Елена Муравьева

Азбука мести

Полтора года назад

Две чашки кофе, дым сигарет, беседа в полголоса.

— Я хочу наказать одного типа, — сказал Дмитрий. — Хочу превратить его жизнь в ад.

Круглов кивнул: бывает.

— Светиться не могу, поэтому ищу помощника. Если ты согласишься, то получишь жилье, ежемесячное содержание, премиальные. Сработаемся — перепишу на тебя квартиру.

Круглов Валерий Иванович — пятьдесят лет; три судимости, ни кола-ни двора, ни дома, ни родни, ни перспектив — задумался. Если он скажет «да», то появится крыша над головой, кусок хлеба и мяса, теплая постель. Отказ даст свободу. Иди, куда глаза глядят. Твори, что душе угодно. Круглов уже находился, натворил. Он хочет покоя. Но предложение Дмитрия ему не нравится. Не хочется ему превращать жизнь незнакомого человека в ад.

— Что за квартира?

— Отдельная. Восемнадцать квадратных метров. В хорошем месте.

— С балконом?

— А как же.

Отдельная квартира, восемнадцать квадратных метров, с балконом! Не гостинка с сидячей ванной, в которой невозможно вытянуть ноги. Не комнатенка в коммуналке, с общим туалетом, склочными соседями и злобным младенцем за стеной. Круглов подался вперед:

— Я твой с потрохами, но при одном условии. Убивать не буду. «Мокруха» — не для меня.

— Договорились.

— Когда начнем?

— Скоро.

Дмитрий протянул Круглову конверт.

— Здесь адрес и деньги на первое время. Устраивайся, привыкай к месту, городу, воле. Я позвоню через несколько дней.

— Хорошо. Буду ждать.

— Подбросить тебя домой? — спросил Дмитрий. — Я на машине.

Домой! Круглов от волнения облизал пересохшие губы.

— Да, если не трудно.

Они сели в бордовый «Жигуль». В молчании добрались до блочного девятиэтажного дома.

— Квартира двадцать девять. До встречи.

— Пока. А как зовут этого …которому мы будем превращать жизнь в ад?

— Виктор Осин.

Осин

Наши дни

— Виктор, сколько можно повторять, ужин на столе! — Марина замерла в дверях, в глазах недовольство, губы поджаты.

— Отстань, потом, — буркнул Осин, не поворачивая головы. По телевизору футбольный матч, не до до ужина. Тем более не до церемоний.

Марина — любовница, сожительница. С ней можно не деликатничать. Галке, бывшей жене, в подобных ситуациях, Виктор, еще улыбался виновато. Впрочем … он улыбнулся и заорал тот час:

— Бараны!

— Иди немедленно ужинать? Все стынет!

— Отстань, ну, отстань, пожалуйста.

Хозяйские замашки Марины Осин терпел исключительно из благодарности.

Прошлой осенью Виктор запил. Похоронил Азефа — любимого пса и запил по-черному. Сначала горевал, потом поминал, утешался, успокаивался, втянулся и, вдруг оказалось, не может остановиться. Через два месяца Галина — законная супруга Осина сбежала. Ее место тот час заняла Марина. И сделала то, что не смогла жена. Вылечина Виктора. Мало того, Марина из своих средств оплатила реабилитационный курс у лучшего в городе психотерапевта, а когда Виктор, придя в себя, попытался вернуть деньги, наотрез отказалась принимать их.

«Ты мне ничего не должен. Я спасала тебя, потому что люблю…Мне ничего не надо. Лишь бы быть с тобою рядом».

В другое время Осин не поддался бы на дешевую манипуляцию и указал Марине на дверь. Но ослабевший, раздавленный, тогда лишь махнул рукой. Черт с тобой, живи. Марина рада стараться — перебралась к нему окончательно, обосновалась, даже, наглая баба, выгнала Галину, когда та явилась выяснять отношения.

Скандал начался у порога.

Галка, побледнев от ярости, потребовала:

— Виктор, уйми эту шлюху, иначе я за себя не ручаюсь.

Бывшая супруга была, как обычно, красива до умопомрачения. От горькой обиды, что теперь эта шикарная женщина принадлежит другому у Осина даже заболело сердце. Давясь злобой, он впечатал в карие глаза:

— Ты предала меня. Бросила меня в трудную минуту.

— Ублюдок! Ты валялся в луже собственной мочи, как бесчувственное бревно! Алкаш! Тварь!

— Не смей оскорблять Виктора! — Взвилась Марина. — Эгоистка! Убирайся вон!

— Убирайся! — приказал Осин. Галка будила в нем чувство вины, ощущение, которое он не желал испытывать.

— Я ухожу, — пригрозила жена, — но ты пожалеешь об этом! — Палец с точеным маникюром уперся в грудь Виктора.

— Вали отсюда! — он оттолкнул руку жены.

— Да, да, вали отсюда! — вставила пять копеек и Марина.

Уже на следующее утро Осин выл от отчаяния и обрывал телефон супруги. Напрасно. Роман Алексеев — Галкин бойфренд оказался умным парнем и увез Галку в Египет. Через две недели, когда парочка вернулась, у Осина не осталось шансов. Супруга вычеркнула его из жизни и своего сердца.

Еще сильнее Осин пожалел о своей ошибке, когда Галка заявила, что выходит из общего бизнеса. Причем не одна, а с Андреем. Это был удар ниже пояса.

Учредителей у компании по производству металлоконструкций было трое. Гале принадлежало оборудование, ее отец сумел по знакомству приобрести списанные станки. Андрей Круль — институтский приятель Осина — был собственником производственных помещений. Виктор в фирме, которой отдал десять лет жизни, ничем не владел. Потому мог претендовать только на бренд и арендованный офис.

«Побойтесь Бога, — взмолился Осин. — Фирма развивалась за счет беспроцентных кредитов, которые добывал я. Станки поддерживались в рабочем состоянии, помещения ремонтировались на деньги моей бабки. Так нельзя».

«Можно, — парировала Галя и ошарашила еще одной новостью, — мы открываем свой бизнес».

Андрюха, как водится, отмолчался. А Галка уколола напоследок:

«Сам учил, в бизнесе нет друзей и любимых. Есть только выгода. Вот и получай».

Он получил. Загибающуюся на корню компанию и Марину в доме.

«Тьфу…» — чертыхнулся Осин. О рабочих проблемах он старался не думать. Слишком там все было плохо. И пытался не вспоминать про Галю. Слишком болела душа.

Тем паче шел футбол. И можно было с полным правом расслабиться.

Неожиданно нервную скороговорку комментатора перебил телефонный звонок. Осин ожидал услышать голос соседа, Михаила Ильича — обычно они обменивались впечатлениями во время матча — однако наткнулся на густой незнакомый баритон.

— Виктор Петрович?

— Да, — подтвердил Осин.

— Хочу огорчить вас. Марина — развратница. И что особенно мерзко, за свои удовольствия дамочка расплачивается вашими деньгами

— Что? — взревел Виктор.

— Не стоит сердиться, — посоветовал баритон — обычная история. Короче, — голос утратил вежливые интонации, погрубел, — хочешь знать правду, смотайся к почтовому ящику, диск возьми, посмотри, как люди развлекаются.

— Пошел ты… — конец фразы утонул в коротких гудках.

— Гол, — машинально отметил Осин. И даже крикнул. — Ура! Гол!

Получилось невесело. Без энтузиазма и куража.

— Кто кому забил? — в дверях возникла Марина.

— Ваши нашим! Тебе какая разница?! — сказал Виктор чуть раздраженнее, чем следовало бы.

— Что-то случилось? — Марина тот час учуяла неладное.

— Нет.

— Вот и хорошо. Я в ванной.

Водные процедуры занимали обычно минут двадцать. Осин выскочил в коридор; спустился на первый этаж к почтовому ящику, повернул ключ в замке. В темной нише лежал, завернутый в шелковистую бумагу, плоский пакет. Виктор сорвал обертку. Действительно, диск.

Едва Марина отправилась спать, он включил запись. На мониторе замелькали южные пейзажи. Кипучая зелень деревьев, ядреная синь небес, бескрайнее море. Белое здание отеля, гостиничный номер. Мужчина и женщина в ворохе простыней. Женщина — Марина. Мужчина — молодой красивый темноволосый парень лет целует ее грудь. Крупным планом: набухший сосок, сжатая в крепких пальцах расплывшаяся бесформенная мягкая чаша; вздернутый подбородок, бессмысленная и нежная улыбка на губах. Голос за кадром. Знакомый баритон.

— Обратите внимание на дату.

Осин послушно перевел взгляд в левый нижний угол. Восемнадцатое июля.

— Это Турция. Отель «Матадор». Нынешнее лето. Парнишка наш, отечественного разлива. Подрабатывает по пляжным гостиницах. Разводит на «бабки» заезжих матрон. Смотрим дальше.

К Марине и красавцу на экране присоединился статный блондинчик. Марина в легком замешательстве, пытается возразить. Но ребята настойчивы. И умеют убеждать. На их телах блестит пот, мышцы напряжены. Желание горит в глазах, страсть прорывается в каждом движении. Марина тоже возбуждена. Нет, Марина взбудоражена до крайности. У нее закушена губа, ноздри дрожат, как у породистой кобылы, сиплое дыхание вперемежку со стонами рвется из груди. Камера аккуратно зафиксировала каждый штрих. Лицо Марины в гримасе сладострастного восторга. Физиономии мальчишек в хищном оскале упоения. Ритмичные движения. Сплетение рук, ног. Визгливые всхлипы, чавкающие аккорды совокупления.

Осин закрыл глаза. Он не думал, что будет так больно. Марина не Галя. Марина полежала не под одним мужиком, прежде чем досталась ему.

— Доступные женщины — удел слабых мужчин, — посочувствовал баритон.

Пристально вглядываясь, как Марина на экране монитора беснуется в экстазе, Виктор выматерился.

— А вот и расчет за удовольствие. — Баритон обошелся без дополнительных комментариев.

Зеленые бумажки поплыли из рук в руки. Двести баксов, подсчитал Осин. Хорошая такса. Марина ласково улыбнулась блондину.

— Завтра приходите. Часа в три.

— Конечно, — раздалось в ответ. — В три.

Снова на экране эротические упражнения и даты. Девятнадцатое июля, двадцатое, двадцать первое. Осин насупился. Марина вернулась тридцвтого. Загорелая, довольная.

— Цены нынче сумасшедшие. Турки дерут с бедных туристов за любую мелочь три шкуры. Кошмар.

Три шкуры и кошмар равнялись…Осин умножил двести на двенадцать дней и застонал от ярости. Он сидел в пыльном, вонючем городе, дышал потом и гарью, улыбался инспекторам налоговой, предлагал взятки. А Марина развлекалась. Стерва. Сука. Дрянь. Скормила наглым выблядкам три тысячи баксов. С экрана лучезарно ухмылялись похотливые морды мальчишек. Виктор выключил комп. Подавил страстное желание броситься в спальню и избить Марину. Нет, он сдержит эмоции. И выгонит ее утром. Сегодня пусть спит. Эту малость Марина заслужила.

Сам Осин не сомкнул глаз. Он лежал в кабинете на диване, думал. Он — не ангел. Не пренебрегал женским вниманием. Не избегал контактов. Иногда случайных. Иногда рискованных. Но что дозволено Юпитеру, не позволено быку. Тем паче корове. «Я за свои деньги получаю удовольствие, не за чужие», — больше факта измены бесила Виктора мысль, что Марина платила пацанам из его кармана. Он маялся, работал, а она, тварь, трудом и потом нажитое, спустила на ретивых жеребцов.

Утром, Осин разбудил любовницу небрежным тычком в плечо.

— Одень халат и выйди в гостиную, — приказал хмуро.

— Что? Что случилось? — всполошилась Марина.

Вопросы разбились вдребезги о дверь спальни. Виктор покинул комнату, даже не обернувшись.

— Что случилось? — Уже сердито спросила Марина спустя мгновение.

— Ничего. — Виктор включил видео и отвернулся к окну. — Смотри.

Он не желал наблюдать за реакцией Марины. Его не интересовало: выдержит ли она характер и промолчит. Или начнет оправдываться и лгать. Или струсит и заплачет. Марина для Осина перестала существовать. Осталась только назвать вещи своими именами.

— Хватит, — раздалось за спиной.

Виктор обернулся. На экране монитора два здоровых самца пристраивались одновременно к одной самке.

— Жаль, нет третьего, — протянул насмешливо, — было бы как в «Эммануэль».

Марина молчала.

— Я так не умею, — с сожалением продолжил Осин. Блондинчик действовал с акробатической ловкостью.

Марина на экране тряслась от возбуждения. У нее дрожали лихорадочно губы, немного косили глаза. Марина в гостиной плотнее запахнула халат, спросила:

— Где ты взял эту гадость?

— Вчера в почтовый ящик подбросили. По телефону пообещали яркие впечатления. Не обманули.

Все-таки Осин волновался. Рубил фразы, как дрова.

— Кто звонил?

— Мужчина, — Виктор пожал плечами. — Он не представился.

— Зачем меня снимали?

Осин подивился женской логике. Как разница зачем? Важнее, за каким занятием.

— Ты хочешь, чтобы я ушла?

— Да.

— Именно сейчас?

— Да.

— Но ведь и ты мне изменял.

Осин не ответил. Кто платит, тот девушку и танцует. Правила Марине известны. К чему лишние слова?

— Возможно, позднее ты пожалеешь…

— Нет.

Два года коту под хвост, думала Марина. Опять все сначала.

— Я вытянула тебя из могилы. Ты бы спился, — ей не стоило опускаться до упреков.

— Я тебе благодарен, — поморщился Осин, — потому и не выгнал вчера. В чем мать родила, на ночь глядя.

За окном вьюжил декабрь. Голой, на морозе было бы холодно.

В июле было жарко. Жаркое солнце, жаркое дыхание, жадные жаркие руки.

Красивый стройный брюнет присел перед Марининым шезлонгом на горячий песок, обжег голодным взглядом и, словно ни к кому не обращаясь; словно самому себе, выдал:

— Ты красивая, чувственная. У тебя соски торчат, как горошины. И попа шикарная. Я люблю красивые задницы, это большая редкость.

От грубого напора, от бесцеремонности, Марина опешила. Ее давно никто так откровенно не «клеил».

— Тебя когда-нибудь трахал профессионал? — спросил парень. Марина отрицательно мотнула головой. Нет.

— Хочешь попробовать?

Наверное, она перегрелась на солнце. Или перекупалась в море. Или передышала пряным соленым воздухом.

— Хочу, — сказала вдруг. — Сколько?

— Проба за счет заведения, — красавец плотоядно облизал губы и приказал, — пошли.

К двдцати шести годам Марина многое повидала, многое перепробовала и полагала: в постели удивить ее нечем. Но, открылась истина в объятиях «солнечного» мальчика, есть на белом свете чудеса. Красавчик старался исключительно ради Марины. Он, как музыкант, играл на ее теле виртуозные пассажи, складывая из поцелуев, поглаживаний, укусов-нот страсти, прекрасную музыку экстаза. Спустя час взбудораженная, воодушевленная, восторженная Марина готова была платить за следующее свидание. Брюнет стоил того.

— Тебе понравилось? — игриво поблескивая карими глазами, спросил он.

— Да, — не вдаваясь в подробности, ответила она.

— Тебе мало одного мужчины. Ты очень напряжена.

Марина, далеко не ханжа и пуританка, только ахнула.

— В следующий раз я приду с напарником, — парень не спрашивал, утверждал. — У тебя хватит денег?

Марина кивнула.

— Завтра ты свободна?

Какие дела на курорте? Ешь, спи, загорай.

— Свободна.

— Отлично. — Парень ушел, одарив белозубой улыбкой. Она осталась и начала ждать завтра. Волны блаженного покоя окутывали тело. Никогда Марине не было так хорошо.

Никогда Марине не было так плохо.

— Мне кажется, — Марина пристально вглядывалась в лицо Осина, — тебя волнует не столько моя измена, сколько выброшенные на глупое развлечение деньги.

У Виктора дрогнул уголок губы.

— И еще мне кажется, ты боишься, что не выдерживаешь сравнения с этими кобельками. Я права? — Марине хотелось диалога, скандала. Холодное равнодушие Виктора лишало отношения всякой перспективы.

— Я не желаю содержать шлюху, — едва ли не по слогам процедил Осин. — Через час, чтобы ноги твоей не было в моем доме! Ясно?

— Ясно, — кивнула Марина. — Более чем.

Круглов

Полтора года назад

Круглов старался побольше проводить времени дома. Отправляясь на прогулки или за покупками, вышагивая по людным улицам, выбирая продукты в магазине, он спешил скорее вернуться в родные стены и ловил себя на радостной мысли: у меня есть дом! Никогда прежде он не жил сам. Всегда рядом были другие, с которыми приходилось делиль кров. Другие хищно вторгались в его жизнь. Крали тишину, покой, отдых. Другие лишали его возможности выбора. Пятьдесят лет Круглов прожил, обреченный терпеть толпу, коллектив, стаю. Сейчас он впервые наслаждался одиночеством.

Круглов не скучал. Подолгу спал, читал газеты, стряпал. В повседневной суете таяло напряжение, ставшее, казалось, привычным за долгие годы заключения. Взамен напряжению в сердце пробуждалось ожидание: что впереди? Комо глядеши? Куда он идет? Свернув с проторенной колеи, судьба разворачивала новый необычный сюжет. Какой? — хотелось бы знать. Вот бы хороший. Старые и плохие давно набили оскомину.

В городе полыхала золотым пожаром осень, бабье лето дарило последнее тепло, воздух пах умиротворением и покоем. Мир и покой — страшная отрава, мир и покой заставляют человека строить планы на будущее. Какое у меня будущее, отмахивался Круглов. Он привык жить одним днем. Не планировать, не загадывать, не ждать. А тут …Хорошее, у тебя хорошее будущее, шептали листья. У тебя замечательное будущее, ворковали голуби, купаясь в лужах. У тебя все впереди, обещало солнце.

Господи! Круглов не узнавал себя. Думал, по лагерям, пересылкам, тюрьмам растерял умение и, главное, желание чувствовать прекрасное. Думал, измученная душа очерствела, закалилась, отвердела. Нет. Паутинками бабьего лета, звонким цокотом утренних дождей, улыбками детворы утверждалась в сердце надежда. На что, ужасался Круглов. Не верь, не бойся, не проси — он привык к волчьим законам. И, нарушая их, тянулся сердцем к коварным слюнявым иллюзиям.

Каникулы, отведенные на обустройство закончились быстро. Дмитрий позвонил, пригласил Круглова в кафе и сразу приступил к делу:

— Нужна винтовка с оптическим прицелом. Достанешь?

— Наверное. Но стрелять не буду.

— Сначала выслушай задание. Надо грохнуть одного пса. Сможешь — сделаешь сам. Нет — найдешь кого-то посмелее. Цена вопроса — пятьдесят баксов.

— Разве что пса… — преступая свои правила, Круглов согласился. Полтинник казался ему огромной суммой.

— Следующий пункт: подбери пяток веселых ребят, которые втянут нашего Осина в запой.

— Ты что с ума сошел?!

— Давай-ка, без комментариев. Моя задача — отомстить Осину. Твоя — обеспечить исполнение планов людьми, техникой, информацией. Обсуждать мои планы не надо. Не твоего это ума дело. Вопросы есть?

— Да, — задиристо ответил Круглов. — Как и когда ты переоформишь квартиру на мое имя?

Восемнадцать квадратных метров тепла, уюта, уверенности. В первую очередь следовало побеспокоиться об этом.

Дмитрий кивнул.

— Завтра мы заключим договор у нотариуса. Каждый месяц, в зависимости от твоих стараний, я буду ставить подпись, подтверждая нашу договоренность. Если все пойдет по плану через полтора года квартира автоматически перейдет к тебе. В общем, каждая моя закорючка вроде оценки твоей работы. А каждая премия — стипендия. Как в институте. Помнишь?

— Помню. Хоть это и было, кажется в другой жизни.

Оба замолчали, просчитывая схему. Где ловушка, искал Круглов. Все ли учтено, прикидывал Дмитрий. Он и нарушил тишину.

— Я отдам квартиру, честно расплачусь. Не сомневайся. Понимаешь, я должен отомстить. Я не могу, не хочу иначе. Должен! Не могу! Не хочу! Бывает так: переклинит на идее, и хоть стой, хоть плачь! Зачем мне квартира и деньги, если он живет и радуется? Ну, зачем? Действительно, зачем?

Круглов пожал плечами. Он не верил Дмитрию.

«В принципе я ничего не теряю, — подумал Круглов. — Я всегда успею слинять вовремя».

Чего-чего, а чутья ему хватало. Беду он всегда ощущал загодя. Сейчас на душе было спокойно.

Осин

Наши дни

— Странное стечение обстоятельств, — сказал Осин.

— Нет, — Ольга перебросила через плечо русую косу. — Нет, это заговор.

Ушли в прошлое воспоминания о Марине. Исчезла горечь обиды. Будущее поманило романтикой. В жизни Виктора появилась Ольга. Она пришла на собеседование, пробоваться на место уволившейся секретарши. Виктор взглянул: стройная блондиночка, корона русой косы, серые выразительные глаза — и поплыл. В резюме было написано: Ольга Литвинова: 28 лет, образование высшее гуманитарное; свободно: английский, компьютер, деловой этикет, телефонный маркетинг. Виктор удивленно приподнял брови:

— Вы не ошиблись? Мне нужен обычный секретарь!

— Нет, — соискательница была кратка.

— Сколько вы получали на прежнем месте?

Ольга назвала цифру.

— У нас оклады пониже.

— Меня это устраивает, — ответила девушка.

— Зачем же, — Виктор ткнул пальцем в резюме, — при таком образовании и профессиональной подготовке вы претендуете на место не соответствующее вашему уровню?

Осин впился цепким взглядом в красивое лицо. Высокий лоб, чуть коротковатый, аккуратной формы носик, аппетитные пухлые губки. Шея! Без комментариев! Такие белые, налитые шеи бывают только у настойщих блондинок.

Кроме эффектной внешности девушка обладала безусловным очарованием, шармом! И достоинством! Поза, движения, ответы отличала уверенная сдержанность. Девушка не пыталась понравиться. Не старалась подчеркнуть плюсы и скрыть минусы. Она почти отстраненно позволяла делать выводы о себе.

— Есть причины. Достаточно веские, которых я бы не хотела касаться.

— И все же. Сделайте одолжение, — настоял Осин.

Серый взгляд потвердел.

— Я не привыкла откровенничать с незнакомыми людьми.

Виктор снисходительно согласился.

— Как вам угодно.

Он искал повод продолжить беседу. Он не хотел, чтобы Ольга уходила.

Кстати зазвонил телефон.

— Простите. — Осин поднял трубку, развалился в кресле повольготнее, и, не спуская с симпатичной посетительницы настойчивый взгляд, повел разговор. В голове кружились восторженные мысли:

«Какие ножки! Какая грудь! Талия!»

Девушку не смущало бесцеремонное любопытство. Она внимательно и серьезно смотрела на Виктора, и, казалось, не замечала мужского игривого интереса.

«Краля, — думал Виктор, — королевна»

Легкая улыбка, чуть приподнятые уголки губ, искорки в глазах…

«С такой не стыдно показаться у бабушки в Отрадном. Вот бы на такой Оле жениться! — явилась неожиданная идея. — Галка лопнула бы от злости»

— Вы замужем? — Он продолжил интервью.

— Нет. В разводе.

— Дети есть?

— Нет.

— Что вы делаете сегодня вечером?

— Ничего особенного.

Виктор приободрился, ответ поощрял к дальнейшему флирту.

— Пойдемте в ресторан.

— Это — непременное условие при приеме на работу? — безучастным тоном спросила Ольга.

То ли в шутку, то ли, проверяя, Осин подтвердил:

— Да! — Он представил, как пользует блондиночку на рабочем столе. Надрывается телефон, дрожащим светом играет компьютер, за окном снуют машины и прохожие. Красота! — Это — основной критерий.

Ольга поднялась.

— Извините, я ошиблась. Вакансия, действительно, не соответствует моему уровню.

Встал и Осин.

— Я всегда открыт для личных контактов с такой женщиной, как вы. А в качестве секретаря желал бы видеть, что-нибудь попроще.

— Что-нибудь или кого-нибудь?

— Какая разница? — отмахнулся Виктор.

— Перечитайте мои характеристики еще раз, — посоветовала блондинка, — пожалуйста.

Она кивнула на прозрачный файл, который перед началом беседы положила на стол.

— Зачем?

— Пожалуйста.

Показалось или нет, серые глазищи взволнованно повлажнели? Едва захлопнулась дверь, Осин достал бумаги.

«Виктор, не удивляйтесь моему письму. Заодно и поведению. Я люблю вас, простите. Ольга»

От неожиданности Осин закашлялся. Признания в любви он ожидал в последнюю очередь, но едва придя в себя, помчался вдогонку за судьбой. Это она — проказница Фортуна изволила навестить его. Она, поблескивая серыми очами, попросила-приказала: «Перечитайте мои характеристики еще раз, пожалуйста». Зачем, спросил, он. Чурбан и тупица. «Пожалуйста», — повторила Судьба. Некоторым приходится повторять дважды. С первого раза до некоторых не доходит. «Я люблю вас, простите».

Осин схватил куртку, помчался по указанному в заявлении адресу. Чурбан! Тупица! Но не полный же идиот! Барышни с русыми косами до пояса встречаются не каждый день. Сероглазые королевны, кому ни попадя, не признаются в любви. Такие, как Оля, выбирают лучших. Или делают лучшими своих избранников.

— Ольга, — он остановил ее у дверей парадного. И, балагур, бабник, замолчал растерянно. Следовала сказать что-то значительное, важное; он искал слова, чувствовал их банальность и фальшь и не смел произнести ни звука. — Ольга…Хорошо, что ты пришла ко мне.

Хорошо когда к мужчине приходит любовь. Плохо когда уходит жена. Отвратительно когда изменяет любовница. Ужасно когда проститутки кажутся лучшими представитльницами прекрасного пола.

— Я не могла иначе.

— Я понимаю.

— Я люблю тебя.

— Я хочу тебя любить.

Через тридцать дней Ольга сказала:

— Это заговор!

— Какой к черту заговор?! — вспылил Виктор. Мало того, что рожа разбита, под глазом синяк; куртку сперли, так еще слушай бабьи глупые бредни. — Чушь!

— Обыкновенный заговор! — Ольга обиженно отвела взгляд.

Он спохватился. Не стоит кричать, Оля ни в чем, ни виновата.

— Не болтай ерунду! — добавил мягче и поднялся с кухонной табуретки. — Просто неудачное стечение обстоятельств, — миролюбиво повторил.

Часом ранее Осин зашел в лифт. И едва протянул руку к пульту управления, как услышал:

— Подождите, не уезжайте, — в кабинку ввалился, запыхавшийся немолодой мужчина в кепке, надвинутой на глаза.

— Вам какой? — спросил Виктор, подразумевая этаж.

Дверь, шипя и поскрипывая, закрылась.

— Вот какой! — Мужик замахнулся.

Под градом ударов Виктор потерял сознание. Очнулся он от озноба, на верхнем девятом этаже, в темном, вонючем, пыльном закутке рядом с мусоропроводом. Кожаная куртка и пиджак исчезли, карманы брюк были вывернуты.

— Что с тобой! — испугалась Ольга, увидев окровавленное лицо. Виктор со стоном перешагнул порог и отправился прямиком на кухню. — Помоги мне! — приказал сдавленным голосом, — тащи вату, спирт, бинт, перекись. Что найдешь.

Ольга нашла заговор.

— Не болтай ерунду. Просто стечение обстоятельств.

— Нет! — Ольга не собиралась уступать.

— Ладно, ладно, — Виктор погладил русую макушку, — не боись, прорвемся. Где наша не пропадала?!

Он устроился на диване в гостиной. Кружилась голова, подташнивало.

— Может быть скорую вызвать? — спросила Ольга. — Или милицию?

— Отлежусь, оклемаюсь, не надо докторов. И ментов не надо. Я этого ублюдка даже не разглядел толком. — Виктор закрыл глаза.

— Я свет потушу.

Комната утонула в темноте.

— Витенька, не злись. Тебе вредно сейчас. Послушай, ты просто не замечал прежде…Ты ведь рассказывал …

События прошедших полутора лет в Ольгиной редакции обретали логическое и трагическое звучание.

— Давай коснемся главного. Сейчас февраль. Когда умерла твоя собака? Каким образом?

Осин поморщился. Азефа — угольно черного широкогрудого ротвейлера он обожал. Оттого и не выдержал удар. Пес вернулся с прогулки вялый, скучный. Ночью начал скулить. К утру сдох. Ветеринары развели руками, бывает. Большие собаки порой дохнут как мухи. Раз и готово.

— Осенью позапрошлого года. В начале октября.

— Потом ты запил?

— Не надо об этом, — попросил Виктор угрюмо.

— Три месяца ты не просыхал, — отметая возражения, повела дальше Ольга. — Один? Или в компании?

— Я познакомился в ресторане с ребятами и загулял. Такое с мужиками иногда случается.

— У тебя раньше были запои?

— Нет, никогда, — испугался Осин, что его примут за алкоголика.

— Кто платил за выпивку?

— Сначала я, потом ребята.

— Какие добрые и щедрые ребята! Поить малознакомого человека три месяца кряду! Не удивительно ли?!

Осин пожал плечами. Он плохо помнил то время. Но знал наверняка: раз Галка не выдержала и сбежала; значит, страшен был Виктор Осин, безнадежен, отвратителен.

Будь хоть какая-нибудь надежда, жена не бросила бы его, не оставила. Допек, паразит, бабу. Верную, преданную, любимую. С которой в пир и в мир. В огонь и в воду. В жизнь, смерть, разведку. Осин сжал губы. Галочка, Галина — не заживающая рана. Ноет, болит, точит сердце печалью.

— Итак: в октябре умерла любимая собака, в декабре ушла жена. Когда угнали твой автомобиль?

— В начале марта.

Какие-то придурки угнали его Bentlеy Continental и вдребезги разбитый, словно на машине штурмовали бетонную стену, бросили в ближайшем к дому переулке. Увидев искореженные останки, Осин матерился. Bently было жалко, как друга, безвременно ушедшего из жизни.

— В апреле Роман перебрался к Галине?

— Да, — Виктор невольно стиснул кулаки. Ольга затрагивала больные темы.

Едва Галка сбежала из дому, рядом с ней возник Роман Алексеев. Топ-менеджер крупного банка, симпатичный мужичок под сорок, повел дело так, что Осину не на что стало надеяться. Уже ясно. Как белый день, что Галка со дня на день потребует развод и распишется со своим новым возлюбленным.

— В мае случился пожар? — Ольга упрямо гнула свое. — И твои компаньоны «кинули» тебя?

Компаньоны Осина — Галка и Андрей Круль нашли самое не подходящее время для ухода из компании. Когда после пожара на складе, уничтожившем уже готовый заказ «Интербокса», встал вопрос о возвращении аванса и сумме, необходимой для аренды нового склада, Галя неожиданно заявила: она не видит больше смысла в совместном предприятии, тем паче они с Андреем намерены открыть собственное.

Убытки, они, конечно, покроют. Но не полностью. Так как ответсвенность за происшествие полностью лежит на Осине — это он выбрал аварийное помещение, с плохой охраной, хотя арендная плата, позволяла сделать лучший выбор — они готовы взять на себя по 25 %.

Тогда-то Виктор и прозрел. Склад запылал неспроста! Мало ли что утверждают пожарные! Плохая проводка, нарушения режима эксплуатации — бред! Пожар выгоден Андрюхе и Галке! Они вывезли готовую продукцию, подпалили пустые стены и теперь будут жировать за его счет!

— В сентябре тебя фактически выперли с рынка?

Андрей и Галя официально открыли свою контору в июле и с тех пор отбою не имели от заказчиков. У Виктора же дела шли из рук вон плохо. Он был фактически на грани банкротства.

— В октябре ты попал в аварию?

Глупейшая истории. После кодирования Виктор практически не пил. А в тот день не утерпел, опрокинул пару рюмок и добавил еще бутылку пива. Словно в наказание, Бог шельму метит, почти у самого дома столкнулся с новеньким БМВ. Из автомобиля вышли два бугая, устроили разборку, потребовали денег Пришлось выложить десять тысяч баксов.

— В ноябре начались неприятности с арендой, — Ольга уже не спрашивала, отвечала сама.

Под производство Осин снял кусок механического цеха на одном из заводов. Едва он обосновался, у него потребовали увеличить оплату, стали отключать свет, отопление. Четко отлаженная методика «выкручивания рук» действовала с катастрофической методичностью, выжимая из арендатора деньги.

— В декабре ты узнал про Маринины шашни.

Присутствие Марины в доме не делало Осину чести. Для таких — бывших в употреблении дамочек снимают квартирки, на таких тратят деньги, таких посещают пару раз в неделю. Он заигрался в благородство, увлекся. Да, Маринка единственная не бросила его в беде, единственная боролась за него с ним самим и проклятой водкой. Она вытащила его из запоя, вынянчила, не допустила гибели, деградации, может быть смерти. Она очень помогла. Но разве это повод прощать измену? Нет! И еще раз, нет!

— В феврале, — Ольга сделала красноречивый жест в сторону разбитой физиономии, — тебя ограбили. На лицо явный заговор. Кто-то сознательно вредит тебе. Изводит.

— Не преувеличивай, — не очень уверенно запротестовал Осин. Ольга была убедительна. События последних полутора лет укладывались в систему. Весьма неприятную, стоило признать. Виктор мотнул головой, отгоняя мрачные мысли. Ольга многого не знала, иначе дополнила бы перечень.

С недавних пор Виктор не мог иметь больше детей.

Доктор Кравченко, нарколог, у которого Виктор лечился от алкоголизма, предложил сделать всестороннее исследование.

— У вас кажется, есть дочка? — полюбопытствовал, проглядывая результаты анализов.

— Да, шестнадцать лет, — ответил Осин.

— Больше у вас детей не будет, — подсластив пилюлю, эскулап выдал горькую истину.

— Почему? — удивился Виктор, неприятно удивленный. Ему вполне хватало одной Дашки, он не планировал заводить еще детей. Однако мужчина силен потомством, чем больше поголовье, тем лучше.

— Сперматозоиды практически утратили активность. Причины могут механического или любого иного порядка. Травмы половых органов имели место?

— Возможно… — за время запоя, да и прежде, Виктор не раз попадал в драки.

— Транквилизаторы принимали?

— Было дело.

— Нервные срывы?

После смерти Азефа, Виктор погряз в пучине нервных срывов, черной меланхолии, немотивированной агрессии. Сквозь туман забвения, то ли мерещилось, то ли помнилось, как он бил Галку, как гонялся с ремнем по квартире за Дашей. Быть такого не могло. Но, наверное, было. Галка от него ушла. Даша стралась не общаться.

— С потенцией хоть порядок? — смущенно буркнул Виктор. — Никаких сюрпризов не предвидится?

Дети — детьми, а в тридцать шесть лет мужику требуется секс. Много секса.

— Причин для беспокойства нет, — утешил врач.

Нет, так нет, Осин порадовался. Он еще не подозревал, что встретит Ольгу. Что захочет жениться во второй раз. Что не рискнет признаться в своем изъяне.

Не посмеет исповедаться и в других грехах.

В его квартире, в кладовой, под задней ножкой шкафа лежали, завернутые в газету, мерзкие снимки. Их прислали в середине января, почти год назад, в большом сером пакете, подписанном «лично В.П. Осину в собственные руки». Виктор вскрыл конверт и замер. От неожиданности и отвращения. На фото он нежно обнимался с двумя полуодетыми мужиками. Ничего более, но и этого хватало, чтобы он — натурал и бабник, пришел в ужас.

— Неужели ЭТО правда? — Виктор не помнил ничего. За три месяца запоя он и пару часов не был трезв. Фотографии подтверждали: пьян, в дупеля, до поросячьего визга. Безвольно повисшая нижняя челюсть, бессмысленные полубезумные глаза, невменяемое выражение лица — с таким придурком каждый справится. Думать об этом было невыносимо даже сейчас. Тогда же Осин с ужасом ждал продолжения истории. Боялся огласки, шантажа. К счастью, все обошлось. Он понемногу успокоился, даже подумал, что это чья-то глупая шутка.

Не знала Ольга и об июньском происшествии.

Виктор тогда отправил Марину в Турцию, сам остался в городе и в одну из суббот скучал под телевизором. Разрывая сонную тишь, в квартире раздался звонок. Чертыхаясь, он поплелся в коридор. Спросил: «Кто там?»; услышал: «Дворник. Квитанция за квартиру. Распишитесь» и открыл дверь. Тот час в квартиру ворвалась свора мужиков в камуфляже, с масками на мордах.

— На пол, сука! — Дальнейшее напоминало кино, с той лишь разницей, что наблюдать фильм пришлось, уткнувшись носом в пыльный ковер, искоса поглядывая за действиями костоломов.

Один, направив на Виктора автомат, давил кованым ботинком на плечи. Остальные, матерясь, бегали по комнатам, открывали шкафы, рылись в кладовке.

— Никого! — обобщил поиск самый высокий. Другой, пониже, заехал Виктору по почкам.

— Где Урюк? Говори, падла?!

С перепугу Осин даже не разобрал вопрос.

— Что? Что? — сдавленно пискнул

— Где Урюк? — второй удар внес полную ясность.

— Я один! Здесь больше нет никого! Я не знаю никакого Урюка! Вы ошиблись! — страх придал уверенности, голос вернулся и заиграл отчаянием. От того, поверят ли ему, зависело, сколько будут Виктора бить.

— Мы не ошибаемся! — сильная рука ухватила за волосы и припечатала рывком к полу. — Где Урюк?

Процедура повторилась трижды, прежде чем ожила рация на поясе одного из бойцов.

— Ошибка с адресом. Дом номер 25. Не забудьте извиниться, — женский голос спас Осина.

— Прости, брат, — молодцы подобрели. — С кем не бывает. Лажанулись.

Осин выразительно молчал, не желая, нарываться на неприятности, хотя проклинал в мыслях непрошеных гостей последними словами.

— Инцидент исчерпан? — спросил только, поднимаясь и потирая поясницу. Боец не пожалел силушки, припечатал от души.

Ребятишки недружелюбно зыркали из прорезей масок, нервничали. Они ворвались в дом мирного, честного гражданина, избили последнего, изругали.

— Промахнулись маленько. — Явно сожалея о случившемся, сказал высокий.

«С вами разберется мой адвокат», — крутилось на языке у Осина. Слава Богу, хватило ума промолчать. Ребята подстраховались, приготовили узду. Один из парней отлучился из комнаты и через минуту окликнул остальных:

— Командир! Смотрите, что я нашел.

Группа, вкупе с Осиным, перекочевала в спальню.

Солдатик тыкал пальцем в открытый ящик комода, указывая на что-то светлое.

— Ну-ка достань! — раздалась команда.

Дуло автомата уперлось Виктору в спину.

Догадываясь, что произойдет дальше, тем не менее, не смея противоречить, он взял в руки целлофановый пакетик с белым порошком.

— Опаньки! — присвистнул высокий командир разбойничьей бригады. — Героин!

Мальчики в камуфляжной форме обеспечили Осину лет десять на нарах. Героин! Отпечатки пальцев! Сопротивление при задержании! Заикнись сейчас Виктор о нарушении прав, подлоге, фальсификации и из воздуха материализовались бы новые грехи, и соответствующие им статьи Уголовного Кодекса.

— Зовите понятых! — приказал высокий.

Его ничуть не смущало, что наркотики обнаружены при несанкционированном обыске, без свидетелей; с нарушением формальностей. Автомат и кулаки давали право на беспредел. Впрочем, вояка не усердствовал особо. Цель представления: показать Осину, что на любое его заявление, найдется достойный ответ, была достигнута. Ну, ворвались в квартиру; ну, пошумели. Не со зла же! По ошибке! Сам-то каков? Матерый наркоделец! Бандюгай! Преступник!

— Не надо понятых! — осознал Виктор.

— Не надо, так не надо! — легко согласился мужик. Но на всякий случай протокол изъятия оформил. Места подписи понятых остались пустыми.

— Не будем мелочиться? Свидетели всегда найдутся, — пообещал игриво. И добавил, — Молчание — золото. Ясно?

— Никаких претензий, — любезно подтвердил Осин, судорожно гадая, удобно ли предложить деньги, чтобы гости убрались поживее.

— Подписку о невыезде подпиши! О не разглашении! — Виктор черканул два листа типографского текста, не читая, даже не разглядывая.

Дуло автомата, ближайшего к Виктору бойца, как бы случайно неотрывно следовало за его головой. Не до юридических тонкостей.

— Значит, договорились: мы тебя не знаем, ты нас не видел. Так?

— Так, так, — закивал Виктор.

— Поведешь себя умно — дело под сукно ляжет. Вякнешь слово — пожалеешь! Сядешь за хранение и распространение!

С тем гости убрались восвояси. Виктор облегченно вздохнул и только спустя полчаса спохватился, что ни спросил ни фамилии, ни звания командира. Через день, другой, устав бояться и нервничать, он смирился — будь, что будет. Потом в суете как-то позабыл о происшествии. И только в свете Ольгиного предположения сложил два и два. Понял, события не случайны. Отнюдь не случайны.

И все же признавать заговор не хотелось. Очень не хотелось.

— Не преувеличивай. Выдумала тоже — заговор! — Виктор даже насмешливо фыркнул. — Паникерша.

Он отвернулся к стене, притворился спящим. Хотелось остаться одному и подумать. Заговор?! Версия объясняла многое.

Ольга потихоньку выскользнула в кухню, включила радио. В перепеве то женских, то мужских голосов стелились нерадостные воспоминания, выстраивались по ранжиру. С октября позапрошлого года по февраль нынешнего, с мертвого Азефа до сегодняшних набиравших цвет синяков не было практически ни одного мирного месяца. Ни одного, ужаснулся Виктор!

Но кто, черт возьми, ему мстит? И за что? Осин не ощущал за собой вины. Он перебирал дни, месяцы, годы и не находил происшествия, за которое его стоило бы наказывать так жестоко. Он не убивал, не грабил, даже не плодил по свету сирот. Его не за что ненавидеть.

С тем Осин и вышел к Ольге:

— Я не сделал ничего плохого, — сказал тихо. — Меня не за что карать.

— Да? — Ольга улыбнулась ласково и недоверчиво. — Я боялась услышать иное. Слава Богу!

— Что, слава Богу?! — вызверился Виктор, — что ты боялась услышать?! Что?

— Ничего, ничего, успокойся. Раз ты ни в чем не виноват, все в порядке. Это недоразумение, стечение обстоятельств, видимость.

— Какая видимость? — заорал Виктор. — Что ты несешь? Я под колпаком! Под прицелом! Я не знаю, как жить дальше! Не знаю, что меня ждет завтра!

Завтра ждать не пришлось. Беда объявилась сегодня. Зазвенел телефон.

— Да! — Виктор схватил трубку.

— Виктор? — спросил мужской низкий голос. — Узнали? Отлично! Я собственно в отношении Оли звоню. Я сейчас как раз работаю над ее биографией. Что вас больше интересует: пикантные подробности прошлого, постыдное настоящее или отсутствие перспектив в будущем. Что выберете? Любая прихоть за ваши деньги!

Осин нажал на рычаг. Череда коротких гудков сменилась непрерывным зуммером.

— Сволочь! — прорычал, снова впадая в ярость. — Ублюдок! Мудак паскудный! И ты хороша! Трам-тара-там-там!

— Возьми себя в руки! Немедленно! — приказала Ольга, тоже срываясь на крик. — Не будь бабой! Прекрати истерику! И не смей орать на меня, понял?!

— Понял, — Осин очнулся. — Понял, — повторил по слогам. — По-нял, — протянул гласные звуки. Роковая истина торила дорогу в сознание. Кто-то объявил ему войну, кто-то пытается его уничтожить. Кто-то! Кто?

— Я понял. Извини, Оленька, — под прицелом милых глаз требовалась выдержка и спокойствие. Играть Осину не хотелось, на лицемерие не хватало сил.

— Кто это звонил? — спросила Ольга.

— Мой враг. — Ответил Осин.

Круглов

Полтора года назад

Убивать пса поехали через неделю. Стоял ясный сентябрьский деней. Виктор Осин — русявый, со смазливой мордахой и ладной фигурой, мужик под сорок гулял с громадиной ротвейлером в парке. Круглов подумал: «Странны дела твои, господи. Живет человек и не знает, что кто-то скоро сломает его судьбу. Как сук об колено. Раз и готово: нет ничего. Одни осколки». И псу посочувствовал: ни за что погибает.

В прицеле оптической винтовки морда здоровяка ротвейлера казалась добродушной и симпатичной. В компании двух немецких овчарок и увальня сенбернара, пес носился по полянке, не чуя, не зная, что истекают последние часы его на бренной земле.

— Собака чем виновата? — Круглов угрюмо разглядывал туманную даль горизонта. — Дети за родителей не в ответе, собаки тем более.

— Не морочь голову, не разводи сырость, стреляй, — процедил Дмитрий.

— Может лучше самого Осина грохнуть? — в перекрестье вертикальной и горизонтальной линий появилась мужская фигура. Оптика давала хорошее разрешение, позволяла рассмотреть лицо Виктора в мельчайших деталях. Ничего не омрачало безмятежность красивого лица. Тридцативосьмилетний удачливый бизнесмен Виктор Осин пребывал в отменном настроении и радужном благодушии. О существовании Дмитрия и Круглова он не подозревал, не догадывался о планах относительно своей персоны, не знал, что в укрытом золотой листвой парке, именно сейчас, двое мужчин в бордовых «Жигулях» собираются разрушить его жизнь.

— Ты ведь отказался убивать, — напомнил Дмитрий. — Ты гуманист и боишься крови.

— Я крови не боюсь, — не согласился Валерий Иванович, — я пачкаться не желаю.

— Тогда, делай свое дело, — приказал сердито Дмитрий, — кончай кобеля. И заткнись.

Круглов опустил оконное стекло, устроился поудобнее, сместил мушку прицела с мужика на ротвейлера и плавно выжал курок. Дмитрий, наблюдавший за акцией через линзы бинокля, довольно хмыкнул…

— Пули-ампулы — это хорошо. Не надо руки пачкать. Когда яд начнет действовать? — спросил спустя минуту.

— Сразу же, — ответил Круглов.

— Когда будут результаты?

— Часов через десять, двенадцать.

Дмитрий метнул взгляд на часы. Семь утра. К вечеру пес околеет.

— Тебе его ни капельки ни жалко? — спросил Круглов.

— Кого? — холодно полюбопытствовал Дмитрий.

— Кого угодно: хоть пса, хоть мужика.

— Нет.

Других комментариев не последовало. Круглов невозмутимо отвернулся к окну. Его одолевало любопытство: чем Осин так проштрафился? Чем заслужил наказание? Увы…его попытки вызвать Дмитрия на откровенность не увенчались успехом. Шеф умел хранил свои тайны и посвящать в них помощника явно не собирался

— Кстати, — пошутил на прощание Валерий Иванович. — У меня вопрос. Ты не боишься, что я сдам тебя Виктору?

— Нет, — Дмитрий притормозил «Жигуль» у обочины, — я ничего не боюсь.

— Ничего?

— Ничего.

— Даже смерти?

— Ее меньше всего. Осин лишил мою жизнь смысла, уничтожил прошлое и будущее. Я разрушу его настоящее. Понял? — Когда Дмитрий заигрывался и ударялся в пафос, Круглов чувствовал себя зрителем на плохом спектакле. Но демонстрировать свою наблюдательность и делиться выводами не спешил. Мало ли еще как история повернется.

— Чего у ж там, понял. На сегодня все?

— Да. Спасибо. Ты отлично справился, молодец.

— Рад стараться, — козырнул Круглов.

Он почти не лукавил. Если дальнейшие задания окажутся вроде этого, можно считать, что ему досталась хорошая, безопасная, спокойная работа. Более всего Круглов ценил нынче безопасность и спокойствие. В жизни существуют истинные понятия, абсолютные истины. Дом, здоровье, уверенность в дне грядущем. Существуют и сиюминутные увлечения. Азарт, суета, жадность. Всему свое время. В пятьдесят лет лучше иметь однокомнатную обустроенную квартирку и скромное содержание, чем скитаться по свету в поисках удачи. Главное, чтобы Дмитрий выполнил свои обещания. Пока шеф ни разу не обманул.

Они познакомились по переписке. В колонию, в которой Круглов «мотал» срок, обращались многие общественные и религиозные организации. Одно из посланий, пройдя многие руки, попало к Валерию Ивановичу. На затертом по сгибам листке он прочитал, набранный на компьютере текст.

«Дорогой друг!

Если ты молод, полон надежд и веры в себя, передай это письмо старшему товарищу. Тому, кто нуждается в добром слове, кто не имеет родных и близких на воле, кто одинок и утратил цель в жизни. Благотворительная организация „Горизонт“ ищет таких людей и старается помочь им добрым словом накануне выхода из мест заключения. Каждый обратившийся к нам получит весточку. Стучите и обрящите, говорит Библия. Стучите — мы откроем дверь, говорит „Горизонт“. Мы не обманываем».

Круглов развлечения ради сочинил ответ:

«Я одинок, не верю в людей и Бога, не представляю, зачем купился на ваши дешевые уловки. „Горизонт“ — такое же дерьмо, как все вокруг», — сама собой вывела рука.

«Вы ошибаетесь, — очень скоро к нему пришло новое послание. — „Горизонт“ — не дерьмо, а полное дерьмо. Десятку придурков не чем себя занять и они строчат заключенным слюнявые цидулки, забавляются. Хотите повеселиться вместе со мной? Меня зовут Дмитрий».

Он захотел и с удовольствием строчил письма, с нетерпением дожидался ответов. Остроумных, занятных, заставлявших думать, шевелить мозгами. Прежние эпистолярные опыты надоедали Круглову быстро, с «Горизонтом» он развлекался полгода, до самого освобождения.

«Скоро на волю, — сообщил он Дмитрию, — честно говоря — страшно. Стар я, наверное, для перемен. Погуляю до холодов и снова сяду…».

Долгожданное освобождение манило и пугало. Воля, без крыши над головой, без близких людей, без денег, не обещала быть сладкой, напротив, грозила нелегкими испытаниями. Из двух зол: бродяжничать или сидеть, Круглов предпочитал то, что знал хорошо — неволю.

«У меня для вас подарок, — порадовал благодетель. — Он находится в ближайшем от колонии почтовом отделении».

Круглов, уже почти полноправный гражданин — справка на руках — получил посылку. Голубая сорочка и конверт заказного назначения.

«Если вам некуда и не к кому спешить, подумайте над следующим предложением: одному человеку требуется помощь. Ничего криминального, действия в рамках закона. Оплата минимальная, но есть жилье. Если вы согласны, дальнейшие инструкции по адресу: Херсонская область, г. Голая Пристань, главпочтамт, до востребования. Деньги на билет прилагаются».

Валерий Иванович покурил, поискал на карте Голую Пристань, снова покурил. Ввязываться в аферу желания не было. Тем не менее, спустя несколько дней, он бродил по южному городку с грустным названием, дивился обилию скульптур. От речпорта до базара, на расстоянии в три километра разместилось семнадцать памятников. В среднем по одному на каждые двести метров. Плотность небывалая.

Пересчитав монументы, Круглов отправился на почту, получил конверт с инструкциями и новой порцией денег. И ахнул. Ему поручалось…найти компромат на местную жительницу Татарцеву Ирину Васильевну. То что дама умерла в девяностые годы не делало задание ни проще, ни сложнее. Круглов, никогда прежде не занимавшийся сыском, решительно не представлял как взяться за делу. И даже не знал хочет ли браться. Его все время подмывало плюнуть на нового друга Дмитрия и, прихватив его копеечные подачки, рвануть куда глаза глядят. Останавливало одно: скупость благодетеля. На руках у Круглова была сумма, явно недостаточная для начала новой жизни.

Ладно, решил Круглов, отдохну здесь, там видно будет.

С этой мыслью он явился по указанному адресу, и, представившись потенциальным дачником, познакомился с дочкой покойной Ирины Васильевны — Валентиной Викторовной Татарцевой.

Ядреная тетка пятидесяти с небольшим лет даже понравилась Круглову.

— Не подскажете, кто тут комнату сдает? — Круглов внимательно оглядел крепкий дом, спутниковую антенну на крыше, ухоженный огород и с удовольствием отметил: в доме явно водятся денежки.

— Я сдаю. Вам для одного или семьи?

— Одного, я холостой.

Разговор перетек в вечерние посиделки и закончился на высокой металлической кровати, украшенной никелированными шарами.

Утром хозяйка заявила решительно:

— На квартплату это, — последовал кивок на смятые простыни, — не влияет. Будешь платить как миленький! Как условились! Доллар в день!

— Буду, буду, — подтвердил Круглов. — Я — не альфонс какой! Я по-честному. С душой. Ты — баба интересная, видная. Расскажи-ка о себе…

Через неделю он уже знал биографию Валентины, а, главное, Ирины Васильевны Татарцевой. Школа в Белой Церкви, Киевский медицинский институт, война, передовые стройки социализма, районная поликлиника в Гопрах (Голая Пристань по-местному). Прицепиться было не к чему. Тетка работала всю жизнь врачом, была не замужем, крутила романы, растила дочь, иногда ездила отдыхать. О других грехах-подвигах матери Валя ничего не знала.

Однако Круглов не унывал. Он рассудил: если ему дали задание, значит, существует компромат. Следовательно, его можно найти!

Пляж, базар, магазин, болтовня с Валей, секс на никелированной кровати — поиск наполнял однообразное существование смыслом. И хоть как-то развевал скуку. Однажды, выслушивая в очередной раз семейные побасенки, проглядывая старые альбомы, Валерий Иванович отметил, что Ирина Татарцева очень похожа на сестру. Он взял в руки фотографию, всмотрелся: две курносые блондиночки лет двадцати пяти на фоне поверженного рейхстага, волосы русые; глаза, наверное, серые; вздернутые носики, короткие стрижки, губки бантиком, гимнастерки, капитанские погоны.

Одну сестру легко принять за другую

— Похожи как, — сказал Круглов.

— Что ты, мама гораздо симпатичнее. А тетя Вера — хроменькая, — с женской непосредственностью выдала Валентина.

Что-то забрезжило в сознании, выискивая несоответствие. Наконец, озарило!

С особой гордостью Валентина показывала вырезку из «Правды» за июль 1943 года. Статья посвящалась торжественному митингу по поводу награждения правительственными наградами медицинского персонала госпиталя № 14-147. На одном из снимков высокая молодая женщина скромно усмехалась в объектив. На плечах капитанские погоны, в позе нарочитость, нога неловко вывернута. Под карточкой текст: доктор И.В. Татарцева.

Круглов впился взглядом в статью. Буквы выцвели, бумага пожелтела, потрепалась на сгибах. От пафосной героики слов слегка мутило.

«…не взирая на ранение, военврач Ирина Васильевна Татарцева мужественно закончила операцию…и пообещала: „Хотя враги сделали меня хромой, я буду служить до полной победы. Фронту нужны опытные врачи…“»

Валерий Иванович поднес старое фото ближе к глазам. Всмотрелся повнимательнее. Сестры Татарцевы слегка отличались ростом и фигурой. Барышня с изуродованной ногой была худее и выше, чем здоровая.

— Это — твоя родная тетка Вера? — проверяя себя, Круглов указал на хромую девушку.

— Да, — признала Валя.

— А это мама? — Круглов переместил палец левее.

Странно. Валя называла повзрослевшую хроменькую барышню тетей Верой, хотя центральная печать военной поры утверждала: имя докторши — Ирина.

— А что тетка давно умерла? — спросил Круглов.

— Жива. Ей сейчас 89 лет, а она все бегает, как молодая, — отмахнулась Валентина. — Оно и правильно. У человека денег куры не клюют, ей умирать не к спеху.

Круглов насторожился. Слово «деньги» магическим образом придавало его бессмысленному заданию смысл.

— Пусть живет сто лет. Тетка у меня добрая. Маме помогала и меня не забывает. Она — профессорша, в Киеве живет, как барыня.

— А твоя матушка, что ж в столицу не перебралась?

— Не знаю. Она даже в гости к тете Вере не ездила. Говорила, что не переносит родню тети Вериного мужа.

— Я вот иногда думаю, — вздохнул Круглов, — люди умирают, уносят с собой в могилу обиды, тайны, а потом никогда — хоть тресни — не удается узнать, что случилось на самом деле. Кто был прав, а кто виноват.

Валя пригорюнилась:

— Мне от мамы дневник остался. Только я его не осилила… — она припустила к книжному шкафу и извлекла из ряда томов общую тетрадь в клеенчатом переплете. — Там ни начала, ни конца, страниц многих нет, да и почерк не разборчивый…

Взбудораженный новым обстоятельством — личные записи Татарцевой — Круглов перелистал пару страниц. К вечеру, от украшенных дурацкими завитушками букв уже рябило в глазах. Но время и усилия были потрачены не зря. Круглов узнал тайну двух сестер.

Копии дневника, фотографий и газеты (сделанные, естественно в Херсоне, не в Голой Пристани) вместе с отчетом о работе он отправил на абонентский ящик одного из киевских почтовых отделений. Через неделю последовало приглашение в столицу. «Ты — молодец и заслужил награду. Приезжай. Я тебя встречу на вокзале. Есть интересное предложение. И не бойся, я свое слово держу всегда».

С момента их знакомства, Дмитрий н разу не обманул Круглова. Хотелось верить, что и в дальнейшем руководство будет продолжать в том же духе.

Осин

Наши дни

— Расскажите-ка, деточка, подробнее о себе. Не приведи Господи, Витюша женится, надо же знать, достойны ли вы чести войти в семью Осиных. — Старуха влажным от умиления взором приласкала портрет тщедушного мужчины на стене. — Виктор Викторович, был очень разборчив в знакомствах.

Виктор еле сдержался. Манера бабушки поминать покойного деда невероятно раздражала его. Профессор медицины Виктор Викторович Осин скончался в далеком 1947 году, успев, тем ни менее, сложить суждения по любому вопросу на много лет вперед. «Дедушка считал…» — бабка плодила дежурные сентенции без счета и, прикрываясь именем покойника, «втюхивала» их родным и близким.

— Я сама из прекрасной семьи. Истинные интеллигенты обитают в провинции. Большие города развращают души. Вы, милочка, откуда родом?

— Из Чернигова.

— Кто ваш батюшка, простите? — продолжился допрос.

— Директор школы.

— А матушка?

— Учительница химии.

— Значит, вы одна в столице обитаете?

— Я не одна теперь, у меня есть Виктор.

— А до Виктора кто был?

Ольга покраснела. От неловкости или гнева, гадал Виктор. Бабка кого угодно вгонит в краску своей бесцеремонностью.

Накануне визита в Отрадное он подробно проинструктировал Ольгу.

— Бабка моя — настоящая Мегера. Она тебе устроит такое — мало не покажется.

— Неужели меня будут пытать раскаленными щипцами?

— ЧК против моей бабушки — детский сад, — предупредил Осин. — Гестапо-санаторий. Тебе придется худо.

Ольга замахала руками.

— Тогда я никуда не поеду.

— Поедешь. Старая ведьма обожает семейные церемонии. Скоро день рождения деда, соберется все семейство, это отличный повод представить тебя всем.

— Зачем меня представлять твоим родственникам? — с лицемерным равнодушием спросила Ольга.

«Затем, что мне позарез нужны деньги!» — чертыхнулся Виктор. Будущий визит его нервировал, он злился на бабку, себя, белый свет. На Ольгу Виктор злился особенно. От того, какое впечатление блондиночка произведет на старуху зависело, сколько денег он получит. Понравится Ольга, бабка отсыпет от казны щедрой рукой. Нет — оставит на голодном пайке. Поэтому кровь из носу, требовалось, разбудить в подруге горячий энтузиазм.

— Я хочу всем показать какая ты! — произнес Виктор с восхищенной интонацией. И замолк, не желая говорить лишнее.

Ольга грустно отвела глаза в сторону. Она ожидала большего. Фраза, красивая и пустая, не значила ничего.

— Тебе предстоит испытание, — сказал Осин очень серьезно. — Бабка у меня с закидонами. Вечно всех проверяет на вшивость. На что я — любимый внук, опора династии, а каждый раз волнуюсь, вдруг ошибусь, не то скажу. не так сделаю и лишусь наследства. Она обещала мне Отрадное. Я не могу рисковать. Я должен стараться и ты тоже должна постараться понравиться старухе.

— Должна? — Ольга нахмурилась.

— Должна! — приказал Осин. — Отрадное стоит десять миллионов баксов. Представляешь, себе?!

— Представляю, — протянула Ольга, — единичка и семь нулей?

— Ради такой суммы можно немного смирить характер.

Осин многозначительно посмотрел на Ольгу.

И тогда, и сейчас, призывая к благоразумию.

— До Виктора я была замужем! — призналась со смущенной улыбкой Ольга.

— Кто был ваш супруг? — старуха приподняла надменные брови.

— Он бизнесмен.

— Чем занимается?

— Зажигалками.

— Фи, какая мелочь, — аккуратно вырисованные помадой губы сложились в презрительную ухмылку.

Виктор немного расслабился. Беседа перетекла в безопасное русло, его вмешательство пока не требовалось.

— Вы любили мужа? — продолжился допрос.

— Поначалу любила, — ответила Ольга. — Потом разочаровалась.

— Дети есть?

— Нет.

— Почему? — старуха медленным плавным жестом поправила волосы. Блеснули в сполохах хрустальной люстры камни в кольцах.

— Мы хотели пожить для себя, — вздохнула Ольга.

— Виктор вас содержит?

— Зачем же?! Я сама зарабатываю неплохо.

— Каким способом?

— Даю уроки английского.

— Почем нынче английский?

— Мне хватает, я не нуждаюсь в покровителях.

— Самостоятельные женщины — бич общества. Они уподобляются мужчинам, теряют женственность, растят детей-уродов. Призвание женщины — любить. Дом, мужа, детей. Так считал Виктор Викторович. Во многом он прав.

Ольга вздохнула тяжело. Скажи она, что берет у Виктора деньги, профессор заклеймил бы позором иждивенок.

Старуха отхлебнула из фарфоровой чашки, промокнула губы салфеткой. Ольга, как отражение в зеркале, повторила ее действия.

— У вас прекрасная посуда, — польстила грубо.

— Здесь много прекрасных вещей. Не знаю, кому они достанутся после моей кончины. Я решила завещать фарфор музею. Виктор, ты слышишь, музею!

Осин кивнул, промолчал. Бабка обожала заводить разговоры про завещание и наследство и наблюдать при этом за его реакцией. Удержать волнение, узнав подобную новость достаточно трудно. Посуда и прочее барахло, которым по завязку было забито Отрадное, тянула на сотни тысяч долларов. Одна чашечка, из которой Ольга пила чай, стоила не меньше пятисот зеленых. Саксонский фарфор, 18 век, уникальная вещь.

— Как вы познакомились с Виктором?

— Бабушка, я же рассказывал, — вмешался Осин.

— Так как вы познакомились с Виктором? — игнорируя реплику внука, повторила старуха.

— Впервые мы встретились на выставке. Экспозиции наших фирм оказались рядом. Я увидела Виктора и почувствовала: он — моя судьба. К сожалению, он меня не заметил. Год я старалась попасться ему на глаза, где только можно. Потом, к счастью, Виктору потребовалась новая секретарша. Я пришла под видом претендентки и неизбежное свершилось. Виктор Петрович заинтересовался мной.

— Романтическая история, в духе мыльных сериалов.

— Все романтические истории — банальны, — Ольга слегка осмелела, она чувствовала, что симпатична старухе.

— Где же приличные молодые дамы теперь попадаются на глаза мужчинам? Витюша библиотеки и театры не жалует, предпочитает рестораны, — взгляд выцветших глаз пылал веселой издевкой.

— Витя — очень занятой человек, он проводит почти все время на работе. В ресторанах он не частый гость, особенно теперь.

Старуха усмехнулась довольно и продолжила:

— Если Витя на вас женится, рожайте без промедления. Предъявите младенца — впишу в завещание. Может даже Отрадное поделю между Дашей и вашим ребенком.

Осин вздрогнул. Прежде бабкины блажи Отрадного не касались.

— Мы родим, — пообещала Ольга — Я здорова, Виктор тоже. Какие проблемы?

— Слышишь, Виктор, чтоб к зиме был мдаденец! — бабка уже прибавила к марту за окном девять месяцев беременности.

Аудиенция закончилась. Судя по приказанию рожать немедленно — благополучно. Слава богу, вздохнул облегченно Виктор, обошлось. Занятая приемом гостей, бабка довольствовалась краткой беседой. После долгой Галка, тогда еще невеста, пила валерьянку и неделю заикалась. Так что можно считать: Ольге повезло. Отделалась малой кровью. Это обнадеживало.

Старуха поднялась и, не прощаясь, направилась к двери. Не взирая на возраст и хромоту, из-за давнего фронтового ранения в ногу, держалась она на удивление прямо. Даже палка, с золотым литым набалдашником, на которую она опиралась, не заставила ее согнуться. Вышагивала, шпала коломенская, гордо вздернув подбородок, поглядывая вокруг надменно, словно царица. Она и была царицей, полноправной владычицей семейства и казны. Ее волей родня получала подачки и подаяния, ее волей не перегрызлась, не погрязла в судебных разбирательствах и распрях. Виктор Викторович Осин передал семью в надежные руки. Его вдова, Вера Васильевна Татарцева-Осина, сберегла родовое гнездо, сохранила семью, не запятнала имя.

— Пока все съедутся, отдохну немного, — старуха обернулась в дверях, — устала.

Ольга восхищенно оглянулась. Обстановка комнаты поражала. Столько красивых вещей она видела лишь в музее!

Осин снисходительно улыбнулся. Он привык, что народ, попав в бабкину резиденцию, шалел и дурел. Во-первых: площадь участка. Сто на сто метров дубового, вперемежку с березой, леса. Первозданная тишина. Чистейший воздух. Рядом с особняком озеро. Родники. В общем, идиллия. Во-вторых: сам дом. Построенный в начале 20-го века особняк поражал своим великолепием. Колонны у входа, мраморные ступени крыльца, атланты, поддерживающие балконы, лепнина, парадная широченная лестница, громадные помещения. И третий фактор: обстановка Отрадного. Красного дерева меблировка, лучший в мире фарфор, ковры, серебро, мрамор, бронза — все старинного, не ранее середины 19-го века, производства. Все в прекрасном сотсоянии, ухоженное, взлелеянное заботой и любовью.

— Дед сильно на немцев обиделся, — Виктор обнял Ольгу за плечи, — они, сволочи, разорили Отрадное в оккупацию. Он в отместку ограбил фрицев в 45-ом. Тогда это называлось контрибуции.

— Он привез все из Германии, — протянула Ольга. — Не слабо!

— Дед у меня молодец! — похвастался Осин, — Гений! Титан мысли и потенции!

Ему нравилось рассказывать про деда. Не у каждого в роду найдутся такие мужики.

Виктор Викторович Осин с молоду любил более всего медицину и женщин. В силу чего написал множество научных трудов, семь раз был женат и наплодил восмнадцать детей. Последний сын — Петр, отец Виктора, родился в 1940 году, когда профессору исполнилось семьдесят, а его седьмой супруге — бабушке Виктора — двадцать. Пламенная страсть студентки к маститому ученому не угасла и после кончины профессора. Овдовев Вера Васильевна замуж больше не выходила и несла незапятнанным гордое имя; не разменивала честь на пятаки.

— Она же хромая, — приземленно объяснила Ольга причины невероятной преданности. — И мужиков после войны не хватало. Кто на калеку позарится?

— Дед приволок из Германии столько барахла, что внешность бабки значения не имела. Наверняка, дело в другом. Дед, скорее всего, поставил молодую женушку перед выбором: или блюди себя и живи в изобилии. Или гуляй с кем хочешь, но с голодным брюхом.

Виктор излагал версию своей матери. Той не давала покоя свекровина добродетель. Даже умирая, мать, не переставая ругала: мужа — алкаша, покойника; Веру Васильевну — гнусную живую лицемерку; и профессора — недотепу-развратника.

— Почему же лицемерка? — удивилась Ольга. — Твоя бабушка показалась мне человеком прямым, строгих правил, честным.

— Ах, не знаю, — отмахнулся Осин, — я в чужие дела не лезу, в своих бы разобраться. Одно скажу: бабка у меня «железная леди» и семейство держит в ежовых руквицах. Как она скажет, так и будет. Ее слово — закон. Вернее, свод законов.

Бабка обожала устанавливать правила. Одно из них ударило Виктора по карману после ухода Галки. Холостяков старуха не жаловала, поэтому в прошлом году, большую часть положенных Виктору денег, перевела на Дашин счет. Нынче, чтобы ухватить, хоть что-то, Осину пришлось представить Ольгу, как свою невесту.

— Ты сказал, что соберется вся родня. А по какому поводу? — поинтересовалась Ольга.

— Сегодня день рождения деда.

— Странный обычай праздновать день рождения человека, который умер полвека назад.

Сколько себя Осин помнил, семнадцатого марта в Отрадном всегда проходил большой сбор. Пропустить торжественное мероприятие рисковали очень немногие. Скорая на расправу Вера Васильевна мгновенно отлучала ослушников от «кормушки».

— Может быть и странный. Но бабушка хочет, чтобы родня помнила, кому обязана своим благополучием, поэтому только в этот день раздает, причитающиеся каждому дивиденты.

— Дивиденты?

— Да, дед мой был большой хитрец и умудрился даже при советской власти сколотить приличный капиталец…

Семейное предание гласило: Виктор Викторович, будучи в Вене в 1946 году, тайно запатентовал ряд изобретений. Право на их промышленное использование практически сразу же купили ряд фирм. Как следствие, на счету Осина, открытом в одном из швейцарских банков, появились деньги. Но где швейцарский банк, а где город Киев? Виктор Викторович понимал: Родина ни его, ни наследников к деньгам не пустит. Так или иначе, отберет доллары и франки, гульдены и лиры. В те времена было принято «сдавать» все особо ценное в закрома Отчизны.

Потому, пообещав половину с каждой копейки, доктор поручил банкирам обеспечить ему и семье достойное существование. Через год, в 1947 году, все, что можно было приобрести за деньги, профессору доставляла специальная курьерская служба. Осин делал заказы, швейцарцы оплачивали счета, кто-то скрежетал зубами и кусал от досады локти. Однако подобратться к банковским счетам было невозможно. Виктора Викторовича таскали по высоким кабинетам, пугали, ругали, угрожали: жену посадим, сына-малютку в тюрьме сгноим, остальное семейство в лагеря сошлем. Сажайте, гноите, ссылайте, мне дела нет, ответил Осин, я — старик, одной ногой в могиле. А семья…что ж…выживут, швейцарцы о них позаботятся. Помрут — вам все равно ничего не достанется.

— И что, отстали от него? — не поверила Ольга.

— Отстали, конечно. Дед скоро умер.

Ольга с нескрываемым любопытством разглядывала портрет на стене. Вот вы какой, Виктор Викторович Осин! Сумели Родину на кривой кобыле обминуть! Обхитрить! Обмануть! Оставить с носом!

— Бабушку не трогали. Она изменить условий контракта с банком не могла. Следовательно, оперативного интереса не представляла.

— Повезло. Запросто могли расстрелять, как врага народа.

Виктор кивнул, могли, конечно.

— В хрущевские времена стало проще. Курьеры по-тихому передавали с харчами деньги. Рубли, естественно. За доллары особо шустрых сажали. При Брежневе и таиться не стоило. Зато теперь раздолье. Бери — не хочу, жаль почти нечего. За шестьдесят лет изобретения морально устарели. Но на хлеб и к хлебу нам хватает. Впрочем, это мура. Главное, — оптимистично заявил Осин, — чтобы Отрадное мне досталось, тогда никакие невзгоды не страшны. Остальное по сравнению с Отрадным мелочи, сущая чепуха.

Со двора доносились возбужденные голоса, гости прибывали. Виктор в полголоса рассказывал, кто есть кто.

— Это — мой троюродный брат Игорь. — Полный вальяжный мужчина под шестьдесят, обняв за плечи женщину тех же лет, беседовал со стариком в сером костюме. — Рядом с ним Людмила, жена. Я им, как кость в горле. Впрочем, как и они мне. Я даже не знаю, кого из них ненавижу больше. Игорь тоже имеет право на Отрадное. А Людка мне Галку испортила. Если бы не она, Галя была бы, как шелковая.

Семейные хроники оборвались появлением Веры Васильевны.

Дрогнул бархат занавесей на дверях, явив гостям старуху в черном, длинном платье с белым кружевным воротничком вокруг дряблой шеи. Седые волосы уложены в аккуратный пучок, на руках перстни, на груди брошь, на губах — розовая помада.

— Добрый день, мои дорогие! — Приняв величавую позу актрисы Ермоловой с портрета Серова, старуха замерла, давая возможность присутствующим по достоинству оценить себя.

Вкушая от чужой ненависти и зависти, впитывая колючее недружелюбие, Вера Васильевна торжествующе улыбнулась. Румянец красил щеки, взгляд сиял, губы кривила довольная гримаса. Благодарение Богу, ей еще раз довелось убедиться в своей власти над этими людишками. Еще раз удалось принять парад покорности.

Вассалы покорно скалились в притворном восхищении, изображали радость от встречи с повелительницей.

Старуха плавным жестом отвела руку в сторону. Брызнули искрами камни в перстнях:

— Прошу в кабинет.

Осины гурьбой побрели к лобному месту. Расселись вдоль длинного обедненного стола. Пустого до неприличия. Ни вазочки, ни салфетки, ни фарфоровой статуэтки. Только огромное полированное пространство и блики солнца на нем.

Старуха проковыляла к креслу с высокой резной спинкой, устроилась, начала тронную речь.

— Я рада видеть вас в моем доме. Надеюсь взаимно?! — в голосе отчетливо слышалась издевка. — У нас пополнение. Витюша привез невесту. Прелестное создание. Умна, хороша собой, воспитана. Прошу любить и жаловать.

— Я не знал, что Виктор развелся, — поднял брови Игорь Осин. — Думаю и Галина не в курсе.

Фраза произвела фурор. Публика онемело воззрилась на мятежника. Все знали, что Виктор не разведен. И что любая дама рядом с ним, по меркам строгой моралистки Веры Васильевны, невестой быть не может. Но слово сказано. Получена рекомендация «любить и жаловать». Следовательно, блондиночка находится за столом по праву и иные мнения исключены. Прекословить старухе, даже таким деликатным способом, было не принято.

— Игорек, моя личная жизнь тебя не касается! — вспылил Виктор.

— Конечно, конечно, — смутился тот, — извини ради Бога.

— Можно я продолжу? — выдержав паузу, спросила Вера Васильевна. И сама ответила, — можно! Как следовало ожидать, наши доходы за истекший период существенно снизились. Швейцарцы передали счет на двадцать тысяч меньше чем в прошлом году. Вскоре нам нечего будет делить.

— Кроме Отрадного! — вмешался снова Игорь.

— Что? — старуха гневно прихлопнула ладонью об ладонь.

— Пора, вам, Вера Васильевна, принять решение. Я и Виктор имеем право знать, как будет разделено имущество нашего деда.

Ольга вопросительно посмотрела на Виктора. Тот не отрывал глаз от лица брата, дышал прерывисто, шумно, краска заливала щеки.

— Какого черта, Игорь! — заорал он вдруг. — Особняк и участок мои!

— Извини, Виктор, — вмешалась Вера Васильевна, — но дом и участок принадлежат мне.

Виктор упрямо опустил голову и промолчал.

Игорь судорожно сглотнул, смелость давалась ему нелегко, и продолжил:

— Невзирая на слова Виктора, и даже ваши, Ирина Васильевна, Отрадное — это собственность деда.

Никто не заметил оговорки. Или заметил, но не придал значения. Осины ожидали ответной реплики, пытались разгадать замысел Игоря, на ошибку никто не обратил внимания. Никто кроме профессорши.

Она вздрогнула, побледнела, резко поднялась.

— Игорь! Немедленно прекрати! Или ты пожалеешь об этом. — Властным жестом, отметая возражения, Вера Васильевна приказала. — Выйди из комнаты!

Столько силы и энергии было в ее голосе, что толстый Игорь, не посмел ослушаться. Отодвинул шумно стул, шаркая, побрел к двери. Старуха, с безучастным лицом похромала вслед. Объяснять свое поведение она не сочла нужным. Бросила через плечо.

— Ожидайте! — и скрылась за бархатными занавесками.

Осины, молодые и старые, дальние и ближние потомки профессора растерянно переглянулись. Бунт подавлен или удался? Идол повергнут низ или царствует по-прежнему?

Виктор сорвался с места, не выдержал, решалась его судьба, бросился к двери, задергал бронзовую ручку.

— Она нас заперла! — Закричал в бешенстве.

Удар кулака сотряс дубовое полотно. Отклика не последовало. Осины в гостиной не посмели прокомментировать событие, Осины снаружи проигнорировали шум.

Спустя сорок минут в замке заскрежетал ключ. Появились Вера Васильевна и Игорь. Со скучными спокойными лицами они заняли свои места.

— Я продолжу, — как ни в чем не бывало Вера Васильевна приступила к дележу полученнох из Швейцарии суммы. Под финал, удовлетворенные или нет, Осины вежливо благодарили старуху. Игорь, среди прочих, взял чек, сказал: «Спасибо».

— Уж, простите, стол я сегодня не накрыла. — Вера Васильевна провела устало рукой по лицу. — В другой раз.

Не накрыла, ахнула родня. А что стоит во второй гостиной под белой крахмальной скатертью, блистая серебром и фарфором и благоухая изысканными гастрономическими ароматами? Не стол ли?

Нет, утверждал ледяной взгляд старухи. Не стол. Галлюцинация.

Проваливайте!

Родня начала прощаться. Не торопились только Виктор, Ольга и Игорь с женой.

— Витенька, Игорь прав, — едва комната опустела, выдала старуха, — я затянула с принятием решения. Но лучше поздно, чем никогда. Итак, я разделю Отрадное между вами.

— Почему? — взвыл Виктор.

— Я все сказала! Игорь, получит треть или половину, Полищуки разберутся.

Адвокатский клан Полищуков: дед, сын, а с недавнего времени и внук, занимались делами старухи, сколько Виктор себя помнил. Без консультации с ними Вера Васильевна не решала ни один вопрос.

Виктор заорал.

— Что происходит! Я хочу знать! Я имею право!

— Успокойся, — вмешалась Людмила. — Вера Васильевна знает, что делает. Правда, Вера Васильевна?

— Правда, — признала старуха.

— Вот и славно, вот и хорошо. — Людмила подхватила мужа и поволокла к двери. — Завтра все бумаги оформим? Да, Вера Васильевна. Да?

— Да.

— Бабушка, — Виктор бросился к старухе. — Бабушка!

Он требовал справедливости. Хотя бы объяснений.

— Прекрати! — старуха остановила внука взмахом трости. — Прекрати истерику. Отрадное, так или иначе, будет разделено.

— Что он тебе сказал? — почти овладев собой, спросил Виктор.

— Какая разница? — выдохнула профессорша.

Всю дорогу до Ольгиного дома Осин молчал и хмурился, хмурился и молчал.

— Я только что потерял пять миллионов долларов, — медленно, чуть не по слогам, произнес вместо прощания.

— Я понимаю, — посочувствовала Ольга.

— Не понимаешь, — опроверг Виктор.

— Да, не понимаю. У меня никогда столько не было и, наверное, никогда не будет.

— И у меня не будет, — Виктор нервно закурил и вдруг забормотал, — Галки не будет. Азефа не будет, Маринки, Круля. Тебя тоже.

Ольга растерялась.

— Почему меня не будет? Вот я, рядом. Протяни руку, я с тобой, Витенька. Всегда с тобой.

Он отмахнулся.

— У меня отбирают самое дорогое. Жену, мечту, собаку. За что, интересно знать? Что я такого сделал? Что?

— Кто у тебя отбирает все? — у Ольги от жалости блестели в глазах слезы.

Виктор даже подпрыгнул от возбуждения.

— Этим я и займусь. Узнаю кто, тогда пойму зачем. Все, пока, милая. Я позвоню.

Машина Осина сорвалась с места и исчезла за поворотом. Ольга горько вздохнула, Виктор даже не поцеловал ее на прощанье.

Круглов

Полтора года назад

Круглов выстрелил в бугая ротвейлера и по примеру киношных киллеров отпустил себе грехи:

— Ничего личного. Это только работа.

На следующий день Круглов наблюдал за похоронами. Осин вынес из подъезда тяжелый мешок, погрузил в багажник джипа, отправился за город, в лесу вырыл яму, закопал тело, достал бутылку «Пшеничной», выпил прямо из горла.

Дальше все пошло по плану. Осин выбрался из лесу. Рядом с его шикарной тачкой остановилась скромная синяя «Мазда». Водитель бросился обнимать Виктора: «Друг, сколько лет, сколько зим. А помнишь…» Парень выдавал себя за случайного знакомого и нес полную ахинею. Но, оправдывая расчет Круглова, Осин легко пошел на контакт. Он хотел залить горе и нечаянно подвернувшаяся компания оказалась очень кстати.

Ребятам почти не пришлось прилагать усилия. Осин будто ждал, будто искал возможность уйти в запой. Понаблюдав пару раз за тем, что Осин вытворяет в ресторане, Дмитрий вручил Круглову очередную премию и велел приступать к следующему заданию.

— На основе дневника, который ты привез из Голой Пристани, составишь вразумительный рассказ, вроде тех, что печатают в женских журналах. — Дмитрий звонко захохотал. — Что? Как задание?

Странное, хотел ответить Круглоа. Но промолчал. Какое ему дело? Лишь бы деньги платили.

— Это еще не все. Надо найти для 36-летней женщины с ребенком потенциального мужа. Требования следующие: симпатичный, не скучный, не бедный, не жадный, здоровый, образованный, интеллигентный. С квартирой, работой, перспективой. И чтобы дамочку нашу любил, а не на деньги зарился. Ясно?

Круглов почти с ужасом слушал инструкции.

— Как и где я найду мужа для твоей женщины? Муж не винтовка с оптикой. Не пули с ядом. Его не купишь в тихую у братвы. Под забором не подберешь. Ты хоть скажи, сделай милость, куда идти и что делать?

Дмитрий бровью не повел:

— Понятия не имею. Никогда не искал женихов.

Круглов сокрушено вздохнул. Беда да и только. Радовало одно: на благое дела и мелкие расходы Дмитрий выделил тысячу баксов. При экономном подходе, можно было исхитоиться и положить в карман долларов триста.

— Имей в иду, я коснулся лишь основных требований к нашему жениху, — заметил Дмитрий. — Но предела совершенству нет.

— Боже! — Валерий Иванович представил полный перечень и ужаснулся.

— Да, ладно тебе, — не очень уверенно добавил Дмитрий, — все бабы ищут таких мужиков, неужели мы не найдем? А разве мужчины лучше? — хмыкнул Дмитрий. — Тоже воображаем невесть чего…

— Не знаю… — Свои пожелания к противоположному полу Валерий Иванович свел бы скромным трем пунктам: симпатичная, добрая, хозяйственная. Ну, разве еще…Он задумался: стройная, умная, веселая, любознательная, спокойная, молчаливая …Когда количество признаков, качеств и свойств перевалило за полтора десятка, Круглов спохватился: за мыслями и сравнениями он совсем перестал слушать Дмитрия.

— Невеста у нас первый сорт. Красавица, умница, при деньгах. В общем, повезет кому-то несказанно.

Круглов недоверчиво покачал головой.

— Дамочка — жена Осина? — спросил, удивляясь, в который раз изобретательному коварству Дмитрия. — Галина?

— Совершенно верно.

— Ты хочешь, чтобы она бросила Осина?

— Да.

— И получила утешительный приз — жениха?

— Приятно иметь дело с умным человеком, — Дмитрий иронично прищурился.

— А если Галя не захочет бросить Осина?

— Ты заставишь.

— Я? Каким образом?

— Виктор пьет?

— Пьет?

— Пусть пьет еще больше. Долго она не выдержит.

Круглов выматерился в полголоса. Дмитрий — маньяк. Его место в психушке.

— Она любит Виктора! Разве можно резать по-живому?! — воскликнул запальчиво.

— Можно и нужно. Она нам потом спасибо скажет. Поблагодарит, что освободили от ублюдка, что свели с порядочным человеком. — Как обычно Дмитрий был категоричен и не позволял обсуждать свои решения. Чтобы по данному поводу не считал Круглов, ему оставалось либо принять участие в деле, либо устраниться.

— Я не желаю творить подлость, — он выбрал второе.

— Скатертью дорога! — тот час снизошло позволение. — Никто силой не держит.

Неделю назад в нотариальной конторе Дмитрий поставил еще одну подпись на договоре о передаче квартиры в собственность Круглову и тогда же выдал очередную зарплату. Квартира! Деньги! Круглов тяжело вздохнул. Он хотел сказать: «Не желаю разрушать жизнь человека. Не намерен вмешиваться в судьбу. И ты не должен», но промолчал. Дмитрий тоже не проронил ни слова. Только припечатал многозначительным взглядом. Выбирай!

— Ладно, — согласился Круглов. — Твоя взяла. Но надо купить компьютер. Сейчас все знакомятся на сайтах….

Через неделю Круглов худо-бедно овладев Интернетом и Вордом, смог сложить представление о киевском рынке невест. Предложение удручало однообразием. В основном все выставляли на продажу миловидные мордашки и хотели купить отсутствие материальных проблем и вредных привычек.

Чтобы немедленно сбыть с рук Галину Осину следовало сломать привычный стереотип, навязать будущему избраннику ощущение исключительности совершаемого действия. Обдумав несколько вариантов, Круглов решил идти своим путем:

— Кинем клич в мужских журналах. Дорогих и элитных. При чем не от имени женщины, а по инициативе ее старшего родственника. Например, дяди.

— Лучше адвоката, — подсказал Дмитрий.

— Точно. Рядом с объявлением разместим рекламную пустышку с текстом: стоимость этого блока пятьсот баксов. Пусть видят — серьезный человек выступает с серьезным предложением. Шантрапу просят не беспокоиться. Правда, редактора могут заартачиться, — предупредил Круглов, — им наше жениховство не в тему.

— То есть, тысячи мало? — Дмитрий потер подбородок. — Хорошо, получишь полторы. Но мужик нужен кондиционный и время не терпит. Уяснил обстановку?

— Нет! — Круглова разбирало раздражение. — Ну, найду я мужчину, что дальше? Ткну пальцем, вот она твоя суженая, иди-бери, ешь с потрохами? А если Галя откажется? А если он не захочет? Люди симпатию должны чувствовать, желание, влечение друг к другу.

— Какой же ты занудный тип! — вспылил Дмитрий. — Совсем одичал в своем лагере. Ты Галину видел?

— Видел, — буркнул Круглов.

— Понравилась?

— Еще бы.

Галина Осина была писаной красавицей. Бровки черные дугой, карие лучистые глазки, матовая кожа, губки пухлые «бантиком», носик курносый аккуратный, волосы смоляные блестящей волной. А фигура! Высокая полная грудь, крутые бедра, осиная (под стать фамилии) талия. Глядя на это великолепие, любого мужика брала оторопь!

— Да. а… — промямлил Круглов. — Про симпатию и желание вопрос снимается. Про иди-бери, остается в силе.

— Давай решать проблемы по мере поступления. Сначала займемся женихами, а потом будем думать, как с ними быть.

Первую проблему Круглов решил играючи. Он позвонил, потребовал к телефону главного редактора одного из дорогих автообозрений и коротко изложил суть дела.

— К сожалению, брачное объявление не укладывается в концепцию нашего издательства, — прозвучал насмешливый ответ.

Круглов мгновенно парировал:

— Концепция — не гроб ее и изменить можно. И вообще периодическая печать должна отражать насущный момент и нужды рекламодателя, как представителя читающей общественности.

На другом конце провода зависло напряженное молчание. Визави переваривал информацию про гроб и нужды рекламодателя. Наконец, завершив мыслительный процесс, главный редактор заявил:

— Обычно мы подобным не занимаемся.

— Ваши конкуренты уже согласились.

— Значит мы не одни?

Предавать идеи всегда приятнее за компанию.

— Конечно, нет. Мне поручено уладить дело, я не привык ограничивать себя в средствах. Сколько стоят два стандартных рекламных блока?

Как оценить фразу «не привык ограничивать себя в средствах»? Как угрозу или декларацию о щедрости? Не заданные вопросы остались без ответов. Но на счет журнала перетекла некоторая сумма, малая толика которой осела в руководящих дланях главреда и текст: «ОБЕСПЕЧЕННАЯ ЖЕНЩИНА, ЭФФЕКТНОЙ НАРУЖНОСТИ, 36 ЛЕТ, ЕСТЬ РЕБЕНОК, ИЩЕТ МУЖЧИНУ ДЛЯ ПЕРСПЕКТИВНЫХ ОТНОШЕНИЙ. ПОДРОБНАЯ ИНФОРМАЦИЯ ПО e-mail …КОНТАКТНОЕ ЛИЦО: АДВОКАТ ИВАН ИВАНОВИЧ ИВАНОВ», — занял броское место на журнальной полосе.

Уже через три дня после публикации Круглов получил восемь писем.

«Я такой-то такой…хотел бы познакомиться с приятной женщиной для серьезных отношений. О себе…Прошу выслать фото», — за немногим исключением суть посланий сводилось к этому.

Круглов послал всем претендентам один и тот же ответ:

«Чтобы оградить мою доверительницу от неприятных сюрпризов и разочарований, в первую очередь корыстного толка, прошу осветить несколько вопросов». К письму прилагалась подробная анкета.

Двое хахальков оказались не готовы к конструктивному диалогу и исчезли. Остальные повели борьбу дальше.

На первый вопрос анкеты «почему вас заинтересовало данное объявление?» пятеро сообщили: прочитав текст, они испытали волнение и предчувствие скорой любви.

«Прелестно», — заключил Круглов. Он бы тоже завел волынку про чувства и волнения.

«Я всегда хотел встретить умную, красивую и обеспеченную женщину. Потому написал вам», — гласило шестое послание.

«Главное — чувство, деньги — дело наживное», — в один голос объявила пятерка по второму вопросу. «Насколько важно для вас материальное положение партнерши?»

«Очень хорошо, если женщина материально не зависима. Деньги дают ощущение уверенности, заменяют порой недостающий характер, являются сдерживающим фактором для не порядочных в семейной жизни мужчин…»- оригинальничал дальше шестой.

«Насколько обеспечены вы сами?» — звучал следующий вопрос.

«Да. Частный бизнес», — пятерка живописала дорогие привычки, мощность автомобилей, квадратные метры офисов.

«Имею интересную, высокооплачиваемую работу. Являюсь тор-специалистом, потому смотрю в завтрашний день уверенно. Но в крайнем случае, пойду работать и строителем», — шестой выделился и тут.

И лишь последний пункт анкеты не вызвал разночтений. Все претенденты не состояли в браке и желали отыскать свою суженую в лице обеспеченной особы тридцати шести лет.

— Что скажешь? — Круглов с интересом уставился на Дмитрия. — Кто подойдет нашей Гале?

Шеф задумчиво потер подбородок.

— Этот вроде ничего, но выпендривается сильно, — он разглядывал фотографию шестого жениха, Оригинала, как его прозвал Круглов. — Ты ему веришь?

— Нормальный мужик. А врет или правду говорит, поживем-увидим. Ну, а остальные как?

— Слабоваты. Прощупай-ка, своего Оригинала поплотнее. Мы не должны ошибиться.

Круглов, с трудом выискивая нужные буквы, напечатал двумя пальцами.

«Вы производите впечатление человека незаурядного, но лукавого. Ответы ваши манерны, просчитаны, нарочиты. Отсутствие искренности настораживает. Парируйте, милейший».

Дмитрий удивленно поднял брови:

— Ну и тебя и стиль.

— Стиль, как стиль… — смутился Круглов. Когда-то он закончил исторический факультет университета, преподавал в железнодорожном техникуме и даже пописывал статейки в газету. Как видимо, склонность к изысканным фразам не убили ни тюрьмы, ни лагеря.

«Парирую! Я, действительно, личность незаурядная и не спешу открываться первому встречному. Понимаю ваши цели, однако имею свои. Простите за резкий тон», — Оригинал продолжал интересничать.

«Вы бравируете откровенностью. Если цели ваши циничны — это недостойно мужчины. Если честны, пора потолковать по душам».

«Я готов. Но хотел бы увидеть лицо женщины, о которой идет речь».

— Ну, что? Покажем ему нашу Галочку? — спросил Круглов.

Дмитрий с сомнением покачал головой:

— Не рано ли?

— В самый раз!

— Тогда валяй!

Круглов написал: «Смотрите» и отправил на почтовый ящик Оригинала два фото.

— Остальным претендентам ты тоже пошлешь фотографии? — поинтересовался Дмитрий.

— Да. Пусть будут в равных условиях.

К большому удивлению Круглова внешность Гали произвела на некоторых женихов странное впечатление. «Она — слишком красива для меня», — прямо выразился один из слабаков. «Я такую женщину не потяну», — сообщил другой. «Вот идиоты», — хмыкнул Круглов, составляя список финалистов. Кроме Оригинала в него вошел симпатичный брюнет. Ни чем особенным парень не отличался, разве что казался добряком. Спокойным, чуть флегматичным, добродушным малым, любящим простые житейские истины. К простым людям Круглов питал слабость, он устал от сложностей. Третим номером шел новенький. Мужик свалился, как снег на голову, и был очень настойчив. Он и предложил устроить свидание в «одностороннем порядке», так, чтобы Галя ничего про это ничего не знала.

Идея понравилась и Круглову, и Дмитрию.

Прикинул, как все устроить и, выдав женихам инструкции, Круглов позвонил Галине.

— Простите, ни как ни могу поймать Виктора, а мне долг вернуть надо. Как быть?

— Оставьте у секретаря, — ответила Галя.

— Так не пойдет, — отрезал Круглов, — лучше загляните вечерком в «Викинг», а я подошлю туда курьера. Бармен будет в курсе. Когда вам удобно?

Кафе «Викинг» располагалось рядом с домом Осиных. Причин возражать у Галины не нашлось. Как, впрочем, и сил. Измученная домашними неурядицами она легко подчинилась, поддалась напору неизвестного ей человека.

— Часов в семь или восемь вечера.

— В семь. — Круглов оставил последнее слово за собой. — Скажете: конверт для Виктора. Хорошо?

«Викинг» был выбран не случайно. Тащиться черт знает куда, согласится не каждый. Заглянуть же в соседнюю кафешку совсем несложно. На этом строился первый расчет. Второй состоял в том, что в общественное место, женщина в затрапезном виде не явится даже на минутку. Но, на минутку же, не будет и выряжаться. Круглову хотелось показать свою протеже в естественном состоянии.

— Я не очень представляю, что делать дальше. Покажу я мужикам Галю. Придумаю, как каждому познакоиться с ней. А вдруг они ей не понравятся? Или Галина вообще не собирается заводить шашни? — Круглов пытливо глядел на Дмитрия. Тому лишь бы Осину досадить. А каково Гале быть разменной монеткой в чужой игре? Не марионетка ведь, живая душа. Одного мужика отбирают, другому отдают. Как вещь. Бедная женщина.

— Не суетись. Никого насиловать не придется. Если твои ребята найдут нужный подход и проявят настойчивость, — утешил Дмитрий, — Галя сдасться. Ей ничего другого не останется. Я уверен, она мечтает начать новую жизнь. И только боится сделать решительный шаг. Если этот шаг сделает мужчина, она не будет сопротивляться.

— Чего ей бояться такой красотке?

— Красавицы и уродины боятся остаться в одиночестве. Потому за всякую шваль цепляются, терпят унижения, сносят побои. Мы Галочке затем мужика и подсовываем, чтобы она время на чепуху не теряла и быстренько устроила свою судьбу. И не сомневайся. Она нам еще спасибо скажет. Во-первых: избавили от негодяя. Во-вторых: приключение организовали. Благородным страдалицам, целомудренным и верным, очень полезны приключения. Только смотри, чтобы твои мальчики вели себя примерно. И на встрече с Галей, и вообще.

За время переиски Круглов узнал о кандидатах многое и не ждал от них неприятных сюрпризов. Напротив, ему казалось, что ребята смогут сделать Галину счастливой. Особенно Оригинал. Впрочем, Добряк и новенький были тоже ничего. Во всяком случае, много лучше Осина.

Осин

Наши дни

Расставшись с Ольгой около ее подъезда, Осин умчался к Игорю. Тот отказался разговаривать:

— Завтра, все завтра, — сказал, выпроваживая. — Бабка подпишет бумаги и я в твоем распоряжении. До того никаких комментариев.

Что ж, Виктор сам поступил также. Не болтал бы попусту, не разменивался на выяснение отношений; а, только убедившись в победе, снизошел к беседе с троюродным младшим братом — главным конкурентом за наследство.

На сегодняшний день из ближайших наследников профессора Осина в живых осталось трое: вдова и два внука, Виктор и Игорь, поросль последних двух браков. Прочие члены семьи являлись родней более отдаленной степени, вследствие чего претендовать на Отрадное не могли.

Пока загородным особняком владела Вера Васильевна. Однако, учитывая ее отнюдь не юный возраст и конечность существования белковых тел, следовало решить, кто же станет следующим хозяином Отрадного.

К сожалению, вопрос этот был достаточно сложен.

Первая проблема заключалась в неоднозначной трактовке формальных прав Веры Васильевны на дом. С юридической точки зрения все было в порядке. В 1993-м году особняк и прилегающие земельные угодья были приватизированы, по букве закона стали собственностью гражданки В. В. Татарцевой-Осиной и, следовательно, по кончине последней могли перейти в наследство к ее внуку — В. П. Осину.

Однако существовала иная система координат.

Сейчас Отрадное оценивалось в десять миллионов долларов, а до 1991 года дом ни стоил и копейки. Он являлся собственностью госпиталя, где профессор Осин проработал с 1910 года и до смерти, и семье Осиных был предоставлен по договору аренды, посему разделу, купле, продаже, дарению и прочему не подлежал.

Составляя завещание в 1947 году, Виктор Викторович не рискнул предположить, что власть Советов исчезнет и указаний относительно Отрадного не дал. Судьба особняка в его представлении была предрешена. Семейство могло пользоваться ведомственным жильем, пока здравствовала вдова профессора. С ее уходом, дом возвращался в ведение военных.

К большому огорчению руководства госпиталя Вере Васильевне Бог отмерил долгий век. Она дожила до перестройки и через суд вернула то, что до революции принадлежало ее мужу. Как значилось в документах почти столетней давности: Отрадное на заре 20-го века являлось собственностью знаменитого хирурга.

Возвратив дом в семейное владение, Вера Васильевна написала завещание, согласно которому по ее смерти дом подлежал продаже, а вырученные деньги разделу между детьми и внуками профессора. Однако прошло еще полтора десятка лет и большая часть наследников переселилась в мир иной. Вера же Васильевна по-прежнему попирала хромой ногой грешную землю и после каждых похорон задумывалась о том, что делать с Отрадным. Теперь продавать дом не имело смысла. Его спокойно можно было разделить между родным и приемным внуками. Или оставить только родному.

Каждый из вариантов имел свою доказательную базу. Раз дом и земля являются собственностью исключительно Веры Васильевны, она имеет полное юридическое право завещать имущество кому угодно, в том числе родному внуку Виктору — неустанно твердил Виктор.

Игорь придерживался другой концепции и был не менее настойчиво: если Отрадное до революции принадлежало Виктору Викторовичу, если именно этот факт стал основанием для приватизации, то дом следует разделить поровну между ним и Виктором.

Таким образом, ситуация зашла в тупик: договориться Виктор и Игорь не могли, а Вера Васильевна сомневалась и все откладывала окончательное решение.

Но вот неопределенности пришел конец. Бумаги наконец будут подписаны бумаги. Злой, взвинченный Осин явился в Отрадное точно в указанное время.

В гостиной было людно. Игорь с Людмилой, Галина, семейный адвокат Осиных — Глеб Михайлович Полищук. Естественно, с внуком, тоже Глебом Михайловичем Полищуком. С тех пор, когда дед передал внуку дела Веры Васильевны, а сам как бы собрался на пенсию, Полищуки всюду появлялись вместе. Чем безумно раздражали Виктора.

Глеб Михайлович вел семейные дела Осиных почти полвека. Едва окончив университет, он выиграл два громких процесса, заработал имя, свел знакомство с бабкой и стал ее доверенным лицом. Полищук считал кому и сколько денег подарила Вера Васильевна, делил имущество при разводах, разрешал конфликты. Виктора Глеб Михайлович не жаловал. «Вы — легкомысленный человек, — вычитывал не раз. — Давно пора остепениться, взяться за ум. У вас жена, дочь, бизнес. Вы ведете себя как мальчишка». Отрабатывая бабкины гонорары, Глеб Михайлович настойчиво взывал к благоразумию, свойству Виктору ни как ни присущему. Молодой Глеб мало отличался от деда. И хотя практиковал сравнительно недавно, чуть больше года, своим нудным морализированием уже достал Осина до печенок.

— Внимание, господа. Я имею честь огласить завещение Веры Васильевны, — сообщил Глеб.

Когда прозвучали роковые слова, у Виктора почти остановилось сердце.

— На всякий случай, — милейше улыбнулся Глеб, — повторяю: дом и земля под ним переходят в совместное пользование внукам профессора, Игорю и Виктору Осиным, из расчета 50 на 50.

Виктор поднял глаза на Веру Васильевну. Старая сука могла разделить имение как угодно! Могла как угодно, а разделила поровну! Бабушка ответила твердым бесстрастным взглядом. Ни сожаления, ни раскаяния, ни поддержки. Поровну! Не иначе! Весь сказ!

— Позвольте мне дополнить, — вмешался старый Полищук. — Согласно распоряжению моей доверительницы в том случае, если конфликт между вами будет перенесен на судебное поле, имение будет опечатано на три года. Если за это время вам не удастся прийти к соглашению, срок ареста будет продлен. Также Вера Васильевна побеспокоилась, чтобы за соблюдением ее воли наблюдала юридическая фирма «Полищук и Полищук». Зная авторитет указанной компании можно не сомневаться, все будет так, как хочет госпожа Татарцева-Осина.

В этом как раз никто не сомневался. Госпожа Татарцева-Осина всегда умела настоять на своем.

Виктор перевел взгляд на Галину. Болтает с Людой, в его сторону голову не повернет, гордячка. Ничего, ничего. Куда ты, милая, денешься с подводной лодки? После окончания процедуры он решительно направился к бывшей жене.

— Привет. Бабка и тебя пригласила?

— А как же! Я должна знать, чем владеет отец моей дочери.

О Дашке Виктор не подумал. Он всегда воспринимал Отрадное как сугубо личный вопрос.

— Вот рожу других детей и отпишу Отрадное им. Если мать моей дочери такая грубиянка, значит и девочка не лучше! — сказал из вредности, чтобы позлить Галину, а сам расстроился. Не будет других детей. Что попусту болтать.

Галина позеленела от злости.

— Да пошел ты со своими угрозами.

Вмешалась Людмила.

— Ребята, не собачьтесь. Проще всего стать врагами.

— Извини, — Виктор пошел на попятный. Он не желал ссор. Даже с Игорем!

Троюродный братец улыбался довольно:

— Виктор, ты как?

— Хреново.

— Не переживай. Дело к тому шло, сам знаешь, — и тут вставила пять копеек Людмила.

— Я не за чужое боролся за свое. И не уступил бы никогда, — успокоил Виктора старший Осин. — Я бы подал в суд, дом бы арестовали и мы оба ничего бы не получили.

Слабое утешение! Но это была правда. Игорь бы не уступил.

— Ладно, — буркнул Виктор и протянул Игорю руку.

Вера Васильевна поспешно ковыляла к ним.

— Мальчики! — в глазах блеснули слезы. Не поджатые бы губы, да не складка меж бровей — в пору посчитать, что грозная профессорша рада примирению, довольна, что братья поладили.

Однако, Виктор видел, занимало бабушку другое. Она смерила Игоря подозрительным взглядом. Припечатала Людмилу грозной улыбкой. «Молчите!» витало в воздухе. Молчим, молчим, лилось в ответ согласие. Бабкино решение разделить Отрадное имело цену. Какую хотелось бы знать?

— Игорь, я к тебе вечерком загляну, разговор есть, — сказал Виктор уже на улице.

— Пожалуйста, — неохотно согласился тот.

Люда перебила:

— Мы же в гости собрались!

— Ребята, не морочьте голову, — Виктор вскипел. — Я сказал вечером — значит, вечером.

— Я сказал, пожалуйста — значит, пожалуйста.

Виктор тайком наблюдал за Галиной. Она стояла на крыльце с отстраненным видом, дожидалась, пока Игорь и Люда предложат, подвезли ее до города. Те не спешили, не желая мешать Виктору.

— Галя! Мы едем или нет?! — он повел себя как в прежние времена. Одернул командным тоном!

— Едем, — отозвалась она.

— Хорошо выглядишь, — не отрывая глаз от дороги, оповестил спустя пять минут.

— Женщинам к лицу спокойная жизнь.

— Как твой хахаль?

— Он не хахаль, — объяснила Галина. — Он чудесный человек. Добрый, отзывчивый, веселый. Он дружит с Дашкой. Он любит меня.

— Я тебя тоже люблю, — вдруг сорвалось с губ.

«А как же Оля?» — даже испугался Виктор. Ему казалось любовь и русая королевна связаны в его сердце неразрывно.

— Как твоя блондинка? — бывшая жена была в курсе нынешних дел.

Виктор резко затормозил.

— Ни как! — он повернулся к Гале, потянулся губами к родному лицу. — Вернись, Галька. Ну, вернись.

Мгновение ему казалось: она колеблется.

— Нет, — прозвучало, как пощечина. — Нет.

Из всех свалившихся на голову бед, самым заслуженным был Галкин отказ.

Нет. В новой спокойной жизни для бывшего мужа не было места.

Нет. В сердце не осталось тепла.

Нет. Нет. Нет, отвергла его Галина.

Нет, лучше как-нибудь с кем-нибудь; чем с тобой, любимый.

— Ты знаешь, как я тебя любила.

— Знаю, конечно.

Виктор нервно кусал губы. Галкиной любви хватило бы на долгие годы. Он промотал, прокутил отпущенный свыше дар — любовь сильной, умной красивой женщины. Она отдала ему чувство, чистоту, молодость. Он взял, не понимая; спустил по мелочам, не ценя. Что ж теперь волосы рвать в отчаянии? Заслужил! Получи!

— Самое унизительное, — Галка повернула к нему бледное лицо, — ради дрянной поблядушки ты бросил пить, а ради мне не захотел.

Виктор насупился. Не оскорбления в адрес Марины задело его, покоробила суть. Действительно, Марина сумела вытянуть его из бездны. Почему же Галка не смогла?

— Я не думал об этом, — сказал Осин. — Я просто докатился до ручки и, наконец, поумнел.

— Слава Богу! И, слава Богу, без меня!

Да. Не чем крыть. Одно дело жрать водяру и получать удовольствие от процесса, другое — наблюдать результат.

— Ты пил, шлялся по бабам, выкидывал на ветер деньги, забывал обо мне с Дашой. Ты, Осин, сволочь. Обычная сволочь.

Если бы Галка сейчас заплакала, он бы обнял ее, прижал к груди, наговорил бы ласковых словечек, свернул бы с дороги в лес. Он бы помирился с нею. Привез домой, никогда бы не отпустил.

Она не заплакала. В новой спокойной жизни слезы иссякли. В новой жизни, рядом с добрым отзывчивым Романом она лишь бросила в лицо бывшему мужу:

— Сволочь! Обычная сволочь!

Простая констатация фактов не влекла за собой многообещающих последствий, не обещала мир.

— Я тебя и сейчас, наверное, еще люблю, — сказала Галя и отвернула взгляд в окно, — но это ровным счетом ничего не меняет. Я сыта тобой, Осин, по горло. Потому давай условимся: ты сам по себе, я сама по себе. Не лезь ко мне и твоя дочка не узнает, какой ты в действительности.

Виктор только крякнул. Галка, как Ванька-встанька, встанет из любой передряги и еще сдачи даст. Дашка — серьезный аргумент. Дашкина любовь — важнее Галки. Сколько ни есть во взбалмошной шестнадцатилетней девице любви к папочке — столько и есть смысла в Викторе Осине. Он только недавно понял простую истину: Даша — его единственная возможность продлиться во времени и пространстве. Других возможностей не будет. Других уже никогда не будет.

— Как она?

— Нормально.

Половину прошлого учебного года Даша провела в Венгрии. Старухе швейцарские банкиры в качестве бонуса предложили отправить внучку на семестр в частную школу. Галка поначалу противилась, боялась отпускать ребенка одного, но, поддавшись на уговоры уступила. Осина никто ни о чем не спрашивал. Он тогда пил и о дочке не думал. Нынешней осенью Даша сама захотела вернуться в Венгрию. И опять никто не поинтересовался у Осина, как он к этому относится. Впрочем, если честно, он не протестовал. Девочке нечего было здесь делать.

— Мне надо встретиться с Романом, — Осин достал сигареты, закурил.

— Зачем?

— Надо. Есть разговор. Когда можно к вам заскочить?

— Давай завтра.

— Во сколько?

— Вечером. Часов в семь?

— Добро. Твой дом. Приехали.

— Спасибо. До завтра.

Галка словно чувствовала недолговечность их брака. И особенно в последние годы постоянно пыталась создать запасной плацдарм. Что и говорить, ей это удалось. Наслушавшись советов Люды Осиной, супруга однажды выдвинула ему с Андреем ультиматум: либо она получает 33 % прибыли и становится компаньоном, либо вывозит оборудование. Делать было нечего, они посопротивлялись сколько могли и сдались. Переоформили документы, включили Галину в совет директоров.

Сначала Осин надеялся. что деньги пойдут в семейный бюджет. Не тут-то было. Галка купила себе трехкомнатную квартиру. Зачем? — хмуро поинтересовался он. Затем, — ответила жена. Тогда мотивы бессмысленного поступка были Виктору очевидны. Незадолго до того, невзирая на бурные Галины протесты, он продал, оставшиеся после смерти матери, хоромы на Красноармейской и приобрел дорогущий автомобиль. Сейчас Осин корил себя за наивность. Галя, наверное, уже тогда собиралась уйти от него.

— Пока, — уронил небрежно Виктор и загадал: «Если она обернется, все будет хорошо». Галя не обернулась. Но, не поворачивая головы, помахала рукой. «Что сие означает?» — задумался Виктор. И нажал на газ. Предстояла долгая дорога на другой конец города и очень неприятный разговор.

Осин направлялся к Андрею Крулю. Бывшему компаньону. Бывшему другу. Бывшему самому близкому человеку. Теперь — конкуренту, объекту непроходимой злости и почти врагу.

После того, как Круль и Галка открыли свой бизнес, Осин поклялся никогда не разговаривать с Андреем. Но никогда не говори никогда. Понадобилось и, переступив через гордость, он позвонил, попросил о встече. Сейчас Осин старался не замечать довольства на круглой физиономии Круля и не злиться. Разговор предстоял серьезный.

— Андрюха, ради старой дружбы …

Они сидели в машине Виктора, припаркованной в метрах десяти от офиса Андрея. Иные предложения Круль отверг. «Некогда мне по кафе шляться. Можно спокойно и в кабинете потолковать», — сказал небрежно. Идти в кабинет к бывшему другу Виктор отказался наотрез. Поторговавшись, сошлись на компромиссном варианте. Теперь сидели рядышком, глядели в ветровое стекло, курили, косились друг на друга.

— Ответь на пару вопросов. Пожалуйста. Постарайся объяснить, почему ты меня бросил?

Вопрос прозвучал с укоризненной, немного женской интонацией. Будто бы речь шла о чем-то большем, чем производственные, деловые отношения.

— Захотел и бросил, — припечатал Круль. Злее, резче, грубее, чем следовало.

Виктор сжал в нитку губы. Услышал резкость, злость, грубость и сжал в нитку губы. Обиделся.

— Я не в претензии, но хотел бы знать причины. Истинные причины.

— Истинные причины? — не по-доброму удивился Андрей.

Виктор поморщился. Сейчас Андрей начнет мусолить праведные истины: я пахал день-деньской, сил не жалел, а ты в это время гулял, ты вообще — безответственный, легкомысленный, неуправляемый…

Скажи Круль хоть слово, Осин напомнил бы про уговор. Открывая совместный бизнес, они условились: Осин отвечает за внешние контакты, решает организационные вопросы. Круль ведет производство. Когда Осин таскался по высоким кабинетам, взятки раздавал, из бабки деньги выжимал, Андрюха не упрекал его в лени и разгильдяйстве. Его устраивали отличные отношения с налоговой и пожарными, ему нравились беспроцентные ссуды. Ему было удобно отсиживаться за плечами Осина.

— Ты достал меня своими выбрыками, — Круль обошелся краткой версией.

— А ты меня своим жлобством!

«Зачем я к нему цепляюсь?» — с опозданием подумал Виктор. Они давно расставили точки над «і» и пришли к общему мнению. Каждый посчитал другого виноватым, и оправдал себя. Завидное единодушие.

Круль насупился, затеребил край галстука, засопел.

— Что тебе от меня надо?

— Я хочу знать правду. Поэтому, говори толком, не выкручивайся. Ты сам ушел или тебя подучили?

— Сам, конечно, — неубедительно соврал Андрей.

«Ольга не ошиблась! Налицо заговор!»- У Виктора похолодело сердце. Бывший лучший друг, а ныне враг и предатель Круль, смущенной лживой рожей подтверждал худшие опасения

Осин резко повернулся, ухватил Круля за горло, сжал для острастки.

— Слушай, ты, ублюдок! Кончай заливать! Мне ли не знать твою трусливую натуру! Ты бы сдох под забором, а не начал собственное дело. Ты боишься всего и каждого. Если бы не я, ты бы так и сидел в своем НИИ на нищенской зарплате! Признавайся, сволочь! Падла…

— Отпусти… — прохрипел Круль. — Я все скажу…

Пока Виктор пил, Андрею начал названивать мужичок. Сначала предлагал выкупить пай в фирме. Потом стал советы давать: отваливай, мол, от Осина и Галину с собой забирай. Затем начались угрозы.

— Чем он тебя пугал? — ехидно полюбопытствовал Виктор. — Козой-дерезой или страшным дедом Ьабаем?

— Грозил упечь в тюрьму.

Осин выматерился.

— За что?

— Какая разница?

Виктор скучным голосом перечислил жизненные достижения с октября позапрошлого года по нынешний день. С каждым словом Андрей пугался сильнее и сильнее. Когда дело дошло до его собственных откровений, он чуть не плакал.

Полтора года назад Андрей случайно познакомился с симпатичной барышней. По окончанию рабочего дня он вышел из офисного центра и едва сделал пару шагов, как налетел на высокую, стройную, симпатичную блондинку. Круля она окликнула по имени.

— Андрей, вы мне каблук сломали. — Извините. Разве мы знакомы? — Да. Мы работаем на одном этаже. Ваш офис напротив лестницы, мой — дальше по коридору. — А…теперь припоминаю… — Так что на счет каблука? — Я могу оплатить ремонт. — А подвезти меня домой вы можете?

Девушка назвала адрес. Отказываться было неудобно и Андрей согласно кивнул. Через час барышня в халатике на голое тело угощала его кофе в своей квартире. В самый пикантный момент грянуло роковое:

— Мне пятнадцать лет, — хихикнула юная развратница.

— Что? — ахнул Круль. Подсудное дело! И отключился. Оргазм. Се ля ви! — Покажи документы! — потребовал, едва пришел в себя.

В предъявленном ученическом билете черным по белому значилось: Юля Горбунь, 9 класс, школа № 100.

На следующий день, закрывшись в кабинете, Круль просматривал, присланную с курьером, кассету.

Он и Юля. Разобранная постель.

На экране Андрей себе не нравился: толстоват, неуклюж. А Юля — хороша. Розовая, гладенькая, лохматая. Грудочки в разные стороны торчат, сосочки как пуговки.

Крупным планом ученический билет в руках Андрея.

Тонкий голосочек:

— Мне пятнадцать лет.

Перекошенная от удовольствия рожа удовлетворенного самца.

Книга. На обложке золотая вязь «УГОЛОВНЫЙ КОДЕКС». Мелькание страниц. Статья № 156. «Развратные действия, направленные на несовершеннолетнее лицо…караются сроком до трех лет…»

— Да, круто… — Виктор затянулся сигаретой. — Почему же ты мне ничего не сказал?

— Ты ни чем ни мог помочь ни мне, ни Гале.

— Галя тут при чем?!

— Галке пообещал выкрасть Дашу.

Осин выматерился. При мысли о том, что могли сотворить с его доченькой, у него вспотели ладони. Ублюдки. Твари. Убивать таких надо.

— Сам понимаешь, Галя сопротивлялась недолго.

— Прости, если бы я знал… — Осин не успел протянуть для пожатия руку, как Круль забормотал взволнованно:

— Ты, только не думай, это не я пожар устроил. Склад сам загорелся. Ты ведь читал заключение пожарной инспекции. Неисправная проводка, повышенная влажность, халатность ремонтников…

— На складе ничего не было. Кто-то вывез готовую продукцию заранее. Я оплатил повторную экспертизу, — слукавил Виктор. — Кто бы это мог сделать, а?

Круль честнейшим образом заморгал белесыми рестницами:

— Ты подозреваешь меня?!!

— Не подозреваю! Уверен!

Мысли, что пожар устроил Круль вертелись у Осина давно. Были даже улики, но, правда, косвенные: Круль — редкий зануда и сквалыга, после пожара вдруг перестал требовать возвращения долга. Осин взял у него десять тысяч долларов, чтобы купить вместо разбитого Bentlеy поношенный БМВ. Каждую неделю до того компаньон напоминал про деньги. После, как отрезало. Ни слова, ни вздоха печального. Не Андрюха — жмот и крохобор, а агнец небесный, херувим. Новоявленная широта души могла иметь единственное объяснение. Обокрав его, друг мучался угрызениями совести. От труса и лицемера Круля только этого и можно было ожидать. Одной рукой грабит, другой гладит, сволочь.

— Я не намерен доказывать свою невиновность. Хочешь — верь. Не хочешь — твои проблемы! Тебя взяли за яйца — ты и крутись! — Круль дергал ручку дверцы, рвался на волю, подальше от щекотливых тем. Наконец, вывалился на тротуар и решительно зашагал к дверям офиса. Виктор бросился в след.

— Ты этого мужика видел?

— Нет, — бросил за спину Андрей, не останавливаясь.

Хлопнула перед носом дверь. Щелкнул замок. Виктор в сердцах припечатал кулаком по стеклу, заорал:

— Ублюдок!

Высокий парень, куривший неподалеку, обернулся на шум, неодобрительно покачал головой. В следующее мгновение он закричал Осину:

— К стене! Прижмись к стене!

Осин отреагировал на интонацию, слов он почти не разобрал. Вжался в холодный бетон, затем только обернулся, и лишь потом услышал рев мотора. На него мчались бордовые «Жигули».

Блестящий бок мелькнул в четверти метра от носка ботинок. В затемненных окнах отразилась перекошенная от ужаса собственная физиономия. По спине потекли холодные струйки пота.

Или это потом Виктор ощутил ледяные уколы страха, когда машина, круто вильнув, свернула с тротуара на проезжую часть?

— Во, блин, козел! — парень от обилия впечатлений выматерился.

— Ты номер запомнил? — спросил Виктор сипло. Сердце стучало, колотилось в груди, как бешеное.

— Только первые цифры. 732…

Осин достал блокнот, чиркнул:

«Жигули», бордового цвета, номерной знак 732-…

— А буквы?

— Вроде КМ…

Виктор дописал: «732-…КМ» и не спеша, будто ничего не случилось, отправился прочь. Однако, пройдя десяток метров, он вернулся.

— Как все произошло?

— «Жигуль» вынырнул из-за угла. Наверное, из соседних дворов выруливал на трассу.

— На такой скорости?

Парень почесал переносицу.

— Может пьяный за рулем?

— Может быть.

— Эй, мужик! Имей в виду, я в свидетели не пойду.

— Имею, — буркнул Осин под нос. — Что имею, то и в виду. Пока.

Жизнь — штука интересная и заслуживает того, чтобы о ней иногда подумали. Этим Осин и занялся в ближайшем кафе.

Стороннему наблюдателю, глядя на него, показалось бы поведение Осина обычным, заурядным, не заслуживающим внимания. Сидит человек за столиком у окна, глазеет на посетителей, барабанит пальцами, то ли ждет кого-то, то ли коротает время с чашкой кофе в руках. Хорошо, что люди не умеют читать чужие мысли. Хорошо, что умеют скрывать свои. В душе Виктора полыхал ад. В мозгу царил хаос. Боже! — парализующее недоумение комом стояло в горле. — Боже! За что?!

Бордовый «Жигуль» около носка его ботинок, шантаж Гали и Андрея, фильм о турецких приключениях Марины, странное поведение Люды и Игоря были звеньями одной цепи, составляющими заговора против него. Сомнений не осталось. Ему мстят. Но за что? Он не сделал ничего плохого! Да, возможно, задел кого-то, нечаянно, не сознавая, не ведая, оскорбил, унизил, заставил страдать. Но разве можно предугадать, как отзовется событие в дальнейшем, как каким последствиям приведет рядовой случай, не вовремя сказанное слово или небрежный поступок? Он увольнял, посылал на аборт, не возвращал долги. Но так поступают все. Все пытаются избавиться от лишних людей и ответственности. Что же ему теперь одному искупать вселенские грехи?

За окном кафе сновали люди, шли, бежали за деньгами и удовольствиями. Вот, торопливо жуя пирожок, проскочил паренек. С важным видом прошествовала толстуха. Две барышни в одинаковых шубейках продефилировали мимо. Я и за них в ответе, терзал себя Виктор. С какой стати? Я не Иисус. Не Будда. Не Магомет. Я обычный рядовой обыватель с типичным набором ошибок. Я пил, прелюбодействовал, лгал, крал, поклонялся золотому тельцу, не почитал отца и мать. Но не убивал! Меня нельзя карать так жестоко. Я заблуждался, но не злодействовал. Не творил зло.

Но сеял … праведным эхом возразила совесть…

В самом дурном расположении духа Виктор расплатился и отправился к Игорю.

— Я жду объяснений, — потребовал с порога.

— Напрасно, — ухмыльнулся Игорь, — Вера Васильевна категорически запретила посвящать тебя в подробности нашей беседы. Сказала, все, что надо, ты услышишь от нее.

— Мне плевать, кто кому что сказал. Меня интересует, кто тебе сдал информацию?

Игорь бросил растерянный взгляд на жену. Как обычно он все делал по указанию Людмилы.

Люду Виктор не любил. Чопорная особа. Ни фантазии, ни юмора, одни догмы и правила на уме. Таблица умножения, а не женщина, свод параграфов.

Бабы в основном все такие. Дай волю — превратят жизнь в тюрьму. Мужчине нужна свобода, адреналин, гул крови в жилах. Мужик от размеренного распланированного существования на стенку лезет, дуреет, болеет, умирает раньше срока. Впрочем, Игорь в свои пятьдесят девять под началом зануды-жены выглядел отменно. Если бы не лишний вес, хоть сейчас на плакат, ратующий за здоровый образ жизни.

— Витенька, мы связаны словом, — Людмила поспешила на помощь мужу. — Вера Васильевна очень просила.

Виктор перебил:

— Бабкины грехи мне до лампочки, у самого земля под ногами горит.

— Что значит горит? — Людмила от неожиданности плюхнулась на стул, уставилась испуганно на родственника, заморгала растерянно. — Во что ты опять вляпался?

Виктор в семье считался «поганой овцой». Причем в третьем поколении. Отец Виктора пил, мать пила и гуляла. Бабушка, надменная Вера Васильевна, правда, об этом предпочитали шептаться по углам, тоже «рылом не вышла». Единственная из жен профессора Осина, она была из простолюдинок. Остальные принадлежали к кругу богатой творческой интеллигенции и буржуазии.

На счету у Виктора было достаточно «подвигов». Он то и дело попадал в дурные истории: прятался от кредиторов, гонялся за должниками, сидел в КПЗ, ввязывался в драки. Его караулили ревнивые мужья, донимали настырные любовницы. Хватало всего.

— Ты ведь не пьешь больше? — Первый муж Людмилы любил приложиться к рюмке, поэтому для нее большего греха, чем пристрастие к зеленому змию не было.

— Будто на земле все зло от водки?! — отмахнулся Виктор.

— От водки и глупости! — не удержалась мадам от назидания. — Правда, Игорь?

— Правда! — припечатал тот.

— Ваш умный мальчик Андрюшенька не пил, а все равно вляпался в дерьмо! — Виктор нарочно ткнул родню побольнее. Пусть не заносятся.

Сын Игоря и Люды, Андрей Осин закончив университет, отправился на стажировку в Великобританию и вскоре женился на дочке своего профессора. Такова была парадная версия событий. Изнанка выглядела куда прозаичнее. Андрей увлекся легкими наркотиками, попал в нехорошую историю, связанную с убийством и чуть не получил срок. Стараниями гениального Глеба Михайловича Полищука — лучшего адвоката в городе — Андрею удалось избежать уголовной ответственности. Тот же Полищук вывез парня в туманный Альбион, устроил стажировку и возможно, Виктор не исключал этого, брак с аборигенкой. За деньги старухи, естественно.

Другим подследственным повезло меньше. Раздосадованный тем, что Глеб Михайлович развалил обвинительное заключение, выбил оправдательный приговор и передал суду материалы на ряд лиц, злоупотребляющих служебным положением, прокурор ходатайствовала о возбуждении дела по факту хранения и распространения наркотиков. В момент ареста Андрей и его подельники находились в состоянии наркотического возбуждения, что подтверждал безупречно оформленный протокол и собственноручно подписанные показания задержанных. Однако Андрюшу это уже не касалось, он был вне досягаемости родной Фемиды.

— И вы сами, мои дорогие, не без греха, — повел дальше Виктор. Он был слишком зол, чтобы церемониться. — Ты, Игорек, так ревновал свою Люду к прошлому, что заставил бросить ребенка от первого брака. А ты, Людочка, так старалась сохранить новую семью, что оставила малыша…кто там был дочь? сын? …на попечение пьющего папаши. Прошу отметить: вы сделали ни в чем ни повинного малыша сиротой, оставаясь в трезвом уме и здравой памяти. И что особенно смешно, считая себя порядочными людьми.

Ненароком полученная от бабушки информация сослужила хорошую службу. Услышав в чем ее обвиняют Люда, онемела от возмущения. Игорь выдержал удар лучше, но тоже растерялся и пробормотал:

— Ты не знаешь о чем говоришь…

— Ладно, проехали, — поставил точку Виктор. — Кто без греха, пусть первым бросит камень. Давайте, по сути. Мне плевать чем вы зацепили бабку. Но скажите, как вспляли бабкины грехи?

Игорь и Люда переглянулись.

— Какие грехи?

— Хватит. Неужели сложно ответить?

Людмила приняла огонь на себя.

— Позвонил мужчина. Предложил урегулировать вопрос с Отрадным.

Виктор только головой покачал. Опять мужчина!

— Он сказал, у него с тобой личные счеты. — Людмила с лицемерным сожалением глядела на Виктора. — Поэтому нам его помощь ничего стоить не будет. Главное, не торопиться и действовать по плану.

— Какому плану?

— Разговор носил предварительный характер. Однако нам пообещали достать документ, который поможет Вере Васильевне принять верное решение.

— Вы, конечно, согласились?

— Нам предложили шанс, мы им воспользовались. Ты считаешь, следовало отказаться?

Нет, он так не считал. Хватало ума. Виктор сцепил пальцы в замок, сжал до боли. Как легко его предавали все. С какой охотой!

— Что дальше?

— Через пару месяцев мужчина позвонил еще раз. Затем прислал с курером бумаги.

— Ну… — подстегнул рассказ Виктор.

— Баранки гну! — огрызнулась Людмила. — Остальное ты видел.

— И ничего не понял.

— Если Вера Васильевна сочтет нужным, она откроет свои секреты. Нет — извини. Мы дали слово молчать.

Виктор поднялся. Уже у порога подытожил услышанное:

— Вас вслепую использовали против меня. Подсунули компромат на старуху, показали, как взять за горло, так?

— Да.

— Цель мероприятия: уменьшить мою долю наследства?

— Не думаю, — Людмила неодобрительно уставилась на ботинки Виктора. Мокрые, в грязных подтеках они выглядели инородным телом в нарядной прихожей. — Мне показалось, человек этот настроен очень враждебно по отношению к тебе. Его голос дрожал от ненависти.

— Людочка, не увлекайся сериалами, — Виктор заметил косой взгляд и пришел в раздражение. Вечно он ведет себя по-плебейски. Мало того, что наследил, так едва не стал оправдываться и извиняться. — Сериалы вредны для здоровья. Особенно, для пожилых, впечатлительных дам.

— Не срывай на мне зло! — Людмила была не из тех, кто спускает шпильки. — Ты понимаешь насколько я права! — В голосе сплошное торжествующее многозначие.

— Не понимаю!

— Нам подарили информацию, которую мы готовы были купить! Выводы делай сам!

— Сделал! Не дурак!

За спиной хлопнула дверь. Осин поморщился. Людка, стерва, оставила последнее слово за собой. Как всегда, впрочем.

Круглов

Год назад

Почти с чистой совестью Круглов спустил на Галю Осину женихов.

«Кафе „Викинг“, явка в 18.50. Контрольное время 19.00. Брюнетка, курьер, конверт… — полетело по сети сообщение. Пальцы бойко бегали по клавишам. За месяц Круглов освоил компьютер почти свободно. — Ни какой самодеятельности. Смотрим, впечатляемся, примеряем к себе. И только!»

Зал кафе, просторный, светлый, напоминал бутафорскую мастерсткую. Мечи и ножи на стенах не тянули даже на сувенирные изделия. Как пить дать картон и пластмасса, думал Круглов. Другие в питейном заведении держать было рискованно. Публика — народ непредсказуемый, разгуляется — не остановишь. Да и трезвому, мало ли что на ум взбредет.

Посетителей хватало. Из тридцати столиков пустовало не больше пяти-шести. От нечего делать Круглов рассматривал интерьер, глазел на бармена, бросал косые взгляды на женихов. Они, каждый в своем углу, потягивали кофе, послушно ждали указанное в инструкции время.

«Я немного нервничаю, — признался в последнем послании Оригинал. — Вы меня заинтриговали. Интересно встретить даму, о которой ее поверенный отзывается так трогательно и тепло. Она не ваша дочь?»

Галина не годилась Круглову в дочери по возрасту. Но нечто сродни братской любви он испытывал. В этом, как оказалось, была своя прелесть.

«Не дочь, не жена, не любовница, — пристыдил он Оригинала. — Не изображайте из себя циника, лучше мойте шею. Дама стоит того».

«Буду непременно!» — кратко доложил Добряк.

«Кафе „Викинг“, в 18.50», — повторил новенький.

Галина явилась в 18.55. В куртке, джинсах, вязаной шапочке. Не раздеваясь, прошла к стойке, назвала «пароль», уставилась вопросительно в кислую рожу бармена.

— Конверт? — громче, чем следовало, переспросил тот. Инструкция так и гласила: громко произнести слово «конверт». — А-а-а…Пару минут назад звонил мужчина, предупредил, что не успел вовремя уладить дела. Просил, подождать.

Галина недовольно покачала головой.

— Садитесь, выпейте кофе, — любезно пригласил бармен, — только верхнюю одежду снимите. Заказ оплачен.

Галя заняла столик у окна. Она злилась, на щеках играл нервный румянец.

Оригинал не отрывал взгляд от ее спины. Ему достался невыигрышный ракурс. Спина и макушка — все, что он мог наблюдать. Впрочем, у Гали и спина была хороша. Обтянутые, пушистым голубым свитером, покатые плечи мягко стекали к локтям, образовывали плавную, зазывно влекущую линию. Линию хотелось погладить. Хотелось провести ладонью по пушистой теплой поверхности, ощутить, ощупать то, что спрятано внутри.

Оригинал целил тяжелым угрюмым взглядом в Галину спину. Бог знает, о чем думал. Впрочем, переход от свитера к джинсам, крутой изгиб талии мысли мог навевать лишь простые и незатейливые.

Или напротив, самые возвышенные.

Круглов взволнованно заерзал на стуле. Если этот придурок не перестанет таращиться, если Галя обернется, подумал сердито, скандала не миновать. Такое откровенное и упорное мужское внимание испугает любую женщину.

Словно услышав его мысли, Оригинал стремительно отвернул лицо в сторону. И снова Круглову стало неловко. Жест показался слишком интимным. Неприкрытый восторг, неконтролируемая страсть, влечение переполняли мужика. Он едва удерживал себя от низкопробных демонстраций.

Новый рывок подбородка и взгляд опять как намагниченный пристал к голубым изгибам. Слава Богу, тяжелое угрюмое штормовое исчезло из глаз, сменилось безбрежным ровным ласково-умиленным штилем.

Эк, проняло человека, хмыкнул Валерий Иванович и, успокоившись, переключился на Добряка. Тот рьяно изучал Галин профиль. Аккуратный носик, ямочку на щеке, пухлые губы, волну груди. Добряку повезло. Зрелище было впечатляющее.

Новенькому подфартило больше всех. Он сидел к Гале лицом и мог по достоинству оценить матовую смуглоту щек, изысканный изгиб губ, влажный бархатистый взгляд. И…гневную складку между бровей, напряженную дробь пальцев, суматошное подрагивание ресниц.

Хлопнула дверь. Парнишка-курьер направился к барной стойке. Протянул два конверта. Один достался бармену (вознаграждение за услугу), другой перекочевал к Гале.

Она надорвала голубой край, извлекла десятидолларовую банкноту, недоуменно приподняла брови. Из-за такой мелочи ее побеспокоили? Не допив кофе, Галя покинула «Викинг».

Спустя четверть часа кафе оставили и потенциальные женихи. Круглов уходил последним и был в прекрасном расположении духа. Галочка произвела фурор. Интересно, что они мне напишут, гадал по дороге.

Дома его ожидали два послания.

«Наверное, я не единственный претендент на руку и сердце этой женщины? Если, возможно, отдайте ее мне!» — экзальтированный тон принадлежал Оригиналу.

«Женщина мне очень понравилась, — уведомил Добряк, — когда можно с ней встретиться?» Простая душа не ведала сомнений.

Новенький отозвался на следующий день.

«Я познакомился с Галиной сам, без вашей помощи».

— Вот, черт! — поразился Круглов. В тихом омуте по обыкновению куролесили черти. Типичный середняк обскакал конкурентов.

Однако хотя новенький подсуетился, отхватил фору, настоящий роман закрутился у Гали с Романом Сергеевичем Алексеевым, администратором банка, тридцати восьми лет, Оригиналом.

— Не напрасно я за него болел, — сказал Круглов Дмитрию. — Роман для Галины горы своротит, себя наизнанку вывернет. Крепкий мужик, настоящий. И влюблен по уши.

— Отлично, — Дмитрий слушал невнимательно. Его одолевали новые идеи. — Надо у Осина тачку угнать. Найдешь человека?

— Не вопрос. Когда?

— Скоро. Я дам знать.

— Что дальше с машиной делать?

— Авто надо разбить вдребезги.

— Такую красоту! Жаль.

— Жалко у пчелки. У нас с тобой план. Да, кстати, — спохватился Дмитрий. — Как там твои литературные труды? Написал историю про барышень Татарцевых?

— Ну, историю, не историю, а в читабельный вид дневники я привел.

— Принеси в следующий раз. Я посмотрю. Если все в порядке отправишь рукопись в женский журнал. Ты с редакторами уже работал. Сумеешь договоришься.

— Попробую.

— Есть еще задания, — Дмитрий зло и хищно ухмыльнулся, — теперь уже по медицинской части. Во-первых, пора вытягивать Осина из запоя. Во-вторых, надо поискать компромат на доктора, который это сделает. Я тебе дам координаты врача — его фамилия Кравченко — и пару наводок. Работай.

— Зачем нужен компромат на доктора?

— В свое время он поставит Вите нужный диагноз.

— Это жестоко! — опять сорвался на упреки Круглов. — Осин и так уже пострадал. Пьяный, беспомощный, жена бросила…

— Он не пострадал, а получил по заслугам. Так ему и надо. А на счет пьянства…ты не перегибай палку…Подумай, хотел бы Осин бросить пить — давно бы бросил. Не хочет, как видишь.

— Не может.

— Нет. Не хочет.

Круглов не стал спорить. Когда-то и он пил, и не хотел-не мог остановиться. Из-за водки, собственно, он и получил свой первый срок, когда в двадцать пять лет, томимый жаждой, взял с приятелем пивной ларек.

— Хватит, диспутов. Твое дело — исполнять! Мое — приказывать! Вопросы есть?

— Нет.

— Тогда ищи контакты в дамских журналах. Следующий пункт плана — публикация статьи о сестрах Татарцевых.

Определить статью в журнал оказалось делом не сложным. Валерий Иванович позвонил в редакцию популярного глянцевого ежемесячника, попросил к телефону литературного редактора.

— Будьте любезны, Инну Середнюк, — назвал фамилию и имя, указанные в исходных данных.

— Да, — отозвался женский голос.

— Сколько стоит напечатать рассказ в вашем журнале? — не мудрствуя лукаво, задал вопрос в лоб.

На другом конце провода зависло недоуменное молчание. Дамочка переваривала информацию.

— Это не мой вопрос.

— А я думаю ваш, — ответил Круглов. — Если, конечно, вам интересно заработать несколько сот долларов.

— Что? — Инна Середнюк не поспевала за ходом беседы.

— Есть факты, им надо придать литературную форму и обнародовать. Возьметесь?

— Мы не занимаемся политикой.

Круглов перебил.

— Это дневники моей родственницы. Чисто женская история. Пятьдесят страниц рукописного текста про секс, любовь и обман. Увлекательное чтиво, в духе ваших рассказов из конверта.

— Предложите дневники другому издательству, мы…

— Я предлагаю не издательству, а лично вам получить четыреста баксов плюс гонорар за непыльную работенку. Четыреста баксов! Наверное, столько составляет ваш месячный оклад?

В ответ полилась тишина. То ли Инна переваривала наглое требование и искала достойный ответ; то ли, действительно, столько получала в месяц.

— Алло? — напомнил он о себе.

— Да. Я согласна.

Осин

Наши дни

— Мерзкий пасквиль! — Виктор пробежал глазами первую страницу и отложил журнал.

— Я бы хотела, чтобы ты прочитал все, — без всякой интонации проговорила Вера Васильевна.

Осин подчинился. Спорить с бабушкой было бесполезно.

«Женская судьба в предвоенном 1939-м также зависела от множества случайностей как и ныне…

Вера Рощина заморгала ресницами, сделала наивные глаза и взмолилась:

— Профессор, ну, пожалуйста.

— Нет, голубушка. Поздно. Пора отдыхать.

— Андрей Андреевич!

К четвертому курсу студентки-медички овладевали актерским мастерством досконально. Во всяком случае Вера Рощина в нынешней интермедии „ученица и мэтр“ была очень убедительна. Само обаяние и порыв, она благоговейно снизу-вверх взирала на светило советской хирургии и, как манны небесной, ожидала решения. От того, как поведет себя Коковцев зависела судьба Веры. Она уже трижды провалила зачет по оперативной хирургии и сейчас надеялась на одно: Андрей Андреевич пожалеет ее, смилостивится, войдет в положение и не перенесет испытание на утро. Все знали: с наступлением темноты старенький Коковцев начинал клевать носом и спускал „отличникам“ вроде Веры явные огрехи.

— Ладно, — Андрей Андреевич обреченно вздохнул, кивнул на дверь лекционного зала. — Пойдемте, Рощина, поглядим чем порадуете на сей раз.

Верочка устроилась в третьем ряду и торопливо записывала редкие мысли. Слава богу, билет тянуть не пришлось.

— Что желаете отвечать? — спросил Коковцев, ускоряя процесс. Барышня не производила впечатления умной или подготовленной. Глазенки суматошно бегали, руки теребили поясок платья. И красотой девушка не блистала. Ближайшие полчаса грозили Андрею Андреевичу только скукой. В шестьдесят девять он предпочитал проводить время с большей пользой.

— Вы готовы? — полюбопытствовал профессор спустя четверть часа.

— Да, да… — Верочка выжимала из себя последние капли знаний.

Коковцев продефилировал вдоль аудитории, поперек. Посмотрел в окно. Изнывая в нетерпении, поднялся в четвертый ряд, сел за спиной Веры, кашлянул многозначительно. Пора!

— Прошу! — любезный жест указывал на соседнее место.

Вера сносно поведала об анастомозах верхних конечностей и перебралась к портальной системе печени. Когда она, смутно понимая о чем идет речь, стала путаться в функциях долей поджелудочной железы, дверь аудитории распахнулась и на пороге появилась уборщица с ведром в руках. Обнаружив преподавателя со студенткой, старушка тихо чертыхнулась и ретировалась.

— Ладно, Рощина, — Андрей Андреевич устал, — давайте зачетку.

Синяя книжица лежала рядом с Вериной сумочкой на узком деревянном парапете третьего ряда. То ли от счастья, что мучения закончились, то ли в нервном возбуждении, Верочка приняла неожиданное решение. Вместо того чтобы встать и спуститься вниз, она, перегнулась через стол и потянулась за зачеткой, не сходя с места. Естественно, поза, в которой она оказалась при этом, выглядела не очень элегантно.

Но…очень эротично. Перед носом профессора оказалась обтянутая шелком круглая попка. Объемная, пышная, подрагивающая! Каждое движение Верочки заставляли легкую ткань платья трепетать, обнажая в волнах стройные ляжки. Открытые, между прочим, более чем высоко. Подол заканчивался сразу за трусами. Даже чуть-чуть перед. Коковцев видел полоску черного ситца и красный след, оставленный на коже резинкой.

Совершенно непроизвольно профессор протянул к Верочкиному заду руку.

Зачем? Желая одернуть задравшуюся юбку или поддавшись чувственному порыву? Кто знает. Менее всех сам Андрей Андреевич. Поймав себя на нескромном жесте, он проделал рукой несколько неловких пассов и прижал ладонь к крашеной поверхности лавки. Куда мгновением позже опустилась жаркая масса девичьих телесов.

Проще говоря, Верочка плюхнулась задницей на сухонькую ладошку Коковцева. Шелковая юбочка взметнулась, опала, накрыла манжет профессорского пиджака. Пальцы Андрея Андреевича почувствовали влажную ткань белья и изгибы тайных мест. Мысли старого хирурга приняли соответствующее направление и привели к неизбежному — эрекции.

Верочка долго, целую минуту, не чувствовала ничего. И только когда Андрей Андреевич нечаянно пошевелил пальцами, до нее дошло: под ее юбкой лежит рука профессора Коковцева. Страшная истина обожгла мозг. Большего ужаса в жизни Верочка не испытывала.

Коковцев находился не в лучшем положении. Окажись рядом более опытная дама, он бы свел инцидент к шутке. Но, видя смущение девушки — она замерла, окаменела, покраснела, как мак — он растерялся. И тоже стал краснеть. В брюках, в тесноте ширинки, совершал героические поползновения, почти отслуживший свое верный друг.

Секунды, в жуткой тишине, разменивали неловкость. Если бы Вера поднялась, если бы Коковцев вытянул ладонь, все можно было бы исправить.

— Ах, извините…

— Что вы, что вы…

— Нехорошо получилось…

Однако Вера не шевелилась, сидела как истукан, таращила обезумевшие глаза. Андрей Андреевич, сжимая худые коленки, гасил возбуждение в чреслах и молил бога, чтобы барышня не заорала. Скандала он боялся больше всего.

Наконец Верочка очнулась. Вскочила, сорвалась с места и умчалась вон. Сумка, зачетка и прочая мелочь остались на попечении профессора. Он вздохнул с облегчением, пронесло! Размял затекшие пальцы, собрал Верино барахлишко, запихнул в шелковый зев ридикюля.

„Я еще ничего! — сказал Андрей Андреевич сам себе улыбаясь. — Не пора в тираж! Не укатали сивку-бурку крутые горки! Мужик!“.

Истекшие полгода заставляли усомниться в справедливости последнего утверждения. К огромному сожалению, отношения с женщинами приобретали все больше платонический характер.

К игривым мыслям Андрея Андреевича кое-где липла тревога. Как бы девчонка не разболтала о случившемся. Коковцев спустился по лестнице, попрощался с привратником у входа. Не должна, решил твердо. Зачем себя позорить? Глупо!

На трамвайной остановке толпился народ. Андрей Андреевич, в угоду неожиданной блажи — прогуляться, неспешно пошел по проспекту. Июль набирал силу. Вечер ласковый, теплый, опускался на город.

Через пять минут профессор уже жалел, что не воспользовался общественным транспортом. Черт дернул устраивать променады на ночь глядя, черт и свел, столкнул со студенткой Верой Рощиной. Барышня, в совершенной прострации, сидела на лавочке и тупо озиралась вокруг, не соображая, что к чему.

Можно было с гордой небрежностью проигнорировать девицу; можно было со скучающей физиономией прошмыгнуть мимо. Коковцев собрался так и поступить, проигнорировать, прошмыгнуть, однако, удивляясь собственному безрассудству, плюхнулся на скамейку рядом с Верой. Взял в ладонь горячие пальчики, погладил, стал успокаивать.

Слово за слово, монолог профессора пестрел утешительными: не бойтесь, все обойдется, чепуха, случайность — и Верочка заметно ободрилась.

Коковцев рад стараться, подхватил нервную студенточку под руку, поволок к ближайшей остановке трамвая.

И тут опять черт, другому некому, подсказал дурную мысль: „Не пригласить ли девку в кабак? Накормить досыта? В порядке моральной компенсации за недоразумение?“.

Идея показалась Коковцеву отличной. Тем более что ресторан располагался буквально в двух шагах. Гораздо ближе, чем остановка.

Официант узнал Андрея Андреевича, поприветствовал.

— Рад вас видеть, профессор. Вы сегодня не один?

— Да, с дамой, — вкладывая в последнее слово максимум иронии, Коковцев едва ли не извинялся за свою спутницу. Белые носочки, стоптанные босоножки, дешевое платьице, беретик. Верочка не впечатляла. Только молодость извиняла появление рядом с респектабельным известным хирургом столь прозаичной особы.

— Как обычно два раза, плюс коньячок и шампанское, — приказал Коковцев.

— Сей момент, — официант испарился и материализовался уже в окружении яств и напитков.

— Ой, что вы, я пить не буду, — испугалась Вера. — Я лимонадик…

Шампанское, по наивности, принятое Верой за лимонад, было выпито залпом из большого фужера.

— Я, пожалуй, коньячком разомнусь, — профессор потер в предвкушении руки.

— Можно я тоже попробую, — попросила Вера. Прежде о коньяке ей приходилось только читать в книгах.

— Конечно.

Вытянув губы она втянула в себя на едином дыхании полную рюмку.

— А теперь водочки, — посоветовал Андрей Андреевич насмешливо. — Коньяк всегда запивают водкой.

Вера шутки не поняла и отхлебнула водки.

Подливая то и дело Верочке, Осин и себя не обижал. Неудивительно, что к концу ужина Вера и профессор надрались до поросячьего визгу. Официант, человек опытный, вызвал такси, велел водителю доставить пассажиров по адресу, прямо к дверям квартиры. Выполняя указание, шофер не поленился: помог открыть дверь и уложил перебравшую барышню на кровать. Профессор с трудом дошел до постели на своих двоих.

Остальное свершилось само собой, при практически полном неучастии сторон.

Коковцев не собирался, не желал, не умышлял.

Верочка, подавно, не планировала.

Тем не менее, утром, проснувшись голой в чужой постели, она обнаружила на простыни алые пятна.

— О, господи, — взмолилась атеистка и комсомолка. — Господи, что это такое?!

Это — называлось дефлорация, то есть нарушение девственной плевы. Это — случалось и начинало отчет женской доли. Это значило, что профессор — худощавый, юркий, как ящерица, старик под семьдесят, воспользовался ее беспомощным состоянием и лишил чести.

Вера зарыдала.

Андрей Андреевич проснулся. И с ужасом воззрился на голую студентку Рощину. Пятна крови и собственная нагота открылись сознанию мгновение спустя. С еще большим опозданием сообразил профессор, что бормочет девушка.

— Мамочки родные, я пропала, Вася меня убьет.

Среди прочих бед имелся еще и некий Вася. Способный убить довольно крепкую Верочку, он, без сомнения, мог причинить вред и Коковцеву. Профессор запаниковал.

— Верочка, не волнуйтесь. Если нужно я женюсь на вас.

Благородный порыв Коковцева остался без внимания. Выйти замуж Вера хотела за земляка, молодого курсанта Васю. Вася любил Верочку, берег для семейной жизни, не позволял себе вольности.

— Я тебя не трону, — уговаривал себя, убеждал, — а то ты по рукам пойдешь.

Они учились в разных городах, виделись только на каникулах. На следующий год собирались играть свадьбу.

— А-а-а, — заливалась слезами Вера, прощалась с мечтой. „Порченную“ Вася ни за что замуж не возьмет.

Коковцев и сам чуть не плакал.

„Тьфу ты, холера, — злился весь день. — Надо же было так вляпаться, отмочить такую глупость. Что же делать?“

Ответ на это вопрос профессор получил от Ирины Рощиной, когда вечером после занятий вынужден был выяснять отношения с сестрами.

— Моя младшая сестра Ира, — сказала Вера чуть слышно и показала на очень похожую на себя девушку.

— Очень приятно, — оробел Коковцев.

— Когда вы готовы расписаться с Верой? — последовал вопрос.

Профессор был женат шесть раз, седьмой погоды не делал. Но стоило ли беспокоиться? Возможно, у ситуация имелись другие решения.

— Зачем я вам нужен, девочки? Старый, больной.

— Вы лишили Веру невинности.

— Да она и не девушка вовсе… — попробовал отбиться профессор.

Вера заплакала. Ира достала из потрепанного портфеля листок бумаги:

— Ознакомьтесь, пожалуйста.

Он прочитал:

Справка

Дана Рощиной Вере Васильевне, 21 года, в том, что она, будучи девицей, прошла осмотр гинеколога и признана здоровой.

Доктор: Ельник К.Г.

Вздохнул. Число на справке стояло вчерашнее. Отступать стало некуда.

— У меня есть еще один документ, — предваряя новые возражения, Ирина достала еще один документ.

Справка

Дана Рощиной Вере Васильевне, 21 года, в том, что целостность девственной плевы нарушена. Дефлорация, судя по кровотечению, произошла в течение последних 24 часов.

Доктор: Ельник К.Г.

— Еще нас уборщица видела, — всхлипывая, добавила Вера. Страдания не помешали ей внести свою лепту в процесс выкручивая рук. — Она подтвердит.

Коковцев, капитулируя, поднял руки:

— Сдаюсь. Завтра с утра идем в ЗАГС.

— Иначе я обращусь в ректорат и партком. Возможно, в прокуратуру, — строгая девушка Ира не сводила с профессора пронизывающий взгляд. — Завтра, во сколько?

Андрей Андреевич припомнил расписание, спросил:

— В одиннадцать удобно?

— Нам всегда удобно, — отрезала Ирина, — через два месяца можете разводиться. Вы нам не нужны, старый и больной. Нам честь дорога.

Девушки поднялись.

— Я не хотел обидеть Верочку.

— Я поняла, потому и не приняла должные меры. В советском ВУЗе нет места развратникам, старым особенно. Завтра, в одиннадцать, да?

— Да.

Вечером следующего дня профессор вез молодую жену знакомиться с семьей.

— Что-то меня тошнит, — пожаловалась Верочка.

— Не следовало, есть так много пирожных, — укорил Андрей Андреевич. После регистрации он угостил барышень Рощиных пирожными и лимонадом. Верочка торопливо совала в рот огромные куски, облизывала розовым языком жирные губы, с присвистом втягивала в себя сладкое пойло. Ирина кушала куда достойнее, хотя тоже не отличалась хорошими манерами. Изысканному Коковцеву, по мере сил избегавшему общения с людьми не своего круга, сестры внушали брезгливое любопытство. Рощины были вульгарны, провинциальны, просты. Но отчаянно молоды!

Строгая Ира Андрея Андреевича не интересовала. Зато при взгляде на законную супругу Верочку, на ее грудь, белые налитые плечи, гладкую шею Коковцев чувствовал возбуждение. Предвкушая удовольствие, которое получит нынче ночью, он прощал грубые замашки и глупые реплики. Жизнь давала ему шанс побыть еще мужчиной, не стариком, и Коковцева занимало только то, что находится у Верочки между ног. Он не собирался разговаривать с молодой женой. Не рассчитывал полюбить. Даже не надеялся привязаться со временем. Андрей Андреевич хотел одного: насладиться молодым красивым телом. И полагал, что имеет на это полное право. Он продал девчонке свободу и имя, и должен был получить что-то взамен. Должен, решил профессор, пестуя нескромные мысли. Должен, согласилась природа. Пирожные к Вериному недомоганию отношения не имели. Одного раза хватило, чтобы Верочка забеременела…»

— Мерзкий пасквиль! — Виктор прихлопнул ладонью по глянцевой обложке. Дешевые уловки автора тайны не составили. Дуэт Рощина-Коковцев следовало понимать как Татарцева-Осин.

Как ни с старался Осин сохранить самообладание, он был шокирован. И описываемыми событиями. И характеристикой главной героини. Он считал бабку барыней. Она словно родилась в строгих платьях с кружевными воротниками. Будто сутью вышла из антикварной мебели, бронзы, серебра, фарфора, драгоценностей. Не богатые безделицы, оттеняли ее. Она придавала им смысл и значение.

Бабку всегда отличала «порода», особая стать, которая прививается человеку с младенчества и пронзает привычки и характеры людей из семей очень обеспеченных, очень культурных, очень прогрессивных. Очень! Семей, где количество денег прямо пропорционально качеству воспитания. Где достоинство — способ существования, а уверенность в себе — взгляд на жизнь.

В угоду этой — гордой, честной и честолюбивой; сохранившей верность, умершему полвека назад старику, Виктор готов был оправдать ту, глупую, бестолковую, манерную дуреху-провинциалку. Он думал: бабке горько, ее унижение стало известно всем. Ее пресловутая, большая и светлая любовь к маститому ученому — лишь банальное приключение, случайность, хмельная блажь. Он думал утешить бабку, успокоить:

— Это не пасквиль. — Вера Васильева была на удивление невозмутима. — К сожалению или к радости все изложенное здесь — чистая правда.

— Ну и что?! Мало ли кто кого за задницу хватал? Велика важность?! Твоя кондовая мораль давно устарела, — сказал Виктор и в качестве аргумента добавил, — главное, что дед женился на тебе. Остальное, мура, чепуха, ерундистика.

— Не на мне, — тихо вымолвила Вера Васильевна и подняла на Виктора насмешливые глаза.

— То есть? — от неожиданности Виктор опешил.

— Виктор Викторович женился не на мне. Я — сестра Веры Татарцевой, твоей бабушки. Меня зовут Ирина Васильевна.

— А где бабушка? — Виктор с трудом подбирал слова. — А-а-а… — он сообразил, — это баба Ира из Голой Пристани?

— Да.

Последний раз в Гопрах Виктор был лет в восемнадцать и уже плохо помнил бабушкину сестру. Вернее свою собственную бабушку! Память сохранила пустяки: вкусный борщ, деревянный стол в саду, пятнистую кошку. Саму бабку Виктор не помнил. И, перебирая сейчас, кратким мгновением картинки из прошлого, представлял обеих старух на одно лицо. Они, действительно, были очень похожи.

— Ничего не понимаю… — протянул растерянно Осин.

— Сейчас я всю объясню. Но имей в виду, мне бы не хотелось, чтобы эта информация стала достоянием гласности.

— Кому интересна старая, поросшая мхом история!

— И все же.

— Я буду нем как рыба.

— До сих пор ты знал только парадную биографию своего деда. Между тем существует изнанка!

…В двадцать пять лет подающий большие надежды молодой хирург Виктор Осин женился первый раз. Спустя год его ассистентка и любовница совратила молодую жену и перебралась к Осиным. Жизнь па-де-труа привела к тому, что через пять лет Виктор Викторович развелся и женился на ассистентке — она была беременна. Брак продлился четыре года. Затем Осин, уже профессор, женился в третий раз. Супруги № 1,2 тоже устроили судьбы, но при этом регулярно навещали Виктора Викторовича. Четвертый брак не изменил положения. Профессор и его «гарем» — жены № 1,2,3,4 отлично проводили время в пятером. Идиллию несколько нарушила жена № 5. Большая любительница оргий, она предложила включить в компанию еще одного мужчину, за что и была заменена шестой супругой. С которой Осин тоже развелся, когда забеременела одна из его студенток. Однако новый брак не состоялся. Родители уговорили девушку сделать аборт. С 1925 года Осин холостяковал, что ни как ни сказывалось на качестве его интимной жизни. Бывшие жены, новые любовницы — он редко ночевал один. Лишь за пару лет до знакомства с Верой профессор успокоился. Как ни как возраст, дело к семидесяти…

— Теперь я еще больше горжусь дедом, — восхищенно крякнул Виктор. — Титан. С шестью бабами одновременно! Я даже не пробовал!

— Оставь свои пошлости, — одернула внука Вера Васильевна. — При всем моем уважении к профессору, он был банальный эротоман и баб подбирал себе под стать, настоящих извращенок. Неудивительно, что Вера не могла с ними ужиться под одной крышей.

— Кстати, а почему бывшие жены деда жили с ним в одном доме?

— Потому, что у Виктора Викторовича были деньги, связи, а у них после революции не осталось ничего. Потому что в Отрадном, за спиной известного хирурга можно было спрятаться от сомнительных прелестей советской действительности. Что старые курицы и сделали. Я их за это не виню. Времена были лихие, не каждому по плечу. А вот за то, что эти суки вытворяли с Верой, я их никогда не прощу!

…Седьмая жена — молоденькая комсомолочка Вера априори не могла вписаться в «гарем». Она была чужеродным элементом и постоянно попадала впросак. Она недоумевала, почему Осин живет в одном доме с шестью бывшими женами и содержит всех. Не понимала прелести группового секса. Не поддерживала разговор на любимую всеми тему эротики. Она была в ужасе от того, что ночные победы и поражения Осина были предметом постоянного обсуждения, а ее соьственные ощущения — поводом для бесконечных насмешек!

Через несколько дней после свадьбы Виктор Викторович за завтраком оповестил экс-супружниц:

— Верочка, не умеет расслабляться. Я подозреваю, она даже не получает удовольствия. Может быть и не испытывает желание. Представляеете, она — фригидная.

Значения последнего слова Вера не знала, но все равно могла бы возразить. У нее были желания! Ей хотелось стиснуть худую профессорскую шею, увидеть, как закатываются похотливые выцветшие глазки, вываливается язык. Ей очень хотелось убить профессора. А потом его бывших жен. Их смерть точно доставила бы ей удовольствие…

— В Вериной трагедии есть и доля моей вины. Я в силу молодости не понимала, что происходит и твердила как заведенная: «Тебе повезло. Он богатый. Умрет тебе все останется. Терпи.»

— Ты всегда была циничной особой, — поддел Веру Васильевну Осин.

— Я всегда была прагматичной особой, — возразила старуха. — Но существуют вещи разуму неподвластные.

…Тело Веры отвергало старика. Она лежала ночами, сжавшись от ужаса, стараясь не чувствовать прикосновения слюнявых губ, влажного настойчивого языка, холодных пальцев, тошнотворного запаха; не слышать сиплого со всхлипом дыхания. Она ненавидела себя, мужа, секс, каждую секунду, которую провела с профессором она ненавидела все и вся.

— Зачем же она терпела? — Виктор решительно рубанул ладонью воздух. — Если Вере было так плохо, почему она не развелась, не вернулась в общежитие, наконец? Ее никто силком не держал в Отрадном!

— Конечно, — согласилась Вера Васильевна. — Потом я ей тысячу раз это говорила. Но Верочка сначала не могла решиться. А потом стало поздно. Она будто помешалась.

…С того момента, как Вера обнаружила на простынях алое кровяное пятно и до конца мая 1941 года, то есть почти два года, Вера была почти не в себе. Воля, характер, ум постепенно погрузились во мглу апатии, безразличия, безучастия. До проклятого зачета по оперативной хирургии Вера была веселой озорной болтушкой. После мая 41-го стала шальной и неуправляемой стервой. Между датами простерлась тьма…

— Она просто растерялась.

— Она сходила с ума. И не спорь, я ведь врач… — Старуха промокнула глаза. Было видно, что вспоминать прошлое ей больно. — С той проклятой ночи, когда Осин лишил Верочку невинности, она с каждым днем приближалась к грани безумия. Если бы я не вызвала в Киев ее бывшего жениха Васю, то потеряла бы сестру.

— И все же, я думаю, ты преувеличиваешь.

— Думай, как хочешь. Но Верочка никогда не вспоминала два года, проведенные в семействе Осиных. Если я сильно настаивала, она бледнела и говорила одно слово: кошмар. Потому как она произносила это короткое слово, каким становилось ее лицо, было ясно: это худшее, что было в Вериной жизни. А она ведь прошла войну, поездила по стройкам.

О том, что Вера ненавидела не только мужа и его бывших жен, но и собственного ребенка, Вера Васильевна сказать не решилась. Но так было. Вера ненавидела сына люто и нестерпимо.

— Иди, Витюша…Что-то я расклелась…

Тихий шепот был категоричен.

— Но я хочу знать, что было дальше.

— Завтра, все завтра…

Кругов

Год назад

Обыватель! Круглов потихоньку подтрунивал над собой. Главным достоинством нынешней жизни была безмятежность: распланированный быт, спокойный уклад, новые милые привычки. Он просыпался утром, пил кофе, съедал пару бутербродов, убирал в квартире, делал покупки, готовил обед, часик-другой отдыхал, гулял, ужинал, смотрел телевизор, играл на компьютере. Задания Дмитрия много времени не отнимали. В основном Круглов был предоставлен самому себе.

Другого бы тяготило безделье и одиночество. Другой бы возжелал занятий и общения. Круглову нравился уют четырех стен, устраивала компания телевизора и компьютера.

Добровольное затворничество дарило душе долгожданный отдых. Он устал от мелькания лиц, постоянного присутствия рядом агрессии, страха, беды, безнадежности. От того, что рядом такие же гремыки, как он.

Круглов провел жизнь на людях. Вырос в детдоме. В пятнадцать лет перекочевал с приютской койки в ПТУ-ый интернат. В семнадцать перебрался в университетское общежитие. В двадцать три занял место в общаге молодых специалистов. В двадцать пять переступил порог тюрьмы. В тридцать пять сел во второй раз. В сорок три — в третий.

Сейчас в пятьдесят, когда судьба наконец улыбнулась ему, Круглов считал глупым омрачать дни никчемными печалями и суетливым присутствием посторонних. Терпеть и горевать он сможет и позже, когда закончится дарованная свыше передышка. Пока следовало полной мерой наслаждался жизнью без страха и каждую минуту отдавать радости.

Оказалось, что поводов для этого полным полно. У него есть деньги. Не много, но достаточно, чтобы не думать о завтрашнейм дне. У него есть свобода. Никто не указывает когда вставать, куда идти, что делать. Дмитрия Круглов в рассчет не брал. Шеф, хоть был крут, но появлялся редко и не на долго. Еще у Круглова имелась квартира. Шутки ради он после очередного визита Дмитрия к нотариусу плюсовал себе квадратные метры, отмечая: кухня — моя! туалет — мой!

Отдельным поводом для радости был невесь откуда взявшийся смысл жизни. Раньше задавая себе вопрос: «Зачем я родился?» — Круглов терялся в догадках. Он провел поливину жизни в заключении, но невзирая на это не достиг высот в преступной ерархии. Не преуспел в воровском ремесле, не привык к окружавшему его злу. Он терпеливо, как вол, тянул лямку судьбы. Плуг боронил пласты времени. Кто-то невидимый направлял упряжь. Круглов будто воочию видел этого вола: упершиеся в землю ноги, напряженная спина, вздувшиеся мышцы, набухшие вены.

Странным образом, но с недавних пор картинка изменилась. То ли почвы стали мягче, то ли плуг острее, то ли животное набрало силу, то ли еще что-то случилось. но тянуть лямку стало легче. Оттого, наверное, и мысли Круглова в последее время были не угрюмые и отчаянные, а, напротив, мирные, спокойные, светлые. Обнаруживая их, Круглов не переставал удивляться странности бытия. Он обретал мир в душе, творя зло — разрушая жизнь Виктора Осина. И нисколько при том не жалея своего «подопечного».

Осин

Наши дни

Вечер воспоминаний начался с просьбы:

— Ты сможешь все понять, только выслушав всю историю, — сказала Вера Васильевна. — Поэтому потерпи. Я постараюсь быть максимально краткой. — Старуха вздохнула. — Твой дед был особенным человеком. И проявлялось это и в хорошем, и плохом. Да, он завел себе «гарем», что мало соответсвовало нормам морали. Но он всегда заботился о своих женщинах и детях. Я это, поверь, многого стоит.

— Бабушка, ты мне вот что скажи, а чем он держал баб? Что-то в нашем профессоре было такое, из-за чего жены даже после разводов, снова возвращались в нему постель? Ведь он был невзрачный такой, маленький, худенький… — Виктор замер в ожидании ответа.

— Виктор Викторович от кончиков пальцев до макушки был мужчиной. Даже в старости, когда мы познакомились ему было под семьдесят, профессор обладал очевидной мужской харизмой, — пояснила Вера Васильевна.

— Может быть он их кодировал или гипнотизировал? — предположил Виктор.

— Не думаю, — отвергла версию старуха. — Все и проще и сложнее. Виктор Викторович не женился на обычных женщинах. Согласись, не каждая захочет участвовать в оргиях, да еще превратить их в норму жизни. К тому же профессор был щедр, умен, заботлив, забавен. С ним было легко. А потом еще сытно и безопасно. Знаешь ли диктатура пролетариата, демонстрации трудящихся, убожество коммуналок, мизерная зарплата, доносы, аресты, партсобрания вряд ли пришлись по душу стареющим звездам «гарема». Поэтому они и вцепились мертвой хваткой в профессора.

— Ты сурова …

— Я их знала.

— Хорошо, пусть так. Но они же были интеллигентными дамами. Как они могли третировать ни в чем ни повинную молодую женщину?

— Она была символом того. что они ненавидели.

Терроризировать «младшенькую» доставляло бывшим женам громадное удовольствие. В доме то и дело звучало:

— Вера, как вы едите? Во что одеты? Научитесь, наконец, пользоваться ножом и вилкой! — простота манер жены № 7 вызывала у № 1,2,3,4,5,6 брезгливые гримасы.

— Каково ваше мнение? Вы слышали? Вы читали? — старым интеллектуалкам претила юная зашоренность.

— Вам следует развиваться! Выучите хоть с десяток стихотворений. Пора взяться за иностранный язык! — В спину летели насмешки, французские и немецкие реплики, пренебрежение.

Верочка выросла на голой картошке с луком, под раскаты пионерского барабана, с пламенным призывом в сердце и мозгах «Будь готов — всегда готов!». Она не умела рассуждать о театре и книгах; не любила живопись; не знала литературы; не имела мнений, научных регалий, почтенных родителей, не имела воспитания и опыта. Она была дитя социализма: типичная комсомолка, кондовая моралистка, послушный винтик в механизме всеобщего единодушия и послушания. Она, в представлении пожилых оригиналок, была убогостью, ничтожеством, дурой. Даже Верочкиной молодости, потрепанные временем и жизнью, старухи не завидовали. Свою они провели гораздо интереснее.

— Может быть ты все-таки сгущаешь краски? Ну сказали пару гадостей, ну поругались с кем ни бывает?

— Твоя бабушка дважды пыталась наложить на себя руки.

— Почему же дед не защитил ее?

— Для него Вера была лишь игрушкой…

Верочка стала для профессора Осина стала еще одной страничкой занимательного романа под названием «жизнь». Молоденькая, симпатичная девочка давала возможность самоутвердиться на склоне лет. Пусть редко, но побыть мужчиной, не стариком. Прочее Осина не волновало. Он свою вину перед барышней искупил, женился. Что еще требуется? Признать ребенка своим? Пожалуйста! Кормить, поить, содержать? Нет вопросов! Улаживать отношения молодой жены со сворой бывших супружниц? Увольте, он не станет тратить время на бабьи свары!

— Неужели ничего нельзя было сделать? — продолжал допрос Виктор.

— Я попробовала вмешаться, и была изгнана из дома. Профессор запретил мне появляться в Отрадном и на городской квартире. Он только раз в месяц отпускал Верочку ко мне в гости. Лишь однажды Виктор Викторович позвонил мне и пригласил в Отрадное. В тот день Вера чудом не умерла. Ее вытащили из петли. В полном отчаянии я написала Василию и попросила его о помощи. К тому времени Вася уже закончил военное училище, служил на Дальнем Востоке, женился. Я думала, он отделается пустым посланием. Но он пообещал приехать. Пока я ждала его Вера совершила еще одну попытку наложить на себя руки. Поэтому, когда Вася буквально на вокзале заявил о своих планах: «Я берег Верку, не трогал до свадьбы. Зачем? Чтобы старик-профессор пользовался теперь? На хрен! Если старику можно, мне подавно! Верка должна мне дать!» — я махнула на все рукой. Это был дурацкий, но шанс вытащить Верочку из трясины апатии. Она была как растение, только что ходила по земле.

— Бабушка, да ты — сводня!

— Оставь свои глупости, — отмахнулась Вера Васильевна. — В общем, я позвонила Верочке, пригласила на чай, сама ушла на дежурство. Вася встретил Верочку, что произошла дальше — понять несложно. Вечером того же дня Василий отправился в Москву. А через три дня, прихватив только самое необходимое, Верочка сбежала из дому. Однако собралась она не к Васе, как я сначала предположила, а в Комсомольск-на-Амуре, город, где катастрофически не хватало женщин. Так она сказала мне по телефону: «Там нет женщин, потому я туда еду».

— А-аа…

— На перрон в Комсомольске Верочка вышла другим человеком. От ее первого письма я пришла в ужас. Она всю дорогу, пардон, трахалась со случайными попутчиками и намеревалась продолжать в том же духе и дальше. Однако через месяц началась война и Верочку, как врача, мобилизовали в первые же дни.

— На фронте она наверное развернулась с таким-то настроением на полную… — произнес игриво Виктор.

— Да уж, — признала Вера Васильевна. — Война кому беда, кому мать родна. В войну Верочку, как теперь говорят, оттянулась. Мужиков вокруг тьма, только свисни — в миг набегут. Она и свистела, сколько сил и желаний хватало. Летом 45-го Веру демобилизовали. Она огляделась и поняла: лафа закончилась. Впереди: ничего интересного — мизерная зарплата врача и конкуренция с более молодыми женщинами за редких в послевоенное время мужиков. К тому ж Вера не знала куда ехать. В Голую Пристань, куда мама перебралась после войны, Вера не хотела. В других местах ее никто не ждал. Лучшим выходом было подцепить кого-то из одиноких офицеров и отправиться на гражданку с ним. Но в ее полку Верина репутация оставляла желать лучшего. Поэтому переспав с кем-то из начальства, она выправила документы в госпиталь ко мне, в Прагу, вольнонаемной, на пару месяцев.

Надо же было, такому случиться, в поезде Верочка оказалась в одном купе с Осиным. Профессор постарел, но держался бодро, до сих пор оперировал и даже, пошутил, заглядывается на молодух. Бывшие супруги мирно проболтали ночь напролет, вспомнили зачет по оперативной хирургии, Киев, преподавателей из института. Тему совместной жизни и Петеньку они старательно избегали. Вера знала: мальчик в порядке, здоров, под присмотром. Прочее ее не касалось. Виктор Викторович считал также. В Праге профессор и Вера простились, полагая, что навсегда. Однако вскоре Осина написал Вере открытку.

— По моему настоянию она ответила, — рассказывать историю без купюр Вера Васильевна не считала нужным. Она не хотела, чтобы Виктор знал о ее тогдашних истинных мотивах. — Я надеялась их помирить. Все-таки ребенок…

Кроме гуманных идей, младшую Татарцеву одолевали упущенные старшей возможности.

— Дура, — внушала она Верочке, — он богатый, а ты нищая. У тебя ни мозгов, ни денег, ни знакомств. Дома и того нет. Куда ты денешься, когда из армии попрут? Ну, куда?

— Куда угодно! Только не в проклятое Отрадное! Лучше сдохнуть под забором!

— У тебя сын там!

— … выблядок профессорский…

Однажды от Виктора Викторовича пришло необычное письмо. Он настойчиво приглашал обеих сестер в гости, но просил не распространяться о визите.

— Вера, каковы твои планы относительно Петра? — начался разговор.

— Еще не знаю, — отмахнулась нерадивая мамаша, — еще не думала. Мне негде жить и вообще…

«Вообще» подразумевало неопределенность будущего.

— А ты, Ира, что собираешься делать дальше?

Ирина пожала плечами. Одна нога после ранения плохо сгибается, яичники удалены, свое будущее она видела только в работе.

— Врачи везде нужны. Устроюсь как-нибудь.

— То есть перспективы туманные?

Нет, напротив, перспективы вырисовывались очень конкретные. Для Иры — глухая провинция, закуток у хозяйки, скудная зарплата. Вера рассчитывала со знакомым капитаном, который не хотел возвращаться к жене, уехать в Сибирь.

Осин ждал ответа на заданный вопрос, не спускал взгляд с сестер. Как похожи, думал едва ли не с восхищением. Год разницы почти не отразился на молодых лицах. Зато различие характеров сразу заметно. Ира спокойнее, сдержаннее. Вера более эмоциональна, порывиста. Мысли легко читаются в ее глазах.

«Что ему надо от нас? К чему этот допрос? Что он замыслил?»

Профессор не строил иллюзий. Законная супруга с сестрицей, мягко говоря, его недолюбливали. Стоило признать: справедливо.

Он видел, какое отвращение вызывал у жены, замечал, с каким ужасом она смотрела на его обнаженное тело, как вздрагивала от прикосновений, передергивалась от поцелуев. Он видел и пренебрегал этим. Он привык нравиться женщинам, знал, что хорош в постели и ждал от Веры только положительных оценок. Получив отрицательные не смутился. Когда человеку семьдесят лет можно подумать о собственном удовольствии. Не сегодня — завтра умрешь или хуже того расстреляют чекисты. Что ж морочить голову пустым мнением и состоянием глупой девчонки.

«Надо было влюбить ее в себя, — жалел профессор о былом равнодушии, — или хотя бы приручить».

Не делала чести Осину и позиция, занятая в дуэте: бабья свора против новенькой. Естественно, Верочка была инородным созданием в семье и подверглась обструкции заслуженно. Однако она носила фамилию Осина и имела право на снисхождение. По крайней мере на покровительство мужа она смела рассчитывать. Он поступил эгоистично: умыл руки, не вмешался, бросил бедную овечку на растерзание волчицам. Предоставил самой решать собственные проблемы. И… Осин стыдился этого сейчас…он даже радовался тогда Вериной беде: не сумела понять, какое счастье привалило ей в лице профессора Осина — получай! Не оценила выпавшей чести — терпи, страдай, мучайся.

Сейчас Осину предстояло исправлять ошибки, потому он излучал очарование, добродушие и черт знает, что еще, радужное и светлое. Ему позарез нужны были эти женщины. Одна хотя бы. В планах профессора на будущее имелась существенная прореха: в силу возраста будущего у профессора оставалось мало. Но разве это повод умалять аппетиты? В свои семьдесят шесть профессор вознамерился, отхватить еще один жирный кусок. При содействии, между прочим, барышень Татарцевых.

— Следовательно: жить негде, сбережений нет?

— Негде и нет! — Ирина по привычке заняла решительную позицию. — У вас есть предложения?

— Есть! — ошарашил Осин, — но только для одной из вас.

— Я — пас! — сразу заявила Вера.

Ирина ее одернула.

— Помолчи, — и повернулась к Осину, — продолжайте, профессор.

— Я — человек старый, скоро умру…

Виктор Викторович надеялся услышать возражения. Что вы, что вы прекрасно выглядите…Он замолчал, давая собеседницам возможность сказать комплимент. Напрасно. Татарцевых не интересовала его персона. Размениваться на любезности девушки не собирались.

— Я привык заботиться о своих близких, — с тяжким вздохом повел дальше Виктор Викторович. — Но что важнее, они привыкли, чтобы о них заботились. Если одна из вас согласится взять на себя функции главы моего семейства, материальные проблемы вашего я решу.

— То есть? — Ирина подалась вперед и вцепилась в Осина напряженным взглядом. — Что вы имеете в виду?!

Как и полагал профессор, разговор пошел между ним и Ириной. Вера по-прежнему в сложных ситуациях отсиживалась за спиной младшей сестры.

— Мои бывшие жены — большей частью старухи. Вздорные, больные старухи. Дети не ладят между собой. На роль арбитра не годится никто. А мне крайне нужен человек волевой, честный, целеустремленный. Такой как ты, Ирина…

Казалось, глаза Осина смотрят Ирине прямо в душу. В самые потаенные уголки, где скрываются, спрятанные от самой себя: зависть к сестре; презрение к глупой неумехе, не совладавшей с бабьей кликой; упустившей из рук богатство, связи, карьеру.

Хромая докторша Ира не составляла загадки Виктору Викторовичу Осину. Он умел читать в человеческих душах.

— Я располагаю определенными средствами, и не хотел бы, что б семья моя нуждалась. Однако в силу разных причин документально оформить многие моменты невозможно. Ситуация слишком сложна и станет еще хуже после моей кончины. Особенно для Пети. Конечно, мальчика не выбросят на улицу. Не лишат куска хлеба. Но соблюдать его интересы никто не будет. Когда дело касается денег, люди теряют совесть и честь.

Ирина вежливо кивнула. Даже изобразила участие на лице. Племянника она видела трижды. Красная сморщенная рожица, перекошенный череп, тоненькие, как червячки пальчики…мальчик будил в душе страх…такой поганенький…

— Я оформил завещание, где отписал равные части всем детям. Но некоторое имущество не имеет пока материальной ценности…

Профессор тщательно подбирал слова. Излишняя откровенность могла стоить жизни или свободы.

За годы работы Осин сделал много изобретений и накопил на Родину немало обид. Поэтому по зрелому размышлению решил не дарить последней плоды своих трудов, а оформить патенты за границей и заработать на этом деньги. Виктор Викторович прозондировал почву у немецких юристов по основным вопросам международного авторского права. Те порекомендовали обратиться к австрийским коллегам (Австрия находилась тогда под контролем союзных армий, не советских!) и заручиться согласием правоприемника. Его и искал Осин в лице Ирины.

Кроме того существовала еще одна проблема. Профессор Осин не хотел терять Отрадное. Ранее собственный, ныне казенный, шикарный по советским меркам загородный особняк, в 1922 году был национализирован в пользу госпиталя. В 1923 дом удалось вернуть, взяв в долгосрочную аренду. Среди прочих, в договоре имелся пункт: после смерти профессора права на дом переходят к его вдове, а по ее кончине семья долна освободить особняк. Чтобы семейство продолжало как можно дольше наслаждаться комфортом, Осину требовалась молодая и здоровая вдова.

— Если одна из вас возглавит семейство и будет вершить дела по справедливости, другая получит двадцать пять тысяч единовременно и по пять тысяч каждый год, пока Пете не исполнится восемнадцать лет.

В 1945 году двадцать пять тысяч рублей на Московском вещевом рынке стоила хорошая котиковая шуба. В южном селе за двадцать пять рублей можно было купить литр вина.

— Что значит по справедливости? — произнесла Ирина и снова сжала губы в напряженную складку.

— Об этом позднее. Сейчас я жду принципиального согласия. С кем из вас лучше вести дело? Верочка, тебе первое слово. Супруга все-таки.

— Со мной! — сказала Ирина и пристукнула ладонью по столу. Жалобно вздрогнула посуда, звякнула в чашке серебряная ложечка. — Только в качестве кого я появлюсь в вашем доме?

— Отлично, — усмехнулся Осин. Ирочка Татарцева устраивала его гораздо больше Веры.

— Но… — попробовала возразить та. Секунду назад она собиралась отказаться. Сейчас растерянно взирала на сестру.

— В качестве жены.

— А я как же? — Вера уже чувствовала себя обделенной.

— Разведемся.

— Но..

— Верочка, милая, извини за прямоту, ты не справишься. — Ира попыталась приободрить сестру. У той жалобно дрожали губы, словно предложением своим коварный муж разбил ее сердце. — К тому же в качестве жены Виктора Викторовича тебе пришлось бы от многого отказаться…

Более деликатно намекнуть об издержках «подмоченной» репутации было невозможно. Осин похвалил себя за прозорливость. Хромая Ира с истинной грацией обошла острый вопрос. Умница. Зато Вера заупрямилась, как последняя ослица.

— Никаких разводов!

Виктор Викторович не посмел настаивать. Оставил сестер разбираться самих. Попросил лишь не тянуть с решением и простился. Ненадолго, как оказалось. Через неделю Осину выпала внезапная оказия в Вену. Там армии-освободительницы собирали военных хирургов на конференцию.

Профессор тайно встретился с Ириной, обрисовал, как можно полнее ситуацию:

— Я хочу оформить патенты. На них уже есть спрос, так что в течение ряда лет я или мои наследники смогут получать приличные деньги. Однако, — Осин открыл, наконец, карты, — подобная самодеятельность вряд ли понравится властям. Возможны неприятности. Думаю, дело не выйдет за рамки разговоров, я позаботился, чтобы последствия не были серьезными. Но предупредить я должен.

— Я не желаю рисковать, — ответила младшая Татарцева. И добавила, — бесплатно.

— Я учел это.

Они отправились в Австрию. Вместе, как муж и жена, подписали контракт.

Верочка получила двадцать пять тысяч и отбыла с капитаном в Сибирь. Про заграничные патенты она так никогда и не узнала.

В октябре 46-го Осин вернулся в Киев.

— Девочки, я не один, я с Верочкой! — перецеловавшись с бывшими супругами, объявил Виктор Викторович.

Из недр вагона появилась светловолосая дама в черном строгом платье с чернобуркой на плечах.

— И не изменилась ни капельки! Зачем ты притащил ее опять?! — возмутилась жена № 3.

— Виктор, прости, я забыла кто эта старуха? — блондинка повернула, украшенную перманентом головку к профессору. — Твоя матушка? Неужели она еще жива?

Третья Осина поперхнулась от возмущения.

— Нахалка, — прошипела зло.

— Спасибо, мои милые. — Дама собрала у растерянных женщин цветы, предназначенные Виктору Викторовичу; ласковым взглядом пересчитала будущих врагинь. — Я тоже рада видеть вас.

Припадая на одну ногу, она направилась к выходу с вокзала. Остальным пришлось следовать за ней.

— Калека, — полетело в спину, как плевок.

Дама обернулась.

— Я между прочим с войны вернулась, не с курорта. И если кому-то не нравится моя хромота, прошу сказать об этом в глаза, а не шушукаться трусливо за спиной. Вопросы есть?

Старухи молчали, таили злобу и не думали сдаваться…

— Неужели никто не заметил подмены? — спросил Виктор.

— Верочку забыли, — ответила Вера Васильевна. — К тому же мы были очень похожи. Прочие нестыковки списала война.

— Как же тогда Игорек раскопал старую историю?

— Не знаю. Но спасибо ему за это большое. С легким сердцем в гроб лягу.

Виктор изобразил возмущение.

— А я с легким карманом тебя провожу в последний путь?

Старуха скептично фыркнула.

— Не заводись, милый. Рассуди сам: любое мое распоряжение Игорь с Людой немедленно бы оспорили.

Осин возразил:

— Но дом принадлежит тебе. Свою собственность ты вправе завещать кому угодно.

Вера Васильевна, удивляясь упрямой наивности внука, не желающего понимать очевидные вещи, сказала:

— Игорь бы судился и в крайнем случае заявил, что дом присвоен незаконно и потребовал бы аннулировать завещание.

На Виктора аргумент не возымел действия.

— На основании чего? Журнальной статьи? — уронил иронично.

Лицо старухи стало скучным. Она презирала в людях глупость и недальновидность.

— Статья — это декорация. Для серьезного разговора можно запросить из архивов военкоматов медицинские формуляры или провести экспертизу на ДНК. Если эксгумировать Петин труп легко доказать, что я не его мать.

— Кто бы этим занимался? — отмахнулся небрежно Виктор.

— Дирекция госпиталя, — ошарашила Вера Васильевна. — Одно дело уступить дом вдове профессора, совсем другое отдать чужому человеку.

— Откуда у них деньги на тяжбу? — не уступал Виктор.

— Глупый вопрос, — старуха устало закрыла глаза, — Министерство Обороны всегда выкроит тысячу-другую долларов лишь бы угодить какому-нибудь генералу. Желающих отхватить наше Отрадное, как понимаешь, искать не придется. В миг набежат.

Осин горько вздохнул. Бабка права. Скандал в благородном семействе не приведет к добру. Половина Отрадного лучше, чем ничего.

— Ладно… бабуля, — перед «бабуля» он специально запнулся, — не беда, прорвемся. Я тебя все равно люблю.

— Попробуй, не люби! В миг лишу наследства. Вот так-то …внучек.

Вера Васильевна не нуждалась в снисхождение. В любой ситуации она оставалась победительницей.

О бабкиной способности быть всегда на коне и размышлял Виктор по дороге к Галине. Хотелось, особенно сейчас, в трудное время не раскисать, не опускать руки, не паниковать. Но. звучал в душе испуганный голосок…наверное родной бабушки, тихой неуверенной в себе, настоящей Веры Татарцевой-Осиной …«Что же теперь будет?»

К порогу Галиной квартиры Виктор подошел взвинченный, раздраженный, со сжатыми в кулаки пальцами. Необходимость разговора с Романом приводила его в ярость. Правильно поступали египтяне, жгла ревнивая мысль, когда перед могилой мужа убивали жену. Нашими женщинами никто кроме нас владеть не должен. Особенно какие-то Романы.

Виктор нажал кнопку звонка. Он хотел, чтобы дверь открыла Галка. Увы. На пороге стоял невысокий коренастый мужик с колючим недружелюбным взглядом.

Не дожидаясь приглашения, Виктор шагнул в коридор. Роман не посторонился. Они замерли лицом к лицу. Виктор выше ростом. Роман шире в плечах. Соперники!

— Брек! — Сказала Галя за спиной Романа.

Война, не начавшись, закончилась. Делить враждующим сторонам было нечего. Добыча сама выбрала хозяина.

Галя обняла Романа и притянула к себе. Этим она освободила Виктору дорогу и …змея подколодная, чертыхнулся Осин…лишила его боевой задор смысла. Ты — мой гость, дразнили искорки в карих глазах. Он — мой мужчина. Веди себя смирно.

Также без приглашения Виктор зашел в комнату, плюхнулся в кресло, потянулся за печеньем. На журнальном столике красовалось угощение: ваза с печеньем, коробка конфет, блюдо с бутербродами.

— Чай или кофе? — предложила Галина.

— А может коньячку за встречу? — поддразнивая ее, спросил Осин.

Удар попал в цель. Галя побледнела.

— Ты же не пьешь? — спросила с деланным равнодушием.

— Не пью, — легко согласился Осин и улыбнулся торжествующе. Галина, как прежде, переживала за него. Отлично!

Вмешался Роман:

— Галчонок, мне чаю, пожалуйста.

— Мне тоже, милая, — парировал Виктор.

И вновь, как в коридоре, мужские лица окаменели от ненависти.

— Ребята, держите себя в руках, — с недовольной гримасой Галя покинула гостиную. Осин бросился за ней.

— Погуляй минут двадцать. Я хочу потолковать с Романом с глазу на глаз.

Помяни черта, он тут как тут. Роман не утерпел, явился. Побоялся оставить наедине Осина с драгоценной своей Галочкой.

— Есть разговор, — Виктор увлек соперника на прежнее место. — Расскажи, как ты познакомился с Галиной. Мне надо кое-что выяснить.

Алексеев приподнял удивленно брови:

— Странный ты парень, Осин.

Виктор настойчиво повторил:

— Я понимаю, звучит дико, но сделай милость, расскажи.

— Не собираюсь.

— Хочешь, на колени встану?

Роман раздраженно мотнул головой. Промолчал.

— Тогда я сам попробую? Ладно? С тобой связался мужик и предложил поухаживать за Галиной. Да?

— Нет! — ответ прозвучал быстрее, чем следовало бы. И категоричности в нем звучало больше, чем нужно.

— Врешь! — взвился Осин.

— Пошел ты!

— Ясненько. — Виктор небрежным жестом отправил в рот еще несколько печеньев. — Значит, так Галочке и доложим: засланный у нас казачок. Не любовь- морковь, не страсти-мордасти на сердце у трефового короля, а бубновый интерес.

— Ни каких бубновых интересов у меня к Гале нет.

— А мужик был?

— Ну…был…Я прочитал объявление о знакомстве в автомобильном еженедельнике. Удивился, что предлагалось связаться не с женщиной, а с мужчиной, юристом, который вел дело, купился на оригинальный прием и сбросил на e-mail сообщение. И опять новости. Ответ пришел спустя неделю. Мне показали: спешки нет, есть рабочий процесс, конкурс возможно. Желаешь участвовать — милости просим. Нет — проваливай подобру-поздорову, не морочь голову. Больше из духа противоречия, я ввязался в переписку. И очень скоро попался на крючок. Меня заинтриговали, заставили излагать взгляды на жизнь, спорить, доказывать, надеяться. Потом показали Галю. Без ее ведома между прочим.

— Когда это случилось?

— В ноябре.

Осин чуть не взвыл. В ноябре он пил и творил невообразимые глупости. В декабре Галинка не выдержала и ушла от него. К этому чертовому Роману!

— Дальше.

— Галина — потрясающая женщина. Я влюбился с первого взгляда.

— А она? С какого взгляда она улеглась с тобой в постель? — Виктор не выдержал, вспылил. Слушать Романа было невыносимо. Спустя мгновение, овладев собой, он извинился. — Прости.

— Не кипятись. — Роман с сочувствием смотрел на него. — Жизнь — штука сложная.

Осин раздраженно отмахнулся:

— Обойдемся без дешевых сентенций. Рассказывай.

— В начале декабря мы познакомились. Я торопил события. Мне казалось: вокруг полно таких же, как я, влюбленных идиотов. Не один я объявление читал. Не у одного меня глаза и башка есть. О такой красавице каждый мечтает.

— Здорово, он тебя обработал. Мастерски. — усмехнулся Осин. — Галинка. безусловно, симпатичная баба, но вполне обычная. Если бы ты встретился с ней при других обстоятельствах, то увидел бы тысячу недостатков.

— Дело вкуса, — возразил новый счастливый обладатель обыкновенной женщины несчастливому отвергнутому прежнему. — Мне кажется, ты недооцениваешь Галю. А она переоценивает тебя. Она хранила верность тебе, когда в этом давно не было нужды, и сопротивлялась мне, как Брестская крепость.

Виктор сокрушено развел руками:

— Пала твердыня. Сдалась на милость победителя.

Горько было осознавать свое поражение. Горько и обидно. Галка хранила брак, сколько хватало сил. Хранила верность. Хранила дом, душу, жизнь. Не мудрено, что без нее все превращается в прах и тлен. Не мудрено.

«Я не за тем сюда явился, — одернул жалобные мысли Осин, — чтобы сиропы разводить. Моя задача: выяснить как можно больше про их знакомство. Галка — вчерашний день моей жизни. Вернее, я — ее вчерашний день …»

— Меня все время заносит, — опять пришлось просить прощения. — Галя слишком много значит для меня. Слишком много значила…

— Да-да, — кивнул Роман.

— Хорошо. Объясни тогда: мужчине сулят в жены замужнюю женщину. Где гарантия, что она пойдет на контакт? Что согласится оставить мужа?

— Гарантией был ты, Осин. Я видел тебя пьяным. Видел синяки у Гали, видел разбитые губы. Ты гнал ее от себя прочь, не спрашивая ее согласия.

Осин покрутил шеей, словно ворот рубахи жал ему.

— Я не помню ничего. Отшибло память напрочь.

— Лечиться надо.

— Вылечился уже.

Они замолчали. Каждый молчал о своем.

— Ты хоть раз разговаривал с этим типом? По телефону или живьем?

— Нет. Мы переписывались по интернету.

— С чего же ты взял, что он мужик?

— Чувствуется.

— Может, Галка сама все подстроила? А чтобы не смущать себя и тебя прикинулась мужичком?

— Нет. Я бы догадался. Она вела себя безупречно.

— E-mail помнишь?

— Да. OSY@ kiev.ua.

Это был один из его старых, давно заброшенных адресов. Это был знак. Недобрый знак мести.

двадцать минут истекло. С подносом в руках появилась Галина.

— О чем вы тут секретничаете, пока чай стынет?

— Виктор интересовался подробностями нашего знакомства.

Карий взгляд вспыхнул озорно и лукаво.

— О, это потрясающая история! Представляешь, иду по улице, вдруг из-за угла, выскакивает мужик с банкой масляной краски и врезается в меня. Раз и я на земле! Два — дубленка испорчена! Три — каблук поломан! Красота! — Галка стояла за спинкой кресла, в котором сидел Роман; гладила широкое плечо, обтянутое серым свитером.

— Поклеп, — опроверг Алексеев.

Галина припечатала звонкий поцелуй в коротко стриженую макушку.

— Ну приврала немного. Роман Сергеевич, рискуя жизнью, упасть мне, не дали. Не позволили бедной женщине валятся у себя в ногах.

В воображении мелькнула умилительная сценка. Понурая, несчастная Галка бредет по заснеженным улицам. За ней, с дурацкой банкой краски, крадется коварный Роман. Он толкает Галю, ловит в объятия, смотрит с восхищением в возмущенное лицо. Дальше по сценарию: крупные пушистые снежинки в свете фонарей, тоска на сердце, надежда на счастье.

— Роман сразу же объявил: — продолжила Галя, — мол, виноват и готов компенсировать причиненный ущерб.

— Редкое благородство в наше время! — Осин изобразил удивление. — Другой бы толкнул и обругал. А господин Алексеев счел долгом принести извинения и потратить деньги. Весьма похвально. Весьма.

— Не поясничай, — отмахнулась Галина, — лучше учись, как вести себя в цивилизованном обществе.

— У него учится?! — в который раз Осин полез на рожон.

— У него, у него! — припечатал весомо Роман.

Что?!! Едва не заорал Виктор. Потише на поворотах! А то кто-то узнает подоплеку романтической истории и перестанет оглаживать плечико под серым свитером. Галкина рука на плече Романа невероятно раздражала Осина.

Не обращая внимания на перепалку, Галина повела рассказ дальше.

— Я хоть и ошалела слегка, а не растерялась. Потащила Рому к Маше… — Маша, приятельница Гали держала модный бутик на Прорезной. — Там он не моргнув глазом, выложил полторы тысячи баксов.

В голосе бывшей супруги звучали гордость и злорадство. Ради этого мгновения Галка и старалась. Цифра должна поразить воображение Виктора. Он никогда не делал жене таких дорогих подарков.

— Сходил за краской называется! — хмыкнул щедрый и великодушный герой.

Виктор стиснул зубы. Галку, небедную, не падкую на дармовщину, развели на красивом поступке. Кто устоит перед истинным благородством ценой в полторы тонны? Только не женщина! Женщина, на которую потратили столько, невольно почувствует себя обязанной мужчине и не отмахнется от случайного знакомства.

Цели Романа были очевидны до омерзения. Эффектным поступком он купил место рядом с Галкой, обрел перспективу, получил возможность противопоставить себя подлецу-мужу. Тот пьет, я — трезвенник. Он гуляет, я влюблен безумно. Он…я…Нейтрализовав основного конкурента, добиться от измученной женщины благосклонности было уже легко.

— Машка чуть не умерла от счастья…

— Конечно, подружки приводят к ней богатых и щедрых ухажеров не каждый день.

Роман возразил:

— Я не богат. Но очень неплохо зарабатываю. И скрягой меня никто не считает.

Опять укол в его адрес, Осин побледнел от злости. И промолчал. Он никогда не тратил на Галку, да и других женщин много денег. Зачем? Его и любили и так!

И все же Роман рисковал, отстегивая бабки. Галка могла запросто его прокатить. Для нее шикарные жесты ценой в полторы тысячи — не повод менять взгляды на жизнь. Галочка не из тех, кто не продается. Она… снова тоска взяла за сердце.

Если бы не мое свинство, Виктор в который раз клял свой запой, Галя не ушла бы. Не встретила бы Романа. Не гладила бы сейчас серый свитер на чужом плече.

— Что же ты такой щедрый и заботливый к Гале въехал? Почему к себе не забрал?

Галина вмешалась. Она и так уже долго молчала.

— Роман продал свою квартиру. Деньги вложил в нашу фирму. Он теперь мой компаньон.

Мой компаньон! Виктор только ахнул. Галка всегда умела устраивать дела. Вклад Романа обеспечил ей контрольный пакет акций.

— Спасибо, за чай, — Виктор поднялся. Он узнал правду. Знакомство Гали и Романа не было случайным. Жену у него увели целенаправленно. Мучая себя, Осин следил неотрывно, как Галка глядит на Романа, как гладит его плечо, треплет волосы. Она любит его, зрело в душе страшное открытие.

— Наверное, я люблю его, — порадовала милая на прощание. Они стояли в прихожей. Наконец-то одни. Роман в комнате с кем-то беседовал по телефону.

— Если не знаешь, значит, не любишь. Возвращайся!

Галка рассмеялась.

— Нет.

— Дура! — прошипел Виктор.

Галка откинув назад голову и, выставив на обозрение красивую шею, заливисто захохотала.

— Нет, Витенька, я — умная, — возразила игриво. — Я в кои веки встретила нормального мужика и не собираюсь его терять. Ромочка — хороший, правильный, сознательный. Мне с ним легко, просто, уверенно. Он не пьет, не выбрасывает денег на ветер, не цепляется к каждой юбке, не бегает по казино и кегельбанам. Он — правильный, как уголовный кодекс.

— Тебе не скучно с ним?

— Нет, напротив, очень весело. Я просыпаюсь счастливая, летаю, весь день на крыльях, засыпаю с улыбкой на губах. Я впервые ощущаю себя женщиной.

— Со мной, что же мужчиной была? — процедил сквозь зубы Виктор.

— С тобой я была не женщиной и не мужчиной. Я была рабыней обреченной на унижение, каторжницей приговоренной к горю и страданию. Семнадцать лет я не знала покоя и уверенности. Семнадцать лет ты мне изменял, пил, распускал руки, лгал, выносил из дому вещи, таскался по притонам. Семнадцать лет — огромный срок. Я устала от напряжения, от состояния боевой готовности, обид. От тебя, Витенька, устала. До чертиков, до одурения устала.

— Зачем же ты столько лет мучалась? Бросила бы, раз такой подлец, — буркнул Виктор.

— Не могла, — кокетливо опустив глаза, проворковала Галя. — Любовь зла…Я и сейчас тебя, Осин, люблю, — после краткой паузы продолжила жена, — и еще долго буду любить. Но издалека. Вблизи у меня на тебя аллергия.

— Какая к черту аллергия?! — вспылил Виктор. — Если ты меня любишь, возвращайся домой немедленно. Я ведь не пью больше. Я тебе обещаю…

— А блондиночке длинноволосой ты что обещал? С бабушкой девушку познакомил и в кусты? Нехорошо. — Галя тщательно изобразила сочувствие, даже вздохнула глубоко и печально.

Осин насупился. Про Ольгу он забыл. Опять забыл. Рядом с Галкой он почти всегда забывал других баб. Было в ней, что-то захватывающее, интригующее, влекущее, к чему привыкнуть нельзя. Другая бы сейчас на ее месте плакала или проклинала его, а эта смеется, зараза, издевается. Его невероятно злил шутливый тон, с которым Галка рассуждала о жизни и любви. О его жизни и любви.

— Не грусти, мой хороший. Не пьешь и ладно. Молодец.

Казалось, Галине безразлично прошлое. Ее полностью удовлетворяло настоящее: большая дорого обставленная квартира, широкоплечий Роман рядом, обиженный Виктор.

— У нас же дочка! Как же Даша? — напомнил он.

— Ни как! — Показная веселость в миг растаяла. Игривая кошка превратилась в тигрицу.

— Ни как, Осин! — прошипела бывшая жены. — В прошлом году ты выбил девочке зуб кулаком, потому можешь считать, что дочки у тебя больше нет.

Виктор вздрогнул. Значит, не снилось, не мерещилось, он, действительно бил дочку! Какой ужас!

— Я пробовала объяснить ей, что ты болен. Что не понимаешь, что творишь. Стало только хуже. Она боится тебя. И, наверное, ненавидит.

Вот они причины Дашуткиного отчуждения. Он, дурак, думал, Галка настраивает ребенка против отца родного, оказывается, сам виноват, козел, сволочь, ублюдок.

— Галя, — Виктор приступил к главному. — Об этом я и хотел поговорить. О запое, о смерти Азефа, о Даше. Понимаешь, творятся странные вещи…

Перед Галкой можно было не стесняться и смело выворачивать душу на изнанку, не лицемерить, не прятаться за маски. Она своя, родная, привычная. Ей можно доверять. Она поймет, посочувствует, поможет.

Однако в этот раз Галина проявила себя не лучшим образом. Выслушала небрежно, вопросов не задала, махнула рукой устало:

— Что учил, то получил.

Осин едва не взвыл:

— Я надеялся на твою поддержку. На жалость на худой конец.

— За что тебя жалеть? — разгневалась супруга. — Устроил из жизни вечный праздник — теперь расхлебывай. Мне надоело разгребать за тобой дерьмо. То ноги ломал, из чужих спален в окна прыгая. Гонорею приволок. Bently свой пытался заложить… — полились упреки.

— Стоп! — Осин прихлопнул ладонью по столу. — Когда это я машину закладывал?

— В ноябре. Если бы я не спохватилась, не заставила тебя оформить генеральную доверенность, ты бы и фирму продал, и квартиру, и меня с Дашкой.

— Врешь! Не было такого! Я ничего не помню! — взревел Осин.

— Еще бы! Ты как похоронил Азефа, словно с цепи сорвался. Ни дня без песни. Твои новые приятели тебя едва не разорили. Знаешь, сколько ты спустил с октября по январь? Пятьдесят тысяч баксов!

Виктор растерянно развел руками. Он полагал: его поили на халяву. На самом деле: он содержал всю шайку-лейку. Но пятьдесят тысяч?! Столько не пропьешь!

— Я, дура, сообразила поздно…

С общего счета в банке, Виктор без согласия жены мог снять не более пяти тысяч в месяц. Октябрь, ноябрь, декабрь. Уже пятнадцать. Остальные тридцать пять Осин одолжил!

— У кого?

— У собутыльников. Юридически заверенные долговые обязательства, на общую сумму тридцать пять тысяч баксов мне предъявил некто Михаил Дмитриевич Розин.

— И ты оплатила? — изумился Виктор.

— А как же! Пришел человечек, объяснил толково: гони бабки или покупай гроб для мужа. Полищук посоветовал: не связываться, юридически бумаги оформлены безупречно. А на будущее-сделать генеральную доверенность, то есть лишить тебя права распоряжаться собственностью и деньгами. Я перевела тридцать пять тысяч на указанный счет и тот час поволокла тебя к Глебу Михайловичу.

— Молодец.

— Тогда ты так не считал и бил меня, требуя денег. Как я только выстояла, одному Богу известно. Зато кровососы твои отстали. Поняли, что поживится не чем, и отвалили.

— Ужас. — Виктор сидел, обхватив голову руками, и медленно раскачивался. Дела обстояли гораздо хуже, чем он полагал. Бедная Галя. Бедная моя, он погладил ладонь жены.

— Прости, милая, прости.

— Бог простит! — Галя проглотила слезы и вымученно улыбнулась. — Потому, Осин, мне тебя и не жаль. Кончилась жалелка, была и вся вышла. А по сути вопроса, думаю, ты прав. Кто-то мстит тебе. С размахом и фантазией мстит. С большим размахом и фантазией.

— За что? — подался вперед Виктор. — Я не убивал, по дорогам не грабил. Мои грехи пьянство да разврат! Разве за это карают так жестоко?

— Не знаю. Я бы тебя убила, рука не дрогнула.

— То ты! — Виктор почти с облегчением выдохнул. Фраза «убила бы, рука не дрогнула» обычно венчала их скандалы и размолвки. — Тебе можно.

— Какая же, ты, Осин, скотина, — Галя снова пошла в наступление. — Год жил, не тужил. А хвост прижало, и прибежал! Возвращайся! Зачем мне к тебе возвращаться, если тебя не сегодня-завтра по миру пустят, или пристрелят в темном переулке?

— До этого не дойдет, — утешил Виктор. — Они пугают, пакостят. Хотели бы прикончить, давно управились.

— Еще не вечер.

— Да, — признался Осин. — Боюсь, многое еще предстоит. Я словно в западне. К чему бы я ни притронулся, все превращается в боль и разочарование. Позади меня руины, впереди страх. Я в панике.

Галя промолчала.

— Я расколол Круля. Он сказал, тебя шантажировали Дашей7

— Да…Позвонил мужчина. Пообещал неприятности…

— Игорька с Людкой на бабку тоже мужик натравил. И… — вот он, сладкий миг расплаты! — Романа тебе сосватал опять таки некий мужчина…

— То есть? — Галина закусила губу. — Что значит сосватал? Кого?

— Тебя!

— Роман! — трубным гласом грянуло возмездие. — Виктор утверждает, будто меня тебе предложил какой-то мужчина по телефону.

Появился Роман с кроссвордом в руках, полоснул Виктора бесстрастным взглядом и повернул к Галке удивленное лицо:

— Кто предлагал?

— Отвечай!

— Я не понимаю о чем ты!

— Виктор говорит…

— У него и спрашивай.

— Не выкручивайся.

— Виктор, что ты Гале наплел? Кто кому кого предлагал?

«Он ни за что не признается, — понял Осин. — Не сделает ей больно. Я — сволочь».

Он хотел сбить с Галки спесь. Показать истинное лицо ее избранника. И ошибся. Роман уверенно изображал полное неведение. Насмешка и скепсис Виктора выглядели жалкой дешевкой. Галина смотрела на него с презрением.

— Если ты соврал, то пожалеешь. За мной не заржавеет.

— Я сказал правду, — с максимальной убедительностью припечатал Осин.

— Врет, — небрежно уронил Роман.

Дебаты оборвал новый звонок. Алексеев неохотно скрылся в комнате. Ему опять пришлось оставить Галю один на один с Осиным.

— Кстати, верни-ка доверенность. — потребовал Виктор, застегивая пальто.

— Витя! — жена возмущенно всплеснула руками. — Разве я помешала хоть одной твоей сделке? Разве взяла лишнюю копейку?

— Но…

— Ты не платишь алименты. Ты живешь в нашей квартире. Пользуешься нашим барахлом. Ты прогулял страховку от нашего джипа. И наконец ты должен мне тридцать пять тысяч…

— Но…

— Доверенность — моя гарантия. Попробуй отозвать ее, и я вчиню тебе иск по векселям и совместно нажитому имуществу.

Виктор чертыхнулся. Стерва, припечатал жену, гадюка.

— Я трижды снимала побои, — продолжила Галина. Смешно было предполагать, что она выпустит из рук хоть один козырь. — У меня есть видеопленка, где ты снят пьяным. Круль пойдет свидетелем. И не настаивай, — вела дальше Галя, — доверенность я не верну. Думаю, она мне еще пригодится.

Виктор не настаивал, молчал угрюмо. Ждал когда супруга закончит.

— И не проси. Ты непредсказуемый человек. С тобой надо держать ухо востро. И хоть я люблю, тебя, подлеца, но любовь — любовью. А деньги — деньгами.

Последнее слово проглотил поцелуй. Осин исхитрившись сграбастал Галю, притянул к себе и впился в гневные губы, почувствовал податливое ответное стремление и, смелея, потянулся рукой к груди.

— Нет, — прошептала Галка, отстраняясь.

— Иди ко мне! — Виктор повторил попытку.

— Нет, — Галина распахнула дверь в парадное, громко сказала, — пока. Передавай привет Вере Васильевне.

— Пока, — Осин улыбнулся и шагнул за порог. — Я тебя хочу, — прошептал на прощание и рассмеялся довольный. О доверенности он уже не думал. Если за полтора истекших года Галка ничего не сделала, вряд ли что-то предпримет теперь, когда он в курсе происходящего.

— Убрался, наконец-то, — Галя вернулась в комнату. Села в кресло, пряча виноватый взгляд, уставилась в экран телевизора. «Вот, дура, — подумала сердито. — Дура, дура, дура…»

Поцелуй Виктора и собственное ответное стремление душной волной укрыли сердце. Захотелось в прошлое, в счастливые мгновения, наполненные нежностью и страстью.

«Я его хочу, — хлестнула испуганная мысль, — не взирая ни на что, я его хочу?»

Нет! Злой радостью взвилось понимание. «Это привычка, прошлое, дань воспоминаниям, условный рефлекс. Я свободна! Я, наконец, свободна от этого ублюдка. Поцелуй ничего не значит, возбуждение ничего не значит. Это точка, поставленная в конце предложения…»

— Ромчик… — Галя вздохнула легко и освобожденно. — Ты похож на памятник.

Роман с каменным лицом, не отрывал глаз от газеты. Он ревновал, и, при всем старании, не мог скрыть переполнявшие его чувства.

— Глупый, мой…

Глупый, не глупый, ответило красноречивое молчание, а твое растерянное лицо и смущенный румянец заметил.

— Он — мой кошмар…

А я кто, лились несказанные слова.

— Ты — мое солнышко, моя радость. Ты мое спасение.

Кружил вьюгой декабрь. Кружились, падали снежинки. Шла кругом голова от отчаяния. Как жить дальше? Где взять силы? За что ей эти муки?

— Простите. о, господи…

Не успев сообразить, что произошло, Галя оказалась в объятиях невысокого коренастого мужчины.

— Простите, ради Бога, я нечаянно…

— Что вы наделали! — На рукаве и подоле дубленки белело пятно. Вещи были безнадежно ипорчены. — Да пустите же меня…

— Кулек порвался…банка упала…крышка неплотно…закрыта… — мужчина пытался оправдаться.

На тротуаре растекалась пролитая краска, лужа подбиралась к правому сапогу. Левый с подломленным каблуком был укрыт белыми брызгами. Галя едва не заплакала от обиды.

— Простите еще раз! Виноват! Готов прямо сейчас возместить причиненный ущерб! — В голосе мужчины звенела радость. Взгляд сиял неподдельным восхищением. — Я куплю дубленку, сапоги, сумку…

Галя оценивающе прищурилась. Невысок, широкоплеч, одет прилично.

— Я ношу только дорогие вещи… — сказала строго.

— Значит купим дорогие, — восхищение превратилось в восторг.

Мужчина улыбнулся счастливо.

— Я в вашем полном распоряжении. Приказывайте.

Что ж, она имела полное право на компенсацию! И все же Гале было неловко. Новый знакомый оставил в Машкином магазинчике полторы тысячи долларов. Однако смущение ни коим образом не повлияло на ее ответ. Нет, сказала Галина, когда Роман заикнулся о новой встрече, я замужем и вообще…

— Вы счастливы в браке? — спросил Роман.

— Почему это вас интересует?!

— У вас очень грустные глаза. Это плохая примета для вашего супруга. Если он вас любит, то не должен заставлять страдать. Я бы никогда не сделал вам больно. Ни-ког-да. Слышите, никогда!

Галя пожала плечами, повернулась резко, ушла. «С какой стати давать такие обещания?! — думала в такт сердитым шагам. — Кто он такой? По какому праву лезет в мою жизнь…»

В кармане новой дубленки лежала визитка. Роман Алексеев, гласил текст. Под цифрами телефона, было приписано несколько слов. «Я обязательно найду вас». Тем же вечером Роман позвонил.

— Как вы узнали номер? — почти искренне возмутилась Галина.

— Я обещал вашей подруге приводить к ней всех женщин, которых оболью краской… — раздался насмешливый ответ.

— Вы разоритесь. У Маши сумасшедшие цены.

— Кстати, те перчатки от которых вы отказались, я все же купил. Теперь, дело за малым, надо встретиться. Я не могу спокойно спать, зная что не до конца исправил свою оплошность.

— Я не намерена встречаться с вами. Я замужняя дама и не хожу на свидания, — отрезала Галина.

— Сделайте для меня исключение. Пожалуйста.

— С какой стати?

— Я влюбился в вас, как мальчишка.

— Это ваши проблемы…

— Вот уж нет. Это мое счастье..

Счастье…Кружилась голова от сладких слов, от мягких нежных интонаций мужского голоса замирало сердце, от выпитого шампанского горячей волной билось между ног желание, таяли в нежности страхи……

— Нет… — сказала Галя, освобождаясь из объятий, — не надо…

— Хорошо… — Роман не стал настаивать. Поднялся с дивана, отошел к окну.

— Ты любишь мужа, — сказал глухо.

Галя торопливо возразила:

— Нет. Я люблю тебя.

Она уже поняла что, ощущение праздника, которое подарил ей Роман, называется любовью.

— У меня в жизни был только один мужчина, мне как-то не по себе…

— Ты боишься, что я окажусь хуже твоего благоверного?

Нет, замотала Галина головой. Она не боялась сравнений. Она не хотела сравнивать. Не хотела вымерять кто, Виктор или Роман, окажется лучшим любовником.

— Прежде чем очутиться с тобой в постели, я должна освободиться от него. Должна принять окончательное решение. Расставить точки над «i». Ты — не приключение для меня, не утешительный приз, не забава на час. Я не стану делить себя между двумя мужчинами. Не стану обманывать себя, тебя, его. Я, к сожалению, очень серьезно отношусь к подобным вещам. Потерпи, пожалуйста…

Гале хотелось добавить: «пока я думаю об Осине, он незримой тенью присутствует на наших свиданиях. Он мешает мне. Он мне очень мешает…»

Удивляясь собственной непоследовательности, она шагнула к человеку, сумевшему в короткий срок стать родным и нужным, припала тесно к плечу, пробормотала чуть слышно.

— Потерпи, мой милый…

Не поворачиваясь, Роман вздохнул глубоко, и, не отрывая глаз от сияния окон в доме напротив, уронил:

— Потерплю, раз надо.

Галя улыбнулась краем губ, прижалась к Роману еще теснее, втянула горьковато-пряный запах его дезодоранта.

— Мне так хорошо с тобой, — призналась тихо. — Так уютно, мирно, светло.

С ощущением мира и уюта Галя проснулась следующим утром на плече у Романа. Мужского терпения хватило ненадолго. Быстро иссякло и собственное благоразумие. И Слава Богу. Началась новая жизнь. Счастливая, солнечная, радужная. Правда, один раз Галина сорвалась. Явилась к Осину и устроила сцену. Зачем — сама толком не знала. Умница Ромочка все понял правильно и увез ее в Турцию. Затеял помог с огранизацией новой фирмы, затеял ремонт, потребовал познакомить его с Дашей. За этой суетой фигура Осина как-то измельчала, истерлась, отодвинулась на второй план. А может даже и на третий.

Круглов

Восемь месяцев назад

— Ты как-то сказал, — сказал Дмитрий, — Осин не понимает, что ему мстят. Он воспринимает свои неприятности, как нечто естественное, происходящее само собой?

— Помню, — признал Валерий Иванович. Осин, действительно, не замечал, что погружается на дно все глубже. Не ощущал, прикованного к себе настойчивого недружелюбного внимания. Не увязывал разрозненные явления в систему. Когда Круглов пару месяцев назад сказал об этом Дмитрию, то переспросил:

— Да? — и задумался. Сейчас шеф вернулся к этому разговору, чтобы в кои веки проянить свои гениальные планы.

— Вероятно, ты прав, — произнес Дмитрий. — Я переоценил его умственные способности. И недооценил силу стереотипов. Придется исправлять оплошность. Каким-то образом следует донести до Осина, что он под колпаком.

— Нет ничего проще. Хочешь, позвоню сейчас и все и расскажу? — предложил Круглов.

— На большее у тебя фантазии не хватает?

— Что ты от меня конкретно хочешь? Я — номер шестой. Делаю, что говорят. Что не говорят, не делаю.

— Не прибедняйся, — буркнул недовольно Дмитрий. Он явно рассчитывал на инициативность Круглова и не хотел просить о помощи.

— Правильно ли понимаю, следующую акцию должен придумать я?

— Да. Хотя общий план у меня есть. Место Марины должна занять другая женщина. Она откроет ему глаза на происходящее, а после исчезнет со сцены. Но напоследок покажет Витечке, где раки зимуют.

— А Марина как же?

— Марину надо уволить. И желательно тоже с максимальным эффектом.

— Пятьсот долларов и Осин получит от Марины такую оплеуху, что мало не покажется. Еще семьсот плюс непредвиденные расходы и я найду Вите новую возлюбленную. — Впервые Круглов сам назвал цену за свою работу и впервые это была серьезная по его меркам сумма.

— Договорились, — легко согласилось руководство.

«Продешевил», — ахнул Валерий Иванович и с удивлением понял, что может и должен при случае просить…нет, требовать…больше. В оправдание будущих больших гонораров он протянул задумчиво:

— Сколько у меня есть времени?

— В декабре мы разыгрываем операцию с Мариной. Значит где-то в конце января следует ввести в шоу новую фигурантку. Полагаю двух-трех месяцев ей хватит? Но имей ввиду, мне требуется красивые комбинации, — оговорил условие заказчик.

— Не боись…Я фуфло не гоню. Будет сцена типа обрыдаться…

Осин

Наши дни

Два дня полных нервотрепки и изматывающих разговоров, пропастью легли между настоящим и прошлым. Разменивая километры улиц, Виктор барабанил пальцами по рулю в дорожных заторах, перескакивал из ряда в ряд, давил на газ, спешил, торопился к Ольге.

Он по инерции еще любил жену. Он всегда любил ту женщину, с которой проводил время. Два часа с Галинкой, о Романе вспоминать не хотелось, наполнили душу щемящей светлой грустью. Дразнящий шепот, ласковые уступчивые губы…Виктор чувствовал напряжение в паху и приятные уколы самолюбия. Фантазия, по неволе разыгравшаяся на благодатной почве, рисовала картины одна другой краше. Во-первых: секс с Галкой. Во-вторых: изгнание Романа. И в-третьих: возвращение раскаявшейся строптивицы. Виктора Осина никто не смеет бросать. Он сам уходит, когда считает нужным.

— Тебя не долюбили в детстве, ты и вызверился на весь женский род, — в запале ссоры упрекнула его как-то Галя.

Истинная правда. Виктор давно понял: многочисленные романы и грубое обхождение со слабым полом вызваны не столько жаждой секса и природной брутальностью, сколько необходимостью постоянно самоутверждаться. Мать пренебрегала им, предпочитала сыну водку и ухажеров. Пестуя детскую обиду, он искал признания у очередной пассии, находил и торопился причинить боль первым. Галка, единственная, не только смогла удержать Виктора рядом с собой, но единственная своей бескрайней безбрежной любовью дала его душе успокоение. А затем нанесла сокрушительный удар, бросив его.

«Мы еще поглядим, кто кого, — весело насвистывая, Виктор поднимался в квартиру к Ольге. Прощальный поцелуй он расценил, как пакт о капитуляции. Как признание его власти над Галкой. — Думаешь, сбежала и освободилась от Витьки Осина? Как бы не так! От себя не убежишь! От любви не спрячешься! Сердцу не прикажешь!»

— Ты? — его встретили удивлением.

— Ты ждала кого-то другого?

Виктор по-хозяйски притянул Ольгу к себе. Возбуждение, настигшее его в Галкином коридоре, требовало выхода.

— Тебя я уже ждать перестала!

Ох, какие страсти! Два дня на глаза не показывался и не звонил. Велика ли беда?! Ольга, гневно хмуря брови, полагала — да! Велика беда, немерена! Конец света!

— Оленька… — Осин уже колдовал над ее халатом, — у меня дела, неприятности, куча забот…

— Я решила — ты не вернешься больше!

— С какой стати? — он подхватил ее на руки. Ногой толкнул дверь спальни. Обрадовался разобранной постели.

— С такой…

— Я соскучился…

Спустя полчаса, умиротворенный Виктор поглощал, наспех приготовленный ужин и вываливал новости.

— Мститель, кстати, тобой тоже занимается. Ищет компромат. — подытожил он доклад.

— Глупости, — отмахнулась Ольга.

— У тебя, естественно, совесть кристально чиста и биография хоть сегодня в разведку? Ни одного скелета в шкафу, ни одного уязвимого места? Светла и безгрешна, аки агнец небесный? — шутка получилась злая. И в голосе раздражения было больше, чем рассчитывал Осин.

— Мне краснеть не за что! И нечего стыдиться! — отрезала Ольга.

От мирного благодушия, царившего в кухоньке, в миг не осталось следа.

— Не за что краснеть, нечего стыдиться, — буркнул Виктор, овладевая собой. Гнев, страх, ожидание новой боли делали его вспыльчивым и несправедливым. Ольга — лучик в беспросветной мгле неприятностей. Без нее круг пустоты и одиночества замкнется. Надо быть с ней поделикатней, повнимательней, приказал себе Виктор. И поморщился. «Надо» карябало слух.

— Извини, я сильно нервничаю.

Ольга согласно кивнула, понимаю.

— Нам надо…

Осин раздраженно поджал губы. Надо!

— Нам надо запастись терпением и спокойствием. И не ссориться по пустякам.

Осин поцеловал тонкую кисть. Поблагодарил за поддержку.

— Чем ты занималась в мое отсутствие? — стараясь уйти от грустных тем, спросил с видимым интересом.

— Представляешь, встретила своего бывшего.

Взгляд Ольги стал пустым, мечтательным. Быстрым жадным движением она облизала губы. Вздохнула коротко и отвернула лицо. Спрятала мерзкую чувственную ухмылку, скривившую рот.

— Мы давно не виделись…

Она лгала, догадался Осин. В голосе играло дешевое лицемерие.

— Я даже не хотела подходить к нему…

«Не хотела, но подошла? — едва не спросил Виктор. — Зачем же?»

В воображении нарисовалась картина. Ольга, бывший муж, незабытое влечение. Она говорила: жеребец, ночь напролет, без устали, только это и надо… Возможно…

Нет, он искоса глянул в взволнованный профиль Ольги. Никаких возможно! Она переспала с бывшим мужем. В этой разобранной постели, в которой только что трахалась с ним, пару часов назад она лежала с другим. Эти два дня она провела с другим. Виктор, смиряя подступивший к горлу гнев, медленно натужно выдохнул.

— Совсем опустился. Ходит как чумной, не соображает ничего. Взгляд оловянный, походка дерганная, руки трясутся. Сам худющий, щеки ввалились, кашляет. Спрашиваю: болеешь? Говорит — да, а чем — не признается.

— Он пьет?

«Потому она и удивилась мне. Потому и спросила „ты?“».

— Колется… — ответила Оля и осеклась под испуганным взглядом Виктора.

Логическая цепочка сложилась мгновенно. Наркотики — СПИД — муж — Ольга-он сам! Трясущимися руками Осин схватился за горло.

— Твой муж наркоман?!! У него СПИД?! Ты меня заразила!

Ольга, побагровев от возмущения, заорала:

— Ты сумасшедший! У тебя мания преследования!

Напрасные слова! Виктор тряс головой в полной прострации, не желая ни слышать, ни понимать. На скулах ходили желваки, на щеках полыхали пятна, пальцы дрожали лихорадочно.

— Курва! — Брызгая слюной, прошипел он. — Тварь.

Внезапное озарение настигло его. Ольга появилась в его жизни не случайно! Откуда она пришла?! Зачем?!

— Я не знаю кто ты! — срываясь в истерику, закричал Осин. Барабанные перепонки дрогнули от раскатов собственного голоса. — Гадина! Тебя специально подослали! Чтобы извести меня! Мерзавка!

Осин с размаху швырнул на пол тарелку с остатками ужина. Заехал ногой по табуретке. Сбросил с плиты кастрюлю, чайник.

— Шлюха дерьмовая! Падла!

Он ухватил со стола нож. Длинное гибкое лезвие заканчивалось тонким острием. Осин вонзил клинок в столешницу, выдернул, шагнул к Ольге. Он почти не осознавал свои действия. Страх, которым он пренебрегал в последние недели, напряжение, что держал в узде, вырвались из-под контроля; и, сметая на ходу останки здравых мыслей, нахлынули волной ярости. Это ярость, блажила дурным ором. Ярость держала в руках нож. Ярость требовала выхода. Сквозь шквал неистового гнева ни свои мысли, ни чужие слова не пробивались. Осин не слышал Ольгу. Может быть, не видел. Перед ним стояла и с мольбой в голосе твердила, как заклинание «Виктор, Виктор» опасность, угроза, кошмар по имени СПИД.

То, что монстр притаился в нежных желанных глубинах, то, что свидание с ним дарило блаженство, упоение, экстаз только усугубляло положение. Виктор вспомнил, как вторгся во влажные ядовитые плоти, как раз бился в энергичном ритме, как извергнул сперму в клоаку и застонал. Он не пользовался презервативом, не желал умалять наслаждение. Забеременеть от него Ольга не могла. О других последствиях он не думал. Нужно было, оказывается.

— Я здорова!

— Врешь, сука! — Осин отмахнулся от очередного оправдания, безусловно, лживого, как и все, что творила белявая мерзавка. Стальное лезвие мелькнуло в нескольких сантиметрах от лица Ольги. Непроизвольно, защищаясь, она махнула рукой. Острая кромка задела кожу, брызнула кровь. Кровь и привела Осина в чувство. Он вздрогнул и отшатнулся.

— Я здорова, — прижимая к порезу полотенце, Ольга бросилась в комнату и вернулась с бледно-голубым листком бумаги.

— Я здорова! — заявила снова и ткнула Осину бланк анализа.

Медицинское учреждение круглой печатью заверяло: у Литвиновой О.М.; двадцать восемь лет, десять недель беременности, венерических заболеваний нет. Также нет болезни Боткина, СПИДа и прочего. Перечень занимал ряд строк.

— Я здорова! — снова, как автомат повторила Ольга. — Я здорова.

Виктор оторвал взгляд от справки, уставился на Ольгу. На полотенце растекалось алое пятно. На красивом лице — ликование.

— Я здорова!

Вместо облегчения в душу вошло брезгливое отвращение. Десять недель беременности!

Осторожно ступая по крошеву из еды и осколков, Осин побрел в коридор. Его немного шатало, каждый шаг давался с трудом, ноги не слушались. Нож выпал из рук и звонко звякнул по чему-то металлическому на полу; то ли кастрюле, то ли чайнику или сковороде. Виктор с удивлением обернулся на звук, недовольно покачал головой, оценивая учиненный разгром.

— У меня нет СПИДа! Я совершенно здорова! — Ольга, злорадно сияя глазами, трясла перед его носом свидетельством о своем предательстве.

Белокурая Оленька не являла больше ужас и смерть. Не походила на королевну. Она предстала в истинном виде. Банальном, пошлом, примитивном. Обман и хитрость всегда банальны. Пошлы женские уловки заполучить в собственность самца. Примитивно стремление «приклеиться к крепкому плечу».

Осин овладел собой. Какая сука, подумал почти спокойно, какая мерзкая сука.

— Я представляла все иначе. Я надеялась, ты обрадуешься. Я не стану делать аборт! Если ты против, пожалуйста. Сама справлюсь. Твой ребенок…плод нашей любви…счастье для меня… бабушка мечтает о правнуке…

Напоминание о бабке оборвало терпение Виктора. Та лицемерила всю жизнь, эта изолгалась. Сучье племя! Бляди!

— Лучше бы ты сдохла! — плюнул под ноги Ольге. — Проститутка!

Руки тряслись. Пальцы не попадали в петли пальто.

— Ты поступаешь подло… — по щекам Ольги текли слезы.

— Какой у тебя срок?

— Почти два месяца.

— Еще можно успеть на аборт. — Осин почти изнемог, выдавив из себя пару предложений.

— Но…

— Не старайся напрасно. Ты просчиталась.

— Нет… — Ольга засуетилась, — мы познакомились в январе, сейчас март. Ровно два месяца.

— Ты просчиталась, — повторил Осин угрюмо. — У меня не может быть детей.

— А Даша?

— Теперь у меня не может быть детей. — Он открыл дверь.

— Не уходи…

— Петух трижды не прокричит, прежде чем ты предашь меня. Да? Прощай милая. Ищи других дураков, растить чужих ублюдков. Я пас. За остальное — спасибо.

Он зашагал вниз по лестнице. Подбородок гордо вскинут, походка уверенная и энергичная. И лишь на улице, в темноте, под пронизывающим мартовским ветром, заблудившись в закоулках незнакомых дворов, Осин позволил себе слабину. Рухнул на ближайшую лавку, обхватил голову руками и громко, с надрывом, как пес, завыл, забормотал проклятия людям, которых недавно знал и любил. Которые предали его, бросили на растерзание неведомому ублюдку.

— Будьте вы прокляты, прокляты, прокляты… — призывал Осин кару небесную на головы врагов и бывших друзей.

В подъезде своего дома, опрятном и веселом, стараниями консьержки, украшенном цветами и дешевыми репродукциями, из лифта на встречу Виктору выскочил мужчина в маске с прорезями для глаз. В руках он держал пистолет.

Черная дыра смерти глянула Осину в зрачки, ледяная безнадежность коснулась сердца.

— Виктор Петрович Осин? — произнес мужчина низким голосом.

— Да, — выдохнул Виктор, не отрывая взгляд от металлического цилиндра ствола.

Звякнул затвор курка. Грянул выстрел. Виктор с ужасом ощутил боль сразу во всем теле, словно тело превратилось в огненную рану. Он закрыл глаза, загадал увидеть на прощание лицо Дашеньки, но вместо дочки появилась рожа Круля, лет на двадцать моложе нынешней. Двадцать лет назад, еще студентами, они бегали по дискотекам, пили пиво в парках, смеялись, лапали девчонок. Ничего тогда, в юности не предвещало печального конца, все обещало праздник и удачу.

Мужик в маске выматерился грязно, убежал. Виктор с глухой тоской проводил его взглядом, в изнеможении привалился спиной к двери лифта. Сейчас он умрет. Сейчас…Интересно, есть ли что-нибудь после жизни…Сейчас…Он почти с радостью ожидал смерти…

Смерть не спешила. Ей не к кому было торопиться. Клиент, целый и невредимый, обещал жить долго и…счастливо? Это уж, как придется. Счастье в компетенцию смерти не входило.

Виктор почувствовал, как по ногам потекла моча. Брюки мерзко противно отяжелели, запахло тошнотворно кислым.

Он побрел по ступеням. Открыл дверь ключом, направился сразу в ванную. Телефонный звонок заставил его вздрогнуть. Он протянул руку за трубкой.

Мужской голос игриво поздоровался.

— Привет.

Осин молчал. Он лежал в горячей воде, блаженствовал, и не желал в угоду всякой сволочи покидать пределы светлого безразличия.

— Как жизнь?

Еле ворочая языком, Виктор ответил.

— Отлично.

— Дальше еще лучше будет, — пообещал собеседник.

— Не пугай, — лениво отмахнулся Осин. — За что, кстати, меня так, а?

— Не догадываешься? — хмыкнул баритон.

— Нет, — уверил Осин.

— Вспомни позапрошлое лето… — короткие гудки разлились многоточием.

Виктор нырнул с головой под воду. Он не собирался вспоминать. Сегодня во всяком случае.

Повязав полотенцем бедра, он вошел в гостиную. И несказанно удивился ее размерам. Без итальянской ручной работы мебели, техники, фарфора, ковров, горшков с цветами, картин на стенах, венецианских масок комната казалась огромной. В спальне стояла та же пустота. В детской? Ни одной вещи. В кабинете — только старый, истрепанный матрас на полу.

Виктор, брезгливо морщась, лег, укрылся с головой пальто и мгновенно заснул. Промедление грозило бедой. Любая самая радужная мысль грозила бедой. Мыслительный процесс — непозволительная роскошь в моменты острого кризиса.

Спустя двадцать часов Осин открыл глаза. Украли и украли, рассудил лениво, шаря взглядом по пустым стенам. Он ни чувствовал, ни боли, ни сожаления. Пропавшее барахло не шло в сравнение с главным вопросом, который предстояло решить: как жить дальше? И что существеннее: зачем?

Круглов

Шестью месяцам ранее

Круглов уже полтора года работал на Дмитрия и не переставал радоваться. Большая часть квартиры принадлежит ему. В стопке постельного белья, в синем конверте, хранятся сбережения. Две тысячи долларов.

В кои веки Круглов почти уверенно смотрел в будущее. И молился об одном: пусть история с местью тянется как можно дольше. чтобы он успел получить квартиру в собственность и скопить побольше деньжат. Тогда, выйдя после четвертой ходки на свободу, ему будут где и на что жить.

То, что он получит новый срок Круглов не сомневался. Как и было обещано, его деятельность сводилась к хождению по грани закона. Олнако некоторые мероприятия, такие, например, как покупка оружия, являлись явным нарушением уголовного кодекса. поэтому заслуживали соответствующего наказания. Впрочем, впаять срок трижды судимому рецидивисту можно было и без повода. Только свисни — менты в раз навешают нераскрытых дел и суши, Валерий Иванович, сухари, готовься в дорогу дальнюю в казенный дом. Мер более радикальных со стороны Дмирия Круглов не опасался. Убивать его не станут. Без острой нужды людей только в кино убивают. А посадить — посадит, как пить дать, посадят.

«И хрен с ним, тюрьма так тюрьма, — утешал себя Круглов. — От судьбы не убежишь. Сколько веревочке не виться, конец один». В глубине души Валерий Иванович такого исхода не боялся. К несвободе он привык давно и основательно.

Да, поглядывая с любовью на диван, телевизор, компьютер, думал Круглов, отмотаю четвертый срок и вернусь домой. Рядом с теплым и мягким «домой» холодное «четвертый срок» таяло, становилось незаметнее, незначительней.

«Все имеет свою цену, — сводил Круглов счеты. — Не было квартиры — теперь есть. Не было денег — появились. Не было — есть — изволь расплатиться с судьбой. За крышу, за синий конверт с зелеными банкнотами и грядущее спокойствие можно посидеть пару лет за колючкой. Сколько той зимы. Отмотаю…вернусь…только бы успеть с квартирой, только бы денег собрать побольше».

Словно услышав желание, однажды Дмитрий объявил:

— Есть задание. Цена пять тысяч баксов.

— Сколько? — Обычно счет шел на десятки, в лучшем случае на сотни долларов.

— Пять тысяч.

— Что надо делать?

Дмитрий сказал.

— Ого! — присвистнул Круглов. — Не знаю право. А если он меня в сердцах убьет? Мертвым деньги ни к чему! — Круглов, действительно, не знал, как поступить. Согласиться или отказаться? Для пожилого полунищего полубездомного бывшего уголовника пять тысяч долларов громадная сумма. Пять тысяч равнялись пяти годам безмятежной жизни. Пяти годам уверенности в завтрашнем дне. Пяти годам прогулок, завтраков и игре на компьютере. За это стоило рискнуть. Как минимум поторговаться. — Я возьмусь за дело за шесть тысяч и немедленное оформление квартиры на мое имя.

Дмитрий согласно кивнул.

— По рукам. Но это не все. Есть возможность заработь еще. Тебе это интересно?

— Еще спрашиваешь?!

— Сумеешь выжать из Осина сто тысяч баксов и двадцать пойдут тебе! — Возьмешься?

— Да! — сказал Круглов с тяжелым сердцем. Казалось: то плохое, что он ждал, уже начинается. Уже началось. Уже видны каменные стены казенного дома, приветливо стелет путь дальняя дорога, даже запашок лагерной баланды уже чудился Круглову. «Зато квартира, зато деньги», — твердил он, ворочаясь ночью на старом продавленном диване, с удивлением, обнаруживая в себе, странные настроения. Очнувшись от сонного замороженного покоя, в котором пребывал он последний год-полтора, хотелось ему перед новым сроком женщину. Сильно хотелось. То одури. До тошноты. Еще больше захотелось любить. Сексу существовала альтернатива — собственные ладони. Чувству замены не было.

— Почему меня никто никогда не любил? — вопрошал у темноты Валерий Иванович Круглов горько и обреченно.

Душевная потребность — не сексуальное напряжение, ее рукоблудием не удовлетворишь. Не утолишь голод сердечный возней со шлюхой. Не утешишь случайной связью обиду на жизнь.

— Почему? — Спрашивал у темноты здоровый сильный пятидесятидвухлетний жилистый мужик, не дополучивший у судьбы тепла, нежности и заботы.

— Почему? — взывал к справедливости измученный одиночеством человек.

Всему свое время, ворковала вкрадчивым шепотом темнота. И твое наступит. Жди, не отчаивайся, не долго осталось, вторила ей вполголоса справедливость.

Круглов Валерий Иванович игривых ответов не слышал. Вернее, слышал, но игнорирвал из всех сил, так как давно и основательно перестал верить в сказки.

И напрасно.

Осин

Наши дни

Виктор упорно всматривался в царапинку на паркетной планке, гадал: позвонить сначала Гале и рассказать о пропаже мебели, вызвать милицию или, не меняя вчерашних планов, отправиться к Марине. С большим удовольствием Осин продолжал бы спать. Но тихое пристанище в царстве Морфея больше не принимало его. Встревоженный мозг не отпускал сознание в сон. Осин набрал номер Галкиного мобильного. Занято.

«Милая, нашу квартиру обокрали. Я провел ночь на голом полу. Виктор», — скинул он sms-сообщение.

Через минуту супруга откликнулась:

— Осин! Ты сволочь! Я так и думала! Подлец! — Галка, естественно, решила что после вчерашнего разговора он вывез и спрятал мебель.

Следующий звонок в милицию

Спустя три часа Осин знал: вещи отправлены по его личному распоряжению. Квитанция о найме фургона, предъявленная консьержке, подписана его фамилией. Дверь в квартиру открыта «родным» ключом. Распоряжался погрузкой немолодой мужчина приятной наружности с низким хрипловатым голосом.

— Будем работать кражу, — пообещал милицейский капитан. Бодрый тон не внушал доверия. Галка вытерла мокрые глаза, спосила:

— Шансы есть?

Мужчина пожал плечами. Какие шансы?! Липовая квитанция, ни одного свидетеля. Дело — верный глухарь. Если преступники не проколятся на сбыте, пиши пропало. Сто лет ищи, век не найдешь

Роман утешал Галину. Исподлобья целил недружелюбным взглядом в Виктора. Тот, измученный объяснянием с женой и ментами, молчал, устало и угрюмо.

— Я подаю на раздел имущества, — заявила Галя в дверях. — Ты сам начал войну, не обижайся.

— Поступай, как хочешь… — отмахнулся Виктор. — Кстати, ты не помнишь, что такого грандиозного происходило позапрошлым летом?

— Как же! — Галка вскинула черные брови, — ты чуть не утопил Дашу.

— Я сам едва не подох, — выдал Осин уже пустому коридору.

Память вернула обстоятельства тех дней.

…они гостили у знакомых на даче. После обеда, изрядно набравшись, мужская компания присоедилась к женщинам и детям, отдыхавшим на пляже. Виктор эффектно нырнув, широко загребая загорелыми руками, чувствуя на себе восхищенный взгляд очередной пассии — хозяйки дачи, поплыл к Даше. Дочка лежала на матрасе метрах десяти от берега, плескала ладошками в воде, мурлыкала песню. И совсем не ожидала встречи с отцом. Для большего впечатления, Осин снизу боднул головой резиновое днище и на пронзительный визг дочери ответил гомерическим хохотом. Не дав девочке опомниться, он обхватил ладонями худые лодыжки и дернул вниз. Даша пошла на дно. В открытый рот хлынула вода. Осин подтолкнул дочку вверх. Она, глотнув воздуха, заорала. И снова оказалась под водой. И снова вверху.

Веселье оборвалось внезапно. Галка, услышав крик Даши, сорвалась с места, бросилась на помощь и, ударив его локтем в лицо, вырвала дочку из рук. Тут же подоспела пара спасателей и помогли дочке и жене вернуться на берег. Виктор садиться в лодку не пожелал и, в смятении, плохо соображая, поплыл в противоположную сторону. Метров через пятьдесят ему стало плохо. Ногу свела судорога. Трезвым, он бы справился с ситуацией. Пьяным- растерялся неимоверно и завопил:

— А..а..аа

Очнулся он на песке. От пережитого ужаса в ушах звенело.

— Галя, — прошептал дрожащими губами.

Над ним склонились люди. Жены среди них не было.

— Галя, — позвал Виктор. Он чуть не умер, он имел право на сострадание. Душная волна мерзости прихлынула от желудка к горлу. Изверглась желчной горечью. Осин вытер губы тыльной стороной ладони, сплюнул

— Пить надо меньше, — полезла с советами толстая низкорослая баба. — Совсем народ подурел, потерял стыд и совесть.

— Как ты? — появилась наконец Галина. Из-за спины жены выглядывала дочка с красными заплаканными глазами.

— Дашенька я не хотел, я пошутил…Я с тобой играл, — Виктор с трудом разлепил разбитые губы.

Глаза Галки метали молнии. Его шутка не удалась. Во всяком случае супруга не оценила ее по достоинству…

Да, Виктор тряхнул головой, отгоняя неприятное воспоминание. То лето выдалось трудным. Мелкое происшествие на пляже было лишь началом. Вскоре на него свалились другие беды и злосчастья. Среди прочих: ссора с Крулем.

И из-за чего?! Из-за поганого щенка!

…Круль, с трудом уговорив жену Нину, купил себе серо-коричневого лохматого щенка-кавказца.

— Зачем тебе такой пес? — удивился выбору Осин. — Кавказцы неуправляемые.

— Мне нравится, — сказал друг.

Андрею видимо доставляло удовольствие подчиняться. Его всегда тянуло к натурам властным и сильным. В дружбе с Осиным Круль занимал ведомую позицию. В браке верховодила Нина. И щенок в мгновение ока стал хозяином положения.

Осин предупредил: так нельзя. Надо показать кто глава стаи. Круль лишь отмахнулся:

— Он еще маленький…Вырастет тогда

«Маленький» в семь месяцев тянул на тридцать килограмм и как все кавказцы отличался непокорным и агрессивным характером.

В июле Андрей собрался в отпуск. Всего-то на неделю смог оторвать себя от работы, трудоголик хренов. И отдал щенка Виктору. Тот нехотя согласился. Кавказец, как и следовало ожидать, сразу не поладил с Азефом. Два кобеля, матерый и юный, набиравший силу, постоянно ссорились, грызлись. Один раз дело зашло так далеко, что потребовалось вмешательство Виктора. Строптивый малец нарвался и получил. Солдатским ремнем!

Ничего страшного. Азефа приходилось лупцевать едва ли не каждую неделю. Ничего-то ничего, а кавказец заскучал, потерял аппетит, слег. Ветеринар сказал: механическая желтуха и выдал список лекарств почти на сто баксов.

Андрей возвращался из Турции через два дня и Осин решил подождать с лечением. Не захотелось мотаться по аптекам, морочить голову чужими заботами. Собственных хватало.

Круль прямо с вокзала заехал к Осину и застал щенка на последнем издыхании. К вечеру пес околел. Как показало вскрытие, зачем-то Андрюха устроил из обычного случая целую трагедию, от побоев. В районе печени обнаружились повреждения.

— С овчарками иначе не обращаются, — оправдывался Виктор, помогая закапывать труп собаки. — Как еще заставить таких бугаев подчиниться?

Круль угрюмо молчал, слушал, кивал. Наконец изрек:

— Ты все у меня отбираешь.

— Не понял, — Виктор недоуменно пожал плечами.

— Кто первым познакомился с Галкой?

Андрюха увидел Галю в троллейбусе и настолько впечатлился дивной красотой, что рискнул познакомиться. Через неделю Круль первый раз поцеловал Галю, а спустя месяц, осознав серьезность своих намерний, познакомил с лучшим другом.

— Она сама меня выбрала, — Виктор самодовольно ухмыльнулся, — какие могут быть притензии?!

Не успел Андрей опомниться, как Галя, смущенно потупив глаза, призналась: с Осиным ей веселее, интереснее, лучше. Не сердись, хорошо?

— Галка — дело давнее! — Виктор не испытывал угрызений совести. Каждый получает по заслугам. Он — смуглянку красотульку Галинку. Андрюха- рыхловатую злюку Нинку. Каждому свое! Старая истина! — Еще претензии есть?

— Есть! Есть претензии! — заявил решительно Круль.

— Какие?

— Да, пошел ты!

Они никогда не говорили между собой о Нине. Что тут говорить?! Нинка — неуемная баба — сама лезла к Осину в штаны и жизнь.

Когда-то давно у Осина с Ниной, тогда двадцатилетней симпатяжкой-студенткой юр. фака, закрутился роман. Они провели вместе пару недель, затем Осин нашел себе другую. Нинку же не переклинило. Она решила подобраться к Осину через Андрея и добилась своего. Став женой Круля, она несколько лет была не единственной, но постоянной любовницей Виктора и даже мечтала родить Осину ребенка. Андрей про это знал, однако никогда не опускался до обсуждения столь этой щекотливой темы.

Никогда раньше Андреей и не был столь агрессивен.

— Ты — сволочь…

Виктор слушал упреки, диву давался. Простофиля Круль, копил обиды, как деньги, любовно, с азартом. Конца списку не было. Не то сказал, не так ответил. Криво глянул, косо подумал, высмеял, проявил высокомерие, пренебрег. Андрюху донимало ощущение второсортности, душили комплексы, ела зависть. Не он — баловень судьбы, не у него богатая бабка, не у него…не у него…

— Андрюха, очнись! — Виктор искренне возмутился. — Моя бабка — редкая скряга и стерва. Она меня с детства на дух не выносила. Она меня гнала вон, а я лез в любимцы, унижался, как последний барбос. У меня никогда не было нормальной семьи. Папочка спился и сдох в психушке. Мамуля хахалей меняла, как перчатки. Меня в тринадцать лет подружке пьяной в постель уложила. Первую стопку сама налила. Нашел кому завидовать…

Еще тем летом Осин серьезно проигрался в карты. Сел за стол не с теми людьми, не в том месте, не в то время и погорел. Ему объяснили плоско и доступно: гони тридцать тысяч, не то пожалеешь. Рассказали, что ожидает в случае задержки, обрисовали четко и ясно перспективу.

Деньги у Виктора были. Бабка от широты душевной как раз отстегнула пайку. Однако в сентябре требовалось, кровь из носу, профинансировать производство. Находить средства для развития бизнеса было обязанностью Осина. Единственной, так как от других он старательно увиливал. Обычно все решалось довольно просто. Виктор брал деньги у бабушки, затем за совсем небольшой — половина от банковского — оформлял кредит на компанию. В итоге и овцы, были сыты, и волки целы. Он выполнял свои обязанности, как учредитель; Галка и Андрей преращали называть его разгильдяем и бездельником, а компания получала необходимое.

— Ребята, у нас проблема. Бабка не дает денег, — соврал Осин на совете директоров, надеясь на чудо. Если ребята ему поверят, он сможет заплатить карточный долг.

— Это у тебя проблема, — рубанула с плеча родная супруга. — Обещал тридцать тысяч — вынь да полож.

— Где я их возьму? — изумился Осин почти честно.

— Не моя забота, — сказала Галина и исправилась, — не наша забота.

— Вы совсем обнаглели! Один раз можно проинвестировать бизнес из прибыли.

— С какой стати? — вскинулся Андрей. — Ты получаешь зарплату директора и должен найти инвестиции.

— Я не Бог, — скромно признал Осин. — Бабка сказала нет, а кредит в банке вы брать не хотите.

— Если ты не справляешься, мы тебя уволим и сэкономленные средства вложим в производство, — Галка была в паршивом настроении и рубила сплеча.

— Или бери кредит на свое имя, — внес рац. предложение Андрей.

— Ты являешься в полдень на работу, в три час тебя уже давно нет. Два дня в неделю ты неизвестно где ошиваешься… Ты — не учредитель, совладелец, директор, а лодырь, прогульщик и полное дерьмо. Или начинай вкалывать, или выкладывай бабки. Третьего не дано.

Осин слушал упреки и размышлял. Если он не заплатит карточный долг — его прикончат, что б другим не повадно было. Заплатит — подведет компанию и нарвется на неприятности. Как минимум, ребята лишат его дивидендов за год. Порядки в фирме, с Галкиной нелегкой руки, воцарились строгие. Как же быть? Где раздобыть денег? Одолжить, пришло закономерное решение. Тридцать тысяч не бог весь какая сумма, стоит заложить машину или квартиру, и зеленые купюры в миг окажутся в руках. Однако Bentley акладу не подлежал. Квартиру без Галкиной подписи не сбагришь. Оставалось идти на поклон к Крулю. Он выручал не раз. Не подвел и нынче. Только потребовал грабительский процент.

— Мы же друзья! — возмутился Осин.

— Ты мне должен уже пять тысяч! — мелочная душонка, Андрюха, вел учет каждой взятой взаймы копейке.

— Я верну пять тонн. Но тридцатник будет без процентов!

— Ладно. Поехали к нотариусу.

Осин едва не упал со стула.

— Какой нотариус? Ты совсем спятил? Мы же друзья. Детей друг у друга крестили! Когда ты строил дом, кто тебе помогал? Кто без юридической волокиты отстегнул двадцать тысяч и не ахнул? Не поморщился? Кто?

— К нотариусу!

Оформили соглашение. Круль дал тридцатник на полгода. Осин вложил их в бизнес. Бабкиными деньгами рассчитался за карточный долг. Казалось бы все уладилось. Но пролетело лето, за ним осень. В январе Андрюха потребовал свои кровные назад. Это было некстати. У Осина опять были финансовые проблемы. На Новый Год он рассчитывал получить от бабушки очередной подарок и, таким образом, вернуть Крулю тридцатник. Однако неожиданно подвернулось выгодное дельце. Виктор вбухал в новый проект все что имел, и слету огреб кучу бабок. Но номинально. В наличные куча могла превратиться в феврале или в марте.

— Подожди пару месяцев, — попросил Осин. — Ты мне друг или хрен собачий?

Это было неудачное сравнение. Андрюха вспомнил про щенка, разозлился и потребовал судебного разбирательства.

Галка узнала и закатила грандиозный скандал. Как же, а вдруг ее заставят несли ответственность по долгам мужа! Мало того, дрожайшая половина доложила обо всем старухе. Та рассердилась, запретила появляться на глаза, велела Полищуку организовать штрафные санкции. Глеб Михайлович рад стараться, отлучил от кормушки на полгода, устроил выволочку. В довершение бед, ни в феврале, ни в марте Осин не рассчитался с Андреем. Деньги крутились, забирать их из бизнеса было глупо. В отместку Круль в апреле на совете директоров внес предложение: отдать ему долю прибыли Виктора, так сказать, в счет погашения долга и компенсации за моральный ущерб. Галка, зараза, нет, возмутиться: мужа грабят! — согласилась. И три месяца, до лета, пока зрели барыши по новому проекту, Виктор сидел на голодном пайке. Ни ресторанов, ни карт, ни рулетки. Работа, дом, подружки и только. Скука смертная.

Андрюхе он, конечно, высказал все. Сволочь! Гад! Мерзавец! Мог бы потерпеть, подождать, не подводить друга под монастырь! Жалкие тридцать тысяч обернулись Осину в девяносто тонн убытка. Даже ростовщики не берут такие проценты!

… Осин думал о событиях позапрошлого лета и удивлялся: столько всего нехорошего произошло, а он забыл беды того лета, будто их не было. Может и нынешние неприятности также легко уйдут из памяти? И через два года он с трудом вспомнит об этом так называемом заговоре?

Пока об этом можно было только мечтать. Виктор с тоской обвел взглядом голые стены и, ухватив пальто, заторопился на улицу. Пустота давила на мозги, будила глухое отчаяние, тоску, и желание выпить. Виктор судорожно сглотнул слюну. Нет! Пить он не будет! Он уже год не пьет. И не будет пить никогда!

А вот поесть надо! С противоположной стороны улицы с витрины нарисованный толстяк-повар завлекал публику румяным жареным гусем на блюде. Виктор достал мобильный:

— Марина, привет. Ну что? Мы встречаемся, как договорились? Отлично.

Спустя час Осин уже сытый и оттого даже немного успокоившийся поджидал бывшую любовницу у входа в другое заведение, получше, пошикарнее.

Марина похорошела, отметил Осин. Как Галка. Разлука с ним шла женщинам на пользу. И Ольга расцветет через пару недель, уколола нечаянная мысль. Осин запретил себе вспоминать белобрысую шалаву, бывшую русокосую королевну. Унижение, испытанное вчера — боже, ужаснулся, неужели только вчера! — жгло сердце горькой обидой. Он, как последний дурак, втрескался в дерьмовую бабенку, шлюху, которая собиралась использовать его.

Небрежно чмокнув Виктора в щеку, Марина прошествовала в зал. В кожаном брючном костюме в облипку, в дорогом серебре на красивых пальцах, со стильной короткой стрижкой она обращала на себя внимание. Пара мужиков за столиком у стены, увидев эффектную красотку, замолкли, вцепились маслеными взглядами в шикарный Маринин зад. Обтянутые черной лайкой полусферы покачивались в такт шагам нарочито игриво и заманчиво. Виктор и сам залюбовался.

— Как жизнь? Как дела? — спросил как можно равнодушнее.

— Твоими молитвами, — ответила Марина, — не жалуюсь.

— Не скромничай. Наслышан о твоих успехах. Весьма наслышан, — уколол Виктор.

Марина не долго оставалась одна. Буквально через пару недель она подцепила преуспевающего бизнесмена. Новый «папочка» снял ей квартиру, прикупил нарядов, выводил иногда на светские мероприятия. Осин слушал чужие новости, старательно изображая интерес. Новый маринин ухажер занимал его мало. А вот история о том, как состоялось знакомство заслуживала интереса.

— Вскоре после нашего разрыва позвонил твой приятель, тот что устроил консультацию у нарколога. Предложил обратить внимание на Черненко. Скучает, говорит, человек без женской ласки и внимания. Деньги есть, желание познакомиться тоже. Проявите, барышня, инициативу — не пожалеете. Действительно — не жалею!

Марина выставила вперед ладонь, украшенную бриллиантовым перстеньком. Хвастается, сообразил Осин.

— Подарок, — подтвердила Марина и продолжила, — твой приятель — очень полезный человек. Уже дважды выручил меня…

— Кого ты имеешь в виду?

— Он назвался Иваном Ивановичем.

Осин скривился как от зубной боли. Значит, его оппонент и тут подсуетился. Мало того, что этот подонок отбирал у него женщин, так он еще и пристраивал их, как котят, в «хорошие» руки… Галку отдал Роману, Маринку какому-то Черненко. Не сегодня — завтра, Оле найдется приличная партия.

— Расскажи-ка о нем подробнее, — потребовал Виктор.

В первый раз «приятель» объявился еще во времена запоя Виктора. Он позвонил, представился, спросил как дела. Словно считывая информацию с интонаций Марининого голоса, проявил проницательность:

— Виктор пьет?

— Да, — призналась Марина неохотно.

— Давно?

— Два месяца…

— Н..да …могу посоветовать отменного специалиста, — предложил мужчина, — он прерывает запои и, главное, предотвращает рецидивы.

— К кому я только не обращалась, — Марина заплакала.

— Это классный нарколог. Дорогой, известный. У него в клиентах вся городская элита ходит. Кого, конечно, коснулась беда. У вас найдется полторы-две тысячи баксов?

— Сколько? — Так много вкладывать в неопределенные отношения с Осиным Марина не собиралась.

— Понятно. Я попробую помочь, — пообещал Иван Иванович.

Через день он снова позвонил:

— Простите, Виктор ведь женат. Не лучше ли мне обратиться к Галине?

— Галя ушла от Осина.

— А… — раздалось неловкое блеяние, — я не знал. Еще раз простите, за бестактность. Я должен Виктору тысячу долларов. Вы не против, если я переведу деньги на счет лечебницы? Остальное вы доплатите. Думаю, сумма будет небольшой. Я договорился о скидке.

Спустя еще несколько дней:

— Запишите адрес. Скажете, по рекомендации Ивана Ивановича. Вас обслужат лучшим образом. И не надо больше волноваться. Ваши проблемы позади. Я не успокоюсь пока не вытяну Виктора.

— Да? — Марина не скрывала скепсис. И напрасно. Иван Иванович сдержал слово. Виктора вылечили. — Вот собственно и все, — закончился рассказ

Осин отхлебнул кофе. Горький вкус усилил горькое ощущение беспокойства. Он привык быть хозяином положения. Привык управлять своей жизнью. Нет! — утверждал его враг. Ты здесь больше не хозяин. Я диктую условия, ты выполняешь их. Я обрек тебя на алкоголизм, я тебя вытащил. Ты подчинен мне. Ты — игрушка в моих руках. Нет! — Хотелось крикнуть Виктору. Нет! Обстоятельства утверждали — да! Он сыграл все предложенные игры. Отстрадал все навязанные обиды, исхлебал унижения, отболел разочарования. Сегодня в очередной раз.

— Алло, Осин! — Марина махала ладонью перед его носом.

— Извини. Я отвлекся. Никак не соображу о ком ты толкуешь, — сыграл задумчивость Виктор. И для пущего правдоподобия даже потер лоб.

— Не притворяйся. — Марина не поверила. — Ты редко одалживаешь деньги. Еще реже тебе их возвращают. И не спорь! У тебя на лице все написано.

— Что написано?

— Этого человека ты ненавидишь и боишься! — последовало разоблачение.

— Бред, — отмахнулся Виктор

— Чистая правда — Марина отодвинула чашку. К кофе она не притронулась. — Иван Иванович предупреждал, что ты будешь расспрашивать о нем. И просил передать номер его мобильного.

Марина достала из сумки изящный блокнот. Из потайного кармашка обложки вытащила небольшой листок. От долгого хранения бумага посерела и истрепалась.

— Давно он у тебя? — хмуро спросил Осин.

— Полгода.

Сука, вызверился Осин. Он едва не набросился на любовницу с кулаками.

— И не выбросила, не потеряла, — процедил сквозь зубы.

— Не выбросила. Не потеряла. Он сказал: когда Виктор спросит обо мне — не торопись отвечать. Узнай сначала, сколько он готов заплатить Возможно, сумма тебя приятно удивит.

Виктор ни проронил ни звука. Он попал в очередную ловушку. Марина торжествовала. Глаза сияли победно. Губы кривились в ухмылке. Как же! Представилась возможность расквитаться! Кто бы устоял?! Только не тщеславная Маринка!

— Сколько ты хочешь? — спросил угрюмо.

Марина пожала плечами.

— Назови свою цену.

— Десять баксов.

— Пять тысяч.

— Что? — рявкнул Осин.

— Три, но только из любви к тебе.

— Полтинник.

— Ладно, тысяча.

Виктор стиснул кулаки. Убить суку мало!

— Сто и ни копейки больше

— Как хочешь. Я без твоих денег не пропаду… — Марина отодвинула стул, намереваясь встать.

Осин схватил ее за руку. Она не пропадет, а он…

— Погоди. Я согласен. — Он отсчитал деньги. Положил на стол стопку из десяти сотенных банкнот, достал мобильный. — Звони.

Марина послушно набрала номер, протянула трубку Осину.

— Алло? — в миг осипшим голосом спросил он.

— Добрый вечер, Виктор Петрович. Рад слышать вас. Как дела? Как здоровье? Сколько отстегнули Мариночке? Я посоветовал начать торг с пяти тонн… — этот же голос обещал ему компромат на Маринку, проблемы с Ольгой и посоветовал вспомнить позапрошлое лето.

— Я перезвоню позже, — пролепетал Виктор. Говорить в присутствии Марины он не мог.

Та, правильно оценив ситуацию, стала прощаться.

— Пока. Желаю удачи. Я на тебя зла не держу. Даже благодарна за многое. Особенно за пляжных кобельков. Незабываемые впечатления. — Уколов напоследок, нахалка поплыла к выходу. И снова мужики за столиком у стены голодными взглядами зашарили по вертлявым красивым ягодицам, талии, стройной шее. Вот шлюха, выматерился Осин и дрожащими пальцами набрал номер. С каждым длинным гудком, заунывным, противным до омерзения, сердце пронзала смертная тоска. Наконец раздался треск, хрип и мужской ответил:

— Да.

Виктор зажмурился от напряжения и, стараясь не выдать волнение, предложил:

— Давай потолкуем по душам …

Его перебили:

— Друг мой, у вас нет души. И скоро не будет тела. Не о чем толковать…

Ту-ту-ту…ту-ту-ту…перечень коротких сигналов звучал, как приговор. Виктор закрыл в изнеможении глаза. Открыл. Пустым взглядом обвел кафе. Вздохнул судорожно, мелкими порциями проглатывая воздух. От крупных захватывало дух.

Во рту болтался сухой шершавый язык, гладил колючую наждачную поверхность гортани. Ноги налились каменной тяжестью, под коленкой в нервном тике дрожала мышца.

Виктору было страшно. И одиноко, горько, противно, мерзко. Хотелось выть. От тоски и отчаяния хотелось выть и биться головой о стены. «Не о чем толковать»! Чужая злая воля перечеркнула его будущее. Отбросила за ненадобностью.

«Друг мой, у вас нет души. И скоро не будет тела» — заявил его враг.

Смерть? Виктора передернуло от ужаса. Нет, оборвал он панические мысли. Это блеф, психическая атака. Хотели бы убить, давно управились бы. Ему не раз угрожали смертью, он знал: никто не играет с жертвой в глупые кошки-мышки ради удовольствия, все решается быстро и просто.

Стоп. От неожиданной догадки Осин замер. С ним как раз играли в кошки-мышки. Кто-то бессмысленно и зло разрушал его жизнь, не выдвигая при этом обвинений и требований, даже ни выходя из тени. Объяснить такое поведение могло одно. Мститель наслаждается, наблюдая как корчится от страданий Виктор Осин. Но посторонним страдания не видны. Чужим пытки, выпавшие на его долю, не заметны. Для посторонних Виктор по-прежнему прекрасно устроен, успешен, обеспечен и любим. И только свои знают, что жизнь его лежит в руинах, что он корчится от боли, унижения и обид. Значит, враг — кто-то близкий, свой!

Свой?! Осин нахмурился. В пользу версии говорила снайперская точность ударов. Против …роптала логика. Не такую уж большую тайну составляет его жизнь, чтобы о ней трудно было собрать сведения. Не так уж хорошо он держит удар, чтобы его растерзанным благополучием нельзя было полюбоваться издалека.

И все же свои попадали под подозрение первыми. Тем паче, что отношения со всеми были сложны и запутанны.

Людей из близкого круга было раз два и обчелся. Галина и бабка. Андрей и Нина Круль. Игорь и Люда Осины. Возможно, Полищук. Семь человек.

Восемь, исправил Виктор, плюсуя к списку Романа Алексеева. Мужика, который трахает твою жену, также следует отнести к людям близким. Во всяком случае у Романа достаточно серьезных оснований для мести и ненависти. Особенно, учитывая Галкины шаткие настроения.

Восемь, повторил Осин. Восемь человек.

Бабка? Старуха могла уничтожить его, просто отказав от дома и денег. Издеваться, причем так долго и изощренно она бы не стала. Вряд ли и Полищук — автор его несчастий. Каждая минута великого стряпчего стоит так дорого и настолько занята делами куда более важными, чем странная месть, для которой в сущности и повода-то нет. По-настоящему с Полищуком и его семейством Виктор ни разу ни ссорился. Иногда, конечно, цапались потихоньку, но потом также потихоньку мирились. Разве что после одного случая, Полищук сердился дольше обычного. Осин тогда вздумал потолковать со старым адвокатом откровенно и вывалил на прямую: мол, бабкины капиталы — все равно мне достанутся в наследство, почему бы сейчас не получить к ним доступ. Я бы не остался в долгу и отблагодарил вас. Какой вы хотите процент? — спросил Виктор. Простите, я вас не понимаю, — ответил Полищук и, обрывая последуюшие объяснения, повторил: я вас не понимаю.

«Полищуку не за что мне мстить, — взвесив „за“ и „против“, решил Осин. — Личных отношений у нас нет. Материальных недоразумений тоже. Прочее — сущая чепуха».

Далее в списке шел Андрей Круль.

Осин вздохнул. Бывший лучший друг почти идеально подходил на роль злейшего врага. Но придумать и реализовать такую сложную многоходовку Андрей не мог в силу скудости воображения и отсутствия характера. Круль был прост, как таблица умножения.

Они познакомились во время вступительных экзаменов. Осин подсунул Крулю задачку по математике, перед физикой попросил растолковать закон Кулона, на сочинении дал проверить текст. Став студентом, в благодарность за помощь, Виктор взял шефство над молчаливым застенчивым отличником. Таскал на дискотеки, приглашал на вечеринки, водил за собой, как пуделя на веревочке. Сколько раз его спрашивали: зачем тебе Андрюха — нудный тип, серость, ноль без палочки. Вы его не знаете, — смеялся Осин. Сейчас Виктор усомнился: Возможно, он сам не знает Круля. Подлеца, предателя, завистника и, как выяснилось, растлителя малолетних. Нет, Осин упрямо покачал головой. Андрей не способен организовать травлю, сам он с таким мероприятием не справился бы. А вот вместе с Нинкой, пожалуй, потянул бы. Экс-любовница в молодости училась на юр. факе, отлично соображала и даже проходила практику в конторе Полищука.

«Неужели это Крули мне удружили? — рассуждал Виктор. — Нет, нет».

Масштабы происходящих бед и личности предполагаемых авторов были слишком несоизмеримы. Беды были большие, творчески изощренные. Авторы же проявили себя как люди жалкие и никчемные.

Галка и Роман больше подходили на роль палачей. Однако и эта версия не казалась Осину убедительной. Галка натерпелась от него, с этим не поспоришь. Но творить зло не в ее правилах. Сам же Роман вряд ли бы ввязался в подобную историю. Рискованно. Вдруг Галочка проникнется жалостью в бедолаге-супругу и бросится его жалеть или спасать.

Еще менее вероятным казалось Осину, что наказывают его Игорь и Людмила. Троюродный брат с супругой могли поставить ему в вину многое. Но перейти от слов к делу? Игорь и Люда были на это не способны.

«Кто же?» — Виктор перебрал восемь возможных кандидатур и каждую отмел. Что делать дальше он не знал. В голове царила полная каша. И морзянкой, как сигнал «SOS», билась мысль: выпить!.

Следуя инструкции доктора Кравченко, в самом крайнем случае, надлежало срочно ехать к клинику. Так Осин и сделал. Тем паче, что итак собрался навестить Олега Ивановича и выяснить у него подробности своей госпитализации.

— Док, Виктор Осин беспокоит. Я подскочу сейчас? Что мне совсем хреново.

— Жду, — без лишних слов согласился Кравченко.

Клиника знаменитого нарколога занимала первый этаж просторного пригородного особняка. На втором и третьем обитало семейство доктора. Жена, двое взрослых детей и три лохматых сен-бернара.

— Олег Иванович, — едва оправившись после сеанса, Осин перешел к сути. — уделите пару минут. Расскажите, каким образом я попал к вам. Правда ли что кто-то из знакомых составил мне рекомендацію и даже оплатил частично лечение?

— Я уже и забыл как было дело…

По смущенному лицу доктора, по торопливому ответу Виктор понял: Кравченко врет.

— Не лукавьте…

Олег Иванович смешался, опустил глаза. Осин терпеливо ждал пока закончится представление. Захочет Кравченко — скажет правду. Нет — слова клещами не вытянешь. Хранить секреты — часть его работы.

— Мне очень надо знать.

— Что ж…

К Кравченко обратился немолодой мужчина с просьбой о помощи. Цены в клинике его не смущали.

— Он звонил или лично беседовал с вами? — спросил Осин.

— Конечно лично, — последовал ответ.

И так инкогнито нарушено! Злодей впервые появился на сцене открыто!

— Мужчина рассказал, что друг его попал в буду. Многие специалисты брались вылечить его и отступали. Я- последняя надежда. Деньги не проблема. И прочая лирика.

— Как выглядел этот тип?

— Обыкновенно. Лет пятидесяти, спокойное уверенное лицо, правильная речь. Одет недорого.

— И все? — разочарованно протянул Виктор. Никто из его подозреваемых не соответствовал описанию. Мало того, такие приметы впору примерять каждому встречному.

— Что вы хотите? Я видел его полтора года назад. Он и тогда не произвел особого впечатления. Сейчас я бы его не узнал вовсе.

— Неужели ничего не помните?

Кравченко пожал раздраженно плечами.

— Рядовая ситуация, типичный случай, банальная внешность. Зачем засорять мозги лишней информацией?

— Хорошо, оставим эту тему. Второй вопрос: я действительно был так плох?

— Вас доставили в тяжелейшем состоянии, — доктор пустился в подробности.

Если до сего момента у Осина оставались иллюзии относительно прошлых подвигов, то с каждым словом Олега Ивановича они таяли. Место их занимал не стыд и не раскаяние. СТРАХ! Страх охватил Осина. Прежде он полагал: ну, запой; ну сильный запой, долгий. Но был и прошел. Ничего страшного. Он ошибался. Он преувеличивал. Приукрашивал ситуацию. Хитрые медицинские термины, которые употреблял Кравченко имели простой и ясный смысл.

— Вы нездоровы. Есть серьезные основания для беспокойства. Алкоголизм-лишь вершина айсберга. Я бы посоветовал лечь в клинику на исследование.

Нет! Осин чуть не взвыл. Врешь! Он чуть не заорал: врешь! Тебе заплатили! Тебя наняли пугать меня! Сволочь! Ублюдок! Козел!

— Назовите диагноз! — потребовал решительно.

Доктор пожал плечами:

— Пока об этом говорит рано. Есть тенденции…предрасположенность…

— Каковы мои перспективы? — Хороший вопрос в свете того, что дражайший папенька спился и закончил дни в желтом доме.

— Все в руках Божьих, — ушел от ответа Кравченко. — И все в ваших силах Мои же рекомендации неизменны: правильный образ жизни, ответственность и контроль. Не злоупотребляйте доверием, которое вам оказывает природа. Не губите организм, не транжирьте отпущенный свыше дар — возможность долго и счастливо жить.

— Долго и счастливо жить? Все в моих руках? — изумился неприятно Виктор. Он бы с удовольствием согласился с доктором, если бы не последние события.

Круглов

Месяцем ранее

— Сколько нам стоил доктор? — спросил Дмитрий.

— Триста зеленых, — соврал Круглов. Он уломал Кравченко за двети.

— Осин поверил?

— Вышел из дверей клиники белее мела.

— Хотя знает, кто оплатил счета за лечение и может смело предположить, что диагноз сфабрикован?

— У страха глаза велики

— Совершенно верно. Отец Осина умер от белой горячки. Потому Виктор всегда будет бояться повторить его участь. И всегда будет носить этот страх в себе. Слова доктора, как бы Виктор к ним не относился, причинили ему боль и посеяли в душе сомнения. Большие и болезненные.

Круглов поморщился. Иногда шеф чрезмерным и не искренним пафосом неимоверно раздражал его.

— Как оно, в своем доме стены греют? — поинтересовался Дмитрий.

Три дня назад нотариус передал Круглову документы на квартиру. Почти двухлетняя эпопея завершилась благополучно. Это вселяло надежду на будущее.

Осин

Ночевать Виктор отправился в Отрадное. Надо было потолковать с бабкой. Липовая или настоящая, но деньгами и имуществом распоряжалась она. От ее воли зависело его будущее.

«Хватит болтать попусту, старая кочерыжка, — думал Виктор по дороге. — Отпиши мне немедленно мебель, фарфор, бронзу, драгоценности. Я — внук профессора. Вещи мои по праву».

Барахло, которым Отрадное было набито под завязку стоило сотни тысяч долларов. А может и миллионы. Но одной из версий, дед вывез в Отрадное имущество из двух старинных баварских замков. По другой, это были не замки, а музеи. Как и остальные итории про деда, эта поражала воображение безусловным талантом профессора устраивать в жизни с максимальным комфортом. Казалось бы лекаришка, умник, а напор, как у бульдозера; хватка, как у капкана. Взять хотя Отрадное. Заполучить такую домину, да еще халяву, удержать дом — не каждому под силу.

Получив в 1908 году приглашение занять должность хирурга в военном госпитале, расположенном в ближнем предместье, профессор поначалу отказался.

— Неудобно добираться, жаль время на дорогу терять, и в городе работы хватает, — аргументировал он весомо. — Вот если бы госпиталь предоставил врачам жилье, я бы даже взялся собрать лучших специалистов.

Военное ведомство строило заведение для нужд высшего офицерского состава, потому к предложению Осина отнеслось благосклонно. Вскоре рядом с шикарными госпитальными корпусами, появились «дачные» особнячки профессуры, в мгновение ока решив буксовавший до того кадровый вопрос.

В мятежном 17-ом, едва стало известно о большевиком перевороте, коллеги Осина бросили дачи на произвол судьбы, затаились на городских квартирах, где и были благополучно ограблены. Киев переходил из рук в руки, все, кто мог и хотел, промышляли воровством и насилием.

Виктор Викторович, не слушая советов, переправил ценности в Отрадное. Там же, в обширных подвалах, спрятал медицинский инвентарь госпиталя: оборудование из операционных и лабораторий. Для большей сохранности Осин нанял двух пожилых прохиндеев и снабдил их собственноручно изготовленной справкой:

«Предъявители сего являются караулом при зараженном чумой медицинском инвентаре. До проведения стерилизации пользование оным смертельно опасно и категорически запрещено. Ответственность за карантин возложена на профессора Осина В.В.

В случае возникновения эпидемии виновники будут расстреляны».

Возможно, и белым, и красным, и зеленым, бумага не внушала доверия. Возможно, даже вызывала серьезные сомнения. Возможно, справку полагали фикцией, филькиной грамотой. Однако проверить чумной дом не решился никто.

В 20-м году госпиталь национализировали. Осину от имени трудового народа (от которого он собственно и оберегал оборудование) вручили похвальную грамоту и предложили занять привычное место — у операционного стола.

Любая власть нуждается во врачах. Любая власть готова платить за здоровье своих лидеров. Однако уравниловка, навязанная Советами, не устраивала Осина. Он привык жить в достатке и не видел оснований изменять своим привычкам. Несколько голодных обмороков рядом со вскрытыми грудинами и животами красных командармов, решили проблему с усиленным пайком для семьи профессора. Дрожащий от волнения скальпель убедил городских чиновников вернуть городскую квартиру, а затем, правда, всего лишь на правах аренды, и Отрадное.

То что в злые тридцатые над ним сгущаются тучи профессор понял, когда администрация госпиталя начала усиленно выживать его из особняка. Надо было что-то делать и Виктор Викторович сумел дойти до самого товарища Сталина.

— Разоблачите меня сразу! — заявил решительно. — Я — старый, мне некогда бояться. Мне работать надо.

— Придет время — разоблачим, — пошутил тиран.

— Нет, сейчас, пожалуйста. Лучше в тюрьме сдохнуть, чем испортить дело, которому отдана жизнь. Я людей режу, а у меня руки трясутся. Угроблю кого- нибудь, во век не отмоюсь. Мне репутация жизни дороже. Арестуйте меня сейчас!

— За что?

— За шпионаж, естественно! Или вредительство! — Виктор Викторович выдержал гневный взгляд Иосифа Виссарионовича, не опустил глаз.

— Кто сможет вас заменить? — спросил Сталин.

У Осина оборвалось сердце.

— В Западном военном округе никто.

— У нас незаменимых нет, — усмехнулся в шикарные усы вождь.

— Но есть лучшие, — профессор гордо вскинул маленькую головку.

— Хорошо, — Сталин задумчиво крутил в руках трубку телефона. — Хорошо, товарищ профессор. Идите и работайте спокойно. Никто вас не тронет. Я обещаю.

Буквально на следующий день закончились проблемы с Отрадным. Доктора, которому лично благоволил товарищ Сталин, никто больше не смел обижать.

После войны, когда всплыла история с патентами и швейцарским банком, госпиталь снова предпринял попытку вернуть себе Отрадное. Казалось теперь Осину придется покинуть особняк. Но нет. Профессор переговорил с директором госпиталя и, как бы между делом, намекнул: или его оставляют в покое или он передаст в прокуратуру некоторые документы о злоупотреблениях, имевших место в медицинском учреждении. В итоге, все уладилось к обоюдному интересу. Директор достроил за казенный кошт дом себе и сыну, а Виктор Викторович в начале 47-го года, устроив материальные дела своего семейства, отошел в мир иной.

«Дед всегда побеждал, — Виктор мчался по вечерней трассе, думал о всякой всячине.

— И батя у меня не проиграл главную свою войну. Не покорился старухе… — Отец терпеть не мог ту, корую считал своей матерью. И всегда старался сделать ей на зло. Отказался от карьеры. Пропил наследство: антикварную мебель, книги, бронзу из городской квартиры профессора. Лишь бы досадить Вере Васильевне пытался отсудить часть имущества, которое по завещанию получила она. Батя до последней минуты, пока соображал и мог передвигаться, старался отстоять свои права. — И я потребую, чтобы старая ведьма сделала окончательное распоряжение. Теперь, когда открылось постыдное прошлое, смешно корчить из себя всевластную царицу и держать настоящего законного приемника, в неопределенности. Я не желаю зависеть от случайностей и прихотей судьбы. Не желаю довольствоваться частью вместо целого. Я хочу получить свое! Старуха должна отдать мне то, чем владеет. Время пришло!» — распалял себя Виктор.

Он собирался говорить с бабкой резко, требовательно, уверенно. Он представлял, как войдет к ней в кабинет, грохнет по столу кулаком, заорет: «Отдай мне, старая сука мое, законное и сдохни, наконец! Сколько можно жить?! Жрать! Пить! Срать! Сдохни, ведьма! Дай мне занять мое место в жизни!»

Виктор резко затормозил на подъезду к Отрадному. Смиряя гнев, опустил голову на руль. Он не мог позволить себе такую роскошь, как скандал. Бабка не разрешит на себя орать. В лучшем случае, заедет дубовой палкой, как уже бывало, по башке. В худшем — сдаст в милицию и переделает завещание.

Нет, пока у нее власть, надо быть тише воды, ниже травы и корчить из себя любящего внука. Тем более, что он снова намеревался просить у старухи помощи.

Ему нужны были Полищуки: старый Глеб Михайлович — лучший в городе адвокат и Глеб — лучший из молодых. Они смогут провести расследование и найдут мстителя. Они смогут решить эту дурацкую задачку. Но будут ее решать, только в том случае, если получат задание от Веры Васильевна.

«Надо взять себя в руки!» — Виктор несколько раз глубоко вздохнул, смиряя гнев и страх. Он волновался в преддверии разговора. Слишком много стояло на кону.

Виктор холодно поздоровался с Верой Васильевной, суровым тоном справился о здоровье.

— Как мне тебя называть? — спросил укоризненно. Привычное «ба» вязло на губах. «Ирина Васильевна» комом стояло в горле.

— Как пожелаешь, — небрежно отмахнулась лицемерка.

Осин смерил старуху осуждающим взглядом. Ни раскаяния в лице, ни неловкости. Бабка пребывала в отличном расположении духа. Пила чай, жевала бутерброд с сыром, улыбалась. Недовольство Виктора, казалось, только забавляет ее. Виктор чертыхнулся. Он жаждал извинений, мольбы о прощении, хотя бы слез. Увы. Женщина, которую он считал родной бабушкой; расположения, которой добивался много лет; не чувствовала за собой вины. И не желала признавать за ним права на суд. Она прожила в обмане столько лет, что потеряла стыд и совесть, решил он. Она …она…дальше мысль пробуксовывала. Безгрешная жизнь Веры — Иры Васильевны не давала повода для обвинений. Веселые искорки в глазах лишали любые пафосные заявления смысла.

— Знал бы ты, Витюша, сколько раз меня подмывало выложить этим чванливым ведьмам — бывшим женам и их отродью всю правду. Стервы! Суки!…

Бабка загнула такой крутой матюг, что Осин едва не поперхнулся. Кусок отбивной чудом проскочил в горло.

— Как я их ненавидела…Боже, мне порой кажется, я и сейчас их ненавижу.

Бывшие жены Виктора Викторовича Осина давно умерли, были похоронены и забыты теми кто их любил. Любовь скоротечна. Ненависть — чувство более прочное. Вера Васильевна с упоением произносила слова проклятий…

— Твари мерзкие, гадюки…

— Зачем ты так? — удивился Виктор. — Ну не сложились у Верочки отношения с семьей, тебе-то что? Тебя-то никто не обижал. Хотел бы я посмотреть на тех, кто посмел с тобой с тобой плохо обращаться…

Вера Васильевна надменно кивнула.

— Да, я сумела поставить всех на место.

— Расскажи…

…Через полгода после оформления патента Виктору Викторовичу позвонил чиновник из швейцарского посольства — ему вменялось в обязанность исполнять венское соглашение и поставлять Осиным все необходимое.

— Возможно, у меня скоро появятся деньги, — не вдаваясь в подробности, объявил профессор семейству, — подумайте, что кому нужно. И не скромничайте. Мы теперь многое можем себе позволить.

«Гарем» возбудился. Бывшие жены привыкли, вкусно есть, сладко пить, одеваться во все лучшее, окружать себя шикарными вещами. Заказы так и посыпались. Одной требовалась новая шуба, другой перстень, третьей наряды. Каждая норовила ухватить кусок по-жирнее. Каждая требовала себе, своим детям и внукам несусветного.

Когда перечень необходимых приобретений был завершен, Виктор Викторович преподнес семейству новый сюрприз:

— Отныне все денежные и организационные вопросы будет решать Вера. Я отныне, присно и во веки веков умываю руки. Аминь! По всем вопросам к ней!

Что тут началось!..

— Эти мегеры интриговали, строили козни, — вспомнив давнюю историю Вера Васильевна ожила. Глаза заблестели. Губы сжались в нитку. Даже румянец появился на дряблых щеках. — Но мне их истерики были до лампочки. А Виктор Викторович, оберегая свой покой, до конца жизни делал вид, что ни слышит ни одного лишнего слова. Что бы ему не говорили, он твердил одно: «К Вере!». Когда страсти накалились до предела, я собрала семейство и объявила новые правила жизни. Во-первых, все имущество в Отрадном переписано. Во-вторых, если пропадет хоть что-то, а из дому потихоньку исчезали бронза, фарфор, серебро — в преддверии скорой кончины профессора родня тащила, что под руку попадется — будет вызвана милиция и проведено расследование. В-третьих, вне зависисомости от результатов следствия, Отрадное покинут все, кроме меня и профессора. В-четвертых, каждый не согласный с правилами будет лишен наследство.

Чем дольше я говорила, тем напряженней меня слушали. Закончив с общими вопросами, я перешла к частным: посоветовала в своих пожеланиях руководствоваться разумными мотивами. В стране разруха, дети голодают, наше благополучие может вызвать раздражение в некоторых кругах. Кроме того Виктор Викторович — не вечен, после его кончины многим придется самостоятельно решать свои материальные проблемы. Подумайте, мои хорошие, сказала я, о будущем. Странно мне, самой молодой из вас, напоминать о благоразумии.

Я не успела закрыть рот, как посыпались упреки.

…- Она только и ждет смерти Виктора, — зашипела жена № 3, - чтобы захапать все.

— Кстати, поговорим о завещании, — Вера Васильевна не снизошла к обсуждению своей персоны. — . Профессор ознакомил меня с проектом документа. Хочу отметить дельный и внимательный подход к интересам каждого наследника. Как главный распорядитель воли Виктора Викторовича, согласна с каждым пунктом.

В гостиной зависло трагическое молчание. Новость ошеломила семейство. Особенно жену № 6. Она более других рассчитывала занять выгодное место.

— Относительно предметов большой стоимости распоряжения профессора огласит нотариус. В нужное время. Я бы хотела изложить принцип распределения сумм, которые сейчас по разным причинам учесть трудно. Он таков: половина суммы будет разделена на семь частей. По числу жен. Вторая половина — на девятнадцать, по количеству детей.

— Значит, — вмешалась жена № 4, - твой Петя получит больше, чем дети моего погибшего на войне Алеши?

— Каждый из детей Виктора Викторовича, вне зависимости жив он или мертв, имеет равные права. Далее права переходят к детям детей или любому другому члену семьи, по согласованию сторон.

Чтобы не переливать из пустого в порожнее Вера (к этому времени Ирина уже привыкла считать себя Верой) предупредила:

— Решение окончательное. В вашей власти согласиться с ним или отказаться от наследства.

— Но… — жена № 2 попробовала затеять дебаты.

Профессор, молчавший до сих пор, властным движением руки остановил ее:

— Мы не станем обсуждать слова Веры. Как она сказала, так и будет. Пока я жив, я поддержу любое ее начинание. После моей смерти, затеяв распрю, вы потеряете все. Таково мое решение. Миритесь как хотите, но трепать фамилию Осиных не смейте.

— Почему же она — глава семьи? — возмутился первенец Осина, самый старший сын. — Почему не я?

— Потому что у тебя две жены, трое детей и пять внуков. Ты будешь действовать в их интересах. Маленький Петя останется ни с чем. Ты получил свое. Каждый из вас получал все необходимое, пока рос и взрослел. Петя, единственный, кого я не в состоянии обеспечить достойным воспитанием, образованием и уходом. Это недопустимо. Мой сын не должен нуждаться. Я должен позаботиться о нем. Что я и делаю. — Виктор Викторович с облегчением выдохнул. Он желал ясности и не хотел обижать своих близких.

— Но что будет, когда мы умрем? Ты отдаешь во власть Веры наших детей, внуков и правнуков. Ты настолько уверен в ней? Уверен в ее честности и порядочности? — угрюмо полюбопытствовала жена № 5.

— Нет. Но я побеспокоился об этом.

— Каким образом? — выразила общее любопытство старшая дочка от второй жены…

— Что же изобрел милый дедушка? — Виктор забыл про недоеденный ужин, на столько интересен оказался рассказ бабки.

— А что бы ты на его месте придумал? — усмехнулась Вера Васильевна.

— Запретил бы тебе выходить еще раз замуж.

— Профессор так и поступил.

— Но… — начал Виктор и смешался. Говорить с бабушкой о сексе он не мог.

Старуха сама расставила точки над «i».

— Он сказал: делай что хочешь, но если хоть одна собака узнает с кем ты …. — Вера Васильевна пропустила нескромный глагол, она уже овладела собой и была прежней, сдержанной и аристократичной, — можешь проститься с деньгами. Твоя доля пойдет в общий котел и будет разделена между всеми. Виктору Викторовичу удалось создать почти безупречную схему: я властвовала над семьей, семья держала меня за горло. Один неверный шаг и прощай сытое благополучие. Да здравствуют нищета и труд до седьмого пота.

— Ты согласилась… — Виктор знал ответ. Вера Васильевна прожила безгрешную жизнь.

— Для девочки из нищей провинциальной семьи я сделала прекрасную карьеру. Получила диплом врача. Вернулась с войны живой и здоровой. Стала женой профессора. Да, я конечно, согласилась. Блага, предоставленные мне Виктором Викторовичем, стоили некоторых неудобств. К тому же его условие было мне выгодно.

— Из-за сестры? — догадался Виктор.

— Совершенно верно. Она пожалела об отказе. Особенно став старше. Но Верочка не умела обходиться без мужчин. Поэтому профессорской вдовой была я. А она моталась по стройкам и гуляла на пропалую.

— Ты ее не любила?

— Напротив. Мы прекрасно ладили. Я давала сестре деньги, делала подарки, помогала.

— А папа… — как не старался Осин сдержать обиду, голос его дрогнул. Горько было сознавать, что и он сам, и отец оказались не нужны своим матерям. — Неужели она бросила ребенка и забыла про него?

Вера Васильевна помрачнела. Эта часть воспоминаний не доставляла ей удовольствий.

— Лучше нам не касаться больных тем. — Старуха помолчала в надежде услышать согласие Виктора. Не дождалась, вздохнула тяжело и продолжила.

— На Петечке семейство Осиных отыгралось. Как же бедный ребенок. Мать сбежала, отец не сегодня-завтра умрет. Сирота при живых родителях. Брошенный несчастный младенец. Когда я вернулась с войны, то застала в конец избалованного, нервного мальчика с массой дурных наклонностей. Самое плохое было то, что он презирал меня и ненавидел.

— Он презирал и ненавидел свою мать, — исправил Виктор, поражаясь тому как перепутались события в сознании старухи. Она словно забыла, что мальчик о котором идет речь, не сын ей, а племінник. — И вполне заслуженно презирал и ненавидел. Мать бросила его.

Вера Васильевна спорить не стала, кивнула печально:

— Я не оправдываю Верочку. Я осуждаю взрослых умных людей, затравивших молодую неопытную женщину. Человек не рождается подлым, злым и эгоистичным. Он становится таким под гнетом обстоятельств. Веру затравили и она предпочла угрызения совести мукам унижения. Кто осудит ее за это? Только не я. Я зубами вырвала у клятой семейки право на уважение. Я победила всех. Но я сильная и понимала, на что иду. А Вера слабая, к тому ж испытания застали ее врасплох. Не суди ее. Кто знает, как бы ты подержал подобный экзамен.

Виктор только поморщился. Если бы вопрос касался только отца, он бы мог проявить великодушие и попробовать простить настоящую Веру Татарцеву. Но и его мать предпочла муки совести родному сыну. Прощать ее Виктор не собирался. Много чести.

— Родня постоянно нашептывала Пете гадости про меня. То я не так кушаю, то не так выражаюсь, то одета безвкусно, то глупа, то необразованна. Поначалу я пыталась вырвать ребенка из чужого влияния. После смирилась и махнула рукой. Петя был барчук, маленький зажравшийся поросенок. А я — местечкового разлива ын-ты-лы-гент-ка с простецкими замашками, которые за время войны приобрели чуть-ли не патологически вульгарный характер. Мне предстояло учиться бездне вещей. Петя их знал с рождения. Он стыдился меня. Я была слишком проста для него.

Виктор слушал и словно воочию видел худенького мальчика с зализанными на косой пробор волосенками. Вежливые фразочки. Да, мама. Нет, мама. Как скажешь, мама. Кривоватая ироничная, ухмылка приклеенная к краю губ. Пренебрежение.

Наверное, бабка пыталась приручить мальчика. Ей так нужен был союзник в борьбе. Возможно, мальчик временами поддавался ее настойчивости. И делал вид, что любит ее. Или терпит хотя бы. Возможно, спустя время он возвращался в стан врагов. Предавал женщину, которую считал матерью. Презирал еще сильнее.

Бабка за это ненавидела сыны-племянника. Виктор помнил ненависть. Отец и бабка минуты не могли провести спокойно. Чаще всего скандалы велись из-за денег. Отец требовал свою часть имущества Отрадного. Вера Васильевна холодно и решительно отвечала: нет.

Виктор помнил свои детские ощущения во время этих бессмысненных сцен. Сначала ему было жаль отца. Потом по мере взросления он все чаще принимал сторону бабки. Отец, жалкий, пьяный, без гроша в кармане, был слабаком. Бабка была сильной, богатой, поэтому Виктор выбрал ее и сделал все, чтобы старуха про это знала. Не взирая на протесты родителей, он таскался в Отрадное, набивался в помощники и компаньоны. Он мечтал привязать к себе, властную, самодостаточную старую гордячку, стать любимым внуком и, таким образом, подобраться к деньгам, практически безграничному кредиту, как позже выяснилось, и шикарному дому.

«Старуха лезла из кожи вон, стараясь завоевать батю. Я рвал пупок, желая понравится ей. Баш на баш. Равновесие», — подумал он. И едва подумав, понял, что ошибся. Старая грымза использовала его, чтобы самоутвердиться. Она не смогла покорить мальчика с зализанными волосенками, зато подчинила его сына. Ручной, дрессированный, он покорно ел с рук; смотрел жалобно в глаза и вечно просил денег. Батя никогда не просил. Требовал. А он, Виктор унижался, умолял, клянчил. И радовался, отхватив кусок по-жирнее.

«Я всегда гордился своей победой над старухой, — открылась вдруг страшная истина. — Но на самом деле попал к ней под каблук!»

— У меня для тебя сюрприз, — Вера Васильевна смущенно улыбнулась.

Виктор, вырываясь из неприятных дум, встрепенулся. Подарок? Чудесно.

— Боюсь, однако, он покажется тебе неожиданным. Я уезжаю, — повела дальше Вера Васильевна. — Далеко и надолго. Может быть, навсегда. Еду во Францию. Я приобрела место в пансионате для престарелых в Ницце. Там много москвичей и питерцев, есть несколько киевлян. Очень приличная публика. Мне будет там хорошо.

Скатертью дорога, сказал бы Осин, если бы не ужас, обуявший его. Она купила место в пансионате! В Ницце! В одном из самых дорогих городов Европы! За какие хотелось бы знать шиши? Не за те ли, которые он ожидал получить в наследство?

— И еще…Я купила место на кладбище. Там же неподалеку. Вдова великого хирурга не должна покоиться лишь бы где.

Виктор, еще надеясь на чудо, прошептал:

— И во что тебе обошлось это удовольствие?

— Какая разница? — Расплылась в улыбке старуха. — Виктор Викторович побеспокоился обо мне. Он понимал, что обрекает меня на сложную жизнь, и велел десятую часть ежегодных поступлений переводить на мой счет. За полвека скопилась приличная сумма.

— Которой ты и распорядилась с максимальной для себя выгодой?!

— Да, — просто ответила Вера Васильевна.

— Ты могла оставить деньги Даше! — укорил Виктор. Ты могла оставить деньги мне, говорил его оскорбленный взгляд.

— Я так и поступила. Все что находится в Отрадном и свои сбережения, я отписала Даше! И другим детям, которые у тебя появятся.

Виктор вздрогнул. Чуть не заорал: «Дура! Сумасшедшая дура! Я тебя обхаживал, как королеву! Стелился под ноги, как последний раб! И где благодарность?! Где деньги, о которых я мечтал столько лет?! ГДЕ?!»

Вместо этого он чуть слышно спросил:

— Значит я не получу ничего?

— Увы.

Осин полувменяемый от ужаса кивнул. Все на что он надеялся досталось Даше. Шестнадцатилетней засранке, которая находится под устойчивым влиянием Галки, дружит с Романом и ненавидит его, родного отца.

— Галя будет опекуном…

— Почему не я? — перебил Виктор.

— Галя лучше тебя сохранит имущество правнучки Виктора Викторовича.

Виктор только выругался. Он не собирался хранить нажитое, он мечтал продать барахло и, наконец-то, пожить всласть.

— Но я не забыла твою трогательную привязанность ко мне. Не забыла, что обещала отблагодарить тебя… — интриговала старуха.

Ему казалось: она издевается.

— Ты получишь пожизненную ренту.

— Сколько.

— Честно скажу, очень немного. Цифры ты узнаешь после моей смерти.

Бабка прекрасно себя чувствовала. Ходила прямо. Соображала быстро. Даже вышивала без очков. Она не собиралась умирать. В Ницце и подавно не соберется, думал Осин с ненавистью. С нее станется еще выскочить замуж за приличного божьего одуванчика из Питера, Москвы или Киева. Падла, тварь хромая…

— Мы, наверное, больше не увидимся. — Вера Васильевна поднялась из-за стола. — Я не хочу, чтобы ты навещал меня. Я устала от всех Осиных. И от тебя, милый. Прощай.

Двадцать лет назад, он зеленый и самоуверенный мальчишка, сказал себе:

— Я завоюю эту суку! Она оставит свои деньги мне.

Сейчас, разочарованный, он подвел итог. Он проиграл. Не завоевал суку. Не получил деньги. Рента — подачка, плевок в лицо; обглоданная кость. Основной капитал проплыл мимо. В руки к Даше. Или дальше к ее детям. Благоразумная провинциалочка, бережливая и расчетливая, не рискнула доверить непутевому внуку профессора, отданное ее заботам богатство.

Виктор Викторович был бы доволен. Седьмая жена выполнила поставленную перед ней задачу. Сберегла деньги для еще одного поколения.

Виктор удержался от лишних вопросов. Отвечать на них Вера Васильевна все равно не стала бы.

— Теперь тебе придется выкручиваться самому. Ты сильно разочаровал меня.

— Чем? — глухо спросил Осин.

Вдруг, мелькнула мысль, он сможет переубедить старуху…

Пустые иллюзии! В серых, почти не утративших цвет, глазах сияла ирония и гадливость.

— Не неправильно относишься к жизни и людям, мой мальчик.

— Что ты имеешь в виду?

— Галя рассказала: когда ты узнал, что Дашенька уже большая и у нее началась менструация, то скривился брезгливо и выдал, мол, теперь в доме будет вонять двумя суками.

— Ну и что? — оторопел Виктор. Разве из-за этого лишают наследства?

— Ничего, — отмахнулась старуха. — Одна из сук твоя жена, другая — дочь.

— Я сморозил глупость…

— Ты много чего сморозил. В общем, я составила завещание в пользу Даши и других детей, если они появятся. Ты свое уже получил. — Старуха прихлопнула ладонью по полированной столешнице. — Хочу внести ясность еще в один вопрос. Что бы ты ни придумал сделать с Отрадным, если это будет нарушать интересы Даши или Игоря, Полищуки будут бороться против тебя. В остальном, можешь к ним обращаться. Пока я жива — они наши поверенные. Я все сказала. У тебя есть вопросы?

— У меня как раз возникли кое-какие проблемы. Мне нужна помощь Полищуков.

— Боже! Опять какую-то дурацкая история? Сколько можно?!

— Я могу все объяснить.

— Не надо, не желаю слушать.

— Так как на счет Полищуков?

— Ладно, пусть займутся.

Не прощаясь, старуха похромала к двери.

— Тебе кто-то посоветовал перебраться в пансионат? Да? — спросил вдогонку Виктор.

Он не сомневался в ответе.

— Да, — сказала Вера Васильевна. — Мне позвонил менеджер. Очень убедительно рассказал про пансионат и кладбище. Представляешь, там покоятся замечательные люди. Цвет русской эмиграции: князья Долгорукие, сестра Алексея Толстого. Отличная компания для вдовы большого ученого. Вчера я перевела нужную сумму и завтра отправляюсь в Ниццу. В моем возрасте глупо терять время на сборы. Порадуйся за меня, мой мальчик. У меня начинается новая страница в жизни.

«Мальчик» угрюмо и поверженно молчал.

На пороге Вера Васильевна оглянулась и с той же гадливостью и иронией в глазах бросила:

— Полищуки откроют тебе кредит на двадцать тысяч. Из этих денег заплатишь им гонорар, остальное возьмешь себе на мелкие расходы.

Все следующее утро Осин метался бездумно по громадным комнатам Отрадного. Шарил глазами по дорогим безделушкам. Злился. Бесился. Зверел от ярости. Не мое! Чужое! Дашино! Домработница Ксения тенью ходила за спиной, открыто следила чтобы не украл ничего. Гнала в шею.

— Пора вам, Виктор Петрович. Идите с Богом.

Надо было уходить. Но как оторвать себя от мечты? От денег, о которых он грезил столько лет? И которые потерял безвозвратно!

— Я сейчас позвоню Глебу Михайловичу.

С тяжким сердцем Осин переступил порог Отрадного. Щелкнул, будто курок, замок. Все. Все кончено.

Нет. По дороге домой Виктора осенила гениальная идея: надо помириться с Галей. До восемнадцатилетия Даши она будет распоряжаться полученным в наследство имуществом. Следовательно, у него есть два года, чтобы переиграть ситуацию.

Виктор торопливо достал мобильный. И с досадой отшвырнул трубку. Он не знал, что сказать Гале. Не знал, как вырвать ее из цепких лап Алексеева.

Выхаживая по пустым комнатам своей обворованной квартиры, Осин думал. Вернее пытался раз за разом сложить воедино, раздерганные нервным напряжением, мысли. Получалось плохо. Ни как не получалось. Светлый разум в обилии смутных печалей пробуксовывал, тормозил любое рациональное начинание.

Гулкая тишина взорвалась трезвоном телефона.

— Привет, — сказал Осин, услышав раскатистое «алло». Он узнал своего гони теля.

И, странное дело, почти обрадовался. Все живая душа. — Поговори со мной.

— О чем?

— О чем угодно.

— Прекрасная нынче погода…

За окном исходил серой тоской мартовский дождливый полдень.

— Впрочем, кажется, погода неважнецкая. Что с настроением? День выдался трудный?

— Полный отстой.

— Да. а… — посочувствовал враг, — бывает. А у меня, напротив, птички на душе поют. Цветочки распускаются. Красота.

— За что меня так? — глухо выдавил Осин. — За что?

— Есть основания.

— Жить не хочется.

— Унывать грешно. Господь велел надеяться.

— На что мне надеяться?! У меня ничего не осталось! Ты все отобрал!

— Еще не все! — припечатал собеседник и отключил связь.

«Нет, все!»- объявил Виктор голым стенам. То, что прежде составляло его жизнь лежало в руинах.

Дом обворован.

Любимая жена с другим.

Дочь ненавидит его и презирает.

Фирма разорена.

Здоровье расшатано.

Друг предал.

Бабка обманула надежды и ожидания.

На что еще не посягнул преступный «баритон»? На развлечения!

То что составляло радость его жизни, то чему он с удовольствием отдавал свое свободное время; то, что считал необходимой составляющей своего существования; чему посвящал себя, порой в ущерб близким и работе, осталось нетронутым. Хоть сейчас иди по шлюхам, садись за зеленый стол; ввязывайся в любую авантюру, ищи любое приключение на свою голову. Иди куда хочется. Твори, что вздумается. Но имей в виду: никто не выручит, не спасет, не протянет руку помощи. Отныне присно и во веки веков ты отвечаешь за все сам. И расплачиваться за все сам, и только сам

«Интересно сколько я всю жизнь проиграл денег?» — откликом к высоконравственным выводам забрезжил вопрос.

Виктор досадливо поморщился. Морали на тему «что такое хорошо, а что такое плохо» он презирал. «Что русскому хорошо, то немцу смерть», — буркнул себе в утешение. Люди разные. О вкусах не спорят.

Звякнул в очередной раз мобильный. Виктор взглянул на номер. О, мстителю оказалось мало предыдущего внушения. Захотелось покуражиться еще!

— Алло!

— Забыл вас, Виктор Петрович поздравить.

— С чем?

— Оленька возбудила уголовное дело. По факту угроз и попытки убийства.

— Что? — взревел Осин.

— Соседи слышали шум. Ножик в крови. На руке рана. Фактов более чем достаточно. Я посоветовал барышне уладить недоразумение миром. При помощи денег естественно. Даже вызвался стать посредником. Во сколько, вы, Виктор Петрович, оцениваете свою свободу?

— А сколько ваша шпионка хочет? — устало уронил Виктор.

— Двадцать тысяч долларов.

— Тысяча, — отрезал категорически Осин. — И пусть катиться к чертовой матери.

— Не знаю право. Дама очень сердита. — Засомневался собеседник.

— Тысяча.

— Вы настаиваете? Мы посоветуемся с Ольгой. Я перезвоню.

— Валяй, советуйся, звони.

Скучать не приходилось. Едва заканчивалась одна морока, тот час начиналась другая.

Осин набрал номер Полищука.

— Глеб Михайлович, Виктор Осин беспокоит. Не в службу, а в дружбу ответьте на вопрос. Я в запале ссоры барышню ножом поцарапал. Нет, именно поцарапал. Ну, порезал неглубоко и несильно. В чем обвиняет? В покушении на убийство. Свидетели слышали как мы ссорились. Мои отпечатки на ноже. Что? Я предложил тысячу. Пять тоже не будет мало? Спасибо. Что? Да, да… — Виктор положил трубку. Выругался в сердцах.

Глеб Михайлович между делом объявил монаршую волю: пока Вера Васильевна жива, дача принадлежит ей. Поэтому Отрадное с сегодняшнего дня опечатывается.

— Так вам и надо! — буркнул Осин. Приближался дачный сезон — время, которое он ненавидел. Съезжались соседи, затевали светскую жизнь, устраивали посиделки, шашлыки, чемпионаты по бриджу. Все то же самое, но без потуг на буржуазный шик, Осин обожал. Манерные замашки банкиров и банкирш, депутатов и депутатш, ректоров и ректорес; чинный семейный размеренный отдых навевал на него тоску смертную. Раньше хоть водка выручала, теперь, доведись, скоротать вечерок в компании Никиты Антоновича Градова — ближайшего соседа, хозяина трех банков и Галкиного постоянного партнера по бриджу и в пору удавиться от тоски. — Отлично! — злорадно ухмыльнулся Виктор. Ему все равно. А Игорек расстроится. И Людка расстроится. И Галка. Их, снобов, хлебом не корми, дай пообщаться с сильными мира сего. Ханжи. Фарисеи.

Новый звонок. Виктор недовольно поморщился. Достали уже. Особенно, эти из офиса. Бездельники чертовы, наяривают который день.

Наблюдать за агонией фирмы было мучительно больно. Как Виктрор ни стрался, но наладить производство и сбыт клятых металлоконструкций, так и не сумел. Цех то простаивал, то захлебывался в авральной лихорадке. Снабженцы потихоньку воровали. Менеджеры ленились. Бухгалтерша, едва закончилась проверка, уволилась. Новая — кроме громадных сисек, за которые была принята на должность, ничего за душой не имела. С недавних пор дело застопорилось совсем. Виктор отчаялся, махнул рукой, решил, будь, что будет. После 17 марта он не появлялся в офисе, не звонил, не отвечал на звонки. Наверное, надо было побороться еще, думал сейчас. Возможно, удалось бы остаться на плаву. Впрочем, вряд ли. Положение было катастрофическое.

Осин подошел к окну. Вцепился взглядом в даль проспекта. Закусил губу. Сжал пальцы в кулаки. Господи, взмолился, за что мне все это? За что?

В памяти всплыла гнусная рожа доктора Кравченко, его лукавые слова: «Пока вы практически здоровы. Но есть тенденции…предрасположенность…» Виктор представил последние минуты отца в сумасшедшем доме и содрогнулся от ужаса. Нет! Его минет чаша сия! Он бросил пить! Он успел!

Виктор облизал пересохшие губы. Желание выпить, разрядить обстановку, становилось все сильнее. Но…поддаться ему значило подписать себе смертнй приговор. Что же делать? Терпеть эту муку без анастезии? Нет, появилось неожиданное решение. Не надо терпеть, надо бороться. Надо добраться до этого ублюдка. Осин перебрал собранные за несколько лет визитки, нашел нужную и номер.

Круглов

Круглов стоял перед зеркалом, улыбался своему отражению. Черт возьми, он себе нравился. Крепкий, жилистый, с ладными плечами. С красивыми руками! Однажды знакомая дамочка сказала: у тебя руки красивые. Он помнил и гордился: приятно иметь красивые руки.

Черт возьми, он еще ого-го. Мужик. Даже волосы на груди не поседели. И порох в пороховницах есть. И желаний хоть отбавляй. И возможностей сколько угодно.

Круглов расплылся в счастливой улыбке. Возможности — сероглазые с русой лохматой стрижкой не давали спать всю ночь, весь день не шли из головы и в преддверии вечера разгоняли кровь новыми желаниями. Кто сказал, что в пятьдесят два счастье невозможно? Возможно, он это знал точно. Еще как возможно.

Устроив судьбу Гали Осиной, Круглов принялся за свою. Все сильнее ему хотелось привязанности, душевного тепла, близости. С некоторой опаской Круглов прислушивался к себе и обнаруживал новые признаки страшной болезни: душевный голод, томление плоти, жажду чувств. Господи, взмолился, да ведь я хочу любви. Открытие ошеломило его. Казалось, в выжженной горестями и бедами душе не осталось сил и желаний. Казалось, тело в преддверии старости готово довольствоваться редкими случайными удовольствиями. Нет, реальность опровергала иллюзию. Ты живой человек и должен жить по-человечески. Хватит прятаться от самого себя. И от других. Иди вперед. Ищи себя. Ищи себе суженую.

С тяжким сердцем Круглов скинул два объявления на сайт знакомств. В первом, парадном варианте, указал возраст, семейное положение, рост и вес. Во втором: к тем же данным добавил судимости. Адреса, естественно, заявил разные. Немолодой, мужчина с высшим образованием, без жилищных и материальных проблем не мог иметь ничего общего с бывшим уголовником.

Не мог и не имел. В первый адрес шли письма. Во второй — нет. Вдовые и разведенные женщины, одинокие и с детьми, проявляли интерес к законопослушному рядовому обывателю и игнорировали преступившего закон. Та же история повторилась, когда он сам стал писать женщинам. Стоило упомянуть места заключения, как печальный факт биографии, знакомство обрывалось на полуслове.

Почему, злился Круглов. В клетках живут не только звери. На зоне, как и везде, полным-полно хороших и порядочных людей. Тем не менее, получив однажды письмо от довольно приятной, судя по фотографии, бывшей заключенной, он не ответил. Оглядел свою нарядную чистенькую квартиру и подумал, что таким здесь не место.

Он встречался иногда с «претендентками». Изображал «благополучного, без жилищных и материальных проблем». Ждал, когда в сердце проснется чувство. Надеялся вжиться в роль, привыкнуть к лицемерию. И погрязал в комплексах. Его коробила необходимость носить маску. Раздражало напряжение. Сковывал страх выдать себя. Выдать нечаянной фразой истину. Его подмывало бросить в лицо женщине:

— Я — вор! — И посмотреть на реакцию. Несколько раз он позволил себе эту роскошь. Признавался и наблюдал, как деревенеют минуту назад радостные физиономии. Как испугом вспыхивают глаза. Как торопливо суетливыми становятся жесты. Женщины боялись бывших преступников. Впрочем, почему бывших? Он сейчас занимался зло-действом и следовательно был опасным асоциальным типом.

Чем дольше Круглов думал над создавшимся положением, тем тверже убеждался, что такой какой есть, он никому не нужен. Ему придется либо врать, либо быть одному. Третьего не дано.

Однако жизнь — затейница, повела отсчет именно с третьего.

Следовало прописаться в квартире. Круглов посетил ЖЭК.

— Валерий Иванович Круглов. Интересно, — хмыкнула паспортистка, рассматривая его паспорт. — У меня соседка — ваша тройная тезка. Валерия Ивановна Круглова.

— Да? — больше из вежливости переспросил Круглов. Дурак. Ему бы ахнуть восторженно. Спросить где живет, где работает Лера, Лерочка, Лерочек. Побежать по указанному адресу, подсуетиться. Приблизить сегодняшнюю горячую ночку. Так нет же. Кивнул вежливо, подтвердил бывает и пошел восвояси, не понимая, что пропустил первый «звоночек», указующий на скорые перемены.

Второе предупреждение судьба сделала спустя полтора месяца. Когда Круглов напрочь забыл о разговоре с паспортисткой.

В тот день он заглянул в библиотеку. Захотелось приобщиться к красивой жизни. Не покупать же дорогой дурацкий «глянец»! Круглов обложился журналами, с наслаждением разглядывал машины, полуголых моделей, интерьеры дорогих ресторанов. Без зависти, без злости, думал: живут же люди.

В тот день в зале дежурила незнакомая молоденькая барышня лет двадцати. Умненькое личико ее обрамляла чудная прическа. Редкие волосенки торчали смешными прядками вертикально вверх, делая головку похожей на ежика. В довершение образа в ухе у девушке висело пять сережек, а в мочке носа капелькой блестела шестая.

— Спасибо, Валерия Ивановна. Большое спасибо. — Из подсобки вышла женщина со стопкой книг в руках. Две из них оставила девушке.

— Пожалуйста, Инночка.

Круглов невольно, автоматически среагировал на привычное сочетание: Валерия Ивановна. Затем отметил внешность женщины. Средний рост, темно-русая стрижка, мягкий серый взгляд. Ни чем особым Валерия Ивановна не отличалась. Возраст: за сорок; фигура без выразительных форм; лицо приятное и обычное. Впрочем, нет. У женщины были на удивление яркая улыбка и совершенно чудесные ямочки на щеках.

Полминуты Круглов изучал лицо двойной тезки, затем вернулся к прежнему занятию. Он не подумал, что перед ним его радость и судьба. Не сообразил, что надо делать. Интуиция, которой он так гордился глупо и бездарно промолчала.

Только через два месяца очевидная истина дошла до Круглова.

Он снова собрался в библиотеку. И в холле, случайно, обнаружил новинку — стенд, приуроченный к юбилею очага культуры. Среди прочих снимков на листе ватмана был приклеен и портрет дамочки с красивой улыбкой. Валерия Ивановна Круглова, прочитал Круглов под фото. И чуть не взвыл.

Он понял. Это знак. Нет, ЗНАК. ЗНАМЕНИЕ. Тройное совпадение не могло быть случайным. Тройное совпадение метило женщину особенностью. Предназначенностью непосредственно ему, Круглову Валерию Ивановичу.

Вечером, узнав в справочной телефон, Круглов позвонил Лере.

— Добрый вечер, — сказал.

— Добрый, — ответила суженая.

— Простите, мы не знакомы, но мне необходимо с вами увидеться. Я читатель вашей библиотеки и еще ваша соседка-паспортистка держала в руках мои документы. — Больших гарантий своей благонадежности Круглов предъявить не мог.

— Зачем нам встречаться?

— Пожалуйста.

Минуту Лера молчала. Искала достойный ответ?

— Пожалуйста, — взмолился он.

— Хорошо. Но что вы хотите?

— Рядом с вашим домом есть кафе. Я не отберу у вас много времени. Когда вам удобно?

— Ну, хорошо. Давайте завтра.

— Можно сегодня?

Круглов закусил губу.

— Еще не поздно. Кафе в пяти минутах ходьбы от вашего дома. Пожалуйста.

Он чувствовал, как нервирует Леру его наэлектризованное напряжением и страстью «пожалуйста».

— Не отказывайте мне, — едва не приказал он. И, завершая томительный, полный недомолвок, диалог, принял решение сам.

— Я буду ждать вас до закрытия кафе. Нет, я буду ждать, пока вы не придете. Хоть всю жизнь.

Круглов положил трубку и перевел дух. Он никогда не разговаривал подобным образом с женщинами. Никогда не говорил таких слов. Никогда не был умелым и галантным кавалером.

— И ладно… — выругался в сердцах. Не был и не надо. Значит самое время наверстывать упущенное. Сейчас или никогда!

«Ты рехнулся, — эхом донеслось из глубины души. Это уставшая, затравленная жизнью часть сознания пыталась сдержать другую, озверевшую от решительности: — Успокойся. Не лезь на рожон. Она такая как все. Ты рехнулся» и не слушала возражений: «Да, рехнулся. Да, такая как все. Но она моя! И будет моей!»

За столик кафе Круглов садился в твердой уверенности сдохнуть, но завладеть Лерой Кругловой. Мелочи вроде своих судимостей и ее семейного положения не имели значения. Он нашел свою женщину. Он явился за ней. Прочего не существовало.

Беседа началась:

— Здравствуйте.

— Здравствуйте.

Валерий Иванович потянул Лере паспорт, дал минуту на чтение.

— Мы тройные тезки, — удивилась она.

— Вы — моя судьба, — выдохнул Круглов.

— Почему? — спросила Лера. Не удивленно. Не насмешливо. А серьезно и задумчиво.

— Такие совпадения случайными не бывают. Это знак, — рубанул Круглов.

Она сейчас встанет, уйдет, решит, что я сумасшедший…бубнил в душе страх.

Она никогда не уйдет от меня, она поймет меня. Она будет любить меня всегда…блажила в душе надежда.

— У меня три судимости, однокомнатная квартира и никого на белом свете. Я не сразу понял, что к чему. Я не отступлю, — он вывалил в кучу праведное и грешное, и впился злым от волнения взглядом в лицо женщины, сидящей напротив.

Вечностью потекли мгновения.

— Я в растерянности… — Лера улыбнулась.

— У меня три судимости. — Круглова вдруг понесло с откровениями, — это очень много. Меня боятся женщины. Я боюсь их. У меня никогда не было жены и дома. Даже матери и той не было. Приютская крыса. Интернатский щенок. — Он спрятал лицо в ладонях и от нервного напряжения едва не расплакался.

Это мудрая, уставшая, осторожная натура взывала к Лериной жалости.

— Только не надо на меня так смотреть. — Решительной требовалась любовь, а не мелодрама.

— Вы ошиблись, — сказала Лера.

— В чем? — подался вперед Валерий Иванович.

— Круглов — распространенная фамилия. Валерий — довольно популярное имя. Ивановичей — пруд пруди. Тройное совпадение, конечно, редкость. Но отнюдь не вселенского масштаба.

— Нет, — ухмыльнулся Круглов. — Справочная служба зарегистрировала в городе двенадцать Кругловых. Десять мужчин и двух женщин. Но только мы с вами имеем инициалы В.И. Валериев из оставшихся — нет ни одного. Валерий с любой фамилией на весь Киев не наберется и пары десятков. Вдобавок, мы живем рядом. И каждому о другом рассказал один и тот же человек. Я не силен в математике. Но если вы хотите, закажу в Академии Наук расчет вероятности нашей встречи.

— Бред какой-то. вы меня разыгрываете? — Лера нахмурилась.

— Нет! — Круглов прикоснулся к ее ладоням, и тот час убрал руки. — Я серьезен как никогда.

— Странный у нас разговор.

— Странный, но вы должны мне поверить, — попросил он.

— Должна? Нет. Я не привыкла верить в сказки, — призналась Лера. — Извините, мне пора.

«Если ты — моя судьба, значит, я — твоя судьба. Узнай же меня! Узнай!» — Просил, молил, требовал Круглов от женщины, сидящей напротив него.

Узнай! Взывал к женскому инстинкту.

Узнай! Ждал, как высшей милости, решения.

Плевать, что грязной талой водой утекли сквозь пальцы годы. Сколько ни осталось силы в сухом жилистом теле, сколько ни осталось жару в сумрачной душе, все бросал он к ногам женщины, которую звали также как его.

Плевать, что за спиной грехи и глупости. Он не стыдился больше прошлого. Он расплатился по счетам. Он чист. У него есть дом, деньги, будущее. Он желал разделить дом, деньги, будущее с женщиной, которую звали так же как его. И просил, молил, требовал одного-разрешить сделать это!

Узнай! Суженая, ряженая, судьбой подаренная поднялась, собираясь уйти.

Глупая, подумал Круглов, надеется, что я отпущу ее. Откажусь от счастья. Как же! Нашла дурака!

Подавая Лере куртку, Круглов безапелляционно заявил.

— Завтра я встречу вас после работы.

— Это вопрос или утверждение?

Он не ответил.

— Я проведу вас.

Он не спрашивал.

У подъезда Лера впервые назвала его по имени:

— Спасибо, Валерий. Вы подарили мне чудесный вечер. Я снова почувствовала себя женщиной. С некоторых пор я сомневалась и в способности чувствовать; и в принадлежности к женскому полу. Не отчаивайтесь. Вы встретите хорошего человека. Вы заслуживаете счастья.

— Я уже встретил! — вспылил Валерий Иванович. — Если вас не пугает мое прошлое, считайте, что с сегодняшнего дня я ухаживаю за вами. Согласны? Завтра возле библиотеки вы дадите мне ответ! Сутки на размышления!

День-ночь сутки прочь…

Лера собралась возразить: она не станет размышлять. Бывшие уголовники ее не интересуют. Тройные совпадения не впечатляют. Она не ввязывается в аферы и не бросается на шею первым встречным. Ей не нужен этот тип с горячечными глазами.

Лера собралась все так прямо и сказать, но не смогла связать двух слов.

Март ли тому виной, холодный, слякотный, стылый? Вечер ли полный дождинок и ветра в ответе? А может зима, не желавшая покидать древний город, чудила? Или весна-сумасбродка, грядущим теплом, морочила голову? Но Лера промолчала, позволила говорить мужчине. Себе разрешила слушать жаркие жадные слова. О любви, о судьбе, о счастье.

Милая. Единственная. Я мечтал о тебе. Горькими одинокими ночами я мечтал о тебе. Я знал и верил: ты есть. Ты создана для меня. Для моих рук, губ, естества. Для моей любви. Нежности. Силы. Ты моя. Я пришел к тебе. Я пришел за тобой. Я пришел за тем что мне положено в жизни. Ты — мой удел, моя участь, мой жребий. Ты — моя. Это не обсуждается. Это факт.

Факт ли? Лера стояла молча, насупившись, кусала губы. Прятала лицо в воротник куртки, пряталась от чужих слов и своих желаний.

— Милая моя.

— Не твоя!

— Моя!

Если бы Круглов полез сейчас с поцелуями, она бы вырвалась и, возможно, ударила его.

Если бы схватил, прижал к себе — тоже бы вырвалась и ударила.

Что ни сделал бы сейчас Круглов, Лера ударила бы его и гордо ушла победителельницей.

Но сегодня ей было уготовано поражение. Круглов смотрел на нее ласково и пронзительно; он гвоздил ее взглядом, из которого адовым пламенем лилась кипучая как смола нежность; он молчал, пронзая насквозь нихитрой своей правдой. Моя! Моя! Моя!

И не делал ничего.

Лера судорожно вздохнула и сама поцеловала мужчину. Сама прильнула к груди, сама обняла. Сама прижалась тесно. И сама позвала в дом. Почти позвала. Не дав произнести заветные слова, уже звучавшие в ее мозгу, мужчина оборвал поцелуй решительной фразой:

— Я не хочу секса. Я хочу любви.

За тем он ушел сердитой походкой, размахивая руками, оставив ее наедине со страхами, желаниями и предчувствиями.

Круглов шагал по темным улицам, твердил как заведенный:

— Я не хочу секса. Я хочу любви.

Он видел, как дрогнуло обидой лицо Леры, как потемнели от гнева серые глазищи. Она предложила ему себя. Он отверг высокомерно.

Однако повторись ситуация, вернись время вспять, Круглов сказал бы то же самое.

— Я не хочу секса. Я хочу любви.

На следующий день настроение не изменилось. Трусливый мудрый Круглов боялся и пикнуть, глядя на на то, как решительный и смелый собирается на свидание.

Круглов явился к библиотеке специально на двадцать минут раньше условленного времени. Занял пост на ближайшей лавочке. Закурил. Он знал, что за ним наблюдают и был доволен. Пусть видит. Пусть, если хочет, покажет его подружкам. Он хорошо одет, выбрит до синевы. У него умное лицо, повадки уверенного человека. Он с цветами. Что еще надо?

Появилась Лера, Круглов шагнул на встречу и ахнул. Вчера, в экзальтированном возбуждении, он мало обращал внимания на ее внешность. Вчера Лера была миловидна, приятна. Сегодня перед ним стояла красавица. Глаза в пол-лица, точеные губы в сиянии улыбки, розовая гладкая кожа, летящая поступь. Круглов испугался.

— Вот ты какая… — вместо приветствия удрученно буркнул.

Довольная произведенным эффектом, Лера кокетливо спросила:

— Какая?

— Красивая, — с ненавистью произнес Круглов. Красивые женщины внушали ему почти священный трепет.

Лера засмеялась.

— Это комплимент или обвинение?

— Это катастрофа, — от волнения Валерий Иванович побледнел. Его вчерашней решительности на сегодняшнюю Лерину красоту не хватало. Женщина, которой он толковал о совпадении и предназначенности друг другу; которую целовал у двери подъезда; в мечтах, о которой провел ночь, была милой приятной, но обыкновенной. Эта, сияющая и розовая, была невероятной. И он не знал, как подступиться к этой невероятности.

— Почему? — потешались над ним серые глаза.

Потому что красавицам редко нравятся уголовники, чуть было не сказал он. Потому, что, таким Кругловым, такие Лера не положены. Ему положены бабы по проще, по непригляднее.

— Сколько тебе лет? — спросил лишь бы не молчать.

— Сорок пять.

Он совсем скис. Стоящая рядом женщина выглядела на десять лет моложе.

— Мне пятьдесят два, — признался, как в грехе.

— Валерий, или ты подаришь мне цветы, или мои сотрудницы не тронутся с места.

Женщины поодаль, не таясь, разглядывали его. Круглов окончательно смешался и ткнул букет Лере.

— Спасибо, мой хороший. — Тонкие пальцы прикоснулись к его ладони.

От слова «мой» и тепла ее рук у Круглова оборвалось сердце. Сегодняшняя Лера дарила ему то, против чего протестовала вчера? О, нет, она дарила гораздо больше.

— Глупый мой. Завтра я буду еще лучше.

— Почему завтра? — опешил он.

— Потому что мы сейчас пойдем ко мне… — безгрешные глаза обещали греховные удовольствия. — Потому, что я не спала полночи, думала о тебе. Потому, что я хочу тебя…

— Я думал, мы пойдем в театр. — Он собирался долго и красиво ухаживать. Водить в кино, театры. Дарить цветы.

Лера покачала головой.

— К чертовой матери театр…

— Но…

Под прицелом ласкового женского взгляда таяли благие мужские намерения.

— Леронька… — он просил ее опомниться. Он боялся поверить. Он боялся обрести надежду.

Не верь. Не бойся. Не проси. Законы силы. Он так жил.

Не верь и не разочаруешься. Не бойся и неуязвим будешь. Не проси, и не станешь зависим.

Вера. Надежда. Любовь. Законы бытия.

Вера двигает горы. Надежда творит чудеса. Любовь меняет людей.

Мужчина смотрел на женщину, ощущал ее призыв и желание, и предавал свои законы, не поклонялся больше силе, склонял голову перед слабостью.

Иллюзии, кровавые хищные химеры, загубившие на своем веку тысячи людей, рвали сердце мужчины. Вчера он завоевывал женщину и в горячке боя не ведал, что творил. Сегодня, победив, подписывал пакт о капитуляции, отдавал себя в рабство и трепетал от ужаса.

«А если потом она…» — следовал перечень страхов.

— Валера…

Круглов дернул шеей, словно ворот рубахи жал ему.

— Я тебя люблю… — прошептал и удивился наступившей в душе тишине. Признание оказалось делом не таким уж сложным.

— Люблю! — Он попробовал слово на вкус. «Люблю» было сладким и терпким, и напоминало сушеный ананас.

— Люблю…

Круглов внезапно повернулся к проходившему мимо мужчине:

— Я люблю эту женщину! — заявил в растерянное лицо. — Будьте свидетелем! Я никого никогда ни любил! А эту женщину люблю!

— Сумасшедший… — петлей, удавкой, затянутой на шее, обвилось вокруг сердца женское восхищение.

— Поздравляю, — изрек мужик и спешно ретировался.

— Что ж сударыня, если вы настаиваете, — Круглов обрел равновесие духа и привычную насмешливость, — так и быть снизойду к низким материям. Предамся соблазну. Но видит Бог, я хотел в театр. В театр и только в театр.

Еще только раз Круглов позволил себе усомниться…

В чем? В исключительности происходящего? В праве на счастье?

Он торопливо раздевал Леру. Чувствовал, как она высвобождает из петель пуговицы его рубахи. Еще мгновение и они предстанут друг перед другом обнаженными. В это мгновение, словно в кино, он увидел картину со стороны. Двое не молодых, не идеально сложенных людей возились в ворохе смятых простыней. Не смешно ли?

Он почувствовал, до боли остро и пронзительно, стыд и смущение. «У меня тощие ноги, нет пресса…» Он раздевал ее, целовал, гнал мерзкие мысли прочь.

— Я… — голос Леры звучал извиняюще. Она, наверняка, испытывала ту же неловкость? Ей, женщине, особенно хотелось быть красивой. Она просила прощения за потерявшую упругость грудь, складки жира, отсутствующую талию.

Круглов с яростью отшвырнул мерзкое видение. Остервенело впился в мягкие женские губы, задохнулся в поцелуе, захлебнулся в нежности. Мысли, горькие, трезвые, правильные, уступили место желанию. Его желание делало Леру прекрасной. Ее желание делало его сильным. Страсть и ночь, волной, смыли отчуждение. Утро вернуло в реальность.

Он проснулся от духоты. Огляделся, прислушался. Чужая квартира, незнакомые шумы за окном. Слава Богу, Лера не казалась чужой и незнакомой. Он посмотрел ей в лицо. Спящая она была даже лучше, чем днем. Покой смягчил черты, разгладил тонкие морщинки у глаз.

«Она еще долго будет красивой», — подумал с волнением. Туман пробуждения пронзило желание. Он прикоснулся губами к ее губам.

— Милая моя…

— Я хочу тебя, — не открывая глаз, сказала Лера. — У меня давно не было мужчины, я голодная и похотливая.

— Значит, на моем месте мог быть любой другой? — испугался Круглов.

— Конечно, — она улыбнулась счастливо и обвила его шею руками. — Любой другой в кого бы я влюбилась.

— Ты не могла в меня влюбиться, прошло слишком мало времени, — Валерий Иванович струсил окончательно.

— Кто бы говорил?! Сам еще вчера объяснился в любви. На второй день знакомства! — один серый глаз открылся и полыхал насмешкой.

— То я! А то ты!

Господи, взмолился Круглов, пусть это будет не сон! Пусть голое лохматое создание, прильнувшее к нему, всегда будет в его жизни. Пусть бормочет ласковые слова и кусает его, пусть царапает спину и целует плечи. Пусть…

— Знала бы моя дочка, что творит ее высоконравственная мамочка! Затащила мужика в постель! В любви клянется первому встречному! Ужас!

«Ужас» занял полчаса. После Круглов, опустошенный и удовлетворенный, курил на кухне. Лера собиралась на работу.

— Сколько лет твоей дочери? — спросил он за завтраком.

— Она взрослая девочка. Уже замужем. Двадцать четыре года.

— О чем ты думаешь? — он видел: она беспокоится.

— Ни о чем, — отмахнулась Лера.

Он ждал другого. Он ждал серьезного разговора.

Если то, что между ними произошло — важно, почему она не скажет об этом? Разве можно расстаться, не расставив точки над «i»?

Лера молча убрала со стола посуду, молча причесалась, молча взялась за куртку. С шапкой в руках она закричала:

— Что ты молчишь? Скажи хоть слово!

Круглов удивленно протянул:

— Разве я молчу?

— Да. Сидишь с каменной физиономией, смотришь с ненавистью на меня, не отвечаешь на вопросы. Ждешь, когда я напрашиваться начну? Не дождешься!

— Я жду, когда ты позовешь меня в свою жизнь, — выдал он заранее заготовленную фразу. Все утро, пока Лера суетилась, Круглов сочинял ее и, наконец, выдал. — Я жду, когда ты позовешь меня в свою жизнь

Лера всплеснула возмущенно руками:

— А я жду того же от тебя!

Круглов сгреб ее в охапку, прижал к груди.

— Лерочка, я — дурак. Я не умею обращаться с женщинами. Я не знаю, кто кому что должен говорить. Я боюсь, что ты спохватишься, вспомнишь про мои судимости и откажешься от меня. Я только и об этом и думаю.

— Не думай, — перебила она

— Я не убивал, не калечил людей. Я промышлял по мелочам, зато сидел по-крупному.

— Соседка ввела меня в курс дела.

— И что же, моя биография тебя не волнует?

Лера кивнула головой.

— Уже нет. Меня волнуешь ты.

— Но…

— Давай отложим клятвы и споры на потом. Давай посмотрим, как нам будет вместе. Давай не спешить, не пороть горячку. Не портить то светлое, что возникло между нами.

Он только об этом и мечтал.

— Я согласен.

— Сегодняшнюю ночь мы проведем раздельно и попробуем разобраться в себе.

Об этом она могла даже не мечтать.

— Нет, — возразил Круглов, — ночь мы проведем вместе и разбираться будем в друг друге.

Лера смерила его долгим, пронзительным взглядом.

— Нет.

Наверное, Бог услышал его. Внял мольбе. Отдал сероглазую навсегда, в вечное пользование, в горе и радость. Она льнула к нему, ластилась, прижималась и, сумасбродка, взывала к благим намерениям. Да, он скорее бы умер, чем отпустил ее от себя.

— Да! — припечатал ее губы к своим.

— Нет!

В ворохе расстегнутых одежек….в суматохе нежных касаний…в ответном стремлении…нет звучало влекущим призывом…

— Да!

— Валерочка, ты нахал. А я безвольная дурочка. Еще минута и я опоздаю на работу…

Он проводил ее до библиотеки и чмокнул почти по-семейному в щеку. Со стороны могло показаться, что это обычная семейная пара, а не два одиноких человека, которые наконец нашли друг друга и свое счастье.

…Счастье! Круглов стоял перед зеркалом и улыбался своему отражению. Черт возьми, он себе нравился. У него было мало в жизни секса, еще меньше любви, но кто сказал, что в пятьдесят два счастье невозможно? Возможно, утверждала сегодняшняя ночь. Еще как возможно.

Разгоняя мечты, зазвонил мобильный. Виктор Петрович Осин желали пообщаться со своим гонителем.

Круглов ухмыльнулся игриво. Для равновесия ему как раз не хватало дельного занятия. Нельзя же целый день ждать вечера и вспоминать приятные мгновения ночи. Надо и на хлеб насущный заработать, и к хлебу.

— Алло? Алло? — блажил Виктор в трубку.

— Я на проводе. Здравствуйте, милейший. Какие проблемы?

— Ольга согласилась?

— Естественно. Но на большую сумму.

— Сколько?

— Пять тысяч ей и одну мне за хлопоты.

Артисточка из Чернигова прекрасно справилась с заданием. Влюбила в себя Осина, достала до печенок, улику добыла. Умница. Не жалко заплатить три тысячи долларов за работу. И за риск. Все-таки Осин в гневе мог натворить чудес. Но, кто осведомнен, тот вооружен. Во избежание жертв и разрушений Олечка, выясняя отношения с Осиным, держала в руках газовый баллончик.

— Этой мерзавке и четырех хватит, — попробовал поторговаться Осин. — И посредник мне ни к чему. Сам справлюсь.

— В этой игре, Виктор Петрович, не вы определяете правила, — напомнил Круглов. Упускать свои деньги он не собирался.

— Ладно, я согласен, — буркнул Виктор.

— Тогда до встречи. И не забудтье деньги.

На другом конце провода зависла тишина. Этот щенок хотел меня выманить из норы, да не успел. Я сам вышел из тени. Круглов насмешливо хмыкнул.

— Вы заблуждаетесь, дружок.

— В чем? — взвился Виктор.

— Скорее всего во всем! Но это долгий разговор. Когда вам удобно?

— Сегодня, днем.

— Замечательно. Предлагаю кафе напротив Национального банка. На Институтской полно милиции. Под охраной закона я буду чувствовать себя в безопасности. В 16.00 вас устроит?

— Вполне.

— Значит, до встречи.

Осин

Виктор положил трубку. Итак, сегодня он, наконец, узнает, почему стал жертвой. За какие грехи его карают. И, что его ждет впереди. Он вздохнул с облегчением. Неопределенность — тяжкое бремя. Он устал гадать и терзаться. Он желал покоя.

Минутная стрелка лениво мерила деления круга. Часовая и подавно не торопилась. Осин поглядывал на часы, подгонял время. В 13.00 он покинул квартиру. В 13. 40 зашел в ресторан перекусить. С 14.30 кружил по Грушевского, Шелковичной, Банковой, считывая взглядом милицейские посты. Думал: убить подонка мало. Его надо разорвать на куски. Спалить заживо. В землю закопать.

Неужели я хочу убить человека, испугался сам себя Виктор. И честно признался: хочу. Очень хочу! Последние дни словно подвели его к некому рубежу. Впереди расстилалась туманная муть, позади кованым сапогом тыкала в спину беда. Что делать? Он терялся в предположениях. Убить! Убить! — орало растерзанное обидой и болью естество. Око за око! Зуб за зуб! У него отобрали все, и он отберет. Нет, отмахивалось от шальных бредней рациональное начало, ни надо ни кого убивать. Надо разобраться во всем и постараться вернуть все, как было.

Осин представил, как сжимает горло врага, как глядит в выпущенные глазенки и облизал в раз переесохшие губы. В кафе Осин явился измученный донельзя. Бесцельное шатание по улицам сделало свое дело. Ноги гудели, в голове царил кавардак, взвинченные ожиданием нервы, звенели от напряжения.

Осин занял место у окна и принялся рассматривать публику. Среди посетителей мог находиться и будущий его собеседник. Суховатый пожилой субъект за столиком напротив вполне смахивал на злодея. И рыжий толстяк у стены напоминал бандита. И высокий брюнет рядом с барной стойкой зыркал по сторонам по-разбойничьи хищно.

— Позвольте? — тип лет пятидесяти, с довольной физиономией и гнусной ухмылкой отодвинул стул рядом с Виктором.

— Прошу.

Он!

— Кофе, — кивнул мужчина официанту.

— Вот мы и свиделись. Ну что? Каково смотреть в лицо человеку, который разрушил твою жизнь?

— Сволочь, — яростно прошипел Осин, едва удерживаясь, чтобы не броситься на обидчика.

— Не стоит горячиться. Лучше приступим к делу. Вы принесли деньги?

— Да.

Виктор молча протянул конверт. Мужчина заглянул во внутрь, кивнул и спрятал деньги в карман. Порадовал:

— Про Ольгу забудьте. Считайте ее не было в вашей жизни.

— Плевать на Ольгу. Я хочу знать, за что наказан, — твердо заявил Осин. — Имею, в конце концов, право. В чем вы меня обвиняете?

Мужчина отпил кофе. Аккуратно поставил чашку на блюдце.

— Вы будете несколько удивлены, но я — нанятое лицо, исполнитель, организатор процесса. В чем вас обвиняют, я, увы, не знаю.

Виктор только голову наклонил ниже. Итак — аноним лицо подставное. Ширма. Кто же за ним стоит?

— Не огорчайтесь, Виктор Петрович. В лишних знаниях лишние печали. Ну, объяснил бы вам какой-нибудь псих, чем вы ему насолили, что бы изменилось? Галочка не вернется. Марина не станет порядочнее. Азеф не оживет. Сделанного не воротишь. Примите с честью выпавшие испытания, не ропщите, несите достойно свой крест.

— Ублюдок! — Осин очнулся. — Ты испохабил мою жизнь, а теперь учишь кротости и смирению? Сволочь!

— Я лишь советую: наберитесь терпения. Мой работодатель — человек непредсказуемый. Вероятно, вас ожидают новые сюрпризы.

Осин побледнел:

— На что вы намекаете?

— По-большоу счету на сделку. Я предлагаю договориться.

Менее всего Осин был готов к такому обороту событий.

— Не понял… — пролепетал он.

— Я укажу вам на человека, который хочет уничтожить вас. Вы мне заплатите.

Виктор недоверчиво покачал головой.

— Вы врете. Я вижу: вы врете. Вы затеяли новую подлость.

— Извините, милейший, — мужчина пожал плечами, — что-либо доказывать я не намерен. Вы жили легко и красиво, забывая о последствиях. Теперь кто-то другой живет в свое удовольствие. Бог судья ему и вам. Мое дело — сторона. Ваши счеты с ним, его с вами, меня не касаются. Интересно вам мое предложение — говорите цену. Нет — не о чем толковать.

Осин упрямо повторил:

— Я вам не верю.

— И не надо. — Мужчина допил одним глотком кофе. Резко поднялся, — но имейте в виду, у него есть оружие. Он может убить вас.

— Что?

Ответа не последовало. Мужчина направился в выходу.

Виктор проводил его взглядом. Не окликнул. Не задержал. Не бросился вдогонку. Только поправил волосы сначала на правом виске, потом на левом.

Круглов

То, что Осин пустит за ним «хвост» было ясно и дураку. Не составило трудов обнаружить, и кто его ведет. Насвистывая веселую мелодию, Круглов спустился на Крещатик, прогулялся по этажам Центрального универмага, повел соглядатая дальше, на экскурсию по старому городу. На Трехсвятительской Круглов спустился по длинной железной лестнице во двор старого дома, набрал на двери подъезда код, выяснить который не составило большого труда, и через пару минут, воспользовавшись «черным» ходом, сам уже наблюдал за неумехой-сыскарем.

Бедный малый стоял, курил, сочинял, наверное, победную реляцию. Мол, невзирая на трудности, задание выполнено, адрес объекта установлен. Круглов, в который раз в жизни, позавидовал простакам. Он бы на месте мужика не спешил радоваться.

В отличном расположении духа Круглов отправился домой. Близился вечер, скорое свидание с Лерой будило мысли игривые и нескромные. Жаль. Привычная осторожность не помешала бы сейчас Круглову. Оглянись он, прислушайся к себе и не пришлось бы через два дня кусать от досады локти.

Осин

В семь вечера Осин набрал заветный номер.

— Как тебя зовут? — в пику нарочитой вежливости собеседника, спросил простецки.

— Меня? — раздалось в ответ. — Иван Иванович.

«Сволочь», — ругнулся Виктор. Но продолжил вполне миролюбиво.

— Какие гарантии ты даешь?

— Гарантии чего?

— Того, что человек будет именно тот.

— Ни каких. Я выхожу из игры и хочу заработать копейку-другую, обманывать мне не с руки.

— Ну, ты подонок. И нашим, и вашим служишь!

— Я бы на твоем месте не морали читал, а готовил деньги. Вдруг я раздумаю сдавать босса? Что тогда? Подумай, я — твой единственный шанс.

— Кто он? — спросил Виктор. — Баба или мужик?

— Сколько ты готов отстегнуть?

— Если укажешь на него и убедишь, что не врешь, получишь… — Осин специально замешкался…

Трубка хранила молчание. У мужчины на другом конце провода хватало выдержки.

— …получишь… — Осин изобразил в голосе сомнения.

— Позвонишь, когда определишься с цифрой. — Липовый Иван Иванович положил трубку.

Осин опять выругался. Его игру разгадали. И черт с ней, игрой. Предстояло решить другие непростые вопросы: покупать информацию у этого ублюдка и, если покупать, то за сколько? И как использовать свое нечаянное преимущество?

Осин с нежностью разгладил листок с адресом. Он правильно поступил, что нанял двух сыщиков в двух разных конторах. Первый оплошал и упустил «Ивана Ивановича». Второй справился на славу и довел мстителя до его «берлоги».

— Что ж, милейший, — передразнивая врага, процедил Виктор сквозь зубы. — Теперь мы с тобой поиграем на равных. Хватит мне быть мальчиком для битья, пришла твоя очередь.

Круглов

Круглов аккуратно сложил мобильный. Шагнул навстречу Лере и поразился: она, как обещала, похорошела еще больше. Что же будет дальше?

— Привет. — Привет.

Он звонил ей сегодня шесть раз. Шсть раз вежливо просил:

— Круглову, пожалуйста.

Улыбаясь, выслушивал многозначительные паузы.

— Валерия Ивановна! — летел отдаленным эхом клич.

— Да, — соглашалась милая.

— Я соскучился. Я тебя люблю. Мне без тебя плохо. Возвращайся скорей. Лерочка. Лерочек… — он каждый раз сочинял новые слова.

— Ты невероятно много работаешь. Я чуть не умер в одиночестве, — он взял ее ладонь и прижал к губам. Поцеловал пальцы. — А твои сотрудницы опять на нас глазеют.

— Знал бы ты, какой допрос я сегодня выдержала. Кто, откуда, кем работает, где живет?

Лера подняла на Круглова невинный взгляд. Это они, не я; утверждало серое безразличие. Я — деликатная, терпеливая. Я подожду, пока ты сам все расскажешь.

— Сегодня мы пойдем ко мне, — предложил он.

— А в театр когда?

— К черту театр…

Если Круглов представлял себя рядом с женщиной, то только мирной, спокойной, безусловно признающей его авторитет. Лера была полной противоположностью идеалу. Она сидела напротив него за кухонным столом, глядела в глаза, целила в душу и как опытный следователь выковыривала из туманных объяснений правду. Попытка прервать допрос не увенчалась успехом. Лера решительно вернулась к тому, что ее интересовало.

— Я должна знать, что ты из себя представляешь и чем занимаешься. Начнем с главного! На какие средства ты живешь? Ты ворвался в мою жизнь, потребовал: люби. Теперь держи ответ. Я не желаю связывать судьбу с прохвостом.

— То есть? Что значит прохвост?

— Прохвост — это человек, который, предупредив женщину о своих судимостях, продолжает заниматься темными делами, а затем с чистой совестью отправляется в тюрьму. Какие претензии?! Знала, милая, с кем связалась, на себя и пеняй!

— Я не собираюсь в тюрьму! — воскликнул Круглов. Он действительно не собирался. Он просто не исключал такого финала.

— Но можешь туда попасть?

— От тюрьмы и от сумы никто не застрахован.

Лера тяжело вздохнула.

— Избавь меня от пустых и банальных фраз. Или мы говорим серьезно и откровенно, или простимся. Я не желаю обрекать себя на страдание.

— Лерочка, — он ухватил ее ладони, прижал к губам. — Сейчас многие вопросы преждевременны. А многие ответы способны только поссорить нас. Мы прожили разные жизни. Провели годы по разные стороны от закона. То, что я считаю нормой, для тебя безнравственно. То, что полагаю выгодной работой, для тебя преступление. У нас разная мораль, разные взгляды, понимание. Это не плохо, не хорошо. Это естественно.

Лера раздражено встряхнула русой гривой. Недовольно нахмурилась.

Круглов зачастил:

— Два года назад я ввязался в одну авантюру. В итоге получил квартиру и собрал немного денег. Это, касаемо моих доходов. Особо честными их не назовешь, но и преступными считать нельзя. Так серединка на половинку. Сейчас я занят делом, которое закончу через несколько недель, и буду полностью свободен. Тогда мы сможем обсудить наши планы на будущее.

— Я не намерена связывать будущее с преступником!

— Лерочка, — взмолился Валерий Иванович, — мужчина должен приносить с охоты мясо. Женщина должна радоваться еде. Судьбы мамонта не должна волновать обоих. Таковы законы бытия.

— Циник.

— Нет, прагматик.

Их толкнуло в объятия друг друга одинокое, изъеденное тоской прошлое. Настоящее подарило миг безмятежной радости. Что обещало будущее? Зерна, каких бед сеяли сейчас злые упреки?

— Нам лучше расстаться. — Лера, представила пустые дни в пустой квартире, и ужаснулась.

— Нет, нам просто не следует торопиться, — Круглов по крепче ухватил ее запястье. — Давай дадим себе шанс.

— Давай. Но…

— Все будет хорошо, моя милая.

Осин

С утра Осин занял позицию около одноподъездного блочного девятиэтажного дома. Настроился на ожидание.

Валерий Иванович Круглов — так на самом деле звали мужика, который в течении двух лет разрушал его жизнь — вышел из парадного часов в десять в сопровождении приятной немолодой блондиночкой.

— Во блин… — обрадовался Осин нежданному подарку. Удача с ходу сдала ему козыри, указала слабое место во вражеской обороне. Милая дамочка не была женой Валерия Ивановича. На жен так не смотрят. Не смотрят так и на мужей. Парочка пребывала самой критической стадии влюбленности, когда белый свет кажется с копеечку и концентрируется в партнере. И только в партнере.

Круглов и блондинка не спеша, фланировали по улице. Осин, оставив машину на обочине, брел за ними. Наблюдал.

Куда бы, не направлялись эти двое, шли они, безусловно, на встречу друг другу. Со стороны взаимные ухаживания виделись отчетливо ясно и вызывали у Осина насмешку. «Старье, а туда же…», — комментировал он про себя улыбки, торопливые вороватые поцелуи; нежные взгляды и прочие знаки внимания, которыми сопровождался едва ли не каждый шаг парочки.

«Он у нее на крючке», — ликовал Осин, представляя каким образом, использует полученный шанс. Сонная покорность, апатия улетучились. Он не собирался сдаваться на милость победителя. Да и победителя ли? Мы еще повоюем, решил Виктор. В тупиковой ситуации вдруг открылись неожиданные перспективы. Возможно, не столь многообещающие, как казалось на первый взгляд. Но реальные и осязаемые. Так просто Витьку Осина не одолеть, заводил себя Осин, с пренебрежением разглядывая, как два влюбленных пожилых идиота, не таясь, выставляют на всеобщее обозрение свои чувства.

Возле библиотеки парочка рассталась. Круглов побрел восвояси. Дамочка привычным движением открыла тяжелую дверь.

На металлической табличке у входа Осин прочел распорядок работы культурного заведения. 11.00–19.00. Посмотрел на часы. 10.45. Напрашивался вывод, блондинка — не читательница. Тех до срока не пускают к кладезю знаний. Она сотрудница. Она работает здесь. Сколько людей работает в библиотеке? Пять-шесть, семь-восемь? Выявить среди десятка людей нужное лицо минутное дело.

Даже секундное. Портрет подруги Валерия Ивановича Круглова Осин увидел, как только попал в холл. Миловидное, простоватое лицо, светлые глаза, короткая стрижка. Круглова Валерия Ивановна, гласил текст под фото. Осин чуть не присвистнул. Тройное совпадение, произвело на него впечатление. Верне, двойное. Он решил, из-за фамилии, что ошибся, что мужик и блондинка муж и жена.

Нет, вскоре узнал Виктор. Валерия Ивановна разведена. Круглова ее девичья фамилия. Мужа нет в помине. Даже о любовниках соседи не заикнулись. Стало быть не было ошибки? И Круглов нашел себе Круглову случайно? Тем лучше, ликовал Осин. Значит, Круглов еще более уязвим.

Осин вернулся к машине, занял пост возле дома Круглова, позвонил, убедился, что объект на месте и стал ждать. Не просидит же мужик весь день дома, решил, хоть куда, но выберется. Так и получилось.

Круглов отправился за покупками. Осин последовал за ним. Выбрал удобный момент и набрал номер мобильного.

— Добрый день, Виктор Петрович, — опережая Виктора, поздоровался противник.

— Здравствуйте.

— Ну, что надумали? Определились с цифрой?

— Как будто.

— Значит, есть повод встретиться?

— Да. Давайте, как и вчера в кафе. Но теперь моя очередь выбирать место.

— Любая прихоть за ваши деньги.

— Записывайте …

Тщательно выговаривая слова, Осин назвал адрес забегаловки, расположенной точнехонько за спиной Круглова. Тот застыл, дернул подбородком влево-вправо, осматривая окрестности. Обернулся.

Он сообразил, конечно, что выбор не случаен. Он ищет меня. Виктор злорадно ухмыльнулся.

— Возражения есть?

— Нет. Когда? — оппонент держался хорошо. В голосе не отразилось волнение, только привычная легкая насмешливость.

«Получи фашист гранату!» Осин добил врага.

— Что тянуть? Давайте прямо сейчас? Сколько вам понадобиться времени на дорогу?

— А вам? — ушел от ответа Круглов.

Осин нажал на отбой. Мало ли какие причины могут помешать завершить разговор? Связь вечно шалит, мобильная не исключение.

Через секунду его телефон зазвонил. Нет, друг ситный, еще не время, фыркнул иронично. Поволнуйся немного, понервничай.

Аппарат надрывался.

— Да, — спустя две минуты откликнулся Осин.

— Ты, сука, со мной поиграть вздумал? Не боишься?

— Нет, — Осин стоял за газетным киоском в двух шагах от Круглова и видел, как у того от злости ходили желваки на скулах. Какой напряженной была рука, сжимающая телефон. — Не боюсь.

— Тогда приходи в свое дрянное кафе. Потолкуем.

— Почему, нет, Валерий Иванович? Сейчас буду.

На другом конце провода, на расстоянии десяти метров, повисло замешательство и старательная попытка скрыть его. Круглов пытался удержать проигрышную позицию.

— Ты пожалеешь, что тронул меня, козел. Ох, как пожалеешь.

— Не сомневаюсь. Но и вы тогда, милейший, пожалеете о своей тройной тезке. Валерия Ивановна — прелестное создание. Зачем ей, бедной, страдать без вины?

Теперь Круглов оборвал разговор. Вместо него в эфире осталась лишь череда коротких гудков.

«Итак, первый раунд за мной». — Виктор направился к машине.

Вскоре он осматривал свое новое жилище. Однокомнатную квартиру, которую снял без торга и канители. Оставаться в своей пустой, обездолнном, по сиротски одиноком доме Осин не мог больше.

По дороге он заглянул в офис. Народ бездельничал в поте лица и появлением начальства был шокирован. Осин не слушая, удивленные лживо радостные возгласы, велел вынести и погрузить в машину компьютер из своего кабинета. Собрался прихватить и другую технику, да раздумал, махнул рукой, черт с ней, пусть воруют, в счет невыплаченной зарплаты.

Завел мотор, выключил. Вернулся, приказал грузить в машину все что поместится.

— Мы закрываемся? — спросила бухгалтерша, взволновано тряся пышным бюстом..

— Да, — буркнул Виктор и, не вдаваясь в подробности, умчался.

Дома его ждало электронное сообщение.

Когда-то на выставке к Виктору подошли два мужика, рассказали чем занимаются, предложили обращаться в случае нужды. Тогда он лишь вежливо кивнул, мол, как только — так и сразу. Теперь радовался, что сохранил визитку «серах аналитиков». Ребята раздобыли нужную информацию и предоставили биграфию Валерия Ивановича Круглова в датах и статьях Уголовного кодека. Если бы не личное знакомство, Осин бы даже пожалел мужика. Досталось ему от жизни. Но столкнувшись лоб в лоб с Кругловым, Осин пожалел себя. Судя по характеристике из мест заключения, его опонент был человеком опасным.

«Круглов обладает характером сильным и спокойным. Уравновешен, коммуникабилен, умен, инициативен. На силовое и волевое давление реагирует агрессивно. Попытки принуждения положительных результатов не имели. От сотрудничества с администрацией колонии, не взирая на серьезный прессинг, отказался. Подвергался гонениям за строптивый нрав и со стороны заключенных. Участвовал в драках, был многократно и жестоко бит, регулярно помещался в карцер..»

Бумага относилась к временам достославным, 1985-му году. Но отражала и реалии дня нынешнего. Осин убедился на личном опыте: у Круглова по-прежнему сильный и спокойный характер, на давление как и раньше он реагирует агрессивно. Прочие качества проверять не хотелось. Чертовски не хотелось вступать в единоборство со вспыльчивым и строптивым бывшим уголовником. Поэтому Виктор, меряя шагами комнату, думал, искал подходы.

Круглов

Круглов догадывался, когда и где совершил ошибку. После встречи с Виктором, его вели два «топтуна». Одного он «считал», второго привел домой. Так и надо, ругал себя сейчас. Сам все испортил. Как обычно.

Сытая спокойная жизнь сыграла с Кругловым злую шутку. Всегдашняя настороженность оставила душу. Место ее заняли иллюзии! Хищные твари, наконец, победили. Возродили в душе надежду. На что, черт возьми? На что может надеяться безродный нищий бывший уголовник в этом мире? На любовь и счастье? Дудки! Только на беду!

Вот она беда! Пришла! Не задержалась! Лера, Лерочка, стала мишенью для Осина. В его воле сотворить с ней любое зло. Что в воле? В праве! Осин вправе поступить как угодно! После того, как надругались над ним, он имеет право наказать обидчиков. И накажет, не приходилось сомневаться.

Впрочем, Круглов мало опасался радикальных мер со стороны Осина. Только в романах и кино, чтобы досадить герою, убивают или калечат его возлюбленную. В реалиях грозные намерения тонут в мелких пакостных комплексах. Сам он, имея несколько раз серьезные основания, не смог убить даже не человека, ублюдка. Осин, подавно, не поднимет руку на невинную женщину. Не причинит вред Лере. Он будет пугать и шантажировать другим. Разоблачением.

Самым ужасным в положении Круглова была безысходность. Он ли оборвет отношения с Лерой или, после откровений Осина, она сама не захочет его знать, не имело значения. Так ли иначе, нечаянной любви не судилось продолжения. Лера попыталась переступить через его уголовное прошлое. Смириться с преступным настоящим она не пожелает.

Летели минуты. Бежали часы. Осин не объявлялся. Круглов сам набрал его номер. «Абонент находится вне зоны досягаемости», — уведомил автоответчик.

Позвонила Лера. С трудом сдерживая раздражение, он ответил на пару пустых вопросов. Вчера радовался, слыша ее голос; сегодня, в ожидании неизбежного расставания, желал по-скорее оборвать муку.

— У тебя что-то случилось? — от милой не укрылось его настроение.

— Все в порядке, — процедил Валерий Иванович.

— Валера…

— Извини, мне некогда.

Он положил трубку. Снова набрал номер Осина.

«Абонент находится…»

«Абонент находится…»

«Абонент находится…»

Час менял другой, а клятый абонент все находился вне зоны досягаемости. Круглов устал от ожидания, перегорел, смирился и сделал закономерный вывод «значит такая моя судьба». Помочь себе он не мог. В сложившейся ситуации от него ничего не зависело.

Правила игры теперь диктовал Осин. Круглову оставалось ждать и терпеть.

И ладно, отмахнулся Круглов от злых колючих мыслей, терпения мне хватит, подожду.

Он затеял уборку на кухне. Оттирая без того чистые шкафчики, тихо напевал старинную казацкую песню «Ой, то ни вечер, то ни вечер..» К вокалу, как способу отвлечься, Валерий Иванович прибегал в крайних случаях. Перед встречей с Лерой он волновался.

В 19.00 он сидел на, ставшей привычной, лавочке напротив библиотеки. На лице дежурная улыбка, в руках традиционный букет. В сердце царило, и это Круглова радовало, ледяное спокойствие. Есть люди, он думал, не созданные для простых радостей. Их удел — испытания. Наверное, Бог, желая определить предел человеческих возможностей, посылает ему одну проверку за другой?

— Ты была права, нам лучше расстаться, — едва переступив порог Лериной квартиры, объявил Круглов. — Я ошибался, когда считал, что тебя не должно волновать, чем я занимаюсь. Я — преступник был и есть; ты — порядочная женщина. Я не в праве обрекать тебя на страдания. Извини.

Он ожидал слез и упреков. Не дождался. Сухим кивком Лера подтвердила: слышу. Приняла к сведению.

— Я не могу и не хочу обманывать тебя. Не желаю оправдываться. Мои дела не делают мне чести. Но ничего другого в жизни я не умею. К сожалению.

Лера слушала, серый взгляд полнился напряженным интересом. Губы, сжатые в нитку, словно сдерживали слова, рвущиеся наружу. Но нет! Опять его тирада увенчалась молчанием и неопределенным жестом.

— Я просил у тебя, дать нам шанс. Предлагал поставить любовь выше морали и правил. Это было глупо. Мы такие, какие есть и другими по мановению волшебной палочки не станем. Мое прошлое всегда будет стоять между нами. Мое настоящее уже разделило нас. Будущее принесет новую боль. Не стоит усугублять положение. Расстанемся сейчас, пока мы еще не привыкли друг к другу, — немного пафосно заявил Круглов.

— Нет, — оборвала его Лера.

— Да, — припечатал Круглов. — Это наша последняя встреча.

— Не надейся. И не пытайся обмануть меня. Что случилось?

Наверное, все Кругловы, вопреки фамилии, обладают колючим и своенравным характером?

— Посмотри на себя! — Лера подтолкнула его к зеркалу.

Серебристая гладь отразила хмурую физиономию. Растерзанные скорбью глаза, стиснутый рот, желваки на скулах.

— У тебя все на лице написано.

— Не выдумывай. Я ухожу. Прощай.

— Только попробуй.

Лера пристально смотрела в глаза отражению. И будто бы обращалась к нему. Круглов тоже, невольно, вперился взглядом в своего двойника.

— Зачем ты ломаешь комедию? Утром умолял не торопиться с выводами, а вечером вдруг проникся высокими принципами. С какой стати?

— Я все сказал.

— Очень хорошо! Тогда послушай меня. У тебя неприятности и ты пытаешься оградить меня от них. Так?

Круглов промолчал.

— Вместо того, чтобы посоветоваться со мной, решил геройствовать в одиночку?

— Мои проблемы тебя не касаются.

— Дурак, ты, Круглов. Набитый дурак. И я дура, что с тобой связалась. Круглая, дура.

— Вот и разбежимся в стороны, как умные.

— Нет, — она уткнулась лицом в его спину. — Нет.

— Почему? — глухо спросил Круглов.

— Я тебя не отпущу. Расскажи мне все.

— Нет.

— Как же я тебе помогу? — удивилась Лера.

— Очень просто, — обрадовался он внезапной идее. — Уезжай из города куда-нибудь недельки на три. Деньги я дам. С незнакомыми людьми старайся не общаться. Узнаешь обо мне что-либо — не верь.

— Я и здесь могу не верить.

Круглов выругался в сердцах. Вот настырное создание.

— Сделай, как я прошу.

Лера за спиной Круглова наконец-то всхлипнула. Слава Богу, вздохнул он. От ее самообладания ему было не по себе.

Он повернулся к милой, прижал к груди. Лучше бы Круглов посмотрел Валерии Ивановне в глаза. Сухие и злые, они предвещали кому-то беду.

Осин

— Опиши внешность Дмитрия, — от волнения у Осина дрогнул голос.

— Мужчина. Лет 35-ти. Невысокий, широкоплечий. Волосы темные, коротко подстрижены.

— Все?!!!

— Все!

— Врешь!

— Увы…

Они вновь сидели в кафе-поплавке в парке. Легкомысленное мартовское тепло еще не согнало посетителей под полосатый тент-крышу. Столики в большинстве своем пустовали. Кроме Круглова и Осина, да парочки в центре зала, обслуживать официанту было не кого.

— Я все про тебя знаю. — Осин был разочарован тем, что Круглов не может ничего рассказать о мстителе, но постарался скрыть это. — И ты у меня теперь вот где! — Он сжал пальцы в кулак.

— Не торопись с выводами, — посоветовал строптиво Круглов.

— Согласись, заводить в твоем положении серьезный роман глупо.

— Я — живой человек со всеми вытекающими из сего факта последствиями.

— Кстати, о последствиях. Что будет, если я расскажу твоей блондиночке о своей жизни? Вернее о том, во что ты ее превратил?

Как Круглов и думал, Осин собрался его шантажировать.

— Только подойди к Лере и твоя Даша узнает про своего папочку столько, что побоится остаться с тобой в одной комнате, — припечатал Круглов.

Осин от возмущения даже закашлялся.

— Да я твою бабу изувечу. Найму бандюгаев и они покажут ей по чем фунт изюма.

— Твою Дашу тогда изнасилуют.

— Сволочь.

— Подонок.

— Ты не зарывайся. А то я сейчас, закричу, что ты украл у меня деньги. Потребую вызвать милицию. Как полагаешь, где ты окажешься? Кому менты поверят? Тебе — отпетому уголовнику или мне — законопослушному гражданину?

Круглов криво ухмыльнулся:

— Твоей дочке это не поможет. Возле нее мой человек. Не получит он контрольный сигнал и пиши, прощай Дашенька.

Разговор зашел в тупик. Это понимали оба собеседника. Осин сделал первым шаг к примирению.

— Ну и что? — спросил с усмешкой. — До чего мы с тобой договорились?

— До взаимных угроз.

Осин задумчиво протянул:

— Это неправильно.

— Кто бы спорил, — согласился Круглов. — Но ты начал первый. Ты хотел взять меня за горло. Подмять. Извини, мне это совсем не по нраву.

— Да, ты — крепкий орешек. Так что беру свои слова обратно.

— Вот и хорошо. Я тоже беру свои слова обратно.

— Давай начнем сначала. Итак, ты готов сдать Дмитрия. Но ничего о нем не знаешь. Что же ты продаешь?

Круглов хмыкнул.

— Я бы тебе его просто показал. Дальше, трава не расти, делай с ним, что хочешь.

— Как бы я узнал, что ты меня не надул?

— Элементарно. Поставили бы «жучок». Ты бы послушал и убедился, что я не вру.

— Что дальше?

— Не знаю, — протянул задумчиво Круглов. — Я бы твоем месте, узнал, что он против меня имеет, а потом прикончил бы его.

Осин скорчил насмешливую гримасу:

— Ага…чтобы в последнюю бы секунду пожаловала милиция и прихватила меня за попытку убийства. Отличный план. Вы именно это и замыслили?

— Не хочешь — не убивай.

— В том-то и дело, что хочу. Но сам пачкаться не буду. Я заплачу десять тысяч долларов… — Осин намеренно затянул с концовкой фразы, — если ты сведешь меня со своим шефом, а потом грохнешь его.

— Я — не убийца, — покачал головой Круглов.

— Найди тогда киллера. Сколько стоит подобная услуга?

— По-разному. От сотни баксов до десятков тысяч. Смотря на кого идет охота.

— Значит, возьмешь дешевого исполнителя и заплатишь ему из своих десяти тысяч сколько сочтешь нужным. Ясно? Твоя задача: устроить свидание с мстителем и организовать убийство. Понятно?

— Я, кажется, не давал согласия.

— Так дай. Десять тонн за непыльную работенку — хорошие деньги.

— Пятнадцать тысяч!

— Десять и ни копейки больше.

Круглов отрезал ножом кусочек мяса.

— Как вы все мне надоели.

— Ты сам предложил сделку. Так что? Согласен?

— Может быть. Но только деньги вперед.

— С какой стати?

— Вдруг ты раздумаешь. Или Дмитрий тебя раньше грохнет. Он же ствол заказал. Что ж, тогда, плакали мои бабки?

Осин нахмурился:

— Он правду хочет меня убить?

— Не исключено, — Круглов вновь принялся за мясо.

— Мне тоже нужен пистолет, — заявил Осин решительно.

— Нет проблем, — сообщил Валерий Иванович. — Тонна и ствол твой.

— Дорого.

— Поищи дешевле.

Осин с недовольной гримасой отсчитал деньги.

— Когда принесешь оружие?

— Дня через два. Тогда и дам окончательный ответ.

— Кстати, а ты не боишься, что он следит за тобой? Что за работу и вашим, и нашим можно получить по шее?

— Нет.

— Что нет? — Осин приподнял иронично брови. — Я задал два вопроса и получил один ответ.

Круглов промокнул губы. И наткнулся на удивленный взгляд Осина. Виктор сначала озадаченно следил за уверенными движениями ножа и вилки в его руках, потом обратил внимание на прямую спину и наконец в изумлении проводил глазами плавное движение белоснежной салфетки. Вот он момент истины, хмыкнул Валерий Иванович, не напрасно я старался. Однажды он сравнил себя с новыми «знакомыми»: Игорем и Виктором Осиными, с Дмитрием и ужаснулся. Он воровато стискивал сигарету большим и указательным пальцем, поджимая остальные едва ли не в кулак. А вот Игорь Оси держал сигарету указательным и третьим пальцами, раскрытой ладонью демонстрируя свое доброжелательное отношение к миру. Он брел, понурившись, провалив спину, словно крестьянин за плугом. А Виктор шествовал, расправив плечи, задрав победно подбородок. Он зыркал исподлобья по сторонам, ожидая внезапного нападения. Дмитрий спокойно встречал и удерживал взгляды прохожих. Игорь, Виктор, Дмитрий были сильными и уверенными в себе. Он выглядел жалким и затравленным сусликом. Позволить себе выглядеть сусликом Круглов не мог, натура не позволяла. Она же, неугомонная, и заставила учиться. Сколько часов Круглов провел перед телевизором, стараясь запомнить повадки героев американских телефильмов; сколько времени простоял перед зеркалом, пытаяь набраться спокойной барской, как он говорил, вальяжности — не сосчитать. Но результат того стоил. Удивление профессорского внука польстило самолюбию Круглова. Изадело за живое. Осин смотрел на него как на дрессированную обезьяну, талантливую дрессированную обезьяну, овладевшую хитрым фокусом и развлекающую этим фокусом уставшую публику. «Если я сидел, значит и кушать по-человечески не могу?!» — возмутился Круглов и выплеснул на Виктора раздражение.

— Осин, ты, кажется не правильно меня понял. Я предложил тебе сделку, но это не значит, что о наших встречах не знает мое руководство.

— Не понял!

— Я здесь по заданию Дмитрия.

Осин не возмутился, а лишь удивленно приподнял брови. Логика событий преворсходила его представления о здравом мысле.

— Вы оба — психи? Больные извращенцы?

— Я — нормальный человек, — возразил Круглов.

— Пока я я в этом сомневаюсь, — Виктор глубоко вздохнул, смиряя гнев и разражение. — Так что же от меня хочет твой Дмитрий? Зачем вся эта игра?

— Ты опять задаешь два вопроса. На какой мне отвечать?

— На первый.

— Дмитрий велел передать: он оставит тебя в покое, если ты заплатишь сто тысяч долларов. В противном случае — война продолжится.

Виктор ахнул:

— Сто тысяч! Губа не дура! Твоя доля какая?

— 20 %.

— Зачем же тебе предавать своего шефа? Если киллер его убъет, ты потеряешь двадцать тысяч баксов.

— Если мы договоримся, я ничего не потеряю. Дмитрий — темный тип и может не сдержать слово. Он два года использовал меня и теперь, наверняка, постарается избавиться. Я не верю. Что он отстегнет мне двадцать тонн. Поэтому и пришел к тебе.

Осин присвистнул.

— Хитер. Расскажи, что ты конкретно задумал.

— Схема такова: он требует деньги — ты даешь. Во время встречи киллер его кончает. Ты забираешь деньги назад. Потом отсчитываешь мой гонорар и мы расстаемся друзьми.

— Если киллер убьет не только Дмитрия, но и меня, ты огребешь сто тысяч.

Крулов отрицательно покачал головой:

— Ты рассуждаешь вполне логично. Однако можешь, мне не верить, я играю честно.

— Нашел дурака — верить уголовнику.

— Это твой риск. Но кто не рискует, тот не пьет шампанское. К тому же у тебя нет другого выхода.

Осин задумался:

— Да, другого выхода у меня нет. Но этот меня не устраивает. Разве что, взять в заложники твою блондиночку? Как ты отнесешься к этому?

— Нормально, — выдохнул Круглов. — Но давай о твоей безопасности потолкуем позднее. Сейчас есть вопросы по-важнее.

— Например?

— Надо принять принципиальное решение. Ты хочешь убить Дмитрия?

— Да.

— Правильно ли я понял: чтобы самому не пачкать руки, ты поручаешь мне найти киллера?

— Да, — отчеканил Осин.

— И готов заплатить мне за посредничество?

— Да.

— Вот и замечательно.

Спустя минуту Осин добавил.

— Есть одна проблема. У меня нет ста тысяч.

— Ты же богатый! — удивился Круглов.

— Был. Теперь гол, как сокол.

— Врешь. Дмитрий про тебя все знает. Он не отстанет, пока не вытащит из тебя бабки.

— Но у меня их нет.

— Мне плевать. Мне лишь бы получить свой двадцатник.

— Ты намекаешь…

— Да. Одолжи сотню. Восемьдесят потом вернешь.

— А может быть мы как-то иначе договоримся?

— Нет. Правила здесь устанавливает Дмитрий. Мы их можем только обойти.

— Но…

— Хватит, болтать. Лучше подумай, зачем Дмитрий заказал оружие.

— Он собрался меня убить?

— Даже если это так, сначала он заберет у тебя деньги. А значит, у нас есть шанс разыграть свою комбинацию.

— Сколько у меня времени?

— Он дал на все про все три недели сроку.

— Ой, чувствую, заманиваешь ты меня в ловушку. Мягко стелешь, да жестко спать будет, — сорвался Виктор. — Но имей в виду, обманешь меня и я тебя прихлопну, и бабу твою прихлопну,

— Ничего ты сделаешь! — спокойно ответил Круглов. — У меня на каждый твой шаг ответный найдется. Тронешь Леру — я Дашей поквитаюсь. Меня заденешь — сам сядешь. Я наш разговор записал на диктофон. Теперь тебе можно приедъявить обвинения: ты угрожал Лере и мне, просил купить пистолет и найти киллера, собрался убить Дмитрия. Только пикни и пожалеешь.

Виктор только головой покачал. Человек, сидящий напротив за столиком кафе, поражал его с каждой минутой все сильнее. Неожиданно для себя он рассмеялся.

— Покажи диктофон.

Валерий Иванович достал из кармана серебристый прямоугольник.

— Круглов, если я выкручусь из этой истории, возьму тебя с собой в бизнес. У тебя железная хватка, стальные нервы и золотая голова. Я еще не видел таких. Ты вывернул наизнанку ситуацию и выиграл по всем позициям. Молодец.

— Спасибоньки, дяденька. Рад стараться. — Круглов улыбнулся подобострастно и стер тот час улыбку с лица. — Что и итоге? Мы договорились?

— Да. Но мне нужны гарантии твоей честности.

— Дать тебе честное пионерское?

— Нет. Оставь его себе.

Круглов

На следующий день Осин отвез Круглова к мелкорослому чернявому типу. Представил:

— Федор. Специалист широкого профиля.

Профиля у мужика было гораздо больше чем фаса. Узкую физиономию украшал громадный нос. Над ним щелками темнели умные проницательные глаза.

— Я вернусь через два часа. Тогда и потолкуем.

Чернявый Федор сразу взялся за дело. Усадил Круглова рядом с собой у компьютера, стал из разрозненных частей собирать лицо Дмитрия.

Фоторобот, догадался Круглов.

— Скулы… Брови…Нос…

На мониторе одно мужское лицо сменяло другое. Каждое напоминало Дмитрия. Каждое неуловимой мелочью отличало.

— Нет. не он… — Круглов не лукавил. Он не мог словами передать суть человека. В остальном портрет почти соответствовал действительности.

— Подумайте, чего не хватает, — потребовал Федор. — Ну же!

Круглов закрыл глаза….

— Шея пошире, подбородок потяжелее, уголки губ повыше…

— Так?

— Да.

Человек, который два года представлял для Круглова самую большую загадку, взирал на него с экрана монитора. Портрет, плоский, схематичный, смахивал на географическую карту, где очертания ландшафта — черта лица, максимально соответствовали реальным формам местности и нисколько не предавали живую индивидуальность.

— Прошу в соседнее помещение.

Логово «серого аналитика» — квартира Федора, типовая трехкомнатная хрущовка — мало соответствовала понятию обычное жилье. В захламленных комнатах среди цивильных вещей то там, то тут, взгляд выхватывал непонятного назначения приборы. Компьютер поражал непривычной конфигурацией. На книжных полках теснились тома толстых справочников и энциклопедий.

Круглов разглядывал странную обстановку, дивился. Впрочем, следующее мероприятие было ему знакомо отлично. Федор снял у него отпечатки пальцев. Затем заколдовал над компьютером.

— Вы что же частным сыском промышляете? — не утерпел Круглов.

— И сыском тоже. По большому счету я — специалист по информации.

— Хакер?

— Отчасти. Могу войти в любую базу данных, вытянуть оттуда любые сведения, проанализировать их.

— Что вы еще можете?

— Многое. Вас интересует что-то конкретное?

— Нет. Просто спрашиваю. Впрочем, мало ли. Дайте, на всякий случай, телефончик. Вдруг пригодится.

Федор протянул визитку. Имя, фамилия, номер мобильного — данных было не густо.

— В соответствии с картотекой МВД данные отпечатки принадлежат Круглову Валерию Ивановичу, 52 года, трижды судимому.

— Аз езм грешен, — хмыкнул Круглов.

— Освободились два года назад. Статьи называть?

— Относительно собственной биографии я в курсе. Что дальше?

— Дальше? — поднял смоляные брови Федор. — Дальше будет видно. Пока ждем Виктора.

Осин появился тут же. Словно ждал зова. Ухватил листок портретом Дмитрия, впился жадным взглядом и с недоумением пожал плечами.

— Я его впервые вижу.

— Пойдемте в кабинет, — Федор указал на дверь третьей комнаты.

Круглову отвели место в неудобном кресле. Хозяин и Осин сели напротив.

— Если вы не возражаете, я проверю меру вашей правдивости. Виктор желает знать, насколько вы откровенны.

— Валяйте, — легко согласился Круглов. — У меня тайн нет. Чист как херувим.

На самом деле, он смутился. Он не желал, допускать посторонних к своим мыслям.

Допрос начался с того, что Федор нацепил ему на запястья и виски липучки с датчиками. Сам надел наушники и вперился взглядом в экран прибора.

— Виктор будет задавать вопросы, отвечайте только «да» или «нет», — громче, чем следовало, сказал Федор.

— Понятно. Да или нет.

Первые минуты Круглов был в напряжении. Ощущение подконтрольности сковывало, придавало кратким «нет» и «да» сухую безучастность, едва ли не лишало слова смысла.

— Ты был знаком с Дмитрией прежде?

— Нет.

— Видел прежде?

— Нет.

— Имя Дмитрий настоящее?

— Нет.

— Это псевдоним?

— Да.

— Ты знаешь его настоящее имя?

— Нет.

— Ты знаешь, за что он мстит мне?

— Нет.

— Хочешь знать?

— Да.

— Ты пытался выяснить?

— Да.

— Получалось?

— Нет.

С каждым вопросом Круглов становился спокойнее. Настороженность сменилась насмешкой. К моменту, когда Федор объявил перекур и отправил гостей дымить на балкон, Валерий Иванович овладел собой полностью.

— Кто готовил вопросы? — спросил у Осина.

— Я. Вчера весь вечер сочинял, — гордо ответил тот.

— Оно и видно. Детский сад в тылу врага. А наушники у Федора зачем?

— Не хочу посвящать его в наши дела. Я предупредил: информация конфиденциальная, не для чужих ушей, потому он будет лишь приглядывать за техникой, а вопросы сочинять и задавать буду я сам. Я проверил: ему ничего не слышно.

Круглов недоуменно пожал плечами.

— Знаешь, что я терпеть не могу в людях? — поинтересовался с издевкой, на которую только был способен.

— Что? — напрягся Осин.

— Махровый дилетантизм, — припечатал Валерий Иванович.

Осин побледнел от злости.

— Для бывшего уголовника ты изъясняешься слишком изысканно, — попробовал уколоть обидчика.

Круглов, игнорируя подковырку, продолжил.

— Зато рассуждаю просто и доступно. Мы с Федором — профессионалы. Он умеет выведывать тайны. Я хранить. Ты ведешь себя, как любитель. Не обижайся, но вопросы твои были глупые и наивные. Ты выбросил деньги на ветер. И не спорь, — отрезал Валерий Иванович с усталым снисхождением к самоуверенным амбициям собеседника, — портрет и отпечатки — правильное решение. Детектор лжи- глупость. Впредь будь умнее.

В машине Виктор достал портрет Дмитрия, минуту-другую поизучал, потом с раздраженим рубанул:

— Блин, я его не знаю! Что же теперь делать?

Круглов пожал плечами:

— Подчиниться.

Виктор зашелся в крике:

— Бл…! Охренеть можно! Подчиниться и спокойно отдать сто тысяч?!

— Мы это уже обсуждали.

— Твой гениальный план мне тоже выльется в копеечку. Почти тридцать тысяч.

— Это меньше, чем сто.

— Ладно, проехали, — отмахнулся Осин.

Круглов с равнодушным видом уставился в окно. Мелькание людей и машин успокаивало его, отвлекало от грустных мыслей. Лера отказалась уезжать. Поняв, что ее жизни ничего не угрожает; что Круглов боится чьих-то откровений, она заявила: «Нет. Не проси. Не требуй. Я остаюсь». Вчера они не виделись. Сегодня Круглов надеялся тоже избежать встречи. Он решил: постепенно, потихоньку свести отношения к минимуму. Сослаться на занятость, срочные дела и тому подобное. Но благие намерения, как водится, привели не туда куда следует.

Лера позвонила вечером и спросила:

— Ты куда пропал, мой хороший?

— Целый день в бегах. Только что пришел домой, даже не разделся.

— Тогда я быстренько рассажу свои новости и отстану от тебя. Я начинаю пользоваться популярностью. Сегодня ко мне в библиотеке пристал мужик. Представился полковником в отставке. Дал номер телефона, просил звонить. Обещал завтра встретить после работы. Ты от этого меня хотел оградить?

— И от этого тоже, — угрюмо уронил Круглов. — Впрочем, может быть полковник — это и к лучшему. У него, наверняка, высокая пенсия….

— Кроме полковничьей пенсии тебя больше ничего не интересует?

— Нет.

— Жаль. Я надеялась на сцену ревности. — Возмущенно воскликнула Лера. — Круглов, ты меня разочаровываешь.

«Если бы ты знала, какой я на самом деле», — подумал он и вдруг с ужасом обнаружил, что слышит Лерины мысли. Сердитое молчание на другом конце провода звенело напряженным, многозначительно угрожающим набатом, немудрено, что отзвуки его долетали до мозгов Круглова.

«Трус… трус… трус…Предатель…предатель…предатель… Ты не смеешь сомневаться во мне! Не имеешь права предавать меня своей неуверенностью! Ты должен бороться за меня! Обязан сражаться до последней капли крови!»

Разыгравшаяся фантазия тот час нарисовала картинку:

Лера с красной революционной косынкой на русых волосах, в кожанке, перепоясанной ремнями, на трибуне агитирует притихших, ошалевших от обрушившегося энтузиазма угрюмых, слегка пьяных матросов:

— Долой! Вперед! Позор! Да здравствует! — хлестали по глупым рожам пламенные призывы. — Ни шагу назад! Победа или смерть! Вставай проклятьем заклейменный…

— Ты не имеешь права сомневаться, — сообщила Лера глухим от злости голосом.

Круглов зажмурился от переполнявших его чувств и взмолился благодарно:

«Спасибо, тебе Господи…»

Бог услышал его молитву. Явил чудо. Поселил в сердце сероглазой женщины настоящее искреннее чувство. ЛЮБОВЬ. Любовь к нему, Валерке Круглову, непутевому рецидивисту, круглому дураку, пытающемуся предать свою любовь ради своего же спокойствия.

— Я не сомневаюсь в тебе, — пробормотал он.

— Ты сомневаешься в себе…

Точно подмечено. Он сомневался в себе. Он научился у американских киногероев манерам и повадкам сильного и уверенного в себе человека. Но остался внутри ущербным закомплексованным сусликом. Валерий Иванович судорожно вздохнул:

— Прости.

— А девчонки в библиотеке спрашивали где ты, — тот час воспарила духом Лера.

— Да?

К собственному стыду Круглову льстило внимание Лериных сослуживиц. Ему нравилось слыть ухажером. Нравилось быть в центре женского внимания.

— Ты у нас новость номер один. Вчера все обсуждали твою новую куртку. Сегодня — почему я шла домой одна.

— Я не знаю когда освобожусь завтра, — отрекаясь от сомнений и прежних планов, проблеял жалобно Круглов. Идея: свести отношения к минимуму, не выдержав испытаний, приказала долго жить. Сразу же захотелось к Лере. До чертиков захотелось. До тошноты, до умопомрачения.

И захотелось снова оказаться в героях дня, стать предметом обсуждения любопытных кумушек, покрасоваться на виду, послушать комментарии по поводу своей персоны. Его уже обозвали, Лера не преминула доложить: «справным мужиком», «импозантным мужчиной» и «сразу видно жеребец». От обилия и разнообразия положительных оценок Круглов сначала растерялся, потом расцвел и даже возгордился. Он долго перебирал в уме определения, выбирая какое нравится ему больше. «Жеребец» льстило мужскому самолюбию, «импозантный» тешило социальные амбиции. Амбиции перевесили. Круглов отправился по магазинам и купил кожаную куртку и остроносые модные туфли. Впервые он потратил на себя столько денег. Но куртка произвела впечатление, Валерий Иванович довольно улыбнулся. Так-то! Знай наших! Туфли, он надеялся, тоже не останутся без внимания, когда потеплеет.

— Завтра ты мне не нужен, — напомнила Лера, — у меня свидание с полковником.

— Ты… — он хотел проинструктировать милую и растерялся. Он бы сказал: не верь ни одному слову, ни одному взгляду. Полковник — подставное лицо. Фраер липовый. Актеришка.

— Не волнуйтесь, товарищ начальник, я справлюсь… — Не бойся, стелилось в ответ женское молчание, я ни кому не веру. Я играю в поддавки. Они лопнут от натуги, но не заставят меня предать тебя.

Круглов бы добавил: а может, предашь, все-таки? Нет у меня силы на надежды. Зачем я тебе? Зачем я тебе такой? Все равно бросишь. Узнаешь правду и бросишь. Тебе кажется: через все можно переступить. Ты и переступишь. Но не через себя и обстоятельства, а через меня. Назовешь то, что нас связывает не любовью, а увлечением, шальной удалью, блажью, и пойдешь дальше чинной благопристойной своей дорогой. Я побреду своей кривой тропкой. Разойдутся наши стежки. Разные мы люди. Разные судьбы живем.

— Валерочка, закрой глаза, — попросила вдруг Лера.

Он послушно закрыл. Из телефонной трубки полились нежные слова.

— Милая моя..

— Не мешай…

Слова, не теряя нежных интонаций, наполнились игривым смыслом.

— Я тебя хочу, — наглым аккордом закончилось представление.

— У меня три судимости, больше двадцати лет тюремного стажа. Я творил подлости и беспредел. Я — сволочь, вор, — защищаясь от полного поражения, как заклинание прошептал, Круглов.

— Я не слышу, что ты бормочешь. Но я тебя жду. Двадцать минут тебе хватит?

— Лера…

— Значит, я иду к тебе.

До того как Лера переступила порог его квартиры, Круглов позвонил Осину.

— Привет.

— И тебе не болеть.

— К Лере сегодня мужик в библиотеке пристал, — сообщил Круглов безразлично.

— Да? — вежливо переспросил Виктор. И как великое откровение поведал, — бывает.

— Твоих рук дело?

— Ни сном, ни духом, — уверил Осин. — И не думай Дашкой меня пугать. Я за всякую случайность отвечать не намерен.

Ответ звучал убедительно. Круглов поморщился, дурацкая ситуация.

— Ладно, с мужиком я разберусь.

— Завтра я встречаюсь с Галей, — Осин не отрывал взгляд от дороги. — И вечером скажу когда смогу достать сто тысяч. Так и передай Дмитрию: завтра.

— Передам.

— Кстати, я тут подумал: а существует ли на самом деле наш всевидящий и всезнающий мститель? Не фикция ли он? Не твой ли вымысел?

Круглов устало вздохнул. Опять двадцать пять.

— Согласись, — продолжил Виктор, — ты ведешь себя не как уголовник. Говоришь не как уголовник. Ешь не как уголовник. В тебе за версту выглядывает сытое спокойное благополучие. Уверенность. Манеры.

— Спасибо. Я старался искоренить прежние привычки, очень рад, что получилось.

— Обычно люди так сильно не меняются, — вздохнул Осин.

Осин

— Добрый день, Глеб Михайлович, — в дверях адвокатского кабинета появилась Галина. — Здравствуй, Глеб.

Осин только крякнул. Супруга явилась разряженная в пух и прах. Черный элегантный брючный костюм, каблучищи, бриллианты. Рядом, преданным барбосом, Ромочка. Часики, заколка в галстуке, рубашонка. Франт франтом.

В джинсах и свитере Осин почувствовал себя неловко. Как бедный родственник, в прихожей богатого дяди.

— Здравствуйте, милая моя, Галина Леонидовна. — Полищук не поленился, встал. Младший тоже соскочил с места, побежал целовать ручку.

«Старик Галке всегда симпатизировал, — зло подумал Виктор, — сволочь, крючкотвор. И пацан туда же, козел малолетий».

Правильная и рассудительная Галка всегда пользовалась особым расположением Полищука. Он всегда предпочитал людей последовательных, дисциплинированных, целеустремленных. Таких, как Роман! Алексееву старый Полищук тряс руку с удовольствием и энтузиазмом и даже, великая честь, похлопал парня по плечу. Копируя деда, молодой Полищук, обменялся рукопожатием с Романом и улыбнулся. Осин едва сдержал гнев. Его семейство адвокатов встретило формально.

— Прекрасно выглядите, Галина Леонидовна. Весна вам к лицу.

Комплимент от младшего Полищука произвел впечатление. Галка засияла.

— Спасибо, Глебушка. Кстати, ты когда к Дашеньке в школу собираешься?

Младший Полищук, по поручению Веры Васильевны, раз в месяц навещал Дашу, выяснял все ли в порядке, привозил деньги. Старуха хотела знать о жизни правнучки из первых рук.

— На следующей неделе, наверное, — ответил Глеб.

— Заскочи перед отъездом ко мне. Я передам Дашуне гостинец.

— Если вы уже закончили с любезностями, может быть перейдем к делам, — Глеб Михайлович водрузил на нос очки, откашлялся, зашелестел бумагами на столе. — Все-таки, время — деньги.

— Конечно, конечно, — смешалась Галя, вспомнив сколько стоит один час великого адвоката.

— Напоминаю, — продолжил Глеб Михайлови, — я по-прежнему семейный адвокат и главный поверенный. Но в связи с передачей дел Глебу, присутствую на данной встрече в качестве наблюдателя. По сему поводу у кого-то есть вопросы?

Общее молчание обозначило отсутствие таковых.

— Стало быть, приступаем к повестке дня. Глеб, прошу.

Младший Полищук поднялся.

— В связи с расторжением брака требуется урегулировать вопросы по разделу имущества. Галина Леонидовна высказала свои пожелания. Виктор Петрович, теперь ваша очередь.

Осин вежливо улыбнулся:

— Я хотел бы справедливости и только.

На самом деле Виктора интересовало одно: возможность снять с общего счета в банке сто тысяч долларов. Услышав, о какой сумме идет речь, Галка категорично заявила: нет. Отдай нам с Дашей наше, со своим делай что хочешь. Осин взмолился: не надо. Раздел имущества был ему невыгоден. Он попробовал воззвать к жалости: рассказал про новые беды; про Круглова и Дмитрия. И напоролся:

— Хватит ныть. Твои проблемы — выкручивайся сам. И вообще, у нас с тобой не может быть общего счета. Я договорюсь с Полищуками, пусть уладят наши финансовые вопросы раз и навсегда.

— Не надо, — сказал Виктор.

— Надо, — отрезала Галя и настояла на нынешней встрече.

— Что ж, — не удержался от пафосного заявления Глеб Полищук, — справедливость, как говорит дедушка, наше ремесло. В рамках закона, конечно.

Он протянул Виктору и Галине по листу бумаги, заполненному мелким шрифтом, предложил:

— Ознакомьтесь. Это перечень совместно нажитого имущества на момент, пока у вас, Виктор Петрович, не начался запой.

Виктор кивнул. Требование было закономерно.

Опись включала: городскую квартиру, ценой триста тысяч долларов. Обстановку в ней, общей стоимостью пятьдесят тысяч. Общие сбережения, в размере ста тысяч. И прочие мелочи на тридцать-сорок тысяч баксов.

— Пункт первый: квартира, — Глеб, как опытный конферансье, объявил название лота, выставленного на аукцион. — Ваше мнение, Виктор Петрович?

Виктор привел Галку в громадную профессорскую квартиру на Красноармейской, где кроме него, были прописаны родители и Вера Васильевна. Отец скоро умер. Бабка сидела безвылазно на даче и появлялась в доме редко. Жизнь молодой семье портила мать. Взвинченная алкоголем, «накрученная» очередным любовником, она изводила Галину с маниакальным упорством. Правильная строгая невестка мешала наслаждаться жизнью. До свадьбы в доме не прекращалось веселье, после — скандалы. После рождения Даши Вера Васильевна предложила молодым оплатить первый взнос за квартиру. Казалось бы, соглашайся да радуйся. Так, нет. Галка уговорила родителей продать дачу, а полученными деньгами оплатила половину аванса. Виктор тогда возмущался: к чему такая щепетильность. Теперь досаловал. Своей предусмотрительностью Галина уравняла их права.

— Мое? — переспросил Виктор. — Делим пополам.

— Таким образом, страдают интересы Даши, — возразил Глеб. — Дарья Викторовна в праве претендовать на третью часть квартиры или на материальную компенсацию соизмеримую этой части.

— Хватит с Даши и бабкиного барахла, — вспылил Осин. Мало того, что старуха отписала девчонке антикварные гарнитуры, севрский и поповский фарфор, серебро, бронзу, драгоценности, так еще собственную квартиру подавай малой засранке. Не больно ли жирно будет?!.

— Раздел площади при не соглашении сторон будет произведен в судебном порядке, — скучным голосом изрек Глеб Михайлович. — Даша имеет право на часть квартиры и она ее получит.

— Хорошо. Что в итоге?

— Вам одна треть и две трети Галине Леонидовне, как представителю интересов ребенка.

— Но я тоже могу представлять интересы ребенка, — возмутился Осин. И напоролся на невозмутимый, прямо таки, безжизненный взгляд Глеба Михайловича.

— Нет, — сказал старый адвокат. — Не можете.

— Почему?

Ты забыл? Лился немой упрек. Ты был пьян и потерял на улице пятилетнюю Дашеньку. Двенадцать часов — вечер, ночь, утро, ее искала милиция. Ты трясся от ужаса в моем кабинете. Рыдал, что наложишь на себя руки, если девочку не найдут. Она сама явилась в детский сад и не могла сказать где провела ночь. Слава богу, Галя была в командировке. Она бы тебя убила.

Потом ты притащил девочку в какой-то притон, проигрался, как обычно, оставил дочку в заклад, сам помчался ко мне за деньгами. Ты был пьян и плохо помнил адрес…Ты помнишь это?

Не помню, Осин вздернул подбородок. Мало ли что было. Было, сплыло, быльем поросло.

— Я тоже могу представлять интересы ребенка, — упрямо повторил. Когда дело касается десятков тысяч долларов не до сантиментов и морали.

— Не можете, — оборвал Глеб. — Галина Леонидовна предъявила документы, свидетельствующие о вашем неподобающем поведении. Это выписки из милицейских протоколов и подтвержденные документально факты побоев, нанесенных Даше. Если вы будете настаивать, Галина Леонидовна возбудит дело о лишении вас родительских прав.

Сука! Осин нервно дернул шеей. Знает ведь, как я люблю Дашу, а все равно бьет. Разве я был плохим отцом? Разве отказывал в чем-то? Разве …

— Глеб, какое сегодня число? — ледяным тоном поинтересовалась Галя.

— Второе апреля, — сказал адвокат.

Блин, чертыхнулся Виктор. Он опять забыл поздравить Дашу с днем рождения.

— Хорошо. Я согласен на ваши условия. Один к двум, — он тоскливо взглянул в окно. Забыл и забыл! Велика важность! Тут такие дела творятся, не до мелочей. Не до дочки. Не до именин.

— Далее: обстановка в квартире.

Виктор пожал плечами:

— Какие могут быть претензии? Мебель, самое дорогое, что есть в доме, приобретена на деньги бабушки. Подарки разделу не подлежат. Правда?

— Совершенно верно. Но не в этом случае.

Казалось, молодому Полищуку доставляло удовольствие загонять Викторао в тупик.

— Покупку мебели, действительно, оплатила Вера Васильевна. И сумма, выделенная для этого, оформлена как дарственная. Однако не на вас одного, Виктор Петрович, а на троих. То есть Галина Леонидовна и Даша являются совладельцами, исчезнувшей мебели. Я беседовал со следователем. К делу подключено заявление Галины Леонидовны, она наравне с вами считается потерпевшей и поскольку полагает вас виновником, требует возмещения в судебном порядке.

— Следствие не закончено. Моя вина не доказана, — возмутился Осин.

— Она будет подтверждена при более настойчивом ведении дела. Есть свидетели, готовые опознать вас. Роман Сергеевич подтвердит, что накануне у вас состоялся разговор с Галиной Леонидовной по поводу мебели. Очень вероятно, решение суда будет не в вашу пользу, — грустно поведал Глеб.

— Черт возьми, — заорал Осин, — почему вы отстаиваете только Галины интересы? Она вас, купила? За тридцать серебряников?

— Я более чем объективен, — спокойно возразил молодой Полищук, — Вере Васильевне не в чем было бы меня упрекнуть…

Упреками столь ничтожного человека, как Виктор Осин, адвокат, открыто пренебрегал.

— Глеб лишь указывает на обстоятельства, которые являются аргументами не в вашу пользу. Его позиция нейтральна, — внес свою лепту и Глеб Михайлович.

— Что же по мебели и прочему барахлу? — взял себя в руки Виктор.

— Вы должны Галине Леонидовне около сорока тысяч долларов.

— Так много!

— Иск оформлен в соответствии с законом. Желаете ознакомиться?

— Нет.

— Вот и отлично. Если передумаете, бумаги в вашем распоряжении.

— Поехали дальше, — кивнул Виктор с мрачной физиономией.

— Сбережения. На общем счету находится сумма в сто тысяч долларов. Половина принадлежит Галине Леонидовне.

— Остальное мое?

— Минус долг за мебель. Минус налог на наследство, который следует выплатить в течение полугода с момента составления завещания. И минус пятнадцать тысяч, которые вы потратили во время запоя, — Глебу постоянно приходилось напоминать Виктору о материях неприятных

— Если Виктор назначит Дашу единственной наследницей своей части Отрадного, госпошлину я возьму на себя, — не поворачивая голову в сторону Виктора, словно самой себе, сообщила Галина.

Сука, едва не взвыл он. Мало того, что сделала его нищим, так еще пытается лишить права распоряжаться своей собственностью? Гадина.

— Галочка забыла про автомобиль, — уколол Осин. — Его мы тоже приобрели, находясь в браке.

— По этому пункту Галина Леонидовна претензий не имеет. Машина была куплена, хоть в ущерб интересам ее и ребенка, но за деньги, вырученные от продажи полученного вами в наследство жилья.

После похорон Осин продал родительскую квартиру. К сожалению, не очень дорого, так как дом находился в аварийном состоянии, «хоромы» были катастрофически запущены, да и бабке пришлось отдать причитающуюся ей часть. Однако оставшихся денег хватило, чтобы осуществить давнюю мечту — купить Bentlеy. Галка машину не оценила. Подлец и негодяй, квартиру следовало оставить Даше! — твердила, как заведенная. — Мерзавец, эгоист, сволочь, вложить деньги надо было в дело, — зудела, не переставая. Теперь супруга изволила молчать. На холеном лице эмоции отсутствовали. И только пальцы, нервно сжатые в кулак, выдавали напряжение.

— Что у меня выходит на круг? Сколько я стою?

— Вы ничего не стоите. Из активов у вас остается треть квартиры, оцененная номинально в сто тысяч. — Глеб скорбно поднял глаза на Виктора. — Но с учетом того, что Галина Леонидовна требует уплаты по векселям…

— Сейчас? Именно сейчас?

Галка полоснула его дерзким взглядом.

— Именно сейчас! — заявила с вызовом.

Мерзавка! Он сам, дурак, подставился, рассказал, как нуждается в деньгах. Нашел кому!

— К тому же Галина выдвигает иск к страховой сумме за разбитый Bentlеy Continental. Приобретали машину вы за свои деньги, однако полюсы платили из семейного бюджета.

— Господи! — застонал Осин и почувствовал, как к него холодеют пальцы ног.

— Итого, — молодой Полищук подвел итог, — у вас остается около тридцати тысяч, но не наличными, а в пересчете на квадратные метры!

Цифра обожгла Осина как удар бича. Он больными глазами обвел присутствующих: Галка в блеске парадных бриллиантов; Роман с дорогущими часами на широком запястье; Полищуки на фоне антикварной мебели, теперь обитали в недоступном для него мире. Мире богатых. Преуспевающих. Счастливых. Его ждал мир бедных. И враг, который требовал сто тысяч долларов.

— Тридцать тысяч не наличными, а в пересчете на квадратные метры, — повтороил Виктор и недоверчиво замотал головой, стараясь осознать произошедшую перемену. — Если потребуется я могу продать свою часть Отрадного? — спросил глухо.

— Да, но по согласованию с правоприемниками и в очередности, оговоренной Верой Васильевной. Первая в списке значится ваша дочь, затем брат, после остальная родня. Вера Васильевна не желала, чтобы в доме Виктора Викторовича хозяйничали чужие люди.

Виктор чуть не застонал. Галя и Игорь никогда не дадут нормальную цену за особняк. Никогда.

— И сколько бы мне предложила Галина Леонидовна от имени дочери, с учетом того, что дом тянет на десять миллионов?

Галя снисходительно уронила.

— Тридцать тысяч и то лишь по доброте душевной.

Осин замер как громом пораженный.

— Игорь дает меньше, — уронил Глеб Полищук.

— Ворье, — застонал Виктор. И овладев собой добавил, — У Галины есть генеральная доверенность на ведение моих дел. Я бы хотел вернуть ее.

— Как только будут улажены денежные дела, вы ее получите. — Отрезал молодой Полищук. — До того я посоветовал Галине Леонидовне, если естественно, с вашей стороны нет конкретных претензий, воздержаться от благородных поступков. На кону будущее ребенка.

— А мое будущее где? — взвыл отчаянно Виктор.

— Вам виднее, — вмешался Глеб Михайлович. Его словно подменили. Маска вежливости истаяла, испепеленная горячей волной неприязни. — Теперь вы предоставлены самому себе и будете решать свои проблемы самостоятельно. На мое содействие, на наше содействие, — старик кивнул на внука, — советую не рассчитывать. Мы — стоим дорого. — Глеб Михайлович стоял, наклонившись вперед, словно трибун на митинге. От невысокой, не по стариковски крепкой, фигуры веяло силой и злостью. — Не поминайте лихом, милейший. И благодарите Бога за бабку. Если бы не она…

Осин перевел взгляд на молодого Полищука. Тот криво улыбался. В насмешливых искорках витали упреки: «Ты — урод, ты пропустил мимо рук сотни тысяч долларов, проворонил богатую расположенную к тебе старуху, пытался ограбить родную дочь, потерял умную красивую жену. У тебя было все, что надо человеку для счастья. Ты все презрел. Не сохранил, не уберег, не удосужился. Иди, теперь Виктор Осин, живи дальше. Без тыла, без поддержки, без бабкиных денег. Бог тебе в помощь. И Бог тебе судья».

— Прощайте, — Виктор резко поднялся. Ни проронив ни слова, прошествовал к двери.

«Нищий, — билась у виска мысль. — Я — нищий!» Хотелось, ох, как хотелось, задавить ее, гнусную, мерзкую, отвратительную. «Я в полном дерьме», — трансформировал Осин страшную правду и улыбнулся сквозь силу. Что ему еще оставалось?

Круглов

Круглов обвел мрачным взглядом нищенскую мебель, потертые ковры, старомодный хрусталь в серванте. Даже компьютер — предмет вчерашней гордости, сегодня внушал едва ли не отвращение. Вещи отражали чужие вкусы и желания. Были случайными.

«Разбогатею, — в который раз повторил Круглов, — выкину к чертовой матери это барахло. Куплю…»

По списку следовала большая квартира, машина, домашняя техника…

Сумма новоприобретений равнялась ста тысячам долларов. Именно эта цифра привела Круглова в возбужденное состояние, прогнала покой, взлелеянный в душе за последние два года; порвала в клочья сытое умиротворенное благодушие; затмила даже светлое чувство к Лере.

Круглов возжелал денег. Возжелал страстно, жадно, жарко, до умопомрачения.

Он проснулся с утра, мечтательно сказал себе: «Сто тысяч! Сумасшедшие бабки!» и сошел с ума. В голове словно включился счетчик, без устали складывающий прежние барыши, нынешние сбережения, стоимость квартиры и потенциально возможные заработки. То, другое, третье и четвертое в сумме не шло в сравнение с сотней тысяч долларов.

— Ох-хо-хо, — вздохнул тяжелехонько Валерий Иванович, вор и есть вор, подумал едва ли не с облегчением, смиряясь с тем, что заберет сто тысяч и слиняет по-тихому.

Решимость эту смущало одно: настойчивое предположение, что его втягивают в ловушку. Это капкан! — крутилось в мозгу здравое рассуждение. Мое предательство до очевидного закономерно, логично, просчитываемо. На моем месте так бы поступил любой олух. И, следовательно, так поступать нельзя. А как можно? Упустить деньги?

Увы, жизнь без вожделенных ста тысяч уже казалась бессмысленной. К жадности, клокочущей в сердце, примешалась, давно позабытая, но неутраченная, жажда риска. Азарт будоражил кровь. Круглов еле удерживал себя от скоропалительных и опрометчивых шагов.

Позвонила Лера. Сообщила: встреча с полковником прошла на высоком идейно-художественном уровне. Объект вел себя достойно, в действиях порочащих себя замечен не был. Она весело тараторила, старалась казаться веселой и игривой. Круглов отвечал в тон, подначивал, смеялся. Между двумя шутками уведомил, что уедет на день-другой. Лера тот час заволновалась. Ничего страшного, Круглов старался, как мог успокоить ее.

— Когда вернешься? — В женском голосе было сплошное недоверие.

— Скоро, моя хорошая. Улажу одно дельце и сразу назад. Не скучай без меня. Ладно?

— Ладно.

Круглов положил трубку, целое мгновение мучался от угрызений совести, затем снова размечтался о деньгах.

Деньги. Новая просторная квартира. Прекрасные вещи. Хорошая одежда. Обеспеченное будущее. Уверенность.

Сто тысяч долларов — магическая цифра обладала волшебными свойствами: умела превращать мечты и желания в явь; умела материализовывать предметы и перемещать тела в пространстве. Чем дольше Круглов думал о ста тысячах, тем сильнее ему хотелось завладеть ими. Препятствий к этому он не видел.

Осин — дурак, самоуверенный и самовлюбленный. Обмануть его — раз плюнуть. И Дмитрий — не господь Бог. Все предвидеть не в состоянии. Если хорошо пораскинуть мозгами можно всех обхитрить. Запросто можно всех обхитрить.

Помяни черта к ночи, он тут как тут. Звякнул мобильный.

— Круглов, я перед дверью, открой.

Не ждано, не гадано, нагрянуло начальство. То неделю глаз не казало, то, как снег на голову свалилось.

— Привет.

— Привет.

— Как дела?

— Осин звонил, сказал: к завтрашнему дню с деньгами управится.

— Отлично. Впрочем, я по-другому поводу.

Всегдашняя самоуверенность изменила Дмитрию. Он явно испытывал неловкость.

— Мне неприятно заводить этот разговор, но хотелось предупредить тебя. Завтра может быть поздно…

— Говори, не томи… — заволновался Круглов.

— Ты ни разу не подвел меня. Хотя мог. Ни разу ни сорвал сроки. Хотя, задания получал сложные. Ни разу ни потребовал пересмотра договора. Ты — человек, на которого можно положиться. Единственный твой недостаток — уголовное прошлое. Вот я и боюсь, что прежние увлечения подведут тебя. Ты работал на меня честно. Я честно платил. Давай и впредь не обманывать друг друга. Что бы и кто не утверждал, а мир держится на силе, чести и достоинстве. Не суетись, Круглов. Не спеши меня предавать. Ладно?

Круглов взвился в притворном негодовании:

— Да я…Да, что ты …

— Запомни мои слова: на силе, чести и достоинстве. И не оправдывайся, сделай милость.

Дмитрий нелепо покачнулся.

Он пьян, с облегчением вздохнул Круглов. Он нервничает, накануне операции, волнуется и как всякий нормальный человек, подозревает всех и каждого без разбору.

— Мне пора. До свидания, — сказал Дмитрий на прощание о и смерил Круглова на удивление трезвым взглядом. Круглов запер за шефом дверь и без сил опустился на пол в прихожей. «Он будто мысли мои прочитал. Или направил в нужное русло? — Круглов заснул и проснулся с той же мыслью. — Прочитал или направил?»

Утро растворило вчерашние настроения. Бедность и чужеродность окружающих предметов, не ранили больше. Пошарпанные шкафы и выгоревшие обои не раздражали. Злость исчезла, неприятие закончилось. На сердце было легко и пусто от нахлынувшего равнодушия. Слава Богу, Круглов обрадовался, легче будет уходить из дому. «Я — вор. Был им и останусь навсегда, — решил отчаянно. — Сколько волка не корми, он все в лес смотрит».

Однако вопреки решению и равнодушию было жалко терять ощущение защищенности, которое он обрел в этих стенах. Было печально и даже больно.

Остановись пока не поздно, пока не потерял все что имеешь, звенел в мозгу тоненький благоразумный голосок, стращал, удерживал от опрометчивых шагов. «Здесь все мое. Мое!» — Валерий Иванович обвел взглядом квартиру. Свое он защищал в интернате, ПТУ, в университете, в тюрьме. Защищал от других. Неужели придется защищать от самого себя, хмыкнул насмешливо? Вот, незадача…

«Боюсь, прежние увлечения подведут тебя», — сказал всезнайка Дмитрий. И был прав. «Легкие» деньги — большое искушение. Кого угодно сведут с ума.

Круглов в очередной раз задумался: рискнуть или потерять? Рискнуть или потерять? Рискнуть или …рискнуть, рискнуть, рискнуть… «Осин придет в указанное место, якобы на встречу с Дмитрием. Там я его оглушу, а пока он очнется, я с деньгами буду уже далеко», — сценарий ограбления был прост. Смущало одно: Дмитрий мало походил на простака и вероятно предусмотрел систему защиты. В самом простом случае, он мог приказать Осину переслать деньги через банк. Нет, сердце, интуиция подсказывали: речь идет о наличных. Круглов почти воочию видел пачки денег, которые Осин приготовит для Дмитрия.

Под аккомпанемент противоречивых мыслей, то и дело меняя мнение, он стал собираться на встречу. С сомнением посмотрел в окно. Ядреная синь небес в пятнах лохматых белобрысых облаков сверкала истово и рьяно, пронзенная лучами солнца. Если бы не градусник с цинично утверждавший: на дворе холод собачий; в пору довериться глазам, не надевать куртку. Лжива весна, коварна, так и заманивает в простуду. Как и удача в беду.

Мужичок, у которого Дмитрий велел заказать оружие для Осина, зябко передергивая плечами под тонкой ветровкой, прохаживался по аллее парка. Глядя на сжавшуюся, скукоженную фигуру, Круглов порадовался своей предусмотрительности. Шарф заботливо, укутанный вокруг шеи, не позволял хлесткому ветру забраться под куртку. Руки грели кожаные перчатки. Ногам в зимних ботинках было уютно и комфортно.

«У меня есть еще время. Приму решение позднее», — Круглов зашагал к субъекту.

— Привет.

— Привет.

— Опаздываешь.

— Нет, оглядеться хотелось.

— Ну и как?

— Порядок.

— Оно и правда, береженного Бог бережет. Осторожность никогда не помешает. Деньги принес?

— Конечно. Товар при тебе?

Мужик вместо ответа похлопал себя по карману.

— Пойдем, прошвырнемся по парку, — предложил Круглов. Минут десять они гуляли пустыми аллеями.

— Покажи, что принес.

В тот момент, когда из вороха серого полотна выглянуло вороненое тело «Макарова», за секунду до того, как рука прикоснулась к холодному металлу, Круглов больше почувствовал, чем увидел: к лавчонке, на которой они устроились, метнулись две тени. Он вскочил на ноги, бросился в кусты, крикнул на ходу «атас» и понесся прочь, не замечая направления, не разбирая дороги. Позади грохотали чужие шаги. То ли погоня настигала, то ли продавец, с перепугу, припустил следом.

Мелькали черные стволы деревьев, из-под ботинок летели комья грязи. «Не хочу в тюрьму, не хочу, не..» — в такт надсадному дыханию, рвался с цепи страх, гремел в ушах колокольным набатом.

— Налево, — долетело из-за спины.

Круглов обернулся. Продавец кивнул на обвешанный рекламными плакатами павильон, перед которым толпился народ. Некто, высокий и энергичный, яростно размахивая рукой, вещал потенциальным покупателям и конкурентам о неоспоримых достоинствах собственной фирмы. Рядом переминался с ноги на ногу следующий выступающий. Организаторы презентации скучали за спинами ораторов.

Через минуту Круглов и мужик-оружейник затерялись в людской толчее. Еще через минуту из-за поворота появились преследователи. Двое мужчин в черных брюках и черных кожаных куртках. Они постояли некоторое время, поглазели на сборище, сначала издалека, потом вблизи. Наконец, отчаявшись узнать в толпе нужные лица, убрались восвояси.

— Повезло, — шепнул соратник по побегу.

— Да, — отмахнулся Круглов. От пережитого волнения его слегка знобило.

— Ну, что по рукам? Берешь товар? — Мужик не терял времени даром.

— Беру.

— Гони бабки.

— Погоди. — Круглов почувствовал, что земля уплывает из-под ног. Под левой лопаткой вспыхнула боль и сверлящим жалом вцепилась в сердце. Перед глазами запрыгали яркие суматошные пятна. Воздух вязким тяжелым комом застрял в горле.

— Что с тобой? — дернул его за рукав продавец.

— Подыхаю…

Наверное, Круглов в правду выглядел хреново.

— Потерпи, браток. — Мужик переполошился.

Руки новоявленного родственника молниеносно метнулись по карманам Круглова. «Бывший карманник, щипач», — подумал Валерий Иванович.

— Не балуй. Не на фраера нарвался. Отвали. — Еле ворочая языком, но достаточно громко, чтобы на них обратили внимание, Круглов выругался. Мужик поспешно ретировался.

— Понадоблюсь — найдешь, — кинул на прощание.

Валерий Иванович медленно побрел к выходу из парка. Боль уступила место слабости и полуобморочному безразличию. Мир будто сузился до масштабов аллеи, по которой он шел. Грязный тротуар, носки собственных ботинок, обшлаги заляпанных грязью брюк — больше в мире не существовало ничего. Ни звуков, ни весны, ни Леры. Ее в мире Круглова не было особенно. Даже на задворках сознания русоволосая женщина с красивой улыбкой не волновала его воображение.

«Ты старый и измученный, — шепнул внутренний голос Круглову, — твои женщины в прошлом».

— Но у меня было мало женщин. В тех краях, где я провел много лет, женщин нет, — возразил Круглов.

«В тех краях, куда ты направляешься их, и подавно не не будетт».

— Я умираю?

«Поживем — увидим».

Нужное слово да вовремя сказанное цены не имеет!

— Пошли вы все на… — указав точно адрес, Круглов почувствовал себя лучше.

«Назло не сдохну! Вернусь домой, Лерку завалю и вые…! Три раза! Суки! Твари! Убдюдки! …..»

Каждый находит в беседах с собой нужный тон. Утешаться можно по-разному.

Круглов сидел на скамейке, курил, приходил в себя, наблюдал, как мир возвращается в прежнее состояние. Увеличивается в размерах; наполняется звуками, временем, желаниями. И суетой.

На излете десятой минуты к Круглову подошли двое в черном.

— Где ствол? — спросил, тот, что пошире в плечах.

Случись встреча раньше, в момент слабости, Круглов бы рухнул или замертво на асфальт, или на колени перед преследователями. Сейчас, во вновь обретенном равновесии, он лишь пожал недоуменно плечами.

— Какой ствол? — полюбопытствовал игриво. — Знать не знаю ни о каком стволе.

— Вы арестованы. — Не взирая на почти полную уверенность, что «пришить дело» ему невозможно, Круглов вздрогнул. Три раза он слышал эту фразу, и каждый заканчивался сроком. Были адвокаты, однажды были даже деньги на взятку, тем не менее, он сидел. Причем от звонка до звонка.

И сейчас сядешь, зловещие ухмылки не предвещали иного.

— Предъявите документы, — попросил Валерий Иванович.

— Что?! — в правый бок Круглова полетел кулак.

Парень был моложе, выше, сильнее, был не один. Потому, следуя логике, не ожидал нападения. Тем паче от пожилого и негеройского с виду Круглова. Вместо того чтобы, согнуться пополам и скулить от боли, как поступил бы всякий, Валерий Иванович заехал обидчику в челюсть. Действовал он автоматически, по давней привычке сопротивляться любому насилию. Он всегда отвечал ударом на удар, не вымеряя сил ни своих, ни противника. В интернате отбивался от старших мальчишек. В ПТУ отбивался от оголтелых сытых и крепких «домашних» пацанов, на зоне отбивался от наглого молодняка и «авторитетских» прихвостней. Отбивался всегда и от всех. И сейчас, едва ощутив боль, бросился в атаку.

Врезал парню в челюсть и, не дав опомниться, пнул с размаху по колену ботинком. Второму впечатал локоть в лицо. Был бы рядом третий, успел бы и третьему объяснить, что Круглова лучше не трогать. Мало, что старый и едва не сдох от страха. Это его личное дело, когда и от чего подыхать. От страха или от побоев.

Круглов остервенело размахивал кулаками, попадал, промазывал, плевался слюной, выкрикивая ругательства, пока не рухнул под сокрушительным апперкотом.

Очнулся он на дне закрытого фургона, в кромешной тьме. Машина, подрагивая бортами, неслась куда-то. Металлические створки дверей гремели, соприкасаясь.

Круглов пошевелился. Тело отозвалось болью. С разбитой губы сочилась кровь, собиралась в горле в сладкий приторный ком. Круглов сплюнул. Склизкая масса угодила на щеку. Он брезгливо вытер рот рукой. Костяшки пальцев горели, разбитые в драке.

В потайном кармане, нетронутые, лежали деньги. Странно, удивился Круглов. Первыми исчезает при аресте деньги. Вторыми — документы. Он потянулся к карману куртки. Паспорт и мобильный были на месте. Значит, ребята не из ментуры, предположил смело.

Двери снова с гулким звоном ударились друг о друга, словно говоря: вали отсюда по-добру по-здорову, никто не держит. Круглов толкнул металлические полотнища, выглянул наружу. За фургоном, ехали, мчались, катились другие автомобили. Хищным блеском полыхали на солнце ветровые стекла. Мелькали, ужравшиеся скоростью колеса. Хромовым оскалом сияли бампера. Один, принадлежащий бордовым «Жигулям» сверкал особенно мерзко.

«Не суетись, Круглов. Не спеши меня предавать. Ладно?»

Круглов отшатнулся. Первый порыв — прыгнуть на ходу, привел бы к неминуемой гибели. Дождавшись светофора, он опустил ноги на асфальт и, пошатываясь, побрел поперек движению. В спину полетело:

— Пошел вон, придурок.

Ребята в черных джинсах и куртках отпустили его на волю.

Домой Круглов добрался пешим ходом. Грязного, дно фургона укрывала какая-то мерзкая жижа, с рассеченной губой его не пустили в транспорт. Таксисты и частники тоже отказались везти подозрительного пассажира. Даже за тройной тариф.

В подъезде Круглова угораздило столкнуться с соседкой-старушкой с верхнего этажа. Обычно она вежливо здоровалась, заговаривала, однажды угостила яблоком. Нынче, смерив пподозрительным взглядом, прошмыгнула мимо.

Нормальная женская реакция — как еще реагировать на замызганного вонючего мужика с окровавленной рожей — повергла Круглова в ужас. Переступив порог собственной квартиры, он в изнеможении опустился на линолеум, привалился спиной к двери и заплакал. Слезы лились сами собой. Солеными и горючими, ими, истекало нервное напряжение и усталость. И пережитый страх. И боль. И унижение. И обида. И уязвленное самолюбие. Последний раз Круглов плакал в шесть лет, когда его забыли поздравить в детском доме с днем рождения. Он плакал тогда и ненавидел себя за слабость, злился, грозил местью. «Вырасту, я вам покажу!» — твердил, как заведенный. Обещал, презревшему его миру; миру, обрекшему его на сиротство, войну.

Обещал и исполнил. Затеял войну. Вел ее. И сейчас, поверженный, плакал от горечи, жалея себя. И страстно хотел, чтобы его пожалел кто-то другой. Не другой. Другая. Не другая. Лера. Круглов достал из кармана мобильный. Набрал знакомый номер. Послушал перечень длинных гудков.

Ту-у-у-у-у… Никто не подходит к телефону.

Ту-у-у-у-у… Никого нет дома.

Ту-у-у-у-у…Дама изволит отсутствовать.

Ту-у-у-у-у…Гуляет, наверное.

Ту-у-у-у-у… Наверное, с полковником.

С частотой один раз в пять секунд телефонная станция сообщала: вы, Валерий Иванович Круглов — идиот. Идиот. Идиот. Идиот. Идиот. Предали свою женщину. Предали. Предали. Предали. Продали за сто тысяч и глоток азартного удовольствия поиграть в разбойника. Так поступают подонки и идиоты. Предают то, что им дорого. Продают, что самим необходимо. Подонкам и идиотам невдомек, что человеку нужно для жизни. Их интересуют только деньги и удовольствия.

Пять минут Круглов слушал гудки в телефонной трубке, затем решительно направился к дому Леры.

Полтора часа, проведенные в засаде, он потратил на разговоры с самим собой. Пришло время расставить точки над «i» и, прикуривая трясущимися руками одну сигарету от другой, Круглов неистово клеймил недоделанные свои палочки увесистыми жирными точками. С той же яростью потом тряс за грудки перепуганного полковника. Требовал признания: кто тебя, сука, подослал к Лере.

Выслушав, успокоился, позволил увести себя домой. Позволил умыть, раздеть, уложить в постель, обнять. И лишь почувствовав рядом родное тепло, вспомнил, что хотел жалости. Мгновение Круглов колебался, раздираемый двумя желаниями. Утешение? Удовлетворение? Плоть победила. Он потянулся рукой к Лериной груди.

— Ты сумасшедший..- сказала милая.

— Я тебя люблю… — ответил он. — Нет, — исправился тот час. — Я тебя ненавижу. Ты — моя не свобода. Моя тюрьма. Пожизненное заключение. Я пытался сбежать и вернулся. Делай теперь со мной что хочешь. Я на все согласен.

— Я хочу тебя любить… — засмеялась Лера.

Засыпая, Круглов пытался вспомнить, остались ли стволе его отпечатки. Скволь туман забытья он видел, как протянул руку к пистолету, как кожа почувствовала холод замершей на морозе стали. Но было ли касание? Память на этот вопрос отказывалась отвечать.

Осин

Осин сидел во дворе дома, где была расположена контора Полищуков. С тоской смотрел на дверь. Ждал.

— Галя, — окликнул бывшую супругу, едва она появилась, — можно тебя на минутку? Есть разговор.

Неохотно Галина отпустила руку Романа шагнула на встречу бывшему мужу.

Виктор увлек ее к скамейке, подальше от Романа.

— Галочка, ты же не серьезно, все это, да? — Виктор смотрел в любимые карие глаза, надеялся, что там зажгутся знакомые ласковые огоньки. Увы, навстречу лился стальной холод.

— Ты думаешь, я шучу? Напрасно. Впрочем, я сама виновата. Раздавала тебе авансы, а надо было на порог не пускать.

— Ты имеешь в виду наш поцелуй в прихожей? — дрогнул страстным шепотом Виктор. — Я не спал потом ночь.

— Блондиночка мешала? — Галина оглянулась на Романа. Не будь его, возможно, беседа перетекла бы в другое русло?

— Я ее бросил, — сообщил торопливо Осин.

— Да?

В словах было мало значения, зато молчание полнились смыслами.

«Мне плохо без тебя», — удерживал Осин признание, готовое сорваться с губ.

«А мне плохо с тобой», — отвечали карие глазищи.

«Все плохое в прошлом. Я теперь другой».

«Ты другой и я другая. И другой рядом со мной»

— Галина! — взревел Роман. Немой диалог вырвался за рамки приличий.

— Иду, милый, — отозвалась Галя.

— Я не дам тебе развод, — сказал Виктор. — А его убью.

Галка улыбнулась краем губ:

— Только тронь его, я сама тебя убью. И имей в виду… — следующая фраза назначалась подоспевшему Роману, — госпошлину надо оплатить как можно скорее.

Осин согласно наклонил голову:

— Пусть Полищук приготовит бумаги. Гони сорок тысяч и Отрадное ни кому кроме Даши не достанется.

Вот так на ровном месте, не прикладывая усилий, он урвал куш. Знала бы Галка, что кроме Дарьи у него никогда других детей не будет, лопнула бы от досады.

— Мы идем? — опять вмешался Алексеев.

— Да, да…

Галина позволила себя увести. И, великая лицедейка, сразу же заворковала:

— Ромасик, почему ты хмуришься? Ой, что у тебя на плече за пятно?

Осин проводил взглядом бывшую любимую и ее хахаля. Зло целил в коренастую мужскую фигуру. Сердито в стройную женскую. «Сука, — думал при этом, — обобрала меня до нитки. Тварь кареглазая».

«Обобрала до нитки» было явным преувеличением. У Виктора было кое-что припасено «на черный день». И Галина Леонидовна об этом, слава Богу, не знала.

Пару лет назад приятель предложил Виктору открыть салон игровых автоматов.

— Дело верное, — убеждал он. — Бабки растут как на дрожжах.

— Ты не о дрожжах, ты о подводных камнях рассказывай…

Приятель возбужденно махнул рукой:

— Какие камни?! Золотое дно…

На золотом дне парня и похоронили.

Открыть салон ни трудов не составило. Разрешение и полтора десятка автоматов у приятеля были. Осин оплатил аренду и ремонт, и через неделю в убогой забегаловке, выкроенной из площадей бывшей парикмахерской, открылось игральное заведение. К концу первого рабочего дня в салон зашли двое типов в спортивных брюках и кожаных куртках. Весело щурясь, объяснили правила игры. Компаньоны лишь кивнули. Спорить было бессмысленно и даже опасно.

От Галки Осин скрыл «ценное приобретение». Она бы непременно потребовала бросить полупреступный бизнес. Впрочем, почему полу? На самопальных игровых автоматах, собранных в подпольном цеху в Ростове; привезенных в обход таможенных правил; с регулируемым процентом выигрыша, разве что не было клейма «вор». Прочие атрибуты грабительского промысла присутствовали в широком ассортименте. С «однорукого бандита» набегало около пятнадцать тысяч долларов в месяц. Пять шли Осину с приятелем, остальные забирали ребята в спортивных брюках.

Воодушевленный успехами, Виктор попробовал открыть новую точку в другом более престижном месте и столкнулся с неразрешимой проблемой. Чиновники, от которых зависело решение, тянули сроки, выдумывали уловки, и наконец отказали. Раздосадованный Осин решил пойти другим путем.

По стандарту каждый автомат обязан с вложенного рубля выдавать семьдесят копеек выигрыша. Ростовские умельцы, скорректировав настройку генеральной платы, уменьшали цифру до двадцати-тридцати копеек. Найденный Виктором наладчик подправил программы и довел результат до кульминационного значения: одна копейка.

Три месяца длилась лафа. «Однорукие бандиты» приносили по двадцать и более тысяч долларов каждый. О чем «кураторы» бизнеса ничего не знали. Однако как веревочке не виться, конец один. Афера вскрылась. Парни с бритыми затылками от имени и по поручению авторитетных лиц предъявили ультиматум: вернуть стопятьдесят тысяч, уплатить штраф пятьдесят и убраться подобру, поздорову, пока добрые дяди не рассердились.

Приятель, курья башка, с перепугу пустился в бега и увлек за собой Осина. Недели две они мотались по городам и весям, прятались от несуществующей погони. Потом, устав, вернулись в Киев, месяцок помаялись на съемной квартире, наконец, убедив себя, что опасность миновала, осмелели, стали появляться в модных ресторанах и казино. Деньги жгли руки, хотелось впечатлений, тихая жизнь вызывала оскомину.

Их взяли тепленькими, прямо в постели. Избили, отвезли к «добрым дядям».

С приятелем не церемонились. У него за душой не было ни гроша. Изуродованный труп приятеля Осину велели закопать за городом — в наущение и назидание, чтобы знал, кого можно обманывать, кого нельзя, и впредь одних отличал от других. Осин копал, матерился, тихо радовался, что вышел сухим из воды. Ему повезло. Он даже не потерял деньги. В компенсацию долга он слил «добрым дядям» информацию. Сначала про знакомого фальшивомонетчика. Парень был отпетым наркоманом, за дозу отца родного зарежет. Что собственно и сделал. Только вместо отца под раздачу попала родная тетка. А вместо ножа инструментом убийства стала батарея отопления. Об нее, в угаре героиновых страстей, молодой человек, и бил родственницу, требуя денег.

— Дурак, угробил человека ни за что, — расссказывая Осину свою историю, убийца от жалости к тете даже расплакался. — Денег-то вокруг завались. Бери не хочу. А тетка была одна.

— Это где денег завались? — спросил Осин, не надеясь на вразумительный ответ. И ошибся. Собеседник давно и основательно, потеряв ощущение реальности, забыв о страхе, пригласил его домой, показал собственноручно изготовленный станок для печатания фальшивых банкнот, даже похвастался:

— Сам сделал.

По специальности гравер, наркоман однажды под диктовку вдохновения и героина, изготовил исключительной точности матрицу для печатания двадцатидолларовых купюр. И теперь жил в свое удовольствие.

Матрица и, ошалевший от очередной дозы, автор произвели фурор на «добрых дядей». Виктор вздохнул с облегчением и выставил на продажу новый лот. «Лучший в городе адвокат Глеб Михайлович Полищук: тайны личной жизни, адреса любовниц и клиентов, темы бесед, политические пристрастия, крупные покупки, делишки с банкиром Градовым».

Информация правит миром, убедившись в этом Осин поставил жирную точку в печальной истории. И крест поставил на могилке приятеля. Выпил за упокой души безвременно почившего раба Божия, погрустил, подумал и зарекся пока трогать игорные деньги. Не принесли они счастья ни ему, ни покойному приятелю, ни наркоману-умельцу. Даже «добрым дядям» не пригодились. Через год все до одного сложили буйные головы.

«Раз с Галкой не выгорело, придется доставать заначку, — подумал Осин, отгоняя грустные воспоминания. — Ох, как не хочется».

Пока вместо заначки он достал из кармана мобильный и набрал номер телефона Глеба Михайловича.

— Я зайду? — то ли спросил, то ли объявил и через минуту уже был в приемной «Юридической компании „Полищук и Полищук“».

— Что можно сделать в этой ситуации? — задал с порога главный вопрос.

— Ничего, — ответил Глеб.

— Ничего, — подтвердил Глеб Михайлович.

— Мне не ясна ваша позиция, — Виктор болезненно поморщился. — Чьи интересы вы намерены защищать в случае моего развода с Галей?

Глеб Михайлович пожал полными плечами.

— Вера Васильевна дала по этому поводу четкие указания. Я и, соответсвенно Глеб, представляем в первую очередь интересы Даши. Следующий пункт: законность и мир в семье.

— А я?

— В отношений вас указаний нет.

Осин помрачнел.

— Хорошо, я понял. Следующий вопрос. Нет-ли дополнительных распоряжений относительно меня? Не верится, что старуха оставила меня без копейки, — повел Осин дальше.

— Пока все по-прежнему, — произнес сдержанно Глеб. — Дом принадлежит вам и Игорю. Вещами и основным капиталом владеет Даша. Другие активы находятся в личном распоряжении Веры Васильевны.

— Скажите по-человечески, у меня есть реальные шансы получить хоть что-то?

— На данный момент нет. После смерти Веры Васильевны вы будете получать ежемесячно ренту.

— Сколько?

— Я не уполномочен разглашать условия завещания.

Виктор обреченно махнул рукой. Он не надеялся получить другой ответ.

— Ладно, поехали дальше. Чем мне грозит развод?

— Разорением. Вам не выгодно допускать расторжения брака. — Глеб Михайлович нацепил на нос очки и сделал сочувствующее лицо.

— Не думаю, что у Гали серьезные намерения, — заявил Виктор решительно. — Она хочет проучить меня, наказать. К реальному разрыву она не готова.

За стеклами очков мелькнуло удивление. Глеб Михайлович оценивал ситуацию иначе.

— Не обольщайтесь, — посоветовал многозначительно.

Виктор, немного приукрашивая ситуацию, возразил:

— Галя сказала, что любит меня. И вернется.

— Когда? — Уточнил Глеб. — Кажется, вы живете раздельно уже больше года?

— Да. — Осин отмахнулся небрежным жестом. — Но это не существенно.

— По-моему вам следует трезво взглянуть на вещи.

— Я не пью и смотрю на мир трезво, — вспылил Осин.

— Я выразился фигурально.

— А я конкретно.

Молодой Полищук недоуменно пожал плечами.

— Когда вы планируете помириться с Галей?

— Сначала мне надо уладить одно дело, — пояснил Виктор.

— А как же господин Алексеев? Вас не смущает его присутствие? — В голосе Глеба Михайловича не было иронии и издевки. В вопросе не было второго смысла. Между слов не витало снисхождение к мужу-рогоносцу. И подленькое любопытство не сияло в умных глазах. Кроме живого конкретного интереса: можешь ли, ты, Виктор Осин, на развалинах былого счастья построить новую жизнь, ничего не занимало Глеба Михайловича.

— Если Галина вернется ко мне… — сказал Виктор и исправился, — когда Галина вернется ко мне, господин Алексеев останется в прошлом. Как и мои художества.

— Хороший ответ. Достойный. Хотелось бы верить — честный.

— Не сомневайтесь, — уверил Осин.

Старый Полищук кривовато усмехнулся. Клятв и обещаний от Виктора он выслушал немало.

— Не сомневаюсь в чувствах Галины Леонидовны. Она не раз доказала как предана вам. Однако, смею предположить: при разделе имущества, если таковое произойдет, Галя займет жесткую позицию. Очень жесткую позицию.

— Да… — задумчиво протянул Виктор. На счет жестких позиций супруга была великая мастерица.

— На стороне Галины Леонидовны право и закон, — внес свою лепту молодой Полищук. — Хочу отметить, что против вас не выдвинуто ни одного лишнего требования. Тем ни менее, если дело дойдет до суда, вы останетесь нищим.

Возмущенный Виктор вскочил.

— Но это невозможно. Галка пришла в нашу семью с парой трусов и двумя простынями. А теперь красуется в бабкиных бриллиантах, и шикует за мой счет. Воровка! Попрашайка! Нищенка!

— Нет, — продолжил Глеб. — Галина Леонидовна требует только то, что ей положено. Если у вас имеются конкретные претензии, мы готовы обсудить их.

— У меня есть претензии! — взвился Осин. — Галка выдурила у бабки кучу драгоценностей. Все они принадлежат мне!

Глеб недовольно покачал головой.

— Украшения принадлежат не вам, а Вере Васильевне. И подарив их Галине, она приняла меры предосторожности, направленные против вас, лично против вас. Вы забыли?

Он не забыл. Он ничего не забыл.

Увидев, подаренный Галке на свадьбу изумрудный гарнитур, прикинув его стоимость, Осин ликовал недолго. На следующий день Полищук ознакомил его с распоряжением старухи: за каждую исчезнувшую побрякушку придется платить отлучением от «кормушки».

— Почему? — воскликнул Осин, дрожащим от разочарования голосом. Он уже сторговал изумруды одному барыге. — Галка — хозяйка, пусть сама отвечает.

— Плюс штрафные санкции самого строгого порядка, — добавил Глеб Михайлович.

Через год, на пробу, Виктор рискнул «приделать ножки» сапфировому перстеньку и очень пожалел об этом. Взамен трем вырученным тысячам он недополучил двадцать. Себе, что говорится, вышло дороже.

— Впрочем, нет. У меня нет претензий. Кроме одной! Меня ограбили! — всплеснул руками Виктор.

— Побойтесь Бога, — не вытерпел старый Полищук, — Вы выбросили на ветер бездну денег. Исключительно по собственной инициативе.

Осин промолчал. Не твое дело осуждать меня, утверждал раздраженный взгляд. Не твое собачье дело.

— Вам не понять. У меня натура широкая, в деда, я не могу жить на гроши. Старый Полищук неодобрительно нахмурился.

— Виктор Викторович, не в пример вам, хоть и тратил много, но всегда и зарабатывал отлично. К тому всегда заботился о своей семье. Что вы могли бы завещать Даше?

Осин вскипел:

— Хватит с нее того, что дала ей бабка!

— То есть ничего? — уточнил Глеб.

— Давайте, оставим пустые философствования, — отмахнулся от упреков Осин. — Я вернулся для серьезного разговора. Мне нужна помощь. Я оказался в сложной ситуации…

«Я сделал все что мог. Кто может, пусть сделает больше» — немного напыщенно рассудил Осин, вверяя судьбу в опытные руки.

Выслушав историю, Глеб Михайлович переглянулся с внуком и предложил:

— Виктор, выпей кофейку в приемной. Нам надо посоветоваться.

Спустя четверть часа беседа продолжилась:

— Вам нужен человеческий совет или юридическая консультация? — поинтересовался Глеб.

— И то, и другое.

— У вас есть сто тысяч?

— Есть, — признался Виктор.

— Отлично. Вы готовы в крайнем случае передать их вымогателю?

— Да.

— У вас есть предположения кто мстит вам?

— Нет. Я перебрал всех. Подозревать можно каждого, доказать нельзя ничего. Одно ясно: мститель прекрасно осведомлен о моих делах и привычках. И точно бьет в самые больные места.

— Вы полагаете, это кто-то из близких вам людей?

Виктор кивнул.

— Сомневаться в близких очень неприятно.

— Сколько времени у нас есть?

— Мало. Меня торопят с ответом.

— Правильно ли понял: с вас требуют сто тысяч без всяких гарантий?!

— Да.

Глеб Михайлович поднялся, стал вышагивать за спиной Осина. Наконец променад по кабинету закончился. Полищук замер у окна. Ничего интересного, из окон первого этажа видно не было. Однако, погружаясь в раздумья, Глеб Михайлович всегда искал взглядом простор и перспективу, словно надеялся отыскать там ответы на сложные вопросы. Виктор замер. От ответа старика зависело его будущее.

— Мы продолжим разговор завтра. Я…мы должны подумать…

На следующий день Осин еле дождался, пока Полищуки закончат с внушительных размеров пожилой дамой. Едва она покинула приемную, Виктор бросился в кабинет.

— Ну, что? Вы возьметесь за мое дело?

— Да, если мы придем к консенсусу по финансовым вопросам.

— Бабка пообещала оплатить ваш гонорар. К тому же она оставила мне немного денег, их должно хватить на любые непредвиденные расходы.

— То есть свою часть Отрадного вы уже не продаете? — перехватил инициативу Глеб

Виктор обреченно махнул рукой:

— Если понадобится, я продам особняк без сожаления.

— Но вы понимаете, что сто тысяч и половина особняка — это ваши последние резервы?

— Конечно, понимаю. Но возможно, Вера Васильевна изменит свое мнение и пересмотрит завещание?

— Нет, — отрезал Глеб Михайлович. — Вера Васильевна не имеет привычки менять свои решения.

— Но она же рассказала мне свою историю, хотя раньше тщательно скрывала ее? Кстати, Глеб Михайлович, вы знали ее секрет?

— Конечно, — ответил адвокат, — моя обязанность знать секреты клиента. И хранить их. Если бы не мои старания скандал разразился бы давно, — Глеб Михайлович улыбнулся. История двух сестер, умной и глупой, бедной и богатой, воплощенный в жизнь сценарий индийского фильма, изрядно позабавил его в свое время. — Настоящая Вера Васильевна доставляла нашей Вере Васильевне множество хлопот и неприятностей. Одиозная была особа. Жадная, распущенная, пустая. Даже не верится, что женщины так похожие внешне, могли так различаться внутренне. Наша Вера Васильевна — барыня до мозга костей, голубая кровь, рафинированная интеллигентка; ей и старость к лицу. Та — дурой была, дурой и осталась. Пыталась меня соблазнить, — хмыкнул Глеб Михайлович, — сумасшедшая.

От невероятной догадки Осин чуть было не подпрыгнул:

— Вы были бабкиным любовником? Признайтесь! Да?

— Да, — согласился Полищук. — Но не долго и много раньше того, как женился на бабушке Глеба. Однако не думайте, что вам удалось разоблачить Веру Васильевну. Она просила намекнуть о нашей связи.

— Глеб Михайлович, — восторженно протянул Виктор, — снимаю шляпу. И перед вами, и перед бабкой.

Все-таки они были знакомы бездну лет и кое-какую вольность в обращении Осин мог себе позволить.

— Расскажите-ка, как вы обольстили столь высоконравственную особу. Иначе я лопну от любопытства.

Полищук рассмеялся. Воспоминание доставило ему удовольствие.

— Увы, похвастаться не чем. Я был молод, скромен. Мною управляли комплексы: отношения адвоката и клиента представлялись в обрамлении радужной кондовой морали. Должен… не должен…обязан…не обязан…Вера прямо заявила что хочет меня. Я мгновенно влюбился. И, наверное, влюблен до сих пор. Это — необыкновенная женщина, да простит меня Глеб.

Внук с индифферентным взглядом разглядывал пейзаж за окном. В этой части беседы он участвовать не собирался.

Осин хмыкнул:

— Как не влюбиться в богатую и хромую бабу, способную устроить отличную карьеру молодому юристу, — не удержался от язвительного замечания.

Старый Полищук, нисколько не смущаясь, парировал:

— Вы циничны и мыслите утилитарно. Есть категории выше корысти и расчета. Есть эмоции, страсть, понимание, взгляды, родство душ. Вера Васильевна прекрасная страница моей жизни. Я горжусь тем, что завоевал расположение такой гордой, независимой и сильной женщина.

Виктор с удивлением наблюдал за Полищуком. Великий фарисей говорил искренне! Более того, взволнованно. Умиленно даже. Во, блин, ахнул Осин; бабка и здесь, в заведомо проигрышной ситуации сумела одержать победу! Немолодая, покалеченная, связанная условностями и условиями, она не купила любовь, не вымолила, как поступали многие одинокие женщины, а влезла в душу, в печенку, в сердце и стала предметом гордости тщеславного и умного мужчины. Такой подвиг не каждой красавице по плечу. Такое под силу лишь роковым героиням.

— А как же условия деда? Родня небось глаз с бабки не спускала? Следила за каждым шагом? — спросил Осин с живым интересом.

Глеб Михайлович сделал неопределенный жест рукой, как бы отмахиваясь от мелких несущественных деталей.

— Внешне наши отношения не выходили за рамки приличий. Вера Васильевна — человек сдержанный и чуждый демонстрациям.

— Короче, — рассмеялся Виктор, — к моменту вашего знакомства бабка уже навела порядок в семье и не позволяла делать себе замечания?

— Да, — улыбнулся и Полищук, вспоминая что-то свое, давнее, веселое. — Вера Васильевна — умеет постоять за себя. Как жаль, что вы, Виктор, не похожи на свою бабушку.

— Напротив, — усмехнулся Осин, — похож. И вообще, с такой наследственностью, я еще ого-го-го какой хороший мальчик.

Полищук не принял шутливый тон. Серьезно заметил:

— Не стоит оправдывать ошибки предрасположенностью к ним. Каждый сам за себя в ответе.

— Вот именно, — произнес Глеб. — За что вас, Виктор Осин, призвали к ответственности, как полагаете?

— Не знаю, честное слово, не знаю, — поклялся Виктор. — Я долго думал кто и за что меня изводит, и, видит Бог, не нашел ответа. Намеренно зла я не творил. Грешил, конечно. Но кто без греха …

— Прекратите ерундить и оправдываться Лучше припомните, чем досадили своим близким.

Лера

Как и большинство женщин имела Лера Круглова среди прочих сексуальные проблемы. Выражались они довольно типично: возбуждение, достигнув определенного уровня, исчезало, оставив взамен легкое приятное состояние спокойствия. Дотянуть на пике эмоций до конца удавалось крайне редко. Еще реже удавалось ощутить что-то большее.

Винить мужчин, сначала мужа, а потом пару-тройку любовников, Лера не спешила. Червоточина сидела в ней самой, превращая секс в механистический набор ощущений.

В бесконечной череде насущных забот грустить по поводу несовершенства физической природы было некогда. Следовало кормить дочку, платить за квартиру, заботиться о маме, пытаться устроить личную жизнь. И все же, не взирая на заботы и неурядицы, грустным мотивом звенела в мозгу заунывная песня:

«Короток бабий век, сколько еще осталось …а не привелось…не выпало испытать…». В фильмах женщины в моменты экстаза зверели, орали, бились в конвульсиях. Самой большой победой Леры был стон-мычание длиной в несколько секунд. Вероятно, соизмеримы были и масштабы полученного удовольствия.

Когда Круглов пригласил ее в кафе и, полыхая энтузиазмом, стал убеждать в предназначенности друг другу, она, оценив ладные плечи, элегантные седые виски и широкие, красивые кисти рук, подумала задиристо:

«Ну и пусть уголовник. Не детей же с ним крестить. Пересплю и пошлю подальше».

Затем, у подъезда, слушая страстные ласковые слова, почувствовала Лера, как по телу бегают мурашки. При чем, подлые твари, бегали в основном в двух местах: около сердца и между ног. Они же, гаденыши, и заставили ее целовать незнакомого мужика на потеху соседям.

«Я не хочу секса. Я хочу любви», — сказал Круглов, обрывая встречу и ушел, оставил ее возбужденную на растерзание мыслям и желаниям.

Дома Лера расплакалась. Тоска, острая как боль, давила грудь.

«Ни кому не нужна, одна-одинешенька…».

Сорок пять — баба ягодка опять! Хотелось верить.

С тех пор как дочь вышла замуж и уехала, пустая квартира наводила на Леру уныние и меланхолию. Что квартира, от пустоты и бесцельности собственной жизни хотелось выть на луну.

Даже когда ушел муж, Лера чувствовала себя лучше. Не было денег, не было уверенности в завтрашнем дне, сил, желаний, зато была необходимость действовать. Дочь требовала внимания, мать нуждалась в заботе. На сопли, слезы, приторную тошнотворную жалость к себе не оставалось времени.

Сейчас никто в Лере не нуждался, никому она не требовалась. Предоставленная самой себе, она откровенно маялась. И вдруг:

— Вы моя судьба… Такие совпадения случайными не бывают. Это знак.

Лера слушала сентиментальный бред крепкого симпатичного мужика, изумленно качала головой. Оказывается: она создана для этого человека; а тройное совпадение — знак судьбы. Ему достало взгляда на ее фотографию, чтобы понять это.

«Наверное, одурел без баб, теперь на каждую бросается. Хрен с ним. Пересплю и пошлю подальше, — думала цинично Лена. У нее давно не было мужчины. Жизнь подбрасывала шанс, предлагала приключение. — Ну и пусть уголовник, пусть».

Когда женщину не любят, когда мужчины приходят для того, чтобы исчезнуть, когда новая встреча несет новое разочарование, цинизм становится философией и религией, орудием защиты и средством нападения. Но и его порой не хватает, чтобы пренебречь словами, о которых мечталось всю жизнь.

— Вы моя судьба…

Зачем ей быть судьбой бывшего уголовника с тремя судимостями?

Дома, зареванная, с красными опухшими глазами, Лера стояла голая перед зеркалом, пристально вглядывалась в свое отражение.

Женщина в серебристой глади не нравилась ей. Не нравилась давно и серьезно. Потому, избегая встреч с ней, Лера лишь равнодушно проверяла в порядке ли одежда, волосы, обувь. И только. Нет, постоять, поболтать как в прежние времена, полюбоваться на подружку. Когда-то та была прелестным созданием, мало похожим на нынешнюю начинающую полнеть противную тетку.

Лера пристально вглядывалась в свое отражение. Проводила ревизию.

Шея. Подлая предательница, как никто выдавала возраст. Две поперечные полосы, словно следы от веревок, перечеркивали некогда безупречную кожу. Даже задрав подбородок, невозможно было скрыть следы оставленные временем.

Грудь. Гладкая и полная чаша уже начала терять форму, вытянулась, стала похожа на мешочек. Сосок потемнел, набух, а розовая окружность вокруг него наоборот поблекла, словно застиранный ситец.

Не лучше выглядели остатки талии и живот. Нашлепки жира делали туловище похожим на бочонок, оплывшие линии стекали к бедрам, уже рыхлым, в пупырышках целлюлита.

От отвращения Лера зажмурилась. Неправда, заблажила немо и истошно, не хочу в старость, не желаю. Я еще красивая, сильная. У меня еще много чего будет в жизни. Счастье, например.

Внуки у тебя будут, криво усмехнулось отражение, вот и все твое счастье.

Нет, прошептала Лера, сегодня мне объяснялись в любви, значит, я способна нравиться. Значит не все потеряно.

Последний шанс, отмахнулась зеркальная ведьма.

Лера распахнула широко глаза. Нет, сказала себе. Нет, сказала угрюмой жалкой твари из зазеркалья. Пошла вон. Я не такая. Я другая!

Какая?

Лера выпрямила спину, расправила плечи, втянула живот. Повернула голову влево, вправо. Я — красивая, сказала громким шепотом. Я нравлюсь, меня любят. Отражение недоверчиво приподняло брови. Да, подтвердила Лера. Я нравлюсь, меня любят.

С этими словами она легла спать, и, если бы не эротический сон, терзавший ее до рассвета, вспомнила бы на утро встречу с Кругловым, как милую шутку, нежданный и ненужный подарок судьбы, подтверждение своим надеждам.

Если бы…

Разбуженная, пригрезившимися страстями; взбудораженная, взволнованная, наэлектризованная сексуальными видениями, Лера провела утро, мечтая о грядущем свидании.

Подлила масла в огонь и лучшая подруга, Ирка. Плюнув на заведование их славной библиотекой, она битый час слушала доклад о вчерашнем приключении, ахала восторженно, завистливо цокала языком, требовала подробностей и деталей.

— А ты… а он… а ты…Надо брать мужика! — заявила в итоге.

— Он уголовник, — грустно напомнила Лера.

Седые виски и красивые сильные руки стояли перед глазами, воспоминания о поцелуях около подъезда будили внизу живота томительную смутность. Но три судимости …Лера вздохнула еще раз.

— Наплевать! — Ирка прихлопнула ладошкой по столу. — На все наплевать. Ты же влюбилась, как кошка.

— Не преувеличивай. Но хочу я его определенно.

— Его конкретно или просто мужика?

— Его, — быстро ответила Лера.

— Идите, Круглова, работайте! — Царским жестом Ирка указана на дверь. — Не отвлекайте руководство по мелочам. И по дороге, не поленитесь, посмотрите на себя в зеркало.

В углу кабинета стояло высоченное от пола до потолка старое зеркало.

Лера прямо взглянула в глаза врагине. Лохматая челка, измученные бессонницей покрасневшие белки, морщинки у губ…

— У тебя совершенно блядский вид, — порадовала начальница-подруга. — Ты похожа на мартовскую кошку.

За окном гулял ледяной мартовский ветер. Где-то, задрав хвосты, шлялись по улицам одуревшие от страстей кошки. Неужели она похожа на них?

Весь день Лера боролась с собой. То отдавалась во власть мечтам. То укрепляла моральный облик. Напрасные старания. Сексуальный голод не проходил, наоборот, становился острее. К вечеру состояние ухудшилось. Ирка только головой покачала, подтверждая предыдущий диагноз. И шепнула, оценив в окно, взволнованного вышагивающего около библиотека Круглова: «Не сомневайся. Все будет хорошо. Сразу видно жеребец»,

Кратким мгновением истекло рациональное течение вещей. Лера шагнула навстречу мужчине, которого звали так же, как ее, и оказалась в ворохе смятых простыней. Она смутилась своей наготы, ощутила ответное смущение и ужаснулась происходящему.

«Боже, что я творю… — подумала. — Дурочка…»

Дальше началось невероятное. Едва она почувствовала на себе руки Круглова, по телу пробежал ток. От поцелуя шальная волна возбуждения скатилась от макушки к кончикам пальцев, затем прихлынула к сердцу, поднялась выше и разнесла в клочья мысли и страхи. С каждым движением мужской плоти в себе Лера наполнялась истеричным экзальтированным восхищением и ощущением, будто мир, белый свет, прошлое и будущее, отныне концентрируется в мужчине, которого она обнимает.

Ритмичные толчки становились все чаще. Агрессивное вторгающееся начало вонзалось все глубже. Все горячей, все нестерпимей растекались по телу волны блаженства, все жадней и ненасытней голодное стремление «еще, еще, еще…» требовало наслаждения.

В некий миг алчное берущее впитывающее пресытилось, замерло и исторгло из себя дрожь, упоение и экстаз.

Лера заорала истошно и немо. Наружу вырвался лишь хрип. Он не длился дольше, чем стон-мычание, предыдущий рекорд. Те же несколько секунд. Но тогда и ощущения длились столько же. Сейчас …Оглушенная, раздавленная обрушившимся шквалом эмоций, лежала Лера, расплющенная тяжестью мужчины, которого звали, так же как ее, слушала его стоны и зубовный скрежет, чувствовала бешеные удары сердца и жар кожи, и трепетала от нового желания. Прежнее, удовлетворенное, еще жило в теле нежностью и благодарностью, а новое уже будоражило нервы. И будило в мужчине ответную тягу.

— Милая… — прошептал он, заглядывая ей в лицо. Страсть мерцала в глазах, страстью дышал голос, страсть исходила из рук… — …милая моя…

Лера тихо и надрывно вздохнула. Шаг отделял ее от роковой черты, за которым простилалась пропасть. Всего шаг, просил ее сделать мужчина с тем же как у нее именем.

Он пришел к ней с любовью. Она предложила ему секс. И ночью, в своем вчерашнем сне, предлагала секс. И днем в нетерпении дожидалась секса. И сейчас, наэлектризованная страстью, хотела секса. Ее тело жаждало секса. Жаждало ласки, нежности, силы, ритма совокупления.

Мужчина хотел любви. Его ласки были любовью, и нежность была любовью, и сила, и ритм были любовью. Все что он давал, было любовью и только любовью. В любовь влекли Леру ласковые губы. В любовь толкали шальные слова:

…это знак.

…вы моя судьба.

…я не отступлю.

…милая, единственная, я мечтал о тебе…

— Валерочка, ты — хороший… — дальше Лера хотела сказать «но». Не получилось. Губы сами по себе добавили «мой».

— Твой? — раздался в ответ испуганный вопрос.

— Да, — против воли произнесла Лера, чувствуя что летит в бездну, в сказку, в водоворот. Утро началось с признания:

— Я тебя люблю, — сказал Круглов.

Не открывая глаз, Лера кивнула и еще целое мгновение пробыла свободной независимой женщиной. Целое мгновение утра дано было ей, чтобы сбежать от любви, ночи, пропасти и мужчины с седыми висками. Мгновение, пронизанное нежностью, с которой смотрел на нее Круглов,

которую чувствовала она сквозь закрытые веки,

которой отзывалась обласканное ночью тело,

которой полнилась ожившая душа.

Мгновение истекло, истаяло кратким мигом. Нежность пронзила сердце насквозь. Кончилась свобода и независимость. Началось рабство.

Хватило сил на глупую эпатажную фразу:

— У меня давно не было мужчины, я голодная и похотливая.

— Значит, на моем месте мог быть любой другой? — испугался Круглов.

Испуг довершил дело.

— Конечно, — Лера улыбнулась счастливо, признавая полную безоговорочную капитуляцию, и обвила шею Круглова руками. — Любой другой в кого бы я влюбилась.

Круглов

— Лера, отстань, — взмолился Круглов. — Сколько можно меня мучить?

За окном ночь. Люди добрые спят. Или занимаются любовью. А его допрашивают. С пристрастием. И старанием.

— Посмотри на себя, лицо разбито, синяк на ноге, — в ласковом укоре звучит лязг стального капкана. Разговор продолжается второй час. Круглов держится из последних сил. Еще никогда ему не хотелось так сильно стать предателем.

Лера лежит у него на плече, нежно поглаживает волоски на груди, воркует:

— Ну, мой хороший; ну, мой, миленький; ну, пожалуйста, расскажи мне все…

От каждого «мой» Круглов замирает от счастья.

Лера сто раз сказала «мой» и сто раз у него от счастья оборвалось сердце.

— Если ты меня любишь, то не будешь скрывать правду…

Круглов тяжко вздыхает. Странная вещь — женская логика. Каким образом связаны любовь и чистосердечное признание?

— Я ведь от тебя ничего не таю…

Он трижды расспрашивал Леру про полковника. И трижды она повторила одно и тоже. Ни одной оговорки, ни грамма смущения. Что с того? Круглов все равно мучался ревностью. На месте нынешнего, липового полковника завтра мог оказаться настоящий инженер или менеджер. Бывшие уголовники мало кому нужны. Они — специфический товар. На любителя.

— Я устала тебя убеждать, — обращаясь к горбику кадыка, вела дальше Лера, — я не виновата, что влюбилась в тебя. Так получилось. Почему ты не хочешь мне верить?

— Я никогда никому не верил, — Круглов попытался, в который раз объясниться, — у меня привычки такой нет.

— Но ведь я тебе сразу поверила, — продолжается торг, — и ты мне поверь. Когда люди любят друг друга, они друг другу верят…

Когда люди любят друг друга, они друг другу верят! Жизнь, голосом любимой женщиной, диктовала новые правила.

— Неужели мужья всегда говорят женам правду о себе? — спросил Круглов.

— Конечно, говорят, — сообщила новость Лера. — В крайнем случае, врут. Но молчат и принципиально не пускают в свою жизнь только те, кто категорически не приемлет своих женщин.

— И жены откровенны с мужьями?

— Очень редко.

— Почему?

— По качану, — рассмеялась Лера.

Круглов прижался губами к русой макушке, задумался: сможет ли он когда-нибудь открыться Лере? Нет, все протестовало против этого.

— Ты боишься, что, узнав плохое, я разлюблю тебя?

— Возможно.

— А ты не бойся…

Удивительные существа женщины.

Спрашивают: «Ты боишься, что, узнав плохое, я разлюблю тебя?»

Отвечаешь: «Возможно» и ожидаешь уверений: нет, не разлюблю.

Ожидаешь клятв, обещаний, зароков. Получаешь указание: не бойся…

Круглов горько вздохнул. Мало женщинам властвовать над мужскими телами и умами, желаниями и волей. Они лезут в душу. Взламывают замки и запоры, забираются в щели и норы, утверждаются силой и хитростью. Зачем? Зачем им душа? Зачем Лере его правда? Неужели своей не хватает? Из чужой правды кафтан не сошьешь и суп не сваришь. К ране чужую правду не приложишь. Подружке до получки не одолжишь. Зачем тогда насиловать человека, выворачивать на изнанку, ломать устоявшееся представление о жизни?

— Ты хоть понимаешь, что мне надо привыкнуть к тебе? Я тебя боюсь, любви твоей боюсь, своей любви боюсь до ужаса, боюсь тебя потерять… — попробовал он обосновать свое молчание. И почувствовал, как от каждого «боюсь» Лера в его объятиях замирает от счастья.

— Спи, моя хорошая. Спи, моя милая… — сказал Круглов нежно, он готов был сто раз сказать «боюсь», чтобы сто раз почувствовать ее восторг.

«С каким презрением Круглов тогда на меня смотрел…» — Осин поджал губы и произнес сердито:

— Каждый должен заниматься своим делом. За глупость и самоуверенность приходится платить. Я потратил на самодеятельность полтысячи баксов, но так ничего и не выяснил.

«Я не желаю быть посмешищем, — думал Осин сердито. — Я не позволю всякой шушере издеваться над собой. Я достоин того, чтобы обо мне позаботился лучший в городе адвокат».

— Дай-ка, я еще разочек взгляну на портрет! — Глеб Михайлович потянулся к рисунку, на котором был изображен Дмитрий. Посмотрел внимательно. Сначала через очки, после — без них, отодвинув листок на расстояние вытянутой руки.

— Ты точно не знаешь его?

— Нет. Уверен в этом на сто процентов, — заметил Виктор.

— Тем ни менее он вас искренне ненавидит, — поддел Глеб.

— По мнению уголовника Круглова Дмитрий изображает ненависть. Он скрывает от причину мести, ничего не делает сам, скупо и вымерено платит за работу. Такой подход свойственен посреднику, а не человеку, одолеваемому страстями.

— Люди — разные. Но определенная логика в этом есть, — согласился Глеб Михайлович. — Твой уголовник — умный парень.

— Я тоже так думаю, — не промолчал Глеб.

— Мне кажется, и Круглов разделяет это мнение, что Дмитрий — еще один наемник. А вот наниматель его, уже действительно, близкий мне человек. Судя по прицельной меткости ударов, он либо член семьи, либо вхож в нее. В крайнем случае, очень хорошо знаком с кем-то из родных или друзей.

— Кого же мы включим в почетный список? — Глеб приготовился записывать.

— Галина, Роман, Игорь, Люда, Круль, Нина, — выдал давнюю заготовку Осин.

— А Вера Васильевна и я? — поинтересовался Глеб Михайлович. — Для полноты картины.

Осин пожал плечами:

— Бабушка не стала бы тратить на меня время и силы.

Старый Полищук невозмутимо напомнил:

— Но вы разочаровали бедную женщину.

— Нельзя разочаровать того, кто не был очарован, — сказал Виктор. — Бабка меня терпела и только. По большому счету мы с ней квиты. Она проиграла свою битву за отца. Я — за нее. Баш на баш. Не дружественная ничья.

Старый Полищук неохотно кивнул:

— Твоя проницательность делает тебе честь. Петр, единственный, не подчинился Вере. И совершенно напрасно. Мог прожить долгую и хорошую жизнь. Вера желала ему только добра.

— Добрыми намерениями вымощена дорога в ад.

Глеб Михайлович меряя Виктора осуждающим взглядом, уверил:

— К твоему аду Вера Васильевна отношения не имеет. Хотя бы потому, что не стала бы требовать денег. На том свете сто тысяч ей ни к чему. А на этом она дама обеспеченная.

— Я исключил кандидатуру бабушки. Она бы не снизошла до мести. Захоти она меня наказать — прогнала к чертовой матери и весь сказ.

— Следующая кандидатура — я! — Глеб Михайлович скромно опустил очи долу.

— У вас нет достойного мотива для мести, — сказал Виктор. — Вы меня, конечно, недолюбливаете. Но не до такой степени, чтобы тратить на меня свое дорогое время. К тому же, с вашим деятельным характером заводить двухлетнюю канитель…сомневаюсь. Вдобавок между нами нет личных отношений и, следовательно, нет повода для серьезного конфликта. Для столь изощренной мести мы недостаточно близки.

— Спорить не буду. В чем-то ты прав. Хорошо, а чем Круль — не наш мистер X?

— У Андрея есть повод и желание. Он бы с удовольствием подставил мне ножку. Однако он патологически нерешителен, не обладает даже десятой доли фантазии, которую проявил мой враг и пожалел бы деньги, необходимые для организации процесса.

— Нина Круль?

— О, Нинель — дама буйного темперамента, редкая выдумщица и известная интриганка. Но она вечно сидит без денег. Круль даже продукты покупает сам. При всем желании Нина не потратила бы на меня тысячи долларов. Для нее это нереальная сумма.

— Роман Алеексев?

— Этот с радостью бы уничтожил меня, при условии, что Галя ничего не узнает. В противном случае: если он окажется подлецом, я — страдальцем, только Богу известно, что сотворит Галина. Бросится спасать меня или воспользуется возможностью и расквитается.

Глеб Полищук кивнул согласно и спросил.

— Как вы оцениваете кандидатуру самой Галины Леонидовны?

Осин отрицательно покачал головой. Его пальцы нервно теребили край свитера.

— Ни как. Галка многое от меня вытерпела, и все же я уверен: она меня любит, и вредить исподтишка не станет.

— Игорь и Людмила Осины вас тоже любят?

— Нет. Я им как бельмо на глазу. Паршивая овца в элитном стаде. Но зачем усугублять положение и делать из разгильдяя и бабника параноика и психопата? Нам ведь придется жить в одном доме. Делить кров. Терпеть друг друга. Игорь и Люда реально заинтересованы в моем адекватном поведении.

Глеб довольно потер руки:

— Вы оправдали всех подозреваемых.

— Да… — уныло согласился Виктор. — Мне ближе мысль, что это чужой человек.

— Давайте, не будем идти на поводу у эмоций, а будем рассуждать разумно, — призвал Глеб Михайлович.

— Для этого я и нанимаю вас. Сам я не могу справиться с ситуацией и собой. Я боюсь. Я устал от боли и потерь. Я хочу покоя… — Кровь бросилась Виктору в лицо. На какую-то секунду он потерял самообладание.

Полищук выбрался из-за стола, прошелся по кабинету:

— Возьми себя в руки. Успокойся. В утешение могу тебе сказать, я проанализировал ситуацию, тебе больше нечего бояться. Ты потерял практически все, что имел. Значит, у преступника больше нет целей. Он в тупике.

Виктор рассмеялся нервно:

— Глеб Михайлович, вы не перепутали? Это я в тупике!

— Да, тебя загнали в тупик. Но в тупике и преследователь. Если тебе нечего терять, ему нечего отбирать.

— А Даша?

— Даша в безопасности. Если за два года ни она, ни Галя фактически не пострадали, не вижу причин для волнения. Все мы заложники своих принципов и взглядов. Даже, самые закоренелые циники. Бьют лично тебя, Виктор. Невинных не трогают. Даже, как ты заметил, награждают.

Виктор угрюмо покачал головой:

— Вашими бы устами мед пить…

Адвокат без устали вышагивал по кабинету. Он всегда двигался, когда думал

— У нас есть две недели. Достаточное время, чтобы попробовать разобраться в этой ситуации.

Осин вздохнул с облегчением и расправил плечи.

— У вас есть план?

— Конечно. — Полищук многозначительно замолчал.

— Не томите, Глеб Михайлович, — взмолился Виктор.

— Позвольте, я вмешаюсь, — Глеб перехватил инициативу.

Глеб Михайлович с виноватым видом склонил голову.

— Извини, Глебушка, увлекся.

— Итак, первый пункт: мы выводим Виктора Петровича из игры. Лучше всего под убедительным предлогом. Вы можете, к примеру, сказаться больным и полежать в больнице?

— Да.

— Пункт второй: следствие. Его поведу я и ваш друг Круглов.

— Круглов?! — воскликнул изумленно Виктор.

— Что вас удивляет?

— Он уголовник.

— Он — один из главных фигурантов. Без него не обойтись. А так как он — наемник и ему все равно на кого работать. Поэтому мы его перекупим. И не возражайте. Круглов в курсе многого, пусть поковыряется в остальном.

Осин пожал плечами. Идея Полищуков ему не понравилась. Но адвокаты, наверняка, знали, что делают. Во всяком случае, обычно так и было.

Глеб Михайлович плюхнулся устало в кресло:

— В общем, мы все обсудили. Завтра жду тебя с твоим уголовничком. Ясно?

— Ясно.

Круглов

Лера, уже одетая, с рабочим «библиотечным» выражением лица, у порога, вдруг попросила:

— Поцелуй меня.

Круглов рад стараться, набросился голодным зверем. Будто не он…не ночь напролет…не утром…

— Я думала счастье бывает только в молодости. Я думала секс только для молодых. Я думала со мной уже никогда ничего не случится… — бубнила Лера, глотая от возбуждения окончания слов. Она лежала на диване; все, что можно расстегнуто, задрано, отодвинуто, скомкано и не умолкала ни на минуту.

Счастье…секс…молодость…Из бессмысленного бормотания внимание Круглова ухватило лишь четыре слова. Им и отозвалось эхом…

В молодости было мало секса. Куда больше напряжения, тяжелых эротических снов, подавленных желаний, ночного рукоблудства. Его мужская сила досталась шлюхам, случайным партнершам, простыням.

— Ты. ты. ты… — в награду за терпение лились сладкие слова, — ты со мной чудеса творишь…я с тобой с ума схожу…я тебя хочу все время…

Мир сконцентрировался в мгновение и обрушился волной наслаждения. Круглов застонал, ослеп, оглох, умер, ожил, рухнул поверженно лицом в плечо Леры.

— Ты маньяк…и меня делаешь маньячкой…с меня девчонки в библиотеке смеются …о господи…Валеронька…

Тут и раздался звонок. Круглов, плохо соображая, взял трубку мобильного.

— Где тебя черти носят? Дома нет никого. Мобила молчит. Прячешься от меня? — Виктор начал с упреков.

Вчера вечером Круглов принципиально отключил телефон. Мир за пределами любви и серых глаз не заслуживал того, чтобы с ним общались.

— Мне некогда, — попытался Валерий Иванович отфутболить нежданного собеседника. Можно было провести еще несколько минут с Лерой. Она хоть и торопливо поправляла одежду, и, наверняка, спешила, смотрела на него нежно и зазывно. — Перезвони через десять минут.

Десять минут пролетели незаметно и лихо. Поцелуй, торопливые вороватые вторжения под свитер, лицемерные «пусти», жаркое «сумасшедший», печальное «опаздываю» …ритуал прощания напоминал прелюдию встречи.

Новый звонок опять не вписался в настроение.

— Нам надо поговорить! — объявил Виктор.

Пришлось отпустить Леру, ответить:

— Ну, ты, Осин, настырный тип. Что надо?

— Я ушла, — в полголоса сказала Лера. — Ты меня встретишь после работы?

Круглов пожал плечами.

— Не знаю, как день сложится, — прикрыв ладонью трубку, прошептал.

— Я приготовлю на ужин курицу…

Ему нравилась эта игра. Каждый шаг навстречу друг другу вызывал в нем радость. Он дал вчера Лере ключ от своей квартиры и с замиранием сердца ждал даст ли она свой. Даст ли вору ключи от квартиры.

— Дурак ты, Круглов, — прочитала милая нехитрые мысли. — Дурачок глупый.

Запасных ключей у нее не было…

— Вот и сиди дома. Нечего с разбитой физиономией по улицам таскаться… — нашелся выход.

Круглов кивнул, довольный. Приказ сидеть дома прозвучал с обыденной категоричностью, с которой жены обращаются к мужьям. Он проводил у Леры залетным гостем ночи и никогда не оставался днем, когда она бывала на работе. Пряча за безразличием, смешливую радость, он вчера долго манерничал, твердил о неловкости, позволял себя уговаривать. Сегодня, стоя в коридоре в расстегнутой рубахе и подаренных Лерой тапочках, после обещания приготовить вечером курицу, Круглов млел от счастья. Будущее попахивало семейной идиллией. Серьезными отношениями так точно.

— Надо встретиться, — отвлекая от умильных настроений, уведомил Осин.

Лера обернулась. Надо было проверить: каким взглядом провожает ее человек, без которого она не представляла свою жизнь. Грустным и печальным? Или отсутствующим, погруженным в собственные заботы? Круглов, прижав к уху трубку мобильного, смотрел на нее правильно. Уныло и тоскливо, как побитая собака. Мальчишеское детское отчаяние кривило губы: бросили, оставили. Лера горько вздохнула, уходить не хотелось чертовски, и переступила порог. Следующую фразу она услышала уже из-за закрытой двери:

— В двенадцать часов? Хорошо. Где? — полетело в спину. — Юридическая компания «Полищук и партнеры». В 12.00

Лера

До тридцати лет жизнь Валерии Музыченко текла ясно и безмятежно, как в раю. Здорова, весела, приветлива, устроена, обеспечена, любима. Муж — кандидат наук; дочка — отличница; свекровь — заслуженная учительница республики; свекр — заместитель главного инженера большого завода; мама — врач; папа — краснодеревщик. В отсутствие материальных, бытовых и личных проблем легко быть милейшим созданием. Кротким, нежным, трепетным. Какой и следует быть истинной женщине.

Бытие, известная истина, определяет сознание. Сытое и спокойное одним образом. Голодное и издерганное другим.

Первым подвел папенька. Влюбился на излете молодости и заре перестройки в пышную продавщицу из киоска, ушел из семьи, оставил жену и дочь без копейки.

Почти сразу же после этого свекра отправили на пенсию Без поддержки и связей тотчас рухнула карьера мужа. Промаявшись на должности младшего научного сотрудника с мизерной зарплатой, он уволился, начал искать новую работу. Месяц, два, пять…Однажды Лера обнаружила на кухонном столе записку. Супруг сообщал: непонимание между ними достигло предела, он устал и вообще любит другую. У другой, как позже выяснилось, обеспечивая взаимопонимание, на базаре три точки торговали макаронами и мукой.

Следующие пятнадцать лет Валерия Круглова, после развода она вернула девичью фамилию, провела лихорадочно и тревожно, как в чистилище. Взвинчена, не устроена, не обеспечена, не любима. Бывший муж — подлец; редкие любовники — лживые козлы; свекровь — змея подколодная; свекр — зануда и старый пердун; мама — умерла; папа — забыл о дочке и внучке. Наличие постоянных материальных, бытовых и личных проблем сделало Леру непотопляемым созданием. Решительным, стремительным, уверенным. Какой и следует быть истинной женщине.

Услышав из-за двери: юридическая компания «Полищук и партнеры», Лера немедленно приняла решение — сходить по указанному адресу и разузнать, что удастся, о Круглове. Женское любопытство — страшная сила. Любопытство влюбленной женщины — сила страшная вдвойне. Противостоять ей человеческий разум не в состоянии.

Нужный дом смотрел современным стилизованным фасадом на бесконечную череду автомобилей, снующих по шоссе. Зато внутренний двор, чистенький, скромный, тихий, время не тронуло. Хоть сейчас снимай фильм про славные советские коммуналки и дружных соседей, обитающих в них. Портили картину только жалюзи в окнах первого этажа. Где вертикальные, где горизонтальные, белые полосы ломали иллюзию, утверждали непреложное: на календаре 21 век, за окнами занавешенными жалюзи, судя по расположению и близости к центру, обитает преуспевающая фирма.

Лера устроилась на лавочке под ивой и занялась наблюдениями. Прежде чем вторгаться в пределы юрисдикции профессионального адвоката, хотелось сложить представление, если не о нем самом, то хотя бы о его клиентах или сотрудниках. Однако, дверь, украшенная скромной табличкой оставалась запертой.

Минута текла за минутой. Лера сидела без дела, глядела без толку на стальное полотнище с окошком домофона и чувствовала, как в сердце вползает страх.

— Здравсвуйте, Валерия Ивановна, — раздалось за спиной басовитое.

Едва не вскрикнув от неожиданности, Лера стремительно обернулась. Невысокий коренастого сложения мужчина умильно улыбался ей.

— Вы кто? — спросила Лера.

— Скажем так: знакомый Круглова.

— Вы — Осин?

Мужчина протестующе замотал головой.

— Нет. Я — Дмитрий.

— А…а…Что вы здесь делаете?

— Слежу за вами.

— Зачем?!

— Для вашей же безопасности. Кстати, хотел спросить: вас не смущает прошлое Валерия Ивановича? — перешел в свою очередь к вопросам Дмитрий.

Лера, преодолевая волнение, твердо заявила:

— Меня мало что смущает, во-первых. Во-вторых: зачем вы так со мной разговариваете? Вам доставляет удовольствие пугать человека? Вы больны или плохо воспитаны?

Дмитрий восхищенно покачал головой:

— Вы — прелесть, — в голосе звучала насмешка и снисхождение.

Этого Лера вынести не смогла:

— Вы — дурак? — спросила с сожалением.

Они сцепились взглядами. Мужской сверху-вниз излучал иронию и превосходство. Женский снизу-вверх отвечал сердитым пренебрежением.

Лера стремительно поднялась с лавки. И оказалась одного роста с Дмитрием.

— Вы смешны, — заявила твердо. — Подкрались, как вор. Говорите намеками, таращите глаза, словно пьяный фокусник из цирка.

— Я смешон? — крайне удивился Дмитрий. — Странно.

Он, действительно, хотел припугнуть Леру. И, ни чуть, не сомневался в успехе. Любая другая на ее месте растерялась бы. Любая другая, но эта…

— Что вам от меня надо? — спросила раздраженно, едва ли не с отвращением.

Дмитрий покаянно повесил голову:

— Прошу прощения, Валерия Ивановна. Ошибся, сглупил, исправлюсь, больше не буду.

Лера не приняла извинений.

— Что вы не будете?

Дурашливые тон сменился серьезным.

— Не буду умалять достоинства своего противника, — воскликнул Дмитрий.

— Противник — это я? — приподняла брови Лера.

— Вы — непредвиденный фактор, способный стать противником или союзником. В зависимости от обстоятельств.

— Говорите яснее, — одернула Лера. — Что вам от меня надо? — Фраза прозвучала с той же раздраженной интонацией, что и минуту назад.

У Дмитрия от злости дрогнули желваки на скулах.

— Присядем, — он развалился на скамейке, протянул в приглашающем жесте руку. Приказ-приглашение исключал обсуждение. Строптивой дамочке надлежало подчиниться и сесть рядом. Увы! Она осталась стоять. Хуже того, она слегка наклонилась, заложила руки за спину и стала похожа на учительницу, распекающую нерадивого ученика.

Как всякий невысокий мужчина Дмитрий болезненно реагировал на ситуации, намекающие на его рост. Он почувствовал себя уязвленным. И рассердился.

— Не пожалейте потом… — процедил с ленивой угрозой, поднимаясь и делая шаг навстречу Лере.

Каждая бы на ее месте отпрянула, но эта…

— Сами не пожалейте, — вернула угрозу и не шелохнулась.

Будь на ее месте мужчина, самое время было ухватить наглеца за грудки и врезать как следует. Но затевать драку с женщиной, да еще старше себя, Дмитрий не мог. Однако не желая уступать, резким движением выбросил вперед, под нос белобрысой стерве, сжатый кулак:

— Ваш Круглов у меня вот где!

На что Лера размаху залепила Дмитрию оплеуху.

— Сволочь!

Действовала она спонтанно, в запале и, слава богу, Дмитрий успел понять это, и удержаться от ответного удара.

Он вздохнул глубоко, смиряя ярость. Овладел собой. И даже ухмылку приклеил в уголки рта.

— Значит, это по вашему приказу его избили?! — сверкнула глазами Лера и вдруг стремительно покраснев, смутилась.

Дмитрий недоуменно приподнял брови. «Что такое?» Секунду назад твердое и непреклонное выражение лица Леры смягчилось явной растерянностью.

«Чего она испугалась?» — подумал Дмитрий, потирая горевшую щеку. Припечатала его Лера от души, не жалея сил.

— Ой…Я не хотела. Это ногтем…нечаянно..

— Черт… — Дмитрий проглотил ругательство. Под пальцами было мокро и липко. Кровь! Он с удивлением воззрился на перепачканную ладонь.

Лера выхватила из кармана куртки пакетик с разовыми салфетками, достала пару, приложила к ране.

— Ну, вот доигрался, — грустно пошутил Дмитрий. — Разбудил в вас зверя.

Он был доволен. Лера хлопотала над ним, бормотала оправдания, чувствовала себя виноватой. Даже пошла на материальные жертвы. Извлекла из сумки тонкий белоснежный носовой платок и попыталась унять кровотечение.

— Пока вы меня не убили окончательно, предлагаю мир. Я — не враг Круглова и не желаю ему зла. В мужской среде принято выяснять отношения кулаками, вчерашний случай как раз из этой серии. Кстати Валерий Иванович на меня не в обиде. Мы с ним сегодня беседовали. Все в порядке. Ни каких претензий. Полнейшее взаимопонимание.

— Что вам от меня надо? — опять рассердилась Лера.

— Я хотел предупредить: адвоката, к которому собирается ваш Круглов зовут Глеб Михайлович Полищук. Вам к нему ходить не за чем.

— Обойдусь без советчиков и указчиков.

— Воля ваша…Прощайте.

Дмитрий, прижимая к шее платок, направился прочь со двора. Лера спустя минуту и сомнения нажала кнопку домофона.

— Добрый день, — милым сопрано ответила мембрана.

— Добрый, — согласилась Лера. — Передайте, пожалуйста, Глебу Михайловичу, что его хотела бы видеть Валерия Ивановна Круглова.

— Будьте, любезны подождать, — хриплый треск сменился тишиной. Затем уверенный тенорок предложил, — проходите.

Лера вздохнула тяжело и переступила порог.

Круглов

— Юридическая компания. Вход со двора. — Повторил за Осиным Круглов и вспылил, — на хрена мне твой адвокат? Мы так не договаривались.

— Жду, — коротко выдал Осин.

Валерий Иванович в сердцах швырнул мобильный на диван. Вчера Дмитрий устроил показательную порку, сегодня Осин затеял представление. Твари.

«Полковник», подрастеряв апломб и вальяжность, перепуганный неудержимым натиском, признался: нанял его невысокий коренастый мужчина. Дмитрий, кому еще, догадался Круглов.

— Цель! — рявкнул грозно.

— Поухаживать за дамой, — скосив выразительный взгляд в сторону Леры, сообщил мужик. Он промышлял по утренникам, елкам, праздничным застольям; развлекал всякого, кто отзывался на объявление в газете.

— Сколько заплатил? — круша женские иллюзии (…вдруг, чем черт не шутит…) спросил Валерий Иванович.

— Пять долларов в час.

Лера нервно хмыкнула. Круглов стремительно обернулся:

— Что ж так мало? Сейчас я добавлю! — рявкнул прокурорским тоном.

Вчера он вершил суд над липовым полковником. Сегодня его самого призвали к ответу. Черт подери, Круглов метался по квартире, ругал себя, на чем свет стоит за совершенную ошибку. Дурачина, простофиля! Заметь он слежку, не приведи «хвост» к порогу собственного дома, не знал бы забот, диктовал бы условия, делал бы что заблагорассудится. Так нет. Не заметил, привел, недоглядел. Теперь хочешь не хочешь крутись, кусай локти, расхлебывай.

Новый телефонный звонок привел Круглова в ярость. Дмитрий интересовался делами и, выродок хитрый, здоровьем. Будто не по его указке действовали вчерашние бравые ребята в черном. Будто не его бордовый «Жигуль» следовал за фургоном, в котором везли избитого Круглова. Будто, не будто…

На прощание, руководство, пожелало успехов в личной жизни. Валерий Иванович только поморщился брезгливо: скотина! Сначала подсылает к Лере мужика, потом успехов желает. Ублюдок.

Все валилось из рук, не ладилось, мешало, раздражало. Он заскочил домой, торопливо переоделся. Сел в маршрутку, отвернул в окно разукрашенное синяками и ссадинами лицо, насупился угрюмо.

В центре, как обычно, была пробка. Автомобили, преодолев пару метров, замирали в нетерпеливом ожидании. Пассажиры нервничали, один за другим покидали салон. Проклиная все на свете, Круглов выбрался на тротуар, побрел, поглядывая на номера. На перекрестке его окликнула крепкая старуха с клетчатой бело-синей торбой: купи, сынок, апельсинчиков. Спасибо, не надо, отказался Круглов. И увидел Леру.

«Зачем она здесь? — испугался. — Зачем?!»

Приличных объяснений, зачем Лера находится неподалеку от Осинского адвоката не было. Зато, не приличных набиралось великое множество. Первое, горькое, болючее, звучало так: подсадная утка. В полусотне метров от адреса, куда Осин приказал, явиться; за четверть часа до назначенного срока, ошиваться могла только «подсадная утка»

Слава Богу, освобожденно вздохнул Круглов. Наконец-то невероятная любовная история обрела закономерность и логичность.

Каждому по мере его…

Его мере соответствовала добрая, непутевая, битая жизнью, простая баба, познавшая на собственной шкуре огонь, воду, медные трубы, Крым и Рим. Нарядная «чистенькая» симпатичная блондиночка Круглову не полагалась. Влюбленную до беспамятства, Леру он не заслужил. Его удел — хитрая «шпионка», подосланная то ли великомудрым Дмитрием, то ли подлым Осиным. Его жребий — одиночество, обман, разочарование и боль.

Впрочем, боли Круглов не испытывал. Напротив, облегчение. Сказки имеют обыкновение заканчиваться, и моя сказка закончилась, утешал себя. Хорошая была сказка, красивая, сладкая. Спасибо за нее судьбе. Спасибо Дмитрию или Осину, и женщине играющей любовь спасибо. Ей спасибо особое. Ей он едва не поверил… У всего есть оборотная сторона …не в свои сани не садись… каждый сверчок, знай свой шесток… я так и знал… — Круглов сидел на лавочке во дворе нужного дома, курил, давился банальными истинами. Не желал признавать громадную ужасную правду: он несчастен, мерзко, отвратительно, беспросветно несчастен. На траве лежали обагренные кровью белые бумажные салфетки. Это знак, подумал Круглов, мрачно торжествуя, это плохой знак. Красные пятна чужой крови подтверждали собственные черные мысли. «Никогда …никто… не нужен… пропади все пропадом… сдохну под забором…»

— Кто тебя так? — вместо приветствия Осин с удивлением воззрился на следы вчерашних баталий. Сам он выглядел не лучше. Землистое лицо, темные круги под глазами, понурая спина, тяжелая походка.

— На швабру наступил, — отшутился Круглов. — А с тобой что случилось?

— Предынфарктное состояние, — пожаловался Виктор, — врач велел ложиться в больницу. Будешь иметь дело с моим адвокатом. Он человек верный, знает меня с детства.

В прошлую встречу, Виктор казался совершенно здоровым. Круглов пожал плечами. Спорить не хотелось, пререкаться тем более. У богачей должны быть ловкие юристы, готовые в любой момент уладить любой конфликт. Не самому же Осину, право слово, общаться с отребьем и мараться в грязи.

— Твой юрист в курсе, что ты собрался убить человека? — нанес он удар мажорному мальчику Вите Осину.

— Нет, конечно. И знать ему об этом совсем необязательно, — отмахнулся тот.

— Значит наша сделка отменяется?

— Мы потолкуем об этом после.

— После чего? — уточнил Круглов.

— Когда я выздоровею.

— Не рассчитывай на мое молчание, — Круглов сделал невинную гримасу.

— Пятьдесят долларов, — привел Виктор убедительный довод. — И ты отдаешь магнитофонную пленку.

— Тысяча. И пленка остается у меня. Как залог нашей дружбы.

— Ты — нахал.

— Ты кинул меня на приличные бабки и имеешь наглость взывать к совести. — Почти искренне возмутился Валерий Иванович. — Какой мне смысл прикрывать тебя, если заказ отменен и деньги уплыли?

— На, подавись.

Банкноты, сопровождаемые тяжким вздохом, перекочевали из рук в руки.

— С пистолетом как быть? — лениво продолжил Круглов «доить» клиента. — Вернуть продавцу? Но тогда ты потеряешь все деньги. Может пусть полежит до лучших времен? Сто баксов в день и ствол тебя будеж жать хоть сто лет.

— Сто баксов? Ты охренел!

— За хранение огнестрельного оружия полагается статья.

— Сволочь.

Круглов, не размениваясь на ответы, приказал:

— Решай.

— Не нужно мне оружие, — сказал Виктор. — Возвращай ствол продавцу.

— Хорошо, — легко согласился Круглов, — хозяин-барин.

— Больше вопросов нет? — Осин скривился и потер левую половину груди. — Болит, черт…

— Больше вопросов нет, — отозвался Валерий Иванович.

— Тогда пошли. Нас ждут.

Они направились к подъезду. Виктор нажал кнопку переговорного устройства:

— Лариса, я к шефу.

Щелкнул замок. Круглов, вздрогнул от резкого звука и стремительно переступил порог. «Где наша не пропадала», — подумал сердито. Что бы ни его ожидало, хотелось, чтобы произошло все как можно скорее.

В шикарно обставленном кабинете Осин представил Круглова вальяжному старику и нарядному пацану лет двадцати с небольшим:

— Это мои поверенные. Глеб Михайлович Полищук и его внук тоже, Глеб Михайлович Полищук. Впрочем, молодого Глеба Михайловича, можно называть просто Глеб. Пока он еще отзывается на имя без отчества. Но это временное явление. Правда, Глебушка?

— Садитесь, Валерий Иванович, — не отвечая, Глеб указал на кресло у окна.

— Виктор, устроишься — сразу же позвони мне из больницы, — напомнил старик.

— Непременно, — ответил Виктор.

Круглов скептично ухмыльнулся. Слишком плоско и доступно намекали ему о болезненном состоянии Виктора Петровича.

— И мне позвоните из больницы, — сказал с приторной вежливостью. — И берегите себя.

На мгновение Осин вышел из образа немощного страдальца. Полыхнул злобным взглядом, процедил сквозь стиснутые зубы:

— Врезать бы по твоей гнусной роже.

— Попробуй… — предложил Круглов. Подраться ему хотелось до чертиков.

— Виктор!

Окрик подействовал отрезвляюще. Осин застонал, схватился за сердце. Старый Полищук поинтересовался:

— Может быть, вызвать «Скорую»?

— Не надо, — отрезал Осин, кивнув адвокатам, покинул кабинет.

С явным облегчением Полищуки принялись за Круглова.

— У вас, лично, есть счеты с Виктором? — Глеб Михайлович повел дело прямо и решительно.

— У меня нет личных счетов с Виктором, — доложил Круглов.

— Значит, вы могли бы поработать на него? — спросил Глеб.

— Я не хочу на него работать, — с той же интонацией сообщил Валерий Иванович.

— То есть счеты все-таки есть? — приподнял надменные брови старый адвокат.

— Нет, есть мнение. Насколько я могу судить, Осин — не серьезный тип. Без острой необходимости я с такими не связываюсь.

— А мы — серьезные типы? — Молодой Полищук хитро прищурился.

— Более чем, — кивнул Круглов. Полищуки, на фоне шикарно обставленной комнаты, производили впечатление нешуточное. Огромный обтянутый темным сукном стол, гобелены на стенах, резные подлокотники кресел, бронзовые статуэтки на шкафах, антураж адвокатских кабинетов дореволюционных времен, придавали Глебу Михайловичу и Глебу основательность и солидность. Прочие качества легко угадывались в цепких пронзительных взглядах и в особой мягкой повадке, присущей людям очень умным и очень хитрым.

— Тогда предлагаю поработать на меня, — Глеб Михайлович улыбнулся. — Вернее, на нас.

— В качестве кого? — спросил Круглов.

Глеб, подыскивая нужное определение, замешкался с ответом.

— …ну…надо кое-что расследовать.

— Я — вор, а не сыщик, — напомнил Валерий Иванович. — «Академиев не кончал», могу не справиться.

— Не прибедняйтесь. У вас за плечами университет, богатый жизненный опыт, проницательность и несомненный организаторский талант. Если вы справитесь с нашим заданием, мы в долгу не останемся. Гонорар вы получите само собой. Но возможны и другие варианты. Хотите стать…к примеру…помощником депутата? Один наш клиент собирает команду, ищет мыслящих, инициативных, способных самостоятельно ставить и решать проблемы людей. Прошлое кандидатов расчет не примается. Вы сможете начать новую жизнь.

Глеб Полищук, невзирая на молодой возраст, сыпал комплименты щедрой рукой опытного манипулятора. Круглов восхищенно покачал головой. Каков! И попросил:

— Господа адвокаты, не тратьте понапрасну время. Сладкими речами и обещаниями меня не купишь. Давайте конкретно: что надо делать и сколько вы намерены платить. Если мы сойдемся в цене и целях, рекомендуйте меня хоть черту лысому, однако имейте в виду, на убийство я не подпишусь никогда.

— Почему? — светски поинтересовался Глеб Михайлович.

— Я — гуманист, — признался Круглов. — Возможно, из уст бывшего уголовника странно слышать подобное. Тем не менее, примите к сведению: убивать не буду.

— Отлично. — Глеб Михайлович легко поднялся с кресла, прогулялся по кабинету, мгновение постоял у окна, вновь затеялся мерить шагами комнату. — Вы не похожи на уголовника, — наконец сказал задумчиво и, как показалось, недовольно. — Вы очень не похожи на уголовника.

В ответ Круглову следовало спросить: на кого в таком случае я похож, и получить перечень новых комплиментов. Он промолчал, не желая помогать старому лицемеру. Впрочем, тому не требовалась помощь. Не дождавшись нужной реплики, Полищук повел партию один.

— В вас чувствуется…как бы сказать… внутренняя сила, уверенность, умение быть самим собою…самобытность…

Лесть в больших дозах, откровенная и смелая — лучший способ расположить к себе собеседника. Круглов, насмешничая, перебил:

— Вот так живешь и знать не знаешь какой ты замечательный. Считаешь себя заурядной серостью и недотепой, а на самом деле былинный герой. Приятно черт возьми. Очень приятно.

Полищуки обменялись взглядами. После чего молодой, вытягивая провалившуюся мизансцену, выразительно покачал головой, как бы отыгрывая немую реплику: «вот, вот… внутренняя сила и самобытность и уверенность в каждом слове».

— Жаль синяки и разбитая губа вас портят. Простят. Синяки всегда — профанация духа. — Глеб Михайлович сочувствующе поцокал языком. — Да-аа…Это вас друзья-приятели отделали?

Круглов не стал лукавить:

— Нет. Работодатель проявил отеческую заботу.

— По поводу? — неприятно удивился Глеб.

— Скажем так…мне объяснили, кто в доме хозяин…

— Он вас так жестко контролирует?

Валерий Иванович пожал плечами.

— Это первый случай.

— Он щедро платил? — снова Глеб.

— Нет, — честно сознался Круглов. — Мы встретились в трудный для меня момент. Я был нищим, бездомным, одиноким. Не знал, что делать дальше, куда идти. Я не мог торговаться и не мог отказаться от этой работы. Поэтому он купил меня по дешевке.

— Но вы могли предупредить Виктора о планах вашего шефа. За деньги, естественно. — Молодой Полищук внимательным взглядом смерил Круглова, словно предлагал не тогдашнему, а нынешнему Круглову сдать патрона с потрохами.

— Не мог, — не принял намек Валерий Иванович. — Тогда эта информация стоила копейки. К тому же, у меня с Дмитрием фактически односторонняя связь. Он очень осторожный человек. Он выходит на связь, когда считает нужным. Тщательно фильтрует свои слова. Я неоднократно пытался выяснить в чем причина его ненависти к Виктору. Однако, знаю столько же, сколько в первый день.

— Виктор тоже не может догадаться, чем и кому насолил, — пожаловался Глеб Михайлович грустно, словно речь шла о малом ребенке, ни за что наказанном придирчивым учителем. — Он, конечно, шалопай редкий, но не злой, в общем-то, человек.

— Его не за что карать так жестоко, — подтвердил Глеб.

Валерий Иванович нарочито устало прикрыл глаза:

— Как я уже говорил: в суть заговора не посвящен. Соображений о целях Дмитрия не имею. Предположений не строю. Я — исполнитель. Сказали — сделал. Не сказали — сижу жду, пока скажут. В некотором бизнесе лишнее любопытство не приветствуется. Это как раз тот случай.

— И все же некоторые выводы вы, безусловно, сделали.

Круглов в раздражении сцепил пальцы. Ему надоели острые взгляды и прицельное внимание Глебов Михайловичей, его коробил почти не прикрытый препарирующий интерес, с которым старый и молодой Полищуки разглядывали его.

«Они исследует меня словно жука», — сердито подумал Валерий Иванович. И, поддаваясь впечатлению, представил: толстый неуклюжий жук-навозник; фиолетовая блестящая спинка, пронзенная острой иглой; судорожные движения еще живого, но умирающего существа.

Бр-рр…Круглов передернул от отвращения плечами. Он почувствовал себя этим жуком.

Он почти явственно увидел пикирующее движение иглы,

почти ощутил холодок страха в преддверии смерти;

почти услышал хруст пробитого сталью панциря,

почти испытал невыносимую боль.

И понял, вырываясь из наваждения: Полищуки, оба и старый и молодой — это смерть, боль, хруст и страх. Они — рука с иглой, хозяева, властители, правые миловать и карать. А он сам — обреченный жук, ожидающий смерти. Он подчинен, подвластен, зависим, неволен.

Из маленьких умных глаз Глеба Михайловича, спрятанных за стеклами очков, на Круглова изливалась громадная всепоглощающая жалость. Жалость к малости, убогости, глупости, ничтожности, суетности посмевшей сопротивляться могучему и неодолимому величию. Нет ВЕЛИЧИЮ. СИЛЕ. ГРОМАДЕ.

Круглов перевел взгляд на Глеба. Парень старался изо всех сил. Копировал деда. Но в силу юных лет, его «величие, сила, громада» на заглавные буквы не тянули. А с прописными Круглов мог справится без особых усилий.

— Лирическое отступление закончено? — спросил иронично, но всячески избегая взгляда старика, и от того сердясь на себя. — Тогда перейдем к делу. Дмитрий требует сто тысяч долларов. Взамен обещает оставить Осина в покое. Виктор намерен платить?

Старый адвокат ответил не сразу. Сначала он обменялся немой репликой с внуком.

— Да, — сказал наконец Глеб Михайлович. — Как только Виктор выздоровеет и соберет деньги. Для него сто тысяч — большая сумма. Очень большая.

— Выздоровеет…соберет…очень большая… — Круглов кивнул. — Это все отговорки. Если вы собрались тянуть время, значит, намерены провести расследование. Я прав?

— Да, — не стал спорить старый Полищук.

— Что ж, флаг в руки. В рамках отпущенного времени, делайте, что угодно.

— Мы хотим поручить расследование вам.

Валерий Иванович неприятно удивился:

— Мне? Почему мне?

— Если я не ошибаюсь, вам обещано двадцать процентов, то есть двадцать тысяч баксов. Но неужели вы надеетесь получить деньги? — спросил старый Полищук, раскрашивая различной интонацией каждое слово. «Вы» звучало пренебрежительно иронично, «надеетесь»- язвительно, «получить» — колко и едко, а уж «деньги» вовсе отражали полное неверие адвоката в благоприятный исход дела.

Круглов быстро ответил:

— Я допускаю разные варианты.

Молодой Полищук одобрительно кивнул. Предусмотрительность собеседника его порадовала.

— Расчеты с наемниками часто складываются не к пользе последних. Риск быть обманутым существует всегда. Хорошо, когда есть гарантии. Плохо, когда их нет. Извините, Валерий Иванович, но в нынешние времена не особенно церемонятся с людьми. При исполнении разовых заданий, редко кто платит честно.

— К чему в клоните? — сердито буркнул Круглов.

— К тому, что на данном этапе интересы ваши и Виктора совпадают. Нельзя платить или наоборот надеяться получить деньги, не имея гарантий. Надо отыскать нашего умника. Найти слабое место и взять за жабры.

Валерий Иванович наклонился вперед и сдержанным, очень сдержанным, до скрежета зубовного, голосом спросил:

— Моими руками желаете жар загребать?

Полищук улыбнулся светло и весело.

— Да. Но не бесплатно.

— Сколько?

— Значит, вы согласны работать с нами?

Круглов с тоской вспомнил о тюрьме и колонии. О простом и ясном существовании, расписанном по параграфам. Жри, спи, вкалывай, не поддавайся, не верь, не бойся, не проси. Это белое. Это черное. Не жизнь — малина. Знай ходи строем, хлебай баланду, жди светлого будущего. Не надо принимать решения, не надо отвечать за них. Красота. Благодать. Рай земной. Нирвана.

— Да, — сказал Крглов и с ужасом обнаружил желание спрятаться от сложностей пресловутой свободы, от тягот выбора; от людей, которые, пренебрегая им, преступником, не гнушались сами творить зло.

— Отлично. — Старый Полищук радостно потер ладонь о ладонь. — Условия таковы…Кстати, — спохватился, — мне известно о вашей привязанности к некой блондинке и нежелании посвящать ее в перипетии последних событий.

Хитрый прищур намекал: «Не является ли данная информация фактором способным повлиять на размеры вашего гонорара?»

Валерий Иванович отрицательно покачал головой.

— Не стройте иллюзий. Отношения с женщиной — неустойчивый фактор. Сегодня есть, завтра нет.

— Странно, — вмешался Глеб. — Сегодня вы бросаете на произвол судьбы даму сердца, а вчера грозились убить девочку Дашу, ни в чем не повинное дитя, лишь бы уберечь вашу пассию от лишних потрясений.

— Сгоряча брякнул, с кем не бывает. Терпеть не могу, когда меня за горло берут. Девочку я, конечно, не трону, не волнуйтесь.

— А если Дмитрий прикажет?

Полищуки приготовил очередную западню и Круглов не преминул в нее попасть. Он не собирался обсуждать планы Дмитрия, не собирался связывать себя словом. Тем не менее, уверил:

— Девочка не пострадает. Не волнуйтесь.

— Если не ради Виктора, хотя бы ради Гали. Ей хватило прошлогодних угроз. Бедная женщина, чуть не умерла от волнения.

Валерий Иванович стушевался. Необходимость запугивать Галю и выстрел в весельчака Азефа оказались тяжким бременем для его совести. Особенно, допекала радужная картинка-воспоминание: солнечная полянка в парке, игривая собачья компания; лязг курка, обрывающий будущее сильного здорового кобеля.

Угрозы в адрес девочки смущали Валерия Ивановича меньше. Он только бросил киношную фразу, не подразумевая ничего конкретного: «не пожалейте, у вас дочь растет» и удивился эффекту. Галина словно помешалась, заплакала, стала умолять не трогать Дашу. Он не успел и заикнуться, как Галя пообещала все и сразу. От неловкости Валерий Иванович и тогда, и сейчас едва не начал оправдываться, и клясться: да, что вы… да, никогда… ни за что…

Как и тогда Круглов закашлялся, пытаясь скрыть замешательство.

— Меньше чем за пять тысяч я за дело не возьмусь! — неожиданно для себя заявил сердито и изумился собственной наглости. Не приученный к высоким гонорарам, он думал запросить пятьсот баксов. Цифра в пять тысяч выскочила случайно, сама по себе, не применительно к реалиям, где за аналогичную работу Дмитрий платил сотню — другую баксов.

— Четыре тысячи, — скинул старый адвокат цену, не замечая в своем антикварном величии сомнений и смятения маленького человечка.

— Как вы мне все надоели, — лицемерно огорчился Валерий Иванович. — Ладно.

— Тогда начнем с теоретической части. Ваши выводы относительно Дмитрия. — повел дело Глеб.

— Вывод первый: Дмитрий бил Виктора не наугад, целил в слабые места. Значит, обладал достоверной информацией. Отсюда вывод: он — либо лицо приближенное к Осину, его родне или друзьям. Либо, что более вероятно — раз Осин не узнал Дмитрия по фотороботу — брат, сват, кум пострадавшему. Или, что скорее всего, нанятый исполнитель. Такой же как я, только рангом повыше…

Круглов возвращался домой в смутном настроении. Кажется бой с Полищуками о выиграл. Не проиграл, так уж точно. Но что теперь делать с этой победой? Как жить, если жить не хочется Жить без Леры Круглову совсем не хотелось.

Он приготовил ужин, лениво поковырял вилкой в тарелке. Кусок не лез в горло. И не удивительно. Там, в горле, стоял ком.

По телевизору показывали всякую муру. Под воркотню новостей Круглов задремал. Разбудил его женский голос.

— Добрый вечер! — перед ним стояла Лера.

— Как ты вошла?

— Ты сам дал мне ключ. Вчера вечером, — последовало напоминание.

Вчера принадлежало другой жизни. С надеждами на любовь и счастье. Без горького привкуса обмана.

— А-а… да, да…

Лера стояла бледная, сердитая и даже не пыталась сдержать владевшие ею чувства.

— Я приготовила курицу и как, идиотка прождала тебя весь вечер, — она качнула, зажатым в руке пакетом. — Если ты занят, мог бы позвонить.

— Я видел тебя возле резиденции Полищука, — не желая выслушивать упреки, выложил Круглов.

На лице Леры мелькнуло смущение.

— Какого Полищука? Я не знаю ни какого Полищука.

Мизерная микроскопическая надеждочка истаяла, утонула, бедная во лжи.

— Глеба Михайловича Полищука. Твоего работодателя. Или начальника. Короче, человека, который подослал тебя ко мне.

— Что?!!!

Изумлению и негодованию, прозвучавшему в возгласе, можно было бы поверить. Не убедись Круглов собственными глазами в предательстве, бросился бы тот час просить прощения.

Он решительно поднялся:

— Не удалась ваша игра. Не у-да-лась!

— Ты полагаешь, меня подослал к тебе Полищук?! Меня? — взревела, по другому и не скажешь, Лера.

— Конечно! И сегодня ты ходила к нему за инструкциями!

— Ты с ума сошел! Тебе лечиться надо! Ты подозреваешь все и всех! Маньяк! У тебя мания преследования!

— Лживая сука! Продажная тварь!

В следующее мгновение в лицо Круглову полетела жареная курица. Одним движением высвободив бедную птаху из оберток, Лера запустила ее в физиономию Круглову. Тот вскрикнул от неожиданности. Прикосновение теплого, склизкого, жирного, с духмяным пряным запахом, вывело его из равновесия. Он размахнулся и едва не ударил Леру. Последним усилием воли, удержав руку, прошипел в женское лицо:

— Пошла вон.

— Размечтался! — полетело плевком в лицо. — Ты только ждешь повода, чтобы стать несчастным. Не получится, Круглов. Не надейся. Я этого не допущу.

Бессмысленней русского бунта только скандал, учиненный женщиной!

Круглов считал себя человеком опытным, повидавшим виды, умеющим постоять за себя. Увы. Он ошибался. В продолжение получаса он не сумел вставить и слово в бесконечную череду упреков. Ни оправдать ни один свой поступок. Ни перейти в наступление. По наивности он полагал, что выясняя отношения, люди говорят по очереди. Глупые иллюзии. Говорила одна Лера. Быстро, зло, остервенело она перечисляла грехи Круглова. Список был бесконечен.

— Если я такой козел, зачем ты спала со мной? — успел он спросить, пока она брала дыхание.

— Потому что люблю тебя, сколько можно повторять!

Сраженный непостижимой женской логикой, Круглов задумался. Неужели я, действительно, такой, терзал себя подозрениями? Не может быть…

Может, сыпались обвинения.

Как она могла так быстро разгадать меня, дивился он чужой проницательности. При полном несогласии с большинством выводов, отрицать главное было бессмысленно: он, действительно, боится жизни и подозревает в каждом врага.

— Ты пытаешься бросить меня не в первый раз. Зачем? Затем, что постоянно ждешь, когда я тебя брошу. У тебя нет, оснований подозревать во мне шпионку, ты сам выбрал меня, сам влюбился, сам привел в свой дом. Однако, едва появилась возможность быстренько сочинил страшную историю, поверил в нее и начал самозабвенно страдать. Ах, я бедный несчастный непонятый. Ах, все меня обижают, мучают, терзают. Ах, ах…

Круглов было открыл рот и сразу получил по заслугам:

— Ты трус, Круглов. Обыкновенный жалкий трус. Тебе не хватает смелости принять в свою жизнь женщину, потому что тогда потребуется отвечать за нее. А ты не желаешь отвечать даже за себя.

— Но…

— Тюрьма отучила тебя от элементарных мужских обязанностей: ты не в состоянии принять решение. Ты живешь, словно перед эвакуацией. И я знаю, куда ты собрался. В тюрьму! — выпалила Лера. — Ты дезертир, Круглов. Предатель и дезертир.

— Я устал от вас всех, — заорал Круглов. — Вы мне все надоели до смерти. Ты первая. Не лезь ко мне в душу! Не смей лезть ко мне в душу!

— Ко мне в постель лезть можно, а в твою душу нельзя?! Нет, милый. Хотел любви — получай. Любовь, не только между ног, она в сердце, в печенках, в голове. Ты никого никогда не любил и никому никогда не позволял любить себя. Теперь привыкай, делать нечего.

— Отстань от меня, — взмолился Валерий Иванович.

— Не надейся.

Лера рухнула на диван:

— Ты мог поступать, как заблагорассудиться; до тех пор, пока не появилась я. Теперь нет тебя и меня, есть мы, и мы вместе будем выбираться из неприятностей. Так поступают люди, когда любят друг друга. Ты любишь меня?

Круглов не успел ахнуть, как обнаружил себя рядом с Лерой, в кольце рук, в жарком объятии, в ласковом взгляде. О его локоть плющилась ее грудь, тонкие пальцы гладили его щеку. Милая смотрела на него жарко полыхая глазищами, обволакивая нежностью все его существо, растворяя строптивые глупые амбиции в себе, в чувстве, в страсти.

Круглов, судорожно вздохнул и беспомощно, поверженно буркнул:

— Не люблю.

— Врешь.

На полу валялась развалившаяся на куски курица, истекала на старый затоптанный ковер соком и жиром. Валерий Иванович поднял ножку, подул, стал жевать.

Лера засмеялась.

— Дурачок ты у меня.

— А зачем ты ходила к Полищуку? — с полным ртом спросил Круглов.

— Ты меня как предательницу и шпионку спрашиваешь, или как лживую суку и продажную тварь?

Валерий Иванович не отвечая, выбирал новый кусок: покрутил в руках вторую ножку, вернул на пол. Взял шматок грудки, снял налипшие пылинки, откусил.

— Вкусно. Ты отлично готовишь.

— Кругов или ты признаешься мне в любви и даешь слово прекратить издевательства, или я запихну эту дурацкую курицу тебе в глотку. Выбирай. — в голосе милой вновь зазвенели яростные ноты.

— Третьего не дано? — размечтался Круглов.

— Нет.

— Ну, тогда люблю и даю.

Объятие стало теснее, грудь прижалась настойчивей, нежность обрела острие ножа.

— Тогда, мой хороший, выкладывай все. — Кованным сапогом его пихали к чистосердечному признанию.

— Сначала ты. Что тебе рассказал Полищук? — Попробовал Валерий Иванович выиграть время.

— Он отказался со мной говорить, — отмахнулась небрежно Лера. — Выдал загадочную фразу, мол: я — козырная карта и он не намерен разменивать ее по мелочам. Потом потребовал отчета о нашем знакомстве. Я его послала подальше.

— Честно?

— Конечно, — соврала Лера и добавила, — я сегодня познакомилась с твоим приятелем.

Круглов едва не поперхнулся.

— Кто такой? — выдавил сквозь силу.

— Молодой мужчина, лет тридцати пяти, представился Дмитрием! — тоном театрального конферансье объявила Лера.

Она почти не лукавила, описывая встречу с юристом, и прегрешила лишь в малости. Оценив с первого взгляда кабинет Полищука (дочка краснодеревщика без труда определила не приблизительную, а точную стоимость антикварного гарнитурчика), соизмерив эту цену с пронзительным прищуром, нарочито изысканными повадками Глеба Михайловича, Лера приуныла и не сразу ухватила неприметную деталь, вернее две детали. Находка придала визиту смысл. Прочее было бесцельной тратой времени. Полищук, проигнорировав трогательную речь, коротко отказался помочь.

— Понимаете, я хочу связать с Кругловым жизнь. Мне крайне необходимо знать о нем все. — Адвокат годился Лере в отцы и она позволила себе вольность: похлопала наивно ресницами, поправила кокетливо волосы, улыбнулась ослепительно. Увертки и манерничанье, эффекта не произвели. Выслушав просьбу, Полищук вежливо улыбнулся и решительно сообщил:

— Не располагаю информацией, к сожалению. Иначе бы непременно удружил такому прелестному созданию как вы. Однако, возможно, в следующий раз я буду откровеннее, — предположил Глеб Михайлович. И сообщил вошедшему в кабинет молодому мужчине: — Глеб, позволь тебе представить Валерию Ивановну Круглову. А это мой внук. Тоже Глеб Михайлович. Представьте, мы с ним, как вы с Кругловым, тройные тезки. Но в нашем случае — это семейная традиция. В вашем же удивительное. Тем ни менее, — Полищук продолжил, — рискну дать вам, сударыня, совет: связываться с уголовниками не стоит. Они — люди особого сорта. Не плохие, не хорошие, просто другие. Привыкнуть к их морали невозможно. Точнее невозможно привыкнуть к отсутствию в них морали.

— Я попробую, — пообещала Лера. Спорить с адвокатом она не стала по двум причинам. В стране, где каждый пятый сидел, и где, каждого пятого ждал и любил хоть один человек, трудно согласится с подобным утверждением. К тому же примерять чужое превратное мнение к Круглову Лера не собиралась. Ей хватало своего.

Но хватит ли ей любви? То, что говорил Круглов было ужасно. Сцепив зубы, Лера старалась не выдать своего отношения к рассказу.

Откровенность давалась с трудом. После каждого слова, каждого предложения Круглов ждал: сейчас Лера с ужасом, с отвращением воскликнет:

— Подонок! Сволочь! Выродок! Как ты мог?!

Она молчала. Тихо, жалобно, надрывно. Переваривала услышанное. Претерпевала к тому, что рядом с ней преступник.

Круглов говорил и говорил. Наверное, в первые в жизни, он желал быть понятым до конца. До той глубинной основной сути, в которую никогда ни кого не пускал. И не пустил бы, если бы смог удержать кавалерийские атаки милой.

Жизнь не располагала к откровенности. Кроме следователей да Леры никто не пытался вывернуть его наизнанку. Первых Валерий Иванович обманывал по мере возможности, вторую попробовал отфутболить. Напрасно. Милая, настырная и упорная, не успокоилась, пока не расколола его. Куда тому гестапо и КГБ, Круглов сдался и вывалил все, начиная с писем из «Горизонта» и кончая сегодняшним соглашением с Полищуком.

— Он обещал четыре тысячи долларов за то, что я «перетрясу» всех подозреваемых, — закончил Круглов. На душе скребли кошки. — Скажи что-нибудь, — попросил жалобно. Как ни куражилась Лера, как не клялась в любви, а потрясенная не находила слов. Лежала, уткнувшись в плечо, тихонько сопела, вздыхала. Он погладил русые пряди, сам вздохнул горько. — Я хотел уберечь тебя от боли.

Лера и на это не ответила. Она словно боялась, что правда, выуженная из Круглова, оторвет ее от горячего мужского тела.

«Я люблю злодея, — в сотый, в тысячный раз звенел в мозгу полный безнадежности рефрен. — Я люблю злодея. Я люблю злодея».

Оставалось понять, что в короткой фразе главное. Злодей? Или люблю?

— Утро вечера мудренее, — пришлось, наконец разжать губы. — Давай спать.

Круглов нежно прикоснулся губами к ее руке. Поблагодарил за отсрочку.

В кромешной тьме апрельской ночи, на продавленном чужими телами диване, они лежали, вбирая, кожей, тепло друг друга. Не спали. От тяжких дум и предчувствий холодели сердца.

— Я покурю.

Он высвободился из цепких объятий. Накинул на голое тело рубаху, вышел в кухню. Не включая свет, зажег сигарету, уставился в окно.

— Валера, — донеслось от двери.

— Что, моя хорошая? — не поворачивая головы, отозвался.

— Мне плохо.

— Я понимаю.

— Я боюсь.

Он судорожно затянулся дымом.

— Ты меня боишься? — спросил замирая.

— Нет. Себя. Я ни как не могу оправдать тебя. Не могу встать на твою сторону. Все, что ты делал, в моем понимании плохо, очень плохо и боюсь, я не в силах изменить мнение. Мне жалко Осина.

— Он не достоин жалости. Он сволочь, избалованная зажравшаяся сволочь.

— Если бы на его месте был другой человек, ты бы отказался участвовать в его травле?

Круглов угрюмо молчал. Нет, он бы не отказался, будь на месте Осина даже ангел.

— Лера, постарайся понять одно, возможно главное в моей жизни: я или другой человек совершает преступление не потому, что ему приятно грабить и убивать. А потому что так можно добыть деньги. Не больше, не меньше. У меня был выбор: стать бомжем, рыться на помойке, спать в подъездах или травить, как ты выразилась, Осина. Ты бы на моем месте как поступила?

— Пошла бы работать.

— Я так и сделал. Преступление — моя работа. Я выбрал ее не сейчас, в молодости и сейчас могу лишь пожалеть об этом.

— Но большинство людей, сталкиваясь с трудностями, не идут на преступление, — возразила Лера.

— Нет, милая. Большинство людей идут на преступление. Мужики бросают на произвол судьбы жен и детей. Чиновники берут взятки. Бизнесмены не выплачивают зарплату персоналу. Банкиры обманывает вкладчиков. Жизнь состоит из преступлений. Но за одни сажают в тюрьмы, а за другие даже не пытаются привлечь к ответственности.

— Значит и я преступница? — удивилась Лера.

— Да, милая. Ты обманываешь Родину. Не платишь налоги. В Китае за такое расстреливают.

— Родина — уродина, сама меня обманула. Оставила без средств к существованию. Меня и миллионы других людей.

Библиотечного оклада едва хватало на хлеб. За воду из крана Лера давно не платила и, наверное, от отчаяния и упорного нежелания идти торговать на уличный лоток, как поступили многие ее ровесницы, придумала, как заработать деньги. В тайне от руководства, они открыли в библиотеке виртуальный офис и занялись телефонными продажами. Заказчиков долго искать не пришлось. От них вообще вскоре не стало отбою.

Жаль, конспирация мешала развернуться на полную катушку. Поэтому заработки поэтому были не регулярными. Но к хлебу у Леры всегда было масло и кусочек хорошего сыра. И долги по квартплате она ликвидировала.

— Да, я не плачу налоги. Но ведь надо как-то жить, — Лера зябко повела плечами. В накинутой на голое тело простыне было холодно. Полищук сказал ей: «связываться с уголовниками не стоит. Они — люди особого сорта. Не плохие, не хорошие, просто другие. Привыкнуть к их морали невозможно. Точнее невозможно привыкнуть к отсутствию в них морали». «Я попробую», — ответила она тогда. И сейчас сдержала слово. Валера был прав. Его поступки отличались от ее лишь по форме. По сути же оставаясь нарушением закона.

«Я должна понять его, я должна принять его правду», — Лера, с сомнением, через силу, протянула к Круглову руку. Прикоснулась к плечу. Он тот час сгреб ее в охапку, усадил на колени, укутал плотнее в простыню.

— Милая моя, — выдохнул нежно. — Миленькая, любименькая.

— У меня была сотрудница, — сказала Лера, прижимаясь теснее, — ее муж работал на складе и воровал почти в открытую. Она ходила, гордая, надменная, лучше всех одета, дом полная чаша, Крым, бриллианты. Потом его посадили на десять лет. Мы думали, она разведется, на худой конец заведет любовника. Ни чуть, ни бывало. Моталась на свидания, отваживала кавалеров, ждала. Мы как-то разболтались, я спросила:

— Ты что, за харчи прежние стараешься? За красивую сытую жизнь расплачиваешься? Или он кубышку припрятал, надеешься дальше шиковать?

— Он не себе на пропой воровал, — ответила она. — Для семьи старался. Как же я его брошу? Да и не хочу я его бросать. Я его люблю.

— Она молодая была? Красивая? — спросил Круглов.

— Молодая и красивая.

— Дождалась?

— Дождалась.

— Повезло мужику.

Круглов люто завидовал таким счастливчикам. До скрежета зубовного. До одури. Их любили. Ждали, ездили на свидания. Обычно, груженные сумками, навещали заключенных матери. Тех только смерть освобождала от исполнения долга. Жены и подруги появлялись первое время. Потом, увлечения вольной жизни, разлука, делали свое дело, женщины уходили к другим мужчинам. Терпеливо и верно дожидались мужей, и приятелей немногие. Очень немногие.

— Она его любила, — повторила Лера.

Круглов глянул на нее украдкой. В милом лице отражались неведомые ему мысли и недоступные пониманию процессы. От мыслей и процессов зависело будущее. Их общее будущее.

Сам Круглов уже принял решение и сейчас, продлевая томительную неопределенность, позволял Лере, добровольно согласится с ним. Или…или чуть позже смириться с неизбежным. Шлепок увесистой жареной тушей, гневные речи, размазанный по лицу куриный жир, вкус пыльного мяса привели его к выводу более чем закономерному: не отдам! Моя! Сдохну — не отпущу! Лера еще примеряла свои морали и правила к его прошлому и настоящему, еще сомневалась, а он уже исключил из ее и своей жизни одиночество. Он уже исключил само понятие «ее и его» жизнь.

«Теперь нет тебя и меня, есть мы, и мы вместе»… — она сама так сказала и упрекнула, что тюрьма отучила от элементарных мужских обязанностей: «Ты не в состоянии принять решение. Ты живешь, будто тебе есть куда отступать».

Если отступать некуда, надо идти вперед. Круглов еще раз глянул на Леру, потерся щекой о шелковистые волосы:

— У тебя спина холодная. Замерзла?

— Угу, — раздалось грустное мычание.

— Не терзай себя понапрасну. Никуда я тебя не отпущу и никому не обдам. И хватит размусоливать. Какая разница вор я или не вор? Ты меня любишь и это главное.

С явным облегчением Лера прошептала:

— Правда?

— Конечно, — уверил Круглов. — Ты как хочешь, а я считаю тебя своей женой. Пойдешь за меня замуж?

Лера засмеялась и, запрокинув голову, подставила губы и шею под поцелуи. Он задышал прерывисто и часто. Сердце колокольным набатом забухало в груди. В паху разлился жар.

— Да, — уловил невесомое согласие и, подхватив на руки, понес милую, на диван.

Раньше Круглов мерил бытие двумя стандартами: свобода и неволя. Свобода изобиловала вином и продажными женщинами. Неволя требовала терпения и воздержания. Нынешняя форма существования не имела названия и границ своих не очертила. Потому, обнимая женщину, которую звали так же как его, погружаясь во влажные глубины и безбрежную нежность, Круглов терял ориентацию в пространстве, именуемом жизнь. Прошлое сгинуло, будущее исчезло, настоящее плавилось в жаре страсти, полыхало в бешеной энергии соития, растворялось в сокрушительном желании.

«Если бы я встретил ее раньше, в моей жизни все было бы иначе», — успел пожалеть Круглов, прежде чем волна экстаза укрыла сознание.

«Слава Богу, я встретил ее…» — обрывая пустые сожаления, блаженство лишило возможности думать. Уснул Круглов счастливый, с ощущением что он выиграл главный в своей жизни приз.

Утро и милая приготовили ему еще один сюрприз.

— Повтори-ка, мне вчерашнюю историю, — убрав посуду со стола, попросила Лера.

Круглов взвыл:

— Я уже во все сознался. Гражданин следователь, помилосердствуйте, отпустите душу на покаяние. Сколько можно об одном и том же? Мне еще к Полищукам идти за инструкциями.

— Вчера я думала о другом. Теперь попробую разобраться во всем на свежую голову.

У Круглова подкосились ноги и запершило в горле. Он рухнул на табуретку, закашлялся.

— Зачем тебе разбираться в моих проблемах? — вымолвил с трудом. — Это мои проблемы, — попытался Валерий Иванович расставить властные акценты. Отдав милой сердце, душу, тело, он надеялся оставить себе, хоть что-то.

— Проблемы теперь общие, — тройная тезка не желала довольствоваться малым. Все, сразу и немедленно, сверкали решительно серые глаза. Круглов вздохнул грустно, он не заметил, как попал в подчинение.

— Правильно ли я поняла: — по окончании рассказа резюмировала Лера, — пострадавший — сволочь и подонок. Мститель — несчастный, но жестокий и злой. Далее по списку: Круль с женой — старые друзья Осина; Галя — любимая жена; Роман — ее кавалер; Людмила и Игорь — родня по деду; Вера Васильевна — когда-то взяла имя сестры, сейчас уехала за границу; Полищук уложил Осина в больницу; ты — в ловушке и ведешь следствие.

— Совершенно верно.

— Что ж, отлично. Значит, собирайся к своим Полищукам. Вечером обсудим сложившееся положение.

— А может все-таки я сам?

— Нет. Отныне, присно и во веки веков мы все будем делать вместе.

Круглов вздохнул. Приговор был окончательный и обжалованию не подлежал. Ему оставалось только смириться и отправиться к Полищукам.

Глеб Михайлович начал с вопроса:

— Вы готовы приступить к работе? — спросил вкрадчиво.

— Так точно, — отрапортовал Круглов.

— Тогда два вопроса. Первый — сроки выплаты. Реально ли получить отсрочку на несколько дней? Все-таки сумма приличная.

— Можно попробовать.

— Второй пункт: намерены ли вы сообщить о нашей договоренности Дмитрию?

Ох-хо-хо болели синяки. Ныли ссадины. Круглов почесал в затылке:

— Хотелось бы. Но как это делать? Разве что сказать Дмитрию: «Я и господа Полищуки сомневаемся, что ты — тот за кого себя выдаешь. Поэтому, если ты не возражаешь, я поищу мстителя среди близких Осину люлей»?

Старый Полищук тот час предложил:

— Почему бы нет? Интересно, как он прореагирует. Впрочем, необязательно расставлять точки над «і». Давите на то, что мы вас взяли за жабры и перекрыли кислород. И если вы не против, то я бы перекинулся с вашим работодателем парой слов,

— Ладно, попробую… — Валерий Иванович набрал номер.

— Привет. Что надо? — не очень любезно поинтересовался Дмитрий.

— Докладываю: Осин загремел в больницу с микроинфарктом. Деньгами занимаются его адвокаты. Они говорят, что Осин сейчас беден, как церковная мышь. Такие бабки ему сразу не поднять. Нужна отсрочка.

Дмитрий выдержал паузу и, наконец, изрек:

— Я подумаю?

— Нет, — признался Круглов. — Меня взяли за жабры и очень крепко держат.

— Я в курсе. На работе надо про дело думать, а не про баб.

— Ошибся, с кем не бывает, — миролюбиво согласился Валерий Иванович. — Оплошал.

— Меня твои проблемы не касаются. Вляпался, выбирайся сам. На мою помощь не рассчитывай.

— Нашелся помощник на мою голову! Ублюдок! Сводник! — вскипел Круглов. — Увижу еще твоего полковника, зарою живого в землю.

— Ох, какие страсти! — засмеялся Дмитрий.

Полищук нетерпеливо постучал пальцами по столу.

— Короче, мне тут сделали интересное предложение, от которого трудно отказаться.

— Конкретно? — посерьезнело начальство.

Круглов набрал побольше воздуха в грудь и выдал:

— Адвокаты хотят чтобы я пообщался с родней и приятелями Осина.

— Зачем?

— Осин затеял следствие, но как я уже сказал, заболел. Чтобы он успокоился, я должен завершить начатое и разобраться во всем.

— В чем конкретно?

— В сложившейся ситуации.

— Понятно, — хмыкнул Дмитрий. На другом конце провода зависло задумчивое молчание. — Ты действительно у них на крючке?

— Да.

— Что ж, тогда я не возражаю, разбирайся.

Полищук барабанил пальцами по столу, дожидаясь своей очереди.

— С тобой жаждет потолковать адвокат Осина — Глеб Михайлович Полищук, — сказал Круглов и передал трубку.

— Добрый день, — учтиво поздоровался Глеб Михайлович. — Я представляю интересы Виктора Осина и уполномочен вести с вами переговоры. У меня вопрос: могу ли я обращаться к вам прямо, минуя господина Круглова? Спасибо. Тогда, распорядитесь, пожалуйста.

Полищук вернул трубку Круглову.

— Дай ему мой номер, — приказал Дмитрий. — И не звони больше. Надо будет, сам найду. Теперь все инструкции через адвоката. С Осиным ни каких контактов. Ясно?

Ответить Круглов не успел. Голос Дмитрия в трубке сменила череда гудков.

— Раз формальности улажены, начнем с Богом, — Глеб Михайлович довольно потер руки.

— Вы представляете, что мы от вас хотим? — подхватил эстафету Глеб.

— В общих чертах, — кивнул Валерий Иванович. — Надо будет пообщаться с Андреем и Ниной Круль, Галей, Романом, Игорем и Людмилой осиными. Вероятно, с вами — Глеб Михайлович. Ну и Верой Васильевной. Правильно?

— Веру Васильевну, думаю, беспокоить не стоит, — улыбнулся старик. — Остальных вы назвали правильно. С кого начнем? Может быть, с Андрея Круля?

— Мне все равно.

— У Андрея к Виктору много претензий. Поэтому разговорить его будет не сложно. Опять-таки, если Круль заупрямится и не захочет откровенничать, вы сможете напомнить ему о любовных похождениях с несовершеннолетней! Пленочка у вас в наличии имеется? Или ее Дмитрий у себя хранит?

Круглов иронично улыбнулся:

— Пленочка у меня. Но она стот денежек.

— С какой стати? — возмутился Глеб. — Мы просто подсказали вам, как можно надавить на Андрея Круля. И только.

— Зачем мне на него давить?

— Он должен рассказать правду.

— Тогда точно обозначьте мою цель. Вы хотите, чтобы я запугал парня и заставил сознался в том, что именно он организовал травлю лучшего друга?

— Насильно выбитое признание нам не нужно.

— Тогда не вижу смысла в шантаже.

Полищуки обменялись взглядами.

— Вы будете оспаривать каждое наше предложение? — поинтересовался Глеб Михайлович.

— Да, если вы будете держать меня за дурака.

— Что вы имеете в виду? — вытаращил глаза Глеб

— Вы подталкиваете меня к нарушению закона. Шантаж — противоправное действие. Но он — не самоцель. Наверняка, вы собрались вытрясти из Андрея бабки. А значит, я должен подписаться под вымогательством. Бесплатно нарушать «Уголовный Кодекс» я не намерен.

— Сколько стоит ваша пленка? — старый Полищук сердито щурился.

Круглов задумался.

— Сложный вопрос. А сколько вы намерены взять с Круля?

— Вы умный и проницательный человек, — повел издалека Глеб, — и понимаете, кто тут диктует условия. Кстати, ваша милая Валерия Ивановна…

— Мы вчера объяснились. Теперь у меня нет от Леры тайн, а значит у вас нет против меня козырей, — перебил Круглов.

— Я посажу вас, — ласково пообещал Глеб Михайлович..

Круглов снисходительно усмехнулся.

— Я посажу Осина.

Старый адвокат открыл широко глаза и изумленно спросил:

— Чем же Витюша провинился перед законом?

— Пока это наша девичья тайна.

— Пока? — переспросил Глеб. — Что это значит?

— Это значит, наш гость блефует, — фыркнул Глеб Михайлович.

— Давайте, проверим, — предложил Круглов. — Троньте меня и посмотрим что будет.

— О чем мы собственно толкуем? — Глеб Михайлович устало потер лоб. — Вы намерены с нами сотрудничать или нет?

— Да, но на условиях, которые меня устраивают.

— А именно?

— Пять тысяч долларов за пленку, — рубанул Круглов.

— Вы их получите. Если заставите Андрея заплатить деньги, — Глеб Михайлович поджал губы, — Условия такие: срок выплат — год, ежемесячный взнос — пять тысяч баксов или единоразово — пятьдесят. Первая транш пойдет в ваш гонорар. Да, Глеб?

— Да, — подтвердил внук.

— Это другое дело. Когда можно притупать к работе? — Круглов старался не замечать злые взгляды адвокатов.

— Хоть сию минуту. Но имейте в виду, что встречаться с фигурантами вы будете в присутвии Глеба, — уведомил старый Полищук.

На этой почти радужной ноте Круглов покинул не очень дружелюбную контору Полищуков и вернулся домой. В квартире царил идеальный порядок и пахло так вкусно, что все проблемы в миг ушли на второй план.

— У меня борщ и голубцы, — сказала Лера. — А у тебя что?

— Свидание с Андреем и в перспективе пять тысяч баксов, — парировал Круглов. В кои веки он был доволен собой. Если все пойдет как следует, скоро у него появятся деньги. — Исходная установка вывернуть парня наизнанку, выведать что удастся и выколотить деньги.

— Ты его будешь бить? — испугалась Лера.

Круглов вздохнул тяжело.

— Нет, буду убеждать словом. Полищук сказал: если вы, уважаемый, Валерий Иванович Лерочку уговорили, значит и к Андрею подход найдете.

— Шутник.

— Честно, так и сказал.

— Когда вы встречаетесь?

— Завтра в 13.00.

— Кстати, а сейчас сколько? У меня же сериал… — Лера устроилась на диване и в миг позабыла обо всем на свете.

Круглов, немного удивленный, раньше Лера сералы не жаловала, отправился на кухню. Хотелось побыть одному. Что-то неясное томило душу, цепляло внимание, не оставляло ум в покое. Что? Предчувствия обманывали Круглова редко. Однако сейчас, нервозные шепотки интуиции могли быть следствием неопределенности его положения. С кем я, против кого, думал Круглов. Путешествие между Сциллой и Харибдой, служба Дмитрию и Полищуку, война на два фронта, грозили закончиться в любой момент любым результатом. «Надо держать ухо востро, — напомнил себе Круглов, — и глядеть в оба, как бы эти монстры не сожрали меня с потрохами».

Сериалы Лера действительно не любила и сейчас, изображая интерес, с трудом выдерживала жвачку пустых фраз и липовое многозначие актерских физиономий. Старания и страдания не оказались напрасны: Круглов, понаблюдав минуту другую за ее отсутствующим лицом, не посмел посягать на святое и удрал на кухню. Лера вздохнула с облегчением и, едва за милым закрылась дверь, погрузилась в размышления.

История, рассказанная Валерой, произвела впечатление. Осознание того, что человек, которого она любит, превратил жизнь другого в кошмар, без причины и повода, за деньги, из корысти, повергло ее в ужас.

Сначала.

После, стараясь понять, а главное, соразмерить свои чувства и чужие неприятности, мнение свое Лера изменила. Безгрешных людей нет. У нее самой на совести пятна. Но Круглова за его грехи поймали и наказали, а ее чаша сия миновала. Значит, винить Валеру нельзя. Он не творил зло ради зла, не преступал закон удовольствия ради. Он просто не сумел противостоять обстоятельства. Он был тогда молод, глуп, слаб душой. Теперь он иной…

«Нет, — вздохнула горько Лера. — Это не правильный подход. Надо сказать самой себе правду: он — бандит, преступник, он третирует ни в чем, ни повинного человека, но… я люблю его», — любовь была главным в нынешней жизни Леры. Любовь стоила дороже правил, стояла выше жалости к Осину и отменяла привычную потребность делить все на черное и белое. Любовь поднимала над условностями, примеряла законную мораль и грешную страсть. И, безусловно, оправдывала Круглова. Он был ни в чем ни виноват. Мало того сам был жертвой и требовал помощи.

От сделанного открытия сразу стало легче дышать. Лера даже улыбнулась. Она — молодец. Сумела к собственной выгоде решить сложнейшую этическую задачу. Теперь предстояло решить не менее важный вопрос: как вытащить милого из беды?

Увы, идей достойных внимания пока не было, но это вовсе не значило, что ситуация тупиковая. «Просто надо подождать, посмотреть какие результаты принесет расследование, — подумала Лера и спустя секунду скептично добавила: — и принесет ли», — затея Полищуков казалась ей странной. Круглов не мог заставить фигурантов быть откровенными, а сами они отнюдь не горели желанием делиться сокровенными тайнами. Не понимать этого адвокаты не могли, тем ни менее отправляли Валеру «в народ» и даже посулили за бесперспективное занятие немалые деньги.

Кстати, о деньгах. Интересно, — мысли обрели новое направление, — на что пойдут пятьдесят тысяч, которые Круглов должен вытрясти из Андрея? Неужели в зачет злополучных ста тысяч? Или возможны варианты? Что помешает адвокатам присвоить деньги себе? Собственно, ничего. Андрей и Виктор больше не контактируют. Круглову Дмитрий запретил общаться с Осиным. Полищуки, само собой, будут держать язык за зубами. Что же получается: Полищуки валериными руками при попустильстве Дмитрия левачат за спиной Осина?

В пользу версии говорила удивительная поспешность, с которой Дмитрий передал Круглова под начало Глебов Михайловичей. «Дальнейшие инструкции через адвокатов», — сказал он, уходя, как обычно, в тень. Но появятся ли инструкции? Вынырнет ли Дмитрий из своего укрытия? Лера в этом сомневалась. Больше того, она склонялась к мысли, что у Круглова появилось новое начальство.

Стоп! В памяти мелькнула картинка: кабинет Полищука, урна рядом с письменным столом, маленький пузырек на подоконнике, чуть слышный запах, который она не выносит с детства… Сомнения исчезли. Теперь Лера точно знала, что Дмитрий и Полищуки связаны между собой.

Но раз так, закономерно предположить, что Полищуки и есть таинственные заказчики? Или третья линия защиты? Более логичным Лере показался второй вариант. Он хоть в некоторой степени придавал смысл заданию Круглова. Дураку понятно, что Валера не найдет человека, сломавшего Осину жизнь. Зато имитация следствия покажет Осину, что спасения нет. Что единственный выход — заплатить сто тысяч. Но к чему такие сложности? Ведь раньше у Осина изымали деньги и активы, их приносящие просто, без затей и особых изысков. Почему же сейчас разыгрывается целый фарс? Не потому ли, мститель намерен вслед за этими ста тысячами потребовать еще денег? «Если я права, то сто тысыч баксов, — подумала Лера, — это тест. Если Осин заплатит, ему выдвинут новое требование и так, пока он окончательно не разорится. Следовательно, цель мести не деньги, а банкротство?»

В это верилось с трудом. История мести длиной в два года, отягощенная всевозможными хитростями, коварствами, страшилками не могла иметь банальный и прагматичный финал, ей пристало что-то большее. Что? Что Осину без гроша в кармане, без привычной уверенности в будущем, со страхом в сердце; нищему, сломленному, перепуганному предстояло понять или сделать в пресловутое время «Ч», когда мститель завершит исполнение своего плана?

«Нищий, сломленный, перепуганный…» — Лера замерла от сделанного открытия. Порядок слов служил ключом к разгадке и объяснял все: от убитой собаки и совращенной любовницы до холостого выстрела в подъезде и угроз возбудить уголовное дело. — Что ж… — Лера довольно улыбнулась. Она догадалась чего добиваются от Осина и даже представила, каким образом будет достигнута цель. Однако, кто получит выгоды от этого по-прежнему оставалось не ясным.

— Лерочек, мне скучно, мы собирались гулять… — в комнату заглянул Круглов.

Сидение на кухне не прошло для него впустую. Голову посетили занятные мысли. Поначалу Круглов гнал их, устав переливать из пустого в порожнее, затем попытался игнорировать, полагая преждевременным принимать какое-либо решение; и, наконец, вовлеченный в круговорот сравнений, расчетов и подозрений, смирился. Подчинился стихии.

Мысль первая касалась его роли в операции. Роль была незавидная. Скверная была роль. Беспомощная, подчиненная, пассивная. И что удручало, способа переменить ее Круглов не видел. Только отказавшись от денег, можно было избежать сомнительных прелестей общения с Дмитрием и Полищуками. Но отказываться не хотелось. Сейчас во всяком случае, когда ситуация реальной угрозы пока не представляла. О потенциальной Круглов старался не думать, не будить лихо.

Вторым пунктом программы шли мысли о странном поведении шефа. «Не звони мне больше. Надо будет, сам найду. Все инструкции через адвоката» — повелело руководство. «Не удивлюсь, если наши пути больше не пересекутся», — подумал Валерий Иванович и, взбудораженный внезапным предположением, вскочил на ноги, заметался по кухне.

Внезапное самоустранение Дмитрия и особенно легкость, с которой шеф передал с рук на руки единственного подчиненного, могли иметь единственное объяснение: между Дмитрием и Полищуками существовал сговор. Более того они действовали по заранее заготовленному плану!

Круглов ухватился за новую сигарету и новую идее. Дмитрий приказал «С Осиным ни каких контактов. Ясно?». «Ясно», — сказал тогда Круглов. «Почему?» — задался вопросом сейчас. Долго искать ответ не пришлось. Осина, очевидно, пытались изолировать и оградить от расследования.

«Но что я в принципе могу узнать, опросив фигурантов?» — продолжился разговор с самим собой. — Ничего. Только если мститель находится в их числе, если он снизойдет к моим стараниям, если он — полный дурак, то расскажет, зачем сломал Осину жизнь. Впрочем, почему сломал? У Осина забрали лишь то, что он получил от жизни в подарок и не оценил по достоинству.

Например, бизнес. Имея за спиной Андрея и Галю, Осин не особенно усердствовал, пренебрегал трудами праведными, плевал на обязанности, так как был уверен: на друга и жену можно положиться, они сделают львиную долю работы. Тоже самое с семьей. Осин не был примерным мужем. Он пил, гулял, тратил без меры деньги. Он не боялся потерять жену, так как, полная аналогия с первым случаем, не сомневался в ее любви и преданности. Не меньшим разочарованием стал для Виктора отъезд Веры Васильевны. Он относился к старухе откровенно потребительски, но полагал при этом, что бабушка по определению будет содержать внука. Или Марина. Разве мог Виктор предположить, что его сексуальная игрушка сама захочет развлечений? Не мог и не предполагал он, что и любовь спиртому сыграет с ним злую шутку, превратив в алклголика. Что здоровье, которое он не ценил и не щадил, однажды не выдержит марафона удовольствий и взбунтуется.

Все к чему Осин относился как данности, все чем зажравшийся наглый распутный малый пользовался бездумно, бездушно, бессмысленно, не ценя, не оберегая, мститель отобрал, оставив Виктора один на один с жизнью.

Вот, обрадовался Круглов, в чем суть, постоянно удивлявшей его, извращенной логике мести. Виктору не просто слепо и жестоко причиняли боль, его судя по всему «учили», причем судя по «расписанию», строго в соответствии с имеющимися дурными наклонностями. Пьешь — спивайся. Пользуешься человеком, как вещью — плати, как в магазине. Изменяешь — стань рогоносцем. Транжиришь деньги — зарабатывай. Пренебрегаешь дружбой — узнай вкус предательства.

Таким образом получала объяснение и затянувшаяся почти на два года процедура вендетты. Чтобы обернуть против Виктора его же привычки, требовалось подготовить ситуацию, взрастить ее, взлелеять. Восстановление справедливости предусматривало развитие событий, максимально приближенное к аналогу. Но кто же этот умный и хитрый человек, который сменил декорации на сцене жизни Виктора Осина? Кто перекрасил радужный лазоревый фон вечного праздника в серо-черное уныние? Кто лишил бездельника и повесу будущего, за то, что тот жил играючи, без оглядки на завтрашний день, без царя в голове, без совести и порядка? И причем в этой «высокоморальной» истории деньги?

Интуиция нашептывала, деньги — ключ ко всему. Деньги почти всегда — ключ к преступлению. Тщательно, кропотливо и замысловато прячут концы только ради денег. Ради больших денег, добавил Валерий Иванович. И поскольку своими руками разрушил благосостояние Виктора, прикинул, сколько Осин потерял. Сумма впечатляла. Но не затмевала масштабы морального ущерба!

Что же является истинной целью мести, размышлял Круглов. Несколько сот тысяч долларов или нравоучительные уроки? Что первично в этой запутанной истории: отобранные деньги или испытанные эмоции, материя или дух?

Добравшись до основного вопроса философии, ответить на который не смогли лучшие умы человечества, Валерий Иванович отступил. Как Гераклиту, Спинозе, Фейербаху и Гегелю не хватало ему практического материала.

«Утро вечера мудренее», — решил Круглов, покидая кухню.

— Нам пора собираться, — напомнил Лере. — Нас ждет «Аида».

— Ты уверен, что выдержишь оперу? — ехидно полюбопытствовала милая.

— Я, конечно, дремучий тип и провел долгие годы в местах не столь отдаленных, тем ни менее имею право хотя бы попробовать приобщиться к прекрасному.

Лера улыбнулась, но с явным сомнением. И напрасно. Круглов был полностью поглощен происходящим на сцене.

Спектакль приближалась к трагическому финалу. Пленная царевна Аида выпытала у любимого полководца Радамеса военную тайну, подставила мужика под трибунал и с папаней, эфиопским царем, сбежала куда подальше.

Вторая царевна, дочь фараона, Амнерис предложила Радамесу покаяться, забыть Аиду и жениться на ней. Если он предал Родину, рассудила барышня, почему бы, ему не предать подружку? Не стать с ней, Амнерис, правителем Египта?

Право слово почему?

В начале четвертого акта Амнерис прелестным меццо-сопрано поведала публике о смятении чувств: о любви, ревности, жажде мести, обиде. Лера глядела взволнованными глазами на сцену, слушала, затаив дыхание и изо всех сил старалась не обращать внимание на странные мысли, блуждающие в голове.

«Вот, идиот». (О Радамесе)

«Все они такие!» (О всех мужчинах вообще).

«Тряпка, а не полководец! Придурок». (Снова о Радамесе)

Начальник дворцовой стражи, казался Лере, человеком пустым. Без характера, без воли, без честолюбия. Наивный, доверчивый, он мог похвастаться единственным: победой над эфиопами в прямом бою. В остальном Радамес выглядел жалким ничтожеством. Выболтал подружке государственную тайну, добровольно сдался властям, обвинив самого себя в измене, отказался принять из рук Амнерис корону. Не делали чести и прочие поступки. Радамес то собрался потребовать в награду за славную викторию освобождения возлюбленной. То, в качестве той же награды за ту же победу, принял от фараона руку Амнерис. То намылился с Аидой в бега.

Страный тип, констатировала Лера диагноз полководцу. Людей без четкой жизненной позиции она не уважала.

Нерешительность — качество, достойное наказания во все времена. Радамеса замуровали в стене. Аида добровольно разделила его печальную участь. Амнерис осталась с разбитым сердцем.

Лера тяжело вздохнула. Однако не столько из-за чужих страданий, сколько от радости и огорчения. Она придумала, как спасти Валеру. Однако цена победы будет не малой, особенно для нее.

— Тебе надо съездить в Голую Пристань, — сказла по дороге из театра.

— Зачем? — удивился Круглов.

— Пора тебе жениться! Лучшей невесты, чем Валентина Татарцева тебе не найти.

— Ошалела совсем?! — взревел Круглов. — Я на нее с голодухи лагерной полез! Мне плевать было кто да какая, а бы баба, а бы дырка между ног! Я тебя люблю! Я на тебе хочу жениться.

— И люби на здоровье, — горько улыбнулась Лера. — И женишься обязательно. Только позже. Сейчас ты должен стать мужем Татарцевой.

— Зачем? — поник Круглов.

— Брак с Татарцевой придаст тебе вес, заставит Полищуков отнестись к тебе иначе. И не спорь. Думаешь, мне хочется отдавать тебя какой-то грымзе? — Лера прижалась щекой к плечу Круглова, жалобно шмыгнула носом.

— Говори толком, что ты уже придумала.

— В другой раз.

На следующее утро, отправив Леру на работу, Круглов стал собираться на встречу с Крулем. Разговор предстоял не легкий. Но волнения не было. Круглов ощущал себя на удивлениеспокойным и собранным. Благодаря этому ощущению даже удалось найти нужный тон в разговоре с молодым Полищуком.

— Я не очень представляю, как мы будем вдвоем беседовать с Андреем. Может быть вы сядете где-то в сторонке и будете наблюдать? — спросил он, выделяя голосом «я».

— Хорошее решение, — согласился Глеб. — А для полноты картины вы включите в кармане диктофон.

На том и порешили.

Андрей почти не изменился с прошлого года. Тот же средний рост, та же неубедительная фигура, то же невыразительное лицо. Разве что взгляд потвердел.

— За что вы так сурово с Осиным? — Вместо приветствия спросил Круль.

— Я лишь исполнитель, — признался Валерий Иванович. — Приказали — сделал. И о заказчике и причинах знаю мало. Так что, к сожалению, ответить на ваш вопрос не могу. Впрочем, речь пойдет не об Осине. А о вас, Андрей. Если вы помните, в анналах истории сохранилось некое видео. Не желаете его приобрести?

— Зачем оно мне? — удивился Андрей. — Я же выполнил ваше требование.

— Что было, то быльем поросло. У меня, вернее, опять-таки, у человека меня пославшего, появились новые условия…

— Что вы хотте? — простонал Круль.

— Денег, — просто сказал Круглов. — десять тысяч долларов — ежемесячно в течении года. Если внести всю сумму сразу выйдет дешевле. Всего сотка.

— Это огромные деньги, — на лице Андрея разлилось отчаяние. — Лучше в тюрьму!

— В тюрьме, батенька, плохо. Там отвратительно кормят, гадко убирают и содержат, простите за грубость, всякий сброд. Приличному человеку в тюрьме не место, тем более с вашей статьей.

— Моей статьей?! — взвыл Андрей.

— Да. Уголовники не жалуют растлителей малолетних, у них самих дочери на воле. Они, опять простите, растлителей насилуют, суют им в попки свои толстые пипки и делают больно, очень больно. Хотя, конечно, терпеть можно. Сам я не пробовал, утверждать не берусь, но знал человечка, который не только привык, но и втянулся, во вкус вошел, ориентацию сменил.

— Какая гадость, — поморщился Круль. — Какое скотство.

— Природу не переделаешь. Мужчине требуется сексуальная разрядка. В отсутствии женщин, сильные пользуют слабых. Во все дырки.

Синяк под глазом и напухшая нижняя губа придавали Круглову убедительный зловещий вид. Безапелляционный тон не оставлял надежды. Сами слова вселяли ужас.

— Неужели… — не в силах вымолвить и звука Андрей, укрыл ладонями лицо и затрясся в немых рыданиях. — … Боже… У меня нет таких денег!

Круглов только хмыкнул.

— Есть! — Опроверг Валерий Иванович. — У вас есть такие деньги, и есть шанс частично исправить положение.

— Что вы имеете в виду? — загорелся Андрей.

— Если вы подробнейшим образом расскажете о своих отношениях с Осиным, возможно, я смогу скосить сумму до семи, нет даже шести тысяч в месяу.

— Спрашивайте… — Круль понуро повесил голову.

— Нет, милейший, вы уж сами поведайте трогательную историю дружбы бедного мальчика из простой семьи и баловня фортуны профессорского внука. Желательно сначала и с красочными подробностями…

— Как я его ненавижу, — прошипел сквозь зубы Андрей. — До умопомрачения, до тошноты, до дрожи в коленках. Убдюдок…

Началось все с большой и светлой любви. Иначе назвать восхищение, которое настигло Андрея во время знакомство с Виктором, было невозможно. Они сдавали вступительный экзамен по математике, Осин — тогда еще безымянный сосед, по столу — улыбнулся, протянул листок с заданием и попросил:

— Помоги, друг. Голова совсем не варит.

Казалось бы, пять слов — ничего особенного, а жизнь заиграла новыми красками, наполнилась смыслом. Андрей решил задачи, Виктор в благодарность пригласил его на вечеринку и еще до наступления полночи Круль приобщился к выпивке, картам и сексу. До того: отличник, примерный сын, застенчивый и что греха таить, нудный малый, он не пил, не курил, вовремя возвращался домой, смотрел телевизор и удивлялся, почему жизнь серая и скучная проходит мимо.

Утром Осин повез нового приятеля из общежития кулинарного училища, где проходила вечеринка, в Отрадное. По дороге ребята заглянули в ресторан.

— Надо позавтракать, — сказал Виктор. — У бабки вечно одни каши…

Даже, накопив обиды на Осина, Андрей не мог забыть впечатления тех невероятных дней.

— Понимаете, я был обычный парень. А тут рестораны, деликатесы, клубы, антиквариат. У меня от счастья — как же попал в сказку — голова шла кругом. Больше всего меня поражало, что Витя выбрал в друзья именно меня, такого заурядного, что тратит на меня свои деньги и время. Со временем, однако, иллюзии развеялись. Виктор меня откровенно использовал. С первого вступительного экзамена и до последней точки в дипломе, все: курсовые, самостоятельные, чертежи делал за него я. После института ситуация не изменилась. Я вкалывал за Осина в НИИ, куда мы попали по распределению. И когда мы организовали собственный бизнес, я взвалил на себя большую часть работы.

— За все приходится расплачиваться. За красивую жизнь особенно, — буркнул Круглов.

— Дело не в этом. Я старался не ради красивой жизни. Когда у Витьки ни было ни копейки, мое отношение к нему не менялось. Я оставался таким же преданным фанатом. Не удивляйтесь высокому стилю. У Виктора талант притягивать к себе людей. Но это злой талант. У Виктора эгоцентрическая натура, он думает только о себе. Те, кто искренне привязались к Осину, жестоко поплатились за свою доверчивость. — Круль тяжело вздохнул. — Ради своего «хочу» Виктор угробил не одного человека.

Валерию Ивановичу хотелось спросить: что значит угробил? Каким конкретно образом? Однако, глядя в иссушенные болью глаза Андрея, задать вопрос, не решился. Промолчал. Сдержал любопытство. Попросил только:

— Кого, например?

— Меня, Галю, других… — Круль задумчиво глядел в кофейную тьму и кусал от волнения губы. — Нам с Галкой еще здорово повезло. Мы держались друг за дружку и смогли вырваться…

— Не в тюрьме же вы сидели! — разгорячился Круглов. — Могли в любую минуту повернуться и уйти от своего Осина. Я еще понимаю Галя. Брак, дочка, общий бизнес…Но вы? Что вас держало рядом с Виктором?

— Витя, как капкан, — горько посетовал Круль. — Уйти от него можно лишь отгрызя себе лапу. Но давайте, лучше сменим тему. Если хотите, я расскажу про Галю?

— Валяйте.

Круль встрепенулся, ожил. Даже улыбнулся. Зло, как показалось Валерию Ивановичу. Хищно.

— Галина была несчастна с Виктором. Она, как и я, человек будней. И как я, польстилась на яркую обложку. Вдобавок она — сноб. Для нее особняк в Отрадном — Мекка, земля обетованная, источник связей и выгодных знакомств. Все что Галя вытерпела от Виктора, она вытерпела ради Отрадного. Ради того, чтобы летом, лежа на берегу озера, сказать, между прочим, Никите Антоновичу Градову — ближайшему соседу по даче, хозяину трех банков: «А не устроить ли нам вечерком шашлычки? Пригласим Люсю и Бориса (он — ректор университета, она — член парламента), посидим, поболтаем, в картишки перекинемся». Повторяю: то, что Галя вытерпела от Виктора, она вытерпела ради благ, которые дает жизнь в богатом доме в окружении сильных мира сего. Ради наследства, которое могла получить ее дочка. Ради подарков, которые ей постоянно делала Вера Васильевна. Окажись цена вопроса меньшей и Галочка давно послала бы Осина к черту, — от категоричного тона веяло уверенностью. Словно Андрей испытал на собственной шкуре силу Галиного «посыла к черту».

Валерий Иванович подлил масла в огонь.

— Но теперь она с Романом Алексеевым. У него нет Отрадного и соседей банкиров.

— Вы не дооцениваете Галину. Она сумела сохранить и Отрадное, и соседей.

— Каким образом?

— Галка — умная баба и дружит с умной бабой, Людмилой Осиной. Вместе они — страшная сила. Заправляет всем, конечно, Люда. По ее указке Галка влезла в наш с Витькой бизнес, купила себе квартиру, ушла от Осина. Когда Галка собралась знакомить Романа со Верой Васильевной, Полищуками, Градовым, Люда из кожи вон лезла, чтобы помочь. И что вы думаете? Алексеев теперь заместитель у Градова и имеет оклад пять тысяч баксов в месяц.

— Уважаю умных женщин.

— А я таких умных боюсь.

Опять в голосе Андрея звучал прежний «букет»: ревность, обида, слепая ненависть.

— Вы ревнуте? Наверное, вы сами пробовали подбить клинья к Галочке и получили от ворот поворот?!

Круль вспыхнул, повысил тон.

— Галя — героиня не моего романа. Она — мой партнер по бизнесу и все.

— А как ваша жена относится к Гале?

— Сказать что они дружат было бы явным преувеличнием. Но отношения у них нормальные.

Посвященный в обстоятельства жизни семейства Крулей, Валерий Иванович только недоуменно пожал плечами. Круль занервничал.

— Я бы не хотел касаться некоторых вопросов. Возможно, что-то в моей жизни вам кажется странным. Однако меня все все устраивает. Я — не романтик, женился не по любви, поэтому не ревную супругу. Соответсвенно, она не ревнует меня. Так проще и спокойнее. Скажу больше, безопаснее.

— Странно, что Галя — такая сильная женщина не сумела вправить Осину мозги, не заставила бросить пить, — сменил тему Круглов.

Андрей пожал плечами:

— Осин — не исправим. Он испорчен до мозга костей. И что Галка не делала, все равно пил, шлялся по бабам, играл.

— Галя с вами советовалась перед тем, как бросить мужа?

— Нет. Для этого мы недостаточно близки.

— И все же вы в курсе некоторых событий? — Круглов, напоминая о деньгах, многозначительно кашлянул.

— Да, — неохотно признал Андрей. — Перед тем, как уйти от Витюши, Галина встречалась со старухой.

— Зачем?

— Галя должна была выяснить: повлияет ли ее решение на планы старухи в отношении Даши.

— Если бы Вера Васильевна пригорозила лишить правнучку наследства, Галя бы осталась и потянула лямку дальше?

— Думаю, да. Но старуха дала добро. Мало того, она даже отписала все имущество Даше.

— Да?! — удивился Круглов. Об этом он ничего не знал.

— Витьке ничего не обломилось! Недавно Вера Васильевна обнародовала свое завещание. Она разделила дом между Виктором и Игорем, но фактически сделала невозможной продажу части особняка. Чтобы Витька не мог продать свою половину Отрадного, она оговорила обязательный список покупателей, включив него всех Осиных. Это значит, что на свободные торги недвижимость пойдет только после того, как от нее откажется семья.

— Но свои никогда не дадут хорошей цены.

— То-то и оно. Этим домом можно будет только владеть и пользоваться. Представляю физиономию Осина. Он всегда мечтал получить наследство и спустить его. Дудки. Вера Васильевна его обвела вокруг пальца. Витька не получит ни копейки. Второй куш, на который он зарился: мебель, картины, бронза, побрякушки — старуха отдала Даше. А Галю назначила опекуном.

— Для Гали это был сюрприз?

— Нет, конечно. Старуха и Полищуки должны были заручиться ее согласием.

Валерий Иванович только головой покачал. Вот так поворот!

— Хорошо. С наследством все ясно. А что за история произошла с машиной Осина?

— После смерти матери Виктор за бесценок продал шикарную квартиру и купил очень дорогую машину, потом ее угнали и разбили, — с явным облегчением ответил Круль.

— Страховку Виктор получил?

— А как же. Получил и прогулял. У него это быстро.

Круглов потянулся к чашке с кофе.

— У меня практически все. Вы удовлетворили мое любопытство. Теперь позвольте, я подведу итоги: вы полагаете, неприятности Виктору организовала Галина?

— Нет. Но вполне могла это сделать.

— Других кандидатур нет?

— Нет.

— А вы?

— Мою кандидатуру можно смело исключить. Осин для меня не существует. Я вычеркнул Виктора из своей жизни, и счастлив, и горд тем, что сумел освободиться от этого человека. Он был для меня болезнью. Слава Богу, теперь я здоров.

— То есть? — приподнял брови Валерий Иванович.

— Все плохое в моей жизни от него. Даже вы.

Круглов хмыкнул насмешливо.

— Вас никто не заставлял бежать за первой подвернувшейся шлюхой. Прелюбодеяние — грех, за него вы и несете расплату. При чем тут Виктор Осин?

— Оставим пустые морализирования. Лучше скажите: я заслужил скидку?

— Да. Будете перечислять по пять тысяч в месяц. Это по-Божески.

После встречи с Андреем Крулем Валерию Ивановичу пришлось ехать в контору к Полищукам. Старый адвокат желал выслушать подробный доклад и выдать инструкции для дальнейшей работы.

— Значит, Андрей подозревает Галину? — Глеб Михайлович задумчиво смотрел в окно.

— Скорее, Андрей выдает желаемое за действительное. Ему бы хотелось, чтобы Галя отомстила Осину, — выдал свою версию Круглов.

— Зачем ему это надо?

— Андрей — трус и сам никогда бы не решился наказать бывшего друга. С другой стороны, ему доставляет явное удовольствие думать, что именно Галина воздала Вите по заслугам. Ему нравится мысль, что Галя — коварная и злая. Это оправдывает его подчиннное положение в их дуэте.

— Логично, но не будем торопиться с выводами. Следующая цель — Нина Круль.

— Нина, так Нина, — махнул рукой Круглов. — Сколько с нее надо содрать?

Глеб и Глеб Михайлович обменялись взглядами.

— Нина — дама своеобразная, — пояснил старик. — К тому же юрист по образованию, потому обойдемся без криминала. Мало того, не исключено, что вам придется предложить ей деньги, дабы подтолкнуть к откровенности. Звоните Нине прямо сейчас. Время не терпит.

И снова две чашки кофе, дым сигарет, беседуют двое.

— Муж говорил вам, что у Виктора Осина неприятности?

Нина Круль, обрюзгшая крашеная блондинка подняла на Круглова пустые рыбьи глаза. Казалось, ей безразличны и мужчина, пригласивший ее в кафе, и тема беседы, и весь белый свет. Но нет, кое-что Нину заботило. Она нечаянно чиркнула ногтем по столу и с тревогой глянула на маникюр. Розово-синее смешение линий безукоризненно сияло, не давая повода к недовольству.

— Да.

— И что вы по этому поводу думаете?

— Ничего, — накрашенные губы лениво разомкнулись.

— Я заплачу за информацию, — бросил пробный камень Круглов.

— Зачем мне деньги? — выщипанные брови плавно поднялись. — У меня все есть.

Валерий Иванович раздраженно мотнул головой. Сидящая напротив женщина не нравилась ему. Неприятие мешало сосредоточиться, не давало понять, что из себя, представляет Нина Круль. А понять надо было срочно. Секунды бежали, торопились, складывались в минуты. Молчание становилось неловким, и, главное, невыгодным: из рук уплывала инициатива.

Существовал крайний способ: если не удавалось постичь собеседника умом, Круглов включал воображение. Выискивал образ, с которым ассоциируется человек, и в дальнейшем обращался непосредственно к образу.

Нина походила на кучу серого пыльного снега. Такие лежат зимой на обочинах дорог и весной, подтаивая изнутри, оседают грязным угрюмым рыхлым комом.

Вызвать на откровенность кучу пыльного снега задача не простая. Круглов рассеянно потер подбородок, выигрывая время, отхлебнул кофе.

— Я отвлекусь и расскажу сказку, — предложил вдруг.

— Что? — Нина не удержалась от удивленного восклицания. Все-таки Круглов ее заинтриговал.

— Жила, была девочка. Милая, стройная, симпатичная. И как всякая иная мечтала о прекрасном принце, который отведет ее в замечательную счастливую жизнь. Однажды принц появился. Однако в замечательную жизнь он увел другую. Это ошибка, заявила девочка. Он прозреет и поймет, что ему нужна только я! Набравшись терпения, она стала ждать. Прошло время, и принц снова возник на горизонте. Теперь-то обрадовалась девочка, он мой и только мой. Увы. Принц поиграл с девочкой и снова вернулся к своей избраннице. Он еще не раз вваливался в жизнь девочки, будил в ее сердце надежду и оставлял с разбитым сердцем. Вскоре девочка поняла, что принц на самом деле вовсе не прекрасный, а злой и жестокий и ее сердце он разбивает только развлечения ради. С тех пор девочка отчаялась и стала дожидаться смерти. На своей могиле она завещала написать эпитафию: «Она много страдала, зато теперь покойна».

— Бред, — оценила Нина сочинение.

— Совершенно верно, — согласился Круглов. — Сказки должны заканчиваться хорошо. Итак: дубль два. Девочка села в засаду и стала дожидаться смерти. Однако вместо старухи с косой к ней явился мужик с разбитой харей. И взамен сентиментальной эпитафии предложил деньги и идею.

— Какую идею? — Нина скорчила презрительную гримасу.

— Гениальную. Потребовать у мужа развод, забрать половину денег и зажить с полным удовольствием.

— Но…

— Захотите, откроете собственное дело, — перебил Валерий Иванович, — нет, поедете путешествовать. Из вашего куркуля Круля много денег можно вытрясти. Хватит и на бизнес, и на пару-тройку молодых горячих любовников.

В зрачках Нины дрогнули огоньки интереса. Для пыльной снежной кучи реакция бурная. Круглов самодовольно отметил: я ее сделал. Подцепил на крючок.

— Андрей костьми ляжет, но не даст развод.

— Плюньте на него. Сколько можно мучаться? Позвольте себе быть свободной и счастливой.

— А дочка? Я не могу лишить ее отца, — торговалась сама с собой Нина.

Круглов всплеснул руками.

— Судя по вашим потухшим глазам, вы стремитесь лишить ее матери? Не количество родителей делает ребенка счастливым, а качество отношений между ними.

— И зачем я только согласилась встретиться с вами, — тоскуя по разрушенному ледяному равнодушию, сказала Нина. — Нельзя начать жизнь сначала. Не искушайте меня без нужды.

— Глупости, — опроверг Круглов. — Все можно. Главное — захотеть. Дадите объявление в Интернете: состоятельная женщина ищет мужа, или любовника, или партнера на вечер. Сейчас все так делают. Выберете достойного и забудете думать об Андрюше и Витюше. Не о чем тут думать, не о чем жалеть.

— Но у меня нет денег на адвоката, — растерянно заныла Нина.

— Расскажите мне про Осиных и Круля, и я, возможно, оплачу услуги лучшего юриста. Кандидатура господ Полищуков вас устроит?

Злобная маска торжества искривила оплывшее лицо. Губы дрогнули сдавленным от волнения «да». Остальное выдали глаза. Серая мгла обрела стальную твердость и засияла, как острие меча, неукротимой жаждой мщения. Какая жалость, что поборник браков по расчету — Андрей Круль, не видел в этот момент лицо собственной супруги.

— Послушайте теперь мою сказку, — начала Нина, — …жили были на белом свете две девочки и два мальчика. Встретились они как-то и полюбили друг друга. Но судьба — затейница, толи от скуки, толи из вредности образовала из четырех человек, аж шесть пар. Самый колоритный дуэт, погрязший в самых извращенных отношениях, это, конечно, Андрей и Виктор. Их так называемая дружба и на первый взгляд кажется странной, а при ближайшем рассмотрении и вовсе пугает.

— Вы намекаете… — удивился Валерий Иванович.

— Нет, с ориентацией у обоих проблем нет. Зато с мозгами — хоть отбавляй. Андрюша — маниакально поведен на Осине. Он говорит и думает только о нем. С момента знакомства и до сих пор Виктор для него предмет обожания и поклонения, фетиш, символ, божество. — Нина отпила кофе, помолчала минуту, продолжила.

Вспомнилось: «Может быть, вы меня и не поймете, но Осин меня больше не интересует. Я вычеркнул его из своей жизни, и счастлив, и горд, что сумел освободиться от этого человека. Он был для меня болезнью, Слава Богу, теперь я здоров». Тогда Валерий Иванович не понял о чем идет речь. Сейчас истина начала проясняться.

— Стоит появиться рядом Осину и Андрей, — продолжала Нина, — неглупый в сущности человек, трезвомыслящий и рассудительный, теряет голову, превращается в счастливую собачку, дождавшуюся хозяина. Когда Виктора нет рядом, Андрей или раздражен, или находится в ступоре, в этаком полусонном аморфном состоянии. Он живет только в присутствии Осина, остальное время страдает в разлуке, мучается и мучает нас дочкой.

Нина говорила правду, ручательством которой была глухая тоска в серых глазах.

— Будь Виктор человеком честным, порядочным, умным, с этим можно было бы как-нибудь примириться. Но Осин — сексуально озабоченный идиот, который живет только ради удовольствия. Он — банальный извращенец, вечно выискивающий кого бы, простите, трахнуть.

— Вы очень строги, — предположил Круглов. — Возможно, ребята просто дружат по-настоящему. Или напротив, влюблены друг в друга. А вы сразу: маньяк, извращенец! Зачем предполагать самое худшее?

Нина шевельнула губами. Она хотела что-то сказать, но заметив внимательный взгляд Круглова, сдержалась.

— У Андрея есть фотография, — продолжила глухо, — на фоне скалы, раскинув руки в стороны, в узехоньких плавках стоит Виктор. Он почти голый. Лоскут ткани, плотно облегает причинное место, две тесемки тянутся по бедрам. И все. Море в пенных всплесках, суровая твердь скалы и сильное мужское тело. Не правда ли, отличный подарок другу?

— Значит они — любовники. — Валерий Иванович, наблюдавший мужские пары по тюрьмам и лагерям, полагал дружбу и любовь единственными формами общения.

У Нины снова дрогнули губы. Она ругается, сообразил Валерий Иванович.

— Тому, что их связывает, нет названия, — выдала Нина. — Это игра, в которой два мужика играют в любовь без секса. Витька строит из себя хитрую девственницу, которая обещает и не дает, а мой благоверный терпеливого пускает слюни и облизывается.

— Черт подери, — выругался Круглов. — Неужели такое может быть?

— Не знаю может ли такое быть, но Андрей влюблен в Осина и давно бы плюнул на мораль и физиологию, если бы не боялся огласки и переменчивого Витюниного нрава. Тот в свою очередь с удовольствием бы согласился, если бы, посмел открыто признать себя гомиком.

— Бред какой-то.

— Напротив, все элементарно. Они нормальные мужики с кондовыми устоями. Для них голубые — ублюдки, недочеловеки. Для них сексуальная цель — баба. Но это в общем. А частности воображение моего супруга будоражит идея о близости с Осиным. Тому же неймется из-за того, что существует возможность получить удовольствие, а он не может это сделать.

— Вы преувеличиваете… — не особенно убедительно попробовал Круглов оправдать ребят. И наткнулся на ироничную ухмылку.

— Напротив, я преуменьшаю масштабы ситуации.

— Вы не можете знать наверное.

— Я читала дневник мужа…

Круглов изумленно распахнул глаза.

— И что там? — пробормотал смущенно.

— Бездна интересного, — порадовала любознательная дама. — Почти художественная проза. Если подправить слог, можно публиковать в журнале для гомосексуалистов.

— Безумие. — Валерий Иванович достал сигарету и, прерывая тягостную тему, спросил, — допускаете ли вы, что Андрей мог мстить Виктору?

Нина усмехнулась накрашенными губами.

— Не знаю.

— Не обманывайте меня, — приказал Круглов.

— Хорошо. Два года назад произошла история, после которой Круль пытался повеситься. Он увидел, вернее мы увидели, как Осина пользовали два мужика. Виктор был пьян до бесчувствия, потом, как выяснилось, ничего не помнил, но тогда проявлял рвение недюжинное.

Круглов чуть не поперхнулся:

— Подробнее, пожалуйста.

Нина тоскливо посмотрела по сторонам.

— Мы праздновали на даче день рождения одного из наших приятелей. Собралась отличная компания, было весело, шумно, пьяно, свободно. Пары то и дело уединялись. В какой-то момент Андрею приспичило и он потащил меня в кусты. Возвращаясь в дом, мы увидели что Витькин джип ходит ходуном, в распахнутых дверях белеет обнаженный мужской силуэт. Характерные движения и громкие возбужденные стоны исключали варианты. Я сказала: давай, подойдем, это должно быть интересно. Андрей нехотя согласился. Весь вечер Осин обхаживал пышную брюнетку, которую привезли два кавказца. Мы ожидали увидеть в машине ее и Виктора. Однако на разложенных диванах разместилась вся четверка. Девка была внизу, над ней по-собачьи, на локтях и коленях стоял Осин. Сзади него пристроился один тип. Спереди — другой. В салоне горел свет и кто кого как ублажает видно было отлично. Девка делала Витьке минет, один мужик наяривал его в задницу; второй, пока Осин сосал ему член, шарил между женских ног.

В довершение эффекта мы подоспели к самой кульминации. Компания сработала с ювелирной точностью. Мужики кончили одновременно. Оба в Виктора. Его даже выгнуло от собственных прихлынувших эмоций и чужой спермы. Дамочка управилась минутой позже. Витька взвыл от накала страстей и завизжал истошно.

Услышав вопль, Андрей вздрогнул, шагнул вперед и замер, словно окаменел в мгновение. Я ужаснулась. На муже лица не было. Как же! Виктор дал мужику. Но не преданному и верному другу, а другому, случайному человеку. «Убить его мало», — безадресно прошептал Андрей. На следующий день он, едва продрав глаза, спросил: «Витьку вчера в правду … или мне это померещилось? Я сдуру возьми и ляпни, в правду, в правду. И давай, смаковать подробности. Андрюша выслушал все, заперся в ванной и попытался повеситься. Я топором взломала дверь и, слава богу, успела вовремя. Нахлестала по щекам, обозвала пидором недобитым, накормила успокоительным, спасла в общем».

Круглов отметил: рассказывая о грехопадении Осина Нина не жалела ни красочных деталей, ни ярких подробностей. Попытку же самоубийства мужа легко уместила в перечень глаголов: выслушал … попытался … взломала … успела …спасла… Несоизмеримые события требовали и различия в изложении?

— Вам жаль Андрея? — спросил Валерий Иванович.

— Мне давно никого кроме дочки не жалко. Андрей вызывает у меня только отвращение, — выдохнула Нина.

— Зачем же вы живете с ним? — удивился Круглов.

— Разве это жизнь? — в свою очередь удивилась женщина.

Крыть было не чем. Если невозможно быть счастливой, какая разница с кем быть несчастной?

— Кто следующая пара? — Валерий Иванович ждал, что Нина поспешит описать свой роман с Осиным. И ошибся.

— Андрей и Галя, — прозвучала новая тема. — Они познакомились случайно и сразу обнаружили родство душ и интересов. Оба — закоренелые догматики и корыстолюбцы; оба — великие моралисты; оба — скучные и нудные особы. «Работай до седьмого пота, копи деньги, веди себя примерно, кушай кашу по утрам, и будет тебе счастье» — втолковали им папы с мамами, вместо того чтобы научить думать.

— Разве плохо быть трудолюбивым и честным человеком? — праздно полюбопытствовал Круглов.

— Хорошо. Но честным и трудолюбивым противопоказано общение с оболтусами вроде Осина. Он — стихия, анархия. Он жаждет только удовольствий. Если бы Галя поняла это много лет назад, она бы растила детей не с Викторм, а с Крулем.

— Она бросила Андрея ради Осина? — сложил два и два Валерий Иванович.

— Да. Этот лопух, вместо того чтобы уложить непорочную барышню в койку, и застолбить делянку, поволок Галю знакомиться с лучшим другом. Витюня глянул на карие очи, черные брови, возбудился на девственную плеву и распустил перья. О женитьбе он сначала, не помышлял, охотился на целку, но заигрался в благородство и попался.

Круглов нахмурился, вот он что.

— Круль спокойно отдал Виктору свою девушку?

Нина скорчила пренебрежительную гримасу.

— Круль — не борец, — заявила со знанием дела. — Он погоревал и смирился. К тому же, где ему конкурировать с Осиным? Да и зачем? Осин менял девчонок как перчатки. Тех, кому требовалось утешение, подбирал Круль. Полагаю, он надеялся утешить и гордячку Галю. Но просчитался. Девочка обменяла девственность на бриллиантовый перстенек и твердое обещание, жениться, данное в присутствии Веры Васильевны. Впрочем, я не исключаю и другие варианты. Круль — не так прост как кажется. Он вполне мог подсунуть Галочку Осину.

— Зачем?

— Вы — наивный. Ребята вроде Круля, без внешности, характера, будущего, Галину не интересовали. Она себе цену знала. Поэтому у Андрехи шансов не было. Отхватить Галинку он мог в единственном случае, если бы, побывав под Осиным, настрадавшись, намучившись, Галя махнула на себя рукой.

— О чем вы толкуете?! — Воскликнул Круглов. От Нининых замысловатых, но безжалостно логичных умозаключений, шла кругом голова. — Андрей попробовал сбить цену…

— Именно..

— Так или иначе, Андрюха просчитался. Галка продала свою девичью честь, на вырученные деньги купила билет в светлое будущее. Однако тут ее ожидал неприятный сюрприз. Осин оказался редкой сволочью. Он пил, гулял, играл, бегал из дому. Если бы не Люда Осина Галка повесилась бы от отчаяния или убила Витьку. Но ей повезло. Люда научила Галину терпению, выносливости, привила навык к выживанию в экстремальных условиях. Она заставила Галку быть сильной и самостоятельной, а потом устроила Галке контрольную.

— Вы имеете в виду эту историю с разделом компании?

— Именно. Десять лет назад Виктор и Андрей организовали бизнес. Вклад Виктора состоял из оборудования, которое воспользовавшись связями, купил Галкин отец, и инвестиций, выпрошенных у бабки. Андрей владел небольшим помещением, где в последствии разместился цех. Доходы от бизнеса решено было делить пополам, невзирая на то, что Галка изначально требовала своей доли.

— У меня вопрос. Я понимаю, почему сопротивлялся ваш супруг. Но чем объяснялась позиция Осин? Ему было выгодно сделать Галю соучредителем. Таким образом, семья получала бы больше денег.

— Галка не собиралась отдавать деньги в общий котел. Она хотела быть независимой от Осина, от его денег, фортелей, щедрости и жадности.

— Понятно.

— В общем, в один прекрасный день Галка объявила: или будет по ее, или она вывозит станки. Осин встал на дыбы и пригорозил разводом. Он всегда так ставил Галку на место. Но в этот раз Галка уперлась рогом и даже начала демонтаж оборудования. Пришлось ребятам принимать галины условия. Андрей тогда от злости чуть не лопнул. Ведь его доля прибыли уменьшалась с 50 до 33 %. Но надо знать Галку. Она быстро утихомирила моего супруга. Став соучредителем, Галя предложила ввести систему штрафов для топ-менеджеров. Андрею новшество ничем не грозило. Со своей маниакальным стремлением к порядку он давно превратил производство в идеально функционирующий механизм. Начинание метило в одного Осина. Виктор был слабым звеном в компании: прогуливал, срывал важные встречи, заводил в конторе любовниц, выписывал им премии. Штрафы могли приструнить Осина. А что самое главное, недополученная прибыль поступала в общий котел и перераспределялась между остальными учредителями, то есть между Андреем и Галей. Андрей дрогнул, но устоял. Тогда Галка использовала запрещенный прием. Она пригласила моего благоверного в ресторан, устроила вечер воспоминаний, а под десерт заявила, что жалеет о своем давнем решении и, если бы можно было вернуться в прошлое, вышла бы замуж за Андрея. Круль распустил от умиления сопли и вместо того, чтобы воспользоваться моментом и трахнуть Галку, или хотя бы потребовать денег за свой голос, сказал, что тоже порой грустит о молодых годах. Впоследствии, Галка перед каждым важным советом директоров или другой ситуацией, когда ей надо было скрутить Круля в бараний рог, затевала томную беседу о своей недальновидности, а Андрюша, придурок, слушал, затаив дыхание, и строил иллюзии. Пока Галка не перебралась к Алексееву, он все время надеялся ее заполучить. Дурак.

Круглов только умилился. Галя снова устроила все лучшим образом и укротила парой слов партнера по бизнесу.

— Вы полагаете, что Галина ведет по отношению к Андрею нечестную игру?

— Нет, — отмахнулась Нина. — Она — моралистка, я же говорила. Ей доставляет удовольствие управлять людьми, а не обманывать их.

— Вот и отлично, — произнес Валерий Иванович, стараясь скрыть улыбку. Он симпатизировал Галине. — Кто у нас следующая пара?

— Ну, давайте я и Андрей.

Нина перевела дыхание, сказала невесело.

— Наши отношения складывались до омерзения банально. Я влюбилась в Осина. Он попользовался мной и бросил. Я сошлась с Крулем, выскочила замуж. Время от времени появлялся Осин, развлекался, исчезал. Иногда мы встречались по полгода чуть не каждый день. Иногда не виделись месяцами. В первом случае я строила иллюзии, во втором лезла на стенку от тоски. Осина мои переживания не касались. Он плевал на меня и мои чувства с высокой горки. Андрей знал про наш роман, но никогда не пытался помешать.

— Почему?

— Во-первых, он меня совершенно не любит и не любил никогда. Он и женился на мне, только потому, что я не вызывала в нем никаких чувств. После истории с Галкой Круль так представляет семейное счастье: он и женщина, к которой он совершенно равнодушен. Во-вторых, Андрей — извращенец. Он заставлял меня рассказывать, как мы с Виктором занимаемся любовью. Он лежал, закрыв глаза, и, затаив дыхание, слушал. Потом набрасывался на меня и, стараясь не отклоняться от сценария, повторял все в точности. Однажды Андрей в изрядном подпитии предложил снять на пленку наши с Виктором свидания. Я согласилась, почему нет. Хочется человеку — пусть любуется. А вот от секса в троем я откзалась. Побоялась оказаться лишней.

— Андрей — больной человек, — покачал головой Круглов.

— У нас с ним общая болезнь — Виктор Осин.

«Она долгие годы терпеливо сносила издевательства двух странных мужчин, долгие годы позволяла им использовать себя и мучить. С тем же равнодушием, с которым Нина относиться к своей жизни, она могла отнестись к чужой. Она могла еще и не так отомстить Осину. Могла? — задумал Круглов и ответил сам себе, — могла».

— Хватит, — воскликнул Валерий Иванович. — Вы угробили молодость на двух придурков, пора позаботиться о себе. Сегодня же подавайте на развод.

— Сегодня? — испугалась Нина.

— Прямо сейчас! — царским жестом Круглов достал мобильник. — Я звоню Полищукам.

— Нет.

— Да! — Круглов послал вызов. — Алло, Глеб Михайлович, как вы полагаете, взялась бы ваша компания развести Нину Круль с мужем? Да, отлично. Я передаю трубку.

Нина судорожно схватила телефон.

— …Глеб Михайлович, — выдохнула, — …Нина Круль беспокоит. Сколько мне это будет стоить? Две тысячи баксов плюс 5 % от стоимости имущества? Я согласна! Я буду у вас вечером. Когда? Обязательно. Хорошо. Боже я это сделала! — последнее заявление адресовалось уже Круглову.

— Завтра с утра вы проснетесь свободной.

— Завтра… — пролепетала Нина и смахнула слезинку. — Завтра…

— А сегодня с вас должок. Пара номер четыре. Семейство Осиных.

— Да, конечно. Я ведь обещала, — Нина протяжно вздохнула. — Осины были полной противоположностью друг другу, и примирить этих два антимира не могло ничто.

— Но они столько лет прожили вместе… — удивился Круглов.

— Только потому, что Людмила Осина научила Галю держать удар. Впрочем, Галка по природе не из слабых. Она сразу показала Осину, что не намерена превращаться в очередную рабыню, вроде меня или Круля. Витька, привыкший к победам, закусил удила и бросился на штурм. Галя, конечно, сдалась, но, совершив при этом невозможное. Она убедила Осина в своей исключительности, заставила покорять себя и выслуживать любовь. Виктор всегда считал: Галка лучше всех. Красивее, умнее, ухоженней, шикарней. Он и сейчас страдает без нее потому что, не представляет, как это скопище прелестей и добродетелей может принадлежать другому, не ему. Галя совершила только одну ошибку и жестоко за нее поплатилась. Она была верна Осину.

— Ох, и злая вы, — уколол Валерий Иванович.

Женщина презрительно пожала плечами.

— Я глубоко презираю мещанскую мораль, — парировала сердито. — Но в данном случае дело не в ней. Галка победила Осина на словах. Он боялся ее суждений и оценок, но был уверен в своих исключительных правах на эту женщину. Если бы Витя на своей шкуре испытал муки ревности, узнал каково это, когда тебя обманывает и унижает любимый человек, он бы стал сдержаннее. Хотя бы из страха. Но Галка — «хорошая девочка» по определению. Она люто мучалась, то ни разу не ответила Осину полной мерой.

— Люто мучалась? Это как?

Нина, помешивая ложечкой остывший кофе, молчала.

Круглов вежливо ждал. Сказав «а», Нина должна была сказать «б».

— Были случаи просто невероятные. Однажды Виктор натравил на нее Азефа, своего ротвейлера. Пес загнал Галю в угол и продержал пять часов. Выбралась она оттуда, что говорится, с боем. Дурной пес прокусил ей ногу.

— Урод.

Нина подняла взгляд на Валерия Ивановича, насмешливо скривила губу:

— За покусанную ногу Галя получила от старухи изумрудный гарнитур. Перстень, серьги и кулон. И, кажется, саксонскую статуэтку.

— Какие у них были отношения? — спросил Круглов.

— Прекрасные, — отмахнулась Нина. — Став единственной и неповторимой, для Осина, Галка взялась за Веру Васильевну. Та прекрасно понимала, что без властной и умной жены Витька изгуляется и пропьет все к чертовой матери, потому платила за Галке терпение. Обычно, после очередного Витькного выбрыка, Галка являлась к старухе в слезах или синяках, сообщала, что устала от проигрышей, пьянок, скандалов, блядства. Что уходит к родителям и, пропади все пропадом, умывает руки. Вера Васильевна горестно вздыхала и лезла в шкатулку или кошелек.

— То есть вы полагаете: Галя цинично и хладнокровно пользовалась доверием богатой старухи и выманивала драгоценности? — уточнил Круглов.

Нина распахнула удивленно глаза:

— Вы как-то туго соображаете. Я устала повторять, Галка — моралистка. Она не циничная и хладнокровная, а, надежная и правильная, как таблица умножения. Она честно хлебала дерьмо, которым потчевал ее Витька, но считала справедливым получить компенсацию за страдания.

— Вы в курсе, что старуха назначила Дашу наследницей? Что вы скажете по этому поводу?

— К тому шло. Осин давно и основательно разочаровал Веру Васильевну своим легкомыслием. К тому нажил врага в лице Полищука. У него не было шансов отхватить Отрадное и барахло.

— Что вы имеете в виду?

— С юридической точки зрения Вера Васильевна имела полное право оставить дом своему внуку. К тому же Игоря она не жаловала и вполне могла обделить. Все было бы хорошо, если бы Витька хоть немного думал о будущем. Но он привык жить сегодняшним днем и хотел одного: развлечений. Когда Вера Васильевна поняла, что оставлять Отрадное ему — полное безумие, она велела Полищукам составить завещание таким образом, чтобы Виктор не мог потратить из наследства ни копейки.

— Откуда вы об этом знаете?

— От Андрея. Тот от Галки. Впрочем, я сама — не слепая, не глухая, кое-что видела и слышала. Витька делал много глупостей и еще больше о них болтал. К примеру, пару лет назад он предложил старому Полищуку сделку. Витя хотел получить доступ к банковским счетам старухи и готов был отстегнуть Глебу Михайловичу процент. Услышав отказ, он стал шантажировать Полищука, угрожая передать разговор Вере Васильевне, но выдав за инициатора аферы молодого Глеба.

— Чем закончилась история?

— Подробностей не знаю. Но с тех пор Полищуки смотрят на Виктора косо.

— Какие у вас отношения с Галей?

— Не удивляйтесь, почти родственные, — печально поведала женщина. — Мы полтора десятка лет крутились под одним мужиком. Это знаете, очень сближает. Во всяком случае, располагает к откровенности. Конечно, подругами нас не назовешь. Но и врагами считать нельзя.

— Ваш супруг считает, что Галя бросила Осина, когда получила от старухи гарантии. Ваше мнение.

— В чем-то он прав. Перед тем как бросить Виктора, Галя с Людой Осиной были у Веры Васильевны. Та подтвердила свое расположение и дала благословение на развод. Даже перстень подарила.

— То есть старуха действовала во вред Виктору? Зачем? — всплеснул руками Валерий Иванович.

— У всего есть предел. Галка дошла до точки. Старая это поняла и отпустила ее с миром. Даше нужна нормальная мама. Ей хватает придурка папочки.

— Позвольте еще пару вопросов. Правильно ли я понял: Андрей и Галя имели достаточно оснований для того, чтобы мстить Виктору?

— Да. И предваряя ваш следующий вопрос: у Андрея мотивация сильнее. Галя нашла себе Романа и зажила, как королева. А моему супругу мало того, что не удалось исполнить свою голубую, в прямом смысле, мечту, так ему еще и душу плюнули…

— Ну, а вы могли бы отомстить Осину?

Нина замумалась:

— Я бы очень хотела. Но не могу. Он меня сломал…

Следующий фигурант, с которым Круглову надлежало встретиться, была Галина Осина. Глеб сказал об этом, забирая диктофон, затем попросил:

— Не пугайте больше Галину Леонидовну. Она не заслуживает подобного обращения.

— Согласен, — ответил Круглов, усмехаясь. Оказывается Галя нравилась не только ему.

Невзирая на свою симпатию, Валерий Иванович перед встречей нервничал. У него не было весомых аргументов, способных вызвать Галину на откровенность.

— Я знаю, вы — человек занятый, потому буду краток. Мне нужна информация о Викторе Осине, — разговор начался с уже привычной запевки. Круглов отхлебнул кофе и поморщился. Качество оставляло желать лучшего.

— Я все расскажу, только не трогайте дочку, — взмолилась Галина…

— Но…

— Не трогайте девочку. Второй раз я это не выдержу…

— Но прошлый раз… — Круглов попытался объясниться. Галя не слушала его. Смотрела испуганными глазами. Кусала губы. — В прошлый раз вы наотрез отказывались покидать совместное с мужем предприятие, чем вынудили меня перейти к угрозам. Упрямство редко доводит до добра.

— Значит, я могу быть уверена? — спросила женщина взволнованно.

Валерий Иванович красноречиво промолчал, не желая убеждать в добрых намерениях. В конце концов, они не были таковыми.

— Значит, я могу быть уверена? — повторила Галя.

— Посмотрим. Но давайте, вернемся к повестке дня. Я бы попросил вас поделиться впечатлениями о близких Осину людях..

— Поклянитесь, что не тронете Дашеньку…

Круглов разозлился. Нашла садиста, чертыхнулся про себя.

— Если я буду откровенна, с девочкой ничего не случиться? — Галина Леонидовна, не видела ничего, ничего слышала, не замечала и думала лишь о дочке.

— Галя, у меня мало времени.

— Поклянитесь…

— Клянусь, клянусь, — раздраженно выдал Круглов. И добавил, — Вы сами себя запугали. Я о Даше слова не сказал.

— Действительно. Неужели сама? — растерялась Галина.

— Я с детьми не воюю.…

Галя заплакала. Страх, полыхавший в ее глазах, растворился в слезах. Минуту Круглов наблюдал как прозрачные капли, оставляя за собой мокрые бороздки, стекали по матовой нежной коже и падали со скул на борта пиджака. Некоторые, особенно полноводные даже образовывали пятна.

— Да, хватит вам… — смешался Круглов.

Галина, наконец, овладела собой. Губы, сведенные в скорбную гримасу, раскрылись, дрогнули вздохом облегчения. Пальцы разжались, обессилено легли на стол.

— Господи… — вырвался стон из груди.

Круглов невольно отметил: ну, до чего хороша!

— Успокойтесь, пожалуйста, не то, глядя на вас, я чувствую себя садистом.

— Вы и есть садист! — припечатала тотчас Галина.

Валерий Иванович снисходительно ухмыльнулся. Он намеренно подставился, позволил уколоть себя. Таким как Галя, для равновесия необходимо ощущение боя, пикировки, пусть липовая, но возможность сопротивляться насилию.

— Не следуем мне грубить, — посоветовал весомо.

— А то вы меня как Виктора затравите? — Галя зло сощурилась. — Что вы набросились на человека? Зачем? За что?

— Простите, Галина Леонидовна, отчитываться не стану. Скажу одно: меня наняли для выполнения особых поручений, не посвятив в истинные причины происходящего. Теперь с удовольствием выслушаю вас. — Круглов добавил в голос игривых нот и тоном завзятого конферансье объявил, — Виктор Осин. Психологический портрет и биографическая справка. Исполняет бывшая супруга. Прошу вас.

Галя поморщилась:

— Я бы не хотела быть виновницей новых бед Виктора. Он по сути, неплохой человек …

— Галина! — одернул Валерий Иванович. — Осин не невинный агнец, которого жестокий убийца гонит на бойню. Он вдоволь нагулялся и наблудился. А теперь платит по счетам. Что учил, то получил.

— Я понимаю…

— Нет, вы еще не понимаете. Вы свободны от него. Вы начали новую жизнь. Счастливую, спокойную, уверенную. С Романом. Без Виктора. Без пьяных дебошей, без бесконечных проигрышей, без скандалов, любовниц и ненавистного наглого ротвейлера. Осин сам за себя в ответе. Пусть отвечает. Пусть выкручивается. Как хочет, как может, как получится.

— Ладно, — решилась Галина. — Получайте свой портрет и справку…Осин живет ради того, развлекаться. При этом ему глубоко безразлично, люди или вещи рядом. С теми и с другими он обращается одинаково бесцеремонно.

Круглов одобрительно кивнул.

— Прекрасное лирическое вступление. А теперь, пожалуйста, по сути. Каковы факты?

— Виктор похож на своего деда. Тот же кипучий мужской азарт, та же неукротимая сексуальная энергия. Но профессор занимался любимым делом и греховодничал лишь в свободное время. А у Витюши нет дела, работу свою он ненавидит, потому наслаждению отдает себя без остатка. С его темпераментом и умением нравиться следовало идти на сцену, срывать аплодисменты, ублажать публику и поклонниц. Политех и бизнес металлоконструкций — не его стихия. От скучных требующих системы и планирования занятий Осин всегда скучал, зверел, и от того, наверное, пил. Мужчине нужно реализовывать себя. У Виктора не было, и до сих пор нет такой реализации.

Пламенная речь заслужила должную оценку.

— Пьянство вы оправдали. Какой следующий грех? Сластолюбие? — иронично полюбопытствовал Круглов.

Галя продолжила:

— У каждого своя потребность в сексе. У Виктора очень высокая. Что же ему делать? Онанизмом в ванной заниматься?

— Карты, рулетка, аферы… — перечислил Круглов.

— Осин быстро загорается идеей и мгновенно остывает. Холерический темперамент.

— Безответственность, вранье…

— Виктора избаловала бабушка и богатство…

— Я рыдаю от умиления! Благородная супруга, не взирая на обиды и обстоятельства, выгораживает подлеца-мужа, — перебил Круглов. — И жду ровно три минуты откровенного рассказа.

Галиной выдержки хватило на пять секунд.

— Вы дали слово…

— Как дал, так и заберу! Хозяин — барин.

Валерий Иванович достал из кармана мобильный. Набрал произвольный набор цифр.

— Привет, — сказал в трубку. Чужой женский голосок радостно ответил. — Алло.

Гале достало этого.

— Не надо…Я больше не буду, — взмолилась она.

— Милая Галина Леонидовна, — произнес Круглов строгим тоном. — Свой долг по отношению к мужу считайте исполненным. Удовлетворите мое любопытство, и разойдемся друзьями.

Галя горестно вздохнула.

— Простите, я привыкла защищать его и оправдывать. Мне трудно обсуждать мужа с чужим человеком, особенно зная, какую роль вы сыграли в его судьбе.

— Я понимаю, — кивнул Круглов. — Но войдите и в мое положение. Я не могу уйти не получив от вас информации. Зачем же терять время? Тем паче навредить Виктору вы не сможете. Все что можно, он уже испортил сам.

Галина еще раз тяжело вздохнула.

— Я вышла за Осина замуж с ощущением, будто выиграла миллион, — началась исповедь. — Жила не верила в свалившееся счастье. Такого орла отхватила! Такого сокола! Боялась, как ненормальная, вдруг уведет кто-то, вдруг растолстею, подурнею. Ноги готова была ему целовать, так любила. И за что спрашивается? Витя пил, играл, по бабам бегал, руки распускал, стервец. Сколько денег пустил на ветер, страшно подсчитать. Накуролесит, бывало, явится домой, на колени рухнет, прости, говорит, меня дурака окаянного. Я раскисну, прощу. А он снова пьет, гуляет, веселится. Мне бы плюнуть и уйти, забыть его, так нет. Терпела, словно нанятая. Верила, надеялась. А больше всего отдавать его ни кому не хотела. Думала: сдохну, не отдам! Убью, а не отпущу! Как в анекдоте: судья спрашивает женщину. «Зачем Вы убили мужа, почему не развелись?» Она отвечает: «Развестись? Мне даже в голову подобное не взбрело!»

Что то похожее Круглов уже слышал дважды.

— Мне один человек сказал: есть болезнь, которая называется Виктор Осин.

— Правильно, — согласилась Галя. — Виктор, как наваждение. От него невозможно освободиться. Сколько я натворила глупостей ради него, а все мало. Не далее как вчера выкинула на ветер кучу денег, только бы помочь ему. Я заплатила Осину за обязательство назначить Дашу единоличной наследницей Отрадного.

Она не знает, что у Осина не будет больше детей, сообразил Валерий Иванович.

— Вы полагаете, что потратили деньги зря? А что говорят юристы?

Галина прихлопнула ладошкой по столу:

— Говорят: нужная бумага. Но я сомневаюсь. Вдруг, когда у Осина появятся другие дети, обязательство не будет стоить и копейки.

Круглов подавил нервный смешок. Если Галя играла, то — чудесно. Если печалилась будущими проблемами, то — напрасно.

— Не беспокойтесь, все будет замечательно. Может быть другие дети и не появятся.

Галина возразила с болью в голосе:

— Вы не знаете Осина. От него вечно кто-то делает аборт. Одна надежда, что Витя, как обычно, не пожелает принимать на себя ответственность.

Тему абортов Круглов решил прозондировать по плотнее.

— Неужели он не скрывал от вас свои похождения?

Галина нервно передернула плечами.

— Нет. Ему доставляло удовольствие держать меня в напряжении. Да и попытайся он скрыть — не смог бы. Каждый месяц новая любовница плюс случайные чуть ли не ежедневные связи, да прежние увлечения, да шлюхи. Какая уж тут конспирация.

— Как вы это терпели? — изумился Валерий Иванович.

— Понятия не имею.

— А зачем терпели? Из-за денег?

Галя возмущенно воскликнула:

— Боже мой, конечно нет. При чем тут деньги! Я безумно боялась его потерять. Я была влюблена как кошка, и сейчас, наверное, еще влюблена в Виктора.

— А Роман как же? — мило полюбопытствовал Круглов.

— Роман — прелесть, я его обожаю. Но с Виктором его сравнивать смешно. Они — персонажи разных сказок. Осин — прекрасный принц. А Ромочка — добрый мельник. Хотя люблю его при этом не меньше.

— Рехнулись все, что ли из-за Осина? — не выдержал Круглов. — Заладили: принц, болезнь, наваждение! Сумасшедший дом!

— Все? — Галочка приподняла удивленно брови. — Бьюсь об заклад, вы беседовали с Андреем и Ниной. Так?

— Да.

— Тогда вы попали в самую точку. Мы трое без ума от Осина. И назвать нас сумасшедшими, значит, ничего не сказать.

Слушать гимны безумию Круглов не собирался. Он сменил тему:

— Вы знали о его романе с Ниной?

— Да, — подтвердила Галина.

— Ну и… — Круглов раздраженно покачал головой. — Ваши впечатления о Нине.

Галя широко распахнула глаза. Скорчила брезгливую гримаску. Видели же, зачем спрашиваете, говорило ее лицо.

— Обычная потаскуха, — заявила резко. — Она проходила практику в адвокатской конторе Полищуков и в первый же день, прямо в кабинете отдалась человеку старше себя на сорок лет, надеялась таким образом получить выгодное место. Если можно сразу снять трусы, Нина снимает их сразу. Это ее способ решать проблемы.

— Суровая вы дама. Нина отзывалась о вас с большей теплотой.

— Не выношу шлюх, — отрезала Галя. — Особенно тех, кто за идеями о свободе и женской независимости прячет элементарное скотское желание совокупиться. Нина давала всем и не добилась в жизни ничего. Она закончила университет, могла работать у лучшего в городе юриста, могла сделать блестящую карьеру. И благодаря своей распущенности испортила все.

— Каким образом? — удивился Круглов.

— После Полищука она полезла к его сыну. Потом к клиентам, в том числе к Осину. Глеб Михайлович узнал и турнул ее коленом под зад, хотя считал очень толковым специалистом.

— Тогда она выскочила замуж за Круля? — предположил Валерий Иванович.

— Ее бросил Витя, и она окрутила Андрюшу. Изменяла ему со всем белым светом, с каждым встречным-поперечным. Осину просто проходу не давала, только и бегала на аборты. — Галя помолчала минуту и выдала, — Нина сделала от моего мужа шестнадцать абортов.

— Лихо. Почему так много? — ахнул Круглов.

— Мечтала родить от него ребенка.

— Почему же не родила?

— Потому, что Виктор каждый раз отказывался признать ребенка своим. Я поклялась: признает хоть одного — уйду немедленно. Все, кроме Нины, принимали его решение как должное, одна она тупо беременела, тупо тянула до предела, тупо закатывала истерики и тупо отправлялась в больницу. Шестнадцать абортов, шестнадцать убитых детей — не чрезмерная ли плата за настойчивость и глупость распутной бабы?

— Она могла родить и потребовать экспертизы на отцовство, — хмыкнул Круглов.

— И заработать алименты? — заметила насмешливо Галина. — Нет, Нина метила выше. Она собиралась подарить Вере Васильевне внука или внучку и заполучить богатую старушку в покровительницы.

— Опять Вера Васильевна и ее деньги!

— Что поделать, все, что касается Виктора, замешано на старухиных деньгах.

— А как Андрей реагировал на Нинино желание иметь ребенка от Осина? — устало спросил Круглов.

Галя виновато посмотрела на Валерия Ивановича, явно сожалея, о том, что ему предстоит услышать.

— Положительно.

— Зачем ему воспитывать чужого ребенка? — приподнял он брови.

— Боюсь, вы не поймете.

— Я в курсе отношений между Виктором и Андреем.

— У Нины слишком длинный язык, — недовольно буркнула Галя. — Впрочем, оно к лучшему. Не придется изворачиваться и искать обтекаемые фразы. Да, мальчики дружили странную дружбу. Круль боготворил Виктора. Осин обожал Круля за это восхищение.

— Мало ему было женского восхищения?

Галя поморщилась, неохотно продолжила:

— Осин — невероятный человек и вызывает к себе невероятные чувства. Андрей — не голубой и, тем не менее, испытывает настоящее влечение к мужчине. Разве это не чудо?

Валерий Иванович удивился Галиной наивности:

— В тюрьмах и лагерях мужчины часто насилуют мужчин. Нередки случаи, когда жертвы привязываются к своим палачам, любят их. Бисексуальность в природе человека.

Галина оценивающе посмотрела на разбитое лицо Круглова, поджала губы. Возразила:

— На воле люди обычно не меняют свою ориентацию. Даже самые циничные развратники трепетно оберегают свою природу от посягательств.

Не всегда, хотелось возразить Валерию Ивановичу. Если пьяный Осин согласился на эксперименты в джипе, значит трезвый, желал этого. И, следовательно, искушал наивного Круля почти сознательно.

— Вы опять оправдываете мужа? — спросил строго.

— Нет. Но двигательной силой в этих отношениях был не он.

— Хорошо, хорошо. Замнем для ясности. Расскажите лучше, какая кошка пробежала между Виктором и Людмилой.

— Черная, конечно, черная…

История черной кошки оригинальностью не отличалась. Детская ревность, зависть, украденные у бабки и подброшенные Людмиле драгоценности. Взрослая ревность, желание вырвать жену из тлетворных Людиных влияний. Стремление подчинить себе Андрея, сына Игоря и Люды. Как оказалось Виктор пристрастил Андрея к легким наркотикам и транквилизаторам. Не отправься мальчишка на учебу в Англию, неизвестно бы чем закончилась эта дружба.

Услышав заветные слова: «наркотики и транквилизаторы», Круглов встрепенулся.

— Если можно подробнее…

Позже, прослушивая диктофонную запись, Глеб Михайлович поинтересовался:

— Каково ваше мнение, Валерий Иванович: Галочка с присущим ей тактом облила грязью Нину и в отместку за заботу обмарала Людмилу или это мне показалось.

— Галя ни сказала худого слова в адрес Люды, — Удивился столь неожиданной трактовке Круглов. — Хотя может я и не прав.

— Интересно что вам расскажет Роман. Теперь его очередь ответ держать. — небрежно уронил Глеб.

Однако удовлетворить любопытство Полищуков Круглов не смог. Роман Алексеев уехал в командировку. В банке сообщили, дня на три-четыре.

— Жаль, — огорчился Глеб Михайлович.

— Я могу пока навестить старших Осиных, — влез с инициативой Круглов.

— Не надо, — остановил его Глеб. — Подождем, пока вернется Роман.

— Хозяин — барин, — припечатал Валерий Иванович и отправился в отпуск.

Утро следующего началось со счастья. Круглов открыл глаза, обнаружил милую в кресле у компьютера и улыбнулся. Лера вечно носила его вещи. Даже у себя дома забирала у него то рубаху, то футболку, вместо того чтобы одеться в свое. Сейчас Лера экипировалась по полной программе: напялила его свитер, на ноги натянула его носки, обула его тапки. В руках его любимая синяя чашка.

— Зачем тебе моя рубаха? — попробовал он вначале навести порядок.

— Затем, что она твоя, — получил резонный ответ.

Слава Богу, хватило ума проглотить глупые возражения: «ну, и что», «я же твои халаты не беру». Против чего он мог возражать, если ему объяснялись в любви? Если любви было мало дней и ночей. Если любовь выливалась на его вещи, вторгалась в его дела и проблемы, требовала отчетов и доверия. Если спасения от любви не было. Нет спасения, обещал сияющий серый взгляд, нет, и не будет. И не надо, молился Круглов. Жалкие мгновения слабости, когда ради денег он едва не предал любовь, стерлись из памяти бесследно. Сейчас он и за миллион не отдал бы женщину в кресле у компьютера. За сто миллионов, за тысячу.

— Доброе утро, — Круглов сладко потянулся. Красота!

— Доброе, — любезно сообщила Валерия Ивановна, не отрывая взгляд от монитора.

Вежливость и чрезмерная занятость не предвещали ничего хорошего. Круглов быстренько перебрал в памяти грехи. Увы, каяться было не в чем, совесть сияла кристальной чистотой. Ночь протекла бурно и страстно. Ужин и вечер — тихо мирно. Он вкратце пересказал Лере впечатления от встречи с Галей и Полищуками и постарался увести разговор от очередного обсуждения собственных проблем. Но это ведь естественно. Сколько можно мусолить одно и тоже.

Однако, Валерия Ивановна, видимо считали иначе, что и демонстрировали оскорбленной спиной и гордым затылком.

— Я уже все осознал, — на всякий случай соврал Валерий Иванович.

— Тогда выкладывай, — милая упорно всматривалась в пейзаж за окном.

«Какое ты настырное создание», — мог бы сказать Круглов. Если бы посмел и успел высказаться, до того как его разорвут на мелкие кусочки и сотрут в порошок.

— Ты о чем? — лицемерно и неубедительно прикинулся дурачком.

— О том!

Круглов неожиданным рывком ухватил кресло и притянул к себе. Сграбастал Леру, увлек на постель, попытался всунуть руку под свитер. Не тут то было.

— Нет! — категорично и твердо было ему заявлено.

— Почему?

— По качану.

— Валерия Ивановна!

— От Валерия Ивановича слышу. Нам надо обсудить положение.

В интонациях сплошные рокочущие восклицания. НАМ! НАДО! ОБСУДИТЬ!

— У меня все в порядке. Я контролирую ситуацию, — ответил Круглов.

Лучше бы молчал. Не нарывался. Через десять минут, с трудом пробившись сквозь скороговорку обвинений и разоблачений, он капитулировал.

— Хорошо, нам надо обсудить положение, — признал жалобно.

— Нам? — уточнила милая, временно реабилитируя эгоиста, единоличника, себялюбца, тирана, деспота, угнетателя и пр. пр.

— Нам, нам, — покаянно заявил перечень пороков.

— Тогда гляди. — Лера указала на экран монитора.

— Господи! — изумился Круглов. Лера составила таблицу, в которой в одну графу поместила «неприятности», случившиеся с Осиным. А в другую — события, послужившие к тому вероятным поводом.

— Я ничего не упустила?

— Нет, — Круглов пробежал глазами по строкам.

— Что скажешь?

— Пока не умоюсь и не попью чаю — ничего.

Лера, обреченно опустив голову, разочарованная в лучших чувствах, отправилась на кухню. Загрохотали кастрюли, бухнула дверца холодильника. Кипучий темперамент требовал выхода.

Круглов вздохнул тяжко, поплелся умываться. Хотел поплескаться подольше, да раздумал. Грохот в кухне обретал угрожающее звучание. Еще минута и будет поздно. Милая или убьет его, или сама от нетерпения умрет.

Стоило переступить порог, посыпались слова:

— Ты только немного потолковал с Галей, Андреем и Ниной и каждому твоему заданию, от собачки до абортов и наркотиков, нашлось соответствующее событие в биографии Осина. Не кажется ли тебе, что ребята распределили между собой подвиги Осина и каждый старательно осветил свою часть?

Круглов незаметно приблизился к столу. С задумчивым видом, сел; ненароком ухватил ломоть батона, успел мазануть поверхность маслом. И тут же был пойман с поличным:

— Ты меня слышишь? — грянуло возмущенное. Бутерброд исчез в безвозвратной дали.

Валерий Иванович потянулся к вазе с печеньем.

— Круглов!

Пришлось держать ответ на голодный желудок

— Нет, ребята были искренни. Люди откровенны в двух случаях, когда вынуждены говорить или не могут молчать. Галя, Андрей, Нина не могли молчать, им хотелось излить душу. Достаточно было малейшего повода, чтобы ребята вывалили свои беды и боли на первого встречного. Я не успел рта раскрыть, как Андрей обвинил Галю в расчетливости и своекорыстии, облил Романа грязью. Почему? С Галей у него давние счеты за измену себе, за верность Осину, за красоту, ум, характер. За все, что Андрей недополучил в жизни, он винит Галю.

— Но почему? Он не меньше ее виноват в том, что Галя когда-то предпочла Виктора.

— Когда собственными руками разрушаешь счастье, а потом всю жизнь мучаешься с чужой порочной женщиной, обязательно будешь ненавидеть то ли себя ли за глупость и роковую ошибку. То ли Галочку за ум, красоту и то, что второй раз досталась другому.

— Почему же Андрей не пытался ухаживать за Галиной?

— Потому, что он — аутсайдер. Он — мямля и трус. Он шел на поводу у Осина, плелся за Галей, подчинялся Нине. Он ждал пока его возьмут под локоток и отведут в счастливую жизнь. Галя не взяла. Поэтому она — сука и дрянь, вымогательница и проныра.

— Хватит о нем. Теперь очередь Нины.

— Нина топила мужа, человека, казалось бы, не сделавшего ей ничего плохого. На самом деле именно Круль виновен в бедственном положении жены. Своим неадекватным отношением к Осину, снисхождением к ее изменам, преклонением перед Галей, он загнал Нину в тупик, лишил смысла и перспективы. Нелюбовь и пренебрежение Осина ее сломали, равнодушие и безразличие мужа раздавили окончательно.

— Галя.

— Галя больше всего говорила о Нине. Это вполне естественно. Такие как Нина всегда мешали ей жить. Лезли к ее мужу, толкали его к изменам. Нина для Галины — символ страданий. Звучит нарочито, но, по сути, очень конкретно.

— А Люда Осина — символ чего? — усмехнулась Лера.

— Понятия не имею. Но если в остальных случаях Галя выгораживала Виктора, то тут однозначно была на стороне подруги. Хотя Полищук почему-то счел иначе.

— Какой же вывод из этого следует?

— Дашь бутерброд — скажу.

Лера фыркнула возмущенно. Но подчинилась.

Дальнейшие признания Круглов делал уже с полным ртом.

— Я убедился, что недоброжелателей у Осина более, чем достаточно и, значит, ему могли мстить все.

— Это было ясно и раньше.

— Нет, милая, — возразил Круглов. — Раньше это было — предположение, теперь — доказанный факт.

— Что это дает?

— Как что? Возможность сделать вывод: если серьезные мотивы имеют несколько человек, значит мой поиск не имеет смысла.

— Тоже мне открытие. Следствие было обречено изначально.

— Не торопись с выводами. Обречено было не следствие, а следствие, которое наметили Полищуки. Если б мне не указывали, куда идти, с кем и о чем разговаривать, я бы что-то нарыл. Еще больше информации нашли бы «серые аналитики», если бы их нанял Осин. Но Виктор струсил, самоустранился и перепоручил заботу о себе адвокатам. А они явно ведут свою игру.

— Кстати, старый Полищук знаком с Дмитрием. Помнишь, когда ты меня встретил около конторы Полищуков? Так вот тогда я нечаянно поцарапала Дмитрию щеку, и чтобы остановить кровь отдала свой платок. Через пятнадцать минут в кабинете Полищука я обнаружила платок в урне. Ошибка исключена, это был именно мой платок. К тому же на подоконнике стоял флакон с зеленкой.

— То есть за час до знакомства со мной Полищук встречался с Дмитрием?! И ты скрывала?!

— Скрывала, — Лера не собиралась оправдываться.

— Почему?

— Тогда я еще не сложила два и два. После ты сам заподозрил, что они в сговоре. Теперь это вообще не имеет значения. Сейчас нам надо понять, кто такие Глеб Михайлович и Глеб — исполнители или заказчики?

— Мне кажется, Полищуки, — протянул Валерий Иванович, — исполнители, как я и Дмитрий. Вот смотри: ты появилась и выбила меня из колеи. Я ошибся, подставился Осину и лишил операцию главного козыря — полной анонимности. Думаю, Осину надлежало испить свою чашу, так и не узнав, кто сломал ему жизнь. Моя оплошность привела Виктора к «серым аналитикам». Ребята — профи могли подобраться к заказчику. Чтобы не допустить этого, Полищуки имитировали собственное следствие и отправили меня «в народ», а Осина — в больницу, якобы дожидаться результатов. Теперь адвокаты смогут с полным правом доложить Осину, что найти мстителя невозможно. Таким образом, все вернется на круги своя. Осин снова окажется в тупике. Мститель — в тени. А я, как был, так и останусь на побегушках только не у Дмитрия, а у Полищуков.

— Но кто стоит за Полищуками? — Леры от возбуждения даже разрумянилась.

Любуясь милой Круглов ответил:

— Это могут быть, например, Игорь и Людмила. Они имеют возможность — старшие Осины хорошо обеспечены и поддерживают дружеские отношения с Полищуками. Имеют мотив — ненависть. Виктор пристрастил их сына к наркотикам. Также надо учесть и то, что пока травили Осина, решился вопрос с наследством. Не исключено, что при помощи какой-то сложной интриги.

Круглов говорил и сам себе не верил. Игорь и Людмила Осины нравились ему. Полный статный спокойный Игорь поразил Круглова достоинством, скользившим в каждом движении, и уверенными манерами. Не взирая на возраст и негеройскую внешность, мужик нес себя миру, утверждая «я есть». Глядя на него тоже хотелось нести себя и утверждать. Хотелось быть достойным и уверенным. Люда Осина, бьющей через край энергией, энтузиазмом и неизменной улыбкой, напоминала Леру. Ни ту, ни другую ни старили года. Ни ту, ни другую ни портили морщинки и седина. Прелесть их лиц составляли живость и воодушевление. При чем живости и воодушевления было столько, что остальное просто не замечалось.

— Подозревать можно и Галю с Романом. Пока тянулась эта история Галина получила контроль над имуществом дочери, а Роман превратился из средней руки служащего в заместителя управляющего банком с приличным окладом. Кроме того, переехав к Гале, Алексеев продал свою квартиру, вырученные деньги вложил в Галин бизнес и теперь получает теперь неплохие дивиденды. Прочие удовольствия носят умозрительный характер. Сколько стоит близкое знакомство с банкирами, ректорами и умная красивая жена судить не берусь. Но, возможно, ради этого стоило постараться и уничтожить Виктора.

— Мне кажется, это Галя все затеяла. Она выиграла больше всех. К тому ж, давно знает Полищуков и спокойно могла попросить у них помощи. А вот Роману такие дорогие адвокаты не по карману. К тому же, он появился в этой истории случайно. Или нет? Уж слишком большой приз он отхватил, сойдясь с Галей.

— Парню просто повезло, — отмахнулся Валерий Иванович.

— Ему очень повезло. И понадобилось для этого очень мало усилий. Изобразить бурную страсть и проявить настойчивость — не самая высокая цена для того, чтобы поднялся на новую ступеньку социальной лестницы, — продолжила Лера.

Круглов помнил, КАК Алексеев смотрел на Галю в кафе. Восторженно, обожающе, страстно, со всепоглощающим вниманием.

— Роман увидел Галю и ошалел, — попробовал он объяснить. — Пожирал ее глазами, млел, балдел, пускал слюни. Потом три месяца ухаживал, не подозревая об Отрадном и соседе банкире. Я не верю, что он играл. Роман показался мне абсолютно искренним.

— Ладно, время покажет. Кстати, Нина и Андрей тоже могли мстить Осину. Мотивов у обоих хоть отбавляй. Тайны Виктора знают. С Полищуками могли договориться. Ведь Нина была когда-то близка с Глебом Михайловичем. Что касается выгод, тут сложнее. Но определенную корысть Андрей от нынешней ситуации получил. Он увеличил долю прибыли, да и компания работает теперь более стабильно.

— Не убедительно, особенно по части денег, — ответил Круглов, вспоминая притаившуюся в зрачках Андрея обморочную растерянность и апатию снежной пыльной кучи Нины. — Для преступления нужен кураж, желание, охота пуще неволи. Эти двое, возможно, порознь и воспрянут духом когда-нибудь. Вместе — вряд ли.

— Ты не преувеличиваешь их пассивность? — спросила Лера.

Нет. Обреченная покорность судьбе, которую буквально излучала Нина, свидельствовали о том, что эта женщина признала свое поражение в жизни и сдалась. И Андрей — не борец. Честно тянет лямку судьбы и только. И не мужчина он. Суть мужчины — брать. Если мужик хочет и знает, что его хотят, он не устоит, не утерпит, плюнет на устои и мораль. Если не импотент. Если в нем играет жизнь, и бурлят желания. Способные победить искушение, считал Круглов, не способны на риск. Слишком правильные не играют с огнем, не мстят, они терпят. Андрей, сцепив зубы, терпел, потому, в представлении Круглова, на месть, тем более такую месть, способен не был.

— Что же получается, — воскликнула Лера, — у нас шесть подозреваемых? А остальные?

— О мотивах Веры Васильевна и самих Полищуков мы ничего не знаем.

— Так кто же согнал Витечку с насиженного места в жизни?!

Круглов от неожиданности вздрогнул. Место в жизни! Вот ключевая фраза к разгадке таинственной истории. Генеральная установка необыкновенной мести была на удивление проста. Осина, как шелудивого пса поганой метлой выгнали вон с теплого сытого места. Зачем? Наказывая или освобождая место для другого? Если месть затеяна в наказание, то… Круглов от напряжения даже закусил губу… найти преступника не удастся никогда. Виктор насолил всем. Все и могли его покарать. Но если доходное место освобождали для другого, то появлялись шансы решить задачу. Надо было только просчитать кому достались максимальные выгоды нынешней ситуации.

Валерий Иванович сходил в комнату за бумажником. Визитка «серого аналитика» Федора нашлась в маленьком потайном кармашке. Фамилия, имя, номер мобильного — данных по-прежнему было не густо.

Лера едва глянула на лощеную картонку:

— Это кто?

— Хакер и, думаю, бывший оперативник. Он за деньги раздобудет любую информацию. Меня к нему Осин возил, когда пытался разобраться, кто его со света сживает. Надо будет наведаться к этому человеку и разузнать все что можно про наших ребятишек.

— Я возьму это на себя.

— Отлично, — обрадовался Валерий Иванович. — А я пока поем спокойно. Кстати, ты опаздываешь на работу.

— Точно….

Едва за милой захлопнулась дверь, Валерий Иванович набрал номер Полищука.

— Глеб Михайлович, Андрей вроде бы перевел деньги. Надо бы уладить наши финансовые дела. Если вы не против, я подскочу на пару минут?

— Жду. — Уведомил адвокат и без лишних слов положил трубку

— Вы могли бы и подождать до завершения операции, — Глеб встретил Круглова упреками.

— Могу, но не хочу, — ответил Валерий Иванович.

— Наглеете! — Глеб милейше улыбнулся.

— Круглов, вот ваш гонорар, — Глеб Михайлович достал из ящика стола конверт. — Вы довольны?

Валерий Иванович на глаз оценил содержимое конверта, кивнул, да.

— Извините, Глеб Михайлович, но Дмитрий велел держать связь через вас. Так что не сочтите за труд, устройте нам разговор.

Глеб Михайлович с недовольной гримасой взял телефон:

— Дмитрий, — проворчал в трубку, — добрый день. Как поживаете? Ваш протеже хотел бы с вами побеседовать. Вы не против? Отлично.

Телефон перекочевал к Круглову.

— Шеф, я сделал все что надо. Гони бабки, — Валерий Иванович сразу перешел сути.

— Что за спешка и суета? — ответил Дмитрий сердито. — Да, ты вышел из тени, запугал Осина, убедил его выложить сто тысяч. Но денег-то пока нет.

— Ты обещал заплатить за эту часть работы отдельно. Держи слово. В противном случае я выхожу из игры. Разбирайся, тогда с адвокатами сам.

— Черт тебя подери, — буркнул Дмитрий. — Ты берешь меня за горло.

— Я беру свое.

— Но я сейчас на мели.

— Плевать.

— Ладно, Полищуки дадут тебе бабло. Но имей в виду, ты зарываешься.

Круглов снова протянул мобильный Глебу Михайловичу.

— Да, да…Хорошо… — подтвердил он.

— Вот и славно… — Круглов погладил новый конверт. — Теперь я, сбственно, пойду. Новых указаний нет? Ждем Романа из командировки? Так?

— Совершенно верно, — выдавил из себя Глеб.

С трудом сдерживая глупую счастливую улыбку Круглов чуть не бежал по улице. Не в деньгах счастье, ликовал потихоньку, представляя, как небрежно расплачивается в магазине за что-то невероятно дорогое и красивое. Как идет с Лерой покупать стиральную машину или кольцо с бриллиантом. Нет, лучше и то, и другое.

Мечтая, Круглов не забывал оглядываться по сторонам. В спину, то и дело упирался чей-то настойчивый взгляд. Круглов чувствовал его, беспокоился, отгонял волнение лазоревыми грезами. К стиральной машине и кольцу прибавилась шуба. Длинная и широкая из блестящего серо-серебристого меха. Наверное, норковая, предположил, Валерий Иванович. В мехах он не разбирался, но знал: шубы должно много, она должна блестеть и норка-самый дорогой мех. Его Леронька не станет носить дешевку, заявил сам себе твердо, только самое лучшее.

Круглов вошел в подъезд, вприпрыжку одолел первые ступени и степенно побрел дальше, не известно из какой прихоти, не желая пользоваться лифтом. Сверху и снизу хлопнули двери. Загудел подъемный механизм, наматывая на барабан трос. Снова хлопнули двери. Валерий Иванович, насвистывая, шагал по лестнице.

— Эй, закурить не найдется?

Парень вынырнул из полумрака неожиданно и еще более неожиданно замахнулся. Краем глаза ухватив движение, Круглов успел увернуться, впечатал ладонь в физиономию нападающего и налетел на кулак второго парня. Откуда он появился, думать было некогда. Надо было отбиваться. Валерий Иванович пнул ногой в чье-то колено, рубящим ударом приложился к чьей-то шее и ухватив, неведомо чьи, волосы, дернул вниз. Перед глазами мелькнула перекошенная от боли молодая физиономия, грянул короткий вскрик, мат, грохот.

— Блин…мать твою…

Круглов почувствовал, что падает, увидел нацеленный в лицо ботинок и даже зажмурился от ужаса. Удара, однако, не последовало. Раздался странный глуховатый звук, один, затем второй, темное пятно пронеслось мимо. Лежа на ступенях, трудно было понять, что происходит. Валерий Иванович сел, встряхнул головой и остолбенел от удивления.

На затоптанном бетонном полу валялся мужик. На нем верхом восседала женщина, в Лерином халате, с Лериной русой стрижкой. В кулаке женщина сжимала ручку тяжелой чугунной сковороды, которую, не подскочи Круглов вовремя и не выхвати, опустила бы на рожу парня.

— Лера? — пролепетал Валерий Иванович. — Ты рехнулась?

Второй хулиган, забившись в угол между стенками жалобно скулил, уткнувшись в колени. Со спутанных волос на пол капала кровь. Ему тоже досталось от сковороды и ярости милой дамочки с ослепительной улыбкой.

— Лера! — позвал Круглов.

Лера подняла на него безгрешные глаза. Будто не она только что вороном налетела на двух здоровых бугаев, не она отметелила обоих сковородой, не она едва не насмерть забила одного из них…

— Господи… — потенциальный покойник разверз разбитые окровавленные губы. Застонал.

— Во дура тетка… — взвыл второй. И захлебнулся от крика.

Лера выскочила из-за спины Круглова и с размаху врезала парню ногой в живот.

— Успокойся! — Валерий Иванович сграбастал милую и держал до тех пор, пока бойцы, стеная, хромая и охая, не исчезли из виду.

— Мы с тобой еще поквитаемся, — буркнул первый.

Пришлось одернуть наглеца:

— Вали отсюда пока я добрый.

Злой взгляд, брошенный в ответ, завершил перепалку. Круглов судорожно схватился за карман. Слава Богу, деньги были на месте.

— Пошли, — скомандовал Лере. — И сковороду свою не забудь.

Догадка уколола острым ножом. Валерий Иванович опрометью бросился в квартиру, выскочил на балкон. Так и есть. У подъезда стоял бордовый «Жигуль». Дверь распахнулась. Показались вояки. Сели в машину.

— Сука…

— Я, как чуяла, — сказала за спиной Лера. — Ушла с работы, сижу, жду тебя, а душа не на месте. Встала у окна, смотрю: только ты вошел, эти двое шмыг вслед. Я открыла дверь, дай, думаю встречу, мало ли. На лестничной клетке темно, снизу шаги слышны, лифт поднимается. Мне даже не по себе стало, почему-то. Лифт остановился этажом ниже. Раздались крадущиеся шаги и невнятный шепот. Я быстренько метнулась на кухню, ухватила первое попавшееся под руку…

— Чугунную сковороду? — уточнил Круглов.

— Ее родимую, — созналась Лера. — Дальше все как в тумане. Выскакиваю в подъезд, ребята как раз на тебя набросились. Я испугалась. Хотела закричать, позвать на помощь и не смогла, голос пропал.

— С перепугу и полезла в драку?

— Какую еще драку? — в серых глазищах сплошное удивление: неужели, действительно, избила двух мужиков? — Я только врезала парню по башке. Сначала одному. А потом второму.

— Сколько раз?

— Я не считала.

— Так ведь и убить можно.

— Пусть не лезут.

В голосе ни грамма раскаяния. Сплошное победное равновесие. И глаза сухие. И руки не суетятся.

— Лера! Так нельзя! Это называется превышение меры защиты. За это срок получить можно! Ты что в тюрьму захотела? Соображать надо, что делаешь!

— Отстань, Круглов. Не успела я подумать! Растерялась! В другой раз умнее буду!

— Я тебе дам другой раз! — он пошел умываться.

— Мне их нисколько ни жалко! — крикнула Лера вдогонку. — И вообще на моем месте так бы поступила любая нормальная женщина.

За ужином нормальная женщина поведала, что в обеденный перерыв она успела сбегать в юридическую консультацию и теперь знает все.

— Андрей Круль сказал тебе правду. Завещав особняк двум и более лицам, введя ограничения по условиям продажи, например, оговорив, что покупателем должен быть в первую очередь родственник, Вера Васильевна связала Осину руки. Теперь он — формальный владелец и не в праве распоряжаться домом по своему усмотрению. В этой ситуации становится интересным положение Гали. Имея на руках генеральную доверенность, разрешающую вести дела мужа, а таковая у Гали вполне может быть, если она в сговоре с Полищуками; имея показания двух свидетелей, подтверждающих, желание Осина продать собственность, а таковыми охотно станут Алексеев и те же Полищуки; можно оформлять сделку про продаже дома на имя Даши, — продолжила Лера. — Самое забавное: документ, предоставляющий Даше единоличное право наследования и уплаченная Галей госпошлина, лишит Виктора возможности выдвинуть иск.

— Почему? — удивился Круглов.

Лера достала блокнот, прочитала сделанную на приеме, запись:

— «Распоряжение мужа и действия жены направлены к пользе одного лица — дочери. Поэтому обвинить жену в правонарушении или пренебрежении интересов доверителя невозможно. Если она сумеет доказать, что у мужа были материальные затруднения, любой суд сочтет его аферистом, пытающимся аннулировать законную сделку».

— Но как заставить Осина объявить во всеуслышание да еще при свидетелях о желании продать Отрадное?

— Очень просто. Запугав и потребовав сто тысяч.

Круглов кивнул.

Сытая и теплая должность в жизни, которую по праву рождения отхватил Виктор, называлась — внук профессора Осина. Должность эта давала права на беззаботное существование, но обязывала к определенным правилам. Выполнить их Виктору не смог, поэтому попал под сокращение штатов и был уволен без выходного пособия. Однако свято место не должно пустовать. Поэтому привилегии и полномочия должности перешли к следующей законной наследнице — правнучке профессора. Теперь Даша надлежало пользоваться благами земными, соответствовать высоким стандартам и держать экзамен, который провалил ее папочка.

Прояснилось и другое. Обойти Виктора и сразу же отписать половину дома правнучке Вера Васильевна не могла. Нарушение очередности позволяло другим правнукам профессора требовать свою долю. Поэтому план «свержения» Виктора и «воцарения» Даши имел две части. Сначала Виктора сделали формальным владельцем половины особняка, затем заставляли ее продать.

Расстаться с Отрадным Осин мог лишь в крайних обстоятельствах. Которые и были организованы под видом мести. Круглов только теперь по достоинству оценил гениальность идеи. У Виктора постепенно и незаметно отобрали все. Когда из явных резервов ничего не осталось, у него потребовали сто тысяч. Сначала сто, потом еще сто. Прессинг продолжался бы до тех пор, пока Виктор не продал бы свою часть особняка.

Наконец-то многое стало ясно. Раньше Круглов не понимал планов Дмитрия, считал их странными, дикими. Теперь видел: благодаря «странным и диким» мероприятиям «ковался меч возмездия». Теперь Осина можно было упечь за решетку в любую минуту. Протокол изъятия героина в квартире Виктора влек за собой обвинение в хранении и распространении наркотиков. Заявление Ольги Литвиновой грозило обвинением в убийстве. Оформленный лишь в черне вариант о психической болезни при доработке мог лишить Осина дееспособности и, следовательно, возможности самостоятельно владеть собственностью. Так или иначе, но хозяином Отрадного Виктору оставалось быть недолго.

— Значит, Галя? — спросила Лера.

Самую большую, громадную, колоссальную, выгоду от травли и разорения Виктора получала Галина. Возможность передать дочке половину дома ценой в десять миллионов долларов стоила коварного плана и двух лет ожидания. Валерий Иванович сокрушенно вздохнул. Уж, больно ему нравилась брюнеточка. Уж, больно не хотелось, назначать ее злодейкой-преступницей.

Круглов недовольно поморщился:

— Давай, не будем торопиться. У нас хватает подозреваемых: Алексеев с Галиной, Игорь с Людимилой. Да и адвокатов не стоит списыать со счетов. У молодого вряд ли, а у старика вполне могут быть личные счеты с Осиным.

Лера небрежным жестом притянула Круглова за шею и чмокнула смачно в губы.

— Какой ты у меня красивый, просто ужас. Если бы могла влюбилась бы в тебя еще сильнее. Но это так…лирическое отступление. По делу — я полностью с тобой согласна. В связи с чем у меня вопрос.

Круглов только вздохнул сокрушенно (о, женщины!) и покрутил в пальцах чайную ложечку.

— Валяй.

— Что будет, если мы узнаем, кто преступник?

— Понятия не имею.

— По логике вещей, нам придется объединятся с Осиным и бороться с Полищуками? — спросила Лера.

— Леронька, не надо строить иллюзии. Во-первых, Осин обречен. Во-вторых, я, скорее всего тоже. Скажи… — Круглов помялся, — когда меня посадят, ты будешь меня ждать?

Лера всплеснула руками.

— Нет! — Зло и остервенело прошипела. — Нет!

— Но..

— Что значит, посадят?! Ты обещал мне счастье? Обещал?! — заорала вдруг милая.

— Обещал…

— Вынь да полож!

— Но всякое может получится…

— Что значит, всякое? Ты должен сражаться до конца и победить! Иначе ты — трус, обманщик и предатель! Нет! Я не буду тебя ждать из тюрьмы. Тюрьма — это поражение, проигрыш, гибель. Понял?

Круглов кивнул угрюмо. Конечно, понял. В памяти полыхала история с пистолетом. Бег на сорванном дыхании…Маслянисто поблескивающий ствол…Страх, рвущий сердце…На пистолете наверняка остались его отпечатки. Если понадобится, Дмитрий пустит в ход этот аргумент и тогда семь строгого режима обеспечены.

— Лерочка, пойми, я у них на крючке. И не на одном…

Слава Богу он не договорил, то что хотел: «Но ты не беспокойся. У меня есть деньги. Пока я буду в тюрьме, ты ни в чем ни будешь нуждаться. Только дождись меня…» В противном случае, Лера его просто убила бы. А так обошлось малой кровью.

— Ты должен сражаться до конца и победить! — Злобно по-змеиному прошипела любимая женщина и обожгла взглядом, полным презрения и ненависти

И тут хватило ума промолчать, скрыть потаенное: «Я не всесилен, не всемогуч… они сильнее меня…умнее…у них власть, деньги…»

— Другого не дано. Понял?

Валерий Иванович резко отшатнулся. Перед его носом внезапно появилась чашка с горячим чаем. Лера чуть ли не швырнула ее на стол. Круглов с опаской покосился на горячий чайник, вздохнул, вспомнил чугунную сковородку. На ум пришли заградительные отряды, обеспечивающие массовый героизм и отвагу в годы войны.

— Я просто спросил …

— Я тебе спрошу! Еще раз услышу про тюрьму — убью на месте. — Военный трибунал, скорый на расправу, не мудрствуя лукаво, объявил приговор. К расстрелу! Шаг влево, шаг вправо — огонь на поражение! — Я тебе дам тюрьму!

— Хватит! Разбушевалась! — Впервые Круглов повысил голос.

— Ой, мамочки, — Лера рухнула на табурет, — он на меня еще кричать вздумал!

— Хватит! — командно велел Валерий Иванович. — Разошлась!

— Я еще и не начинала!

«Слава Богу, про деньги не сказал. Она бы мне их в рот запихала», — похвалил себя Круглов и уже мирно поинтересовался:

— Я не сказал, что собираюсь сдаваться. Я лишь предположил такую возможность. Как бы там ни было, я намерен драться до последнего.

— Мы! Мы будем драться до последнего! И победим!

— Конечно, у нас ведь есть секретное оружие массового поражения! Чугунная сковорода последнего образца.

— Можешь не сомневаться. Понадобится — оприходую сковородой или чем придется и твоих великомудрых Полищуков, и Дмитрия, и Осина. Я за тебя горло перегрызу. Но надеюсь до этого не дойдет. Ведь, ты послушаешься меня и уговоришь Валентину Татарцеву подписать доверенность.

— Опять ты про эту филькину грамоту.

— Опять! — Лера сходила в комнату за бумагой.

Круглов прочитал напечатанный на гербовой бумаге текст:

«Я, Татарцева Валентина Федоровна, доверяю своему мужу, Круглову Валерию Ивановичу, эксклюзивную возможность представлять свои интересы по любому спорному вопросу, без права подписи. Татарцева В.Ф.»

— Делай, что хочешь, но Валя должна заверить бумагу, — приказала Лера. — И тогда, Полищук и компания тебя пальцем не тронут.

— Глупость какая, — буркнул Круглов. — Глеб Михайлович увидит эту бумажку и умрет от смеха.

— А директор госпиталя, к территории которого раньше относилось Отрадное, увидит и умрет от радости. Ведь он получит возможность утереть нос Вере Васильевне и сорвать приличный куш.

— Не понял, — рявкнул Круглов. Черт подери, какой еще директор госпиталя?! Какой куш? Что эта ненормальная еще придумала?!

Он так и выразился:

— Что ты еще придумала? — «ненормальная» удалось проглотить буквально в последнюю секунду.

— Раз старуха — самозванка, значит Отрадное приватизировано с нарушением закона. И соответственно прежние владельцы — Министерство Обороны — узнав об истинном положении дел, имеют полное право аннулировать акт о приватизации. Отрадное — лакомый кусок, переуступив дом и участок какому-нибудь новоявленному богатею, госпиталь и лично директор получит очень приличный куш. Надеюсь, ты догадываешься, что человек, который принесет такие новости, окажет военным неоценимую услугу?

— Я понял, — ахнул Круглов. — Если история о проделках сестер Татарцевых выплывет наружу, то госпиталь потребует аннулировать акт о приватизации Отрадного, банки закроют счета Веры Васильевны, а ее саму могут привлечь к уголовной ответственности за фальсификацию.

— Наконец, ты начал соображать.

— Блин! Это же меняет дело!

— Конечно, ты покажешь Полищукам доверенность и спросишь, куда тебе лучше обратиться: к военным или в суд? Сколько требовать денег у директора госпиталя и и есть ли шанс у Валентины, как дочки настоящей вдовы профессора, получить свою долю наследства? Если после этого, адвокаты посмеют тебе угрожать, я съем свою шляпу.

Круглов восхищенно покачал головой. Ну и повезло. Ему досталась умнейшая женщина.

— Как ты до этого додумалась?

— Не знаю, я слушала оперу и сообразила, что нам надо делать.

«Как же у нее устроены мозги? — задался Валерий Иванович непростым вопросом. — Почему она увидела и поняла то, что мне даже не пришло в голову?»

Вслух он сказал другое:

— Лера, я тебя люблю.

Серый взгляд потемнел:

— Не о том, гражданин Круглов, думаете. Вам надлежит готовиться к встрече с Валентиной Татарцевой и морочить голову ей.

Нож с грохотом полетел в мойку. Лера, всхлипнув, удалилась в комнату. Круглов понуро поплелся вслед.

— Лера… — заныл жалобно. — Ты же сам придумала жениться. Сама…

Оскорбленное молчание красноречивей слов обвиняло будущего коварного изменщика.

— Собирайся. Я купила тебе билет в Херсон.

— Лерочка…она мне ни капельки не нравится…

— Каждый раз, когда ты будешь ее касаться, я здесь буду умирать…

— Я тогда не смогу ничего…я буду думать о тебе и не смогу ничего …

Мысль, что в постели с другой женщиной Круглов будет думать о ее слезах и ревности, привела Леру в неистовство. Она взбрыкнула головой и потребовала:

— Думай про тюрьму, про колонию, про ужас какой-нибудь…

— Хорошо.

— Тебе пора…

— Да.

— Они следят за тобой?

— Не знаю. Но лучше подстраховаться.

Через час из Лериной квартиры вышла женщина с пышной гривой рыжеватых кудрей. Постояв у порога и послушав гулкую тишину подъезда, она, стараясь ступать как можно тише, спустилась на первый этаж и юркнула в вечернюю тьму.

Спустя еще час в вокзальной суете можно было наблюдать странное создание, неопределенного пола, в брюках и куртке, с беретом на длинных светлых прямых волосах.

В 21.00 созданию, то ли женщине, судя по вихляющей походке, то ли мужчине, судя по резкости движений, позвонили.

— Привет, — сказал мужской голос.

— Уже здоровались.

— Злишься?

— Нет, радуюсь. Повезло, ничего сказать. Начальник у меня добрейшей души человек. Подсылает то одних придурков, то других.

— Мой милый, обе драки ты начал первый.

Действительно, ахнуло нелепое создание, но воинственный пыл не смирило:

— Пошел ты…

— Ладно, не будем ссориться. Но должен отметить: есть женщины в русских селеньях…есть и в украинских…

— Есть, — подтвердил Круглов. — А ты собственно зачем звонишь?

— Да так, узнать, как дела.

— Все в порядке, — ответил Валерий Иванович и отключил связь.

В поезде Киев-Херсон Круглов думал о Татарцевой. Вдруг у него не получится ее соблазнить? Вдруг она не захочет выходить замуж и подписывать доверенность? Однако все разрешилось без проблем. Валентина Круглова сначала не узнала. Слишком уж вальяжный столичный франт не походил на замызганного и издерганного неволей бывшего зека. Пришлось напомнить о себе.

— А-а.. — Валентина усмехнулась игриво. — Было дело. А ты теперь другой… Помолодел даже…

— Куда мне до тебя. Все хорошеешь. На погибель нашего брата…

Валентина не нравилась Круглову. Он почти с отвращением наблюдал за грузной фигурой, оплывшим подбородком, красными грубыми ладонями.

— Ну, с приездом, — хозяйка опрокинула полстакана водки и не поморщилась. С любопытством бросила гостью: — Зачем пожаловал? Соскучился?

— Жениться мне срочно надо. Помоги с невестой.

Татарцева привалилась рыхлым бюстом к локтю потенциального жениха.

— Я — чем не невеста?

— Брак фиктивный, для печати. Я заплачу.

Раздался хохот. Груди-тыквы, свободные от бюстгальтера, заколыхались.

— Я думала в правду бабу ищешь, а ты шутки шутишь.

Круглов скорчил обиженную физиономию.

— Я серьезно ищу вдову или разведенку под полтинник. Мне квартира светит и работа за бугром, а берут только семейных.

— У тебя женилка-то не отсохла? — засмеялась Валентина и прижалась ногой к колену Круглова.

— Хочешь проверить? — отчаяние придало голосу нужную градус.

Валерий Иванович, не успев договорить, почувствовал, как сильные пальцы возятся у него в ширинке.

— Пойдешь за меня? — спросил, смиряя дыхание. Подлый организм, не взирая на инструкции Леры, среагировал на грубую ласку единственно возможным образом.

— А сколько дашь?

— Сто долларов и сто еще за доверенность.

Не переставая обхаживать мужские достоинства, Валентина спросила:

— Какую еще доверенность?

— Потом объясню…

Первый раунд закончился победой Валерия Ивановича на железной кровати, украшенной никелированными блестящими шарами.

— Вообще-то деньги у меня есть, — задумчиво протянула Валентина. — Тетка каждый месяц присылает. Я не работаю давно. Мне твоя сотня, тьфу и растереть.

Начался раунд второй.

— Как хочешь, — Круглов оторвал голову от необъятной подушки. — Тогда я прогуляюсь, поспрашиваю, сам поищу…

Такой расклад даму не устраивал.

— Может еще полежишь? — Валентине не хотелось отпускать симпатичного и справного мужичка.

— Я бы с удовольствием, да женится надо. Время поджимает. — Круглов потянулся за трусами.

— Давай-ка еще разочек, я подумаю пока…

— Ты баба ладная. Как раз по мне. Соглашайся. Я наведываться буду. В отпуск загляну. Отдохнем вместе.

К ночи пришли к консенсусу. Утром подали заявление в ЗАГС.

— Ну, давай за счастье! — нареченная опять пила водку и поглядывала на кровать.

Круглов, экономя время, не сопротивлялся. Предстояло сделать еще бездну дел.

В обмен на долларовые купюры в больнице, где служила Ирина Васильевна Татарцева; в военкомате, где состояла на учете; в донорском пункте, где последние годы подрабатывала, удалось собрать массу справок. Среди прочих, главную: о группе крови. У сестер были разные группы. Зная это, доказать, что Вера Васильевна — не бабушка Виктора, следовательно, не жена профессора Осина, а чистой воды самозванка, было теперь просто.

На следующий день Круглов Валерий Иванович перед законом и людьми взял в жены Татарцеву Валентину Викторовну, поклялся ей в вечной любви и верности, и, получив на руки свидетельство о браке, заглянул с молодой женой к местному нотариусу. Предварительный визит и пара двадцати долларовых бумажек, помогли избежать волокиты и лишних вопросов. Доверенность с подписью и печатью обрела завершенный вид.

Еще сутки Круглов закреплял за собой завоеванный плацдарм. К стыду своему, исполнить обещание, данное Лере, он не сумел. Лагерные будни или какой-нибудь другой ужас напрочь вылетали из его головы, стоило оказаться постели с Валентиной. Не взирая на возраст, была она бабой страстной, горячей, темпераментной, с фантазией, потребностями и запросами. От ее немерянных аппетитов по утрам слегка кружилась голова и подкашивались коленки. Особенно в последнее утро. Ночью Валентина не сомкнула глаз, требовала «еще и еще», хитрыми уловками умудрялась получать желаемое. На прощание, в награду за трехдневный эротический марафон, жарко поцеловала Круглова, похвалила:

— Ну, ты силен! Скольких мужиков перепробовала, такого не видела. В молодости, небось, еще здоровее был? Жеребец!

Круглов сидел в маршрутке, сонно таращился ва окошко, вспоминал необъятные, похожие на тыквы, груди, тосковал устало. В вагоне поезда без сил рухнул на койку, мгновенно отключился и очнулся от раздраженого окрика проводника «Киев скоро. Вставай».

Пока Круглов сражался на эротическм фронте, Лера знакомилась с «серыми аналитиками». Страная квартира: приборы, провода, справочники. И хозяин на удивление. Не красивый, с темными умными глазами, хищным носом, впалыми щеками — Федор показался фигурой загадочной. И почему-то знакомой.

— Простите, мы прежде не встречались? — спросила Лера.

— Нет, — отказался Федор.

Лера наморщила лоб. У нее хорошая память на лица. Да и Федор — приметная личность. Увидишь — не забудешь.

— Светлана Остапчук…Я видела вас со Светланой.

Светлана Остапчук, милая стройная симпатичная шатеночка лет тридцати, как и все в библиотеке тянула две лямки: библиотечную и менеджерскую. Мама-пенсионерка, маленький ребенок, полное отсутствие всякого присутствия личной жизни. Светка старалась как могла, хваталась за любую работу лишь перехватить лишнюю копейку.

— Мы виделись на именинах у Светы, года три назад…Тесен мир…

Лицо Федора застыло каменной маской. Темные глаза под росчерками бровей — воплощение безучастия.

— Что вас привело ко мне? — он попытался свернуть со стези воспоминаний на деловую тропу. Не тут было. Лера Круглова закусила удила и пошла в наступление.

— Вы — подлец, — заявила решительно. — Вы бросили женщину с ребенком. Это низко. Это мерзко и отвратительно.

Федор отшатнулся:

— Ребенок? Какой ребенок?! — прошептал чуть слышно. Смуглое щеки укрыла синеватая бледность, руки взметнулись в отторгающем защитном жесте.

Лучше сыграть неведение было трудно.

— Вы не знали? — с трудом предположила Лера.

— Света родила? Но она же хотела делать аборт! — пробормотал невнятно Федор. Отклики давних переживаний блуждали по его лицу. Кривился рот, поднимались и опускались брови, моргали веки. — Вы меня обманываете?

— Она родила девочку. Катеньке уже полтора года.

— Но Света категорически отказалась…

— Вы же таскались, голову морочили…

Обычная история: он, она, надежды, претензии, непонимание. Задержка.

Она сказала:

— Я беременна,

Он осторожно ответил.

— Я не планировал становиться отцом…

— Не волнуйся, я сделаю аборт, — разочарованно резанула женщина.

— Зачем аборт? — неприятно удивился мужчина.

— Зачем мне лишние хлопоты?!

— Значит, ты не хочешь ребенка?

— Я не собираюсь навязываться…

Слова сложились в ссору, в расставание. Вдруг как снег на голову за день до аборта.

— Сходите, голубушка, на УЗИ, проверьтесь еще разик, на всякий случай.

А там:

— У вас, женщина, тринадцать недель сроку. Поздравляю!

С чем? С тем что придется рожать и самой растить малыша? С этим не поздравляют. По этому поводу впору слезы лить.

— У Светы есть кто-то сейчас? — Федор почти овладел собой.

Перед тем как ответить Лера задумалась. Разговоры о Катенькином отце Света обрывала, злилась, шипела зло:

— Ушел и ушел. Черт с ним. Не велика потеря…

Велика…говорили пылавшие горькой обидой глаза.

— Как ты одна будешь растить ребенка? Времена-то какие…

— Мы не пропадем, — обещала Светлана, поглаживая округлившийся живот. Сначала. Потом поглядывая на фотографию дочки. — Не стану я его просить ни о чем. Сама справлюсь.

— Все-таки отец …

— Не отец он, а подлец…

Подлец ничего не зная о своей подлости, с нетерпением ждал ответа:

— Конечно есть, — осторожно начала Лера, и заметив болезненную гримасу на лице Федора добавила, — маленький ребенок и безработная мама. Света одна кормит всех. Пашет день деньской, а вечерами подъезд убирает.

В карих глазах было столько боли, что упреки увяли сами собой.

— Я не знал. Светлана забеременела, сказала об этом, я растерялся и этим, наверное, обидел ее. Но, я действительно, растерялся. Так бывает. В общем, Света заявила, что намерена делать аборт и просто сочла необходимым поставить меня в известнсть. Вскоре мы перестали видиться. Я этому не удивился. Наши отношения носили не очень серьезный характер.

— С чьей стороны?

— Давайте не будем ворошить прошлое.

Давайте, кивнула Лера. Ее занимало будущее.

— Вы что-нибудь предпримите теперь? — спросила осторожно.

Какая бы женщина удержалась от подобного вопроса?

Федор пожал плечами.

— Нет. Если Света не нашла меня, не рассказала о дочке, значит я ей не нужен.

Лера с сомнением оглядела Федора. Худ, носат, хмур. Не красавец. Сильно не красавец. Комплексов, наверное, полно.

— Извините, у вас есть сейчас женщина?

— Какое это имеет значение?

Значит никого нет!

— Почему бы вам ни попробовать помириться со Светой? Я могла бы помочь.

Новая волна бледности укрыла худое лицо, дрогнули губы.

— С меня довольно одного урока, — выдохнул Федор. — Света не хотела рожать от меня. Она предпочла голодать и мыть подъезды, лишь бы не видеть меня рядом. Я ей не нужен. Давайте оставим этот разговор. Я покурю, и через пять минут буду к вашем распоряжении.

— Конечно.

Едва за Федором закрылась дверь, Лера достала мобильный и позвонила в библиотеку.

— Девчонки, Светку сюда и быстро. Светик, я нечаянно встретила твоего чернявого Федю. Он не знает про Катю и сохнет по тебе до сих пор. Быстро решай: нужен он тебе или нет?

— Нужен, — грянуло запоздалое признание. — Очень нужен. Просто позарез.

— Тогда мой шею.

Вернулся Федор, такой же бледный и с той же каменной от напряжения физиономией.

— Света ждет вас сегодня в 19.15 у библиотеки, — сразу заявила Лера.

Камень не дрогнул.

— Это лишнее. Нам ни к чему встречаться.

— Она любит вас, — бросила Лера пробный шар. — И всегда любила. И очень хотела быть вашей женой.

— Неправда! — перебил носатый худой некрасивый человек. Он думал, к нему снисходили от скуки и одиночества. Он думал к носатым худым некрасивым можно только снисходить. Любить их нельзя. Рожать от них противно. Он думал…

— Она сейчас сидит у телефона и плачет. Она глупая и гордая девчонка и не понимает, что за счастье надо бороться в первую очередь с собой. Нельзя поддаваться комплексам, амбициям, страхам. Надо идти до конца, потом идти дальше, а потом еще дальше. Будьте мужчиной, Федор. Будьте умным и сильным, идите и возьмите женщину, которую любите. Если вы ее, конечно, любите, — закончила Лера. — Вопросы есть?

— Нет вопросов. — Федор глупо улыбнулся. — Только я вам не верю.

— Поговорите с ней сами. Хотите?

Федор с отчаянным достал мобильный.

Лера вышла в соседнюю комнату. Стараясь не слышать то и дело, доносившиеся из-за двери возгласы, уткнулась в глянцевый журнал.

— Я …нет…очень…чуть с ума…не плачь… буду через полчаса …да…да….

— Простите, — влетел новоявленный счастливец.

Лера усмехнулась довольно. Камень превратился в пушистое облачко и, взмыв к голубым небесам, парил в безбрежной безмятежной выси.

— Я должен идти. Может быть мы встретимся позднее?

— Нет, — возразила Лера. — Время не ждет.

— Тогда вами займется мой коллега, Влад.

— Конечно.

— Я позвоню и приглашу его. Подождите минут двадцать.

Новый «серый аналитик» по имени Влад отличался от Федора только внешне. Сущность, выглядывавшая в цепком пронзительном взгляде, была у мужчин одна. Вывернуть наизнанку, выпотрошить, выискать — удовольствие в жизни состояло в этом.

— Я вас слушаю!

— Что можно узнать о человеке за два, максимум три дня? И сколько стоит подобная услуга?

— Из баз МВД, ЗАГСа, Минздрава и прочих можно собрать практически полное досье. Цена зависит от объема информации, срочности заказа и степени защиты базы. Поэтому один запрос может потянуть на сто, а другой на тысячу долларов. Вас Федор, в порядке исключения, велел обслужить по минимальному тарифу.

— Прекрасно, — обрадовалась Лера.

— Итак, — она выложила на стол шесть картонных карточек. — Это мои фигуранты.

— Позвольте, — Влад взял один листок. Пробежал глазами текст. — Так понятно. Муж и жена. Гражданский брак. Дед и внук.

— Думаю, в последнем тандеме можно ограничиться только дедом. Внук в силу возраста вряд ли играет важную роль в моей истории.

— Поставьте передо мной задачу.

— Суть дела в двух словах такова: адвокат длительное время организовывал некоторые события, в результате чего фигуранты получили определенные выгоды. Мне надо проверить: связаны ли между собой адвокат и кто-либо из этих господ-товарищей, — Лера указала на фото старших Осиных, Гали и Романа. — А также выявить скрытые факты биографии всех фигурантов. Любовные шашни, потерянные дети, долги — сгодится любой материал.

— Сколько у меня времени? — уточнил Влад.

— Если я заплачу сейчас пару сотен лично вам, и Федор об этом не узнает, сколько потребуется времени для выполнения задания?

— Позвоните вечером. Я не могу сказать точно, не зная объем работы.

— Это ответ профессионала.

Влад пожал плечами. Естественно.

Вечером он доложил: связи пока не обнаружены, тайн тоже не густо. Но кое-что найти удалось. Галина Осина, в девичестве Осадчая, была удочерена в возрасте одного года. Имя матери известно. В графе «отец» — прочерк. С родителями Романа Алексеева тоже не все в порядке. После развода мать отказалась от ребенка. Мальчика усыновила мачеха. А после смерти отца Рому усыновляли два ее следующих мужа.

Виктор Осин

Провести нежданно выпавшие каникулы Осин решил в санатории доктора Кравченко.

— Во сколько мне обойдется это удовольствие? — поинтересовался Осин.

— Тысяча долларов, — ответил доктор. Он лечил только людей состоятельных, поэтому устанавливая цены, не стеснялся.

Виктор ахнул, но заплатил и, забывая о страхах и заботах, растворился в сказочной санаторной жизни.

В лечебном задении царила почти полная вседозволенность. Секс, азартные игры, спорт, сон, медитация, книги, любое занятие или изыск на выбор. В том числе несколько массажных кабинетов.

— Вы очень напряжены, — сказал Кравченко, — назначу-ка я вам расслабляющий курс.

— Мне хорошо тонизирующий помогает, — возразил Осин. Возня с тремя бабами одновременно приводила его в отличное расположение духа.

Олег Иванович насмешливо хмыкнул:

— Доктор здесь я.

— Вы не доктор, вы — диктатор, — чуть было не обиделся Виктор, но смиренно отдал себя в руки специалистов по релаксации. К удивлению тоже трех женщин.

Осина, почти голого, одни бумажные плавки — треугольник и тесемки — уложили на низкий столик. Сверху села полная брюнеточка и легкими щипками стала мять спину. Плечами и руками занялась рыжеватая симпатяга. Ноги достались стройной блондинке.

Из одежды на дамах были лишь серьги, прочее розовело обнаженной плотью, которой они терлись, прижимались, елозили и втискивались в Виктора.

Он мгновенно возбудился и ухватил рыжую за грудь. Барышня не противилась, позволила ласкать себя. Однако едва Осин потянуться к ее бедрам, отстранилась.

— Иди сюда, глупая, — позвал он и почувствовал легкую боль. Брюнеточка твердым пальцем надавила на точку на затылке. По телу разлилось теплая волна истомы. Желание отступило, уступило место ощущениям, менее острым, но не менее сладким. Блаженное чувство умиротворения баюкало нервы. Безбрежный покой ласкал душу. Тело нежили женские ласки.

Движения мягких ладоней и тонких пальцев становились смелее, прикосновение грудей, лобков и ягодиц — откровенней и зазывней, запахи из подмышек и межножья — острей. От вожделения у Виктора закружилась голова. Стремительным рывком, он вывернулся из-под брюнетки и подмял ее под себя. Легкий болезненный тычок под колено вернул в состояние безмятежной эйфории. Осин обмяк, поплыл, распластался бесформенным мешком. Его перевернули на спину и продолжили процедуру.

Брюнетка легла поперек Виктора, и то, вставая на колени, то, простираясь ниц, прокатывалась грудью и животом по его груди и лобку. Тоже делала и рыжая, но с его лицом. Блондинка пальцами и губами перебирала пальцы его ног.

Осин сцепив зубы терпел. Он не желал превращаться в бесчувственный предмет, которым становился после акупунктуры.

От горячечной страсти сворачивалась кровь, сердце захлебывалось в бешеном ритме, рвались легкие судорогой вздохов-выдохов, в паху полыхал ад. Привыкнув возбуждаться мгновенно, Осин не знал каково наполняться желанием, собирать его, скапливать по капле. Он знал примитивные ощущения вулкана, извергающего пламя и лаву. Девочки учили терпению, выдержке, выносливости. Преподавали мужской, хищной сути урок смирения. Жар желания — холод бесчувствия. Жар-холод. Жар-холод. Так куют изысканный булат. Высокопрочную дамасскую сталь, для лучших в мире клинков, сабель и кинжалов.

Огонь, наковальня, молот, вода…Рыхлая основа твердеет, закаляется, обретает жесткость, гибкость, устойчивость.

К третьему сеансу Осин сумел выдержать двадцать минут. В первый он кончил на восьмой минуте.

Возвращаясь в палату, легкий и опустошенный, с мокрыми после душа волосами, Виктор безмятежно улыбался. Пока существуют на свете такие удовольствия, пока он в состоянии их получать, жизнь прекрасна и удивительна, думал весело.

Проходя мимо сестринского поста, с удовольствием отметил, что сегодня дежурит смуглая, похожая на Галю, Наташа.

— Заскочи ко мне вечерком, — предложил игриво.

Барышня полыхнула карими глазками:

— Хорошо.

Секс с пациентами вменялся сестрам в служебные обязанности.

— Вам сейчас спать положено, — напомнила девушка.

Со сном у Осина были проблемы. Даже после массажа он не мог заснуть.

— Хотите, Люба сделает укольчик?

— Хочу, — Виктор вздохнул горько. Как ни боялся он уколов, а перекемарить пару часов хотелось нестерпимо.

Любочка в коротеньком белом халатике смахивала на ангела. Порочного ангела. Она появилась в палате, стремительно распахнув дверь, заявила с порога: «Духота»; сразу стала открывать окно. Совладав с задвижкой, рухнула локтями на подоконник, выглянула наружу. Подол бесстыже задрался, оголив розовую голую попку.

— Красота! Теплынь! Солнышко! — Любочка счастливо рассмеялась. Как в восемеадцать лет не радоваться весне, солнцу, будущему? Деньгам, так легко, плывущим в руки.

— Ты, что же, цыпленок, совсем трусы не носишь? — спросил Осин, не отрывая взгляд от пышных полусфер и складки между ними, сползающей в промежность.

— Нет, — не поворачивая головы, весело сообщила Любочка. — Зачем они мне?

Действительно, зачем? Пока девушка проверяла шприц и протирала предплечье спиртом, Виктор исследовал под халат тайные местечки.

Иголка проткнула кожу, снотворное полилось в кровь. Осин притянул Любу к себе, развязал поясок халата, стиснул мягкую нежную грудь.

— Вы мне еще за прошлый раз не заплатили, — обиженно надула губы девчонка.

За обязательный секс шла надбавка к зарплате. За старание, энтузиазм и фантазию клиенты отстегивали из собственного кармана.

Виктор бросил на тумбочку банкноту.

— Ну, давай, давай… — приказал нетерпеливо и прижал любочкину голову к своему животу.

Он проснулся от холода, потянул на себя одеяло и вздрогнул. С кровати на пол с грохотом упал сверток. Когда Любочка уходила никакого пакета не было. Осин брезгливо поморщился. Пряничная сказка из удовольствий производства made in doctor Кравченко испытаний не выдержала. Поддалась суровой действительности. Впустила нечто требующее внимание. И вызывающее страх.

«Что в пакете?» — Осин облизал пересохшие губы. «Что-то тяжелое», — ответил сам себе.

Захотелось закрыть глаза и представить, будто ничего не произошло. Будто глупая развратная девка снова целует его, гладит, ублажает.

Но нет. Вместо радужных картин в памяти всплывали пережитые кошмары. Три дня в раю не затмили двух лет ада.

«Что в пакете?» — Он смотрел на синеватую оберточную бумагу, аккуратные углы, серебристую ленту.

В клинику не пускали посторонних. Кроме персонала и пациентов на территорию заходить никто не имел права. Для посетителей существовала специальная «карантинная» зона и куръерская служба, занятая доставкой по палатам тех назойливых мелочей, которыми родные и подчиненные напоминали о себе.

Виктор протянул руку, прикоснулся к гладкой бумаге, погладил ее. Палец царапнуло что-то острое. Картонка. Неведомый доброхот вложил под ленту открытку. «Виктору Осину от Дмитрия» — гласил текст.

Осин судорожно сглотнул слюну и ухватил сверток. Сорвал обертку.

На картонной коробке, обвитой изолентой, белела еще одна записка.

«Я могу убить тебя, как бешеную собаку, но брезгую марать руки о такое ничтожество. Посмотрим, каков ты в бою. Не струсишь выйти один на один?»

Внутри коробки лежал пистолет, поблескивал вороненой сталью. Из дула торчал скрученный в трубочку листок.

«Нравится игрушка? Пользуйся! И готовься! Я скоро приду за тобой и не хочу встретить тебя безоружным».

Виктор укутался по плотнее в одеяло и, сжимая в руках пистолет, с грустью уставился в окно. Черт подери, как он устал! Как измучился! Истрадался!

Неужели, этого дурацкого Дмитрия подослал близкий ему человек? Тот кому он доверял, любил, считал своим? Горькая мысль, не взирая на все ухищрения, грызла, томила, изводила нестерпимо. Кто это сделал? Кто?

Галя? Нет! Она, в ущерб себе, вчера подарила сорок тысяч долларов. Подписанная в пользу Даши бумажка фактически ничего не стоит. Появись у него другие дети, и филькиной грамоте одна дорога — в туалет.

Роман? Этот мог желать вреда и желает, рассуждал Виктор. Но он — чужой человек, а мститель посвящен в мельчайшие подробности его жизни, о многих, из которых даже Галка не догадывается. Других источников информации, кроме Гали, у Романа нет.

Игорь? Люда? Осин тяжко вздохнул. Если бы Игоря дошла правда, брат убил бы его, не раздумывая. Людка, вообще горло перегрызла бы, не поморщилась. Но, раз, дело заглохло, кануло в лету, легло под сукно, родственнички никогда не узнают правду о той темной истории. И, слава Богу.

Нина? О жене друга Виктору не хотелось вспоминать. Он изнемог под бременем многолетней пламенной страсти, вечных упреков и патологического желания Нины родить ребенка. Его детей должна была рожать Галя. Нинке полагалось рожать от Круля. Таков порядок вещей. Зачем его нарушать? С какой стати?

Глеб Михайлович? Он в своем величии не стал развлекаться мелкими гадостями. Он бы прикончил противника одним махом.

Бабку подавно следовало исключить из списка подозреваемых. Чтобы уничтожить внука, старухе достало бы отлучить его от кормушки.

Неоправданными остались две андидатуры. Глеб Полищук — мальчишку Виктор никогда всерьез не принимал. И Андрей. Осин погладил ствол пистолета, подумал: оружие — воплощение мужественности, идеал силы. Андрей — мужественный человек. То, что он вынес, под силу не каждому. Можно сколько угодно обманывать других, себя обманывать зачем?

Виктор осознал, что его влечет к Андрею в первый день знакомства. Изрядно нагрузившись на вечеринке, спонтанно организованной после экзамена по математике, прихватив бутылку водки и портвейн, он потащил нового приятеля в общагу кулинарного училища к знакомым девчонкам. Те никогда не отказывали, если было что выпить.

По дороге речь зашла о старине, кстати вспомнилось, что древние римляне, скрепляя дружескую клятву в верности, трахали по очереди одну и туже бабу, сливали в одну вагину сперму,

— Давай и мы так? — предложил Виктор.

— Давай, — согласился Круль.

Девчонки охотно согласились приобщиться к древней традиции.

Устроились на полу, на сдвинутых матрасах. Когда Андрей разделся девчонки ахнули:

— Ого, ну и иструмент…

Виктор ревниво буркнул:

— Дело не в размерах…

Глядя, как Андрюха теряет невинность, в суете и смешении рук и ног, в слюнявых поцелуях, визге и хохоте, поймал себя Осин на странной мысли: ему хотелось быть одновременно мужчиной и самому вторгаться в мягкие влажные глубины, и быть женщиной, чтобы ощутить в себе чужую силу, напор, стремительное биение. Хотелось сказать Андрею: «Брось, эту суку. Возьми меня. Пока я буду трахать бабу, оттрахай меня». От острого нестерпимого желания кружилась голова, в горле стоял ком, сердце билось как бешеное.

В какой-то момент не удержавшись, поддавшись искушению, Виктор упал на Андрея, потянул на себя для конспирации будущую повариху, затеял возню, стараясь прижаться потеснее к Крулю. Провел будто бы невзначай рукой по кудрявому лобку, побежался пальцами по набухшему стволу члена, увидел как «поплыли» от вожделения глаза нового приятеля и, смелея, стиснул между между ног крепкую ладонь.

На первом курсе они часто коротали вечера по-римски. И каждый раз Виктор стремился дотронуться, а если случалось, то и приласкать украдкой Круля. Пока приятель пользовал барышню, Виктор, продолжая наяривать в дежурную вагину, отдавался сладким греховным мыслям. Откуда они брались, изумлялся после. Он рано познал женщин, стремился к ним, голодным взглядом провожал пышные бюсты и круглые задки. Мужчины его не возбуждали. Кроме Андрея ни один, ни разу, не смутил покой. Только Круль, черт его подери, не шел из головы.

Смириться с искаженным, но активным мужским началом в себе Виктор еще мог. Бабскую же, пассивную суть, разум отвергал брезгливо. Разум, да. Но не плоть. Она, стерва, требовала удовлетворения. Однажды Виктор напоил друга до невменяемого состояния и уложил в постель. Дорвавшись до сокровенного, целуя и нежа бесчувственное, одеревеневшее от алкоголя тело Андрея, Виктор, сам, пьяный в дымину, парил в облаках от счастья, предвкушая, что мечта вот-вот осуществится. Увы, Андрей, беспомощный, бревно-бревном, не понимал что происходит, не отвечал на ласки, не возбуждался.

Осин заплакал. Для семнадцатилетнего мальчишки задача оказалась слишком сложной. Впрочем, возраст не имел значения. Со временем ситуация только ухудшилась.

Позже Виктор повторил опыт. Мама отбыла в очередной загул, холодильник трещал от жратвы, квартира пустовала. Они напились с Андрюхой до поросячьего визга и отрубились. Ночью Осин очнулся, и, плохо соображая, что творит, или, напротив, соображая отлично и так же отлично обманывая себя, полез к Андрею с нежностями.

Какое-то время Круль лежал ничком, потом встрепенулся и бросился на Виктора. Тот, не успев ахнуть, почувствовал в себе стремительные и сильные толчки. Сколько длилось наслаждение? Минуту? Час? Время утратило власть над жизнью. Андрей кончил, пролепетал: «Витька…Витенька..» и обессиленный рухнул лицом в подушку. Через секунду он заливисто и надрывно захрапел.

Виктор, напротив, не спал до утра. Он надеялся, ждал, не оставлял Круля в покое. Напрасно. Никогда больше между ними не было близости. Было только обоюдное желание, которое, тем шальным мгновением подтвердил Андрей. Которое всячески пытался скрыть потом. Которое пронизывало их дружбу токами скрытого и страстного влечения.

В череде дел, оставленных на последние три дня жизни — Виктор задавался иногда вопросом: что бы сделал он, узнав что жить осталось три дня — выяснение отношений с Андреем было прерогативой номер один.

Я бы сказал ему, мучил себя фантазиями Осин: «Я не голубой. И никогда ни хотел, ни одного мужика. И сдохнуть желал бы на бабе. Или рядом с тобой. Я не виноват, я даже не могу понять, почему меня тянет к тебе. Но из песни слов не выкинешь. Факт на лицо и другое место. Трахни меня, пожалуйста, Андрюха. Хватит нам мучиться. Хоть напоследок позволим себе быть счастливыми».

Что бы ответил Круль, Виктор представлял плохо. Решение друга зависело от одного. Смелости признать очевидные, но стыдные истины. Сам Виктор перед лицом смерти бросил бы лицемерить, наплевал бы на чужие мнения и собственные предрассудки. Так же, наверняка. поступил бы и Круль у последней черты. Отчаяние, которое излучал друг, говорило об этом. Но в преддверии долгих лет, в невозможности утаить отношения, стать гомосексуалистами не решались оба.

«Во, блядская судьба, — клял себя сейчас Осин. — Перетрахать сотни баб и сохнуть по одному мужику».

Он спрятал пистолет под матрас и старался не вспоминать о нем. Оружие придает силу, когда человек готов применить его. В противном случае оружие становится обузой. Виктор сжимал в ладони холодную рукоять и чувствовал ненависть к грозной игрушке. И обреченность. Ружье, висящее на стене, к концу третьего действия должно выстрелить. Законы жанра не изменны. Закон, провозглашенный мстителем, несет ему, Виктору Осину, боль, страдание, унижение. И гибель?

На следующий день, вернувшись после массажа, открыв ключом, запертую собственноручно час назад дверь палаты, Виктор обнаружил пропажу. Пистолет исчез. Его не было под матрасом. Не было на полу, в тумбочке, в шкафу, среди вещей. Так же таинственно, как появился, пистолет исчез, испарился, истаял в суровых реалиях выдуманного мстителем сценария.

Осин рухнул на кровать, обхватил голову руками и закачался как старый еврей на молитве.

Дверь стремительно распахнулась, в комнату впорхнула Инночка — сменщица Любочки. Тоже в коротюсеньком халатике, тоже без трусов. Повторяя отработанный прием, распахнула окно и выставила на обозрение голую сраку.

— Иди сюда, — с ненавистью позвал Осин. Его тошнило от блядских замашек, выворачивало наизнанку от розовых задниц, стриженых лобков и надушенных половых складок.

— Давай…

Что у него осталось в жизни, кроме секса? Воспоминания? Страх? Неопределенность?

Он подмял под себя девчонку и поник, потерял кураж.

— Пошла вон, — буркнул лениво, закрывая глаза.

Инночка, придерживая полы порванного халатика упорхнула. За секс с пациентами она получала 15 % надбавки к жалованию, за грубое обращение — премию. Плохое настроение Осина ей компенсируют. Зачем же расстариваться?

Круглов

На привокзальной площади гудела жизнь. Таксисты зазывали пассажиров, сомнительной внешности дамы приглашали снять комнаты. Полыхая бравурным энтузиазмом, искаженный репродуктором голос требовал посетить достопримечательности древнего города.

Круглов с опаской огляделся. За четыре дня он немного отвык от Киева.

Ночь в поезде, мало отличается от ночи в собственной постели, потому эффект перемещения в пространстве настигает человека внезапно. Засыпаешь в одном городе, просыпаешься в другом. Были рядом одни люди и дома, появились другие. Суета, справки, чиновники районного разлива, кипучий темперамент необъятной Вали, прочие мелочи и важности — суть дня вчерашнего, отдаленная ночью и восьмьюстами километрами, принадлежала другой жизни и другому городу. В дне нынешнем Круглов стоял, глядел вокруг, вбирал в себя свой город, свои дома и своих людей.

Заметив нерешительность, к нему подскочил таксист. Звякнул ключами, напористо предложил:

— Куда надо? Поехали!

Валерий Иванович даже головы не повернул. Привокзальные водилы цеплялись, по его убеждению, только к провинциалам. Он же старался вести себя и выглядеть как коренной житель. Сделав вид, что не слышит реплики, Круглов направился к маршрутке.

Спустя тридцать минут Валерий Иванович открыл дверь интернет-кафе неподалеку от Политехнического института, оплатил час компьютерного времени, занял место у монитора и углубился в чтение новостей, добытых Лерой.

«Вот, чертовка! — восхитился невольно. И сразу же умилился, — Леронька, девочка моя».

Однако на лирику не было времени. Чтобы исполнить задуманное. следовало торопиться.

Первым Круглов навес визит родителям Гали.

И напрасно. Стоило переступить порог квартиры Осадчих и посмотреть на Леонида Леонтьевича, приемного отца Галины, как стало ясно: ехать на Оболонь, искать дом, подниматься в лифте и даже нажимать кнопку звонка было осовершенно излишним. Смуглый мужчина с карими глазами отличался от Гали морщинами, щетиной и обкуренными седыми усами. В остальном сходство было разительным.

— Вам вчера звонили, предупреждали о моем визите.

— Да, чем обязан?

— Галя — ваша приемная дочь. Однако, глядя на вас, в это верится с трудом. — Начал партию Валерий Иванович и, предваряя лишние вопросы, пригрозил. — Вы в праве выгнать меня взашей, но тогда свои вопросы я задам Галине.

— Кто вы такой? — нахмурился Леонид Леонтьевич.

— Какая разница? Главное, я — не враг вашей дочери.

Они устроились в гостиной, обставленной по моде восьмидесятых. Стенка, хрусталь, книги в изобилии. На шкафах парные мраморные женские бюсты. Индийские вазы. Немецкий сервиз в серванте.

Осадчий принес из кухни чашки с кофе, печенье.

— Извините угостить не чем. Жена в отъезде. В холодильнике одни пельмени.

— А я блинчики с мясом покупаю, — поделился уроками самостоятельной жизни Круглов. — И голубцы.

От изысков замороженной пищи перешли к главному:

— Вы с дочкой одно лицо, — укорил Валерий Иванович.

— Что есть, то есть, — усмехнулся мужчина.

Круглов заметил фотографию на книжной полке. И вздохнул. На снимке пожилой черноволосый мужчина в окружении любимых женщин радостно улыбался в объектив. Слева дочь Галя — копия отца. Справа жена в обнимку со своей копией — внучкой Дашей. Чтобы теперь ни сказал Осадчий, значении не имело. Приемные родители Гали были ей родными по крови.

— Но… — попытался возразить Осадчий.

— Я все равно узнаю правду.

— Хорошо, слушайте. Я был женат, когда встретил мать Гали и честно предупредил ее об этом. Потом Оля забеременела. Детей в прежнем браке не было, развод был пустой формальностью, но мы с женой сцепились из-за барахла и воевали за каждую тряпку. Оля торопила, просила, грозила, скандалила — не хотела рожать ребенка вне брака. Жена назло тянула время, выдвигала новые и новые требования. Я, издерганный, метался от одной к другой, чувствовал себя загнанной мышью и перед самыми родами сорвался, убежал, хлопнув дверью, а Оленька… — Осадчий с трудом вымолвил страшное слово, — умерла. У нее во время схваток вдруг отказали почки.

Годы не стерли из памяти мужчины страшные впечатления. Голос его дрожал, пальцы суетились, взгляд полнился страданием. Он состарился рядом с другой женщиной, однако ту, подарившую ему дочь, и умершую от почечной недостаточности, Осадчий помнил и, наверное, любил по-прежнему.

— Галочку забрала теща, — продолжился рассказ, — и Юля, сестра Оли. Меня объявили врагом народа, мерзавцем, убийцей, и выгнали вон. Если бы не мама, не знаю, что бы было. Она не успокоилась пока мне разрешили навещать дочку. Я рад стараться, снял квартиру в том же подъезде и вечера напролет просиживал с малышкой. Сначала меня терпели с трудом, потом без труда, затем привыкли. Дальше сложилось само собой: мы расписались с Юлей и удочерили Галю.

В Галином свидетельстве о рождении родителями значились Осадчий Леонид Леонтьевич и Осадчая Юлия Васильевна. Пометка «копия» и ссылка «выдано взамен аннулированному №….» отсылала к предыдущей версии документа, в котором было записано в графе «мать»: Ивасюк Ольга Ростиславовна. В графе «отец» стоял жирный прочерк.

— А почему у Оли и Юли разные фамилии? — спросил Круглов.

— У них разные отцы, — последовал закономерный ответ.

— Что связывает вашу Галю и Людмилу Осину? Для дружбы у них слишком большая разница в возрасте.

— У них одинаковая группа крови. Редкая, четвертая. После того, как Люда стала донором для Гали — у дочки были тяжелые роды — они не разлей вода. А уж после того, как Галка отдала Люде поллитра своей крови, жена даже начала ревновать.

— Что связывает Галю и Глеба Михайловича Полищука?

— Вы и это знаете?! Галя и старый Полищук играют вместе в бридж и уже который год являются призерами командного турнира в Отрадном.

На прощание Леонид Леонтьевич попросил:

— Я вас очень прошу, не расстраивайте Галю. Она очень привязана к матери. Девочке будет больно…

— Я постараюсь, — уверил Валерий Иванович. — Но, возможно, мне придется потолковать с вашей супругой. Когда она вернется?

— Не раньше июня. Галочка спешным порядком откомандировала ее за границу. Велела быть возле Даши.

Не поверила Галина Леонидовна в его обещания, ахнул Круглов, страхам своим поверила, а его словам нет. Послала маменьку сторожить доченьку, усмехнулся мысленно, и ладно. Пусть стережет.

— Кстати, — полюбопытствовал мимоходом. — Как у вас сложились отношения с Романом?

— Нормально, — пожал плечами Осадчий. — Хороший мужик, основательный, толковый. С головой, не то, что Осин.

— Мужчине рядом с обеспеченной женщиной бывает нелегко, — бросил пробный камень Круглов.

Леонид Леонтьевич хитро сощурился:

— Роман — не дурак сидеть в приживальщиках да под каблуком бабским крутиться. Он продал квартиру, вложил деньги в Галину фирму, стал равноправным партнером и теперь хозяин в доме. Галка, на что Чапаев в юбке, а ходит по струнке и в рот ему смотрит. Бабам нельзя давать власть. Их надо любить и держать в строгости. Мы с Ромой в этом вопросе солидарны.

— Она его любит? — снимая камень с души, не утерпел от нескромного вопроса Валерий Иванович. Он увел Галю от Осина и чувствовал себя в ответе за ее судьбу.

— Очень, — закрывая дверь, буркнул Осадчий. — Вся так и светится…

«Вот, тебе, бабушка, и Юрьев день!» — Круглов стоял на берегу Днепра, вдыхал пронизанную сырым ветром прохладу, курил. Жалел почившую в бозе версию. Галя, оправдывая его ожидания, опять казалась белой и пушистой.

Сигарета догорела, Круглов зашагал к метро. Думал он о деньгах. Сумма, которую Роман Алексеев получил за квартиру, ни как ни могла обеспечить равноправного партнерства в успешном бизнесе. А вот, с «изъятыми» у Осина тысячами сумма получалась более убедительной.

Телефонный разговор оборвал подсчеты.

— Да, моя хорошая. Когда? Еду…

И снова две чашки кофе, дым сигарет. Напротив Круглова — Игорь Осин, полный респектабельный, аристократичный, в дорогом костюме и стильных очках.

— Странные у вас манеры, то ценную информацию даром раздаете, то с наскоку, в душу лезете, — он раздражен и взвинчен.

— Я вообще странный тип, — утешил Круглов, с радостью отмечая: его не смущает собственная непрезентабельность. Корейские джинсы и куртка, легкая щетина на щеках, примятый с дороги вид. Он спокоен и невозмутим, и уверенно смотрит в глаза человеку, поразившему год назад его воображение умением вести себя. Он тоже ходит с прямой спиной, тоже несет себя миру и твердо знает, что достоин лучшего. Нет, не тоже. Просто ходит, несет и знает, что достоин лучшего.

— Что вы от меня хотите? — в глазах Игоря тоска и уныние. И растущая тревога. Согласившись «поболтать за жизнь» с человеком, уладившим его дела с дачей, он не рассчитывал, что беседа коснется неприятных тем.

— Я хочу правды, искренности и желания сотрудничать.

— С вами? — пренебрежительно бросил Игорь.

— Со мной, естественно. Я в курсе дел Андрея. Вернее, в курсе уголовного дела.

— Дело закрыто!

Веселый вечер в одном из закрытых клубов закончился трагически, хозяина заведения обнаружили мертвым, с ножом в спине. Милиция не мудрствуя лукаво, взяла в оборот компанию пятерых обкурившихся студентов, на которых и повесила убийство. Следствие свелось к пустой формальности. Вынести обвинительный приговор помешал, естественно, Полищук. Маг и волшебник от юриспруденции развалил дело и посоветовал Осиным немедленно отправить любимое чадо за границу, от греха подальше. Прямо из зала суда Андрей отправился в аэропорт, и уже через неделю числился аспирантом одного из провинциальных английских университетов. Вскоре он познакомился с дочкой своего научного руководителя, женился, получил английское гражданство. Другим фигурантам повезло меньше. Раздосадованный неудачей прокурор впаял ребятишкам статью о хранении и распространении наркотиков. Андрей получил срок заочно.

— Дело закрыто!

Круглов промолчал. Вежливое и красноречивое молчание заставило Игоря разволноваться.

— Кто в молодости не ошибался. Слава Богу, история благополучно закончилась.

— Ничего подоного, — перебил Круглов. — Андрея привлекут к ответственности, едва он пересечет границу. Он не может вернуться домой.

Лицо собеседника окаменело.

— Вы вините в этом Виктора?

— Отчасти…

Самому Виктору не довелось оказаться в кругу «золотой молодежи». Внука именитого профессора не пускали на порог приличных домов, зная, чей он сын. Разгульная же мамочка и вечно пьяный отец общались исключительно с отпетым сбродом. Поэтому несбывшиеся мечты Виктор реализовал в племяннике. Разница в возрасте, десять лет, позволяла одновременно быть и другом, и наставником. Вернее, змеем-искусителем.

Игорь нервным жестом потер лицо.

— Я запрещал сыну общаться с Виктором. Он не слушался, дерзил, считал меня нудным скучным стариком, восхищался Виктором. Вокруг того всегда бурлили страсти и веселье, лилось рекой вино и деньги. Я был в отчаянии. Мальчик пропадал на глазах, он был полностью под влиянием этого подонка. — Игорь выговаривал слова натужно, словно каждое причиняло ему боль. — В этой истории тоже не обошлось без Вити…

Круглов кивнул согласно. Из доклада Леры он знал подробности. Возможность войти в базы данных МВД позволяла сложить представление об истинной картине происшествия.

Среди задержанных в клубе Виктора Осина не было. Однако в списке автомобилей, припаркованных в ближайших переулках, значилась его машина. Как одного из завсегдатаев заведения, Виктора пригласили в прокуратуру, где он показал, что развлекался в тот день в другом месте, по соседству, и даже предъявил свидетеля. Все бы ничего, но свидетель в последствии оказался приятелем убийцы и показал, что тот неоднократно во всеуслышание грозил расправиться с хозяином клуба. Далее следовали голословные выводы, вес которым придавало одно: мнение Леры совпало с мнением «серого аналитика». Виктор знал о возможном покушении, но не взирая на бедственное положение Андрея, свидетельствовать не стал. Он самоустранился. Мало того, он вероятно находился в момент убийства в клубе, однако в суете успел сбежать, бросив племянника на произвол судьбы.

— …Он выкрутился…Андрей попался и теперь вынужден жить за границей. А я не могу там…У меня бизнес…Да и с языком проблемы…я почти потерял сына, — горько уронил Игорь. — Но это мне воздаяние. Это кара за гордыню и своеволие…

Круглов смерил Игоря пронизывающим взглядом. Лицемерит или искренен? В глазах Игоря была лишь боль. Он казнил себя…

— Это мне кара Господня… — повторил Игорь и, облегчая душу, признался. — По моей вине сын Люды вырос сиротой. Я всячески мешал им видеться. Ревновал, идиот, к мальчишке. Не желал делить любимую женщину.

— Бывает, — протянул Круглов. — Все мы не без греха…

— Она мучалась бедная, плакала, просила. Я, как осел, стоял на своем. Вот и поплатился.

— Может быть не поздно еще все исправить? Попробуйте, наладить отношения с парнем, дайте ему то, что он недополучил в детстве — ощущение семьи. Думаю, так вы искупите грех и заслужите благодарность супруги. Глядишь, Бог и смилостивиться.

Игорь одним глотком допил кофе.

— Вы правы. Спасибо за совет. Я им обязательно воспользуюсь.

— На здоровье. Прощайте, — Круглов поднялся. Он уже торопился на следующую встречу. Через час его ждал Глеб Михайлович.

— Добрый вечер, — порог антикварного кабинета Круглов переступил почти без волнения, хотя отчетливо понимал, что от этого разговора зависит егь судьба.

— Добрый, — Полищук приветливо кивнул. Он был один, без внука. Сидел в кресле, за столом, аккуратно сложив, друг на друга, полные пальцы. На левом мизинце сиял красным камнем перстень. В прошлые встречи адвокат его не надевал. — Устраивайтесь. Я вас слушаю.

— Я выполнил ваше задание. И нашел мстителя, — комкая заранее заготовленную речь, Круглов рубанул с плеча: — Это преступление совершили вы.

— Какое преступление? — последовал тотчас вопрос.

«Потише на поворотах», — остерег себя Круглов и уже спокойнее добавил:

— Извините, Глеб Михайлович, я не правильно выразился. Я никого ни в чем не обвиняю. Я выполнил задание и сейчас докладываю о результатах.

На лице Полищука мелькнуло разочарование. Он стал похож на хозяина собаки, отказавшейся исполнять нужный трюк.

— Результаты таковы: вы по заказу Людмилы Осиной организовали неприятности Виктору. Она хотела отомстить за младшего сына, Андрея и устроить судьбу старшего, Романа. Романа Алексеева.

— То есть вы обвиняете меня и Люду? Или меня, Люду и Романа?

— Повторяю, я не обвиняю, а лишь докладываю о результатах расследования. Это разные вещи.

— Не будем цепляться к словам. Давайте, конкретно. По сути. У вас есть доказательства? Улики?

— Конечно, нет! Какие могут быть улики, если дело состряпал лучший в городе юрист? Что касается доказательств, то за столь короткий промежуток времени отыскать их крайне трудно.

— Но возможно?

— Да.

— Вы не торопитесь выкладывать козыри, — заметил Полищук задумчиво.

— Задавайте вопросы.

— Почему вы решили, что Роман сын Людмилы?

— Я провел расследование и выяснил любопытные факты. На пример: согласно данным архивов ЗАГС-а некий мальчик Роман Коваль дважды с одиннадцати до шестнадцати лет менял фамилию. Пацану здорово не повезло с мамой, зато мачеха оказалась прекрасным человеком. Она усыновила Рому, оставила его у себя после смерти мужа и в дальнейшем заставляла двух следующих мужей признать мальчика. В результате Роман Коваль превратился в Романа Ярцева, затем в Романа Алексеева. Аналогично поменялись и отчества, от Антоновича до Сергеевича. Прослеживая цепочку в обратном порядке, я вышел на первоначальный вариант свидетельства о рождении. Там черным по белому записано: мать — Людмила Константиновна Коваль. По записям тех же архивов ЗАГСа: впоследствии Людмила Константиновна развелась, вернула себе девичью фамилию Марченко и с ней вторично вышла замуж за небезызвестного вам Игоря Эдуардовича Осина. Кстати, Игорь фактически и послужил причиной того, что Людмила отказалась от материнских прав.

Лицо Полищука дрогнуло неподдельным удивлением. Даже сквознячок растерянности мелькнул за стеклами очков.

— Что дальше? — спросил он.

— У Людмилы двойной мотив. Месть и выгода. Выгоды касаются старшего сына — Романа. Месть — младшего, Андрея. Виктор приучил парня к легким наркотикам и не помог, хоть имел возможность, вытащить парня из дела об убийстве.

И снова на лице адвоката удивление.

— Подробнее, пожалуйста.

— Виктора в связи с трагическими событиями в ночном клубе допрашивали дважды. Первый раз по поводу машины, припаркованной не далеко от места убийства. Осин показал, что отдыхал в соседнем заведении и предъявил свидетеля. Когда того взяли за жабры, парень наболтал много лишнего. Среди прочего он сообщил, что один из их общих с Осиным знакомых, часто угрожал хозяину клуба. Однако на втором допросе Виктор эту информацию опроверг. Он заявил, что ничего не знает и этим фактически лишил версию перспективы. Менты сконцентрировались на компании слегка обкупившихся мальчиков-мажоров и довели дело до суда.

— Вы очень хорошо осведомлены, — отметил Глеб Михайлович.

— Да, — признал очевидное Круглов. — Базы МВД. Анализ протоколов уголовного дела. И прочее.

— Что еще? — Полищук овладел собой и только напряженный прищур выдавал его волнение.

— Суд Андрея оправдал, и вы быстро отправили парня в Англию, подальше от статьи УК о хранении и распространении наркотиков. Теперь младший Осин под приговором и не может вернуться на Родину. Чтобы обезопасить сына, Осины, я полагаю, купили брак с профессорской дочкой, устроив, таким образом, английское гражданство Андрею.

— Это тоже известно из милицейских протоколов? — спросил Глеб Михайлович иронично.

— Нет. Из баз Минюста, — ответил Круглов. — Каждая приличная страна фиксирует причины изменения подданства своих граждан. Андрей Осин указал в качестве последней: брак с Нормой Хьюлетт. Сейчас молодые проживают, судя по муниципальным документам города N…, в доме, купленном на имя Нормы за месяц до свадьбы. До того барышня с папенькой обитали в небольшой арендованной квартире. Вероятно, были стеснены в средствах.

— Вы — молодец, — похвалил Полищук, — раздобыли массу информации и, главное, сделали очень логичные выводы.

Валерий Иванович благодарно склонил голову. Похвала адвоката ему польстила.

— Я передам Лере ваши слова. Она направляла поиск и работала с материалами и экспертами.

Глеб Михайлович восхищенно ахнул:

— Лера? Невероятно! Мои поздравления. Умнейшая женщина. Под стать вам.

Круглов кивнул. Умнейшая женщина и его сразила наповал своими аналитическими талантами. А уж про повезло и говорить нечего: отхватил счастье полной мерой.

— Дальше начинается лирика, неподкрепленная фактами. Если желаете, могу поделиться своими умозаключениями, — он улыбнулся галантно.

— С удовольствием послушаю, — ответил адвокат.

Валерий Иванович коротко вздохнул:

— Андрея оправдали, а через некоторое время разоблачили настоящего убийцу. Если бы менты сразу взяли верный след, если бы Виктор не самоустранился, ребята отделались бы испугом и только. Статья о наркотиках появилась в отместку за возвращенное на дораследование дело. Но Виктор побоялся, менты лажанулись и старшие Осины осталась без сына.

— Виктор мог спасти Андрюшу, — печально констатировал Полищук.

— О роли, которую сыграл в этой истории Виктор, Людмила могла узнать только от вас, — осторожно заметил Круглов.

Полищук не стал спорить.

— Виктору надо было лишь намекнуть мне и Андрюша не пострадал бы. Я устроил бы все наилучшим образом. Дело не стоило выеденного яйца, — великий комбинатор от юриспруденции сожалел об упущенных возможностях.

— Люда скрыла правду от мужа и затеяла месть?

— У Игоря слабое сердце…

— Чем она проняла вас, Глеб Михайлович? — это был сугубо личный интерес. От нетерпения Круглов даже подался вперед.

Полищук ни проронил, ни слова, только в глазах его блеснул гневный огонек.

— Она не могла купить вас, не стала бы шантажировать. Следовательно, у вас свои счеты с Виктором? — гнул Валерий Иванович.

— Да, — согласился Глеб михайлович.

Несколько лет назад Полищук получил письмо. Некий господин, пожелавший сохранить инкогнито, просил оказать юридическую помощь другому господину, имевшему проблемы с законом. В случае отказа, тонко намекал автор: супруга и сыновья Глеба Михайловича узнают пикатные подробности его многочисленых романов, высокопоставленным клиентам станут известны факты нецелевого использовании доверенных ему средств, политическим покровителям откроются истинные его взгляды и пристрастия, также всплывет многое другое, что Полищук ни как не собирался придавать огласке. Угрозы не были голословными — автор приводил реальные факты и даты, указывал на конкретных лиц. То и дело мелькала фамилия Никиты Антоновича Градова, хозяина трех банков, соседа Осиных по даче, давнего партнера Полищука по бриджу и бильярду. Ссориться с Градовым было опастно даже лучшему адвокату города.

Пока удалось выяснить откуда свалилась беда, кто «слил» информацию уголовным ублюдкам, прошло почти два года, в течение которых, к великому своему позору, в полной беспомощности, Полищук занимался самыми грязными делами.

— Он продал меня шпане, — продолжил Глеб Михайлович. — Спасал свою шкуру и продал меня с потрохами. В результате лучший адвокат города вынужден был обслуживать мафию и защищать ворье и бандитов. — Про что он отыскал своих врагов и каждому отомстил, Полищук рассказывать не стал. Дмитрий — помощник по особым поручениям, как обычно, справился с заданиями блестяще. Умирая его недруги услышали: «Напрасно, ты, падла, Полищука тронул. Ох, напрасно…» Виктору Осину повезло. Его Полищук наказал иначе и заставил повертеться ужом на скоровороде. — Я еле вырвался…

Круглову стало не по себе от ненависти прозвучавшей в голосе старика.

— Я так и думал, — заметил негромко. — В том, что случилось с Осиным был виден ваш почерк.

— Мой?

— Каждое событие унижало Осина. Делало неудачником, растяпой, рогоносцем, неумехой. Если бы мне, действительно, довелось искать мстителя, я бы искал гордого честолюбивого сильного мудрого человека, который претерпел по вине Виктора большое унижение.

— Разве Дмитрий не силен и не мудр? Не честолюбив?

— Он — хорош, но зелен. А эту змеиную похлебку готовил опытный повар.

— То есть вы сразу заподозрили меня? — уронил Полищук.

— Да, едва вы возникли на горизонте, — признался Круглов, — как вопрос, кто мог организовать такой план отпал сам собой. Остались сомнения по поводу авторства идеи. Слишком уж сильно в ней женское начало.

— Не уточните ли, любезнейший, о каком плане идет речь?

— Если в общих чертах, все что произошло с Виктором: запой, векселя, уход жены, развал бизнеса, другие акции вели к тому, чтобы он разорился и продал Отрадное. В самом крайнем случае, думаю, планировалось действовать без согласия Виктора, на основании Галиной доверенности.

Глеб Михайлович плавным жестом развел ладони в стороны, полюбовался мгновение на перстенек с красным камнем и сцепил пальцы в замок.

— Вы умны и наблюдательны, с вами приятно работать.

— Да.

— Но вы толковали о двойном мотиве. Первый, месть — озвучен достаточно. Хотелось бы услышать какие выгоды получила Людмила.

— Люда сполна расплатилась с сыном за обделенное детство. Она устроила счастье и уверенное будущее Роману. Большего, ни одна мать не в состоянии дать сыну.

— Хорошо, что вы это понимаете, — проворчал адвокат.

— Если у вас больше нет вопросов, я бы хотел задать свои.

— Извольте.

— Ваши планы в отношении меня? — Круглов перевел дух. Увертюра закончилась. Пора было переходить к основной теме.

— Вы слишком много знаете, — прозвучала роковая фраза.

— Ну и что? Я не собираюсь ни кому вредить.

— Сегодня у вас на уме одно, завтра другое. Мне нужны гарантии.

— Вот вам гарантии! — Круглов шлепнул с размаху перед Полищуком стопку бумаг. Паспорт с отметкой о браке показал отдельно.

Глеб Михайлович углубился в чтение.

— Славный ход, — произнес, наконец. И спустя минуту добавил, — что вы хотите?

— Мира!

Полищук удивленно приподнял брови.

— У вас нет против меня ничего. Единственный козырь — моя биография, к которой пристанет любое дерьмо. Стоит вам крикнуть «держи вора» и срок мне обеспечен. Но тогда Осиным не видать Отрадного как своих ушей. Едва я переступлю порог тюрьмы, директор госпиталя спустит на благородное семейство лучших юристов. Те аннулируют незаконный акт о приватизации и дача пойдет с молотка.

— Что ж определенный риск имеет место.

— Но я не хочу в тюрьму. Я хочу… — Круглов мечтательно прикрыл глаза. — Хочу поехать с Лерой в отпуск к морю. Хочу подарить ей хорошее кольцо. Хочу получить, обещанные мне, двадцать тысяч. Хочу никогда не видеть в глаза вашего прихвостня Дмитрия и не слышать о Викторе Осине.

— У вас большие запросы.

— Не маленькие.

— Как жаль, что я ошибся в вас. Искал тихого битого исполнительного человечка, нашел наглого и хитрого прохвоста. В жизни себе не прощу.

— Вы выбрали меня правильно. Стареющий бездомный уголовник — прекрасная кандидатура на роль жертвенного барашка. Стоило лишь пригрозить мне отобрать квартиру, нажать чуть-чуть и я в припрыжку побежал бы в тюрьму, в привычный и удобный мир. Правда?

— Правда, — согласился Глеб Михайлович.

— Дмитрий обозвал Леру непредвиденным фактором. Такие сероглазые факторы невозможно учесть. Они появляются в жизни сами по себе и меняют планы и людей. Я изменился благодаря Лере. Она изменила ваши планы. Не расстраивайтесь, вы не ошиблись. Просто все случилось, так как случилось.

— Но…

— Право слово, Глеб Михайлович, зачем ссориться? Вы меня можете убить или в тюрьму спровадить. Я могу затеять скандал и лишить Осиных особняка ценой в десять миллионов. Что мы с этого выгадаем? Ничего.

— Ничего, — согласился Полищук.

— Зачем тогда воевать? Не лучше ли ударить по рукам и уладить дело полюбовно?

— Худой мир, лучше доброй ссоры…

— Именно.

— Хорошо, Валерий Иванович, — неожиданно легко сдался Полищук. — Я принимаю ваше предложение о мире. Тем более у меня на вас виды.

— Какие еще виды? — изумился Валерий Иванович.

— Сначала несколько вопросов. Зачем ко мне приходила Валерия Ивановна?

Круглов рассмеялся заливисто и весело.

— Ну же! — подстегнул Глеб Михайлович.

— Валерия Ивановна — дама непредсказуемая, потому отправилась к вам по собственной инициативе. И поскольку инициативы у нее огромное количество, между прочим она разоблачила ваше знакомство о Дмитрием.

— Даже так?!

— И зачем он, дурашка, только полез к Лере?

— Ну, он же не знал, с кем имеет дело. Он, наивный, полагал, обычная библиотекарша, блондиночка; надеялся припугнуть, чтобы под ногами не мешалась. Вот и получил.

Круглов, понимающе кивнул. Первое впечатление обманчиво. Он и сам ошибся в Лере.

— Лера увидела в урне в вашем кабинете свой окровавленный платок, потом заметила зеленку на подоконнике и поняла, что вы связаны с Дмитрием. Я догадался об этом чуть позже.

— Каким образом?

— Слишком легко и охотно Дмитрий отдал меня. Слишком быстро столковался с вами. Слишком поспешно спрятался в тень. Много «слишком», мало смысла, очевидная поспешность. Я понимаю — импровизация, но уж больно грубая.

— Вы и про импровизацию поняли?

— Конечно. Больше года я работал в размеренном четком режиме. Ходил строем, дышал через раз, радовался светлому разуму отца-командира. И вдруг на ровном месте начинается хаос, сумбур и невнятица. Дмитрий стал наивным и доверчивым. Вы собрались платить не понятно за что тысячи долларов, зачем-то изолировали Осина. Перемены не могли быть случайными. У них имелась причина. Какая — задался я вопросом. И понял: все началось после того, как Осин выяснил, кто я и где живу. Но, что это ему дало в стратегическом смысле? Ничего. А вот то, что он не знает Дмитрия навевало на определенные мысли. Если бы Виктор не растерялся и довел до конца расследование, которое затеял, мы бы так не разговаривали. «Серые аналитики» вытащили бы на свет белый Ромочку Алексеева с тремя фамилиями и Осин сделал бы те же самые выводы, с которыми я пришел к вам.

— Одна оплошность едва не лишила смысла два года работы. Осина надо было срочно остановить и взять под контроль.

— Что вы успешно и сделали.

— А где я еще ошибся?

— Роман немного перестарался. На первом свидании он вел себя так, будто не видел женщин лет сто. Мне было неловко. Я удивлялся: какая экзальтация. Сдержанный человек и вдруг столько эмоций.

Полищук расцвел. Несдержанность Романа не преумаляла достоинств гениального плана.

— Роман был посвящен в ваш план? — спросил Круглов. Хотелось ему услышать «нет» и оправдать симпатичного себе человека.

Хотелось и услышал.

— Практически, нет. Люда не могла сказать ему правду. Даже полуправда выглядела дико. Потому пришлось разыграть целый спектакль. Романа убедили, что Галя вот-вот бросит Осина, что я хочу устроить ее жизнь, что пора действовать и т. д. Он, бедняга, как с цепи сорвался, от счастья ног под собой не чуял. Роман много лет влюблен в Галю, но даже надеяться не смел, что когда-нибудь сможет получить ее.

— Он думал, что переписывается с вами?

— Да.

— Лихо. А если бы вы делали, если бы он не понравился Гале?

— С какой стати? — ответил Глеб Михайлович. — Отличный парень, умный, воспитанный, добрый, здоровый, крепкий, самостоятельный, с золотыми руками.

— Люда так Галочке, наверняка, сказала раз сто. Или тысячу. И вы, думаю, тоже нашли для Алексеева доброе слово.

Глеб Михайлович не отвел взгляд. Он отверг обвинение:

— Во-первых, прочие претенденты — вымысел, подставные песонажи. Во-вторых, я знаю Романа много лет. Это порядочный человек, который составит счастье любой женщины. Галину он искренне любит. Что любит, он боготворит Галю. Люда ему все уши прожужжала какая Галочка хорошая, да славная. Она всегда мечтала, чтобы Роману досталась женщина вроде Гали. Она так и мерила его подружек: похожа на Галю, не похожа. Роман, едва Люда предложила устроить брак, согласился сразу. Галя для него идеал женщины, совершенство.

Валерий Иванович покачал головой. Бедняга Алексеев.

Мало того, что рос почти сиротой, фамилии менял как перчатки, так еще втрескался в чужую жену Галю. А, как не втрескаться: ножки, талия, грудка, бровки, глазки. И мамуля, зудит нахваливает, хороша Маша, жаль не наша. Не захочешь, воспылаешь страстью.

— Галина тоже ничего не знала, — вел дальше Полищук.

— Неужели? — спросил Круглов недоверчиво. Хотелось обелить и красотульку. Ну, что поделаешь, хотелось.

— Она в первую очередь, — подтвердил адвокат.

— Вам не было жаль ее? Когда Осин кулаками Галю метелил, душа за бедную женщину не болела? Совесть не мучила? Не боялись добрыми намерениями выстелить дорогу в ад?

Глеб Михайлович не утерпел, поднялся и бодрой рысью пробежался по кабинету.

— Иногда чтобы спасти человека, приходится сделать ему больно. Вы еще молоды, не понимаете: привычка губит людей. Галя привыкла страдать, смирилась с обидами и унижениями, приспособилась к ним. Она не желала иной участи. Не вмешайся я, Осин бы замучил ее бесконечными изменами и дикими историями, в которые попадал. Он — циничный мерзавец и не достоин такой женщины как Галя.

Круглов собрался было возразить: устраивать и ломать судьбы человеческие есть промысел божий, не адвокатский. Но промолчал.

Галя не заслужила, чтобы ее травили в родном доме собаками.

И Роман имел право на счастье с женщиной, в которую был влюблен много лет.

— Роман достоин такой женщины? — скептично хмыкнул Круглов. И снова захотел услышать «да».

Полищук остановился напротив него и уверенно заявил:

— Раз Галочка выбрала Романа, значит, достоин. Не преувеличивайте влияния Люды и мое, тем паче. Галя — самостоятельная, умная, осторожная женщина. Она не делает ничего сгоряча. Решение, связать жизнь с Романом, продумано и прочувствовано. Я достаточно пожил на свете, чтобы утверждать: она любит этого мужчину. Пройдет некоторое время и Галя будет совершенно счастлива. Она уже сейчас это понимает.

Валерий Иванович покачал головой:

— Не суди и не судим будешь, но Виктор заслужил наказание. Кто знает, вдруг, вашими руками двигало провидение, а не желание Люды Осиной отомстить.

— Каждый получает то, что заслуживает, — согласился адвокат. — Вы — Леру, Виктор — ссылку.

— Вы его отправите за границу?

— Да и там молодой человек обнаружит, что может снимать со счета в банке только пять тысяч долларов в месяц. Сумма достаточная для скромного существования. На остальное придется зарабатывать самому.

— А куда пойдут сто тысяч, которые требуют у Виктора?

— Туда же куда и деньги за итальянский гарнитур, и взносы Андрея Круля — на ремонт Отрадного. За вычетом вашей премии, конечно.

— Значит старуха была посвящена в план операции? А как же разоблачение? Статья в журнале?

— Ни как. Вера Васильевна пожелала сорвать покровы с этой тайны.

Круглов ахнул. Прожить почти шестьдесят лет под чужим именем и умереть опозоренной под своим — странная прихоть.

— Вам не понять эту женщину. Она опять всех победила и ушла, хлопнув дверью. — Глеб Михайлович рассмеялся. — Узнай Осины, что подчинялись самозванке, лопнули бы от злости.

— Но ведь не узнают?

— Нет, — махнул рукой Глеб Михайлович. — Нынешние Осины старухе безразличны. Она воюет с мертвецами.

— Зачем? — Валерий Иванович недоуменно поднял брови.

— Каждый с кем-то воюет. Осторожные с настоящим за кусок хлеба, смелые с будущим за новые барыши и победы, остальные сражаются с прошлым за порцию самоуважения.

«И я воюю с прошлым — задумался Круглов, невольно отвлекаясь. — Но я побеждаю…»

Полищук между тем продолжал:

— Оставлять дом одному Виктору Вера Васильевна никогда не собиралась. Во-первых, понимала, на что обрекает усадьбу и имущество. Во-вторых, не видела причин обижать Игоря. Поэтому в завещании она назначила наследниками обоих внуков профессора. Но тут возник вопрос. Игорь много старше Виктора. А его сын Андрей пока не может вернуться в страну. Таким образом, не исключалась ситуация, что старшим Осиным когда-нибудь придется продать свою часть дома. Между прочим, Виктору. Ведь согласно правилам, которыми Вера Васильевна намеревалась связать внуку руки, Виктор являлся покупателем номер один. Меня призвали к ответу и потребовали любой ценой вернуть Андрея из ссылки. Увы, сделать это было невозможно. Тогда Вера Васильевна попросила меня разработать какую-нибудь комбинацию, благодаря которой Виктор передал бы права на особняк Даше. Сама Вера Васильевна назначит наследницей правнучку не могла. Дом следовало делить между родственниками, имеющими равные права, в противном случае нарушалась очередность наследования и возникал риск судебных тяжб.

Задача, которую мне предстояло решить, была невероятно сложной. Дело стронулось с мертвой точки, когда ко мне обратилась Люда и попросила помочь наказать Виктора. Она хотела разорить Виктора и развести с Галей. Я придумал, как заодно отобрать и Отрадное. Однако, для начала операции требовалась санкция Веры Васильевны. Когда Люда рассказала старухе правду про арест Андрея и предположила, что Виктор не помог Андрею специально, желая устранить конкурента на наследство, мы получили карт бланш.

— Это правда? — спросил Круглов.

— Очень возможно. Старуха благоволила Андрею. Так или иначе, если бы он остался на Родине, то был бы упомянут в завещании.

— Вы здорово рисковали, открываясь старухе, — уважительно протянул Круглов. — И что сказала Вера Васильевна?

— «Несколько уроков Виктору не повредят, — выдала она, — . Но он — слабак, как бы не запил от разочарования». Я уверил: «Пить я его отучу». «Хорошо, — снизошло позволение. — Но пусть Даша этого не видит». «Конечно. Я отправлю девочку за границу», — принял я условие. «И еще, пусть Люда приведет ко мне Романа. Я должна видеть, кто станет отчимом у моей правнучки…»….В общем, не буду утомлять вас подробностями. Тем паче вы, как никто, в курсе событий, — адвокат нетерпеливо посмотрел на часы. — Извините, но мне некогда.

— К чему же мы пришли? — спросил Круглов.

— Я принимаю ваши условия. Мир, так мир. Для окончательного расчета, мы встретимся в следующий раз. Я улажу дело с Виктором, а вы подумайте над следующим предложением: иногда, в частном порядке, проводить расследование для моих клиентов. Я давно собирался открыть при консультации детективное агентство, да все руки не доходили.

Валерий Иванович изумился:

— Какой из меня детектив?.

— Вы решили непростую задачу. Возможно, смогли бы решить другие. Очевидные аналитические таланты пары Кругловых не должны пропадать втуне.

— Вы смеетесь?

— Нет. Я готов дать вам задание и аванс.

Полищук вытянул вперед руку с кольцом, пошевелил мизинцем, поймал красным камнем солнечный лучик. Не отрывая глаз от сияющего великолепия, сказал:

— Колечко стоит тысяч пять долларов. Клиент отвалит еще столько же, если вы отыщете его сбежавшую жену.

— А если не отыщем?

— Разберемся…

Валерий Иванович завороженно глядел на перстенек. Его опять искушали. Предлагали кота в мешке и звенели златом. Медово уговорчиво шептал внутренний голос: «Бери, хватай, держи. Это шанс. Хорошие деньги. Непыльная работа»

— Нет, Глеб Михайлович, — понуро буркнул Круглов. — Я больше не играю в эти игры.

— Почему? — всплеснул руками Полищук.

— Я должен оценить риски, перед тем как браться за работу. К тому же заручиться согласием Леры. В авантюрах я больше не участвую.

— Вы уверены? — глазки за стеклами очков блестели хитро и коварно.

В комнате зависло непродолжительное молчание. Полищук, скучая, позволял переменить мнение. Круглов, мучаясь, боролся с соблазном.

— Да. Уверен.

— Тогда всего доброго. Перезвоните через недельку. Рассчитаемся.

— До свидания.

Круглов шагнул за порог.

— Простите, — полетело в спину.

Валерий Иванович медленно, через силу повернулся. Что еще придумал этот чертов адвокат?

— На счет задания и задатка я пошутил. Кольцо — подарок. Людмила просила передать перстень, если мы уладим дело миром. И кстати, хотите открою тайну?

— Конечно!

— Никто вас в тюрьму отправлять не собирался. Вы запугали себя сами. У страха глаза велики, — адвокат звонко, почти по-детски рассмеялся. — Я искал уставшего сломленного жизнью человека. Такие, работают за копейки, стараются на рубль и на десять рублей бояться. Таким тюрьмы ни к чему. Такие сами себе тюрьма. Раз я в вас ошибся, значит, вы нынче на свободе. С чем и поздравляю.

За стеклами очков полыхало ироничное всезнающее добродушие. Будь его чуть поменьше и в мудрые слова можно было бы поверить. Можно — прозвучи слова немного раньше. До того как Круглов показал зубы. До того как пресек попытку растоптать себя. Полищук опоздал совсем чуть-чуть. Десять минут назад Валерий Иванович поверил бы в благие и честные намерения. Смутился бы своей чрезмерной осторожности, предусмотрительности, недоверию. Сейчас молча, без комментариев, без лишних эмоций, вежливо принял к сведению информацию. Говорить было не о чем. Нынешнего Круглова, сильного и уверенного, Полищук не мог отправить в тюрьму, потому, обеляя себя, врал. Что бы он сотворил с тем Кругловым, измотанным и затравленным, оставалось только гадать.

«…мир держится на силе, чести и достоинстве», — сказал когда-то Дмитрий. Сейчас Валерий Иванович согласился бы с шефом полной мерой. Его мир, персональный мир Валерия Ивановича Круглова, устоял, удержался благодаря проявленной силе, обнаруженному в себе достоинству и чести, которую любимая реанимировала в его душе.

Да, я теперь свободен, немного удивился Круглов и согласно кивнул, действительно, спасибо за поздравления

— Спасибо, — сказал задумчиво, взял кольцо, покрутил в пальцах. — За кольцо и за науку.

Глеб Михайлович довольно кивнул.

— На здоровье. Предложение по поводу расследований в силе. Я жду ответа. — Впервые за время знакомства Полищук протянул Валерию Ивановичу руку для пожатия. — Вы выдержали испытание.

— Какое?

— Мне нужны люди умные, желающие работать и получать за работу деньги. Но в первую очередь умные.

Круглов кивнул.

— Я перезвоню. До свидания.

— До свидания, Валерий Иванович.

Он вышел из офиса. Втянул носом свежий прохладнй воздух. Поежился. Зябко.

Лера сидела на лавочке и смотрела на него во все глаза. Она не поднялась на встречу, не улыбнулась. Глядя в побледневшее от волнения лицо, Круглов порадовался, что не взял милую с собой, не позволил присутствовать при разговоре с адвокатом.

— Здравствуй.

— Ну что?

— Порядок. Мы победили, — он улыбнулся ободряюще.

— Они тебя отпустили? — выдохнула Лера.

— Конечно.

— Все закончилось?

— Все закончилось прекрасно.

— Слава Богу. — Резким движением Лера вытерла глаза.

— Ты плакала? — умилился Валерий Иванович.

— Я бы взорвала Полищука и его контору, если бы с тобой что-то случилось.

— Не надо ни кого взрывать.

Валерий Иванович на раскрытой ладони протянул Лере кольцо.

— Это подарок от Люды Осиной.

— Бедная женщина.

Неисповедимы пути Господни, ахнул Круглов, непостижима женская логика. Человека выбросили из жизни, лишили семьи, дома, дела. Его не жаль? Жаль женщину, совершившую злое дело?

— Я на ее месте убила бы Осина…

А еще говорят слабый пол.

— Удушила своими руками…

— Пойдем домой, живодерка, — Круглов обнял Леру, увлек за собой. — И ни слова о Вале Татарцевой. Поняла?

— Это еще почему? — взвилась она. — Почему, я тебя спрашиваю?

Валерий Иванович, храня таинственное молчание, и, игнорируя возмущенные возгласы, зашагал вперед.

Все

Минуты после близости, в объятиях друг друга, в нежности, в отзвуках отхлынувшей страсти, Роман любил необыкновенно. Галка, голая, горячая, прижималась к его боку. Одну руку непременно втискивала под мышку, другой обхватывала шею, согнутое колено укладывала на живот.

Он чувствовал ее, гладкую, спелую, ощущал, от кончиков пальцев ног до макушки, и, оглаживая хозяйски плавные изгибы, целуя черные густые волосы, лепетал глупые банальные нежности.

— Галочка, Галюнечка, куколка моя, моя сладкая…А кто у нас будет? Девочка или мальчик? — Теплое нежное огромное ворочалось в груди, мохнатыми лапами нежило сердце.

— У нас будет ребенок…

* * *

— У Гали будет ребенок, — Людмила приподняв фарфоровый чайничек, обернутый белоснежной салфеткой, налила в чашку чай.

— Чудесно, — Игорь оторвал взгляд от газеты и улыбнулся. — Роман хороший парень. Я рад за него.

— А я довольна, что Галина решилась родить.

— Даша знает?

— Да. Прислала поздравления.

— Какие у нее отношения с Романом?

— Они переписываются по интернету и, по-моему, дружат.

— После Виктора даже чужой человек кажется отцом родным.

— Да, с Романом Дашеньке будет хорошо.

На любовно обустроенной кухне идеальный порядок. Кружевными складками свисает с дубового стола белоснежная скатерть. Благоухает в прекрасном фарфоре тонким ароматом отменный чай. Витые ложечки блестят благородным серебром. Чинная семейная пара коротает вечер за ужином, ведет приятную малозначащую беседу.

— Я уверен, мы с Романом прекрасно поладим… — погружаясь снова в чтение, сказал Игорь.

— Конечно, — согласилась Людмила.

Укрытый, как щитом, полотном газеты, Игорь иронично качнул головой.

Людмиле не видно лицо мужа. Не может она и прочитать ласковые снисходительные мысли:

«Глупая моя. Обманывать совсем не умеет. Постарела, а не научилась. Нет бы, узнать, кому Полищук обязан своим освобождением от мафии. Нет бы, сообразить, что без моего разрешения, он бы никогда не помог тебе…»

— Ты как хочешь, — взгляд Людмилы, влажный от мечтательной неги, уплыл за окно, к вечерним майским облакам, — а я этого ребеночка уже жду. Пусть не свой, а все малыш в доме…

«Не свой? Чей же…»

— Будет бегать, кричать, баловаться…Ты кого хочешь мальчика или девочку?

Игорь представил рядом маленькое смешное трогательное создание…

Вспомнил про беду…

Про сына …далекую сытую спокойную Англию…приговор…

Вспомнил про вину…

Слезы…мольбы…суровую непреклонность…

Когда-то он отобрал мать у сына. Судьба у него отобрала сына.

Теперь судьба дарит ему малыша. И он не станет повторять ошибки. Не станет сеять новую боль.

Вместо боли пусть родится любовь.

— Какая разница? — сказал вслух и про себя добавил. — Лишь бы скорее.

* * *

— Какая разница, почему я отказываюсь помогать тебе? У меня есть веские основания, — заявил Полищук решительно и твердо.

— Но… — Виктор в полной растерянности рухнул на стул. — Что же делать? Что же теперь делать?

— Смириться и платить, — махнул рукой Глеб Михайлович.

Полищук явился в санаторий без предупреждения, ввалился в палату в самый неподходящий момент. Виктор со спущенными штанами, у распахнутого настежь окна, пользовал очередную Любочку или Инночку. Накал страстей подкатывал к апогею, потому, не прерывая процесса, Осин выдохнул:

— Я сейчас…

— Да, да, я подожду…

Сцена совокупления, голая подрагивающая задница Виктора, произвели сокрушительное впечатление — старый адвокат покраснел, растерялся, смешно вытаращил глаза, мгновение слушал чмокающие ритмичные всхлипы и хриплые бормотания, затем выскочил в коридор.

Осин едва управился, бросился за Глебом Михайловичем. Тот сидел в кресле, прижимал к боку папку с бумагами, косился недоуменным взглядом на удаляющиеся длинные стройные ноги, вихляющую попку, коротюсенький халатик.

— Она без трусов! — Сокрушенно покачав головой, Полищук последовал за Виктором.

— Должен тебя огорчить, — начался разговор.

Если Глеб Михайлович не разменивался на политесы и приятельски тыкал, дела обстояли хреново.

— Я отказываюсь от гонорара и умываю руки. Выкручивайся сам, — неприятные ожидания оправдались тот час.

— Почему? — взвыл Осин.

— Есть основания.

— Что же делать?

— Платить.

— Без гарантий?

— Какие тут гарантии…

В двух словах адвокат обрисовал ситуацию: Круглов с задачей справился, побеседовал с каждым из фигуранотов, доложил о результатах. Они неутешительны — болезненно скривился Глеб Михайлович — подозревать по-прежнему можно всех и каждого. Предпринять, к сожалению, ничего нельзя.

— Вернее, я бы не советовал ничего предпринимать.

Еще не закончилось «хождение в народ», как Полищук получил по почте пакет с документами. Там были:

протокол изъятия героина у гр. Осина В.П.

заявление Ольги Литвиновой, о покушении на ее жизнь, свидетельские показания ее соседей, запись телефонной беседы, в которой Осин признает вину и спрашивает у Полищука: какой суммой откупиться от Ольги;

заявление Галины по поводу исчезнувшей мебели;

фотографии Осина с пистолетом в руках, его отпечатки на оружии, справка, что «ствол мокрый», то есть использовался при убийстве.

фотографии с этого убийства…

— Помнишь, ты влез в игорный бизнес? Потом пустился в бега? Через год из этого пистолета грохнули одного из твоих покровителей…

Осин перебирал листы ксерокопий дрожащими пальцами.

— Это серьезные обвинения. По каждому тебе грозит срок. Если мститель даст ход хоть одной бумаге, ты окажешься в тюрьме.

— Что же он хочет?

— Сто тысяч долларов.

— А потом еще сто тысяч?

— Сейчас некогда думать о будущем. Он дал три дня сроку.

— Хорошо, я заплачу. Что будет дальше?

— Тебе надо бежать, скрыться.

Профессиональный победитель, неукротимый Полищук поверженно склонил голову перед неуловимым мстителем? Осин чуть не заплакал от отчаяния. Если Глеб Михайлович советует сдаться, значит, шансов для спасения нет.

— И вы меня бросили, Глеб Михайлович…

— Прости, Виктор, я не могу ради тебя, рисковать жизнью.

— Не убьют же они вас в конце концов, — укорил Осин. — А мне пропадать приходится.

Полищук промолчал, не желая обсуждать свое решение. Свое предательство, кипел от негодования Виктор.

— Мне нужен адрес бабки, — потребовал сурово.

— Она запретила.

Виктор задохнулся от возмущения.

— Я погибаю, а вы мне про запреты толкуете. Говорите немедленно, где старуха.

— Кроме электронного адреса я не знаю ничего. Из пансионата, куда она отбыла, сообщили, что мадам Осина изволит путешествовать по Европе и вернется не ранее осени.

— Но я не могу ждать осени.

— Да, надо торопится.

— Боже!

— Ты хочешь сам передать деньги или лучше мне это сделать? — Полищук сокрушенно вздохнул.

— Чем раньше, я уеду, тем будет лучше.

— Когда ты приготовишь деньги?

— Завтра.

— На что ты будешь жить?

Виктор всхлипнул:

— Понятия не имею.

— Галина готова хоть сейчас выкупить твою часть квартиры и права на Отрадное. Она дает семьдесят тысяч. Сорок за квартиру и тридцать за дачу.

— Не может быть! Это же копейки.

— Если ты откажешься сегодня от тридцати тысяч, завтра она предложит двадцать. Послезавтра лесять.

— Сука! Блядь! Мерзавка!

— Зачем тебе старый дом, требующий ремонта и постоянного ухода? Зачем тебе развалина, которую даже продать невозможно?

— А зачем Отрадное Галке? — взревел в бешенстве Осин.

— Чтобы жить, — уронил Полищук.

Жить в доме ценой в десять миллилнов, знать, что каждая вшивая ложка и чашка стоит сотни, тысячи долларов, и не иметь возможности вытащить из дома, чашки и ложки ни единого цента? Ходить по деньгам, есть из денег, спать на деньгах и не пользоваться этим? Работать, вкалывать, вкладывать свои кровные в старую кирпичную развалину? В бесконечные ремонты? В запущенный сад? В дорогу?

— Я согласен! — Осин выхватил поданные Полищуком бумаги.

Завиток подписи увенчала жирная точка. Эра Виктора Осина в истории Отрадного закончилась.

— Надеюсь, ты не к Даше собрался? Сейчас не время для сентиментальных встреч.

Осин недоуменно вскинул брови.

— Мне сейчас не до нее.

Полищук понимающе кивнул. Когда горит земля под ногами, не до таких мелочей, как дочь.

— Что делать с машиной?

— Продавайте.

— Отлично. Сегодня Галя перечислит деньги, я приготовлю заграничный паспорт и билет на самолет до Рима.

— На чье имя паспорт?

— Егор Борисович Романенко.

Виктор вздрогнул.

— Кончился Витька Осин. Был да весь вышел. Превратился в Егора Романенко.

— Не надо грустить. У тебя начинается новая жизнь. Постарайся устроить ее должным образом.

— На какие шиши? — горько полюбопытствовал Виктор.

Полищук, уже в дверях, пожал плечами:

— Ты можешь работать…

* * *

— Андрей, — голос в телефонной трубке дрожал от волнения. — Осин беспокоит. Я уезжаю завтра. Возможно, навсегда. Давай встретимся, простимся по-человечески. Занят? Не можешь? Извини.

* * *

— Галя, родная, прости меня дурака окаянного. Бог простит? Гадина…

* * *

— Я могу обратиться к вам в случае нужды? — Осин настойчиво всматривался в глаза Полищука. Еще минута, и с новым именем и фамилией он отправится в новую неведомую, неопределенную жизнь.

За спиной бурлит суматохой аэропорт.

Впереди: турникет и таможенник со строгим лицом.

Очень хотется услышать «да». Убедиться, что кому-нибудь на этом свете Виктор Осин не безразличен. Что, случись беда, будет кого позвать на помощь.

— Нет, — отрезал Глеб Михайлович. — Прощайте.

— Прощайте, — разочарованно протянул вслед широкой спине Осин и остался один.

* * *

— Ну, что скажешь? — Глеб Михайлович остановился рядом с Глебом. Улыбнулся ободряюще. — Не волнуйся. Никуда Осин не денется, отправится, как миленький, за границу.

Парень согласно кивнул, не отрывая напряженный взгляд от фигуры Осина, достал из кармана пачку сигарет, закурил.

— Стоит, зараза, думает… — буркнул недовольно.

— Раньше думать надо было.

— Дед, неужели он не соображает, что его развели как последнего дурака?

Старый Полищук приподнял брови.

— На то мы Глеб и адвокаты, чтобы разводить людей…

Двусмысленная фраза не требовала продолжения. Глеб Михайлович сменил тему.

— Что Даша пишет?

— Пишет, что любит. На каникулах обещала доказать свою любовь.

— В каком смысле?

— В том самом самом, конкретном. Хочет, чтобы я стал ее первым мужчиной.

— А ты?

— Я ответил, что у нее будет один мужчина на всю жизнь. Я.

— Даша — малолетка. Ты что под статью хочешь попасть?

Глеб немного смущенно проворчал:

— Но если я откажусь, то буду выглядеть полным идиотом.

— Кто тебя просит отказываться?! Играйся с девочкой на здоровье. Но черту не переходи. Понимаешь о чем я толкую?

— Понимаю.

— Смотри, чтобы все было красиво! Как в сказке!

— Начинается….

Полищук нахмурился:

— Я эту волынку не ради твоего удовольствия затеял, а для пользы дела. Даша — самый выгодный наш клиент. Ее надо удержать во что бы то ни стало, любой ценой. Ты должен женится на девчонке! От этого зависит твое будущее!

— Разве я возражаю? Красивая, богатая, чистенькая…

— Красивая, богатая, чистенькая… — передразнил Глеб Михайлович. — Она — твой шанс. Выигрышный билет. Если ты упустишь Дашу, будешь жалеть потом всю жизнь.

Глеб Михайлович сердито поджал губы. Он мог бы рассказать внуку, как истово и самозабвенно соблазнял Веру Васильевну, пытаясь в свое время ухватить свой хромой, потрепанный войной и временем, шанс. Как старался ублажить богатую вдову, как упрашивал познакомить с сильными мира сего, как убеждал ввести в высокие кабинеты Адвокат — лицо нанятое, его услугами пользуются при надобности, и не всегда узнают при встече. Адвокату необходим проводник в высшее общество, покровитель. Лучше покровительница. Глеб — глупый мальчишка, если не понимает насколько Даша — ценный кадр.

— Если ты оплошаешь, через год за Дашу возьмутся ребята похлеще тебя: актеры да официанты из дорогих кабаков. Она пойдет по рукам и кто знает под чьим влиянием окажется.

— Я не оплошаю, — пообещал Глеб, вспоминая нежные Дашины губы, матовую кожу, карий горячий шепот:

— Помоги мне избавиться от отца. Я его ненавижу. Ублюдок!

Глеб Михайлович коротко глянул на внука. Нет, не глупый мальчишка, соображает что к чему. Глеб сам предложил сделать Дашу наследницей в обход отца, сам, невзначай, между прочим, внушил Людмиле Осиной мысль о мести, сам в общих чертах разработал план.

План, конечно, пришлось переделать от «а» до «я», но лиха беда начала, главное, пацан видит перспективу и старается с ней работать.

Нет, взгляд Полищука расплылся от умиления, Глебушка — умный, хитрый, инициативный. Настоящий Полищук! Адвокат от Бога! Он не упустит Дашу, войдет хозяином в Отрадное, разделит с женой приятное бремя управление старухиными капиталами, подружится с Градовым и его чертовыми банками.

— А если Осин сейчас не уедет? — Глеб затянулся дымом.

— Попадет в психушку.

— А если оттуда выберется?

— Еще что-нибудь придумаем, не беспокойся.

— А твой уголовник точно ни о чем не догадывается?

— Конечно, не догадывается. Он полагает, во всем виновата Людмила и не принимает Дашу в рассчет вообще.

Виктор Осин, неловко ступая, побрел к турникету. Протягивая паспорт, оглянулся, то ли прощаясь, то ли надеясь увидеть знакомое лицо. Полищук скорчил презрительную гримасу. Ему доставляло удовольствие наблюдать за страданием бывшего обидчика.

— А почему ты не убрал Осина вместе с теми бандитами? — Глеб от нервного напряжения сжал пальцы в кулаки.

— Потому что, Даша не получила бы тогда половину Отрадного, — Глеб Михайловия с облегчением выдохнул. Виктор скрылся в толпе пассажиров. — Вот и все. Мы их сделали, внук!

— Сделали, дед! Отрадное теперь наше!