Мы заняты, — строго принялся выговаривать дочери МакЮэн. — Беги домой.

— Но почему? Может быть, как раз я и помогу. Может, вам поможет знаменитая женская интуиция.

— Сью! Ты слишком часто суешь нос в полицейские дела. Это добром не кончится. Иди домой со своей интуицией.

— Зря ты так думаешь, — как будто не услышала Сью. — Я, к примеру, вижу, что этот Луноголовый не обычный громила и вор. Он очень умен. Тщательно планирует, прорабатывает ограбление, подготавливает преступление и отход. Сколько уже всего натворил и ни разу не попался! Искать его среди судимых — пустая трата времени. Это человек воспитанный, образованный, с прекрасными манерами, из хорошей семьи.

— Сью! Иди с этой историей в газету. Они и так там раздули о нем…

— Я вовсе не хочу делать из него героя. В конце концов, он вор, а кража не просто нарушение закона, она противна здоровой человеческой натуре. Конечно, он заслуживает наказания. Его характер испорчен этим бесчестным ремеслом. Ну как, я вам помогла?

— Очень. Только неясно чем. Домой иди.

— Сколько он украл в этот раз?

— 650 долларов.

— Шесть с половиной сотен? Всего-то? — удивилась Сью. — Тоже мне, вор… Мелкий воришка какой-то…

Приход конгрегационалистской церкви расположен в центре города, недалеко от делового квартала. Преподобный Эдуард Паркер жил один, без семьи и прислуги.

В 9 вечера, в день после ограбления сейфа Мартина Ричмонда, в дверь его постучали. Пастор открыл, не спрашивая, кто за дверью.

У порога оказался низкорослый крепыш с носом, очевидно когда-то сломанным в кулачном бою. Ухо расплющено, а шеи вообще не заметно. Про такую говорят — «бычья». Без лишних слов парень сунул пастору запечатанный конверт.

— От друга для бедняков прихода, — буркнул он и тут же исчез в сгустившейся тьме.

Доктор Паркер вскрыл конверт. Деньги. Завернуты в серебристую фольгу. 250 долларов.

Мод Беттс, вдова с тремя детьми и без работы. Проживает в многоквартирной развалюхе в складском районе города. Холодная плита на кухне. Готовить на ней нечего. Припасы закончились. Хозяин предупредил: плати или съезжай. Платить нечем, долг за четыре месяца. Перспектива — сельский приют-ферма.

Стук в дверь. Мод Беттс вытерла глаза, отперла дверь. Какой-то малец сует ей конверт. «От друга». И сразу пропал.

Миссис Беттс открывает конверт — и ахает. 200 долларов, завернутые в блестящую фольгу.

Этель Кнапп, 20 лет, хороша собой, стоит в своей меблирашке и гипнотизирует газовый рожок. Уже минут десять смотрит на него, набирается храбрости. Надо повернуть кран. Но не подносить спичку.

Денег нет. Приехала в город из Огайо, искать работу. Работы нет. Домой вернуться не на что. Но есть один путь, чтобы спастись от голода и унижения. Газовый рожок.

Она поднимает руку к крану. Отдергивает. Снова тянется…

Ее отвлекает тихий шорох. Из-под двери пролезает в комнату конверт, застывает у порога. Она подбирает его, разрывает бумагу… Под ней фольга, в которой… 200 долларов!

Этель бросается к двери, рывком распахивает ее… Пусто. Она бежит по ступенькам. На улице никого. Откуда ей знать, что деньги принес коренастый молодой человек, только что исчезнувший за углом. Но они спасли ей жизнь…

Преп. Эдв. Паркер — 250 долл.

Мод Беттс — 200 долл.

Этель Кнапп — 200 долл.

Итого — 650 долл.

Глава 2

Слова Луноголового

Обрадованные, доктор Паркер, миссис Беттс и мисс Кнапп не обратили внимания на серебристую полоску фольги, стягивающую деньги, которые попали к ним таким странным способом. Никто из них не сообразил сопоставить эти дары неба с Луноголовым.

Если бы они это заподозрили, то приняли бы за Луноголового коренастого молодого человека. И ошиблись бы.

Нед Дарган, бывший боксер в легком весе — отсюда сломанный нос и расплющенное ухо, — шагал по темной улице трущобного района. Головой он не вертел, по сторонам не глядел, шел уверенно, зная дорогу. Дойдя до заброшенного здания, обреченного на снос, он задержался. Здесь впервые огляделся и, убедившись, что за ним не следят, вошел в неосвещенный подъезд, закрыл за собой дверь, поднялся на этаж по обшарпанным ступеням, заваленным обвалившейся штукатуркой. Пахло пылью и плесенью. Дарган прошел по коридору, протянул руку к ручке.

— Входи, Ангел, — услышал он.

Дарган улыбнулся и вошел. В комнате темно. Глаза постепенно привыкали к темноте. Он различил фигуру у стола, напоминавшую материализовавшийся призрак. Вместо головы у темного силуэта красовался серебряный шар.

— Добрый вечер, босс, — сказал Дарган.

Среброглавое привидение приветственно подняло руку:

— Разнес, Ангел?

— Да, босс, без происшествий. И они там на дело пойдут, точно.

— Да, Ангел. Знаешь, почему я выбрал Мартина Ричмонда?

— Догадываюсь. Не совсем он тот, кем прикидывается.

— Это верно. Именно не совсем тот. Весьма уважаемый господин. Положение в обществе, состояние. Но вот что мне в нем не нравится, Ангел. Он нажил свои миллионы демпингом, сбивая цены на рынке акций. Он приносит страдания тем, кому мы стремимся помочь. Мало я с него снял, Ангел. Ничего, вернусь к нему позже.

Дарган всматривался во тьму:

— Вот я чего не понимаю, босс. Вы рискуете — но ничего не берете себе.

Из-под серебристого шара донесся смешок:

— Зачем мне деньги? Мне хватает. А многим не хватает на самое необходимое. Что бы ты делал, если бы увидел, что на ребенка несется грузовик? Ты бы выхватил ребенка, не думая, что рискуешь жизнью. Люди страдают, Ангел. Я так же не могу прекратить им помогать, как не могу не дышать. Если бы можно было брать деньги у тех, у кого их много, и давать тем, кому не хватает, и не прибегать к воровству, я бы пошел этим путем. Но такого способа нет.

— Не думайте, что я сомневаюсь, босс. Я полностью с вами.

— Да, Ангел, я это знаю. Потому и доверяю тебе, единственному в мире. Ты знаешь, что значит страдать, и потому ты со мной. Ну, что сегодня разведал?

Дарган покачал головой:

— Да так, босс… как обычно. Благотворительность — штука неповоротливая. Иным ведь вы в последний миг помогли, из могилы выдернули…. Есть тут водопроводчик по имени Эрнест Миллер. У него дочь в чахотке, Агнес звать. Непременно помрет, коли в Аризону не отправить, а у него откуда деньги?

— Будут у него деньги, Ангел.

— Ну, про Фрэнка Лодера я уже толковал…

— Лодера помню.

— Еще двое сирот, Билл и Бетти Андерсон. Мать недавно умерла. Остались у них дядя с теткой, тоже Андерсоны. Тоже едва сводят концы с концами, куда им детей брать. Так что отдадут в приют сироток, если не помочь.

— Не отдадут. Ты хорошо сработал, Ангел. Завтра будут для них деньги.

— Завтра? — Дарган забеспокоился. — Босс, не дело это, так часто, риск большой. Вчера — и завтра снова. Опасно, ох, опасно.

Луноголовый ответил не сразу:

— Да, Ангел, ты прав. Опасно. У полиции есть отпечаток моего большого пальца.

— Бог мой! Да они же теперь… Это ж зацепка!

— Да, но только если Гил МакЮэн догадается поискать в нужном месте. Все равно ты прав, становится опаснее, и мне придется быть осторожнее. МакЮэн может случайно обнаружить мой отпечаток, и заинтересуется, откуда он взялся…

— Ох, босс… — волновался Дарган.

— Ничего, Ангел. Ты, кстати, тоже будь поосторожнее, следи за собой. Завтра в полпервого ночи встретимся здесь.

— Понял.

Нед Дарган покинул комнату, плотно закрыл за собой дверь, уставился на нее, как будто желая разглядеть за ней того, кого так никогда и не видел без маскировки. Медленно спустился по лестнице, вышел на улицу.

— Ума не приложу, кто этот парень, — пробормотал он. — Но такой на земле еще не появлялся, это точно.

Дарган уважал и любил этого человека, который фактически спас его. Неду не повезло на ринге. Травма руки, конец карьеры. Работу он тоже не нашел. Деньги кончились, бывший боксер превратился в бродягу, спал на скамейках, попрошайничал. Пока не встретил незнакомца.

Однажды Нед Дарган снова выйдет на ринг, всех расколошматит, пробьется в чемпионы. И будет благодарить за это Луноголового.

Таинственный грабитель остался в ободранной комнате один. Он видел, как закрылась дверь, услышал, как скрипнули две разноголосые ступеньки. Первая — ля-бемоль, вторая — си. Если первой звучала нота си, значит, кто-то поднимался. Сейчас все было наоборот. Дарган спускался к выходу.

Луноголовый повернулся и вышел в соседнюю комнату, аккуратно заперев за собой дверь. Здесь стояла абсолютная тьма. Он снял плащ, стянул перчатки, избавился от серебристого колпака. Все сложил в шкаф, который тоже запер.

Покинул грабитель комнату через окно, бесшумно спустился по проржавевшей пожарной лестнице. Огляделся…

Свет тусклого уличного фонаря озарил лицо идущего по трущобной окраине Стивена Тэтчера.

Он шагал по улице, а в голове его роились тревожные мысли. Вспомнилась клятва Гила МакЮэна изловить Луноголового. Лейтенант — опытнейший детектив города. Что из этого следует? Звучал в ушах и голос любимой девушки:

— Тоже мне, вор… Мелкий воришка какой-то…

Стив Тэтчер наклонил голову, словно готовясь пробить какую-то невидимую преграду. Дикое у него положение! Конечно, конечно. Но вот перед ним мир, каков он есть. Жестокий, беспощадный мир. Кто поможет слабым, беззащитным, попавшим под его колеса? Мысль о том, чтобы бросить страждущих без помощи, претила Стиву.

Он — сын копа. Борьба с несправедливостью у него в крови. И закон не удержит его от попыток исправить зло. Кроме писаных законов существуют иные, высшие, которым подчиняется Стив Тэтчер. Законы человечности.

Но если его схватят? Проявят ли к нему снисхождение Гил МакЮэн и шеф Тэтчер? Нет. Ни в коем случае. Да даже если бы и захотели, не смогли бы. Луноголовый — враг общества, готового его сожрать. С ним поступят так же, как с любым воришкой. Если поймают.

Стив вспомнил о дочери Эрнеста Миллера, которой необходим сухой аризонский климат, вспомнил о Фрэнке Лодере, о Билле и Бетти Андерсон…

— Надо! — процедил он, сжав зубы. — Надо, черт возьми!

И ускорил шаг.

Глава 3

Новая жертва!

Телефон Гила МакЮэна снова задребезжал. Лейтенант неспешно снял трубку, не отрывая тоскливого взгляда от фотоснимка отпечатка большого пальца, поднес трубку к щеке, буркнул:

— Алло…

— Детектив МакЮэн? Слушайте, слушайте, я звоню…

— Громче! — гаркнул Гил. — Ничего не слышу.

— Меня зовут Кент Атвелл, — голос зазвучал чуть четче. — Я звоню из уличного автомата, боюсь звонить из дому. Мне угрожает этот… с Луны… Лунный человек.

— Что? — рявкнул МакЮэн. Кто ж не знает Кента Атвелла. Один из столпов города. И дом у него из лучших. И влияние… Дожили… Из будки звонит, как крыса в нору забился. — Чёрт! — пророкотал МакЮэн.

— Он обещал меня ограбить сегодня. Я боюсь… Как бы мне с вами встретиться… незаметно…

— Где вы?

— В аптеке на углу Стэйт и Мэйн-стрит.

— Там рядом кино «Палас». Купите билет и идите сразу в мужской туалет, — скомандовал МакЮэн. — Будьте там через 10 минут. Я уже еду.

— Спасибо, мистер МакЮэн, бегу!

Лейтенант швырнул трубку на аппарат, с грохотом оттолкнул стул и понесся в кабинет шефа. Того на месте не оказалось. За отцовским столом дежурил сержант Тэтчер.

— Двигаем, Стив! Луноголовый снова собирается грабить. Да еще и предупредил об этом.

— Черт возьми! Совсем обнаглел! — возмутился Стив. — Слушай, Гил, я только что обнаружил…

— Потом, потом! Пошли!

МакЮэн понесся к двери, нахмуренный Стив поспешил за ним. Снова они в машине, вихрем несущейся по мостовой.

— Вот паразит! — выругался МакЮэн. — Еще и предупреждает. Почетный караул ему выставляй… Будет тебе почетный… Думает, что заколдованный, не иначе? Он у меня на луну запросится!

Стив Тэтчер вздохнул:

— Я тебе хотел сказать, Гил… Кажется, я нашел, что у него на голове. Помнишь, ты спросил, как он сквозь это железо видит? А ведь видит… Так вот, это не металл, а стекло.

— Стекло? С чего это ты взял?

— Я тоже думал о том, как он видит сквозь металл. Полез в библиотеку. Нашел. Стекло «Аргус».

— Это еще что такое?

Стив Тэтчер улыбнулся:

— Вот забегал бы ты к бутлегерам в Нью-Йорке, знал бы. Аргус — сын Зевса, главного греческого бога из мифологии. У него, у Аргуса, куча глаз, и спят они по очереди, так что несколько всегда открыты. В честь этого персонажа и назвали стекло. Если смотришь на него снаружи — оно зеркало, а изнутри — прозрачное.

— Никогда не слыхал о таком, — признался МакЮэн, сворачивая за угол.

— Да и я тоже, пока не прочитал. В Париже в больших ювелирных салонах стоят колонны из «Аргуса», а внутри сидят детективы на вращающихся стульях. У нас пока только бутлегерские лавки об этом пронюхали. Они вместо глазков ставят такие стекла. Изнутри видно, снаружи — нет.

— Интересно! Может, выясним, кто он, надо бы раскрутить эту детальку. Кто его делает, это стекло?

— Сен-Гобен во Франции. Плоское, круглое, шары, видишь… Маски нет, а лица не видно. Внизу, очевидно, дыра, чтобы голову всовывать. А на шаре грабитель специально нарисовал лунные пятна, чтобы на луну похоже было.

— Черт, встретиться бы с этим парнем! Я бы двинул ему по этой маске, чтобы увидеть, кто там под ней прячется, такой умный.

Стив Тэтчер улыбнулся. Ведь действительно… Любой сильный удар — и шар расколется. Может, зря он выдал этот секрет? Но поскольку он работает над этим случаем, то надо выдать хоть какой-то результат, иначе, чего доброго, и под подозрение можно попасть.

— У тебя так и нет никаких мыслей, Гил? Кто бы это мог быть?

— Абсолютно ничего! Просто зло берет. А у тебя?

— Даже не знаю, — вздохнул Стив.

МакЮэн оставил машину в квартале от кинотеатра. Они прошли к кассе, купили билеты, вошли. Сразу же направились в мужской туалет. Там их уже поджидал Кент Атвелл, сухой, бойкий мужичонка с темными, глубоко посаженными глазами. Лейтенант назвался, предъявил бляху, и Атвелл сразу перешел к делу, ожесточенно жестикулируя:

— Вот, гляньте! — Он сунул МакЮэну бумагу с отпечатанным на машинке текстом. — Наглость какая!

Листок оказался оборванным снизу. Часть послания явно отсутствовала. Конечно, МакЮэну и в голову не пришло, что пишущая машинка, на которой его набрали, стояла в управлении полиции. В нем четко излагались указания жертве:

Дорогой мистер Атвелл!

Снимите сегодня со счета 5000 долларов. Поместите деньги в домашний сейф. Попозже я вас навещу. Позвольте вас предупредить, что, если вы вздумаете сообщить полиции о моих намерениях, вас ждет наказание похуже смерти. Это я вам обещаю.

МакЮэн поморщился:

— А где написано, что это от Луноголового? И где остальной текст? Зачем вы его оторвали? Портите вещественные доказательства! — набросился он на Атвелла.

Тот побледнел и залепетал:

— Там… ничего существенного… просто подпись… я случайно оторвал… и потерял…

МакЮэн грозно навис над струхнувшим «отцом города»:

— Мистер Атвелл, прошу меня простить, но у меня, знаете ли, профессия такая — знать, когда люди правду говорят, а когда врут. Так вот, вы мне сейчас лжете. А если хотите, чтобы вам помогли, то не должны ничего утаивать.

— Но ведь…

— Мистер Атвелл, разговор мы продолжим, когда я получу остаток текста.

Атвелл горестно вздохнул. Он порылся в кармане, вытащил недостающий обрывок — пол-листа! МакЮэн сопоставил, прочел вторую часть:

Что я имею в виду под наказанием худшим, чем смерть? Я имею в виду бесчестье и унижение, потерю друзей и положения в обществе, вы превратитесь в изгоя. Я знаю, что вы исполняли должность казначея в ходе кампании по сбору средств в благотворительные фонды и прикарманили 5000 долларов. Я требую украденные вами 5000 долларов. Положите их в свой сейф, и не стоит мешать мне, когда я приду. Иначе о ваших делах станет известно прессе.

Л.

МакЮэн исподлобья глянул на Кента Атвелла:

— И что вы по этому поводу можете сказать?

— Клевета! — взорвался тот. — Ни грана правды! Я и не хотел вам его показывать из-за полной абсурдности. Я не хочу, чтобы меня лишали честно заработанных денег, и прошу защитить от этого маньяка.

— Защитить вас я могу, только когда он появится и попытается вас ограбить. Он обещает заглянуть к вам «попозже». Я с людьми могу проникнуть в ваш дом так, чтобы остаться незамеченным?

— Да, сможете. Я это обеспечу. Но вы хотите сказать, что придется ждать, пока он…

— Для вас лучше всего, мистер Атвелл, в точности исполнить все указания преступника, — тихо, даже вкрадчиво начал Стив Тэтчер. — Снимите деньги со счета, положите их в сейф, как он того требует. Если грабитель заподозрит, что вы готовите западню, то просто не явится. В этот раз не явится. А если увидит, что вы готовы сотрудничать с ним, у нас появится шанс его схватить.

— Точно, — сразу согласился МакЮэн. — Уж слишком он много знает о своих жертвах, из раза в раз. Если он узнает, что вы не были в банке и не сняли деньги, то спрячется. Или исполнит свою угрозу. Предоставит доказательства гнусной клеветы. Наш шанс — деньги в доме. Наживка.

Стив Тэтчер чарующе улыбнулся Атвеллу:

— А что, если он эту наживку проглотит и смоется?

— Есть шанс — есть риск. Это реальная возможность схватить Луноголового. Если ее не использовать, если оставить его на свободе — вы можете сказать, что он предпримет завтра? Решайтесь, мистер Атвелл.

— Да, конечно, я согласен, — вздохнул Атвелл. — Сейчас же пойду в банк. Сниму деньги, положу дома в сейф. А вы…

— Мы прибудем к вам сразу, как только стемнеет. И нас будет достаточно, чтобы не дать ему удрать с вашими деньгами. Я вам позвоню, и мы обо всем договоримся.

— Все сделаю, — пообещал Атвелл.

Он натянул перчатки и исчез. Полицейские выждали несколько минут и тоже заспешили из кинотеатра. Лейтенант поморщился:

— А ведь этот лунный парень, пожалуй, не врет насчет Атвелла. Черт, откуда он все знает? — Гил МакЮэн, как будто забыв про машину, зашагал по тротуару. — Ну, сегодня, если все пойдет по плану, он окажется у меня в руках. Тогда я у него поучусь этому всезнанию.

— Гил, куда? — спросил его Стив.

— Телеграмму дам на фабрику Сен-Гобена. Надо узнать, для кого он этот шарик изготовил.

Стив Тэтчер принялся высматривать кого-то на другой стороне улицы, чтобы спрятать от старшего коллеги улыбку.

За стенами полицейского управления сгущалась тьма. Внутри ярко горели электрические лампы. Лейтенант стоял в центре кабинета начальника управления перед группой из шести подтянутых мужчин в штатской одежде.

— Я только что говорил с Атвеллом, — сообщил МакЮэн. — Мы проникнем в его дом скрытно, на случай наблюдения. Координация, взаимодействие, все такое… В общем, понимаете…

МакЮэн видел, что они понимают. Не новички. Отличные стрелки. Храбрецы. Силачи. В общем — молодцы.

Во время инструктажа тихонько отворилась дверь, в кабинет проскользнула Сью МакЮэн. Она остановилась в сторонке, с интересом прислушиваясь к происходящему. Стив Тэтчер обратил на нее внимание первым, и они обменялись улыбками.

— Это наш шанс, — объявил МакЮэн. — И мы должны его использовать. Если он уйдет от нас сегодня… Бог знает, когда мы его снова увидим! Все. Ждите внизу.

Шестеро покинули кабинет. Лейтенант мерил шагами ковер. Стив Тэтчер над чем-то задумался. Шеф вздохнул и покачал головой:

— Настроился, Гил?

— Да. Если что — позвоню. Сообщу, что мы его сцапали.

Его взгляд упал на дочь.

— А тебе здесь чего надо? Марш домой!

— Я поеду с вами. Не хочу пропустить самого интересного. И смогу помочь вам, если не справитесь. Я дочь детектива, в конце концов.

— Иди домой, дочь детектива. Тебе и здесь нечего делать, а там — и подавно.

— Ты забываешь, что я подсказала вам решение с фальшивомонетчиком Хиршем. А кто сообразил, где прятался Майк Оппл после убийства жены? И сегодня…

— Никаких сегодня! Хватит! Домой и баиньки.

— Папа! — возмутилась Сью. — Я давно уже не ребенок. Я прекрасно сознаю, что делаю. Этот Луноголовый меня интересует, и я…

— Сью, отец прав, — мягко перебил ее Стив Тэтчер. — Оставь это нам. Кто знает, как там обернется.

Сью вызывающе выставила вперед подбородок:

— Не старайтесь, не уговорите. Я…

Зазвонил телефон. МакЮэн схватил трубку.

— Престон, лейтенант. Для вас сообщение в аппаратной.

— Бегу! — Он бросил трубку, понесся к двери. — На мою телеграмму пришел ответ! — крикнул он через плечо и нырнул в дверь.

Глаза Стива Тэтчера загорелись. Он поспешил за МакЮэном. Они пробежали по неоштукатуренному коридору и втиснулись в маленькую комнатку, в которой находились один сержант, один коротковолновый радиоприемник, много телефонов и один телетайп. Машинка жужжала, из нее медленно выползала желтая лента.

Лейтенант склонился над сообщением и читал слова по мере их появления из аппарата:

Управление полиции — сфера из стекла «Аргус» отправлена в ваш город до востребования мсье Гилберту МакЮэну — Сен-Гобен…

— Чёрт! — заорал он, вырвал ленту из аппарата, уставился на нее, как на змею, осыпая ее потоком ругательств. — Скотина! — несколько смягчил он лексикон, изрядно выдохшись. — Какая наглость! Заказать свой чертов шар на мое имя!

В глазах Стива Тэтчера сверкали искорки. Он знал, о чем расскажет телетайп. И наслаждался смятением ветерана.

— Да ладно, Гил, чего ты. Никто ведь не скажет, что ты и есть этот Луноголовый, так?

— Ладно! — кипятился Гил. — Умный? Хитрый? Шутник? Погоди, я до него доберусь, посмотрим, как ему поможет его хваленый ум!

Стив Тэтчер втихомолку посмеивался.

Вырвавшись из тесной аппаратной, МакЮэн рванул в дежурное помещение. Шесть детективов собрались вокруг большого стола, на котором обычно резались в карты.

— Пошли! — приказал МакЮэн.

Они потопали за ним. Стив остановился:

— Слушай, Гил, у тебя машина лопнет. Я лучше поеду на своей.

Лейтенант кивнул и повел шестерых копов в гараж. Молодой человек глянул на лестницу и увидел спускающуюся Сью.

— Стив, я с тобой, — решительно заявила она.

— Дорогая, извини. Я позвоню, как только будут новости.

— Но, Стив…

Он не стал слушать дальше. Ему не нравилась эта настойчивость. Стив не мог не думать о том, что случится, если девушка вдруг узнает о его тайне. Он выбежал на улицу, свернул и заскочил в аптеку на углу.

Зайдя в будку, Стив позвонил по номеру, не записанному ни в один из справочников, известному в городе лишь двоим, одним из которых был он сам.

В двух милях от аптеки в лабиринте города зазвонил телефон. Коренастый молодой человек со сломанным носом поднял трубку. Он услышал искаженный помехами голос:

— Привет, Ангел.

— Привет, босс.

— Слушай внимательно. Подгони машину к фасаду дома Кента Атвелла точно без пяти минут полночь.

— Понял, босс.

— Не жди. В такси — и обратно. Оставь машину перед домом, и чтоб никто не заметил. Я буду на прежнем месте через тридцать пять минут.

— Понял.

— Пожелай мне удачи, Ангел.

В трубке раздались гудки отбоя.

Глава 4

Ловушка

Девять вечера. Какой-то седан промчался мимо дома Кента Атвелла и свернул на ближайшем углу. Чуть проехав, он нырнул в проезд между домами, остановился перед гаражом и выплюнул Гила МакЮэна и шестерых детективов. Они остановились, чего-то ожидая. Спустя несколько секунд появился еще один автомобиль, подкатил к первому сзади и замер. Из него вышел Стив Тэтчер. Лейтенант прокрался мимо гаража, пролез сквозь высокий кустарник зеленой изгороди. За ним последовал его напарник и остальные шестеро. Тихо, словно бесплотные тени, они приблизились к задней двери дома. МакЮэн осторожно постучал. Дверь открылась, появился Кент Атвелл, впустил их, запер замок и провел всех в библиотеку.

— О’кей, — нарушил молчание МакЮэн. — В доме чисто?

— Никого, — заверил хозяин. — Жена уехала, прислугу отпустил.

— Все заперто?

— Все двери, кроме передней, и все окна. И шторы опущены.

— Деньги?

— В сейфе.

Атвелл подошел к одному из стеллажей, снял с полки на уровне головы блок из четырех толстых томов. В стене открылась круглая дверца домашнего сейфа.

— Заперт?

— Нет, — ответил Атвелл и вернул книги на полку.

— Ладно. Затаимся и ждем. В первую очередь проверим путь его подхода. Стив, осмотрись вокруг. Вверху и внизу.

Молодой человек осмотрел окна библиотеки, вышел к черному ходу, проверил задвижку двери, прошел по остальным помещениям этажа, окинул взглядом верхнюю лестницу. МакЮэн молча прислушивался к его шагам. Вот они приблизились.

— Все нормально, — доложил Стив.

— Ладно. Атвелл, где в этой комнате можно спрятаться?

Кент подошел к стене, открыл дверь в стенной шкаф. Места достаточно. Лейтенант кивнул:

— Мистер Атвелл, вы идите наверх и готовьтесь ко сну. Ведите себя так, как будто вы в доме один. В каждой из комнат вверху и внизу я посажу по человеку. Все окна и двери будут под наблюдением, на всякий случай. Я останусь в библиотеке, буду следить за сейфом. Ясно?

Все всё поняли.

МакЮэн оставил двух полицейских на первом этаже. С остальными прошел наверх. Там он загнал Атвелла в спальню, каждому подчиненному отвел место. Пять дверей открылись, пять дверей закрылись. За каждой притаился коп. За одной из них сидел Стив Тэтчер.

Он прислушался.

Услышал, как МакЮэн спустился по лестнице.

Лейтенант вошел в библиотеку, подошел к сейфу, открыл его, вытащил толстую пачку. Пересчитал. Пять тысяч долларов. Вернул деньги на место и закрыл сейф. Вынул из кармана пистолет, тщательно проверил его. Пересек комнату, открыл шкаф, притащил стул, засунул внутрь. Шкаф оказался просторный. МакЮэн уселся поудобнее, прикрыл за собою дверь, оставив щель шириною в дюйм. С пистолетом в руке, он приготовился ждать, сколько потребуется.

Дом затих.

Вахта началась.

Прошел час.

Другой.

Автомобиль, крадучись, вывернул из-за угла, подкатил с потушенными огнями к дому Атвелла, замер у поребрика. Рука потянулась к выключателю зажигания, щелкнула им. Прелестная женская ручка. За баранкой машины сидела мисс Сью МакЮэн.

Молодая леди откинулась на спинку сиденья и с упреком во взоре уставилась на дом Атвелла. Окна темны, лишь из-за штор одной из комнат первого этажа просачиваются лучики света. Сью знала, что внутри этого дома сейчас находятся ее отец, ее жених и шестеро детективов. А также жертва, намеченная Луноголовым. Внутри готовилось что-то интересное.

— Без меня? Не выйдет! — прошептала она.

Она открыла сумочку, вынула из нее крохотный пистолетик. Игрушка, инкрустированная перламутром. Но игрушка смертоносная. Не пугач, если знать, как им пользоваться. А Сью МакЮэн долго училась им пользоваться на заднем дворе семейного дома, под руководством своего собственного отца.

Ползли минуты.

Четверть двенадцатого.

Исполненная решимости юная леди терпеливо ждала.

Без пяти двенадцать.

Тихое урчание приближающегося автомобиля донеслось до Сью сзади. Она не повернула головы, но краем глаза увидела вывернувшее из-за угла купе с выключенными огнями. Двигалась машина совершенно бесшумно. Это показалось мисс МакЮэн весьма странным.

Темный автомобиль подкрался прямо к дому Атвелла и замер. Из машины вышла темная фигура. Коренастый мужчина небольшого роста. Он направился к перекрестку. Тут снова раздался звук мотора. На этот раз показалась машина с включенными фарами. Такси подкатило к углу и остановилось, визжа тормозами.

Коренастый молодой человек нырнул в салон, автомобиль взревел двигателем и свернул за угол.

— Это очень интересно, — пробормотала себе под нос Сью МакЮэн. — Надо проверить, к чему бы все это…

Она включила зажигание и слегка проехала вперед, оставив перламутровую игрушку на коленях. Осмотреть бы этот автомобиль, оставленный без присмотра перед домом Атвелла. Но это займет слишком много времени.

Она решительно нажала на педаль газа и помчалась за такси.

Свернув за угол, Сью увидела красный катафот, пустилась вслед. Он направлялся к центру города. Не доезжая до делового квартала, свернул. Мисс МакЮэн последовала за ним, снова увидела красный огонек. Она держалась на порядочном расстоянии от своей цели, не желая, чтобы ее обнаружили.

— Неспроста все это, — бормотала она. — Неспроста…

Такси не останавливалось. Сью продолжала слежку. Две машины мчались по ночному городу с интервалом в два квартала. Мимо пролетел спальный район города. Начались кварталы, при мысли о которых Сью стало не по себе. Темно, жутко, и она здесь совсем одна…

Но девушка продолжала преследование. Наконец, машина, за которой она гналась, затормозила сразу за перекрестком. Крепыш вышел, расплатился с водителем.

Лица его Сью разглядеть не смогла.

Такси тут же рвануло дальше и исчезло за ближайшим поворотом, а молодой человек прошел по улице и нырнул в какую-то забегаловку среди квартала.

Часы на здании городской администрации пробили полночь. Что происходит сейчас в доме Кента Атвелла? Интересно, конечно, но лучше понаблюдать за этим странным парнем.

Сью подъехала к тротуару и остановила машину. Ждать пришлось довольно долго. Лишь через двадцать минут незнакомец снова появился на улице. Она осторожно двинулась за ним. Человек свернул за угол. Она заметила, как тот исчез в подъезде заброшенного дома.

Девушка остановила машину, вышла, стараясь держаться в тени, и пробралась в дом. Пусто. Молодой человек исчез.

Сжав в руке пистолет, Сью двинулась внутрь. Темно и тихо, как в могиле. Она остановилась, свыкаясь с темнотой. Наконец, во мраке проявились смутные очертания лестницы. Сыщица начала подъем. Шаг, другой, третий… И вдруг замерла.

Ступенька скрипнула под ее ногой.

Нед Дарган застыл в темной комнате, в которой встречался с Луноголовым. Он услышал знакомый скрип ступеньки. И второй. Рука его скользнула в карман и вынырнула оттуда, сжимая рукоять пистолета. Он медленно повернулся.

Подкравшись к входной двери, молодой человек прислушался. Ни звука. Может быть, ступеньки скрипнули сами по себе, просто рассохшееся дерево шалит? Но раньше такого не бывало. Он решил убедиться. Открыв дверь, вышел на лестничную клетку, подошел к перилам, заглянул вниз. Начал спускаться. Ступеньки привычно скрипнули под его ногами.

Этот звук послужил сигналом для Сью, спрятавшейся за дверью прямо напротив той, из которой вышел Нед. Поняв, что ее услышали, она метнулась туда как раз перед тем, как Дарган открыл дверь. Теперь она покинула свое укрытие и нырнула в комнату, из которой вышел подозрительный незнакомец. Огляделась. Пусто. Грязно. Неприятно. Но интересно.

Снова скрип. Человек поднимается обратно. Она в ловушке. Еще одна дверь — Сью метнулась к ней. Заперто. Что делать? Стенной шкаф. Туда. Там, по счастью, пусто. Девушка шмыгнула внутрь, прикрыла за собой дверцу. Человек вернулся. Он находился всего в нескольких ярдах, но не подозревал о ее присутствии. Дочь лейтенанта замерла, сжав свой миниатюрный пистолетик, сквозь биение собственного сердца вслушиваясь в звуки, доносящиеся из комнаты. Надо подождать и все выведать. Может быть, она узнает что-то о Луноголовом. Может быть, увидит его самого. Может, даже изловит!

Глава 5

Во мраке ночи

Бой часов на ратуше донесся и до ушей сидящего в библиотечном стенном шкафу Гила МакЮэна. 12 спокойных, солидных ударов — полночь. Лейтенант мрачно сосчитал их.

Стив Тэтчер улыбнулся, бесшумно отворил дверь отведенной ему спальни и выскользнул в коридор. Туда же выходили еще несколько дверей. За одной из них сидел Кент Атвелл, за остальными — коллеги-детективы.

Молодой человек подобрался к ближайшей двери. Из замочной скважины под ручкой торчал ключ. Медленный поворот — и дверь на замке. Стив усмехнулся. Во время обхода он аккуратно вставил ключи со стороны коридора. С каждым ударом колокола Стив запирал еще одну комнату. Четыре детектива и один миллионер оказались взаперти, не подозревая об этом.

Стив прокрался вниз и изолировал еще двоих. Остался Гил МакЮэн. Сержант выскользнул наружу через черный ход, добежал до оставленного Недом Дарганом автомобиля. Открыл багажник, вытащил оттуда сверток и вернулся в дом тем же путем. Тут он развернул пакет, накинул на плечи черный плащ, натянул черные шелковые перчатки. Увенчал голову стеклянным куполом. Внутренняя арматура прочно удерживала шар на голове. Пластинка дефлектора направляла выдыхаемый воздух вниз, не давая затуманиваться внутренней поверхности. Луноголовый приготовился к действию.

Он вернулся в дом. Стеклянный колпак не мешал зрению, плащ не стеснял движений. Он быстро прошел к библиотеке. Там, внутри, его поджидал Гил МакЮэн.

Грабитель приоткрыл дверь, заглянул внутрь. В шести футах от него сидел невидимый лейтенант.

Сквозь щель неплотно закрытой дверцы шкафа МакЮэн видел лишь самое важное: противоположную стену с сейфом. Он не услышал легкого скрипа петель, не увидел вплывшего в помещение преступника.

Фигура в плаще, распластавшись по стене, метнулась к стенному шкафу. Молниеносным движением она захлопнула шкаф, подперев ручку двери стоящим поблизости стулом. МакЮэн принялся грохотать кулаками по стенке, но у него ничего не получилось.

— Чёрт! — глухо выругался он.

Луноголовый уже повернулся к сейфу, когда послышались новые крики:

— Взять его! Картер, Ландон, Виннингер, Карпен! Вперед!

Рык лейтенанта достиг ушей подчиненных. В комнатах первого и второго этажей копы рванулись к дверям, задергали ручки, заорали… К их мощному хору присоединился петушиный голосок плененного хозяина дома.

Луноголовый усмехнулся.

Крики и грохот перекрыл звук выстрела. От двери стенного шкафа отскочили щепки, Пуля разбила оконное стекло, полетели осколки, усыпали пол возле спрятанного в стене сейфа.

— Бесполезно, МакЮэн! — донеслось из-под стеклянного купола. — Поздно.

Лейтенант зарычал, но стрелять больше не стал. Вместо этого он врезался плечом в дверь, дрогнувшую от удара. Луноголовый услышал треск дерева и заспешил к сейфу. Он отшвырнул блок из четырех книг, распахнул дверцу, схватил пачку и спрятал ее под плащом.

Шкаф затрясся от нового удара. По всему дому стоял грохот пытающихся освободиться полицейских. Под третий удар плеча МакЮэна Луноголовый устремился к выходу. Вот он уже на улице, подлетел к багажнику замершего автомобиля. Из-под фантастического облачения появился совсем другой человек. Стив Тэтчер прыгнул за руль.

Грохнул выстрел, пуля вжикнула в воздухе. Стив заметил, что одно из окон нижнего этажа открылось, оттуда выскакивает полицейский. Мотор взревел, Стив вдарил по газам.

Еще выстрел, еще… Но машина беглеца уже свернула за угол и вышла из-под обстрела.

В библиотеке дверь шкафа раскололась, МакЮэну, наконец, удалось вылезти. Он высунул руку и выбил стул из-под ручки. Услышал выстрелы вне дома, понесся к выходу. Выскочив, увидел копа с дымящимся оружием.

— Луноголовый удрал на машине! — крикнул тот.

МакЮэн развернулся и понесся к кустам живой изгороди. Он прорвался сквозь заросли и побежал туда, где они припарковали автомобили. Там остановился и выругался.

Машина Тэтчера загораживала выезд его седану. Проклиная все на свете, лейтенант бросился за руль, запустил двигатель, круша кусты, принялся выворачивать машину.

Он пропорол живую изгородь, расквасил газоны, проехал через сад и выкатил через поребрик на дорогу. Вдали заметил мерцание красных задних фар. Прищурившись, рванулся вдогонку. Однако на следующем углу свернул. И снова свернул. Выйдя на параллельный курс с беглецом, он вдавил педаль газа до пола.

МакЮэн не сбрасывал скорость на перекрестках. Он вообще ни на что не обращал внимания. Он знал, что беглец не сможет постоянно гнать на максимуме. Ближе к центру ему придется затормозить, если он не захочет, чтобы патрульные продырявили ему шины.

Преступник направлялся к мосту. Что ж, пусть едет. У МакЮэна большое преимущество. Ни один патрульный не вздумает задержать полицейский автомобиль. Он умышленно гнал по самому центру делового квартала, непрерывно сигналя и мигая фарами. Другие машины сворачивали к тротуару. Пешеходы разевали рты.

Лейтенант быстро проскочил деловой центр и устремился к мосту.

В квартале от него две улицы пересекались под острым углом. Полицейский резко свернул и без спешки поехал обратно, навстречу беглецу, внимательно осматривая пересекающиеся на перекрестках улицы. Здесь преступник никуда не уйдет! Рано или поздно попадется.

Попался!

Глянув вдоль темной улицы, застроенной складами и трущобами, МакЮэн увидел, как погасла пара автомобильных фар. Полицейский выключил свои и остановил машину. В двух кварталах от него затормозило купе. Из него вылезла темная фигура. МакЮэн проводил ее орлиным взглядом — та нырнула в проход между домами.

Лейтенант вылез из машины, сжал в руке пистолет и побежал к проходу. Добежав до него, помедлил.

За секунду до этого момента Стив Тэтчер, одолев пожарную лестницу, открыл окно знакомой комнаты. Он залез внутрь, опустил на пол сверток. И вот уже исчез Стив Тэтчер, а вместо него появился в комнате Луноголовый. Он подошел к шкафу, открыл его. При свете фонарика быстро разделил деньги на четыре пачки. Каждую перехватил полоской серебряной фольги. Выключил фонарик и повернулся к двери в соседнюю комнату. Отпер ее, вышел к Неду, который тут же повернулся к нему. Луноголовый небрежно швырнул на стол четыре пачки.

— Вот, Ангел.

Дарган молча принял деньги, засунул их в карман.

— Босс, дело неладно.

— Что стряслось?

— Кто-то меня выследил.

— Кто?

— Не знаю. Я слышал, как ступеньки скрипели, но никого не нашел. Не нравится мне это, босс.

— Понимаю, Ангел, мне тоже не нравится. Надо быть поосторожнее. Ты лучше сам с деньгами не ходи, пошли кого-нибудь надежного. И место мы сменим. Я тебе сообщу о новом месте.

Луноголовый замолк. Оба прислушались.

Снова скрипнула ступенька!

И вторая.

— Кто-то идет! — выдохнул Дарган.

Луноголовый мгновенно обогнул стол, оказался у двери, задвинул засов.

— Быстро к заднему окну, Ангел!

Нед Дарган колебался.

— Босс, это не дело. Я не оставлю вас одного.

— Ангел, ты золото, но за меня не бойся. У меня все продумано, я о себе позабочусь. Живо в окно, бери машину и дуй отсюда!

На этот раз Дарган подчинился командному тону Луноголового. Он кинулся в соседнюю комнату и выпрыгнул в окно.

— Быстрей, быстрей, Ангел. В машину! И благослови тебя Бог!

— Босс…

— Быстрей!

Дарган исчез.

Дверца стенного шкафа тихо открылась. Сью МакЮэн выскользнула из укрытия, вглядываясь в другую комнату, где виднелась неясная фигура с серебристой головой. Грабитель повернулся, чтобы закрыть дверь перед ее носом.

Сью МакЮэн подняла пистолет.

— Прошу поднять руки! — резко приказала она.

* * *

Луноголовый замер. Сквозь стекло он ясно видел девушку, освещенную падающим сквозь мутное окно лунным светом и направленный ему в грудь пистолет.

Если она узнает…

— Снимите маску!

Луноголовый не двигался.

Следующий звук донесся от входной двери. Грохнула ручка, дверь открылась. Девушка глянула туда — и облегченно всхлипнула.

— Папа!

Вошедший в комнату Гил МакЮэн узнал дочь. Увидел он и черную фигуру в дверном проеме, с дурацким блестящим колпаком на маковке.

— Чёрт! — крикнул он.

И, не обращая более внимания на дочь, прыгнул к преступнику.

Тот, наконец, пришел в движение и моментально захлопнул за собой дверь, тут же щелкнув в замке ключом. Он даже успел отскочить в сторону прежде, чем сквозь дверь пролетела первая пуля. Перемахнув через подоконник, он заскользил привычным путем по ржавой пожарной лестнице.

Гил МакЮэн не стал стрелять второй раз. Он резко развернулся, бросился на лестницу и понесся вниз, перепрыгивая через ступеньки. Выскочив на улицу, лейтенант завернул в проход между домами, уставился в открытое окно. На пожарной лестнице никого не было. Вокруг тоже. МакЮэн побежал за дом — но тут же остановился. Там искать бесполезно. Возвращаясь, полицейский заметил несколько больших деревянных ящиков для угля, в каждом могло легко спрятаться несколько человек. Он поднял пистолет и направился к ним. Пригляделся внимательнее и разочарованно выругался. На каждом контейнере красовались ржавые петли и висел мощный замок, ржавый и бесполезный, ящики не открывали уже много лет. Лейтенант с досадой отвернулся.

Вместе с дочерью МакЮэн уселся в машину. Ночную тишину разорвал рык двигателя, машина рванулась с места и умчалась прочь. Долгое время после этого вокруг стояла тишина, все замерло.

Наконец, с легким скрипом поднялся край крышки одного из угольных контейнеров. Не передний край, снабженный замком, а задний, без петель. Как чертик из табакерки, оттуда выскочил человек, весь в черном, если не считать сияющей головы…

— Я его возьму! Вот увидите, придет день, когда я его возьму вот этими руками!

Так говорил Гил МакЮэн, при свете яркого солнца маршируя взад-вперед по кабинету шефа Питера Тэтчера на следующее утро.

Шеф обеспокоенно вздыхал. Его сын мрачно смотрел в пол.

— А я-то хорош! Выпрыгнул из окошка, гнался за Луноголовым четыре квартала и еле догнал поддавшего забулдыгу. — Таким образом Стив Тэтчер объяснил свое отсутствие в доме Атвелла после бегства Луноголового. — Нет, если кому его поймать, так это, конечно, будет Гил.

— Я возьму его, — твердил лейтенант. — Клянусь. Вот этими руками поймаю. Есть-спать не буду, но он не уйдет.

Стив Тэтчер знал, что МакЮэн не бросает слов на ветер.

Он вытащил свои карманные часы, открыл крышку. Посмотрел на фотографию своей невесты, Сью.

«Знала бы ты, что чуть не натворила! — мысленно обратился он к ней. — Если бы ты только знала…»

The Monkey Murder

Erle Stanley Gardner

«Благородный разбойник», «добрый вор», этакий Робин Гуд, отбирающий деньги у сильных мира сего и щедро раздающий их бедным, всегда был популярной фигурой в мировой литературе. Лестер Лейт, герой более чем семидесяти новелл, написанных в жанре «палп фикшн», сделан из несколько другого теста. Ну да, он тоже грабил богатых, но только тех, кто и сам промышлял воровством и мошенничеством, и тоже спускал награбленное на благотворительность — правда, после удержания двадцатипроцентной «комиссии» за собственные услуги.

Довольный жизнью и собой, он добродушно посмеивается, сидя у окна своего роскошного пентхауза и просматривая за утренним кофе газеты в поисках заметок о новых кражах и ограблениях, за расследование которых он с удовольствием возьмется. Не корысти ради, а для того, чтобы восстановить справедливость, отобрав у мошенников похищенные ими сокровища.

Его слуга Бивер, по прозвищу Скаттл, на самом деле — полицейский под прикрытием, работающий на сержанта Артура Экли, но это факт никак не омрачает жизнь Лейта. Наоборот, исподтишка посмеиваясь, хитрый Лейт использует бедолагу-слугу для размещения дезинформации, чтобы вновь и вновь выводить из себя незадачливого полицейского.

Лестер Лейт — один из представителей многочисленной «армии» героев, вышедших из-под пера неутомимого Эрла Стэнли Гарднера (1887–1970), причем многие из них сами были преступниками: взять, к примеру, Эдда Дженкинса (Мошенник — Фантом), или хищного Пройдоху-Малыша, или Сеньора Арназа де Лобо — профессионального солдата удачи, бандита и революционера.

Повесть «Убийство обезьяны» была впервые опубликована в 1939 году в январском номере журнала «Детективные рассказы».

Убийство обезьяны

Эрл Стэнли Гарднер

переводчик — Игорь Егоров

Глава I

Стройный, прекрасно сложенный, в легком костюме из чесучового эпонжа,[1] Лестер Лейт нежился, растянувшись в плетеном кресле-качалке. Через завешенные окна квартиры в пентхаусе веял легкий послеполуденный ветерок. Камердинер Лейта, Бивер, которого сам Лейт называл «Скаттл», утомительно угодливый до подобострастия, налил из сифона содовую в «Том Коллинз»[2] и почтительно поставил стакан на стол рядом с креслом хозяина. Если Лейт и знал, что этот работавший у него и якобы заинтересованный лишь в его земных благах мужчина на самом деле — полицейский соглядатай, которого внедрил к нему сержант Артур Экли, то никак это знание не выказывал. Синевато-серые глаза цвета чуть потемневшего серебра оставались совершенно непроницаемыми, когда Лейт задумчиво разглядывал пузырьки на стенках стакана с прохладным напитком, которые один за другим отрывались и стремительно всплывали. Слуга кашлянул. Глаза Лейта по-прежнему неподвижно смотрели куда-то вдаль. Полицейский шпик беспокойно поерзал и наконец заговорил:

— Прошу прощения, сэр, не угодно ли еще чего-нибудь?

— Думаю, что нет, Скаттл, — проговорил Лейт, не поворачивая головы.

Помявшись, верзила-шпик перенес вес с одной ноги на другую:

— Прошу прощения, сэр, не сочтите за дерзость, но я хотел бы взять на себя смелость предположить — э-э, сэр…

— Ну давай, Скаттл, — подбодрил Лестер Лейт. — Выкладывай. Что там у тебя?

— Насчет криминальных новостей, сэр, — бухнул шпик. — Вы уже довольно долго не интересовались криминальными новостями, сэр.

— Совершенно верно, Скаттл, — подтвердил Лейт, отхлебнув коктейля. — И пройдет еще больше времени, прежде чем они меня снова будут интересовать.

— Могу ли я спросить почему, сэр?

— Из-за сержанта Экли, черт бы его побрал, Скаттл. Он как женщина, которую в чем-то убедили против ее воли и которая продолжает придерживаться этого мнения. Он почему-то вбил в свою толстую башку, что я и есть тот таинственный похититель, который выискивает неплохо поживившихся преступников и освобождает их от неправедной добычи.

— Да, сэр, — поддакнул шпик. — Он, конечно, зануда страшная.

— По сути дела, — продолжал Лейт, — кто бы ни был этот таинственный похититель — а я понимаю, в полиции твердо убеждены, что такой человек существует, — он заслуживает моего искреннего уважения и восхищения. Ведь, в конце концов, Скаттл, преступление должно быть наказано. А для нераскрытого преступления нет и наказания. Насколько я понимаю, преступники, ставшие жертвами этого похитителя, это люди, которые нарочито совершили свои деяния на глазах у полиции и скрылись. Полиции так и не удалось даже выследить их, не говоря уже о том, чтобы собрать достаточно улик для их осуждения. Потом появляется этот таинственный похититель, раскрывает это преступление, с которым у полиции ничего не вышло, находит преступника и налагает на него стопроцентный штраф, отбирая неправедную добычу. По-моему, Скаттл, это можно считать определенной услугой обществу.

— Да, сэр… И, конечно, вы не станете отрицать, что размеры вашей благотворительности в пользу вдов и сирот полицейских и пожарных, погибших при исполнении своих обязанностей, ваши взносы благотворительным учреждениям и домам престарелых постоянно увеличиваются.

— Ну и что из того, Скаттл? Какое, черт возьми, это имеет отношение к тому, о чем мы говорим?

— Прошу прощения, сэр. Думаю, сержант хотел бы знать, откуда у вас берутся деньги, сэр.

Поставив полупустой стакан обратно на стол, Лестер Лейт потянулся за сигаретницей:

— Какая, однако, наглость с его стороны, Скаттл. Какое ему дело до того, откуда у меня деньги?

— Да, сэр, понимаю, сэр. Совершенно верно, сэр. Но, тем не менее, если позволите предположить, сэр, сдается, что не стоит позволять таким пустякам мешать вам наслаждаться жизнью.

— Наслаждаться жизнью, говоришь?

— Э-э, сэр, я знаю, что вам всегда доставляло огромное удовольствие просматривать газетные вырезки о криминальных сводках. Как вы нередко замечали, у вас возникало ощущение, что человеку стоит лишь изучить рассказ о преступлении в газете, и во многих случаях он может понять, кто виновен, — по одним только фактам, которые там даются.

— Я по-прежнему считаю, что это возможно, Скаттл.

— Да, сэр. — Тут шпик заговорил тише: — А вам никогда не приходило в голову, сэр, что сержанта Экли его собственное невежество нисколько не смущает?

— Не смущает! — воскликнул Лестер Лейт. — Лучше сказать, невежество сержанта Экли его губит! Если знание — сила, то у сержанта Экли протекают клапаны, расшатались поршни, поцарапаны цилиндры и полетели подшипники. Это узколобый, эгоистичный, подозрительный, корыстный, себялюбивый и тупоголовый человек. Ко всему этому, Скаттл, могу добавить, что мне этот человек неприятен.

— Да, сэр. Но если вам захочется пройтись по криминальным сводкам лишь еще разик, сэр, у меня для вас припасено кое-что интересное. И сержант Экли никогда не узнает об этом, сэр.

— Искусить меня пытаешься, Скаттл, — с укором произнес Лейт.

— Виноват, сэр. Я не хотел… то есть, действительно, сэр. Но вы можете положиться на мою осмотрительность, сэр.

Лейт вполоборота повернулся в кресле.

— Я могу на тебя положиться, Скаттл? — спросил он, глядя на шпика загадочным взглядом серебристо-серых глаз.

— Абсолютно, сэр, свою жизнь можете доверить, сэр.

Вздохнув, Лестер Лейт откинулся в кресле и постучал сигаретой по гладкому ногтю большого пальца.

— Скаттл, — начал он, — возможно, у меня настроение такое, возможно, погода влияет, а может — алкоголь, но я решил вернуться к своему хобби только один разик. Однако имей в виду, Скаттл, на этот раз будут чисто теоретические выкладки. Мы просто порассуждаем о том, кто мог бы совершить преступление, и эти рассуждения должны полностью остаться между нами, в этих четырех стенах, как строго конфиденциальная информация.

— Да, сэр. — Весь дрожа от старания, шпик вытащил из кармана кипу газетных вырезок.

— Присядь, Скаттл, — предложил Лейт. — Присядь и расположись поудобнее.

— Хорошо, сэр. Благодарю вас, сэр.

Чиркнув спичкой, Лестер Лейт поднес пламя к кончику сигареты, глубоко затянулся и одним полным дыма выдохом погасил ее:

— Продолжай, Скаттл.

— Да, сэр. Дело о брентвудском алмазе, похоже, сделано для вас как по заказу, сэр.

— Сделано как по заказу для меня, Скаттл?

— Да, сэр, — подтвердил шпик, перебирая газетные вырезки и на миг забывшись. — Полиция так и не нашла виновного. У вас прекрасный шанс хорошо поживиться и…

— Скаттл! — перебил его Лестер Лейт.

Слуга аж подскочил:

— Ох, прошу прощения, сэр. Я не это имел в виду. Я хотел сказать…

— Ничего, Скаттл. Брентвудский алмаз мы пропустим. Что у тебя там еще?

— Это было самое главное, сэр.

— Тогда пропускаем его, Скаттл.

Шпик пролистывал вырезки большим пальцем:

— Вот тут мужчину задушили и унесли около двух тысяч долларов, которые он выиграл в карты.

— Пропускаем, Скаттл, — перебил его Лестер Лейт. — Раз человек выиграл две тысячи долларов в карты и ему не хватило ума добраться до гостиницы в центре и обождать там до утра, он заслужил, чтобы потерять свой выигрыш. Это старый трюк игорных домов. Что там еще?

— Женщина застрелила мужа и заявляет…

— Да будет тебе, Скаттл, — снова прервал его Лестер Лейт. — Ты снова читаешь желтую прессу. Это же абсолютно стереотипный случай. Она застрелила его, потому что потеряла к нему уважение. Потому что считала унизительным для себя принять тот статус в жизни, который, по его мнению, должна иметь жена. Она замужем десять лет, но с отвращением открыла для себя его низменные инстинкты как раз в тот момент, когда под рукой оказался револьвер. Она вытащила его из сумочки, намереваясь лишь привести мужа в чувство, а что произошло потом, точно не помнит. Он вроде бы рванулся к ней, и все помутилось. Она слышала оглушительный звук выстрела и почувствовала отдачу. Потом ничего не помнит, а когда пришла в себя, поняла, что извещает о случившемся по телефону полицию. Это произошло сразу после того, как она сняла домашнее платье и нарядилась во все самое лучшее.

— Вижу, вы читали, сэр, — сказал шпик. — Я не знал, что вы знакомы с этим делом. Могу я спросить, если вы не возражаете, сэр, как получилось, что вы знаете об этом? Это ваши друзья?

— Я не знаком с этим делом, — устало проговорил Лейт, — но знаком с десятками других таких же. Ну же, Скаттл: дайте что-нибудь посвежее.

— Ну, сэр, я не думаю, что… О да, сэр, вот кое-что довольно необычное. Убийство обезьяны, сэр.

— Убийство обезьяны? — повторил Лейт, обернувшись вполоборота, чтобы видеть выражение лица шпика. — За каким дьяволом кому-то понадобилось убивать обезьяну?

— Ну да, конечно, строго говоря, это не убийство, сэр, но я назвал это убийством потому, что, если подозреваемый полицией на самом деле убийца, то фактически это убийство и есть… то есть, сэр, полагаю, вы понимаете меня… я имею в виду…

— Я тебя не понимаю, — оборвал его Лестер Лейт, — а то, что ты имеешь в виду, могу понять лишь из того, что ты говоришь. Будь добр, объяснись, Скаттл.

— Да, сэр. Эта обезьяна принадлежала Питеру Б. Мэйнуэрингу. Мистер Мэйнуэринг вернулся из-за границы, где провел целый год, в основном в Индии и Африке.

— Ну-ну, Скаттл. Ближе к делу. Почему была убита обезьяна?

— Это была обезьяна мистера Мэйнуэринга, сэр.

— И кто убил ее, Скаттл?

— Полиции это неизвестно. Вооруженный бандит.

— Вооруженный бандит, Скаттл?

— Да, сэр. Как рассказывает мистер Мэйнуэринг, этот бандит остановил автомобиль, прострелил обезьяне голову и распорол ей брюхо. Как считает мистер Мэйнуэринг, киллер приехал из Индии. Это какая-то церемония, связанная с убийцами-тагги[3] и жрецами обезьян, которые поклоняются им и наказывают смертью любую обезьяну, которая покидает свой клан.

— Никогда не слышал ничего подобного, — признался Лейт.

— Да, сэр. Это то, что мистер Мэйнуэринг рассказал полиции.

— Чушь собачья, — заявил Лестер Лейт. — Тагги — одно дело, почитание обезьян в Индии — совсем другое… То есть я не вижу никакой связи с тем, что один человек следует за другим из Индии в Америку только для того, чтобы убить обезьяну и распороть ей брюхо.

— Да, сэр, — неуверенно согласился шпик. — Полиции мало что понятно в этом деле. Я подумал, что… но, возможно, мне не следовало упоминать об этом.

— Давай выкладывай, — сказал Лейт. — О чем речь?

— Мне кажется, я как-то говорил, что одна из моих подружек поддерживает дружеские отношения с человеком из полиции. Не то чтобы она подстрекала его, но он продолжает…

— Да-да, помню, он — полицейский, верно, Скаттл?

— Нет, сэр. Теперь он уже агент сыска.

— A-а, да, Скаттл. Теперь припоминаю. Где он служит?

— Прошу прощения, сэр, об этом я предпочел бы не говорить. Но делиться время от времени кое-какой информацией я не против.

— Правильно ли я понимаю, — спросил Лестер Лейт, — что этот детектив имеет обыкновение рассказывать этой молодой женщине полицейские тайны, а эта молодая женщина, в свою очередь, время от времени передает их тебе?

Верзила-шпик ухмыльнулся:

— Ну, это вы уж чересчур, сэр.

— Ничего не чересчур, — заметил Лейт. — Ты-то ведь точно знаешь, что это уже анекдот с бородой.

— Простите, не понял, сэр?

— Ладно, проехали, Скаттл, — отмахнулся Лейт. — Это я сам с собой. Продолжай. Что ты там хотел рассказать про Мэйнуэринга?

— Так вот, сэр, у полиции возникло подозрение, что Мэйнуэринг связан с шайкой контрабандистов и что, возможно, он убил обезьяну сам, чтобы скрыть истинную причину нападения. Или, опять же, это мог быть соучастник, которого обманули, и он стрелял в Мэйнуэринга, а попал в обезьяну. У полиции — полагаю, вам интересно будет это узнать — есть резон считать, что Мэйнуэринг покинул Индию, опасаясь за свою жизнь.

— Какое отношение все это имеет к контрабанде, Скаттл?

— Ну, сэр, если верить тамошним слухам, сэр, Мэйнуэринг мог передать какому-нибудь сообщнику из местных два очень дорогих драгоценных камня и поручить ему тайно провезти их в страну. В машине Мэйнуэринга камней не оказалось, но если они были у него в Индии, то почему бы не доверить их этому туземцу…

— Что это за драгоценные камни, Скаттл?

— Драгоценности бога обезьян, сэр.

— Драгоценности бога обезьян? Да будет тебе, Скаттл: это становится похожим на одно из взятых с потолка обвинений сержанта Экли.

— Да, сэр. Там, в Индии, у них есть особый бог обезьян, бог по имени… Ханне… Ханни…

— Хануман? — предположил Лестер Лейт.

— Да, сэр. Именно так, сэр. Хануман. Теперь, когда вы мне помогли, сэр, я вспомнил это имя. Благодарю вас, сэр.

— Ну и что же этот Хануман, бог обезьян? — спросил Лестер Лейт.

— Похоже, там, в джунглях, сэр, есть огромная статуя этого бога обезьян. Она покрыта сусальным золотом. Вместо глаз у него изумруды, изумруды и вместо обоих сосков на груди. Поговаривают, какому-то авантюристу удалось пробраться в этот храм и заменить изумруды зеленым стеклом. Подмену обнаружили не сразу.

— А какое это имеет отношение к контрабанде Мэйнуэринга?

— У полиции, сэр, есть основания полагать, что подмену осуществил именно Мэйнуэринг.

— Питер Б. Мэйнуэринг? — переспросил Лестер Лейт.

Слуга кивнул.

— Ну, Скаттл, ты меня заинтриговал, — задумчиво произнес Лейт. — Это меня на самом деле сильно заинтересовало. Думаю, ты согласишься со мной, Скаттл, что, если это правда, нельзя допустить, чтобы Мэйнуэринг оставил себе плоды своих нечестивых деяний.

— Да, сэр, — с загоревшимися глазами согласился шпик. — Только, судя по всему, их у Мэйнуэринга нет.

— И судя по тому же, — продолжал Лейт, — можно также предположить, что, отослав эти камни назад в джунгли, чтобы они снова стали частью анатомии языческого идола, ничего не получишь.

— Да, сэр. В этом я с вами абсолютно согласен, сэр, — с готовностью подтвердил шпик.

— Исходя из всего этого, — провозгласил Лейт, — мы займемся убийством обезьяны, Скаттл. Рассказывай.

— Хорошо, сэр. Ну, как вы понимаете, сэр, полиция была поставлена в известность. Они полагали, возможно, мистер Мэйнуэринг вез изумруды с собой, хотя Мэйнуэринг утверждал, что никаких камней у него не было и он вообще не имеет о них никакого понятия. Он признал, что действительно находился в той самой части страны примерно тогда же, когда камни исчезли. И он убежден, лишь из-за этого факта туземцы решили, что в краже повинен он.

— Да, — согласился Лейт. — Могу себе представить, как случилось, что при таких обстоятельствах невежественные и суеверные туземцы сочли белого человека виновным в утрате. В конце концов, возможно, Мэйнуэринг говорил правду, Скаттл.

— Ну что сказать, сэр. Видите ли, как было дело, сэр. Полицейские и таможенники пристально следили за Мэйнуэрингом. Драгоценности Мэйнуэринг не декларировал, они не были обнаружены и при самом тщательном обыске его багажа. Но он, должно быть, связан с индийскими гангстерами, последователями тагги. Как бы то ни было, это ограбление — тому свидетельство.

— Мэйнуэринг путешествовал один? — спросил Лестер Лейт.

— С ним была его сиделка, сэр.

— Сиделка, Скаттл?

— Да, сэр. У мистера Мэйнуэринга некоторое недомогание, органическое сердечное заболевание. Иногда, когда у него случается приступ, необходимо, чтобы сиделка тут же сделала подкожную инъекцию.

— Эта сиделка — мужчина, Скаттл?

— Нет, сэр. Женщина, и к тому же хорошенькая.

— Ты сказал «сердечное недомогание», Скаттл?

— Да, сэр.

— Тогда понятно, — сказал Лейт. — И эта сиделка была с ним в Индии?

— Да, сэр. Эйрдри Клейтон ее зовут. Вот фотография обоих, если хотите взглянуть, сэр.

Лестер Лейт кивнул. Верзила-шпик передал ему фотографию из газеты. Лейт посмотрел на фотографию, а потом прочитал подпись под ней:

Питер Б. Мэйнуэринг и его сиделка Эйрдри Клейтон, только что вернувшиеся из продолжительного путешествия по Индии и Африке. Пока таможенные чиновники просматривали багаж — его самого и его сиделки — со скрупулезностью, которую Мэйнуэринг с негодованием настойчиво называл «из ряда вон выходящей», мисс Клейтон сидела за столом в офисе таможенного инспектора, жевала резинку и забавлялась с ручной обезьянкой мистера Мэйнуэринга. Эта обезьянка впоследствии была убита при таинственном вооруженном нападении. Мэйнуэринг грозился подать жалобу на таможенников за грубость, неоправданный обыск и необоснованные обвинения. Мисс Клейтон, с другой стороны, заявила, что таможенный чиновник вел себя «восхитительно», и после того, как ее обыскала женщина-инспектор, вернулась в офис, чтобы поблагодарить инспектора за вежливое обращение.

— Она жует резинку, Скаттл?

— Так пишут в газете. По всей видимости, жует она достаточно энергично.

Несколько секунд Лейт задумчиво переваривал эту информацию.

— Скаттл, — сказал он. — Мне трудно представить что-то более благотворно действующее на нервы, чем сиделка, жующая резинку. В этом постоянном жевании есть некая успокоительная монотонность, умиротворяющий эффект которой похож на стук дождя по крыше. Мне нужна сиделка, жующая резинку. Пометь это себе, Скаттл.

— Сиделка, жующая резинку, сэр!

— Да, — подтвердил Лейт. — И она должна быть довольно хорошенькой. Я обратил внимание, что… э-э… нижние конечности и анатомические сочленения мисс Клейтон довольно необычным образом приспособлены для фотографирования.

— Да, сэр, — сказал шпик. — Я правильно понимаю, что вам нужна сиделка со стройными ногами, сэр?

— Не совсем, — поправил его Лестер Лейт. — Мне нужна сиделка, жующая резинку. Если еще и ее средства передвижения будут привлекательными, Скаттл, это будет дополнительное преимущество.

— Но по какой причине вам понадобилась сиделка? То есть я имею в виду, сэр, вы ведь не больны?

— Нет, — сказал Лейт. — Я чувствую себя вполне здоровым, Скаттл. Спасибо.

— Поэтому, — продолжал шпик, — прошу прощения, сэр, но, если взять на работу сиделку, это может… э-э… показаться довольно странным, не так ли?

— Возможно, и так, — согласился Лестер. — И все же, с другой стороны, Скаттл, мне трудно представить, что может лучше примирить меня с постоянным Присутствием сержанта Экли, чем общество молодой женщины со стройными нижними конечностями и привычкой безмятежно жевать резинку.

Шпик быстро заморгал маленькими черными глазками, стараясь понять, что имел в виду Лейт.

— Поэтому, — продолжал тот, — раз наем сиделки, как ты выразился, может показаться странным, я буду настаивать на найме жующей резинку секретарши, Скаттл. Пометь себе, нужно позвонить в агентства по найму насчет ловкой, знающей, заядлой жевательницы резинки, миловидной секретарши, которая жевала бы как корова и разбрасывала бы ее где попало… Вот, Скаттл, возьми карандаш и запиши то, что я тебе продиктую.

— Да, сэр, — проговорил изумленный шпик.

— Открыта вакансия с хорошей зарплатой, — стал диктовать Лестер Лейт, — для миловидной молодой женщины со стройными средствами передвижения. Предпочтение отдается милой, приятной, добродушной, уступчивой молодой женщине, которая ни при каких обстоятельствах не станет нервничать; опытной, ловкой, знающей, заядлой жевательнице резинки, желательно любящей оставлять ее где попало, умеющей надувать из резинки пузыри и громко их лопать. Зарплата триста долларов в месяц и все дорожные расходы… Записал, Скаттл?

— Да, сэр. — В голосе потрясенного шпика слышалось недоверие.

— Прекрасно, — заметил Лейт. — Обзвони агентства по найму, а теперь давай вернемся к Мэйнуэрингу.

— Мэйнуэринг прошел таможню вечером тринадцатого, сэр. Ничего запрещенного к провозу таможенники не нашли. Тогда было около семи часов, и начинало темнеть. Мэйнуэринга ждал его шофер. Он…

— Минуточку, Скаттл. Мэйнуэринг ведь не брал своего шофера с собой в эту поездку, верно?

— Не брал, сэр. Шофер оставался присматривать за домом.

— Понятно. Продолжай, Скаттл.

— Ну вот, шофер погрузил в машину ручную кладь, и они поехали к дому Мэйнуэринга. Когда они были где-то в районе Восемьдесят шестой улицы, у них спустило заднее правое колесо. А когда шофер вышел из машины сменить его, он обнаружил, что сломан домкрат. Он знал, что через полдюжины кварталов есть гараж, и Мэйнуэринг сказал, что, пока шофер ходит в гараж, он подождет вместе с мисс Клейтон в машине. Шоферу пришлось туго, потому что гараж оказался закрыт. Он считает, что отсутствовал, наверное, минут тридцать. Грабитель напал на Мэйнуэринга всего через несколько минут после того, как шофер ушел. На самом деле шофер видел, как этот бандит проехал мимо, он обратил на него внимание, в частности, из-за его телосложения. Тот был большой, толстый, массивный, смуглый. Шофер даже видел, как он выглядит, сэр! Он единственный видел его. Нападавший надел маску, лишь когда поравнялся с машиной Мэйнуэринга.

— Почему же шофер обратил на него такое особенное внимание, Скаттл?

— Потому что надеялся, что тот остановится и подбросит его до гаража, сэр. Шофер был в ливрее, он сошел с тротуара и знаком попросил остановиться. Сам шофер довольно щуплый, сэр, и он, естественно, обратил внимание на тучность другого.

— И тот не остановился, Скаттл?

— Нет, сэр. Как утверждает шофер, тот, похоже, ехал быстро и целенаправленно. Когда шофер увидел его смуглое лицо, в голове у него промелькнуло: а не преследует ли тот машину Мэйнуэринга. Но он отбросил эту мысль как сильно притянутую за уши. Однако, без всякого сомнения, это и был тот человек, который напал на Мэйнуэринга и убил обезьяну.

— Убил обезьяну! — воскликнул Лестер Лейт. — Ты хочешь сказать, что только это он и сделал?

— Да, сэр. Он убил обезьяну. Похоже, именно с этой целью он и хотел напасть на машину.

— И ничего не взял?

— Нет, сэр.

— Странно. Этот человек был в маске?

— Да, сэр, в маске, но сиделка совершенно уверена, что он — уроженец Южной Индии. Она и Мэйнуэринг согласно утверждают, что он был очень толстый, хотя двигался быстро как кошка. Он приехал на машине, которая была украдена.

— Откуда стало известно, что машина украдена?

— Дело в том, что шофер, возвращаясь с домкратом, снова видел эту же машину. Теперь она на большой скорости покидала место преступления. Он заметил, что ее ведет человек в маске, скрывающей лицо, поэтому на всякий случай запомнил номер машины. И, конечно, сообщил его полиции, как только узнал о нападении. В полиции выяснили, что машина украдена. Позже на Девяносто третьей улице была обнаружена и сама машина. Ее там бросили.

— На Девяносто третьей улице, — нахмурился Лестер Лейт. — Минуточку, Скаттл. Ведь там находится станция пригородных поездов?

— Да, сэр, думаю, что да, сэр. Это станция, где останавливаются почти все прибывающие и отбывающие поезда, и там садятся пассажиры, которым не хочется толкаться на центральном вокзале.

— И у обезьяны оказалось распорото брюхо, Скаттл?

— Да, сэр.

— А как зовут шофера, Скаттл?

— Дикин. Парсли Б. Дикин, сэр.

— Фотографии есть?

— Да, сэр. Вот одна, сэр.

С фотографии на Лейта смотрело худое продолговатое лицо с резкими чертами, выдающимися скулами и большими глазами.

— Довольно молодой для шофера, а, Скаттл?

— Не думаю, что он молод, сэр. Он худощав, поэтому и выглядит молодо: эффект стройной фигуры, знаете ли.

— Понятно, — задумчиво нахмурился Лейт. — И после того, как обезьяна была убита, ей вскрыли брюхо?

— Так точно, рассекли почти пополам, а потом швырнули назад в машину. Мэйнуэринг признался, что все время боялся покушения на жизнь обезьяны со стороны какого-нибудь религиозного фанатика. По его словам, эта обезьяна храмовая, и считается, что ее жизнь посвящена жрецам Ханумана. В Индии, если обезьяна, прошедшая такое посвящение, покидает храм, жрецы считают это предательством точно так же, как и по отношению к жрецу, который посвятил свою жизнь служению богу обезьян, а потом пытается покинуть храм и жить где-то еще.

— Какой-то варварский обычай, Скаттл, — сказал Лестер Лейт.

— Да, сэр. Варварский, сэр. Абсолютно варварский.

— А другие свидетели были, Скаттл?

— Таких, что видели лицо этого человека, — нет, сэр. Одна молодая женщина видела мельком толстого мужчину с брюшком и в маске, скрывавшей все лицо, когда он ехал на машине. Но она не может вспомнить даже марку машины. Считает, что это был седан. А на самом деле этот человек ехал на купе. Машину украли около шести часов вечера. Из-за того, что этот человек так старался скрыть цвет своей кожи, полиция сделала вывод, что он, вероятно, был смуглым.

— И на этот вывод, Скаттл, их, конечно, натолкнули показания шофера, — усмехнулся Лейт.

— Да, сэр. Полагаю, что так и есть, сэр. Но, если вы помните, и Мэйнуэринг, и сиделка считали, что это уроженец Южной Индии, сэр.

Лестер Лейт поднял руку, призывая к молчанию:

— Подожди минуту, Скаттл: мне нужно подумать.

Он на несколько секунд застыл в кресле: абсолютно бесстрастное лицо, узкие щелки задумчиво прищуренных глаз. Слуга-шпик, взгромоздив свои обширные формы на край кресла, задумчиво смотрел на Лестера Лейта.

Тот вдруг неожиданно заговорил:

— Скаттл, принесите мне, пожалуйста, телефонную книгу и выясните, какие поезда отправляются со станции «Девяносто третья улица» между семью и половиной десятого вечера. Эта информация нужна мне сейчас же.

— Хорошо, сэр, — проговорил шпик, исчезая в сторону звукоизолированной комнатки, где находился телефон. Через пять минут он вернулся: — Поезд отходит от центрального вокзала в семь двадцать, сэр, делает остановку на «Девяносто третьей улице» в семь пятьдесят, в восемь десять приходит на узловую станцию Белтинг, в восемь тридцать он в Роббинсдейле, а в девять тридцать в Бикон-Сити. После этого он становится курьерским и начинает делать остановки только после полуночи. На этих остановках он лишь подбирает пассажиров в пригороде.

— Отлично, Скаттл, — сказал Лейт. — Подключи параллельный телефон и поставь сюда на стол телефонные аппараты.

Когда шпик выполнил его просьбу, Лестер Лейт позвонил в багажное отделение на узловую станцию Белтинг:

— Алло, я ищу чемодан, сданный на поезд, который уходит с центрального вокзала в семь двадцать вечера. Этот чемодан был отправлен вечером тринадцатого и до сих пор не востребован. У меня есть основания полагать, что он в вашем отделении.

— А кто это говорит? — поинтересовался служащий.

— Это оценщик убытка по страховке, — сказал Лейт. — И поторопитесь.

— Одну минуту. — Через некоторое время служащий доложил: — Нет, здесь такого чемодана нету.

— Благодарю вас, — сказал Лейт и положил трубку.

Он позвонил агенту в Роббинсдейл, сделал то же заявление и получил тот же ответ. Однако в Бикон-Сити ситуация была иная.

Там служащий сказал:

— Ну да, есть у нас тут один чемодан. Поступил на этом поезде и не востребован. После того как он не был получен в течение сорока восьми часов, я взимаю за хранение по десять центов в сутки. Что мне с ним делать?

— Опишите этот чемодан, — попросил Лейт.

— Дешевый, с потрескавшейся кожей, желто-коричневый, с ремнями. Довольно большой.

— Какие-нибудь инициалы есть?

— Да, на каждом краю чемодана черным проставлены инициалы А. В. С.

— Прекрасно, — сказал Лейт. — За ним, видимо, зайдут завтра. Багажную квитанцию этот человек не предъявит. Пусть внесет пятьдесят долларов залога и опишет содержимое, а потом можете передать ему чемодан.

— А ничего, что я отдам чемодан без квитанции? — спросил служащий.

— Ничего, если он скажет, что внутри, и если внесет залог в пятьдесят долларов. Квитанция утеряна, и он здесь утверждает, что носильщик выписал неверную квитанцию. Не думаю, чтобы так и было на самом деле, но, в любом случае, чемодан мы нашли, а это все, что нужно. Он будет у вас завтра. А пока откройте чемодан, ознакомьтесь с содержимым и отдайте чемодан только тому, кто сможет описать, что в нем находится. Это важно.

Положив трубку, Лестер Лейт кивнул шпику.

— Думаю, Скаттл, — сказал он. — Ситуация теперь во многом прояснилась.

— Что вы имеете в виду, сэр?

— Тебе не приходило в голову, Скаттл, что Мэйнуэринг прибег к довольно ловкому трюку? До того как ступить на землю, он открыл обезьяне рот и заставил ее проглотить изумруды. По прибытии домой он, видимо, намеревался убить обезьяну сам и достать эти камни. Однако какой-то умник, который об этом догадался, спикировал на него, убил обезьяну, вспорол животному брюхо и достал камешки. Естественно, Мэйнуэрингу не с руки давать полиции полное объяснение случившегося, потому что его признают виновным в контрабанде и подвергнут штрафу. Поэтому ему пришлось изо всех сил приукрашивать дело и выдумывать все эти невероятные вещи о жрецах Ханумана, которые следуют за обезьяной и приносят ее жизнь в жертву.

— Силы небесные, сэр! Вы правы! — воскликнул шпик.

— Конечно, я прав, — слегка нахмурился Лейт. — Не надо изображать, что ты так удивлен, Скаттл. В конце концов, я проявил лишь весьма ординарную сообразительность.

— Но куда же делись драгоценные камни, сэр?

Несколько секунд Лестер Лейт задумчиво смотрел в пространство. Наконец, он сказал:

— Чтобы ответить на этот вопрос, Скаттл, мне потребуются две трости особой конструкции, четыре поддельных изумруда, пачка ваты и жующая резинку секретарша.

— Вы уже просили меня найти секретаршу, — вспомнил шпик.

— Да, просил, — согласился Лейт.

— Если позволите спросить, сэр, какой тип трости вы имеете в виду?

— Мне понадобились бы две трости, идентичные по внешнему виду, — сказал Лестер Лейт. — Две очень большие трости с полыми ручками; то есть в ручке каждой трости должна быть выдолблена полость. Эта полость должна вмещать два искусственных изумруда. И еще: одна трость должна иметь телескопический зажим из металла, который мог бы разворачиваться и фиксироваться или складываться и так фиксироваться. Помимо этого, обе трости должны быть совершенно одинаковыми.

— Не понимаю, какое это имеет отношение к делу, сэр, — заморгал глазами шпик.

Лейт усмехнулся:

— В конце концов, Скаттл, самое важное — это жующая резинку секретарша. Однако, Скаттл, думаю, на сегодня я уже достаточно поупражнялся в остроумии. Сдается мне, что я приглашен на ужин?

— Да, сэр. Совершенно верно, сэр. Но когда вам нужны эти трости, сэр?

— Они понадобятся самое позднее завтра утром. Я… О чем это я, Скаттл?

— Вы говорили про трости, сэр, когда они вам нужны.

— Боже милостивый, — вздохнул Лейт. — Мне эти трости не нужны. Я лишь прорабатывал разгадку преступления теоретически. Скаттл, ни в коем случае не нужно воспринимать меня серьезно.

— Да, сэр.

— И мне не нужны трости.

— Не нужны, сэр.

— И вата не нужна.

— Точно так, сэр.

— Но что бы ты мог сделать, Скаттл, так это найти мне секретаршу. Пусть каждое агентство пришлет самую искусную жевательницу резинки.

Глава II

Бивер докладывает

Сержант Экли сидел за изношенным столом в полицейском управлении и сердито смотрел на только что закончившего свой доклад тайного агента.

— Проклятие, Бивер, — сказал он. — Бессмыслица какая-то.

Шпик покорно вздохнул.

— У него всегда бессмыслица, — сказал он, — но все как-то складывается в одно прекрасное целое, и добыча ускользает у нас прямо из-под носа. Меня это начинает утомлять.

— Еще бы, — подхватил Экли, — этот чемодан очень важен. Видишь, как оно выходит, Бивер. Этот грабитель, кто бы он ни был, заходил на вокзал и сдал чемодан.

— Это, конечно, определенная зацепка, — заметил шпик. — Но одному Богу известно, что в этом чемодане. Лейт велел работнику багажного отделения открыть его, ознакомиться с содержимым и отдать только тому, кто сможет сказать, что в нем находится. Ну, мы, конечно, могли бы отправиться туда с ордером и…

— Ни в коем случае, — оборвал его сержант. — Это было бы глупо, Бивер. Мы уже не один месяц работаем, чтобы поймать этого человека, а теперь, когда для него приготовлена отличная ловушка, будем такими дураками, что пойдем и стащим наживку сами?

— Значит, вы считаете, камней в чемодане нет?

— С какой, черт побери, стати им там быть? — удивился Экли.

Шпик пожал плечами:

— Случались и более странные вещи.

— Но не такие странные, — повысил голос сержант. — В конце концов, этот грабитель шел на значительный риск, чтобы завладеть камнями. Он, несомненно, следил за Мэйнуэрингом от самой Индии. Тут Мэйнуэринг не врет. А как только камни оказались у него, этот грабитель, конечно же, скрылся в неизвестном направлении. Сейчас он уже, наверное, в тысячах миль отсюда, летит на самолете, но в этом чемодане что-то должно быть — некая часть замысла этого типа. Однако я не понимаю, что это даст Лейту, ведь он, как и мы, не может описать содержимое чемодана.

— Ладно, — сказал Бивер, — свой доклад я сделал. — По его голосу чувствовалось, что он считает, что снял с себя дальнейшую ответственность.

— Двое наших людей будут рядом с этим отделением, — сказал сержант Экли. — Как только чемодан вынесут оттуда, мы подключаемся и отслеживаем его до пункта назначения. Если его получит Лейт, тем лучше. Если он пошлет за ним кого-то, мы будем следить за этим человеком, пока он не приведет нас к Лейту. Если это сообщник нашего жулика, установим слежку и за ним. Конечно, мы все это время понимали, что в рассказе Мэйнуэринга о преступлении что-то не так. Мы были уверены, что все произошло из-за камней. Поэтому мне и хотелось, чтобы ты подбил Лейта разобраться в этом. Конечно, может оказаться, что этот чемодан… Ладно, пусть он будет у нас как наживка.

Бивер поднялся из-за стола.

— Хорошо, — сказал он. — Я рассказал вам все, что знаю. Теперь мне нужно быстро осмотреть этих девиц, когда они заявятся. Полагаю, после них везде будет понапихано резинки.

Сержант Экли сделал неуклюжую попытку сострить:

— Смотри не приклейся, Бивер. А то за Лейтом не уследишь…

Агент хотел было что-то сказать, но потом передумал и направился к двери.

— Непременно держи меня в курсе, Бивер, — предупредил Экли. — Это дело самое важное из всех, которыми ты занимался. Мы схватим Лестера Лейта на месте преступления. Накопаем достаточно доказательств, чтобы признать Мэйнуэринга виновным в контрабанде, а если эти камни соответствуют описанию, получим немалое вознаграждение.

— Вы и раньше считали, что он у вас в руках, — сказал шпик. — Я посоветовал бы подумать, зачем ему понадобились две трости и какую роль во всем этом играют четыре искусственных камня. Иначе опять сядете в лужу.

— Ну хватит, Бивер, — зарычал сержант Экли. — Я веду это дело. А ты, давай, назад на работу, где твое место!

— Хорошо, сержант, — произнес агент с покорным видом.

Он давно уже научился терпеть, и это стало у него почти второй натурой.

Бивер чуть приоткрыл дверь, протиснулся своей огромной тушей в коридор и бесшумно закрыл дверь за собой.

Сержант Экли потянул руку за телефоном.

Глава III

Жевательницы резинки

Шпик разглядывал десяток молодых женщин, откликнувшихся на призыв Лестера Лейта. Они сидели, разбившись в комнате на группки, в умело рассчитанных позах, чтобы показать то, что в объявлении Лестера Лейта было названо «стройные средства передвижения». Каждая старалась привлечь внимание к тому факту, что именно она, а не остальные обладает необходимыми характеристиками.

Однако, как и можно было предположить, исходя из сути посланного в агентство по трудоустройству объявления, на него откликнулись лишь молодые девицы, достаточно повидавшие в жизни и не такие восприимчивые к тому, как обращаются с работающими женщинами. К этому, видимо, привело и упоминание об укоренившемся навыке неприкрыто жевать резинку. Если Лестер Лейт намеренно хотел найти молодую женщину, которая разбиралась бы что к чему, хотела бы рискнуть и была бы необычайно уверенной в себе, то лучшего способа получить то, что требовалось, и не выдумать.

Когда тайный агент Бивер вошел в комнату и стал разглядывать ожидающих кандидаток, ему бросились в глаза быстро и ритмично жующие челюсти. Раздавались безошибочные свидетельства умелого надувания пузырей из резинки, и его черные глазки жадно и восхищенно перебегали с одного выставленного напоказ участка прозрачного шелка, который заканчивался стройной ножкой в красивой туфельке, на другой.

Тайный агент вытащил из кармана двенадцать двадцатидолларовых купюр и прокашлялся. На эти купюры устремились двенадцать пар глаз. Все девицы разом, как по условленному сигналу, перестали жевать. У некоторых челюсти оставались наготове, а шарик жвачки удерживался в равновесии между верхними и нижними зубами, чтобы снова быть пущенным в ход в зависимости от обстоятельств.

— Все вы, юные дамы, кандидаты на эту должность, — начал слуга. — Мистер Лейт распорядился, чтобы я вручил каждой из вас двадцатидолларовую купюру. Это в дополнение к тем тремстам долларам ежемесячной зарплаты, которые будут выплачиваться принятой на эту работу. Мистер Лейт просил передать его признательность за то, что вы были так любезны и пришли сюда, и сообщить вам, что он абсолютно уверен, каждая из вас обладает… «внешними данными», именно так он и выразился. — Шпик еще раз скользнул глазами по ряду стройных ног. — Через минуту мистер Лейт…

Его речь прервал сам Лестер Лейт, распахнувший дверь своей гостиной.

— Добрый день, — сказал он.

Циничная оценка двенадцати пар глаз сменилась интересом.

— Добрый день, — хором ответили кандидатки.

Лейт окинул их взглядом:

— Совершенно очевидно, что, раз должность лишь одна, одиннадцать человек из вашего числа непременно будут разочарованы. Я постарался сделать небольшой вклад, который в какой-то степени смягчит ваше разочарование, и, так как все вы люди работающие, считаю, что будет лишь справедливо по отношению ко всем вам провести выборы как можно быстрее. Поэтому я осмотрю вас и в первую очередь побеседую с человеком, который покажется мне наиболее талантливым. Думаю, вы понимаете, что мне нужны молодые женщины с симметричными конечностями и заядлые жевательницы резинки.

— Послушайте, — спросила одна из девиц, — а при чем здесь жевательная резинка?

— А что вы имеете в виду? — спросил Лейт.

— Это работа или нет? — настаивала девица.

— Это работа, — с серьезным видом заверил ее Лейт.

— Ну хорошо, — успокоилась девица, — просто хочется избежать недоразумений, вот и все.

Лестер Лейт с интересом оглядел ее.

— Как вас зовут? — спросил он.

— Эвелин Рэй, — ответила девица. — Я хочу сказать, что пришла сюда тщательно изучить это предложение, и считаю, что выражаю и свое мнение, и мнение большинства остальных. Я совсем не уверена, что буду претендовать на эту работу. Мне не нравятся эти ваши шуточки о стройных средствах передвижения. Я стенографирую и печатаю на машинке руками.

Пара других девиц утвердительно кивнули.

Блондинка в дальнем конце очереди задвинула жвачку за щеку:

— Говори за себя, милая. За меня говорить не надо.

Лестер Лейт улыбнулся Эвелин Рэй:

— Думаю, вы и есть та молодая женщина, с которой я хочу побеседовать первой. Заходите, пожалуйста.

Она прошла за ним в его личную гостиную, оценивая его с нескрываемым сомнением.

— Может, вы думаете, что я и есть та, с кем вы хотели бы работать, — сказала она, — но вот я совсем не уверена, что хотела бы видеть вас своим боссом.

— Ясно, — сказал Лейт. — Я понял вас еще в первый раз.

— Замечательно. Что нужно будет делать?

— Так, — начал Лейт, — вам нужно будет сесть на поезд, который уходит с вокзала сегодня вечером в семь двадцать. Вы прибудете в Бикон-Сити в девять тридцать. После этой остановки поезд идет как курьерский и будет останавливаться лишь после полуночи. Я поеду с вами до Бикон-Сити. У нас будет купе.

— A-а, вот оно что, — проговорила она. — Вот что у вас на уме!

— В Бикон-Сити, — продолжал Лейт, не обращая внимания на ее реплику, — на поезд будет погружен чемодан. Открывать его не нужно. Ни при каких обстоятельствах вы не должны даже заглядывать в него. Примерно в двадцать два ноль-ноль вас арестуют.

— За что это? — удивилась она.

— За укрывательство и соучастие в похищении двух изумрудов, — сообщил Лейт.

— А в чем будет заключаться моя вина?

— Ни в чем.

— Как же тогда они смогут арестовать меня?

— Есть такое обыкновение у некоторых наиболее импульсивных полицейских, — отметил Лейт.

— Ну, знаете, мне это не нравится.

— Мне тоже, — уверил ее Лейт.

— Что еще я должна делать?

— Вы поедете на поезде дальше под надзором этих полицейских, пока они не распорядятся остановить поезд, снять вас с него и вернуть в город. В это время вас освободят. Полицейские принесут вам извинения. Вы наймете адвоката и пригрозите подать в суд за ложный арест. Полицейские будут рады пойти на компромисс. Не думаю, что уступки выразятся в получении вами очень крупной суммы наличными, но вы, в конце концов, на какое-то время, несомненно, получите достаточно блата, чтобы отмазаться от штрафов за парковку в неположенном месте или за превышение скорости, которые можете получить вы или ваши друзья в пределах города. Других обязанностей у вас не будет.

— Послушайте, — сказала она, — это просто ерунда какая-то.

Лейт вынул из кармана три стодолларовые купюры:

— Хочу подтвердить вам свои искренние намерения и выплатить месячную зарплату авансом. Похоже, вы человек честный.

— Честный, но прямой, — заявила она. — Что будете делать вы в этом купе между центральным вокзалом и Бикон-Сити?

— Читать.

— А что вы будете делать после того, как поезд покинет Бикон-Сити?

Лестер Лейт улыбнулся:

— Чем меньше вы будете знать об этом, тем лучше.

Эвелин Рэй задумчиво смотрела на три стодолларовые купюры:

— Деньги немаленькие.

Лейт кивнул.

— И работы немного, — добавила она.

Лейт снова кивнул.

— Что еще нужно делать?

— Жевать резинку. Жевать резинку в больших количествах. Резинка, кстати, будет предоставляться как часть дорожных расходов. Платить за нее вам не придется.

Она задумчиво посмотрела на него изучающим взглядом бывалого человека, а потом медленно кивнула:

— Не думаю, что вам можно доверять, но какая разница? Договорились.

Лейт вручил ей три стодолларовые купюры.

— А первое, что вам нужно будет сделать, — сказал он, — это объяснить остальным кандидатам, что вакансия занята.

— Что ж, придется говорить быстро, чтобы донести эту мысль, особенно до той блондинки. — Она послюнила пальцы, рассеянно вынула изо рта шарик жевательной резинки и механически прилепила его под ручку кресла.

Лестер Лейт кивнул про себя, одобрительно улыбаясь.

Когда она уже взялась за дверную ручку, он сказал:

— Работать начинаете немедленно. Прошу объяснить Скаттлу, моему слуге, что я не хочу, чтобы в течение следующего часа меня беспокоили, а сами пока постарайтесь собрать чемодан и приготовиться к поездке. Встретимся сегодня вечером на центральном вокзале, и будьте готовы сесть на поезд в семь двадцать.

Когда дверь за ней закрылась, Лейт открыл ящик стола и вынул оттуда кусок прозрачного зеленого стекла, отграненного наподобие большого драгоценного камня. Пройдя на цыпочках к креслу, в котором недавно сидела молодая женщина, он прилепил этот кусок стекла к шарику жевательной резинки, твердо придавил большим и указательным пальцами на несколько секунд, а потом постепенно отпустил.

Глава IV

Подброшенный ключ

Слуга тихонько приоткрыл дверь личной гостиной Лейта, осторожно просунул руку, а потом протиснулся в узкую щелку сам. Наблюдавший за ним лениво прищуренными от изумления глазами Лестер Лейт заметил:

— Скаттл, что тебе стоит открыть дверь пошире и пройти в нее, а не открывать на несколько дюймов и втискиваться боком.

— Да, сэр. Я знаю, сэр. Вы мне это уже говорили. Просто такая привычка, сэр.

Лейт обеспокоенно уставился на него широко открытыми глазами:

— Скаттл, что за чертовщина у тебя там под мышкой?

— Трости, сэр.

— Трости, Скаттл?

— Да, сэр.

— Боже мой, какие еще трости?

— Разве вы не помните, сэр, те, что вы заказали, с полыми ручками, а одна с регулируемым зажимом, который может разворачиваться и фиксироваться?

— Скаттл, — произнес Лестер Лейт, — мне не нужны эти трости.

— Не нужны, сэр? Я считал, что вы велели мне раздобыть их.

— Нет, — сказал Лейт, — я лишь сказал, что, по-моему, человек, у которого были бы две такие трости и привлекательная секретарша, заядлая любительница жевать резинку, может раскрыть тайну убийства обезьяны. Но я не поручал тебе добыть эти трости.

— Извините, сэр. Должно быть, я неверно вас понял. Я думал, они нужны вам, чтобы раскрыть тайну…

— Нет, нет! — воскликнул Лестер Лейт. — Я лишь излагал теоретическую возможность решения.

— Но вы наняли секретаршу.

— Знаю, — сказал Лейт. — Но это совсем другое дело. Я нанял ее на общепринятых принципах.

— Прошу прощения, сэр. Ужасно сожалею, но я думал, что вы хотите получить эти трости. Теперь, когда они уже у меня, сэр… что же…

— О, ну, раз они уже у тебя, я мог бы на них и взглянуть. Подай их сюда, Скаттл.

Шпик передал трости. Лейт осмотрел их, поджав губы и прищурив глаза.

— Довольно искусная работа, — старался шпик. — Видите, у этих тростей вместо ручки лишь набалдашник, и он отвинчивается. Место соединения тоже довольно хитро скрыто, не правда ли?

Кивнув, Лейт повернул головку одной из тростей. Она быстро отвинтилась. Лейт заглянул внутрь и удивленно отпрянул.

— Послушай, Скаттл, — изумился он, — тут изумруды!

— Нет, сэр, это не изумруды, сэр. Это лишь их имитации, как вы и заказывали.

— Заказывал, Скаттл?

— Ну, вы упомянули их в числе вещей, которые могли бы позволить вам раскрыть тайну убийства обезьяны.

— Скаттл, мне это не нравится, — с укоризной произнес Лейт. — Я излагал теоретическую возможность решения. За каким дьяволом мне нужно раскрывать тайну убийства обезьяны?

— Не могу знать, сэр, кроме того, что вам доставило бы глубокое удовлетворение прийти к выводу, что ваши умозаключения оказались верными.

— Мне не нужно так затруднять себя, чтобы убедиться в верности моих умозаключений, Скаттл, — раздраженно проговорил Лейт. — Стоит рассмотреть основные факты этого дела, и они говорят сами за себя.

Шпик взволнованно провел языком по толстым губам.

— Да, сэр, — с готовностью поддакнул он. И тут же спросил: — Вы, кажется, хотели сказать, что вы считаете основными фактами, сэр?

Лестер Лейт холодно посмотрел на него:

— Ничего я не хотел, Скаттл.

— Вот как, — охнул шпик.

— Кстати, — заметил Лейт, — я выдал Эвелин Рэй месячную зарплату авансом.

— Да, сэр. Мисс Рэй так и сказала мне, сэр. Она сказала, что вы хотите, чтобы вас не беспокоили в течение часа, поэтому я подождал, чтобы вручить вам трости. Вероятно, вы были заняты?

— Вероятно, да, Скаттл.

— Мне тут чертовски несладко пришлось, сэр, если позволите так выразиться, — пожаловался шпик.

— А что случилось? — поинтересовался Лейт.

— Да убирал после этих молодых женщин.

— Разве они оставили после себя беспорядок? — удивился Лейт.

— Жевательную резинку, сэр. Думаю, никогда в жизни мне не приходилось выполнять такую неприятную работу. Она была налеплена под ручками кресел, на набалдашниках, под столом. Она была везде — в самых невероятных и самых досадных местах, сэр. Опускаешь руку на ручку кресла, а там к пальцам прилипает мокрый шарик изжеванной резинки.

Лейт зевнул, вежливо прикрыв рот четырьмя пальцами:

— Я не сомневаюсь, Скаттл, ты помнишь, что в разосланной заявке на секретарш я писал, что требуются жевательницы резинки, которые не задумываются, куда ее положить, и склонны оставлять ее остатки где попало. Я уверен, Скаттл, что эти молодые леди лишь старались продемонстрировать, что они должным образом подготовлены для этой должности. Ведь, в конце концов, Скаттл, ты же знаешь, работу в наши дни получить непросто, поэтому трудно винить этих юных дам в том, что они старались не упустить работу, за которую еще и хорошо платят.

— Вот как раз это мне никак не понять… если вы не сочтете это за дерзость, сэр.

— И что же это, Скаттл?

— Зачем вам потребовалась молодая женщина, которая была бы такой заядлой жевательницей резинки, привыкшей к тому, чтобы, как вы сами это определили, не задумываться о том, куда ее положить.

Лейт кивнул:

— Да, скажу я тебе, Скаттл…

— Скажете что, сэр?

— Что понять тебе не удалось, — резюмировал Лейт.

Лицо шпика стало кирпично-красным от злости.

— Ну а теперь, — сказал Лейт, — мне нужно кое к чему подготовиться. Кстати, Скаттл, ты обратил внимание, в газете было сказано, что сегодня вечером мистер Мэйнуэринг собирался посетить Клуб исследователей, чтобы послушать лекцию «Изменения в психологии туземных верований»?

— Да, сэр, — подтвердил шпик.

— Вероятно, это будет очень интересная лекция, — заметил Лейт.

— Вы собираетесь там присутствовать?

— Я? — переспросил Лейт. — Боже правый, нет, Скаттл! Я умру там от скуки. Я лишь заметил, что лекция, вероятно, будет весьма интересной… для тех, кто склонен к таким вещам. Кстати, Скаттл, ты бы лучше собрал мою сумку и заказал мне купе на сегодняшний поезд, отходящий в семь двадцать.

— Купе, сэр?

— Да, Скаттл.

— Хорошо, сэр. Куда?

— A-а, до самого конца, — беспечно заявил Лейт. — Куда идет этот поезд. Я не верю в половинчатые меры, Скаттл.

— Я подумал, что, возможно, вы хотите ехать только до Бикон-Сити, сэр.

— Бикон-Сити? — повторил Лейт. — За каким дьяволом мне ехать до Бикон-Сити?

— Полагаю… Я не знаю, сэр.

— А вот я абсолютно уверен, что не знаешь, — подвел итог Лейт, давая понять, что разговор окончен.

Когда Лейт вышел из комнаты, лицо верзилы-шпика исказилось от ярости, и он, сжав кулаки, потряс ими в сторону двери.

— Черт бы тебя побрал! — зарычал он. — Черт бы тебя побрал с твоими насмешками и высокомерием! Скоро я буду иметь удовольствие видеть тебя в камере, а когда это произойдет, предоставлю тебе возможность кое о чем подумать! Ты абсолютно уверен, что я не знаю, да? Ты — со своей жевательной резинкой! Ага!

Шпик плюхнулся на большое кресло, вытер платком пот со лба, потом засунул платок в карман и обхватил толстыми пальцами ручку кресла. Крякнув от досады, он тут же вскочил и стал вытирать пальцы о платок.

— Еще одна жвачка! — раздраженно воскликнул он, устало раскрыл лезвие здоровенного перочинного ножа и, опустившись на колени, приготовился соскребать мокрый шарик жевательной резинки.

Его внимание привлекло что-то зеленое. В качестве эксперимента он постучал по нему лезвием ножа. Тут в его глазах загорелся интерес, он отрезал этот шарик жвачки и уставился на вдавленный в него кусок зеленого стекла.

Несколько секунд шпик испуганно смотрел на него, выпучив глаза. Потом, с шариком жевательной резинки и драгоценным камнем из стекла, так и прилепленным к лезвию его ножа, он, широко шагая, рванулся к телефону звонить сержанту Экли.

— Алло, алло, алло, сержант, — затараторил Бивер, как только на линии послышался голос сержанта. — Это Бивер говорит. Я разгадал всю эту штуку.

— Какую штуку? — недоуменно спросил сержант Экли.

— Все это убийство обезьяны.

— Давай, — скомандовал сержант Экли. — Выкладывай.

— Убийство обезьяны — это лишь уловка, — сказал Бивер. — Значение во всем этом деле имеет только жевательная резинка. Помните, как эта медсестра сидела за столом и жевала резинку все время, пока таможенники обыскивали Мэйнуэринга, а потом, конечно, таможенники обыскали и ее.

— Ну и что? — спросил сержант Экли своим самым обескураживающим тоном. — Какое, черт возьми, отношение имеет к этому жевательная резинка?

— Неужели вы не понимаете, сержант? — горячился Бивер. — Пока она жевала резинку с некоторой долей нервозности, естественной при таких обстоятельствах для молодой женщины, она имела возможность отправлять в рот целые партии жвачки, не вызывая ни малейшего подозрения.

— Ну и? — Голос сержанта Экли был рассчитан на то, чтобы охладить пыл даже самого верного сторонника.

— А произошло вот что, — продолжал Бивер, который говорил уже чуть медленнее и уже не так уверенно. — Жуя резинку, она сидела там на столе, болтая ногами. Пожевав немного, она вынимала комок резинки изо рта и прилепляла его под стол. Потом она начинала жевать новую резинку. Так вот, эти изумруды были у нее. Пока они обыскивали багаж и задавали вопросы Мэйнуэрингу, она вдавила эти изумруды в жвачку под столешницей в офисе таможенного инспектора под самым его носом. Потом, после того как они закончили осматривать ее и ее багаж и Мэйнуэринга и его багаж, она придумала предлог, чтобы вернуться в офис таможенного инспектора. Помните, в газете говорилось, что она поблагодарила его за любезность. Так вот, выражая свою благодарность, она сунула руку под стол и вытащила оттуда изумруды. А потом ушла. Все проделано очень ловко.

Последовала долгая пауза, во время которой шпик молчаливо ждал и слушал, а сержант Экли продолжал задумчиво молчать.

— Ну, — не выдержал в конце концов Бивер, — вы где, сержант?

— Конечно, здесь, — буркнул Экли. — Что еще, Бивер?

— Что еще? Разве этого не достаточно? Я все разгадал. Именно таким образом…

— Мне кажется, ты неоправданно возбужден весьма очевидным фактом, Бивер, — сказал сержант Экли. — Я понял все это, как только ты сказал, что Лейт настаивает, чтобы его секретарша была заядлой жевательницей резинки и оставляла ее где попало.

Шпик охнул, а через минуту проговорил:

— Понимаю. Вам это первому пришло в голову.

— Совершенно верно, — подтвердил сержант. — Кстати, Бивер, как тебе это пришло в голову?

— Я просто размышлял над этим, — устало проговорил шпик.

— Нет-нет, Бивер. Давай не отнекивайся. Что-то должно было натолкнуть тебя на эту мысль.

— Я пришел к этому путем умозаключений.

— Но ведь что-то должно было подтолкнуть тебя к этому.

— А вас что подтолкнуло к этому? — спросил тайный агент.

— Я, — с достоинством начал сержант Экли, — достиг больших высот в своей профессии, чем ты, Бивер. Причина в том, что мой ум приучен делать выводы гораздо быстрее, чем твой. К тому же у меня больше времени для того, чтобы сосредоточиться. Ты был занят выполнением своих обязанностей слуги. Я просто уверен: что-то помогло тебе догадаться. Что же именно? Соблюдай субординацию, Бивер.

— A-а, ладно, — устало вздохнул тайный агент. — Я случайно обнаружил, где Лейт натаскивал свою секретаршу. Он дал ей шарик жвачки и кусок зеленого стекла размером с довольно крупный изумруд. Она практиковалась прилеплять жвачку под ручку своего кресла, а потом вдавливать туда изумруд. Ясное дело, они тренировались, чтобы потом проделать это.

— Вот что тебе нужно было сказать, как только ты до меня дозвонился, а не пытаться пустить пыль в глаза всякими дедуктивными умозаключениями, — с укором произнес сержант Экли. — Чтобы этого больше не было, Бивер. Понятно?

— Понятно, — сказал шпик, кладя трубку.

Глава V

Надувной костюм

Когда прибыл Лестер Лейт, Эвелин Рэй стояла у выхода на платформу. Ее челюсти легко ходили туда-сюда в привычном ритме заядлой жевательницы резинки. Хотя до отправления поезда оставалось лишь две минуты, она не выказывала признаков нервозности и, лишь подняв глаза на Лестера Лейта, мимоходом бросила:

— Эй, привет. А я уж начала думать, что вы собираетесь бросить меня у алтаря.

— Это вряд ли, — сказал Лейт. — Но я был сильно занят. Что ж, передайте ваши сумки носильщику и пойдем.

Кондуктор уже кричал: «Поезд отправляется», — когда Лейт, схватив Эвелин Рэй за руку, бегом потащил ее через ворота. Как только за ними прошмыгнул носильщик с багажом, медная цепь с лязгом встала на место, и большие двери закрылись — курьерский в семь двадцать официально отправился. На самом деле он подождал, пока Лейт со своей новой секретаршей займут свои места, и лишь потом со скрипом тронулся.

Расположившись в купе, Лейт открыл портфель и вынул коробку жевательной резинки с набором различных вкусов.

— Я хочу, чтобы вы перепробовали все это и сказали, что вам больше нравится.

А на вокзале человек в штатском докладывал по телефону сержанту Экли, ждавшему на Девяносто третьей улице:

— О’кей, сержант. У вас тридцать минут, чтобы собраться и сесть на поезд. Купе вам зарезервировано.

— Он сел на поезд?

— Сел, сел. Разыграл он все это ловко. Поставил часы с точностью до секунды и ждал, пока не убедился, что они с девицей будут проходить через ворота последними. Сделано это было для того, чтобы вы не смогли сесть на поезд вслед за ним, но он не учел, что поезд останавливается на Девяносто третьей улице.

— Зато я учел, — злорадствовал сержант Экли. — Придет время, и этот жулик поймет, что ему противостоит выдающийся ум. Только благодаря везению ему удавалось столько раз выскальзывать у меня из рук. А в том, чтобы пошевелить мозгами, я не уступлю ему однозначно.

— Молодчина, сержант! — одобрительно воскликнул агент, повесил трубку, а потом, высунув язык, от души презрительно фыркнул, обдав трубку капельками слюны.

Лестер Лейт снял туфли, обулся в комнатные шлепанцы, повесил пиджак и жилет, надел домашний халат и достал из чемодана книгу.

Эвелин Рэй наблюдала за ним осторожным оценивающим взглядом. Когда Лейт уткнулся в книгу, она неторопливо устроилась на подушках. Лейт позвонил проводнику, попросил столик, а когда его разместили между сиденьями, поставил на него коробку с жевательной резинкой.

Послюнив большой и указательный пальцы, Эвелин Рэй вытащила изо рта прожеванную резинку и автоматически прилепила ее к низу столика. Потом раскрыла пакетик «Джуси Фрут» и запихнула в рот, одну за другой, две пластинки.

— Неплохая штука, — прокомментировала она в перерывах между жеваниями. — Должно быть, довольно свежая.

— Прямо от оптовиков, а по их словам, ее привезли с фабрики меньше недели назад, — сообщил Лейт. — После того как она пожевала несколько минут, он добавил: — Я хочу, чтобы вы попробовали немного вот этой «Даблминт», а потом сравнили вкус с пепсином.

— Хорошо, — согласилась она. — Только я пожую эту еще немного. Пока не разжевала ее как следует.

Поезд, погромыхивая, несся вперед во мраке. Эвелин Рэй стала устраиваться поудобнее.

— Журнальчика нет какого-нибудь? — спросила она.

Лейт кивнул и достал из чемодана несколько изданий. Она выбрала журнал о кино и стала листать его. Вскоре ее что-то заинтересовало.

— Не забудьте про «Даблминт», — напомнил Лейт.

— Не забуду, — откликнулась она, прилепив под стол прожеванный «Джуси Фрут».

На Девяносто третьей улице сержант Экли давал последние указания расхаживавшим по перрону тайному агенту и двум сыщикам:

— Слушайте сюда. Помните, он может выглянуть из окна или выйти из вагона, чтобы прогуляться по перрону. Нам нужно сесть в поезд так, чтобы он нас не заметил. Вы, парни, когда услышите приближающийся поезд, отойдите в сторонку. Он вас не знает. У него заказано купе А в вагоне D57. Сев в поезд, вы двое проходите в этот вагон и убеждаетесь, что он у себя в купе. Потом даете сигнал фонариком, мы с Бивером садимся и отправляемся прямо в наше купе в D56, соседнем вагоне. Понятно?

— Хорошо, сержант, — сказал сыщик постарше.

— Приготовиться, — предупредил сержант Экли. — Идет.

Громко зазвонил станционный колокол. Из темноты показался большой желтый лобовой прожектор грохочущего локомотива. Пассажиры курьерского готовились к посадке; некоторые сбились небольшими взволнованными группками, обмениваясь последними прощаниями, другие взялись за свой багаж.

Большой курьерский, гремя, въехал на станцию. Сержант Экли и Бивер скрылись в зале ожидания. Два сыщика нашли купе Лестера Лейта, дали добро условным сигналом фонарика, и полицейские вспрыгнули на поезд. Медные глотки колоколов пролязгали отправление, и длинная череда пульмановских вагонов со скрипом пришла в движение.

В купе А вагона D57 Лестер Лейт лишь глянул на наручные часы, потом вынул из кармана серебряный портсигар, достал сигарету, постучал ею о большой палец и зажег спичку.

Эвелин Рэй, которая расположилась на сиденье напротив, подперев спину подушками и погрузившись с головой в чтение, повернулась, чтобы поджать колени и поставить на них журнал. Она рассеянно вынула жвачку изо рта, прилепила ее под стол и потянулась за новой упаковкой. Не отрывая глаз от статьи, она разорвала упаковку и засунула в рот новые пластинки жевательной резинки.

Миновав наиболее густо заселенный район города, поезд шел все быстрее.

Узловую станцию Белтинг в восемь десять и Роббинсдейл в восемь тридцать поезд прошел без инцидентов. В пять минут десятого Лестер Лейт сказал:

— Думаю, когда мы будем в Бикон-Сити, я выйду на платформу прогуляться.

Эвелин Рэй, похоже, и не слышала его слов. Она с упоением читала об одной из своих любимых кинозвезд. Рассказ о смелости и мужестве актрисы, о ее моральных устоях, о безуспешных поисках любви и понимания среди запутанных любовных отношений в Голливуде заставлял ее то и дело сдерживать слезы сострадания.

Лестер Лейт полез за туфлями, уронил одну из них и наклонился, чтобы достать ее. Взглянув под стол, он убедился, что низ столешницы залеплен множеством шариков мокрой жевательной резинки.

Он вынул из кармана два искусственных изумруда и глубоко вдавил их в мягкую резинку. Потом, послюнив кончики пальцев, закрыл стекляшки липучей субстанцией.

На подходе к Бикон-Сити поезд сбавил ход, но Эвелин Рэй даже не обратила внимания, что он идет медленнее. Она была настолько поглощена чтением про приключения девушки, пришедшей в Голливуд статисткой и привлекшей внимание одного из наиболее популярных актеров, что даже не подняла головы, когда Лестер Лейт выскользнул из двери в коридор.

Бикон-Сити был узловой станцией и важной остановкой на маршруте курьерского поезда. Здесь с одного пути перевели два пассажирских вагона, а с другого подсоединили еще два пульмана. На этой станции предполагалась пятнадцатиминутная стоянка.

Лестер Лейт подозвал носильщика и быстро направился в багажное отделение.

— Я с курьерского, — сказал он служащему за стойкой. — И у меня здесь чемодан, я хочу его забрать. Квитанции у меня нет, но я могу сказать, что там находится. Чемодан пришел вечером тринадцатого на курьерском, и его оставили здесь для меня. Тут какая-то ошибка. Я связался со страховщиками, и они нашли…

— Ну да, я все знаю, — сказал служащий. — Вы должны внести залог.

— Что-что?

— Залог наличными.

— Но это возмутительно, — заявил Лейт. — Я могу описать содержимое. У вас не возникнет абсолютно никаких неприятностей, если вы отдадите мне этот чемодан, и более того…

— Нет залога, нет чемодана, — стоял на своем служащий. — Извините, но так распорядились сверху. Указания пришли от страховщиков.

— Какова сумма залога? — спросил Лестер Лейт.

— Пятьдесят долларов.

Два сыщика, которые последовали за Лейтом в багажное отделение, были заняты проверкой предметов ручной клади. На этот разговор они якобы не обращали никакого внимания.

Открыв бумажник, Лейт вынул десять пятидолларовых купюр:

— Это возмутительно.

— Ну вот, порядок, — сказал служащий. — Позже получите эти деньги обратно. За ними вам придется обращаться к страховщикам. В этом и есть суть залога, который должен возместить убытки железной дороги. Так и что же в чемодане?

Сыщики вдруг словно потеряли сосредоточенность. Они утратили интерес к своему багажу и незаметно подошли ближе.

Лейт не задумался ни на минуту:

— Там часть маскарадного костюма для розыгрыша друзей. Такой костюм, в котором тощий человек кажется ужасно толстым.

— Ваша взяла, — крякнул служащий. — А я-то гадал: за каким дьяволом нужны эти надувные штуки. Настоящая резиновая одежда. Надо же. Наверное, накачиваешь велосипедным насосом, и все, да?

— Какое там велосипедным насосом, — улыбнулся Лейт. — Быстрее будет воспользоваться шлангом со сжатым воздухом на станции техобслуживания. Ладно, выпишите квитанцию на пятьдесят долларов, и я пошел. Мне надо успеть на этот поезд.

Он повернулся к носильщику и вручил ему доллар:

— Давай, красная шапочка, бегом на этот поезд, поставишь в купе А вагона D57. Там молодая женщина. Постучи и объясни, что доставить чемодан послал я. Она — моя секретарша.

— Да, сэр, да, сэр, — ухмыльнулся парень. — Сейчас сделаем, сэр.

Сыщики рисковать не стали. Один последовал за чемоданом, чтобы убедиться, что он доставлен на поезд. Другой стал ждать, пока Лейт получит квитанцию.

— Поезд отправляется. Всем пассажирам курьерского зайти в вагоны, — прокричал кондуктор.

Резко ударил станционный колокол.

Служащий багажного отделения оторвался от квитанции.

— У вас остается полторы минуты, — сказал он.

— Отправляемся. Всем зайти в вагоны, — снова крикнул кондуктор.

Служащий продолжал торопливо заполнять квитанцию. От локомотива донесся звук колокола, и он с лязгом тронулся. Служащий сунул квитанцию в руку Лейта.

— Ну вот, — сказал он. — Вам лучше поторопиться.

Лейт рванул бегом по перрону. Кондукторы уже захлопывали тамбурные двери.

Длинный состав со скрежетом пришел в движение.

Заметив подбегающего Лейта, кондуктор открыл дверь тамбура и позволил ему подняться на поезд. Сыщик вскочил в следующий вагон.

Как только сыщик скрылся в тамбуре, Лейт вдруг охнул:

— Я же бумажник оставил!

— Теперь уже нельзя выходить, — сказал кондуктор.

— Как бы не так, — бросил Лейт, рывком открыв дверь и спустившись на ступеньки. Он сошел на платформу с непринужденной грацией человека, превратившего спрыгивание с поездов в изящное искусство.

Машинист, знавший, что впереди прямой перегон без остановок и что его задача — без помех нарезать милю за милей, открыл дроссельную задвижку, и мощный двигатель, встряхнув за собой длинную череду пульманов, с ревом развил бешеную скорость. А оставшийся на станции Лестер Лейт следил, как красные огни последнего вагона сдвигаются все ближе друг к другу и пропадают во тьме.

В купе вагона D56 сержант Экли сгорбился за столом, широко расставив локти. Поддерживая ладонями подбородок, он нервно жевал размочаленную сигару. Блестящими от возбуждения глазами он смотрел через стол на тайного агента Бивера. Двое сыщиков делали доклад.

— Черт возьми, сержант, — говорил тот, что следил за доставкой чемодана на поезд, — вся эта штука приготовлена заранее. Лейт сам провернул все это ограбление. У него целая кипа резиновой одежды, которую можно надеть, надуть воздухом, и будешь похожим на большого толстяка. Натянул кепку, надел маску и…

— Минуточку, минуточку, — прервал его сержант Экли. — Лейт в ограблении не участвовал. Он пытается отобрать награбленное.

— Но в чемодане было именно это, точно, — не унимался сыщик. — И Лейт все прекрасно знал.

— Ясное дело, — подхватил второй. — Он сразу взял и описал то, что было в чемодане: маскарадный костюм, в котором тощий кажется толстым.

Перекатывавший сигару трясущимися губами сержант Экли вдруг вскочил.

— О’кей, парни, — скомандовал он. — Производим арест!

И он распахнул дверь купе.

— Мне оставаться здесь? — спросил Бивер.

— Нет, — сказал Экли, — пойдешь с нами. Можешь отставить маскировку и предстать перед ним тем, что ты есть. Заодно и расквитаешься за насмешки и обиды.

У верзилы-шпика сжались кулаки.

— Первым делом хочу расквитаться с ним за «Скаттла», — мрачно заявил он. — Все время Скаттлом называет. Говорит, похож на пирата, и все интересуется, не было ли у меня пиратов среди предков.

— Что до меня, — сказал сержант Экли, — даю тебе полную свободу действий. Зрение у меня ни к черту, и, если ты будешь утверждать, что он оказал сопротивление при задержании и нанес тебе удар, придется помочь тебе защищаться.

— Не нужно мне никакой помощи, — буркнул Бивер. — Все, что мне нужно, — это вмазать ему хорошенько.

Экли повернулся к двум другим полицейским.

— Запомните, — сказал он, — если Бивер заявит, что этот тип ударил его, все выступаем на стороне Бивера.

Оба одновременно кивнули.

— Пошли, — скомандовал сержант Экли, прикрепляя звезду на пиджак, и вся процессия во главе с ним зашагала с мрачными лицами по качающемуся проходу пульмановского вагона. Проводник, который застилал постели, укладывая матрасы и задергивая зеленые занавески, поднял на них глаза и проводил ошарашенным взглядом.

— Стучаться будем? — спросил Бивер, когда они шли уже по коридору вагона D57.

— Не говори глупостей, — прокомментировал Экли.

Повернув ручку двери купе, он с грохотом открыл ее. Глаза следившего за ними проводника широко раскрылись от удивления. Через минуту к нему присоединился проводник из следующего по движению поезда вагона.

Эвелин Рэй устроилась на сиденье очень удобно: левой рукой она облокотилась на стол, за голову подоткнула подушку, а подъем ее правой ноги упирался в обитую кожей ручку кресла. Подняв голову, она скользнула по вошедшим вопросительным взглядом, потом вдруг опустила колени и, натянув на них юбку, осведомилась:

— Так, ну и что все это значит?

— Где Лейт? — спросил сержант Экли.

— Понятия не имею, — хмыкнула она. — Кто вы такие? О, привет, Бивер. В чем дело?

— Ладно! Где Лейт? — не унимался сержант Экли.

— Он вышел какое-то время назад, когда я читала…

— Как сюда попал этот чемодан?

— Носильщик принес. Сказал, что Лейт велел отнести его на поезд.

— Где это произошло?

— На предыдущей остановке.

— А что говорил Лейт, когда поезд отъехал от этой остановки?

— Да что вы, я не видела его с тех пор, как сюда доставили этот чемодан.

Смех сержанта Экли был полон презрения и сарказма.

— Ну-ну, думаете, я на это куплюсь. Должно быть, за психа меня принимаете. Бивер, открой дверь в туалет. Джим, быстро проверить поезд.

Тайный агент рывком открыл дверь в туалет.

— Никого, — доложил он.

Другой сыщик метнулся в вагон.

В дверь просунулась голова кондуктора:

— Чего вам всем нужно? Этот джентльмен, что…

Экли приподнял петлицу пиджака, чтобы подчеркнуть значимость своего жетона.

— Пошел вон отсюда, — рявкнул он.

Кондуктор попятился: челюсти и губы у него двигались, но совершенно беззвучно.

Сержант захлопнул дверь.

— Давайте заглянем в этот чемодан, — скомандовал он.

Полицейские расстегнули ремни на чемодане и открыли его. Сержант Экли порылся в одежде.

— Ну, — обратился он к девушке, — так и где же эти два драгоценных камня?

— Какие два драгоценных камня?

— Не увиливайте. Два драгоценных камня, что были здесь.

— Вы с ума сошли!

— Я вам покажу, сошел я с ума или нет, — сказал сержант Экли. — Вы сейчас замешаны в этом деле. Еще одна дерзость с вашей стороны, и я арестую вас как соучастника преступления.

— Какого такого преступления?

Сержант Экли раздраженно махнул рукой.

— Мистер Лейт полагал, что вы остались в городе, — сказала девушка, обращаясь к Биверу.

— Что там себе полагал Лестер Лейт, сейчас в расчет не принимается, — заметил сержант Экли. — Мне нужны эти два изумруда.

— Два изумруда?

— Да.

Не успела Эвелин что-то сказать в ответ, как дверь купе распахнулась, и посланный на поиски Лейта сыщик сообщил:

— Знаете, сержант, кондуктор через два вагона рассказал забавную историю. Дело в том, что Лейт впрыгнул в поезд, когда он уже тронулся. Я вскочил в следующий вагон. Вернувшись, я спросил проводника, что случилось с человеком, который сел в вагон…

— Хватит трепаться, — раздраженно оборвал его сержант Экли. — Давай отвечай на вопрос. Что случилось?

— Он сказал, что Лестер Лейт действительно сел в вагон, но тут же спрыгнул обратно.

Лицо Экли помрачнело:

— Значит, ты позволил ему улизнуть, верно?

— Ничего я ему не позволил! — завозмущался сыщик. — Он действительно сел в поезд, и я увидел, что дверь в тамбур закрылась. Этот чертов поезд так тряхнуло, когда я забирался в следующий вагон, что мне чуть руки не оторвало. Я сразу пошел проследить Лейта до этого купе, но, пока я шел через весь вагон, у него была уйма времени, чтобы добраться сюда. Не забывайте, он был на вагон впереди. Я не мог ничего сделать. Откуда мне было знать, что он собирается соскочить?

Сержант Экли повернулся к Эвелин Рэй.

— Я намерен добраться до этих камней, — прошипел он, — даже если мне придется обследовать на вас каждый шов. Так что лучше выкладывайте, где они.

— Говорю вам, я не знаю, о чем вы, — сказала она.

Тут к Экли со значением обратился Бивер:

— А помните тот кусок стекла в жевательной резинке, сержант? Могу поспорить, они просто пытались выяснить, будет ли шарик жвачки держать…

— Это ты дело сейчас говоришь, — оборвал его Экли.

Ухватившись за столик, сержант приподнял его на петлях и уставился на низ столешницы, усеянной разнообразным ассортиментом шариков жвачки. Неожиданно его внимание привлек зеленоватый проблеск.

С триумфальным воплем он схватил один из шариков. Резина прилипала к пальцам, но достаточно отошла, чтобы открыть поверхность огромного зеленого предмета, вдавленного в эту липкую субстанцию.

— Ура! — заорал сержант Экли. — Попался наконец. Наденьте-ка этой дамочке наручники.

Глава VI

Две хитроумные трости

Здание, в котором располагался Клуб исследователей, заливали огни. Время от времени оттуда доносились взрывы смеха или жидкие аплодисменты. Тротуар вокруг здания был заставлен автомобилями. То тут, то там в машинах виднелись шоферы, которые дремали, пристроившись на рулевом колесе, или слушали радио.

Неспешно прогуливаясь по тротуару, Лестер Лейт без труда нашел номер машины Питера Б. Мэйнуэринга. Шофер в ней сидел навалившись на руль.

Лейт обошел вокруг машины и постучал шофера по плечу.

Почувствовав прикосновение пальцев Лестера Лейта, человек стремительно выпрямился. Его правая рука устремилась к левой петлице пиджака.

— Ты — шофер Мэйнуэринга? — спокойно осведомился Лейт.

Острые черты худощавого лица водителя ничего не выражали, когда он ответил, открывая рот лишь с одной стороны:

— А тебе-то какое дело? — Правую руку он по-прежнему держал у левой петлицы.

— У меня трость, что заказал Мэйнуэринг, — сказал Лестер Лейт. — Он велел отдать ее тебе и показать потайное отделение.

— Потайное отделение? — удивился Дикин. — Слушай, я не понимаю, о чем ты.

— Ну, мне-то наплевать, понимаешь ты или нет, — заявил Лейт. — И грубостей твоих мне не надо. Я человек рабочий, как и ты, и делаю чертовски добрые трости. Я выполняю, что мне сказано, вот и все. Так вот, это трость для Мэйнуэринга. Скажешь, что, для того чтобы добраться до потайного вместилища, нужно лишь отвинтить верх.

— А зачем ему вместилище в трости? — уже более дружелюбно поинтересовался Дикин.

Лестер Лейт глупо ухмыльнулся:

— Наверное, носить там таблетки от печени. Откуда мне знать, черт возьми? У меня с десяток клиентов, от которых я получаю такие заказы, и мне достаточно хорошо платят, чтобы я держал язык за зубами. Понятно?

На лице Дикина постепенно забрезжило понимание. Правая рука, зависшая у груди, отодвинулась от нее и опустилась на руль.

— Что ты там говорил насчет отвинчивания? — спросил он.

— Давай покажу.

Ловко отвинтив головку трости, Лейт показал внутри выложенное ватой вместилище. Он засунул в полость два пальца, чтобы показать, какая она глубокая:

— Ну вот. Четыре с половиной дюйма в глубину, как и заказано, и пусть кто-нибудь посмотрит на эту трость и скажет, что в ней что-то ненастоящее. Держи.

— А что это у тебя за другая трость? — спросил Дикин.

— Эту мне надо доставить другому клиенту.

— Слушай, мне-то с ней что делать?

— Просто передай мистеру Мэйнуэрингу, — ответил Лейт. — Все оплачено. Мэйнуэринг поймет. Он велел мне подойти к Клубу исследователей, но не спрашивать его. Сказал, что на улице будет ждать его машина и что я должен оставить трость шоферу. Надо же, черт возьми, быть таким тупым!

— Никакой я не тупой, — восхищенно разглядывал трость Дикин. — Послушай, приятель, — еще более дружески произнес он, — а ведь славная работа.

— Ты прав, черт возьми, славная работа, — согласился Лейт. — Хотя я и без тебя знаю… Слушай, я вот думаю, а Мэйнуэрингу будет интересно узнать, что ограбившего его парня поймали?

— Что значит — ограбившего?

— Я не вчера на свет родился, — презрительно усмехнулся Лейт. — Вся эта история с жрецами Ханумана, которые появляются, чтобы отомстить обезьяне, удравшей из храма, — сплошная мура. Может, кто-то и поверит, но мне такого рассказывать не надо. Этой обезьяне вспороли брюхо, чтобы добраться до провезенных тайком драгоценностей. Если бы у твоего босса была с собой эта трость, они бы не… Л, ладно, ничего.

— А что ты говорил насчет пойманного грабителя? — не унимался Дикин.

— Ну как, вроде бы его поймали. Выяснилось, что никакой он не толстяк. Просто так нарядился. Для ограбления этот парень украл машину, потом отогнал ее к станции «Девяносто третья улица», зашел в туалет и переоделся. На нем был специальный прорезиненный костюм. Всего-то и надо приставить к нему шланг со сжатым воздухом и накачать, и выглядишь так, словно в тебе добрых три сотни фунтов. Он запихнул этот костюм в чемодан, купил билет на поезд до Бикон-Сити и выписал по билету квитанцию на чемодан. Он посчитал, что там никто не обратит на него внимания, а он сможет забрать его…

— Слушай, ну и кто это сделал? — прервал его рассказ Дикин.

— Не знаю, кто это сделал. А вот совсем недавно я слышал по радио кое-что еще, — сказал Лейт, — и подумал, что, наверное, Мэйнуэрингу это будет интересно.

— Давно слышал? — спросил шофер.

— A-а, не знаю, минут десять-пятнадцать назад. Полиция сообщила, что они сейчас работают над какими-то свежими данными и полагают, что преступник будет задержан еще до полуночи. Ты же знаешь, как это бывает: в новостях по радио не выкладывают слишком много информации по таким преступлениям, пока не получат добро от полиции. Ладно, приятель, мне пора. Постарайся, чтобы Мэйнуэринг получил эту трость. Пока.

— Пока, — откликнулся Дикин.

Лестер Лейт пошел вдоль по улице, помахивая за спиной другой тростью.

Шофер вытер выступивший на лбу холодный пот. Он трусливо глянул в сторону Клуба исследователей, потом ему явно что-то пришло в голову. Выскочив из машины, он поднял переднее сиденье и набросился на корпус автомобиля с отверткой. Через несколько секунд он снял умело скрытую пластину и вынул из тайного вместилища два сверкающих зеленых камня. Отвинтив верх трости, он положил два изумруда в выложенную ватой полость и навинтил верх трости обратно. Он поставил на место переднее сиденье автомобиля, выскочил из него и, небрежно помахивая тростью, быстро зашагал на угол.

Сзади кто-то догонял его бегом.

— Эй, — послышался голос Лестера Лейта. — Я тут маху дал с этой тростью.

Дикин собрался с духом и с грозным видом остановился. Его правая рука снова оказалась недалеко от галстука.

— Черт возьми, совсем забыл о разнице в длине, — сказал подошедший к нему Лейт. — Полковник — парень долговязый, и длинная трость предназначается для него. Мне кажется, я передал тебе длинную трость вместо короткой.

— Ну, что тебе кажется, в расчет не идет, — угрожающе проговорил Дикин. — А вот мне кажется, что это как раз и есть та трость, что нужна Мэйнуэрингу.

— Господи, — выдохнул Лейт с облегчением в голосе, — наверное, ты прав. В конце концов, это и есть короткая трость.

После этих слов Лейта крепко сжимавший трость в левой руке Дикин вроде бы немного успокоился.

— Одну минуту, — сказал Лейт. — Давай измерим, чтобы уж сомнений не было.

Левая рука Дикина все еще крепко сжимала трость, а правая была готова нырнуть под лацкан пиджака, и, пока Лейт сравнивал трости, он стоял совершенно неподвижно. Та, что держал в руках Лейт, была на целый дюйм длиннее.

— Господи, — облегченно вздохнул Лейт, — я и не знал, что я такой длинноногий. Понимаешь, я понес эту трость полковнику и по дороге покрутил ее пару раз, и будь я проклят, если она не была мне почти впору. Тогда я испугался и…

— Ну, теперь-то все в порядке, — заметил Дикин.

— Похоже, что да, — ответил Лейт, вращая руками в перчатках манжету трости, словно протирая ее. — А ты куда, прогуляться?

— Да, — коротко бросил Дикин.

— Ну, тогда я пройдусь с тобой до угла, — предложил Лейт.

Дикин поколебался, а потом буркнул:

— Ладно, до угла.

Оба шли рядом. Лестер Лейт вынул платок и стал протирать блестящую поверхность трости, которую держал в руке.

Пройдя сотню футов, Дикин исподтишка повернул голову и трусливо глянул через плечо.

В этот момент Лестер Лейт ткнул тростью вниз влево. Дикин широко шагнул вперед, и трость, попав ему между ног, вырвалась из рук Лейта. Дикин упал вперед, выронив при этом и свою трость. Одновременно из-под левой подмышки у него выскользнул грозно отливавший синевой автоматический пистолет и отлетел на пару футов вперед по тротуару.

— Боже мой, дружище, не ушибся? — подскочил к нему Лейт. — Извини. Я вот протирал эту трость…

Дикин схватил пистолет.

— Слушай, ты. Чтоб я больше тебя не видел. Убирайся!

— Но, господи боже мой! — воскликнул Лейт. — Это же случайность, просто случайность, и больше ничего. Силы небесные, дружище, зачем тебе эта пушка? Наверное, Мэйнуэринг заставляет тебя таскать ее, но…

— Ну, хватит болтать, — оборвал его Дикин. — Лучше передай мне мою трость.

— О, да, — засуетился Лейт, — тысяча извинений. Мне так неловко. Позволь, я помогу тебе подняться.

— Не подходи, — угрожающе навел на него пистолет Дикин. — Давай сюда трость. Протяни обе, чтобы я мог видеть и ту и другую. И теперь чтобы больше без этих твоих фокусов. Давай сюда ту, что покороче. Да-да, вот эту. Передай мне, но не приближайся.

— Но я не понимаю, — взмолился Лейт. — В конце концов, это лишь случайность. Виноват, наверное, я, но все же…

— Хватит, — отрезал Дикин. — Проваливай. Я уже на тебя насмотрелся и жажду побыть один. Не хочу, чтобы кто-то вокруг ошивался. Давай кругом и марш в другую сторону, и чтобы десять минут не останавливаться.

— Но я просто не могу понять, — не унимался Лейт, — с какой стати ты так со мной обращаешься. Дружище, ты на меня пистолет наставил! Ты…

— Проваливай, — отчеканил шофер тоном приказа.

Видимо, до Лейта вдруг дошло, что ему угрожают оружием, он повернулся и припустил прочь с тростью под мышкой.

Дикин быстро сделал пять-шесть шагов, потом остановился, чтобы отряхнуться, прошел еще футов пятнадцать — двадцать, осторожно отвинтил верх трости и заглянул вовнутрь. Уличный свет отразился там обнадеживающим зеленым блеском, и Дикин, облегченно вздохнув, стремительно зашагал вперед.

Глава VII

Заключения Бивера

Тайный агент Бивер несколько раз со значением кашлянул и, когда сержант Экли обратил на него внимание, показал ему на дверь.

Они вышли в коридор вагона.

— Здесь что-то не так, сержант, — сказал тайный агент.

— Я бы сказал, что здесь много чего не так, — с подозрением буркнул сержант Экли. — Этот парень, что позволил Лейту провести себя, еще пообивает у меня мостовые в поисках работы.

— Он тут ни при чем, — возразил Бивер, — но я хотел поговорить не об этом, сержант.

— А о чем?

— Эти два изумруда не могли быть в чемодане.

— Что значит «не могли быть»? — взвился Экли. — Где еще они могли быть?

— Непосредственно в карманах Лестера Лейта, — заявил Бивер.

— Чушь собачья, — рассвирепел сержант Экли. — Если это единственное предположение, какое ты можешь сделать, я…

— Минуточку, сержант, — продолжал Бивер. — Вы забываете, что Лейт велел служащему багажного отделения просмотреть весь чемодан, чтобы получить представление о его содержимом. Так что, будь изумруды там, служащий наверняка бы их увидел, и уж тогда ни за какой залог в пятьдесят долларов он бы этот чемодан не отдал. Он связался бы со страховщиками…

Выразившееся на лице сержанта Экли смятение свидетельствовало, что он слишком остро чувствует логичность того, что говорит тайный агент.

— Так что вы понимаете, что это значит, — продолжал Бивер. — Если в чемодане драгоценностей не было, то, стало быть, они у Лейта; а если они у Лейта, он не стал бы прилеплять их снизу к столу, а потом сходить с поезда.

— Ну, значит, туда их прилепила эта девица, — настаивал Экли.

— Нет, сержант. Эта девица — всего лишь подсадная утка.

— Как это?

— Она здесь только для того, чтобы отвлечь нас, пока Лейт добирается до настоящих камней.

— Ты с ума сошел! — вспыхнул сержант Экли. — Камни у нас в руках.

— Нет, сержант. Вы оставили на них жвачку, как на улике, но, если очистить их от нее и промыть в бензине, могу поспорить, вы обнаружите, что это два поддельных изумруда из числа тех, что я достал по просьбе Лейта. Он устроил все это, чтобы мы уехали на поезде подальше от Бикон-Сити, а он в это время постарается как можно скорее вернуться на самолете назад и потрясти парня, у которого эти камни находятся.

— Кого это? — уставился на него Экли.

— Того самого шофера, — заявил Бивер. — Неужели не понятно? Этот шофер — парень тощий. У него была приготовлена доска с гвоздями, так что он мог проколоть себе шину именно там, где хотел. О том, действительно ли сломан домкрат, не знает никто. Все поверили ему на слово. И он якобы отправился за другим домкратом. На самом же деле он сел в украденную машину, которую оставил в нужном месте перед тем, как ехать в порт, чтобы встречать пароход. Он натянул резиновый костюм поверх одежды, заехал на станцию техобслуживания, надул его, надел маску, подъехал к застрявшему автомобилю, устроил ограбление, убил обезьяну, забрал камешки, уехал оттуда, бросил украденную машину, сдул костюм, запихнул его в чемодан, сдал его и получил квитанцию, припрятал где-то изумруды, а потом вернулся к машине Мэйнуэринга. Чтобы отвести от себя подозрения, он сказал, что видел этого толстяка и назвал номер машины. Он…

— Ты прав! — застонал сержант Экли. — Но мы, черт возьми, найдем самолет, мы позвоним, мы… — Его рука метнулась к шнуру стоп-крана.

Через мгновение мчавшаяся в ночи длинная череда пульмановских вагонов вдруг со скрежетом резко остановилась, и пассажиры посыпались со своих мест как шарики попкорна в машинке для его приготовления.

Сержант Экли рванулся вперед. Правый ботинок у него стал поскрипывать, прилипая к полу. Оглядев подошву, он увидел прилипший шарик жвачки. С его дрожащих губ посыпались проклятия, и он схватил влажный шарик. Инерция останавливающегося состава толкнула его вперед, и он потерял равновесие.

С головы слетела шляпа. Измазанными жвачкой пальцами он поднял ее, вновь натянул на голову и лишь потом, почувствовав какой-то ком между волосами и шляпой, с опозданием понял, что вдавил себе в волосы влажный шарик жвачки.

Глава VIII

Великий миг Бивера

Когда сержант Экли, Бивер и двое сыщиков ворвались в квартиру Лестера Лейта, он сидел, небрежно развалившись, в домашнем халате и читал. Нахмурившись, он посмотрел на ввалившихся в дверь мужчин.

— Скаттл, — начал он, — что, черт возьми, это значит? Где ты пропадал, Скаттл? Я не говорил, что вечером ты можешь быть свободен… Добрый вечер, сержант и вы… джентльмены.

— Бросьте эти ваши штучки, — зарычал сержант Экли. — Куда, черт возьми, вы дели изумруды?

— Изумруды, сержант? — удивился Лестер Лейт. — Будет, будет вам, сержант: давайте подойдем к этому логично и спокойно. Вы чрезвычайно взволнованы, сержант. Присядьте и расскажите, о чем идет речь. Что у вас в волосах — жвачка, сержант? О-хо-хо, боюсь, вы становитесь небрежны.

— Обыскать его, — рявкнул Экли на двух сыщиков.

— Ну-ну, минуточку, сержант, — стал возражать Лестер Лейт. — Вот уж поистине абсолютно бесполезная процедура. Я понятия не имею, что вы ищете, но…

— Обыскать! — повторил Экли, взвизгнув от ярости. Сыщики обыскали Лейта, он не оказывал сопротивления.

— Да будет вам, сержант, — увещевал Лейт, когда они закончили его обыскивать. — Полагаю, вы совершили еще одну из ваших абсолютно глупых ошибок, но ведь, в конце концов, какой смысл так расстраиваться из-за этого. Знаете, сержант, я начинаю привязываться к вам, а у вас может случиться разрыв кровеносных сосудов, если не научитесь владеть собой. О-хо-хо, дружище, у вас все лицо багровое.

Сержант Экли пытался заговорить, но первые несколько слов было не разобрать. Спустя минуту он уже овладел собой настолько, что смог произнести:

— Мы задержали шофера Мэйнуэринга. Он имел при себе трость, а в ней два фальшивых изумруда.

— Да что вы говорите, — сказал Лестер Лейт. — Знаете, сержант, это я дал ему эту трость.

— Я так и понял.

— Да, — повторил Лейт, — эту трость ему дал я. Я посчитал, что, возможно, ею заинтересуется мистер Мэйнуэринг.

— А почему вы считаете, что Мэйнуэринг может этим заинтересоваться?

— О, просто из любопытства. У меня их было две, и, знаете ли, на самом деле я пользовался лишь одной. А Мэйнуэринг — путешественник, исследователь, и он…

— Где другая? — перебил его Экли.

— Наверное, вон там, в углу, — беспечно бросил Лейт. — Вам понравилась, сержант? Могу подарить на память о вашем визите. Мне тут пришло в голову, что с помощью этих тростей человек может распутать — и учтите, сержант, я имею в виду, чисто теоретически — какое-нибудь преступление. Но я пришел к выводу, что ошибался, сержант. Ведь сколько приходится ошибаться, или вы считаете, в вашем случае это верно, сержант?.. Ладно, ладно, сержант, не отвечайте, вижу, это может огорчить вас. Я понимаю, полицейский-профессионал не делает ошибок, как это бывает среди любителей, и все же, кажется, мой вопрос вас расстроил. Как бы то ни было, сержант, я нашел изъян в своих умозаключениях и поэтому решил избавиться от этих тростей. Одну я передал мистеру Мэйнуэрингу, подумав, что, возможно, она ему понравится — то есть я оставил ее с его шофером, — а другую дарю вам.

— Сделали вы ошибку, как же, — пробурчал сержант Экли. — Вы распутали это ограбление Мэйнуэринга.

— Ограбление! — воскликнул Лестер Лейт. — Ну что вы, сержант! Должно быть, вы ошибаетесь. Это же было убийство обезьяны, не так ли? Злонамеренное, умышленное убийство безобидного существа. Я и сам был немало возмущен этим, сержант.

— Настолько возмущен, что пошел и сцапал эти изумруды, — пошел в атаку Экли.

— Какие изумруды?

— Вы прекрасно знаете какие — два изумруда, что были в животе у обезьяны, те, что украл шофер.

— Разве шофер сказал, что он украл изумруды? — уточнил Лестер Лейт.

— Да, сказал. Он полностью во всем признался, — фыркнул сержант. — Они с сиделкой Мэйнуэринга переписывались. В одном из писем она упомянула об изумрудах и о плане провезти камни, заставив обезьяну проглотить их. Она, конечно, все отрицает, но мы понимаем, что в этом Дикин прав. Вы обманом заставили Дикина вынуть эти два изумруда из потайного места в машине, которую он водил, и положить их в ту трость.

— На самом деле ничего подобного я не делал, — заявил Лестер Лейт. — Я и представления не имел, что в трости могли быть изумруды.

— Не надо мне вкручивать, — бросил Экли. — Вы все это вычислили.

— И куда же этот шофер дел изумруды? — спросил Лейт.

— Поместил их в полость трости, что была у него в руках.

— Значит, вы все-таки обнаружили их в трости, сержант! Поздравляю с прекрасным образцом розыскной работы! Пресса устроит вам бурю оваций.

— Эти изумруды в трости — подделки, и вы об этом знаете, — сказал Экли.

— О-хо-хо, — сочувственно присвистнул Лестер Лейт. — Мне так жаль, сержант. Я надеялся, что вам удалось распутать это дело, и в результате газеты упрочат ваш авторитет и, вы, возможно, получите повышение по службе. Но вот обращаться в газеты с криками о том, что вы нашли два поддельных изумруда, не стоит. Это все равно что убить канарейку в клетке из дробовика десятого калибра, сержант. Вас просто засмеют. Это печально. Ну а, скажите, сержант, в своем признании этот шофер сказал, что в трости те же два изумруда, что он вынул из брюха обезьяны?

— Да, он признал это, потому что считает, что это были те самые два изумруда, но что, должно быть, вы каким-то мошенническим образом ловко поменяли трости и завладели той, в которой были настоящие камни.

— Право, сержант, порой вы чрезвычайно доверчивы, самоуверенны и легкомысленны в своих обвинениях, — усмехнулся Лестер Лейт. — Если шофер утверждает, что изумруды, которые он вынул из брюха обезьяны, и были спрятаны в этой трости, то, значит, так оно и было; и если с этими изумрудами что-то не так, если возникает сомнение в их подлинности или аутентичности, то, должно быть, их подменила обезьяна. Обезьяны весьма склонны к таким штукам, сержант. Очень вредные создания.

И, кстати, сержант, на вашем месте я бы очень и очень подумал, прежде чем выдвигать против уважаемого гражданина обвинение, целиком основанное на словах признавшегося жулика, с одной стороны, и на вашем предположении, с другой. На самом деле нет ничего, что могло бы их связывать. Насколько я понимаю, сержант, вам просто не доказать свою версию по делу против меня, пока вы не найдете у меня настоящих изумрудов. Познания в законе у меня, конечно, лишь любительские, но мне кажется, что, как правило, это так. Насколько я понимаю, Мэйнуэринг заявит, что у него никогда не было изумрудов. И, без сомнения, слову Мэйнуэринга поверят больше, чем слову его шофера, признавшего свою вину жулика, как вы сами его назвали, сержант. И, конечно же, если у Мэйнуэринга никто не крал никаких изумрудов, меня трудно будет признать виновным в присвоении того, что никогда не крали. Во всяком случае, мне так представляется. Под кражей подразумевается присвоение собственности. Если вы не сможете доказать, что собственность существовала, то нельзя и предъявить обвинение в краже. Вот как мне это представляется, сержант, хотя я не профессионал.

А вы что скажете, Бивер? Вы немного разбираетесь в полицейских делах; то есть у вас хорошие отношения с одной молодой женщиной, которая поддерживает хорошие отношения с… Впрочем, мне, наверное, не следовало упоминать об этом в присутствии сержанта. Он такой рьяный служака, что ему может не понравиться любая возможная утечка информации.

Сержант Экли стоял перед Лейтом, то сжимая, то разжимая кулаки.

— Лейт, — проговорил он, — на этот раз ты еле улизнул от меня. Ты был почти у меня в руках. Не хочется, черт возьми, представать в смешном виде, а то я не упустил бы случая закатать тебя в каталажку и упек прямо сейчас.

— Ну, сержант, не стоит позволять личным чувствам вставать между вами и вашими обязанностями, — сказал Лестер Лейт. — Лично я считаю, с вашей стороны было бы ужасной ошибкой сделать нечто подобное. Начнем с того, что предъявить мне обвинение вам не удастся; а во-вторых, вы сами предстанете в смешном свете. Подумать только: со всеми возможностями, которыми располагает полиция, не справиться с простым делом, которое может распутать простой любитель, лишь прочитав вырезку из газеты… Нет, нет, сержант, такое не пройдет. Над вами будут смеяться так, что вам придется уйти из полиции.

Сержант Экли кивнул двум своим подчиненным:

— Ладно, пошли. Бивер, пройди сюда на пару слов.

Экли провел тайного агента в звукоизолированную комнатку, где стоял телефон.

— Бивер, — сказал он, — тебе нужно что-нибудь придумать, чтобы обелить себя.

— Господи, сержант! — воскликнул тайный агент. — Это невозможно. Он видел, что я работаю с вами. Он знает…

— Слушай сюда, — оборвал его сержант Экли. — Мы потратили кучу денег, чтобы определить тебя на эту работу. Когда ты здесь, мы можем следить за тем, чем он занимается. Как только он в следующий раз попробует что-нибудь выкинуть, мы точно схватим его. Но если ты не будешь держать нас в курсе, он посмеется над нами, проворачивая свои, черт побери, ограбления прямо у нас на глазах, и ему это сойдет с рук. Этот тип слишком умен, дьявольски умен, чтобы его можно было поймать обычными методами.

— Ничего не могу поделать, — упрямо гнул свое шпик. — Теперь благодаря вам я предстал перед ним в истинном свете.

— Что значит «благодаря вам»? — набросился на него Экли.

— Вы же настояли, чтобы я отправился вместе с вами.

Лицо сержанта залила краска ярости:

— Если уж говорить о том, что было на самом деле, Бивер, это ты виноват, что все пошло к черту.

— Как это — я виноват?

— Я все время считал, что эти изумруды в животе у обезьяны. И тут ты со своим озарением, что сиделка залепила их в жевательную резинку, и будь я проклят, если не поддался твоим уговорам. Знал бы я, к чему это приведет! Ты…

— Я считал, что это ваша идея, — парировал Бивер.

— Моя? — Глаза сержанта Экли округлились от удивления. — Как, Бивер, разве ты не помнишь, как ты позвонил мне, как…

— Да-да, и вы сказали, что это ваша идея.

— Ты меня неправильно понял, Бивер, — покровительственным тоном сказал сержант. — Я сказал, что уже рассматривал такую возможность. Вот и все.

Тайный агент вздохнул.

— Так вот, — продолжал Экли, — придется тебе загладить свою ошибку, придумав, как вернуть благорасположение Лейта.

Черные глаза верзилы-агента вдруг блеснули:

— Ладно, есть идея!

— И в чем же она заключается? — захотелось выяснить сержанту.

— Я мог бы сказать, что был арестован; что вы заявились сюда, сначала арестовали, а потом таскали с собой все время, пока вы караулили его на поезде…

— Замечательно, — обрадовался Экли. — Так и провернем.

— Но, — продолжал Бивер, — этим никак не объяснить нашу теперешнюю беседу здесь. Теперь уж вы сболтнули лишнее.

— Придется тебе придумать какое-нибудь оправдание, — сказал сержант. — Ты ведь то, другое, придумал. И теперь можешь придумать…

— Конечно, — сказал Бивер, — я мог бы сказать, что вы зазвали меня сюда и сделали предложение шпионить за ним и что я отказался.

— Блеск, — восхищенно проговорил Экли. — Как раз то, что нам надо. Я знал, что мы можем что-то придумать, если объединим наши усилия, Бивер.

— Вот как? Это мы придумали, так, что ли? — оторопел тот.

— Конечно, — подтвердил Экли. — То есть я обрисовал тебе, что требуется, и направил в нужную колею ход твоих мыслей. Вот тебе пример того, насколько важен контроль.

— Понятно, — произнес шпик, глаза которого еще хитро поблескивали. — Но ведь Лейт не поверит, если я не скажу, что безмерно возмущен вашей попыткой подкупа.

— Ну так давай, выражай возмущение.

— Но каким образом я смогу это выразить?

— Можешь накричать на меня, громко оскорблять.

— Ну нет, — сказал Бивер, — из этой комнатки не слышно буквально ни звука.

— Так придумай что-нибудь, — нетерпеливо буркнул сержант Экли.

— Вот если бы толкнуть вас на стену, — предположил Бивер, — он бы услышал. Кроме того, можно было бы ударить вас.

Сержанта Экли, похоже, одолевали сомнения:

— Не думаю, что стоит заходить так далеко, Бивер. Можно устроить небольшую потасовку…

— Нет. Это не годится, — сказал Бивер. — Нужно или разыграть как следует, или отказаться от этого вообще. Я здесь останусь, только если мы сможем проделать это убедительно.

— A-а, ладно, — согласился Экли. — Для того чтобы это выглядело убедительнее, я ударю тебя первым. Но ты, смотри, полегче, Бивер. Вон какой здоровенный детина. Ты-то свою силу не чувствуешь. Ладно, давай начнем. А теперь запомни, Бивер, после того как все успокоится, я хочу, чтобы ты подвел его к делу о накачанном наркотиками стороже.

— А что это за дело? — заинтересовался Бивер. — Первый раз слышу.

— Ну, ты о нем еще услышишь. Всю информацию получишь от нас. Это случилось вчера ночью. Карл Боннегард собирал средства для продвижения в стране какого-то политического культа. Насколько он преуспел в этом, нам неизвестно. Но денег он собрал порядочно. В ближайшем будущем предполагалось провести расследование Большим жюри присяжных, поэтому Боннегард снял все деньги со счета в банке и…

— Я понял, — сказал Бивер. — Ну и что же произошло?

— Кто-то подсыпал наркотика сторожу и взломал сейф. Нам никак не выяснить, каким образом удалось это проделать со сторожем. Там все так запутано, что просто ни в какие ворота не лезет.

— Вам не кажется, что это подстроил сам сторож, который и стащил деньги?

— Нет. Со сторожем все в порядке. Он предупредил Боннегарда, как только почувствовал, что засыпает. Придется рассказать тебе об этом попозже, Бивер. Сейчас нет времени обсуждать это. Давай, приступаем к нашей сцене. Открываем дверь. Ты негодуешь.

— Ладно, — согласился Бивер, — давайте.

Они повысили голоса в громкой и сердитой перебранке. Бивер распахнул дверь комнатки со словами:

— Я считаю, более подлого предложения мне в жизни никто не делал.

— Ну давай, продолжай в том же духе, болван, — бушевал сержант Экли. — Водись дальше с этим жуликом, чтобы в конце концов оказаться за решеткой. Да ты и сам жулик!

— Ложь! — заорал Бивер.

Тут Экли размахнулся и нанес Биверу страшный боковой удар в челюсть.

Тайный агент быстро и проворно, как опытный боксер, ушел от удара. Какую-то долю секунды он собирался. На лице его отразилось ни с чем не сравнимое наслаждение. Его правая рука вывернулась в коротком прямом ударе, который пришелся сержанту Экли по краю нижней челюсти.

Голова Экли резко откинулась назад. Удар был такой силы, что сержант оторвался от пола и рухнул на руки двоих сыщиков.

Один из них потянулся за резиновой дубинкой. Другой вытащил пистолет. Бивер повернулся к ним лицом и спиной к Лестеру Лейту и, несколько раз со значением подмигнув, заявил:

— Прошу засвидетельствовать, что он ударил меня первым, а до этого обвинил меня в том, что я жулик. Знаете, что он хотел? Он хотел подкупить меня, чтобы я остался на этой работе и действовал как шпион. Вот я и сказал ему все, что я о нем думаю. Я сказал, что мистер Лейт — лучший человек, у которого я когда-нибудь работал.

Глубоко вздохнув, он повернулся к Лестеру Лейту:

— Прошу прощения, сэр, не сдержался. Но сержант Экли взял меня под стражу сегодня вечером, хоть я и сопротивлялся. Несмотря на мои требования отправиться к мировому судье, он затащил меня на этот поезд, заставив меня сопровождать его. Мне пришлось подчиниться. Но когда он сделал мне это гнусное предложение, я понял, что, как гражданин, вполне имею право выразить свой отказ доступными средствами и защитить себя от нападения. Надеюсь, я поступил правильно, сэр.

Полицейские уставились на шпика в изумлении. Лестер Лейт оглядел обмякшие формы сержанта Экли полузакрытыми в задумчивой сосредоточенности глазами. Наконец, он проговорил:

— Бивер, при подобных обстоятельствах я сделал бы то же самое. Я четко видел, что сержант Экли совершил неспровоцированное нападение на тебя.

Бивер повернулся к двум полицейским:

— И я призываю вас, джентльмены, засвидетельствовать, что произошло. Я требую, чтобы вы убрали отсюда сержанта Экли. Думаю, когда он придет в себя, он первый скажет, что я действовал в соответствии со сложившейся ситуацией.

Один из сыщиков подмигнул ему в ответ.

— Ладно, Бивер, — проворчал он. — Твоя взяла. Давай, Эл. Помоги вытащить сержанта отсюда, пока не случилось еще какой беды.

Когда за ними закрылась дверь, Бивер обратился к Лестеру Лейту:

— Предательство — одна из тех вещей, что больше всего вызывают у меня отвращение, сэр. Терпеть не могу предателей. Никак не мог сдержаться.

— Я нисколько тебя не виню, — сказал Лестер Лейт. — Что меня удивило, так это то, что у Экли хватило духу арестовать тебя и затащить на тот поезд.

— Меня тоже это удивило, сэр, — поддакнул шпик. А потом, хитро поглядывая на него, добавил: — Между прочим, сэр, пока я сидел с ними там, в купе, я слышал, как они обсуждали преступление, совершенное ни больше ни меньше, как вчера вечером; при этом был накачан наркотиками сторож…

Лестер Лейт поднял руку ладонью от себя.

— Не сейчас, Скаттл, — проговорил он. — Я не хочу об этом слышать.

— Может быть, завтра, когда вы отдохнете…

— Нет, и не завтра, Скаттл.

Дальше настаивать шпик не стал.

— Хорошо, сэр, — проговорил он.

— Кстати, Скаттл, — заметил Лейт, — думаю, я выпил бы сейчас бренди, и приглашаю тебя присоединиться ко мне. Зрелище, как ты наладил эту плюху в челюсть сержанту Экли, доставило мне немалое удовлетворение.

The Sad Serbian

Frank Gruber

Лишь немногие авторы дешевых романов и рассказов для бульварных журналов были так же плодовиты, как Фрэнк Грубер (1904–1969). На пике карьеры он писал по три-четыре объемных романа в год. Их основными персонажами являются серийные герои Джонни Флетчер и его закадычный друг Сэм Крэгг. Грубер также оставил после себя многочисленные рассказы, в ряде которых появляется Оливер Квейд, «ходячая энциклопедия», и сценарии, среди которых почти классические «Маска Дмитрия», «Ночные ужасы» и написанный совместно со Стивом Фишером «Джонни Ангел». Его перу принадлежат и более двадцати вестернов.

Он считал своим моральным долгом неослабно трудиться. Огромное трудолюбие и прекрасное воображение, а также специально разработанные Грубером одиннадцать требований к литературным произведениям помогали ему ускорить процесс работы над рукописью. Такую специальную формулу для своих детективных рассказов писатель вывел в автобиографии «Джунгли бульварной литературы», которую можно рассматривать как художественную историю дешевых детективных журналов и самой эпохи, во время которой они процветали.

По мнению Грубера, успех жанра обеспечивается следующими позициями: колоритный герой; предметная тема, не очень хорошо известная читателю; негодяй, более сильный или могущественный, чем главный герой; яркий фон, на котором развивается действие; особый способ убийства или неожиданные обстоятельства преступления; необычные варианты обычных мотивов — жадности и ненависти; хорошо спрятанная подсказка; хитрость или поворот, благодаря которым удается вырвать победу из пасти поражения; напряженность и быстрое развитие действия; личная вовлеченность главного героя и ошеломляющая развязка. Конечно, эти ключевые моменты характерны для всей бульварной литературы, даже для гораздо более поздних авантюрных и детективных рассказов.

«Грустный серб» был впервые опубликован в 1939 году, в мартовском выпуске «Черной маски».

Грустный серб

Фрэнк Грубер

переводчик — Мария Жукова

Если бы вы застали меня за чтением некрологов в разделе объявлений во время завтрака в кафе «У Томпсона», то решили бы, что я — сотрудник похоронного бюро. Я не гробовщик, но работа у меня такая же веселая. Вот, например, возьмем сегодняшний день. Я располагаю целым набором карточек с различными фамилиями, которые сличаю с уведомлениями о смерти. Я делаю это каждое утро и примерно два раза в год нахожу нужное мне имя. Сегодня утром мне повезло: в статье упоминалось семейство Друар.

Я заканчиваю завтрак, выхожу на улицу и устремляюсь к своему драндулету, который припарковал в паре кварталов от кафе. Сажусь в машину и направляюсь в северную часть города, на Блэкхок-стрит, дом 598.

Определенно, эти иностранцы хоронят своих очень рано. Хотя сейчас всего половина десятого, они уже сняли креп с двери. Неподалеку крутится пара ребятишек, и я обращаюсь к ним:

— В какой церкви отпевают миссис Друар?

— В церкви Святого Иоанна, на Кливленд-авеню.

В церкви я уже не застаю никого из желающих проститься с миссис Друар, поэтому единственное, что мне остается, — это отправиться на кладбище. Судя по газете, хоронят на кладбище имени Святого Себастьяна, в семи милях от города. Дорога туда отнимает около часа, поэтому, когда я наконец добираюсь, родственники и друзья уже расходятся и направляются к машинам, на которых их сюда доставили. Я выхватываю из кармана старый конверт и размахиваю им, словно это телеграмма или что-то подобное.

— Мистер Тони Друар! — кричу я.

На крик оборачивается крупный мужик, который собирается сесть в зеленый седан.

— Это я, — говорит он.

Я бегу к нему и вижу, что номерной знак на седане совпадает с записанным на одной из моих карточек. Поэтому я достаю старый ордер и сую его в руку мистеру Друару.

— Простите, мистер Друар, — вежливо говорю я. — Но я забираю вашу машину за долги перед компанией «Мид-Вест Финанс».

Этот Друар с минуту тупо смотрит на лист бумаги у себя в руке. Затем он издает рев, который, наверное, слышен даже на Грант-авеню:

— Вы, гнусный осквернитель могил!.. Разве это делается в такое время? Я же только что похоронил свою бедную бабушку!

— Именно так я вас и нашел, — спокойно говорю я. — В газете было написано: «По ней скорбят сыновья, такие-то и такие-то, и внуки, Тони Друар и такие-то».

Определенно, некоторые люди, встретившись со мной, выходят из себя. Этот Друар срывает с себя шляпу, бросает ее на землю и топчет ногами. Затем три типа, таких же крупных, как Друар, вылезают из седана и окружают меня.

— Значит, вы — агент по розыску уклоняющихся должников? — спрашивает один из них, и его кулак с бешеной скоростью приближается к моему лицу.

Мне везет, и я от него уклоняюсь, но вижу, что для Сэма Крэгга в настоящее время это не самое безопасное в мире место. Однако удача на моей стороне. Похоронную процессию сопровождает полицейский на мотоцикле. Он находится неподалеку, а услышав вопли Друара, подходит к нам.

— В чем дело? — спрашивает он.

Друар снова начинает ругаться, а я хватаю полицейского за рукав:

— У меня ордер на передачу права владения на эту машину. Друар пропустил три выплаты, и компания «Мид-Вест Финанс» хочет получить или 188 долларов, или автомобиль.

Полицейский смотрит на меня с недоверием, забирает ордер из рук Тони Друара, изучает его, затем переводит взгляд на меня:

— Готов поспорить, мистер, что вы ненавидите себя, когда по утрам смотрите на свое отражение в зеркале.

— Может, и так, — говорю я полицейскому. — Но если эту работу не буду выполнять я, ее будет делать кто-то другой. У меня нет никаких связей, меня не возьмут в Ассоциацию всемирного парламента,[4] а я хочу есть.

— Поэтому вы ходите с ордерами по кладбищам? — взмахивая листом бумаги, спрашивает полицейский.

Я вижу, что он поддерживает другую сторону, поэтому объясняю кое-какие положения закона:

— Офицер, это обычный ордер, который имеет силу в любом месте нашей страны. Я обращаюсь к вам как к представителю закона. Пожалуйста, проследите, чтобы все происходило надлежащим образом. Мне нужен или этот автомобиль, или 188 долларов.

Поднимается крик, шум, гам, но через некоторое время Друар с дружками делают мне предложение, а я, размазня, его принимаю. Я — добрый человек, а доброму человеку не следует становиться агентом по розыску сбежавших должников. Они все вместе набирают 32 доллара и говорят, что Друар отдаст мне остальные деньги завтра. Правда, я достаточно осмотрителен и заставляю всех сообщить мне фамилии и адреса и подтвердить это имеющимися у них при себе документами или письмами.

Вот таким образом я совершаю большую ошибку и впутываюсь в дело с фальшивым принцем.

На следующее утро я еду на Гарднер-стрит, дом 736. Эта улица состоит из одного квартала, этакий обрубок, втиснутый между парком Сантон и Огден-авеню. На ней всего около тридцати домов, и их все следовало снести лет двадцать назад. Предполагается, что Друар живет на первом этаже одной из этих трущоб.

Я не могу нажать на звонок, потому что звонок отсутствует, и стучу кулаком. В ответ тишина, я стучу снова. Тогда понимаю, что меня обманули, расстраиваюсь и толкаю дверь. Она распахивается, и я вхожу внутрь. Друар дома. Он лежит на полу.

Он мертв.

С минуту я гляжу на него, и у меня по спине пробегает холодок. Этот Друар — крупный мужчина, но кто-то свернул ему шею. Лицо его повернуто так, будто он смотрит через плечо.

Из кармана брюк Друара торчит кусочек бумаги. Я не люблю трупы, как и все остальные люди, но протягиваю руку и вытаскиваю бумагу. И мои глаза вылезают из орбит. На листе значится:

«Я обещаю выплатить Тони Друару пять тысяч долларов за полученную сумму. В. С. Робертс».

Долговое обязательно, действительное в любом суде, если у этого В. С. Робертса есть 5000 долларов.

Я смотрю на лист бумаги и в конце концов засовываю его себе в карман. Ведь Тони Друар, живой или мертвый, должен компании «Мид-Вест Финанс» 156 долларов.

Выхожу из дома и, оказавшись на крыльце, вижу, что за моим драндулетом стоит такси, а по тротуару идет принц.

Конечно, я еще не знаю, что это принц. Я выясню это позднее. Но одет он, определенно, как принц. На нем расстегнутый черный однобортный пиджак, из-под которого выглядывает бежевая жилетка. Под ней виднеются полосатые брюки, а потом, верите или нет, короткие белые гетры. На голове — фетровая шляпа жемчужно-серого цвета. В руках он держит желтые перчатки из свиной кожи и трость. Боже, помоги мне! Он направляется в дом Друара.

— Доброе утро, сэр, — здоровается он со мной. В голосе слышится какой-то иностранный акцент. У него вытянутое, очень грустное аристократическое лицо. — Я ищу мистера Друара.

Мне хочется прыгнуть в свой драндулет и убраться отсюда подальше, но я знаю полицейских. Не принц, так водитель такси обязательно вспомнит номер моего автомобиля, поэтому я решаю, что лучше сразу пережить все неприятные моменты.

— Мистер Друар находится в доме, — сообщаю я. — Он мертв.

У принца отвисает челюсть, но только на мгновение. Затем он запускает руку в карман жилетки, достает монокль и вставляет в глаз. Он изучающе смотрит на меня, потом заявляет:

— Я не понимаю.

— Может, он тоже не понимает, но, тем не менее, он мертв.

Принц вздыхает:

— Это очень плохо. Я — принц Петр Строгович. Этот Друар обратился ко мне в поисках работы, и я как раз собирался его нанять. Как грустно… — Принц вынимает монокль и вытирает его перчатками. — Вы говорите, что он в доме? А полиция уже знает?

Полиция вскоре узнает. Соседей привлекли три яркие детали — мой драндулет, такси и принц в странном одеянии. Они собрались вокруг и услышали часть нашей беседы, поэтому сейчас вокруг нас много разговоров и беготни.

Примерно через пять минут подъезжает полицейская машина. Спустя еще некоторое время рядом с нами оказываются десять или двенадцать полицейских, машина «скорой помощи» и дежурная бригада пожарной охраны.

После скрупулезного осмотра места преступления мы с принцем попадаем в полицейское управление. Капитан Риордан бранится и задает множество вопросов.

Самое большое неудовольствие у него вызывает моя персона.

— Мне совсем не нравится ваш рассказ, — заявляет он мне. — Вы были очень сердиты на этого Друара. По словам соседей и друзей, вы вчера устроили неприятную сцену на похоронах его бабушки. Я считаю, что сегодня утром вы отправились за деньгами и ввязались с ним в драку.

— Подождите минутку, капитан, — перебиваю я. — Позвоните Оскару Бергеру из агентства по урегулированию конфликтов «Аргус». Спросите его, убивал ли я кого-нибудь из должников раньше.

— Знаете ли, все когда-то случается впервые, — хмыкает капитан, но берется за телефон.

Он звонит моему начальнику:

— Добрый день. Мистер Бергер? Это полиция. У нас в управлении находится некто Сэм Крэгг, который утверждает, что работает на вас… Какие обвинения? Он преследовал человека, который должен был какие-то деньги. Похоже, что этому человеку свернули шею. Что? — Он слушает с минуту, затем поворачивается ко мне: — Он хочет знать, получили ли вы деньги.

Я высказываю свое мнение об Оскаре Бергере, которое капитан переводит одним словом:

— Нет. — Потом он слушает еще минуту и говорит: — Хорошо. — Затем капитан вешает трубку. — Бергер говорит, что уволил вас два дня назад.

Тогда я по-настоящему огорчаюсь. Вот что можно ожидать от человека, управляющего агентством по сбору долгов.

Но мне на помощь приходит принц Петр:

— Капитан, я думаю, что этот человек не убивал мистера Друара. Он недостаточно силен для этого. Кроме того, на нем нет никаких следов, а мистер Друар определенно не сдался бы без боя.

— Я и сам догадался, — рявкает капитан. — Но он мог прыгнуть на Друара со спины и застать врасплох.

Принц пожимает плечами:

— В любом случае меня вы не собираетесь задерживать? У меня важные дела… — говорит он.

— Вы можете идти, — отвечает капитан и хмурится, глядя на меня. — Мне все равно не нравится ваш рассказ, но я готов оправдать вас за недостаточностью улик. Однако если я найду дополнительные, то без труда найду и вас.

Этого для меня достаточно. Я вылетаю из управления как можно быстрее. Принц Петр как раз садится в такси.

Я вскакиваю в трамвай и еду назад на Гарднер-стрит, где все еще припаркован мой драндулет. Он там так и стоит, только теперь у него нет колес и фар. Проклятые местные воры все сняли.

Когда я начинаю ругаться, даже дети разбегаются с улицы и ныряют в дома. У меня появляется разумная мысль оставить этот хлам здесь, но, добравшись до Дивижн-стрит, я захожу в бар и звоню в ремонтную мастерскую.

К тому моменту, когда я наконец-то оказываюсь у ветхого здания, где размещается гнусная контора, в которой я работаю, у меня просто отличное настроение — самое подходящее для убийства.

Захожу в контору, громко хлопаю дверью, и Бетти Маршалл, которая ведет практически все дела, подтрунивает надо мной:

— Значит, тебя не оставили в тюрьме?

— И я должен сказать большое спасибо за это нашему боссу. Он на месте?

Бергер пытается запереться в кабинете, но я толкаю дверь, и он отлетает на середину комнаты.

— Послушай, Бергер, ты негодяй! — говорю я ему. — Зачем ты соврал полицейскому?

Он ныряет за письменный стол:

— Успокойся, Крэгг. Я как раз собирался звонить Голдфарбу, своему адвокату, чтобы он тебя вытащил.

— Ну конечно! Я каждый день тружусь на тебя, причем делаю такие вещи, от которых не могу заснуть по ночам. И вот что получаю в виде благодарности! Какая преданность!

— Ну-ну, Сэм, — успокаивает он меня. — У меня тут целая пачка легких дел для тебя. Чтобы компенсировать тебе ущерб, я заплачу тебе за каждый ордер по пять долларов, хотя это такие легкие дела, что за них не стоило бы давать больше трех. Я заключил новый контракт. С ювелирной компанией О. В. Шугара.

— И ты называешь это легкими делами? Черт побери, три четверти людей, которые покупают ювелирные изделия в рассрочку, закладывают их до того, как закончат выплаты!

— Да, но все эти люди работают, правда, занимают незначительные должности. Тебе просто нужно выяснить, где они трудятся, и пригрозить, что мы наложим арест на их зарплату. После этого они обязательно раскошелятся.

Я беру все бумаги, которые он мне вручает. Как я уже говорил, у меня нет никаких связей, и меня не возьмут в Ассоциацию всемирного парламента.

Дела сбежавших должников ювелирной компании Шугара не лучше и не хуже других, которыми я занимаюсь. Я нахожу первого клиента. Это итальянка средних лет, которая чистит орехи пекан на крошечном складе «Оак и Милтон». Это местечко еще любовно называют «уголком смерти». Итальянка получает по восемь центов за фунт очищенных орехов. Если напрячься, можно очистить за час фунта два. Я не представляю, зачем эта женщина покупала наручные часы, но она их купила — и я заставляю ее пообещать, что она будет выплачивать за них по доллару в неделю.

По второму делу работаю на Седжвик-стрит, рядом с Дивижн. И там я страшно удивляюсь. Я так не удивлялся никогда в жизни. Принц Петр Строгович, с тростью, в коротких белых гетрах и во всем остальном, выходит из маленькой кондитерской. Отступаю назад в дверной проем и наблюдаю, как он неторопливо идет по улице и исчезает в баре. Затем я сам захожу в кондитерскую. Это настоящая дыра — грязные витрины, канцелярские принадлежности разбросаны среди коробок с леденцами и бутылками с безалкогольными напитками. Тут же находится полка с журналами. Рядом с ней сидит самая крупная женщина, которую я когда-либо видел. Ее рост — шесть футов и один или два дюйма. Она весит фунтов двести девяносто или триста, но в ней нет ни капли лишнего жира.

— Что желаете? — спрашивает она хриплым басом.

Притворяюсь, будто не слышу ее, и начинаю перебирать журналы.

— Вам помочь? — продолжает она. — Какие журналы вы ищете?

Я придумываю название детективного журнала.

— Такого у меня нет, но есть много других, тоже детективных. Они ничуть не хуже.

— Они хуже, — возражаю я. — Продавцы всегда так говорят. Вы всегда пытаетесь сбагрить что-то «не хуже».

Женщина начинает тяжело дышать, как астматик, а я ее рассматриваю. Ее глаза кажутся щелочками на пухлых щеках, но это горящие щелочки. Она очень рассержена.

— Убирайтесь отсюда ко всем чертям! — рявкает она на меня, начинает вставать с огромного, специально укрепленного стула, и я несусь к двери.

Когда я вылетаю наружу, принц Петр выходит из бара, промокая носовым платком аристократический рот. Пересекаю улицу и сталкиваюсь с ним на углу.

— Привет, Петр! — говорю я.

Он меня узнает. Но он не особо рад меня видеть.

— Что вы здесь делаете? — спрашивает принц.

— Да так, Петр, просто пытаюсь найти сбежавшего должника.

— Сбежавшего должника? — переспрашивает он. — Что вы имеете в виду?

— Предположим, вы покупаете в кредит костюм, или кольцо с бриллиантом, или автомобиль. Вы пытаетесь обмануть фирму и переезжаете, не оставив нового адреса. Агент по розыску сбежавших должников находит вас и вручает вам ордер. Этот агент — я.

— Значит, вы — детектив, да?

— Да, я выполняю работу сыщика, но я не совсем детектив.

— Так! — Принц достает монокль и принимается протирать его перчаткой. Потом он оценивающе меня осматривает. Минуту спустя принц решает, что я ему подхожу. — Друг мой, а не согласитесь ли вы выполнить для меня одну работу? Я уже две недели разыскиваю одного человека. Он… он должен мне деньги, как и ваши сбежавшие должники. Как вы думаете, вам удастся его найти?

— Вероятно, но, видите ли, я работаю на агентство по розыску должников и ищу людей только по заданию агентств?..

— Но я вам хорошо заплачу. Вот!

Он извлекает кожаный бумажник и достает из него пару купюр. По пятьдесят долларов. Я беру их у него и разглаживаю:

— Вы платите мне сто долларов за поиск этого человека?

— Сейчас сто долларов. Когда вы его найдете, я заплачу вам еще четыреста. Вы будете работать на меня?

Складываю купюры вчетверо и убираю в карман. В агентстве «Аргус» мне платят по пять долларов за каждого сбежавшего должника. Иногда я нахожу двоих за день. Иногда не нахожу двоих за неделю.

— Фамилия этого человека?

— Робертс, — говорит принц. — В. С. Робертс.

Мне с трудом удается не потерять контроль над собой и не упасть сразу же, а принц продолжает:

— Робертс должен мне пять тысяч долларов. Он дал мне долговую расписку и обещал заплатить…

В. С. Робертс — это фамилия на долговой расписке Тони Друара, которая сейчас лежит у меня в кармане.

— Какой последний адрес Робертса вам известен и как он выглядит? — спрашиваю я.

— Я не знаю, как он выглядит, — заявляет принц. — А его последний адрес… — Принц достает из кармана маленькую записную книжку. — Рукери, дом 518.

Я записываю адрес на карточке.

— Как я понимаю, он там больше не живет?

— Нет, он переехал и не оставил нового адреса. Но вы найдете его?

— За пятьсот долларов я найду и Джона Уилкеса Бута,[5] — заявляю я.

— Бута? Кто это? Я его не знаю.

— Неважно. А вас мне как найти?

Он задумывается перед тем, как мне ответить.

— Я живу в «Григорианских башнях» на бульваре Мичиган.

Это я тоже записываю, а затем задаю вопрос, который меня уже давно беспокоит:

— Скажите, принц, а какой вы национальности?

Ему это нравится. Он расправляет плечи и вставляет в глаз монокль.

— Я — серб, — гордо заявляет он. — Мой кузен был королем Сербии. Король Петр Карагеоргиевич.

Я лично не знаю, где находится Сербия. Имя кажется отдаленно знакомым, но это все. Отмечаю для себя, что как-нибудь нужно будет заглянуть в какой-нибудь справочник.

Я расстаюсь с принцем и сажусь на Седжвик-стрит на трамвай, следующий на юг, но он так медленно идет по Чикаго-авеню, что я высаживаюсь и беру такси. У меня есть сто долларов, и мне хочется узнать, как чувствует себя человек, который может себе позволить легко тратить деньги.

Нужный мне дом на Рукери — это одно из старых офисных зданий, возведенных сразу же после Гражданской войны. Вскоре его снесут и построят на этом месте парковку для автомобилей.

Я отправляюсь прямо к коменданту здания.

— Я ищу мистера B. C. Робертса, у которого в этом здании был офис, — говорю я ему.

— Правда? — спрашивает комендант. — Его ищут и другие люди, включая полицию.

— Полиция? А им он зачем?

— Вы никогда не слышали про В. С. Робертса, мистер?

— А что он сделал, убил кого-то?

Комендант странно на меня смотрит, затем опускает руку в карман, извлекает оттуда лист бумаги и вручает мне. Я смотрю на него. На листе написано:

«Я обещаю выплатить Уильяму Килдуффу пять тысяч долларов за полученную сумму. В. С. Робертс».

Я достаю имеющуюся у меня долговую расписку, выданную Тони Друару, и показываю ее коменданту.

— Привет, простофиля, — говорит комендант. — И сколько вы за свою заплатили?

Я колеблюсь, тяну время.

— По обычной ставке, — наконец отвечаю я.

— Пять долларов?

— Десять.

— Вы на самом деде простофиля. Мы, ирландцы, платили только по пять. Но я слышал, что какие-то поляки и сербы платили по двадцать.

— О-о, — говорю я, не понимая, в чем дело. — Значит, степень дурости зависит от национальности?

— Да, конечно. Большинство из нас, ирландцев, теперь знает, что нас надули. Но эти типы из Восточной Европы, как я слышал, все еще надеются, что что-то получат. Они отказываются верить, что Робертс — мошенник. Этот фальшивый принц помогает им сохранять оптимизм.

— Принц? Вы имеете в виду принца Петра Строговича?

— Да, этого пижона, — говорит он.

— Готов поспорить: он знает, что сказать своим соотечественникам, и хорошо морочит им голову, — смеюсь я. — Хотелось бы мне его как-нибудь послушать.

— Тогда почему бы вам не сходить на одно из их собраний? Я думаю, что сегодня как раз будет сербский вечер. Они проходят в каком-то зале на Халстед-стрит, рядом с Норт-авеню.

— Послушайте, а как выглядит этот Робертс? — спрашиваю я.

— Вот это и есть самое смешное. Никто не знает. Он никогда не появлялся здесь, в своей конторе. Делами заправляла дамочка. Когда в один прекрасный день нагрянула полиция, она просто вышла и не вернулась.

— Как хитро, а? Ну пока, простофиля!

— Пока, простофиля!

Я выхожу из здания на Рукери, иду по Адамс-стрит и захожу в бар, где выпиваю две большие порции смешанного виски. Мне это крайне необходимо. Это дело — самое подозрительное из всех, с которыми я когда-либо сталкивался.

Долговые расписки по пять баксов за штуку… Сербы.

Беру еще одну порцию виски, потом возвращаюсь в агентство «Аргус». Бетти только что пришла из парикмахерской. Я быстро, но внимательно оглядываю ее.

— Нравится? — спрашивает она.

Прическа высокая, по новой моде.

— Вы, дамочки, с каждым днем становитесь все более чудными, — заявляю я.

— Правда? — холодно говорит она. — Очень хорошо, что я не делала прическу для тебя.

О подобном я раньше не думал, но мысленно это отмечаю.

Оскар Бергер сидит в своем кабинете и потирает руки. У него это получается лучше, чем у торговца тканями на Максвелл-стрит.

— Ну, скольких ты нашел?

— Одну, но получил кое-какие зацепки по еще двоим.

— Только одну? И хорошие перспективы?

— Не психуй, Бергер, — успокаиваю я его. — Они — крепкие орешки, и с ними не легче, чем с остальными, ты сам это знаешь. Скажи мне, ты что-нибудь слышал про афериста В. С. Робертса?

— Конечно, слышал. А ты разве нет? Может, это дело всплыло, когда ты был в отпуске…

— Вероятно. И что натворил Робертс?

— Да ничего особенного. Только надул пять тысяч выходцев из Восточной Европы в нашем городе. Он — изобретатель. Или претендует на то, чтобы им называться. Собирает этих идиотов и рассказывает им, что изобрел тормоз на четыре колеса для автомобилей, но Генри Форд или «Дженерал Моторс» выкрали его у него. Он изобрел радио, но Маркони своровал у него патент. И он хочет подать иск на Маркони, Генри Форда и «Дженерал Моторс». Однако судебные процессы стоят денег, а их у него немного. Поэтому он убеждает этих идиотов из Восточной Европы профинансировать подачу иска. Мистер Робертс вручает им долговые расписки. Они дают ему по десять долларов, а он обещает им по пять тысяч после того, как получит деньги от магнатов.

— И сколько он планирует с них получить?

Бергер поджимает губы:

— Десять или пятнадцать миллиардов. Товарный вагон денег.

— И болваны в это верят?

— Им это нравится! Судя по тому, что писали в газетах, в это дело вложились десять или пятнадцать тысяч человек, заплатив от пяти до ста долларов.

— И Робертс сбежал?

— А ты не сбежал бы?

— Зависит от обстоятельств. Если простачков удалось использовать на все сто — может быть. Но, как я понимаю, здесь живет много болгар и сербов, а они все еще верят в Робертса.

— О-о, конечно, это самая интересная часть дела. Даже до того, как Робертсом заинтересовалась полиция, он предупреждал их, что следует ожидать чего-то подобного — в связи с тем, что мистер Форд, Вестингауз и Эдисон подкупили полицейских и натравливают их на него. Этот Робертс — очень скользкий тип.

— Да? И как он выглядит?

— Это самое смешное. Он никогда нигде не показывается. И когда полиция пыталась его взять, они обнаружили, что никто его не видел.

— Неплохо, — говорю я. — Совсем неплохо.

Оскар Бергер внимательно смотрит на меня.

— А что тебя заинтересовало в этом деле? — спрашивает он. — Робертс и с тебя что-то поимел?

— Нет. Если кто-то предлагает мне больше четырех процентов, я знаю, что это мошенничество. Правда, у меня никогда не будет достаточно денег, чтобы инвестировать их и под четыре процента.

Я выхожу из кабинета Бергера и вижу, как Бетти красит губы.

— Хорошо, сестричка, — говорю ей. — Сегодня вечером я дам тебе шанс. Где ты живешь?

— На Винтроп, дом 4898. Но если ты собираешься ко мне в гости, знай: твой визит может ограничиться пешеходной прогулкой.

— Я люблю физические упражнения, — замечаю я. — Я буду у тебя в семь.

— Меня не будет дома… Что мне надеть?

Бетти — очень милая девушка.

— Ничего вычурного. Пойдем в какое-нибудь тихое местечко.

У меня в кармане почти сто долларов. Я иду в парикмахерскую, где меня стригут и бреют, потом перекусываю в гриль-баре «У Хардинга» на Мэдисон. Затем беру такси и отправляюсь на Винтроп-авеню, дом 4898. Нужное мне место находится в квартале севернее от Лоренс-авеню и в квартале восточнее Бродвея.

Дом представляет собой второсортные апартаменты гостиничного типа. Меня не пускают наверх без предварительного звонка, а когда я связываюсь с Бетти по телефону, она говорит, что сейчас спустится вниз.

Она появляется через пять минут. Я почти не узнаю ее. На ней вечернее платье серебристого цвета, которое, вероятно, обошлось ей в месячное жалованье. Волосы кажутся мягкими и блестящими.

Посмотришь на нее в таком виде и никогда не скажешь, что эта девушка работает на неприглядную контору типа агентства «Аргус».

— Ты выглядишь потрясающе, — говорю ей.

— Раньше ты никогда этого не замечал, — отвечает она.

— Как я мог заметить? Работая на наше агентство, я постоянно пребываю в дурном настроении. Поиск сбежавших должников — не слишком приятное занятие.

— Я сама думаю уволиться, — заявляет Бетти. — На прошлой неделе один из твоих клиентов приходил в офис. Этот взрослый огромный мужчина вопил как ребенок. Ты собирался наложить арест на его зарплату, если он не будет отдавать по десять долларов в месяц за дешевое пианино, которое купил для дочери, чтобы та стала музыкантшей. Однако она изменила свое решение и сбежала с автомехаником.

— Так, остановись! — говорю я. — Позволь мне забыть о розыске должников хотя бы на один вечер. Я и так уже вижу их во сне.

— Хорошо. Куда мы идем?

— В одно местечко, которое я недавно обнаружил, — спокойно говорю я. — Ты никогда не видела ничего подобного.

Останавливаю такси. Бетти подозрительно смотрит на меня, когда я называю адрес водителю, но ничего не комментирует, пока мы не выезжаем на Халстед, неподалеку от Норт-авеню.

Она оглядывается вокруг, тем временем я расплачиваюсь с таксистом.

— Что это, одна из твоих шуток?

Мы стоим перед какой-то дырой, на одном окне висит вывеска: «Кафе „У Пленнерта“. Зал сдается в аренду».

— Нет. Один знакомый сказал мне, что здесь будет интересно.

Кафе представляет собой дешевый бар. Чтобы пробраться в зал, расположенный в задней части здания, нужно его пересечь.

Бетти — смелая девушка. Это я должен признать. Мы минуем бар и оказываемся в зале. Там расположены ряды складных кресел. Большинство из них заполнены мужчинами, женщинами и детьми. В воздухе топор можно вешать.

Почти все собравшиеся мужчины смуглые. Некоторым из них приходится бриться по два раза в день. Женщины тоже смуглые, хотя тут и там можно увидеть блондинок. Резко выделяясь на фоне темноволосых дам, они привлекают к себе внимание.

Бетти, разинув рот, глазеет на собравшихся. Она радуется, когда я сажаю ее на кресло в задней части зала подальше от сцены.

— Что это? — шепчет она мне.

Лицо у нее раскраснелось, и я понимаю, что ей это место не очень нравится.

— Это собрание патриотов — сыновей и дочерей Сербии, — поясняю я. — Вон там, на возвышении, стоит сербский принц.

Да, там находится принц Петр. Он расположился за трибуной и наливает себе воды в стакан. Судя по тому, как некоторые сербы смотрят на принца, можно сказать, что они очень высокого мнения о нем.

На возвышении находятся еще восемь мужчин и одна женщина. Эта женщина размерами соответствует трем мужчинам. Да, это та самая амазонка, которая держит кондитерскую на Седжвик. Она сидит на низкой и прочной деревянной скамье, рядом с краем сцены, откуда может наблюдать за принцем Петром. Она им очень интересуется.

Принц отпивает из стакана и поднимает руки. В зале становится тихо, как на кладбище в полночь.

— Мои соотечественники! — произносит принц по-английски.

Затем он начинает болтать на непонятном языке. Он говорит десять минут, и я не понимаю ни слова — пока все собравшиеся не начинают хлопать в ладоши и радостно кричать. Какие-то молодые люди орут на английском:

— К чертям Генри Форда! К чертям «Дженерал Моторс»! Мы поддержим мистера Робертса!

— Весело, да? — спрашиваю я у Бетти, которая сидит рядом со мной.

— Да? Я думаю, ты шутишь.

— Совсем нет. В этом зале ты видишь примерно двести отборных простофиль Чикаго. И они счастливы. Ты только послушай их.

Примерно двадцать или тридцать сербов взбираются на сцену. Принц Петр удостаивает их аристократической снисходительности, и им это нравится. Очень нравится. Всем им.

— Хочешь посмотреть на монокль принца? — спрашиваю я у Бетти. — Подожди минутку.

Я протискиваюсь сквозь толпу и взбираюсь на сцену.

— Привет, принц! — говорю я его королевскому высочеству.

И точно, появляется монокль. Он извлекает его из своей пижонской жилетки и вставляет в глаз.

— A-а, мистер Крэгг! — восклицает он после этого. — Как у вас дела?

— Отлично. И у вас, как я посмотрю, тоже.

— У вас для меня есть информация? — спрашивает он более тихим голосом.

— Нет, информации нет. Но есть ключ к разгадке. Еще день или два…

— Хорошо! Вы сразу же дадите мне знать, да? Это все — часть игры, — неодобрительно пожимает он плечами. — Вы понимаете?

— Да, конечно, понимаю.

Я возвращаюсь к Бетти.

— Ну, тебе достаточно? — спрашиваю я у нее.

— О-о, нет, — сладким голосом отвечает она. — Мне хочется посетить еще одно собрание патриотов. Как насчет болгар? У них ничего не запланировано сегодня на вечер?

— Нет, у них по четвергам. Но на Норт-авеню есть пивной бар…

Она быстро встает.

Мы отправляемся в бар, где меня неожиданно кто-то хватает за руку. Я оборачиваюсь. Это амазонка из кондитерской.

— Вы были у меня в магазине сегодня во второй половине дня, — заявляет она.

Я пытаюсь вырвать у нее руку, но не могу.

— Да, все правильно, я хотел купить детективный журнал. Вы его для меня раздобыли?

— Не пытайтесь меня обмануть, молодой человек, — грозно произносит она. — Я не так глупа, как вам кажется. Я видела, как вы разговаривали с принцем. Именно поэтому я и пришла сюда. Что он задумал?

Я хватаю ее за запястье, и на этот раз она отпускает мою руку.

— Простите, мадам, — говорю я ей. — Но это дело касается только принца и меня.

Она на мгновение переводит взгляд с меня на Бетти и оценивает ее:

— Это ваша девушка?

— Угу. И что?

— Вы — полицейский, — заявляет она. — Я всегда их нюхом чую. Вы — частный детектив. И работаете на принца. Я хочу, чтобы вы сделали для меня одну небольшую работенку. И я заплачу вам в два раза больше, чем заплатил он.

— Он платит мне тысячу.

— Это ложь! У Петра нет таких денег. Я заплачу вам шестьсот.

На ней твидовый костюм, из которого получился бы прекрасный шатер для самого большого циркового слона. Она опускает руку в карман и извлекает пачку денег, потом отсчитывает шестьсот долларов пятидесятидолларовыми купюрами.

— А теперь скажите мне, для чего вас нанял принц?

Я вычеркнул слово «этика» из своего лексикона, когда начал работать агентом по розыску сбежавших должников. Но мне в спину дышит Бетти.

— Это против правил, — заявляю я толстой женщине. — Детектив никогда не предает клиента.

Ее свиные глазки горят точно так же, как днем, когда она разозлилась на меня.

— Хорошо, вы можете не говорить, — заявляет она. — Думаю, я догадываюсь. Но я все равно хочу, чтобы вы на меня работали. Я считаю, что Петр обманывает меня.

— Обманывает вас?

Она улыбается во весь рот. Зубы у нее такие же большие, как у лошади.

— У него есть женщина. Я хочу, чтобы вы за ним проследили.

— А потом? После того как я увижу его с дамой?

— Вы сообщите мне ее имя и адрес. Это все. Остальное я сама сделаю.

Да уж, она сделает. Вероятно, она пойдет напролом, не считаясь ни с чем. Но это не моя забота. Пока не моя.

— Хорошо, я буду на вас работать, — заявляю я амазонке.

— Начинайте сегодня вечером. Проследите за принцем. Я… не могу сделать это сама. — Она хмурится. — Я привлекаю к себе внимание… своими размерами.

Бетти тычет мне в спину кулаком, но я притворяюсь, будто не замечаю этого:

— Хорошо, мисс…

— Келли, Мейми Келли. Адрес мой вы знаете. Когда узнаете что-нибудь, позвоните мне.

Она покидает бар, примерно через две секунды там появляется принц. Он догоняет нас с Бетти у дверей.

— A-а, мистер Крэгг! — восклицает он и смотрит на Бетти, словно она рекламирует нижнее белье. Однако не останавливается и идет дальше.

Когда мы выходим на улицу, принц принимается размахивать желтой тростью, чтобы остановить такси. Мне везет: еще одна машина припаркована на другой стороне улицы. И хотя она стоит в противоположном направлении, я хочу в нее сесть. Очень хочу.

Я хватаю Бетти за запястье:

— Пошли!

Она вырывает руку:

— Что ты собираешься делать? Ты не можешь таким образом обмануть… клиента.

— Обмануть, черт побери! — фыркаю я. — Да это единственная игра, которую понимает принц. Мы следим за ним!

Я тащу ее на другую сторону улицы и заталкиваю в машину.

— Вон за тем желтым такси! — говорю я водителю. — Пять баксов, если удержитесь у него на хвосте.

— За десять баксов я его догоню! — говорит таксист.

Он красиво выполняет поворот на 180 градусов и чуть не врезается в трамвай. Затем мы бросаемся в погоню, вверх по Халстед.

— Как весело, — говорит мне Бетти, но совсем не это имеет в виду.

Я улыбаюсь ей:

— Понимаешь, малыш, нужно принимать все — и хорошее, и плохое. Я всю неделю, как собака, работаю на Оскара Бергера. Занимаюсь делами, за которые мне стыдно. И что я получаю взамен? Двадцать, может, тридцать жалких баксов в неделю. Теперь появляется шанс сделать настоящие деньги — а ты жалуешься и кудахчешь!

— Это грязные деньги, — говорит она.

Я опускаю руку в карман и достаю долговую расписку на пять тысяч долларов на имя Тони Друара.

— Послушай, Бетти, сегодня утром меня чуть в тюрьму не упекли из-за того, что одного парня убили. Я нашел вот это у него в кармане.

Она смотрит на листок бумаги:

— Это долговая расписка на пять тысяч долларов!

— Угу, и у всех этих сербов, которых ты видела сегодня вечером, имеется, по крайней мере, по одной такой бумажке. Принц Петр — один из главных в самой гнусной афере, о которой я когда-либо слышал. Именно поэтому я работаю по всем направлениям. Я бы делал это, даже если бы мне не заплатили ни цента.

Ну, может, я и на самом деле трудился бы бесплатно. Но я знаю, что трудиться гораздо веселее, если в кармане целая пачка пятидесятидолларовых купюр и еще большая сумма на подходе.

Моя речь имеет успех. Бетти возвращает мне долговую расписку. Глаза у нее блестят:

— Я не понимала, Сэм. Я думаю… думаю, что ты — классный!

— И ты тоже, малыш! — говорю я и обнимаю ее.

Тут машина внезапно тормозит и таксист кричит:

— Вон он, приятель!

— Что?.. Где?

— Он только что зашел в «Красную мельницу».

Я оглядываюсь и понимаю, что мы находимся на Лоренс-авеню, у Бродвея. Вылезаю из машины, помогаю выбраться Бетти и вручаю таксисту пятидолларовую купюру.

— Может, нам и удастся сегодня немного потанцевать, как ты хотела, — говорю я Бетти.

Мы заходим в ночной клуб, и метрдотель сначала осматривает серебристое платье Бетти, а потом широко улыбается мне:

— Добрый вечер, сэр. Столик рядом со сценой?

— Ммм, — говорю я, оглядываясь с видом постоянного посетителя ночных клубов.

— Что-то более уединенное, пожалуйста. Вы понимаете, что я имею в виду?

— Да, сэр.

Он идет вдоль отдельных кабинок, расположенных у стены. Я останавливаюсь рядом с четвертой.

— Так-так, принц!

Он уединился с блондинкой, от вида которой кружится голова. Более привлекательной дамочки я не видел никогда в жизни. Принц поднимает голову, и монокль чуть не выпадает у него из глаза.

— Вы! — выдыхает он.

— Да, я. Какое совпадение!

Затем он замечает Бетти и берет себя в руки. Он поднимается из-за стола и кланяется.

— Бетти, позволь представить его королевское высочество принца Петра Строговича, — говорю я.

Боже, помоги мне! Он берет ее руку и страстно целует:

— Вы к нам присоединитесь? A-а, Мици, это мой старый друг мистер Крэгг и мисс…

— Бетти Маршалл.

Метрдотель разочарован. Он лишается чаевых. Я отправляю его прочь взмахом руки.

— Мы присоединимся к друзьям, — говорю я ему.

Мици быстро оглядывает Бетти с головы до ног.

— Я первой его увидела, — прямо заявляет Мици.

— У меня не очень хорошее зрение, — отвечает Бетти.

Они говорят через голову принца. Он шарит по Бетти глазами, лицо у него так и остается грустным, но взгляд становится похотливым.

— У вас красивое платье, мисс Маршалл.

— Правда? — вставляю я. — Посмотри, Бетти, у тебя блестит нос. Может, вам с Мици сходить освежиться?

— Я как раз собиралась, — отвечает Бетти. — Ты идешь, Мици?

Мици смотрит на меня с ненавистью, но встает.

— Она очаровательна, — замечает принц после ухода девушек.

— Она только моя секретарша. Ее парень — профессиональный боксер, очень ревнивый. А теперь, после того как мы разобрались с этим вопросом, давайте поговорим о деле. Вы скрыли от меня информацию, принц. Вы хотите найти В. С. Робертса и все это время на него работаете.

— Конечно, я на него работаю. Но я не знаком с мистером Робертсом. Я его никогда не видел. Он только отправляет мне письма.

— А что происходит с деньгами, которые вы собираете у этих болванов, своих соотечественников?

— Я отправляю их ему. Все отправляю. Потом он пересылает мне мои комиссионные, десять процентов.

— Очень правдоподобный рассказ. Вы собираете деньги у этих людей и пересылаете Робертсу. Он вам доверяет?

Не меняя грустного выражения лица, принц хмурится:

— В этом и заключается проблема. Он мне не доверяет. Однажды, просто ради шутки, я отправил ему не все, что собрал. На следующей неделе я получил от него письмо. Он знал, сколько я оставил себе.

— A-а, значит, у него есть шпион. Кто-то, кто ходит на собрания и проверяет вас. Правильно?

Принц устало пожимает плечами:

— Может быть. Но я не знаю, кто это. Я хотел выяснить, но не смог.

Я пытаюсь догадаться:

— Может, шпиона звали Тони Друар?

Принц воспринимает это болезненно:

— Что вы имеете в виду, мистер Крэгг?

— Ничего. Я просто пошутил.

— Это не очень хорошая шутка. Я вчера отправился на встречу с мистером Друаром, потому что он хотел продать мне долговое обязательство за десять долларов.

— Вы говорили, что приехали к нему, потому что он хотел устроиться к вам на работу.

— Когда я это говорил, я вас еще не знал. Все дело в расписке. Иногда я покупаю долговые обязательства, если это выгодно.

Он врет, черт побери. Может, долговая расписка, выданная за пять долларов, и выгодна для серба, но только не для ирландца.

— На какой адрес вы отправляете деньги мистеру Робертсу? — спрашиваю я.

— Я посылаю их по почте до востребования. Через два-три дня мне приходят комиссионные.

— Но куда вы отправляете письмо? Адрес в Чикаго?

— Да, главпочтамт. Именно поэтому я знаю, что мистер Робертс до сих пор живет здесь.

— Это неплохое занятие для вас, принц. И пока вы получаете деньги, зачем дергаться? Зачем вам видеть Робертса?

Этот вопрос ему не нравится. Он оглядывает меня в монокль:

— Мистер Крэгг, я плачу вам пятьсот долларов за поиски мистера Робертса. Вы хотите и дальше работать на меня?

— Конечно, принц! — заверяю я его. — Я просто пытаюсь побольше выяснить о мистере Робертсе… A-а, вот и девушки!

Они выглядят так, словно в дамской комнате раскурили трубку мира. Я встаю и обращаюсь к Бетти:

— Боже, я только что вспомнил, что мы должны быть на вечеринке у Билла.

— Я как раз собиралась тебе напомнить, — на лету подхватывает Бетти.

— До свидания, принц, — говорю я. — Увидимся через пару дней.

Он хватает Бетти за руку и пытается ее поцеловать. Она вырывает руку.

— Я только что ее помыла, — говорит она ему.

— Но вы оставите свой телефон? Адрес? Мне хотелось бы послать вам цветы.

— У меня аллергия на пыльцу, — заявляет Бетти. — Я терпеть не могу цветы. И у меня нет телефона. Я так и не научилась им пользоваться. До свидания, принц.

— До свидания! — рявкает Мици. — Было так приятно с вами познакомиться.

Мы уходим.

— Милый парень этот принц, — говорит Бетти уже на улице. — Чей-то муж когда-нибудь его обязательно пристрелит.

— Ты забыла про Мейми Келли. У нее явно что-то есть на него.

— Ты собираешься на него доносить?

— Пока нет. Нужно решить с ним еще несколько вопросов.

— А тебе удалось из него что-то вытянуть?

— Угу. Причину, почему он хочет отыскать этого Робертса. Однажды он попытался утаить часть денег и выяснил, что Робертс приставил к нему шпиона. Как я догадываюсь, принц предпочитает сто процентов десяти.

«Красная мельница» находится всего в паре кварталов от жилья Бетти. Я вместе с ней иду на восток по Лоренс-авеню. Потом мы заворачиваем на Винтроп и почти доходим до нужного места, когда она понимает, куда мы направляемся.

— Ты провожаешь меня домой? — спрашивает она. — Какой запоминающийся вечер!

— Запоминающийся будет в следующий раз. Может, встретимся завтра?

— Вероятно, ты поведешь меня на собрание болгар или сибиряков.

Я оставляю Бетти перед подъездом. Она недовольна, но я ничего не могу с этим поделать. Бетти скрывается внутри здания. Я увижу ее утром. Сегодня же мне нужно сделать еще пару дел, а утром рано вставать.

Я отправляюсь в магазин канцелярских товаров на Бродвее, который все еще открыт, и покупаю большую детскую книгу в твердой обложке. Прошу продавца завернуть книгу в красную бумагу, самую яркую, которая только есть в магазине. Он заворачивает ее в блестящую оберточную бумагу, предназначенную для рождественских подарков. Затем я покупаю у него набор почтовых марок и наклейку для указания адреса.

В центр города далеко ехать, поэтому я решаю воспользоваться электричкой. Выхожу на Квинси, иду на почту и отправляю красную посылку. После этого возвращаюсь в свою дешевую гостиницу на Джексон-стрит и ложусь спать.

Я встаю в семь тридцать, завтракаю в кафе «У Томсона» — на этот раз без некрологов. После этого отправляюсь на почту, чтобы посмотреть, сработала ли моя маленькая уловка.

На главпочтамте в Чикаго в зале до востребования находится пара тысяч абонентских ящиков. Чтобы следить за ними за всеми в час пик потребуется не одна пара глаз. Именно поэтому я отправил мистеру Робертсу книгу. Почтовый служащий опустит в абонентский ящик уведомление, в котором сообщит, что для мистера Робертса пришла посылка. И тому придется обратиться за ней в одно из окошек.

Поэтому я убиваю время у стола, за которым заполняют бланки и пишут письма. Он находится у окон, выходящих на улицу. Заполняю восемнадцать или двадцать бланков почтовых денежных переводов на фантастические суммы, потом рву их или засовываю себе в карман. Заполняю бланк каждый раз, когда кто-то выходит из зала с абонентскими ящиками и направляется к одному из окошек за посылкой.

Красную посылку отдают в девять сорок пять. Я чуть не пропускаю этот момент, потому что ожидал мужчину, а это девушка, причем молоденькая, вероятно только что закончившая среднюю школу.

Когда она выходит с почты, я иду прямо за ней. Она даже не подозревает, что за ней кто-то следит. Она двигается в северном направлении, вверх по Кларк-стрит, к Монро, потом поворачивает на восток и заходит в одно здание. Я вместе с ней еду в лифте на десятый этаж.

Она скрывается за дверью, я подхожу к ней и читаю надпись: «„Харкер“. Обслуживание населения».

Жду примерно пять минут, потом захожу. Девушка, за которой я шел с почты, сидит за пишущей машинкой. В помещении есть еще одна, крупная дамочка с лошадиным лицом, письменный стол которой находится сразу же за дверью. Рядом с ней, у стены, стоит большой шкаф с узкими ящичками. В большинстве отделений — письма. На столе перед дамочкой тоже лежит стопка корреспонденции, красная посылка в ней.

— Как я понимаю, вы оказываете почтовые услуги для деловых людей, — говорю я.

— Все правильно, — отвечает дамочка с лошадиным лицом. — Мы принимаем телефонные звонки, отправляем почту и обеспечиваем вам адрес для деловой корреспонденции. Никакого номера офиса не требуется. Наши услуги стоят всего два доллара в месяц.

— Прекрасно, — говорю я. — А теперь скажите мне, получает ли здесь почту мистер Браун?

Ее тон тут же становится ледяным:

— Наши услуги абсолютно конфиденциальны!

— Но я получил письмо от Брауна. И он дал этот адрес. Я хочу с ним встретиться.

— В таком случае вам нужно оставить для него сообщение. Хотя среди наших клиентов нет мистера Брауна, — морщит она лоб.

— Вероятно, у меня неправильный адрес, — говорю я и выхожу из конторы.

В холле на первом этаже стоит киоск, в котором торгуют сигаретами, а рядом с ним — автомат для игры в шарики. На стекле приклеена надпись: «Только для развлечения. Без призов и выигрышей».

В этой игре нужно ловко бросить стальные шарики. Они касаются определенных пружин, после чего зажигаются огоньки и указывается количество набранных очков. Я спускаю три пятицентовые монеты, потом обращаюсь за мелочью к продавцу из киоска.

— Вы знаете, что играете просто для забавы? — предупреждает он меня.

— Конечно. Я просто убиваю время, вот и все.

Трачу на игру доллар, затем болтаюсь в холле еще полчаса, потом спускаю еще доллар. Уже половина двенадцатого, и продавец киоска начинает нервничать оттого, что я постоянно нахожусь в холле.

Покупаю у него шоколадный батончик, получаю сдачу пятицентовыми монетами и отправляю их все в автомат.

— Это занятие вам недешево обходится, — замечает продавец.

— Как и дамочка, которую я должен здесь встретить! — хмуро отвечаю я.

Он смеется.

— Ну и терпение у тебя, парень! — говорит он. — Целых два часа!

Бросаю в щель два стальных шарика, а затем толкаю оба плунжером. Зажигаются огоньки, звонит звоночек.

— Вы взяли банк! — кричит продавец из киоска.

— Никаких призов, да? — гневно смотрю я на него.

В передней части автомата находится маленькая ручка. Я нажимаю на нее, открывается маленькая дверца, и моему взору представляется коробочка, почти доверху заполненная пятицентовыми монетами. Там примерно пять фунтов монет. Отправляю их себе в карман, продавец из киоска наблюдает за мной с несчастным видом. Он все еще боится, что я полицейский.

После этого я ухожу. Сразу же после двенадцати отправляюсь в «Григорианские башни» на бульваре Мичиган и поднимаюсь на лифте к принцу Петру.

Он завтракает. На нем пурпурный халат с вышитой большой красной монограммой.

— Вы нашли его, мистер Крэгг? — нетерпеливо спрашивает он.

— Практически нашел, — отвечаю я. — Но в связи с выполнением этой работы возникает много расходов. Если вы можете дать мне еще сто долларов…

Это ему не нравится:

— Что вы имеете в виду? Что значит «практически нашел»?

— По крайней мере я добрался до следующего за главпочтамтом пункта. Его почту там получает девушка и относит на Монро-стрит.

— А откуда вы знаете, что это корреспонденция мистера Робертса? — перебивает он. — Я четыре дня ждал на главпочтамте и не заметил эту девушку, его посыльную.

— Это я могу понять. Там тысячи абонентских ящиков. Я догадывался, что не смогу следить за всеми, поэтому вчера вечером, расставшись с вами, купил большую книгу, которая слишком велика, чтобы поместиться в абонентский ящик на почте. Я попросил завернуть ее в ярко-красную бумагу и отправил мистеру Робертсу. После того как посылку забрала девушка, я пошел за ней.

— Какой дом на Монро-стрит?

— Центр «Харпер», офис 1023. Эта контора предоставляет почтовый адрес.

— Почтовый адрес? Что вы имеете в виду?

В дверь принца громко стучат.

— Это официант за тарелками… — поясняет он мне. — Войдите!

Дверь открывается, и входит Мейми Келли, все ее триста фунтов веса. Принц вскакивает и становится бледнее на четыре тона.

— Мадам! — восклицает он.

Она заходит в комнату. У нее что-то под мышкой. Это плоская красная посылка. Веревка разорвана, бумага вскрыта и помята. Я вижу обложку детской книги.

— Ну, принц, мне пора, — спешу я сказать.

Мейми Келли блокирует путь к двери.

— Останьтесь, молодой человек, — говорит она с угрозой. — Я хочу вас кое о чем спросить.

— Да, конечно, — быстро отвечаю я. — Через некоторое время я загляну в ваш магазин. Мой отчет лежит в конторе.

Она качает огромной головой:

— Нет. — Она достает книгу из-под мышки и заявляет: — Ты только посмотри, Петр!

С этими словами она бьет принца книгой по голове. Он падает на пол.

— Вставай, грязная крыса! — кричит Мейми Келли.

Принц начинает скулить. Так скулят побитые собаки. Огромная Мейми наклоняется, хватает принца мясистой рукой за пурпурный халат, поднимает и бросает в кресло. Мало кому из мужчин удалось бы провернуть это с такой же легкостью.

Внезапно мне кое-что приходит в голову. Тони Друар, тот серб, которого я нашел мертвым, со свернутой шеей…

Может, вы думаете, что у меня не возникает странных ощущений? В этот момент я чувствую непривычное возбуждение. Трехсотфунтовая женщина, состоящая из мышц и костей… Меня бросает то в жар, то в холод, на коже появляются мурашки. Черт побери, с мужчиной проще. Ему можно врезать в челюсть, дать кулаком в живот или просто нанести эффективный удар в самое болезненное место. Но с женщиной… Можно ли все это проделать с женщиной?

Принц одного роста со мной, если не выше. Тем не менее Мейми Келли обращается с ним как с младенцем. Потом она поворачивается ко мне:

— Ты считаешь себя умным, послав мне эту книгу? — спрашивает она меня.

— Я?

— Не отпирайся! Делла Харкер — моя кузина. Я никогда раньше не получала посылок. После того как ты там появился под надуманным предлогом, она мне позвонила. Я видела тебя с другой стороны улицы. Ты дурачился в холле с этим проклятым игровым автоматом.

— Мейми! — внезапно кричит принц. — Ты… ты — В. С. Робертс?

— Конечно. Откуда же, черт побери, у меня деньги, чтобы поселить тебя в этой роскошной гостинице? Как ты думал? Ты считаешь, что я заработала их в том вшивом магазине, который держу на Седжвик для прикрытия?

Судя по виду принца, он вот-вот лишится чувств. Я же далек от этого. Сосредотачиваю внимание на двери и прикидываю, удастся ли мне до нее добраться и выскочить до того, как Мейми меня остановит.

— Я даю тебе деньги, покупаю тебе эту пижонскую одежду, и что получаю взамен? — говорит Мейми Келли. — Ты тратишь деньги на шлюх-блондинок и пытаешься следить за мной. Ты думаешь, я не знаю про Друара?

— Друара? — резко выдыхает воздух принц.

— Да, про Друара, этого сопляка. Он голодал, и я дала ему работу в магазине. Но он все разнюхивал, а потом попытался продать меня тебе. Ну, он получил то, что заслужил.

— Это ты его убила?

— Вот так! — Она делает движение двумя руками, словно выжимает мокрую тряпку.

Глубокий вдох — и я бросаюсь к двери.

Но не добираюсь до нее. Мейми быстро делает шаг в сторону и кидается на меня. Она сбивает меня с ног, я лечу на пол и переворачиваюсь. До того как я успеваю встать, она снова бросается на меня и хватает за левую руку. Заламывает ее за спину. Это настоящий хамерлок![6] Я кричу, поднимаюсь и пытаюсь кувырнуться вперед. Горсть пятицентовых монет падает на пол. А затем…

Я ору со всей мочи. Мой голос должен долетать до небес. Мейми ломает мне руку. Огромная, толстая убийца! Я слышу скрип костей у себя в локте и кричу во всю глотку, что здесь совершается убийство.

Наверное, это спасает мне жизнь. В конце концов это же гостиница, а Мейми не хочет, чтобы в номер ворвался отряд полиции. Она отпускает мою руку, чтобы схватиться за шею. Сил у меня остается только на то, чтобы откатиться в сторону.

Она снова бросается на меня. Ее огромное лицо искажено, зубы оскалены. Я совсем не вижу ее глаз, они скрыты в жирных щеках. Я так ее боюсь, что немного схожу с ума. Ногой толкаю стул в ее сторону, чтобы он оказался у нее на пути, но Мейми легко отбрасывает его в сторону кулаком.

Снова пытаюсь добраться до двери. Но она преграждает мне путь. Я отхожу назад и наступаю на пятицентовые монеты, которые высыпались у меня из кармана.

И тогда я понимаю, что нужно делать. Это мой единственный шанс. Еще две минуты в этой комнате с амазонкой — и я закончу как Тони Друар. Только у меня будет больше сломанных костей.

Левая рука безвольно висит вдоль бока, голова кружится от боли. Но с правой рукой у меня все в порядке. Я быстро рву пуговицы своего пиджака правой рукой и сбрасываю его с себя.

Мейми издает звук, которому позавидовала бы самка гориллы, и направляется ко мне. Я отпрыгиваю назад и оказываюсь у стены. Но теперь пиджак у меня в руке, а в его карманах лежит около пяти фунтов пятицентовых монет. Даже из полфунта таких монет в носке получилась бы прекрасная дубинка.

Мейми бросается на меня, а я размахиваю пиджаком, прилагая все силы, которые только остались во мне. Шум, раздавшийся при ее падении, напоминает мне про тот случай, когда я напился на танцах и свалился на большой барабан.

Принц Петр думает, что это очень удачный момент для того, чтобы унести ноги, но я первым добираюсь до двери и размахиваю тяжелым пиджаком у него перед лицом.

— Подожди минутку, друг, — говорю я ему. — Ты заключил со мной сделку — еще четыреста баксов, если я найду для тебя В. С. Робертса. Вот Робертс. А теперь плати. Мне нужны деньги, поскольку я собираюсь бросить работу по розыску сбежавших должников и, возможно, жениться!

Он платит. Затем я снимаю телефонную трубку и звоню в полицейское управление.

The Crimes of Richmond City

Frederick Nebel

Преступления в Ричмонде

Фредерик Небель

переводчик — Юрий Балаян

Работая в самый разгар Великой Депрессии, Фредерик Небель (1903–1967) много писал для «Черной маски», «Грошового детектива» и других дешевых журналов, создавая десятки сравнительно реалистичных увлекательных рассказов. Их непременными персонажами были ирландец Кардиган, беспощадный детектив из агентства «Космос» в Сент-Луисе, и крутой сыщик Донни Донахью, работающий на детективное агентство «Интерстейт». Наиболее значительной была серия рассказов о капитане МакБрайде и вездесущем репортере по имени Кеннеди, который часто оказывается в центре повествования и раскрывает не меньше преступлений, чем полицейский.

При жизни писателя были опубликованы два его детективных романа — «Вагоны идут на восток» (1934) и «Пятьдесят дорог, ведущих в город» (1936). «Преступления в Ричмонде» впервые вышли в виде пяти отдельных эпизодов в «Черной маске» в период с сентября 1928 по май 1929 года.

В то время в «Черной маске» из номера в номер часто публиковались крупные вещи; в частности, здесь были опубликованы четыре первых романа Дэшила Хэммета — в их числе знаменитый «Мальтийский сокол» и «Стеклянный ключ», — а также произведения Пола Кейна и Кэрролла Джона Дэйли.

Собака собаке волк…

Dog Eat Dog

1

Когда капитана МакБрайда внезапно перевели со Второго участка на Пятый, по управлению полиции прокатилась волна слухов. Новость тут же была подхвачена газетчиками и, разумеется, мгновенно долетела до преступного мира.

Да и как не заметить такое знаменательное перемещение! МакБрайд не только самый молодой из шефов участковых отделений полиции Ричмонда — ему чуть за сорок, — но и воистину гроза уголовников города. Этот стройный поджарый мужчина с квадратным подбородком и светлыми голубыми глазами отличался излишней, по мнению многих, прямотой суждений. Следует учесть, что Второй участок — очаг ночной жизни Ричмонда, в то время как Пятый по территории совпадает с пригородным районом Гроув-Манор и среди своих в шутку именуется иной раз Стариковской слободкой. Неудивительно, что перевод капитана МакБрайда на этот участок вызвал множество домыслов и пересудов.

МакБрайд по поводу нового назначения почти не высказывался. Он только чуть крепче сжал и без того стиснутые челюсти. В разговоре со своим преемником, капитаном О’Лири, он несколько иронически заметил:

— Что ж, к дому ближе.

И действительно, жил МакБрайд с женой и 18-летней дочерью в домике под вязами в том же пригородном районе Гроув-Манор.

На Пятый участок он пришел в конце августа и застал здесь обстановку совершенно идиллическую. Дежурный сержант трудился над пасьянсом, лейтенант в своем кабинете в служебное время кадил канифолью над схемой самодельного радиоприемника, нуждавшегося в ряде перепаек, улучшений и доработок. Удалившийся на пенсию предшественник МакБрайда на этом многотрудном посту преимущественно разгадывал кроссворды. Все патрульные и трое из четверых детективов — местные, пожилые, спокойные. Четвертый детектив лишь недавно сменил форму постового на цивильный наряд. Звали его Тед Керр. Этот 28-летний блондин отличался здоровым юмором, энергичностью, честолюбием и не уставал клясть сонное болото Пятого участка и злую судьбу, которая его туда забросила. Теперь он увидел здесь и МакБрайда.

— Да, кэп, не ожидал, что и вы попадете в эту трясину…

МакБрайд еще помнил время, когда Керр бегал по улицам в коротких штанишках. Он улыбнулся одной из своих скупых улыбок:

— Ничего, Тед. Раз уж я здесь, придется смести паутину со стен и углов. Жаль только, что я никакого хобби не завел.

— Кэп, почему они вас сюда?

— Действительно, почему?..

МакБрайд скрипнул своим креслом, углубляясь в изучение каких-то папок на столе и давая понять, что тема закрыта.

Однообразные дни сменяли друг друга; так прошел месяц. Капитан чувствовал, как его засасывает скука. Однажды вечером, когда он сидел в своем кабинете и, взгромоздив ноги на стол, читал газетный отчет о жестоком убийстве на территории своего прежнего участка, к нему заглянул старый знакомый, репортер Кеннеди из «Фри Пресс».

— А, ты… — протянул МакБрайд.

Кеннеди уселся напротив:

— Решил тебя развлечь. Ты еще к столу не прирос, Мак?

— Скоро прирасту.

— Да, кто бы мог подумать… Бравый МакБрайд…

— Давай, давай. Пришел поиздеваться?

— Дюк Манола посмеивается…

— Пусть посмеивается.

Кеннеди пожал плечами:

— Поделом тебе. Не лезь выше положенного. Обычного жулика, мелкого карманника или итальяшку с пушкой сцапать — это пожалуйста. Но упаси боже замахнуться на святая святых нашего общества, на организованную преступность! Попытаться перекрыть неиссякаемый источник доходов наших столпов…

— Погоди, еще перекрою, — сверкнул глазами МакБрайд.

— Ага, еще не выкинул дурь из головы? — Кеннеди раскурил сигарету и выкинул спичку в открытое окно. — Хочешь с огнем поиграть? Но Дюка ты не слишком волнуешь теперь, когда сидишь здесь в болоте с лягушками да кузнечиками. Он заботливо и предусмотрительно устроил твой перевод и абсолютно спокоен. Я знаю, Мак. Многое знаю. Этого в газетах не напечатают. Устроив налет на клуб «Ник-Нак», ты наступил Дюку на любимую мозоль. И если бы только Дюку! Еще и его очень важному партнеру.

— Полегче, Кеннеди!

— Чего полегче? Мы здесь наедине, Мак. Со мной можешь за честь мундира не трястись. Я знаю, что судья Хаггерти — партнер Дюка по бизнесу в трех ночных клубах. Хаггерти метит в члены Верховного Суда, и бабок ему нужно немерено, чтобы туда протиснуться… то есть организовать вполне законную избирательную кампанию, я хочу сказать. Прошу прощения, оговорился. И судье Хаггерти вовсе ни к чему, чтобы какой-то лихой участковый капитан уменьшал его доходы.

МакБрайд смерил репортера острым взглядом, снял ноги со стола, открыл ящик:

— Выпей, Кеннеди.

Он вытащил бутылку и стакан. Кеннеди налил себе на добрых три пальца, опрокинул напиток в глотку, крякнул:

— Хорошо пошла, Мак.

— Повтори.

— Спасибо.

Кеннеди еще раз отмерил на три пальца, снова проглотил разом и уставился на пустой стакан. Подержав его в руке, тихо поставил на стол.

— Теперь, Мак, — сказал, наконец, репортер, искоса глядя на капитана, — скажу тебе, зачем я в твою деревню пожаловал.

— Мне мозги пудрить.

— Нет. Это лишь эпический зачин в моей манере… Из-за таких вот зачинов меня и поперли из отдела городских новостей.

Видимо, Кеннеди что-то и вправду знал. МакБрайду репортер иногда был очень даже по нутру, но иной раз он готов был вытряхнуть душу из этой газетной макаки. Если Кеннеди чуял малейшее дуновение, ему не надо было вертеть головой и хлопать глазами, чтобы определить, откуда ветер дует.

— Давай, не тяни, — подбодрил его капитан.

— Что ж, Мак. Дюк опять к тебе в руки просится.

— Слушаю.

Кеннеди едва заметно улыбался:

— Дюк приобрел старую пивоварню за Фармингвил-тернпайк.

Капитан удивленно крякнул и пристально посмотрел в ленивые туманные глаза репортера:

— И что у этого макаронника на уме?

— Можно предположить, Мак, что в городе становится тесновато. Не хватает места, чтобы пиво с джином смешивать.

— Надо же, резвый какой. Значит, наглеет. Что ж, пусть только шевельнет задом, сразу почует мой башмак. Ладно, мне плевать на его спиртную контрабанду. Плевать на его притоны, питейные и игровые. Но пусть там и сидит. А когда он оттуда высовывается, я ставлю его на место. Потому и накрыл его «Ник-Нак». До сих пор приятно вспомнить. Три утра — и три киллера из Чикаго в кабинете…

— Как же, как же! Великий подвиг славного капитана МакБрайда. И его лебединая песня…

МакБрайд встал, с силой стиснул кулаки:

— Хотел бы я прижать этого прохвоста. Пусть только дернется…

— Хе-хе, Мак. Значит, горишь желанием прищемить Дюку хвост? Чует мой нос, скоро Гроув-Манор появится на карте мира.

— Именно так, Кеннеди, именно так. Меня перевели сюда поостыть да охладиться. Тоже мне, мудрецы. Не дождутся!

Разговор прервал резкий стук в дверь, в кабинет заглянул сержант Хейли с покрасневшим от возбуждения лицом:

— Карлсон на проводе, кэп. На Олд-Стоун-роуд авария. Машина врезалась в дерево, внутри покойник, зажат так, что не вытащить.

МакБрайд фыркнул:

— И что, Карлсону там скучно одному? Он хочет, чтобы мы составили ему компанию?

— Нет, кэп, он говорит, там что-то странное. Женские следы у машины, а женщины никакой рядом нет.

— Женщина домой пошла, — уверенно заявил Кеннеди.

— Давай его мне сюда, — решил капитан и уселся за стол к своему телефону.

Сержант Хейли удалился, переключил вызов на аппарат капитана. МакБрайд выяснил детали и повесил трубку. Он потянулся за бутылкой, налил себе, выпил, закупорил бутылку и небрежно сунул ее в ящик стола.

— Что ж, пойду проветрюсь.

— Я с тобой, — мигом отозвался Кеннеди.

— Ты на чужой территории.

— Иди к дьяволу…

Выйдя из кабинета, МакБрайд проинструктировал сержанта:

— Когда вернутся Келли с Керром — где их, кстати, носит? — пусть сидят в участке. Позвони в ближайший гараж, скажи, чтобы прислали эвакуатор на место аварии. И машину из морга вызови, да разъясни им, что она нужна сейчас, а не через неделю. Лейтенанту Миллеру напомни, что он служит в полиции не только для того, чтобы ремонтировать радиоприемник. И ты, после того как осилишь свой драгоценный пасьянс, займись наконец делами. Я постараюсь скоро вернуться.

Выйдя наружу, МакБрайд остановился на тротуаре и раскурил сигару. Потом присоединился к уже сидящему в машине Кеннеди.

— Поехали, Доннеган, — бросил МакБрайд полицейскому, сидящему за рулем.

2

Машина выехала из города и понеслась по Олд-Стоун-роуд мимо новеньких чистеньких домиков, затем мимо полей с разделяющими их хвойными насаждениями. Нырнув в Пайн-Трипарк, дорога стала мрачной, деревья здесь подступали к самой обочине, и облик их тоже изменился: ветви тянулись к шоссе, как будто предупреждая о чем-то, если не угрожая. Постройки и поля исчезли. Доннеган указал вперед, на фары, показавшиеся из-за поворота. На обочине стоял маленький двухместный автомобиль патрульного полицейского, а сам коп раскинул руки в стороны, приветствуя начальство.

Кеннеди выпрыгнул еще на ходу, МакБрайд дождался полной остановки машины и вышел не торопясь, солидно.

— Вон она, — указал Карлсон на искореженную груду металла у мощного дерева. МакБрайд в сопровождении патрульного направился к месту происшествия. Карлсон подсвечивал фонарем.

— Три тыщи баксов коту под хвост, — заметил Кеннеди. — А страховщики все равно не в убытке. Кто покойник?

— У него спроси, — посоветовал МакБрайд, скептически глядя на застрявшего в металлическом месиве мертвого мужчину. Он повернулся к Карлсону: — Где следы?

— Здесь, кэп. — Он направил луч фонаря на мягкую землю. — Точно ведь женские.

МакБрайд кивнул и добавил:

— Но никак не из машины.

Разумеется, женщина и не смогла бы выйти из этого автомобиля. Радиатор вмялся на половину длины капота, раскрошив ветровое стекло. Водитель, словно нанизанный на рулевую колонку, скорчился в невообразимой позе, сдавленный оторвавшимся двигателем.

— Куда она девалась? — все беспокоился о женщине Карлсон.

— Ясно одно — в момент аварии ее в машине не было, — заключил МакБрайд. — И на асфальте ее следов не найдешь.

— Вон, похоже, аварийная подъехала, — сообщил Доннеган.

Подкатил эвакуатор, из него вышли два механика.

— Привет, ребята, — обратился к ним МакБрайд. — Прежде чем заберете останки машины, достаньте покойника.

Механики вытащили инструмент и принялись разбирать массу металла. МакБрайд дымил сигарой и не лез с замечаниями к людям, знавшим свое дело и добросовестно выполнявшим работу. Но вот они оставили ломы и топоры, и МакБрайд подступил ближе.

Механики осторожно извлекли изуродованное, окровавленное тело и положили его на траву. МакБрайд, отобрав у Карлсона фонарь, нажал на кнопку. Лицо его исказила легкая гримаса. Смуглое молодое лицо: покойнику было лет двадцать с небольшим.

— Твою мать! — вырвалось у Кеннеди.

— Ты чего? — удивился МакБрайд.

— Разве ты его не знаешь? — изумился Кеннеди.

— Честно говоря, не припоминаю.

— Младший братец Дюка Манолы.

— Гм… — МакБрайд всмотрелся в лицо покойника внимательнее.

— Бабник еще тот. Был…

— Да, я кое-что слышал, конечно, — кивнул МакБрайд. — Но какого черта его сюда занесло?

— Ясное дело. Уцепился за очередную юбку…

— Но как она пережила этот аттракцион? После такой аварии обычно на ногах не держатся…

— Полностью согласен с мудрым замечанием опытного капитана. Ах, какой Дюку подарочек! Ты ж этих итальяшек знаешь. Чихни в нос кузену, и уже весь клан хватается за пистолеты. Усы торчат, глаза горят, и кровь ручьями хлещет. Месть! А тут — брат родной.

— В общем, где-то ему не повезло. Беда этих красавчиков в том, что они привыкли к легким победам. И если нарвутся на отказ от порядочной девушки, слишком быстро обижаются…

— Да брось ты! — отмахнулся Кеннеди. — Порядочная девушка на версту не подойдет к такому, как Джо Манола.

МакБрайд пожал плечами, перевел свет фонаря на искореженный автомобиль и вгляделся внутрь. Потом нырнул туда и вытащил короткоствольный пистолет.

— Ручное автоматическое оружие, — скучным голосом инструктора по стрельбе завел он, — недавно произведен один выстрел. — Коснувшись пальцем дула, он продемонстрировал оставшуюся на подушечке сажу.

Машина из морга подкатила лихо, с сиреной, припарковалась за патрульным автомобилем Карлсона.

— Что за пушка? — спросил Кеннеди.

— Тридцать второй калибр, — ответил МакБрайд, возвращаясь к изуродованному телу.

Кеннеди затрусил сзади и остановился, заглядывая через плечо опустившегося на колено капитана.

— В него стреляли, Кеннеди, — сообщил капитан. — Стреляли справа.

— И после этого он врезался в дерево?

— Точно.

Кеннеди присвистнул.

— Ах, когда Дюк это услышит!

МакБрайд повернулся к санитарам морга:

— Забирайте. Только вот что: в нем сидит пуля. Мне надо ее заполучить, смотрите не потеряйте…

Автобус морга отбыл, эвакуатор подцепил крюком автомобиль за переднюю часть и потащил его на шоссе.

— Держите его у себя, о счете я позабочусь, — проводил МакБрайд механиков гаража.

— Что ж, для утреннего выпуска материала у меня навалом, — бодро подвел итог трудового дня Кеннеди, направляясь к машине.

Капитан МакБрайд, однако, не торопился за репортером. Он еще раз вернулся на место аварии, посветил на дерево, на траву… Нагнулся и что-то подобрал.

В его ладони лежала изумрудная подвеска на тонкой золотой цепочке. На разорванной цепочке. Губы капитана обозначили очень странную улыбку, ладонь сомкнулась.

— Да брось, Мак! — крикнул из машины Кеннеди.

МакБрайд повернулся, прошел к полицейской машине, уселся и спокойно закрыл за собой дверцу. Рука с подвеской скользнула в карман.

— Поехали, Доннеган.

3

На обратном пути МакБрайд остановил машину у табачной лавки.

— У меня сигары закончились, — сообщил он Кеннеди и вышел.

В лавке он купил полдюжины сигар, на минуту заскочил в телефонную будку и вернулся в машину.

— Прошу, — предложил он сигару Кеннеди.

— Щедрый шотландец — большая редкость, — отозвался Кеннеди, широко улыбаясь.

Через несколько минут они вошли в помещение участка. Кеннеди сразу бросился к телефону и передал новости в редакцию.

— Извини, Мак, на службу надо. Но что-то мне подсказывает, что мы скоро увидимся.

— Не торопись. Соскучиться не успею.

Кеннеди махнул рукой и побежал на трамвай.

МакБрайд повернулся к сержанту Хейли:

— Позвони в «Ник-Нак» и оставь сообщение для мистера Дюка Манолы. Его брат обнаружен мертвым в 10.30 вечера…

— Мертвым! — ахнул Хейли, в последний раз зарегистрировавший убийство на участке не менее десяти лет назад.

— Вообще-то начальство перебивать не положено, — лениво и как-то устало заметил МакБрайд и продолжил: — Значит, обнаружен мертвым в разбитом автомобиле на Олд-Стоун-роуд, возле Пайн-Трипарка. Скажи, что тело в городском морге, после вскрытия можно забрать. Кто убил, неизвестно, И следов, — тут капитан куснул нижнюю губу, — нет никаких. Заполни дело, как обычно. Джозеф Манола и так далее. Остальное потом.

— Убийство, кэп?

— Очень может быть… — МакБрайд направился к своему кабинету.

Из соседней комнаты вышел Тед Керр, остановился, глядя на капитана.

— Пойдем, — буркнул МакБрайд и двинулся первым.

В кабинете он хлопнул фуражкой об стол, бухнулся в кресло и сразу потянулся за бутылкой.

— Говорят, вы ездили на место аварии?

— Да. А приехали на место убийства. — МакБрайд, не вынимая руку из кармана, перебирал в пальцах подвеску с изумрудом.

— И что?

— Да ничего…

— По вашему лицу не скажешь, кэп.

— Оставь в покое мое лицо. Что у тебя?

— Не густо…. Мы с Келли зашли в кабак «Блу-Ривер-инн». Жалобы были от соседей на драки и шум. Сегодня уже тихо. Но вот… — Он замялся, сжал губы.

— Что?

— Да… как сказать…

— Словами. Выкладывай, Тед, не тяни.

— Ну, скорее, личное впечатление… эмоции… Джудит там была.

— Джудит? — встрепенулся капитан.

— Ну да, а что такого?

— Продолжай. И с кем она была?

— Ох, не надо было мне… Ну, она мне немножко нравится…

— Знаю, знаю, ты по уши в нее втрескался. Выкладывай!

— Она была там с одной девицей. Ее я никогда раньше не видел. Как бы сказать… шикарная такая, что ли. И два мужика. Один, который с Джудит, смуглый красавчик, итальянского типа. Другой постарше… И другая девица тоже постарше будет, женщина, можно сказать. Я сделал вид, что их не заметил. Они выпили и укатили в шикарном лимузине. Кэп, только не надо ругать Джудит. Я зря, наверное, сказал… Само выскочило. Джудит хорошая девушка… Но я простой коп, детектив… Кэп, обещайте, что не устроите ей выволочку дома.

МакБрайд набрал воздух и задержал дыхание. Потом медленно, бесшумно выдохнул и еще раз вдохнул:

— Ох, непростой это мир, Тед, старина.

Керр попытался сменить тему:

— А что с убийством, кэп?

— Убийство это — только начало. Тут теперь такая каша заварится! Была у меня мечта, но не ожидал я, что она таким образом начнет исполняться.

Мечта МакБрайда заключалась в том, чтобы столкнуться в Дюком Манолой лоб в лоб.

— Какая мечта, кэп?

— Мечта? Убит Джо Манола, брат Дюка. А Дюк в любой момент может мобилизовать дюжины две итальяшек.

Забренчал телефон. МакБрайд наклонился, снял трубку:

— Капитан МакБрайд.

— Это твой старый приятель, МакБрайд. Манола.

— Старший, — добавил МакБрайд.

— Издеваешься? Я только что узнал о смерти брата. И желаю знать, как это произошло. Какие есть следы, улики…

— Ни следов, ни улик. Но когда все прояснится, я первым делом вышлю тебе подробный отчет в газетах.

— Остришь?

— И…

— Слушай, МакБрайд, советую взять этих шавок прежде чем я до них доберусь. Не зарывайся. Помни, на кого работаешь.

— Это я тебе настоятельно рекомендую не зарываться, Дюк. И держись от меня подальше. Я веду это дело, и мне не нужны советы каких-то грязных итальяшек, не буду переходить на личности.

— Ну до скорой встречи, парень.

— Если я тебя вообще никогда не увижу, это все равно слишком скоро, Дюк.

— Пошел ты…

Трубка щелкнула. Манола прервал беседу.

— Не слишком-то вы с ним друг друга любите, — усмехнулся Керр.

— С каждым днем любовь на убыль.

Керр вытащил сигарету:

— Какие-нибудь улики по делу есть, кэп?

МакБрайд сжал в кармане подвеску:

— Ничего, Тед.

4

Миссис МакБрайд исполнилось 38, но она еще не утратила очарования. Седина до сих пор не тронула ониксового отлива ее роскошных волос. Обычно за завтраком она вела себя оживленно, по возможности отвлекая мужа от мыслей о работе. Но в это утро что-то в его поведении — или ее собственное безошибочное женское чутье — настраивало на серьезный лад.

Они сидели за столом друг против друга. МакБрайд, не поднимая взгляда от утренней газеты, спросил:

— Джудит встала?

— Да, Стив. Она сейчас придет. — Миссис МакБрайд посыпала грейпфрут сахарным песком. — Это сообщение о… о…

— Да. Встряхнется Стариковская слободка. Первое убийство за десять лет.

— Будь осторожнее, Стив.

— Осторожнее? А что мне может угрожать?

— Не знаю, но я все время беспокоюсь.

— Брось, Анна. Ерунда. Нет причины переживать.

По лестнице тихо спустилась Джудит. Обычно резвая, веселая, сегодня она ступала почти неслышно. Одета модно, черные волосы подстрижены тоже по моде, коротко.

— Привет, па, привет, ма! — бросила она бодрым тоном, но оживленность эта была какая-то неестественная. К столу она подошла чуть прихрамывая, однако МакБрайд этого не заметил. Он сидел не отрывая взгляда от газеты.

— Доброе утро, Джудит, — сказал МакБрайд. Дождавшись, пока она сядет, он сложил газету.

Миссис МакБрайд затаила дыхание.

Часто МакБрайд проявлял неимоверную жесткость, особенно в общении с мафиози и мелкими уголовниками. Но дома он не мог быть таким. Он хотел обойтись без предварительных бесед, без игры в вопросы и ответы. И выложил на стол изумрудную подвеску.

— Твоя, Джудит?

Девушка побледнела. Сошла краска и с лица миссис МакБрайд. Она сидела не сводя взгляда с дочери, сжав губы и судорожно сцепив опущенные на колени руки.

— Найдено возле разбитого автомобиля на Олд-Стоун-роуд вчера вечером.

Джудит охнула, глаза ее заметались из стороны в сторону, как будто в поисках пути к бегству.

— Рассказывай, — приказал МакБрайд. — Что произошло?

Джудит вскочила со стула и побежала к лестнице.

— Джудит!

Она замерла.

— Стив, прошу тебя… — взмолилась миссис МакБрайд. Она подошла к дочери и обняла ее за плечи.

— Анна, не вмешивайся. Джудит, ты должна все мне рассказать. Я знаю, что ты была в компании убийцы. И мне нужны твои объяснения.

— Я… Я не могу, — тихо сказала она.

— Ты должна! — сурово изрек МакБрайд.

— Нет! Нет! Я не могу! Не могу!

МакБрайд приблизился к дочери и положил ей ладонь на плечо:

— Ты что, не понимаешь, насколько это важно? Я не обвиняю тебя в убийстве Манолы. Но ты знаешь, что там произошло. Ты там была… С одним из гнуснейших подонков города, с братом гангстера и моего личного врага. Господи, девочка моя, где у тебя мозги? Честный парень Тед Керр тебе, видишь ли, не пара. А завитой итальяшка в шикарной тачке, купленной на награбленные и ворованные деньги, — то что надо, завидный кавалер…

Она плакала, но сквозь слезы не уставала повторять:

— Не могу… Не скажу-.

— Джудит, ты должна помочь себе и мне.

— Нет, нет… Ни за что! Можешь меня бить! Нет! О-о-о-о…

— Стив, — взмолилась мать. — Я тебя умоляю.

— Анна, помолчи. Думаешь, я так развлекаюсь? Представь, что я чувствовал вчера вечером, когда подобрал эту подвеску? Кеннеди только каким-то чудом не заметил ее, у него глаз, как у охотничьего сокола. Джудит, возьми себя в руки. Ты должна все рассказать.

Она развернулась. Пальцы сцеплены, в заплаканных глазах ужас, но и ожесточенность, вызов.

— Нет! Нет! Никогда!

Джудит рванулась наверх, вбежала в свою комнату и захлопнула дверь.

МакБрайд кинулся было за ней, но на полпути замер.

— Думать, думать… — простонал он.

Жена осторожно коснулась его кончиками пальцев, и он сгреб ее ладони в свои, посмотрел в переполненные слезами глаза:

— Анна, я тебя понимаю, ты мне хочешь помочь, но сейчас… не тот случай. Я в глубокой дыре… Как, впрочем, и ты.

МакБрайд, казалось, мгновенно состарился. Он вернулся к столу, взял подвеску и сунул ее в карман.

5

В пять вечера МакБрайд сидел за рабочим столом в своем кабинете. В открытой двери возник Тед Керр, нерешительно вошел, закрыл дверь и остановился у порога.

— Ну? — спросил МакБрайд.

— Я был в «Блу-Ривер-инн». Клайн прикидывается дурачком. Никого не помнит, никого не знает. В общем, ту компанию с Джудит в глаза не видел.

— Но ты ему не поверил?

— Конечно, он врет. — Тед подошел к столу, сел. — По поведению сразу видно: прежде чем сказать что-нибудь, взвешивает полчаса. Знает он их, верное дело. — Керр помолчал. — Как… Джудит?

— Еще не забыл ее?

— Кэп, она в опасности, это не шутки!

— Спокойно, спокойно, Тед, умерь пыл.

Керр помотал головой и заговорил спокойнее:

— Я не верю, что она что-то натворила. Но голову потерять могла. Черт бы драл этих смазливых жуликов с их шикарными тачками!

— Слушай, Тед, ты того, второго, разглядел. Если увидишь снова, узнаешь?

— Конечно.

— Тогда иди на трамвай, съезди в управление и посмотри их картотеку. Если найдешь его фото, сразу звони мне.

Едва Керр помчался выполнять поручение, тут же ввалился Келли:

— Ф-фу, кэп, я был в пивоварне. Там все путем, молотят, колотят, окна наверху нараспашку — это третий этаж. За оградой стоят две шикарные тачки, там, где эстакада для погрузки пива. Черный седан номер А2260 и спортивный родстер С4002. И рядом никого не видно, двор пустой. Может, скрытно следят.

Записав номера, МакБрайд отпустил Келли и позвонил в автоинспекцию. Владельцем родстера оказался Джон А. Уинслоу. Седан принадлежал его преподобию судье Майклу Хаггерти.

МакБрайд хмыкнул:

— Хорошая компания для судьи: Дюк и Бубновый Валет Уинслоу, гроза тотализаторов!

МакБрайд вытащил сигару, поднял глаза и увидел перед собой детектива сержанта О’Дауда из полицейского управления.

— Привет, О’Дауд.

— Привет, Мак. У меня к тебе весточка. Маленькое указание от большого босса. Насчет пивоварни на Фармингвил-тернпайк.

— Ну?

— Велено тебе о ней не беспокоиться. Очень они там хорошее пиво варят, так вот, начальство боится, как бы ты его не испортил.

— Что ж, ничего неожиданного. По мне пусть там хоть мочу в бутылки льют, лишь бы шуму не поднимали.

— И да пребудет свет небес твоим водителем! — заключил О’Дауд и откланялся, предоставив капитану размышлять о неразрывном единстве освященной веками троицы: криминальный мир, экономика, политика. Размышления прервал звонок Керра:

— Я нашел его, кэп. Чак Девор. Задержание и арест два года назад, стрелял в водителя такси Макса Леви. Отпущен за недостатком улик.

— Хорошенькая новость, Тед. На Деворе негде пробу ставить. Он работал на Дюка Манолу. В связи с убийствами два года назад Манола попытался подставить его, и любовь кончилась. Что ж, не слышал я, чтобы они опять друг друга полюбили. В общем… чего нам теперь ждать?

— Внутренние разборки? — быстро подхватил мысль Тед.

— Вот именно. Волки жрут друг друга со всеми вытекающими отсюда последствиями. Спасибо, Тед. Давай возвращайся.

МакБрайд положил трубку, откинулся на спинку кресла, потер руки. Девор снова в городе. Но что ему надо было от брата Дюка Манолы? И кто эта вторая женщина?

МакБрайд мысленно вернулся ко всей компании и нахмурился. Его собственная дочь втянута в мафиозные разборки!

Он снял форму и надел штатский костюм и серую шляпу. Вышел из кабинета, послал Доннегана выводить машину, проинструктировал сержанта Хейли. Сел в машину.

— Где «Блу-Ривер-инн», знаешь? — спросил он Доннегана.

— Как не знать.

— Остановишься не доезжая, чтобы не заметили.

Доннеган повел машину по городу, свернул на Олд-Стоун-роуд, потом на Фармингвил-тернпайк. Через полчаса Доннеган остановился на обочине в густой тени деревьев. Сквозь листву просвечивали электрические огни заведения.

— Подожди здесь, Доннеган, я не долго.

Кабак сиял огнями окон обоих этажей и обильной световой рекламы. Едва МакБрайд ступил на ковер вестибюля, к нему тотчас с поклоном подошел метрдотель и протянул меню.

— Я уже перекусил, — сообщил ему МакБрайд. — Кто у вас тут главный?

— Сэр?

— Расшаркиваться потом будем. — МакБрайд показал свою бляху. — Давайте хозяина.

Из зала вышел невысокий толстячок в смокинге, обеспокоенный метрдотель подобострастно вытянулся.

— Вы хозяин? — спросил МакБрайд. — Как вас зовут?

— Хинкл, владелец и управляющий. Чем могу служить?

— МакБрайд, Пятый полицейский участок. Вчера вечером здесь были две пары. — Он придержал попытавшегося отойти метрдотеля. — Стоп! Останьтесь. Итак, кто эти люди?

— Видите ли, здесь много народу бывает, за всеми не уследишь. И местные, и приезжие.

— Я помогу. Один из них Джо Манола, позже погибший в автокатастрофе. Кто второй парень?

Хинкл нервно облизал губы. На капитана он смотреть избегал:

— Извините, не знаю. И мой метрдотель не знает.

— Мистер Хинкл, телефон! — донесся до них возглас дежурной.

Хинкл подошел к аппарату. МакБрайд приблизился к нему вплотную. Хинкл взял трубку:

— Хинкл слушает.

Тут же лицо его побледнело, губы затряслись.

МакБрайд выдернул из кармана пистолет и приставил его к ребрам Хинкла. И тут же выхватил у хозяина ресторана телефонную трубку.

— …дывайся дураком, тебе не трудно. Если запахнет жареным, перезвонишь. Главная, 1808. Понял?

МакБрайд безмолвно шевельнул губами, повторяя номер, сунул трубку Хинклу.

— Скажи «да», Хинкл, — шепнул капитан ему в самое ухо.

— Да, да! — пролепетал ресторатор серыми губами.

— О’кей, — закончили разговор на другом конце провода.

МакБрайд повесил трубку и обратился к Хинклу:

— Так кто же был вторым парнем, Хинкл? Опять помочь?

Хинкл икал и булькал, на губах лопались пузыри.

— Значит, Чак Девор?

— О, Боже… — Хинкл едва держался на ногах.

МакБрайд снова подтянул к себе телефон и вызвал участок.

— Отправь патрульного на телефонную станцию, — приказал он сержанту Хейли. — Пусть заблокируют вход и выход, — капитан взглянул на шильдик аппарата, — Фармингвил, 664, и Главную, 1808. Но сначала добудь мне адрес Главной, 1808, и сообщи на Фармингвил, 664. Выполняй, сержант!

МакБрайд положил трубку, дунул в свисток. Прибежавшему Доннегану сказал:

— Спешить некуда, просто последи за этими двоими. Не выпускай их из виду. А пока выгони-ка всех посетителей.

Посетителей оказалось более десятка, все они громко проявляли недовольство. Когда все возмущенные удалились, МакБрайд подошел к Доннегану и распорядился:

— Никого больше не впускай и не выпускай. Даже машины со стоянки.

Зазвонил телефон, МакБрайд снял трубку.

— Спасибо, сержант, — поблагодарил он, выслушав. — Я к вам заеду, пусть Келли и Керр подготовятся, я их заберу.

Он отвернулся от телефона, оглядел группу официантов во главе с Хинклом и метрдотелем и вновь обратился к Доннегану:

— Держи их всех пока здесь. Хинкл, распорядитесь выключить рекламу и свет везде, кроме этой комнаты. Ваш клуб временно закрыт.

— Это… безобразие, — пробормотал Хинкл.

— Возможно, — небрежно заметил МакБрайд и сказал Доннегану: — Я возьму машину.

6

Келли и Керр ждали перед зданием полицейского участка.

— Прошу садиться, ребята. Может, придется пострелять по живым мишеням.

Детективы посерьезнели и молча нырнули в машину. МакБрайд нажал на педаль газа.

— Инструктаж будет, кэп? — спросил Келли.

— Едем на встречу с Чаком Девором в логове на Джоки-стрит. Вполне возможна пальба. Больше пока ничего не знаю. Как настроение?

Настроение было соответствующее. По дороге МакБрайд рассказал о визите в «Блу-Ривер-инн».

По городу они продвигались резво, но на Мэйн-стрит, улице кабаре и кабаков, движение застопорилось. Наконец, МакБрайд свернул на Джоки-стрит и проследовал на запад. Возле перекрестка с Мэйн-стрит сияла реклама небольших ресторанчиков, китайских и итальянских, далее виднелись мрачные, закопченные кирпичные дома, лишь кое-где оживленные светящимся глобусом забегаловок, в каждой из которых можно было получить нелегальный крепкий «чай». Фонари на улицах почти не горели, поэтому полицейским пришлось ехать практически в темноте.

МакБрайд остановил машину посреди квартала:

— Дойдем пешком.

Они зашагали по улице, МакБрайд впереди. Чувствовал себя капитан бодро. Он не успел засидеться за письменным столом и прирасти к служебному креслу. А опасная игра на улицах и в притонах бандитского мира ему отнюдь не надоела. Он чуть замедлил шаг.

— Вот этот дом. Номер 40. Не останавливаемся. Везде темно, вон только на третьем этаже свет сквозь щелочки. Я этот дом помню. Внизу у них сидит охрана, требует пароль. Притон без красного фонаря. Посмотрим с соседней улицы.

Они свернули к югу, потом к востоку, вгляделись в силуэты домов на Джоки-стрит.

— Вот он, — указал МакБрайд. — Трехэтажный, выше соседних. — Он остановился. — Сюда, в проход.

Они направились в узкий проход между двумя деревянными казармами, нырнули во двор, пересеченный множеством веревок для сушки белья. Этот двор отделялся от двора нужного им дома по Джоки-стрит высоким деревянным забором. Они остановились, еще раз всмотрелись в дом. Свет сочился только с третьего и верхнего этажей.

МакБрайд подпрыгнул, подтянулся, перемахнул через забор и спрыгнул наземь. Келли и Керр последовали за ним. Капитан указал на пожарную лестницу:

— Туда. Я первый. Тихо! — предупредил он.

Вытащив пистолет, он быстро и бесшумно полез вверх. Еще раз обернулся и приложил палец к губам. Выше замедлил подъем, стал осторожнее. Третий этаж. Окно открыто, полузадернутая штора шелестела на ветру. МакБрайд осторожно заглянул через подоконник. За столом в центре комнаты расположились четверо без пиджаков, рубашки расстегнуты. На столе стояли бутылка и стаканы, дымились сигареты. Чак Девор сидел боком. Высокий чисто выбритый господин лет тридцати с вьющимися каштановыми волосами и ямочкой на подбородке. Лицо его в спокойной обстановке можно было бы даже назвать приятным, если бы не какие-то непроницаемые глаза. Остальных МакБрайд видел впервые, но на всех них образ жизни наложил неизгладимый отпечаток. Кроме Девора выделялся еще громадного роста рыжий громила с квадратной челюстью.

Девор продолжал речь:

— …около трех утра и обчистим все. Можете поверить, там есть что чистить. Не зря Бубновый Валет стакнулся с политическими шишками. А главное — им не пикнуть. Они идут по кривой дорожке, и, если слух об этом просочится наружу, Перроун может так же мечтать о кресле члена управы, как и я. Они с Хаггерти останутся в глубокой заднице.

— А Манола-то как расстроится, бедный! — хохотнул рыжий громила.

— Будет лапу сосать, скотина! — эмоционально отозвался Девор. — Его братишка столько выболтал. Ох и придурок был…

— Был, был… — проворчал рыжий. — Проехали!

— Что-то сквозит, — буркнул Девор, встал и направился к окну.

И встретился с дулом пистолета 38-го калибра, который направил на него МакБрайд.

— Спокойно, Чак. Руки! — приказал капитан. Он шагнул в окно, и за ним тут же впрыгнули Керр и Келли, направив стволы на сидящих за столом.

— Что это значит? — возмутился Девор.

— Не придуривайся, — посоветовал МакБрайд.

Никто не заметил тонкую белую руку, высунувшуюся в дверь из соседней комнаты. Рука нашарила выключатель и нажала кнопку.

Комната погрузилась во тьму. Загромыхали стулья, хлопнула дверь.

Хлестнула полоса огня, кто-то вскрикнул, чье-то тело рухнуло на пол.

Девор попытался вывернуть правую руку МакБрайда, вооруженную пистолетом.

— Кишка тонка, — сообщил ему МакБрайд, развернулся и грохнул противника головой о стенку, еще и еще раз. Тот попытался двинуть капитану коленом между ног, но МакБрайд парировал удар бедром. Живучий Девор умудрился вывернуться из хватки МакБрайда, но тот снова схватил его и повалил на пол, подмяв под себя. Вокруг раздавался топот ног, прозвучал еще один выстрел, лопнула лампочка, опрокинулся стол. Распахнулась дверь, мелькнули какие-то силуэты. Девор, напоследок всадив капитану коленом в живот, все же вырвался и помчался к двери. МакБрайд бросился за ним. Внизу стреляли. Девор удирал по лестнице. МакБрайд, не тратя время на пересчет ступенек, прыгнул на шею противнику, смягчив телом бандита свое падение. Девор выдохнул, издав звук лопнувшего кузнечного меха, обмяк и затих. Капитан вытащил из кармана наручники и защелкнул их на запястьях Девора. МакБрайд стер с лица кровь и пот, отбросил со лба мокрые волосы и с пистолетом на изготовку обернулся на шаги. Появился Тед Керр. Пиджак на нем порван, на лбу и скуле ссадины.

— Удрали, кэп, — доложил детектив. — Через черный ход. Заперли за собой, мы пробовали взломать, но никак. Одного ранили. Вон полюбуйтесь на Келли.

Пыхтя, вошел Келли. Пиджак без воротника, но галстук на шее сидел ровнехонько.

— Последите за этим, — кивнул МакБрайд на Девора. — Я гляну наверху.

Он понесся вверх, перелетая через ступеньки. Зажег спичку, нашел выключатель, включил освещение. В комнате разгром, тишина, лишь все так же шелестела штора. МакБрайд осторожно приблизился к двери в соседнюю комнату и распахнул ее толчком ноги. Там свет никто не выключал, окно нараспашку. Видно, что комнату использовала женщина. Туалетный столик с косметикой, открытые ящики комода. Кто-то второпях смылся отсюда. Поверхностный осмотр ничего не дал. МакБрайд выключил свет и спустился вниз.

Девор уже стоял на ногах между Керром и Келли. Из странных его глаз, казалось, сочился яд.

— Поехали, ребята, — не обращая внимания на Девора, произнес МакБрайд как будто даже лениво.

— Ты еще пожалеешь, МакБрайд, — прошипел Девор. — Горько пожалеешь.

— Заткнись, придурок, — небрежно бросил МакБрайд, не оглядываясь.

— Смотри, как бы самому заткнуться не пришлось.

— Кэп, выключить его? — деловито спросил Келли. — Я тело донесу.

— Не надо. Попозже. Займемся им в участке.

— Увидишь, МакБрайд, увидишь…

7

В половине десятого полицейский автомобиль въехал в Гроув-Манор. Тед Керр сидел за рулем. Девор был зажат на заднем сиденье между МакБрайдом и Келли.

— Кэп, толпа у входа, — заблаговременно доложил Керр.

— Что ж, используем запасной вариант, — вздохнул МакБрайд. — Кеннеди, конечно, уже пронюхал. Да и не он один. Вон и фотографы… Обойдемся без них.

Автомобиль свернул в сторону, не доезжая нескольких кварталов до участка, и остановился. Керр ждал указаний.

— Сбросьте меня с этим фруктом за квартал от участка. Сами не спеша подъедете ко входу. Запомните, вы ничего не знаете. Главное — держите рот на замке, не то беды не оберемся. Потом придете ко мне в кабинет.

Керр остановился в указанном капитаном месте на плохо вымощенной улице позади здания полицейского участка.

МакБрайд отконвоировал бандита по пустырю, вышел к полиции сзади. Там отпер дверь своим ключом, впихнул Девора, направился с задержанным по длинному коридору, открыл еще одну дверь, и они оказались в его кабинете. МакБрайд задвинул засов на двери, ведущей в помещения полиции, после чего вздохнул спокойно.

— Присаживайтесь, мистер, — бросил он Девору, доставая из ящика бутылку. Он залпом выпил свою порцию, взглянул на задержанного. — Плеснуть?

— Спасибо, помоев не пью.

— Что б ты понимал, придурок, — определил МакБрайд, задвигая ящик.

— Мне надо позвонить, — вдруг заявил Девор. — Адвокату.

— Правильно, ни шагу без адвоката. Только нет тебя здесь, и звонить некому. И газетчикам фотографировать некого. Ты здесь существуешь только для меня. И только для того, чтобы расколоться.

— Это о чем?

— О славном завершении жизни Джо Манолы. И не надо мне вешать лапшу на уши. Я достаточно наслушался, сидя на жердочке за окошком.

— Как ты на меня вышел, МакБрайд?

— По пожарной лестнице.

— А как я на твою дочку вышел, нравится? — ухмыльнулся Девор. — Дочь бравого капитана снюхалась с бандюганами, а?

— Очень нравится. Но я это переживу. Ловко вы ее подставили. И мне хотелось бы знать, кто эта вторая девица.

— Хотелось бы? Что ж, узнай, попробуй.

В дверь осторожно постучали.

— Кто? — спросил МакБрайд.

— Тед.

Капитан впустил детектива. Тот вошел и мрачно уставился на Девора.

— Удобно устроился, падаль? Ничего, сейчас станет неудобно.

— Пригляди за ним, Тед, я выйду к журналистской братии, скажу пару ласковых.

Снаружи топталась группа газетчиков. Четыре репортера, три фотографа. Конечно, без Кеннеди не обошлось.

— Кэп! Капитан! Сообщение для прессы! — заволновались они, завидев МакБрайда.

— К сожалению, нечем порадовать, ребята, — развел руками капитан, состроив скорбную мину. — С пустыми руками вернулись.

— Вы кого-то сцапали, — не сдавался репортер из городского пресс-бюро.

— Я честен, как на исповеди. Никого. Следующий трамвай через пять минут, ребята. Еще успеете.

— Кэп, во имя моих бесчисленных заслуг перед полицией! — заклинал Кеннеди.

— Кеннеди, во имя моих бесчисленных стопариков!

Входная дверь открылась. Дымя сигаретою, небрежной походкой вошел человек среднего роста, среднего сложения, одетый строго по моде. Заказной серый костюм не меньше чем за сотню баксов, кремового оттенка рубашка, синий галстук, лихая панама, малаккская тросточка, на пальцах сверкали бриллиантами перстни.

— Привет, МакБрайд, — прожужжал вошедший, как будто не разжимая губ.

— Поздновато для визита, Дюк.

— Прошу прощения. Но прошел слушок, что ты весь город обстрелял. Где добыча?

— Репетирует. Для выступления на публике еще не созрела.

— Я имею право на свидание.

— Ты вообще не имеешь никаких прав, Дюк. Дверь у тебя за спиной. Подыши вечерним воздухом.

— Кончай ломать комедию, Мак. Я приехал, чтобы узнать, кого ты сцапал, и я это узнаю.

— Распоряжайся в своем гадючнике. Здесь ты никто. Проваливай!

МакБрайд шагнул к двери и распахнул ее.

— Строптивый капитан, — пробормотал Дюк. — Ничего, укротим.

Он вышел, за ним высыпали репортеры.

МакБрайд вернулся в кабинет. До полуночи они безжалостно допрашивали Девора, но так ничего и не добились. Вызвав полисмена, капитан приказал отвести задержанного в камеру.

— Слушай, МакБрайд, я требую адвоката. И немедленно.

— Перебьешься. Увести.

Протестующего Девора поволокли в камеру, а МакБрайд поник за своим столом.

Что принесет завтрашний день? Одно ясно: его дочь запятнала себя связью с преступным миром. Имя, снимки, кричащие заголовки… Джудит МакБрайд, дочь капитана полиции, грозы бандитов Ричмонда, человека неподкупного и непоколебимого… Его передернуло.

Зазвонил телефон, он снял трубку.

— Это ты, Стив? — услышал он обеспокоенный голос жены.

— Да, Анна.

— Стив, Джудит пропала. Она пошла в кино на… забыла, какой фильм… Сказала, что с Элси. Сеанс окончился в одиннадцать. Я позвонила Элси, она сказала, что они расстались на выходе из кинотеатра в одиннадцать. И еще. В десять звонила женщина, спросила Джудит. Я сказала, что она в кино. Что делать?

— Не беспокойся, Анна. Жди меня. Я быстро.

Бледный как привидение, МакБрайд положил трубку и застыл.

Когда он добрался домой, жена, всхлипывая, бросилась к нему навстречу. Чем он мог ее утешить?

— Подожди, Анна, подожди, еще ничего не ясно. Может быть, ничего не случилось. Может…

Его перебил телефонный звонок. МакБрайд медленно подошел к аппарату, снял трубку.

— Кто у телефона? — рявкнул в трубке грубый голос.

— МакБрайд.

— Слушай, МакБрайд. Ты выпустишь Девора до двенадцати ночи или дочери больше не увидишь. И не пытайся искать, не найдешь. Я звоню с вокзала. Завтра в полночь, МакБрайд, Девор на воле или делай себе новую дочку. Привет.

В ухе МакБрайда эхом отозвался щелчок разъединения. Он отвернулся от телефона, встретился глазами с полубезумным взглядом жены.

— Стив! Стив!

— Джудит жива. Ее похитила банда Девора. Цена ее жизни — свобода Девора.

— Боже мой!

Анна МакБрайд закрыла глаза, покачнулась. Капитан подхватил жену, осторожно опустил ее на диван. Впервые в жизни он молился — о дочери.

8

На следующее утро он сидел в кабинете с Тедом Керром.

— Мы прочешем весь город! — кипятился Керр. — Немедленно!

— Нет, безнадежно. На это дня три уйдет. Да и будет ли толк… А Девор им нужен к полуночи. Придется выпустить.

— Но, кэп, нельзя же его прямо так, за здорово живешь, отпустить!

— Конечно, нельзя. Что ж, организуем побег.

— Побег? Начальство за это не похвалит… Позору не оберешься.

МакБрайд кивнул:

— А что делать? Конечно, для меня это удар. Но ради дочери я и не такое перенесу.

— Кэп, пусть он сбежит от меня! Я дальше от начальства.

— Нет, Тед. Это мой расчет. Я и должен платить.

— А как насчет той компании из «Блу-Ривер-инн»?

— Мелочь. Побочная линия. Девор поставлял им спиртную контрабанду. Нет, Тед, я сам должен выпустить этого подонка. Позже я к нему вернусь. Но сначала надо вернуть Джудит.

— А если они надуют?

— Об этом я позабочусь.

В девять вечера МакБрайд приказал доставить Девора в свой кабинет и отпустил полисмена. Задержанного привели без наручников. Он тут же вытащил сигарету из лежавшей на столе пачки и завел речь про адвоката.

— МакБрайд, я имею на это право. Я должен встретиться с адвокатом.

— Закрой рот и слушай. Сегодня ты отсюда уйдешь.

Девор нахмурился:

— Не понял.

— Твои крысы похитили мою дочь. Вернут в обмен на твою свободу.

— А я тебя предупреждал!

— Заткнись. Значит, я тебя отпущу.

— Куда? — Девор крутнул головой по дверям и окнам.

— Не спеши. Сначала позвонишь своим подонкам, и они отпустят дочь.

— За дурака меня держишь?

— Можешь мне не верить, но я никогда никого не надувал, даже такую падаль, как ты. И ты это знаешь. Вот мое предложение. Ты звонишь отсюда своим, сообщаешь, что все улажено. Они отпускают мою дочь. Ты смываешься. И у тебя 12 часов форы. После этого все возвращается на круги свои. Номер, по которому ты позвонишь, я узнаю, так что там тебе задерживаться ни к чему. Вот мои условия.

Девор молча смотрел в глаза МакБрайда.

— Нортсайд, 412,— наконец проворчал он.

Капитан снял трубку, назвал номер. Услышав звонок оператора, передал трубку Девору.

— Эй… Дьявол, Джейк? Да, да, Чак, кто ж еще. Слушай, у меня здесь все на мази, выпускай девицу… Да, да, сейчас же. Суй ее в такси — и домой к мамуле. И сворачивайтесь, сматывайтесь к Чарли, там ждите меня. Ну, дошло до тебя, проснулся? Давай живее, не тяни резину.

Девор вернул трубку капитану и выжидательно уставился на него. МакБрайд медленно вытянул ящик стола, вынул автоматический пистолет.

— Из него ты застрелил Джо Манолу. Он пустой. Ты схватил его с моего стола и, угрожая мне оружием, убежал через эту дверь на пустырь. На третьем квартале отсюда автобусная остановка. Автобус ходит в город каждые 5 минут. Все ясно?

— Форс-мажор, МакБрайд?

— Замолкни. При следующей нашей встрече задержанных не будет. Зато автобус придет из морга. Проваливай.

Девор вскочил, сгреб пистолет и выпрыгнул в заднюю дверь. МакБрайд сидел каменным изваянием. Через две минуты он поднялся, подошел к задней двери, хлопнул ею, прыгнул к передней и распахнул ее.

Сержант Хейли раскладывал пасьянс. Керр и Кеннеди из «Фри Пресс» играли в шашки.

— Тревога! — гаркнул МакБрайд. — Девор удрал! Схватил со стола пистолет.

Керр резво подпрыгнул, отбросив стул. Из соседнего помещения выбежали двое патрульных.

МакБрайд вывел полицейских на улицу.

— Разделимся. Патрульные — к трамваю. Я с Керром — к автобусу.

И вот уже они с Керром были на остановке, наблюдая за удаляющимися красными огоньками.

— Автобус, — меланхолически заметил МакБрайд. — И в нем Девор сматывается от нас.

— Что ж, получилось, кэп. И ладно.

— Да, черт побери!

9

Часом позже МакБрайд и Керр вошли в дом капитана. Джудит ревела в объятиях матери, Анна проливала слезы радости и облегчения:

— Джудит… Только что вернулась.

МакБрайд положил руку на плечо дочери:

— Бедная девочка… Рассказывай. Все, что знаешь.

Тед Керр мялся на заднем плане, чувствуя себя не в своей тарелке.

— Ох, папа, какая я дура! Когда я возвращалась из кино, она позвала меня из машины, и тут же двое мужчин схватили меня, заткнули рот…

— Кто — она?

— Арлина Кейн. Я познакомилась с ней месяц назад в парикмахерской. Арлина сказала, что она актриса, и ей понравились мои волосы. Сказала, что мне место на сцене. Обещала познакомить с режиссерами. Она часто бывала с Девором. Я с ними обоими встречалась несколько раз, а потом мы отправились в «Блу-Ривер-инн» еще с одним… Мистер Манола. Он мне сразу не понравился. Слишком много пил.

На обратном пути начал ко мне приставать. Он здорово напился. Рвался остановить машину где-нибудь на уютной полянке. И все время распускал руки. Я его отталкивала. Тогда он обернулся назад, к Девору и Арлине, и сказал: «Вы вроде обещали мне приятный вечерок». Девор ему: «Не отвлекайся от дороги, Джо». А Манола совсем разошелся. «Дорога понравилась? — спросил. — Вот и топайте по дороге. Выметайтесь все!» Мистер Девор принялся его отчитывать, они крупно поругались. Мистер Манола вдруг заорал: «Вон отсюда!» — и выхватил пистолет. Мистер Девор — он сзади сидел — схватил руку, принялся выкручивать. Тут раздался выстрел, пуля попала в мистера Манолу. Он вскрикнул — и снова орать: «Я вас всех угроблю!» И нажал на газ. Мистер Девор закричал: «Все вон!» — и выпрыгнул. Мы тоже выскочили. А машина набрала скорость, вильнула — наверное, мистер Манола потерял сознание — и врезалась в дерево. Я подошла, посмотрела, жив ли он… Но он умер. И мы удрали через лес. Мистер Девор велел мне обо всем молчать, иначе он уничтожит всю нашу семью. И я молчала. Конечно, я дура.

— И еще какая, — согласился МакБрайд. — А заикнулись Девор и Манола хоть раз о… гм… о своих делах?

— Нет. Но в ресторане, когда мы с Арлиной возвращались из туалета, я расслышала, что мистер Девор говорил мистеру Маноле: «И они думают, что это пойло делают там!» И оба засмеялись.

МакБрайд отступил на шаг, потирая подбородок. Джудит исподлобья посмотрела на Керра. Он подошел к ней, взял за руку:

— Я рад, что с тобой все в порядке, Джудит.

— Это был кошмар, Тед. Ты такой добрый… — Она прижалась лбом к его плечу. — Никогда, никогда я больше такой глупости не повторю.

— Тед, надо бы поинтересоваться, чем они в этой пивоварне занимаются, кроме пива и самогона, — прервал их воркование МакБрайд.

Тед удивленно уставился на капитана.

— Чего смотришь? Я и сам пока ничего не понимаю. Но стоит разобраться. Пошли.

Керр на прощание чмокнул Джудит в щеку, та сжала его ладонь. Попрощавшись с Джудит, Керр поспешил за капитаном. Они вернулись в участок, и вскоре Доннеган уже выводил машину из гаража.

— К старой пивоварне.

Сидя на заднем сиденье рядом с Керром, МакБрайд раскурил очередную сигару.

— Но ведь было указание оставить их в покое, — засомневался Керр.

— Да, но только если они ограничатся спиртным, легальным или нелегальным. А у меня подозрение, что там у них что-то еще.

— Что?

— Вот и посмотрим. Поехали, Доннеган.

Доннеган отвел машину от тротуара, но тут рядом раздался топот, на подножку вспрыгнул Кеннеди:

— Не возражаете против присутствия желтой прессы?

— Ты как заноза в заднице, Кеннеди. Ладно, садись рядом с Доннеганом.

— Какова обстановка?

— Сам смотри. На вот, кури сигару и помалкивай.

— Спасибо. Знаешь, МакБрайд, если ты ничего не говоришь, то не жалуйся на неточность изложения. Про Девора вот ни словом не обмолвился. Ох и получишь же ты за него… Я сразу понял, что ты сидел с ним наедине в кабинете, пытаясь получить признание по поводу этого пистолета. Конечно, в конце пообещал, что ты его снова изловишь, и прочая.

— Обычное дело, не хуже и не лучше остальных, — успокоил репортера МакБрайд. — А теперь займись сигарой и не трогай меня.

Через двадцать минут машина вышла на Фармингвил-тернпайк. Ночь выдалась темная, зарядил мелкий осенний дождь, липкий, пронизывающий и противный. Покрышки с присвистом шипели по мокрому асфальту, свет фар путался в клубах серого полутумана-полудождя. Наконец Доннеган снизил скорость и прижался к обочине.

— Попробуй спрятать машину в кусты, — попросил МакБрайд. — Надо убрать ее с глаз долой.

Доннегану удалось найти укромное местечко.

— Дальше пойдем пешком, — сказал МакБрайд. — В сотне ярдов съезд с шоссе к пивоварне, до нее от шоссе четверть мили. Кеннеди, ты бы лучше в машине посидел.

— Спасибо, Мак. Я бы тогда лучше дома посидел.

МакБрайд буркнул что-то неразборчивое и зашагал через кусты. Группа добралась до дороги на пивоварню, идущей мимо огороженных полей. На них когда-то паслись лошади, развозившие пиво заказчикам.

— Машина! — предупредил Керр, и все нырнули в высокую траву.

С шоссе свернул большой, роскошный лимузин, проурчал мимо, направляясь к пивоварне. Когда его хвостовые фонари исчезли за поворотом, МакБрайд выпрямился, махнул остальным. С козырька фуражки капитана свисали капли дождя.

На фоне темно-синего неба замаячили здания: главное, самое большое, склады, конюшни, мастерские… Света нигде не видно. Высунувшись из-за угла, МакБрайд заметил у главного здания, у погрузочных эстакад, с полдюжины автомобилей. Возле них мерцали огоньки. «Водители курят», — решил капитан и перевел взгляд на громаду главного трехэтажного корпуса, покинутого пивоваренной компанией три года назад.

— Что-то там нечисто, нутром чую, — заметил Кеннеди.

— Не высовывай носа, — одернул его МакБрайд. — Ну-ка, назад!

Все немного отступили, затем направились в обход, скрываясь в темноте и высокой пожухлой траве. Через десять минут они вышли к главному зданию сбоку. МакБрайд влез в одно из окон с выбитыми и вывалившимися стеклами, спрыгнул вниз, оказался в каком-то прохладном затхлом погребе. Подождал, пока туда же забрались Керр, Кеннеди и Доннеган.

— Фонарь, Доннеган! — Капитан принял от водителя длинный цилиндр фонарика.

Луч света вырвал из мрака штабели пыльных бочонков и бутылок. Все затянуто паутиной, заплесневело, сгнило. Они дошли до плотно пригнанной, но не запертой дверцы, за ней продолжался тот же погреб, однако с несколько иным содержимым. Здесь бочонки стояли на донышках, а запах плесени уступил запаху винному. Кеннеди облизнулся. Луч фонаря прошелся по бочонкам.

— Господь Всемогущий! — прошептал Кеннеди. — Дьюар, Сэнди МакДональд… О! Хеннесси, три звезды.

— Цыц! — приструнил его капитан.

— Выходит, у них только пойло, и ты меня сюда зря затащил, Мак.

— Никто тебя сюда не тащил. Заткнись.

— Ладно, ладно…

Бэнг! Бэнг!

— Пальба, кэп! — прошептал Керр.

Бэнг! Бэнг!

МакБрайд уже выхватил оружие:

— И это не учебные стрельбы. Вперед!

10

Четыре выстрела, приглушенные стенами и перекрытиями, прозвучали где-то в этом же здании. МакБрайд, бешено крутя фонарем по сторонам, обнаружил, наконец, лестницу наверх. За ним топал Керр, сопровождаемый Доннеганом и Кеннеди. Лестница вывела их из погреба на первый этаж и оборвалась. МакБрайд бросился на поиски следующей. Где-то наверху хлопали двери, кричали люди, бухнул еще один выстрел.

— Сюда! — сориентировался наконец МакБрайд.

Они быстро поднялись на следующую площадку. Тут раздался выстрел прямо перед ними, высветив силуэт вскинувшего руки мужчины. Упал он уже в темноте.

МакБрайд больше не включал фонарь:

— Тихо, ребята, не дергаемся. Не надо лишних движений.

Наверху снова затрещали выстрелы, раздались вопли и топот ног. Кто-то несся по лестнице вниз. МакБрайд прыгнул, схватил человека, который отмахнулся револьвером, чиркнувшим капитана по щеке. МакБрайд врезал по черепу человека стволом 38-го калибра, Доннеган тут же схватил бандита сзади. Они вдвоем сволокли его вниз. В свете фонаря капитан увидел окровавленную физиономию рыжего громилы из притона Девора.

— Старый знакомый, — буркнул МакБрайд. — Какого тебе здесь черта надо?

— В Санта-Клауса играю.

— Что там, наверху?

— Пойди узнай. И на тебя пуля найдется, палят куда ни попадя.

— Ладно, позже побеседуем. Доннеган, наручники!

Они пристегнули рыжего гангстера к водопроводному стояку и побежали обратно. Навстречу им по лестнице неслась группа из нескольких бандитов.

МакБрайд направил фонарь им в физиономии и включил его.

— Чтоб тебя черти драли! — донеслось из группы.

— И вам того же желаю! — отозвался Кеннеди.

Вел спускавшуюся группу Чак Девор, нагруженный брезентовым мешком. Один из его сопровождающих вскинул руку, выстрелил. Пуля разбила фонарь и пропорола левую ладонь капитана. Он выругался, выстрелил, тут же возле его левого уха заговорил револьвер Керра.

— Назад! — раздалось в группе Девора.

— Вперед! — крикнул МакБрайд.

Керр опередил капитана, стреляя на бегу, помчался вверх. Один из убегающих рухнул в пролет лестницы. Кто-то отстреливался. Пуля лизнула щеку Керра. Кеннеди охнул и схватился за левое плечо. Доннеган вдруг споткнулся и осел на ступеньки. МакБрайд остановился и выстрелил трижды. Сверху раздался двухголосый вопль, один из голосов тут же перешел на хрип.

МакБрайд заметил, как в прямоугольнике окна появилась мужская фигура. Мужчина обернулся, в руке его что-то вспыхнуло, и фуражка слетела с головы капитана. Ствол в руке МакБрайда тявкнул, и мужская фигура плавно сложилась на полу. В окне над ним виднелись хвостовые огни удаляющихся автомобилей. Под крышей пивоварни наступило относительное затишье. МакБрайд включил свой фонарик. Тяжело дыша, прихромал Керр. Кеннеди тихо матерился, прилаживая носовой платок к ране в плече. На полу валялись мертвые бандиты. Капитан склонился над Доннеганом.

— Не говорить мне больше «Поехали, Доннеган», — с какой-то досадой проронил он.

Луч фонаря задержался на лежавшем у окна гангстере. Это был Девор, его рука все еще сжимала брезентовый мешок. МакБрайд рванул мешок — по полу рассеялись доллары: пятерки, десятки, двадцатки. Капитан сгреб ногой бумажки обратно, сунул мешок Керру и направился к двери. За нею оказалась большая комната, почитай, целый зал. Капитан нащупал у двери выключатель. Вспыхнула люстра. Беспорядок полнейший.

— Черт! — удивленно изрек Кеннеди.

Повсюду в зале были покойники. Но восклицание Кеннеди относилось все же не к мертвецам, а к обстановке. Рулетка, стол «фараона», полдюжины карточных столов с выемками для фишек, два из них опрокинуты. На полу, как конфетти, разбросаны карты да фишки. На окнах тяжелые бархатные шторы, под потолком вентиляторы.

— Ну, зря я тебя сюда тянул? — криво усмехнулся МакБрайд.

Кеннеди только ахнул:

— Глянь, Дюк Манола. Отыгрался…

— Этот зажился. Ему бы до рождения умереть.

— А вон судья Майк Хаггерти… Гм, бывший судья. А телефон? Где здесь телефон? Такой материал!

Снизу донесся выстрел, и МакБрайд не дослушал стенаний репортера. За ним рванулся Керр. Они увидели внизу две бегущие фигуры.

— Стой, стреляю! — крикнул МакБрайд.

В ответ раздался выстрел, пуля врезалась в потолок. МакБрайд выстрелил, один гангстер упал. Капитан понесся за вторым и на диво быстро догнал.

— Сдаюсь, капитан.

Это была женщина. На полу доживал последние секунды отстреленный ею от наручников рыжий громила.

11

— Так кто же вы такая?

— Арлина Кейн. Хотите познакомиться?

— Не болтайте. Что вы здесь делаете?

Она рассмеялась:

— Зашла полюбопытствовать. Слышу, фейерверк, веселье. Смотрю — человек у трубы браслетами торгует. Решила взять себе на память.

— Наверх, — приказал МакБрайд.

Зайдя в игорный зал, женщина остановилась, уперла руки в бедра и лениво осмотрелась:

— Прямо Дикий Запад какой-то. Джесси Джеймс там, следопыты… Ага, Дюк, скотина, туда тебе и дорога.

— Что так неласково?

Она села, закурила:

— Полиция не все знает? Он был моим хахалем. Потом на свежатинку потянуло, подцепил себе подстилку, почти девчонку. Тут он и Чака подставил. А когда Чак вернулся, обнаружилось, что оба мы трепетно относимся к этому итальяшке. Нам на руку оказалось то, что Дюк и братик его на ножах. Братик любил денежки разбазаривать, а Дюк — копить. Воспитательный процесс до мордобоя доходил. Ну, я его пожалела, голубчика, как добрая мамочка. Он мне и про эту пивоварню рассказал. Дюк и в самом деле пивком хотел прикрываться, но гнать здесь собирался высокоградусный продукт. Да еще вмешался Бубновый Валет Уинслоу. Вон он, валяется, в горле дырка. Уинслоу — инициатор игрового притона. Хаггерти должен был снимать 30 процентов, и еще Дюк обещал ему 3000 голосов на выборах. — Она вздохнула и прищурилась: — Итак, братик жаждал денег, Дюк держал его впроголодь, мы решили помочь бедному малышу. Он обещал дать нам знать, когда здесь пойдет крупная игра. Но этот придурок надрался и…

— Поймал пулю на Олд-Стоун-роуд, — помог капитан. — Знаю. А нынче вечерком Девор со своими крысами меня здесь не ждал. Что ж, я ведь и сам сюда не собирался. И его здесь не думал встретить. Но почуял, что-то здесь неладно. И прибыл к фейерверкам, как вы изволили выразиться. Вы — последняя вспышка этого фейерверка.

— Как всегда, угасшая, — добавила она.

— Мадам, вы смогли бы неплохо заработать, — встрял Кеннеди. — Я вижу серию статей для «Ивнинг Ньюс». Что-нибудь типа: «Вниз по скользкой дорожке», «Извилистой стезей порока». Народ на такое падок…

— Нет, милый. Пальцы марать чернилами — не моя ипостась. И за решеткой тлеть тоже. — Она откусила кончик от сигареты, а сигарету смяла и отшвырнула. — Здесь у меня яд. Всегда знала, что так закончится. — Взгляд ее остекленел. — Не лилии… нет… красное… розы…

На следующий день МакБрайд сидел за столом в своем кабинете, изучая репортаж «Фри Пресс» о вчерашней бойне в пивоварне. Иной раз он покачивал головой, удивляясь ходульным жестам и выражениям, присочиненным этим борзописцем Кеннеди.

Город гудел. Политологи и социологи крутили колесо с избирательными прогнозами. Политики и администрация играли в футбол намеками и экивоками, выдвигали суровые конкретные обвинения в адрес неконкретных лиц и инстанций. И все из-за этого МакБрайда с его дурацким чутьем.

От газеты его отвлек появившийся в дверях Кеннеди. Левая рука репортера — как и у капитана — висела на перевязи.

— Привет, Мак. Мои поздравления, пожелания… И так далее… — Он присел у стола. — Ну, как тебе мое творчество?

— Ох и врун же ты, Кеннеди!

— Гм… Я же сказал, это называется творчество. Читатель требует, знаешь ли. А в чем самое-пресамое вранье, по-твоему?

— А вот: «Капитан МакБрайд, получив информацию от неизвестного нам лица, возможно подсадного агента, что некая банда готовит налет на пивоваренное заведение на Фармингвил-тернпайк, немедленно выехал, чтобы предотвратить это преступление». — Он ткнул в процитированное место пальцем. — Из пальца высосал, Кеннеди.

Кеннеди пожал плечами:

— Не спорю, не спорю. Вернулся я в редакцию, сел за стол, пишу и думаю: пусто, надо дать источник, надо. Долго думать, сам понимаешь, некогда, да и не газетчика это дело — думать. Ну я и намарал. Звучит неплохо, стыкуется. И к тому же, глянь-ка, Мак, этим толстопузам сверху к тебе не придраться. Был сигнал? Был. Анонимный звонок по телефону, скажем. Должен ты реагировать? Конечно, должен, просто вынужден. Ты туда — а они там. А ты при чем? Не придерешься. Комар носа не подточит.

МакБрайд вздохнул, достал бутылку и стопки:

— Освежись, Кеннеди.

Кеннеди снайперски прищурился, нацедил себе на три пальца. Налил себе и МакБрайд, откинулся на спинку охнувшего кресла:

— Эх, Кеннеди… Я бы тебе шею свернул. Ты циничная тварь, наглая ищейка, беспардонный и беспринципный газетный словоплет, типичный образчик современного желтого репортера. Но, Кеннеди, в мозгах тебе не откажешь. Твое здоровье.

Кеннеди ухмыльнулся и вздохнул:

— Ох, Мак, фигня все это. Такая все фигня!..

Закон смеется последним The Law Laughs Last

1

Нет, не сахар этот Второй участок управления полиции Ричмонда. Протянулся он от театрального квартала и аж до пакгаузов товарной железнодорожной станции. Сложный участок, на территории которого ошиваются самые разные люди. На севере — знающее себе цену жулье в цилиндрах и вечерних платьях, блещущих шелками и бриллиантами, на юге — слоняющееся по грязным закоулкам хулиганье да сизоносые пропойцы. На севере шик да блеск, шорох театральных кулис, вылизанные отели и сияющий асфальт. На юге многоквартирные муравейники, мрачные склады, мостовые, что зияют выпавшими булыжниками. Самый контрастный, самый проблемный район во всем городе.

Вернувшийся во Второй участок капитан МакБрайд отличался твердой рукой, стальными нервами и, не в последнюю очередь, своеобразным чувством юмора. Подтянутый сорокалетний капитан проживал в увитом виноградом домике в пригороде Гроув-Манор с женой и 18-летней дочерью. Едва поступив в полицию, МакБрайд решил, что ему суждено умереть молодым и непременно от бандитской пули, потому существенное внимание он уделил своей страховке. Тем не менее пессимистом МакБрайда было сложно назвать, но от земли он не отрывался, а свой рабочий материал — жулье, ворюг и гангстеров — считал опасными животными, вроде населяющих подвалы и мусорные свалки грызунов, с которыми надлежит вести упорную борьбу.

Однажды теплым весенним вечером, когда капитан, сидя за рабочим столом, рылся в стопке полицейских сводок и протоколов, в его кабинет ворвался Кеннеди, репортер «Фри Пресс»:

— Мак, весна наступила. Слава богу, не на горло.

— Очень поэтично…

— С поэтичностью покончено в зеленой молодости.

Кеннеди прошествовал к столу, выудил из открытой коробки сигару, критически ее обнюхал.

— Сухая, — изрек он недовольно.

— Люблю сухие.

— А я всегда держу свои слегка влажными.

МакБрайд хмыкнул:

— Свои! Когда они у тебя были, свои-то? Как только увижу, что ты куришь купленную за собственные деньги сигару, подарю тебе коробку «Монтерей». С чем пожаловал?

Кеннеди глянул в открытое окно, сквозь которое доносилось кошачье завывание в джазовых ритмах:

— С этим.

— Ну-ну. И, разумеется, если там не заварится какая-нибудь буза, останешься страшно разочарованным.

Кеннеди пожал плечами, уселся, подпалил сигару.

— А ты вовсе не огорчен успехом блок-партии. Аж сияешь, смотрю, физиономия так и лучится.

— По правде сказать, рад, как школьник болезни любимого учителя. И по всем прогнозам, эти парни сорвут приз. Если только чего-нибудь не произойдет, они точно выиграют… В противном случае надерусь в стельку и получу разнос от любимой жены. По сравнению с этой предвыборной кампанией в Ричмонде путч в любой банановой республике — просто детский лепет.

— Кто бы спорил. И я бы хотел, чтобы Круг и Беделл вылетели с треском. Круг в прокурорском кресле только и делал, что набивал карманы, а олдермен Джонни Беделл ему помогал. Конечно, прокурором надо выбирать Андерсона, а олдерменом — Коннота. Они ребята правильные. Но как дело обернется, еще не ясно. Ведь за Кругом — мэр и его шушера.

— Тут-то собака и зарыта. Коннот и Андерсон ребята правильные. Но в городе орудует банда противников Круга и Беделла. И это портит честную репутацию Андерсона-Коннота. Они не желают поддержки бандитов, однако вынуждены ею пользоваться. И никуда от этого не деться.

— Если называть вещи своими именами, ты имеешь в виду бандюганов Дювина? — уточнил МакБрайд.

— Дювина, кого же еще. Ему ничего не отломилось при Круге. А кому отломилось? Конечно, Бонельо, дружку Круга. И Бонельо дудит во все трубы за Круга-Беделла. С приходом Андерсона делишкам Бонельо придет конец. Ну а если Андерсон проведет с собой Коннота, то склады Бонельо на железнодорожном дворе тут же опустеют.

— Дювин рвется подмять торговлю спиртным в городе под себя, а, пока Круг и Беделл сидят в своих креслах, ему на широкую дорогу не пробиться. Да, выборы у нас предстоят те еще, скажу я тебе…

МакБрайд буркнул, вытянул ящик стола, достал бутылку трехзвездочного «Хеннесси»:

— Освежись, Кеннеди. Иной раз я б тебя вместо половика бросил под дверь, но мозгов у тебя не отнимешь.

За окном бушевали музыканты. На Джексон-стрит танцевали пары, развевались политические лозунги, светились гирлянды разноцветных лампочек. Прогуливались, поигрывая дубинками, полицейские, наблюдали, готовились к худшему, но надеялись на лучшее.

МакБрайд раскурил сигару и поднял глаза на появившегося в дверях детектива Мориарти, немногословного молодого человека с хорошей реакцией, недавнего призера по боксу во втором полусреднем весе.

— Привет, кэп, привет, Кеннеди.

— Как там дела, Мориарти?

— Да как вам сказать. Комитетчик Шанц в затруднении. Беделл не прибыл, но Шанц все еще его поджидает. Беделл должен выступить в одиннадцать.

— Ничего опасного?

— Пока ничего. Но делать выводы рано. Толпа сторонников Андерсона-Коннота из Четвертого района движется по городу. Машин этак десять. Флажки да транспаранты — всё как полагается. Конечно, подзарядились для настроения. В основном, лавочники да автодилеры, но, если заведутся, могут и дебош устроить.

МакБрайд кивнул:

— Понял, Джейк. Возвращайся на пост. Коэн там?

— Да, Айк на месте. Гюнтер и Холстейн стоят с одного конца улицы, МакКласки и Свонсон — с другого. Пока все тьфу-тьфу-тьфу. Ни Дювина, ни Бонельо не видать.

— Очень странно и как-то подозрительно, — поморщился МакБрайд. — Бонельо должен проявиться. Он же кореш Шанца.

— Нету, кэп. А вот кто удостоил нас…

— Кто?

— Девка Бонельо. Ну, он еще увидел ее на каком-то танцевальном конкурсе и переманил в свой ночной клуб на Парадайз-стрит — Трикси Мелой.

— С кем?

— Одна. На вид — вылитая принцесса. Столько же гонора. Но от Шанца не отходит.

— Значит, ждет, — решил МакБрайд, — и не кого-нибудь, а Бонельо. Следи за ней, Джейк. Уже полодиннадцатого. Бонельо давно пора нагрянуть. Без него ни одно приличное собрание не обходится. Скажи нашим, пусть держат ухо востро. А Коэн пусть делом занимается и к женщинам не пристает. Знаю я его. И передай сержанту, чтоб резервный отряд держал наготове. Увидишь кого-нибудь из банды Дювина — сразу гони в шею. Будут возникать — тащи сюда. Имей в виду, Джейк, мы как на вулкане. Под нами весь месяц что-то гудит и трясется, того и гляди шарахнет. Ситуация сложная. Ты знаешь, что я всей душой за Андерсона-Коннота, но такой крысе, как Дювин, нечего здесь шастать. Ему плевать на выборы, у него свои грязные цели. Что он, что Бонельо — обоим место за решеткой, и, чует мое сердце, кто-то из них там скоро окажется. Если раньше не отправится к праотцам. Двигай, Джейк, удачи!

Мориарти вышел.

Кеннеди поднялся:

— Пройдусь-ка я тоже, Мак.

— Вынюхиваешь материал для завтрашнего номера?

— Да. Что-нибудь типа «Кошмарная ночь в городе!». Где новости? Сто лет ничего не происходит. С тех пор как мясник-голландец порешил разделочным топором свою супругу — ничего. Разве можно так жить?

— Двух недель не прошло, — поправил МакБрайд. — Ох, будет ли этому конец? Мужья убивают жен, жены травят мужей, пацаны режут друг друга, взрослые мужчины вышибают мозги младенцам! Убийства бытовые, экономические, политические…

— Закономерные явления, предусмотренные Господом для поддержания тиража ежедневной прессы. До скорого.

Оставшись в одиночестве, МакБрайд тяжко вздохнул и снова погрузился в полицейские бумаги. Пыльные настенные часы отсчитали четверть часа. Потом зазвонил телефон.

МакБрайд рассеянно снял трубку и почему-то задумчиво протянул:

— Ал-ло?

— Капитан МакБрайд?

— Да.

— Беделла сегодня хлопнут.

В трубке раздался щелчок.

— Алло! Алло! — закричал МакБрайд в телефон.

Бесполезно. Человек с бесцветным голосом сообщил все, что собирался.

МакБрайд позвонил на станцию, представился и попросил:

— Определите, откуда звонили. Быстрее.

2

МакБрайд нажал на одну из кнопок селектора. В кабинет вошел, сонно протирая глаза, лейтенант Доннели.

— Просыпаемся, лейтенант. Только что был анонимный звонок — Беделла кто-то хочет убрать. Остаетесь за меня. Я — на предвыборную сходку.

Раздался звонок. Телефонная станция сообщила, что аноним звонил из будки на железнодорожном вокзале.

— Какие-нибудь предположения, кэп? — спросил Доннели.

— Какие там предположения! — отмахнулся капитан, потянулся за фуражкой, но передумал и схватил шляпу. — Я — на Джексон-стрит. Беделл должен выступить в одиннадцать. Надо это предотвратить. Конечно, я ему не друг, но очень мне надо, чтобы его хлопнули на моем участке!

МакБрайд проинструктировал дежурного сержанта, захватил четырех полисменов из резерва. Его переполняла энергия, желание окунуться в гущу событий, направить их развитие по нужному руслу. Найдите-ка другого такого капитана в полиции славного города Ричмонда! Его уверенный голос, четкие движения вызывали у подчиненных желание следовать за ним. С командными навыками МакБрайд, что называется, родился. От перевода с повышением в управление он отказался, боялся застояться и заплесневеть, преждевременно состариться, отрастить усы и брюхо.

МакБрайд вывел свои силы на улицы. Квартал к западу, два к югу — и они на Джексон-стрит. Джаз-банд наяривал фокстрот. На перегороженной проезжей части — танцы, веселилось около сотни пар. Примерно столько же глазело с тротуаров, на каждом крыльце кучковались зеваки. Между столбами сверкали гирлянды из разноцветных электрических лампочек. С плакатов улыбались населению олдермен Беделл и прокурор Круг. В центре квартала возвышался помост для музыкантов, с которого, по замыслу устроителей, должны были обращаться к народу ораторы.

МакБрайд критическим взором осмотрел обстановку. Детектив Айк Коэн оставил парочку девушек и подскочил к капитану:

— Что-нибудь стряслось, кэп?

— Стрясется. Кого-нибудь из знакомых заметил?

— Никого интересного. А вот и Мориарти.

Мориарти подошел нахмуренный и задал тот же вопрос, что и Коэн.

МакБрайд сообщил об анонимном звонке. Гюнтер и Холстейн беседовали с четырьмя прибывшими полицейскими.

— Где Шанц? — спросил МакБрайд.

— Сейчас приведу, — пообещал Мориарти, нырнул в толпу и через минуту вернулся с членом городского избирательного комитета и председателем мероприятия.

Немецкий еврей Шанц выглядел как карикатурный «пивной» баварец, толстый, с мясистым загривком и свиными щеками — только что без пивной кружки. Правда, с образом не вязались круглые очки, как у ученого, и искусственная улыбка, словно сбежавшая с какого-то другого шаржа.

— О, капитан, рад, весьма рад, — приветствовал он МакБрайда, вытянув руку для пожатия.

Капитан стиснул руку Шанца, но улыбкой не ответил.

— К сожалению, не могу вас порадовать, мистер Шанц. Пикник придется прервать.

— В чем дело? — обеспокоился Шанц.

— Ожидаются неприятности, и я хотел бы их избежать.

— Но я должен выступить перед избирателями… И олдермен Беделл на подходе. — Шанц глянул на часы. — У него тоже запланирована на сегодня речь.

— К черту речи. И вашу, и Беделла. Эта предвыборная затея — лучший способ спровоцировать беспорядки.

— Капитан, я чувствую, что вы сейчас говорите со мной не от имени закона, а пытаетесь угодить моему политическому противнику.

— Не валяйте дурака! Мне недавно сообщили, что Беделла собираются устранить. Мне только этого не хватает…

Шанц приосанился и выпятил грудь:

— Задача полиции — обеспечить безопасность мирных граждан. И соблюсти их права и свободы. Вот и выполняйте свою задачу!

— Задача полиции — бороться с преступностью. Я не мастер загадки разгадывать, Шанц, я простой коп. И не напирайте на меня пузом, не спорьте попусту.

— Слушайте, — Шанц решил зайти с другой стороны, — я не могу прямо сейчас все отменить. Беделл из меня котлету сделает. Он вот-вот подъедет, поговорите с ним. Все мероприятие затеяно для того, чтобы на нем Беделл выступил.

МакБрайд в досаде хлопнул кулаком по ладони:

— Да я как раз и хочу разогнать толпу перед тем, как прибудет Беделл! Он не должен выступить.

Танец закончился, джаз-банд смолк, но музыка не прекратилась. Приближался еще какой-то оркестр, гремели трубы и барабаны. Вот уже показалась колонна машин, увешанная плакатами, превозносящими добродетели тандема Андерсона-Коннота. Дымили разноцветные факелы, седоки в голос славили своих кандидатов.

— Эт-то еще что? — покраснел Шанц.

— Помянутые вами политические противники, — пояснил МакБрайд.

Процессия остановилась, духовые грянули с новой силой, собравшиеся избиратели, разгоряченные бодрящими напитками и изрядным количеством съеденного мяса, принялись драть глотки. При звуках энергичного военного марша в толпе возникли первые признаки массовой истерии.

— Разгоните людей! — приказал МакБрайд своим людям. — Танцы кончены! — Он направился к головной машине колонны. — Проезжайте! Проезжайте немедленно! Убирайтесь отсюда!

— Брось, парень! — донеслось из машины. — Веселье только начинается. Хайрам Андерсон — следующий прокурор города! Ура-а-а!

— Ура-а-а-а! — нестройно, но громко грянула толпа сторонников.

Полетела первая бутылка, врезалась в стену, брызнула веером осколков.

— Черт побери, вы устраиваете беспорядки! — заорал МакБрайд. — Проваливайте!

Первая машина тронулась. Остальные продолжали дудеть. Некоторые пассажиры уже выскочили и принялись срывать плакаты Круга-Беделла, чьи сторонники активно против этого возражали. В воздухе замелькали кулаки. Началось настоящее народное веселье, праздник для всех и каждого, вход свободный, выход как придется. Оркестры наяривали наперегонки, подстегивая свободное волеизъявление. Визжали женщины, орали мужчины, толпа бурлила, не рассасываясь. Полицейские лупили дубинками наиболее горячие головы. Запущенный кем-то кирпич разбил ветровое стекло двигавшейся машины, попал в водителя. Автомобиль вильнул и врезался в дом.

— Дьявол… — простонал МакБрайд.

Он рванулся к оркестровой машине, пробился к ней, вскочил на подножку и вырвал из рук тромбониста его рабочий инструмент:

— Прекратить! Следующий, кто дунет, будет ночевать в каталажке!

Музыканты смолкли. Капитан соскочил и понесся к помосту, где столкнулся с олдерменом Беделлом.

— МакБрайд, что вы тут устроили? Что происходит?

— Майские праздники! — огрызнулся капитан.

— Спокойно, спокойно.

— Слушайте, Беделл. — МакБрайд подхватил олдермена под руку. — Вы, конечно, мне не друг, но я вам даю дружеский совет. Убирайтесь отсюда. Быстро в машину, дуйте домой, запритесь и не высовывайтесь. За вами охотятся.

— Охотятся? — Беделл сверлил МакБрайда буравчиками маленьких острых глазок. — Дичь крупновата.

— Не шутите с огнем. Вы в опасности.

Но Беделл оказался сильно навеселе. В таком состоянии храбрость и доблесть дают плохие советы. Хряпнул он не для забавы, а для пользы дела, для вдохновения — все знали, что особенно красноречив и находчив этот оратор именно в состоянии умеренного подпития.

— МакБрайд, у меня ответственное выступление…

МакБрайд фыркнул и вскочил на помост. Он вырвал палочку из руки дирижера, опрокинул барабан, гаркнул на музыкантов. Его подручные тем временем нейтрализовали особо активных хулиганов обеих сторон, еще раз доказав, что в такого рода споре самый весомый аргумент — полицейская дубинка. Дюжину задержанных увели в отделение. Наступила тишина.

МакБрайд снова вспрыгнул на помост, грохнул кулаком по барабану, призывая к вниманию.

— Прошу всех разойтись по домам! — выкрикнул он. — Мероприятие закончено. Сожалею, но ничего не могу сделать. Расходитесь!

Рядом с ним возникла массивная фигура олдермена.

— Леди и джентльмены, мне горько видеть, как собрание достойных граждан срывают злонамеренные действия наемников, — он кинул презрительный взгляд на МакБрайда, — лиц, стремящихся снять меня из должности. Как олдермен, я хо… Кх…

Беделл прижал ладонь к груди, качнулся и рухнул к ногам МакБрайда.

— Сердце! — крикнул кто-то из толпы.

МакБрайд опустился на колено, перевернул грузное тело, сунул руку под рубашку. Ладонь оказалась испачканной кровью. Беделл еще два раза дернулся и замер.

Коэн заглянул через плечо капитана:

— Сенсация. Хлеб Кеннеди, черт побери.

3

Часом позже МакБрайд стоял в своем кабинете, расставив ноги на ширину плеч. Перед ним были Шанц, Трикси Мелой, Мориарти и Коэн, на заднем плане маячил Кеннеди. Никого не поймали, выстрела никто не услышал. Очевидно, оружие с глушителем. Тело Беделла уже обследовали в морге.

— Итак, мисс Мелой, — продолжил МакБрайд, — вы стояли на Джексон-стрит возле Холи и видели, как мужчина в светло-сером костюме прошел по Холи, сел в машину и уехал. А почему вы не крикнули?

— Дамы не кричат на улицах, — с упреком заметила она. — Кроме того, я не знала, что в Беделла стреляли. Я решила, он сознание потерял. Перепил, там… Я подумала об этом мужчине, только когда узнала, что Беделл убит.

— А почему вы так хорошо запомнили его одежду?

— Ну, я всегда замечаю приличную одежду. Этот человек был одет прекрасно и со вкусом. Женщины вообще больше обращают внимание на внешний вид, чем мужчины.

— А машину рассмотрели?

— Не очень. Она довольно далеко стояла. Похожа на родстер.

— Можете сказать еще что-нибудь о мужчине, кроме одежды?

— Лица я не разглядела. Я видела его только со спины, когда он уходил.

— Понимаю. Вы подруга Тони Бонельо?

— Да, подруга. Антонио — мой хороший знакомый.

— Прошу прощения. Конечно, Антонио. Почему он не пришел с вами?

— Он занят в клубе. А я никогда не видела танцев на улице, вот и захотела посмотреть. Меня мистер Шанц пригласил. Они с Антонио друзья.

— Да, верно, пригласил, — подтвердил Шанц.

— И, знаете, мне еще в «Пальметто» танцевать сегодня…

— Конечно, конечно, мисс Мелой. Вы можете идти. Вероятно, позже мне снова придется с вами поговорить.

Шанц поднялся:

— Я отвезу мисс Мелой.

— Пожалуйста. Надеюсь, судьба Беделла послужит вам уроком.

— Это дело компании Андерсона-Коннота, капитан. Они сладкоречивы, но легко могли нанять убийц.

— Выбирайте выражения, — предупредил МакБрайд. — Стрелка этого я еще поймаю. Но предполагаю, что он не оттуда, откуда вы думаете.

— А откуда?

— Если б я знал, то уже спал бы дома.

— Советую вам его разыскать. На вашу работу желающие найдутся.

— Советую оставить свои советы при себе, мистер Шанц.

— Я просто рекомендую вам добросовестно выполнять свою работу.

— А я еще раз говорю: оставьте спои советы при себе.

Шанц и Трикси Мелой удалились.

МакБрайд открыл стол, вынул «Хеннесси», пустил по кругу. Выпил сам, зажег сигару.

— Да, случай не на пользу оппозиции, — заметил он. — Трудновато поверить, что парень, уложивший Беделла, получил деньги не у Коннота.

— Знать бы, кто предупредил о покушении, — сказал Мориарти.

— Да, этот парень — ключ к загадке.

В дверь постучали, вошел полицейский Холстейн:

— Кэп, к вам там рвется какой-то поляк с Джонсон-стрит.

— Давай, давай. Впусти.

В кабинет вступил старик, прижав к груди шляпу.

— Здравствуйте, — кивнул ему капитан. — Как вас зовут?

— Э-э…. Тикорски. Я хочу сказать… Я живу номер 321 по Джексон, на самый верх. И я смотреть шоу из окна. Когда большой парень упасть, я слышать, — старик задрал голову к потолку, — кто-то надо мной бежать, топ-топ-топ, на крыша, как человек бежать.

— Вы слышали, как кто-то бежал по крыше?

Тикорски кивнул.

— Пожарная лестница в вашем доме, конечно, есть?

— Да, конечно.

МакБрайд снял трубку, позвонил в морг, поговорил с судебным медиком. Повесил трубку и повернулся к старику:

— Большое спасибо, мистер Тикорски. Мы с вами еще побеседуем, а пока возвращайтесь домой.

Поляк вышел.

МакБрайд повернулся к репортеру:

— Кеннеди, давно спать пора. Давай-ка домой.

— Мак, кинь голодной собаке кость, не жмись. Чем пахнет?

— Не пахнет, милый. Воняет. Иди спать. Будет что, сообщу.

Кеннеди встал, вздохнул и нехотя отчалил.

Мориарти и Коэн выжидающе глядели на капитана.

— Патологоанатом сообщил, что пуля тридцать восьмого калибра, — начал МакБрайд. — Проникла в грудь Беделла, срезала кусок сердца и застряла в позвоночнике. Но главное — пуля шла сверху вниз.

— Значит, — откликнулся Коэн, — ее никак не могли выпустить оттуда, где эта потаскуха видела своего разодетого красавца.

— Совершенно верно. Поляк не соврал, он действительно слышал топот на крыше. Там сидел тот, кто завалил Беделла.

— И что теперь делать с тем парнем в сером костюме?

— Надо еще подумать. Но ухлопать Беделла он точно не мог. Его пуля летела бы снизу слева. Шоу только начинается. У Бонельо, кореша покойника, теперь хороший повод развязать войну. Круг его прикроет. А подозревать Бонельо будет того же парня, что и мы.

— Дювина, — подсказал Мориарти.

— Верно. И начнется бойня…

— Да и ладно, — пожал плечами Коэн. — Пусть рвут глотки друг другу, нам работы меньше.

— Нет, Айк, спасибо. Я отвечаю за порядок на участке. На мне уже повисло убийство. В принципе я, конечно, не возражал бы, пусть друг друга гробят, но ведь страдают и посторонние. — Капитан насадил шляпу на голову. — Короче, полезли на крышу к поляку.

Они дошли до дома 321 по Джексон-стрит, определились с квартирой, которую занимал старик, поднялись наверх. Ничего там не нашли, спустились по пожарной лестнице, повторив путь убийцы, и оказались в мощеном проезде, ведущем на Холи-стрит.

— Прогуляйтесь, ребята, — обратился МакБрайд к своим детективам, — посмотрите, нет ли где людей Дювина. Если встретите его самого, побеседуйте, а еще лучше пригласите ко мне.

Отпустив детективов, МакБрайд вернулся в участок и затребовал машину. Капитан дал указания Гаррету, своему водителю, и через 20 минут они уже остановились на Парадайз-стрит, широкой улице с фасадами коричневого песчаника, на которой в последние годы открывались всё новые ночные клубы и кабаки, примыкающие к театральному кварталу. Гаррет остался в машине, МакБрайд вошел в клуб «Пальметто», в интерьере которого дизайнеры постарались воссоздать знойные тропики. Дежурный администратор капитана не знал, о чем не преминул сообщить.

— Ничего страшного, — успокоил его МакБрайд. — Я вас тоже не знаю. Кроме того, я не к вам, а к Бонельо.

Через минуту Бонельо уже усадил его в уютном кабинетике на двоих. Плотный, среднего роста и возраста итальянец, модно одетый, бледный, с темными кругами вокруг глаз, томно повел рукою:

— Хлебную водку или скотч?

МакБрайд заметил бутылку «Золотой свадьбы»:

— Хлебную.

— Прошу. — Бонельо налил. — Бедняга Беделл…

— Из-за него я и приехал.

Они выпили, сверля взглядами друг друга.

— То есть? — спросил Бонельо.

— Я так думаю, тебе известно, кто его хлопнул. Я прошу — вернее требую, — чтобы ты воздержался от глупостей. Мы друзьями никогда не были, Бонельо, и не вздумай расценивать мой визит как предложение нежной дружбы. Я хочу оградить свой участок от ненужного насилия. И разберусь согласно закону. Ты просто не вмешивайся. Все ясно?

— Ясно. Тогда я тоже кое-что тебе растолкую. Мне плевать, чей тут участок, и, если какой-нибудь щенок сунется в мои дела, я не буду сидеть сложа руки. В Ричмонде всем заправляю я и нарушений своего порядка не потерплю.

— Повторяю, Бонельо, осторожнее на моем участке. Посажу любого, включая твоих бандитов и тебя самого. Продавай свою сивуху, я в твою торговлю не вмешиваюсь, в твои склады у железной дороги не суюсь…

— Потому что тебе так велели. У меня солидные друзья.

— Не зарывайся. И держись подальше от моего участка.

— Надеюсь, ты Дювина возьмешь за Беделла.

— Главное, ты не тяни к нему лапы.

МакБрайд вернулся к машине, Гаррет отвез его обратно в участок.

Мориарти и Коэн лениво перекидывались в картишки.

— Что нового? — спросил капитан.

— Ничего, — ответил Коэн. — Дювина уже неделю никто не видел.

— Гм… А нам бы не худо с ним повстречаться. Сержант! — крикнул он дежурному. — Звони в управление, пусть объявят Дювина в розыск. Он мне нужен, пока до него не добрались другие.

4

На следующий день газеты пестрели аршинными заголовками. Рупоры городской администрации громогласно возмущались и вопрошали, доколе оппозиции все будет позволено в достижении ее нечестивых целей. Другие, среди них и «Фри Пресс», выражались более сдержанно, призывая к соблюдению закона. Андерсон и Коннот, новые кандидаты на должности прокурора штата и олдермена в шестом избирательном округе, выражали скорбь по поводу трагедии и обещали всяческую поддержку в поиске виновных в убийстве. Газеты обсасывали и раздували взаимные обвинения сторон.

МакБрайд добрался домой только в три ночи, а уже в полдень приехал на работу. Отдохнувший, чисто выбритый, он просмотрел прессу взглядом человека, разбирающегося в политике и газетных технологиях. Груды жвачки для массового читателя и крохи полезной информации. К таким крохам и относилось известие, что Адольф Шанц заменит собой убитого Беделла в борьбе за пост олдермена. МакБрайд криво усмехнулся. Шанц все время оставался игрушкой в руках Круга и Беделла. И если его выберут, он будет послушным инструментом нынешнего прокурора.

Полиция искала Дювина. Город прочесали вдоль и поперек, но бандит как сквозь землю провалился. Единственная информация о нем, снова и снова подтверждаемая разными источниками, — что его уже неделю никто не видел. Прошел еще день, два, три — Дювина так и не нашли.

По этому случаю капитан МакБрайд просидел целый час в кабинете шефа полиции города. Встреча состоялась утром, и капитан прибыл на участок еще до полудня. Там он провел краткое совещание со своими помощниками и выдал инструкцию дежурному сержанту:

— Когда заявится кто-нибудь из газетной братии, скажи, что у меня для них сообщение.

Капитан уединился в кабинете и вытащил, наконец, бутылку из ящика стола. За выпивкой последовала сигара. Он потер руки и принялся мерить комнату шагами, оставляя в воздухе за собой полосы сигарного дыма. За открытым окном ярко светило солнце, на телефонных проводах беспокоилась птичья мелочь. МакБрайд думал о чем-то своем. Через час, когда он уже копался в бумагах, сидя за столом, в дверь постучали.

— Войдите! — пригласил МакБрайд.

Вошел Кеннеди:

— Мечты сбываются! Что с тобой, Мак?

— Присядь. Могу тебя взбодрить немножко.

— Слушаю внимательно, Мак.

— У моей жены день рождения.

— Черт!

— Ты не видел, что я ей купил, Кеннеди! Она все моложе с каждым днем. И не удивительно, ведь ты знаешь, кто ее муж!

— Мак, что за шутки, кончай трепаться!

МакБрайд улыбнулся одной из своих улыбок, известных, в основном, лишь жене и дочери:

— Все нормально, Кеннеди, шутки в сторону. Мотай на ус. Этим утром детектив Мориарти задержал некоего гражданина за незаконное владение огнестрельным оружием. У человека оказался при себе автоматический пистолет. Капитан Стивен Дж. МакБрайд — не забудь, Кеннеди, — провел допрос, в результате которого выяснился ряд фактов, позволяющих капитану МакБрайду предположить, что он в течение ближайших двадцати четырех часов арестует убийцу олдермена Беделла. В интересах следствия имя задержанного не разглашается. Можно, однако, сообщить, что именно этот человек звонил анонимно в полицию за час до убийства олдермена Беделла, предупредив его о готовившемся покушении. — МакБрайд потер ладони. — Ну что, неплохо я сформулировал? Простой коп, в университетах не обучался.

— Так… Что это за парень-то, задержанный?

— Ты глухой? Я все сказал. Он здесь, у меня под замком. А кто он, знаю только я. Да еще шеф полиции города. Кеннеди, сделай лицо попроще, будь счастлив тем, что я тебе дал. На, пропусти стаканчик и обеспечь информации должное место.

Кеннеди ушел, так и не удовлетворив своего любопытства. Через час ту же песню услышали другие репортеры — в четыре пополудни новость выплеснется в город вместе с выпусками газет.

Заглянул Мориарти и, увидев, что капитан остался один, спросил:

— Как, кэп, сработает?

— Должно. Блеф, конечно… но когда в Америке блеф не срабатывал? Сейчас в преступном мире застой, Джейк. А мы бросили в стоячую воду камень. Если мы имеем дело с тем, кто знает убийцу Беделла, то тогда он должен зашевелиться. Каким образом он себя проявит, не знаю, но лучше быть начеку.

Мориарти не скрывал сомнений:

— Не знаю, кэп, может, у меня воображение плохо работает. Но кажется, риск слишком велик.

— Велик, но оправдан. Это самый большой блеф за всю мою службу. А твоя роль — таинственность и непроницаемость. Ты его задержал — и больше ничего не знаешь. А ключи от камеры у меня, и я никому не собираюсь показывать, что в ней никого нет.

Вздыхая и покачивая головой, Мориарти удалился.

В четыре новость распространилась по городу: полиция на пороге раскрытия серьезного преступления. Загадочность только увеличивала интерес к сообщению.

МакБрайд углубился в газеты.

«Фри Пресс» упоминала его имя чаще других. Кеннеди постарался. Иногда капитан его терпеть не мог, но таланта писаке было не занимать. Четкая статья, сжатая, деловая.

Уже в четыре тридцать к участку подкатил большой лимузин. Из него вышел прокурор Круг, мужчина крупный, ухоженный и уверенный в себе. Поигрывая тросточкой, он направился в кабинет МакБрайда:

— Капитан, что тут у вас происходит? Я имею в виду четырехчасовой выпуск газет и парня, которого взял Мориарти.

— Да ничего у нас не происходит, — прикинулся непонимающим МакБрайд.

Круг ударил по полу тростью, как ломом:

— Вы сначала должны были поставить в известность прокурора, а не прессу.

— Сожалею, мистер Круг. Этот задержанный находится в юрисдикции управления полиции, а не прокуратуры. Разумеется, как только мы с ним разберемся, сразу передадим его вам.

— Но я хотел бы с ним предварительно побеседовать, чтобы быть в курсе и подготовиться.

— Согласен с вами, мистер Круг. Полностью согласен. Но все же задержанный в ведении полиции, и видеться с ним пока нельзя никому.

— Что за чушь! Пятиминутная встреча не принесет никому вреда. Как его зовут, кстати?

МакБрайд покачал головой:

— К сожалению, ничего не могу сказать. Тайна следствия.

— МакБрайд, вы забыли, что я прокурор штата? Я требую, чтобы мне предъявили заключенного!

— Ничем не в силах помочь. Можете пожаловаться на меня шефу полиции, даже отсюда, вот телефон.

Прокурор Круг удалился, яростно молотя тростью об пол.

— Как думаешь, с чего такая спешка, Джейк? — спросил МакБрайд у Мориарти.

— Быстрый судебный процесс — лучшая реклама к выборам…

Еще через полчаса в кабинет капитана вошел высокий широкоплечий молодой человек и затворил за собой дверь, подцепив ее каблуком. Рук из карманов он не вынимал, а в углу его рта, как приклеенная, висела сигарета. Лицо посетителя покрывал бронзовый загар, бледные глаза смотрели холодно:

— Прошу прощения, я без стука. Поинтересоваться, зачем меня так усердно ищут.

— Присаживайся, Дювин.

— Спасибо, я постою.

МакБрайд откинулся на спинку стула:

— Вооружен?

— Нет. Можешь проверить.

— Верю на слово. Но лихо ты, лихо, ничего не скажешь.

Дювин выпустил дым из ноздрей:

— Какого дьявола я вам понадобился, начальник?

— Где ты был последние десять дней?

— Кому какое дело… Ездил в Монреаль. Смотрел пойло повыгоднее. Две фуры заказал. К выборам — и после выборов.

— Ставишь на Андерсона и Коннота?

— Точно.

— Но какой тебе с них прок? Андерсон собирается разобраться с железнодорожным двором. Тебе его не купить.

— Ничего, лишь бы эту гниду Круга скинуть… Начальник, ты меня искал. Вот я здесь. Что дальше?

— Насчет Беделла.

— Что именно?

— Тебе нужно надежное алиби на время убийства.

— На случай ареста?

— Именно.

Дювин засмеялся:

— Дохлый номер. Мне не поможет никакое алиби. Круг подставит меня, заложит и зароет.

— И все же… — капитан потянулся к кнопке на селекторе.

Дювин слегка повысил голос:

— Эй!

Тут же на сцене появилось новое действующее лицо.

— Ручки, кэп! — прошипел кто-то от окна.

МакБрайд обернулся. Из-за окна на него уставились два крысьих бандитских глаза и ствол автоматического пистолета. Дювин выпрыгнул в окно и исчез. Почти сразу же испарился и его телохранитель.

МакБрайд выхватил пистолет и свисток. В кабинет вбежали детективы и полицейские. Они бросились в погоню — но бандит и его дружок уже растворились в окрестностях.

— Костюмчик-то на нем небось серый, — предположил Мориарти.

— Серый, серый, — пропыхтел МакБрайд, тяжело переживавший собственную оплошность. — Сообщить в управление, что Дювин в городе, блокировать выходы. Послать на вокзал людей… Черт… Ведь в руках был! Ищи теперь ветра в поле. Какого дьявола он приперся? С огнем поиграть?

— Да, Дювин — парень наглый. Смелости ему не занимать. Наверное, хотел получить информацию из первых рук.

— Ага, а я купился, старый осел, — сокрушался МакБрайд. — Надо было мне с ним подольше побеседовать. Оружия у него с собой не было. Зато за окном снайпера посадил. Если мы его сцапаем, надо будет вызвать эту Трикси Мелой для опознания. Он, конечно, не стрелял, но вполне мог проконтролировать на месте работу своих бандюг.

Через час раздался телефонный звонок.

— МакБрайд?

Капитан быстро прикинул варианты:

— Нет. Позвать?

— Да.

— Минуту.

МакБрайд прыгнул к дежурному:

— Сержант, быстро определите, откуда мне звонят.

Меньше чем через минуту сержант доложил:

— Будка номер три в зале ожидания вокзала.

— Звони на вокзал, там Коэн. Пусть возьмет парня из третьей будки. Живо!

Сержант мгновенно соединился с постом на вокзале, передал приказ. Капитан вернулся в кабинет. Он дал Коэну фору и поднял трубку только через две минуты.

— МакБрайд у аппарата, — протянул он неторопливо.

— Ваш участок собираются взорвать сегодня вечером. Если не оплошаете, сможете их сцапать.

Все. Щелчок. МакБрайд повесил трубку, откинулся на спинку кресла, гипнотизируя телефон.

5

Что это за человек? Какие у него мотивы? МакБрайд выскочил в дежурную, созвал персонал:

— Ребята, я только что получил сигнал, что нас собираются взорвать к чертовой матери. Значит, так. Двое блокируют подъезды в квартал спереди, еще двое сзади. Никого не пропускать: ни машины, ни людей, всех проверять и заворачивать. Будут спорить — в средствах не стесняйтесь. Выполняйте.

Капитан вернулся в кабинет, принялся расхаживать из угла в угол. Через 20 минут прибыл Коэн с анонимным доброжелателем. Незнакомец оказался одет на диво модно, с иголочки, но костюм при задержании помялся, галстук съехал набок. Темные глаза смуглого и стройного молодого человека гневно сверкали. Прилизанные бачки придавали его внешности что-то от жиголо.

Коэн лаконично пояснил:

— Пытался возражать, кэп.

МакБрайд потер ладони. Таинственный информатор и вправду был у него в руках. Его наглый блеф неожиданно приобрел реальные очертания.

— Как вас зовут? — спросил капитан.

— Не скажу, — нервно выкрикнул незнакомец.

— Я благодарен вам за подсказки, — продолжил МакБрайд, — но мне необходимо знать больше. Прекратите валять дурака и давайте сотрудничать.

— Ничего не скажу. Это нечестно. Вы не должны были привозить меня сюда. Если они узнают, то за мою жизнь никто и цента не даст.

— Вы мне скажете свое имя, и о нем никто не узнает.

— Не надо мне ваших обещаний. Я ничего плохого не сделал. Я не гангстер. Пытался вам помочь и сохранить себе жизнь. Вам от меня никакого проку. И держать меня не за что. Я ни в чем не виноват.

МакБрайд предложил ему стул, попытался успокоить:

— Извините, что мы вас так невежливо пригласили, но у нас серьезные проблемы, и мы надеемся, что вы пересмотрите свою позицию.

Человек явно не чуял почвы под ногами. Глаза его метались из стороны в сторону, пальцы сжимались и разжимались, дышал он нервно и неровно. Щеголь определенно боялся. И не МакБрайда, а кого-то или чего-то другого.

— Прошу вас, капитан, отпустите меня. Если б я знал, что такое случится, ни за что не стал бы вам звонить. Дайте мне возможность выжить. Отпустите меня. Я же сообщил вам, что вас собираются взорвать.

— Кто?

— Не спрашивайте меня. Бог мой, не спрашивайте. Да, я дурак, конечно, но я… я… О, дьявол… Я сказал вам, что произойдет. Поймайте их. И у них все узнаете.

— А почему вы мне звонили?

— Я… По разным причинам. Месть, обида, но за этим — другие мотивы… Я с ума сойду. Сплю урывками… Собирался убить… — Он замолчал, потом воздел руки. — Капитан, вы потеряете того, кто помог бы вам и еще раз.

Человек явно пребывал в смятенном состоянии духа. МакБрайд пристально посмотрел на него. Какая трагедия с ним произошла? В искренности парня капитан не сомневался.

— Хорошо, — сказал, наконец, МакБрайд. — Вот что я сделаю. Запру вас на ночь, а если добуду все, что мне надо от бандитов-налетчиков, выпущу вас тихо, никому ничего не сообщив, и вы останетесь вне подозрений. Обещаю. Коэн, найдется у нас Библия? Я на ней поклянусь.

— Что вы, кэп, откуда в нашем вертепе святая книга! — чуть ли не обиделся Коэн.

— Вы обещаете, капитан? Обещаете?

— Обещаю.

— Хвала Всевышнему! Я о вас много слышал… Я…

— Ладно, ладно. Коэн, запри его да помалкивай.

Коэн увел молодого человека, а МакБрайд задымил новой сигарой, размышляя:

— Надавать бы мне по шее за такие обещания… Тоже, щедрый нашелся… Но парень действительно сильно взволнован.

Через полчаса состоялся новый визит мистера Круга:

— Какие новости, МакБрайд?

— Отличные, мистер Круг. Получил информацию о том, что нас вскорости взорвут. Так что вам лучше удалиться.

— Взорвут? — удивился Круг.

— Совершенно верно.

— Так почему ж вы тогда… еще здесь?

— Ну, если я каждому бандиту буду кланяться…

— А этого вашего… тайного узника… Надо его обезопасить, перевести отсюда. Он, возможно, и есть главная цель преступников. Мертвые не дают показаний. Капитан, вам следует незамедлительно передать его мне. Мы сразу же начнем расследование, затем процесс… Давайте, давайте его сюда.

— Нет-нет, мистер Круг, совершенно исключено.

— Это возмутительно, — бушевал прокурор.

— Мистер Круг, я бы на вашем месте удалился. Черт знает, когда эти птички припорхнут. Или вы хотите отправиться вслед за Беделлом?

— Вы невыносимы! — Круг вылетел из участка.

Тут же появился Кеннеди:

— Что новенького, Мак?

— Спасибо за мой портрет в твоей статье. Будут новости — получишь.

— Намек на то, что сейчас новостей нет.

— Ну и догадлив же ты!

— Пошел к черту.

— Нет, это ты иди куда желаешь и не мешай работать. Я занят, новостей нет, а ты как бельмо на глазу.

Кеннеди прищурился:

— Если ты в таком настроении, значит, что-то витает в воздухе. Но меня гонят — я ухожу. Кстати, хотел купить курева, да…

МакБрайд указал на коробку с сигарами. Кеннеди выудил одну, понюхал и вздохнул, шагая к двери:

— Чего бы тебе не держать сигары повлажнее, Мак…

Кеннеди исчез, прежде чем МакБрайд успел выругаться ему вдогонку.

Капитан насадил на голову фуражку с козырьком, вышел в дежурную, огляделся, отправился на улицу Подошел к постовым:

— Все в норме, ребята?

— Пока да, кэп.

— Не расслабляйтесь. Если они появятся, все произойдет очень быстро.

Полицейские кивнули, слегка поглаживая свои дубинки. Свет уличного фонаря отражался от латунных пуговиц и надраенных блях. Из-под козырьков фуражек сверкали бдительные, зоркие глаза.

МакБрайд обошел весь квартал вокруг участка. Все тихо, спокойно. Он вернулся в дежурную. Сержант почти наскочил на него:

— Кэп, Холстейн и Гюнтер задержали машину с тремя бандитами, у них нашли пистолет-пулемет и шесть гранат.

— Где?

— У железнодорожной товарной. Направлялись на север и остановились сменить колесо.

— Что ж, неплохо. Очень неплохо.

Мориарти с Коэном ухмылялись:

— Похоже, им несколько не повезло.

— Еще как не повезло!

МакБрайду стало очень весело. Он с нетерпением поджидал возвращения полицейских с уловом.

Вскоре к зданию подъехал большой автомобиль, рык мотора которого перекрывала многоголосая ругань. МакБрайд вышел, когда Холстейн и Гюнтер выводили из машины задержанных. Откуда ни возьмись, появился Кеннеди.

— Чуял я, что-то назревает, — ухмыльнулся он.

— Ты получишь свои строчки и заголовки, борзописец.

Гюнтер оказался недоволен бандитами:

— Вздорная публика. Пришлось воспитательную работу провести.

Щека одного из арестованных была разбита в кровь.

— Вошь меднолобая, — буркнул пострадавший, проходя мимо Гюнтера.

— Зубы в глотку вобью, — пригрозил тот дубинкой.

— Все внутрь! — скомандовал МакБрайд.

Ввели задержанных, внесли оружие и боеприпасы. Бандиты все еще взбрыкивали, тот, что с разбитой щекой, попытался ударить Гюнтера, но МакБрайд вывернул ему руку и швырнул на стул:

— Спокойно, Гесс. Допрыгался.

— Кто это? — спросил Кеннеди.

— Правая рука Дювина.

— Гм…

— Значит, так, — сказал МакБрайд. — Мне нужен Дювин. А мы вам все кости переломаем, чтобы узнать, где он.

— И с превеликим удовольствием, — добавил Гюнтер.

— На-ка, выкуси, — проворчал Гесс.

— Можно приступить, кэп? — спросил Гюнтер.

— Всех троих отмолотим. Ко мне в кабинет.

Гангстерам заломили руки и поволокли к кабинету МакБрайда. Но не успели они добраться до двери, как раздался страшный взрыв, стены качнулись и рухнули.

6

Посыпались кладка, штукатурка, балки. Раздались крики, перекрывшие грохот ломающихся конструкций. Свет погас, но вспыхнуло пламя, затрещало, пожирая рассохшиеся деревянные перекрытия здания. МакБрайд обнаружил, что на нем лежит бревно, перевернутый стол и еще какая-то невразумительная дрянь. Кто-то рядом ругнулся.

— Это ты, Джейк?

— Я, кэп. Мне бы этот дурацкий кусок потолка с себя спихнуть.

МакБрайд подергался. Подтянув ноги, он столкнул с себя стол, но с бревном справиться оказалось потруднее. Оба его конца завалило грудами обломков. Капитан принялся извиваться и, наконец, выполз наружу. Лицо в крови, костюм порван… Но он этого не видел. МакБрайд занялся Мориарти, освободил его из-под завала и вывел на улицу. Возвращаясь, столкнулся с Коэном, который волок потерявшего сознание дежурного сержанта.

К участку уже стягивалась толпа зевак. Кто-то вызвал пожарную команду. Пламя постепенно распространялось по зданию, треск его перерастал в зловещий рев. Наружу выбрались двое потрепанных, но почти не помятых полицейских, МакБрайд послал их сдерживать любопытных. Послышались сирены пожарных машин. Капитан и Коэн вынесли из-под обломков еще нескольких человек. В здание уже рванули пожарные в блестящих касках и с блестящими топорами. Замерцали фонарики, прожектор пожарной машины направился на горящую постройку. Быстро раскатали шланги.

МакБрайд добрался до камеры, в которой находился запертый бедолага, его добровольный помощник. Выбежал обратно, раздобыл топор, вернулся. Вынес обмякшее тело наружу. Раненых относили в бакалейную лавку на углу. Подъехала карета «скорой помощи».

МакБрайд и Коэн склонились над незнакомцем. Тот едва дышал.

— Кажется… я умираю… — пробормотал он, вздрагивая от боли.

— Ерунда! — живо возразил МакБрайд. — Вон, уже «скорая» прикатила.

— А… — Он вдруг чуть оживился: — Джоки-стрит, двести десять… Сволочи…

Один из гангстеров погиб. Двое удрали, воспользовавшись суматохой.

Подошел Кеннеди. Выглядел он страшно, хуже призрака, но почти не хромал и боевого духа не утратил:

— Что теперь у тебя в запасе, Мак?

— Кеннеди, глянь на себя.

— Чего глядеть, я свой вид костями чую. Ищу гада, который наступил мне на глаз. Курить охота, у кого бычок найдется?

Мориарти выдал ему сигарету.

Подошел руководитель пожарных:

— Привет, Мак. Что, бомбой удостоили? Случается… Я тут огляделся. Через окно сзади закинули. Неплохой был домишко, жаль…

Как будто дожидаясь этих слов, рухнула фасадная стена, подняв волну огня с короной из дыма и искр.

Появился детектив Коэн, придерживая поврежденное левое запястье правой рукой.

— Где гулял, Айк?

— Осмотрелся. Парень в сигарной лавке за углом заметил за несколько минут до нашего фейерверка большой синий седан, он как-то непривычно медленно ехал. Продавец обратил на него внимание, потому что таких здесь раньше не видел. За участком. Делани-стрит.

— Все при оружии? — спросил МакБрайд. — Отлично. Мы сейчас прокатимся на Джоки-стрит, двести десять. Здесь нас поджарили, но там может быть еще жарче. Да, проспали мы. Точнее, я проспал. Воображал, что дело в шляпе, ан нет…

МакБрайд дал указания лейтенанту Конноли, собрал шесть копов из резерва и Коэна с Мориарти. Они влезли в большую машину гангстеров, Гюнтер уселся за баранку и уже тронул рычаг передачи, когда приблизился Кеннеди, хромая, но бегом:

— Найдется местечко для увечного, Мак?

МакБрайд зарычал. Однако, окинув взглядом несгибаемого энтузиаста, смягчился:

— Влезай, пиявка.

Большая машина легко набрала скорость, как будто не замечая перегрузки. Спокойно перешептывались восемь цилиндров мощного мотора. Два левых поворота, правый — и вот они уже на широкой улице, ведущей к северу. Впереди показались белые огни роскошного квартала. В машине сидели десять человек. Не до комфорта. А фешенебельный район тем временем приближался.

МакБрайд приказал не обращать внимания на светофоры. Джоки-стрит — улица-пещера. Один ее конец затоплен сиянием огней оживленного театрального квартала. Но очень скоро все вокруг мрачнеет и тускнеет. Народу в обшарпанных многоквартирных казармах живет много, а пешеходов негусто. И парадные негостеприимны. Случаются здесь и убийства, а патрульные всегда ходят парами.

Машина остановилась.

— Двести десятый в следующем квартале. Пойдем пешком. Гюнтер и Барнс, обойдите квартал с юга и зайдите с тыла. Караульте, может, кто попытается удрать. Остальные — за мной.

Гюнтер и Барнс зашагали с дубинками и пистолетами наготове. На улице никого, но у МакБрайда возникло ощущение, что за ними наблюдает не одна пара глаз. На Джоки-стрит люди так же любопытны, как и в других частях света, но здесь они предпочитают, чтобы их любопытства никто не замечал.

Мужчины шли по тротуару, их шаги отдавались от стен, глухо постукивали дубинки. МакБрайд двигался впереди. Дома жена его, возможно, штопала носки. Дочь, наверное, играла на фортепиано… Мендельсона или любовную лирику… Что ж, в конце концов, у капитана есть солидная страховка.

А люди, которые идут за ним? Почти все женаты, почти у всех дети. Мориарти, Коэн, Фелтман, Терчински, О’Тул, Пальяно да еще, сзади, Гюнтер и Барнс. Две сотни в месяц за привилегию подставить лоб под бандитскую пулю. Намного меньше, чем получают те, чья главная забота в жизни — осенний насморк да температура воды в ванне по утрам.

— Пришли, — сказал МакБрайд.

— Помойка, — заметил Кеннеди.

— Ты, Кеннеди, подожди здесь.

— Оставь мне перочинный ножик, я в ножички поиграю.

Перед красным кирпичным строением в два этажа, вплотную к стене находилось углубление. Четыре ступени вели к подвальным окнам. Все, кроме МакБрайда, спрятались по его сигналу в эту нишу. К застекленной наполовину двери главного входа поднималась одна-единственная ступень.

Капитан подошел к двери, обнаружил, что она заперта, и нажал кнопку. Изнутри раздался приглушенный звук звонка. Фуражку МакБрайд снял с головы и сунул под мышку, чтобы не сразу узнали. Подождал, позвонил снова.

Заскрипела внутренняя дверь, к стеклу приблизилась физиономия, задержалась, придвинулась вплотную, затем исчезла. Послышался топот ног, внутренняя дверь защелкнулась.

— Вперед! — тихо скомандовал МакБрайд. Рукоятью револьвера он вышиб стекло, просунул руку, открыл защелку. Следующая дверь была прочной на вид и оказалась запертой.

— Все вместе!

Затрещало дерево, полетели щепки, они ворвались в помещение.

Капитан включил фонарь:

— Холстейн и Фелтман, следите за входом.

— Есть, кэп.

Фонарь высветил лестницу вверх и еще две двери в соседние помещения.

— Туда!

МакБрайд вбежал в комнату. Пусто, мебели никакой. За ней была еще одна. Здесь находились диван, стол, кресла-качалки, газовая плита.

— Сторожка местного лакея, — понял капитан. — Того, который к двери выскакивал.

Полетели слова, обрывистые фразы…

Луч фонаря выхватил ногу на лестнице.

— Вверх!

МакБрайд рванул первым.

Снаружи бухнули два выстрела.

— Гюнтер и Барнс, — определил капитан. — Пытались прорваться через них.

Верхний вестибюль. Первая дверь заперта.

МакБрайд ударил в нее ногой.

Бумм!

Пуля пролетела сквозь дверь мимо капитана.

Мориарти разворотил замок четырьмя выстрелами. Еще три добавил Пальяно. Полицейские замерли, прислушались. Внутри — какое-то движение, голоса. МакБрайд повернулся к Коэну:

— Айк, притащи стул снизу.

Тот выскочил и вскоре вернулся с тяжелым кухонным стулом. МакБрайд схватил стул, взмахнул им и рванулся к двери. Мебель разнесло в щепки, полетело деревянное крошево. Изнутри грохнули два выстрела. МакБрайд почувствовал резкий удар по щеке, по шее побежала струйка крови. Над плечами капитана пронеслись пули из стволов полицейских пистолетов. Раздались вскрики, топот, брызнуло разбитое стекло.

Ворвавшийся в комнату за МакБрайдом Мориарти увидел в окне силуэт и выстрелил. Человек исчез.

— На крышу!

МакБрайд вылез в окно на пожарную лестницу, двинулся вверх. На соседнем доме виднелись смазанные силуэты бандитов. Обильно утыканные радиоантеннами, дымовыми и вентиляционными трубами крыши переходили одна в другую. Коэн залез наверх, присел, дважды выстрелил, свалил бандита и разбил стекло чердачного окна. Мориарти бросился за трубу, укрываясь от направленного в него выстрела.

Достигнув конца ряда крыш, бандиты укрылись за трубами. Патронов они не экономили. Полисмен Терчински упал со стоном, отполз в сторону, но сумел встать на ноги. Копы осторожно продвигались вперед. МакБрайд левой рукой зажимал рану на щеке носовым платком, в правой держал оружие. Рядом с ним шел Мориарти. В трубу над ними врезалась пуля, осыпала их штукатуркой. Мориарти выстрелил в ответ.

Началась ожесточенная перестрелка. Пули сыпались градом, крошили кирпич, поднимали фонтанчики пыли, били стекла и рвали проволоку антенн. Полицейские рванулись в атаку. Терчински снова упал и на этот раз уже не поднялся. У бандитов кончились патроны, и они принялись обороняться пистолетами как дубинками. Завязалась рукопашная. Внизу собрались толпы любопытных.

Гюнтер и Барнс, следившие за происходящим снизу, догнали товарищей и вступили в бой, перешедший в последнюю, самую короткую и ожесточенную фазу. Все шестеро бандитов, сбитые с ног, валялись на крыше, большинство без сознания. Терчински умер. Коэн едва держался на ногах. Контуженый МакБрайд чувствовал, что голова у него идет кругом. На запястьях гангстеров защелкнулись наручники. Капитан осмотрел их физиономии при свете фонаря, потом стал разглядывать убитых. К нему подошел Мориарти:

— Кого-нибудь узнал, кэп?

— Кое-кого. Но мне нужен Дювин. Может, ты его хлопнул у окна? Давай-ка глянем.

МакБрайд приказал своим людям стащить пленных вниз и спустился по пожарной лестнице с Мориарти. Там они обнаружили тело мужчины в смокинге. Сразу было видно — это не Дювин.

Капитан перевернул его:

— Живой. Но без сознания.

— Кто это? — спросил Мориарти.

МакБрайд щелкнул фонариком:

— Бонельо!

Кеннеди спешил к ним, спускаясь по пожарной лестнице.

7

На следующий день несколько бледноватый МакБрайд с громадной, нелепого вида, как будто клоунской, нашлепкой на щеке стоял в одном из помещений управления полиции города. Мориарти с пиратской повязкой на глазу выглядел гораздо более героически. Ну и совсем уж банальной смотрелась подвешенная на перевязи рука Коэна.

На скамье возле стены сидели Трикси Мелой, Адольф Шанц и Берони, управляющий клубом «Пальметто», скованные друг с другом наручниками. Шанц просто места себе не находил от отчаяния. Берони казался изможденным. Физиономия танцовщицы выражала презрение ко всем присутствующим.

Кеннеди вошел в комнату и уселся за стол в сторонке, поигрывая карандашом.

— Я сейчас зачитаю письмо. Возможно, оно вас заинтересует, мисс Мелой. — МакБрайд вынул лист бумаги. — Оно продиктовано стенографу в больнице, его автор — мистер Луис Мартинес.

Трикси закусила губу.

— «Капитану Стивену МакБрайду, — начал капитан. — Человек, который вам нужен, — Тони Бонельо. Я работал в его клубе. Танцевал с мисс Мелой, мы выступали вместе, объездили всю страну. Я ее любил. Думал, она меня тоже. Может быть, так оно и было, пока ее не купил Бонельо. Я сходил с ума от ревности, хотел его убить. Нет, не смог. Но многое узнал. Бонельо убил Беделла. Я слышал их разговоры. Олдермен становился слишком непредсказуемым. Круг, Шанц и Бонельо стакнулись, Шанц должен был устроить выступление Беделла, чтобы подставить его под выстрел с крыши. Для этого Шанц с Кругом и провели этот предвыборный митинг на улице. Когда Бонельо узнал, что у вас в участке сидит какой-то человек, знающий об их делишках, он позвонил прокурору, тот пообещал вызволить узника и купить его молчание. Но вы отказались его выдать, и Бонельо решил взорвать полицейский участок. Я хотел вернуть любовь Трикси, поэтому и позвонил вам, чтобы полиция взяла Бонельо. Но я знал, что если она узнает об этом, то не захочет и глянуть на меня. Я безумно любил ее. Конечно, теперь это прошло. Я лежу, умираю, просил ее прийти, но она послала меня к чертям. Каким же я был дураком. Теперь-то вижу, чего она стоит… Но она ни в чем не виновата. Ее всего лишь заставили сказать, будто она видела уходящего мужчину в сером костюме. Не было там никакого человека, никого она не видела. Вот и всё ее преступление, если не считать обиды, нанесенной мне. Не знаю, может быть, я все еще ее немного люблю…»

МакБрайд дочитал письмо в полнейшей тишине и добавил:

— Это было предсмертное признание мистера Мартинеса.

— Идиотом жил, идиотом и сдох, — вырвалось у пунцовой от злости Трикси.

— Да уж действительно, идиот, — охотно согласился Кеннеди. — Тратить время на такую крашеную мочалку. Ох и распишу же я ее…

— Пошел бы ты… — удостоила Трикси любезностью журналиста.

— Постарайтесь хоть выглядеть поприличнее, когда вас будут фотографировать для прессы, — продолжал Кеннеди. — И что в ней нашел Бонельо?

— Заткнись, скотина! — заорала мисс Мелой на репортера.

— Спокойно! — повысил голос МакБрайд. — Шанц, вы, разумеется, арестованы, судить вас будут уже при новой администрации.

— Где Круг? — мрачно спросил Шанц.

— Ищем. Удрал сегодня. В доме следы поспешного бегства. Он понял, что не в силах помочь Бонельо, так как тот устроил перестрелку с полицией. И он знал, что Бонельо это прекрасно понимал. Следовательно, утопит и его… Так, надо сказать, и вышло. Теперь вот ищем.

Тут же зазвонил телефон. МакБрайд снял трубку.

— Алло, мне МакБрайда, — протянул мужской голос.

— У аппарата.

— Привет, МакБрайд, это Дювин. У меня на тебя зуб за Гесса и его парней. Они мирно ехали взорвать один из складов Бонельо, когда твои головорезы на них напали. Но слышал я, тебе Круг нужен.

— Очень нужен.

— Получишь. Я его сцапал. Случайно встретил на дороге и притормозил. Сдал в полицию с сопроводиловкой, адрес надписал: тебе, любезному.

— Спасибо, Дювин. Заходи, выпьем.

— Как-нибудь.

МакБрайд потер руки:

— Ну вот и наш прокурор попался. Круг, Шанц, Бонельо. А процесс, слава богу, состоится при Андерсоне.

Шанц застонал. Маленький человек, вечный инструмент в чьих-то руках, который пытался выменять честь на власть…

Всех троих развели по разным камерам.

Вошел шеф полиции, крупный мужчина, голосом и лучистой улыбкой напоминающий Санта-Клауса:

— Примите поздравления, МакБрайд. Вы добились большого успеха. Вас ожидает место инспектора моего штаба.

— Удачи и неудачи помогли, — развел руками МакБрайд. — Иногда везение, а чаще невезение.

— Это ваша точка зрения. Я же рассматриваю ваш успех как результат самоотверженности, упорства и выдержки.

Шеф удалился.

МакБрайд вздохнул, уселся, подпер рукой подбородок. Голова раскалывалась. На щеке на всю жизнь останется трехдюймовый шрам. Капитан сунул руку в карман:

— Черт, курить охота…

Кеннеди ухмыльнулся, полез в карман и извлек оттуда сигару.

— Прошу, Мак.

МакБрайд глядел на него и глазам не верил:

— Спасибо, Кеннеди. Вижу, должен тебе коробку сигар…

— Только смотри не пересуши!

The Invisible Millionaire

Leslie Charteris

Лесли Чартерис (1907–1993) родился в Сингапуре, в 1946 году стал гражданином США.

На долю любимого персонажа Чартериса — Саймона Темплара, более известного как Святой, выпал невероятный успех.

Однако он кто угодно — только не святой. Это авантюрист и романтик, который не в ладах с законом. Он получает огромное удовольствие, выходя за рамки дозволенного. Как и многие мошенники в художественных произведениях, Темплар наделен духом Робин Гуда. Под этим подразумевается, что воровать можно, если грабишь богатых. Святой появляется более чем в сорока книгах Чартериса. Как правило, это сборники коротких рассказов или новелл. В большинстве историй он также выступает в роли сыщика. Его не сдерживают ограничения, которые вынужден соблюдать обычный полицейский, и ему не нужно следовать закону, чтобы забрать деньги или сокровища, полученные нечестным путем. Он или возвращает их истинному владельцу, или обогащается сам.

«Может, я и преступник, но не только, — считает Темплар. — Временами я выполняю и другую роль. В некотором роде творю правосудие. Я как бы еще и судья в моем простецком понимании».

По произведениям о Святом снято около десятка фильмов, в основном с Джорджем Сандерсом или Луи Хейвардом в роли Темплара. Ему также посвящен юмористический комикс, радиосериал, который передавали на протяжении 1940-х годов, и 118-серийный телесериал с Роджером Муром в главной роли.

«Миллионер-невидимка» впервые был опубликован в 1938 году, в июньском выпуске «Черной маски».

Миллионер — невидимка

Лесли Чартерис

переводчик — Мария Жукова

I

Девушка увидела Саймона Темплара сразу же, как только он вошел в зал, пригибая голову, чтобы не удариться о низкую притолоку. Она наблюдала за его продвижением к барной стойке своими голубыми глазами в обрамлении длинных ресниц. У нее было красивое лицо и не менее красивые вьющиеся светлые волосы.

Саймон тут же выделил эту девушку среди пары десятков отдыхающих, которые приехали на уик-энд на берег реки и теперь заполняли маленький бар. Вероятнее всего, письмо написала она. Саймон до сих пор носил его в кармане, и именно оно привело его в «Колокол» в этот воскресный вечер. Любой человек, не обладавший такой неисправимой склонностью к авантюрам, посчитал бы все это глупостью, но только не Саймон Темплар.

Похоже, девушка пришла в бар одна и к тому же оказалась здесь самой симпатичной. Это, конечно, не подсказка — просто Темплар непоколебимо верил в своего ангела-хранителя, который посылал ему исключительно приятных дамочек, когда Саймон оказывался в затруднительном положении.

Девушка не сводила с него глаз. Саймон привык к тому, что женщины частенько разглядывали его с интересом, но все-таки, как правило, они не делали это так явно. Что ж, кажется, пришел ее черед делать следующий шаг. Саймон выполнил все, о чем его просили, — пришел в бар точно в назначенное время. Когда он открывал дверь, как раз пробило восемь.

Саймон облокотился на барную стойку, закрыв ее широкими плечами едва ли не на половину. Он заказал пинту пива себе и бутылку виски Хоппи Униацу, который мучимый жаждой следовал за ним по пятам. Держа в руке кружку, Саймон подождал, когда все посетители одновременно замолчат, переводя дыхание.

— Кто-нибудь оставлял для меня сообщение? — спросил он.

Говорил он тихо, легким небрежным тоном, но слова прозвучали достаточно громко, чтобы их услышали все в зале. Тому, кто его вызывал, больше не потребуется никаких подтверждений — конечно, если только затея с письмом не была шуткой. Саймон надеялся, что пригласила его именно девушка с беспокойным взглядом голубых глаз. Темплар испытывал слабость к девушкам с глазами этого оттенка. У него самого были такие же.

Бармен покачал головой:

— Нет, сэр. Мне ничего для вас не передавали.

Саймон продолжал задумчиво рассматривать бармена, тот, видимо, решил, что Темплар сомневается, и широко улыбнулся:

— Все в порядке, сэр. Я бы знал, если бы для вас что-то оставили.

Тонкие брови Саймона вопросительно приподнялись.

— Вы меня знаете? Я никогда не видел вас раньше, — сказал он.

— А я много раз видел ваши фото, сэр. Наверное, меня можно назвать одним из ваших поклонников. Вы же Святой, не так ли?

Губы Святого медленно растянулись в улыбке:

— Не похоже, чтобы вы испугались…

— Мне никогда не выпадало шанса стать богатым рэкетиром, как те, за которыми вы обычно охотитесь. Однако я с таким удовольствием узнавал о том, что вы с ними сделали! Некоторые ваши штучки — просто класс! И мне нравится, что вы все доводите до сведения полиции, хотя всегда их опережаете. Готов поспорить: они пожертвовали бы чем угодно, чтобы получить повод отправить вас в тюрьму…

Саймон услышал, что гул голосов, который возобновился после первой паузы, опять стих, и в зале воцарилась тишина. У него спина уже чесалась от взглядов.

Бармен тоже внезапно осознал, что своим безудержным энтузиазмом обратил на себя внимание зрителей, начал заикаться, покраснел и смущенно отошел. Он принялся переставлять бутылки на полках у себя за спиной, в чем совершенно не было необходимости.

Святой улыбнулся одними глазами, безмятежно развернулся, прислонился спиной к барной стойке и уставился в зал.

Люди поспешно отвернулись, и снова зазвучали голоса, но Саймон не обращал на это внимания. Он хотел посмотреть, слушала ли его разговор с барменом голубоглазая блондинка и требуется ли ее еще подбодрить, чтобы она наконец представилась. Но девушка исчезла.

Вероятно, она встала и вышла за то короткое время, пока говорил бармен. Святой скользнул взглядом по другим лицам в зале — по лицам, которые отметил и автоматически запомнил, заходя в бар. Блондинки среди них не было. Рядом с ее стулом стоял пустой бокал, а сам стул уже занимала смуглая стройная девушка, которая только что вошла в заведение.

При виде ее в глазах Святого снова загорелся интерес. Он по достоинству оценил ее великолепные, ухоженные, ниспадающие каскадом на плечи каштановые волосы. И весьма одобрил ее стройную, сформировавшуюся фигуру, которая просматривалась сквозь простое хлопчатобумажное платье, украшенное цветочным узором. Затем он разглядел ее лицо и чуть крепче сжал кружку. Да, это лицо без колебаний можно было назвать красивым, даже при самом пристрастном рассмотрении. Она напоминала…

«Персики осенью», — сказал Саймон сам себе, увидев свежий румянец на щеках, оттеняемый каштановыми волосами, в которых он заметил теперь и рыжеватый отлив. Она подняла голову, улыбнулась, и у Саймона забурлила кровь, а в голове зазвенели колокольчики. Может быть, в конце концов…

А затем Саймон обнаружил, что она улыбалась и разговаривала с совершенно обычным, хотя и приятным молодым человеком в полосатом блейзере, который возвышался над ней с видом собственника. Саймон мысленно засмеялся, прежде чем почувствовал горечь разочарования.

Святой снял один локоть с барной стойки, чтобы провести рукой по темным волосам, а потом подмигнул Униацу.

— Так, Хоппи, похоже, нас все еще можно обмануть, даже в нашем возрасте, — сказал он.

Униац моргнул. Если смотреть отдельно на лицо, которое природа поместила поверх бычьей шеи Униаца, его нельзя было принять за актера, пользующегося большой популярностью у женщин и имеющего склонность к мыслительной деятельности и развитию душевных качеств. Но если рассматривать его в подчеркнутом контрасте с загорелым, словно вырезанным скульптором, пиратским лицом Святого, то бросалась в глаза несуразность, которая всегда поражала тех, кто видел Хоппи впервые. Если же сравнить его лицо с мордой гориллы, которая в период формирования костей получила сильные удары разнообразными тупыми инструментами, то горилла совершенно справедливо возмутилась бы. Лучшее, что можно было сказать про лицо Хоппи, — это признать наличие на нем не покалеченных органов зрения, обоняния, слуха, а также отверстия для приема пищи и, молясь, прекратить на этом описание. И тем не менее необходимо сказать, что Саймон Темплар относился к Униацу с любовью, которую едва ли могла разделить с ним мать этого типа. Саймон терпеливо и доброжелательно наблюдал за ним, ожидая ответа.

— Я не знаю, босс, — сказал Униац.

Он не очень глубоко обдумывал ответ на вопрос. Саймон знал об этом, потому что, когда Униац думал, он морщился, и лицо становилось еще более ужасающим, чем в спокойном состоянии. Любое напряжение интеллекта вызывало у Хоппи мучительную боль. В этом случае он явно избежал многих страданий, поскольку его мысли находились в другом месте — если, конечно, слово «мысли» можно, не богохульствуя, использовать в отношении процессов, происходящих в голове Униаца.

— Что-то тебя беспокоит, Хоппи, — заметил Святой. — Не держи это в себе, иначе у тебя начнет болеть голова.

— Босс, а я должен это пить обернутым в бумагу? — с благодарностью спросил Униац.

Он протянул Святому бумажный пакет, который держал в руке.

Саймон мгновение тупо смотрел на него, затем почувствовал слабость в ногах.

— Конечно, нет, — ответил он. — Они просто завернули бутылку, думая, что мы возьмем ее домой. Они пока еще не знают тебя, вот и все.

На простецком лице Униаца появилось огромное облегчение, он сорвал оберточную бумагу с бутылки, потом свинтил пробку, вставил горлышко в рот и наклонил голову назад. Успокаивающая жидкость прохладной струйкой полилась в его луженую глотку. Его больше ничто не волновало.

Святому же не так просто было успокоиться. Он допил пиво и подвинул кружку по стойке к бармену, чтобы тот ее снова наполнил. Ожидая выполнения заказа, Саймон достал из кармана письмо, которое привело его сюда, и снова прочитал. Оно было написано на хорошей бумаге, без каких-либо опознавательных знаков и без указания адреса.

«Уважаемый Святой!

Я не собираюсь писать длинное письмо, потому что если вы мне поверите, то количество страниц не будет иметь никакого значения.

Я пишу вам только потому, что пребываю в полном отчаянии. Как мне это проще всего объяснить? Меня заставляют стать соучастницей в одной из самых больших афер, которые когда-либо пытались провернуть, и я не могу обратиться в полицию по той самой причине, по которой меня втягивают в дело.

Вот в этом вся суть. Нет смысла писать больше. Если вы сможете прийти в „Колокол“ на Харли в воскресенье, в восемь вечера, я увижу вас и все вам расскажу. Если мне только удастся поговорить с вами полчаса, я знаю, что вы мне поверите. Пожалуйста, ради бога, позвольте мне встретиться с вами.

Меня зовут Нора Прескотт».

В этом послании не было ничего, что зародило бы надежду в воображении человека, который регулярно получал письма от людей с причудами. Тем не менее письмо было написано аккуратным почерком, грамотно, короткими и четкими фразами и в целом каким-то образом получилось более убедительным, чем куча торжественных заявлений. Остальное — результат интуиции или предчувствия, сверхъестественной способности Святого улавливать темные нити нечестивости, которые всегда словно затягивали его в центр заваривающейся каши. В переделках он оказывался чаще, чем четверо остальных современных флибустьеров.

Словно разнообразия ради на сей раз предчувствие его обмануло. Это случилось впервые. Если бы не этот уныло красивый, режущий глаз нарост в полосатом блейзере…

Саймон снова перевел взгляд на смуглую стройную девушку — захватывающее зрелище, — но увидел лишь удаляющуюся спину. Девушка прошла к двери вместе с парнем в полосатом блейзере, который маячил над ней, как курица-наседка. Затем она исчезла, и все люди в баре внезапно показались невзрачными и неприятными.

Святой вздохнул.

Он сделал большой глоток пива и снова повернулся к Хоппи Униацу. Горлышко бутылки так и оставалось во рту у Хоппи, и ничто не говорило о том, что его оттуда вынимали после того, как вставили. Кадык двигался вверх и вниз с регулярностью медленно бьющегося сердца. Угол наклона бутылки свидетельствовал о том, что, по крайней мере, пинту содержимого Хоппи уговорил.

Саймон с благоговейным трепетом уставился на Униаца.

— Знаешь, Хоппи, когда ты умрешь, нам даже не придется тебя бальзамировать, — заметил он. — Мы просто сразу же поместим тебя в стеклянный ящик, и ты сохранишься на многие годы.

Другие посетители были заняты своими делами и разговорами, и только немногие наблюдали за Униацом, с тех пор как он замер, откинув голову назад. Разговорчивый молодой бармен опять придвинулся к Саймону и демонстративно вытирал барную стойку.

— Сегодня вечером здесь нет ничего интересного для вас, сэр? — начал он непринужденно.

— Было интересное, — уныло ответил Саймон. — Но она ушла домой.

— Вы имеете в виду смуглую девушку, сэр?

— А кого еще-то?

Бармен понимающе кивнул:

— Вам следует почаще здесь бывать, сэр. Я нередко вижу ее здесь одну. Ее зовут мисс Розмари Чейз. Она дочь мистера Марвина Чейза, миллионера. Он недавно снял Нью-Манор на целый сезон. А всего неделю назад попал в автомобильную катастрофу…

Саймон слушал бармена, ничем не выражая особого интереса. В любом случае смуглую девушку звали не Нора Прескотт. Это казалось единственно важной информацией — последняя надежда улетучилась. Часы над барной стойкой показывали уже двадцать минут девятого. Если бы девушка, которая написала ему письмо, пребывала в таком отчаянии, как она утверждала, то не стала бы опаздывать — она бы уже находилась здесь, когда он пришел. Девушка с беспокойным взглядом голубых глаз, вероятно, страдала от избытка желчи или несчастной любви. А Розмари Чейз оказалась здесь случайно. Наверное, послание написала какая-то толстая, неряшливая и нечесаная тетка, мимо которых Саймон обычно проходил, не задумываясь. Несомненно, она до сих пор жадно рассматривает его из какого-то укромного уголка, наслаждаясь видом запретного плода — своего героя во плоти.

Тут кто-то схватил Святого за локоть, развернул, и он услышал голос с легким итальянским акцентом:

— Так, мистер Темплар, и почему вы такой грустный?

Святой повернулся, и на губах у него появилась улыбка:

— Джулио, если бы я был уверен, что открытие кабака сделает всех такими же веселыми, как ты, я бы тут же купил кабак, — заявил Святой.

Джулио Трапани широко улыбался ему, поддразнивая:

— А вам-то зачем повод для веселья? Вы молоды, сильны, красивы, богаты и знамениты. Или, может, у вас намечается новый роман?

— Джулио, в настоящий момент это очень болезненный вопрос, — сказал Святой.

— A-а! Возможно, вы ждете любовного письма?

Святой резко выпрямился и тут же рассмеялся.

Уныние и подавленность словно пронзил солнечный луч, который осветил его лицо. Правда, он еще не до конца поверил в чудо.

Саймон протянул руку:

— Ну, сукин сын! Давай!

Владелец гостиницы вынул левую руку из-за спины и протянул ему конверт. Саймон тут же выхватил его, разорвал и мгновенно узнал почерк. Письмо было написано на гостиничном бланке.

«Слава богу, вы пришли. Но я не осмелилась заговорить после того, как вас узнал бармен.

Идите к шлюзу, а потом вверх по пешеходной дороге по берегу реки. Вскоре вы увидите слева эллинг с зелеными дверьми. Я буду ждать вас там. Поторопитесь».

Святой поднял глаза — сияющие сапфиры:

— Кто тебе это дал, Джулио?

— Никто. Письмо лежало перед дверью, когда я выходил. Вы же видели конверт — «Немедленно передайте мистеру Темплару в баре». Именно это я и сделал. Вы его ждали?

Саймон засунул письмо в карман, кивнул и залпом допил пиво.

— Это и есть роман, о котором ты говорил. Может быть, — сказал он. — Но я тебе попозже расскажу. Оставь для меня ужин. Я вернусь.

Он хлопнул Трапани по плечу и развернулся. Саймон словно только что проснулся, снова почувствовал себя бодрым и жизнерадостным. Возможно, несмотря ни на что, его все еще ждет приключение…

— Пошли, Хоппи!

Он взялся за бутылку Униаца и потянул ее вниз. Хоппи распрямился вслед за ней и как-то жалобно вздохнул:

— В чем дело, босс?..

— У тебя нет сердца? — суровым голосом спросил Святой, потянув Хоппи на улицу. — У нас свидание с женщиной, попавшей в беду. Луна будет отражаться в ее красивых глазах, и она с придыханиями расскажет нам свою историю, пока мы будем отгонять комаров от ее нежного лица. Где-то за кулисами замышляются какие-то темные дела. Нас ждут негодяи, драки, волнения и, возможно, высокая награда…

Он продолжал нести лирическую чушь, быстрым шагом направляясь к реке, но, когда они добрались до идущей вдоль нее дороги, задор Саймона иссяк. Униац никак не реагировал, шел рядом молча, и Святой неожиданно подумал: а ведь многое из того, что он говорил в шутку, может оказаться близким к истине. В конце концов, такое случалось с ним и раньше.

Он еще не до конца осознал перемену в себе, когда они повернули на берег реки рядом с темной, гладкой, поблескивающей водой. Присущие Темплару легкомыслие и ветреность никуда не делись — они словно покрывали его сознание, как полупрозрачная пленка. Но под ней была пустота, в которой могло появиться и сформироваться все что угодно. И что-то там в самом деле формировалось — что-то, все еще смутное, расплывчатое и бесформенное и пока не поддающееся анализу. Тем не менее оно было неизбежно реальным, как обещание грома в воздухе. Создавалось впечатление, будто предчувствие, которое изначально привело его в «Колокол», превратилось из шепота в громкий крик, но, тем не менее, вокруг по-прежнему стояла тишина. Чувствительные уши Святого улавливали шум машин на Мейденхед, поблизости вода мерно билась о берег, шуршали листья, доносилось тяжелое, хрипящее дыхание и слоновьи шаги Униаца. Но это были только формы существования тишины, которая царствовала сейчас надо всем миром.

Вскоре впереди замаячило здание, похожее на эллинг. Саймон на мгновение включил маленький фонарик, его тонкий луч уперся в переднюю часть эллинга. Двери были зелеными.

— Нора! — тихо позвал он.

Ответа не последовало, вообще нигде не было даже намека на движение. Саймон не знал, почему он это сделал, но в то же мгновение тихо опустил руку к кобуре и достал пистолет, который носил под мышкой.

Последние два ярда он преодолел в полной тишине, дотронулся до ручки двери и быстро отдернул. Пальцы коснулись чего-то липкого и влажного. Он направил фонарик вниз.

На двери была кровь.

II

Саймон замер. В этот момент крайней горечи и ожесточения, казалось, он вдруг успокоился и обрел хладнокровие.

Затем он снова схватился на дверную ручку, повернул ее и зашел. Внутри здания было совершенно темно. Фонарик прорезал черноту тонким лучом света, который тускло отражался от блестящей лакированной поверхности пары плоскодонных яликов и одного каноэ. Почему-то Саймон был уверен, что здесь он что-то найдет. Эта уверенность оказалась такой сильной, что не давала ходу никаким эмоциям, словно замораживая их. Оставался только один вопрос: что же именно? Возможно, это даже не было вопросом. Тут он просто не мог утверждать с уверенностью. Предчувствие, которое чуть не стало обманчивым, превратилось в голую реальность, причем с внезапностью, которая разбивала и заставляла распадаться обычные понятия времени и пространства.

Создавалось впечатление, будто Саймон не занимается поисками чего-то неожиданного, а просто пытается вспомнить вещи, которые знал раньше и забыл. И наконец он увидел девушку, почти задвинутую в тень каноэ. Она лежала на боку, словно спала.

Саймон шагнул ближе, направил свет прямо ей в лицо и тогда понял, что был прав. Это оказалась девушка с беспокойным взглядом голубых глаз. Теперь эти глаза застыли навсегда. Святой стоял и смотрел на нее сверху вниз. Он почти не сомневался в том, что письмо ему написала именно она, с той минуты, как увидел ее вьющиеся светлые волосы. В баре на ней была белая блузка, теперь на блузке спереди расплывалось неровное малиновое пятно. Пятно блестело.

Саймон услышал звук, напоминающий астматическую сирену, которая готовилась спеть.

— Босс, — произнес после этого Униац.

— Заткнись.

Святой говорил почти шепотом, но этот голос резал, как бритва. Одно слово Саймона четко отделило начало фразы Хоппи от того, что он собирался сказать. В то же самое мгновение, когда Хоппи открыл рот, Саймон выключил фонарик, поэтому создалось впечатление, будто тот же тихий шепот отрезал даже луч света, не оставив вокруг них ничего, кроме черноты и тишины.

Святой не двигался, пытаясь уловить чье-то дыхание или какой-то звук, который выдал бы присутствие человека. Для его напряженных ушей, чувствительных, как у дикого зверя, ночные звуки снаружи все еще оставались лишь фоном, который не заглушил бы самое легкое крадущееся движение, даже на значительном удалении. Он подождал несколько секунд в жуткой, неестественной тишине, но ничего не услышал.

Саймон снова включил фонарик.

— Хорошо, Хоппи, — заговорил он. — Прости, я перебил тебя. Но кровь была такой свежей, что я подумал, не осталось ли еще кого-то поблизости.

— Босс, у меня все так хорошо получалось, когда вы меня остановили, — удрученно и обиженно заявил Униац.

— Не расстраивайся, — успокоил Святой. — Теперь можешь продолжать. Сделай глубокий вдох и начни сначала.

Саймон все еще прислушивался к чему-то, прикидывая, не остался ли убийца в пределах слышимости.

— Теперь без толку, — скорбно произнес Униац.

— Собираешься капризничать? — страдальчески спросил Саймон. — Потому что, если так…

Униац покачал головой:

— Нет, дело не в этом, босс. Начинать нужно с полной бутылкой.

Саймон сконцентрировал взгляд на Хоппи. При имевшемся освещении фигура оставалась нечеткой, однако можно было разглядеть — Униац явно держал в руке что-то лишнее, что было совсем не к месту. Саймон понял: Хоппи так и не выпустил из рук бутылку виски, которой смачивал горло в «Колоколе». Потом бутылка показалась в луче света, словно Хоппи хотел разглядеть, сколько жидкости в ней осталось.

— Боже мой, о чем ты говоришь? — воскликнул Святой.

— Понимаете, босс, эту идею я почерпнул из одной книги. Парень заходит в кабак, покупает бутылку виски, свинчивает пробку и выпивает всю бутылку, не останавливаясь. Поэтому я пытался сделать то же самое в баре, и у меня прекрасно получалось, пока вы меня не прервали. Посмотрите, у меня осталось не больше двух или трех глотков. Но теперь смысла продолжать нет, — пояснил Униац, возвращаясь к причине собственной печали. — Нужно начинать с полной бутылкой.

Только годы тренировок и самодисциплины дали Саймону Темплару сил не сойти с ума.

— В следующий раз тебе лучше забрать бутылку с собой и где-нибудь с ней запереться, — сказал он, прилагая огромные усилия, чтобы сдержаться. — Сейчас у нас нет другой бутылки, а поэтому ты в состоянии заметить, хотя бы на мгновение, что здесь кого-то убили?

— Да, — радостно ответил Униац. — Девчонку.

Сделав этот вывод, Хоппи погрузился в благожелательное молчание. Он как бы вычеркивал себя из ситуации и всем своим видом показывал, что это не его дело. Здесь требовалось думать, а мышление было работой, к которой Святой имел склонность и обладал сверхъестественными способностями для ее выполнения. Вот на эти способности мистер Униац и полагался с детской верой, очень походившей на почитание и поклонение богам.

Святой размышлял. Он думал так отстраненно, что даже сам удивился. Девушка мертва. Он видел раньше много убитых мужчин, иногда ужасным способом, но только одну женщину. Тем не менее это не должно играть никакой роли. Нора Прескотт никогда для него ничего не значила, он даже не узнал бы ее голос. Ведь мог же он равнодушно относиться к смерти других незнакомых женщин, которые умирали в разных местах, в разное время, по разным причинам. Нора Прескотт — просто еще одно имя в длинном мировом списке ничем не выдающихся мертвецов.

Но она просила его о помощи. Вероятно, Нора и умерла из-за того, что хотела ему что-то рассказать. Она не принадлежала к тем щебечущим и хихикающим дурочкам, которые впадают в истерику при виде мыши. Она на самом деле что-то знала — и это для кого-то было достаточно опасно, чтобы он предпочел совершить убийство, нежели позволить информации всплыть наружу.

«…в одной из самых больших афер, которые когда-либо пытались провернуть…» Это была единственная фраза в ее письме, которая давала хоть какие-то сведения. Она всплыла в сознании Святого не как комбинация слов, а как четкая и ясная констатация факта. И тем не менее, чем больше он думал об этой фразе, тем четче понимал: она совершенно ничего проясняет. Саймон все еще ожидал что-то услышать. Где-то в глубине души возникало беспокойство, и оно требовало внимательно отнестись к зарождающейся мысли.

Саймон снова обвел лучом фонарика внутреннюю часть здания. Это было простое деревянное строение с тремя стенами и двустворчатой дверью вместо четвертой. Здесь хватало места как раз для трех судов, которые держали в эллинге. С каждой стороны имелось по маленькому оконцу; их так давно не мыли, что они стали почти непроницаемыми. Луч обшарил голые стропила над головой, которые поддерживали крышу, покрытую гонтом. Там не имелось места для укрытия. Спрятаться можно было только под одной из лодок. Саймон провел лучом света по лодкам и исключил такую возможность.

На полу у коленей девушки лежал нож — обычный дешевый кухонный нож, но достаточно острый для того, что было им совершено. На ручке размазана кровь. Вероятно, часть ее попала и на руку убийце или, что более вероятно, на его перчатку, а оттуда уже на дверную ручку. Судя по пятнам и дыркам на одежде девушки, убийца ударил два или три раза. Если он был силен, то мог держать ее за горло. Чтобы убить без шума.

— Достаточно умело для быстрой работы, — суммировал свои выводы вслух Святой.

«Вероятно, действовали поспешно, — думал Саймон. — Убийца не мог знать, что она собиралась встретиться со мной здесь до того, как она написала записку, которую передали мне в „Колоколе“. Видимо, она и сама об этом не знала. Он видел записку? Маловероятно. Но он мог следить за Норой. Значит, нож у него был при себе, приготовлен для дела. Обычно такой нож с собой не носят. Значит, он знал, что использует его, еще до того, как вышел из дома. Если только нож не лежал здесь, в эллинге, а преступник просто его схватил. Но зачем такому ножу лежать в подобном месте? Значит, убийца знал, что Нора связалась со мной, и решил ее убить. Тогда почему бы не убить ее до того, как она вообще пришла в „Колокол“? Она могла поговорить со мной там, и он не смог бы ее остановить. Или смог бы? Или он ставил на то, что она не рискнет разговаривать со мной в баре, при свидетелях? Возможно. Что ж, у него хорошее знание психологии и очень крепкие нервы, если он решился на это поставить. Убийца выяснил, что она мне написала? В таком случае у меня, по его Мнению, осталось письмо. Он ожидает, что если я найду ее убитой, то обращусь в полицию. А это опасно. И он знал, что я ее найду. Тогда почему…»

Поняв, к чему ведут его мысли, Святой почувствовал что-то вроде внутреннего взрыва. Тогда он понял, почему интуитивно он так и не прекращал прислушиваться. У него по спине пробежали мурашки.

И в это мгновение он услышал…

Другой человек вполне мог никогда не уловить этот звук. Подошва ботинка невзначай ступила на несколько маленьких камешков снаружи, и эти камешки легко потерлись друг о друга. Но именно на это был бессознательно настроен каждый нерв в теле Саймона — с тех пор как он увидел мертвую девушку у своих ног. Он неизбежно должен был услышать это, после всего случившегося. Саймон дернулся и начал разворачиваться — так распрямляется сжатая пружина.

Святой еще не закончил этого движения, когда заговорил револьвер.

Он резко и коротко гавкнул, звук получился странно приглушенным, хотя и долго звенел потом в ушах Саймона. Пуля просвистела мимо его уха, как голодный комар, и, судя по ее яростному свисту, Саймон понял, что если бы не стал поворачиваться в ту секунду, когда в него выстрелили, то пуля попала бы ему точно в голову. Осколки разбитого стекла со звоном упали на пол.

Саймон резко развернулся к двери, ему в глаза тут же ударил свет, и четкий голос, не растягивающий звуков, приказал:

— Бросьте оружие! У вас нет шанса!

Свет мощно бил в глаза и слепил. Большой карманный фонарь полностью проглотил тусклый луч фонарика Святого. Саймон знал, что шансов у него действительно нет. Он мог бы выстрелить наугад, но для мужчины с мощным фонариком он служил целью, на которой можно было рисовать узоры дырками.

Саймон медленно разжал пальцы, и большой «люгер» с грохотом упал на доски пола у него под ногами.

Потом он протянул руку и наклонил вниз дуло пистолета, который Униац с быстротой молнии выхватил после выстрела.

— Ты тоже, Хоппи, — спокойно сказал Саймон. — Если они проделают в тебе дырку, все виски выльется.

— Отступите назад, — прозвучал следующий приказ.

Саймон подчинился.

— Розмари, забирай оружие, — велел тот же голос. — Я держу их под прицелом.

В луче света появилась девушка. Это была та самая стройная смуглянка, от спокойной красоты которой у Саймона в «Колоколе» участилось дыхание.

III

Девушка наклонилась, взяла оба пистолета за рукоятки и нацелила их на Саймона и Хоппи. Вела она себя не робко, но определенная напряженность в ее движениях чувствовалась. Опытному Саймону было очевидно, что она не привыкла держать оружие. Потом девушка отступила назад и исчезла во тьме, окружившей луч света.

— Не возражаете, если я закурю? — с чопорной учтивостью спросил Святой.

— Мне плевать, — ответил тот же четкий голос, который, как понял Саймон, мог принадлежать только молодому человеку в полосатом блейзере. — Но не пытайтесь что-то предпринять, я тотчас выстрелю. Отступите назад, вон туда.

Святой не сразу подчинился приказу. Вначале он извлек портсигар, открыл его и вынул сигарету. Достал он портсигар из нагрудного кармана, а убрал в боковой. Действовал он медленно и осторожно, портсигар сильно не сжимал, а руку все время держал в поле зрения нервного молодого человека, чтобы тот не насторожился. В боковом кармане у Святого лежал еще один пистолет, «вальтер», легкий и очень удобный, но он решил пока оставить его там. Саймон положил портсигар за пистолетом, а потом вытащил из кармана руку, чтобы достать зажигалку.

— Боюсь, мы не ожидали, что нас задержат в подобном месте, — заметил он извиняющимся тоном. — Поэтому оставили дома семейные фотографии. Если бы вы только дали нам знать…

— Прекратите паясничать! Если не хотите, чтобы вас сдали полиции, то лучше объясните мне, что вы здесь делаете.

Брови Святого приподнялись на долю дюйма.

— Не понимаю, какая тебе разница, брат, — медленно произнес он. — Но если тебя это на самом деле интересует, то мы прогуливались под луной, чтобы нагулять аппетит к ужину, и случайно заметили, что дверь в это здание открыта…

— И поэтому вы оба достали оружие, как только нас услышали?

— Мой дорогой друг, а что ты ожидаешь от других людей, когда сам украдкой подбираешься к ним сзади и со свистом начинаешь выпускать пули? — рассудительно спросил Саймон.

На мгновение воцарилось молчание.

Девушка резко вдохнула.

— Боже праведный, вот это наглость! — захлебываясь, выпалил парень. — После того как вы открыли по нам огонь… Да вы же могли убить кого-то из нас!

Святой тщетно напрягал зрение, пытаясь увидеть, что происходит за освещенным участком. Он ощутил внутри себя странную пустоту и нахмурился, пытаясь найти хоть какую-то опору. Происходило что-то невероятно нелепое и абсурдное. Что-то в сценарии сошло с рельс и остановилось, словно сопрано в середине «Тристана» Вагнера превратилось в шуршание платьев танцующих пар.

— Послушайте, — заговорил Саймон. — Давайте проясним ситуацию. Вы думаете, что я в вас стрелял?

— Мне не нужно думать, — ответил молодой человек. — Я слышал, как пуля просвистела рядом с моей головой. Давайте, отступите еще назад.

Саймон тянул время.

У него возникло ощущение, будто от его мозга идет пар. Теперь, проанализировав тембр голоса, доносящегося из-за освещенного участка, он понял, что парень напряжен, несколько наивен и не притворяется. А это совсем не вписывалось в сценарий. И ответы, которые Саймон давал, получались неправильные. Он внезапно все понял — фактически в одно мгновение. Убийца, конечно, не просто убил Нору Прескотт и ушел. Он убил ее и ждал снаружи, зная, что через несколько минут ее должен найти Саймон Темплар. Он также знал, что это будет лучшая возможность убить и Святого, а вместе с ним ликвидировать и информацию, которую Святой уже получил, то есть забрать письмо. Это было так очевидно, что Саймон был готов признать, что впал в транс с того момента, как его взгляд опустился на мертвую девушку. Ну теперь он все понял. И тем не менее все не укладывалось в схему. Диалога не получалось, потому что каждый слог казался фальшивым.

Саймон отодвигался назад, пока квадратный нос плоскодонного ялика не уперся ему в икры. Хоппи находился рядом с ним.

— Включай свет, Розмари, — сказал молодой человек.

Девушка снова выступила и нашла выключатель. Зажглась лампочка без абажура, которая свисала на гибком шнуре с одного из стропил. Парень в полосатом блейзере выключил фонарик.

— А теперь мы… — начал он.

— Джим!

Девушка не закричала, но голос у нее повысился на полтона. Она отступила к стене, прижалась к ней спиной, прикрыла рот рукой, лицо у нее побелело, в глазах стоял ужас. Мужчина начал поворачиваться к ней, потом проследил за взглядом ее расширившихся и остановившихся глаз. При этом пистолет, который он держал, стал отклоняться от цели, от груди Саймона. Это была ошибка, которая в некоторых ситуациях стоила бы ему жизни, но Саймон сохранил ему жизнь. В тот момент в голове Святого крутилось слишком много вопросов, чтобы его заинтересовала подобная возможность. Он смотрел на оружие, которое держала девушка, и узнал в нем пистолет Униаца.

— Это Нора, — задыхаясь, выпалила девушка. — Она…

Святой увидел, как смуглянка собирается с силами, потом заставляет себя пройти вперед и склониться над телом. После этого Святой перевел взгляд на пистолет, который все еще дрожал в руке молодого человека.

— Джим, она мертва! — испуганно произнесла девушка.

Мужчина сделал шаг в направлении Святого.

— Вы — свинья! — закричал он. — Вы убили ее…

— Могу продолжить, — мягко предложил Святой. — А затем выстрелил в вас. Вы тоже выстрелили, это была самооборона, и так получилось, что вы убили нас. Превосходная версия, хотя и не слишком оригинальная, но вы окажетесь настоящим героем. Однако зачем устраивать такое представление ради нас? Мы сами знаем все трюки.

За яростью в глазах парня просматривалось полное непонимание. Пустота. И внезапно крутящийся космос в голове Святого резко остановился — вверх ногами, но прочно.

Он смотрел на пистолет, который был нацелен ему в грудь, и понял, что это его собственный «люгер».

А девушка держала пистолет Хоппи. Больше никакой артиллерии в поле зрения не наблюдалось.

От молниеносности математического расчета, пронзившего сознание, у Святого закружилась голова. Конечно, у Саймона имелось оправдание — первый выстрел сделал не он. Но все-таки Темплар понимал теперь, что произошло, а они — нет…

— Беги домой и звони в полицию, Розмари, — нервно крикнул парень в полосатом блейзере.

— Подождите минутку, — спокойно сказал Саймон.

Пелена тумана больше не застилала его мозг. Он очень быстро и четко работал, словно точно настроенный маховик, регистрируя все детали с механической непогрешимостью счетной машины. Нервы были натянуты и будто дрожали. Саймон переводил взгляд из стороны в сторону. Теперь он стоял примерно в том же месте, где находился во время выстрела, только смотрел в другую сторону. Справа зияло разбитое окно, под ним валялись осколки стекла. Ему следовало все понять еще тогда, когда он услышал, как они со звоном падали на пол. Саймон повернулся в другую сторону и увидел, что если провести линию от окна к нему самому, то закончится она за дверью.

Он затянулся сигаретой.

— Это несколько портит сцену, но, боюсь, мы оба допустили одну и ту же ошибку, — тихо сказал он. — Вы подумали, что я выстрелил в вас…

— Я не должен…

— Хорошо, вы не должны думать. Но вы услышали, как пуля просвистела у вашей головы. И вы уверены, что в вас стрелял я. Допустим. Но я был точно так же уверен, что вы стреляли в меня. Однако теперь я знаю, что ошибался. У вас не было оружия, пока вы не забрали мое. Благодаря этому выстрелу вы меня обманули. Пуля проскочила и мимо моей головы, поэтому у меня даже в мыслях не было, что вы блефуете. Но мы оба ошиблись. Стреляли вон из того окна. Пуля едва не попала в меня, потом вылетела в дверь и чуть не попала в вас. И выпустил ее кто-то другой!

Судя по выражению лица, парень в полосатом блейзере упорно не хотел в это верить:

— И кто же стрелял?

— Убийца.

— Это означает: вы, — твердо заявил молодой человек. — Черт побери, я не желаю вас слушать. Посмотрим, сможете ли вы убедить полицию. Давай звони им, Розмари. Я смогу удержать этих двоих.

Девушка колебалась.

— Но, Джим…

— Не беспокойся обо мне, дорогая. Со мной все будет в порядке. Если эти неудачники попытаются что-нибудь выкинуть, им придется об этом пожалеть.

Святой прищурился.

— Ты, пыхтящий надутый пузырь! — сказал он ледяным тоном, полным ядовитого сарказма. — Не твоя вина, что Господь не дал тебе мозгов, но глаза-то он тебе дал. Почему бы тебе ими не воспользоваться? Я говорю, что выстрел был сделан снаружи, и ты сам можешь посмотреть, куда упало разбитое стекло. Посмотри туда! Осколки валяются на полу. Если ты объяснишь мне, как я выстрелил в тебя, когда ты стоял в дверном проеме, разбил окно позади себя и заставил осколки упасть внутрь, я оплачу тебе горячую завивку волос. Посмотри, придурок!

Молодой человек посмотрел.

Он подошел поближе к Святому, свободный кулак был сжат, лицо раскраснелось от гнева — оскорбления Святого достигли цели. Но он посмотрел на осколки. Ему требовалось это сделать. Когда его взгляд устремился в сторону окна, он находился менее чем в пяти футах от Святого. И Саймон прыгнул на него.

Казалось, стройное тело Святого вытянулось и в мгновение ока преодолело нужное расстояние. Он схватил «люгер» левой рукой, согнул запястье противника вниз, чтобы причинить ему резкую боль, а ребром открытой правой ладони врезал молодому человеку в подбородок. Тот выпустил оружие, Саймон резко выпрямил правую руку и отправил парня в полет, спиной вперед.

Саймон мгновенно и ловко переложил пистолет в правую руку и нацелил на молодого человека. Еще совершая прыжок, он уголком глаза увидел, как Хоппи Униац несется с поразительным ускорением, которое шокировало бы любого, кто стал бы ошибочно судить о возможностях Униаца лишь по его мыслительным реакциям. Теперь Святой быстро бросил взгляд в сторону и увидел, что Хоппи снова сжимает свой пистолет и удерживает девушку другой рукой.

— Отлично, Хоппи, — похвалил он. — Не выпускай оружие, а ее отпусти. Она для нас вызовет полицию.

Хоппи отпустил девушку, но она не шевелилась. Она стояла, прислонившись к стене, и потирала тонкие запястья, на которых благодаря безудержной энергии Униаца теперь явно останутся синяки. Девушка переводила взгляд с Саймона на парня в полосатом блейзере. В глазах у нее появились страх и отчаяние.

— Давайте, — нетерпеливо сказал Саймон. — Я не принесу вреда малышу Джимми, если только он не станет выпендриваться. Как вы думаете, если бы это был один из тех вечеров, когда я берусь за убийства, отпустил бы я вас или нет? Давайте, вызывайте полицию, и мы посмотрим, поверят ли они версии вашего приятеля!

IV

Им пришлось ждать какое-то время…

Саймон передал пленного Униацу, убрал «люгер» под пальто, снова достал портсигар и в задумчивости закурил. От сигареты к глазам поднимался голубоватый дым, а Саймон снова прослеживал траекторию полета пули, которая чуть не положила конец его приключениям. Не было сомнений, что она прилетела с улицы, с другой стороны окна, — это также объясняло и странный звук выстрела, который в тот момент слегка его удивил. В окне осталось несколько осколков, и они обеспечили последнюю деталь неоспоримого доказательства. Он очень надеялся, что светила местной полиции обладают достаточным количеством научных знаний, чтобы оценить улики.

После блестящего проявления своей доли физической активности Униац, похоже, снова погрузился в бездонные трясины сознания. Гримаса мученика, которая появилась у него на лице, свидетельствовала, что в небольшом количестве серого вещества, которое клейкой массой расположилось у него в голове, происходит какой-то ужасающий взрыв. Хоппи откашлялся, произведя шум, напоминающий попадание железного листа в сенокосилку, а потом выдал результат своих умственных усилий.

— Босс, — заговорил он. — Я не знаю, что думают эти морды. Как они могут считать, что это им сойдет с рук?

— Какие морды? Что сойдет с рук? — уточнил Саймон с несколько отсутствующим видом.

— Эти морды, которые пытались нас провести, — ответил Униац. — Как вы мне сказали в кабаке.

Для того чтобы разобраться с ходом мыслей Униаца, Саймону пришлось напрячь память почти до предела. Когда ему наконец это удалось, он решил, что разумнее всего будет не вступать в спор.

— Другие допускали ту же ошибку, — осторожно заметил он, надеясь, что это положит конец обсуждению.

Униац кивнул с серьезным видом.

— Ну, они все получили по заслугам, — сказал он с философским спокойствием. — Когда мне поработать над этим сопляком?

— Когда тебе… Что?

— Над этим сопляком. — Униац махнул пистолетом в сторону пленника. — Над этой мордой, которая в нас стреляла.

— Тебе не нужно с ним ничего делать, — коротко ответил Саймон.

На лице другого человека появилось бы легкое недоумение. Эквивалент на лице Хоппи представлял ужасающую гримасу:

— Вы хотите сказать, что это ему в конце концов сойдет с рук?

— Посмотрим.

— Вы слышали, как он нас называл?

— И как?

— Неудачниками!

— Это очень плохо.

— Да, это очень плохо. — Униац с пренебрежением посмотрел на парня. — Может, мне все-таки стоит с ним поработать? А то заснет еще.

— Оставь его в покое, — спокойно сказал Саймон. — Он молод, но еще повзрослеет.

Он следил за парнем в полосатом блейзере с гораздо большим вниманием, чем могло бы показаться со стороны. Молодой человек гневно и с вызовом смотрел на них. В глазах был и страх, но это не вызывало удивления. Время от времени у него непроизвольно сжимались кулаки и белели костяшки пальцев, но это объяснялось вполне понятной яростью. Один или два раза он бросал взгляды на странно нереальное зрелище — мертвую девушку, наполовину спрятанную в тени. И именно в эти мгновения Саймон разглядывал его с наибольшим вниманием. Он видел обычный страх смерти, который занимает место практического мышления у тех, кто мало ее видел, а также горечь и отвращение, которые тоже были вполне естественны. Лицо молодого человека выражало недовольство и оставалось угрюмым. В общем, не выдавало ничего такого, что могло бы значительно облегчить Саймону решение загадки. Чтобы как-то убить время, Темплар в задумчивости выпускал кольца дыма. За внешней холодностью скрывалось беспокойство и озадаченность.

Стражи порядка приехали через пятнадцать минут — гораздо быстрее, чем полагал Саймон.

Полицию представляли мужчина с нафабренными усами в штатском и два констебля в форме. За ними прибежала Розмари Чейз. При виде никак не пострадавшего молодого человека в полосатом блейзере у нее от радости перехватило дыхание. На заднем фоне, за Розмари, маячил мужчина, по виду которого можно было сразу понять, что это дворецкий.

Саймон повернулся с улыбкой.

— Рад видеть вас, инспектор, — сказал он легко и непринужденно.

— Просто сержант, — ответил мужчина в штатском таким тоном, словно он был «главным сержантом».

Он заметил пистолет в руках Униаца и с наигранной воинственностью сделал шаг вперед — смелый шаг, без сомнения.

— Отдайте мне оружие! — приказал он громко.

Хоппи его проигнорировал и вопросительно посмотрел на единственного человека, приказы которого выполнял.

Саймон кивнул и вежливо предложил собственный «люгер». Сержант забрал два пистолета, прищурился, внимательно их оглядел, затем засунул в боковые карманы. Он явно испытывал облегчение и не выглядел дураком.

— Как я предполагаю, у вас имеется разрешение на ношение огнестрельного оружия? — голосом дьявола-искусителя спросил он.

— Конечно, — ответил Святой сладким голосом добродетельного обывателя.

Он достал разрешение и лицензию из кармана. Хоппи сделал то же самое. Какое-то время сержант с угрюмым видом недоверчиво изучал документы, потом передал одному из констеблей для переписывания данных. Констебль выглядел настолько тупым, что Саймону приходилось прилагать усилия, чтобы не скорчить гримасу. Создавалось впечатление, будто полицейские заранее пришли к какому-то выводу и по пути сюда разрабатывали точно выверенный подход к очевидной им кульминации, а теперь обнаружили, что все строение шатается, после того как при первом же шаге подвернулась нога.

Возникла определенная неловкость.

Сержант деловито направился прямо к телу и в задумчивости встал над ним. Выглядел он важно и торжественно. Потом он опустился на четвереньки и уставился на нож, не прикасаясь к нему.

Он взял фонарик у одного из констеблей, чтобы осмотреть пол вокруг, затем обследовал весь эллинг, при этом часто хмурился, особенно когда добирался до самых темных уголков. Порой он о чем-то размышлял. Когда сержант понял, что никаких дел больше не придумать, он вернулся назад и уставился на собравшихся с твердой решимостью во взгляде.

— Пока мы ждем врача, мне лучше записать ваши заявления, — сказал он уже не столь агрессивно, потом повернулся: — Вы — мистер Форрест, сэр?

Молодой человек в полосатом блейзере кивнул.

— Да.

— Я уже знаком с версией девушки, но мне хотелось бы выслушать и вашу.

Форрест быстро взглянул на Розмари и мгновение колебался.

— Я провожал мисс Чейз домой, — заговорил он. — Мы увидели здесь движущийся луч света. Украдкой подошли, чтобы выяснить, что происходит, и один из этих мужчин в нас выстрелил. Я включил фонарик, направил на них луч света и притворился, будто у меня тоже есть оружие. Они сдались. Мы забрали у них пистолеты, а затем вот этот мужчина стал спорить и пытался представить дело так, будто стрелял кто-то другой. Ему удалось отвлечь мое внимание и забрать назад свое оружие.

— А вы слышали какой-то шум, пока шли мимо? Шум, который… э-э-э… покойная могла бы производить, во время нападения?

— Нет.

— Я не слышал шума, который производила покойная, во время нападения, — повторил констебль с блокнотом и ручкой, тщательно все записывая.

Сержант подождал, пока он закончит, и повернулся к Святому.

— А теперь вы, мистер Темплар, — зловеще сказал он. — Вы желаете сделать заявление? Мой долг предупредить вас…

— Зачем? — вежливо спросил Святой.

Похоже, сержант не знал ответа на этот вопрос.

— Какое заявление вы хотите сделать? — хрипло спросил он.

— Я хочу сказать то же самое, что говорил мистеру Форресту, пока мы спорили. Мы с мистером Униацем прогуливались, чтобы нагулять аппетит, и увидели, что дверь в это здание открыта. Мы любопытны, и нам нечего было делать. Заглянули сюда и увидели труп. Когда переваривали увиденное, кто-то в нас выстрелил, а затем мистер Форрест включил фонарь и заорал: «Руки вверх!» — или что-то подобное. На всякий случай мы подняли руки вверх, думая, что стрелял он. Завладев моим пистолетом, он явно нервничал, поэтому через некоторое время я забрал у него оружие, чтобы он случайно не выстрелил. Затем я сказал мисс Чейз, чтобы отправлялась за вами. Разговаривая с мистером Форрестом, я случайно обнаружил, что мы оба ошиблись насчет стрельбы. Стрелял кто-то еще, с другой стороны окна. Вы сами можете убедиться в этом, если посмотрите на окно.

Голос и манера поведения Святого свидетельствовали о его честности и искренности. Говорил он спокойным, деловым тоном. Часто бывает, что, когда рассказываешь чистую правду, тебе не верят, но приятная невозмутимость Святого, очевидно, поставила сержанта в тупик. Он отправился к окну и долго осматривал разбитое стекло, потом вернулся и почесал голову.

— Да, похоже, именно так и было, — с неохотой признал он.

— Если хотите еще доказательств, то можете разобрать наше оружие, — равнодушно продолжал Святой. — Мистер Форрест подтвердит, что мы с ним ничего не делали. Убедитесь сами: обоймы полные, а стволы чистые.

Сержант с готовностью принял предложение, потом обреченно пожал плечами.

— Похоже, все так и есть, — сказал он стоически тоном, не допускающим возражений. — Видимо, вы, господа, оба ошиблись. — Он продолжал сверлить Святого мрачным взглядом. — Но это не объясняет, почему вы находились здесь с покойной.

— Потому что я ее нашел, — резонно ответил Святой. — Кто-то же должен был это сделать.

Сержант еще раз хмуро огляделся. Он не стал признавать вслух, что все его воздушные замки рухнули на землю. Неохотное признание собственного провала явно читалось на его лице, хотя он всеми силами старался этого не допустить. Он делал лицо непроницаемым и пытался выглядеть таким загадочным, словно у него еще есть туз в рукаве, который он пока не намерен никому показывать. По крайней мере один из его зрителей не обманулся на сей счет и вздохнул с облегчением.

— Лучше запиши побольше деталей, — хрипло сказал сержант констеблю с блокнотом и повернулся к Розмари Чейз: — Покойную звали Нора Прескотт. Правильно, мисс?

— Да.

— Вы ее хорошо знали?

— Конечно. Она была одной из личных секретарш моего отца, — сказала смуглая девушка, и Святой внезапно почувствовал, что еще один узел развязался.

V

Саймон слушал, что рассказывала Розмари Чейз и как отвечала на вопросы, с напускной миной равнодушия. На самом деле его это очень интересовало. Отец умершей девушки был приятелем Марвина Чейза еще с молодости, помогал ему, но потом, когда Марвин Чейз сенсационно быстро занял высокое положение в финансовом мире, Прескотт остался далеко позади. Когда у Прескотта начались сложности, Чейз с готовностью давал ему большие суммы денег, но краха все равно не удалось избежать. Потом Прескотт заболел, и это усугубило несчастья. Наступил момент, когда он не смог даже выплатить проценты по займу. Чейз отправил его в Швейцарию в качестве представителя в Цюрихе, что в общем-то Чейзу совершенно не требовалось. Он дал работу и Норе Прескотт. Она скорее была членом семьи, чем нанятой служащей. Нет, она не намекала ни на какие проблемы личного порядка и не говорила, что кого-то боится. Только она казалась какой-то странной после автокатастрофы, в которую попал Марвин Чейз…

Дополнительные факты вставали в общую схему, которая уже сложилась в голове Саймона. Они словно подбирались под пустующие ячейки, заполняли участки контура, правда, не делали его более узнаваемым. Факты с механической точностью раскладывались по полочкам в памяти Святого, и, тем не менее, ощущение близости к разгадке, скрывавшейся за ними, скорее объяснялось интуицией. Это было странное чувство, от которого электрические разряды словно поднимались вверх по позвоночнику.

Появился седой краснощекий доктор, провел осмотр и отчитался:

— Три колотые раны в грудь. Я смогу вам побольше о них рассказать после вскрытия, но думаю, что любая из них могла быть смертельной. Легкие повреждения на шее. Она умерла более часа назад.

Доктор с любопытством смотрел на лица собравшихся.

— А где «скорая»? — с раздражением спросил сержант.

— Вероятно, поехала к дому, — сказала девушка. — Я пришлю их сюда, если увижу. Вы не хотите, чтобы мы и дальше вам мешали, не правда ли?

— Нет, мисс. Наверное, вам все это неприятно. Если мне потребуется дополнительная информация, то я зайду утром. А мистер Форрест будет в доме, если мы захотим его увидеть?

Форрест сделал полшага вперед.

— Минутку, — выпалил он. — Вы не…

— Они тебя не подозревают, Джим, — тихо, но твердо сказала девушка. — Им просто может понадобиться задать еще несколько вопросов.

— Но ты ничего не сказала про Темплара…

— Конечно. — На этот раз девушка еще резче перебила Форреста. Говорила она тихим и естественным голосом, но в ушах Саймона четко прозвучало целенаправленное предупреждение приятелю, причем для него оно раздавалось с громкостью сирены. — Я знаю, что мы должны извиниться перед мистером Темпларом, но не нужно тратить время сержанта Джессера. Возможно, мистер Темплар захочет пройти с нами в дом и выпить стаканчик — если, конечно, он вам больше не нужен, сержант.

И только теперь она перестала смотреть в глаза молодого человека. До этого она словно удерживала его на месте взглядом, заставляя молчать. Парень был озадачен и хмурился. Саймон снова почувствовал, как у него предостерегающе натянулись нервы.

— Да, от всех этих переживаний горло пересохло, — спокойно заметил Святой. — Но если сержант Джессер хочет, чтобы я остался…

— Нет, сэр, — важно ответил сержант. — Я записал ваш адрес и не думаю, что вы сбежите. Сегодня вечером вы будете дома?

— Вначале попробуйте заглянуть в «Колокол». Может, мы решим немного посидеть там.

Саймон застегнул пиджак и вместе с другими направился к двери, но перед ней остановился и повернулся назад.

— Кстати, а вы не вернете законно принадлежащее нам оружие? — вежливо спросил он.

Сержант посмотрел на него и медленно достал пистолеты из карманов. Саймон передал один Униацу, а потом неторопливо опустил собственный пистолет в кобуру под мышкой. На губах играла легкая улыбка.

— Похоже, что по окрестностям все еще разгуливает убийца, поэтому я хочу быть готовым к встрече с ним, — сказал он.

Он последовал за Розмари Чейз и Джимом Форрестом по узкой тропинке, идущей от реки. Хоппи Униац двигался рядом с ним, дворецкий замыкал шествие. Саймон внутренне улыбался, раздумывая, дошел ли его намек до того, кому предназначался. Стоя спиной к главным зрителям, он не смог наблюдать за их реакцией, а теперь сам смотрел им в спины, и это точно так же не давало ему никакой информации. Всю дорогу никто из них не произнес ни слова, и Саймон тоже не нарушал тишину. Он решил, что молчание само собой скоро закончится. Однако голова у него работала очень напряженно на всем пути по петляющей тропе. Наконец он увидел освещенные окна дома, показавшиеся сквозь редеющие деревья, которые скрывали его раньше. С берега реки дом было не рассмотреть. Саймон внезапно понял, что это и есть Нью-Манор, а поэтому и эллинг, в котором убили Нору Прескотт, предположительно являлся частью собственности Марвина Чейза. Узел загадок, похоже, затягивался все туже…

Они пересекли лужайку и поднялись по ступенькам на выложенную плитняком террасу.

Розмари Чейз провела их в дом сквозь стеклянную дверь, и они оказались в гостиной, обставленной просто, без претензий. Дворецкий, замыкавший шествие, закрыл двери. Форрест с угрюмым видом опустился в кресло. Девушка уже полностью овладела собой, только четкая выверенность движений свидетельствовала о том, что ведет она себя не совсем естественно.

— Что вы будете пить? — спросила она.

— Мне, пожалуйста, пиво, — попросил Святой с той же вежливостью и учтивостью. — Виски для Хоппи. Боюсь, мне следует предупредить вас — он предпочитает пить из бутылки. Мы пытаемся его отучить, но это не очень хорошо получается.

Дворецкий поклонился и вышел.

Девушка достала сигарету из старинной лакированной шкатулки, Саймон вежливо шагнул вперед с зажигалкой. У него возникло ощущение нереальности происходящего. Все его органы чувств оставались в напряжении. Девушка оказалась еще красивее, чем он решил при первой встрече. Саймон был вынужден это признать, рассматривая ее лицо и стройное тело. Было трудно поверить, что она могла стать соучастницей предумышленного, кровавого убийства, очевидно совершенного в корыстных целях. Но они с Форрестом определенно очень удачно выбрали время для появления на сцене… Получилось эффектно и театрально.

— Очень мило с вашей стороны, что вы пригласили нас сюда, после того как мы обошлись с вами, — заметил Саймон спокойным тоном.

— Вас велел привести мой отец, — ответила Розмари. — Похоже, он ваш большой поклонник и уверен, что вы не имеете никакого отношения к… к убийству.

— Еще в эллинге я обратил внимание, что вам известно мое имя, — задумчиво произнес Святой.

— Да. Его произнес сержант.

Саймон посмотрел в потолок:

— Эти полицейские — сообразительные ребята, не так ли? Но интересно, он-то откуда его узнал?

— Как я предполагаю, из вашего разрешения на ношение оружия.

Саймон кивнул:

— О да. Но он сказал вашему отцу, кто я такой, до того, как изучил мои документы. Не правда ли?

Девушка покраснела и ничего не могла вымолвить, но нашелся Форрест. Он резко встал с кресла.

— Какой смысл в этом хождении вокруг да около, Розмари? — нетерпеливо спросил он. — Почему бы тебе не сказать ему, что мы все знаем про письмо, которое ему написала Нора?

Открылась дверь, появился дворецкий с подносом, на котором стояли бутылки и стаканы, и сделал круг по комнате. Пока он не вышел, в помещении стояла напряженная тишина.

Хоппи Униац уставился на только что открытую бутылку виски, которую поставили перед ним, с восхищением и угрозой на лице, что свидетельствовало о работе его серого вещества. Униаца явно снова сводили спазмы или родовые муки. Он рожал мысль.

Саймон поднял стакан и оценивающе посмотрел на пузырящуюся прозрачную коричневую жидкость в нем.

— Хорошо, пусть будет по-вашему, — сказал он. — Итак, вы знали, что Нора Прескотт написала мне письмо. Вы отправились в «Колокол», желая посмотреть, что произойдет. Вероятно, вначале наблюдали за посетителями, глядя в окно, затем Нора удалилась, а вы вошли, чтобы следить за мной. Вы последовали за нами к эллингу…

— И нам следовало сказать полиции…

— Конечно, — спокойно и дружелюбно продолжил Святой. — Вам следовало сказать им про письмо. Я уверен, что вы могли бы его процитировать. Что-то насчет того, как ее вынуждают участвовать в какой-то крупной афере, а она хочет, чтобы я помог ей выкрутиться. Сержант Джессер пришел бы в большое возбуждение от этой информации. Естественно, он сразу же понял бы, что у меня, таким образом, появляется мотив для ее убийства, а у того, чье мошенничество она собиралась раскрыть, никакого мотива нет. С вашей стороны на самом деле было очень благородно снять с меня подозрения, и я это высоко ценю. А теперь, раз мы все такие друзья и собрались вместе без полиции, почему бы вам не избавить меня от лишней головной боли и не рассказать мне, что это за афера?

Девушка уставилась на него:

— Вы понимаете, что вы несете?

— Обычно я имею общее представление, — холодным и жестким тоном ответил Саймон. — Могу выразиться еще понятнее, если вам сложно разобраться в том, что я говорил ранее. Ваш отец — миллионер, как мне сказали. А когда затеваются гигантские аферы, я не ожидаю, что большой босс будет сидеть на чердаке и коптить рыбу над свечкой.

Теперь на него уставился Форрест:

— Послушайте, Темплар, мы уже достаточно от вас всего наслушались и натерпелись…

— А я уже достаточно наслушался всего от вас, — не двигаясь с места, перебил Святой. — Давайте заканчивать. Вначале мы все неправильно поняли друг друга, но теперь-то мы можем во всем разобраться. Я ничего не сумею для вас сделать, если вы не выложите карты на стол. Давайте сейчас все выясним и со всем разберемся. Кто из вас двоих прикончил Нору Прескотт?

Он даже не изменил тон голоса, но вопрос прозвучал резко, четко и обжигал, словно удар кнута. Розмари Чейз и молодой человек уставились на него ледяным взглядом, а Саймон ждал ответа, посматривая на них лениво и небрежно. Но ответа он не получил.

Звук поворачивающейся дверной ручки заставил всех обернуться почти с облегчением от того, что кто-то снял напряжение. В комнату вошел высокий, бледный мужчина, в строгом темном костюме с вышедшим из моды воротником-стойкой. Подбородок украшала короткая черная бородка, на носу сидело пенсне, в руке мужчина держал черную ленту. Зайдя в помещение, он робко остановился.

Розмари Чейз медленно выходила из транса.

— О-о, доктор Квинтус, — тихо произнесла она, явно выдавливая из себя слова. — Это мистер Темплар и… э-э-э…

— Хоппи Униац, — подсказал Саймон.

Доктор Квинтус поклонился, и взгляд его черных, глубоко посаженных глаз на мгновение остановился на лице Святого.

— Очень рад, — произнес он низким гудящим басом и повернулся назад к девушке: — Мисс Чейз, боюсь, что от полученного шока ваш отец немного расстроился. Ничего серьезного, заверяю вас, но думаю, что сейчас ему нежелательны дополнительные переживания. Однако он попросил меня предложить мистеру Темплару остаться на ужин. Может, позднее…

Саймон сделал еще один глоток пива и медленно перевел взгляд на девушку. Теперь в глубине его глаз появились ледяные искорки.

— Мы будем рады, — сказал он пренебрежительно. — Если мисс Чейз не возражает…

— Конечно, нет. — Ее голос только чуть-чуть утратил естественность. — Мы хотим, чтобы вы остались.

Святой вежливо улыбнулся, принимая предложение и игнорируя реакцию Форреста, которая явно говорила, что ему не нравится эта затея. Саймон бы в любом случае остался, независимо от чьих-либо возражений. Просто до него лишь сейчас дошло, что из всей подозрительной группы ему предстояло познакомиться еще с Марвином Чейзом.

VI

— Босс, мне сходить в туалет? — спросил Униац, решительно поднимаясь на ноги.

Саймон не мог притвориться, будто с ним не знаком, или сделать вид, будто временно оглох. Униац говорил таким громким голосом и так настойчиво требовал ответа, что Саймону было не отвертеться. Он сглотнул и с отчаянным усилием взял себя в руки.

— Я не знаю, Хоппи, — смело ответил он. — А как ты себя чувствуешь?

— Я чувствую себя прекрасно, босс. Просто подумал, что это может быть подходящее место.

— Может быть, — лихорадочно согласился Саймон.

— Это была прекрасная мысль, босс, — заявил Униац, хватая предназначенную для него бутылку.

Саймон крепко ухватился за спинку стула.

— О-о, не стоит благодарности, — слабым голосом произнес он. — Это не имеет ко мне никакого отношения.

Хоппи выглядел озадаченным.

— Определенно, вы мне это предложили, босс, — великодушно настаивал Хоппи. — Вы сказали, что в следующий раз мне следует забрать бутылку с собой и где-нибудь с ней запереться. Поэтому я и подумал, не взять ли мне ее в туалет, — это может быть подходящим местом, — выдал Униац резюме потока посетивших его мыслей.

— Сядь! — рявкнул Святой с яростью.

Униац опять опустился в кресло с выражением болезненного непонимания на лице, а Саймон повернулся к остальным.

— Простите нас, — веселым тоном извинился он. — Хоппи поспорил сам с самой насчет одного дела, а у него, можно сказать, всего одна извилина.

Форрест гневно и холодно посмотрел на него. У Розмари на губах появилась полуулыбка, но она быстро исчезла. Доктор Квинтус почти поклонился с открытым ртом. Надолго воцарилось молчание, во время которого Саймон буквально улавливал в воздухе треск размышлений Форреста и Розмари насчет его собственного здравомыслия. Все другие реакции, которые Саймон преднамеренно пытался вызвать у них, уже забылись. Отрицательно сказались две последовавшие одна за другой паузы. Да, чары рассеялись, и Святой снова вернулся к тому, с чего начинал. Он понимал это и, смирившись, перешел к светской беседе, во время которой еще мог представиться шанс.

— Я слышал, что ваш отец попал в ужасную автокатастрофу, мисс Чейз, — сказал он.

— Да.

Единственное односложное слово не давало ничего, кроме подтверждения факта. Однако девушка не сводила глаз с Саймона, и он безуспешно пытался понять, что же теперь выражает ее лицо.

— Надеюсь, он не очень сильно пострадал.

— Довольно сильно обгорел, — пробурчал врач. — Знаете ли, машина загорелась. Но, к счастью, жизни его ничто не угрожает. На самом деле он, вероятно, отделался бы несколькими синяками, если бы не предпринимал героических усилий по спасению секретаря, который оказался в ловушке, в обломках машины.

— Я что-то об этом читал, — соврал Святой. — Его ожоги оказались смертельными, не так ли? А как его звали?

— Бертран Тамблин.

— О да. Конечно.

Саймон достал сигарету из портсигара, закурил и посмотрел на девушку. Его мозг продолжал работать на пугающей скорости, но теперь он вел себя вполне спокойно. Он неторопливо вел беседу, как делает принимаемый в доме друг при обсуждении не слишком важного вопроса, тем не менее представляющего интерес для всех собравшихся.

— Я вспомнил сейчас… Вы сказали сержанту, мисс Чейз, что обратили внимание на перемену в поведении Норы Прескотт после гибели Тамблина.

Розмари молча смотрела на Саймона, ничего не отрицая и не подтверждая. Никакого ободрения от нее он тоже не получил, но продолжал говорить все таким же рассудительным тоном:

— Не замечали ли вы, что они были дружны до несчастного случая? Может, они испытывали какую-то особую привязанность друг к другу…

Саймон заметил, как Форрест и доктор Квинтус повернулись к девушке, словно у обоих возник неожиданно большой интерес к ее ответу. Но она не смотрела ни на одного из них.

— Я не могу быть в этом уверена, — заявила она так, словно очень тщательно подбирала слова. — Конечно, они постоянно пересекались во время работы. Мистер Тамблин являлся личным секретарем отца, почти его вторым я. А потом у нас появилась Нора. Она работала на мистера Тамблина почти столько же, сколько на отца. Иногда я думала, что она… очень нравится мистеру Тамблину, но не знаю, отвечала ли она взаимностью. Разумеется, я ее об этом не спрашивала.

— А у вас случайно нет фотографии Тамблина?

— Думаю, найдется любительский снимок…

Розмари встала, отправилась к инкрустированному письменному столу и принялась рыться в одном из ящиков. Это казалось фантастикой — она ведь подчинилась Святому, будто он ее загипнотизировал. Но Саймон знал, насколько ловко собрал нити и вплел их в новый узор. Если придется играть сцену в таком ключе, его это вполне устраивало. Задав музыку, он не мог получить отказа на такую простую и естественную просьбу. Однако он обратил внимание, что доктор Квинтус проследил за Розмари глубоко посаженными черными глазами, пока она пересекала комнату.

— Вот.

Девушка протянула Саймону самый обычный, отпечатанный в «Кодаке» снимок, на котором двое мужчин стояли на ступенях дома. Один из них был среднего роста и немного полноват, оставшиеся на голове волосы поседели. Второй оказался немного ниже и стройнее, с густыми гладкими черными волосами и в очках в металлической оправе.

Святой коснулся изображенного на снимке старшего мужчины.

— Ваш отец?

— Да.

Лицо мужчины было самым обычным. Он терпеливо улыбался и явно был себе на уме. Но Саймон знал, насколько обманчивыми бывают лица, в особенности на таких фотографиях.

Больше всего в эти минуты его беспокоила мысль о том, что мертвы два человека, занимавшие похожие и тесно связанные друг с другом должности. По роду деятельности они, вероятно, пользовались доверием Марвина Чейза и практически все знали о его делах. Этим двоим, вероятно, также было известно о самых сложных и запутанных деталях бизнеса Чейза гораздо больше, чем кому-либо другому в его окружении. Еще один вопрос звенел в сознании Святого, как сильно диссонирующий колокол: было ли убийство Норы Прескотт первым убийством, к которому привела неизвестная афера, или вторым?

На протяжении всего ужина в сознании Саймона проносились возможные варианты этой аферы. Внешне он вел легкую, ни к чему не обязывающую беседу. Однако из-за неприятных мыслей эта часть вечера приобрела мрачную и пугающую окраску.

Хоппи Униац был обижен, раздражен и отнесся к еде с равнодушием, то есть не просил больше двух порций каждого блюда. Время от времени он запивал съеденное из бутылки, которую держал при себе, потом ставил ее на стол и гневно смотрел на нее, словно она не сдержала данного ему обещания. Саймон с беспокойством наблюдал за Униацем, когда он опасно склонялся над свечами, освещавшими стол. Саймон думал, что одного дыхания Хоппи хватит, чтобы он весь вспыхнул и загорелся синим пламенем.

Форрест больше не возражал. Преимущественно он ел в угрюмом молчании, а когда произносил какие-то слова, то демонстративно поворачивался спиной к Саймону — насколько это позволяло ему место за столом. Он явно решил, что Саймон Темплар — хам и невежа, на которого не стоит тратить хорошие манеры. Розмари Чейз говорила очень мало, но, когда вообще что-то говорила, обращалась к Святому. Она постоянно наблюдала за ним.

Доктор Квинтус оказался единственным человеком, который помогал Святому нести груз поддержания разговора и обменивался с ним какими-то банальностями. Доктор врезался гудящим басом в начало любого разговора и не выдавал ничего, что стоило бы запомнить. Его глаза походили на базальтовые островки на дне сухих пещер. Их выражение никогда не менялось, но, тем не менее, они постоянно медленно двигались, и создавалось впечатление, будто они беспрерывно следят за всеми.

Саймон добродушно болтал о ничего не значащих пустяках. Один раз показав коготки, он теперь изображал полную безмятежность. Другой стороне предстояло принять вызов. Единственное, что они не могли сделать, так это проигнорировать его, и Саймон готов был ждать их ответного шага с неустанным терпением. За беззаботностью и праздностью скрывалась стрела, удерживаемая призрачными пальцами на натянутой тетиве.

Когда они выходили из столовой, Форрест извинился и отделился от группы. Квинтус дошел до гостиной, но садиться отказался. Он достал из кармана большие золотые часы и посмотрел на циферблат с нарочитой неторопливостью. Создавалось впечатление, что он все делает взвешенно и обдуманно.

— Наверное, мне лучше еще разок взглянуть на пациента, — сказал он. — К этому времени он мог уже успокоиться.

Дверь за ним закрылась.

Саймон прислонился к каминной полочке. Если не считать Униаца, который при сложившихся обстоятельствах выделялся и мешал не более чем предмет самой примитивной мебели, Саймон впервые оказался один на один с Розмари Чейз с самого начала всей этой истории. И он понимал, что она также осознает это.

Пока Саймон ждал, девушка отвернулась от него, достала сигарету и сама щелкнула зажигалкой с безличной неприветливостью и недоступностью. Судя по ее виду, она не желала общаться со Святым, но потом внезапно повернулась к нему, словно больше не могла сдерживаться.

— Ну? — выпалила она резко и с вызовом. — И что вы думаете?

Святой посмотрел ей прямо в глаза. Его голос, в противоположность ее, был ровным и доброжелательным.

— Я думаю, что вы или очень опасная преступница, или просто круглая дура, — заявил он. — Но надеюсь, что вы просто дура. И также надеюсь, что если это так, то вам не потребуется много времени для того, чтобы ваш мозг снова начал работать.

— Вы ненавидите преступников, не так ли?

— Так.

— Я слышала о вас, — сказала она. — Вас не волнует, что вы делаете с теми, кого считаете преступниками. Вы даже… убивали их.

— Я убивал крыс, — заявил он. — И вероятно, снова так сделаю. Но это единственное, чего они заслуживают.

— Всегда?

Саймон пожал плечами.

— Послушайте, — заговорил он, и нельзя сказать, что агрессивно. — Мы, конечно, можем неплохо развлечься, побеседовав о теориях, но ничего не добьемся. Если вы хотите, чтобы я признал существование исключений в моем представлении о справедливости, считайте, что я это сделал. Но мы не можем продолжать без конкретных примеров. Однако скажу вам следующее. Я слышал, что здесь происходит что-то противозаконное, а, судя по тому, что случилось в последнее время, это, похоже, правда. Я собираюсь выяснить, что это за афера, и положить ей конец, даже если для этого потребуется пятьдесят лет. Но мне столько времени не потребуется. Если вы сейчас желаете мне что-то рассказать, но боитесь из-за того, что я могу сделать с вами или кем-то, кто вам дорог, я ручаюсь, что все получится гораздо хуже, если мне самому придется до всего докапываться. Вам это понятно?

Розмари подошла к нему поближе, ее карие глаза пристально разглядывали его лицо:

— Мне хотелось бы…

Это все, что она успела сказать. Ее заставили замолчать звуки, которые они оба услышали одновременно. Правда, звуки приглушались расстоянием и закрытой дверью, но, тем не менее, они раздавались ужасающе отчетливо. И Саймон, и Розмари одновременно напряглись, словно их сжали невидимые липкие щупальца. Прозвучал пронзительный, но невнятный крик, истеричный от ужаса. Несомненно, кричал мужчина. Потом последовал тяжелый глухой удар. Низким гудящим голосом доктор издал дикий вопль «Помогите!». Потом послышался жуткий, нечеловеческий, булькающий вой, который тут же захлебнулся. Затем — мертвая тишина.

VII

Святой словно балансировал на лезвии ножа, с трудом удерживая внутреннее равновесие. Он был на грани потери самоконтроля и стоял неподвижно, целую долгую секунду наблюдая за выражением лица девушки до того, как она резко отвернулась и бросилась к двери. Хоппи Униац кинулся за ней, словно только что проснувшийся буйвол. Он мог оставаться в сонном состоянии на протяжении долгих словесных перепалок, но тут прозвучал призыв к действию, четкий и не завуалированный. Простые звуки горна никогда не оставались без его внимания. Саймон последовал за ними спустя доли секунды, но именно он первым коснулся дверной ручки.

Святой широко распахнул дверь и выскочил в коридор. Миновав дверной проем, он вытащил пистолет и в одно мгновение осмотрел всю окружающую обстановку. Коридор был пуст. Входная дверь в дом, расположенная слева, оставалась закрытой, дверь в другом конце коридора, которая, очевидно, вела в крыло с кухней и подсобными помещениями, наоборот, была отворена. Из нее выходил полный дворецкий. Из-за его спины выглядывали белые испуганные лица других слуг.

Святой перевел взгляд вверх. Звуки, которые заставили его выбежать в коридор, доносились оттуда. В этом он не сомневался — второй этаж был наиболее вероятным местом. Он остановился в коридоре для его осмотра только из-за своей привычной осторожности. Когда девушка оказалась рядом с ним, Саймон схватил ее за руку.

— Позвольте мне подняться первым, — сказал он, преградил дорогу Хоппи и посмотрел на дворецкого: — Другая лестница есть, Дживз? — спросил он, не повышая голоса.

— Д-да, сэр…

— Хорошо. Оставайтесь здесь с мисс Чейз. Хоппи, найди вторую лестницу и стой там.

Сам он понесся вверх по центральной.

Перепрыгивая через три ступеньки и приземляясь на одни пальцы, Саймон пытался найти объяснение для факта, представляющего чрезвычайный интерес. Если только Розмари Чейз не была величайшей прирожденной актрисой, которую просмотрело целое поколение агентов по поиску талантов, а он сам полностью не разучился оценивать людей, то крик и вопль шокировали ее так же, как и его самого, и точно так же заставили похолодеть. Святой задержался и не дернулся в первую секунду именно для того, чтобы рассмотреть ее лицо. Саймон не сомневался, что уловил бы любой малейший намек на обман, тем не менее улавливать оказалось нечего. Это означало, что случилось что-то, к чему Розмари была совершенно не готова. А это, в свою очередь, могло означать, что все его подозрения в отношении ее не имеют оснований. Из-за этого все теории, которые он начал выдвигать, приобрели новые и захватывающие очертания. Саймон добрался до верхней ступеньки с горящими от радости глазами, правда, этот блеск просачивался сквозь мрачность и настороженность.

С верхней площадки открывался коридор в виде буквы Т с коротким отрезком, который упирался в два длинных отсека, отходящих от точки пересечения. Все двери, которые Саймон увидел в начале, оказались закрыты. Он легкими шагами направился к месту пересечения двух коридоров и уловил слабое движение в левом отсеке. Саймон вдохнул и, пригнувшись, быстро выпрыгнул из своего коридора в перпендикулярный, но не прямо, а по косой. Этот прыжок привел бы в замешательство любого стрелка, который мог ожидать его за углом. Но стрелок отсутствовал.

На полу, в вызывающей тошноту грязи лежали два тела. Одно из них подавало признаки жизни.

Это был доктор Квинтус, который, когда до него добрался Святой, как раз пытался подняться на ноги, словно пьяный. Неподвижно лежал Джим Форрест. Саймону не требовалось смотреть на него дважды, чтобы понять: неподвижность воцарилась навечно. Грязь оказалась кровью — лужи, брызги и пятна крови в ужасающем количестве. Они были на полу, на стенах, промочили полосатый блейзер и одежду доктора. Горло Форреста разрезали от уха до уха. Этой раной его чуть не обезглавили.

У Святого скрутило живот, но только один раз. Потом он схватил врача за руку и помог ему подняться. На Квинтусе было столько крови, что Саймон затруднялся сказать, какие у него ранения.

— Куда вас ранили? — спросил он.

Мужчина покачал головой с обалделым видом, потом с такой силой оперся на Саймона, что показался свинцовым.

— Я не ранен, — хрипло пробормотал он. — Я в порядке. Меня только ударили по голове. Форрест…

— Кто это сделал?

— Не знаю. Вероятно, тот же… кто и Нору. Я услышал, как Форрест… закричал…

— Куда он убежал?

Квинтус пребывал в полубессознательном состоянии и чем-то напоминал лунатика. Вопросы доходили до него не лучше, чем внешние шумы до сознания человека, гуляющего во сне. Он явно предпринимал огромные усилия, чтобы прийти в себя, но глаза оставались полуприкрытыми, слова давались с трудом. Говорил он заплетающимся языком, словно сильно напился.

— Думаю, Форрест… шел к себе в комнату… Застал убийцу… что-то вынюхивающего… Убийца… ударил его… Я слышал его крик… Выбежал… Меня ударили… чем-то… Поймайте его…

— Куда он побежал?

Саймон грубо потряс Квинтуса, а потом хорошенько врезал по физиономии. Голова врача качалась, грудь вздымалась. Потом у него широко раскрылись глаза.

— Не беспокойтесь обо мне, — прошептал он с болезненной четкостью. — Позаботьтесь о… мистере Чейзе.

У него снова задрожали ресницы.

Саймон прислонил его к стене и отпустил. Врач съехал по стене вниз и уселся на полу, сжимая голову руками.

Саймон прищурился, держа «люгер» наготове. Его глаза напоминали осколки твердого сапфира. Он взглянул в одну сторону коридора, затем в другую.

С того места, где он стоял, просматривались оба длинных отсека. Правая часть заканчивалась видом на перила лестницы, ведущей вниз. Очевидно, это и была черная лестница, о которой сказал дворецкий. Хоппи Униац должен был уже занять пост у ее основания. Но с той стороны не доносилось никаких звуков. Ничего не слышалось и из коридора перед входной дверью, где Саймон оставил Розмари Чейз с дворецким. Больше никаких выходов, которыми мог бы воспользоваться находившийся наверху человек, не имелось. Левая часть коридора, где стоял сам Саймон, заканчивалась тупиком. Только одна дверь в этом отсеке была отворена.

Саймон прошел мимо врача, переступил через тело Форреста и молча направился к открытой двери.

Он подошел к ней, не предпринимая никаких мер предосторожности из тех, что использовал раньше. У него возникло предчувствие, которое можно было приравнять к уверенности, что теперь в этих мерах предосторожности нет необходимости. Саймон со странной четкостью вспомнил, что занавески в гостиной не задергивались со времени его появления в доме. Поэтому любой, кто хотел, мог бы уже давно выстрелить в него снаружи. Никто в него не стрелял. Поэтому…

Несколько мгновений спустя он оказался в дверном проеме. Саймон смотрел в большую просторную спальню с белыми стенами. Огромная двуспальная кровать была пуста, но одеяло откинуто в сторону, и постель примята. На столике рядом находилось множество лекарств.

Саймон раскрыл двери на двух боковых стенах. За одной оказался просторный стенной шкаф, заполненный одеждой, вторая вела в ванную. На стене напротив входа располагались окна с длинными створками, большинство из них открыто. Саймон пересек комнату и выглянул в одно из окон. Прямо под ним находилась плоская крыша крыльца.

Святой убрал пистолет в кобуру и почувствовал, как его охватывает какое-то нереальное ледяное спокойствие. Мыслил он ясно и хладнокровно. Саймон взобрался на подоконник, а с него спустился на крышу крыльца, которая представляла собой нечто вроде балкона под окном. Он дерзко встал там, пренебрегая опасностью и зная, что его силуэт отчетливо выделяется на фоне освещенной комнаты за спиной. Саймон закурил сигарету, руки у него не дрожали, действовал он спокойно. Он выпустил облачко голубоватого дыма к звездам, затем неторопливо шагнул к краю балюстрады, сел на него и свесил ноги. Оттуда было легко спрыгнуть на парапет на краю террасы, идущей вдоль передней части дома. Соскочить на землю с верха парапета окажется еще легче. Для физически тренированного мужчины обратный путь тоже не должен представлять сложности.

Саймон еще задержался на крыше, набрал полные легкие ночного воздуха, потом табачного дыма, а затем прогулялся вдоль террасы. Ощущение было жутким. Ведь каждый раз, проходя мимо освещенного окна, он знал, что представляет собой легкую цель. Он помнил, что убийца может наблюдать за ним всего с нескольких ярдов. Но он все равно двигался не спеша, на одной и той же скорости. Нервы Святого словно заледенели, а все органы чувств напряженно работали, натянутые до предела.

Он прошел три четверти пути вокруг здания и прибыл к черному ходу. Там он дернул дверь, и она оказалась незапертой. Саймон толкнул ее и уставился в дуло пистолета Униаца.

— Готов поспорить: в ближайшее время ты кого-нибудь застрелишь, Хоппи, — заметил Саймон, и Униац с некоторым разочарованием опустил ствол:

— Что вы нашли, босс?

— Много забавных и интересных вещей. — Святой улыбался одними губами. — Подежурь на посту еще немного, и я тебе все расскажу.

Саймон нашел дорогу через кухню, где собрались ошарашенно и испуганно молчавшие слуги, затем вышел в коридор, где у основания лестницы стояли Розмари Чейз и дворецкий. Услышав его шаги, они оба подпрыгнули, словно только что прозвучал выстрел, затем девушка побежала к Святому и схватила за лацканы пиджака.

— Ну что? — взволнованно спросила она. — Что случилось?

— Мне очень жаль, — произнес он как можно мягче.

Она смотрела на него. Саймон хотел, чтобы она все прочитала у него по лицу, но сам продолжал наблюдать за ней, как зритель из неосвещенного зала.

— Где Джим?

Саймон не ответил.

Внезапно она резко вдохнула. Этот звук напоминал рыдание. Потом она повернулась к лестнице. Саймон схватил ее за локти, развернул к себе и продолжал держать.

— Я не стал бы подниматься наверх, — произнес он ровным тоном. — Толку от этого не будет.

— Тогда скажите мне. Ради бога, скажите! Он… — Розмари словно подавилась. — Он мертв?

— Джим — да.

Лицо у девушки стало белее мела, но она удержалась на ногах. Розмари неотрывно глядела на Саймона, словно пыталась вытянуть из него информацию глазами, в которых блестели слезы.

— Почему вы говорите так? Что там еще?

— Похоже, ваш отец исчез, — сообщил он и едва удержал ее, когда она вся обмякла и начала опускаться на пол.

VIII

Саймон отнес девушку в гостиную и положил на софу. Мгновение он сосредоточенно смотрел на нее, затем быстро склонился над ней и надавил указательным пальцем в солнечное сплетение. Розмари не пошевелилась.

До его ушей донесся звук монотонного телефонного звонка. Потом Саймон увидел, как дворецкий направился к двери. Святой обогнал его и заметил, что аппарат наполовину спрятан за занавеской в другой стороне коридора.

Он снял трубку.

— Алло! — произнес Саймон.

— Могу ли я поговорить с мистером Темпларом?

Саймон оперся рукой о стену, чтобы не упасть.

— А кто его спрашивает?

— Трапани.

— Джулио! — воскликнул Саймон. Он не узнал этот голос, поскольку совершенно не ожидал его сейчас услышать. — Похоже, прошло уже много лет с нашей последней встречи — а я так и не появился на ужин.

— Все в порядке, мистер Темплар. Я и не ждал вас, после того как узнал о случившемся. Я позвонил сейчас только потому, что уже поздно, и не знаю, нужен ли вам на сегодня номер.

Святой нахмурился.

— Что это, черт побери? — медленно произнес Саймон. — Ты стал прорицателем и гадаешь с помощью магического кристалла или что-то в этом роде?

Джулио Трапани рассмеялся:

— Нет, с кристаллом у меня ничего не получается. Просто по пути назад здесь останавливался сержант и все мне рассказал. Он поведал, что вы каким-то образом оказались впутаны в убийство, а мисс Чейз забрала вас к себе. Поэтому я, конечно, знал, что вы будете очень заняты. Она попросила вас остаться?

— Давай я перезвоню тебе через несколько минут, Джулио, — сказал Святой. — Здесь много всего произошло, и мне нужно снова связаться с полицией. — Он сделал паузу, а затем ему в голову неожиданно пришла иная мысль: — Послушай, а сержант Джессер случайно не задержался у тебя?

Ответа не последовало.

— Алло! — крикнул Саймон.

Молчание. Он нажал на рычаг — аппарат хранил молчание. Не раздалось даже щелчка. Саймон подождал еще немного, а потом понял, что молчание в трубке вызвано не разрывом связи, а какой-то более серьезной проблемой, решить которую будет гораздо сложнее.

Он повесил трубку и проследил за проводом глазами. Тот шел вдоль края стенных панелей до входной двери и исчезал в отверстии, просверленном с краю проема. Потом Саймон резко развернулся. Он вдруг понял еще одну вещь. Он остался в коридоре один — дворецкого больше не было видно.

Левой рукой Саймон достал из нагрудного кармана фонарик и выскользнул из входной двери. Телефонный провод шел по краю двери, потом продолжался по внешней стене. Саймон вел по нему тонким лучиком, проследовал мимо освещенного окна над крыльцом, с которого спустился несколько минут назад, и добрался до места присоединения провода к фарфоровым изоляторам под свесом крыши. Куда провод мог идти дальше, теперь было сложно определить — он уходил вниз, падал на балкон, а оттуда тянулся в темноту подъездной дорожки.

Святой выключил фонарик и замер. Через несколько мгновений он пересек террасу, подъездную дорожку, слился с тенью большого лаврового дерева на краю лужайки и снова замер, не дыша. Темнота перед ним была непроницаемой даже для него. Но слух послужит его целям почти так же хорошо, как зрение. Стояла такая тихая ночь, что Саймон почти слышал плеск удаленной реки. Он ждал несколько минут, которые ему казались часами и могли бы показаться неделями мародеру, который не сумел бы уйти далеко после обрезания провода. Саймон тем временем пытался понять, в какой именно момент разговора прервалась связь. Это вполне могло произойти тогда, когда Трапани решил, что Саймон закончил говорить, и повесил трубку… Святой ждал, но не услышал ничего — не треснула ни одна ветка, не шелохнулся ни один лист.

Саймон вернулся в гостиную и нашел там дворецкого. Мужчина в беспомощности заламывал руки.

— Где вы были? — холодно спросил Саймон.

У мужчины задрожал подбородок.

— Я ходил за своей женой, сэр. — Он показал на полную краснолицую женщину, которая стояла на коленях перед софой и терла запястья бесчувственной девушке. — Чтобы она помогла мисс Чейз.

Саймон окинул комнату острым проницательным взглядом. Большое французское окно было открытым.

— Вам за женой в сад пришлось идти? — с сочувствием спросил он.

— Я… я не понимаю, сэр.

— Нет? И я не понимаю. Но та дверь была закрыта, когда я видел ее в последний раз.

— Я только что открыл ее, чтобы к мисс Чейз поступал свежий воздух.

Святой безжалостно смотрел ему в глаза, но дворецкий не пытался отвести взгляд.

— Хорошо, — наконец сказал Саймон. — Мы это вскоре проверим. А пока вы оба можете вернуться в кухню.

Полная женщина с трудом поднялась на ноги, напоминая страдающего ревматизмом верблюда.

— Кто вы такой, чтобы указывать всем в этом доме? — в негодовании спросила она.

— Пожалуйста, вернитесь на кухню, — сказал Темплар очень вежливо.

Саймон проводил их и отправился на поиски Хоппи Униаца. Другая дверь кухни очень удачно вела в небольшой коридорчик в задней части дома, откуда начиналась черная лестница, а также открывалась дверь черного хода. Саймон запер черный ход, втянул Хоппи в проем двери, ведущей в кухню, и поставил у косяка:

— Если будешь здесь стоять, то одновременно сможешь следить за черной лестницей и людьми в кухне. Именно этого я от тебя и хочу. Никто из них не должен исчезать из твоего поля зрения, даже для того, чтобы еще кого-то обеспечить свежим воздухом.

— Хорошо, босс, — с мрачным видом ответил Униац. — Мне бы только выпить…

— Скажи Дживзу, чтобы налил тебе чего-нибудь.

Святой уже повернулся, чтобы уйти, но его остановил дворецкий:

— Пожалуйста, сэр, послушайте! Я уверен, что могу быть полезен…

— Несомненно, — сказал Святой и закрыл дверь перед его носом.

Когда он вернулся в гостиную, Розмари Чейз уже сидела на софе.

— Простите, — слабым голосом произнесла она. — Боюсь, я потеряла сознание.

— Боюсь, что именно это вы и сделали, — ответил Святой. — Я надавил вам на солнечное сплетение, чтобы проверить, на самом ли деле это так, и это было так. Похоже, я весь вечер ошибался насчет вас. Мне нужно было бы долго извиняться, но вам придется просто представить большинство моих извинений. Хотите выпить?

Она кивнула, Саймон повернулся к столу, взял бутылку и сифон. Открывая бутылку, он спросил совершенно обычным тоном:

— А сколько слуг вы держите?

— Дворецкий с женой, горничная, которая убирает в доме, и горничная, которая прислуживает за столом.

— Так, они все в доме. А вы давно их знаете?

— Примерно три недели — с тех пор как мы живем здесь.

— То есть практически не знаете. Мне следовало раньше запереть их всех вместе, но я не сообразил это сделать достаточно быстро. — Он поднес ей стакан. — В любом случае они теперь находятся под наблюдением жаждущего выпить Хоппи, и, если случится что-то еще, мы будем знать, что не они в этом виноваты. Если это, конечно, поможет… Таким образом, остаемся только мы и Квинтус.

— А с ним что случилось?

— Он заявил, что его ударил по голове странствующий призрак.

— Не лучше ли вам присмотреть за ним?

— Конечно. Одну минутку.

Саймон пересек комнату, закрыл стеклянные двери и задернул занавески, потом вернулся назад, остановился у стола и закурил.

В последние несколько минут пришлось переделать столько дел! Не оставалось времени на конструктивные размышления. Но теперь требовалось заполнить все возможные пробелы, перед тем как делать следующий шаг.

Саймон убрал зажигалку и внимательно оглядел девушку, подбадривая ее взглядом, словно у него в распоряжении имелась пара лет для выяснения непонятных вопросов.

Она пила из стакана маленькими глотками и смотрела на Саймона снизу вверх темными глазами, наполненными болью. Он знал, что теперь их взгляд был абсолютно искренним. Хотел бы он, чтобы не было в них столько печали, а бледное лицо уже во второй раз поразило его своей красотой.

Розмари сказала с горечью:

— Убить следовало меня. Если бы я не была такой дурой, то все это могло бы никогда не случиться. Меня следует сбросить в реку, привязав к шее камень. Почему вы не сделаете этого?

— Теперь — без толку, — ответил Саймон. — Я предпочту, чтобы вы искупили вину. Рассказывайте.

Она усталым жестом откинула волосы со лба:

— Проблема в том, что рассказывать, в общем-то, нечего. Просто я пыталась быть очень умной. Все началось с того, что я прочитала письмо, хотя у меня не было права читать его. Это произошло прямо здесь. Я собиралась уходить. Потом вернулась через стеклянные двери и села за стол, поскольку вспомнила, что мне нужно кое-что записать. Письмо лежало на промокашке передо мной — то письмо, которое вы получили. Вероятно, Нора его только что закончила, а затем на минутку вышла из комнаты, как раз перед тем, как я вернулась. Она не думала, что кто-то еще окажется рядом. Я увидела на нем ваше имя. Конечно, я про вас слышала. Это меня так поразило, что я продолжила читать, не осознавая, что делаю. А потом я не могла остановиться. Я прочитала до конца. Затем услышала, как возвращается Нора. Я потеряла голову и снова выскользнула на террасу через стеклянную дверь. Она меня не видела.

— Вы с ней это обсуждали?

— Я не могла. После всего случившегося я не в силах была прийти к ней и признаться в том, что прочитала письмо. О-о, я знаю, что вела себя как полная дура. Но я испугалась. Мне показалось, что Норе известно что-то ужасное, и в это впутан мой отец. Я ничего не знала про его дела. Но я люблю его. Если бы он занимался чем-то преступным, я бы очень переживала. И я хотела попытаться его защитить. Я не могла об этом рассказать никому, кроме Джима. Мы решили, что единственный возможный вариант действий — это все выяснить. Именно поэтому мы последовали за Норой в «Колокол», а затем за вами к эллингу.

— Почему вы не рассказали мне об этом раньше?

Она беспомощно пожала плечами:

— Потому что я боялась. Вы помните, я спрашивала вас о том, насколько сильно вы ненавидите преступников? Я боялась, что если мой отец впутался во что-то… плохое, то вы окажетесь еще более безжалостным, чем полиция. Я хотела его спасти. Но я не думала, что случится все это. Сначала мы нашли Нору. А теперь еще и Джим убит, и я больше не могу держать все это в себе.

Святой мгновение молчал, взвешивая услышанное.

— А что вы знаете про Квинтуса? — спросил он.

IX

— Почти ничего, — ответила Розмари. — Он жил поблизости от того места, где произошла автокатастрофа, и отца отнесли к нему в дом. Он так понравился папе, что, когда его повезли домой, папа настоял, чтобы с ним поехал и доктор Квинтус. По крайней мере мне так сказали. Я знаю, что вы думаете, — она посмотрела на Саймона. — Вы считаете, что в нем есть что-то странное.

— Я назвал бы его фальшивым или липовым, — прямо и резко заявил Святой.

Розмари кивнула:

— Я тоже о нем задумывалась — после того письма.

— Вы можете назвать что-нибудь, что позволяло бы ему держать в повиновении вашего отца?

Она в отчаянии всплеснула руками:

— Откуда мне знать? Отец никогда не разговаривал дома о делах. И я никогда не слышала ничего, что могло бы дискредитировать доктора. Но откуда мне знать?

— Вы видели отца после того, как его привезли домой?

— Конечно. Много раз.

— У вас не создавалось впечатление, что его что-то беспокоит?

— Я не могу сказать…

— Он не казался обеспокоенным или испуганным?

— Мне так трудно! — заявила Розмари. — Я не знаю, что видела на самом деле, а что вообразила. Он получил тяжелые травмы и все равно пытался вести какие-то дела. От этого он сильно уставал, и доктор Квинтус никогда не позволял мне подолгу оставаться у него. К тому же отец не очень хотел разговаривать. Конечно, он чувствовал себя неважно и не совсем походил на себя самого. Но после случившегося и нельзя ожидать ничего другого… Я не знаю, что думать. Я считала, что ему всегда нравился Джим, но теперь… О, Боже, что я натворила!

Святой затушил сигарету в пепельнице. Глаза у него странно светились, выражая удовлетворение. Теперь все нити оказались у него в руках, на все вопросы получены ответы — за исключением одного, который станет важнее всех остальных.

Он понимал Розмари Чейз. Другим было бы труднее ее простить, но для него это была просто старая как мир история о приключениях, которая привела к трагическим последствиям. И хотя его собственные приключения никогда к этому не приводили, он понимал, что часто находился на волоске от кошмарного конца… К тому же рассказ Розмари снабдил его недостающими деталями.

Саймон сел рядом с девушкой и опустил руку ей на плечо.

— Не вините себя из-за Джима, — сказал он, пытаясь ее успокоить. — Он сам много напутал. Если бы он не сбил меня своим поведением, то все могло бы сложиться по-другому. Почему, черт побери, он так поступил?

— Он решил, что вы вошли в это дело только ради собственной выгоды. Он считал, как только вы выясните, что известно Норе, то используете это для шантажа папы или чего-то подобного. Он не был особенно умен. Как я предполагаю, Джим решил, что вы убили Нору как лишнего свидетеля…

Святой пожал плечами с унылым видом:

— А я думал, что ее убил один из вас, чтобы она не открывала рот. Никто из нас не был особенно умен — пока.

— Что нам теперь делать? — спросила Розмари.

Саймон задумался. Он уже собирался ответить, но тут его уши уловили посторонний звук, и он промолчал. Саймон сжал запястье девушки и мгновение смотрел ей прямо в глаза. Его собственные глаза напоминали блестящую сталь. Затем он встал.

— Дайте мне еще один шанс, — произнес Святой так тихо, что его не услышали бы в другом конце комнаты.

Затем Саймон направился к двери, чтобы встретить того, кто помешал ему договорить. Шаги приблизились к двери, и Квинтус зашел в гостиную.

— Доктор Квинтус! — воскликнул Святой сочувственно, с беспокойством и взял доктора за руку. — Вам не следовало спускаться одному. Я как раз собирался подняться за вами, но было столько дел…

— Я понимаю. Эти дела поважнее, чем необходимость помочь мне спуститься с лестницы.

Судя по голосу, врач пришел в себя. Он уверенно прошел к столу, на котором по-прежнему стоял поднос с напитками.

— Я пропишу себе виски с содовой, — заявил он.

Саймон наполнил для него бокал. Квинтус взял напиток и с благодарностью уселся на кончик стула. Потом он провел рукой по растрепанным волосам, словно пытался стряхнуть остатки грязи. Он помыл лицо и руки, но темные красные пятна на одежде все еще неприятно напоминали о человеке, который не спустился вниз.

— Мне очень жаль, что я оказался совершенно бесполезным, мистер Темплар, — с трудом произнес врач. — Вы что-нибудь нашли?

— Ничего, — слова Святого звучали совершено искренне. — Вероятно, мистера Чейза забрали через окно — я сам спустился тем же путем, и это очень легко. Я почти полностью обошел дом и ничего не нашел. Я не слышал ни звука, а для того, чтобы рассмотреть что-либо, там было слишком темно.

Квинтус посмотрел на девушку:

— Я ничего не могу сказать, мисс Чейз. Готов только заявить, что отдал бы правую руку, если бы таким образом удалось предотвратить случившееся.

— Но почему? — спросила Розмари с дрожью в голосе. — Почему все это происходит? В чем дело? Вначале Нора, затем Джим… А теперь еще и мой отец. Что с ним случилось? Что они с ним сделали?

Врач поджал губы.

— Думаю, что его похитили, — заявил он с несчастным видом. — Мне представляется, что все к этому шло. Ваш отец — богатый человек. Наверное, за него хотят получить большой выкуп. Достаточно большой для того, чтобы рисковать. Смерть Джима была… просто трагической случайностью. Он, наверное, неожиданно столкнулся с одним из преступников в коридоре, поэтому его и убили. Они, вероятно, убили бы и меня, если бы это не спутало им карты.

— Они? — быстро вмешался Святой. — Значит, вы их видели?

— Только одного человека, который меня ударил. Невысокий мужчина с лицом, завязанным носовым платком. У меня не было возможности рассмотреть детали. Я говорю «они», потому что не представляю, как один человек мог бы все это организовать и провернуть… Это должно быть похищением. Вероятно, они пытались заставить или подкупить Нору, чтобы помогла им, и убили ее, поскольку она пригрозила их сдать.

— И попытались убить меня на тот случай, если она рассказала мне о заговоре, — полувопросительно заметил Саймон.

— Вот именно.

Саймон затушил сигарету и полез за новой.

— А почему, по-вашему, они подумали, будто Нора мне что-то рассказала? — спросил он.

Квинтус колебался, лицо его ничего не выражало. Он медленно отпил из стакана, а потом снова посмотрел своими глубоко посаженными черными глазами на Святого:

— С вашей репутацией… Простите меня… Обнаружить вас на мосте… Конечно, я только строю теории…

Саймон добродушно кивнул.

— Не извиняйтесь, — тихо сказал он. — Я очень доволен своей репутацией. Благодаря ей множество умных преступников теряли голову.

— Уверен, это похищение, — поворачиваясь к девушке, повторил Квинтус. — Если бы они хотели убить вашего отца, то легко бы сделали это в спальне. Им не потребовалось бы забирать его с собой. Вы должны не терять мужества. Сам факт, что его забрали, доказывает, что он им нужен живым.

Саймон закурил очередную сигарету и прошелся к камину, чтобы бросить туда окурок. Мгновение он стоял там, потом в задумчивости развернулся и обвел взглядом сидящих в комнате.

— Насчет похищения, — заговорил он. — Я вижу в нем много странностей. Я очень быстро поднялся отсюда наверх — практически сразу же, после того как услышал шум. Наш похититель или похитители за это время должны были добраться до спальни, схватить мистера Чейза, вытолкнуть его в окно и спустить на землю. За несколько минут такое не провернешь. — Саймон посмотрел на врача: — Да. Я сам, конечно, задержался с вами в коридоре второго этажа. Значит, это время у них было. Затем, когда я добрался до спальни, то сразу же увидел, что кровать пуста. Я заглянул в шкаф и ванную, просто проверяя, что старика на самом деле нет в комнате. Это не могло занять больше нескольких секунд. Затем я направился прямо к окну, практически сразу же вылез из него и спустился на землю, чтобы посмотреть, не увижу ли чего-нибудь, потому что знал: Марвин Чейз мог выбраться только таким образом. А теперь вспомните, что я вам говорил. Я не слышал ни звука. Даже звука падения оброненной булавки.

— Что вы имеете в виду? — спросила девушка.

— Я имею в виду следующее, — продолжал Святой. — Сами прикиньте. Похитители не могли опережать меня больше, чем на несколько секунд. А под тем окном они должны были затолкать вашего отца в машину. Затолкать и увезти — если его увезли. Но я же сказал вам — я прошелся вокруг дома, медленно и внимательно прислушиваясь, но ничего не услышал. Когда стали выпускать эти абсолютно бесшумные автомобили?

Квинтус привстал на стуле:

— Вы имеете в виду, что они все еще где-то на территории Нью-Манора? В таком случае, я уверен, мы сможем их поймать! Как только сюда прибудет полиция. Вы их, конечно, вызвали?

Саймон покачал головой:

— Пока нет. Это еще одно подтверждение моей правоты. Я не вызвал полицию, поскольку не могу этого сделать. Телефонный провод перерезан. А перерезали его после всего случившегося — после того, как я обошел дом, вернулся и рассказал Розмари о том, что произошло!

Девушка приоткрыла рот и неотрывно смотрела на Саймона со страхом и напряжением.

— Но они могут… — заговорила она.

Ее остановил внезапно раздавшийся грохот.

Она повернула голову влево, и Саймон заметил, как в один миг побелело ее лицо. Сам он в это мгновение круто разворачивался к дверям на терассу — похоже, кто-то разбивал стекло… Тут же колыхнулись занавески, и между ними просунулась рука в перчатке, сжимавшая блестящий ствол. Святой резко отскочил назад.

X

Саймон кинулся к выключателю — бессознательным, интуитивным рывком тела. Сознание работало медленнее, но картина вырисовывалась четкая: неизвестный, который разбил стекло, уже обыграл его, а при включенном свете у противника имелись три цели на выбор и очень неплохие шансы… Святой врезался плечом в стену и хлопнул рукой по выключателю. Как раз в это мгновение заговорил револьвер неизвестного.

«Бам!» — оглушительно прозвучало один раз.

Саймон услышал, как пуля ударилась обо что-то чуть сбоку от него. Снова разбилось еще какое-то стекло. Квинтус сделал глубокий вдох. У Святого от удара о стену звенело в ушах, и сквозь этот шум он пытался определить, проник стрелявший в помещение или нет.

Пригнувшись, Саймон дернулся в сторону — бесшумно, с «люгером» в вытянутой руке. Похоже, все замерли на своих местах. Мозг Святого снова работал как заведенный. Если только этот артист с револьвером не надеялся решить все первой пулей с близкого расстояния, то он ожидает, что Святой сейчас ринется к окну. Поэтому Святой не ринется к окну…

Он коснулся пальцами дверной ручки, обхватил ее и повернул. Потом Саймон собрался, быстро распахнул дверь, выскочил в коридор и с грохотом захлопнул дверь за собой. В то единственное мгновение, когда его силуэт четко выделялся на фоне света в коридоре, из темноты прозвучал второй выстрел. Рядом с плечом Святого посыпались кусочки дерева, но его появление в просвете было таким коротким и неожиданным, что снайпер не смог прицелиться. Даже не оглядываясь назад, Саймон в два прыжка преодолел коридор и вылетел из входной двери.

Он обежал дом и снова, согнувшись, приблизился к углу, за которым начиналась терраса перед окнами гостиной. Потом он осторожно выглянул из-за угла, готовый мгновенно нырнуть назад, но скрываться не пришлось, и он принялся внимательно осматривать террасу.

Эта часть дома была погружена во мрак, но Саймон понял, что там никого нет.

Он вгляделся в темноту справа, на подходах к дому, но не обнаружил ничего, что напоминало бы маячившую человеческую фигуру. Во всем саду царила та же внушающая суеверный страх тишина, то же непонятное отсутствие любого намека на движение, от чего по спине пробегали мурашки, как в предыдущий раз, когда он выходил из дома…

Святой ступил на террасу, прижимаясь к стене спиной и держа указательный палец на спусковом крючке. Он продолжал всматриваться в темноту. Все тихо. Саймон добрался до разбитой стеклянной двери и протянул руку, чтобы проверить ручку. Двери были запертыми изнутри — правильно, он сам их закрывал.

Он наклонился к разбитому стеклу и произнес:

— Все чисто. Свет пока не включайте, но меня впустите.

Вскоре дверь раскрылась. Снаружи имелись ставни, Святой опустил их, закрывая пробоину на стекле, затем вошел в комнату и задвинул затвор изнутри. Судя по тому, что это далось ему с трудом, им давно не пользовались. Святой сделал то же самое с окном, а потом ощупью пробрался к двери в коридор и снова зажег свет.

— До того как все закончится, это место станет похоже на крепость, — весело заметил он.

Розмари подбежала к нему и схватила за рукав:

— Вы видели кого-нибудь?

Он покачал головой:

— Ни души. Тот парень даже не открывал дверь — просто ударил револьвером по стеклу, засунул руку и прицелился снаружи. Я думаю, он ожидал, что я брошусь за ним сквозь стеклянную дверь, и тогда бы он меня точно прикончил. Но я его обманул. Потом он наверняка услышал, как я огибаю дом, и сбежал. — Саймон успокаивающе улыбнулся ей: — А сейчас мне нужно покинуть вас на минуту. Пойду взгляну на Хоппи — он будет беспокоиться.

Ему следовало бы знать, что не стоит предаваться таким иллюзиям. Когда Саймон вошел на кухню, три женщины с побелевшими лицами и мужчина, который выглядел не лучше, подпрыгнули с паническими криками и выпученными глазами. Униац с явной неохотой, неторопливо оторвался от бутылки.

— Привет, босс, — вяло произнес Униац с сердечностью человека, которого вынудили прервать какое-то важное занятие. Святой посмотрел на него с уважением.

— Тебя когда-нибудь что-нибудь беспокоит, Хоппи? — мягко спросил он.

Униац беспечно и небрежно взмахнул бутылкой.

— Конечно, босс. Я слышал стрельбу, — ответил он. — Но я решил, что если кого-то убивают, то не вас. Как дела?

— Все будет прекрасно, пока я знаю, что ты на посту, — с почтением ответил Святой и ушел.

Он медленно вернулся в гостиную, держа руки в карманах. Несмотря на все случившееся, Саймон впервые за весь вечер вздохнул с облегчением. Он чувствовал, что ситуация приближается к окончательной развязке. Его собственное расследование лишь вывело на свет тщательно замаскированные мотивы поведения участников и теперь должно привести к их финальному столкновению, когда все узлы развязываются, все становится простым и понятным. Ему требовалось лишь несколько минут, чтобы получить еще пару ответов… Когда он снова предстал перед девушкой, улыбка у него получилась почти неприлично беззаботной.

— Все хорошо, — сообщил Саймон. — Боюсь, Хоппи уничтожает запасы вашего винного погреба.

Розмари подошла к нему, с беспокойством заглядывая в глаза.

— Тот выстрел, когда вы выбегали… — произнесла она. — Вы не ранены?

— Нет. Просто неприятно выступать в роли мишени какого-то придурка с пистолетом.

— Ну, в этом вы не одиноки, — сухо заметил врач.

Он так и сидел на стуле, на котором его последний раз видел Саймон. Святой проследил за его взглядом — врач только что повернул голову и кивнул в нужную сторону. Прямо над его левым плечом, в картине, висевшей на стене, бросалась в глаза черная дыра, словно просверленная сверлом. Картину прикрывали несколько кусков стекла, формируя неровный круг вокруг дырки.

Святой смотрел на оставленный пулей след и несколько секунд молчал. Он, конечно, слышал, как пуля во что-то врезалась, а потом раздался легкий звон стекла. Но поскольку по нему не попали, больше он о пуле не думал. Теперь ему указали направление выстрела, и вся последовательность загадок, похоже, выстроилась у него в мозгу.

Цепь алиби замкнулась.

Нору Прескотт мог убить любой, даже Розмари Чейз и Форрест. Допустим, Розмари выстрелила в эллинг за секунду до того, как Форрест включил фонарик, а затем присоединилась к нему. Но маловероятно, что Форрест перерезал сам себе горло, и, даже если бы он это сделал, ему не удалось бы потом похитить Марвина Чейза. А на момент убийства Форреста алиби Розмари Чейз обеспечивал сам Святой. Все это мог совершить дворецкий, но затем его заперли в кухне под наблюдением Хоппи Униаца. Поэтому предпринятые Святым меры предосторожности оправдывали дворецкого в отношении двух выстрелов, сделанных за последние несколько минут. Доктора Квинтуса вполне могли вообще не ударять по голове. Но он определенно не делал эти два последних выстрела — один из них был фактически нацелен в него. Однако врач имел возможность сделать все остальное.

Саймон вернулся к своему изначальному положению у камина, чтобы в этом удостовериться. Результат осмотра не оставил ни малейших сомнений. Даже если не учитывать выстрел по нему самому в дверном проеме и считать, что первый выстрел направляли в Святого и вместо этого чуть не попали в Квинтуса, то, значит, стрелял человек, не способный с десяти ярдов попасть в радиус десяти футов от центра мишени. Подобное объяснение даже не стоило рассматривать.

Таким образом, оставался только один человек, у которого не было алиби — и которого о нем даже не спрашивали, поскольку казалось, будто оно ему не требуется. Это был человек, вокруг которого концентрировалась вся суета. Он входил в состав актеров, но еще ни разу не появлялся на сцене — с тех пор как на нее вышел Святой. Это был человек, который по очевидным причинам вполне мог и не существовать.

Но если сам Марвин Чейз совершил все дикости, которые произошли этим вечером, это означает, что история его травм полностью сфабрикована. Неправдоподобно, чтобы человек тщательно разработал такой план, если он не давал видимых преимуществ.

Саймон задумался об этом, и, казалось, все в нем замерло.

— Эти люди не сделали бы всего, что натворили, если бы хотели просто похитить моего отца, — говорила девушка. — Если только это не маньяки. Они не смогут получить никакого выкупа, если просто убивают всех, кто когда-либо имел с ним дело, а, похоже, именно это они и пытаются…

— За исключением вас, — перебил Саймон, почти не обращая на нее внимания. — Вы пока никак не пострадали.

«Автокатастрофа произошла неделю назад, — продолжал думать он. — За много дней до того, как мне написала Нора Прескотт, до того, как возникли какие-то основания увидеть меня на месте событий. Но все то, что может служить алиби для преступника, произошло после того, как я появился на сцене. И вероятно, ради меня. Марвин Чейз мог быть мошенником и избавиться от секретаря во время ложной автокатастрофы, потому что секретарь много знал. На этом все и должно было закончиться. Ему самому не требовалось притворяться пострадавшим и дополнительно рисковать, выводя на сцену липового врача для создания нужной атмосферы. Поэтому он не придумал травмы. И поэтому его алиби не хуже, чем у остальных. Итак, мы возвращаемся к началу».

Или это означало, что Саймон подошел к концу охоты? В неком подобии транса он приблизился к разбитому окну и осмотрел стекло. На конце одного из острых кусков висела пара тонких белых нитей — вроде тех, которые могли быть вырваны из бинта или марлевой повязки. Они очень удачно вписались в схему, сложившуюся в голове Святого. Он понял, что это может означать, и это его совсем не шокировало. Саймон уже знал, что никогда не познакомится с Марвином Чейзом.

Доктор Квинтус тем временем поднимался на ноги.

— Теперь мне лучше, — объявил он. — Я схожу за полицией.

— Подождите минутку, — тихо произнес Святой. — Думаю, ко времени их прибытия у нас появится кандидатура для ареста; основания у них будут, я уж постараюсь.

XI

Саймон повернулся к девушке и взял ее за плечи.

— Мне очень жаль, Розмари, — сказал он. — Но сейчас вам придется узнать неприятные вещи.

Не дожидаясь, когда у нее в глазах появятся замешательство и страх, он пошел к двери и громко крикнул:

— Хоппи, отправь сюда дворецкого. Проследи, чтобы в том помещении, где ты находишься, были задернуты все занавески, и наблюдай за окнами. Если кто-то попытается на тебя напасть, вначале стреляй, а потом задавай вопросы.

— Хорошо, босс, — покорно ответил Униац.

Дворецкий шел по коридору так, словно пол был усыпан горячими углями. Его представительное полное лицо теперь было бледным и испуганным. Однако перед Святым он остановился с чувством неистребимого собственного достоинства:

— Да, сэр?

Саймон поманил его к входной двери, на этот раз проявляя большую осторожность. Он выключил весь свет в коридоре, перед тем как открыть дверь, затем быстро вытащил дворецкого наружу, но не закрыл дверь полностью. Они стояли в тени крыльца, все кругом было черно.

— Дживз, — произнес он и, хотя только что проявлял осмотрительность, говорил четко и громко. — Я хочу, чтобы вы отправились в ближайший дом и с их телефона позвонили в полицию. Спросите сержанта Джессера. Я хочу, чтобы вы передали ему особое сообщение.

— Я, сэр?

Саймон не видел лица дворецкого, но по дрожащему голосу мог представить себе его выражение. Он молча улыбнулся, неотрывно всматриваясь в темноту сада.

— Да, вы. Боитесь?

— Н-нет, сэр. Но…

— Я понимаю, что вы имеете в виду. Мурашки вы ступают на коже, не правда ли? Я сам бы чувствовал себя точно так же. Вы когда-нибудь имели дело с оружием?

— Немного… во время войны, сэр.

— Прекрасно. Значит, вот подарок для вас. — Саймон нащупал пухлую руку дворецкого и вложил в нее «люгер». — Он заряжен и готов к стрельбе. Если что-то случится, воспользуйтесь им. И есть еще один момент. Я буду с вами. Вы меня не услышите и не увидите, но я буду рядом. Если кто-то попытается вас остановить или что-то сделать с вами, то его ждет неприятный сюрприз. Поэтому не беспокойтесь. Вы доберетесь до цели.

Саймон услышал, как дворецкий сглотнул:

— Очень хорошо, сэр. И что вы хотите передать?

— Сообщение для сержанта Джессера, — повторил Саймон так же громко. — Расскажите ему про убийство мистера Форреста и все остальное. Обо всем, что произошло в доме. Объясните ему, что вас послал я. И также скажите ему, что я разгадал загадку, поэтому ему не нужно тащить с собой целую толпу из следователей, фотографов, экспертов для снятия отпечатков пальцев и всего такого. Передайте ему, что я прямо сейчас слушаю признание, и оно будет написано и подписано к тому времени, когда он сюда доберется. Вы в состоянии это запомнить?

— Да, сэр.

— Отлично, Дживз. Идите.

Саймон достал второй пистолет из бокового кармана и оставался на месте, пока дворецкий пересек подъездную дорожку и растаял в чернильной тени за ней.

Святой слышал его тихие шаги, даже когда тот полностью скрылся из виду. Дворецкий шел ровно, потом звук шагов исчез полностью. Судя по всему, препятствий на своем пути он не встретил. Наконец Саймон понял, что дворецкий покинул опасную зону, убрал «вальтер» в карман и неслышно вернулся в погруженный в темноту коридор. Конечно, он не мог быть абсолютно уверен в полной безопасности дворецкого, но надеялся на это.

Когда он снова появился в гостиной, Розмари Чейз с доктором тупо уставились на него. Саймон им вежливо улыбнулся. Они ничего не понимали.

— Я знаю: вы слышали, как я сказал Дживзу, что последую за ним, — сказал Святой.

— Но почему… — открыл рот Квинтус.

— Из-за того парня снаружи, если он еще там маячит, — спокойно ответил Саймон. — Того парня, который доставил нам столько неприятностей. Если он столько времени находился поблизости, то и сейчас рядом. Он пока не закончил работу. Во время последней попытки он промахнулся и не смеет уйти, оставив дело незавершенным. Поэтому он остается на месте и напряженно раздумывает, что бы ему быстро сделать для спасения собственной шкуры. Он слышал, что я сказал дворецкому. Я специально говорил громко, и думаю, это сработало. Я отпугнул его от Дживза, чтобы этот парень не пытался отрезать ножом голову еще и дворецкому. Вместо этого он решил остаться здесь и провести зачистку до прибытия полиции. И это тоже входило в мои намерения.

Во время этой речи глубоко посаженные глаза врача неотрывно смотрели на Саймона, теперь Квинтус моргнул:

— Значит, отправленное вами послание было еще одним блефом?

— Отчасти. Может, я немного преувеличил. Но я хотел разбудить любопытство у нашего друга. Хотел удостовериться, что ему страшно захочется узнать побольше. Ему нужно выяснить, что происходит в этой комнате. Готов поспорить: он сейчас слушает каждое сказанное мной слово.

Девушка бросила взгляд на разбитое стекло, снаружи закрытое ставнями, которые, однако, не заглушат голоса. Потом она взглянула на дверь и вздрогнула.

— Но тогда он знает, что вы не пошли с дворецким… — заговорила она.

— И он знает, что сейчас уже слишком поздно его догонять. Кроме того, здесь гораздо интереснее. Он хочет знать, сколько тузов у меня на самом деле спрятано в рукаве. А я хочу ему это рассказать.

— Но вы же заявили, что только блефуете, — хриплым голосом запротестовала Розмари. — Вы на самом деле ничего не знаете.

Святой покачал головой:

— Я только сказал, что немного преувеличиваю. Пока у меня нет признания, но я надеюсь его получить. Все остальное — правда. Я знаю, почему сегодня произошли все эти события и кто их совершил.

Слушатели не пытались подбадривать Святого, но следили за ним широко раскрытыми глазами так, словно он их гипнотизировал. Розмари с Квинтусом будто испытывали необъяснимый страх перед тем, что Саймон собирался сказать, и поэтому не давили на него, но одновременно были зачарованы. И эти чары оказались настолько сильны, что Розмари и доктор не могли их преодолеть.

Святой использовал момент с максимальной пользой для себя. Он заставил их ждать, пока прошелся к креслу и устроился там, потом закурил сигарету, словно они все просто наслаждались обычной беседой. Театральная пауза была намеренной и предназначалась для нервного срыва одного человека, которого Саймон хотел принудить выдать самого себя.

— На самом деле все так легко, когда разберешься, — наконец заявил Святой. — Наш преступник умный парень, и он придумал такую простую и смелую аферу, что она получилась практически безупречной — если исключить какие-то случайности. А в виде компенсации риска он должен был заполучить миллионы. Только произошла одна неожиданность, которая потом привела к другой.

Саймон затянулся сигаретой, затем задумчиво выпустил дым сквозь губы, на которых играла полуулыбка.

— Неожиданностью явилось обращение Норы Прескотт ко мне. Конечно, она должна была участвовать в афере, но он думал, что может держать ее в руках угрозой. Если она его выдаст, то ее отец лишится синекуры, которая фактически поддерживала в нем жизнь. Это было не очень честно. Если бы только Нора оказалась чуть более разумной! Она достаточно испугалась, чтобы не пойти в полицию. Однако не так сильно, чтобы не подумать обо мне. Она решила, что человек вроде меня может испортить весь план и каким-то образом еще и спасти ее. Поэтому она написала мне письмо. Наш негодяй выяснил это, но не смог это предотвратить. Поэтому сегодня вечером он последовал за ней в «Колокол», планируя также убить и меня, поскольку справедливо решил, что, получив письмо, я начну копаться в деле, пока что-нибудь не выясню. Когда Нора отправилась к эллингу, ему показалось, что дело в шляпе. Он последовал за девушкой, убил ее и подождал меня, чтобы добавить к коллекции. Только тут произошла еще одна неожиданность, он занервничал и сбежал.

И снова Святой сделал паузу.

— Тем не менее наш негодяй все равно знал, что от пускать меня нельзя. Он решил держаться рядом со мной, пока от меня не избавится, — не спеша продолжал Саймон с той же уверенностью. — Он устроил так, чтобы меня привели сюда, и планировал убрать меня, как только придумает подходящий способ. Он дождался конца ужина. К тому времени он уже разработал план. Он только что закончил его обсуждение с сообщником…

— Сообщником? — повторил врач.

— Да, — без всякого выражения подтвердил Святой. — И чтобы между нами не осталось никакого недопонимания, я хочу сказать, что имею в виду липового врача, представляющегося как Квинтус.

Лицо врача побледнело, руки сжали подлокотники и тоже побелели, но Святой даже не пошевелился.

— Я не стал бы даже пытаться, — сказал он. — На твоем месте, брат, я ничего бы не предпринимал. Потому что, если ты это сделаешь, я превращу тебя в фарш.

Розмари Чейз переводила взгляд с одного мужчины на другого:

— Но… вы же не имеете в виду…

— Я имею в виду, что автокатастрофа вашего отца была ложью от начала до конца, — теперь Саймон говорил мягким тоном. — Требовался липовый доктор, чтобы подтвердить наличие травм. Это не получилось бы с честным врачом, весь план пошел бы прахом. Мне понадобилось много времени, чтобы это понять. Причина в том, что мы все слишком многое готовы принимать на веру. Вы сказали мне, что видели отца после несчастного случая, поэтому я не задавал больше никаких вопросов. Естественно, вы не посчитали себя обязанной говорить мне, что видели его всего замотанного в бинты, словно мумию. Да и он явно не говорил нормальным голосом, а только хрипел. Но ему нужен был Квинтус, чтобы оставаться в таком состоянии.

— Вы, вероятно, сошли с ума! — взвизгнул Квинтус.

Святой улыбнулся:

— Нет. А вот вы уж точно вышли из игры. Очень выгодной казалась роль. Я же сказал, что мы все слишком многое принимаем как должное. Вас представляют врачом, и все в это верят. Теперь вам предстоит изменить образ — вы подпишете признание, которое я обещал сержанту Джессеру. Вы это сделаете для спасения собственной шкуры. Расскажете о том, что Форрест на самом деле не был таким идиотом, каким казался, и о том, как он подслушивал под дверью комнаты Марвина Чейза ваше с напарником обсуждение преступных планов. Ваш приятель разбил здесь окно и выстрелил в вас для произведения нужного эффекта, а затем, после того как мы с Хоппи включимся в схватку, собирался убить нас. Форреста убили, чтобы он ничего не рассказал…

— И что еще? — спросил новый голос.

Саймон повернулся к двери и увидел мужчину. Одет он был нелепо — в темно-бордовую шелковую пижаму и домашние тапочки. Голова оказалась так замотана бинтами, что торчали одни глаза. В правой руке в перчатке он держал револьвер, нацеленный в грудь Саймону. Святой услышал, как Розмари вскочила на ноги, сдавленно вскрикнув, и ответил ей, а не кому-то другому.

— Я предупреждал вас, Розмари, что история нелицеприятная, — сказал он. — Вашего отца убили неделю назад. Помните его секретаря? Это мистер Бертран Тамблин.

XII

— Считаете себя очень умным, да? — злобно спросил Тамблин.

— Не очень, — с досадой признал Саймон. — Мне следовало давно обо всем догадаться. Но, как я уже говорил, мы многое принимаем на веру. Все говорили о вас как о Марвине Чейзе, и поэтому я не сомневался, что это он и есть. Еще больше меня сбило со следа появление Розмари с Форрестом в эллинге в самый неподходящий момент. Именно тогда вы испугались и поспешно сбежали. Я не приближался к разгадке, пока не стал думать о вас как о миллионере-невидимке — человеке, вокруг которого разворачивалась вся суматоха и которого, тем не менее, нельзя увидеть. Тогда все стало понятно. Вы убили Марвина Чейза, избавились от его тела во время ложной автокатастрофы, а вместо него Квинтус привез домой вас. Никто ничего не заподозрил. Квинтус был вашей ширмой. Вы достаточно хорошо были осведомлены о делах Марвина Чейза, чтобы поддержать любой разговор, — вам даже удалось обмануть его дочь во время коротких посещений. Лицо у вас было все в бинтах, говорили вы слабым неузнаваемым голосом, как на самом деле говорит сильно пострадавший человек. И вы приготовились получить как можно больше денег Марвина Чейза — столько, сколько удастся вытянуть из банков и облигаций, пока кто-нибудь не выведет вас на чистую воду.

— Правда?

— О да… Это была прекрасная идея, но события приняли неожиданный оборот. Сначала Форрест. На вас остались следы его крови, она и сейчас на вас, — и вы решили, что не стоит возвращаться в кровать, услышав, как я поднимаюсь по лестнице. Вы снова потеряли голову и устроили ложное похищение. Я не верю, что вы выпрыгнули из окна именно тогда — вы просто перебрались в другую комнату и прятались, пока путь не оказался свободен. Я задумался об этом, не услышав никакого шума отъезжаю щей машины, и никто в меня не стрелял, пока я обходил вокруг дома.

— Продолжайте.

— Тогда вы поняли, что нужно исключить возможность звонка в полицию и перерезали телефонный провод. Вам требовалась отсрочка, чтобы довести до конца изначальный план — усилить алиби Квинтуса и убить меня и Хоппи. Перерезывание провода было еще одной ошибкой. Посторонняя банда сделала бы это сразу, чтобы не рисковать. После выполнения работы они не стали бы специально задерживаться для этого. И вы снова не выстрелили по мне, когда я во второй раз вышел из входной двери, поскольку вам хотелось вначале показать, что в Квинтуса тоже стреляли. Затем, когда вы наконец выбрали момент для стрельбы, мне повезло. Я действовал слишком быстро для вас. Когда вы услышали, как я бегу вокруг дома, вы снова скрылись в ночи, чтобы обдумать дальнейшие поступки. Мне не удалось бы вас поймать в темноте, шансов практически не было, поэтому я позволил вам послушать, как разговариваю с дворецким. Я знал: это заставит вас действовать.

Тамблин кивнул.

— Вы допустили только две ошибки, — сказал он. — Форреста я убил бы в любом случае, только мне следовало выбрать для этого более подходящее время. Я слышал, как Розмари однажды вечером разговаривала с ним перед входной дверью, прямо под моим окном, они прощались перед его уходом. Именно тогда я и узнал, что Нора написала вам письмо, и где она с вами встречается.

— А вторая ошибка? — холодно спросил Саймон.

— Когда вы сами себя перемудрили. Вы придумали хитрый план для того, чтобы завлечь меня сюда и обеспечить кульминационный момент ваших полных драматизма откровений. Даже оставили входную дверь приоткрытой, чтобы облегчить мне путь. Вы — тщеславный дурак! Вы получили признание, но неужели вы думали, что я оставлю вас в живых? Ваш блеф вызвал у меня лишь минутное беспокойство. Тогда я боялся, что Квинтус выдал меня. Как только я убедился, что он этого не сделал, то начал забавляться вашей кипучей деятельностью. Теперь мне придется убить и Розмари. Благодаря вам. Квинтус имел на нее виды, и мы могли бы ее использовать для поддержания версии…

— Бертран, боюсь, что вы несете околесицу, — самым серьезным тоном сказал Святой.

Револьвер, нацеленный ему в грудь, не шелохнулся.

— Поясните мне, почему, — поинтересовался Тамблин.

Саймон неторопливо выпустил дым через нос. Он все еще сидел, откинувшись на спинку кресла, расслабленно и безмятежно. Он вел себя так с тех пор, как Тамблин зашел в комнату.

— Потому что теперь вы сами слишком многое принимаете на веру. Вы решили, что я сам себя перемудрил, поэтому перестали думать. Похоже, вам не пришло в голову, что поскольку я ожидал вашего прихода, то прекрасно понимал, насколько дружелюбным вы будете после появления здесь. Вы слышали, как я отдал Дживзу пистолет, поэтому пришли к выводу, что я не вооружен. А теперь взгляните на мою левую руку. Вы видите, что она опущена в карман пиджака. Мой второй пистолет направлен на вас, Бертран, и я готов поспорить, что стреляю быстрее вас. Если не верите, начинайте нажимать на курок.

Тамблин молча смотрел на него несколько секунд и не двигался, затем откинул голову назад, и жуткий трескучий смех вылетел из прорези в бинтах на месте рта.

— О нет, мистер Темплар, — радостно воскликнул он. — Именно вы приняли слишком многое как должное. Вы решили, что Квинтус лишь притворяется врачом, вам и в голову не пришло, что на самом деле он вор-карманник. Вы помните, как он хватался за вас в коридоре наверху? Он вынул обоймы из обоих ваших пистолетов. Вы можете сделать один выстрел — воспользоваться патроном, который остался в патроннике, но Квинтус теперь тоже целится в вас. Вам не удастся убить нас обоих одной пулей. Вы все-таки слишком перемудрили.

Это не было блефом. Саймон понял это интуицией игрока и знал, что смеяться последним будет Тамблин.

— Выньте руку из кармана, — рявкнул Тамблин. — Квинтус прицелится в Розмари. Если вы воспользуетесь своим оружием, то убьете ее, как если бы…

Святой увидел, как указательный палец Тамблина дернулся на спусковом крючке, и ждал острого укуса смерти.

Неестественную тишину нарушило громыхание взорвавшегося пороха, но Святой не почувствовал ни шока, ни боли. Не веря своим глазам, он смотрел, как Тамблин зашатался, словно ему в спину врезалась трамбовка. Потом Бертран слабо покачнулся, правая рука опустилась, револьвер выскользнул из пальцев. У него подогнулись колени, а потом и все тело рухнуло, как срубленное дерево… А затем Святой увидел похожую на куб фигуру питекантропа. Это Хоппи Униац стоял в дверях, держа в волосатой руке пистолет, из дула которого струился дымок.

Потом Святой услышал еще один глухой удар справа и повернулся. Это пистолет Квинтуса упал на пол. Когда Хоппи посмотрел на липового врача, Квинтус принялся дико размахивать руками в воздухе.

— Не стреляйте! — закричал он. — Я подпишу вам признание. Я никого не убивал. Все делал Тамблин. Не убивайте меня…

— Он не хочет, чтобы его убивали, Хоппи, — сказал Святой. — Я думаю, что мы оставим его полиции — для разнообразия. Это поможет убедить их в нашем благородстве.

— Босс, у меня получилось, — опуская оружие, заявил Униац.

Святой кивнул и встал с кресла. Им овладело странное ощущение. Он был жив и никак не пострадал.

— Я знаю, — ответил он. — Еще полсекунды, и он стал бы самым знаменитым убийцей в мире.

Униац посмотрел на тело на полу и нахмурился.

— A-а, он, — неопределенно произнес Хоппи. — Да… Но послушайте, босс, у меня получилось!

— Конечно! — сказал Святой. — Ты и раньше это делал. А рассказ мистера Квинтуса спустит тебя с крючка.

К нему приближалась Розмари Чейз. Она побледнела, но двигалась твердо и уверенно. Саймон Темплар подумал, как много времени он потратил на другие заботы, что успел забыть, насколько она красива и насколько теплые и красные у нее губы. Девушка протянула ему руку, а, поскольку он все еще оставался Святым и всегда им будет, он обнял ее.

— Я знаю, что это тяжело, — сказал Саймон. — Но мы ничего не можем изменить.

— Сейчас почему-то все не кажется таким ужасным, — ответила она. — Наконец я знаю, что мой отец не участвовал во всем этом… Как мне отблагодарить вас?

— Благодарить нужно Хоппи. — Святой посмотрел на него. — Я никогда не ожидал, что ты умеешь читать мысли, Хоппи, и я бы многое отдал, чтобы узнать, что заставило тебя покинуть кухню в такое подходящее время.

Униац моргнул, глядя на него.

— Так я же говорю, босс, что у меня получилось, — объяснил он, нахмурив брови для усиления эффекта. — Когда вы позвали дворецкого, он как раз открывал для меня еще одну бутылку виски. И на этот раз у меня все получилось! Я выпил ее до последней капли не отрываясь. Вот я и пришел сообщить вам об этом. — На лице Униаца появилась широкая улыбка. Он неописуемо гордился собой. — Я сделал это, босс! Это что-то, не правда ли?

Pigeon Blood

Paul Cain

На поприще бульварного чтива подвизалось множество второсортных и третьесортных писак. А чего вы хотите — цент за слово, а то и за два? Но были и талантливые, попадались писатели экстра-класса. Вполне возможно, Пол Кейн (1902–1966) принадлежит к последним. К сожалению, он слишком мало написал, чтобы об этом можно было судить с полной уверенностью. Всего около дюжины рассказов, семь из которых вышли отдельной книгой «Семь убийц» (1946), и повесть «Шустряк» (1933), которая привела в восторг Рэймонда Чандлера. Она фактически состояла из пяти взаимосвязанных рассказов, которые по отдельности публиковались в «Черной маске» в 1932 году. В издательстве «Даблдэй» ее оценили невысоко, поскольку книга плохо расходилась, не переиздавалась — зато сейчас представляет библиографическую редкость. Возможно, издатель был прав, ибо критика тоже единодушно громила «Шустряка», перегруженного жестокостью и насилием. Многие читатели, однако, этого мнения не разделяют, и сейчас повесть считается шедевром «крутой» детективной литературы.

Шестнадцатилетний подросток Джордж Кэррол Симс приехал в Голливуд, желая сочинять сценарии, чем и занялся под псевдонимом Питер Рюрик. Они не пользовались успехом и денег ему не принесли, и он решил писать детективные рассказы под псевдонимом Пол Кейн. Впрочем, за последние 30 лет жизни Джордж Кэррол Симс ничего не издал. «Рубины голубиной крови» впервые появились в «Черной маске» за ноябрь 1933 года и вошли в сборник «Семь убийц».

Рубины голубиной крови

Пол Кейн

переводчик — Юрий Балаян

Она прильнула к баранке открытого родстера. Глаза ее, суженные до двух оперенных ресницами щелочек, дергались то вверх, то вниз, от блестящей ленты дороги перед радиатором к зеркалу заднего вида на ветровом стекле, в котором быстро увеличивались два ярких кружка. Она постепенно вдавливала педаль акселератора в пол, не слыша ничего, кроме рычания мощного мотора.

Резкий звук — и на ветровом стекле расцвел мерзкого вида цветок с дыркой в центре. Женщина выжала газ до упора, побледнела, глаза ее расширились, губы сжались в тире. Покрышки взвыли, машина с трудом вписалась в плавный поворот. Фары преследователя приближались. Второй и третий выстрелы… Пули, похоже, пролетели мимо или зарылись в корпус родстера, не причинив вреда. Следующий пропорол левую заднюю камеру, машина вильнула, потеряла устойчивость… Внезапно впереди вынырнуло яркое пятно, как раз рядом с дорогой. Заправочная станция! Спасение! Женщина вывернула руль, нажала на тормоз. Автомобиль замер. Второй промчался мимо, не снижая скорости. Последний выстрел — спинка переднего сиденья, с которого только что встала женщина, украсилась свежей дыркой.

Из будки заправки выбежали двое, третий остался в дверях. Дама вернулась на сиденье, тяжело и неровно дыша.

Один из подбежавших тронул ее за плечо:

— Вы не ранены, мэм?

Она молча покачала головой.

— Бандиты? — спросил второй, невысокий мужчина средних лет.

Женщина открыла сумочку, вынула сигарету:

— Наверно. — Она закурила и жадно затянулась.

Тот, что помоложе, уже обследовал машину:

— В баке дырка. С таким далеко не уехать.

— Да, — бесцветным голосом подтвердила она. — Хорошо, что я здесь остановилась. — И дама сделала глубокую затяжку.

— Уже третье нападение за эту неделю, — сказал пожилой.

— Можете вызвать мне такси? — обратилась женщина к парню.

— Конечно. — Он опустился на колено перед продырявленной шиной. — Глянь, Эд, почти надвое.

— Такси для вас, мэм? — переспросил тот, что остался в дверях.

Она улыбнулась, кивнула. Человек исчез внутри, через минуту вернулся:

— Уже вызвал, мэм. Придется немного подождать.

Она поблагодарила.

— Самый опасный участок на всем Лонг-Айленде, — вздохнул заправщик. — Они пытались спихнуть вас с дороги или сразу открыли пальбу?

— Сразу.

— У нас здесь хорошая мастерская. Если хотите, можем все отремонтировать.

— Да, конечно. Сколько на это уйдет времени?

— Дня два. Ветровое стекло придется доставить из Квинса. Да и бензобак…

Она вынула из сумочки визитную карточку и вручила механику:

— Когда справитесь, позвоните.

С боковой дороги вывернуло такси, подкатило к станции. Женщина вышла из своей машины, подошла к нему.

— Знаете, как быстрее добраться отсюда до Манхэттена? — спросила она шофера. — На меня напали тут, на шоссе, мало ли, вдруг впереди поджидают… С меня на сегодня хватит… Хочу домой.

Дама явно нервничала.

Водитель, крупный краснолицый ирландец, усмехнулся:

— Побыстрее — уж мне ль не знать, леди. Миллион вариантов. Довезу в полной безопасности, не беспокойтесь.

Она помахала рукой троим с заправочной станции и уселась в такси. После того, как машина исчезла, мужчина, которому она вручила визитку, поинтересовался, что на ней напечатано:

— Миссис Дейл Хенен. 580 Парк-авеню.

Пожилой возвел глаза к небу:

— Во как. Жена этого Хенена, миллионера. Парень наварил кучу денег в Оклахоме. Нефть. Водитель его мне рассказывал, как он начал. Не было у него ни шнурка для башмака, ни места, куда этот шнурок положить. Так он отстрелил себе на ноге большой палец и огреб десять штук страховки по несчастному случаю. Как раз на первую скважину хватило. А теперь у него тут поместье под Рослином.

Человек с визиткой кивнул:

— Что ж, со счетом можем не стесняться. — И он засунул карточку в карман.

Такси остановилось почти на углу 63-й и Парк-авеню. Женщина вышла, расплатилась и поспешила скрыться в доме. Войдя в свою квартиру, она сразу же заказала междугородний звонок в Рослин, Лонг-Айленд.

— Дейл. Началось. За мной гнались, стреляли. Чуть машину не угробила. Что делать — не знаю. Даже если я позвоню Крендалу и скажу, что не буду… не пойду в полицию… Он все равно прикажет меня убрать, для верности. Да, дома буду. Что значит «не бойся»… Ладно, ладно… Пока.

Она повесила трубку, подошла к большому круглому столу в центре комнаты, налила себе щедрую порцию виски. Руки все еще тряслись. Она криво усмехнулась, подняла бокал ко рту, осушила его залпом и поставила на пол, посмотрев на крохотные часики, красовавшиеся на запястье. Десять минут десятого.

Почти точно через час перед узким фасадом дома из серого гранита на Восточной 52-й остановился большой черный «Паккард». Из него вышел мужчина высокого роста. Он пересек тротуар и позвонил. Дверь открылась, автомобиль уехал, а мужчина вошел внутрь. В ярко освещенном холле он сдал шляпу и трость, поднялся по лестнице двумя этажами выше. Оглядел зал, заполненный людьми, подошел к столику возле окна на 54-ю улицу и подсел к сидевшему за ним человеку:

— Мистер Друз, не так ли?

Его собеседник лет пятидесяти, крепкого сложения, ухоженный, седой, аккуратно расчесанный, какой-то чрезмерно чистый, не спеша сложил газету, поднял взгляд.

— Мистер Хенен, — отозвался он глубоким, каким-то металлическим голосом.

Высокий кивнул, откинулся назад, скрестил руки на впалой груди. Возраста он был неопределенного: тридцать пять, а может, сорок пять лет, возможно, еще старше; тонкие бесцветные волосы подстрижены коротко, лицо узкое, глаза карие, рот скошенный, подвижный. Он спросил:

— Знаете Джеффри Крендала?

Друз посмотрел на нового посетителя без всякого выражения, повернулся и подозвал официанта. Дейл Хенен заказал виски с лимонным соком.

— Знаю. А что?

— Чуть больше часа назад Крендал или его люди попытались застрелить мою жену, когда она возвращалась из моего имения под Рослином.

Хенен подался вперед, в широко раскрытых глазах — выражение обеспокоенности.

Официант принес ему виски, поставил перед Друзом бутылочку «Перье» и стакан.

Друз медленно налил себе минералки:

— Так что же?

Хенен сделал глоток:

— Это дело не для полиции, мистер Друз. Я в курсе, что вас интересуют дела такого рода, поэтому и взял на себя смелость обратиться к вам.

— Какого рода? Пока я не вполне понимаю, о чем вы.

— Извините. Мне несколько не по себе. Могу я рассчитывать на конфиденциальность?

— Полагаю, что да, — нахмурился Друз. Он выпил полстакана «Перье» и покосился на остаток так, как будто отведал не заокеанской минеральной воды высшего качества, а отечественных помоев.

Дейл рассеянно улыбнулся:

— Вы знаете миссис Хенен?

Друз медленно покачал головой, принялся вращать стакан в ладонях. Казалось, все самое интересное в мире сейчас оказалось сосредоточено именно там.

— Мы уже давно не живем вместе, — продолжил Хенен. — Однако друг к другу относимся с симпатией, с пониманием; можно даже сказать, остались друзьями. Понимаете?

Друз кивнул.

Хенен приложился к виски, продолжил в быстром темпе:

— Есть у Кэтрин — всегда была — одна слабость. Даже порок. Склонность к азартным играм. Еще до нашей свадьбы она уже почти целиком спустила собственное состояние. Немалое. После того как мы расстались, проиграла около 115 тысяч долларов. Я покрывал ее долги. — Хенен осторожно откашлялся. — Сегодня ранним вечером она позвонила мне в Рослин и сказала, что ей срочно надо меня увидеть. Я предложил встретиться в городе, но она предпочла приехать. Около семи уже была у меня.

Он замолчал, закрыл глаза и медленно почесал пальцем лоб:

— У нее проблемы с Крендалом.

Друз разделался с «Перье», поставил стакан и внимательно посмотрел на Хенена.

— Около двух недель назад, — продолжил тот, — она задолжала Крендалу 68 тысяч, но продолжала играть, надеясь на удачу. Ко мне обращаться не захотела, знает, что у меня на рынке провал за провалом, все тянула да тянула, пока Крендал не потребовал деньги. Денег у нее нет, и они спланировали хитрую схему. У нее остались семейные рубины, ценный комплект, «голубиная кровь», древние, дедовские, с незапамятных времен. Тянут на 175 штук. Отец ее застраховал их на 135 тысяч сорок лет назад, и страховка с тех пор аккуратно поддерживалась… — Дейл допил виски, откинулся на спинку стула.

— Полагаю, затея состояла в том, что рубины исчезают, миссис Хенен получает страховку, Крендал получает долг, а у нее остается 67 тысяч на булавки, — продолжил за него Друз.

Хенен чуть порозовел:

— Совершенно верно.

— Скорее всего, — развил мысль Друз, — страховая компания не пустилась в лишние расспросы, страховку выплатила, и ваша жена отдала долг Крендалу.

Хенен кивнул, вынул из кармана черепаховый портсигар, предложил Друзу сигарету.

Тот покачал головой, спросил:

— И детективы компании не доставили никаких неприятностей мистеру Крендалу или его… исполнителям?

— Нет. Все прошло чисто. Крендалу не впервой. — Дейл зажег сигарету. — Но Кэтрин захотела получить рубины обратно, как они договаривались. — Он оперся локтями о стол. — А Крендал всучил ей подделку. И она это обнаружила.

Друз улыбнулся:

— Ну, при таком раскладе попался, скорее, Крендал, а не наоборот.

Хенен грустно понурился:

— Мы в Нью-Йорке, мистер Друз. Здесь Крендал и ему подобные творят что пожелают. Он заявил Кэтрин, что все ей вернул. Ну и как ей поступить? Признаться полиции и страховщикам, что она сжульничала? Тем не менее жена решила ему пригрозить.

Друз изобразил изумление.

— Кэтрин — дама вспыльчивая. Она так разозлилась, что готова была на все. Сказала Крендалу, что, если тот через три дня не вернет рубины, она сознается и сообщит, что он их украл. Конечно, она бы не стала этого делать, но в отчаянии надеялась запугать этого мерзавца. И он испугался. Поверил. Разговор у них произошел в среду, с тех пор за ней следят. Завтра суббота, третий день. Сегодня за ней увязались, погнались на шоссе и чуть не застрелили.

— Она не пыталась больше выйти на Крендала?

— Нет. Она ждала рубинов — до этого вечера. А теперь боится вообще ему показываться на глаза. Соваться к черту в пасть, ха!

Друз подозвал официанта, попросил счет:

— Где она сейчас?

— У себя дома. 63-я улица, угол Парк.

— И что вы намерены предпринять?

— Уже предпринимаю. К вам обратился. Я слышал о ваших методах от знакомых.

— Тогда проясним позиции.

Хенен согласно кивнул, раскурил следующую сигарету.

— Я один из немногих, — продолжил Друз, — кто все еще верит, что честность имеет рыночную стоимость и окупается. Честность — мой бизнес.

Дейл криво ухмыльнулся.

Друз, не обращая внимания на гримасу, продолжил:

— Связи у меня, конечно, имеются, и немалые, но главное в моей работе — соблюдение справедливости. Я имею в виду реальную справедливость, не книжную, пылящуюся в обложках кодексов, хромоногую и косоглазую. Разница существенная. — Друз усмехнулся. — И, знаете, окупается.

— Мой случай вас интересует?

— Да.

— Пять тысяч аванса устроит?

Друз слегка повел плечами:

— Вы оценили рубины в 175 тысяч. Я берусь вернуть рубины и сохранить жизнь миссис Хенен. В какую сумму вы оцениваете ее жизнь?

Дейл нахмурился:

— Ну, знаете…

— Ладно, скажем, тоже в 175 тысяч, — мило улыбнулся Друз. — Итого 350 тысяч. Моя ставка — десять процентов, треть авансом. Итого, аванс — 10 тысяч.

Все еще хмурясь, Хенен кивнул:

— Согласен.

Он вынул чековую книжку и авторучку.

— Если не выполню работу, деньги верну, — заверил Друз.

Не прекращая заполнять чек, Дейл снова кивнул. Собеседник заплатил по счету, записал телефон клиента и адрес его жены. Вышли они вместе. Друз пообещал позвонить в течение часа и подозвал такси. Хенен проводил глазами направившуюся на восток машину, нервно закурил и зашагал по Мэдисон-авеню.

— Сообщите ей, что я от мистера Хенена.

Портье положил трубку, обратился к Друзу:

— Квартира 3Д.

В ответ на протяжное «Войдите!» он открыл дверь и вошел в квартиру. Кэтрин Хенен стояла возле круглого стола, опираясь на него одной рукой, опустив другую в карман длинного синего халата. Ее вполне можно было назвать красивой. Грубоватая красота женщины, ведущей бурный образ жизни. Смуглая, глаза большие, темные, точеные черты лица, рот большой, сочные, красные губы…

Друз поклонился, поздоровался, представился. Попросил разрешения присесть.

— Прошу, — она кивнула на кресло, не двигаясь с места.

— Вы пьяны, — констатировал Друз.

— Еще как.

Он улыбнулся:

— Завидую. Мне, к сожалению, желудок не позволяет.

Он обвел взглядом комнату. Заметил возле окна лежащую на спине мужскую фигуру. Руки вытянуты вперед, ноги странно подогнуты. На лице кровь. Друз поднял брови, спросил, не оборачиваясь к миссис Хенен:

— Извините, а этот человек тоже пьян?

Она хрипло засмеялась:

— Как сказать. Клюшки перебрал. — Женщина указала на валяющуюся рядом с мужчиной клюшку для гольфа.

— Ваш друг?

— Не сказала бы. Друзья с пожарной лестницы не входят. Да еще с пушкой на изготовку. Но я увидела его раньше, чем он меня.

— А где оружие?

— Здесь. — Она вынула из кармана халата небольшой автоматический пистолет.

Друз подошел к лежащему, осмотрел его.

— Этот господин решительно и окончательно мертв.

Миссис Хенен поглядела в сторону покойника, отошла нетвердым шагом к письменному столу у стены. Отхлебнула из стоявшей там бутылки: — Знаю. — Она повернулась к Друзу: — Ну и что?

— Соберитесь с духом, забудьте об этом. Нам предстоит кое-что поважнее. — Он мотнул головой в сторону покойника. — Давно?

— С полчаса.

— Пытались выйти на Крендала? Я имею в виду — до этого визита. После того как вернулись.

— Да. Не застала.

Друз вернулся к креслу:

— Мистер Хенен доверил ваш случай мне. Прошу вас присесть и ответить на несколько вопросов.

Она тяжело опустилась в кресло:

— Вы детектив?

Друз улыбнулся:

— Можете называть меня поверенным. По внеюридическим вопросам. — Он пристально посмотрел на даму в халате. — Если мы вернем рубины и обеспечим вашу безопасность, а также, — он слегка кашлянул, — убедим мистера Хенена компенсировать издержки страховой компании, вы останетесь удовлетворены?

Она кивнула и открыла рот, но Друз не дал ей вымолвить ни слова:

— Сами рубины как камни, как драгоценность для вас важны? Или ваши, скажем так, разногласия с мистером Крендалом вызваны иными мотивами? Самолюбием, самоуважением…

Она улыбнулась:

— Самоуважение… Много у меня его осталось… И все же — да, хоть я и дура, конечно. Зло взяло, знаете ли…

Друз улыбнулся:

— Сами по себе рубины, вне зависимости от вопросов самоуважения, мистера Хенена интересуют?

— О, еще как. Он на камнях просто помешан.

Друз задумчиво почесал кончик носа, уставившись куда-то сквозь стену:

— Вы уверены, что за вами следили, когда вы вышли от Крендала в среду?

— Уверена. Но почему — не знаю. После того как начинаешь думать об этом, слежка мерещится на каждом углу.

— А раньше у вас такие ощущения появлялись? До вашего разговора с Крендалом?

— Нет. Никогда.

— Возможно, вы просто вообразили, что за вами следят, так как появилась причина для наблюдения?

Она кивнула:

— Но сегодня вечером я ничего не придумывала. Такое трудно вообразить.

Друз наклонился вперед, уперся локтями в колени:

— Я верну вам рубины, обеспечу вашу безопасность. Следует позаботиться и о возмещении убытков страховой компании. С мистером Хененом я об этом не говорил, но, полагаю, он возражать не станет.

Она слабо улыбнулась.

Друз продолжил:

— Это я вам обещаю. А вас прошу выполнять мои инструкции, вплоть до завтрашнего утра.

Улыбка ее растаяла, сменилась хриплым смехом:

— Что мне нужно будет сделать? Младенцев топить?

Она встала, потянулась к бутылке.

— Нет, мэм, ничего подобного я от вас не попрошу.

— Моралист, — проворчала она. — А я бы этим занялась с удовольствием.

Друз пожал плечами:

— Сегодня вечером вам придется исполнить более деликатное поручение.

Она посмотрела на него, засмеялась, поставила бутылку и вышла в спальню. Друз откинулся на спинку, вытянул ноги и уставился в потолок, выбивая пальцами на подлокотниках кресла какой-то слышный только ему ритм.

Оделась Кэтрин быстро и скоро уже вернулась, натягивая перчатки. Глянув на лежащего у окна покойника, протрезвела, вздрогнула.

Друз встал:

— Пусть полежит здесь немножко. — Он подошел к окну, отодвинул тяжелый занавес, запер окно. — Выходов в квартире два?

— Два.

Она подошла к столу, достала из ящика замшевую сумочку и переложила в нее из кармана автоматический пистолет. Друз равнодушно следил за ее действиями.

— А ключей?

— Тоже два. Один у портье.

— Что ж… — Он надел шляпу, прошел в прихожую, запер входную дверь. — Второй выход из здания имеется?

Она кивнула.

— Им и воспользуемся.

Они вышли из квартиры, и Друз вывел женщину на 63-ю улицу. По ней они дошли до Лексингтон-авеню, сели в такси. Друз велел водителю ехать на угол 40-й и Мэдисон, откинулся на сиденье:

— Вы с мистером Хененом давно в разводе?

— Он сказал вам, что мы в разводе?

— Нет.

— Тогда почему вы так думаете?

— Я так не думаю. Просто хотел уточнить.

— Мы не в разводе, — подчеркнула она.

Друз не ответил. Кэтрин покосилась на него и поняла, что детектив ждет продолжения. Нервно засмеялась:

— Он хочет развода. Уже не раз приставал, просил развод. Здесь мне тоже нечем гордиться. Но я пока не хочу. Не знаю, почему. Мы никогда друг друга не любили. Не знаю, может, я на что-то надеялась… Хоть и с ним…

— Кажется, я понимаю. Извините, что затронул эту тему.

Она замолчала.

Такси остановилось, Друз расплатился, они наискосок пересекли улицу, направляясь к бизнес-центру, стоящему в нескольких зданиях от перекрестка. С негром-лифтером детектив был на короткой ноге. Они поднялись на 45-й этаж, где одолели пешком еще два пролета узкой лестницы, открыв тяжелую пожарную дверь, вышли на висячую галерейку, по которой добрались до двухэтажного пентхауса, занимавшего всю ширину здания. Друз позвонил, и им открыл худощавый филиппинец.

Детектив ввел гостью в большой, прекрасно обставленный зал с высоким потолком, выходящий на широкую террасу, уставленную шезлонгами, столиками, кадками и горшками с деревцами, кустами и травянистыми растениями. На полу тут и там валялись коврики и циновки. Часть террасы прикрывал полосатый полотняный навес. Площадка обрывалась в пустоту. Ни ограждения, ни перил. Ближайшее здание такой же высоты находилось в нескольких кварталах.

Миссис Хенен села, вглядываясь в мигающие огоньки Манхэттена. Шум города доносился сюда приглушенным, как рокот отдаленного прибоя.

— Прекрасно, — снисходительно похвалила она.

Друз подошел к краю, глянул вниз:

— Рад, что вам нравится. Я убрал ограждение, потому что меня интересует смерть. Когда у меня упадок сил, достаточно глянуть туда, и жизнь снова кажется желанной. Не надо ни через что перелезать, перепрыгивать. Шаг — и…

— Моралист… патологический моралист. Вы пригласили меня сюда для лекции о суициде?

— Я пригласил вас спокойно посидеть и насладиться жизнью.

— А вы?

— Я отправлюсь на охоту. Постараюсь не задерживаться. Если что понадобится — не стесняйтесь, мой слуга все вам принесет, даже виски, если не сможете без него обойтись. Сидите, лежите, отдыхайте… Надоест здесь — у меня богатая коллекция книг по сатанизму, демонологии, магии. Только никому не звоните и никуда не уходите. Ждите, даже если я задержусь.

Она кивнула.

Уже выходя, он обернулся:

— Еще вопрос. Как зовут адвокатов мистера Хенена?

— Мэлон и Стайлз, — ответила она, не задумываясь.

— Счастливо оставаться.

Детектив отсалютовал ей на прощание и вышел, по пути обменявшись парой фраз со своим филиппинцем.

Зайдя в аптеку, Друз позвонил Хенену. Когда тот снял трубку, он сообщил:

— У меня дурные новости. Мы опоздали. Когда я прибыл к миссис Хенен, она не ответила на звонок. Я дал на лапу портье, вошел в квартиру и нашел ее труп. Сожалею… Крепитесь, старина… Да… Задушена… Нет, в полицию не сообщал. Хочу повидаться с Крендалом и свести концы с концами, чтобы ничего не упустить. Чтобы вернуть рубины. Понимаю, они для вас теперь не столь важны, но все же… И пусть Крендал повертится, — с чувством добавил Друз, после чего больше слушал, время от времени реагируя вялыми «да» и «нет».

Завершая разговор, он спросил:

— Я смогу вас застать в районе с полчетвертого до четырех? Отлично. Всего хорошего.

Детектив повесил трубку и вышел на 40-ю улицу.

Джеффри Крендал внешностью напоминал успешного брокера или агента по недвижимости. Консервативный костюм, аккуратно подстриженные усики, широко расставленные серо-зеленоватые глаза.

— Давненько не видались, — сказал он.

Друз кивнул. Он утопал в кожаном кресле ядовито-вишневого цвета в сверхсовременном офисе Крендала. Подняв голову, Друз заинтересовался живописью на стенах кабинета.

Крендал раскурил короткую толстую сигару:

— У тебя есть ко мне какие-то вопросы?

— Да, парочка, — ответил Друз, осматривая последнюю пастель. Дега, весьма среднего качества. Он неодобрительно поджал губы и повернулся к хозяину. Извлек из пиджака короткоствольный «дерринджер», направил его в грудь Крендалу. Тот несколько удивился, вынул изо рта сигару.

— И ответить на них лучше прямо сейчас, — повторил Друз, его полные губы изогнулись в усмешке.

Крендал внимательно смотрел на оружие:

— В чем, собственно, дело?

— В миссис Хенен, — пояснил Друз. — Ее рубины, угрозы все рассказать полиции и ее убийство сегодня, в четверть одиннадцатого…

Крендал попытался улыбнуться.

— С ума сойти, — сказал он, пытаясь сориентироваться в обстановке.

Друз молчал, внимательно разглядывая противника.

Тот прокашлялся, зашевелился в кресле, положил локти на стол.

— Звонить не надо, — предупредил Друз.

Крендал беззвучно рассмеялся, давая понять, что мысль нажать кнопку тревоги и в голову ему не приходила.

— Прежде всего, Друз, я вернул ей те самые камни, которые взял. Во-вторых, я не такой дурак и, естественно, не поверил, что она попрется в полицию. Наконец, — в голосе его появилась уверенность, — я не полный идиот, чтобы угробить ее при таком наборе улик против меня.

— Резонно, — согласился Друз. — Рубины, угроза… Резонно.

Крендал кивнул.

— Логично, — продолжил Друз. — То есть, если я сейчас тебя ухлопаю, то спасу мир от негодяя, который сначала бедную женщину ограбил, а потом убил.

Испуг вернулся на лицо Крендала.

— Осторожно, — предупредил Друз. — Продырявлю, если полезешь за пушкой. И будет у меня еще одно оправдание.

— Да с чего ты на меня взъелся? — взмолился Крендал.

— Нехорошо подбивать дам на обман страховых компаний.

— Я подбивал? Ее собственная идея!

— А кто подменил рубины?

— Да ни боже мой! Я вернул ей то, что взял!

— А откуда ты знаешь, что твой парень не подменил камни?

— Потому что я сам их взял. Своими руками из сейфа вынул. Она выдала мне ключи, я зашел и взял их и не выпускал из рук, пока не вернул. Никто, кроме меня, ими не любовался! — Он схватил со стола зажигалку и зажег погасшую сигару. — Она получила те камни, которые отдала, и если их подменили, то сделали это или до нашей сделки, или после.

Друз помолчал с полминуты, улыбнулся:

— До.

Крендал слабо улыбнулся:

— Ну так в чем же дело?

— Дело в том, что, если бы я тебе не верил, тебе бы сейчас пришлось худо.

Гангстер неохотно кивнул.

— Дело также в том, что тебе все равно плохо придется, потому что, кроме меня, тебе никто не поверит.

Крендал вздохнул и кивнул снова. Вытащив из нагрудного кармана платок, он вытер лицо.

— Но я знаю выход. — Друз поставил револьвер на предохранитель и принялся вертеть его на указательном пальце. — Не скажу, что ты мне нравишься или что ты этого не заслуживаешь… Но это верный выход. В какой-то мере справедливый. Я смогу поймать убийцу, если мы вернем рубины. Настоящие рубины. И, кажется, я знаю, где их искать.

На лице Крендала появился живой интерес.

— Найди мне хорошего «медвежатника», — задушевно промурлыкал Друз. — Сейф на Лонг-Айленде. Ничего сложного. Прислуга может возразить… но и только.

— И искать не надо, — заверил Крендал. — Люблю все делать сам. И ее фальшивки сам брал. Чем меньше народу знает, тем меньше светишься.

— Отлично.

— Когда?

— Сейчас. Где твоя машина?

— У входа.

Они прошли через набитый игроками зал, спустились на улицу, сели в автомобиль. Проезжая по мосту Квинсборо, Друз взглянул на часы: двадцать минут первого.

В 3.35 он уже стоял у входа в свой пентхаус, как обычно, не нашарив ключа. Филиппинец открыл дверь.

— Жаркая ночь, сэр.

Друз швырнул шляпу на стул, улыбнулся вышедшей навстречу миссис Хенен. Без своего костюмного пиджака, в простой, ладно скроенной юбке и белой мужской рубашке она выглядела весьма эффектно.

— Пытаюсь обучить его английскому уже три месяца, но, кроме «Да, сэр», «Нет, сэр» и про погоду, так ничему и не обучил. — Он повернулся к слуге: — Да, Тони, очень жарко.

Они вышли на террасу. Там веял легкий ветерок, из дверей падал рассеянный свет.

— Я уже и не надеялась вас дождаться, — промолвила миссис Хенен.

— Напряженный график. Извините за задержку. Есть хотите?

— Умираю от голода.

— Надо было Тони сказать…

— Ждала вас, слишком нервничала для трапезы.

— Ужин — ну или завтрак — сейчас прибудет. Я заказал на четыре часа. К тому же к нам должен прийти гость. Сейчас я ему позвоню.

Он прошел через гостиную, поднялся по четырем широким ступенькам в небольшую угловую комнату, которую использовал в качестве кабинета. Уселся за стол, подтянул к себе телефон, набрал номер.

Хенен снял трубку.

— Жду вас у себя, на крыше Пелл-билдинг, немедленно. Весьма важно. Лифтер предупрежден… Нет, по телефону не могу. Один, и немедленно.

Он повесил трубку, с минуту посидел, разглядывая свои ладони, вздохнул, поднялся, вышел на террасу. Сел.

— Чем занимались?

Миссис Хенен лежала в одном из шезлонгов. Она нервно рассмеялась:

— Слушала радио. Попыталась улучшить свой испанский и английский Тони. Ногти грызла. Чуть со страху не умерла от ваших демонических книжек. — Она вынула сигарету: — А вы?

Он улыбнулся:

— А я заработал свои 35 тысяч.

Она выпрямилась:

— Нашли рубины?

Он кивнул.

— Крендал кипятился?

— Можно сказать и так.

— Где они?

Друз похлопал себя по карману, следя за ее лицом, освещаемым огоньком сигареты.

Она встала, требовательно вытянула руку:

— Могу я их увидеть?

— Да, пожалуйста.

Он вынул из кармана плоскую коробочку, обтянутую черным бархатом, и вручил ей.

Кэтрин открыла коробочку, подошла к двери, осмотрела содержимое при свете.

— Они прекрасны, правда?

— Да, красивые.

Она закрыла футляр, вернулась к шезлонгу, села.

— Думаю, будет лучше, если пока я подержу их при себе, — сказал Друз.

Женщина перегнулась, положила коробочку ему на колено. Детектив сунул рубины в карман. Они еще посидели, наблюдая за огнями в домах на Ист-ривер. Подошел Тони, сообщил, что еда подана.

— Гость наш задерживается, — заметил Друз. — Начнем без него. Ужин не может ждать. Завтрак — тем более.

Они прошли в просто обставленную столовую. Сверкающий белизною и серебром стол был накрыт на троих. Они уселись, филиппинец подал ледяные коктейли, когда раздался звонок. Слуга взглянул на Друза, тот кивнул.

— Пригласи господина к столу, Тони.

Филиппинец вышел, от двери послышались голоса, в столовой появился Хенен. Детектив встал, обратился к вошедшему:

— Простите нас, вы слегка задержались, и мы уже приступили к ужину. — Он указал на пустующий стул. Хенен застыл в дверях, широко раскрытыми глазами глядя на свою жену. Внезапно его рука рванулась к левой подмышке.

— Прошу сесть, — резко бросил Друз.

Он, казалось, не шевельнулся, но в руке его уже появился револьвер, короткий ствол которого уставился в грудь гостю.

Кэтрин привстала. Руки ее конвульсивно смяли белоснежную скатерть, лицо резко побледнело.

Хенен медленно опустил руку. Не сводя глаз с оружия Друза, он скривил губы в жуткой ухмылке. Подойдя к свободному стулу, медленно опустился на него.

Друз обратился к филиппинцу, следовавшему за гостем:

— Возьми у джентльмена пистолет, Тони, и принеси ему коктейль.

Детектив сел, не выпуская своего револьвера, а филиппинец подошел к Хенену, аккуратно и ловко вынул из подмышечной кобуры черный пистолет, подал его хозяину и вышел. Друз повернулся к миссис Хенен:

— Пора кое-что рассказать. Когда закончу, вы можете задавать любые вопросы, только, ради Бога, не перебивайте. — Он еле заметно улыбнулся одними уголками рта, не отводя глаз от Хенена. — Ваш муж жаждет развода. Главная причина — дама, имя которой для нас значения не имеет, и которая собирается выйти за него замуж. И на которой он собирается жениться. Вам он о ней не сказал, опасаясь — возможно, не без оснований — что вы не будете способствовать его намерениям, а, возможно, захотите им воспрепятствовать.

Филиппинец подал Хенену коктейль, которого тот не заметил. Взгляд его оставался прикованным к букету цветов в центре стола. Слуга улыбнулся и исчез в кухне. Друз, все еще не сводя с Дейла ни глаз, ни ствола, продолжил:

— В надежде найти достаточные основания для развода, ваш муж установил за вами слежку, этак с месяц назад, возможно и раньше. Очевидно, ничего ужасного не обнаружил. После разборки с рубинами вы стали чересчур внимательны и обнаружили слежку, естественно, приписав ее Крендалу.

Друз выдержал паузу, нарушаемую лишь глухим гулом города да звуком тяжелого дыхания мужа Кэтрин.

— Когда вы уехали от мистера Хенена в Рослине, — продолжил Друз, — его озарила мысль, что можно покончить с вами, не подвергая себя опасности. Развода вы ему не даете, оснований для судебного иска обнаружить не удалось, а тут подвернулся Крендал. Подозрения в первую очередь падут на него. Мистер Хенен послал за вами своих людей. Добросовестные труженики, они старались, но убить вас не сумели…

Кэтрин неотрывно следила за Друзом.

— В полицию обратиться никто из вас не мог. Они бы установили за Крендалом слежку, чего доброго, еще и арестовали, а это провалило бы весь план. Ваш муж этого не хотел, так как уже давно подменил рубины.

Друз улыбнулся, миссис Хенен машинально скривилась, словно пародируя его улыбку.

— Вы никогда бы не обнаружили подделки, потому что вам просто не пришла бы в голову такая мысль. Подозрения возникли лишь после того, как камни побывали в руках у Крендала. — Друз всем телом повернулся к Дейлу, и улыбка исчезла с его лица. — Мистер Хенен действительно без ума от камней.

Тот не сводил глаз с букета. Друз вздохнул:

— Итак, у мистера Хенена было несколько причин, чтобы желать вашего, скажем так, исчезновения. У него появился шанс переложить всю вину на Крендала. Теперь надо было лишь найти третью сторону и изложить ей все обстоятельства со своей точки зрения.

Миссис Хенен повернулась к мужу, как-то странно ему улыбаясь.

Друз медленно встал:

— И он решил обратиться ко мне. Я идеально подходил для его цели, действуя между законом и преступным миром. Во время нашей с ним беседы один из его людей должен был забраться к вам в дом. По его замыслу, я должен был приехать в вашу квартиру, обнаружить труп и начать расследование против Крендала, которого в результате осудили бы за убийство. Куда лучше развода. К тому же у него оставались камни. Да и на моем гонораре он бы сэкономил, поскольку я не справился с работой.

Дейл вдруг засмеялся высоким, неестественным смехом.

— И схема могла сработать, если бы жена не обнаружила подосланного убийцу, возвращения которого муж с таким нетерпением дожидался. Тот примерно час назад во всем признался. — Друз незаметно подмигнул Кэтрин.

Он извлек на свет коробочку, обтянутую черным бархатом, открыл и положил ее на стол:

— Я нашел это у вас в Рослине. Прислуга сильно возражала против обыска, поэтому пришлось связать их и запереть в винном погребе. Им сейчас, разумеется, несколько неудобно, придется о них позаботиться.

Голос Друза приобрел доверительный оттенок:

— Кстати, я застал там и вашу суженую. Она также была не в восторге от наших действий, пока я не разъяснил ей все в деталях. Кажется, она решила не связываться с нашими проблемами. Боюсь, вам ее уже не найти.

Друз грустно вздохнул, опустил взгляд к рубинам, осторожно прикоснулся пальцем к самому большому.

— Итак, чтобы покончить с этим весьма неприятным делом, я возвращаю вам рубины и жену, как мы и договаривались, — он слегка поклонился миссис Хенен, — и хотел бы получить чек на 25 тысяч долларов.

Реакция Хенена оказалась на диво молниеносной. Он рванул вверх край стола, одновременно вскакивая. Гавкнул револьвер Друза, но пуля вонзилась в толстые доски. Загремело столовое серебро, зазвенел битый фарфор. Хенен уже несся к выходу в гостиную.

Кэтрин отскочила к буфету, замерла там, прижав руки ко рту, не издавая ни звука.

Друз подскочил к двери и замер. В дверях прихожей замер филиппинец с кривым ножом в руке и с очень серьезным выражением на лице. Дейл тоже замер в центре гостиной.

Он первым разрушил напряжение немой сцены и метнулся на террасу. Друз понесся за ним. Хенен метнулся влево, увидел там стену, резко отскочил к неогороженному краю.

— Осторожно! — закричал Друз.

Дейл на мгновение замер на мрачном фоне неба, вскрикнул и исчез.

Детектив застыл на краю площадки, глядя вниз, вытащил платок, вытер лоб. Повернулся, направился обратно. Филиппинец все еще нес вахту в дверях прихожей. Друз кивнул ему и через кухню прошел в столовую.

Кэтрин все еще стояла у буфета, прижав руки ко рту, широко раскрыв глаза. Друз покосился на нее, прошел к телефону, набрал номер. Спросил МакКри:

— МакКри, в квартире миссис Дейл Хенен, угол 63-й улицы и Парк-авеню, лежит труп. Она убила его, защищая свою жизнь. Его босс валяется возле моего дома… Да, именно Хенен. Он только что спустился от меня… не в лифте, напрямую. Обвинение в покушении на убийство миссис Хенен… Да, да…

Он повесил трубку, вернулся в столовую. Вернул продырявленный стол в исходное положение, поднял рубины, положил их в коробочку:

— Я позвонил другу, который работает на Мэлона и Стайлза. Вы, вероятно, знаете, что мистер Хенен не оставил завещания. Мысли о смерти он не допускал.

Друз подобрал ее стул, она подошла, села.

— Когда урегулируют формальности, — продолжил он, — вы незамедлительно выпишете чек на 135 тысяч долларов на имя вашей страховой компании.

Кэтрин кивнула.

— Это, — он указал на рубины, — до тех пор, с вашего разрешения, останется у меня.

Она снова кивнула. Детектив улыбнулся:

— Я с нетерпением буду ждать от вас чека на 25 тысяч долларов, сумма по прейскуранту за мои добросовестные услуги.

— Моралист… — произнесла она медленно, — и к тому же торгаш.

— Да еще и наемник, — добавил Друз с энтузиазмом.

Кэтрин посмотрела на свои крохотные часики:

— Еще даже не утро, но жутко хочется выпить.

Друз рассмеялся, подошел к буфету, достал бутылку, рюмки, налил…

— За правонарушения!

Они подняли бокалы.

Pastorale

James M. Cain

Вне всяких сомнений, Джеймс М. Кейн — один из самых «крутых» авторов детективных рассказов. Иные его коллеги-современники в сравнении с Кейном кажутся просто кисейными барышнями. Ни у кого не было такого энергичного и лаконичного слога, как у него, — ни одного лишнего слова. Этот стиль повлиял на многих выдающихся писателей, пришедших в литературу вслед за Кейном, — особенно на Альбера Камю и Элмора Леонарда. Их произведения так же скупы на слова, как дядюшка Скрудж — на шиллинги.

Особый мотив в работах Кейна — женские персонажи. Многие писатели признавали, что далеко не все представительницы прекрасной половины человечества такие уж «белые и пушистые», но Кейн был буквально женоненавистником. Возможно, на его отношение к слабому полу повлияли события собственной жизни — он был женат четыре раза.

В таких поистине шедевральных произведениях, как «Двойная страховка» и «Почтальон звонит дважды», женщины у Кейна настолько коварны и притягательны, что мужчины ради обладания ими готовы убить кого угодно. Кейн как-то признался, что всегда писал о самой ужасной вещи на свете — о сбывшемся желании. Мужчины в его романах, мягко говоря, не вполне рациональны в своих стремлениях, и беда их в том, что погоня за опасными красотками увенчивается для них успехом.

Включать «Пастораль» в сборник «бульварного чтива» не совсем правильно. Этот рассказ первоначально был опубликован в мартовском номере одного из ведущих интеллектуальных журналов «Америка Меркьюри» за 1938 год. И тем не менее, когда перечисляют великих авторов «бульварного» детектива 1930-х, неизменно называют «большую тройку»: Хэмметт, Чандлер и Кейн. Поэтому рассказ «Пастораль» и вошел в этот сборник.

Пастораль

Джеймс М. Кейн

переводчик — Евгений Фрадкина

Похоже, Берби повесят. Пусть себе спасибо скажет за то, что всегда считал себя больно умным. И нечего теперь таращиться своими выпуклыми голубыми с поволокой глазами. Раньше думать надо было…

Берби уехал из города, когда ему стукнуло лет шестнадцать. Сбежал с одним из бродячих шоу — вроде бы оно называлось «Ист Линн». А когда вернулся, лет через десять, то вообразил, что умнее его никого и нет. Берби убивал время в бильярдной или парикмахерской, ну еще в паре мест околачивался — сидит, бывало, и слушает, о чем болтают парни, а потом этак подмигнет: мол, все они дураки, я один тут башковитый.

Вот спросите меня: а что такого у Берби было в голове? И я отвечу: не шибко много. Конечно, у него всегда имелась работенка: ну, там, малярничал или помогал с ремонтом тем, у кого новый дом, и все такое… Но главное — он играл в баскетбол за школьную команду. Однако недолго. Берби, прямо скажем, староват был уже для школьника, и другие команды подняли крик. Так что больше он не играл… Еще Берби нравилось участвовать в разных представлениях, петь, выступать… Пожалуй, это он любил больше всего. Берби рассказывал, что когда уезжал из города, то прямо не слезал со сцены. Может, и не врал: актерствовал он и впрямь хорошо, нарядится в старинную одежду и чешет пьесу назубок.

Ну так вот, когда Берби вернулся в город, он стал встречаться с Лайдой. Тут нечему удивляться: ведь Лайда была его копией, только женщиной. Она работала продавщицей в промтоварном магазине, а еще подхалтуривала на стороне: мастерила шляпы. Правда, не больно-то она надрывалась в магазине — все больше вертелась вокруг парней, которые заходили выпить кока-колу, и приставала к ним: а не добавить ли в коку нашатыря или лимона и нельзя ли ей сделать глоточек из их стакана. На уме у нее были только тряпки да свидания в воскресный вечер. Тряпки недурные, Лайда сама их шила. Кое-кто из ребят говорил, что договориться с ней о свидании — плевое дело, а уж коли еще и придешь на него, то не пожалеешь. Уж не знаю, с чего это Лайда вдруг вышла замуж за старика, — разве что ей надоело работать в магазине, да хозяйство приглянулось: старик жил на большой ферме, милях в двух от города.

К тому времени, когда вернулся Берби, минул год со дня ее замужества и Лайда, видать, заскучала. Так что она начала встречаться с Берби в саду за домом старика. Муж ее отправлялся спать сразу после ужина, а она выскальзывала из дома — и к Берби. Считалось, будто никто про них не знает. А знали, конечно, все: ведь Берби-то, как приезжал в город часов в одиннадцать вечера — сразу же в бильярдную, и сидел там, развалившись. И если кто-нибудь спрашивал: «Эй, Берби, где это ты шарахался?» — Берби этак оглядывал всех, потом выбирал кого-нибудь и подмигивал. Так что все с ним было ясно…

Как рассказывает Берби — а он много чего рассказывает после того, как ударился в религию, попав в тюрьму, — им с Лайдой пришло в голову, что неплохо бы убить старика. Они прикинули, что ему и так недолго осталось, так отчего бы старикану не отправиться на тот свет сейчас, а не ждать еще пару лет.

К тому же старик вроде просек, что у него за спиной творятся темные делишки. Ну они и подумали: если он выгонит Лайду, не так-то легко будет заполучить его денежки, даже если старикашка помрет своей смертью. А тут еще стали поговаривать о ку-клукс-клане, и Берби решил: будет лучше, если они с Лайдой поженятся, а не то ему, не ровен час, придется снова слинять из города.

В общем, втравил он в это дело Хача. Понимаете, боязно ему было одному убивать старика, помощник требовался. А еще Берби сообразил, что лучше, если Лайды не окажется поблизости. Тогда дело будет смахивать на ограбление. Но я бы на его месте ни за какие коврижки не связался бы с Хачем. Потому что этот Хач был гнусным типом. Он тоже на какое-то время покидал город, но совсем по другим причинам, чем Берби. Хача выслали. За то, что он распорол мешок с почтой, когда вез ее со станции в почтовом фургоне. Прежде чем вернуться в город, он отсидел два года в Атланте. Но я вот что хочу сказать: он был не только нечестным — но и подлым. И рожа у него премерзейшая. Бывало, закажет себе в ресторане яичницу и ест пригнув голову над тарелкой и загородив ее рукой, будто кто собирается отнять у него эту яичницу, а нож держит у самого лезвия, прямо как негр бритву. Никто с Хачем особенно не беседовал. Потому, видать, он ничего не знал о Берби и Лайде и слопал за милую душу всю лапшу, которую Берби навешал ему на уши, — про горшок с деньгами, будто бы припрятанный у старика в камине в задней комнате.

Ну и вот, однажды вечером, где-то в начале марта, Берби с Хачем нагрянули к старикашке. Берби уже услал Лайду подальше. Она притворилась, будто ей нужно за покупками, и уехала на автобусе номер шесть, чтобы все знали, что ее нет дома. Хач как увидел, что она смылась, сразу прибежал к Берби: дескать, сейчас самое время. А Берби только того и надо. Ведь Лайда с Берби уже засунули деньги в горшок, чтобы было что искать. В горшке лежало всего двадцать три доллара. Берби разменял их монетами по один, пять и десять центов, чтобы получилась целая груда. Это были все деньги Берби — можно сказать, сбережения всей жизни.

А потом Берби и Хач взяли лошадь и фургон, что имелись у Хача — он снова занялся извозом, — и отправились к старику. Подъехали с черного хода, обогнув дом, привязали лошадь за домом, чтобы никто не увидал их с дороги, и постучались. Они прикинулись, будто просто ехали мимо и по пути в город остановились погреться, так как чертовский холод. Старик впустил их и дал крепкого сидра, после чего они захмелели. А они уже и так были навеселе, потому что для храбрости приняли на грудь кукурузной водки.

И тут Хач зашел старику за спину и дал ему по голове гаечным ключом, спрятанным под курткой.

Ну а дальше Хач жутко разозлился на Берби, потому что в горшке оказалось лишь двадцать три доллара. Хач ничего не делал, просто сидел и смотрел — сначала на деньги, которые высыпал на стол, потом на Берби. И тут Берби давай заливаться соловьем. Дескать, не сойти мне с этого места, я-то думал, что в горшке никак не меньше тысячи долларов, — ведь, глядя на старика, иначе не подумаешь. Жариться мне в аду, говорил Берби, до чего же неловко: мне в голову пришла эта идея, и я во всем виноват; так что забирай, Хач, все деньги, и будь я проклят, если возьму хоть одну монетку. Да, я себе ничего не возьму, так мне неудобно. А Хач все молчал и поглядывал то на Берби, то на деньги.

И вот, пока Берби разглагольствовал, вдруг кто-то на улице крикнул, а затем забибикал клаксон. Хач вскочил, сунул в карманы деньги и гаечный ключ и спрятал горшок обратно в камин. А потом они с Берби схватили старика, вытащили через черный ход, запихнули в фургон и дали деру. Как те люди не заметили их бегства? Так ведь Хач с Берби подъехали к дому с задней стороны и таким же манером убрались. А в автомобиле у главного входа сидели стариканы из методистской церкви, которые знали, что Лайды нет дома. Лайду они не особенно жаловали, вот и воспользовались случаем заглянуть к старому другу. Они вошли в дом и никого там не обнаружили — вот и решили, что старик подался в город, ну и отправились восвояси.

Но Хач с Берби все равно здорово влипли. Потому что они помчались куда глаза глядят, в фургоне у них лежал труп, и они понятия не имели, куда его девать. И тут Берби начал ныть. А Хач погонял лошадь и молчал, словно воды в рот набрал. Вскоре добрались они до того места, где ремонтировали дорогу. Там все разрыли, а на обочине валялась куча ящиков с инструментами. Хач вылез, сбил замок с одного из ящиков гаечным ключом, достал кирку и лопату и швырнул их в фургон. А потом снова погнал лошадь. Мчали они до тех пор, пока не добрались до леса Нэнси Плаксы, — говорят, там в темную ночь разгуливает привидение. Этот лес начинается через три мили от фермы старика. Туда-то Хач и свернул, а как выехал на поляну — остановился. И тут наконец заговорил. Первое, что он сказал Берби: «Копай могилу!»

И Берби как миленький взялся за лопату. Он рыл два часа, пока не устал так, что едва на ногах держался. Но яма получилась совсем маленькая: земля-то промерзла, и даже с киркой дело шло еле-еле. Хач его остановил, они бросили в яму старика и засыпали землей. Закопать-то они его закопали, а голова торчала снаружи. Хач изрядно попотел, но вбил упрямую башку в яму, а потом присыпал ее землей. Парни забрались в фургон и подались в город.

Только они отъехали, как Хач накинулся на Берби. Дескать, Берби ему соврал. А Берби клялся, что невинен как младенец. Но Хач стоял на своем: нет, соврал, — и для убедительности как следует вмазал Берби. Берби рухнул на дно фургона, а Хач ну его пинать, так что Берби быстренько раскололся и рассказал и о Лайде, и о деньгах. А когда Берби во всем признался, Хач повернул лошадь обратно. Берби поинтересовался: зачем же нам возвращаться? А Хач ему: за подарком для Лайды. И они опять оказались у могилы. Хач заставил Берби отрезать старику голову лопатой. Берби аж тошно стало, но Хач так привязался к старикану, что Берби ничего иного не оставалось. Хач швырнул голову в фургон, и парни снова покатили в город.

Ну и вот, только они выбрались из леса, как Хач хлебнул кукурузной водки и разорался. Он как бы сам себе рассказывал, как заставит Берби положить голову в коробку, перевязать ленточкой и подарить Лайде. То-то будет приятный сюрприз, когда она откроет коробку! Да уж, говорил Хач, Берби придется это сделать, как только Лайда вернется. А потом Хач убьет Берби. «Я тебя убью! — мурлыкал Хач. — Я тебя убью, будь ты проклят! Я тебя убью!» И он повторял это без конца, словно припев песни.

А потом Хач в очередной раз приложился к водке, встал на ноги и завопил во всю мочь. Он ударил лошадь кнутом так, что та понеслась галопом. Хач снова влепил ей. И как затянул песню: «Едем на восток! Старая повозка несется по дороге! Н-ну-у-у!» В общем, понеслись они по дороге. Лошадь мчалась во весь опор, Хач орал, Берби трясся, голова каталась по дну фургона и подскакивала на ухабах, и Берби чуть не испускал дух всякий раз, когда она ударялась о его ноги.

Наконец лошадь так устала, что больше не могла бежать, и пришлось пустить ее шагом, а Хач сел и ну мычать. Берби же все ломал голову: как бы избавиться от башки старикана? И тут он вспомнил, что скоро нужно будет пересечь ручей, который они не проезжали по пути в лес: ведь они ехали от старика другой дорогой. Когда Хач отвернется, можно бросить голову в ручей. Так он и сделал. Как стали они спускаться к ручью с небольшого холма, фургон накренился, голова подкатилась к ногам Берби, он придержал ее, а когда они были на середине моста, вышвырнул из фургона.

И тут Хач как завопил — и повалился на дно фургона. Потому что ему почудилось, будто пальнули из пистолета. Понимаете, Берби забыл, что ночь холодная и ручей замерз. Не сильно, всего-навсего тонкая корочка, не толще дюйма, но и этого хватило: когда голова ударилась об лед, он раскололся с жутким треском. Вот это и напугало Хача. А когда Хач привстал и увидел голову на льду при лунном свете, то сразу смекнул, чьих это рук дело, и пообещал убить Берби прямо сейчас. Хач потянулся за киркой. А Берби выпрыгнул из фургона и дал стрекача. Он не останавливался, пока не примчался к себе домой. Берби запер дверь, забрался в постель и укрылся с головой одеялом.

И вот, на следующее утро прибежал в город один парень и сказал, что на мосту черт знает что творится. Мы все туда повалили и первое, что увидели, — голову на льду. Она вроде как прилегла на одно ухо. Затем мы обнаружили лошадь Хача с фургоном, привязанную к перилам моста. Лошадь едва не околела от холода. А после этого нашли прорубь, в которую провалился Хач. Ну и самого Хача тоже отыскали — на дне, возле свай моста.

Первым делом мы решили вытащить голову. И поверьте мне, нелегкое это дело — доставать голову, лежащую на льду. Пришлось накинуть на нее лассо. Потом достали Хача. В карманах у него оказались гаечный ключ и двадцать три доллара, а еще при нем имелась пинта кукурузной водки, и сам он был тверд как доска. Как я понимаю, вот что с ним случилось: когда убежал Берби, Хач спустился на сваи моста, попробовал дотянуться до головы и упал. Но тогда мы ничего этого еще не знали… Так вот, голова старика была у нас, но где же остальная часть трупа?.. Уже днем двое мальчишек нашли тело, а затем отыскался горшок в камине, и стариканы из методистской церкви рассказали про то, как заезжали в гости к пострадавшему. Словом, ясно стало как дважды два, что убийство старика — дело рук Хача. К тому же Хач накануне хватил, судя по всему, лишку, да и в тюрьме сидел, и все такое. В общем, никто и не подумал на Берби. На похоронах старикана Лайда ревела как белуга, и все гадали, на кой черт Хачу понадобилась его голова. Так продолжалось три недели…

И вот как-то вечером в бильярдной снова зашел разговор о голове. Все судили да рядили, пока Бенни Хит, полицейский, не сказал: «Хач, видать, прикинул: раз не найдут голову, то и не смогут доказать убийство». И вот в самый разгар спора Берби этак всех оглядел, как всегда делал, и подмигнул. А Бенни Хит все рассуждал и рассуждал, но, когда замолчал, Берби вдруг взял слово. И через пару минут все заткнулись — слушали Берби.

Я уже говорил, что Берби здорово умел актерствовать на сцене. На этот раз он тоже вроде как роль играл в пьесе. И играл так, будто знал свою роль назубок. То вдруг на шепот перейдет, то слезу пустит, глаза вытрет и сделает вид, что больше не в силах говорить, а потом продолжит.

Особо он напирал на то, что, дескать, вел чертовски распутную жизнь. Мол, сгубили его выпивка и женщины. И рассказывал обо всех женщинах, которых знал, и обо всех салунах, в которых бывал. Ну, конечно, кое-что он приврал, потому что если бы все салуны были такие шикарные, как он говорил, то его бы туда даже не пустили. А потом Берби сказал, что жалеет о развратной жизни, которую вел, и приехал в свой родной город, не сойти ему с этого места, чтобы стать добропорядочным гражданином. И тут Берби стал утверждать, что Лайда не давала ему покончить с прошлым и всячески толкала на скользкую дорожку. Так у Берби и появилась идея убить старика. А потом Берби рассказал, как они с Хачем это сделали, и про деньги, и про все остальное. Это было похоже на одну пьесу, которую он знал, «Лицо на полу» — о парне, который нарисовал в баре на полу портрет женщины, погубившей его. Только вот что занятно: Берби не стыдился своих злодеяний, а только притворялся. И невооруженным глазом было видно, что он на самом деле ужасно гордился. И женщинами, и выпивкой, и Лайдой, и насчет старика и головы… А еще тем, что он такой ловкий и не угодил в ручей вместе с Хачем. И когда Берби выложил все до конца, то закричал и рухнул на пол. Сдается мне, он думал, что отдаст концы на месте, как тот парень, нарисовавший лицо на полу в баре. Только Берби не помер. Полежал так пару минут, а потом Бенни его поднял, усадил в машину и отвез в тюрьму.

Теперь он пашет, как и другие зэки, а еще ударился в религию и всем, кто приходит на него взглянуть, поет церковные гимны и представляет свою пьесу. Слышал я, что у него теперь еще правдивее получается, и слезы текут без репетиций. А Лайда… Ее тоже взяли, но она только подтвердила, что Берби хотел старикана завалить, а про остальное помалкивает. Так что Берби повесят, это уж точно. А если бы он не считал себя больно умным, то гулял бы сейчас на свободе.

А я вот что думаю: Берби так долго держал это в себе, что ему стало просто невтерпеж. Вот он и выложил все как на духу.

Faith

Dashiell Hammett

Помимо того, что Дэшила Хэммета считают одним из величайших авторов в жанре криминального чтива, его нередко называют одним из наиболее значительных и популярных американских писателей двадцатого века. Его книги постоянно переиздаются по всему миру. Рассказы Хэммета включаются в антологии чаще, нежели произведения таких нобелевских лауреатов, как Теодор Драйзер, Томас Манн, Пирл С. Бак и Джон Голсуорси.

Мы же получили поистине уникальную возможность включить в эту антологию неопубликованный рассказ Хэммета. «Символ веры» печатается здесь впервые.

На машинописной копии, с которой набрано это произведение, обозначен адрес писателя: Хайд-стрит, 1309, Сан-Франциско. То есть читатель познакомится с рассказом именно в том виде, в каком он был выслан автором — задолго до появления электронной почты и литературных агентов. Это чистовик с парой незначительных исправлений, внесенных от руки, и несколькими вычеркнутыми словами.

Откровенно говоря, «Символ веры» — не самый лучший из рассказов Хэммета; он слегка проигрывает в сравнении с такими шедеврами мастера, как «Дом на Турецкой улице» и «Мертвые китаянки». Вместе с тем это произведение, безусловно, выходит за рамки заурядной литературной стряпни и представляет собой беспристрастное изображение жизни хобо во времена Великой депрессии. Условия существования хобо, бродячих рабочих, изгоев общества, были очень суровыми: им приходилось пробавляться воровством, когда к тому вынуждала бедность, а разжившись деньгами, они напивались в стельку и устраивали драки как друг с другом, так и с полицейскими.

Являлись ли они преступниками? Был ли у героя «Символа веры» прототип?

Решать вам!

Символ веры

Дэшил Хэммет

переводчик — Ростислав Грищенков

Непринужденно развалившись на берегу реки, с полсотни обитателей самодельного дощатого сарая, представлявшего собой классический американский спальный барак, внимали Морфи. Он проклинал консервную фабрику, ее управляющего, ее оборудование и мизерные размеры оплаты труда. Вокруг него собрались обычные сезонные рабочие. Они слушали выступавшего с той особой сосредоточенностью, которая так притягательна в простых людях, будь то американский индеец, зулус или «хобо».

Но когда Морфи закончил, один из них зашелся от хохота.

Любая форма сосуществования немыслима вне определенных обычаев, каждому слою общества присущи свои каноны. Естественно, законы джунглей — это одно, а законы светского приема — совсем другое, но они, безусловно, существуют и имеют непреходящее значение для всех тех, кто им подчиняется. Если вы «хобо», странствуете в поисках работы, то вправе ковырять у себя в зубах чем угодно и когда угодно, но вот похвалить своего работодателя вы не можете — ни словом, ни делом; равно как и не можете возразить тому, кто вздумает поносить условия труда на вашей фабрике. Как и большинство существующих законов, эти, согласитесь, тоже базируются на здравом смысле.

И вот теперь с полсотни мужчин на берегу не просто взглянули на того, кто рассмеялся, — о нет, они обратили на него взоры, исполненные праведного классового гнева, кары, что грозит всем нарушителям неписаного рабочего кодекса. Их лица просто пылали негодованием, суля ослушнику жестокое наказание. У всех собравшихся как по команде возмущенно поднялись брови, засверкали глаза, а губы вытянулись в тоненькую ниточку.

— У тебя проблемы, паренек? — потребовал ответа Морфи, смуглый верзила, произносивший слово «пролетариат» так, как некоторые произносят «серафим». — Или ты считаешь, что эта фабрика — приличное место?

Весельчак извернулся, с наслаждением почесался спиной об острый сучок, отходивший от пня, на котором он сидел, и молчал, покуда всем вокруг не показалось, что ответить ему нечего. Сюда, на консервный завод у Дикой реки, он прибыл совсем недавно, его спешно прислали из Балтимора на выручку: томаты, после довольно долгого запоздания, вдруг разом созрели, и администрация фабрики не на шутку испугалась, что управиться с помидорами при обычном ритме консервирования не удастся.

— Мне случалось встречать заведения и похуже, — изрек, в конце концов, новичок с неподражаемой наглостью варвара, не испытывающего и тени неловкости перед лицом общественного неодобрения. — Но сдается мне, следующее место окажется просто ужасным.

— Ты это о чем?!

— Да ведь я ничего такого не говорю! — Речь чужака лилась легко, непринужденно. — Но уж кое в чем знаю толк. Побудете здесь еще немного и сами все увидите.

Никто не понял, что он имеет в виду. Но простые люди не спешат с вопросами. Разговор перекинулся на другую тему, и о чужаке забыли.

Озорник отправился на работу в стерилизационную, где с полдюжины американцев и столько же поляков кипятили в огромных железных чанах только что закатанные банки с томатами.

Мужчина был довольно упитанным коротышкой, с округлыми темно-красными глазами над пухлыми щеками, когда-то багровыми, но благодаря загару ставшими апельсинового оттенка. Его небольшой нос задорно устремлялся к небесам, а припухлость на нижней губе, выдававшая в нем любителя нюхнуть табачку, заставляла уголки рта приподниматься, отчего казалось, человек всегда улыбается. Он старался держаться прямо, выгнув грудь колесом, а при ходьбе подпрыгивал, чуть ли не на каждом шагу высоко вздергивая пятку. В общем, это был мужчина лет сорока пяти, отзывавшийся на имя Фич и постоянно хмыкавший себе под нос, когда таскал обитые сталью ящики с грузовика в стерилизационную и обратно.

После того как возмутитель спокойствия удалился со сборища у реки, всем вспомнилось, что, едва появившись на фабрике, он стал вызывать у всех ощущение некоей странности. Однако никто, даже сам Морфи, не смог бы растолковать, в чем же она заключалось.

— Псих, — изрек Морфи, что отнюдь не прояснило ситуацию.

Фич явно знал какой-то секрет, правда, хранил его при себе и говорил мало: как и все остальные, он не отличался изысканностью речи, — да и молчание его было столь же двусмысленным, как и слова. Нет, тайна сквозила во всем его облике — в развороте по-мальчишески круглой головы, в огоньках, озарявших карие глаза, в том, как он говорил в нос, и даже в том, как забавно надувал щеки, когда расплывался в улыбке. Фич явно обладал ироничным и даже злобным умом, критиковавшим все, что попадалось на глаза. Он выработал своеобразную манеру поведения — рассеянность вкупе с нарочитой серьезностью. Такую частенько демонстрируют занятые папаши по отношению к своим чадам и их увлечениям. Слова, жесты и обычная внимательность Фича почти не скрывали его озабоченности чем-то другим, что вот-вот должно было свершиться: он словно выжидал, пока у него родится очередная острота.

Фич и Морфи работали рядом. С самой первой ночи, проведенной в бараке, между ними возникла враждебность, причем ни один из них не стремился сделать шаг к примирению. А через три дня она лишь упрочилась.

Был ранний вечер. Рабочие, как обычно, бесцельно слонялись между постройками и берегом реки, готовясь в скором времени отойти ко сну. Фич заглянул в барак, чтобы взять из-под матраса жестянку с нюхательным табаком. Когда он вошел, Морфи как раз произносил очередной монолог.

— …Конечно же, нет, — разглагольствовал он. — Не кажется ли вам, что Господь, уж если он есть и в самом деле столь могуч, едва ли сумел бы учинить подобное безобразие, а? Чего, скажите, ради?! И что бы это дало ему?

Веснушчатый парень, в прошлом моряк, известный своим дружкам как Сэндвич, хмурясь, прилагал невероятные усилия, чтобы свернуть папиросу. И поэтому, когда он заговорил, голос его был исполнен просто невероятной отрешенности:

— Ну знаешь ли, никогда нельзя сказать со всей уверенностью… Иной раз все выглядит вот так, а потом обнаруживается, что на деле-то все иначе… Не похоже на то, что Бога, скажем так, не существует. Хотя…

Фич, уснащая табаком ноздри, осклабился сквозь пальцы, ухитрившись придать насмешливое выражение даже своему круглому и узкому веку, застывшему над крышкой табачной жестянки.

— Так ты, выходит, один из тех самых парней? — с вызовом спросил он у Морфи.

— Угу, — ответил верзила. Сознавая собственное превосходство, он намеренно сразу принял угрожающий тон. — Если бы кто-нибудь и впрямь доказал мне, да еще и показал, где обитает Бог, тогда уж другое дело… Но мне ничего такого пока не доказывали и не показывали.

— Я уже сталкивался с умниками вроде тебя! — Веселый настрой Фича как рукой сняло. Он говорил с искренним негодованием: — Требуешь, чтобы тебе предоставили так называемые доказательства, прежде чем согласишься поверить? Ну, как хочешь, только погоди немного — на этот раз будут тебе доказательства выше крыши!

— Мне как раз их и недостает. Надеюсь, эти доказательства не на твоем теле, а?

Фич сплюнул.

Морфи перекатился на спину и принялся мурлыкать песенку, посвящая ее небесам Мэриленда, — это был язвительный опус, который «трудяги»[7] исполняли на мотив «Когда труба позовет молодых, с ними буду и я».[8]

Фич презрительно фыркнул и вышел, направившись на берег, к реке. Глухие завывания певца преследовали его до тех пор, пока он не добрался до сосновой рощицы, располагавшейся за двумя рядами дощатых сараев, в которых обитали поляки.

Наутро к недомерку вернулось самообладание. На протяжении двух недель Фич держал себя в руках, бойко шастая туда-сюда своей подпрыгивающей походкой, и даже как ни в чем не бывало усмехался, растягивая пухлые щеки, когда Морфи звал его проповедником. Но вдруг самообладание начало его покидать. Какое-то время он еще продолжал улыбаться и говорил в своей обычной манере, явно думая при этом совсем о другом; но в его глазах больше не ощущалось живости, смелости, в них теперь читалась тревога.

Фич словно ожидал какой-то особенной встречи и пытался убедить себя, что не разочаруется в ней. Спал он теперь беспокойно; от малейшего скрипа половицы в дощатом бараке или храпа спящего поблизости рабочего коротышка подскакивал в постели.

Как-то в полдень взорвался котел небольшого грузоподъемника. В стене цеха пробило дыру, но никто не пострадал. Фич позвал остальных к отверстию и встал рядом с ним, насмешливо глядя на Морфи. Вошел управляющий Кэрри.

— Каждый сезон что-то происходит! — посетовал он. — Слава Богу, на сей раз не так скверно, а то в прошлом году рухнула крыша, кучу народу подавило.

Фич перестал усмехаться и вернулся к работе.

Через две ночи над консервной фабрикой разразилась гроза. Уже первые раскаты грома разбудили Фича. Он натянул брюки, надел башмаки и рубашку и выбрался наружу. С севера на бараки надвигались иссиня-черные тучи. Фич шел им навстречу, покуда мрачное пятно облаков не повисло прямо у него над головой, а грудь не начала вздыматься и опадать, подчиняясь какому-то мощному ритму.

Коротышка застыл, стоя на небольшом холмике между рощей и одиноким деревом. Он неестественно выпрямился, раскинул руки в стороны и обратил лицо ввысь. Дождь — жирные капли, скорее, низвергались с неба, нежели накрапывали, — обрушивался на его лицо. Причудливые вспышки яркого света озаряли землю и деревья, бараки и человека. Гром, порождение невероятно могучей стихии, превосходившей по своей силе все на этой земле, грохотал, грохотал, грохотал — одни раскаты тонули в других, еще более оглушительных, звучавших в унисон ослепительным огненным вспышкам.

Фич по-прежнему стоял на холмике — толстый недомерок, укрытый от посторонних взглядов не только деревом, но и подлеском; маленький человечек с вздернутым носом, нацеленным в самое средоточие бури. В его глазах отражался ужас, когда он не моргал и не зажмуривался, даже не пытаясь увернуться от жирных капель. Он громко говорил, но из-за грома его слов не было слышно. Фич обращался прямо к буре, в течение чуть ли не получаса безостановочно проклиная имя Господа; изрыгая чудовищные богохульства, но — с мольбой в голосе.

Буря сместилась ниже, к реке. Фич вернулся в свой барак, где всю ночь пролежал не смыкая глаз и содрогаясь от холода в промокшей насквозь одежде. Он ждал.

Однако ничего не произошло.

Теперь, когда Фич работал, он шепотом разговаривал сам с собой. Однажды Кэрри, распекая его за перегрев банки с томатами, трижды окрикнул его, пока тот не услыхал управляющего. Коротышка почти перестал спать. Находясь в бараке, Фич или беспокойно метался в постели, или лежал, напряженно замерев и уставившись в темноту, пока минуты тянулись одна за другой. Он часто выходил на улицу, чтобы побродить среди строений, с надеждой всматриваясь в любую тень, отбрасываемую домом или сараем, что встречались ему по пути.

Но вот разразилась еще одна гроза. Фич снова выскочил на улицу, проклиная Бога. И опять ничего не случилось. После этого он перестал спать и есть. Пока остальные сидели за столом, он то спускался к реке, то возвращался обратно, что-то бормоча себе под нос. Всю ночь напролет Фич беспорядочно кружил по окрестностям — среди сосен, домов, у реки, — грызя ногти и беседуя с самим собой. От его былой веселости не осталось и следа: коротышка весь как-то съежился, ссутулился, а при ходьбе дрожал. Работу он выполнял только потому, что для нее не требовалось ни мозгов, ни энергии. Глаза его теперь стали скорее красными, чем карими, и пустыми — кроме тех редких случаев, когда они внезапно начинали лихорадочно блестеть. Ногти на руках были обгрызены до живого мяса.

Подходил к концу последний день пребывания Фича на фабрике. Рабочие стояли группками на берегу реки, когда он неожиданно прорвался в середину и визгливо закричал, ожесточенно грозя Морфи пальцем:

— Это безумие! Конечно же, Бог существует! Он просто должен существовать! Это безумие!!!

В сумерках его багровые глаза буквально пронзали огнем лица собравшихся. Работяги сначала удивились внезапному появлению Фича и его гневной вспышке, но потом все разом приняли такой невозмутимый вид, словно полагали, что выражать эмоции пристало лишь детям. В глазах Фича застыли ужас и мольба.

— Ну что, обещанные доказательства сегодня при тебе? — Морфи резко повернулся к нему лицом. — Может, ты и впрямь докажешь мне, почему Бог непременно должен существовать?

— Да какие угодно!!! — Конвульсивно содрогавшееся лицо маленького человечка блестело от пота как лакированное. — Ведь есть луна, есть солнце, а еще есть звезды, и цветы, и дождь, и…

— Да не тяни ты свою волынку! — Верзила для пущего убеждения даже сплюнул. — Что ты вообще знаешь об этом мире? Может быть, вообще все на свете какой-нибудь там Эдисон сотворил, почем тебе знать? Ты давай, дело говори. Почему Бог должен существовать?

— Почему? Я скажу тебе, почему! — Голос Фича напоминал тонкий визг, недомерок поднялся на цыпочки и дико жестикулировал. — Я скажу тебе, почему! Я стоял пред Его Престолом, и Он возложил мне на плечи Свои длани. Я был проклят Им и сам проклял Его. Вот почему я знаю! Слушай: у меня были жена и ребенок, там, в Огайо. Жене от старика-отца досталась в наследство небольшая ферма. Как-то раз я вернулся домой из города и обнаружил, что пожар спалил весь дом дотла — вместе с ними. Я устроился на шахту под Харрисбургом, и на третий день под обвалом погибли четырнадцать человек. Я спускался вместе с ними под землю, но выбрался оттуда без единой царапины. Потом я работал на картонной фабрике в Питтсбурге, менее чем через неделю она сгорела. Я остался на ночь в доме в Гальвестоне. Его смело ураганом, и при этом убило всех — кроме меня и еще одного парня, которого лишь слегка травмировало. Я отправился по реке из Чарльстона на борту «Софии». Судно затонуло у мыса Флэттери, причем я оказался единственным, кто достиг суши. Именно тогда я понял, что за мной всегда следит Господь. Я уже чувствовал что-то подобное раз или два в жизни — на эту мысль меня навели те странные вещи, которые мне приходилось видеть, — однако все-таки не был вполне уверен. Но сейчас я уж точно знаю что к чему, и это истинная правда! Пять лет я никуда не трогался, сидел на месте, и ничего не происходило. Почему я явился сюда? Да потому, что на упаковочной фабрике на острове Дил, где я до этого трудился, взорвался котел, и взрывом все просто стерло с лица земли. Вот почему!!!

Теперь сомнение и неуверенность оставили маленького человечка; в полумраке казалось, он стал больше, выше, а его голос обрел новую силу.

Морфи остался, пожалуй, единственным, кого не слишком тронула исповедь недомерка. Он коротко рассмеялся:

— Ну и в чем причина таких напастей?

— Я кое-что сделал… — начал Фич и осекся. — Я виноват… — Он, напрягаясь изо всех сил, тщился сказать хоть слово, но безрезультатно. — Да какая разница?! — крикнул, наконец, коротышка. Теперь казалось, что он вернулся в свои обычные размеры, да и голос его был едва слышен: — Разве недостаточно того, что Он преследовал меня год за годом? Разве недостаточно, что Он повсюду…

Морфи опять захохотал:

— Да ты просто какой-то Иона хренов!

— Отлично! — откликнулся Фич. — Подожди, и ты сам все увидишь еще до того, как отмочишь свою очередную жалкую шутку. Ты можешь смеяться, но еще не бывало такого человека, который, представ перед Господом, не уверовал бы в Него! Еще не бывало человека, который осмелился бы посчитать Его врагом своим!

Морфи, обернувшись к остальным, загоготал, и все к нему присоединились. Поначалу они смеялись неуверенно, но потом захохотали от всей души; некоторые не приняли участия в общем веселье, но их оказалось чересчур мало, чтобы возобладать над очевидным большинством.

Фич зажмурился и бросился на Морфи. Верзила стряхнул его с себя и хотел отпихнуть в сторону, но не смог и поэтому ударил открытой ладонью наотмашь. Сэндвич подхватил Фича и дотащил его до постели. Коротышка плакал — без слез, по-стариковски:

— Они не слушают меня, Сэндвич, но я-то ведь знаю, о чем говорю. — Погоди и сам увидишь. Господь не забудет обо мне, после того как все эти годы лично направлял меня.

— Конечно же, не забудет, — утешил его веснушчатый моряк. — ЧТО-ТО и впрямь должно произойти. Ты прав.

После того как Сэндвич ушел, Фич какое-то время мирно лежал на своей койке, грызя по обыкновению ногти и уставившись полными боли и недоумения глазами на потолок из грубо ошкуренных досок. Он тихо бубнил самому себе: «Есть нечто, что предстало перед Господом, но не уверовало в Него… Он не забудет… Похоже, это вообще нечто небывалое… Он ни за что!..»

Внезапно Фича охватил ужас, а потом — пронзила отчаянная ненависть. Он перестал бормотать и сел на постели, принявшись судорожно мять пальцами пухлую нижнюю губу. Чудовищная клоунская гримаса исказила его лицо, из ноздрей со свистом выходило дыхание. Через приоткрытую дверь послышался гул разговора возбужденных перепалкой людей, которые возвращались, чтобы лечь спать.

Фич поднялся на ноги и ринулся вон, пронесся мимо подошедших к двери рабочих и устремился к реке. Он бежал неровно, приволакивая ноги. Бежал до тех пор, пока не угодил носком в яму и не растянулся во весь рост на земле. Однако тут же вскочил и последовал далее. Только теперь уже двигался шагом, часто спотыкаясь.

Справа от Фича лежала во тьме река, над ее маслянистой поверхностью в небе поблескивали немногочисленные звезды. Трижды Фич останавливался, чтобы сказать ей:

— Нет! Нет! Они все неправы! Бог должен существовать! Обязательно должен!

Он говорил это торжественно, размеренно, словно совершая какой-то ритуал, вознося молитву своему собственному божеству. После третьего раза его ненависть постепенно стала улетучиваться.

Коротышка остановился и присел на ствол рухнувшей сосны. Ночной воздух полнился запахами влажной земли и металла. Там, где сидел Фич, ветра совсем не чувствовалось, хотя бриз легко покачивал кроны ближайших деревьев. Какой-то зверек, скорее всего, кролик промчался через усыпанную сосновой хвоей поляну за спиной у Фича. Вдалеке вроде бы раздавалось кваканье жаб, но оно еле слышалось, поэтому ничего нельзя было сказать наверняка. Среди деревьев вяло мельтешили светлячки — словно желтые огоньки, пробивающиеся сквозь выеденные молью прорехи в колышущейся от дуновения воздуха занавеске.

Фич сидел на поваленной сосне довольно долго, лишь иногда шевелясь, чтобы пришлепнуть назойливого москита. Когда он поднялся на ноги и отправился в обратный путь, то двигался быстро, уже не спотыкаясь.

Он миновал барак американцев, прошел через заброшенный ангар с паровой молотилкой и, в конце концов, оказался возле дыры в стене склада, еще не заделанной после взрыва котла. Плахи, которыми наспех забили отверстие, еле держались на гвоздях. Фич легко отодрал пару досок, пролез внутрь и вскоре выбрался обратно с внушительной канистрой бензина.

Направляясь вниз по течению реки, он умудрялся держаться на расстоянии шага от кромки воды. Вскоре справа от него возник ряд невысоких строений, их силуэты на фоне ночного неба походили на черные зубы в пасти тьмы. Фич пошел по тропинке прямо к ним. Он слегка вспотел, под ногами у него трещали щепки, а в канистре мягко булькал бензин.

Выйдя из сосновой рощицы, окружавшей бараки поляков, коротышка опустил бак на землю и с шумом причмокнул. В двойном ряду строений не виднелось ни одного освещенного окна и не доносилось ни звука, только южный бриз шелестел листвой на деревьях.

Фич двинулся от сосен к крайнему бараку с южной стороны. Он наклонил канистру у стены, а потом пошел дальше. У каждого здания коротышка делал остановку, и около шестого барака бензин закончился. Фич поставил бак на землю, задумчиво почесал в затылке, пожал плечами и вернулся к самому первому строению.

Там он извлек из жилетного кармана длинную спичку и чиркнул ею сзади по штанине. Ничего не вышло. Он ощупал брюки; они промокли от росы. Отбросив спичку, Фич достал другую и зажег ее об изнанку жилета и, присев, поджег щербатую доску, уже потемневшую от бензина. Расщепленная древесина занялась огнем. Фич, отступив на шаг, с одобрением взирал на происходящее. Спичка в его руке наполовину догорела, но коротышка успел запалить нависающий над его головой скат крыши, покрытый толем.

Он бросился к следующему зданию и поджег небольшую кучку поленьев и бумаги. Ту мигом охватило пламя, резво распространившееся по всей стене.

Первый барак уже превратился в пылающий факел, языки пламени трепетали над ним как заведенные. И тут шум огня заглушил вопль настолько громкий, что казалось, его услышит весь мир. Когда первый крик затих, за ним прозвучали другие. Улицу между двумя рядами строений быстро заполонили фигуры, охваченные огнем; одни выскочили наружу совершенно голые, другие — полуодетые: мужчины, женщины и дети, заходившиеся от крика. Гортанный мужской голос перекрывал все прочие. Слов его было не разобрать, но человек явно пытался хоть как-то успокоить окружающих.

Фич развернулся и кинулся бежать к сосновой рощице. Ему показалось, он слышит топот чьих-то босых ступней. Коротышка обернулся, чтобы проверить, действительно ли его преследуют, и, запнувшись, упал. Какой-то здоровый мужик в красных фланелевых подштанниках рывком поставил маленького человечка на ноги и обрушился на него со словами, которые не имели для Фича совершенно никакого смысла. Недомерок выругался и тут же повалился на землю от сильного удара кулаком в голову.

Жители американского барака появились в тот момент, когда Фича рывком подняли на ноги. Среди прибывших оказался Морфии:

— Эй, мужик, ты чего это вытворяешь?

— Да эта сволочь запалила все наши дома. Я сам видел!

Морфи, разинув рот, уставился на Фича:

— Это сделал ты?

Маленький человечек, не обращая внимания на здоровяка, не отрывал глаз от бараков, чудовищным канделябром горевших среди сосен. Фич все смотрел, а потом неожиданно гордо выпрямился, как прежде выгнув грудь колесом, в его глазах проступало былое игривое выражение.

— Возможно, это сделал я, — сказал он самодовольно, — и возможно, на поджог меня подвигло НЕЧТО. Как бы то ни было, не случись этого, наверняка произошло бы что-нибудь похуже.

You’ll Always Remember Me

Steve Fisher

Цель и мечта писателей, получающих «грош за слово», — вырваться на оперативный простор глянцевых журналов с высокими гонорарами, издавать полнообъемные книги, а пуще всего — застолбить межу в Голливуде. Немногим это удавалось, а из самых удачливых мало кто смог превзойти Стива Фишера (1912–1980), писателя чрезвычайно плодовитого (почти 200 рассказов с 1935 по 1938 год), ставшего маститым сценаристом.

Из двух десятков книг, сочиненных им как под собственным именем, так и под псевдонимами Стивен Гульд и Грант Лэйн, наиболее знаменит роман «Я просыпаюсь с воплем», основа сценария классического фильма ужасов с Виктором Мэтьюром в главной роли.

Среди известных работ Фишера в кино — сценарии фильмов «На берегах Триполи», «Место назначения — Токио» и «Берлинский корреспондент». Из детективных фильмов выделяются «Леди в озере» и «Песня тонкого человека». Фишер является автором и более 200 сценариев таких популярных телефильмов, как «Старски и Хатч», «Макмиллан и Уайф» и «Барнаби Джонс».

Публикуемый рассказ не назовешь блестящим, этого от макулатурного чтива никто и не ждет, но тема его и через полвека остается злободневной. Как поступать с юными убийцами, еще не доросшими до судебной ответственности? Уильям Марч успешно развил эту тему в пьесе «Дурное семя», впоследствии экранизированной.

Рассказ «Ты запомнишь меня навсегда» впервые напечатан в мартовском выпуске «Черной маски» за 1938 год.

Ты запомнишь меня навсегда

Стив Фишер

переводчик — Юрий Балаян

Пуштон задудел в свою дуду, и я вывалился из койки вместе с постельным бельем. Подскочил к двери, распахнул и заорал:

— Заткнись! Заткнись! Заткнись!

Грохнув дверью, я зашагал вдоль коек и с воплем стал стягивать одеяла с тех, кто уже проснулся или еще спал:

— Подъем! Подъем! Не слыхали, что ли, Пуштон уже разгорланился!

Я вообще ненавижу горны да фанфары, но гаже, чем Пуштон дает побудку, и представить себе ничего нельзя. Конечно, я не выспался, всю ночь думал о том, что узнаю сегодня утром, чуть заснул — и на тебе…

Вернувшись к койке, я сгреб башмаки и обмотки, швырнул их перед собой на пол и принялся расстегивать пижаму. Спрашивать парней в моей казарме о том, что мне не терпелось узнать, бесполезно. Если они видели газету, то замечали в ней только комиксы. Я понимал, конечно, что академия Кларка — одна из лучших военных академий Запада, что отец тратил на меня кучу денег, но все же много у них здесь идиотских прибамбасов. Среди них и размещение по возрасту. Дураку ясно, что надо группировать по классам. О чем мне толковать с 14-летним недоумком?

Вздохнув, я молча закончил одеваться и рванул в ротный строй. Батальон равнялся на подъем флага. Вот еще одна кретинская затея. Стой тут, мерзни на пустое брюхо, пока они натягивают на длинную палку полосатую тряпицу, а Пуштон надувает щеки, снова дудит, старается. Я утешал себя тем, что мог бы попасть и в гораздо худшую дыру, чем Военная академия Кларка, не будь у моего предка кучи денег и столько же влияния. Торчал бы в какой-нибудь гигантской школе-муравейнике, где тебя суют куда ни попадя, вообще ни о чем не задумываясь. Попал я в такую разок… Так что стой и не булькай.

Наконец, я дорвался до старших, хватая каждого то за ворот, то за рукав и вопрошая:

— Был вчера дома? Газету видел? Что с Томми Смитом?

Вот что я хотел узнать — что с Томми Смитом.

— Завернули, — проронил, наконец, один из старших.

— Губернатор отказал?

— Да. В пятницу вздернут.

Меня как молотом по затылку огрело. Слова застряли в горле. В животе как будто все перевернулось. Почему-то я уверен был, что смертную казнь ему заменят пожизненным. Ведь у них явно не хватало доказательств, чтобы его повесить.

Конечно, какое мне до этого дело, но он жил через улицу. Его забрали за то, что он воткнул нож в спину своего родителя, — в этом его обвиняли. И две его сестры остались теперь без отца и без брата. А это уже задевало и меня. Я втрескался в младшую, Мэри. Ей 15, на год больше, чем мне. Ну я ж говорил, я не какой-то недоумок из средней школы, меня и вундеркиндом можно обозвать.

И вот они вздернут Томми, а Мэри будет рыдать у меня на плече полгода, если не всю жизнь. Может быть, стоило бы от нее отделаться. Только женских слез мне не хватало!

Я стоял правофланговым сержантом в роте двенадцатилеток. Пошел марш с равнением на знамя. Настроение — хоть удавись.

Пуштон снова дудел. Я жег его взглядом. Ненавижу горнистов, а Пуштона и без горна трудно полюбить, очкарика толстомордого. Задница как воздушный шар, а башка словно прыщ. Физиономия как вчерашняя овсянка. А воображала-то! Велика шишка — горнист. А вышагивал как архангел Гавриил. Грудь выпятил, зад оттопырил…

Я глядел на Пуштона, но все мысли были о Томми Смите. В вечер убийства я наведался к Мэри, слышал часть спора Томми с папашей. Оба несли чушь собачью. Но папаша Томми так не считал, как и девица, на которой Томми собирался жениться. Я б сказал, что папаша этот на свете зажился, ему давно на тот свет было пора, старому придурку. Он и за мной со своей клюкой гонялся. Мэри говорила, что он по ночам бродил по дому да палкой своей стучал.

Главный аргумент защиты Томми — что старый хрен, мол, замахнулся на сына палкой. Адвокат хотел представить дело таким образом, чтобы Томми признал вину, и можно было бы давить на оправдание. Но Томми уперся и все отрицал. Утверждал, что отца не убивал. Ну, прокурор представил его вруном-алкоголиком, и присяжные подпели обвинителю.

Вообще-то Томми нормальный парень. Играл в футбол в университете. Высокий блондин, кровь с молоком, глаза голубые. Улыбка как с рекламы зубной пасты. Но насчет девицы той папаша, похоже, прав оказался. Едва Томми взяли — только ее и видели. Смылась в Нью-Йорк к мамочке с папочкой.

Я продолжал думать о Томми, когда нас снова погнали маршем, а затем, перед завтраком, начали еще одну идиотскую забаву под названием физподготовка. Мало нас без этого гоняли целыми днями, так тут еще и какие-то кретинские упражнения.

Наконец, завтрак.

Я колупал вареное яйцо и смотрел на парня напротив. Он давился уже шестым. Смех, да и только. Народишко воображает, что большие частные школы — верх шика и их сынишки вращаются в высшем обществе. Ха! Есть, конечно, пара-другая парней с фамилиями, которые видишь на вывесках, есть и дети кинозвезд, но большинство из нас — серая публика, не справляющаяся с обычной учебной программой и никому не нужная дома. Преподавателям мы тоже ни к черту не нужны. И вот мы здесь. Кларк возьмет любого, за кого платят. И напялит на него свою престижную форму. Во всем штате не найдется другой школы, частной или общественной, которая бы меня приняла, ознакомившись с моими характеристиками. Но старику Кларку главное — какая пачка баксов зажата в ладони, и плевал он на характеристики и отметки.

Итак, я любовался этим боровом, который впихивал в себя яйца, не боясь несварения и колик, когда парень справа вдруг ляпнул:

— Томми Смита-то вздернут.

— Да, — согласился я. — Жаль мужика.

— Жаль? — удивился он. — Туда ему и дорога! Получит что заслужил.

— Заткнись, — бросил я ему. — Или вздую.

— Неужто?

— Если хочешь — выйдем, и вздую прямо сейчас.

Старший стола заорал:

— Эй, вы, двое, кончайте базар! О чем вы, кстати?

— Томми Смита собираются вздернуть. А он невиннее младенца.

— Ха-ха… Ты поешь под дудку Мэри Смит.

— Юбочник! — заорал обжора, брызнув полупережеванной яичной смесью пополам со слюной.

Я выплеснул ему в морду воду из стакана и встал:

— Слушайте, Томми Смит не виноват. Я был у них в доме как раз перед убийством. И после этого был. И с детективами разговаривал. А вы только и знаете, что в газетах напечатано.

Зол я был, как собака, но пришлось усесться за стол, потому что в столовку вошел дежурный офицер. Все стали паиньками и замолкли. Дежурный вышел, и старший стола ухмыльнулся:

— Поганка твой Томми Смит. Отца убить, а! В спину, сзади, подло!

— Враки! — крикнул я.

— Да ты-то откуда знаешь?

— Знаю, и все.

— Нет, вы на него только гляньте! Знающий какой. Курам на смех.

— Знаешь, так нам скажи. Кто тогда, если не он?

— А почему не я? Что ты на это скажешь?

— Ты! — вылупил глаза старший. — Нос не дорос, салага четырнадцатилетняя.

— Иди ты к черту! — послал я его.

— Четырнадцатилетний прыщик кого-то убил! — крикнул старший стола и зашелся приступом смеха, схватившись за бока.

Весь понедельник я безрадостно размышлял о Томми, о том, какой он хороший парень, всегда готовый рассмеяться, ободряюще похлопать по спине. А теперь он заперт в камере в Сан-Квентине, считает часы, может, слышит, как сколачивают для него эшафот.

Я представил, каково человеку ожидать этого, шагая по камере, дымя сигаретами, пытаясь понять, что это значит — умереть. Читал я о таких вещах. О Краули Два Ствола, так, кажется, его звали. Он вроде прошествовал к электростулу как на праздник, гордо задрав подбородок. Но, думаю, что-то было и под этой маской, и Краули знал, что его ждет. В реальной жизни это происходит не так, как описывают в газетах.

К Мэри я не пошел, хотя запросто мог сбегать к ним домой, она живет совсем рядом с лагерем. Но она и ее старшая сестра Рут, а также молодой детектив Дафф Райан, арестовавший Томми — как он сказал, это был его служебный долг, — рассчитывали на изменение меры пресечения. Они надеялись, что суд прояснит сомнительные моменты, которыми дело пестрело. Представляю, что меня ожидало, если бы я заявился к Мэри! Она вряд ли благосклонно приняла бы мои утешения и заливалась бы слезами всякий раз при упоминании Томми. Нет уж, спасибо.

Полпонедельника я просидел в комнате для занятий, раздумывая над судьбой Томми. На небе уже появились звезды. Несмотря на тепло, сохранившееся в помещении, меня бил озноб. В 8.30 мы промаршировали в спальню. Симмонс, старший стола, все донимал меня насчет моей наивности.

— Слушай, — сказал я ему. — Получишь.

— Ладно-ладно, молчу. У тебя головка бо-бо.

— У тебя сейчас морда будет бо-бо, если не заткнешься.

Лежа в постели, я корчился от звуков насилуемого Пуштоном горна и радовался, что завтра очередь дудеть Майерсу.

Заснуть не удавалось. Все те же мысли. Сколько можно! Если б мы с Богом не разошлись разными путями, я б Ему вознес какую-нибудь молитву. Однако, поворочавшись с полтора часа, примерно в 10 я уснул.

Во вторник вечером я тоже не пошел к Мэри. Но после шамовки, то есть ужина, в комнату для занятий прибежал дневальный и вызвал меня в главное здание к телефону. Звонил Дафф Райан, тот самый молодой детектив.

— Ты взвалил на меня непосильную ношу, парень, — начал Райан.

— Что-что? Нельзя без загадок? — Таким тоном лучше с детективами не разговаривать, но очень уж меня взвинтили события.

Казалось, что я физически ощутил на себе взгляд Райана, как его серые глаза сверлят меня сквозь разделяющие нас стены и расстояния.

— Рут чувствует себя сам представляешь как, — продолжил Райан спокойно. — Я ее утешаю как могу. Но Мэри тоже не лучше. И мне не разорваться.

— Ну и что? — упрямо «не понимал» я.

— Она твоя девушка, Мартин.

— У нас в школе положено называть парней по фамилии. Мартин — звучит несолидно. Моя фамилия Торп.

— Извини, что я тебя беспокою, Мартин, — как будто не расслышал Райан. — Если не хочешь сотрудничать…

Этого еще не хватало!

— Хочу, хочу. Сейчас. То есть, если отпустят.

— Уже отпустили, — заверил Дафф. — Иди, не заходя ни в какие канцелярии.

— Уже иду, — сказал я, повесил трубку и посидел с минуту. Чего ему от меня надо? Черт разберет этих детективов!

Что ж, я затрусил к дому Смитов. Мать их умерла уже давно, а теперь… Отец покойник, брат тоже скоро… Останутся две сиротинушки.

Мне открыл Дафф. Ну и видок у него был! Физиономия серая, под глазами синяки… не боевые честно заработанные синяки, а те, которые выскакивают от бессонницы или от большой заботы. Здоровенный лось, плечи широкие, стрижка — как поле скошено. А вот смотрел он на меня… Терпеть не могу таких взглядов. Как будто допрашивал.

Но на настоящего детектива он не тянул. Я предпочитаю бойцов, которые палят напропалую и кладут гангстеров пачками направо и налево. А у Райана я и пушки-то ни разу не видал!

— Рад, что ты пришел, Мартин.

— Торп я.

Он не ответил, отступил в сторону, и я увидел Мэри. Она сидела на диване, поджав ноги, спрятав лицо. В руке сжат платок. Мэри девушка стройная, но в то же время фигуристая, из-за чего меня все время доставали в школе. Как и Томми, Мэри блондинка, но волосы, разумеется, до плеч, а не короткий ежик. Она подняла красное заплаканное — и все равно красивое — лицо. Мне она в любом виде нравилась. Мне все женщины нравятся, начиная с девяти лет.

У Мэри широко посаженные зеленые глаза, розовая кожа, большой рот. Только вот недотрога она. И с другими парнями, кроме меня, даже не разговаривала. Может, думаете, я против этого возражал? Однажды я увидел, как она выходила из воскресной школы. После этого всякий раз поджидал ее, спрятавшись, и четыре воскресенья подряд тащился вместе с ней до самого ее дома. А она со мной не разговаривала, даже на вопросы не отвечала. Наконец, я пропустил одно воскресенье, и она спросила, где я был. Так все у нас и началось.

— Торп, — сказала она. Это еще одна особенность. Она всегда называла меня по фамилии, потому что я так ей представился. — Рада тебя видеть. Сядь здесь, рядом.

Я подошел, сел. Она подтянулась, как будто стыдясь своей слабости, довольно удачно изобразила улыбку.

— Как дела? — спросила она.

— Да ничего. Латынь да алгебра… У меня все тип-топ, я в первых рядах.

— Умный ты, Торп.

— Жаль Томми, — вздохнул я. — Но еще не все потеряно.

— Боюсь, что все. — Глаза ее снова затуманились. — Разве что, конечно, вдруг что-нибудь новое выяснится. Адвокат говорит… — и она заплакала.

Я обнял ее за плечи — она несколько напряглась.

— Перестань, перестань. Томми не хотел бы видеть твои слезы.

Минут через пять она успокоилась.

Дафф Райан все это время сидел в уголке, поглядывая в окно.

— Я сыграю, — предложила она.

— Что-нибудь новенькое?

— Новенькое?

— Ну, что-нибудь модное.

— Нет, — ужаснулась она. — Я хотела…

— Гимны? — вскинулся я. — Только не это!

— Но почему, Торп?

— Слышать их не могу, к дьяволу. Сколько раз уже тебе твердил. Не хочешь играть ничего приличного, не подходи к пианино.

Я лихорадочно растирал ладони пальцами. Она не настаивала. Единственно о чем мы спорили — это ее гимны. Меня бесили все эти «Да приидет свет» и подобная бодяга.

— Хорошо-хорошо, — уступила она. — Только прошу тебя не ругаться в нашем доме.

— Извини. Больше не услышишь моей ругани в вашем доме.

— И вообще прекрати ругаться.

— Согласен и на это. Постараюсь.

Что ж, этот маленький спор отвлек ее от тяжких мыслей хотя бы на минуту. Но тут сверху спустилась Рут.

Рут не выше ростом, чем Мэри, даже, пожалуй, чуть пониже, хотя ей уже 19. Волосы ее темнее, а бледное лицо, смело можно сказать, поражало красотой. А какие у нее глаза! Кроме темно-синего халата, на Рут, похоже, ничего не было надето, но халат доставал до пят и плотно обтягивал ее тело.

— Мэри, тебе, пожалуй, лучше прилечь, — сказала Рут. — Привет, Торп.

— Привет, — отозвался я.

Мэри встала, пожала мою руку, снова улыбнулась и вышла. Рут задержалась в двери, как будто подавая сигнал Даффу Райану, — подозреваю, что так оно и было. Дафф поднялся.

— Пожалуй, нам пора, Мартин.

Я невнятно пробурчал нечто невразумительное.

Он кисло глянул на меня:

— У нас есть работка. Мы должны убить котенка. Бедного маленького котенка.

Я разинул рот… По позвоночнику потянуло ледком. Райан открыл дверь и пригласил меня выйти. Конечно, какое-то иносказание, подумал я, обычные фокусы этих хитроумных ищеек. Однако в коробке под ступеньками крыльца действительно лежал котенок. Райан поднял его и погладил:

— Попал под машину. Страшная боль и никакого шанса на выживание. Я ему вколол обезболивающее, но боль вернется. Его нужно убить.

Я хотел спросить, не слабо ли ему самому это было сделать сразу же, как только кота переехал автомобиль, но промолчал.

Мы зашагали к лагерю академии Кларка. В кромешной тьме пересекли футбольное поле.

— Хочу задать тебе еще ряд вопросов о ночи убийства, Мартин. Надо что-то делать, чтобы спасти Томми. Я сам его арестовал, но уверен, что парень невиновен. И хочу его спасти, пока еще не поздно. Похоже, мы что-то проморгали. Что-то важное.

— Уверен, что невиновен, или просто втрескался в Рут? — подколол я детектива.

— Уверен, что он невиновен, — спокойно повторил Райан. — Ты согласен помочь, Мартин? Ты же не хочешь, чтобы Томми умер?

— Хватит глупые вопросы задавать. Конечно, помогу. Только чем?

— Отлично. Итак, что ты делал в тот вечер?

— Да я уж двадцать раз отвечал. И в суде тоже. Пришел в гости к Мэри.

— Мистер Смит, ее отец, выгнал тебя?

— Он предложил мне покинуть дом.

— Не предложил, Мартин. Приказал в грубой форме. И запретил появляться в доме снова.

Я резко остановился:

— Откуда это известно?

— Мэри сказала. Она боялась, что Рут тоже запретит тебе приходить. И, к сожалению, считала, что это не оказывает влияния на судебное разбирательство.

— А что, оказывает?

— Не знаю. Итак, он тебя выгнал. Палкой угрожал?

— Не скажу.

— Что ж, ты не обязан. Но я хотел бы слышать от тебя только правду.

— Вы думаете, что я его убил? — Я повернулся к нему, затаив дыхание.

— Нет, не думаю, но…

— Что — но?

— Мартин, тебя вышибали чуть ли не из каждой школы штата.

— Ну не каждой…

— Но не из одной.

— Ну… было.

— Вот я и посмотрел твои документы. Надо было раньше этим заняться.

— Слышь…

— Не волнуйся. Это могло бы дать новую нить, только и всего. Против тебя ничего нет, но в школе в Хэддене ты затащил козленка, классного любимца, на второй этаж и спустил с лестницы, переломал ему все четыре ноги.

— Он поскользнулся.

— Возможно. — Дафф закурил, зажав коробку с искалеченным котенком под мышкой. — А ты стоял на верхней площадке и наблюдал за страданиями козленка, пока кто-то не прибежал на его вопли.

— Я так испугался, что не мог двигаться.

— В другой школе ты столкнул одноклассника в цистерну с мазутом и топил его, не давая вылезти, пока тебя не остановили.

— Он отвратный тип. А я просто пошутил.

— Из следующей школы тебя выгнали, когда ты связал теленка, заволок его на крышу, проткнул чем-то острым и наблюдал, как он истекает кровью.

— Не колол я его! Он напоролся на острый кусок жести. Не говорите это Мэри.

— Не скажу.

— А то, что я там вытворял, любой мог на моем месте сделать. Вы просто хотите спасти Томми и готовы навесить все на кого угодно, хоть на меня.

— Возможно, — мягко согласился Райан. Мы вошли в капеллу, он выплюнул изо рта сигарету, растоптал ее, погладил котенка. Через мутные окна в капеллу проникал неверный лунный свет, отражался в кошачьих глазах. — Ты еще и в колонии оказывался.

— Два раза, — признался я.

— И однажды в психлечебнице штата.

— Месяц. Один псих меня туда запаковал. Спасибо, папаша выручил.

— Угу. Псих запаковал, потому что ты отравил двух его псов, датских догов. Отец твой должен был дать кому-то на лапу, чтобы тебя выручить, а теперь он платит Кларку в двойном размере.

Все это я, конечно, знал, но слушать подобное от детектива малоприятно.

— Ну и что? Вы могли все это узнать и раньше.

— Нам не дали эти материалы. Мне пришлось подкупить персонал, чтобы их получить.

— Грязный трюк! — вырвалось у меня.

Он как-то странно улыбнулся, будто бы отодвинувшись от меня далеко-далеко. Еще раз погладил котенка. Меня трясло от страха.

— Жаль тебя убивать, милый, — сказал Райан котенку и тут же как будто сошел с ума.

Он размахнулся и с силой ударил животное головой о церковную колонну. Видно было, как окрасилась кровью голова котенка. Райан ударил еще и еще. Сердце у меня в груди бухало, как кузнечный молот. Мне захотелось ему помочь, схватить котенка и выдавить из него кишки, разметать мозг по всей капелле. Голова кружилась. Рука сама потянулась к зверьку.

Но я не дурак. Не зря я первый в классе. Я понял, что Райан меня проверял. Он призывал меня помочь. Хотел надуть. Не выйдет! Я отдернул руку, обе сунул за спину, сцепил их крепко-накрепко и отвернулся.

Звук падения. Котенок растянулся на бетонном полу. Я с трудом переводил дыхание. Дафф Райан спокойно посмотрел на меня, отвернулся и вышел. Долго я восстанавливал дыхание…

Зато спал отлично. Томми меня больше не интересовал. Скорей бы его вздернули. Проснулся я за 10 минут до подъема, помня, что черед дудеть Пуштона. Почувствовав в себе боевой задор, я сунул ноги в шлепанцы и прошел в крыло одиннадцатилеток. Пуштон сидел на краю кровати, тянулся и зевал. Этот пузан выглядел стариканом. Морда важная, что твой генерал.

— Чего тебе, Торп? — спросил он.

— Давай сюда свой дурацкий горн. Я его в куски разнесу.

— Ты от моего горна отстань. Мои родители люди небогатые, я на свой горн потратил всю свою копилку.

Все так. Школа выдавала горны, но весьма дерьмового качества, а Пуштон серьезно относился к музыке. Он накопил денег и купил собственный инструмент.

— Знаю-знаю. Еще лучше. Не привлекут за порчу школьного имущества. Где он? Куда ты его сунул? — Я заглянул под кровать, под подушку, схватил Пуштона за нос: — Где горн, Хейни?

— Отстань! — заорал он во все горло.

Народ стал поднимать головы, послышалось недовольное ворчание.

— Ладно, придурок, иди дуди. Чтоб тебе кишки выдуть.

Я вернулся в постель и зажал уши.

Пуштон продудел от души. Куда он прятал горн, я так и не узнал.

Оделся я бодро, настроение улучшилось. Еще два дня — и Томми повесят. Скорей бы. Может, Мэри скоро отнюнится, потому что больше ничего уже нельзя будет сделать. А потом и забудет. Для планеты один человек — величина несущественная, независимо от того, хороший это был парень или плохой.

В среду все шло путем. Завтрак, церковь, классы. Случайно наткнулся на Пуштона, он зажимал горн под мышкой.

— Торп, будешь приставать, я доложу по команде.

— Топай-топай, придурок. Погоди, я до тебя доберусь.

Зол я на него был — не передать.

Я все так же злился на Пуштона, когда представился счастливый случай. Счастливый для меня, не для Пуштона.

Ближе к вечеру нас отпустили из классов на двухчасовой отдых. Я заскочил в главное здание, точнее, прокрался туда, чтобы взять из-под подушки книжку. И услышал какой-то стук. Доносился стук из крыла одиннадцатилеток. Дойдя дотуда, я глазам своим не поверил.

Пуштон! Дело в том, что дежурному горнисту поручается обход здания, но я-то об этом забыл. Чуть было в Бога не поверил снова. Пуштон возился с новым переносным радиоприемником с наушниками, очевидно общим с соседом, потому что провода тянулись и к соседней койке.

Пуштон, высунувшись из окна, приколачивал наружную антенну.

Чего еще желать? Шесть этажей, внизу бетонная отмостка. Никто не знает, что я в здании. В виски ударила кровь, в глотке пересохло. Кошачьим шагом, затаив дыхание, я двинулся вперед.

Подойдя поближе, рванулся и толкнул его. Он успел обернуться — его пухлое лицо позеленело и выразило неописуемый панический ужас. В жизни не испытывал такого наслаждения!

Еще толчок — и, не издав ни звука, Пуштон сорвался вниз.

Я рискнул выглянуть, чтобы увидеть, как он грохнется. Потом понесся вниз. Никого не встретив, добежал до второго этажа, где выскочил в окно, приземлившись четко на ноги.

Через минуту я был на спортплощадке. И только через десять минут от главного здания раздался чей-то вопль.

Мы рванули туда.

Стоя в толпе, я рассматривал то, что осталось от Пуштона. Отдуделся Пуштон. Труп валялся, как лопнувший мешок, с брызгами и потеками крови по сторонам. Мы постояли, поглазели, потом дежурный офицер прогнал нас оттуда. Больше я Пуштона не видел.

Ужин прошел без задержки, как обычно. Разговоры сводились к тому, что этот идиот чересчур высунулся из окна со своей антенной и рухнул.

Такое и вправду могло случиться, и поскольку я со страшной силой Пуштона ненавидел, то угрызениями совести не терзался. Как и тем, что Томми Смит скоро умрет. Но Томми мне нравился. Хотя сестра его — еще больше…

Нас погнали в конференц-зал, как я полагал, на расследование случая.

Майор Кларк выступил перед нами, проявил трогательную заботу о нервной системе наших родителей, порекомендовал не тревожить их попусту сообщением о трагическом происшествии. Надутый старый козел беспокоился, разумеется, о своем кармане, не хотел лишиться учеников.

К концу этой проповеди появился Дафф Райан, уселся так, чтобы видеть всех, включая и Кларка, но чаще и дольше всего сверлил взглядом меня. Этот шпик меня психом сделает!

В пятницу я проснулся и лежал, ожидая сигнала побудки, но не дождался. Так приятно лежать на простынях, под одеялом — и так неприятно слышать под окнами вопль дурацкой медяшки! Не дождавшись горна, я, наконец, различил плеск дождя. В дождь мы спали лишних полчаса. Подъем флага и утренняя зарядка отменялись.

Я устроился поудобнее и принялся размышлять. Все складывалось наилучшим образом. После казни Томми Смита для Райана терялся смысл его реабилитации. Он бы выглядел круглым дураком. Дождь — приятная штука. И к Мэри можно не ходить, пока Томми еще жив.

Так я думал, лежа в постели утром. Так нет ведь! В полвосьмого вечера приперся Дафф в дождевике и снова получил для меня освобождение.

— Мы с Рут собираемся к адвокату, посидишь с Мэри, — сообщил он мне, не интересуясь, насколько мне это приятно.

— Черт, — заикнулся было я. Но разве с ним поспоришь!

Рут уже ждала на крыльце переднего входа, тоже в дождевике. Лицо у нее похудело, осунулось. Она потрепала меня по плечу и пробормотала сквозь слезы:

— Ты добрый парень, Торп. Побудь с Мэри, она тебя любит.

— Во сколько казнь? — спросил я.

— В 10.30,— ответил Райан.

Я кивнул:

— Ладно.

Они уселись в машину Райана и уехали, а я направился к Мэри. Выглядела она ужасно, румянец исчез, физиономия как у призрака.

— Ох, Торп, сегодня его казнят, — ноющим голосом начала она.

— Теперь уж ничего не поделаешь, — развел я руками.

Она припала к моему плечу и заплакала. Я воспользовался случаем, обнял ее за талию, поцеловал в шею и уши. Она подняла на меня взгляд и сказала неожиданно твердо:

— Не надо.

Я еще никогда ее не целовал, но грех было не воспользоваться таким случаем. Она все плакала и плакала. Наконец, я не выдержал:

— Слушай, давай лучше чем-нибудь займись. Сделай сэндвич, давай сыграем во что-нибудь, послушаем радио. Что-нибудь! Я больше не могу.

Мы отправились в кухню. Дождь лил и лил, перешел в грозу. Опять меня знобило, хотя в комнате было тепло. Часы показывали десять минут девятого. Только десять минут девятого! Томми еще жить и жить, сколько можно!

— Торп, ты всегда будешь со мной? — плаксиво спросила Мэри.

— Конечно! — горячо заверил я, хотя в тот момент я бы с удовольствием вмазал ей по физиономии. Такого я к ней еще не ощущал и не понимал, что со мной творилось. Я полностью преобразился. Исчез юмор, исчез добрый настрой. С трудом заставлял я себя отрывать взгляд от циферблата настенных часов. Должно быть, так же в своей камере гипнотизирует часы и Томми. Я вспомнил отмененную из-за дождя зарядку и подумал, не вызовет ли дождь отсрочку казни.

Мы вернулись в гостиную, расселись по разным углам дивана. Мэри смотрела в никуда, я следил за дождем, страдал от него, ненавидел его, слушал тиканье часов.

Вдруг Мэри поднялась и решительным шагом направилась к пианино. Я раскрыл было рот, но промолчал. В конце концов, ее брата казнят. Имеет она право сделать хоть что-то по этому поводу?

И началось. Чертов свет с Божьих небес, «Вперед, Христово воинство!», а потом засюсюкала «Малая церковка в темном лесу». Уши у меня завяли, скрутились в трубочку, пальцы судорожно извивались. Наконец, я не выдержал, вскочил и заорал:

— Хватит! Хватит! Я с ума сойду!

Но она, похоже, вошла в транс. Лицо заледенело, руки автоматически шевелили пальцами. Я схватил ее за плечи, но — откуда у нее сила взялась! Я отступил и уставился в ее чуть согнутую над клавиатурой спину. Принялся грызть ногти. Что угодно, только не эти тупые, идиотские гимны! Звуки пианино и шум дождя сосали кровь мою.

Я принялся мерить шагами комнату, быстрей и быстрей. Схватил фарфоровую вазу, швырнул ее на пол:

— Хватит! Прекрати!!!

Она не обратила внимания на мой дикий вопль. Я снова уставился на ее спину, шею, затылок. Снова молотом колотилось сердце, кровь приливала к моему лицу…

Я пытался заставить себя подойти к ней, но не мог двинуться. Да и не нужно. Прокрался в сторону кухни, нашел нож, которым убил ее отца. Во всяком случае, такой же. С ножом вернулся в комнату. Снова заорал, приказал прекратить это безобразие. Никакой реакции. Я крыл ее матом. Она и этого не услышала. Что ж, преподам этой сучке последний урок. Замахнулся на нее ножом…

Откуда взялся Райан, я не понял. Видать, за диваном прятался, подонок. А я, полный лопух, не заметил. Да у меня и в мыслях не было, что Райан может быть здесь, ведь они же уехали к адвокату. Снова ловушка, но на этот раз я в нее угодил. И Мэри была с ним в сговоре, двуличная дрянь!

Он с легкостью вывернул у меня нож. Что может четырнадцатилетка против такого битюга!

— Почему ты убил отца Мэри?

— Потому что старый пес меня ненавидел. Он, видишь ли, считал, что Мэри слишком молода. Он ударил меня своей палкой! — тараторил я, тщетно пытаясь вывернуться. — Потому что мне это нравится. Ну и что? А что вы со мной сделаете? Я несовершеннолетний, меня вешать нельзя, меня надо воспитывать. И я убил Пуштона, выкинул его из окна. Нравится? — Я начал задыхаться. В сторонке Рут названивала в Сан-Квентин.

Мэри сидела на диване, закрыв лицо руками. Можно было подумать, что ей меня жаль. Восстановив дыхание, я продолжил хвастливым тоном:

— Я вернулся, когда Томми был в задней комнате. Старый хрен стоял ничего не слыша, глухой пень, и я воткнул в него простой кухонный нож, во как! Я сразу удрал. Но Пуштон, о, это совсем другое дело!

— Заткнись! — Райан грубо толкнул меня к пианино. — Хвастун паршивый. Но старика ты убил, это мы и хотели узнать.

Хвастун! Наглость какая!.. И вот я в колонии за убийство старика, папаши соседского семейства. А с Пуштоном — вы себе можете это представить? — никто мне не хочет верить. Потому что я еще слишком молод, что ли? Они дурные, эти взрослые. Полагают четырнадцатилетних пацанов ангелочками. Х-ха! Мне не верят даже товарищи по заключению, и это самое обидное. Гордость моя страдает.

В остальном все нормально. Жизнь здесь не слишком отличается от кларковского графика. Врачи донимают. Они полагают, что я пришил старого Смита в припадке неконтролируемого гнева. Да и пусть их. Даже лучше. Такой случай не считается слишком уж тяжелым. И поскольку ребенок не отвечает за то, что творит, в 21 меня выпустят. Может, и раньше папаша провернет как-нибудь.

Но вы-то обо мне всегда помнить будете, так? Потому что я выйду и подыщу себе кого-нибудь на новенького.