Элен Эрасмус

Опьяненная любовью

Пролог

Как все же странно складывается жизнь! Я уже взялась за ручку двери, и тут раздался телефонный звонок. Подойти — не подойти? Никогда не возвращалась, если собралась уходить. А сейчас почему-то рассудила иначе. Ошибка? Прозрение? Судьба?

В трубке голос Стефани. Первая мысль: зря я не ушла! Чего, собственно, можно такого особенного услышать от моей сверхспокойной, рассудительной подруги? Сегодня мы должны встретиться, так к чему лишние разговоры? Я, кстати сказать, не люблю пустую болтовню по телефону…

Однако Стефани чем-то настолько взволнована, что первые скороговоркой произнесенные фразы я посчитала вообще лишенными смысла. И вдруг совершенно отчетливо услышала:

— Элен, уезжай! Умоляю, сматывайся побыстрее!

— Стефани, ты в порядке?

— В порядке? Я в беспорядке! И если Патрик Смит узнает о ваших глупых играх, добром дело не кончится.

— Эй, остановись! Что значит «ваши игры»? Куда, прости, мне надо сматываться? И при чем здесь твой анемичный Патрик?

— Элен, ты уже успела обидеть всех. Пощади хотя бы нас с Патриком. А уехать… Помнишь недавний наш разговор о желательности твоего отъезда?

— С кем разговор? Моего отъезда куда?

— Не хочу обсуждать это по телефону.

— Стефани, дорогая, успокойся. Считай, что мысль в мою голову ты уже запустила, дай ей там отстояться. Вот только напомни, куда мне предстоит ехать?

— Элен, — простонала Стефани, — пойми, не сейчас…

— Неужели нас подслушивают?

— Нет, но…

— Мисс Джонс, переведи дыхание и хотя бы намекни, что случилось? Меня уличили в краже? Полиция уже стоит на ушах? След взят? Чего молчишь?

— Он собирается прийти…

— Смит, что ли?

— Нет. Он!

Стефани произнесла это короткое слово так, что не было сомнения: слово начинается с очень большой буквы. «Он»! — и меня осенило! Придет Он, и все откроется… Что и говорить — неприятно. Но не бежать же в панике через границы и моря.

— Стефани, увидимся?

— Постараюсь вечером заскочить. Но главное я уже сказала: тебе лучше уехать.

— До встречи, дорогая.

Ну и что же теперь делать? Доигрались, одним словом. А начиналось все так весело, так невинно…

1

— Подсудимая Элен Олдфилд! Прошу вас на ковер!

Элен Олдфилд выпорхнула из кресла и, грациозно опустившись на середину роскошного ковра гостиной дома Монтов, приняла смиренную позу. Прокурор в лице прелестной Стефани Джонс продолжил:

— Мисс Олдфилд, вы нарушили главные наши заповеди: не вешать нос и не ставить личное выше общественного, за что и должны понести суровое наказание.

Подсудимая в безудержном смехе покатилась по ковру, еле найдя в себе силы вымолвить:

— Леди, будьте снисходительны…

Теперь уже веселились все три участницы действа: мисс Олдфилд, мисс Джонс и леди Монт. Последняя исполняла роль адвоката.

— Мисс Джонс, — серьезным тоном заявила леди Монт, — отдавая должное вашим взглядам, которые в пору моей молодости считались эпатирующе передовыми, а сейчас, в пору вашей молодости, сходят за консервативные, спешу заметить…

На самом деле леди Монт не спешила. Она задумалась. Так трудно угнаться мыслью за этими особами! Так нелегко быть подругой очаровательных и любимых девочек!

«Девочками» были ее внучатая племянница Элен, без малого двадцати лет, и ее милейшая приятельница Стефани, двадцати трех лет. Если удвоить сумму их лет и вычесть утроенную разницу между их годами, то в результате этих арифметических действий любопытствующий мог бы вычислить возраст дамы, начавшей свою адвокатскую речь.

Несколько слов стоит уделить наряду леди Монт, поскольку это поможет лучше понять характер немолодой подруги двух юных особ.

Итак, платье леди Монт можно было бы счесть вполне современным, если бы не излишне жесткие требования, которые женщина предъявляла к себе. Туалету надлежало скрыть от глаз навсегда увядшую шею и раздражающе морщинистые руки. Зато была подчеркнута линия спины, которую, заметим, стоило подчеркнуть. Цвета, преобладающие в нарядах леди Монт, не выдавали желания бросаться в глаза. Отцветшая фиалка — нечто лилово-коричневое, исполненное в бархате и шелке, создавало впечатление, которое неизменно трактовалось в пользу респектабельной дамы.

На убранстве гостиной лежала печать требовательного вкуса. Портьеры, обивка мебели, ковры тоже были выдержаны в оттенках, свойственных увяданию, что, впрочем, отнюдь не мешало молодому поколению органично вписываться в интерьер.

Леди Монт прервала паузу, взятую из тактических соображений: она успела собраться с мыслями.

— Уважаемый прокурор изволил высказаться о нарушении главных заповедей… Моя подзащитная воспитывалась тетушкой, поведение и аристократичные манеры которой снискали признание лондонского света и которая засвидетельствовала: моя… ее, то есть, воспитанница не проявляла усердия и не усвоила ни одной мудрой заповеди…

Воспитанница казалась вполне удовлетворенной такой характеристикой. Странно только, что адвокат льет воду на мельницу прокурора. Однако адвокатская речь продолжалась:

— Я понимаю, незнание заповедей не освобождает от их соблюдения. Но, если быть до конца честной, стоит сказать, что подзащитная ничего не успела нарушить, так как некий мистер Икс, сам того не ведая, не дал бедняжке переступить ту еле осязаемую грань, которая отделяет мисс от миссис. Что дает мне основание полагать: откровенного, циничного нарушения меморандума нашего тройственного союза не состоялось, хотя, повторюсь, это следует приписать не заслугам мисс Олдфилд, а толстокожести, если не глупости, мистера Икс.

Девушки рассмеялись, к ним, устав сохранять серьезную мину, присоединилась и леди Монт.

— Ба, ты невозможна… — простонала Элен.

Разгул веселья был прерван все той же леди Монт:

— Стефани, скажи-ка этой маленькой нахалке все, что мы о ней думаем…

— Маленькой? — переспросила Стефани, видимо ставя под сомнение не только возраст и рост нахалки, но и что-то еще.

— Не будем отвлекаться на мелочи, Стефани. Так что мы о ней думаем?

А думали они о ней вот что. Маленькая нахалка, дочь Марии, урожденной Монт, и Артура Олдфилда родилась в особняке Монтов. Мать и отец по-своему любили ребенка, в меру баловали, но с легкостью уступили воспитание тетушке. Родители были не правы хотя бы потому, что сами не раз говаривали: тетя Барбара совсем не тот человек, на коего следует равняться начинающему жить.

Леди Монт, у которой не было своих детей, всю себя отдала внучатой племяннице. Хотела быть для девочки нянькой, подругой, матерью. Взамен просила лишь об одном — не называть ее бабушкой, что неукоснительно выполнялось.

Почти двадцать лет альянс Барбары Монт и Элен Олдфилд был безмятежен и желанен для обеих. И вдруг… Девочка влюбилась! Тетка в отчаянии, и вовсе не потому, что Элен уйдет из-под ее крыла. А потому, что тот, кого девочка выбрала, не желает даже замечать уникальность произведения души и ума леди Монт.

Леди удивил сам факт существования такого человека, и она высказалась, как у нее повелось, без околичностей:

— Дурак!

Элен возразила в том духе, что, мол, почему же дурак, если он даже не знает, что в него влюблены.

— Значит, ты дура! — безапелляционно отрезала тетка.

— Возможно, — задумчиво отреагировала девушка.

Элен и Стефани вместе учились в колледже, который снобистскими замашками его создателей возжелал стать инкубатором талантов. Живопись, скульптура, архитектура… Подруги, получившие в довесок к общему образованию еще и кое-какие начатки творческих профессий, избрали для продолжения учебы стезю зодчества.

Вот тут-то и появился Он. Стефани не могла взять в толк, что Элен в нем нашла? Та в ответ лишь пожимала плечами. Не скажешь же, что у нее уже завязались с этим человеком кое-какие, почти интимные отношения. Правда, в одностороннем порядке.

Дело в том, что в один из первых своих приездов мистер Джексон, молодой блондин, стройный, ясноглазый, стремительно проходя сквозь толпу учеников, выделил именно Элен Олдфилд, чтобы, полуобняв девушку за плечи, сказать:

— Ну что, юное дарование, будем вместе творить архитектуру?

И поцеловал у всех на виду!

Тут Элен увидела: самоуверенный маэстро изумительно красив. Что, впрочем, многими оспаривалось. Но это был как раз тот случай, когда чужие оценки легко проигнорировать, создав в воображении образ, достойный тайного поклонения.

В колледже мистер Джексон появлялся редко, поскольку не был преподавателем в полном смысле этого слова — консультировал дипломников, оценивал проекты. Главным признаком рецензируемых работ была их абсолютная нежизненность. Полет фантазии, победа красоты над здравым смыслом, юный вызов закоснелому обществу… Мистер Джексон рад был случаю почувствовать себя умудренным годами и опытом, в равной мере восхищаясь наивностью замыслов и хорошей чертежной техникой подопечных.

В следующий после напутственного поцелуя приезд архитектор не узнал в Элен человека, отмеченного его вниманием. Он оценивал работы, но не их авторов. Даже был такой случай, когда Джексон остался доволен черновым наброском мисс Олдфилд и ткнул пальцем в лист ватмана, не подняв взгляда на девушку. Бывали у Элен и другие удачные работы, которые удостаивались приличных оценок, но не было ни одной встречи глаз учителя и ученицы. Ну просто как будто ее вообще не существовало!

Когда Элен выплакала свою обиду тетушке, та впервые и произнесла слово «дурак». Потом уже начались повторы. Может быть, иногда Элен и хотела бы поверить милейшей тетке, но в глубине души она понимала: даже если действительно дурак, то аргументы следует поискать в других областях.

Стефани тоже пребывала в состоянии влюбленности, но все происходило как-то спокойно, логично, продуманно. Повстречался начинающий архитектор Патрик Смит, на дальнее далеко намечена свадьба. Стефани вообще из тех, кто не хохочет, а улыбается, не рыдает, а смахивает слезу, не восторгается, а одобряет, не возмущается, а недоумевает. То есть любому чувству, которому сполна отдается Элен, Стефани противопоставляет свой, эмоционально сниженный вариант. Странно, но непохожесть характеров, как, впрочем, и небольшая разница в возрасте, не мешали подругам оставаться подругами.

Сейчас, сидя на роскошном ковре посередине гостиной дома леди Монт, Элен даже не заметила, как ее обильные слезы, вызванные неудержимым смехом, превратились в слезы безудержной печали.

— И что у вас найдется сказать про маленькую нахалку? — Она приняла вызывающую позу, пытаясь превозмочь желание свернуться в горестный комочек.

Леди Монт гордо вскинула голову и вознамерилась свысока взглянуть на внучатую племянницу. Однако, даже если ты стопроцентная леди, тебе не удастся равнодушно созерцать страдания любимого существа.

— Эй, Элен, выше нос! Можно подумать, до тебя никто никогда не влюблялся! Милая, посмотри на меня. Я влюблялась больше раз, чем тебе лет. И учти к тому же, что, по сравнению с тобой, я была просто-напросто дурнушкой.

Леди Монт поскромничала — она и сейчас еще хороша. Впрочем, возможно, девчонка, рыдающая на ковре, действительно внешне поэффектнее, чем она в юности.

— Ба, но тебя же любили, а меня нет.

— Когда я хотела, чтобы меня любили, меня любили! — заявила леди Монт, давая понять, что владеет секретом завоевания непокорных мужских сердец.

— Но он вообще как будто не видит меня! — Элен была безутешна.

— Сделай так, чтобы увидел!

— Как?

— Стефани, твой кавалер с редкой фамилией Смит как тебя заметил?

Стефани, еще не успевшая определить свою роль в намечающемся споре между опечаленной подругой и высокомерной леди, промямлила неопределенно:

— Да он сам… Я даже и не думала, что Патрик выберет меня.

— Вот так вершатся браки на небесах! — провозгласила леди Монт. — Мы же будем довольствоваться земным вариантом, ведь так, Элен?

Та дала понять, что вполне согласна на приземленное решение своей проблемы.

— Но, тетя, что мне надо делать?

— Удивлять! — со строгой категоричностью высказалась леди Монт и с удовольствием отметила живое недоумение в глазах своих юных собеседниц.

— Стефани, что знаешь ты об этом… человеке?

— Внешне, честно сказать…

Элен нервно заерзала, предугадав нелестные слова подруги.

— …высок, волосы светлые. Своя мастерская, как вы знаете. Считается очень хорошим архитектором. Но если быть до конца откровенной…

Элен выказала явное нежелание выслушивать до конца откровения Стефани, и та на ходу перестроилась:

— Талантлив. Немногословен. Возможно, простите, леди Монт, не глуп. Получал какие-то премии. Но зануда! — решительно вынесла вердикт Стефани, твердо взглянув на подругу и давая всем своим видом понять, что от этого пункта характеристики не отступится ни за что.

— Интересно, на каких наблюдениях основывается твой вывод?

— Ну, при его немногословии мог бы поменьше распинаться о своих жизненных принципах. Он, понимаете ли, не терпит телевизора. Мол, этот ящик только ворует время…

— Лет? — прервала ее леди Монт.

— Что «лет»? — переспросила сбитая с толку девушка.

— Ну, возраст, естественно, имеется в виду, — высокомерно пояснила свою мысль старая дама.

— Тридцать или на год-другой больше.

— Возраст хороший, — милостиво одобрила леди Монт, желая подчеркнуть, что объективность ей никогда не изменяет.

— А выглядит моложе. — Стефани тоже имела некоторое представление об объективности.

— Ну, тому могут быть самые разные причины. Скажем, отставание в развитии… Впрочем, это к делу не относится. Давай продолжим разговор о принципах. Что он там еще наговорил?

— Сообщил как-то, что не любит богатых выскочек…

— О-о-о! — простонала Элен, понимая, что в ее позиции обнаружилась серьезная брешь: не то чтобы она являлась выскочкой, но заботами предков богата, и тут уж ничего не поделаешь.

— Стефани, пригладь, пожалуйста, волосы, — заметила леди Монт.

Стефани с недоумением взглянула на пожилую даму, но волосы все-таки пригладила, что, впрочем, было совершенно бесполезно: непокорные рыжие кудри, которым всегда разрешалось вести себя как заблагорассудится, никак не способны были послушаться ни строгого голоса леди Монт, ни успокаивающего жеста хозяйской руки.

Барбара Монт, видимо, сумела воспользоваться ею же спровоцированной паузой в разговоре, ибо задала очередной вопрос:

— А теперь, дитя мое, скажи, пожалуйста, что любит этот… этот человек?

— Работу, — недоуменно пожала плечами Стефани.

Леди Монт, сделав видимое усилие, воздержалась от краткой характеристики объекта исследования.

— Дорогая Стефани, мне не понятен человек, который способен не обратить внимания на такую девушку, как Элен. Согласитесь, неординарной наружности…

Стефани в знак абсолютного согласия энергично закивала.

— И тем не менее мистер… как там его?.. не обращает ни малейшего внимания на юную прелестную леди, согласившуюся идти к нему, простите, в подмастерья.

Тут Стефани сделала непростительную ошибку, легкомысленно заявив:

— В мастерской много красивых девушек…

На какое-то время мисс Джонс полностью выпала из сферы интересов леди Монт. Как? Красивее Элен? Она хоть соображает, о чем говорит, эта рыжая девчонка?!

— Выход один — надо удивлять! — после тяжелых раздумий Барбара вернулась к уже однажды высказанной ею мысли.

— Ба, а ты, как я понимаю, умела удивлять? — неожиданно проявила интерес к предмету разговора Элен.

— Милочка, — развела в недоумении руками тетка, — я не удивляю разве что тебя, привыкшую ко мне и, надеюсь, любящую меня. Твои легкомысленные родители, однажды сильно удивившись, давно и окончательно поставили на мне крест. Но это о другом…

Марии и Артуру леди Монт была обязана появлением Элен, и за это им многое прощалось. Молодые красивые эгоисты, что с них взять?

— Я вам, девочки, сейчас расскажу, как мне удалось много лет тому назад удивить одного человека. Впрочем… Сколько можно говорить, ничего не держа в руках? Сара! — неожиданно завопила леди Монт.

Однако она быстро вернулась к манерам, достойным светской особы, и величественно обратилась к возникшей на пороге гостиной молодой женщине в форменном платье: стоячий воротничок, передничек с оборками, в волосах кружевная наколка.

— Сара, голубушка, пожалуйста, мне мой традиционный коктейль, девочкам чай с бисквитами.

— Ба, нам тоже твой традиционный коктейль.

— Ну, значит, три моих традиционных коктейля. Один покрепче.

— Слушаюсь.

Спустя несколько минут Сара внесла на подносе три высоких бокала и подошла к хозяйке. Та безошибочно выбрала напиток, приготовленный именно для нее, и блаженно откинулась на диванные подушки. Элен приняла бокал, не поднимаясь с ковра. Стефани шагнула навстречу служанке, взяла оставшийся коктейль и вновь опустилась в кресло.

Леди Монт умела держать паузу, не выпуская нити разговора.

— Элен, милая! Повторюсь, но скажу: я не была такой красавицей, как ты. Не дергайся, я говорю правду. У меня не было глаз такой синевы, как у моей прелестной племянницы, да и ее роскошных волос цвета умело заваренного кофе. Нет, у меня были голубенькие глазки, светленькие волосики. Хорошенькая, одним словом.

Леди Монт лукаво улыбнулась, блеснув голубыми глазами, еще не тронутыми старческой дымкой, и поправила рукой искусно уложенные волосы, оттенок которых, благодаря ухищрениям парикмахера, удачно имитировал дарованный природой цвет.

— Поверьте, на меня обращали внимание. Но был один очаровательный юноша, который вел себя по отношению ко мне вызывающе дурно: просто-напросто не замечал. Признаюсь, это задевало. И тогда я сказала себе: Барбара, надо предпринять все от тебя зависящее, чтобы ему понравиться.

Леди Монт отодвинула губами соломинку и сделала добрый глоток, уменьшивший содержимое бокала на треть.

— Кстати, я тогда не любила коктейли. Шампанское куда ни шло… Так что же предпринимаю я? Я из Золушки на балу делаю из себя Золушку после злополучного удара часов. Бедняжку, ни разу не попадавшую в лапы парикмахеров, модисток и косметологов. А про меня что говорили? Ах-ах, как хороша! Когда объект, ради которого и была затеяна мистификация, меня увидел, он наверняка решил, что человечество сошло с ума. И тут он удивился в первый раз: мол, надо же, что люди наговорили. После чего мне оставалось сделать из себя принцессу на балу. Вот уж удивила!

Леди Монт и по прошествии многих лет была явно довольна собой, всем своим видом призывая слушательниц разделить ее радость. Те ответили ободряющими улыбками.

— Да, удивила так удивила! Платье от Кардена, прическа от Пьера, плюс умеренный, мастерски выполненный макияж… Так вот, по контрасту с первым вариантом второй имел ошеломляющий, но, если честно, временный успех.

— Ба, ты все выдумываешь! — рассмеялась Элен.

Стефани, не выпуская соломинки изо рта, тоже выказала сомнение.

— Девочки, дорогие мои, это я тогда была горазда на выдумки, а сейчас говорю правду, только правду и ничего кроме правды, — торжественно провозгласила леди Монт и вновь заинтересовалась содержимым бокала.

— Верю, верю! — Элен отставила свой нетронутый бокал и, вскочив, бросилась обнимать любимую тетушку. — А дальше что было?

— Дальше? Если хочешь, могу соврать. Сказать, например, что таким образом я покорила множество мужских сердец. Этакая, мол, светская львица… Нет, моя дорогая, речь идет о единственном подопытном человеке. Но, как вы понимаете, опыт удался и мир в вашем лице должен наконец узнать о моей блестящей победе.

Элен расцеловала тетку, та в напускном неудовольствии сопротивлялась ласкам.

— Боролась? Значит, еще раз использовала эффект Золушки?

— Глупышка! Дважды гениальные находки с одним и тем же человеком не срабатывают. Тут главное не уставать удивлять.

— Господи! Это же так сложно…

— Ничего нет проще, дорогая. — Леди Монт, довольная завуалированной похвалой, с упоением окунулась в озорные воспоминания.

— Как странно, говорила я ему, у Моцарта в тысяча семьсот девяносто первом году рождаются такие разные по стилистике и настроению вещи — «Волшебная флейта» и «Реквием»… Но лично мне, задумчиво добавляю я, не жаль все отдать за симфонию ми-бемоль мажор…

Элен замерла. Как, видимо, не раз замирала, когда тетка начинала свое очередное лукавое повествование.

— Это ты правду сказала про год и про мажор?..

— Конечно, девочка! Запомни: при большом рискованном вранье детали должны быть выверены до тонкости, правдивы до микрона. Я узнала, что объект моего внимания бредит Моцартом, и тут же вызубрила все даты. Все про Моцарта знала!

Элен мимикой выразила восхищение, а Барбара продолжила:

— Ну и, как вы, наверное, понимаете, я удивила-таки моцартоведа! Дальше — больше. Мне ничего не стоило со знанием дела высказаться о секретах итальянской кухни, завести доверительный разговор об импрессионистах. О, если бы вы только знали, как полюбила я этих живописцев, стремившихся непредвзято запечатлеть изменчивость окружающего мира и передать свои мимолетные впечатления! Моне, Писсарро, Сислей? Да, я отдаю им должное. Но не следует забывать, строгим голосом говорю я объекту, что кроме хваленых французских пленэристов есть американец Уистлер, немец Либерман, русские Грабарь и Коровин… Ах, какое я получила удовольствие, когда у героя моей мечты от удивления отвисла челюсть…

— Неужели наизусть выучила? Это же надо: целую лекцию по истории искусств вызубрить!

— Нет! — решительно восстала леди Монт против подобного упрощения. — Я увлеклась живописью! Выставки, частные собрания, аукционы, специальные курсы… Впрочем, не в этом дело. Мой герой, и это главное, продолжал ходить с отвисшей челюстью, а я таращила голубенькие глазенки…

— Ну и?..

— Что «ну и?..»

— Не томи ты нас, скажи, чем дело кончилось?

— Чем кончилось?.. — Барбара выдержала интригующую паузу. — Все кончилось тем, что твой дядя Чарлз, сэр Монт, незаслуженно рано скончался, оставив меня вдовой…

Поначалу слушательницы были обескуражены тем, что, минуя ожидаемую счастливую концовку рассказа, Барбара поспешно перешла к грустному окончанию совершенно другой истории. Первой осенило Элен:

— Дядя Чарлз?!

Она отказывалась верить своим ушам. В ее представлении чудесные фантазии тетки никак и никогда не пересекались с реальностью. И вдруг!

Да, действительно, дядя Чарлз млел, слушая Моцарта, коллекционировал картины импрессионистов, увлекался изучением национальных кухонь. И очень любил свою жену — о последнем обстоятельстве в семье Монт говорили сначала с недоумением, потом с должным пиететом.

— Бедный Чарлз скончался слишком рано, — горестно вздохнула леди Монт. — Ему было всего шестьдесят три…

— Всего?! — бездумно воскликнула Элен. В свои неполные двадцать она подозревала, что и тут, видимо, тетка ее разыгрывает.

— О, юность!.. — тихо вздохнула леди Монт и неожиданно, заставив вздрогнуть своих слушательниц, закричала: — Сара! Мой коктейль!

Ярко-голубые глаза Элен блестели уже не от слез — от желания повторить судьбоносное озорство тетки.

— Ба, а как ты узнала про Моцарта, кулинарию и Сислея? Ну, в смысле, что твой объект увлекается именно этим?

Барбара с высокомерным недоумением взглянула на внучатую племянницу, но любовь тяготеет к прощению и снисходительности. Объекту любви абсолютно не мешает малая толика глупости.

— Элен, я узнала обо всем этом точно так же, как скоро ты узнаешь от Стефани про увлечения твоего… Как его там? — Леди Монт нахмурилась, внутренне сопротивляясь какому бы то ни было доброму чувству по отношению к человеку, который не оценил достоинств внучатой племянницы, любимой девочки дядюшки Чарлза и тетушки Барбары.

Надо сказать, что Стефани работала в мастерской вышеупомянутого архитектора — переводила вдохновенные идеи маэстро на сухой и скучный язык чертежей.

Стефани Джонс и Элен Олдфилд показывали почти одинаковые успехи в учебе, разве что первая была более дотошна, усидчива, трудолюбива и аккуратна. Элен среди друзей и преподавателей пользовалась славой человека способного и даже, по мнению некоторых, талантливого. Вот только ей не всегда хватало дотошности, усидчивости, трудолюбия и аккуратности. Маэстро, видимо, был вполне доволен мерой отпущенного лично ему таланта и нуждался в помощнике, наделенном качествами, присущими мисс Джонс. Сразу после колледжа попасть в мастерскую Джексона, да еще на приличное жалованье — случай вообще-то редкий… Мистер Смит, видимо, похлопотал за свою невесту.

Об Элен и речь не шла, но она категорически заявила, что все равно будет работать у маэстро. Пусть уборщицей, лишь бы объект ее воздыханий находился перед глазами. Упрекаемая тетушкой в недостатке трудолюбия, Элен выразила готовность заняться любым неквалифицированным трудом. Удивительно, какие безграничные возможности открывает порой любовь!

Стефани надлежало выполнить сразу две задачи: устроить Элен в мастерскую Джексона и параллельно выяснить все, что касается увлечений босса.

Леди Монт сказала: будем удивлять! Значит, будем удивлять.

Стефани предупредила: когда мистер Джексон работает, он напевает какие-то неопознанные мелодии, тут к нему обращаться ни в коем случае нельзя. То, что он предлагает по работе, не комментировать. И не улучшать! Если возникает разговор на общие темы и Джексон берет слово, надо помалкивать или, что желательнее, выражать полное согласие.

Леди Монт, услышав предостережения Стефани, сгоряча взяла было свое предложение «удивлять!» назад. Но… поздно. Высказанная вслух идея начала жить жизнью, от автора независимой. Барбара подчинилась неизбежному.

Троица отработала список вопросов, ответы на которые Стефани должна выяснить. Список получился кратким: что объект предпочитает из еды? где и как отдыхает? любимый писатель? любимый композитор? любимый художник?

2

Все в той же гостиной несколько дней спустя леди Монт трудилась у резного ломберного столика над пасьянсом. Волосы цвета «естественный блонд» уложены в молодежную прическу, платье по-прежнему закрытое — из соображений человеколюбия: зачем друзьям и знакомым лишний раз напоминать о разрушительной силе времени?

Пасьянс — зримая проверка живости ума, терпения, наблюдательности и одновременно степени склеротических изменений в организме. Если пасьянс сойдется, то можно без труда уговорить себя, что в схватке с возрастом пока побеждаешь ты.

В самый ответственный момент борьбы за оптимистический диагноз в комнату с торжествующим воплем ворвалась Элен, размахивая листком бумаги.

— Барбара, дорогая, досье у нас! Анкета заполнена! Смотри и оценивай!

Леди Монт загородилась картами, не успевшими еще лечь на предназначенные им места.

— Элен, милочка, — превозмогая досаду, кротко улыбнулась она. — Закончим одно дело — возьмемся за другое. Оба требуют, как ты, видимо, догадываешься, внимания, терпения, умственных усилий и выдержки. Между прочим, «пасьянс» в переводе с французского дословно означает «терпение». К слову сказать, многих из перечисленных мною качеств тебе, дорогая, не хватает. Что ты сейчас и подтвердила своим несдержанным поведением. Учти, пасьянс — прекрасное средство для воспитания характера. Не будем распыляться. — И леди Монт с невозмутимым видом отправила красную даму к черному королю.

Элен, как ни странно, тут же прониклась серьезностью момента и ткнула ухоженным пальчиком в черного валета, желая подсказкой приблизить торжество тетушкиного трудолюбия.

— Спасибо, детка. Видишь, начинаю пропускать элементарные комбинации. Меня это тревожит.

— Ба, это моя вина. Я примчалась как сумасшедшая и сбила тебя с мысли. Ты и без меня непременно заметила бы валета.

— Мисс Олдфилд, вы разоблачены. Оставьте, пожалуйста, вашу льстивую политику. Вы мешаете объективности самооценки. Впрочем… Впрочем, красная десятка свободна, — ты заметила, дорогая? — и практически можно считать, что дело сделано.

Леди Монт разрушила стройную мозаику удавшегося пасьянса и привычными ловкими движениями собрала две колоды маленьких карт.

— Итак, девочка, мой пасьянс получился. Перейдем к твоему. Надеюсь, мы и с ним успешно справимся. Сейчас твой красавец будет разложен по полочкам. Считай, он у нас уже в руках.

Барбара вальяжным жестом вынула из рук Элен смятый на многих сгибах листок бумаги. Попробовала прочесть, потом с некоторой брезгливостью отложила лист, выдвинула ящичек стола, достала очки и уже после этого с удвоенным вниманием вгляделась в небрежно набросанные строчки.

— Итак, читаем. «Айви» — штучки». «Нигде. Мечта — Санкт-Антон». «Шекспир». «Пендерецкий». «Импрессионисты». Элен, ты что-нибудь понимаешь в этой галиматье? По-моему, мы имеем дело со шпионским шифром. Ну, приступим. Ты, кстати, не помнишь, в какой последовательности мы ставили вопросы? Это могло бы облегчить нам решение ребуса.

— Первый, я точно помню, касался любимого блюда.

— Ну и?..

— «Айви» — штучки».

— Ты что-нибудь понимаешь?

— Нет, Барбара, ничего не понимаю.

— Девочка! Не теряй головы. Все абсолютно ясно. В снобизме интересующего тебя человека не упрекнешь. Он не очень часто, насколько я могу судить, бывает в ресторанах, но, видимо, периодически выбирается в один из них. Если сферу своих кулинарных увлечений он ограничил Лондоном, то речь идет о месте, где любит собираться столичная богема. Но не волнуйся, он там не частый гость. Видишь, человек так и не удосужился узнать подробнее о понравившемся ему блюде, обозначив его словом «штучки».

Барбара взглянула на племянницу с таким видом, с каким удачливая гадалка смотрит на клиента, возжелавшего узнать свою судьбу.

— Все, дитя мое, не так и плохо. Можно даже сказать, что тебе повезло. А то заморочил бы голову, скажем, французской кухней… Ты же ни приготовить, ни выговорить толком не смогла бы все эти бланманже… А так — прелесть какая! — «штучки»! Будем надеяться, это действительно вкусно. Идем дальше. Тут написано: «Нигде».

— Второй вопрос, если мне не изменяет память, касался отдыха. Где, мол, и как любит отдыхать?

— Читаем ответ: «Нигде. Мечта — Санкт-Антон». Ах, ах, какие мы умные! Только о работе и думаем. Впрочем, Стефани, как всегда, небрежна. Насчет мечты все понятно, но Антон?.. Элен, на этот раз, я надеюсь, ты все поняла? Нос выше, милочка! Если бы ты в свое время больше уделяла внимания географии, то вопрос не доставил бы тебе никаких хлопот.

— Интересно, где ты тут географию увидела?

— Этот твой… человек недвусмысленно намекает, что работа у него на первом месте. Допускаю. Но дальше у него есть дополнительные соображения. Читаю между строк: уж если ему удастся оторваться от творчества, то на всякий случай есть у него мечта отправиться в Санкт-Антон, маленький горнолыжный курорт в австрийских Альпах.

Элен выразила свой восторг заливистым смехом. Тетушка сначала подумала, что так оценен ее труд следователя, но причина оказалась другой.

— Вот так удача! Он любит горные лыжи! Ты слышишь, Барбара?

Леди Монт дала понять, что слышит. Да и трудно не услышать, если тебе кричат чуть ли не в самое ухо.

— Ба, вот бы мне вместе с ним выбраться в горы! Я же прекрасно катаюсь. Уж там-то я действительно могла бы его удивить.

— Еще бы, девочка. Я тоже когда-то была удивлена тем, сколько фунтов выкачал из нашего семейного бюджета твой горнолыжный тренер.

— Но из других он тоже выкачивал, а я катаюсь лучше их!

— Молодец! Дядя Чарлз всегда говорил: платишь деньги — получи за них сполна. У бедного Чарлза что ни фраза — готовый афоризм. Идем дальше…

— «Шекспир».

— Ясно. Твой зодчий несколько старомодный тип, что само по себе, будем объективны, неплохо. Да, он старомоден и отважен.

Перехватив удивленный взгляд Элен, леди Монт охотно объяснила систему доказательств, приведшую ее к такому выводу:

— В наше время не каждый молодой человек рискнет выбрать в кумиры классика. Сделать вид, что понимаешь нечто, чего не понимает никто, вот на это молодые горазды. Запомни, когда приступишь к изучению Шекспира: берись за малоизвестные произведения, точно запоминай даты, не высовывайся со своим мнением — у тебя его нет. Нужную литературу подберу. Дальше!

— Дальше… «Пендерецкий».

— Кто?

— Ба, у Стефани совершенно четко написано: Пендерецкий.

Леди Монт была озадачена. Окрыленная успехом первых разгадок, она не предвидела особых трудностей.

— И кто этот Пенд… Давай-ка вспомним, о чем был вопрос.

Элен честно попыталась вспомнить, для чего закатила свои изумительной голубизны глаза, приложила к пухлой нижней губке палец. Еще мгновение, и должно было раздаться энергичное, торжествующее: «Эврика!» Однако прозвучало нечто другое:

— Стефани что-то, наверное, напутала.

— Вечно ты ищешь легких путей. Элен, нам нужен энциклопедический словарь. Сара!

Молчаливая Сара возникла на пороге с подносиком в руках, на котором одиноко высился бокал с коктейлем.

— Сара! — укоризненно покачала головой леди Монт. — Как странно, в последнее время ты все путаешь. Ладно, раз уж принесла, поставь сюда. Барбара слегка стукнула рукой по зеленому сукну ломберного столика и пояснила: — Ну ладно, Сара, с кем не бывает! Ты, собственно, вот для чего мне нужна. Срочно принеси нам из кабинета том энциклопедического словаря красный такой на букву… Элен, на какую букву Саре нести словарь?

— «Пэ».

— Вот-вот, на «пэ». Именно!

Сара довольно быстро принесла нужный том.

— Элен, поищи сама. Нашла?

— Нет еще. Как его там? Пендерецкий… Есть! Зовут Кшиштоф. Ну и имечко — не выговоришь! Родился в тысяча девятьсот тридцать третьем году.

— О, моложе меня, — с искренним удивлением прокомментировала леди Монт, будто феномен подобной молодости ей встречался крайне редко. — Ну, так кто же он?

— Композитор.

— Ах, так? Конечно же, композитор! Мы ведь про композитора и спрашивали. Да, да, есть такой музыкальный гений. Чех?

— Поляк.

— Ну да. Раз попал в энциклопедию, полагаю, он очень известен. Следовательно, найти записи его произведений не составит труда. Я даже знаю, у кого спросить… Значит, добытую кассету ты ставишь в мастерской, которая наполняется неповторимыми божественными звуками никому, кроме вас двоих, неизвестной мелодии, и ты бросаешь как бы между прочим: «Привычка! Работаю только под музыку…» И называешь фамилию. Кстати, потренируйся, а то язык сломаешь с непривычки. Или заводишь глаза к потолку, пожалуй, так даже лучше — в сцене задействованы твои восхитительные глаза! — и говоришь: «Разве словами можно передать, какие чувства во мне вызывает музыка…» ммм… Элен, слушай, фамилию надо вызубрить!

Элен расхохоталась. Излишняя напористая серьезность тетушки поначалу ввела ее в состояние покорности. Но растерянность всегда уверенной в себе леди Монт вернула девушку к действительности и показалась очень смешной. Так неудержимо рвался из нее смех, что и пожилая дама решилась присоединиться к веселью.

— Ох, Элен, до какой же глупости я из-за тебя дохожу! Зато последнее-то слово из анкеты помнишь? Импрессионисты! Это же мой вопрос! Вернее, вопрос из моего билета!

— Значит, не будем смотреть энциклопедию? — борясь со смехом, Элен уронила голову на колени.

— Как тебе не стыдно? Уж про это я когда-то все выучила.

— Шпаргалка не сохранилась?

— Новую напишем!

Обнявшись, заговорщицы опять рассмеялись.

— А что, Элен, если все-таки переориентировать твоего мистера Икс на другого композитора? Чем, спрашивается, хуже Моцарт? И я бы могла тебе помочь.

— Леди Монт, нам надлежит продумать наряд Золушки после двенадцатого удара часов. Крыса как сопутствующая деталь — исключается!

3

Перестаралась, вынуждена была признать Элен, когда вот уже третий мужчина позволил себе догадаться о доступности девчонки в нелепом наряде и с небрежно сделанным макияжем.

От дома Монтов до мастерской Джексона на машине пять минут, плюс пять минут выбраться из гаража, плюс десять, чтобы найти место для парковки и припарковаться, еще пять накинуть на светофоры… Итого двадцать пять минут. Непривычный же путь «ноги — автобус — ноги» оказался короче на семь минут.

Когда ты выглядишь замухрышкой, лучше, конечно, спрятаться в машине. Но это исключалось. Ты согласилась работать за нищенское жалованье и вдруг приезжаешь на новеньком «остине»? Не такая Элен дурочка, чтобы демонстрировать достаток перед человеком, который декларирует пренебрежение к богатству.

Если бы не активная помощь Сары и Рут, кухарки, вряд ли удалось бы сочинить костюм глуповатой бедняжки. Юбка от ядовито-зеленого костюма времен «Битвы за Англию» в сочетании с ярко-желтым жакетом, скроенным по моде конца пятидесятых — так одеться надо уметь!

А туфли… Кстати, очень удобные: каблук низкий, носок широкий. Черная кожа буквально кричит о своей добротности. Для полноты впечатления не хватало шляпы, в которой щеголяла незабвенная Элиза Дулиттл.

Когда Элен, готовая к выходу, в последний раз взглянула на себя в зеркало, она была поражена великой силой косметики, способной, оказывается, не только приукрасить женщину, но и обезобразить ее до неузнаваемости. Припорошенные пудрой ресницы обезвредили выразительную ясность иссиня-голубых глаз. Крем-пудра легко расправилась с нежным румянцем щек. Ярким бантиком намалеванные пухлые губы утопили все черты обескровленного лица.

Надо отдать должное леди Монт: увидев свою любимицу в новом обличье, она вступилась за Золушку и яростно отторгала излишне кричащие детали туалета. Барбара громогласно заявила, что бедность вовсе не признак сумасшествия и что нищета не предполагает полного отсутствия вкуса. Но времени на доработку образа честной девушки из народа уже не оставалось.

Элен выскочила из дома навстречу своему позору. Назад пути нет! День придется пережить, а там будь что будет. Да и какое дело прохожим до бегущей неведомо куда девицы?

В автобусе было сложнее. На нее посматривали и даже оказывали некие знаки внимания особого рода. Но что мужчины! Им не сравниться с женщинами, которые, единожды взглянув, стыдливо отворачивались — стеснялись, видимо, за свой пол. Ну и пусть! Пока все не очень-то и страшно.

Страшно стало в вестибюле здания, на втором этаже которого располагалась мастерская архитектора Ф. Дж. Джексона. Здоровый дядька за невысокой конторкой не справился со своим лицом и при виде вбегающей Элен резко поменял приветливую улыбку, рассчитанную на всех, на недоумение, адресованное персонально ей. Дядечка даже сделал робкое движение рукой — то ли пытался отогнать навязчивый образ, то ли предпринял попытку преградить путь реальной угрозе респектабельности помещения, вверенного его заботам.

Элен быстро преодолела препятствие, — низкий каблук удобных туфель давал возможность не снижать скорости, — и, минуя лифт, у которого собралась стайка служащих, ринулась вверх по лестнице. Задержалась только у порога мастерской. Глубоко вздохнула, перевела дыхание, превозмогла естественное желание привести себя в порядок и подчеркнуто спокойно открыла дверь.

Стефани, видимо, ждала ее прихода, потому что сразу оторвала глаза от чертежа, над которым корпела. Увидев то, что еще недавно было ее подругой, она шумно ткнулась головой в кульман.

Другие обитательницы мастерской Джексона реагировали не так бурно и не столь негативно. Скорее, напротив, с их стороны был даже проявлен некий настороженный интерес к внешнему виду новенькой. Каждая, вполне вероятно, на мгновение допустила брезгливую мысль об уродствах моды, но ни одна не поторопилась с осуждением.

Стефани нашла в себе силы подойти к столу подруги.

— Элен, ты с ума сошла, — прошипела она сердито.

— Поздно, дорогая! Раньше бы думала, когда затевала с тетушкой эти игры. Мисс Джонс, — уже официальным тоном сказала Элен, — вам поручено ввести меня в курс дела, вот и вводите.

— Инструменты с собой? — деловито поинтересовалась Стефани.

— А как же! — заверила Элен, взмахнув длиннющими белесыми ресницами, и вынула из безобразного матерчатого мешка, изображающего сумку, замечательную готовальню — подарок леди Монт любимой внучатой племяннице ко дню окончания колледжа.

Да, готовальня была изумительная и представляла собой не столько инструментарий современного архитектора, сколько мечту любого собирателя уникальных творений рук человеческих. Каждая мудреная загогулинка нашла свое место на нежном бархатном ложе приглушенно-алого цвета. Чудо да и только!

— Ну, старослужащая, давай задание новобранцу! — распорядился новобранец, желая за шаловливостью речи скрыть смущение.

Стефани положила перед Элен чертеж и тоном, не допускающим возражений, сказала:

— Перечерти в том же масштабе. Нужен лишний экземпляр.

Элен взглянула на чертеж и с минуту молчала. Это что, урок для безнадежно отстающего? У них разве нет ксерокса? А может быть, ее экзаменуют? Или не доверяют? Или откровенно издеваются?

Элен гордо вскинула дурно причесанную голову, пристально взглянула на подругу из-под белесых ресниц и, положив руку на бедро, обтянутое желтым жакетом, произнесла голосом, преисполненным леденящего сарказма:

— Стефани, ты сама придумала работу, сообразуясь с моими возможностями? Или босс угадал потолок моего мастерства?

Стефани несколько опешила от подобного напора, но, будучи в силах понять причину обиды, заставила свой голос звучать как можно более убедительно:

— Элен, ты же говорила, что согласна хоть полы мыть, а тебе дают возможность работать с мастером над его проектом. Кому-то надо выполнить этот чертеж, и мисс Бартон решила поручить его тебе.

Имоджен Бартон… Высокомерная дрянь в сиреневом наряде. Именно с ней пришлось Элен разговаривать при приеме на работу, в то время как она готовилась к встрече на куда более высоком уровне.

Имоджен Бартон… Вон ее кульман у самой двери в кабинет босса. Охраняет! Влюблена, конечно. Сама, надо полагать, трудится над чем-то интересным…

Так, значит, Элен Олдфилд предстоит по велению Имоджен Бартон сделать копию примитивного чертежа… Спор невозможен, возражения не принимаются. Остается одно: послушно кивнуть и засесть за элементарное перечерчивание. Следите за моей выдержкой, мисс Бартон!

Элен послушно кивнула и склонилась над чертежом, вполголоса бросив Стефани:

— Ладно, подруга. Но сделай одолжение: покажи мне для начала макет этого замечательного гостиничного комплекса.

Простая, кажется, просьба, но как занервничала Стефани! Как встревожилась, бедняжка!

— Только не вставай с места! Я тебе потом все покажу. Сиди, Элен, умоляю.

Неизвестно еще, кто из них бедняжка — Элен, лишенная возможности видеть себя со стороны, или Стефани, вынужденная это видеть? Мисс Джонс, едва представив, как обезображенная подруга прошествует через все помещение, позволила себе нарушить законы дружбы и сухо сказала, тыча пальчиком в чертеж:

— Пока тебе этого достаточно.

Дурацкий чертеж. Боковой фасад гостиницы. Сплошные окна. Такое можно было сотворить лишь в припадке.

— Задержись, мисс Джонс, на минуту и объясни непосвященной, какого черта на первом этаже окна другого типа? — Смирение не слишком удавалось Элен, но именно его она желала продемонстрировать.

— Элен, поговорим потом, — кротко взглянула на нее подруга. — Дело в том, что мисс Бартон…

— Да к черту твою мисс Бартон! Расфуфырилась, как павлин…

— Элен?! — Если можно закричать шепотом, то именно это проделала Стефани и, обиженная, вознамерилась покинуть Элен.

Та решительно ее остановила:

— Дорогая, шут с ним, с боковым фасадом. Управлюсь как-нибудь. Иди работай и на меня не обращай внимания. Умоляю об одном: достань где-нибудь плащ или пальто. Обратной дороги я уже не выдержу.

Это Стефани могла понять. Труднее представить, как можно было выдержать дорогу сюда?..

— Постараюсь! — заверила она подругу. — А пока стряхни пыль с ресниц. Негигиенично. — Стефани плавно двинулась к своему рабочему месту.

Элен углубилась в работу. Если просто тупо переносить чертеж, не меняя масштаба, то на это требуется не столько голова, сколько умелые руки. А голова свободна в это время думать, о чем пожелает.

Стоит признаться, что вся сегодняшняя возня выглядит смешно и глупо. И глупого даже больше, чем смешного. А может быть, совсем не смешно, а только глупо.

Рассуждаем дальше: если у меня серьезное чувство, то как можно было пойти на подобный розыгрыш? Но если я тем не менее пошла на него, значит ли это, что у меня несерьезное чувство? Здесь ощутим какой-то сбой в логике… Я никогда не была сильна в логике. Возможно, Стефани права: я придумала себе героя. Кто он? Отныне этот человек именуется холодным словом «босс».

Можно по-другому: мистер Ф. Дж. Джексон. Просто мистер Джексон. Филипп Джексон… Филипп… Или еще интимнее — Фил… С каждым новым, теплеющим вариантом имени героя тот, однако, не становился ближе. Наоборот, как в перевернутом бинокле, удалялся и удалялся. Тогда снова перевернем бинокль. Пусть будет только «босс». Я выполню ваше дурацкое задание, босс!

Одно не понятно: почему, едва я вас увижу, босс, теряю разум? Кто мне может объяснить, почему при одном взгляде на вас я начинаю дрожать? И заглушаются доводы рассудка, и странными становятся речи. И пропадает прежняя Элен Олдфилд.

Итак, рассудок безмолвствует. Здравого смысла не осталось. Даже легкомыслие — и то улетучилось. А душа? Она-то почему молчит и не наставляет на путь истинный? Молчит? Тут хоть кричи, разве расслышишь ее голос за ударами сердца, за оглушающим шумом, пульсирующим в ушах?

— Я приветствую всех моих замечательных помощников! — прозвучал голос, повергший Элен в полное смятение. Он!

Мистер Ф. Дж. Джексон собственной персоной стоял на пороге своего кабинета и дарил присутствующих доброжелательным взором. Первый кивок адресовался мисс Имоджен Бартон, которая в ответном восторженном приветствии так замахала руками, что стала походить на ветряную мельницу.

Снисходительного кивка удостоилась и Стефани. Все остальные — тоже. Взгляд самоуверенного босса обходил лишь стол, который до сегодняшнего дня оставался не занятым. Однако и туда в конце концов добрался. Глаза Джексона от изумления округлились, брови взметнулись вверх, губы, с которых готовы были сорваться какие-то слова, остался полуоткрытым.

Каково было Элен видеть подобную реакцию? С одной стороны, именно это и планировалось, с другой… Но так реагировать — это уж слишком! Запланировано было легкое удивление, после которого надо выходить на задание номер два. А тут…

Элен поняла: Джексон и не видит ее лица. Его, наверное, до предела возмутило неприемлемое сочетание цветов. Несуразное пятно просто оскорбляло его эстетическое чувство.

Элен низко опустила голову, решив избавить босса от непредвиденных эмоций. А тот сумел взять себя в руки.

— Милые леди, — сказал мистер Джексон, — у меня к вам большая просьба. Давайте откажемся от идеи собирать деньги на подарок Мэри Эванс. Вы удивлены? Поясню свою мысль. Во-первых, руководство нашло возможным выделить мисс Эванс небольшое содержание. Во-вторых, беспрецедентный сбор средств в пользу молодой матери и ее младенца может показаться человеку обидным именно в силу необычности подобного дружеского жеста. В чем, собственно, дело? Ну, родила незамужняя женщина ребенка, и что же? Мы, живущие в конце двадцатого века, вряд ли исповедуем ханжескую мораль наших бабушек и дедушек.

Мистер Джексон обвел глазами своих примолкших сотрудниц и, видимо, остался удовлетворен их реакцией, после чего мягко улыбнулся и пошел между столами, заинтересованно вглядываясь в чертежи и находя для каждого слова поощрения.

Так неспешным шагом мистер Джексон добрался до стола новенькой. Остановился, заглянул в чертеж. Задумчиво проговорил:

— Рука твердая, мисс… простите, пока не выучил вашу фамилию…

— Элен Олдфилд.

— …мисс Олдфилд, — закончил босс похвалу руке. Он с видимым усилием заставил себя посмотреть в невыразительное, безвкусно раскрашенное лицо странно одетой девушки.

— Вам понятны мои доводы в отношении Мэри Эванс?

Элен кивнула, не поднимая глаз.

— Вы у нас новичок и должны воспринять главные принципы нашего коллективного сосуществования. Человеку со стороны может показаться чем-то из ряда вон выходящим нежелание руководителя обеспечить сбор средств в пользу подчиненной, попавшей в беду. Начнем с того, что ситуацию Мэри я вовсе не считаю бедой. Уверен, она счастлива. Согласны?

Элен выказала полную солидарность с мнением мэтра.

— Я ведь исходил из того, что у каждой семьи свой достаток, и будет неправильно, если я, возглавляющий мастерскую, и вы, мисс Олдфилд, не заработавшая еще ни фунта, сделаем одинаковый взнос в пользу молодой матери. Вы согласны?

Она была согласна, о чем дала понять кивком головы.

— А верхние строчки в списке вас будут непременно провоцировать на более крупный взнос, который, возможно, вам не по карману…

Элен решилась подключить к выразительным жестам еще и голос — Стефани не зря предупреждала: поддакивай!

— Я была в таком же положении, как Мэри, — тихо призналась Элен. — И знаю, как иногда способны обидеть друзья, хоть и действуют они из самых добрых побуждений.

— О, — смутился Джексон, — я походя вторгся в личную драму…

— Ну что вы, никакой драмы! — выпрямилась на стуле Элен и смело взглянула в глаза босса — красивые, светло-янтарные глаза, в которых металась растерянность.

— Тогда тем более простите, — сказал мужчина, которого за минуту до этого нельзя даже было заподозрить в способности смущаться или теряться в разговоре.

Он сделал вид, что снова заинтересовался работой мисс Олдфилд, и опять с преувеличенным одобрением высказался в пользу твердой руки. Вдруг что-то задержало его внимание. И тут мастер неожиданно взял верх над человеком, потому что Филипп Джексон закричал громовым голосом, повергшим присутствующих едва ли не в шок:

— Что вы позволяете себе, мисс… как вас там?

— Элен Олдфилд, — терпеливо сообщила растерявшаяся Элен.

— Где вы видите на чертеже арочные окна?

Девушка молча провела рукой по ряду вычерченных окон.

— А на первом этаже вы их тоже видите?

— Нет, не вижу.

— Тогда почему же вам вздумалось отойти от проекта и наделить арками окна первого, хозяйственного, этажа?

Элен в считанные секунды прошла путь от испуга через растерянность к обиде. От обиды было рукой подать до раздражения, а там уж рядом оказалась и откровенная злость.

— Потому что глазу мешает это разностилье! — заявила она, еле сдерживая злые слезы.

— Великолепно! — воскликнул Джексон, возведя руки к потолку. Жест можно было бы счесть несколько театральным, если бы не искренность возмущения. — Скажите, а когда вы сегодня смотрелись в зеркало, вашему взгляду ничего не мешало?! — закричал Джексон, но тут же взял себя в руки. — Простите… — Он повернулся и широким шагом поспешил к своему кабинету. — Работаем, коллеги, работаем! — И захлопнул за собой дверь.

Стефани и Элен одновременно упали головами на свои чертежи. Остальные, обменявшись взглядами, пожали недоуменно плечами, но обсуждать инцидент не отважились. В удивленных глазах мисс Бартон нашлось место для явного осуждения поступка новенькой, плечи ее передернулись в возмущенной брезгливости. Голосом, в котором за ровностью тона угадывался гнев, она произнесла:

— Мисс Олдфилд, что за маскарад?

— А вам какое дело, мисс Бартон?

— Что за зелено-желтый карнавальный костюм, мисс Олдфилд?

— Мисс Бартон, вы предпочли бы меня видеть в карнавальном костюме сиреневого цвета?

— Замолчите, мисс Олдфилд!

— С удовольствием, но только после вас, мисс Бартон!

Имоджен в раздражении бросила линейку на пол. Элен содрала с кульмана чертеж с ненавистными окнами. С минуту Элен молча стояла, оглядывая поле боя и присмиревших свидетельниц ристалища. Белесые ресницы трепетали от гнева, невидимые окружающим брови сошлись на переносице, алый бантик рта потерял очертания, вытянувшись в яркую линию. Боже, как мне повезло, что я не вижу себя сейчас! — подумала Элен. Гнев ее выглядел куда более страшным, чем она ощущала в душе.

Элен уже печатала шаг добротными туфлями, когда к ней бросилась Стефани, в отчаянии воскликнув:

— Элен!

И одно это слово показало коллегам, как отважна мисс Джонс, прилюдно выказывая сочувствие новенькой и несогласие — всесильной Имоджен Бартон.

Стефани догнала Элен у самой двери и сунула подруге в руки пластиковый пакет. Уже в коридоре та заглянула в пакет и увидела полупрозрачный голубенький дождевик. Ну что ж, неплохо. Зайти умыться? Черт их знает, где тут у них туалет? Ладно, и так сойдет. Элен вышла на улицу.

— Такси!

Таксист остановил машину и открыл перед девушкой дверцу. Первый человек за сегодняшний день, которого она не удивила — навидался за свою жизнь и не такого, бедняга!

— Куда едем, леди?

«Леди» махнула рукой, и машина повезла несостоявшегося архитектора к тетушке Барбаре.

Как странно, думала Элен, что одежда имеет такую власть над людьми. Сегодняшний карнавальный костюм диктовал мне линию поведения. Ну что, спрашивается, такого — желтый старомодный жакет и поношенная зеленая юбка? А ведь оглупили они меня! Неуверенность движений, приниженность чувств, зависимость от людского мнения… Да что там! Даже гадкая перепалка с этой сиреневой дурой и та была на уровне нелепой безвкусной девчонки.

Но если быть до конца честной, то сиреневая Имоджен здесь абсолютно ни при чем. Дура-то оказалась желто-зеленого цвета…

Ну и ладно! Когда-нибудь сегодняшнее происшествие станет лишь забавным эпизодом из разряда «Когда я была молоденькой глупышкой…»

В мастерскую, естественно, теперь ни ногой. Вот так, милый Фил, дорогой Филипп, уважаемый мистер Ф. Дж. Джексон! Да, из моей жизни навсегда ушел человек, со всех точек зрения достойный любви!

И с чего мне вдруг пришло в голову переделывать эти окна? Ну, во-первых, обидела простота задания, во-вторых, окна действительно мне не понравились. А мне больше всех надо? Стефани же предупреждала: не улучшать!

Однако почему он заговорил о личной драме? Чушь какая-то… И засмущался, растерялся… Элен и вправду однажды оказалась в дурацком положении из-за глупости друзей. Ребята из группы, в которой они со Стефани учились, решили собрать деньги на подарок Элен ко дню ее рождения. Ну и стали ходить с подписным листом, выбивая побольше денег и мало задумываясь над тем, что кому-то большой взнос не по карману. Сесили, девочка из обедневшей семьи, вообще отказалась идти на праздник. Плакала. Элен тогда очень переживала, но речь, конечно, о личной драме не шла. Просто отвратительный эпизод, сохраненный памятью в назидание самой себе.

Такси остановилось у входа в особняк Монтов. Элен расплатилась, дав шоферу щедрые чаевые как достойную компенсацию за дискомфорт, доставленный внешностью пассажирки.

4

Войдя в дом, Элен вознамерилась незамеченной проникнуть в свою комнату. Не тут-то было! Леди Монт, торжественно-нарядная, встретила ее на верхней ступеньке лестницы словами:

— Девочка моя, поздравляю!

— С чем, дорогая?

— С первым в твоей жизни трудовым днем! Сегодня ты стала совершенно самостоятельным человеком.

— Ясно. Спасибо, Барбара, только умоляю: никаких вопросов! Пока я не скину с себя эти отвратительные тряпки — ни слова не скажу. Я так вошла в образ девицы из трущоб, что и веду себя соответственно.

Элен тут же, на лестнице, стала сбрасывать с себя ненавистную одежду. Жакет метнула вправо. Юбка, брошенная молодой сильной рукой, чуть не угодила в старую леди.

Та, кстати, не без удовольствия наблюдала за резвыми движениями внучатой племянницы. Когда девушка предстала перед ней в одном белье, леди Монт с улыбкой произнесла:

— Теперь мы, наверное, можем, наконец, поговорить?

— Ни в коем случае! Только после полного очищения! В душ!

Мылась Элен долго и тщательно. Терла лицо так, будто задалась целью содрать оскверненную уродством кожу. Тетушка, снедаемая любопытством, что-то пыталась спросить из-за двери, но шум водяных струй заглушал ее голос.

Элен выключила воду, и в неожиданно наступившей тишине нестерпимо громко прозвучал вопрос:

— Так удивила ты его?

Закутавшись в ослепительно белый махровый халат, Элен вышла из ванной комнаты.

— Не то слово, дорогая! Так удивила, что он до сих пор, полагаю, не пришел в себя.

— Вот видишь, как все славно получилось! — возликовала леди Монт. Она окинула свою любимицу сияющим взглядом. Господи, как прелестно это дитя!

— Барбара, ты чему меня всегда учила? Терпение, терпение и еще раз терпение. Сейчас твоя очередь терпеть. Оденусь и расскажу все по порядку. Кстати, я есть хочу. С утра ни крошки во рту не было. Я, понимаешь ли, привыкла удивлять на голодный желудок.

— Это прекрасно! — воскликнула пожилая дама.

Элен вправе была поинтересоваться, чему дана столь восторженная оценка: голоду или традиции выходить на дорогу большого обмана, не сделав даже глотка кофе?

— Жду тебя в столовой! Мы приготовили тебе сюрприз.

«Мы приготовили» у леди Монт означало, что ее идею воплощали в жизнь Сара и Рут.

В столовой Элен ждал красиво сервированный на три персоны стол. Праздничный обед!

— Ба, нас трое?

— Я предполагала, ты придешь со Стефани. Кстати, что это ты так рано заявилась? А, понимаю: коллеги решили тебя пощадить ради торжественного случая…

— Да, Барбара, они такие. Им бы только кого-нибудь пощадить… Меня кормить в этом доме будут?

— Друг мой, мы ждали тебя позже. Я приготовила твой любимый винегрет по-лейпцигски.

— Ура! Раки мне, фрикадельки тебе.

— Ешь пока салаты, моя милая. У нас шампанское! Ради такого случая гуляем!

— Барбара, милая, ради какого, извини меня, случая?

— Элен, прекрати, не порть мне праздник. Моя маленькая девочка стала взрослым, самостоятельным человеком. Как ты думаешь, наверное, нам надо поставить в известность твоих родителей? Пусть хоть, узнав об этом, они почувствуют, что сами уже не дети… А Чарлз, бедный Чарлз, доживи он до этого дня, как бы порадовался…

Элен изобразила на лице грустное сомнение.

— Ба, не надо о дяде Чарлзе… Даже хорошо, что он не дожил до этого дня. — Столь туманно выразив свои соображения, Элен потянулась к салатнице.

— Подумай, девочка, что ты говоришь! — Леди Монт возмутилась так, что пришли в трепет шелка ее одежды.

— Ты не так меня поняла, Барбара. Я хотела бы оградить дядю от неприятностей, потому-то и радуюсь, что его уже нет с нами.

— Элен, ты же у меня добрая, хорошая… Попытайся выражаться яснее.

Обе собеседницы никак не могли выбраться из словесной пучины на ровную гладь содержательного разговора. Сложность несоответствия: тетя торопилась радоваться, а внучатая племянница не торопилась огорчать.

— Моя дорогая тетушка Барбара, твоя непутевая Элен изгнана с позором со службы и теперь является безработной. Ты огорчена? Вспомни, Ба, ты ведь совершенно не хотела, чтобы я работала, да еще в мастерской мистера Джексона, ты призывала меня работать над собой. Вот прямо сейчас и начнем…

Леди Монт молча переваривала полученную информацию и наконец произнесла с тяжелым вздохом:

— О, как изменились времена! Подумать только, человека выгоняют со службы лишь за то, что он посмел кого-то удивить, да?

Элен раздумывала над причудливо поставленным вопросом. Пожалуй, утвердительный ответ не будет слишком противоречить истинному положению вещей.

— Но надо и их понять, — я их так удивила, что им пришлось нелегко.

Собеседница была явно озадачена.

— Согласись, с жакетом ты перестаралась. Ресницы, странное лицо — это ладно, разные бывают уродства. Но в одежде нужно действовать тоньше.

— Ты права, Барбара. Абсолютно права.

Элен редко с такой определенностью признавала теткину правоту, чем совершенно сбила леди Монт с толку. И та решила взять тайм-аут, капризным голосом закричав:

— Сара! Сколько можно ждать?

Сара мгновенно возникла на пороге с неизменным подносом, на котором стояла бутылочка шампанского и два бокала: один пустой, другой с тетушкиным коктейлем.

— Я тебе кричала про совершенно другое, — успокоилась леди. — Всего-навсего хотела поинтересоваться, готово ли лейпцигское чудо? Что ты стоишь как вкопанная? Раз принесла, ставь на стол.

— Извините, мэм, через несколько минут несу, — заверила Сара, переставляя напитки с подноса на стол.

— Ждем. — Хозяйка была лаконичной. Неторопливым движением она взяла бокал и, привычно отодвинув в сторону соломинку, сделала хороший глоток. Потом повернулась к внучке и коротко бросила: — Рассказывай!

Элен рассказала все.

Барбара слушала внимательно, успешно справляясь с одолевавшими ее эмоциями. Один раз, правда, запыхтела от негодования:

— На службе в сиреневом элегантном костюме? Какая безвкусица! А что за аналогию ты там провела с Мэри Эванс?

— Помнишь бедняжку Сесили, которая плакала из-за того, что не смогла сдать деньги на подарок для меня?

— Конечно. Прекрасно помню. Сесили Грэхэм… Но вы ведь в конце концов помирились! Ты еще ей платье подарила, совсем, кстати, новое. И правильно сделала, оно тебе совершенно не шло…

— Давай сейчас не будем о Сесили. Случай отвратительный, но я вовсе не склонна его излишне драматизировать, как это сделал мой бывший босс.

— Но, может быть, при всех многочисленных недостатках у него мягкое сердце? Ты не находишь? Кстати, не понятно, если ты всерьез решила не ходить больше на работу, то как мы перейдем к варианту номер два?

— О чем ты, Барбара? Вариантов у нас ноль!

В дверь постучали. Получив разрешение, вошла Сара, на этот раз неся на подносе трубку радиотелефона.

— Мисс Элен, вас спрашивает мисс Джонс.

Элен, тяжело вздохнув, взяла трубку.

— Стефани, ну что там? Как ты-то, не пострадала из-за меня? Что?! Он так и сказал? Все-таки, как выясняется, я его знаю лучше, чем ты. Что-о? И ты не переубедила?

— Элен, — громким шепотом попыталась напомнить о себе Барбара, — пригласи Стефани, скажи, что уже накрыто и что мы ее ждем.

Девушка искоса взглянула на тетку, замотала головой и, прикрыв трубку рукой, сказала:

— Стефани звонит с работы. У них там аврал. — И снова в трубку: — Не может быть! Стефани, молчи и дальше. — Неожиданно для тетки Элен рассмеялась. — Зайдешь после работы? Ну, позвони хотя бы. Целую! — Девушка отложила трубку на край стола и тяжело вздохнула. — Фу! Ну и наделали мы дел!

— Мы? — разволновалась леди Монт.

— Ах, ну да, дело без тебя обошлось. Мы со Стефани… Такая формулировка тебя устраивает?

Тетку устраивало. Но невысказанный вопрос должен был еще прозвучать. И прозвучал:

— Так что же вы со Стефани такое натворили сверх того, то ты уже успела мне рассказать? Элен, не виляй и не отводи глаза, говори!

— Все скажу, милая, дорогая, золотая! Но держись! Босс вызвал Стефани и попросил передать мне извинения…

— Элен, в этом человеке что-то есть! Может быть, мы напрасно думали о нем дурно?

— Мы?

Тетушка, в очередной раз прильнула к бокалу. Явно тянет время.

— Ну не «мы», так вы со Стефани. Я-то его и вовсе не знаю, Дальше…

Элен продолжила:

— Так вот, человек, про которого я и Стефани напрасно дурно думали, сказал, что насчет арочных окон возможны разные мнения. Потом посочувствовал моему бедственному положению. Но одно его как-то насторожило: почему я хожу оборванка оборванкой, а пользуюсь готовальней, стоимость которой близка к стоимости автомобиля? Говорит, тщательно подбирая слова, чтобы не выдать своего подозрения: уж не стащила ли мисс Олдфилд у кого-нибудь уникальный инструментарий?

— И Стефани не сказала правды? Подарок тети!

— Вопрос к тете: какого дьявола она покупает такую дорогую вещь, а приличную юбку для бедной девушки не осилила? Нет, все-таки дядя Чарлз был наивным, легковерным человеком…

— Оставь в покое дядю! Ты уже не в первый раз в нашем разговоре упоминаешь его светлое имя…

— Прости, дорогая… Будешь слушать дальше?

— Я слушаю, — ответила леди Монт, все еще не пережившая обиду, нанесенную сэру Монту.

— Сейчас ты услышишь такое, что, смотри, не упади в обморок. Ты сильная, а вот дядя Чарлз этого бы не пережил.

Тревога за любимицу пересилила обиды.

— Говори, девочка.

— Босс поинтересовался моим ребенком. Спросил: девочка? мальчик? и сколько лет малышу?

— Твоему малышу? Господи… Элен, ты что-то скрываешь от меня или специально морочишь мне голову…

— Так я же брякнула в разговоре с ним, что мне понятны чувства Мэри Эванс.

— Слушай, какая интересная логика у этого человека! Особенно когда он готов сострадать… На этот раз я отказываюсь называть его дураком. Пожалуй, в данной ситуации дура ты!

— Согласна. Вполне справедливое замечание.

— Ты что-то сегодня подозрительно много каешься. Ну, а Стефани что?

— Стефани говорит, что от неожиданности только хлопала глазами. Да уж, доставила я ей хлопот, ничего не скажешь.

Леди согласно кивнула. Тут открылась дверь, и в столовую торжественно вплыла Сара с большим круглым блюдом.

— Лейпцигское чудо удалось как никогда! — сообщила служанка, чем вызвала у хозяйки раздражение.

— Уж что-что, а горячий винегрет мне всегда удавался, — сказала надменно леди Монт.

Сара поставила блюдо на середину стола, обменялась с Элен понимающей улыбкой и молча покинула столовую.

О, это лейпцигское чудо! На аппетитной горке овощной мешанины, центр которой украшал кочан отварной цветной капусты, были разложены раковые шейки и креветки вперемешку с фрикадельками. А по краю блюда лежали куски копченого языка.

— Так что, девочка, праздник отменен, но праздник продолжается? Не уносить же шампанское, не правда ли?

— За рождение моего ребеночка, а? У меня родилась… девочка, похожая на меня.

— Конечно, на тебя, — порадовалась леди. — Ты была очаровательным ребенком, — продолжила она, но вдруг подпрыгнула от только что пришедшей в голову мысли. — Элен! Опомнись! Какая девочка? О чем ты?

— Ладно, пусть мальчик, но мне все-таки хотелось бы девочку. — Элен тихо рассмеялась. — Ба, ну что ты нервничаешь? Ты ее полюбишь. Прелестный ребенок с голубыми глазами…

— Естественно, с голубыми, — выразила согласие тетка. — А волосы цвета хорошо заваренного чая, но с лимоном.

— Ты же все время твердила, что у меня волосы цвета умело заваренного кофе?..

Барбара снисходительно взглянула на собеседницу:

— Господи, рожать в столь юном возрасте! Стоит запомнить на будущее: с годами волосы темнеют, дружок… Ешь, дорогая. Когда еще нам выпадет праздновать твое поступление на работу! Предлагаю выпить за то, что все могло быть еще хуже.

— Куда уж хуже?

Леди Монт подняла бокал и, глядя добрыми глазами на свою любимицу, объяснила:

— Начнем с того, что ты и на самом деле могла оказаться уродливой бедняжкой в нелепом наряде. Если бы жизнь заставила, могла бы стащить готовальню, даже не подозревая о ее истинной стоимости. Родить без отца девочку с голубыми глазами и скрывать это от любящей тебя тетушки Барбары… Могла! Но что-то же тебя удержало, моя дорогая!

— Ба, ты прелесть! — провозгласила Элен и потянулась своим бокалом к бокалу неунывающей тетки.

А вечером, не выдержав груза новостей, пришла Стефани. Закрывшись в комнате Элен, девушки долго обсуждали трудные моменты минувшего дня.

Потом Барбара позвала подружек пить чай.

— Элен, так ты категорически не принимаешь приглашения мистера Джексона вернуться в мастерскую? — поинтересовалась Стефани.

— Конечно нет! Он меня обидел и не раз. Во-первых, брезгливо смотрел в мою сторону, ничуть не жалея девушку, с которой так жестоко обошлась природа. Во-вторых, заподозрил в краже. В-третьих, усомнился в моих профессиональных знаниях. А в-четвертых, позволил себе при всех наорать на несчастную мать-одиночку.

Монолог имел у присутствующих успех. Шелково-палевый бюст тети заколыхался от смеха. Стефани улыбнулась, радуясь тому, что подруга нашла в себе силы шутить. А Элен, исчерпав запас оптимизма, уже чувствовала приближение былой тоски. Человек, которого она полюбила, ради которого пошла, можно сказать, на все, еще никогда не был так недосягаемо далек, как сейчас.

Стефани с сочувствием смотрела на подругу, угадывая примерный ход ее мыслей. Но что посоветовать, как утешить — не знала.

— Напоминаю: тебя не уволили. Наоборот, ждут. Вполне можно решиться на вариант номер два, который, кстати, тебе будет куда больше к лицу, чем опробованный сегодня.

— И с какими глазами я заявлюсь в мастерскую? Нет, Стефани, это исключено!

Леди Монт с трудом переносила собственное неучастие в беседе юных особ. Она тоже не знала, что посоветовать девочке. Неординарное течение мыслей вылилось в неожиданный вопрос:

— Стефани, а где готовальня?

— О, Барбара, хорошо, что вы напомнили. Мистер Джексон предложил спрятать ее в своем сейфе.

Элен, казалось, ничего не видит и не слышит. Сидя в кресле, она раскачивалась из стороны в сторону, обхватив руками плечи. Отрешенный вид. Тоскливые глаза. Грустный голос.

— Ну, подскажите же, что мне делать? Что делать?

— Я знаю, что тебе делать! — вдруг бодро заявила тетка. И, убедившись, что услышана и внимание переключено на нее, провозгласила: — Отдыхать!

— О, тетя, от чего мне отдыхать?

— Поедешь куда-нибудь, развеешься. Еще и влюбишься! Ну, ладно, ладно, не буду. Хочешь, поедем вместе? Можем по Англии… Нет? Франция? Тоже нет… А в Рим? Не хочешь… И Америка не годится? А Россия? Слушай, это мысль! Там, кстати, есть Эльбрус, прекрасное место для горнолыжников!

Леди воодушевлялась от собственных слов, но ее энтузиазм не затронул Элен. Стефани, судя по ее виду, пропустила мимо ушей все географические восторги тетушки.

— Элен, а что мне сказать Джексону?

— Скажи коротко: уехала зализывать полученные раны в свое любимое местечко в горах, неподалеку от Санкт-Антона! Смертельно обиделась и уехала. Отдыхать! Перетрудилась и заслужила передышку вдали от человеческой черствости.

— На какие шиши?

— Элен, о чем она? — заволновалась леди Монт.

— Ба, Стефани справедливо заметила: той дурочке, которая сегодня познакомилась с мистером Джексоном, для того, чтобы в отчаянии покинуть дом, денег хватило бы, может, до Нортхемптона, да и то в один конец.

— Скажешь ему, что тетка-скупердяйка дала шиши под залог готовальни.

— Мысль! — воскликнула Элен и с этой минуты начала проявлять интерес к происходящему.

Как оказалось впоследствии, энтузиазм, выказанный ими в разговоре, иссяк, как только они встали из-за стола. Прошел один день, второй… Время тянулось тоскливо и однообразно. Вот тут и раздался неожиданный телефонный звонок. Стефани, милая, кроткая Стефани с нервным надрывом в голосе возопила:

— Элен, сматывайся!

5

Комфортабельный автобус сделал победный круг на площадке у подножия горы и остановился. Отъехали в сторону двери, и с высоких ступенек посыпались пассажиры, разминаясь и потягиваясь после долгой дороги. Шофер в тирольской шляпе, тулья которой была сплошь покрыта разномастными значками, снисходительно поглядывал на своих недавних подопечных, которые для него были на одно лицо.

Впрочем, в каждой группе обязательно найдется два-три запоминающихся человека. На этот раз доброжелательный взгляд водителя выделил голубоглазую юную шатенку, пушистые волосы которой искрились на солнце золотыми переливчатыми нитями. Среднего роста молодой человек с симпатичным открытым лицом помог девушке спрыгнуть с высокой ступеньки. Эти двое, судя по всему, стоят на пороге курортного романа. Красивая пара.

Внезапно все звуки перекрыл голос из репродуктора:

— Фрейлейн Олдфилд, прибывшую автобусом из Мюнхена, просят зайти в здание администрации. Повторяю…

Шатенка округлила в недоумении свои иссиня-голубые глаза и растерянно оглянулась по сторонам, будто пытаясь найти у своих попутчиков объяснение прозвучавшему приглашению. Водитель автобуса приветливо улыбнулся девушке и рукой указал в сторону аккуратного деревянного строения: мол, вот она, администрация, там вам сейчас все и объяснят.

Испуг юной леди был столь очевидным, что Сэм Френч, временный кавалер Элен, вдруг почувствовал ответственность за судьбу своей попутчицы.

— Элен, я провожу.

— Спасибо, Сэм. Видимо, какие-то неприятности в Лондоне. Не могу понять, откуда вообще стало известно, что я приеду этим рейсом?

— Не волнуйся, сейчас все выяснится. Рассчитывай на меня.

Сэм почувствовал нечто похожее на удовлетворение оттого, что очаровательная попутчица воспринимается им как человек, чьи беды ему не безразличны. Но главное, что и Элен сочла вполне логичным его поведение — ее рука легла на дружески подставленную руку. Молодые люди торопливо миновали несколько ступенек крыльца и почти вбежали в коридор, где вынуждены были резко остановиться: после ослепительного солнца тьма внутри помещения казалась непроглядной.

Элен дала глазам привыкнуть к темноте и с удивлением осмотрелась. Она предполагала увидеть стойку администратора, откуда взглянет на нее приветливое лицо служительницы сервиса. Но перед встревоженной гостьей был лишь простор ухоженного паркета, ряд дверей, поблескивающих медными ручками, обильная зелень комнатных растений и мягкие кресла у зашторенных окон.

Из самого дальнего кресла навстречу вошедшим поднялся мужчина, но на какой-то миг задержался в своем движении вперед, тоже остановленный игрой света. Яркое альпийское солнце светило через открытую дверь в спину девушки, и на ее лице мужчине были видны разве что белки глаз, расширенных в ожидании тревожной вести.

— Мисс Олдфилд? — на безупречном английском языке осведомился незнакомец.

— Да, я Элен Олдфилд. Что случилось?

— Не волнуйтесь, все в порядке. Я, чтобы передать вам привет из Лондона, уже не в первый раз жду здесь этот дурацкий автобус из Мюнхена. Почему, черт возьми, из Мюнхена?

— Вы ждете? Что за ерунда!

Элен не могла никак отойти от пережитого волнения и в злом нетерпении вцепилась в локоть Сэма, который посчитал это достаточно красноречивым знаком для того, чтобы выступить на сцену со своими защитными функциями.

— Простите, мистер…

— Джексон. Филипп Джексон.

— Сэм Френч, — представился в свою очередь молодой человек. — Мистер Джексон, судя по всему, встреча с вами не доставила мисс Олдфилд ничего, кроме нервотрепки…

Тут Сэм вынужден был прервать свою запальчивую речь, так как почувствовал, что у его подзащитной словно ноги подкосились.

— Подожди, Сэм. — Элен машинально поправила волосы и мягко отстранилась от спутника. От волнения глаза ее увлажнились, что придало их яркой голубизне некую перламутровость.

— Мистер Джексон, я ничего не понимаю. В Лондоне все в порядке? Барбара… Простите, леди Монт здорова?

— Я же вам говорю: все хорошо. Леди Монт, напутствуя меня, говорила, как диктовала: пусть Элен отдыхает, получает удовольствие от каждого прожитого дня. Пусть ее ничто не заботит… Ну, в том, как я понимаю смысле, что за ребенка вы можете быть спокойны.

— За ребенка? — растерянно взглянула на собеседника Элен.

— Да, за вашу девочку. Простите, если я…

— Леди Монт сказала именно так?

— Во всяком случае, я прекрасно понял, какую мысль леди столь настойчиво пыталась мне втолковать.

Элен с облегчением вздохнула. Тетка, конечно, много чего может наболтать, но не до такой же степени…

— Мистер Джексон, я еще не все до конца поняла, но спасибо вам за хлопоты. А сейчас, извините, лучше уж мы с Сэмом… Вернее, лучше мы как-нибудь без Сэма…

Пока Элен тщетно пыталась перебороть смущение, формулируя свою мысль, Филипп, попривыкнув к резкому контрасту света и тьмы, наконец разглядел девушку, и его реакция вылилась в реплику, вернувшую собеседников едва ли не к началу разговора:

— Простите, вы действительно Элен Олдфилд? — И вдруг лицо Джексона осветило, нет, еще не понимание, скорее радостное осознание какой-то прошлой глупой ошибки. — Мисс Олдфилд, ну вы меня и удивили!

— Правда? — улыбнулась Элен.

И все встало на свои места: хотела удивить и удивила. Вот и славно! Неожиданно сработал вариант номер два, который, по мнению Стефани, Элен к лицу куда больше, нежели тот, что уже успел стать дурным воспоминанием.

— Но я никак не могу понять, почему вы здесь и почему решили, что я выберу этот сумасшедший маршрут из Мюнхена?

Джексон, судя по всему, сейчас испытывал тот особого рода энтузиазм, который охватывает человека, неожиданно для самого себя выполнившего свой долг успешнее, чем предполагалось. Да и встретить красивую девушку вместо той лахудры, которую ожидал увидеть, вполне достаточно, чтобы настроение резко улучшилось.

— Сразу, Элен, всего не объяснишь, но у нас еще будет на это время. Вы, насколько я понимаю, приехали сюда вместе с мистером Френчем?

— Да, мы приехали вместе, — беззаботно откликнулась Элен.

Сэм после этих слов приободрился. Кажется, Элен хочет оставить у этого человека впечатление, что они оказались вместе не случайно. Во всяком случае, Джексон именно так понял, потому что каким-то тусклым голосом спросил:

— Видимо, вы уже знаете, где остановитесь? Разрешите зайти к вам, чтобы передать небольшую посылочку от леди Монт?

Элен отчаянно затрясла головой, пытаясь не допустить новой неразберихи.

— Мы с мистером Френчем вместе приехали на автобусе.

Смысл ее заявления был понят Сэмом, но не тем, кому оно адресовалось. Джексон кивнул и не без надменности в голосе сообщил:

— Я сообразил. Прекрасно, что есть кому за вас постоять. Молодой красивой женщине рискованно появляться на курорте без спутника.

Элен разволновалась от своей неспособности четко объяснить ситуацию. Что бы она сейчас ни произнесла, все будет истолковано превратно.

— Мистер Джексон, я еще не знаю, где остановлюсь…

— Если ваше нежелание встретиться со мной так велико, я мог бы оставить вам посылку на почте, — поспешно заверил Джексон.

— Да подождите вы! — взмолилась Элен. Потом, переведя дыхание, сказала подчеркнуто медленно, будто растолковывая очевидное непонятливому ученику: — Так как я еще не знаю, где остановлюсь, предлагаю встретиться… Завтра, ровно в полдень, здесь, на этом самом месте.

— Договорились! Если вдруг потребуется моя помощь, то на всякий случай вот мой адрес. — Он вынул из кармана уже надписанный конверт, оторвал край и протянул бумажку Элен.

— Благодарю, мистер Джексон. До свидания! — И, резко повернувшись на каблуках элегантных сапожек, девушка поспешила к выходу, оставив Сэма в не самой приятной для него позиции.

Мужчины какое-то время молча и в достаточной мере неодобрительно рассматривали друг друга, потом, словно по команде, перевели взгляд на стремительно удалявшуюся женскую фигурку. Стройный силуэт резко выделялся в освещенном дверном проеме.

Спокойно, спокойно, скомандовала себе Элен. Перейди на нормальный шаг.

Водитель автобуса достал ее сумку из багажного отделения и улыбнулся:

— Все в порядке?

— Да, спасибо.

— Вам помочь? — показал он глазами на ее скромных размеров сумку.

— Благодарю, не надо. Впрочем… Вы не подскажете, где здесь можно остановиться?

— Везде, фрейлейн. Весь городок к вашим услугам. — Водитель остался доволен тем, как он удачно продемонстрировал местное гостеприимство.

— Мне нужно, чтобы не очень дорого…

— Тогда обходите стороной здания с большими вывесками и стучитесь в любой дом, на котором увидите объявление о сдаче комнаты. А ваш спутник? — задавая вопрос, водитель смотрел не на дверь, из-за которой как раз в этот момент подчеркнуто ленивым шагом выходил Сэм Френч, а на его вещи: дорогие лыжи, огромная спортивная сумка, кожаные футляры каких-то замысловатых форм. Экипировка молодого человека внушала почтение: этот не попросит адресок отеля подешевле.

Элен тоскливо взглянула на Сэма и тихо сказала:

— Спасибо за поддержку, Сэм. И извини, что все так по-дурацки получилось.

— Мы еще увидимся, Элен?

— Конечно, Сэм.

— А ты знаешь, куда тебе идти?

— Знаю, конечно. — Элен улыбнулась водителю автобуса.

К Сэму, судя по всему, начала возвращаться самоуверенность.

— Послушай, парень, — обратился он к водителю, — не вижу машин. Может, подбросишь меня до отеля на своей карете? Какой здесь считается лучшим из средних?

Водитель выказал явную готовность услужить, но был смущен необходимостью оставить хрупкую голубоглазую фрейлейн без помощи.

— Поезжайте, прошу вас, — уже с досадой в голосе произнесла Элен, чувствуя, что ей стоит поторопиться, так как, чего доброго, сейчас появится Джексон. Надо срочно уносить ноги. Девушка вскинула сумку на плечо и двинулась вверх по узкому тротуару.

Пристанище Элен нашла в первом же доме, который привлек ее внешним видом: яркая черепица, ослепительно белые стены, цветущие растения на подоконниках. Средних лет хозяйка, полная, благодушная, с густым глянцевым румянцем на щеках, широко улыбнулась гостье. Рукопожатие ее, надо сказать, было не по-женски сильным. Ну и ручища!

По-английски фрейлейн Клара Берг говорила на удивление хорошо. Поинтересовалась, что нужно юной леди: апартаменты? комната с полным набором удобств? или что-нибудь попроще?

Элен судорожно соображала, что предпочесть, исходя из якобы убогого содержимого кошелька. Решение озарило внезапно: а почему, собственно, не апартаменты? Уступка Джексону, этому непрошеному обличителю сытости своих сограждан, сделана, поскольку домик выбран скромный. А уж внутри-то дома имеет она право себя побаловать лучшим, что там найдется?

То, что хозяйка назвала гордым словом «апартаменты», представляло собой подобие небольшой квартирки. С туалетом, ванной комнатой и даже маленькой кухней. Уютная спальня и небольшая гостиная с балконом, который при ближайшем рассмотрении оказался выходом на боковое крыльцо дома. Что очень порадовало Элен: не надо будет каждый раз беспокоить хозяйку, зависеть от ее представлений о том, когда положено спать, а когда гулять. Фрейлейн Берг, правда, высказалась насчет того, что лучше пользоваться парадным входом, но ключ от боковой двери тем не менее вручила сразу же.

— Камин топить вам не придется. В доме тепло.

Элен молча кивала, думая при этом: пойду я общим коридором, когда есть отдельный вход, как же! Камин не топить? Да разве можно упустить удовольствие после катания посидеть у весело горящего огня!

Последняя просьба была высказана хозяйкой с приветливой улыбкой: стараться не ложиться на кровать в спортивной одежде. Как только дверь за фрейлейн Берг закрылась, Элен тут же, в чем была, брякнулась на высоченную широкую кровать, наряженную, как деревенская невеста, в оборки и кружева. Элен вытянулась на удобном ложе, пристроив ноги, с которых и не подумала снять сапоги, на высокую спинку кровати. Наступило время обдумать происшедшее и наметить план на завтра.

Сегодняшняя встреча ясно показала: мисс Олдфилд вызывает у мистера Джексона если не симпатию, то интерес.

Что мешает дальнейшему благоприятному развитию событий? Глупость и вранье вышеозначенной мисс Олдфилд! Теперь надо искать выход из создавшегося положения. Прежде всего разобраться с девочкой… Это мифическое дитя уже сыграло свою роль, усугубив, надо полагать, у Джексона ощущение вины. Теперь настала пора развеять дурацкие вымыслы о существовании внебрачного ребенка.

Насчет бедности… Надо постепенно выводить человека из заблуждения… Арочные окна прощены. Готовальня? Пусть и здесь восторжествует правда: подарок — и все тут! А остальные мелочи вряд ли всплывут в разговоре.

Массу непредвиденных сложностей может таить письмо от Барбары. Но об этом будем думать по мере поступления неожиданностей, которые неизбежны, когда дело касается тетушки.

Главное свершилось: оба здесь! И, будьте уверены, мисс Олдфилд покажет себя на слаломной трассе во всем блеске!

Элен улыбнулась и рывком спрыгнула с кровати. Пора на улицу. Надо перекусить где-нибудь и пройтись по магазинам, а то хозяйка со смущенным недоумением отметила спартанскую скромность багажа постоялицы. Предстоит еще поломать голову, чтобы покупки не выглядели слишком дорогими.

Лыжи, конечно, должны быть хорошими, раз уж решено удивлять Джексона спортивным мастерством. Но тут любой дурак догадается, какая прорва денег истрачена. Может быть, взять напрокат? Или купить подержанные? Да, пожалуй, лучше приобрести не новые, но высококлассные, «с чужого плеча»…

Элен взглянула на себя в зеркало и осталась довольна: ничто не выдает усталости. Положив ключ от «своей» двери в карман куртки, она двинулась по коридору, выискивая хозяйку.

— Фрейлейн Клара, по какому адресу я могу отправить покупки?

Просьба явно понравилась Кларе, и она протянула Элен несколько визитных карточек.

— Не скоро вернетесь?

— Нет, не думаю.

Элен сказала так больше из вредности, нежели в точном соответствии с количеством намеченных дел. Нечего приставать! Дома не привыкла отчитываться, а тут еще будет румяная фрейлейн лезть с вопросами: куда, зачем, с кем, когда? Обойдешься, Клархен!

Клара, судя по всему, сделала для себя вывод на будущее: с этой очаровательной синеглазой жилицей отношений накоротке не предвидится. Ну что ж, разные бывают люди. Ей ли не знать! Сколько тут всяких перебывало! Иные до сих пор шлют красивые поздравительные открытки к праздникам. А были и такие, что, едва за порог, ни они, ни их не вспомнят. Особенно привязывались к хозяйке те, кому она оказывала профессиональную помощь как медсестра. Но, судя по всему, очаровательная англичанка — не тот случай.

Как же Элен любила обстановку зимнего курорта! В дообеденное время, когда солнцу осталось отработать каких-нибудь полтора-два часа, городок как будто вымер. Лыжные трассы притянули к себе спортсменов. Сейчас они, молодые, красивые, легкие, мчатся по склону, чтобы с трудолюбием муравьев вновь подниматься вверх и вновь бросаться вниз, получая наслаждение от скорости, от собственной отваги, от ощущения власти над своим телом.

Пройдет час-другой, и все они, созданные для полета, тяжелой поступью, в негнущихся ботинках, пойдут каждый в свой отель, и за цокотом пластиковых подошв пропадут на время все остальные звуки. Вид у них будет такой, будто в конце радостного солнечного дня всем поровну выдается полная порция усталости. Завтра Элен станет одной из них, и только отсутствие загара выдаст в ней новичка нынешнего сезона.

Завтра? Но ведь она сдуру сказала, что в двенадцать часов будет ждать Джексона у автобусного круга… Глупость какая — терять целый день! Если удастся быстро справиться с покупками, надо просто-напросто зайти в отель к Джексону.

Когда Элен намечала поход по магазинам, она заранее раздражалась от предстоящей суеты. Но, оказалось, все не так и сложно. При помощи любезного продавца Элен сразу удалось приобрести чуть-чуть поцарапанные бело-голубые лыжи фирмы «Фишер», не самые пижонские, но вполне приличные.

Еще Элен купила много чего: палки, ботинки, солнцезащитные очки… Покупки обещали доставить сегодня же по указанному в Клариной визитке адресу. Туда же принесут и пакет с лыжным комбинезоном и перчатками.

Можно бы на этом и успокоиться, но не было чувства полного внутреннего удовлетворения. Платье! Вот что ей нужно! На всякий случай — какой такой «всякий случай», спрашивается? — необходимо платье для возможной вечеринки. И вечерний наряд был куплен! Цвет серо-голубой, лиф расшит блестками. Фасон? Платье плотно облегало фигуру, было в меру открытым, в меру длинным. Чудо, как хороша была эта вещь! Когда Элен примерила ее, молоденькая продавщица только руками всплеснула от восторга.

К новому платью нужны туфли. Нашлись и они — под стать платью серебристые лодочки на высоком каблуке. Вот теперь все. Интересно, и под каким же кодовым номером у тети Барбары прошел бы этот вариант экипировки? Два-бис?

Была осуществлена еще одна покупка, которую Элен предпочла сделать быстро, будто не придавая вещице никакого значения, — прелестная кремовая ночная рубашка. Зачем купила? Тоже на всякий случай? Вот и выдала сама себя самой себе. Этот невесомый сверточек Элен тоже сначала хотела отправить с посыльным, даже адрес написала, но, подумав, взяла пакетик с собой.

Перекусив в небольшом уютном кафе, Элен, не застегнув куртки, вышла на улицу. Только тут, когда улеглось душевное смятение, когда оказались выполненными все намеченные дела, она вдруг почувствовала, что ее переполняет неудержимая радость. Боже, как же хорошо, что она решилась приехать сюда! Еще не осознавая до конца, чем вызван неожиданный душевный восторг, она замерла, вглядываясь в окружающий мир. Неужели она уже шла этой дорогой и не видела этих прекрасных гор? И не замечала причудливой игры света?

Густая сероватая дымка задергивала свой занавес в горной расщелине. Ветер, распрощавшись с солнцем, стал холоднее, чем днем, и решительнее шевелил кроны деревьев. Под его напором с веток падали мягкие пушистые сугробики и рассыпались, не успев достичь земли.

Сгущались сумерки, приглушая излишне театральные, яркие краски уходящего дня. Огненно-красное солнце упало за зигзагообразную линию горного хребта. Желто-серая туча еще не стала мрачноватой деталью вечернего пейзажа. Боже, как же красиво!

И она, Элен Олдфилд, тоже частица этого мира, и именно ей посылает ветер пушистые снежные поцелуи. Сейчас даже противна сама мысль о суете, которой были проникнуты все последние дни. Жаль, что она одна и не с кем разделить восхищение этим вселенским покоем.

Элен медленно двинулась по улочке, подбрасывая носками сапожек снег. У входа в ночной бар остановилась, чтобы при свете фонаря прочесть адрес на бумажке, которую дал ей Джексон. Улица Верхние террасы. Отель «Верхние террасы», комната номер 27-А. Элен с улыбкой перечитала забавный адрес. Все верхнее — улица, терраса, отель. Но направление дано: надо идти к горам.

Отель оказался довольно большим и комфортабельным, что особо отметила Элен, усмехнувшись над несоответствием декларируемого Джексоном аскетизма и хорошо оплаченных реалий жизни.

Номер Джексона был на втором этаже. Рядом такая же тяжелая темная дверь, но с литерой «Б». Смежные апартаменты, что ли? Неужели он действительно приехал не один?

Элен постучала.

— Прошу вас, входите. Входите же, не заперто! — послышался мужской голос.

А она не могла заставить себя сдвинуться с места, сердце бешено билось, ослабли колени. Уже хотела малодушно удрать, но тут дверь открылась. На пороге стоял Он. Джексон показался Элен еще выше и мощнее. И еще красивее, чем прежде: светлые волосы, ясные, с янтарным отблеском глаза. На нем были серые джинсы, легкий черный джемпер, надетый на ослепительно белую рубашку. Очень хорош!

— О, мисс Олдфилд! Знаете, я почему-то так и решил, что вы придете. Даже загадал про себя тайную примету, по всему выходило, что вы придете. — Говорил он просто, приветливо, внимательно вглядываясь гостье в лицо, будто боялся, что и на этот раз она выкинет какой-нибудь фортель.

— Простите меня за вторжение. Я даже не подумала, что вы можете быть не один…

— Не один? В каком смысле? Я тут один.

— Ну, эти «А» и «Б»… — Элен произнесла именно то, что секунду назад запретила себе говорить, и потому еще больше смутилась.

Джексон улыбнулся.

— Для сверхбогатых номера соединяют, для среднезажиточных — наоборот, вот и весь фокус.

— Вы сказали, что привезли посылку от тети. — Элен злилась на себя за то, что скованна, что не может преодолеть робость и что чувствует себя ребенком рядом со столь привлекательным, большим и взрослым человеком. А она-то, дуреха, мечтала, что наступит когда-нибудь момент и она подойдет к этому великолепному мужчине, положит руки ему на грудь и снизу вверх потянется в ожидании поцелуя.

Пока же руки Элен, сжимающие пакетик с ночной рубашкой, были неприятно влажными от волнения, глаза метались в растерянности, а ноги будто приросли к полу.

Заметил ли Джексон ее состояние, или просто по вежливой привычке, но он спокойно взял ее за руку и помог преодолеть те несколько метров, что отделяли Элен от мягкого кресла. Она послушно пошла за ним, послушно позволила снять с себя куртку.

— Присядьте, мисс Олдфилд.

Села. Затравленно взглянула на гостеприимного хозяина и не смогла выдавать из себя ни слова.

— Мисс Олдфилд, вы…

— Называйте меня, пожалуйста, просто Элен.

— С удовольствием, — обрадовался он. — Но только если вы с той же легкостью поменяете мистера Джексона на Филиппа.

— Да, Филипп.

— Вот и прекрасно.

Джексон с воодушевлением выдал предельную степень оптимизма. И с чего, спрашивается?

— Вы знаете, Элен, мне очень приятно, что вы здесь. Обстановка горнолыжного курорта вполне допускает некоторое отступление от лондонских условностей. А кстати, где ваш спутник?

— Он не спутник, — мрачно откликнулась Элен. — Он совершенно случайный попутчик.

— Правда? — Снова Джексон нашел повод порадоваться. — Ну и очень хорошо, что вы отважились прийти. Нам же есть о чем поговорить, не правда ли?

— Поговорить? Нет, нет, мистер Джексон, — всполошилась гостья.

— Филипп, — подчеркнуто строго поправил он.

— Бога ради, не надо сегодня никаких разговоров, Филипп! Если можно… А то мне придется вам что-то отвечать, в чем-то убеждать, чего доброго, еще и оправдываться.

— Как там на улице? — ослабил напряжение разговора Джексон.

— О, прекрасно! Погода великолепная.

— Завтра будет еще лучше, — поспешно заверил собеседник.

Замолчали. Первым нашелся Филипп. Продолжил эксплуатацию спасительной темы погоды.

— В это время года здесь практически не бывает плохой погоды. Солнце каждый день.

Господи, о чем бы они говорили, если б не было этой вечной темы?

— Я давно уже не видела такой красоты, — отозвалась Элен. — И никогда не ощущала себя в такой степени частью этого необъятного мира.

Он с интересом взглянул на девушку, чем еще больше смутил ее.

— Простите, я что-то слишком красиво стала говорить.

— Красивое чувство потребовало красивых слов, — бросился на выручку Филипп. — Это же так естественно… Выпьете что-нибудь?

Ну что ж, еще один проверенный способ уйти от предметного разговора.

— Могу предложить виски, джин. Или это крепковато для девушки?

— Пожалуйста, немного джина и много тоника.

Филипп стал колдовать над бокалами. Она молча следила за его ловкими движениями, за тем, как манипулировали руки, как бугрилась мускулами спина. Каждое движение Джексона лишь подчеркивало его притягательную силу, что смущало Элен новизной испытываемых ею душевных и физических переживаний.

Филипп вручил наконец гостье бокал, и, взяв свой, опустился в кресло.

— За вас, прекрасная незнакомка!

— Так уж и прекрасная, так уж и незнакомка, — усмехнулась девушка.

Он, казалось, был рад и такому ее немногословному участию в разговоре.

— Ну, насчет первого уж разрешите судить мне, а насчет второго… Вы для меня пока еще мисс Икс, — сообщил Джексон и пригубил бокал.

Элен еле сдержала улыбку. Если бы этот человек знал, как долго он сам в их бесконечных домашних разговорах просуществовал как мистер Икс!

— Да, Элен, вот посылка от леди Монт.

Он взял с полки аккуратный сверток и протянул девушке. Та поблагодарила и положила сверток рядом с собой на кресло, но тут же снова взяла пакет в руки.

— Вы позволите, я взгляну? Может быть, что-то срочное…

— Конечно, конечно.

В том нервном состоянии, в котором находилась сейчас Элен, у нее никак не получалось ловко вскрыть бандероль, бумага рвалась мелкими полосками. В посылке оказались две книги и какие-то мелочи, а сверху лежал сложенный вдвое лист почтовой бумаги.

Записка Барбары начиналась фразой, написанной меленькими буквами по-французски: «Здесь я все вру, правду найдешь в книге о Шекспире на странице 125».

Элен невольно рассмеялась. Джексон обернулся к ней, возможно, предполагая, что его посвятят в причину столь неожиданного веселья. Девушка пробежалась глазами по строчкам послания и улыбнулась Филиппу.

— Вы произвели на тетю очень хорошее впечатление.

— Не может быть! — всерьез запротестовал тот.

— Ну что вы! Тетя врет только в особых, специально оговоренных случаях, а тут она вот что пишет: «Мистер Джексон произвел очень хорошее впечатление. Он, возможно, излишне категоричен в выражении своего мнения, но это, думаю, говорит о его принципиальности и любви к правде и вообще о цельности натуры». И так далее. Все письмецо занимает строк двадцать, из которых половина посвящена вам.

— Элен, поверьте на слово, я не заслужил и половины этой половины.

— «Он, возможно, излишне категоричен…» Что же вы такое наговорили старушке, мистер Джексон?

— Филипп! — решительно поправил он.

— Так что же Филипп Джексон сказал моей тете? — лукаво улыбнулась Элен, с удовольствием замечая, что успокоилась и разговор ее уже не тяготит. Если так дело пойдет, то прямо сегодня можно будет приступить к операции «Долой ложь!». И начать надо с признания о мифическом ребенке…

— Ваша тетя, уж простите меня, довольно странная особа.

Улыбаясь, Элен кивнула в знак полного согласия.

— Может быть, я вторгаюсь в запретную тему, но считаю, что ей ни в коем случае нельзя доверять воспитание ребенка. Бог знает, кого она вырастит!

— С чего это вы решили?! — искренне возмутилась Элен. — Еще как можно! И с какой стати вы взялись судить об этом? Мои родители поначалу придерживались такого же мнения, но потом убедились, что были не правы. И вообще я не желаю обсуждать моих близких с едва знакомым человеком!

— О, Элен! Прошу прощения. Я понимаю, насколько для вас болезненна эта тема…

— Нет, вы не понимаете, насколько для меня болезненна эта тема!

Она резко встала, схватила неаккуратно распакованный сверток, перебросила через руку куртку и бросилась к двери. Остановить Элен было невозможно уже хотя бы потому, что она ни за что не показала бы Джексону злые слезы, которые текли по ее щекам. Элен знала, что он помчится за ней, поэтому кинулась не вниз по лестнице, а вверх. Здесь и провела те недолгие минуты, которые потребовались Джексону для того, чтобы убедиться: гостья исчезла.

Вот так и закончился день поисков большой Правды. Очередная нелепица отбросила Элен от широкой груди самого великолепного из всех мужчин мира. Отбросила так далеко, что теперь, наверное, ей уж не суждено, стоя рядом с ним, закинуть голову в ожидании поцелуя.

Но как Элен могла поступить иначе, если человек ей прямо в глаза заявил, что тетка вырастила из нее Бог знает кого? И ведь этот Джексон упорно лезет не в свое дело. Привык в собственной мастерской распоряжаться! О ребеночке, видите ли, всполошился!

Все опять пошло кувырком!

Элен не видела ничего вокруг. Величественный покой величественного мира был смыт потоком скорбных мыслей.

Клара встретила ее радостно. Видимо, осталась довольна зримым подтверждением благосостояния своей постоялицы. Лыжи, палки, ботинки нашли свое место на специальной подставке для спортивного снаряжения. Все пакеты с покупками аккуратно сложены в комнате гостьи. В своем желании продемонстрировать вершины домашнего сервиса хозяйка не сразу обратила внимание на разницу в настроении своем и Элен. Девушка стояла перед ней, вымучивая на лице благодарную улыбку и нервно прижимая к груди ставший неопрятным бумажный сверток.

— Что-то случилось, фрейлейн Элен? — осторожно поинтересовалась Клара, наконец уловив, что ее щебетанье не соответствует моменту.

— Извините, фрейлейн Берг, это, наверное, просто усталость. — Элен осталась довольна тем, что нашла в себе силы вспомнить о правилах приличия.

— Чашечку кофе? — Клара сменила регистр настроения, резко перейдя от радостного возбуждения к ненавязчивому сочувствию.

— Нет, спасибо. Не сейчас… Душ и спать — вот о чем мечтает мое тело. Вы не обиделись?

— Ну что вы! Конечно нет. Отдыхайте, милочка. Спокойной ночи!

Душ Элен приняла. А вот спать ей совершенно не хотелось. Завернувшись в халат, она легла поверх одеяла и взялась за тетушкино письмо. Сначала читала рассеянно, но вдруг, будто услышав милые интонации Барбары, уже с интересом дочитала послание до конца.

«Дорогая моя! — писала леди Монт. — Впечатление Икс, конечно, на меня произвел, но не совсем то, которое я выразила в лживой записке. Я еще раз убедилась, что ты, Элен, не лишена вкуса, хотя он и не всегда безупречен. Чарлз любил повторять, что ясность суждений есть признак скорее хорошего вкуса, нежели ума. Суждения у тебя ясные, но выражаешь ты их порой сумбурно, не правда ли?..»

Ох, милая тетя, правда! Еще какая правда!

«Тебе именно такой мужчина и нужен. Образумит, обогреет, защитит. Хорошо, что у тебя хватило ума это понять, Да, я в принципе одобряю твой выбор, но… У меня есть в запасе свое «но». Ты знаешь меня как человека достаточно смелого в оценках, а вот перед Иксом я спасовала. Не веришь? Это действительно так.

Я не лишена слабости, которую этот удивительно проницательный человек угадал сразу. Эта слабость — ты. И именно когда дело коснулось тебя, я сваляла дурака. Икс сказал, что я неправильно воспитывала тебя. Так и заявил! Девочку, по его мнению, надо воспитывать более строго. Признаю, что в какой-то мере он прав, но, согласись, только наглость молодости могла подсказать подобные слова! К тому же ты всегда останешься для меня девочкой, но в его устах мне не понравилось это, многократно им повторенное, слово. Мол, надо беречь девочку, надо уделять ей больше внимания. Если бы я сразу не поняла, что речь идет о его трогательном отношении к тебе, я бы его попросту выставила за дверь. Но, памятуя о твоей любви к Икс, я почти сдержалась. Ну, предприняла попытку поставить на место…»

Снова витает над ними призрак не рожденной девочки! И тетка-то, на что неглупый человек, тоже внесла лепту в продление жизни этого ребенка с волосами цвета слабо заваренного чая…

Мифическое дитя продолжает свою разрушительную деятельность. Непростительная оплошность со стороны Барбары! Ведь знала же про выдуманную девочку. Склероз? Видно, пасьянсы не всегда помогают…

«Кстати, он очень красив, хотя Стефани так не считает. Тебе не кажется, что Икс чем-то напоминает дядю Чарлза?..»

Не кажется! У тетки все красавцы напоминают Чарлза.

«Теперь о том, что ты должна знать непременно. Заявился Икс под предлогом, что должен лично отдать мне драгоценную готовальню! Выдумки, конечно! Просто, думаю, хотел убедиться, что Стефани не врет, говоря, что ты уехала. Мне кажется, ты в своей любви к нему несколько приуменьшила теплоту его отношения к тебе. Впрочем, допускаю, что я не права.

О твоем маршруте я ему проболталась намеренно. Специально передала через него посылку, чтобы он, чего доброго, не сбился с пути.

Про книги. Исследование творчества Шекспира предельно компетентно и серьезно. Знакомство с импрессионистами расширит твой кругозор, даже если к моменту получения моего письма между вами пробежит кошка…»

Считай, Барбара, что кошка пробежала. Хоть и не было никаких отношений, но пробежала…

«Учти: о твоем пристрастии к Шекспиру и импрессионистам я высказалась в присутствии Икс достаточно эмоционально».

Надо думать! А когда, интересно, тетушка ограничивала себя в эмоциях?

Элен отложила письмо в сторону и взяла книгу о Шекспире. Перелистала и закрыла. Шекспир, Шекспир! Вот с кем ей суждено— теперь проводить время. Что там еще пишет Барбара?

«Да, совсем забыла. О готовальне. Я призналась, мой подарок. Он удержался от каких бы то ни было упреков. Икс в курсе дела, что тебе позволено после психологической травмы на работе потратить на себя некую сумму. Кути! Целую. Жду известий. Всегда любящая тебя Барбара».

Тетка, конечно, потрясающий человек! Где там Шекспир?

За книгой Элен и заснула.

Завтра ее ждут горы!

6

Надо же! Все произошло так, как мечталось: едва Элен спрыгнула с подъемника, как сразу же в группе лыжников увидела… Нет, не увидела, а мгновенным прозрением угадала знакомую фигуру, хотя лицо толком разглядеть было невозможно: полосатая шапочка натянута до бровей, большие темные очки закрывают полфизиономии… И все равно не было сомнений — Он!

Красно-черный комбинезон подчеркивал особую красивую основательность фигуры: прекрасной лепки мощный торс, не юношеская, конечно, но достаточно тонкая талия, узкие бедра и длинные мускулистые ноги.

Странно, но Элен при виде своего героя не почувствовала ни тревоги, ни смущения, ни раскаяния за собственные грехи. Просто ощутила, как дрогнуло сердце от радостной неожиданности. Но на этот раз успел вмешаться разум, заставив эмоции смириться.

Рассудок подсказывал верно: никакой, собственно, неожиданности в появлении Джексона нет. Человек специально ждал Элен, чтобы загладить вчерашнюю вину.

Элен дала себе команду: постараться не вступать в беседу; как можно быстрее перейти к запланированному удивлению под номером три. То есть показать, на что она способна, когда на ногах лыжи, над ней только небо, а впереди снежная пропасть. Ведь в Лондоне она мечтала, казалось бы, о невозможном: вдруг когда-нибудь им суждено встретиться на горнолыжной трассе. И вот встретились! Отступать некуда. Настала пора удивлять!

Элен вполне правдоподобно сделала вид, что Джексона не заметила, и обратилась к одному из спортсменов, с которым встретилась внизу у подъемника, с просьбой помочь ей закрепить лыжи.

Молодой человек охотно откликнулся.

— Доброе утро, мисс Олдфилд. Не могу ли я чем-нибудь быть вам полезен?

Нечаянный помощник, все еще стоя перед Элен на одном колене, оценивающе оглядел подошедшего через плечо, перевел глаза на девушку и пришел к выводу, что может спокойно передоверить свою подопечную заботам этого человека.

— Счастливо, — сказал он, после чего отошел, навсегда исчезнув из жизни Элен.

— Элен, я хотел сказать, что…

— О, Филипп! — легко откликнулась Элен, жестом пытаясь остановить его попытку объясниться. Сейчас ей было совершенно не страшно. Горы освободили ее от изнуряющего смущения, от скованности, волнения. Снова в душе ожил вчерашний восторг перед этой необъятной ширью, перед красотой лежащего у ног мира. — Не слишком ли высоко мы с вами забрались, Филипп? — скрывая лукавство, спросила Элен. — Может быть, для разминки стоило попробовать свои силы на промежуточной высоте?

— Наверняка стоило! — ответил тот, откровенно радуясь, что и реплика Элен, и тон освобождают его от необходимости пускать в ход все те слова, которые он тщательно отбирал, готовясь к этой встрече. — Я, кстати, и ждал вас на нижней остановке, но, не дождавшись, решил подняться сюда.

Элен вынуждена была отметить его непосредственность и искренность. Никто не тянул Филиппа за язык говорить, что, мол, не случайна их встреча.

— Вы ждали? Зачем? — Трепет ресниц, в недоумении вскинутых на собеседника, придал вопросу оттенок искренности.

— Во-первых, я хотел извиниться перед вами за вчерашнее…

Элен перебила его, одаривая мягкой прощающей улыбкой.

— Господи, о чем вы?.. — беспечно махнула она рукой. — Здесь только горы, а все остальное не имеет ровным счетом никакого значения.

Кажется, я снова начинаю нервничать, подумала Элен. Только излишнее внутреннее напряжение способно придать интонации этакую веселую легкость. Элен рассмеялась. Потом отвернулась от Филиппа и стала энергично разминаться, имитируя движение слаломиста.

— Элен, — окликнул ее Джексон, — вы сами сказали, что, возможно, мы переоценили силы, забравшись так высоко. Может, не будем рисковать?

— Что вы предлагаете? На виду у всех спускаться не на лыжах, а на подъемнике? Но это не под силу даже моему женскому самолюбию. Представляю, как будете чувствовать себя вы.

— А вы хорошо катаетесь?

— Сейчас выясним. До встречи!.. — крикнула Элен и, с силой оттолкнувшись палками, бросилась вниз, унося с собой обрывок последней фразы.

Она неслась, ни о чем уже не думая, предоставляя телу вспомнить уроки прежних лет. Первый резкий поворот был выполнен, возможно, несколько жестковато, но потом все пошло как надо. Ноги сами стали чувствовать, когда напрячься, когда ослабить напряжение, палки лишь успевали фиксировать поворот за поворотом. Упоение скоростью — единственное, что чувствовала сейчас Элен.

Наконец она остановилась, выбросив из-под лыж фонтан снега. Свершилось! Фантастические, абсолютно нереальные мечты сбылись! Прикрыв ладошкой глаза от солнца, она взглянула на вершину, с которой несколько минут назад ухнула вниз, и только сейчас поняла всю степень опасности, коей себя подвергла. Где ты там, Джексон? Все еще стоишь, открыв рот от удивления? Это вам, мистер Икс, посвящался мой рискованный полет.

Скрип снега дал понять, что кто-то повторил ее достижение. Едва видная из-за нестерпимо-яркого солнца фигура чертила зигзаги по крутой трассе слаломного спуска. Хорошая техника, успела отметить Элен, склонная весьма строго оценивать чужое мастерство, как тут же поняла: Филипп! Лыжник резко притормозил, окружив себя каскадом снежных искр.

— Господи, Элен, вы меня не перестаете удивлять!

— Вот и прекрасно, — с удовлетворением заметила она.

— Где вы так научились?

— Помощь друзей плюс, извините за нескромность, природные способности.

— Значит, вам частенько доводится выходить на горнолыжные трассы?

— Гораздо реже, чем хотелось бы, — легко пустила в ход Элен домашнюю заготовку.

— Вы почти не разминались, не освоились с незнакомой трассой… Честно говоря, я очень испугался, когда увидел, как рискованно вы начали спуск.

— Вы тоже неплохо катаетесь, — милостиво заметила Элен, одарив собеседника смущенной улыбкой. А сердцем ликовала: снова удалось удивить! — Что же мы стоим? — Девушка усмирила яркую синеву своих глаз, прикрыв их темными, пушистыми ресницами, чем удачно скрыла свой восторг. — Горы ждут!

Подъемник поднял их к тому месту, где они недавно встретились. Снова они замерли на вершине.

— Ну что, Филипп, на этот раз махнем вместе? — И, одарив его белозубой улыбкой, Элен оттолкнулась палками и понеслась вниз.

Поворот, поворот, снова поворот… Резко влево, резко вправо. Скорость все выше и выше. Элен уже приближалась к тому месту горы, где делал первую свою остановку подъемник. Здесь надо быть повнимательнее: лыжников на горе прибавилось, много новичков. Как же вы неуклюжи! А ну-ка, смотрите, как это легко делается! Элен бросила тело вправо и… не вписалась в поворот! Заскрежетал под лыжами укатанный наст. Упала! Но скорость не была еще побеждена, и замелькали в воздухе лыжи, палки. Тело, еще секунду назад послушное, отказалось подчиняться команде мозга. Перевернулось — раз, другой, третий — и замерло.

Элен сначала ничего не почувствовала, кроме острой оскорбительной неудачи, и, лишь предприняв попытку подняться, взвыла от нестерпимой боли. Такой нестерпимой и всеобъемлющей, когда понять невозможно, что именно болит. Тело разом как огнем обожгло, и вдруг все провалилось во тьму.

…Сквозь замутненное сознание Элен ощутила присутствие людей вокруг себя. Смысл того, о чем говорили, до нее не доходил. Через причудливую смесь английских и немецких слов прорвались несколько понятных: «травма», «двигать нельзя» и, наконец, совсем тревожное: «вертолет».

— Нет! — Элен вложила все свои силы в этот крик, но и она, и окружающие услышали лишь громкий стон.

Как же дать понять всем этим людям, что она никуда отсюда не уедет?

Беспокойство девушки было замечено.

— Что? Что случилось, фрейлейн? Что сейчас вас тревожит?

Не открывая глаз, она прошептала то, что хотела бы сказать решительно и категорично:

— Я не хочу уезжать! Я не желаю, чтобы меня увозили. Отправьте меня в дом Клары Берг, я там живу. — Она закрыла глаза.

— Клара, тебя, что ли, она зовет? — сказал мужской голос.

— Элен, милочка, я здесь, я все время с вами. Вы попали как раз в мое дежурство. Успокойтесь, все будет в порядке.

Элен стоном реагировала на прикосновение осторожных, но сильных рук. Вздрогнула, когда Кларины пальцы дотронулись до лодыжки левой ноги, взвыла от боли, когда осмотр дошел до левого плеча. А руки медицинской сестры продолжали свое дело, и без умолку звучал ободряющий голос:

— С позвоночником, мне кажется, все в порядке. Поздравляю. Сотрясение, полагаю, есть, но вроде бы небольшое. Знаю, сейчас вас больше всего тревожит плечо. Все не так страшно, как можно было ожидать. Фрейлейн, придется потерпеть: вывих надо вправить немедленно. Мы же не хотим, чтобы такая красавица ходила кособокой, верно?

Элен не многое поняла из этой заботливой скороговорки, но интонации и вообще то, что рядом оказался знакомый человек, чуть-чуть успокоили девушку. Она вцепилась в руку Клары, та ласково похлопала по ее напряженным пальцам.

— Будет больно — кричите! Громко кричите. Чем больнее, тем громче, — посоветовала Клара и, выждав момент, резко, с едва уловимым поворотом, дернула руку Элен на себя.

Ослепительный по силе болевой шок разнес сознание в клочки, и пострадавшая провалилась в темную бездну, не успев почувствовать освобождения от страданий.

7

Сознание вернулось не сразу: сначала какой-то легкий шум будто включил мозг, потом стала наплывать боль. Первое желание — вернуться в безболезненную тьму. Потом все-таки захотелось узнать, где она, Элен Олдфилд, сейчас находится? Что с ней? Кто рядом? Элен попробовала открыть глаза, но даже такое простое движение отдалось болью.

Покаталась, называется! Еще раз, видимо, последний, пришлось ей удивить Джексона… Впрочем, он, может быть, и не знает, что с ней случилось. Среди голосов там, в Клариной больнице, его голоса Элен не помнит. А что, собственно, помнит?..

Элен открыла глаза. Потолок жилой комнаты — нет холодного ослепительного блеска больницы. Значит, не больница, уже хорошо… Если чуть-чуть скосить глаза, то в полутьме можно увидеть домашнего вида симпатичные шторы. Где же она все-таки находится? Перевела взгляд направо. О, это же апартаменты в Кларином доме! А рядом в кресле дремлет сама хозяйка, от одного вида которой теплеет на душе. Фрейлейн Берг, вы сейчас для меня самый близкий на земле человек…

Джексон потерян едва ли не навсегда. Потерян сразу по двум причинам. Первая, банальная: он же не знает, где мисс Олдфилд остановилась, и, значит, если даже захочет найти, не сможет. Вторая… Тут дело посерьезнее. Ей, Элен, возможно, не суждено подняться с постели до скончания века… Бедная Барбара!

Из глаз покатились слезы, но на середине щеки им что-то помешало двинуться дальше. Голова перевязана, и слезы лишь увлажняют бинт.

Клара зашевелилась в своем кресле, потом, судя по звуку, поднялась проверить, что с больной.

— Элен, дорогая, вы плачете? Это прекрасно!

Девушка среагировала на ее слова широко распахнутыми в недоумении глазами. Ну, у них, у австрийских медичек, и представление о прекрасном!

— Вы удивлены, что я так говорю? Но ведь ваши слезы сказали многое: вы в сознании, это раз. Вы пробуете сами определить, в каком оказались положении, значит, голова работает, это два. Вы не кричите от боли, следовательно, она немножко отпустила, правда? Вы уже вспомнили о близких и пожалели себя, представив их реакцию на случившееся, я угадала?

— Спасибо, Клара, — прошептала Элен, и снова ручеек слез потек по проторенному руслу.

— За что спасибо?

Клара достала салфетку и, как малому ребенку, вытерла Элен нос.

— Клара, скажите честно, не жалейте меня. Я буду ходить?

В ответ послышался добродушный смех.

— Вы еще спросите, будете ли вы жить? Будете! И жить, и ходить, и на лыжах кататься. Только на будущее учтите: когда работают ноги, не худо бы работать и голове. Разве можно после большого перерыва в занятиях спортом сразу браться за предельные нагрузки? Сумасшедшая девчонка! Могла таких бед натворить… — Клара очень правдоподобно изобразила сердитое недоумение.

Элен улыбнулась. И совершенно не обиделась на ее слова. Тем более что Клара права, чего уж там возражать… Рядом с Кларой — большой, сильной, доброй — Элен почувствовала себя действительно малым ребенком, да еще капризным, с мокрым, покрасневшим от слез носом.

— Что это на мне надето, Клара?

— Как что? Ваша ночная рубашка. Красивая вещь. Дорогая, наверное? Вы в ней прехорошенькая. В такой бы рубашке да к любимому…

— Откуда взялась здесь эта рубашка?

— Герр Джексон принес. Мне, кстати, очень понравился этот мужчина.

— Но у него же нет вашего адреса.

— Так вы свою покупку у него в отеле оставили, а на свертке была прилеплена бумажка с моим адресом. Он сюда примчался как ошпаренный раньше, чем мы вас привезли.

— Значит, приходил…

— Прилетел! Я его потом выгнать не могла. Он ваш любимый человек, Элен, я правильно догадалась?

— Мой бывший начальник, — беззвучно прошептала девушка.

Клара не услышала, но поняла, что ей возражают.

— Как хотите, можете не говорить. Сама все знаю.

— Это он сказал?

— Что?

— Что он мой любимый человек?

Клара передернула плечами, огорчаясь непонятливости пациентки.

— Нет, скорее убедительно показал, что он любящий человек.

Элен усмехнулась. И не Клариным словам, нет, — своим мыслям. Но, погрустнев, оттого что не способна сейчас как следует разобраться в только что услышанном, спросила:

— Я долго проваляюсь?

— От вас зависит. Будете спать, есть и не нервничать, все скоро придет в порядок. Везучая! Как только не разбились в лепешку, удивляюсь! Сейчас я сделаю укол, он и боль снимет, и сон нагонит.

— А почему голова перевязана?

— Содрали кожу в нескольких местах. Послушайте, ну и волосы у вас! Густые, вьются, а цвет… Даже не знаю, как назвать…

— Умело заваренного кофе — так говорит моя тетя Барбара.

— Ну что ж, она права. Кстати, помнится, мистер Джексон что-то про нее говорил.

Элен занервничала. Только не хватало, чтобы тетке сообщили о случившемся. Вместо одного несчастья будет два.

— Господи! Неужели Джексон сообщил Барбаре обо мне? Ведь эта неугомонная женщина все бросит и примчится сюда.

Клара отошла к столу, где стала позвякивать какими-то металлическими вещицами. Шприц, наверное, готовит. Потом прервала молчание:

— Не думаю. Кажется, герр Джексон, наоборот, не хотел, чтобы звонили вашей тете. Мы спросили, надо ли сообщать родным, а он говорит, если вы считаете, что с мисс Олдфилд все будет в порядке, то пока в Лондон сообщать ничего не буду. А потом уж как сама Элен решит.

Укол возымел действие. Пришел крепкий сон, через толщу которого не пробивались ни боль, ни сигналы измученного тела, уставшего находиться в одном положении.

Когда Элен проснулась, в висках пульсировала боль. Плечо, крепко схваченное повязкой, нестерпимо ныло. Лодыжка тоже давала о себе знать. Еще не открывая глаз, Элен заявила о своем пробуждении тихим стоном.

— Что случилось? — раздался рядом мужской голос.

Элен оторопело открыла глаза и встретилась с взволнованным взглядом Филиппа.

— Вы?! Почему вы здесь? Где Клара? — В вопросе прозвучало больше строгости, нежели хотелось Элен.

— Я сейчас позову ее. Как ты себя чувствуешь, Элен?

— Не знаю. Еще не поняла. Мне не нравится, что ты меня застал в таком виде!

Филипп широко улыбнулся:

— Ну, значит, все в порядке!

— Странный вывод.

— Еще недавно тебя совершенно не волновал твой внешний вид.

— Я что же, не все время была без сознания?

— Нет, ты разговаривала.

— И я видела тебя? Общалась с тобой?

Филипп изучающе смотрел ей в лицо, так доктор пытается по обрывкам фраз составить свое впечатление о состоянии здоровья больной.

— Ты меня узнала. Но я не все понял из того, что ты настойчиво пыталась мне втолковать.

— Я говорила?! Что?

— Насколько я смог понять, ты волновалась о ребенке, что совершенно естественно. Ты же еще не знала, чем дело кончится, и, наверное, боялась, что девочка останется сиротой. Твердила как заведенная: ее нет! ее нет!

От невозможности что-либо объяснить, от бессилия, от беспомощности Элен тихо заплакала, чем не на шутку встревожила Филиппа.

— Клара дома? Позови Клару, — скорбно опустив уголки рта, попросила она.

Филипп опрометью бросился к двери. В мгновение ока Клара была найдена и уже шелестела быстрыми шагами к комнате больной.

— Что случилось? — взволнованно спросила Клара.

— Шшш, — зашикал Джексон, а затем сказал покаянно: — Я во всем виноват! Расстроил Элен напоминанием о ребенке. У нее ноет все тело, глаза наполнены болью, а я как последний идиот затеял разговор о ее дочери!

— У Элен есть дочь?!

— Шшш, — снова зашипел встревоженный Филипп. — Не выдавайте, что я проговорился. Храните, как врачебную тайну. Клара, я пока побуду на улице, а потом, если позволите, зайду еще раз.

Когда Клара приблизилась к кровати, то увидела, что заплаканная Элен, морщась от боли, пытается преодолеть смех. Истерика?

— Элен, что с вами? Испугали мистера Джексона, теперь пугаете меня.

— Клархен, дорогая, закройте поплотнее дверь и подойдите ко мне.

Клара мгновенно исполнила просьбу. На ее лице застыло выражение озабоченного любопытства.

— Наклонитесь.

Слово больного — закон. Клара подставила ухо почти к губам Элен. Та еще немного помучилась, борясь со спазмами смеха, а потом сказала:

— Клара, у меня нет ребенка. Понимаете? У меня нет маленькой девочки. Но мне никак не втолковать этого мистеру Джексону. Он вбил себе в голову чушь какую-то про мою дочь и мучает меня своими утешениями и нравоучениями. Нет никакой девочки! Вы поняли меня?

Как любая женщина на ее месте, Клара была зачарована необъятными возможностями доверенного ей сюжета. Он защищает ребенка, которого нет. А она защищает себя, говоря, что нет никакого ребенка… Странная история! Помолчав в замешательстве, Клара участливо спросила почему-то шепотом:

— А на самом деле?

Элен не поняла вопроса.

— Что на самом деле?

— В действительности-то есть девочка?

В полном изнеможении Элен закрыла глаза и вдруг снова стала с видимым трудом выкашливать из себя смех, который усиливался тем больше, чем труднее было сопротивляться его неотвратимости.

Клара была совершенно сбита с толку. Чем она могла так осложнить дело? Что не так сказала?

— Сейчас, милая… Сейчас во всем разберемся. Только не плачь. Нет таких положений, из которых не найдется выхода. Это так, не будь я Клара Берг.

— Клара Берг, помолчи, пожалуйста, мне очень больно смеяться.

— Ты смеешься? — рассмеялась в ответ хозяйка. Но глаза ее не доверяли столь простому решению проблемы. Не легкомыслие ли бедной больной проявляется в ее неожиданном веселье? Клариному сердцу в этот момент было милее серьезное отношение к ребенку мистера Джексона. Но, в конце концов, он и старше этой прелестной девушки. — Элен, дорогая, ты хочешь, чтобы я сказала мистеру Джексону, что… Что мне надо ему сказать?

Элен молчала.

— Поговорим обо всем позже, хорошо, Клара?

— Да, — охотно согласилась та. — Мы сейчас освежим повязки. Постараюсь все делать так, чтобы тебе, милая, не было больно.

Не умолкая ни на секунду, пересыпая речь шутками, Клара делала свое дело с мастерством профессионала высокого класса. Когда процедуры были закончены, Элен, устало откинувшись на белоснежные подушки, попросила:

— Дай мне, пожалуйста, зеркало. Я, наверное, сейчас такая страшная…

Клара в ответ хмыкнула, а зеркало дала, только когда посчитала, что больная уже приведена в полный порядок. Клара сочла необходимым заново перевязать голову Элен не только в медицинских целях, но и по личным соображениям — ей удалось приукрасить симпатичную пациентку, выпустив на свободу пару кудряшек надо лбом и пару локонов у шеи. Оглядела свою работу и осталась довольна.

— Можно звать, — вынесла вердикт Клара.

— Кого? — встревожилась Элен. Уж не встреча ли с врачом ей уготована?

— Как кого? Герра Джексона, конечно. А то он замерзнет совсем. — Она отдернула занавеску, выглянула на улицу и с удовлетворением доложила: — Вон он ходит, бедный. Переживает. Красивый мужчина!

— Скажи ему, что я устала после процедур и сплю.

— Это как же так? Человек там ходит, ждет, а я выйду и совру? Нет, милочка, этого я не умею.

— Ты что, не умеешь врать? — Брови Элен поползли вверх от удивления.

— Ну, бывает, что солжешь умолчанием, это грех поменьше… А вообще стараюсь делать так, чтобы потом не пришлось каяться.

Вот, мисс Олдфилд, полюбуйтесь на фрейлейн Берг! Бывают же на свете такие люди… Не врут! И прекрасно себя чувствуют.

— Клара, а что ты имеешь в виду под ложью умолчанием?

— Ну, это когда надо бы возразить человеку или осудить плохой поступок, а ты, чтобы тебе спокойнее было, промолчишь, утаишь правду. Понимаешь, тебе, может, так и проще, а зло не наказано.

— Пожалуй, этот род вранья мне недоступен. Я почему-то всегда лезу со своими возражениями и своей правдой. Но совсем не врать скучно. Барбара говорит, что я не столько вру, сколько фантазирую. Так ты считаешь, что спокойнее живется, когда говоришь правду и только правду? Ну что ж, тогда зови своего красавца!

— Моего? Ну уж ты скажешь… Будь у меня такой, уж я бы его далеко от себя не отпустила. Он кто по профессии?

— Архитектор.

— А ты?

— Я тоже. Только я ма-а-аленький архитектор, а он большой, настоящий.

— Ты, наверное, устала от моих разговоров, — вздохнула Клара. — Может быть, тебе сейчас стоит поспать? Тогда и врать не придется…

Славная женщина. Только недавно познакомились, а такое впечатление, что давным-давно она обогревает тебя своим теплом.

Джексон вошел, смущенно улыбаясь.

— Можно?

— Заходи, Филипп. Знаешь, я, пожалуй, рада, что ты сумел меня найти.

— Ну, раз ты этому рада, то и я рад. — Он продолжал улыбаться, но в глазах угадывалась тревожная озабоченность. — Наш румяный эскулап сообщил, что тебе лучше и боли уменьшились.

— Клара не соврет! Мне она ужасно нравится. Если б я сумела хоть в чем-то походить на нее, пожалуй, мне удалось бы стать лучше, чем я есть.

— Элен, замри, пожалуйста, на промежуточном движении к совершенству. Но с хозяйкой нам действительно повезло.

— Нам? — удивленно вскинула брови Элен.

— Тебе или нам, какая разница? У нас сейчас с тобой общая цель — поскорее поставить тебя на ноги.

— Филипп, ты пойдешь сегодня кататься?

Тот ответил возмущенным взглядом. Мол, когда друг в беде, какое может быть катание? Они помолчали.

— Элен, ты не будешь возражать, если я просто посижу рядом с тобой и почитаю?.. Потребуется помощь — я рядом. Или сам что нужно сделаю, или Клару позову.

Если и дальше так дело пойдет, то она, Элен, чего доброго, воздаст хвалу своим болячкам. Никакими средствами ей не удалось бы добиться таких результатов в развитии их с Филиппом отношений, если бы не несчастный случай. Человек предельно заботлив, мягок. Посмотрела бы сейчас сиреневая Имоджен на своего любимца! Вся бы зашлась от зависти. А что сказала бы Стефани? Элен улыбнулась собственным мыслям и повернула голову к собеседнику.

— Если хочешь, оставайся, Филипп. Но не здесь, в гостиной посиди. А я подремлю немного. Мне еще подумать надо…

— Не берись за рискованные дела, зачем тебе сейчас думать? — улыбнулся Джексон. — У тебя найдется что-нибудь почитать?

— О, у меня с собой только пара книг. Кстати, монография о творчестве Шекспира весьма любопытна. Тебя не утомит подобное чтение? Вторая книга — об импрессионистах. Интересует?

— Боже мой, Элен, конечно, интересует. Но я удивляюсь другому: впервые встречаю девушку, которая на отдыхе читает не легкомысленный детектив, а серьезную литературу.

— Наверное, удивлять тебя — мой удел! — как можно беспечнее бросила Элен. — Знаешь, честно говоря, у меня еще не было времени ознакомиться с книгами, но Барбара, а она чтит Шекспира, пишет, что исследование любопытное.

— Старая леди всерьез увлекается Шекспиром? — не сумел скрыть удивления Джексон.

— О, Шекспир когда-то перевернул всю ее жизнь. Но не будем сейчас об этом.

Обезболивающий укол плюс таблетка транквилизатора — и истерзанное болью тело вновь обрело покой. Сон был крепкий, без сновидений, а пробуждение не напоминало тяжкого выныривания из не отпускающей вязкой тьмы. Когда Элен открыла глаза, сразу увидела сидящего у кровати Филиппа. К его лицу, казалось, навсегда прилипло выражение заботливой тревоги.

— Почему ты здесь? Я же просила побыть в другой комнате.

— Только что подошел! — горячо начал оправдываться тот. — Тебя что-то во сне беспокоило, и я решил проверить, как ты?

— Который час?

— Думаю, два или три. Мои часы остановились. Надо же, впервые в жизни забыл завести. Представляешь, мне перевалило за тридцать, а я еще не переживал большего потрясения, чем то, которое связано с твоим недавним несчастьем. Суди сама, как до встречи с тобой мне везло в жизни!

Будь это пару дней назад, уж Элен бы нашла быстрый и едкий ответ! А сейчас ей вовсе не хотелось искать в шутливых в общем-то словах Филиппа обидного для себя намека.

— Ты спал ночью?

— Вздремнул немного. И сейчас подремал бы, но увлекся книгой о Шекспире. Леди Монт права, дав ей высокую оценку.

— Ты ел? Ты вообще за все это время что-нибудь ел?

— Не волнуйся, Клара обо мне позаботилась, — ответил Филипп с улыбкой. Было видно, что проявленная Элен забота ему приятна.

— Иди к себе в отель и отдохни. — Теперь уже и она нашла удовольствие в том, чтобы проявлять заботу о Филиппе.

— Нет, уже не смогу. Не успею. Дело в том, что у Клары сегодня вечернее дежурство. Не волнуйся, перед уходом она к тебе зайдет. Приготовила для любимой пациентки что-то вкусное. Ты не возражаешь, если я посижу рядом?

— Сиди, пожалуйста, — строго разрешила Элен, — но мне не по душе, когда человек вынужден проводить чуть ли не сутки у постели капризной больной.

— Вот уж не назвал бы нашу больную капризной. Честно сказать, я был даже несколько удивлен…

— Удивлен? Я что-то тебя постоянно удивляю. Правда, Барбара меня уверяла, что в этом деле нельзя поддаваться усталости.

— Да, повторяю, я был удивлен, как стойко ты вынесла страдания. Если и стонала, так только во сне. Говорят, когда вправляли вывих, орала как резаная, но кто бы не орал на твоем месте? Болевой шок спас тебя от невыносимой боли.

— Филипп, мне не нравится, что ты так внимательно смотришь на меня. Я очень подурнела?

— Элен, ты задала вопрос именно в тот момент, когда я нашел в тебе сходство с одной из самых красивых женщин Англии конца прошлого века.

— С кем это? — Такой поворот в разговоре мог оказаться приятным.

— Дама печали… Джейн Моррис. Я не замечал этого поразительного сходства, пока боль не наложила отпечаток на твое лицо.

— Как красиво звучит! «Дама печали»… Она тоже, бедняжка, грохнулась с горы? — Элен поборола улыбку, желая задержать на лице то выражение, которое вызвало у Джексона лестную ассоциацию.

Увлеченный своим рассказом, Филипп не стал далеко уходить от темы и поведал грустную историю о безответной любви. Художник из «Братства прерафаэлитов» Данте Габриель Россетти был безнадежно влюблен в жену своего друга Уильяма Морриса, Джейн. Та видела в нем товарища, и если и шла речь об их близости, то имелась в виду близость исключительно духовная. Россетти считал свою возлюбленную воплощением красоты и ума.

Элен внимательно слушала.

— Ну и… Что дальше? Она полюбила его?

— Возможно, она и любила, но об их плотской близости и разговора не возникало, — устои общества не допускали подобного. В общем, как это ни грустно, Россетти сошел с ума.

— О-о-о! От любви?

— Ну, может, для того были и другие причины, но, в частности, и от любви тоже…

— Какая грустная история. Я хочу быстрее выздороветь, чтобы никогда больше не напоминать Даму печали. Но я не понимаю этих влюбленных: в конце концов, если дело такое серьезное, можно было встречаться тайно. Неужели любовь не имеет права презреть предрассудки?

— Предать друга и упиваться счастьем с его женой? Не велика ли цена?

— А то, что человек сошел с ума, это ты считаешь умеренной ценой? Существует же понятие «ложь во спасение»… Нет, я все-таки надеюсь, что Джейн что-нибудь придумала, чтобы утешить влюбленного Россетти…

Элен очень хотелось поменять грустную концовку романтической истории. Филипп не соглашался. Ему важнее трагичная правда, чем приукрашенный вымысел. Да что он знает о любви, этот Филипп Джексон?!

— Разве сумасшествие Россетти не убедительное свидетельство того, что эта пара не захотела запятнать свои высокие чувства грехом?

— А твоя печальная дама осталась и при уме, и при добропорядочном муже… И тебя устроил подобный финал? В общем, я не в восторге от внешнего сходства с Джейн. Может быть, у меня нет ее красоты и ума, но, надеюсь, это компенсировано наличием сердца. О нехватке такой малости они оба, судя по всему, даже не догадались.

Филипп с улыбкой выслушивал ее соображения, возражать уже не пробовал, боясь, видимо, тревожить больную спором.

— Но разве тебя не интересует, как выглядела Джейн? Серые глаза… Да-да, серые, а не ярко-голубые. Боль в какой-то момент замутила твои глаза, и их будто заволокло влажной дымкой. У Джейн были полные губы, даже, может быть, более полные, чем требуют каноны красоты. Дать тебе зеркало?

— Не надо.

— И еще у нее были совершенно потрясающие волосы — пышные кудри необычного цвета… Как бы это сказать?..

— Цвета умело заваренного кофе, так?

— Довольно точное определение.

В этот момент постучала в дверь хозяйка и с порога заявила:

— Герр Джексон, на полчаса фрейлейн просят покинуть их.

— Конечно, конечно, — всполошился гость и метнулся к выходу. — Я прогуляюсь немного. Вы, Клара, не волнуйтесь, ваша подопечная будет под присмотром. Оставьте, пожалуйста, дверь не запертой, хорошо?

— Ключ в кармане моей куртки. Вот от той двери. — Элен указала взглядом в сторону гостиной.

С ключом разобрались. Джексон ушел.

— Филипп очень устал, — грустно констатировала Элен.

— А кто не устал? — возразила Клара бодрым тоном.

Да уж, по ее виду никак не скажешь, что она устала. Тот же глянцевый румянец во всю щеку, те же приветливо-озорные глаза и скороговорка. Если бы специально надо было создать образ женщины, способной одним своим видом поднимать настроение, то моделью следовало взять фрейлейн Берг. «Дама без печали»…

Клара выполнила все свои обязанности по уходу за больной, помахала на прощание рукой и уже от порога заявила:

— Вернусь поздно вечером. Оставляю тебя на надежного человека. Не вздумай обижать его. Он хороший. Люби его!

— Постараюсь.

Интересно, что Элен никому другому не позволила бы так говорить с собой. Даже лучшую подругу Стефани одернула бы за бесцеремонное вторжение в личную жизнь. А с Кларой и не нашлась, как перевести разговор в шутку. Та всерьез, и Элен тоже.

— Ох, Клара, еще бы и ему постараться… — вздохнула девушка и услышала, как рассмеялась Клара.

— Уж этот-то влюблен по уши.

8

Трудно болеть, когда остаешься совсем одна. Сразу все внимание, никем и ничем не отвлекаемое, обращено только на себя. Ноет нога, саднит плечо. Голова тоже побаливает, но терпимо. Сколько же еще лежать так?

Барбара просила дать о себе знать. Как сделать это? Послать телеграмму? Тетка может обидеться, она ведь ждет подробностей, а в телеграмме особо не разгуляешься. Написать письмо? Эпистолярный жанр обязывает к пространным рассуждениям, а настроения нет. Попросить Филиппа позвонить? Это вообще было бы полнейшим безумием! Лучше всего задействовать Стефани. Эта выручит!

Мысли Элен незаметно перешли на предмет ее любви. Раньше раздумья о Джексоне ничего приятного не сулили. У Элен даже появлялось такое напряженное выражение на лице, что тетка безошибочно догадывалась, о ком грустит любимица. А сейчас все совсем иначе: только вспомнила о Филиппе, — и рот разошелся в улыбке.

Тут Элен услышала какой-то металлический негромкий скрежет. Филипп пытается открыть давно не открывавшийся замок «ее» двери. Наконец он вошел, внося с собой запах свежего морозного воздуха, и, стоя на пороге гостиной, бодро крикнул:

— Привет!

— Привет! Ты что-то очень долго возился с ключом.

— Попробуй совладать с замком; когда у тебя обе руки заняты.

Действительно, в каждой руке у него по большому пакету, которые он положил на кресло, а сам пошел раздеваться.

Элен безмятежно следила за его передвижениями по комнате. Как все, оказывается, может быть хорошо. Пришел любимый человек, и радостью отозвалось сердце, и умиротворение на душе. Вот если бы он еще любил… Она, без сомнения, симпатична ему, но что движет его хлопотами сейчас? Сострадание? Долг соотечественника? Естественный порыв выручить друга, попавшего в беду? Тоже, конечно, неплохо характеризует человека, но хочется большего. Эй, Элен, пожалуй, ты начинаешь выздоравливать! Что за мысли? Да уж, далеко тебе до Джейн Моррис…

— Элен, ты вроде загрустила? Как дела? Неужели вернулись боли?

— Все в порядке. Может больная девушка ненадолго вообразить себя Дамой печали? — Томный взгляд из-под пушистых ресниц нисколько не соответствовал воплощаемому образу.

Филипп рассмеялся.

— У нас сегодня маленький праздник!

— Какой? — в недоумении округлились синие глазищи.

— Пока не знаю. Это нам еще предстоит придумать, — деловито заявил он и начал потрошить первый пакет.

— Нет уж, думай сам. У меня все мысли к голове бинтом прикручены.

Филипп тем временем освободил из бумажного кокона большой букет. Хризантемы! Надо же!

— Это тебе, чтобы радовали глаз и отгоняли печаль.

— Спасибо, Филипп, я тебе очень благодарна. — Не обращая внимания на его попытку что-то возразить, Элен поторопилась добавить: — Посмотри в той комнате, может быть, у меня и ваза есть. Я ведь не успела толком пожить в этом доме, сразу превратила его в больницу.

Джексон прошел в гостиную, слышно было, как он звякал стеклом, и наконец вышел с большой керамической кружкой в руках. Действительно, чем не ваза?

— Элен, можно я буду говорить высоким слогом?

— Попробуй.

— Эти цветы тебе за то, что ты есть. За то, что, едва появившись на моем пути, ты не исчезла. За то, что я сегодня допущен к празднику воскрешения.

— О, Филипп! В другой раз, когда ты попросишь разрешения говорить высоким стилем, буду осторожнее с ответом, — пряча улыбку, сказала Элен.

— Воспользуюсь тем, что пока еще действует твое первое разрешение. Давай зажжем камин, будем смотреть на огонь и думать о самом потаенном, а говорить станем хоть и высоким стилем, но шепотом, не нарушая интимности обстановки. Вас это устраивает, юная леди?

Юная леди, судя по всему, не возражала, но кое-какие замечания у нее все-таки имелись.

— Учти, тебе придется рассказывать мне подробно о том, как ведет себя огонь, с моего места камина не видно, а голову выше я пока поднять не могу.

— Если камин не идет к человеку, то мы человека поднесем к камину, — нашел Филипп выход из положения.

— Да ты что! — всполошилась Элен. — У меня от одной мысли об этом боль прошла по всему телу.

— Ну, тогда камин будет гореть для тепла, для меня, для запаха, для приглушенного света и для уюта обстановки, устраивает?

— Мистер Джексон, не верю своим ушам. Вы что, романтик?

— Мисс Олдфилд, у меня есть подозрение, что вы вознамерились этим небрежным вопросом обидеть меня, но вынужден вам сказать: вы добились прямо противоположного эффекта. Да, я романтик! К тому же у меня сегодня праздник: одна прелестная юная особа не с серыми, а сине-голубыми глазами, перепугав меня до смерти, оживает на глазах. Она уже воспринимает кое-какие слова, иногда откликается на мои нелепые шутки и, возможно, после перенесенного легкого сотрясения мозга заставит себя наконец заметить то, чего не замечала раньше.

Элен взмолилась:

— Филипп, прошу, помолчи минуту. Мне больно смеяться.

Какое-то время он, увлеченный собственной клоунадой, не замечал состояния собеседницы, но вдруг увидел, что смех, который он старательно пытался у нее вызвать, доставляет Элен не самые приятные ощущения. Филипп бросился к ней, хотел взять ее руку, но, пугаясь самой мысли, что может причинить боль, остановился с таким горестным выражением лица, что больной снова пришлось бороться со спазмами смеха.

— Филипп, не забывай, я еще не совсем здорова, и положительные эмоции должны строго дозироваться. — Против воли Элен слова, которым она хотела придать веселый оттенок, прозвучали серьезно.

Джексон был близок к отчаянию.

— Эй, Мистер Скорбь, — утешающе окликнула Элен, — резко менять температуру лекарства тоже не стоит. Прибавьте оптимизма. Кажется, здесь кто-то говорил о празднике?

Джексон, задумчиво потирая подбородок, смотрел на Элен. Потом махнул рукой, будто пытаясь скинуть не понравившуюся ей маску, и засуетился, готовя обещанное торжество.

Жестом услужливого официанта он сдернул со стола скатерть и расстелил ее на ковре. Присел, примерился, видно ли с этого места глаза Элен, передвинул скатерть вправо. Снова присел, ища синеву любопытных глаз, и остался доволен. Затем вынул из пакета тарелочки, коробочки с салатами, паштетами и другой снедью. Фрукты замысловатой пирамидой выложил в центре импровизированного стола и рядком выстроил бутылки с шампанским, виски и минеральной водой. Оглядел свою работу, снова подвигал туда-сюда предметы сервировки и наконец решился спросить:

— Как?

— Прекрасно! Теперь можешь спокойно идти домой. Пойми мою тревогу: если ты задержишься, то, чего доброго, нанесешь натюрморту непоправимый ущерб. А так он будет звать меня к нормальной жизни. Кстати, о вкусе пищи ты тоже будешь рассказывать?

— Мисс, вы сводите меня с ума. Вы или ваша болезнь или вы с вашей болезнью совершенно изменили меня. Я даже не предполагал, сколько во мне терпения! Элен, ты и вправду действуешь на меня благотворно. Я чувствую, что становлюсь все лучше и лучше.

— Только не переусердствуй. По-моему, и стартовое положение было не таким уж плохим.

— Элен, а мы с тобой умеем говорить серьезно? Или еще предстоит учиться? Учти, я все равно неблагородно воспользуюсь тем, что ты не в состоянии удрать, и навяжу тебе разговор.

— Угроза? Спасибо, что предупредил. Ничто столь успешно не мобилизует мои силы, как угроза серьезной беседы. Знаешь, интуиция мне подсказывает, что на столе есть паштет…

— С шампиньонами, — поспешил уточнить Филипп.

— Пожалуй, мне хочется именно паштета с шампиньонами.

— Выпьешь что-нибудь? — спросил он, уже открыв для себя виски.

— Пожалуй, пару глотков шампанского, но не сейчас, а когда вернется Клара. Однако с удовольствием посмотрю, как ты выпьешь. На этот раз можешь не рассказывать о своих ощущениях, — я и так знаю, насколько противен вкус виски.

— По-моему, ты желаешь мне приятного аппетита? — высказал догадку Филипп. — Тост позволишь?

— Давай я буду тосты говорить, а ты выпивать. А то все навалилось на одного тебя, бедного.

— Предложение принимается, но только после моего вступительного слова. Я хочу выпить, Элен, за тебя…

Она с шутливой благосклонностью приняла его слова, но Джексон не дал ей вмешаться, намереваясь, видимо, внести ноту серьезности в их беседу.

— Да, я хочу выпить за тебя, за человека, неожиданно ворвавшегося в мою жизнь, за женщину, которая удивительно…

Элен заявила о своем участии в разговоре резко, со значением поднятой бровью, давая понять, что удивлять — ее призвание. Джексон снова отклонил ее уловку придать его словам шутливый смысл.

— Я понял, что ты занимаешь мои мысли еще со встречи на автобусной остановке. После нашей глупой размолвки в моем отеле, когда вдруг осознал, что теряю тебя, я места себе не находил. Но твое падение буквально повергло меня в ужас… Вот когда я окончательно убедился, как много ты для меня значишь.

Элен смотрела на него во все глаза. Она в последнее время только и ждала таких слов, и все же не ожидала их… То, прежнее состояние было попыткой поверить в собственную взбалмошную фантазию. И вдруг такое… Нет, Бог свидетель, этого она не ожидала.

— Филипп, умоляю, меньше пафоса, а то ведь я могу принять твои слова за шутку и, чего доброго, все испорчу. В тебе, полагаю, сейчас говорит сострадание, естественная реакция человека в данных обстоятельствах. Ты чуткий, хороший, но, прошу тебя, соизмеряй слова со своими истинными чувствами.

Джексон озадаченно молчал, вертя в руках стаканчик с виски.

— Тебе неприятны мои слова?

— Да, — мягко произнесла Элен и тут же вскинула в тревоге ресницы. — Ой, снова вру! Ведь дала себе зарок, что не скажу ни слова неправды, и тут же солгала…

Такая странная формулировка, кажется, удовлетворила и даже развеселила Филиппа. Он поднял бокал и с видимым удовольствием констатировал:

— Что сказано, то сказано. Обрываю себя на середине набора высоты, однако ни одного слова назад брать не намерен.

Барбара, милая, свершилось! Напрямую Филипп еще не сказал, что любит, но достаточно прозрачно намекнул на нежность своих чувств. Для первого раза хватит и такого объяснения.

— Мистер Джексон, вы способны не забыть того, что собирались сказать мне? Ссылки на ранний склероз приниматься не будут.

— И не рассчитывай, не забуду! — С этими словами Филипп залихватским жестом выплеснул содержимое стаканчика в рот.

— Филипп, очисти мне, пожалуйста, яблоко. А пока я буду задавать тебе вопросы, можно? — Элен желала лишь одного: отдохнуть от пережитого, потянуть время, собраться с мыслями.

Джексон утвердительно кивнул, взял яблоко, но глаз с собеседницы не спускал. Вел себя так, будто ждал с ее стороны очередного подвоха.

— Почему ты не любишь богатых? Может быть, они не очень-то и виноваты в том, что обременены деньгами?

— Что за глупость? Откуда ты это взяла?

— Да все твое окружение знает: босс не любит телевизор, в чем, замечу в скобках, я с ним солидарна, и богатых.

— Боже мой, какой противный босс! А все остальное в нем его окружение устраивает?

— Но тебе придется на будущее учесть следующее: я имею несчастье быть довольно обеспеченной. Учти, не по собственной вине. Предки нагрешили.

Красавец мужчина делал руками какие-то протестующие жесты, но Элен, пользуясь правом силы, дарованной слабостью, пресекла возможные возражения:

— У меня масса других недостатков, но, заметь, своих собственных. И я недоумеваю, как могло случиться, что я хоть в какой-то мере могла заинтересовать тебя? Ты большой, умный. Ты настоящий. Как вообще твой взгляд мог выделить меня из сонма твоих воздыхательниц? Кто я? Недоучка, легкомысленная девчонка, дуреха, которая сейчас жестоко расплачивается за желание пустить тебе пыль в глаза.

— Так это ты из-за меня с горы свалилась? — с выражением крайнего интереса воззрился на нее Филипп, который тоже, видимо, чувствовал себя не совсем в своей тарелке.

— Нет, — запротестовала Элен. — Именно из-за тебя-то я и не хотела свалиться. Так уж вышло. Впрочем, еще немного, и я, пожалуй, соглашусь на твою версию.

— Послушай, Элен, я не могу все время ходить с бровями, поднятыми от удивления. Это утомительно не только для лица. Скажу тебе совершенно серьезно: из всего того хорошего, что мне пришлось сейчас услышать, я выделю одну бесспорную деталь, лишенную какой бы то ни было качественной оценки: ты сказала про меня «большой». Да, я уже сложившийся, вполне взрослый человек. Я гораздо старше тебя, и; пожалуй, это одна из двух трудностей, которые меня смущают.

— Мне бы хотелось узнать вторую… — Элен обмерла в предчувствии нехорошей новости.

Если бы она не лежала сейчас прикованной к постели, то именно в эту минуту подошла бы к нему и доверчиво подняла свое лицо в предвосхищении поцелуя. Господи, да она согласна всю себя отдать в его власть, а потом будь что будет!

Джексон снова плеснул себе виски, добавил содовой и какое-то время с преувеличенным вниманием изучал содержимое пластикового стаканчика. Потом бесстрастным голосом сказал:

— Мне в принципе нравится сама постановка вопроса, в ней угадывается заинтересованность собеседницы в том, что составляет предмет моих раздумий… Подобный разговор я веду в своей жизни впервые, так что прости уж некоторую нескладность формулировок. Не раз спасавший меня юмор дает явные осечки. Понимаешь, Элен, я не свободен.

Гримаса боли, пробежавшая по лицу Элен, остановила речь Филиппа. Он метнулся к кровати, шагая прямо по импровизированному столу. Упала бутылка шампанского, покатились в разные стороны яблоки…

— Что случилось? Тебе больно? Чем я могу помочь?

— Пожалуй, ты прав, мне больно, — кисло улыбнулась Элен. — Ты, кажется, планировал маленький праздник, а получился большой. Ситуация вышла из-под контроля организатора. Ликующие массы обмануты в своем ожидании.

— Элен, ты так всерьез все воспринимаешь…

— Мне больно смеяться, но, оказалось, еще больнее, когда… Когда не до смеха.

— Послушай, я просто не был готов к такой реакции. Я все время думал о своем отношении к тебе, предполагая, что придется преодолевать твое безразличие, сопротивление, в конце концов… Оптимистический вариант мною вообще не рассматривался.

— Отныне придется его рассматривать, вернее предусматривать. Ты мне не безразличен, это усложняет ситуацию?

— Ты ждешь…

— Да, жду. Жду, когда наконец придет Клара. Только с ней, как оказалось, я могу рассчитывать на душевное спокойствие. Филипп, а тебя я попрошу сейчас о следующем: сегодня же свяжись по телефону со Стефани, расскажи ей, без душераздирающих, конечно, деталей, о том, что произошло, и пусть она скажет тетке, мол, у меня все благополучно. Я, дескать, просто не смогла дозвониться, но подчеркни: звонила Стефани именно я. Значит, скажешь следующее: все в порядке, я удивила своим катанием всех, кого только могла. Тетке это важно. Дальше: Шекспир прекрасен. До импрессионистов дело не дошло, но когда-нибудь дойдет. Запомнил? Мне очень важно, чтобы все это ей передали.

Филипп кивал с видом прилежного ученика, выказывающего учителю подобострастное внимание. По всему было видно, что он даже рад отсрочке серьезного разговора. Филипп бы сейчас и приходу Клары обрадовался. Выслушав наставления, он вдруг бросился наводить порядок в комнате: собрал рассыпавшиеся фрукты, встряхнул скатерть, переставил гастрономическое великолепие на стол. И, когда уже не осталось никаких других дел, растерянно взглянул на Элен.

— Можно я дождусь Клару?

— Ты уже дождался. Я слышу, как она открывает парадную дверь.

— Я должен прямо сейчас уйти?

— Нет. Сначала ты должен прояснить смысл сказанного. Ты остановился на загадочном признании, что не свободен. Не свободен от чего? от кого? И если это действительно так, то как ты посмел, при всех своих высоких принципах, говорить мне то, что сказал? Говорить человеку, который, в силу обстоятельств, не может за себя постоять. Романтик говорит о своих красивых романтических чувствах и тут же все смазывает жестоким признанием. — Элен распалялась тем больше, чем отчаяннее становились попытки Филиппа остановить ее гневную речь. — Все, как в плохом спектакле: несчастная калека, возомнившая о себе Бог знает что, странный благодетель, неизвестно зачем обольщающий больную сладко звучащими словами, и некто за сценой… Кто? Зал в напряженном ожидании. И тут больная кидает реплику, которая может дать разгадку зрителям, и навязывает возможность неожиданной концовки. Имоджен!

— Элен, остановись! Ты сейчас наговоришь такого, что потом сама себе не простишь.

Выражение лица Джексона стало строго-спокойным, тон тоже. Пожалуй, он даже излишне спокоен. Подозрительно спокоен. Элен внимательно посмотрела на Филиппа и поняла, что, видимо, не такую уж и глупость сморозила. Обозначенный ею персонаж имел какое-то отношение к сюжету, который она с такой пылкостью набросала.

— Ах, вот что… Сиреневая Имоджен… Деловой партнер, который ходит на работу в вечерних нарядах. Я пробыла несколько часов в мастерской мистера Джексона и то сумела понять: мисс Бартон занимает особое место в жизни своего босса…

Врет! Она, Элен, снова врет. Ничего особенно подозрительного уродливая Золушка тогда не почувствовала. Да, подчиненная влюблена в своего босса, так не Элен ее за это осуждать — сама не без греха.

— Мне не хотелось сегодня так глубоко копаться в моей жизни, но уж если ты сочла возможным вести разговор в такой плоскости, изволь, я отвечу. Мне-то хотелось хоть немножко подготовить тебя, прежде чем рассказать все как есть. Ты говоришь Имоджен… Ну что ж, в какой-то мере ты права: она действительно занимает особое место в моей жизни. Хочешь знать, почему? Дело в том, что она воспитывает ребенка, которого зовут Сара Джексон, дочку своей недавно погибшей сестры Кэтт Бартон.

— Господи! — выдохнула Элен.

Она была совершенно не готова к столь резкому повороту сюжета. И, не найдя в себе ни сил, ни здравого смысла хоть что-то понять из услышанного, отвернулась, пытаясь скрыть от Филиппа внезапные слезы.

— Простите, к вам можно? — послышался за дверью голос Клары.

Филипп распахнул дверь перед розовощекой фрейлейн. Верная себе, Клара первые минуты жила своими радостями, до поры не замечая, что одинока в неизменном оптимизме.

— О, у вас праздник? — весело осведомилась она, заметив цветы и остатки ужина на столе.

— Да, у нас праздник, — тихо, со значением в голосе, ответила Элен.

Джексон, сохраняя бесстрастность, молчал.

— Что, если сейчас мы прервем торжество на несколько минут, а потом продолжим втроем? Вы не будете, надеюсь, возражать? Мы ведь с Элен так и не успели отметить наше знакомство… А сейчас, герр Джексон, на несколько минут покиньте, пожалуйста, любящих вас дам.

Не произнеся ни слова, Филипп вышел из комнаты. Его молчаливая покорность обратила на себя внимание Клары.

— Элен, я что, не вовремя?

— Наоборот, Клара, более чем вовремя. Если бы ты сейчас не пришла, я бы взвыла от собственной дури. Я такое натворила…

Клара со шприцем в руке остановилась у постели и тоном, каким давние подруги делятся сокровенным, спросила:

— Опять мучил тебя разговорами о дочери?

Элен отмахнулась от нее безнадежным жестом.

— Мучил. Но на этот раз другой дочкой…

Шприц звякнул об пол — так среагировала Клара на известие.

— Что, и у него есть ребенок? — Как ни полна была Клара сочувствия, но в первую очередь ощутила жгучее любопытство.

— У него-то как раз ребенок есть на самом деле.

— Что же в этом плохого? Почему ты расстроилась? Не пойму я тебя: то ты плачешь, что у тебя нет ребенка, то смеешься, что Джексон к нему трепетно относится. А теперь еще переживаешь за его дочь…

— Клара, я запутала ситуацию, а ты доводишь ее до абсурда.

Клара снова мудрила над шприцем и угрюмо молчала, не в силах понять этих загадочных англичан, которые, как ей не раз приходилось слышать, люди холодноватые, даже чопорные, а тут такие страсти…

— Ты его обидела или он тебя?

— Наверное, я его, — сказала Элен, серьезно обдумав свой ответ.

— Так скажи ему об этом…

— О чем, Клара? О чем?

— Ну, ты же обидела, вот и скажи об этом. Только надо самой понять, что тобой двигало…

— Любовь, наверное…

— Любовь обиды прощает. А у него что?

— Наверное, тоже любовь.

— Мне бы ваши проблемы! — засмеялась Клара. — Сейчас закончу и пойду позову несчастного влюбленного.

Элен испугалась, что ей снова придется вести никому не нужный и неприятный разговор.

— Клара, милая, умоляю, не сейчас. Я себя-то плохо понимаю, а уж в нем точно не разберусь. Скажи Филиппу, что мне плохо, что я вся в слезах, что на нервной почве вернулись боли, а страдания затмили мой бедный разум…

— Но ведь это неправда! — с отчаянием вскричала не умеющая врать Клара.

Элен поняла, что грех ложных показаний придется взвалить на себя. Закатились под лоб небесно-голубые, наполненные страданием глаза; здоровая, не опутанная бинтами рука судорожно задвигалась по одеялу; раздался стон, потом частые всхлипы. Клара с тревогой смотрела на свою пациентку. Сочувствующий медик в ней пересилил мудрую женщину.

— Потерпи, дорогая, сейчас укол подействует. Слишком много тебе за эти дни пришлось пережить. Думаю, герру Джексону и в самом деле не стоит возвращаться. Я все ему объясню.

— Да, скажи еще: для Дамы печали сердце только помеха.

— Как сложно… А что это означает?

— Пока не знаю. Может быть, у меня бред? Ну, не врать, так хотя бы правдоподобно посомневаться ты можешь?

— Я уже сомневаюсь, — растерянно произнесла Клара, но от поручения не отказалась, толком так и не поняв, какая часть порученного чревата наибольшим грехом.

Когда она вышла из комнаты, Элен могла уже отдаться самым искренним слезам. Просто несчастье какое-то, все у нее всегда получается шиворот-навыворот! Девушка закрыла глаза и скоро забылась тревожным сном, продолжая вздрагивать от всхлипов. Последняя мысль была успокаивающей: вот он придет, и все выяснится…

9

Он не пришел.

Элен потихоньку поправлялась. Сначала, прихрамывая, стала передвигаться по комнате, потом Клара сняла повязку с плеча. Бинтов на голове стало меньше. Синяки начали приобретать устойчиво желтую окраску. Каждый очередной день Клара радостно-торжественным голосом объявляла о новых отвоеванных у болезни позициях. Но Элен еще тревожили головные боли — следствие перенесенного сотрясения. Нервы тоже давали о себе знать: нарушился сон, пропал аппетит. Клара строго выговаривала пациентке за то, что та мучит себя грустными мыслями. Такой плаксой Элен никогда не была.

Клара сочувствовала, как могла, помогала, чем умела. Джексону заочно симпатизировала, даже жалела, как и положено жалеть обиженного. Но каждый день работал против этого странного человека. Как он может так жестоко наказывать больную! Неужели собственная гордость ему дороже спокойствия Элен? Клара даже предлагала сходить к гордецу в отель, но Элен категорически воспротивилась.

Наконец больной было разрешено погулять. Нет, ходить еще нельзя, только потоптаться в микроскопическом дворике. Это благотворно скажется на аппетите и восстановит нормальный режим сна. Так говорила Клара, заботливо снаряжая свою подопечную на прогулку.

Элен вышла во дворик и радостно задохнулась от свежего воздуха, от яркого солнца, от блестящего снега. От своего возвращения к жизни.

— Клара, — крикнула она. — Принеси мне, пожалуйста, лыжи и палки!

— Совсем с ума сошла! Какие еще тебе лыжи?

Элен рассмеялась в ответ:

— Успокойся, дорогая, я всего-навсего хочу из них соорудить нечто вроде шезлонга. Знаешь, как отдыхают лыжники на склоне? Вот и я так посижу, подставив лицо солнцу. Мне ведь надо для отчета перед Барбарой хоть немного загореть. Раньше я возвращалась с гор черная как негр.

Клара помогла соорудить требуемое и, усадив девушку на импровизированное ложе, сердито поинтересовалась:

— Ты намереваешься скрыть от тетки, что с тобой произошло?

— Поначалу допущу ложь умолчанием, а потом не вытерплю, расскажу правду. Что ты на меня осуждающе смотришь? Кроме лжи умолчанием существует еще ложь во спасение. Ну нельзя сразу, без подготовки, Барбаре рассказать о моих несчастьях.

Клара ушла в дом. Элен закрыла глаза, подняла лицо к солнцу. Какая красота! Лежишь себе, и жар весеннего солнца ощущаешь кожей щек. Даже через крепко смеженные веки пробиваются радужными кругами ослепительные лучи. Наступает момент приятного бездумья, пропадает ощущение времени. И если мысли все-таки крутятся в голове, то легкие и необременительные.

Филипп вдовец. Ну и что? Вдовец, значит, свободен, а он говорит, что не свободен. Из-за ребенка? Все время между ними стоят какие-то дети. Причем девочки. Одна выдуманная, другая почему-то скрываемая. Отец любит несчастную сироту и боится, что его новая избранница не сможет стать хорошей матерью? Правильно делает, что боится…

Тут в неспешных мыслях произошел некий всплеск озарения: так вот почему Филипп все время твердил об особой ответственности родителей за судьбу ребенка! Вот почему позволил себе непочтительные слова в адрес бедной Барбары. Она, Элен, в своем эгоизме даже не могла допустить мысли, что Филиппа волнует детская тема именно потому, что его тревожит судьба собственной дочери. Он перенес смерть жены. Потом всего себя посвятил малышке. Там, где раньше виделся придирчивый зануда, оказывается, был страдающий человек.

Но Стефани тоже хороша! Как можно было не узнать самые важные подробности из жизни босса? Или он специально делал тайну из своего вдовства? Вернее, из двух фактов: сначала женитьбы, потом уже вдовства. Почему? И почему он, говоря о своих чувствах к Элен, заявил, что подобные слова произносит впервые? Не любил, но женился? Вынужден был прикрыть грех обесчещенной им девушки?

Весьма странный человек! Проповедует скромный образ жизни, а сам остановился в дорогом отеле. Да и с грехом этим тоже… Согласитесь, мистер Джексон, пожалуй, вы тут нарушили собственные принципы? Вы абсолютно уверены, что Элен Олдфилд — безнравственная женщина, которая не только, будучи не замужем, завела ребенка, но еще и всячески открещивается от своей дочери, спихнув заботу о ней на пожилую, не совсем нормальную леди.

Распутать узел несообразностей уже, пожалуй, невозможно. Образ женщины-кукушки враз не развеять. Ведь не пришел же Джексон навестить Элен, хоть еще недавно был вне себя от сострадания. Где оно теперь, его сострадание?

Поток неспешных мыслей прервала Клара:

— Элен, для первого раза хватит! Обгоришь, чего доброго! Иди обедать, и, если снова станешь жаловаться на плохой аппетит, завтра гулять не пойдешь, непослушная девчонка!

Клара! Хотя бы для того, чтобы узнать, какие бывают на свете женщины, уже стоило приехать сюда. Сама доброта, сама мудрость. Всегда заботливая, всегда естественная. Не врет! Не придумывает ничего, чтобы казаться интереснее. Непременно надо пригласить ее в Лондон. Любопытно, как Клара впишется в мир, где царствует леди Монт?

— Элен!

Голова закружилась от этого голоса. Он! Пришел все-таки… Элен крепче зажмурилась в желании победить охватившее ее волнение. Что сказать? Как себя вести? Как бы действовала сейчас Клара?

— Филипп! Привет! Хорошо, что ты пришел. Мне было трудно без твоей помощи. Пока все идет хорошо. — Тон естественный, и никаких лукавых слов не сказано. — Я перед тобой виновата, но не настолько же, чтобы ты совсем забыл несчастную больную.

Элен улыбнулась, глядя на гостя. Он так долго занимал ее мысли, так много для нее значил, что сейчас совершенно не хотелось вновь вторгаться в мир непонятных для нее вещей. Он здесь, и это главное.

— Рад видеть тебя, Элен. Как чувствуешь себя? Я, собственно, пришел попрощаться…

— Как попрощаться? — Элен в тревоге широко распахнула глаза. — Почему попрощаться? Ты оставляешь меня здесь одну? И даже сейчас не зайдешь в дом? У Клары обед уже готов…

— Элен, — растерялся Филипп, — когда Клара вышла ко мне из твоей комнаты, у меня не осталось сомнений в том, что я здесь персона нон грата, нежелательный элемент. Меня испугала твоя реакция на мои слова, и я посчитал, что только ухудшаю и без того нелегкое твое положение.

— Ну, кажется, теперь наступила твоя очередь удивлять! Может быть, сейчас нам не стоит снова запутываться в разговорах? Пойдем в дом. Помоги мне, пожалуйста, встать.

Элен говорила просто и приветливо, но про себя успела подумать, что снова прикидывается: встать ей вполне по силам самой. Но так хотелось ощутить его прикосновение, почувствовать силу заботливых рук, близость его тела…

Джексон без улыбки выполнил ее просьбу и повел девушку к дому, прикладывая больше старания помочь ей в ходьбе, чем требовалось.

— Филипп, не уезжай, пожалуйста, — жалобно произнесла Элен. — Мне так много нужно тебе сказать… И так много у тебя спросить…

— Милая Элен… — начал было Филипп, но она, приостановившись, попросила на прежней жалобной ноте:

— Повтори, пожалуйста. Мне нравится это непривычное обращение.

— Милая Элен, — весело блестя глазами, продолжил он, — перед тобой стоит, судя по всему, круглый дурак, который извел себя мыслями о Даме печали, отвергнувшей его. А Дама, кажется, не так уж и печальна…

— Печальна, ты просто не все видишь. Я печальна и сейчас разревусь, если ты снова затеешь разговор об отъезде. Мне плакать вредно, спроси у Клары, уж она-то врать не будет.

Когда они преодолели пару ступенек крыльца, Элен повернулась к Филиппу, положила здоровую руку ему на грудь и, закрыв глаза, потянулась вверх в предвосхищении поцелуя. Боясь причинить ей боль, Филипп заключил притихшую в ожидании девушку в просторный полукруг объятия, и она почувствовала прикосновение его теплых губ. Только прикосновение. Поцелуй этот не был страстным, но был куда более выразительным для данного момента знаком — знаком примирения.

Несколько секунд они оставались в том же положении, не разрешая ласковому теплу объятия перейти в жар плотского огня. Филиппу это далось легче: страх за слабое существо, которое столь доверчиво прильнуло к нему, подавлял желание близости. А Элен? Она была счастлива: сбылась ее мечта! Ей только хотелось длить как можно дольше ощущение удивительно уютного тепла этого осторожного объятия. Наконец Джексон обвил рукой ее талию и повлек послушную его движениям девушку к порогу.

В доме их шумно приветствовала Клара. По всему было видно: она бесконечно рада, что размолвка позади, что ее новая приятельница обретет наконец покой и, возможно, счастье. А почему бы и нет?

Хозяйка решительно развернула молодых людей по направлению к столовой, где уже накрыла стол, на котором высилась бутылка шампанского, та самая, которую не успели открыть в памятный вечер злополучной ссоры. Приборы стояли на домотканых салфетках, посуда не баловала взгляд особой изысканностью, но была по-своему оригинальна: толстый фаянс с голубым рисунком. В общем, все в Кларином доме было добротно, чисто и привлекательно.

Клара посадила Элен и Филиппа рядом друг с другом, сама села напротив. Потом протянула бутылку с вином Джексону, тут же поинтересовавшись:

— Может быть, вам что-нибудь покрепче?

Он помотал головой: кажется, все еще не пришел в себя после столь резкой перемены в отношениях с Элен. Филипп разлил шипящую влагу по бокалам, поднял свой и, не поднимая глаз, тусклым голосом сообщил:

— Клара, я люблю ее.

— Я тоже, — умиротворенно кивнула Клара.

— Клара, я люблю его, — высказалась и Элен. Голос ее прозвучал почему-то грустно, как если бы человек только сейчас осознал неизбежное.

— Вижу, — хитро откликнулась Клара и вдруг, неожиданно для самой себя, рискнула продолжить тему на нарочито приподнятой ноте. Чтобы придать задуманной игре законченный вид, она воспользовалась тоном предельно серьезным и торжественным: — Фрейлейн Олдфилд, есть ли какие-нибудь препятствия на пути вашей любви?

— Нет, но…

— Герр Джексон, — решительно продолжила Клара, отметая любые попытки перебить ее, — есть ли препятствия на пути вашей любви?

— Нет, но, видите ли…

Фрейлейн Берг остановила и его, подняв перед собой обе руки, чем дала понять, что не позволит увести себя с намеченного пути в вязкое болото ненужных слов, объяснений и оправданий. Твердо глядя на притихших влюбленных, она продолжила свою серьезную игру.

— Герр Джексон, хотите ли вы взять в жены фрейлейн Олдфилд?

— О! Конечно! — Филипп, казалось, вознамерился своим видом показать, что охотно принял условия предложенного ему забавного разговора, но ответ его тем не менее прозвучал искренне и серьезно.

— Есть ли какие-нибудь препятствия к этому?

— Разве что со стороны мисс Олдфилд…

— Фрейлейн Олдфилд, тот же вопрос задаю вам: хотите ли вы, чтобы герр Джексон стал вашим мужем?

Настороженной Элен вопрос достался на той стадии выясненных отношений, когда она уже успела вжиться в ситуацию. Конечно, она чувствовала, что Кларина мистификация поставила их на рискованной границе между реальностью и игрой, но что-то в настроении присутствующих ей подсказывало: все говорит в пользу реальности. И Элен не сказала, а выдохнула:

— Да!

— Раз так, — добродушно заключила Клара, радуясь успеху организованного ею действа, — тогда, дорогие мои, могу только поздравить вас! Хотелось бы, конечно, завершить таинство обменом колец и благословением, но, как вы понимаете, у меня нет на то соответствующих полномочий. — Она подняла бокал и всем своим видом дала понять, что намерена перейти к торжественной части. — Самое главное вы для себя уяснили и теперь делайте, что хотите: сколько угодно мучьте друг друга бесполезными разговорами, выясняйте отношения, ссорьтесь, миритесь, целуйтесь, милуйтесь, ругайтесь, но помните всегда то, что вы сейчас сказали. Если кто-нибудь позабудет, другой пусть его образумит: мол, свидетель есть. Клара Берг все слышала, все знает. А теперь я хочу выпить за здоровье и счастье двух очень симпатичных мне людей!

Милая Клара! Как же она ловко и мудро все придумала! Прошло всего несколько минут с того момента, как они с напряженным смущением сели за стол, а в их отношениях пройден путь, на который потребовалось бы долгое время с нерешительными прорывами к истине и отступлениями от нее, с намеками и недомолвками, с неосторожными словами и осторожным движением навстречу друг к другу. А теперь… И куда только подевалась напряженность Элен, смущение Филиппа? Ненужными оказались тысячи заранее заготовленных слов… А помогла перескочить через них розовощекая врачевательница душ и тел. Филипп молча накрыл своей ладонью руку Элен, та ответила на этот жест сиянием синих глаз, увлаженных от торжественности момента до перламутрового блеска. Бокалы со звоном соединились.

Потом Джексон снова наполнил их и встал. Немногословен был его тост, но в достаточной мере красноречив:

— Спасибо, Клара! Спасибо за Элен, за нас. За то, что вы встретились на нашем пути!

Слова эти явно доставили удовольствие гостеприимной хозяйке. Она выказала радость и пригубила вино. Проследила за тем, как сделала глоток и Элен, после чего решительно отняла у нее бокал.

— С тебя сегодня хватит, милочка! У больных и у здоровых, согласись, разные утехи. Мы сейчас с герром Джексоном…

— С Филиппом, — поспешно вставил тот.

— …с Филиппом, — безоговорочно подчинилась Клара, — выпьем за тебя. Прежде всего отмечу прекрасный вкус твоего избранника: он выбрал хорошую девушку. Честное слово, Филипп! Ну, немножко избалованная. Пожалуй, слишком красивая для спокойной жизни, но зато добрая. И умница. Верно я говорю?

Авторитет Клары у Элен был очень высок: без какого бы то ни было мало-мальски критического осмысления она принимала все ею сказанное и на протяжении тоста лишь расслабленно кивала, заранее соглашаясь со всем, что произносила фрейлейн Берг. Даже ее характеристика, мол, избалованная, и та не вызвала возражения. Избалованная? К сожалению, Клара не первая, кто об этом говорит. Но Клара первая, с кем Элен по этому поводу не спорит. Да и глупо возражать, когда тебе в череде комплиментов сделан один критический намек, многого стоят эти слова в устах женщины, которая по каким-то удивительным принципиальным соображениям никогда не врет.

Остальная часть трапезы прошла менее торжественно. Все как будто поняли, что сказано и без того больше, чем можно было ожидать, а потому ели, почти не нарушая молчания. Ну разве что высказывали доброе слово хозяйке, побаловавшей изумительно вкусной стряпней, меткое замечание о погоде или дружный упрек Элен, которая должна бы побольше есть, коль торопится выздороветь…

Элен, казалось, ничего не слышала. Она лишь переводила глаза с одной на другого. Потом вдруг, перебив очередное наблюдение о погоде, обратилась к Кларе:

— Фрейлейн Берг, разрешите вас официально пригласить в Лондон…

— На свадьбу? — не унималась в своем лукавстве Клара.

Элен растерялась от такого неожиданного напора и перевела смущенный взгляд на Джексона. Тот, приподняв свой бокал, весело подтвердил:

— На свадьбу! Ждем вас. Все расходы берем на себя. И не спорьте, фрейлейн Берг, вы и так озолотили нас, теперь наш скромный ответ.

— Ладно, ладно, — смущенно проворчала та. — Я столько на вас заработала, что и сама смогу оплатить свой проезд… А когда… Когда вы собираетесь уезжать?

Действительно, когда? Два взгляда встретились, выражая один и тот же вопрос. Джексон набрал в легкие воздуха и решительно сказал:

— Мы едем завтра!

— Завтра? — жалобно переспросила Элен. — Почему завтра? Может быть…

— Мы едем завтра! Конечно, в том случае, если вы, Клара, уверены, что с Элен все в порядке.

— Уверена, — кивнула Клара и в некотором удивлении уставилась на Филиппа, видимо, не предполагая, что тот способен проявить твердость по отношению к Элен. В глазах ее читалось едва ли не одобрение: мужчине положено игнорировать неуместные капризы, принимать твердые решения. Да иначе с этой избалованной девчонкой просто невозможно будет справиться. Филипп почувствовал поддержку, но одновременно почувствовал и недоумение Элен, поэтому посчитал необходимым добавить:

— Мы же кататься уже не будем, верно? Тогда что же нас здесь держит?

Элен явно что-то держало. Да и то разобраться: здесь она вплотную приблизилась к своей мечте. А там, в Лондоне, еще не известно, как все сложится. Но в то же время она неожиданно для себя поняла: ей приятно, что Филипп принял решение, исключающее споры. Вернее, они просто не нужны, потому что подчиниться мягкому диктату совсем не так тяжело, как казалось раньше. Она почувствовала себя маленькой и слабой и не нашла в этом ничего оскорбительного. Даже наоборот: захотелось всегда ощущать себя под надежной опекой этого основательного, серьезного человека, способного защитить ее от житейских невзгод.

— А я успею до завтра?.. — неуверенно начала Элен.

— Что успеешь? Прибрать в доме, высадить розы и перебрать фасоль?

Элен рассмеялась несколько более радостно, нежели предполагала шутка. Но откуда этим двоим знать, что она уже пыталась примерить на себя сюжет о Золушке, правда, вывернув сказку наизнанку.

— Завтра так завтра! — бодро сказала она и поднялась из-за стола. — Надеюсь, Филипп, ты не собираешься прямо сейчас уходить?

— Все будет так, как хочешь ты.

Элен удовлетворенно кивнула и, здоровой рукой обвив талию мужчины, мягко развернула его к двери.

— Идем ко мне. Я налью дорогому гостю его же гадость с содовой, и мы вместе просто отдохнем, поболтаем. А потом выпросим у Клары разрешения немножко пройтись по свежему воздуху.

Джексон не имел ничего против такой программы. Поблагодарив хозяйку, они отправились в апартаменты Элен.

10

Как Элен ни сопротивлялась, Филипп уложил ее в кровать. Уступка была сделана только в том, что экс-больная устроилась полулежа на высоких подушках. Филипп сел в кресло. Помолчали.

— Может быть, все-таки подремлешь немного, а я пободрствую, Шекспир составит мне компанию?

— Нет, я хочу быть с тобой, — воспротивилась Элен.

— Ты и так со мной… — вяло ответил Филипп, занятый какой-то серьезной мыслью. Его смущало, видимо, то, что произошло во время обеда. По воле Клары они перепрыгнули через пропасть взаимного непонимания, через время, которое потребовалось бы на выяснение достаточно серьезных проблем…

Нет, что сделано, то сделано: он, Джексон, только благодарен Кларе, которая остроумно и в достаточной мере тактично заставила их понять, что они… Ну, во-первых, не враги, во-вторых, любят друг друга. Но объяснения как такового между ними не было. Не состоялось и формального предложения руки и сердца. Как же ему действовать сейчас?

— Элен?..

— Да?

— Я люблю тебя.

— Я тебя тоже, Филипп.

— Я подтверждаю все то, что сказал, когда шел на поводу у Клары…

— На поводу? — резко привстала Элен.

— Прости, я хотел сказать, что подтверждаю сказанное мною ранее.

— А в частности? — придирчиво окинула его взглядом Элен.

— Если это можно считать частностью, то я подтверждаю свое желание видеть тебя своей женой.

— Но тебя что-то, я же чувствую, смущает. Или ты все-таки уклонился от истины?

Филипп взлохматил свою густую светлую шевелюру и исподлобья взглянул на Элен, которая определенно не хотела ему помочь в неловкой ситуации.

— От истины я не уклонялся. Ты мне не дала даже приблизиться к истине.

— Я?! — возмутилась Элен. — Я не дала тебе сказать то, что ты хотел мне сказать? Или это ты не захотел сказать, заранее знал, что это вызовет у меня сопротивление?

Филипп встал.

— Пожалуй, мне лучше уйти.

— Если ты уйдешь, я умру, — твердо заявила Элен. Она еще просто не нащупала ту грань, которую нельзя переступать в разговоре с этим мужчиной. Надо быть осмотрительнее. Он горд, и не стоит осложнять его и без того нелегкое положение.

— Да я и не стремлюсь уйти, но, видя твою неуступчивость…

— Уступчивость!.. — строго поправила Элен.

— …твое нежелание…

— Желание!.. — не согласилась та.

— …твою нелюбовь… — с нарочито бесстрастным видом продолжал Филипп.

— Любовь, Филипп, любовь! — воскликнула Элен и потянулась к нему.

Филипп прервал свою столь же короткую, сколь и успешную речь, наклонился и, стараясь не касаться руками тела девушки, бережно коснулся губами ее волос, потом глаз, потом носа, щек, губ. Удостоверившись, что его движения не причиняют беспокойства, он одарил ее настоящим поцелуем.

Элен задохнулась от неожиданности, а может быть, от не обманутого ожидания, и ответила на поцелуй со всей страстью, которую раньше даже не могла заподозрить в себе. Этот поцелуй заполнил все логические пустоты, которые попыталась преодолеть Клара своей замечательной выдумкой. Теперь уже не только ум, не только душа, но и тело подтвердило каждому из них: они хотят друг друга в высоком, очень высоком смысле слова.

— Приляг рядом со мной, Филипп.

— Нет. Если ты не думаешь о своей боли, то подумай хотя бы о том, чего мне будет стоить твоя соблазнительная поза.

— Послушай, как я могу подчиняться твоим желаниям, если они противоречат друг другу?

— Мои желания? Противоречат? Может быть, ты попытаешься яснее выразить свою мысль?

— Тебе придется привыкнуть к тому, что я не умею ясно выражать свои мысли. Барбара говорит, что это один из моих недостатков. Но постараюсь: ты сказал, чтобы я поспала, потом согласился, чтобы я полежала, потом поцеловал меня так, как целовать нельзя, хотя бы из соображений человеколюбия, а когда перевернул у меня все тут… — Элен показала себе на грудь, видимо, именно там ощутив присутствие души, потом двинула руку вниз, на животе заставив замереть, чем позабавила, судя по всему, Филиппа. — Да, не смейся, пожалуйста, у меня во всем теле появилось ощущение сладкой боли, если вообще к боли может быть применено это слово. Я хочу чувствовать твое тепло, хочу удостовериться, что такой великолепный мужчина отныне принадлежит мне… Разве это предосудительно?

— Элен, нельзя быть такой доверчивой, такой… — Филипп с недоумением вглядывался в ее сияющие искренностью глаза. Неужели редкая способность удивлять будет сопутствовать этой девушке всю жизнь?

— Как? И с тобой нельзя быть доверчивой? — Элен недоуменно округлила глаза.

— Дорогая, я подозреваю, что тебе пришлось немало натерпеться от нашего брата мужчины, но отныне будь спокойна: мне ты можешь довериться без оглядки. — Филипп говорил с несвойственным ему воодушевлением.

— Что ты делаешь! Не спросив разрешения, заговорил высоким стилем! — Она еле сдерживала смех, видя растерянное выражение его лица.

— Девчонка! Не смей переводить в шутку то, что не терпит осмеяния.

Элен с испугом взглянула на него, не понимая, действительно ли он всерьез раздосадован?

— Во всяком случае, — назидательно продолжил свою мысль Филипп, — постель в супружеской жизни занимает одно из самых серьезных мест.

— Я знаю, — заверила Элен. — Поэтому и сказала: Филипп, дорогой, ложись рядом.

— Ты просто испорченная девчонка. Кто воспитывал тебя, кто внушил, что с такой легкостью можно говорить на подобные темы?

— Девушку, которой ты совсем недавно сказал, что любишь, воспитывала Барбара. Это во-первых. Во-вторых, на «подобные» темы сейчас говорят даже по телевизору. Я не могу понять, что ты ко мне придираешься?

— Я не придираюсь, я удивляюсь!

— Слушай, с удивлением покончим, а то мы в развитии наших отношений вообще никогда не продвинемся. О, я только сейчас поняла, как правы те, кто называет тебя занудой…

Филипп снова запустил руки в свою шевелюру.

— Ты меня просто сбиваешь с толку. У тебя сейчас должно возникнуть как минимум два вопроса ко мне, без которых мы никогда не сдвинемся с места.

— Вот и ответь на них. — Элен показалось вполне логичным именно таким способом приблизить решение проблемы.

— Ответить? На что ответить? — Усталый тон показал, что Филипп набрался терпения и теперь готов выдержать любые дурацкие выходки собеседницы.

— На те вопросы, которые я должна тебе задать.

— Ах так… Хорошо. Я отвечу на вопросы, которые ты мне с такой настойчивостью задаешь.

Филипп медленно опустился в кресло, пригладил волосы, потянулся к тому месту, где мог бы поправить галстук, но, не найдя такового, приступил к рассказу. Рассказу, видимо, трудному, раз так глубоко втянул он в себя воздух.

— Итак, на первый твой нетерпеливый вопрос отвечаю: да, так случилось, что я был женат, ныне вдовец. Ни то, ни другое мое состояние в принципе не доставило мне ни удовольствия, ни особых хлопот. Брак по расчету. Вдовство из-за несчастного случая. Я женился на мисс Бартон… В общем, дело было так. Имоджен поделилась со мной: Кэт, ее сестра, угрожает покончить жизнь самоубийством, так как беременна, а бесчестья пережить не сможет. Глупость! — сказал я. Нет такого положения, из которого не было бы выхода. Нет такой ситуации, которая позволит человеку приговорить себя к смерти. Если уж на то пошло, берусь спасти бедняжку.

Предвидя реакцию Элен, Джексон пожал плечами и не без запальчивости в голосе приступил к обоснованию своей позиции. Видимо, он не в первый раз пускался в доказательства правильности своего поступка, не в первый раз мог встретить непонимание.

— Что мне было терять? Ведь тогда я совершенно не собирался обременять себя женитьбой…

Элен затаила дыхание.

— Ну, в том смысле, что я тогда еще не встретил женщину, которую мог бы полюбить, и думал, что такое вообще невозможно. Да, да, именно так я думал. Но кто мог знать!..

Такой поворот в рассказе вполне устроил Элен. Поуютнее устроившись на подушках, она взглядом призывала поторопиться с повествованием.

— Так вот… Я сказал Имоджен, что готов участвовать в спасении бедной женщины и еще не рожденного младенца. Не знаю, как бы я поступил сейчас, когда уже понял, чем чревата моя позиция, но… Возможно, я поступил бы так же. Я попросил Имоджен об одном: держать все в тайне и избавить меня от церковного обряда. Она сказала, что попытается все уладить, главную же трудность видела в том, как уговорить Кэт на фиктивный брак. Но рассчитывала, что ради счастья ребенка та согласится.

— Неужели Имоджен не понимала, что ты себя повяжешь, что возьмешь на себя непосильную ответственность?

— Имоджен все понимала. И, даю тебе слово, отговаривала меня от этого шага, однако тревога за сестру заставила ее согласиться с моим предложением.

— Я знаю, почему Имоджен в конце концов согласилась! Она же влюблена в тебя, глупый ты человек! И посчитала, видимо: пусть мистер Джексон соединит свою судьбу с семьей Бартон хотя бы так, а там посмотрим…

Он ответил не сразу. Видимо, искал контрдоводы, которые бы успокоили Элен, но не нашел.

— Возможно, ты права. Скажу больше: сейчас я почти уверен, что так и было. Нет, конечно, не только ради своего чувства ко мне она решилась принять мое предложение… Но дело не в этом. Продолжаю…

Элен обмирала от каждой им произнесенной фразы. Надо же быть таким дураком, чтобы представить себя спасителем падших ангелов! Согласился жениться! Сам же говорил, что ничего особенного нет в том, когда женщина рожает без мужа. Или эти соображения относятся к позднейшему периоду жизни?

Филипп рассказывал, как они поехали в Ирландию, как зарегистрировали брак с Кэт, воспользовавшись знакомствами Имоджен. После чего «молодожены» расстались до момента рождения ребенка.

Дойдя до этого момента, Джексон заговорил с какой-то затаенной улыбкой: его пригласили присутствовать при родах, он отказался, но к выписке роженицы пришел в маленькую клинику, где лежала Кэт. Пришел с цветами, с подарками девочке, пригласил вечером отметить радостное событие в ресторане. Предложение вроде бы было принято, а явилась одна Имоджен. Ее сестра сослалась на плохое самочувствие и необходимость находиться при ребенке.

— Что я тебе говорила! — со злорадными нотками в голосе воскликнула Элен.

— А что ты мне, собственно, говорила? — искренне удивился Филипп.

— Все это дело Имоджен специально провернула.

Он громко и раскатисто рассмеялся.

— Ты что? — растерялась Элен.

— Подумай, дорогая…

— Какая?..

— Дорогая, дорогая! Подумай серьезно: Имоджен, которая планирует греховную беременность родной сестры, Имоджен, которая со слезами рассказывает мне о судьбе бедняжки… Разве она могла быть уверена в том, что во мне встретит дурака, который попытается все взвалить на себя?

— Нет, в этом она не могла быть уверена! Убедил. А дальше что?

— Дальше… Девочка получила мою фамилию. Казалось бы, юная мама должна быть довольна, а она, видно, переживала не только из-за внебрачного ребенка, но и из-за того человека, которого любила и которым была обманута. Одним словом, Кэт приняла большую дозу снотворного.

— Вот тебе и Дама печали! А о ребенке и не подумала! Себя пожалела, а малышку нет? Хороша!

— Воспитание ребенка Имоджен взяла на себя.

— Понятно! Ты и она теперь одной пуповиной связаны! Ну что ты на меня так смотришь? Это она так думает. А мы с тобой думаем по-другому.

— И что же мы с тобой по этому поводу думаем? — серьезно полюбопытствовал Филипп.

— Девочка останется с человеком, который осмысленно, в относительно здравом уме и в абсолютно твердой памяти заявил о своем отцовстве и дал ребенку свою фамилию. Конечно, мы возьмем ребенка!

— Я ждал, что ты скажешь именно это! Когда я признался, что не свободен, я думал о том, как ты отнесешься к чужому ребенку. Хватит ли у тебя великодушия, чтобы не обидеть его? Ведь он не мой…

— И прекрасно, что не твой! Иначе я все время видела бы в нем результат твоего греха. Нет, не то говорю… Все время помнила бы, что была другая женщина, которую ты любил так, что решился зачать с ней ребенка. И это было бы невыносимо. Не волнуйся о девочке. Барбара будет счастлива отойти на время от своих пасьянсов.

— Нет, Барбаре я ее не отдам! — решительно воспротивился Филипп.

— Позволь спросить, почему? Ты еще не взял девочку у Имоджен, а уже плетешь интриги, направленные против моей несчастной тетки? — Элен заговорила с воодушевлением, достойным борца за справедливость, но вдруг, вспомнив, к чему уже один раз привело подобное выступление, виновато улыбнулась. — Прости. Делай как хочешь, я еще не успела полюбить этого ребенка, пусть и в дальнейшем обходится без моей любви. Впрочем, жаль. Ты когда ее видел в последний раз? Она хорошенькая? Сколько ей сейчас?

— Отвечаю в порядке поступления вопросов: я видел Сару накануне моего отъезда сюда. Она прелестна: огромные голубые глаза, цветом напоминающие твои. А волосы вьются так же, как у тебя, но оттенком гораздо светлее. Сейчас ей чуть больше года.

— Напрасно огорчаешься, что волосы у нее светлее моих. Это пока светлее. Ты уже папа со стажем, а до сих пор не знаешь, что волосики у деток темнеют по мере роста деток?

— У твоего ребенка, видимо, должны быть светлые волосы, как и у тебя когда-то? — поинтересовался Филипп. Голос его выдал внутреннее напряжение. Видимо, он задал вопрос, ответу на который придавал особое значение.

Элен не оправдала ожиданий и к вопросу отнеслась в достаточной степени легкомысленно:

— Ну, раз должны, значит, так и есть.

Девушка меньше всего хотела повторения прежней неразберихи. Для себя она решила: сегодня день откровений для Филиппа. В следующий раз — для нее. Может быть, это малодушное решение, но так не хотелось сейчас терять удивительное ощущение близости дорогого ее сердцу мужчины. Надо отдать Филиппу должное: он уловил нежелание Элен в данный момент обсуждать ее проблемы и уступил.

— Уверен, ты полюбишь Сару, как собственную дочь. Клара, и та отметила, что ты добрая. И умница. А сейчас смотри на героя рядом с тобой: ему ужасно хочется о чем-то тебя спросить, но он, терпя муки, пересиливает любопытство… Нет, «любопытство» как-то несерьезно звучит. Герой гасит свой интерес и ищет утешения в другом.

— В другом? Что-то я не вижу, что герой чего-то ищет. — Элен посчитала, что чуть-чуть добавить в голос капризных нот вполне допустимо.

Филипп наклонился над ней и поцеловал. Это был настоящий поцелуй. У Элен уже не хватало дыхания и сил отвечать на страстный призыв, она попыталась отстраниться. Филипп ждал протеста, но услышал совершенно неожиданное:

— Обними меня, любимый! Постарайся только не касаться больного плеча. Все, что есть Элен Олдфилд, не считая этого мерзкого плеча, ждет тебя. Иди ко мне.

Он послушно лег рядом, и какое-то время они молча лежали. Потом Филипп медленными движениями стал приглаживать ее волосы. Элен со слабой улыбкой заглянула ему в глаза, тот крепко зажмурился и, как слепой, начал водить рукой по ее лицу.

— Да ты красивая! — воскликнул Филипп, не открывая глаз.

Элен не шевелилась, прислушиваясь, как ее тело реагирует на прикосновения осторожных пальцев. А они, задержавшись на подбородке, скользнули вниз, к шее.

— А кожа, наверное, алебастровой белизны? — Теплая мужская рука скользнула дальше. — О, мисс, какая у вас фигура! Интересно, зрячие обращают на это внимание? Ведь чуткие пальцы слепцов чувствуют лучше, чем видят глаза. Вы вздрогнули? Вам неприятно. А, догадываюсь: у вас повреждено плечо — это тоже разглядели мои пальцы.

Элен молчала, не отзываясь на шутки, произносимые приглушенным, хрипловатым голосом. Не слухом воспринимала она близость разгоряченного мужчины, ее ликующее от предчувствия тело воспринимало иные импульсы. Ожидание щемящего счастья заставило ее повернуться к Филиппу и прильнуть к нему.

Джексон открыл глаза и сделал попытку обуздать нарастающую страсть. Криво улыбаясь, он уже неохотно продолжил собственную игру. «Прозревший» заявил:

— Руки не обманули несчастного — вы, мисс, действительно ошеломляюще хороши. Жаль, что слепец не дал заключения насчет ваших ног. Они бы его не разочаровали…

— Прекрати, Филипп, то, что во мне сейчас происходит, необыкновенно серьезно.

— Милая, что с тобой?

— В киносценариях это состояние передается фразой: «Дорогой, я хочу тебя». Или еще более определенно: «Возьми меня!»

— Послушай, прелестное дитя, другой на моем месте мог бы заподозрить в тебе весьма искушенную особу…

— Остается надеяться, что эта мысль не будет для тебя большой помехой? — легко, как бы между прочим, поинтересовалась Элен. Видимо, теперь и для нее настала пора прятать свою неуверенность за не очень смешной шуткой.

Она решительно села, спустив ноги с кровати и, наклонив голову, резко дернула ею, отчего роскошные волосы разлетелись веером, скрывая заалевшее от смущения лицо. Что было за этим отчаянным движением? Попытка перебороть зов непослушной разуму плоти? Стыд? Или желание заставить себя на что-то решиться? А может быть, она просто понадеялась таким образом собрать свои мысли, разбежавшиеся невесть куда? Элен бы и сама сейчас не ответила… Наверное, всего понемножку.

Она встала и заявила тоном, не терпящим возражения:

— Я сейчас вернусь. А ты меня жди. Разденься, ложись и делай вид, что спишь.

Элен поспешила в ванную и встала под душ. Вода оказалась холодноватой, что было даже кстати: хотя бы вернется способность обдумать все, что могло и может случиться. Зря надеялась. Из клочков мыслей так и не удалось составить хотя бы одну стоящую. Элен растерлась полотенцем, взяла с полки выстиранную Кларой заветную кремовую ночную рубашку и осторожно просунула в рукав почти уже зажившую руку. Плечо, кажется, уже и не болело, но пугала память о боли.

Интересно, что сейчас делает Филипп? О чем думает? Будто в шутку сказал про нее: «Искушенная». Если бы…

Остается надеяться, что он послушался ее взбалмошного приказа ждать в постели. А если нет? Если нет, то неизбежны занудные разговоры о прошлых ошибках, об умолчаниях и дурацких поступках, а это снова может поставить под вопрос исполнение мечты.

Элен, не накинув халата, в одной рубашке, вошла в спальню. Если бы она только знала, как хороша сейчас, наверняка ей было бы легче одолеть страх и душевное смятение. Кремовый шелк мягкими складками ниспадал с ее плеч. На тонкое кружево воротника легли локоны, отливающие темным золотом. Широко распахнутые глаза выдавали одновременно настороженность, надежду, растерянность и страсть.

Полные яркие губы приоткрылись во вздохе облегчения: он ждал ее! Филипп с крепко зажмуренными глазами полулежал на высоких подушках, закрытый по пояс одеялом. Элен получила возможность внимательно рассмотреть мужчину своей мечты. Красив, ничего не скажешь! Эти прекрасные густые белокурые волосы! Эта чистая линия волевого подбородка! Плечи бугрились мускулатурой, мышцы рельефно очерчивали широкую грудь, густо припорошенную светлой растительностью.

Молчание явно затянулось, и Элен решилась его нарушить.

— Филипп, ты опять утратил зрение или выполняешь команду «спать»?

Тот открыл глаза, быстрым взглядом окинул Элен, тут же снова зажмурился и восторженно воскликнул:

— Вот теперь уж точно ослеп, до того ты хороша! Но сколько же можно стоять босиком на холодном полу?

Элен протопала к окну, задернула штору, отчего комната погрузилась в полумрак, потом подошла к кровати и юркнула под одеяло, прильнув к плечу Филиппа.

— Как твое плечо, Элен?

— Не думай об этом. Когда о нем не думаешь, оно молчит.

— Ты действительно…

И Элен решительно перебила:

— Да, я действительно этого хочу! Угадала твой вопрос? Да что, в конце концов, происходит! Нет чтобы завоевать любимую, так мужчина предлагает именно ей действовать!

— Я боюсь за тебя, дорогая!

— Я сама за себя боюсь, но меня это нисколько не останавливает.

Филипп повернулся к ней и внимательным, долгим взглядом начал изучать ее лицо. Но она, целуя его глаза, снова заставила его «ослепнуть». Элен целовала его, медленно переходя от глаз к носу, потом к щекам. Досталось и шевелюре, и уху. Наконец губы Филиппа потребовали своей доли внимания. Потребовали решительно, настойчиво, и Элен ощутила в себе радостную свободу от вечного контроля отрезвляющих мыслей. На всем белом свете был только этот великолепный мужчина и она. И ничего больше!

В момент их жарких, но в то же время осторожных объятий плечо заявило о себе неким отголоском боли, но Элен, пересилив себя, ничем не выдала испуга, настоятельно приближая вскипающее внутри нее предвосхищение счастья.

Филипп, бормоча ласковую чепуху, осыпал ее поцелуями. Учащенное дыхание прерывало его торопливые слова. Элен не вникала в это невнятное бормотание, она прислушивалась к тому, что творится в ней самой, пытаясь к тому же разгадать и ощущения разгоряченного страстью мужчины, чтобы не пропустить его зова.

Филипп гладил и гладил ее узкую, гибкую спину, а Элен ласково терлась щекой о его плечо. Время будто остановилось, исчезли мысли обо всем, что не касалось их двоих. Их былое озорство, перепалки, шутовские выходки и серьезные противоречия — все ушло, померкло, умерло. Осталось только импульсивное желание раствориться в трепетных объятиях, впитывая и присваивая себе каждую клеточку души и тела другого. Противиться этому бесполезно. Теперь уже ничто не имело значения.

Из груди Элен вырвался приглушенный стон.

— Элен?! — резко отстранился Филипп.

— Все хорошо, любимый!

Чуть позже он в недоумении снова выкрикнул ее имя, и в голосе его было не просто удивление — оторопь.

— Да, милый, да. Ты мой первый опыт. Я намеренно скрывала от тебя этот прискорбный факт. Прости!

— Но я не понимаю…

— Зачем сейчас надо что-то понимать, милый? Все хорошо. Боже, как все хорошо…

В последнем содрогании восторга он с силой прижал ее к себе, и тут Элен, согласная соединиться с Филиппом, вдруг громко вскрикнула: плечо настоятельно заявило о себе как об единственной части ее Я, отрезвленной нестерпимой болью. Филипп резко вскинул голову:

— Элен?!

— Плечо… — Она скривилась от боли.

— Бога ради, извини… Я не должен был… Тебе очень больно?

— Ничего, еще поквитаемся! — с вымученной улыбкой ответила Элен и, спрыгнув с кровати, убежала в ванную.

— Элен, не бегай босиком! — услышала она сердитый голос и посчитала нужным ответить тоном послушной девочки:

— Больше не буду! Не знаю, куда подевались домашние туфли.

Разгоряченное ее тело с удовольствием приняло на себя каскад прохладных струй. Вдруг на пороге появился Филипп. Он принес тапочки и поставил у двери, а сам шагнул под водяные брызги, вплотную прижавшись грудью к спине Элен. В таком положении они и замерли. Если бы некто вознамерился изобразить их в скульптуре, ему потребовалось бы изрядно потрудиться, чтобы передать настроение влюбленных, в котором соединились настороженная нежность и благодарность друг другу за пережитые мгновения безудержного счастья.

11

Они снова лежали на высокой нарядной кровати, когда Филипп наконец решился выяснить то, что больше всего волновало его:

— Элен, теперь-то ты можешь мне объяснить…

— Теперь? Теперь могу! Хотя именно теперь к чему объяснения?

— Я был просто обескуражен тем, что…

— Могу себе представить! Но ведь ничего страшного не произошло, не правда ли?

Элен вознамерилась изобразить этакое безразличие. Но ведь действительно глупость получается: любимый ею человек переживает случившееся серьезнее, чем она. Теперь ей предстоит утешать мужчину, кающегося в грехе. Ах-ах, как он мог допустить! Он, такой благонравный, такой благородный, покусился на ее целомудрие!

— Послушай, Филипп, перестань себя мучить! Ведь это я захотела, чтобы все было так, а не иначе. Я уже, дорогой мой мужчина, совсем большая девочка. И уж, мистер Джексон, отдайте должное: юная леди сохранила себя для вас, не поддалась дурному влиянию и не связалась с дурными мальчишками. Ждала своего принца и дождалась. Вы все еще в чем-то раскаиваетесь, ваше высочество?

— Не поторопились ли мы, Элен? — растерянно возразил Филипп. — Да еще это твое плечо…

— Не знаю, как ваше высочество, но я лично успела как раз вовремя! И сделала все, что было в моих силах, чтобы невзначай не потерять тебя. Тонкий расчет: ты же, я в этом твердо убеждена, совершенно не способен бросить обесчещенную тобой невинную девушку, ведь так? Да, мы немного перепутали классическую последовательность: рука, сердце, постель. Но, согласись: постель, сердце, рука — в этом тоже что-то есть!

Как ни пыталась Элен своими легкомысленными речами снять с Филиппа груз трудных мыслей, она в этом пока, судя по всему, не преуспела.

— Но объясни мне…

— Позже! Пощади меня. Я очень устала, напереживалась, к тому же замучилась с этим проклятым плечом. Все будет хорошо, дорогой.

Элен протяжно зевнула, поцеловала Филиппа в висок и закрыла глаза. Она хотела сыграть усталость, но та, настоящая, глубокая, на самом деле одолела ее. Сон пришел незаметно. Филипп, услышав рядом мерное дыхание, приподнялся на локте и долгим взглядом уже привыкших к полутьме глаз внимательно изучал лицо Элен.

Она оставалась прелестной, даже когда закрыты ее необыкновенные глаза. Разметались по подушке спутанные, еще не до конца просохшие волосы. Полные полураскрытые губы изредка шевелились, и тогда влажно поблескивал в темноте край ее ровных зубов. Что снилось ей? Что-то, видимо, очень хорошее, потому что вдруг на лице обозначилась улыбка. По ходу сюжета сновидения Элен то поднимала в радостном удивлении темные, прекрасно очерченные брови, то сердито соединяла их на переносице. Время от времени шевелились пушистые ресницы и еле подрагивали тонкие ноздри чуть вздернутого носика. Весь ее облик был проникнут теплотой и необыкновенной нежностью.

Спит Элен, и вместе с ней заснули ее озорная колкость, милое лукавство, взбалмошность, упрямство. У Филиппа сжалось сердце от ощущения ее беспомощности и трогательной доверчивости.

После того что между ними сейчас произошло, каждая ее сонная ужимка, мимолетная гримаска наполнялись каким-то особым смыслом. Филипп смотрел на Элен, тщетно пытаясь постичь тайну дорогой ему души. Он осторожно поправил кружевной воротничок ее ночной рубашки, — Элен не проснулась.

Тогда Филипп освободил ее лоб от кудряшек, подтянул повыше одеяло. Она отреагировала на это лишь мимолетной задержкой дыхания. Он одернул сбившийся шелк ее рубашки. Элен мягко улыбнулась. Не ему, а чему-то, что переживалось сонным сознанием. И так вдруг захотелось, чтобы и ему, Филиппу, нашлось место в этом безмятежном, умиротворенном сне…

Неожиданно он заподозрил, что, прикидываясь заботливым, тем не менее желает пробуждения Элен. И устыдился своих мыслей. Лежал, уставившись в потолок, и улыбался: как же удивительно все в жизни закрутилось! И как хорошо…

Проснувшись, Элен не торопилась открывать глаза. Немного пугала возможность встретиться взглядом с Филиппом. Так много поменялось в их отношениях со вчерашнего дня! Поспеют ли они за торопливыми событиями, захватившими их в свой круговорот?

Ну, теперь уже ей, Элен, не отвертеться от разговора, которого избегала давно. Что ж… Не она выбирала момент, момент сам настоятельно заявил о том, что наступил. Осторожно приоткрыв глаза, еще надеясь в случае чего притвориться спящей, она, к вящему своему удивлению, обнаружила, что принца рядом нет. Он, судя по доносившемуся с кухни запаху, готовит кофе. Прекрасное начало нового дня: завтрак, по всей вероятности, будет подан в постель. Господи, потеряв такую малость, приобрести так много! Один душевный покой чего стоит…

Элен спрыгнула на пол, наскоро поправила постель и поспешила в ванную, где торопливо задвигала щеткой по всклокоченным волосам. С недовольным видом кинула взгляд в зеркало, но, оказалось, все не так уж и дурно: лицо свежее, глаза сияют. Вспомнилось теткино глубокомысленное замечание: «Хорошо, что в сцене задействованы твои глаза…» Задействованы, Барбара, будь спокойна!

Она прошлепала по направлению к кухне. Вид у Филиппа озабоченный, чем-то вроде недоволен.

— Филипп, что случилось?

Тот обернулся с улыбкой, но тут же сделал свирепое лицо.

— А ну быстро в кровать! Сколько раз надо говорить, чтобы не шаталась босиком!

Элен послушно отправилась в постель. Через мгновение на пороге комнаты появился Филипп, неся на подносе чашки кофе и вазочку с бисквитами. Он протянул ей чашку, оставив другую себе, вазочку пристроил у подушки и присел на край кровати.

— Итак… Мне позволено приступить к вопросам?

— К допросу? Приступай! — охотно откликнулась Элен.

— Тогда объясни мне, пожалуйста, откуда взялась твоя девочка? И кем она тебе приходится?

Элен замешкалась с ответом. Филипп тут же бросился на выручку:

— Неужели ты повторила мой неосторожный поступок?

— В каком смысле? Что за поступок? — Элен вскинула ресницы и всей синью глаз выразила недоумение.

— В смысле усыновления чужого ребенка…

— Держи! — завопила Элен и быстрым движением сунула ему в руку свою чашку, которую Филипп успел проворно подхватить. Освободившись от мешавшего ей предмета, Элен искренне рассмеялась. — Насколько я поняла, ты предполагаешь, что девственница мисс Олдфилд решила прикрыть грех своего приятеля и усыновила его ребенка? — весело предположила она. — Поверь: при родах не присутствовала, с цветами не ходила, в ресторан не приглашала. Ох, Филипп, не так-то просто, оказывается, выбить из головы человека то, что он в нее вбил!

Филипп выглядел растерянным и пока не находил слов для достойного ответа. Элен, сердясь, выпалила:

— Ребенок был рожден твоей фантазией! Ты же твердил и твердил свое. Чтобы разубедить тебя, мне пришлось пойти на крайние меры. То, что я умолчала о своем девичестве, в какой-то мере вызвано еще и этим обстоятельством. Как же ты меня замучил этой несуществующей девочкой! Но я верила, что настанет день, когда тебе придется наконец смириться с мыслью: нет этого дитя любви! Нет его!

— Держи! — заорал Филипп, препоручая заботам Элен обе чашки с кофе. И тут же кинулся по направлению к кухне.

— Филипп! — заволновалась Элен, но возможность ее вмешательства была ограничена тем, что в каждой руке она держала по чашке кофе.

Когда Филипп вернулся, на лице его не было и следов веселья. Он был предельно серьезен. Нервные пальцы сжимали дымящуюся сигарету.

— Боже, какой же я идиот! Я даже не подозревал, что способен подняться до таких высот идиотизма!

— Почему ты считаешь, что это движение вверх? Скорее спуститься… — успела вставить Элен.

— Подожди, но ведь ты же сама ввела меня в заблуждение! Да, я помню, ты сказала, что пережила такую же трагедию, как бедняжка Эванс.

— Филипп, выслушай меня. Ты сейчас переживаешь за ребенка, но истина тоже чего-то стоит… Так вот, я тебе говорю: во-первых, как ты в свое время заявил, Эванс вовсе не бедняжка, а счастливая мать. Во-вторых, слово «трагедия» вообще не произносилось. В-третьих, я тогда, в мастерской, только подтвердила твою мысль, что друзья иной раз проявляют бестактность, с чем мне и пришлось однажды столкнуться.

Вконец растерянный мужчина из последних сил боролся со здравым смыслом.

— Но как же так? Я же с тобой не раз обсуждал эту тему. Нет, помню: говорил я, а ты или молчала, или убегала… Но леди Монт, она-то почему принимала от меня советы по воспитанию малышки?

— Ну, если честно, не очень-то леди Монт и принимала твою занудную педагогику. А кроме того, она была абсолютно уверена, что речь идет обо мне! — взорвалась Элен. — Слушай, ты когда-нибудь освободишь меня от этого проклятого кофе?!

Филипп, окончательно сбитый с толку, поспешил взять из ее рук свою чашку и даже сделал несколько глотков. Потом яростно затянулся сигаретой и выпустил густую струю дыма.

— Фу! — с негодованием выдохнула Элен. — Учти, с недавних пор я не выношу табачного дыма. У беременных это бывает…

И она рассмеялась собственной шутке. Смеялся и Филипп. Непродолжительные перерывы в хохоте он заполнял несколько однообразным замечанием:

— Дурак!.. Ну и дурак… Надо же быть таким дураком…

Элен с безмятежным видом наблюдала за ним. Наконец ей надоел этот сеанс саморазоблачения, и она строго произнесла:

— Кофе остыл. Я люблю кофе горячий, с одной ложкой сахара, по утрам с молоком или со сливками.

— Прости меня, дорогая, за мою несусветную глупость. Покаюсь, завершая тему: я ведь даже успел подумать, что Саре будет хорошо общаться с ребенком примерно ее возраста. Так и подумал: два ребенка в семье это прекрасно.

— Может, твоей Саре не так уж долго осталось скучать в одиночестве? — с нарочито смущенным видом предположила Элен. — Или мы намерены и впредь подбирать чужих детей?

— Благословляю небеса за то, что встретил тебя, Элен!

— То-то! — На этот раз мисс Олдфилд была предельно лаконичной.

12

Самолет прибыл в лондонский аэропорт Станстед точно по расписанию. Может быть, кого-нибудь и порадовала подобная пунктуальность, но не Элен. Еще сидя в самолете, тесно прижавшись к плечу Джексона, она заранее переживала их расставание. Филипп, как мог, утешал расстроенную спутницу.

— Что за глупость! Мы же часто будем видеться.

— Нет, Филипп, нет, меня не устраивает одна двадцать четвертая часть суток. Ты сразу с головой уйдешь в работу, а я…

— Элен, не торопи события. Мы оба еще не привыкли к нашим новым отношениям…

— Я привыкла.

Тем временем они вошли в здание аэропорта. Настала пора прощаться. Филипп заранее продумал план действий: Элен он сразу сажает в такси, а сам ждет багаж — лыжи, чемодан и сумку.

— Я буду ждать вместе с тобой! — решительно возразила Элен.

— Хорошо. Сядь здесь, — скомандовал Филипп и нетерпеливым жестом указал на кресло в зале ожидания.

Лондон едва замаячил, а уже сделал Филиппа более решительным и более отстраненным от ее, Элен, жизни. Поникшая хрупкая фигурка, замершая на не очень удобном кресле, могла бы стать прекрасной моделью для скульптора, обдумывающего работу под условным названием «Скорбь». Или «Безответная любовь». Тусклый взгляд, опущенные плечи, безжизненные, вяло повисшие руки…

— Элен! — услышала она громкий голос Филиппа.

И тут же выпрямилась спина, вспыхнули глаза, губы разошлись в улыбке. Элен, видимо, самой надоело печалиться, о чем можно было судить по тому решительному тону, которым она обратилась к Джексону:

— Решено: я еду к тебе!

— Решено? Еще одна победа демократии? Говори уж яснее: «Я решила!».

— Послушай, тетка ведь не знает, что я приехала, поэтому мне можно пока побыть у тебя. Если ты, конечно, хочешь этого…

— Не усложняй ситуацию, Элен. Зачем ты сама себе создаешь дополнительные проблемы?

— Не знаю, — грустно ответила она. — Мне просто трудно представить, что я встану утром, а тебя нет…

Филипп опустил вещи на пол, прислонил к чемодану лыжи и какое-то время молча смотрел на Элен, пытаясь, наверное, решить задачу, которую уже посчитал решенной.

— Знаешь, я тебе благодарен за то, что ты взяла на себя тяжкую долю переживать по поводу нашего расставания. А то мне бы пришлось ныть. Выше нос, красавица! Поехали!

В бытовых заботах прошел остаток дня. Элен пыталась навести порядок в квартире Джексона, вдруг заполнившейся массой пока не нашедших своего места вещей. Филипп не отходил от телефона. Он уже полностью настроился на рабочий лад и теперь интересовался всем, что произошло в мастерской за время его отсутствия.

Он принял душ и расхаживал по своей просторной квартире, прижав телефонную трубку к плечу. Зеленый махровый халат распахивался при шаге, обнажая голые ноги в мягких домашних туфлях.

Элен поначалу внимательно прислушивалась к его словам, но потом заскучала от деловых разговоров и сделала попытку разыграть роль заботливой жены. Нет, вынуждена была она признать, ни Сары, умеющей управлять большим хозяйством их дома, из нее не получится, ни даже Барбары, умеющей управлять Сарой. Она опустилась в кресло, тоскливо глядя на оживленное лицо Филиппа, переживая свое несоответствие образу, в который намеревалась вжиться, образу хранительницы домашнего очага.

Подумалось, а может быть, к лучшему, что размороженный холодильник пуст. Это освобождает от необходимости встать к плите: В кухонном шкафу есть какие-то консервы, но вряд ли имеет смысл семейный ужин ограничить подобной сухомяткой.

Тут до слуха Элен донеслись слова, которые выделились из потока предыдущих фраз своим не архитектурным смыслом:

— И как она себя чувствует сейчас? Ну и прекрасно. Уже, наверное, отвыкла от меня? Когда я могу ее увидеть? Завтра? Тогда послезавтра? Хорошо, буду в десять утра у вас, устраивает? Договорились!

— Ты беседовал с Имоджен? — с напряжением выдавила из себя Элен.

— Да! — легко подтвердил ее подозрения Филипп. — Малышка приболела, но теперь все уже позади. Послезавтра я смогу ее на пару дней взять к себе. Пусть девочка чувствует, что у нее есть отец. Ребенок не виноват, что с ним жестоко обошлись родители. Пока Имоджен для нее мать, а я отец.

— Имоджен — мать? Нет! Она тетка. Если ты отец, значит, мать я!

Филипп подошел к Элен и привлек ее голову к своему плечу.

— Господи! — не сказал, а будто выдохнул он. — Как же я люблю эту взбалмошную красавицу! Я бы хотел сейчас схватить мою любимую женщину в охапку, бросить на диван и любить, любить, любить…

— Так в чем же дело? — распахнула глаза Элен.

Филипп рассмеялся.

— Сейчас твой принц сбегает в супермаркет и позаботится о том, чтобы чем-то вкусным наполнить холодильник.

— Может быть, отправимся в ресторан?

— Но ты же не сможешь в своем полуспортивном наряде появиться в приличном заведении?

— Об этом не волнуйся. Принеси сверток, который я сунула в твой чемодан. Сколько времени ты даешь мне на подготовку? Чтобы ты не умер с голоду, я буду готова через час! — И Элен скрылась в ванной комнате.

Полагаясь на щедрые подарки природы, Элен мало уделяла внимания своей внешности: почти не пользовалась косметикой, если и заходила в парикмахерскую, так только для того, чтобы укоротить свои буйные кудри. В прежней, до Филиппа, жизни ей бы и пятнадцати минут хватило, чтобы привести себя в порядок и чувствовать вполне соответствующей любому торжеству. Но сегодня необычный случай. Очень хотелось выглядеть особенно привлекательной, увидеть одобрительную улыбку Филиппа. Время ушло на тщательный макияж, на попытки обуздать своевольные волосы. Новое платье сидело прекрасно. А туфли просто прелесть! В общем, бросив взгляд в зеркало, Элен осталась довольна результатами приложенных усилий.

— Филипп, такая я тебя устраиваю? — нарочито жалобным голосом спросила она, воспользовавшись кратким перерывом в его телефонных переговорах.

Джексон обернулся и застыл в восхищении.

— Девочка моя! Я до сих пор не могу понять, за что мне такое счастье!

Он заключил ее в свои объятия, бессчетно целовал ее и нес какую-то веселую чушь. Прерывистым шепотом говорил о том, как хороша его избранница, как повезло ему в жизни и какой он дурак. Элен вынула из прически заколки, разрушив только что тщательно проделанную работу, вынырнула из платья, скинула потрясающие туфли и заявила:

— Я не хочу есть. И ты не хочешь! Мы остаемся! Неужели сытый желудок важнее нашей любви?

Он осторожно опустил ее на диван. И если радостнее, безудержнее и теплее было их сегодняшнее сближение, то потому, что не болело плечо, и потому, что сексуальный опыт Элен уже что-нибудь да значил.

— Ты восхитительна! — некоторое время спустя сказал Филипп, отстраняясь. — Откуда столько страсти?

Элен не смутили его слова. Она едва ли не гордилась тем, что сотворила с ней любовь, и потому простодушно ответила, нисколько не погрешив против истины:

— Я просто очень люблю тебя.

Сказала и сама удивилась, что, оказывается, высокие слова, когда они искренни, могут быть произнесены без всякой патетики. Любит и все, и ни к чему излишние восторги, приподнятый тон.

Филипп, улыбаясь, нежно погладил ее лицо, волосы, а потом неожиданно произнес:

— Если я скажу, что хочу есть, это не будет предательством нашей любви?

— Думаю, что нет, — милостиво отпустила грех Элен. — Не может быть у одной любви сразу два предателя? Ресторан отпадает?

— Отпадает.

— Супермаркет отпадает?

— Как скажешь…

— Отпадает. Я видела в шкафу банки с кукурузой и консервированную ветчину. Вином ты запасся года на два вперед. Вот бы еще хлеба…

— Трудно без хлеба…

— Трудно, но можно! — был ответ.

Наступило второе их утро. Теперь все события своей жизни Элен будет отсчитывать со дня первой близости с Филиппом. «Незадолго до…», «вскоре после…» Что ждет их впереди? Еще неизвестно, как отреагирует Барбара. То, что в своем письме она одобрила Джексона, еще ничего не значит. Ведь тогда тетушка не знала, как стремительно будут развиваться события.

Пахнуло кофейным ароматом. Элен натянула простыню до подбородка и зажмурилась. Она слышала, как открылась дверь. Филипп, видимо, понял, что сон притворный, и с ходу бодрым голосом громко заявил:

— С добрым утром! А если нет молока, что будем делать?

— Если нет молока, пьем кофе со сливками. Сливки на нижней полке шкафчика справа от раковины. С добрым утром, дорогой!

— А если нет ничего к кофе?

— Печенье в шкафчике над столом.

— По-моему, ты ориентируешься в этом доме лучше хозяина.

— Пусть хозяин поменьше болтает по телефону. Пока он общался с трубкой, у меня было достаточно времени сориентироваться в обстановке. Я ведь вчера намеревалась осуществить роль заботливой жены, но скудность припасов подрезала мне крылья.

Филипп с напряженной улыбкой смотрел на прелестную женщину, так стремительно ворвавшуюся в его жизнь. Потом стал медленно стягивать с себя халат. Элен запротестовала:

— Дорогой, твое нежелание предавать любовь, пожалуй, излишне усердно. Нельзя же вовсе отказаться от еды.

— Ты права, — нехотя согласился Филипп и снова натянул халат. — Правда, было бы куда приятнее, если бы ты предпочла любовь еде. Но, я понимаю, нельзя от человека требовать слишком многого. Кстати, пока ты нежилась, твой принц сходил-таки в магазин. Тебе ведь сейчас просто необходимо усиленное питание.

Как приятна его забота! Жаль, но теперь Филипп наверняка начнет пичкать ее через силу. Будет вталкивать овсянку, яичницу с ветчиной. Снова начнется пытка, в которой недавно усердствовала Клара, твердо уверенная, что все англичане поголовно только так и начинают каждый новый день.

— Элен, ты сегодня не собираешься ехать домой?

— Нет, но если я тебе в тягость…

Энергичным жестом Филипп дал понять, что ее подозрения беспочвенны.

— Но мне придется пойти в мастерскую. Тебе, наверное, скучно будет одной.

— Нет, мне не будет скучно, я буду ждать тебя, думать о тебе… Я стану готовить для мистера Джексона обед и обживать эти холостяцкие стены. Суровый быт отшельника отныне претерпит изменения, ты не возражаешь?

Нет, он не возражал. Просил только оставить в покое его кабинет.

— А ты, — продолжала Элен, — ты тоже будешь скучать. И ждать встречи. А потом настанет еще одна наша ночь. Завтра утром мы поедем за маленькой мисс Джексон, да? Надо же мне с ней познакомиться! Потом ты отвезешь меня домой. У меня в душе борются два чувства: хочу быть рядом с тобой и скучаю по Барбаре. Вы оба моя опора и защита. Очень надеюсь, что и ты полюбишь мою беспокойную старушку. Согласись, кое-какие педагогические победы у нее все-таки были.

— Не умаляй ее заслуг! Она наглядно показала, что способна создавать шедевры! Честно говоря, я буду чувствовать в ее присутствии неловкость, ведь вел я себя с ней безобразно. Распушив хвост, учил, лез с какими-то идиотскими замечаниями. Надеюсь, леди Монт сумеет меня простить.

13

На звонок дверь открыла Сара и повела себя самым странным образом: глаза ее округлились, будто она увидела нечто такое, что рождало одновременно и восторг, и ужас.

— Леди, леди! — завопила она. — Мисс Элен вернулась! — И, оставив пришедших у порога, ринулась вверх по лестнице.

Странная встреча. Даже неудобно перед Филиппом. Элен попыталась сгладить неловкость:

— Извини, дорогой. Может быть, что-то случилось в мое отсутствие.

Джексон переступил порог и осторожно потянул за собой тяжелую неуступчивую дверь. Другая рука была занята славной девочкой с большими голубыми глазами. Вот этакой семейной группой они и вошли в гостиную, где леди Монт суетливыми движениями смешивала карты незаконченного пасьянса. Величественная леди поднялась с кресла и с громким криком «Девочка моя!» ринулась к Элен.

— Барбара, милая, я так соскучилась по тебе. Мне столько нужно тебе рассказать!

— Я считала дни, я молилась за тебя и дождалась наконец!

Тетушка припала к Элен и замерла в ее объятиях, чувствуя себя совершенно счастливой.

— Наконец-то мы вместе, дорогая! И никто нам больше не нужен! — прошептала Барбара в самое ухо своей любимицы.

И тут, взглянув поверх ее плеча, леди Монт была вынуждена включить в сцену встречи и мистера Джексона с девочкой на руках. Как некстати было это зримое напоминание о том, что кто-то еще, кроме нее, Барбары, все-таки нужен Элен.

— Мистер Джексон? — Перед чужим человеком леди несколько засмущалась оттого, что дала своим чувствам выплеснуться столь бурно.

— Ба, это мои самые близкие друзья, понимаешь? С мистером Джексоном ты уже знакома, а с малышкой Сарой еще нет. Познакомься, она теперь будет наша общая дочка.

Леди Монт начала тихо клониться к роскошному ковру, устилавшему пол гостиной.

— Не уберегла! — Эти слова грозили стать последними, которые с расчетом на близкую смерть произнесла старая леди, но, превозмогая себя, она еще успела крикнуть: — Сара!

Малышка Сара вытаращила от неожиданности голубенькие глазенки, а служанка Сара возникла на пороге с неизменным подносиком, на котором высился бокал. Если леди Монт и суждено когда-нибудь умереть, то бокал с коктейлем непременно скрасит ее последние минуты.

— Барбара, что с тобой? — Элен встревожилась не на шутку. Она всегда надеялась на чувство юмора, которым тетка, без сомнения, обладала, и никак не предполагала, что это чувство в какой-то момент может изменить ей. — Тетя, милая, ты что-то не так поняла. Это я опять сумбурно выражаю свои мысли. Твоя Элен сваляла дурака.

Филипп тем временем опустил маленькую Сару на пол и поспешил к старой леди, распростертой на ковре. Он приподнял ее голову, тут же бросил большой Саре: «Нашатырь!» — и показал Элен, с какой стороны нужно подхватить тетку, чтобы половчее перенести на диван. Однако, вспомнив о пострадавшем во время катания плече, отменил приказ и, подхватив погрузневшую вдруг женщину под колени и под спину, легко переместил ее на диван.

В общем, все кончилось для здоровья леди Монт вполне благополучно. Нашатырь подействовал. Элен проворковала утешающие слова. Филипп постарался стать незаметным. Ребенок заинтересовался рассыпанными картами и не вмешивался во взрослые дела. Но морально леди продолжала страдать.

— Элен, у девочки твои глаза. Прелестный ребенок. Но почему тайком от Барбары? Неужели я не заслужила твоего доверия? И не могу понять, как это вообще могло укрыться от меня? Простите уж старуху, все так неожиданно.

Барбара нашла в себе силы привстать, потом села и взглянула на ребенка, раскладывающего на полу незамысловатый детский пасьянс. Бокал с коктейлем нашел наконец своего адресата. Леди сделала щедрый глоток, и это, видимо, содействовало окончательному ее примирению с действительностью.

— Элен, она прелестна и ни в чем не виновата.

— Да, Барбара.

— Удивительное сходство. Похожа так, что можно подумать, дело вообще обошлось без отца.

— О, Барбара, ты даже не представляешь, как близка сейчас к истине. Успокойся и уясни себе одно: этот ребенок ко мне не имеет никакого отношения. Пока.

— Кто-то хочет ее отобрать? — встревожилась леди Монт.

— Наоборот, нам ее отдают.

Барбара, вконец запутанная, безвольной рукой передала недопитый бокал Элен и откинулась на диванную подушку. Что творилось в ее голове, догадаться было трудно, но доброе сердце подсказало добрые слова:

— В борьбе за ребенка можешь рассчитывать на мою помощь.

— Тетя, милая, возьми себя в руки. Я тебе сейчас все объясню. Мистера Джексона ты знаешь?

— Знаю. Извините меня, пожалуйста, мистер Джексон, сдали нервы. Приветствую вас в нашем доме. Присаживайтесь.

— Ба, подожди минуту. Мы остановились на том, что мистер Джексон тебе знаком. Ну вот, а фамилия маленькой девочки — Джексон, понимаешь? И я должна сообщить тебе еще одну новость, только не нервничай: я выхожу замуж. За Филиппа. Кстати, ты согласилась бы принять участие в воспитании Сары?

— Две Сары в одном доме?.. — раздумчиво произнесла леди Монт.

Элен растерялась. С этой стороны она не ожидала осложнений.

— Тетя, дорогая, давай не будем пугать гостей такой странной встречей!

— Джексон против Филиппа? Я правильно поняла? — К женщине стали возвращаться замашки светской дамы, и глубокие ноты в голосе были тому подтверждением. — Любишь Джексона — ведь ты же его любишь, не правда ли? — и выходишь замуж за неизвестного мне Филиппа. Какую-то странную роль здесь играет и эта прелестная малютка. Сложный пасьянс, ты не находишь?

— Послушай, что за удовольствие все на свете запутывать! Нет никакого Филиппа — врага Джексона!

— Нравы! — кротко вздохнула Барбара. — Друг уступает невесту другому… И ты, некогда гордая девочка, на это идешь?

— Всем молчать! — громко скомандовала Элен. — Сейчас никто не произносит ни единого слова! Иначе свершится непоправимое. Мы садимся за стол, пьем чай и все проясняем до конца.

— Сара!

И сразу две Сары живо среагировали на зов леди Монт. Маленькая подошла к леди на толстых ножках и вцепилась в подол ее платья. Старшая снова внесла коктейль. Барбара сердито отмахнулась от служанки:

— У тебя только одно на уме! Мы всего лишь собираемся пить чай. Накрой здесь. А этот коктейль передай, пожалуйста, мистеру Джексону.

Филипп, чтобы не вносить дополнительной суеты, покорно взял предложенный ему бокал.

— Да, Сара, — обратилась старая леди к служанке, одной рукой поглаживая светлые волосенки прильнувшей к ней девочки. — Я хотела тебя вот о чем спросить. При крещении какие еще тебе были даны имена?

Сара, похоже, привыкшая к непредсказуемости действий хозяйки, не выразила ни малейшего удивления странным вопросом и бодро ответила:

— Сара Элис Луиза!

— Ну что ж, вполне удовлетворительный набор, дающий возможность выбора. Скажи, милая, а какое имя тебе больше нравится — Луиза или Элис?

Тут произошла некоторая заминка. Служанка не совсем поняла смысл задания, но твердо заявила:

— Луиза!

— Прекрасно, — одобрила ее выбор леди Монт. — Ты позволишь мне называть тебя именно так?

— Прошу вас, леди Монт. Это же, надеюсь, не изменит вашего ко мне отношения?

— Наоборот! — возликовала Барбара.

Сара-Луиза пошла к выходу, про себя недоумевая, что хотела сказать хозяйка своим радостным «наоборот»? Хорошая она, конечно, женщина, но многовато странностей.

— Луиза! — услышала она хозяйский зов. — Ты поняла? Чай пьем здесь! Извини, милочка, первое время буду, возможно, путаться в именах, но привыкну же в конце концов. Кстати, второе имя тебе больше подходит.

За чаем все сидели поначалу молча. Маленькая Сара забралась на колени к понравившейся ей даме и, привалившись к ее груди, с удовольствием мусолила печенье. Барбара искренне радовалась подобному подарку судьбы. Но что-то все-таки смущало женщину. Правда, попытки начать серьезный разговор она не предпринимала, помня, видимо, указание Элен. Уткнулась в светлую кудрявую головенку малышки и прокомментировала:

— Твой запах! Просто удивительно…

Филипп и Элен переглянулись. Он-то наверняка уверен, что у тетки с мозгами не все в порядке, подумала Элен. И все в ней восстало против такого отношения к ее любимой родственнице.

— Она уже говорит что-нибудь? — поинтересовалась Барбара.

— Немного. Отдельные слова и какие-то только ей одной понятные фразы, — ответил Филипп.

Леди и тут нашла повод для радостного узнавания.

— Как все повторяется! Элен заговорила, дай Бог, к двум годам. Ничего, Сара, помолчим, потом все сразу выскажем этим дядям и тетям, да, дорогая?

— Барбара, спроси меня, как я отдохнула.

Тетка хлопнула себя по лбу.

— Извини, вы мне здесь совсем голову заморочили. Ну и как?

— Спасибо, хорошо.

— Я так и знала. Рада. Правда, ты что-то маловато загорела, ну да это к лучшему, загар огрубляет. Знаете, — обратилась леди Монт к Филиппу, — с ее отъездом все так странно получилось…

— Тетя, милая, подожди. Спроси меня про мои отношения с мистером Джексоном.

— Элен, детка, перестань из меня делать дурочку, с этим я и сама справлюсь. О том, как вы относитесь друг к другу, можно догадаться, глядя на вас. Только не могу понять, для чего тебе надо морочить голову бедному Филиппу?

Элен положила руку на локоть Джексона и удовлетворенно кивнула, давая понять: мол, все идет по плану и осечек не предвидится.

— Филипп Джексон, дорогая, сегодня у нас со своей дочкой в гостях. И он хочет тебе сказать что-то очень серьезное. А пока ты, пожалуйста, помолчи. Иначе новая путаница вызовет у тебя нервный срыв.

— Что случилось? — заволновалась пожилая леди.

— Оставляю вопрос без ответа. Расслабься, помолчи и слушай.

— Леди Монт, — встав из-за стола, торжественным тоном заявил Филипп, — я прошу у вас руки Элен. Мы любим друг друга, и я постараюсь сделать вашу любимую… нашу любимую Элен счастливой.

Он устремил настороженный взгляд на Барбару. Та молчала, поджав губы, явно не желая смотреть в его сторону.

— Ну же, тетя, человек ждет, скажи ему что-нибудь, — занервничала Элен.

Тетка молчала.

— Ты против? Тебе же, кажется, понравился мистер Икс?

— Я просто не знаю, сняла ли ты свой запрет на разговоры. Мне уже позволено высказаться? Благодарю. Мистер Джексон, я услышала вас и вашу просьбу. Если бы я была уполномочена решать подобные вопросы, я бы, наверное, ответила согласием и поздравила вас. Но решать должны родители Элен.

— Ничего не родители! — воскликнула Элен. — Ты самая главная в нашей семье!

Такая постановка вопроса тетке явно понравилась.

— Но надо же известить твоих легкомысленных родителей! Иначе они меня в очередной раз упрекнут в педагогическом бессилии. А ребенка вы мне оставите? Я же не могу сразу потерять все, — печально завершила она свою речь.

— Так, теперь о ребенке… Ты помнишь, какая чепуха произошла из-за того, что я невнятно ответила на вопрос мистера Икса о бедной Эванс, родившей ребенка без мужа?

— Прекрасно помню. Ты сморозила ужасную глупость, заставила человека переживать. Так эта малышка — дочь бедной Эванс?

— Барбара, у тебя поразительное умение запутывать любую ситуацию! Не обижайся, дай мне договорить. У Эванс свой ребенок, у Джексона свой. Там мальчик, здесь девочка.

— Вы женаты, мистер Джексон? А, разведены… И ребенка присудили вам? Элен, я ничего не могу понять: это наш ребенок или нет? Я уже полюбила эту девочку, так похожую на тебя. Прелестное дитя.

— Тетя, милая, смотри, сколько ты слов наговорила, идя в обратную от правды сторону. Не запутывай! Я же только начала все объяснять. Мать Сары умерла. Джексон удочерил ребенка, понимаешь?

— А почему она так похожа на тебя маленькую? — строго спросила Барбара.

— У тебя самой есть какие-нибудь соображения на этот счет?

— Знаешь, я, конечно, не права, но мне сейчас даже хочется, чтобы девочка оказалась нашей.

Элен с удовлетворением отметила, что выражение лица Филиппа смягчилось, он смотрел на Барбару вполне доброжелательно и с явным интересом.

— Садись, Филипп, торжественная часть закончена, предварительное согласие получено. Тетушка, а где сейчас находятся мои легкомысленные родители?

Тетка набрала воздух в легкие, намереваясь позвать служанку, но язык не повернулся выкрикнуть непривычное «Луиза».

— Хотела попросить… Луизу принести из моей спальни их последнее письмо. Кажется, они сейчас то ли на Кипре, то ли на Капри, то ли на Крите, вечно я эти названия путаю. Ладно, сейчас сама принесу. Иди, детка, к папе. — Она передала ребенка Филиппу и выплыла из комнаты.

Молодые люди обменялись взглядами. У нее в глазах отразилась тревога, он же выглядел вполне благодушно.

— Я так и не понял, мы получили благословение? — весело поинтересовался Филипп.

— Все будет хорошо! Барбара знает, а родители догадываются, что в подобной ситуации возражать мне бессмысленно.

— Учту на будущее, — самым серьезным образом отреагировал Джексон. — Заметь, я буду огорчен, если ты когда-нибудь так же отнесешься к моему мнению.

— О! Ты — это совсем другое дело… Что мы делаем сегодня? Малышку можно оставить у нас, а самим все-таки добраться до ресторана.

— Леди Монт не обидится, что ты в день приезда не будешь обедать дома?

— Я ей все объясню. Нам же с тобой надо обсудить массу всяких проблем. Тетка поймет.

Постучав, вошла Сара-Луиза с конвертом в руке.

— Леди Монт просила передать это. Она извиняется, что не выйдет к вам. Леди устала и прилегла.

— Как она себя чувствует?

— Говорит, что хорошо. Но поволновалась, приняла успокоительное, вот ее в сон и клонит.

— Это даже хорошо, — оживилась Элен. — Чувствуя свою вину, она легче простит мою. Са… То есть, Луиза. Когда леди встанет, скажи ей, пожалуйста, следующее. Мы ужинаем с мистером Джексоном в ресторане. Девочку поручаем твоим заботам. У тетушки где-то сохранился музейный экземпляр ночного горшка моего детства. Рут пусть сбегает в магазин за подгузниками и, может быть, купит девочке пару домашних платьев. Кормить ее надо… Филипп, во сколько ей положено есть?

Тот не без удовольствия внимал ее распоряжениям. Но когда услышал вопрос, обращенный к нему, поднял руку, выражая некий протест.

— Нет, Элен. Так подобные дела не делаются. Непривычная обстановка, новые люди… Для ребенка это тяжело. Думаю, будет лучше, если мы отвезем Сару к Имоджен…

— Очень жалко, — вздохнула Элен, — но ты, безусловно, прав. Я ведь, бессовестная, больше думала о тете, а не о Саре. Барбара быстрее бы оттаяла рядом с ребенком. Видишь, я, наверное, еще не созрела, чтобы стать настоящей матерью.

— А как ты реагируешь на табачный дым? — лукаво воззрился на нее Филипп.

В ответ Элен только рассмеялась.

— Вечером мы идем в «Айви», ресторан, может быть, немного шумноватый, но зато с прекрасной кухней. Отведаешь такое блюдо — пальчики оближешь.

Элен улыбнулась про себя. «Штучки»! Наконец-то она узнает, что это такое…

— Ты там часто бываешь?

— Нет, не часто. Когда-то я помогал коллеге оформить интерьер одного из залов. После этого я там желанный гость. В «Айви» любит собираться театральная и киношная богема, но пусть тебя это не тревожит. Там есть уютный утолок, где нам никто не помешает.

— Мой вчерашний наряд будет уместен?

— О, ты будешь самой красивой!

14

Они шли не спеша по лондонским улицам, говорил преимущественно Филипп, Элен же слушала внимательно, кутаясь в меховой палантин. Куталась не из-за холода, — вечер был довольно теплый, — от какого-то напряженного ожидания. Джексон оседлал своего архитектурного конька и сыпал известными и малоизвестными именами зодчих, творения которых когда-то поразили его воображение.

— Все они настоящие поэты в своем деле! Но я загибаю пальцы, перебирая имена великих: среди них голландцы, немцы, итальянцы, американцы, бразильцы… И ни одного англичанина! Это тревожит мои патриотические чувства…

— Так уж ни одного? — усомнилась Элен.

— Назови мне хотя бы одного английского мастера, равного по масштабу Нимейеру.

— А Филипп Дж. Джексон? Я знаю его — потрясающий архитектор!

Филипп обнял ее за плечи и чмокнул в висок.

— Спасибо за подсказку. Твой Джексон, так ему и передай, еще только тщится стать величиной. Да, удачлив, да, небесталанен, работоспособен, но пока еще не имя.

— А когда он станет именем? — поинтересовалась Элен, заглядывая снизу в глаза своему спутнику.

— Когда ему удастся из скупой инженерной прозы создать произведение искусства.

Он остановился, сошел с тротуара и повернулся к Элен, задержав и ее движение. Видимо, то, что Филипп сейчас говорил, было им глубоко прочувствовано, и он воспользовался возможностью найти в Элен единомышленника.

— Понимаешь, архитектура сначала была озабочена тем, как облегчить создание произведения искусства посредством инженерной мысли. И в конце концов так преуспела в этом деле, что позднее встала другая задача, не менее, отмечу, трудная: как инженерную прозу трансформировать в произведение искусства. Это и должен был решить наш уходящий век. Справился? Не думаю… Удачи есть, но… С прозой, порой прекрасной, все в порядке, а вот с поэзией…

— Филипп, может быть, мы все-таки пойдем? Поверь, мне твои рассуждения очень интересны, но мы могли бы продолжить разговор в ресторане.

— Прости, дорогая. И впредь разрешаю осаживать меня всякий раз, как только я соберусь заделаться архитектурным соловьем.

Когда они уже сидели за ресторанным столиком, он продолжил свою речь во славу архитектуры, но вдруг сам оборвал себя и рассмеялся.

— Ты что-то слишком кроткая сегодня. Взяла бы да и сказала: давай лучше поговорим об архитектуре нашей будущей семьи…

— Давай! — улыбнулась Элен.

— О чем ты сейчас думаешь?

— О нас.

— И что?

— Я смотрю на тебя и не могу понять, как могло произойти, что я узнала в тебе тебя? Был симпатичный молодой преподаватель, который обижал девушку своим невниманием. И вдруг! Вот скажи, почему происходит это «вдруг»?

— Вопрос ко мне, или у тебя уже готов ответ? — полюбопытствовал Филипп.

— Ответ вроде есть, но трудно его сформулировать. Вот живет женщина. Как каждая женщина, она хочет любить и быть любимой. Но как и кого она выберет? Почему именно его? Конечно, не последнюю роль играет внешность человека, но есть масса примеров, когда женщина прощала своему избраннику пороки внешности. В этом смысле, уж извини, мужчины куда реже проявляют подобную душевную щедрость.

— Следует ли мне понимать, что ты выделила меня за внешние данные? Или наоборот, нашла во мне такое, что согласна закрыть глаза на физическое несовершенство?

— Оставь, не кокетничай. Уж наверняка женщины не таили от тебя, что ты по-настоящему красив. Впрочем, я вовсе не считаю это главным твоим достоинством.

— Элен, мне по душе твоя строгая, нелицеприятная критика, — рассмеялся Филипп. — Говори, говори! Я потом тоже попытаюсь бросить тебе в лицо грубую правду.

— Погоди, не смейся. Ты же меня сбиваешь с мысли. Рассуждаю дальше: когда взгляд выделил человека из толпы, идет уже другая работа — мысли, души, тела, которая и оценивает правильность выбора. Волосы… Руки… Голос… Запах… По ничтожным мелочам составляется образ любимого. Об этом не думаешь, все происходит как бы само собой.

Филипп очень серьезно следил за ее мыслью. И, видимо, вспоминал начало их романа. Кто кого выбрал? Каждый прошел свой путь к торжеству любви. Элен продолжала:

— Иногда, но в очень редких случаях, толчком к воссозданию из деталей образа избранника может стать равнодушие объекта, его нежелание замечать тебя… Послушай, Филипп, — неожиданно сменила она тон, — я должна тебе кое в чем признаться. Твоя Элен понятия не имеет о музыке польского композитора Пендерецкого! Стыдно, но это так…

Филипп расхохотался, не понимая столь неожиданно принесенного покаяния.

— Мне тоже очень стыдно, что я не знаком с творчеством Пендерецкого.

— Как, разве он не самый любимый твой композитор?

— С чего ты взяла? Насколько помню, на людях только раз и произносил эту фамилию. Сказал, что, мол, гениального поляка называют Моцартом двадцатого века, и тут же признался, что не могу ни подтвердить, ни оспорить этого суждения.

— Господи, как гора с плеч свалилась! Понимаешь, меня радуют совпадения наших мыслей, увлечений. Шекспир, импрессионисты, горные лыжи — уже в большей мере наше общее, правда?

— Правда… Отложим разговор о счастье совпадений. Проверим сходство гастрономических вкусов. Что будем заказывать?

Официант замер в услужливом наклоне, не находя пока нужным вмешиваться.

— Знаешь, — попросила Элен, — закажи все, что ты считаешь здесь самым вкусным. Это до времени скроет возможную разницу наших вкусов.

Филипп взял карту и быстро пробежался пальцем по меню, отмечая для официанта то, чем хотел побаловать прелестную спутницу. Официант выразил свое одобрение: клиент выказал и знание предмета, и неплохой вкус, и достаточную пухлость кошелька. Заказ был принят, они снова могли вернуться к прерванному разговору.

— А откуда тебе известно о моих увлечениях? — полюбопытствовал Филипп.

— Разведка поработала, — смущенно улыбнулась Элен. — Мне не очень ловко об этом говорить, но что было, то было. Могла бы скрыть, но я теперь стала, как Клара: говорю правду и только правду. Так вот, я специально узнавала, что ты любишь, чтобы полюбить то, что любит мой любимый.

Взяв руки Элен в свои, Филипп заглянул в ее распахнутые синие глаза.

— А почему, собственно, тебе неловко? Разве это так уж плохо — узнать круг интересов человека, тебе небезразличного? Без всякого смущения говорю: я выяснял у Клары, чем бы мог тебя порадовать, что любишь ты. Отсюда удача моего букета, паштета с шампиньонами и масса других деталей, которые я придержу для других сюрпризов.

— Да, люблю цветы, паштет и… И тебя.

— Вот видишь. А я Шекспира и тебя! Даже, пожалуй, сильнее тебя, да простит мне великий Уильям.

Пришел официант и стал выставлять на стол закуски. Нашли свое место ваза с фруктами и ведерко, в котором из блестящих кубиков льда торчала укутанная фольгой головка бутылки шампанского.

— Филипп! — в притворном ужасе воскликнула Элен. — Нам вдвоем здесь не управиться. Я и не знала, что ты гурман!

— Я гурман? Бог с тобой. Я к еде почти равнодушен. Но сегодня у нас, считай, помолвка. Можем позволить себе пошиковать. Ты попробуй всего понемножку, но оставь место и для горячего мясного блюда. Это будут потрясающие…

— Штучки?

— Откуда ты знаешь?!

— Шекспир подсказал, — рассмеялась довольная собой Элен.

«Штучки» действительно оказались очень вкусными. Элен попыталась угадать, из чего и как они сделаны, но вынуждена была отступиться. Тогда она подозвала официанта и спросила, как называется блюдо, которое они с таким удовольствием съели.

Тот четко отрапортовал:

— Рецепт взят из старинной книги. Блюдо называется так: «Котлет дву гарнир пондстер карот де асперт». — И добавил: — Усложненный.

— Я так и думала, — с серьезным видом заявила Элен. — Скажите, а чем усложненный?

— Добавлением свежих грибов.

— А когда такой котлет… делается в упрощенном варианте, как это выглядит? Дело в том, что у меня свой способ приготовления…

— Отбивная телятина, фаршированная мелко рубленым мясом с зеленью, шпигом, запеченная в духовке с последующим добавлением мадеры и пряностей…

— Странно, я делаю примерно то же самое, но вкус получается другой.

— У каждого мастера, леди, свои секреты.

— Да, я свой тоже не выдаю никому.

Официант удалился поступью лорда, не увидев, как героически его клиенты боролись со смехом. Они долго не могли успокоиться. Достаточно было одному снова простонать слово «штучки», как накатывала новая волна веселья. Наконец Элен совладала с собой, промокнула платочком слезы и сумела сформулировать следующий вопрос:

— Осталось не до конца проясненным твое негативное отношение к богатым людям.

Филипп встал и приоткрыл дверь отдельного кабинета, выходящую в общий зал. Там шло веселье, общий градус которого позволил нарядным людям сбросить лоск и получать от жизни максимум удовольствия.

— Я вот этого не люблю — бешенства от денег. Сама по себе материальная обеспеченность прекрасна. Она дает простор для творчества, для хорошего отдыха, для нормальной жизни, в конце-то концов. Но не сходить же с ума ради удовольствия показать: мне все по карману?!

Элен осмысливала услышанное. Филипп заподозрил, что у нее осталось какое-то невысказанное возражение.

— Ты не согласна со мной?

— Знаешь, дорогой, мне нужно столько денег, чтобы не думать о том, сколько их нужно.

— Куда отправимся теперь?

— А сколько времени? Десять? Тогда к тебе! К двенадцати вернешь меня домой.

— Рад служить.

— Филипп, мне так хочется, чтобы побыстрее наступило время, когда уже не потребуется ничего скрывать…

— Ну, на все приготовления месяц-то как минимум надо? Родителей твоих дождаться. Жилье подобрать. Наряд свадебный заказать.

— Жилье… Я заранее предвижу твои возражения, но можешь ты мне сделать одну временную уступку?

— Могу, но пока не понимаю, о чем речь?

— Давай поживем после свадьбы в доме Барбары. Очень прошу тебя.

— Нет! — жестко возразил Филипп. — Категорическое нет!

Элен поднялась и медленно направилась к выходу. В вестибюле ее догнал Филипп.

— Ты обиделась? Тон, конечно, тебя мог обидеть, но по сути-то, согласись, я прав, ведь так?

Элен остановилась. Филипп набросил ей на плечи палантин и притянул к себе. Она резко отстранилась и с запальчивостью в голосе сказала:

— Неужели непонятно? Мне трудно в одночасье бросить Барбару! Кроме того, меня немного пугает самостоятельность. Почему ты так резок? Почему не хочешь войти в мое положение?

— У меня, Элен, уже налаженный за многие годы быт, который помогает мне в работе. Тебе придется это учитывать, никуда не денешься. Ты видела мой кабинет? Женщине, которая у меня убирается, я запрещаю туда заходить. И такой кавардак мне просто необходим. Разве ваш дом потерпит подобное?

— Понятно. Значит, сейчас ты отстаиваешь свое право на кавардак? Это для тебя на данный момент самое главное?

— Нет! Я отстаиваю свое право жить так, как хочу! — всерьез разозлился Филипп, но попытался взять себя в руки. — Нам так или иначе придется самим строить свою жизнь. Я достаточно обеспеченный человек, чтобы создать тебе вполне сносные условия без денежных вливаний со стороны семьи Монт.

— Если ты сейчас мне не можешь уступить в такой малости, то что меня ждет в дальнейшем?

— В малости? Как бы не так! Затронут очень важный вопрос. И потом, твою причудливую старушку, согласись, не каждый выдержит…

Элен задохнулась от возмущения. Она выдернула руку из его руки и выскочила на улицу. Филипп догнал ее.

— Элен!

— Не смей так говорить о моей тете! Это чудесный, добрый, великодушный человек, посвятивший мне всю себя. Да, она с чудачествами. Но все, что Барбара делает, проникнуто любовью и добром. Она для меня все: отец, мать, бабушка, тетя, друг…

— Но не муж! — со значением поднял палец Филипп.

— Ты ее не полюбил, потому что опростоволосился перед ней. Налетел на пожилую женщину с дурацкими нравоучениями. Ах, она не может быть воспитателем! Ах, она избалует девочку! Чушь какая!

— Давай смотреть правде в глаза: тебя-то она здорово избаловала. Твое поведение сейчас — лучшее подтверждение этому: каприз превыше всего! А сегодня твоя тетушка вообще показала высокий класс! И с таким человеком жить бок о бок? Извини!

— Не извиню! Такси!

Элен ринулась к остановившейся машине, успела опередить вежливое движение водителя, возжелавшего выйти, чтобы распахнуть перед нарядной дамой дверцу, и плюхнулась на заднее сиденье, крикнув:

— Вперед! Быстрее!

Вот и отпраздновали помолвку…

15

Дни шли за днями, один угрюмее другого. Филипп не давал о себе знать. Даже не звонил! Элен была в отчаянии. Размолвка обернулась для нее настоящей бедой, об этом можно было судить хотя бы по тому, как бесслезно она переживала происшедшее.

Счастлива была только Барбара: ее девочка с ней, и все рано или поздно пойдет, как заведено: уединенная, легкая, веселая, безалаберная жизнь вдвоем. То, что с девочкой не все ладно, тетка ощущала, однако заставила себя не вмешиваться. Чего это ей стоило, один Бог знает, но за все это время леди Монт ни разу не произнесла имени экс-жениха. Ни разу не спросила ни о чем. Лишь однажды с тяжелым вздохом пробормотала что-то о Саре, и было ясно, что вовсе не новоиспеченной Луизе адресовался сей душевный стон.

Приходила Стефани. Вопросов не задавала, после того как на первый получила резкий ответ.

— Как твои дела с Джексоном? — спросила Стефани у Элен.

Элен исподлобья взглянула на подругу и отчеканила:

— Это имя в нашем доме не произносится. Я не знаю человека с такой фамилией.

Через месяц Стефани забежала в дом Монтов вместе с Патриком Смитом. У них, видите ли, есть важное сообщение.

— Барбара, Элен, разрешите пригласить вас на наше бракосочетание, которое состоится…

Звонкий радостный голос Стефани продолжал выдавать информацию, но Элен уже ничего не слышала. Она, невежливо прервав подругу на полуслове, подошла к ней и чмокнула в щеку. Сама же залилась слезами и выскочила вон из комнаты, унося свое несчастье подальше от чужих глаз.

Позже ее немного отвлекла подготовка к свадебному торжеству Стефани. Элен таскалась с невестой по магазинам, ходила вместе с ней к портнихе, где уже вырисовывался очень симпатичный наряд.

Долго искала подарок, страдая от снедающей ее нерешительности, от апатии и тоски. Плохо то, что Элен уже и не хотелось выходить из своего состояния. Боль начинала приносить этакое мазохистское удовлетворение.

В день свадьбы Элен надела то самое, купленное в Австрии, платье, которое так ей шло. Барбара идти на торжество отказалась, сославшись на нездоровье. Это показалось странным, — леди Монт любила такого рода мероприятия. Но не хочет — как хочет, уговаривать никто не собирается.

Перед церковью собрались друзья и знакомые молодых. И тут случилось то, к чему Элен была абсолютно не готова. В толпе гостей она увидела… Не увидела даже — всем сердцем, всем телом своим почувствовала: где-то рядом Филипп. Пришел сюда? С какой стати? Впрочем, что за глупость! Он же какой-никакой приятель Патрика, босс Стефани… Но раньше почему-то мысль о возможности его появления здесь Элен и в голову не приходила.

Элен не до конца отдавала себе отчет в том, что делает, но, отстраняя людей, мешающих на пути, она двинулась к тому месту, где стоял светловолосый красавец. Он тоже увидел ее и тоже вдруг стал сквозь толпу решительно пробираться к ней.

Они шли, не замечая ничего и никого рядом с собой. На их лицах не отразилось радостного узнавания. Казалось, два озабоченных чем-то человека сосредоточенно и серьезно выполняют только им ведомый замысел. Наконец они встретились и, ни слова не говоря, бросились друг другу в объятия.

— Эй, приятель! — воскликнул Патрик, подошедший к ним неповоротливым черно-белым пингвином. — Может быть, вас пропустить первой парой?

— Нет, — наконец вернулся к действительности Филипп. — Каждой паре свой срок.

— Какие же мы дураки! — воскликнула Элен. — Разве мы имеем право губить свою любовь?

— Элен, поговорим позже. А сейчас давай уступим лыжню Патрику со Стефани. Сегодня их день.

Церемония шла как по писаному. Толпа гостей время от времени вскипала, откликаясь на требования обряда. Вот прозвучали аплодисменты. Вот полетели конфетти, рис, цветы. Букет, брошенный невестой в публику, угодил в Элен. Хорошая, говорят, примета. Не иначе счастливицу ждет скорая свадьба. Верь тут приметам, не верь, а все равно приятно получать отрадные намеки судьбы.

Элен поздравила новобрачных и поторопилась к Филиппу. Тот стоял в стороне, нервно затягиваясь сигаретой.

— Фу, — с омерзением выдохнула Элен. — Опять эта гадость! Меня сейчас стошнит от табачного дыма.

— Ты это серьезно? — Филипп отбросил сигарету.

— Я уже давно не была так серьезна. — Элен смущенно улыбнулась. — Я была у врача, мои подозрения подтвердились.

Филипп обнял ее, приподнял над землей и закружился, крепко держа свою драгоценную ношу.

— Фил! Алтарь свободен, — прокричал ему Патрик, проделывая со своей молодой женой то же, что и Филипп.

— Мы это уже учли, старик. Слушай, Элен, сегодня же звоним твоим родителям и Кларе!

Элен отстранилась, взглянула Филиппу в глаза и жалобно протянула:

— Я не смогу в моем положении жить без Барбары…

— А я не смогу без тебя! Заявляю самым искренним образом: твоя Барбара потрясающая женщина! Она просила меня молчать, но я не имею права от тебя скрыть: только ее заботами я попал на свадьбу Смита. Я заранее предупредил Патрика, что не смогу выбраться на торжество. А на самом деле просто боялся нашей встречи.

— Боялся?

— Человек чаще всего боится попасться на глаза тому, кого обидел. Я думал, ты меня не простишь за мое идиотское поведение, за обидные слова…

— И что же Барбара? — тихо спросила Элен.

— Как видишь я здесь. Да и она тоже здесь. Не оборачивайся, она прячется за широкой спиной мистера Джонса. Потом встретишься с ней как бы невзначай.

— Барбара все еще не до конца отказалась от мысли, что Сара мой ребенок. Сказала про нее «дитя любви», вот, мол, почему так хороша.

— Интересно, что она скажет о нашей девочке, когда та родится?

— Почему девочка?

— Как почему? Я уже привык, что в последнее время рядом с нами присутствуют какие-то девочки.

Элен рассмеялась и скомандовала:

— Стой здесь! Пойду поищу тетку.

Искать долго не пришлось. Надо было просто обойти внушительную фигуру мистера Джонса, отца Стефани. Там и стояла, виновато потупившись, леди Монт. И, как будто встречаться неожиданно на чужой свадьбе для них было привычным делом, Элен и Барбара обменялись легкими поцелуями. Тетка, судя по всему, почувствовала облегчение.

Элен когда-то даровала леди Монт украденное природой счастье материнства, предоставила возможность испытать нежную, теплую притягательность детского тела, запаха, пухлых ручонок, ясных, беспорочных глаз… Когда же нависла угроза расставания, Барбара заметалась. Поэтому ей так страстно захотелось ошибиться в происхождении малышки Сары. Короче, леди была в смятении, а это состояние души всегда для нее чревато неординарными поступками.

Элен обняла тетку и прошептала на ухо:

— Спасибо тебе, дорогая. Ты из нас троих оказалась самой здравомыслящей. Могла бы, конечно, предупредить…

— Девочка! — в изумлении отпрянула та. — Мое здравомыслие именно в том и проявилось, что я сумела не протрепаться. Я так тебе благодарна…

На этот раз настала очередь Элен удивляться. Глядя на тетушку полными искреннего недоумения глазами, она спросила:

— Благодарна? Мне?

— Ну, твой экс-Икс, принося мне извинения, признался, что именно я стала причиной вашей размолвки. Ты бросилась на защиту своей Барбары, и вот…

Элен поцеловала ее в висок и этим своим душевным порывом освободила пожилую леди от остатков недавних угрызений совести. У Барбары всегда была склонность к быстрой перемене настроения, а тут, поощренная благодарностью Элен, она и вовсе преисполнилась отваги, решившись на признание:

— Дорогая, по-моему, мы с тобой не до конца справедливы к Имоджен Бартон…

У Элен снова брови полезли вверх от удивления. Леди Монт, всегда готовая разволноваться, не упустила этой возможности и сейчас, поторопившись договорить, пока Элен не успела что-либо сказать:

— Единственное, что мы можем поставить ей в упрек, это любовь к нашему жениху. Но мы-то, победители, можем же быть снисходительны к бедняжке?

Момент был выбран верно: Элен сейчас готова была простить все и всех. Ободренная успехом, Барбара решилась еще на одно заявление:

— Покаюсь еще. Я была не права в отношении малышки Сары. У нее волосы гораздо светлее, чем у тебя в детстве. У нее кудряшки цвета слабо заваренного чая с молоком. У тебя были ярче.

— И какой же вывод делает достопочтенная леди из своих гастрономических наблюдений на этот раз? — с иронией полюбопытствовала Элен.

— Да никаких, собственно. Просто я подумала, что, может быть, у нас еще будет девочка с удивительными волосами…

— Будет, будет, — рассмеялась Элен. — И даже, уж прости меня, гораздо раньше, чем ты предполагаешь.

Барбара, обманутая шутливостью ее тона, напряженно размышляла над только что услышанным. От трудной работы мысли отвлек подошедший к ним Филипп. Он церемонно поцеловал руки обеим дамам и неожиданно заявил, широко улыбаясь:

— Ну и дурак же я!

— Ты позволишь мне, дорогой, время от времени напоминать тебе об этом? — лукаво засветились иссиня-голубые глаза Элен.

Вот как бывает: болеют люди долго, а выздоравливают вмиг. Чудодейственное свойство Любви… Сохранить бы только ее, не растерять, не утопить в мелочах…