Рука и сердце Кинг-Конга Эксмо Москва 2009 978-5-699-35771-0

Елена Логунова

Рука и сердце Кинг-Конга

Понедельник

Любовь упала на Марьяну, словно сосулька с крыши. Очевидно, на сей раз проказник Амур принял облик усатого дворника, сбивавшего с козырька над подъездом ледяную бахрому.

Меткости, с какой был нанесен роковой удар, позавидовали бы асы точечной бомбардировки: Лиля и Вера Осиповна, шагавшие бок о бок с Марьяной, остались целы и невредимы. Одинокая хрустальная стрела свистнула с неблагосклонных небес, вонзилась в сердце и там растаяла, вырвавшись наружу горячим паром страстного выдоха:

– О мой бог!

– Где? – завертела головой любопытная Лиля.

– Кто? – более правильно сформулировала вопрос многоопытная Вера Осиповна.

Марьянин остановившийся взор примерз к пешеходу, который шел им навстречу, балансируя на обледеневшем тротуаре, как канатоходец. Проследив направление ее взгляда, Вера Осиповна скривилась:

– Это твой бог?

– Мой бог! – слабым голосом прошелестела Марьяна.

– Весьма так себе! – припечатала очень молодая, слишком красивая и потому чересчур критичная Лиля.

Длинным лицом и особенно вытянутыми ушами новый Марьянин бог сильно походил на идола с острова Пасхи и будил подсознательную надежду на каменную крепость всех его членов, что бы за этим словом ни стояло. И руки у него тоже были длинные – их вполне хватило бы, чтобы обнять большую женщину. Марьяна предпочитала называть себя большой, а не толстой. Несмотря на то что объем ее талии после серии праздничных застолий вплотную приблизился к метру, заметно более пышные бедра и бюст все еще позволяли обнаружить местонахождение жаждущей объятий талии без оптических приборов.

Всплеснув руками, точно чайка крыльями, длиннорукое божество скользнуло между расступившимися дамами и обдало застывшую Марьяну теплым ветром и вкусным запахом дорогого парфюма. Мучительно хрустнув окаменевшей шеей, жертва внезапной любви вывернула голову и проследила, как ее кумир поднимается по ступенькам офисного здания, куда они только что ходили на обед в столовую института Гипрогипредбед. Чем занимаются работники этого научного учреждения, Марьяна и ее коллеги не знали, но, судя по обширному меню и невысокой стоимости блюд, предполагали, что делами первостепенной государственной важности.

Марьяна подумала, что предмет ее внезапной страсти может оказаться гениальным ученым (это объяснило бы его отсутствующий вид), еще больше взволновалась, и только что съеденный жареный судачок кувыркнулся в ее желудке, как живой. Но тут Лиля сказала:

– Я уже видела этого парня у девчонок в рекламном агентстве на втором этаже.

Интонацией она выразила сильную неприязнь к упомянутым особам. Скорее всего это означало, что рекламные девчонки тоже молоды и хороши собой, каковые качества красавица Лиля в других дамах почитала большим недостатком, если вообще не смертным грехом.

В другой ситуации Марьяна могла бы расстроиться. Она не слишком верила в свои женские чары и не решалась вступать в прямую конкурентную борьбу с писаными красавицами. Но в данном случае дело обстояло иначе – любовь, оглушившая Марьяну, выбила предохранитель, лишив ее способности трезво оценивать свои силы, шансы и перспективы.

– На втором этаже, говоришь? – повторила Марьяна, сузившимися глазами созерцая опустевшее крыльцо.

Она определенно чувствовала, что большой женщине не составит труда утащить любимого со второго этажа даже в случае, если он окажется не только длинномерным, но и тяжелым, как каменный идол с острова Пасхи.

Вторник

1

– Ну? Все собрались?

Популярный телеведущий новостных и культурных программ Максим Смеловский окинул коллег, набившихся в студию прямого эфира, блестящим взглядом фокусника, звонко хлопнул в ладоши и скомандовал оператору Сане:

– Алле-гоп! Занавес!

– Гоп-алле, – невозмутимо отозвался тот и дернул за веревочку, привязанную к верхнему углу плотной плюшевой занавески, – она наглухо закрывала ненужное в студии окно по типу венецианской шторы.

Веревочка, крякнув, оборвалась. Смеловский, крякнув, выругался. Студийный люд захихикал. Народные чаяния оправдывались, обещанное шоу начиналось не скучно. Только неисправимый пессимист видеоинженер Воронин пробормотал:

– Не к добру… Зря ты это затеял, Максимка…

– Айн момент! – помахав в воздухе ладошками, успокоил собравшихся Смеловский. – Небольшая техническая неполадочка!

Он боком подскочил к оператору, сохраняющему абсолютное спокойствие соляного столпа, и бешеным шепотом рявкнул ему в ухо:

– Поднимай!

– Как? – Саня показал разъяренному Максу веревочку, похожую на хвост, потерянный Осликом Иа, и меланхолично пожал плечами:

– Теперь либо вручную закатывать, либо все на фиг оторвать!

Смеловский быстро прикинул варианты и выбрал наиболее эффектный:

– Отрывай! На раз-два-три!

– Ой зря! – зловеще каркнул Воронин, но его быстро затолкали в угол, чтобы не мешал.

– Раз! – сказал Саня, наматывая на кулак край обреченной занавески. – Два!

Он резко дернул, и плюшевый парус послушно обрушился, увлекая за собой прочный деревянный карниз и корявые куски штукатурки. Студийный народ зашумел и попятился от пыльного облака, красиво оформившегося в компактный ядерный гриб.

– Три… – машинально досчитал разрушитель.

– Да уж, три теперь, мой – мало не покажется! – заворчала уборщица баба Клава, энергично пробираясь из последнего ряда в первый со шваброй на изготовку.

– А я говорил! – глухо пробасил Воронин из своего угла.

– Айн моментик! – повторил Смеловский, упорно не желающий понять, что мироздание не расположено поощрять его похвальбу. – Небольшой спецэффектик…

Он вырвал из рук дикторши Наденьки папочку с дежурным текстом и замахал ею в воздухе, устроив небольшую пыльную бурю.

– Да разве это спецэффект? – фыркнул бутафор Витя. – Взял бы у меня пару дымовых шашек, вот это был бы спецэффект!

– А что это у нас тут происходит? – визгливым голосом злой феи, не получившей приглашения на праздник, вопросил из-за спин присутствующих главный редактор телекомпании Бусинов. – Что это вы все тут делаете? До нашего вечернего эфира еще полчаса!

– Накрылся наш вечерний эфир, – сокрушенно пробормотал осветитель Артур, выразительно поглядев на окно, которое, наоборот, открылось, да так широко и свободно, что о вожделенном балансе теплого и холодного света не приходилось и мечтать.

Студийный люд, обманутый в лучших ожиданиях, с тихим ропотом потек к выходу.

– Господа, господа! – зашумел Смеловский, с упорством идиота цепляясь за рукава и штанины уходящих. – Вы же так и не увидели самого главного!

– Я у нас самый главный, Смеловский! – возмущенно взвизгнул злой фей Бусинов. – И я требую объяснить мне, что тут происходит!

– Да ничего особенного, Игорь Владимирович! – потупился злодей-оператор, ковыряя носком упавший шмат штукатурки.

– Как это – ничего особенного?! – громче всех заорал разобиженный Смеловский. – Я новую машину купил, а вам это – ничего особенного?!

Народ, изумленно ахнув, потек вспять.

– И где? И что?

– Так вот же! – Раскрасневшийся Смеловский махнул на окно жестом дирижера, призывающего вернуться к жизни затихший было оркестр. – Вот она!

За тающей завесой пыли, за мокрым стеклом окна, за тусклыми просверками сырых снежинок сияла молочной глазурью чистого и непорочного кузова новехонькая иномарка, с ювелирной точностью припаркованная в круге света от установленного на крыше здания прожектора.

– «Ауди А-6»! – с нежностью сказал счастливый автовладелец.

– Ох ты!

– Эх ма!

– Ой бли-ин!

Реплики слились в протяжный хоровой стон.

– А что такое? – нахмурился Смеловский, встревоженный такой реакцией публики.

– Максик! – жалостливо позвала дикторша Наденька. – А ты разве наши новости не смотришь?

– Сапожник без сапог! – вздохнул бутафор Витя.

– А я говорил! – снова каркнул невыносимый Воронов.

– Дай-ка! – Наденька мягко забрала у Макса свою папочку, открыла ее, откашлялась и красивым голосом с выражением прочитала: – Вчера на брифинге в ГУВД Краснодарского края руководитель службы ГИБДД назвал топ-десятку наиболее часто угоняемых автомоблей. В списке с большим отрывом лидирует «Ауди А» шестой серии, белого цвета, стандартной комплектации. По данным ГИБДД, только с начала текущего года в крае пропало восемь таких машин, и лишь одна из них была найдена и возвращена законному владельцу…

– Мать их так… – побелевшими губами выругался Смеловский.

– Да не расстраивайся ты раньше времени, Макс! – Оператор Саня размашисто хлопнул товарища по плечу. – Слышал же – одну нашли и вернули! Может, и твою тоже вернут!

– Мать их! – с большим чувством повторил культурный телеведущий.

Он пнул ближайший штукатурный метеорит и выбежал вон из студии в полной невысказанного соболезнования трагической тишине.

– Эй! А обмыть покупку? – с претензией запоздало спросил в захлопнувшуюся дверь бутафор Витя.

– Так накрыто уже в редакторской! – засуетился оператор Саня.

Обмывали покупку поначалу тихо, уважая чувства заметно расстроенного Смеловского, но постепенно разошлись, зашумели и где-то через час надолго остановились на теме профессиональной и самостийной борьбы с автомобильными угонами.

– Фигня эта твоя спутниковая поисковая система! – с жестокой прямотой сказал Максу неизменно пессимистичный видеоинженер Воронин. – Ты знаешь про белые пятна на карте? Нет? А про всевозможные методы глушения? Тоже нет? Ну конечно! В автосалоне тебе об этом не рассказали!

Выразительно гримасничая и многозначительно хмыкая, он осушил рюмку и хлопнул Смеловского по уныло опущенному плечу:

– На спутник надейся, а сам не плошай! Советую тебе поставить иммобилайзер. Лучше всего – укомплектованный цифровым кодированным реле блокировки.

– Да дерьмо этот твой иммобилайзер, хоть с реле, хоть без него! – авторитетно заявил бутафор Витя, в очередной раз наполняя стопки. – Знаешь, сколько будет стоить восстановление салона поврежденной «Ауди А-6»?

– Замена замка зажигания, личинок дверных замков по кругу, панелей торпеды? Около 600 у.е.! – со знанием дела подсчитал Воронин.

Владелец новой, еще не поврежденной «Ауди А-6» издал протяжный стон.

– Знаешь, Макс, лучше всего работают простые механические средства, – задушевно посоветовал ему бутафор. – Клюшки на педали и рули, усиленные замки…

– Капканы на медведя! – услужливо подсказал оператор Саня. – Дешево и сердито!

– Мальчики, мальчики! Хотите, я вам про своего дедушку расскажу? – неожиданно оживилась дикторша Наденька.

– Не очень, – после недоуменной паузы ответил Смеловский. – Где моя машина, а где твой дедушка?

– Дедушка мой уже на том свете, царство ему небесное, – аккуратно перекрестившись, вздохнула Наденька. – Но он почти тридцать лет ездил на своей машине, которую частенько оставлял ночевать на улице, и ни разу ее у него не угнали! А ведь на дедушкиной «Волге» даже сигнализации не было!

– А что было? – заинтересовался Смеловский.

– Было собственное дедушкино изобретение – такая система из блочков и веревочек с закрепленной на них косой! – объяснила Наташа, неопределенно поводив в воздухе руками. – Пока она висит, ее не видно, а если неосторожно тронуть педали, коса сразу же р-р-раз вниз! И угонщику уже только одно интересно – как бы ноги из машины унести, да не в разобранном виде!

– Что-то типа гильотины? – быстро сообразил технически грамотный видеоинженер. – Серьезная вещь!

Он выдернул из стакана на соседнем столе карандаш и зачеркал на салфетке, набрасывая схему. Автовладелец Смеловский с большим интересом смотрел на чертежик.

– Старики – мудрые люди! – уважительно сказал оператор, чокнувшись с бородатым и явно немолодым мужиком, нарисованным на бутылке водки «Распутинка». – Взять, к примеру, моего тестя. Он бывший хирург и «жигуль» свой защитил от угона вполне профессионально.

– Пристроил над водительским сиденьем систему скальпелей? – предположил азартный видеоинженер, придвигая к себе чистую салфетку для рисования новой схемки.

– Почти. – Саня кивнул. – Он в щели между сиденьем и спинкой кресла шприц со снотворным прячет! Я поначалу об этом не знал и как-то сел за руль без спросу…

– Ну и? – заблестел глазами воспрянувший Смеловский.

– Ну и дрых потом, как Спящая красавица! – Хмыкнул оператор. – Хорошо хоть, поехать не успел! Тесть дозу грамотно рассчитал – на слона!

– Дай-ка! – Макс забрал у видеоинженера карандаш и вместе с чистой салфеткой передал его оператору. – Тестеву схему со шприцем помнишь? Ну-ка, нарисуй…

2

– Индия!

Крик шефа разорвал тишину, как революционный матрос – тельняшку: резко и с вызовом.

– А теперь на «Я»? Япония! – без заминки отозвался Полонский.

– Ямайка! – азартно продолжил Баринов. – Кто на «А»?

Обормоты явно подумали, что им предложили новую интеллектуальную игру.

– Апофигей! – вздохнула секретарша, всем своим видом показывая, что она возмущена поведением Полонского и Баринова не меньше, чем шеф.

– Нет такой страны на карте! – радостно уличил Катерину нечувствительный к укорам Полонский.

– Кстати, о картах! Может, перекинемся в преферанс? – Баринов оживленно завозился и столкнул с подоконника цветочный горшок.

Кактус, единственный из присутствующих, положительно отозвался на предложение перекинуться и со всего маху влип колючками в новый лохматый палас.

– Боже! – взвизгнула Катерина, отвечающая и за озеленение, и за санитарное состояние нашего офиса.

В голосе ее было столько негодования, что на месте господа я бы за одну интонацию приговорила нашу секретаршу к вечной ссылке в адское пекло. Впрочем, можно было ожидать, что Катерина прекрасно приживется и там. Будет верой и правдой служить сатане, которому наверняка понравится ее нечеловечески крепкий черный кофе.

– Индия! – повторно взревел наш местный повелитель темных и светлых творческих сил.

– А при чем тут Индия? – шепотом огрызнулась я.

Это Сашка Баринов, а вовсе не я, сел толстым задом на подоконник, вытеснив с него кактус, находившийся там (в отличие от Сашки) на вполне законных основаниях. И это не я, а Всеволод Полонский забросил ноги в щегольских башмаках из крокодила на мой рабочий стол, где уже негде было упасть даже глазному яблоку аллигатора. Я только сегодня получила из переплетной мастерской восемь томов пресс-клипинга – наш годовой отчет по пиар-компании линейки шоколадных сувениров для взрослых «Чернушка-порнушка»! От того, насколько впечатлит заказчика этот художественно оформленный отчет, зависело, как скоро и в каком объеме получит гонорар наше агентство в целом и я в частности. На лакированную обложку с тисненым изображением одного из наиболее интересных и сложных воплощений Камасутры в шоколаде возложил свои крокодильи ноги безответственный Всеволод Полонский!

– Кузнецова! – гаркнул Бронич. – Это что за бардак?!

– Говорили же тебе – сверни зеркало! – сердитым шепотом упрекнула я Катьку.

– А он бы мне за это шею свернул! – так же тихо огрызнулась она.

Полонский, с запозданием уловив растущую наэлектризованность внутриофисной атмосферы, слегка притушил радостную улыбку. Им с Бариновым было не понять смысла нашего с Катей диалога. Они еще ничего не знали про стул.

Суперсовременный, многофункциональный, как кухонный комбайн, офисный стул Броничу только вчера подарил благодарный клиент из фирмы «Кресло века».

Вот, кстати, на мой взгляд, образец на редкость идиотского названия! Что это вообще такое – кресло века? С учетом неясного временного периода, данное определение подошло бы и царскому престолу Иоанна Грозного, и электрическому стулу, и современному призеру народных симпатий – фаянсовому унитазу! И уж лучше бы благодарный директор «Кресла века» действительно подарил Броничу что-нибудь этакое. Потому что его начальственное рабочее место с термоподогревом, массажером, встроенными CD-проигрывателем, телевизором, телефоном, коммуникатором, кондиционером, вентилятором, озонатором, ароматизатором, мини-баром и пепельницей, с перископом и на гусеничном ходу – обещало стать кошмарным сном всего нашего трудового коллектива! Я чувствовала, что с момента, как в кабинете Бронича поселился этот гибрид Терминатора и Емелиной печки, нашей безмятежной офисной жизни пришел конец. Вот и сейчас Бронич, очевидно, прямо из своего тронного зала углядел непотребства Полонского и Баринова с помощью системы зеркал задне-бокового вида.

– Ненавижу этот стул! – беззвучно выругалась я.

– Пересаживайся сюда, я подвинусь! – Толстокожий Баринов с готовностью протер своим вельветовым задом подоконник, безжалостно затолкав в угол последний уцелевший кактус.

– Инна говорит про стул Михаила Брониславича, – шепотом объяснила Катерина.

– А у него плохой стул? – Баринов сочувственно сморщился, но неискренняя страдальческая гримаса тут же соскользнула с его лоснящейся круглой физиономии. – А вы знаете, это чувствуется! То-то, я смотрю, он какой-то нервный!

– Блажен, кто рано поутру имеет стул без принужденья! – с выражением процитировал Пушкина начитанный Полонский. – Тому и пища по нутру, и все доступны наслажденья!

Он игриво подмигнул одним глазом мне, а другим – Катерине, и я с трудом удержалась от того, чтобы подарить себе вполне доступное наслаждение огреть интеллектуала самым толстым томом шоколадно-эротического пресс-клипинга.

В начальственном кабинете зажужжал электрический моторчик. Я налегла животом на стол, вытянула ухо в сторону двери и, оценив скорость нарастания звука, спешно шикнула:

– Живо, ноги!

Реплика имела целью депортировать с моего стола преступно залежавшиеся там башмаки Всеволода, но Полонский этого не понял и даже не шелохнулся. Зато Баринов неожиданно продемонстрировал отличную реакцию и вздернул свои короткие толстые ножки, точно пляшущая марионетка. В результате, когда Бронич в самоходном кресле XXI века величественно вырулил из своего кабинета на простор общей комнаты, Сашка застыл на подоконнике в позе горгульи – на редкость упитанной и бескрылой. В сочетании со скульптурной группой, которую образовали на постаменте моего стола мы с Полонским, это, безусловно, сильно компрометировало предполагаемую деловую беседу.

– Тэк-с, – сухо щелкнул шеф, окинув сомнительную диспозицию пронзительным взором из-под кустистых бровей. – Это вы так работаете?

– Мы еще и не так! – нарочито бодро заявила я, метким ударом локтя в щиколотку сбрасывая сплетенные нижние конечности Полонского с отчета об успешном продвижении в половозрелые массы россиян сладких плодов разврата.

Крокодильи башмаки бухнулись на пол с таким грохотом, что невинно убиенный кактус мог считать себя отмщенным.

– Инночка, Катенька, если через десять минут я не увижу концепцию, всех уволю! – нарочито ласково сообщил шеф и укатил к себе в тронный зал.

– Меня-то за что?! – возмутилась Катерина.

– За компанию, – предположил Полонский, массируя голеностоп.

– А и в самом деле, девочки! Не пойти ли нам всем вместе куда-нибудь, чего-нибудь выпить? – встрепенулся Баринов.

Он опустил ноги на пол, задумчиво посмотрел на помятый кактус и спросил:

– Вы любите текилу?

– Через девять минут Михаил Брониславич ждет концепцию! – напомнила Катерина, уклонившись от ответа на прямой вопрос.

Текилу она не любит. Текилу люблю я. Однако правильное распитие кактусовой водки, на мой взгляд, подразумевает в качестве собутыльника темпераментного мачо, а не пару чокнутых креативщиков, относительно которых сам господь бог затруднится с уверенностью сказать, какого они пола. Наш брутальный дизайнер Андрюха Сушкин, едва увидев Сашку Баринова и Севу Полонского, объявил, что Бронич взял на работу пару педиков, и это, мол, неопровержимо доказывает: агентство «МБС» идет в ногу со временем и в смысле кадровой политики ничем не уступает признанным лидерам рекламного бизнеса.

Действительно, толстый Баринов с мелкими рыжими кудрями, подозрительно напоминающими химическую завивку, в уютных вельветовых штанах и пуловере с вырезом «лодочка» очень походит на тщетно молодящуюся бабушку. А у богемного Полонского уж слишком ухоженные руки – со свежим маникюром и затейливыми серебряными кольцами на девяти пальцах из десяти. Безымянный был демонстративно гол – полагаю, Всеволод стремится показать потенциальным подругам (или друзьям?), что он свободен от брачных уз.

– Восемь минут! – нервно напомнила Катька.

– Ладно, что там у нас? – Я плюхнулась на стул, обхватила голову руками и приготовилась к мозговому штурму.

Оценив мой бестрепетный командный тон, чуткий Баринов спрыгнул с подоконника, вытянулся во фрунт и бойко доложил:

– Водка «Екатериновка»!

– Что с ней не так?

– Новая марка, нуждается в раскрутке, а так все с ней нормально, водка как водка! Да вот, сама попробуй! – Сашка засуетился, повернулся ко мне спиной и деловито зазвенел стеклом.

Только теперь я поняла, что на подоконнике он угнездился не просто так, а с конкретной целью закрыть своим крупным телом неуставной натюрморт.

– Семь минут, – закрывая глаза, прошептала Катерина.

– Сформулируйте задачу конкретно! – потребовала я, тоже начиная нервничать.

С Бронича и в самом деле станется в гневе уволить меня без выходного пособия. Потом-то шеф сам будет умолять вернуться, так как редкий новый сотрудник, взятый на мое место, доживет до середины испытательного срока, но запоздалое торжество не компенсирует мне потерю денежного содержания и моральное увечье. Поэтому я бы предпочла не доводить наши с Броничем давние трудовые отношения до безвременного разрыва.

– Задача такая! – В беседу включился Полонский. – Дано: шесть ящиков водки «Екатериновка»…

– Пять, – застенчиво поправил Баринов, с аптекарской точностью наполняя рюмки.

– Дано: пять ящиков водки, – Всеволод благосклонно принял и поправку, и стопку. – Требуется: без существенных дополнительных затрат организовать эффектную и эффективную рекламную акцию нового продукта.

– Такую же эффектную и эффективную, как библейское кормление толпы голодных семью хлебами? – съязвила я. – И когда же нужно совершить это чудо?

– Осталось шесть минут, – не открывая глаз, безнадежно прошептала Катька, окончательно потерявшая чувство юмора.

– Ну, не так скоро! – Баринов фамильярно похлопал секретаршу по коленке. – Не через шесть минут, а только завтра.

– А что у нас завтра?

Баринов впился взглядом в календарь, Полонский поднес к глазам дорогие наручные часы, а я вдохновенно пробежалась пальчиками по клавиатуре компьютера – и, разумеется, преуспела больше всех.

– Шестнадцатое число, – сказал Всеволод.

– Среда, – сообщил Сашка.

– Шестнадцать ноль три! – прочитала я с экрана. – Смотрим праздники. Так, шестнадцатое марта знаменует закрытие парламентского года в Нидерландах, это нам не годится… Еще шестнадцатое марта – это День независимости Гватемалы…

Все не сговариваясь посмотрели на поруганный кактус, и Полонский вздохнул:

– Жаль, что мы не текилу пиарим…

– Вот! – торжествующе вскричала я и постучала ногтем по монитору. – Вот именно то, что нам нужно!

– В 1994 году Генеральная Ассамблея провозгласила 16 марта Международным днем охраны озонового слоя. День установлен в память о подписании Монреальского протокола по веществам, разрушающим озоновый слой, – перегнувшись через мое плечо, зачастил Баринов.

– А что его разрушает? – встревожилась ответственная Катерина.

– Твой лак для волос! – уязвил ее вредный Полонский.

– Тихо! – гаркнул на них Баринов, увлеченный чтением. – В 1987 году 36 стран, в том числе и Россия, подписали документ, согласно которому страны-участники должны ограничить и полностью прекратить производство озоноразрушающих веществ. Государствам предлагалось посвятить этот день пропаганде деятельности в соответствии с задачами и целями, изложенными в Монреальском протоколе и поправках к нему…

– Автомобили! – улыбаясь, вкрадчиво сказала я.

– Ну? – Полонский посмотрел на меня, потом на рюмку в своей руке, секунду подумал и тоже расцвел улыбкой. – Ты предлагаешь…

Я глубоко кивнула.

– Кузнецова, ты гений! – сказал Баринов.

Он только с виду идиот, а соображает отлично.

– Отличная концепция, за это надо выпить!

– Да какая концепция-то?! – не выдержала неизвестности истомленная Катька.

– Очень свежая! – заверила ее я.

– Но сырая! – веско напомнил Всеволод.

Он тоже ловит мысли на лету.

– Осталось всего пять минут! – взвизгнула секретарша.

– Пять минут, время пошло! Ну, поехали! – скомандовал Баринов и звонко тюкнул своей рюмкой о мою.

Среда

1

Без одной минуты девять на стеклянной двери банка еще висела табличка «закрыто». Засмотревшись на нее, Юнус не заметил, что сосед по столику поставил свой стаканчик рядом с его тарелкой, а себе взял кофе Юнуса.

– Еще кофейку? – кокетливо спросила румяная буфетчица в старомодной кружевной наколке на взбитых кудрях и белом фартуке с рюшечками поверх сатинового брючного костюма, какие носят на работе оперирующие хирурги.

Взгляд у женщины был теплый, сладкий и масленый, как пончики, которых Юнус съел уже пять штук, выпив при этом два стаканчика кофе. Кофе, кстати, в этой забегаловке был совсем не вкусный. Наверное, не стоило наливать его в пластмассовые стаканчики, но другой посуды, кроме одноразовой, в заведении не имелось. Забегаловка – она и есть забегаловка! Правда, и цены здесь несерьезные, так что даже в ранний час отбою нет от желающих позавтракать на скорую руку.

То ли от сладкой выпечки, то ли от волнения Юнуса слегка подташнивало. У него был кое-какой опыт угонов, но на сей раз он фактически грабил банк, а такое серьезное дело было ему внове.

Минутная стрелка на часах застыла за несколько делений до нужной отметки, словно примерзла к циферблату. Юнус потряс рукой, оживляя часы. Не могла она примерзнуть! Он же не торчал на уличном холоде, а ждал намеченного часа в теплой булочной, поедая чертовы пончики, лакая скверный кофе и мозоля глаза приставучей буфетчице.

– Глаза сломаешь! – злобно прошептал Юнус в пышную спину общительной дамы.

Ему совсем не хотелось, чтобы потом, когда менты и банковская охрана начнут разбор полета, эта толстуха дала слишком подробное описание его внешности. Хотя, если она запомнит только ухоженные рыжие усы, дымчатые очки, каракулевую шляпу-пирожок, долгополое кашемировое пальто и солидный кожаный портфель, это будет даже хорошо. Ни один из перечисленных элементов не являлся обязательной составляющей обычного имиджа Юнуса.

Приемник на стойке буфета разразился серией сигналов, которые во времена СССР сопровождались переводом: «Московское время – девять часов!» Сквозь грязноватое стекло витрины Юнус посмотрел на двери банка на другой стороне улицы, взял бумажную салфетку и осторожно промокнул губы под приклеенными усами. Банк должен был открыться в девять – и открылся. Юнус подождал еще несколько минут, чтобы не оказаться первым посетителем, выдвинулся из булочной и деловито вошел в банк следом за расфуфыренной дамой и молодой парой, явно торопящейся по каким-то неотложным кредитным делам. Охранник на входе включился в разговор с молодыми людьми и лишь кивнул солидному усатому гражданину, который уверенным шагом проследовал мимо со словами: «Обменник работает?»

Обменник находился в глубине здания, в глухом аппендиксе за поворотом коридора. Расфуфыренная дама тоже устремилась туда. Юнус пропустил ее вперед и, скрывшись от глаз охранника за углом, повернул в другую сторону. Толкнув дверь на лестницу, он спустился на один пролет и, оказавшись на техническом этаже, вышел во внутренний двор. Просторный, без затей оформленный под бетонный армейский плац, он был плотно заставлен машинами, лишь небольшая часть которых принадлежала сотрудникам банка. В центральной части города было традиционно плохо с местами для парковки, и предприимчивый банк получал весьма неплохую прибыль, используя свой двор как платную автостоянку.

Проходя вдоль стены под прикрытием заснеженных кустиков, Юнус с удовольствием отметил, что ворота сдвинуты в сторону и под косой балкой приподнятого шлагбаума со двора одна за другой выскальзывают легковушки арендаторов стояночных мест. Вереница автомобилей, нацеленных на выезд, была еще достаточно длинной, чтобы охранник в будке не мог заметить, с какой именно точки двора подкатила последняя машина, присоединившаяся к гирлянде. Юнуса это полностью устраивало. «Его» машина стояла в дальнем углу плаца – в одном ряду с другими транспортными средствами, принятыми банком в качестве обеспечения денежной ссуды.

Сам угон, как и планировалось, оказался пустяковым делом. Во-первых, сигнализация была отключена, во-вторых, у Юнуса был ключ – не родной заводской, но очень точная отсканированная болванка. Результат соответствовал расчетному: прошло не больше четырех минут после того, как солидный усатый гражданин в кашемировом пальто вошел в банк, до момента, когда «его» машина заняла место в хвосте быстро двигающейся очереди на выезд. Юнус мог бы справиться еще быстрее, но почти минута у него ушла на то, чтобы поместить на крышу автомобиля «мигалку», под лобовое стекло – гербовую бумагу с большими буквами «ГУВД», а на полочку за задним сиденьем – милицейскую фуражку.

Небрежно забросив назад заметно похудевший портфель, пальто и мечту профессора – каракулевую шапку-пирожок, Юнус сел за руль и приступил к наиболее опасной части операции – собственно угону.

– Ты ничем не рискуешь! – уверял его сообщник, придумавший весь план. – Тачку поставят на прикол во вторник вечером, незадолго до закрытия банка. Ты придешь за ней в среду утром, едва банк откроется. В девять часов! А охрана дежурит сутки через двое, и тех парней, которые сидели в будке накануне, в восемь тридцать сменят другие. «Твою» тачку они еще не видели, так что, если машину слегка замаскировать, ее выпустят беспрепятственно.

Идея использовать выразительные милицейские аксессуары оказалась гениальной. Юнуса не просто не стали останавливать – охранник даже взял под козырек!

Сверкающая новая «Ауди А-6» проскользнула под полосатой рамкой шлагбаума, точь-в-точь как хоккейная шайба. Только белого цвета.

2

– Это просто Великое Обледенение какое-то! – весело изумлялись за утренним чаем коллеги Марьяны.

Бухгалтерские дела были отложены в сторону. Дамы прихлебывали горячий чаек, заедали его печеньем и наперебой рассказывали о своих недавних приключениях.

Заведующая отделом поутру неосмотрительно облачилась в не по сезону короткую юбку. И, хотя бобровый полушубок и сапоги на меху погоде более или менее соответствовали, они не уберегли бы пятую точку начальницы от множества неприятных ощущений при вынужденной посадке в незамерзшую лужу. На счастье опасно поскользнувшейся заведующей, какой-то добрый человек мужского пола успел вовремя подставить руку помощи под ее ягодицы, чем и спас их от купания в ледяной воде.

Юная красавица Лилечка в избытке насладилась мужским вниманием у светофора на пешеходном переходе, по которому она на своих пятнадцатисантиметровых шпильках ковыляла так медленно, что один из водителей не выдержал, посадил бедняжку в свою машину и совершенно бесплатно привез на работу.

Даже молодой бабушке Вере Осиповне выпал шанс проявить игривость! Упав в мокрый снег, она запачкала юбку, и какой-то кокетливый старец любезно потянулся ее отряхнуть.

В связи со всем вышеизложенным раскрасневшиеся бухгалтерши, проказливо хихикая, постановили писать наступившее «обледение» с буквой «я» в середине – как производное от известного неприличного слова.

Марьяна вполуха слушала разговоры коллег и уныло помалкивала. В ее жизни ледниковый период тоже наступил, но выглядел совсем иначе – далеко не так весело и увлекательно. Любовь-сосулька натворила дел! Обледеневший мир для Марьяны сузился до размеров проруби, по форме и величине совпадающей с фоторамкой десять на пятнадцать сантиметров. В этой рамке, установленной на прикроватной тумбочке под углом, позволяющим увидеть ее сразу по пробуждении, помещался любительский снимок Марьяниного нового божества. Эту оригинальную иконку влюбленная женщина смастерила сама, запечатлев кумира на камеру мобильного телефона из окна второго этажа в сумрачный денек, ознаменовавшийся поздним снегопадом. Толком разглядеть припорошенную снегом фигуру на снимке не представлялось возможным, что и сподвигло Марьянину матушку, бывшую учительницу русского языка, при первом взгляде на дочкино фотохудожество с чувством продекламировать:

– Белая береза под моим окном принакрылась снегом, словно серебром!

– Какая береза, мамусь! Это же мужчина! – досадливо возразила Марьяна, умудрившись произнести последнее слово так, словно оно состояло из одних заглавных букв.

– Клен ты мой опавший, клен заледенелый! – Мамусь легко поменяла цитату.

По сути она оказалась абсолютно права. Новый бог проявлял к влюбленной в него Марьяне такое равнодушие, словно он и в самом деле был деревянным и примороженным. И это при том, что за два дня пылкая неофитка, проявив чудеса изобретательности и предприимчивости, сумела встретиться с объектом своего поклонения не менее десяти раз, заодно узнав немало интересных подробностей текущей земной жизни неотзывчивого божества.

Кумир носил роскошное имя Всеволод Полонский и состоял в рекламном агентстве с менее красивым трехбуквенным названием «МБС» в загадочной, но интригующей должности креатора. Судя по отсутствию кольца на безымянном пальце правой руки, живой бог был свободен от супружеских уз, и Марьяна с наслаждением и замиранием трепетного сердца примерила на себя его божественную фамилию. «Марьяна Полонская» звучало шикарно! Гораздо мелодичнее, чем записанное в паспорте «Марьяна Горбачева». К сожалению, этими музыкальными тонкостями разница между фантазиями и реальностью не исчерпывалась. Растревоженное воображение Марьяны широкими мазками в ярких красках рисовало сказочные картинки на тему «Они жили долго и счастливо и умерли в один день». В действительности Прекрасный Принц неотступно преследующую его Марьяну сначала не замечал, а потом даже начал обходить стороной.

Влюбленной женщине оставалось утешать себя тем, что стадию полного безразличия Объекта удалось пройти в рекордные сроки – меньше чем за сутки. Одна утренняя встреча на крыльце, два «случайных» столкновения в коридоре офисного здания, артистично исполненная миниатюра «Вы позволите, я присяду за ваш столик?» в обеденный перерыв в столовой, три мимолетных, но страстных взгляда в приоткрытую дверь рекламного агентства во второй половине дня и виртуозное падение на зазевавшегося кавалера со ступенек бухгалтерии лиловым морозным вечером – и обольстительный Всеволод Полонский начал нервно оглядываться по сторонам даже в уединении мужского туалета. Марьяна определенно чувствовала, что кумир уже выведен из равновесия и колеблется, как созревший для падения Родосский Колосс. Запланированная неотступной Марьяной на обеденное время вторая мизансцена с условным названием «Приятного аппетита, любимый!» вполне могла подрубить глиняные колени колосса, обрушив его в широко раскрытые объятия идолопоклонницы.

К великому разочарованию Марьяны, в столовой Полонский не появился. Тщетно прождав его в засаде за кассой около часа, влюбленная женщина осмелилась навести справки в «МБС» и узнала, что штатный креатор агентства в компании трех других сотрудников занят проведением ответственной рекламной акции на центральной улице города.

– Пойду прогуляюсь, погода сегодня такая чудесная! – скороговоркой сообщила своим собственным коллегам Марьяна, на бегу напяливая удобное и практичное болоньевое пальто с капюшоном.

За окном месяц март не на жизнь, а на смерть воевал с оккупировавшей город зимой, так что назвать погоду чудесной мог только человек с большим и нездоровым воображением.

Зато стеклянно-оловянный грохот, с которым рухнула на подоконник тяжелая гирлянда мокрых сосулек, милосердно не позволил убегающей Марьяне услышать ехидной реплики бухгалтерш про Великое Обледенение с посторонней буквой в корне слова.

3

Свеженапечатанный плакат с зазывной надписью «Водка для всех! Даром!» сильно вонял типографской краской, и я расчихалась.

– Будь здорова! – тут же пожелал мне вежливый Полонский.

– Как корова! – добавил неинтеллигентный Баринов и посмотрел на мои ноги с таким намеком, что мне захотелось сдернуть с них зимнюю обувь и крепко побить ею грубияна, чтобы он понял: средневековых инквизиторов, придумавших пытку «испанский сапог», я запросто могу переплюнуть!

Вообще-то мои ноги совершенно не похожи на конечности крупного рогатого скота. У меня такие ноги – о-го-го! Длинные, стройные, весьма красивые, особенно если я на каблуках. А каблуки я уважаю высокие, но устойчивые, чтобы не шататься, как неловкий канатоходец. И, зная, какая обувь мне подходит наилучшим образом, никогда не экспериментирую с моделями. Туфли, которые я купила на прошлой неделе, практически не отличаются от приобретенных к Новому году, только они новые и потому не так комфортны. Поэтому я принесла их на работу и там потихоньку разнашиваю, периодически переобуваясь в старую пару, чтобы не мучать свои выдающиеся ноги.

Этим утром я пришла на работу раньше обычного и, помимо задержавшегося с ночи Андрюхи, застала в офисе уборщицу. Она стояла, согнувшись, точно жертва радикулита, и в глубокой задумчивости смотрела под мой рабочий стол – на аккуратную шеренгу из четырех одинаковых туфель.

– Доброе утро! – вежливо сказала я.

Уборщица молча посмотрела на меня, на туфли, потом снова на меня. Оценив выражение ее лица, я поняла, что в воображении труженицы ведра и швабры уже сформировался живописный образ четвероногой хозяйки рабочего места, и не удержалась от шуточки – подошла поближе и вежливо спросила:

– Вы уже почистили мое стойло?

Уборщица смутилась, а Эндрю Сушкин зашелся смехом и позже с удовольствием рассказал эту историю всем нашим коллегам. Они смеялись, и я поначалу тоже, но теперь у меня возникло подозрение, что добрые товарищи теперь замучают меня шуточками про корову.

– Хорош трепаться, давайте работать! – хмурясь, потребовала я.

Баринов пожал пухлыми плечиками, прошел на свое место за стойкой и постучал вилкой по бутылке, имитируя камертон.

– Ля мажор, – одобрила я и дирижерским пассом активизировала выжидательно замершего Севу.

– Озоновый слой, этот тонкий газовый щит, защищает Землю от губительного воздействия определенной доли солнечной радиации, способствуя тем самым сохранению жизни на нашей планете! – бархатным голосом, не похожим на его обычный тенорок, прогудел Полонский в мегафон.

Я спешно кашлянула в кулачок, приняла из рук Всеволода громкоговоритель и глубоким сопрано сирены, безжалостно искушающей мореплавателей, проворковала:

– Озоновый слой простирается над землей огромной шапкой, уходящей в космос! Если этот слой истощится, это будет опасно для всей биосферы, для всего живого. От попадания ультрафиолетовых лучей на человека может возникнуть рак кожи, слепота и другие заболевания.

Тут жаждущий солировать Полонский нетерпеливо вырвал у меня рупор и вдохновенно продудел:

– В восьмидесятые годы ученые сделали открытие: в районе Антарктиды общее содержание озона уменьшилось в два раза! Именно тогда появилось название «озоновая дыра». На истощение озона влияют выбросы заводов, предприятий промышленности и автомобилей.

– Мы не можем предотвратить появление озоновых дыр! – резюмировала я, вновь приняв переходящий рупор. – Однако сберечь озон хотя бы на бытовом уровне нам вполне по силам. Так давайте же бороться с загазованностью атмосферы!

И мы с Полонским вместе призывно грянули в мегафон:

– Водка «Екатериновка»! Выпьем за здоровье нашей планеты!

– Ну как тут откажешься? – принимая стопку, крякнул водитель «Москвича», с риском для жизни остановленного Катькой.

Наша секретарша приплясывала посреди дороги, точно бездомная жрица любви: в короткой юбочке, тесной курточке, сетчатых колготках и высоких сапогах на шестидюймовой шпильке. Именно этот наряд наши офисные мужчины – Полонский, Баринов и призванный на военный совет дизайнер видеомонтажа Андрюха Сушкин – коллегиально признали наиболее перспективным в смысле выполнения задачи, поставленной перед Катериной: наша секретарша должна была без разбору тормозить проезжающий мимо автотранспорт. Парни не ошиблись в расчетах, сеточки на стройных девичьих ногах ловили мужиков не хуже, чем рыбацкий невод глупых карасей. Сашка Баринов за портативной барной стойкой весь вспотел, торопясь наливать «Екатериновку» джентльменам, неосмотрительно покинувшим свои автомобили и откликнувшимся на подкупающее предложение выпить за здоровье нашей голубой планеты.

– Остался всего один ящик! – поймав мой вопросительный взгляд, обеспокоенно крикнул наш бармен.

Рекламная акция новой водки проходила с блеском, способным посрамить пустую стеклотару. Концепция, найденная лично мной и отшлифованная виртуозным рекламным трио Кузнецова – Баринов – Полонский в шесть рук, была воистину гениальной. Бронич так и сказал:

– Конгениально! Это будет новая битва при Фермопилах!

– Фермопили, пьем и будем пить, – согласился польщенный похвалой Баринов, публично афишировав свои дурные привычки и вопиющее отсутствие знаний древней истории.

Мы-то с Полонским без комментариев поняли, что шеф особо оценил место проведения нами рекламной акции. Для своего шоу мы выбрали оживленный перекресток на центральной улице, в двух кварталах от здания краевой администрации. В будний день транспорт на этом участке идет нескончаемым потоком, так что достаточно было Катьке остановить первую машину, чтобы возникла серьезная предпосылка к затору.

Правда, нам далеко не сразу попался безответственный водитель, рискнувший выпить стопку водки, находясь за рулем. Этого первого авантюриста мы с Катькой отлавливали усиленно, в четыре ноги, и я успела оглохнуть от приветственного рева клаксонов, задорного свиста и криков: «Эй, детка, садись ко мне!» Уворачиваясь от жадных рук, тянущихся в открытые окошки к моим мелкоклетчатым ногам, я радовалась, что происходящего безобразия не видит мой штатный бойфренд Денис Кулебякин. Милый милицейский капитан очень ревнив и за одно это «садись ко мне» запросто мог бы посадить крикунов к себе, обеспечив им богатую развлекательную программу суток на пятнадцать.

Первым человеком, согласившимся продегустировать халявную водку, стал бесшабашный водитель «девятки», с большой претензией тюнингованной под гоночный болид. Недалекий парень поначалу не уловил логической связи между рюмкой водки и Днем защиты озонового слоя Земли, но инспектор патрульной машины ГИБДД, примкнувший к нашей акции по собственному почину, выдал ему необходимые объяснения сразу за перекрестком. После того как аналогичным образом были просвещены еще трое неразумных водителей, наша рекламная акция приняла характер массовой и необратимой.

Цепочка автомобилей, лишившихся своих нетрезвых владельцев, вытянулась на полквартала, полностью заняв всю правую полосу. Этим явлением закономерно заинтересовался неленивый и добросовестный экипаж машины-эвакуатора. Удаляя с проезжей части мешающие движению транспортные средства, парни в оранжевых комбинезонах перегородили проезд троллейбусу. Раздосадованные пассажиры в полном составе вывалили на дорогу и утешили себя нашей бесплатной выпивкой. После этого информация в режиме «звонок другу» пошла в народ, затем о столпотворении на Зеленой сообщили в местном эфире «Авторадио», и на точку стали подтягиваться зеваки и халявщики.

– Пиар в России – больше, чем пиар! – сказал Полонский, любуясь организованным нами столпотворением.

– А где же обещанное телевидение? – через головы дегустаторов нервно поинтересовался Баринов. – Осталось всего пять бутылок, это минут на десять, не больше!

Я тоже заволновалась и посмотрела на часы: телевидение опаздывало. Съемочная группа, которую обещал прислать мой друг и давний поклонник Максим Смеловский, застряла в пробке, которую мы же сами и устроили.

– Идем пешком в полной амуниции, будем минут через пятнадцать! – задыхаясь, доложил срочно вызванный Максим в телефонную трубку. – Тяните время!

– Время – деньги! – вспомнила я и крикнула секретарше: – Кать, пиастры на наше на пропитание у тебя?

Катерина кивнула: выполняя функции кадровика, она поутру выбила из шефа пятьсот рублей на прокорм сотрудников, занятых ответственной рекламной работой на выезде.

– Было нам на прокорм, станет им на пропой! – вздохнул Полонский, с лету уловив мою мысль.

Он быстро пересчитал пятьсот рэ на водочные поллитры, обнадежил нас сообщением, что денег должно хватить на семь бутылок, а семи бутылок – еще на пятнадцать минут, и умчался на поиски продовольственного магазина, в ассортименте которого имеется стремительно набирающая популярность водка «Екатериновка».

Толпа прибывала, как паводок. За первым троллейбусом остановился второй, и из его открывшихся дверей водопадами хлынули потоки пассажиров, на лицах которых без труда читалось радостное оживление. Активного недовольства внеплановой остановкой никто не выражал. Я заподозрила, что городское троллейбусное управление пустило машины по спецмаршруту к нашей бесплатной водочной точке. Утомленная Катька, сделав свое дело, передвинулась с середины запруженной улицы на тротуар, но и там не нашла тихого местечка. Какая-то целеустремленная тетка с пухлыми хозяйственными сумками наступила ей на ногу и вместо извинения нахамила:

– Посторонись, шалава!

– Сама шалава! – мгновенно окрысилась Катерина. – Корова!

Я кашлянула: слышать про коров мне было неприятно. К тому же невысокая коренастая тетка в мышином пальто больше походила на ослицу, чем на буренку. Но острослов Баринов со своего места поддержала Катькину версию, громко продекламировав:

– Организованной толпой коровы шли на водопой!

– Алкоголики и тунеядцы! – обругала организованную нами же толпу обиженная Катерина. – Что делается, а? Будний день, рабочее время, а они водку глушат без зазрения совести! Никакой культуры у людей!

Тут я вспомнила, что культурную часть программы поручено обеспечивать мне, и быстренько еще разок озвучила в мегафон рекламно-информационный текст про героическую роль сорокоградусной в борьбе за сохранение многострадального озонового слоя Земли.

Прибежал взмокший Полонский, приволок в большом пакете с иезуитской надписью «Пейте на здоровье!» еще семь бутылок «Екатериновки» и с ходу заорал Баринову, плотно занятому на розливе:

– Сашка, суши весла! Пока тивишники не подойдут, никому ни капли, ни-ни!

Я окончательно наплевала на правила приличия, влезла на подножие афишной тумбы и, эротично обнимая ее одной рукой, из-под ладошки второй оглядела окрестности. В направлении «на двенадцать часов» уже видна была просека, шириной аккурат совпадающая с длиной съемочного штатива, возложенного на плечи дюжего оператора на манер коромысла.

– Идут, родимые! – обрадованно закричала я и от полноты чувств залихватски свистнула в два пальца.

Дисциплинированно отреагировав на свист, затормозили еще две легковушки.

– Дорогая, я уже здесь! – К основанию моей тумбы картинно пал на одно колено обольстительно улыбающийся Максим Смеловский.

Телевизионный принц с недвусмысленным приглашением открыл мне свои объятия, но я не обрушилась в них, а только капризно брыкнула ножкой и потребовала:

– Сначала победи дракона!

– В смысле вашего зеленого змея? Это мы запросто! – Максим поднялся, отряхнул колено и буром ввинтился в толпу у барной стойки, бойко покрикивая:

– Граждане, расступаемся, расступаемся, пропускаем телевидение, популярная программа «Их ждет вытрезвитель», кто не хочет засветиться в кадре с рюмкой, отступаем в сторону!

Действительно, светиться в кадре хотели далеко не все. Хитромудрый Смеловский словом и делом (тычками микрофона под ребра) живо расчистил подступы к барной стойке, и освободившийся пятачок мгновенно оккупировал оператор с камерой на треноге.

– Ну слава богу! – смахнув пот со лба, с облегчением сказал Полонский. – Успели!

– Слава нам! – горделиво поправила я. – Какую рекламную акцию организовали, а? Загляденье просто!

– Теперь осталось красиво отчитаться о проделанной работе и срубить с клиента полновесный гонорар! – Полонский облизнулся и зажмурился, как сытый кот. – Между прочим, что ты делаешь сегодня вечером?

Я с неудовольствием взглянула в хищно распахнувшиеся зеленые глаза, вздохнула и напомнила:

– Всеволод, ты же обещал!

– Так это когда было! – Полонский нахмурился и угрюмо воззрился на афишную тумбу, украшенную плакатом, приглашающим детей и взрослых на спектакль «Он улетел, но обещал вернуться» в городском ТЮЗе.

– Видишь? – Я постучала пальцем по красной кнопке на животе нарисованного Карлсона. – Даже дети знают, что настоящие мужчины в полном расцвете сил всегда держат свое слово! Обещал вернуться – и вернулся!

– Обещал не клеиться – и засох на корню! – язвительно поддакнул обиженный Всеволод.

Две недели назад, когда в нашем процветающем рекламном агентстве открылся кастинг претендентов на должности копирайтера и креатора, я лично привела Полонского к шефу и дала ему самые лучшие рекомендации. Причем на тот момент продолжительность нашего с Севой знакомства исчислялась минутами. Всеволода мне торопливо представил и горячо расхвалил Зяма – мой родной брат, гениальный (как говорят) художник-дизайнер. Родственникам я привыкла верить. То, что Зямин протеже парень творческий, было видно с первого взгляда: черненые серебряные кольца на пальцах, в ушах и пупке, а также итальянские ботинки из желтой (!) лакированной кожи африканского крокодила говорили сами за себя.

Правда, я только позже узнала, что Зямина забота о карьерном росте Полонского имела под собой воистину шкурный интерес, так как эти два гениальных любителя выпендрежных шмоток познакомились на почве купли-продажи Зяминого дорогущего пальто из меха бенгальского тигра. Пижону Зямке приспичило от своей тигровой шкуры избавиться, а у модника Севы банально не нашлось наличных для совершения этой сделки каменного века. Поэтому мой гениальный братец сначала помог приятелю-покупателю с работой, а уже затем открыл ему кредитную линию под зарплату нашего штатного креатора! А свою родную сестрицу беззастенчиво использовал втемную! Но к чести Зямы надо сказать, что хотя бы в одном немаловажном вопросе он проявил похвальную принципиальность: Полонскому пришлось поклясться, что, работая в «МБС», он не будет клеиться к сестричке своего благодетеля – то есть ко мне.

Конечно, это не было проявлением братской заботы о моральной чистоте родной кровиночки – Зяма просто не хотел, чтобы к нему был в претензии капитан Кулебякин. Что до Всеволода, то поначалу поставленное Зямой условие не показалось ему трудно выполнимым. Но, по мере того как мы день за днем делили в офисе кров и стол (скуповатый Бронич не спешил раскошеливаться на персональную мебель для сотрудника, чей испытательный срок еще не закончился), Полонский все чаще засматривался на мои коленки с выражением лица, которое имел Смоктуновский в роли Гамлета, размышляющего: «Быть иль не быть?» Если бы он (не Смоктуновский) осмелился спросить мое мнение, я бы сразу сказала: «Не быть!» – Всеволод категорически не нравился мне как мужчина. Глаз у меня наметанный, претендентов я еще при первой встрече оцениваю с точностью до восьмого знака после запятой. Вердикт, вынесенный Полонскому, однозначно гласил: «Герой не моего романа!»

– Потому что все твои романы динамичные и остросюжетные, в оригинальном стиле «лав-триллер», – прокомментировала моя лучшая подруга Алка Трошкина, специально зайдя к нам в офис, чтобы посмотреть на Полонского. – Тебе нужен мужчина головокружительный и крепкий, как ямайский ром, а этот милый молодой человек больше смахивает на обезжиренную простоквашу в неадекватно яркой упаковке!

Я согласилась с Алкой целиком и полностью. Несмотря на неординарную внешность и профессиональную креативность Полонского, в нем не чувствовалось ни малейшей готовности к самоотверженному безумству в личной жизни. Я находила Всеволода нервным, истеричным, трусоватым и, что хуже всего, откровенно скучным. А посему носитель экстравагантных крокодиловых башмаков вызывал у меня гораздо меньше интереса и сочувствия, чем тот желтушный аллигатор, который стал невинной жертвой итальянской обувной промышленности, посмертно обеспечив претенциозному Полонскому обманчивый шарм.

Так не пора ли сказать об этом Всеволоду?

Я испытующе посмотрела на хмурое лицо отвергнутого поклонника и решила еще немного помолчать. Этот парень страшно самолюбив! Пожалуй, ему не стоит знать, что в списке моих симпатий талантливый креатор Всеволод Полонский занимает малопочетное место после безымянного дохлого крокодила…

Торжеству похвального гуманизма помешал Смеловский. Он бесцеремонно протиснулся между мной и Всеволодом и озвучил краткий монолог Победоносного Принца:

– Дорогая! Дракон уже бьется в конвульсиях! Я заслужил награду?

Не дожидаясь ответа, который явно не внушал ему сомнений, Максим нахально обнял меня за талию. Вытянутое породистое лицо Полонского еще больше удлинилось, приобретя несомненное сходство с конской мордой. При этом, надо отдать должное, даже с такой миной он смотрелся величаво, как боевой скакун Георгия Победоносца, брезгливо попирающий копытами мясную нарезку, в которую превратился огнедышащий дракон. То есть я хочу сказать, что пара Принц Смеловский – Конь Полонский смотрелась вполне органично.

– Мой новый четырехколесный белый конь роет землю, готовый умчать тебя на край света! – пафосно заявил Максим, продолжая развивать актуальную тему драконов, рыцарей и их верных транспортных средств, и звучно чмокнул меня в щеку.

Этой чрезмерной демонстрации превосходящей силы соперника оскорбленный Полонский уже не выдержал. Издав гневное горловое клокотание (очень похожее на ржание), он круто развернулся и резвым галопом помчался прочь.

– Сева, ты куда? А ящики выбрасывать кто будет? – из-за стойки, в тылу которой выросла баррикада из пустой гофротары, закричал вслед дезертирующему коллеге Сашка Баринов.

Полонский только мотнул головой и ускакал за угол.

– Вот наглая морда! – возмущенно заорал Баринов. – Севка! А ну, вернись!

– Всеволод, куда ты? У нас же есть деньги на такси! – закричала и Катерина, решив, что Полонский побежал к трамваю.

Наш водочный источник иссяк, толпа добровольных дегустаторов рассосалась, уличное движение быстро налаживалось. Уже тронулись с места троллейбусы, и автомобили с водителями, опоздавшими к раздаче, бойким ручейком обтекали машины, застопоренные гибэдэдэшниками.

– Странный парень! – проводив взглядом убежавшего Полонского, заметил Макс с доброжелательным интересом энтомолога, неожиданно встретившего на своем жизненном пути прелюбопытную козявку. – Куда это он?

– Да хоть куда! – машинально процитировала я Карлсона, раскормленным купидоном парящего над красными крышами нарисованного на афише Стокгольма. – Мужчина в самом расцвете сил…

– Ты это к чему? – Смеловский нахмурился, но быстро нашел моим словам невинное объяснение: – А! В смысле он тоже улетел, но обещал вернуться?

– Кто? – Я повернула голову, проследила за направлением просветлевшего взгляда Макса и снова увидела Полонского.

Всеволод летел в обратном направлении со скоростью Карлсона, в моторчике которого играли мускулами лошадиные силы целого табуна. В первый момент я подумала, что это слова Катерины про оплаченное начальством такси возымели такой эффект, но уже через секунду поняла, что Полонский бежит вовсе не к нам. Не сбавляя скорости и не меняя направления движения, он вылетел на дорогу! Я малодушно зажмурилась, и спустя секунду в мое правое ухо матерно рявкнул Смеловский, а в левое истошно завизжала Катерина. Скрежет тормозов, трель свистка и глухой звук удара дополнили картину. Даже не глядя, я со всей определенностью поняла, что случилось страшное.

– Долетался, блин! – злобно рыкнул обычно культурный и вежливый Макс.

– Боже, боже, боже! – заскулила Катька.

А я… Стыдно признаться, но в этот трагический момент я первым делом подумала о том, что беспокойная должность креатора в «МБС», похоже, вновь стала вакантной!

4

План, просчитанный и выверенный, как бухгалтерский отчет к дежурной аудиторской проверке, поломался, как это обычно случается с прекрасными планами, из-за сущей ерунды.

Ерунда имела непрезентабельный вид убогого детища Запорожского автозавода, в просторечье пренебрежительно именуемого «запором». Убогое транспортное средство, в окрасе кузова которого преобладали пятна ржавчины, встало посреди улицы, намертво перегородив проезд по средней полосе и стопроцентно оправдав свое прозвище. Поскольку полосы справа и слева от «запора» к этому моменту уже стояли, как наши под Сталинградом, у Юнуса на «Ауди» был только один путь: таранить ржавый драндулет. Сдать назад возможности не было: за притормозившей «Ауди» мгновенно образовался длинный хвост.

– Эй, брат! Давай, проезжай! – потискав клаксон, сердито прокричал Юнус в окошко.

Водители машин, выстроившихся за «Ауди», тоже кричали – нецензурно, но безрезультатно. Разноголосая ругань тонула в праздничном шуме толпы, сгрудившейся на тротуаре. Там стоял переносной прилавок, украшенный соблазнительным плакатом «Водка для всех! Даром!» и штурмуемый «всеми», как линия Маннергейма. Водитель «копейки» – облезлый, точно старый валенок, вскормивший не одно поколение моли, деревенский дедусь – ринулся ребристой грудью на прилавок с исторически верным лозунгом: «Наше дело правое, победа будет за нами!» – и Юнусу стало ясно, что его собственному неправому делу пришел полный и окончательный капут.

Вот так, за здорово живешь, оставить посреди улицы новую иномарку, незадолго до того с неподражаемой легкостью и изяществом угнанную с охраняемой территории, Юнусу было обидно до чертиков. Но и оставаться в дерзко похищенной машине, не имеющей возможности тронуться с места, было нельзя.

Прошептав несколько эмоциональных слов на непонятном языке, Юнус собрал в портфель разбросанные по салону пожитки, вышел из машины, аккуратно закрыл дверцу и тоже зашагал к источнику дармовой водки.

Спиртное его не интересовало. Пробурив насквозь толпу на ближних подступах к прилавку, Юнус вышел в тылы армии осаждающих и не мешкая, но без подозрительной спешки, зашагал в сторону, противоположную коматозному дорожному движению. Он был удручен и заранее страдал от обиды и унижения, представляя, что скажут по поводу его профессионального фиаско братья и друзья. Щеки и уши Юнуса раскраснелись – не от мороза, вовсе нет! Кожей он уже чувствовал насмешливые и жалостливые взгляды.

На самом деле на него никто не обращал внимания: водители застрявшего транспорта засматривались исключительно прямо по курсу, а встречные пешеходы на ходу вытягивали шеи и щурили глаза, фокусируясь на заманчивом плакате над прилавком.

По мере удаления от эпицентра зловредной рекламной акции дорожно-транспортная ситуация приближалась к штатной. Во всяком случае, совершенно нормальным явлением представлялась стихийно образовавшаяся парковка автомобилей на лишенной растительности промерзшей клумбе. Проходя мимо, Юнус скользнул хмурым взглядом по разноцветным капотам с разномастными значками, неожиданно вздрогнул и остановился.

В узком пространстве между двумя черными, похожими на чугунные подсвечники каштанами устроилась совершенно новая «Ауди А-6» молочного цвета! Подарок судьбы!

Не сводя глаз с автомобиля, который казался точной копией оставленного им минуту назад, Юнус достал из кармана сигареты, зажигалку и закурил, сканируя улицу внимательным взглядом. На одной ее стороне – детско-юношеская библиотека, старое купеческое здание с подслеповатыми окнами и покрытым нетронутой пылью крыльцом. Сразу видно – не намоленное место, не чета прилавку с халявной водкой! На другой стороне тянется глухой забор ресторана, до открытия которого еще не один час… А пешеходы, шагающие по центральной улице в будний день, по сторонам не глазеют…

Профессиональное чутье – Юнусу хотелось думать, что оно у него уже выработалось, – подсказывало, что имеет смысл рискнуть. Маловероятно, что автомобиль не оснащен противоугонной сигнализацией, но если тачка завоет, он успеет убежать, и никто за ним не погонится. А если сигнализации нет, то дело, глупо проваленное из-за охочего до бесплатной выпивки старика на «запоре», еще может выгореть. И тогда друзья и братья не будут над Юнусом смеяться. Они станут говорить: «Ай молодец, брат!» – и одобрительно хлопать его по плечам.

Юнус затушил сигарету, вынул из кармана отмычку, обошел каштан и потянулся к дверце ниспосланной ему свыше «Ауди».

Отмычка сработала, а сигнализация – нет! Завести машину без ключа тоже труда не составило, и спустя считаные минуты Юнус на резвой новой «Ауди» уже был в паре кварталов от места второго угона, а вскоре и вовсе пересек черту города.

Переехав через мост, водитель посмотрел на часы и прибавил скорость. Он отстал от плана всего на двадцать минут, и на трассе это опоздание вполне можно было наверстать. Не только русские любят быструю езду!

Но в этот день судьба играла с Юнусом причудливо и жестоко. Сонливость, которую он почувствовал через четверть часа езды по прямой дороге и объяснил для себя нервным потрясением, быстро – уж слишком быстро! – стала совершенно необоримой. Длинные черные ресницы Юнуса надолго склеились, и автомобиль, летящий по встречной, он увидел слишком поздно, чтобы успеть увернуть.

5

Хлюпая носом и хлопая мокрыми ресницами, я давила на кнопку звонка до тех пор, пока не услышала родной, но строгий голос:

– Ну и что на этот раз?

Оказывается, мамуля уже открыла дверь и даже отступила в глубь прихожей, давая мне дорогу. Пространства, оставленного ею, хватило бы, чтобы запустить в квартиру авангард хорошо организованной траурной процессии – колонной по три, с венками, цветами и орденскими подушечками. (Замечу, что вряд ли мамулю сильно удивило бы такое явление: как сочинительница ужастиков, моя родительница всегда готова к неожиданным и неприятным встречам с потусторонним.)

– Бася, что там? – нервно крикнул из кухни папуля.

– Ничего особенного, – невозмутимо ответила наша писательница, не увидев за моей спиной катафалка, запряженного шестеркой лошадей в траурном бархате и с черным плюмажем.

Родная дочь, лохматая и зареванная, как безутешная вдова, по мамулиным меркам, на экстраординарное явление не тянула.

– Дюша, что случилось? – повторила она, прохладным тоном давая понять, что только очень серьезная причина оправдает в ее глазах мой беспредельно унылый вид.

Мамуля у нас воинствующая оптимистка. Она очень любит повторять известное изречение Вольтера: «Все к лучшему в этом лучшем из миров!» – и, надо сказать, даже шапочное знакомство с альтернативными мирами, представленными на страницах мамулиных произведений, кого угодно убедит в их с Вольтером полной правоте! В нашем-то мире хотя бы нет злокозненных призраков, вампиров, зомби и чернокнижников, активно использующих печатное слово во вред мирным гражданам!

Тем не менее я только что лишний раз убедилась, что и текущая дествительность огорчительно не свободна от страхов и ужасов, о чем и проинформировала родительницу кратким сообщением:

– Всего полчаса назад мой коллега попал под машину!

– Что за коллега? – не дрогнув, спросила мамуля.

– А что за машина? – заинтересовался папуля.

Судя по сложным шумам, доносящимся из кухни, наш полковник от кулинарии вел очередное сражение с микроволновкой, пароваркой, мясорубкой и овощерезкой, каковой сеанс одновременной военной игры с полезными машинами далеко не всегда завершается безусловной победой человеческого разума. Папуля периодически забывает шифры и пароли, знание которых необходимо, чтобы повелевать кухонной электроникой с предсказуемым результатом. Никогда не забуду, как он перепутал функции разморозки и гриля и накормил семью мороженой семгой, объяснив предательский хруст ледышек в рыбьей плоти наличием в рецепте избыточного количества пикантной соли!

– «Мерседес» представительского класса, – с грустью ответила я.

На мой взгляд, было бы гораздо лучше, если бы Всеволода сбил недорогой «Запорожец». Гнусный тип, находившийся за рулем шикарной машины, не проявил к пострадавшему в ДТП Полонскому ни малейшего человеческого участия. Наоборот, он ревел, как зверь лесной, обещая «высудить из придурка, если только он не сдохнет, полную стоимость ремонта «мерина» вместе с компенсацией морального ущерба»! С учетом набегающей в результате кругленькой суммы, я бы на месте невезучего Всеволода испытала сильнейший позыв без задержки уйти от непосильных затрат прямиком в загробный мир.

– «Шестисотый» «мерс»? – Из своей комнаты высунулся заинтересованный Зяма. – Класс!

– Казимир, что ты говоришь! – укоризненно прошелестев газетой, хорошо поставленным учительским голосом молвила из гостиной бабуля. – Бедняга попал под машину, в чем же тут класс?

– Ну, ба! Как ты не понимаешь? А если бы бедняга под муниципальный мусоровоз попал, это, по-твоему, то же самое было бы? – презрительно фыркнул Зяма.

– Какой кошмар! – Бабуля, которая на протяжении всей своей долгой трудовой жизни внушала школьникам идеи гуманизма, искренне шокировалась душевной черствостью собственного внука.

– Кстати, Зямка, этот бедняга – твой знакомый, Всеволод Полонский, – сообщила я, проходя мимо комнаты братца.

– Что?! Какой кошмар!!! – совершенно искренне ужаснулся Зяма, роняя на паркет включенный паяльник.

В воздухе бодряще запахло сосновой смолой, скипидаром и горящим деревом.

– Я знала, что наш мальчик вовсе не такой плохой, каким хочет казаться, – удовлетворенно пробормотала бабуля, возвращаясь к кроссворду.

– Дюха! Иди сюда! – бешено заорал мне «хороший мальчик». – Живо говори: что там с Полонским? Он уже совсем насмерть задавленный или еще будет жить?!

– Сердечность и сочувствие к ближнему – фамильные черты Кузнецовых! – растрогалась наивная бабуля.

Она не знала, что кое-кто из нашей славной фамилии кровно заинтересован в том, чтобы продолжительность жизни Всеволода Полонского не оказалась меньше, чем срок погашения им кредита на покупку тигрового пальто.

Я прикрыла дверь в гостиную, прошла к брату и с тяжким вздохом бухнулась на софу. Подо мной что-то болезненно хрустнуло.

– Вижу, дело плохо, – взглянув на мое зареванное лицо, совсем расстроился Зяма. – Что, надежды нет?

– Надежда есть, но маленькая, сейчас Сева в коме, но он еще может вернуться к жизни, – сказала я, осторожно вытянув из-под себя подобие помятой этажерки из картона и спичек. Мое падение нанесло ей увечья, абсолютно несовместимые с жизнью. – Прости, я тут слегка… Это что было?

– Это была модель моей новой инсталляции, – машинально ответил Зяма, против обыкновения не разоравшись насчет тупых вандалов и варваров, неспособных к адекватной оценке гениальных предметов дизайнерского искусства. – Насчет Полонского… Ему можно чем-то помочь?

Братец поднял с паркета курящийся сизым дымком паяльник и посмотрел на него с таким задумчивым видом, словно рассматривал возможность оживления коматозного Полонского и взимания с него задолженности непосредственно с помощью данного электроприбора.

– Молись за его здоровье! – посоветовала я.

– Дюша! Твой телефон! – прокричала из прихожей мамуля.

Моя сумка, заброшенная на вешалку, дергалась на крючке, как свинья на веревочке, и примерно так же мелодично повизгивала.

– Индульгенция! – едва я приложилась к трубке, с надрывом воззвал ко мне Максим Смеловский. – Спаси-помоги!

Я скрипнула зубами. Терпеть не могу, когда доморощенные остряки коверкают мое и без того небанальное имя ради красного словца!

– Это что-то новенькое, – холодно похвалила я.

Прежде меня уже называли Индюшкой, Индуской, Индирой и Индианой Джонсом. В «Индульгенции» чувствовался некий зловещий средневековый колорит. Невыветрившийся дымный запашок от Зяминого паяльника закономерно проассоциировался у меня с кострами святой инквизиции.

– Было новенькое, да сплыло! – Макс отчетливо всхлипнул. – Инка, у меня такая беда! У меня Россинанта увели!

Тема замшелого Средневековья получила неожиданное развитие.

Еще на Зеленой, призывая меня умчаться с ним на белом коне, Смеловский похвастал, что окрестил своего нового четырехколесного друга в честь боевого скакуна Дон Кихота Ламанчского. Поскольку моя девичья память избирательна, технические характеристики нового автомобиля Смеловского в ней не задержались, но гордое лошадиное имя застряло, как шпора в боку. Так что я не затруднилась расшифровать Максимкино иносказание:

– У тебя угнали машину?

– Да!

– Новую «Ауди», которую ты только что купил?!

– Да!

– Макс… – Я просто не знала, что сказать. – Как же это случилось?

– Да очень просто!

Макс коротко изложил мне свою печальную историю, и я согласилась, что она действительно весьма незатейлива: автомобиль, оставленный незадачливым автовладельцем без присмотра на обочине оживленной городской улицы, элементарно не дождался хозяина, вернувшегося примерно через час. В самом деле, очень простая история! Несколько осложняло ее только одно обстоятельство морального характера: мой верный рыцарь не озаботился безопасной парковкой машины по причине того, что торопился успеть на съемку сюжета о нашей рекламно-водочной акции.

– Получается, что я лишился Россинанта из-за тебя, любимая! – открыто упрекнул меня Макс.

– Налево пойдешь – коня потеряешь, – пробормотала я, усиленно соображая, чем можно помочь пострадальцу в этой ситуации. – Максик, а ты уверен, что твою тачку угнали? Помнится, в разгар нашей акции на Зеленой вовсю работал эвакуатор…

Я напрягла зрительную память, и припомнилось мне, будто я даже видела новенькую белую иномарку, уезжающую в голубую даль на горбатой спине машины-эвакуатора…

Я тут же сказала об этом Смеловскому, и он встрепенулся:

– А номер машины ты не запомнила?

– Конечно, нет! – слегка обиделась я.

Заподозрить девичью память в том, что она могла самопроизвольно запечатлеть бессмысленное сочетание букв и цифр, было несколько оскорбительно. Я женщина, а не компьютер!

– И в этом твое неоспоримое преимущество, – подхалимски заметил Макс. – Кстати, не могла бы ты использовать его на пользу ближнего? Твой приятель, который работает в главном управлении, он, наверное, может помочь с поисками пропавшей машины?

– Капитан Кулебякин? – Я замялась. – В принципе он, конечно, может помочь, если захочет… Но это напрямую зависит от личности ближнего, который нуждается в помощи.

– Хочешь сказать, что ко мне он приревнует? – догадался Макс.

В его голосе занятно смешались досада и удовлетворение.

– Приревнует, – подтвердила я. – Но ты не расстраивайся, я сейчас другому своему милицескому приятелю позвоню, капитану Барабанову из ОБЭП. У нас с ним ничего такого, так что он меня ревновать не станет.

– Действуй! – одобрил Смеловский. – А я пока на всякий случай побегу писать заявление об угоне…

Дозвониться Руслану Барабанову я не смогла – абонент был недоступен. С этими бравыми милицейскими парнями вечно так: когда они больше всего нужны, их нипочем не найдешь! Бойцы невидимых фронтов!

Однако обещание, данное Максу, надо было как-то выполнять. Вспомнив все те нехорошие истории, которые мне доводилось слышать об эвакуаторах и штрафплощадках, я решила пустить в ход тяжелые фигуры и пошла на поклон к папуле. У него полно друзей-приятелей на высоких уровнях силовых структур. Авось и в озоновом слое ГИБДД найдется кто-нибудь подходящий!

– Я попробую, – коротко ответил славный папуля на пространную просьбу «навести среди своих справочки, не увозил ли сегодня днем эвакуатор с центральной улицы города новую белую «Ауди», и если увозил, то куда дел и как ее теперь забрать?».

Он взял телефон и уединился в кухне. В ожидании результатов телефонных переговоров я неприкаянно побродила по квартире, но нигде не нашла желанного покоя.

В родительской спальне, закрыв глаза и лунатически шевеля пальцами над клавиатурой ноутбука, медитировала мамуля. Она настраивалась на общение с музой ужастиков и прогнала меня недвусмысленной репликой: «Ступай себе с богом, Дюша, третий – лишний!» – из чего я заключила, что бог тоже не будет третьим с мамулей и ее демонической музой.

На диване в гостиной залегла бабуля с особо трудным кроссвордом, для разгадки которого нашей дряхлой старушке не хватало опыта и знаний, накопленных за собственные долгие лета. Ба вообразила, будто, приплюсовав к своим семидесяти годам мои тридцать, она победит кроссворд на все сто, и прицепилась ко мне с каверзным вопросом: «Как расшифровывается татуировка «паук»?»

– Бабуля, откуда мне знать? Я разве спец по рисункам на теле? – досадливо отмахнулась я.

– Дюха у нас спец только по разрисовке лица, да и то лишь непрочными средствами декоративной косметики! – съязвил Зяма.

Он, как и я, слонялся по дому, но не просто так, а с конкретной целью найти потерявшийся пульт от музыкального центра. Я догадывалась, что пульт спрятал кто-то из домашних, и предвидела, что обнаружение этого прибора вновь ознаменуется оглушительным громыханием «Раммштайна». В минуты уныния Зяминой тонкой художественной натуре почему-то невероятно близок готический черный рок. А я, видимо, личность слишком приземленная и поэтому реагирую на богатые низкие частоты, как мыши, суслики и лемминги: неудержимо убегаю прочь.

– Я к Трошкиной! – крикнула я, ускользая из квартиры.

На лестнице было холодно, снизу ощутимо тянуло сквозняком, так что с седьмого этажа на пятый я двигалась против ветра и в квартиру подружки вошла, пригибаясь и щурясь.

– Ой, что у тебя с лицом? – испугалась Алка.

– А что с ним?

Я посмотрелась в зеркало на стене прихожей и поняла, почему Зяма язвил по поводу рисунков на лице. Художество на передней части моей головы напоминало детский рисунок «Точка, точка, запятая», выполненный акварельными красками на мокрой промокашке.

– Ты ревела? – безошибочно догадалась Трошкина. – А по какому поводу? Вы с Денисом поссорились? Или у тебя на работе неприятности? Или дома что-то не так?

Она увязалась за мной в ванную и, пока я с помощью деликатных средств для умывания возвращала своему лицу первозданную чистоту, азартно строила предположения.

– Версия номер два, – лаконично ответила я, вынув освеженную физиономию из махрового полотенца. – Проблема на работе. Севу Полонского, нашего нового креатора, чуть ли не насмерть задавил «шестисотый» «мерс»!

– Креатора? Ну еще бы! Скромнее надо быть! – передернув плечиками, сказала Алка и пошла в комнату.

Я двинулась за подружкой, неприятно удивленная и даже встревоженная ее реакцией. Как правило, Трошкина похвально добра к людям. А тут такое вопиющее отсутствие нормального человеческого сочувствия! И о какой скромности она говорит?

– Не думаю, что Сева проявил пижонство, нарочно выбрав шикарную машину для своего ДТП! – с упреком сказала я в защиту товарища.

– Конечно, это решил за него тот, кто на самом деле принимает все судьбоносные решения! – заявила Алка, глазами указав мне на паутинку под потолком.

– Кто? Паук? – удивилась я.

Кстати вспомнился бабулин интерес к аналогичному рисунку татуировки.

– Как ты можешь, Кузнецова! Окстись! – Трошкина гневно затрясла кудрявыми хвостиками, но быстро успокоилась, почесала ногтем пробор и философски договорила:

– Впрочем, если не воспринимать этот образ как негативный, он вполне соответствует действительности. Паук, паутина… И правда ведь, Ткач – это одно из имен бога, кажется, так его называли в Мексике. Или в Месопотамии? Точно не помню…

Стало ясно, что моя увлекающаяся подружка опять вляпалась в тенета какого-то вредоносного учения.

– Да ничего подобного! – Трошкина отмахнулась от этого обвинения пухлым томиком в глянцевой обложке. – Я просто читаю очень интересную книжку о влиянии имен, названий и слов вообще на судьбы определяемых ими людей и предметов!

– «Как вы яхту назовете, так она и поплывет»? – вспомнила я незабываемое, из мультика про капитана Врунгеля.

– Вот-вот! – Алка, тоже большая любительница детской классики, оживилась. – Хотя возможно и строго наоборот, как в вашем случае!

– В смысле? – Я снова потеряла нить, ибо была не пауком.

– Этот твой коллега, он как назывался? «Креатор»! А что это значит?

– В нашем случае это значит, что человек, занимающий соответствующую должность, обязан выдавать оригинальные творческие идеи и необычные рекламные ходы, – добросовестно объяснила я. – Креатор – этот тот, кто проявляет креатив!

– В буквальном переводе с английского креатор – это творец! – умыла меня Алка. – А Творец – это еще одно имя бога! Прикинь, какая наглость так называться обыкновенному человеку!

– Намекаешь, что наиглавнейший Креатор, он же Ткач, он же Паук, он же Творец, обиделся и наслал на нескромного Севу Полонского небесную кару в виде наземного транспорта?! – фыркнула я. – Да ладно! По-моему, это был банальный несчастный случай. Хотя…

Я кое-что вспомнила и замолчала, а чуткая Трошкина мгновенно уловила изменение моего настроения и сделала стойку:

– Ну? Что? Говори!

– Была одна странность, – неохотно призналась я. – Необычный такой штришок, и как раз по части потусторонних вкраплений в житейскую норму… Полонский, пока совсем не отключился, в полубессознательном состоянии несколько раз повторил очень странную фразу, всего три слова…

– «Тройка, семерка, туз!»? – азартно выдохнула Алка.

– Это-то тут при чем? – опешила я.

– Это три слова, – с достоинством объяснила подружка.

– «Мир, труд, май!» – тоже три, – отмахнулась я. – Нет! То, что твердил Сева, звучало гораздо более странно. Он шептал: «Смерть с косой… Смерть с косой!»

– Ах! – Впечатлительная Трошкина дернулась, уронила на ногу увесистую книжку и снова дернулась. – Ох! Действительно, очень странные слова! Неужели он ее видел?

Глаза у подружки сделались круглыми и пустыми, как баранки.

– Кого видел? – спросила я, подозревая, что и Алка только что узрела что-то этакое, из мамулиной профессиональной системы образов.

– Ну ее! Свою смерть с косой!

– Тьфу ты! – Я встала с дивана. – Сева, между прочим, еще жив! А ты накаркаешь!

Трошкина молчала, буровя вопросительным взглядом уменьшенную модель божественной паутины под потолком.

– Вот так придешь к ней, как к человеку, чтобы выговориться и успокоиться, а тебе потрепанные нервы и вовсе в клочья порвут! – Сердито ворча, я вышла из квартиры подружки и прыжками через ступеньку поскакала к себе.

Мне не терпелось узнать, сумел ли что-нибудь выяснить папуля, но глава нашей семьи был плотно занят приготовлением тушеного кролика по-перуански и не захотел отвлекаться на посторонние темы.

– Я позвонил, попросил. Если что будет – мне сообщат, – коротко сказал он и по пояс залез в духовку.

Продолжать разговор в этой позиции было бессмысленно. Я пошла к себе, от нечего делать завалилась на диван и проспала до самого ужина.

6

– Ох и вертлявая же ты, коза! – частенько говаривала маленькой Аллочке Трошкиной любящая бабушка.

У шустрой непоседы Аллочки вертлявым был даже характер. Ни на чем подолгу не задерживаясь, она постоянно находила для себя новые интересы и однако держалась на острие свежей темы не дольше, чем бешено вращающийся волчок.

Увлекательная идея лично проверить версию о том, что несчастный Полонский перед самым ДТП встретил на центральной улице краевого центра зловещую аллегорическую фигуру Смерти-с-косой, возникла у неугомонной Трошкиной мгновенно. Алке было скучно, и она не упустила возможности развлечься. Проводив подружку, она не стала рассиживаться, а быстро упаковалась в зимнюю одежду, свистнула такси и поехала на Зеленую.

Место, где недавно проходила массовая рекламная акция в поддержку водки «Екатериновка», было легко найти: к пятачку утоптанного до цементной плотности снега вели народные тропы с разных сторон, включая одну трамвайную остановку, две троллейбусные, парадный подъезд коммерческого банка, служебный ход театра юного зрителя и окно курилки кулинарного техникума. Особенно глубокий, как окоп, и при этом идеально прямой путь вел к месту бесплатного розлива сорокаградусной с крыльца гомеопатической аптеки. В придорожном сугробе покосившимся крестом торчала одинокая ортопедическая трость с перекладиной.

– Чур меня! – пробормотала впечатлительная Трошкина, миновав этот зловещий знак.

Улица, еще недавно плотно запруженная автомобилями и пешеходами, опустела, как базарная площадь в годину чумы. Можно было подумать, что Смерть-с-косой показалась во всей своей сомнительной красе не только бедняге Полонскому. И не просто показалась, а, так сказать, явилась во всеоружии и при отменном трудовом энтузиазме.

Мазнув безразличным взглядом по объявлению «Сегодня скидки и подарки ветеранам ВОВ!», Алка толкнула дверь аптеки, вошла в узкий сводчатый зал и искательно заглянула в амбразуру рецептурного отдела.

– Девушка! – дружелюбно окликнула она особу, чей мягкий, в ямочках, веснушчатый локоть помещался на прилавке, удерживая в неустойчивом равновесии щекастую физиономию с размеренно сопящим носиком и закрытыми глазами. – Я прошу прощения, вам тут не попадалась Смерть-с-косой?

– Пшла вон отсюда, наркоманка! – рявкнула на нее разбуженная «девушка». – У нас тут никакой дури нет! У нас гомеопатическая аптека!

– Я не наркоманка! – обиделась Трошкина.

– Значит, дура больная! – не смягчившись, гаркнула злобная «девушка» и в самых энергичных выражениях погнала «больную дуру» прочь.

Как будто аптека по умолчанию являлась местом встречи исключительно здоровых людей!

Оскорбленная Алка вышла на крыльцо, от обиды и бессилия шмыгнула носом, потом огляделась, достала из сумочки косметический карандаш и приписала под объявлением с обещанием скидок и подарков ветеранам ВОВ хулиганскую отсебятину: «инвалидам ДЦП и жертвам ДТП». Подумала немного и добавила еще: «ДПС, ВВС, АПК и ЖКХ!» Потом она спрятала в сумочку затупившийся карандаш и с мстительной улыбкой прошептала в сторону витринного окна, за которым смутно угадывалось замершее в сонном оцепенении крупное тело в белом халате:

– Сейчас тебе мало не покажется! Проснешься, как миленькая!

– Ага! – притормозив у крыльца, обрадованно крякнул бомжеватого вида дядечка с хозяйственной сумкой, за матерчатыми боками которой отчетливо угадывались стройные контуры одинаковых бутылок. – Машунька, гляди, тут еще одна акция!

– Акционеры! – злорадно хихикнула Трошкина, уходя с пути опухшей синелицей Машуньки, с мучительным усилием волокущей по снегу стеклянно звякающий мешок и собственные ноги в жутких опорках.

– Жертвы ЖКХ – это точно мы с тобой! – кивнув на объявление, заявил бомжеватый дядечка. – В подвалах сыро, на чердаках холодно, в подъездах сквозняки… А ну, пошли за подарками!

Алка проводила взглядом Машуньку, которая вполне походила на Смерть, только без косы, и почесала в затылке. Вот если бы Полонский упомянул Смерть-с-мешком-пустой-стеклотары, никого больше и искать бы не пришлось!

– Смерть-с-косой, Смерть-с-косой, Смерть-с-косой! – деловито бормотала Трошкина, цепким взором обшаривая темные углы подворотен и не замечая косых взглядов, которые бросали на нее редкие встречные пешеходы.

За увешанным муляжами шоколадок стеклом в глубине продовольственного ларька, как в толще морской воды, разлапистой водорослью колыхнулась угловатая тень тощенькой продавщицы.

– Девушка! – позвала Трошкина, не подумав сменить пластинку. – Вы тут никого, похожего на Смерть-с-косой, не видели?

– Чего? – В окошке ларька показалось бледное треугольное личико с запавшими глазами в окружении синих, как нитрофос, теней и гуталиновых ресниц.

Кого-то, по-родственному похожего на Смерть-с-косой, обладательница этого лица запросто могла увидеть в зеркале.

– Извините, – вякнула Алка, свернув соцопрос.

Она попятилась прочь, но изможденная Смертушка оказалась общительной, хотя и малость глуховатой.

– Вы косу купить хотите? – переспросила она. – Тогда перейдите через дорогу и сверните направо, там за углом магазин «Земля-матушка». У них и косы есть.

– Ах вот как? – пробормотала Трошкина, озадаченная неожиданным поворотом сюжета.

До сих пор она воспринимала Смерть и ее орудие труда как «два в одном». Рассматривать их вне комплекта ей и в голову не приходило, хотя мысль была интересная.

Алка перешла дорогу, нашла на другой стороне улицы обещанный магазин и некоторое время стояла, склонив голову к плечу и рассматривая вывеску, украшенную красивыми цветными изображениями бензопилы, успешно подрывающей крепость мачтовой сосны, и косы-литовки, срезающей под корень травяную кочку. В промежутке между живописными картинками помещалось название торгового заведения.

– «Земля-матушка»? – недоверчиво прошептала Трошкина.

Коса-литовка по понятным причинам ассоциировалась у нее с Курносой, а орудие труда современного лесоруба естественно вписывалось в зловещую систему образов благодаря незабываемому фильму про техасскую резню бензопилой. В этой связи хвойное дерево неприятно напоминало о траурных венках, пышное разнотравье – о заросшем погосте, и даже милое фольклорное «земля-матушка» так и тянуло дополнить неуютным словечком «сырая».

Однако продавец в отделе садовых инструментов приветствовал ее с такой радостью, словно ждал этой встречи всю свою сознательную жизнь.

Приветливого продавца звали Миша, и еще за минуту до появления в торговом зале Аллочки Трошкиной он был мрачен и хмур. Настроение Мише испортил начальник – старший менеджер магазина Олег Петрович.

– Михаил, вы плохо работаете! – прямо и грубо сказал он, понаблюдав за ситуацией в зале из своего уютного закутка с холодильником и электрочайником. – Я все вижу. Вы за полдня продали одну снегоуборочную лопату!

– Последнюю! – напомнил Миша, распродавший с начала недели целую партию снегоуборочных лопат. – Я бы еще не одну продал, но их больше не осталось!

– Но у вас остались простые лопаты, саперные лопатки, грабли, тяпки, косы и вилы! Продавайте их! – потребовал менеджер, поведя рукой вдоль частокола деревянных палок, увенчанных невостребованными металлоизделиями.

– Кому?! – психанул Миша. – Кому нужны сейчас косы и вилы?! Вы в окно посмотрите! Там снега по колено, настоящая русская зима!

– Настоящая русская народная мудрость, Михаил, учит нас готовить сани летом, а телегу зимой! – напомнил Олег Петрович.

– Вот мы и приготовили! – огрызнулся Миша, тоже махнув рукой, точно крылом, на выставку несезонных инструментов. – Только никто не покупает!

– Неправда, Михаил! – Олег Петрович с ласковой строгостью погрозил продавцу пальцем. – Я помню, на днях вы продали одну косу! Значит, можете, если захотите?

– Могу, если захотят! – язвительно поправил Миша. – Да, продал я вчера, в снегопад и гололед, косу-литовку одному странному типу. Но, боюсь, второго такого идиота придется ждать долго. По прогнозу, минусовые температуры продержатся до конца марта.

– Здравствуйте! – вежливо сказала симпатичная девушка с приятным голосом. – Извините, если я вам помешала, но мне нужна помощь продавца-консультанта. Скажите, пожалуйста, у вас косы есть?

Миша и Олег Петрович переглянулись.

– Ага? – первым опомнившись, торжествующе сказал менеджер. – Вот то-то же!

Он подмигнул озадаченной Трошкиной, хлопнул по плечу продавца и удалился в свой закуток, мурлыча себе под нос: «Дело есть у нас, в самый поздний час мы волшебную косим трын-траву!»

Проводив начальника удивленным взглядом, Миша еще более удивленно взглянул на покупательницу, осмотрел ее с головы до ног и откровенно недоверчиво спросил:

– Вам нужна коса?

Хрупкая кудрявая барышня в белом норковом полушубке, вельветовых шортах, велюровых колготках в задорную шотландскую клетку и замшевых сапожках на высоком каблуке не выглядела человеком, морально и физически созревшим для результативного сенокоса – даже с поправкой на волшебную трын-траву, поспевающую для заготовки исключительно в неурочное время.

Мишин взгляд был таким выразительным, что пронял бы и зайцев, которым все равно. Покупательница покраснела, а бестактный продавец перевел взгляд на расписанное морозными узорами окно и добил ее развернутым вопросом:

– Вам нужна коса – сейчас?!

– Строго говоря, мне просто нужно знать, продаете ли вы косы! – уже сердясь, ответила Алка.

– Сейчас? – повторил Миша.

– Сегодня! – нетерпеливо уточнила Трошкина. – Не покупала ли у вас косу одна женщина…

Она с трудом проглотила рвущееся с губ выразительное определение «похожая на Смерть» и уставилась на Мишу в ожидании ответа, который мог бы пролить свет на возникновение у Полонского нездорового видения. Ведь нервный и впечатлительный креатор вполне мог принять за Смерть в рабочем снаряжении какую-нибудь малосимпатичную гражданку с только что купленной косой!

– Сегодня у меня косы никто не покупал. Пока! – с нажимом сказал Миша, дав понять, что он еще не потерял надежды на то, что соответствующее безумство здесь и сейчас совершит сама Трошкина. – Косу у меня купили вчера поздно вечером, но это была не женщина, а мужчина. Очень странный тип.

– Вот как? – разочарованно протянула Алка. – Ну ладно… Спасибо, извините…

Она безразлично прошла мимо безмолвно молящих о внимании лопат, граблей, кос и вил, толкнула дверь, вывалилась на улицу и двинулась на поиски такси, на ходу сосредоточенно размышляя.

Вероятность, что мужчина, купивший косу во вторник вечером, всю ночь и утро среды неприкаянно бродил с ней по городским улицам, казалась небольшой, но исключать ее полностью было нельзя. Странный тип – странные поступки! Может, он просто псих? Может, у него мания такая – воображать себя Смертью-с-косой?

– Кто его знает? – пробормотала Трошкина.

И тут же поняла, что есть один человек, который вполне может кое-что об этом знать.

7

– Плохо, – обронил Анзор, глядя на заходящее солнце немигающим взором горного орла.

Голова у него была маленькая и голая, а нос большой и крючковатый, так что в профиль сходство с хищной птицей усиливалось.

– Наш брат погиб! – с нажимом сказал Халид.

Он неотрывно смотрел на Анзора, от волнения и огорчения позабыв, что должен приглядывать за Аскерчиком. Смотреть за ним очень просила бабушка Аминат. Мудрая старая женщина понимала, что столичный родич рано или поздно попадет в беду: Аскерчик только выглядел, как настоящий Шхалахов, а вел себя, как последний идиот. Как мелкий московский блатняк он себя вел, вот как!

Вот и теперь Аскерчик вылез с дурацким заявлением:

– Мужики! Наш братан, типа, на работе погиб! Это же типичная гибель на производстве, сечете?

– Псс! – не поворачивая головы, цыкнул Анзор.

– Еще раз вякнешь – урою! – охотно перевел для идиота Аскерчика Русский Вася.

Рядом с Русским Васей Анзор смотрелся, как грозный орел с резвым лохматым терьером. Вася был белокур, кудряв, румян и неизменно весел. Он одинаково радостно хохотал, тиская девок в сауне, куроча ворованные тачки и стреляя по бегущему кабану. Или не по кабану. Халид знал, что Васю злить нельзя. Он не рассердится, нет! Просто пристрелит.

– Молчи, брат! – с мольбой прошептал Халид идиоту Аскерчику.

Не то чтобы ему было жаль этого московского идиота. Да пусть бы его пристрелили, не велика потеря! Жалко только бабушку Аминат, которая сегодня уже лишилась одного внука.

– Я потерял деньги, – продолжая созерцать закат, задумчиво сказал Анзор.

– Мы потеряли брата! – напомнил Халид.

– Он облажался! – хохотнул Русский Вася.

– Фильтруй базар! – обиделся за покойного родича Аскерчик.

Идиот, конечно, подумал Халид. Идиот, но понимает, что такое семья!

Вслух он сказал другое:

– Нашего брата убили. Мы отомстим за его смерть! Мы убьем того, из-за кого мы потеряли брата!

– Вы потеряли брата, а я потерял деньги. – Анзор наконец повернулся и посмотрел сначала на Халида, а потом на Аскерчика таким тяжелым взглядом, что Халид напрягся, а его придурковатый московский кузен дернулся, словно его ударили, и отвел взгляд в сторону. – Вы хотите отомстить за смерть брата. Это хорошо. Это священный долг. А долги надо возвращать.

– Короче, мужики, ваш брателло, считай, задолжал нам бабки! – бесцеремонно вмешался улыбчивый Вася. – Ну и раз у вас один за всех и все за одного, то его должок – это ваш должок. Вы попали. Я понятно изъясняюсь?

– Сколько? – побледнев, спросил Халид.

– Аванс за тачку, пять тонн «зелени». Пустячок!

Васино ржание взбодрило бы стадо мустангов, но Халид даже не улыбнулся. Ему было важно уточнить:

– Эти деньги получил Юнус?

– Да с какой радости? Для угонщика это было бы слишком жирно! – ухмыльнулся Вася.

– Мы вам скажем, кто получил эти деньги, – невозмутимо сказал Анзор.

– И адресочек дадим, и телефончик! – пообещал Вася.

– Спасибо, – сухо поблагодарил Халид.

– Братан, ты спятил? – упрекнул его Аскерчик, когда они остались на набережной совсем одни.

Внизу, на шестиметровой глубине, в бетонном русле клокотала черная река. Гулять в парке морозным вечером желающих не было, и только мраморные бюсты народных героев мерзли на ветру, сомнамбулически улыбаясь застывшими губами.

– Брат, не вмешивайся в то, чего не понимаешь! – с досадой попросил кузена Халид.

– Это я тут че-то не понимаю? Да я тут больше тебя понимаю! – мгновенно завелся Аскерчик – горячий, как все Шхалаховы. – Эти два отморозка угробили одного нормального парня, а теперь посылают за ним на тот свет еще двоих! И что, мы в натуре поведемся?

– Да, – веско обронил Халид и пошел к выходу из парка.

Не услышав позади звуков шагов, он оглянулся и увидел, что Аскерчик стоит как вкопанный перед реально вкопанным постаментом. Квадратную колонну венчал мраморный бюст героя, имя и даты жизни которого сообщала бронзовая табличка: «А. Хакер, 1913–1945».

– Хакер? – озадаченно произнес московский гость, царапая недоверчивым взглядом пожелтевший мрамор. – Че, серьезно, в тринадцатом году тут уже был какой-то хакер?! Типа, самый первый хакер в мире?!

– Это фамилия, брат! – проявляя нечеловеческое терпение, объяснил Халид. И не удержался от язвительной реплики: – А еще говоришь, что больше всех понимаешь!

8

За столом, накрытым к ужину, я увидела не только родственников, но и лучшую подругу. Трошкина с видом скромницы сидела по правую руку Зямы, которого она уже не первый год в мечтах видит своим законным супругом. Такое развитие событий приветствовали бы все члены нашей семьи, за исключением самого Зямы – его мнение по этому поводу никак не сформируется. То он ссорится с Алкой, то снова мирится… Тем временем Трошкина в нашем доме мало-помалу приобретает все права родного человечка, так что ей не нужно особое приглашение, чтобы прийти на ужин.

За внутрисемейной дегустацией мексиканского тушкана папуля, умиротворенный многочисленными и вполне искренними комплиментами его поварскому искусству, с сожалением сказал:

– А вот по поводу пропавшей машины Макса мне тебя, Дюшенька, порадовать нечем.

Удовольствие от вкусной еды, которой папуля меня уже порадовал, заметно смягчило мое огорчение. Наш полковник грамотно выбрал время, чтобы сообщить дурную весть!

– Та новая белая «Ауди», которую эвакуатор увез сегодня с центральной улицы, принадлежала вовсе не Смеловскому, – продолжил папуля. – Тем не менее и здесь имеется некоторый повод для оптимизма.

– Какой же? – с набитым ртом спросила мамуля, способная найти повод для оптимизма даже в крематории.

– Это весьма поучительная история с хорошим концом! – Папуля быстро проинспектировал тарелки трапезничающих и, убедившись, что еды у всех достаточно, приготовился рассказывать. – Представьте себе, машина, которую увез эвакуатор, незадолго до этого момента была дерзко угнана с охраняемой стоянки «Бета-банка»!

– Не понимаю, зачем угонщику было так трудиться и уводить автомобиль из-под охраны, когда можно было без проблем любой с улицы взять, но это очень забавно: вор у вора тачку украл! – весело хохотнул Зяма.

Как большинство автовладельцев, он совершенно искренне считал принудительную эвакуацию автотранспорта разновидностью наглого и бессовестного разбоя на большой дороге.

– По всей видимости, вор бросил машину, оказавшись в безвыходном положении: «Ауди» плотно застряла в пробке всего в двух кварталах от места угона, – тоже улыбаясь, объяснил папуля.

– А эту самую пробку обеспечили мы с моими коллегами! – горделиво вспомнила я. – Получается, наша рекламно-водочная акция сыграла на руку борцам с преступностью? Вот какие мы молодцы!

– Особенно ты молодец, Дюшенька, – похвалил меня любящий родитель. – Ведь, если бы не твое желание разузнать что-то о пропавшей машине Макса, никто бы и не хватился угнанной «Ауди» так скоро!

А теперь владелец этой машины не только получил свой транспорт обратно, но еще и на отступное от банка претендует.

– С какой стати? – не поняла я.

– Ну как же! – Папуля всплеснул ручкой с зажатой в ней ножкой. – Представь, как «Бета-банк» опозорился! Не уберег доверенное ему имущество! За такие оплошности платят моральную компенсацию!

– Значит, за владельца этой «Ауди» можно порадоваться. Жаль только, что Максу не повезло!

Милиция, которую подтолкнули твои добрые друзья в высоких сферах, стала искать «Ауди» Смеловского, а нашла «Ауди» из банка? – немного огорчилась я.

– Но ты, Дюша, не расстраивайся, машину Макса теперь ищут как следует, – успокоил меня папуля.

– Будем надеяться на лучшее! – призвала оптимистка-мамуля, утаскивая с блюда лучший кусочек, получить который надеялась я. – Есть еще хорошие новости?

– Дюха, Полонский еще не умер? – ворчливо поинтересовался Зяма.

– Нет, – с удовольствием ответила я.

– Вот! Отличная новость! – обрадовалась мамуля. – Продолжаем приятную застольную беседу. У кого еще какие темы?

– Если позволите, Варвара Петровна, у меня к вам вопрос, – застенчиво сказала Трошкина, подхватывая эстафету. – Подскажите, смерть – она обязательно женского пола или может быть и мужского?

Бабуля, имеющая весьма старомодное представление о приятной застольной беседе, поперхнулась компотом, а мамуля, недрогнувшей рукой поднимая свой стакан, с отменной невозмутимостью ответила:

– Полагаю, это напрямую зависит от того, чья именно это смерть.

– То есть за дамами приходит смерть женского пола, а за джентльменами – мужского? – уточнила дотошная Алка.

– Лично я бы предпочла строго наоборот, – заметила я, вспомнив свои ощущения на досмотре в международном аэропорту, где всех пассажиров ощупывала одна и та же симпатичная пограничница.

Мужикам-то это было вполне приятно, а вот мне никакого удовольствия не доставило!

– Поправьте меня, если я ошибаюсь, но ведь смерть рисуют в виде скелета в бесформенном балахоне, разве нет? – напряг зрительную память наш художник-дизайнер. – Так о каких же половых признаках мы говорим? Скелет – он и есть скелет!

– Ну, здрасте! – всплеснула руками бабуля, сорок лет преподававшая школьникам биологию. – Ты что же, внучек, думаешь, по скелету нельзя определить, кому он принадлежал?

– Неужели можно? – Зяма с изумлением уставился на бесформенную кучку обглоданных косточек, в которую общими усилиями превратился папулин кролик по-перуански. – Нет, я в это никогда не поверю!

– Зяма, ты разве ничего не слышал про метод знаменитого антрополога Герасимова? – рассердилась бабуля. – Он ведь уже много лет назад умел восстанавливать по черепу лицо человека!

– Так то лицо! – фыркнул Зяма, полностью разделяющий распространенное мнение о том, что лицо в мужчине – вовсе не главное. – Мы же сейчас про совсем другие органы говорим!

– Бабуль, знаменитый профессор Герасимов для твоего невежественного внука не авторитет, – сказала я, уколов братца и заодно лишний раз продемонстрировав собственное интеллектуальное превосходство. – Я сейчас ему заключение другого специалиста организую, еще живого и действующего… Алло! Алло, Денис?

– Да, дорогая. – Капитан Кулебякин откликнулся на мой зов без задержки, но тон его мне не понравился.

Таким голосом смертельно уставшие мамаши разговаривают с любимыми, но безмерно надоедливыми малышами.

– Чего ты хочешь?

Думаю, если бы я промурлыкала что-нибудь вроде: «Я хочу медленно, медленно расстегнуть пуговки на своей блузке и снять ее», – мой милый милиционер живо сменил бы тон. Но я не стала его радовать и подчеркнуто деловито сказала:

– Я хочу задать один-единственный вопрос своему наиболее близко знакомому эксперту-криминалисту. Скажи, пожалуйста, можно ли по скелету человека определить, кем он был при жизни – мужчиной или женщиной?

– Блин, так я и знал! – непонятно, но с чувством выругался Кулебякин. – Инка! По-хорошему тебя прошу, не лезь не в свое дело! Я с тобой позже поговорю.

Трубка грозно загудела.

– Что сказал твой эксперт? – полюбопытствовала бабуля.

– Что это их с антропологом Герасимовым великая и страшная тайна! – пробурчала я, сердито заталкивая мобильник в карман джинсов.

– А я думаю, что смерть должна быть мужчиной, – неожиданно вступил в беседу папуля. – Говорят же: ангел смерти! А слово «ангел» мужского рода.

– А как же ангелицы? – немедленно заспорила с ним мамуля.

– О господи! – в продолжение божественной темы простонала я. – Вам еще не надоело?

У меня пропало желание участвовать в дискуссии о половой принадлежности господних ангелов, было лишь желание предметно, как женщина с мужчиной, разобраться с бойфрендом, который только что оскорбил меня возмутительным отсутствием внимания к моим запросам. Как насчет того, чтобы с моего бренного тела чего-нибудь снять, так он всегда пожалуйста! А как о посторонних скелетах несексуально поговорить, так это к покойному профессору Герасимову! А, ч-черт!

Телефон, с трудом забитый в тесный джинсовый карман, задергался, нервным криком просясь на волю. Думая, что это перезванивает Денис, которому стало стыдно за свое поведение, я заранее капризно надула губы, но лицо пришлось поменять: звонил Андрюха Сушкин из офиса. В самом этом факте не было ничего удивительного: как большинство представителей компьютерного племени, наш видеодизайнер предпочитает работать по ночам. И, поскольку над роликами для телевидения мы с Эндрю трудимся в паре, он считает совершенно нормальным позвонить мне в глухой полночный час с производственным вопросом типа: «Как думаешь, каким эффектом титры с экрана увести? Может, кровавыми струйками? Мне кажется, это будет просто супер для рекламы операционной косметологии!»

На мой взгляд, большинству идей, рождающихся в Андрюхиной буйной голове, место совсем в другой части его организма. Я уже приготовилась в очередной раз озвучить свое мнение, но оказалось, что на сей раз повод для звонка необычный.

– Инка, тебя тут мужик спрашивает! – приглушенным голосом сказал Эндрю.

– В офисе, в девять вечера? – искренне удивилась я. – Какой мужик?

– Похоже, чокнутый, – понизив голос до шепота, сообщил коллега. – Совсем как Эйнштейн!

– Эйнштейн был гениальный физик! – Я благородно выступила в защиту ученого.

– А этот лирик! – не задержался с репликой Андрюха. – Не иначе поэт какой-нибудь! Со мной говорить не хочет, только бормочет жалобно и в платочек сморкается!

– Эндрю, гони его прочь! – потребовала я, живо вообразив себе эту жалостливую сцену. – Побирушка какой-то, не иначе!

– А вот и не побирушка! – заспорил со мной Андрюха. – Между прочим, он нашу дверь открыл своим ключом! Я даже немного испугался: сижу себе в монтажке, и вдруг в офис кто-то вламывается… Значит, это не посторонний человек, правильно? Вот интересно, откуда у него наш ключ…

– Ну дай этому лирику трубочку! – досадливо попросила я.

Бежать на ночь глядя в контору, чтобы встретиться там с каким-то чокнутым мужиком, мне совсем не хотелось. В это время суток да в такую погоду я бы и к самому Эйнштейну на свиданье не побежала! Однако было очень похоже, что приблудный мужик и впрямь не случайный прохожий. Не исключено, что это какой-то мой знакомый. Из тех, кому известно, где я прячу свой ключ от офиса!

Конечно, мне следовало бы держать этот золотой ключик при себе, но я не принадлежу к семейству кенгуру, поголовно располагающих несъемным набрюшным карманом. Поскольку я свято следую классическому правилу офисного работника – каждый день менять одежду, наряды у меня всякий раз другие. О необходимости перекладывать ключик из вчерашнего кармана в сегодняшний я частенько забываю, а держать ключ в сумке неудобно – там столько барахла, что на поиски нужной мелочи можно потратить половину рабочего дня. Поэтому, чтобы не топтаться подолгу под закрытой дверью, я доверяю хранить мой ключ ответственному фикусу в коридоре. Квадратик двустороннего скотча прекрасно фиксирует маленькое металлоизделие на обратной стороне одного из больших и плотных листьев этого во всех отношениях полезного декоративного растения.

– Индульгенция… – прошелестело в трубке.

– Макс?!

– Тихо! Не произноси мое имя! Молчи! Просто приезжай, быстро, вопрос жизни и смерти! И никому ни слова!

Я отлепила от уха трубочку и посмотрела на нее, недоуменно хлопая ресницами. Выключила, спрятала в карман, мазнула бессмысленным взором по лицам сидящих за столом родных и близких, наткнулась на обглоданный костяк перуанского кролика, для которого вопрос жизни и смерти уже однозначно решился в пользу летального исхода, очнулась и заторопилась:

– Извините, я вас покину, у меня срочное дело в офисе!

– Дюша, ты куда? Есть еще чудесный тортик! – Папуля попытался меня задержать, но я отшатнулась от калорийного десерта, как убежденная диетичка.

Поскольку таковой я никогда не была, сообразительная Трошкина мгновенно насторожилась и увязалась за мной в прихожую, как ниточка за иголочкой:

– Инка, что случилось?

– Не могу тебе сказать! – с сожалением ответила я, сдергивая с вешалки куртку.

Сожаление мое было вызвано не только отсутствием информации, необходимой для внятного ответа, но и тем, что я должна была бежать прочь, в ночь, оставляя чудесный папулин тортик на съедение знатным сладкоежкам Зяме и Алке. Потом мне пришло в голову, что риск совершенно лишиться десерта серьезно уменьшится, а удовольствие от ночной прогулки заметно увеличится, если я убегу не одна, а вместе с подружкой.

– Сказать не могу – не велено, но зато могу показать! Пойдешь со мной?

– А далеко? – боязливо спросила Алка, наблюдая за моими сборами.

Если бы вместо ответа я сняла с антресолей армейский вещмешок и принялась набивать его мылом, спичками и пищевыми продуктами длительного хранения, Трошкина наверняка предпочла бы остаться дома, она не большая любительница дискомфортных затяжных походов. Однако, увидев, что на ноги я натянула не кирзачи, а кроссовки, а на плечо повесила не шинель-скатку, а дамскую сумочку, подружка успокоилась и тоже заспешила:

– Ладно, уговорила, я с тобой!

Хотя, прошу заметить, я ее вовсе не уговаривала!

Мы на пять минут заскочили домой к Алке, и, пока она одевалась и обувалась, я успела вызвать такси. Когда мы спустились во двор, машина уже ждала, и к нашему офисному зданию мы подкатили всего через двадцать пять минут после моего сумбурного телефонного разговора с Максом. Таким образом, я поставила личный рекорд скорости прибытия на неожиданно назначенное свидание! А Трошкиной этот маленький женский подвиг не удался, поскольку ее собственный рекорд составляет всего две минуты: этого времени подружке хватает, чтобы по свистку Зямы горной козочкой через ступеньку прискакать со своего пятого этажа на наш седьмой.

– Пал Сергеич, мы в «МБС», откройте! – позвала я в переговорное устройство на входе.

Замок щелкнул, мы с Трошкиной в четыре руки толкнули тяжелую дверь и вошли в подъезд, где витали запахи борща, мятного чая, алкоголя и табака, а также клубился мощный храп. Ночной вахтер Павел Сергеевич ел, пил, курил и спал на рабочем месте, во сне реагируя на правильный пароль автоматическим нажатием нужной кнопки.

– Рекламное дело – процесс неостановимый, как варка стали, – пояснила я Трошкиной, начиная подъем по лестнице. – Работа у нас ненормированная, иной раз и по ночам клиентов принимать приходится…

– Ты только Кулебякину этого не говори, – съехидничала Алка.

Офис наш стоял нараспашку, кабинет Бронича – тоже, так что еще из коридора открывался прекрасный вид на диван, подаренный шефу благодарным клиентом из «Мира мебели». Мир этот, не в последнюю очередь – нашими рекламными стараниями, является вполне благополучным и процветающим, что подтверждает высокая стоимость презентованного шефу дивана. Мы с коллегами любим тешить себя надеждой, что в суровую годину финансовых испытаний дорогущий кожаный диван, отданный на заклание в комиссионку, сможет продолжительное время кормить весь наш коллектив.

В настоящий момент на противоположных краях дивана в одинаково неуютных позах восседали два человека, одного из которых я без труда опознала по рыжим волосам, подстриженным «под горшок», – это был Андрюха Сушкин, наш видеодизайнер. Компанию ему составлял седой как лунь старик с богатой шевелюрой и пышными усами – если не сам Альберт Эйнштейн, то его двойник. Именно так я подумала бы, если бы не узнала постижерные изделия из гримерной телестудии Максима Смеловского. В полном комплекте, помнится, были еще длинная седая борода, красный тулуп на вате и узловатый посох Дедушки Мороза, но их при седоусом джентльмене не имелось.

– Тук-тук! – сказала я, символически поцарапав дверную филенку ногтем.

Замаскированный под дедушку Эйнштейна Макс и узнаваемый Эндрю синхронно вскочили с дивана и одновременно воскликнули:

– Инка! Ну наконец-то!

Поставленный мною рекорд скорости явно никого тут не впечатлил, но я не стала обижаться, а бодро сказала:

– Всем здрасте! – после чего поманила Максима Эйнштейна пальчиком и коротко скомандовала: – Ко мне!

А Сушкину так же лаконично велела:

– Сидеть!

– Инка, ты должна мне помочь, я просто не знаю, куда бежать! – зашептал мне на ухо Макс, боязливо оглядываясь то на Эндрю, то на Трошкину.

Алка из деликатности отошла в уголок и притворилась, будто с интересом рассматривает украшающие стену дипломы и благодарственные письма в рамочках.

– Ты не знаешь, куда бежать, и поэтому сидишь на диване нашего шефа? – съязвила я.

– Я хотел на нем лежать! – признался Макс, покаянно тряхнув седыми лохмами парика. – Надеялся перекантоваться здесь до утра, а тут этот малый… Что он делает в вашем офисе среди ночи?!

– А что делаешь в нашем офисе среди ночи ты?! – начала сердиться я.

– Спасаюсь от тюрьмы! – вздохнул Смеловский и ловко распушил накладные усы, закрыв ими большую часть лица. – Если коротко, дело вот в чем…

Дело оказалось не какое-нибудь, а уголовное! Мой давний друг и поклонник попал под подозрение в совершении убийства по неосторожности!

– Машину мою нашли, – болезненно поморщившись, объяснил Макс. – За городом, на трассе! Точнее, в кювете. Она слетела с дороги, предварительно врезавшись в другую, та перевернулась, разбилась и сгорела.

– Кто-то погиб? – догадалась я.

– Оба погибли, – вздохнул Макс. – И мой угонщик, и тот бедняга во второй машине.

– Макс, но тебя же нельзя обвинять в их смерти!

– Как посмотреть. – Смеловский снова вздохнул и застенчиво накрутил на палец локон парика. – Видишь ли, этот гад – угонщик… Он ведь не просто так под откос усвистел, он уснул за рулем.

– А ты-то при чем?

– А я, Инка, в щель между сиденьем и спинкой водительского кресла противоугонный шприц со снотворным пристроил! – признался Макс. – Дозу вроде слабеньку подобрал, но, видно, перестарался.

– Та-ак… Что еще? – Я нахмурилась.

– Еще я противоугонную косу над педалями повесил, только в спешке как-то неправильно ее закрепил, потому что она не упала и ноги угонщику не отрезала! – Слабая улыбка едва родилась и тут же бесследно заблудилась в дебрях седых усов. – Но радости от этого мало, потому что мужик все равно весь переломался. А второго погибшего вообще придется хоронить в закрытом гробу: говорят, труп сгорел почти до костей и выглядит просто жутко.

– Кто это говорит? – поежившись, машинально спросила я.

– Да Саня, наш оператор! Это он по тревоге выезжал на экстренную съемку для «Вестника ГИБДД», – так же машинально ответил Макс.

– Минутку! – Я крепко ухватила старого друга за пуговку на пальто и притянула поближе. – Что-то ты, Максик, недоговариваешь! Даже если твой оператор подоспел на место ДТП одновременно с опергруппой, ни один эксперт прямо там, сразу, только по виду тела, не определил бы, что покойник уснул за рулем после дозы снотворного!

– Но они это как-нибудь определят, я в экспертов верю! – невесело хмыкнул Макс. – Тем более что один из них – наш общий знакомый, твой жених, замечательный парень, по понятным причинам не питающий особой симпатии к одному из здесь присутствующих. А Саня, оператор мой, такой балбес, опознал машину по номерам и успел сболтнуть милицейским товарищам, что знает хозяина помятой «Ауди»! Так что мне сразу же позвонили и обрадовали «хорошей» новостью, что моя тачка нашлась. И еще наши в новостях сочувственно объявили: мол, у телезвезды Смеловского такое несчастье… Можно не сомневаться: как только менты узнают про снотворный укольчик, за мной сразу же придут!

Я хмыкнула и задумалась.

– Что еще плохо – я страховку на машину не оформил! – продолжал печалиться Макс.

– Почему? – машинально спросила я, продолжая размышлять о другом.

– Не успел страховую компанию выбрать! В автосалоне мне настоятельно рекомендовали «Русстрах», но что-то мне название не приглянулось…

– Как вы яхту назовете, так она и поплывет? – хмыкнула я, вспомнив недавние рассуждения Трошкиной.

Меня занимало другое. Всего час назад капитан Кулебякин отреагировал на невинную в общем-то просьбу просветить меня относительно половой принадлежности скелетов хамской репликой: «Не лезь-ка ты не в свое дело!» Возможно, он подумал, что мой интерес не совсем абстрактный и что речь идет о каком-то конкретном скелете?

– Причем не перуанского кролика, – пробормотала я вслух.

– Что? – не понял Макс.

– А то! – Я посмотрела на него с сожалением. – Сдается мне, ты прав в своих опасениях. Похоже, Кулебякину уже известно про скелет в автомобиле, столкнувшемся с «Ауди», и он знает, что это была твоя машина.

– Мне конец!

Макс рухнул на ближайший стул, обхватил седую голову руками и закачался, не в силах справиться с накатившим отчаянием.

Эндрю воспользовался моментом, чтобы подойти с вопросом:

– Инка, это кто? – Бровями он показал на раскачивающегося Смеловского, а пальцем покрутил у виска.

– Это? Это мой дедушка! – соврала я. – Аким Константинович!

Макс прекратил раскачиваться, а Трошкина, которая прекрасно знает, что мой дедушка Аким Константинович умер двадцать лет назад, когда мы с ней еще в школу ходили, наоборот, подалась вперед и замерла в шатком равновесии подобием Пизанской башни.

– Твой дедушка? – умеренно удивился Эндрю. – А почему он здесь?

– А где же ему еще быть? – с вызовом спросила я, по-родственному погладив блудного дедушку Акима Константиновича Эйнштейна-Мороза по плечу, туго обтянутому габардиновым пальто из костюмерной телестудии.

Ответа на этот вопрос я сама еще не придумала, но тут мне неожиданно пришла на помощь Трошкина.

– Дело в том, что Аким Константинович живет за городом, – сказала она Андрюхе. – Он приехал, чтобы встретиться с внучкой…

Я ловко сделала книксен.

– Но немножко припозднился из-за скверных дорожных условий – снегопада, гололеда и тому подобного! – вдохновенно зачастила знатная врушка Алка.

– Гм! – с намеком кашлянул «дедушка», явно недовольный наметившимся уклоном в больную для него дорожно-транспортную тему.

– Вот, уже простудился наш дедуля! – жалостливо всхлипнула Алка и погладила Макса по другому плечу. – Замерз! Устал!

– А переночевать негде! – прямо бухнул залетный дедушка.

– А дома? – недоуменно моргнул замороченный Сушкин.

– Нельзя! – Я помотала головой. – Там бабуля! Они с дедулей так давно расстались, что она будет просто в шоке, если он вдруг объявится!

Между прочим, это чистая правда! Пожалуй, если нашей вдовствующей королеве-бабушке спустя двадцать лет после похорон и поминок явится ее законный супруг, к шоку приплюсуется обширный инфаркт.

– Короче, мой дедушка поспит до утра у Бронича на диване, – подытожила я, отогнав кошмарное видение. – Ответственность я беру на себя!

– Ну как знаешь, – проворчал Андрюха.

Он ушел в аппаратную, уселся в кресло перед мониторами, нахлобучил наушники, но дверь в свою каморку не закрыл и время от времени поглядывал в сторону шефова кабинета, словно сомневался, что моего дедушку можно оставлять без присмотра в помещении, где есть во всех смыслах большая материальная ценность типа «диван». Смеловский тем временем проворно снял неподобающе модные и дорогие для деревенского старичка итальянские ботинки, свернул из своего стильного кашемирового шарфа славную подушечку и уютно свернулся на диване, укрывшись сиротским габардиновым пальтецом.

– Спокойной ночи, дедуля! – сказала я громко, чтобы услышал и Эндрю сквозь наушники.

– Спокойной ночи, внученька! – проскрипел Смеловский. – Деточка…

– Ну чего еще? – неласково буркнула я.

– Ты разве не поцелуешь своего любимого дедушку перед сном?

– Так пойдет? – Я чмокнула сжатый кулак.

Воздушный поцелуй, посланный отнюдь не с ладошки, очевидно, обладал особым снотворным действием. Макс живо присмирел, закрыл глаза, затих и замер.

Мы с Алкой ушли, погасив лампы в кабинете шефа и в общей комнате. Призрачный голубой свет, сочащийся в щель приоткрытой двери аппаратной, вполне мог заменить «моему дедушке» ночник.

9

Ночной сторож Пал Сергеич спал и видел во сне нехорошее. Снилась ему нелюбимая теща баба Таня, уже много лет как покойная и за давностью лет благополучно забытая. Пал Сергеич никогда не считал продолжительное знакомство с бабой Таней своей большой жизненной удачей, расстался с тещей без скорби и предпочел бы не встречаться с ней более никогда, ни в одном из последующих воплощений. Однако супруге Пал Сергеича Марфе Андреевне вдруг вздумалось напечь мясных пирогов по маминому рецепту. Тяжелая пища, неумеренно потребленная на ночь глядя, комом упала в желудок Пал Сергеича, вступила там в химическую реакцию с борщом и водкой и породила выбросы черной ментальной энергии. Покойная баба Таня привиделась задремавшему Пал Сергеичу совсем как живая, разве что без обычных металлических бигуди на шишковатом черепе. Впрочем, возможно, бигуди были на месте, просто Пал Сергеич их не разглядел: голова бабы Тани была накрыта черным клобуком.

Теща вообще была вся в черном, от макушки до пят ее массивную фигуру укрывал блестящий скользкий балахон вроде шелковой рясы. При жизни, как помнил Пал Сергеич, это было ее парадное одеяние, беззастенчиво скопированное с концертного балахона Аллы Пугачевой. Мысль о том, что для выхода к зятю баба Таня принарядилась в праздничный черный шелк, Пал Сергеичу польстила, но умеренно. Он все-таки предпочел бы, чтобы теща по-прежнему была облачена в простую белую бязь, гармонично сочетающуюся с однотонными тапочками. И не ходила с визитами, а лежала, где положили.

Баба Таня сутулилась, медленно волочила ноги и задевала толстыми боками окружающие предметы. Очевидно, пребывание на том свете не излечило ее от сколиоза, остеопороза, артрита, бурсита и близорукости. Да и характер у тещи Пал Сергеича нисколько не улучшился: без спросу войдя в дверь, которую сонный сторож позабыл закрыть за кем-то другим, она молча, по своему обыкновению не обращая никакого внимания на зятя, поперла вверх по ступенькам и с невнятным ворчанием бесследно растворилась в густой темени неосвещенной лестницы.

– Чур меня! – неловко перекрестившись, пробормотал Пал Сергеич.

Он с сомнением посмотрел на початую водочную чекушку и после непродолжительного раздумья налил себе еще стопочку – для улучшения пищеварения и настроения. С появлением живой тещи у Пал Сергеича всегда начинались проблемы и неприятности, и он не особо надеялся, что ситуация изменится к лучшему после ее смерти.

– Боже, сохрани! – неконкретно попросил он потолочное перекрытие и одним махом выдул водку.

В это время двумя этажами выше видеодизайнер Андрюха Сушкин пробежался по клавиатуре, сохраняя последний вариант законченной работы, с хрустом потянулся, отъехал от стола и от полноты чувств покрутился в кресле, как на карусельке. Мимолетом он зафиксировал какое-то движение в соседней комнате и резко застопорился: заработавшись, он совсем забыл о необходимости приглядывать за подозрительным ночным гостем!

Из темной комнаты доносился неприятный скребущий звук. Перед покрасневшими от усталости глазами Сушкина мгновенно возникла страшная картина под названием: «Слабоумный старец Аким Константинович, в приступе дикого маразма раздирающий дорогой кожаный диван». Чем и зачем может производиться злокозненная порча офисного имущества, Эндрю придумать не успел. В общей комнате что-то стукнуло, а потом зажурчало. Очевидно, общественно вредная деятельность неблагодарного старца вступила в новую фазу.

– Эй! Вы там чего? – выбираясь из кресла, встревоженно позвал Сушкин. – Если что, туалет по коридору направо!

Он в два прыжка подскочил к двери, распахнул ее и хлопнул ладонью по выключателю. Яркий электрический свет превратил гладко оштукатуренную стену в экран театра теней. На белом фоне растопырчатой кляксой, как каракатица на удочке, дергалось крупное тело в черном болоньевом пальто с капюшоном. Неразличимый на фоне одежды, от головы «каракатицы» тянулся черный шнур, закрепленный на карнизе над окном множеством аккуратных витков и симпатичным бантом. Из-под подола длинного пальто торчали ноги в кокетливых ботах на скошенных каблучках. Каблуки судорожно скребли по подоконнику, производя весьма неприятный звук. Он вполне органично сочетался с хрипами, доносящимися сверху. На полу валялся пустой стакан, сброшенный с подоконника. Вокруг него растекалась лужица пугающе черного цвета.

Эндрю глубоко вздохнул и скороговоркой без пауз выдал длиннющую матерную фразу со сложными подчинениями. Филологический пассаж дышал экспрессией, как магическое заклинание волшебника, поставившего на кон свою репутацию, но сотряс воздух впустую. Реальные действия предпринял сам Сушкин. Мгновенно оценив обстановку, он великолепным прыжком взлетел на подоконник, схватил в объятия дергающееся тело и выжал его вверх, как штангу. Черный шнур, соединяющий особо крупную марионетку с прочным стальным карнизом, провис закорючкой.

– Отец, помоги! – напрягая все силы, позвал Эндрю.

Призыв о помощи был отправлен отнюдь не отцу небесному и без помех дошел до адресата. Из кабинета начальника агентства донесся долгий страдальческий зевок, плавно перешедший в еще одно популярное заклинание матерной магии. Мягко шурша носками по ковру, на пороге возник Максим Смеловский – без ботинок, в перекошенном парике и с усами, один конец которых был лихо задран, а другой уныло опущен. Потрепанное клетчатое пальто, наброшенное на плечи на манер кавалерийской бурки, придавало Максу комическое сходство с Чапаевым. Так мог выглядеть легендарный комдив, доживи он до благородных седин в достохвальной коммунистической бедности.

– О, пардон! – сказал Макс, увидев парочку, обнимающуюся на подоконнике.

– Помоги! – с трудом выдавил из себя Эндрю. – Один я долго не удержу…

– Простите, но я убежденный противник насилия! – с достоинством сказал Смеловский. – Если ваша дама не хочет…

– Твою мать!!! – Эндрю коротко помянул наиболее любимую в народе даму и злобно гаркнул: – Нож со стола возьми! Или ножницы!

– Я…

Макс проморгался, увидел наконец привязанную к карнизу веревку, охнул и бросился хаотично ощупывать офисную мебель на предмет поиска режущего инструмента. Он напоролся на открытый нож для бумаги, порезался, выругался, запрыгнул на стол и с него, высоко вытянув руку, перерезал веревку над головой дамы, слабо трепещущей в крепких мужских объятиях видеодизайнера.

– Уф-ф-ф! – выдохнул Сушкин, без особой нежности роняя свою ношу на столешницу. – Ё-п-р-с-т…

– Ё-к-л-м-н, – согласился Макс.

Оба присели на подоконник, тяжело дыша и сердито глядя на мелко вздрагивающее тело, сброшенное на стол большой бугристой кучей, но через несколько секунд опомнились и дружно подскочили:

– Живая, нет?!

И дружно потянулись к капюшону. Под ним обнаружилось женское лицо, похожее на непропеченную сдобу – мягкое, рыхлое, забрызганное мелкими коричневыми веснушками. К хлебобулочному лицу прилагались бледные уши-вареники и пушистая пшеничная коса, похожая на растрепанный сноп. Толстая кисточка под пасторальным атласным бантом походила на волосяной помазок. Смеловский недолго думая цапнул эту кисточку и повозюкал ею по лицу женщины, словно размазывая сироп по пирогу. Несчастная слабо застонала, но глаза не открыла. Эндрю схватил телефонную трубку:

– Алле, «Скорая»?! У нас тут женщина повесилась!

– Что, довел бабу, гад? – ругнулся густой дамский бас на другом конце провода. – Где – тут-то?

Эндрю с безропотной покорностью голодающего, получившего благотворительный обед в китайском ресторанчике, проглотил «гада», назвал точный адрес офиса и спросил:

– А вы скоро приедете? Я ее из петли вынул, а что дальше с ней делать – не знаю!

– То-то, видать, бедняжка и повесилась, что не знаешь! – язвительно прокомментировала разговорчивая дежурная. – Бригада будет минут через десять, Незнайка! Встречай у подъезда!

10

На обратном пути из офиса таксист нам с Трошкиной попался лихой и безбашенный. Он пересекал двойную сплошную так часто, словно участвовал в соревнованиях по лыжному слалому, и не услышал нашей с Алкой возмущенной ругани лишь потому, что врубил на полную мощность бортовое радио.

– Мы поедем, мы помчимся на оленях утром ранним! – неслось по волнам «Радио Ретро». – И отчаянно ворвемся прямо в снежную зарю!

– Р-р-рю-у! – подхалимски подпел Муслиму Магомаеву мой мобильник.

– Что?! – гаркнула я, не скрывая своих чувств.

Самым сильным из них было отчаянное нежелание врезаться как в снежную зарю, так и во встречный транспорт.

– Инка, у нас ЧП! – с отчаянием в голосе сказал Макс Смеловский.

– Опять ДТП? – думая о своем, спросила я в рифму.

Хотя какое ДТП могло случиться в нашем мирном рекламном офисе? Столкновение сонного пешехода Смеловского с неуправляемым креслом Михаила Брониславича?

– Хуже! – ответил Макс. – Тут какая-то корова…

Я вспомнила утренние шуточки на тему крупного рогатого скота, подавилась возмущенным возгласом, и это позволило Смеловскому беспрепятственно закончить фразу:

– …корова пришла, открыла дверь своим ключом, залезла на подоконник и повесилась!

Я отодвинулась от трубки и посмотрела на нее с изумлением. На продолжение дурацкой офисной шуточки это уже никак не тянуло! Но и предположить, что Макс говорит серьезно, я не могла. Нет, я, конечно, слышала о случаях коровьего бешенства, но неужели оно могло выразиться столь необычно?!

«Везде успевают коровы! Коровы – они будь здоровы!» – в некотором обалдении процитировал детский стишок мой внутренний голос.

– Я ей веревку перерезал, а Андрей сразу «Скорую» вызвал!

Я потрясла головой: веревка с коровой у меня еще как-то ассоциировалась, а вот «Скорая» вовсе нет. Или это была специальная ветеринарная неотложка?

– А я знаю, что в таких случаях врачи обязаны в милицию сообщать! – орал Смеловский, перекрикивая даже голосистого Магомаева. – И что же мне теперь делать? Я с милицией встречаться не хочу!

– Разворачивай машину! – велела я таксисту.

Он с готовностью заложил крутой вираж и всего через пять минут осадил тачку у крыльца здания НИИ Гипрогипредбед. Свет фар выхватил из темноты группу людей за невысокими елочками, пунктирно обозначающими границы территории института. Возня на клумбе выглядела очень подозрительно.

– Красота! Среди бегущих первых нет и отстающих! – бодро распевал сменивший Магомаева Высоцкий. – Бег на месте общепримиряющий!

Мне, однако, показалось, что за елками не мирятся, а воюют. Двое в черных кожанках прижали к стене третьего и работали локтями, как спринтеры.

– А ну заткни свою музыку! – невежливо скомандовала я таксисту, испугавшись, что под сенью хвойных получает тычки и тумаки мой невезучий друг Максим Смеловский, уже попавший в плен недружественной ему милиции.

– Кр-ра… – каркнул бард и затих.

В наступившей тишине послышался треск ветвей, удаляющийся топот, а затем жалобные всхлипы и стоны.

– Что тут происходит? – срывающимся голосом пискнула сердобольная Трошкина, первой выскакивая из машины.

За потревоженной елочкой, закрывая руками лицо, покачивался высокий гражданин в оранжевом лыжном костюме. Он был похож на гигантскую морковку, прихваченную зимним морозцем, – вялую, печально покривившуюся и совсем неаппетитную.

– Вше ха-ашо, – прошуршал этот несчастный корнеплод, заваливаясь назад.

– Инка, держи его! – всполошилась Алка.

Мы подхватили мужика с двух сторон под локти, растопыренные крылышками: он продолжал зажимать руками лицо. Сквозь пальцы капало черное, и я поняла, что лицо у бедняги разбито в кровь.

– Куда его? – Алка, согнувшаяся под тяжестью оранжевого тела, завертела головой.

Бывалый таксист, не желая встревать в неприятности, умчался, даже не спросив оплаты, а наших с Алкой слабых сил для транспортировки раненого было недостаточно, поэтому мы посадили морковного мужика на обледеневшие ступеньки, заботливо подсунув ему под зад шипастый резиновый коврик для чистки обуви. Трошкина – прирожденная сестрица милосердия – опустилась рядом с пострадавшим, положив под себя свой портфельчик.

– Так и сидите, – одобрила я, без промедления взлетая по ступенькам. – «Скорая» уже едет! За коровками, за морковками… Пал Сергеич, пустите меня!

Последняя реплика оказалась лишней: дверь была открыта. Ночной сторож откровенно манкировал своими обязанностями – продолжал спать на посту и пить спиртное, запах которого насквозь пропитал спертый воздух в дежурке.

– Хто?! – встрепенулся безответственный старик, разбуженный барабанной дробью моих каблучков.

– Дед Пихто! – в сердцах брякнула я, возносясь по лестнице.

Никакой коровы в офисе не было. На дорогом диване шефа лежала незнакомая гражданка в расстегнутом болоньевом пальто. Полы его разметались, как черные крылья, но воротник держал оригинальный веревочный галстук.

– Дышит? – с порога спросила я.

И сразу же увидела, что – да, дышит. И даже, кажется, в сознании. Лежит с закрытыми глазами, но из-под дрожащих ресниц тянутся по бледным веснушчатым щекам мокрые дорожки. Я посмотрела на Эндрю:

– Это кто?

– Я думал, ты мне скажешь! – с претензией заявил он. – Кто у нас завел привычку устраивать из приличного офиса приют для бездомных родственников?!

Я не успела ответить на этот хамский выпад, за окном послышался шум: подъехала машина. В ночной тиши гулко хлопнула автомобильная дверца.

– Это «Скорая»! – метнувшись к окну с проворством, не подобающим чинному старцу, доложил «дедушка» Смеловский. – Теперь нужно ждать ментов… Инка! Мне надо уходить.

Я взглянула на стену, сомнительно украшенную схемой эвакуации при пожаре, и досадливо цокнула языком. Вывести Макса из здания дорогой, которая гарантированно не пересечется с путем следования медиков и милиции, не представлялось возможным: и парадный подъезд, и черный ход ведут в один и тот же холл первого этажа. Попробовать подняться на чердак, а затем спуститься по железной лестнице, которая не дотягивает до уровня улицы метра четыре? Опасная затея. С виду Смеловский парень спортивный, но он все-таки не Человек-Паук и не Бэтмен, грохнется на асфальт с высоты второго этажа и не обойдется без встречи с «неотложкой»… Может, попробовать Макса спрятать?

В поисках подходящего укрытия я рысцой пробежалась по офисным помещениям и позвала друга:

– Максим, давай сюда! Садись.

Смеловский послушно забрался в катальное кресло Бронича.

– Сними руки с подлокотников и подбери ноги! – велела я, с сопением вытаскивая из-за шкафа сплющенную картонную коробку. – И голову пригни!

Расправленная коробка закрыла стул со скукожившимся Максимом до самого пола.

– Поехали! – сказала я и подтолкнула кресло века к двери.

Гражданка в черном, едва открыв глаза, увидела картонный гробик на колесиках, хрипло ахнула и снова обмякла.

– Не бойтесь, это моя лягушонка в коробчонке едет! – голосом злой сказочницы объяснила я.

– Сама лягушонка! – огрызнулся из коробки неблагодарный Смеловский.

Андрюха с изумлением посмотрел на проезжающую мимо него говорящую коробку, но от вопросов удержался. Аккуратно упакованный Макс моими стараниями с ветерком прокатился по коридору к лифту.

На лестнице уже грохотали шаги и раскатистый голос, который с веселым укором басил:

– Такое приличное заведение, тут бы только жить да добра наживать, а они вешаются! Что за странные люди!

Я закатила свой транспорт в кабину лифта и спешно придавила кнопку. Мимо смыкающихся дверей промелькнуло что-то светло-голубое, и укоризненная фраза про странных людей, предпочитающих бесславное одноразовое повешение ежедневному трудовому подвигу, оборвалась на полуслове.

– А ну стой! Куда имущество катишь? – густо дыша алкогольными парами, строго окликнул меня на первом этаже некстати взбодрившийся сторож.

– Качу туда и обратно, – отговорилась я, не останавливаясь.

– Тебе и мне приятно, – пробурчал под картонкой невыносимый Макс.

– Тест-драйв такой! – громко сказала я, чтобы заглушить его дурацкие рифмы.

– Но-но! Ты слова-то выбирай! – обиженно буркнул малограмотный Пал Сергеич.

Я выкатила кресло на крыльцо, под прикрытием железной двери выпустила из картонного плена Смеловского, накрыла гофротарой пустой стул, снова завела его в холл и с невозмутимым выражением лица проследовала к лифту. Там мне пришлось немного подождать: кабину перехватили вверху. Я со своей коробчонкой скромно отодвинулась в темный уголок и пропустила двух парней с носилками и следующего за ними врача в голубом халате поверх тулупа. Вернув в офис многофункциональное катальное кресло века, я помахала ручкой ошарашенному Андрюхе и, не обращая внимания на его протестующее бормотание, легкой поступью сбежала вниз по лестнице.

Дверь распахнулась загодя, не успела я к ней приблизиться. На пороге возникла Трошкина. Лицо у нее было бело-голубое, цвета беспощадно обезжиренного молока, а глаза большие и темные, как отборные греческие маслины.

– Мама! – таращась на меня с таким бессмысленным видом, что заглядевшийся на новые ворота баран рядом с ней показался бы высоколобым интеллектуалом, сказала моя подружка. – Мамочка! Как же это? Что мне делать?!

Трошкина круглая сирота, все ее родственники давно пребывают в одной компании с моим покойным дедушкой. Таким образом, чтобы задать пару вопросов маме-мамочке, Алке имело смысл обращаться не ко мне, а к практикующему медиуму. Однако по выражению ее лица я резонно предположила, что с этим добрым советом имеет смысл повременить, и по возможности участливо спросила:

– Ты чего орешь как резаная?

– О-ой! – Алка всхлипнула и рухнула мне на грудь.

Я машинально похлопала ее по костлявой спинке и поверх вздрагивающего плечика оглядела окрестности. Мне хотелось убедиться, что Смеловский не засел где-нибудь поблизости, рискуя нарваться-таки на ожидаемую милицию, а благоразумно удалился куда подальше. Макса я и впрямь не увидела. На ступеньках одиноко и неуютно, на боку, лежал побитый гражданин в оранжевом костюме. Про него-то я совсем забыла!

– Алка! Ты почему этого бедолагу в «неотложку» не сдала?! – возмутилась я, встряхнув бессловесно всхлипывающую подружку.

– Так они не взя-а-а-ли! – проныла Трошкина, некультурно сморкаясь в мой меховой воротник. – Сказали, что разбитый нос – не повод прокатиться на «Скорой»!

– Разбитый нос?

Я присмотрелась к фигуре на ступеньках, переставила в сторону Алку, подошла к морковному дядьке, присела над ним, охнула и, не удержавшись, упала на пятую точку. Это автоматически изменило мой взгляд на фигуру лежащего, однако увиденное мне уже крепко запомнилось. Липкое месиво на месте височной кости производило неизгладимое впечатление!

– Это им не повод?! – севшим голосом возмутилась я, с ужасом отодвигаясь от лаково блестящей черной лужи, медленно расползающейся по ступеньке.

– Да ладно тебе! – сказал мой внутренний голос, от страха сделавшийся необыкновенно циничным. – Все равно этому мужику никакие врачи не помогли бы. Он же мертв!

– Но он был жив, когда мы его подобрали! – напомнила я. – С разбитым лицом, да, но с целой головой! Ведь она была целой?

Я обернулась к Трошкиной.

– Как пасхальное яичко, – дрожащим голосом подтвердила она. – И когда я на одну минуточку отошла к «Скорой», чтобы посмотреть на бедняжку, которая хотела покончить жизнь самоубийством, этот человек был еще жив, только слегка побит. Он даже сам, без поддержки, сидел на ступеньках. А когда я вернулась, он уже лежал вот так!

Алка глубоко, с хрипами, вздохнула и робко, явно не надеясь на мой утвердительный ответ, предположила:

– Может, он тоже самоубийца?

Я еще раз посмотрела на труп и с сожалением покачала головой:

– Сомневаюсь. Но специалисты разберутся…

– Хорошо, что у нас есть свой такой специалист! – несколько обрадовался мой внутренний голос.

– Хорошо-то хорошо, да ничего хорошего, – пробурчала я, с тоской осознавая неотложную необходимость первой сделать шаг к скорейшему и полнейшему примирению с капитаном Кулебякиным.

Иначе, чего доброго, под подозрение в убийстве может попасть еще один мой близкий друг, точнее – лучшая подруга: кроткая и безобидная Аллочка Трошкина!

Денис на своей машине приехал одновременно с операми и смотрел так сурово, что я не рискнула броситься ему на шею с поцелуями. И не больно-то хотелось нежничать, но это могло принести определенную пользу. Впрочем, суровые милицейские парни, видимо, и без того были в курсе некоторого особого отношения уважаемого эксперта-криминалиста Кулебякина к гражданке Кузнецовой Индии Борисовне и потому обращались со мной бережно, хотя и без большой приязни. Примерно как с тухлым яйцом.

Трошкину тоже никто не обижал. Да и кто бы смог обидеть маленькую хрупкую девушку в трогательной белой шубке? Алка вся сжалась и крупно дрожала, завывая и подпрыгивая на ступеньке, как перегруженная стиральная машинка в режиме интенсивного отжима, пока Денис по-свойски не прикрикнул на нее:

– Хорош трястись, садись в машину, там тепло!

– Нет уж, я лучше тут! – отговорилась Трошкина, испуганно поглядев на теплый милицейский транспорт, способный с комфортом доставить пассажирку в места лишения свободы.

– «Приезжайте к нам на Колыму!» – «Нет, уж лучше вы к нам!» – по случаю вспомнила я.

Трошкиной очень сильно не хотелось на Колыму. Боясь, что ее обвинят в кровавом убийстве, она каждому из оперов персонально поклялась, что никого сегодня не убивала, и выразила подкупающую готовность помогать следствию как угодно. Например, материально. Тут я смекнула, что моя неразумная подружка фактически предлагает лицам, находящимся при исполнении служебных обязанностей, денежную взятку, что тянет на отдельную статью Уголовного кодекса, и предостерегающе шепнула дурочке:

– Знаешь, куда доведет тебя длинный язык?

– До Киева? – робко предположила Алка, хорошо знакомая с народными пословицами.

– Нет! До Магадана!

Тогда Трошкина прикусила язычок, спряталась за мою спину и так и ходила за мной, как боязливый теленок за мамой-коровой. А я пыталась уследить за тем, что делают опера, и не зря: кое-какие их действия следовало пресекать на корню.

Например, пришлось очень активно вмешаться, когда шустрый белобрысый стажер, которого коллеги называли Санькой, побегав восьмерками вокруг елочек, как голодный волчонок, азартно покричал товарищам:

– А вот тут у нас интересненькие следочки, посмотрите! Топтался здесь кто-то совсем недавно!

К этому моменту милицейские следопыты уже не раз успели ругательно помянуть гололед, не позволяющий разжиться качественными следочками, так что Санькино сообщение произвело небольшой фурор. И хотя нас с Трошкиной посмотреть на «интересненькие следочки» никто не звал, я (спасибо длинным ногам!) прибежала первой. И действительно не на шутку заинтересовалась отпечатками на сырой почве узкой клумбы.

Перед этим мы с Алкой успели рассказать ментам, что наше весьма поверхностное и недолгое знакомство с гражданином в морковном костюме, ныне покойным, произошло при драматических обстоятельствах типичного бандитского мордобоя по принципу «двое на одного». Только это не мы с Алкой вдвоем мутузили несчастного, а какие-то низкорослые брюнетистые типы.

– Кажется, лица кавказской национальности, – стеснительно сказала Алка, явно опасаясь, что ее заподозрят в расизме.

– А почему не китайской? – резонно заинтересовались опера. – Китайцы тоже чернявые и задиристые.

– Китайцы обычно ногами дерутся, а эти кулаками махали! – припомнила я.

А Трошкина продемонстрировала еще более поразительную дедукцию.

– У азиатов лица, как правило, голые, – все так же стеснительно сказала она – не иначе опасаясь, что на сей раз ее заподозрят в излишнем внимании к инородцам. – А у тех двоих, я запомнила, лица до самых глаз в щетине были.

Мне показалось, что опера с радостью приняли наши показания. Вот только неувязочка получилась: подозрительные кавказо-китайцы лупили морковного бедолагу с другой стороны крыльца, а вовсе не за теми елочками, где зоркий стажер нашел интересные следочки!

Аккурат над этой полоской земли на трехметровой высоте тянулась прохудившаяся труба теплотрассы. Сквозь дырки в обмотке сочилась горячая вода, из-за чего замерзшая земля под трубой раскисла, и подошвы мужской обуви приблизительно сорок четвертого размера отпечатались в вязком месиве не хуже, чем прикус сладкоежки на подтаявшей шоколадке.

Мгновенно перед моим внутренним взором возникла очень похожая картинка: точно такие же отпечатки – остроносые, с необычным трапециевидным каблуком, темнеющие на многострадальном паласе офиса «МБС»! И с отчетливостью, не оставляющей места сомнениям, вспомнилось мне, как влип в коричневую лужицу разлитого чая неосторожный Максим Смеловский, обутый в щегольские ковбойские сапоги!

– Вот дурак! – в отчаянии прошептала я, понимая, что произошло.

Значит, Макс, моя лягушонка из коробчонки, не поскакал скорее прочь, а зачем-то задержался у здания института. Схоронился за елочками, натоптал там…

– Может, хотел дождаться, пока все успокоится, чтобы вернуться на наш офисный диван? – предположил мой внутренний голос. – А теперь, глядишь, дождется обвинения в еще одном убийстве!

В самом деле, получалось, что мой неразумный друг Максим болтался в подозрительной близости от НИИ Гипрогипредбед в то самое время, когда на крыльце этого заведения в принудительном порядке расставался с жизнью некий гражданин в оранжевом костюме!

– Может, конечно, он тут раньше болтался, еще до прихода в офис, но все равно очень подозрительно, – признал мой внутренний голос. – Если опера доберутся до нашего офиса и увидят предательский отпечаток на ковре – все, Макс пропал! Эти следы под елочкой будут веской уликой против него!

В один краткий миг я осознала, чего от меня требует долг дружбы, и с еле слышным «Прости, дорогая!» незаметно для группирующихся справа ментов левой ногой подсекла и уронила на сырую землю доверчиво притулившуюся ко мне Трошкину.

– Ай! – падая, взвизгнула Алка, еще не ведающая, чего долг дружбы потребует от нее.

Той же левой я подкорректировала направление ее движения и была точна, как хороший хоккейный нападающий. Моя подружка на попе прокатилась сначала по обледенелым кочкам, а потом и по сырой землице, своей белой шубкой стирая с чернозема «интересненькие следочки» Макса.

– Моя норка! – затормозив на зыбкой границе грязи и мерзлоты, негодующе завопила Трошкина.

– Кому норка, а кому и дырка. От бублика! – вздохнув, мрачно прокомментировал стажер Санька.

На лицах милицейских парней, угрюмо разглядывающих Алку, восседающую в проложенной ею колее, отразилось отвращение, в сравнении с которым взгляды, доставшиеся трупу, показались бы проявлением живой и искренней симпатии.

– Она же не хотела! – Я горячо и абсолютно искренне вступилась за подружку.

Кулебякин, звонко уронив на обледенелый бетон скверное ругательство, сошел с крыльца, протянул длинную руку и рывком, как сорняк, выдернул из распаханного почвогрунта трепыхающуюся Трошкину. Она тут же завертелась волчком, сокрушенно рассматривая грязный шубный тыл, и при этом окончательно уничтожила все следы присутствия на клумбе других живых организмов в радиусе метра. На месте, где покрутилась Алка, образовалась аккуратная воронка, похожая на кратер миниатюрного грязевого вулкана.

– Теперь бы еще в офисе территорию зачистить! – пробормотал мой внутренний голос.

Я подняла голову и посмотрела на наше окно. Оно было таким же темным, как все остальные. Очевидно, Андрюха, дождавшись ухода всех нежданных-незваных ночных гостей, погасил свет в общей комнате и вернулся в свою каморку.

– Это хорошо, – порадовался мой внутренний голос. – Иначе у ментов непременно возникло бы желание поискать в помещении с освещенным окном возможных свидетелей убийства!

Соответствующее желание у коллег Дениса действительно возникло, но тут в нашу спонтанно образовавшуюся команду диверсантов-саботажников, активно мешающих проведению оперативно-розыскных работ, по собственному почину вступил ночной сторож Гипрогипредбеда.

Пал Сергеич вовсе не препятствовал проникновению представителей закона на охраняемую им территорию. Напротив! Он гостеприимно распахнул входную дверь и соорудил из крупных морщин раскрасневшегося от возлияний лица приветливейшую улыбку шириной с Гранд-Каньон. И ответить на вопросы старик тоже был не прочь, наоборот, ему очень хотелось общаться, так что опера при правильном подходе могли бы узнать много интересного. К несчастью для них, рьяный стажер Санька, важничая, первым полез к нетрезвому деду с недостаточно четко сформулированным вопросом:

– Видел тут кого, отец?

И честный ответ Пал Сергеича скомпрометировал его как свидетеля, к показаниям которого стоит прислушаться.

– Их вот видел! – кивнул сторож, указав на меня пальцами, растопыренными двузубой вилкой.

То ли моя фигура в глазах старого выпивохи раздвоилась, то ли это его «их» должно было объединить меня и Трошкину… Прояснять это смутное обстоятельство никто не стал – Пал Сергеич как раз озадачил публику новым заявлением:

– Еще тещу свою видел, бабу Таню, чтоб ей ни дна ни покрышки!

– Какую тещу? – машинально уточнил стажер.

При этом физиономии его старших товарищей, как по команде, закисли: они явно знали, какие бывают тещи. Однако до Пал Сергеича с его необыкновенными знаниями им было далеко.

– А покойную! – легко ответил старик.

И в подходящей к теме гробовой тишине без помех добавил подробностей:

– Пробежала мимо меня, ведьма старая, и даже «здрасте» не сказала! Дура-баба.

Нежная ручка впечатлительной Аллочки Трошкиной совершила стремительный взлет к виску с одновременным вращением указательного пальца.

– Нормально, – с интонацией, никак не соответствующей сказанному, пробормотал Денис Кулебякин, непроизвольно тоже дернув рукой. – А кроме этой покойной бабы, кого еще видели?

– Еще деда видел, – с готовностью сообщил Пал Сергеич.

– Деда? Какого деда? – обрадовался азартный юный стажер.

– А такого! С усами, как у Буденного, только седого как лунь. Вот ее спрашивал! – Сторож снова потыкал в меня «вилкой».

Капитан Кулебякин вздрогнул холкой и покосился на меня с тяжким подозрением:

– У тебя разве есть дед?

– Нету! – сказала я чистую правду с легким сердцем и таким же легким всхлипом: – Давно умер мой милый дедушка…

– Дед Пихто! – подсказал Пал Сергеич.

– Аким Константинович Кузнецов, царство ему небесное! – поправила добрая Трошкина и тоже закручинилась.

– Значит, кроме этих двух гражданочек, были еще одна покойная бабка и один дед, тоже покойный? – недоверчиво подытожил юный стажер.

Пал Сергеич энергично кивнул и покачнулся.

– Пить надо меньше, – задушевно посоветовал кто-то из оперов.

– Так. Мне все ясно, – сказал Кулебякин и крепко взял меня за локоток.

В жесткой сцепке мы спустились по ступенькам, сели в Денискину «Вольво» и поехали домой.

– Наш Костя бабник! И Витька бабник! И Санька тоже бабник хоть куда! – мечтательно распевалось радио «Ретро».

Слова этой песни звучали для меня предостережением. Хотелось позвонить Смеловскому, судьба которого меня очень беспокоила, но в присутствии Кулебякина этого делать не стоило: Денис непременно поймет мой интерес превратно. Он и так искренне убежден, что наш Максик бабник!

– Ладно, утро вечера мудренее! – Внутренний голос замаскировал мое малодушие фольклорной мудростью.

На том мы с ним и порешили.

11

Популярный телеведущий Максим Смеловский, с трудом узнаваемый в безобразном пальто и новом гриме, сидел в прокуренном темном зале игровых автоматов, без всякого интереса созерцая экран, встроенный в брюхо «однорукого бандита» сингапурского производства.

На экране мускулистый скуластый брюнет с узкими глазами и казачьим чубом показательно применял огнестрельное оружие, расправляясь с другими, не менее живописными личностями. В компьютерном списке супергероев гибридный брюнет значился как Мицуми «Цунами» Ямомото, простой земной парень, призванный очистить планету (не нашу) от разнообразной и многочисленной нечисти, прибывшей на ПМЖ в новый мир немного раньше. Разнополая нечисть была безымянной и перед желтым лицом знатного бойца М. Ц. Ямомото имела до отвращения бледный вид. Даже по деморолику было ясно, что появление в чужом мире супергероя Ямомото равносильно катастрофе планетарного масштаба. Страшненькие гуманоиды гибли пачками, тем не менее симпатии Смеловского были на их стороне.

Космический бандит Ямомото живо и неприятно напоминал Максиму двух мелкорослых брюнетов, которые встретили его на темной улице в квартале от здания института Гипрогипредбед сакраментальным вопросом: «Курить есть?» – «И пить!» – брякнул Макс, замаскировав неожиданный испуг нехитрой остротой.

Шутка брюнетам не понравилась. Сокрушенно поцокав языками, они высказались в том духе, что пить – это грешно, и проводили Смеловского словами: «Совсем старик, а глупый, ночью дома не сидишь!» – и тяжелыми взглядами из-под низких лбов.

Макс, успевший за последними переживаниями позабыть, что он в гриме, наконец понял, что за колючая штука щекочет ему ухо, и попытался поправить перекосившиеся накладные усы. В результате они вовсе отклеились и упали на тротуар, как подстреленная чайка.

– Э! Э! – оживились не пропустившие эту сцену бандиты.

Смеловский проявил осторожность и не стал дожидаться продолжения разговора – машинально подобрал усы и дунул вдоль по питерской со всей скоростью, которую позволили ему развить длинные мускулистые ноги. Мелкорослые бандиты от него быстро отстали. Попетляв по жилому кварталу, Макс выбежал на проспект и нырнул в приоткрытую дверь под украшенной огнями вывеской с изображением залихватски подмигивающей прохожим Дамы Пик.

Игорный клуб работал с двадцати двух часов до шести ноль-ноль и кое-как годился для того, чтобы переждать ночь до утра. Макс еще не решил, куда он двинется дальше, но в клубе первым делом прошел в туалет и там постарался изменить свою внешность: снял седой парик, сунул его в карман пальто, а само пальто вывернул наизнанку, превратив в атласный пыльничек соломенного цвета.

Следующий ход подсказала коробочка с крем-краской для обуви, забытая каким-то пижоном на краю умывальника. С помощью флакончика с удобным поролоновым аппликатором изобретательный Макс перекрасил серебристые дедморозовские усы в жгуче черные – в один цвет с чубом М. Ц. Ямомото. Затем он поплевал на клейкую сторону преображенного волосяного изделия и прилепил его себе над переносицей. Из перекрашенных усов получились замечательные смоляные брови, совсем как у молодого Брежнева! При этом, приобретя сходство с незабвенным генсеком, Максим перестал быть похожим на собственную фотокарточку на водительских правах. Впрочем, это не имело значения. Предъявлять кому-либо права он не собирался – хотя бы потому, что у него уже не было машины, пригодной для эксплуатации. Хорошенькая белая «Ауди» шестой серии превратилась в малоценное авто с разбитым бампером и помятыми крыльями. Поскольку застраховать машину Смеловский не успел, надеяться на возмещение ущерба не приходилось, и это не добавляло ему хорошего настроения.

Не радовала и компания. Справа от Макса ожесточенно резался в покер с компьютером худой, как палка, молодой человек с жестко вздыбленными оранжевыми волосами. Вкупе с телосложением прическа наводила на мысль о том, что ее обладатель, вопреки Дарвину, произошел от половой щетки. Раз за разом проигрывая бестрепетному автомату, шваброподобный юноша занудно повторял одно и то же ругательное слово. Филолог по образованию и эстет по складу характера, Смеловский испытывал растущее желание прочитать шваброиду небольшую лекцию на тему «Богатые выразительные средства русского народного мата».

Слева от Макса на одном стуле в неустойчивом равновесии устроилась любящая парочка. Длинноволосый юноша и наголо бритая девушка, затейливо, как спаривающиеся осьминоги, спутались конечностями и звучно целовались, не обращая внимания на своего «однорукого бандита».

– Мы с тобой чужие на этом празднике жизни, – пробормотал Смеловский, объединяясь с забытым роботом.

Ему было скучно, грустно и очень хотелось спать.

Тем временем в пятидесяти метрах от игорного заведения нетерпеливо ожидала сигнала к действию разношерстная компания из шести человек: пяти разнокалиберных штатских и одного милиционера.

– А пистолеты нам дадут? – блестя очками с немыслимыми диоптриями, пытала молодого стеснительного милиционера Климова бойкая старушка Тракторина Ивановна. – А резиновые дубинки? А наручники?

– В секс-шоп сходи, бабуся! – посоветовал здоровенный и наглый студент института физкультуры Вовик Просвиркин.

Он подтолкнул локтем робеющую однокурсницу Машеньку и растянул губы в длинной улыбке.

– Тебе самому в шопе самое место! – огрызнулась несгибаемая старушка, вызвав дружный смех в рядах наспех сколоченной народной дружины.

– Товарищи, товарищи, что за неуместное веселье! – строго сказала Вероника Тимофеевна из Департамента социального обеспечения. – Дело у нас серьезное, государственное, можно сказать, дело, призванное оградить наше будущее…

– От нашего же настоящего! – меланхолично пробормотал корреспондент «Кубанского утра» Михаил Рыбалкин и спрятал в сумку для фотоаппарата початую фляжку с коньяком.

Милиционер Климов посмотрел на ушлого газетчика с нескрываемой завистью и шумно сглотнул безалкогольную слюну.

– Может, мы уже пойдем? – робко спросила первокурсница Машенька, не уточнив маршрута. – Темно уже. Поздно! Меня мама дома ждет.

– Подождет, – отмахнулась профессионально нечуткая департаментская дама. – Вам ведь уже есть восемнадцать годочков, милочка?

– Есть, – прошелестела Машенька и потупилась.

– Взрослая уже! Все можно! – с намеком сказал наглец Просвиркин и снова подтолкнул милую девушку локтем.

– Давайте-ка я еще раз напомню вам нашу задачу! – поправив на мясистом носу очки в невесомой оправе, досадливо сказала Вероника Тимофеевна. – Наша задача заключается в том, чтобы проверить, как в этом районе исполняется краевой закон о защите детства. Согласно данному закону, принятому в первом чтении на второй весенней сессии законодательного собрания нашего края, лица, не достигшие восемнадцати лет, после двадцати двух часов не имеют права находиться вне дома без сопровождения взрослых. Таким образом, в случае, если в данное время суток…

Она посмотрела на часы.

– В двадцать три пятнадцать! – недовольно подсказал сварщик Михайлов, единолично представляющий в разношерстной тусовке гегемон пролетариата.

– Если мы встречаем на улице или в общественном месте несовершеннолетнее лицо, мы его забираем! – закончила Вероника Тимофеевна.

– Только лицо забираем или тело тоже? – спросил Просвиркин и хамски заржал.

– А пистолеты у нас есть? – опять влезла неугомонная пенсионерка. – Или хоть дубинки? Для этого… Для подавления в случае активного сопротивления?

– Бабушка, но в кого же стрелять? В детей?! – шокировалась нежная Машенька.

– Зачем сразу – в детей? Сначала в воздух! – отбрила железная старуха и вытянула руку с оттопыренным указательным пальцем, имитируя неприцельную стрельбу в верхние слои атмосферы. – Пах! Пах!

– Пах – это совсем не там! – заявил бесстыжий Просвиркин и снова заржал.

– О господи! – шумно вздохнула департаментская дама и подкатила глаза так, что даже наглец Просвиркин не смог сказать: «Господь – это не там!»

На самом деле над головами дружинников реял не Всевышний в сонме ангелов, а длинный баннер, растянутый над улицей на четырехметровой высоте. Надпись, изображенную на растяжке, придумали специалисты городского агентства социальной рекламы, а переврали, склеивая текст из отдельных слов, безответственные рабочие-монтажники. Вместо одобренной руководством департамента хлесткой текстовки: «22.00: дома ли ваши дети?» на белой баннерной ткани краснело: «22.00: ваши ли дети дома?» Строчка вызывала гомерический смех у прохожих и по смыслу органично смыкалась с бородатым анекдотом про папашу, который вечером забрал из детского сада чужое дитя, но не переживал по этому поводу, потому что «завтра все равно назад вести».

– Все! – раздраженно сказала Вероника Тимофеевна, переведя взгляд с испорченного баннера на исправные часы на фронтоне «Бета-банка». – Пошли.

– Послать – это мы можем! – снова сострил Просвиркин.

– Пойдемте! – вспылила департаментская дама.

– А пистолеты? – вякнула воинственная старушка.

– Уймите бабку! – хмуро попросил милиционера усталый пролетарий.

– Бабки – это достояние нации, – без эмоций выдал газетчик, запив эту истину коньяком из фляжки. – Их надо беречь и любить.

– Точно, бабки мы любим! – согласился Просвиркин и ласково погладил себя по нагрудному карману, оттопыренному бумажником.

– Вперед! – взвизгнула раздерганная Вероника Тимофеевна.

– Шагом марш! – скомандовал милиционер.

– За-пе-вай! – проскандировала заводная восьмидесятилетняя комсомолка.

– Запивайте, – согласился хладнокровный газетчик и протянул бабуле свою фляжку.

Группа нестройно, в разнобой тронулась с места и через пару минут вновь остановилась у входа в игровой клуб. С неприязнью посмотрев на богато иллюминированную и щедро декольтированную Пиковую Даму, Вероника Тимофеевна сухо прощелкала:

– Заходим в помещение и сразу включаем свет.

– Правильно, а то никаких снимков не будет, – согласился сговорчивый фотокор.

– Рабочий класс и студенчество держат двери! Милиция проверяет документы присутствующих. Пресса фиксирует происходящее. Пенсионеры стоят немым укором. Всем все ясно? Выполняем!

– Первый пошел! – азартно гаркнул дюжий Просвиркин и в высоком замахе бухнул ногой в дверь, которую ему велели не бить, а держать.

Дверь на выпад не ответила и безропотно снесла удар – в отличие от дурака Просвиркина, который взревел громче прежнего и повалился на бок, придавив приданный ему в усиление рабочий класс.

– Твою м-м-мать! – взвыл гегемон Михайлов, поджав отдавленную ногу с хронической мозолью от тяжелого защитного ботинка.

В серии неуклюжих прыжков на одной ножке он последовательно зацепил локтями нерасторопную девушку Машеньку, бабулю Тракторину, саму Веронику Тимофеевну и, таким образом широко пройдясь по женскому полу, закруглился под той же самой дверью. Спокойный и застенчивый милиционер Климов как раз успел открыть ее, как положено, вовнутрь и со скромной гордостью, тоже как положено, вовнутрь же произнести:

– Спокойно, милиция! Всем оставаться на местах!

– Милиция! Менты! Атас! Облава! – понеслось по темному залу с плохим освещением и хорошей акустикой.

Через несколько секунд на милиционера, установившегося на пороге в подобающей опоре общества горделивой позе, древнеримским военным построением «свинья» с визгом и матом выкатилась молодежная группа в агрессивных нарядах из черной кожи с металлическими заклепками и нашлепками. Бренча металлоизделиями, на которые сварщик Михайлов поглядел в неинтеллигентном обалдении, молодые чернокожие россияне разметали в стороны добровольных дружинниц Машеньку, Веронику Тимофеевну и Тракторину Ивановну и с махновским гиканьем и топотом унеслись в ночь.

– Мили… – поднимаясь с колен, обиженно напомнил служивый человек Климов.

– Ми-иленький ты мой! – с полуслова подхватила бабуся Тракторина, мгновенно захмелевшая от доброго фотокоровского коньяка. – Возьми-и меня…

– Почему – я?! – заволновался гегемон, против воли принимая в объятия нетрезвую старушку.

– О, старые песни о главном пошли! – оживился пошляк Просвиркин, подмигивая Машеньке. – Ты спиши слова!

– Ой, простите! – вынырнув из клуба и запнувшись о коленопреклоненного, но непобежденного милиционера, бабьим голосом пискнул худой рыжий парень.

– Прости за то, шо я любила! А я прощу, шо не любил! – со слезой в голосе напела Тракторина Ивановна, лаская дрожащей рукой взъерошенные кудри деморализованного сварщика.

– Боже мой! Какой бардак! – нещадно терзая собственные завитые локоны, громко ужаснулась департаментская дама.

В опустевшем помещении игорного клуба дружинники застали только штатного охранника, женщину-администратора и нервного деда с лохматыми бровями. Работники заведения старательно отворачивались от камеры, а бровастый дед и вовсе уходил от фотографа по сложной траектории к выходу из клуба.

Тем не менее опытный фотокорреспондент отщелкал с полсотни снимков, и иллюстрированная ими заметка с выразительным названием «Люди гибнут за металл» украсила передовицу утренней газеты.

Максим Смеловский, еще не ведающий о том, как растиражирует его костюмированный портрет ежедневная газета «Утро Кубани», отошел от игорного заведения на полквартала, когда в кармане его стариковского пальто зазвенел телефон. До того, как пальто путем выворачивания его наизнанку стало пыльником, карман был наружным, а теперь стал внутренним, – и это несколько затруднило Максиму обретение телефона.

– Да, дорогая! – пылко вскричал Смеловский, прислоняя к уху трубку и опасаясь улышать разочарованные гудки.

Этого звонка он ждал давно, уже отчаялся дождаться и теперь был искренне рад возрождению своих надежд.

– Где, где? – переспросил он, не разобрав названия места встречи. – А, понял, понял!

Закончив короткий разговор, Смеловский заметно повеселел. Спрятав мобильник, он посмотрел на часы, огляделся по сторонам и, склонив голову к золотистому саржевому плечу, вопросительно напел:

– О-о-о-о? Зеленоглазое такси?

Никто такой зеленоглазый на призыв не отозвался. Макс вздохнул, притопнул по замерзшей луже пижонским башмаком, спрятал зябнущие руки в карманы брюк, отчего фалды пальто приподнялись и разъехались двумя круто изогнутыми хвостами, и зашагал по улице навстречу едва обозначившемуся рассвету.

Гулять по насквозь промерзшему предутреннему городу в одиночестве – удовольствие весьма сомнительное. Единственным плюсом своей прогулки Смеловский посчитал полное отсутствие транспортных и пешеходных потоков, позволяющее передвигаться по кратчайшему пути без оглядки на светофоры.

В седьмом часу утра одинокий странник в золотистом пальто насквозь прорезал безмятежно дремлющий квартал частных домов по улице Вождей Революции, легко перемахнул через штакетник в огород непрезентабельного домовладения номер два и там замер, как памятник, выжидательно глядя на окно соседнего двухэтажного дома номер четыре. От груши, под которой встал Смеловский, до особняка было не больше десяти метров по прямой. Это расстояние молодой мужчина мог преодолеть за пятнадцать секунд.

Сигналом к выходу на финиш должны были послужить раздернутые занавески.

Сигнала пришлось ждать долго. Уже и солнышко позолотило крыши, и засветились окна других домов. Максим Смеловский терпеливо стоял под грушей, коченея и превращаясь в недвижимость. Голову он втянул в плечи, руки утопил в карманах, а снятые было накладные брови прилепил на место, чтобы они согревали лоб.

12

Ровно в семь утра из своей хаты в огород с тяпкой на плече выступила трудолюбивая пенсионерка Вера Марковна Пушкина. Умиленно щурясь на утреннее солнышко сквозь медленно редеющий туман, Вера Марковна прицельно уронила тяпку на мерзлоту и со скрипом поволокла ее за собой, намечая границу будущей грядки.

Противный скрежещущий звук исторг мучительный стон из груди сына Веры Марковны Михаила, мирно досматривавшего утренний сон в постели с женой Натальей.

– Твоей сумасшедшей мамаше пора опять в дурдом! – злобно проворчала невестка бабули Пушкиной, утюжа химзавивку на голове пуховой подушкой. – У нее весеннее обострение началось! Мороз на дворе, а она землю мотыжит!

– Ладно тебе, зайка! – примирительно сказал ее подкаблучник-супруг, тоже пряча голову под подушку. – Подумаешь, маманя слишком рано пошла грядки копать! Не велика беда! Чего плохого, если человек любит трудиться?

– Как завещал великий Ленин! – ехидно добавила Наталья и злобно хихикнула.

Ее муж промолчал, только вздохнул виновато. История про встречу Веры Марковны с Ильичом стала городской легендой.

…Серый мартовский денек 1996 года едва не свел с ума всю городскую администрацию. Как только весеннее солнышко растопило утренний туман, в кабинете губернатора раздался пугающий грохот: с шумом, похожим на выстрел, обрушилась на подоконник тяжелая рама, едва поднятая рукой уборщицы.

– Как же это? Да не может быть! – прижимая к вздымающейся груди мокрую тряпку, повторяла бедная женщина, неотрывно глядя на площадь перед зданием администрации.

Трехметровый пьедестал из красного гранита, еще вчера возносивший над толпой бронзового Ленина, трагически опустел!

Поднятые по тревоге специалисты-розыскники установили, что памятник был несанкционированно снят с постамента с применением передвижного крана и увезен в неизвестном направлении на грузовике. Позднее стало известно, что злодеяние при пособничестве алчного и охочего до выпивки пролетария-шофера совершили воинствующие монархисты из подпольной городской организации «ПАСЦ» – Партия Активных Сторонников Царизма («ПАСЦ» порву!» – кричал, узнав об этом, начальник городской милиции). К счастью, беспринципный водитель грузовика не выполнил поставленную перед ним задачу и вместо того, чтобы утопить памятник, как ему было велено, в реке Кубани, сбросил его в чужом огороде на окраине города.

Исторический огород принадлежал трудолюбивой пенсионерке Вере Марковне Пушкиной, которая и обнаружила Ильича на своей делянке еще до того, как операция «Возвращение блудного Вождя» вступила в финальную стадию. Полномочные представители силовых структур, по следам преступного грузовика примчавшиеся к участку Веры Семеновны, застали хозяйку огорода за душевным разговором с Лениным, которому пенсионерка, загибая пальцы, обстоятельно и детально излагала свои претензии к местным властям и жизни в целом. На вытянутой руке Ильича трепетал бабий пуховый платок, к бедру вождя кокетливо прильнула тяпка, а на высоком челе плясали джигу солнечные зайчики. Затейливая игра света на бронзовом лице памятника создавала такую убедительную имитацию оживленной мимики, что спятившая старушка и после того, как ее разлучили с незваным бронзовым гостем, осталась в полной уверенности, будто добрый Ленин ее жалобы понял и даже пообещал всемерно помочь. И лишь после того, как Вера Семеновна в третий раз за неделю пришла требовать помощь, обещанную бронзовым Ильичом, у живого городского головы, по глубокой колее к ее огороду поехала карета скорой психиатрической помощи.

…За окном вновь проскрежетала по льду нездорово трудолюбивая тяпка.

– О боже! Дело Ленина живет и побеждает! – простонала невестка Веры Марковны.

– Ну хватит уже! – попросил Михаил, не уточнив, кому он адресует эту просьбу – жене или матери.

Как ни странно, затихли обе: Наталья перестала ныть, а Вера Марковна – бестолково скрести замерзшую землю тяпкой.

– Ушам своим не верю! – приятно удивился Михаил, которого обычно вообще никто не слушался, и с головой нырнул под одеяло.

– Глазам своим не верю! – с похожей интонацией прошептала Вера Марковна.

Туманным утром в свете весеннего солнышка – на том же месте, в тот же час! – она вновь узрела в своем огороде неподвижную высокую фигуру цвета хорошо начищенной бронзы.

Макс Смеловский, опустив подбородок в воротник, сосредоточенно дышал теплом себе за пазуху и за этим важным делом старушку с тяпкой даже не заметил. Вывернутое наизнанку пальто Максима на морозе задубело, его складки величественно застыли, а высоко поднятый воротник отбрасывал золотистый отблеск на скульптурные черты лица телезвезды. Глаза Макс закрыл, заиндевевшие брови насупил и выглядел точь-в-точь как генсек Брежнев, аккумулирующий силы для торжественной речи на открытии очередного съезда КПСС.

– Дорогой Леонид Ильич! – всхлипнув, позвала старушка.

Услышав это обращение, Смеловский спешно открыл глаза, но за сползшими на переносицу бровями ничего не увидел.

– Дорогой наш товарищ Брежнев! – растроганно повторила Вера Марковна. – Генеральный вы наш секретарь!

Бедолага Смеловский, закоченевший до состояния нестояния, испуганно дернулся, покачнулся и, не удержав генеральной линии равновесия, боком бухнулся в низко висящий туман.

– Мишка! Наташка! – опасно взмахнув тяпкой, закричала бабушка Пушкина. – Бегите сюда, будем Брежнева из бурьяна вынимать!

– Все, Мишаня, ты как хочешь, а мое терпение закончилось! – широким жестом отбросив в сторону одеяло, решительно заявила невестка Веры Марковны. – Мало твоей мамаше было посиделок с Лениным, теперь она еще с Брежневым будет в бурьяне валяться! А завтра что делать станет? Ельцину с Горбачевым свиданки назначать? Нет уж, хватит с меня! Не огород, а свалка истории! Я звоню в психушку!

Четверг

1

Марьяна лежала с закрытыми глазами, сложив руки на груди и не шевелясь, как мертвая. Жить не хотелось, а умереть не получилось. Марьяна зависла между землей и небом, как дождевое облако в безветренную погоду.

Сходство с тяжелой тучей усугубляло казенное серо-синее одеяло, которое Марьяна натянула до самого подбородка. Большим ворсистым свертком она лежала на продавленной больничной кровати, нервной дрожью выжимая из панцирной сетки заунывный тонкий скрип.

– Девка, а, девка? Эй, девка! Слышь, девка?

Настойчивый зов тянул Марьяну к грешной земле.

– Ну же, девка!

Марьяна неохотно разлепила насквозь промокшие ресницы и сквозь радужные линзы горючих слез смутно увидела расплывчатое синее пятно – вторую тучу.

– Ку-ку! – обрадованно произнесла Тучка-2 и приблизилась, превратившись в старушку с круглой головой, затянутой в розовую вязаную шапочку, и хилым телом, задрапированным в больничное одеяло.

Кукуковать в ответ Марьяна не стала, посчитав это унизительным. То, что она оказалась в дурдоме, еще не повод уподобляться сумасшедшим!

– Проснулась? Ну молодец! – Старушка-кукушка одобрительно похлопала Марьяну по синему одеяльному боку и по-свойски присела у нее в ногах. – Ну и чего ты?

Марьяна снова промолчала – в ее нынешнем состоянии она не стала бы отвечать и на более конкретный вопрос, но общительную бабульку это не обескуражило.

– Небось из-за мужика порешить себя хотела, дурочка? – полюбопытствовала она с таким сочувственным придыханием, что Марьяна даже не смогла обидеться. – Эх ты, девка, девка! Все вы, девки, дуры. Мужик-то хоть хороший?

– Хороший, – вздохнула Марьяна, неожиданно почувствовав желание поговорить.

Она со скрежетом перевернулась на бок и с чувством побила кулаком подушку, устраиваясь поудобнее. Тем временем старушка разнеженно вздохнула:

– Вечно мы, бабы, страдаем из-за мужиков!

– Как, и вы тоже? – бестактно удивилась Марьяна.

– А как же! – Старушка гордо вздернула острый подбородок.

– И хороший мужик? – Марьяне действительно стало интересно.

– Самый лучший! – Острый подбородок резко пошел вниз в утвердительном кивке. – Ленин!

– Кто?!

Марьяна едва не загремела с кровати. Расцвет добровольно-принудительной народно-массовой любви к Владимиру Ильичу она по причине молодого возраста пропустила и вовсе не думала, что у кого-то это чувство могло возыметь характер роковой страсти.

– Вэ И Ленин, – горделиво повторила старушка.

Марьяна села в кровати, натянула одеяло на плечи, как шаль, и уставилась на собеседницу круглыми глазами, с которых как-то вдруг исчезли всякие следы недавних слез.

Двадцатилетняя Марьяна знала, что В. И. Ленин являлся идейным вдохновителем и главным организатором Великой октябрьской социалистической революции, которая приключилась в одна тысяча девятьсот семнадцатом году. С учетом грандиозного размаха состоявшегося мероприятия, Ильича вполне можно было считать кем-то вроде звездного шоумена, а к такого рода деятелям нежные девицы, как известно, неравнодушны. Однако было совершенно непонятно: в какие такие годы могли пересечься жизненные пути главного массовика-затейника прошлого века и влюбчивой старушки-вековушки?

– Бабушка, а сколько же вам лет? – прямо спросила Марьяна.

– А семьдесят пять! И зовут меня Вера Марковна.

– А я Марьяна.

Марьяна (бухгалтер!) произвела в уме вычисления и нахмурилась. Концы с концами не сходились! Джульетта Марковна достигла возраста, подходящего для получения незабываемых любовных впечатлений, значительно позже смерти Ромео Ильича!

Лав-стори становилась чем дальше, тем интереснее. Марьяна взволнованно заерзала по матрасу:

– Вера Марковна, а как же вы с ним встретились? С Лениным? И где?

– Обыкновенно встретились. – Старушка пожевала губами. – Поутру, в огороде! Вышла я вот так же, мартовским денечком, грядки копать – смотрю, а он стоит в тумане. Большой! Красивый! И руку ко мне тянет! Как сейчас помню, в девяносто шестом году это было…

– Так вы здесь с девяносто шестого года живете? – спросила Марьяна, боязливо подбирая ноги.

Лав-стори обернулась политическим фарсом с элементами глубокого душевного расстройства.

– Зачем с девяносто шестого? – Вера Марковна пожала плечами. – Меня только нынче утром привезли. Да, глядишь, еще отпустят, ежели родичи согласятся забрать.

– А так можно? – слабо обрадовалась Марьяна.

– А чего ж нельзя? Чай, не тюрьма.

Марьяне все больше хотелось в свою обычную, нормальную жизнь.

2

– Боже! Я не верю своим глазам! – насмешливо воскликнула Катерина, вывернув с лестничной площадки в коридор и еще издали увидев меня под дверью нашего офиса.

Мое новое красное пальтишко на фоне бледно-зеленых стен смотрелось ярко, как помидор на салатном листе, так что не заметить меня Катька не могла. Другое дело, что ей было непросто поверить в увиденное. Впервые за все время существования «МБС» ведущий сотрудник агентства Индия Борисовна Кузнецова пришла на работу за полчаса до начала трудового дня! Как правило, я на эти же полчаса опаздываю, исключение составляют только те дни, когда я опаздываю на час-другой.

– Восемь тридцать! Можешь проситься в Книгу рекордов Гиннесса! – съязвила Катерина.

Я хмыкнула и промолчала. Катька недооценила величие моего трудового подвига, на самом деле я явилась еще раньше – в восемь! Этот мой героизм стоил Денису, у которого я ночевала, трех сотен на такси, а Барклаю – оттоптанной лапы. Мой милый мент и его пес очень похоже облаяли меня за слишком ранний и суматошный подъем, но я не могла позволить себе залеживаться в постели. Надо было успеть привести в порядок офис до того, как там появятся мои коллеги-рекламщики или, не дай бог, милицейские товарищи капитана Кулебякина.

Увы мне: подвиг, как это часто случается с героическими деяниями, пропал втуне – хотя я и прилетела на работу к восьми, но попасть в офис не смогла. Ответственный фикус, которому я уже с полгода доверяла хранить мой ключ с вечера до утра, впервые не справился с возложенной на него задачей. Липучка за обороте фикусового листа осталась, а сам ключ исчез!

– Пошел по рукам, – прокомментировал внутренний голос.

Сначала мой золотой ключик без спросу сорвал с офисного чудо-дерева Максим Смеловский. Я его отняла и вернула под сень фикуса, но этой ночью Макс оказался не единственным, у кого возникло непреодолимое желание проникнуть в наш офис. Та незнакомка в черном пальто, по словам Сушкина, открыла дверь своим ключом. Похоже, что никаким не своим, а тоже моим!

– Мама моя! – ахнула Катерина, открыв дверь собственным ключом, извлеченным из кармана шубки. – Ну и ну! Какая скотина этот Эндрю!

Безвинно обругав беднягу Сушкина, Катька потеряла дар речи и застыла на пороге, как воплощение глухонемого укора.

– Да зайди же ты внутрь!

Я оглянулась на коридор, по которому уже началось ежеутреннее броуновское движение офисных молекул, и протолкнула коллегу в поруганное помещение.

Светлый ковролин, изуродованный разлапистой чайной лужицей, выглядел так, словно на нем раздавили небольшого осьминога, полного сил и чернил, причем бедная тварь под пятой своего мучителя бешено извивалась, брызгая темной жидкостью на стену и занавеску. Никогда бы не подумала, что трехдневный настой одного чайного пакетика может дать такой глубокий и насыщенный цвет! Пята предполагаемого убийцы воображаемого осьминога тоже отпечаталась на ковролине, да с такой четкостью, какой наша бухгалтерша Зоя Липовецкая тщетно пытается добиться от выработавшей свой ресурс круглой печати «МБС». И острый нос, и скошенный трапециевидный каблук, и сорок четвертый размер – все читалось на нашем офисном ковре так же ясно, как матерное слово на заборе. Бумаги на моем рабочем столе были закапаны кровью, валяющийся на подоконнике нож для разрезания бумаги тоже выглядел крайне подозрительно, а с карниза над окном обезглавленной змеей свесился черный капроновый шнур. Аккуратно свитая петелька, обрезанная под узлом, лежала на полу.

Катька обернулась ко мне и заморгала густо накрашенными ресницами так часто и энергично, словно собиралась взлететь. Я поняла, что сохранить события минувшей бурной ночи в тайне не удастся, придется давать объяснения.

– Спокойно, Катя! У нас все живы! – сказала я для начала, чтобы на корню пресечь назревающую истерику. – Просто ночью, когда Андрюха тут сидел и монтировал рекламный ролик, в офис забрела какая-то сумасшедшая.

О том, что офис наш был закрыт и бродячая сумасшедшая открыла дверь моим ключом, я осмотрительно умолчала. И о беспокойной офисной ночевке своего «дедушки» Макса тоже решила не говорить. Иначе я же буду во всем виновата!

– Эндрю сидел у себя, – гипнотизируя Катьку, продолжила я страшную сказку. – В большой комнате было темно, тихо, и ненормальная решила: лучшего места для самоубийства ей не найти. Веревка у нее имелась, минимальные навыки такелажных работ тоже, так что она без труда сделала петельку и полезла в нее.

– И? – выдохнула Катерина, прижимая руки к сердцу.

– И сбросила с подоконника пластиковый стаканчик с чаем, который кто-то заварил и не выпил! – сказала я, указав на мокрое место, оставшееся от воображаемого осьминога.

– Это Баринов, – пробормотала Катька и сурово свела брови. – Вот свинья!

– Баринов свинья, – легко согласилась я, с удовольствием переводя стрелки на Сашку. – А Сушкин – человек! Я бы даже сказала – человечище! Представляешь, он очень вовремя выглянул из своей каморки, увидел болтающуюся на шнуре сумасшедшую и в последний момент вынул ее из петли! Вернее, он перерезал веревку.

– А… Ты-то откуда все это знаешь? – спохватилась Катерина.

– Мне Эндрю ночью позвонил, – сказала я почти правду. Ведь Андрюха мне действительно звонил, хоть и по другому поводу. – Я приехала и как раз успела увидеть, как сумасшедшую увозила «Скорая».

– Ты ее видела? – Катька не на шутку заинтересовалась. – Ну и как она выглядела?

Удивительно, но этот же вопрос задала мне и Зоя Липовецкая, заставшая нас с Катькой в разгар уборочных работ. Она появилась без десяти девять – когда мы уже обработали «Ванишем» все безобразия на ковре, протерли спиртовой салфеткой нож для разрезания бумаг и веревок, измельчили и сожгли в хрустальной пепельнице Бронича закапанные кровью бумажки, замыли пятна на стене и застирали хвосты занавесок. По-хорошему, можно было Люсе про несостоявшееся ночное самоубийство и не говорить, но сплетница Катерина не удержалась и все выболтала.

– Как она выглядела? – Я скривила губы, вспоминая. – Да как-то… Никак! Бледная, рыхлая, толстая. Одета глупо – в бесформенное дутое пальто. На ногах ботильоны с дурацкими бантиками. На щеках веснушки…

– Да, веснушки – это ужас что такое! – оживилась Катька. – Я лично даже зимой шапки не ношу, но по весне сразу же кепку с козырьком надеваю и солнечные очки в пол-лица. И отбеливающим кремом мажусь дважды в день, чтобы у меня эта гадость не появилась – веснушки. А то ведь потом от них не избавишься, прям хоть вешайся!

– Думаешь, она искала смерти из-за веснушек? – усомнилась я.

– Не о том вы, милые, думаете! – укорил нас Сашка Баринов.

Сегодня он был нетипично печален, бледен и в зеленом свитере и клетчатых штанах здорово смахивал на Карлсона, страдающего несварением желудка. Он даже отказался от чая.

– Вы бы лучше спросили себя – почему эта сумасшедшая пришла вешаться именно к нам? Чем наш офис лучше других мест?

Катька, задумчиво жуя сладкую булочку, посмотрела на карниз, с которого уже не свисал, перечеркивая окно, черный шнур, и сказала:

– Из нашего окна вид очень красивый!

Баринов фыркнул.

– Девочки, девочки! – встрепенулась Люся. – И мальчики… Я вспомнила! Вчера, когда вы на Зеленой водку распивали…

– Разливали! – поправил Сашка, обиженно дрогнув щеками предательского бледно-зеленого цвета.

– Маме своей это расскажи! – безжалостно припечатала Зоя. – Так вот, пока вы все были на задании, заглядывала сюда одна такая пасмурная девица – бледная как смерть, в черном пальто с капюшоном и страшненькая, как моя жизнь. Только коса у нее красивая, длинная, рыжая. Раза два или три заглядывала молча, а потом осмелилась про Полонского спросить – где он.

– Смерть-с-косой!!! – Я подпрыгнула на стуле, толкнула стол, и чашка с недопитым чаем кувыркнулась на несчастный ковер.

– Инка!!!

Катя с Зоей возмущенно закричали и бросились в туалетную комнату за «Ванишем».

Следующие пять минут были посвящены истреблению нового чайного осьминога. Борьба за восстановление чистоты и непорочности многострадального коврового покрытия девчонок так увлекла, что о моей странной реплике они забыли. А я впервые в жизни поверила, что права, права мамуля, утверждающая, что нет таких ужасов, которые при правильном подходе не могли бы стать источником тихой радости. Правда, она это говорит применительно к сюжетам своих книжек, а я радовалась, догадавшись, что «смертью с косой» впечатлительный и нервный Полонский вполне мог назвать по-своему колоритную деву в черном балахоне.

– Хорошо бы узнать, кто она такая, – посоветовал внутренний голос.

Надо бы найти эту «смерть с косой» и забрать у нее мой ключ от офиса!

Я сбегала на лестницу, перегнулась через перила и увидела на посту в дежурке квелого, как февральский анемон, Пал Сергеича. Беседовать с ним о чем бы то ни было не хотелось, и я решила подождать, пока на смену сердитому похмельному деду придет добродушная дневная вахтерша тетя Клава. По графику смена караула должна происходить в девять ноль-ноль, но тетя Клава, как правило, не демонстрирует вежливости королей. В ее домашнем королевстве куча подданных: муж, два взрослых сына, внуки – и все ждут от августейшей жены-мамы-бабушки обильного горячего завтрака, так что тетя Клава за поварскими работами и мытьем посуды всегда немного задерживается. Зато уж если она на посту, мимо ни одна муха без пароля не пролетит!

В ожидании, когда можно будет расспросить всезнающую тетю Клаву относительно личности чокнутой барышни в черном балахоне, я вернулась в офис и была удивлена воцарившейся там атмосферой народного веселья и всеобщего трудового энтузиазма. Перемену настроения массам трудящихся организовал Бронич. Пока я бегала по лестнице, шеф приехал в лифте и прямо с порога радостно возвестил персоналу о начале новой, лучшей жизни.

– Дорогие мои! – сказал он отнюдь не с той интонацией, с которой обычно произносит эти слова в день выдачи зарплаты. – Поздравляю вас! Наша вчерашняя гениальная акция на Зеленой не осталась незамеченной! Городские СМИ гудят, публика в восторге, клиент безмерно доволен, и мне уже звонили новые заказчики. Сашенька, Инночка!

– Здесь! – козырнула я, вовремя возникнув на пороге.

Бронич наградил меня благосклонной улыбкой и перевел ласковый взгляд на Баринова, который приосанился и даже порозовел.

– Ребятки, у вас есть новая работка! – сказал шеф. – Полномасштабное брендирование птицефабрики! Новую концепцию и слоганы жду от вас к обеду. Во второй половине дня надо будет заняться автосалоном. Шевелитесь, мои хорошенькие, у нас очередь из клиентов!

– Не зря, значит, полег наш боевой товарищ Сева Полонский! – пробормотала Катерина, проводив взглядом Бронича, удалившегося к себе легкой поступью с мальчишеским подскоком. – Вот и пришло наше светлое будущее!

– Здра-а-а-асс-с-с-сь! – на длинном зевке, способном с корнем вывернуть слабую челюсть, протянул Андрей Сушкин.

Судя по его внешнему виду, приветствовал он нас явно не по поручению светлого будущего, а сугубо от себя лично. Помятый и затрапезный Андрюхин экстерьер говорил о бессонной ночи со множеством тревог и волнений. Сам Эндрю, к моей тихой радости, говорить почти не мог, только мучительно зевал и тер красные кроличьи глаза подрагивающими кулаками.

– Не выспался, Андрюшенька? – сочувственно спросила Зоя, у которой гипертрофированный материнский инстинкт. – Завтракать будешь?

Эндрю молча кивнул и опасно покачнулся.

– Пардон! – хмуро извинился толкнувший его в спину мужик с большой картонной коробкой. – Кому тут яйца?

– Мне два в мешочек, – моментально отозвался Сушкин.

– Мешками не носим, – неласково сказал мужик.

Подвинув Эндрю, он прошел в комнату, огляделся и поставил свою коробку на мой стол, в значительной степени освободившийся от бумажных наслоений в ходе экстренной уборки.

– Тыща штук, – по-прежнему мрачно молвил дядька. – Кто накладную подпишет?

– Михаил Брониславич, к вам мужчина с яйцами! – игриво покричала Катерина.

Сашка Баринов подозрительно заерзал на стуле.

– Наш Сашка педик? – вспомнив инсинуации Сушкина, тихонько напел мой внутренний голос.

– Я сам возьму! – живо отозвался Бронич, усугубив этой сомнительной репликой волнение Александра.

Шеф выкатился из кабинета в самоходном кресле, чем произвел заметное впечатление на мужика-яйценоса, размашисто подписал накладную и снова уехал к себе, груженный коробкой.

– Помогу разместить в холодильнике, – подхватилась верная секретарша, убегая в начальственный кабинет.

– Правильно, – кивнула хозяйственная бухгалтерша. – Яйца надо в холоде держать, в тепле они быстро портятся.

Баринов крякнул и подвинулся на стуле, пряча под столешницей свои теплые портки из шерстяной шотландки. Сушкин насмешливо хрюкнул. Чтобы тоже не рассмеяться, я уткнулась в накладную и громко вопросила:

– Итак, что мы имеем?

– Мы имеем яйца, – охотно ответила вернувшаяся Катерина.

– Точнее, их будет иметь наш Бронич, – с сожалением поправила Зоя. – И жареными, и в мешочек, и всмятку, и вкрутую, и пашот, и кокот, и в разных прочих извращенных формах…

– Девочки! Давайте вернемся к делу! – взмолился раскрасневший Баринов.

– К нашим яйцам, – припечатала безжалостная Зоя.

Эндрю демонически захохотал и вывалился за дверь.

– Что это с ним? – удивилась Катька, пропустившая интересную беседу.

– Птицефабрика номер один, Старокамышинский район, хутор Голопупенский! – прочитала я на разграфленном листе накладной. – М-да… Чувствую, со слоганом нам придется повозиться.

– Голопупенские яйца! – смело предложила Катерина.

– Как-то уж очень эротично, – осторожно покритиковала я, искоса поглядев на растревоженного Баринова.

– Старокамышенские яйца! – не дрогнула Катька.

– Катя, что это такое – старокамышенские яйца? – Я рассердилась и окончательно утратила всякую тактичность. – Как ты себе их представляешь? Это старые яйца, найденные в камышах?

– Фу! Уже даже не эротично! Какая-то жуткая расчлененка! – поежилась Зоя.

Мужественный Сушкин, едва успевший вернуться в кабинет, снова издевательски заржал и скрылся в коридоре.

– Может быть, «Яйца от бабушки»? – робко предложил багряный Баринов. – Бабушка у нашего человека четко ассоциируется с деревней, хорошей экологией и домашними продуктами высокого качества.

– Есть уже такая марка – «От бабушки», – осадила его Зоя. – «Сметана от бабушки», «Ряженка от бабушки», «Молоко от бабушки». Сколько можно бабушку объедать?!

– Бабка, курка, яйки! – хриплым голосом оккупанта сквозь неистовый животный смех покричал из коридора Эндрю.

– Нет, ребята, с вами каши не сваришь! – поднимаясь из-за стола, с досадой сказала я.

– Разве что яичницу! – прокудахтал неугомонный Сушкин.

Я посмотрела на него с укором и прошла мимо – вниз по лестнице, к сторожихе тете Клаве. Хоть немного пообщаюсь с душевно здоровым человеком без сексуального креатива в анамнезе!

– Бледнолицая веснушчатая девка с косой в руку, в черном пальте до полу? – сосредоточенно хмурясь над недовязанным носком на четырех спицах, по-своему сформулировала мой вопрос тетя Клава. – Ну ходит сюда такая. Раньше только в обед ходила, а теперь по три раза на день.

– А откуда ходит, не знаете?

– А чего ж не знать? Знаю. – Вахтерша махнула рукой на боковое окно. – С той стороны идет! Я почему запомнила? Девка здоровая, толстая, да еще в черное одета – всякий раз мне свет застит, точно грозовая туча!

Я подошла к окну и посмотрела на соседнее здание. В нем куча разных контор, но нет ни столовой, ни буфета, поэтому офисный планктон оттуда в обеденное время плывет к нам.

– Значит, надо расспросить про девицу в черном тамошнюю охрану! – посоветовал внутренний голос.

Погода на улице по-прежнему была далека от нормальной весенней, я вернулась в офис за пальто и застала коллег за громкой читкой какой-то страшной сказки. Пугая слушателей старческими хрипами, Андрюха Сушкин с выражением читал с монитора:

– А теперь, деточки, я расскажу вам об общероссийских тенденциях, относящихся к способу ухода из жизни!

«Деточки» Зоя, Катя и Саша почтительно внимали.

– На первом месте у нас, деточки, что? – висельником хрипел Андрюха. – Правильно! Самоповешение! На втором отравление, с несколько более высокими показателями у женщин. Далее следует применение холодного оружия, падение с высоты, применение огнестрельного оружия – у мужчин и утопление – у женщин. По сравнению с девятнадцатым веком сократилась, скажу я вам, роль огнестрельного оружия, однако в последнее время его значение как способа самоубийства вновь возрастает.

Я про себя отметила, что саморазбивание головы о каменную твердь в статистической выкладке вообще не упоминается. Однозначно, вчерашний мужик в морковном костюме ушел в царство теней не по собственной инициативе, кто-то его насильственно переправил через сонные воды реки Леты!

Это соображение напомнило о необходимости прояснить судьбу Максима Смеловского. Я набрала его мобильный – абонент оказался недоступен. Позвонила Максу домой и в студию – нигде его не было.

– Ну вот! Уже два дела у нас! – недовольно пробурчал мой внутренний голос. – Пропавшего Макса отыскать – раз, странную девицу в черном найти – два.

Он явно намекал на то, что совмещать штатные труды на ниве рекламы со спасательно-поисковыми работами не рационально, и я была с этим мнением вполне согласна. Чем-то нужно было пожертвовать.

Я не трудоголик, а потому с легким сердцем пожертвовала работой.

3

– Игорь Владимирович, у нас ЧП! – заглянув в кабинет главного редактора, виновато сказал выпускающий видеоинженер прямого эфира Семен Воронин.

Вместе с ним в уютный кабинет с идеальной звукоизоляцией ворвались шумы, традиционно сопровождающие подготовку к выходу программы: топот ног, грохот спешно передвигаемых декораций, обрывки музыкальных фраз и отрывистые команды, сочетающие общепонятную ругань и узкоспециальные термины.

– Что такое ЧП – снова Черная Пятница? – приспустив очки, сухо поинтересовался главред Бусинов – известный вредина, педант и зануда. – Или, для разнообразия, Чистая Победа? Или Человеческий Подвиг? Или Четвертое Пришествие?

– Почему сразу четвертое? – озадачился гонец.

– Потому что второе и третье в этом бедламе запросто можно не заметить! – съязвил главред. – Скажите, почему вы так орете? И почему все там так орут?

– Я же говорю – у нас ЧП! – напомнил выпускающий. – Смеловский отсутствует, а нам через десять минут новости выпускать!

– Что значит – Смеловский отсутствует? – Зануда главный опять уцепился за слово. – Он не явился на работу? Упал в обморок? Ушел в аут? Лежит в коме? Или, может быть, вовсе умер?

– Возможны варианты, но суть от этого не меняется: «Утро с Максимом Смеловским» сегодня будет без Смеловского! С Татьяной Незамаевой. Утро-то от этого хуже не станет, но как быть с заставкой? Переделать ее мы не успеем.

– Выдайте вместо «Утра со Смеловским» обычную заставку новостей, – рассудил главред. – Ничего страшного не случится.

– Хочется верить, – с сомнением пробормотал традиционно пессимистичный Воронин, убирая голову из начальственного кабинета.

Он не был склонен преуменьшать популярность Максима Смеловского и оказался прав. Домохозяйки и пенсионерки, составляющие костяк аудитории десятичасовых новостей, восприняли замену на эфирном поле в штыки. Через тридцать секунд после начала «Утра со Смеловским» без заявленного в названии Смеловского телефон прямого эфира раскалился от звонков с однотипным вопросом: «Где наш любимый ведущий?!» Банальный ответ «Максим Смеловский заболел» не сработал, так как он не только не закрывал тему, но еще и провоцировал ее развитие подвопросами: чем заболел популярный телеведущий, где и как он лечится и куда сочувствующие могут принести передачки в виде домашних супчиков и свежих фруктов. После двадцати минут сплошных разговоров о санитарно-эпидемиологической обстановке в городе и крае, домашних способах лечения распространенных заболеваний и правилах диетического питания перегревшийся телефон прямого эфира был жестоко отключен. А для тех фанатов Макса, которые могли прорваться (и вскоре прорвались) на другие телефоны студии, был придуман более подходящий ответ: Максим Смеловский ушел в отпуск. Не надолго! Не до четвертого пришествия. Эта небольшая ложь позволила снизить нагрузку на оставшиеся телефонные аппараты редакции до нормального уровня.

Тем не менее у великолепного Макса Смеловского нашлись настырные поклонники, которые не поленились явиться в студию самолично.

– Смэловского нада! – с кавказским акцентом и соответствующей национальности страстью потребовал на проходной молодой брюнет с орлиным носом и сливовыми глазами.

– В отпуске Смеловский, – как было велено, сказал дежурный охранник.

– В каком таком отпуске? Пачэму в отпуске? – заволновался брюнет.

– Гдэ в отпуске? – выглянув из-за его спины, деловито поинтересовался второй фанат, ростом пониже первого и тоже чернявый.

Скупая официальная версия не содержала ответа на этот прямой вопрос, но дежурный проявил фантазию. Он посмотрел на большой иллюстрированный календарь «Города Австралии», украшающий стену наряду с рукописной табличкой «Время, которое у нас есть, это деньги, которых у нас нет!» – и сэкономил свое время на разговоре с назойливыми поклонниками телезвезды, сказав:

– В Перте!

– Вай, какие слова гаварыш! – обиделись брюнеты.

Они синхронно покачали головами, повернулись, засунули кулаки в карманы спортивных штанов и ушли прочь.

– И чем им Перт не понравился? Красивый город! – еще раз полюбовавшись на календарь, пожал плечами дежурный.

– Вить! – позвала его секретарша из директорской приемной, выступив в коридор с пакетом круассанов. – Вить, я на минутку к девочкам в бухгалтерию, а ты тут трубочку снимай, будь другом, ладно?

– Ладно, – согласился дежурный, проводив одобрительным взглядом действительно ладную фигурку директорской секретарши.

Модный телефон с кнопочками, удобными для набора дюймовыми акриловыми ногтями, деликатно замурлыкал раньше, чем закончился девичник в бухгалтерии.

– Приемная! – подскочив к аппарату и сняв трубку, суровым басом бухнул дежурный.

– Добрый день, я прошу прощения за беспокойство, – безупречно вежливо сказал приятный мужской голос. – К сожалению, мне никак не удается дозвониться Максиму Смеловскому по его прямому телефону. Вы не подскажете, как мне с ним связаться? Где он сейчас?

– Макс-то? Макс в Австралии! – легко ответил дежурный. – Где-то в Перте, подробнее не скажу.

– Не слабо! – уважительно протянула вернувшаяся секретарша.

С ее подачи утка об астралийском отпуске Смеловского в считаные часы облетела телекомпанию, а затем унеслась и за ее пределы.

4

Бронич велел сочинить рекламные слоганы и общую концепцию продвижения продукции Голопупенско-Старокамышенской птицефабрики к обеду. Я решила, что вполне могу придумать что-нибудь мало-мальски подходящее между делом, на ходу, пока буду искать: а) Смеловского и б) «Смерть с косой» (и с моим ключом). Но, поскольку выдать шефу результаты рекламотворческих трудов следовало до обеденного перерыва и не по телефону, а лично, на опыты частного сыска у меня было всего три часа.

Чтобы сэкономить время, я решила вести следствие по типу «два в одном» и названивала Максу на все его телефоны в паузах между сеансами общения со свидетелями по делу о неудавшемся самоубийстве. Перебегая из нашего института в то здание, откуда, по словам тети Клавы, приходила к нам суицидальная толстушка в черном, я позвонила Смеловскому на мобильный и на домашний. Ни в том, ни в другом случае не преуспела и, не теряя ни минуты, переключилась на разговор с вахтершей соседнего здания.

Эта важная персона восседала за облупившимся полированным столом, выдвинутым на середину узкого прохода, с выражением лица, которое было бы уместно на портрете героического защитника Брестской крепости. «Умру, но не пропущу!» – было написано на щекастой физиономии с крепко стиснутыми челюстями. Я вздохнула: не повезло!

По моим наблюдениям, все вахтерши делятся на два типа. Первый – это добродушная тетушка в окружении судочков с домашней едой, дымящихся чайных чашек, газет с кроссвордами, клубков разноцветной шерсти и пышно цветущих декоративных растений в блестящих керамических горшках. Вахтерша-номер-один – это вторая мама для необихоженных и захлопотанных офисных работников. Она похожа на цербера не больше, чем веселая болонка, и пребывает на посту с максимальным комфортом для себя и с минимумом неудобств для других.

К сожалению, сейчас передо мной была Вахтерша-номер-два: ярко выраженный, чистый и незамутненный тип маленького озлобленного человечка с синдромом швейцара.

– Куда? – неприязненно сверкнув глазками, спросила она.

– К вам, любезная, – холодно ответила я, извлекая из сумочки подходящее удостоверение.

Разных краснокожих книжиц у меня с полдюжины. Это и стандартное служебное удостоверение, и спроворенные для меня Максом «корочки» корреспондента местного телевидения, и документ, удостоверяющий мою принадлежность к общественной организации «Женщины Кавказа за мир и дружбу между народами», и малиновое с золотом удостоверение помощника депутата Государственной думы В. В. Гагарина, полученное в кратковременную бытность мою персональным пиарщиком упомянутого однофамильца космонавта… Но сейчас мне мог пригодиться другой документ – с тиснением на обложке «РА». Это очень хитрое удостоверение, неуставное. Строго говоря, не документ, но и не подделка, точнее сказать – поделка нашего компьютерного умельца Андрюхи Сушкина. На развороте «корочек» можно увидеть не только мое маленькое фото, но и круглую печать с буквами «РА МБС». Данное сочетание означает всего-навсего «Рекламное Агентство Михаила Брониславовича Савицкого», однако я склонна расшифровывать его произвольно, в зависимости от ситуации. Злобной вахтерше была выдана оригинальная версия:

– Российская армия! Межвойсковой Батальон Спецагентов!

Вахтерши второго типа всегда недоверчивы. Злая тетка сунулась носом в развернутую книжечку, пошарила глазами по строчкам и подняла на меня испытующий взгляд. Я ответила ей улыбкой – холодной и тонкой, как медицинский скальпель. Смущаться мне было нечего, в удостоверении черным по желтому была написана чистая правда: Индия Борисовна Кузнецова, агент. В сущности, в рекламном агентстве мы все агенты! Не придерешься.

– Пока я к вам, а потом, может, и вы к нам, – многозначительно сказала я, пристально глядя в оловянные глазки церберши.

– Это зачем же? Я вроде ничего… Виновата! Чем могу?

Тетка заволновалась и встала. Я кивнула – и ей (мол, «Вольно!»), и своему подтвердившемуся знанию: вахтерши второго типа обычно очень трусливы.

Я чеканно сформулировала запрос, и дородная веснушчатая девица-краса-длинная-коса была сдана мне с потрохами.

– Марьяна она! Мария, стало быть, Семеновна Горбачева! – заглянув в амбарную книгу с желтыми страницами, доложила вахтерша. – Бухгалтерша. В сорок седьмом кабинете сидит.

– Сейчас сидит? – недоверчиво уточнила я.

После вчерашних гимнастических упражнений с веревкой и карнизом Марьяне Семеновне Горбачевой больше пристало лежать в психушке, чем сидеть в бухгалтерии.

– Нет, сейчас не сидит, – сказала вредная тетка, выделив последнее слово с таким сожалением, что я подумала: слово «сидит» мы с ней понимаем по-разному. – Ее сегодня вовсе не было, с утра на работу не пришла.

– Откуда не пришла, адресочек не подскажете? И телефончик, если есть.

И адрес, и телефон бухгалтерши Горбачевой в амбарной книге вахтерши имелись. Получив на руки выписку, я веско сказала полезной вредной тетке:

– Спасибо за помощь. Вам это зачтется.

Осчастливленной этим обещанием вахтерша не выглядела, но мой уход явно улучшил ей настроение. В классическом шпионском стиле неожиданно оглянувшись на пороге, я засекла на лимонно-желтом лице отнюдь не кислую улыбку и стерла ее одним суровым взглядом. Знаю, знаю, люди этого типа не поддаются перевоспитанию, но как приятно бывает ставить их на место!

Идея навестить бухгалтершу Горбачеву в ее родных стенах меня не вдохновила, и я ограничилась телефонным звонком.

– Слушаю, – безрадостно прошелестел тихий голос.

Я тоже прислушалась, фоновых криков буйнопомешанных и глухого шума ударов о мягкие стены не уловила и решила, что Мария Семеновна успешно избежала общества Наполеона Бонапарта, Цезаря и иже с ними, но на всякий случай уточнила:

– Марьяна?

– Да, это я. А вы кто?

– А я законная владелица ключа, с помощью которого вы незаконно проникли в офис рекламного агентства «МБС», где пытались повеситься! – с суровой прямотой ответила я.

В трубке послышался вздох:

– Ох, мне так неудобно…

– Неудобно на потолке спать! – отрезала я, неприкрыто сердясь. – И стоять под дверью собственного кабинета без собственного же ключа! А вам не просто неудобно, вам стыдно должно быть, Марьяна! Значит, так: верните на место мой ключ, а потом мы с вами еще поговорим!

– Верну, – пообещала она. – Простите, пожалуйста…

Мое прощение (это хорошо знает Денис Кулебякин) относится к числу редких и ценных даров, поэтому я закончила короткую воспитательную беседу сухим «Всего доброго!» и, в очередной раз не дозвонившись Смеловскому, вернулась в офис. Близился час представления шефу очередного рекламного шедевра, который еще предстояло ускоренно выносить и стремительно родить.

– Буквально – снести! – сострил мой внутренний голос, поворачивая к теме птицефабрики.

Однако оказалось, что концепцию продвижения яичной продукции мои коллеги благополучно снесли и высидели без меня. И вообще без девочек, в процессе были заняты только наши парни – Сушкин и Баринов. Судя по присутствию на столе тарелок с остатками омлета, связующим звеном между секс-большинством и секс-меньшинством стал нормальный мужской аппетит.

– Инка, мы придумали! – сияя, как золотое яичко, похвастался Андрюха Сушкин. – Нашли гениальный поворот! Наши яйца будут не бабкины, а дедкины!

– «Дедушкины яйца»? – Я с укором посмотрела на Баринова, обоснованно предположив, что это он автор столь небанальной идеи.

– А что? – Сашка покраснел, но не дрогнул. – Дедушка живет в деревне вместе с бабушкой, значит, он тоже будет ассоциироваться у нашего человека с качественными натуральными продуктами!

– Ты только послушай, какой мы придумали текст для рекламного ролика! – заторопился Эндрю. – Закадровая начитка от лица внука. Вот, подкупающе простодушный детский текст: «Мой дедушка живет в деревне. Он держит курочек, и у него всегда есть яйца. Дедушка знает в них толк. Его яйца все хвалят».

– И финальный слоган! – победно щелкнул пальцами Баринов. – Его наш дедушка сам в камеру говорит!

– Ну? – Я скептически склонила голову к плечу.

– «У настоящего русского мужика плохих яиц не бывает!» – торжествующе выдал Сашка и с размаху хлопнул по подставленной ему ладони Сушкина.

– У клиента будет шок, – подумав, решила я.

– У клиента сначала будет шок, а потом очередь из покупателей! – уверенно заявил Эндрю. – Ты вспомни историю с молочными сосисками!

Я улыбнулась: историю с сосисками я всегда вспоминаю с большим удовольствием.

В сентябре Шумнорецкий мясокомбинат обратился в наше агентство с просьбой придумать малозатратный и эффективный рекламный ход для увеличения продаж молочных сосисок. Для предметного изучения вопроса и гастрономического вдохновения коллектива Бронич, по своему обыкновению, затребовал у клиента образцы продукции и, как всегда, не мелочился: выбил целый ящик колбасных изделий. Эти сосиски мы всем табором ели на завтрак, обед и ужин и к концу недели, отпущенной нам на поиски креатива, уже просто не могли на них смотреть. Да там и смотреть-то было не на что: самые обыкновенные сосиски, розовенькие, поштучно затянутые в прозрачную пленку с незатейливой надписью в две строки: сверху, шрифтом покрупнее – «сосиски», снизу, помельче – «молочные». Но именно эта надпись и подсказала нам, как можно эффектно подать продукцию мясокомбината. Дешево и сердито! Мы просто предложили клиенту перенастроить упаковочный автомат таким образом, чтобы он совмещал сосиску и пленку с небольшим сдвигом последней, и в результате на каждом изделии образовалось интригующее и будоражащее воображение словосочетание «молочные сиски». Продажи взлетели мгновенно! Не знаю, правда, для еды народ эти сосиски раскупал или на сувениры…

– Да, пожалуй, это может сработать, – согласилась я.

– Еще как может! – обрадовались парни.

Броничу свежевылупившуюся концепцию они представляли сами, я только присутствовала при презентации, сидела в углу и помалкивала, пытаясь предугадать реакцию руководства. Наш шеф довольно старомоден и не всегда одобряет разнузданный креатив младого рекламного племени. Так что было бы неудивительно, метни он в Андрюху с Сашкой пресс-папье и гневный крик: «Совсем ополоумели, бисовы дети?!»

Но на этот раз Бронич не гневался. Видимо, тоже вспомнил про молочные сиски-сосиски, сказал только:

– Ладно, посмотрим, что скажет на это заказчик, – и помахал газетой, которую читал до презентации, выгоняя нас из кабинета, как мух.

Мы с Эндрю послушно вспорхнули и полетели прочь, а Баринов неожиданно веско и многозначительно изрек:

– О! Это именно то, что нужно! – и бесцеремонно выхватил у Бронича утреннюю газету.

– Сашенька, если тебе нужна газетка, купи себе в киоске! – набычился шеф, лишенный свежей прессы.

– Я верну! – пообещал толстокожий Баринов и потрусил в нашу рабочую комнату, на ходу с пристрастием рассматривая газетное фото.

Любопытный Сушкин тут же заглянул ему через плечо и стал читать вслух статейку, которая показалась ему занятной. Я сначала не прислушивалась, но потом тоже заинтересовалась.

«Утро Кубани» (в просторечьи – «Утка») – газета консервативная, вечно всем недовольная, раздражительная и ворчливая, как старичок, страдающий от приступов холецистита. Не думаю, что в ближайшие сорок лет я смогу настроиться на одну волну с этим брюзгливым средством массовой информации. Позиции «Утра Кубани» не разделяет даже Бронич, а он наш офисный аксакал. Тем не менее шеф регулярно покупает «Утку», потому что она скорее и активнее других местных газет реагирует на происходящее в нашем богоспасаемом граде.

Вот и на сей раз штатный борзописец «Утки», скрывающийся под псевдонимом Мартын Шиповник, успел тиснуть в выпуск ядовитую заметку о рекламной акции, которую мы вчера провели на Зеленой. Разумеется, Шиповник состоявшееся мероприятие не одобрил. Оно, мол, почти на час парализовало движение в центре города – это раз. Активно пропагандировало нездоровый образ жизни – это два. Оно способствовало срыву учебного процесса в ближайшем ПТУ и нарушило размеренный ход трудового дня в соседнем НИИ, оставило без посетителей открытие гораздо более культурной выставки «Экслибрис как примета времени» и сильно обеспокоило персонал семейного ювелирного магазина «Звезда Давида», генетически склонного видеть в каждом народном волнении начало погрома. Прямой логической связи между распитием водки, остановкой транспорта и заботой об оздоровлении озонового слоя атмосферы Шиповник не уловил, зато не поленился выяснить, кто организовал все это безобразие, и вдохновенно обругал наше рекламное агентство аж в двух абзацах! Да так желчно и злобно, что я заподозрила: не иначе автор пасквиля пошло обиделся, что ему лично не налили водочки!

– Так мы нальем! – кивнул Эндрю, когда я поделилась с ним и с Сашкой впечатлением от услышанного. – Чего ж не налить? Этот писака сделал нам отличную рекламу! Да, Александр?

– Что? – Баринов с трудом оторвал взгляд от материала на первой полосе. – Простите, я пропустил, задумался… О чем речь?

– Да как обычно, вечный шекспировский вопрос – пить иль не пить, – отговорился Эндрю. – Ты куда засмотрелся?

– Сюда. – Сашка потыкал пальцем, толстым и розовым, как незабвенная молочная сосиска, в подборку фотографий. – Глядите, какой могучий старик! Высокий, плечистый – ну русский богатырь! Нам бы такого в рекламу «Дедкиных яиц»!

– Колоритный старец, – согласился Сушкин. – Плейбой давно минувших дней! Брови только причесать – и можно выдвигать на конкурс «Мистер Вселенная» в возрастной категории «Кому за семьдесят»!

– Дайте посмотреть! – потребовала я.

Как девушка с нормальными потребностями и здоровым аппетитом, я никогда не откажусь поглядеть на какого-нибудь плейбоя. А этот конкретный представитель вида хомо эректус (в переводе с латыни – всего лишь человек прямоходящий», а вы что подумали?) заслуживал особого внимания. Верстальщик газеты, видимо, подумал так же, потому что сделал фотографию великовозрастного «Мистера Вселенная» особо крупной и поместил ее в самом центре страницы, обрамив более мелкими и менее интересными снимками. Они запечатлели типичный интерьер захудалого игорного клуба. «Однорукие бандиты» в фас и в профиль, забытая у дисплея недопитая бутылка пива, россыпь окурков на полу, табличка «За украденные вещи администрация ответственности не несет» и смазанные фотки дюжего, как несгораемый шкаф, охранника и толстой тетки в люрексе – явно представительницы той самой безответственной администрации – окружали выразительный портрет пожилого джентльмена действительно незаурядной наружности.

В первую очередь бросались в глаза (во всех смыслах) его густые лохматые брови. Темные, с отдельными просверками седины, они были похожи на хвосты чернобурок и совершенно затеняли глаза плейбойского старца. Однако я могла бы с уверенностью утверждать, что глаза у него голубые, подбородок волевой, пальцы музыкальные, плечи широкие, бедра узкие, ноги длинные, рост – выше ста восьмидесяти сантиметров, размер ноги – сорок четвертый, а номер воротничка рубашки сорок пятый. И это несмотря на то, что на фотографии объект принудительной съемки сутулился, прятал подбородок в витках шарфа, а руки – в карманах и с самым подозрительным видом уходил из кадра на полусогнутых ногах! Богатырские рост и стать все равно угадывались совершенно безошибочно, их даже Баринов с Сушкиным разглядели. А ведь я к тому же не могла не узнать эксклюзивный кашемировый шарф в богатой рериховской гамме, который сама связала и лично подарила на День влюбленных своему вечному поклоннику Максиму Смеловскому (после того, как от этого роскошного аксессуара с испуганным и бестактным «Что я, псих ненормальный?!» отказался мой неблагодарный милицейский миленок Денис Кулебякин)!

– Красиво! – обиделся мой внутренний голос. – Ты, значит, тут волнуешься, куда это наш бедный Максик запропастился, а он беззаботно прожигает жизнь и денежки в казино!

Впрочем, снимок и сопровождающий его текст версию о беззаботном существовании Смеловского в гнезде азарта не поддерживали. Все тот же вездесущий Мартын Шиповник, в красках описывая состоявшийся ночью контрольный налет добровольных дружинников на игорный клуб «Дама Пик», среди прочих клеймил позором «выжившего из ума безнадзорного деда, который при полном попустительстве безразличной родни ступил на скользкую тропу неконтролируемого азарта».

– Черт его понес в казино – с таким-то аховым везением! – поменял позицию мой внутренний голос.

Я кивнула: минувшей ночью Максу действительно фатально не везло. Пытаясь избежать встречи с представителями МВД, он только и делал, что путался у них под ногами и влипал в криминальные истории, как муха в сироп! Явился к нам в «МБС» – угодил на попытку самоубийства, кое-как с моей помощью выбрался из офиса – завяз в грязи под елочкой с видом на свежий труп, забрел в игровой клуб – попал под облаву! Столь четкую линию запросто могли продолжить протокольное задержание для выяснения личности и ночевка в «обезьяннике», но на этот счет меня М. Шиповник, спасибо ему, немного успокоил. В заметке было сказано, что милицейско-волонтерская проверка в «Даме Пик» имела целью контроль за исполнением краевого закона о защите детства, а не дедства. Поэтому можно было надеяться, что «дедушку» Макса из игорного клуба отпустили с миром.

Тем не менее я решила как можно скорее заглянуть в этот притон и мигом придумала уважительную причину:

– Мальчики, если вам так нравится этот дед, то я его найду!

– Ну не то чтобы нравится… – засмущался Баринов.

– Но в рекламу сгодится! – припечатал Эндрю.

– Отлично! – Я снова сдернула с вешалки свое пламенное пальто. – Если Бронич спросит – я уже занимаюсь кастингом!

– Это не кастинг, это керлинг! – взвизгнул мой внутренний голос, когда я поскользнулась на ледовой дорожке, ведущей к крыльцу игорного клуба, и поехала на пятой точке прямо на снегоуборочную лопату оторопевшей дворничихи.

Мое падение подтвердило жизненную правоту яркой метафоры Мартына Шиповника: незарастающая народная тропа неконтролируемого азарта вблизи «Дамы Пик» и впрямь была очень скользкой!

– Ну вот, докатилась! – смущенно проворчала я, сидя на лопате, точно братец Иванушка, готовый к закладке в печь.

– А ну вставай! Инструмент мне поломаешь! – скрипучим голосом типичной Бабы-яги потребовала дворничиха.

Я безропотно освободила лопату и заковыляла к крыльцу клуба, для пущей устойчивости на бугристом льду по-медвежьи косолапя, подгибая колени и сутулясь, чтобы в случае чего не так высоко было падать.

– Инвалидка, а туда же! Небось пенсию проигрывать потащилась? – неодобрительно проскрипела мне в спину дворничиха.

– Инвалидка?!

Изумившись, я зависла на одной ноге, пошатнулась и едва не грохнулась снова.

– Накаркает еще, ведьма старая! – опасливо пробурчал мой внутренний голос.

– Ну чисто корова на льду! – противно хихикнула вредная бабка.

Еще одно упоминание о корове – это уже было слишком! Я резко повернулась и… упала в сугроб!

– Ох, убогая! – Дворничиха покачала головой, разглядывая «инвалидку» со смесью отвращения и жалости и даже не думая помочь.

Вместо нее это сделал какой-то парень. Худой, как палка, он курил за фонарным столбом и был за ним совершенно незаметен, пока не выглянул. После этого не заметить его было невозможно: у парня были огненно-красные волосы и глаза им в тон. В первый момент мне показалось, что это электрический фонарь полыхнул алым пламенем! Я потрясла головой, и яркая личность сочувственно спросила:

– Офигеваешь, детка? Пиво с водкой и ни фига не спала?

– Что?

– Фигово тебе?

– Ну надо же! Редко можно встретить такую трогательную привязанность к одному слову-паразиту! – некстати восхитился мой внутренний голос.

– Офигенно, – согласилась я, на лету поймав тему.

– Вот и меня колбасит на фиг! – пожаловался Рыжий.

Про колбасу он зря сказал. Я сразу же вспомнила, что за спецагентскими делами осталась сегодня без обеда, и в животе у меня предательски заурчало. А Рыжий, видимо, принял этот звук за утвердительный ответ на свой вопрос. Он понимающе хмыкнул, протянул мне твердую костлявую руку, помог выбраться из сугроба и задушевно предложил:

– Зафигачим по пивасику? Или ерша? Мне по фиг. Я банкую.

– Всего три часа дня! – запротестовала я, взглянув на часы и заодно жестом Василисы Премудрой, выпускающей на волю белых лебедей, вытряхнув из рукава набившийся туда колючий снег.

Я всего лишь хотела сказать, что не считаю данное время суток подходящим для того, чтобы пошло и вульгарно нализываться пивом с водкой, но Рыжий понял меня по-своему.

– Два часа до открытия! – сокрушенно вздохнул он. – Вот фигня! Надо накатить, а то фиг дотянем.

– Молодой человек явно игроман! – сообразил мой внутренний голос.

Я поняла намек и крепче вцепилась в узловатую длань нового товарища: Рыжий, если он завсегдатай «Дамы Пик», мог пригодиться мне как свидетель.

– Ладно, по пиву так по пиву! – согласилась я без энтузиазма, исключительно ради пользы дела.

Пиву, которое я вовсе не люблю, я бы предпочла чашку горячего бульона или хотя бы чаю, но вряд ли это помогло бы укреплению едва наметившегося эмоционального контакта. Так сказать, фигушки! По опыту знаю: напиток определяет стиль общения. Например, совместное распитие обезжиренного кефира не часто переходит в сеанс бурного секса, а обстоятельная дегустация хорошо выдержанного коньяка редко завершается невинной игрой в крестики-нолики.

– Как не фиг делать! – засуетился обрадованный Рыжий.

Напрасно я думала, что пить пиво мы отправимся в какое-нибудь недорогое, но приличное кафе, где я с грехом пополам смогу утолить свой голод бесплатными орешками и сухариками. Все оказалось гораздо проще и прозаичнее – Рыжий сбегал к ближайшему ларьку и притащил две бутылки «Потемкинского темного». Купить стаканчики он даже не подумал!

Мы устроились на лавочке, подальше от неодобрительно ворчащей дворничихи. Рыжий небрежно отсалютовал мне бутылкой и сказал:

– Да фиг с ним, примем!

– Примем.

Я символически пригубила пиво и открыла свой пункт приема информации лобовым вопросом:

– Ночью тут облава была. Ты под нее не попал?

Мой собеседник поперхнулся пивом, утерся рукавом и издал серию восклицаний. Каждое из них само по себе значительной смысловой нагрузки не имело, но в совокупности все эти «Да, ну, на фиг, фигня, совсем офигели, но фиг им, ни фига!» позволяли предположить, что ночной облавой Рыжего почти накрыло, однако он вовремя ушел.

– Тебе-то ни фига, а деда какого-то замели! – настойчиво напомнила я, старательно сгенерировав фразу по представленному мне образцу.

Для нас, дипломированных филологов, нет непосильных конструкций!

– Какого деда? Офигенного Бровастика?

Рыжий, сам обладающий запоминающейся внешностью, оказывается, запомнил и необычное волосяное украшение Смеловского! По лаконичному, но меткому описанию я узнала своего пропавшего друга со стопроцентной уверенностью. С большим основанием, чем Макс, на прозвище «Офигенный Бровастик» мог претендовать разве что покойный генсек, а вероятность его появления в игорном клубе не стоила выеденной фиги.

– Да ни фига, не замели его! – Рыжий энергично помотал головой, вынудив меня зажмуриться: за пламенной шевелюрой в воздухе оставался трассирующий огненный след. – Утек Бровастик! А фигли ему? Кому он, на фиг, нужен?

«Мне», – подумала я, но ничего не сказала. Пиво сделало моего собеседника красноречивым, так что мне достаточно было молчать и слушать, пропуская фиговые словоформы сквозь дешифратор лингвистического чутья.

– Хотя, фигня, не фиг, кому-то, на фиг, да! – После длинного глотка Рыжий опроверг свое же предыдущее заявление.

– Впрочем, нет: сказав, что этот пожилой человек никому не нужен, я ошибся, – поднапрягшись, выдал вероятный литературный перевод мой внутренний голос.

– Он же к бабе пофигачил, – сказал Рыжий.

– К какой бабе? – живо спросила я.

– А фиг ее знает, к какой. Какая ему маякнула.

– Минуточку! – Я вскинула руки, как пленный фашист в кино про войну.

Для точности перевода требовалось досконально выяснить значение глагола.

– «Маякнула» – это что значит? Подмигнула, намекнула, посигналила?

– Да фигли! Звякнула!

– Чем, фигли, звякнула?! Колокольчиком на шее?! – вызверилась я, некстати вспомнив неотвязную корову, чтоб ей стать колбасой! – Шпорой на сапоге?! Рюмкой? Вилкой? Бутылкой?!

– Офигела? – укоризненно молвил Рыжий, при слове «бутылка» ассоциативно посмотрев на мое едва початое «Потемкинское темное». – Какой, на фиг, сапог? На мобилу она ему звякнула!

– Итак, «маякнуть» в данном контексте означает «позвонить по телефону»! – не упустил случай поумничать мой внутренний голос.

Я же раздраженно подумала, что для продолжения разговора неплохо было бы составить толковый словарик многочисленных производных от «фиги»! Бесконечные «на фиг», «не фиг», «ни фига», «фигня», «фиговина», «фигли» и «офигеть» превращали речь Рыжего в затейливое произведение орнаментального искусства. Переводить его тексты на нормальный русский язык было труднее, чем клинопись, – я даже вспотела.

Добытая в результате информация свелась к пониманию того, что мой верный поклонник без отрыва от поклонения мне, своему недосягаемому кумиру, основательно обаял какую-то более доступную даму. Я-то, конечно, знала, что у Макса полно обожательниц, но полагала, что его влюблености поверхностны и скоротечны. А тут, видите, какая-то подруга нетерпеливо назначила Смеловскому рандеву в неурочный час – на рассвете, и он побежал на свидание… Кстати, побежал или поехал?

– Не, машин ни фига не было, – ответил на этот мой вопрос разговорчивый Рыжий. – Бровастик пешком двинул. В ту сторону!

Я посмотрела в дальний конец улицы, припомнила план города и приблизительно определила целью движения Смеловского северо-западный район. Окраина, но очень уютная, и место престижное. Там клетка за клеткой тянутся кварталы частных домов, и старые хаты начала прошлого века почти полностью вытеснены солидными особняками-новоделами. Видать, подружка Макса не оборванка!

– Стало быть, она найдет возможность позаботиться о судьбе своего любимого! – сделал вывод мой внутренний голос.

И, поскольку мне лично заботиться о благополучии неверного поклонника расхотелось, я решила переложить ответственность за его судьбу на свою преемницу – новую пассию Максима Смеловского. Мне что, больше позаботиться не о чем?

– Неплохо было бы пообедать! – подсказал внутренний голос.

Я тепло попрощалась с Рыжим и ушла, завещав ему свое недопитое пиво, каковой ценный дар он принял весьма охотно.

5

Потратив всего пятнадцать рублей и столько же минут, я доехала на маршрутке до отчего дома. Поскольку время было более или менее обеденное, я рассчитывала, что отче мой накормит чем-нибудь вкусненьким, но совсем забыла, что сегодня четверг.

Помню, в советские времена в заведениях общепита этот день недели был заклеймен как «рыбный». Помню также, что в детстве меня удивляло, почему в гастрономическом распорядке рабочей недели нет других тематических дней – «мясного», «молочного», «овощного»? А еще лучше – «конфетного», «компотного», «шоколадного» и «мармеладного»! В стародавние времена папуля над моими вопросами очень смеялся, но в последнее время и сам проникся идеей своеобразного раздельного питания. Поразмыслив, он предложил семейству сделать один день недели рыбным, второй – молочным, третий – мясным, четвертый овощным, а пятый – разгрузочным, с возможностью в выходные дни питаться хаотично, в милом сердцу каждого гурмана стиле «кому чего угодно».

– Старый – что малый! – недовольно заметила мамуля, когда наш кормилец выступил на семейном совете с предложением, столь живо воскрешающим в памяти родителей мои детские фантазии.

– Тогда готовьте себе сами, – обиделся папуля.

Настоящий полковник, как всегда, бил без промаха: отправляться в горячую точку у плиты никто из домашних не захотел, и нововведения в организации питания были приняты.

Таким образом, сегодня на обед следовало ожидать морепродукты, к которым я лично питаю стойкое и непреодолимое отвращение.

– Ничего, пороешься в холодильнике – соберешь себе на пропитание! – утешил меня внутренний голос.

Увы мне, в холодильнике было почти пусто! Это объясняло отсутствие папули, который явно ушел на рынок за продуктами. Дома был один Зяма. Я застала его в кухне за тем самым делом, которым собиралась заняться сама, – братец стоял у распахнутого холодильника, глубоко погруженный в его недра и в собственные думы.

– Что-нибудь нашел? – с порога спросила я таким тоном, который должен был сразу же дать понять Зяме, что любыми находками придется честно поделиться.

– Вот, – односложно ответил братец и подвинулся, позволяя мне заглянуть в нутро холодильного агрегата.

На центральной полочке стояли две одинаковые керамические мисочки с какой-то массой. В одной мисочке бурда была бледно-розовая, в другой – светло-зеленая.

– Это что? – опасливо спросила я, пряча вытянутую было руку за спину.

– Может, рыбное суфле? – предположил Зяма. – Двух видов?

– Одно из красной рыбы, а второе из зеленой? – усомнилась я.

– Из семги и из хека! – догадался Зяма. – Помнишь, мамуля читала нам статью из толкового словаря Ушакова, там про хек было сказано: «сорная рыба, не пригодная в пищу!»

– А больше ничего нет? – скривилась я.

– На плите кастрюля с тушенными в сливочном соусе осьминожками и рагу из морской капусты с гребешками, – заунывно отчитался братец (он тоже не большой любитель морепродуктов). – Хочешь?

– К хеку их!

Мы посмотрели друг на друга и одновременно потянулись к мисочкам в холодильнике.

– Тебе зеленую, а мне розовую, – распределила я.

– М-м-м… А ничего! – Зяма сразу же ковырнул свою порцию и облизал палец. – Вкус своеобразный, но есть можно!

– Похоже на паштет. И на сметанный мусс, – прокомментировала я. – Хлеб передай, пожалуйста! И масло.

– Соль? Перец?

– Пожалуй.

Все более оживляясь, мы по вкусу приправили незнакомое кушанье и быстро уплели его с хлебом и чаем. Когда из похода за провиантом вернулся груженный сумками папуля, я уже вымыла посуду, а Зямка ее вытер и поставил на полочку.

– Детки, вы покушали? – с порога спросил заботливый родитель.

– Да, спасибо! – признательно сказал Зяма, расправляя на батарее влажное посудное полотенечко.

– Было очень вкусно! – любезно ответила я, вешая на крючок клеенчатый фартук.

Мы прошли мимо папы в гостиную и дружно бухнулись на диван. Телевизор, отреагировав на придавленный кем-то пульт, сам собой включился на канале «Тайны красоты».

– Дорогие женщины! – медовым голосом произнесла немолодая дикторша с лицом и фигурой доброй нянечки из детского сада. – Сегодня мы с вами узнаем, как приготовить великолепный косметический скраб из продуктов, которые всегда под рукой у каждой из нас!

– Дюха, у тебя лично что всегда под рукой? – тут же спросил меня любознательный Зяма.

– Мобильник, – честно ответила я.

– Не будет тебе скраба, – резюмировал он.

– Возьмите три столовые ложки мелко натертой морковки, – сказала дикторша.

Я кивнула, признавая Зямину правоту. Тертой морковки у меня под рукой не бывало месяцев с десяти!

– Пять столовых ложек сметаны…

В кухне что-то грохнуло, и через секунду в гостиную с большим блокнотом в руке прибежал папуля:

– Что, уже началось?

Он растолкал нас с Зямой, сел, развернул на коленях блокнот, поправил перекосившиеся очки и начал конспектировать за дикторшей:

– Пять столовых ложек сметаны, столько же натурального кофе свежего помола, чайную ложку лимонного сока и по одной десертной ложке манки и овсяных хлопьев…

Некое смутное подозрение возникло у меня уже в этот момент, однако осмыслить его сразу помешало неожиданное и эффектное появление мамули. Она хлопнула дверью, тут же сунулась в гостиную, приветливо крикнула нам:

– Ку-ку! – и по точно выверенной параболе отправила в мягкое кресло свою сумку.

По аналогичной дуге назад в прихожую полетели туфли, пальто было барским жестом сброшено на подлокотник дивана, а меховая шапка точным баскетбольным броском отправлена на вешалку. Разоблачившись, мамуля горделиво встала на пороге, радостно возвестила:

– А вот и я! – и с дружелюбной улыбкой оглядела нас, тихо сидящих на диване.

Наибольший интерес у нее вызвал папуля, практикующийся в стенографии. Мамуля подождала, пока он закончит конспектировать, одобрительно покивала дикторше, которая как раз пообещала непреходящий расцвет красоты всем женщинам, под рукой у которых есть то, что нужно (мобильники так и не были упомянуты в святцах), и доброжелательно спросила:

– А что, Боря, мой крем ты уже приготовил?

– А как же! Оба вида – и ночной, и дневной, – с удовольствием ответил папуля, закрывая блокнот с новым рецептом нетленной красоты. – Стоят в холодильнике.

– Дюха, нам хана! – шепотом обронил Зяма, вжимаясь в диван. Он проводил уходящих родителей напряженным взглядом и зажмурился. – Я только сейчас понял, что мы съели! Мамулин крем, приготовленный папулей!

Я спрыгнула с дивана и оказалась в прихожей раньше, чем братец, но он не сильно от меня отстал. Обувались и одевались мы наперегонки и уложились секунд в пятнадцать. Звук открываемого холодильника и папулино удивленное: «А где же…» – оборвал хлопок наружной двери.

Отдышаться остановились на пятом этаже, как раз на шипастом резиновом коврике у квартиры Трошкиной. Братец привалился к двери спиной, она открылась, и Зяма ввалился внутрь. Я попыталась удержать его за куртку, но братишка перевесил, и меня тоже затянуло в подружкину прихожую.

– Здрасте, – удивленно молвила Алка, запахивая на себе слишком большой для нее махровый халат, похожий на шкуру, снятую с гигантского плюшевого медведя.

– Привет! – как ни в чем не бывало отозвался Зяма, поднимаясь с обувницы, на которую он поразительно удачно приземлился аккурат между миниатюрным фонтанчиком и декоративной жабой, держащей во рту монету.

Между нефритовой квакшей и хозяйкой дома наблюдалось определенное сходство. Физиономия у Трошкиной была бледно-зеленая, как лягушачье брюхо, а изо рта тоже торчало колечко. Заметив мой выразительный взгляд, подружка выдернула его изо рта, как чеку гранаты, и с легким вызовом сообщила:

– Я пью чай с баранками. Хотите?

– Что за вопрос! – бестактно ответил Зяма за нас двоих.

И еще более бестактно спросил:

– А что это у тебя с лицом?

– Ой, я сейчас умоюсь!

Алка метнулась в ванную, наскоро поплескалась там и вышла розовая, душистая, похожая уже не на лягушку, а на Дюймовочку.

– Я делала маску, – застенчиво сообщила она, проворно выставляя на стол дополнительные чайные приборы. – Сегодня в утренней программе рассказывали про фантастически эффективный крем, который каждая женщина может приготовить из того, что всегда есть у нее под рукой…

– Не каждая, – буркнула я.

– Вот я и решила попробовать, – не слушая меня, договорила Алка.

– Да, мы тоже попробовали, – хрустя баранкой, легко поддержал светскую беседу Зяма. – С солью, перцем и хлебом с маслом очень даже ничего! Только что теперь предкам говорить?

– Мы с Зямкой случайно съели кремы, которые папуля приготовил для мамули, и теперь они оба на нас обидятся, – объяснила я Алке. – Мама – за то, что она лишилась хваленого косметического чуда, а папа – что мы рискнули съесть непонятную субстанцию, только бы не дегустировать его осьминогов в сливочном соусе.

– Мамуля скажет, что мы бессовестные, а папуля назовет неблагодарными! – поддакнул Зяма.

– Ничего, дорогой, мы что-нибудь придумаем! – задушевным голосом экс-лягушки Василисы Прекрасной сказала Трошкина и погладила Зяму по руке. – Утро вечера мудренее!

Промежуточную между вечером и утром ночь она вовсе не упомянула и никак не охарактеризовала, тем не менее я поняла, что мне пора уходить. Придумывать что-нибудь дорогим Аллочке и Зяме будет гораздо комфортнее тет-а-тет, нежели в моем присутствии!

Искать повод, чтобы откланяться, не пришлось: как раз на завершающей стадии чаепития с баранками зазвонил мой мобильник. Мельком отметив, что входящий номер мне не знаком, я вежливо, но без лишней приязни, нейтральным «офисным» голосом отрекомендовалась в трубку:

– Индия Кузнецова, слушаю!

– Простите, я не хотела, – растерялась женщина.

На другом конце телефонного моста она явно была не одинока: я услышала короткий оживленный диалог. Старческий голос заинтересованно спросил:

– Куда попала-то, девка?

– В Индию!

– Значит, по внутреннему…

– Эй! – громко позвала я, добавляя в голос теплоты. – Индия – это мое имя! А вы кто?

– А я Марьяна! – обрадовалась женщина.

– Та Марьяна, которая мой ключ взяла и в наш офис вешаться приходила? – вспомнила я.

Зяма поперхнулся недоеденной баранкой и так шумно закашлялся, что для продолжения интересного разговора мне пришлось убежать в прихожую. Любопытная Алка, наплевав на интим, побежала за мной и сунулась поближе к трубке.

– Вы меня запомнили! – пуще прежнего обрадовалась моя собеседница.

Я не стала говорить, что обстоятельства нашей первой встречи произвели на меня неизгладимое впечатление – казалось, это очевидно. Не каждый день в мирный рекламный офис наведываются решительные самоубийцы!

– Индия… – Голос Марьяны снова упал. – У меня проблема, и я не знаю, к кому с ней обратиться. Вы не могли бы мне помочь?

– Смотря в чем, – уклончиво ответила я. – Если веревочку намылить или там кирпич на шею привязать и с моста в речку столкнуть, то это, пожалуйста, без меня!

– Нет-нет, ни в коем случае! Я больше не буду, честное слово! – испуганно пообещала Марьяна. – Мне надо как раз наоборот…

– Обрести смысл жизни?

– Да, это к нам! – с чувством сказала Трошкина, которую вообще-то никто не спрашивал.

Я погрозила ей пальцем и с интересом выслушала сбивчивое объяснение Марьяны.

Оказывается, «Скорая» отвезла бедняжку в приемный покой городской психиатрички, где заспанные санитарки ей первым делом основательно промыли желудок, так как перепутали с другой неудачливой самоубийцей, наглотавшейся снотворных таблеток. Промывание мозгов Марьяне сделали уже поутру и не так вдумчиво, потому что к этому времени она уже вполне пришла в себя и не хуже психиатра понимала, что собиралась сделать большую и непоправимую глупость. Конкурс на место в психушке был устойчивый, коек не хватало, так что задерживать в этом богоугодном заведении опомнившуюся Марьяну дежурный доктор не жаждал. Однако он считал опасным отпускать девицу, едва избавившуюся от суицидального настроения, на все четыре стороны без эскорта.

– Понимаете, я никак не могу позвонить родителям, чтобы они меня отсюда забрали! Если мамуся или папуся узнают, что я хотела повеситься, они просто с ума сойдут! – объяснила Марьяна.

Я согласилась, что замена одной гражданки Горбачевой на пару родственников с той же фамилией не выгодна психбольнице с экономической точки зрения и к тому же может основательно запутать отчетность. А близких друзей или подруг, чтобы Марьяна могла обратиться к ним с этой деликатной просьбой, у бедняжки, оказывается, не имелось.

– Ничего, Марьяночка, теперь такие подруги у вас есть! – вырвав у меня трубку, пропищала растроганная Алка. – Мы скоро будем! Держитесь!

– Трошкина, – спросила я, уже упаковываясь в пальто. – За что, по-твоему, она должна там держаться?

– За высокие моральные принципы! – не задержалась с ответом Алка. – Вот, например: «Жизнь прекрасна и удивительна!» – по-моему, как раз годится!

– Эй, прекрасные и удивительные! Вы что, меня бросаете? – удивился Зяма.

– Не бросаем, Зямочка, а ненадолго оставляем без помех отдохнуть и набраться сил! – мгновенно сориентировалась Трошкина, отнюдь не собирающаяся исключать из своего расписания многообещающий промежуток между вечером и утром, которое мудренее. – Жди меня, и я вернусь! Пей чай, кроме баранок, есть еще пряники и печенье!

Мы оставили Зяму зачищать хлебницу, на улице очень удачно поймали такси и, слегка смутив водителя честным ответом на вопрос «Куда едем?», покатили прямиком в городскую психбольницу.

Приют душевной скорби отцы-градоначальники вынесли на окраину, в поля, которые в унылую ранневесеннюю пору, больше похожую на зиму, не радовали ни глаз, ни сердце. На мой взгляд, такой подход к организации реабилитационного лечения несостоявшихся самоубийств тяготел к откровенной провокации: лично я в окружении широко раскинувшихся тоскливых серо-бурых далей испытала бы сильнейший позыв уснуть и не проснуться!

Зато обнесенное трехметровым бетонным забором здание психбольницы было выкрашено веселенькой охряной краской и во дворе, густо заросшем прошлогодней бурой травой, смотрелось точь-в-точь как яичный желток в неопрятной бороде.

– Дедушкины яйца, – пробормотала я, и Трошкина посмотрела на меня, как на ненормальную.

Путь в больничные покои нам последовательно преграждали скрипучий полосатый шлагбаум, сторож в стеклянно-деревянной будке, охранник в фанерном загончике, дюжая медсестрица за школьной партой, поставленной поперек коридора, и глухие двустворчатые двери с рукописной табличкой: «Посторонним вход воспрещен».

– Мы не посторонние! – веско сказала я на этом последнем рубеже, в пятый раз помахав в воздухе своей красной книжечкой спецагента рекламной армии.

А Трошкина, не имеющая при себе более убедительных документов, чем трамвайно-троллейбусный проездной билет, изобразила такую придурковатую улыбку, что даже многоопытный, специально обученный персонал не смог бы усомниться в ее полном праве беспрепятственно являться в дурдом в любое время дня и ночи.

– Мне всегда было интересно посмотреть, как выглядит палата с мягкими стенами! – доверительно призналась любознательная подружка.

– А примерить смирительную рубашку тебе никогда не хотелось? – хмыкнула я.

От знакомства с неудобной спецодеждой Алка отказалась, но и интерьером типичной Палаты № 6 ей полюбоваться не довелось. Марьяну Горбачеву мы нашли не в глухом помещении с войлочными стенами, а в тупиковом ответвлении коридора приемного отделения. Там стояли чахлая пальма в деревянной кадке и разномастная мебель в виде типично больничной кровати с продавленной панцирной сеткой и кушетки. На покрывающем ее дерматине с неистребимыми пятнами неизвестной этиологии восседали две особы, похожие одна на другую не больше, чем день и ночь: крупная молодая женщина в черном и маленькая сухонькая старушка в белом. Дамы самозабвенно резались в подкидного дурака и заметили нас с Алкой, только когда наблюдательная Трошкина укоризненно воскликнула:

– Пики трефами крыть нечестно!

– А ты, девка, молчи! – стрельнула в нее суровым взглядом жуликоватая старушка. – Мала еще старших поучать!

Алка к своим тридцати годам и впрямь незначительно переросла полярную березку, а вот я вымахала мачтовой сосной, так что мне никто не скажет, что я для чего-нибудь такого мала. Поэтому я бестрепетно оборвала игру четким указанием:

– Марьяна Горбачева? С вещами на выход!

– Индия! – обрадовалась моя подконвойная.

Марьяна вскочила с кушетки, но энергичная бабулька цепко ухватила ее за полу:

– Мы в России, девка! А кому Индия мерещится, тот тут сиди!

– Поразительно четкая логика для сумасшедшей! – тихонько восхитилась Трошкина. – Бабушка! А вам чего примерещилось?

– Брежнев, Леонид Ильич! – криво усмехнувшись, ответила за свою соседку Марьяна. – Он возник поутру в огороде Веры Марковны в виде памятника…

– Кто сказал, что в виде памятника? – обиделась бабушка, которую, очевидно, и звали Верой Марковной. – Живой он был, настоящий! Вот, брови потерял, когда в кущах валялся!

Старушка извлекла из кармана халата льняную салфетку, развернула ее и извлекла на свет нечто вроде лилипутского скальпа в два хвоста.

– Это брови Брежнева?! Настоящие?! – Трошкина живо заинтересовалась необыкновенной реликвией. – Ой! Да они линяют!

Тогда я тоже потянулась и потерла пальцем последний привет от генсека. На коже остался черный след, а на скальпе, наоборот, образовалась седая проплешина! В голове моей что-то дзинькнуло, словно старомодный кассовый аппарат, и оборванные ниточки сошлись буквально волосок к волоску:

– Алка, это не брови Леонида Ильича! – хлопнув себя по коленке и слегка замарав гуталином джинсы, сказала я подружке. – Это усы Акима Константиновича!

– Кто такой этот Аким Константинович? – заволновалась Вера Марковна.

– Дедушка мой покойный, – ответила я, гипнотизируя многозначительным взглядом Трошкину.

– Царство ему небесное! – машинально добавила она.

Марьяна Горбачева молча переводила встревоженный взгляд с меня на Алку и обратно. Кажется, мы уже не казались ей подходящим эскортом для торжественного выхода из сумасшедшего дома.

– Ну нет, девки! – Сухая старушечья лапка цепко дернула меня за подол пальто. – Вижу, некуда вам идти. Кому покойные дедушки мерещатся – тем тут самое место! А давайте мы вчетвером в дурачка перекинемся?

– А давайте! – согласилась я.

Марьяна совсем растерялась, а Трошкина взглянула на меня изумленно и с видимым трудом удержалась от того, чтобы покрутить пальцем у виска. Я ответила ей выразительным взглядом:

– Заодно и поболтаем!

Сообразительная Алка намек поняла, встрепенулась и даже сгоняла в коридор за стульями. Вера Марковна ловко перетасовала колоду, сдала всем карты, и мы принялись за игру.

В подкидного дурака я не резалась давненько – с детских лет, когда мы с Зямой коротали за этой игрой вечера на даче, где не было телевизора. Ведомые мне в те времена хитрые приемчики я позабыла напрочь, да и правила игры помнила очень смутно – руководствовалась в основном базовым Алкиным «пики трефами крыть нечестно» и в результате два раза подряд осталась в дураках. Зато, не будь дурой, между делом выспросила у азартной старушки подробности ее утренней встречи с бровастым «памятником» и узнала точный адрес домовладения Веры Марковны. И время, и география – все сходилось: было очень похоже, что в роли огородно-политического чучела выступил мой пропавший друг Максим Смеловский.

– Все, нам пора! – придя к этому выводу, постановила я и встала со стула.

– Так ведь бог троицу любит! – запротестовала Вера Марковна, явно нацелившаяся оставить меня в дурочках третий раз подряд.

– Вот втроем мы и уходим, – отговорилась я, подхватывая под ручку притихшую Марьяну.

С другой стороны к ней крепко притерлась Трошкина, и мы триединым организмом покинули дурдом.

– Тебе куда ехать? – по-свойски спросила я Марьяну уже за шлагбаумом.

– В больницу.

– Плохо себя чувствуешь? – Алка оглянулась на желтый дом для тех, кому перманентно нехорошо. – Может, вернемся?

– Нет! – Марьяна очнулась и с силой поволокла нас в сторону автобусной остановки.

Транспорт, крейсирующий между психушкой и городом, объединял в едином порыве две российские беды – дураков и дороги. Разбитый рейсовый «ЛАЗ», пугающе дребезжа металлическими потрохами, доставил нас по ухабистому шоссе из мест лишения душевной свободы на оживленную городскую улицу. По дороге Марьяна, смущаясь, объяснила, зачем ей нужно в больницу: узнать о здоровье одного хорошего знакомого. О личности этого хворого знакомого я догадывалась, но сообщать свои соображения Марьяне не стала. Поделилась догадкой только с Трошкиной и лишь тогда, когда мы с ней остались на остановке вдвоем: Марьяна все-таки укатила в больницу.

Заметив номер маршрутки, на которой она уехала, я окончательно убедилась в своей правоте и с уверенностью сказала Алке, рассматривающей товар на лотке букиниста:

– Любовь – страшная сила!

– Страшная, – согласилась Трошкина, опасливо разглядывая иллюстрацию к шекспировской трагедии «Отелло» в хрестоматии по зарубежной литературе для национальных школ.

Иллюстрация брызгала кавказским колоритом, как горячий чебурек мясным соком. На картинке смуглый горбоносый мужчина мускулистыми руками сжимал лебединую шею пышнотелой блондинки, точно водопроводчик, без применения спецсредств борющийся с протечкой трубы. На заднем плане высились остроконечные горы, у подножия которых курчавились крутые волны.

– Отелло, мавр ереванский, – прокомментировала я. – Но вообще-то это близко к теме. Подруга-то наша новая вешалась как раз из-за любви! И знаешь, к кому?

– К кому? – послушно спросила Алка.

– К Севе Полонскому!

– Да ну?!

– Смерть-с-косой! – напомнила я. – Это была она, Марьяна! Она втрескалась в нашего Севу и ходила за ним по пятам, пугая впечатлительного парня своей неотступностью и зловещим видом. Полонский от этого был в диком шоке и, удирая от преследования, случайно попал под машину. А Марьяна, мучаясь чувством вины, попыталась наложить на себя руки.

– Так вот почему она пришла вешаться не куда-нибудь, а к вам в офис! – Алка захлопнула книжку, выбив из пожелтевших страниц облачко пыли. – Хотела хоть как-то приблизиться к своему возлюбленному!

Мы помолчали, сочувственно глядя вслед удаляющейся маршрутке. Потом Алка встрепенулась и озабоченно спросила:

– Как ты думаешь, Полонскому не станет хуже, если он вновь увидит рядом с собой зловещую черную фигуру?

– Не увидит, – подумав немного, успокоила ее я. – В пальто Марьяну в реанимационное отделение нипочем не пустят, заставят надеть белый халат и шапочку, так что она уже не будет похожа на Смерть-с-косой.

– Пожалуй, – согласилась Алка и посмотрела на часы. – Мне домой пора, там Зяма один скучает… Ты со мной или как?

– Или как, – уклончиво ответила я, не имея ни малейшего желания веселить Зяму. – Мне еще в одно место надо. Нет, даже в два!

Торопясь воссоединиться с любимым, Трошкина не стала затягивать беседу. Мы разбежались по разным маршруткам, и Алка поехала домой, а я – по тому адресу, который сообщила мне верная подруга сразу двух Ильичей.

6

Дом номер два по улице Сливовой оказался старозаветной хатой с более солидной, чем основное здание, кирпичной пристройкой. Сразу было видно: тут живут не олигархи. Просторный приусадебный участок производил приятное впечатление даже в межсезонье: стволы плодовых деревьев были заботливо укутаны, самодельная теплица поблескивала целыми стеклами, а аккуратно сформированные грядки четкой геометрией могли посрамить хорошо ухоженное кладбище. На крыльце хаты в рядок выстроились блестящие резиновые галоши в количестве четырех штук. Я сразу же вспомнила свою мифическую корову и непроизвольно поискала ее глазами, но, конечно, не нашла. Животный мир дома на Сливовой представляли полосатая кошка, плотным комом закупорившая маленькую форточку, и на редкость гавкучая собачонка оригинальной масти – серая, но с черным пятном на глазу. Эта круглая черная блямба придавала ей забавное сходство с одноглазым пиратом.

– Пират, Пират! – позвала я – и угадала собачье имя.

Псина замолчала и после непродолжительного раздумья завиляла хвостом.

– Хорошая собака, Пират! – похвалила я и с нарочитым шуршанием развернула шоколадную конфету.

У меня в сумке всегда есть какая-нибудь дежурная шоколадка, я сладкое очень люблю – и Пират, как выяснилось, тоже. Угостившись «Красной Шапочкой» (кстати, на редкость дикое название для конфеты, совершенно людоедское!), серый волк окончательно подобрел и не стал мешать моим планам. Рассудив, что хозяев скорее всего дома нет, иначе заливистый лай Пирата уже заставил бы их материализоваться, я повернула щеколду на калитке и вошла во двор, немного нервно напевая:

– Во саду ли, в огороде бегала собачка…

Вера Марковна вдохновенно описала свою встречу с Лениным под старой грушей и что Леонид Ильич явился ей на том же самом месте. Груши как фрукты мне знакомы давно и хорошо, но соответствующее дерево в период, когда оно не увешано узнаваемыми плодами, я смогу отличить разве что от березы. Берез на участке Веры Марковны не было. Там вообще никаких старых деревьев не имелось!

– Давай подсчитаем, – предложил мой внутренний голос. – Незабываемый огородный тет-а-тет Веры Марковны с Ильичом № 1 состоялся в одна тысяча девятьсот девяносто шестом году. И уже тогда груша, под которой они встретились, была старой.

Я кивнула. Не знаю, каков срок активной жизни плодового дерева, но если меньше тридцати лет, то ту старую грушу давно уже кремировали в какой-нибудь буржуйке!

– Ищи старый грушевый пень, – посоветовал внутренний голос.

Пень нашелся сам: я споткнулась о него, кружа по пампасам неокультуренной части двора. На краю участка, у самого забора, густо колосились какие-то сухие метелки, подозрительно похожие на запчасти к венику. Там-то и обнаружились бренные останки исторической груши. Замарав древесной трухой сапог, я попеняла себе на невнимательность: смотреть надо, куда идешь!

– И слушать, куда идти! – добавил внутренний голос. – Говорила же Вера Марковна: Ильич Второй упал в бурьян!

– В бурьян, – повторила я и присела на корточки, чтобы хорошенько рассмотреть подозрительный участок.

Земля там была мерзлой, как везде, но помятые метелки позволяли угадать место, где довольно долго топтался кто-то тяжелый. Это мог быть кто угодно – хоть Смеловский, хоть Брежнев, хоть медведь-шатун, все равно никаких следов на земле не осталось. Но бумажка, которую я нашла в траве, явно указывала на Макса: это была обертка от жевательной резинки с никотином. Картинку для нее – завязанную морским узлом сигарету – нарисовал Андрюха Сушкин, а слоган «Не убий лошадь!» придумала я сама. За это Бронич выдал своеобразную премию в виде целого блока этой самой никотиновой жвачки, а я отдала ее Максу, который совершенно замучил меня жалобами на то, что его желание бросить курить никак не совпадет с возможностями.

Я удвоила внимательность, переворошила палочкой примятый бурьян и была вознаграждена за свои старания новой находкой – плоская блямба тщательно пережеванной резинки крепко влипла в траву, придавленная каблуком. Тем самым, трапециевидным!

Вопрос «А был ли мальчик?» решился положительно. Мальчик Максик во саду ли, в огороде был. Он стоял вблизи незабвенного грушевого пня, попирая косыми каблуками некошеную траву и некультурно сплевывая под ноги никотиновую жвачку…

Я сориентировалась по сохранившемуся на резинке отпечатку каблука, точнее, самого края каблука, и с большой степенью вероятности предположила, что к скромной хате Веры Марковны добрый молодец Смеловский пренебрежительно обратился задом, а к богатому дому на соседнем участке – передом.

– Видимо, там было на что посмотреть? – откровенно подначил меня внутренний голос.

Штакетник, разделяющий два домовладения, серьезной преграды из себя не представлял, но я не решилась лезть без спросу на чужой участок. Если хатку Веры Марковны стережет несерьезный песик Пират, то двухэтажный дом богатых соседей вполне может охранять прямой потомок собаки Баскервилей! С места, где потоптался Макс, видна была только боковая стена дома, шесть окон на двух уровнях, изнутри закрытых глухими шторами, – ничего интересного. Я вернулась к калитке, вышла на улицу и обошла чужое домовладение по периметру, время от времени залезая на кирпичный цоколь железного забора, окружающего участок с трех сторон.

Альпийская горка с замерзшим ручьем, газон, утыканный фигурками гномов, как лесная полянка – мухоморами, вычурная беседка и благоустроенная зона барбекю меня не заинтересовали. К ландшафтному дизайну я равнодушна, природа мне нравится в первозданном виде. Засмотрелась я только на длинный навес, смонтированный сбоку от дома, но не потому, что питаю слабость к металлоконструкциям, просто под этим сооружением в полумраке хоронилась, как мышка в норе, знакомая мне машина – новая белая «Ауди»!

– Очень может быть, что серии А-6! – с намеком сказал внутренний голос. – Может быть, это тачка Макса?

Предположение показалось мне вполне логичным: если тут был сам Смеловский, почему бы поблизости не оказаться его машине? Правда, «Ауди» Максима совсем недавно попала в аварию, и Смеловский жаловался, что его автомобиль сильно разбит. Но Максиму свойственно паниковать и драматизировать ситуацию. Возможно, полученные его машиной повреждения не так серьезны…

Запомнить номер машины я даже не пыталась, просто достала мобильник и встроенной камерой сделала пару снимков того, что виднелось под навесом, – фактически белой кормы «Ауди». Не знаю, как правильно называется филейная часть автомобиля…

Только-только я закончила свою импровизированную фотосессию, как с фасадной стороны дома громко хлопнула дверь и послышался приближающийся цокот каблуков. Я пригнулась, прячась за забором, над которым мои голова и руки торчали фрагментами кукольного Петрушки, дождалась, пока каблуки процокают мимо, мягко спрыгнула с цоколя и отбежала подальше – за угол.

Через несколько минут с жужжанием разъехались дистанционно управляемые ворота. Соорудив из пудреницы примитивный перископ, я в зеркальце увидела все ту же белую автомобильную корму. «Ауди» сдала со двора задом, ворота закрылись, и машина с ускорением двинулась вдаль по улице. Кто был за рулем, я не увидела.

– Думаю, не Смеловский, – рассудил внутренний голос. – Вряд ли это Максим цокал по бетону подкованными шпильками!

Я выдвинулась из-за угла и пошла вперед по той же улице Сливовой, держа курс на остановку маршруток и думая вот о чем: если Макс доверяет подруге свою новую машину, значит, отношения у них очень серьезные. Ведь для мужчины автомобиль – настоящее «второе я»! Значит, Смеловский наконец отказался от мысли добиться взаимности от меня и начал активно устраивать свою жизнь с другой женщиной.

– Ты огорчена? – спросил внутренний голос.

Я подумала немного и решила, что не огорчена. Не очень. Досадно, конечно, что мужики столь непостоянны – вот, даже лучшие из них не способны быть верными рыцарями нам, прекрасным дамам, бесконечно долго! Десяти лет не прошло, как Максим Смеловский впервые признался мне в любви, и вот уже все это преданье старины глубокой!

– Плейбой давно минувших дней! – в утешенье заглазно обозвал Макса мой внутренний голос.

Я помела и поскребла по сусекам своей грешной души, собрала в кучку все великодушие и вздохнула:

– Ладно, я его прощаю! Пусть он будет счастлив с этой женщиной! И ей тоже всего хорошего!

Сказано было великодушно, но недостаточно искренне. Благосклонное ко мне провидение это несоответствие мгновенно уловило, и новая подруга Макса хлебнула «счастья» сей же миг!

Черная полоса для нее началась на ближайшем перекрестке – на пересечении улиц Сливовой и Абрикосовой. Разогнав машину на прямом участке и опрометчиво забыв про гололед, дамочка не справилась с управлением и на моих глазах столкнулась со встречной легковушкой!

– Ну что за дура! – окончательно утратив всякое великодушие, завопила я в полный голос. – Кто ж так ездит!

– Надеюсь, обошлось без жертв? – охнул мой внутренний голос.

– Я тоже надеюсь, – пробормотала я, постаравшись, чтобы это прозвучало максимально искренне.

А то, не ровен час, избыточно чуткое к моим пожеланиям провидение лишит Смеловского новой подруги прежде, чем они успеют прогуляться к алтарю!

Уф-ф-ф, обошлось… Водительская дверь «Ауди» нервно, короткими рывками распахнулась. Подергиваясь, выбрались в проем женские ноги в полосатых черно-желтых колготках, при виде которых мне немедленно вспомнилась рекламная акция сотовой сети Билайн. Каблуки полусапожек поскребли асфальт, кое-как установились на нем, и из салона показалась верхняя часть женского организма. Даже на расстоянии я разглядела желтую тунику, туго обтягивающую выпуклую голубиную грудь, длинный хвост платиновых волос и ярко-красные акриловые ногти, вцепившиеся в дверцу.

– О, да у нас тут Гламурная Киса! – презрительно фыркнул мой внутренний голос.

Совсем недавно Зяма за ужином развлекал наше семейство читкой презабавной статьи из какого-то мужского журнала. Автор с большим чувством юмора классифицировал нежизнеспособные типы водителей – безмозглым блондинкам, не способным определить проблему с автомобилем иначе, нежели универсальной фразой «Ой, у нее там что-то бумкнуло…», досталось выразительное определение «Гламурная Киса».

Яркий образец этого вида нервно притопывал ножкой по асфальту и барабанил когтями по кузову, но выглядел не поврежденным – внешне, я имею в виду. С головой-то у этой кисы явно непорядок, раз она ездит, как полная идиотка!

Водитель второй машины тоже не пострадал, во всяком случае, физически. Тень душевного страдания на его лице все-таки виднелась. Ероша «ежик» на затылке, симпатичный темноволосый мужик лет сорока переводил нерадостный взгляд с помятого капота своего «Пежо» на красавицу, надувшую губки так обиженно, словно это она стала невинной жертвой ДТП. Я посочувствовала мужчине. Ясно было, что с красотки взятки будут гладки, тему возмещения ущерба имеет смысл обсуждать только со страховой компанией либо с кисодержателем – мужем или бойфрендом.

– Ой, ма-а-ма! – протянул мой внутренний голос. – Это что же получается? Опять Смеловский в неприятности вляпался?! Мало ему своих бед было, теперь еще за кису отвечать!

Сокрушенно покачивая головой, я миновала молчаливую компанию на перекрестке, не притормозив. Все участники ДТП были живы-здоровы, проявлять лучшие человеческие качества и оказывать пострадавшим медицинскую и психологическую помощь необходимости не было. Я бы, может, еще утешила как-нибудь этого невезучего симпатичного брюнета, но идиотку блондинку хотелось задушить в бестрепетной и эффективной манере Отелло Ереванского!

– Бедный Макс! Не везет ему с женщинами! – вздохнул внутренний голос.

В этой реплике мне почудился очень неприятный намек, и я мрачно размышляла о своей роковой роли в судьбе Максима Смеловского и степени своей ответственности за него же все время, пока ехала на работу. Я бы предпочла отправиться домой, но Бронич еще утром предупредил, что после обеда к нам придет новый клиент – какой-то автосалон. По этому поводу во второй половине дня в офисе была объявлена всеобщая мобилизация.

Надо сказать, что шеф нашего процветающего рекламного агентства всегда строго следует дипломатическому протоколу и точно знает, какого гостя он может принимать сидя, какого должен встретить стоя, а перед каким нелишне будет даже упасть и отжаться. Время аудиенции Бронич также рассчитывает в соответствии со статусом и потенциальной ценностью клиента.

Директора автосалона шеф встретил на середине кабинета, зафиксировал рукопожатием и сразу же вывел в общую комнату к сотрудникам, обнимая за талию. Опытный персонал не затруднился расшифровать начальственную пантомиму: очевидно, клиент был новый, неожиданный, перспективный, но проблемный, так что шеф торопился переложить ответственность за результат решающей первой встречи со своих плеч на натруженные спины подчиненных.

– Будем с ним носиться, как дурень с писаной торбой! – пессимистично спрогнозировала Катерина.

– Это Андрей Петрович, прошу любить и жаловать! – на широкой улыбке произнес Михаил Брониславович и с рук на руки передал клиента Сашке Баринову.

– Будем стараться, – потупился Сашка.

– С-спасибо, – присвистнул Андрей Петрович, смущенный неожиданно теплым приемом.

Мне показалось, что он хотел сказать Сашке: «Спасибо, не надо!» И поспешность, с которой клиент выпутался из мягких лапок Баринова, эту версию только подтвердила.

– Присаживайтесь, – предложила гостю вежливая Катерина. – Хотите чаю?

– Спасибо, не надо!

– Кофе? Минеральную воду? Может, бутерброды?

– Может, яйца? – до предела расширил офисное гостеприимство Баринов. – У нас есть.

– Я верю, – неуютно поежившись, сказал клиент. – Я вообще-то по делу пришел.

– Да-да! – Сашка сложил ладони ковшиком и уронил в него подбородок. – Итак, у вас автосалон?

– Называется «Пятое колесо», – оживился гость. – Но его рекламировать не надо.

– Как интересно, – озадаченно пробормотала Катерина.

Я вполне поняла ее удивление: в рекламное агентство крайне редко приходят клиенты, которым не нужна реклама. Это все равно что безногому прийти на педикюр!

– Нам реклама не нужна, – точно услышав мои мысли, помотал головой клиент. – Нам нужна антиреклама! Точнее, антиреклама нужна не нам, а нашим конкурентам. То есть им-то, конечно, антиреклама даром не нужна, а вот мы готовы за нее заплатить!

– Излагаете вы путано, но мы поняли, – сказала я, понимая, почему Бронич поспешил закончить беседу с новым клиентом на самой ранней стадии: шеф терпеть не может ребусов.

Думаю, если бы не однозначно понятные волшебные слова «мы готовы заплатить», Бронич вообще проводил бы этого гостя за порог!

– Неужели в самом деле черный пиар? – Баринов потер ладошки, как очень злая колдунья, которая долго притворялась доброй феей, пока не получила наконец заказ на изготовление смертоносного зелья. – Тогда рассказывайте про своих конкурентов.

– Наш конкурент – салон «Мишень-Авто». Эта компания в ближайшее время планирует выйти на рынок с новым брендом: «Авто-Мишень». И нам удалось узнать их новый слоган: «Авто-Мишень! Ваша автомобильная жизнь!»

– Их автомобильная жизнь будет недолгой, – автоматически продолжил креативный Баринов. – При таком-то названии… Нет, дорогой мой, это плохие метафоры – ваша автомобильная жизнь, наша автомобильная смерть… Тут можно, можно поиграть словами!

– Мишень, опять же, очень плохая ассоциация! – подхватила я, вспомнив недавнее. – Вот скажите, а вы сможете раздобыть статистику, как часто машины, купленные в салоне «Мишень-Авто», попадают в аварии? Или не статистику, а просто какую-то информацию на заданную тему?

– Сделаем, – уважительно взглянув на меня, пообещал клиент.

– Сделайте, – одобрил Баринов. – И насчет новой рекламной кампании конкурента… Похоже, у вас во вражеском стане есть засланный казачок?

Андрей Петрович вместо ответа стыдливо отвел глаза в сторону.

– Я так и понял, – ухмыльнулся Сашка. – Значит, так: будет хорошо, если ваш засланец разузнает как можно больше о запланированной конкурентом рекламной кампании. Слоганы, тексты, релизы, акции, сценарий презентации, корпоративные сувениры – нам интересно абсолютно все!

Магистральное русло сотрудничества определилось, беседа обрела плавность и, дополненная чаепитием, потекла с большой приятностью.

Звонок моего телефона ворвался в мирный разговор, как сумасшедший кавалерист с шашкой наголо в ромашковое поле.

– Да! – ответила я, не скрывая недовольства.

– У-у-у-у… – послышалось в трубке.

– Кто это? – испугалась я, не узнав собеседника по невнятному рыданью.

– Я-а-а-а…

Определенно, голос был женский.

– Кто – я?!

– Подруга твоя! – в рифму провыла Трошкина.

– Алка?! Это ты? Что случилось? – Я выбралась из-за стола, вышла в коридор и спряталась в укромный уголок за своим зеленым другом – фикусом-ключником. – Ты чего ревешь?

– У-у-у-у…

Малоинформативный разговор зациклился.

– Ты где сейчас? – спросила я, чтобы разорвать порочный круг.

– Я-а-а-а-а….

– Трошкина, я тебя убью! – в сердцах пообещала я.

– В очередь запишись! – неожиданно живо огрызнулась Алка. – Убьет она меня, как же! Лучше бы помогла выжить! Подруга, называется…

– Я помогу, – пообещала я, мобилизуя все свое терпение. – Только ты скажи, что тебе нужно. И где ты находишься. И что, черт побери, у тебя стряслось?!

Отвечать на вопросы списком Алка не стала. Сказала только, что она в торговом центре «Мегаполис», а все остальное обещала рассказать при встрече.

– Уважаемые коллеги! – вежливым, но непререкаемым тоном объявила я, забежав в офис за сумкой и пальто. – Неотложные дела настоятельно требуют моего присутствия в другом месте. Продолжайте совещание и держите меня в курсе. Всем до свиданья, позвольте откланяться!

– А… – посмотрев на часы, открыла рот Катерина, бдительно следящая за соблюдением норм трудовой дисциплины.

– А упало, Бэ пропало, кто остался на трубе? – само собой выскочило из меня.

Упомянутая труба живо привиделась мне в виде дымохода крематория, на котором опасно балансировала на одной ножке моя лучшая подруга. А над ней черным облаком реяла Смерть-с-косой – и вжикала, вжикала лезвием над кудрями Трошкиной, как сумасшедший кавалерист в ромашковом поле!.. В такси по дороге к «Мегаполису» я задремала, и тревожный сон мой больше походил на бред.

7

Возносясь к прозрачному куполу торгового центра на раздражающе неспешном эскалаторе, я прижимала к разогревшемуся уху телефонную трубку и озиралась в поисках Алки. Увидеть ее с высоты птичьего полета не удалось, галоп по четырем кольцевым уровням тоже не принес результатов, в трубке чужой женский голос злорадно повторял, что абонент недоступен, и только случай сподобил нас встретиться.

Случай имел характер несчастного и произошел со мной в кафе, где я, дыша, как пожилая лошадь после затяжного гандикапа, присела выпить молочный коктейль «Здоровье». Столик, за которым я устроилась, оказался колченогим и, едва я налегла на него локтем, пошатнулся, опрокинув на меня оздоровительное пойло. После этого мне осталось только выругаться и помчаться в туалет – смывать белое пятно с красного пальто.

Алка засела именно там! Подружка пряталась в дальней кабинке за закрытой дверцей, и я обнаружила ее присутствие только после того, как еще разочек хорошенько выругалась.

– Инка, это ты? – боязливо позвала Трошкина, узнав меня то ли по голосу, то ли по тексту: когда я очень сержусь, мои матерные сложноподчинения однозначно выдают интеллигенцию в третьем поколении и университетское филологическое образование.

– Алка! – вскричала я, не упустив случай добавить к имени подружки замысловатую ругательную конструкцию. – Ты почему здесь?!

– А где же еще?

Трошкина вышла из укромной кабинки на открытый участок кафельного пола, точно на минное поле. Я оценила зеленоватый колер ее лица и резонно предположила:

– У тебя медвежья болезнь?

– Нет, у меня заячья душа! – самокритично сказала Алка. – Я ужасно напугана. Просто ужасно! Даже не знаю, как я отсюда выйду.

– Я тоже не знаю, как я отсюда выйду, – сообщила я, критически рассматривая некрасивое темное пятно, образовавшееся на подоле пальто на месте некрасивого белого пятна. – Придется мне идти без пальто!

– Хорошая мысль! – похвалила Трошкина, сгоняя со лба одну из множества морщинок. – А ну, дай сюда!

Она забрала у меня верхнюю одежду и натянула мое пальто поверх своего полушубка, превратившись в подобие алого колобка на ножках.

– Ты похожа на головку голландского сыра в красном воске! – развеселилась я. – Нет! На Красного из рекламы шоколадок «Эм-энд-Эмс»!

Подружка, не обращая внимания на мои насмешки, подняла воротник, соорудила себе тюрбан из клетчатого шарфа, надела темные очки и надолго засмотрелась на свое отражение в зеркале. Надо сказать, зрелище того стоило!

– Теперь они меня не узнают! – вдоволь полюбовавшись собой, сказала Алка.

В таком виде ее не узнала бы даже любящая родная мама. Однако местоимение множественного числа позволяло предположить, что сиротка Трошкина имела в виду отнюдь не свою родню, и я, разумеется, поинтересовалась:

– Кто – они?

– ЧЕРНЫЕ! – шепотом ответила Алка, пугающе блеснув окулярами.

– Негры, что ли? – не поняла я.

– Почему обязательно негры?

Я отступила на шаг и оглядела подружку с легким подозрением. Расистских настроений у нее ранее не бывало, но и склонности к галлюцинациям не наблюдалось. Так кто такие эти ЧЕРНЫЕ, от которых она хочет спрятаться под моим КРАСНЫМ пальто? Черти, что ли?!

– Добрые товарищи Смерти-с-косой! – нервозно хихикнул внутренний голос.

Тут дверь уборной распахнулась, пропуская группу девчонок. Смеясь и переговариваясь, они рассредоточились по кабинкам, но следом за барышнями в туалет потянулись бабушки и дамы. Очевидно, в кинозале закончился очередной сеанс. Очередь быстро росла, закручиваясь на свободном пятачке у умывальников тугой спиралью. Мы с Трошкиной оказались в эпицентре.

– Пойдем отсюда! – Я ухватила подружку за особо мягкий – кашемировый, на меховом подбое – рукав двойной верхней одежды. – Поговорим о ЧЕРНЫХ дома!

– Если, конечно, доберемся до него, – мрачно обронила Алка, но оказывать мне активное сопротивление не стала.

Однако она потребовала, чтобы заказанное мной такси подъехало к самому крыльцу «Мегаполиса», а уже в нашем дворе развернула с водителем оживленную дискуссию на тему о том, возможно ли за дополнительную плату доставить пассажиров непосредственно в подъезд жилого дома, в идеале – прямо в кабину лифта. Тут меня, признаюсь, всерьез захватила мысль о том, что Трошкина в ходе нашего кратковременного пребывания в дурдоме подхватила бациллу инфекционного идиотизма!

В лифте я поддерживала ее под локоток, как больную, и предупредительно заглядывала в лицо, почти закрытое вздыбленным старорусским «стрелецким» воротником, самодельным арабским бурнусом и итальянскими очками-консервами. До пятого этажа Алка это назойливое участие терпела, но на пороге своей квартиры не выдержала и рявкнула на меня:

– Не смотри на меня, как на дуру!

Я охотно включилась в разговор – уж невтерпеж было ждать продолжения про ЧЕРНЫХ:

– А как на тебя смотреть? Звонишь мне с диким ревом, прячешься в сортире, наряжаешься чучелом – к чему это все?

– А к тому это, моя дорогая…

Алка встала в горделивую позу, одно рукой сдернула с лица очки, другой картинно сорвала с головы бурнус. Я с интересом ждала продолжения.

– А это к тому…

Драматическая актриса оглянулась, совершенно нормальным голосом позвала:

– Зямочка, ты тут?

И, дождавшись сонного, на сладком зевке, утвердительного бормотания, продолжила с трагедийным пафосом, но еще на два тона громче:

– Это все к тому, что меня сегодня чуть не убили!!!

– Еще дождешься! – сварливо пообещала я, уже здорово злясь.

Ну Алка! Ну выпускница театрального института! Ни словечка в простоте не скажет! Нету на нее Станиславского с его легендарным: «Не верю!»

– Кто? Кто хотел убить мою любимую девушку?! – вывалился из комнаты Зяма.

Взлохмаченные волосы и наброшенный на плечи коричневый махровый халат придавали ему большое сходство с разбуженным топтыгиным.

– ЧЕРНЫЕ! – драматическим шепотом ответила я, как сама услышала.

Зямины припухшие спросонья глазки враз сделались большими и блестящими:

– Негры?!

– Да дались вам эти негры! – плаксиво вскричала Трошкина и в сердцах шваркнула об пол солнцезащитные окуляры.

И тогда я поняла, что дело серьезное, даже очень. Свои моднючие очки Алка привезла из Италии, где отдала за них сумму, которой хватило бы на авиабилет до Рима и обратно. Зяма, тоже прекрасно знающий цену заморской оптике, как и я, заволновался. Вдвоем мы уволокли рыдающую Трошкину в комнату, усадили на диван, напоили сначала водой, затем коньяком, а потом еще горячим чаем и мало-помалу выяснили, что же с ней случилось.

Расставшись со мной, Трошкина без приключений доехала до дома на троллейбусе. Приключение началось уже во дворе и поначалу имело характер почти романтический. Топая по прямой к подъезду, Алка уловила внимательный и откровенно оценивающий взгляд. Человек, засмотревшийся на нее, зябко скукожился на лавочке, с которой по причине некомфортной погоды дезертировали все до единой местные старушки. Сутулясь и пряча руки в карманах кургузой курточки, а подбородок – в лохмах кудрявого шерстяного шарфа, мужчина смотрел на Трошкину так, что ей захотелось набрать скорость и шустро прошмыгнуть в подъезд. Но выглядеть робкой дурочкой, реагирующей на внезапное проявление мужского внимания попыткой к бегству, гордой Алке было стыдно, поэтому она сделала над собой усилие и не только не ускорилась, но даже замедлила шаг. Более того, она приветливо улыбнулась незнакомцу и вежливо сказала:

– Добрый день!

– Добрый дэнь, Алла! – охотно отозвался мужчина, вставая с лавочки.

Он говорил с акцентом, и «Алла» у него звучало почти как «Аллах». Трошкиной это польстило: любой женщине приятно думать, что мужчина ее боготворит.

– Мы знакомы? – совсем останавливаясь, удивилась Трошкина.

– Мы – нэт, но вот там твой подруга очэн хочэт с тобой пагаварыть!

Алка послушно повернулась, посмотрела в указанном направлении, но никого не увидела. Промерзший обледенелый двор был пуст – ни движения, ни звука. Только поскрипывали на веревках тяжелые и твердые, как листы фанеры, простыни да коченели припаркованные вдоль бордюра машины. Трошкина недоуменно пожала плечами и с легким подозрением посмотрела на мужчину. Его кавказский акцент и бесцеремонная манера «тыкать» незнакомой девушке внушали Алке тревогу. Культурная и благонравная Трошкина по собственной инициативе не заводила и тем паче не поддерживала сомнительных знакомств! Желание просквозить в открытый подъезд с ускорением вернулось и усилилось. Однако необоримое любопытство сподобило Трошкину уточнить:

– Какая подруга?

– Лучшая! – уверенно ответил незнакомец.

И это решило дело, потому что лучшей подругой Аллы Трошкиной с благословенных детсадовских лет была я, Индия Кузнецова, – особа тоже более или менее культурная, но отнюдь не благонравная. И в числе моих знакомых и друзей всегда были самые разные люди, включая откровенно странных и даже нездоровых.

– Я вспомнила Марьяну из дурдома и решила, что этот невоспитанный горец вполне может оказаться еще одним твоим новым приятелем! – сказала мне Алка с укором, словно я была в ответе не только за свою неразборчивость в дружеских связях, но и за ее сомнительные логические умозаключения. – И, конечно, я пошла с ним!

– Какая глупая доверчивость! – ужаснулся Зяма.

– Да, дорогой, я поступила, как дурочка! – печально согласилась Трошкина.

В сопровождении горца, приговаривающего: «Да вот же она, там, за углом!» – доверчивая дурочка Аллочка дошла до того самого угла, посторонилась, чтобы пропустить выезжающую со двора машину, и… в высшей степени неожиданно для себя оказалась в пропахшем дешевым табаком салоне старого «жигуленка»!

Горец, с неожиданной для его роста силой затолкавший Трошкину на заднее сиденье, запрыгнул туда же с гортанным восклицанием на чужом языке. Очевидно, это была команда водителю – явному соплеменнику Алкиного обидчика. Старый «жигуль» прянул с места, как необъезженный конь, Алка повалилась на бок, и капюшон шубки накрыл ее голову, как сачок – зазевавшуюся бабочку.

– Пикнешь – зарэжу! – очень убедительно сказал похититель.

И бедная Трошкина почувствовала себя самой настоящей кавказской пленницей!

– Мы приехали в лес! В темный-темный лес! – рассказывала она, захлебываясь словами и слезами. – Там машина остановилась, меня из нее вытащили и привязали к дереву!

– Господи, это еще зачем?! – Я и ужаснулась, и изумилась.

К дереву на моей памяти кого-то привязывали только в фильмах про Чингачгука. И, если бы Алка сказала, что затем в нее начали бросать ножи и томогавки, я бы решила, что диагноз «инфекционный идиотизм» можно считать подтвержденным!

– А я знаю – зачем? – Трошкина в сотый раз плаксиво хрюкнула в полотенце, любезно и предусмотрительно врученное ей Зямой вместо носового платка.

– Дорогая! Прости, конечно, что я спрашиваю… Если тебе невыносимо вспоминать об этом, ты можешь не отвечать, – мягко сказал братец, снимая с себя махровый халат и закутывая в него Алку в профессиональной манере санитара, бережно облачающего сумасшедшего в смирительную рубашку. – Но чего же хотели от тебя эти негодяи?

– Если честно, я не очень поняла, – призналась Алка и запоздало задумалась. – Хм… Денег они не просили, на честь мою не покушались и убивать меня не стали, хотя и пообещали непременно зарезать, если ОН не вернется.

– Кто? – одновременно спросили мы с Зямой.

– А я не знаю! – Трошкина зябко передернула хрупкими плечиками. – Они не сказали кто!

– Нормально! – пробормотал братец и поплотнее укутал явно ненормальную Алку смирительным халатом. – Однако задачка представляется мне непростой! Поправь меня, если я ошибаюсь: получается, что ради спасения своей жизни ты должна сделать так, чтобы вернулся кто-то, о ком тебе известно только то, что сейчас его здесь нет?

– Карлсон, – предложила я, не зная, смеяться или плакать. – Хотя нет, он улетел, но обещал вернуться, так что привлекать к организации его камбэка Алку было бы ни к чему… Трошкина! А ты не могла как-то уточнить условия задачки?

– Мне было трудно вести предметный разговор. Я испугалась! – с достоинством сказала Алка. – Вы представьте: темный лес, я привязана к березе, мне холодно и страшно, а эти двое, с головы до ног в черном, стоят передо мной, размахивают руками и ругаются на непонятном языке. Откуда мне было знать, может, они как раз жарко спорили о моей судьбе? Прирезать ли меня прямо сейчас или понадеяться, что ОН вернется? Вы бы стали в такой момент встревать с уточняющими вопросами?

Мы с Зямой переглянулись и синхронно вздохнули.

– А ты сможешь узнать этих своих ЧЕРНЫХ? Или составить их словесный портрет для милиции? – без всякой надежды спросила я, предвидя ответ.

– Конечно, нет! – ответила Алка. – Было темно, они все в темном, и морды небритые, а я испугалась… И, кстати, в милицию обращаться мне строго-настрого запретили! Сказали – «зарэжут».

– Может, они просто пугали тебя? Бескорыстно, из тупого хулиганского интереса? – предположил Зяма тоже без особой надежды. – Бывают, знаете, такие придурки!

– Придурки бывают разные, – пробормотала я и вновь испытующе посмотрела на Алку: правду она говорит или бредит? – Расскажи, как же ты спаслась от этих негодяев?

– Да очень просто: они поорали, поорали, застращали меня до полусмерти, пригорозили убить, если ОН не вернется, сели в машину и уехали! А я подергалась, подергалась – веревка и развязалась. Тогда я пошла по дороге – и вдруг вышла из рощицы прямо к «Мегаполису»! А там – прямиком в женский туалет, самое подходящее место, чтобы от мужиков прятаться…

– Тихо! – сказал вдруг Зяма. – Что это за шум во дворе? Слышите? Еще одно ЧП?

Он встал с дивана, подошел к окну и открыл его. Вместе с морозным воздухом в комнату ворвался душераздирающий вой на два голоса – пониже и повыше. Я бы подумала, что это мартовские коты вопреки погоде вылезли на крышу поддержать марку своего прославленного темперамента любовной песней, но завывания явно неслись с балкона соседней квартиры и содержали слова, которые коты не употребляют.

– Это Кириковы из восемнадцатой квартиры! – быстрее всех сориентировался Зяма. – Михаил Петрович и Анна Ивановна, милейшие старики.

– Славные, да, – согласилась я, непроизвольно поморщившись. – Только от Петровича все время табачищем воняет…

– О боже!

Трошкина птичкой взлетела с дивана, отпихнула в сторону Зяму, по пояс высунулась в окно и обеспокоенно покричала соседям:

– Михалпетрович, Анниванна! Что у вас случилось?

Ответ убитых горем стариков снял с Трошкиной всякие подозрения в душевном помешательстве:

– Машину у нас угнали, Аллочка! – прорыдала Анна Ивановна.

– «Копеечку» мою дорогую! – всхлипнул Михаил Петрович.

– Старый «жигуленок», насквозь пропахший табаком, так-так, – резюмировала я, жестами показав Зяме, что окно, предварительно вынув из него Трошкину, уже можно закрывать. – Значит, двое в черной одежде тебе, Алка, не привиделись… О боже!

Мой возглас и по форме, и по настроению был идентичен недавнему Алкиному.

– Что еще? – раздраженно спросил Зяма и потер ладошкой область сердца.

– Двое в черном! – многозначительно сказала я не ему, а Трошкиной. – Ты помнишь вчерашнюю драку за елочками?

Алка ахнула и замолчала, тараща глаза, как собака из сказки «Огниво».

– Милая, ты вчера с кем-то дралась за елочками? – влез в паузу Зяма. – А сегодня тебя привязывали к березе… Какая интересная, насыщенная криминально-ботаническая жизнь!

– Если это они убили того морковного мужика, то мое дело плохо! – мрачно сказала Алка, упоминанием корнеплода до крайности усилив Зямино замешательство. – Значит, это не шуточки – зарэжут! Как пить дать, зарэжут! Если, конечно, мой любовник не вернется из Австралии…

– Кто?! – дернулся Зяма.

– Откуда?! – вздрогнула я.

– А я разве не сказала? – Трошкина невинно похлопала непросохшими ресничками. – Эти двое думают, что ОН – мой любовник – в Австралии.

– Интересно, – протянула я.

– Очень! – подтвердил Зяма, играя желваками на щеках. – Любовник из Австралии! Хотел бы я на него посмотреть!

За неимением другого объекта он посмотрел на притихшую Алку – точь-в-точь, как Отелло Ереванский – и желчно добавил:

– Пожалуй, я присоединюсь к требованию этих бандитов в черном! Милая, сделай так, чтобы ОН явился! Иначе я сам зарэжу кого-нибудь не того!

– Зямочка, но у меня же…

Характер – это у нас с братцем фамильное, от папули. А знойный темперамент – от мамули. Так что мы с Зямкой народ эмоциональный – сплошная экспрессия!

Не обращая никакого внимания на жалкое Алкино бормотание, темпераментно-характерный Зяма чеканным шагом кремлевского гвардейца вышел из комнаты и грохнул наружной дверью так, что люстра застонала, а на окне взвихрились занавески.

– У меня же в Австралии никого нет! – по инерции договорила Трошкина и, судя по выражению мгновенно скисшего лица, приготовилась снова заплакать.

– Как – никого? А бараны? – напомнила я ей не в порядке издевки, а сугубо для бодрости.

Если бы мне досталось по наследству прекрасное овечье ранчо в Австралии, меня бы этот факт очень и очень бодрил![1]

Неблагодарная скотовладелица Трошкина бухнулась на диван плашмя, накрыла голову подушкой и засопела, как закипающий чайник.

– Правильно, поспи! – ласково зажурчала я, заботливо укрывая ее смирительным махровым халатом. – С черными бандитами мы разберемся, и ЕГО, кто бы он там ни был, из Австралии возвернем, какие проблемы? Все сделаем, все устроим, ты спи, отдыхай…

Звучало это на редкость глупо, но измученная приключениями и переживаниями подружка реагировала больше на мой тон, чем на слова, и вскоре действительно уснула.

Я тихо ушла, защелкнув дверь на английский замок.

В голове моей, как вермишель в кастрюле с кипятком, кувыркались обрывочные мысли. Чудилось мне, что свариться в результате должно что-то интересное, но я по опыту знала, что торопить этот процесс не стоит. Надо предоставить кашеварить подсознанию, мало-помалу подбрасывая в котелок дополнительную информацию. Правда, где ее искать, надо было еще подумать.

Но срочно думать мне пришлось совсем о другом.

Едва переступив порог родного дома, я почувствовала себя военным героем во вражеском плену. Наша мирная кухня превратилась в застенки гестапо! Папуля и мамуля, нависая над столом, точно два коршуна над степью, беспощадно пытали Зяму, который вжался в диван и повторял:

– Я не знаю… Клянусь, я не знаю!

Я хотела потихоньку просочиться к себе, но слишком громко стукнула дверью, и штурмбаннфюрер папуля мгновенно меня засек:

– Индия! Иди сюда.

– А вас, Штирлиц, я попрошу остаться! – трусливо пробормотал мой внутренний голос.

– Кажется, я не вовремя? – вякнула я.

– Дюша! – У группенфюрера мамули глаза были темные и узкие, как амбразуры блиндажа. – Куда девались мои кремы?!

– Кремы? – Я вспомнила знатную театралку Трошкину и в меру собственного таланта изобразила мимический этюд «Глубокая задумчивость».

Не для того, чтобы попрактиковаться в актерском искусстве, а просто потянуть паузу.

– Это вы их взяли? Вам же не раз говорили, что этого делать нельзя! – не дождавшись моего ответа, пророкотал папуля и грозно посмотрел на Зяму. – Казимир! Где мамины кремы?!

– Я не знаю! – с надрывом повторил Зяма.

– Не верю! – сказала мамуля так веско, как это не произносил и сам Станиславский.

Основания не верить сыну у нее имелись. В пятилетнем возрасте Зяма, уже тогда тяготевший к флирту и художествам, утащил у мамули дорогую губную помаду, чтобы красиво расписать оранжевыми узорами скромную серую курточку симпатичной ему соседской девчонки. Помада была химической, и курточка навсегда перестала быть скромной и серой, но консервативным родителям девочки ее обнова не понравилась, да так сильно, что был большой скандал. Зяме надавали по тому месту, которое никакой роли в искусстве не играло, и строго-настрого запретили прикасаться к помаде. Насчет других декоративно-косметических средств в тот раз ничего сказано не было. Поэтому два года спустя, когда в Зямином первом «Б» проводился конкурс детских рисунков на асфальте, братишка без зазрения совести дополнил скудную палитру цветных мелков мамулиными тенями для век. Этот новаторский ход принес будущему гению дизайна первую в его жизни награду за победу в художественном конкурсе и большой набор синяков от папиного ремня. Предполагалось, что это навсегда отучит Зяму искать вдохновение в мамулиной косметичке, но как бы не так! На первом курсе Академии искусств Казимир Кузнецов вновь испытал острый дефицит выразительных средств и прибег к проверенному методу: ограбил гримировальный столик родительницы. Шесть флаконов суперпрочного разноцветного лака для ногтей, вдохновенно, в свободном экспрессивном стиле размазанного по белоснежной супнице полупрозрачного китайского фарфора, позволили Зяме соорудить потрясающий абажур, что в академии зачли как курсовую работу, а дома приравняли к повторному преступлению. Теперь, со сложившейся репутацией рецидивиста, братцу было бы непросто защититься от обвинения, если бы не добрый ангел в моем лице.

– Мамулечка, папулечка, Зяма не виноват! Это я взяла крем! – заявила я, проявляя благородство и самоотверженность, за которые брату в перспективе предстояло заплатить чем-нибудь не менее ценным.

Например, деньгами. Их у меня всегда мало. Гораздо меньше, чем благородства и самоотверженности.

– Мамочка, тут такая история! – начала я, сочиняя на ходу. – Просто ужас, какая!

– Ужасная история? – мгновенно заинтересовалась мамуля.

Зяма незаметно показал мне большой палец, а я ответила ему микроскопическим кивком. На ужасную историю мамуля должна был купиться всенепременно и обязательно. На слово «ужас» наша писательница реагирует, как собака Павлова на звонок к обеду!

– Одна славная, но жутко некрасивая девушка влюбилась в моего коллегу Севу Полонского – того самого, который недавно попал в страшную аварию и теперь в ужасающем состоянии лежит в реанимации!

Я решила не мелочиться и страхи с ужасами не экономить.

– Ужас в том, что под колеса автомобиля Сева попал, убегая от этой самой девушки, которую принял за страшную-престрашную Смерть-с-косой! А она, бедняжка, впала от этого в жуткое отчаяние и повесилась!

– Какой ужас! – вскричал Зяма, грамотно нагнетая атмосферу.

– Ужас, – согласилась мамуля. – Но при чем тут мой крем?

– Погоди, узнаешь, – пообещала я, мысленным пинком подгоняя собственное воображение. – Славная, но страшненькая девушка полезла в петлю, но добрые люди чудесным образом ее спасли…

Мамуля нахмурилась. Хеппи-энд не в ее вкусе, да и добрым людям в качестве героев своих произведений она предпочитает злую нечисть.

– …и заперли в сумасшедший дом! – продолжила я.

Мамуля неуверенно улыбнулась: в психушке есть где разгуляться фантазии сочинителя ужастиков!

– И вот теперь, чтобы славная, но страшненькая девушка перестала думать о смерти, ее нужно всячески настраивать на позитив: обещать, что Сева выздоровеет, простит ее, а потом еще и полюбит, и они будут жить долго и счастливо, пока смерть не разлучит их!

– Аминь! – с просветленным лицом обронил папуля, уже совсем не похожий на штандартенфюрера.

– Смерть – это хорошо, – нетерпеливо поддакнула мамуля. – Но при чем же тут мой крем?!

– А вы еще не поняли? – Я с нарочитым удивлением оглядела лица родных и снова максимально затянула паузу.

Зяма догрыз первый ноготь и принялся за второй.

– Твой замечательный крем я отдала нашей славной, но страшненькой девушке, пообещав ей, что регулярное применение этого уникального косметического средства сделает ее красавицей! – придумала я наконец. – Тебе же не жалко крема, мам? Ты-то у нас и так красавица, каких мало, а у бедной девушки такая трагедия!

– Ладно, Басенька, я сварю тебе новый крем! – вздохнул растроганный папуля.

Это его обещание в сочетании с моим комплиментом мамулю умиротворило.

– Ф-у-у-у! Ну и сильна же ты врать, май систер! – облегченно выдохнув, сказал Зяма, когда мы сбежали из застенков гестапо и окопались в моей комнате. – Прям потомственная сказочница! Может, тоже начнешь ужастики писать?

– Скорее детективы, – сказала я.

История с нападением на Алку не давала мне покоя. Во всех неприятностях и странностях последнего времени смутно угадывалась какая-то связь… Но я пока не была готова к обстоятельному разбору сюжета: слишком много в нем было белых пятен.

– Ляг, поспи, и все пройдет! – посоветовал внутренний голос.

Я решила, что это неплохая мысль, выгнала из комнаты Зяму и завалилась на диван, предварительно повесив на ручку двери со стороны коридора табличку: «Не беспокоить!», чтобы любящие родственники временно исключили меня из круга своего общения.

К сожалению, мне не хватило ума выключить телефон, поэтому сон мой был недолгим и прервался на самом интересном месте: как раз в тот момент, когда ласковые мужские руки легли на мою талию двумя горячими грелками.

– Кто? – страдальческим голосом выдохнула я в трубку, чтобы знать, кого проклинать как третьего лишнего.

– Жак-Ив Кусто! – в рифму откликнулся Эндрю Сушкин и еще немного побулькал, как будто и вправду звонил с океанского дна.

– Почему – Кусто? – заинтересовалась я.

– Потому что тону в море дел! – охотно объяснил Андрюха.

В голосе его явственно прозвучали невысказанные претензии.

– И хочешь, чтобы рядом с тобой барахтался еще кто-нибудь? – догадалась я. – Нет, Андреас, даже не рассчитывай на мое приятное общество! Я на ночь глядя по морозу в контору не поеду! Что за моду ты завел, второй день подряд зазывать меня на свидание в офис!

– Не хочешь – не приезжай, – с легким вздохом согласился Эндрю. – Но тут для тебя факс прислали с пометкой «важно, срочно», вот я и подумал…

– Откуда факс? Кто прислал?

– Тот мужик из автосалона.

– Какой мужик, зачем срочно… – Я зевнула и попросила товарища: – Ты этот факс отсканируй и мне по электронке пришли, ладно? Так и быть, я посмотрю, что там такое важное-срочное.

Понятие «срочно» у Андрюхи своеобразное. Я успела проснуться, умыться, выслушать комментарии родных по поводу нездорового распорядка дня, позвонить Денису Кулебякину (он снова работал допоздна), получить у папули сухой паек взамен пропущенного ужина, сбегать к Трошкиной и убедиться, что ее режим даже более неправильный, чем мой, – подружка еще дрыхла, посмотреть по телику четверть серии какой-то мелодрамы, разгадать с бабулей половину кроссворда, обсудить с Зямой новинки модного сезона весна – лето… Только за полчаса до полуночи в мой электронный ящик упало письмо от Сушкина, так что насчет срочности послания можно было бы и поспорить. А вот важность его никакому сомнению не подлежала.

Директор автосалона «Пятое колесо» Андрей Петрович Кошкин в ответ на мой вопрос о статистике ДТП с участием автомобилей, приобретенных в салоне «Авто-Мишень» (он же «Мишень-Авто»), извиняясь за досадную неполноту наскоро добытых сведений, приводил несколько любопытных фактов, имеющих, как ему показалось, отношение к теме.

Оценив размер текста, я сначала подумала, что Андрей Петрович не перетрудился на ниве сбора информации, отделался мини-подборкой свежих слухов и сплетен. Не ожидая выловить сенсацию, я начала читать письмо по диагонали, но крайне заинтересовалась материалом, наткнувшись на обозначение «Ауди А-6». В коротком тексте оно повторялось несколько раз!

Во-первых, оказалось, что салон «Мишень-Авто» является в нашем городе единственным сертифицированным дилером «Ауди». Во-вторых, я узнала, что с прошлой недели в «Мишени» действуют специальные цены на покупку «Ауди А» шестой модели. Это все еще была не сказка, а только присказка, но уже весьма интригующая.

Сказка началась со второго абзаца. Его открывало сообщение по существу вопроса и в высшей степени свеженькое: только вчера утром белая «Ауди А-6», приобретенная в салоне «Мишень-Авто» в первый день распродажи, была угнана неизвестным с охраняемой стоянки «Бета-банка» в квартале от центральной улицы города.

– Это мы знаем, – прокомментировал мой внутренний голос.

Я без промедления перешла ко второму абзацу, из которого узнала, что в тот же день, то есть вчера, в среду, белая «Ауди А-6», приобретенная в «Мишени» в первый день распродажи, была угнана с центральной городской улицы, где вообще-то нельзя было парковаться в это время суток. Личность угонщика не раскрывалась, сказано было только, что он погиб в ДТП, которое произошло по его же вине. Видно, нервный был парень: пошел на дело, по уши напившись снотворного.

– И это мы знаем! – не тая удивления, сказал мой внутренний голос.

В третьем абзаце автор сводки ссылался на городской телеканал, сообщивший в новостях об ужасной аварии на трассе за Грушевским мостом. Белая «Ауди А-6» на повышенной скорости выехала на встречную и столкнулась с другим автомобилем. Оба водителя погибли, «Ауди» получила серьезные повреждения, вторая машина и вовсе сгорела.

– Сие нам также ведомо! – уже почти благоговейно молвил мой внутренний голос, от изумления переходя на старославянский.

Четвертый абзац меня добил. Всего несколько часов назад белая «Ауди А-6», приобретенная сами понимаете где, угодила в ДТП на пересечении улиц с запоминающимися плодово-ягодными названиями Сливовая и Абрикосовая!

– Аз вем! – протодиаконом бухнул мой внутренний голос.

И, почти исчерпав наш с ним запас впечатляющих церковнославянизмов, застращал меня расхожим библейским:

– Многия знания таят многия печали!

Я еще раз, уже более внимательно, прочитала справку. Ее составитель не назвал свои источники информации, за исключением теленовостей, и нигде в тексте не привел номера пострадавших автомобилей. Однако в случае с аварией на плодово-ягодном перекрестке этот недостаток мне легко было исправить.

Я открыла в разделе «Мои фотографии» своего мобильника последний снимок и списала цифры и буквы с номерной таблички на заднем бампере белой машины.

– Теперь надо узнать номер «Ауди» Смеловского, – подсказал внутренний голос.

Со слов самого Смеловского мне было известно, что номер его автомобиля знает оператор Саша. Мы с ним знакомы с тех пор, как Макс, хвастаясь своей растущей популярностью, начал приглашать меня на разные телешоу. Мобильного телефона Александра у меня, правда, никогда не было, но я позвонила в студию, и мне ответил удивительно бодрый для середины ночи бархатистый бас:

– Слушаю!

– Спрашиваю! – так же бодро сказала я. – Оператора вашего можно попросить к телефончику? Александра?

– Попросить-то можно, – хохотнул красивый бас. – А позвать, простите, никак! Александр сейчас стоит за камерой, а вы позвонили в прямой эфир ночной программы «Разговор без галстука», так что у вас есть возможность задать вопрос нашему гостю – председателю общественного комитета по вопросам подросткового курения Николаю Петровичу Комарову. Итак, ваш вопрос?

– Скажите, как сотрудничает комитет по вопросам подросткового курения с комитетами по вопросам детского идиотизма и старческого маразма? – с ходу брякнула я первое, что пришло в дурную голову.

Красивый бас восторженно икнул, но ответа на свой вопрос я не услышала. В трубке сухо щелкнуло, а потом послышался усталый женский голос:

– Алло, девушка, от кого звоночек был, представьтесь? У нас будет приз за самый оригинальный вопросик, у вас есть шанс.

– Запишите: звонили из комитета по вопросам женского распутства. Нам ваш оператор Александр членские взносы за прошлый год задолжал. Передайте ему, пожалуйста, что надо заплатить, пока мы его не исключили!

У меня не было сомнений, что при такой постановке вопроса скомпрометированный Александр перезвонит мне сразу же, как только выйдет из студии прямого эфира. Я продиктовала отупевшей от усталости ассистентке свой телефонный номер и стала ждать окончания программы.

Саша позвонил через десять минут. Судя по тому, что его голос в трубке почти заглушило хоровое сопение на заднем плане, у телефона столпилось все мужское население студии.

– Алло, это комитет по женскому распутству?! – с нескрываемой надеждой спросил мой знакомый.

– И мужскому разврату! – подтвердила я. – Саша, это Индия!

– Индия?

Мой собеседник заметно удивился, а в трубке послышалось: «Братва, готовьте рупии, тут интердевочка!»

Назваться полным ФИО после такого комментария было бы неразумно, поэтому я только крякнула досадливо и попробовала зайти с другой стороны:

– Это подруга Максима Смеловского…

– Из Австралии?

В задних рядах немедленно прокомментировали: «Нет, не рупии – австралийские доллары готовьте!»

– Саша! – Я разозлилась от того, что уже не в первый раз стала жертвой собственной шуточки. – У меня к вам очень серьезный вопрос. Вы знаете номер машины Максима Смеловского?

– Где?

Этого вопроса я не поняла.

– Что – где? Где на машине номер?

– Нет, где у него машина? В Австралии?

И тут меня царапнуло. Австралия, упоминающаяся в связи с Максимом Смеловским, – об этом стоило поговорить! Я сменила курс, временно оставила в стороне вопрос о номере Максимкиной «Ауди» и плотно взяла в перекрестье прицела Зеленый континент. Уяснив, что тема интернационального женского распутства продолжения не получит, массовка на том конце телефонного провода быстро рассосалась, и оставшийся на трубке оператор по мере сил удовлетворил мое любопытство.

Оказывается, Максим Смеловский сегодня утром коротким звонком в отдел кадров уведомил руководство телекомпании о своем желании срочно взять очередной трудовой отпуск. При этом коллеги Макса почему-то решили, что тот отправился не куда-нибудь, а в Австралию, и по этому поводу страстно завидовали свободной в своих порывах телезвезде. Я немного умерила эту нездоровую зависть, напомнив Саше о том, что телезвезда недавно понесла убытки в связи с утратой нового автомобиля, и все-таки узнала номерок Максимкиной погибшей «Ауди». С тем номером, который запечатлела камера моего мобильника, он не совпадал.

Отпустив с миром Александра, я с ногами залезла на диван, обхватила руками коленки и задумалась, нанизывая разрозненные факты на общую логическую нить.

Ожерелье получалось интересное.

В качестве первой «бусинки» я взяла ЧП с машиной Смеловского: угон с последующей автокатастрофой. Это событие потянуло за собой другое – бегство напуганного Макса. Убежал он, если верить народной молве, аж в Австралию. И из Австралии бедная Трошкина под угрозой страшной смерти должна была вернуть загадочного ЕГО. А требовали от Алки этого странного подвига два кавказца, угнавшие старенькую машинку пенсионера Кирикова.

– Круг замкнулся, – подытожил внутренний голос. – С угона мы начали, угоном и закончили. И получилось у нас уравнение с тремя неизвестными.

Я подсчитала: неизвестный угонщик Максовой «Ауди» – раз, неизвестный ОН, приговоренный к принудительному возвращению из Австралии, – два. Неизвестные горцы в черных одеждах и с черными же помыслами – два в одном наборе – три. А известных-то всего двое: Трошкина и Смеловский. Алка уже рассказала нам с Зямой все, что знала, – на самом деле совсем немного. Так, может, ключ к разгадке этой запутанной истории следует искать там же, где Макса?

– И вновь мы вернулись к тому, с чего начали, – к вопросу «где Смеловский?» – вздохнул внутренний голос.

– Ну уж точно не в Австралии, – сказала я.

В отличие от завистливых коллег Максима по ТВ, я наверняка знала, что в настоящее время Смеловский не выездной. Его заграничный паспорт в пакете других документов только на прошлой неделе улетел в Москву, в посольство Франции, для оформления шенгенской визы! А знала я об этом по той простой причине, что на Лазурный Берег мы с Максом собрались ехать вместе. Чисто по-дружески, конечно! А что? Если мой сердечный друг Денис Кулебякин никак не может сопроводить любимую девушку в Ниццу, а просто друг Максим Смеловский очень даже может, зачем отказываться от хорошей компании?

– Все, решено: завтра с утра надо плотно приниматься за поиски Макса! – постановил внутренний голос.

– Уже не завтра – сегодня! – вздохнула я, посмотрев на будильник.

Была половина второго ночи, до урочного подъема осталось меньше шести часов. Все мои домашние уже спали. Я в ускоренном темпе совершила вечернее омовение и тоже рухнула в постель.

Пятница

1

Утро началось с душещипательной сцены. Выйдя к завтраку, я застала на кухне Зяму, который упаковывал в торбочку банку с супом. Литровая банка помещаться в сумочку для компакт-дисков никак не хотела, но Зяма проявлял настойчивость. Сумка трещала по швам, внутри нещадно сотрясаемой банки в золотистом бульоне рыбкой кувыркалась куриная ножка.

– Это что-то новенькое! Все свое ношу с собой? – съехидничала я.

До сих пор Зяма еду из дома не выносил.

– Это не мое, – невозмутимо ответил братец. – Свою порцию я уже съел. А это для больного передачка.

Я поспешила заглянуть в кастрюлю, убедилась, что свежего бульончика там еще немало, и успокоилась. Раз мой паек не урезан, я не буду возражать против раздачи благотворительного супа.

– А кто у нас больной? – Спросонья я не очень хорошо соображала.

– Здрасте! – Зяма наконец запихнул банку в сумку, освободил руки и смог ими картинно всплеснуть. – А про Полонского ты забыла? Однако, неважно у вас в МБС с корпоративным братством! Я думаю, пора бы Севу навестить.

– Отличная мысль! – Я щелкнула пальцами и пошла звонить Катерине.

Коллеге не очень понравилось, что я прибуду на работу с бóльшим, чем обычно, опозданием, но я напомнила ей о благородных законах корпоративной дружбы, товарищества и братства, а также упомянула о курином бульончике, сваренном с утра пораньше специально для больного Севы. Катька, не знающая, что в нашем доме кашеварит исключительно папуля, подумала, будто это я в тихий рассветный час в кухонном фартуке поверх пеньюара самоотверженно топталась у плиты с поварешкой, и устыдилась собственной черствости.

– Ладно, передавай Севе наши приветы и пожелания скорейшего выздоровления! – сконфуженно сказала она. – Я предупрежу шефа, что ты будешь к обеду.

Я бессовестно обманула коллегу. Навещать Севу Полонского я вовсе не собиралась, у меня были совершенно другие планы. Я надумала активизировать поиски Макса и с этой целью нанести утренний визит в особняк на улице Сливовой.

Поскольку Зяма отправлялся с гуманитарной миссией в больницу не пешим ходом, а на своем «Рено», я уговорила братца сделать небольшой круг и завезти меня на Сливовую. И доехали мы так быстро, что я не успела придумать начало разговора с Гламурной Кисой! Ну что я ей скажу? «Здравствуйте, вы подруга Максима Смеловского? Надо же, и я тоже! Давайте поговорим как подруга с подругой!»? Да если Киса нелюбопытна, она мне даже дверь не откроет. А если ревнива – откроет и спустит на меня собак!

Однако страхи мои оказались безосновательными. Калитка в высоком заборе была открыта настежь и даже закреплена специальным устройством, чтобы ее не захлопнул ветер. Собаки, если они и имелись во дворе, никак себя не проявляли. На флагштоке, вырастающем из альпийской горки, трепетал черный шарф.

– Это что, пиратский флаг? – насторожился мой внутренний голос.

Доносящийся со двора размеренный стук дополнил воображаемую картинку образом старого корсара, хромающего на деревянной ноге.

– По бим-бом-брамселям, – озадаченно пробормотала я, проходя в калитку.

На крыльце дома высилась растопыренная стремянка, на ней стоял гражданин в оранжевом комбинезоне поверх толстого «водолазного» свитера. Пират-водолаз неспешно стучал молотком, приколачивая к дверной притолоке сосновую гирлянду, перевитую лентами. Если бы это были банты из красного атласа, я бы подумала, что гражданин заплутал во времени и с большим опережением графика готовится к встрече Нового года, но черный креп никак не ассоциировался с праздниками.

– Здравствуйте, – машинально сказала я, уже догадываясь, что с пожеланием хозяевам здоровья я сильно опоздала.

Неужели вчерашнее ДТП на перекрестке Сливовой и Абрикосовой имело фатальные последствия?! Я видела Кису сразу после аварии, она была жива и целехонька, ни одного акрилового коготка на лапках не поломала!

– Может, нежное создание не перенесло выяснения отношений с владельцем второго разбитого автомобиля? – предположил мой внутренний голос.

Я покачала головой. Знаю я таких Кис! С виду они нежные и трепетные, как весенние примулы, но под розовой плотью прячется стальной каркас, а губки бантиком скрывают три ряда акульих зубов. Гламурная Киса – создание куда более хищное, чем уссурийский тигр. Не зря тигров почти всех истребили, а Кис развелось, как тараканов!

К тому же с водителем второй пострадавшей машины Киса, как я видела, даже не ругалась.

– А кто же тогда умер? – завибрировал мой внутренний голос.

Очень мне не хотелось найти Максима Смеловского в гробу, в белых тапках!

Дядька, прибивающий траурную гирлянду, обернулся на робкое мое «здрасте», но ничего не сказал: во рту у него серебром блеснули шляпки гвоздей. Зато в дверном проеме возникла невысокая округлая фигура пожилой женщины в черном плюшевом платье, с черной же газовой косынкой на седых кудряшках.

– Проходите, проходите! – захлопотала она, привечая меня. – Горе-то какое, а? Проходите!

Какое именно горе, хотелось узнать поскорее. Но хлопотливая бабушка уже передала меня с рук на руки долговязой особе с бледно-зеленым лицом глубоководной рыбы. Один взгляд на ее тусклые красные глаза и загнутый скобкой рот напрочь отбил у меня всякое желание затевать разговор. Я мужественно стерпела прикосновение к своей руке холодного плавника и позволила увлечь себя в глубь дома.

Бок о бок с женщиной-рыбой мы проплыли по темному коридору мимо полудюжины плотно закрытых дверей, нырнули под очередную сосновую арку и оказались в помещении, которое до превращения в траурный зал представляло собой довольно симпатичный зимний сад. Сейчас деревья в кадках и растения в горшках тесными рядами выстроились по периметру, и золотистый свет, разбитый клетками стеклянного потолка на квадраты, лился не на живую зелень, а на мертвое тело в массивном гробу с бронзовыми ручками и обильным декором. Вокруг гроба выстроились в каре разномастные стулья и табуреты. На них сидели и показательно скорбели мужчины и женщины в темных одеждах.

– Снова ЧЕРНЫЕ! – охнул мой внутренний голос.

– Сюда.

Меня усадили на свободный стул. Я послушно опустилась на мягкое сиденье и прикрыла глаза рукой, надеясь, что это сойдет за проявление глубокой печали. На самом деле мне просто страшно было посмотреть на человека в гробу. Чтение мамулиных ужастиков плохо подготовило меня к кошмарам реальной жизни.

Глаза-то я закрыла, а уши – нет, так что тяжкие вздохи, доносящиеся со всех сторон со стереоэффектом, мне были прекрасно слышны.

– Да-а-а… Вот так живешь, живешь и не знаешь, где тебя смерть найдет! – вздохнула женщина слева.

– Думаешь, что хорошо устроился, все схватил, – ан нет, оказывается, жизнь себе не купишь! – подхватил мужчина справа.

В голосе его мне почудилось нечто вроде злорадства – на доброе слово об усопшем сказанное походило мало.

– Проклятая страна! – хрипло выругался какой-то старик. – Здесь можно быть приличным человеком и жить достойно, но погибнуть от рук хулиганья!

– Такая ужасная смерть! – сказал кто-то еще.

Не убирая с глаз ладошку, я покосилась на соседку справа. Она поймала мой взгляд и сочувственно поцокала языком:

– Ай-яй-яй!

Видимо, это было неким выражением солидарности.

– Ужасное горе! Мне даже трудно осознать всю тяжесть утраты! – плаксивой скороговоркой сказала я, нисколько не погрешив против истины.

Осознать было трудно, но очень хотелось.

– В лице Бориса Аркадьевича мы много потеряли, – охотно согласилась соседка.

Я посмотрела на нее с глубокой признательностью: назвав усопшего по имени, эта милая женщина развеяла мои самые страшные подозрения!

– Слава богу, это не Макс! – облегченно вздохнул и мой внутренний голос.

Я убрала с глаз шоры, посмотрела на домовину и охнула так, что сердобольная соседка потрясла мой локоть и с чувством сказала:

– Крепитесь, милая!

Я крепилась, как могла, но побледнела, видно, здорово. Даже злорадный дядька справа проявил сочувствие:

– Вам плохо? Может, водички?

– Да-да, водички – это было бы хорошо, – пролепетала я.

Я встала и пошатнулась, словно уже сходила по воду и нагрузилась ведрами на коромысле. Добродушная тетка, сидевшая слева, подхватилась, поддержала меня под руку и бережно вывела в коридор:

– Пойдем, пойдем, деточка, вижу, плохо тебе…

На пороге я оглянулась и еще раз посмотрела на усопшего.

– Он это, он, не сомневайся, – угрюмо буркнул мой внутренний голос.

Я бы вовсе не сомневалась, будь покойный одет не в черный офисный костюм, а в оранжевый спортивный! Но даже в таком виде он был вполне узнаваем – в гробу в белых тапках лежал тот самый морковный дядька, внезапную гибель которого проворонила позавчера легкомысленная Трошкина!

– Водички или чаю? А может, водочки? – усадив меня на табурет в просторной кухне, захлопотала добрая женщина.

– Лучше чаю! – Я поразительно быстро для полуобморочной девы определилась с выбором напитка.

Чаепитие – процесс несуетный, требующий поэтапной организации процесса и располагающий к неспешному общению. Пока заботливая женщина по-хозяйски возилась на кухне – наливала в чайник воду, дожидалась, пока она закипит, открывала коробочку с чайными пакетиками, искала сахарницу, – я слабым голосом задавала ей вопросы и неслабым разумом анализировала ответы.

Картинка вырисовывалась интересная и непонятная, как шедевр абстрактной живописи.

Покойника, на прощание с которым я угодила, звали Борис Аркадьевич Томин. При жизни он рулил каким-то бизнесом с недвижимостью – в подробности моя собеседница тетя Маша, его соседка, посвящена не была. Для нее, женщины простой, слова «девелопер» и «риелтор» звучали одинаково ругательно. Но финансовый кризис, накрывший отрасль, как радиоактивное облако, очевидно, подпортил кровь и господину Томину. Соседи заметили, что Борис Аркадьевич перестал закатывать в своем доме знатные вечеринки, спал с лица и поменял шикарный джип на скромную «Ауди», купленную для жены. Правда, наряды его супруги Лады менее роскошными и вызывающими не стали.

– Неблагодарная она, эта Ладка, и бессовестная, – нашептала мне тетя Маша за чаем с неприятно черствыми бубликами. – Видит, что мужик убивается, дела у него совсем плохи, а все одно тряпки себе мешками покупает и золотом обвешивается, как елка! А сама-то и не работает, и в доме палец о палец не ударит, все хозяйство Верочка, прислуга, ведет.

– Сплошные убытки от такой подруги, – поддакнула я, мысленно сделав себе пометку: надо познакомиться и пообщаться с этой Верочкой.

Прислуга наверняка много чего знает о хозяевах.

– И при жизни Борису Аркадьевичу одни расходы с этой шалавой были, и после смерти еще досталось! – заерзала на табурете тетя Маша.

Видно было, что доброй женщине страсть как хочется посплетничать, и я охотно пошла ей навстречу:

– Как это – убытки после смерти?

– А вот так! Ладка вчера новую машину разбила! Да не только свою, еще и чужую тачку покалечила! Теперь всем рассказывает, что была в шоке от известия о гибели Бориса Аркадьевича, потому и попала в аварию. Да врет ведь, негодница! – Тетя Маша со всех сторон осмотрела последний бублик и, с натяжкой признав его годным к употреблению, осторожно надкусила. – Я так думаю: если баба в шоке от потери своего мужика, она обтягивающие штаны и кофтенку со стыдным вырезом не надевает, морду не раскрашивает, вавилоны на голове не строит и не летит куда-то прочь из дома, задрав хвост! Весь квартал видел, какая она раскрасивая в аварию свою попала…

ДТП с активным участием красавицы Лады я видела своими глазами, поэтому вернулась к теме, которую моя собеседница упомянула вскользь:

– Скажите, а как погиб Борис Аркадьевич?

– Ты не знаешь?! – Тетя Маша азартно ахнула. – Ой, ну это же просто жуткая история! Убили его!

– Как? Кто?

– Никто не знает, даже милиция! – ответила добрая женщина с таким удовольствием, словно неосведомленность милиции делала честь лично ей. – Нашли бедного Бориса Аркадьевича где-то в городе, ночью, с разбитой головой. Ужас!

– Ужас! – вздрогнула я, лучше своей собеседницы зная, как это было.

Чай мы выпили, бублики сгрызли. Изображать в разведцелях физическую и душевную слабость далее смысла не было.

– Давайте, я чашки вымою, – предложила я.

– Не надо, Верочка придет, сама все сделает, – отмахнулась тетя Маша.

– Значит, сейчас прислуги в доме нет! – мгновенно сообразил мой внутренний голос.

Я поблагодарила добрую женщину за заботу и внимание и пошла к выходу, предварительно уточнив его местоположение, чтобы ненароком не забрести снова в траурный зал. Погребальными мотивами я была сыта, как черствыми бубликами, – по горло.

С притолоки свисали колючие темно-зеленые ветки. Я не успела пригнуться, и сосновые ежики причесали меня в стиле «я у мамы дурочка». Зато дядька со стремянкой с крыльца уже убрался, и слава богу: мне не хотелось, чтобы кто-то видел меня в засаде за забором. Не придумывая ничего нового, я заняла свой вчерашний наблюдательный пункт за углом и стала ждать появления Верочки.

Приходящая прислуга с милым именем представлялась мне щупленькой женщиной, чисто, но бедно одетой и измученной ежедневной барщиной. Высматривая на дороге этакую рабу совка и веника, я едва не пропустила дюжую фигуру в ярко-зеленом лыжном костюме и поняла свою ошибку, только когда рослая спортсменка остановилась перед открытой калиткой, сдернула с рыжеволосой головы вязаную шапочку, шумно хлопнула себя ею по болоньевым бокам и басовито рявкнула:

– Куда коврик с порога уволокли, ироды? Небось уже тонну грязи в дом натащили!

Назвать эту грозную валькирию Верочкой у меня язык не повернулся.

– Вера? – робко позвала я.

– Ну? – обернулась валькирия.

– Можно с вами минуточку поговорить?

– Ну!

Мы сошлись на полпути между углом забора и калиткой. Десяти шагов мне хватило, чтобы обрести своеобычное присутствие духа, а перспективный зачин для беседы я успела придумать за время подзаборного сидения:

– Вера, вы теперь останетесь с Ладой или будете искать другую работу?

– Есть предложение? – Вера окинула меня длинным, с ног до головы, оценивающим взглядом.

Я не дрогнула, точно зная, что мой внешний вид уверенно засвидетельствует мою платежеспособность.

– Ну, не знаю, – закончив осмотр, сказала Вера. – Есть ли мне резон со старой хозяйкой оставаться, надо еще подумать. Деньги-то хозяин в дом нес, кто теперь платить будет, непонятно.

– А вам много платили?

– Десять. И еще за генеральные уборки, и отдельно каждый день на хозяйственные расходы. А что?

– Не десять. Максимум восемь! – оценив острый прищур глаз валькирии, предупредил меня внутренний голос. – Не дай себя надуть, сразу видно, что эта особа денежки очень любит!

– И хорошо, – кивнула я.

Верино неравнодушное отношение к денежным знакам облегчало мне продолжение беседы.

– Тысяча, – сказала я, протягивая своей собеседнице соответствующую купюру. – Это только за информацию, есть ли у вашей хозяйки любовник.

– Да! – без малейшей задержки и тени сомнения в голосе ответила Вера.

Банкнота так же мгновенно исчезла в кармане ее зеленой куртки.

Принципиальное согласие сотрудничать и четкий ответ на ключевой вопрос стоили дорого, но ставку за пошаговую разработку темы я сочла правильным существенно снизить:

– Еще пятьсот за опознание, – предложила я, оживляя зажатый в кулаке мобильник.

Цветная фотография Максима Смеловского была у меня в телефонных контактах.

– Он?

– Да!

– Верочка! – Визгливый голос, донесшийся с крыльца, прервал общение, быстро обогащающее валькирию деньгами, а меня знаниями. – Сколько тебя ждать? Ты опаздываешь! Не забыла, что у тебя почасовая оплата?

В дверях, притопывая ножкой, стояла вдовица. Я с удовольствием заметила, что сосновые щетки не дотягиваются до ее белобрысой головы полметра: без вызывающе высоких каблуков раскрасавица Лада была почти карлицей. Я подвинулась ближе к забору, чтобы она не смогла меня увидеть.

– Убила бы ее! – подкатив глаза, прошептала Вера. – Ну, поговорим еще.

Она ловко сунула мне в руку твердую картонку и зашагала к дому.

Я посмотрела на карточку – это была визитка с телефонным номером, именем и коротким определением: «хоум-менеджер».

– По-нашему – «домоправительница», – хихикнув, перевел мой внутренний голос.

– Домомучительница! – ухмыльнулась я, вспомнив приятельницу Карлсона.

Желание убить лилипутку Ладу грозная и могучая Верочка могла реализовать шутя-играючи. Не скрою, мне такая перспектива была вполне симпатична. Подруга усопшего Бориса Аркадьевича искренне не понравилась мне сразу же, а я обычно доверяю своему первому впечатлению о людях.

– И не надо думать, будто это банальная женская ревность! – съехидничал внутренний голос.

Я предпочла промолчать, а сердитое сопение замаскировала размеренным дыханием спринтера: пора было бежать на работу. В офисе меня ждали новое задание и коллеги, желающие узнать, как себя чувствует Сева.

2

Чтобы не засыпаться, я по дороге позвонила Зяме и спросила у него, как там Полонский.

– Уже в сознании! – обрадовал меня брат, сам очень довольный. – Врачи говорят, организм у больного молодой, здоровый – выкарабкается! К тому же за ним там какая-то сестрица милосердия из волонтеров так ухаживает, так ухаживает – я бы и сам от такого ухода не отказался!

– Надеюсь, ты сказал ей об этом?

– Конечно! Смутилась, бедная! – Зяма самодовольно хмыкнул.

Я тоже улыбнулась и порадовалась за Марьяну. У женщин, которых хотя бы мимолетно одарил своим вниманием мой братец, повышается не только уровень гормонов счастья, но и самооценка, и жизнелюбие растет и крепнет, как рахитик под синей лампой! А это именно то, что нужно сейчас нашей с Алкой новой приятельнице, чтобы ощутить жизнь как праздник.

Тем временем праздник жизни уже вовсю шагал по планете: в «МБС» царило отчетливо приподнятое настроение. Бухгалтерша с благостным лицом выписывала кому-то счет на оплату, шеф у себя то и дело жужжал креслом – не иначе гонял по кабинету от стола до замаскированного под тумбочку бара за выпивкой. Сашка Баринов усиленно потел над блокнотом, Катька, надев наушники, сосредоточенно слушала аудиоролик, Сушкин вдохновенно ваял нетленку в монтажке. При виде меня офисный люд оживился, и больше всех – Баринов.

– Помоги придумать картинку, а? – попросил он, придвинув ко мне блокнот. – Слоган у меня уже есть: «Мы открыты для вложений».

– Мы – это кто? – Я прищурилась на густо исчерканный лист.

Видно было, что слоган Сашка рожал в муках.

– Инвестиционная компания «Мир», – вздохнул Баринов. – Беда мне с ними! Я уже какие только образы не предлагал: и зерно, падающее на плодородную почву, и бурно растущий зеленый побег, и пышный колос!

– Аграрий! – хмыкнула я. – Давай-ка радикально поменяем образный ряд. Предлагаю: нагая красотка с алой лентой «Мисс Мира» и широко расставленными ногами. И тут же это твое: «Мы открыты для вложений». То-то слоган заиграет!

– Фу, – на секунду оторвавшись от ведомости, скривилась Зоя.

– Не «фу», а рекламный шок! – поправила я. – Очень эффективный ход, не хуже молочных «сисок» и «дедушкиных яиц». Советую предложить клиенту.

– И предложим! – Воодушевленный Баринов потянулся к телефону и принялся названивать нашему внештатному художнику.

С гордостью за себя, такую креативную и незашоренную, я прошла к своему столу и сразу же полезла в ящик за чистой чашкой и пакетиком кофе.

– Ин! Поможешь с роликом для радио? – увидев, что я с комфортом устраиваюсь на рабочем месте, приспустила наушники Катерина.

– А что у тебя? – Я включила электрочайник.

– Акция «Сердце – старым и малым!».

– Что-то по части донорской пересадки органов секонд-хенд? – нахмурилась я.

– Нет! – Катька содрогнулась. – Просто социальный заказ!

– Извини, но это без меня! – Я развела руками и заодно дотянулась до сахарницы на подоконнике. – У меня сегодня настрой исключительно на рекламный шок.

После этого коллеги оставили меня в покое, и я смогла заняться своим делом. Дело было по типу «два в одном»: я решила совместить официальную трудовую деятельность с любительским сыском и под предлогом необходимости разобраться в специфике работы автосалонов, один из которых заказал нам насмерть «запиарить» конкурента, перешерстила с десяток тематических сайтов. В строку поиска я забила интригующее словосочетание «массовый угон автомобилей», и результат изысканий меня не разочаровал!

Первая же ссылка вывела меня на официальную информацию, представленную руководителем ГУВД края на брифинге в понедельник. Высокий милицейский чин назвал марки автомобилей, наиболее востребованных региональными угонщиками. В топ-списке с большим отрывом лидировала «Ауди А» шестой серии, белого цвета, стандартной комплектации. По данным ГИБДД, только с начала текущего года в крае пропало восемь таких машин, а вернуть владельцу удалось только одну.

Гораздо более оптимистично звучало сообщение из соседней Ростовской области, где задержали банду угонщиков джипов. Пять «Лексусов» с номерами областной администрации были остановлены для проверки сотрудниками ГИБДД. Один из водителей предъявил удостоверение сотрудника ГУВД Москвы, однако оно оказалось просроченным. Стражи правопорядка установили, что «московский гость» ранее действительно работал в органах, но уже в течение двух лет находится в федеральном розыске за угон автотранспорта. Документы на автомобили и вовсе оказались фальшивыми. Служивый народ в Ростовском ГУВД веселился и ликовал, полагая, что оперативникам удалось перекрыть крупный канал незаконной поставки угнанных машин на юг России.

Сразу две банды автомобильных воров обезвредили в Ульяновске. Там осенью прошлого года злоумышленики с поразительной ловкостью умыкнули более десятка новых «вазовских» автомобилей. Проанализировав обстоятельства угонов, сотрудники Госавтоинспекции обоснованно предположили, что имеют дело с хорошо организованной и технически оснащенной преступной группой. Впоследствии выяснилось, что гаишники даже недооценили противника: шаек угонщиков было аж две, и они взаимодействовали друг с другом на уровне главарей. На вооружении преступников были сканеры для отключения сигнализации, специальные отмычки-скрутки, заменяющие ключи зажигания, и несколько гаражей-отстойников в разных районах Ульяновска. Там перебивались номера на двигателях и кузовах, параллельно готовились фальшивые документы. Большую часть краденых автомобилей сбывали за пределами области, меньшую предлагали за выкуп их же хозяевам. При этом посредником между угонщиками и их жертвами был капитан милиции Н., входивший в состав оперативно-сыскного бюро!

Украинские милиционеры задержали банду, которая на протяжении двух лет промышляла кражей автомобилей производства Запорожского автозавода. Угонщики умыкнули 17 автомобилей, все это были «Таврии», «Даны», «Славуты». Злоумышленники выслеживали машины, похищали их и разбирали для продажи, работая по четко налаженной схеме и при поддержке продажного сотрудника ГАИ.

В Тюменской области была обезврежена банда угонщиков элитных иномарок. Преступная группа совершила серию краж автомобилей представительского класса. Необходимую информацию угонщики добывали с помощью своего человека в милиции, а затем выслеживали добычу, вскрывали автомобили с помощью современных технических средств и угоняли их. Таким образом криминальный коллектив завладел 19 дорогостоящими транспортными средствами.

Вряд ли вся эта информация показалась бы интересной и необычной специалисту, но я – дилетант! – открыла для себя много нового. Раньше-то я всегда представляла себе типичного угонщика автотранспорта прыщавым люмпен-пролетарием с неоправданными амбициями и притупленным чувством опасности, любителем «эх-прокатиться» и показать свою молодецкую удаль таким же сопливым робингудам. А на самом деле угонщики, оказывается, сплошь и рядом работают в команде – во всяком случае, когда речь идет о целой серии.

– А у нас тут именно серия! – напомнил внутренний голос, возвращая меня к ссылке номер один. – Угон восьми одинаковых машин – это точно не случайность, а конвейерно-поточное производство!

Резонно было предположить, что похищением «Ауди А-6» в нашем благодатном крае промышляет не один человек, а организованная группа. Немного поразмыслив, я сообразила, что у меня есть возможность получить информацию в подтверждение этой версии, и позвонила в телестудию.

Оператор Александр откровенно зевал в трубку, чему я, хорошо зная, в каком ненормальном режиме работают телевизионщики, нисколько не удивилась. Саша узнал меня по голосу и очень обрадовался:

– О! Никак опять комитет по разврату?

– Комитет по борьбе с развратом! – сурово припечатала я, не имея настроения шутить. – И прочими порочными явлениями. К вам, Александр, вопрос по поводу «Криминального вестника». Это же вы делали съемку для сюжета об аварии на шоссе за Грушевским мостом?

– Вы спрашиваете про ДТП с «Ауди» Смеловского? – Александр заметно подобрался, спросонья купившись на мой строгий официальный тон.

– Совершенно верно. Рабочий материал этой съемки сохранился?

– Не знаю, надо у монтажера спросить… Постойте, так я же отдал копию видео гаишникам!

Отношение к милиции у меня опосредованное – через капитана Кулебякина, добрых знакомых в ГАИ вовсе нет, и личного доступа к милицейским архивам я не имею, так что напрашивающееся далее по тексту «возьмите видеозапись у своих коллег из Госавтоинспекции» меня никак не устраивало.

– Впрочем, нам нужна не столько запись, сколько ваши устные показания, – дала я задний ход. – Саша, вы видели человека, который был за рулем разбитой «Ауди»? Как он выглядел?

– Девушка! – Судя по заметно изменившемуся тону, Александр окончательно проснулся. – Как, по-вашему, может выглядеть ТРУП человека, который был за рулем разбитой «Ауди»?! Плохо он выглядел! Очень, очень неаппетитно!

– Саша, меня не интересуют шокирующие подробности! Просто опишите внешность погибшего угонщика – тип лица, цвет волос, глаз…

– Да черный он был, – легко ответил свидетель. – Брюнет с горбатым носом. Как у вас говорят – лицо кавказской национальности.

– Спасибо, Саша! – признательно сказала я.

Два горца, напугавших Трошкину и умыкнувших машинку ее соседа-пенсионера, плюс еще один горец, угнавший «Ауди» Смеловского, в сумме давали криминальное трио. Версия о существовании банды угонщиков подтверждалась!

Я подперла подбородок кулаком и глубоко задумалась. Автомобиль Макса попал в переделку за Грушевским мостом – строго говоря, уже не в нашем крае, а на территории Адыгеи. Вероятно, преступное сообщество, питающее особое пристрастие к марке «Ауди», базируется в этой республике.

– Это плохо, – закручинился внутренний голос. – Другой субъект федерации – другая юрисдикция. Значит, даже если ты обратишься за информационной поддержкой к Денису и его коллегам, они не смогут помочь.

– Я не собираюсь обращаться с этим к Денису! – отмахнулась я.

Мой милый капитан больше любит подержать любимую девушку, нежели поддержать.

Но каждая задача имеет разные способы решения. Это я поняла еще в школе: при тотальном дефиците знаний по физике задачка про летящий снаряд милым образом решалась методами евклидовой геометрии. Физичку эта откровенно бунтарская практика сильно возмущала, но придраться к результату расчетов по теореме Пифагора учительница не могла. Ответ я получала правильный, разве что менее точный, чем у правоверной отличницы Трошкиной.

– Пифагоровы штаны во все стороны равны! – вспомнив геометрию, продекламировала я и набрала нужный телефонный номер.

Баринов, которого любое неделикатное упоминание о штанах смущает, как интимный вопрос, покосился на меня с подозрением, но ничего не сказал.

– Здравствуйте, это из рекламного агентства по вашему заказу, Андрея Петровича, пожалуйста! – напористо проговорила я, дозвонившись в «Пятое колесо».

– Соединяю, – мелодично вякнула барышня, удивив меня нехарактерным для секретарши безразличием к сути дела и личности звонящего.

– Добрый день, Андрей Петрович! – проворковала я. – Это Инна из «МБС». Я получила вашу информационную справочку, большое спасибо. Еще только один вопросик: нет ли у вас или у ваших конкурентов автосалона в Адыгее? Ах есть, и даже не один? Это замечательно.

– Чего же тут замечательного? – удрученно вздохнул мой собеседник. – У нас там только два салона на всю республику, а у «Мишени» целая сеть из семи точек!

– Организуем по ним точечную бомбардировку, – щедро пообещала я, чтобы вдохновить собеседника. – Но для этого нам нужна информация. По непроверенным данным, в Адыгее базируется криминальная группировка, специализирующаяся на угоне автотранспортных средств. Кажется, эта банда сформирована по национальному признаку. Есть сведения, что особый интерес для этих деятелей представляют «шестые» «Ауди». Один из членов банды недавно погиб при угоне машины этой марки. Сможете узнать что-то по этому поводу?

– Вижу, вы действительно готовите широкомасштабное наступление на наших конкурентов! – благоговейно ахнул директор «Пятого колеса». Не иначе сопоставил мой треп про точечную бомбардировку с запросом относительно организаторов массовых автоугонов. – Вот это, я понимаю, размах!

– Подробности планируемой кампании я раньше времени разглашать не могу, но честно предупреждаю, что ширина размаха будет пропорциональна рекламному бюджету! – предупредила я, в последний момент вспомнив о намерении делать дела по типу «два в одном»: вот, заодно и о доходах родной конторы похлопотала!

Бухгалтерша Зоя беззвучно поаплодировала моей последней фразе и вернулась к своим счетам. Я окинула испытующим взором лица коллег и поняла, что все они, не исключая даже Катьку в ее якобы звуконепроницаемых наушниках, с интересом прислушиваются к моим телефонным разговорам. Это мне не понравилось. Ни один уважающий себя частный сыщик не станет работать в присутствии любопытной публики! Шерлок Холмс не в счет, он раскрывал свои профессиональные секреты только коллегам – доктору Ватсону и инспектору Лестрейду, которым все равно не хватало ума воспользоваться полученными знаниями.

– Так, господа и дамы, у меня назначена встреча с клиентом вне офиса, – заявила я, вставая из-за стола.

Прежде чем выключить компьютер, я вывела на принтер статьи про автоугоны, а распечатки забрала с собой, подумав, что нужно показать их Трошкиной. В школьные годы Алка решала классические задачки точнее, чем я, хотя и не проявляла при этом предосудительной, с точки зрения учителей-предметников, изобретательности.

3

Домой я катила на маршрутке, и не скучная, скажу я вам, выдалась поездка!

Алчный водитель набрал народу сверх меры и продолжал останавливаться по призыву потенциальных пассажиров, словно «Газель» была резиновая, как его совесть. На одной из остановок в переполненный салон влезла согбенная старушка с корзиной, накрытой клетчатой тряпочкой. Потрескавшаяся плетушка топорщилась во все стороны поломанными прутьями, и я поспешила подобрать ноги, чтобы не лишиться колготок.

Не увидев в салоне свободных мест, бабуля громогласно потребовала:

– Водитель, возьми меня стоя!

Этот эротичный пассаж вызвал оживление на галерке, где устроилась компания пэтэушников. Веселую бабку подобрали и даже усадили, согнав с места одного из пацанов.

Водитель, смущенный поступившим предложением, решил устроить перекур прямо на рабочем месте и задымил вонючей сигареткой в приоткрытый потолочный люк. Все та же бабка недовольно завертела головой.

– Дует вам там, под люком? – виновато спросил водитель, разогнав ладошкой дымное облачко.

– Падлюкам?! – мгновенно подхватилась бойкая старушенция. – Ты, засранец, кого тут падлюками назвал?!

Пэтэушники радостно захохотали, гулко топая тяжелыми ботами и попискивая от удовольствия.

– Не ругайся, мать! – примирительно попросил водитель, выбрасывая недокуренную сигарету в окно.

– Ах, ты меня еще и по матери?! – вызверилась бабка.

– Женщина, успокойтесь! – холодно молвила дама вполне интеллигентного вида и весьма преклонных лет.

– На кладбище мы с тобой успокоимся! – не задержалась с ответом агрессивная старуха.

Благородной даме очень позднего бальзаковского возраста, по идее, кладбище светило примерно в такой же перспективе, как и грубой бабке, однако признавать сию суровую правду она явно не хотела. Покраснев так, что на дряблых щеках потерялись всякие следы румян, дама некультурно рявкнула:

– Да чтоб ты сдохла!

– Я?! Сама сдохни! Фифа! Шиньон начесала и думаешь, что ты королева?! В такси езди!

Я покачала головой и отвернулась к окошку. Женские бои в грязи – это детская забава в сравнении со схваткой двух старух в общественном транспорте! Да что там! На фоне развернувшейся в маршрутке словесной баталии кротким подвигом библейского служения показалась бы портовая драка пьяной матросни! Сцепившихся бабок подзуживали пэтэушники, и конец представлению положил только водитель, затормозивший так резко, что пацаны повалились друг на друга, а бабки посыпались на пол, словно собираясь продолжить поединок в партере.

– Всё, бабки, достали! – гаркнул водитель. – Вы приехали, вылезайте!

– Под люком – на выход! – сострил кто-то из пэтэушников, но живо замолк, схлопотав подзатыльник.

Красные растрепанные бабки, шипя, как две гюрзы, выползли из маршрутки. Заодно нас покинул неприметный тихий дядечка в кепке, надвинутой глубоко на лоб.

– Кто еще скандалить вздумает – в окошко выброшу! – предупредил водитель, отчаливая от тротуара.

Спустя пару минут я вспомнила, что сижу в исключительно неудобной позе с поджатыми к подбородку ногами, с облегчением распрямила коленки, сняла с них сумку и с ужасом обнаружила, что она распорота, как рыбье брюхо, и так же выпотрошена: судя по уменьшившемуся весу торбы, ее содержимое заметно убыло. Негодующий вопль, сорвавшийся с моих уст, вынудил водителя вновь ударить по тормозам, но в окошко меня все-таки не выбросили. В оправдание своего поведения я потрясла разрезанной сумкой, прочие пассажиры мигом провели ревизию собственного имущества, и выяснилось страшное: того или иного ценного имущества лишились все, кроме одного пэтэушника: у этого условно босоногого мальчика не имелось никакой ручной клади, а в кармане лежали лишь десятка мелочью и скомканный носовой платок.

Возмутительный, с точки зрения, гаишника разворот через две сплошные и последовавшая затем дикая гонка к месту предыдущей остановки описанию не поддаются. Выжимая педаль газа, водитель грязно матерился, а в салоне висел хоровой стон, превратившийся в плач, когда мы подъехали к месту расставания с бабками – во всех смыслах.

Разумеется, воинствующих старух на том месте, где их высадили, уже не было. Бесследно исчез и никому толком не запомнившийся тип в кепке, которого слаженный хор пассажиров единодушно объявил вором.

– А вредная бабка – сто пудов, с ним в доле! – развивал тему водитель, вновь следуя по маршруту. – Старая грымза с самого начала нарывалась, искала, за что бы ей зацепиться. Устроила скандал со свалкой и отвлекла внимание от своего подельника! Подлюка из-под люка!

Пассажиры удрученно помалкивали. Я удостоверилась, что понесла не особо большую потерю, лишившись только кошелька с мелочью, и с прищуром разглядывала сумку, прикидывая, нельзя ли замаскировать разрез художественной штопкой или аппликацией. На такие дела большая мастерица Алка Трошкина. У нее и многофункциональная швейная машинка имеется, и руки растут, откуда надо, а не оттуда, откуда у меня лично растут ноги.

– Трошкина, на тебя вся надежда! – с порога объявила я, ворвавшись к подруге.

Алка даже после нападения злодейских горцев не изменила дурной привычке не запирать дверь на замок.

– Что еще? – без энтузиазма отозвалась подруга.

Примерно так утомленный собственным героизмом Брюс Уиллис в кино реагирует на очередную просьбу спасти мир.

– Мне в маршрутке разрезали сумку. Починишь как-нибудь? – Я вошла в комнату и упала на диван рядом с Алкой.

С боков подружку подпирали стопки фотографий, и на коленях она держала кучу снимков, каковые и рассматривала, поочередно извлекая карточки из подола.

– Что смотрим? – заинтересовалась я. – О! Неужели ты наконец распечатала австралийские пленки?!

В январе Алка летала на Зеленый континент, чтобы посмотреть, как идут дела на ее овечьей ферме. Она-то посмотрела, а вот мне до сих пор приходилось довольствоваться исключительно подружкиными рассказами. Иллюстрации к ним пребывали на фотопленках, которые скотовладелица все ленилась проявить.

– Это оно, твое ранчо?

Я выдернула из середины ближайшей стопки первый попавшийся снимок и с неподдельным интересом рассмотрела пейзаж с преобладанием оранжевого: рыжими были и волнистые пустоши, и песчаный берег пересохшей речки, и вечернее небо. На апельсиновом фоне заката очень красиво смотрелось раскидистое черное дерево.

– Красотища! – восхитилась я.

– Да, – сухо ответила Алка, перебирая снимки из другой пачки.

Я заглянула через ее плечо и увидела потрясающий по выразительной силе крупный план однорогого барана, засмотревшегося в объектив, как на новые ворота. На других фото тоже были бараньи и овечьи морды в фас и в профиль, овцы целиком, поодиночке, группами и даже большим коллективом во главе с лохматой собакой и лохматым же загорелым пастырем в джинсовом комбинезоне на голое тело.

– А это кто? – Я, конечно, не пропустила любопытный экземпляр.

– Джон, – безразлично ответила Алка и, заметив мой интерес, пересыпала мне на колени кучку снимков. – А это Джек, он стригаль.

– Что он сделал? – не поняла я.

– Он стриг овец, – безучастно объяснила Алка. – Стриг, стрижет и будет стричь. У него такая работа – стригаль. А это мистер Дэниел.

Мистер Дэниел был запечатлен вблизи открытого огня, на котором жарилась баранья нога.

– Он готовиль? – резонно предположила я. – У него такая работа – он жариль, париль и вариль?

– Он родиль, – усмехнулась Алка. – Мистер Дэниел папа Джона и Джека, и этим его вклад в искусство скотоводства исчерпывается. Мистер Дэниел музыкант, он играет на скрипке ноктюрны собственного сочинения.

– Какой ужас! – Я содрогнулась и потрясла пейзажным фото. – Как можно осквернять такую красоту заунывным пиликаньем?!

– А это Джаспер. – Трошкина подала мне следующий снимок. – Он механик.

– Чиниль, паяль, моторы собираль, – кивнула я.

И тут вдруг до меня дошло, что Алка не случайно рассматривает фотографии австралийских самцов в диапазоне от однорогого барана до бесперспективного престарелого музыканта.

– Трошкина, ты пытаешься на снимках найти ЕГО? – догадалась я. – Вот балда!

– Почему это я балда? – обиделась подружка. – Я логически рассудила, что не могу вернуть из Австралии того, с кем не знакома. Значит, ОН – кто-то из тех, кого я там знаю. А они все здесь!

– На первый взгляд рассуждение логичное, однако в корне неправильное!

Я двумя пальчиками защипнула Алкин подол и потрясла его, сбрасывая на пол никчемные фотографии, а затем объявила удивительную новость:

– Я догадываюсь, кто ОН. Это Максим Смеловский!

– Он разве в Австралии? Вы с ним вроде во Францию собирались. – Алка удивилась, но не тому, чему надо было.

– И продолжаем собираться, – кивнула я. – Французское посольство как раз нам визы оформляет. Именно поэтому Макс никак не может быть в Австралии. Но на работе почему-то уверены, что он именно там. И, если твои ЧЕРНЫЕ наводили справочки в телестудии, то им так и сказали: Смеловский ушел в отпуск и уехал в Австралию!

– Ну а я-то тут при чем? – поразмыслив, на это раз совершенно логично спросила Трошкина.

– Наверное, Макс кому-то говорил, что у него есть ненормальная приятельница, которая имеет собственное ранчо в Австралии, а жить предпочитает в нашем городе, – предположила я. – И называл твое имя.

– Сама ненормальная! – надулась подружка.

– Весь мир сошел с ума, – легко согласилась я. – То-то в дурдоме свободные места в дефиците… Алка! Давай о другом подумаем. Почитай-ка вот это.

Я забрала у Трошкиной последний фотоснимок и взамен сунула ей в кулачок листы с распечаткой интернет-страниц.

– Любопытно, – послушно прочитав тексты, сказала Алка. – Но к чему это?

Я объяснила, что вижу связь между ЧЕРНЫМИ, которые активно ищут Макса, и угонами множества «Ауди», которые лениво ищет Госавтоинспекция.

– Может быть, – внимательно выслушав меня и еще раз пробежав глазами по строчкам, согласилась Алка. – Очень может быть!

Мы договорились, что подружка как следует обмозгует эту тему, и я побежала домой. Хотелось успеть поужинать и освежиться до прихода Дениса: он обещал, что в порядке исключения придет сегодня со службы пораньше и посвятит свободный вечер мне.

Часов до девяти я ждала сигнала от милого, не дождалась и заподозрила, что мой дорогой эксперт-криминалист в очередной раз предпочел романтическим посиделкам (и даже полежалкам) со мной героический труд во имя торжества законности и правопорядка. Уже почти разобиженная, я позвонила Кулебякину сама и, услышав в трубке басовитое «Гау!», успокоилась. Если к телефону подходит Барклай, значит, его хозяин дома. Денис никогда не водит бассета к себе на работу. У них в криминалистической лаборатории установили строжайшее табу на визиты четвероногих после того, как приличный с виду бульдог начальника отдела цапнул чьи-то пальцы. Чтобы неспециалистам был понятен весь кошмар ситуации, объясню, что пальцы были в высшей степени мертвыми, с целью снятия с них отпечатков подверглись термической обработке в кипящем масле и сушились на веревочке. В общем, ужас. Хотя Барклай, я уверена, никогда не позволил бы себе ничего подобного. Это поразительно культурный пес. И я подозреваю, что его благородство сугубо врожденное, потому что научиться хорошим манерам у капитана Кулебякина бассет никак не мог.

– Гау! – бухнул Барклай.

– Барклашка, привет! – ласково сказала я, и славный пес обрадованно заскулил.

Трубка перешла из лап в руки.

– Инка, это ты? – спросил Денис – тоже обрадованно.

– А кто же еще позвонит вам, кобелям, в девять вечера? – провокационно пошутила я.

Милый хмыкнул, но благоразумно воздержался от перечисления женских имен, которые я непременно потребовала бы дополнить адресами и телефонами для последующего проведения небольшой карательной операции.

– Поднимайся, уже почти готово! – сказал он.

Я не стала уточнять, что именно у него готово, чтобы не испортить себе сюрприз. Капитан Кулебякин – мужчина с фантазией и чувством юмора, он вполне способен потрясти воображение любимой женщины. Достаточно сказать, что предложение руки и сердца Денис сделал мне в костюме Кинг-Конга! Это было стопроцентно неожиданно.

На сей раз сюрприз был поменьше и тянул на сто пятьдесят в граммах и двадцать пять в градусах: капитан Кулебякин освоил приготовление в домашних условиях моего любимого «Мохито».

– Вкусно! – похвалила я, пригубив коктейль. – Но откуда мята? Надеюсь, она не хранилась в морозилке со времен вашего с Барклаем летнего похода на пустырь, где выгуливают собачек жильцы всего нашего микрорайона?

– Обижаешь! Мята экологически чистая и свежая! Сам нарвал в парнике твоей бабушки!

– Знала бы она – руки тебе оторвала! – хмыкнула я.

Бабуля, бывшая учительница биолгии, на старости лет стала проявлять спорадический интерес к садоводству-огородничеству и устроила на нашей даче в Буркове небольшое тепличное хозяйство. На последовательную и непрерывную обработку всех наших земельных угодий бабули не хватает, но зелень в своем парничке она выращивает круглый год.

Мы с удовольствием выпили по коктейлю и единодушно решили повторить. Денис довольно ловко порубил лимон, лайм и мяту, и я убедилась, что траву он купил воистину заповедную – побеги лесной мяты были могучие, а листья – густо-зеленые, плотные и бархатистые.

Трава была еще свежая и очень вкусно пахла. Вдохнув головокружительный лесной аромат, я почувствовала себя Машенькой, беззастенчиво и даже бесстыдно напросившейся в гости к Медведю. Денису эта моя ассоциация очень понравилась, и в развитие темы он поспешил заключить меня в медвежьи объятья. На этом культурная часть вечерней программы закончилась, и началась бескультурная, но сказочно увлекательная.

В половине одиннадцатого, очень удачно угодив в паузу между сказками для взрослых, мне позвонила Трошкина.

– Кузнецова, я поняла! – зачастила она, даже не подумав извиниться за поздний звонок.

Судя по волнению подружки, поняла она что-то крайне важное, а может быть, даже великое. Например, смысл жизни. Я села в постели, и Денис, встревоженный моей реакцией, тоже поднялся и сунулся ближе к трубке.

– Это уравнение сложнее, чем ты думала, оно не с тремя неизвестными! – сообщила Алка.

– Трошкина! – простонал капитан Кулебякин, узнав хорошо знакомый писклявый голос. – Шла бы ты со своей алгеброй куда подальше! Ночь на дворе, какие уравнения?!

– Извини, дорогой, но ты не прав: математика – это гимнастика для ума! – сказала я, отпихивая милого от трубки. – Алка, жди, я сейчас!

Недовольный Кулебякин заворчал, поминая недобрым словом ненормальных женщин, которые полезным и приятным упражнениям для тела предпочитают гимнастику для ума, и отстаивая превосходство кириллического алфавита в его назаборном написании над латиницей, где сочетание икса, игрека и третьей буквы не имеет никакого сексуального смысла. Мне стало смешно, но я не поддалась на провокацию и ушла от Дениса к Алке – с восьмого этажа на пятый.

Трошкина, в слишком большом для нее коричневом махровом халате очень похожая на отощавшего Винни-Пуха, сидела на кухне и столовой ложкой ела из банки мед.

– Сладкое активизирует умственную деятельность! – сказала она и подвинула банку на середину стола.

Я молча кивнула, взяла ложку и тоже зачерпнула медку, но больше трех ложек съесть не смогла – захотелось пить.

– Чаю? – понятливо предложила Алка и включила чайник.

– Ну? – спросила я, побарабанив пальцами по столу. – Что там с нашей алгеброй?

– Ах да!

Трошкина вытащила из кармана помятые распечатки, положила их на стол, разгладила ладошками и важно сказала:

– Проанализировав описанные случаи, я заметила одну закономерность, которая представляется мне крайне интересной.

– Щас как дам больно! – пригрозила я, молоточком покачав в воздухе ложку. – Говори проще, не на лекции!

– Смотри сюда, – из второго кармана Алка достала фломастер и шустро почеркала красным по бумажкам. – Вот информация из Ростова: в банде похитителей джипов был бывший мент. Вот Ульяновск: там посредником между угонщиками и их жертвами выступал действующий капитан милиции. Вот Украина: преступной группе помогал продажный гаишник. И вот Тюмень: информатором у угонщиков был свой человек в милиции. Улавливаешь систему?

– Хочешь сказать, что и в нашем случае угонщикам «Ауди» помогает какой-то оборотень в погонах? – смекнула я. – Сообщник в милиции или смежных структурах?

– У меня сложилось впечатление, что это обязательный элемент хорошо налаженного процесса в данной области российского криминального бизнеса, – снова заважничала Трошкина.

Она размашисто начертала на свободной площади последнего бумажного листа знак Зорро и веско молвила:

– Это зет! Вдобавок ко всем нашим иксам и игрекам.

– Возможно. – Я не стала спорить и зевнула.

Алкино открытие не показалось мне сенсационным. Если верить прессе, оборотни в погонах в наших широтах распространены гораздо шире, чем зомби на Гаити.

– Что касается твоих злонамеренных ЧЕРНЫХ и предполагаемой банды угонщиков из солнечной Адыгеи, будем ждать дополнительной информации от засланца в соседней республике, – решила я. – А насчет оборотня в погонах…

– Мистера Зет! – вставила Трошкина явно лишь для красного словца.

– …будем иметь его в виду, – кивнула я и прикрыла рот ладошкой, пряча зевок.

Мы допили чай, доели мед и разбежались по кроваткам.

Остаток ночи прошел без приключений и потрясений.

С потрясения началось утро.

Суббота

1

Немецкий тяжелый рок сотряс стену над моим ложем, и постер с изображением красивого замка на Луаре спланировал вниз, накрыв меня, точно полковое знамя – погибшего героя.

– Их либе дих! – проревел кто-то зверским голосом, каким было бы уместнее не в любви признаваться, а как раз на мучительную смерть посылать.

– Я убью тебя, лодочник! – бессильно пробормотала я, чувствуя, что еще пара таких вокализов – и я умру от разрыва сердца и барабанных перепонок.

Насчет личности приговоренного лодочника сомнений у меня не было. В роли Харона, досрочно влекущего меня на тот свет, явно выступал Казимир Кузнецов – гениальный дизайнер, знатный ловелас, любитель черного рока и просто мой брат.

Я посмотрела на часы и тихо выругалась. Половина девятого! Выходной день! Можно было спать сколько хочешь, а тут Зяма со своими песнями о нибелунгах!

Путаясь в рукавах, я натянула банный халат (считай, облачилась в доспехи), скрутила в тугую трубку падший постер (вооружилась) и, похлопывая им по махровому бедру, отправилась воевать за правое дело. За святое право честного офисного труженика на нерушимый субботний отдых!

Бумажную палицу я занесла над головой, как меч-кладенец, и дверь в комнату брата открыла ногой.

– А, это ты, Дюха, – безучастно молвил Зяма, не обратив никакого внимания ни на мою грозную позу, ни на грохот двери, ударившейся о стену.

Грохот, впрочем, естественно влился в музыкальное оформление.

Я преодолела порыв посвятить братца в рыцари множественными ударами по плечам и дурной голове и сломала ноготь, с размаху ткнув пальцем в кнопку выключения музыкального центра.

– Иххххххь… – с понижением провыл немецкий менестрель, и стало восхитительно тихо.

– В чем дело? – твердокаменным голосом спросила я.

Обычно Зямка врубает тяжелый рок в минуты адекватно тяжелого душевного уныния.

– Скажи мне правду, Дюха! – Братец посмотрел на меня в упор. – У Трошкиной правда есть кто-то еще?

– Ты имеешь в виду – кто-то еще, кроме тебя? – безжалостно уточнила я. – Дай подумать…

Зяма терпеливо ждал, раздувая ноздри. Меня охватили противоречивые чувства. С одной стороны, стало жалко родного брата, готового разочароваться в великой и бескорыстной женской любви. С другой – в лице Зямы получило удар под дых все коварное, бесчестное, эгоистичное и самодовольное мужское племя, а этим зрелищем имело смысл насладиться как следует. Не так часто случаются моменты триумфа феминизма!

– Ладно, скажу. – Фамильный кузнецовский гуманизм, воспетый еще бабулей, победил женскую солидарность. – Никого такого у Алки нет, не сомневайся! Уж я-то знаю. Трошкина любит тебя и только тебя. И будет любить, пока вас не разлучит смерть с косой.

При слове «смерть» братец, успевший расплыться в улыбке, слегка поморщился, но все-таки сказал:

– Спасибо, Дюха! Ты настоящий друг. То есть товарищ. То есть сестра.

– Друг, товарищ и сестра, – кивнула я. – Но если ты еще хоть раз разбудишь меня немецким роком, я тебе такой блицкриг устрою, что будет Зяма капут!

– Я был расстроен, – повинился друг, товарищ и брат. – Я ведь раньше как-то не думал, что моя любимая женщина… То есть моя наиболее любимая женщина! Что она может любить кого-то, кроме меня одного.

– Вот он, слепой мужской эгоизм! – Я завела глаза к потолку, с которого слабыми отголосками «Раммштайна» продолжали осыпаться чешуйки водоэмульсионной краски. – Значит, вам, мужикам, можно заводить параллельные романы, а нам, женщинам, только последовательные?!

Пристыженный Зяма за все мужское племя не вступился, и я покинула поле брани победительницей.

– А знаешь, ведь в этом что-то есть! – задумчиво сказал мой внутренний голос, дождавшись, пока я пришпилю на место постер с замком. – Параллельные романы, гм…

– Это к тому, чтобы мне завести кого-нибудь еще, кроме Дениса? – подхватила я, падая на подушку.

Если честно, эта мысль была не нова. Я давно поняла, что у настоящих мужчин (а ненастоящие мне лично в принципе не интересны) есть один большой недостаток, являющийся продолжением их великих достоинств. Настоящий мужчина не способен полностью посвятить себя женщине. Ее, даже любимую, он одаривает вниманием по остаточному принципу. Причем любимые могут меняться или даже существовать в жизни альфа-самца одновременно, картина мира от этого не меняется. В приоритете у героя всегда будут какой-нибудь подвиг, дело жизни, война, борьба и боевое братство таких же, как он, брутальных товарищей. А драгоценной женщине или дорогому гарему гарантировано почетное место в топ-десятке между друзьями и хобби.

Если бы я поняла это в нежной юности, то могла бы разочароваться в жизни вообще и мужчинах в частности вплоть до принятия монашеского пострига. Однако годы, проведенные в бескомпромиссной борьбе на любовных фронтах, закалили мое сердце и подготовили разум к осознанию альтернативы. Если один настоящий мужчина способен отдаться любви процентов на двадцать, то ПЯТЬ настоящих мужчин, освоенных одновременно, могут утолить вековечную женскую тоску по сильному плечу и иным крепким органам на все сто!

Правда, пока я доказала эту циничную формулу стопроцентного женского счастья только в теории. Опробовать ее на практике мне не позволяют совесть, воспитание и дефицит настоящих мужчин.

– Ну не все же такие порядочные, как вы с Трошкиной! – то ли похвалил, то ли поиздевался над дурочками внутренний голос. – Наверняка полно баб, которые заводят любовников пачками и именно в этом видят смысл жизни.

– Таких, как Гламурная Киса! – Я вскочила с постели, как ванька-встанька.

Ах, какая это была блестящая мысль! И как много она сулила в ближайшей детективной перспективе!

Карточка «хоум-менеджера» Верочки лежала в бумажнике, который, к счастью, не покинул меня в веселой маршрутке. Я набрала восьмизначный номер и, услышав в трубке трубный глас, который идеально подошел бы солистке немецкой рок-группы, приветливо сказала:

– Верочка, здравствуйте! Мы вчера встречались у дома покойного господина Томина на улице Сливовой. Я не рано звоню, можно с вами поговорить?

– А чего ж нельзя? Можно. Кто рано встает, тому бог подает.

Манией величия я не страдаю и к божественным сущностям за пределами постели себя не приравниваю. Я поняла сказанное как прямой намек и заверила деловую женщину:

– Не знаю, как бог, а я вам подам.

– Конечно, но сегодня суббота, так что любая работа – по расценкам выходного дня, – предупредила Верочка.

– Я подам вдвое, было бы за что, – сказала я, уже немного сердясь.

Долг дружбы в материальном выражении становился все более тяжким. Я подумала, что Смеловскому, если мы с ним все-таки попадем в Париж в этой жизни, придется компенсировать мои денежные и нервные затраты французским шампанским и безудержным шопингом на Елисейских Полях.

– Так как же мы по телефону-то? – озадачилась Верочка. – Надо бы встретиться.

Она явно не рассматривала как вариант оплаты безналичный расчет постфактум.

Мы договорились встретиться через час в одном из кафе торгового центра «Мегаполис». Выключив телефон, я пошла умываться и завтракать. С учетом того, что платить за посиделки в кафе явно предстояло мне, имело смысл заранее плотно покушать.

– Овсянка с клюквой, омлет с красным вином по-буржуйски, ветчина в сырной корочке и яблоки, запеченные в слоеном тесте с орехами и медом, – горделиво огласил меню субботнего завтрака папуля.

– Господи! Спасибо тебе за гастрономическую свободу выходных дней! – искренне возблагодарила я.

– Спасибо за господа, – улыбнулся папуля, и я подумала, что у него-то мания величия, похоже, уже завелась.

Плотный и вкусный завтрак привел меня в хорошее расположение духа. К тому же на улице потеплело, снег и лед за ночь основательно стаяли, и на обнажившихся пригорках показалась буро-зеленая щетина живой травы. В воздухе запахло весной, зазвенела капель, на разные голоса с разбросом на четыре октавы запели птички и мартовские коты.

Посмотрев на термометр за окном, я рискнула надеть короткую юбку, а к ней высокие сапоги на шпильках. Смотрелось это эффектно. На пятидесятиметровой прямой вдоль по улице до троллейбусной остановки разгоряченные весной водители личного автотранспорта приветственно посигналили мне трижды, а двое особенно наглых даже предложили подвезти. Определенно, зимняя спячка закончилась, и это не могло не радовать. В «Мегаполисе» я первым делом зашла в итальянский галантерейный магазин и купила две пары восхитительно прозрачных колготок в цвет слегка загорелой кожи. А затем сразу же позвонила в салон красоты и записалась в солярий.

Мужчинам не понять, каким глубинным символическим смыслом обладают такие простые женские действия, как первая весенняя покупка тонких телесных чулок. Всякий раз после зимы, снимая с себя плотные велюровые колготки, теплое белье, шерстяные кофточки, сбрасывая пригибающие плечи пальто и шубы, разматывая шарфы, сдергивая перчатки и скидывая сапоги на меху, женщина чувствует себя новорожденной Афродитой и желает одеваться во все такое же игривое и легкое, как морская пена!

Поэтому, когда Верочка запоздало поинтересовалась моим именем, я недолго думая брякнула:

– Венера! – и от полноты чувств улыбнулась постороннему мужику за соседним столиком так, что он поперхнулся чаем, покраснел, забыл о своем десерте и принялся поедать глазами меня.

Толстокожая Верочка поэтических весенних настроений, видимо, еще не ощутила, она по-прежнему была одета в лыжный костюм, выглядела прозаично и мыслила так же.

– Ну так о чем беседовать будем? – спросила она, вкусно и шумно прихлебнув заказанный мной кофе по-венски.

– О личной жизни Лады Томиной, – ответила я и положила на край стола свой красивый и обманчиво толстый бумажник.

– Ага, – сказала Верочка, обласкав этот шедевр итальянской кожгалантереи потеплевшим взглядом. – Только она не Томина. У них с Борисом Аркадьевичем разные фамилии были, хоть он ей и муж законный. Не знаю почему.

– А сколько у Лады любовников, вы знаете? – прямо спросила я.

Верочка не дрогнула, деловито уточнила:

– Вам за какой период времени? Я там три месяца работала.

– Давайте за три месяца, – согласилась я.

– Давайте, – сказала она и выразительно посмотрела на мой бумажник.

Я дала ей пятисотку.

– Значит, так. – Верочка аккуратно свернула денежную бумажку вдвое и спрятала в нагрудный карман на кнопке. – Случается, спит моя хозяюшка и с приходящим домашним мастером Васькой, и с соседом Витькой – он автомеханик. Но постоянных мужиков, не считая законного мужа, который и вовсе уже помер, у Лады Викторовны двое. Один красавчик ведущий с телевидения, его все знают, вот и вы мне его фотографию на телефоне показывали.

– Максим Смеловский, – кивнула я.

– Он. А второго я ни имени, ни фамилии не слышала, хозяйка его вообще по-идиотски называет, какой-то кошачьей кличкой – Гжесик. Хотя, может, это и есть фамилия?

– Опишите этого Гжесика, как он выглядит.

– Высокий, ладный, симпатичный. Чернявый такой. На актера из нового фильма «Зорро» похож, только что не загорелый.

Я насторожилась. Голливудский актер Антонио Бандерас всегда был мне симпатичен, но всяческие чернявые с недавних пор четко ассоциировались с массовыми автоугонами и отдельным разбойным нападением на Алку Трошкину.

– Чем занимается, не знаете?

– Какие-то дела с покойным хозяином у него были, я об этом ничего не знаю, но мужик не бедный, на джипе ездит! – с уважением сказала Верочка. – И одевается дорого. А уж часы свои он как-то у хозяйки в спальне забыл – они и вовсе золотые, тяжелые, сразу видно, больших денег стоят. Я, когда уборку делала, их подобрала и Ладе вернула, так она мне за это целую тысячу дала.

Тут я сочувственно подумала, что Гламурной Кисе Верочкино молчание наверняка постоянно обходилось в копеечку, и с намеком помахала в воздухе второй пятисоткой. Вкупе с первой она тоже складывалась в тысячу.

– Что-нибудь еще об этом Гжесике? Все, что знаете!

– Ну что? – Верочка добросовестно подумала. – Знаю, что этот Ладин хахаль ходит в фитнес-клуб «Апельсин»! Он как-то, уходя, перчатки из кармана пальто потянул, а оттуда бумажка вывалилась. Я ее потом подобрала, негоже ведь на пороге мусору валяться. Посмотрела – а это чек, написано: «Фитнес-центр «Апельсин», за оплату абонемента – 3000 рублей». Недешево, я вам скажу, нынче спортом заниматься!

– Вы-то можете себе позволить, – пробормотала я, с сожалением проводив взглядом вторую пятисотку, исчезающую в кармашке на кнопке. – Какая дата на том чеке была, не помните?

– Дату не помню, но было это в феврале, как раз под праздник. Хозяин по делам уезжал, вот Лада с этим своим Гжесиком и хороводилась.

Я взяла в руки бумажник и подержала его на ладони. Верочка печально вздохнула и пожала плечами. Я поняла, что добавить к сказанному она при всем желании ничего не сможет, и мы расстались.

Выходя из «Мегаполиса», я позвонила в салон красоты и попросила аннулировать мою запись на прием солнечных ванн. Желание срочно пофритюриться в солярии у меня не прошло, но загорать я решила в другом месте.

В фитнес-клубе «Апельсин».

За стойкой ресепшена скучал субтильный молодой человек в тугих черных брючках и белоснежной рубашечке, тщательно подогнанной по фигурке. Наряд в стиле «светлый верх – темный низ» дополнял красный шейный платок, продетый в кольцо с большим голубым камнем под цвет глаз. В качестве дополнительного аксессуара выступала скромная серебристая табличка беджа. На ней было написано просто и без затей: «Илларион». Цветовая гамма костюма навевала воспоминания о пионерской организации, в которую Иллариона наверняка не взяли бы – сразу было видно, что он плохой мальчик. Как сейчас говорят, «противный».

– Добрый день, Илларион! – сказала я.

– Можно Ларик, – ласково ответил милый юноша, томно растягивая гласные. – Добрый день. Вы у нас впервые? Хотите узнать о наших программах? На некоторые сейчас есть специальные цены.

– А что можно в этом месяце взять на три тысячи рублей? По абонементу?

– Комплекс номер пять. Тренажерный зал три раза в неделю и дважды бассейн, но только дневное время, с двух до трех. Не самый удобный вариант для работающих по стандартному графику.

Ларик похлопал ресничками и сочувственно улыбнулся. Я заволновалась: неужели по мне так заметно, что я напряженно тружусь в офисе с девяти до шести? Я что – выгляжу изможденной, усталой и бледной?! Желание немедленно залечь под ультрафиолетовые лампы достигло пиковой величины и отодвинуло на второй план все другие соображения.

– Солярий свободен? – озабоченно спросила я Ларика. – Мне на десять минут. Прямо сейчас!

Под тихое размеренное гудение «на солнышке» меня разморило, я едва не уснула, но десять минут истекли огорчительно быстро. Придирчиво рассмотрев себя в зеркале, я убедилась, что светлые следы от присутствовавшего на теле нижнего белья имеют место быть и, значит, борьба с анемичной бледностью проходит с успехом. Это вернуло мне хорошее настроение и готовность сражаться на других фронтах. Одеваясь, я размышляла, как бы мне половчее выведать у Ларика что-нибудь о Гжесике, и соседство этих милых имен в одной семантической конструкции навело меня на интересную мысль. Что, если Гжесик – это не фамилия, а уменьшительно-ласкательное имя?

– На первом курсе в университете с нами учились слависты по студенческому обмену из Польши, – припомнил мой внутренний голос. – Пять девочек и один мальчик, Гжегош. Польские девочки звали его Гжесь!

– Гжегош – по-русски Григорий, – сориентировалась я. – И, коль скоро Лада называет своего любовника не Гришенькой, а Гжесиком, можно предположить, что у него польские корни.

– Послушайте, Ларик, – спустя несколько минут обратилась я к любезному юноше. – Не могли бы вы мне помочь в одном деликатном деле?

– Деликатные дела – это мой профиль! – мило «акая», сообщил «противный».

Он изящно установил локоток на стойку, поместил в розовую ладошку точеный подбородок и похлопал ресничками, изображая живой интерес.

– У меня есть брат, – начала я с чистой правды. – Он дизайнер. Очень красивый молодой человек.

Реснички захлопали чаще.

– Но, как многие люди искусства, мой милый брат придерживается нестандартных взглядов на сексуальные отношения, если вы понимаете, что я имею в виду.

Долгим вздохом и глубоким кивком Ларик заверил меня, что понимает, и даже очень.

– Не могу сказать, что я одобряю стиль его личной жизни, но брат у меня единственный, я его жалею, люблю и принимаю таким, каков он есть. – Я вновь сказала правду.

– Как это прекрасно! – Растроганный Ларик едва не пустил слезу.

– Это было бы прекрасно, если бы при своей нетрадиционной ориентации мой брат был счастлив! – возразила я, перемежая правду измышлениями, за которые Зяма наверняка убил бы меня, не пожалев единственной сестры. – А это, увы, не так. Он тоскует и грустит. Он уже заговаривает о том, чтобы лишить себя жизни! И я начинаю опасаться, что вскоре увижу его в петле. Или в сумасшедшем доме.

– А чем же я могу помочь вашему милому брату? – Ларик заволновался всем телом.

– Помогите мне найти человека, который обидел моего милого брата, жестоко растоптав его чувства! – попросила я. – Этот грубый мужлан, я знаю, занимается у вас по программе номер пять. Три раза в неделю тренажерный зал, дважды бассейн, с двух до трех. Зовут его Григорий. Фамилия, кажется, какая-то польская. Он высокий, темноволосый, похож на Антонио Бандераса, только не такой смуглый.

– Как, и он тоже?! – Ларик ахнул и зажал рот сразу двумя ладошками.

Щеки его заалели, как маки. Я поняла, что мужественный тип Антонио Бандераса нравится не только нам с Ладой Викторовной.

– Вы знаете этого человека? Как мне его найти? – усилила нажим я. – Я должна поговорить с ним о моем бедном брате, пока еще не поздно!

– Это Григорий Андреевич Песоцкий, он у нас недавний клиент, – сказал Ларик, не заглянув ни в журнал записей, ни в компьютер. – Работает в охранном агентстве «Сирена». Адреса и телефона, к сожалению, я не знаю. Но вы можете встретить его здесь в понедельник, он приедет на силовую тренировку к двум часам.

Ждать до понедельника я не могла и прямо из «Апельсина» отправилась в агентство «Сирена». Адрес мне запросто подсказала операторша телефонной справочной.

2

– Сима! – поерзав по столу, на который он присел боком, как благородная дама на коня, проникновенно сказал своей помощнице директор охранного агентства «Сирена» Василий Голиков. – Если ты еще раз упустишь клиента, я не выплачу тебе материальную помощь к отпуску! А если ты упустишь двух клиентов, то и вовсе в отпуск не пойдешь! Будешь ходить на работу всю весну и все лето, как положено, с девяти до восемнадцати ноль-ноль! И на перерыв уходить на один час, а не как тебе вздумается!

– А кто-нибудь еще, кроме меня, будет приходить на работу вовремя? – хладнокровно вопросила Сима и прошлась по ногтю пилочкой.

– Не делай так! – передернувшись, взмолился Василий.

Его нервная система без ущерба переносила звуки автоматных очередей, грохот минных разрывов и суровый мужской мат, но падала как подкошенная от скрежета маникюрной пилочки и тихого женского плача.

– А как мне делать? – невозмутимо спросила Сима, приподняв аккуратно выщипанные брови.

В охранном агентстве, штат которого состоял преимущественно из мужчин с армейским прошлым, она выполняла функции секретаря, делопроизводителя, менеджера по продвижению и сестры милосердия. К более близким отношениям, нежели братско-сестринские, Симу не сумел склонить даже начальник. Симина нервная система была крепка и непробиваема, как ядерный щит страны. Ни лесть, ни посулы, ни угрозы не оказывали на нее видимого действия.

– Как? Да очень просто! – всплеснул руками Василий. – Предположим, приходит к нам человек. Не важно, с какой целью! Твоя задача – приветливо его встретить, накормить, напоить и спа… Тьфу! И уговорить стать нашим клиентом!

– Кормить-поить за чей счет? – деловито уточнила Сима. – Вы даже на чай и кофе раскошеливаться не хотите, и сахар я на этой неделе за свои покупала.

– Сима! Ты разве не знаешь, что в мире делается?! – возмутился Василий. – Вся планета корчится в тисках финансового кризиса, а тебе чай с сахаром подавай?! Ладно, не надо клиентов поить. Разговаривай с ними! Улыбайся им! Ты умеешь улыбаться?

– Так? – Сима оскалила ровные белые зубки, как рассерженный хорек.

– Так лучше не надо, – вздохнул ее начальник и сполз со стола. – Эх, Сима, Сима… Не болеешь ты за общее дело. Не хочешь регулярно получать зарплату, премию и матпомощь к отпуску…

Тяжело вздыхая, Василий ушел в свой кабинет и прикрыл дверь, из-за которой вскоре послышалось тоскливое бряцанье чайной ложечки о стеклянный стакан и унылое бормотание. Начальник охранного агентства, загибающегося в тисках финансового кризиса, пил пустой кипяток без сахара и жаловался на жизнь фотопортрету президента, лично ответственного за проведение антикризисных мер в масштабах страны.

Сима вздохнула и с ожесточением подпилила ноготь. Она понимала, как нужны «Сирене» новые клиенты, но не знала, где их взять. По объявлениям, экономно размещаемым в бесплатной газете и дешевом ночном эфире местной телекомпании, давно уже никто не приходил. Очевидно, все те же тиски экономического кризиса лишали потенциальных клиентов агентства свободы действий и передвижений. Начальник был прав: в этой ситуации имело смысл цепляться за каждого посетителя.

Поэтому, когда в офис «Сирены» с вопросом: «Добрый день, к вам можно?» заглянула румяная молодая особа, Сима радостно ответила:

– Обязательно! – и даже отодвинула в сторону клавиатуру, демонстрируя максимальную готовность к доверительному разговору.

Она по опыту знала, что в охранное агентство люди, не имеющие в жизни насущных проблем, не приходят. И девица, подтверждая Симину прозорливость, нерешительно сказала:

– У меня проблема. Надеюсь, вы поможете мне ее решить.

– Поможем! – заверила Сима.

Услышав эту громкую бодрую реплику, Василий Голиков выглянул из кабинета с солидной табличкой «Генеральный директор», переложил мокрую чайную ложечку из правой руки в левую и протянул руку для пожатия:

– Добрый день! Вы к нам по делу?

– По личному, – уточнила румяная дева, позволив директору потрясти свою ручку. – Вы же охранное агентство? Мне нужен охранник.

– Что будем охранять – дом, участок, склад, служебное помещение, торговую точку, учреждение, конкретные ценности? – Василий с готовностью очертил круг задач, подлежащих решению силами кадров «Сирены».

– Меня, – коротко ответила клиентка.

Это произвело впечатление. Василий замолчал и с новым интересом осмотрел гостью. Она была молода, красива, ухоженна и хорошо одета. С особым удовольствием пройдясь внимательным взглядом по длинным стройным ногам незнакомки, Василий решил, что такая прелесть и впрямь дорогого стоит, а значит, заслуживает того, чтобы ее охраняли.

– А вы кто? – спросила Сима, слегка надув губы.

– Я-то? Я Мисс Австралия прошлого года, – легко ответила красавица. – Зовите меня Венера.

– Очень подходящее имя, – сказал Василий и, не удержавшись, облизнулся.

– А фамилия ваша какая? – прицепилась Сима.

– А фамилия моя слишком известная, чтобы я ее называла! – отбрила Мисс Австралия словами Хлестакова.

Узнав цитату, Сима и ее начальник могли бы насторожиться, но они были не сильны в литературе.

– Могу только сказать, что у меня русские корни и сейчас я приехала навестить свою родню, – сказала красавица. – Так сказать, припасть к истокам.

– Понимаем, – кивнул Василий и скоренько перечислил наиболее востребованные иностранцами проявления исконной «русскости». – Икра, водка, селедка, гармошка, матрешка…

– Но российская действительность оказалась такой суровой! – вздохнула Мисс Австралия.

– Мы тут бьемся в тисках финансового кризиса! – вздохнула Сима.

Василий предупреждающе цыкнул, и его помощница поспешила поправиться:

– То есть не мы лично, а вся страна. Даже весь мир!

– Ну, мне-то нужен охранник только на время пребывания в вашей стране, – сказала красавица. – В Австралии у меня есть специально обученные люди. Джон, Джек, мистер Дэниел… Они там целую толпу охраняют… Можно мне посмотреть, какими кадрами вы располагаете?

– Самыми лучшими! – дуэтом ответили Сима и ее шеф.

– Ну знаете, я кого попало не возьму! – капризно надулась клиентка. – Я девушка видная, и телохранитель мне нужен не абы какой. Что ж я, буду позориться рядом с каким-нибудь хлюпиком ростом с мышку-полевку?! Мне желателен высокий, симпатичный мужчина атлетического телосложения. Брюнет!

– Почему же обязательно брюнет? – огорчился белокурый Василий.

– Да потому что я – блондинка! – с претензией объяснила Мисс. – А он пусть будет брюнет. Белое с черным – это очень эффектно.

– Жаль, у нас негров нету, – пробурчала Сима.

Повинуясь взгляду начальника, она сняла с полки картонную папку с личными делами сотрудников.

– Хорошо, давайте смотреть, кто вам понравится.

Вопреки ожиданиям Симы, настроившейся на долгую работу с капризной клиенткой, заочный кастинг не затянулся. Австралийская Мисс сразу же положила глаз на Григория Песоцкого. Придирчиво рассмотрев паспортное фото в личном деле, она затребовала полную характеристику на претендента и получила ее в распечатанном виде вместе с копией фотографии. Затем деловито справилась о стоимости услуг телехранителя, немного поторговалась, дала добро на взаимовыгодное сотрудничество и отправилась в банк за деньгами.

Ощутив, что тиски финансового кризиса слегка разжимаются, Василий на радостях профинансировал оптовую покупку чая, кофе и сахара и отправился за ними в магазин самолично, чтобы не отвлекать от составления договора бесценную Симу.

Документ был оформлен для подписания его сторонами в течение получаса, однако клиентка не вернулась и через два. Расстроенный Василий, сколько мог, успокаивал себя мыслью о том, что эта проволочка вызвана затруднениями при обмене австралийских долларов на рубли, но к вечеру вынужден был признать, что сделка сорвалась.

Оставалось лишь надеяться на то, что прекрасная австралийская Мисс не погибла в столкновении с суровыми реалиями российской действительности, обратившись в охранное агентство слишком поздно.

3

Из «Сирены» я выскочила в таком волнении, что хоть криком кричи. Чтобы успокоиться, я дважды обежала вокруг здания, вызвав глубокие подозрения у какой-то местной собачки. На второй круг она пошла вместе со мной, держась в многозначительной близости от моих пяток и предупреждающе потявкивая.

– Шла бы ты отсюда, а? – попросила я, остановившись вблизи порога, с которого стартовала.

Собачонка высказалась в том духе, что удалиться следует не ей, а мне, но я предпочла компромиссное решение: передвинулась на пяток метров от крыльца и присела на лавочку под навесом.

Соседство длинноногой, как журавль, пепельницы свидетельствовало о том, что в будние дни тут находят приют местные курильщики. Было очевидно, что Минздрав не отправлял персонального предупреждения обитателям этого офисного здания: объемистая урна была полна неароматного содержимого. Пепла там оказалось так много, словно к концу недели офисные потребители никотина массово загнулись и были кремированы, не отходя от рабочих мест. Зато в безлюдной местности царила кладбищенская тишь, которая мне в данный момент подходила как нельзя кстати. Нужно было крепко подумать и кое с кем поговорить.

Думала я минут десять и отдалась мыслительному процессу так самозабвенно, что Денис Кулебякин мог бы позавидовать. Из глубокого раздумья меня вывел тихий скулеж. Очнувшись, я осознала, что скорчилась на лавочке в позе больного с «острым животом», незряче глядя на плешивый серо-бурый газон, который и в лучшие времена вряд ли выглядел потрясающе увлекательно. Сидящая на проталине собачка слезящимися глазами смотрела мне в лицо, склонив голову набок и подвывая, как по покойнику. В таком звуковом сопровождении близость урны, полной пепла, воспринималась особенно зловеще.

– Цыц! – сказала я собаке и на всякий случай трижды плюнула через левое плечо.

Псину это странным образом успокоило, и я смогла без помех побеседовать по телефону. Пришла пора предметно поговорить о банде угонщиков. Как говорил герой Джигарханяна в известном фильме – «покалякать о делах наших скорбных».

Андрей Петрович – тягловая сила «Пятого колеса» – за недолгое время, прошедшее с нашего последнего разговора, честно пытался добыть какую-нибудь информацию на заданную тему, но не особо преуспел.

– Есть у нас человечек со связями в этих кругах, – сказал он неопределенно, явно избегая опасной конкретики в телефонном разговоре. – Я ему вчера позвонил, но поговорить не смог, очень неудачно попал. Человечек как раз был в тех самых кругах, да не где-нибудь, а на кладбище.

– Но хоронили, надеюсь, не его? – съязвила я.

Непредвиденная задержка с поставкой информации вызвала у меня раздражение. Кроме того, хотелось понять, можно ли надеяться на получение нужных сведений в обозримом будущем.

– Нет, не его, совсем другого парня! Пацана восемнадцатилетнего. – Осторожный Андрей Петрович неожиданно разговорился.

Очевидно, эта тема не казалась ему скользкой.

– Жалко мальчика, – вежливо сказала я.

– А мне не жалко! – неожиданно возразил мой собеседник. – Я бы таких наркоманов сам расстреливал! Этот сопляк чем-то накачался и отключился прямо за рулем, на шоссе. Врезался в машину на встречной, сам погиб и другого водителя убил, идиот малолетний!

– Так это же здорово! – воскликнула я, неприятно удивив своим людоедским возгласом Андрея Петровича.

Он крякнул и замолчал.

– То есть здорово, что у вас такое суровое и нетерпимое отношение к наркомании, – поправилась я. – Весьма достойная гражданская позиция! Одобряю. Спасибо вам!

– За что спасибо-то? – Андрей Петрович продолжал пребывать в удивлении.

– За высокую сознательность! – вывернулась я.

И, чтобы не объясняться дальше, выключила трубку.

– Вот теперь я все знаю! – торжественно сказал мой внутренний голос.

– Да! – Я кивнула, встала с лавочки и побрела к ближайшей остановке.

Компанейская собачка проводила меня озабоченным взором.

Моя глубокая задумчивость не сильно развеялась. Уравнение со многими неизвестными, включая особо загадочный «зет», я, кажется, решила… В теории. Теперь предстояло придумать, что делать с обретенным знанием на практике.

В маршрутке мне досталось место на переднем сиденье, рядом с водителем.

– Какая погодка-то, а? Весна красна! – переключая скорость, весело сказал он мне, явно желая основательно обсудить эту самую популярную тему всех времен и народов.

– Угу, – буркнула я и отвернулась.

Но мое появление не осталось не замеченным публикой. Какая-то чересчур зоркая старушенция успела заметить мои выдающиеся ноги и завела вековечную ханжескую песню:

– Вот молодежь пошла, смотреть стыдно! Девки молодые, как проститутки уличные! Что ж ты, дурища, так вырядилась! Сама долговязая, как шпала, а юбчонка коротюсенькая, все ноги напоказ – срамотища!

Занятая своими мыслями, я не прислушивалась к разговорам в салоне и поняла, что противная бабка костерит не кого-то, а именно меня, только когда водитель, не выдержав, обернулся и прикрикнул на мегеру:

– Хватит уже, мать! – А потом с сочувственной улыбкой посмотрел на меня и добавил: – Такие ножки грех прятать!

– Ах, ты меня по матери! – петардой взвилась крикливая бабка. – Сопляк, паршивец, мелочь пузатая!

Водитель, и впрямь невысокий, покраснел и надулся.

– Женщина, успокойтесь, не нервируйте шофера! – рассудительно сказал кто-то в салоне.

– Сама женщина, дура-баба, тоже небось бывшая проститутка, как эта, в юбочке!

– Да как вы смеете!

Скандал раскручивался с ускорением, как карусель.

– Дежавю! – пробормотал мой внутренний голос.

Я обернулась, в начинающейся свалке нашла взглядом крикливую бабку с плетеной корзиной и тихо ахнула:

– Подлюка из-под люка!

– Девушка, хоть вы-то не ругайтесь! – раздраженно попросил водитель.

– Я не ругаюсь, – объяснила я. – Я просто знаю эту бабку. Вчера, в другой маршрутке, она вот так же из-за сущей ерунды затеяла жуткий скандал. Представьте, ее высадили, а потом выяснилось, что у всех пассажиров кошельки пропали!

– Это на восьмом маршруте было? Я слышал. – Водитель обернулся, просканировал взглядом салон, пробормотал: – Врешь, не уйдешь! – и потянулся за мобильником. – Дима, это Петя, быстро, есть кто из наших у заправки на Пионерском?

Он прикрылся плечом, и продолжения разговора я не услышала. Но, положив трубку, Петя мне подмигнул и, не притормаживая, проехал мимо очередной остановки.

– Водитель, на Солнечной просили! – спохватился кто-то в салоне.

– Куды несешься, идиотина?! Тормози! – громче всех заорала несносная бабка.

– Я те приторможу! – пообещал Петя, недобро улыбаясь. – Я те щас так приторможу, что мало не покажется!

Со свистом и воплями, точно тачанка с пьяными махновцами, маршрутка на двух колесах влетела в поворот на автозаправку и остановилась так резко, что тормоза завизжали, а пассажиры попадали с мест. Я слегка приложилась головой о лобовое стекло и в некотором обалдении смотрела на «Газели», сноровисто пристраивающиеся к нашей маршрутке буквой «п». Два сердитых мужика с монтировками вылезли из них и встали, перекрыв выход из образовавшейся коробочки.

– А ну, тихо! Живо все заткнулись! – приподнявшись на сиденье, рявкнул в салон водитель Петя. – Слушаем короткую политинформацию. Первое. Быстро проверяем свои карманы и сумки на предмет наличия кошельков!

По салону прошел вздох, быстро превратившийся в ропот.

– Цыц, я сказал! – гаркнул водила.

Пассажиры притихли, настороженно ожидая развития сюжета, и Петя с нескрываемым удовольствием продолжил:

– Среди вас, дамы и господа, есть карманники, и сейчас мы будем их выявлять. Выходим по одному. Пошли!

– Ой, плохо мне, плохо! Сердце у меня, сердце! – заныла старая гадина, ногой запихивая под сиденье свою корзину.

Сочувствия в массах ее плач не вызвал, и через минуту операция по спонтанному выявлению карманников победоносно завершилась. В бабкиной плетушке под клетчатой тряпочкой обнаружилось с полдюжины кошельков, и, если бы Петины коллеги с монтировками не встали на защиту подлой старухи, разъяренные пассажиры совершили бы самосуд. При этом неприметный тип в кепке тоже старательно изображал обиженного, и бабка его не выдала, так что пришлось мне вмешаться и указать на ее предполагаемого сообщника.

– А теперь, господа хорошие, садимся на свои места и дружно едем в милицию! – весело объявил наш водитель.

Бабку и типа в кепке честные граждане всю дорогу крепко держали за руки, и со стороны могло показаться, что в маршрутке едет компания друзей, неспособных разомкнуть объятия. В райотдел милиции мы вошли неразрывной узловатой цепью, как герои сказки «Гусь-гусь, приклеюсь, как возьмусь».

– Вы куда, граждане? – заволновался дежурный на входе.

– Командир, мы карманников поймали! – важно сказал Петя. – Я водитель с десятого маршрута, а это мои товарищи.

Дежурный уважительно посмотрел на товарищей с монтировками и перевел взгляд на конвоируемое ими пассажирское стадо:

– Сразу столько карманников?!

– Карманников двое, остальные потерпевшие и свидетели, – объяснил наш водитель.

Поверхностно оценив ситуацию, дежурный позвонил кому-то, и из глубины бесконечного коридора райотдела пришли какие-то мужчины с приятно удивленными лицами. В тесном пространстве предбанника образовался водоворот, из которого отдельными потоками вынесло вороватую бабку с ее напарником, боевую тройку водителей, дюжину пассажиров и лично меня. Закружившись, я безропотно позволила какому-то гражданину увлечь меня к выходу и встрепенулась только на крыльце:

– А как же?

– А так!

Каменные пальцы сильно придавили мою шею. В глазах у меня потемнело, и отключилась я так быстро, что даже не успела почувствовать страха.

4

В жучка-притворяшку мы с Зямой детьми играли летом на даче. Неугомонный братец как-то высмотрел в саду насекомое, которое, почувствовав опасность, мгновенно валилось на бок, поджимая лапки. Это выглядело так забавно, что я не удержалась от подражания и, поощряемая старшим братом, быстро разучила этот трюк. Было мне тогда года три, ростом я еще не вышла, так что падать было и не больно, и не страшно, зато очень весело. Позднее детский навык пригодился мне для воспитания дедулиной собачки – на редкость глупого фоксика, который никак не мог освоить нехитрые действия по команде «Умри!». Я показывала ему, как надо, и «умирала» так убедительно, что восторженные зрители из числа дачной детворы били в ладоши и просили меня выступить на «бис». Подозреваю, что и дедулин фоксик был не столько идиотом, сколько поклонником драматического искусства и нарочитой тупостью раз за разом вынуждал меня бревном валиться в кусты только для того, чтобы вновь насладиться незабываемым зрелищем. А лет в пятнадцать я помогала Алке Трошкиной – звезде нашего школьного драмкружка – вживаться в роль нежной барышни. Аллочке плохо удавались внезапные обмороки, и я довольно успешно натаскивала ее по методу жука-притворяшки.

Однако все это были цветочки, ягодка оказалась впереди!

Когда каменно твердые пальцы придавили мою сонную артерию, в глазах у меня потемнело, в ушах зашумело, но я успела услышать истошный выкрик своего внутреннего голоса:

– Умри! – и без раздумий подчинилась команде.

Сымитировать потерю сознания было единственным способом избежать настоящей отключки. Я не собиралась сдаваться без борьбы, но, с учетом превосходящей физической силы противника, имело смысл использовать военную хитрость имени бесценного жучка.

Глаза я, разумеется, закрыла и развитие ситуации отслеживала иными органами чувств. Мое мгновенно обмякшее тело было туго охвачено по талии стальным обручем мускулистой руки и в вертикальном положении перемещено на несколько метров. Затем я услышала характерный звук открываемой автомобильной дверцы, меня хлопнули по макушке, ловко сложили пополам и усадили на сиденье, где я сразу же повалилась на бок, продолжая старательно имитировать полную нежизнеспособность. Навыка я не утратила и в роли обморочной девы наверняка выглядела вполне убедительно, однако публика у меня на сей раз была неблагодарная, недоверчивая, как сам Станиславский: мои вялые ручки живо опутала липкая лента, кусок которой склеил и уста. Прихватив с собой мою сумку, Станиславский аккуратно закрыл дверцу. Через несколько секунд открылась, а затем закрылась дверь впереди слева. Я обратилась в слух, чтобы не пропустить характерный звук, с каким срабатывает центральный замок, закрывающий разом все четыре двери. Этот тихий щелчок в моем случае был бы равнозначен выстрелу, убивающему надежду, но его не последовало! Мягко заурчал мотор, и мы поехали.

– Ну же, не спи! – зашептал мой внутренний голос. – Надо шевелиться, пока этот гад ничего такого не ожидает. Он наверняка думает, что вырубил тебя основательно. Действуй прямо сейчас!

Я и не собиралась залеживаться в чужой машине, хотя она явно была очень хорошей: диванчик просторный, мягкий, обтянут натуральной кожей, ход плавный, с минимумом шумов… Я чутко прислушивалась к автомобилю: вот он отклонился от прямой – значит, мы перестроились в правый ряд. Остановились, но мотор работает – вероятно, ждем сигнала светофора.

– Давай! – рявкнул внутренний голос.

Машина едва начала движение, входя в поворот, когда я распрямилась, как полуспущенная резиновая кукла, в которую вдохнули добрую порцию воздуха, потянулась связанными руками назад и сразу же – повезло! – нащупала ручку. Отпереть дверцу было секундным делом, а открылась она сама.

– Пошла! – рявкнул внутренний голос голосом моего инструктора по парашютному спорту, и я вывалилась из машины боком, от всей души надеясь встретить на этом крутом повороте своего жизненного пути травяной газон.

Встретила сырой сугроб! Тоже ничего.

Оскальзываясь на ледяной слякоти, встала и, не обращая внимания на боль в боку и изумленные лица прохожих на тротуаре, на заплетающихся ногах со всей возможной скоростью припустила в сторону, противоположную движению транспорта.

Бежать со связанными за спиной руками было очень неудобно. Я без церемоний упала задом в очередной сугроб, протащила руки под собой, выводя их вперед, сорвала с губ липучку и побежала дальше, на ходу зубами кромсая скотч на запястьях и благословляя своего стоматолога.

Позади гудели машины. Обернувшись, я увидела, что большой черный джип нагло маневрирует посреди дороги, пытаясь втиснуться на свободный пятачок небольшой стоянки. Следовало ожидать пешей погони, и я заволновалась: куда бежать? Пешком до самого дома? Мой враг – парень крепкий, спортивный – догонит! На ближайшую остановку общественного транспорта? Так троллейбус ходит с такими промежутками, что за время его ожидания меня десять раз поймают и убьют!

Я задергалась, широко разбрасывая обрывки скотча и заодно призывая такси, но машины объезжали меня по дуге. Тертым таксистам я явно не внушала доверия.

– Это бесполезно, ты только время теряешь, – сказал внутренний голос. – Беги!

– Куда?!

– Туда!

Прямо по курсу виднелся белый куб торгового центра «Мегаполис». Я восприняла это как знак свыше, ускорилась и через минуту вошла в холл, с трудом дождавшись, пока передо мной разъедутся стеклянные двери. Погасить скорость до общепринятой мне все-таки не удалось, да и выглядела я неординарно, так что охранник в холле посмотрел на меня с подозрением. Но я оживленно вскричала:

– В «Лайме» ликвидация коллекции, распродажа семьдесят процентов! – и моя ажитация была воспринята с пониманием.

Две или три модные дамочки, услышав мои слова, даже поменяли курс и тоже побежали на второй этаж. Я-то, конечно, в «Лайм» не пошла. Спасибо Трошкиной, я точно знала, где искать убежище: в дамской уборной, конечно!

В туалете было чисто, тихо, спокойно. Я умылась, причесалась пятерней, по мере сил привела в порядок одежду и стала думать, что делать дальше. Короткая рекогносцировка в режиме выглядывания показала, что враг отнюдь не потерял мой след и занял выжидательную позицию в трех метрах от двери уборной.

– Пора вызывать подкрепление! – сказал мой внутренний голос.

Я уже вполне созрела для завершения своего концерта детективно-художественной самодеятельности, но для вызова подкрепления необходимы были сигнальные средства, а я при себе никакого снаряжения не имела – сумка со всем содержимым осталась в машине врага. Варианты со стрельбой из ракетницы и пуска дымовых шашек я даже не рассматривала, сосредоточилась на том, как бы получить доступ к мобильной связи. Благо сотовые телефоны сейчас есть практически у каждого!

За помощью я обратилась к немолодой женщине с тоскливым взглядом и унылой антиулыбкой. Дама выглядела несчастной, но при этом одета была нарядно и даже не без игривости. На мой взгляд, это сочетание выдавало проблемную личную жизнь.

– Простите, вы не могли бы на минутку одолжить мне свой мобильник? – попросила я, дождавшись, пока дама нарисует себе у зеркала пламенные уста. – Оставила свою сумку с телефоном брату, он в кинотеатре, но не могу уйти отсюда, пока не позвоню подруге: представьте, увидела ее мужа с любовницей! Боюсь их упустить, хочу, чтобы подруга их застукала.

– Где муж с любовницей?

Дама оживилась, ее ноздри трепетно раздулись. Я поняла, что попала в точку.

– Сидят за столиком. Видите, мужчина в белом джемпере и хорошенькая брюнетка в красном?

Эту яркую пару в кафе напротив я заметила во время своей короткой разведвылазки.

– Молодая, красивая – нашла бы себе свободного мужика, так нет! Чужого уводит, стерва! – выглянув из туалета, неодобрительно пробормотала дама.

Она без колебаний открыла сумочку и достала из нее мобильник:

– Звоните!

Я не заставила себя уговаривать и шустро настучала номер сотового Дениса Кулебякина. На мое счастье, он отозвался сразу, хотя и с ленцой, явно объясняющейся выходным днем:

– Капитан Кулебякин, слушаю!

– Немедленно лети в торговый центр «Мегаполис», на второй этаж, где кафе «Бубс»! Торопись, это очень серьезно! Не успеешь – проведешь остаток жизни в одиночестве! – протарахтела я, помня, что говорю «с подружкой».

Настоящей подружке, впрочем, тоже имело смысл позвонить. Подкрепления много не бывает!

– Можно еще один звоночек, другой подруге? Созову девчонок, вырвем стерве волосы!

– Что за вопрос!

Судя по тону, дама и сама была не прочь присоединиться к компании фурий, мстящих за поруганный семейный очаг. Эта тема, видимо, не на шутку ее разволновала, потому что дама удалилась в кабинку, и с Трошкиной я смогла поговорить откровеннее, чем с Денисом.

– Алка! – проникновенно сказала я. – Если ты больше не увидишь меня живой, запомни: мой убийца похож на Антонио Бандераса, зовут его Григорий Песоцкий.

– Тебя что, убивают?! – заволновалась Алка. – Где?

– На втором этаже «Мегаполиса», где туалеты!

– Ах, прямо здесь?! Как удачно! – обрадовалась Трошкина.

Не поняв причины ее ликования, я едва не обиделась: какая удача в том, что меня анекдотически замочат в сортире?! Но оказалось, что Алка подумала о другом:

– Держись, я уже близко!

В трубке пошли гудки. Душевно и желудочно расстроенная хозяйка мобильника еще не вышла из кабинки, так что я успела еще позвонить папуле и Зяме. Каждому сказала, что они серьезно рискуют не увидеть меня живой, и назначила местом нашей последней встречи второй этаж «Мегаполиса».

– Ну как? – выйдя к умывальнику, поинтересовалась ревнительница супружеской верности.

– Ждем, – честно сказала я.

5

Трошкина сидела на подоконнике, хмуро смотрела в окно и мысленно проклинала широко распространенную моду на трикотажные шапочки темного цвета. Это не было пустым эстетством, нет! Просто сверху, с высоты пятого этажа, незатейливые головные уборы выглядели в точности как брюнетистые скальпы, и напуганная встречей с ЧЕРНЫМИ Трошкина боялась выходить на улицу.

Между тем еда в холодильнике закончилась, и Алка должна была принять волевое решение: либо идти в магазин за покупками, либо садиться на строгую диету.

Воздержание от приема пищи тощенькой Трошкиной было строго противопоказано. При ее телосложении одного дня голодовки стало бы достаточно, чтобы выйти за нижнюю границу размерного ряда одежды для тинейджеров, а возвращаться к памперсам и ползункам Алка никак не хотела. Она решила собрать волю в кулак и сходить за покупками в супермаркет, предварительно изменив свою внешность так, чтобы никакие ЧЕРНЫЕ, если они рыскают поблизости, ее не узнали.

Выбрать маскарадный костюм помогла фотография на стене. Из резной деревянной рамочки Аллочке ласково улыбалась любимая бабушка. Снимок запечатлел ее в демисезонном варианте парадного облачения: резиновых ботах, нежно-зеленом прорезиненном плаще с капюшоном, с горчичного цвета зонтиком и в старомодных солнцезащитных очках с изумрудными стеклами. Все, кроме ботинок, прохудившихся еще при жизни бабушки, бережливая Трошкина заботливо сохранила.

На поиски нужной коробки в кладовке было потрачено не больше десяти минут: квартира аккуратистки Аллочки могла претендовать на звание хозяйства образцового содержания. Еще полчаса Трошкина маскировалась «под бабушку» и преуспела в этом настолько, что невольно спровоцировала сердечный приступ у дряхлой соседки, которая при встрече с точной копией своей незабвенной подружки сереющими губами пробормотала: «Свят, свят, свят!» – и обессиленно опустилась к подножию мусоропровода. Трошкина, которой помутневшие изумрудные окуляры обеспечили семидесятипроцентную потерю зрения, произведенного ею эффекта вовсе не заметила и невозмутимо проследовала вниз по лестнице, на ходу потуже затягивая кулиску капюшона. На первом этаже она загодя открыла зонтик и выступила из подъезда в теплый солнечный день, как пятнисто-зеленый гриб-мутант, заслуживающий внимания сценариста голливудского фильма о нападении на Землю очередной негуманоидной пакости.

Грибовидный монстрик держал путь в супермаркет ближайшего торгового центра «Мегаполис» и на ходу, истекая голодной слюной, планировал покупки. Каждой новой строке в быстро удлиняющемся списке продуктов соответствовал загнутый пальчик. Голод сделал Трошкину жадной, пальцев на руках ей не хватило, а последовательное поджимание пальчиков на ногах влекло за собой прогрессирующее ухудшение походки. В результате в белокаменный чертог торгового центра заплесневелый грибовидный монстрик ввалился кособокой поступью пьяного инвалида и сразу же привлек пристальное внимание охранника в холле. Пробормотав короткую молитву в лацкан глухого черного пиждака, секьюрити мягким кошачьим шагом пошел за подозрительно неуравновешенной Алкой.

Мимо касс супермаркета Трошкина проследовала с ускорением, одним своим видом парализовав впечатлительных кассирш и активизировав второго охранника, дотоле успешно изображавшего восковую фигуру Мистера Смита из «Матрицы» в отделе элитной алкогольной продукции. Правильно определив направление движения грибовидной Алки, второй секьюрити шепнул пару ласковых верхней пуговке на своей белой рубашке и пошел на перехват. Он мог состояться в районе камеры хранения, однако зеленый монстрик внезапно застопорился. При этом охранник, зависший у нее за спиной, как черно-белый ангел, засек появление сотового телефона, который ненадолго нырнул под капюшон, а затем вновь исчез в рукаве. В следующий миг монстрик с нечеловеческой непоследовательностью развернулся на сто восемьдесят градусов и при этом непринужденно съездил по физиономии подоспевшего охранника № 2 растопыренным зонтом. Не успевшего отпрыгнуть охранника № 1 Трошкина неосторожно боднула резиновой головой в крахмальную грудь, буркнула: «Миль пардон!» – и побежала дальше, на бегу поправляя перекосившиеся стрекозиные очки.

Два охранника переглянулись, одинаково выматерились в воротнички и пристроились к поспешающей Алке, как эскорт полицейских мотоциклистов в парадной форме к инвалидной микролитражке. Колоритное трио четким гусиным клином зафиксировалось на поднимающемся эскалаторе.

В это время в модном кафе на втором этаже хозяин заведения с неудовольствием оглядел пустующий зал и со вздохом сказал сидящей напротив изящной темноволосой девушке:

– Конкурс «Мисс Мокрая Майка», День однополых влюбленных, Всероссийский День Такой-то Матери – это все хорошо, но уже было, было… Придумай что-нибудь новенькое!

– М-м-м… Может, шоу секс-символов? – трубочкой помешав коктейль в высоком бокале, предложила изящная темноволосая девушка.

– Леночка! Каких секс-символов? Где мы их возьмем? – Хозяин кафе сокрушенно помотал головой.

– Дима, оглянись! – попросила девушка. – Видишь парня у женского туалета? Очень похож на Антонио Бандераса!

– Да? – Дима послушно оглянулся. – Действительно, есть что-то такое… Но одного секс-символа нам будет мало! Или ты полагаешь, что клон Бандераса ждет выхода из клозета клона Кэтрин Зета-Джонс?

– Кого-то он точно ждет, – миролюбиво ответила девушка. – Дима, уверяю тебя, найдется немало самовлюбленных идиотов, мнящих себя воплощенными секс-символами.

– Но будет ли это интересно публике? – продолжал сомневаться Дима. – Посмотри на этого Бандераса, он такой примороженный! Лицо каменное, стоит как столб… Можно ли с таким несексуальным символом сделать шоу?

– Поверь мне, можно! – уверенно кивнула Леночка. – Надо только правильно к этому подойти…

Именно в этот момент с горбатой спины эскалатора на второй этаж сошла Алла Трошкина, костюмированная «под бабушку». Она вертела глянцевой зеленой головой, как молодой любознательный крокодильчик, и, словно хвостом, похлопывала себя по бедру сложенным зонтиком. Просторный прорезиненный плащ при каждом движении Бабушки Зеленых Человечков задорно посвистывал, а из маленького окошка туго затянутого капюшона стреляли молниями изумрудные стрекозиные очки. Завидев несексуального Бандераса, индифферентно стоящего у входа в дамскую уборную, Алка замерла и еще больше перекосилась.

– Ну держись, гад! – отчетливо произнесла она, сама гораздо больше, чем кто бы то ни было, похожая на рептилию.

И, пока секьюрити озирались в поисках гада, старушка-зеленушка ящеркой шмыгнула к Бандерасу и с разбегу вонзила ему в живот стальную пику зонтика.

Как всегда, инопланетное нашествие застало землянина врасплох! Клон кинозвезды со стоном согнулся пополам, враз утратив всякое сходство со столбом и уподобившись надломленному бурей деревцу. Трошкина закрепила успех, треснув его зонтом по шее. Одновременно ее острая коленка в первом па классического канкана ударила двойника экранного героя по месту, фатальная порча которого делает секс занятием сугубо символическим. Бандерас опустился на корточки и в низком приседе пошел по кругу, шипя так, словно гадом его назвали не без оснований.

Опомнившиеся охранники навалились на Аллочку, и она завизжала на все три этажа торгового центра:

– Помогите, убивают!

Праздношатающаяся публика испуганно замерла, и только секьюрити, уже оповещенные о происходящей на втором этаже безобразной драке, полезли в лифты и на эскалаторы.

– Па! Ма! Ги! Тя-я-я-я! – надрывалась Трошкина, змейкой извиваясь в руках охранников.

– Ну? Чем тебе не шоу? – указав на столпотворение за стеклом коктейльной трубочкой, спросила босса креативная Леночка.

– Интрига есть, – согласился Дима, завороженно глядя сквозь витрину. – Хотя пока не ясен финал…

– Добро победит зло, – спрогнозировала она.

Кто из участников шоу представляет темные силы, а кто – светлые, понять было сложно. Судя по выкрикам из толпы, публика больше симпатизировала слабому созданию в зеленом костюме бойца химзащиты, эротично визжащему женским голосом и в одиночку противостоящему быстро увеличивающемуся количеству сильных мужчин. Голосящая Трошкина даже получила подкрепление! Распахнувшаяся дверь дамской уборной выпустила наружу высокую светловолосую девицу с необычной ручной кладью. Задорно цокая каблучками, она легконогой серной подскочила к приседающему Бандерасу и глубоко, по самые плечи, нахлобучила ему на голову полную мусорную корзинку.

– Фу-у-у! – пронеслось по толпе.

Охранники, спешившие на помощь поверженному секс-символу, отпрянули. Болезненное шипение страдальца стихло, намертво задушенное туалетной бумагой. В образовавшуюся немую сцену ворвался мужественный крик:

– Всем стоять! Ни с места! Милиция!

– Хеппи-энд! – допив «Мохито» и отбив точку стаканом, прокомментировала умница Леночка.

6

Семеро черно-белых охранников на светлом островке ковра напоминали оживленную группу пингвинов, столпившихся на льдине. Затесавшиеся в монохромные пингвиньи ряды папа, Зяма, Денис и его друг Руслан в разностильном штатском смотрелись экзотично и шумели с темпераментом обитателей тропиков. Директор «Мегаполиса» с несчастным видом восседал за столом и потел, как морж в сауне. Мы с Алкой чинно сидели на стульчиках.

– Инка, ты в порядке? – спросила меня верная подруга.

– Да, спасибо, – растроганно улыбнувшись, сказала я. – А ты?

– И я, – осликом вякнула Трошкина.

Двенадцать неэротично возбужденных мужчин, услышав этот короткий диалог, замолчали и дружно посмотрели на нас с Алкой. Они-то и не подумали поинтересоваться, в порядке мы или нет! Хотя вряд ли это было проявлением равнодушия, просто наш с Алкой внешний вид не предполагал положительного ответа на данный вопрос. Еще больше, чем мы с подругой, не в порядке был только фальшивый Бандерас, в кудрях которого папильотками запутались клочки несвежей туалетной бумаги.

От Бандераса-Песоцкого сильно и дурно пахло. Прочие граждане старались держаться от него подальше, что не составляло большой сложности: капитаны Кулебякин и Барабанов, доставив Григория в кабинет директора торгового центра, первым делом быстро и ловко организовали инсценировку «Прометей прикованный», поясными ремнями пристегнув широко разведенные руки задержанного к батарее. Мне было бы спокойнее, если бы в качестве оков использовались стальные наручники, но таковых у капитанов при себе не оказалось. У них и ремней-то не было, это папуля с Зямой рассупонились для пользы дела! Мой тревожный звонок застал милицейских друзей за распитием пива в обстановке, далекой от боевой, и спасать личную жизнь Дениса парни примчались, как были: в спортивных костюмах и кроссовках на босу ногу. При этом табельное оружие и служебные удостоверения они все-таки не забыли, что сильно упростило объяснения с охраной и администрацией торгового центра. Рассмотрев капитанские «корочки», директор «Мегаполиса» отпустил половину сбежавшихся на шум секьюрити, и в кабинете их осталось всего семеро – по числу незваных гостей.

– Мы в норме! – заметив, что на нас все смотрят, сказала я, и пауза превратилась в минуту молчания.

– Кгхм! Может мне кто-нибудь внятно объяснить, из-за чего весь этот сыр-бор? – кашлянул наконец хозяин кабинета.

– Я могу! – громко сказала я, подняв руку, как школьница на уроке.

И, как положено на уроке, встала. Пришел момент моего триумфа, и я не собиралась его упускать.

– Вот этот человек, Григорий Песоцкий, хотел меня убить!

– Чушь! – фыркнул прикованный Прометей.

– А тогда зачем вы похитили меня из райотдела милиции, отключили спецприемчиком, затолкали в машину, связали, заклеили мне рот и повезли в неизвестном направлении? – парировала я. – И еще сумку мою со всем добром прихватизировали. Кстати, сумка моя так и осталась в вашей машине, а это улика!

– Да зачем мне тебя, дура, убивать?! – огрызнулся негодяй.

– Да, зачем? – повторил вопрос капитан Кулебякин.

Судя по его гримасе, он видел пару-тройку вполне подходящих причин и самолично убил бы меня с большим удовольствием.

– А затем, что я навела справочки в охранном агентстве, почитала личное дело господина Песоцкого и все поняла! – решив не обижаться на милого раньше времени (еще успею!), объяснила я. – А потом я поехала в милицию! Правда, совсем по другому делу – по поводу кражи в маршрутке, но Песоцкий об этом не знал и решил, что я его вот-вот сдам с потрохами. Следил он за мной еще от «Сирены» – наверное, болтливая секретарша поторопилась позвонить с радостной вестью о новом заказе, а Григорию любознательная Мисс Австралия показалась подозрительной, вот он и примчался в агентство – разбираться.

– Мисс Австралия – это кто? – Зяма с подозрением посмотрел на Алку.

– Ее тут тоже нет! – пискнула Трошкина.

– Да какая разница! – отмахнулась я. – Мисс Австралия никого не волнует! Другое дело – Гламурная Киса Лада!

– Лада – это кто? – На сей раз вопрос задал директор, но подозрительный взгляд вновь почему-то достался Трошкиной.

– Не я! – открестилась она.

– Ее тут нет, – подтвердила я. – Лада – это любовница Григория Песоцкого и Максима Смеловского, мужем которой был Борис Томин.

– Кто такой Борис Томин?! – Сразу несколько мужских голосов прозвучали одновременно, а вопросительные взгляды забегали по кабинету, как лучи прожектора.

– Он тоже не с нами, – нервно хихикнула я. – И вообще далеко… Борис Томин мертв.

– Царство ему небесное! – привычно добавила благовоспитанная Трошкина.

– Дорогая, если ты не поторопишься с объяснениями, царство небесное будет тебе! – оценив накал атмосферы, предупредил меня внутренний голос.

И я сказала:

– Борис Томин – это морковный покойник!

– Не так быстро! – На упоминание съедобного корнеплода первым отреагировал папуля. – Я не успеваю следить за сюжетом!

– Никто не успевает! – буркнул Денис Кулебякин.

– А надо бы успевать! – язвительно ответила я. – Так сказать, по долгу службы! Что, разве дело об убийстве гражданина в оранжевом спортивном костюме благополучно раскрыто? Или никому, кроме меня, это в принципе не интересно?

– Мне очень интересно, – признался директор «Мегаполиса».

Его румяная щекастая физиономия сделалась похожей на лицо ребенка, попавшего на премьеру фильма из серии «Детям до шестнадцати»: любопытство, недоумение и тревога смешались на нем в равной пропорции.

– Главным образом мне интересно, какое отношение имеет ко всему этому наш замечательный торговый центр.

– Косвенное, – успокоила я администратора. – Но это же не повод переносить такой интересный разговор в другое место, правда?

– Нам нужна правда, одна правда и только правда! – поддакнула примерная гражданка Трошкина.

– Я их убью! – пожаловался люстре на потолке мой родной брат.

– Давайте разбираться с убийствами в хронологическом порядке! – предложила я.

– С морковного трупа? – спросил папуля.

– Нет, до него еще были жертвы, – возразила я. – Если я правильно разобралась, то первым погиб парнишка из банды угонщиков. Тот самый, который во вторник утром чудесным образом угнал с охраняемой стоянки «Бета-банка» белую «Ауди А-6» – ее Борис Томин купил своей жене Ладе, но по причине скверного финансового положения отдал в заклад. Видели, наверное, по городу щиты с рекламой этой услуги «Бета-банка» – «Срочный кредит под залог автомобиля»?

– Я помню эту историю с угоном, мы обсуждали ее за ужином! – кивнул папуля.

– Ты еще удивлялся, что угонщик выбрал такой сложный и рискованный вариант – увел машину из-под носа у охраны, хотя мог спокойно взять какую-нибудь с улицы! – улыбнулась я. – А фишка в том, что угнать он должен был совершенно конкретную машину – эту! И сделать это ему помогли!

– А, я понимаю! – хлопнула в ладошки умница Трошкина. – Томин заложил машину, получил денежки, а потом нанял угонщика, чтобы тот увел его автомобиль из банка!

– Это еще зачем? – нахмурился простодушный папуля.

– Ну это понятно! – пожал плечами гораздо более хитроумный капитан Барабанов – начальник отдела по борьбе с организованной преступностью. – Тут простая математика: хозяин «Ауди» получает пятьдесят процентов стоимости тачки от банкиров. Вступив в преступный сговор с угонщиком, организует похищение автотранспорта и его незаконную перепродажу – еще пятьдесят процентов. А затем еще получает немаленькую страховку от угона и, возможно, отступные от банка, который не заинтересован в разглашении такой некрасивой истории!

– Только математика была более сложная – уравнение с неизвестными, включая «зет»! – Я подмигнула Алке.

– Зорро! – страшным шепотом сказала она, вновь приковав к себе встревоженные взгляды.

– Анти-Зорро! – поправила я, кивнув на лже-Бандераса. – В этой авантюре участвовал еще господин Песоцкий! О планах Томина он узнал от его неверной жены и включился в игру на свой страх и риск.

– Дура! – рыкнул Прометей Прикованный.

– А вот и не дура! – живо возразила я. – Дура бы не поняла, а я сообразила: в вашем личном деле специалиста широкого профиля было упоминание об успешных поисках угнанных автомобилей. По специальным заказам, за вознаграждение! Униженный и оскорбленный «Бета-банк» вполне мог назначить премию за возвращение дерзко угнанной «Ауди», правда? Если бы вы знали, когда и где можно будет перехватить украденный автомобиль, на этом можно было бы неплохо заработать.

– Дура! – повторил Песоцкий.

– Ну нет! – опять не согласилась я. – Я ведь догадалась про снотворное!

– Какое снотворное? – насторожился капитан Кулебякин.

– Не знаю, какое конкретно, скорее всего – вообще два разных средства! – сказала я. – Одним был заправлен шприц, который дурачок Максим Смеловский для защиты от угона пристроил в своей «Ауди». Защита не сработала, но Макс перепугался, что его обвинят в убийстве, и пустился в бега. А на самом деле парнишка-угонщик принял снотворное не внутримышечно, а перорально!

– Что означает – через рот! – поспешила объяснить разносторонне образованная Трошкина, увидев разинутые рты медицински неграмотных охранников. – Попросту говоря, он его съел!

– Или выпил, – сказала я. – И не по собственной инициативе, а с подачи хитроумного господина Песоцкого. Понимаете, зная направление движения украденной «Ауди» и приблизительно рассчитав время, когда угонщика одолеет необоримый сон, он ведь мог определить и место, где тот остановится! Прокатиться по трассе на своем джипе, найти мирно стоящую на обочине «Ауди»…

– Спокойно выбросить спящего водителя из машины и увести ее! – азартно подхватил многоопытный Руслан Барабанов. – Неплохой криминальный сценарий!

– Но мы его испортили, – скромно потупилась я. – Наша рекламная акция парализовала центр города и остановила транспортный поток, в котором двигалась и похищенная «Ауди». Угонщик рисковал попасться и вынужден был оставить машину. Он ушел ни с чем, но буквально через два квартала увидел другую «Ауди А-6»! Тоже новую! Тоже белую!

– Как тут было удержаться! – вздохнула черес чур добрая Трошкина. – Конечно, бедняга ее угнал!

– Но потерял немало времени! – веско заметила я. – И так спешил его наверстать, что не остановился даже тогда, когда почувствовал себя плохо! Так и погиб.

Я замолчала, подчеркивая трагизм момента.

– А дальше? – с детским любопытством спросил директор торгового центра.

– Дальше – еще страшнее, – вздохнула я. – Тут появляются ЧЕРНЫЕ!

– Негры? – спросил директор.

Было видно, что он уже готов к появлению на сцене самых неожиданных персонажей – хоть негров, хоть пришельцев с Бета Каппы. К вероятности появления агрессивных бетакаппиан, впрочем, слушателей вполне подготовило присутствие Трошкиной в образе воинственной Бабушки Зеленых Человечков.

– Нет, просто криминальные лица кавказской национальности. – Я упростила сюжет. – Та самая банда угонщиков! Во-первых, они желали отомстить за смерть своего товарища. Во-вторых, они же не получили «Ауди» и закономерно желали вернуть деньги, заплаченные Томину авансом!

– Значит, это были одни и те же ЧЕРНЫЕ? – вздрогнула Трошкина. – Которые напали на меня и которые убили мужика в оранжевом костюме?

– Избили! – поправила я. – Мы с тобой видели, что два кавказца били Томина, это так. А вот насчет убийства я сильно сомневаюсь, ведь с мертвого Томина угонщики не смогли бы получить должок!

Я пристально посмотрела на Алку:

– Вспомни, как это было. Ты оставила избитого, но живого Бориса Аркадьевича на крылечке, на минутку отошла, а когда вернулась – Томин уже лежал мертвый, с разбитой головой. Выходит, убили его очень быстро, чуть ли не одним ударом, и при этом жертва спокойно подпустила к себе убийцу – ты же не слышала никакого шума?

– Не слышала… – прошелестела Трошкина.

– Значит, это были не ЧЕРНЫЕ, от которых Томин уже натерпелся! – заключила я. – Это был кто-то другой, кого Борис Аркадьевич знал и не боялся!

Я перевела пристальный взгляд на Песоцкого:

– Это были вы, не так ли?

– Бред!

– Вовсе нет!

Я оценила случайную рифму и усмехнулась: рэповый стиль хорошо сочетался с темой уличной преступности.

– Убийство Томина с большой степенью вероятности закрывало тему его задолженности бандитам, – сказала я. – Не стали бы они лезть на рожон из-за нескольких тысяч долларов! А Гламурную Кису Ладу – вашу любовницу и сообщницу, Песоцкий! – такой поворот сразу делал состоятельной вдовой.

– Сообщницу? – Трошкина чутко выхватила ключевое слово.

– Конечно! – подтвердила я. – Кто, ты думаешь, назвал убийце идеальное место и время для последней встречи с жертвой? Кто послал его той ночью к нашему офису? Ладушка! Это она надоумила своего супруга искать встречи с Максимом Смеловским. Вот Макса-то Томин и ждал!

– Зачем?! – Это было похоже на хоровой стон.

– Торопился предложить Максиму купить у него «Ауди».

– Она же разбилась? – удивилась Алка.

– Машина разбилась, но еще имела некоторую ценность…

– Это называется «годные остатки»! – вставил Денис.

– Ага. И они вполне годились для аферы, которую Томин только затеял, а Лада с Григорием реализовали, – буднично объяснила я. – Суть вот в чем. Максим Смеловский купил себе такую же «Ауди», как и Томин – для жены. Не думаю, что это было случайное совпадение. Подозреваю, что шустрый господин Песоцкий имел разветвленные контакты в автобизнесе и получал агентские проценты в сети «Мишень-авто». А Гламурная Киса, помогая своему герою, помогла определиться с выбором машины мужу и любовнику № 2. Тут ничего особенного не было, но потом, после аварии, в которой покалечилась «Ауди» Смеловского, совпадение обернулось удачей, обещающей дополнительную выгоду. Лада за бесценок купила у перепуганного Макса его автомобиль и с помощью Григория уже успела провернуть еще одно криминальное дельце: крылья и бампер от помятой «Ауди» Макса затейники перевесили на машину Лады и скоренько организовали небольшую аварию! Имитировали столкновение, в котором Ладина «Ауди» якобы помяла бампер и крыло, и наверняка уже оформили документы на получение страховки сразу на две машины.

Я насмешливо посмотрела на мерзавца, имевшего наглость называть меня дурой:

– В вашем личном деле масса интересных записей, Григорий! В частности, отмечено, что свободу передвижения при исполнении служебных поручений вам обеспечивают два личных автомобиля. Два! На джипе вы сегодня катали меня, а на «Калине» вчера «поцеловали» в мятую мордочку «Ауди» Лады! Кстати, мне известно, что ваша подруга спит и с соседом-автомехаником, это подтверждает мою версию.

Прометей Прикованный дернулся и назвал меня ругательным словом из четырех букв. Нет, не дурой! На сей раз мои умственные способности огульной критики не вызвали. Грязное ругательство ранило мою женскую честь, а за нее всегда готовы вступиться любящие мужчины. Папуля, Денис и Зяма подскочили к мерзавцу одновременно, и только грозный окрик капитана Барабанова предотвратил расправу.

– Стоять! – привычно гаркнул борец с организованной преступностью.

Вскочили даже мы с Алкой и директор торгового центра.

– Мы прослушали очень интересную версию, однако по большинству ее пунктов необходимо еще получить доказательства! – на полтона ниже напомнил Руслан.

– Я верю в нашу криминалистическую экспертизу! – звонко сказала я и проникновенно взглянула на Дениса.

– В наш ОБЭП тоже можешь верить, – разрешил капитан Барабанов. – Разберемся…

– Что ж, я рад был нашей встрече, – открывая дверь, с намеком сказал директор «Мегаполиса». – Будете поблизости – заходите!

– Непременно! – пообещала вежливая Трошкина, не доставив большой радости хозяину.

– Мы уходим? – спросила я Дениса.

За него ответил Руслан:

– Топайте! Я чуток задержусь, сейчас мои парни подъедут. Оформим господина Песоцкого в КПЗ в лучшем виде…

Только сейчас я почувствовала, что неимоверно устала, и смогла признаться в этом близким. Мужчин это проявление слабости почему-то очень взбодрило. На эскалаторе меня с одной стороны заботливо поддерживал папуля, а с другой – Денис. Зяма бережно обнимал Трошкину.

– Все хорошо, что хорошо кончается! – умиротворенно вздохнула Алка.

– Все, да не все! – Я тоже вздохнула. – Куда же Смеловский пропал, ума не приложу?!

– Максик? Так он же у нас на даче живет, в Буркове! – запросто ответил папуля.

– В Буркове?! – Я забыла переступить с движущейся ленты на пол и едва не упала. – А почему я об этом ничего не знала?!

– Он просил никому не говорить, – объяснил папуля. – Я вот знал, потому что Максик у меня ключ попросил, и Дениска – он его отвозил.

Я изумленно посмотрела на простодушного родителя, перевела взгляд на усмехающегося бойфренда и ахнула:

– Так вот откуда была та дивная мята для «Мохито» – из заповедного бурковского леса! Я должна была догадаться, что ты не просто так мотался на дачу!

– Твоему дорогому Максу там очень хорошо! – с широкой крокодильей улыбкой сказал Кулебякин. – Ничуть не хуже, чем в Париже!

– Ой! Так ты знал, что Инка с Максом во Францию собрались? – пискнула Трошкина и тут же прикрыла рот ладошкой.

– Большая ошибка думать, будто в милиции работают идиоты, которые вообще ничего не знают! – хмыкнул Денис.

Я смутилась и отвела взгляд.

– Кстати, коллега, о работе! – Догнавший нас капитан Барабанов с разбегу хлопнул друга по плечу. – За раскрытие межреспубликанской банды автоугонщиков нам вполне могут выдать неслабую премию! А двухнедельный отпуск, я знаю, полковник тебе уже подписал!

Я покосилась на Дениса и несмело обрадовалась, увидев на его лице улыбку, не похожую на оскал голодного аллигатора.

– Можем съездить куда-нибудь! – великодушно предложил мне милый.

– Куда, например? – с робкой надеждой спросила я.

– Куда? – Капитан Кулебякин почесал в затылке. – В Бурково не получится – там Смеловский засел… Может, рванем во Францию?

– Дениска! Я тебя обожаю! – завизжала я, разом забыв обо всех пережитых горестях.

– Как трогательно! – всхлипнула чувствительная Трошкина и уронила слезинку на предусмотрительно надетый прорезиненный плащ.