Даниэла Стил

Французские каникулы

Глава 1

Диана Моррисон зажгла свечи на накрытом на шестерых столе в гостиной. Окна гостиной выходили на Центральный парк. Шторы были задернуты неплотно, и во тьме за окнами плясали и кружились, как в водовороте, белые снежинки. В этой квартире, большой и уютной, Диана и Эрик жили уже девятнадцать лет — девятнадцать из тех тридцати двух, что они были женаты, и большую часть этого времени их дочери тоже жили здесь с ними. Обе оставили родительский дом совсем недавно — Саманта, закончив колледж, перебралась в собственную квартиру, а Кэтрин вышла замуж. Сэмми и Кэт были славными девочками — умными, веселыми, любящими, и Диана не знала с ними хлопот даже в их переходном возрасте, когда подростки обычно начинают конфликтовать с родителями. Но теперь они выросли, и Диане их очень не хватало.

Впрочем, им с Эриком было хорошо и вдвоем. В свои пятьдесят пять Диана все еще была очень хороша собой, и Эрик делал все, чтобы их чувства не остыли. На работе он слышал достаточно всяких историй и понимал, что нужно женщине больше всего. И Эрик старался изо всех сил. Недавно он перешагнул шестидесятилетний рубеж, но благодаря регулярным физическим упражнениям выглядел прекрасно. Он был высок, подтянут, широкоплеч и казался намного моложе своих лет. Год назад Эрик убедил Диану сделать пластическую операцию и слегка подтянуть кожу вокруг глаз. Он был уверен, что после этого она будет чувствовать себя увереннее, и оказался прав. Тонкая сетка морщин исчезла, и теперь Диана выглядела на десять лет моложе. А в полумраке гостиной, где она в последний раз проверяла накрытый для встречи Нового года стол, ее можно было бы принять и за тридцатилетнюю, если бы не пышные седые волосы, мерцавшие в колеблющемся свете свечей, как свежевыпавший снег. Волосы у Дианы поседели рано, зато они остались такими же густыми, как в юности, и она продолжала стричь их под каре. Такая прическа делала особенно красивыми тонкие, точно фарфоровые, черты ее лица, на котором выделялись необычно большие, василькового цвета глаза, обрамленные густыми темными ресницами.

Эрик часто говорил Диане, что она так же хороша собой, как и много лет назад, когда они впервые познакомились. Тогда Диана работала сиделкой в пресвитерианской больнице округа Колумбия, а он был молодым врачом-резидентом и специализировался в акушерстве и гинекологии. Поженились они спустя всего полгода после первой встречи и с тех пор никогда не разлучались больше чем на месяц. Вскоре после первых родов Диана оставила работу и с тех пор занималась только домом и воспитанием дочерей. Эрик закончил резидентуру и основал собственную практику. Часто ему приходилось вставать по ночам и мчаться в больницу, чтобы принимать особо трудные роды, но Диана всегда относилась к этому с пониманием. Эрик был отличным врачом; его знания и опыт пользовались большим спросом, и Диана очень гордилась мужем.

С годами нью-йоркская практика Эрика становилась все обширнее и требовала все больше времени и сил. Один из его партнеров, с которыми он начинал, ушел на покой еще два года назад, другой отказался от практической деятельности и занимался только консультациями, но Эрик по-прежнему не хотел оставлять работу. Ни бессонные ночи, которые он проводил в больнице, ни многочасовые операции не были ему в тягость. Такой распорядок работы был не по плечу и молодому врачу, но за многие годы Эрик к нему привык, да и Диана тоже. Во всяком случае, она почти не раздражалась, когда Эрик срочно уезжал на осложненные роды, а ей приходилось извиняться перед друзьями и знакомыми за то, что они не смогут прийти к ним на вечеринку или принять их у себя. Так они жили уже тридцать лет. Эрик мог работать и в выходные, и в праздники, и их друзья уже знали, что смогут увидеть чету Моррисон, только если им повезет, и ни у одной из пациенток доктора Моррисона не будет угрозы выкидыша, экстренных родов, неправильного предлежания плода или чего-то в этом роде. Сам Эрик с удовольствием рассказывал о подобных случаях, и было видно — он не просто считает свою работу важной и нужной, но и по-настоящему любит ее. Эрик принимал обоих сыновей у своей дочери Кэтрин, и это тоже характеризовало его как влюбленного в свое дело энтузиаста, поскольку большинство его коллег крайне неохотно пользовали своих близких родственников или друзей. В случае необходимости они предпочитали обратиться к Эрику, и он никогда не отказывал — настолько он был уверен в своих знаниях и тридцатипятилетнем практическом опыте.

Во многих отношениях они могли считаться идеальной парой, и судьба была милостива к ним. Их жизнь была беспроблемной и счастливой, сотканной из радостных и светлых дней, а брак — крепким и надежным. За все годы он не пошатнулся, и пи Диана, пи Эрик не могли бы припомнить, когда в последний раз они серьезно поспорили.

Теперь, когда их дочери выросли. Диана тоже нашла себе занятие по душе. Она работала добровольцем в благотворительном фонде Слоуна и Кеттеринга, организуя кампании по сбору средств для борьбы с онкологическими заболеваниями. Возвращаться к работе сиделки у нее не было ни желания, ни возможности. Возраст уже не позволял Диане ухаживать за больными в полную силу, к тому же теперь у нее были другие цели, другие интересы. Благотворительная деятельность, муж и двое внуков заполняли все ее время.

Услышав, что в гостиную вошел Эрик, Диана выпрямилась и обернулась к дверям. Он на мгновение остановился на пороге, их глаза встретились, и супруги нежно улыбнулись друг другу. Прожитые вместе годы не погасили их чувств — они все еще любили друг друга, как в юности, а их духовной близости можно было только позавидовать.

— Добрый вечер, миссис Моррисон. Выглядите просто чудесно… — проговорил Эрик, а его взгляд сказал Диане даже больше. По нему сразу было видно, как сильно он ее любит. У Эрика было еще совсем молодое, по-мальчишески открытое лицо и ясные голубые глаза почти такого же оттенка, как у нее, и только волосы — когда-то соломенно-желтые, а теперь серебристо-седые — выдавали в нем зрелого мужчину. В кремовом смокинге с бабочкой и сверкающих лакированных туфлях Эрик выглядел так, словно только что сошел со страниц модного журнала — костюм он носил с природной грацией и изяществом, хотя большую часть своего времени проводил в измятом, зачастую закапанном кровью врачебном халате. У него от природы была хорошая фигура, и он старался держать себя в форме. Каждое воскресенье Эрик катался в парке на велосипеде или играл в теннис. Кроме этого, он ежедневно играл с коллегами в сквош или плавал в бассейне. Из-за этого Эрик поздно возвращался домой, зато у него был все такой же подтянутый живот и широкие плечи, как в молодости, да и на корте он мог дать иным молодым несколько очков форы.

— С наступающим Новым годом, любимая, — добавил Эрик и, подойдя к столу, обнял Диану за плечи и поцеловал. — Во сколько они приедут?

Под словом «они» подразумевались две супружеские пары, которые были самыми близкими друзьями четы Моррисон.

— В восемь, — ответила Диана, проверяя охлаждающееся в ведерке со льдом шампанское и протягивая мужу бокал мартини. — За Энн и Роберта я, во всяком случае, ручаюсь, — добавила она. — Паскаль и Джон явятся, как обычно, без четверти двенадцать.

Услышав эти слова, Джон рассмеялся и, приняв из рук Дианы бокал, сделал хороший глоток.

— Боюсь, что ты права, — ответил он и кивнул.

Эрик и Джон Донелли вместе учились в Гарварде и продолжали дружить до сих пор. Это было тем более удивительно, что двух других таких непохожих мужчин трудно было себе представить. Они отличались, как ночь и день. Эрик был высоким, поджарым, спокойным, открытым, общительным и великодушным. Хорошее знание женской натуры позволяло ему легко общаться со своими пациентками, с которыми он был неизменно любезен и вежлив. Джон, напротив, был невысок, коренаст и кривоног, а основными чертами его характера были вспыльчивость и раздражительность. Он бывал крайне несдержан на язык, обожал спорить с женой и притворялся отчаянным бабником. Но на самом деле это была лишь маска. Джон был без ума от своей жены, хотя он скорее бы умер, чем признался в этом даже самым близким друзьям. Слушать, как он с ней разговаривает, было все равно что сидеть под обстрелом в окопе, благо Паскаль сама походила на гремучую смесь. Кому-кому, а своему благоверному она спуску не давала. Коренная парижанка, Паскаль познакомилась с Джоном, когда танцевала в труппе Нью-йоркского городского балета. Тогда ей было двадцать два, но и теперь — четверть века спустя — она оставалась все такой же миниатюрной и грациозной. У нее была превосходная фигура профессиональной танцовщицы, густые темно-каштановые волосы без единой седой пряди и большие зеленые глаза, напоминавшие изумруды чистейшей воды. Десять лет назад Паскаль оставила сцену и теперь преподавала современный балет в собственной студии. Впрочем, по ее собственному признанию, для нее это было лишь хобби.

Главным же своим призванием Паскаль считала споры с мужем — изощренные, жаркие, напоминавшие то многочасовые шахматные баталии, то стремительные схватки рапиристов. Любовь к спорам, да еще, пожалуй, редкостная непунктуальность казались единственным, что было у них общего. Во всем остальном они были полной противоположностью друг другу.

Второй супружеской парой, которую ждали сегодня Моррисоны, были Энн и Роберт Смит. Познакомились они лет тридцать назад, когда Эрик принимал первого ребенка Энн, и с тех пор оставались близкими друзьями. По профессии Смиты были адвокатами. Энн уже исполнился шестьдесят один год, однако, несмотря на это, она продолжала не только консультировать клиентов, но и регулярно выступала в суде. Что касалось Роберта, то он был судьей в главном суде первой инстанции штата Нью-Йорк. Ему было шестьдесят три, и выглядел он вполне под стать своей должности. Высокий, худой, с резкими чертами лица и кустистыми черными бровями над пронзительными серыми глазами, Роберт казался порой слишком чопорным и неприступным, но под этой маской скрывалось доброе, любящее сердце. Он обожал жену и детей, которых у него было трое, и был надежным и преданным другом. Всех детей и внуков Смитов принимал Эрик, и Энн его буквально боготворила.

Роберт и Энн поженились еще в юридическом колледже и прожили вместе без малого сорок лет. Из всей шестерки они были самыми старшими и производили впечатление людей спокойных, уравновешенных, степенных. На их темперамент наложила свой отпечаток и профессия, однако ни Роберт, ни Энн никогда не были «сухарями». Напротив, в кругу друзей оба по праву считались самыми радушными, отзывчивыми, готовыми поддержать любое безумное предприятие и прийти на помощь по первому зову. Спокойствие и степенность были их «фирменным» стилем, которого они придерживались при любых обстоятельствах. Смиты не буйствовали, как Джон и Паскаль, чья экстравагантность порой переходила все разумные пределы, и в отличие от Эрика и Дианы не прилагали никаких особенных усилий, чтобы выглядеть моложе своих, лет. Возраст был написан на их лицах достаточно отчетливо, зато они были молоды в душе, и это чувствовалось и в манере говорить, и во взглядах, которыми они награждали окружающих и друг друга.

Все шестеро были связаны давней, крепкой дружбой и старались встречаться как можно чаще. Один или два раза в месяц они обязательно ужинали всей компанией, делясь своими радостями, надеждами и тревогами, обсуждали детей и их проблемы и от души сочувствовали Паскаль, которая так и не смогла забеременеть. Они с Джоном очень хотели иметь ребенка, однако и самые лучшие специалисты по искусственному оплодотворению, которых нашел Эрик, ничем не смогли ей помочь. Паскаль предприняла с полдюжины попыток, однако все они оказались тщетными — даже донорская яйцеклетка, оплодотворенная семенем мужа, раз за разом отторгалась, и Паскаль в конце концов совершенно отчаялась. Несколько раз она заводила разговор о том, чтобы усыновить ребенка, но наткнулась на неожиданно упорное сопротивление со стороны Джона, который не хотел об этом и слышать. Он говорил — он не желает воспитывать «чужих несовершеннолетних преступников», так как ему нужен свой — или никто. В конце концов Джон и Паскаль так и остались бездетными. Никаких перспектив на будущее у них не было, так как Джону уже исполнилось шестьдесят, да и Паскаль, хотя и не считала себя старухой (ей было сорок семь), уже утратила всякую надежду когда-нибудь стать матерью. Не имея под рукой никого, на кого можно было бы покрикивать, супруги Донелли с удовольствием шпыняли друг друга по самому малейшему поводу, причем проделывали это столь изобретательно и остроумно, что следить за их постоянными пикировками было сущим наслаждением. Постороннего человека их яростные баталии еще могли обмануть, но Смиты и Моррисоны никогда не принимали их всерьез, зная, что на самом деле Джон и Паскаль не могут ни дня прожить друг без друга.

Все три супружеских пары были неразлучны настолько, насколько им позволяли домашние дела и работа. Но отпуска и длинные праздничные уик-энды они всегда проводили вместе. Как правило, они снимали на всех летний дом на Лонг-Айленде или ездили в Европу, а однажды арендовали океанскую яхту и обогнули на ней Карибские острова. И всегда эти совместные путешествия приносили им только положительные эмоции. Они были очень разными людьми, однако их психологическая совместимость была поистине поразительной. Смиты, Донелли и Моррисоны не только относились снисходительно к недостаткам и слабостям каждого из членов компании, но и понимали друг друга даже лучше, чем люди, связанные кровным родством. И в этом не было ничего удивительного. История их отношений насчитывала уже много лет; на таком фундаменте их дружба год от года становилась только крепче.

Совместная встреча Нового года тоже была их давней традицией, которой все три пары очень дорожили. За последние два десятилетия они не пропустили ни одного праздника. Вопроса, с кем встретить Новый год, перед ними никогда не стояло. Как его встретить и где — это они решали сообща. К Роберту и Энн они отправлялись, если им хотелось спокойного и мирного вечера, который заканчивался, как правило, вскоре после полуночи. Если же друзья были настроены кутить до утра, они ехали к Джону и Паскаль и наслаждались там шампанским и отличными винами из личных запасов супругов Донелли. Джон и Паскаль коллекционировали вина — и постоянно по этому поводу спорили: Паскаль была убеждена, что французские вина — лучшие в мире, а Джон, напротив, отдавал предпочтение калифорнийским маркам, утверждая, что любить французские вина — это снобизм и дешевое пижонство.

И все же чаще всего все шестеро собирались у Моррисонов. Их квартира была просторной и элегантной; повар, которого Диана приглашала для таких случаев, считался настоящим мастером своего дела, а вино, которое покупал Эрик, неизменно оказывалось превосходным. В этой обстановке каждый считал своим долгом выглядеть как можно лучше и вести себя подобающим образом. Даже Паскаль и Джон старались спорить не так яростно, однако это у них не всегда получалось, и остальные четверо время от времени ловили себя на том, что вместе с Паскаль и Джоном спорят о достоинствах вина той или иной марки или о том, куда лучше отправиться летом. Джону очень нравилась Африка, а Паскаль обожала юг своей родной Франции. Когда в запальчивости Паскаль начинала утверждать, что в Африке нет ничего, кроме жары и павианов, Джон обычно отвечал: «Зато во Франции живет твоя мама». Он терпеть не мог свою тещу, однако довольно удачно притворялся, будто ему не нравятся все французы в целом и их пристрастие к лягушкам под майонезом в частности. Паскаль не оставалась в долгу и довольно едко прохаживалась по поводу матери Джона — безобидной женщины, которая безвылазно жила в Чикаго и которая не сделала ей ничего плохого. Порой за столом кипели нешуточные страсти, однако, несмотря на это, все три супружеских пары буквально обожали друг друга. Их отношения выдержали испытание временем и сейчас были даже крепче, чем когда-либо. До сих пор они с нетерпением ждали очередной встречи и начинали грустить и томиться, когда те или иные жизненные обстоятельства мешали им собраться вместе. Зато, когда они наконец встречались после долгой разлуки, их радости не было предела.

Ровно в семь часов пятьдесят девять минут в дверь позвонили. Диана пошла открывать, и — как они и ожидали — на пороге стояли Смиты. По случаю праздника Энн была в черном вечернем платье с высоким воротом, а Роберт — в светло-бежевом смокинге.

— Добрый вечер, с наступающим!.. — с улыбкой сказал Роберт и, слегка наклонившись, так как он был довольно высок, поцеловал Диану в щеку. — С наступающим, Эрик! Мы не опоздали?.. — На мгновение на лбу его появилась озабоченная морщинка — Роберт терпеть не мог опаздывать. — На улицах такие страшные пробки!.. — добавил он извиняющимся тоном.

Роберт и Энн жили в районе Восточных Восьмидесятых улиц, и, чтобы добраться до квартиры друзей, им действительно пришлось преодолеть довольно большое расстояние. В отличие от них Джон и Паскаль жили совсем рядом — около Линкольновского центра, но одному богу было известно, когда они появятся. Впрочем, сегодня у них было оправдание: на улице разыгралась настоящая снежная буря, а это означало, что поймать такси им будет нелегко.

Тем временем Энн сбросила с плеч теплую накидку и улыбнулась Диане. Несмотря на то, что она была всего на шесть лет старше подруги, выглядела она почти как ее мать. У Энн были совершенно седые волосы, собранные на затылке в аккуратный пучок, и карие глаза — такие темные, что на фоне светлой кожи они казались довольно маленькими. Косметикой Энн почти не пользовалась, считая, что в ее возрасте на это жалко тратить время. У нее были другие интересы. Энн просто обожала живопись, театр, музыку и книги; им она уделяла все свое свободное время, которого, по правде говоря, было не особенно много. Несмотря на возраст, Энн продолжала активно работать в семейной юридической фирме, где она специализировалась на защите прав детей. В последние годы она также организовала несколько программ по реабилитации женщин, подвергшихся жестокому обращению. За это Энн удостоилась нескольких наград от женских общественных организаций, и, хотя она утверждала, что все это пустяки и что на самом деле все, что она сделала, — это только капля в море, в глубине души она очень гордилась тем, что ее труд был отмечен. Юриспруденция была ее подлинной страстью, которую разделял и Роберт; оба они рьяно защищали детей и подвергшихся насилию женщин. Оба придерживались довольно прогрессивных взглядов и были убежденными либералами. Какое-то время Энн всерьез подумывала о том, чтобы заняться политикой, но в конце концов оставила эту идею ради мужа и детей, предпочтя семейную жизнь общественному служению. Да и к известности она была равнодушна. Несмотря на свой огромный профессиональный опыт и способности, Энн была на удивление скромным человеком. Ее любимым занятием были длинные самоуничижительные речи, что, впрочем, не мешало Роберту гордиться ею. Каждый раз, когда Энн пыталась убедить друзей в том, что она — заурядный адвокат, не наделенный никакими особенными талантами, он приводил множество примеров, из которых следовало: его жена — один из лучших в стране специалистов по правам детей.

Когда Энн уселась на диван в гостиной, Эрик опустился рядом и дружески обнял ее за плечи:

— Ну, рассказывай: где вы пропадали все эти две недели? У меня такое впечатление, что мы не виделись целую вечность!

Как и всегда в конце декабря, Роберт и Энн провели две недели в Вермонте с детьми и внуками. У них было двое женатых сыновей и дочь, которая недавно закончила юридический колледж и жила отдельно, однако Смиты по-прежнему часто их навещали. И все же, где бы они ни были, что бы ни делали, в канун Нового года Роберт и Энн непременно возвращались в Нью-Йорк, чтобы встретить праздники со своими друзьями. За все время, что они были знакомы, они пропустили только один Новый год; тогда у Энн умер отец, и им пришлось поехать в Чикаго, чтобы организовать похороны и побыть с ее матерью. Но это был единственный случай; во все остальные годы шестерка неизменно собиралась в полном составе.

— Мы ездили в Шугабуш, — ответила Энн. — И прекрасно провели время, меняя малышам памперсы и разыскивая потерянные варежки, пока их родители катались на лыжах.

Говоря это, Энн улыбнулась. У них с Робертом было пятеро внуков и две невестки, которых, как подозревала Диана, Энн недолюбливала. Разумеется, она никогда не говорила об этом вслух, но ей не нравилось, что обе молодые женщины не работают. Сама Энн работала всю свою жизнь и гордилась этим, однако обсуждать невесток она позволяла себе только в разговорах с мужем.

— А как вы встретили Рождество? — в свою очередь спросила Энн и улыбнулась Эрику. Она относилась к нему как к родному брату.

— Неплохо, — ответил Эрик и кивнул. — Мы ездили к Кэтрин и Сэмми. Ее старший катался на санках и налетел на дерево, а младший засунул в нос горошину, и нам пришлось везти его в больницу. Это случилось как раз в сочельник, — закончил он со смехом.

— У нас тоже не обошлось без происшествий, — ответила Энн и слегка нахмурилась. — Один из мальчиков Джеффа сломал руку в горнолыжной школе. Это было ужасно! — добавила она с чувством. Но в глубине души Энн была рада, что ей больше не нужно заботиться о внуках. Она любила их, однако долгое общение с ними ее утомляло, и Роберт вполне понимал ее. Он тоже любил своих детей и внуков и был не прочь время от времени провести с ними недельку-другую, но гораздо больше ему нравилось проводить свободное время с Энн, от которой он до сих пор был без ума. Несмотря на то, что их брак насчитывал уже не один десяток лет, Роберт и Энн все еще были влюблены друг в друга, как в юности.

Просто удивительно, как наши дети умудрились выжить и вырасти, — вставила Диана, вручая Энн бокал шампанского и присаживаясь рядом на диван. Роберт уже держал в руках такой же бокал; потягивая вино маленькими глотками, он с обожанием смотрел на жену. Она выглядела просто прекрасно; так он и сказал ей, когда они ехали к Моррисонам в такси.

— Не знаю почему, но мне кажется, что, когда наши дети были маленькими, все было как-то проще, — ответила Энн с улыбкой. — Возможно, впрочем, все дело в том, что тогда я больше работала и видела их только по вечерам.

И Энн улыбнулась Роберту. Как бы много они ни работали, у них всегда находилось время друг для друга, и это было одним из секретов их супружеского долголетия. Насколько она знала, абсолютное большинство ее друзей и подруг по колледжу успели уже по несколько раз жениться или побывать замужем, и только они с Эриком оставались верны друг другу.

— В последнее время жизнь стала слишком напряженной, а может быть, мои нервы уже не так крепки, как когда-то, — добавила она. — Я люблю детей, но иногда мне хочется просто посидеть спокойно. У нас в Шугабуше порой бывало так шумно, что у бедняги Роберта просто раскалывалась голова. Я понимаю, что дети — народ непоседливый и шумный, но все хорошо в меру.

Они были рады, что вернулись домой; так они и сказали друг другу по пути к Моррисонам.

— Я уверен, что буду относиться к внукам куда лучше, когда окончательно состарюсь и оглохну на оба уха, — вставил свое слово Роберт, опуская свой бокал на журнальный столик. — Или когда они вырастут…

Он хотел добавить что-то еще, но тут зазвонил звонок, и все четверо невольно посмотрели на часы. Времени было всего половина восьмого, что означало — Донелли бьют собственный рекорд пунктуальности. Обычно они опаздывали на час-полтора, причем каждый обвинял в задержке другого. Впрочем, в этом отношении сегодняшний день не был исключением.

Эрик пошел открывать дверь, и уже через минуту из прихожей донеслись возбужденные голоса Паскаль и Джона.

— Простите за опоздание, но я здесь совершенно ни при чем. Это все Джон виноват! — услышали они высокий голос Паскаль, говорившей с сильным французским акцентом. Она прожила в Нью-Йорке больше тридцати лет и говорила по-английски практически безупречно, но от акцента так и не избавилась. Впрочем, она не особенно к этому стремилась. Как и много лет назад, Паскаль по-прежнему переходила на родной язык при каждом удобном и неудобном случае. Она разговаривала по-французски с официантами в ресторанах, с продавцами в магазинах, с парковщиками на стоянках и, разумеется, со своей матерью, которой Паскаль звонила не меньше трех раз в неделю. Джон утверждал, что на одних счетах за эти переговоры они могли бы разориться. Сам он принципиально отказывался учить французский, однако за двадцать пять лет брака научился понимать ключевые слова и мог произнести «Merde!»[1], как чистокровный парижанин. — Джон просто не захотел ловить такси! — продолжала возмущаться Паскаль, пока Эрик помогал ей раздеться. — Он заставил меня ехать к вам на автобусе! Можешь себе представить?! Накануне Нового года, в вечернем платье — и в автобусе!.. Такое только ему могло прийти в голову! И она сердитым жестом отбросила назад упавшую па лоб темную вьющуюся прядь. Волосы Паскаль были стянуты на затылке в крошечный тугой пучок. Эту прическу Паскаль носила, когда танцевала, не изменила она ей и теперь; и только по торжественным случаям — как сейчас — позволяла себе оставить свободной челку. Несмотря на то, что ей уже исполнилось сорок семь, в Паскаль до сих пор было что-то чувственное и изысканное. Она была тонкой, гибкой, миниатюрной, очень грациозной, и ее большие зеленые глаза возбужденно блестели, пока она пересказывала Эрику их скорбную повесть.

— Я вовсе не отказывался ловить такси! — возразил Джон. — Мы просто никак не могли найти свободную машину — только и всего!

— Как бы не так! — с горячностью возразила Паскаль. — Машин было сколько угодно, просто этот скряга не хотел раскошелиться и давать чаевые! Пожалел свои паршивые доллары! Пусть лучше его жену насмерть задавят в автобусе!

То, что Джон отличается некоторой скуповатостью, его друзьям было прекрасно известно, однако в данном случае, учитывая канун праздника и снегопад за окнами, было не исключено, что он говорит правду. Как бы там ни было, обвинительная речь Паскаль нисколько его не задела, и когда Джон прошел в гостиную, чтобы приветствовать остальных, настроение у него было самое приподнятое.

— Всех с наступающим! — провозгласил он, пожимая руку Роберту и дружески целуя Энн и Диану. — Прошу извинить за опоздание, — добавил он спокойно. К пламенным ретирадам жены Джон давно привык; в конце концов, она была француженкой, и ее темперамент не позволял ей оставаться спокойной ни единой минуты. Она постоянно кипела, возмущалась, извергалась, точно вулкан, обвиняя супруга во всех смертных грехах. Сам Джон был не намного уравновешеннее; правда, на людях он старался сдерживаться, однако, когда Паскаль удавалось его как следует завести, он тоже не лез за словом в карман, и тогда поле брани заволакивалось едким пороховым дымом, в котором, словно ядра, пролетали весьма едкие эпитеты. Посторонних это обычно . шокировало, но Моррисоны и Смиты знали, что у их друзей несколько необычный стиль общения.

Внешне Джон и Паскаль были совсем разными. Она, как и подобает балетной танцовщице, казалась хрупкой, словно фарфоровая статуэтка. Джон, напротив, был коренаст и широкоплеч, с могучей грудной клеткой, сильными ногами и руками. В Гарварде он играл в хоккей с шайбой; его даже приглашали в профессиональную команду, но он предпочел посвятить себя бизнесу. Джон и Паскаль напоминали Кэтрин Хэпберн и Спенсера Трейси, тоже бывших когда-то супружеской парой, о чем им не раз говорили друзья.

— И вас обоих тоже! — ответила Диана, протягивая Джону бокал шампанского. — Паскаль, ты сегодня просто очаровательна, — прибавила она, и это была сущая правда. Паскаль действительно была очень хороша собой, хотя ее красота была несколько экзотической — по крайней мере, для Нью-Йорка, где большинство жителей были светлокожими и сероглазыми.

— Итак, друзья мои, — заговорила Паскаль, — как вы встретили Рождество? Лично у меня никакого праздника не было, — добавила она без малейшей паузы. — Джону не понравился костюм, который я ему купила. А он… он подарил мне микроволновую печь! На Рождество! Можете себе представить? Я до сих пор спрашиваю себя, почему не газонокосилку или набор слесарных инструментов?!

У нее был такой возмущенный вид, что остальные не выдержали и рассмеялись, а Джон поспешил отразить выпад.

— Набор инструментов тебе бы не помешал, — заметил он. — Ведь ты постоянно ломаешь то свою, то мою машину. К сожалению, — добродушно добавил Джон, поворачиваясь к остальным, — моя жена до сих пор очень плохо водит и так рвет с места, что сцепление буквально дымится.

— Я вожу машину лучше, чем ты, — холодно возразила Паскаль и пригубила шампанское. — Ты так говоришь только потому, что… Да ты мне просто завидуешь, вот! Ты до сих пор боишься садиться за руль; во всяком случае, каждый раз, когда мы бываем в Париже, мне приходится возить тебя по городу.

— В Париже я не боюсь ничего, кроме твоей матери, — огрызнулся Джон, и Паскаль, картинно закатив глаза, повернулась к Роберту.

Роберт очень любил разговаривать с Паскаль. Как и Энн, он был неравнодушен к классическому балету и хорошим театральным постановкам. На эти темы Роберт и Паскаль способны были говорить буквально часами. Кроме того, время от времени Роберт практиковался с ней во французском, который изучал еще в школе, и при этом делал такие чудовищные ошибки, что Паскаль буквально корчилась от смеха. Как и большинство ее соотечественников, она бывала безжалостна к тем, кто говорит по-французски неправильно.

В течение следующих двух часов вся компания приятно беседовала, не спеша потягивая шампанское. Джон в конце концов все же признался, что решил ехать на автобусе, чтобы сэкономить, и друзья добродушно над ним подтрунивали. Для них это тоже была своего рода традиция. Джон, впрочем, не обижался — напротив, ему нравилось быть в центре всеобщего внимания.

Эрик и Энн разговаривали о лыжном сезоне в Шугабуше, и Диана, прислушивавшаяся к их беседе краем уха, неожиданно сказала, что ей очень хочется снова покататься на лыжах, но не в Шугабуше, а в Аспене, куда они с Робертом ездили два года назад. Роберт и Паскаль обсуждали современный балет; Диана и Джон говорили об экономической ситуации в стране, о состоянии рынка ценных бумаг и о кое-каких капиталовложениях, которые супруги Моррисон сделали за последние два месяца. Джон заведовал инвестиционным отделом крупного банка и готов был говорить о бизнесе с каждым, кто соглашался его слушать. В целом же интересы всех членов компании были весьма схожи; они с легкостью переходили с серьезных тем на более легкие и наоборот, и время летело незаметно. Когда Диана пригласила гостей к столу, Энн как раз сообщила Эрику, что ее старший сын и его жена снова ждут прибавления. Пятеро внуков у нее уже было, а «где пять, там и шесть», — спокойно закончила она.

— Слава богу, меня никто никогда не будет называть бабушкой! — небрежно заметила Паскаль, однако все присутствующие знали, что на самом деле она относится к этим вопросам далеко не так спокойно, как можно было заключить из ее слов. И Моррисоны, и Смиты хорошо помнили времена, когда Паскаль регулярно сообщала им с надеждой, какие лекарства она принимает и какое лечение проходит. В течение года Джон делал ей по три укола в день, однако все это ни к чему не привело — забеременеть Паскаль так и не смогла. Нечего и говорить, что и для нее самой, и для Джона это было ужасное время; Паскаль была близка к полному отчаянию, и только поддержка друзей помогла ей справиться с собой и не наделать глупостей. Со временем Паскаль примирилась с судьбой. Когда ей перевалило за сорок, она стала все чаще и чаще задумываться о том, чтобы усыновить малыша, оставшегося без родителей, но против этого неожиданно восстал Джон. В приводимых им доводах была своя логика, однако для Паскаль его позиция означала окончательный приговор. Она поняла, что никогда не будет иметь ребенка — ни своего собственного, ни приемного, а ведь это было ее заветной мечтой! Как бы там ни было, Паскаль сумела примириться со своим положением. В последние годы она почти не думала о детях (так, во всяком случае, она утверждала) и лишь криво улыбалась, когда друзья заводили разговор о своих взрослых детях и внуках. В сорок семь лет думать о ребенке было, пожалуй, действительно поздно, и усыновление было ее единственным шансом, но увы! — Джон так и не изменил своей точки зрения, хотя друзья и пытались его уговорить. Он понимал, как много значит для Паскаль возможность иметь ребенка, но, несмотря на это, продолжал стоять на своем. Джон не хотел содержать, воспитывать и любить чужого ребенка, раз уж судьба не подарила ему собственных детей. Не хотел и не мог — даже ради Паскаль, и в конце концов Эрик и Роберт оставили свои попытки переубедить его. Им — и их женам — оставалось только сочувствовать друзьям и лишний раз не заговаривать о своих многочисленных детях и внуках.

Сегодня, впрочем, все внимание друзей было поглощено накрытым столом и стоявшим на нем угощением. Диана не только умела выбирать самые изысканные блюда; наделенная от природы прекрасным художественным вкусом, она не упускала ни одной мелочи, и сервированный ею стол напоминал настоящее произведение искусства. Кроме цветочных букетов (орхидеи в сочетании со стрелициеи королевской выглядели на редкость изысканно), Диана расставила по всему столу крошечные серебряные колокольчики и затейливые серебряные подсвечники, из которых торчали тонкие свечи белого воска. Вышитая льняная скатерть, которой был покрыт стол, принадлежала еще ее матери и тоже выглядела очень эффектно.

— Просто не знаю, как тебе каждый раз удается создавать такую красоту! — всплеснула руками Энн, восхищенно глядя на подругу. Диана, склонив голову, стояла рядом со столом в белом атласном платье, плотно облегавшем ее по-девичьи стройную фигуру. Она была почти в такой же хорошей форме, как Паскаль, которая была моложе ее почти на полтора десятка лет и к тому же до сих пор танцевала со своими учениками не менее пяти часов в день. Энн в этом отношении повезло меньше. Ее лицо оставалось по-прежнему привлекательным, однако она была выше, массивнее, осанистее подруг и потому казалась несколько тяжеловатой. Время от времени Энн полушутливо жаловалась, что рядом с ними она выглядит, как антилопа-гну, затесавшаяся в стадо газелей, однако на самом деле это ее не особенно беспокоило. Энн была умна, уверена в себе и своих силах, и с ней было приятно общаться. Кроме того, Роберт все еще очень любил ее, и это тоже придавало Энн уверенности. Она знала — когда он говорит, что женщины красивее он еще никогда не встречал, он говорил это искренне.

— Прошу к столу! — сказала Диана, и Эрик, обняв ее за плечи, нежно поцеловал и поблагодарил за хлопоты. Услышав это, Паскаль мрачно поглядела через стол на своего супруга.

Если бы ты сделал что-нибудь подобное, — сказала она, — со мной мог бы случиться сердечный приступ или что-нибудь похуже. Ты никогда не целуешь меня и не благодаришь. Никогда и ни за что, хотя — бог свидетель! — я буквально из кожи вон лезу, чтобы тебе угодить!

Она частенько жаловалась, что Джон относится к ней без должного внимания, однако ни сейчас, ни раньше в ее голосе не было ни злобы, ни раздражения.

— Огромное тебе спасибо, дорогая, — ответил Джон, благодушно улыбаясь, — за все те полузамороженные полуфабрикаты, которые ты оставляешь для меня в холодильнике.

И он весело рассмеялся. Это была чистая правда — Паскаль часто задерживалась в своей танцевальной школе и не всегда успевала приготовить Джону нормальный ужин.

— Как ты можешь такое говорить! — вспылила Паскаль. — Кто приготовил тебе бобы с индейкой два дня назад? А на прошлой неделе?! Разве не я оставила для тебя целую курицу в вине? Куда ты ее дел? Ведь стрескал же! Стрескал и спасибо не сказал, будто так и надо! Нет, дорогой, ты просто не заслуживаешь, чтобы я для тебя готовила!

— Конечно, нет, — снова улыбнулся Джон. — Ведь я готовлю лучше тебя!

Чудовище! — бросила Паскаль, сверкая зелеными глазами. — Имей в виду, Джон Донелли, я не поеду домой на автобусе. Я поеду в такси, поеду одна, а ты добирайся как знаешь! — В эти минуты она выглядела как самая настоящая француженка, и друзья прониклись невольным уважением к ее галльскому темпераменту.

— На это я и рассчитывал, — невозмутимо заметил Джон и подмигнул Диане, которая как раз подала устриц. Все шестеро друзей очень любили блюда из морепродуктов, поэтому на сегодня в качестве главного блюда у Дианы был запланирован омар «Термидор», после которого она собиралась подать салат и сыр, купленный специально для Паскаль, утверждавшей, что она чувствует себя обманутой каждый раз, когда после главного блюда вместо сыра или ветчины подают какую-нибудь траву под майонезом. На десерт была приготовлена тихоокеанская треска в лимонной глазури, которую Эрик обожал, а все другие горячо одобряли. Меню, таким образом, было по-настоящему праздничным, и все предвкушали приятный и спокойный вечер. — Господи, нигде я не ем так вкусно, как у тебя! — заметил Джон, когда Диана появилась из кухни, держа на вытянутых руках блюдо с только что вынутой из духовки треской, и под дружные аплодисменты поставила ее на стол. — Послушай, Паскаль, почему бы тебе не взять у Дианы пару рецептов вместо того, чтобы кормить меня кровяной колбасой, кишками, мозгами, почками и прочей гадостью?

Ты бы никогда не позволил мне тратить деньги на нормальную еду, — хладнокровно парировала Паскаль. — Кроме того, ты сам сказал, что тебе нравятся мозги. Очевидно, своих у тебя не хватает.

— Я солгал, — быстро нашелся Джон. — Больше всего на свете я люблю запеченную треску и омаров, — добавил он, лучезарно улыбнувшись хозяйке дома.

Услышав это заявление, Роберт усмехнулся. Постоянные пикировки супругов Донелли забавляли его даже теперь, после двадцати пяти лет знакомства, и точно так же относились к ним и остальные. Ни Моррисоны, ни Смиты никогда не волновались за Джона и Паскаль. Впрочем, и собственные браки тоже казались им очень крепкими, а партнеры — верными и надежными. И это было вдвойне удивительно в сегодняшнем мире, в котором было так много уродливого, странного, проходящего. Им всем посчастливилось найти идеальных спутников жизни, и за это они не переставали благодарить судьбу. Впрочем, и отношения между всеми тремя парами отличались редкой гармонией; их союз был союзом настоящих, верных друзей, которых теперь осталось так мало. Роберт любил называть их компанию «шесть мушкетеров», и хотя их интересы были очень разными — зачастую даже противоположными, — это не мешало оставаться друзьями.

Было уже начало двенадцатого, когда в завязавшемся общем разговоре Энн случайно упомянула о том, что в этом году и Джону, и Эрику исполнилось шестьдесят и что теперь она не чувствует себя такой древней (самой Энн шестьдесят исполнилось в прошлом году).

— Да, Энн права: шестьдесят — возраст солидный, особенно для мужчин. У женщин-то, как известно, не бывает возраста. Словом, я считаю, что это нужно как-то отпраздновать, — сказала Диана, когда гости сели пить кофе и Джон закурил свою ритуальную сигару. Из всей компании постоянно курили только он и Паскаль, которая то и дело позволяла себе одну-две затяжки — особенно после плотного обеда в обществе друзей. Мода на курение среди женщин пришла сравнительно недавно, но Паскаль покуривала всегда — даже когда танцевала на сцене. У нее в столе или в сумочке всегда лежала пачка французских «Галуаз», и, как ни странно, сигарета шла ей, несмотря на ее хрупкое телосложение.

— У тебя есть какие-нибудь предложения? — лениво проговорил Роберт, улыбнувшись жене. — Может быть, нам всем стоит отправиться в клинику косметической хирургии и сделать себе подтяжку лица? Я имею в виду мужчин, разумеется, — ведь наши женщины ни в чем подобном не нуждаются!..

Услышав эти слова, Эрик не сдержался и заговорщически подмигнул Диане. О том, что она побывала в кабинете пластической хирургии, они не сказали даже друзьям — это был их маленький секрет. Эрик сам нашел Диане врача, не желая, чтобы она обращалась к подругам за советом.

— А что? По-моему, небольшая операция пойдет Джону на пользу! — добавил Роберт, в упор глядя на друга. В самом деле, в последнее время у него появилось несколько глубоких морщин возле глаз и в уголках рта, но они странным образом ему шли, придавая лицу Джона выражение мужественное и решительное.

— Ему не подтяжка нужна, а липосакция, — проворчала Паскаль и, щурясь от дыма, поглядела на мужа. — Иначе он скоро перестанет умещаться в кресле.

— Это все из-за кровяной колбасы и мозгов с горошком, которыми ты меня кормишь, — прокурорским тоном заявил Джон.

— А если я перестану тебя ими кормить? — осведомилась Паскаль.

— Тогда я тебя просто задушу, — отозвался Джон, делая зверское лицо и одновременно протягивая жене сигару, чтобы она могла затянуться. Паскаль затянулась дважды и зажмурилась от удовольствия.

— Да нет, я серьезно! — проговорила Диана, бросив взгляд на часы и убедившись, что до полуночи остается еще полчаса — вполне достаточно времени, чтобы обсудить ее идею. — Надо же как-то отпраздновать тот факт, что наши мужчины достигли настоящего совершеннолетия!

Из всех шестерых только ей и Паскаль еще не было шестидесяти, и Диана вовсе не спешила пересекать этот рубеж. В самой цифре «шестьдесят» ей чудилось что-то значительное и… неотвратимое.

— Почему бы нам не отправиться вшестером в еще одно путешествие? — предложила она.

— Но куда? Куда мы поедем?! — театрально воскликнул Роберт, но в глазах его сверкнул огонек интереса. Он и Энн любили бывать в экзотических странах. Каждый раз, когда позволяла работа, они вместе отправлялись в какое-нибудь место, где «еще не ступала нога белого человека». Прошлым летом они побывали в Индонезии, чуть не погибли во время массовых беспорядков и… остались очень довольны приключением. Во всяком случае, оба утверждали, что этой поездки они не забудут до конца жизни, что было очень похоже на правду.

— Как насчет Кении? — с надеждой осведомился Джон. — Мне бы очень хотелось снова побывать на настоящем сафари!

Ты только перепугаешь всю африканскую живность! — с презрением ответила Паскаль. Несколько лет назад она ездила с мужем в Ботсвану в национальный охотничий заповедник и осталась очень недовольна тем, что ей пришлось жить в палатке, отмахиваться от мух и комаров и каждую минуту ждать, что на них наступит один из слонов, которые разгуливали вокруг лагеря, нисколько не боясь людей. Впрочем, она бы не согласилась ехать куда-то, кроме Парижа, даже если бы ей предложили самые лучшие условия. В Париже у Паскаль было полно друзей и родственников, с которыми она мечтала повидаться, однако подобная перспектива не устраивала Джона. Он терпеть не мог ходить с Паскаль к ее родственникам и знакомым и слушать бесконечные разговоры «на их лягушачьем языке», как он выражался, из которых он не понимал ни слова, да и не хотел понимать. Джон обожал жену, но ее родня не вызывала у него никаких чувств, кроме раздражения.

— Я ненавижу Африку, ненавижу грязь и мух, — заявила Паскаль решительно. — У меня есть предложение получше. Давайте лучше все вместе двинем в Париж, а? Уверяю вас: мы чудесно проведем время!

С твоей матерью, что ли?.. — проворчал Джон, заново раскуривая сигару, которая успела погаснуть. — Бьюсь об заклад: мадам Жардин будет на седьмом небе от счастья, если мы все остановимся у нее. Только предупреждаю: каждое утро нам придется стоять в очереди, чтобы попасть в ванную комнату, потому что моя дражайшая теща имеет привычку сидеть там по полчаса, не меньше! Она, видите ли, прихорашивается, прежде чем выйти на улицу, и все равно у нее такое лицо, что… Если бы в Париже сохранились конные экипажи, от нее бы, наверное, лошади шарахались! Кроме того, существует еще тещина мама…

В словах Джона было рациональное зерно. Как и в большинстве парижских квартир, в доме его тещи была только одна ванная комната, а ведь, кроме нее, там действительно жила и девяностодвухлетняя бабушка Паскаль, а так же ее вдовая тетка — сестра матери. Присутствие этих трех женщин буквально сводило Джона с ума каждый раз, когда они с Паскаль приезжали навестить ее родственников. В таких случаях он «нутром чувствовал», что единственный способ поправить дело — это двойной бурбон[2], однако в баре матери Паскаль не было ничего крепче, чем ликер «Дюбоннэ» и сладкий вермут, так что в последний визит в Париж Джон предусмотрительно захватил виски с собой. Впрочем, даже он вынужден был признать, что вино, подававшееся в тещином доме к обеду, было превосходным. Все дело было в том, что покойный отец Паскаль был большим ценителем хороших вин и ее мать многому от него научилась. Но это, увы, было единственным, что нравилось ему в его теще.

— Не смей говорить гадости о моей маме и бабушке! — возмутилась Паскаль. — Кроме того… Я не знаю, какой была твоя бабка, зато твоя мать действительно бывает невыносима!

— Что ж, она, по крайней мере, говорит по-английски!

Джон собирался сказать еще что-то, но ему помешала Диана.

— С моей мамой тоже очень трудно ладить! — примирительно сказала она, и все собравшиеся невольно рассмеялись. Они встречались с родителями Дианы несколько раз, и ее отец пришелся друзьям весьма по душе. Что касалось ее матери, то Диана никогда не делала секрета из того, что мать порой буквально сводит ее с ума своей организованностью, аккуратностью и привычкой командовать всем и вся. — И все-таки, куда бы мы могли поехать, чтобы все были довольны? — продолжала она. — Как насчет того, чтобы снова побывать на Карибах? Или, может, на этот раз вы предпочитаете что-то более экзотическое, например, Буэнос-Айрес или Рио-де-Жанейро?

— Говорят, в Рио сейчас небезопасно, — высказалась Энн. — Моя кузина ездила туда в прошлом году, и что вы думаете? У нее украли весь багаж и прямо на улице вырвали из рук сумочку, в которой лежал паспорт. Разумеется, в конце концов Марианне выдали в посольстве новые документы, но отпуск все равно был испорчен. Теперь она поклялась, что больше никогда не поедет в Рио! Кроме того, зачем забираться в такую даль? Мехико ничем не хуже Рио, зато там намного безопаснее!

А может быть, двинем в Японию? Или в Китай? — неожиданно предложил Роберт, которому идея Дианы начинала нравиться. — На худой конец, можно отправиться в Гонконг. Говорят, там можно купить множество интересных вещей!

— Да чем вам Франция-то не угодила?! — возмутилась Паскаль, нервно теребя челку, и все снова рассмеялись, а Джон в комическом отчаянии воздел к потолку руки. Они с Паскаль ездили в Париж каждое лето. — Нет, я серьезно!.. — продолжала Паскаль. — Давайте снимем виллу где-нибудь на юге — в Провансе, на Антибах или в Изе… Постойте-постойте, а как вам нравится Сен-Тропе? Это действительно превосходное место, там можно чудесно отдохнуть и…

Джон собирался что-то возразить, но Диане эта мысль показалась интересной.

— Почему бы нет? — сказала она. — Снимем приличный дом со всеми удобствами и заживем в свое удовольствие… Быть может, кто-то из друзей нашей Паскаль поможет нам подобрать что-нибудь удобное и не слишком дорогое. Мне кажется, это будет даже интереснее, чем путешествовать по азиатским или африканским джунглям, где можно легко подхватить малярию, дизентерию и всякую другую дрянь! К тому же я, Эрик и Энн довольно прилично говорим по-французски и сумеем объясниться в ресторане или супермаркете, а в особенно трудных случаях нам поможет Паскаль. Ну, что скажете?

Энн ненадолго задумалась, потом кивнула.

— Мне кажется, это хорошее предложение, — сказала она. — Мы с Робертом и детьми отдыхали в Сен-Тропе лет десять назад, и мне там очень понравилось. Это престижный курорт: природа и климат замечательные, теплое море, кормят прекрасно, люди приветливые и дружелюбные.

Говоря это, Энн слегка покраснела. Несмотря на присутствие детей, они с Робертом провели там весьма романтическую неделю, и она никак не могла об этом забыть.

— Мы могли бы арендовать дом на целый месяц, — поддержала ее Диана. — Я слышала, что самое чудесное время на Средиземноморье — это август. И… — Она повернулась к Джону: — Обещаю тебе, что мы не подпустим твою тещу к нашему дому и на пушечный выстрел.

Джон усмехнулся в ответ:

— К счастью, в этом не будет особой нужды. Обычно моя теща каждый август ездит в Италию, так что меня… Нас она беспокоить не будет.

— Вот видишь, как хорошо все складывается! — обрадовалась Диана. — Ну, что вы все скажете?

Друзья еще немного подумали и по очереди кивнули. В этом предложении действительно что-то было. Само название — Сен-Тропе — звучало необычно и завораживающе, и хотя ожидать от этого популярного курорта какой-то особой экзотики все же не стоило, у него были свои плюсы. Сен-Тропе был цивилизованным и очень приятным приморским городком на юге Франции, где можно неплохо отдохнуть. И даже если допустить, что им наскучит сидеть на одном месте, никто не помешает им арендовать яхту и объехать всю Французскую Ривьеру.

— Да, мне нравится твое предложение, — сказал Роберт, — и Эрик поспешил поддержать друга.

— Я тоже голосую за Сен-Тропе, — торжественно сказал он. — Весь вопрос в том, сумеем ли мы найти подходящий дом. Что скажешь, Паскаль?.. Может, поручить это дело тебе? Ты практически местная, тебе и карты в руки.

— Что ж, я согласна, — кивнула Паскаль. — В Париже у меня есть несколько знакомых агентов-риелторов. На худой конец, этим могла бы заняться моя мама, если, конечно, бабушка будет достаточно хорошо себя чувствовать.

— Нет уж, — неожиданно вмешался Джон, который довольно долго молчал. — Давай обойдемся без мадам Жардин, ладно? Я абсолютно уверен, что твоя мамаша специально выберет дом, который мы возненавидим с первого взгляда. Пусть лучше этим займутся твои знакомые агенты.

Он просто не мог не сказать своего слова, однако в целом Джон одобрял предложенный план. Сен-Тропе хотя и находился на территории Франции, давно стал международным местом отдыха и не ассоциировался в его сознании с ненавистными Джону «пожирателями лягушек».

— Значит, принято единогласно! — подвела итог Диана, еще раз оглядев собравшихся за столом друзей. — В августе едем в Сен-Тропе.

При этих ее словах Паскаль невольно просияла. Она была очень рада возможности провести отпуск на юге Франции со своими лучшими друзьями. Даже Джон не нашелся, что возразить; судя по всему, эта затея пришлась по душе и ему, хотя из одного только упрямства он старался этого не показывать.

Между тем Эрик заметил, что до полуночи остались считаные минуты, и поспешил поднять свой бокал.

— С Новым годом, друзья! — провозгласил он, вставая. — С Новым годом, дорогая! — И он поцеловал Диану. Роберт наклонился к Энн и, обняв за талию, вполголоса пожелал в новом году всего самого прекрасного и доброго. Паскаль, обойдя стол, звонко чмокнула в щеку Джона. Вокруг него все еще плавали пласты дыма от сигары, но Паскаль ничего не имела против табачного привкуса, который она ощутила, когда в ответ Джон поцеловал ее в губы с несколько большим пылом, чем она ожидала. Несмотря на громкие перепалки, их брак был таким же крепким, как у остальных, а чувства — даже более горячими, поскольку у них не было детей, которые бы отвлекали Паскаль и Джона друг от друга.

Скорей бы уж наступал этот август! — воскликнула она, когда Джон наконец выпустил ее из объятий. — Я уверена — это будет что-то совершенно фантастическое, непередаваемое, волшебное!

— В противном случае нам придется просто тебя убить, — заметил ее супруг. — Ведь это была твоя идея. Так что уж постарайся — найди нам дом получше. Заранее предупреждаю: я не потерплю никаких полуразвалившихся бунгало с клопами и тараканами, которые твои соотечественники имеют обыкновение выдавать за отели первого класса. Разузнай все получше, дорогая, чтобы не рисковать своей жизнью.

— Обещаю, что найду лучший дом во всем Сен-Тропе! — с горячностью воскликнула Паскаль и уселась мужу на колени. Новый год они встретили и могли теперь вернуться к обсуждению своих планов на будущее. Пока не было ничего конкретного, что стоило бы обсудить, однако все шестеро были уверены, что прекрасно отдохнут в Сен-Тропе.

И это действительно была превосходная идея — самая подходящая для встречи Нового года.

Глава 2

В следующий раз вся шестерка собралась две недели спустя у Джона и Паскаль в Вест-Сайде. Вечер выдался холодный и дождливый, однако и Смиты, и Моррисоны прибыли вовремя. Оставив в прихожей мокрые плащи и зонтики, они вошли в гостиную и с интересом огляделись.

Убранство квартиры Донелли всегда отличалось экстравагантностью, к тому же оно часто менялось. Повсюду на стенах висели африканские маски, стояли современные скульптуры и лежали антикварные безделушки, привезенные Паскаль из Франции. Полы были устланы настоящими персидскими коврами, которые стоили целое состояние, а на огромном комоде красного дерева громоздились сувениры из разных экзотических стран, в которых Паскаль побывала с балетной труппой. Среди них были даже русская матрешка и самовар, который ей подарили после выступления в Большом театре в Москве.

Но, несмотря на это, смешение стилей, приглушенный свет и доносящиеся из кухни аппетитные запахи создавали в жилище Донелли уютную, почти домашнюю атмосферу. Роберт, отличавшийся тонким обонянием, сразу определил, что сегодня Паскаль приготовила грибное фрикасе и кролика в горчичном соусе. И не ошибся. По замыслу Паскаль, кролик должен был стать главным блюдом, к которому полагалось шампанское. Специально по этому случаю Джон купил несколько бутылок «От-Брион».

— Как вкусно пахнет! — лукаво заметила и Энн, гревшая руки у камина, пока гости передавали друг другу блюдо с холодными закусками. — Неужели мозги с горошком способны издавать такой аромат?

— Не верь ноздрям своим! — тут же сострил Джон, наливая каждому по бокалу аперитива. — Ведь ты прекрасно знаешь, кто готовил сегодняшний ужин! — И он заговорщически подмигнул.

— Ну и что?! — бросила ему Паскаль и вернулась в кухню, чтобы еще раз проверить, как там поживают кролик и грибы. Вскоре она вернулась и, взяв со стола бокал с аперитивом, объявила друзьям, что у нее есть для них хорошие новости.

— Какие же? — осведомился Роберт.

— Сейчас расскажу. — И Паскаль с размаха уселась на обтянутый темно-вишневым бархатом мягкий диванчик, стоявший напротив камина. На каминной полке, на журнальных низких столиках горели в затейливых подсвечниках толстые свечи, освещавшие фотографии, на которых была запечатлена Паскаль — одна или в составе труппы Нью-йоркского балета.

Кажется, я нашла то, что нам нужно! — выпалила Паскаль, с торжеством оглядываясь по сторонам.

— А именно? — уточнила Диана. Одетая в безупречный брючный костюм, она удобно откинулась на спинку кресла и потягивала из высокого бокала шампанское, которое всегда предпочитала аперитиву. Впрочем, лицо у нее было усталое и немного бледное — всю прошедшую неделю она очень много работала, организуя очередную кампанию по сбору средств для онкологического центра Слоуна и Кеттеринга. Эрик тоже не спал три ночи подряд, принимая одни сложные роды за другими. В целом, вся компания выглядела сегодня какой-то необычайно тихой, словно все ее члены сильно устали.

— Я нашла для нас дом! — Паскаль вскочила и подошла к высокому бюро-буль, которое они с Джоном купили в Лондоне много лет назад. Достав из ящика бюро толстую пачку фотографий, она вернулась к друзьям.

Voila! Это именно то, что мы искали! — сказала она, с беспокойством оглянувшись на мужа, но тот на сей раз промолчал — он уже видел эти фото, и хотя стоимость аренды казалась ему чересчур высокой, Джон признал, что дом ему нравится. Это была элегантная, ухоженная вилла в стиле пятидесятых годов, окруженная живописными садами и лужайками и стоящая почти на самом берегу моря. На берегу имелся причал, у которого была пришвартована небольшая, но очень симпатичная парусная яхта, обещавшая им всем немало счастливых минут. Особенно довольны должны были быть Эрик и Роберт — страстные яхтсмены и рыболовы. На фото, отображавших интерьер виллы, были видны обставленная во французском провинциальном стиле просторная гостиная, пять больших спален и столовая, способная вместить не меньше полутора десятков человек. Лишь кухня показалась друзьям слишком старомодной, однако и она была по-своему уютна. В ней, во всяком случае, был свой шарм. В проспекте, прилагавшемся к снимкам, говорилось, что на вилле постоянно проживают горничная и садовник, который в случае необходимости может выполнять обязанности шофера.

Внимательно рассмотрев фотографии, друзья пришли к выводу, что Паскаль была права: лучшего и желать было нельзя. Любопытно, что вилла называлась «Coup de Foudre» — как объяснила Паскаль, это французское идиоматическое выражение означало и «удар молнии», и «любовь с первого взгляда». Как сообщил ей риелтор, как раз в августе вилла была свободна, однако ее владельцы хотели узнать как можно скорее, будет ли миссис Донелли с друзьями снимать ее или нет. Учитывая превосходное состояние дома и ажиотажный спрос на любое жилье в разгар сезона, такое требование нельзя было не признать разумным.

— Мне очень нравится этот домик, — заметила Диана. — Выглядит он, во всяком случае, превосходно, — добавила она, задумчиво перебирая фотографии. — Вы заметили — там есть даже две гостевых комнаты, так что, если кому-то из нас захочется пригласить друзей или детей, они никому не помешают. Кроме того, я рада, что у нас будет горничная. Я люблю готовить, но терпеть не могу мыть посуду!

— Да, это очень удачно, — согласилась Паскаль. Она была очень довольна, что ее друзьям дом понравился. — Только… только просят за него дороговато, — нерешительно проговорила она. — Но если разделить всю сумму на три части, получается не так уж много…

При этих словах Джон картинно закатил глаза, но даже он не мог не признать, что затребованная плата не была непомерно высокой. И если женщины возьмут на себя всю готовку и не станут каждый вечер ходить в дорогие рестораны, что ж… В этом случае он был почти готов раскошелиться.

— Ты думаешь, дом действительно так хорош, как выглядит на снимках? — спросил Роберт, проявляя присущую ему осторожность. Одновременно он накладывал себе на тарелку новую порцию холодных закусок. Что бы там ни говорил Джон, кулинарное искусство Паскаль было выше всяких похвал. Почти все прелестные маленькие канапе были уже съедены, и Роберт с Эриком невольно принюхивались к доносившимся из кухни запахам.

— Не понимаю, зачем им нас обманывать? — удивленно пожала плечами Паскаль. Тот же самый вопрос задал ей и Джон, но он скорее всего просто искал повод для очередного спора. — У агентства, услугами которого я воспользовалась, очень хорошая репутация, но если хотите, я могу попросить маму, чтобы она съездила в Сен-Тропе и взглянула на дом своими глазами.

— Боже, только не это! — воскликнул Джон. — Не надо вмешивать в это дело твою мать! Она обязательно проболтается, что я — богатый американский банкир, и владельцы сразу увеличат стоимость аренды по меньшей мере вдвое.

На его лице отразилось самое неподдельное страдание, и, глядя на него, друзья невольно рассмеялись.

— Дом выглядит просто идеально, — рассудительно заметила Энн, которая с самого начала поддержала предложение Паскаль. — Думаю, надо соглашаться, пока его кто-нибудь не перехватил. Ну а если он окажется чуть менее привлекательным, чем на фото, — не беда. Сами подумайте — в каком ужасном состоянии должна быть вилла, чтобы нам не захотелось прожить в ней месяц на юге Франции? Я считаю, что нам следует сегодня же отправить владельцу или владельцам факс и сообщить, что мы согласны, — решительно закончила она, дружески улыбнувшись Паскаль. — Ты прекрасно поработала, дорогая, — сказала она мягко.

— Спасибо! — Паскаль в ответ улыбнулась. Она была вдвойне довольна тем, что, во-первых, сумела угодить друзьям, а во-вторых, ей очень нравилась перспектива прожить в милой сердцу Франции почти все лето. Паскаль каждый год проводила в Париже часть июня и весь июль, а теперь в ее распоряжении был еще и август.

— Сделаем так, как говорит Энн, — согласился с женой Роберт. — Лично мне очень нравится, что в доме есть гостевые комнаты. Я уверен, что наши дети захотят навестить нас в Сен-Тропе. Если, конечно, никто не станет возражать…

— Что ты, какие возражения! Готов биться об заклад, наши дети тоже захотят подышать целебным средиземноморским воздухом, — рассмеялся Эрик, и Диана кивнула в знак согласия.

— Я не знаю, сумеет ли муж Кэтрин выхлопотать на работе небольшой отпуск, — сказала она, — но в любом случае наша дочь была бы счастлива побывать в Сен-Тропе с обоими мальчиками. Что касается Саманты, то она просто без ума от всего французского.

— Я тоже. — Энн улыбнулась. — Значит, все согласны? Посылаем факс?..

Роберт, взяв листок бумаги, быстро подсчитал, какую сумму придется уплатить каждой паре. Когда он перевел франки в доллары, Джон картинно схватился за сердце, однако в глубине души даже он знал, что такой большой дом стоит этих денег.

— Итак, решено, — подвел итог Роберт, выглядевший очень довольным. Он уже знал, что сумеет взять отпуск в августе, и был рад, что у Энн получатся такие замечательные каникулы. В последнее время она часто выглядела усталой и не раз признавалась, что ей приходится работать чересчур много. Роберт даже предлагал ей подумать об отставке. С возрастом он начал сознавать, что жизнь и без того слишком коротка, чтобы проводить все свое время в суде или в конторе, готовя дела к очередному слушанию, но Энн и слышать не хотела о том, чтобы отойти от дел. Для этого она слишком любила свою работу, да и среди клиентов Энн пользовалась заслуженной известностью. Из-за этого ей часто приходилось работать не только по вечерам, но и по воскресеньям, и это начинало сказываться, однако Энн ни за что не соглашалась уменьшить выпадавшую ей нагрузку, и Роберт был близок к отчаянию. Он не считал себя стариком, но сознавал: в лучшем случае он проживет еще лет двадцать — двадцать пять, и ему очень хотелось провести оставшееся время с Энн. Но не считаться с ее желаниями он тоже не мог.

А ты уверена, что твои клиенты сумеют прожить без тебя целый месяц? — спросил он у жены. Роберт боялся, что Энн не выдержит без своей любимой работы и недели, но на этот раз он, к счастью, ошибся. Энн молча кивнула в ответ, и в глазах ее вспыхнул решительный огонек. Очевидно, перешагнув шестидесятилетний рубеж, она тоже задумалась о бренности всего сущего и решила хотя бы раз в жизни воспользоваться долгим отпуском.

— Ты и вправду так думаешь? — снова спросил Роберт и, прижав жену к себе, нежно поцеловал. Он тоже любил свою работу, но еще больше он любил Энн, и ему каждый раз становилось не по себе, когда он думал о том, что в последние три года они почти не отдыхали, так как каждый раз им приходилось возвращаться к делам гораздо раньше, чем они планировали. «Ну ничего, — мстительно подумал Роберт, — уж в Сен-Тропе-то клиентам до нас не добраться!»

Энн угадала, о чем он думает.

— Обещаю, что пробуду с тобой весь месяц! — торжественно пообещала она. Похоже, Энн действительно верила в то, что говорила, но Роберт знал: какое-нибудь особенно сложное дело все же может заставить ее изменить свое решение. Но сейчас он старался об этом не думать.

— В таком случае эта вилла стоит всех денег, которые нам придется за нее заплатить! — сказал он и, взяв Энн под руку, повел в столовую, куда позвала гостей Паскаль.

Не столько вилла, я думаю, сколько яхта, — поддразнила Энн мужа, когда они садились за стол. Она, однако, не имела ничего против этой страсти Роберта. Напротив, ей самой очень нравилось ходить под парусом, а те дни, когда сразу после свадьбы они с Робертом прожили три месяца на мысе Код и каждый день выходили на яхте в океан, навсегда остались в ее памяти как самая счастливая пора ее жизни.

Весь вечер шестеро друзей обсуждали предстоящий отдых в Сен-Тропе. Говорили они и о своей работе, о детях, однако главной темой все же оставался дом. Даже когда вечер подошел к концу и, сидя у камина, они смаковали «Шато д'Икем», тепло огня казалось им предвестником удивительных, сказочных дней, которые они проведут на берегу лазурного Средиземного моря. Даже Джон позабыл о своих сомнениях и думал о том, что предстоящее лето может стать одним из лучших в его жизни.

— Я могла бы даже приехать туда на пару дней раньше, чтобы все организовать и купить все необходимое, — предложила Паскаль. — Мне это будет совсем не трудно!

Стоит ли? — усомнился Роберт. Судя по рекламной брошюре риелторского агентства, вилла была полностью укомплектована постельным бельем, полотенцами, кухонной утварью и прочим. Кроме того, горничная, которая постоянно жила на вилле, наверняка знала, что может понадобиться новым постояльцам, и должна была приготовить все заранее, благо времени было еще достаточно. Но Паскаль не сдавалась — ей очень хотелось поступить по-своему.

— Если я приеду туда хотя бы на пару дней раньше, — уверенно заявила она, — вам вообще не придется ни о чем беспокоиться!

Это заявление заставило улыбнуться даже ее мужа, и в конце концов друзья единогласно избрали Паскаль своей квартирьершей.

Была уже почти полночь, когда друзья наконец разошлись. Моррисоны и Смиты уехали в одном такси. Дождь так и не прекратился, однако непогода никак не повлияла на их настроение, которое было поистине замечательным. В машине они продолжали весело болтать, и только Энн почти не принимала участия в общем разговоре. Откинувшись на сиденье, она лишь устало улыбалась, и Роберт невольно встревожился.

— Энн, дорогая, как ты себя чувствуешь? — заботливо спросил он, когда они высадили Эрика и Диану и такси повернуло к их дому. Энн выглядела совершенно измотанной, и Роберт снова подумал о том, что она совершенно загнала себя работой.

Я в полном порядке, — ответила Энн, но ее голосу недоставало убежденности. — Просто я думала о том, как хорошо будет провести месяц в этом чудесном доме. С тобой… — добавила она и улыбнулась. — Когда еще мы сможем так отдохнуть? Представляешь, целый месяц мы будем только купаться, читать, плавать на яхте и удить рыбу! Жаль только, что до августа еще целых восемь месяцев!

— Не восемь, а семь, — поправил Роберт. — И потом, это не такой уж большой срок. Ты сама не заметишь, как быстро пролетит время.

Такси остановилось напротив их дома на Восемьдесят девятой улице, и Роберт с Энн поспешили войти в подъезд, спасаясь от холодного проливного дождя. Меньше чем через минуту они были уже в своей квартире, и Роберт, помогая Энн снять плащ, снова заметил, что сегодня она как-то необычно бледна.

— Мне кажется, — начал он нерешительно, — тебе не помешало бы взять небольшой отпуск прямо сейчас, — сказал он. — Может быть, мы могли бы съездить куда-нибудь денька на четыре? В ту же Мексику или в Калифорнию — там, по крайней мере, тепло и нет дождя…

Роберт был не на шутку обеспокоен — ведь дороже Энн у него никого не было. Он любил ее даже больше, чем детей. Энн была для него не только женой, но и другом — человеком, которому Роберт мог довериться в любых обстоятельствах. Она была центром, опорой, на которой держалась вся его жизнь, и он всегда берег ее и заботился о ней. Когда Энн была беременна или болела, Роберт обращался с ней так, словно она была стеклянной. По складу своего характера он был человеком заботливым и внимательным, и Энн это особенно нравилось. Ей казалось — его нежность, мягкость, терпение удивительны. Эти качества Энн подметила в Роберте чуть не в тот день, когда они впервые встретились, и последующие годы совместной жизни показали, что она не ошиблась. Во многих отношениях Энн была даже жестче мужа — жестче, практичнее, сильнее и гораздо меньше его была склонна прощать. Когда речь шла о защите прав клиентов — или о ее собственных детях, Энн бывала беспощадна, но сердце ее безраздельно принадлежало Роберту. Она редко говорила ему об этом, но их чувства и не нуждались в словах — особенно теперь, когда, выдержав испытание временем, они стали еще крепче.

Впрочем, в молодости они часто говорили о своих планах, надеждах, мечтах. Правда, начинал разговор всегда Роберт, ибо его романтическая натура не позволяла ему молчать, когда воображение так ясно рисовало чреду удивительных и счастливых лет, ожидавших их впереди. Энн с самого начала была более приземленной и больше интересовалась сегодняшним днем, однако слушала она его с удовольствием. Иногда она в шутку называла мужа мечтателем, но теперь, оглядываясь назад, Энн не могла не признать, что многое он угадал точно. Все их мечты сбылись, и ни он, ни она не могли пожаловаться, что судьба была к ним неблагосклонна.

И теперь, по прошествии почти четырех десятилетий, прожитых в любви и согласии, им больше не о чем было мечтать. Они уже не строили планов, не надеялись, не старались заглянуть в будущее — они просто жили, наслаждаясь каждой проведенной вместе минутой и благодаря бога за все, что он дал им в своей неизъяснимой милости. Единственной трагедией, которую им довелось пережить, была потеря их четвертого ребенка — дочери, — которая умерла через несколько дней после рождения. Эта смерть очень подействовала на Энн, но благодаря поддержке Роберта она сумела справиться с этим ударом. Зато сам Роберт оплакивал свою девочку на протяжении еще нескольких лет. До сих пор он время от времени заговаривал о ней, и тогда в его глазах появлялась невысказанная печаль. В отличие от него Энн почти не тосковала о дочери — не в ее характере было горевать о том, что ей не суждено было иметь. Вместо этого она предпочитала радоваться тому, что у нее есть, но, зная мягкосердечие мужа, она старалась быть к нему внимательной и не задевать его сокровенных чувств. И это ей удавалось. Самой природой Энн была лучше приспособлена к ударам судьбы и всегда старалась по мере сил оградить от них Роберта. — Какие у тебя планы на завтра? — негромко спросил Роберт, когда, надев голубую фланелевую рубашку, Энн легла в постель рядом с ним. Ее нельзя было назвать красавицей, однако во всем ее облике было что-то бесконечно привлекательное и благородное. Во всяком случае, Энн до сих пор волновала Роберта, и он совершенно искренне считал, что с годами она стала еще интереснее, чем была в юности. Энн действительно принадлежала к тому редко встречающемуся типу женщин, которые с возрастом только хорошеют, но Роберт постиг это сначала сердцем, и только потом — рассудком.

— На завтра? — переспросила Энн и зевнула. — Для начала я собираюсь как следует выспаться, а там видно будет. Может, сходим в кино?

Они оба обожали кино, особенно итальянские или французские ленты — не комедии, а те, что были посерьезнее. В особенно душещипательных местах Роберт, как правило, не мог сдержать слез, и Энн, когда была моложе, посмеивалась над его «сентиментальностью», как она это называла. Сама Энн никогда не плакала в кино, но ей нравились нежное сердце и чувствительность мужа.

— Что ж, я «за», — немедленно ответил Роберт. Они с Энн любили одни и те же фильмы, одну и ту же музыку и книги, интересовались одними и теми же людьми, и поэтому им никогда не бывало скучно вдвоем. Правда, в начале совместной жизни разница в их вкусах была значительной, но со временем все различия стерлись. Теперь их жизнь напоминала теплую пуховую постель, лежать в которой обоим было уютно и приятно.

Я рада, что Паскаль нашла такой замечательный дом, — сонно пробормотала Энн, склонив голову на плечо мужа. — Я уверена, мы вместе чудно проведем время…

— В самом деле, скорее бы лето. Мы бы покатались на яхте… — ответил Роберт, прижимая ее к себе. Когда они одевались, чтобы ехать к Джону и Паскаль, он решил, что вечером, вернувшись, они обязательно займутся любовью, однако Энн казалась ему настолько усталой, что он подумал — с его стороны было бы настоящим свинством требовать от нее ласк сейчас. Да, Энн работала слишком много, и он мысленно пообещал себе серьезно поговорить с ней утром. Уже давно он не видел ее такой усталой и вымотанной. Вот и сейчас она заснула почти мгновенно, и Роберт подумал, что хороший отдых им просто необходим.

Вскоре он тоже заснул и проснулся в четыре утра, так как ему показалось, что Энн нет рядом. Прислушавшись, он действительно услышал, как она кашляет в ванной комнате. Судя по всему, ее тошнило, и Роберт, приподнявшись на локте, с беспокойством посмотрел на полоску света под дверью. Он ждал, что Энн вот-вот вернется в кровать, однако примерно десять минут спустя все звуки прекратились, и Роберт, обеспокоенный этой внезапной тишиной, встал с кровати и сунул ноги в ночные туфли. Подойдя к двери ванной комнаты, он постучал, но Энн не ответила.

— Энн, что с тобой? — Он постучал громче, но Энн не откликалась. Из ванной по-прежнему не доносилось ни звука, и Роберт всерьез испугался. — Энн? Что случилось? Тебя тошнит? — с тревогой спросил он. Приготовленный Паскаль обед был очень вкусным, но слишком обильным и тяжелым для желудка. Роберту даже пришлось принять на ночь таблетки, чтобы избавиться от изжоги.

Выждав еще минуту, Роберт осторожно повернул ручку двери и заглянул в ванную. Его жена лежала на полу; ее ночная рубашка расстегнулась, волосы разметались по кафельной плитке. Энн действительно вырвало, но сейчас она была без сознания; ее лицо стало пепельно-серым, а губы посинели.

Взглянув на жену, Роберт похолодел.

— О господи! — воскликнул он и, наклонившись, взял Энн за руку, чтобы проверить пульс. Пульс прощупывался, но ему показалось, что Энн не дышит, и он заколебался, не зная, то ли пытаться вернуть ее к жизни, то ли звонить в «Службу спасения». В конце концов Роберт выскочил в спальню, схватил с тумбочки сотовый телефон и вернулся к Энн. В ванной он набрал 911 и, ожидая соединения, несколько раз несильно встряхнул Энн и позвал по имени. Но все было напрасно. Энн не приходила в себя, и Роберт со страхом увидел, что ее губы приняли еще более ярко выраженный синюшный оттенок.

Наконец «Служба спасения» ответила, и Роберт, торопясь и сбиваясь, назвал дежурному свое имя, адрес и причину вызова.

— Моя жена лежит без сознания на полу в ванной и почти не дышит! — не сказал, а почти выкрикнул он.

— Может быть, она ударилась головой? — деловито осведомился дежурный, и Роберт постарался справиться с собственным страхом и подступившими к самому горлу слезами.

— Я… я не знаю, — ответил он. — Может быть, когда падала… — Он судорожно вздохнул: — Пожалуйста, приезжайте, сделайте что-нибудь!

Склонившись к самому лицу Энн, Роберт прижался щекой к ее носу, но по-прежнему не уловил ни малейшего намека на дыхание. Когда же он попытался проверить пульс, ему удалось это далеко не сразу. Пульс был таким слабым, что едва прощупывался. Казалось, Энн вот-вот умрет, а он ничего не мог сделать!

— Пожалуйста, помогите ей! — воскликнул он. — Она умирает!

— Машина уже выехала, — успокоил его дежурный. — Но мне необходима дополнительная информация. Сколько лет вашей жене?

— Шестьдесят один, — ответил Роберт и всхлипнул.

— Не было ли у нее в последнее время каких-нибудь сердечных заболеваний?

Нет, Энн не болела. Она просто очень, очень устала. Она так много работала, и… — Не договорив, Роберт положил телефон на пол и стал делать Энн искусственное дыхание изо рта в рот. Вскоре он услышал, как она вздохнула, однако большего ему добиться не удалось. Лицо Энн оставалось серым, как асфальт, и Роберт поспешно схватил телефон. — Она… Я не знаю, что с ней случилось. Может быть, она потеряла сознание, упала и ударилась головой… Перед этим ее вырвало…

— Не жаловалась ли ваша жена на боли в груди накануне вечером? — уточнил дежурный.

— Н-нет, кажется, не жаловалась. Мы спали, и… Я проснулся оттого, что услышал, как ее тошнит в ванной комнате. Сначала я думал — она вот-вот вернется, но ее слишком долго не было. В конце концов я пошел посмотреть, что случилось, и увидел, что она лежит без сознания на полу… — До слуха его донесся пронзительный вой сирен, и Роберт мысленно взмолился, чтобы это была «Скорая» для его Энн. — Я, кажется, слышу сирену… это ко мне? К нам?.. — спросил он слабым голосом.

— Вероятно, — ответил дежурный. — Опишите, пожалуйста, состояние вашей жены. Она дышит?

— Да… Нет… Я не уверен. Энн… Она выглядит просто ужасно! — Роберт не выдержал, и из глаз его полились слезы. Он не знал, что происходит, и был в самой настоящей панике.

Пока он старался взять себя в руки, раздался звонок домофона, и Роберт бросился открывать. Дверь на площадку он тоже оставил открытой, а сам снова поспешил к Энн.

Через несколько секунд в ванную торопливо вошли прибывшие на «Скорой» парамедики. Их было трое, и они сразу заняли почти все свободное пространство, вытеснив Роберта в коридор. Опустившись рядом с Энн на колени, один из парамедиков выслушал ее сердце при помощи стетоскопа, заглянул в зрачки и распорядился уложить Энн на носилки. Все трое обменивались между собой короткими фразами, среди которых Роберт уловил смутно знакомое слово «дефибриллятор».

Потом двое парамедиков покатили носилки к выходу, и Роберт едва успел накинуть пиджак и сунуть ноги в ботинки. Сунув в карман куртки сотовый телефон и бумажник, он захлопнул дверь квартиры и побежал по лестнице вниз. К тому времени, когда он спустился на улицу, носилки уже грузили в «Скорую». Роберт тоже забрался внутрь, и машина сразу же тронулась, оглашая спящие окрестности протяжным воем сирен.

— Что случилось? Что с ней такое? — взволнованно спрашивал он у парамедиков. Он боялся, что Энн могла подавиться и теперь медленно погибала от удушья, но один из парамедиков объяснил, что у нее был сердечный приступ. Другой тем временем разрезал на Энн ночную рубашку и приложил к ее груди контакты дефибриллятора.

При виде обнаженного тела жены Роберт испытал подсознательное желание как-то прикрыть ее, но он понимал, что сейчас не до соблюдения приличий. Энн выглядела так, словно уже стояла на пороге смерти. Ее сердце остановилось, и парамедики пытались запустить его вновь.

— Разряд!..

Тело Энн содрогнулось от мощного электрического разряда, и Роберт почувствовал себя так, словно электрический ток пропустили через его сердце.

— О, господи, Энн! Ты должна жить, должна! — шептал он, не чувствуя слез, которые катились со его лицу. — Ну пожалуйста!., — добавил он, беря ее за руку. — Не умирай! Не оставляй меня одного!

В конце концов сердце Энн, словно откликнувшись на его молитвы, все же заработало, и парамедики надели ей кислородную маску. Ее лицо слегка порозовело, однако даже Роберту было очевидно, что Энн все еще угрожает серьезная опасность. Пожалуй, еще никогда в жизни он не чувствовал себя таким беспомощным и несчастным. Ведь только недавно они ужинали с друзьями, строили планы на лето, собирались идти в кино, а теперь?.. И как он только мог ничего не почувствовать, не предугадать?.. Он бы сделал все возможное и невозможное, только бы Энн была здорова.

Парамедики были слишком заняты, чтобы разговаривать с ним, но они не выглядели встревоженными, и у Роберта немного отлегло от сердца. Пока они переговаривались по рации с ближайшей больницей, он достал сотовый телефон и дрожащими руками набрал номер Эрика. Времени было половина пятого утра, но Эрик взял трубку уже на втором звонке. Он привык к неожиданным ночным звонкам, и поэтому ему можно было звонить в любой, даже самый поздний час. Впрочем, сейчас Роберту было не до церемоний.

— Роберт, я везу Энн в больницу, — проговорил он дрожащим голосом. — У нее сердечный приступ. Она едва не умерла — сердце остановилось, и врачи только недавно сумели… — «…Сумели ее оживить», — хотел сказать он, но так и не сумел выговорить это последнее слово. — Боже мой, Эрик, если бы ты ее только видел!.. У нее совсем серое лицо, а губы синие-синие, как у… утопленницы.

Он всхлипнул и не смог продолжать. Эрик в своей спальне встал с кровати, включил лампу и, не отрывая трубку от уха, попытался свободной рукой нашарить на стуле джинсы и рубашку. Он старался действовать очень осторожно, чтобы не побеспокоить спящую Диану, но она все же пошевелилась. Как и Эрик, Диана привыкла к ночным вызовам в больницу и часто даже не просыпалась, но сегодня тревожное предчувствие заставило ее открыть глаза. Прищурившись от яркого света, она посмотрела на мужа.

— Ты говоришь — Энн все еще без сознания? — негромко переспросил Эрик.

— Да… С тех пор как я нашел ее на иолу в ванной, она так ни разу и не пришла в себя. Я подумал — может быть, она ударилась головой… Не знаю, Эрик, у нее такой вид, словно она… словно ее… — Он с трудом подбирал слова, боясь высказать вслух то, что страшило его больше всего.

— Куда ты ее везешь? — спросил Эрик.

— Я… Я вызвал «Скорую помощь». Кажется, мы едем в больницу на Ленокс-Хилл.

Эрик знал эту больницу, она располагалась всего в нескольких кварталах от его дома.

— Я буду там через пять… нет, через семь минут, — пообещал он. — Встречу вас в реанимации или в интенсивной терапии кардиологического отделения. Не волнуйся, Робби, с Энн все будет в порядке! Только держи себя в руках, договорились? Не теряй голову!

Ему очень хотелось подбодрить друга, к тому же он верил, что все действительно обойдется. Ведь шестьдесят один год в наше время — не такой уж солидный возраст, рассуждал Эрик. Уж конечно, у Энн впереди еще полтора-два десятка лет!

— Спасибо, — сдавленным голосом ответил Роберт и дал отбой. Парамедики держали дефибриллятор наготове, но сердце Энн билось хотя и слабо, но ровно. Минут через пять машина уже въехала на территорию больницы и остановилась у дверей приемного покоя, где уже ждала бригада врачей. Они укрыли Энн мягким одеялом, прежде чем Роберт успел что-либо сказать, быстро покатили носилки по коридору. Боясь потерять Энн из вида, Роберт бросился вдогонку.

Энн отвезли в палату интенсивной терапии кардиологического отделения, а Роберт остался в коридоре. Здесь он сразу почувствовал себя ненужным. Только сейчас Роберт заметил, что на нем — пижамные брюки, которые нелепо торчали из-под теплой куртки, однако его это не смутило. Единственное, чего ему сейчас хотелось, это быть рядом со своей Энн. Роберт доверял врачам, но ему не хотелось, чтобы Энн оставалась с чужими людьми.

Пару минут спустя из палаты вышел врач-ординатор; он задал Роберту несколько вопросов и вернулся назад. А еще минут через десять в больничном коридоре появились Эрик и Диана. По вопросам, которые задавал Роберту Эрик, она сразу догадалась, что с Энн что-то неладно, и настояла на том, чтобы ехать в больницу вместе. Впрочем, выглядели они относительно спокойными, так как ни один из них не верил, что с Энн может произойти что-то действительно серьезное.

Диана осталась с Робертом, а Эрик, сбросив плащ, прошел в палату интенсивной терапии. Он сам был врачом и единственный из близких друзей мог задать грамотные вопросы и разобраться с полученными ответами. Но когда Эрик вернулся, по его лицу было видно, что новости у него неутешительные, хотя он и старался держать себя в руках.

— Сердце снова остановилось, — сказал Эрик в ответ на вопросительные взгляды жены и друга. — Бедная Энн!

На самом деле, с тех пор, как Энн доставили в больницу, сердце ее останавливалось уже дважды. В первый раз врачам удалось справиться с фибрилляцией сравнительно быстро, но вскоре оно снова отказалось работать. Кроме того, дежурный кардиолог сказал, что ему внушают опасения основные показатели состояния организма Энн — нитевидный пульс, поверхностное дыхание, пониженная температура, скачущее давление. Судя по этим признакам — и не только по ним, — Энн балансировала на грани жизни и смерти, и чем все закончится — не мог сказать никто.

— Когда это случилось? — спросил Эрик у Роберта, которого Диана крепко держала за руку. Не сдержав слез, Роберт начал рассказывать, и Эрик обнял его за плечи.

— Я… Я не знаю, — дрожащим голосом говорил Роберт. — Я проснулся в четыре оттого, что Энн кашляла в ванной…

— Кашляла? — удивился Эрик.

Ну да! Ее буквально наизнанку выворачивало, и я подумал, что она съела слишком много жирного. Несколько минут я ждал, но потом все стихло, и я пошел посмотреть, что происходит. Когда я заглянул в ванную, она лежала на полу и была без сознания.

— А вчера вечером, когда вы вернулись домой, Энн не жаловалась на боли в груди? — спросил Эрик озабоченно. Он расспрашивал друга только затем, чтобы отвлечь от пугающих мыслей. На самом деле, когда и как начался у Энн сердечный приступ, уже не имело значения. Важно было только то, что он оказался очень сильным, и дежурный кардиолог сомневался, сумеет ли Энн выжить. Все это были очень тревожные признаки, но Эрик все еще надеялся на лучшее.

Роберт отрицательно покачал головой.

— Нет, Энн не жаловалась. Правда, она выглядела очень усталой, но когда я спросил, что с ней, она ответила, что чувствует себя хорошо. Мы говорили об отпуске — о том, как хорошо нам будет в доме, который нашла Паскаль. А сегодня мы собирались пойти в кино… — Роберт всхлипнул и не смог продолжать. Голова у него кружилась, и, глядя на Диану, которая продолжала держать его за руку, он видел перед собой лишь ее расплывчатый, неясный силуэт. Потрясение, которое он пережил, было таким сильным, что Роберту самому было впору оказывать медицинскую помощь.

Как вы думаете, может быть, нужно позвонить детям? — спросил Роберт после долгой паузы. — Мне кажется, я должен им сообщить, но мне не хотелось бы их пугать.

— Я сама позвоню, — негромко ответила Диана. — Ты помнишь номера?

Роберт продиктовал ей номера, и Диана, записав их на вырванном из блокнота листке, отправилась в вестибюль, оставив Роберта с Эриком. Она хорошо знала их детей и готова была взять на себя эту тяжелую обязанность.

— Боже мой! — проговорил Роберт, которого Эрик заставил сесть. — Что, если Энн…

— Потерпи немного, — перебил его друг. — И постарайся успокоиться. Бывало, люди выживали и в более серьезных случаях. А если ты сейчас расклеишься, этим ты ей не поможешь. Возьми себя в руки, Робби. Ради Энн ты должен быть сильным!

— Я… я не могу без нее, — сдавленным голосом отозвался Роберт. — Не могу без нее жить, понимаешь?!

Про себя Эрик все время молился, чтобы все кончилось хорошо, но, как врач, он сомневался в благополучном исходе. Каково придется Роберту, если Энн умрет, он старался не думать. Он знал, как преданы друг другу были Энн и Роберт, как счастливы были вместе на протяжении без малого четырех десятков лет. Сам Эрик давно воспринимал их как одно целое, и в этом не было ничего удивительного. Недаром же было сказано: «да будут двое одна плоть», и в полном соответствии с этим библейским изречением, супруги, которые прожили вместе много лет, часто становились похожи друг на друга как две половинки одного и того же яблока.

— Ты должен держаться, — повторил Эрик, похлопав друга по плечу. Он хотел сказать что-то еще, но в это время вернулась Диана. Она сумела дозвониться всем трем детям Энн и Роберта, и они сказали, что приедут в самое ближайшее время. Оба их сына жили в Верхнем Ист-Сайде, а дочь Аманда — в Сохо, на Манхэттене, однако в столь ранние утренние часы (недавно пробило пять) найти свободное такси было довольно легко.

— Мне разрешат ее увидеть? — со страхом и робкой надеждой в голосе спросил Роберт. Еще никогда он не чувствовал себя таким слабым и беспомощными, неспособным даже на самое простое дело. Это было тем более странно, что Роберт всегда считал себя сильным человеком, да и Энн так считала. Но теперь вся его жизнь рухнула, и он оказался в чужом и равнодушном мире совершенно один, без помощи, без поддержки. Единственное, что Роберт беспрестанно видел перед собой, это чужое, почти мертвое лицо Энн, когда она лежала на кафельном полу их ванной комнаты. И ужас охватывал его с новой силой.

Я думаю, тебя к ней пустят, как только ей станет получше, — сказал Эрик с уверенностью, которой не чувствовал. — Сейчас врачи стараются, гм-м… привести ее в сознание, и это далеко не все. Им нужно сделать еще очень многое, а твое присутствие в палате может им помешать.

Роберт кивнул и закрыл глаза, и Диана, опустившись рядом с ним на диванчик, снова взяла его за руку. Она тоже молилась про себя, чтобы Энн осталась жива, но ничего не стала говорить Роберту. Ему и так было тяжело.

В томительной неизвестности прошло еще несколько минут, потом Роберт неожиданно открыл глаза.

— Я должен ее видеть! — воскликнул он громко. У него был безумный вид, и Эрик поспешил успокоить его, сказав, что сейчас он сходит и посмотрит. Он действительно вошел в палату интенсивной терапии, однако открывшаяся ему картина не внушала оптимизма. Энн подключили к аппарату искусственного дыхания, и половину ее лица скрывала устрашающего вида маска-респиратор, от которой в стороны отходили шланги подачи кислородной смеси. С полдюжины мониторов на столе у стены мигали красными и зелеными огоньками, попискивали, чертили на экранах сложные кривые, а в вены на обеих руках Энн были введены капельницы. Вокруг суетились врачи. Дежурный кардиолог отдавал резкие, четкие команды, а остальные выполняли их, как матросы беспрекословно выполняют команду капитана идущего ко дну корабля.

Эрику хватило одного взгляда, чтобы понять: Роберта нельзя сюда пускать, в противном случае он окончательно падет духом. Впрочем, судя по всему, ему бы все равно не разрешили войти в палату: врачи были очень заняты, и посторонний человек только путался бы у них под ногами.

Когда Эрик снова вышел в коридор, там уже нервно ходили оба сына Роберта и Энн. Спустя несколько минут подъехала и дочь Аманда. Джефф и Майкл виделись с Энн только позавчера, а Аманда разговаривала с матерью по телефону буквально за полчаса до ее поездки к Донелли, и теперь все трое были потрясены, растерянны, сражены ужасной вестью. Ведь только позавчера мама выглядела как обычно, ни на что не жаловалась и казалась совершенно здоровой, полной сил и энергии. И вот теперь она лежит в больничной палате, цепляясь из последних сил за жизнь, и никто из ее близких не в силах ей помочь!

Аманда — все звали ее Мэнди — плакала, обняв Майкла; Джефф присел рядом с отцом и шептал ему на ухо слова утешения. Диана сидела с другой стороны и держала Роберта за руку, но он, похоже, ничего не слышал, никого не замечал. Все его внимание было приковано к двери палаты, за матовым стеклом которой, как в странном, сюрреалистическом действе, двигались тени врачей.

Было уже начало восьмого утра, когда из палаты вышел дежурный кардиолог. Он сказал, что у Энн только что случился еще один сильнейший приступ. Объяснять, насколько серьезно ее положение, не было никакой необходимости — все, кто собрался в коридоре, поняли это. Выслушав новости, Роберт закрыл лицо руками и заплакал. Глядя на него, Эрик невольно подумал, что, если бы его любовь способна была помочь Энн, она бы уже давно пришла в себя.

Для всех это была долгая и тяжелая ночь, которая сменилась столь же тягостным утром. Диана отправилась искать больничный кафетерий, чтобы принести всем что-нибудь перекусить. Возвращаясь в комнату ожидания, куда они перебрались из коридора, она столкнулась в дверях с дежурным кардиологом. Выражение его лица было официально-отрешенным, и Диана сразу догадалась, что это значит. Машинально она сделала движение, чтобы помешать ему войти, но было поздно — Роберт поднял голову и повернулся к двери. Ему хватило одного взгляда, чтобы понять: случилось самое худшее.

Прежде чем врач успел заговорить, Роберт резко вскочил и вытянул перед собой руки ладонями вперед.

— Нет! — выдохнул он и покачал головой, словно заранее отказываясь верить тому, что еще не было произнесено вслух. — Нет! — повторил он. — Не желаю ничего слушать!

Роберт все еще казался испуганным и потерянным. но в его взгляде отразилась какая-то непонятная решимость. Никто из собравшихся в комнате ожидания не видел его таким. Перед ними был незнакомец — чужой и страшный человек, от которого можно было ожидать любых непредсказуемых поступков.

— Мне очень жаль, мистер Смит, — негромко сказал врач. — Ваша жена не перенесла очередного сердечного приступа. Мы сделали все, что было в наших силах, но она так и не пришла в себя. Миссис Смит скончалась несколько минут назад. Мне очень жаль… — повторил он. — Примите наши соболезнования.

Роберт стоял, глядя на него невидящими глазами. Внезапно он покачнулся, и Аманда с рыданием бросилась отцу на грудь. Ни она, ни Роберт никак не могли поверить, что они потеряли Энн. Это казалось невероятным! Всего несколько часов назад Энн была жива и здорова и ужинала в компании старых друзей, и вот теперь она умерла… Роберт никак не мог этого постичь и неловко прижимал к себе дочь непослушными руками. Диана и Эрик тоже плакали, а Джефф и Майкл стояли, крепко обняв друг друга, и не пытались скрыть своих слез.

Врач заговорил о необходимых приготовлениях. Он объяснил, что тело останется в больнице, пока кто-нибудь из родственников… Слушая его, Роберт неожиданно разрыдался.

— Ка-какие приготовления? — спросил он хриплым, прерывистым голосом.

— Вам необходимо обратиться в похоронное бюро, мистер Смит, — пояснил врач. — Они сами сделают все необходимое. Еще раз — примите мои соболезнования.

С этими словами он вернулся в отделение интенсивной терапии, чтобы переговорить с сиделками и заполнить необходимые документы, а Роберт, его дети и друзья остались в комнате ожидания и молча стояли в самой середине, мешая другим посетителям, которые пришли навестить своих родственников. На часах было почти девять утра субботы, а этот день всегда бывал в больнице самым оживленным.

— Знаете что, пойдемте пока к нам, — негромко предложил Эрик и, вытерев глаза платком, крепко взял Роберта под локоть. — Выпьем кофе и поговорим, так? — Он бросил взгляд на Диану, и она кивнула в ответ.

— Действительно, пойдемте к нам, — сказала она, беря за руку Аманду и направляясь с ней к двери. Роберт, которого поддерживали под руки сыновья, последовал за ней, последним шел Эрик.

Пройдя по коридорам больницы, они спустились на лифте на первый этаж и вышли на улицу. Стояло морозное зимнее утро. Дождь наконец прекратился, и лужи на асфальте подернулись тонким ледком, который хрустел под ногами, точно битое стекло. На горизонте громоздились темные кучевые облака, грозившие новым проливным дождем или — если принять во внимание резкое похолодание — снежным бураном, но Роберт ничего не видел, не замечал. Он словно ослеп, оглох и онемел — он не чувствовал, как его сажали в такси, как везли по знакомым улицам Нью-Йорка, как помогали подняться по лестнице и войти в лифт.

Через пять минут они были уже в квартире Моррисонов. Там Диана усадила всех в гостиной, а сама отправилась на кухню, чтобы приготовить кофе и тосты.

— Я не понимаю… — проговорил Роберт, когда она поставила перед ним кружку крепкого кофе, куда, по совету Эрика, добавила хорошую порцию бренди. — Просто не понимаю!.. Еще вчера вечером Энн чувствовала себя отлично! Мы прекрасно провели время у Джона и Паскаль, и последнее, о чем мы говорили, перед тем как лечь спать, это о том, как хорошо нам будет летом в этом новом доме в Сен-Тропе…

— В каком новом доме? — машинально спросил Джефф, старший сын Роберта.

В будущем августе мы собирались отдыхать во Франции с Донелли и твоими родителями, — объяснил Эрик. — И сняли там роскошную виллу. Как раз вчера мы все вместе рассматривали рекламный проспект и фотографии, и твоя мама чувствовала себя отлично. Впрочем, теперь я припоминаю, что она показалась мне усталой и бледной, но в этом не было ничего странного. Мы все знали, как много она работает, к тому же зимой большинство ньюйоркцев выглядят не лучше… Я, во всяком случае, не придал этому особенного значения.

Теперь Эрик казнил себя за это. Ладно — остальные, но ведь он врач, он должен был насторожиться!..

— Когда мы возвращались домой, — медленно сказал Роберт, — я спросил, как она себя чувствует. Мне тоже показалось, что Энн выглядит измотанной, но она сказала, что все в порядке. Она собиралась поспать сегодня подольше!..

…И уснула навсегда. Он не сказал этих слов, но фраза повисла в воздухе, и Роберт почувствовал, как в груди нарастает тупая ноющая боль. Он вдруг вспомнил, что не попросил у врачей разрешения взглянуть на Энн, но тут же подумал, что еще увидит ее. Наверное, увидит…

Он был просто неспособен думать о чем-либо, кроме своей потери. Роберту казалось, что, если бы он мог каким-то чудом вернуться во вчерашний вечер, события бы развивались совершенно иначе. Он бы заметил, непременно заметил, что Энн не просто устала; он бы вызвал к ней врача и сумел ее спасти. В глубине души Роберт понимал, что поправить уже ничего нельзя и что, думая об этом, он только напрасно себя мучает, но справиться с собой не мог. Это было сильнее его.

Он сделал только несколько глотков кофе, не прикоснувшись к приготовленным Дианой тостам. Кусок буквально не лез ему в горло, да и голода Роберт никакого не чувствовал. Единственное, чего ему хотелось сейчас, это снова увидеть Энн, обнять ее, прижать к себе…

— Что мы теперь будем делать? — спросила Аманда и прикрыла глаза рукой. Дочери Роберта уже исполнилось двадцать пять лет, но она еще никогда не теряла родных, никогда не сталкивалась со смертью лицом к лицу. Ее бабушки и оба деда умерли, когда она была совсем маленькой, и она их почти не помнила. За всю жизнь Аманда не похоронила даже канарейки — и вот теперь лишилась матери! Для нее этот удар оказался особенно жестоким и несправедливым.

— Я думаю, что смогу помочь вам с похоронами, — мягко сказал Эрик. — Сегодня же позвоню в фирму Фрэнка Кэмпбелла и попрошу его взять все приготовления на себя.

Фирма Кэмпбелла была солидной, уважаемой фирмой, широко известной в Нью-Йорке. Среди ее клиентов было немало знаменитостей.

— У тебя есть какие-нибудь идеи, пожелания? — повернулся он к Роберту. — Может быть… ты предпочел бы кремацию?

Этот вопрос нанес Роберту новый сильный удар. Нет, он не хотел никакой кремации. Он и думать об этом не мог. Он хотел, чтобы Энн, его Энн снова была жива, чтобы она сейчас же, сию минуту вошла в гостиную и спросила, смеясь, почему у них всех такие скорбные лица. Но, увы, этого никогда не случится. Никогда больше он не увидит своей Энн. Для Роберта это была настоящая трагедия, отнявшая у него счастье и грозившая окончательно и бесповоротно изменить всю его жизнь. Даже дети, у которых была своя жизнь, переживали это горе не так остро.

— Что я могу сделать, па? — негромко спросил Джефф. Майкл — младший сын Роберта — ничего не сказал, но повернулся к отцу, давая понять, что на него тоже можно рассчитывать. Оба уже сообщили страшную новость женам, а еще несколько минут спустя Диана вышла из комнаты, чтобы позвонить Джону и Паскаль.

Донелли были потрясены, когда она сказала им, что Энн умерла сегодня утром. Сначала они даже не поверили, что это не какой-то идиотский розыгрыш, а самая настоящая правда.

— Энн?.. — переспросила Паскаль. — Не может быть! Вчера вечером она была в полном порядке! Нет, я не верю, не могу поверить!.. Что же случилось?

Диана рассказала все, что знала, и Паскаль, не сдержавшись, заплакала. Через полчаса она и Джон тоже приехали к Моррисонам и привезли с собой огромную корзину бархатисто-черных роз.

Только в час дня Роберт вернулся наконец в свою квартиру. Он предпочел бы остаться с друзьями, но ему нужно было переодеться. В квартире все еще горел свет. Некоторое время Роберт как сомнамбула бродил по комнатам, машинально щелкая выключателями. В конце концов он забрел в ванную. Полотенца, которыми он укрывал Энн, пытаясь согреть ее, в беспорядке валялись на полу, и, глядя на них, Роберт снова почувствовал, как спазм перехватывает горло. То, что случилось, было так нелепо, несправедливо и страшно, что он никак не мог постичь ужасную истину: он потерял свою жену.

Он долго не мог справиться с собой и отдышаться. Наконец Роберт оторвался от косяка и, по привычке направившись в спальню, опустился на все еще разобранную постель, но почувствовал запах духов Энн и вскочил точно ужаленный.

Вечером они с Эриком вместе отправились к Кэмпбеллу и вместе прошли через новые мучения, связанные с необходимостью заказывать цветы, выбирать гроб, обсуждать детали предстоящей церемонии. Роберт выбрал для Энн очень красивый гроб — полированный, красного дерева, с блестящими латунными рукоятками, обитый внутри белым бархатом. Странным образом эти заботы немного отвлекли его — во всяком случае, он как-то держался. Служащий похоронного бюро сказал, что Энн привезут из больницы ближе к вечеру, и он ждал этого почти с нетерпением. Но когда Роберт увидел Энн в гробу, он не выдержал. С душераздирающим криком он упал возле него на колени и прижался лицом к неподвижному и холодному телу жены. Диана, которая была с ним в траурном зале, тоже плакала, и только Эрик держал себя в руках. Именно он вывел Роберта на свежий воздух и поручил его заботам детей.

Вечером Роберт поехал ночевать к Джеффу. Для него это было большим облегчением — Роберту было страшно даже подумать о том, чтобы возвращаться в пустую квартиру, где все напоминало ему об Энн. Аманда тоже поехала не к себе, а отправилась домой к Майклу и его жене Сьюзен. Ей, как и отцу, не по силам было оставаться в одиночестве в этот страшный день.

Донелли и Моррисоны в этот вечер тоже были вместе. Ужинали они подавленные и удрученные, в полном молчании. Невозможно было представить, что они потеряли Энн. Ведь только вчера она сидела с ними за одним столом, улыбалась, шутила, а сегодня ее не стало. А Роберт словно стал другим человеком — так тяжело он переживал смерть жены. Казалось, в нем тоже что-то умерло и никогда не воскреснет.

— Мне не хотелось бы показаться бестактной, — осторожно начала Диана, когда все четверо уже пили кофе, — но нам нужно решить один вопрос…

Что делать со всей этой едой? — невесело пошутил Джон. Они заказали еду в одном из ближайших ресторанов, но никто из них так и не притронулся ни к пицце, ни к цыпленку, ни к ветчине. Ни у кого из четверки не было аппетита.

— Нет. — Диана покачала головой. — Что нам делать с этой виллой в Сен-Тропе? Может быть, все-таки съездим туда отдохнуть? До августа еще далеко…

— Раз уж ты рискнула быть бестактной, — заявил Джон, — я тоже хочу сказать свое слово. Если придется делить расходы не на три, а на две части, арендная плата будет слишком высока. Пожалуй, стоит отказаться от этого варианта, если, конечно, вы не собираетесь швырять деньги на ветер. Я бы лично на такие расходы не пошел…

Паскаль поерзала на стуле и, виновато покосившись на мужа, слегка пожала плечами.

— Боюсь, мы уже не сможем отказаться от дома… — сказала она почти жалобно.

— Это почему?! — возмутился Джон. — Ведь мы еще даже не дали своего согласия!

Накануне вечером они договорились, что пошлют факс во Францию в понедельник из офиса Энн.

— В том-то и дело, что мы, э-э-э… согласились. Более или менее…

— Вот тебе и раз! — Джон сердито взглянул на жену. — Что это значит — «более или менее согласились»?! Я не понимаю!

Как бы вам объяснить… — Паскаль обращалась теперь не столько к нему, сколько к Моррисонам, словно ища у них поддержки. — Ведь мы все признали, что дом очень хороший, правда? Я ужасно боялась, что кто-то его перехватит, поэтому позвонила маме и попросила ее поехать в риелторское агентство и внести аванс. Я была уверена, что вы не будете против, ведь вилла вам так понравилась!

— Превосходно… — процедил Джон сквозь стиснутые зубы. — Насколько я знаю твою мать, с тех пор как мы поженились, она не купила тебе и тюбика зубной пасты без того, чтобы ты не вернула ей деньги. С чего бы это ей вздумалось выложить денежки за дом, да еще авансом, фактически до того, как мы приняли окончательное решение?

И он смерил Паскаль суровым взглядом.

— Я сказала, что мы вернем ей деньги, — ответила Паскаль, виновато глядя на мужа. Впрочем, особой вины она за собой не чувствовала — не могла же она предвидеть того, что случилось с Энн!

— Позвони своей матери, пусть расторгнет договор и заберет деньги назад, — твердо сказал Джон.

Боюсь, это невозможно, ведь это был не просто аванс, а… В агентстве мне сказали: если мы хотим, чтобы они придержали виллу, пока мы не дадим окончательного ответа, придется внести некоторую сумму. Если бы мы согласились, она бы пошла в счет аренды, а если отказались — деньги остались бы агентству… Таковы правила. Я же не знала, что Энн… что мы…

— Но почему, Паскаль?! Почему ты так поступила?! Кто тебя просил? — вскричал Джон. Казалось, он был вне себя от злости, но на самом деле Джон почти не сердился. Внезапная смерть Энн потрясла его, и теперь он давал выход своим эмоциям. — Боюсь, — добавил он ледяным тоном, — теперь тебе придется отдыхать в Сен-Тропе одной и за свой счет. Вряд ли кто из нас захочет составить тебе компанию. Роберт вряд ли поедет туда без Энн, а нам без него тоже будет… не слишком уютно. Так что о вилле придется забыть.

— Ну почему же? — негромко возразила Диана. — Впереди полгода, а точнее — шесть с половиной месяцев. Я надеюсь, что к этому времени Роберт немного придет в себя. Не исключено, что это путешествие пойдет ему на пользу. Он немного отвлечется, развеется… Смена обстановки всегда благоприятно действует в… в подобных случаях, к тому же если с ним будем мы, это его утешит. Я считаю, не стоит отказываться от дома. Раз уж решили — нужно ехать!

Эрик посмотрел на нее и согласно кивнул.

— Думаю, моя жена права, — сказал он. — Сначала я тоже подумал, что наш отпуск накрылся, но… В том, что говорит Диана, есть смысл.

А что, если Роберт откажется? Не захочет — и не поедет? — возразил Джон. — Мы же не можем его заставить! В этом случае нам придется платить и его долю, а это немалые деньги! Нет, никуда я не поеду! И платить я тоже не собираюсь!

— В таком случае за этого жмота заплачу я! — с горячностью воскликнула Паскаль. — Какой же ты все-таки тип, Джон Донелли! Рад любому предлогу, лишь бы сэкономить! Ну, если ты такой, я заплачу за тебя из своих денег, а ты можешь оставаться дома, или лучше отправляйся-ка ты к своей мамочке в Чикаго! Ведь вы с ней — два сапога пара!

— С каких это пор ты стала такой щедрой? — сварливо огрызнулся Джон, и Паскаль грустно покачала головой. Ей не нравилось, как держал себя ее муж в этой непростой ситуации, но она понимала: все они слишком расстроены их общей потерей.

— Сейчас нам нужно особенно поддерживать друг друга, — сказала Паскаль с несвойственным ей смирением. — К тому же именно сейчас бедняжка Роберт нуждается в нас больше, чем когда бы то ни было, — добавила она, и Моррисоны дружно кивнули в знак согласия. Джон, таким образом, остался в меньшинстве, но он был слишком упрям, чтобы так легко сдаться.

— Я никуда не еду! — отчеканил он зло.

Ну и не езди! А мы поедем, — спокойно сказала Паскаль и с грустью улыбнулась Эрику и Диане. — И пришлем тебе несколько открыток с видами Ривьеры, чтобы ты понял, что ты потерял.

— Возьми с собой свою мамашу, — едко посоветовал Джон. — Она будет чертовски рада!

— Возможно, я так и поступлю, — парировала Паскаль и повернулась к Моррисонам. — Итак, решено. В августе едем в Сен-Тропе.

На данном этапе это была самая простая из стоявших перед ними проблем, однако всем хотелось отвлечься от тяжелых мыслей и подумать о чем-нибудь приятном. И все же смерть подруги и состояние Роберта, который был буквально раздавлен свалившимся на него несчастьем, оставалось для них главным. Что они могли сделать для него — только быть рядом. Решение отправиться в Сен-Тропе без любимой подруги казалось им предательством, но Паскаль, чутко уловив общее настроение, в конце концов заявила, что Энн наверняка сама бы хотела, чтобы они не только отправились туда, но и взяли Роберта с собой.

— Боюсь, уговорить его будет нелегко, — заметила Диана. — Но время у нас, к счастью, есть. Давайте пошлем во Францию факс с официальным согласием, а с Робертом поговорим потом.

Она надеялась, что к тому времени и Джон тоже немного успокоится и не станет упорствовать. Но и ее не радовала перспектива отдыха теперь — когда Энн не стало и их будет уже не шестеро, а пятеро. А может быть, даже четверо.

Донелли отправились домой довольно поздно, но тем не менее они позвонили Джеффу, чтобы поговорить с Робертом — сказать, что любят его, и приободрить, но он все еще не пришел в себя и не мог говорить с ними долго. По его голосу Паскаль поняла, что Роберт с трудом сдерживает слезы, и сама едва не заплакала. Ей было непонятно, как он до сих пор держится — ведь Роберт был на ногах с четырех часов утра и, насколько Паскаль знала, не съел за это время ни кусочка. Она очень хотела сделать для него что-то, чтобы помочь ему, но не знала — что, да и вряд ли во всем мире существовало что-то такое, что могло утешить Роберта сейчас.

В конце концов Паскаль пообещала, что пойдет с ним завтра в траурный зал — проверить, все ли в порядке, и попрощаться. Похороны были назначены на вторник, и Джефф уже позвонил партнерам Энн по ее юридической фирме. Жены Джеффа и Майкла обзвонили всех знакомых и подруг Энн, чтобы известить их о несчастье, хотя некролог в газетах должен был появиться уже завтра. Роберт набросал текст еще днем, а Майкл отредактировал и отвез в редакцию «Нью-Йорк тайме».

Роберт лег спать в гостевой спальне в доме Джеффа и Элизабет, но долго не мог уснуть, хотя ему и казалось — у него не осталось никаких сил. От горя и голода (он так и не поел — просто не смог себя заставить, хотя под ложечкой давно точил голодный червячок) голова кружилась, а все окружающее виделось как в тумане. Лежа на кровати при свете ночника, Роберт думал об Энн, о том, как невероятно, несправедливо и жестоко происшедшее с ней. Еще никогда в своей жизни он не чувствовал себя таким одиноким и несчастным. Они прожили вместе тридцать восемь счастливых лет, и вот теперь все кончилось — кончилось в один миг, когда в палате интенсивной терапии остановилось ее нежное, любящее сердце.

И Роберт был абсолютно уверен, что и его собственная жизнь закончилась.

Глава 3

Похороны Энн состоялись в церкви Святого Иакова на Мэдисон-авеню. В первом ряду сидел Роберт со своими детьми, невестками и внуками; здесь же были и четверо его лучших друзей. Церковь была полна людьми, которые хорошо знали и Роберта, и Энн, — коллегами по работе, бывшими клиентами, однокурсниками и знакомыми.

Сегодня Роберт выглядел еще хуже, чем накануне. Он плакал, не стесняясь; его дочь и оба сына тоже не сдерживали слез. Паскаль негромко всхлипывала, и Джон незаметно обнял ее за талию. Сам он изо всех сил сжимал челюсти и то и дело сглатывал подступивший к горлу комок.

Моррисоны тоже сидели с мокрыми глазами и держали друг друга за руки. Никто из них еще не осознал до конца, что Энн больше нет, хотя еще вчера, во время прощания для ближайших родственников и друзей, они видели ее лежащей в гробу. Они все еще не связывали ее смерть с тем фактом, что теперь в их неразлучной компании станет на одного человека меньше. Возможно, даже на двух, поскольку никто из них не мог предсказать, как поведет себя Роберт. Никто из них не мог предположить, как Роберт сумеет справиться со своим горем, как поведет себя, оставшись один. Они лишились дорогой подруги, но горе Роберта было несоизмеримым, ведь он потерял любимую женщину, с которой прожил душа в душу почти сорок лет.

Поминальная служба была короткой, но очень трогательной. Когда же она закончилась и все присутствующие вышли из церкви, чтобы проводить гроб до катафалка, пошел снег. Нынешняя зима выдалась достаточно капризной, оттепель сменялась заморозками, то лил дождь, то валил снег. Сегодняшний день выдался холодным, но кладбище находилось сравнительно недалеко. Роберт с близкими отправился туда в наемном лимузине, и там, после небольшой прощальной речи, произнесенной священником, который знал его с Энн со дня их свадьбы, в последний раз попрощался с женой. Когда после этого Роберт шел обратно к машине, он был похож на живого мертвеца. Он не плакал, но в глазах у него застыли такая пустота и боль, что каждому, кто бросал на него взгляд, становилось не по себе.

После похорон все приглашенные на поминки отправились к Моррисонам. Разумеется, Роберт тоже был там, но чувствовалось, что мысли его блуждают где-то очень далеко. Прежде чем присутствующие разошлись, он исчез, никого не предупредив и не сказав ни слова даже детям. О том, что он уходит, знали только Паскаль и Джон Донелли, которого Роберт попросил отвезти его домой. Оставлять его одного они не рискнули, и в конце концов Паскаль вернулась к Моррисонам, а Джон остался с другом.

Сидя на диване в гостиной, Роберт смотрел в пространство перед собой и молчал. Он даже не мог плакать, и только изредка с губ его слетал глухой, мучительный стон. Казалось, он даже не замечал ничего кругом и едва заметно вздрогнул, когда Джон, не в силах и дальше выносить молчание, спросил негромко:

— Может, принести тебе что-нибудь?

Что, собственно, он может принести другу, он понятия не имел. Джон вообще был не особенно опытен в подобных делах и от души жалел, что отпустил Паскаль. Она бы сумела найти нужные слова; быть может, ей удалось бы даже уговорить Роберта поесть или хотя бы выпить кофе. Вместе с тем что-то подсказывало Джону, что сейчас Роберту не хотелось видеть ни Паскаль, ни Диану. Разумнее всего было, пожалуй, оставить его одного, и лишь беспокойство за друга не позволяло Джону уйти.

Как ни странно, Роберт не только расслышал вопрос, но и ответил на него.

— Нет, спасибо, мне ничего не нужно, — негромко проговорил он и снова надолго замолчал. И снова Джон чувствовал себя как на иголках, не зная, уйти ему или остаться. В конце концов он все-таки принес другу стакан воды и поставил прямо перед ним на журнальный столик, но Роберт никак не отреагировал. Казалось, он его даже не видел.

Так прошло еще полчаса. Наконец Роберт откинулся на спинку дивана и, закрыв глаза, заговорил глухим голосом:

— Я всегда думал, что умру первым. Энн была моложе и… Она всегда казалась мне такой сильной. Мне и в голову не могло прийти, что я ее потеряю.

На протяжении всех трех дней дети, друзья и просто знакомые — все как один твердили ему, что на самом деле душа Энн не умерла, что она останется с ним, пока они вновь не соединятся на небесах, но для него это были просто слова. Роберт знал только одно: он никогда больше не увидит Энн, не услышит ее голоса, не прижмет ее к себе… Это в его понимании и называлось потерять.

— Что же мне теперь делать? — внезапно спросил он и, открыв глаза, посмотрел на Джона в упор. Роберт действительно не представлял, как ему жить дальше, как быть, что делать. После тридцати восьми лет супружества Энн стала для него больше чем женой — она была частью его души, которой он теперь лишился.

Я думаю, со временем… со временем ты как-то с этим справишься, преодолеешь, — неуверенно ответил Джон, которого этот вопрос застиг врасплох. — Ничего другого тебе просто не остается. И тогда однажды ты снова почувствуешь себя живым человеком. Не таким, быть может, как раньше, но… Ты должен жить дальше, Робби, ведь у тебя остались дети, внуки, друзья, которые тебя любят. Большинство людей, в конце концов, преодолевают это, и… Нет, я не хочу сказать, что они забывают, но… Просто их потери не мешают им жить. — Джону не хотелось говорить Роберту, что он может найти себе другую женщину. Это было бы бестактно, и Джон смолчал, хотя слова эти так и вертелись у него на языке. Почему нет, в конце концов? Ведь его друг был совсем еще не стар, да и выглядел он — дай бог каждому так выглядеть в шестьдесят три! Впрочем, даже если Энн и суждено навсегда остаться в его жизни единственной женщиной и единственной любовью, Роберт все равно должен был жить дальше. Его-то жизнь не закончилась… Главное, рассуждал Джон, выдержать первые, самые тяжелые дни и недели, чтобы боль от потери не убила Роберта, как это бывает при любой тяжелой травме, и физической, и моральной. Потом рана начнет потихоньку затягиваться, заботы и дела снова обступят Роберта, и он снова вовлечется в водоворот жизни, в которой рядом с ним уже не будет Энн. Дай бог ему пройти этот путь мужественно и стойко.

— Пожалуй, мне придется теперь уйти в отставку, — сказал Роберт. — Не представляю, как я смогу работать без нее.

Он не представлял, как он будет жить без нее. Энн была смыслом его существования, осью, вокруг которой вращался его мир.

— Я бы на твоем месте не стал спешить, — мудро заметил Джон. — Подожди, пока эмоции немного улягутся, а боль притупится, а там уж будешь решать.

На самом деле ему казалось, что работа просто необходима Роберту — только работа могла бы хоть немного отвлечь его от мрачных размышлений. В противном случае он мог впасть в тоску, отчаяние, а там и до беды недалеко. Сам Джон знал несколько случаев, когда переживший супруг, не в силах вынести тоски и одиночества, накладывал на себя руки.

— Я хотел бы продать эту квартиру, — неожиданно сказал Роберт. — Как я буду жить здесь без нее?

Его глаза снова наполнились слезами, и Джон поспешил кивнуть.

— А вот это правильно. Перемена обстановки будет тебе полезна. Кстати, пока квартира продается, можешь пожить у нас. Переселяйся хоть завтра — ты нас нисколько не стеснишь.

На самом деле он надеялся, что, пока Роберт будет жить у них, он придет в себя и раздумает продавать квартиру. Или, по крайней мере, сделает это не сгоряча, под влиянием минуты, а осознанно. Ему было невдомек, что на самом деле Роберту вовсе не хочется продавать квартиру. Не только ее обстановка, но и самый воздух здесь напоминал ему об Энн, а Роберт слишком дорожил этими воспоминаниями, ибо это было единственное, что у него осталось. В них он черпал горько-сладкое утешение, не подозревая, что это — самый быстрый и верный способ сойти с ума. К счастью, это понимали его друзья. Паскаль и Диана уже договорились с Амандой, что в самое ближайшее время они разберут вещи Энн и сдадут часть на хранение, а часть отправят в благотворительный магазин Армии спасения. Но когда Роберт об этом узнал, он воспротивился этому самым решительным образом, заявив, что не желает, чтобы они что-нибудь трогали. Здесь все должно остаться так, как было при ней, сказал он, и Паскаль и Диане пришлось уступить.

И действительно, ему было приятно видеть на стуле купальный халат Энн, видеть ее белье в шкафу, зубную щетку в стакане в ванной, ее кофейную чашку на полке в кухне. Глядя на эти дорогие его сердцу вещи, Роберт воображал, будто Энн не умерла, а просто куда-то ненадолго вышла. Но она вернется, уговаривал он себя, обязательно вернется, надо только немного подождать.

Эти симптомы казались его друзьям достаточно серьезными, но, посоветовавшись, они решили, что волноваться еще рано. Роберт всегда был трезвомыслящим человеком, и это позволяло им надеяться, что рано или поздно он сумеет взглянуть в лицо реальности и понять: Энн ушла навсегда.

В день похорон Джон просидел с Робертом до самого вечера. Почти все время они молчали; когда же в комнате стало настолько темно, что очертания окружающих предметов совершенно растаяли во мраке, Роберт наконец задремал прямо на диване. Оставлять его Джону не хотелось, и он лишь уложил друга поудобнее и укрыл теплым пледом, а сам перебрался в кабинет Роберта, где снял с полки несколько книг.

В десять часов вечера он снова заглянул в гостиную и, убедившись, что Роберт крепко спит, позвонил Моррисонам и попросил позвать к телефону Паскаль.

— Я все еще здесь, — сообщил он. — Слава богу, Роберт наконец уснул, но я боюсь оставлять его одного — слишком сильный стресс он пережил. Как ты считаешь, что мне теперь делать?

Во всем, что касалось чувств, Джон привык полагаться на мнение Паскаль, поэтому и просил ее совета.

— Я думаю, тебе придется заночевать у него, — немедленно ответила она. — Только ради всего святого — не разбуди его! Хочешь, я привезу вам что-нибудь поесть?

— Мне кажется, у него должны быть какие-то продукты… — с сомнением пробормотал Джон. Он не был в этом уверен, а заглянуть в холодильник не догадался.

— Я привезу сандвичи и бульон, — твердо сказала Паскаль. — Только сначала заеду домой.

— Хорошо, — тут же согласился Джон. В эту минуту Джону и в голову не пришло иронизировать по поводу кулинарных способностей Паскаль. Смерть Энн напомнила всем, кто ее знал, как драгоценны жизнь, дружба и любовь. Даже Джон, который был, пожалуй, самым толстокожим из всей компании, начал постигать и чувствовать такие тонкости, которые раньше считал «пустяками» и старался не замечать.

Паскаль приехала без четверти одиннадцать с пакетом сандвичей и термосом горячего бульона под мышкой. Роберт к этому моменту уже проснулся, но вид у него был усталый и несколько рассеянный, словно он не совсем хорошо понимал, где находится и что с ним случилось. И все же сон пошел ему на пользу. Он практически не спал с трагической пятницы и почти ничего не ел, однако ни бутерброды, ни куриный бульон не пробудили в нем аппетита. Равнодушно оглядев накрытый на кухне стол, он сказал, что ничего не хочет, хотя и Паскаль, и Джону было отлично видно: за прошедшие дни он осунулся и выглядел совершенно измученным.

— Ты должен поесть, — убеждала Роберта Паскаль. — Ты еще нужен своим детям и нам тоже. Мы не хотим, чтобы и с тобой что-нибудь случилось.

— Почему? Какая, в конце концов разница? — мрачно осведомился Роберт.

— Большая, — отрезала Паскаль. — Особенно для нас. А теперь — будь послушным мальчиком и поешь. — Она говорила с ним, как с маленьким ребенком, и в конце концов Роберт сел к столу и стал пить из чашки бульон. Впрочем, он осилил только половину, а от сандвичей отказался вовсе, но Паскаль и Джон были рады, что Роберт все-таки получил некоторое количество калорий.

Потом Паскаль спросила, как он смотрит, если Джон останется у него на ночь.

— В этом нет никакой необходимости. — ответил Роберт. — Поезжайте домой, я нормально себя чувствую.

По его виду нельзя было сказать, что он чувствует себя «нормально», однако и Паскаль, и Джон в должной мере оценили его благородство и порядочность. Роберт терпеть не мог причинять неудобства другим, не изменил он этому правилу и теперь.

— Но Джон вовсе не против провести эту ночь здесь! — пыталась настаивать Паскаль, но Роберт остался непреклонен, и около полуночи супруги Донелли все же уехали.

Уже в такси они переглянулись и почти одновременно подумали, что выглядят лишь немногим лучше Роберта.

— Ты выглядишь очень усталой, — сказал Джон.

Это из-за Роберта, — ответила Паскаль. — Я очень за него беспокоюсь. Как ты думаешь, он не наделает глупостей? Я где-то читала, что человек в подобной ситуации может просто перестать бороться… и умереть без… без всяких снотворных, ядов и прочего. Как ты думаешь, Роберт…

— Глупости! — Джон решительно потряс головой. — Он не сделает этого — Роберт вылеплен совсем из другого теста. Я думаю, в конце концов он справится, хотя ему, конечно, будет нелегко. Погоди, пройдет еще несколько дней, и он… начнет реально смотреть на вещи.

— Этого-то я и боюсь, — вздохнула Паскаль.

— Я хотел сказать — он будет руководствоваться не эмоциями, а разумом, — уточнил Джон. — К сожалению, на этом он может остановиться, и тогда тот Роберт Смит, которого мы столько времени знали и любили, тоже уйдет, исчезнет навсегда…

— Что-то ты расфилософствовался, — перебила Паскаль. — Не забегай вперед, может быть, все и обойдется!

Но и она понимала, что нарисованная Джоном перспектива более чем реальна. Будь Роберт немного моложе или проживи он с Энн хотя бы вполовину меньше, и тогда все было бы иначе, но тридцать восемь лет счастливого брака нельзя было просто так взять и скинуть со счетов. А если у Роберта выгорит все внутри, что тогда от него останется?

— Я вовсе не уверена, что наш Робби превратится в этакий эмоциональный огарок, — добавила она, осторожно вытирая платком выступившие слезы. Для всех них эта тема была слишком болезненной, чтобы обсуждать ее спокойно. Кто мог подумать, что случится такое несчастье и Энн покинет их так скоро и без всякого предупреждения? А ведь она была совсем еще не старой! Не значит ли это, что подобное может случиться с каждым?

И, подумав об этом, Паскаль крепче прижалась к мужу, задумчиво посасывавшему незажженную сигару. Исхудавшее лицо Роберта стояло у нее перед глазами жестоким напоминанием о том, как непрочна, эфемерна жизнь, как хрупка она, как легко может прерваться. Это грозное напоминание было услышано всеми, кто знал и любил Энн Смит.

На протяжении последующих трех недель Диана, Паскаль, Эрик или Джон каждый день звонили Роберту, однако никто из них с ним не виделся. Роберт оказался не в состоянии ночевать один в пустой квартире и перебрался к старшему сыну, где в его распоряжении была большая и уютная комната. На работе он тоже не появлялся без малого месяц. Наконец Роберт решился выйти в мир и ненадолго заглянул в контору, а уже на следующий день вернулся в свою старую квартиру. В тот же день вечером Донелли и Моррисоны заехали навестить друга и были поражены его видом. Роберт страшно исхудал, одежда висела на нем мешком, а в глазах застыла неутолимая боль. С тех пор как Энн не стало, прошел уже месяц, но он переживал ее смерть так, словно она скончалась вчера, и Паскаль впервые не нашла слов, чтобы подбодрить его. Вместо этого она лишь крепко обняла Роберта, стараясь справиться с подступившим к горлу рыданием. Его боль напомнила им всем об их собственной невосполнимой утрате, и словно по закону компенсации четверо друзей обратили на Роберта всю свою нежность, любовь и сочувствие.

— Ну, а как ваши дела? Что вы поделывали все это время? — спросил Роберт заинтересованно, но по глазам было видно, что на самом деле его это почти не трогает. Ему все еще было очень трудно думать о чем-то, кроме собственного несчастья. Еще меньше Роберту хотелось расспрашивать друзей об их семейных делах — ведь у него самого больше не было жены, которую он любил больше самой жизни. И все-таки видеть Донелли и Моррисонов ему было приятно. С ними Роберту сразу стало намного легче, и к концу вечера он даже несколько раз улыбнулся грубоватым шуткам Джона, который, не найдя ничего лучшего, принялся по обыкновению жаловаться на Паскаль. Впрочем, ему показалось, что даже Донелли подкалывали друг друга без обычного рвения. И они, и Эрик с Дианой стали как будто мягче, терпимее, внимательнее и к нему, и друг к другу, и Роберт, немного подумав, связал это со смертью Энн. Ее кончина не могла не подействовать на друзей, и они действительно переменились. Во всяком случае, теперь они, несомненно, дорожили друг другом гораздо больше, чем раньше, когда дружба и любовь казались им чем-то само собой разумеющимся, раз и навсегда данным, неизменным и неразрушимым.

— Вчера я получила новые фотографии виллы в Сен-Тропе, — как бы между прочим сказала Паскаль за кофе. Она решила прощупать обстановку, хотя и понимала: прошло слишком мало времени, чтобы Роберт мог всерьез задуматься о летнем отдыхе. Впрочем, до первого августа оставалось еще пять с половиной месяцев, и Паскаль надеялась, что за это время многое в душевном состоянии Роберта может измениться.

Некоторое время она с воодушевлением рассказывала о доме, который, как ей показалось, выглядел на новых снимках даже лучше, чем на проспекте риелторского агентства. Наконец Паскаль иссякла, и Роберт, серьезно глядя на нее, сказал тихо:

— Знаешь, я ведь с вами не поеду…

Это было все, что он сказал, но никто из четверых не стал его уговаривать. Всем было ясно, что в Сен-Тропе Роберт будет только мучиться, вспоминая о том, как они с Энн мечтали об этой поездке.

— Как хочешь, — мягко сказала Диана. — Только не решай сейчас окончательно, ладно? До лета еще далеко.

Она бросила быстрый взгляд на мужа, и Эрик поспешил разрядить атмосферу шуткой.

— Понимаешь, — сказал он самым проникновенным тоном, — если тебя не будет, Джон нас живьем съест. И это получится не отдых, а сущее мучение! Ведь ты прекрасно знаешь, какой он скряга. Он уже заявил нам, что мы должны отказаться от отдыха только потому, что, если делить арендную плату на две семьи, сумма получается слишком большой. Вот я и думаю, что ты, возможно, все-таки передумаешь. Хотя бы ради нас!..

Выслушав эту тираду, Роберт невесело улыбнулся.

— Может быть, Диане стоит попытаться организовать кампанию по сбору средств для оплаты аренды этого милого домика? — вяло пошутил он. — Глядишь, какой-нибудь благотворительный фонд и возьмет расходы на себя, чтобы вы четверо могли отдохнуть как следует. Честное слово, вы это заслужили!

А что, это хорошая идея! — просиял Джон, и все пятеро засмеялись, а он, ободренный тем, что Роберт принял участие в общем разговоре, повернулся к Паскаль и добавил: — Кстати, твоя мама тоже могла бы нам помочь! Надо выпустить ее на Елисейские Поля с коробкой карандашей, а на коробке написать на английском, французском и немецком: «Вся выручка пойдет в пользу пятерых неразлучных друзей, пострадавших в результате поспешных действий некоей француженки». Я уверен: у нее отлично получится — у твоей мамы как раз подходящее лицо!

Паскаль свирепо сверкнула глазами. У нее на языке вертелся довольно ядовитый ответ, однако высказать, что она думает о предложении Джона, Паскаль не успела.

— Я бы хотел соблюсти нашу договоренность, — вмешался Роберт. — Правда, идея принадлежала Паскаль, но ведь это Энн уговорила всех. Словом, готов заплатить нашу… свою долю. Я просто не хочу ехать, вот и все…

— Не говори глупости, Роберт! — сказала Диана, и Паскаль бросила на нее предостерегающий взгляд.

— Это очень мило с твоей стороны, — поспешно проговорила она, стараясь на обращать внимания на удивленные лица остальных. — Я уверена, Энн тоже хотела бы, чтобы ты заплатил. Ведь это только справедливо, правда?

Роберт машинально кивнул. Он еще не пришел в себя, и слова Паскаль показались ему вполне разумными. Почему, спрашивал он себя, его друзья должны нести убытки из-за внезапной смерти Энн?

— Скажите, сколько я должен, и я выпишу чек, — сказал он.

После этого они заговорили о другом, однако по дороге домой Джон первым делом спросил у Паскаль, почему она согласилась, чтобы Роберт платил за дом, которым не собирался пользоваться.

— Тебе не кажется, что это не совсем порядочно? — спросил он. — Или у вас во Франции так принято?

Он явно не одобрял ее поступка, но Паскаль нисколько не смутилась.

— Если Роберт заплатит эти деньги, он обязательно поедет с нами, хотя сейчас он и думает иначе, — возразила она.

Некоторое время Джон обдумывал ее слова, потом улыбнулся. Он всегда знал, что Паскаль не глупа, но такого тонко рассчитанного хода он от нее не ожидал.

— Ты серьезно так думаешь? — спросил он на всякий случай.

— Разумеется! — спокойно ответила она. — А как бы ты поступил на месте Роберта?

— Ха! — Джон потянулся за сигарой. — Если бы я заплатил, я бы постарался получить за свои деньги все, что только возможно, и даже немного больше. Все дело в том, что Роберт не такой, как я. Он — благородная, чистая душа, и он не такой… скряга. Заплатить-то он заплатит, но мне почему-то кажется, что он все равно никуда не поедет.

— А я уверена, что поедет. Роберт, правда, и сам пока этого не знает, но это ничего не значит.

Он будет с нами в Сен-Тропе — я готова спорить с тобой на что угодно! И это не принесет ему ничего, кроме пользы.

В ее голосе было столько уверенности, что Джон кивнул почти помимо своей воли.

— Что ж, — проворчал он, — в таком случае я надеюсь, он не прихватит с собой всех своих детей и внуков. Эта мелюзга ужасно шумит, а Сьюзен к тому же действует мне на нервы.

Паскаль только вздохнула. Жена Майкла Сьюзен и ей действовала на нервы — как, впрочем, и жена Джеффа Элизабет, к тому же внуки Роберта действительно начинали шуметь и драться с самого раннего утра. Но сейчас это не имело большого значения.

— Это не важно, — сказала она твердо. — Главное, Роберт будет там.

— Знаешь, я рад, что ты все это придумала, — сказал Джон, с нежностью глядя на жену. — Когда ты сказала Робби, что он должен заплатить, я едва не подавился кофе. Мне даже показалось, что, быть может, ты слишком долго жила со мной и приобрела некоторые черты… Но теперь…

Не так уж и долго, — негромко ответила Паскаль и, прижавшись к нему в полутьме, поцеловала в щеку. За стеклами такси снова шел дождь, но она почему-то перестала обращать внимание на погоду. С тех пор как умерла Энн, Паскаль очень часто думала о том, как много значит для нее Джон. А он думал то же самое о ней. Правда, они по-прежнему спорили по всякому поводу и без повода, но это мешало им чувствовать себя счастливыми. И теперь они понимали это как никогда ясно. Смерть Энн напомнила им, что жизнь слишком коротка — и чудесна, чтобы можно было тратить ее на пустяки.

Глава 4

На протяжении последующих трех месяцев друзья каждую неделю навещали Роберта или приглашали к себе. Кроме этого, в первые два месяца они звонили ему чуть не ежедневно, и их усилия не пропали даром. К весне он уже чувствовал себя намного лучше, хотя по-прежнему был печален и вспоминал Энн чуть не каждый день. Но теперь его воспоминания были не такими мрачными. Напротив, Роберт старался вспоминать какие-нибудь смешные, забавные случаи, и хотя, рассказывая их, он иногда начинал плакать, все же улыбался он чаще.

Работа тоже отвлекала его от невеселых размышлений, и, почувствовав это, Роберт отдавал ей все силы и все свое свободное время. От мысли продать квартиру он так и не отказался; во всяком случае, время от времени он заговаривал об этом с Джоном или с Эриком, однако его друзья знали, что Роберт так и не убрал вещи Энн. Однажды вечером, когда Паскаль и Джон заехали за ним, чтобы отвезти в ресторан, где у них был назначен очередной «психотерапевтический сеанс», как называл эти походы сам Роберт, они увидели в ванной ночную рубашку Энн. На туалетном столике лежала ее щетка для волос, а в шкафу в прихожей висели ее куртки и плащи и стояли туфли и зимние ботинки. Это было странно, но, по крайней мере, Роберт не затворился в четырех стенах, чтобы без помех предаться скорби. Наоборот, в эти весенние дни он был очень занят: встречался с детьми, ездил на работу, вел несколько дел своих клиентов. Как бы там ни было, встречаясь с друзьями, Роберт выглядел оживленным и раскованным, и только глаза выдавали его одиночество и скорбь.

Весна была в самом разгаре, погода стояла отличная, и друзья все чаще вспоминали о лете и предстоящей поездке в Сен-Тропе. Правда, Роберт по-прежнему не собирался менять свое решение, но, как и обещал, он внес в общий котел свою часть арендной платы, и Паскаль была уверена, что в конце концов Роберт присоединится к ним. Обнадеживало ее и еще одно обстоятельство. Раньше Роберт говорил, что жить в Сен-Тропе без Энн будет выше его сил, но теперь он утверждал, что у него слишком много работы и ему придется остаться в Нью-Йорке на все лето. Паскаль всегда считала, что работа — это такая вещь, которую не жалко отложить и на потом, но даже она признавала, что забот у Роберта действительно хватает. Со дня смерти Энн прошло почти четыре месяца, но он до сих пор занимался ее наследным имуществом. Все было бы гораздо проще, пожелай он оставить его себе, но Роберт задумал превратить в деньги кое-какую принадлежавшую Энн недвижимость и основать на эти средства благотворительный фонд. По его задумке, этот фонд должен был финансировать судебное ведение дел, к которым Энн всегда относилась с особым трепетом, — дел, касавшихся случаев домашнего насилия и нарушения прав детей. Это, однако, оказалось весьма не просто, и все же всякий раз, когда Роберт рассказывал друзьям, как продвигается дело, его лицо озарялось подлинным воодушевлением.

— Летом в Нью-Йорке совершенно нечем дышать, — сказал ему как-то Эрик. — Я не знаю другого такого города, в котором было бы так скверно с конца мая по сентябрь. Впрочем, зимой здесь лишь немногим лучше.

Сам он с сожалением признавал, что ему, возможно, придется сократить свой летний отпуск до трех, может быть, даже до двух недель. Один из его коллег заболел, и Эрик принял на свои плечи дополнительную нагрузку, с которой едва справлялся. Диана была недовольна подобной перспективой, однако она уже решила, что, если Эрику придется уехать из Сен-Тропе раньше, она останется там с Джоном и Паскаль. И с Робертом — мысленно добавляла Диана, уверенная в том, что в конце концов им сообща удастся его уговорить.

— Будет очень жаль, если Эрику придется уехать, — сказала она, искоса поглядывая на Роберта. — Нам придется жить в этом огромном доме только втроем. Кто же будет катать нас на яхте? Ведь Джон совсем не умеет управляться со всеми этими парусами!

— Ничего, рыбу можно ловить и с причала, — хладнокровно заметил Джон. — А если уж вам приспичит кататься, можно нанять катер с экипажем.

Паскаль немедленно пнула его под столом ногой, а Диана, бросив на Джона предостерегающий взгляд, продолжала как ни в чем не бывало:

— …Нет, Роберт, ты непременно должен поехать! Если хочешь, можешь даже захватить с собой кого-нибудь из детей. Энн была бы очень рада, если бы узнала, что ты не бросил ее подруг в такой сложной ситуации.

— Ну, посмотрим, — коротко отозвался Роберт. И хотя это ни в коем случае нельзя было считать за обещание, для всей компании забрезжил лучик надежды. Теперь все они — за исключением, быть может, Джона, который так ничего и не понял, — верили, что Роберт начал понемногу выбираться из пропасти, в которую его повергла смерть жены.

Как ты думаешь, он действительно согласен? — спрашивали они друг друга после того, как Роберт уехал домой. Он хотел лечь пораньше, так как на завтрашнее утро у него были назначены важные слушания в суде. Кроме того, как с гордостью объявил Роберт друзьям, Аманда просила его пойти с ней на торжественный прием по поводу премьеры нового фильма. Она недавно рассталась со своим бойфрендом, и ей казалось, что отец с успехом его заменит, особенно если наденет фрак и галстук-бабочку.

Это заявление вызвало целый шквал безобидных шуток по поводу того, что Роберт, дескать, начал вести «разгульную жизнь» и «шататься» по приемам и светским вечеринкам. Роберт неловко оправдывался, говоря, что ему вовсе не хочется никуда идти, но он должен выручить Аманду. Кроме того, он слышал, что сам фильм совсем не так плох, как о нем писали в прессе.

— Значит, ты уже интересуешься фильмами? — заметил на это Джон, и Роберт улыбнулся.

— Вы же знаете, мы с Энн всегда любили кино, — ответил он. — Она не простила бы мне, если бы я пропустил эту премьеру.

Когда в следующий уик-энд они снова встретились, друзья принялись расспрашивать Роберта, как прошла премьера.

— Ну что, видел ты кого-нибудь из кинозвезд? — поинтересовался Эрик. Несмотря на то, что в последнее время он очень много работал, заменяя заболевшего коллегу, выглядел он превосходно. У него было свежее, отдохнувшее и очень счастливое лицо. Казалось, он даже немного пополнел, в то время как Диана, напротив, выглядела усталой и изможденной. Щеки у нее ввалились, под глазами залегли темные тени, и, глядя на нее, Паскаль встревожилась. Впрочем, вслух она ничего не сказала. Быть может, подумалось ей, дело не в Диане, а в ней самой; с тех пор как умерла Энн, все они относились друг к другу особенно внимательно.

— Все было очень интересно, — дипломатично ответил Роберт и улыбнулся. — На премьере присутствовало, наверное, человек пятьсот; что же касается самого приема, то, друзья мои, это был самый настоящий зоопарк! Да, я видел и кинозвезд, и их поклонников и поклонниц, кинокритиков, журналистов и много всякого другого народа. Жаль, что вас там не было, — некоторые из гостей вели себя как самые настоящие обезьяны, на которых кто-то напялил фрак. Менди, впрочем, получила большое удовольствие. Она перезнакомилась буквально со всеми, и какой-то потрясающего вида парень в смокинге тысячи за полторы долларов назначил ей свидание. Я уверен — это был продюсер, так что, боюсь, моя карьера официального сопровождающего закончилась, так и не успев толком начаться.

Из дальнейшего разговора, однако, выяснилось, что в самое ближайшее время Роберт с Менди идут на другой прием, и Паскаль невольно задумалась, случайность ли это или Аманда пытается таким образом подбодрить отца. Роберт отнюдь не перестал тосковать по Энн, однако эти походы, несомненно, развлекали его, и Паскаль пришла в голову одна идея.

На следующее утро она позвонила Аманде и спросила, не сможет ли она поехать с Робертом в Сен-Тропе.

— Мне кажется, это пойдет ему на пользу, — сказала она.

— Может быть, — задумчиво ответила Аманда. — Папа в последнее время чувствует себя намного лучше, но он жалуется, что почти не спит. Хорошо, я подумаю…

Аманда тоже беспокоилась за отца, и Паскаль была совершенно права, когда подумала — она делает все, чтобы отвлечь Роберта от грустных мыслей и найти ему занятие.

— Когда на прошлой неделе мы ходили на премьеру нового фильма, — поделилась Аманда, — ему там очень понравилось. Правда, он ни за что в этом не признается, но мне кажется — он неплохо провел время. Собственно говоря, он только привел меня туда и сразу же исчез. Я подозреваю — он встретил каких-то знакомых… Главное, папа уже в состоянии развлекаться, как все нормальные люди, надо его только почаще вытаскивать…

— Вот и подумай, как вытащить его в Сен-Тропе, — не преминула воспользоваться случаем Паскаль. — Честное слово, Роберту это будет очень полезно!

Мне, я думаю, тоже, — рассмеялась Аманда. — Папа говорил — на вилле, кажется, есть лодка? Ему, во всяком случае, очень понравились фото, которые прислал риелтор, так что поездка действительно может получиться замечательная! Я бы очень хотела побывать там — с папой, разумеется.

— Нам тоже будет очень приятно увидеть тебя, — ответила Паскаль. — Кстати, в доме есть шикарные гостевые спальни, ты останешься довольна.

— Ладно, решено. Осталось только уговорить папу, — рассмеялась Аманда и повесила трубку.

На следующей неделе, когда друзья собрались в очередной раз поужинать с Робертом, он неожиданно отказался, сославшись на занятость. Правда, его отказ не имел решающего значения, так как за считаные часы до встречи Эрика срочно вызвали в клинику, чтобы принять трудные роды, а Паскаль свалилась с гриппом, однако факт оставался фактом: Роберт не захотел отложить дела, чтобы встретиться с лучшими друзьями, и Паскаль долго ломала голову над тем, что бы это могло значить.

Она все еще чувствовала себя недостаточно окрепшей после болезни, когда ей позвонила Диана.

— Держись за что-нибудь! — начала она с места в карьер, забыв даже поздороваться. — Я сейчас расскажу тебе одну сногсшибательную вещь!

— Ты беременна?! — выпалила Паскаль, и Диана рассмеялась.

Надеюсь, что нет. Если я опять в положении, значит, гормоны, которые я принимала, оказались сильнее, чем я думала! — Примерно два года назад она вступила в период климакса, и теперь беременность ей больше не угрожала — как никогда не угрожала она Паскаль. — Нет, это нечто еще более удивительное, — продолжила она. — Понимаешь, вчера вечером, когда вы все отказались прийти, а Эрик умчался к себе на работу, я пригласила на ужин Саманту. Мы собирались посидеть в «Мецца луна», но нам пришлось уйти, потому что…

— Вы кого-то встретили? — догадалась Паскаль.

— Да. Угадай — кого?

— Ну, не знаю… Наверное, Тома Круза, и он пригласил тебя на свидание.

— Почти угадала. Там был Роберт, и он сидел за столиком с женщиной. И он смеялся, представляешь? Эта женщина показалась мне незнакомой, но Саманта ее узнала. Ты можешь мне не верить, но это была сама Гвен Томпсон!

— Та самая Гвен Томпсон? Знаменитая киноактриса?! — У Паскаль был такой голос, словно ее ударили но голове чем-то тяжелым. — Ты уверена?

— Я — нет, но Саманта утверждает, что эта женщина похожа на Гвен Томпсон как две капли воды. Что касается меня, то я готова отвечать только за то, что видела своими глазами.

— И что же ты видела своими глазами? — уточнила Паскаль, понемногу приходя в себя.

— Я видела, что она молода, красива и что она была очень увлечена разговором с Робертом.

— Если это действительно Гвен Томпсон, тогда… Интересно, когда Роберт успел с ней познакомиться? Насколько я помню, в последнее время он о ней не упоминал… — На самом деле Роберт вообще никогда не упоминал о своем знакомстве с Гвен Томпсон, а с тех пор, как умерла Энн, он еще ни разу не ужинал с женщинами. Судя по всему, за прошедшие четыре с половиной месяца это был первый случай.

— По-моему, он познакомился с ней, когда ходил с Менди на премьеру, — предположила Диана.

— Не исключено, — ответила Паскаль, задумчиво откидываясь на подушки и глядя в потолок. — Помнится, Роберт что-то лопотал насчет кинозвезд обоего пола, которых он там видел. Кстати, Менди сказала, что он сразу от нее улизнул и развлекался самостоятельно. Господи, как же это глупо!

— Что именно? — уточнила Диана.

Ну, встречаться с кинозвездами, фотомоделями и манекенщицами, да еще в его возрасте, — выпалила Паскаль. — Ведь он такой ранимый и наивный! Почти сорок лет он знал только одну женщину — свою Энн… Я хочу сказать, у него нет никакого опыта. Он слишком мало знает об этом мире и особенно о женщинах, которые его населяют, а ведь между ними попадаются самые настоящие пираньи и акулы. Однажды Роберт сказал мне, что они с Энн почти не встречались перед женитьбой, и я подозреваю, что он даже не знает, как должно проходить настоящее свидание!

Паскаль говорила уверенно, не допускающим возражений тоном, поскольку все сказанное с тем же успехом можно было отнести к каждому из них. И Донелли, и Моррисоны были женаты слишком давно и имели довольно смутное представление о том, как проходят свидания современных мужчин и женщин.

— Конечно, не знает, — согласилась Диана. Про себя она тут же поклялась, что ради Энн — и ради их дружбы — она должна защитить Роберта во что бы то ни стало. Какие же они тогда подруги, если позволят какой-то кинозвезде воспользоваться им в своих целях? Что это могут быть за цели, Диана представляла довольно смутно, однако, но ее мнению, Роберт — особенно в его нынешнем состоянии — мог стать легкой добычей для молоденьких, честолюбивых девиц, ищущих богатого спонсора. Нет, она никогда не была ханжой и считала, что после смерти Энн Роберту следовало найти себе порядочную женщину, способную скрасить его одиночество. Для этой роли лучше всего подошла бы вдова лет пятидесяти пяти — шестидесяти, но никак не Гвен Томпсон!.. Это не лезло ни в какие рамки. А если уж говорить совсем откровенно, то Диана просто не могла представить себе Роберта с кем-то, кроме Энн.

— Сколько ей лет? — с беспокойством спросила Паскаль. Она очень боялась, что Диана скажет — Гвен Томпсон двадцать два или что-то около того, хотя и знала, что актриса должна быть старше. Она действительно была красивой женщиной и как раз недавно добилась громкого успеха. Буквально в прошлом году Гвен Томпсон получила «Оскара» и считалась одной из ведущих актрис Голливуда. Кстати, мимолетно удивилась Паскаль, интересно было бы узнать: что ей понадобилось в Нью-Йорке?..

— Ей примерно под сорок, — ответила Диана. — Хотя выглядит она намного моложе. С вида она ровесница Саманты, может быть, чуточку старше.

— Как это неосторожно с его стороны! — вздохнула Паскаль. — Если Роберт начнет встречаться с такими женщинами, это… Страшно подумать, чем это может закончиться! А что, они выглядели как влюбленные?

— Нет, я бы этого не сказала, — честно ответила Диана. — Они выглядели скорее как друзья, — добавила она с ноткой облегчения в голосе. — Интересно все-таки, как он ее подцепил…

— Кто кого подцепил — вот в чем вопрос, — мрачно заметила Паскаль.

Они еще немного поговорили о волчьих ямах и капканах, которые коварная голливудская дива могла готовить для Роберта, и пообещали друг другу, что, как только представится возможность, они попытаются тактично предупредить Роберта о грозящей опасности. Обе были уверены, что теперь они просто обязаны вывезти его в Сен-Тропе, чтобы хоть на время избавить его от влияния Гвен.

— Сделаем так, — решила Паскаль. — На следующей неделе я приглашу Роберта к нам на ужин. Посмотрим, расскажет ли он о своем знакомстве с мисс Томпсон или нет. В любом случае надо уговорить его поехать с нами во Францию — быть может, месяц в Сен-Тропе излечит Роберта от этого увлечения. Или скорее не его, а эту голливудскую мисс — вряд ли она станет дожидаться его возвращения целых тридцать дней. Кстати, Роберт вас заметил?

— Нет, — уверенно ответила Диана. — Я была так потрясена, что мы тут же удрали из ресторана и поехали в другое место. Я абсолютно уверена, что Роберт нас не заметил… — Она немного помолчала и добавила: — Вообще-то это неплохо, что Роберт начал встречаться с женщинами. Мне просто не хочется, чтобы какая-нибудь вертихвостка разбила его сердце или просто-напросто прибрала его к рукам.

Вот именно, — согласилась Паскаль. — Ведь есть женщины и есть… женщины. Я, например, знаю несколько вполне респектабельных леди, с которыми я могла бы его познакомить. Честно говоря, я бы уже давно это сделала, просто я не знала, что Роберт уже готов к… к отношениям.

То, что Роберт начал встречаться с женщинами, явилось неожиданностью для обеих подруг, и теперь они слегка растерялись. Паскаль даже не знала, согласится ли Роберт приехать к ним с Джоном на будущей неделе или он опять отговорится «работой». Но, к ее огромному облегчению, Роберт был рад приглашению и тотчас согласился повидаться со старыми друзьями. При этом его голос звучал совершенно нормально, хотя и несколько официально; так, впрочем, бывало всегда, когда кто-нибудь из четверки звонил ему в контору или в суд во время перерыва.

Когда в ближайший уик-энд они встретились у Моррисонов, Роберт — к несказанному удивлению Дианы и Паскаль — первым заговорил о своем знакомстве с Гвен Томпсон.

— А кто это? — уточнил Джон, в то время как обе женщины внимательно вглядывались в лицо Роберта, пытаясь определить, что значит для него эта женщина.

— Это киноактриса. В прошлом году она получила «Оскара», — с видом полного превосходства объяснила мужу Паскаль. — Все знают, кто это такая, — один ты не знаешь. Она очень хорошенькая. — И она повернулась к Роберту: — Где ты с ней познакомился?

На приеме по поводу премьеры фильма, помните, Менди меня вытащила, — как ни в чем не бывало объяснил Роберт, и Паскаль переглянулась с Дианой. Именно так они и думали. — Гвен — очень интересная женщина и талантливая актриса. Она долго жила в Англии, работала в театре и играла в постановках Шекспира, — увлеченно продолжал Роберт, не замечая реакции женщины. — Потом Гвен переехала в Штаты и работала на Бродвее. Там ее заметил один известный продюсер и пригласил в Голливуд. Теперь она снимается в кино, но в отличие от большинства голливудских хулиганок Гвен умна, спокойна, рассудительна и начитанна, — оживленно закончил Роберт, и лицо Дианы вытянулось, а Паскаль прищурилась, словно целилась из пистолета.

— Ты, оказывается, много о ней знаешь! — заявила она обвинительным тоном, и Джон бросил на нее удивленный взгляд.

— А какая она из себя? — спросил он, гадая, переспал Роберт со знаменитой голливудской актрисой или еще нет.

— Я бы сказал — Гвен весьма привлекательная женщина, — ответил Роберт, впрочем, без особого волнения в голосе. — У нее темно-рыжие волосы и карие глаза. Совсем недавно она развелась с мужем.

Паскаль громко кашлянула.

— А сколько ей лет? — спокойно осведомилась Диана.

Сорок один, — невозмутимо ответил Роберт, поедая салат из креветок. — Гвен несколько лет прожила в Калифорнии и только недавно вернулась в Нью-Йорк. Она почти никого здесь не знает и чувствует себя немного одиноко…

Паскаль и Диана снова переглянулись. Подтверждались худшие их опасения. Разведенная красивая женщина, одна в чужом городе — что это может быть, как не приманка, безотказный способ заманить Роберта в ловушку?

— Ты собираешься с ней встречаться? — осведомилась Паскаль с самым невинным видом, и Роберт пожал плечами.

— Трудно сказать. Гвен много работает, я в последнее время тоже очень занят. В сентябре Гвен будет сниматься в новом фильме. Она упоминала, что перед этим ей хотелось бы попутешествовать с друзьями, но это еще не точно. Мне кажется, она бы очень понравилась Энн, — искренне закончил Роберт и улыбнулся друзьям спокойной, безмятежной улыбкой. Было совершенно очевидно, что он не имеет ни малейшего понятия о той буре чувств и эмоций, которая разыгралась в душах обеих женщин при этих его словах. Диана и Паскаль умели владеть собой, но на несколько мгновений обе лишились дара речи.

Знаешь, Роберт… — проговорила наконец Диана, определенно не зная, с чего начать. — Мне кажется, ты должен быть очень осторожен. Есть категория женщин, и их становится все больше, которые… которые используют мужчин в своих целях. И надо сказать, у них это получается очень ловко. Иными словами, ты рискуешь нарваться на неприятности — ведь ты не очень хорошо знаком с нынешним испорченным миром. Встречаться с женщиной, о которой ни ты, ни твои друзья ничего не знают…

— Я пока еще ни с кем не встречаюсь, — перебил Роберт, невольно улыбнувшись ее по-матерински покровительственному тону. — Мы с Гвен просто приятели.

Это положило конец разговору о Гвен, и весь остаток вечера друзья болтали о всяких пустяках. Потом они уехали, и Эрик, оставшись наедине с Дианой, не преминул попенять ей за то, что она, как он выразился, «вышла за рамки».

— Роберт — взрослый мужчина и сам за себя отвечает, — сказал Эрик. — Не следовало тебе учить его, что ему делать, а что — нет. Роберт имеет право встречаться, с кем хочет, и если он заполучил в подружки настоящую кинозвезду, что ж… Это тоже говорит в его пользу, не так ли?

— Нет, мне так не кажется, — твердо возразила Диана. — По-моему, Роберт очень слабо представляет последствия своего… своего легкомыслия. Кто знает, быть может, эта Гвен Томпсон — самая настоящая акула! К тому же Роберт слишком мало о ней знает. Он даже не сказал, есть у нее дети или нет.

— А какая разница? Ведь она все равно разведена! — совершенно искренне удивился Эрик.

— Очень большая, — терпеливо объяснила Диана. — На женщину, у которой есть дети, можно положиться. Она в любом случае более предсказуема и надежна, чем женщина, у которой в сорок с лишним лет нет ребенка.

— Но ведь у Паскаль тоже нет детей, но она — замечательный человек и отличная подруга. И потом, в силу разных причин, детей нет у многих женщин, но это их нисколько не портит.

— Я бы так не сказала, — покачала головой Диана. — Паскаль — это совершенно особый случай, и ты это прекрасно понимаешь. Кроме того, дело совсем не в том, что за человек Гвен Томпсон, а в том — как узнать, что она за человек. Понимаешь, Эрик, я очень беспокоюсь за Роберта… Что, если он нужен Гвен Томпсон для каких-то ее целей, а потом она его просто бросит?

Я тоже за него беспокоюсь, — ответил Эрик, для которого ход мыслей жены так и остался тайной за семью печатями. — Гвен Томпсон либо хороший человек, либо плохой, и изобретать какие-то способы, чтобы это узнать… зачем? В конце концов, не попробуешь пудинг — не узнаешь, что внутри. Именно поэтому мне кажется, что его встречи с мисс Томпсон — это добрый знак, — добавил он. — Это значит, что Роберт чувствует себя гораздо лучше, и я от души за него рад. Ну а насчет вашего с Паскаль беспокойства, то… Почему бы вам не оставить Роберта в покое?

— Но ведь мы только хотели его предупредить! — возразила Диана.

— Да как вы не поймете, что это — лучшее из всего, что только могло с ним случиться?! — слегка повысил голос Эрик. — И почему вы подозреваете Гвен Томпсон во всех смертных грехах? Какие у вас для этого основания? Быть может, она вполне порядочная женщина, хотя у нее и нет детей.

В отличие от Дианы и Паскаль Эрик всегда предпочитал надеяться на лучшее. Но его жена и жена Джона уже заранее были настроены против Гвен Томпсон.

— Это кинозвезда-то — порядочная женщина?! — воскликнула Диана. — Ты что, шутишь? Такого просто не бывает!

— Согласен, большинство киноактрис не отличаются ни порядочностью, ни моральной чистоплотностью, но это вовсе не означает, что и Гвен Томпсон… В любом случае я уверен, что общаться с нею будет интересно.

У него даже глаза заблестели, и Диана, выйдя в ванную комнату, чтобы раздеться, испытала острый приступ раздражения. Все мужчины одинаковы, с досадой подумала она. И всегда стоят друг за друга. Им нет никакого дела, что Гвен Томпсон может оказаться самой обыкновенной шлюхой; для них важнее, что у Роберта появился шанс с нею поразвлечься. Эрику, во всяком случае, было наплевать, что представляет собой Гвен Томпсон как личность, и Джону, несомненно, тоже.

И Диана была права. Примерно в то же самое время в доме Донелли происходил очень похожий разговор.

— Mon Dieu! — восклицала Паскаль. — Неужели вы не понимаете, чем это может кончиться? А что, если она разобьет Роберту сердце? Или просто использует и бросит?

— Использует для чего?.. — раздраженно бросил Джон. — Ведь он не продюсер, не режиссер, не миллионер, наконец… И, положа руку на сердце, я вполне способен вообразить судьбу куда более страшную, чем быть «использованным» знаменитой кинозвездой.

— А я неспособна, — отрезала Паскаль. — Ты плохо знаешь Роберта, Джон. Он добрый, любящий, порядочный, честный человек, но самое главное — он наивен как младенец!

— Может быть, Гвен Томпсон — тоже?

— Черта с два! — выпалила Паскаль. — Ты или пьян, или… или просто завидуешь Роберту!

— Ради бога, перестань! — поморщился Джон. — Оставьте вы его в покое. Роберт ужасно переживал смерть Энн и теперь имеет право поразвлечься.

Нет, не имеет. — Паскаль бросила на него гневный взгляд. — Во всяком случае, не с первой же попавшейся девицей, о которой он знает только, что у нее рыжие волосы и что она недавно развелась!

— Дайте мужику пожить спокойно! — не выдержал Джон. — Может статься, Роберт никогда больше не увидит эту Гвен Томпсон. Я уверен, что шестидесятитрехлетний судья — это не ее идеал мужчины! Скорее всего Роберт говорил правду, и они действительно «просто друзья»!

— И все равно мы должны во что бы то ни стало убедить Роберта отправиться с нами в Сен-Тропе, — твердо сказала Паскаль.

Это заявление рассмешило Джона.

— Интересно, что вы будете делать, если он решит прихватить с собой Гвен? — спросил он со смехом.

— Только через мой труп, — зло бросила его жена. — Точнее, через два трупа — мой и Дианы.

Джон только головой покачал. Он никак не ожидал, что Паскаль может питать столь сильную неприязнь к кому бы то ни было.

— Боже, помоги Роберту!.. — пробормотал он, ложась в постель. — Ударный отряд полиции нравов выступил на его защиту! Надеюсь, он не поедет в Сен-Тропе — так будет лучше и для него самого, и для всех нас.

Нет, Джон, не лучше. Помоги нам — убеди его, что он обязательно должен поехать! — сказала Паскаль умоляющим тоном. — Это наш долг перед ним и перед Энн тоже. Мы просто обязаны защитить Роберта от этой дамочки!

Как и Диана, она превратилась в ярую неофитку, одержимую идеей спасти друга любой ценой.

— Не беспокойся, — добродушно проворчал Джон. — Времени еще много. Я уверен, у Роберта появятся другие симпатии, и он забудет Гвен. Во всяком случае, я на это надеюсь. Я только не пойму: чего ты от меня-то хочешь? Чтобы я достал отворотное зелье и подмешал Роберту в кофе? Отлично, я сделаю это. У одного из наших служащих жена — настоящая ведьма. Так, во всяком случае, он утверждает.

— Мне не до шуток, Джон! — вскричала Паскаль, пылая праведным гневом. — Если можешь достать такое зелье — сделай это! Мы должны использовать все способы, сделать все, что в наших силах, иначе какие же мы друзья?

Как когда-то ее знаменитая соотечественница Жанна д'Арк, Паскаль начала свою священную войну, и Джон крепко обнял ее и поцеловал. Ему казалось забавным, что Паскаль поднимает столько шума из-за пустяков, но и махнуть рукой на ее доводы он не мог.

Паскаль бы ему этого никогда не простила.

Глава 5

В последний раз Моррисоны и Донелли ужинали с Робертом в «Четырех временах года». Наступил июнь, и Паскаль собиралась уезжать к родне во Францию. За столом речь шла о самых разных вещах, и, разумеется, разговор с неизбежностью зашел о вилле в Сен-Тропе. Роберт продолжал утверждать, что не может и не хочет ехать с ними, и Джон, оскорбленный подобной расточительностью друга до глубины души, не преминул напомнить ему о том, что он, как-никак, заплатил деньги и теперь «просто обязан» отдохнуть как следует.

— Но я заплатил эти деньги только для того, чтобы не подводить вас, — возразил Роберт. — Ведь это Энн уговорила вас ехать. Ей самой очень хотелось отдохнуть на Французской Ривьере, и я уверен — ей бы там очень понравилось, но… — Он не договорил, и в его глазах появилось отсутствующее выражение.

И тебе там тоже понравится, — заметил Джон. — Я сам, как ты знаешь, не очень хотел ехать. Когда я узнал, что Паскаль внесла залог за дом еще до того, как мы дали официальное согласие, я даже сказал ей, что точно никуда не поеду, и пусть выпутывается, как знает, но… Какого черта, в конце концов?! — воскликнул он, неуверенно поглядев на остальных. Все знали, что Джон уже успел передумать и даже возместил теще сумму, потраченную на авансовый платеж. — Но потом я подумал: — раз деньги уплачены, надо ехать и развлекаться! — добавил он. — И я советую тебе сделать то же. Мне кажется, Энн была бы очень довольна, если бы ты отправился с нами. Даже Джон знал, что Энн была великодушным и щедрым человеком и отличалась завидной широтой мышления. Никакие светские условности и традиции никогда ее не смущали.

— Что ж, я подумаю… — неуверенно проговорил Роберт. — Может быть, я и поеду с кем-нибудь из детей, — добавил он после продолжительной паузы. — Думаю, Аманде будет интересно побывать в Сен-Тропе. А если ей станет скучно, она всегда может уехать. Да и мне, наверное, не обязательно жить там целый месяц?..

Он обвел друзей умоляющим взглядом, и Диана поспешно кивнула.

— Ну разумеется! А чтобы деньги не пропадали, ты можешь пригласить Джеффа и Майкла. Вилла достаточно большая, и если они будут приезжать по очереди, места всем хватит. Возможно, и Кэтрин с мужем тоже выберутся на недельку. Представляешь, как там будет весело?

При этих ее словах Паскаль и Джон быстро переглянулись. Им вовсе не улыбалось весь месяц развлекать чужих внуков, однако они промолчали.

— Джефф и Майкл собираются в этом году на остров Шелтер, так что вряд ли они выберутся во Францию, — ответил Роберт. — Что касается Менди, то она скорее всего будет рада. Я у нее спрошу, если вы действительно не возражаете. С ней мне не будет так… скверно. — Он хотел сказать «одиноко», но сдержался, не желая обижать друзей. О каком одиночестве, в самом деле, могла идти речь, если он будет не один?

— Тебе не будет плохо в любом случае, — возразила Диана, и Паскаль вдруг показалось, что у нее слегка дрожит голос. Что это может быть, задумалась она, внимательно вглядываясь в лицо подруги. И снова она отметила, что Диана неважно выглядит: усталой, и к тому же в последнее время она кажется немного взвинченной. Можно было предположить, что у нее неприятности на работе. Странно только, подумала Паскаль, что Эрик при этом вполне счастлив и доволен. Неужели он ничего не замечает? Что же это может быть такое, о чем Диана не сказала даже мужу? Она даже, кажется, не особенно к нему внимательна, хотя Эрик, как всегда, мил и предупредителен.

Через пару дней я дам вам знать, что я решил, — пообещал Роберт в конце вечера. И действительно, он позвонил Паскаль за день до ее отъезда во Францию и сказал, что Менди согласилась поехать с ним в Сен-Тропе. К сожалению, она могла пробыть там не больше недели, так как на конец августа у нее уже были свои планы. Что же касалось его самого, то Роберт сказал — он проживет на вилле недельки две, а там будет видно.

— Не забывай — ты заплатил за месяц, а значит, можешь жить там, сколько захочешь, — сказала Паскаль, не скрывая своей радости. — Мы будем только счастливы, если ты останешься до конца.

— Не знаю, позволят ли мне дела… — уклончиво ответил Роберт и вдруг произнес фразу, которая безмерно удивила Паскаль. — Может быть, я приглашу с собой товарища… — сказал он.

После этих слов последовала долгая пауза. Роберт сосредоточенно думал о чем-то своем, а Паскаль лихорадочно подыскивала слова, чтобы спросить, что, собственно, он имеет в виду.

— Товарища? — проговорила она наконец.

— Я пока еще ничего не знаю, — быстро ответил Роберт. Он как будто ждал этого вопроса. — Когда что-нибудь прояснится, я дам вам знать.

Паскаль очень хотелось спросить, какого товарища он намерен взять в Сен-Тропе, но она почему-то не решилась. Главное, женщина это или мужчина? В одном Паскаль была совершенно уверена: вряд ли это Гвен Томпсон, поскольку Роберт познакомился с ней совсем недавно. Но, подумала она вдруг, может, он встречается с кем-то еще? Паскаль знала, что Роберт все еще тоскует по Энн. Каждый раз, когда разговор касался прошлого, взгляд его увлажнялся, и только в последнюю встречу он держался молодцом, что не укрылось от проницательного взгляда Паскаль. Судя по тому, что Роберт рассказывал друзьям, теперь он выходил в свет гораздо чаще, чем даже когда Энн была жива, знакомился с людьми, бывал на приемах и вечеринках, играл в теннис и гольф. Внешне он выглядел очень хорошо. Он, правда, так и не пополнел, однако легкая худоба ему очень шла, делая Роберта лет на пять-семь моложе, и Паскаль не могла не признать, что он по-своему очень и очень привлекательный мужчина. Холостой мужчина. Язык не поворачивался назвать его вдовцом — это слово казалось Паскаль тяжелым, траурным, словно окрашенным в мрачные тона, и нисколько к нему не подходило, однако даже себе она не посмела признаться, что Роберт выглядит, пожалуй, лучше, чем в те времена, когда была жива Энн.

Продиктовав Роберту свой парижский телефон, Паскаль сказала, что решила отправиться в Сен-Тропе на пару дней раньше остальных, чтобы проветрить дом и убедиться, что все в порядке. По словам риелтора, в последние два года им никто не пользовался, и Паскаль подозревала, что потребуется серьезная уборка перед тем, как все соберутся.

— Зато к вашему приезду все будет готово, — объявила она. Джон и Моррисоны планировали быть в Сен-Тропе первого августа, и Роберт пообещал, что они с Амандой прилетят третьего или четвертого.

— Позвони мне, если тебе понадобится помощь, — сказал он на прощание и повесил трубку как раз в тот момент, когда Паскаль почти решилась спросить его, кто же этот таинственный «товарищ», когда он приедет и на сколько дней.

Несколько минут Паскаль раздумывала, не перезвонить ли ему, чтобы задать все эти вопросы, но потом вспомнила, что Роберт звонил ей в перерыве судебного заседания и что сейчас он скорее всего вернулся в зал. На всякий случай она все же набрала номер его сотового телефона, но, как она и предполагала, он оказался выключен, и Паскаль решила позвонить Диане.

Диана взяла трубку на втором звонке. Когда Паскаль выложила ей новости, Диана сказала — она очень рада, что Роберт, решился, однако голос ее звучал совсем не весело и как-то рассеянно, словно она думала о чем-то постороннем. Она явно была чем-то удручена, и Паскаль, решившись наконец, спросила, что произошло.

Прежде чем ответить, Диана сделала едва заметную паузу, потом сказала:

— Н-нет, все в порядке. Честное слово, в порядке! Расскажи-ка лучше: что это за «товарищ», которого Роберт собирается пригласить в Сен-Тропе?

Я и сама толком не знаю — Робби так ничего мне и не сказал, — ответила Паскаль. — А спросить его прямо я не осмелилась. Может, это кто-то из его коллег — судья, адвокат или прокурор. Почему-то мне кажется, что речь идет о мужчине, хотя…

— Надеюсь, он не имел в виду эту смазливую актрисочку, — с беспокойством проговорила Диана, однако она, как и Паскаль, считала, что это маловероятно. Роберт и Гвен были едва знакомы, и он вряд ли мог пригласить ее во Францию. Это было бы по меньшей мере неприлично — ведь со дня смерти Энн не прошло еще и полгода!

— Я рада, что дочь поедет с ним, — задумчиво сказала Диана. — Это поможет ему быстрее освоиться.

Для Роберта это действительно было лучше, но не для остальных. Аманда любила отца и была славной девушкой, но в подростковом возрасте у нее произошел серьезный конфликт с матерью, повлиявший и на ее отношение к друзьям Энн. Да и разница в возрасте была слишком велика, чтобы Аманда чувствовала себя легко и свободно с Моррисонами и Донелли.

— На самом деле Менди ему не особенно нужна, ведь у него есть мы! — заметила Паскаль. — Она, конечно, его дочь, но с ней не так-то легко поладить. Я помню — Энн нередко на нее жаловалась.

Ничего, как-нибудь переживем, — вздохнула Диана. — В конце концов, Аманда стала старше и, я надеюсь, терпимее. Кроме того, она ведь приедет всего на неделю, может быть, даже меньше. Мне кажется, ради Роберта мы могли бы потерпеть. По-моему, это даже к лучшему, что Аманда согласилась поехать с ним!

— Я тоже рада, — ответила Паскаль, не скрывая своего удовлетворения. Им всем понадобилось много времени и усилий, чтобы добиться своего и заставить Роберта к ним присоединиться. И вот теперь до долгожданного отдыха в Сен-Тропе осталось всего несколько недель!

— Позвони мне, как только увидишь дом! — попросила Диана, и Паскаль пообещала, что позвонит, если не забудет. За ней водился такой грешок — забывать разные мелкие просьбы, исполнять которые у ней не было времени или особого желания. Впрочем, происходило это не от недостатка внимания к друзьям и знакомым, а по легкости характера. Мало было в целом свете вещей, которые Паскаль принимала бы всерьез. — Я уверена — это совершенно шикарная вилла, не хуже, чем у Ротшильда! — сказала Диана, и Паскаль счастливо рассмеялась.

Сам французский президент любит отдыхать на Ривьере, — с горечью сказала она. Ее все еще беспокоило настроение подруги, и она от души надеялась, что проблемы Дианы — каковы бы они ни были — никак не связаны со здоровьем. Ведь Энн тоже как-то вдруг сдала в последние дни перед смертью, с тревогой подумала Паскаль. Что, если и Диана… Но она поспешила отогнать от себя эту мысль. Нет, не может быть, решила Паскаль. Скорее всего это какие-то мелкие неприятности. В последнее время Диана много работала, пытаясь добыть средства для финансирования новой программы исследования злокачественных опухолей. Дело продвигалось туго, и она часто жаловалась друзьям на многочисленные бюрократические рогатки и барьеры, которые ей приходится преодолевать, но Паскаль была уверена, что рано или поздно Диана своего добьется. И настроение ее тогда изменится. — Если дом будет не таким, как на фотографиях, Джон меня задушит, как Отелло Дездемону, — вполне серьезно добавила она. — Он все еще оплакивает те денежки, которые нам пришлось выложить за дом!

— Арендная плата действительно не маленькая, но, по-моему, дело того стоит, — сказала Диана. — Что касается Джона, то… мне кажется, он просто самоутверждается таким экстравагантным способом.

В самом деле, Моррисоны и Роберт заплатили свою долю без малейших сожалений. И только Джон продолжал ворчать, утверждая, что за эти деньги, мол, можно было скупить все особняки на Французской Ривьере и еще осталось бы на перелет туда и обратно.

На следующий день после разговора с Дианой Паскаль улетела в Париж. Она была очень рада повидаться с родными и старыми друзьями, побывать в любимых ресторанах и кафе и сходить в Лувр. Она посетила все новые выставки и обежала все известные ей антикварные лавочки на левом берегу. Несколько раз ходила она и в театр, но больше всего ей нравилось проводить вечера с матерью, бабушкой и теткой в теплой, семейной атмосфере своего старого дома в центре Парижа. Возвращение в родные места помогало Паскаль зарядиться энергией на целый год, и не было ничего удивительного, что каждый раз она так ждала лета. Она к тому же очень любила мать, которая в последнее время часто болела и с нетерпением ждала каждой встречи с дочерью.

Впрочем, в этот раз Паскаль застала свою матушку в добром здравии. Не чувствуя изматывающей ломоты в ногах и пояснице, мадам Жардин была полна энергии и большую часть времени пребывала в приподнятом настроении, что, впрочем, не мешало ей ворчать и жаловаться на Джона. Он, по ее мнению, был слишком стар, толст, невысок ростом, зарабатывал мало денег, одевался как типичный американец и не желал учить французский язык. Паскаль давно к этому привыкла, и если раньше она защищала мужа (как защищала свою мать, когда Джон прохаживался на ее счет), то теперь она предпочитала просто не слушать ее причитаний. Разумеется, разговаривая с Джоном по телефону, она ни о чем ему не рассказывала, ибо это означало спровоцировать его на оскорбительные выпады.

Впрочем, Джон никогда не считал нужным сдерживаться и время от времени отпускал самые саркастические замечания в адрес тещи. В этом отношении он и мадам Жардин были достойны один другого, и Паскаль только вздыхала про себя, жалея, что они не похожи на ее тетку. Тетка Паскаль была глуха, как пень, и не слышала ни одного из тех ядовитых эпитетов, которыми ее сестра награждала зятя; больше того, она считала Джона вполне приличным человеком и очень жалела, что у них с Паскаль нет детей. Что касалось бабки Паскаль, то она была в таком почтенном возрасте, что спала большую часть времени, однако и она относилась к Джону гораздо теплее, чем младшая ее дочь.

Раздражение Джона питалось еще и тем, что в Париже Паскаль сразу становилась самой настоящей француженкой. Доходило до того, что в телефонных разговорах с мужем она сплошь и рядом заменяла английские слова французскими. Ее акцент сделался еще более заметным, к тому же Паскаль читала на ночь французские романы, три раза в день ела французские блюда и курила «Галуаз». Каждое движение, каждый жест, каждое слово и выражение, которое она использовала, были теперь истинно французскими, и Паскаль часто думала о том, что, если бы Джон увидел ее сейчас, он, наверное, узнал бы ее с большим трудом.

Как бы там ни было, когда подошло время отправляться в Сен-Тропе, Паскаль уже была в отличной форме. Несмотря на обильные обеды и великолепные десерты своей матушки, которым Паскаль без колебаний отдавала должное (в конце концов, она была не в Америке, где было принято считать каждую калорию и каждый грамм холестерина), она сбросила несколько фунтов и выглядела лучше, чем когда бы то ни было. Настроение у нее тоже было отличное. Мать и тетку она проводила в Италию неделю назад, а бабушке наняла сиделку, которая должна была присматривать за старушкой, пока ее дочери будут в отъезде. Теперь Паскаль была свободна и готова ко встрече с друзьями.

Рейс Париж — Ницца оказался переполнен, и Паскаль невольно подумала, что уже давно не видела столько супружеских пар, семей с детьми, чемоданов, дорожных сумок, узлов и просто пакетов, из которых поминутно вываливались термосы, ласты и маски для подводного плавания, сдутые мячи, соломенные шляпы и зонтики от солнца. Все места в самолете были заняты, но никто из пассажиров не роптал. Напротив, все были оживленны и разговорчивы. У большинства французов отпуск длится тридцать календарных дней, и многие из них старались провести этот месяц на юге страны. Некоторые семьи ехали на курорт с собаками, и Паскаль подумала, что никто, кроме, пожалуй, англичан, не любит собак так, как ее соотечественники. Вся разница заключалась в том, что англичане относились к собакам как к собакам, французы же брали их с собой даже в рестораны, кормили прямо со стола, носили в сумочках, расчесывали им шерстку и завязывали бантики. В самолете оказалось достаточно много этих домашних любимцев, так что перелет проходил под непрерывный лай, но Паскаль была терпелива. Глядя в окно на проплывающие под крылом облака, она думала о том, как хорошо им всем будет в Сен-Тропе. Паскаль еще никогда не бывала на этом знаменитом на весь мир климатическом курорте, хотя в детстве часто отдыхала на Сен-Жан Кап-Ферра и на Антибах. Насколько она знала, Сен-Тропе находился примерно в двух часах езды от Ниццы; впрочем, все зависело от того, будут ли на дорогах заторы. Учитывая количество людей, ринувшихся на юг в этот последний месяц лета, разумнее всего было добираться до места на рейсовом теплоходе, но Паскаль предпочитала путешествовать по суше — на море ее иногда укачивало.

Когда самолет приземлился в аэропорту Ниццы, Паскаль спустилась по трапу одной из первых — так велико было ее нетерпение. С багажом ей тоже повезло — она получила его почти сразу и, остановившись в центре зала, принялась оглядываться по сторонам в поисках носильщика. В Париже она купила для себя кое-что из пляжной одежды, благодаря чему к двум чемоданам, с которыми она вылетела из Нью-Йорка, добавился третий, оказавшийся на удивление увесистым. Паскаль не сомневалась, что, если бы она путешествовала вдвоем с Джоном, он заставил бы ее тащить эту тяжесть сначала до офиса проката машин, а потом — до стоянки, а сам бы шагал сзади и ворчал. К счастью, в этот раз Паскаль была одна, и ей удалось быстро найти носильщика, который погрузил вещи в багажник взятого напрокат «Пежо». Меньше чем через полчаса Паскаль уже выехала на нужное шоссе и повернула на юг, к Сен-Тропе.

Как она и предвидела, в это время года шоссе оказалось забито самыми разными машинами. Здесь были и роскошные американские модели с откидным верхом, и более скромные «Рено», «Пежо» и «Ситроены», однако чаще всего Паскаль попадались крошечные автомобильчики, которые сами французы прозвали «дё швю» и которые в сезон отпусков размножались, точно кролики. Увы, Джон не считал их достаточно безопасными и, не переставая жаловаться на французскую «обдираловку», неизменно требовал, чтобы Паскаль арендовала «что-нибудь приличное», хотя она лично предпочла бы именно малолитражку «дё швю», что в буквальном переводе означало «две лошадки».

Когда Паскаль добралась наконец до Сен-Тропе, было уже почти шесть вечера. Следуя полученным в агентстве недвижимости инструкциям, после автострад Н-98 и Д-25 она свернула на шоссе Д-98 и поехала вдоль Ру де Плаж. Минут через двадцать Паскаль начала присматриваться к табличкам с адресами, ибо ей показалось, что она свернула не туда. Ее начинал мучить голод, но она не сдавалась, твердо решив, что сначала отвезет на виллу вещи, а потом отправится искать ресторан или кафе, где можно будет поужинать.

Размышляя о том, что она закажет в ресторане («Хорошо бы начать с черепахового супа и моллюсков под майонезом…» — мечтала она), Паскаль проехала мимо пары разваливающихся кирпичных столбов, на которых висели покосившиеся железные ворота. Сначала она не обратила на них внимания, однако, когда ей пришло в голову взглянуть на номера на табличках, Паскаль обнаружила, что все-таки проехала нужный дом. Развернувшись, она поехала в обратную сторону — и снова промахнулась. Паскаль развернулась еще раз и поехала очень медленно. Въезд должен был быть где-то здесь — она чувствовала это, но найти его не могла, хоть тресни! Казалось, виллу специально прятали от глаз посторонних.

Наконец она остановилась у дома, номер которого предшествовал нужному ей, и, остановив машину, огляделась. Взгляд Паскаль уперся в столбы ворот. Приглядевшись, она увидела проржавевшую жестяную табличку с номером, болтавшуюся на одном гвозде. Номер совпадал.

Кроме того, на табличке было написано: «Coup de Foudre», что в переводе с французского означало «удар молнии» или — в переносном смысле — «любовь с первого взгляда».

— Странно!.. — вслух произнесла обескураженная Паскаль. — Наверное, это какая-то ошибка?!

Между тем сгустились сумерки, и она решилась. Тронув машину с места, Паскаль свернула на извилистую подъездную аллею и медленно поехала вперед, лавируя между разросшимися кустами, ветви которых со скрежетом царапали крылья машины. С каждой минутой в ней нарастали беспокойство и тревога. Насколько она помнила, на фотографиях ворота виллы выглядели совсем не так, да и подъездная дорожка была ровнее. О-ох!.. Машина подскочила на очередном ухабе, и Паскаль едва не прикусила язык. Аллея явно была не в идеальном состоянии, к тому же она заросла не то травой, не то кустарником — таким высоким, что Паскаль приходилось его объезжать. Нестриженые живые изгороди, выхваченные из полумрака светом фар, выглядели как декорации для съемок фильмов ужасов, и в душе Паскаль шевельнулось недоброе предчувствие. Стараясь справиться с ним, Паскаль нарочито громко рассмеялась, и… смех замер у нее на губах, когда она в последний раз повернула и увидела наконец дом.

Ничего подобного Паскаль не ожидала. Роскошная вилла, которой они любовались на снимках, на деле оказалась довольно ветхим особняком в средиземноморском стиле. Облупленные стены заросли плющом, переплеты балконных окон почернели от дождей, мраморные перила крыльца покрылись паутиной трещин, а ступени были стерты и осыпались.

Паскаль машинально нажала на тормоз. Переваливаясь на кочках, машина прокатилась еще несколько метров и встала, но Паскаль продолжала сидеть на месте, в немом изумлении разглядывая дом. Судя по всему, он был покинут уже довольно давно — не два года назад, как ее уверяли, а годах этак в пятидесятых. Примерно тогда же были сделаны и фотографии, которые так очаровали Паскаль и ее друзей.

«Но ведь это же мошенничество!» — подумала она, в отчаянии разглядывая газон перед входом. Трава на нем была почти по пояс высотой. Из травы выглядывала облезлая деревянная мебель и заржавленный остов садового зонтика над столом из кованого железа, глядя на который Паскаль невольно подумала — человеку, который рискнет за ним позавтракать, придется сделать укол против столбняка. Все вместе снова напомнило ей декорацию к какому-то фантастическому фильму, и Паскаль захотелось спросить, уж не шутка ли это.

Но спросить было не у кого, к тому же здравый смысл подсказывал ей, что шутками здесь и не пахнет. Это и была та самая «очаровательная вилла на берегу Средиземного моря», которую они сняли за такие большие деньги. «Любовь с первого взгляда»?.. Как бы не так! Скорее уж «Удар молнии» — удар, поразивший саму Паскаль.

— Merde! — негромко выругалась она, открывая дверцу машины и боязливо спуская в траву ноги. Почему-то ей подумалось, что здесь могут водиться змеи. Впрочем, у нее еще оставалась слабая надежда, что внутри особняк выглядит лучше, чем снаружи, хотя это и было маловероятно.

Поминутно оступаясь в кротовые норы, Паскаль заковыляла по дорожке к дому и поднялась на крыльцо. Оно было увито длинными плетями одичавших роз. Аккуратные цветочные клумбы перед верандой исчезли, наверное, уже много лет назад. Фонарь над крыльцом не горел, и Паскаль некоторое время шарила руками по стене, пытаясь нащупать звонок и жалея, что не догадалась посигналить. Она помнила, что на вилле постоянно живут горничная и садовник. Что это за садовник, изумилась она, который так запустил сад, к тому же они оба должны были ждать ее, так как перед отъездом из Парижа Паскаль дала телеграмму, сообщая о своем приезде. Наконец она нащупала дверной молоток и постучала.

Но ей никто не открыл. На ее стук откликнулась только целая свора собак (судя по лаю, штук сто, не меньше), которые звонко лаяли где-то в дальних комнатах особняка, и Паскаль постучала сильнее. Прошло добрых пять минут, прежде чем до ее слуха донесся звук шагов. Дверь отворилась, и Паскаль увидела перед собой невысокую женщину с целой шапкой мелко завитых обесцвеченных волос, которые стояли дыбом и напоминали парик. Такие парики можно было увидеть только в самых тупых американских комедиях шестидесятых годов. Личико у женщины было круглым, как маленькая луна, а крошечные глазки напоминали бусинки.

Кажется, горничную звали Агатой, припомнила Паскаль и, с трудом оторвав взгляд от ее волос, сказала по-французски:

— Я — Паскаль Донелли. А вы, вероятно, Агата?..

— Oui, c'est moi. Да, это я, — отозвалась горничная, и Паскаль почувствовала себя глупо. В самом деле, кто же еще это мог быть? Только теперь она разглядела, что на Агате надет очень тесный топик, лишь чудом сдерживавший напор пышного бюста. Белевший в полумраке округлый, дряблый живот нависал над самыми короткими шортами, какие Паскаль когда-либо приходилось видеть. Только ноги у нее были красивыми, но обута она была в босоножки на каблуках длиной в добрых шесть дюймов. В пятидесятых годах такие туфли назывались «небоскребами», но с тех пор мода ушла далеко вперед.

Щурясь от дыма сигареты без фильтра, торчавшей из уголка небрежно накрашенных губ, Агата без малейшего интереса разглядывала гостью. Вокруг ее щиколоток вертелись и прыгали три небольшие белые собачки, в которых Паскаль признала карликовых пуделей. Пудели были безупречно подстрижены и — в отличие от хозяйки — выглядели так, словно только что вернулись из парикмахерской. На шее у каждого красовался крошечный розовый бантик.

Словом, зрелище было еще то, и Паскаль несколько мгновений молча таращилась на Агату, пытаясь определить ее возраст. На вид ей было под пятьдесят, может быть, больше, но кожа на ее маленьком круглом личике казалась упругой и гладкой.

Тем временем один из пуделей попытался укусить Паскаль за ногу, второй вцепился в туфлю, и она невольно попятилась.

— Послушайте, что все это значит?! — вырвалось у нее.

Агата лениво пожала круглыми плечами.

— Это мои песики. Не бойтесь, они вас не тронут, — проговорила Агата, не сделав ни малейшей попытки отогнать своих любимцев. — Так значит, вы — мадам Донелли?.. Что ж, в таком случае — проходите…

Она отступила в сторону, и Паскаль увидела гостиную, живо напомнившую ей декорации из фильма «Невеста Франкенштейна». Мебель была старая, обшарпанная и побитая, с потолка и люстры свисали пыльные бороды паутины, а элегантные персидские ковры на полу, бывшие когда-то жемчужно-серыми, совершенно утратили первоначальный цвет и местами были протерты до дыр.

Паскаль в нерешительности замерла на пороге, осмысливая увиденное.

— Вы уверены, что мы сняли именно этот дом? — запинаясь, спросила она и на всякий случай повторила адрес. Паскаль всем сердцем надеялась, что произошла ошибка и шикарная вилла находится чуть дальше по шоссе, но Агата только равнодушно кивнула. Третий пудель принялся энергично обгладывать вторую туфлю Паскаль, но она этого даже не заметила.

— Я представляла его несколько иначе… — жалобно проговорила она, и Агата фыркнула.

— Некоторое время здесь действительно никто не жил, — объяснила она. — Но, как говорится — не так страшен черт, как его малюют. Вот погодите — завтра вы увидите эту славную хижину при дневном свете. Ей-богу, она выглядит довольно мило!

Паскаль едва не задохнулась от возмущения. «Славная хижина» — это надо же!.. Она была уверена, что никакой дневной свет не сможет заставить этот склеп выглядеть приветливо и мило. Кажется, еще никогда в жизни Паскаль не видела такого мрачного и запущенного дома. Пока единственными вещами, которые она сумела опознать по снимкам, были закопченный камин, отделанный голубой изразцовой плиткой, и ведущая на второй этаж расхлябанная лестница темного дерева, стыдливо прикрытая остатками ковровой дорожки. Все остальное выглядело так, словно здесь взорвалась бомба. Паскаль была в панике. Что же делать? Ведь ее друзья приедут через два дня, и что она им скажет? Что ее обманули? Это было очевидно, и Паскаль подумала о том, что должна завтра же позвонить риелтору и потребовать деньги назад. В том, что ей вернут всю сумму, она не сомневалась, но это не решало проблемы. Паскаль отлично знала, что это время года все отели и частные дома в Сен-Тропе и окрестностях, как правило, были переполнены; туристы и отдыхающие спали буквально друг у друга на головах, и найти свободную комнату не представлялось возможным. В случае удачи они могли рассчитывать разве что на пару раскладушек в провонявшем бензином гараже, наскоро переделанном под жилье, но ее друзей это вряд ли бы устроило. О том, чтобы ехать в Италию и жить там с ее матерью, не могло быть и речи — во всяком случае, в том, что Джон туда не поедет, можно было не сомневаться. Что же ей делать? Что предпринять? Агата, исподтишка наблюдавшая за ней, снисходительно улыбнулась.

— Такая же штука случилась в прошлом году с одной компанией из Техаса, — сказала она.

— Какая штука?.. — машинально переспросила Паскаль, но тотчас кивнула. — Ага, я, кажется, понимаю… И что же они предприняли?

Подали в суд на риелторскую фирму и на владельцев. — Агата вновь пожала плечами. — Взыскали с них все убытки, потом взяли напрокат яхту и — фьюить! Только их и видели!

Паскаль ненадолго задумалась. Что ж, арендовать яхту — это тоже выход.

— Можно мне взглянуть на остальное, раз я все равно здесь? — спросила она.

— Конечно. За погляд денег не берут. — Громко стуча каблуками, Агата двинулась вперед. Пудели к этому времени немного привыкли к гостье и уже не бросались на ее ноги, а только лаяли, однако втроем они производили столько шума, что Паскаль захотелось передушить их всех по очереди. — Прошу… — Агата величественным жестом пригласила Паскаль следовать за собой.

Но куда бы они ни направились, всюду царила мерзость запустения. Гостиная была такой же большой, как на фотографиях, но на этом сходство кончалось. В ней не было ни одного предмета мебели из тех, что произвели на Паскаль такое сильное впечатление. Столовая оказалась длинной, мрачной комнатой, посреди которой стоял грязный обеденный стол на козлах и несколько стульев с до того засаленной обивкой, что она блестела, точно кожаная. Огромная люстра-канделябр висела криво, словно готовая вот-вот сорваться с крюка, а стол под ней был густо закапан свечным воском. Судя по всему, за ним не обедали вот уже много лет, и ржавые слесарные тиски, которые кто-то прикрутил к дальнему концу, выглядели здесь гораздо уместнее, чем столовое серебро.

Но главный удар ждал Паскаль, когда она заглянула в кухню. Увидев слои копоти и жира на стенах и на полу, она даже застонала, совершенно уверенная, что с этой грязью справится разве что пожарный брандспойт. В кухне сильно и неприятно пахло горелым маслом, испорченными продуктами и почему-то кошками, хотя Паскаль и сомневалась, что кошки могли жить в одном доме с пуделями. Впрочем, судя по ухоженному виду собак, их в кухню вряд ли пускали.

Спальни выглядели несколько лучше. Они были просторными, с высокими потолками и большими окнами. Все здесь было выкрашено желтовато-белой краской, и только пол прикрывали грязные циновки с едва различимым растительным орнаментом. Но вид из окон спален, выходивших на море, был настолько живописным, что Паскаль невольно подумала о том, что каждый, кто поселится здесь, вряд ли обратит внимание на убогую обстановку. Потом она еще раз осмотрела спальни и решила, что, если заставить Агату как следует потрудиться и украсить их цветами, здесь можно будет спать. Отмыть все как следует, проветрить, попрыскать освежителем воздуха, и, может быть, как-то все устроится.

— Ну как, вам нравится? — спросила Агата, и Паскаль задумалась. Если она и ее друзья все же решат остановиться здесь, придется очень много поработать, чтобы привести дом в божеский вид. Теоретически ничего невозможного в этом не было, но она сомневалась, что Моррисоны, Роберт и Джон захотят засучить рукава. Они были слишком избалованы комфортом и привыкли пользоваться услугами уборщиц, маляров, полотеров, к тому же они ехали в Сен-Тропе отдыхать, а не драить полы и отскребать многолетнюю грязь. Наконец, они заплатили за аренду большие деньги, но вместо шикарной виллы им достался запущенный старый дом. Увы, скорее всего они не согласятся, а что она предложит им взамен? Расставаться с мечтой провести целый месяц в Сен-Тропе Паскаль не хотелось, но она никак не могла найти выход из положения. Может быть, риелтор что-нибудь им подберет? Он просто обязан это сделать после того, как агентство сыграло с ними эту грязную шутку! Слава богу, подумалось Паскаль, что мать ничего не знает о том, в каком состоянии оказалась «роскошная средиземноморская вилла». Она бы сровняла риелторское агентство с землей! Ну ничего, от нее им тоже достанется! Как они посмели предлагать им эту развалину, да еще выдавать ее за первоклассное жилье?!

Для очистки совести Паскаль заглянула и в ванные комнаты, но этот визит только подтвердил ее худшие предположения. Древние трубы, щербатые раковины, капающие краны, толстый слой грязи на стенах и на полу — всему этому было не меньше сорока лет, и Паскаль подумала, что прекрасно понимает туристов из Техаса, которые подали в суд на риелтора и владельцев. Пожалуй, она последует их примеру и потребует возвратить ей деньги не только за аренду, но и за моральный ущерб. Но все это будет потом, позже, но что, скажите на милость, ей делать сейчас? Ведь уже послезавтра прилетят Моррисоны и Джон, и тогда…

От отчаяния Паскаль захотелось закричать, но она взяла себя в руки.

— Какая мерзость! — сказала Паскаль возмущенно, смерив Агату таким взглядом, что та сразу поняла: перед ней не просто разгневанная француженка, а рассвирепевшая парижанка. — Когда вы в последний раз убирались в туалете?

— Только сегодня утром, мадам, — ответила Агата с видом оскорбленной добродетели, и Паскаль захотелось пинками расшвырять пуделей и оттаскать горничную за ее крашеные космы. Судя по всему, в ванные комнаты она вообще не заглядывала, тратя все свое свободное время и силы на то, чтобы расчесывать пуделей и завязывать им бантики.

Со мной этот номер не пройдет, — жестко отрезала Паскаль. — Здесь не убирались несколько лет, и я это отлично вижу. В проспекте говорилось, здесь есть садовник, это, очевидно, ваш муж? Почему он ничего не делает? Эти краны нуждаются в замене!

— Мариус не занимается работами по дому, — величественно ответила Агата и выпрямилась, но даже на своих шестидюймовых каблуках она едва доставала Паскаль до плеча. При этом она была чуть не втрое толще, и Паскаль подумала, что со стороны они, должно быть, выглядят пре-комично, но ей было не до смеха.

— Что ж, — процедила она сквозь зубы, — если мы решим остаться, ему придется заниматься и домашней работой, и много чем еще…

Яростно сверкая глазами, Паскаль спустилась на первый этаж, чтобы воспользоваться единственным телефонным аппаратом, который она заметила в кухне. Прикасаться к нему ей было страшновато — на телефоне было почти столько же жира, сколько на плите, но ничто не могло поколебать ее решимости. Зажав трубку носовым платком, Паскаль набрала номер риелторского агентства и, дождавшись, пока ей ответят, высказала дежурному агенту все, что она думала по поводу сложившейся ситуации. Она грозила судебными исками, нанесением тяжких телесных повреждений, убийством с особой жестокостью, а под конец потребовала, чтобы агентство нашло им другой дом или номера в хорошем отеле. Впрочем, тут же она сообразила, что эта мысль была не особенно удачной. Отель стоил недешево, и, представив, что скажет по этому поводу Джон, Паскаль быстро добавила:

— …За счет агентства, разумеется, ведь именно из-за вас мы оказались в подобной ситуации. В этом доме совершенно невозможно жить! Он зарос грязью, он разваливается, он… Не удивлюсь, если здесь есть насекомые! — (Даже если их нет, подумалось ей, пудели будут, пожалуй, похуже всяких клопов!) — Вы сами-то хоть видели его? В комнатах не убирались несколько лет. Я уже не говорю о туалетах, в которые просто страшно заходить без резиновых сапог!

При этих ее словах Агата с оскорбленным видом удалилась, пудели последовали за ней, и Паскаль осталась в кухне одна. Она разговаривала с агентом почти час, и в конце концов он пообещал, что приедет утром, чтобы взглянуть, в каком состоянии вилла. По его словам, впрочем, в это время года в Сен-Тропе было просто невозможно найти другой частный дом или номер в отеле, поэтому он порекомендовал Паскаль успокоиться и взглянуть на вещи трезво. Агент (по чистой случайности Паскаль напала именно на того человека, который заключал с ними договор) сам на вилле никогда не был, но это не мешало ему полагать, что клиенты просто капризничают и что на самом деле в доме достаточно просто вымыть полы и пропылесосить ковры.

— Да вы что, спятили?! — завопила Паскаль. — Чтобы очистить эти авгиевы конюшни, нужен новый всемирный потоп! И потом, кто, по-вашему, должен все это мыть и пылесосить? Мои друзья приедут через два дня, и они приедут отдыхать, а не вывозить чужую грязь. Кроме того, они американцы, а вы… вы и ваше агентство только лишний раз подтвердили все, что говорят в Америке о нашей стране. Всех французов там считают нечистоплотными мошенниками, и я склонна присоединиться к этому мнению. Вы нам прислали просто сногсшибательные фотографии, а потом подсунули вместо дома форменный свинарник. Нет, вы не только подвели меня — вы предали Францию! — закончила она решительно, но агент продолжал уверять ее, что вилла непременно понравится ее друзьям и что они прекрасно проведут время в этом «чудесном доме у моря».

— Может быть, полвека назад это и был «чудесный дом», — скрежеща зубами, ответила Паскаль, чувствуя, что еще немного, и она швырнет телефон об пол. — Но сейчас это просто большая помойка на берегу моря, — передразнила она агента. — В общем, имейте в виду: если вы ничего не предпримете, я подам на ваше агентство в суд, да еще приглашу репортеров, чтобы все узнали, что вы предлагаете клиентам под видом первоклассного жилья.

Последняя угроза возымела свое действие, и агент пообещал прислать команду уборщиков, чтобы помочь горничной прибраться в комнатах.

— Черта с два! — отрезала Паскаль. — Завтра в семь утра вы сами приедете сюда с чеком на половину уплаченной нами суммы, в противном случае вам придется иметь дело с моими… с нашими адвокатами. И захватите с собой своих уборщиков, только позаботьтесь, чтобы это были хорошие работники, иначе вам придется самому орудовать тряпками и щеткой. Я ясно выражаюсь?

— Я все понял, мадемуазель, — почтительно ответил агент. Он уже понял, что его репутация может серьезно пострадать. Агент был хорошим знакомым парижского риелтора, школьного товарища Паскаль, и портить с ним отношения ему не хотелось. — Я сделаю все, что будет в моих силах, чтобы помочь вам, — добавил он.

— Пусть уборщики привезут побольше щеток, чистящих жидкостей и порошка, — предупредила Паскаль. — Вам понадобится человек пятнадцать — только в этом случае вы можете успеть до приезда моих друзей.

— Хорошо, мадемуазель, я все сделаю.

Вот и хорошо. До завтра… — Паскаль хотелось сказать еще несколько слов, но она сдержалась. Агент и так получил по заслугам. То, что он проделал с ними, было самым настоящим мошенничеством. За такие вещи агентство могло лишиться лицензии, а значит, агент был у нее в руках.

Положив трубку на рычаг, Паскаль бросила на пол испачканный платок и, брезгливо отряхнув руки, шагнула в коридор.

И вздрогнула. Она едва не наткнулась на высокого, худого мужчину в измятом спортивном костюме, одетом на голое тело. Роста в нем было не меньше семи футов, возможно, даже больше. У мужчины были длинные грязные волосы и косматая нечесаная борода, делавшая его похожим на забравшегося в дом бездомного бродягу. Паскаль уже готова была закричать, когда ее вдруг осенило. Несомненно, это был муж Агаты Мари-ус — садовник и шофер в одном лице.

— Добрый вечер, — сухо поздоровалась Паскаль. Сегодняшний вечер никак нельзя было назвать добрым.

— Добро пожаловать, мадам. — Мариус неуклюже поклонился. — Всегда готов служить…

Служить!.. Паскаль захотелось пнуть его в тощие костлявые лодыжки. Если он будет служить ей так же, как ухаживал за клумбами и газоном, то лучше тогда не надо.

— Очень хорошо, — сказала она еще сдержаннее. — Вам предстоит много работы. У вас есть газонокосилка?

Взгляд Мариуса на мгновение затуманился, словно речь шла об электронном микроскопе или каком-то другом столь же сложном приборе.

— Да, кажется, есть, — промолвил он наконец.

— В таком случае подстригите лужайку перед входом. Чем раньше вы начнете — тем лучше. Я думаю… думаю, что в шесть часов утра будет в самый раз. Когда закончите — найдите меня, я дам вам другое задание.

— Но, мадам… Мне кажется, эта трава такая красивая!..

— Нестриженая трава не может быть красивой, — отрезала Паскаль. — Особенно перед фасадом. Кстати, сад тоже оставляет желать лучшего. Клумбы вам придется привести в порядок и высадить на них какие-нибудь осенние цветы, но это позднее. Сейчас ваша главная задача — эти прерии перед крыльцом. Странно, что в них еще не бродят табуны диких мустангов!

Мариус нахмурился, и в голосе Паскаль зазвенел металл.

— Я вовсе не прошу вас подстричь траву, Мариус, — сказала она на случай, если садовник чего-то не понял. — Я приказываю вам сделать это. Кроме того, для вас есть работа в доме.

— У Мариуса больная спина, — вмешалась Агата, снова появляясь в коридоре. — Ему нельзя напрягаться — это может ему повредить.

Паскаль хмыкнула. У Мариуса действительно был не слишком здоровый вид, но она подозревала, что виной всему — сильное похмелье. Когда он кланялся, его качнуло, к тому же в коридоре витал сильный запах вчерашнего — а может, и сегодняшнего — перегара, но Паскаль решила, что это ее не касается. Если понадобится, мрачно подумала она, я сама стану варить ему кофе и вливать чашка за чашкой, но он у меня будет работать, и работать хорошо.

Другого выхода у нее просто не было. Кто знает, что за уборщиков приведет завтра агент и приведет ли вообще. Мариус и Агата были единственными, на кого она на данный момент могла реально рассчитывать.

— У вас есть два дня, — добавила она, с угрозой глядя на Мариуса и Агату. — Через два дня сюда приедут мои друзья. К этому моменту дом должен блестеть, как новенький. Надеюсь, это ясно?

Мариус и Агата переглянулись и печально покачали головами. Они сразу признали в Паскаль француженку (ни один иностранец не мог бы так виртуозно браниться с агентом по телефону), но теперь им стало ясно, что она прожила в Америке слишком долго. Нормальный француз никогда бы не стал ставить невыполнимых задач перед своими соотечественниками и требовать совершенства там, где его быть не могло. Увы, им не оставалось ничего другого, кроме как подчиниться. Паскаль была исполнена решимости добиться своего во что бы то ни стало — это было написано у нее на лице.

— Вы умеете готовить? — спросила Паскаль у Агаты. В рекламном проспекте говорилось, что она — превосходный повар.

— Не особенно, — ответила Агата, пожав плечами и засыпав табачным пеплом свою необъятную грудь. Она не обратила на это никакого внимания, и Паскаль подумала, что есть приготовленную ею пищу все равно будет нельзя — иначе в один прекрасный день можно обнаружить в яичнице или в кофе окурок. Ладно, это она возьмет на себя. Кроме того, есть еще рестораны — они помогут ее друзьям разнообразить свое меню, если ее стряпня им надоест.

— Принести ваши вещи, мадам? — Мариус любезно осклабился, снова обдав Паскаль густым запахом перегара. Казалось, стоит поднести спичку, и спиртовые пары вспыхнут, как факел. Паскаль чувствовала огромное желание ответить, что предпочитает ночевать в отеле, но вовремя сообразила, что в этом случае (даже если ей удастся достать номер) до завтрашнего утра дело вряд ли сдвинется с мертвой точки. Нет, за этой парочкой нужно было присматривать — чтобы заставить их работать, необходим был кнут и, может быть, небольшой кусочек пряника.

— Да, — кивнула она, протягивая Мариусу ключи от машины.

Через несколько секунд он вернулся с ее чемоданами.

— Хозяйская спальня, мадам?

Паскаль снова смерила взглядом его долговязую фигуру и едва справилась с приступом истерического хохота — до того нелепым показался ей его вид.

— Пожалуй, — согласилась она. Главная спальня действительно выглядела несколько уютнее других. Когда приедут Моррисоны, решила Паскаль, она уступит ее им, но сегодня она должна спать в относительном комфорте.

Они вместе поднялись на второй этаж. Дождавшись, пока Мариус уйдет, Паскаль устало опустилась в единственное кресло. Дряхлые пружины с протяжным стоном подались, и она едва не стукнулась задом об пол. Кое-как выкарабкавшись из ловушки, Паскаль перебралась на стул, предварительно попробовав его на прочность. Стул затрещал, но выдержал, и она долго сидела, глядя в сгущающуюся тьму за окном. Вид из окна был великолепным, но дом, дом!.. Это был сущий кошмар, и она не знала, смеяться ей или плакать. Ей даже захотелось позвонить Диане, но Паскаль сдержалась. Она просто не знала, что сказать подруге. Паскаль очень не хотелось разочаровывать ни ее, ни Эрика, ни Роберта. О том, как отреагирует на последние новости Джон, ей было страшно даже подумать. Как бы он не позвонил ей сам, с тревогой подумала Паскаль. Джон знал ее слишком хорошо и был способен понять, что что-то не в порядке, просто по ее голосу. Но тут Паскаль уже ничего не могла поделать, и ей оставалось только надеяться, что накануне отъезда он будет слишком занят, чтобы звонить ей. Что касалось самой Паскаль, то перед ней стояла поистине героическая задача — привести дом хотя бы в относительный порядок перед приездом мужа и друзей.

Постепенно усталость взяла свое, и Паскаль перебралась на кровать. Она легла поверх покрывала и подоткнула под голову подушку, предварительно обернув ее одной из принесенных Агатой простынь. Голова у нее буквально раскалывалась от боли, и Паскаль с горечью подумала, что месяц в Сен-Тропе, о котором она столько мечтала, начинается не с радости, а с огорчения. Однако признавать себя побежденной она не хотела, и Паскаль мысленно поклялась, что сделает все от нее зависящее, чтобы не разочаровать друзей.

Глава 6

Паскаль завела будильник на половину шестого утра. Проснувшись, она надела джинсы и майку и спустилась в кухню в надежде найти немного кофе. Кофе нашелся, но его было так мало, что едва хватило на одну чашечку. Проглотив его залпом, Паскаль выбрала уголок стола почище и, усевшись на него, закурила сигарету. Она как раз гадала, неужели ей придется будить Агату и Мариуса, когда в кухню с лаем ворвался один из вчерашних пуделей. Следом появилась Агата. Сегодня она была в капроновом фартуке, надетом поверх ярко-алого купальника-бикини, из которого во все стороны выпирали ее колышущиеся при каждом движении телеса.

— Вы собираетесь в этом работать? — потрясенно спросила Паскаль. Вид у Агаты был еще тот: блондинистые кудряшки торчали еще воинственнее, чем вчера, а губы были выкрашены кроваво-красной помадой на полтона темнее купальника. Впрочем, Паскаль тут же подумала, что еще немного, и она вовсе потеряет способность удивляться чему-либо.

Тем временем к первому пуделю присоединились два других, и они принялись облаивать Паскаль уже втроем.

— Как вам кажется, может, стоит запереть их куда-нибудь, пока мы будем прибираться? — осведомилась Паскаль, на всякий случай подбирая ноги повыше. В этой предосторожности, впрочем, не было особой нужды: Агата принялась открывать банки с собачьими консервами, и это сразу отвлекло пуделей от ног гостьи. Зато манипуляции горничной сразу напомнили Паскаль, что вчера вечером она забыла поужинать. Теперь она готова была отдать свою правую руку за пару хрустящих круассанов, которые так хорошо умела готовить ее мама. Здесь, похоже, ничего подобного не предвиделось. Разыскивая кофе, Паскаль заглянула в буфет и несколько кухонных шкафчиков, но все они оказались пусты, идти же в магазин Паскаль не хотелось — сначала она должна была убедиться, что Агата и Мариус работают, а не филонят. Горничная встала довольно рано — это было уже кое-что. Оставалось надеяться, что и садовник — он же шофер — не проспит.

И действительно, минут через пять в кухне появился Мариус. Пожелав Паскаль доброго утра, он сказал, что нашел электрическую косилку, хотя и довольно старую.

Косилка действительно была очень древней и тяжелой, зато она работала, и Паскаль велела Мариусу приступать к работе.

— Нужно скосить всю траву, что перед домом, — сказала она решительно. — Особенно тщательно перед крыльцом.

— Всю? — недоверчиво переспросил Мариус.

— Всю, — подтвердила Паскаль, и длинное лицо садовника вытянулось еще больше. Работы, несомненно, было не на один час, и это его явно не обрадовало. Агата тем временем заперла пуделей в комнате за кухней и вернулась оттуда с ворохом тряпок, бутылкой чистящего средства и метелкой для пыли, сделанной из петушиного крыла. Она размахивала ею, едва касаясь мебели, покуда выведенная из себя Паскаль не вручила ей вместо метелки ведро и швабру и не отправила мыть кухню. Гостиной она решила заняться сама.

Для начала Паскаль скатала половики и затолкала их в чулан. Паркетные полы выглядели не в пример лучше, чем затоптанные, протертые до основы ковры. Потом она выбила диванные подушки, вытряхнула портьеры и тщательно пропылесосила каждый уголок комнаты. При этом Паскаль едва не задохнулась от пыли, но, когда она закончила, гостиная выглядела почти пристойно. Убедившись, что она не пропустила ни одного участка пола, Паскаль вооружилась бутылкой моющего средства для стекол и принялась за окна, вытирая их насухо старой газетой, как учила ее бабушка. Когда и с этим было покончено, она попыталась при помощи жидкого воска придать ободранной мебели хотя бы отдаленное подобие блеска.

В начале восьмого прибыл наконец риелтор со своей «бригадой» уборщиков, состоявшей из подростков, нанятых им скорее всего только сегодня утром. Подростки оглядывались по сторонам с презрительно-скучающим видом, время от времени сплевывая. Паскаль поняла, что заставить их работать будет нелегко.

Впрочем, это были не ее проблемы. Она начала с того, что отчитала молодого человека за опоздание и спросила, где чек. Они еще немного поспорили, но аргументы Паскаль были столь ощутимо весомы (в подтверждение своих слов она могла предъявить целый дом), что агент сдался, согласившись вернуть ПОЛОВИНУ полученной арендной платы. Он, несомненно, понимал, что легко отделался, и в благодарность тут же принялся отдавать распоряжения своим уборщикам, которые на удивление споро взялись за дело. Агент явно был доволен тем, что ему удалось избежать более неприятных последствий. Паскаль тоже была рада, что у нее теперь есть важный аргумент, с помощью которого она надеялась успокоить Джона, если он будет слишком бурно возмущаться, что вместо роскошной виллы им подсунули форменный сарай. Как-никак, Паскаль сумела вернуть половину денег, а для ее супруга финансовые вопросы были весьма болезненными. Хоть бы успеть навести здесь относительный порядок к приезду друзей! И тут ее осенило. Поднявшись в спальню, где она провела эту ночь, Паскаль достала из чемодана несколько больших платков, которые привезла с собой. В гостиной она задрапировала ими кресла, обивка которых была покрыта отвратительными жирными пятнами, и… комната совершенно преобразилась! Утреннее солнце светило в чистые стекла, играли красками яркие платки, отмытый паркет сиял, как светлый мед. Вид у гостиной был почти праздничным, и Паскаль подумала, что ей остается только накрыть мебель салфетками, расставить в вазы живые цветы, купить свечи и ввернуть лампочки помощнее.

Пока бригада уборщиков трудилась в кухне, Паскаль отправила Агату убраться в туалетах. Она несколько раз проверяла ее работу, добиваясь безупречной чистоты, и в конце концов Агата взялась за дело по-настоящему, хотя поначалу и не собиралась выкладываться.

Мариус тем временем продолжал сражаться с зарослями травы перед крыльцом. Он явно был недоволен, когда Паскаль явилась посмотреть, как у него дела. Но на его недовольство ей было глубоко плевать. Главное, лужайка перед домом начала преображаться. Сломанную садовую мебель Паскаль велела отнести в сарай и собственноручно выкорчевала из земли искореженный зонт от солнца. Кованый железный стол был для нее слишком тяжел, и она решила, что накроет его светлой клеенкой и принесет из дома несколько стульев.

Они вкалывали, как негры, почти четырнадцать часов подряд и закончили только в восемь вечера. Работа была проделана огромная, и хотя вилла не выглядела и вполовину так привлекательно, как на фотографиях, на ней, по крайней мере, можно было жить. Только кухню так и не удалось привести в должный порядок. В ней, правда, стало значительно чище, однако ее выкрашенные темной краской стены производили гнетущее впечатление, а древняя плита никак не желала работать, но это были уже мелочи.

Паскаль к этому времени едва держалась на ногах от усталости. Ее вдохновляло лишь сознание честно исполненного долга и удовлетворение, которое всегда посещало ее после большой и честной работы. Она понимала, правда, что друзья, не видевшие того, что увидела она, когда приехала сюда вчера вечером, вряд ли смогут оценить ее усилия по достоинству, но теперь Паскаль, по крайней мере, могла быть уверена, что они не кинутся в ужасе прочь, как только увидят дом.

Между тем сделано было еще не все, но Паскаль была уверена, что теперь она успеет. Да и риелтор пообещал, что завтра вернется вместе со своей бригадой и поможет довести дело до конца. Услышав эти слова, Паскаль почувствовала к молодому человеку нечто вроде благодарности, хотя все еще злилась на него за бесчестный обман. Удивил ее и Мариус, который косил как заведенный не меньше десяти часов подряд, останавливаясь лишь затем, чтобы хлебнуть воды и дать отдых электромотору. Агата тоже потрудилась на славу — во всяком случае, к концу дня она стала похожа на человека, честно зарабатывающего свой кусок хлеба. Ее красное бикини покрылось грязными пятнами и соляными разводами, «небоскребы» на высоком каблуке куда-то исчезли, а волосы стояли дыбом, как у комического персонажа из мультфильма о дядюшке Поле, который сунул палец в розетку. Собак Паскаль тоже не видела и не слышала весь день, и это было, пожалуй, к лучшему — своим истерическим лаем они могли свести с ума кого угодно, а у Паскаль и без этого терпение было уже на пределе.

Совершенно обессиленная, она сидела на кухне и лениво отщипывала кусочки сыра от оставленных агентом бутербродов, когда телефонный аппарат разразился дребезжащей трелью. Паскаль вздрогнула и схватила трубку. Это был Джон; он звонил ей с работы, и голос у него был непривычно взволнованный. Они не виделись почти полтора месяца, Джон очень соскучился и был рад, что их разлуке пришел конец. Он уже купил билеты и должен был прилететь в Сен-Тропе вместе с Моррисонами послезавтра.

— Ну как, — спросил он после первых приветствий, — эта вилла действительно так хороша, как на картинках, или еще лучше?

Паскаль зажмурилась. Звонок застиг ее врасплох, и она несколько замедлилась с ответом.

— Нет, она не совсем такая, как на снимках, — проговорила она, гадая, что скажет Джон, когда увидит дом своими глазами. Конечно, теперь он стал намного чище, но это был явно не дворец, а главное, он не имел ничего общего с шикарным особняком, который их так очаровал.

— Значит — лучше? — жизнерадостно осведомился Джон, и Паскаль невольно рассмеялась.

— Нет, она не лучше и не хуже, просто она другая, — осторожно ответила она.

— Что значит — «другая»? — удивился Джон.

— Ну, не такая официальная, что ли…

— Что ж, это даже хорошо. Да что там хорошо — просто отлично!

Отлично?.. Вряд ли даже теперь Паскаль употребила бы это слово, описывая мужу виллу с романтическим названием «Любовь с первого взгляда». Но Джон ждал, и она пустила в ход все свои дипломатические способности, чтобы не солгать и в то же время — не возбудить в нем ненужных подозрений. Когда настанет время, Джон все увидит сам, а пока…

— Что ж, отлично, — повторил Джон, когда она закончила. — Ты уже звонила всем нашим?

— Нет, у меня дел было по горло, — честно призналась Паскаль, и Джон рассмеялся.

Интересно узнать, чем же ты была так занята? Валялась на пляже или таскалась по магазинам? — спросил он. Ему и в голову не могло прийти, что его жена весь день скребла полы, мыла окна, вытрясала половики и ковры.

— Мне нужно было… кое-что организовать.

— Понятно, ты украшала дом по своему вкусу. Слушай, Паскаль, зачем тебе это надо? Неужели нельзя было просто расслабиться?

В ответ Паскаль только вздохнула. Она и сама была не прочь расслабиться и поваляться на пляже, но ей совсем не хотелось, чтобы при виде всей этой грязи с Джоном случился припадок.

— Может быть, завтра я действительно схожу на пляж, — ответила она, подавляя зевок.

— Вот-вот, сходи на пляж или пробегись по местным лавочкам. А послезавтра мы уже увидимся! — закончил Джон, и Паскаль улыбнулась.

— Скорее бы!.. — сказала она и, обежав взглядом кухню, заметила на стене грязное пятно.

— Постарайся выспаться, — добавил Джон с искренней заботой. — Я хочу, чтобы к моему приезду ты как следует отдохнула, детка.

— Я очень постараюсь, — пообещала Паскаль с улыбкой. — Приятного полета.

Положив трубку, Паскаль погасила свет и побрела к себе в спальню. Она велела Агате сменить простыни на всех постелях, для чего ей пришлось лично перебрать все имевшееся в доме постельное белье. К счастью, ей удалось подобрать по одному чистому комплекту для каждой кровати; все остальное она связала в огромный тюк, чтобы отправить с Мариусом в прачечную. Полотенца для ванных комнат выглядели застиранными, но они, по крайней мере, были без дырок, к тому же среди них Паскаль обнаружила две дюжины довольно приличных льняных салфеток. Ими она решила замаскировать самые заметные царапины на столешницах и комодах.

Паскаль заснула прежде, чем ее голова коснулась подушки. На следующий день она проснулась с первыми лучами солнца, проникшего к ней в комнату сквозь щель между неплотно задернутыми занавесками. Ставни на окнах были сломаны, а заржавевшие жалюзи не закрывались, несмотря на все усилия, но настроение Паскаль не испортилось — солнце ей всегда нравилось.

И в этот день ей снова пришлось как следует потрудиться. Присланные агентом подростки быстро устали и откровенно выражали свое недовольство, но Паскаль удалось в зародыше подавить бунт и задержать их до вечера. Лужайка и газон перед домом выглядели почти безупречно. Сломанная садовая мебель исчезла — осталось всего пять деревянных кресел, которые, как ни странно, оказались довольно крепкими, хотя и остро нуждались в покраске. Решив, что покрасить их Мариусу вполне по силам, Паскаль отправилась его искать — и нашла в его же комнате. Садовник, он же шофер, сладко похрапывал на продавленном диване; рядом с ним уютно посапывали все три пуделя, а на полу валялось несколько пустых пивных бутылок. Взглянув на него, Паскаль сразу поняла, что после вчерашнего трудового подвига Мариус больше ни на что не способен. Агата, похоже, тоже держалась из последних сил, которых хватило ей только на то, чтобы добраться до кухни и сварить себе кофе. Держа чашку в руке, она в полной прострации опустилась на табурет возле стола на кухне, и Паскаль лишь с большим трудом удалось заставить ее сдвинуться с места.

После обеда Паскаль села в машину и отправилась в Сен-Тропе. Там она накупила свечей, подсвечников, цветов и ваз, четыре больших цветных платка и банку белой быстросохнущей краски для садовой мебели.

К девяти вечера все было закончено. Мариус, который все-таки проснулся, выкрасил кресла и стол. Лужайка была выкошена, комнаты сияли чистотой, в вазах стояли живые цветы, а на столиках лежали свежие журналы. Кроме этого, Паскаль купила для каждого ароматное французское мыло, шампунь и премиленькие полотенца, которые повесила в ванных комнатах.

Теперь она была готова. Правда, старый дом по-прежнему вряд ли мог очаровать кого бы то ни было с первого взгляда, но, по крайней мере, отсюда не хотелось убежать сломя голову. Правда, Паскаль не решилась бы предположить, что скажут остальные. Да, сегодня дом выглядел в сто раз привлекательнее, чем вчера, и в тысячу раз — чем позавчера, но он по-прежнему не шел ни в какое сравнение с тем, что они видели на фотографиях. Паскаль нервничала и опасалась, что друзья могут на нее рассердиться. Ей, однако, было ясно, что одна — без дизайнера по интерьеру, без бригады маляров и строителей с большим запасом подручных материалов — она больше ничего не сможет улучшить.

Оставалась только одна проблема, которую Паскаль могла хотя бы попытаться решить. Было еще светло, и она спустилась к берегу моря — к причалу, где должна была стоять яхта. Ей хотелось выяснить, в каком она состоянии. Паскаль заранее пообещала себе — если окажется, что яхта не способна даже держаться на плаву, она заставит риелтора заплатить и за это, но, к ее огромному облегчению, небольшое парусное суденышко, мирно покачивавшееся у причала, выглядело вполне прилично. Правда, на яхте никто не ходил, наверное, уже лет пять, если не больше. Грязные паруса были во многих местах порваны, а медные и латунные детали потемнели от соли, но Паскаль знала: Эрик и Роберт сумеют это поправить.

В этот день Паскаль легла спать с сознанием честно исполненного долга. Она похвалила себя за то, что сообразила приехать в Сен-Тропе на пару дней раньше остальных. В противном случае долгожданный отдых наверняка бы закончился скандалом. Правда, Паскаль и сейчас не была на сто процентов уверена, что ее друзья захотят здесь жить, но ей казалось, что на это можно, по крайней мере, рассчитывать. Все-таки, рассуждала она, месяц в Сен-Тропе — это не то же самое, что месяц на мысе Код.

Ночью Паскаль спала как мертвая, а когда проснулась, ласковое утреннее солнце снова врывалось в комнату сквозь сломанные жалюзи, и букеты цветов оживляли убогую обстановку спальни своими яркими красками и ароматом. Спустившись в кухню, Паскаль сварила себе чашку купленного вчера кофе, закусила шоколадными пирожными и прочла старый «Пари-матч», а потом — вчерашний номер «Интернэшнл геральд трибюн». Когда Паскаль жила в Париже, она читала исключительно «Монд», но любимой газетой Джона была «Геральд», и Паскаль купила пару номеров специально для него.

Когда Паскаль закончила завтракать, в кухню, зевая, вошла Агата. Сегодня на ней были легинсы ярко-синего цвета, белый полупрозрачный тоник, украшенный россыпями фальшивых бриллиантов, солнечные очки «Арлекин» и золотистые туфли на платформе толщиной в пару дюймов.

— Доброе утро, — проговорила Агата. — Во сколько приезжают ваши друзья?

Ее голос звучал совершенно равнодушно, словно это событие не имело и не могло иметь для нее никакого значения.

— Во второй половине дня, — ответила Паскаль. — Кстати, вашему мужу придется взять грузовик и поехать со мной в аэропорт. У моих друзей может быть с собой много вещей, а багажник моей машины не слишком вместителен…

— Вчера Мариус повредил спину. По вашей милости, между прочим, — перебила ее Агата и, прищурившись, посмотрела на Паскаль. Теперь в ее голосе звучало самое настоящее осуждение, словно это не она, а Паскаль была горничной. Но Паскаль проигнорировала выпад.

— Но ведь вести машину он может, — отрезала она, раздумывая, не добавить ли несколько слов по поводу манеры Агаты одеваться.

— Возможно, — без воодушевления ответила та, и Паскаль поняла, что от нее требуется. Сунув руку в лежавшую на столе сумочку, она достала пятьсот франков и протянула Агате. И она, и Мариус неплохо потрудились — во всяком случае, судя по всему, им давно не приходилось так напрягаться, и теперь Агата определенно рассчитывала на компенсацию. Или премию. Как бы там ни было, лицо Агаты просветлело. — Я думаю, Мариус все-таки сможет вести машину, — сказала она почти любезно. — Во сколько мадам хотела бы выехать?

— В три часа. По расписанию самолет прилетает в пять, так что, если не произойдет ничего непредвиденного, к ужину мы вернемся.

Ужин Паскаль решила приготовить сама. Она была уверена, что друзья не захотят идти в ресторан в первый же день в Сен-Тропе, к тому же им надо было распаковать и разложить по местам вещи. С готовкой Паскаль справилась быстро, и к трем часам все было готово. Чтобы разогреть курицу и картофельное пюре, достаточно было только включить плиту, которую Мариус довольно быстро наладил, разумеется, за дополнительную мзду в размере ста пятидесяти франков.

Выйдя на крыльцо, Паскаль с гордостью оглянулась на дом. Окна сверкали на солнце так, что глазам было больно смотреть, приветливо зеленела в обрамлении полевых цветов лужайка, блестела свежей краской садовая мебель, и она с гордостью подумала, что сотворила здесь настоящее чудо. Агата была с ней целиком согласна. Как она призналась Паскаль, ее крайне удивило, что гостья осталась, а не перебралась немедленно в отель. По словам Агаты, в доме никто не жил уже лет восемь.

Когда Паскаль отъехала от крыльца, Агата помахала ей вслед, словно старой подруге, а прыгавшие возле ее ног пудели разразились приветливым лаем. Сегодня горничная была в обтягивающих розовых лосинах, свободной прозрачной блузке, сквозь которую просвечивал черный нейлоновый лифчик, и своих любимых ярко-красных «небоскребах», но Паскаль благоразумно не стала ничего говорить. Она надеялась, что друзья быстро привыкнут к экстравагантной манере Агаты одеваться и перестанут обращать на нее внимание. Гораздо более серьезную проблему представляли собаки, от лая которых у Паскаль сразу начинало звенеть в ушах, и она попросила Агату держать их в своей комнате, сославшись на то, что у ее мужа аллергия на шерсть. Это была неправда, но Паскаль быстро успокоила себя, подумав, что от шума, который поднимали три пса по любому ничтожному поводу, у Джона состояние будет похуже, чем при аллергическом насморке.

Дорога от Сен-Тропе до Ниццы была неблизкой, а погода стояла жаркая, и Паскаль буквально изнывала от жажды. Приехав в аэропорт, она первым делом выпила два стакана апельсинового сока. Жажда прошла, но усталость не отступила, и Паскаль подумала, что сейчас она действительно нуждается в настоящем, полноценном отдыхе. Мариус, похоже, считал точно так же. Паскаль видела, как он, купив упаковку баночного пива, развалился на сиденье грузовичка. Паскаль тоже была не прочь покайфовать, но волнение, которое она испытывала перед встречей с друзьями, не давало ей усидеть на месте, и она нервно расхаживала по залу прилета до тех пор, пока не объявили о прибытии рейса из Нью-Йорка.

Самолет компании «Пан-Ам» приземлился точно по расписанию. Моррисоны и Джон летели одним рейсом, но в разных классах: Эрик и Диана предпочитали бизнес-класс, а Джон из принципа купил билет в салон эконом-класса. Впрочем, в самолете Эрик сразу пришел к другу и немного поболтал с ним, чтобы скоротать время. Потом он вернулся на свое место, и Джон, провожавший Эрика до кресла, невольно обратил внимание, как странно смотрела на мужа Диана, до этого спокойно листавшая какой-то яркий глянцевый журнал. В ее глазах Джону почудилась отчужденная холодность, чуть ли не враждебность, что для Моррисонов было по меньшей мере необычно, но поскольку ни один из них не сказал ни слова, Джон не решился задавать вопросы. Вернувшись на свое место в салоне эконом-класса, он скоро задремал, и ему приснилась Паскаль, которая прыгала по сцене в балетной пачке, а в руках у нее почему-то была швабра.

А это время Эрик говорил Диане:

— Джон звонил Паскаль. По ее словам, дом выглядит просто превосходно. Ты рада?

Но Диана не ответила — она продолжала смотреть в журнал, но не читала.

— Джон говорит, дом — просто чудо! — повторил Эрик, удивленно глядя на нее. — Ты что, совсем меня не слушаешь?

В последние несколько недель Диана колебалась, стоит ей ехать или нет, и Эрик был рад, что в конце концов она все же согласилась отдохнуть с ним в Сен-Тропе. Он уговаривал ее, как мог, но в том, что в конце концов она сказала «да», никакой его заслуги не было. Их отношения переживали серьезный кризис, и это было заметно. Сам Эрик не подавал вида, что реагирует на новую ситуацию, но на душе у него скребли кошки. Он чувствовал себя виноватым, хотя и считал — он сделал все, что мог сделать на его месте любой мужчина.

— Я прекрасно слышала, что ты сказал, — ответила Диана ровным голосом. Джон ушел, и теперь она не считала нужным сдерживаться. — Я рада, что Паскаль понравился дом, — добавила Диана, на мгновение подняв голову от журнала, но взгляд ее оставался бесстрастным.

— Надеюсь, тебе он тоже понравится, — проговорил Эрик, стараясь, чтобы его голос звучал как можно мягче. Он возлагал большие надежды на этот месяц, который им предстояло провести вместе. И он, и Диана давно нуждались в отдыхе, к тому же ему казалось, каникулы в Сен-Тропе помогут им снова укрепить отношения, которые дали такую серьезную трещину. Думать так у Эрика были все основания. У них с Дианой было много общего — они любили одни и те же вещи, предпочитали одних и тех же людей и вполне искренне восхищались друг другом, и оттого ему казалось, что примирение произойдет само собой.

Я не знаю, как долго я смогу там пробыть. И пожалуйста, не надо меня уговаривать, ладно? — сказала Диана. Эрик вздохнул — эти слова он постоянно слышал в течение последних двух недель.

— Я не собираюсь ни к чему тебя принуждать, — ответил Эрик. — Но твое бегство ничего не решит, наоборот — ты сделаешь себе… нам обоим только хуже! А вот если мы пробудем здесь весь месяц, это принесет нам пользу, вот увидишь! Мы отдохнем, развеемся, и… и будем на многое смотреть иначе.

Но Диана с сомнением качала головой. Слова мужа ее, похоже, больше не убеждали.

— Ты, видимо, не понимаешь, Эрик… — негромко сказала она. — И никакой отдых нам не поможет, потому что дело не в усталости, от которой могут избавить морские купания и прогулки под парусом. Дело совсем в другом…

Эрик снова вздохнул. Он знал, что она имеет в виду. Это он поставил под удар их брак, их семейную жизнь, их отношения, и Диана никак не могла решить, что ей теперь делать. Она уже несколько раз собиралась положить конец их браку, но каждый раз останавливалась. Ей не хотелось спешить — слишком многое было поставлено на карту, чтобы решать что-то сгоряча, под влиянием обиды и боли, какой бы сильной она ни была. С другой стороны, Диана до сих пор не была уверена, что сможет когда-нибудь простить Эрика. То, что он совершил, было даже хуже предательства. Своим поступком он поколебал не только веру Дианы в него, но и ее веру в себя. Теперь она казалась сама себе ущербной, некрасивой и старой — гораздо более старой, чем она себя ощущала. И хотя Эрик попросил у нее прощения, Диана по-прежнему не знала, сумеет ли она когда-нибудь снова полюбить собственного мужа или отныне он станет для нее чужим человеком. А именно таким он был для нее сейчас.

— Послушай, Диана, — сказал Эрик, — неужели ты не можешь просто-напросто забыть то, что было, и начать все сначала? Ты должна постараться…

И снова она с сомнением покачала головой. Легко сказать, хотелось ответить ей, да нелегко выполнить.

— Спасибо за совет, — кивнула Диана, демонстративно разворачивая журнал. — Теперь, когда ты научил меня, что я должна делать, все, конечно, будет просто отлично!

Она притворялась, будто читает, но в глазах у нее стояли слезы, и строчки расплывались и наползали одна на другую. И все же Диана упорно смотрела на одну и ту же страницу, боясь, что Эрик может снова с ней заговорить. Самой Диане больше нечего было ему сказать — она уже высказала ему все, что думала и чувствовала.

— Диана… Ну не надо так!.. — попросил Эрик почти жалобно, но она сделала вид, что не слышит. Лишь несколько секунд спустя Диана слегка повернула голову, чтобы взглянуть на него. Черты его лица были искажены болью.

— А как надо? — спросила она. — Чего ты от меня хочешь — чтобы я ликовала от радости? Чтобы я делала вид, будто ничего не произошло? О, да, тебе было бы гораздо удобнее, если бы я и дальше изображала из себя глупую, преданную, любящую женушку, которая ничего не видит дальше своего носа! Так вот, я не стану притворяться! И не могу… — Ее голос чуть заметно дрогнул на последних словах.

— Но почему, почему ты не хочешь дать нам обоим еще один шанс?! — громким шепотом воскликнул Эрик. — Пусть туман рассеется, и тогда ты увидишь… Я понимаю, тебе было тяжело, так ведь и мне не легче! Я… — Он хотел добавить что-то еще, но Диана отшвырнула журнал и резко встала.

— Прости, что я тебе не сочувствую, — сказала она, — но мне почему-то тебя совсем не жалко. И потом, мне вовсе не кажется, что тебе было уж так тяжело. Во всяком случае, не в начале. Вот так-то, Эрик!

И, выбравшись в проход, она отправилась к туалетам. На самом деле Диане просто хотелось прервать этот тягостный и бессмысленный разговор. За прошедшие четыре недели они говорили об этом, пожалуй, слишком часто, и она не желала вновь выслушивать его оправдания, извинения, обещания и прочее. Ей не хотелось даже сидеть с ним рядом, и она от души жалела, что согласилась отправиться в Сен-Тропе. Предстоящий месяц на юге Франции не обещал ей ничего, кроме душевных страданий, и Диана пошла на это, только чтобы не разочаровывать друзей.

В туалете она некоторое время молча смотрела в зеркало, разглядывая свое осунувшееся лицо, потом машинально поправила прическу и, выйдя в коридор, отправилась в салон эконом-класса — к Джону. Но он крепко спал, и Диана несколько секунд просто стояла, глядя на накрепко запертый люк в самом хвосте самолета и размышляя о том, как такое могло случиться с ней и с Эриком. Их брак всегда казался ей прочным и надежным, и даже в самом страшном сне Диане не могла представить, что их брак может дать трещину. Но это случилось, доверие, которое она питала к мужу, исчезло, и Диана полагала, что это уже навсегда.

В конце концов ей пришлось вернуться на свое место. Она снова уткнулась в журнал. Эрику она не сказала больше ни слова; он тоже отвернулся к окну и погрузился в угрюмое молчание. Так они молчали до самого конца полета, когда лайнер приземлился в международном аэропорту Ниццы.

Паскаль, встречавшая их у трапа, сразу заметила, что Моррисоны сами на себя не похожи — недовольные и мрачные. Но Паскаль отнесла все это за счет перелета. Да и сейчас ей было не до того — она ведь не знала, как отреагируют друзья, когда узнают, что их вилла на берегу Средиземного моря знавала лучшие дни и что теперь она представляет собой лишь капитально отмытый и слегка замаскированный цветами и яркими платками сарай. Они и так были весьма удивлены, когда увидели явившегося за их багажом Мариуса. От садовника с виллы «Любовь с первого взгляда» за милю разило пивом. Его измятый спортивный костюм при дневном свете оказался еще и изрядно замызганным, и Джон с Эриком удивленно переглянулись, а Диана брезгливо наморщила нос. Что-то они скажут, когда увидят Агату, подумала Паскаль. Пожалуй, решила она, все-таки нужно их подготовить, иначе их ожидает самый настоящий шок. На то, чтобы адекватно описать горничную — ее красный купальник и алые «небоскребы», — Паскаль потребовался весь ее запас английских слов и большая часть пути от Ниццы до Сен-Тропе.

— Разве она не носит форму? — удивился Джон, сидевший рядом с Паскаль на переднем сиденье ее «Пежо». Не такими представлял он себе горничную и садовника, прислуживающих на роскошной вилле. Джон представлял, что они носят белоснежные куртки с золотыми пуговицами, прекрасно говорят по-английски и пахнет от них кофе и круассанами. Но облик Мариуса поколебал его представления, и теперь Джон не знал, что и думать.

— Как тебе сказать… — смущенно начала Паскаль. — Признаться, мне эта парочка тоже показалась довольно экстравагантной, но наблюдать за ними забавно. Кроме того, они умеют хорошо работать… — «Одна беда — Мариус пьет как сапожник, а пудели Агаты способны свести с ума любого», — хотелось ей добавить, но она вовремя сдержалась. — Надеюсь, дом вам понравится, — неуверенно добавила Паскаль, сворачивая на шоссе, которое вело к покосившимся железным воротам.

— Нисколько не сомневаюсь, — уверенно ответил Эрик.

— Дело в том, что дом оказался, э-э-э… несколько не таким, каким мы его себе представляли. Я бы определила этот стиль как… послевоенный сельский ампир, — нашлась Паскаль, сворачивая на ухабистую подъездную дорожку. Она уже заметила, что Джон удивленно приподнял брови, но пока — хвала господу! — молчал. Молчали и Моррисоны, сидевшие на заднем сиденье, что было на них совсем не похоже, и Паскаль решила, что они действительно очень вымотались за дорогу.

Но вот машина наконец затормозила перед крыльцом.

— Послевоенный ампир?.. — изумленно проговорил Джон, с трудом обретая дар речи. — Что ж, похоже, что с тех пор, как здесь стояли партизаны де Голля, дом действительно ни разу не ремонтировали. Или ты имела в виду наполеоновские войны?.. Интересно, когда его в последний раз красили?

— Честно говоря — не знаю, — призналась Паскаль. — Но это не так уж важно. Возможно, дом действительно нуждается в небольшом косметическом ремонте, зато теперь в нем довольно чисто и уютно.

— Разве, когда ты приехала, там не было чисто? — удивилась Диана. За весь путь от аэропорта это были чуть ли не первые ее слова.

— Ну вообще-то дом не был готов к приему гостей, — ответила Паскаль и внезапно рассмеялась, поняв, что нет никакого смысла и дальше скрывать от друзей истинное положение дел. Ведь они были уже у самого дома; через минуту они окажутся внутри и увидят все своими глазами. — Когда я приехала, это был самый настоящий свинарник, — сказала она искренне. — Все два дня я скребла, чистила, мыла — и не одна, а с бригадой из десяти человек, и все равно мне так и не удалось привести дом в идеальный порядок. Ведь он не очень похож на ту виллу на фотографиях, правда? Зато я добилась, чтобы риелторское агентство вернуло нам половину денег, раз они так бессовестно нас обманули.

При этих ее словах хмурое лицо Джона, потемневшее как небо перед грозой, сразу просветлело. Теперь отдых в Сен-Тропе представлялся ему почти бесплатным, и он был очень доволен. Диана же, напротив, встревожилась.

— Там действительно было так грязно? — спросила она, выпрямляясь на сиденье. — Я… Мне бы не хотелось жить в одной компании с мышами, тараканами и другими насекомыми. Ты же знаешь, я этого не перенесу!

Диана на самом деле была ужасная чистюля, и Паскаль это прекрасно знала.

— Не волнуйся, мышей и тараканов здесь нет, — ответила она. — И теперь в доме очень чисто. Когда я сказала, что не смогла привести дом в полный порядок, я имела в виду, что мебель, диваны, занавески и прочее — все довольно древнее. Кухня — та и вовсе как будто явилась сюда из Средневековья, но я думаю, это не так уж страшно…

— Конечно, нет! — неожиданно поддержал ее Джон и рассмеялся. С тех пор как он узнал, что половина денег вернется к нему, он пребывал в приподнятом настроении, да и вилла начинала ему нравиться. — Ведь мы .же не собираемся каждый день готовить!

Но его доводы не убедили Диану, и, войдя в дом, она невольно ахнула. Ветхие стены и скудная обстановка заметно подействовали на нее; хотя она и оценила усилия Паскаль — цветные платки на креслах выглядели довольно мило. Они очень оживляли гостиную; без них она бы, несомненно, выглядела запущенной и мрачной.

Но прошло несколько минут, и даже Диане стало казаться, что дом не так уж плох. Он еще сохранил что-то от своего прежнего очарования, и хотя их ожидания оказались обмануты, Паскаль в какой-то мере удалось исправить положение. Когда же она рассказала, на что был похож дом, когда она только что приехала, друзья были потрясены ее самоотверженностью.

— Как хорошо, что ты сообразила приехать сюда пораньше! — сказал Эрик, который очень боялся, что Диана не захочет жить даже в таком доме. — Кухня, конечно, далека от современного идеала, но это мы переживем. Первым делом надо купить новую кофеварку — она понадобится нам в первую очередь. Потом мы можем просто забрать ее с собой.

— Хотел бы я знать: где они взяли те фотографии? — вслух размышлял Джон. — Ведь совершенно очевидно, что дом очень старый и очень давно не ремонтировался!

— Мне кажется, снимки были сделаны лет сорок назад — в шестидесятых годах, когда вилла была совсем новой, — высказала предположение Паскаль. — Кое-что, конечно, пришлось подретушировать, но я думаю, именно так все и было. Владельцы взяли старые снимки и…

Но ведь это обман! — Эрик неодобрительно нахмурился, но и он, похоже, был не так уж и возмущен. Пожалуй, на роскошной вилле, в окружении хрусталя и подлинной антикварной мебели, он бы чувствовал себя неуютно. Конечно, дом мог бы быть и поновее, зато в комнатах было чисто. Но больше всего Эрику нравилась царившая здесь какая-то домашняя атмосфера. Благодаря усилиям Паскаль дом приобрел какой-то особый, чисто французский шарм, да и его внутреннее убранство нисколько не напоминало до предела стандартизированную обстановку большинства американских загородных коттеджей. Букеты живых цветов, свечи в изящных, хотя, наверное, и недорогих, подсвечниках, цветастые платки на спинках кресел — все радовало глаз.

Потом речь зашла о том, кто где будет жить. Паскаль хотела отдать друзьям главную спальню, но, оценив труды Паскаль по достоинству, Эрик и Диана настояли, чтобы комнату заняла она с Джоном.

— Но я сделала это только для того, чтобы вы не утопили меня в Средиземном море! — неловко оправдывалась Паскаль под смех друзей и мужа.

Надо отпраздновать наше новоселье! — воодушевился Джон и отправился на кухню, где он надеялся найти бутылку французского вина. В кухне он столкнулся с Агатой. В лифчике от бикини и белых шортах, она задумчиво глядела в пустой буфет, щурясь от дыма собственной сигаретки, прилипшей к губе. На ногах у нее снова были ярко-красные «небоскребы» на шестидюймовых каблуках, и Джон, потрясенный, замер на пороге — такое чудо он видел, пожалуй, только в своем любимом телесериале «Мими возвращается». — Bonjour… — пролепетал он наконец. Это было одно из немногих французских слов, которые он выучил, еще когда не был знаком с матерью Паскаль. Агата благосклонно кивнула в ответ, но тут в кухню вошел Мариус в сопровождении пуделей, которые тотчас атаковали джинсы Джона и мгновенно проделали в них много маленьких дырочек.

Тут Джон произнес единственное французское слово, которое он выучил после знакомства с мадам Жар дин.

— Merde! — воскликнул он.

Это слово произвело магическое действие. Агата отогнала собак, а Мариус был настолько любезен, что открыл для Джона бутылку. Тем не менее, когда Джон вернулся в гостиную с бутылкой и бокалами, вид у него был огорошенный.

— Я только что встретил клон собаки Баскервилей и злого двойника Тины Тернер, — заявил он.

Паскаль невольно улыбнулась такому сравнению и повернулась к Диане, чтобы объяснить слова мужа. Но лицо Дианы было абсолютно безучастно. Эрик явно был в лучшем настроении, хотя в аэропорту он и показался Паскаль подавленным. Может быть, подумала она, Диана вспомнила об Энн — о том, как ей хотелось провести этот август на юге Франции? Эта мысль приходила на ум и самой Паскаль, когда она только что приехала, однако в последующие два дня она была слишком занята, чтобы думать о чем-то, кроме собственной вины перед друзьями и необходимости привести все в порядок. Паскаль, конечно понимала, что Роберт будет неотступно думать об Энн. Да и все они слишком хорошо помнили и Энн, и то, как она мечтала об отпуске в Сен-Тропе. Но, щадя друг друга, старались не слишком часто говорить об этом вслух.

— Кстати, а яхту ты видела? — с надеждой спросил Эрик, пока Джон разливал вино.

— Да, — призналась Паскаль. — Она тоже выглядит не очень новой, но я надеюсь, вы с Робертом сумеете что-нибудь сделать.

— Но она, по крайней мере, на плаву? — продолжал допытываться Эрик, и Паскаль кивнула.

— Что ж, в таком случае я не сомневаюсь, что нам удастся привести ее в божеский вид, — с облегчением сказал он и бросил быстрый взгляд на жену, но Диана молчала.

Ближе к вечеру Паскаль разогрела приготовленный ужин. Агата накрыла стол в гостиной и даже предложила подавать блюда. Но Паскаль отклонила ее предложение, сказав, что прекрасно справится сама. Уже совсем поздно, когда мужчины вышли в сад, чтобы выкурить по сигаре, а Паскаль и Диана мыли посуду, она не удержалась и задала вопрос, который уже давно вертелся у нее на языке.

— Что с тобой, Ди? Ты плохо себя чувствуешь? — спросила Паскаль. Она очень беспокоилась за свою подругу. — В последнее время у тебя усталый вид, но теперь я думаю, дело не только в этом. Что-то случилось? Ты в порядке, или…

Последовала долгая пауза. Потом Диана сделала движение, словно собираясь кивнуть, но раздумала и отрицательно покачала головой. Оставив в раковине недомытые тарелки, она тяжело опустилась на табурет возле кухонного стола, и Паскаль с ужасом увидела, как по ее щекам потекли слезы. Диана больше не могла, да и не хотела скрывать от подруги свое горе.

— Да, случилось… — ответила она глухим голосом, и сердце Паскаль заныло от жалости и сочувствия.

— Ах, милая моя… Да что с тобой?! — воскликнула она, обнимая Диану за плечи, но та ответила не сразу. Вытирая слезы уголком фартука, она всем телом прижалась к Паскаль, и та почувствовала, что плечи Дианы судорожно вздрагивают. Никогда прежде Паскаль не видела подругу в таком состоянии. — Что-то со здоровьем? — встревоженно спросила она, но Диана лишь снова покачала головой. — Но ведь не может быть, чтобы ты и Эрик… чтобы вы с ним…

Паскаль сама не верила, что между Дианой и Эриком могла произойти серьезная размолвка, но, едва увидев лицо подруги, она поняла, что угадала правильно.

— Не может быть! — выдохнула она. — Этого просто не может быть, я не верю!

Диана медленно и почти торжественно кивнула.

— Я сама не верю, Паскаль. Не верю и не понимаю, как это могло случиться. Уже почти два месяца я задаю Эрику этот вопрос, но он ничего не желает объяснять…

— Но что же все-таки случилось? — осторожно спросила Паскаль, гладя подругу по голове.

Диана с самым несчастным видом пожала плечами.

— Банальная история, — сказала она с горечью. — У Эрика роман с одной из пациенток. Бедняга. Должно быть, на старости лет он повредился в уме, если решил, что может делать детей вместо того, чтобы принимать их, как он делал всю жизнь!

В ее голосе была боль, но и облегчение. С тех пор как Эрик ей во всем признался, она еще ни с кем она не говорила о своей беде. Это была ее тайна, и теперь Диана была даже рада, что поделилась ею с Паскаль.

— Не может быть! — ахнула та. — Ты уверена, что не ошибаешься? Я не верю — не могу поверить, что Эрик…

И тем не менее это правда. — Диана устало кивнула. — Он сам мне сказал. На протяжении почти двух месяцев я чувствовала — что-то не так, но не могла понять, в чем дело. А может, как и ты, я просто не могла в такое поверить. Я боялась заговаривать с ним о своих подозрениях, но четыре недели назад все открылось само. У малыша нашей Кэтрин началось воспаление легких, и «Скорая» ночью увезла его в больницу прямо посреди ночи. Я позвонила Эрику в больницу, чтобы он встретил их в приемном покое, но… там мне… — Она снова начала всхлипывать. — В больнице мне сказали, что Эрика нет на месте, что он сегодня не был в больнице и что никаких сложных родов, о которых он мне говорил, в тот день не было. А ведь он умчался, как на пожар, и даже позвонил мне, чтобы сказать — случай очень тяжелый, и он задержится в больнице до утра, а прямо оттуда пойдет в свой кабинет. И тут меня словно громом ударило. Я вдруг поняла, где мог быть Эрик… А ведь в последнее время у него было как никогда много тяжелых случаев, которые до утра держали его в клинике.

— Не может быть!.. — прошептала Паскаль непослушными губами. Эрик всегда казался ей идеальным мужем. Добродушный, покладистый, с завидным чувством юмора, он неизменно оказывался самым рассудительным из всей компании. Нет, она положительно не могла поверить, что он мог выкинуть такой фортель. Или все-таки права пословица — седина в бороду, бес в ребро? — Он… он ее любит? — спросила она.

— Эрик говорит, что не знает. Если верить ему, он перестал встречаться с этой… женщиной.

Но как, скажи на милость, я могу верить ему теперь?! Возможно, так и есть, потому что в последний месяц она названивает ему домой чуть ли не каждый день. Л он всячески избегает ее, просит сказать, что его ни для кого нет дома. Он когда-то принимал у нее роды. Муж оставил ее, и Эрик сказал — ему стало ее жалко. Еще он говорит, что она хороший человек, но я боюсь, что он принял желаемое за действительное. Ведь эта женщина — фотомодель и способна вскружить голову кому угодно.

— Сколько же ей лет? — удивилась Паскаль, в глубине души понимая, что история действительно банальная. Что может быть пошлее ситуации, когда муж уходит от стареющей жены к молодой и красивой супермодели? Впрочем, Диане, несомненно, было от этого не легче. Для нее это был самый настоящий кошмар.

— Ей тридцать лет, — ответила Диана с самым несчастным видом. — Она — ровесница Кэтрин, а я… я чувствую себя так, словно мне не шестьдесят, а по меньшей мере — сто лет. Нет, наверное, Эрику и в самом деле лучше с ней, чем со мной. — Диана посмотрела на Паскаль полными слез глазами. — Я… я не знаю, смогу ли я когда-нибудь доверять ему после… после того, что случилось. И оставаться его женой. Это… это…

О, нет! — воскликнула Паскаль в ужасе. — Ведь не собираешься же ты развестись с ним, правда? Вы столько лет прожили вместе! Это будет просто ужасно! Послушай, если он действительно больше не встречается с этой женщиной, значит, он не собирается связывать с ней свою жизнь. Скоро он забудет о ней, и вы могли бы… ты могла бы попытаться…

— Если он и забудет, то я никогда не забуду, — сказала Диана неожиданно жестко. — Каждый раз, когда я смотрю на него, я вспоминаю, как он предал меня и… ненавижу его за это. Понимаешь, Паскаль, я не могу просто переступить через все это!

— Я понимаю тебя, — сочувственно сказала Паскаль. — Но ведь от таких вещей никто не застрахован. Такое могло случиться и с тобой! Представь, что кто-то вскружил голову тебе и ты не устояла. В этом возрасте тоже хочется внимания, нежности, хочется нравиться… Разве не так?! Если Эрик и вправду порвал с этой девицей, ты должна попробовать простить его, а не разводиться. Ведь развод ничего не решит, он лишь окончательно разрушит твою и его жизнь. Ведь вы же любите друг друга — я знаю! — и не сможете жить отдельно.

— Да, мы любили друг друга, — с горечью согласилась Диана, — но, очевидно, не так крепко, как я всегда считала. Эрик, во всяком случае… — В ее взгляде не было ни намека на прощение, только боль, разочарование, непреклонное упрямство.

А что говорит Эрик? — осторожно поинтересовалась Паскаль, твердо намереваясь удержать подругу от непоправимой ошибки.

— Что он ужасно раскаивается. Что подобное никогда не повторится. Что он пожалел о том, что сделал, как только переспал с этой женщиной в первый же раз. Но тем не менее он продолжал встречаться с ней, и если бы я случайно обо всем не узнала, неизвестно, сколько бы времени это все продолжалось. Если бы ребенок Кэт не заболел, я думаю, Эрик мог бы бросить меня ради нее…

И она снова горько заплакала.

— Ну, не может он быть настолько глуп! — сказала Паскаль с уверенностью, которой не чувствовала. Эрик был очень хорош собой. Для своего возраста он выглядел просто превосходно, к тому же он целыми днями общался почти исключительно с женщинами. С красивыми, молодыми женщинами, которые к тому же были благодарны ему за помощь, которую он им оказывал. У него были все возможности завести интрижку. И не одну, поэтому, наверное, не было ничего удивительного в том, что даже такой ответственный, разумный и порядочный мужчина, как Эрик, в конце концов дрогнул. Его, безусловно, можно было понять и простить, но это пока было Диане не по силам. Ее боль и обида затмевали все доводы здравого смысла. Поразительно, что она вообще согласилась поехать с Эриком в Сен-Тропе, — ведь ей, должно быть, было очень и очень нелегко даже видеть его рядом с собой.

Не утерпев, Паскаль спросила об этом подругу, и она ответила:

— Ты права — я не хотела ехать, но он меня упросил. И теперь я жалею… Мне тяжело его видеть, но и отпускать его от себя я тоже не хочу. Эрик говорит, что может прожить в Сен-Тропе всего две недели, но если он уедет, мне каждый час, каждую минуту будет казаться, что он сейчас с ней!

— Но, может быть, он говорит правду, и между ними все кончено? — робко предположила Паскаль. — Может быть, стоит все-таки поверить ему?

Но ее предложение только разозлило Диану.

— Как я могу ему верить? Ведь он солгал мне один раз, значит — может солгать снова! Нет, теперь я уже никогда не смогу ему доверять!

Ее логику трудно было опровергнуть, и Паскаль растерялась. Проблема была не в том, заслуживает Эрик доверия или нет, а в том, захочет ли Диана снова поверить ему, но тут Паскаль ничего не могла поделать. И все же она чувствовала, что ей будет безумно жаль, если их брак прекратит свое существование. Моррисоны и Смиты были для нее образцовыми семьями, и теперь она испытывала острое разочарование и боль. Столько лет они все были как одна семья — надежные, понимающие. И вот — Энн уже нет, а в жизни Дианы и Эрика произошла настоящая катастрофа!

— Мне кажется, — негромко добавила Диана, словно прочтя ее мысли, — теперь я все равно не смогу оставаться его женой. Наш брак… он уже никогда не будет прежним для меня, поэтому мне и кажется, что я совершила ошибку, когда приехала сюда с ним. Накануне отъезда я собиралась позвонить адвокату, но Эрик буквально на коленях умолял меня подождать хотя бы до конца отпуска… Веселые же у меня будут каникулы! — Диана невесело усмехнулась. В самом деле, они с Эриком притащили с собой в Сен-Тропе очень тяжелый груз, и Паскаль не представляла, как и когда они сумеют от него избавиться. И сумеют ли вообще.

— Хорошо, что ты не стала спешить, — серьезно сказала она. — Быть может, ты еще передумаешь… Время, возможно, все расставит по своим местам, и тогда вы сможете трезво и взвешенно все решить…

Диана покачала головой.

— Скажи, Паскаль, как бы ты поступила на моем месте? Представь себе, что Джон тебе изменил. Что бы ты чувствовала, если бы оказалась в моем положении?

Она в упор смотрела на Паскаль, и взгляд ее был неподвижным, тяжелым. Паскаль даже подумала, что Диана совсем не похожа на себя прежнюю. Она всегда была такой веселой, беззаботной, счастливой, и таким же казался Эрик. Вместе они производили впечатление идеальной пары. Кто мог предположить, что все у них сложится именно так? Их брак всегда казался Паскаль весьма гармоничным и прочным. Впрочем, союз Энн и Роберта был не менее крепким. Во всяком случае, ни Моррисоны, ни Смиты не спорили друг с другом так часто и ожесточенно, как Паскаль и Джон. И вот теперь все рухнуло! Казалось, весь мир пошатнулся и готов обрушиться прямо на голову Паскаль.

— Честно говоря, я не знаю, — медленно проговорила она. — Наверное, мне бы захотелось его убить…

Джон любил порассуждать о женщинах, но Паскаль никогда не думала, что он действительно может ей изменить. Больше того: она была абсолютно уверена, что он ни разу не позволил себе даже самый легкий флирт. Ему просто нравилось воображать себя сердцеедом и покорителем женщин, но это была лишь обычная мужская бравада. На самом деле Джон любил Паскаль нежно и беззаветно и был предан ей и душой, и телом.

— Но в любом случае, — добавила она, — я бы очень хорошо подумала прежде, чем предпринимать конкретные шаги. И скорее всего я бы постаралась перешагнуть через свою обиду и боль… Никто из нас не гарантирован от ошибок, Диана, ты знаешь это не хуже меня.

— Ты рассуждаешь, как самая настоящая француженка, — оборвала ее Диана. — Как у тебя все легко: «забыть обиду», «снова поверить»… Но ведь это не ошибка, как ты говоришь. Как можно переспать с другой женщиной по ошибке?! Нет, Паскаль, это самое настоящее предательство, и я не понимаю, как он мог так поступить со мной! Как он только мог!!!

И Диана разрыдалась. Она чувствовала себя очень несчастной и сейчас искренне жалела, что приехала с Эриком в Сен-Тропе. При одном только взгляде на мужа она сразу вспоминала, какую глубокую рану он ей нанес, и ее сердце сжималось от боли. Диана не представляла, как сумеет прожить бок о бок с Эриком целый месяц — или хотя бы один день.

— Да, я француженка, — спокойно согласилась Паскаль. — И мне кажется, что мы, французы, в некоторых отношениях мудрее американцев. Во всяком случае, моему народу не свойственно… — «Глупое упрямство», — чуть было не сказала Паскаль, но в последний момент решила смягчить свои слова. Меньше всего ей хотелось поссориться с Дианой, когда она была в таком состоянии. — Короче говоря, в вопросах семьи и брака мы не отличаемся чрезмерной принципиальностью. Джон называет это распущенностью, но не в этом дело… — Паскаль мимолетно улыбнулась. — Я понимаю, тебе очень больно, но это означает только одно: пороть горячку тем более не следует. Так что мой тебе совет: подумай хорошенько, прежде чем совершить что-то, о чем тебе потом придется жалеть.

— Это Эрик должен был как следует подумать, прежде чем ложиться в постель с этой девкой! — в ярости воскликнула Диана, и Паскаль вдруг поняла, почему ее подруга так страдает. Соперница была чуть не вдвое моложе ее; по сравнению с ней Диана чувствовала себя неуклюжей, некрасивой, старой. Сам того не желая, Эрик нанес ей удар в самое больное место, и теперь Диана просто не представляла, как они смогут жить вместе, если она будет точно знать: она больше не представляет для него интереса как женщина. А для Дианы это был страшный удар.

— Ты кому-нибудь говорила о том, что случилось? — осторожно поинтересовалась Паскаль.

— Нет, только тебе, — ответила Диана. — Мне было так стыдно. Не знаю даже почему: ведь это Эрик должен стыдиться, что он так поступил, но я просто не могла. Мне казалось, если станет известно, что он предпочел мне молодую женщину, все поймут, будто я уже не… что я уже ни на что не гожусь.

Какие глупости!.. — Паскаль была возмущена от всего сердца. — Никто, кто действительно тебя знает, и близко такого не подумает, а на прочих не стоит обращать внимания. К тому же я уверена, что Эрик вовсе не предпочел тебе эту свою супермодель… Он просто оступился, свалял дурака, поддался минутной слабости, и я уверена, что ему очень стыдно перед тобой. — Паскаль изо всех сил старалась быть справедливой к обоим, но это оказалось нелегко. Ей был слишком жаль Диану, которая во всей этой истории была страдающей стороной. — И я считаю: то, что ты приехала сюда, несмотря ни на что, это очень великодушно с твоей стороны. И что бы я тебе ни говорила, я бы так не смогла! — уверенно закончила она.

Паскаль от души восхищалась мужественным поступком Дианы, понимая, как тяжело далось ей это решение.

— Боюсь, что дело только в том, что мне просто не хотелось подвести вас… и Роберта, — сказала Диана печально. — Ему ведь еще тяжелее, чем мне. И я знала, что обязана сделать это ради него. Я приехала не столько из-за Эрика, сколько из-за Роберта.

— Что ж, я думаю, вам всем это будет только на пользу. И Роберту, и тебе с Эриком, — с надеждой сказала Паскаль, хотя ей и казалось, что брак Моррисонов нуждается в серьезном хирургическом вмешательстве, а не в пластыре, годном, только чтобы заклеивать мелкие раны и ссадины.

— Не знаю, смогу ли я когда-нибудь простить его, забуду ли весь этот кошмар! — прошептала Диана и снова заплакала.

Паскаль покачала головой.

— Конечно, это будет не скоро, — проговорила она задумчиво. — Но, может быть, когда-нибудь… Только не спеши. Ради всего святого — не спеши! Вот увидишь: пройдет какое-то время, и ты на многое будешь смотреть по-другому. — Так она уговаривала подругу, нежно обняв ее, а та рыдала, как ребенок, уткнувшись лицом ей в плечо.

Наконец рыдания стихли. Еще некоторое время спустя Диана встала и принялась приводить себя в порядок. Она тщательно умылась холодной водой, вытерла лицо и снова вернулась на свое место. Паскаль налила ей и себе горячего кофе, и они вместе вышли в гостиную.

Джона и Эрика еще не было. Когда же они, наконец вернулись, Паскаль, знавшая теперь подоплеку происходящего, сразу подумала, что пропасть, которая пролегла между Дианой и ее мужем, действительно очень глубока. Они смотрели друг на друга словно чужие — словно они уже потеряли друг друга навсегда, и сердце Паскаль обливалось кровью. Ей было очень жаль их обоих, но она знала, что только время может им помочь.

Паскаль так расстроилась, что даже Джон это заметил, хотя никогда не отличался ни наблюдательностью, ни особой чувствительностью.

— Что с тобой? — спросил он, когда они поднялись в спальню. Джон боялся, что он мог ненароком сказать что-то такое, что огорчило Паскаль.

— Я просто устала, — уклончиво ответила Паскаль. Ей не хотелось ничего рассказывать ему без разрешения Дианы, которой, по всей видимости, хотелось сохранить свой разрыв с Эриком в тайне. Паскаль очень любила мужа, но не могла обмануть доверия подруги, открывшей ей свою тайну.

— А о чем ты сейчас думаешь? — озабоченно поинтересовался Джон. У Паскаль было на редкость сосредоточенное выражение лица, и он смутно догадывался, что от него что-то скрывают.

— Так, о всяких пустяках… Например, о том, что приготовить вам на завтрак… — Паскаль солгала, оберегая секрет Дианы, но Джон не поддался на эту ложь.

— А мне кажется, ты думаешь о чем-то более важном, — сказал он убежденно. — Ну, я прав?

— В общем, да, — нехотя созналась Паскаль. — Мне бы только не хотелось…

— Я догадываюсь, в чем дело, — перебил Джон. — Эрик рассказал мне… У них с Дианой возникли кое-какие проблемы. Откровенно говоря, он меня очень огорчил.

Паскаль внимательно посмотрела на него. Джон действительно выглядел расстроенным.

— А он сказал — какие проблемы?

— Нет. У мужчин не принято обсуждать подробности. Эрик просто сказал, что их брак переживает не лучшие времена.

Кажется, Диана хочет с ним развестись, — пробормотала Паскаль. — И это будет по-настоящему ужасно, причем для обоих.

— У Эрика появилась другая женщина? — спросил Джон, и Паскаль коротко кивнула.

— Эрик сказал Диане, что порвал с ней, и я склонна этому верить, но Диана не скоро сможет его простить. Он нанес ей слишком глубокую рану, она сама не своя…

— Надеюсь, рано или поздно они сумеют это преодолеть, — сказал Джон и вздохнул. — В конце концов, они женаты уже больше тридцати лет, а это что-нибудь да значит! И у них был счастливый брак, так ведь?!

С этими словами он заключил Паскаль в объятия и нежно взглянул на нее, что было совсем на него непохоже. Большую часть времени Джон ворчал или подшучивал над ней, но Паскаль знала: в глубине души он ее очень любит.

— Я по тебе так соскучился! — шепнул он горячо.

— Я тоже очень соскучилась, — ответила Паскаль, и Джон, нежно поцеловав ее, выключил в свет в изголовье кровати. Они были в разлуке почти полтора месяца — солидный срок для любого брака, но Джон мирился с поездками жены в Париж, зная, как много это для нее значит. Весь год Паскаль жила в ожидании этих нескольких недель, и он никогда бы не осмелился лишить ее этого удовольствия.

В эту ночь они долго занимались любовью, а потом лежали на кровати, обняв друг друга и любуясь луною, которая заглядывала в окна их спальни. Потом Джон заснул, но Паскаль еще долго лежала без сна и, глядя на него в полутьме, спрашивала себя, что бы она чувствовала, если бы он поступил с ней так же, как Эрик с Дианой. Паскаль не представляла себе, как бы она пережила это, и уже в который раз за сегодняшний вечер подумала, как ей повезло. Джон был для нее всем; никто другой ей был просто не нужен, и ему тоже не нужен был никто, кроме нее.

Паскаль знала это твердо и не сомневалась: в этом-то и заключается настоящее счастье.

Глава 7

Когда на следующее утро Паскаль готовила завтрак, в кухню неожиданно спустился Джон. На лице у него была написана паника, а в руке он держал какую-то изогнутую латунную скобку. Он уже открыл рот, собираясь что-то сказать, но тут в кухню вошла Агата с мусорным ведром в руках. На этот раз на ней были бикини расцветки под леопарда и золотые туфли на высокой платформе. Уши Агаты были скрыты стереонаушниками портативного плеера, которому она подпевала, чудовищно перевирая мелодию.

Джон был настолько потрясен, что забыл закрыть рот и целую минуту стоял, как громом пораженный. Паскаль же не обратила на горничную ни малейшего внимания и продолжала как ни в чем не бывало готовить. Она и в самом деле привыкла к экзотическим нарядам Агаты — ее больше злило отсутствие слуха у Агаты вкупе с неизменным желанием петь. Уж лучше пудели, чем ее вокал, подумала Паскаль с досадой.

— В нашей спальне течет унитаз! — заявил Джон, к которому тем временем вернулся дар речи. — Что прикажешь теперь делать?

И он взмахнул латунной скобой с таким видом, словно собирался опустить ее на голову Агаты, но та и ухом не повела.

— Понятия не имею, — честно ответила Паскаль. — Может быть, ты сам попробуешь вставить эту штуку на место? Мне сейчас просто некогда — я готовлю.

У Джона сделалось такое лицо, словно его вот-вот хватит удар, и Паскаль поспешно добавила:

— Или лучше позови Мариуса — он починит, я надеюсь.

Джон выразительно закатил глаза.

— Откуда я знаю, где этот бездельник? И. на каком языке я с ним буду объясняться? На китайском?

— Я думаю, достаточно будет просто показать ему эту скобку. — Паскаль терпеливо улыбнулась и попыталась знаками привлечь внимание Агаты. Это удалось ей не сразу, но в конце концов та прекратила петь и вопросительно уставилась на Паскаль.

— Что угодно мадам?

Паскаль, как могла, объяснила, что ей угодно. Нисколько не удивившись, Агата взяла у Джона латунную деталь и отправилась на поиски мужа. Минут через пять Мариус появился в кухне с ведром, шваброй и разводным ключом в руках. На нем были застиранные джинсовые шорты, майка-сетка и высокие резиновые сапоги. Расфокусированный взгляд Мариуса блуждал по сторонам, ни на чем особенно не задерживаясь. Судя по всему, он только что очнулся и в очередной раз страдал от острого похмелья. Агата, вошедшая следом за ним, принялась объяснять Паскаль, что унитазы в доме ломаются постоянно; при этом у нее был такой вид, словно она предлагала гостям как можно скорее примириться с этим неудобством, и Паскаль подумала, что у них просто нет иного выхода. Но тут с потолка кухни на них пролилась тонкая водяная струйка. Мариус и Джон как по команде вскинули головы и посмотрели наверх. Потом Джон сорвался с места и бегом бросился обратно в спальню. Мариус, стуча сапогами, последовал за ним. Агата проводила их взглядом и, подставив под капель забытое мужем ведро, снова включила плеер и принялась как ни в чем не бывало накрывать на стол.

Паскаль многое хотелось сказать Агате, но пока она подбирала слова, в кухню спустились Моррисоны. Увидев леопардовое бикини Агаты, Эрик на секунду замер, потом громко свистнул.

— Вот это да! — выдохнул он, а Диана рассмеялась.

— Миссис Агата всегда так одевается? — спросила она у Паскаль, которая, вспомнив об оставленной на плите яичнице, бросилась спасать их завтрак.

Как тебе сказать… — неопределенно отозвалась Паскаль, выключая газ и сдвигая сковороду на свободную конфорку. — В целом, надо отдать ей должное: она выдерживает стиль. Быть может, он несколько экстравагантен, но зато ярко индивидуален… Ну это, я думаю, вы уже оценили.

Она украдкой бросила взгляд на Моррисонов и с облегчением вздохнула. И Диана, и Эрик выглядели не такими хмурыми и угнетенными, как вчера, и хотя о полном примирении не было и речи, Паскаль решила — это добрый знак.

— Да уж, ничего подобного я, пожалуй, еще не видел, — заметил Эрик и взял персик из стоявшей на столе вазы. Персики и другие фрукты Паскаль купила только вчера, и они все еще были очень свежими и выглядели аппетитно.

— Разве на улице дождь? — спросил тем временем Эрик и поглядел на потолок. — Мне казалось — летом на юге Франции не бывает плохой погоды.

— Это все Джон… — начала Паскаль.

— Джон устроил дождь? — удивился Эрик.

— Нет, просто он попытался спустить воду в унитазе, — объяснила Паскаль. — Не обращайте внимания, сейчас Мариус все починит. Садитесь лучше к столу.

И она принялась раскладывать яичницу по тарелкам.

Когда они уже сидели за столом, вернулся Джон. Он слегка запыхался. Джинсы его были закатаны до колен, а теннисные туфли оставляли на полу мокрые следы.

— Там, на полу, не меньше чем два дюйма воды! — объявил он. — Я велел Мариусу перекрыть воду и вызвать водопроводчика. Похоже, придется менять кран.

— Как ты ухитрился объяснить ему все это?! — удивилась Паскаль. Познания Джона во французском языке были ей хорошо известны. Кроме «здравствуйте», «до свидания» и «спасибо», он усвоил еще с полдюжины ругательств, чем его словарный запас и ограничивался. Несмотря на многолетние усилия Паскаль, ей не удалось обогатить лексикон мужа.

— В старших классах школы я был лучшим игроком в шарады, — гордо ответил Джон, садясь на свободное место.

Агата тем временем вышла, изобразив что-то вроде реверанса, и четверо друзей остались одни. Над столом повисло неловкое молчание, и Паскаль бросилась спасать положение.

— Как вам спалось на новом месте? — спросила она у Эрика.

Очень хорошо, — ответил он, бросив быстрый взгляд на Диану, и Паскаль неожиданно пришло в голову, что они, наверное, не разговаривают друг с другом, когда остаются одни. Несмотря на то, что оба выглядели отдохнувшими и посвежевшими, в обоих чувствовалось напряжение, и Паскаль поняла — она должна срочно что-то придумать, чтобы не оставлять их наедине. После непродолжительных размышлений она предложила Диане сразу же после завтрака отправиться на рынок. Джон выразил желание остаться в доме и дождаться водопроводчика, а Эрик решил, что пойдет взглянуть на яхту.

Как бы там ни было, первое утро в Сен-Тропе оказалось приятным для всех. Погода стояла отличная, и по дороге на рынок Паскаль и Диана оживленно болтали. Паскаль вскользь заметила, что Эрик, похоже, старается быть к ней как можно внимательнее и мягче, и Диана кивнула в ответ.

— Да, — сказала она, глядя в окно машины. — Он чувствует себя виноватым, но меня это не трогает. Мне все равно.

— И все же не торопись принимать окончательное решение, — продолжала гнуть свое Паскаль. — Потерпи немного, возьми себя в руки, может быть, этот месяц что-то изменит. Время — лучшее лекарство, в конце концов вы можете опять поладить…

— Как ты себе это представляешь? — Диана резко повернулась к подруге. — По-твоему, я должна все забыть? Сделать вид, что ничего не было? Я могла бы попытаться, но надолго меня не хватит — я это чувствую.

— Я, наверное, тоже не смогла бы, — вздохнула Паскаль. — Если бы Джон проделал со мной что-то подобное, я бы, наверное, его убила. И все равно мне кажется, что, если ты хочешь что-то исправить, тебе придется поступиться…

А почему я должна что-то исправлять? — перебила Диана раздраженно. — Ведь не я все испортила, а он!

— Если ты хочешь с ним развестись, тогда, конечно, ничего исправлять не надо, — кротко заметила Паскаль, искоса поглядывая на подругу.

— Я еще ничего не решила, — огрызнулась Диана. — А пока… пусть помучается.

— Ну что ж…. — Паскаль кивнула. Кажется, она своего добилась — Диана намерена была всего лишь «помучить» своего неверного супруга, о немедленном разводе речь уже не идет. Что ж, быть может, за месяц в Сен-Тропе все как-нибудь уладится…

Через несколько минут они доехали до рынка и провели на нем добрых два часа, бродя между лотками и лавочками и выбирая фрукты, сыры, вино, хлеб домашней выпечки и свежую рыбу. Под конец они купили пирог с клубникой, от одного вида которого у Паскаль потекли слюнки.

Когда, нагруженные покупками, они вернулись на виллу, то застали Эрика и Джона возлежащими в шезлонгах на свежескошенной лужайке перед домом. Джон курил сигару, Эрик потягивал из высокого стакана апельсиновый сок, и оба выглядели счастливыми и довольными. Когда Паскаль и Диана, держа в каждой руке по несколько пакетов с продуктами, поднимались на крыльцо, Джон сообщил жене, что водопроводчик починил унитаз в их ванной комнате, но, как только он ушел, в ванной комнате Моррисонов прорвало трубу, и сейчас ею занимается Мариус.

— Да, пожалуй, покупать этот дом все-таки не стоит, — лениво поддакнул Эрик.

— Кстати о покупках! — воскликнул Джон. — Надеюсь, — обратился он к Паскаль, — ты потратила на еду не слишком много денег?

— Конечно, нет, — с достоинством отозвалась та. — Я купила самые дешевые продукты, какие только смогла найти: засохший хлеб, фрукты с «бочком» и прокисшие сыры. По-моему, ты можешь быть доволен этой маленькой сделкой — я сэкономила на ней целую кучу денег.

— Очень смешно!.. — медленно проговорил Джон, поворачиваясь к Эрику, но лицо его невольно вытянулось. Он любил вкусно покушать и не мог понять, шутит Паскаль или говорит серьезно. Кроме того, она действительно могла купить второсортный хлеб и невылежавшийся сыр, чтобы поиздеваться над его бережливостью, как он сам определял эту свою черту. С точки зрения Паскаль, это было настоящее скупердяйство.

Четверо друзей пообедали на открытом воздухе и отправились наконец к морю — купаться и загорать. Пока Паскаль и Джон блаженствовали, вытянувшись на горячем чистом песочке, Эрик катал Диану на яхте, которую ему удалось привести в порядок. Сначала она не хотела никуда ехать, но в конце концов Эрик уговорил жену. Когда же после прогулки по заливу они вернулись, Паскаль заметила, что напряжение между ними несколько спало. Они по-прежнему не разговаривали друг с другом без особой необходимости, и все же Паскаль почувствовала, что теперь Диана настроена не так агрессивно.

На ужин Паскаль приготовила жаркое из дичи в сметане по старинному рецепту, доставшемуся ей еще от прабабушки. На десерт был купленный на рынке пирог с клубникой и крепкий кофе. Когда с ужином было покончено, все четверо были не в состоянии подняться из-за стола и некоторое время сидели в гостиной, беседуя о всякой всячине. Потом Диана, вспомнив, что завтра приезжает Роберт, спросила, знает ли Паскаль что-нибудь о таинственном «товарище», которого он собирался пригласить в Сен-Тропе.

— Нет, — честно ответила Паскаль. — Да я и не разговаривала с ним с тех пор, как уехала из Нью-Йорка… Он не звонил, мне тоже было не до того. Полагаю, Робби сам все расскажет, когда приедет. — И, понимая, что ее реплика не обрадует Диану, она все же добавила: — Я не думаю, что он имел в виду эту свою актрису. Они едва знакомы, так что мы скорее всего напрасно беспокоимся.

На нее, безусловно, подействовала расслабляющая атмосфера средиземноморского курорта. В Нью-Йорке Паскаль переживала за Роберта значительно больше, и Диана с неодобрением покачала головой.

— Надеюсь, что так, — с вызовом сказала она. После измены Эрика Диана стала на многое смотреть серьезней, превратившись в бескомпромиссного и сурового защитника морали и нравственных устоев. Один раз она уже поклялась себе, что не позволит Роберту совершить ошибку, и намерена была сдержать слово. Если же Роберт действительно пригласил в Сен-Тропе Гвен Томпсон, Диана собиралась дать ему понять, что, встречаясь с этой молоденькой вертихвосткой, он не просто сделал большую глупость, но и оскорбил память Энн. Хотя, если уж быть справедливой, Гвен Томпсон вряд ли можно было назвать молоденькой — как-никак, ей было за сорок, но Диана не сомневалась: знаменитая киноактриса не может быть порядочным человеком, будь ей даже сто лет! А раз так, значит, их с Паскаль священный долг — спасти Роберта от нее и от самого себя.

На следующий день обе женщины ожидали прибытия Роберта не только с нетерпением, но и с тревогой, однако, когда он приехал на виллу на взятом напрокат автомобиле, вместо ожидаемого «товарища» все увидели рядом с Робертом его дочь Менди, о которой ни Диана ни Паскаль даже и не подумали. Оживленная Менди была в белых джинсах, бежевой майке и соломенной шляпе, а Роберт — в голубой рубашке с короткими рукавами и брюках цвета хаки. В этом наряде они выглядели очень по-американски — респектабельно, стильно. Неудивительно, что при виде старого дома и отец, и дочь вздрогнули.

— По-моему, — озадаченно проговорил Роберт, — на фотографиях этот милый домик выглядел, гм-м… несколько моложе. Или за полгода он успел так состариться?

— Он состарился задолго до того, как мы все увидели фотографии. Но, согласись, в этом есть своя романтика! — поспешила разрядить атмосферу Паскаль.

— Погоди, вот ты увидишь садовника и горничную! Вот где будет потрясение! — оживленно добавил Джон, пожимая Роберту руку. — К счастью, половину денег нам вернули, так что я бы не сказал, что это мошенничество чистой воды. Скорее уж — милый дружеский розыгрыш во французском стиле. Иногда я думаю: уж не приложила ли к этому руку моя теща?!

— Джон! — возмутилась Паскаль. — Опять?!

Что — «Джон»?.. — Он повернулся к жене. — По-моему, нас надули самым наглым образом — ведь ты сама сказала, что, когда ты приехала, вилла напоминала свинарник… французский свинарник, поскольку ни одна уважающая себя американская свинья не согласилась бы жить в такой грязи. — Джон фыркнул и снова обратился к Роберту: — Паскаль убила два дня, чтобы привести этот дом в божеский вид, так что теперь в нем вполне можно жить. Только упаси тебя бог спускать воду в туалете — это может закончиться настоящим наводнением. Ну и конечно, в специальных журналах типа «Архитектс дайджест» эта вилла вряд ли появится, однако уверяю тебя: здесь можно прекрасно провести время!

В ответ Роберт только кивнул, но Аманда встревожилась еще больше.

— Значит, туалеты в этом доме не действуют? Я правильно поняла? — спросила она, и Паскаль уловила в голосе Аманды самую настоящую панику. Энн, вспомнила Паскаль, всегда говорила, что ее дочь слишком избалована и часто поднимает шум из-за пустяков.

— Нет, почему же — действуют, — уверил ее Джон. — Только каждый раз, когда тебе туда понадобится, надевай галоши, а лучше — резиновые сапоги.

— О, господи!.. — с ужасом выдохнула Аманда. Паскаль с трудом удержалась от смеха. — Послушай, папа, может быть, лучше остановиться в отеле? По-моему, в этом доме нельзя жить!

Сама мысль о том, что в доме может не работать канализация, по-видимому, приводила ее в ужас.

— Но ведь мы, детка, прожили здесь два дня, и никто из нас, как видишь, не утонул, — заметила Диана, так же как и Паскаль, с трудом сдерживавшая улыбку. — Идем, Менди, я покажу тебе твою комнату. Я уверена, она тебе понравится.

Но посещение одной из гостевых спален не успокоило Аманду. В ржавых трубах хрипело и клокотало, унитаз подтекал, к тому же в воздухе ей почудилась нездоровая сырость. Похоже, она была из тех людей, которые чувствуют себя по-настоящему комфортно только в своем собственном доме.

— Если хочешь, я открою окно, и через полчаса ты ничего не почувствуешь, — сказала Диана, делая последнюю попытку примирить Аманду с ее спальней, но когда она попыталась исполнить свое намерение, одна из оконных створок сорвалась с петель и выпала в сад. — Нужно сказать садовнику, он живо поставит раму на место, — обескураженно сказала Диана, тем не менее ободряюще улыбаясь Аманде, но та никак не отреагировала — только побледнела. Она готова была обратиться в бегство, и минут пять спустя, уже внизу, Диана услышала, как Аманда спрашивает отца, не опасно ли жить в доме, который буквально разваливается на куски. Кроме того, Аманда не выносила пауков, тараканов, клопов, комаров и прочих насекомых, включая ночных бабочек, а в саду их было предостаточно.

Знаешь, папа, мне что-то не очень хочется здесь оставаться, — сказала Аманда. — Боюсь, мне будет здесь… скучновато. Давай лучше переберемся в «Библос». Я слышала, это самый лучший отель в Сен-Тропе. Один из моих друзей останавливался в нем в прошлом году и очень его хвалил.

— Не волнуйся, здесь ты скучать не будешь, — ответил Роберт. Его самого скорее забавлял испуг дочери. Впрочем, он всегда был довольно снисходительным отцом и в другое время обязательно бы пошел ей навстречу, однако сейчас сделать это ему мешали два обстоятельства. От Паскаль он знал, что найти номер в отеле практически невозможно, да и Эрик уже рассказал ему о яхте, и Роберту не терпелось опробовать ее на воде.

Увидев, что отец ее не поддержал, Аманда сдалась.

— Ладно, я поживу здесь немного, — обреченно сказала она. — А ты не обидишься, если я уеду в Венецию раньше, чем собиралась?

В Венеции ее ждали друзья, но она обещала Диане и Паскаль, что проживет с отцом в Сен-Тропе по меньшей мере пять дней.

— Конечно, нет, — спокойно ответил Роберт, думая о том, что Энн всегда умела справляться с капризами дочери лучше его. Он действительно не собирался обижаться, ему было только немного жаль, что его дочь так любит роскошь и комфорт. Сам Роберт ничего не имел против «романтики», пусть это даже означало неработающие унитазы, ржавые жалюзи и вываливающиеся рамы. Он даже сказал Паскаль, что вилла ему очень нравится, и она слегка приободрилась. Реакция Аманды снова напомнила Паскаль о ее тревогах, и она почувствовала себя виноватой перед друзьями за то, что дом оказался совсем не таким, как она обещала.

В конце концов Аманда смирилась с временными неудобствами. Друзья надеялись, что уже завтра она будет смотреть на старую виллу другими глазами, но очередной кризис не заставил себя ждать. После обеда Аманда отправилась к себе в комнату, чтобы немного почитать, но как только она устроилась на кровати, две из четырех ножек подломились, и Аманда вместе с кроватью рухнула на пол.

Паскаль как раз проходила по коридору, когда услышала донесшийся из спальни Аманды грохот и испуганный вскрик. Бросившись в комнату, она увидела Аманду растянувшейся на полу и едва удержалась, чтобы не расхохотаться. Первый же поверхностный осмотр помог ей установить истину: обе ножки были ненадежны довольно давно и лишь подпирали матрас, создавая впечатление, будто кровать в порядке.

— О, дорогая, мне ужасно жаль! — сказала Паскаль, помогая Аманде подняться. — Я сейчас же позову Мариуса, чтобы он все починил.

Но когда Мариус наконец явился, выяснилось, что кровать склеивали (и снова ломали) уже столько раз, что ножки просто не желали держаться как следует. В итоге Аманде пришлось спать на матрасе, положенном прямо на пол, что отнюдь не улучшило ее настроения. Она была уверена, что вследствие этого станет легкой добычей для пауков, тараканов и мышей. Правда, Аманда старалась держаться молодцом и даже шутила по этому поводу, но Паскаль видела, что девушка по-настоящему расстроена. Паскаль не удивилась бы, если бы Аманда сбежала в Венецию уже завтра.

— Ничего, — утешал Аманду Джон. — Сломанная кровать — это еще не самое страшное. Подожди, вот ты увидишь горничную! Я уверен, что она еще долго будет мне сниться! А ты, несомненно, оценишь ее наряды.

И действительно, когда все они собрались в гостиной на чай, Аманда наконец увидела Агату. Та была в белой кружевной блузке, сквозь которую просвечивал неизменный черный лифчик, и в очень коротких белых шортиках, едва прикрывавших ее зад. Увидев ее, Аманда не выдержала и рассмеялась, впрочем — несколько истерически. Роберт промолчал, хотя по лицу его было видно, что он по-настоящему шокирован.

— Ну, что скажешь? По-моему, она прелесть! — заметил Джон, когда Агата вышла, и Роберт кривовато ухмыльнулся.

— Мне кажется, вид у нее несколько вызывающий… — проговорил он неуверенно.

Ты еще не видел ее леопардовое бикини. А когда она надевает розовые лосины в обтяжку, от нее и вовсе невозможно оторвать взгляд! — ухмыльнулся Джон, и Роберт понимающе улыбнулся в ответ. Аманда уже ушла, и он мог позволить себе расслабиться. После обеда Роберт часа два ходил под парусом, купался и чувствовал себя отлично. Да и дом ему нравился все больше и больше. Для него жить в таком доме было своего рода приключением, и он был уверен, что, если бы Энн была жива, она бы с ним согласилась. В отличие от дочери она всегда была терпима к неудобствам, умела видеть в трудностях комическую сторону и не боялась мышей и комаров. Аманда же была типичным городским существом и поднимала визг даже при виде таракана.

Ближе к вечеру, когда Паскаль жарила цыплят, дверца духовки неожиданно отвалилась и упала ей на ногу. Ужин оказался под угрозой, но Эрик сумел починить плиту, использовав чуть ли не весь запас стальной проволоки, припасенной Робертом для рыбалки. Друзья дружно аплодировали его изобретательности, и только Аманда, улучив минутку, робко поинтересовалась у отца, не лучше было бы все-таки поискать приют в отеле. Романтика древнего дома ее явно не прельщала.

— А мне здесь нравится, — просто ответил Роберт. — Да, похоже, и остальным тоже.

Впрочем, он понимал Аманду. Наверняка она гораздо легче перенесла бы инцидент с кроватью и плитой, если бы в доме был кто-то из ее ровесников. Увы, ей совершенно не с кем было поболтать по душам, и бедняжка начинала всерьез задумываться, не совершила ли она серьезной ошибки, поехав в Сен-Тропе с отцом и его друзьями. Но и уезжать раньше, чем она планировала, ей не хотелось — Аманда боялась показаться капризной неженкой. Роберт прекрасно это понимал и решил дать ей возможность отступить, не теряя достоинства.

— Боюсь, тебе будет с нами не слишком интересно, дорогая, — мягко сказал он. — Да и дом не настолько комфортабелен, как я думал. Поверь, я тебя хорошо понимаю.

В самом деле, кроме купания, у Аманды не было никаких развлечений. Даже маленькая яхта ее не интересовала, так как в отличие от двух своих братьев Аманда не любила ходить под парусом. Каждый раз, когда она вступала на шаткую палубу, у нее начиналась морская болезнь. Гораздо больше она любила проводить время в ресторанах, танцы далеко за полночь и горные лыжи тоже были ей по вкусу.

— Но мне хочется побыть с тобой, па, — возразила Аманда. — С тобой и твоими друзьями.

Их компания ей всегда нравилась, но теперь, когда среди них не было ее матери, Аманда чувствовала себя одиноко, хотя и питала самые теплые чувства и к Диане, и к Паскаль.

— Но ты уже побыла со мной, — улыбнулся Роберт. — Если хочешь, поживи здесь еще денек или два, а потом поезжай в Венецию. Честное слово, я не обижусь!

Роберт действительно чувствовал себя очень хорошо в обществе Моррисонов и Донелли, но Аманде по-прежнему было неловко.

— Да, пожалуй, я еще немного здесь поживу, — ответила она. — Вообще-то здесь неплохо…

Но оба знали, что на самом деле Аманда так не думает, и Роберт сделал еще одну попытку снять с ее совести лишнюю тяжесть.

— Твои друзья, я думаю, ждут не дождутся тебя, — сказал он. — Доставь им удовольствие, да и себе тоже. Ну что тебе сидеть с нами, стариками?

И Аманда обещала подумать. После обеда она, по настоянию Роберта, отправилась в Сен-Тропе, чтобы пройтись по магазинам, и там неожиданно встретила своего давнего приятеля, который отдыхал поблизости в Раматюэлле. Это был очень приятный молодой человек, который к тому же был неравнодушен к Аманде. Он тут же пригласил ее в ресторан, и она с радостью приняла приглашение.

Роберт и его друзья тоже решили сходить в ресторан. После недолгих споров они выбрали «Ле Шабиш», который порекомендовала им Агата. Из дома они выехали на двух автомобилях, и, хотя настроение у всех было приподнятое, Паскаль обратила внимание, что Эрик и Диана сели в разные машины. Впрочем, обильная вкусная пища произвела на всех умиротворяющее действие, и в одиннадцать часов вечера они все еще сидели за столиками, распив на пятерых три бутылки превосходного «Котэ дю Рон» урожая 1978 года. Даже Эрик и Диана поглядывали друг на друга почти как в прежние времена, хотя за весь вечер не обменялись и десятком слов. Паскаль, впрочем, почти не обращала на них внимания. От вина ее слегка разморило, и она уже начинала клевать носом, когда Роберт вдруг упомянул, что Аманда, наверное, уедет в субботу или в воскресенье, а в понедельник в Сен-Тропе приедет его «друг».

Паскаль сразу встрепенулась.

— Да-да, ты уже говорил, — быстро сказала она, стараясь ничем не выдать своей заинтересованности. — Кстати, мы его знаем?

Она буквально умирала от любопытства, но ей не хотелось, чтобы Роберт подумал, будто она сует нос в его дела.

— Вряд ли, — ответил Роберт. — И это не он, а она. Мы познакомились всего два месяца назад.

Аккуратные ушки Паскаль буквально встали торчком. Примерно два месяца назад Аманда вытащила Роберта на прием по случаю премьеры нового фильма, где он и познакомился с этой актрисочкой. Во всяком случае, Паскаль была уверена, что Гвен Томпсон — именно актрисочка с определенной репутацией, и Диана была с ней вполне согласна.

— Впрочем, вы наверняка о ней слышали, — благодушно продолжал Роберт, не замечая взглядов, которыми обменялись Паскаль и Диана. — Она — очень милая женщина. Сейчас она отдыхает с друзьями на Антибах, и я подумал — неплохо будет вам с ней познакомиться.

— Неужели ты… — начала Паскаль и запнулась, подыскивая подходящие слова. Она буквально разрывалась между приличиями и желанием узнать правду. — Ты с ней встречаешься, да? — выпалила она наконец.

— Мы просто друзья, — спокойно ответил Роберт. Только тут он осознал, что все внимательно его слушают, и слегка покраснел. — Она актриса, ее зовут Гвен Томпсон. В прошлом году она получила премию «Оскар». Ну, припоминаете?.. Фильм «Осень, осень, осень…», где она сыграла главную роль. Я думал, вы все его видели. Гвен довольно знаменита, и…

— Мы его видели, — сказала Диана, но ее взгляд, направленный на Роберта, выразил столь явное неодобрение, что Паскаль даже стало неловко за подругу. Впрочем, Диану можно было понять: в последнее время она относилась к подобным проблемам весьма и весьма болезненно.

— Зачем ей приезжать сюда? — спросила Диана напрямик. — Ведь мы не знаменитости, и ей вряд ли будет интересно с нами знакомиться. Кроме того, дом в ужасном состоянии, а она, наверное, привыкла к совсем другому… Скажи, Роберт, ты правда хочешь, чтобы она приехала?

Последний вопрос подразумевал только один ответ, и все — не исключая Джона и Эрика — молились про себя, чтобы Роберт сказал «нет». Мужчины, впрочем, не имели ничего против Гвен Томпсон, но им не хотелось, чтобы в их тесном дружеском кругу появился кто-то посторонний, в особенности — знаменитая актриса, которая просто по определению должна быть капризной, привередливой и испорченной. Что касалось Дианы и Паскаль, то они были абсолютно уверены, что актрисочка, как они называли Гвен Томпсон между собой, пытается использовать Роберта в своих корыстных целях. Обе они очень любили Роберта, и им казалось, что после стольких лет, проведенных в браке, он не может не быть легковерным и наивным.

— Гвен — очень приятный человек. Я уверен, она вам понравится, — просто сказал Роберт, и Джон и Эрик кивнули один за другим. Любопытство взяло верх, и им уже не терпелось увидеть знаменитую актрису вблизи, но Паскаль и Диана продолжали упорствовать.

— Она хоть понимает, что здесь — не Родео-драйв?[3] — спросила Диана, надеясь отговорить Роберта от его намерений, но он остался невосприимчив к их прозрачным намекам. Очевидно, он уже все решил. Что касалось Джона и Эрика, то на них рассчитывать не приходилось, ибо они уже были на стороне Роберта и Гвен Томпсон, хотя ни один не признался бы в этом в присутствии жены.

— Вот так фокус! — пробормотала Паскаль. Она действительно беспокоилась за Роберта, к тому же ей вовсе не улыбалось целый месяц развлекать избалованную примадонну. Паскаль не сомневалась, что Гвен Томпсон донельзя испорчена и капризна (она ведь была достаточно знаменита) и их отдых будет безнадежно испорчен. И жизнь Роберта, вероятно, тоже.

— А надолго она приедет? — хмуро осведомилась Диана.

— На несколько дней, быть может — на неделю. Все будет зависеть от того, когда Гвен позвонит из Голливуда ее агент. В сентябре у нее начинаются репетиции. Перед этим она собиралась как следует отдохнуть, и я подумал — может быть, ей будет хорошо здесь. — Он улыбнулся и произнес фразу, которая буквально ужаснула Диану и Паскаль — до того кощунственной она им показалась. — Мне кажется, она бы очень понравилась Энн. У них на редкость похожие взгляды и убеждения — во всяком случае, Гвен любит те же книги и ту же музыку.

Паскаль побледнела и посмотрела на Джона, а Диана, на мгновение забыв о собственных неприятностях, бросила взгляд на Эрика. Ни та, ни другая не поверили, что Роберт и Гвен «просто друзья». Роберт представлялся им невинным ягненком, которого хладнокровно ведет на заклание развратная и холодная жрица порока. Несомненно, Гвен Томпсон что-то от него нужно, решили обе. Ни той, ни другой просто не пришло в голову, что ее мотивы могут быть совершенно искренни и чисты.

Ужин, начавшийся так удачно, закончился в неловком молчании. Наконец Эрик попросил счет, и каждый заплатил свою долю. Еще несколько секунд Джон просматривал чек, надеясь найти ошибку. Он был убежден, что официанты только для того и существуют, чтобы обсчитывать клиентов, и именно по этой причине Паскаль терпеть не могла ходить с ним в ресторан. Как правило, пока Джон складывал на карманном калькуляторе стоимость каждого блюда, другие посетители и официанты насмешливо ее разглядывали, и Паскаль чувствовала себя крайне неловко. Но сегодня она об этом почти не думала. Известие о приезде Гвен Томпсон подействовало на Паскаль как удар по голове, и ей не терпелось как можно скорее обсудить это с Дианой. Самой Паскаль снова стало казаться, что со дня смерти Энн прошло слишком мало времени и Роберту не пристало заводить отношения с женщинами. Она совершенно забыла, что сама совсем недавно считала, что чем скорее Роберт вернется к нормальной жизни — тем будет лучше для него. Его решение пригласить Гвен Томпсон в Сен-Тропе казалось ей вызывающим. Будь это кто-то другой, с горечью размышляла Паскаль, я, быть может, и не возражала бы, но эта дамочка!

— Ну что, пойдемте? — Роберт первым поднялся со стула, и вся компания последовала его примеру. Паскаль села в машину с Джоном и Дианой, и весь обратный путь подруги говорили о том, как спасти бедного Роберта от этой Гвен.

— Послушайте, — не выдержал наконец Джон, — почему бы вам сначала не взглянуть на эту самую Гвен Томпсон? Может быть, она — вполне достойная женщина?

В его словах был здравый смысл, но обе подруги только еще больше раскипятились, и Джон невольно подумал, уж не ревнуют ли они. Но высказать свое предположение вслух он не осмелился, боясь, как бы вместо крови Гвен Томпсон, которой так жаждали обе дамы, не пролилась его собственная кровь. Уберечь Роберта от взбалмошной, развратной, корыстной женщины, которая его совершенно недостойна, — такова была цель их крестового похода, и Джону меньше всего хотелось стоять у них на пути.

Когда они вернулись на виллу, Аманда уже спала, и, негромко пожелав друг другу спокойной ночи, друзья тоже разошлись по своим комнатам. Паскаль чувствовала себя очень усталой, да и выпила она порядочно, однако ей не спалось. Лежа рядом с Джоном, она думала и думала о том кошмаре, который их всех ожидает, если Роберт не откажется от своей затеи.

Наконец она не выдержала.

— А как насчет папарацци? — спросила она Джона, который уже начал блаженно похрапывать.

— Что — насчет папарацци? — сонно пробормотал он, приоткрывая глаза. Он никак не мог уловить ход ее мыслей. Паскаль всегда обладала богатым воображением, но сегодня оно словно сорвалось с цепи.

— Если эта женщина приедет на виллу, папарацци будут гроздями висеть на каждом заборе, на каждом дереве, — объяснила Паскаль. — А это значит, что, пока она отсюда не уберется, у нас не будет ни одной минутки спокойной.

Спросонок эта мысль показалась Джону довольно здравой. Ни он, и никто из их компании об этом еще не задумывался.

— Не думаю, что мы можем что-то с этим поделать, — проговорил он наконец. — Я уверен, мисс Томпсон привыкла к этому — во всяком случае, она должна знать, как действовать, — добавил он. — Честно говоря, я удивлен, что Робби, м-м-м… пригласил ее сюда. Особенно если учесть, что вы с Дианой готовы из кожи вон вылезти, чтобы «спасти» его любой ценой.

Насмешливые нотки в его голосе заставили Паскаль ощетиниться.

— Просто нам — в отличие от вас, его ближайших так называемых «друзей», — не все равно, что будет с Робертом! — отчеканила она. — Мы заботимся о… о том, чтобы у него все было хорошо. Надеюсь, только, эта Томпсон наверняка удерет отсюда без оглядки, как только увидит дом. Она небось не привыкла к такой обстановке! Кроме того, я думаю, — она поймет, что мы не дадим Роберта в обиду. Он немного наивен и… неопытен, но мы-то — нет!..

Услышав это заявление, Джон громко рассмеялся.

— Бедный Роберт! Знал бы он, что готовят ему его лучшие друзья! Вам с Дианой — да и нам, наверное, тоже — будет очень нелегко примириться с тем, что в его жизни кто-то появился. Энн… Нам еще долго будет казаться, что Роберт предал ее память, но это вовсе не значит, что он должен умереть монахом. Напротив, я считаю, что он имеет право поступать так, как ему хочется. В конце концов, он взрослый мужчина, и ему нужна женщина. Допустим, Роберту нравится Гвен Томпсон… что же тут такого? Она молода, красива, известна, и им приятно общаться друг с другом. Знаешь, лично я считаю, что Гвен Томпсон — это далеко не самый худший вариант.

На самом деле Джон считал, что его друг вытянул счастливый билет, но признаться в этом жене означало превратить свою жизнь в ад. И без того она, казалось, была возмущена его словами до глубины души.

— Ты что, пьян, Джон Донелли?! — воскликнула она чуть не в полный голос, позабыв о том, что ее могут услышать. — В твои годы пора научиться разбираться в людях. Знаменитая актриса?! Как бы не так! Знаменитая голливудская шлюха — вот кто она такая, и мы просто обязаны спасти от нее Робби!

Этого Джон не ожидал. При всей своей французской экспансивности Паскаль не часто позволяла себе высказываться подобным образом о других людях. В особенности — о незнакомых. Это могло означать только одно: Гвен Томпсон придется не сладко.

— Мне кажется, я тебя понимаю. — Джон пошел на попятный. — Ты беспокоишься о Роберте, но ведь и я тоже!.. Я только не знаю, имеем ли мы право вмешиваться в его личную жизнь. Он наверняка знает, что делает. Может быть, они действительно просто друзья — в таком случае нам не о чем беспокоиться. Если же там что-то большее… Почему бы не допустить, что он влюблен в нее? Бедный старина Роберт, как мне его жаль!

Но на самом деле Джон считал, что Роберта нечего жалеть. Лично к нему в гости должна была приехать одна из звезд Голливуда. Одно это делало его жизнь интересной и захватывающей, и ему можно было только позавидовать.

— Мне тоже его жаль, — вздохнула Паскаль. — Он такой… невинный! И именно поэтому мы обязаны открыть ему глаза. Кроме того, есть Менди… Она будет в ужасе!

— На вашем месте я бы ничего ей не говорил, — заметил Джон. — Пусть Роберт сам решает, что он скажет дочери и когда.

— Но даже если он будет молчать, рано или поздно Менди все равно все узнает, — с угрозой сказала Паскаль. — И тогда…

— Ну и что будет тогда?.. Знаешь, дорогая, мне кажется — не нужно ему мешать, — рассудительно заметил Джон. — После смерти Энн прошло уже довольно много времени, а жизнь Роберта ведь не закончилась. Я лично уверен, что дело именно в этом: для Роберта знакомство с Гвен Томпсон — это всего лишь способ приятно провести время. Ну а наша задача — подыскать для него кого-нибудь приличного к тому моменту, когда мисс Томпсон ему надоест. Впрочем, он и без нас неплохо справляется, — добавил Джон задумчиво. — Неужели вам неинтересно с ней пообщаться?! Гвен Томпсон — настоящая красавица, она одна из самых известных киноактрис страны!

— Вот именно, — сказала Паскаль таким тоном, словно он только что подтвердил самые худшие ее опасения. — И поэтому мы просто обязаны оградить от нее Роберта. Гвен Томпсон не может быть хорошим человеком! — с нажимом закончила она. — Это я тебе говорю.

— Бедный Роберт!.. — снова сказал Джон и улыбнулся в темноте. Уже засыпая, он подумал, что, возможно, Паскаль права и Роберта действительно стоит пожалеть. Однако никакой жалости он не почувствовал. Больше того, он даже немного завидовал другу, но в этом Джон не признался бы даже под самыми страшными пытками.

Глава 8

Остаток недели пролетел незаметно. Все вместе они ходили в рестораны, купались, нежились на ласковом августовском солнышке, играли в бадминтон, ходили под парусами. В субботу — всего на день раньше, чем собиралась, — уехала в Венецию Аманда. Несмотря ни на что, она приятно провела время, к тому же Роберт намекнул ей, что в понедельник к нему приедет «друг», и ее совесть была спокойна. Отец не будет скучать, а значит, ей нечего волноваться. Аманда хотела спросить отца, кто именно к нему приедет, но в суматохе совершенно забыла о своем намерении.

Когда в воскресенье вечером Диана и Паскаль вместе готовили ужин, обе думали только о предстоящем приезде Гвен Томпсон. Они больше не заговаривали об этом с Робертом, однако обеим было очевидно, что он ждет приезда Гвен с нетерпением. Но Паскаль и Диана по-прежнему относились к этой затее с неприязнью. Они не знали, чего можно ожидать от этой женщины, и это заставляло их волноваться.

Мнение Роберта обе игнорировали. В их глазах он был человеком наивным и чересчур доверчивым, способным сразу попасться на самую простую из бесчисленных женских хитростей. В последний раз он ухаживал за женщиной — за своей собственной женой Энн — четыре десятилетия назад и, уж конечно, никогда в жизни не имел дела с такой искушенной особой, как эта Гвен Томпсон.

Она была знаменита — и этим было все сказано. Она, несомненно, была хитрее, коварнее, двуличнее всех, кого Роберт когда-либо знал. Ее привычки, ее чересчур раскованные манеры и вообще самый образ ее жизни были неприятны и чужды Диане и Паскаль. Обе считали ее «недостаточно респектабельной» на том лишь основании, что Гвен Томпсон была разведена и что в сорок лет у нее не было детей, что, по их мнению, свидетельствовало о крайнем эгоцентризме и себялюбии. Увлеченность карьерой, вызывавшая их уважение в других людях, в случае с Гвен казалась им лишь еще одним доказательством того, что актриса не способна любить никого, кроме себя. Паскаль любила детей, хотя и не могла их иметь. Гвен Томпсон скорее всего могла, но, коль скоро она не озаботилась тем, чтобы к сорока годам стать матерью, это в их понимании могло означать только одно: актриса до того эгоистична, что даже дети ей помеха. И это было еще одним поводом ненавидеть ее, хотя ни Паскаль, ни Диана еще ни разу не видели Гвен Томпсон.

Утром в понедельник Гвен позвонила на виллу и сообщила Роберту, что приедет к обеду. Паскаль и Диана были уверены, что она подкатит к крыльцу в длинном черном лимузине, за рулем которого будет сидеть одетый в ливрею шофер. На всякий случай они заставили Мариуса починить кровать в гостевой спальне, в которой жила Аманда, однако ни та, ни другая нисколько бы не возражали, если бы ножки кровати именно под ней подломились вновь. Паскаль чуть не всерьез раздумывала, не подпилить ли их и с другой стороны, а Диана размышляла о том, что скажет знаменитая Гвен Томпсон, если в одно прекрасное утро обнаружит в своей спальне жирную хвостатую крысу или семейство черных тараканов. Им даже не приходило в голову, что они ведут себя, как школьницы в летнем лагере или скучающие подростки из школы-интерната, готовые терзать и мучить новенькую ученицу просто потому, что они не были с ней знакомы.

А Роберт даже не подозревал, какие коварные планы роятся в головах его лучших друзей. Готовясь к приезду Гвен, он принял душ, побрился и оделся с особой тщательностью. В белоснежных шортах, белой рубашке-поло и коричневых кожаных сандалиях он был похож на рекламную картинку из дорогого спортивного журнала; для полного сходства ему не хватало только теннисной ракетки или клюшки для гольфа. Паскаль и Диана сразу это отметили — и остались очень недовольны. Им казалось неправильным, нечестным, что после смерти жены Роберт стал выглядеть значительно лучше и моложе, чем когда Энн была жива.

Не зная, как еще выразить свои чувства, Паскаль предложила обедать без Гвен, но Роберт сказал, что в таком случае тоже не будет есть. Если Гвен проголодается, сказал он, они съездят в какое-нибудь бистро в Сен-Тропе. Это казалось ему более приличным, чем садиться за стол, не дожидаясь ее. Впрочем, Роберт сказал, что остальные ни в коем случае не должны ориентироваться на него и что он не умрет, если вообще пропустит обед. Роберт, конечно, не догадывался, как на самом деле относятся к приезду Гвен Паскаль и Диана; в противном случае он бы не пригласил ее вовсе, да и сам бы, наверное, не поехал в Сен-Тропе.

Пробило двенадцать. Паскаль уже начала накрывать на стол, когда снаружи донесся шум мотора. Выглянув в окно, она, однако, увидела не шикарный лимузин, а самую обыкновенную малолитражку, из которой вылезала прелестная молодая женщина в мини-юбке, белой майке и босоножках без каблуков. Ее медно-рыжие волосы были заплетены в толстую косу, и Паскаль на мгновение показалось, что гостья чем-то похожа на Аманду. Впрочем, она была намного красивее дочери Роберта, и Паскаль недоумевала, кто бы это мог быть. Поблизости не видно было ни лимузина, ни шофера в ливрее, ни толпы папарацци с объективами на изготовку, и поначалу это сбило Паскаль с толку, но вскоре она все поняла. Гвен Томпсон наконец явилась…

А Гвен достала из багажника сумку и небольшой чемодан и теперь с растерянным видом оглядывалась по сторонам. Вспомнив о приличиях, Паскаль как раз собиралась сказать Мариусу, чтобы он забрал у Гвен вещи и проводил в дом, но вдруг заметила Роберта, который торопливо сбегал с крыльца навстречу Гвен. Должно быть, он увидел ее из своей спальни, и Паскаль с неудовольствием подумала, что Роберт, должно быть, с самого утра торчал у окна, поджидая Гвен.

При виде Роберта Гвен просияла. Даже Паскаль вынуждена была признать, что улыбка у нее ослепительная, кожа — как персик, а ноги — длинные и стройные. У Гвен вообще была очень хорошая фигура, которой можно было только позавидовать, но Паскаль только зубами заскрипела. Она заметила ответную улыбку на лице Роберта, и эта улыбка сказала ей очень многое. Друзья? «Если они — „просто друзья“, то я — папа римский», — подумала Паскаль мрачно. Выражение радости и счастья на лицах Гвен и Роберта неприятно удивило ее, к тому же эти двое держались друг с другом слишком раскованно и естественно, словно были знакомы много лет.

Между тем «сладкая парочка», как мысленно обозвала Паскаль Роберта и Гвен, направилась к дому, и уже через минуту она оказалась с «актрисочкой» лицом к лицу.

— Познакомьтесь, Гвен Томпсон — Паскаль Донелли, — представил их Роберт с гордой улыбкой.

— Очень рада, — солгала Паскаль. — Мы много о вас слышали.

— Роберт тоже часто рассказывал мне о своих друзьях, — вежливо ответила Гвен Томпсон. — Значит, вы — Паскаль?.. Я знаю — вы совершили настоящее чудо, приведя этот дом в порядок. Говорят, это был настоящий свинарник…

И она протянула руку, словно не замечая холодного блеска глаз и поджатых губ Паскаль. На первый взгляд Гвен Томпсон казалась человеком общительным, спокойным и на удивление скромным, но Паскаль поспешила уверить себя, что этому впечатлению доверять не следует. Ведь Гвен была актрисой и зарабатывала свой хлеб, изображая на экране то, чего на самом деле не чувствовала. Несомненно, ей ничего не стоит разыграть перед ними бескорыстную, хорошо воспитанную женщину, тогда как на самом деле…

Между тем Гвен Томпсон собралась нести свой чемодан в спальню, но Роберт настоял, что это должен сделать Мариус. Тогда Гвен шагнула к раковине и, тщательно вымыв руки, повернулась к Паскаль и без церемоний предложила помочь ей накрывать на стол.

— Я… Собственно, у меня почти все готово, — сказала Паскаль, немного растерявшись. — К тому же вы, наверное, устали с дороги. Если хотите, выпейте пока кофе. — И она повернулась к гостье спиной, чтобы скрыть замешательство. Роберт налил Гвен кофе и принялся с восторгом рассказывать, какие поистине героические усилия пришлось приложить Паскаль, чтобы привести дом в порядок.

— По идее, — закончил он, — это хозяева виллы должны платить нам за то, что мы живем здесь, а не наоборот!

— Целиком и полностью поддерживаю эту идею, — сказал Джон, входя в кухню. Остановившись у стола, он с удивлением уставился на гостью, гадая, кто это может быть. Знаменитую актрису Джон не узнал, но сразу отметил, что женщина очень хороша собой, и, лишь бросив взгляд на лицо жены, догадался, кто перед ним.

Его первоначальное недоумение было легко объяснимо. Джон никак не ожидал, что Гвен Томпсон может выглядеть так естественно и просто. Кроме того, с первого взгляда ей никак нельзя было дать больше тридцати, хотя они знали, что Гвен уже исполнился сорок один. Паскаль подозревала, что все дело в пластических операциях, однако, сколько она ни вглядывалась, на лице актрисы не было видно ни малейших следов хирургического вмешательства. Гвен Томпсон почти не пользовалась косметикой, а ее гладкая светлая кожа была безупречной. Ее манера держаться была располагающей, что в сочетании с привлекательной внешностью производило очень приятное впечатление. В ее лице, глазах, голосе, жестах не было заметно ровным счетом ничего такого, что заставляло бы заподозрить в ней коварную обольстительницу, каковой считали ее Диана и Паскаль.

«Что ж, значит, тем она опаснее», — упрямо подумала Паскаль, но и она тоже чувствовала себя весьма неловко, столкнувшись с непреодолимым обаянием кинозвезды.

Когда обед был уже на столе, в гостиную вошли Моррисоны. Едва увидев Гвен, Эрик и Диана невольно замерли. Джон уже сообщил им, что «товарищ» Роберта наконец приехал, однако ничего подобного они не ожидали. Гвен Томпсон была гораздо красивее и привлекательнее, чем они представляли; когда же она заговорила с ними, в ее голосе звучали неподдельные искренность и любезность.

Но переубедить Диану было непросто. Как и Паскаль, она несколько раз сказала себе, что Гвен — актриса, а значит, лицедейство — ее профессия. Она может обмануть любого, размышляла Диана. Во всяком случае — попытаться обмануть. Что ж, поглядим, как у нее это получится.

Между тем Гвен по-прежнему не подозревала, какую бурю эмоций вызвало ее появление в сердцах обеих женщин. Допив кофе, она помогла Паскаль накрыть на стол, и теперь спокойно сидела рядом с Робертом. На его предложение пообедать в ресторане Гвен ответила отрицательно. Старая вилла понравилась ей с первого взгляда, к тому же ей хотелось поближе познакомиться с его друзьями. Роберт так много рассказывал ей о них, и Гвен очень искренне сказала — она очень рада наконец-то познакомиться с ними сама.

Она не заметила, как при этих словах Паскаль и Диана обменялись многозначительными взглядами. Они были по-прежнему уверены, что за смазливым личиком и нарочито располагающими манерами скрывается расчетливая стерва.

Во время обеда Роберт расспрашивал Гвен о том, как она провела время на Антибах. Чувствовалось, что он ревнует Гвен к ее друзьям, с которыми она отдыхала, но Гвен отвечала ему подчеркнуто спокойно и совершенно откровенно. Она очень устала во время последних съемок, сказала Гвен, поэтому вместо того, чтобы веселиться, большую часть времени она лежала на солнышке, читала или отсыпалась в своем номере в отеле.

— А что ты читала? — поинтересовался Роберт. Если не считать Гвен, то он был единственным, кто чувствовал себя за столом свободно и раскованно. Его друзья сидели как зачарованные и не знали, верить ли своим глазам. Было что-то не совсем реальное в том, что вместе с ними за столом находится настоящая кинозвезда, о которой они столько слышали и которую не раз видели на экране.

Отвечая на вопрос Роберта, Гвен перечислила несколько последних романов американских авторов, которых было принято считать «серьезными», и Диана снова переглянулась с Паскаль. Такого изощренного коварства они от Гвен не ожидали. Именно этих авторов они читали сами и хотели прочитать их новые вещи.

— Мне часто хочется сняться в фильмах по книгам, которые я читаю, — закончила Гвен. — Но это удается редко. Большинство сценариев — такие плоские и скучные!

Последней ее работой была роль в фильме по одному из романов Гришема, и Гвен была ею очень довольна. «Играть в таком фильме — большая честь для меня», — сказала она и, очаровательно покраснев, прибавила, что роль, кажется, получилась. Фильм еще не вышел на экраны, и Паскаль с Дианой не могли сказать, насколько ее слова соответствуют действительности, однако обе почувствовали нечто вроде уважения к Гвен. Несомненно, это была серьезная и сложная роль, и плохой актрисе ее бы не поручили. С другой стороны, хорошая актриса была опасна вдвойне; Паскаль и Диана подумали об этом почти одновременно и в очередной раз обменялись многозначительными взглядами.

Роберт и Гвен продолжали говорить о современной литературе. Роберт признался, что из упомянутых ею романов он читал только два, и они произвели на него сильное впечатление.

Наконец обед подошел к концу, и Паскаль подала кофе. К этому времени Эрик и Джон тоже вступили в разговор, но их жены продолжали настороженно молчать, открывая рот, только когда к ним обращались. Они не очень хотели, чтобы Гвен им понравилась, а она могла понравиться! Эрик и Джон уже почти попали под ее чары, и Паскаль уже тоже поняла, почему Гвен Томпсон так нравится Роберту. Она была умна, доброжелательна, обладала редким чувством юмора, и разговаривать с ней было очень интересно. Именно Гвен поддерживала общий разговор за столом, задавая то одному, то другому короткие вопросы, а потом слушала, как мужчины распространялись на предложенную им тему. Она словно перебрасывала мячик от одного к другому, хотя Паскаль и Диана делали все, что было в их силах, чтобы сделать эту задачу как минимум не простой. Каждый раз, когда Гвен обращалась непосредственно к ним, они отвечали односложным «да» или «нет» или кивком головы, а то и вовсе не отвечали, однако она, казалось, этого вовсе не замечала.

Сгустившееся за столом легкое напряжение разрядилось с появлением Агаты, сопровождаемой одним из пуделей. Сегодня Агата была больше обычного похожа на «воздушный шар в бикини», как прозвал ее Джон, и, глядя на нее, невозможно было не улыбнуться. Сама Агата, явно не замечая произведенного ею эффекта, величественно пересекла гостиную и скрылась за дверью напротив.

— Что это было? — потрясенно спросила Гвен, когда обширный зад горничной, обтянутый леопардовыми шортами, исчез из вида.

Все дружно рассмеялись.

— Это всего-навсего Агата, — пояснил Роберт и ухмыльнулся. Одна из особенностей Гвен, которая ему очень нравилась, заключалась в том, что Гвен легко могла его рассмешить. Насколько Роберт помнил, уже давно он не смеялся так много и так весело. — Вообще-то это наша горничная. Обычно она носит строгое черное платье, белый кружевной фартучек и наколку, но в честь твоего приезда она решила приодеться, — добавил он и вдруг перехватил направленные на него изумленные взгляды друзей. «Не может быть!..» — казалось, говорили их глаза. Они слишком привыкли видеть Роберта серьезным, почти мрачным, и никто из них уже не помнил, когда в последний раз они слышали его шутки и смех. Роберт очень изменился, и причина этой перемены, несомненно, таилась в Гвен.

Мужчины сразу пришли к выводу, что эта перемена, пожалуй, к лучшему. Паскаль же, напротив, была недовольна: ей казалось, что, приняв на себя роль шута при этой голливудской принцессе, Роберт унижает их всех, и в первую очередь — себя. Что касалось Дианы, то она вполне серьезно размышляла о том, натурального ли цвета у Гвен волосы или она крашеная. Их оттенок был, безусловно, очень необычным — что-то медно-красное с золотым отливом, но это ничего не значило — пусть редко, но такие волосы встречались. Помнится, когда Диана училась в школе, ей очень нравился мальчик из параллельного класса, у которого был точь-в-точь такой оттенок волос. Да, пожалуй, она не крашеная, заключила Диана и почувствовала что-то похожее на зависть. Что и говорить — Гвен Томпсон была очень хороша. Медно-рыжие волосы, большие темно-карие глаза, светлая гладкая кожа, а главное — ни одной морщинки! С внешностью ей крупно повезло, это факт. А раз так, рассудила Диана, значит, Гвен Томпсон просто не может быть хорошим человеком. Теоретически, конечно, это было возможно, но вероятность подобного сочетания казалась ей ничтожной. Красивая, знаменитая, богатая — и порядочная?.. Нет, такое бывает только в сказках!

Решив, что Гвен Томпсон — вполне достойный объект для ненависти, Диана неожиданно успокоилась. Теперь она твердо знала, что должна любой ценой спасти Роберта от этой голливудской блудницы.

— Горничная? А… прибираться она умеет? — Казалось, Гвен удивилась еще больше, и Роберт снова улыбнулся и покачал головой. Всю последнюю неделю он неизменно пребывал в прекрасном расположении духа, и Паскаль догадалась, что Роберт с самого своего приезда предвкушал визит Гвен. Во всяком случае, он нисколько не походил на убитого горем вдовца, каким он был на протяжении нескольких месяцев, и Паскаль почувствовала, как внутри нарастают возмущение и гнев. «Как он мог так скоро забыть Энн?!» — мысленно спрашивала она себя, хотя Джон и говорил ей, что измерить глубину страданий Роберта можно, лишь сравнив их с усилиями, которые он прилагает, чтобы не портить друзьям отдых своей мрачной физиономией.

— Мне кажется, при ее внешности это не обязательно, — снова рассмеялся Роберт. — Но вот Паскаль утверждает, что Агата ей очень помогла. К тому же она очень любит собак; при желании это тоже можно считать достоинством. Ее мужа Мариуса ты уже видела. Он любит заложить за воротник, но и с ним можно договориться. Впрочем, выбирать нам не приходится — оба идут в комплекте с домом.

Гвен Томпсон улыбнулась.

— Я так и поняла.

Кстати, у кого какие планы на сегодняшний вечер? — неожиданно вмешалась Диана и пристально посмотрела на Гвен и Роберта. Она уже решила — если они скажут, что хотят «вздремнуть» после обеда, она тоже найдет себе какое-нибудь занятие в доме и будет держать в поле зрения двери их комнат. Диана поклялась оберегать целомудрие Роберта любой ценой, и сейчас ей казалось: самое меньшее, что она может… нет, обязана сделать, это не давать им уединяться. Это был ее долг и перед Робертом, и перед покойной подругой.

— Мне бы хотелось съездить в Сен-Тропе и кое-что купить, — сказала Гвен, очаровательно улыбаясь. Когда-то давно она говорила Роберту, что обожает бегать по магазинам, но, к сожалению, у нее почти никогда не бывает на это времени.

— Я поеду с тобой, — быстро сказал Роберт, и друзья снова воззрились на него в немом изумлении. Всем им было прекрасно известно, что он терпеть не мог таскаться по магазинам, бутикам, сувенирным лавкам. И он, и Энн всегда считали это напрасной тратой драгоценного времени, но теперь его убеждения коренным образом изменились, и причину этого не нужно было долго искать. Всем было очевидно: Роберт изменился после того, как познакомился с Гвен Томпсон.

— А вы любите кататься на яхте, Гвен? — коварно спросила Паскаль. Роберт был заядлым яхтсменом, и она надеялась, что он хоть немного охладеет к своей актрисе, если выяснится — она не выносит качки и путает кливер с румпелем.

Очень люблю, — негромко ответила Гвен и повернулась к Роберту. — Может быть, ты бы предпочел морскую прогулку? — спросила она, с нежностью глядя на него.

— Одно другому не мешает, — ответил Роберт. — Давай сначала съездим в Сен-Тропе, а потом покатаемся на яхте по заливу.

— Тогда я пойду возьму сумку, — сказала Гвен и, встав из-за стола, ушла к себе в комнату, а Роберт, улыбаясь, посмотрел на друзей. Его лицо буквально сияло.

— Ну, разве она не чудо? — спросил он. Роберту не терпелось поделиться с друзьями своим счастьем, и он даже не заподозрил, что кто-то из них может относиться к Гвен иначе, чем он.

— Нет. То есть — да, — ответила Паскаль сквозь стиснутые зубы, и Джон бросил на нее предостерегающий взгляд. Ему казалось, что Паскаль и Диана зашли слишком далеко. Самому Джону Гвен понравилась; он считал, что она действительно приятный человек и ее присутствие вряд ли может испортить им отдых. Эрик придерживался того же мнения, и ему было не совсем понятно, почему обе женщины держатся с Гвен столь холодно и враждебно.

Один Роберт ничего не замечал. Он был буквально без ума от Гвен и искренне не понимал, как можно ею не восхищаться. Увы, ему было невдомек, что по крайней мере двое его лучших друзей решили во что бы то ни стало «спасти» его от Гвен. Они всерьез опасались, что эта «голливудская сирена», как назвала ее Диана, заманит его в свои сети и погубит, как, без сомнения, погубила уже многих, и были готовы буквально на все, кроме, быть может, физического устранения Гвен. Моральное убийство уже рассматривалось ими как один из возможных вариантов, но для этого у них, к счастью, не хватало достоверных сведений о личной жизни актрисы. В противном случае они бы уничтожили ее не задумываясь — разумеется, ради пользы Роберта.

Тем временем Роберт попрощался с друзьями и вместе с Гвен вышел из дома. Зафырчал мотор, и машина Гвен стала удаляться по направлению к воротам. Как только шум мотора затих в отдалении, Джон с неодобрением повернулся к жене.

— Как насчет того, чтобы вести себя немного полюбезнее? — спросил Джон, обращаясь одновременно и к Паскаль, и к Диане. — Мне кажется, Гвен Томпсон — совершенно нормальная женщина, к тому же она — наш гость. То есть — она гость Роберта, но ведь это почти одно и то же!

— Мне она показалась очень приятной, — горячо поддержал его Эрик.

— Ага, значит, тебе она тоже понравилась? — с горечью провозгласила Диана. — А мне казалось — рыжие девицы не в твоем вкусе… Впрочем, я, как видно, вообще очень мало о тебе знаю!

Это был удар ниже пояса, и Эрик болезненно поморщился, однако больше всего на свете он не любил несправедливости.

— Сейчас речь не обо мне, и ты прекрасно это понимаешь, — спокойно возразил он. — Я хотел сказать, что на месте Гвен я бы даже не стал распаковывать чемоданы, а отправился бы прямиком в ближайший отель и жил себе там спокойно! Вы отнеслись к ней, как к непрошеной гостье, а между тем ее пригласил Роберт. Гвен здесь ради него, и мне кажется — он ей не безразличен. Она нисколько не виновата, что у Роберта есть четверо друзей, которые настолько дорожат памятью его покойной супруги, что готовы лишить его всякой надежды на счастье. Я, как и вы, не знаю, чем кончатся их отношения, но я знаю: Роберт — умный и самостоятельный человек и сам решит, с кем ему встречаться и с кем проводить время. У нас нет никакого права вмешиваться в его личную жизнь, и тем более — устраивать ее так, как нравится нам! Нам, а не ему!

В его словах был здравый смысл, но женщины не хотели уступать.

— Но ведь она — актриса! — с горячностью возразила Паскаль. — И способна убедить кого угодно и в чем угодно. Вы знакомы с Гвен меньше двух часов, а уже влюбились в нее по уши! Роберт знает ее всего два месяца, а это тоже небольшой срок. Я лично убеждена: он до сих пор не знает, что она собой представляет на самом деле.

А мне кажется, он знает это куда лучше, чем мы. Роберт не ребенок, у него есть голова на плечах. Гвен — красивая женщина и очень милый, славный человек, если ради Роберта согласна терпеть еще и нас. За все время, что она здесь, вы и двух слов нормальных не сказали, и на ее месте я бы послал к черту всю нашу компанию! Зачем ей выносить все это, если сотни, может быть, даже тысячи людей готовы в лепешку расшибиться, чтобы сделать ей приятное? Я уверен, у Гвен и без нас хватает неприятностей, так что будьте добры — обращайтесь с ней по-человечески, когда она вернется. От этого всем будет польза — и ей, и Роберту, и вам самим, — закончил Эрик сердито. Он еще ни разу не видел, чтобы его жена и Паскаль вели себя подобным образом.

— Эрик прав, — поддержал друга Джон. — Если вы и дальше намерены вести себя подобным образом, этим вы причините боль не столько Гвен, сколько Роберту. Оставьте их в покое, пожалуйста. Мне кажется, Робби сам в состоянии разобраться, что к чему!

И он громко фыркнул. Джону не хотелось говорить при Паскаль, что Гвен ему понравилась — понравилась даже больше, чем он ожидал. Она была кинозвездой, однако в ней не было ни заносчивости, ни самомнения. Напротив, Гвен держала себя просто и скромно, а ее любезности можно было только позавидовать. Любезности и выдержке. Эрик был абсолютно прав, когда говорил, что любой другой человек давно бы послал их подальше и уехал. Но Гвен этого не сделала, хотя она и казалась Джону человеком чувствительным и ранимым, и ему было очень неловко за то, как вели себя Паскаль и Диана.

— Что такое случилось с вами обоими? — ледяным голосом осведомилась Диана. — Если бы я не знала, сколько вам обоим лет, я бы сказала, что передо мной — два прыщавых юнца, которые думают не головой, а… другой частью тела. Не думала я, что красивые ноги и мини-юбка способны вас так возбудить! Что ж, если вы не хотите понять очевидное, подумайте хотя бы о том, что мисс Томпсон на двадцать два года младше Роберта. По-видимому, он ничем не лучше вас, если позволил себе увлечься этой девчонкой, и точно также, как вы, он не в состоянии представить себе последствия. Я, например, уверена, что эта идиллия не может продолжаться долго. Рано или поздно в жизни уважаемой мисс Томпсон появится какой-нибудь молодой, красивый актер, и тогда она бросит Роберта без всякой жалости. С самой-то Гвен Томпсон — да и с вами двумя тоже — ничего не случится, но если Роберт успеет в нее влюбиться, его сердце будет разбито!

Я думаю, он уже влюбился, — перебил жену Эрик. — А может быть, наоборот — она влюбилась в него. Пусть Роберт сам разберется, мы не должны ему мешать. Даже если их отношения будут недолгими, что ж тут такого? В этом случае они просто разойдутся, как в море корабли, зато потом Роберту будет что рассказать своим внукам. Я уверен, что роман с настоящей кинозвездой — далеко не самое худшее, что могло с ним случиться. В конце концов, — добавил он, бросив в сторону Дианы быстрый взгляд, — Роберт не женат и не обязан ни перед кем оправдываться или объясняться. Какое мы имеем право стоять у него на пути?

— Неужели все мужчины так катастрофически глупеют, стоит им завидеть стройные ноги и красивую мордашку? — возмутилась Диана, глядя в упор на своего супруга. — Хорошо, я согласна: она очень красива, но ведь это еще ничего не значит! Ни вы, ни Роберт понятия не имеете, что у нее внутри. Я лично не хочу, чтобы Робби сделал какую-нибудь глупость и позволил этой голливудской лисице использовать себя.

Но как?! — воскликнул Эрик. — Что, скажи на милость, Гвен Томпсон может от него понадобиться? Деньги? Она, несомненно, зарабатывает их больше, чем все мы, вместе взятые. Секс? Но, переспав с ним, она ничего не получит. Роберт не может дать ей роль в фильме, не может осыпать ее бриллиантами и купить ей особняк в Бель-Эйре. Нет, я уверен, здесь что-то совсем другое, что-то гораздо большее! В противном случае Гвен остановилась бы в четырехзведочном отеле, а не жила бы на старой вилле, где протекают туалеты, кровать может рухнуть, а из душа течет ржавая вода. Чего ради ей терпеть все это, включая общество людей, которые делают вид, будто защищают своего друга, а сами только и делают, что жалят ее, как разъяренные дикие пчелы?! Объясните мне, в чем ее корысть?! Может быть, вы знаете? Тогда сделайте одолжение, просветите нас!

В его словах был смысл, и Джон кивнул головой в знак того, что полностью согласен с другом, но обе женщины были слишком ослеплены ревностью и подозрительностью.

— А что будет, если Роберт решит на ней жениться? — раздраженно спросила Паскаль. — Что тогда?

— Ясное дело, тогда нам придется покупать им свадебные подарки, а я этого страсть как не люблю! — вздохнул Джон. — Ведь Гвен Томпсон богата, а значит, ей придется дарить дорогой подарок!

Эрик расхохотался.

— Я помню, как мы в первый раз ужинали с тобой, Паскаль, — сказал он. — Джон пригласил тебя в ресторан, чтобы познакомить с друзьями. Ты опоздала на час, ты не могла и двух слов связать по-английски, к тому же на тебе было такое тесное платье, что ты едва могла вздохнуть. Ко всему прочему, ты была балериной, заурядной танцовщицей, а это почище, чем быть киноактрисой. Во всяком случае, кое-кто из нас считал — все, кто представляет на сцене, люди распущенные, ненадежные, корыстные. Тогда Энн и Диана тоже отнеслись к тебе подозрительно. Они очень боялись, что ты можешь использовать нашего любимого Джона! Но они сумели это преодолеть. Они даже полюбили тебя, но это пришло потом, а в тот первый день Диаиа и Энн просто решили дать тебе шанс проявить себя… с той или с другой стороны. Почему же теперь ты не хочешь быть снисходительной?..

После этих его слов наступила долгая пауза. Эрик молча смотрел на Паскаль, и она в конце концов отвернулась и покачала головой. Но удар достиг цели: Паскаль до сих пор хорошо помнила времена, когда Джон влюбился в нее. Тогда она была ершистой, дерзкой, постоянно голодной девчонкой, и ее легко можно было обвинить в попытке «продаться» первому подходящему мужчине за крышу над головой.

Но в случае с Гвен Томпсон все было не так просто. Все дело было в Энн, которую они очень любили и которую помнили до сих пор. Энн умерла, и теперь Роберт хотел быть с Гвен. Он верил своим друзьям — именно поэтому он пригласил Гвен Томпсон в Сен-Тропе, но они повели себя так, словно Роберт был неразумным, избалованным, сексуально озабоченным подростком, способным на любую дикую выходку. Паскаль вдруг пронзило ясное понимание правоты Эрика. Конечно, в каждом слове Эрика была правда. Так все и было с ней самой. Неужели за эти годы она изменилась так сильно?!

Диана не произнесла ни слова. Молча встав из-за стола, она принялась собирать посуду, сердито гремя тарелками. Она все еще злилась на Эрика и не желала его слушать, что бы он ни говорил. Для нее Гвен Томпсон была всего лишь очередной смазливой красоткой, за которой ее неверный супруг мог приударить при первом же удобном случае. Тот факт, что Джон, по-видимому, был полностью согласен с Эриком, ничего для нее не значил. Все мужчины одинаковы, думала Диана со злобой, и ей даже не пришло в голову, что она может быть несправедлива. Обида и боль владели ею целиком, и Диана искала только повода, чтобы выплеснуть их на кого-нибудь. А Гвен Томпсон подходила для этого лучше всего.

После обеда Эрик и Джон отправились в сад, чтобы выкурить по сигаре и поговорить, а Паскаль осталась в доме помочь Диане вымыть посуду. У нее был соблазн поручить это Агате, но она решила: если они не хотят свалиться с желудочно-кишечным заболеванием, им придется взять готовку и мытье посуды на себя. Кроме того, уединившись на кухне за этим занятием, они могли не бояться, что мужчины помешают им обсудить создавшуюся ситуацию.

— Ну, что скажешь? — спросила Паскаль, озабоченно посмотрев на подругу, и Диана покачала головой.

— Пока ничего, — ответила она. — Прошло слишком мало времени, и я еще не успела разобраться, что за птица эта Гвен Томпсон.

Паскаль согласно кивнула, но в глубине души она уже начала сомневаться, что они заняли правильную позицию. Слова Эрика не пропали для нее втуне. Они действительно совсем не знали Гвен Томпсон и хорошо знали Роберта, честного и достойного человека. Пожалуй, единственным, что мешало им отнестись к ситуации здраво, была их привязанность к Энн.

По дороге в Сен-Тропе Гвен тоже расспрашивала Роберта о его друзьях.

— Ты уверен, что они не против моего приезда? — настойчиво допытывалась она. — У меня такое чувство, словно… словно я навязалась. Вы все очень давно знаете друг друга, вы привыкли быть вместе, и вдруг — нате! Появляется новый человек, да еще претендует на внимание! Поверь мне, к подобному нелегко привыкнуть, так что я, пожалуй, их понимаю… — закончила она задумчиво. В отличие от Роберта Гвен почувствовала враждебность, исходившую от обеих женщин. Роберт же решил, что некоторое напряжение, витавшее над обеденным столом, вызвано тем фактом, что никто из его друзей никогда не общался так близко с настоящими звездами кино. Так Роберт и сказал Гвен, но она только улыбнулась в ответ. В Роберте она увидела редкую душевную чистоту, и это ей очень нравилось. В любых обстоятельствах он склонен был видеть в людях только хорошее и не замечать плохого, но Гвен не считала это наивностью или глупостью. Житейская неопытность — может быть. Его способности смотреть просто на самые запутанные жизненные ситуации можно было только позавидовать. Сама Гвен подобной способностью не обладала, поэтому сказала с грустью:

— Мне кажется, им труднее, чем ты думаешь. И дело тут вовсе не в том, что я — звезда кино, дело в тебе… Понимаешь, им очень нелегко видеть тебя с кем-то, кроме Энн. Пройдет, наверное, еще немало времени, прежде чем они привыкнут.

«Если это вообще когда-нибудь произойдет», — добавила она мысленно. Диана и Паскаль не производили впечатления женщин, убежденность которых можно было бы переменить легко.

— Для меня это тоже было нелегко, — ответил Роберт серьезно. Ему вспомнилась Энн, но он не позволил себе погрузиться в печальные воспоминания. Роберт понимал, что не вернет жену, даже если будет оплакивать ее денно и нощно. — Нам всем нужно приспосабливаться к тому, чего нельзя изменить, — добавил он, с сочувствием глядя на Гвен. — Мне только не хотелось бы, чтобы ты из-за этого страдала. Может быть, мои друзья были, гм-м… нелюбезны с тобой? — Роберту вдруг пришло в голову, что он мог чего-то не заметить, и его лицо обеспокоенно вытянулось.

О, нет! Конечно, нет. Они… старались, но я все равно почувствовала некоторую сдержанность. Дистанцию. Я ожидала чего-то подобного и подготовилась, но… Мне бы не хотелось, чтобы из-за меня у тебя испортились отношения с друзьями.

— Никуда они не денутся! — ответил Роберт с напускной беспечностью, потом снова посерьезнел. — Они для меня все равно что семья, Гвен. Мы знакомы уйму лет и многое пережили вместе, и мне бы очень хотелось, чтобы они узнали и полюбили тебя.

«Как я», — добавил он мысленно. Роберт был уверен, что перед обаянием Гвен никто не устоит, но она все еще сомневалась.

— И все-таки мне кажется, что это произойдет не сразу, — вздохнула она. — Нужно дать им время привыкнуть…

Роберт не ответил. Они уже добрались до центральной площади Сен-Тропе, и он высматривал место, где можно было бы поставить машину. Но свободных мест не оказалось, и он сделал по площади три круга, прежде чем увидел отъезжающую от тротуара машину.

— А времени им может потребоваться даже больше, чем ты думаешь, — прибавила Гвен, немного подумав. Не исключено, что друзья Роберта — особенно Паскаль и Диана — никогда не откроют перед ней двери — или сердца, но об этом она говорить не стала. Роберт верил в своих друзей, и Гвен не хотелось огорчать его раньше времени.

— Ты просто еще не знаешь их как следует, — возразил Роберт, удачно вписавшийся в узкий просвет между побитым «Ситроеном» и сверкающим «Мерседесом» последней модели. — Вот увидишь, не пройдет и нескольких часов, как они просто влюбятся в тебя! И потом, я не понимаю: как ты можешь кому-то не понравиться?

— Могу, — уверенно ответила Гвен. — Я — не Энн. В их глазах это мой самый большой недостаток. Кроме того, я знаменита. Я актриса кино. Я из Голливуда. Должно быть, они считают меня роковой женщиной, ведь именно так пишет о нас пресса. Поверь мне, очень немногие люди способны не думать обо мне плохо, особенно при первой встрече. Я убедилась в этом на собственном опыте. Боюсь, твои друзья будут считать меня виновной, покуда не будет доказано обратное, отнюдь не наоборот.

Ты их просто еще не знаешь, — твёрдо ответил Роберт, выключая мотор, но Гвен только покачала головой и, наклонившись, нежно поцеловала его в щеку. Она не собиралась убеждать Роберта в своей правоте. Ей было достаточно того, что она заметила, почувствовала во время обеда. Скрытое, но упорное сопротивление, с которым Гвен столкнулась, не было для нее в новинку. Разумеется, это ее отнюдь не воодушевляло, но она привыкла к подобному отношению и постаралась не обидеться. У друзей Роберта были все основания отнестись к ней настороженно. Они были дружны больше чем три десятка лет, и со стороны Гвен было бы наивно полагать, что они примут ее в свой тесный круг после первых же часов знакомства. Что ж, Гвен не собиралась навязываться. Она уже решила, что будет вести себя естественно и сдержанно, и тогда, быть может, настанет день, когда друзья Роберта признают ее одной из них. Главное, не торопить события, размышляла Гвен. К чему спешить, если она и сама толком не знает, как будут развиваться ее отношения с Робертом?

Вытащив ключи из замка зажигания, Роберт повернулся к ней и тоже поцеловал в щеку.

— Ну что, мисс Томпсон? С какого из магазинов мы начнем наш опустошительный набег?

— С какого хотите, ваша честь. — И она улыбнулась. Гвен была рада, что приехала к нему в Сен-Тропе, несмотря на холодный прием его друзей, а точнее, их жен.

— Как ты думаешь, тебя будут узнавать?

— В любой толпе всегда найдется несколько плохо воспитанных людей с хорошим зрением, — пошутила она. — Как тебе кажется, ты сумеешь с этим смириться?

Гвен нарочно избрала легкий тон, стараясь скрыть беспокойство. Она-то знала, как это непросто — быть узнаваемым везде и всегда. Сама она к этому привыкла, но Роберт… Он ничего не знал о мире кино, в котором вращалась Гвен, но ей это даже нравилось. С Робертом она отдыхала от всего, что могло ее огорчить или расстроить.

— Постараюсь, — ответил Роберт, пожав плечами. Ему было очень приятно быть с Гвен, и не потому что она была знаменитостью, а потому что она была поистине удивительным человеком.

— Ну что, пошли? — сказал он, решительно открывая дверцу.

Они выбрались из машины, но буквально через десять шагов какая-то женщина остановила их, чтобы попросить у Гвен автограф. Потом двое молодых людей захотели сфотографироваться с Гвен на память, и Роберту пришлось на несколько минут превратиться в фотографа. Подобные заминки повторялись еще не менее десяти раз, но это не помешало им прекрасно провести время. Они обошли несколько магазинов и бутиков, потолкались в сувенирных лавках и накупили всякой всячины, а под конец зашли в кафе, чтобы выпить по бокалу вина и отдохнуть.

Им было очень хорошо вдвоем. Они обсуждали работу Роберта, фильмы Гвен, родителей, его детей и ее детство. Так он узнал, что в юности Гвен мечтала стать учительницей и ни ей, ни ее школьным друзьям и в голову не могло прийти, что она будет знаменитой актрисой и удостоится высшей награды Американской академии киноискусств. Это была одна из самых престижных наград в мире, но для Гвен «Оскар» был не только достижением, но и важной вехой в карьере — своего рода доказательством, что она выбрала правильный путь. Не соблазнившись легким успехом, который могли принести ей роли-однодневки, Гвен с самого начала старалась сниматься в серьезных фильмах серьезных режиссеров. Не всегда это было возможно, но теперь, сказала она, у нее будет возможность выбирать.

Потом Гвен рассказала Роберту о фильме, в котором она собиралась сниматься в самое ближайшее время, о режиссере и сценаристе, которые вместе подготовили очень интересный сценарий. По жанру фильм принадлежал к триллерам, но Гвен сказала, что не удивится, если кто-то из занятых в нем знаменитостей тоже получит «Оскара».

— А кто будет сниматься вместе с тобой? — ревниво спросил Роберт, и Гвен назвала несколько имен, которые были хорошо знакомы миллионам американцев. Это была поистине «звездная» компания, и фильм был буквально обречен на успех.

— Кстати, — спохватилась Гвен, — тут неподалеку отдыхает кое-кто из моих знакомых. Они взяли напрокат яхту Пола Гетти, которая называется «Сирена Средиземноморья». Ты наверняка о ней слышал…

Роберт кивнул. Конечно, он слышал об этой яхте и даже видел ее фотографии в специальных журналах. Это была классическая моторная яхта, отличавшаяся превосходными ходовыми качествами и отделанная ценными породами дерева. Интерьер пассажирских кают отличался потрясающей роскошью. Каюты были обставлены настоящей антикварной мебелью и украшены мраморными статуями итальянской работы, а бассейн был отделан лучшими сортами афганского лазурита.

— Так вот, — продолжала Гвен, — не хотел бы ты с друзьями отдохнуть на этой яхте? Я могу это устроить, но, прежде чем приглашать всех, я хотела спросить тебя.

— Это было бы замечательно! — обрадовался Роберт. — Мне всегда хотелось увидеть эту чудо-яхту поближе, не говоря уже о том, чтобы побывать на борту. На снимках, которые я видел, она выглядит очень красивой!

— Она действительно настоящее чудо, — ответила Гвен, лукаво улыбнувшись ему. — В прошлом году мы с друзьями хотели зафрахтовать ее на неделю-другую, но она показалась нам слишком роскошной.

— Гм-м… — задумался Роберт. — Мне кажется, это очень интересное предложение. А кто из твоих знакомых отдыхает на «Сирене» сейчас? — спросил он.

Ответ Гвен заставил его присвистнуть.

— Я уверен, Диана и Паскаль просто в обморок упадут, когда узнают, — сказал Роберт с довольной улыбкой. Повседневная жизнь Гвен разительно отличалась от всего, к чему привык он сам и его друзья; например, она была на короткой ноге с людьми, о которых им приходилось только читать, и хотя сам Роберт никогда не интересовался знаменитостями, ему хотелось сделать приятное друзьям, в особенности — Диане и Паскаль, которые, как и большинство женщин, были не лишены некоторого тщеславия. Насколько он знал, им всегда хотелось познакомиться с кем-нибудь из известных киноактеров вроде Тома Круза, и теперь их мечта была близка к осуществлению. Актера, зафрахтовавшего «Сирену» на все лето, звали Генри Адаме, и он был знаменит даже больше, чем Том Круз, а его жена Чери была известной фотомоделью. Вместе с ними на яхте отдыхали еще двое известных киноактеров, и Роберт не сомневался, что Диана и Паскаль будут на седьмом небе от счастья.

— Все это — мои старые друзья и очень милые люди, — сказала Гвен с улыбкой. — Может быть, твоим друзьям будет интересно с ними познакомиться?

— Будь уверена — такой возможности они не упустят, — сказал Роберт. — Мне и самому интересно пообщаться с мистером Адамсом — будет что рассказать внукам.

— Значит, решено, — кивнула Гвен. — Когда мы вернемся на виллу, я позвоню Генри на «Сирену», и они приплывут за нами в Сен-Тропе. Насколько мне известно, на прошлой неделе они стояли на якоре напротив «Отель дю Кап».

— А твои друзья не будут возражать? — осторожно осведомился Роберт.

— Конечно, нет, напротив, они будут очень рады, — ответила Гвен уверенно. И с Генри Адам-сом, и с двумя другими актерами она много работала вместе, и Роберт снова подумал о том, что Гвен сделала в кино действительно выдающуюся карьеру. И вдвойне удивительно было то, что, несмотря на это, она осталась простым, искренним, добрым и очень отзывчивым человеком.

После возвращения на виллу Роберт, как и обещал, повез Гвен кататься на яхте. Она была не так опытна, как Энн, и Роберту пришлось учить ее управляться с рулем и парусами. Получалось у Гвен далеко не все, однако оба получили от прогулки огромное удовольствие, которое не смогло испортить даже то обстоятельство, что во время одного особенно крутого разворота Гвен не удержала канат и свалилась в воду. Когда Роберт втащил ее обратно в лодку, она весело смеялась, а он не знал, куда девать глаза, потому что во время падения Гвен едва не потеряла верхнюю часть купальника. Роберту не хотелось смущать ее, и, пока она поправляла лифчик, он старательно изучал горизонт, однако не отметить, какая у нее потрясающая грудь, Роберт тоже не мог.

Они катались по заливу до самого вечера, а когда вернулись, Паскаль и Диана уже готовили ужин. Обе притворились очень занятыми; они едва поздоровались с Гвен, и Роберт почувствовал себя неловко.

— Хочешь, пойдем ужинать в ресторан? — предложил он, когда они с Гвен остановились перед ее комнатой.

— Я бы предпочла остаться, — ответила она, тряхнув все еще влажными после вынужденного купания волосами. — Сходим в ресторан в другой раз, хорошо? А после ужина я позвоню Генри. Может статься, уже завтра вечером мы будем ужинать на «Сирене». Насколько я знаю, на яхте у Генри превосходный кок.

— Насколько я знаю Паскаль и Диану, они будут настолько рады увидеть вблизи Генри Адамса, что ничего не заметят, даже если им предложат кошачьи консервы, — шепотом сообщил Роберт, опасливо косясь в сторону кухни. — Кстати, насчет консервов… Зверски хочется есть!

— Что бы ты без меня делал! — Гвен подмигнула и скрылась в комнате. Через минуту она появилась оттуда с пакетиком соленых орешков и бутылкой минеральной воды в руке.

— К сожалению, у меня нет стаканов, — сказала она. — Придется все-таки идти на кухню.

Грызя на ходу орешки, они направились в кухню и выпили там по стакану минералки. Потом Гвен предложила женщинам свою помощь. Диана ничего не ответила, а Паскаль проворчала, что все уже готово и помогать не нужно. Ее голос звучал так, словно она еле сдерживается, чтобы не нагрубить, и Роберт, внимательно за ней наблюдавший, понял, что Гвен была права. Ему еще г и разу не приходилось видеть, чтобы Паскаль и Диана вели себя с кем-то подобным образом. Обе женщины держались холодно, почти враждебно, и Роберту стало обидно за Гвен. Он никак не мог понять, чем она перед ними провинилась.

В кухне они задерживаться не стали. Пора было переодеваться к ужину, и Гвен с Робертом разошлись по своим комнатам. Роберт сразу отправился в душ, а Гвен взяла полотенце и села на кровать, собираясь досушить волосы. Но стоило ей пошевелиться, обе ножки кровати подломились, и она очутилась на полу.

— Вот черт!.. — вырвалось у Гвен, но через секунду она улыбнулась, представив себя со стороны.

Минут через пять она постучалась в дверь комнаты Роберта. Он только что вышел из душа и открыл ей, кутаясь в толстый махровый халат.

— Мне кажется, пока нас не было, они подпилили ножки моей кровати! — с заговорщической улыбкой прошептала Гвен, и Роберт рассмеялся.

— Нет, они здесь ни при чем, — также шепотом ответил он. — Когда мы приехали, кровать уже была сломана. Мариус несколько раз ее чинил, но, как видно, неудачно. — Его лицо стало серьезным. — Извини, Гвен. Мне следовало об этом подумать. После ужина я сам займусь твоей кроватью — как видно, Мариусу нельзя доверять.

Ему очень хотелось, чтобы Гвен было хорошо в обществе его друзей, но с самого начала что-то пошло не так, и теперь он чувствовал себя ужасно. Но Гвен, казалось, не испытывала ни неловкости, ни раздражения, и холодный прием, устроенный ей Дианой и Паскаль, ничуть ее не обескуражил. Гвен понимала, что они беспокоятся о Роберте, может быть, даже ревнуют его; этим и объясняется их настороженное к ней отношение. Это, считала она, существенно упрощает дело; рано или поздно Диана и Паскаль поймут, что она не желает Роберту зла, и тогда все войдет в нормальную колею.

Потом Гвен спустилась в сад, чтобы немного пройтись перед ужином, а Роберт отправился на поиски Мариуса, у которого он собирался взять необходимые инструменты. Когда минут через двадцать Гвен вернулась к себе в спальню, кровать была уже починена, и Роберт вытирал со лба трудовой пот.

— Огромное тебе спасибо, — поблагодарила его Гвен. — Теперь я могу не бояться, что проснусь ночью на полу.

Кто знает, от этой кровати всего можно ожидать — уж больно она старая, — отвечал Роберт, с восхищением оглядывая ее. Пока он ходил за инструментами, Гвен успела переодеться. Теперь на ней были желтые брюки и шелковая блузка без рукавов в тон, на плечи она накинула тонкую шелковую косынку. Косметикой Гвен почти не пользовалась, и лицо ее казалось совсем юным и очень красивым. — Ты выглядишь очаровательно, — сказал Роберт, вдыхая тонкий аромат ее духов — легкий, цветочный и очень сексуальный. На мгновение ему вспомнилась Энн, и в сердце шевельнулась старая боль, но он приказал себе не думать о жене. Роберт знал, что ни в чем перед ней не виноват. Он по-прежнему очень тосковал по Энн и понимал, что Гвен — как бы хороша собой она ни была — никогда не сможет ее заменить, и тем не менее с ней он чувствовал себя очень свободно и легко. Она понимала его, как никто, и именно ей Роберт мог доверить свои самые сокровенные мысли.

— Спасибо за комплимент, — ответила Гвен, слегка опустив глаза, и Роберт заметил, что щеки ее немного порозовели. — Кажется, ужин уже на столе?

Роберт кивнул. Он собирался отнести инструменты Мариусу, но передумал и решил, что оставит их в чулане рядом с кухней.

— Да. Подожди меня немного — я вымою руки, и мы вместе спустимся в ров ко львам…

Когда Роберт и Гвен вышли в гостиную, они застали там Эрика, который с наслаждением потягивал из бокала белое вино и болтал о чем-то с Паскаль. Дианы еще не было — она поднялась к себе, чтобы переодеться к ужину, и задержалась. Высокие французские окна были распахнуты, и с веранды доносился запах сигары — Джон курил и фотографировал закат, который был прекрасно виден во всей своей красе благодаря удачному расположению дома.

— Могу я чем-нибудь помочь? — непринужденно спросила Гвен, пока Роберт наливал ей и себе по бокалу вина. Внимание его было приковано к бутылке, но он сразу почувствовал, как напряглась Паскаль, и испугался, что она ответит какой-нибудь резкостью.

А Паскаль действительно приходилось непросто. В ней вызревало помимо ее желания расположение к Гвен, но она всячески сопротивлялась этому чувству, опасаясь того, что Диана почувствует себя преданной.

— Ничем, спасибо, — резко ответила она, и Роберт вздрогнул, как от удара хлыстом. Стараясь разрядить обстановку, он принялся рассказывать о сюрпризе, который приготовила для них Гвен. Друзья Гвен, сказал он, придут в Сен-Тропе на роскошной яхте и приглашают всех на ужин. — Терпеть не могу ужинать на воде. Ты что забыл — я не выношу качки? — перебила Роберта Паскаль. Эти слова — вернее, то, как она их произнесла, — окончательно убедили Роберта в правоте Гвен. Его друзья действительно встретили Гвен не слишком радушно, но почему — этого он никак не мог взять в толк.

— «Сирена Средиземноморья» — настоящая океанская яхта водоизмещением в несколько тысяч тонн, — возразил он. — Ее почти не качает, к тому же погода стоит тихая. Вот увидишь, на борту тебе понравится. «Сирена» обставлена как самый настоящий дворец!

Он стал описывать интерьеры яхты, знакомые ему по журнальным статьям, но его рассказом заинтересовался только Эрик, Паскаль же продолжала сохранять на лице каменно-равно-душное выражение.

Минуты через две с веранды в гостиную вернулся Джон. Бросив на Гвен восхищенный взгляд, он сердечно улыбнулся; она улыбнулась в ответ, а Паскаль помрачнела еще больше.

— О чем это ты рассказываешь? — спросил Джон и, положив фотоаппарат на стол, взял из рук Эрика бокал вина. — Мы что, собираемся взять напрокат яхту? Но ведь у нас уже есть одна!

Эта реплика Джона рассмешила всех. Яхта, которую они получили вместе с виллой, по сравнению с «Сиреной» была ореховой скорлупкой.

Джон, ничего не понимая, переводил взгляд с одного на другого.

— Опять собираетесь тратить деньги на ерунду? — проворчал он, притворяясь сердитым. — Нет, дорогие мои, ничего у вас не выйдет! — Джон по-прежнему не мог оторвать глаз от Гвен, и Паскаль нарочито громко загремела посудой.

— Ты ничего не понял. Мы не будем брать яхту напрокат, а просто купим ее! — провозгласил Роберт, и загорелое лицо Джона стало пепельно-серым.

— Здесь? Во Франции?! Да вы с ума сошли! На что это нужно?! Я… — Он хотел добавить что-то еще, но тут до него дошло, что Роберт его просто разыгрывает. — Ладно, ладно… — миролюбиво проговорил Джон. — Так о какой яхте речь?

Роберт в двух словах повторил то, что он уже говорил Эрику и Паскаль, — что это за яхта и кто на ней будет. Когда он заканчивал свой рассказ, в гостиной наконец появилась Диана. Она была в белых брюках и свободной цветастой блузке.

— Ты случаем не шутишь? — спросила она, крайне заинтригованная. События развивались совершенно непредвиденным образом, и Диана даже забыла о раздражении, которое вызвал в ней один вид Гвен.

А вот и нет! — ответил Роберт, втайне гордясь Гвен. Она была звездой, и у нее были поистине звездные возможности. Роберт давно решил, что ни при каких условиях не будет злоупотреблять ими, но сейчас был не тот случай. Он чувствовал, что не должен упускать ни одного шанса, который был бы в состоянии изменить отношение Дианы и Паскаль к Гвен. Кроме того, Роберту самому было интересно побывать на яхте, и он с благодарностью посмотрел на Гвен, которая уже позвонила Генри Адамсу и обо всем договорилась. «Сирена» должна была войти в залив Сен-Тропе завтра около полудня и прислать за ними шлюпку. План был таков: сначала покататься на яхте, искупаться и позагорать, а ближе к вечеру вернуться в залив, встать на якорь напротив виллы и поужинать на воде.

И Роберт не ошибся в своих расчетах. Предложение было столь неожиданным и заманчивым, что даже Диана и Паскаль не нашлись что возразить. Отставив на время всякую враждебность, они засыпали Гвен вопросами, на которые та охотно отвечала. Они, впрочем, так и не поблагодарили ее за редкую возможность близко познакомиться со звездами кино, но Роберт исправил это, когда после ужина они с Гвен вышли пройтись в сад.

— Еще раз огромное тебе спасибо. Спасибо от… всех нас, — сказал он и надолго замолчал. Роберт не мог не заметить, что, удовлетворив свое любопытство, Диана и Паскаль снова сделались холодны и неприветливы. Они вели себя просто отвратительно, и он даже подумывал о том, чтобы сказать им пару слов наедине. У них, считал Роберт, не было никакого права относиться к Гвен подобным образом — ведь она им ничего не сделала!

Хорошо хоть Джон и Эрик не поддержали своих жен. За ужином Джон очень много разговаривал с Гвен и был с ней весьма любезен, несмотря на мрачные взгляды, которыми то и дело награждала супруга Паскаль. Когда дело дошло до десерта, Джон был уже совершенно очарован Гвен: она была внимательным и умным собеседником, и разговаривать с ней было очень интересно. Эрик был сдержаннее, но и он задал Гвен несколько вопросов о ее работе и с интересом выслушал ответы. Однако, перехватив недовольный взгляд Дианы, Эрик замолчал на половине фразы и до конца ужина не проронил больше ни слова.

Вечерний воздух был прохладен и свеж. Немного побродив по заросшим травой аллеям, Гвен и Роберт вернулись на лужайку перед домом и опустились на белеющие в сумерках садовые кресла…

— Мне очень жаль, что мои друзья так себя ведут, — сказал Роберт извиняющимся тоном. — Похоже, ты догадалась правильно — отчего-то они тебя невзлюбили.

Он понятия не имел, как можно исправить положение, и надеялся, что со временем все как-нибудь образуется само собой. В конце концов, его друзья познакомились с Гвен всего несколько часов назад. Пройдет еще несколько дней, они к ней привыкнут и начнут судить о ней непредвзято. Холодная война, которую объявили Гвен Паскаль и Диана, казалась ему нелепой и необъяснимой. Роберт не представлял, что могло настроить обеих женщин так непримиримо, но Гвен к подобному отношению было не привыкать. Многие, очень многие завидовали ее внешности, ее успеху, ее образу жизни, и Роберт бессилен что-, либо изменить, как бы ему этого ни хотелось.

— Надеюсь, это всего лишь первая реакция, — спокойно ответила Гвен, чтобы успокоить его. — Они привыкнут — дай им только время. Завтрашняя прогулка на яхте и ужин с Генри немного их отвлечет, так что, возможно, уже послезавтра они будут смотреть на меня совсем другими глазами. — Она едва заметно улыбнулась. — Объяснять им что-либо бесполезно, потому что рационального объяснения скорее всего нет. Тут как с детьми — чтобы завоевать их симпатии, нужно их развлекать, дарить игрушки, а самое главное — постоянно чем-то их занимать.

Говоря так, Гвен слегка кривила душой. Рациональное объяснение происходящему существовало, но ей не хотелось говорить о нем сейчас, не хотелось напоминать Роберту о его покойной жене.

— Честное слово, я ничего подобного не ожидал. — Роберт с горечью покачал головой. — Паскаль и Диана… они просто хамят тебе в лицо! Не понимаю только, чего они хотят этим добиться.

Гвен внимательно посмотрела на Роберта. У него было такое несчастное лицо, что она решилась.

— Мне кажется, я догадываюсь, в чем дело. Они хотят защитить тебя.

— От кого?! — удивился Роберт.

— От меня, от кого же еще?! — Гвен улыбнулась с грустью. — Несомненно, у них сложилось предвзятое мнение о всех известных киноактрисах вообще и обо мне в частности. Но это пройдет…

Они это преодолеют, когда увидят, что я… что мне от тебя ничего не нужно, — закончила она тихо.

— Неужели все дело в этом?! — удивился Роберт. — Нет, я не верю, что они могут быть так… глупы!

Гвен грустно покачала головой.

— Ум здесь ни при чем. Это… Я бы назвала это предрассудком.

— Но ведь ты не сделала им ничего плохого! Они тебя совсем не знают, — сказал Роберт уже сердито. — Почему же они тогда…

— Ты сам прекрасно понимаешь — дело вовсе не в том, что я им сделала или не сделала. Твои друзья чтут память Энн единственным доступным им способом. Они уверены, что оберегают тебя и твое будущее. Для них я — алчное, коварное чудовище из джунглей Голливуда. Подумай об этом, Роберт, и тогда тебе многое станет ясно.

— Прямо детский сад какой-то!.. — раздраженно буркнул Роберт. — Надеюсь, они скоро повзрослеют.

Он ненадолго погрузился в мрачное раздумье, потом взгляд его снова прояснился. Ему в голову пришла блестящая идея.

— Как насчет того, чтобы съездить в Сен-Тропе и потанцевать?

Гвен задумалась на секунду, потом улыбнулась и кивнула.

— Мне бы очень хотелось, — сказала она и добавила озабоченно: — А как твои друзья? Как ты думаешь, они захотят?

— А их никто не приглашает! — с вызовом ответил Роберт и вскинул голову. — На мой взгляд, ты заслуживаешь того, чтобы немного от них отдохнуть.

— Но мне бы не хотелось, чтобы они злились на меня еще больше, — осторожно заметила Гвен.

— Давай думать в первую очередь о себе, а не о том, как бы кого-нибудь не задеть. С ними мы разберемся завтра.

Гвен была тронута его словами.

— Хорошо, — сказала она. — Я согласна. Как сказал один мудрец, самый важный час в жизни — это час нынешний. Едем, только, чур, на этот раз машину поведу я. Мне ужасно нравятся эти крошечные французские букашки…

— Здесь их зовут «дё швю», — улыбнулся Роберт, вставая и протягивая ей руку. — В переводе это означает «две лошадки», но, судя по скорости, которую развивает эта штука, ее двигатель не мощнее одной лошадиной силы.

— Ну, под горку-то она идет вполне прилично… — улыбнулась Гвен.

Они решили ничего не говорить ни Моррисонам, ни Донелли, но в гостиной, где вся четверка продолжала сидеть над чашками остывшего кофе, шум мотора был слышен очень хорошо. Этот звук заставил женщин переглянуться.

— Куда это они?! — спросила Паскаль.

— В город, вероятно, — пожала плечами Диана. — Эта Гвен…

— А мне она нравится, — неожиданно сказал Джон, поднимая голову. — По-моему, Гвен хорошая женщина. И она не заслуживает того, чтобы с ней так обращались.

И он сердито посмотрел на жену. Паскаль возмущенно нахмурилась.

— Ничего удивительного — она же актриса, и, по-видимому, не без способностей, — сказала она, пытаясь испепелить предателя взглядом. Ее злило, что Джон так быстро переметнулся в другой лагерь. Саму Паскаль тоже раздирали противоречивые чувства, но она не могла бросить Диану в одиночестве. Ей казалось, если она будет симпатизировать Гвен, этим она предаст обеих своих подруг — и мертвую, и живую. Нет, думала Паскаль, что бы ни говорил Джон, она не должна отступать — во всяком случае, не так скоро.

— Оставьте Гвен в покое, — поддержал Джона и Эрик. — Хотя бы ради Роберта! Ведь не можете же вы не признать, что ему с ней хорошо!

— Мы вовсе не утверждаем, что Гвен Томпсон — плохая, — возразила Паскаль. — Но это не значит, что для Роберта она подходящая… компания. — Она чуть было не сказала «партия» и, смутившись, слегка покраснела.

Мы с Паскаль считаем, что ему нужна женщина более надежная и предсказуемая, — добавила Диана, но все сказанное на самом деле означало: они будут спокойны только в том случае, если Роберт до конца своих дней будет оставаться безутешным вдовцом. И то, что Эрик и Джон, по-видимому, думали иначе, только настроило женщин еще более решительно.

— Роберт еще не понимает, в какую ловушку попал, — снова заговорила Диана. — И, кроме нас, ему никто не поможет.

Бесспорно, Гвен Томпсон была очень хороша собой, но была ли она вполне искренней? Для Дианы это не имело большого значения: актриса ей не нравилась — и точка! И на данный момент ничто в мире не могло заставить ее переменить свое мнение.

Так они разговаривали еще некоторое время, а Роберт и Гвен уже совершенно забыли о них — забыли, как молодые родители, вырвавшись на свободу, забывают об оставленных дома капризных детях. Натанцевавшись до боли в ногах, они решили зайти в одно из прибрежных открытых кафе, чтобы выпить вина. У них было много тем для разговоров, и спохватились они, только когда, случайно взглянув на часы, Роберт обнаружил, что уже почти два часа ночи. Впрочем, в том, что они позабыли о времени, не было ничего удивительного: им было слишком хорошо вдвоем, к тому же в Сен-Тропе даже ночью жизнь не замирала ни на минуту — во всяком случае, не в сезон летних отпусков.

Когда они вернулись на виллу, была уже половина третьего. Моррисоны и Донелли давно спали и не слышали, как они вернулись, и Роберт был очень доволен этим обстоятельством. Почему-то ему казалось — Паскаль или Диана разозлятся из-за их позднего возвращения, хотя оба давно были взрослыми, самостоятельными людьми.

— Спасибо тебе, — вполголоса проговорила Гвен, когда они остановились перед дверями его комнаты. — Это был восхитительный вечер!

— Не за что, — ответил Роберт совершенно искренне. — Для меня это тоже был счастливый вечер, хотя, должен признаться, ноги у меня гудят от усталости. В последний раз я танцевал на свадьбе младшего сына, да и то не так долго. Это было несколько лет назад. Энн не любила танцев, и мы никогда не ходили на дискотеки. Впрочем, в мое время дискотек не было, тогда это называлось «дансинг».

И он грустно улыбнулся. Роберт не ощущал себя старым, однако сейчас он почему-то подумал, что, возможно, судьбой ему отпущено не так уж много времени. Впрочем, тут же поправился он мысленно, когда ты счастлив, времени никогда не бывает достаточно.

Вместо ответа Гвен привстала на цыпочки (туфли она сняла, чтобы не шуметь) и поцеловала его в щеку.

— Спокойной ночи, Роберт. Увидимся завтра.

Спокойной ночи. — Роберту захотелось обнять ее, но он подавил в себе это желание, показавшееся ему самонадеянным и глупым. Гвен была взрослой сорокалетней женщиной, и Роберт понятия не имел, с чего начать, как завязать с ней романтические отношения — в особенности под неусыпным взором таких строгих церберов, какими неожиданно стали для него друзья. Он даже не был уверен, готов ли он к подобным отношениям. Скорее всего — нет, иначе бы он не испытывал ни сомнений, ни колебаний.

Вот почему Роберт только молча проводил Гвен взглядом, потом вошел в спальню и тихо закрыл за собой дверь. И сразу же пожалел об этом. Он, однако, ничего не предпринял — просто продолжал стоять в полутемной комнате, понимая, что любой решительный шаг, любая попытка сближения с Гвен будет для него очень и очень нелегкой. Роберту было трудно бросить открытый вызов друзьям, которых он знал столько лет, но еще труднее ему было совладать со своими воспоминаниями и со своей тоской по Энн. Почти сорок лет он неизменно был верен ей, и теперь его душа была неспокойна. Если одной мысли о том, что они с Гвен могли бы стать больше, чем просто друзьями, хватило, чтобы причинить ему острую боль, что же будет, если он действительно отважится на решительный шаг?!

Роберт пока не знал, как он справится с собственной совестью. Гвен скорее всего тоже этого не знала, но это была не ее проблема. Он должен был решить все сам. И, лежа без сна на шаткой, разболтанной кровати, Роберт думал об Энн, гадая, что бы она сказала, если бы могла слышать сейчас его мысли.

Потом он стал думать о Гвен. Роберт спрашивал себя, спит ли она или, как он, лежит без сна; что на ней надето и надето ли вообще. Под эти мысли он незаметно заснул, а когда проснулся на следующее утро, то сразу же вспомнил, что Гвен ему снилась.

И, бреясь перед завтраком в ванной комнате, Роберт поймал себя на том, что ему не терпится как можно скорее увидеть ее наяву.

Глава 9

Когда Роберт спустился на кухню, Гвен была уже там. Она пила кофе с молоком и читала «Геральд трибюн». Больше в кухне никого не было.

Завидев Роберта, Гвен налила ему кофе и протянула половину газеты.

— Как тебе спалось? — спросила она. В ее голове звучали искренняя забота и внимание, и Роберт поймал себя на том, что ему это нравится. Очень нравится. Ему было приятно сознавать, что о нем снова кто-то заботится.

— Нормально. Более или менее нормально, — ответил он. — Иногда мне снится Энн…

Роберт не сказал, что в эту ночь ему снилась вовсе не покойная жена — ему снилась Гвен, но как раз это его и беспокоило. Ему хотелось быть с ней, но он считал — и совершенно искренне, — что не достоин такой женщины, как она. Кроме того, Роберт по-прежнему был уверен, что не имеет права ни на физическую близость с Гвен, ни просто на эмоциональную привязанность, сколько-нибудь выходящую за рамки обычных дружеских отношений. И не имело никакого значения, что Энн умерла. То есть наоборот: именно это обстоятельство делало его проблему такой трудноразрешимой. Интересно, снова и снова спрашивал себя Роберт, что сказала бы по этому поводу сама Энн? Одобрила бы она его или, наоборот, обвинила в измене, как сделали это Диана и Паскаль?

— Мне тоже было непросто встречаться с другими мужчинами после того, как я развелась с мужем, — вдруг сказала Гвен. Она как будто поняла, что он чувствует, и не хотела его торопить. Ее тактичность импонировала Роберту, но сейчас он бы предпочел, чтобы кто-нибудь снял с него ответственность и дал возможность поступать так, как ему хотелось.

— Переход от одной жизни к другой никогда не бывает легким, — продолжала тем временем Гвен. — А ведь я была замужем всего девять лет с небольшим, а вы с Энн — тридцать восемь. Это большой срок, его нельзя так просто сбросить со счетов. Переживания, боль, воспоминания о прошлом, самоанализ и неуверенность в себе — без этого не обойтись, но это в большинстве случаев проходит. Нужно только время…

— Честно говоря, никогда ни о чем подобном не думал, — признался Роберт. — Мне и в голову не приходило, что… что с Энн может случиться что-то подобное и я останусь один.

И тем более ему не приходило в голову, что он может полюбить кого-то другого, но об этом Роберт заговорить не осмелился.

— Я тоже не думала, что моя семейная жизнь закончится разводом… — ответила Гвен. — Но иногда жизнь складывается самым неожиданным образом, и человек оказывается один на один с обстоятельствами, к которым он совершенно не готов, которых не ожидает и которых боится больше всего на свете.

Роберт никогда не спрашивал Гвен, что положило конец ее браку, а она предпочитала обходить эту тему молчанием, но сейчас ее как будто прорвало.

— У Герберта появилась женщина… У них были очень серьезные отношения, а главное, она была моей самой близкой подругой. И когда я об этом узнала…

— Ты от него ушла, — закончил за нее Роберт. Гвен кивнула.

— Да. Чтобы принять решение, мне потребовалось не больше пяти секунд. Я даже не раздумывала — это был почти рефлекс! Я просто собрала свои вещи и ушла.

— А что сделал он?

— Он просил меня вернуться… Умолял вернуться, но я не хотела даже встречаться с ним и не отвечала на его звонки и записки. Довольно долгое время я по-настоящему ненавидела Герти, хотя со временем ненависть моя остыла… Но я так и не простила ни его, ни ее. Она была моей подругой, но я обвиняла обоих. И ненавидела.

— Скажи, ты когда-нибудь жалела, что ушла от него?

Да. Я долго казнила себя за… за свою поспешность, но Герберт об этом так никогда и не узнал. Я была слишком горда, чтобы показать ему, будто о чем-то жалею. Я считала — очень важно, чтобы он ни о чем не догадывался. Это был очень болезненный удар по моему самолюбию, и я ужасно страдала. Я вела себя глупо — теперь я это понимаю, но тогда… Я не дала ему ни малейшего повода надеяться. Мне не хотелось, чтобы он догадался, что я все еще его люблю…

— А сейчас? Что ты чувствуешь сейчас?

— Все прошло. Во всяком случае, я могу говорить и думать об этом спокойно, но тогда… Впрочем, не только тогда. Довольно долгое время я страдала, желала ему всяческого зла — и в то же время была в отчаянии.

— Ты сказала — возможно, ты допустила ошибку. Как ты думаешь — что ты могла сделать? Принять его обратно?

Ответ Гвен удивил Роберта.

— Да. Думаю — да. Я считаю, что человек только тогда чего-нибудь стоит, когда он умеет прощать. Больше того: именно человек, который прощает другим, имеет право называться человеком. Не человеком с большой буквы, а просто человеком… Мне потребовалось очень много времени, прежде чем я смогла простить Герберта, но было уже поздно. Когда… когда это случилось, я желала только одного: наказать его как можно больнее. Что ж, я своего добилась — я развелась с ним, и он этого не выдержал. Лишь много позже я поняла, что могла бы простить Герти, могла все забыть и остаться его женой… Но я опоздала и до сих пор жалею о том, что не сумела перешагнуть через собственное «я»… А ведь то же самое могло случиться и со мной, это я могла быть на его месте.

Роберт кивнул. Он понимал Гвен, понимал, что ей нелегко пришлось. И тогда, и потом тоже.

— Сделать выбор всегда очень трудно, особенно в таких делах, — негромко сказал он. — Очень трудно решить, как далеко можно зайти и где тот предел, та черта, через которую ни в коем случае нельзя переступать. В каком-то отношении мне было даже проще, чем тебе. Я потерял Энн не потому, что сделал неправильный выбор. Она ушла, и мне не оставалось ничего другого, кроме как жить с этим дальше. У тебя был выбор, и теперь тебе придется постоянно держать свои чувства под контролем. Если ты не справишься, то кончишь тем, что будешь до конца жизни винить себя в том, что произошло. Но я уверен — ты все сделала правильно.

— Наверное, да. Но тогда я этого не знала. Я долго жалела, что ушла от Герберта, но мне не хватило мужества, чтобы что-то изменить. И моя гордость в конечном итоге обошлась слишком дорого нам обоим. Я получила горький урок, которого не забуду никогда.

Что же случилось? — спросил Роберт. Что-то во взгляде Гвен заставило его задать этот вопрос, хотя он почти боялся ответа.

— Герберт умолял меня вернуться, но я снова и снова говорила «нет». В конце концов он женился на той женщине — моей подруге. Может быть, в итоге Герти все равно бы это сделал, но я не уверена, что он по-настоящему любил ее… — Ее голос чуть дрожал, и Роберт понял, что Гвен носила в душе очень тяжкое бремя. — А через полгода он покончил с собой, — закончила Гвен совсем тихо. — Так я погубила сразу три жизни: Герберта, свою и своей подруги. И теперь я обречена сожалеть об этом — только сожалеть, потому что исправить уже ничего нельзя.

— Не казни себя, — сказал Роберт как можно мягче. Гвен была с ним предельно откровенна, и он не мог не оценить это по достоинству. Теперь, когда Роберт узнал, чем завершился развод Гвен, ему стало понятнее, что она пережила. Смерть бывшего мужа, несомненно, сильно на нее подействовала. — Не казни себя, — повторил он. — Ведь ты не знаешь, что происходило с ним в тот момент. Быть может, причина была в нем самом или в ком-то еще — не обязательно в тебе.

Я понимаю, — согласилась Гвен. — Но я не могу простить себе, что была жестока с ним. Я не хотела уступать ему ни в чем, даже в мелочах, это казалось мне чуть ли не позором. Да, когда Герберт изменил мне с моей лучшей подругой, он сделал мне очень больно, но если бы я повела себя по-другому, если бы попыталась поговорить с ним, я, возможно, не подала бы на развод так скоро — или вообще не подала. В этом случае сейчас он был бы жив вне зависимости от того, осталась бы я его женой или нет.

— Человек не может предвидеть все, — покачал головой Роберт. — Существует такая вещь, как судьба. Я не фаталист и не верю в предопределение, но мне кажется, что человек не может и не должен отвечать за поступки даже самых близких людей. Всегда есть шанс, что какая-нибудь случайность разрушит самые продуманные и выверенные прогнозы и планы. Ваша совместная жизнь закончилась — вот и все, что тебе нужно знать. Бессмысленно гадать, что было бы, если бы…

— Наша с ним жизнь не закончилась — это Герберт положил ей конец, — перебила Гвен. — И он сделал это достаточно выразительно. Он застрелился из охотничьего ружья. Впоследствии его новая жена утверждала, что в его смерти виновата я. По ее словам, Герберт так и не сумел пережить наш развод, и я — а может быть, мое «эго» — в это поверила. Я понимаю, что надо похоронить мертвых и жить дальше, однако каждый раз меня охватывает страх перед новыми перспективами. Слишком хорошо я помню, что произошло тогда, и я боюсь повторения, боюсь брать на себя ответственность, боюсь полюбить снова… Поверь, этот страх нелегко преодолеть!

— И все-таки мне кажется, ты должна сделать попытку, — мягко сказал Роберт и взял ее за руку. — Хотя бы ради себя. Почему ты должна страдать вечно? Поступок Герберта был трагической ошибкой. И я считаю — он ответствен за то, что произошло, не меньше, а может быть, даже больше тебя.

Гвен кивнула. Роберт сказал ей много хороших и теплых слов, и она была тронута до глубины души.

— А как насчет тебя? — спросила она. — Ты, наверное, до сих пор терзаешься из-за Энн? Может, тебе кажется, что ты обязан посвятить ей всю свою жизнь? Если это так, тебе не позавидуешь, но рано или поздно тебе все равно придется что-то решать. Нельзя, чтобы прошлое тянуло нас на дно! Ведь мы еще живы и должны жить дальше.

— Я постараюсь, если смогу, — покачал головой Роберт. — Но ты права — это будет нелегко. Энн занимала в моей жизни слишком большое место, и так просто она меня не отпустит. Мы были счастливы и беспечны и были совершенно уверены, что, как в сказке, умрем в один день и вместе отправимся на небеса. Но случилось по-другому. Энн ушла, а я… я застрял между прошлым и будущим и не знаю, как сдвинуться с места!

Мне почему-то кажется, ты справишься с этим. Быть может, это займет время, но в конце концов… Главное, не спешить и ни к чему себя не принуждать. Ты понимаешь, о чем я?

— Понимаю.

Роберт вовсе не спешил. И Гвен не торопилась, и он был благодарен ей за это.

— Ты удивительный человек, Гвен, — с искренним восхищением сказал он.

— Скажи это своим друзьям, — весело рассмеялась она в ответ.

— Разве я не говорил… — начал он, но тут в кухню спустился Эрик.

— Диана не с вами? — спросил он, поздоровавшись. Но Диана еще не появлялась, и Эрик налил себе чашку кофе. Выглядел он расстроенным — рано утром они с Дианой снова говорили о его злополучном романе. Точнее, не говорили, а ссорились, и в конце концов Диана сказала, что никогда не сможет об этом забыть и что лучше всего им развестись. Эрик в который раз просил прощения, но упорное нежелание Дианы подняться над личной обидой или хотя бы выслушать его вывела Эрика из себя. В результате он наговорил дерзостей, и Диана выбежала из комнаты, громко хлопнув дверью. Не заходя на кухню, она отправилась к морю. Пытаясь прийти в себя после тяжелого разговора, Диана неутомимо плавала, чтобы облегчить свои душевные муки.

Эрик присел за стол и принялся болтать с Робертом и Гвен о предстоящей прогулке на яхте и ужине в компании кинозвезд. Гвен вызвалась приготовить яичницу, но мужчины потребовали круассаны.

К тому времени, когда в кухню спустились Паскаль и Джон, круассаны уже подогрелись и покрылись румяной корочкой, Гвен выложила их на блюдо и налила всем свежеприготовленный кофе. Но только они приступили к завтраку, как в кухню вошла Диана в купальнике с пляжным полотенцем через плечо. Демонстративно проигнорировав Гвен, она села за стол как можно дальше от Эрика и заговорила с Паскаль о том, какие продукты им сегодня купить на рынке. Обе женщины вели себя так, словно Гвен не было рядом, и Роберт, исподтишка за ними наблюдавший, шумно вздохнул. Похоже было, что дело безнадежное — так, во всяком случае, ему казалось. Было совершенно очевидно, что, если его отношения с Гвен перейдут в следующую фазу, его лучшие друзья не только не одобрят их, но и будут всячески отравлять ему жизнь. Роберт дорого бы дал, чтобы исправить положение, но не знал — как, а между тем все его чувства решительно восставали против подобной несправедливости. «Может быть, Гвен права и со временем все встанет на свои места?» — думал он. И все же ему было очень любопытно, какой была бы реакция Паскаль и Дианы, если бы на месте Гвен оказался кто-то другой. Роберт подозревал, что это ничего бы не изменило, и испытывал сильнейшее раздражение против Паскаль и Дианы, добровольно взявших на себя роль его ангелов-хранителей. Впрочем, расстраивался он не столько из-за себя, сколько из-за Гвен, ведь они не дали ей ни единого шанса проявить себя. Теперь Роберт почти жалел, что позволил ей организовать эту морскую прогулку на яхте, — по его мнению, его друзья ничего подобного не заслуживали.

В мрачном молчании Роберт допил кофе и сразу же после завтрака увел Гвен кататься на яхте.

— Ты огорчен — я угадала? — спросила Гвен, как только яхта отошла от причала. — Быть может, это из-за того, что я наговорила тебе утром? — Она действительно боялась, что больно задела его, когда сказала, что он должен выбраться из своего прошлого и жить дальше, но ведь в конце концов Роберт с ней согласился!

— Нет, — покачал головой Роберт. — Просто мне не нравится, как ведут себя Паскаль и Диана. Они, словно дети, не желают признавать того, что им не нравится, и если к детям еще можно относиться снисходительно, то взрослые люди заслуживают, чтобы им кто-то вправил мозги. Мне не хотелось бы с ними ссориться, но если подобное повторится, придется крупно с ними поговорить!

— Мы должны быть терпеливы, — возразила Гвен, и Роберт уже в который раз поразился ее выдержке и спокойствию.

Теперь я жалею, что вообще пригласил тебя сюда, — сказал он печально. Однако он тут же подумал, что в какой-то степени присутствие Гвен облегчило ему переход к новой жизни, о которой они только что говорили. Вместе с тем Роберту хотелось во что бы то ни стало защитить Гвен от несправедливого отношения, и он чувствовал, как вкупе с верностью покойной жене в нем набирает силу преданность Гвен. Она пробудила его к жизни, да и не ответить на ее искренность и участие мог только человек бездушный и черствый, а Роберт никогда таким не был.

И, сидя рядом с ней на узком сиденье яхты, он неожиданно привлек ее к себе и крепко поцеловал в губы.

Чувство необычайной легкости и восторга охватило его. Ничего подобного Роберт не испытывал уже много лет и, едва переведя дыхание, он поцеловал Гвен снова.

Наконец он выпустил Гвен и улыбнулся. Поцелуй странным образом остудил его гнев. Вероломство друзей, строивших ему всяческие препятствия, возымело обратное действие — Роберту захотелось защитить Гвен, заключить в объятия.

— Ты не сердишься? — спросил он нежно.

— Нет. По-моему, все в порядке. А как ты считаешь? — Гвен все еще беспокоилась о нем, и Роберт улыбнулся. Улыбка очень шла ему, делая еще привлекательнее и моложе.

В порядке? Ну еще бы!.. — воскликнул он и поцеловал Гвен в третий раз. На этот раз она тоже обняла его, и на несколько секунд Роберт забыл, где он, что с ним и почему еще совсем недавно он был так расстроен и зол. В эти сладостные мгновения он мог думать только о Гвен и о том, как приятно ее целовать. Даже об Энн он забыл. Сейчас во всем мире для него существовала только Гвен и его чувства к ней.

Потом они еще некоторое время говорили о парусах, оснастке и о том, как правильно лавировать, когда идешь против ветра. Неожиданно Роберт встал на палубе во весь рост и показал рукой на появившееся у входа в залив небольшое пятнышко. Оно быстро росло, и вскоре Гвен разглядела красавицу-яхту, которая на всех парах летела к ним. Из обеих ее труб поднимался прозрачный дымок, на мачте трепетал яркий вымпел, полированный корпус из розового дерева поблескивал на солнце, обводы поражали своей элегантностью.

Несколько секунд Роберт и Гвен не отрываясь смотрели на «Сирену Средиземноморья», потом переглянулись. Оба чувствовали, знали, что эти мгновения они запомнят надолго, может быть — на всю жизнь.

— Знаешь, ты сделала меня очень счастливым, — сказал Роберт и улыбнулся. Гвен снова наполнила его жизнь смыслом, подарила ему восторг и надежду — чувства, которых он уже давно не испытывал. Ему очень хотелось провести с ней несколько часов на «Сирене», и Роберт жалел только о том, что пригласил на яхту остальных, однако делать было нечего. Развернув парус, он направил свою крошечную яхточку к берегу, чтобы предупредить друзей.

Всю дорогу от причала до виллы они с Гвен держали друг друга за руки, и Роберт чувствовал себя наверху блаженства. Он не помнил уже, когда чувствовал себя таким молодым и счастливым. Энн была человеком сдержанным, малоэмоциональным и терпеть не могла выставлять свои чувства напоказ. Гвен же, напротив, не прятала свою нежность и была значительно более открытой и непосредственной.

Когда они вернулись в дом, Роберт пошел к себе в спальню, чтобы захватить купальные принадлежности и еще кое-какие мелочи. Побросав все необходимое в сумку, он отправился к спальне Гвен. Дверь была открыта, но он постучал, прежде чем войти.

Гвен уже переоделась в белый сарафан и теперь укладывала в пляжную сумку чистый купальник, солнечные очки и крем от загара. Услышав Роберта, она обернулась. Волосы красиво обрамляли ее правильное лицо, в карих глазах плясали золотые искры. Она улыбнулась, и Роберт снова обнял ее и поцеловал. На этот раз он не чувствовал ни вины, ни сожаления — только огромное облегчение, покой и любовь. Он понимал, что знает Гвен недостаточно хорошо, но это казалось ему не важным. Роберт был уверен в одном:

он нашел наконец женщину, которая может стать для него буквально всем. Ему многое в ней нравилось, и чем лучше он узнавал Гвен, тем больше находил в ее характере привлекательных черт. Теперь он, наверное, не расстался бы с ней за все сокровища мира.

Они так и не сказали друг другу ни слова. Взявшись за руки, они вместе вышли в гостиную, словно бросая вызов всему миру. Возможно, с их стороны было бы разумнее (во всяком случае — на данный момент) спрятать свои чувства от Дианы и Паскаль, но Роберт не желал скрываться. Он словно объявлял своим друзьям, что стал другим человеком и ожидает от них если не одобрения, то, по крайней мере, уважения к своей воле и желаниям. А если они не изменят своего поведения, что ж — в таком случае их ожидают самые серьезные последствия. Какие это будут последствия — Роберт пока не решил, но он был готов к борьбе. К борьбе за себя, за Гвен и за то чувство, которое рождалось в эти мгновения.

Глава 10

Прогулка на яхте «Сирена» с Генри Адамсом, его женой Чери и еще двумя актерами оказалась куда более интересной и захватывающей, чем могли себе представить Роберт и его друзья. Генри Адаме держался очень любезно и приветливо и очаровал всех буквально с первых секунд. Во всяком случае, на Паскаль и Диану он произвел такое сильное впечатление, что они только таращились на него во все глаза и с трудом подбирали слова, если к ним обращались.

Принимали их на яхте как особ королевской крови. Им выделили отдельные каюты, где можно было переодеться или просто отдохнуть, стюарды в белоснежных фирменных куртках ловили каждое их желание буквально на лету, и вскоре у каждого из гостей оказался в руке бокал с прохладительным напитком, а Джон получил к тому же превосходную сигару. Справившись с первоначальным потрясением, Паскаль и Диана принялись расспрашивать Чери о современной моде. Суперзвезда подиумов Нью-Йорка и Парижа подробно отвечала им и при этом очаровательно заигрывала с Джоном, который, развалясь в шезлонге с сигарой в одной руке и стаканом виски в другой, испытывал поистине райское блаженство.

«Сирена» пришла в Сен-Тропе почти на час раньше, чем планировалось, и компания не успела поесть, но на борту их ждал роскошный обед. После еды они устроились на палубе, чтобы позагорать, поговорить, послушать музыку и перекинуться в карты. Обед и обильная выпивка настроили всех на благодушный лад, и Роберт позволил себе надеяться, что отныне Паскаль и Диана будут относиться к Гвен снисходительнее хотя бы из чувства благодарности. Но его ожиданиям не суждено было сбыться. Даже наоборот — их подозрения проснулись с новой силой, и, лежа в удобных шезлонгах на носу «Сирены», Паскаль и Диана вполголоса спрашивали друг друга, что заставило Гвен Томпсон поселиться с Робертом на старой вилле, в то время как она могла купаться в роскоши и вести такую же беззаботную и приятную жизнь, как Генри Адаме и его друзья. Она была одна из них и, бесспорно, она была звездой — в этом-то Паскаль и Диана не сомневались. Все три знаменитых актера совершенно искренне восхищались Гвен, ее красотой, внешностью и талантом, и она держалась с ними как с равными, не допуская, впрочем, ни малейшей вольности, ни малейшего намека на флирт. Только Роберт был небезразличен ей по-настоящему, и это настолько бросалось в глаза, что обеим женщинам стало не по себе. Разыгрывает паиньку, решили они, продолжая наблюдать за Гвен, старавшейся, чтобы Роберту было хорошо и удобно. Увы, предвзятое отношение к актрисе ослепило их, и теперь они были просто не в состоянии все оценить реально, без предвзятости. Им и в голову не приходило просто порадоваться за друга. Зато Джон и Эрик, не терзавшиеся подобными муками, были очень довольны. Роберт оправдал их надежды.

Вечером, когда «Сирена» снова встала на якорь напротив виллы, они поужинали в просторной кают-компании и снова поднялись на палубу, чтобы выпить по коктейлю и полюбоваться другими яхтами и катерами, которые возвращались в порт после рыбалки или морской прогулки. Очень скоро «Сирену» окружила целая флотилия небольших судов — многие останавливались, чтобы получше рассмотреть красавицу-яхту и ее пассажиров. Несколько туристов, среди которых была пара хорошо осведомленных папарацци, даже сфотографировали всю компанию, уютно расположившуюся на носу «Сирены». Для репортеров это, несомненно, было большой удачей: как-никак, на борту яхты оказалось сразу пять суперзвезд, которые пили холодное шампанское и виски и расхаживали в весьма смелых купальниках. Чери Адаме и вовсе загорала без лифчика, но Гвен проявила благоразумие и не рассталась с этой частью купального костюма. Она очень хорошо знала, что могут сделать с подобным снимком малоформатные газеты, к тому же ей не хотелось лишний раз раздражать Диану и Паскаль.

Гвен и Роберт прекрасно проводили время. Сидя рядом в шезлонгах, они негромко разговаривали друг с другом, шутили с хозяевами, увлеченно играли в карты или в лото. Время от времени Гвен и Роберт брали друг друга за руки и надолго замолкали, любуясь безмятежным и спокойным Средиземным морем. Они были так счастливы, что не замечали ничего вокруг и не видели, что Диана и Паскаль продолжают исподтишка за ними наблюдать. Обе дамы были встревожены. Паскаль всегда считала, что Роберт никогда не привыкнет к такой жизни, да и не захочет привыкать. Для него она была, пожалуй, чересчур роскошной, особенно если учесть, что он и Энн всегда жили скромно и старались избегать излишеств. И дело было не столько в том, что они не могли позволить себе зафрахтовать подобную яхту, а в том, что они не считали это разумным. Однако сейчас Паскаль казалось, что Роберт уж совсем потерял голову. Наслаждается пребыванием на борту «Сирены», наслаждается обществом Генри Адамса, его красавицы-жены и друзей-актеров. Паскаль считала, Роберт держался с ними слишком свободно и непринужденно, словно со старыми друзьями, и она считала, что это — вполне определенный симптом.

А вот на собственных мужей женщины почти не обращали внимания, что мужчинам было весьма на руку. Они были совершенно очарованы Чери Адаме и не отходили от нее буквально ни на шаг. Когда она сняла лифчик, чтобы загорать без него, Эрик и Джон едва не лишились дара речи, но Чери продолжала болтать с ними как ни в чем не бывало, и понемногу оба справились с потрясением.

Но всему на свете бывает конец, подошел к концу и этот удивительный день. Садясь в катер, который должен был доставить их на берег, Диана сказала со вздохом, что чувствует себя почти как Золушка, чья карета вот-вот превратится в тыкву, а шестерка коней — в серых противных крыс. Она очень точно выразила общее настроение. Друзья прекрасно отдохнули и были очень довольны визитом на яхту. Возвращаться на виллу никому не хотелось.

— Давненько я так не отдыхала! — призналась и Паскаль, когда матрос с «Сирены» помогал ей выйти из лодки и подняться на причал, где была пришвартована их собственная облезлая яхточка. Она была почти счастлива. Все три знаменитых актера были к ней так внимательны, что Паскаль совершенно забыла о своей морской болезни. Правда, яхту почти не качало, но иногда Паскаль достаточно было взглянуть на быстро текущую воду за бортом, чтобы почувствовать головокружение и тошноту. Но сегодня все было иначе. Целых полдня Паскаль чувствовала себя настоящей королевой и наслаждалась обществом красивых и известных мужчин.

— Н-да, нелегко возвращаться сюда после всего, что мы видели, — заметил Эрик, когда они собрались в гостиной, чтобы выпить по бокалу вина на сон грядущий. — Вам можно позавидовать, — добавил он, обращаясь к Гвеи, достоинства которой он теперь еще больше оценил — ее естественность, скромность — она вела себя с ними как равная, а не как звезда. Сегодня они впервые увидели ее в обстановке, которая была для нее привычной, — среди знаменитостей, в окружении роскоши и богатства, и это заставило их вспомнить, кто такая Гвен Томпсон на самом деле. Роберт в глубине души был рад тому, что на яхте Гвен никак не подчеркивала тот факт, что она была знаменита не меньше, чем Генри Адаме. И со своими, и с его друзьями она была одинаково приветлива и дружелюбна и совсем не задирала нос. Впрочем, о том, что она — человек непритязательный и скромный, Роберт знал чуть не с того дня, когда они познакомились, и все их последующие встречи только подтверждали это впечатление.

Казалось, даже Диана и Паскаль воспринимает теперь Гвен несколько иначе. У них действительно не было причины демонстрировать свою враждебность, поэтому они предпочитали помалкивать, чтобы не поставить себя в глупое положение, однако это вовсе не означало, что они переломили себя и готовы принять Гвен в друзья. И все же в глубине души обе женщины не могли не признать, что в этой голливудской красотке, пожалуй, все же есть что-то, чего они не разглядели. Да и Роберт был с нею столь откровенно счастлив, что Паскаль и Диана просто не могли игнорировать этот факт. Но и это не останавливало их — старые друзья должны заботиться об овдовевшем Роберте и оберегать его со всем рвением, на какое они были способны. Другое дело — от чего или от кого они должны были его оберегать… Еще вчера обе женщины дали бы на этот вопрос совершенно однозначный ответ, но сегодня они были уже не так уверены в своей правоте. Вместе с тем их подозрительность необъяснимым образом усилилась. Да, они готовы были признать, что мисс Томпсон оказалась приятнее, чем они полагали вначале, однако обе были по-прежнему убеждены, что Гвен вряд ли может быть настолько милой и приятной на самом деле. Паскаль и Диана продолжали считать, что она преследует какие-то свои цели, однако назвать эти цели было непросто. Увидев Гвен в ее, так сказать, естественной среде, они терялись в догадках, чем Роберт так заинтересовал знаменитую и богатую актрису. Простая логика подсказывала им, что у Гвен просто не могло быть никаких особенных причин желать его общества — никаких, кроме одной: он ей действительно небезразличен.

Но согласиться с этим им по-прежнему было нелегко.

Поздно вечером Гвен и Роберт снова поехали в Сен-Тропе, чтобы потанцевать и немного выпить, а главное — побыть наедине. А на обратном пути на виллу он снова поцеловал ее в губы и поблагодарил за удивительный день, который она подарила им всем.

— Особенно был доволен Джон, — добавил Роберт и рассмеялся, вспомнив, как округлились у его друга глаза, когда Чери Адаме сняла лифчик. — Знаешь, Гвен, ты и вправду вращаешься в самых высших сферах. Нам далеко до тебя и твоих друзей!

В ответ Гвен согласно кивнула и улыбнулась.

— С ними приятно иметь дело, но только в небольших дозах, — сказала она, задорно улыбнувшись. Генри Адаме и двое других актеров были ее близкими друзьями, и Гвен готова была терпеть их сколько угодно, однако голливудская публика ей никогда не нравилась. Снобизм и неразборчивость в средствах были ей неприятны и чужды, и она инстинктивно старалась держаться подальше от тех, кому известность и богатство вскружили голову. — Чтобы жизнь была интересной, — добавила Гвен задумчиво, — нужно нечто большее, чем роскошь, слава, автографы. Но стоит дать слабину — и окажешься по горло в трясине, из которой очень трудно выбраться. Нужно быть сильным, чтобы не сбиться с пути, не дать показному блеску ослепить себя…

Роберт кивнул. Гвен не поддалась соблазну легкой жизни, не избаловалась, и он искренне восхищался ею.

— Скажи, а тебе не скучно с моими друзьями? — спросил он.

— С ними не заскучаешь! — рассмеялась Гвен, но она поняла, что имел в виду Роберт. Его друзья были намного старше ее, и их образ жизни, привычки, занятия могли показаться ей, привыкшей к экстравагантности и кипению страстей, как выдуманных, так и настоящих, ничем не примечательными, обыденными. Сам Роберт, во всяком случае, совершенно искренне считал себя довольно заурядным и не особенно интересным человеком. Здравый смысл подсказывал ему, что из него вряд ли получится настоящий романтический герой, способный всерьез увлечь такую женщину, как Гвен.

Но он ошибся. Гвен была достаточно умна, чтобы разглядеть в нем свой идеал — мужчину, о котором она уже и не мечтала. Такого мужчину она не встречала прежде и искренне восхищалась им с самого первого дня знакомства. А спустя какое-то время Гвен стало ясно, что она, кажется, влюбилась. Правда, Гвен подумала, что трагедия, которую Роберт пережил так недавно, может помешать ему ответить на ее чувства. И только после того, как они встретились в Сен-Тропе, Гвен поняла, что их влечение взаимно.

— Ну а если серьезно, — сказала она доверительным тоном, — то твои друзья, знаешь, мне даже нравятся. К сожалению, они не слишком высокого мнения обо мне, но, надеюсь, мне удастся их переубедить. Кажется, я уже говорила тебе: они хранят верность своей лучшей подруге, но мне бы хотелось думать, что я сумею доказать им, что не собираюсь низводить Энн с ее пьедестала. Просто мне хочется быть с тобой…

— Я… Мне очень приятно это слышать, — заверил ее Роберт. Роберта взволновало и обрадовало признание Гвен. Память об Энн крепко держала его в своих тисках, но теперь он не собирался хоронить себя заживо. И за последние недели Роберту почти удалось убедить себя, что он имеет полное право разделить остаток жизни с другой женщиной.

Имени Гвен он при этом не называл, и не потому, что она ему не нравилась. Он поступал так отчасти из суеверия (чтобы не сглазить!), отчасти потому что не видел сколько-нибудь веских причин, по которым ей бы захотелось соединить свою жизнь с таким человеком, как он. Роберт не заблуждался на свой счет: у него были, конечно, кое-какие достоинства, но он никогда не считал себя личностью выдающейся, яркой. Кроме того, он был на двадцать два года старше Гвен. Для него эта разница в возрасте представлялась огромной, однако, когда он напомнил Гвен, что годится ей в отцы, она только рассмеялась, словно для нее это не имело ни малейшего значения.

— Нет, — возразила Гвен. — Твой возраст меня не смущает, да и не в нем дело. Главное в другом. Я… я считаю — мне очень повезло, что я встретила тебя. Ты умный, порядочный, образованный, с тобой интересно говорить обо всем. И, что немаловажно, ты красив… для мужчины, конечно. Иными словами, ты — один из самых замечательных людей, каких мне только приходилось знать, — закончила она, бросив на него быстрый взгляд, и Роберт горделиво улыбнулся.

— Может быть, вино было слишком крепким? — пошутил он, стараясь скрыть неловкость, и Гвен, рассмеявшись, нежно коснулась его руки. Роберт хотел взять ее руку в свою, но тут их крошечная машина запрыгала на ухабистой подъездной дорожке, и ему пришлось сосредоточиться на управлении. Лишь затормозив перед крыльцом и заглушив мотор, Роберт повернулся к Гвен и, обняв за плечи, поцеловал, постаравшись вложить в этот поцелуй все, что он сейчас чувствовал.

Потом они прокрались в дом, стараясь ступать как можно осторожнее, чтобы не разбудить остальных. На пороге ее спальни они расстались. Еще раз поцеловав Гвен на прощание, Роберт вернулся к себе в комнату и долго смотрел на портрет Энн, стоявший на столике рядом с кроватью. Интересно знать, что бы она сказала? Назвала бы она его старым дурнем или пожелала счастья, спрашивал он себя и не находил ответа. Роберт не мог даже сказать, как он сам относится ко всему происходящему. И только одно он знал наверняка: когда он не позволял себе задумываться слишком глубоко, он чувствовал себя с Гвен очень счастливым — счастливее, чем мог себе представить. Увы, ему приходилось слишком часто напоминать себе, что его отношения с Гвен скорее всего закончатся ничем и что увлечение знаменитой киноактрисой — всего лишь интересный эпизод в его холостяцкой жизни, по поводу которого друзья еще долго будут подтрунивать над ним.

Но сам он никогда не забудет этих дней.

Роберт лег в постель, но долго не мог заснуть. Ворочаясь с боку на бок, он пытался представить себе, что делает сейчас в своей комнате Гвен, о чем она думает. Ему очень хотелось встать и постучать в дверь ее спальни, чтобы поцеловать Гвен еще раз, но так и не решился этого сделать. Роберт не доверял себе, не доверял и боялся позволить себе что-то, кроме поцелуев, зная, что если он перешагнет черту, то будет чувствовать себя так, словно Энн наблюдает за ним с небес. А ему не по силам было предать Энн. Да и Гвен он никогда бы не смог причинить боль.

В конце концов Роберт все-таки заснул и увидел странный сон. Ему грезилось, что Энн и Гвен идут ему навстречу через сад, обняв друг друга за плечи, а вокруг стоят его друзья, с негодующим видом показывают на него пальцами и что-то неразборчиво, гневно кричат. Это был тяжелый сон, и несколько раз Роберт просыпался. Уже под утро ему приснилась Аманда, которая держала фотографию матери и с сожалением качала головой.

«Мне очень не хватает мамы, мне так одиноко без нее», — пожаловалась отцу Аманда.

«Мне тоже», — ответил дочери Роберт и заплакал во сне.

На этот раз он проснулся от звука собственных рыданий, и лицо его было мокро от слез. После этого Роберт уже не решился заснуть снова и лежал неподвижно, думая и о Гвен, и об Энн, и о дочери и сыновьях.

За окнами уже брезжил рассвет, когда кто-то тихонько постучал в дверь, и Роберт вздрогнул от неожиданности. Откинув одеяло, он встал с кровати и пошел открывать. На пороге стояла Гвен. Судя по царившей в доме тишине, все в доме крепко спали.

— Доброе утро, — негромко сказала Гвен. — Я… как тебе спалось? Я почему-то очень за тебя беспокоилась.

В халатике, накинутом поверх ночной рубашки, и босиком она выглядела прелестно и в то же время — по-домашнему уютно.

— Мне снился странный сон, будто вы с Энн гуляете в саду… — начал он, еще не зная толком, стоит ли посвящать Гвен в свои проблемы.

Услышав эти слова, Гвен вздрогнула.

— Странно, то же самое снилось и мне, — сказала она и добавила: — Знаешь, прошлой ночью я долго не могла заснуть, потому что думала о тебе…

Подняв глаза, она посмотрела на него. Волосы у Роберта перепутались, глаза припухли и покраснели, словно от слез, но он все равно казался ей красивым и очень сильным.

— И я тоже думал о тебе, — признался он.. — Может быть… может быть, нам стоило бы… — Он не договорил. «Может быть, нам стоило быть вместе», — хотел сказать Роберт, но не посмел, боясь нарушить установившуюся между ними атмосферу полного взаимного доверия. В то же время он не мог отрицать, что ему очень хотелось бы быть с Гвен, быть всегда, чтобы слушать ее, чувствовать тепло ее тела, видеть, как она улыбается…

— Вот что, — сказал он решительно, — сейчас я приму душ, а потом мы вместе пойдем на кухню и позавтракаем. Договорились?

Через десять минут Роберт появился в кухне. Он был гладко выбрит и одет в белые шорты и полосатую тенниску. Гвен уже ждала его. На ней были кремовые шорты и светлый трикотажный топик. Выглядела она очень молодо и свежо, и Роберт как раз собирался сказать ей об этом, но ему помешала Агата, вошедшая в кухню следом за Гвен. Сегодня она надела розовый кружевной лифчик, украшенный искусственными «анютиными глазками», и очень короткие шортики с карманчиками на заду. Один из карманчиков оттопыривался, но, что в нем лежит, угадать было невозможно, хотя Эрик, вошедший в кухню минуты через две, предположил, что там, наверное, спрятан рулон туалетной бумаги. Глядя на Агату трудно было удержаться от смеха, и все трое так и покатились. Она развлекала их получше всякого телевизора. По вечерам они иногда принимались строить предположения, что Агата наденет завтра, и она еще ни разу их не разочаровала. Иногда она выглядела, как один из ее пуделей, еще раз подтверждая известное изречение о том, что со временем хозяева непременно становятся похожи на своих собак и наоборот, а иногда — как новогодняя елка. Только леопардовое бикини, похоже, ей разонравились — в последнее время она их почему-то не надевала.

Вскоре пришли Паскаль с Дианой и Джон, и вся компания села за стол, чтобы позавтракать омлетом с сыром, который приготовила для всех Гвен. И тут вдруг зазвонил телефон, который молчал так долго, что все они успели позабыть о его существовании. Аппарат стоял рядом с Паскаль, и она автоматически взяла трубку, полагая, что сумеет лучше всех объясниться с франкоязычным абонентом. Но звонок оказался международным. Телефонистка на чистом английском языке попросила позвать к телефону Эрика Моррисона и добавила, что вызов — личный.

Нахмурившись, Эрик вышел в соседнюю комнату, где стоял второй аппарат, а Роберт вдруг перехватил напряженный взгляд Дианы, которая пристально смотрела вслед мужу.

Минут через десять Эрик вернулся, невозмутимый и улыбчивый.

— Один из моих партнеров, — спокойно объяснил он, ни к кому конкретно не обращаясь, и Диана сразу опустила голову, безжалостно кромсая вилкой ни в чем не повинный омлет. За тридцать с лишним лет их совместной жизни деловые партнеры мужа никогда не звонили ему во время отпуска. У Дианы не было сомнений в том, кто звонил ее мужу.

— Это была твоя «кукла Барби»? — спросила она Эрика сразу же после завтрака. Его любовницу звали Барбарой, но Диана всегда называла ее только «куклой Барби», а в минуты особого раздражения — шлюхой.

Немного поколебавшись, Эрик кивнул. Ему не хотелось лгать Диане, к тому же это было бесполезно. Она все знала.

— Зачем она звонила?

А ты как думаешь? Ей тоже сейчас нелегко, — ответил Эрик и передернул плечами. Он и Диана стояли в гостиной и говорили вполголоса, чтобы остальные не слышали, однако в голосах их чувствовалось огромное напряжение.

— Если я разведусь с тобой, ты… ты на ней женишься? — На данный момент этот вопрос беспокоил Диану больше всего. Ей очень хотелось знать, действительно ли между ним и Барбарой все кончено или они просто взяли небольшой тайм-аут в ожидании полного краха их брака.

— Разумеется, нет, Диана, — поморщился Эрик. — Во-первых, я на тридцать лет старше ее, но это не главное. Я понял, что люблю только тебя. Ведь я уже признал, что совершил ужасную ошибку. Я сделал страшную глупость и теперь раскаиваюсь в этом, так за что же ты наказываешь меня снова и снова? Давай забудем прошлое и будем жить, как жили…

— …Как будто ничего не случилось? — Диана прищурилась. — Тебе легко говорить! А ты подумал о том, что я пережила?

Ей действительно никак не удавалось забыть об измене Эрика. Он причинил ей страшную боль. Диана чувствовала себя отвергнутой и преданной, к тому же она больше не могла ему доверять, и то обстоятельство, что по возрасту «Кукла Барби» годилась ей в дочери, нисколько ее не успокаивало. Скорее наоборот… Впервые за все годы, что они с Эриком были женаты, Диана почувствовала, что он пренебрег ею. С тех пор как они приехали в Сен-Тропе, Эрик несколько раз пытался заняться с ней любовью, но Диана каждый раз ему отказывала. Она просто не могла себя заставить, да и не хотела. Его прикосновения были ей противны, и Диана боялась, что уже никогда не сможет себя переломить.

Эрик пожал плечами:

— Просто не знаю, что еще сказать, как убедить тебя, что я… Наверное, нам обоим необходимо больше времени, чтобы эта история забылась и ты снова смогла бы мне доверять.

Пока же — он знал — ему нужно быть очень терпеливым, но это было нелегко. И не только для него, но и для Барбары, которая умоляла его вернуться к ней. Она обманом выведала у его секретарши номер телефона виллы и позвонила, но Эрик мог сказать ей только то, что уже говорил: что продолжать отношения невозможно и они должны расстаться. Когда он попросил ее больше не звонить, Барбара рыдала навзрыд, и Эрик почувствовал себя палачом и садистом. Однако поделиться своими переживаниями с Дианой он не решился — вряд ли в данном случае он мог рассчитывать на сочувствие с ее стороны. Теперь его ненавидели уже обе женщины, но Эрик понимал, что в сложившейся ситуации виноват только он один.

Диана хотела добавить что-то еще, но в этот момент в гостиную вошла Гвен. Она выглядела счастливой и довольной, но стоило ей увидеть мрачные лица Дианы и Эрика, как ее улыбка исчезла — Гвен была явно смущена. Только слепой мог не заметить, что между ними происходит что-то ужасное, и Гвен поняла, что помешала. Меньше всего ей хотелось вмешиваться в чужие дела, однако она уже догадалась, что за те несколько дней, что она прожила в Сен-Тропе, Эрик и Диана ни на шаг не приблизились к примирению. Даже вчерашняя поездка на яхте, которая так всем понравилась, ничего между ними не изменила. Никакие яхты в мире, никакие самые роскошные ужины в обществе знаменитостей не могли заставить Диану забыть о том, что Эрик ее предал. Порой ей казалось — она не сможет забыть об этом никогда; именно поэтому в день своего приезда на виллу она сказала Паскаль, что хочет развестись. Вынуждена развестись, ибо жить с Эриком, помня о его измене, было выше ее сил. Правда, горячие уговоры Паскаль возымели некоторое действие, но сегодняшний звонок Барбары вернул Диану в ужасное состояние.

— Простите, я не хотела мешать, — торопливо извинилась Гвен и, пройдя через гостиную, поспешно скрылась в коридоре. Эрик и Диана снова остались наедине, но ненадолго. Буквально через несколько секунд в гостиной появился Роберт.

Не хочешь покататься с нами на яхте? — спросил он у Эрика как ни в чем не бывало. Он не почувствовал драматизма ситуации — точнее, не придал этому значения. Роберт, конечно, обратил внимание, что между Эриком и Дианой не все ладно, но считал это обычной размолвкой, какие иногда случаются даже в самых дружных семьях. Ни Джон, ни Паскаль ничего ему не говорили, и Роберт по-прежнему ничего не знал о кризисе, грозившем положить конец семейной жизни Моррисонов.

— Конечно, хочу, — ответил Эрик, обрадовавшись возможности положить конец неприятному разговору с Дианой. — Подождите меня немного — я только переоденусь и приду на причал.

— А ты, Диана? — повернулся к ней Роберт, но она отрицательно мотнула головой.

— Мы с Паскаль собирались на рынок, — сказала она и поспешно вышла из гостиной. Роберт так и не понял, из-за чего они цапались.

Он собирался пригласить и Джона, но когда Роберт его нашел — Джон в очередной раз налаживал сантехнику в ванной, — тот ответил, что должен остаться дома и сделать несколько деловых звонков.

К разочарованию Роберта, Гвен передумала кататься на яхте. Она сказала, что предпочитает посидеть у себя, так как у нее внезапно разболелась голова. Но истинная причина была в другом. Гвен поняла, что между Эриком и Дианой происходило серьезное объяснение, и решила, что мужчинам нужно дать возможность поговорить по душам. Кроме того, ей нужно было написать несколько писем.

Роберт огорчился, но она заверила, что через час у нее все пройдет, он поцеловал Гвен в щеку и отправился на причал, где его уже ждал Эрик.

Диана и Паскаль вскоре уехали, и Гвен, взяв бумагу и конверты, устроилась за столом в гостиной, за которым было очень удобно писать. В доме было совсем тихо, и только из кухни до нее доносился голос Джона, который разговаривал с кем-то по телефону. Еще она чувствовала запах табачного дыма, но это ей даже нравилось — Джон курил только самые лучшие сигары. В саду за окнами беззаботно щебетали птицы, и Гвен подумала, что старая вилла — очень подходящее место для отдыха. Она, во всяком случае, была очень рада, что остановилась именно здесь, а не в многолюдном и шумном отеле.

Вскоре она углубилась в писание писем и перестала слышать голос Джона. Минут через пятнадцать Гвен захотелось выпить кофе, и она отправилась в кухню. И сразу же, с порога, она увидела неподвижное тело Джона, грузно навалившегося на стол. Он все еще сжимал в руке трубку, которая издавала короткие, хриплые гудки.

Гвен на мгновение застыла в ужасе и смятении, но тут же стряхнув с себя оцепенение, она бросилась к нему. Схватив Джона за плечо, она громко позвала его по имени, но он не отозвался. Тогда, действуя как можно осторожнее, Гвен уложила Джона на пол и, встав рядом на колени, наклонилась к нему, стараясь определить, дышит он или нет. Сначала она не услышала ничего, но потом уловила щекой легкое движение воздуха, вырывавшегося из ноздрей Джона. Его лицо приобрело легкий синюшный оттенок, а пульс был слабым и едва прощупывался.

Гвен в отчаянии сжала голову руками. Она была в доме совершенно одна, и ей некому было помочь. Агата и Мариус куда-то исчезли сразу после завтрака, и Гвен понятия не имела, где их искать. Вызвать «Скорую помощь» она тоже не могла, так как не знала по-французски ни слова, кроме «merci», «pardon» и «au revoir».

— Джон! Джон!!! — снова окликнула она его, но он по-прежнему не отзывался. Лицо Джона стало теперь свинцово-серым. Неожиданно он издал какой-то короткий глухой звук, и Гвен с ужасом поняла, что он перестал дышать.

Гвен не представляла, что могло с ним случиться. Больше всего она боялась, что у Джона — сердечный приступ. Она чувствовала себя совершенно беспомощной, но и допустить, чтобы Джон умер у нее на руках, Гвен не могла. Оглядевшись по сторонам, она вдруг заметила на столе тарелку с несколькими тонкими сосисками и кетчупом.

Неужели Джон подавился? Приемы оказания первой помощи, которые она изучала еще в школе, Гвен помнила весьма смутно, к тому же одно дело делать искусственное дыхание специальному манекену, и совсем другое — лежащему без сознания человеку такого могучего телосложения, как Джон. Но выхода у нее не было.

Подсунув Джону под шею скомканное полотенце, Гвен просунула пальцы в приоткрывшийся рот Джона и пошарила там, но ничего не обнаружила. Тогда она прижалась губами к его губам и попыталась вдохнуть воздух ему в легкие, но у нее ничего не вышло, хотя она старалась изо всех сил. С тем же успехом Гвен могла пытаться надуть ртом камеру грузовика. Несомненно, в горле у Джона застрял какой-то посторонний предмет.

Откинув со лба влажные от испарины волосы, Гвен уселась на Джона верхом и, упершись обеими руками ему в живот в районе солнечного сплетения, коротко и сильно нажала.

Губы Джона начали синеть, и Гвен удвоила усилия. «Господи, не дай ему умереть! — молилась она про себя. — Помоги ему, помоги мне!!!» Снова и снова она давила ему на живот всей своей тяжестью, и вдруг раздался негромкий хлопок, словно пробка выскочила из бутылки, Джон страшно и хрипло закашлялся, и Гвен увидела кусочек сосиски, который выкатился из уголка его рта и упал на пол.

Напрягая все силы, Гвен повернула Джона на бок, и его тотчас вырвало, но, по крайней мере, теперь он мог дышать. Кусок сосиски, застрявший в дыхательном горле, едва не погубил его, но теперь главная опасность была позади.

Минут через пять Джон перекатился на спину. Его глаза открылись, и он увидел Гвен.

— Я, кажется, подавился… — произнес он слабым голосом.

— Да. Как ты себя чувствуешь? — Гвен была так напугана и так волновалась, что незаметно для себя перешла на «ты».

— Терпимо, только голова кружится. Если не возражаешь, я еще немного полежу, а потом попробую встать… — ответил Джон.

— Как это случилось? — спросила она.

— Я разговаривал по телефону, курил сигару и ел эти дурацкие французские сосиски. Один кусок случайно попал мне в дыхательное горло, и я не мог произнести ни звука… — сказал Джон и машинально вытер лоб, покрывшийся холодным потом. Ему вдруг припомнилось ощущение полной беспомощности и неотвратимого удушья, навалившееся на него и в считанные секунды парализовавшее члены. При одном воспоминании об этом его начало трясти, а лицо сделалось белее мела.

Мне кажется, тебя надо обязательно показать врачу. Я отвезу тебя в больницу, — предложила Гвен. Убрав с пола остатки его завтрака, она промокнула ему лоб чистой салфеткой, и Джон с благодарностью посмотрел на нее.

— Спасибо, Гвен. Похоже, ты спасла мне жизнь, — сказал он, и это действительно было так. Если бы Гвен не подоспела, Джон бы умер в считанные минуты. Если бы ей не удалось извлечь сосиску так быстро, дело могло закончиться серьезным повреждением клеток мозга, и никто бы тогда не взялся предсказать, что ждало бы Джона — инвалидность или….

— Но мне кажется, — добавил он, — в больницу ехать вовсе не обязательно. Я чувствую себя вполне сносно, просто мне необходимо немного отдышаться.

— Ты уверен? — нахмурилась Гвен. — Пусть тебя осмотрит хотя бы Эрик — ведь он все-таки врач! — И она аккуратно завернула в полотенце кусок сосиски. Гвен хотела показать его Эрику или врачу в больнице, если Джон все-таки передумает. Кусок был размером с винную пробку и вполне мог закупорить дыхательное горло.

Потом она помогла Джону сесть на стул и подала ему воды, но он лишь слегка пригубил и отставил стакан в сторону. Сначала это заставило Гвен нахмуриться, но потом она увидела, что его загорелое лицо снова приобрело естественный цвет, и у нее сразу отлегло от сердца. Опасность миновала, и теперь оба они могли вздохнуть свободно — в прямом и в переносном смысле.

— Слава богу, ты была здесь! — с признательностью сказал Джон. — Кстати, почему ты осталась, а не ушла с остальными?

Он выглядел уже почти совсем нормально, хотя лицо его все еще хранило следы пережитого потрясения. Едва не задохнуться, потерять сознание и прийти в себя — такое не забудешь.

— Мне показалось, что Эрику и Роберту нужно поговорить по душам, — честно призналась Гвен. — А на рынок Диана и Паскаль все равно бы меня не взяли, вот я и соврала, что у меня болит голова.

Джон ухмыльнулся.

— Я знаю, женщины встретили тебя неприветливо, но рано или поздно они опомнятся, — сказал он и потрепал Гвен по руке. — Ты ведь знаешь — Энн была их лучшей подругой, и им нелегко видеть Роберта с кем-то другим. Нам, впрочем, тоже, но со временем мы все привыкнем. Все образуется, Гвен, вот увидишь, дай только срок! По-моему, Роберт счастлив с тобой, и в конце концов они это поймут и оценят.

Когда полтора часа спустя Эрик и Роберт вернулись, Гвен и Джон все еще сидели на кухне и разговаривали. К этому моменту Джон успел принять душ и переменить рубашку и выглядел совершенно нормально, словно с ним не произошло ничего страшного. Они с Гвен пили чай и беседовали о жизни, о своих друзьях вообще и о Роберте в частности. Джон очень высоко его ценил и не жалел добрых слов, описывая превосходные душевные качества друга.

— Ага, вот и наши прославленные мореходы! — приветствовал он вошедших. — Да будет вам известно, джентльмены, вы пропустили захватывающее шоу!

Он шутил, но Гвен видела, что ему все еще немного не по себе, к тому же за прошедший час он так ни разу и не закурил, хотя коробка тонких сигар по-прежнему лежала перед ним на столе.

— Интересно, какое? — осведомился Эрик, впрочем, без особого энтузиазма. Утренний разговор с Дианой все еще был свеж в его памяти.

— Я попытался покончить с собой при помощи свиной сосиски. Мне кажется, у французов это своего рода национальный спорт, но, как и все в этой стране, сосиска не сработала. Впрочем, если бы не Гвен, моя попытка вполне могла удаться. Похоже, она спасла мне жизнь.

— Ничего не понимаю! — рассмеялся Роберт. — Тебе попалась несвежая сосиска? Вольно же тебе было ее есть! Неужели ты не почувствовал, что она тухлая, когда откусил первый кусочек? Кроме того, запах… Ах да, ты курил!

Он понятия не имел, что имеет в виду Джон, но Эрик насторожился. Во время прогулки на яхте они с Джоном говорили о том, что произошло между ним и Дианой. Именно тогда ему пришло в голову, что Гвен нарочно не поехала кататься, чтобы дать им возможность поговорить один на один, без свидетелей, и теперь он подумал — как хорошо, что она осталась. С Джоном, похоже, действительно стряслось что-то серьезное, и если бы Гвен не оказалось в этот момент рядом, все могло закончиться гораздо хуже. В глубине души Эрик был уверен, что у Джона был сердечный приступ, но он никак не мог понять, при чем здесь французские сосиски.

— Нет, сосиски была свежими и даже довольно вкусными, — серьезно ответил Джон, бросив благодарный взгляд на Гвен. — Но, к сожалению, их размеры плохо приспособлены для американского горла. Я подавился и едва не протянул ноги. К счастью, Гвен вовремя подоспела!..

Гвен рассказала, как она оказывала Джону первую помощь, и Эрик с Робертом слегка побледнели. Обоим было понятно: если бы не Гвен, они могли бы найти на кухне уже остывший труп друга.

— Я сохранила этот кусочек, чтобы показать вам, — закончила Гвен и, развернув полотенце, показала сосиску Эрику. Увидев ее, он пришел в ужас.

— Ты прав, — сказал он Джону. — Диаметр как раз такой, чтобы намертво закупорить дыхательное горло взрослого мужчины. Этот кусочек мяса мог убить тебя!

Потом он повернулся к Гвен со словами благодарности. В самом деле, она продемонстрировала завидное присутствие духа и находчивость.

— В следующий раз кусай осторожнее, — сердито сказал Эрик Джону. — Ругаешь все французское, а сам набрасываешься на еду, словно тебя неделю не кормили! Ладно, сиди здесь. Я должен тебя послушать.

С этими словами Эрик отправился к себе и вскоре вернулся со стетоскопом и тонометром, которые захватил с собой по своей многолетней привычке. Он тщательно выслушал сердце Джона и измерил ему давление, но и то, и другое оказалось в полном порядке. Джон и сам чувствовал себя нормально и, чтобы доказать это, закурил сигару.

В этот момент вернулись с рынка обе женщины. Диана сразу поднялась к себе, а Паскаль зашла на кухню, чтобы положить продукты в холодильник. Увидев мужа с сигарой в зубах и резиновой манжетой тонометра на руке, Паскаль озадаченно остановилась в дверях.

— Что это вы надумали? — подозрительно осведомилась она. — Уж не пытаетесь ли вы доказать, что табачный дым стабилизирует кровяное давление? А надымили-то как!.. Что, другого места не нашли?

— Нет, мы ставили совсем другой эксперимент, — ответил Джон, широко ухмыляясь. — Сигара ни при чем. Эрик собирался проверить, насколько подскочит мое давление, если Гвен снимет лифчик.

— Но, Джон, все было совсем не так!.. — со смехом возразила Гвен, и Паскаль с неодобрением покачала головой. Она сразу заметила, что эта голливудская лиса называет ее мужа на «ты», да и он тоже чувствует себя в ее обществе чересчур свободно. Похоже, они с Дианой вернулись вовремя, иначе дело, того и гляди, действительно могло дойти до снятых лифчиков.

— Вот как? Очень мило, — сухо сказала она, ставя на пол корзинки с продуктами, и тут ее словно ударило. Каким-то шестым чувством Паскаль поняла, что здесь едва не произошло большое несчастье. — Что случилось? — спросила она, переводя взгляде одного на другого.

— Джон подавился куском сосиски, — без обиняков заявил Эрик. — Он едва не погиб. К счастью, Гвен оказалась знакома с методикой Хеймлиха. Она спасла ему жизнь, и я нисколько не преувеличиваю. В этих случаях необходимо действовать быстро и грамотно, а нас не было рядом. — Он немного подумал и добавил: — Когда Гвен нашла его, он был уже без сознания.

— Я лежал на полу совсем синий и холодный, — пошутил Джон, но Паскаль не отреагировала.

— Mon Dieu! Боже мой! — воскликнула она, прижимая к вискам кончики пальцев. Ее лицо побледнело от испуга, но в устремленном на Гвен взгляде зажглись благодарные огоньки. — Как это случилось?!

Не дожидаясь ответа, она шагнула к Джону и обняла его за плечи.

— Как ты, дорогой? Как ты себя чувствуешь?

— Лучше, чем когда бы то ни было, — ответил он. — Я, видишь ли, решил попробовать себя в роли Юлия Цезаря и делал три дела одновременно: разговаривал по телефону, курил и ел эти идиотские сосиски… Хорошо, что Гвен была рядом. Если бы не она, я бы отправился вверх по ручью, как говорят у нас в Техасе…

Он старался говорить небрежно, но Паскаль видела, что Джон не на шутку испугался. Да и кто бы не испугался, пережив такое?..

Почувствовав неприятную дрожь в коленях, Паскаль на мгновение оперлась о спинку стула, на котором сидел Джон, но тут же выпрямилась и, шагнув к Гвен, порывисто обняла ее.

— Спасибо… — проговорила она срывающимся голосом. — Просто не знаю, что и сказать… Огромное спасибо тебе, Гвен!

У Паскаль перехватило дыхание, и она не смогла продолжать, но Гвен отлично поняла, что она чувствует, и обняла ее. Слова были не нужны.

— Когда обед? — спросил Джон с улыбкой, и Паскаль закатила глаза.

— Тебе мало сосисок? — спросила она и подбоченилась. — Я купила на рынке кровяную колбасу, но ты ее не получишь. Я буду кормить тебя протертыми овощами и жидкой кашкой, пока ты не научишься есть правильно!

— Я согласен. — Джон хмыкнул и, обняв Паскаль за талию, поцеловал. Настроение у него было самым праздничным — опасность миновала, он счастливо спасен и по-прежнему радуется жизни.

За обедом все шестеро были веселы и оживленны — даже Диана, которой Паскаль все рассказала. Провидение спасло их от еще одной невосполнимой потери, и они радовались, как дети. Джон чувствовал себя настоящим именинником, и немудрено — похоже, сегодня он во второй раз родился на свет. Паскаль заставила его поклясться, что он больше никогда не будет спешить и делать три дела одновременно, и после того, как Джон дал слово, торжественно положила ему на тарелку две кровяных колбаски. Джон разрезал их на маленькие кусочки и медленно съел под барабанный бой, который Роберт и Эрик изобразили, стуча пальцами по столу. Когда с колбасками было покончено, Паскаль, демонстративно поглядывавшая на секундную стрелку наручных часов, удовлетворенно кивнула и объявила результат:

— Одна колбаска в минуту. Если ты и впредь будешь придерживаться такого темпа, Джонни, ты никогда больше не попадешь в беду.

После обеда Джон и Паскаль ушли к себе, чтобы немного вздремнуть, Эрик пригласил Диану прогуляться в саду, а Гвен и Роберт остались одни. Переодевшись в купальные костюмы, они отправились на причал и легли на нагретые солнцем доски. Какое-то время оба молчали, потом Гвен, еще не отошедшая от треволнений, рассказала, как ей удалось спасти Джона. Роберт слушал, удивлялся и качал головой, вспоминая ту страшную ночь, когда он нашел Энн на полу в ванной. Рассказ Гвен заставил его заново пережить трагедию, но он ничего ей не сказал.

— Джону здорово повезло, — подвел итог Роберт, когда она закончила.

— Я рада, что так получилось, — просто ответила Гвен. Только сейчас до нее понемногу начало доходить, что она совершила и как все могло обернуться, если бы ей не захотелось кофе.

— А я рад, что нашел тебя, — сказал Роберт и посмотрел на нее с неожиданной нежностью. — Я не уверен, заслуживаю ли я тебя, Гвен. Я даже еще не знаю, готов ли я к тому, чтобы что-то изменить в своей жизни, и только одно мне совершенно ясно: чувства, которые я питаю к тебе, серьезны и глубоки…

Так, окольными путями, он пытался дать ей понять, что влюблен в нее. Но и Гвен испытывала к нему сходные чувства, а пребывание вместе в Сен-Тропе сделало их еще ближе друг другу.

. — Жизнь — странная штука, — продолжал Роберт. — Раньше мне даже не приходило в голову, что я могу потерять Энн. Наоборот, я был уверен, что она меня переживет, и ни за что бы не поверил, если бы кто-то сказал, что в моей жизни может появиться другая женщина. Но все получилось совсем не так, как я думал… — Он немного помолчал. — Сегодня я разговаривал с Эриком. Он рассказал, что произошло у него с Дианой, и это еще раз доказывает: все, в чем ты был уверен и считал вечным, может исчезнуть в одночасье, и тогда тебе придется начинать все с начала. Так уж устроен мир — в нем нет ничего постоянного. Что ж, в этом тоже можно найти светлую сторону… — Роберт улыбнулся. — Еще совсем недавно я был уверен, что моя жизнь кончена, но я встретил тебя и понял: судьба дает мне еще один шанс. Наверное, это и делает жизнь такой прекрасной.

— Я тоже не думала, что когда-нибудь снова встречу человека, который будет мне дорог, — тихо призналась Гвен. — Я совершила достаточно много ошибок, и мне казалось — я исчерпала все возможности, но так и не сумела ничего изменить. И вдруг моя жизнь изменилась сама. Во всяком случае, теперь я думаю, что это — начало чего-то большого и важного…

После этого они еще долго лежали молча, глядя на неподвижную воду залива и размышляя о своем прошлом и о будущем. Наконец Роберт повернулся к Гвен.

— Я люблю тебя, — сказал он просто. — Я только не уверен, что мы… что я тебе подхожу. Я намного старше, да и жизнь, которую я вел до тебя, совсем не похожа на все, к чему ты привыкла, но кто знает… Может быть, то, что происходит с нами сейчас, это лучшее из всего, что с нами случалось — что могло случиться!

Улыбнувшись, Роберт обнял Гвен за плечи и привлек к себе.

— Давай просто подождем и посмотрим, что у нас получится, — добавил он, и Гвен кивнула.

— Я тоже люблю тебя, — сказала она, и Роберт снова поцеловал ее под ласковым солнцем Сен-Тропе.

Глава 11

После этого случая отношение к Гвен стало меняться к лучшему. Процесс этот был постепенным, почти неосознанным и отнюдь не быстрым, но вполне очевидным. Началось с того, что Диана и Паскаль, в очередной раз собравшись на рынок, пригласили Гвен поехать с ними, и она с радостью согласилась.

Эта поездка взломала лед отчуждения между женщинами. Правда, обе стороны еще долго испытывали некоторую неловкость, и если разговаривали, то весьма сдержанно, но со временем всякая скованность испарилась. Гвен охотно участвовала во всех домашних делах. Она ездила вместе с Паскаль и Дианой за продуктами, готовила завтраки, а по вечерам прибиралась в кухне. Когда же в один из дней Паскаль почувствовала себя неважно, Гвен не только приготовила для всех превосходный ужин, но и сварила специально для нее куриный бульон.

Болезнь Паскаль неожиданно оказалась довольно серьезной. Во время одной из поездок в порт она попробовала несвежих моллюсков, и на протяжении нескольких дней ее тошнило — да так сильно, что Паскаль почти не вставала с постели. Эрик боялся, что это может быть гепатит или сальмонеллез, и несколько раз заговаривал с ней о том, чтобы показаться врачу и сделать необходимые анализы, но Паскаль и слышать об этом не хотела. Она была уверена, что ей надо всего лишь отлежаться. Гвен, таким образом, осталась фактически один на один с Дианой, которая с самого начала относилась к ней особенно непримиримо. Но прошла всего неделя с того дня, как Гвен приехала в Сен-Тропе, и Диана тоже капитулировала. Быть может, в глубине души она еще не доверяла ей до конца, однако о многих вещах Диана говорила с ней вполне откровенно и даже поделилась с ней некоторыми подробностями своих отношений с Эриком. Гвен, впрочем, о многом догадалась сама, но когда она услышала всю неприглядную историю из уст Дианы, она не выдержала.

— У меня нет никакого права давать вам советы, — сказала она. Они с Дианой все еще были на «вы». — Больше того, я и сама не знаю, как вам следует поступить, но… В свое время я оказалась в очень похожей ситуации. Мой бывший муж завел любовницу. Я узнала об этом и ушла от него, ушла в тот же день. С тех пор он как будто перестал для меня существовать. Я с ним больше не виделась и не разговаривала. Вскоре я подала на развод. Теперь мне часто кажется, что этими своими действиями я вынудила Герберта жениться на женщине, с которой у него был роман, но ничего хорошего из этого так и не вышло.

Я по-прежнему с ним не общалась и не знаю, как он жил, что чувствовал и почему решился пойти на крайний шаг, но факт остается фактом: через полгода после того, как он женился на этой женщине — кстати, моей хорошей подруге, — Герберт покончил с собой. Только потом я узнала, что все это время он продолжал любить меня. Самым страшным в этой истории было то, что и я не перестала любить его, но я была слишком горда, чтобы признаться в этом даже себе.

Гвен перевела дух и посмотрела на Диану.

— Я вовсе не хочу сказать, что Эрик тоже может покончить с собой, — добавила она. — Речь сейчас вообще не об этом, а о том, как я своими руками разрушила свой брак, погубила то, что было мне дорого. Ведь перед тем, как это случилось, мы с Гербертом прожили вместе девять лет. Мы сошлись по любви и были счастливы, но я… я выбросила эти годы на помойку. Я была так самоуверенна и глупа… Тогда мне казалось, что я никогда не смогу простить ни его, ни ее, а потом стало уже поздно. Я совершила ужасную ошибку, о которой до сих пор жалею, Диана. Так будьте же умнее меня, — закончила она со слезами на глазах, и Диана почувствовала себя тронутой. Она не ожидала подобной откровенности от женщины, у которой были все основания считать ее врагом. Кроме того, в самом голосе Гвен было что-то подкупающее и искреннее, и Диана почувствовала к ней симпатию. — Я понимаю, вам очень больно, и это естественно, — добавила Гвен. — Но как бы сильно вы ни сердились на него, не отрекайтесь от того, что было между вами хорошего!

В ответ Диана кивнула, и некоторое время они молча вытирали посуду. Им обеим было о чем подумать. История, которую Диана только что выслушала, была поистине ужасной, но она понимала, что Гвен не случайно поделилась с ней своей болью. Гвен на собственном примере показала ей, как важно уметь прощать тех, кого любишь, и к каким последствиям может привести необдуманное решение.

Они больше не разговаривали на эту тему, но вечером Гвен сказала Роберту:

— Я рассказала Диане свою историю. Мне кажется, это поможет ей найти правильный выход.

— Я рад, что ты так поступила, — ответил Роберт. — Я тоже пытался как-то подбодрить Эрика, уговорить его потерпеть еще немного, но он совсем упал духом. Диана очень на него зла, и это вполне понятно, но… Вот если бы они сумели перешагнуть через это, если бы сумели жить дальше и любить друг друга, несмотря на все, что произошло, тогда их отношения со временем стали бы еще крепче. Но Эрик просто не верит, что Диана сможет его простить…

Гвен тоже не была уверена в этом, но благоразумно промолчала. Только время могло дать окончательный ответ на вопрос, чем все это закончится.

На следующий день Гвен снова пришлось готовить завтрак вместо Паскаль, которая чувствовала себя слишком слабой после своего недомогания. Она даже не смогла встать с постели и спуститься в кухню, и Джон отнес ей в комнату кусок запеканки и стакан минеральной воды. Вернулся он очень озабоченным.

— Паскаль по-прежнему считает, что это обычное пищевое отравление, но мне кажется, это что-то гораздо более серьезное, — негромко сказал он Эрику. — Мне очень не нравится, как она выглядит. Разумеется, Паскаль ни в чем не признаётся и говорит, что она в полном порядке, но, по-моему, ее все еще подташнивает. Пожалуй, я все-таки покажу ее местному врачу. Пусть он пропишет ей какое-нибудь лекарство, но главное — сделать анализы. Только так мы сможем достоверно узнать, что с ней!

— Если хочешь, я могу еще раз осмотреть ее после завтрака, — предложил Эрик, и Джон взглянул на него с благодарностью.

Когда с запеканкой и кофе было покончено, Эрик поднялся в спальню, где лежала Паскаль. Он подробно расспросил ее о самочувствии, но Паскаль была абсолютно убеждена: эта утренняя слабость — всего лишь следствие острого пищевого отравления. Все классические симптомы были налицо, и в конце концов Эрик с ней согласился. Спустившись в гостиную, он попытался успокоить Джона.

— Мне кажется, твоя жена совершенно права. После сильного отравления улучшение наступает не сразу, так что возможно, она какое-то время будет ощущать слабость.

Но Джона это не убедило, и, зайдя к Паскаль, он снова завел разговор о визите к врачу.

— Кого я не люблю во Франции, так это докторов, — отрезала Паскаль. — Да и тебе еще недавно все французское было глубоко противно, — напомнила она, однако Джон не отступался. Паскаль осунулась, под глазами залегли черные тени, как у енота, а натянувшаяся кожа на скулах приобрела зеленоватый оттенок.

Тем не менее к обеду она почувствовала себя лучше и спустилась в гостиную. Когда вся компания собралась за столом, Роберт заговорил с Гвен о том, чтобы задержаться в Сен-Тропе до сентября, и Диана, внимательно прислушивавшаяся к их разговору, неожиданно высказалась:

— Правильно! Вот молодцы-то!..

И тотчас смутилась, но Роберт успел заметить, как Диана и Гвен обменялись взглядом, в котором читалась искренняя симпатия. Не исключено, подумал он, что эти двое скоро станут близкими подругами, и он был прав. И Диана, и Паскаль неожиданно обнаружили, что Гвен не просто порядочный, но и очень приятный человек. Теперь они уже и не думали волноваться за Роберта. А Эрик и Джо были просто счастливы за друга. После обеда Джон сказал Паскаль:

— Роберту будет с ней очень хорошо, я в этом уверен. Только подумать, какая жизнь его ожидает! Ну и что, что Гвен — кинозвезда?! На мой взгляд, Роберту в его возрасте именно это и нужно: Гвен не даст ему скучать. С ней он обретет вторую молодость.

— А нужна ли ему вторая молодость? — с сомнением сказала Паскаль. Она была очень благодарна Гвен за то, что она спасла жизнь Джону, однако по-прежнему предпочитала не торопиться с выводами. Но ответ могло дать только время, и Паскаль это понимала. — Роберту в его возрасте нужна вовсе не кинозвезда, — добавила она ворчливо. — Ему нужен друг, спутник жизни, словом — настоящий человек, а не райская птица в золотом оперении.

— Но Гвен и есть настоящий человек, — спокойно возразил Джон. — Она готовит и убирается в доме не хуже вас с Дианой, к тому же с ней интересно общаться. А как стойко она переносила все ваши выходки! Ведь в самом начале вы ей буквально житья не давали, но она терпела. Но самое главное заключается в том, что Гвен любит Роберта — так, во всяком случае мне кажется. А он любит ее.

— А если он захочет на ней жениться? — с беспокойством спросила Паскаль.

— В пашем возрасте, — рассудительно сказал Джон, — жениться вовсе не обязательно. Ведь Роберт не собирается заводить детей! Им обоим хочется только быть вместе, а для этого совсем Не нужен брачный контракт.

— Вот и хорошо! — Паскаль с облегчением вздохнула. — Если Роберт па ней не женится, я снова начну верить в его здравый смысл.

— А я начну верить в твой здравый смысл, если ты перестанешь капризничать и сходишь со мной к врачу, — едко заметил Джон. — Я понимаю, сегодня тебе лучше, по это ничего не значит. Ты могла подхватить какую-нибудь желудочную инфекцию. Может, тебе надо принимать антибиотики?

— Единственное, что мне нужно, это сон, — сердито ответила Паскаль. С утра она чувствовала такую слабость, что едва дождалась обеда, и теперь собиралась снова лечь. Джон не стал спорить и, укрыв ее одеялом, спустился вниз.

Паскаль проспала до пяти часов. Когда Эрик, Роберт и Гвен вернулись после прогулки па яхте, Диана загорала в шезлонге па лужайке перед домом, а Джон уехал в ближайший отель, чтобы отправить факс в Нью-Йорк.

— Ну, как покатались? — спросила Диана и, поглядев на Эрика, неожиданно улыбнулась. Вес это время она думала о нем и о том, что сказала ей накануне Гвен. Диана все еще сердилась па мужа, по теперь ей было гораздо легче представить себе, что когда-нибудь ее обида уляжется, боль успокоится и она сможет его простить. Вспоминала Диана и о долгих счастливых годах с Эриком, его внимание и заботу, перебирала в уме все черты характера Эрика, которые когда-то так ей нравились. Диана много думала о том, что случилось, и, как ей казалось, нашла ответ. Интрижка с Куклой Барби была отчаянной попыткой Эрика продлить уходящую молодость, и Диана все чаще думала, что не должна судить его за это слишком строго.

Эрик тоже посмотрел на жену и невольно замер. Впервые за много, много дней, кроме отчуждения и боли, он увидел в ее глазах обнадеживающий свет.

— Неплохо. Жаль только, тебя не было с нами, — выдавил он наконец и двинулся по дорожке в дом. Но когда Эрик проходил мимо шезлонга, Диана неожиданно пошевелилась и села, вопросительно глядя на него, и он остановился, неуверенно переминаясь с ноги на ногу. — Мне действительно очень тебя недоставало, — проговорил он, провожая взглядом Роберта и Гвен, которые прошли вперед и скрылись в доме. — Пока мы катались на яхте, я много думал…

— Я тоже, — ответила Диана. Она не уточнила о чем, но Эрик почувствовал, что лед между ними начал таять.

Мне действительно хочется поскорее во всем этом разобраться! — горячо заговорил он. — Я знаю, что поступил по отношению к тебе просто подло, и с моей стороны было бы глупо рассчитывать, что ты будешь доверять мне, как раньше. И все-таки мне бы хотелось надеяться, что когда-нибудь ты простишь меня!

— Мне тоже хотелось бы на это надеяться, — с надеждой сказала Диана. Их друзья несколько раз разговаривали с ними обоими, но слова Гвен запали ей в душу глубже остальных — должно быть, потому что за ними стоял ее собственный горький опыт, тяжесть совершенной ошибки. Диана почувствовала, что Гвен все еще чувствует свою вину и страдает. — Ладно, там будет видно, — сказала она, и это было все, что она могла обещать ему на данный момент.

Но когда ближе к вечеру они отправились к себе в спальню, Диана вдруг почувствовала, что ее шаг снова стал легким и упругим, а когда Эрик сказал что-то смешное, она неожиданно улыбнулась.

— Хочешь, поужинаем сегодня в ресторане? — предложил Эрик, и Диана, немного подумав, кивнула.

— А как насчет остальных? — спросила она. — Мы их тоже пригласим?

На этот раз задумался Эрик.

— Нет, — сказал он решительно. — Только ты и я. Остальных мы пригласим в другой раз.

Он испытывал огромное облегчение оттого, что Диана снова разговаривает с ним, почти как раньше. Что-то изменилось, но Эрик никак не .мог понять — что, а главное — почему!

А Роберт и Гвен тоже решили отправиться вечером в Сен-Тропе. Нагулявшись по улицам, они зашли в свое излюбленное кафе и, взяв столик в углу, заказали бутылку вина и несколько морских блюд. Как обычно, они много шутили и смеялись, когда Роберт вдруг схватил Гвен за руку.

— Знаешь что, давай вернемся домой, — вдруг проговорил он взволнованно.

— Что случилось? Тебе нехорошо?! — Гвен даже испугалась — такими неожиданными были его слова. Но Роберт выглядел вполне счастливым, и она успокоилась. Уплатив по счету, они сели в «букашку» и поехали на виллу.

В доме было тихо и пусто. Диана и Эрик еще не вернулись, Джон и Паскаль легли необычно рано, и, пробираясь на цыпочках по коридору, Роберт и Гвен шептались и хихикали, как школьники.

У дверей ее спальни Роберт поцеловал Гвен, и она пожелала ему спокойной ночи, но он не торопился уходить. Поглядев на нее, Роберт вдруг почувствовал себя, как подросток на первом свидании.

— Я хотел спросить… — запинаясь, проговорил он. — Может быть, мне… Не хотела бы ты спать сегодня в моей комнате, Гвен? — сказал Роберт и покраснел.

— Я бы очень этого хотела, — ответила она. Это был очень важный момент, к которому они шли долго и с большой осторожностью. Ничто не заставляло их спешить, ничто не вынуждало идти дальше, чем каждому из них казалось допустимым и возможным, но сегодня все вдруг изменилось. Роберт неожиданно почувствовал, что они оба готовы сделать решительный шаг. В последние два дня он почти не думал об Энн, вернее — думал, но по-другому. Позавчера ему приснился сон, в котором Энн смеялась и махала ему рукой, словно прощалась. Нет, она как будто отпускала его, и когда Энн поцеловала его во сне и, повернувшись, стала удаляться, он испытал неожиданное облегчение. Когда он проснулся, его подушка была мокра от слез, но это были светлые и легкие слезы. Почему-то Роберт был уверен, что теперь все будет хорошо. Он даже рассказал об этом сне Гвен, но она ничего не сказала, да и что она могла сказать? Ведь это касалось только его и Энн, но Роберт считал иначе. Он знал, что это имеет самое прямое отношение и Гвен тоже. В спальне Роберт зажег ночник на столике у кровати. Рядом с ночником стоял портрет Энн, и Гвен почувствовала, как у нее защемило сердце. Должно быть, Роберту было очень нелегко остаться одному после того, как столько лет рядом с ним был любимый человек. И сначала он действительно страдал, страдал каждый день и каждый час, но, когда боль утихла, Роберт понял, что у него остались его дети и его воспоминания. А теперь у него была еще и Гвен, и он чувствовал себя счастливым.

Несколько секунд Роберт стоял неподвижно и смотрел на нее. Он как будто уже сейчас смаковал то, что им предстояло. Потом он протянул руки, Гвен шагнула ему навстречу и оказалась в его объятиях.

— Я люблю тебя, Роберт, — прошептала она. — Все будет хорошо, вот увидишь…

В ответ Роберт кивнул и поцеловал ее в губы. В его глазах стояли слезы — в эти мгновения он в последний раз прощался с Энн и говорил «здравствуй» своей любви. Потом страсть захлестнула обоих пенной волной, поцелуи сделались жаркими, требовательными, и спустя несколько секунд оба уже лежали на кровати. Роберт несколько раз видел Гвен в купальнике, и ему казалось — он хорошо знает ее тело, однако то, что открылось ему сейчас, поразило его своей красотой и совершенством. Но даже это было не главным. В первую очередь ему нужно было не ее тело, а сердце, и именно его она протягивала ему сейчас на раскрытых ладонях.

Потом они долго лежали неподвижно, не в силах разомкнуть объятия. Наконец Гвен пошевелилась и, поглядев на него, улыбнулась.

— Я так счастлива, Роберт! — сказала она, и он прижал ее к себе еще крепче, не в силах найти подходящие слова для ответа. Но слова были не нужны. И он, и она знали: их любовь — это величайший дар для обоих.

Глава 12

Когда на следующее утро Гвен и Роберт выходили из спальни, в коридоре они столкнулись с Дианой, но она выглядела очень озабоченной и ничего им не сказала. Диана ходила навестить Паскаль, которую снова сильно тошнило. Вместе с Джоном они кое-как уговорили ее показаться врачу, и теперь Диана торопилась в кухню, чтобы позвонить в клинику. Правда, Паскаль продолжала утверждать, что с ней все в порядке, однако теперь даже ей было очевидно, что это не так. С тех пор как она впервые почувствовала себя скверно, прошло уже несколько дней, но ее состояние нисколько не улучшилось.

— Как ты думаешь, что это может быть? — спросил Джон у Эрика, когда они сели завтракать.

— К сожалению, не могу сказать ничего определенного, — ответил тот. — Безусловно одно: это какая-то желудочная инфекция. Паскаль придется принимать антибиотики, в противном случае дело может кончиться больницей. Обезвоживание организма — паршивая штука. Впрочем, ее все равно могут положить на обследование.

Эрик верил в современную медицину и считал, что жизни Паскаль ничто не угрожает. Курс антибиотиков должен был поставить ее на ноги. После завтрака Гвен и Роберт уехали в город, чтобы отправить несколько писем. Джон пошел к Паскаль, чтобы помочь ей одеться перед поездкой к врачу, и Диана с Эриком остались па кухне одни.

— Как ТЫ думаешь, кто сегодня утром вышел из спальни Роберта? — спросила Диана с лукавой улыбкой.

Эрик сделал вид, будто думает.

— Неужели Агата?! — выпалил он наконец.

— Как бы не так! — Диана снова улыбнулась. Вчера они с Эриком вернулись довольно поздно. Они хорошо поужинали и даже немного потанцевали под музыку игравшего в ресторане старомодного оркестрика. Оба прекрасно провели время, по это было не главным. И Эрик, и Диана чувствовали, что этот вечер был первым мостком, переброшенным через разделившую их пропасть, и хотя до полного примирения было еще далеко, первый шаг в нужном направлении был сделан.

— Это была Гвен! — объявила Диана с таким торжеством, словно она с самого начала благословляла этот союз.

Жаль! Я почти надеялся, что это будет Агата. Мне очень хотелось посмотреть, какие наряды она возьмет с собой в Нью-Йорк, — улыбнулся Эрик и добавил серьезно: — Впрочем, я рад за них обоих. Гвен и Роберт заслужили свое счастье. Гвен ему нравилась, и он был вдвойне рад за друга, который впервые за много месяцев стал похож на себя прежнего. С тех пор как умерла Энн, прошло больше семи месяцев, и большую часть времени Роберт жил в самом настоящем аду. Правда, ср стороны могло показаться, что он вернулся к нормальной жизни до неприличия скоро, но Эрик знал, что любовь, как стихия, не подчиняется людским установлениям. А то, что было хорошо для Роберта, было приемлемо и для его друзей.

— Гвен — хорошая женщина, а Роберт — отличный парень, — проговорил он.

— Хотела бы я знать, что скажут его дети, когда узнают… — задумчиво сказала Диана, и Эрик пожал плечами.

— Роберт взрослый человек, он может поступать так, как ему кажется правильным.

— Его дети могут с тобой не согласиться.

— Тем хуже для них. В конце концов им все равно придется с этим смириться, если они не хотят серьезно огорчить отца. У Роберта есть право на личную жизнь. Мне даже кажется — Энн бы его поддержала…

Диана кивнула. Она была совершенно согласна с Эриком. На первый взгляд его слова могли показаться несколько странными, но только тому, кто не знал Энн достаточно хорошо. В повседневной жизни она была человеком здравомыслящим, трезвым и очень практичным и никогда не придавала большого значения светским условностям и предрассудкам.

— К тому же то, что Роберт сошелся с Гвен, вовсе не означает, что он забыл Энн, — добавил Эрик, и Диана согласно кивнула.

Дальнейшему разговору помешал Джон, который зашел предупредить, что они с Паскаль уезжают к врачу. Он был мрачен, но надеялся, что к обеду они вернутся.

— …Если только Паскаль не положат в больницу, — уточнил он и нахмурился еще больше. Они обсуждали это поездку с Эриком, и тот сказал, что Паскаль необходимо показаться терапевту и сдать несколько анализов.

— Хочешь, я поеду с вами? — предложила Диана, но Джон отрицательно покачал головой. Он еще надеялся, что все обойдется.

Потом Джон пошел за машиной, а Диана и Эрик помогли Паскаль спуститься на первый этаж. Она чувствовала себя довольно скверно, но им обоим показалось, что на умирающую Паскаль никак не похожа. Но Джон заметно волновался — он не верил французским докторам и решил, что, как только они вернутся в Штаты, он заставит Паскаль пройти самое тщательное исследование в лучшей клинике Нью-Йорка. Но до этого еще надо было дожить, и Джон возлагал все надежды на сильнодействующие антибиотики, лучше всего — американского производства, поскольку от французов с их Пастером и привычкой лечить все болезни с помощью стаканчика «Бордо» не приходилось ожидать ничего хорошего.

Свою нелюбовь и недоверие к французской системе здравоохранения Джон не преминул высказать Паскаль, и к тому моменту, когда они вошли в приемную врача, она готова была задушить мужа голыми руками. Но в приемной ее снова начало тошнить, а когда приступ прошел, Паскаль неожиданно расплакалась, и Джон совершенно растерялся.

— Что с тобой, девочка моя? — повторял он с несвойственной ему нежностью и гладил Паскаль по худой согнутой спине.

— Мне плохо. Просто плохо — и все! — сердито отвечала Паскаль сквозь стиснутые зубы. — Мне плохо уже целую неделю, и ты прекрасно это знаешь! — с обидой добавила она, словно Джон не уговаривал ее обратиться в клинику.

Джон так испугался, что не стал возражать.

— Ничего, ничего… — продолжал он успокаивать Паскаль, раздумывая, не отвезти ли Паскаль в Нью-Йорк, не дожидаясь конца отпуска. — Вот увидишь, мы достанем для тебя лучшее лекарство, и скоро ты снова будешь здорова.

В конце концов Паскаль пригласили в кабинет, но прежде, чем предстать перед врачом, ей пришлось пройти долгое предварительное обследование. Медицинская сестра в несвежем белом халате (французские медсестры никогда не были такими стерильными, как американские сиделки, но Паскаль в отличие от Джона было глубоко на это плевать) измерила ей давление и пульс, выслушала при помощи стетоскопа, заглянула в глаза, заставила показать язык и даже взвесила. Полученные данные она записала в карточку и только после этого провела Паскаль к врачу. Врач задал Паскаль целую кучу вопросов. Слушая ее ответы, он быстро кивал головой и делал какие-то пометки. Потом он велел ей лечь на кушетку и долго мял руками живот. Наконец он взял у нее кровь из вены и из пальца и… велел отправляться домой. Когда же Паскаль спросила, какое лекарство он ей рекомендует, врач ответил, что с назначениями придется подождать, пока не будет готов клинический анализ крови. Он обещал, что позвонит ей сам, как только будут результаты, и Паскаль вернулась к Джону, зная о своей болезни так же мало, как и до посещения врача.

— Ну что? Что он сказал?! — с беспокойством спросил Джон. Паскаль отсутствовала чуть не полтора часа, и он совершенно извелся.

— Ничего, — обескураженно ответила Паскаль. — Врач сказал, что позвонит мне. когда получит результаты.

— Результаты чего?! — Джон так и подскочил.

— Анализов. У меня взяли кровь из пальца и из вены.

— Как?! И это все?! — поразился Джон. — Он что, полный идиот? А вдруг у тебя холера? Эрик сказал — врач должен прописать тебе антибиотики. Дай-ка, я сам с ним поговорю!

Он уже готов был атаковать двери кабинета, и Паскаль лишь с большим трудом сумела удержать его.

— Врач все равно не может ничего прописать сейчас, — рассудительно сказала она. — Он сможет подобрать наиболее эффективное средство, только когда будет точно знать, что это за инфекция, и, по-моему, это только разумно. Подождем результатов. Не исключено, что мне придется сдавать дополнительные анализы.

— Господи боже мой! — вскричал Джон в отчаянии. — Право же, я не знал, что Франция еще живет в каменном веке, иначе ни за что бы сюда не поехал! С вида-то здесь все как настоящее, но как дойдет до дела!

Паскаль выпрямилась, словно в нее всадили булавку.

— Это уж слишком! — воскликнула она. — Не забывай, Франция — моя родина. Ты можешь оскорблять мою мать, если тебе так нравится, но не трогай мою страну!

Но Джон продолжал ворчать всю обратную дорогу. Когда же они добрались до виллы и Паскаль снова легла, он отправился к Эрику, чтобы пожаловаться ему.

— Почему этот кретин ничего ей не прописал? Это не доктор, а какой-то бесчувственный чурбан! — воскликнул он. — Может быть, хоть ты выпишешь ей лекарство?

Эрик с сочувствием поглядел на него и покачал головой.

— Боюсь, здесь мои рецепты недействительны. Ну а если быть откровенным, врач прав. Он не может прописывать Паскаль лекарства до тех пор, пока не узнает точно, что с ней такое. Не волнуйся, много времени это не займет. Я думаю, анализы будут готовы уже завтра, максимум — послезавтра, и если… если у Паскаль что-то серьезное, мешкать они не станут.

— Черта с два — не станут! Это ведь Франция, а не Штаты. Здесь все не так, как у нас. Я не удивлюсь, если анализы будут готовы только через месяц или вообще потеряются.

Но, вопреки его пессимистическим прогнозам, ассистентка врача позвонила им уже на следующий день утром. Она сказала, что доктор хотел бы осмотреть Паскаль еще раз и что она может подъехать сразу после обеда. Джон был готов отправиться в клинику с ней, чтобы в случае чего «разнести всю эту чертову шарашку», но Паскаль сумела убедить его, что отлично справится сама. Она чувствовала себя совсем неплохо — это было видно даже по ее лицу, и Джон заметно воспрянул духом. К обеду он уже убедил себя, что болезнь Паскаль — сущий пустяк и что врач решил лично объявить об этом пациентке только затем, чтобы получить гонорар побольше. И все же осторожность в нем взяла верх, и он попросил Гвен, которая как раз собиралась в город, чтобы сделать кое-какие покупки, отвезти Паскаль в клинику.

Он рассчитывал, что вся поездка займет не больше двух часов, но Гвен и Паскаль вернулись только к вечеру. Джон уже совершенно извелся, но обе женщины выглядели такими довольными и умиротворенными, что он не стал скандалить и только едко спросил, где это они, черт возьми, пропадали.

— Прием у доктора занял всего полчаса, и мы с Гвен решили вместе пробежаться по магазинам, — призналась Паскаль, лучезарно улыбаясь.

— Могла бы, между прочим, и позвонить! — буркнул Джон. — Ладно, выкладывай: что сказал этот шарлатан?

Он жаждал знать подробности, но Паскаль отвечала уклончиво. С ней все в порядке — ничего больше Джон от нее не добился.

— Но почему врач не прописал тебе лекарство?! — рассвирепел Джон. Пока ее не было, он буквально не находил себе места от беспокойства, и Паскаль с запоздалым раскаянием подумала, что ей действительно следовало предупредить его. Она и хотела ему позвонить, но решила, что Джон пойдет купаться с Дианой или Робертом, и ей даже не пришло в голову, что он просидит все это время у телефона, грызя от волнения ногти. Кроме того, ходить по магазинам с Гвен оказалось очень увлекательно; ее многие узнавали, и Паскаль было очень лестно показаться в обществе кинозвезды («А кто эта привлекательная брюнетка рядом с мисс Томпсон? Должно быть, она тоже знаменитость…»).

— Он сказал, что мне не нужны антибиотики. Все пройдет само. Со временем… — ответила Паскаль небрежно. Ей не терпелось поскорее показать Диане новые платья, которые они с Гвен купили во время походов по магазинам. На окраине Сен-Тропе им посчастливилось обнаружить новый магазин, где продавались премиленькие вещицы, и они, не удержавшись, накупили себе целый ворох обновок.

— Этот твой французский доктор — просто задница!.. — вынес свой приговор Джон и сердито затопал вверх по лестнице. Он был в ярости, и Паскаль, смущенно пожав плечами, поспешила догнать его. Только сейчас ей стало ясно, что она серьезно провинилась перед мужем, заставив его так переживать.

Джон и Паскаль оставались в своей комнате почти час и спустились только к ужину, который приготовила для всех Гвен. Каким-то чудом ей удалось склонить к сотрудничеству Агату, и та взяла на себя все подсобные операции — мытье овощей, изготовление соусов и поиски укатившихся под буфет баночек с перцем, солью, кардамоном и мускатным орехом. Поварихой Гвен оказалась неплохой — во всяком случае, готовила она не хуже Паскаль. Как ни странно, особенно ей удавались блюда французской кухни (правда, Джон как-то заметил по этому поводу, что из французских продуктов очень трудно приготовить что-нибудь американское).

Сегодня Гвен приготовила сырное суфле и баранину по-лиопски, а на десерт были печеные яблоки в сиропе и вино — ароматное, крепкое, приятное па вкус и дорогое. Они с Робертом купили его в Сен-Тропе специально для прощального ужина, но Гвен вдруг передумала.

— Никогда не откладывай приятное на потом, — сказала она Роберту, когда он выразил удивление, увидев на столе знакомые бутылки с залитыми сургучом пробками.

Все думали, что Джон будет дуться па Паскаль, но, вопреки ожиданиям, он выглядел очень довольным, почти счастливым. Они не видели его таким с того самого дня, когда Паскаль заболела. Он шутил, заигрывал с женой, а после четвертого бокала вина признался, что на самом деле кое-что французское ему все-таки нравится…

— Например, вина, — ввернула Паскаль.

— И женщины, — парировал Джон и ущипнул ее за руку.

— Пожалуй, я запишу это и дам ему подписать, — вмешался Роберт. — Впрочем, в любом случае мистеру Донелли будет очень трудно отказаться от признания, сделанного в присутствии пятерых свидетелей, — я говорю это как судья.

Кстати, мадам Жардин, мать Паскаль, тоже женщина, — добавил он лукаво. — Могу я заключить, что она тебе тоже нравится?

— Ничего подобного! — взревел Джон. — Она не женщина, она — чудовище! Змея!.. Нет, ваша честь, вы меня не поймаете. Быть может, я пьян, но я еще не сошел с ума!

При этих его словах все рассмеялись, и Джон, с довольным видом откинувшись на спинку стула, закурил сигару. Свободной рукой он обнял за плечи Паскаль, которая выглядела замечательно. Эрик и Диана тоже разговаривали вполне мирно, а Роберт и Гвен выглядели как самые настоящие влюбленные. Со стороны все шестеро выглядели как одна команда — тесная, спаянная группа близких друзей. И хотя Гвен была среди них новичком, за те две недели, что она прожила с ними в Сен-Тропе, к ней привыкли и уже считали своей. И теперь всерьез обсуждали вопрос о том, чтобы приехать сюда всем вместе и на будущий год.

— Только в следующий раз я привезу с собой из Нью-Йорка все необходимые трубы, прокладки и гайки, — решительно сказал Джон. Ему так и не удалось привести в порядок унитаз, и их туалетная комната то и дело превращалась в маленькое подобие озера Мичиган; Паскаль, во всяком случае, утверждала, что и там, и там вода пахнет совершенно одинаково.

Однако, несмотря на эти и другие маленькие неудобства, все шестеро сошлись во мнении, что прошедшие три недели были на редкость приятными. В Сен-Тропе они приехали отягощенные серьезными проблемами, но теперь все они были решены или почти решены. Роберт и Гвен окончательно убедились, что не могут жить друг без друга; Эрик и Диана спасли свой готовый распасться брак; Диана и Паскаль узнали как следует Гвен, которую вначале встретили в штыки. Что же касалось Джона, то он счастливо избежал неминуемой смерти. Иными словами, причин считать отдых неудавшимся у них не было, и они дружно подняли последний бокал за то, чтобы и в будущем году ничто не помешало им встретиться в Сен-Тропе.

До конца августа оставалась всего неделя, и она пролетела до обидного быстро. Они купались, загорали, катались на яхте, ужинали в ресторанах, вели разговоры далеко за полночь и отсыпались «впрок». Правда, Паскаль все еще страдала от легких приступов тошноты и головокружений, однако ей стало заметно лучше, и Джон совсем успокоился. Единственным, что омрачало их спокойное и безмятежное существование, была мысль о том, что хочешь не хочешь, а через несколько дней придется возвращаться домой, к привычной домашней рутине и служебным обязанностям.

Последний вечер в Сен-Тропе решено было отметить как следует. По этому случаю Джон купил целую корзину омаров и, оставив ее на кухне, отправился искать Гвен, которая вызвалась приготовить их в сметане и хересе. Пока он ходил, пара этих крупных ракообразных выбралась из корзины на пол и атаковала вертевшихся тут же пуделей, вызвав страшный переполох. На визг несчастных животных сбежались все обитатели виллы, за исключением Мариуса, который по обыкновению крепко спал в своей комнате. Джон как раз собирался поставить десятку на то, что омары одолеют пуделей в первом же раунде, когда в схватку вмешались высшие силы в лице облаченной в коротенькие белые шорты Агаты. Схватив своих любимцев в охапку, она поспешно ретировалась, а Роберт и Эрик, вооружившись шумовкой, загнали омаров обратно в корзину.

Ужинать решено было в саду. Диана пожертвовала лучшей скатертью, купленной для дома, чтобы накрыть ею железный стол на лужайке, а Паскаль украсила его полевыми цветами. Наконец все было готово, и Эрик разлил по бокалам шампанское.

— За Сен-Тропе! — провозгласил он первый тост. — За Сен-Тропе и… за нас!

Приготовленный Гвен ужин был по-настоящему изысканным и очень вкусным. Омар «Ньюберг» исчез в мгновение ока, так же быстро был» съеден салат, и некоторое время все шестеро сидели неподвижно, любуясь заходящим солнцем. Потом Джон закурил сигару, а Роберт разлил по бокалам «Шато д'Икем». Джону вино очень понравилось, но когда он узнал, сколько оно стоит, то едва не свалился со стула.

— Пить такое дорогое вино просто безумие! — заявил он, смакуя каждый глоток. — Будто пьешь расплавленное золото, только холодное.

— Но если разделить всю сумму на троих, получится не так уж много! — поддразнил его Роберт. Он купил четыре бутылки «Шато д'Икем» на свои деньги, чтобы как следует угостить друзей и побаловать Гвен, которая, как он знал, предпочитала это вино всем другим сортам. Ему казалось — она это вполне заслужила. Гвен не роптала, когда столкнулась с враждебным отношением со стороны Гвен и Паскаль, к тому же в последнее время она регулярно готовила завтраки, обеды и ужины для всей компании. Но самое главное, Гвен сумела стать для них добрым товарищем, и Роберт был счастлив.

Ах, как же не хочется возвращаться! — вздохнула Диана. — К счастью, мы пятеро будем видеться и в Нью-Йорке, но Гвен… Ведь ты, кажется, отправляешься на съемки? — спросила она, и Гвен кивнула. К началу сентября она действительно должна была вернуться в Голливуд, чтобы сниматься в новом фильме. Съемки могли занять целых четыре месяца, но они с Робертом уже договорились, что он будет приезжать к ней на выходные, а она постарается использовать каждый перерыв в съемках, чтобы прилететь к нему в Нью-Йорк.

— Ничего, я постараюсь приезжать почаще, — пообещала она. — К Рождеству, я думаю, съемки закончатся, и я буду свободна.

— Значит, решено: Рождество встречаем вместе, — сказала Диана и снова вздохнула. — Конечно, мне приятно снова увидеть детей, — добавила она с сомнением. — Но и с Сен-Тропе мне тоже жаль расставаться. Здесь я многое узнала и многому научилась.

Она, несомненно, имела в виду свой разговор с Гвен, которая помогла Диане разобраться в ее отношениях с Эриком. Она, правда, утверждала, что еще ничего не решила окончательно, но друзья видели, что Диана почти простила своего легкомысленного супруга.

— Кто бы знал, как приятно мне будет увидеть моих детей, — заметила Паскаль, и все головы повернулись в ее сторону. Сначала никто даже не понял, что она имеет в виду.

— Но у тебя нет детей, — сказал наконец Эрик. — Впрочем, если хочешь, мы можем поделиться с тобой внуками. Мы привезем их к тебе по первому требованию и оставим на любой, самый продолжительный срок. Я только хотел предупредить, что они не всегда…

— Большое спасибо, — перебила Паскаль. — Но теперь у меня будут собственные дети. А в перспективе и внуки тоже…

— По-моему, тебе напрасно не выписали антибиотики, — рассмеялся Эрик, наливая ей еще бокал «Шато». — Твоя болезнь перекинулась с желудка на голову. Ну ничего, выпей вот этого вина, и…

Он осекся. Паскаль смотрела на него и улыбалась загадочной улыбкой Джоконды.

— Ч-что?! — У Эрика отвисла челюсть. Роберт потрясение смотрел на Паскаль.

— У нас будет ребенок, — негромко сказала Паскаль. — Я беременна. Это и есть моя «желудочная инфекция». Врач сказал мне, что я в положении, когда я ездила к нему во второй раз, но мы с Джоном решили ничего вам не говорить до сегодняшнего дня. Мы хотели перед отъездом устроить вам сюрприз!

Все смотрели на них в немом изумлении. Джон весь раздулся от гордости, Паскаль ослепительно улыбалась.

— Когда ребенок родится, — продолжала она, — мне будет сорок восемь лет, и я буду больше похожа на его бабушку, чем на мать, но мне все равно. Это… это самое настоящее чудо! Наконец-то это случилось, и я счастлива… Просто счастлива, вот и все!

Все, за исключением разве что Гвен, знали, как долго Паскаль мечтала о ребенке и что это для нее значит. Роберт и Эрик зааплодировали, а у Дианы на глазах выступили слезы.

— О, Паскаль!.. — Вскочив с кресла, она бросилась к подруге и, крепко обняв, поцеловала. Роберт и Эрик тоже встали и подошли, чтобы поздравить ее. Гвен пожала Паскаль руку и сказала, что она ужасно за нее рада. У нее было подозрение, что Паскаль, возможно, беременна, по она помалкивала, не зная, как отнесется к подобному предположению ее новая подруга.

— За это надо выпить! — предложил Эрик и принес еще две бутылки шампанского. Потом Джон угостил всех сигарами, но Паскаль воздержалась. Она знала, что табак вреден для будущего ребенка, к тому же ей не хотелось рисковать только что съеденными омарами и вином. Как сказал бы Джон, это было бы неэкономно.

— Что ж, нам не хотелось обижать Паскаль и покушаться на ее лавры, но… — сказала вдруг Диана и бросила быстрый взгляд на Эрика. — Но нам тоже есть что сказать!..

— Неужели ты тоже беременна? — У Джона так вытянулось лицо, что все невольно рассмеялись.

— Нет, но зато я решила не разводиться с этим типом. — Диана кивнула в сторону Эрика. — «Любовь с первого взгляда» сделала это для нас! Пожалуй, это самое подходящее название для старой виллы и в особенности для того, что происходило здесь на протяжении последнего месяца.

— Это… это просто замечательная новость! — сказал Эрик, стискивая руку Дианы. Его дрожащий голос потонул в радостных криках друзей.

— Да. действительно, очень хорошая новость, — подтвердил Роберт, а Гвен с довольным видом улыбнулась. Диана уже рассказала ей о своем решении и добавила, что на нее сильно повлиял их откровенный разговор. — Что ж, остаемся мы с Гвен… — сказал Роберт. — Коль скоро у каждого оказался в запасе сюрприз, мы не можем отставать… Иными словами, у нас тоже есть для вас любопытные новости. — Он бросил на Гвен нежный взгляд и взял ее за руку. — Мы собираемся пожениться будущей весной, если, конечно, к тому времени я ей не надоем и если она не решит, что ваша шайка слишком действует ей на нервы. В самом деле весь август мы отдыхали, а Гвен только работала. Ей пришлось спасать брак Дианы и Эрика и откачивать Джона, когда он откусил слишком большой кусок сосиски… Но самое главное, она спасла меня, и я считаю, что за все, что Гвен для нас сделала, она заслуживает еще одного «Оскара»!

Роберт, разумеется, шутил, но в его словах было достаточно много правды, и остальные не могли этого не признать.

— Если бы мы прожили здесь еще немного, ей, глядишь, пришлось бы принимать роды у Паскаль. Кстати, когда твой сын или дочь должен появиться на свет? — спросил Роберт.

— По моим расчетам — в марте, но это не точно. Я… я еще не знаю.

— Мы поженимся в мае или в июне — после того как Гвен закончит сниматься в новой картине с Томом Крузом и Бредом Питтом, — сказал Роберт. — Если, конечно, она не сбежит от меня с одним из этих красавцев!

— Этого ты можешь не бояться, — сказала Гвен неожиданно застенчиво и оглядела своих новых друзей. — Вы были так добры ко мне… — добавила она. — Честное слово, мне было очень хорошо здесь и… И я так люблю Робби!

В ее больших карих глазах заблестели слезы. Для всех шестерых это был очень важный день — и очень важный месяц. Три семьи, три влюбленные пары начали здесь жизнь сначала, сохранив в неприкосновенности то, что объединяло их раньше: дружбу, верность, преданность. И теперь Гвен чувствовала себя равной среди них.

Солнце — оранжевый огненный шар — опускалось за горизонт, но для Дианы и Эрика, для Паскаль, Джона и их ребенка, и, конечно, для Гвен и Роберта закат над Сен-Тропе горел, как заря новой счастливой жизни.

И разве могло быть иначе на вилле «Любовь с первого взгляда»?..