Элизабет Эштон

Розовая мечта

Глава 1

— Номер тридцать первый — «Грёза».

Слегка носовой, с французским выговором голос диктора проник сквозь серый бархатный занавес, закрывавший точку выхода манекенщиц, откуда горделиво спускалась по узеньким ступенькам Грёза. Она была облачена в одеяние из очень тонкой ткани, с высоко поднятым лифом без рукавов — складки опускались, создавая эффект мерцающего облака, оно было бледно-голубого цвета, с переходом в розовато-лиловый и даже зеленый — оттенки перемежались, словно морские волны. Корсаж на тесемках посверкивал опаловыми блестками и напоминал внутренности раковины, довершая морской мотив. Копна светлых волос на голове манекенщицы была приподнята кверху, на руках были длинные светлые перчатки. Она как бы плыла по подиуму.

— Афродита, рождающаяся из волн, — удовлетворенно шепнул хорошо одетый брюнет в первом ряду, — отметьте ее, ma petite[1].

Сидевшая рядом девушка послушно поставила крестик против номера 31 на карточке, которую получила при входе. Наблюдая за движениями манекенщицы, она с удовольствием представляла себе, каково показаться в платье, подобном «Грёзе», в соответствующей обстановке. Из всех моделей, увиденных сегодня на показе осенней коллекции Себастьена, эта ей показалась наилучшей. Особенно понравилось ей название — вся вторая половина дня, несмотря на ужасное начало его, явилась грезой, фантазией. Все происходящее было каким-то сном. Еще утром она поднялась со своей тесной жесткой постели у мадам Пуляр с тоскливой мыслью о неминуемом возвращении в Англию. А между тем видение не исчезало. Непостижимо — как это она, Чармиэн Чевиот, продавщица из лондонского универмага, может восседать на позолоченном стуле в салоне знаменитейшего дома моды в Париже рядом с мужчиной, похожим то ли на греческого бога, то ли на лорда Байрона. А ведь пару часов назад она с отчаянием и завистью наблюдала, стоя на тротуаре как подкатывают длинные сверкающие автомобили с шикарной публикой. Ей почти нахамил высокомерный швейцар, когда она, набравшись храбрости, застенчиво осведомилась о Жермене Пуляр.

Он посмотрел на нее с подозрением, поскольку тайны коллекции здесь хранились ревностно и допускались сюда только специально приглашенные люди. Он, должно быть, подумал — она тоже что-нибудь выведывает, и грубо велел убираться с дороги (или что-то подобное он произнес на французском). Она не слишком хорошо владела языком, но в смысле сказанного не приходилось сомневаться. «Жермена меня подводит намеренно», — подумалось девушке. Впервые она встретилась с этой француженкой, когда та работала по найму в Лондоне и, скучая по дому, тянулась к каждому, кто проявлял дружелюбие. Узнав о страстном желании Чармиэн поработать во французском доме моды хотя бы на самой низкой должности, она предложила ей провести вместе летний отпуск в Париже и попытать счастья. Но не тут-то было. Нигде, куда она ни обращалась, не нуждались в услугах Чармиэн Чевиот. Сама Жермена ожидала места стажера у Себастьена по окончании ее полугодичного языкового курса в Англии, но других вакансий у Себастьена не было.

Начался отпуск хорошо — Чармиэн была околдована Парижем, — а вот заканчивался плохо. Приятели Жермены нашли ее английскую знакомую привлекательнее ее самой — она была симпатичнее, а ее наивность их забавляла. Напряженность достигла кульминации, когда Гастон, которого Жермена считала своей собственностью, стал ухаживать за ее подругой. Тщетно старалась Чармиэн осадить его — тот не сдавался. Жермена с каждым днем все больше ревновала и раздражалась. Ввиду приближавшегося отъезда Чармиэн она все же постаралась проявить максимум терпимости. Шел последний день показа осенней коллекции Себастьена, и, поскольку Жермена не смогла получить приглашения, она пообещала спросить разрешения у мадам директрисы провести подругу во время перерыва. Они договорились встретиться у бутика, занимавшего первый этаж себастьеновского заведения, ровно в час тридцать.

Чармиэн подошла раньше условленного срока, одетая в рыжеватый кримпленовый костюм и черные туфли. Все это ей казалось миленьким, пока она не увидела, как одеты клиенты Себастьена. Она терпеливо ждала, вглядываясь в свое отражение в зеркальных окнах магазина. Не то чтобы хорошенькая — для этого в лице ее чувствовалось слишком много характера, — в ней был необычный колорит, ясные свежие краски: медные волосы отливали на свету янтарем, контрастируя с темными глазами и такими пышными ресницами, что Жермена, у которой они были очень скромными, говорила приятелям, будто у Чармиэн они искусственные, — что было, конечно, неправдой.

Время шло, минуло уже два, в три начинался показ, а Жермены все не было. Чармиэн начинало казаться, что та и не собиралась приходить. Зная, как хотелось англичанке посмотреть салон Себастьена изнутри, она специально решила огорчить ее. Она уже устраивала подобные подлости с тех пор, как открылась измена Гастона.

«И ведь я безразлична к этому парню, — подумала Чармиэн в отчаянии, — я же не виновата, что он увлекся мной. Чего она злится!»

Швейцар отрицательно покачал головой на вопрос о мадемуазель Пуляр; стажеров он тоже не видел. Она слонялась удрученно, чувствуя, что он неотступно и подозрительно на нее поглядывает, и раздумывала, чем заполнить последний вечер. Стали появляться первые посетители. Тут-то она и поняла, что выглядит провинциальной простушкой, хотя и вполне сносно для туристки. Ярко сияло солнце, кругом шумела нарядная толпа. «А завтра, — думала она, — ничего этого уже не будет, и в понедельник я вернусь к своей галантерее и утомительным ежедневным поездкам домой в пригород и обратно с сезонным билетом в оба конца, и все мои надежды развеются».

Так она обреченно стояла на тротуаре, когда почти прямо перед ней остановился большой серый автомобиль. Одетый в форму шофер, соскочив со своего места, заторопился открыть дверцу мужчине, поднявшемуся со своего роскошного заднего сиденья. Чармиэн мгновенно оставила снов мысленные жалобы и, пригвожденная к месту, уставилась во все глаза: никогда еще не видела она столь неотразимого мужчины. Было бы банальным сказать, что он высок, темноволос и красив, — но все три качества у него присутствовали. Превосходно вылепленные черты лица, прямой нос и чувственные губы, словно изображенные на греческой монете. Густая темная шевелюра напомнила ей виденный когда-то портрет лорда Байрона. Великолепно сшиты костюм сидел идеально; в руках были перчатки тонкой кожи и трость с серебряным набалдашником. Она ожидала увидеть ниспадающий роскошный плащ, но это было бы совсем странно в июльском Париже. Во взгляде его под насупленными угольно-черными бровями заметен был гнев. Мягким, кошачьим движением, держа шляпу в руке, он обернулся к машине, откуда Чармиэн ожидала появления некоей женщины ему под стать. Однако та оставалась в авто — Чармиэн могла разглядеть шляпу и легкое платье. «Лорд Байрон» с шумом захлопнул дверцу и, просунув голову в открытое окошко, обратился к сидевшей на заднем сиденье пассажирке с резким замечанием на иностранном, незнакомом Чармиэн языке. Дама мелодично рассмеялась, и это, кажется, еще больше разозлило джентльмена. Потом она ответила по-французски:

— Что за буря в стакане воды! Пока, дружочек. Увидимся вечером?

На что ее кавалер процедил сквозь зубы:

— Возможно. — И прозвучало это угрожающе.

Захватив черную фетровую шляпу — элегантную безделицу нашего легковесного века, — он что-то бросил шоферу, и машина отъехала.

«Ссора, — с удивлением подумала Чармиэн. Вероятно, дама в автомобиле решила, в конце концов, что не хочет смотреть показ, так что спутника ее, раздосадованного ее капризами и тем, что ему, наверное, жаль времени, впустую потраченного на эту дамскую прихоть, можно извинить за вспышку гнева. Интермедия закончилась, она бросила последний грустный взгляд на лестницу ведущую в салон, и с чувством изгнанной из рая Евы (с той лишь разницей, что, в отличие от нее, Чармиэн не удалось повидать Эдем) двинулась прочь.

Едва она сделала пару шагов, как была внезапно остановлена «лордом Байроном», приподнявшим свою черную шляпу перед ней.

— Можно вас на минутку, мадемуазель? — обратился он к ней по-французски.

— Да, мсье, что вам угодно, отвечала она с сильным английским акцентом, с испугом взглянув в его потемневшие от ярости глаза. Они оказались золотистыми, как у тигра.

— Вы англичанка? — спросил он на ее родном языке, оглядывая в то же время всю ее сверху донизу, от янтарных волос до новых туфель.

— Да, — прошептала она в ответ.

— Не окажете ли вы мне услугу?

— Я? — поразилась она. Боже, что этот ослепительный господин хочет от нее?

— Именно вы. — Он небрежно вынул из кармана два билета. — Не хотите ли взглянуть на коллекцию Себастьена? Дама, которая должна была меня сопровождать, переменила свое решение, она должна была помочь мне выбрать платья для сестры, а без нее я беспомощен. — Внезапно он улыбнулся, лицо просветлело, и он помолодел лет на десять. — Сжальтесь надо мной.

— Я? — едва смогла выдавить она.

— Ну да. Вы ведь понимаете, что может подойти молодой девушке. Сестра не могла поехать со мной в Париж, но она большая модница, и мне очень не хотелось бы ее разочаровать. — Улыбка померкла, и он вновь посерьезнел. — И поскольку меня подвели, я был бы очень благодарен вам за помощь.

— Но почему я? — запнувшись, спросила она.

Он посмотрел на нее ободряюще:

— Ну, у вас примерно ее рост и размер, а искать кого-то другого поздновато.

Припомнив высокомерного швейцара, она сказала робко:

— Боюсь, меня не пропустят.

— Со мной пропустят хоть черта, — пренебрежительно отмахнулся он и вдруг снова обаятельно улыбнулся: — Я вас вовсе не подозреваю в связи с его сатанинским величеством, скорее расцениваю как ангела-хранителя. Пойдемте, я в вашей власти. Вам ведь хотелось бы воспользоваться такой возможностью? На себастьеновские показы пускают не всякого.

— Это уж точно, — подтвердила она с горечью.

— Так чего вы колеблетесь? — Он поглядел на свои золотые часы. — Если не поторопитесь, то мы опоздаем.

И она решилась. Здесь был шанс посмотреть не только салон, но и коллекцию и утереть нос Жермене. Что бы ни было у этого человека на уме, среди множества людей она в безопасности.

— Вы, верно, сумасброд, — сказала она ему, — но раз уж так хотите, то я с удовольствием с вами пойду.

Швейцар, даже если и признал ее, виду не подал, зато спутника ее узнал точно, так как низко ему поклонился и повел их к лестнице. Чармиэн с восторгом шествовала чуть впереди своего кавалера. Так и начался этот сон.

Острые, маленькие и блестящие глазки мадам директрисы, встречавшей гостей на верху лестницы, высокомерно ощупали костюм Чармиэн из магазина готового платья, но выражение ее глаз стало подобострастным, лишь только она взглянула на карточку ее спутника. Дама сделала повелительный знак рукой.

— Проводите мсье и мадам на их места, — скомандовала она, и пара проследовала за ее помощницей, в элегантном черном платье, в сверкающий салон. Директриса слегка усмехнулась тонкими губами и пожала плечами.

— Интересно, кого он приведет в следующий раз? — прошептала она. — Впрочем, у каждого свой вкус.

Их усадили на золоченые стулья в первом ряду; служители почтительно ухаживали за ними. Они не опоздали. Диктор как раз объявил первую модель:

— «Принцесса!»

Чармиэн забыла обо всем на свете; ее провожатый попросил отмечать на карточке все, что привлечет ее внимание.

— Все, что вам понравится, несомненно, подойдет моей сестре.

Чармиэн не хотелось отвлекаться, но она выполняла это требование. Может быть, сестра «лорда» не удовлетворится ее выбором, но она об этом никогда не узнает. Девушка рассеянно подумала: действительно ли речь идет о его сестре или это просто уловка? Вначале она испытывала смущение от любопытных взглядов, бросаемых в ее сторону прекрасно и дорого одетыми дамами, некоторые из них раскланивались с ее спутником, и он кивал им в ответ, но под впечатлением волшебства на подиуме она забыла о своем окружении. Чармиэн была полностью поглощена прекрасным зрелищем. Манекенщица двигалась, и одеяние приоткрывалось показывая нижнее белье. Чармиэн нерешительно повела карандашом, и тут джентльмен предостерег ее:

— Ничего слишком открытого, моя дорогая! Сестра должна выглядеть достойно в качестве хозяйки моего дома. — Ага, значит, он неженат. — Мне бы не хотелось, чтобы она смотрелась смешно.

— Но если она молоденькая, ей обязательно захочется чего-то пикантного? — запротестовала девушка.

— Ну, можете ради смеха выбрать что-нибудь, — cнизошел он.

Чармиэн подавила вздох. Как, должно быть, счастлива эта незнакомая барышня, имея столь великодушного благодетеля, хотя и несколько самовластного. Он, должно быть, весьма состоятелен — модели Себастьена стоят очень дорого.

Когда показ близился к завершению, она, растерянно взглянув на карточку, объявила:

— Я, по-моему, наотмечала больше чем нужно.

— Тогда примерьте их все и выберите наилучшее, — предложил он.

— Это разрешено?

— Мне разрешат.

Взглянув на него она, к своему смущению, обнаружила, что он давно не глядит на модели, а изучает ее саму. Казалось, подлинное удовольствие, получаемое ею от созерцания одежд, умиляло его; уголки его красивого рта поднялись. Девушка поспешно перевела взгляд на подиум.

— Конечно, нужно взять меховое манто, — шепнула она, когда девушки, борясь с летней жарой, демонстрировали меха, и отметила черную норку, которая более всего ей нравилась. Она с завистью смотрела на манекенщиц, воображая себя на их месте, но это сон, сбыться которому не дано.

Шоу традиционно закончилось показом подвенечного наряда — альпийским видением из белых кружев; публика стала расходиться. Ее спутник поманил рукой служительницу и протянул ей карточку, исписанную Чармиэн, он что-то быстро говорил по-французски. У женщины был испуганный вид.

— Это невозможно, мсье!

— Нет ничего невозможного, мадемуазель примерит все, что она отметила, и то, что ей подойдет, вы запишите на счет моей сестры. Ну, скажем… — И он назвал сумму, от которой у Чармиэн перехватило дух.

Служительница в ужасе всплеснула руками и заговорила торопливо — Чармиэн разобрала едва ли половину:

— Мсье, так не делается. Модели Себастьена выверены до миллиметра. А двух одинаковых женщин не бывает. У нас тут есть манекен, который выполнен по параметрам вашей сестры…

Ему все это наскучило.

— Манекен? — переспросил он с отвращением. — В манекене нет жизни, эта дама сможет выбрать туалеты, если только вы позволите примерить.

— Но я представления не имею, что нравится вашей сестре, вмешалась с тревогой Чармиэн.

— Вы так же молоды, как и она, и, разумеется, знаете, что подойдет девушке, — отрезал он и скомандовал помощнице: — Вот ту штуку, зеленую с голубым, «Грёзу», отложите для примерки, я скоро вернусь.

— Вы уходите? — воскликнула Чармиэн в тревоге.

— Разумеется. На сестру я уже достаточно потратил времени, — ответил он. — Пока, крошка.

— Что за человек! — восхищенно воскликнула служительница ему вслед.

Чармиэн была почти в панике, но возможность примерить все эти бесподобные вещи утешала ее. Ей было интересно посмотреть, как она в них будет выглядеть. Служительница не дала ей времени на раздумья и поскорее отвела в примерочную, оставила там с портнихой, а сама заторопилась на поиски директрисы мадам Дюваль, с тем чтобы получить разрешение выполнить требования своего клиента. Невзирая на протесты мсье, манекен был доставлен, и, пока портниха занималась сравнением его размеров с данными Чармиэн, служительница воротилась с ворохом отобранной одежды. Все это она безжалостно бросила на пол и объявила, что мадам Дюваль разрешила мсье действовать по его усмотрению. Загадочная сестрица считалась у Себастьена почетным клиентом. Портниха с удивлением застыла с рулеткой в руках.

— Потрясающе! У этой мадемуазель те же размеры, что и у ее хозяйки, вплоть до того, что правое бедро чуть больше.

Чармиэн уловила суть замечания и тревожно оглядела себя в зеркале — она была раздета до нижнего белья. Что там с правым бедром? Покупая готовое платье, она не задумывалась над тем, что обе стороны человеческого тела не бывают абсолютно одинаковыми. А высокая мода учитывает и эти мелочи.

— Прекрасно! — отметила служительница. — Это нам сильно облегчит дело!

Чармиэн казалось, что она провела перед высоким тройным зеркалом часы, меняя один за другим наряды, она уже пожалела, что отметила так много. Она была довольна фасонами, которые выбрала, и надеялась, что вещи понравятся будущей владелице. Некоторые платья требовали подгонки, и ей надо-было терпеливо стоять в ожидании пока там что-то подколют и подошьют. Приняв с благодарностью предложенный кофе, она воспользовалась минутной передышкой. Девушкой, принесшей его, оказалась Жермена. После долгого трудового дня она выглядела усталой и сумрачной. Когда Чармиэн приняла у нее из рук чашку, глаза у той расширились, а нижняя челюсть дрогнула, но, прежде чем девушка смогла что-то вымолвить, служительница отозвала ее. Чармиэн насладилась мгновенным триумфом, но он сменился растерянностью. Ей ведь придется идти ночевать к Жермене, и будет нелегко объяснить происшедшее. Она и сама-то себе с трудом верила.

Последней принесли «Грёзу». При виде ее Чармиэн, уже уставшая, приободрилась. Платье будто специально было сшито для нее. Обнаженная шея и руки, выглядывавшие из тонкой ткани: казались алебастровыми, на щеках разгорелся румянец, а красивая линия бровей и темные глаза, обрамленные густыми ресницами добавляли в симфонию бледных теней контрастную ноту. Зажгли свет, и волосы ее засияли золотом.

— Прелестно!

Она вздрогнула. Вернулся джентльмен. Она видела его отражение в зеркале, видела, как он осматривает ее с ног до головы, кривя губы в удовлетворенной усмешке.

Служительница что-то быстро говорила ему по-французски.

— Да-да, — отвечал он нетерпеливо, — вы все сделали очень хорошо. Проследите, чтобы по окончании показа все было отправлено по моему адресу. Бедняжка, — обратился он к Чармиэн, — у вас был изнурительный день. Сестра будет очень признательна, да и я тоже. А теперь в качестве благодарности я вас угощу обедом.

— В этом платье? — уставилась она на него.

— Именно. Окажите честь и мне и ему, — улыбнулся он.

Служительница вновь стала стрекотать по-французски. Это платье — жемчужина коллекции, его нельзя просто так показывать на улице. Мсье властно оборвал ее несколькими словами, в которых Чармиэн уловила имя Леон. Стало быть, «лорд Байрон» в дружеских отношениях с Кутюрье Леоном Себастьеном и он привык получать желаемое. Служительница умолкла, пожав плечами, и воцарилась тишина. Он указал тростью на ноги Чармиэн.

— Полагаю, подойдут серебристые туфли и какая-нибудь накидка.

Служительница исчезла.

— Мсье, это весьма любезно с вашей стороны, но на самом деле… я не могу, — заикаясь, произнесла.

Чармиэн.

Он приподнял бровь:

— Вы считаете, что не заслужили по крайней мере обеда?

— Я… я с удовольствием. Только никакого вознаграждения не нужно.

— Но вы совершенно выдохлись, так что не протестуйте. Я не предлагаю уединения или чего-то в этом роде, — протянул он пренебрежительно, и Чармиэн залилась краской.

— Мсье, у меня и в мыслях не было… — начала она.

— Разумеется, было, иначе вы бы не были женщиной, но мне верить можно. Мы пойдем в какое-нибудь оживленное место, где достаточно народу, чтобы рассеять ваши подозрения.

Служительница принесла пару серебристых туфелек и такого же цвета парчовый плащ, отделанный лебяжьим пухом. Затаив дыхание, Чармиэн стала их примерять с помощью этой женщины. Глядя на себя в зеркало, Чармиэн думала: наяву ли все это? Еще в полдень ее гнали отсюда с позором, а сейчас помощница Себастьена перед ней на коленях. Такова власть богатства… богатства этого господина. Она поглядела в его рыжеватые глаза, он наблюдал за ней с загадочной улыбкой на устах. Сердце ее готово было выпрыгнуть, нервы были как струны, внутренний голос твердил: опасайся этого человека, снимай все это с себя и побыстрее, прими нормальный облик. Но она не могла раздеться при нем, хотя и попробовала слабо протестовать:

— Мсье, прошу вас…

Он не обращал внимания.

— Если готовы, идемте. — Улыбка исчезла, он выглядел равнодушным, даже утомленным, голос поскучнел.

Внезапно девушка почувствовала сильный голод: прошло ведь много времени после ее скудного завтрака. В конце концов, он ей обязан чем-нибудь за то время, что она потратила для его сестры; а мысль о хорошем ресторане была очень соблазнительна. Подавляя свое подсознательное сопротивление, она согласилась. Тут взор Чармиэн упал на груду собственной одежды. Боже, ее вещи! Она не может их тут оставить.

— А, это! — протянул он устало. — Их пришлют вам домой.

Служительница деликатно кашлянула:

— Разумеется, мсье, по какому адресу?

— Дайте ей адрес, — скомандовал он.

Она робко назвала адрес скромной улочки Пуляров, и служительница презрительно сдвинула брови. Выходя, девушка услышала, как портниха что-то говорила, промелькнуло имя Жермены. Значит, это Жермене предстоит отнести ее вещички домой, и Чармиэн испугалась, что та выбросит их в Сену. Но, спускаясь со своим спутником по ступенькам, она отбросила прочь все мысли о Жермене, собственной одежде и завтрашнем отъезде. Ей предлагали волшебный вечер, и она намеревалась взять от него все, что можно, — другого такого у нее может никогда не быть.

Их ожидало такси, и она уже без удивления обнаружила, что наступил вечер; казалось, она провела в салоне полжизни. Над городом мерцало лилово-розовое небо; вокруг блистали мириады огней, заливавших золотистым светом улицы, дома, деревья. Шофер открыл ей дверцу, мужчина проследовал за ней. Он сидел прямо, скрестив руки на набалдашнике трости, а она смущалась от его близости. От него исходил легкий запах лавровишневой воды и дорогого табака он почти касался ее плечом но, казалось, совершенно забыл о ее присутствии. Проникавший снаружи свет падал на его профиль, непроницаемый, как маска из слоновой кости, только легкая усмешка трогала его, как будто он наслаждался потаенной шуткой. «Интересно, сколько ему лет?» — подумала она. Он не выглядел молодо, разве только в улыбке его было что-то мальчишеское. Это был зрелый, уверенный и целеустремленный человек, правда порой казавшийся взбалмошным. Она не осмеливалась нарушить молчание — даже когда они выходили в залитый светом ресторан на левом берегу.

Его здесь знали — метрдотель поспешил им навстречу, его помощники приняли у него трость и шляпу и проводили к столику перед открытым окном, в которое открывался чудесный вид на реку и освещенные башни Нотр-Дама. Чармиэн пыталась сама освободиться от плаща, но он, заметив, галантно помог ей. Она беспомощно уставилась в меню, составленное на французском; мужчина, заглянув в свой экземпляр, предложил заказать для нее, и его предложение было принято с благодарностью. Ресторан был почти полон, было много иностранцев. После первого бокала вина Чармиэн набралась храбрости и огляделась. Она поняла, что ее туалет и красавец спутник вызвали волну нескрываемого любопытства, от которого она конфузилась, пока не поняла, что все эти нарядные дамы просто ей завидуют. Это было даже приятно.

Когда они съели дыню во льду и запеченную рыбу, ее спутник промолвил угрюмо:

— Вы потеряли дар речи?

Она подняла на него глаза, зардевшись:

— О, простите, мсье, но это все так… потрясающе.

— Надеюсь, вам здесь нравится.

— О да. Здесь просто великолепно.

Она окинула взглядом белоснежную скатерть, сверкающую посуду, орхидеи в изящной вазе и подумала: «Как потерянно, должно быть, я выгляжу». Для него это все, несомненно, привычно.

— Здесь все довольно вычурно, — усмехнулся он, приоткрыв белоснежные зубы, — а все эти люди просто снобы. Но приведи я вас в более уединенное место, которое я бы предпочел, вы бы испугались.

— Ну… это очень мило с вашей стороны. — Она не знала, как расценивать его заявление. Потом, осмелев, спросила: — Могу я узнать ваше имя?

— Алекс, — бросил он, поигрывая бокалом.

— Но я не могу так вас называть.

— Сегодня вечером можете. Больше мы не встретимся.

Последнее замечание больно задело ее. Все еще глядя на свой бокал, он спросил беззаботно:

— А как вас зовут?

— Чармиэн.

Он перевел на нее взгляд, в глазах его проснулся интерес.

— Необычно, — резюмировал он. — Почему Чармиэн?

— Почему бы и нет? Это, собственно, следствие романтических наклонностей моего отца. Перед самым моим появлением на свет он посмотрел фильм о Клеопатре, и имена героев поразили его воображение. Я рада, что он выбрал имя Чармиэн, а не Клеопатра.

— Клеопатра вам бы не подошло, вы не сирена.

Замечание, хотя и справедливое, несколько ее обидело.

— Чармиэн, а дальше?

— Алекс, а дальше? — парировала она.

Он искренне рассмеялся:

— Прекрасно, моя прелестная Чармиэн. — Как бы делая над собой усилие, он попытался продолжить беседу: — Вы в первый раз в Париже?

Она подтвердила и добавила:

— Чудесный город.

— Все мировые столицы становятся похожи до чрезвычайности, — пожал он плечами, — бетонные здания, в универмагах продается одно и то же, неоновая реклама везде одинакова. Скоро вы перестанете различать — в Париже вы, Мадриде или Берлине.

— Но каждый город имеет свои особенности, — возразила она, — тут у вас Лувр, площадь Согласия и…

— Не утруждайтесь перечислением, — махнул он рукой, — каждый год уносит что-то, от старых зданий освобождаются ради очередных монстров, а то, что остается, теряется среди небоскребов. Еда и та стандартизируется. Вот уже куриное соте можно съесть и в Токио, и в Нью-Йорке.

— Все равно вкусно.

— Ну, не стройте из себя гурмана. На мой вкус тут многого недостает.

— Вы просто избалованы, — отважилась заявить она.

— Может быть, — согласился он, — я понимаю, о чем вы думаете. В моей жизни было слишком много хорошего, и я уже ничего не ценю — тут, вероятно, вы правы.

Она подумала не совсем об этом, но и это было справедливо.

— Роскошь по-настоящему оценивается в бедности, — произнесла она и тут же пожалела об этом. Не стоило подчеркивать свое положение — но, странно, лицо его смягчилось. Кажется, впервые за все время обеда она полностью овладела его вниманием до сих пор он, казалось, лишь присутствовал рядом.

— Милая моя, — начал он мягко, — я бы многое отдал, чтобы побывать на вашем месте. Имея все, часто ощущаешь жизнь бесцельной и страшно скучной.

— Уверена, мне так никогда бы не показалось, — воскликнула она, — и потом, будучи богатым можно так много делать для других.

— Давать, к примеру, обеды Золушкам? — Теперь он уже посмеивался над ней.

— Я очень благодарна, — притихла она.

— Благодарным должен быть я, поскольку, как это ни странно, нахожу ваше общество весьма приятным. И потом, я вам обязан за все-то время, что вы на меня потратили.

— Говорю вам, мне это доставило удовольствие.

— Удивительно. Я, например, ненавижу ходить к своему портному. Альтея тоже будет вам признательна.

— Вашу сестру так зовут? — спросила она быстро. — Она выходит замуж, и вы поэтому покупаете ей столько нарядов?

— Замуж? Вовсе нет. Она еще слишком молода для брачных уз, накладывающих определенную ответственность, — так мне во всяком случае, говорили, сам я этого пока не испытал. В конечном итоге придется мне конечно, пошевелиться и подыскать ей подходящего мужа.

Это безапелляционное утверждение шокировало Чармиэн, хотя она знала, что во многих средиземноморских странах браки по расчету все еще обычное дело.

— И у бедной девушки нет выбора? — возмутилась она.

— Естественно, я не стану принуждать ее к союзу, который придется ей не по вкусу, — отвечал он спокойно. — Но женщинам в браке требуется прежде всего надежность, и с этой точки зрения ни один из ее нынешних приятелей на роль мужа не годится.

— Поп-певцы? — спросила она, припоминая свои подростковые увлечения.

— Это все пустяки, отрезал он, — певцы обычно вообще вне досягаемости. — Он примолк, а Чармиэн испытала некоторую жалость к незнакомой девушке, у которой такой деспотичный брат.

— Но, предположим, она действительно влюбится, — сделала она новую попытку.

— Любовь и брак — совершенно разные вещи, — усмехнулся он цинично, — лишь очень юные создания стремятся их объединить, зачастую с катастрофическими последствиями.

Не познав еще настоящей любви, она не могла ему противоречить, хотя и чувствовала, что он не прав.

Он посматривал на нее с добродушной насмешкой.

— Ну а вы-то сами, крошка, тоже настолько молоды, что верите в любовь с большой буквы?

— Ну… я многого не испытала, но всегда думала, что это единственное основание для брака.

— Романтическое пустословие! — презрительно отмахнулся он.

Так вы ее опекун? — спросила она, испытывая симпатию к Альтее.

— Наш отец умер, и я теперь глава семьи, — объявил он гордо; видно было, что он воспринимает свое положение серьезно, — однако мы далеко ушли от темы, мне не хочется, чтобы сестра приезжала в Париж, по одной важной причине, и в утешение ей я накупил платьев, которые вы столь любезно выбрали.

«Что же это за важная причина? — подумалось ей. — Бойфренд, что ли, у нее здесь и потому ее следует удерживать подальше? Кто-то, по мнению Алекса, неподходящий?» Ободренная искристым мозельским вином, которое они потягивали, она вдруг спросила, француз ли он, и он ей ответил отрицательно.

— Так кто же вы? — настаивала она, но, кажется, он ее не слышал. С удивлением она увидела, что выражение его лица совершенно изменилось, глаза стали холодными, и он уставился на кого-то, неприятно улыбаясь. Чармиэн повернула голову, чтобы взглянуть на объект его внимания. В ресторан вошла женщина, и если Алекс был неотразимым мужчиной, то незнакомка была прекраснейшей из женщин. Плечи, руки и шея были словно из белого мрамора, она была в черном шелковом платье с глубоким декольте и боковым вырезом, открывавшим при ходьбе красивые ноги. Правильные черты лица, роскошные льняные волосы, уложенные в сложную прическу. Огромные голубые глаза, чуть тронутые косметикой. На шее и в ушах сверкали драгоценности, а завершали туалет черные перчатки по локоть, придавая ей несколько строгий вид.

Двигалась она с величавым достоинством, напоминая скандинавских богинь (позднее выяснилось, что в действительности она шведка). Пожилой человек нес следом за нею прозрачную пелерину.

— А вот и веселая вдова, — сухо произнес Алекс, — разоделась в пух и прах; однако ей следует дать маленький урок. Никто не может оскорбить меня безнаказанно.

Чармиэн бросила на него испуганный взгляд — в этот момент он был похож на приготовившуюся к прыжку черную пантеру с золотыми глазами. Ничего не подозревающая красотка шествовала как королева между столиками; все глаза уставились на нее. Игнорируя приглашение метрдотеля, она направилась к Алексу. Тот поднялся при ее приближении; они были почти одного роста.

— Привет, Алекс, — мягко поздоровалась она.

— Добрый вечер, Хельга, — холодно ответил он. — Вот неожиданность!

В ее голубых глазах сквозило недоумение. Голос был низкий, с хрипотцой. У нее был явный, но приятный акцент.

— Но, я полагала, мы условились… — начала она.

— Ты, верно, меня не так поняла.

— Ну, все хорошо, что хорошо кончается. — Она обернулась к сопровождавшему ее: — Мы останемся тут.

— Боюсь, это невозможно, дорогая. За этим столиком нет больше мест. — Алекс продолжал глядеть на Хельгу с какой-то волчьей усмешкой.

— Ерунда, — раздраженно возразила она.

— Нет, не ерунда, моя милая я здесь ужинаю с подружкой и я уверен, ты бы не хотела помешать нашему рандеву.

Хельга перевела холодный взгляд прозрачно-голубых глаз на Чармиэн, которую до сих пор игнорировала.

— Эта! — воскликнула она презрительно.

— Да, это — моя новая приятельница. Прелестна, не правда ли?

Чармиэн готова была провалиться сквозь землю. По каким-то своим причинам Алекс воспользовался ею, чтобы уязвить эту сказочную женщину, которая ожидала совсем другого приема. Можно себе представить, что она подумала про Чармиэн. Девушка чуть привстала, ей захотелось исчезнуть, но рука Алекса легла ей на плечо и пригвоздила ее к месту.

— Ее зовут Чармиэн, — продолжил он вкрадчиво, — достойное имя для симпатичной и обязательной (последнее слово он особо подчеркнул) юной леди. Чармиэн, это мадам Хельга Петерсен, а позади — ее тень, полковник Винсент.

— Если вы намереваетесь оскорбить меня… — взъярился упомянутый джентльмен.

— Ничего подобною — махнул рукой Алекс, — просто пытаюсь объяснить ситуацию.

— Все ясно, — сказала Хельга, помрачнев.

Она коснулась рукой плеча полковника. — Пойдемте, друг мой, мы найдем другой столик. Алекс в подобном настроении невыносим.

Полковник двинулся прочь, а она, изящно наклонившись, шепнула ему: — Это твоя месть за то, что было днем?

Он ничего не ответил. Она бросила на него последний долгий взгляд, пожала плечами и удалилась.

Рука Алекса до боли сжала голое плечо Чармиэн, но сам он, казалось, этого не замечает. Он пристально наблюдал за отступлением Хельги с тем же волчьим выражением лица.

— Мсье Алекс, — жалобно попросила Чармиэн.

— А? Что? Простите меня, моя крошка, — снял он свою руку, — извините за непредвиденные осложнения, просто небольшое недоразумение.

Вернувшись на место, весь остаток обеда он из кожи вон лез, разыгрывая гостеприимного хозяина, рассказывая ей всякие удивительные и немножко злые истории про своих знакомых, делился опытом своей жизни в Париже. Он не глядел в сторону стола, за которым оживленно беседовали Хельга с полковником Винсентом, но Чармиэн понимала, что он незаметно следит за ними. Ее плечо еще ныло от его длинных жестких пальцев, наверное, там завтра будет синяк. Хельга Петерсен, как догадалась девушка, была той женщиной в автомобиле, отказавшейся по каким-то причинам пойти с ним на показ Себастьена и вызвавшей тем самым его гнев. Очевидно явившись сюда, она хотела найти его и загладить вину и притащила с собой полковника на случай, если он заартачится. Видно, эта женщина очень хорошо его знала, однако не думала встретить здесь другую.

Чармиэн понимала, что приглашена сюда Алексом именно для того, чтобы осуществить тонкую месть. Мысль была горькая, но на подмогу ей пришел здравый смысл. Отношения Алекса и Хельги ее не касались; ее угостили хорошим обедом, за который она должна быть благодарна. Девушка решила, что эта женщина, должно быть, его любовница. Только влюбленные способны создавать на пустом месте такие проблемы, а потом все равно они примиряются. Два таких красивых человека словно созданы друг для друга! Тем не менее, ей стало грустно, она даже оставила на тарелке половину чудесного десерта, заказанного для нее. Волшебство стало таять, свет стал казаться назойливым. Все естественно — Алекс связан с этой роскошной, достойной его женщиной; никогда ничего не будет у него с маленькой лондонской продавщицей. Ни когда они больше не встретятся. И ведь это было понятно с первой минуты их знакомства. Почему же появление Хельги испортило ей вечер, разрушив игру «в давайте притворимся». Притворимся кем? Разве можно представить их вместе! Чармиэн увидела сейчас, каков он: мстительный деспот! До этого она его побаивалась, теперь же поняла обоснованность своих страхов, что не умалило правда, его привлекательности для нее.

Девушка вдруг заметила, что он перестал говорить и глядит на нее вопросительно.

— В чем дело, крошка?

Сделав усилие, она улыбнулась:

— Ничего, я немного устала, был такой трудный день.

— Ну, так мы заканчиваем, — сказал он с безразличием, ее обидевшим, — сейчас выпьем кофе, а потом я вас посажу в такси и отправлю домой.

Пока он говорил с официантом, она вспомнила о своем платье.

— А этот наряд, мсье, я отошлю его завтра Себастьену?

— Вот еще, — нахмурился он. — Оставьте его себе.

— Но, мсье, я не могу принять… — Она знала, сколько стоит платье.

— Вы уже приняли. Весь Париж, — он указал жестом на публику, — видел вас в нем. Никто теперь не сможет его носить. А потом, вы его заработали.

Она не стала с ним спорить, но про себя решила вернуть платье в салон завтра перед отъездом. Прежде чем он узнает об этом, она уже уедет.

Ухода, он ни разу не взглянул в сторону Хельги, а Чармиэн посмотрела. Глаза женщины были устремлены вслед Алексу, в них было раздумье. Чармиэн вздохнула: «Хельга понимает, наверное, что я ей не соперница».

Швейцар подозвал такси. Над городом опустилась ночь, темная и безлунная. В ожидании машины Алекс был молчалив и отчужден, погруженный, как думала девушка, в любовные переживания. Вовсе не завидный любовник, мелькнуло у нее в голове, человек, который всегда стремится быть хозяином, настоять на своем, который может публично обидеть женщину.

При виде подъезжающего такси она произнесла сдержанно, подав ему руку:

— Благодарю вас за все, мсье. Это был чудесный вечер.

Вглядевшись в ее побледневшее от усталости лицо, на котором глаза казались огромными он, смягчившись, коснулся ее пальцев.

— Удовольствие получил скорее я, моя крошка.

Он как бы с удивлением разглядывал маленькую ручку, которую держал в своей руке, и не сразу отпустил ее. Машина остановилась, швейцар церемонно распахнул дверцу. Пока она усаживалась, Алекс узнал ее адрес и заплатил шоферу. Отступив назад, он приподнял шляпу, и такси рвануло вперед, немного притормозив на повороте. Чармиэн оглянулась, чтобы посмотреть на него последний раз. Он повернулся к дверям ресторана, словно раздумывая, возвращаться ему туда или нет. Она задумалась о том, что может произойти дальше: вероятно, выплеснув свой гнев, он успокоился и отправился теперь искать примирения. А уж она наверняка не станет ломаться. Волшебная ночь кончилась.

Пуляры жили в лабиринте улочек позади главных магистралей на левом берегу Сены, поэтому путешествие было коротким. Квартира их находилась над маленьким магазинчиком в который вела каменная лестница с довольно грязной улицы. Увидев дом впервые, Чармиэн мысленно ужаснулась, но мадам Пуляр содержала квартиру в чистоте и порядке, хотя туалет был не самым опрятным, зато хозяйка была превосходной кулинаркой. Шофер остановил машину и, довольный щедрыми чаевыми, полученными от Алекса, даже вышел, чтобы открыть дверцу.

— Улица Жозефины, 42? — переспросил он с сомнением.

— Верно.

Она направилась к дому, провожаемая его удивленным взглядом. Девушки в платьях от Себастьена, обедающие с такими мужчинами, не живут на подобных улицах: они умеют устраиваться получше.

— Доброй ночи, мадемуазель.

— Доброй ночи.

Такси скрылось в темноте, а Чармиэн поднялась по ступенькам. Магазин по соседству был пуст и темен, его хозяева жили в другом месте. Наверху она достала ключ, покрутила им в замке, но он не открылся, она с удивлением попробовала снова, но замок упорно не поддавался. Должно быть, его нечаянно закрыли на «собачку». Или это Жермена не хотела дать ей ускользнуть в свою комнату, не выяснив отношения. Чармиэн тяжело вздохнула. Не хотелось ей сейчас вести длинных разговоров, но свидание, видимо, становилось неизбежным. Она позвонила. Шли минуты, но никто не выходил. Темная лестница выглядела зловеще, и, охваченная страхом, Чармиэн стала звонить неистово и нещадно колотить в дверь. Мадам Пуляр была глуховата, но Жермена-то должна быть дома, она не может не слышать. Как-то же нужно ей войти. Наконец раздались шаги, и засов щелкнул, но дверь только чуть приоткрылась. Она была заперта на цепочку, так как мадам Пуляр боялась оставаться дома одна.

— Жермена! Это я, Жермена! — позвала Чармиэн.

— Убирайся.

— Что?

— Что слышала. Убирайся.

— Ты шутишь? — теряя терпение, спросила Чармиэн. — Пожалуйста, Жермена, открой, я очень устала.

— Неудивительно, только в нашем доме подобным особам не место. Это порядочный дом.

Тут английского ей стало не хватать, и она разразилась потоком французской брани, выплескивая всю свою ревность и досаду. Мало было Чармиэн увести ее дружка Гастона, она еще подцепила того красавца и бесстыдно приняла от него дорогие шмотки. Весь салон только про нее и говорил. И ко всему прочему Жермене еще велели отнести домой ее одежду. А эта бесстыжая заявляется среди ночи и имеет наглость стучать на всю улицу. А ей следует… убираться… и больше тут никогда не показываться. Чармиэн беспомощно стояла под дверью, выслушивая все это.

— Я все объясню, — сказала она, дождавшись, когда Жермена приостановилась перевести дух, — но и ты должна кое-что объяснить мне ты ведь так и не пришла на встречу со мной.

— Я и не собиралась, — отрезала Жермена, — а ты прошла и без моей помощи.

— Да… но… пожалуйста, Жермена, пусти меня, я тебе все объясню.

Жермена ответила, что она знать ничего не желает, и вновь повторила, чтобы Чармиэн здесь больше не появлялась.

— Но не могу же я бродить по улицам всю ночь! — в ужасе воскликнула Чармиэн, осознав серьезность намерений француженки.

— Так возвращайся к своему дружку, я вообще удивляюсь, чего ты у него не осталась.

Дверь закрылась, и Чармиэн услышала, как задвинули засов. Она было присела на верхнюю ступеньку, потом сообразила, что там должно быть грязно, а платье необходимо утром вернуть, и снова встала. Было темно, и пахло гнилью. Чувствуя себя почти больной, она вернулась на улицу, раздумывая, что предпринять. Во-первых, ей надо добраться до своих вещей — они даже не собраны. Если Жермена будет продолжать в том же духе, то придется обратиться в полицию или британское посольство. Или подождать до утра, когда та уйдет на работу, а мадам Пуляр, конечно, впустит ее. Между тем девушке надо бы найти прибежище на остаток ночи. Чармиэн механически взглянула на запястье и тут вспомнила, что оставила часики и сумочку в салоне, сунув в карман плаща только носовой платок и ключ. У нее не было ни гроша, не было никаких документов, а без паспорта разъяснить свое положение в полиции будет трудновато. Раздался разбойничий свист и, испугавшись хулиганья, она бросилась бежать в более безопасное место. На проспекте освещение было лучше и гулял народ, но ее наряд слишком привлекал к себе внимание прохожих. Она нерешительно потопталась у дверей ночного кафе, но сообразила, что среди его завсегдатаев будет еще сильнее бросаться в глаза. И потом, у нее было денег даже на чашку кофе.

Она брела по улице и вдруг обнаружила, находится около того самого ресторана. Ей пришло в голову что Алекс мог бы ей помочь. Может, швейцар ее вспомнит и подскажет, его найти. Но и эта призрачная надежда тут же улетучилась: ресторан был закрыт, огни погашены.

Ее охватило отчаяние. Какой-то мужчина двинулся ей навстречу с недвусмысленными намерениями, и она бросила на него такой страшный взгляд, что тот торопливо ретировался, сочтя ее, вероятно, сумасшедшей. Она же кинулась в противоположном направлении, не задумываясь, куда идет.

Ни разу она не встретила полицейского. Она еще подумала с горечью: «Полиции никогда не бывает там, где нужно».

Наконец она оказалась на мосту через Сену. Здесь не было пешеходов, а лишь проскакивали случайные машины. Притулившись у парапета, она попыталась собраться с мыслями. Лучше бы ей вернуться на улицу Жозефины и дождаться, когда выйдет мадам Пуляр. Чармиэн знала, что ее хозяйка встает на удивление рано, тогда как Жермена любит поспать. Мадам Пуляр конечно, не станет вести себя так безрассудно, как ее дочь. Но вот как добраться туда? Ей придется миновать банду хулиганов, которая еще может рыскать в окрестностях. Девушке вспомнились газетные истории об одиноких женщинах, ограбленных и задушенных, и она содрогнулась от ужаса. Она останется тут, пока не станет светло, да и рассвет уже не так далек.

Ее внимание привлекло какое-то пыхтение на реке, и она перегнулась через парапет, свесив руки к воде. Под мостом проплывала вереница барж, в тихих водах отражались огоньки… Красивый вид, вот только нет настроения, им любоваться.

Позади нее взвизгнули шины, и она отпрянула от парапета с бьющимся сердцем. Нервно повернув голову, Чармиэн увидела вышедшего из машины мужчину, спешившего ей на встречу и кричавшего по-французски:

— Мадемуазель, не делайте этого, умоляю вас!

Она медленно повернулась к нему. Смысл его слов не доходил до нее, но искреннюю озабоченность в его голосе она ощутила. Интересно можно ли ему довериться. Из машины послышался женский голос:

— Что там, Леон?

У Чармиэн вырвался вздох облегчения: он не один, с ним дама. Она бросилась к нему с мольбой! Человек в изумлении уставился на ее блестящий туалет, плащ отливал серебром поверх пенной ткани цвета морской волны.

— Черт возьми! — воскликнул он. — Да это же «Грёза»!

Глава 2

Все происходившее с ней казалось Чармиэн ночным кошмаром. Она понимала изумление человека при виде женщины в модельном платье у парапета в такой час. Но откуда ему было известно, что это «Грёза»? Объяснение могло быть одно — он имеет отношение к салону мод. Возможно, они со спутницей видели коллекцию.

— Да, — сказала она по-английски, забыв, что говорит с французом, — оно называется «Грёза». Вы это знаете?

— Кому же знать, как не мне, ответил он ей на том же языке, — ведь я его создал. — Он обернулся к машине. — Рене, удивительная вещь: я остановился, чтобы предотвратить самоубийство, и нашел здесь свое лучшее творение, которое неизвестная молодая особа готова была утопить в реке!

— Не собиралась я кидаться в реку, — запротестовала Чармиэн. Господи, что за сумасшедшая ночь! То ее ведет на ужин какой-то неведомый Алекс, то… И тут она онемела от изумления. Ведь создателем «Грёзы» был не кто иной, как сам глава дома. — Вы… вы мсье Себастьен? — едва смогла вымолвить она.

— Он самый.

К ним подошла женщина, она взглянула на Чармиэн с нескрываемым любопытством и спросила:

— Вы англичанка? Но, как я поняла, Александрос Димитриу купил платье для своей сестры.

Так вот кто он — Алекс. Конечно, он не француз.

Мсье Себастьен был в замешательстве. Он сказал жене:

— Милая, на мосту нельзя парковаться. — Затем обратился к Чармиэн: — Мадемуазель, мы весьма заинтригованы. Давайте поедем в более подходящее место, где, возможно, вы удостоите нас своей откровенности, к тому же, мне кажется, вы испытываете некоторые затруднения.

При последних словах Чармиэн криво усмехнулась.

— Да меня, собственно говоря, вышвырнули на улицу, выпалила она и залилась слезами.

Женщина принялась ее успокаивать:

— Бедняжка! Я мадам Себастьен, и мы едем домой. Поедемте с нами.

— Да, давайте-ка залезайте в машину, и поедем отсюда. — Мужчина явно опасался полиции.

Чармиэн устроилась на заднем сиденье, мадам Себастьен села рядом, придерживая девушку за руку и поглаживая, как ребенка. Тем временем муж ее прыгнул а руль, и машина понеслась.

Чармиэн стала успокаиваться. Не было конца странным совпадениям этой безумной ночи. Вот она сидит в машине мсье Себастьена небожителя, полубога, в шикарных владениях которого недавно получила от ворот поворот. Она недоверчиво всматривалась в темный силуэт перед собой. Что означает эта встреча — удачу, случай или судьбу? И что из этого выйдет?

Что-то в интонациях сидевшей рядом женщины, которая произносила какие-то банальности, насторожило девушку.

— Так вы, мадам, не француженка? — спросила она.

Ее благодетельница усмехнулась.

— Только не надо при муже, — шепнула она, — Я родилась я в Англии. Вы откуда родом? Я из восточной Англии.

Чармиэн рассказала, что она из Лондона.

— Так мы соотечественницы, тем более я должна помочь вам. Когда-то я тоже была незнакомкой здесь, в чужой стране.

Свернув в проулок, машина остановилась у последнего дома в конце его. Мадам Себастьен открыла дверь.

— Проходите, вы должно быть, смертельно устали, — мягко предложила она. — Леон, голубчик, мы пройдем в гостиную, а ты пока поставь машину в гараж.

Они прошли в уютную комнату, где окна были закрыты длинными парчовыми шторами и ничто не напоминало модного французского салона — удобная, массивная мебель, на камине ваза с розами, ковер, покрывающий весь пол, несколько репродукций Моне на стенах. Перед кушеткой столик с напитками и закусками.

— Какая прелесть! — воскликнула Чармиэн.

Хозяйка улыбнулась.

— Когда я впервые вошла сюда, комната выглядела по-другому, — сказала она устало, — у прежнего владельца был иной вкус. Не могу сказать, что это место вызывает у меня приятные ассоциации, но поскольку жившая здесь дама вышла замуж и уехала в Америку, а дом пустовал, то было разумно поселиться здесь, так как он принадлежит Леону. — Мадам Себастьен открыла окно. — Rue du Jardin[2] оправдывает свое название, у нас тут много зелени. Чувствуете, как пахнет?

Чармиэн действительно уловила чудные ароматы.

— Вы любите садоводство, мадам? — спросила она.

— Нет, этим занималась моя свекровь. Садитесь и устраивайтесь поудобнее.

С облегчением Чармиэн опустилась в мягкое кресло. Теперь она заметила, что хозяйка красива: правильный овал лица, глубокие серые глаза и волосы почти того же оттенка, что и у нее самой. Стройная фигура подчеркнута превосходно сшитым темно-синим шелковым костюмом очень простого фасона; на шее и в ушах драгоценности, на изящных руках несколько колец.

— После показа мы ужинали с друзьями, — сообщила мадам Себастьен, — и заболтались допоздна, как в прежние времена. Хотите выпить? — Предложив Чармиэн шерри и сандвич, она извинилась, что должна ненадолго ее оставить. — Мне надо пойти взглянуть на нашего сына и наследника, у него прекрасная няня, и он еще слишком мал, чтоб узнавать маму, но я всегда стараюсь зайти к нему перед сном, чтобы убедиться, что все в порядке.

— Ну разумеется, — улыбнулась Чармиэн, и хозяйка удалилась. Девушка задумчиво потягивала шерри. Может ли она, смеет ли воспользоваться уникальным случаем и попросить Леона о работе? Стоит ли рассказать ему о невероятных событиях сегодняшнего вечера?

Хозяин вошел, обвел комнату ищущим взглядом. Девушка поняла, что он удивлен отсутствием жены.

— Мадам пошла взглянуть на ребенка, — пояснила она.

— А, да, будущий Кутюрье, — улыбнулся он. — Мы его любим до безумия.

Он стал с любопытством рассматривать гостью. Она смутилась под его взглядом. Как и Алекс, он был красивый мужчина, но в ином роде. Он был ниже ростом, изящнее с удивительно гладкими, как черный шелк, волосами. Цвет лица был оливково-смуглый, а глаза бархатистые, живые.

— Итак, мадемуазель, я жажду услышать, как мое лучшее творение оказалось ночью на мосту. И как там, кстати, оказались вы?

— Первое, что я хочу вам сообщить, — я не собиралась прыгать с моста, и вашему платью ничто не грозило, — улыбнулась она.

Вернулась мадам, и Чармиэн рассказала все, включая душещипательную историю с Жерменой, но опустив всякие упоминания о Хельге Петерсен.

— Понимаю, что звучит это совершенно невероятно, — заключила она, — но, однако же, все это правда.

— Ну, на Алекса это похоже, — сухо резюмировал Леон, — он обожает делать глупости.

— Так вы его знаете? — спросила Чармиэн с надеждой.

— Можно и так сказать. Заказы Александроса Димитриу для сестры и… э… некоторых его приятельниц существенно поддерживают финансовые дела салона; я бы никому иному не позволил обходиться с моими коллекционными вещами столь бесцеремонно. Сегодня, когда явилась мадам Дюваль с его дикими требованиями, я готов был возмутиться, но он всегда щедро платит за свои прихоти.

— Кто он по национальности? — поинтересовалась Чармиэн. Этот Александрос Димитриу, видно, тот еще тип.

— Грек, и, как все греки, непредсказуем. Беда в том, что у него слишком много денег, и он может себе позволить любые прихоти. У его отца была судоходная компания, и он оставил хорошее наследство, над разбазариванием которого трудится Алекс. У него остров в Эгейском море, и его последняя затея — выстроить там роскошный отель.

— Из которого он станет извлекать новую прибыль, — прокомментировала его мадам Себастьен. — Алекс вовсе не дурак. Я думаю, у Альтеи опять неприятности. Он покупает ей новую дюжину платьев после каждой ссоры.

— А они ссорятся? — удивилась Чармиэн. — У меня сложилось впечатление, что она ему скорее подчиняется. Должно быть, отважная девушка эта Альтея, если противоречит своему грозному братцу.

— В конце концов ей приходится подчиняться, но иногда она протестует, — сухо бросила мадам Себастьен.

— Если они похожи, она, наверное, очень красива, — мечтательно обронила Чармиэн, вспомнив, как впервые увидела Алекса выходящим из машины.

Женщины понимающе переглянулись.

— У них вообще красивая семья, — заметила мадам Себастьен, — своего рода наследники настоящих древних греков, славившихся своей красотой.

— Ну ладно, Рене, — вмешался Леон, — мы говорим не о семействе Димитриу, а об этой юной леди. Насколько я понял, вы хотите завтра вернуться домой, а Жермена Пуляр конфисковала ваши вещи? Тут я могу помочь — утром первым делом пошлю за ними.

Чармиэн поблагодарила, но без особого пыла. Она не хотела обратно в Англию, да и поражением Жермены хотелось насладиться. Наблюдавшая за ней Рене, спросила:

— Вам не хочется возвращаться домой?

— Мне нравится Париж, — покачала головой Чармиэн. — я очень старалась найти здесь работу, но никто меня не взял.

Леон поинтересовался, какого рода работа у нее была дома, и она рассказала про галантерейную секцию, без всяких прикрас и кокетства. Нервничая во время разговора, она теребила свою одежду.

— Перестаньте! — резко крикнул Леон, и она в изумлении уставилась на него:

— Ч-что?

— Перестаньте дергать платье!

— Ну что ты, Леон, в самом деле, — заступилась за нее Рене, — простите его, милая он относится к своим созданиям как мать к детям Слава Богу, что он не видит как обращаются с его моделями клиенты, — не то у него был: бы инфаркт! Ничего не поделаешь теперь «Грёза» принадлежит Чармиэн!

Чармиэн запротестовала, заявив, что намерена вернуть платье перед отъездом.

— Но почему, мадемуазель? — нахмурился Леон — Оно вам не нравится?

— Оно изумительно, но я не могу носить его. Оно слишком дорогое.

— Разумеется, вы должны его носить, — вскричала Рене, — Алекс же подарил вам его? А для него это не такие уж большие деньги. И потом, Леон теперь не сможет его продать и что же с ним делать?

— Я думала, его можно отправить мисс Димитриу.

— После того как Алекс его вам подарил, она не станет его носить, — возразил Леон. Да и Алекс ей не позволит. Оно бы ему напоминало о прошедшем. Он его даровал вам, милая моя, как последнее прости.

Последнее сразило Чармиэн своей прямотой — значит ее связь с Александросом Димитриу была окончательно оборвана. Она тихо сидела, сложив руки, не в силах двинуться с места и даже дотронуться до драгоценного творения Леона. Рене посматривала на нее с сочувствием, догадываясь, в чем тут дело. Затем она вернулась к прежней теме:

— А какую работу вы искали в Париже?

— Работу в доме моделей, — ответила Чармиэн прямо.

— Вы это придумали, когда встретили нас этой ночью, да? — с подозрением спросил Леон, нахмурившись.

— Нет, нет! Я этого хотела всегда. Я обращалась в ваш салон, но мне сказали, что вакансий нет.

— Вы, видимо, искали работу манекенщицы? — сурово спросил Леон. Он знал как никто другой сколько юных созданий стремятся стать моделями, не имея ни малейшего представления об их реальной жизни.

Чармиэн отвечала ему вполне искренне:

— Признаюсь, что желание стать манекенщицей у меня есть, но я не такая уж дура, чтобы не понимать, что это совсем нелегко. Да я полы мыть готова в доме моделей — лишь бы туда попасть.

— Хм какая одержимость.

— Знаешь, Леон, а я ей верю, — поддержала девушку Рене.

— Ну, штат уборщиц у нас укомплектован, — торжественно заявил Леон, — старушки у нас работают пожизненно. Да и — он поглядел на ее тонкие пальчики, — трудно представить вас с метлой.

Рене забормотала что-то про пылесосы, но никто ее не слушал. Чармиэн была убеждена, что все ее будущее зависит от того, насколько она сможет сейчас убедить Леона в своей искренности, — другой такой возможности не представится. Он смотрел на нее оценивающе.

— Я могла бы делать то же, что и Жермена, — робко предложила она.

— Таких дурочек у нас полно, — сухо заметил Леон, — ей хочется стать продавщицей-примеряльщицей, но она ею никогда не станет.

— Ты заметил, Леон, — вдруг вмешалась Рене, — у Чармиэн волосы того же цвета, что и у меня?

Но это было не совсем так: у Чармиэн волосы были потемнее, с рыжеватым отливом.

Мадам Себастьен просительно смотрела на супруга, и его лицо постепенно смягчилось.

Он обратился к ней по-французски:

— Ты хочешь, чтобы я что-то для нее сделал, верно?

— Она англичанка, и она несчастлива, — отвечала жена, тоже по-французски. — Я уверена в ее честности и в том, что она будет хорошо работать.

Чармиэн понимала смысл их диалога, но скорее по выражениям лиц. Он смотрел на жену с восхищением, а она на мужа — с бесконечной нежностью. У девушки защемило сердце — посмотрит ли на нее так когда-нибудь мужчина? И сможет ли она сама так любить кого-нибудь? Здесь не было преувеличения: перед ней сидели люди глубоко любящие друг друга; для нее же любовь пока оставалась закрытой книгой. Она отвела взгляд, почувствовав, что подглядела то, что ей не положено видеть; но теперь она знала, как смотрят друг на друга двое любящих.

Леон прервал ее раздумья потребовав:

— Так, мадемуазель, снимите ваш плащ и пройдитесь передо мной.

Рене услужливо освободила место, пока Чармиэн в смущении подымалась, раздевалась и, выпрямив спину, старалась принять позу манекенщицы. Днем она тщательно все запомнила. Ей было очень нелегко под критическим взглядом Леона. Лицо его оставалось непроницаемым, но он вежливо ее поблагодарил.

Сердце у нее упало — конечно, было очень самонадеянно думать, что он примет ее совершенно неподготовленной.

— Вы, конечно, понимаете, — тихо начал он, — что работать со мной крайне тяжело. Я требую полной отдачи — тела, сердца и души. Я буду требовать от вас даже больше. Поначалу. Вы должны быть в моем распоряжении ежеминутно, а в период показов даже и ночью. А когда я устаю, то вымещаю гнев на манекенщицах. Я совершенно невыносим.

— Это точно! — засмеялась его жена. — Уж я-то знаю! Я с ним работала когда-то, но выжила.

— Она не годилась для этой работы, пояснил Леон, — и, чтобы избавиться от нее, пришлось на ней жениться.

— Он болтает глупости! — воскликнула Рене.

Чармиэн что-то смутно припоминала, она всегда читала модные журналы — было это два или три года назад? На парижском небосклоне взошла новая звезда манекенщица по имени Рене. Но, к всеобщему удивлению, звезда закатилась после первого сезона, теперь она знала почему.

— Глупости или нет, однако пора заканчивать, — объявил хозяин дома, — очень хочется спать. Так Рене, что мы будем делать с этим ребенком?

— Гостевая комната всегда свободна, — напомнила жена, — пойдемте, Чармиэн я вам дам все, что нужно. Вы, должно быть, валитесь с ног.

— Спасибо — прошептала Чармиэн. Сердце у нее сжималось. Эти люди были слишком деликатны, чтобы сказать сразу, что она не подошла. — Спокойной ночи, — обратилась она к Леону.

— Доброй ночи, мадемуазель, улыбнулся он ей в ответ, спите спокойно, утром увидимся.

— Завтра ты должен доставить ее вещи, — напомнила Рене, — когда вы уезжаете, Чармиэн?

— Не раньше полудня.

— Хорошо, значит, торопиться не будем.

И они оба вышли.

Она была благодарна за предложенное ими пристанище, но это была лишь временная передышка. Она даже не будет иметь удовольствия, рассказать своим подружкам на работе о встрече со знаменитым Кутюрье, они ей просто не поверят; а собственная ее семья не больно интересуется высокой модой. Ее ужин с Алексом они сочтут романтической выдумкой, хотя у нее есть доказательство — платье «Грёза». Ей пришло в голову, что будет трудновато объяснить матери, откуда у нее такой наряд. Может, стоит его все же оставить тут.

В ее голове проносились калейдоскопом события прошедшего дня, но среди всех впечатлений главным было одно. Именно оно мешало спать. Это было прекрасное лицо мужчины. Даже встреча с Леоном меркла перед этим воспоминанием. Александрос Димитриу, грек с огромным состоянием, — вот кто владел ее мыслями. У нее не было надежды увидеться с ним снова, но забыть его она не могла. И перед тем как заснуть, она старалась припомнить каждое сказанное им слово, каждую его улыбку.

Солнце уже пробивалось сквозь жалюзи, когда Чармиэн, проснувшись, с недоумением оглядывала незнакомую комнату, столь непривычно изысканную.

Она по привычке потянулась за часами, тотчас вспомнив, что не надела их. События прошедшего вечера нахлынули на нее снова. «Господи, где это я?» Невероятно, но она действительно в доме Леона Себастьена. В дверь постучали.

— Войдите, — произнесла она по-французски.

— Это всего лишь я, — ответила Рене, вкатывая столик с кофейником, чашками и свежими булочками.

— Ну что вы, — запротестовала Чармиэн, — вы меня балуете.

— Я заглядывала раньше, но вы еще спали, — пояснила Рене, устраиваясь поближе. Она была в домашнем нейлоновом платье, ее прекрасные волосы были распушены. Выглядела она лет на восемнадцать, и Чармиэн трудно было вообразить ее матерью и женой знаменитости. Это всего лишь континентальный завтрак, — продолжала Рене, — сама я никогда ничего другого не ем, но может вы хотите яйцо?

— Нет, спасибо, этого совершенно достаточно, — уверила ее Чармиэн, поглядывая на хрустящие круассаны, золотистое масло и кофе с молоком, поданный по-французски, в маленьком кофейнике. Она отпила немного.

— Как вкусно!

Рене уселась с краю, покачивая стройной ножкой в синем сатиновом шлепанце.

— Ваши вещи уже здесь, — стала рассказывать она, — включая сумочку, деньги и паспорт, причем Жермена настаивала, чтобы мы все проверили. Вам бы действительно надо проверить, все ли на месте.

— Погляжу потом, я не думаю, что Жермена может опуститься до мелкого воровства. У нее, наверное, будет шок, если она узнает, что я здесь я и сама в это не могу поверить, и не могу выразить, до чего я вам благодарна.

— Оставьте, — попросила Рене.

— Но это правда? Я надеюсь, Жермену не уволят? — с тревогой спросила она хоть она и плохой подругой оказалась, но причинять ей боль не хотелось.

— Во всяком случае не из-за вас, — разуверила ее Рене. — Ею не очень у нас довольны. Леон, наверное, подыщет ей что-нибудь подходящее; он хорошо относится к персоналу.

— Вопреки тому, что рассказывал вчера! — не поверила ей Чармиэн.

— Он только шутит — Леон любит шуточки.

Рене окинула оценивающим взглядом девушку в постели — волосы Чармиэн красиво струились по плечам, кудряшки вокруг щек, глаза, все еще в тенях от усталости, казались громадными на бледном лице; края ночной рубашки приоткрывали тонкие очертания шеи и груди.

— Вам сегодня надо ехать? — спросила она.

— Увы, — отвечала Чармиэн, откусывая круассан, — голову мне преклонить некуда, отпуск кончается.

На ее лицо набежала тень при мысли о ждавшем её в понедельник магазине, маленьком домике в пригороде, где она делит с сестрой тесную комнатку. Ее родители, главным желанием которых было удачно выдать дочерей замуж, не в состоянии были понять мечты девушки поехать в Париж. Невольно она вздохнула.

— Вы могли бы остаться здесь на некоторое время, — нерешительно предложила Рене, — мне бы хотелось иметь вас рядом. Англичан тут мало, Леон полагает, что мог бы использовать вас в салоне, — тут сердце Чармиэн так и подпрыгнуло, — но он пока думает как. Показ коллекции завершен, через месяц салон закроется, и наступит мертвый сезон. А мы собираемся в «Шатовьё» — это за городом. Там у нас чудесно. — Лицо ее просветлело.

— То есть после вашего отпуска я могла бы вернуться? — задумалась Чармиэн.

— А вам и не надо уезжать. У меня для вас есть маленькое предложение, если вы не слишком щепетильны. Девушка, которая присматривает за малюткой Жаком уходит. Вы имеете опыт общения с детьми?

— Не особенно много.

— Ну, тут главное — иметь здравый смысл остальному вы научитесь быстро: менять ему одежду и кормить. И еще вам придется гулять с ним каждый день, если вы не будете возражать.

— Возражать? — воскликнула Чармиэн. — с удовольствием, и вообще я люблю детей.

И я знаю, как менять им одежду, — у меня есть маленькие племянницы. Так, мадам, вы говорите…

Она стремительно потянулась и чуть не опрокинула столик, который удержала Рене. Остаться в Париже и не возвращаться к своей нудной службе — да за это она готова была мести улицы, если б Рене ей это предложила.

— Пожалуйста, зовите меня по имени, — предложила хозяйка. — Мы с Леоном составили этот маленький план ночью. Вы станете присматривать за Жаком и сможете поехать с нами в «Шатовьё». Мы вас снабдим карманными деньгами, а потом вы сможете начать работу в салоне. У вас ведь, как я поняла, иностранный паспорт. Так что Леон должен получить для вас разрешение.

— Это просто подарок судьбы! — воскликнула Чармиэн.

— Ну, не совсем так, — предостерегла ее Рене. — Жак похож на своего отца — или все, или ничего; вы еще убедитесь, это очень требовательный малыш.

Но Чармиэн так не показалось. Жак был самый покладистый ребенок, окруженный всеобщей любовью и, кроме того, как положено в его возрасте, проводивший три четверти жизни во сне. Глаза его как раз начали темнеть, под стать темным волосикам на голове, а на губах играла шаловливая улыбка. Чармиэн практически в одиночку заботилась о нем, так как мать нередко отлучалась по делам. Они с мужем часто бывали на встречах и приемах — как и у большинства французов, приглашать гостей домой было не принято.

Дом вела опытная домоправительница, родом из деревни, которая не терпела вмешательства в свои дела, особенно в кухне. Сначала она отнеслась к Чармиэн недоверчиво, но по мере успехов девушки во французском и убедившись, что эта юная особа не посягает на ее права, стала услаждать ее болтовней по вечерам. Она рассказала Чармиэн о ее предшественнице, которая, кажется, была пренеприятной особой с замашками диктатора. Пришлось пожаловаться Рене, и та, хоть и англичанка и манекенщица, живо все устроила как надо. Мариэтта не всякую женщину подпустила бы к Леону, которого она обожала с детства.

— Не одобряю я этих моделей, — говорила она попросту, — расфуфырятся как павлины, вот, — она ткнула в гулькающего ребенка, которого Чармиэн держала на руках, — вот для чего созданы женщины.

Чармиэн с сомнением покачала головой. Не то чтобы ей не хотелось со временем иметь семью, просто вначале ведь надо было найти мужа — такого мужа, как… Нет, такого, как Алекс, ей не найти никогда.

Леон объявил, что устроит ее на курсы обучения после отпуска.

— Ваша осанка, дитя мое, еще не вполне идеальна, хотя у вас хорошая фигура и привлекательная внешность. Как только вас подготовят, вы попробуетесь в качестве манекенщицы.

Она принялась с жаром его благодарить, он лишь посмеивался над ее энтузиазмом:

— Ну, довольно. Попозже ваш пыл может быть, угаснет. Такая жизнь изнуряет. Моя жена это испытала. С началом работы на младенцев времени у вас не останется.

У Чармиэн сжалось сердце, ей было бы жаль расставаться с малюткой Жаком и гостеприимным домом Себастьенов, где с ней обходились как с членом семьи, но, разумеется, она понимала, что не могла жить с ними вечно.

Салон закрылся на период отпусков, и семейство переехало в Шатовьё — просторный дом из серого камня с двориком и зубчатыми башенками по углам. В одной из них жила мать Леона — тоже англичанка, как рассказывала Рене, увлекавшаяся садоводством, повсюду были плоды ее трудов: всевозможных оттенков розы, гвоздики, лилии и лаванда, заросли душистого горошка и прочие душистые растения росли поодиночке и купно. Мадам Себастьен старшая не любила регулярных французских садов с аккуратно подстриженными клумбами и деревьями, скучающими по садовым ножницам.

Внизу протекала речка, окруженная ивами, а к дому вела аллея обсаженная, ломбардскими тополями, вокруг не было оживленных дорог, и место было тихое и уединенное.

На этом прекрасном фоне жизнь Чармиэн была довольно скучной. Теперь у Рене не было светских обязанностей, а у Жака появилась преданная бабушка, и Чармиэн была предоставлена сама себе. Она встречалась с семьей лишь за столом — пожилая дама много времени проводила у себя, а Рене и Леона, относившихся к ней очень дружелюбно, девушка не считала возможным беспокоить во время их короткого совместного отпуска. Они были поглощены друг другом, а Чармиэн чувствовала себя одиноко. Рене советовала ей расслабиться и отдохнуть, воспользовавшись моментом, перед грядущей тяжелой работой, но девушка не находила себе места, ею все больше овладевало нетерпение. Она совершала долгие прогулки, но в послеполуденную пору становилось очень жарко, и тогда она усаживалась на речке в зеленой прохладе и, наблюдая за отражением солнечных бликов в воде, предавалась мечтам об Александросе Димитриу.

Ужасное завершение того вечера стерлось из памяти, но остались два образа, запечатленные четко и ярко, — красавца грека и его дамы блондинки. В старом журнале она наткнулась на статью о мадам Петерсен. Она считалась законодательницей моды в Париже, имела домик в Швеции, а зимы всегда проводила во французской столице. Чармиэн стало интересно, как закончилась их бурная ссора. Возможно, они помирились и спасаясь от августовской жары, уехали куда-нибудь на север. Со смешанным чувством боли и радости представляла она их, то в сосновых лесах, то купающимися в прохладных озерах — она ощущала себя столь далекой от них, что даже не могла ревновать по-настоящему; просто восхищалась ими, как божествами — прекрасными и недоступными.

Как-то в конце дня она открыла громадный шкаф, служивший ей гардеробом, чтобы выбрать платье к ужину, и наткнулась на «Грёзу», сиявшую в пластиковом чехле. Здесь лежали все ее пожитки, поскольку она не собиралась возвращаться на Садовую улицу. Чармиэн ласково погладила платье — только оно напоминает теперь о том сказочном вечере.

Возвращаясь как-то с речки, она посторонилась, чтобы дать дорогу направлявшемуся в замок большому серому автомобилю. Сердце ее бешено забилось: не видела ли она эту машину раньше? Однако она заставила себя успокоиться — в мире достаточно таких машин. И вообще, пора уже покончить с этим наваждением. «Это здешняя расслабляющая атмосфера так на меня влияет; вот вернусь в Париж, приступлю к работе, и жизнь моя снова обретет смысл».

Она стояла на краю дорожки, позади был парк. На ней был зеленый льняной брючный костюмчик, блузка-безрукавка оставляла открытыми слегка загорелые шею и руки, копна волос была перехвачена зеленой лентой. Когда машина проехала мимо, девушка заторопилась в дом, чтобы привести себя в порядок на случай, если появился гость. «Странно, — думала она, — по-моему, они никого не ждали».

Но автомобиль вдруг замедлил ход, развернулся и поехал ей навстречу. Потом остановился прямо у ее ног. Чармиэн стояла как вкопанная, пока единственный пассажир авто выходил из-за дверцы. Чармиэн не поверила своим глазам, она сочла это галлюцинацией.

— Так я не ошибся, — раздался знакомый голос, — это дублерша моей Альтеи. Но, детка, что вы тут делаете?

На сей раз без шляпы, взъерошивая волосы нетерпеливой рукой, он выглядел если не лордом Байроном, то одним из его героев — Корсаром или Донжуаном. На нем была белая шелковая рубашка с короткими рукавами, серые брюки и цветной шейный платок. Лицо было точно такое, каким она его запомнила, — гладкое — цвета слоновой кости, только чуть тронутое загаром. И все тот же зоркий взгляд из-под черных бровей.

Поняв, наконец, что он не призрак, Чармиэн попыталась придать лицу холодное выражение и, задрав подбородок, выпалила почти с вызовом:

— Я живу у Себастьенов.

— Вот как? Понятия не имел, что вы знаком с почтенным Леоном и его милой супругой. Вы мне об этом не говорили.

— А надо было? — Говорить правду ей не хотелось.

— Нет. Но если б я знал, что вы знакомы, все было бы проще.

— А разве были какие-то сложности? — Она упрямо и намеренно его провоцировала — ей страшно не хотелось, чтобы он заметил, в какой шок повергло ее, его неожиданное появление.

— Нет? — Губы его тронула усмешка. А ведь тогда вы мне показались глухонемой.

— Я просто смущалась, — ответила она, — мы ведь были совершенно незнакомы.

— А теперь знакомы, не так ли? — Он стоял вплотную к ней; сердце у девушки готово было выскочить наружу.

— Конечно, мы ведь провели ту ночь вместе — объяснила она.

Откинув голову, он расхохотался, показав белейшие зубы:

— Хотел бы я, чтоб это было так!

Чармиэн залилась краской, поняв, что именно она сказала. А он еще и усилил ее смущение:

— Но ведь у нас еще все впереди, не так ли?

Ну, это уж слишком — вконец пристыженная, она искала средство возмездия.

— Это не понравилось бы миссис Петерсен, правда? — съязвила она. — Наш ужин тогда, по-моему, испортил ей настроение.

Выстрел наугад достиг цели — он перестал смеяться и нахмурился.

— Мне нет дела до ее настроений, — отрезал он.

— Ах, вот как.

Смятение, вызванное его внезапным появлением, улеглось, теперь ее душе боролись разные чувства. Здесь было восхищение, неуверенность в себе, боязнь его насмешек, любопытство… Не прошла еще и обида — ведь он тогда воспользовался ею, для того чтобы отомстить этой шведке. Может быть, и сейчас ему что-то от нее нужно. Снова вспыхнуло благородное негодование и желание ранить. «Если он думает, что я беспомощное дитя, так он заблуждается! Чармиэн медленно произнесла, вслушиваясь в свою спокойную и холодную речь:

— Если вы собираетесь завести со мной еще и роман, чтобы уязвить мадам Петерсен, то вам следовало бы постыдиться. Подобные мотивы для меня оскорбительны.

Она была горда собой, считая, что высказалась очень разумно. Он должен понять, что она больше не будет марионеткой в его руках! Однако девушка совершенно не ожидала такой реакции — одним быстрым движением схватив ее и приблизив лицо почти вплотную, он произнес угрожающе:

— Не пытайтесь меня соблазнить — у меня большой арсенал средств борьбы. Знаю я вас — снаружи лед, внутри пламень, — руки его сжались сильнее, он перешел на шепот. — Хотите потягаться со мной?

Она тщетно старалась вырваться из его рук.

— Пожалуйста, — взмолилась она, — пожалуйста… отпустите меня.

— Не отпущу.

Их губы встретились — огонь охватил ее, тело обмякло, и у нее возникло страстное желание прильнуть к нему, вверить всю себя. Но тут она опомнилась, почувствовала почти ужас. Так вот он какой, ее сказочный принц!

Тщетно стараясь вырваться из его сильных рук, девушка беспомощно отворачивала лицо. Он, кажется, был уверен, что ее сопротивление не более чем кокетство. Алекс внимательно посмотрел на нее и вдруг понял, что ошибается. Девушки, шляющиеся по парижским улицам и цепляющиеся к незнакомцам, обычно знают, на что идут; но здесь перед ним совсем иной случай. Какая-то ее беспомощность, явное отсутствие игры пробудили в нем жалость. Да, обычно он берет то, что хочется, не задумываясь о чувствах партнера. Но сейчас он был растроган.

— Господи, да вы совсем еще ребенок! — произнес он почти с нежностью. — Не хватало мне еще прослыть совратителем.

Он старался говорить весело, а девушка стояла перед ним бледная и дрожащая, скрестив руки на груди и опустив глаза. Лента с ее головы сползла, и прекрасные волосы рассыпались по плечам.

— Позвольте дать вам совет, крошка, — продолжил он, — не пытайтесь меня провоцировать, в каждом из Димитриу сидит черт, и его легко разбудить. В следующий раз вы так легко не отделаетесь.

Внезапная вспышка гнева охватила Чармиэн — она сжала кулаки и гордо откинула голову назад.

— Никакого следующего раза не будет, — крикнула она, — уж будьте уверены! Не думаете, что если подарили мне платье… — И тут же примолкла. «Какой идиотизм — напоминать ему об этом! Нет, я не умею с ним разговаривать».

Он искренне рассмеялся:

— Вы что же, думаете, я пытался купить вашу невинность? Когда Александрос Димитриу желает женщину, он предлагает ей больше, чем красивый туалет.

Он прищурился и с любопытством наблюдал за ней. Несомненно, она была на грани срыва, и он ждал, во что это выльется, интересно, не попытается ли она использовать ситуацию в своих целях? Однако она была лишена корысти, и он это понял.

— Я не продаюсь, — заявила она презрительно, — и любовь не покупают. — Чармиэн вспыхнула, — при чем тут любовь? Он ведь и не говорит ей о любви. Алекс нравился ей все меньше.

— Правда? — спросил он недоверчиво. — Вы это говорите, несомненно, исходя из своего опыта?

— Я имею в виду истинную любовь, — заявила она надменно.

— А что вы про нее знаете? — вкрадчиво поинтересовался он.

— Нет, это невозможно! — вспылила она, ощущая себя крайне неловко под его пристальным взглядом. — Прошу вас, прекратите.

— Обещаю вам, — сказал он уже совершенно спокойно, — что больше вас не обижу. Есть много других женщин, заслуживающих… э… моего внимания, с которыми все происходит без… такого шума.

Вот и все. Его поцелуй не значил совершенно ничего ни для нее, ни для него.

— Захочется чтобы я опять поцеловал вас, — попросите, — добавил он мягко.

— Вот еще! — внезапно залилась она краской.

Он же, протянув руку, прикоснулся к ее волосам длинными пальцами.

— Прелесть, — заметил он безмятежно, — словно золотой дождь. Однако, — он посмотрел на часы, пора бы, кажется, ехать. Могу я предложить подвезти вас?

Чармиэн чувствовала себя до крайности неловко, смущенная и его поведением, и своей собственной глупой и смешной реакцией.

— Нет, благодарю, мистер Димитриу, холодно откликнулась она, — предпочитаю пройтись. Пока.

Не успела она сделать и десяти шагов, как почувствовала на плече его руку.

— Не глупите, — просто сказал он, — ну что такого в поцелуе? Вы преувеличиваете значение простых вещей и слишком горячитесь. Зачем идти пешком, когда рядом машина.

Это внимание тронуло ее, она уже готова была простить его.

— Нет, мне лучше пройтись, — продолжала она сопротивляться.

— Да ладно вам! — нетерпеливо скомандовал Алекс. — Полезайте в машину! — И он почти насильно посадил ее туда. — Хватит с меня ваших капризов.

У Чармиэн все же был кое-какой романтический опыт. Юноши-ровесники ухаживали за ней. Она считала, что знает кое-что о мужчинах. Но внезапные переходы Алекса от деспотичной требовательности к нежной мягкости сбивали ее с толку. Обычно она держала ситуацию под контролем, но в отношениях с ним чувствовала себя беспомощной.

— Да что вы себе позволяете? — беспомощно лепетала она. Со мной еще никто не обходился так… грубо.

— Грубость моя всегда вынужденная.

— Но не на сей раз, — ввернула она.

Он только хитро усмехнулся. Она нехотя примостилась на сиденье, поглядывая на него украдкой: лицо его стало непроницаемым, неужели он вообразил, что она капитулировала? Всем своим видом девушка демонстрировала независимость.

Он же заметил сухо, усевшись рядом с ней:

— Физическая сила — последнее преимущество мужчины перед женщиной. Но у вас и на это есть ответ — вы, видно, занимались джиу-джитсу.

— Спасибо за идею! Надо бы взять несколько уроков.

Она обрела присутствие духа.

— Ну, со мной вам и тогда не справиться, — разуверил он ее и запустил мотор. Дорогая машин послушно заурчала. Чармиэн оценила роскошь внутренней отделки — на приборной панели была даже серебряная вазочка с двумя гвоздиками и веточкой адиантума.

— Какая огромная машина! — невольно воскликнула она.

— Мне всегда нравится лучшее.

— Не всем это по карману, — бросила она.

— Чертовы богачи, хотите сказать? — Он улыбнулся, взглянув в ее напряженное лицо. Машина мягко скользила вперед.

— Мсье Себастьен сказал, что денег у вас больше, чем нужно, — безжалостно кольнула она его.

— Он совершенно прав, — откликнулся собеседник, — вы, помнится, намекнули за ужином, что неплохо бы мне потратиться на благотворительность. А это, детка, не так-то легко. Неразумная филантропия может принести больше вреда, побуждая к лени и коррупции. Лучше уж поспособствовать созданию рабочих мест для людей, которые хотят трудиться.

— И это снова принесет большие деньги, — заметила она, припомнив замечание Рене о предполагаемом строительстве отеля.

— Может, принесет, может, и нет.

— Ну вряд ли вы станете вкладывать туда, где можно потерять деньги.

— То есть вы имеете в виду, что я такой бессердечный и расчетливый?

Она колебалась — еще недавно ей приходилось защищаться, сейчас же она боялась его обидеть.

— Что-то вы не слишком уверены, — бросил он.

Они как раз подъехали к дому.

— Странный вы, — вынуждена была признать она.

Он улыбнулся.

— Странные нравятся, — интригующе заявил он.

— Только когда они этого заслуживают, — парировала она уже у двери.

Девушка легко открыла дверь и проскользнула к боковому входу, в то время как Леон и Рене вышли на террасу навстречу нежданному гостю.

Глава 3

Неожиданное появление лучшего клиента Себастьена вызвало в замке переполох. Греческий магнат великодушно принял предложение отобедать и отдохнуть.

Захлопотала взволнованная прислуга, хозяин кинулся составлять походящее меню для гостя-гурмана.

— Алекс хочет обсудить с Леоном одну свою затею, — объявила Рене Чармиэн, когда они столкнулись позже в коридоре, — показ мод, который он хочет приурочить к открытию нового отеля. Он думает, что это поможет привлечь новую клиентуру, но ему придется подождать, пока мы не вернемся в Париж. Леон должен отдохнуть.

— Мистер Димитриу не слишком озабочен чужими проблемами, — заметила Чармиэн.

— Кто платит, тот заказывает музыку, — согласилась Рене. — Алекс действительно носится со своим проектом и ожидает такого же рвения от всех остальных; ему и в голову не приходит, что Леону, может, вовсе не хочется заниматься делами в свой отпуск. Ну ладно, принарядитесь к обеду, он будет сервирован в большой столовой.

Чармиэн была смущена. Обычно они втроем обедали в неформальной обстановке в гостиной Рене — уютной комнате на втором этаже в центре дома, иногда к ним присоединялась пожилая дама. Парадная столовая представляла собой громадное помещение на первом этаже с большими окнами на террасу. Девушка была там лишь один раз по приезду, когда Рене показывала ей дом. Для гостя устраивали парадный обед, и это создавало проблемы для Чармиэн, так как у нее не было вечернего туалета.

Лежа в горячей ванне, она размышляла, как ей быть. От дальнейших контактов с Алексом после встречи в парке она уклонилась, проскочив в свою комнату, и видеть его ей не хотелось.

Она не могла вспомнить эпизод на дороге без содрогания. И свое собственное поведение оценивала теперь как ужасное. Надо же быть такой наивной дурой! Не сумела держать дистанцию. Зачем было упоминать Хельгу Петерсен? Это и вывело Алекса из равновесия. Не ее дело было влезать в его отношения с той красоткой. По каким уж там причинам Алекс лишил блондинку своего общества — ей-то, Чармиэн, что за дело! Обидно только, что он втянул ее в свои интриги. Но тут уж она сама допустила оплошность, дав себя вовлечь в его дела, а он этим полностью воспользовался.

Кроме того, девушка не могла забыть его объятий; она уже не вспоминала, как в тот момент испугалась. Ей было стыдно самой себя. Что он там ей наговорил по поводу какого-то там пламени внутри — она теперь понимала значение этих слов. Но ведь это ничего общего не имеет с истинной любовью. Он очень ее привлекал, и она хотела бы ему нравиться. О, если б ему можно было довериться! Но ведь с таким мужчиной это опасно. «Господи! Помоги мне разобраться в себе».

Они находились на разных полюсах не только вследствие обстоятельств, но и по характерам, жизненным принципам. Это непреодолимо? Но он ведь ей совершенно определенно заявил, что не станет ее больше обижать. Кое-чего она все-таки добилась. Она заставила его понять, что с ней нельзя обходиться как с уличной девчонкой.

Посмотрим, как он будет вести себя дальше. Если во время этого обеда Алекс собирается опять над ней посмеяться, то надо быть готовой дать ему отпор.

Она осторожно вылезла из огромной мраморной ванны — в замке все было необъятных размеров — и насухо вытерлась большим белым полотенцем. «Не могу же я весь вечер просидеть в своей комнате. Если сказать, что у меня болит голова, Рене станет волноваться. Или еще хуже: подумает, что это отговорка, что я настолько смущена его приездом. Это, пожалуй, близко к правде. Но нельзя, чтобы они об этом догадались. Придется все-таки пойти».

И оставалась еще проблема — в чем пойти. Она безнадежно перебирала свои немногочисленные платья — они годились для отпуска с Жерменой и выглядели даже миленько, но ни в коем случае не являлись вечерними туалетами, подходящими для ужина с миллионером и парижским Кутюрье. Тут на глаза ей попалась «Грёза».

Она извлекла платье из чехла — мягкая струящаяся ткань так и просилась в руки. Но Чармиэн не смела надеть его: это стало бы вызовом тому, чьих насмешек и замечаний она боялась больше всего на свете. Однако и он сам, и Леон убеждали ее, что это платье принадлежит ей. И для такого случая оно было словно специально сшито.

Она натянула его через голову — в большом зеркале отразились абрикосового оттенка шея и руки медные волосы и переливающиеся складки оттенков морской волны. Она снова оценила, насколько оно прекрасно. Нет, она не могла его надеть — это было бы слишком вызывающе в доме, где ей надлежало оставаться скромной гостьей.

Стук в дверь возвестил о приходе Рене; она была восхитительна в новом наряде, белом с золотом. Чармиэн оторвалась от своего отражения в зеркале и посмотрела в глаза мадам Себастьен. Рене, очевидно, была в восторге.

— Я забыла про это платье, — сказала она, — сегодня оно на редкость уместно. Я пришла предложить вам какой-нибудь свой наряд, но ничего лучше «Грёзы», конечно, не может быть. Вы выглядите превосходно, дорогая.

— Но я не могу его носить, — вздохнула Чармиэн, — вы разве не помните? Это же… его мне отдал мистер Димитриу.

— Ну так он будет рад увидеть вас в нем, — заявила Рене, — людям нравится, когда их подарки ценят. — Она бросила оценивающий взгляд на девушку. Вам нужно какое-нибудь украшение на шею. Пойдемте со мной, у меня есть ожерелье, которое придаст вашему туалету законченный вид.

Чармиэн покорно проследовала за ней в соседнюю комнату, готовая уже надеть «Грёзу». Спальня Рене причудливо сочетала старину и модерн — на стенах были старинные гобелены, мебель была резная, а на окнах современные модные занавески. И очень современные по дизайну две сдвинутые кровати с безукоризненным сине-белым бельем. Глаза Чармиэн округлились, она подумала: «Может Рене хочет сделать ее мишенью для насмешек». Девушка в ужасе прогнала эту мысль. Что за подозрительность! Эта женщина искренне добра к ней.

— Рене! — взмолилась Чармиэн.

Прозвучал гонг к обеду, и обе заволновались. Гонга Девушка еще не слышала, поскольку обычно Себастьены обходились без подобных формальностей.

— Господи, мы опаздываем! — воскликнула Рене, — Вот, дорогая. Это подойдет сюда отлично, — И она протянула подвеску из лунного камня на золотой цепочке.

Чармиэн машинально приняла драгоценность и примерила ее, а Рене, защелкнув ларец, одобрительно кивнула.

— Вот теперь хорошо, — сказала она и заторопилась. — Пойдемте, мы не должны заставлять их ждать.

Взволнованная Чармиэн проследовала за ней к лестнице.

Мужчины и мадам Себастьен-старшая ждали их в холле. Леон и Алекс смотрелись очень элегантно в превосходно сшитых смокингах, пожилая женщина была в сливового цвета бархатном платье и старинных кружевах выглядела она светской дамой до кончиков ногтей. Широкая лестница позволяла Рене и Чармиэн спускаться рядом друг с другом. Леон был в восхищении, Алекс же слегка насмешлив.

— Я польщен, — объявил Леон, — ваша красота стоит моего искусства. Вы обе прекрасны, мои милые.

— Греческие богини, — подмигнул Алекс, — Афродита и… ну, не знаю — нет не Гера. Фигура вашей жены, Леон, слишком стройна для царицы небес.

— Психея, — внесла свою лепту старая дама.

— Тогда Леон, должно быть, Эрос, — заметил Алекс. — А я, разумеется, Пан.

— Полубог-полузверь, — задумчиво протянул Леон, — очень вам подходит, мой друг. — Он слегка злорадствовал.

— А не таковы ли мы все? — произнес Алекс. — Искра Божья в куске глины.

— Пока вы философствуете, обед остынет, — заявила старая дама. — Вашу руку, молодой человек.

Алекс поклонился ей с преувеличенной любезностью, а Леон, выставив локти, пошутил:

— Поскольку в мужчинах у нас недостаток я заявляю права на обеих богинь.

В таком составе процессия проследовала в столовую.

На длинном полированном столе, застеленном кружевной скатертью стояло старое столовое серебро и красное венецианское стекло, в центре возвышалась тяжелая ваза с фруктами. У Себастьенов, помимо модельного бизнеса, были и другие источники доходов, а этот замок со всем содержимым был куплен еще дедом Леона. Своей древней славой дом этот был обязан герцогскому роду, утратившему свое величие во времена революции, но он избежал разграбления, поэтому серебро и посуда остались с тех времен. Мягко мерцали свечи, расставленные на столе, тяжелые занавеси были раздвинуты, и сквозь открытые окна в комнату проникали ароматы сада, выращенного трудами мадам Себастьен-старшей.

История этого замка пленила Чармиэн; здесь она почувствовала прелесть и обаяние старинного поместья. Вот так, должно быть, здесь было всегда: мужчины в черном и блестящие дамы при свечах неторопливо вкушают диковинные блюда.

Леон сидел во главе стола, а Рене тактично уступила свое место справа его матери. Она сидела слева от мужа, Алекс рядом с ней, а Чармиэн, поместившаяся напротив, испытывала некоторый дискомфорт под его лукавым взглядом. «Он как будто удивляется тому, что я нахожусь здесь, — подумалось ей. — Впрочем, я и сама этому удивляюсь. Все это словно во сне. Только бы он не кончился».

— Леон говорит, что берет вас в свое дело, — обратился к ней Алекс. — Это будет очень удобно. Поскольку ваши размеры абсолютно те же, что и у моей сестры, он будет использовать вас, создавая для нее одежду.

Когда он говорил это, то оглядывал ее обнаженные руки и плечи так, что ей захотелось вылить на него свой бокал вина.

— Чрезвычайно удобно, — сухо заметил Леон, — но я планирую найти для мадемуазель работу получше. Вряд ли ей понравится быть манекеном для вашей сестры. Хотя ей многому еще предстоит научиться.

— Ну разумеется, — с чувством произнес Алекс, и девушка вся вспыхнула.

— Вы не так поняли мсье Себастьена, — выпалила она вдруг.

— А вы уверены, что вполне понимаете меня? — спросил он, вскинув брови.

— Давайте не говорить о делах, — вмешалась пожилая дама, почувствовав напряжение. — Может быть, мистер Димитриу расскажет нам о своем греческом острове. Я слышала, что, к сожалению, он скоро будет подвергнут коммерциализации.

— Я становлюсь филантропом, — он бросил колючий взгляд на Чармиэн, — неправильно было бы пользоваться всеми прелестями островной жизни лишь для собственного удовольствия.

— Выгодная филантропия? — предположил Леон.

— Вероятно. — Алекс оставался невозмутим. — Это даст работу местному населению, которое влачит жалкое существование из-за истощения рыбных промыслов.

Он описал остров под названием Ираклия — просто нагромождение скал, поросших чертополохом, но там есть удобная бухта для приема круизных судов. Заметив удивленное выражение лица Чармиэн, он пояснил:

— Я вижу, у вас, как и у большинства людей, неправильное представление об Эгейских островах. Вы думаете, там полутропический рай наподобие того, что можно встретить на Ионических островах. Да, там есть и лимоны, и маслины, и виноградники, на склонах можно даже выращивать пшеницу, но большей частью земля эта каменистая и скудная гористая лава. А когда дует северо-восточный ветер, становится холодно.

— Звучит не слишком приятно, — прокомментировала мадам Себастьен-старшая — Кто же туда поедет? Или вы их заманите роскошно лживой рекламой?

— Это очень однобокая позиция. Нет, мадам, я ведь еще не упомянул море — величайшее благо всего архипелага, море сказочной красоты, оно поможет мне привлечь туда людей. Там будет рай для парусников. — Глаза его загорелись — он явно горячо любил море.

— Ну, где теперь найдешь парусник, — саркастически вставил Леон, — у вашей громадной белой яхты очень сильный мотор.

— Ну, это только для дела, — объяснил Алекс. — Не могу же я тратить время, идя под парусом до Афин! Хотя я это проделывал ради удовольствия. У меня хороший набор судов, и я их сдаю напрокат. Несмотря на все недостатки, Эгейское море привлекает туристов, а приличных отелей недостает. Ираклия станет портом для океанских лайнеров, а мой отель «Аполло» будет иметь успех.

— Будем надеяться, так и случится, — великодушно согласился Леон.

— Может, вы, дамы, присоединитесь к Леону, когда он соберется меня навестить? — предложил Алекс, поглядывая на Чармиэн.

Рене издала возглас удивления, а он продолжал:

— Ну да, ваш муж согласился подготовить показ мод к открытию отеля, и я надеюсь, мисс Чармиэн будет одной из манекенщиц.

Сказано было многозначительно. Девушка запротестовала:

— Но я не собираюсь становиться манекенщицей — по крайней мере, на долгий срок. — И поглядела вопросительно на Леона.

— И вам не хотелось бы посетить меня? — переспросил Алекс вкрадчиво.

— А кому бы не захотелось, — быстро вмешался Леон, — невзирая на все ветры и чертополохи. Но Чармиэн едва начнет обучение по приезде в Париж, а я пока еще не вполне уверен, есть ли у нее данные, чтобы стать хорошей манекенщицей.

Ясно было, что он пока сомневается насчет Чармиэн, не хочет давать ей ложных надежд.

— Ну, вы, может, и не уверены, зато я уверен, — вкрадчиво пояснил Алекс, — мой отель откроется не раньше весны, а к тому времени ее должны обучить.

Он вновь насмешливо улыбнулся, и девушка напряглась, Леон постарался сменить тему разговора, но Чармиэн продолжала следить за Алексом. Вряд ли его слова можно было принять всерьез. На показ в честь своего открытия он мог бы выбрать любую из себастьеновских моделей, а многие из них имели мировую славу. Она решила, что он просто валяет дурака перед ней. Просто развлекается от скуки. Девушка была убеждена, что никогда не сможет достичь настоящих успехов в работе манекенщицы.

Дамы решили дать мужчинам возможность обсудить их деловые отношения и отправились пить кофе в гостиную Рене.

— Превосходная мужская особь, — пошутила мадам Себастьен-старшая впервые увидевшая Алекса, — он на редкость привлекателен.

— Подобен Люциферу, — ухмыльнулась Рене, — хотя он не столько Пан, сколько падший ангел.

— Ничего ангельского в нем нет, — резко возразила ей свекровь. — Боже, пожалей его женщин!

— А их у него уйма, — начала Рене. Потом застыдилась. — Не стану повторять сплетен, но, по-моему, этих женщин можно понять. Понимаю тех, кто без ума от него.

— Ну и дуры! — заключила старая дама. — Он может только разбить сердце женщине, но не может дать счастья.

Она приметила выразительный взгляд Чармиэн и обратилась к ней с предупреждением:

— Не дайте себя увлечь его дьявольским чарам. Он на вас не раз посматривал за столом, но, надеюсь, не имеет серьезных видов.

— Они старые знакомые, — быстро вмешалась Рене — она находила, что ее свекровь уж слишком резка. — Она ему однажды помогла кое-что купить для сестры.

— А он в благодарность подарил мне это платье, — добавила Чармиэн.

Мадам только взметнула брови; она знала цену созданиям Себастьена и сочла это невероятным.

— Вот как? — переспросила она. — Довольно щедрый дар.

Чармиэн была вынуждена прикусить язык.

— Одно-два платья для Алекса пустяки, — попыталась смягчить ситуацию Рене, — и я думаю, девушка его заслужила.

В попытке сменить тему и отвлечь старую даму Чармиэн спросила:

— А что, все греки столь… деспотичны?

— Точно не скажу, — ответила Рене, — но я знаю, что они мстительны и ревнивы. А кроме того, гостеприимны и великодушны. Это земля, где мужчины главенствуют. Хотя и женщины недавно завоевали право голоса. Думаю, Алекс до сих пор возмущен этим. Он, конечно, считает, что женщина должна занимать подчиненное положение. Его сестра живет на острове в уединении, поджидая удачного замужества, которое, разумеется, должно заслужить его одобрение.

— Да, я догадывалась, что это выглядит именно так, — отозвалась Чармиэн, — но то, что вы рассказали, — грустно.

— В Греции это до сих пор общепринято, особенно в сельской местности. Кроме того, большое значение имеет приданое — от девушек ожидают некоего вклада в семью мужа, не обязательно большого. Но хорошо обеспеченны невесты имеют больше поклонников.

Чармиэн мотала на ус и с усмешкой думала, что вдовушка Алекса может считаться в силу своих доходов подходящей для него партией.

— Вы, дорогая, неплохо информированы, — заметила пожилая дама.

— Леон устроил мне в Греции медовый месяц, — напомнила Рене; это был один из ее свадебных подарков.

— А теперь вы собираетесь посмотреть на этот сказочный отель — последнюю игрушку мистера Димитриу, — не унималась мадам Себастьен-старшая. — Но лучше бы вы при этом оставили Чармиэн в покое. Она еще слишком молода и впечатлительна и может растеряться на романтическом острове, где командует этот красавец.

Чармиэн вспыхнула; пожилая дама совершенно определенно высказала свое мнение, что она пала жертвой чар Алекса. Однако сама девушка чувствовала, что ее восторгу поубавилось. Он еще раз поразил ее своим цинизмом.

— Вовсе я не так впечатлительна, — ответила она с достоинством, — и могу о себе позаботиться. Да и вообще, рано говорить о моей поездке на остров.

— Ничего еще по этому поводу не решено, — поспешила подтвердить Рене, и перешла к обсуждению других дел.

Сославшись на головную боль, Чармиэн заторопилась к себе — но несколько опоздала, так как Алекс и Леон уже поднимались ей навстречу по лестнице.

— Вы так рано собираетесь спать? — поинтересовался Леон.

— Да, мсье. Я немного устала, доброй ночи, господа.

Приняв величественный вид, она стала спускаться по лестнице, чувствуя, что они смотрят ей вслед. Она свернула за угол, и тут чья-то рука коснулась ее плеча — Алекс неслышно настиг ее.

— Это смешно, — произнес он, — я уверен, вы никогда не ложитесь так рано, тем более здесь. А я-то надеялся, вы мне покажете розы при луне.

Он опустил руку, даже в темноте было видно, как блестят его глаза.

— Мадам Себастьен знает о розах побольше моего, — ответила она, — да и луны, по-моему, сегодня не видно.

— Да есть, есть там луна. Она всегда оказывается очень кстати, а что касается почтенной дамы, то я бы предпочел гида помоложе. И хотя вы выглядите божественно в этом платье, я думаю, лунный свет еще украсит вас, а я большой знаток в этих делах. Почему бы нам не прогуляться перед сном? — Он говорил мягко, но, пожалуй, слишком настойчиво. Чармиэн была вынуждена собрать все свои силы, чтобы противиться ему, — искушение было слишком велико.

— Да забудьте о платье, — отрезала она, — я так и знала, что мне не следовало его надевать!

— Жаль. Я думал, вы хотели порадовать меня.

Вот этого-то она больше всего и боялась!

— Я надела его потому, что это мое единственное вечернее платье, — призналась она откровенно.

— До чего же вы честны, Чармиэн! Не многие девушки упустили бы возможность сказать мне приятное.

— Да почему это я должна говорить вам приятное?

— По многим причинам. Ну, во-первых, я бы мог повлиять на Леона, чтобы он послал вас на Ираклию.

До чего же он низкого мнения о женщинах!

— Вы, конечно, считаете, что мне очень хотелось бы поехать, — усмехнулась она.

— А разве не так?

— Насколько я понимаю, пока еще ничего не решено, — ушла она от прямого ответа. А ведь как бы ей хотелось побывать там.

— Но мы уже все обговорили с Леоном.

Она опять была беспомощна перед ним.

— Вы говорили и о моей поездке?

— Ну, в моей затее вам отведена определенная роль, и он не будет портить мне удовольствие.

— Вот как! — Ей было очень неуютно. — Все же, думаю, вам бы лучше вернуться к ним.

— Всему свое время.

Они замолчали, он пытался рассмотреть выражение ее лица. Потом мягко спросил:

— Вы что, боитесь меня, Чармиэн? И потому, не хотите пойти со мной в сад?

— Не боюсь ни в малейшей степени, — солгала она, — но… мадам… что-то такое говорила за обедом. Она полагает… — Тут она замялась, вглядываясь в его лицо перед собой. Не в силах продолжать, она теребила край платья, благо Леон этого не видел.

— Представляю, — протянул он, — что может померещиться добродетельной англичанке. Да какая разница! Ведь и вы, и я знаем, что между нами ничего не было! Кроме того поцелуя.

— Мистер Димитриу, вам кажется, нравится докучать мне, — заявила она, выведенная из себя. — Мне это надоело.

И она напряглась в ожидании очередной его вспышки ярости.

— Я думал, что совершенно ясно дал понять вам, что не собираюсь докучать, как вы выразились, — пояснил он ледяным тоном, — просто я хотел предложить вам прогуляться, поскольку мне показалось, что вам наскучили эти Себастьены. Спокойной ночи, мадемуазель.

Он скрылся в темноте, а Чармиэн почувствовала себя дурой. Последние слова Алекса были совершенно для нее неожиданными. Она едва могла поверить своим ушам. Как мог он почувствовать ее одиночество в этой семье — он, который, по ее мнению, никогда не обращал внимания на окружающих? Он явно пытался облегчить ее положение, а она его оттолкнула.

Она импульсивно двинулась за ним с намерением извиниться и поблагодарить за участие, но, завернув за угол, поняла, что уже слишком поздно. Увидев, как за ним закрывается дверь гостиной, она остановилась: там ведь Себастьены, не объясняться же при них. Лучше, пожалуй, оставить все как есть. Пусть думает, что она неверно его поняла.

Она прошла в свою комнату и медленно разделась. Натянув ночную рубашку, отдернула занавески и выглянула в окно. Он был прав, луна ярко светила, и чудный аромат роз доносился из сада. Прямо под ее окном была терраса в окружении розовых кустов.

Она не ложилась, выключила свет и осталась у открытого окна в серебристом лунном свете — она испытывала сожаление. Это чувство последнее время стало часто посещать её: «В конце концов, что я потеряла? Дать ему повод наслаждаться еще одной победой? Он обращается со мной как с ребенком. Я благоразумная молодая женщина, собирающаяся попробовать свои силы в парижском доме моделей. И нечего распускаться, все это от безделья. Надо будет завтра попросить мадам Себастьен дать мне какую-нибудь работу в саду».

Приняв столь здравое решение, она отправилась было в постель, но тут ее внимание привлекли смех и голоса. На террасу вышли Себастьены со своим гостем; Чармиэн была довольна, что они не могут ее видеть. Пусть думают, что она спит. Хотя они, наверное, и не вспоминают о ней.

Леон и Рене шли рука об руку, а мадам опиралась на руку Алекса, голова которого склонилась в ее сторону. Видно, разговор их был очень оживленным — он искренне смеялся. Он, очевидно, находил ее общество приятным, несмотря на разницу в возрасте.

Чармиэн вздохнула, задернула шторы и включила ночник; Алекс уже забыл про нее.

Наутро она проснулась поздно. Когда молоденькая девушка принесла ей чай — обычай, введенный первой английской владелицей замка, — Чармиэн услышала голоса под окном, звук закрывающейся дверцы машины и рокот мотора.

— Мсье Димитриу уехал в Париж, — сказала горничная.

Чармиэн так и не поняла, испытала она облегчение или разочарование.

Глава 4

— Девушки, выше головы! Представьте себя павлинами, гордо распускающими свой великолепный хвост! Выше подбородки, выше головы!

«Парад павлинов» подумала Чармиэн, послушно поднимая голову вместе с другими девушками. Наверное, некоторые из них станут манекенщицами под руководством опытных наставников, но пока эти павлины были без хвостов, одетые в скромные трико.

Леон сдержал слово, и нынешняя работа Чармиэн была очень напряженной. Девушка работала больше, чем любая из ее соседок по Модельному Дому Себастьена.

Месяцы, прошедшие после «Шатовьё», были столь насыщенными, что воспоминания об Александросе Димитриу почти полностью изгладились из ее памяти. По рекомендации Леона Чармиэн взяли пансионеркой, и хозяйка, мадам Дюбоне, рассказала ей, как гордится тем, что некогда Рене тоже жила здесь. Она поведала, как протекал роман юной Рене и мэтра Себастьена.

— Это была наша лучшая модель, — сообщила она Чармиэн по-английски с сильным акцентом, — а вы, мадемуазель, тоже будете манекенщицей?

— Надеюсь, стать, в конце концов, но пока я занимаюсь чем придется.

И это было правдой. Она разносила бумаги по рабочим помещениям салона, примерочным. Работала в ателье Леона. Выдавала одежду продавцам для показа клиентам, держала наготове булавки при примерках, составляла перечни различных требуемых аксессуаров и даже помогала подшивать платья перегруженным работой портнихам.

Изредка Леон призывал ее к себе, когда работал над новым нарядом для Альтеи Димитриу, — он любил работать на живой фигуре. Но эти встречи всегда были очень формальными.

— Вам с ней нужны разные цвета, — говорил он, — мадемуазель Димитриу темноволосая и этакая знойная, ей идут яркие, сочные краски, а вам скорее подходят пастельные тона.

Он показал ей цветное фото Альтеи Димитриу — на снимке была девушка, очень похожая на своего брата, те же правильные черты лица, темные волосы и золотистые глаза. Своенравное и красивое лицо, подумалось Чармиэн, этой женщине вряд ли можно диктовать свою волю. Удивительно, что Алексу это удается.

К ее дню рождения, который должен был отмечаться в Афинах, Леон готовил особенное платье. Материал был пурпурно-синий; Леон объяснил, что вдохновился гомеровским описанием моря и назвал туалет «Марина». Он также начал работу над новой коллекцией, но не предполагал участия в показе Чармиэн, да она и не надеялась на это. Еще не подошло ее время, но девушка мечтала о своем дебюте, присутствуя на репетициях моделей. Сможет ли она когда-нибудь с таким же самообладанием пройти по подиуму? Практикуясь перед купленным по случаю зеркалом в своей скромной спаленке, она чувствовала, что ей чего-то недостает. Леон со всем своим богатым опытом это, конечно, понимает. Может, этот «парад павлинов» все же не для нее.

Начали поговаривать о возможной поездке на остров Ираклия — это должно было произойти в конце весны. Первые желающие уже резервировали места на празднике открытия отеля, который широко рекламировался и вызывал значительный интерес среди манекенщиц, было много споров о том, кого из них отберут для поездки Ивонн, чрезвычайно популярная модель среди себастьеновской клиентуры, разумеется, должна была участвовать. Никто, не носил наряды элегантнее, чем она. Были шансы и у пикантной блондинки Дезире, которая нравилась Леону.

Все так хотели поехать не только из-за греческой островной романтики не только потому, что отель являл собой образец современной роскоши, но и потому, что владелец его был сказочно богат, красив и не связан постоянными узами, а значит, представлял особый интерес для предприимчивых красоток.

Слушая все эти пересуды, Чармиэн с горечью вспоминала просьбы Алекса о ее собственном участии. Действительно ли он хотел этого?

На Рождество она ездила домой — буквально на несколько дней — и, к своему разочарованию, увидела, что ее семейство практически не интересуется ее делами. Для них заведение Себастьена было просто еще одним магазином, а чем она там занимается — не так уж важно. Сестра ее стала невестой весьма посредственного молодого человека, и родители были озабочены больше предстоящей свадьбой, нежели работой Чармиэн.

— Не могу понять, почему тебе хочется жить в Париже, — ворчала мать. — Что там такого, чего нет в Лондоне? Лишь бы только тебя не охомутал француз они плохие мужья.

— Ты ничего о них не знаешь, — отвечала Чармиэн, вспоминая Леона, — ты ведь даже с ними ни разу не встречалась.

— Иностранцы такие проныры, — глубокомысленно заявил отец, — не будь дурой и не верь им.

Чармиэн усмехнулась про себя — последнее ведь можно было отнести к Алексу!

Вернувшись в Париж, она полностью отдалась последним приготовлениям к показу коллекции и так уставала, что просто валилась с ног. Затем волнение первых дней показа улеглось, шоу пролетело в восторженном полусне, и работа салона вернулась к нормальному ритму.

Погода испортилась. Однажды холодным, мрачным утром Чармиэн пришла в гардеробную, чтобы поменять платье манекенщице. В тот день все шло наперекосяк, нервы были напряжены — особенно у Дезире, которая уже устала без конца менять одежду.

Она медленно раздевалась с помощью ассистентки, ругаясь вполголоса и намеренно игнорируя Чармиэн, к которой относилась свысока, Чармиэн с тоской смотрела на нее, размышляя о том, придет ли когда-нибудь время для нее самой облачиться в подобный наряд.

Тут подоспела женщина с бальным платьем для Альтеи в руках. Она обратилась к Чармиэн:

— Все вас ищут, быстро переодевайтесь, вас уже ждут в ателье.

— Меня? — поразилась девушка.

— Это какая-то ошибка, наверное, — покривилась Дезире. — Она привыкла видеть Чармиэн в униформе служащей.

— Нет, — отрезала женщина — она все еще не могла отдышаться. — Поспешите, — приказала она и махнула рукой гардеробщице, чтобы та помогла.

Чармиэн нехотя разделась под презрительным взглядом Дезире; когда она надевала новое белье, та спросила нагло:

— А кто же отнесет мое платье наверх?

— Успеется, — бросила гардеробщица, подталкивая Чармиэн к зеркалу. Она умело уложил длинные волосы ее в прическу с локонами. Между тем девушка соображала — что произошло? Платье было готово к отправке, и, если Леон захотел показать его какому-то клиенту, почему он заставил примерять именно ее — ведь он сам говорил, что это не ее цвета? Конечно, тут какое-то недоразумение, и он, пожалуй, имел в виду Дезире. Но потом она вспомнила, что платье было сшито по размеру ее и Альтеи и никому другому не годилось.

Пока с нею возились, она терпеливо ждала, когда с лица снимут чехол, защищавший платье от частиц макияжа. Потом поглядела на себя в длинное зеркало — платье делало ее еще более стройной, мерцающий шелк опускался с одной стороны почти до пола, а с другой приоткрывал ногу до колена. На кремовых плечах блестели искусственные бриллиантовые застежки. Тонкая шея, искусно уложенный венец янтарных волос. Она испытала секундное удовлетворение: в глазах Себастьена она должна была выглядеть неплохо. Еще задержка — искали подходящую обувь. Дезире взирала на происходящее с отвращением.

— Когда вы появитесь наверху, все увидят что это ошибка, — наконец вымолвила она, и Чармиэн поспешила выйти.

С волнением она последовала за женщиной в ателье Леона на верхний этаж. Та открыла дверь, объявив коротко: «Вот мсье!» И Чармиэн, дрожа, вошла в комнату.

Леон сидел за своим большим столом, заваленным рисунками и эскизами; лицо его было непроницаемо, как у сфинкса. Рядом в кресле сидела мадам Дюваль, явно нервничая. По другую сторону стола безмятежно расположился Александрос Димитриу. Он выглядел безупречно — в темном костюме, белой рубашке, узком галстуке с золотым зажимом. Дополняли это золотые запонки и цепочка для часов. Как всегда, его внешний вид был продуман до мелочей. Его трость почему-то лежала на священном столе Леона.

От неожиданности Чармиэн замерла на пороге. Сердце ее колотилось. Леон ободряюще улыбнулся ей:

— Входите, Чармиэн, мсье Димитриу хочет посмотреть на платье для его сестры.

От волнения, она совсем потерялась и едва могла идти, забыв все наставления учителей. Мадам Дюваль запричитала:

— Да она же сутулится! Что я вам говорила!

— Вы столько наговорили, что я не могу всего упомнить, — устало возразил Алекс. Он во все глаза смотрел на Чармиэн, как ей показалось с дерзкой самонадеянностью мандарина, пополняющего свой гарем. Кровь прилила к ее лицу, выступили слезы, она понурилась в смущении.

— Ни осанки ни шарма, — не унималась мадам Дюваль.

— Зато какой цвет лица! И прекрасная фигура, — продолжал спорить Алекс, я и забыл, как она красива.

Леон многозначительно кашлянул.

— Вы хотели видеть платье, — усмехнулся он, — оно, разумеется, создавалось для брюнетки.

Чармиэн напряженно переводила взгляд с одного и них на другого. Алекс ни разу не отвел глаз — он что, рассчитывает загипнотизировать ее похоже, он наслаждается ее замешательством.

— Так вы не хотите посмотреть платье на Ивонн? — искательно спросила мадам. — Она брюнетка и покажет его превосходно.

— Эта девушка сама покажет, если захочет, — мягко заметил Алекс, — Ну же, мадемуазель, что вам стыдиться старого приятеля?

Она подняла глаза и встретила его властный взгляд — это ведь от его присутствия она обезумела; если б не он, она бы не потерялась. Внезапно ее обуял гнев да как он смеет издеваться над ней, чем это она заслужила? Словно приняв вызов, она гордо вскинула голову и прошла к столу Леона, затем резко остановилась, грациозно вскинула руки, полуприкрыв глаза и загадочно улыбаясь, при этом показалась изящная линия ноги. Потом она вышла на середину комнаты, похлопывая руками, и остановилась в ожидании.

— Замечательно, — Алекс был удовлетворен, — а вы говорили, что она не манекенщица?

Глаза Чармиэн потемнели — похоже, все поставлено на карту.

— Ба, — удивилась мадам Дюваль, — ее стимулирует ваше присутствие, мсье. А в вашем бальном зале все же она потеряется — там ведь, как вы объясняли, будет множество высоких особ. И потребуется опыт, которого у Чармиэн нет, Она…

Алекс сделал слабую попытку прервать ее словесный поток, предложив:

— У нее еще будет время набраться опыта перед открытием.

— Но зачем тратить драгоценное время на нее, когда у нас есть более подходящие девушки? Вот хоть Дезире, не хочет ли мсье взглянуть на Дезире?

— Мсье не хочет, — нахмурился Алекс, — я выразил свои пожелания, мое время для меня тоже представляет ценность.

— Мсье просто не понимает, — настаивала мадам, — манекенщицу не обучишь за день. Вот почему я настаиваю…

— Хватит, Элиза, — прервал ее Леон, — в конце концов, решать буду я.

Чармиэн уставилась на него и едва смогла выговорить:

— Мсье, вы же не собирались брать меня на Ираклию? Я ведь совсем еще не работала моделью… — И, уловив едва заметную усмешку Алекса, добавила: — Так вы шутите…

— Ну да! — подхватила мадам Дюваль охотно — Мсье известный шутник.

— Мсье серьезен как никогда, — прервал ее Алекс — Леон, вы меня очень обяжете, если привезете эту девушку на Ираклию, — и добавил, уловив хмурый взгляд модельера — К тому же сестра хотела бы встретиться с ней — они ведь почти двойники, а я всегда рад выполнить желание Альтеи, если оно разумно.

Наступило молчание, во время которого Леон перебирал на столе бумаги, а мадам Дюваль сидела поджав губы. Чармиэн взмолилась:

— Если мы закончили, я пойду в гардеробную.

В столь жалком состоянии она, кажется, никогда не была. Алекс же упрямо продолжал.

— Гардеробщики и прочая обслуга будут предоставлены ей на месте, — сказал он, — было бы расточительно тащить их отсюда на Ираклию.

Услышать такое от человека, который ради своих прихотей никогда ни с чем не считался! Опять он бросал вызов Чармиэн.

— Учитесь, мадемуазель, и потом приезжайте на Ираклию.

Леон оторвался от бумаг, словно хотел запротестовать, но Алекс резко обернулся к нему:

— Да-да, Леон, я требую, чтобы вы привезли к открытию отеля с собой мадемуазель Чармиэн и вторую девушку на ваше усмотрение. — Он поднялся и взял в руки трость. И я ни под каким видом не приму отказа. — Он прибавил это с угрозой. Потом вдруг усмехнулся при виде трех смущенных физиономий. — Терпеть не могу разочаровывать Альтею.

Чармиэн была шокирована его высокомерием — в «Шатовьё» его принимали и развлекали, как близкого друга семьи, а теперь он вел себя словно хозяин со своими вассалами. Она заметила, как ее патрон сжал зубы, но ничего не сказал.

— Ну вот и договорились, — вежливо закончил Алекс, — мне надо идти. Мои наилучшие пожелания — мадам, Леон. — Он взял свою шляпу и перчатки с подоконника, где оставил их прежде. — Не стану больше отнимать драгоценного времени. — Он особо подчеркнул последние слова, обратившись к мадам Дюваль. — Не могу заставлять ждать свою даму, наверное, найду ее в салоне.

Словно загипнотизированные, они смотрели, как он натягивает перчатки. Мадам Дюваль и Леон поднялись со своих мест, но оба молчали, Он по-королевски прошествовал к двери, послав Чармиэн торжествующий взгляд.

— Удачи, — пожелал он ей вполголоса, — и до встречи. — Обернувшись в дверях, он снисходительно бросил остальным: — Моя сестра высоко ценит и ваши труды, и ваше расположение. Пока.

Обычно Леон провожал своих клиентов, но на этот раз он даже не шевельнулся. Как только дверь за Алексом закрылась, он сел и вытер лоб платком.

— Если б не солидные чеки мадемуазель Димитриу, я бы отправил этого надутого болвана ко всем чертям, — проговорил он угрюмо — диктовать мне в моем собственном салоне!

Поскольку он никогда раньше не критиковал клиентов в присутствии персонала, Чармиэн поняла, насколько он сейчас был оскорблен поведением Алекса.

— Это просто невозможно, — взорвалась мадам Дюваль.

— Прекратите, Элиза, — оборвал ее мэтр, — мы должны заботиться о процветании дома.

Потом тепло взглянул на Чармиэн: — Право, я удивлен, как хорошо вы только что двигались.

— Да я и сама не понимаю, как это у меня получилось, — откровенно призналась Чармиэн.

Она-то знала, что совершила это, вдохновленная присутствием Алекса. А вот сможет ли повторить в его отсутствие?

— Каков молодец! — воскликнула мадам Дюваль. — Не можем же мы заменять Дезире в последний момент! Чармиэн могла бы притвориться нездоровой.

— Едва ли он в это поверит, — горестно усмехнулся Леон. — Вы же слышали, что он сказал? Я не рискну. С него станется тут же отослать нас всех обратно, не возместив расходов, да еще и обвинить в нарушении контракта. Алекс не любит отказов. Так что с Ивонн поедет Чармиэн.

Он разрешил им уйти, но Чармиэн задержалась. Чудо свершилось — по прихоти Алекса ее сделают манекенщицей, вроде бы исполнялись все ее заветные мечты. Но в бочке меда оказалось слишком много дегтя — она была оскорблена тем, как этот грек обошелся с ней; возможно, он выстроил для нее ловушку, а болтовня про сестру всего лишь маскировка.

Девушка подошла к столу Леона и заговорила просительно:

— Мсье, я в самом деде не могу ехать в Ираклию… это… это невозможно…

— Отчего же? — терпеливо поинтересовался он.

От объяснения истинных причин она уклонилась.

— Я здесь новенькая, — напомнила она ему — и я иностранка. Старшие, такие, как Дезире, взбесятся, станут завидовать.

— Ну, они всегда завидуют — это то, к чему следует привыкнуть, если собираешься оставаться в нашей профессии.

Он смотрел на нее с некоторым беспокойством прежде, в своей униформе, она не так бросалась в глаза, но теперь, в этом прекрасном наряде, девушка была очень хороша. И какие у нее глаза! Пожалуй, он понимает Алекса.

— Это единственная причина, по которой вам не хочется ехать? — спросил он.

— Я не говорила, что мне не хочется ехать, — поправила она его, — ну… просто… мне не нравится мистер Димитриу. Его манера поведения просто нестерпима!

— Его, конечно, трудно выносить, — сухо признал Леон, — но я заставлю заплатить за это. Это войдет в счет. Но вы должны быть более беспристрастной, милая. Персональным предпочтениям нечего делать в бизнесе. Вам придется, в случае если вы реализуете свои амбиции и станете моделью, научиться держать докучливых обожателей на расстоянии. Понимаете меня?

Она опасалась, не Алекса ли он имеет в виду.

Он же продолжил:

— Я бы не взял вас с собой в Ираклию, будь у меня выбор, но я уверен — вы благоразумны и станете вести себя осмотрительно.

— Можете на меня положиться, — вспыхнув, отвечала она.

На столе настойчиво зазвонил телефон.

— Подождите, — попросил он ее, подняв трубку; он еще не решил, как с ней поступить. Леон опасался потерять лучшего клиента, но и девушку не хотел отдавать ему на поругание.

По телефону ему сообщили, что с ним жаждет свидания мадам Петерсен. Она ищет подходящий туалет для поездки на греческий остров и хочет посоветоваться с Леоном об этом. Хельга собиралась на открытие «Аполло», и ей требовалось нечто особенное для этого важного события.

Время встречи было согласовано, и Леон, явно повеселев, повесил трубку. Он обратился к Чармиэн:

— Мадам Петерсен будет среди почетных гостей на острове. Вы, вероятно, слышали, что она имеет виды на Алекса.

Чармиэн это подтвердила; они понимающе переглянулись. Алекс не станет флиртовать с простой манекенщицей в присутствии Хельги Петерсен, дамы с мировой известностью. Леон знал о слухах, ходивших насчет намерений Алекса жениться на шведке. Так что при ней он должен будет вести себя по-другому. Увлечение Чармиэн — это блажь, вряд ли он способен долго наслаждаться обществом неопытной молоденькой девушки. Нечего тут опасаться. Все это лишь домыслы. Может, и в самом деле Альтея пожелала познакомиться с Чармиэн.

— Ну ладно, — наконец выдохнул он с облегчением, — султан отдал приказ, мы должны подчиниться; ну и, в конце концов, я там буду за вами присматривать.

— Я вам очень верю, — призналась Чармиэн, — вот только… могу ли я соответствовать?

— Конечно, сможете, — уверил он ее с чувством подавляя свои собственные сомнения, — ничего нет страшного в том, чтобы пройти через зал в красивом платье, да мы еще с вами попрактикуемся, наберитесь храбрости, дитя мое. А теперь отправляйтесь и проследите, чтобы это платье попало в отдел доставки.

В дверях она приостановилась и выдавила голосом, полным мольбы:

— В конце концов, он же сказал — мисс Димитриу спрашивала обо мне. Он, видно, очень преданный брат.

Леон, уже принявшийся за дела, нехотя усмехнулся:

— А может, они опять поссорились, а вы явитесь подарком для нее.

— Не возражаю, радостно ответила она, — так даже интереснее.

Чармиэн жила охваченная волнующими предчувствиями, Леон обещал позаботиться о ней, позаниматься ее подготовкой и защитить от Алекса. Но последнее, кажется, излишне, поскольку Алекс продолжает роман с Хельгой Петерсен. Она запомнила, как он подчеркнул, что его в салоне ожидает дама. Он сделал это намеренно, чтобы у Чармиэн не возникло никаких иллюзий. Она уверяла себя, что это действительно фантазия его сестры — познакомиться с ней. Однако она поняла одно — этот человек становится невыносимым, когда его воле начинают противоречить.

В Париж пришла весна: каштаны на Елисейских полях оделись свежей зеленью, а клумбы в парках покрылись всходами; цветочные рынки переполнились красками.

Чармиэн собрала всю силу духа, так как все уже знали, что она попала в число избранных. Леон шил на нее наряды для поездки, она выходила на показы в салоне. Эти выходы были сущим наказанием для девушки из-за неприязни ее товарок и явного неодобрения мадам Дюваль; она нервничала и становилась неловкой. Особенно злобствовала Дезире, обойденная, как она выражалась, «этой чертовкой». Но потом, пока Леон принял решение взять не двух, а трех манекенщиц, и ее тоже включили в список. Однако она договорилась с Ивонн игнорировать Чармиэн. Похоже, Дезире строила планы обольщения Алекса. Чармиэн внутренне посмеивалась — она не думала, что у Дезире много шансов соперничать с Хельгой Петерсен.

Последняя, часто наведывалась в салон на примерки, и одна из служащих — Гортензия, рассказывала, как много эта шведка приобрела прекрасных вещей. Она отправилась на остров за несколько дней до Себастьена и его команды. Гортензия была добродушной молодой женщиной, которая должна была сопровождать их в качестве гардеробщицы и помощницы-секретарши. Не будучи манекенщицей, она была настроен к Чармиэн дружелюбно. Но и красавица Хельга ей нравилась.

— Дай ей Бог удачи, — говорила она Чармиэн — хорошо бы Себастьен получил заказ на ее приданое; это будет что-то необыкновенное.

Группа готовилась вылететь в Афины, куда заранее доставили одежду другим рейсом, а яхта Димитриу должна была ждать их в Пирее. Вся процедура, включая транспортировку, была рассчитан на несколько дней, со вторника по субботу в отсутствие Леона дом остался под присмотром директрисы. А он тоже готовился к ответственной поездке; кроме того, он давал Чармиэн приватные консультации, в которых она остро нуждалась, чтобы подготовиться к показу наилучшим образом.

К ее радости, Александрос Димитриу больше не появлялся в салоне; последние консультации делались посредством телефона и письменно. За неделю до отъезда Леон был крайне встревожен и очень занят; он беспокоился о здоровье Рене, у которой случился приступ аппендицита.

В понедельник был выходной, и, поскольку отъезд был намечен на другой день, Чармиэн приготовилась получить последние наставления. Однако ее встретили новостью о том, что Рене в тяжелом состоянии доставлена в больницу на срочную операцию; Леон отказался покинуть Париж, и с девушками отправлялась мадам Дюваль.

Чармиэн повидалась с ним наспех, чтобы выразить сочувствие, и нашла его в полном расстройстве.

— Я знаю, что в наши дни это самая простая операция, — пытался он успокоить и себя и ее, — говорят, через неделю она будет дома, но, разумеется, я не могу ее оставить. Элиза позаботится о вас, дорогая, и, я уверен, все у вас пройдет отлично.

Чармиэн скрыла обуявший ее страх — ведь именно на его защиту она надеялась. Девушка уверила его, что все будет хорошо. Леон слушал ее рассеянно, видно было, что ни о чем, кроме жены, он думать не может.

— Удачи вам и хорошей поездки, — механически пожелал он ей.

Поскольку в салоне делать было нечего, Чармиэн вышла на залитую весенним солнцем улицу. Она отправила в больницу Рене цветы и решила пройтись по Луврской набережной. Позже ей надо было встретиться с парикмахером, а пока нужно было чем-то заполнить время. Она брела вдоль реки, останавливалась около уличных живописцев. В водах реки отражалось сине-белое небо и зелень деревьев. Проходившие мимо, весело болтали, и ее дурное настроение, вызванное печальными вестями от Леона, стало улучшаться.

Она стала обдумывать предстоящее путешествие. Она не побоялась попытать счастья в Париже и добилась своего — чего же ей бояться на Эгейских островах? Странным образом ей почему-то не пришло в голову, что удачей своей она в основном обязана Алексу. Ведь все началось с подаренного им платья, которое, так сказать, привело ее к Леону. И ведь именно по его настоянию ее везут на Ираклию. Что ждет ее там?

Глава 5

Дождливым майским утром группа отправилась в Афины. Нельзя сказать, чтобы полет был приятным: мадам Дюваль беспрерывно ворчала, она не видела большого проку от этой поездки в рекламном смысле и вообще терпеть не могла покидать Париж; Дезире жаловалась, что в воздухе ее тошнит; Гортензия просто боялась летать; Чармиэн чувствовала всеобщую недоброжелательность. Одна Ивонн бодрилась, уверяя, что они проведут четырехдневные каникулы в прелестном местечке.

Чармиэн не ощущала все это каникулами, она тоже побаивалась полетов, несмотря на то, что уже летала на Рождество через Ла-Манш. Ивонн же, летавшая и в Европу, и в Америку, была очень весела. Ей чрезвычайно шел темно-красный костюм, и Чармиэн отметила ее утонченную элегантность. Сама она была в превосходно сшитом зеленом костюме, но не была уверена, что выглядит безупречно. Девушка немного завидовала француженкам, тому, как они умеют носить туалеты. Мадам, как обычно, оделась в черное, на Дезире был брючный костюм, а на круглолицей Гортензии неописуемый плащ — она заявила, что при ее простецкой внешности надо носить вещи не красивые, а комфортные.

— Я всегда боюсь взлетать, — поделилась она с Чармиэн, — тогда и бывают всякие несчастные случаи.

Замечание не слишком ободряющее. Она сидела рядом с англичанкой, трое других напротив, через проход. Однако взлетели они благополучно и поднялись из затянутого облаками неба Западной Европы в залитую солнцем голубую даль; почти весь путь они ничего не могли разглядеть из-за облачности, и в полете не было ничего примечательного, кроме завтрака.

Они приземлились в Греции и без задержек прошли через таможню; было видно, что о них знали, — очевидно, стараниями Димитриу. Затем их проводили в автомобиль, что дало им немного времени оглядеться. Мадам уселась рядом с шофером, а четыре девушки позади, причем Чармиэн и Гортензия на боковых сиденьях. Хотя места было достаточно, Ивонн стала жаловаться на тесноту и невозможность вытянуть ноги. Гортензия пробормотала что-то о том, что никто не виноват, дескать, что ты выросла верзилой. Чармиэн внутренне с ней согласилась.

Машина миновала Пирей и выскочила на портовую площадь, вымощенную пыльным булыжником. Само место было некрасивое, с мелкими лавочками и всякими коммерческими заведениями, но порт был очень оживлен и полон нарядных судов: лодок, лайнеров, яхт, круизных пароходов и паромов, курсировавших между островами. Чармиэн вертела головой, пытаясь разгадать красивые названия, состоящие из диковинных греческих букв. Толпы людей всех рас сновали вокруг, шум стоял неимоверный — греки вообще очень громкоголосые, а тут еще к людским голосам присоединялись пароходные гудки и другие звуки порта.

Мадам оглядывалась по сторонам с комическим недоумением.

— Боже, да как же мы тут пролезем!

— Терпение, мадам, — отвечал шофер, — за вами кого-нибудь пришлют.

В одежде, пригодной для прохладного Парижа, становилось жарко.

— Нельзя ли выйти? — закапризничала Ивонн. — Мне сейчас будет плохо.

— Нет, нет! —  взволновалась мадам. — Вы потеряетесь, на воде станет прохладнее, наша яхта называется «Ксантиппа» — это, кажется, имя какой-то их богини.

Чармиэн хотела было поправить ее, но передумала. Интересно, почему Алекс взял имя сварливой жены Сократа.

А вот и он. Лично явился поприветствовать их. Чармиэн узнала его силуэт среди толпы, и сердце ее забилось; он шел, одетый в белые брюки и синий блейзер, и люди невольно сторонились, пропуская его.

Когда он появился перед машиной и открыл дверцу, мадам издала облегченный вздох. Шофер, кажется, тоже обрадовался.

— Какое несчастье с госпожой Себастьен, — обратился он к мадам Дюваль, — мсье, надо думать, сильно расстроен.

Ей послышалась в его голосе насмешливая нотка. Алекс, подумалось Чармиэн, никогда по-настоящему не понимал большой любви, связывавшей Леона и Рене. Уж он-то бы не отказался от важного визита из-за такой незначительной операции, предстоящей его жене. Его взгляд остановился на девушках, он сделал вид, что не замечает откровенно кокетничающую Дезире, и улыбнулся Чармиэн:

— Значит, вы привезли мадмуазель Чармиэн, мадам Дюваль.

— Насколько я поняла, таково было ваше желание, — кисло ответила та.

— Даже мои желания можно иногда не выполнять, — заметил он с хитрецой, — у нее тоже мог случиться приступ аппендицита.

Ивонн стала бормотать что-то в ответ, тем временем Алекс приказал двум морякам с ленточками на фуражках, на которых значилось «Ксантиппа», забрать вещи гостей. Мадам обеспокоенно поинтересовалась судьбой драгоценного груза.

— Все в полном порядке в отеле, — сообщил он. — А вот это Спирос, — указал Алекс на молодого человека в белой форме, — он ваш стюард и проводит вас в каюты, где вы сможете освежиться, чай будет предложен, как только вы будете готовы.

Поклонившись мадам Дюваль, он удалился, оставив их на попечении Спироса. Матросы взяли багаж.

Толпа нехотя расступалась перед ними, и многие бросали на девушек-манекенщиц восхищенные взгляды. Их провели в две каюты, оборудованные собственными ванными. Мадам заняла одну, Ивонн с Дезире полезли под душ.

Каюты были оформлены подобно роскошным спальням, где для девушек было предусмотрено все, включая серебряные расчески и хрустальные пудреницы.

— Жаль, что мы будем на месте еще до вечера, — заявила Гортензия, я бы не возражала поспать здесь.

Из ванной вышла Ивонн в шортах и безрукавке, открывавших тонкие руки и ноги, что, по мнению Чармиэн, было ей не к лицу. Сама она удовлетворилась тем, что сняла свой жакет, оставшись в блузке-безрукавке. Гортензия сняла только плащ.

Пока они прихорашивались, яхта вышла в открытое море. Девушки оживились в предвкушении роскоши, ожидавшей их в «Аполло»; одна лишь Чармиэн не забывала о том, что их ждет не игра, а работа. Вошедший Спирос объявил, что в салоне сервирован чай, и они последовали за ним туда. Это было помещение во всю ширину яхты под стеклянным потолком, украшенное белой с серебром эмалью и уставленное столиками и плетеными стульчиками. Здесь было много красивых женщин и хорошо одетых мужчин, в основном среднего возраста. Они уселись за указанный Спиросом столик, и Ивонн, оглядевшись с любопытством, обнаружила, что она единственная здесь в шортах, также как Дезире в льняном платьице.

— Боже, какая безвкусица! — бросила она.

— Тс-с, это все друзья Димитриу, — шикнула на нее мадам, — вам не следовало переодеваться, милочка. Насколько я понимаю, мсье не нравятся женщины в брюках.

— Он мне не хозяин, — противилась Ивонн, — мы что, все должны одеваться под его диктовку?

— Нет, мадемуазель, просто мои гости обычно любезно идут навстречу моим желаниям.

Чармиэн так и застыла при звуках знакомого голоса — он бесшумно подкрался сзади в легких туфлях. Ей было приятно наблюдать растерянность Ивонн. Та стала неловко оправдываться:

— Пардон, мсье, я не знала о ваших предпочтениях.

Не обратив внимания на это неловкое извинение, он стал расспрашивать директрису, все ли требуемое у них имеется. Та ответила, что все превосходно, и спросила, когда они прибудут на место. Пока они болтали, Чармиэн молила Бога, чтобы он поскорее ушел, — она ощущала его присутствие каждой клеткой своего тела, каждым нервом. Она застенчиво подняла руку к волосам, едва не коснувшись его носа, и очень смутилась при этом. Ей тоже хотелось переодеться в шорты — жаль, что она не сделала этого: ей очень хотелось доказать свою независимость. Пусть она здесь и по его приказу, но он не ее владелец.

— У вас замечательное судно, мсье, — строила глазки Дезире.

— Его очень украшают пассажиры, галантно отвечал он, — надеюсь, у всех есть с собой солнечные очки, они хотя и скрывают вашу красоту, но тут необходимы. Солнце здесь очень яркое.

Улыбнувшись им напоследок, он пошел к другим гостям, приветливо беседуя то с тем, то с другим, словно на королевском приеме. Наконец Алекс остановился рядом с очень красивой женщиной; было заметно, что та ему очень обрадовалась.

Чармиэн пила вкусный чай и не испытывала голода, хотя на столики были поданы тонкие сандвичи и на тележке развозили соблазнительные сладости. Она была слишком взволнована, ей было душно.

— Как вы думаете, могу я выйти на палубу подышать? — спросила она мадам Дюваль.

— Как вам угодно, — пожала плечами та: вечно этим странным англичанкам не хватает воздуха. — Но не забудьте надеть очки и не пробуйте загорать — нам не нужны тут на показе цыганки.

Всем своим видом она давала понять, что в любом случае внешность Чармиэн оставляет желать лучшего. Ивонн и Дезире хихикнули, а Чармиэн с облегчением выскользнула наружу. Отправившись на корму которая не так сильно была освещена солнцем, она оказалась наконец в одиночестве.

Судно скользило по воде как по шелку, оставляя за собой белые буруны; были видны и другие яхты, но не столь быстрые, как «Ксантиппа». На горизонте виднелся силуэт лайнера, а за ним скалистые горы и мраморные руины, залитые здешним удивительным светом. Солнце было жаркое, но его смягчал морской бриз. Стая дельфинов следовала за яхтой, играя; Чармиэн перегнулась через перила, чтобы получше их разглядеть.

— Нравится?

Она резко выпрямилась — он опять подкрался по-кошачьи, неслышно. Она оперлась на перила, радуясь, что защищена темными очками.

— Великолепно!

— Я рад, только почему вы мне прежде не сказали ни слова? Мне кажется, вы злитесь потому, что были вынуждены явиться сюда по моему настоянию?

Теперь она не могла не глядеть на него, и опять в его глазах мелькали насмешливые золотистые огоньки. Он был в заломленной набок фуражке и без очков — не воспользовался этим средством защиты.

— Полагаю, я здесь потому, что об этом попросила ваша сестра, — сдержанно отвечала она, — а в салоне я не могла говорить с вами, потому что вы не обращались ко мне.

— Ну, так теперь обращаюсь, и снимите эти дурацкие очки.

Она сделала непроизвольный жест с готовностью выполнить его очередное требование, потом передумала:

— Вы же сами велели их надеть.

— Верно, но сейчас я хочу видеть ваши глаза — И он, протянув руку, сдернул очки у нее с переносицы.

Ее захлестнула волна гнева. Она вскрикнула беспомощно озираясь, но вокруг никого не было — они были в полном одиночестве.

— Да не тревожьтесь, — насмешничал он, — не собираюсь я ничего такого делать, я же обещал, просто хочу посмотреть, насколько вы похорошели после уроков Леона.

Он внимательно оглядел всю ее с ног до головы; она то краснела, то бледнела под его пристальным взглядом.

— Я не испорчу ваш праздник, — заявила она дрожащим голосом, — если это вас беспокоит.

— Это меня вовсе не беспокоит, я убежден, вы справитесь превосходно. — И он протянул ей очки. — Наденьте-ка лучше их снова.

Поторопившись их нацепить и желая перевести разговор, она спросила, повернувшись к перилам:

— Что это за место, вон там, на горизонте?

— А, это Китос, а вон там Киа, мы пройдем между ними. В Китосе неплохой порт и растут лимоны, инжир и виноград. — Стоя рядом с ней, он указывал вдаль загорелой рукой, почти касаясь ее плеча.

— Ваши гости вас не потеряют? — поинтересовалась она, почти уверенная в том, что он осознает силу своей власти над ней.

— Они все выглядят совершенно довольными, вот я и вышел поискать тех, кто, может быть, не вполне доволен. Что-нибудь не так, крошка, вы как будто бежите от самой себя?

Это было совершенно неожиданно. Она вспомнила похожую ситуацию в «Шатовьё», вспомнила, как она тогда его оттолкнула. И хотя было трудно смириться с его властной натурой, ей было приятно его общество.

— Мне тревожно за мадам Себастьен, — пояснила она, — и жаль, что мсье Себастьен не смог приехать.

— Мне тоже жаль, но я уверен, она скоро поправится. Но мне кажется, вы тревожитесь не только поэтому. Те, другие дамы, приехавшие с вами, — не слишком подходящая компания?

— Они меня презирают за то, что я иностранка и дилетантка, — откровенно объяснила она, отметив, что он все замечает.

— Не давайте им расстраивать себя — они, наверное, просто ревнуют, у вас хорошая перспектива, так пользуйтесь моментом, это может привести к успеху.

— Я стараюсь, — объявила она решительно.

— И не забывайте того, кто вам предоставил такую возможность.

— Всегда вам буду благодарна за все, что вы для меня сделали, — холодно поблагодарила она отодвигаясь. Если он ждет каких-то проявлений благодарности — напрасно.

— Я имею в виду сестру, — поспешил он пояснить, — надеюсь, вы подружитесь.

— Этой дружбе кое-что препятствует — заметила она.

— Разве это непреодолимо, Чармиэн? Мне бы хотелось, чтобы и мы с вами стали друзьями.

Она инстинктивно ощетинилась, заподозрив в его прямоте уловку, и отрезала:

— Это невозможно.

— Вот как? Чармиэн, я вовсе не мерзавец, хотя вы меня упорно таковым считаете.

— Я… я совсем не хотела… — запинаясь, нерешительно произнесла она.

— Чего именно? — усмехнулся он.

— Ну, вы важное лицо, а я всего лишь наемная манекенщица.

Он лениво облокотился о перила, наблюдая за ней.

— Устал я быть важным лицом, как вы выразились, — вздохнул он. — Это притягивает льстивых подхалимов и продажных женщин. Вы же, мне верится, к их числу не относитесь.

— Надеюсь, что нет.

Ветерок доносил ароматы цветущих растений с огибаемых яхтой островов, вокруг были лишь вода и небо; казалось, они одни на всем свете.

— Вам нравится ваш образ жизни? — спросила она.

— Большинству людей понравилось бы, если б они этого достигли. Вы это мне ставите в вину?

— Ничего подобного, вы… вы очень добры. Просто мне хотелось бы вас понять.

— И вы решили, что можете разгадать эту загадку? — засмеялся он. — Однако, крошка, временами я сам себя не могу понять. Например, в данный момент, — добавил он, посерьезнев.

Ей хотелось спросить почему, но она удержалась: их сближение становилось опасным.

— Но вы-то, — продолжал он, — ясны как стеклышко.

— Вот еще! Терпеть не могу, когда читают мои тайные мысли.

Его настроение изменилось, казалось, он отступил, бросив безразлично:

— Я не читатель мыслей, просто все женщины предсказуемы.

— Ну, у вас, конечно, богатый опыт по женской части, — уколола она его.

— Изрядный, — согласился он, и она не поняла, ответил ли всерьез или он просто решил закрыть тему.

Он, однако, не уходил и молча наблюдал рядом, как переливались краски на закате, становясь красными, оранжевыми, лиловыми и золотистыми. На горизонте вспыхнул пурпуром новый мыс.

— Сира, — пояснил он, — ну что ж, мы прекрасно провели время и скоро прибудем на место. «Ксантиппа» имеет очень большую скорость и проходит этот путь за рекордное время.

— Откуда такое название? Оно вроде не очень романтично.

Он искоса поглядел на нее, в глазах его блеснуло озорство.

— Зато точное. Чтобы оно мне постоянно напоминало, если, не дай Бог, я вздумаю жениться, что самая очаровательная женщина может обернуться сварливой каргой. Однако мне пора к гостям. Пока, моя крошка, не задерживайтесь здесь, уже свежо.

Но Чармиэн еще долго оставалась на палубе, любуясь закатом и размышляя над загадочной личностью, которая носила имя Александрос Димитриу.

Остров Ираклия возник прямо из моря, «Аполло» сиял огнями подобно маяку, на который им следовало идти. Большое белое сооружение высотой в четыре этажа, с балконами и террасами было похоже на гигантский корабль среди темных вод, почти достигавших его стен. С одной стороны, к нему прилепился маленький чистенький городок, некогда просто рыбацкая деревушка; позади высились скалистые холмы, чернеющие на фоне пурпурного неба, освещенного звездами. Среди холмов размещалась старая часть городка, практически деревня.

В старые времена побережье не застраивалось: опасались посещения пиратов. Вся территория острова не превышала десяти квадратных миль.

В потоке новых впечатлений Чармиэн отвлеклась от своих мыслей. Шумная толпа пассажиров спускалась по трапу на каменную набережную. Стройные загорелые юноши в матросских одеяниях предлагали услуги носильщиков и увеличивали гвалт. Вечер был свежий и прохладный.

Портье в отеле, облаченный в бледно-голубую с белым униформу — национальные цвета, — был очень любезен с себастьеновской группой. Он говорил по-английски с американским акцентом. Площадка патио за набережной простиралась до самых темных холмов. Правее светились окна белых домиков на низких склонах холма, слева же возвышался отель, к нему вела широкая дорожка через парк. Череда узких ступенек заканчивалась у входа в просторный вестибюль, отделанный мрамором и украшенный копиями античных статуй в нишах по стенам. В центре зала находилась большая бронзовая фигура Аполлона Бельведерского, его подножия стояли растения в горшках. Пустые глаза божества обращены были сквозь стеклянные двери к далекому горизонту, словно для того, чтобы не видеть ничтожных людишек, мельтешащих внизу. Чармиэн показалось, что в лице статуи есть что-то, напоминающее Александроса.

Мадам Дюваль отправилась регистрироваться, она более всего интересовалась судьбой драгоценного багажа, но ее уверили, что все уже в их номерах. Вместе с девушками она пробиралась к лифту сквозь шумящую на всех языках нарядную толпу. Мягко и бесшумно поднялись они на второй этаж, в тишину и покой своих номеров. Роскошь их превзошла все ожидания. Им были предоставлены два двухместных и один одноместный номер для мадам директрисы, каждый со своей ванной и балконом. В большой гостиной их дожидался багаж, а также находились вешалки и принадлежности для глажки и утюжки. В отеле была собственная электроподстанция. К их услугам было абсолютно все необходимое.

Молоденький официант, объяснявшийся на смеси английского с французским, доставил им еду, после чего мадам сразу же велела им распаковать багаж, отутюжить все и развесить одежду. Сама она отправилась узнавать программу.

Ивона и Дезире, воспользовавшись этим, скрылись в своей спальне, а Чармиэн и Гортензия, невзирая на усталость, принялись усердно работать. К ее возвращению они почти все закончили. Мадам объяснила, что показы будут дважды в день — первый в три тридцать пополудни, а второй после обеда. Хозяин отеля, как сказали ей, воюет со своими соотечественниками из-за их врожденной непунктуальности, добиваясь, чтобы график мероприятий соблюдался в точности. Ожидали еще много новых гостей, а в четверг должен был прибыть целый круизный лайнер.

Еще она узнала, что мадам Себастьен прооперирована успешно и чувствует себя хорошо.

— А теперь, дети мои, — заявила утомленная мадам Дюваль, — давайте отдохнем.

Гортензия, наскоро умывшись, нырнула в постель и немедленно заснула, а Чармиэн не хотелось спать.

Приняв душ, намазавшись кремом и завернувшись в шелковый халат, она потихоньку вышла на балкон.

Ночь была очень тихая, ветерок улегся, но было прохладно, и она плотнее закуталась в халат, из садов доносился аромат жасмина.

Отель был выстроен ярусами, так что каждый этаж немного отступал назад по сравнению с нижним, поэтому можно было видеть половину балконов первого этажа и широкую террасу; все было освещено фонарями, установленными по периметру здания среди каменных вазонов с цветами. Ей слышалась приглушенная музыка, внизу в разгаре были танцы. Время от времени парочки выходили на террасу отдышаться или пофлиртовать. Все эти первые гости отеля были знаменитостями. Холеные, элегантные и самоуверенные, они чем-то раздражали Чармиэн. Вот с кем он привык общаться, думала она, они одного с ним поля ягоды.

Можно было различить фигуры на террасе, и девушка вздрогнула, узнав в одной из них Алекса. А вот и Хельга. На ней было черное бархатное платье без рукавов, обнаженные руки и плечи отливали серебром под светом фонарей. Он галантно нес за ней норковую накидку; на нем самом был белый вечерний смокинг. Они смотрелись рядом очень эффектно, это была симфония контрастов. Она не могла их расслышать или разглядеть выражения лиц, но поняла, что там царит полное согласие. Он был необыкновенно галантен, а Хельга беззаботно весела. Алекс даже как-то покровительственно прикрывал ей плечи мехом. Он мог быть властным, но и очень нежным, когда хотел этого.

Чармиэн вздохнула: хорошо, конечно быть независимой, но иногда так хочется, чтобы кто-нибудь вот так нежно дотронулся до твоих плеч. На борту яхты Алекс был так близко, а сейчас словно за тысячи миль от нее.

Бросив последний тоскливый взгляд на него, не подозревавшего о ее присутствии, она вернулась в комнату и легла.

Наутро ее бесцеремонно разбудил посыльный. Он сообщил девушке, что ее ждут для беседы. Чармиэн стала наскоро собираться. Посыльный ждал за дверью, чтобы проводить ее.

Бальный зал для предстоящих показов был расположен в другом крыле отеля, а номера Альтеи помещались над ним, так что пришлось спуститься, а затем пересечь длинный коридор. Оттуда Чармиэн препроводили в просторное помещение с широкой лоджией причудливо оформленной.

Тут не было ничего от классической элегантности отеля; мебель из металла, пластика и дерева, немыслимых очертаний, к примеру в виде пластмассовой человеческой руки, — и тут же старомодный диван с подушками. Загадочные импрессионистские полотна на белых стенах. Высокий черный потолок в серебристых звездочках, пунцовый ковер, изломанный скелет с огромными руками прятался в алькове. Хрипло ревела рок-музыка.

Чармиэн ожидала, что Альтея Димитриу окажется странной девушкой, и не ошиблась. Та валялась на животе, одетая в красные короткие штанишки и белую майку, и болтала ногами в красных босоножках; копна черных волос разметалась у нее по плечам. Ее глаза были такими же золотистыми и проницательными, как у брата.

— Кириа[3] Кибот, — провозгласил паж, переврав труднопроизносимую для грека фамилию Чевиот, и удалился, прикрыв дверь.

Вскинув длинные загорелые ноги, Альтея уселась.

— Так это вы девушка, которую отыскал Алекс? — спросила она на том же разговорном английском, на котором говорил ее брат. — Вы не такая, как его обычные пассии.

Чармиэн зарделась от ее грубости и ответила холодно:

— Не знаю, что вы имеете в виду, мадемуазель, — я нахожусь здесь, так как мсье Себастьен передал мне, что вы об этом просили, кроме того, я выполняю свою работу. Между мной и мистером Димитриу нет ничего личного.

Этому объяснению Альтея, видимо, не поверила.

— Рассказывайте, — пробурчала она, глядя в потолок, — я не вчера родилась.

Чармиэн ее просто возненавидела.

— Это правда, — настаивала она.

Альтея стала внимательно ее рассматривать, затем сказала примирительно:

— Может, и так, на его вкус вы слишком молоды — ему нравятся более зрелые и утонченные.

— Вы за мной посылали, мадемуазель? — Чармиэн испытывала к ней все большую неприязнь.

— Да оставьте вы формальный тон, — нетерпеливо воскликнула Альтея, — мы ведь всего-навсего две девушки одного возраста и похожие друг на друга. — Она спрыгнула с дивана с ловкостью кошки, выключила музыку и встала рядом с Чармиэн, оглядывая ее снизу доверху. — Точно, — сказала она, — у вас тот же рост и все остальное. Только черты лица разные.

— А вы думали, что это не так? Что наше сходство придумано как предлог?

— Да, я думала, что это все Алексовы штучки. Он, когда что-нибудь захочет, становится чертовски изобретателен. Я надеюсь, это правда, что у него нет на вас видов, потому что своего он всегда добивается. — Она опять вскочила на диван, бросив Чармиэн: — Сядьте где-нибудь. Вот пластмассовый стульчик вполне удобен, Алекс зовет их уродцами.

Чармиэн неловко уселась на указанный стул и нашла, что он удивительно удобный. Альтея вытянулась на диване во всю длину и продолжила:

— Надо думать, вы привезли обычный свой ассортимент моделей: мне кажется, Себастьен слишком консервативен, а я обожаю всякие экстравагантные штучки, но мой добрый братец большой сноб. Он это все отвергает. Она с пренебрежением оглядела платьице Чармиэн. — Вам велели не надевать брюки?

— Ну, я ведь должна соответствовать — неопределенно протянула Чармиэн, не зная, как реагировать на последнее замечание.

— Ну разумеется, мы все должны, — отрезала Альтея. — Так-то, жертва любвеобильного братца. — Она недоверчиво уставилась на Чармиэн. Как вы думаете, был он когда-нибудь молод?

— Не мое дело это обсуждать.

— Вы в самом деле вся такая примерная? — презрительно усмехнулась Альтея. — Знаете что, не надо со мной притворяться. Будьте сама собой. Я-то надеялась, вы мне расскажете про Париж и тамошнюю веселую жизнь. Алекс меня тут держит взаперти.

— Ну, вы преувеличиваете! — воскликнула Чармиэн при последних словах.

— О нет. Правда, последний раз в Париже я была неосторожна — но ведь он был такой хорошенький мальчик и такой забавный, только вот мой старший братец его не одобрил. Конечно, он меня считает ужасной помехой своей свободе. Как и остальные, впрочем. Я ведь появилась по ошибке — мама думала, что после Алекса у нее детей уже не будет, так что я была скорее досадным недоразумением, чем Божьим даром. На этом самом месте стояла наша вилла, и меня воспитывала английская гувернантка. Она меня не могла удержать, и я вечно бегала к рыбацким детям. Я тогда нечасто виделась с Алексом, но обожала его. Он, правда, считал меня очень утомительной сестрицей. Потом он уехал в колледж, а родители умерли. — Ее выразительное личико погрустнело на минуту. — Я тогда дружила с одним островитянином, мы собрались сбежать и стать контрабандистами, а тут вернулся Алекс и все испортил. Он был в ужасе, увидев меня — маленькое чудовище. Мисс Смит отослали, а меня отправили в школу в Женеву, на перевоспитание, но, боюсь, было уже поздно. На каникулах в Париже я встретила Луи, и он мне показал все злачные места, но тут опять вмешался Алекс. Он заявил, что я обесчестила свою семью. — Девушка печально усмехнулась. Я пообещала исправиться, но он не позволяет мне больше ездить в Париж, чтобы я опять не встретилась с Луи, который давно, я думаю, обо мне позабыл. А здесь мне тошно, только я не знаю, как отсюда выбраться.

Взор ее застыл. Чармиэн чувствовала к ней симпатию. Неприязнь проходила. Альтея была как необъезженный жеребенок, страдающий от узды. Алекс был слишком уж самоуверен, если думал утихомирить этот неугомонный характер роскошными подарками.

— Но теперь, когда открылся отель, — заметила Чармиэн, — здесь будет много гостей. Может, вам кто-нибудь понравится.

— Да они все старые хрычи, — пожаловалась Альтея. — Все только о деньгах и думают. Может заедут какие-нибудь американцы. — Тут лицо ее оживилось. — Мне больше всего на свете хочется уехать в Нью-Йорк. Вот, наверное сказочное место. Там-то они знают, как жить весело. А здесь, в развалинах, из-за которых столько шума, ужасная тоска. А вам не хотелось бы туда поехать?

— Я как-то об этом не задумывалась, — призналась Чармиэн.

— Америка — страна для женщин, там у всех равные права. А тут женщина бесплатная домработница, там они могут сами выбирать себе мужей, а здесь до сих пор браки совершаются по расчету.

Чармиэн испытала легкое замешательство — она в несколько минут узнала всю историю жизни Альтеи: разочарования, любовные интрижки, мечты о Штатах и даже мысли о предстоящем браке.

— А насчет вашего замужества уже сговорились? — спросила она осторожно.

— Нет еще, но скоро это состоится, насколько я знаю Алекса. Какой-нибудь толстый пароходовладелец, который сможет меня обеспечить, станет моим женихом. Как будто меня нужно обеспечивать! Мне нужны приключения! Вы не понимаете, как это здорово быть англичанкой!

— Думаю, что понимаю, — неуверенно сказала Чармиэн. — Но ваш брат, конечно, не сможет заставить вас выйти за неприятного вам человека?

— Да уж он постарается. Он будет делать ужасные вещи, если я стану ему противиться. А ведь наши родители женились по любви, и, когда мамы не стало, отец буквально умер от тоски. Но Алекс совсем другой. Видели шведскую овцу?

— К-кого?

— Петерсеншу. У нее хорошие шансы; он ее не любит конечно, но она очень подходящая кандидатура.

— Ну знаете… — слабо запротестовала Чармиэн склонная думать, что Альтея спешит с выводами. Сама она, правда, тоже что-то такое думала.

— Думаете, нет? Алекс, когда влюбляется, не думает о браке, он никогда не дает волю сердцу, его пассии в основном в жены не годятся.

Не успела Чармиэн ответить, как в дверь постучали, и Альтея сладким голосом спросила:

— Это ты, Алекс? Входи, милый.

Распахнув дверь брату, она приподнялась на цыпочки и поцеловала его в щеку: либо она была хорошая актриса, либо действительно сильно была привязана к нему.

— Не помешал? — спросил он. — У вас тут интересная беседа о моде?

— Мы уже закончили, заходи и присаживайся.

Он направился к дивану, оглядываясь по сторонам неодобрительно.

— Что Чармиэн думает о твоей комнате?

— Восхищается, естественно. Она девушка современная. Ты ее зовешь Чармиэн?

Он уселся, засунув руки в карманы и вытянув длинные ноги.

— Я запамятовал ее фамилию, да, кажется, и не знал никогда. Леон зовет всех своих манекенщиц по именам, а Чармиэн — имя очень подходящее, — заявил он беззаботно.

Чармиэн почувствовала, что пора уходить, и поднялась.

— Если это все, мадемуазель… — начала она, но Альтея прервала ее властным жестом:

— Сядьте, Чармиэн. Я только собралась распорядиться насчет кофе, и, Христа ради, бросьте вы эту «мадемуазель». Вы прекрасно знаете, что меня зовут Альтея.

— Моя сестра демократка, — усмехнулся Алекс.

— Зато ты диктатор. Ну что, отважишься выпить кофе с двумя дурно воспитанными девицами?

Он кивнул, и она сделала по телефону заказ. Алекс полулежал на диване, одетый по-домашнему; Чармиэн никогда не видела его столь расслабленным и доступным.

— Как вам нравится Ираклия? — спросил он.

— Если вы об отеле, который я пока только и видела, то он великолепен, — ответила она, стараясь избежать его взгляда.

— Вы видели берег и горы за ним — вот и вся Ираклия.

— Ты забыл про деревню, — вмешалась Альтея — Ты ее всегда игнорируешь, знаешь, что деревенские тебя недолюбливают.

— Что неблагодарно с их стороны, — лениво отвечал он. — В том, что этот остров появился на карте, моя заслуга.

— А может, они этого и не хотели, — парировала Альтея, — может, они бы предпочли жить своей привычной жизнью, может, они не в восторге, что в их спокойную размеренную жизнь вторгаются твои бульдозеры.

— Только старики, — отвечал он, — а молодежь, безусловно, рада переменам.

— Но ведь они утратили свободу.

— Глупости! Свобода — это миф.

Альтея ничего не ответила, но явно рассердилась. Очень кстати появился официант, принесший кофе по-турецки: черный, крепкий и горячий.

Алекс стал расспрашивать Чармиэн о послеполуденном показе.

— Альтея вольна выбирать все, что захочет, — заметил он, — и мы уже знаем, что ей подойдет.

— Есть еще две манекенщицы, — напомнила Чармиэн.

— А, да, жираф и шлюшка.

«Бедная Дезире, — подумала Чармиэн, — вот чего стоило все ее кокетство!»

— А ты уже подумал, что подойдет Хельге? — воскликнула Альтея, — Когда свадьба, Алекс?

Чармиэн так и подпрыгнула — она не предполагала, что отношения зашли так далеко. Алекс глядел загадочно.

— Ты этого ждешь? — спросил он.

— Естественно. Она ведь так и вьется вокруг тебя. И прошлой ночью на террасе.

— Мы просто любовались видом — по крайне мере, она, я же восхищался ею — благородные античные пропорции, — В его голосе слышался сарказм.

— Вот именно! Да вдобавок еще и состоятельная; собственно, у нее все есть, — добавила Альтея.

— Не все, — выразительно заметил он.

— Тебе просто не угодишь, — нахмурилась сестра, в то время как Чармиэн почему-то обрадовалась его последней реплике. — Станешь искать совершенства — никогда его не найдешь, а ты уже взрослый мальчик — тридцать с хвостиком.

— Так ты полагаешь, пора произвести на свет наследника? — усмехнулся он. — Вообще-то я серьезно над этим думаю; но мне не нужна идеальная женщина — с ней была бы смертная скука.

Чармиэн поймала его серьезный взгляд, который так не вязался со смеющимися губами.

— А вы как думаете, Чармиэн?

— Откуда же мне знать? Мне кажется, миссис Петерсен отлично вам подойдет.

— Несмотря на парижское происшествие?

— Разве это не было ей уроком? — осмелела Чармиэн и поймала на себе любопытный взгляд Альтеи.

— О да, больше она на такое не осмелится, — заявил он.

Внезапно Чармиэн рассвирепела: значит, к Хельге он испытывает не больше чувств, чем к ней или Альтее; все, что он от них хочет, это выполнения его малейших капризов.

Алекс поднялся.

— Ну, мне пора, благодарю вас за компанию, дамы. — И кинув на Чармиэн пронзительный оценивающий взгляд, с легким поклоном он удалился.

— Он и вправду довольно мил, — покровительственно заявила Альтея, потом задумчиво уставилась на Чармиэн: — Что бы вы ни говорили, он положил на вас глаз.

— Надеюсь, что нет! — вскричала Чармиэн с тревогой.

— Боитесь, соблазнит и оставит? — насмешничала сестрица. — Да он не такой, он все подчиняет интересам дела и, разумеется, собирается жениться на Хельге. Она точно такая особа, какая ему нужна на роль жены. Более романтичные не подойдут.

Проницательный взгляд для молоденькой девушки подумалось Чармиэн, а вот она бы затруднилась определить, какая жена нужна Алексу.

— Матримониальные планы вашего брата меня не интересуют, — заявила Чармиэн, игнорируя недоверчивый взор Альтеи. — Ну, мне тоже пора. Мадам Дюваль будет волноваться, если я задержусь. У нас будет нечто вроде репетиции. Вы мне больше ничего не хотите сказать? — спросила она.

— Много всего. Я надеялась, вы со мной проведете все утро. У меня тут нет настоящих друзей, — пожаловалась она, — но, если вам надо идти, мы найдем другое время.

Чармиэн заторопилась, хотя тоже была бы не прочь поболтать с Альтеей — она чувствовала, что они могли бы стать подругами. Вот с Алексом — дело другое. Пожалуй, это и невозможно, и нежелательно. Ясно, что он заигрывал с ней от скуки, ведь, похоже, его помолвка с Хельгой — вопрос времени.

Глава 6

Послеполуденный показ был устроен очень пышно. В бальном зале поставили столы, усадили зрителей, предложили им напитки, а в проходах должны были дефилировать модели.

Две стороны зала выходили окнами на море, одна глухая стена была оформлена нишами, в которых прятались фигуры девяти муз; вдоль еще одной стены была оборудована гардеробная.

Мадам Дюваль вручили микрофон, в который она объявляла выход очередной модели. После каждого из них Ивонн, Дезире и Чармиэн с помощью пары гречанок и Гортензии переодевались к следующему.

Первой вышла Ивонн в шерстяном платье до полу, приоткрывавшем ее длинные ноги, на голове у нее была шляпа-тюрбан с огретом. С развевающимся подолом она как раз походила на горделивую птицу, с которой сравнивал своих учениц преподаватель Чармиэн.

Медленный проход Ивонн вызвал бурю аплодисментов. Чармиэн стояла наготове, одетая в декольтированное вечернее платье с прозрачным лифом и длинным серебристым боа через плечо.

Сквозь щелку она могла разглядеть собравшихся — кажется, все были довольны, модели имели успех, публика увлеченно разглядывала манекенщиц. В то время как женщины заинтересованно рассматривали наряды, мужчины, которых было меньше, явно глазели на самих девушек. Самообладание стало покидать Чармиэн. Ивонн заканчивала, а мадам директриса потянулась к микрофону, чтобы объявить выход Чармиэн. Ужас сковал ее.

— Пожалуйста, мадам, — забормотала она, — я… я не могу.

— Еще не хватало! — зашипела на нее директриса.

Чармиэн опустилась на стул и закрыла лицо руками.

— Я не могу смотреть им в глаза, — шептала она.

Мадам повернулась к Дезире, одетой в экзотический пляжный туалет; та смотрела на Чармиэн с презрением.

— Идите вы, — приказала директриса и, когда вернулась Ивонн, обратилась к ней требовательно: — Быстро, следующее платье! Я так и знала, что она нас подведет! Ну-ка, соберитесь и сделайте все вдвоем, здесь больше некому этого доверить!

Чармиэн съежилась на своем стульчике, следы от руки директрисы так и горели у нее на лице. Она испытывала панический ужас — она не могла вынести всех этих направленных на нее взглядов. Если б только Леон был тут и смог ее подбодрить! От грубости мадам Дюваль ей стало совсем тошно.

Ивонн, одетая в черный костюм с открытой спиной и юбкой-брюками, проплыла мимо с презрительной миной. Внезапно появился Алекс.

— Чармиэн? — обратился он к ней.

— Эта дурочка ошалела от страха! — прошипела мадам, пожав плечами.

Алекс взял Чармиэн за руки и поднял со стула.

— Вы не можете подвести всех нас, — заявил он властно, — Леона, Альтею и особенно меня. — Он стал ласково поглаживать ей руку. — Чего вы боитесь? Всех тех баб, которые сидят там? Но они вам в подметки не годятся. Никогда не поверю, что вы такая трусиха!

От прикосновения его рук ее пальцы потеплели. Магнетический ток прошел по жилам и нервам, она вся словно завибрировала. Вернулась Дезире, и Алекс подтолкнул Чармиэн вперед:

— Идите, Чармиэн.

Она все еще стояла.

— Да черт вас дери, — процедил он сквозь зубы, — идите же!

Он вытолкнул ее вперед, так что она стала видна всей публике. Девушка стала робко спускаться в проход, уставясь взором на море за окнами. Она совершенно оцепенела, путь впереди казался бесконечным. Затем она обернулась и увидела наблюдавшего за ней Алекса, всем своим телом ощутила она его повелительный взгляд.

И вдруг, так же как тогда, в ателье Леона, она перестала чувствовать страх. Гордо вскину голову, она приняла изящную позу манекенщицы движения ее стали совсем иными: раскованными, плавными.

Проникавшие через окна солнечные лучи заиграли на светлых волосах, придали абрикосовый оттенок рукам и шее. Вся в сиянии света, она сознавала, что множество глаз устремлено на нее, но по настоящему чувствовала лишь взгляд Александроса Димитриу.

Затем вышла Дезире, а Чармиэн вернулась, и девушки-гречанки стали быстро переодевать ее. Ей было стыдно стоять в одном белье перед все еще находившимся там Алексом, но он не глядел на нее, беседуя с мадам Дюваль.

— Ну вот, лед тронулся, теперь все будет хорошо, — сказал он.

— Надеюсь, — с сомнением отвечала директриса — в жизни не было показа столь плачевного. Весьма признательна за ваше своевременно появление, мсье, сожалею лишь, что доставили вам беспокойство.

Алекс кивнул и, к облегчению Чармиэн, исчез. Директриса гневно взглянула на нее.

— Мсье Себастьен еще об этом узнает! — пообещала она.

Она с тревогой наблюдала за следующим выходом Чармиэн, но девушка не подвела. Она все проделала правильно, но уже не излучала такого тепла и сияния, как в первый раз. Тогда она была под влиянием какой-то магнетической силы, которую нельзя даже объяснить.

Когда все закончилось, мадам Дюваль вышла на поклоны. Некоторые модели пришлось показать на бис. Алекс удалился посреди показа, и на финальном торжестве его не было. Подошедшая Альтея объявила, что первое показанное Чармиэн платье было восхитительно, но она не уверена, подойдет ли оно ей.

— Зато оно как будто вам предназначено, — добавила Альтея.

Сама она была одета в малиновый костюм, в котором Чармиэн признала творение Себастьена. Этот туалет делал ее гораздо старше зрительно.

— Алекс испарился, — пожаловалась она, — так что мне приходится самой здесь хозяйничать и присматривать за гостями. Некоторые уже собираются уезжать.

И она с достоинством проследовала в зал, показывая всем своим видом, что может, когда захочет, сыграть и светскую даму. Вскоре ушла и Чармиэн, Гортензия оставалась хлопотать с помощницами.

Чармиэн была потрясена происшедшим, в особенности той легкостью, с какой Алексу удалось овладеть ее эмоциями. Он ею манипулировал, как куклой. Если он может так влиять на нее, ей есть о чем задуматься. Здесь кроется опасность. Он был похож на хозяина кукольного театра когда хотел, дергал своих марионеток за веревочки.

После позднего обеда у девушек было свободное время; они предпочли расслабиться, чтобы быть готовыми к вечернему показу в десять часов. Чармиэн захотелось побыть одной, и она вышла на улицу. Вопреки желаниям Алекса она надела брючки и майку, чтобы ее не узнал кто-либо из бывших на показе гостей.

Минуя лифт, она вышла через боковую дверь в рощу тщательно ухоженных пальм. От патио в горы шла дорога, девушка догадалась, что ведет она в деревню. Между домами появлялись люди, но сама дорога была пустынна. Чармиэн нацепила солнечные очки и пошла вперед. Об огромные валуны, попадавшиеся на пути, можно было пораниться; не было ни машин, ни прохожих, попадались лишь козы и ослики. Она вспомнила, что ослы здесь — обычный вид транспорта, и предположила, что островитяне перевозят на них свои грузы. Склоны поросли чертополохом, о котором говорил Алекс, и ворсянкой. Она узнала несколько птичек — галок, ястребов и стаю черного воронья, каркающего на вершине скалы.

Солнце, хотя и прошло зенит, светило жарко, и она стала уставать. Ей хотелось дойти до деревни, но та оказалась дальше, чем предполагалось. По скалам лазали козы, щипая скудную растительность. Вообще, растениям на этом суровом острове приходилось не сладко. Маленький мальчик в лохмотьях, очевидно приставленный к козам, присел в тени и наигрывал на дудочке щемящую песенку, которая своим немудреным мотивом как-то особенно пронзила Чармиэн. На глаза у нее навернулись слезы, и она отерла их рукой. Такая чувствительность была ей самой в новинку — все это, вероятно, под влиянием романтических окрестностей и недавно перенесенных переживаний, думала она.

Она забиралась выше, дорожка становилась все уже и каменистее. Ее крутизна в сочетании с жарким солнцем измучили девушку. И хотя она могла уже рассмотреть темные крыши первых деревенских домов, она решила отдохнуть. Подобно тому пастушонку, Чармиэн тоже уселась в тени скалы и огляделась.

Далеко внизу оставалась плоская крыша отеля надстройкой для лифтовой шахты. Там же возвышались два флагштока — один с национальным греческим сине-белым флагом, второй с эмблемой «Аполло» в виде золотого солнца на алом поле. Виднелась полоска пляжа с точечками, которыми отсюда казались пляжные тенты и загорающие. Белая стрелка мола выделялась на фоне пришвартованных судов, среди которых она смогла опознать «Ксантиппу». Другие яхты плавали позади них в открытом море под разными цветными парусами и, как огромный айсберг двигался круизный белоснежный пароход. И, словно доисторические чудища, лежали на дальнем горизонте сине-пурпурного моря, скалистые острова.

Вид отсюда открывался очень красивый. Он наполнял ей сердце большей радостью, мешало только чувство стыда за свой провал. Она не прошла первого же испытания! Правда, Алекс спас её но то, как он это проделал, расстроил ее даже больше, чем собственная паника. Актрисы, как ей говорили, часто испытывают страх перед выходом на сцену, однако же справляются. Мадам Дюваль распишет этот инцидент всеми красками по возвращении в Париж, и Леон никогда уже не даст ей больше шанса. Таким образом, ее карьера манекенщицы закончится, не начавшись. Между тем сегодня предстоит еще один показ; неужели все повторится? Опять, что ли, вызывать на подмогу Алекса? Она сидела опустив голову и желала одного — чудом оказаться вон на том уходящем пароходе. Из этой задумчивости ее вывел звук шагов спускавшегося человека, и она посмотрел на дорожку. Алекс шел со стороны деревни. Он сменил свою парадную одежду на тонкую рубашку и брюки. «Интересно, — подумала она, что же заставило его уйти с конца представления, да еще в деревню?» Она притаилась под скалой в надежде, что он ее не заметит, но надежда была тщетной — от его зорких глаз не ускользало ничего. Конечно, он ее увидел и резко остановился. Подумав, он сошел дорожки и приблизился к ней, хмурясь.

— Что, помилуй Бог, вы тут делаете? Да еще вырядились как мальчишка! — Он раздраженно оглядел ее костюм, который не стал лучше после долгой, пыльной дороги.

— Я пошла прогуляться, и оделась так, как мне удобно, тем более что я не на работе.

— Вы на службе. Тут или там, всякий узнает в вас манекенщицу Себастьена. Леон предпочел бы, чтобы вы поддерживали имидж его салона, а в таком виде вы едва ли послужите ему хорошей рекламой.

Она постаралась унять подымавшийся в душе гнев, так как чувствовала себя обязанной этому человеку, спасшему ее сегодня от позора. Вместо отпора, она произнесла просто:

— Извините. Я не думала кого-либо встретить, и менее всего вас. А козы моим видом не интересуются.

Однако он не хотел мировой.

— Если вас не видели на выходе, то увидят, когда вы придете. Вы смотритесь пугалом.

— Я выскочила черным ходом, — пробормотала она, — честно говоря, не думаю, что кто-нибудь из важных персон меня узнал бы.

— Это правда, вы ведь выходили только раз, — его лицо смягчилось, — но быть узнаваемой — это часть вашей работы. Что вас сюда привело? Вам бы сейчас валяться на пляже, а не карабкаться по камням.

— Мне хотелось посмотреть деревню.

— Она того не стоит, просто нагромождение неопрятных домишек и тропинок.

— Неопрятных? — прозвучал в ее голосе укор.

— Уверяю вас, моей вины здесь нет. Я их давно готов переселить, но, как сказала Альтея, они держатся старых привычек. И ненавидят новшества. Тут когда-то был замок крестоносцев, потом его разрушили, а материал использовали под строительство. Ну да… — он уловил ее удивление, — здесь были и франки, и вообще — кого здесь только не было. Нам нравится думать, что мы потомки древних греков, но вообще наша история ведет отсчет от войны за независимость. Моя мать была похожа на венецианскую герцогиню с молочно-белой кожей, рыжими, как у вас, волосами и такими же огромным темными глазами.

Чармиэн польстило сравнение, но все же она ответила:

— У меня не рыжие волосы.

— Под солнцем рыжевато-золотистые. Давайте их распустим, и я вам докажу.

— По дороге, — быстро произнесла она. Теперь настал ее черед сказать ему кое-что. — Я не поблагодарила вас за то, что вы сделали сегодня, — честно призналась она. — Не пойму, что со мной было. Поверьте, я очень, очень признательна.

— Вот как? — Он вскинул брови.

— Как вы можете сомневаться? Это долг, который я никогда не смогу оплатить.

— Могу вам рассказать, как оплатить хотя бы проценты по нему, — вкрадчиво заметил он.

Ее глаза в испуге расширились, быстренько он ухватился за возможность, которую она ему опрометчиво предоставила. Значит, ему требуется плата за услугу — ей бы стоило уже знать, что он никогда ничего не делает не подумав.

— Но… вы говорили, что больше никогда не станете… посягать… приближаться… — напомнила она ему в смятении.

— Ни Боже мой. То, что я имел в виду, совсем невинно. — Глаза его прищурились лукаво.

— Так… чего же вы хотите?

— В знак благодарности вы должны меня поцеловать, предложил он легкомысленно. — Я бы счел это частью платежа.

Она покраснела, подумав с облегчением, что он запросил немного; хотя пока это только «часть платежа». Внезапно ей пришло на ум, что он все это предложил из озорства, — он ведь обожает играть с ней.

— Почему вы всегда хотите меня дразнить? — упрекнула она его. — Моя благодарность была совершенно искренней.

— Я тоже совершенно серьезен и прошу только подтвердить вашу искренность.

Она поглядела на него искоса — красивое лицо было так близко, что можно было разглядеть золотистые искорки в глазах, изящный рот чуть насмешливо улыбался.

— В чем же проблема? — спросил он мягко. — Вы находите меня столь отталкивающим?

— Нет, нет! Но… вы ведь на самом деле этого не хотите?

— Не хочу? Крошка, да зачем же я просил бы об этом, если б не хотел?

Став пунцовой от смущения, она с колотящимся сердцем положила руки ему на плечи и, приподняв голову, коснулась губами его гладкой щеки — даже этот легкий поцелуй воспламенил ее так же сильно, как и в тот раз. Она почувствовала тепло его мускулистого тела и замерла в блаженстве. Но его реакция была совершенно неожиданной — вместо того чтобы заключить ее в объятия, он, коснувшись ее рук, мягко отпустил ее. Лицо и глаза его были совершенно непроницаемы.

— Это лучшее, на что вы способны? — спросил он и, получив в ответ покорный кивок, засмеялся. — Я думал, шесть месяцев в Париже у Себастьена сделали из вас женщину. Возможно ли, чтобы в наши дни девушка вашего возраста оставалась столь непорочной?

— Мне стыдно, — прошептала она.

— Вы меня стыдитесь?

— Вас особенно.

— Вы меня, право, удивляете. Я думал, мы знаем друг друга достаточно хорошо.

Она ничего не отвечала, а он смотрел на ее легкую фигурку и улыбался.

— Может слишком хорошо? — предположил он. — Но я не давал вам поводов бояться меня. Вы словно полураспустившийся цветок, Чармиэн, жаждущий солнца, которое должно вот-вот заставить вас раскрыться. Признаю, что я вас чуть-чуть помучил своими нападками, но у меня не было намерения обрывать ваши лепестки — я всего лишь позавидовал тому счастливцу, который когда-нибудь вами завладеет.

Отвернувшись, он вытянулся во всю длину и прикрыл глаза. Крайне разочарованная, Чармиэн боролась с абсурдным желанием заплакать, каждый нерв в ее теле был натянут от нереализованного эмоционального напряжения. Теперь совершенно понятно, что он не считает ее достаточно зрелой для серьезной любви. Это было очень обидно. Это вовсе не так, думала она. И все же девушка была уверена, что он не совсем уж к ней равнодушен. Между ними было сильное притяжение, при всей своей неопытности она это чувствовала. Справившись с волнением, она сказала грустно:

— Не знаю, что вы там подумали про Париж, — до сих пор не было ничего, кроме тяжелой работы.

— А что вы будете делать, если поймете, что это не ваше признание? — спросил он, по-прежнему не открывая глаз.

— Почему вы так говорите? Из-за того, что случилось сегодня? — тревожно вскинулась она.

— Ну, это… все пустяки, — ответил он сонно, — с этим вы справитесь, просто вы… слишком женщина, чтобы вести павлинью жизнь.

— А вы слишком грек, — парировала она, — вам надо, чтобы женщина сидела дома.

Он не отвечал и, казалось, уснул, лежа совсем тихо, а она, томясь, смотрела на его длинную фигуру. Ей представился случай незаметно понаблюдать за ним, и она изучала его сверху донизу; лучи солнца освещали его правильные, классические черты и стройную фигуру — в своей неподвижности он напомнил ей мертвого рыцаря, оставленного на поле боя. Она даже поежилась от таких мыслей.

Ей сейчас так хотелось отдаться своему порыву, прильнуть к его губам — не с тем дружеским, холодным прикосновением, а с долгим, страстным поцелуем. Стиснув руки, чтобы удержаться от безответственного поступка, она припомнила, что обещала Леону быть благоразумной.

— Вставайте! — беспомощно вскрикнула она, опасаясь повторения неконтролируемых желаний. — Вы сгорите на солнце.

У него ведь не было очков, а припекало сильно. Он открыл глаза и улыбнулся ей так нежно, что весь преобразился, — она даже не представляла, что он может так улыбаться.

— Для меня солнце не опасно, — заметил он, поднимаясь. — Извините мои дурные манеры, я просто устал. Руководить только-только открывающимся отелем — задачка не из легких. Я ходил в деревню с целью попробовать найти новых молодых работников — у нас в них нужда; однако убедить родителей, что «Аполло» — не логово порока, я не смог. Скорее они предпочтут, чтобы сыновья стали контрабандистами.

— Контрабандистами?

— Средиземноморье всегда было рассадником контрабанды. Разумеется, я этого не одобряю и потому среди них непопулярен. Однако нам пора. — И он вскочил на ноги.

Чармиэн переполняли новые впечатления — она всегда думала, что контрабандисты — народ опасный, а он ходил к ним один и без оружия.

— Будьте осторожны! — попросила она, когда он протянул ей руку, чтобы помочь подняться.

— Вы думаете, со мной может что-то случиться? — с любопытством спросил он.

— Конечно, — отвечала она простодушно. Потом рассмеялась беззаботно: — Если с вами что-нибудь случится, кто мне поможет справиться с моими трудностями?

— Ага, всегда за нашей заботой о других кроются корыстные мотивы, — заметил он насмешливо, но глаза его смотрели добродушно.

— Естественно, — спрыгнула она на дорожку.

— Осторожнее, предостерег он, — можете поскользнуться и сломать лодыжку.

— Теперь вы беспокоитесь за меня или за ваш показ мод?

— Естественно, за мой показ, — пошутил он, — вам бы лучше опереться на меня.

— Одна забралась, одна и выберусь. — Однако дорожка была скользкая и крутая и она чуть не упала, а он едва успел ее поймать. Они стояли на склоне холма в косых лучах солнца, и на мгновение их губы соприкоснулись. Чармиэн совершенно обмякла в его руках, в этот день она больше не могла сопротивляться чувствам. Она не имела понятия, как долго он обнимал ее: время остановилось; затем она почувствовала, что его объятия ослабели.

— Так вы все же не так уж равнодушны ко мне, — заговорил он слегка охрипшим голосом, — но, милая, что скажут мои близкие, если увидят меня целующимся с себастьеновской манекенщицей?

Она огляделась с тревогой:

— Никого же нет вокруг, козы и те ушли.

— На крыше отеля есть телескоп, заметил он сухо, — поставлен для развлечения гостей, и мне бы не хотелось служить для них еще одним бесплатным удовольствием.

— Мне тоже, — заторопилась она вырваться из его рук и устремилась вниз. Потом до нее дошло, что хоть он и не против более близких отношений с ней, но против того, чтобы об этих отношениях стало известно. Мысль эта ранила ее. Но чего еще могла она ожидать в своем положении?

— Плохо, если миссис Петерсен смотрела в эту сторону, — бросила она ему из желания уколоть, — вам будет трудно объясняться с ней.

Девушка опять шла, не глядя на дорогу, и вновь поскользнулась, а он ее вновь подхватил.

— Вы таки свернете себе шею, — с ухмылкой заметил он, — а что касается Хельги, может, вы ревнуете?

— Вы себе льстите, — съехидничала она.

Он выпустил ее руку.

— Будет лучше, если я пойду первым. А вы следуйте за мной — произнес он холодным тоном.

Больше он не говорил с ней, а она шла покорно, сожалея, что упомянула вдову. Алексу всегда не нравилось, если о ней вспоминали, и теперь он, кажется, рассердился. Заходящее солнце удлиняло тени скал, они казались опаснее. И человек, шедший впереди, казался другим, ей пришло в голову, что они движутся в традиционной греческой манере: мужчина надменно шествует впереди, женщина семенит следом за ним. В этом — покровительственность со стороны мужчины. Он защитник. Алекс шел впереди, указывая путь; она вдруг поняла, что с радостью шла бы за ним до скончания века.

Дойдя до патио, он бросил ей короткое «пока» и направился к порту, а девушка проскользнула в ту же боковую дверь, через которую вышла.

Ей надо было принять душ, перекусить и подготовиться к вечернему выходу. Ужаса она уже не чувствовала; все ее существо было переполнено другими эмоциями. Чармиэн больше не могла закрывать глаза на правду: безнадежно и безответно она любит Александроса Димитриу.

В тот вечер Чармиэн сияла: кожа ее светилась, глаза горели как звезды, на губах играла обольстительная усмешка, и она не ходила, а скользила по подиуму. Собственно, это была совсем другая женщина. И мир она видела по-другому. Она ощущала себя так, как будто проснулась к новой жизни после долгого сна.

Мадам Дюваль сделала насчет ее изменившегося облика свои выводы но не вполне верные. То что это следствие любви, она поняла верно, но что это за любовь, она понять не могла. Она была практичной парижанкой отвергавшей романтику. Она возблагодарила Господа и любовника этой девчонки, имя которого могла, как ей казалось, отгадать, за то, что привели ее в чувства. Она даже сделала Чармиэн после представления комплимент.

Алекса не было, и Чармиэн заметила это с облегчением — ей требовалось время, чтобы свыкнуться со своими новыми ощущениями.

В тот вечер она не думала о будущем, просто вспоминала каждый миг их встречи там, на горе, и особенно момент его пробуждения, когда Алекс одарил ее такой нежной улыбкой. Должно быть, он что-то испытывает к ней, в этом она почти не сомневалась, вот только что это за чувство? Может ли быть это настоящей любовью? Ведь если это настоящая любовь, она поможет им преодолеть пропасть, которая их разделяет. Сказка о Золушке может стать былью. Даже мысли о Хельге не тревожили ее, ведь Альтея говорила, что он на самом деле ее не любит. И сейчас она верила в это. Ее природная независимость, ее здравый смысл находились временно в подчинении у других чувств. Сегодня она жила в сказке.

Когда показ окончился, она застыла отчужденно вздрагивая от шума и гама, царивших вокруг. Хорошо бы остаться одной! Она поглядела с тоской в сторону темнеющего моря. Но в такое время девушка не осмелилась бродить по пляжу в одиночестве из опасений, что пристанет какой-нибудь подгулявший постоялец. В спальне же приходилось делить место с Гортензией. Директриса советовала им пораньше лечь спать. Завтра ожидался круизный лайнер, и им предстоял новый утомительный день.

Ивонн, подцепившая нового поклонника, воспротивилась и уединилась с ним на террасе. Мадам, спасовавшая перед ее злым языком, возражать не посмела, хотя и боялась, что хозяин не одобрит флирта с гостями. Девушки здесь для того, чтобы демонстрировать туалеты, а не развлекать мужчин. Однако Алекса нигде не было видно, может быть, он ничего и не заметит. Раздраженная мадам вернулась к остальным девушкам и обнаружила, что Чармиэн тоже исчезла.

Она прошла все той же боковой дверью, так можно было уединиться на несколько минут без всякого риска. На эту сторону выходило лишь несколько окон, да и ночь была очень темной.

Ей было интересно, что делает Алекс. Она заметила на террасе Хельгу, беседовавшую с кем-то, но его там не оказалось. Вероятно, он занят делами; у него, должно быть, полно всякой бумажной работы в отеле, и он не может постоянно заниматься гостями. В лицо ей ударил луч фонарика, и она в испуге отпрянула.

— Кто это? — спросила она, едва различая очертания фигуры.

— Гость из космоса, — провозгласил загробный голос, и раздался звонкий девичий смех; Альтея взяла ее за руку и повела к освещенному входу, — моя дорогая Чарм, что ты здесь делаешь?

— Ничего особенно романтического, просто захотелось немного побыть одной.

— Подозрительное желание для молодой девушки. Может, поднимешься со мной и составишь мне компанию? Спать еще рано. Алекса нет поблизости?

— Не видела. Он тебе нужен?

— Нет-нет! Ему не нравится, когда я гуляю вечерами, а я всегда это делаю, и ничего плохого со мной не случается. Пошли, покажу дорогу, где нас наверняка никто не увидит.

Она открыла дверь на служебную лестницу, узкую, крутую и в этот час пустынную, и, поманив Чармиэн, легко стала взбираться наверх. Чармиэн охотно последовала за ней.

Будучи единственной близкой родственницей Алекса, Альтея представляла для нее большой интерес, она была как бы частью любимого человека. Да и сама по себе девушка нравилась ей, кроме того, в данный момент она была единственным человеком, чье общество ей не было неприятно.

Поднявшись по лестнице в коридор, они прошли прямо в номер Альтеи. Обхватив Чармиэн за талию, Альтея стала кружиться, плащ ее развевался, приоткрывая брюки и свитер. Стоя на пороге своей комнаты, она указала пальцем на скелет в нише, зловеще освещенный бликами из окна.

— Хорош, а? — восхитилась Альтея.

— Нет, просто отвратителен.

— А мне нравится — рассмеялась та, — потому что отличается от всех этих Венер и Афин из сувенирных лавок. — Она включила свет, и комната предстала во всем своем беспорядке.

— Посиди тут, пока я переоденусь, — скомандовала она, — а потом выпьем. У меня тут свое хозяйство, — кивнула она в сторону бара и исчезла в спальне.

Чармиэн уселась на диван, предавшись сентиментальным размышлениям о том, что на этом месте утром сидел Алекс. Кажется, это было очень давно. Тогда он вызывал у нее почти неприязнь, но с тех пор настоящие чувства вышли наружу.

На турецком столике поодаль она увидела его фотографию в серебряной рамке, полуосвещенную настольной лампой. Она взяла ее, чтобы рассмотреть поближе. Это была студийная съемка с правильно прорисованными тенями, и, хотя на фото Алекс был много моложе, удачной ее назвать было нельзя. Тени подчеркивали резкость и жесткость его черт, впечатление было такое, что он сопротивляется улыбке. Он уже тогда был деспотом, подумалось ей, и все же она теперь знала, что это лицо могло быть и необычайно нежным, каким она сегодня видела его.

Неслышно вернулась Альтея в домашнем одеянии странного вида и улыбнулась при виде фото, которое держала Чармиэн.

— Выглядит несколько угрюмо, правда? — спросила она. — Он терпеть не может фотографироваться, этот снимок сделал, чтобы угодить матери, а когда она умерла, я его присвоила.

Она пошла к бару, а Чармиэн торопливо поставила фотографию на место.

— Есть молодое легкое белое вино, которое, я думаю, тебе понравится. Иностранцы не любят смолистый вкус наших традиционных вин. — Она стала наливать из хрустального графина. — Хочешь знать, где я была?

— Это не мое дело, — отвечала Чармиэн поспешно. Ей вовсе не хотелось опять давать повод для насмешек.

— Подумаешь, какая недотрога! Я ходила под парусом.

— Одна? В такое время?

— А почему бы и нет? У меня есть своя шлюпка, в ней, конечно, далеко не уйдешь, но сегодня вечером я обогнула остров. На той стороне все скалы да пещеры, чудесное место, чтобы прятаться. Одну мы с моим рыбачком оборудовали внутри, я называю ее нашим домиком, возможно, когда-нибудь она пригодится.

— Да? — Чармиэн стало интересно, что Альтея бегает на свидания.

Словно поняв ее мысли, та рассмеялась.

— Я была совсем одна. Дион уехал давным-давно. К тому же теперь я, кириа Димитриу, должна себя высоко держать в глазах островитян. Так глупо быть объектом уважения. — Она хитро взглянула на Чармиэн. — Ты выглядишь сегодня совершенно иначе, Чарм просто вся светишься.

— Должно быть, разволновалась на показе, — в свою очередь слукавила Чармиэн.

— Скорее братец нашептал тебе на ушко всяких глупостей, — возразила проказница Альтея, — кое-кто видел, как вы вместе спускались из деревни.

Значит, была причина для опасений Алекса, подумалось Чармиэн, и она стала объяснять, как случайно они встретились. Но почему-то девушка покраснела.

— Хотелось бы мне, чтобы он женился на ком-то вроде тебя, — внезапно объявила Альтея, — на такой вот живой и подходящей мне по духу, а не на этой шведской овце, которая меня ненавидит, я уверена, что он любит тебя.

Зардевшись от удовольствия, Чармиэн даже отвернулась.

— Даже если и так, в чем я сомневаюсь, — прошептала она, — Алекс никогда на мне не женится.

— Да, ему нужна жена с приданым, — безжалостно продолжала Альтея, — как будто ему своего состояния мало. Но Алекс прежде всего бизнесмен и относится к женитьбе как к серьезной сделке. Петерсенша как раз годится.

Слова «ему нужна жена с приданным» так и звенели у Чармиэн в ушах, когда они расстались, и девушка пошла к себе. Глупые мечты ее рассыпались в прах. Любовь для Алекса всего лишь развлечение, она не имеет отношения к его брачным планам.

Лежа в постели и прислушиваясь к мерному дыханию Гортензии, она на один миг захотела немедленно уехать, с тем чтобы больше никогда не видеться с ним. Но только на один миг. Потом она ужасом подумала о возвращении в Париж.

Над Эгейским морем подымался рассвет.

Солнце уже посеребрило высокие скалистые утесы, когда она забылась сном.

Глава 7

На следующий день прибыл круизный лайнер, полный богатых американцев, и отель «Аполло» наполнился шумом и гамом, пронзительными голосами и громким смехом. Гости были приятно удивлены, найдя здесь удобства цивилизации после всех этих древних городов, античных руин и венецианских мозаик. Они были в предвкушении показа мод Себастьена — этого олицетворения Парижа в эгейских пустошах. Среди всех этих хлопот Чармиэн было некогда грустить.

Команда Себастьена наблюдала с балкона, как на горизонте появляется и приближается к острову огромный белый корабль. Не слишком большая пристань не могла принять его, и ему пришлось стать на якорь в открытом море; катера сновали взад и вперед, перевозя его шумных пассажиров под музыку из транзисторов, без которых они и часа не могли обойтись.

— Сегодня у нас аншлаг, — заметила Гортензия, употребив театральный термин.

Отсюда, с балкона, Ивонн и Дезире оценивали прибывающих мужчин, многие из которых сходили на берег в шортах и цветастых рубашках навыпуск.

Ленч был накрыт на столиках в ресторане, и на террасе, и, за нехваткой места, даже в бальном зале.

Альтея сильно возбудилась от присутствия стольких любимых ею «американос» и после завтрака уединилась с кучкой избранной ею молодежи в диких одеяниях и с фантастическими прическами. Из ее номера донесся рев магнитофона.

Но значительную часть пассажиров составляли люди постарше. После утра, проведенного на пляже, перед показом женщины надели красивые наряды, а коротко стриженные мужчины хорошие брюки и шелковые рубашки. Бальный зал был переполнен, и служители с трудом освободили проход для манекенщиц.

Чармиэн сошла с подиума под восторженный свист толпы — как обычно, она выступала второй и гораздо больше нравилась зрителям, чем Ивонн, чья сухощавость была для них слишком уж французской; но шикарную Дезире встретили с восхищением. В свалке, последовавшей за окончанием шоу, мадам Дюваль совершенно растерялась — так много было заказов; но толчея была такая, что платья нужно было охранять, не то их растащили бы на куски.

— Что за манеры! — пожаловалась директриса Ивонн. — Какая дикость!

Чармиэн во время показа ловила на себе иногда случайные взгляды Алекса, который сегодня, как великосветский денди, двигался среди гостей в великолепном сером костюме. Он вежливо выслушивал жалобы и комплименты, при этом улыбка его была довольно презрительной. Он не вступал с клиентами в панибратские отношения — держал дистанцию. Гости чувствовали себя как на приеме у принца, хотя его сиятельные владения простирались лишь на десять миль. Ни разу он не посмотрел на нее внимательно во время выступления; казалось, он абсолютно уверен, что она больше не подведет; но такое его совершенное равнодушие ранило ее. Ей хотелось, чтобы он хотя бы раз ободрил ее особым взглядом, но, поскольку она все исполняла должным образом, он переключил внимание на хорошеньких жизнерадостных женщин, забрасывавших его вопросами и строивших глазки.

Она уже знала, что ему нравится общаться с ней наедине, но, когда дело касалось престижа отеля, он забывал обо всем, прибытие большого пассажирского судна давало большой толчок его бизнесу, и это сейчас было главным для него. После окончания показа мод началась программа варьете с участием знаменитой звезды — старого, как не преминула сообщить Дезире, увлечения Алекса.

Между тем наступил вечер, и они с облегчением наблюдали, как публика рассаживается на катера. Алекс, прислал сказать мадам Дюваль, что вечернего показа не будет, — оставшиеся гости его уже видели, да и персонал утомился. Всем требовался отдых перед новым наплывом гостей завтра.

Все были благодарны за этот перерыв, а мадам Дюваль рассыпалась в похвалах Алексу за его понимание. «Горячая ванна и сон», — предписала себе Ивонн, даже ее энергия была уже на исходе, к тому же ее страстный поклонник уехал.

Чармиэн тоже думала о чем-то подобном, но ей не хотелось оставаться наедине со своими мыслями. И тут посыльный принес ей записку. Кириа Димитриу приглашала мадемуазель Кибот (так она написала) отобедать с ней в ресторане… Никто из персонала не посещал огромный, белый с золотом зал. Девушкам пищу приносили в номера. Но мадам Дюваль восприняла и эту просьбу Димитриу как королевский приказ и велела Чармиэн выбрать из коллекции наряд, соответствующий этому случаю.

— Не надо вычурного, — сказала она, — чтобы не затмить вашу хозяйку, просто вы должны выглядеть достойно, представляя наш Дом.

Чармиэн остановилась на длинном синем шелковом платье с воротником шалью, прикрывавшем ее плечи. Мадам одобрила ее выбор — туалет спокойный и респектабельный.

Чармиэн встретилась с Альтеей в лифте, и они поехали вместе. По контрасту с ней гречанка надела красное платье с глубоким вырезом и черными полосками по лифу. На шее было толстое золотое ожерелье, а в маленьких ушах золотые с рубинами серьги. Копну черных волос удерживала блестящая диадема. Выглядела она эффектно и очень вызывающе. Чармиэн подумала про себя, что затмить Альтею, как выразилась мадам Дюваль, пожалуй, невозможно — даже в самом смелом наряде от Себастьена она бы этого не смогла.

— Я обедаю с двумя молодыми людьми, — объявила Альтея. — Один из них запал на тебя и душу из меня вытряс, заставляя организовать встречу. Ты, наверное, видела, как он на тебя таращился?

— Никого я не могла видеть в той толчее, я постаралась ускользнуть.

Она думала только об Алексе.

— Ну, а он таки старался подобраться к тебе поближе, — лукаво продолжила Альтея, — он очень представительный, его приятель еще лучше, но он моя добыча.

Двери лифта открылись, и они вышли навстречу двум импозантным американцам, одетым в белые смокинги. Они подошли с приятными улыбками, и Альтея небрежно представила:

— Эдди и Рок, граждане Соединенных Штатов.

Она по-хозяйски завладела рукой Эдди, предоставив Чармиэн следовать за Роком.

— Очень рад встретиться с вами, — обратился тот к девушке, — я за вами все время наблюдал, вы нечто особенное. И вот я спрыгнул с корабля в надежде с вами познакомиться, а мисс Альтея обещала это устроить.

— Да, она говорила мне о вас, — нерешительно подтвердила Чармиэн.

Манера его поведения была грубоватой. Альтея затеяла это предприятие, как обычно, не задумываясь о последствиях, просто потому, что увлеклась этим Эдди.

Рок глядел на Чармиэн с нескрываемым восхищением; у него было круглое, мальчишеское лицо, вздернутый нос, короткая стрижка и синие-синие глаза. Во всяком случае, выглядел он нормально — без хипповых причуд.

— Вы не сердитесь на меня, голубушка? — спросил он с тревогой. — Я ведь из-за вас проделал это путешествие.

Она поняла, что он говорит искренне, ей показалось, что он действительно влюблен.

— Как же вы остались здесь, если вы в круизе? — спросила она, когда они вошли в зал.

— Очень просто. Сказал капитану, что с меня довольно — слишком много церквей и древних развалин. А вот это местечко мне понравилось, я тут пробуду до конца недели.

Ресторан был оформлен белым, бледно-голубым и золотым и представлял собой обширное помещение с выходом на террасу. На каждом столике были лампа в форме розы и ваза с цветами. Они сели возле открытого окна, сквозь которое была видна залитая светом балюстрада. Темно-синяя ночь опускалась над морем. Молодые американцы стали делиться своими впечатлениями о греческих островах, на которых они увидели много забавного. Альтея была безудержно весела, что удивляло Чармиэн, — она никак не могла себе представить, чтобы этот темноглазый Эдди мог вызвать такой прилив жизнерадостности. Но гречанка была, кажется, действительно в восторге — может быть, прежде всего потому, что он был американцем. В их оживленной компании повеселела и Чармиэн.

Рок проявлял к ней большой интерес и сообщил, что закончит свой европейский тур в Париже.

— Вы вернетесь туда в конце недели? — спросил он.

— Да. Я там живу и работаю.

— Тогда, наверное, мы могли бы встретиться?

— Возможно, — улыбнулась она.

В зал вошла Хельга в сопровождении двух греческих бизнесменов. На ней было ее любимое черное бархатное платье и жемчуга. Официант указал ей на соседний с ними столик, но она, бросив на их компанию пренебрежительный взгляд, замотала головой и выбрала другой, в центре зала. В ресторане было немного людей — отель должен был снова наполниться к уик-энду, — так что они могли видеть вдову во всем ее великолепии.

Эдди был потрясен.

— Знаете, кто эта дама? — спросил он.

— Конечно, — усмехнулась Альтея дерзко, — это моя будущая невестка, но заметьте, она меня избегает.

— Может, боится, что вы ее затмите, — предположил Эдди с горячностью.

Рок все еще пристально разглядывал Хельгу.

— Да, — сказал он, — они с вашим братом составят замечательную пару!

— Декоративная статуэтка, — зло сверкнули топазовые глаза Альтеи, — но это все, что ему нужно.

Заглянув в ее сверкающие глаза, Эдди спросил:

— А ты, крошка, не хочешь быть статуэткой для мужа?

— Не хотелось бы, — тряхнула головой Альтея, — мне нужны страсть, сильные чувства. Ты можешь их мне дать?

Эдди, казалось, слегка оторопел от такой откровенности.

— Ну, я бы постарался.

А Рок в это время спрашивал Чармиэн:

— А вы бы тоже этого хотели?

— Мне бы хватило любви, — отвечала та очень тихо.

— Что может быть лучше любви, — улыбнулся он.

Принесли несколько блюд, среди них рыбу барабульку и вареного ягненка, хотя Альтея настаивала, что это козлятина. Чармиэн попробовала и не согласилась. Рок извлек из кармана греческий разговорник.

— Вы понимаете эту тарабарщину? — спросил он.

Чармиэн призналась, что знает всего несколько слов.

— Толку от него немного, — пожаловался он, — в этой книжке вечно попадаются не те фразы. Мне не нужно просить горничную разбудить меня в семь, я хочу сказать, что люблю вас. — И он бросил на нее томный взор.

Та отвечала сдержанно.

— Боюсь, что не смогу вам помочь, знаю лишь, что «agape mou» значит «моя любовь», и этим исчерпываются мои познания. — И она нашла в книжке два этих слова.

— Отлично, я их запишу. Как это произносится?

Еда, вино и хорошая компания развеяли остатки ее меланхолии. Чармиэн склонилась над книжкой, по форзацу которой Рок стал водить ручкой.

— Нет, — захихикала она, — нельзя этого писать.

Рок стал дурачиться, придумывая всякие абсурдные сочетания из двух слов и ее имени. Она стала выхватывать у него карандаш, и какое-то шестое чувство вдруг заставило ее поднять глаза. Она увидела Алекса.

Девушка понятия не имела, как давно он стоял там, за окном, на террасе. Чармиэн сидела прямо напротив, и он, должно быть, наблюдал за их возней, взгляд его был более чем неодобрительным, на лице застыло зловещее выражение. Улыбку с ее лица как ветром сдуло. Встретив ее испуганный взгляд, Алекс сжал зубы и удалился.

— Что такое? — удивился Рок, заметив ее замешательство.

— Ничего, но… просто… наверное, мне не стоило приходить сюда.

— Отчего это? — удивился он. — Разве Альтея не может пригласить вас на встречу?

— Да, да, конечно, — торопливо отвечала она, — об этом все знают. — Она имела в виду прежде всего Алекса, но знал ли он, что она пришла сюда по приглашению его сестры?

Сделав над собой усилие, она поборола волнение, но удовольствие было испорчено. Даже если Алекс знал о приглашении Альтеи, ему было неприятно увидеть ее здесь в обществе постояльцев отеля, и, хотя она не чувствовала себя виноватой, вечер был испорчен. Он глядел на нее так, словно она вела себя недостойно, словно она оскорбила его, хотя сам Алекс, может, и не осознавал, что выражает свое неудовольствие столь откровенно. Тем не менее, Чармиэн все поняла. Он как бы напомнил ей, что она здесь служащая, а не хозяйка. Да, он хотел, чтобы она подружилась с его сестрой, но не на публике же! При людях она должна была оставаться на заднем плане.

Она чувствовала себя униженной, ей хотелось ускользнуть и уединиться, но, пожалуй, было бы неприлично так сразу исчезнуть. Она притихла и выжидала время. Подали десерт.

Снова пришел Алекс, он был мрачнее ночи, и сердце у нее упало. Не будет же он столь неучтив, чтобы публично упрекать ее? Но он почти не смотрел в их сторону. Пройдя к столику Хельги, он уселся там спиной к ним.

— Что с вами, дорогая? — спросил Рок участливо. — Вы совсем стушевались.

Она робко улыбнулась:

— Прошу прощения, у меня что-то разболелась голова. Был такой тяжелый день. Вы меня извините, я не стану ждать кофе. — Она больше не в силах была оставаться тут, так близко от него.

— Ну, может быть, пройдет? Я думал, мы потанцуем.

— Не сегодня, — вмешалась Альтея. — Босс объявил, что закроют здесь рано. Но все могут пойти ко мне в номер. — Она посмотрела пристально на Чармиэн — Ты что-то побледнела, так что лучше иди в постель я сама займусь мальчиками.

Чармиэн поднялась, а с ней и Рок.

— Позвольте проводить вас до лифта, — попросил он.

— Не волнуйся, — посочувствовала ему Альтея, — она не уедет до субботы. Пока, Чарм.

Чармиэн оперлась на его руку и, проходя мимо столика Алекса, вся съежилась в ожидании возможных выпадов, однако он даже не соизволил посмотреть в их сторону, только Хельга, сидевшая к ним лицом, кинула холодный, презрительный взгляд, более чем враждебный.

И она тоже негодует, подумала Чармиэн, должно быть, Алекс поделился с ней своими мыслями о распущенных манекенщицах.

В вестибюле Рок с любопытством стал рассматривать центральную статую, равнодушно глядящую поверх их голов.

— Классический идеал мужской красоты, — заметил он. — Но теперь здесь не много таких лиц: нация, должно быть, выродилась.

— Как вы правильно заметили, это идеал, — согласилась Чармиэн, — таких, наверное, всегда было не много. Но и сегодня встречаются похожие…

В ожидании лифта Рок по-детски непосредственно признался.

— Знаете, я встречал много женщин, но похожей на вас никогда.

— Я самая обычная.

— Вот уж нет. Когда вы появились там, в бальном зале, я подумал: вот необычная и удивительная девушка. — Выпитое вино придавало ему смелости. — Вы не от мира сего, заключил он восторженно.

— Прошу вас — довольно! Я упаду, если сейчас не лягу, — усмехнулась она, потирая виски.

— Бедняга, что, так скверно?

— Посплю, и все станет нормально.

— Ну так, до завтра, — сказал он у лифта, поцеловав ей на прощанье кончики пальцев. За эту выказанную нежность, она испытала прилив теплоты к нему; в иных обстоятельствах он мог бы ей понравиться.

Алекс в это время стоял на пороге ресторана и, должно быть, все это видел. Лицо его совсем осунулось, она это заметила. Чувство унижения у Чармиэн пропало, она даже почувствовала радость. Хорошо, что Алекс это видел, — пускай знает, что и другие находят ее привлекательной и им не стыдно в этом признаваться.

Мадам Дюваль с девушками коротали время за ужином и удивились, что Чармиэн воротилась так скоро. Гортензия стала расспрашивать про еду в ресторане, и про то, как были одеты другие дамы. Ивонн заметила ехидно, что мисс Димитриу быстренько устала от ее общества.

— Мы обе устали от сегодняшних впечатлений, — пояснила Чармиэн, решив не говорить им про американцев.

— Ну ладно, — зевнула мадам Дюваль, — еще только два вечера, и мы вернемся в Париж. Я, по крайней мере, буду рада оказаться дома.

— И я, подтвердила Дезире — она, к своему несчастью, потеряла надежду произвести впечатление на Алекса, — там есть люди, которые меня ценят.

Чармиэн была в смятении; чем быстрее она расстанется с Александросом Димитриу, тем лучше для спокойствия ее души.

Ярость, которую она там, внизу, прочла на его лице, все еще тревожила ее. Она была совсем незаслуженной, как ей казалось. А этот взгляд Хельги? Девушка вдруг подумала, что вдова против фамильярничания своей будущей невестки с прислугой. А может, и ей доложили об их с Алексом совместном возвращении с гор. Однако не похоже, что он подвержен чужим влияниям, если только они не совпадают с его собственным мнением. И вообще, как он мог позволить этой Петерсен так на нее смотреть! Даже если она его невеста! Не в силах более размышлять на эту тему, она прервала свои раздумья. Завтра ее последний день на острове, и скоро «Аполло» с его хозяином отойдут в прошлое.

— Вам лучше отправиться спать, — объявила мадам Дюваль, озабоченно поглядев на ее бледное лицо. — Беда, если вы заболеете напоследок. Вы исполнили свои обязанности в конечном итоге неплохо, и я не стану извещать мсье Себастьена о вашем позорном первом выходе. Но я не уверена, что профессия модели — ваше признание, для этого ваш темперамент, вероятно, не вполне уравновешен.

— Благодарю вас, мадам, — едва смогла выговорить Чармиэн. — Я, собственно, пока не решила насчет своего будущего. Спокойной ночи.

Она пошла в свою комнату — слава Богу, Гортензия за ней не последовала. Выйдя на балкон, она посмотрела вниз на развернувшуюся перед ней панораму. Рыбацкие суденышки исчезли, а море было теперь не пурпурное, а черное, и огоньки лодок мерцали, как мотыльки, на его поверхности. Так или иначе, она была рада, что провела неделю в этом живописном месте. Но что она собирается делать в будущем? Даже если Леон оставит ее манекенщицей — позиция, на которую она теперь может претендовать, — она уже не была уверена, что будет этому рада. С тяжелым сердцем она призналась себе, что только Алекс мог бы придать ей уверенности, в которой нуждалась она для достижения успеха. Дважды он спасал ее; и хотя в действительности она совсем не часто здесь видела его, но постоянно ощущала его присутствие, и оно придавало ей уверенности в себе.

В Париже, вне его благотворного присутствия, ее легко могут одолеть прежние страхи; к тому же весь процесс работы так тесно с ним связан, что постоянно будет напоминать о ее потере. Она вдруг подумала: не мудрее ли будет вернуться в Лондон, к прежней жизни? Там она могла бы забыть его и начать все заново, а Ираклия и все с ней связанное будет вспоминаться как давний сон.

Но Чармиэн Чевиот, вернувшись в Лондон, будет совсем другой не той беззаботной и свободной от привязанностей девушкой, которая так легкомысленно отправилась в Париж на поиски счастья. Она теперь узнала и прелесть, и губительность любви.

Гортензия позвала ее в комнату, и девушка нехотя пошла в спальню.

Наутро мадам Дюваль торопилась закончить с завтраком, объявив с особым ударением, что ей предстоит встреча с хозяином для окончательного расчета. В ее отсутствие девушки с удовольствием расслабились. Дезире и Ивонн, натянув купальники, решили поваляться на пляже. Гортензия прилегла, а Чармиэн сидела в раздумье.

Зазвонил внутренний телефон, Чармиэн сняла трубку. Знакомый голос с акцентом спрашивал по-французски мадам Дюваль, но девушка не смогла понять, чей он. Она объяснила, что мадам Дюваль занята. А собственный ее акцент, должно быть, ее выдал, поскольку человек на том конце провода перешел на английский.

— Вы ведь англичанка, не так ли? Подойдите ко мне в номер первый, это мадам Петерсен.

— Как ты думаешь, мадам Дюваль вернется не скоро? — спросила Чармиэн Гортензию, кладя трубку; ей вовсе не хотелось идти к мадам Петерсен.

Гортензия ответила, что директрисы может не быть целую вечность, и добавила:

— Конечно, тебе надо идти. Мадам Петерсен не из тех, кто любит ждать.

Одеваясь, Чармиэн раздумывала: что еще понадобилось этой женщине? Может, та решила все же поговорить о появлении девушки в ресторане прошлым вечером и, не найдя мадам Дюваль, захотела высказать свои упреки ей лично что возможно, если Хельга чувствует себя будущей хозяйкой отеля. Неужели она позвала ее за этим? Вспомнив ее холодный, недружелюбный взгляд, Чармиэн совсем было передумала идти туда, но потом собралась с духом и отправилась.

Номер Хельги на втором этаже был самый пышный в этом отеле. На стук Чармиэн дверь открыла хорошенькая горничная-француженка и проводила ее в гостиную, белую с золотом. На полу был толстый белый ковер, на окнах золотистые шторы и похожие на них покрывала, на роскошных кушетках и креслах. Фризы с картинами из жизни древних греков по стенам, и повсюду изобилие хрусталя, стекла, зеркал и украшений; в вазах — желтые розы. Спальня была не менее роскошная, только с синими занавесями. Туалетный столик был заставлен всевозможными флакончиками с парфюмерией.

Хельга лежала на огромной кровати с шелковыми валиками и комодами по обеим сторонам В ногах у нее было крытое синим шелком пуховое одеяло. На подносе у прикроватного столика стояли серебряные кофейник и молочник и бело-голубая фарфоровая посуда. Сама вдова была в изящной ночной рубашке, длинные волосы были распущены по плечам, что ее совсем не украшало, так как удлиняло ее и без того узкое лицо.

Внезапно Чармиэн припомнила замечание Алекса о распущенных волосах, «он, верно, играл и с ее локонами», — подумала девушка с легкой болью.

Впустив ее, горничная бесшумно удалилась, а Хельга холодно окинула Чармиэн недружелюбным взглядом голубых глаз.

— Мисс Чевиот, если не ошибаюсь? — ледяным тоном отозвалась она на вежливое приветствие Чармиэн, не предложив ей присесть. — Я послала за вами потому, что мне необходимо устроить встречу с мсье Себастьеном по возвращении в Париж… — И она назвала дату. — Передайте ему, я хочу сделать большой заказ и буду признательна, если он приготовит для показа несколько вариантов свадебных платьев.

Хотя все вокруг постоянно делали предположения о намерениях Алекса жениться на Хельге, эти слова все же больно резанули Чармиэн по сердцу, но, сдержавшись, она ответила:

— Вам следует переговорить с директрисой, мадам.

— Но ее нет на месте, — нетерпеливо воскликнула Хельга, — вы разве не можете ей это передать?

Чармиэн решила, что это месть со стороны Хельги, заметившей расположение к ней Алекса; она не простила ей своего унижения тогда, за ужином в Париже. Упомянув свадебные наряды, она хотела дать понять, сколь тщетны надежды девушки.

Сохраняя непроницаемое лицо, Чармиэн пояснила:

— Директриса с удовольствием приняла бы сама ваш заказ, но, если вы не можете ждать, я ей передам ваши пожелания.

— Хорошо. — Хельга стала чуть более любезной. — Вы, вероятно, будете участвовать в показе следующей коллекции?

— Нет, мадам, — покачала головой Чармиэн. — Я покидаю Париж.

Итак, она решилась. Она не останется у Себастьена, чтобы готовить там приданое Хельги Петерсен. Она предвидела всю эту суматоху с частыми визитами невесты для примерок, да еще в сопровождении Алекса.

Хельга приподняла тщательно подведенные брови:

— Вот как? Я полагала, вы необходимы в качестве модели для выполнения заказов мадемуазель Димитриу. — Она с любопытством оглядела фигурку Чармиэн. — Тут столько говорили о вашем сходстве с ней, или это была только уловка? Просто повод, чтобы привезти вас сюда?

— Нет, это не уловка, — ледяным тоном ответила девушка. — Я приехала сюда по ее просьбе.

Хельга снисходительно фыркнула:

— Ну, вам лучше знать ваши дела. Тогда у меня все, мисс.

По возвращении Чармиэн увидела мадам Дюваль, дающую наставления Гортензии и двум горничным-гречанкам по поводу предстоящего последнего показа. С целью экономии времени перед отъездом следовало подготовить заранее и пронумеровать все платья — все должно быть готово к отправке самолетом рано утром.

Чармиэн передала пожелания Хельги.

— А, прекрасно, — воскликнула мадам радостно, — она будет восхитительной невестой! Мы тут очень хорошо поработали и теперь еще добавим напоследок к нашим прежним заказам этот большой, от мадам Петерсен. Мсье будет доволен. Тогда сегодня мы, пожалуй, закончим показ подвенечным нарядом — у нас есть один. Это будет сюрприз для мадам Петерсен.

— Надо ли? — нерешительно пробормотала Чармиэн. Она знала, что свадебное платье было сшито по ее фигуре и, кроме нее, надеть его будет некому. — Может, это несколько преждевременно? — спросила она беспомощно.

— Вовсе нет, а вдруг среди публики окажутся и другие потенциальные невесты! Я всегда предпочитала показывать подвенечный наряд в последний день.

Помощи ждать было неоткуда. По странной иронии судьбы Чармиэн предстояло показаться в роли невесты перед Алексом и его будущей женой.

Глава 8

Все утро Чармиэн ждала записки от Альтеи с предложением встретиться, но ее не было — гречанка словно забыла о ее существовании.

Она увидела Альтею лишь издали, та гуляла по пляжу под ручку с американцем Эдди. Похоже, ни на кого другого времени у нее не было. «Я могу это понять», подумала Чармиэн и решила ее не беспокоить.

Ей было любопытно, как отреагировал Алекс на поведение сестры. Вряд ли он мог одобрить Эдди, но мог подумать и так: американец, несомненно, вскоре уедет, и незачем подымать бурю, запрещая ей флиртовать. Чармиэн даже предположила, не опасается ли он ответной ярости Альтеи. Та в присутствии пригожего молодого человека становилась просто бочкой с порохом. Взрыва можно было ожидать в любой момент. А может, он так поглощен своим романом, что ничего и не замечает. Все эти мысли об Альтее несколько развлекли ее. А во время дневного показа она увидела в зале Алекса. Хельги видно не было, а поскольку та всегда бросалась в глаза, то было вероятно, что она отложила свое появление до вечернего показа.

Перед выходом модели в платье невесты была короткая пауза, в течение которой Ивонн и Дезире облачались в нечто похожее на наряды подружек новобрачной. Чармиэн вся была в шелестящем шелке на голове кружевная вуаль, руки в белых перчатках. Гортензия сунула ей в руки букет. Она с отвращением увидела, что это желтые розы, подобные тем, что стояли в вазах у Хельги.

Мадам Дюваль объявила выход свадебного трио, и Чармиэн шагнула с подиума. Подружки сопровождали ее поодаль, иногда, как было условлено, останавливались, принимая элегантные позы, а она продолжала гордо шествовать по залу, поскольку в основном внимание было приковано к ее наряду.

Алекс стоял в конце прохода, пристально ее рассматривая, и она с ужасом ожидала мгновения, когда их взгляды встретятся. Она скорее бы умерла, чем показала ему свое смятение. Ей надо было выглядеть счастливой и сияющей — и ей это удалось: она призвала на помощь воображение и представила себе, что идет к венцу, а он радостно встречает ее. Солнечный свет казался ей блеском алтарных свечей.

Эта фантазия стала уж слишком походить на реальность, когда Алекс вдруг сделал шаг ей навстречу. Глаза его горели, как ей показалось, любовью. Однако подоспевший служитель что-то прошептал ему на ухо, и он удалился прежде, чем девушка успела подойти к нему.

Его исчезновение разрушило сказку. Чармиэн вернулась к действительности с тяжелым сердцем. Ее вновь окружили «подружки», и вся небольшая процессия завершила свой путь под бурю аплодисментов.

Гортензия помогла ей переодеться, а мадам Дюваль заметила:

— Вы совершенно непредсказуемы, Чармиэн. Выходили в зал как сияющая звезда, а вернулись оттуда, словно с похорон.

В каком-то смысле так оно и было.

Перед тем как пойти к парикмахеру, Чармиэн решила прогуляться по яркому солнцу. В вестибюле ее поджидал Рок.

— Я надеялся встретить вас, — сказал он. — Я тут давно караулю.

Она напомнила ему, что находится здесь на работе и что у нее очень много дел.

— Ну подарите мне одну минутку, — попросил он, беря ее за руку, и добавил: — В свадебном наряде вы выглядели превосходно. Кому-то очень посчастливится, Чармиэн. Вот только кому?

— У меня никого нет на примете, — смутилась девушка.

— Нет? Но у вас горели глаза там, в зале, дорогуша. Хотелось бы, чтобы они сияли для меня.

— В нашем деле надо немножко быть актрисой, — объяснила она. Они шли по парку между клумбами роз и цветущей жимолостью; девушка испытывала ужас в предвкушении того, что вечером придется вторично пройти это испытание… — А знаете, у нас тут есть настоящая невеста, — решила она отвлечься от своих страхов, — миссис Петерсен, которой ваш приятель так восхищался вчера. Она уже думает о свадебных нарядах.

— Но она же какая-то вся ледяная, при всей своей красоте, правда ведь? Жениться на ней все равно, что жениться на Монблане.

Они вышли на набережную, где стояла на якоре «Ксантиппа». Чармиэн указала на нее Року:

— Вот она завтра нас увезет отсюда.

— Знаю, она выглядит чудесно. Я собираюсь на ней в круиз. — Он посмотрел на девушку со значением.

Потом вздохнул:

— Эдди не поедет со мной.

— Он задержится?

— Да. Не могу его сдвинуть с места. Мисс Димитриу его просто пленила. Как вы полагаете, что подумает ее брат?

— Он будет недоволен. Полагаю, он предпочел бы для нее брак с одним из своих коллег.

— Слушайте, но это немного жестоко!

— Таковы здесь обычаи, и мистер Димитриу тоже думает прежде всего о приданом и социальном статусе, — горько заметила Чармиэн.

— Ну, с этим у Эдди не так уж и плохо, — бросил Рок.

— Но у него не может быть серьезных намерений! Они только что познакомились.

— Кажется, есть, а препятствия его только подстегивают, — ухмыльнулся Рок. — Эдди — парень довольно отважный. Но мисс Димитриу несколько не в моем вкусе. Как и другие женщины здесь — понизил он голос, — а за вами я стану ходить по пятам, покуда вы не поймете, что не можете обойтись без меня.

— А вам не надо домой, в Америку? — с дрожью спросила Чармиэн; ей вовсе не улыбалось тащить его за собой в Лондон.

— Ну, этим летом можно попутешествовать. Слава Богу, родители думают, что мои странствия способствуют образованию. Мне можно не возвращаться до осени.

Чармиэн глядела на яхту, вспоминая, как Алекс стоял с ней на палубе всего четыре дня назад, — тогда он был для нее чужим, а сейчас стал самым важным на свете человеком; и вот завтра наступит окончательное расставание. Она вздохнула и поняла, что совершенно не слушает собеседника. Рок по-прежнему говорил об Эдди.

— Так что, понимаете, у него все по-другому. Его ждет работа, поэтому он должен торопиться.

— Он уедет и забудет про Альтею, — произнесла она презрительно.

— Скорее он убедит ее уехать с ним, — усмехнулся он. — А может, нам уехать вместе?

— Нет, Рок, — покачала она головой, — меня это не интересует.

— Но я вам нравлюсь? — спросил Рок озабоченно.

— Да, но…

— Значит, можно надеяться, — заключил он жизнерадостно.

Теплый ветерок взметнул ей волосы.

— Мне надо к парикмахеру, — заторопилась она.

Они повернули к отелю и увидели Алекса, идущего им навстречу в морском пуловере и с парой весел на плече. Рок шумно его приветствовал.

— Собрались заняться греблей?

Алекс поглядел на него сурово, но ответил вежливо:

— Нет, иду на яхту. Хотите со мной?

Рок оглянулся на Чармиэн.

— Отправляйтесь, — поспешно велела она ему, ощущая на себе мрачный взгляд Алекса, — я же вам говорила, мне надо идти. — И забормотала, как бы в свое оправдание: — Я вышла подышать свежим воздухом и наткнулась на мистера… — она остановилась, сообразив, что даже не знает фамилии Рока, — и мы… э… заболтались. Он интересуется «Ксантиппой».

— Вот как? — Голос Алекса был холоден. — Не трудитесь объяснять, мисс Чевиот.

Она даже поперхнулась — он ведь всегда притворялся, что не помнил ее фамилии.

— Надеюсь, вы сможете уделить мне несколько минут своего времени. Когда я вернусь, буду примерно через час в своем кабинете.

— Разумеется, — машинально ответила она, — а зачем?

— Перед вашим отъездом нам надо согласовать некоторые вещи, а теперь, сэр, если вы готовы…

— Пока, детка, — жизнерадостно распрощался Рок, и Алекс поморщился.

Укрывшись за цветочной шпалерой, Чармиэн с тревогой оглянулась. Рок и Алекс были в маленькой яхточке у пристани. Хотя они были на большом расстоянии от нее, под ярким солнцем все было отчетливо видно — оба они сияли верхнюю одежду. Рок загорел под здешним солнцем, но был не коричневым, а скорее красноватым. Гладкое, безволосое тело Алекса было золотисто-бронзовым. Как же он похож на Аполлона — того, что стоит внизу, в вестибюле. Алекс рассмеялся чему-то, что рассказывал Рок. Его неудовольствие, кажется, направлено только на нее одну. Избавив ее от кавалера, он вернул себе доброе расположение духа. Парус раскрылся на ветру, и яхта пошла в темно-винное море. Чармиэн вздохнула и отправилась в отель.

Не через час, а почти через два, сделав прическу в парикмахерской отеля, Чармиэн подошла к кабинету Алекса. Он располагался позади вестибюля и выходил окнами на гористую сторону. Она с трепетом постучала в дверь, гадая, зачем ему понадобилась. Ее приход был не нужен с точки зрения деловой; все дела тут вела мадам Дюваль. Может, он хочет передать что-нибудь личное Себастьенам.

Он отозвался, и девушка вошла, обнаружив на удивление небольшую, строго служебную комнату, так не похожую на другие помещения здесь, роскошные и просторные. Здесь был один большой стол, заваленный бумагами, и огромная карта острова на стене.

Он встал при ее появлении, кивнул не глядя, и снова сел, уткнувшись в бухгалтерскую книгу.

— Вы припозднились, — заметил он сухо.

— Прошу прощения, но мне нужно было побывать в парикмахерской перед последним выступлением.

Он поглядел на ее красиво убранную голову и сказал удрученно:

— Что до меня, мне гораздо больше нравятся распущенные по плечам.

— Я не могу распускать волосы на показах, — пояснила она.

Он нетерпеливо захлопнул бухгалтерскую книгу и указал ей на стул перед столом. Она села, а он начал перебирать что-то на столе; в комнате царила тишина, с улицы через открытое окно доносились приглушенные голоса и смех; пальмы шумели на ветру. Внезапно Алекс отшвырнул ручку, вскочил на ноги и стал мерить шагами небольшое помещение, сжимая кулаки в карманах брюк. Брови его были сдвинуты, глаза сверкали.

— Далеко ли зашли у вас дела с этим американским мальчиком? — набросился он на нее.

Чармиэн вздохнула — так он собирается распекать ее за Рока! Мог бы и оставить все это в покое, тем более что завтра она уезжает.

— Никуда не зашли, — отвечала она. — Это просто знакомый. Альтея как-то попросила меня с ней отобедать, я не думала, что вы будете против, а эти американцы ее приятели.

— Слышали мы это, — нахмурился он еще сильнее.

— Но это так. Сегодня я его встретила совершенно случайно.

— Да? А я думаю, он вас ждал.

— Понятия не имела об этом.

Он все расхаживал по кабинету.

— Он ближе вам по возрасту, чем я, — задумчиво проговорил он, наконец, — надо полагать, вы сочтете его вполне подходящей партией.

— Ей-богу, я об этом не думала. Это несерьезно. Я никогда не увижусь с ним снова.

— Он говорил мне, что собирается в Париж. Слова звучали как обвинение.

— Не могу ему запретить, если хочется.

— Он туда собрался только потому, что вы там будете.

— Послушайте, — начала она беспомощно, — я нуждаюсь в отдыхе перед вечерним показом, вы бы не могли объяснить, наконец, зачем я вам понадобилась.

Он остановился прямо перед нею весь как натянутая струна; она чувствовала себя весьма неловко.

— Видите ли, Чармиэн, — страстно заговорил он, — я не могу вас отпустить и не могу допустить, чтобы вы принадлежали другому, — он криво усмехнулся, — такой бешеной, неконтролируемой ревности я еще никогда не испытывал. Я думал, зарежу его, когда увидел вас вместе!

Он отвернулся, ероша волосы, в явном смятении от столь откровенного проявления своих чувств, а Чармиэн сидела, сраженная этим его признанием. Теперь все стало ясно — он ревновал ее к Року. Легкий радостный трепет пронизал ее. Алекс был очень возбужден, и она чувствовала, что сейчас произойдет важное объяснение. Он уселся на край стола, уставился на нее с некоторым удивлением и заговорил:

— Мне и во сне не снилось, что я могу испытывать такую страсть к женщине. Дурак же я был, когда заставил Леона отправить вас сюда, — однако я думал, что если узнаю вас получше, то обнаружу очень глупую и тщеславную куклу. И все кончится само собой. Нет, не совсем так… Я хотел видеть вас здесь, прочее лишь мои отговорки. К несчастью, я нашел, что вы не глупы и не тщеславны; в вас есть свежесть и прямота, поистине неотразимые. Чувства мои стали в сто раз сильнее. — Он нагнулся вперед, впившись глазами в ее лицо. — Кажется, вы ко мне тоже неравнодушны, но, зная вас, могу сказать, что вы менее всего готовы к замужеству?

Чармиэн была совершенно потрясена его речью, она сидела с широко распахнутыми глазами, пытаясь до конца понять смысл его слов. По крайней мере, последнее замечание было ясно: он предлагал ей стать его любовницей. Она была не уверена, что поняла его правильно, но все равно оскорбилась. Ведь он почти женатый человек!

— Разумеется, — отвечала она холодно, надеясь, что сможет избежать пылкого проявления чувств, противостоять которому не могла, — и вообще, думаю мне лучше уйти.

Она попыталась встать, но он толкнул ее властной рукой.

— Погодите, я еще не закончил. Как я полагаю, вам нужна свадьба! — объявил он как о вселенской катастрофе.

Она почти истерически хохотнула:

— Ну в самом деле, Алекс! С ума вы, что ли, сошли?

— Да. Я сошел с ума из-за вас, Чармиэн…

— Пожалуйста, перестаньте, — прервала она его. — Сегодня утром за мной посылала миссис Петерсен — она нам делает заказ на свадебное приданое.

— Естественно, она ведь клиентка Леона, не так ли? — нетерпеливо спросил он. — Но мне-то что за дело?

— Да разве вы не женитесь на ней? — воскликнула она, все более недоумевая.

— Нет. Но я собирался, в этом придется признаться. Я думал, она станет весьма привлекательной хозяйкой отеля, но она осточертела мне донельзя. Да к тому же она не сможет забыть ту знаменитую сцену с ужином.

— Но за кого же она выходит?

— За некоего Никоса Айопетридеса, которого вы видели с ней вчера. Она, собственно, и сюда приехала больше из-за него, чем из-за меня, он за ней уже долгое время охотится.

Новость ее буквально, ошарашила. С тех пор как она встретила Алекса, все время думала, что у него роман со шведкой, а теперь он сообщает, что свободен и собирается жениться… на ней!

— Так вы хотите показать ей, что ее замужество вам безразлично! — предположила она.

— Дорогая девочка, что за детские шпильки! Вы прекрасно знаете уже, что мне нет до нее дела. Я с легким сердцем потанцую у нее на свадьбе, но потом, а сначала решу свои проблемы. Понятно, что вам хочется жить в Париже, быть свободной и независимой. — Рот его покривился иронически, видно было, что он ненавидит сдаваться. — Ну что ж, я побежден, если вам так хочется.

— Нечего строить из себя мученика, — в свою очередь разозлилась она. — Я ничего вам о Париже не говорила. Не нужна мне свобода.

Она поглядела на него с тоской — если б только у него в глазах было чуть больше нежности, чувства! То, что он гневался, даже сейчас задевало ее гордость.

— Я не должен жениться на вас, Чармиэн, — продолжал он, — я вас лет на пятьдесят старше если не годами, то опытом, вам бы подошел мальчик вроде Рока. Во мне сидит дьявол, и временами я жесток, но я умею быть щедрым. Я вам дам все что захотите, — меха, драгоценности, машины, яхты. У меня дом в Афинах, чудесное место, оно вам понравится. Обещаю, что вы ни в чем не будете знать отказа.

О чем это он? Не этого она хотела от брака — он говорит так, словно пытается подкупить ее.

— Мне будет не по себе в вашем мире, — задумчиво протянула она, не совсем, впрочем, уверенно, — из меня не выйдет декоративной хозяйки вашего светского дома.

— А, этому можно научиться, — отмахнулся он. — Вы приспособитесь. Вы уже очень изменились с тех пор, когда я вас впервые встретил у Леона.

И опять это было не то, что ей хотелось услышать. Она понимала, что он намеревается воспитать в ней светскую даму. Но почему бы не принять ее такой, какая она есть? Зачем нужно менять ее на свой манер? Он хочет полностью подчинить ее своей воле, все в ней противилось этому. Нет, все это не то!

Она машинально провела рукой по краю его стола — он предлагал ей все, кроме своей любви, о ней он даже не говорил. Он бы словно зверь в клетке, яростно пытавшийся сломать преграды. Здесь скорее гнев, чем нежность. Это его предложение — сейчас она ясно осознавала это — было сделано потому, что он не мог получить ее иначе. Предложить ей брак, его побуждала ревность к Року. Он не искал ее любви — ему нужно было лишь ее тело. Ему казалось, что она не сможет отказаться от всех тех благ, что он ей обещал.

С тревогой она подняла на него глаза в поисках признаков той нежности, которая однажды мелькнула, но сейчас ее не было и в помине. Глаза его сверкали, лицо было жестким и угрюмым. В ней созревало убеждение в том, что счастье их было бы недолгим.

— Ну, — спросил он нетерпеливо, — так что вы об этом думаете? Разумеется, согласны.

— Никаких «разумеется», — тихо качнула она головой, и слезы навернулись ей на глаза, — на самом-то деле вы вовсе не хотите на мне жениться.

— Но если это единственный способ…

— Вот именно, — прервала она его, — у вас просто нет другого пути, не так ли? — Она продолжала размеренно, какое-то внутреннее чувство заставляло ее произносить слова, которые ее сердце отвергало. Одна лишь любовь могла бы соединять таких разных людей. Страсть же Алекса не имела ничего общего с любовью и умерла бы так скоро, как была бы утолена. — Как вы думаете, сколько продлится ваша страсть, однажды утоленная? И что у меня останется, когда вы охладеете? Положение, которого я вовсе не жажду и которому, возможно, не смогу соответствовать? Роскошь, которая в действительности значит для меня немного; ваше презрение к моему смирению, которого вы сейчас так добиваетесь? Вы же меня возненавидите. Я знаю, что для вас брак, мне об этом прожужжали все уши, как только я здесь появилась. Нет!

Она вскочила на ноги и отбежала к двери, когда он сделал движение по направлению к ней.

— И не пытайтесь меня поцеловать. Вы знаете, что я могу растаять, но ведь решается вопрос всей нашей жизни, Алекс. Это надо хорошенько обдумать.

— Вы полагаете, я не думал обо всем этом? Думал целыми днями. И решился. Вы стоите того. Господи, Чармиэн, — воскликнул он беспомощно, — чего вы еще хотите? У меня нет времени завоевывать вас — вы завтра уезжаете.

— Тогда оставим до завтра, — торопливо проговорила она, — я… я должна подумать. Это весьма неожиданно. Понятия не имею… как…

— Да о чем вы хотите думать? — изумился он. — Я был уверен, что вы сразу примете мое предложение.

Это задевало ее гордость — он был так уверен, что она падет в его распростертые объятия, что не удосужился придать своему предложению более подходящую, не столь грубую форму. С таким опытом по части отношений с женщинами он мог бы постараться убедить ее! Обольстить! Однако он не стал себя утруждать! Для него она была всего лишь бедной маленькой манекенщицей, Чармиэн Чевиот, охотно принявшей бы его, на любых условиях.

— Если б ваше нежелание жениться на мне не было столь очевидно, Алекс, — тихо произнесла она, — я, пожалуй, была бы польщена, но ведь вы меня не любите, а я… — И она припомнила, что сказала тогда Року. — Я соглашусь на брак только по любви.

— Но ведь я же сказал вам, что хочу вас, — резко ответил он.

— Это не одно и то же, — с усмешкой возразила она. — Теперь могу я уйти? Я очень устала, а после ужина мне предстоит показ.

Выругавшись, он кинулся к ней, но какая-то ее тихая печаль его остановила.

— Хорошо, — согласился он, — сейчас я вас отпускаю, но мы увидимся после показа, надеюсь, вы станете посговорчивее. Так или иначе я вас получу, Чармиэн.

Это прозвучало угрозой. Зная, как он всегда реагирует на сопротивление, она снова выпросила время на размышление, и, к огромному облегчению, он ее отпустил. Она выскочила из кабинета в полном смятении.

Снаружи сгущались сумерки. Не желая возвращаться к своим коллегам, она, поглядев на часы, решила, что еще есть время побродить и собраться с мыслями.

В парке было тихо и прохладно. Уже вышел молодой месяц, но он еще боролся с уходящим светом дня. Волны тихо ласкали берег. В отеле уже зажгли свет, в парке было пустынно; гости переодевались к ужину. Поднимался ветер, и она, боясь, что испортит прическу, направилась к себе.

Она ничего не решила — в ней боролись разные чувства: страх, восторг, разочарование. И все же пока она была склонна ему отказать. Надо будет объяснить ему, что лучше не решать так сгоряча. Не лучше ли оставить все как есть до возвращения ее в Париж, он еще раз все взвесит, в нем уляжется ревность и, глядишь, возобладает разум.

Мимо нее пронеслись двое в темных плащах; они ее не заметили, а вот она узнала в них Эдди и Альтею. Они торопились к набережной. Чармиэн, полная тревожных предчувствий, последовала за ними. «Какое еще сумасбродство затеяла Альтея? Должна ли я посмотреть, куда они направляются, и сообщить Алексу?»

Эдди спрыгнул с набережной в лодку и помог забраться туда Альтее. Она упала в его объятия, и они стали целоваться. Затем к удивлению Чармиэн, они отчалили в море. А ветер все усиливался. В ночных прогулках Альтеи под парусом не было ничего необычного, и Эдди мог быть приглашен ею, конечно.

Внезапный сильный порыв ветра со стороны моря совсем растрепал прическу Чармиэн, она, к своему ужасу увидела, как набежавшие темные тучи закрыли луну, и прежде тихое море вздыбилось волнами. На остров обрушился внезапный шквал, нередкий в здешних местах. Она в последний раз увидела их лодку, и ту поглотила тьма. Пошел дождь. Девушка, втянув голову в плечи, побежала к отелю и столкнулась у входа с Алексом. Схватив ее за руку, он воскликнул в изумлении:

— Чармиэн! Вы даже не одеты.

— Альтея, — выдохнула она, — их уносит в море.

— Их?

— С этим американцем, Эдди.

Алекс выругался, отпустил ее и понесся к набережной, а она, невзирая на сильный дождь, бросилась за ним.

— Они вон там, — показала она в ту сторону, где видела их в последний раз.

Алекс, выбран катер мощным мотором, прыгнул на борт и стал отвязывать канаты.

— Что вы собираетесь делать — спросила она.

— Идти за ними жизнь и репутация Альтеи в опасности! — крикнул он. — Возвращайтесь в отель и обсохните.

У нее мелькнула вдруг мысль, что она должна защитить Альтею от гнева брата, к тому же она очень тревожилась за девушку.

— Я с вами, — закричала она, — подождите!

Шум мотора заглушил ее голос, и катер рванулся в открытое море. Не раздумывая, она прыгнула на палубу и упала на руки и колени.

Это был маленький прогулочный катер, ей еще повезло, что она не промахнулась. Дверь в кабину была полуоткрыта и она прошмыгнула туда, захлопнув ее за собой. Алекс правил, девушка была совсем рядом, но он не замечал ее. Прожектор освещал бушующие волны, но нигде не было признаков лодки.

— Должно быть, они направились к мысу, — произнесла девушка, стуча зубами, — Альтея говорила, что они туда обычно ездят.

— Господи Боже мой, Чармиэн! — в ужасе уставился он на нее. — Как вы здесь очутились?

— Я… я прыгнула.

— Вы маленькая идиотка! Вы же промокли насквозь. Пойдите и найдите что-нибудь сухое, там, в шкафу у правого борта, переоденьтесь.

Он включил свет, и каюта позади них осветилась. Чармиэн понятия не имела, который борт правый, но ей повезло — она нашла шкафчик, там были разные шерстяные вещи. Вернувшись, она увидала нечто страшное, вроде черной горы, надвигающейся на них. В следующий миг катер содрогнулся и свет погас. Ее швырнуло вперед и ударило головой о край чего-то. Она потеряла сознание.

Глава 9

Должно быть, пора вставать, еще как бы во сне подумала Чармиэн. Вроде бы стало светлее, а «Ксантиппа» уходит очень рано, чтобы успеть к самолету из Афин. Надо разбудить Гортензию — она ведь соня. Испытывая тошноту, она привстала. Сегодня ведь ее последнее утро на острове.

Девушка шевельнула локтем… Что-то ее постель очень узкая? А что это такое там, у нее за плечами? Она взглянула на свет и поняла, что он идет не из окна, а откуда-то из центра помещения, и вдруг сообразила, что это раскачивается под низким потолком сигнальный фонарь.

Придерживая рукой голову, которая очень болела, она силилась припомнить все происшедшее. Шаг за шагом память возвращалась. Она обо что-то ударилась… ну да, вот и шишка на лбу, а вот еще синяк. Потом ее кто-то поднял с пола мягкими руками, и нежный голос шептал тихие слова. Какие-то хорошие слова. Ах да, это были слова — «Agapu mou!» — те самые, которым она обучала Рока.

Она обнаружила, что одета в спасательный жилет, а под ним на ней толстый белый свитер, доходящий до колен. Кто-то снял с нее мокрую одежду, надел сухую. Мог ли это быть Алекс? Кроме него, на борту ведь никого не было. При этой мысли она покраснела и в запоздалом инстинктивном порыве стыдливости натянула одеяло до подбородка.

— Итак, вы уже в состоянии обозревать окрестности, — донесся голос с камбуза; он нес оттуда две дымящиеся чашки. — Отлично! Я раскопал древний примус, хранящийся на всякий случай, и сумел приготовить кофе, хотя и с риском для жизни. Но чего не сделаешь ради вас! Однако все обошлось, и вот вам, пожалуйста, ваша чашка. Боюсь только, кофе дрянной.

Она, закатав длинный рукав, приняла у него чашку, не подымая глаз, ей было стыдно посмотреть на него. Он подвинул ее ноги и присел на край койки.

— Нормально себя чувствуете?

— Да, спасибо. Алекс, это вы…

— Что — я?

Она молча потрясла своим рукавом у него перед носом, а он весело рассмеялся:

— Ну конечно. Если б я оставил вас в мокрой одежде, вы бы схватили воспаление легких. Я и правда о вас очень беспокоился. Боялся, как бы не было сотрясения мозга, но, кажется, обошлось.

— О, со мной все хорошо, — поспешила она переменить тему, — что произошло? Где мы?

— В бухте с другой стороны мыса, нос нашего катера зажало между скалами. Динамо-машина сгорела — говорил я этому дураку Милосу все проверить, а он не сделал этого, и я тут крутился в темноте. Но не беспокойтесь, мы почти у берега. В крайнем случае я вас перетащу, но думаю, все обойдется. Шторм кончился, и мы тут в безопасности. Пока нужно оставаться тут хотя бы до рассвета — потом мы сможем дойти пешком до отеля, но в темноте идти опасно.

— А это? — спросила она, показывая на спасательный жилет.

— Я его надел вам на всякий случай, можете его снять.

Он стал помогать ей отстегивать жилет, а она соображала, чем все это кончится.

— Вам не страшно? — спросил он.

— Нет. — Она ему полностью доверяла. А что с Альтеей?

Пожав плечами, он кинул жилет на пол и ничего не ответил. Глаза ее привыкли к полумраку, и она разглядела, как обострились его черты и появились круги под глазами.

— Она, конечно, могла выбраться на берег — произнес наконец он, — она сильная пловчиха. — Но в голосе его не было уверенности.

— Вы думаете, лодка утонула?

— Неудивительно при такой погоде, — заметил он сухо, — что меня поражает, так это то, что такой опытный моряк, как Альтея, рискнула отправиться в такое время, — она же видела, что приближается шквал, и понимала, какую опасность собой несет.

Она заметила, что он говорит о сестре в прошедшем времени.

— Все произошло так внезапно, — сказала она ему, — только что море было спокойным и тут же разбушевалось наверное, она надеялась проскочить.

— Вы уверены, что она направлялась именно сюда?

— Нет, но похоже на то. Она говорила, что это ее любимое убежище. — И Чармиэн поведала все, что знала от Альтеи про пещеру и ее прогулки сюда.

— Вы думаете, она взяла того парня с собой? — спросил он.

— Да, наверное.

— Да это сумасбродство в ее духе; не подумать ни о приличиях, ни просто о здравом смысле. — Он приподнялся и посмотрел в иллюминатор. Я знаю эту пещеру. Вот кончится дождь, и я пойду, посмотрю, может, по счастью, она там.

Девушка тоже поглядела в иллюминатор — вдали очень смутно вырисовывались горы на фоне только что родившегося рассвета; затем опять набежала туча, и снова все потемнело от дождя. Она обернулась к Алексу и спросила нерешительно:

— Вы… вы уходите?

— Да. Там есть тропинка в гору, довольно крутая, но я пройду.

Ее вдруг охватил страх остаться в одиночестве в этом пустынном месте.

— Не уходите, не оставляйте меня. Вдруг вы упадете.

— Не упаду.

— А вдруг. — И у нее перед глазами возникла жуткая картина: его поверженное тело и она сама, беспомощная, рядом. — Пожалуйста, Алекс, не уходите, — взмолилась она, мне страшно одной. Если Альтея там, наверху, — с ней все в порядке, а если ее там нет, то и идти незачем.

Под впечатлением от всего происшедшего она стала тихо плакать. Алекс присел рядом и взял ее за руки.

— Ну-ну, моя милая, я вас не оставлю, — пообещал он, — вы столько перенесли, и шишка у вас на лбу с голубиное яйцо, — он легонько коснулся ее пальцами, — не плачьте, крошка, со мной вы в безопасности.

Но она не могла остановиться. Вынув из кармана чистый платок, он заботливо, как женщина, вытер ей слезы. Алекс прижал ее к груди, но без малейших признаков страсти, откинул назад ее густые волосы.

— Наконец-то они у вас распущены, — произнес он, улыбаясь, — только я не могу их здесь, в темноте, рассмотреть. Помню, в «Шатовьё» они были похожи на золотой дождь. Вы, верно, приняли меня за большого страшного волка, а, моя дорогая? Ну, разве я похож на него?

— Сейчас вы совсем не похожи на волка, — проговорила она, уткнувшись ему в грудь. И внезапно отшатнулась от него с полными ужаса глазами. — Показ! Я же его пропустила!

— Это совершенно не важно, — успокоил он девушку.

— Но… все те люди… больше ведь некому надеть свадебное платье.

— А может, это провидение, моя радость? — весело рассмеялся он. — Вы в нем выглядели божественно и совсем меня покорили.

Она глядела на него с недоверием.

— Алекс, скажите мне правду. Вы когда-нибудь любили женщину? То есть до того… перед тем…

— До того, как разочароваться и стать циником? — продолжил он ее мысль. — Разумеется, у меня были юношеские иллюзии, правда недолгие. — Он взял ее лицо в руки и заглянул в глаза. — Думаю, однако, что теперь я люблю.

— Почему же вы мне этого не могли сказать раньше? — воскликнула она. — Вы разве не видели, что мне от вас нужно лишь одно… И вы об этом молчали.

— И это одно, Чармиэн…

— Ваша любовь, конечно.

Было легко говорить с ним в полумраке каюты, сидя так близко. Она совсем не смущалась. Куда легче, чем тогда, в его кабинете, когда он был похож на разъяренного зверя.

— Наверное, я стеснялся, — нерешительно сказал он.

— Вы! — фыркнула она.

— Да, я. Я не привык говорить о любви. Да я о ней и не думал. Я считал ее чем-то несущественным в жизни.

— Величайшее из всего существующего, — возмутилась она. — У вас не те ценности, Алекс. Меня никогда не привлекали ни ваш отель, ни яхты, ни прочие дорогие игрушки.

— Так что же вас привлекало? — удивился он. — Что-то ведь привлекало.

— Вы сами. Даже самого надменного и капризного, все равно я любила вас. Но теперь вы действительно становитесь другим. — И она уткнулась ему лицом в шею.

Очень нежно он поднял это лицо и поцеловал ее в губы, пообещав:

— Постараюсь стать хорошим мужем, постараюсь держать дьявола Димитриу на цепи. — Он потерся об нее щекой. — А если он вдруг вырвется, будьте терпеливы.

— Я тоже не совершенство, Алекс. Вы найдете во мне кучу недостатков. Но разве любовь не в этом? Не в том, чтобы быть терпимым и терпеливым?

Пришел наконец рассвет, тихий и безветренный; дождевые тучи унеслись прочь.

Чармиэн, убаюканная Алексом, заметила, что в каюту проник бледный свет, и мягко освободилась от его объятий.

— Вы, должно быть, замерзли? Почему вы меня не разбудили? — упрекнула она его.

Он повернулся и зевнул.

— Не хотелось, — просто ответил он. — А пока вы спали, я вас причесывал.

— Я, должно быть, похожа на чучело, — покраснела она, взглянув на мятый свитер и голые ноги.

— Девушка-замарашка, — оглядел он ее с улыбкой, — на самом деле вы выглядите очень привлекательно, правда.

Он действительно, кажется, был влюблен!

Сам он ночью не сомкнул глаз и выглядел осунувшимся и утомленным.

— Вас-то я видела и в лучшем виде, — поддразнила она его.

— Едва ли можно ожидать большего от выживших в кораблекрушении, однако, думаю, уже достаточно светло, чтобы отправиться наверх.

Сердце Чармиэн дрогнуло: пока она спала, он тревожился о сестре — теперь-то, по крайней мере, она должна разделять с ним его волнения.

— Я так виновата, — произнесла она, — вам не следовало давать мне спать.

— Это были незабываемые минуты, — отозвался он, озорно улыбнувшись, — вы ведь впервые заснули у меня на руках.

На маленьком пляже они обнаружили обломки лодки, выброшенные волнами, по ним невозможно было определить, что произошло.

— Перевернулась и разбилась о берег, — осмотрев ее, заключил Алекс.

Чармиэн заметила, что он побледнел. Оглянувшись по сторонам, они, однако, не обнаружили никаких тел.

Чармиэн содрогнулась: могла ли Альтея, всегда столь жизнелюбивая, утонуть? Это было бы так несправедливо! Они стояли на пустынном берегу среди камней, было холодно, так как солнце еще не взошло. Она совсем пала духом: нужно как-то утешить Алекса в эту минуту — но как? Какое печальное начало их совместной жизни!

Громкое «Хэлло!» долетело до них со скалы. По тропинке карабкались две фигурки, и сердце ее подпрыгнуло от радости, когда она узнала в них Альтею и Эдди. Спустившись на пляж, они взялись за руки и направились прямиком к Алексу. Эдди выглядел смущенным, а Альтея победительно сияла.

— Привет, Алекс! — крикнула она. — Ты меня искал? Бедная старая лодочка опрокинулась, но мы выплыли, и все деревяшки, что мы с Дионом собирали тут годами, пригодились для костра. Так что мы высохли мигом. Как кстати у Эдди оказались сигареты и спички в непромокаемом футляре! И что бы ты ни говорил, я собираюсь замуж за него. — Она с вызовом посмотрела на брата.

Алекс строго взглянул на Эдди и спросил холодно:

— Вы хотели скомпрометировать мою сестру?

— Нет, сэр, — ответил американец с готовностью. — Я, собственно, собирался спросить вашего позволения как положено, но обстоятельства несколько опередили меня. — Он поглядел на Альтею жалобно и стал мямлить: — Ну… э… я… мы, видите ли…

— Он хочет сказать, что нам необходимо пожениться, чтобы сохранить мою честь, — радостно объявила Альтея. — Мы провели ночь вместе.

Чармиэн поглядела на Алекса, ожидая взрыва гнева, но тот лишь усмехнулся.

— Я всегда говорил, американцы все делают быстро, — прокомментировал он, — ну что же, примите мое благословение. Собственно, мы с Чармиэн в столь же затруднительном положении, Альтея. Мы тоже провели ночь вместе.

— Ура! — по-детски вскричала Альтея. — У нас будет двойная свадьба!

Алекс вопросительно взглянул на Чармиэн.

— Думаю, это прекрасная мысль, — отозвалась она и нерешительно подала ему руку.