Оруэлл Джордж

Ферма животных

ДЖОРДЖ ОРУЭЛЛ

Ф Е Р М А Ж И В О Т Н Ы Х

Глава 1

Мистер Джонс, владелец фермы "Усадьба", запер курятник на ночь, а лазы под ним закрыть позабыл - слишком он был пьян. Пятно света от фонаря, танцуя по земле, отмечало все извилины пути, по которому прошествовал мистер Джонс через двор к заднему крыльцу. Там он швырнул свои сапоги и, нацедив на кухне последний в этот день стаканчик, добрался, наконец, до постели, в которой давно уже похрапывала миссис Джонс.

Свет в окне спальни погас, и тотчас же в дворовых постройках послышались шум шагов, хлопанье крыльев. Еще днем животное население фермы обошел слух о том, что прошлой ночью старик Майор, премированный белый хряк, видел удивительный сон, о котором он обязательно хочет сообщить всем животным. Было решено собраться в большом амбаре, как только мистер Джонс благополучно уберется на покой.

Старик Майор - так всегда его называли, хотя на выставке он был известен под именем Уиллингдонского Красавца, пользовался на ферме очень большим уважением: каждый готов был пожертвовать часом сна, чтобы услышать его рассказ.

У дальней стены большого амбара, на высоком соломенном ложе, словно на трибуне, возлежал Майор. Свет от фонаря, свисавшего с балки, падал прямо на него. Майору было уже двенадцать лет, и он в последнее время стал немного неповоротлив, но выглядел все еще величественным, а повадку имел мудрую и доброжелательную, несмотря на то, что клыки его никогда не были подпилены. Постепенно амбар начал наполняться животными, которые, войдя, устраивались поудобнее, каждый на свой манер. Первыми пришли все три собаки: Джесси, Блюбелл и Пинчер, а затем свиньи, которые расселись на соломе у самой трибуны. Куры устроились на подоконниках, голуби вспорхнули на стропила, овцы и коровы улеглись вслед за свиньями и в ожидании занялись жвачкой. Обе ломовые лошади, Боксер и Люцерна, вошли одновременно, очень медленно и осторожно ставя свои волосатые огромные копыта, чтобы не задеть случайно какую-нибудь зверушку, укрывшуюся в соломе. Люцерна была добродушная матрона средних кобыльих лет; после четвертого по счету жеребенка ей уже не удалось вполне восстановить фигуру. Боксер громадное животное, почти двухметрового роста, обладал силой, которая сделала бы честь паре обычных лошадей. Из-за белой полосы, вытянутой вдоль носа, морда его имела глуповатый вид, да он и вправду не блистал разумом, но зато пользовался всеобщим уважением за ровный характер и огромную работоспособность. Вслед за лошадьми пришла Мюриэль - белая коза, а затем Бенджамин - осел. Бенджамин был старше всех животных на ферме и отличался самым скверным характером. Говорил он редко и, к тому же, его замечания довольно-таки отдавали нигилизмом. Он говорил, что, мол, Бог дал ему хвост отгонять мух, но он предпочел бы, чтобы не было ни мух, ни хвоста. Лишь он один среди всех животных фермы никогда не смеялся. Если его спрашивали - почему, он отвечал, что не видит вокруг ничего смешного. И, тем не менее, Боксеру он был предан, хотя скрывал это. Воскресенье обычно они проводили вдвоем - паслись бок о бок и молчали.

Едва обе лошади улеглись, как в амбар приковылял недавно осиротевший выводок утят. Покачиваясь и попискивая, они разыскали место, где на них никто не мог наступить. Люцерна устроила нечто вроде загородки, осторожно согнув свою переднюю ногу, и утята, угнездовавшись там, немедленно уснули. В последнюю минуту в амбар мелкими шажками вошла Молли, глуповатая и хорошенькая белая кобылка, которую мистер Джонс запрягал в свою пролетку. Жуя кусок сахара, она улеглась на видном месте, поигрывая белой гривой, чтобы привлечь общее внимание к вплетенным в нее красным лентам. И самой последней вошла кошка, которая по обыкновению постояла, высматривая наиболее теплое местечко, наконец, втиснулась между Боксером и Люцерной и там, довольно мурлыкая, пролежала до самого конца, пропустив мимо ушей почти всю речь Майора.

Все животные фермы были теперь в сборе, за исключением старого Мозеса, ручного ворона, который спал себе на жердочке за дверью господского дома. Убедившись в том, что все собравшиеся удобно устроились и внимательно ждут, Майор прочистил глотку и начал:

- Товарищи, вы уже слышали о странном видении, посетившим меня прошлой ночью. Но об этом я расскажу позднее. Сначала я расскажу вам кое-что. Товарищи, я знаю, мне уже недолго осталось быть с вами. Думаю, что должен поделиться перед смертью теми знаниями, передать вам ту мудрость, которую я сумел приобрести за свою долгую жизнь. Лежа в одиночестве, я имел немало времени для размышления, и могу сказать, что к исходу моих дней понял сущность всей жизни на земле и думы всех обитающих на ней животных. Об этом я и хочу поговорить.

Прежде всего, товарищи, какова, в сущности, наша жизнь? Посмотрите правде в глаза: она изнурительна, несчастлива и коротка. Мы появляемся на свет, пищи нам дается как раз столько, чтобы душа не рассталась с телом, и заставляют нас в то же время трудиться до последнего предела наших сил, а в ту же самую минуту, когда мы становимся нетрудоспособными, нас гнусно и жестоко убивают. Ни одно животное в целой Англии не знает свободы. Жизнь животного - нищета и рабство. Вот неприкрытая правда.

Таков ли естественный порядок вещей в природе? Так ли нища наша страна, что она не в состоянии предоставить достойную жизнь тем, кто населяет ее? Нет, товарищи, тысячу раз нет! Почва Британии плодородна, климат ее благоприятен, страна в состоянии дать пропитание в изобилии гораздо большему числу животных, чем живет в ней ныне. Одна лишь наша ферма могла бы обеспечить дюжину лошадей, двадцать коров, сотни овец - и все бы они жили в радости и достатке, каких сейчас не могут себе вообразить. Отчего же мы продолжаем существовать в столь жалких уловиях? Оттого, что почти все производимое нами крадут люди. Вот в чем корень всех наших трудностей. Название им - Человек. Человек - наш единственный подлинный враг. Удалите человека, и основная причина голода и рабского положения животных будет устранена навеки.

Человек - единственное существо, которое потребляет, но не производит. Человек не дает молока, не несет яиц, он слишком слаб, чтобы тащить плуг, слишком медленно бегает, чтобы ловить зайцев. И, тем не менее, он - господин над всеми животными. Он посылает их на работу, а потом возвращает им от плодов их труда лишь столько, чтобы они не умерли с голода. Остальное же забирает себе. Нашим трудом обрабатывается земля, нашим навозом она удобряется и, тем не менее, ни один из нас не владеет ничем, кроме собственной шкуры. Вы, коровы, которых я сейчас вижу перед собой, сколько тысяч галлонов молока вы дали в этом году? А что сделал человек с этим молоком, которым могли быть выкормлены молодые бычки? До последней капли пошло оно в желудки наших врагов. А вы, куры, сколько яиц снесли вы в этом году - и сколько из них раскрылось под клювиком цыпленка? А ведь все остальное ушло на рынок, чтобы карманы Джонса и его работников наполнились деньгами. А ты, Люцерна, скажи, где четыре жеребенка, выношенные тобою? Они могли бы стать отрадой и поддержкой твоей старости, но были проданы лишь только каждому исполнился год, и ты никогда не увидишь их больше. Четырех жеребят принесла ты в мир, всю жизнь ты трудишься в поле - что ты получила за это, кроме тощей торбы с овсом и деревянного стойла?

И даже то жалкое существование, что мы влачим, не завершается естественно. Я не на свою жизнь жалуюсь - ведь мне еще повезло. Я достиг двенадцатилетнего возраста, у меня было больше четырехсот детей. Это единственная судьба хряка. Но в конце концов ни одно животное не уйдет от острого ножа. Вы, молодые подсвинки, сидящие сейчас передо мной, знайте - каждый из вас изойдет визгом под ножом мясника не позднее, чем через год. К этому последнему ужасу приходим мы все неизбежно - коровы и свиньи, куры и овцы, все без исключения. Даже лошадей и собак ожидает не лучшая участь. Боксер, в тот самый день, когда твои мощные мускулы утратят силу, Джонс пошлет тебя к живодеру, который перережет тебе горло и сварит твое мясо для кормежки гончих собак. А с собаками, которые состарились и потеряли зубы, Джонс поступает просто - кирпич на шею - и в ближайший пруд.

Что же, товарищи, разве не предельно ясно, что все зло в нашей жизни исходит из тирании человеческих существ? Стоит лишь избавиться от человека, и продукты нашего труда станут нашей собственностью. Чуть ли не в один день мы можем стать свободными и богатыми. Что же мы должны сделать? Ну, конечно же, приложить все силы наши, отдаться душой и телом делу свержения человеческой породы. Вот мой завет, товарищи: ВОССТАНИЕ! Я не знаю, когда оно произойдет - быть может, через неделю или через сто лет, но я уверен, так же как в том, что лежу сейчас на соломе, - рано или поздно справедливость восторжествует. Устремите все ваши помыслы к этому на то короткое время, что остается вам прожить. И самое главное, передайте этот мой завет тем, кто придет после вас, чтобы будущее поколение продолжало борьбу до победы!

И помните, товарищи, ваша решимость должна быть непоколебимой. Никакие доводы не должны отвлечь вас от прямого пути. Не слушайте тех, кто скажет вам, что у человека и животного общие интересы, что его процветание означает процветание и для вас. Все это - ложь. Человек не служит ничьим интересам, кроме собственных. Но среди нас, животных, да будет полное единение, полное содружество в общей борьбе. Все люди - наши враги. Все животные - наши друзья!

В этот момент поднялась страшная суматоха. Пока Майор говорил, четверка больших крыс выползла из нор и уселась на задних лапах послушать речь. Собаки, внезапно заметившие зверьков, кинулись к ним, и лишь быстрота, с которой крысы нырнули в нору, спасла их от смерти. Майор поднял копытце, призывая к молчанию.

- Товарищи, - сказал он, - вот вопрос, который надо уладить. Дикие животные: крысы, зайцы - друзья они нам или враги? Давайте проголосуем. Друзья ли нам крысы? Ставлю вопрос на голосование.

Голосование состоялось немедленно, и большинством голосов было решено, что крысы - друзья. Оказалось лишь четверо несогласных: три собаки и кошка, которая, как позднее выяснилось, голосовала "за" с обеими сторонами. Майор продолжал:

- Мне осталось сказать немного. Я повторяю лишь: помните всегда - наш долг враждовать с человеком! Всякий, кто передвигается на двух ногах - враг. Все четвероногие и крылатые - друзья. И запомните - сражаясь с человеком, мы не должны перенимать его обычаев. Даже победив его, мы не должны унаследовать его пороки. Ни одно животное не должно жить в доме, спать в кровати, носить одежду, пить алкогольные напитки, курить табак, прикасаться к деньгам, заниматься торговлей. Все обычаи человека - зло. И превыше всего - ни одно животное не смеет убить другое животное. Все животные равны!

А теперь, товарищи, я расскажу вам, что привиделось мне прошлой ночью. Описать это полностью я не в состоянии. Я увидел Землю, какой она будет, когда Человек исчезнет. И я вспомнил давным-давно позабытое. Много лет назад, когда я был еще совсем маленьким поросенком, моя мама и другие матки певали одну старую песню, из которой знали лишь три первых слова. Мотив я помнил в детстве, но давно забыл. И прошлой ночью во сне я вспомнил его. Более того, и слова песни вспомнились мне. Я уверен, что эту песню пели все животные в древности, что слова ее были просто утрачены много поколений назад. Сейчас я спою вам эту песню, товарищи. Я стар, и голос у меня сиплый, но когда я передам вам мотив, вы сами споете лучше. Песня называется "Звери Англии".

Старик Майор откашлялся и начал петь. Голос его и вправду звучал сипло, но пел он довольно хорошо. Мотив был бодрый и волнующий (нечто среднее между мелодиями "Клементина" и "Ла Кукарача"). Слова были такие:

Звери Англии и Ирландии,

Звери всех стран и климатов,

Внемлите радостным моим вестям

О золотом грядущем веке.

Рано или поздно день придет:

Свергнут будет тиран человек,

И плодоносные поля Англии

Одни лишь звери будут топтать.

Исчезнут кольца, что дырявят наши носы,

И упряжь, что тяготит наши спины,

Навек заржавеет уздечка и шпора,

Никогда больше не щелкнет кнут.

Богатства, которых не представить,

Пшеница и просо, ячмень и овес,

Клевер, горох, фасоль

Станут нашими в этот день.

Ярко засияют поля Англии,

Чище станут ее воды,

И нежнее подует ветерок

В день нашей свободы.

Глава 2

Три ночи спустя Майор мирно скончался во сне. Тело его было зарыто у изгороди.

Случилось это в начале марта. В следующие три месяца на ферме непрерывно разрасталось тайное движение. После речи Майора наиболее смышленые животные увидели мир по-новому. Не зная, когда ожидать Восстания, не имея уверенности в том, что оно произойдет при их жизни, животные, тем не менее, отчетливо осознавали свой долг - готовиться к нему. Работа по организации масс пришлась, естественно, на долю свиней, которые, по общему признанию, были наиболее разумными среди животных. Наиболее выдающимися из них были два молодых хряка: Снежок и Наполеон, которых м-р Джонс выращивал на продажу. Единственный беркширец на ферме, крупный, довольно свирепого вида Наполеон был молчалив, но, как всем было известно, умел добиваться своего. Снежок был гораздо более живым, разговорчивым и изобретательным, но считалось, что по глубине характера он уступает Наполеону. Остальные кабанчики были кастраты. Наиболее известным среди них был маленький жирный Пискун - сильно округленные щечки, поблескивающие глазки, пронзительный голосок, короткие ножки. В умении вести беседу не было ему равных. Его манера подергивать хвостиком, покачиваясь из стороны в сторону во время крупного спора, была необычайно убедительна. Свиньи поговаривали, что Пискун вполне способен в споре превратить черное в белое.

Эти трое, разработав учение старика Майора, создали целое философское направление, которому и дали имя Анимализма. Почти каждую ночь, сразу после того, как м-р Джонс укладывался спать, они проводили в амбаре секретные совещания, на которых разъясняли другим основы Анимализма. В самом начале им пришлось столкнуться с глупостью и безразличием. Некоторые животные даже помнили долг верности м-ру Джонсу, которого называли "Хозяин", и высказывали примитивные мысли вроде того, что "м-р Джонс нас кормит, и если его не будет, то все мы умрем с голоду". Другие спрашивали: "Какое мне дело до того, что произойдет после нашей смерти?" или "Если это восстание все равно должно произойти, то какая разница, будем мы стремиться к нему или нет?" Свиньям приходилось преодолевать громадные трудности, дабы заставить сомневающихся понять, что такие речи противоречат духу Анимализма. А самые глупые вопросы задавала белая кобылка Молли. Первое, о чем она спросила Снежка: "А сахар после Восстания будет?" - "Нет, - твердо ответил Снежок, - мы не можем изготовить сахар на ферме. К тому же, ты не нуждаешься в сахаре. У тебя будет вдоволь овса и сена". - "А ленты в гриву мне можно будет заплетать?" - спросила Молли. "Товарищи, - отвечал Снежок, - поймите, что ленты, которые так любит Молли, знак рабства. Неужели непонятно, что свобода дороже лент?" Молли выразила согласие, но прозвучало оно не очень убедительно.

Еще труднее было свиньям бороться против лживых басен, которые распространял Мозес, ручной ворон. Ворон, любимчик м-ра Джонса, шпион и сплетник, был к тому же ловким говоруном. Он утверждал, что ему известно о существовании таинственной страны, называемой Леденцовая гора, куда попадают все животные после смерти. По словам Мозеса, эта страна находится где-то в небесах, сразу за тучами. На Леденцовой горе воскресенье семь раз в неделю, клевер в цвету - круглый год, рафинад и тминные хлебцы растут прямо на изгородях. Животные, правда, терпеть не могли Мозеса, который лишь болтал, но никогда не трудился, однако в Леденцовую гору кое-кто поверил, и свиньям пришлось долго убеждать легковерных в том, что такого места не существует.

Самыми преданными учениками свиней оказались тяжеловозы - Боксер и Люцерна. Им обоим было трудно самостоятельно все продумать, но однажды признав свиней своими учителями, они впитывали все, что им говорилось и затем передавали это простыми словами другим животным. Они неукоснительно посещали секретные собрания в амбаре и первыми заводили "Звери Англии", когда заканчивалось очередное собрание. Случилось так, что Восстание произошло гораздо быстрее и легче, чем предполагалось. В прошлые времена м-р Джонс хозяйствовал дельно, хоть и круто, но в последнее время вступил на скверную дорожку. Он сильно упал духом, потеряв много денег в результате неудачного судебного процесса, и теперь постоянно предавался неумеренным возлияниям. По целым дням он сидел в качалке на кухне, читал газеты, отхлебывая из стаканчика и время от времени скармливая Мозесу корочки, вымоченные в пиве. Люди его распустились и обленились, поля заросли сорняками, крыши строений прохудились, покривились изгороди, исхудали животные.

Пришел июнь, и трава почти созрела для косовицы. На Иванов день (а пришелся он на субботу) м-р Джонс поехал в Уиллингдон и напился там в "Красном льве" до такой степени, что приплелся домой лишь в воскресенье к полуночи. Работнички его рано утром подоили коров и пошли охотиться на зайцев, не дав себе труда покормить животных. Вернувшись домой, м-р Джонс сразу же повалился на кушетку и, закрыв лицо иллюстрированным журналом, захрапел. Животные остались некормленными. Наконец терпение их истощилось. Одна из коров прошибла рогом дверь амбара, и все животные принялись кормиться самостоятельно. Только тогда и проснулся м-р Джонс. В следующий момент он и его работники кинулись к амбару. Кнуты засвистели во всех направлениях. Этого голодные животные уже не смогли выдержать. В одном порыве, без всякого предварительного сговора, набросились они на своих мучителей. На Джонса и его людей внезапно посыпались толчки, щипки, удары, укусы, - справиться с этим было немыслимо. Люди никогда не видели, чтобы их животные вели себя подобным образом. Внезапный бунт безответных существ, которых они привыкли стегать и обижать сколько заблагорассудится, напугал людей чуть ли не до потери разума. Почти тотчас они оставили попытки обороняться и побежали. Спустя минуту вся пятеро мчались во весь дух по тропинке прямо к большой дороге, а за ними неслась толпа торжествующих животных. Миссис Джонс, выглянув из окна спальни, сразу же поняла, что происходит, и спешно побросала кое-что из вещей в саквояж и ускользнула с фермы другой дорогой. Мозес спрыгнул со своей жердочки и, громко каркая, затрепыхался вслед. Между тем животные преследовали Джонса и его людей до самой дороги, а затем захлопнули за ним тяжелые ворота. Вот так все и вышло. Не успели животные осознать случившегося, как Восстание завершилось - Джонс был изгнан, и ферма "Усадьба" оказалась в их власти.

В первые минуты животные никак не могли поверить своему счастью. Они начали с того, что всем отрядом прогалопировали вдоль границ фермы, словно хотели убедиться в том, что ни одно человеческое существо не прячется в закоулках. Потом все вместе помчались к постройкам, чтобы уничтожить следы ненавистного царства Джонса. Они взломали кладовую при конюшне: мундштуки, хомуты, цепи для собак, безжалостные ножи, которыми Джонс кастрировал кабанов и баранов, - все полетело в колодец. Вожжи, уздечки, шоры, унизительные торбы для кормежки были брошены в костер, где жгли мусор. Туда же швырнули кнуты. Все присутствующие ошалели от восторга, глядя на пылающие кнуты. А Снежок бросил в костер и ленты, которыми обычно украшали гривы и хвосты лошадей в базарные дни.

- Ленты, сказал он, - следует приравнять к одежде, которая отличает людей от нас. Все животные должны ходить голыми.

Услышав это, Боксер принес маленькую соломенную шляпку, которую носил летом, чтобы мухи не залезали ему в уши, и кинул ее в огонь.

Очень скоро животные разрушили все, что напоминало им о м-ре Джонсе. Затем Наполеон снова повел их к амбару и каждому задал двойную порцию кукурузы, а собакам дал по две галеты. Потом спели "Звери Англии" от начала до конца семь раз подряд, а потом расположились на ночлег. Спали они в эту ночь, как никогда.

На рассвете все проснулись, как обычно, но, вспомнив сразу же о замечательном событии, выбежали на пастбище. В отдалении располагался небольшой холм, с которого хорошо была видна вся территория фермы. Животные взбежали на вершину холма и осмотрели окрестности. Все, что видели они вокруг в ясном свете утра, принадлежало им. Эта мысль вселила в них такой восторг, что они понеслись во всю прыть по кругу, время от времени высоко подпрыгивая, чтобы дать выход своему возбуждению. Они катались по траве, захватывая ее губами, наслаждались ее сладостным летним соком. Они взрывали комки черной земли и, дрожа, вдыхали ее аромат. Затем они пустились в торжественный обход фермы. Онемев от восхищения, созерцали ее пахотные земли, луг, сад, пруд, рощу. Они видели все как будто впервые и никак не могли поверить, что это принадлежит им одним.

Потом они потянулись назад, к постройкам, и в молчании остановились у жилого дома. Хотя и он теперь принадлежал им, но зайти было странно. Однако после минутного колебания Снежок и Наполеон толкнули дверь, и все животные вошли в дверь один за другим, ступая с величайшей осторожностью, чтобы не повредить чего-нибудь. На цыпочках они шли из комнаты в комнату, понизив голоса до шепота, взирая на предметы немыслимой роскоши: кровати с перинами, зеркала, кушетку, набитую волосом, брюссельский ковер, литографию с изображением королевы Виктории над камином в гостиной. Они уже были у лестницы, когда кто-то заметил, что нет Молли. Возвратившись, они обнаружили Молли в лучшей спальне дома. Взяв со столика миссис Джонс голубую ленту, Молли приложила ее к плечу и с глупейшим кокетством рассматривала себя в зеркало. Ей сделали резкий выговор. Все покинули дом. Несколько окороков, висевших в кухне, были вынесены наружу для погребения, бочонок пива, стоявший в кладовой, Боксер расщепил одним ударом копыта. Но больше они в доме ничего не тронули. Тут же единогласно приняли резолюцию: сохранить дом как музей. Все согласились с тем, что никогда ни одно животное жить в доме не должно.

После завтрака Снежок и Наполеон снова собрали животных.

- Товарищи, - сказал Снежок, - сейчас половина шестого, весь день впереди. Сегодня мы начинаем уборку сена. Но есть вопрос, который следует решить прежде всего.

И свиньи рассказали всем, что за последние три месяца научились читать и писать по старому букварю, принадлежащему некогда детям м-ра Джонса, а потом выброшенному на свалку. Наполеон послал за белой и черной красками и подвел всех к тяжелым воротам, отгораживающим ферму от дороги. Затем Снежок (именно он лучше всех владел искусством письма) зажал в копытце кисть, закрасил на арке ворот слова "Ферма Усадьба" и вместо них вывел "Ферма Животных". Так должна был отныне называться ферма. И снова все отправились к постройкам. Наполеон и Снежок послали за лестницей, которую по их указанию приставили к задней стенке большого амбара. Они объявили, что благодаря исследованиям, проведенным за последние три месяца, свиньям удалось свести принципы Анимализма к семи Главным Заповедям. Теперь эти заповеди будут вечно верны. С заметным трудом (нелегко свинье сохранять равновесие, стоя на лестнице) Снежок забрался наверх и принялся за работу. А Пискун, стоя на несколько ступенек ниже, держал для него горшок с краской. Семь заповедей были начертаны на шершавой стене большими белыми буквами, чтобы их можно было прочесть, даже стоя в тридцати метрах от стены. Они гласили:

1. ВСЯКИЙ, КТО ХОДИТ НА ДВУХ НОГАХ - ВРАГ.

2. ВСЯКИЙ ЧЕТВЕРОНОГИЙ ИЛИ КРЫЛАТЫЙ - ДРУГ.

3. НИ ОДНО ЖИВОТНОЕ ДА НЕ НОСИТ ОДЕЖДЫ.

4. НИ ОДНО ЖИВОТНОЕ ДА НЕ СПИТ В КРОВАТИ.

5. НИ ОДНО ЖИВОТНОЕ ДА НЕ ВКУСИТ СПИРТНОГО.

6. НИ ОДНО ЖИВОТНОЕ ДА НЕ УБЬЕТ ДРУГОЕ ЖИВОТНОЕ.

7. ВСЕ ЖИВОТНЫЕ РАВНЫ.

Все было написано очень аккуратно, лишь слово "друг" написалось "дург", да одно "и" оказалось перевернутым. А в остальном орфография была безупречной. Для безграмотных Снежок прочел написанное вслух. Все животные кивали головами, выражая полнейшее согласие, а самые умные тут же начали заучивать Заповеди наизусть.

- А теперь, товарищи, - вскричал Снежок, отбрасывая кисть, - на луг! Пусть будет делом чести для нас убрать сено быстрее, чем убирали Джонс и его люди.

Но в этот момент три коровы, которые уже давно заметно беспокоились, громко запротестовали. Их не доили уже 24 часа, и каждой из них казалось, что вымя у нее вот-вот лопнет. Немного поразмыслив, свиньи послали за ведрами и подоили коров довольно успешно, так как их копыта оказались хорошо приспособленными к этой работе. Вскоре пять подойников наполнились парным молоком, на которое многие животные взирали с немалым интересом.

- А что будет с молоком? - спросил кто-то.

- Джонс иногда подмешивал нам молоко в сечку, заметила одна из кур.

- Что нам до молока, товарищи! - воскликнул Наполеон, загораживая своим корпусом ведра. - О нем позаботятся. Сенокос важнее. Товарищ Снежок проводит вас. Вперед, товарищи! Сено ждет!

И животные отправились на луг начинать уборку сена, а вернувшись вечером, заметили, что молоко исчезло.

Глава 3

Сколько пота пролили они, убирая сено! Но все старания были вознаграждены - урожай оказался еще богаче, чем они надеялись.

Труд был нелегким: все инструменты предназначались для человеческих существ, а не для животных - любое орудие было устроено с расчетом на свободную пару конечностей, а ведь ни одно животное не могло работать, стоя на задних ногах. Но замечательная изобретательность свиней помогла избежать всех трудностей. Что же касается лошадей, то, зная каждый дюйм поля, они сумели справиться с косьбой и уборкой сена куда лучше, чем это когда-нибудь удавалось Джонсу и его людям. Свиньи хоть и не работали физически, направляли и досматривали труд остальных. Было вполне естественно, что, владея высшим знанием, они приняли на себя руководство. Боксер и Люцерна сами впряглись в косилку и грабли (никаких уздечек и вожжей теперь, конечно, не требовалось) и двигались безостановочно, делая круг за кругом, а свинья, шагая за ними, призывала: "Эгей, товарищи, вперед" или: "Гоп-гоп, назад, товарищи!" - смотря по тому, что требовалось. И все животные, до самых ничтожных, трудились над ворошением сена и сбором его в копны. Даже куры и утки сновали взад и вперед под палящим солнцем, перенося в клювах маленькие пучки травы. В итоге уборка была закончена на два дня раньше, чем при Джонсе. К тому же урожай оказался богаче, чем когда-либо. Ничто не пропало - куры и утки высмотрели и собрали все, до последнего стебелька. И ни одно животное не украло ни одну-единственную жвачку. Все лето работа на ферме шла, как часы. Животные были счастливы. Такого счастья они никогда себе не представляли. Каждая частица пищи составляла остро осознанное наслаждение, ибо это была их собственная еда, своим трудом и для самих себя добытая, а не та, что скупо отмерялась им рукой хозяина. Теперь, когда не было этих паразитов - людей, еды для всех стало больше. И отдыхать удавалось дольше, несмотря на неопытность большинства работающих.

Много трудностей испытывали животные. Так, к осени, когда они убрали пшеницу, им пришлось вымолачивать ее по-старинке, ногами, выдувая мякину собственным дыханием - на ферме не было молотилки. Но свиньи с помощью своего разума и Боксер - с помощью своих громадных мышц - всегда выручали. Боксер заслужил всеобщее восхищение. Он и при Джонсе работал много, а теперь - за троих. Временами казалось, что всю работу на ферме выносил он один на своих могучих плечах. С утра до ночи он толкал и тащил грузы, всегда оказываясь там, где работа была всего тяжелее. С одним петухом Боксер условился, что тот будет поднимать его на полчаса раньше, чтобы он мог по собственному выбору сделать что-нибудь особенно необходимое до того, как начнется обычный трудовой день. Его ответом на любую проблему, любую неожиданную трудность было: "Работать побольше!". Таков был его личный девиз.

Каждый трудился по способностям. Так, куры и утки спасли для урожая пять бушелей пшеницы, подобрав рассыпавшиеся по земле зерна. Никто не воровал, никто не ворчал, что мало корма; почти совсем исчезли ссоры, драки, зависть, бывшие раньше привычными чертами жизни на ферме. Никто не отлынивал от работы. Во всяком случае, почти никто. Молли, правда, вставала по утрам неохотно, да и уходила с поля рановато на том основании, что нельзя же работать, когда тебе в копыто забился камень. Да и поведение кошки было странное. Все вскоре заметили, что как только начиналась работа, кошка исчезала неведомо куда. Она пропадала часами, появляясь с невинным видом лишь в часы кормежки да под вечер, когда работа кончалась. Но у нее всегда имелись столь убедительные мотивировки и мурлыкала она так нежно, что не верить в ее добрые намерения попросту было немыслимо. Старый Бенджамин, осел, казалось, совершенно не переменился. И после Восстания он работал все так же медленно и независимо, как и во времена Джонса, никогда не отлынивая и никогда не вызываясь добровольцем на дополнительную работу. О Восстании и его результатах он высказываться не пожелал, а когда его спрашивали, не стал ли он счастливее с исчезновением Джонса, Бенджамин отвечал лишь: "Ослы живут долго, ведь никто из вас еще никогда не видел мертвого осла", - и остальным приходилось довольствоваться этим загадочным ответом.

По воскресеньям не работали. После завтрака, который в этот день полагался на час позднее, приступали к церемонии, соблюдавшейся неукоснительно. Сначала - подъем флага. Снежок нашел на складе старую зеленую скатерть, принадлежавшую некогда миссис Джонс, и нарисовал на ней белой краской рог и копыто. Этот флаг олицетворял зеленые поля Англии, а рог и копыто означали будущее Республики Животных, которая придет на смену государству людей, когда власть человеческой расы будет окончательно свергнута. После подъема флага все животные шли в большой амбар на общее собрание, которое называлось Совещанием. Здесь обсуждались планы работ на будущую неделю, предлагались и обсуждались различные проекты, принимались решения. Как правило, предлагали свиньи. Другие животные умели голосовать, но собственных решений придумать не могли. Наиболее активными в обсуждении были всегда Снежок и Наполеон. Было замечено, однако, что эти двое никогда и ни в чем между собой не соглашались: какое бы предложение ни внес один из них, другой обязательно ему противоречил. Даже когда было решено, что маленькая лужайка за садом должна быть предоставлена тем животным, которые по старости уже не могли работать, - против этого возражать было невозможно, начался бурный спор о пенсионном возрасте для каждого вида животных. Совещание всегда заканчивалось пением "Звери Англии", а остальная часть дня посвящалась отдыху.

Бывшую кладовую в большой конюшне свиньи сделали своей штаб-квартирой. По вечерам они изучали здесь кузнечное дело, плотничали, осваивали другие необходимые ремесла - все по книгам, принесенным из большого дома. Снежок занялся также организацией животных, создавая группы, которые называл Анимальными Комитетами. В этом деле он был неутомим. Для кур он создал Яйценосный Комитет, для коров Лигу Чистых Хвостов. Комитет переподготовки диких товарищей был организован для приручения крыс и зайцев. Среди овец он затеял движение под лозунгом: "Дадим самую белую шерсть", и так далее. В том числе были учреждены курсы по ликвидации неграмотности. Но все эти затеи в большей части оказались несостоятельны. Так, попытки приручить диких животных провалились сразу. Дикие товарищи вели себя точно так же, как и раньше, и когда по отношению к ним проявляли щедрость, они попросту бессовестно пользовались ею. К Комитету Переподготовки присоединилась кошка и в течение нескольких дней работала очень активно. Однажды ее видели на крыше, где она вела беседу с ласточками, сидевшими в почтительном отдалении. Кошка объясняла ласточкам, что теперь все животные - друзья, и что любая птица может, если пожелает, сидеть на ее, кошкиной, лапе, как на жердочке. Но ласточки продолжали соблюдать дистанцию.

Зато курсы по ликвидации неграмотности пользовались огромным успехом. К осени почти все животные на ферме овладели до некоторой степени грамотой. Свиньи умели превосходно читать и писать. Собаки освоили чтение довольно хорошо, но кроме Семи Заповедей никакое чтение их не интересовало. Коза Мюриэль могла читать чуть лучше, чем собаки, и иногда по вечерам читала вслух отрывки из газет, найденные на мусорной куче. Бенджамин читал не хуже любой свиньи, но никогда не демонстрировал свое умение. И вообще, говаривал он, неизвестно, существует ли что-либо, достойное чтения. Люцерна целиком выучила алфавит, но складывать слова не научилась. Боксер дальше "Г" не продвинулся. Он вычерчивал в пыли, осторожно двигая громадным копытом, буквы А, Б, В, Г, а затем стоял, глядя на них, заложив уши, изредка встряхивая чубом, падавшим ему на лоб, и изо всех сил старался запомнить, что же дальше, но это никогда ему не удавалось. Правда, бывали случаи, когда ему удавалось овладеть буквами Д, Е, Ж, З, но к тому времени, когда он запоминал их, забывались А, Б, В, Г. В конце концов он решил удовлетвориться первыми четырьмя буквами алфавита и ежедневно, один или два раза, писал их в пыли, чтобы освежить в памяти. Молли категорически решила выучить те пять букв, из которых состоит ее имя. Она аккуратно выкладывала эти буквы из веточек, затем украшала свою работу цветами и любовалась, прохаживаясь вокруг. Все остальные животные дальше "А" не продвинулись. Оказалось, что овцы, куры, утки - словом, наиболее глупые животные, не сумели выучить наизусть Семь Заповедей. После долгих размышлений Снежок пришел к выводу, что Семь Заповедей могут быть сведены к одному изречению, а именно: "ЧЕТЫРЕ НОГИ ХОРОШО, ДВЕ НОГИ - ПЛОХО", так как здесь, по-видимому, содержался основной принцип Анимализма. Кто усвоит его прочно и глубоко, будет надежно защищен от человеческого влияния. Птицы сначала возражали, так как им казалось, что и они относятся к двуногим, но Снежок доказал им, что это не так:

- Крыло птицы, товарищи, есть орган перемещения в пространстве, но не орган хватания и управления вещами. Следует поэтому рассматривать его как ногу. Отличительным же признаком человека является рука - инструмент, с помощью которого он творит зло.

Птицы не совсем поняли сложное объяснение, но тем не менее, удовлетворились им, после чего все неспособные к грамоте животные принялись учить новое изречение на память.

"Четыре ноги - хорошо, две ноги - плохо", - было написано на задней стене амбара повыше Семи Заповедей и более крупными буквами. Усвоив изречение, овцы сильно пристрастились к нему и часто, лежа на пастбище, они все вдруг начинали блеять: "Четыре ноги - хорошо, две ноги плохо". Это продолжалось часами, и никогда им не надоедало.

Наполеон не принимал никакого участия в Комитетах, организуемых Снежком. Как он говорил, подготовка молодых намного важнее, чем какое бы то ни было обучение взрослых. Случилось так, что вскоре после уборки сена ощенились сразу и Джесси, и Блюбелл, принеся вдвоем девять крепких щенят. Как только матери вылизали щенков, Наполеон забрал их, уверив матерей, что будет лично следить за воспитанием малышей. Он поместил щенков на чердак, куда можно было забраться только по лестнице из большой кладовой. Они оказались в такой изоляции, что вскоре все позабыли об их существовании.

Тайна постоянного исчезновения молока скоро раскрылась. Выяснилось, что молоко свиньи ежедневно подмешивали в свое пойло. Уже созревали ранние сорта яблок, и трава в саду была усеяна опавшими. Подразумевалось само собой, что яблоки будут распределены между всеми поровну. Однажды вышел приказ собирать все паданцы и нести в большую кладовую, - для того, чтобы свиньи кормились ими. Некоторые животные перешептывались по этому поводу, но протестовать не было смысла - все свиньи были вполне согласны, что с яблоками поступить следовало именно так, даже Снежок и Наполеон в этом случае не спорили. Пискуна послали сделать необходимые разъяснения.

Товарищи! - вскричал он, - ведь не вообразили же вы, что мы, свиньи, поступаем так из-за эгоизма, используя наше руководящее положение? На самом деле многие из нас не любят ни молоко, ни яблоки. Лично я их терпеть не могу. Единственная цель, которую мы преследуем, потребляя эту пищу, - сохранить наше здоровье. Молоко и яблоки - это доказано наукой, товарищи, - содержат вещества, совершенно необходимые для здоровья свиней. Ведь мы, свиньи, работники умственного труда. Все руководство, вся организация работы фермы зависит от нас. Днем и ночью заботимся мы о вашем благосостоянии. ДЛЯ ВАС мы пьем молоко и едим эти яблоки. Знаете ли вы, что произойдет, если свиньи не смогут выполнять свой долг? Вернется Джонс! Да, вернется Джонс! Но я уверен, товарищи! - крикнул Пискун, покачиваясь из стороны в сторону и подергивая хвостиком, - я уверен, что среди нас нет никого, кто желал бы возвращения Джонса?!

Ну, уж в этом-то животные были абсолютно уверены возвращения Джонса не желал никто. Представленное в таком свете дело казалось предельно ясным. Было абсолютно ясно, что доброе здоровье свиней имеет колоссальное значение. Поэтому без дальнейшего обсуждения все согласились в том, что молоко и опавшие яблоки (а также и основной урожай яблок, когда он будет собран) должны быть представлены в исключительное пользование свиней.

Глава 4

К концу лета известие о событиях на "Ферме Животных" обошло все страны. Снежок и Наполеон ежедневно рассылали стайки голубей, которым было поручено установить контакт с животными на соседних фермах, передать им историю Восстания и обучить песне "Звери Англии".

Мистер Джонс провел большую часть лета в питейной "Красного Льва" в Уиллингдоне, жалуясь каждому, кто хотел его слушать, на чудовищную несправедливость, жертвой которой он стал - с собственной земли его изгнала толпа подлых скотов. Остальные фермеры вообще сочувствовали ему, но никакого желания оказать ему помощь не выражали. В глубине души каждый надеялся обратить несчастье Джонса себе на пользу.

Для "Фермы Животных" большой удачей оказалось то, что два самых близких ее соседа постоянно враждовали между собой. Владения одного из них - "Фоксвуд" - большая, но запущенная ферма со старомодным оборудованием, истощенными пастбищами и уродливо покосившимися изгородями кое-где уступало даже вторжению леса. Владелец ее, м-р Пилкингтон, человек легкого нрава, фермер-джентльмен, почти все свое свободное время отдавал охоте или рыбной ловле - в зависимости от сезона. Вторая ферма - "Пинчфилд" - была меньше по размерам и содержалась лучше. Ее хозяин, м-р Фредерик, человек прижимистый и расчетливый, затевал судебные дела и имел репутацию безжалостного деляги. Эти двое не любили друг друга до такой степени, что им трудно было прийти к какому-нибудь соглашению, даже в интересах защиты от общего врага. Тем не менее, оба они были сильно напуганы бунтом на "Ферме Животных" и очень старались не допустить, чтобы их собственные животные узнали об этом. Сначала они делали вид, что мысль о возможности самоуправления на "Ферме Животных" кажется им просто смешной. Вся затея провалится через две недели - говорили они. Ими был пущен слух, что на ферме "Усадьба" (они упорно называли ее так, название "Ферма Животных" они не терпели) животные постоянно дрались между собой, и, к тому же, вот-вот подохнут с голоду. Однако время шло, а животные с голоду не подыхали, и Фредерик с Пилкингтоном, переменив пластинку, заговорили об ужасном падении нравов на "Ферме Животных". Они утверждали, что там процветает каннибализм, что животные пытают друг друга раскаленными подковами, и что самки у них общие. "Вот что происходит, когда попирают законы Природы", - говорили Пилкингтон и Фредерик.

Между тем, никто не верил эти рассказам вполне. Слухи о замечательной ферме, с которой были изгнаны человеческие существа, и где животные сами управляют своими делами, ходили по округе, но сведения передавались в искаженном виде. В течение этого года волна беспокойств и беспорядков прокатилась по всей округе. Быки, которые всегда вели себя разумно, внезапно бесились, овцы прорывались сквозь изгороди и набрасывались на лакомый клевер, коровы опрокидывали подойники, вышколенные скакуны останавливались перед препятствием, как вкопанные, перебрасывая всадника через преграду. И, главное, мотив и слова песни "Звери Англии" стали известны повсеместно. Песня распространялась с потрясающей быстротой. Человеческие существа приходили в неистовство, услышав эту песню, хоть и делали вид, что не представляют себе, как даже животные могут петь подобную чушь. Каждое животное, застигнутое при пении этой песни, подвергалось порке. И все же невозможно было заставить песню умолкнуть. Скворцы высвистывали ее, сидя на оградах, голуби ворковали ее среди дубов. Она вплеталась в перестук кузнечных молотов и перезвон церковных колоколов. Когда люди слышали ее, они втайне дрожали, чуя в этой песне пророчество своей грядущей погибели.

В самом начале октября, когда пшеница была убрана, сложена и частично обмолочена, вихрем примчалась стайка голубей, спикировала, опустилась на двор фермы. Голуби были невероятно возбуждены. Они сообщили, что Джонс и все его люди, да еще полдюжины других из Фоксвуда и Пинчфилда, уже миновали тяжелые ворота и движутся по дорожке прямо к ферме. Все они несут палки, а в руках у Джонса, шагающего впереди всех, ружье. Ясно - они хотят снова захватить ферму.

Возможность вторжения предвиделась давно, и все необходимые приготовления были сделаны. Снежок, изучивший по найденной в доме старой книге все походы Юлия Цезаря, возглавил оборону. Он быстро отдал все необходимые распоряжения, и через несколько минут каждый занял свой пост.

Как только люди приблизились к строениям Фермы, Снежок предпринял первую контратаку. Все голуби, числом тридцать пять, принялись летать над головами людей, испражняясь на них с воздуха, и в то время, как люди закрывались от голубей, гуси выскочили из-за забора, за которым прятались, и стали щипать людей за пятки и ляжки. Но это был лишь отвлекающий маневр, предпринятый, чтобы внести беспорядок во вражеский стан. Люди без труда отогнали птиц палками. Снежок бросил вперед вторую линию. Но и на этот раз люди, вооруженные палками и в подкованных сапогах, одолели контратакующих. Внезапно после пронзительно визга - сигнала к отступлению, поданного Снежком, животные повернули назад и сквозь калитку помчались во внутренний двор.

Люди торжествующе закричали и в беспорядке кинулись вслед за ними. Именно этого и добивался Снежок. Как только люди оказались в глубине двора, три лошади, три коровы и все остальные свиньи, лежавшие в засаде за коровником, внезапно появились в тылу людей, отрезав им путь к отступлению. И тогда Снежок дал сигнал к настоящей атаке. Он первым кинулся на Джонса. Тот, увидев атакующего хряка, поднял ружье и выстрелил. Дробь прочертила кровавые полосы на спине Снежка, а овца, бежавшая за ним, упала замертво. Ни на мгновение не замедляя бег, Снежок врезался всеми своими 95 килограммами в колени врага. Джонс отлетел на кучу навоза, а ружье вырвалось у него из рук и упало в сторону. Самое устрашающее зрелище являл собой Боксер, который встал на дыбы и, подобно боевому жеребцу, поражал врагов передними коваными копытами. Первым же ударом он расшиб череп конюху из Фоксвуда, и тот, бездыханный, упал в грязь. Увидев это, часть людей обратилась в бегство, бросив палки. Тотчас паника охватила и остальных, и животные погнали людей по двору, поддевая рогами, кусая, лягая, топча... Таким образом, через пять минут после вторжения человеческие существа позорно отступили той же дорогой, что и пришли, преследуемые по пятам гусями, которые шипели на них и хватали за икры.

Животные снова собрались вместе. Все были страшно возбуждены, каждый старался перекричать остальных, повествуя о своих действиях во время сражения. Тут же было организовано импровизированное празднество. Подняли флаг, несколько раз пропели "Звери Англии", устроили торжественные похороны убитой овцы, посадив на свежей могиле куст шиповника. Снежок произнес речь, призвав всех животных быть готовыми, если понадобится, отдать жизнь за "Ферму Животных".

Животные единогласно решили учредить военный орден "Герой животных 1 степени" и тут же дали эту награду Снежку и Боксеру. Учрежден был также орден "Герой животных 2 степени", которым посмертно наградили убитую овцу.

Много спорили о том, какое имя дать выигранному сражению. Решено было назвать его "Битва при Коровнике", так как именно в этом месте засада обрушилась на врага. Отыскали в грязи ружье, принадлежавшее м-ру Джонсу, принесли из жилого дома патроны; ружье установили как пушку и решили палить из него дважды в год - 12 октября, в годовщину Битвы при Коровнике, и в Иванов день - годовщину Восстания.

Глава 5

По мере приближения зимы Молли вела себя все хуже. Она стала регулярно опаздывать на работу, оправдываясь тем, что проспала, жаловалась на непонятные боли (хотя аппетит по-прежнему у нее был прекрасный). Под любым предлогом она убегала с работы к пруду, где подолгу простаивала, глупейшим образом уставясь в собственное отражение. Ходили слухи и о более серьезных происшествиях. Однажды, когда Молли с блаженным видом вошла во двор, Люцерна отвела ее в сторону.

- Молли, - сказала она, - я должна поговорить с тобой серьезно. Сегодня утром я видела, как ты смотрела через забор, отделяющий "Ферму Животных" от Фоксвуда. Я была далеко, но почти уверена, что ты позволяла говорить с тобой и даже гладить твой нос человеку. Что это значит, Молли?

- Неправда! Он меня не гладил! Я ничего ему не позволяла! - закричала Молли, отворачиваясь и ковыряя копытом землю.

- Молли, посмотри мне в глаза. Даешь ли мне честное слово, что этот человек не гладил тебя по носу?

- Это неправда! - повторила Молли, но посмотреть Люцерне в глаза не смогла. Затем она отвернулась и ускакала в поле.

Тогда Люцерну осенило. Никому ничего не говоря, она пошла к стойлу Молли и переворошила там сено. В укромном месте под сеном лежала кучка рафинада и несколько пучков разноцветных лент.

Спустя три дня Молли исчезла. Несколько недель о ее местопребывании ничего не было известно, а затем голуби сообщили, что видели ее в Уиллингдоне. Она была запряжена в черно-красную коляску, стоявшую у трактира. Жирный круглолицый человек в широких галифе и в гетрах, похожий на трактирщика, гладил ее по носу и кормил кусковым сахаром. Грива ее была аккуратно подстрижена, в челку вплетена пурпурная лента. Она выглядела очень довольной. Больше животные не упоминали имени Молли.

Морозы в январе установились жестокие. Земля стала твердой, как железо, и в поле ничего делать было нельзя. Проводились многочисленные совещания в амбаре. Свиньи занялись планированием работ на следующий сезон. К этому времени всеми было признано, что свиньи, как наиболее умные животные, должны принимать решения по всем главным вопросам, но эти решения должны быть затем ратифицированы большинством голосов на общем собрании. Такой порядок был вполне удовлетворительным, не будь постоянных споров между Снежком и Наполеоном. Эти двое спорили по любому поводу, представляющему малейшую возможность для спора. Когда один предлагал посеять больше ячменя, можно было не сомневаться, что другой тут же потребует увеличить посевы овса, а если другой говорил, что данное поле отлично подходит, например, для капусты, первый объявлял его непригодным ни для чего, кроме свеклы. Каждый имел своих последователей, и споры иногда становились очень бурными. На Совещаниях Снежок часто завоевывал большинство благодаря своему блестящему ораторскому таланту. Но Наполеон был зато гораздо сильнее в вербовке сторонников между совещаниями. Особенно большого успеха он добился среди овец. В последнее время овцы принялись блеять "Четыре ноги хорошо, две ноги - плохо" к месту и не к месту, часто прерывая своим криком ход заседаний. Было замечено, что они особенно склонны к этому в те минуты, когда очередная речь Снежка достигала кульминации, и эффект речи немножко пропадал. Снежок детально изучил несколько старых журналов "Фермер и животновод", найденных им в доме, и был полон планов нововведений и усовершенствований. Он распространялся об орошении, вспашке и почвах, разработал сложный план внесения удобрений (по этому плану каждое животное должно было ронять навоз всякий раз в другом месте поля, чтобы сберечь труд по вывозу удобрений на поля). Наполеон собственных планов не оглашал, но спокойно замечал по поводу всех проектов Снежка, что они обречены на неудачу. Казалось, он чего-то выжидает. Самый жестокий спор разгорелся по вопросу ветряной мельницы.

На пастбище, недалеко от построек, находился небольшой холм - самая высокая точка фермы. Снежок объявил, что этот холм - идеальное место для постройки ветряной мельницы, которую можно будет заставить вращать вал динамомашины, чтобы дать ферме электрический ток. Тогда можно будет осветить стойла и согреть их зимой, установить циркулярную пилу, корморезку, молотилку и электродоилку. Ни о чем подобном животные не слыхали - ведь это была старомодная ферма, очень примитивно оборудованная. Они с удивлением слушали рассказы Снежка, который рисовал удивительные картины освобожденного труда. Фантастические машины, выполняющие всю тяжелую работу, в то время как животные неторопливо щиплют травку на пастбищах, повышают культурный уровень в чтении и беседах...

За несколько недель Снежок детально разработал план постройки мельницы. Все, что касалось машин и механизмов, Снежок выяснил, изучив три книги, принадлежавших некогда Джонсу - "Тысяча вещей, полезных для дома", "Каждый может стать каменщиком", "Электротехника для начинающих". Занимался Снежок в сарае, где раньше стоял инкубатор и где был ровный пол, на котором было удобно чертить планы. Снежок просиживал там часами. Заложив камешком раскрытую книгу, зажав в копытце кусок мела, он быстро пробегал из конца в конец сарая, добавляя к чертежу одну-две линии, повизгивая от волнения. Чертеж постепенно усложнялся, отображая все более запутанное переплетение блоков, шестерен, осей. Он покрыл половину пола и воспринимался остальными животными как нечто, хотя и непонятное, но чрезвычайно внушительное. Всем хотелось взглянуть на работу Снежка. В стороне держался один Наполеон. С самого начала он объявил себя противником ветряной мельницы. Однажды он неожиданно явился, чтобы посмотреть план постройки. Тяжко ступая, он ходил по сараю, внимательно рассматривая все детали плана, раз или два фыркнул, постоял немного в стороне, поглядывая не чертеж искоса, а потом внезапно поднял ногу, полил чертеж и вышел вон, не проронив ни слова.

По вопросу о ветряной мельнице вся ферма разбилась на два лагеря. Снежок не отрицал, что постройка ее будет нелегкой. Придется таскать камень и класть из него стены, строить крылья. Надо будет доставать динамо, провода (как и где - Снежок не говорил). Он утверждал, что постройку можно будет закончить в один год. После чего, объявил он, труд будет раскрепощен, и рабочая неделя сократится вдвое. Наполеон же твердил, что в настоящий момент главное увеличить производство продуктов питания, а если они потратят все на ветряную мельницу, то перемрут с голода. Животные разбились на две группировки. "За Снежка и трехдневную рабочую неделю", - провозглашала одна. "За Наполеона и полные ясли", - призывала другая. Бенджамин был единственным, не примкнувшим ни к одной из фракций. Он отказалася поверить в то, что будет больше пищи, и в то, что мельница облегчит труд.

- Будет мельница, не будет ли ее, - говорил он, - жизнь все равно останется такой же. - Он подразумевал, конечно: "Такой же паршивой".

Кроме споров о мельнице, была еще проблема обороны. Не вызывало сомнений, что, несмотря на поражение в Битве при Коровнике, человеческие существа могут решиться на новую попытку захватить ферму и восстановить власть Джонса. Оснований для новой попытки у людей было больше, чем достаточно, ибо после того, как слухи о поражении распространились по округе, животные на соседних фермах стали беспокойнее. В отношении планов обороны, как и во всем остальном, Снежок и Наполеон противоречили друг другу. По мнению Наполеона, следовало приобрести огнестрельное оружие и научиться им владеть. Снежок же предлагал рассылать все большее количество голубей, чтобы бунтовать животных на других фермах. Первый утверждал, что, не имея средств защиты, они не смогут обороняться, а второй доказывал, что если восстание произойдет повсюду, потребности в обороне не возникнет. Животные слушали сначала выступления Наполеона, затем речи Снежка - и не могли решить, кто прав. По сути дела, они всегда соглашались с тем, кто говорил в данный момент.

Пришел, наконец, день, когда все планы Снежка были закончены. В ближайшее воскресенье на Совещании голосование должно было решить - приступать ли к работам по возведению мельницы. Когда животные собрались в большом амбаре, встал Снежок и, прерываемый блеяньем овец, изложил доводы за строительство мельницы. Затем для ответной речи встал Наполеон. Он очень тихо сказал, что затея с мельницей ерунда, что он рекомендует всем не голосовать за нее, и быстро сел. Говорил он всего секунд тридцать и, казалось, ему вполне безразлично впечатление, которое он производил. Тогда вскочил Снежок и, перекрикивая овец, которые снова начали блеять, пустился в страстную защиту проекта. Животные были прежде разделены поровну "за" и "против", но красноречие Снежка покорило всех. В сверкающей речи он нарисовал картину процветания "Фермы Животных", ее обитателей, избавленных от унизительного тяжкого труда. Воображение его оставило далеко позади пустяки вроде камнедробилки и свеклорезки. Он говорил о том, как электричество будет двигать молотилки, плуги, грабли, косилки, вязалки, веялки, как в каждом стойле будет свой свет, горячая и холодная вода, электропечь. Но как раз в этот момент встал Наполеон и, бросив на Снежка странный взгляд, испустил высокий визг, которого от него никто раньше не слыхал.

В ответ снаружи донеслись звуки ужасного лая, и девять огромных псов в ошейниках, усеянных медными бляхами, ворвались в амбар. Они кинулись прямо к Снежку, который соскочил со своего места в то самое мгновение, когда челюсти собак почти сомкнулись на нем. Изумленные и напуганные до немоты, все столпились у дверей, следя за погоней. Снежок мчался через пастбище по направлению к дороге. Бежал он так, как это умеют лишь свиньи, и все же собаки настигали его. Вдруг он поскользнулся; казалось, он уже схвачен. Но он успел вскочить и полетел еще быстрее, а по пятам неслись собаки. Одна из них чуть не схватила его за хвост, но Снежок увильнул, сделал последний рывок и, в нескольких дюймах от носа собаки, нырнул в дыру под изгородью и пропал из вида.

Перепуганные животные молча вернулись на свои места. Через несколько мгновений в амбар вбежали псы. Сначала никто не мог сообразить, откуда они вообще взялись. Вскоре все выяснилось - это были те самые девять щенков, которых Наполеон отобрал у матерей и вырастил лично. Еще не вполне взрослые, но уже громадные псы выглядели свирепыми, как волки. Они держались вплотную к Наполеону. Было замечено, что, глядя на него, они виляли хвостами точно так же, как делали это другие собаки когда-то перед м-ром Джонсом.

Наполеон, сопровождаемый псами, поднялся на возвышение в конце амбара, откуда Майор некогда произнес свою знаменитую речь. Он объявил, что отныне и в дальнейшем воскресные Совещания проводиться не будут, так как это пустая трата времени. В будущем все вопросы будут рассматриваться особым Комитетом свиней под его, Наполеона, председательством. Заседания Комитета будут закрытыми, принятые решения будут сообщаться всем позднее. Остальные животные должны, тем не менее, собираться каждое воскресенье поутру, чтобы присутствовать при подъеме флага, пропеть "Звери Англии" и получить распоряжения на предстоящую неделю. Дебатироваться это распоряжение не будет.

Смысл сказанного проник даже сквозь шок, вызванный изгнанием Снежка. Животные почувствовали глубокое огорчение. Некоторые из них готовы были протестовать, но не смогли сразу подыскать нужные аргументы. Даже Боксер был обеспокоен. Он заложил уши, несколько раз тряхнул гривой, изо всех сил пытаясь собраться с мыслями, но так и не смог сообразить, что хочет сказать. Впрочем, нашлись и такие, что не были вполне косноязычными. Четверо молодых кабанчиков, сидевших в первом ряду, пронзительным визгом выразили свое несогласие, вскочили на ноги и начали говорить все сразу. Но тут собаки, окружавшие Наполеона, угрожающе заворчали - и кабанчики умолкли и опустились на свои места. А овцы запели хором "Четыре ноги хорошо, две ноги - плохо" и тянули этот клич чуть ли не четверть часа без перерыва, положив таким образом конец начавшейся дискуссии.

Вскоре Пискун был послан ко всем животным фермы для разъяснений.

- Товарищи, - сказал он, - я уверен, каждое животное, здесь присутствующее, ценит самопожертвование товарища Наполеона, дополнительный труд, который он взял на себя. Не думайте, товарищи, что руководить другими - удовольствие! Напротив, это большая и нелегкая ответственность. Товарищ Наполеон сильнее всех верит, что все животные равны. Он был бы более чем рад представить вам самим право принимать все решения. Но ведь тогда вы могли бы принять неверное решение, и к чему бы это привело?! Предположим, вы решили бы согласиться с предложением этого лунатика Снежка и построить его глупейшую ветровейницу, а ведь этот Снежок просто преступник!

- Он сражался храбро в Битве при Коровнике, - сказал кто-то.

- Одной храбрости мало, - сказал Пискун, - преданность и послушание важнее. А что касается Битвы при Коровнике, я полагаю, придет время, и мы узнаем, что участие в ней Снежка сильно преувеличено. Дисциплина, товарищи, железная дисциплина! Вот лозунг наших дней. Один ложный шаг - и наши враги окажутся здесь. А ведь вы, я уверен, не хотите, чтобы вернулся Джонс?

И снова этот довод оказался неотразимым. Животные безусловно не хотели возвращения Джонса, и если воскресные Совещания с их неизбежными дебатами грозили возвращением Джонса, значит, Совещания не нужны. Боксер, который к этому времени успел все продумать, выразил общее мнение: "Раз товарищ Наполеон так говорит, значит, это правильно". И с этого времени он к своему личному девизу - "Буду работать больше", - добавил еще один: "Наполеон всегда прав".

Погода к этому времени выправилась. Началась пора весенней пахоты. Сарай, где Снежок рисовал свои планы, был заперт, предполагалось, что чертежи с пола стерты. Каждое воскресенье к десяти часам утра животные собирались к большому амбару, чтобы получить распоряжения на будущую неделю. Из могилы в саду достали череп Майора отполированную временем чистую белую кость - укрепили его у подножья флага рядом с ружьем-пушкой. Перед подъемом флага животным полагалось продефилировать перед черепом, прежде чем войти в амбар. Теперь они усаживались не вперемежку, как раньше. Наполеон, Пискун и еще один кабан по имени Меньшой, обладавшей замечательной способностью слагать песни и стихи, садились на возвышение. Девять молодых псов полукругом располагались возле них, остальные свиньи лицом к возвышению. Наполеон в отрывистой солдатской манере оглашал приказы на будущую неделю и, после однократного исполнения "Звери Англии", животные расходились.

На третье воскресенье после изгнания Снежка Наполеон несказанно удивил всех, сообщив собравшимся, что ветряная мельница все же будет строиться. Он не стал объяснять причин, по которым изменил свое мнение, а просто предупредил животных, что эта дополнительная задача потребует очень напряженного труда. Не исключено, что придется даже уменьшить порции. Он объявил, что все чертежи уже закончены. Специальный комитет свиней работал над ними в течение последних недель. Постройка мельницы и еще некоторых усовершенствований должна занять два года.

В этот вечер Пискун в частных беседах разъяснял животным, что на самом деле Наполеон никогда не был против постройки мельницы. Напротив, именно он с самого начала был ее сторонником, а этот план, что начертил Снежок на полу сарая, был украден им из бумаг Наполеона. Ветряная мельница, собственно, есть личное произведение Наполеона.

- А что же тогда он так упорно против нее выступал? спросил кто-то. Чрезвычайно коварное выражение появилось на морде Пискуна.

- В том проявилась замечательная хитрость товарища Наполеона, - сказал он. - Товарищ Наполеон сделал вид, что возражает против мельницы; это был маневр - надо было избавиться от Снежка, типа опасного и очень скверно влиявшего на окружающих. А теперь, когда Снежок убран с нашего пути, он не сможет помешать провести в жизнь исполнение проекта. Эта штука называется тактикой, - сказал Пискун. И повторил несколько раз: - Тактика, товарищи, тактика! - покачиваясь из стороны в сторону, подергивая хвостиком в такт своему веселому смеху. Животные не были уверены, что поняли точное значение этого слова, но Пискун говорил так убедительно, а случайно оказавшиеся рядом три собаки рычали так грозно, что объяснение было принято без дальнейших расспросов.

Глава 6

Весь этот год животные трудились как проклятые, но чувствовали себя счастливыми; они не жалели никаких усилий, никаких жертв, так как прекрасно сознавали, что работают для собственного блага и на благо своих потомков, а не для своры ленивых и вороватых дармоедов - людей.

Всю весну, все лето работали они по десять часов в день, а в августе Наполеон объявил, что придется работать и по воскресеньям. Правда, эта работа - строго добровольное дело, кто не пожелает - пожалуйста, только придется лишить того половины дневной порции. Но и при таком распорядке некоторая часть работы оставалась невыполненной. Урожай был несколько хуже, чем в прошлом году, к тому же два участка, которые следовало в самом начале засеять корнеплодами, не были засеяны - их не успели вспахать. Можно было предвидеть, что зима будет тяжелая. Постройка мельницы оказалась сопряженной со значительными трудностями. Правда, на ферме имелся хороший известняк, а песок и цемент были обнаружены в одном из складов, так что все строительные материалы были налицо. Но сначала животные никак не могли придумать, каким образом дробить камень на куски нужного размера. Казалось, что естественным способом было дробление с помощью лома и кирки. Этими орудиями ни одно животное пользоваться не могло, так как требовалось умение работать, стоя на задних ногах. Прошли недели, растраченные в напрасных попытках; наконец кто-то предложил использовать силу тяжести. Вдоль всего карьера валялись громадные куски камня. Животные стали обвязывать их канатами, а затем все вместе - коровы, лошади, овцы - все, кто мог держать в зубах веревку (даже свиньи иногда присоединялись в особо критические моменты), тянули камни невероятно медленно вверх по склону, а затем переваливали через край. Камни летели вниз, в карьер, и разбивались на мелкие куски. Перенести камень после того, как он был разбит, было сравнительно нетрудно. Лошади увозили груженные тележки, овцы тащили по куску каждая, и даже Мюриэль и Бенджамин впрягались в старую двуколку, чтобы внести свой вклад. К концу лета был собран достаточный запас камней, и под присмотром свиней началось строительство.

Процесс был медленный и трудоемкий. Животные доходили до полного изнеможения, вытаскивая один-единственный валун на самый верх - иногда это отнимало целый день. Нередко валун скатывался вниз, не разбиваясь, и все приходилось начинать сначала. Ничего нельзя было бы достигнуть, если бы не Боксер. Казалось, он один обладал силой не меньшей, чем все остальные животные, вместе взятые. Когда валун начинал скользить назад по склону, увлекая за собой вскрикивающих в отчаянии животных, именно Боксер, упираясь изо всех сил, натягивая канат, останавливал камень. Все восхищались, видя, как он дюйм за дюймом преодолевал подъем, часто дыша, врезаясь в землю краями копыт, блестя боками, покрытыми потом. Люцерна иногда предупреждала его, что так недолго и надорваться. Но Боксер не обращал на это внимания. Он условился с петухом, что тот начнет его будить не на полчаса, а на три четверти часа раньше времени. В свободные минуты, которые встречались теперь очень редко, Боксер спускался в карьер, набирал повозку колотого камня и тащил ее к месту стройки без посторонней помощи.

Работать в это лето приходилось тяжело, но животные не ощущали особых лишений. Правда, они получали не больше пищи, чем при Джонсе, но, по крайней мере, и не меньше. А то, что теперь им надо было кормить только себя, не заботясь о пяти дармоедах-людях, весило так много, что обыкновенные трудности заслонить этого не могли. Рабочий метод животных был во многом продуктивнее и экономичнее человеческого. Так, например, прополка производилась с тщательностью, недостижимой для людей. К тому же, ни одно животное не крало, поэтому не нужно было ограждать пастбища от обрабатываемой земли, что сберегало немало труда при постройке изгороди и ворот. И, тем не менее, по мере того, как лето близилось к концу, различные мелкие недостатки становились все ощутимее. Не хватало керосина, гвоздей, шпагата, собачьих галет, лошадиных подков - ведь всего этого производить на ферме было нельзя. А вскоре должны были понадобиться семена, искусственные удобрения, да еще оборудование для мельницы. Откуда было взять все это, никто не мог себе представить.

Однажды воскресным утром, когда животные пришли за распоряжениями на следующую неделю, Наполеон объявил, что им принято решение вести ферму по новому курсу. Отныне "Ферма Животных" вступает в торговые отношения с другими фермами. Делает он это, конечно, не в коммерческих целях, а ввиду необходимости получения определенных, крайне нужных материалов. Потребности строительства мельницы должны быть превыше всего. Он поэтому предпринимает шаг для продажи одного стога сена и части урожая пшеницы этого года, а в дальнейшем, если потребуется больше денег, придется начать торговлю яйцами, на которые всегда есть спрос в Уиллингдоне. Наполеон подчеркнул, что куры должны приветствовать возможность личного самопожертвования ради дела строительства ветряной мельницы.

И снова смутное беспокойство охватило животных. Никогда не общаться с человеческими существами, никогда не заниматься торговлей, не прикасаться к деньгам - разве не эти решения были приняты сразу после изгнания Джонса? Все животные помнили, что они принимали такие решения. По крайней мере, им казалось, что это так. Четверо молодых кабанчиков, протестовавших в свое время против отмены Совещаний, подняли было голос и на этот раз, но грозное рычание псов немедленно пресекло робкий протест. А затем овцы, как и всегда, понесли свое "Четыре ноги - хорошо, две ноги - плохо", и неловкость постепенно сгладилась. Наконец Наполеон поднял копыто, призывая к молчанию, и объявил, что все необходимые меры уже приняты. Животным не надо будет вступать в какой-либо контакт с людьми, это, конечно, было бы чрезвычайно нежелательно. Поэтому он берет всю ношу на свои плечи. Некий м-р Уимпер, мелкий адвокат, живущий в Уиллингдоне, согласился служить посредником между "Фермой Животных" и внешним миром, - он будет посещать ферму каждый понедельник и получать очередные распоряжения. Наполеон закончил речь, как обычно, провозгласив: "Да здравствует "Ферма Животных"!" Исполнив "Звери Англии", животные разошлись.

Позднее Пискун обошел ферму и всех успокоил. Он гарантировал животным, что решения не участвовать в торговле и не пользоваться деньгами на самом деле никогда не были приняты, никогда даже не предлагались. Это просто обман памяти, происшедший, по всей вероятности, не без участия этого лжеца Снежка. И заметив, что не у всех сомнения вполне развеялись, Пискун спросил в упор:

- Как вы можете, товарищи, быть уверены, что все это не продукт вашего собственного воображения? Может быть, у вас сохранился документ с этим решением? Он что, записан у вас где-нибудь?

Разумеется, записи ни у кого не было, и поэтому животные вполне убедились, что "решения" - плод их фантазии.

Как и было условлено, м-р Уимпер стал посещать ферму по понедельникам. Это был жуликоватый человек с бакенбардами, контора у него была пустяковая, но проницательности хватило, чтобы понять всю выгоду, которую может извлечь единственный посредник между "Фермой Животных" и другими фермами. При виде его животные испытывали что-то похожее на боязнь и старались избегать Уимпера. Тем не менее, наблюдая, как четвероногий Наполеон отдавал распоряжения двуногому человеческому существу, они невольно чувствовали гордость, и это отчасти примиряло их с нововведением. И вообще, отношения фермы с человеческой расой стали не совсем такими, как раньше. Нельзя сказать, что люди меньше ненавидели "Ферму Животных", напротив, видя, что она процветает, ее невзлюбили еще больше. Каждый человек свято верил в то, что рано или поздно ферма должна обанкротиться, а уж строительство мельницы обречено на провал и подавно. Встречаясь в трактире, люди с карандашом в руках доказывали друг другу, что мельница развалится непременно, а если и устоит, то работать наверняка не будет. И все же они испытывали невольное уважение к умению животных управляться с собственным хозяйством. Первым признаком этого уважения было то, что ферму теперь называли собственным именем "Ферма Животных" - и перестали делать вид, что существует лишь ферма "Усадьба". Люди перестали также заниматься заступничеством за права Джонса, который утратил все надежды на возвращение своей фермы. Он переехал на жительство в другую часть страны. Уимпер был единственным связующим звеном между внешним миром и "Фермой Животных", но постоянно ходили слухи, что Наполеон собирается вступить в деловой контакт либо с м-ром Пилкингтоном из Фоксвуда, либо с м-ром Фредериком из Пинчфилда, но, как было замечено, ни в коем случае с обоими одновременно.

Примерно в это время свиньи внезапно переехали в жилой дом и поселились там. И снова животным показалось, что они вспоминают какое-то решение, запрещающее это. И снова Пискуну удалось убедить их, что такого решения не существовало. Пискун объяснил, что свиньям, работникам умственного труда, необходимо иметь спокойное помещение для работы. К тому же Вождю (в последнее время Пискун называл Наполеона только так) больше подобает жить в доме, чем в свинарнике. И все же некоторые животные были обеспокоены, узнав, что свиньи не только едят на кухне и проводят свободное время в гостиной, но и спят в кроватях. Боксер, как обычно, ограничился своим "Наполеон всегда прав", но Люцерна, которой казалось, что она определенно помнит специальное постановление против использования кроватей, отправилась к задней стене амбара и попыталась прочесть Семь Заповедей, начертанных там. Обнаружив, что она неспособна разобрать ничего, кроме отдельных букв, Люцерна обратилась к Мюриэль.

- Мюриэль, - сказала она, - прочти мне четвертую Заповедь. Разве в ней не говорится, что нельзя спать на кроватях?

С некоторым трудом Мюриэль разобрала написанное.

- Тут сказано вот что: "НИ ОДНО ЖИВОТНОЕ ДА НЕ СПИТ В КРОВАТИ ЫНА ПРОСТЫНЯХЭ", - прочла она наконец. Как ни странно, Люцерна не помнила, чтобы в четвертой Заповеди говорилось о простынях, но раз это начертано на стене, значит, так и было. И Пискун, как раз случившийся неподалеку (в сопровождении двух или трех собак), сумел осветить все надлежащим образом.

- Вы значит слышали уже, товарищи, что мы, свиньи, спим теперь в кроватях и живем в доме? - спросил он. - А почему бы и нет? Вы же, безусловно, не думаете, что было какое-нибудь постановление против кроватей? Кровать - просто место для лежания. Если взглянуть на вещи надлежащим образом, то кучи соломы в стойле - тоже кровати. А мы сняли простыни и пользуемся только матрацами и одеялами. Это весьма удобно. В то же время удобства нельзя считать чрезмерными для нас, ибо могу сообщить вам, товарищи, что мы загружены умственной работой невероятно. Вы ведь не хотели бы, чтобы мы, переутомившись, утратили способность выполнять наш долг? Я ведь могу не сомневаться, что никто из вас не хочет возвращения Джонса?

В этом животные уверили его немедленно, и больше не было разговоров о кроватях, в которых спят свиньи. И когда через несколько дней было объявлено, что свиньи будут вставать на час позже всех, это уже не вызвало возмущений.

К осени животные сильно устали, но все же были довольны. Год был трудный, и хотя после продажи части зерна и сена запасы пищи на зиму оказались не особенно обильными, мельница вознаграждала за все. Она была почти наполовину построена. После уборки урожая погода оставалась ясной и сухой, и животные трудились больше, чем раньше, не сомневаясь в том, что стоит целыми днями таскать камни, если благодаря этому можно успеть до непогоды поднять стены хоть на фут выше. А Боксер выходил по ночам, пользуясь светом полной луны. Он работал при этом свете часок-другой в одиночку. В свободные минуты животные без конца кружили у стен будущей мельницы, восхищаясь их крепостью и прямизной, поражаясь тому, что оказались способными построить нечто столь внушительное. Лишь старик Бенджамин отказывался восторгаться мельницей, хотя ограничивался, как обычно, таинственным замечанием о долгой жизни осла.

Пришел ноябрь, и с ним юго-восточные ветры. Строительство пришлось прекратить, так как замешивать цемент в сырую погоду было нельзя. А однажды настала ночь, когда ветер достиг страшной силы. Сотрясались до основания постройки фермы, с крыши амбара сорвало несколько кусков черепицы. Куры проснулись все сразу, раскудахтались от ужаса - им послышался в отдалении пушечный выстрел. Поутру, выйдя из своих стойл, животные увидели, что флагшток обрушился, а один из вязов в саду вывернуло из земли с корнем, как редьку. А затем ужасный крик вырвался у каждого из них. Страшное зрелище предстало перед ними - мельница лежала в руинах.

В едином порыве все бросились туда. Наполеон, который редко двигался быстрее, чем шагом, мчался впереди всех. И вот она перед ними - плод борьбы и трудов - разрушена до основания. Безмолвно стояли животные, горестно глядя на бесформенную груду камня. Наполеон молча сновал взад-вперед, иногда принюхиваясь к земле. Хвостик его напрягся и резко подергивался из стороны в сторону, как и всегда в минуту бурной умственной деятельности. Внезапно Наполеон остановился, по-видимому, придя к определенному решению.

- Товарищи, - сказал он негромко, - знаете ли вы, кто виноват в этом? Знаете ли вы, кто этот враг, пробравшийся ночью и опрокинувший нашу мельницу? Снежок! - проревел он громовым голосом. - Это сделал Снежок! Исполненный гнусной злобы, стремясь отомстить за свое позорное изгнание из нашего общества, этот предатель прокрался сюда под покровом тьмы, и в эту минуту я провозглашаю смертный приговор предателю Снежку. Орден "Героя труда 2-й степени" и полведра яблок тому, кто выполнит волю правосудия. Полное ведро яблок - кто доставит его живым!

Сообщение о том, что кто угодно - даже Снежок - мог быть виновником в таком ужасном преступлении, потрясло животных беспредельно. Раздались крики возмущения, все стали обдумывать средства поимки Снежка, если он когда бы то ни было появится. Почти тотчас же были обнаружены отпечатки копыт свиньи недалеко от холма. Их удалось проследить лишь на протяжении нескольких метров, но они, казалось, вели к дыре под изгородью. Наполеон принюхался и объявил, что следы принадлежат Снежку. По мнению Наполеона, Снежок появился со стороны Фоксвуда.

Когда изучение следов было закончено, Наполеон проревел:

- Конец проволочкам, товарищи! У нас есть задача, и она будет выполнена. Сегодня же, сейчас же мы начнем восстанавливать мельницу, и будем строить ее всю зиму, в солнце и в дождь. Мы покажем этому жалкому предателю, что нашу работу нельзя разрушить так легко. Помните, товарищи, - наши планы неизменны, и сроки будут соблюдены, не взирая ни на что. Вперед, товарищи! Да здравствует мельница! Да здравствует "Ферма Животных"!

Глава 7

Зима была жестокая. Вслед за бурей пришла слякоть, за ней снежный буран, сменившийся сильными морозами, которые держались до середины февраля. Животные, как могли, продолжали восстанавливать мельницу. Они прекрасно сознавали, что внешний мир следит за ними, что люди будут злорадствовать, торжествовать, если мельница не будет закончена в срок.

Человеческие существа по злобе своей делали вид, что стенки были слишком тонки. Животные, конечно, знали, что это не так. Все же было решено на этот раз класть стены толщиной в девяносто сантиметров вместо прежних сорока пяти. А это значило, что на них пойдет вдвое большее количество камней. Карьер был долго заполнен талым снегом, и ничего с этим поделать было нельзя. Работа немного подвинулась в сухую морозную погоду, но условия труда были чрезвычайно тяжелыми, а настроение работающих стало заметно хуже. Они постоянно мерзли, к тому же обычно были голодны. Лишь Боксер и Люцерна никогда не падали духом. Пискун произносил прекрасные речи о радости плодотворного труда, о достоинстве труженика, но животные черпали вдохновение не из них, а из неистощимой силы Боксера и его неизменного "Буду работать больше!".

В январе обнаружилась нехватка корма. Резко уменьшились порции зерна, было объявлено, что взамен увеличат порцию картофеля. Но оказалось, что картофель целиком перемерз, так как был плохо укрыт от мороза, почти все картофелины стали мягкими, утратили естественный цвет, стали несъедобными. По несколько дней кряду животные питались лишь соломой и свеклой. Голодная смерть маячила перед ними.

Было жизненно важно скрыть положение вещей от внешнего мира. Обнаглев после обвала мельницы, человеческие существа непрерывно изобретали все новую ложь о "Ферме Животных". Снова пустили слух, что все животные на краю гибели от голода, что они поголовно передрались, предаются каннибализму и пожирают своих младенцев. Наполеон ясно понимал опасность, грозящую репутации фермы, если подлинное положение станет известно за ее пределами. Он решил использовать м-ра Уимпера, чтобы создать благоприятное впечатление. До сих пор животные практически не соприкасались с Уимпером во время его еженедельных визитов. Теперь некоторым из них, наиболее проверенным, главным образом из числа овец, было поручено в присутствии м-ра Уимпера небрежно обсуждать недавнее увеличение рациона. Кроме того, Наполеон велел наполнить пустующие закрома почти до краев песком, а затем прикрыть его сверху остатками зерна и муки. Под благовидным предлогом Уимпера провели к закромам. Обман удался, и Уимпер сообщил миру об изобилии пищи на "Ферме Животных".

Тем не менее, стало ясно, что доставать где-то корм придется. В эти дни Наполеон редко появлялся в обществе, проводя все свое время в доме, все двери которого охранялись свирепыми псами. В тех редких случаях, когда он выходил, это проделывалось с большой помпой - шесть собак, плотно окружив его, ворчали на каждого, кто оказывался слишком близко. Наполеон теперь редко показывался даже по воскресеньям, а свои приказы передавал через других свиней, главным образом через Пискуна.

Однажды Пискун объявил, что куры, которым как раз подошло время нестись, должны регулярно сдавать яйца. Наполеон при посредничестве Уимпера заключил договор о еженедельной продаже четырехсот яиц. На вырученные деньги будет закуплено зерно и мука в достаточном количестве для того, чтобы ферма могла продержаться до лета, когда положение улучшится.

Услышав это, куры подняли страшный крик. Правда, их предупреждали, что, возможно, потребуется такое самопожертвование, но им не верилось, что это и в самом деле случится. Они как раз готовились высиживать цыплят к весне и заявили, что забирать яйца теперь - убийство. Впервые со дня изгнания Джонса на ферме создалась атмосфера бунта. Под руководством трех черных наседок-цесарок куры перешли к решительным действиям. Они стали нести яйца, взлетая для этого на стропила под крышу амбара. Падая сверху, яйцо разбивалось. Безжалостные ответные меры были приняты Наполеоном немедленно: он прекратил выдачу пищи курам и объявил, что любое животное, кинувшее курице хоть зерно, будет наказано смертью. А собаки позаботились о выполнении приказа. Куры держались пять дней, а затем сдались и вернулись к своим гнездам. Пять кур за это время умерли. Их похоронили на огороде. Было сообщено, что причина их смерти - острый кокцидоз. Уимперу обо всех этих событиях ничего известно не было. Повозка бакалейщика еженедельно приезжала на ферму и аккуратно увозила договоренные яйца.

Все это время никто не разу не видел Снежка. Ходили слухи, что он прячется на одной из соседних ферм, либо в Фоксвуде, либо в Пинчфилде.

Между тем, отношения Наполеона с соседними фермами слегка улучшились. Случилось так, что на ферме лежал без дела довольно большой штабель строительного леса, сложенный еще десять лет назад, когда производилась расчистка рощицы у залива. Лес был в прекрасном состоянии, и Уимпер советовал Наполеону продать его. Как м-р Пилкингтон, так и м-р Фредерик жаждали купить его. В выборе между ними Наполеон и колебался... Было замечено, что когда он склонялся в пользу соглашения с Фредериком, объявлялось, что Снежок прячется в Фоксвуде у Пилкингтона, а когда предпочтение отдавалось Пилкингтону, поговаривали, что Снежок находится на территории Пинчфилда у Фредерика.

Ранней весной было внезапно сделано пугающее открытие Снежок тайно посещает ферму по ночам. Животные были встревожены до такой степени, что перестали спать. Сообщалось, что Снежок еженощно прокрадывается под покровом темноты, чтобы сколь возможно навредить ферме. С тех пор, что бы ни случилось плохого, стало привычным приписывать это действиям Снежка. Когда разбивалось окно, срывалась цепь, прекращалась подача воды, всегда находился кто-нибудь, кто заявлял, что Снежок был здесь ночью и сделал это. Так, пропажа ключа от амбара была легко объяснена тем, что Снежок украл его и бросил в колодец. Любопытно, что вера в эту версию не поколебалась и после того, как обнаружилось, что ключ случайно попал в мешок из-под овса. Коровы единогласно заявляли, что каждую ночь Снежок пробирается к ним в стойло и сонных доит.

Говорили также, что крысы, доставлявшие в эту зиму немало неприятностей, состоят в союзе со Снежком.

Наполеон заявил, что следует провести полное расследование действий Снежка. Под охраной собак он пустился в обход и произвел тщательный осмотр строений. Остальные животные следили за ним в почтительном отдалении. Наполеон почти ежеминутно останавливался и принюхивался к земле. Он утверждал, что может распознавать следы пребывания Снежка просто по запаху. Он обнюхал все углы в амбаре, в коровнике, в курятнике, огороде - и нашел следы присутствия Снежка почти всюду. Отпустив нюхало к самой земле, он по нескольку раз втягивал воздух и ревел: "Снежок! Он был здесь! Я отлично слышу запах его следа!" - и при имени Снежка все собаки скалили зубы и рычали так, что кровь стыла в жилах.

Животные были сильно напуганы. У них сложилось представление, что Снежок представляет собой некую невидимую силу, пропитавшую самый воздух незримым присутствием и угрожающую им неведомым, но с ужасными несчастьями. Вечером Пискун собрал всех и с испугом в голосе объявил, что обязан сообщить присутствующим нечто очень серьезное.

- Товарищи, - вскричал Пискун, нервно подергивая боками, - обнаружились ужасные факты. Снежок продался Фредерику из Пинчфилда, и тот в эту самую минуту строит планы нападения на нашу ферму. Снежок будет служить у него проводником, когда наступление начнется. Но это - не самое худшее. Мы думали, что причиной измены Снежка были лишь его гордость и тщеславие. Но мы ошиблись, товарищи. Знаете ли вы, какова подлинная причина? Снежок с самого начала был союзником Джонса! Он все время был его тайным агентом. Это доказано документально - он бежал, но остались документы, и теперь они обнаружены. По-моему, это объясняет многое, товарищи. Разве мы не видели собственными глазами, как он пытался, к счастью, безуспешно, привести нас к поражению и уничтожению во время Битвы при Коровнике?!

Животные окаменели в изумлении и ужасе. Им открылась такая бездна злодеяний, перед которыми померкло даже разрушение мельницы. Прошло несколько минут, прежде чем они смогли осознать то, что им было сообщено. Все помнили, по крайней мере, им казалось, что помнили, как Снежок бросился в атаку впереди всех во время битвы при Коровнике, как он вел и ободрял их в ходе битвы, как ни на шаг не поколебался, когда дробь из ружья Джонса ранила его в спину. И сначала трудно было понять, как увязать все это с тем, что он был тайным союзником Джонса. Даже Боксер, редко задававший вопросы, был озадачен. Он улегся, подвернув под себя передние ноги, прикрыл глаза и ценой громадного напряжения сформулировал свою мысль.

- Я не верю этому, - сказал он, - Снежок храбро сражался в Битве при Коровнике. Я сам это видел. Разве не дали ему немедленно после битвы орден "Герой животных 1 степени"?

- Мы совершили эту ошибку, товарищи. Но мы знаем теперь - это записано в секретных документах - он пытался на самом деле привести нас к поражению.

- Но он был ранен, - сказал Боксер, - мы все видели, как по его телу текла кровь.

- Это было между ними условлено! - закричал Пискун. Выстрел Джонса лишь оцарапал его. Я мог бы показать вам документы, но вы не умеете читать. Согласно заговору, Снежок в критический момент должен был подать сигнал к бегству и очистить поле боя врагу. И он почти преуспел в этом. Более того, это ему вполне удалось бы, если бы не наш героический Вождь, товарищ Наполеон. Разве вы не помните, что в тот момент, когда Джонс и его люди оказались во дворе, Снежок вдруг показал им тыл, и многие животные побежали за ним? И разве не помните вы, что именно в этот момент, когда началась паника и казалось, что все потеряно, вперед выскочил товарищ Наполеон и с криком "Смерть человечеству!" вонзил зубы в ногу Джонса... Ну, что вы? Конечно, помните?! - воскликнул Пискун, покачиваясь из стороны в сторону.

После того, как Пискун столь наглядно описал события, многим показалось, что они все это припоминают. Во всяком случае, они помнили, что в критический момент сражения Снежок кинулся бежать. Но Боксеру все еще было не по себе.

- Я не верю в то, что Снежок был предателем с самого начала, - объявил он. - Что произошло после - другое дело. Но я не верю, что во время Битвы при Коровнике он был неверный товарищ.

- Наш Вождь, товарищ Наполеон, заявил категорически, Пискун выговаривал каждое слово, каждый звук громко и отчетливо, - совершенно категорически, товарищи, что Снежок был агентом Джонса с самого начала, и к тому же задолго до того, как возникла мысль о Восстании.

- Ну, это совсем другое дело, - сказал Боксер. - Раз товарищ Наполеон сказал - значит, так оно и есть.

- Вот это правильно, товарищи! - воскликнул Пискун. Было замечено, однако, что его маленькие поблескивающие глазки глянули на Боксера чрезвычайно неприязненно. Он повернулся было к выходу, но остановился и внушительно сказал: - Я призываю всех животных к неустанной бдительности. Мы имеем сведения, что секретные агенты Снежка орудуют среди нас в эту самую минуту!

Четыре дня спустя, под вечер, Наполеон всем приказал собраться во дворе. Когда все были в сборе, из главных дверей жилого дома появился Наполеон. На шее его висела медаль (он недавно наградил себя орденом Героя Животных 1 степени и орденом Героя 2 степени). Девять огромных псов ограждали его, и от их рычания мороз пробирал присутствующих. Животные съежились и замолчали. У них появилось предчувствие, что должно произойти нечто ужасное.

Наполеон строго оглядел собравшихся. Внезапно он пронзительно взвизгнул. Немедленно собаки ринулись вперед, схватили за уши четырех кабанчиков и поволокли их, омертвевших от ужаса и боли, к ногам Наполеона. У кабанчиков из надорванных ушей шла кровь, и собаки, ощутив ее вкус, совсем обезумели. Ко всеобщему удивлению, три пса бросились на Боксера. Увидев, что они нападают, Боксер приготовился, выдвинув вперед ногу, перехватив ею в воздух прыгнувшую на него собаку, он прижал ее к земле. Две другие тотчас убежали, поджав хвост. Боксер обратил взгляд на Наполеона, молча спрашивая, раздавить ему пса или отпустить. Физиономия Наполеона, казалось, дрогнула. Он резко приказал Боксеру отпустить собаку. Боксер тут же убрал копыто. И помятый пес улизнул, громко скуля.

Кавардак вскоре прекратился. Четверо кабанчиков, дрожа, ожидали своей участи. На их физиономиях застыло выражение осознанной вины... Наполеон велел им сознаться в содеянных ими преступлениях. Это были те самые кабанчики, которые пробовали протестовать, когда Наполеон отменил воскресные Совещания. Без дальнейших понуканий они признались в том, что состояли в тайной связи со Снежком с момента его изгнания, сотрудничали с ним в деле разрушения мельницы и сговорились, чтобы "Ферма Животных" перешла в руки м-ра Фредерика. Они рассказали, что Снежок признался в тайной беседе с ними, что много лет был тайным агентом Джонса. Когда они закончили свою исповедь, собаки немедленно разорвали им глотки, после чего Наполеон ужасным голосом потребовал, чтобы тут же признался каждый, кому есть в чем признаться.

Вперед вышли три курицы, зачинщицы неудавшегося яичного бунта. Они заявили, что Снежок являлся к ним во сне и велел подстрекать кур к неповиновению приказам Наполеона. Они тоже были убиты на месте. Затем вперед вышел гусь и сознался, что утаил от прошлого урожая шесть зерен кукурузы, которые съел как-то ночью. За ним призналась овца - она помочилась в пруд с питьевой водой, побуждаемая к этому, по ее словам, самим Снежком; две другие овцы признались в убийстве старого барана, особо преданного последователя Наполеона. Баран умер от того, что они долго гоняли его вокруг костра, не обращая внимания на то, как сильно кашлял старик. Всех признавшихся уничтожили тут же. Признания продолжались. Под конец груда трупов лежала у ног Наполеона, а воздух был пропитан тяжким запахом крови.

Когда все кончилось, остальные животные, исключая собак и свиней, молча побрели прочь, чувствуя себя жалкими и несчастными. Они не знали, что потрясло их больше: предательство животных, присоединившихся к Снежку, или жестокое возмездие, свидетелями которого они только что были. В давно ушедшие времена им нередко случалось видеть сцены не менее страшные, кровопролитные. Но то, что произошло сегодня, казалось много хуже, потому что люди в этом не участвовали. С того момента, как Джонс покинул ферму, ни одно животное не убивало других животных, даже крыс.

Они ушли к самому холму, где стояла полузаконченная мельница, и в едином порыве улеглись рядышком, прижавшись к земле, словно ища у нее и друг у друга тепла - Люцерна, Мюриэль, Бенджамин, коровы, овцы, все стадо гусей и кур все, кроме кошки, которая внезапно исчезла в тот момент, когда Наполеон приказал объявить общий сбор. Некоторое время все молчали. Остался стоять один Боксер. Он беспокойно переступал с ноги на ногу, хлеща себя по бокам длинным черным хвостом, время от времени удивленно всхрапывая. Наконец, он сказал: "Я этого не понимаю. Я ни за что бы ни поверил, что такое может случиться у нас на ферме. Наверное, мы в чем-то сами виноваты. И решение вопроса в том, по-моему, чтобы работать больше. С сегодняшнего дня я буду подниматься на полный час раньше."

Он удалился своей тяжелой рысью, направляясь к карьеру. Там он набрал и отвез к мельнице две повозки камня, и лишь после этого отправился спать.

Животные молча толпились поближе к Люцерне. С холма, на котором они лежали, видна была вся округа. Можно было охватить взглядом всю территорию "Фермы Животных", ее пастбища, протянувшиеся до самой дороги, луга, рощицы, пруд с питьевой водой, вспаханные поля, на которых зеленела и наливалась молодая пшеница, красные крыши строений фермы, из труб которых вился дымок... Был ясный весенний вечер. Лучи заходящего солнца освещали траву и зеленые изгороди. Животные с удивлением осознали снова, что это все - их собственная земля. Никогда еще родная ферма не казалась им столь дорогой и желанной. И Люцерна, глядевшая на зеленый склон холма, почувствовала, что глаза ее наполнились слезами. Попытайся она выразить свои мысли, она сказала бы, что не к этому стремились они, когда несколько лет назад трудились над свержением человеческой расы. Не сцены террора и убийств виделись им, когда старик Майор впервые побудил их к Восстанию. Рисуя тогда картину будущего, они представляли себе общество животных, свободное от голода и кнута, где все равны, где каждый работает в меру своих способностей, сильные охраняют слабых, как сделала это сама Люцерна в ночь речи Майора, оградив своей передней ногой выводок утят. А вместо этого - непонятно почему - наступило время, когда никто не решается высказать свои мысли, а яростно рычащие собаки снуют повсюду, и приходится смотреть, как твоих товарищей разрывают на куски после того, как они сознаются в совершении немыслимых, кошмарных преступлений... Люцерна думала об этом без возмущения, без мысли о протесте. Она сознавала, что даже теперь животным значительно лучше, чем во времена Джонса, и, значит, прежде всего следовало заботиться о том, чтобы человеческие существа не возвратились. Что бы ни случилось, она останется верной, будет работать изо всех сил, выполнять приказания, подчиняться руководству Наполеона. И все же... Не для этого трудилась она и все остальные, не на это они надеялись. Не затем строили они мельницу и шли под пули Джонсова ружья. Вот что думала она, хоть и не умела высказать свои мысли.

И, наконец, чувствуя, что лишь так можно выразить то, для чего не могла найти слов, она запела "Звери Англии". Животные подхватили. Они спели песню трижды - очень согласно, но медленно и печально, как никогда не пели раньше...

Кончив петь, они увидели, что к ним приближается Пискун в сопровождении трех собак. Судя по его виду, новости он нес неважные. Пискун торжественно сообщил, что согласно специальному указу товарища Наполеона, песня "Звери Англии" отменена. Отныне ее петь запрещено.

Животные были ошеломлены.

- Но почему?! - вскричала Мюриэль.

- В ней нет больше нужды, товарищи, - чопорно ответил Пискун. - "Звери Англии" - песня Восстания. А Восстание уже завершено. Казнь предателей была его последним этапом. И теперь, когда побежден не только внешний, но и внутренний враг, эта песня утратила смысл. Мы выражали в ней наше стремление к лучшему обществу будущего. ЭТО ОБЩЕСТВО ТЕПЕРЬ СОЗДАНО.

Как бы ни были испуганы животные, некоторые из них, возможно, выразили бы протест, но тут овцы дружно заблеяли свое "Четыре ноги - хорошо, две ноги - плохо", и продолжали крик несколько минут подряд, чем и предотвратили бесполезную дискуссию.

Больше этой песни не слышали на ферме. А вместо нее поэт Меньшой сложил другую песню, которая начиналась так:

О, ФЕРМА ЖИВОТНЫХ, ВЕЛИКАЯ ФЕРМА!

НАВЕКИ СПЛОТИЛА ТЫ РАЗНЫХ ЗВЕРЕЙ!

Эту песню пели каждое воскресенье поутру после подъема флага. Только ни мотив, ни слова ее почему-то не стали для животных тем, чем была раньше песня "Звери Англии".

Глава 8

А несколькими днями позже, когда кошмар недавних казней немного рассеялся, кто-то из животных припомнил, что Шестая Заповедь гласила: "Ни одно животное да не убьет другое животное". И хотя в присутствии свиней и собак никому не хотелось упоминать об этом, но как-то не вязались с заповедью недавние казни. Люцерна попросила Бенджамина прочесть ей Шестую Заповедь. Бенджамин, как всегда, отказался, заметив, что не желает впутываться в такие дела. Тогда Люцерна обратилась к Мюриэль, и та прочла: "НИ ОДНО ЖИВОТНОЕ ДА НЕ УБЬЕТ ДРУГОЕ ЖИВОТНОЕ ЫБЕЗ ПРИЧИНЫЭ". Два последних слова почему-то не сохранились в памяти животных. Но зато теперь они могли видеть, что заповедь не была нарушена, так как предательство тех, кто объединился со Снежком, являлось, несомненно, достаточной причиной, чтобы их убить.

В этом году животные трудились еще больше, чем в прошлом. Восстановить и перестроить мельницу, удвоить толщину ее стен, при этом - к ранее назначенному сроку, было тяжелой задачей, тем более, что и обычная работа требовала значительного труда. Животным, случалось, приходила в голову мысль, что теперь у них рабочий день длится дольше, а еды они получают меньше, чем при Джонсе. Но по воскресеньям Пискун, придерживая копытцем длинный рулон бумаги, сыпал цифрами, показывая, что производство всех видов продукции увеличилось на 200 или на 300, или на 500 процентов - как когда. Животные не видели причин не верить этому, тем более, что они уже не помнили отчетливо, как было до Восстания. И все же бывали дни, когда им казалось, что хорошо бы иметь меньше цифр, но больше еды.

Все приказы отдавались теперь через Пискуна или другую какую-нибудь свинью. Наполеон же появлялся не чаще, чем раз в две недели. Когда он выходил, впереди него маршировал черный петух в роли герольда. Предваряя слова Наполеона, каждый раз звучало громкое "Кукареку!". Говорили, что теперь в доме Наполеон занимал совершенно отдельные апартаменты. Обедал он в одиночестве на сервизе марки Морена Дерби, взятом из горки, что стояла в гостиной, и прислуживали ему две собаки. Было объявлено также, что салют из ружья будет производиться не только в дни двух великих годовщин, но и в честь дня рождения Наполеона. Никто теперь не говорил просто "Наполеон" - о нем упоминали только как о "нашем Вожде", "товарище Наполеоне", а свиньи любили придумывать для него титулы вроде - "Отец всех животных", "Гроза Человечества", "Защитник овечьего рода", "Друг утят" и тому подобное. Пискун, произнося свои речи, лил слезы умиления, рассказывая о мудрости Наполеона, доброте его сердца, глубокой любви его ко всем животным, где бы они не жили, а особенно к тем несчастным, что продолжали существовать в невежестве и рабстве на других фермах. Стало привычным относить к числу заслуг Наполеона любое достижение или удачное начинание. Часто можно было слышать, как одна курица говорила другой: "Под мудрым руководством нашего Вождя, товарища Наполеона, я снесла пять яиц за шесть дней".

Между тем Наполеон при посредничестве Уимпера вел сложные маневры в переговорах с Фредериком и Пилкингтоном. Штабель леса все еще не был продан. Фредерик настойчивее Пилкингтона добивался получения леса, но разумной цены предлагать не хотел. К тому же, вновь пошли слухи о том, что он и его люди собираются напасть на "Ферму Животных" и разрушить мельницу, строительство которой вызывало бешеную зависть Фредерика. Снежок, как утверждалось, все еще отсиживался в Пинчфилде. В середине лета животные с ужасом услышали о добровольном признании трех кур: подстрекаемые Снежком, они создали заговор с целью убить Наполеона. Куры были казнены немедленно, а для охраны Наполеона были приняты новые меры. Четыре пса охраняли его кровать по ночам, по одному на каждом углу, а молодой боров по имени Глазок получил разрешение рисковать собой, пробуя пищу перед тем, как ее подавали Наполеону.

Примерно в это же самое время стало известно, что Наполеон договорился о продаже леса Пилкингтону, а также предлагал вступить с ним в постоянное соглашение об обмене некоторыми продуктами между обеими фермами. Отношения между Наполеоном и Пилкингтоном, несмотря на то, что связь поддерживалась только через Уимпера, стали почти дружескими. Животные Пилкингтону не доверяли (просто как человеческому существу), но заметно предпочитали его Фредерику, которого и ненавидели, и боялись. Но по мере того, как шло лето и строительство мельницы приближалось к завершению, слухи о грозном предательском нападении разрастались все больше и больше. Говорили, что Фредерик готов привести против них двадцать человек, вооруженных ружьями, что он уже подкупил судей и полицию, чтобы не было никакого расследования, когда он захватит "Ферму Животных". К тому же, из Пинчфилда просочились слухи о жестоком обращении Фредерика со своими животными. Он забил до смерти свою старую лошадь, морил голодом коров, убил собаку, бросив ее в горящую печь. Он развлекался по вечерам петушиными боями, причем привязывал к петушиным шпорам бритвенные лезвия. Кровь животных закипала от ярости, когда они слышали, что подобные вещи продолжаются по отношению к их братьям, и иногда они выражали желание, чтобы им разрешили всем отрядом атаковать ферму Пинчфилда, изгнать оттуда людей и освободить животных. Но Пискун советовал избегать необдуманных действий и всецело положиться на стратегию товарища Наполеона.

И все же враждебность к Фредерику продолжала нарастать. Как-то воскресным утром Наполеон появился в амбаре. Он заявил, что никогда не помышлял продавать лес Фредерику. Голубям, которых все еще рассылали с вестями о Восстании, было запрещено сеять смуту в Фоксвуде. Им приказали также заменить лозунг "Смерть человечеству!" другим - "Смерть Фредерику!"

В конце лета была разоблачена новая диверсия Снежка. Пшеничное поле густо заросло сорняками, и было выяснено, что в одно из своих ночных посещений Снежок смешал семена сорняков с семенными зернами. Кладовщик, замешанный в заговоре, признал свою вину в присутствии Пискуна и немедленно покончил с собой, отравившись волчьими ягодами. Животные узнали только, что Снежок никогда не был награжден орденом "Героя Животных 1 степени", как многие из них думали. На самом деле это была басня, которую распустил сам Снежок через некоторое время после Битвы при Коровнике. В действительности, совсем напротив, он тогда получил выговор за трусость, проявленную при сражении. При этом новом известии некоторые животные опять испытали замешательство, но Пискуну вскоре удалось убедить их в том, что память их снова оплошала.

Осенью, ценой огромных изнурительных усилий животные, не прекращая уборки урожая, довели до успешного окончания строительство мельницы. Оставалось еще установить машины (Уимпер вел переговоры об их приобретении). Но здание было построено. Вопреки всем трудностям, несмотря на примитивные орудия, случайные неудачи, предательство Снежка, работа была закончена день в день. Утомленные до предела, но гордые, животные все ходили вокруг своего шедевра, казавшегося им еще более прекрасным, чем первый вариант постройки. К тому же и стены были вдвое толще. Теперь разве что взрывчатка могла их разрушить. Когда же они вспомнили о том, как трудились, какие препятствия преодолели, когда думали об огромных изменениях, которые войдут в их жизнь после того, как крылья мельницы завертят валы динамомашины, - они забывали об усталости и галопом носились вокруг мельницы, крича от восторга. Сам Наполеон, сопровождаемый своими собаками и петухом, прибыл проинспектировать законченную работу. Он лично поздравил животных и объявил, что мельница будет носить имя Наполеона.

Спустя два дня животные собрались в амбар на специальное совещание. Все онемели от удивления, когда Наполеон объявил, что лес продан Фредерику. Завтра придут подводы и начнут вывозку. В течение всей предполагаемой дружбы с Пилкингтоном Наполеон на самом деле был в тайном сговоре с Фредериком. Теперь все связи с Фоксвудом были прерваны. Пилкингтону послали оскорбительный меморандум. И голуби получили задание избегать ферму Пинчфилда и изменить лозунг - вместо "Смерть Фредерику!" - "Смерть Пилкингтону!" Наполеон заверил всех, что слухи о готовящемся нападении на ферму не соответствуют действительности, а жестокость Фредерика по отношению к его животным сильно преувеличена. По-видимому, эти слухи распускал Снежок и его агенты. Кроме того, оказалось, что Снежок не только не прячется в Пинчфилде, а живет он в Фоксвуде, где его уже много лет содержит в роскоши Пилкингтон.

Хитрость Наполеона привела свиней в восторг. Благодаря его притворной дружбе с Пилкингтоном, Фредерику пришлось поднять цену на лес в полтора раза. Пискун отметил, что несравненная мудрость Наполеона видна еще и в том, что он не доверяет никому, и Фредерику в том числе. Фредерик хотел заплатить за лес какой-то штукой под названием "чек" попросту листком бумаги, на котором пишут обещания заплатить деньги. Но Наполеона не проведешь! Он потребовал все деньги в хрустящих банкнотах, и они будут вручены прежде, чем вывезут лес. Денег, которые уплатит Фредерик, должно будет хватить на машины для мельницы.

Между тем вывоз леса шел чрезвычайно быстро. Когда весь лес был вывезен, в амбаре был проведен специальный митинг, чтобы животные смогли осмотреть банкноты Фредерика. Удовлетворенно улыбаясь, Наполеон при обеих своих медалях возлежал на высоком соломенном ложе. Рядом с ним на фарфоровом блюдце лежала аккуратная стопка денег. Все продефилировали перед Вождем, и каждый вдоволь насмотрелся на деньги. А когда Боксер слегка наклонил голову и принюхался к ним, от его дыхания полупрозрачные белые бумажки зашевелились.

Три дня спустя начался страшный кавардак. Уимпер, смертельно бледный, примчался на велосипеде, бросил его во дворе и кинулся прямо в дом. В следующую минуту прерывающийся от ярости рев раздался в апартаментах Наполеона. Банкноты оказали фальшивыми! Фредерик получил лес даром!

Наполеон немедленно созвал всех и проревел смертный приговор Фредерику. Он объявил, что как только Фредерик будет схвачен, его сварят заживо. Тут же он предупредил всех, что после такого предательства следует ожидать самого худшего. Давно готовящееся нападение Фредерика может начаться в любой момент. На подступах к ферме разместили часовых. Кроме того, четыре голубя были посланы в Фоксвуд с примирительным посланием, следствием которого, как надеялся Вождь, может быть восстановление добрых отношений с Пилкингтоном.

Нападение совершилось на следующее же утро. Животные завтракали, когда примчались вестовые с вестью о том, что Фредерик и его единомышленники уже миновали тяжелые ворота. Животные решительно выступили навстречу, но легкая победа, вроде той, что была одержана в Битве при Коровнике, не далась им. Людей было пятнадцать, половина из них с ружьями, которые они пустили в ход, как только расстояние сократилось до пятидесяти метров. Животные не смогли противостоять грому выстрелов и укусам дроби, несмотря на усилия Наполеона и Боксера, и были отброшены. Многие были ранены. Они укрылись в строениях фермы и осторожно выглядывали сквозь щели. Все большое пастбище было в руках врага. Холм тоже. На минуту даже Наполеон, казалось, растерялся. Он шагал взад-вперед, лишь хвостик его дергался, выдавая напряженную работу мысли. Опасливые взгляды то и дело обращались в сторону Фоксвуда. Если Пилкингтон и его люди решат помочь им, то дело может закончиться победой. Но тут вернулись голуби, посланные ранее. Один из них нес в клюве кусок бумаги с ответом Пилкингтона. Там было четыре слова: "Так вам и надо".

Между тем Фредерик и его люди остановились у мельницы. Среди животных, наблюдавших за ними, прошел горестный вопль. Двое людей достали лом и кирку. По-видимому, они собирались ломать мельницу.

- Не выйдет! - вскричал Наполеон. - Мы выстроили толстые стены. Им не сломать их в неделю. Спокойно, товарищи!

Бенджамин, внимательно наблюдавший за действиями людей, увидел, что они выдалбливают дыру в основании мельницы. И медленно, как будто даже с удовлетворенным видом, Бенджамин покачал головой.

- Я так и думал, - сказал он. - Не видите вы разве, что они делают? Сейчас они заложат взрывчатый порошок в эту дыру.

Животные в ужасе притаились. Теперь уже невозможно было выйти из укрытия. Через несколько минут люди побежали куда-то. Затем грохнул оглушительный взрыв. Голуби взметнулись в воздух, а все животные, кроме Наполеона, попадали на землю и плотно прижались к ней. Когда они снова поднялись, на месте, где раньше стояла мельница, висело громадное облако черного дыма. Ветерок медленно отдувал его в сторону. Мельницы больше не существовало.

И тогда храбрость вернулась к животным. Страх и отчаяние, только что владевшие ими, потонули в волне ярости, вызванной этим ужасным преступлением. Раздался яростный призыв к отмщению, и, не дожидаясь приказа, животные всей толпой бросились прямо на врага. На этот раз их не остановила градом посыпавшаяся жестокая дробь. Сражение было яростным и упорным. Люди стреляли снова и снова. А когда животные приблизились вплотную, били их палками и коваными сапогами. Корова, три овцы и два гуся пали убитыми. Почти все остальные были ранены. Даже у Наполеона, направлявшего бой из тыла, дробинкой отбило кончик хвоста. Но и люди терпели урон. Трое лежало, головы их были проломлены ударами копыт Боксера, одному корова ударила в живот рогами, с другого Бесси и Блюбелл почти сорвали штаны. А когда собственные псы Наполеона, которым он приказал обойти врага под прикрытием изгороди, внезапно выскочили во фланг противнику с яростным лаем, людей охватила паника. Они увидели, что налицо опасность окружения. Фредерик приказал отступить, пока возможно, и в следующий момент трусливый враг бежал. Животные гнали людей до самого края поля и напутствовали последними ударами, когда враги продирались сквозь изгородь на волю.

Победа досталась дорогой ценой. Усталые, окровавленные животные побрели назад, к ферме. Слезы выступили у некоторых при виде мертвых товарищей, распростертых на траве. В скорбном молчании постояли они у места, где была мельница. Ее больше не было - на этом месте не осталось почти никаких следов их труда. Даже фундамент был частично разрушен. И в этот раз им не удалось при восстановлении использовать упавшие камни - силой взрыва камни разбросало на десятки метров во все стороны. Мельницы как будто и не бывало.

Когда они приблизились к ферме, Пискун, пропадавший неизвестно где, пока шло сражение, вышел им навстречу. Он подошел, подпрыгивая, удовлетворенно помахивая хвостом. Со стороны построек до животных доносились торжественные размеренные звуки канонады.

- Зачем палят из ружья? - спросил Боксер.

- Чтобы отпраздновать нашу победу! - вскричал Пискун.

- Какую победу? - спросил Боксер. Колени его кровоточили, он потерял подкову и разбил копыто, а в задней ноге у него сидела дюжина дробинок.

- Какую победу, товарищи? Разве мы не изгнали врага с нашей земли, священной земли "Фермы Животных"?

- Но они разрушили нашу мельницу! А мы трудились два года, чтобы построить ее.

- Ну и что же? Мы построим другую мельницу. Мы построим шесть мельниц, если потребуется. Вы недооцениваете, товарищи, величие победы, одержанной нами. Та самая земля, на которой мы сейчас стоим, находилась в руках врага. А теперь, благодаря полководческому гению товарища Наполеона, мы отвоевали ее обратно до последней пяди!

- Выходит, мы отвоевали то, что у нас и раньше было, сказал Боксер.

- В этом - наша победа, - сказал Пискун.

Наконец животные приковыляли ко двору. Боль от дроби, засевшей у Боксера в ноге, все усиливалась. Ему виделся впереди тяжкий труд по восстановлению полностью разрушенной мельницы, и мысленно он собирался с силами. Не в первый раз подумалось ему, что одиннадцать лет - не молодость, и, наверное, мощные мышцы его - уже не те, что были раньше.

Но вот животные увидели развевающийся зеленый флаг, услышали вблизи буханье ружья - оно выпалило семь раз подряд. Услышали речь Наполеона, в которой он высоко оценил их поведение в бою. И поняли, что ведь и правда одержали большую победу.

Животным, павшим в бою, были устроены торжественные похороны. Боксер и Люцерна тянули повозку, служившую лафетом. Во главе процессии шел сам Наполеон. На празднование было выделено два полных дня. Звучали песни и речи, новые ружейные салюты, и каждому животному было преподнесено по яблочку, каждой птице - по три унции кукурузы, каждой собаке - по три галеты. Объявили, что сражение будет носить имя Битвы при Мельнице, и что Наполеон учредил новый орден - "Зеленое знамя", которым и наградил самого себя.

Среди общего ликования несчастная история с лесом и банкнотами была забыта.

Несколько дней спустя свиньи нашли в погребах жилого дома ящик, полный отлично закупоренных бутылок виски. Прежде о его существовании никому не было известно. В этот вечер из дома неслись звуки громового пения, в том числе, ко всеобщему изумлению, был слышен мотив "Звери Англии". Примерно в половине девятого животные видели, как из дома через заднюю дверь выскочил Наполеон в старом котелке Джонса, быстро обежал двор и снова исчез внутри дома.

Но утром в доме царило тяжкое молчание. Казалось, там не шевелилась ни одна свинья. Было уже почти девять часов, когда во дворе появился Пискун. Шел он медленно, рассеянно, глазки его потухли, хвостик вяло свисал - у него был совершенно больной вид... Он созвал животных и объявил ужасную новость - товарищ Наполеон при смерти.

Горестный крик исторгли животные. Принесли солому, постелили у дверей дома. Все ходили на цыпочках. Со слезами на глазах спрашивали друг у друга, что с ними будет, если не станет Вождя.

Прошел слух, что Снежку удалось все же подсыпать яду в пищу Наполеона. В одиннадцать часов вышел Пискун и сделал новое объявление. В качестве своего последнего прижизненного благодеяния Наполеон велел издать Указ, карающий смертной казнью каждого, кто употребляет алкоголь.

К вечеру Наполеону как будто стало лучше, а на следующее утро Пискун сообщил, что Вождь выздоравливает. Вечером он уже смог приступить к своим обязанностям, а на следующий день поручил Уимперу приобрести несколько руководств по пиво- и самогоноварению. Спустя неделю Наполеон приказал, чтобы вспахали лужок за садом, который предполагалось некогда отвести под пастбище для престарелых. В качестве причины называли истощение почвы, но вскоре стало известно, что Наполеон намерен выращивать там ячмень.

Примерно в это же время случилось странное происшествие, смысл которого в то время остался для многих совершенно темным. Однажды ночью, часов около двенадцати, во дворе раздался страшный треск, и затем - глухой удар. Все животные выбежали из своих стойл. Светила полная луна. У подножья стены большого амбара, той, где были начертаны Семь Заповедей, лежала сломанная лестница. Рядом копошился на земле полуоглушенный Пискун.

Возле него валялись фонарь, кисть и горшок, из которого вытекала белая краска. Собаки немедленно окружили Пискуна и, как только он обрел способность ходить, эскортировали его в дом. Никто из животных, казалось, не имел ни малейшего понятия о том, что все это значило. Исключение составлял старый Бенджамин, который медленно, с понимающим видом покачал головой, но сказать ничего не захотел.

А несколькими днями позднее Мюриэль, перечитывая Семь Заповедей, обратила внимание на то, что еще одна из них помнилась ей не совсем так. Ей казалось, что в Пятой Заповеди было сказано: "Ни одно животное да не вкусит алкоголя", но там обнаружились еще два слова, о которых она, наверное, позабыла. Заповедь гласила: "НИ ОДНО ЖИВОТНОЕ ДА НЕ ВКУСИТ АЛКОГОЛЯ ЫВ ИЗБЫТКЕЭ".

Глава 9

Разбитое копыто зажило у Боксера не скоро. А восстановление разрушенной мельницы началось на другой день после того, как кончили праздновать победу. Боксер отказался воздерживаться от участия в работах даже на один день и считал делом чести для себя скрывать свои страдания. Лишь Люцерне он признавался по вечерам, что копыто сильно его беспокоит. Люцерна лечила его компрессом из трав, которые приготовляла, пережевывая нужные ингредиенты. Она и Бенджамин уговаривали его работать не так напряженно. "И у лошади легкие не вечны", - говорила она. Но Боксер не желал их слушать. Он говорил, что у него осталась лишь одна мечта: увидеть, как строительство мельницы развернется по-настоящему прежде, чем он достигнет пенсионного возраста.

В самом начале, когда впервые были сформулированы законы о старости, пенсионный возраст для лошадей и свиней считался 12 лет отроду, для коров - 14 лет, собак - 9, овец - 7, а для кур и гусей - 5 лет. Были установлены большие пенсии по старости. До сих пор никто из животных не уходил на пенсию. Но в последнее время этот вопрос обсуждался все чаще и чаще. Теперь, когда лужок за садом был отдан под ячмень, поговаривали, что для престарелых животных будет специально отгорожена часть большого пастбища. Говорили, что для лошади ежедневный пенсионный рацион составит пять фунтов зерна, а зимой - пятнадцать фунтов сена, да еще морковь, может быть, яблоки по праздникам. В конце будущего лета Боксеру и должно было исполниться двенадцать лет.

А между тем жизнь была тяжелой. Зима выдалась такая, как и в прошлом году, - морозная. Пищи было даже еще меньше. Снова уменьшили рацион всем, кроме свиней и собак. "Полная уравниловка в количестве пищи и в качестве была бы противна принципам Анимализма", - как объяснил Пискун. Ему без труда удалось доказать животным, что видимый недостаток пищи не был реальным явлением. Правда, в настоящее время пришлось провести упорядочение рациона (Пискун никогда не называл это "уменьшением", но всегда "упорядочением"), но в сравнении с временами Джонса отмечалось громадное улучшение. Пронзительной скороговоркой он зачитывал цифры, подробно показывая, что овса, сена, свеклы у них теперь больше, чем при Джонсе, что работали они меньше, что вода теперь лучше, а жизнь дольше, и большее число младенцев остается в живых, что в стойлах больше соломы и меньше блох. Животные верили каждому слову. По правде сказать, Джонс и все, что с ним было связано, почти совсем исчезло из их памяти. Они знали, что жизнь сейчас трудная и неласковая, им часто приходится мерзнуть и голодать, а работают они все то время, что не спят. Но в прежние времена все, несомненно, было еще хуже. Они были рады поверить этому. Кроме того, не было сомнения в том, что прежде они были рабами, а теперь свободны, и на главное это различие Пискун указывал неустанно. Голодных ртов стало много больше, чем раньше. Осенью опоросились все четыре свиноматки, принеся тридцать одного поросенка. Молодые были все разномастные, но так как Наполеон был единственный хряк на ферме, нетрудно было догадаться, чье это потомство. Было объявлено, что позднее, когда можно будет приобрести лес и кирпич, возле огорода за домом будет построена школа. Пока же поросят обучал сам Наполеон на кухне. Прогуливаясь с поросятами на огороде, не поощряли общение с прочим молодняком. Примерно в это время было введено правило: если какое-нибудь животное встретит на тропинке свинью, это животное должно сойти со своего пути. Кроме того, все свиньи, независимо от ранга, получили право по праздникам носить на хвостике зеленую ленту.

Хозяйственный год был для фермы довольно удачным, но денег все же не хватало. Нужно было приобрести кирпич, песок и цемент для школы, оставалась необходимость откладывать деньги для мельничного оборудования. Нужны были: керосин для ламп, свечи в дом, сахар к столу Наполеона (другим свиньям он сахар запрещал из-за того, что от этого они жиреют) и разные обиходные предметы - инструменты, проволока, шпагат, железо, собачьи галеты. Продали стог сена и часть урожая картофеля, а поставки яиц увеличились до 600 штук в неделю, так что выводков цыплят едва хватало, чтобы поддерживать число кур на прежнем уровне. После декабрьского уменьшения рациона последовало новое, февральское. Фонари в стойлах были отменены в целях экономии керосина. Впрочем, свиньи чувствовали себя неплохо, даже, казалось, прибавляли в весе. Однажды вечером густой чудесный запах, никогда раньше не слыханный на ферме, донесся из маленькой пивоварни, стоявшей при Джонсе без дела. Кто-то определил, что это запах запаренного ячменного зерна. Животные жадно вдыхали воздух, надеясь, что он означает теплую похлебку на ужин. Но ничего подобного не оказалось, а в следующее воскресенье было объявлено, что ячмень поступает в распоряжение свиней. Все поле за селом уже было засеяно ячменем. Вскоре просочились сведения о том, что отныне каждая свинья получает пинту ячменного пива в день, а Наполеон - целых полгаллона, причем пиво подается ему в фарфоровой супнице.

Да, жизнь, конечно, стала труднее, но зато и наряднее, чем раньше - больше стало песен, речей, шествий. По приказу Наполеона каждую неделю проводились стихийные Демонстрации праздники в честь борьбы и побед Фермы Животных. В назначенное время животные прекращали работу и маршировали в пределах фермы военизированной колонной - свиньи впереди, за ними лошади, потом коровы, овцы, птица. Собаки шли на флангах, а впереди всех - черный петух Наполеона. Боксер и Люцерна несли зеленое знамя с изображением копыта и рога и с надписью "Да здравствует товарищ Наполеон!" После декламировали стихи, сложенные в честь Наполеона, затем Пискун произносил речь, оповещая всех о последних достижениях в производстве продуктов питания, иногда палили из ружья. Овцы были величайшими поклонниками Стихийных Демонстраций, и если кто-нибудь выражал недовольство (а это иногда случалось, если ни свиней, ни собак поблизости не было) тем, что теряют зря время, да еще мерзнут без толку, они немедленно затыкали ему рот громовым "Четыре ноги хорошо, две - плохо". В общем, животные скорее радовались этим праздникам. Им было приятно еще раз услышать, что в конце концов они сами себе господа и работают для своего собственного блага. И в песнях, в маршировке, в речах Пискуна, в громе ружья, в крике петуха, колыхании флага легче было забыть хоть на минуту о пустом желудке...

В апреле Ферма Животных была объявлена республикой, так что потребовался выбор президента. Был выдвинут лишь один кандидат - Наполеон, который и был избран единогласно. В тот же день животным сообщили, что найдены новые документы, раскрывающие новые подробности связи Снежка с Джонсом. Оказалось, что, в противоположность представлению, давно сложившемуся у животных, Снежок не просто пытался вести пораженческую тактику в Битве у Коровника, но попросту сражался на стороне Джонса. Собственно, он был истинным руководителем войска человеческих существ и атаковал животных с криком "Да здравствует человечество!" А раны на спине Снежка, еще помнившиеся кое-кому из животных, были нанесены зубами самого Наполеона.

В середине лета на ферме внезапно появился ворон Мозес, отсутствовавший несколько лет. Он совершенно не изменился все еще бездельничал и вел все те же разговоры о Леденцовой Горе. Усевшись на пень, он хлопал своими черными крыльями и часами толковал с каждым, кто соглашался его слушать. "Там, наверху, товарищи, - начинал он торжественно, указывая на небо своим большим клювом, - там, наверху, сразу вон за той черной тучей лежит Леденцовая Гора - счастливая страна вечного отдохновения, где все мы, бедные скоты, навек освободимся от наших трудов". Мозес даже утверждал, что однажды летал туда и видел вечнозеленые поля, покрытые клевером и льном, вокруг которых росли на изгородях хрустящие корочки и колотый сахар. Многие верили ему. Они рассуждали так: нынешняя жизнь полна голода и тяжкого труда, - разве не будет справедливо, если где-то существует лучший мир? Очень трудно было определить отношение к Мозесу со стороны свиней. Они презрительно называли его рассказы о Леденцовой Горе враньем, но не запрещали оставаться на Ферме и получать, не работая, свой стаканчик пива в день.

С тех пор, как зажило копыто, Боксер работал больше, чем обычно. Вообще-то все животные трудились, как каторжные. Кроме обычных сельскохозяйственных работ нужно было еще восстанавливать мельницу и строить школу для поросят. Работать от восхода до заката при скудных рационах было трудно, но Боксер ни разу ни дрогнул. Ни словом, ни делом не показал он ни малейшей слабости, как будто его сила была неистощима. Лишь внешне он слегка изменился - шкура утратила блеск, бока казались запавшими. Кое-кто говорил: "Появится весенняя трава, и Боксер поправится", но весна пришла, а Боксеру не становилось лучше. Иногда на склоне карьера, когда Боксер весь напрягался, удерживая огромный валун, казалось, что весу камня противостоит не мышечная сила, а чистая воля коня. В такие минуты губы его шевелились, рождая слова "Буду работать больше" - но голоса не было. Люцерна и Бенджамин снова и снова предупреждали его о том, что надо позаботиться и о своем здоровье, но Боксер не обращал на все предупреждения ни малейшего внимания. Приблизился день, когда ему должно было исполниться двенадцать лет. Боксеру было безразлично, что произойдет с ним потом, лишь бы успеть до пенсии натаскать для мельницы достаточную груду камней.

Однажды поздним вечером пронесся слух, что с Боксером плохо. Знали, что ушел он один, чтобы оттащить повозку камней. Слух оказался верным. Через несколько минут примчались два голубя с криком: "Боксер упал! Он лежит на боку и не может подняться!" Чуть ли не половина всех животных бросилась к холму, где стояла мельница. Боксер лежал между оглоблями повозки, вытянув шею, но не в состоянии поднять даже головы. Глаза его затуманились, бока блестели от пота. Тонкая струйка крови текла их угла рта. Люцерна упала возле него на колени.

- Боксер! - крикнула она. - Скажи, что с тобой?

- Дышать больно, - слабым голосом сказал Боксер, - но это неважно. Я думаю, вы сможете закончить мельницу без меня. Уже набрался хороший запас камня. Все равно мне осталось работать только один месяц. Правду сказать, я предвкушал, как пойду на пенсию. Вот Бенджамин тоже стареет, я и думал, что нас отпустят на пенсию вместе, и он будет со мной.

- Мы должны сразу же обеспечить ему помощь, - сказала Люцерна. - Сбегайте к Пискуну, скажите ему, что произошло.

Все тотчас помчались назад, к дому, чтобы передать новость Пискуну. Остались лишь Люцерна и Бенджамин, который лег рядом с Боксером и своим длинным хвостом стал отгонять от него мух. Через четверть часа появился Пискун, весь сочувствие и забота. Он сказал, что товарищ Наполеон глубочайше огорчен известием об этом несчастье, случившимся с одним из самых преданных тружеников Фермы, и что он уже договорился о госпитализации Боксера в лучшей больнице Уиллингдона. При это известии животным стало не по себе. Кроме Молли и Снежка, ни одно животное никогда не покидало Ферму, и не хотелось думать, что их товарищ попадет в руки человеческих существ. Но Пискун легко убедил их в том, что хирург-ветеринар в Уиллингдоне будет лечить Боксера лучше, чем это возможно на Ферме. Полчаса спустя, когда Боксер пришел в себя, его с трудом подняли на ноги и помогли добраться до стойла, где Люцерна и Бенджамин приготовили добрую постель из соломы.

Два дня отлеживался Боксер у себя на конюшне. Свиньи прислали ему большую бутылку лекарства, которую они обнаружили в аптечке, и Люцерна давала ему лекарство два раза в день после еды. По вечерам она лежала вместе с ним, развлекая его разговорами, а Бенджамин отгонял от него мух. Боксер утверждал, что не жалеет о случившемся. Если он вполне поправится, то сумеет прожить еще года три, и он предвкушал дни, которые будет мирно проводить в уголке большого пастбища. У него впервые появится время, чтобы учиться и духовно расти. Боксер решил, что остаток своих дней он посвятит изучению остальных букв алфавита.

Но Люцерна и Бенджамин могли проводить с ним лишь нерабочие часы, а фургон приехал за ним в середине дня. Все животные были на прополке свеклы, работая под присмотром свиньи, и вдруг с удивлением увидели Бенджамина, который мчался галопом со стороны строений, крича изо всех сил. Впервые видели они Бенджамина возбужденным, в первый раз видели, как он скачет галопом. "Быстрей! Быстрей! - кричал он. - Они увозят Боксера!" Не ожидая разрешения свиньи, животные бросили работу и помчались к строениям. И действительно, во дворе стоял крытый фургон, запряженный парой, бока фургона были покрыты надписями, а на козлах сидел подлого вида человек в круглом котелке.

Животные столпились вокруг фургона. "Будь здоров, Боксер! - кричали они хором. - До свидания!"

- Дураки! Дураки! - закричал Бенджамин, мечась вокруг и роя землю своими маленькими копытами. - Дураки! Разве вы не видите, что написано на стенке фургона?

Озадаченные животные замолчали, и Мюриэль начала медленно читать по слогам. Но Бенджамин оттолкнул ее, и застывшие в мертвом молчании животные услышали, что он прочел:

- "Альфред Симонс. Живодер и клеевар. Торговля шкурами и наваром из костей". Разве вы не понимаете? Они увозят Боксера на бойню!

Крик ужаса вырвался у животных. Но в этот момент человек ударил своих лошадей кнутом, и фургон покатил со двора. Животные, крича, следовали за ним. Люцерна пробилась вперед. Фургон набирал уже скорость. Люцерна, побуждая свои старые ноги к галопу, тяжко скакала за ним.

- Боксер! - кричала она. - Боксер! Боксер! Боксер!!

И в этот момент, словно услыхав наконец крик, шедший извне, Боксер показал нос и глаза в маленькое окошко, прорезанное в задней стене фургона.

- Боксер! - закричала Люцерна голосом, полным ужаса. Боксер! Боксер! Выходи! Они везут тебя на смерть!

Ее крик подхватили все: - Выходи, Боксер, выходи!

Фургон набирал скорость, постепенно удаляясь от них. Было неясно, понял ли Боксер то, что кричала ему Люцерна. Но вдруг его не стало видно в окне, и раздался грохот копыт, бьющих о стену фургона. Боксер пытался выбраться наружу. Было время, когда несколько ударов его копыт могли бы разнести фургон в щепки. Но прежней силы, увы, у Боксера не было. Через несколько мгновений грохот ослабел, а потом замер совсем. В отчаянии животные воззвали к лошадям, увлекающим фургон прочь.

- Товарищи, товарищи, - кричали животные. - Не увозите одного из ваших братьев на смерть!

Но глупые скоты, слишком невежественные, чтобы понять происходящее, лишь заложили уши и прибавили ходу. Больше Боксер в окне не появлялся. Слишком поздно кто-то догадался, что можно обогнать фургон и запереть ворота. В следующее мгновение фургон миновал их и исчез за поворотом дороги. Больше животные не видели Боксера.

Три дня спустя было объявлено, что Боксер скончался в Уиллингдонском госпитале, несмотря на величайшую заботу, когда-либо проявляемую по отношению к лошадям. Объявить эту новость пришел Пискун. Он сказал, что присутствовал при последних минутах жизни Боксера.

- Я никогда не видел более трогательного зрелища! объявил Пискун, поднимая копытце, дабы утереть слезу. - Я был у его ложа до последнего мгновения. Под конец, почти не имея сил говорить, он прошептал мне на ухо, что жалеет о том, что смерть не дает ему увидеть, как будет закончена постройка мельницы. "Вперед, товарищи! - прошептал он мне. Вперед, во имя Восстания. Да здравствует Ферма Животных! Да здравствует товарищ Наполеон! Наполеон всегда прав". Это были его последние слова, товарищи.

Тут манера Пискуна внезапно переменилась. Он с минуту помолчал, бросая во все стороны подозрительные взгляды. Затем сказал, что до него дошли слухи, будто во время отъезда Боксера была пущена глупая и скверная сплетня. Кто-то, по-видимому, заметил, что на фургоне, увозившем Боксера, было написано "живодер", после чего и сделан легковесный вывод о том, что Боксера увезли на бойню.

- Трудно поверить, - сказал Пискун, - что какое-то животное додумалось до этого. Я уверен, - Пискун задергал хвостиком, покачиваясь из стороны в сторону, - я уверен, что вы слишком хорошо знаете своего возлюбленного Вождя, чтобы думать такое!

Пискун сказал, что на самом деле все объясняется очень просто: фургон раньше принадлежал живодеру, но затем был куплен хирургом-ветеринаром, который просто не успел закрасить имя и звание прежнего владельца. Вот потому и возникла ошибка.

Животные почувствовали огромное облегчение от этого сообщения. А когда Пискун продолжил наглядное описание смертного часа Боксера, его ложа, замечательного ухода за ним, дорогих лекраств, на которые товарищ Наполеон не жалел никаких денег, - последние сомнения исчезли, и скорбь, охватившая их при мысли о смерти товарища, смягчилась от сознания, что умер он счастливым.

Наполеон собственной персоной появился на очередном воскресном митинге и произнес краткую речь, посвященную Боксеру. Оказалось невозможным, сказал он, доставить на ферму для захоронения останки дорогого оплакиваемого товарища, но заказан большой лавровый венок, который и будет помещен на могиле Боксера.

Наполеон закончил свою речь, напомнив изречения Боксера - "Буду работать больше" и "Товарищ Наполеон всегда прав" изречения, которые, как заметил оратор, следует усвоить и принять, как собственные, каждому животному.

В день банкета к дому подкатил большой фургон бакалейщика, из которого выгрузили большой деревянный ящик. Весь вечер неслось из дома громкое пение, затем послышались звуки ссоры и драки, закончившиеся часов около одиннадцати страшным грохотом разбитого стекла. До двенадцати часов следующего дня никто и рыла не показывал из жилого дома. Прошел слух, что свиньи снова раздобыли где-то деньги и купили ящик виски.

Глава 10

Прошли годы. Весна, лето, осень, зима - времена года сменяли друг друга, и краткая жизнь животных уходила быстро. Пришло время, когда не осталось никого, кто помнил время, предшествовавшее Восстанию, исключая разве Люцерну, Бенджамина, ворона Мозеса и нескольких свиней.

Мюриэль давно была мертва, умерли Блюбелл, Джесси и Пинчер. Умер и Джонс - он скончался где-то в далекой богадельне. Забыт был и Снежок. Боксера забыли все, кроме его нескольких друзей. Люцерна была старой, малоподвижной кобылой, суставы ее гнулись плохо, а глаза слезились. Ее пенсионный возраст подошел два года назад, но пока никто из животных на пенсию уволен не был. Толки об отделении уголка пастбища для престарелых животных давно были оставлены. Наполеон превратился в матерого хряка весом в полтораста килограмм. А Пискун разжирел до того, что глазки его утонули в жиру. Лишь старый Бенджамин не изменился почти на вид, только поседел немного, да со времени смерти Боксера стал еще сдержаннее и неприступнее, чем раньше.

Население фермы увеличилось, хотя и не так сильно, как ожидалось когда-то. На свет появилось много животных, для которых Восстание было лишь неясной легендой, они знали о нем лишь понаслышке; были приобретены животные, до своего прибытия не слыхавшие о Восстании. На ферме теперь было еще три лошади, кроме Люцерны. Это были красивые работящие звери, но очень уж глупые. Никто из них не мог продвинуться в алфавите дальше буквы "Б". Они соглашалсь со всем, что рассказывали им о Восстании, о принципах Анимализма, особенно, когда говорила Люцерна, - но было очень сомнительно, понимали ли они эти рассказы.

Ферма производила теперь много продуктов, больше, чем раньше, была значительно лучше организована; к тому же, территория ее расширилась за счет двух участков, откупленных у м-ра Пилкингтона. Строительство мельницы, в конце концов, было успешно завершено, была приобретена молотилка и сенокосилка, построено несколько новых помещений. Уимпер купил себе коляску. Мельница, впрочем, не вырабатывала электроэнергии, но молотила зерно, что приносило ферме немалый денежный доход. Животные изо всех сил трудились над строительством новой мельницы. Говорили, что когда эту мельницу построят, в ней обязательно установят электромашину. Правда, о роскоши, которую обещал когда-то Снежок, - о стойлах с электрическим освещением и отоплением, с горячей и холодной водой, о трехдневной рабочей неделе больше разговоров не было. Наполеон объявил подобные идеи противоречащими принципам Анимализма. "Истинное счастье, говаривал он, - заключается в том, чтобы трудиться как можно больше, не давать себе изнеживаться."

Получалось как-то не так, что, хотя ферма стала богаче, сами животные не разбогатели ни капли, исключая, конечно, свиней и собак. Быть может, так вышло потому, что свиней и собак было много? Нельзя сказать, что эти животные вовсе не работали. На свой лад они трудились немало. Пискун не уставал говорить, как бесконечно много всегда было работы на ферме по руководству и организации. Большая часть этих работ была совершенно недоступна пониманию других животных. Для примера Пискун рассказывал о колоссальном труде свиней над таинственными штуками с названиями вроде "учетные формы", "отчеты", "номенклатура", "докладные". Это были большие листы бумаги, которые нужно было густо-густо исписать, а затем сжечь исписанные листы в печах. "Для благосостояния фермы это имеет колоссальное значение", говорил Пискун. И все же никакой пищи ни свиньи, ни собаки не производили. И было их много, и аппетит у них всегда был хорошим. Что касается остальных животных, то, насколько им известно было, они жили, как было исстари - почти всегда испытывали голод, спали на соломе, пили из пруда, работали в поле, зимой страдали от холода, летом от мух. Иногда старейшие из животных, роясь в смутных воспоминаниях, пытались решить - было ли сразу после изгнания Джонса лучше, чем теперь, или хуже. Вспомнить они не могли. Им не с чем было сравнить свой нынешний образ жизни, не на чем было основываться, кроме бесконечных пискуновских цифр, неизменно показывавших неуклонный рост всеобщего благосостояния. Животные находили проблему неразрешимой. Впрочем, на решения подобных проблем времени не было. Лишь старый Бенджамин настаивал, что помнит всю свою жизнь во всех подробностях и потому имеет основания утверждать, что жизнь не могла быть ни намного лучше, чем теперь, ни намного хуже - голод, трудности, разочарования - ее неизменные спутники.

И все-таки животные не переставали надеяться. Более того, ни на одно мгновение их не покидало чувство гордости: они гордились тем, что являются гражданами Фермы Животных. Они испытывали благодарность судьбе за то, что они, и только они в целом мире, жили на ферме, управлявшейся самими животными. Все, даже самые молодые, даже новички, привезенные из других далеких ферм, восхищались этим обстоятельством. Слыша гром ружья, видя полощущийся зеленый флаг, они ощущали непреодолимую гордость, и сами заговаривали о давних героических днях, об изгнании Джонса, начертании Семи Заповедей, в Великих Битвах, закончившихся разгромом интервентов-людей. А мечтать они все продолжали о прежнем - верили, что день придет, и предсказанная Майором Республика Животных раскинется на полях всей страны, избавленная от человеческих существ. Быть может, день этот наступит скоро, а может быть, они все умрут прежде, чем он придет. И даже мотив "Звери Англии" потихонечку мычали то здесь, то там; все животные знали песню, но петь ее вслух не отваживались. Пусть жизнь у них тяжелая, пусть не все надежды осуществляются, но все же они - не такие животные, как другие. Они голодали, но не потому, что приходилось кормить тиранов-людей; они тяжко трудились, но трудились на себя. Ни одно существо не ходило меж них на двух ногах. Ни одно существо не обращалось к другому со словом "хозяин". Все животные равны.

Как-то в начале лета Пискун приказал овцам следовать за собой и увел их к дальней окраине Фермы, на пустырь, поросший молодыми цветами. Овцы провели там целый день, пощипывая листья под присмотром Пискуна. Вечером он вернулся в жилой дом один, а овцам велел остаться на пустыре, где, по его словам, спать в теплую погоду полезнее, чем в стойле. Это продолжалось изо дня в день целую неделю, причем ни одно животное, кроме Пискуна, с овцами не общалось. А Пискун был с ними с утра до вечера. На Ферме говорили, что он обучает овец новой песне, для чего нужна полная сосредоточенность. Это произошло сразу после того, как овцы вернулись на Ферму. Был мягкий летний вечер. Животные кончили работу и шли домой, как вдруг со двора послышалось прерывающееся от ужаса ржание лошади. Животные от ужаса замерли. Это был голос Люцерны. Она заржала снова, и животные галопом бросились во двор. И они увидели, что было причиной ужаса Люцерны. По двору шла свинья, шла на задних ногах.

Это был Пискун. Немного неловко, словно ему было не совсем прилично нести свое тучное тело в таком положении, но хорошо сохраняя равновесие, Пискун медленно шел через двор. А в следующую минуту из дверей дома в затылок друг другу вышли длинной вереницей другие свиньи - и все они шли на двух ногах. Некоторые держались лучше, некоторые хуже, одна или две слегка покачивались, но все успешно завершили круг по двору. И, наконец, под громкий лай собак и пронзительный вопль петуха явился сам Наполеон, величественно выпрямившийся, свысока озирающий все вокруг, в том числе и собак, жавшихся к его ногам. В правом его копытце был зажат кнут. Мертвое молчание воцарилось во дворе. Пораженные и испуганные животные, сжавшись плотной толпой, смотрели, как свиньи медленно обходят двор. Мир словно перевернулся вниз головой. И, несмотря ни на что, - ни на страх перед псами, ни на многолетнюю привычку молчать и не возражать, что бы ни случилось, животные возмутились бы. Но именно в этот момент, словно по сигналу, стадо овец дружно заблеяло:

Четыре ноги - хорошо, две ноги - лучше!

Четыре ноги - хорошо, две ноги - лучше!

Четыре ноги - хорошо, две ноги - лучше!

Это продолжалось пять минут без передышки. И ко времени, когда овцы смолкли, всякий протест оказался бессмысленным, ибо свиньи уже скрылись в доме. Бенджамин почувствовал, что кто-то уткнулся носом в его плечо. Он оглянулся. Это была Люцерна. Старые глаза ее казались тусклее обычного. Не говоря ни слова, она молча потянула его за гриву и повела к задней стенке большого амбара, где были начертаны Семь Заповедей. С минуту они стояли молча, глядя на шероховатую стену и большие белые буквы.

- Зрение изменяет мне, - сказала, наконец, Люцерна. Даже в молодости я не могла прочесть того, что там написано, но мне кажется, что вся стена выглядит теперь как-то иначе. Те ли это Семь Заповедей, что были раньше, Бенджамин?

Впервые Бенджамин отказался от своих привычек и прочел Люцерне то, что было написано на стене. Там оставалась лишь единственная заповедь:

ВСЕ ЖИВОТНЫЕ РАВНЫ, НО НЕКОТОРЫЕ

ЖИВОТНЫЕ БОЛЕЕ РАВНЫ, ЧЕМ ДРУГИЕ.

Никому после этого не казалось странным, что когда свиньи, надзиравшие за работами, вышли поутру из дома, у каждой в правом копытце был зажат кнут. Не показалось странным и то, что свиньи купили себе радиоприемник, договорились об установке телефона и подписались на Центральную Газету, Вечерку и Юмористический Журнал. Не показался странным Наполеон, прогуливавшийся в огороде с трубкой в зубах. Не показалось странным и то, что он стал носить парадную одежду Джонса - черный сюртук, галифе и гетры; его любимая свиноматка разгуливала в шелковом воскресном платье миссис Джонс в то время, как прочие свиньи ходили в обыденной одежде четы Джонс. Спустя неделю, под вечер, во двор въехала вереница колясок. Депутация соседних фермеров получила приглашение осмотреть ферму. Им показали ее, и фермеры восхищались всем, что увидели, особенно мельницей. Животные как раз были заняты прополкой свекольного поля. Они прилежно трудились, почти не отрывая взгляда от земли, не зная, кого следует больше бояться чужих посетителей или своих свиней.

А позднее хохот и нестройные песни послышались из дома. Животные при звуках смешанной речи вдруг почувствовали жгучее любопытство. Что происходило там в день, когда животные и человеческие существа впервые встретились, как равные? В едином порыве они двинулись тихонько к окнам жилого дома со стороны огорода. Они задержались было у калитки, не решаясь идти дальше. Но Люцерна не остановилась, и остальные на цыпочках пошли за ней. Подобравшись к самому дому, животные, рост которых позволял это, осторожно заглянули в окно. В комнате, за круглым столом, было полдюжины фермеров и столько же свиней из числа наиболее выдающихся. Во главе стола расположился сам Наполеон. Свиньи восседали на стульях вполне привычно. Компания развлекалась карточной игрой, которая была, как видно, прервана на время для очередного тоста. Из рук в руки переходил большой кувшин, стаканы наполнялись пивом. Никто не замечал животных, прилипших к окнам.

М-р Пилкингтон поднялся, держа полный стакан. Он сказал, что собирается предложить собравшимся осушить стаканы, но полагает своей приятной обязанностью произнести сперва несколько слов. Он испытывает величайшее удовлетворение и не сомневается, что все присутствующие разделяют его чувства по поводу того, что длительный период взаимного непонимания и недоверия пришел к концу. Было время - хоть он уверен, что вся компания, как и он сам, не разделяла таких настроений - было время, когда к уважаемым владельцам Фермы Животных их соседи люди относились, не хочется говорить "враждебно", но с определенным опасением. Имел место ряд досадных инцидентов, циркулировали ошибочные идеи и мысли. Предполагалось, что существование фермы, принадлежащей свиньям и управляемой ими - явление не вполне нормальное, и что это может неблагоприятно отразиться на соседних районах. Весьма многие фермеры предполагали - без соответствующей проверки своих мнений - что на подобной ферме царит дух распущенности и анархии. Поэтому фермеры опасались разлагающего влияния фермы на своих собственных животных и даже на людей-батраков. Но теперь недоверие рассеяно. Он и его друзья посетили сегодня Ферму Животных, осмотрели ее собственными глазами, и что же увидели? Не только самые современные методы труда, но и дисциплину и порядок, которые могут служить образцом для всех фермеров. Он полагает, что вправе отметить - низшие животные на ферме выполняют больше работы и получают за это меньше, чем в любом другом районе страны. Более того, он и его коллеги увидели сегодня много такого, что они намерены немедленно ввести в собственных хозяйствах.

В заключение он хотел бы подчеркнуть еще раз, что дружеские чувства, которые в настоящее время существуют между животными фермы и ее соседями, должны еще больше окрепнуть в будущем. Между человеческими существами и свиньями нет и не должно быть столкновения интересов. У них общие цели и общие интересы. Разве трудовая проблема повсюду не одна и та же? (Тут стало очевидно, что м-р Пилкингтон собирается подарить обществу какой-то тщательно подготовленный экспромт, но смех так разбирал его, что некоторое время он был просто не в состоянии огласить свой перл). Кончив, наконец, хрипеть и давиться смехом, от которого его многочисленные подбородки стали совершенно малиновыми, он проговорил: "Если вам приходится иметь дело с вашими низшими животными, то нам зато достается не меньше с нашими низшими классами!" Эта жемчужина остроумия вызвала громовой хохот собравшихся. М-р Пилкингтон еще раз поздравил свиней с введением ими норм, с рекордной длительностью рабочего дня и, что особенно поразило его при осмотре фермы - полным отсутствием лодырничания.

- А теперь, - сказал он наконец, - предлагаю всему обществу встать и удостовериться, что стаканы у всех полны. Господа, предлагаю тост за процветание Фермы Животных!

Раздались восторженные восклицания, стук бокалов, топанье ног. Наполеон до того был доволен, что поднялся и обошел стол, чтобы чокнуться с м-ром Пилкингтоном. Когда приветственный шум смолк, Наполеон, продолжавший стоять, дал понять, что тоже хочет говорить.

Стиль его речи, как всегда, был краток и точен. Наполеон сказал, что также счастлив окончанию периода непонимания. У него есть основания полагать, что некий злобный враг распускал слухи, долгое время блуждавшие по стране о том, что, якобы, он и его коллеги олицетворяют собой нечто сомнительное, революционное. Высказывалось предположение, что они попытаются побудить к бунту животных на других фермах. Ни грамма истины не было в этих слухах! Единственным желанием фермы - как ныне, так и в прошлом было жить в мире и поддерживать добрососедские отношения.

Он добавил, что Ферма, которой он имеет честь управлять, является кооперативным предприятием. Собственность, которой он владеет, является, по сути дела, коллективной собственностью свиней. Ему кажется, сказал Наполеон, что старинные подозрения не омрачат умы присутствующих, но этого недостаточно. В последнее время произошли некоторые изменения, которые должны еще больше укрепить взаимное доверие свиней и людей. До сих пор у животных на ферме была глупая манера называть друг друга "товарищ". Это будет отменено. Был еще в ходу странный обычай - маршировать по воскресеньям перед черепом старого хряка, приколоченным к столбу во дворе. И это будет отменено, а череп уже закопан. Посетители, наверное, заметили зеленый флаг, развевающийся во дворе на мачте. Быть может, они также обратили внимание на то, что рог и копыто, на нем нарисованные, закрашены - отныне это будет просто зеленый флаг. И, наконец, у него есть лишь одна поправка к великолепной добросовестной речи м-ра Пилкингтона. Оратор все время упоминал "Ферму Животных". Он не должен больше этого делать, но мы его не виним - он не знал, не мог знать, ибо сию минуту объявляется впервые: название "Ферма Животных" отменено. Отныне и навеки эта ферма будет известна под именем "Усадьба", то есть под своим правильным, исконным именем.

- Господа, - заключил Наполеон, - я предлагаю вам тот же тост, но в иной форме. Наполните ваши стаканы до краев. Господа, вот мой тост: за процветание фермы "Усадьба"!

Снова раздались приветственные клики, стаканы были осушены до дна. Животным, смотревшим на все это сквозь мутноватые стекла, почудилась странная вещь. Что-то изменилось в очертании свиных рыл. Что? Старые слабые глаза Люцерны пытались рассмотреть лица. Казалось, черты этих лиц стали нечеткими, зыбкими. У тех, кто имел три подбородка, их стало как будто четыре, а у других вместо пяти было видно лишь три...

Когда аплодисменты затихли, и снова началась карточная игра, животные тихонько удалились. Однако не успели они отойти и на двадцать шагов, как остановились, словно вкопанные. Громкий крик несся со стороны дома. Животные кинулись опять к окнам. В доме разыгрывалась крупная ссора. Крики, удары кулаком по столу, острые подозрительные взгляды, яростные утверждения и отрицания... Источником скандала, по-видимому, явился тот трудно объяснимый факт, что Наполеон и м-р Пилкингтон выложили на стол по валету пик одновременно.

Орали двадцать голосов враз, и все - очень похоже. Теперь стало ясно, что изменение очертаний лиц было вполне реальным. Животные смотрели то на людей, то на свиней, но отличить одних от других уже было невозможно.