Джейн Фэйзер

Изумрудный лебедь 

Пролог

Париж, 24 августа 1572 года

Набат загудел в полночь. Пустые улицы постепенно заполнялись людьми. Все молчали, казалось, испуганные предстоящим. Однако и дома усидеть не мог никто. Люди выходили в ночь — вооруженные аркебузами, мечами и ножами, а на их шляпах белели кресты.

Они двигались по узким, вымощенным булыжником улицам, окружавшим мрачную, темную цитадель Лувра. За неделю до этого Лувр сверкал огнями. Из узких зарешеченных окон лилась музыка, и толпы подвыпивших гуляк заполняли улицы Парижа. Париж праздновал свадьбу Маргариты, сестры короля Франции Карла, с предводителем гугенотов Генрихом Наваррским. Этот брак должен был положить конец вражде католиков и протестантов Франции и объединить их.

Но ночь Святого Варфоломея показала, что свадебные торжества были лишь приманкой для гугенотов, тысячами прибывавших в Париж, чтобы поддержать своего молодого короля. Теперь они оказались в западне и были обречены на гибель.

Набат продолжал сотрясать воздух. Люди, двигавшиеся по улицам, стучали в каждую дверь, помеченную белым крестом. Из дверей выскальзывали их единомышленники и присоединялись к толпе, превратившейся уже в огромную армию убийц. Она все росла и, как гигантская волна прибоя, катилась к домам протестантских вождей.

Первые выстрелы, первые красные сполохи, первые мучительные крики стали сигналом к резне. Толпа, теперь похожая на многоголовую гидру, извиваясь, ползла по городу, врываясь в дома, не помеченные белыми крестами, и их обитателей выбрасывали из окон, с балконов, а орущая толпа на улицах и площадях разрывала несчастных в клочья.

Воздух был пропитан запахом крови и порохового дыма. Небо покраснело от зарева — пылали дома, а прыгающее пламя смоляных факелов, казалось, парило в темноте само по себе, двигаясь вперед по тесным улицам. Те, кто нес факелы, не были видны. Ликующие крики обезумевшей толпы, преследовавшей несчастных, пытавшихся скрыться, походили на жуткие вопли дьяволов, вырвавшихся из ада.

На углу узкой, зловонной улочки, ведущей вниз, к реке, остановилась дрожащая, запыхавшаяся женщина. Сердце ее отчаянно колотилось, каждый вдох отдавался болью. Ее босые ноги, изрезанные грубыми камнями мостовой, кровоточили. Тонкий плащ, взмокший от пота, прилип к спине. Волосы облепили побелевшее, искаженное ужасом лицо. К груди она прижимала двух плачущих младенцев, всеми силами стараясь успокоить их.

Женщина бросила взгляд назад и увидела трепещущее пламя факелов. Голоса преследователей слились в один пронзительный крик, когда толпа покатилась к реке. Всхлипывая, женщина снова бросилась бежать вдоль реки. Она уже слышала за спиной топот сапог — преследователи нагоняли ее. Грохот бегущих ног все приближался. Отчаяние охватило ее. Она не могла спастись. Даже ради своих крошек она не могла бежать быстрее. А толпа, преследовавшая ее, все росла. Многие присоединились к этой охоте просто ради удовольствия.

Задыхаясь, женщина повернулась лицом к преследователям — она все еще прижимала детей к груди. Один из младенцев ерзал и извивался, пытаясь повернуть головку. Второй оставался тихим и спокойным, как всегда. Ее близняшки-дочки даже в десять месяцев были совсем разными.

Не в силах пошевелиться, женщина смотрела, как ее окружает обезумевшая от ярости толпа. Лица людей были исполнены ненависти, зубы оскалены, глаза покраснели от жажды крови. С их мечей и ножей капала кровь, их одежда была в бурых пятнах. Они подступали к ней все ближе, и она уже ощущала запах их пота, их несвежее, кислое от винного перегара дыхание, чувствовала их ненависть.

— Отрекись… отрекись…

— Я готова, — сказала женщина, падая на колени. — Пощадите моих детей. Не убивайте их. Пожалуйста! Я отрекаюсь ради своих детей. Я произнесу «Символ веры» .

Женщина шептала латинские слова католического «Символа веры». Глаза ее были устремлены вверх, к небу, чтобы не видеть своих мучителей.

Нож, уже обагренный кровью гугенотов, полоснул ее по горлу, когда она еще произносила латинские слова, и женщина замолчала… Крик потонул в бульканье. Кровь брызнула на одежду, на детей, на мостовую. Женщина упала лицом вперед на камни набережной. Во внезапно наступившей тишине послышался плач ребенка.

— На Лувр… на Лувр!..

Неистовый крик взмыл над крышами, и толпа, вдохновленная одной мыслью, повернула и отхлынула, покорная призывному сигналу рожка:

— На Лувр… на Лувр!..

Улица опустела.

Черная река медленно несла свои воды, как и текущая между камнями кровь женщины. Что-то зашевелилось под ее телом. Одна из девочек выползла из-под мертвого материнского тела. С удивительным в таком крошечном существе упорством и целеустремленностью малышка ползла прочь от пугающего запаха крови…

Франсис наконец нашел свою жену. Он бросился к ней. Лицо его в свете луны казалось совершенно белым.

— Елена! — прошептал он и опустился на колени возле ее тела.

Франсис прижал ее к груди, и у него вырвался отчаянный крик страдания. Потом он увидел на земле ребенка, смотревшего на него пустым взглядом. Младенец тихонько плакал. Лицо малышки было запачкано кровью ее матери.

— Господи Иисусе! — прошептал мужчина, беря на руки ребенка. — Помилуй нас.

Мужчина огляделся. В глазах у него помутилось от горя. Где же его вторая дочь? Неужели обезумевшая чернь насадила ее на острия своих ножей, как и многих других детей города в эту ночь? Но где тогда ее тельце? Неужели они забрали его?

Услышав за спиной звук шагов, мужчина стремительно обернулся. Его люди спешили к нему. Глаза их были полны отчаяния и ужаса. Они с трудом верили в избавление после столь чудовищной резни.

Один из его людей нагнулся и взял ребенка из рук герцога. Франсис нежно обнял мертвую жену и, что-то бормоча, баюкал ее.

— Милорд, нам нужно идти, — тихо сказал мужчина, взявший малышку. В голосе его был страх. — Они могут вернуться. Если поспешим, сможем укрыться в Шале.

Франсис бережно опустил тело жены, закрыл ее незрячие глаза и поднял ее руку. Стройное запястье украшал золотой браслет, инкрустированный жемчугом. Он был странной изогнутой формы и охватывал руку, как змея. Из причудливо переплетенных золотых нитей выглядывал крупный, безупречной красоты изумруд-амулет в форме лебедя. Волнистые линии контура птицы были переданы удивительно точно. На камень закапали слезы. Мужчина расстегнул застежки браслета, подаренного им Елене в день их обручения, и спрятал у сердца. Потом взял на руки свою погибшую жену и, шатаясь, встал сам.

Ребенок плакал: это был тягучий крик голода и ужаса. Человек, несший девочку, прижал ее головку к плечу и повернул вслед за своим господином. Тот продолжал идти, не выпуская из объятий тело женщины, которую он любил, и все они исчезли в черной пасти улочки, уводившей их от реки…

Глава 1

Дувр, Англия, 1591 год

Сходство было просто немыслимым…

Гарет Харкорт протиснулся сквозь толпу в первые ряды, не сводя глаз с труппы бродячих актеров, сценой для которых служили наскоро сколоченные подмостки на набережной Дувра.

Глаза у нее были такими же небесно-синими, кожа того же цвета густых сливок, волосы того же самого оттенка — темно-каштановые, а когда на них падал луч солнца, они точно так же отливали темно-рыжим. Однако на этом сходство кончалось.

В то время как темные волосы Мод были с помощью папильоток и искусных горничных уложены в пышную прическу, волосы акробатки были коротко подстрижены, как у мальчишки.

Гарет не без удовольствия смотрел на изящную фигурку, проделывавшую фокусы на узком шесте, укрепленном на двух столбах, довольно высоко над землей. Она так уверенно держалась на этой жердочке шириной в шесть дюймов, будто на земле стояла. Девушка кувыркалась, вертелась «колесом», ходила на руках и делала сальто под изумленные и восторженные крики публики.

Мод стройнее, размышлял Гарет. Это их тоже отличает. Мод бледная и худенькая. И слабая, как котенок. Акробатка, когда ходила на руках, показывала при этом под широкой оранжевой юбкой, падавшей ей на голову, пару мускулистых ног, заключенных из уважения к зрителям в кожаные рейтузы, обтягивающие ее тело как вторая кожа. Да и руки у нее тоже были, вероятно, сильными. Высвободив одну руку, девушка помахала зрителям, прежде чем вновь ухватиться за шест. Она принялась кувыркаться на шесте. Руки ее мелькали с невероятной скоростью. Она все кувыркалась и кувыркалась. И ее оранжевая юбка взлетала, пока не стала казаться неясным мазком неопределенного цвета и вся ее фигура не превратилась в непрерывно мелькающее огненное колесо. Неожиданно, очередной раз взмыв в воздух, она вдруг сделала сальто назад, приземлилась на шест, тут же вновь изогнулась, как натянутый лук, и легко выпрямилась. Юбка взметнулась и опала, когда она торжествующе поклонилась зрителям.

Гарет аплодировал, как и все остальные. Лицо девушки раскраснелось от напряжения, глаза сверкали, на лбу выступили бисеринки пота, на губах расцвела ликующая улыбка. Она поднесла два пальца к губам и свистнула. И тут же неведомо откуда выскочила маленькая обезьянка в красном камзоле и шляпе с ярко-оранжевым пером.

Зверек снял шляпу и прыгнул в толпу зрителей, бормоча что-то непонятное, но, по мнению Гарета, крайне непристойное. Гарет бросил в шляпу серебряный пенни, и обезьянка отдала ему честь.

Маленький мальчик лет шести или семи отчаянно махал девушке со своего места на подмостках. Потом с трудом поднялся на ноги и, сильно хромая, пошел к ней, приволакивая ногу и морщась от боли. Девушка тотчас же прыгнула к нему, схватила за руки и, пританцовывая, прошлась с ним по сцене.

Удивительно, думал Гарет, пока она танцует с ним, он не кажется калекой. Мальчик даже выглядит красивым, а лицо у него словно светится от радости. Она как будто передала часть своей силы и энергии ребенку, которого обнимала, и так продолжалось до тех пор, пока она не посадила его на табуретку в углу. Тотчас же маленькое тельце горбуна вновь стало бесформенным и неподвижным, будто жизнь ушла из него, хотя он продолжал улыбаться обезьянке, возвратившейся на сцену с полной шляпой.

Девушка высыпала содержимое шляпы в кожаный мешочек, который носила на поясе, послала улыбку и поцелуй толпе, нахлобучила шляпу на зверька и спрыгнула с подмостков.

Совершенно необъяснимое сходство, снова подумал Гарет. Во всем, кроме характера, мысленно добавил он. В этом Мод была полной противоположностью акробатке. Она проводила все дни, лежа на подушках, за чтением религиозных трактатов, время от времени поднося нюхательную соль к своему маленькому носику. Когда же обстоятельства вынуждали Мод куда-то идти, она двигалась неуверенно и шла, волоча за собой шарфы и шали, окруженная острым запахом лекарств и тонизирующих средств, которыми пичкала ее старая нянька. Говорила девушка едва слышно, голосом, похожим на шелест камыша, и слушатели замирали затаив дыхание, боясь, что она умолкнет, не закончив фразы.

Однако Гарет прекрасно понимал, что, несмотря на внешнюю хрупкость, его кузина обладает железной волей. Юная Мод отлично знала, как обратить свою меланхолию и мигрени себе на пользу, а уж если ставила перед собой какую-то цель — ничто не могло ее остановить. И это делало ее достойной противницей Имоджин, а возможно, и самого Гарета.

Тут на сцене появилось трио музыкантов — с флейтой, гобоем и лютней, и Гарет собрался было уходить, но тут вдруг снова увидел девушку-акробатку. Она выскользнула откуда-то и оказалась за спинами музыкантов. Гарет заметил в ее руке какой-то предмет. На плече у девушки примостилась обезьянка, которая, казалось, нашептывала ей на ухо что-то очень важное.

Гарет остановился. У девушки был такой плутовской вид, что он поневоле заинтересовался, что же будет дальше. Музыканты сыграли несколько аккордов, чтобы настроиться па определенный тон. Потом принялись наигрывать веселый мотив джиги. Обезьянка спрыгнула с плеча девушки и принялась танцевать под музыку. Толпа разразилась хохотом, а потом зрители принялись притопывать ногами и хлопать в ладоши в такт музыке.

Гарет наблюдал за девушкой, которая, стараясь не привлекать внимания, расположилась позади музыкантов. Глядя прямо на них, она что-то положила в рот. Гарет не сразу догадался, что это. Потом лицо его расплылось в широкой улыбке. Вот чертенок! Она сосала лимон, не сводя глаз с флейтиста. Гарет взглянул на маленького калеку на табуретке. В глазах ребенка плясали смешинки, и Гарет понял, что это представление устроено ради него.

Гарет наблюдал за ними как зачарованный, догадываясь, что должно произойти. Флейта умолкла, губы музыканта сжались, слюна иссякла — и все это из-за того, что девушка энергично сосала лимон. Ребенок корчился от смеха.

Внезапно флейтист взревел, прыгнул вперед и отвесил шалунье мощную оплеуху. Девушка покачнулась и упала бы, если бы не ее врожденная ловкость. Она сумела превратить свое падение в новый кувырок и приземлилась уверенно и точно. Толпа вознаградила ее смехом, считая происшедшее частью представления. Но когда гимнастка выпрямилась, оказавшись в двух шагах от Гарета, он заметил в ее глазах слезы.

Она с грустным видом потерла ухо одной рукой, а другой смахнула слезинки.

— Не успела увернуться? — спросил Гарет.

Она покачала головой, одарив его неуверенной улыбкой.

— Чаще всего мне это удается. Как правило, я успеваю рассмешить Робби и уклониться от Берта, но меня на секунду отвлек Чип.

— Чип?

— Моя обезьянка.

Она снова поднесла пальцы ко рту и свистнула. Обезьянка прервала свой танец и вспрыгнула ей на плечо.

У нее очень необычный голос, думал Гарет, разглядывая девушку с непритворным интересом, пока она стояла рядом с ним, критически наблюдая за жонглерами, присоединившимися к музыкантам. Для столь маленького и хрупкого тела голос девушки был на удивление низким и сильным, очень красивым, и переливы его были мелодичны, как журчание ручья. Гарет нашел его весьма привлекательным. Она говорила по-английски с акцентом, но таким слабым, что происхождение его было трудно установить.

Внезапно обезьянка принялась отплясывать на ее плече какой-то безумный танец, без передышки треща при этом на каком-то тарабарском языке, как один из злополучных обитателей Бедлама, и указывая своим тощим пальцем на подмостки.

— О Боже! — пробормотала девушка. — Я ведь знала, что мне надо держаться потише.

Гарет заметил, что она смотрит на появившуюся откуда ни возьмись великаншу в ярком красно-коричневом платье. Голова женщины, казалось, возвышалась над огромным, как колесо телеги, пышным жабо и была увенчана широкополой бархатной шляпой, завязанной шелковыми лентами под двойным подбородком. На шляпе от легкого морского ветерка весело покачивались золотистые перья.

— Миранда! — Голос великанши оказался под стать ее внешности. Он был мощным и зычным, и говорила она с сильным акцентом. Она огляделась и снова крикнула: — Миранда!

— О Боже! — повторила девушка со стоном.

Обезьянка спрыгнула на землю, а девушка попыталась спрятаться за спиной Гарета. Она встревоженно зашептала ему на ухо:

— Вы очень обяжете меня, милорд, если постоите некоторое время неподвижно, пока она не уйдет.

Гарету было очень трудно сохранить серьезный вид, но он все же попытался остаться совершенно неподвижным и лишь порывисто вздохнул, почувствовав, как к его спине под плащом прижалось теплое тело. У него возникло ощущение, будто его тень внезапно ожила, но потом испугалась чего-то и спряталась под плащ. Но так как это была лишь тень, на его алом шелковом плаще не образовалось ни морщинки, и складки его продолжали спускаться так же, как прежде. В то же время тень эта была весьма реальной и плотской, что вызвало чувственный отклик его тела.

Обезьянка запрыгала перед великаншей, потом принялась приплясывать и что-то верещать, громко и пронзительно. Женщина снова взревела и взмахнула сучковатой дубинкой. Чип оскалил желтые зубы и нырнул в толпу. Женщина, размахивая палкой, бросилась в погоню.

Конечно, обезьянку она не поймала, только рассмешила зрителей. Однако, размышлял Гарет, свое дело зверек сделал — отвлек внимание великанши от своей хозяйки.

— Благодарю, милорд, — прошептала девушка, выскальзывая из-под его плаща и облегченно вздыхая. — Мне сейчас очень не хочется, чтобы меня поймала мама Гертруда. Она добрейшая женщина на свете, но почему-то уверена, что я непременно стану партнершей ее сына. Люк — добрый малый, но никто, кроме Фреда, его не слушает. Я ни за что бы не вышла за него замуж, а тем более не стала бы выступать с ним вместе.

— Счастлив, что смог быть вам полезен, — холодно проговорил Гарет, ничего не поняв из ее объяснений. И он никак не мог уяснить, почему близость этого жалкого существа вызвала в нем столь сильный чувственный отклик.

Миранда огляделась. Толпа забеспокоилась, а музыканты и жонглеры, закончив выступление, раскланялись и уступили место молодому человеку с глуповатым лицом, одетому в пестрый, многоцветный камзол. Он взобрался на подмостки в сопровождении резвого терьера.

— Это Люк и Фред, — пояснила Миранда обладателю удобного плаща. — Это очень хороший номер. Он может заставить Фреда делать что угодно. Смотрите: сейчас Фред будет прыгать сквозь горящий круг… Но у бедного Люка совсем нет мозгов. Вряд ли в книге судеб сказано, что я должна выйти за него замуж и стать его партнершей.

Гарет перевел взгляд с молодого человека, выражение лица которого казалось пустым и бессмысленным, на личико девушки, живое, умное, с ярко сияющими глазами, и понял, что она имела в виду.

— Мне надо найти Чипа. Мама Гертруда, конечно, его не поймает, а он может натворить чего-нибудь. Он такой шкодливый.

Девушка весело махнула Гарету рукой и нырнула в толпу. Некоторое время он видел ее оранжевую юбку, а потом исчезла и она.

Гарет чувствовал себя слегка смущенным и вдруг заметил, что улыбается без всякой причины. Он бросил взгляд на подмостки, где все еще сидел на табуретке мальчик и встревоженно смотрел в толпу, ища глазами свою партнершу по танцам. Ребенок выглядел испуганным, будто его оставили одного в темноте.

Между тем женщина, которую девушка называла «мама Гертруда», пробивалась назад сквозь толпу. Лицо ее было мрачным и недовольным. Она бормотала себе под нос:

— Эта девочка… Она как светлячок — за ней не угнаться. Только что была здесь, а теперь исчезла и нет ее. Что неладно с моим Люком, я вас спрашиваю? — Она посмотрела прямо на Гарета, будто он знал ответ на ее вопрос. — Он добрый, трудолюбивый, пригожий малый. Что у него не так? Да любая девушка была бы рада такому мужу.

Она бросила на Гарета испепеляющий взгляд, словно считала его ответственным за неблагодарность Миранды. Потом пожала плечами и удалилась, окутанная красно-коричневым облаком, покачивая фижмами, похожая на тяжелый корабль, разрезающий носом волны.

Люк как раз закончил свое выступление и теперь раскланивался. Его терьер прыгал по краю подмостков на задних лапах, но публика уже начала расходиться и не обращала на пса внимания.

Гертруда вспрыгнула на подмостки с невероятной для такой туши ловкостью.

— Ты не пустил шапку по кругу! — взревела она. — Ты туп как пень, Люк! Беги и собери деньги! — Она принялась колотить своего незадачливого отпрыска палкой. — Стоишь здесь, раскланиваешься, прыгаешь, когда все расходятся! Смотрел бы, как Миранда собирает деньги. Ты болван!

Молодой человек спрыгнул с подмостков и принялся сновать среди расходящихся зрителей, протягивая руку со шляпой с выражением отчаянной мольбы. Его собачка трусила рядом. Но все уже потеряли интерес к актерам, и никто не бросил в шляпу даже самой мелкой монетки. Гарет дал ему шиллинг, и молодой человек открыл рот от изумления.

— Благодарю… милорд, — запинаясь пробормотал он. — Покорнейше благодарю, милорд.

— Откуда ты? — спросил Гарет, кивнув в сторону подмостков, которые уже начали разбирать двое работяг.

— Из Франции, милорд, — ответил Люк смущенно, тоскливо глядя на быстро рассеивающуюся толпу зрителей, разрываемый противоречивыми желаниями. Ему хотелось бежать за не успевшими уйти зрителями, чтобы собрать хоть несколько монет, но чувство благодарности обязывало его ответить на вопросы благородного господина, столь щедро вознаградившего его за выступление.

— Мы отплываем в Кале с полуденным приливом, — сообщил он.

Граф Харкорт кивнул юноше, показывая, что их разговор окончен, и Люк бросился в погоню за последними зрителями. Несколько минут граф наблюдал, как разбирают подмостки. Потом повернулся спиной к городу, расположившемуся у подножия крутых белых утесов, поднимавшихся из Ла-Манша.

Он и сам прибыл из Франции только нынче на рассвете, переплыв пролив, и решил провести ночь в Дувре, а в свой лондонский дом вернуться на следующий день.

Решение это в первую очередь было продиктовано нежеланием снова окунаться в атмосферу ожесточенных битв, которые его сестра вела с непокорной Мод. По правде говоря, иногда он получал удовольствие от этих баталий, похожих на бурное сражение враждебных стихий, на морские бури, разыгрывающиеся на глазах обезумевших моряков, готовых на что угодно, хоть на сделку с дьяволом, лишь бы он обуздал стихию и не дал погибнуть утлому суденышку.

Гарет просунул руку под богатый, красиво расшитый камзол из серого шелка, и пальцы его нащупали маленький бархатный мешочек, а в нем браслет — подарок Генриха будущей невесте. Пергамент в вощеном конверте лежал на его груди, а на конверте — печать короля Генриха Четвертого. Сейчас Генрих Наваррский стал королем Франции, ибо, приняв католичество, получил возможность наследовать французский престол. Теперь он сможет управлять значительно более могущественной страной, расположенной на неизмеримо большей территории, чем его родная Наварра. Он хорошо правил Наваррой, но теперь ему предстояло куда более сложное испытание. А под печатью короля Франции лежала бумага, которая вернет семье Харкортов все то богатство, земли и влияние, которыми она когда-то обладала.

Это был путь к столь ослепительному величию, что даже Имоджин, сестра Гарета, одержимая жаждой власти, не смела мечтать о чем-то подобном.

Язвительная усмешка коснулась красиво очерченного рта Гарета, когда он подумал о том, как удивит Имоджин предложение, изложенное в бумаге, спрятанной у него на груди. После смерти Шарлотты очень немногое могло пробудить Гарета от его летаргии и равнодушия к внешнему миру, но этот взмах золотой волшебной палочки заставил кровь быстрее побежать по жилам, оживил его прежние политические амбиции, вызвал тот неутолимый голод, который когда-то толкал его к решительным действиям.

Но для осуществления своих планов ему нужно было заручиться согласием своей подопечной, а Гарету было отлично известно, что это будет очень не просто.

Когда он сдался на уговоры Имоджин и отплыл во Францию, он не мог предположить, что получит куда больше, чем ожидает. Туда он вез предложение, адресованное ближайшему другу и доверенному лицу короля Генриха — герцогу де Руасси, жениться на дочери герцога д'Альбара и кузине графа Харкорта. Однако события приняли совершенно неожиданный оборот.

Гарет снова повернулся к морю и посмотрел на мол, отделявший гавань от бурных вод Ла-Манша. Это было мирное и красивое место, вполне заслужившее свое название — Райская гавань. Она совсем не походила на мрачный, оглушительно шумный лагерь короля Генриха под стенами Парижа…

Гарет прибыл к королю Генриху холодным апрельским вечером под моросящим дождем, когда погода больше походила на зимнюю, чем на весеннюю. Он отправился в путь один, зная, что так привлечет меньше внимания, чем если его будет сопровождать отряд слуг. Путешествие вышло довольно опасным, все окрестности бурлили, потому что нежеланный король осадил Париж, а его жители готовы были страдать от голода, но не желали уступить суверену, которого считали еретиком и узурпатором.

Отсутствие сопровождающих лиц и знаков отличия, которые бы удостоверяли высокий ранг лорда Харкорта, вызвало кое-какие затруднения. Его не хотели пропускать к королю, но в конце концов ему удалось проникнуть в лагерь, раскинувшийся под стенами Парижа и похожий на палаточный городок. В течение двух часов он пробивался к королю. Мимо него сновали офицеры, курьеры, слуги. Плащ лорда промок, сапоги были перепачканы глиной. Харкорт яростно вытаптывал уже и так достаточно пострадавшую траву перед шатром короля, прилагая отчаянные усилия, чтобы согреться.

Наконец его допустили к королю. Король Генрих с самой юности и до своих тридцати восьми лет был солдатом с крепким, мускулистым телом, отважным воином, презиравшим роскошь. Его собственное жилище едва обогревалось жаровней, он спал на соломенном матрасе, брошенном на холодную землю. Он и его советники кутались в толстые кавалерийские плащи.

Король встретил лорда Харкорта учтивой улыбкой, но его проницательные темные глаза смотрели недоверчиво, и вопросы, которые он задавал, были по большей части каверзными.

В девятнадцать лет он женился на Маргарите де Валуа и беспечно захлопнул ловушку, в которой погибли тысячи его людей. После ночи Святого Варфоломея он подозревал предательство всегда и во всем — даже тогда, когда ему предлагали дружбу. Избиение гугенотов произошло в том самом городе, население которого он теперь пытался привести к повиновению голодом.

Но верительные грамоты Гарета были безупречны. Его собственный отец присутствовал на злополучной свадьбе. Герцог д'Альбар, отец Мод, был одним из ближайших друзей Генриха и во время резни потерял жену и ребенка. Его погибшая жена была урожденной Харкорт. После строгого допроса графа Харкорта приняли как друга и пригласили поужинать с монархом и присутствовать при том, когда Генрих и де Руасси будут обсуждать предложение графа.

Вино было терпким, хлеб грубым, мясо жестким, но Генриха, похоже, это ни капли не огорчало. Король ел и пил с отменным аппетитом. Только его ястребиный нос слегка краснел по мере того, как пустели кожаные бутыли с вином. Наконец король отер свои тонкие губы и попросил показать ему портрет леди Мод. Король должен решить сам, достойна ли дама стать женой благородного де Руасси. Сказано это было с подчеркнутым добродушием, но Харкорт безошибочно распознал под этой небрежностью серьезность.

Гарет извлек миниатюру с изображением своей молодой кузины. Сходство с оригиналом было необыкновенным: на портрете Мод была изображена бледной синеглазой девушкой, эфирным созданием. Только на портрете не было видно, что она больна. Ее проникновенный лазурный взгляд, направленный на короля из инкрустированной жемчугом рамки, выдавал глубоко скрытый темперамент девушки. По мнению Гарета, ее неправдоподобно белая кожа бцла нездорового оттенка. Одним из ее величайших достоинств была длинная лебединая шея, красота которой на портрете подчеркивалась бирюзовой подвеской.

Генрих взглянул на миниатюру, и тотчас же его густые черные брови поползли вверх. Он бросил взгляд на Руасси — странный, напряженный.

— Милорд? — спросил встревоженный Руасси. — Что-нибудь не так?

Он вытягивал шею, чтобы увидеть лицо на портрете, который король все еще держал в руке.

— Нет-нет. Все в порядке, дама прелестна.

Генрих сказал это задумчиво: видно было, что его мысли где-то далеко. Он все смотрел на миниатюру, постукивая по ней огрубевшим пальцем.

— Как трагично, что она выросла без матери. Я так хорошо помню Елену. — Он бросил взгляд на Гарета: — Вы ведь были близки со своей кузиной?

Гарет кивнул. Елена была на несколько лет старше, но они всегда хорошо понимали друг друга, ее гибель была для него ударом.

Генрих закусил нижнюю губу, все еще не отрывая глаз от портрета Мод.

— Это был бы хороший союз.

— Да, милорд, — отозвался Руасси несколько нетерпеливо. — Д'Альбары и Руасси связаны многолетними узами. И Харкорты тоже.

Он послал графу Харкорту быструю улыбку.

— Да-да, для Руасси это прекрасная партия, — сказал Генрих, все еще погруженный в свои мысли. — Но и для короля такой союз был бы… вполне подходящим… А?..

Он оглядел своих сотрапезников, и от веселой улыбки лицо его помолодело. Теперь он казался много моложе своих лет.

— Мне нравится ваша кузина, милорд Харкорт. А мне очень нужна жена-протестантка.

В комнате повисло изумленное молчание. Потом Руасси сказал:

— Но у вас уже есть жена, сир.

Генрих невесело рассмеялся:

— Да, у меня есть жена-католичка. Маргарита и я — друзья. Мы решили так много лет назад. У нее свои возлюбленные, у меня свои. — Он повернулся к Гарету — глаза его сияли. — Я думаю, мне следует познакомиться с вашей подопечной, Харкорт. Если она окажется не хуже своего портрета, боюсь, Руасси придется поискать себе другую жену.

Сразу же посыпались возражения. Королю придется снять осаду Парижа, чтобы уехать в Англию. Но Генрих был решителен. Его генералы могли пока обойтись без него. Чтобы держать город в осаде, не требовалось особого военного таланта или хитрых тактических маневров, не надо было вести кровопролитные битвы. Он мог бы на некоторое время исчезнуть и приехать в Англию инкогнито, как простой французский дворянин, отправившийся с визитом ко двору королевы Епизаветы. Он мог бы воспользоваться гостеприимством графа Харкорта и познакомиться с прелестной леди Мод. И если бы убедился в том, что она хорошая пара, он бы посватался к ней сам.

Старинный браслет в форме змейки с изумрудным лебедем принадлежал матери Мод. Это была совершенно необыкновенная и единственная в своем роде вещь. Гарет не знал, как он попал в руки короля Генриха. Он мог только догадываться об этом: должно быть, Франсис д'Альбар когда-то отдал его королю, и Генрих счел теперь, что это вполне достойный дар, свидетельство его серьезных намерений в отношении дочери герцога д'Альбара.

Так браслет попал в руки Гарета и теперь покоился под его камзолом как знак предложения, которое повергнет Имоджин в восторг и ужас одновременно. И только Господь знал, как отнесется к этому Мод.

Гарет миновал обветшалые ворота и вошел в Дувр. Город был хорошо защищен замком на утесе и тремя фортами, построенными вдоль гавани еще отцом королевы Елизаветы — Генрихом Восьмым. Теперь за состоянием городских стен перестали следить. Они были хорошей мишенью для обстрела с моря, и потому не стоило брать на себя труд обновлять и укреплять их.

Гарет направился на Чейпел-стрит, к гостинице «Адам и Ева», где намеревался снять комнату на ночь. Он нырнул под низкую притолоку и вошел было в гостиницу, когда услышал крики и шум. Они доносились из-за угла Снаргеит-стрит. Гарет обернулся и краем глаза успел заметить маленькую фигурку в оранжевой юбке, промелькнувшую мимо. Беглянку преследовала толпа, улюлюкавшая ей вслед: «Держи воровку!»

Если бы Харкорт не прижался к двери, толпа сбила бы его с ног.

Раньше он не обратил бы на эту сцену никакого внимания. Он знал, как толпа вершит «правосудие», но это его ни капли не трогало. Скорее всего девушка и вправду была воровкой. Они все воруют.

Гарет снова взялся за дверную ручку, но заколебался. А что, если девушка невиновна? Если ее поймают, ей не избежать суровой расправы. Хотя, может, она виновна? Вдруг Гарет почувствовал, что ему все равно, виновна она или нет. Он не может оставить ее в беде. И потому Гарет повернулся и бросился за орущей толпой.

Глава 2

Миранда с верещащим Чипом на руках нырнула в узкий просвет между домами. Судя по зловонию, это место использовалось как выгребная яма. Миранда зажала нос.

Перепуганный Чип прижался к ней, его тощие маленькие лапки обвивали ее шею. Он весь дрожал от страха. Она гладила его по голове, не в силах даже злиться на него за его страсть к мелким блестящим предметам. Он вовсе не собирался красть гребень у этой женщины, но разве сейчас это кому-нибудь объяснишь?

Чип, очарованный серебристой игрой солнечных бликов на гребне, прыгнул на плечо женщины, и та, конечно, завизжала. Чип успокаивающе погладил ее по голове и ухватился за гребень. Он только хотел рассмотреть его получше, но разве объяснишь это впавшей в истерику жене горожанина? Она, наверное, решила, что он покушается не только на гребень, но и на ее жизнь.

Миранда рванулась, чтобы схватить обезьянку, и все, конечно, решили, что это она подослала зверька. Миранда отлично знала, что последует за этим, и потому решила — в данном случае благоразумие лучше, чем бессмысленное геройство, и бросилась наутек. За ней помчалась разъяренная толпа.

К счастью, все эти люди пронеслись мимо ее убежища. Чип дрожал все сильнее и тихонько жаловался ей на ухо. Она крепко прижимала зверька к себе, ожидая, пока топот ног не затихнет вдали, потом осторожно вышла на улицу.

— Сомневаюсь, что они сдадутся так легко, — услышала Миранда и, вскинув голову, узнала джентльмена, которого заметила еще во время представления на набережной.

Он стоял рядом. За спиной его волнами струился алый плащ. Прежде она не обратила никакого внимания на его внешность. Девушка видела только его богатый наряд, выдающий в нем дворянина. Теперь Миранда рассмотрела его повнимательнее. Серебристый камзол, черные с золотом бархатные штаны, золотого цвета чулки, дорогая ткань плаща — все указывало на то, что это человек богатый и знатный. Пальцы его были унизаны кольцами, на башмаках красовались серебряные пряжки. Его волнистые черные волосы были коротко подстрижены, а лицо чисто выбрито, что редко случалось увидеть.

Карие глаза, еще мгновение назад сонно смотревшие из-под тяжелых век, зажглись любопытством. При виде Миранды в них засверкали искорки смеха. Его губы растянулись в улыбке, открыв ослепительно белые и ровные зубы. И она невольно улыбнулась в ответ и доверчиво сказала:

— Мы ничего не крали, милорд. Просто Чипа всегда привлекают блестящие предметы, и он не понимает, почему нельзя посмотреть на них поближе.

— Вот как? — Гарет понимающе кивнул. — И полагаю, что какая-то бедная душа возразила против столь внимательного и столь близкого разглядывания своего имущества?

Миранда рассмеялась:

— Да. Она вопила так, будто ее заживо варят в кипящем масле. А этот гребень всего-навсего украшен стразами.

Гарет представил себе, что почувствовала владелица гребня, и невольно посочувствовал ей:

— Полагаю, она не привыкла к тому, чтобы обезьяны прыгали у нее по голове.

— Чип совершенно чистый, опрятный и очень добродушный. Он не хотел сделать ничего плохого.

— Возможно, объект его внимания не знал этого.

Миранда хихикнула. Ее страх почти прошел. Этот явно расположенный к ней джентльмен с сонным взглядом внушал ей бодрость духа и отвагу.

— Я хотела взять его, но они все кинулись на меня, и мне пришлось убегать, вот они и решили, что я воровка.

— Да, вероятно, так и вышло, — согласился он. — Но я не думаю, что у вас был выбор.

— Нет, не было.

Улыбка Миранды угасла. Она склонила головку, прислушиваясь к крикам все еще не угомонившейся толпы.

— Давай уйдем с улицы, — обратился к ней джентльмен тоном, не допускающим возражений. — Твой оранжевый наряд заметен издали, он как маяк.

Миранда колебалась. Инстинкт подсказывал ей, что надо бежать, скрыться как можно дальше от разъяренной толпы, но ее руку сжала крепкая и теплая рука, и почти против воли Миранда устремилась за джентльменом, быстро шагающим к гостинице «Адам и Ева».

— Почему вы так заботитесь обо мне, милорд?

Она с трудом поспевала за ним.

Гарет не ответил. Вопрос был резонным, но он не знал, что ответить. Просто было в этой девушке что-то удивительно располагающее, какая-то беззащитность и вместе с тем некая внутренняя сила. Он не мог оставить ее на растерзание озверевшей толпе, хотя и подозревал, что для нее не в новинку попадать в подобные ситуации. Она, видимо, с рождения скитается по улицам.

— Сюда! — скомандовал он, и они оказались в темноватом помещении гостиницы.

Он слегка подталкивал ее сзади. Под тонкой тканью платья он чувствовал ее тело. Почти бессознательным движением Гарет протянул руку и коснулся ее кожи. Испуганная этим неожиданным прикосновением, она вздрогнула и обернулась, а он кашлянул и сказал:

— Не спускай глаз с обезьянки. Уверен, что здесь полно блестящих предметов.

И Миранда подумала, что ей, возможно, почудилось это мгновенное прикосновение. Она оглянулась.

— Сомневаюсь, чтобы Чипа могло здесь что-нибудь привлечь. Слишком много пыли. Даже оловянные кружки в пятнах, давно не чищены.

— Все же присматривай за ним.

— Милорд Харкорт! — В узкой двери черного хода возник хозяин гостиницы. Его толстое лицо сияло. — Я приготовил для вас отличную лошадь из платной конюшни. А это что такое? Немедленно убери эту грязную тварь отсюда, эй ты, гнусная шлюха!

Дрожащим от ярости пальцем он тыкал в Чипа, который немного осмелел, взобрался Миранде на плечо и принялся оглядывать зал блестящими от любопытства глазами.

— Потише, Молтон. Девушка со мной, а обезьянка неопасна.

Гарет прошел к стойке.

— Принеси мне трубку и кружку эля. Да, и для девушки тоже.

— Хотела бы я знать, — заметила Миранда, — почему это люди боятся обезьян?..

Она подошла к низкому крохотному оконцу, выходящему на улочку, потерла рукавом замызганное стекло и выглянула на улицу.

Гарет принял от хозяина длинную глиняную трубку, которую тот уже набил табаком и теперь держал для важного гостя зажженную тонкую свечу. К почерневшим балкам потолка стал кольцами подниматься ароматный синий дымок. Лорд Харкорт с удовольствием сделал несколько затяжек.

Миранда наблюдала за ним, морша свой маленький носик.

— Никогда не видела прежде, чтобы кто-то курил. У нас во Франции это не принято.

— В таком случае они не понимают, какого удовольствия лишают себя, — ответил Харкорт, поднимая свою кружку с элем и делая девушке знак, чтобы она последовала его примеру. Миранда выпила с ним вместе.

— Не думаю, чтобы мне нравился этот запах, — заметила она. — Мне трудно от него дышать. Похоже, Чип этого тоже не одобряет.

Она кивнула в сторону обезьянки, ретировавшейся в дальний угол комнаты и зажимавшей нос тощей лапкой.

— Уж извините, что я не буду принимать во внимание вкусы вашей обезьяны, — заметил граф, снова принимаясь за трубку.

Миранда прикусила губу:

— Я не хотела показаться невежливой, милорд.

Он наклонил голову, показывая, что извинения приняты. В глазах его опять заплясали смешинки, и Миранда, успокоенная этим, отхлебнула эля из своей кружки. После беготни по улицам в горле у нее пересохло. Она исподтишка наблюдала за своим спасителем. Теперь, когда граф сидел беспечно облокотившись о стойку, он выглядел вполне довольным и спокойным. Миранда подумала, что он очень привлекательный. И с ним было так безопасно. Как его назвал хозяин гостиницы? А! Милордом Харкортом!

— Мне хотелось бы поблагодарить вас за вашу доброту, милорд Харкорт, — отважилась заговорить Миранда, — но это не означает, что я готова отблагодарить чем-то, кроме слов признательности!

— А я не очень-то и уверен, что хочу, чтобы ты отблагодарила меня как-то иначе, — насмешливо ответил он.

Миранда прижалась носом к оконному стеклу, твердя себе, что не должна чувствовать себя обиженной. Он вошел в ее жизнь на мгновение и так же мгновенно из нее исчезнет.

Улица была тиха и пуста.

— Думаю, я уже могу идти. Мне не следует доставлять вам беспокойство, милорд.

Его брови удивленно поползли вверх. В ее голосе он уловил едва заметную обиду.

— Ну, если ты чувствуешь себя в безопасности, — сказал он, — пожалуйста. Но ты можешь оставаться здесь, сколько пожелаешь.

— Благодарю вас, но я должна идти. — Она повернулась к двери. — И благодарю вас снова, милорд, за вашу доброту.

Она отвесила ему довольно неуклюжий поклон и исчезла. Обезьянка успела вскочить ей на плечо и сделала непристойный жест в сторону Гарета, испустив при этом какой-то пронзительный крик, показавшийся Гарету безусловно угрожающим.

«Неблагодарная тварь», — думал Гарет, попыхивая трубкой. Поразительное сходство девушки с Мод продолжало занимать его мысли. Кто-то говорил ему, что у каждого человека на земле есть двойник, но до этого он никогда в это не верил.

— Вы желаете откушать, милорд? — спросил Молтон.

— Позже.

Гарет допил эль и докурил трубку.

— Пойду в конюшню взглянуть на лошадь. И мне понадобится ночлег. Я хочу отдельную комнату.

— О да, милорд, есть очень славная комната над прачечной, как раз на одного постояльца, — залился соловьем Мол-тон, не переставая отвешивать поклоны. — Но за это я попрошу крону, милорд. Я мог бы уложить в той постели троих, причем она настолько просторна, что им не было бы тесно.

Гарет недоумевающе поднял брови:

— Но, как мне показалось, ты только что сказал, что эта комната на одного постояльца?

— Комната на одного, милорд, — с достоинством пояснил Молтон, — а постель на троих.

— А, понимаю. — Гарет взял свои украшенные драгоценными камнями перчатки со стойки. — В таком случае пусть отнесут мои вещи в комнату над прачечной и накроют там стол.

Он вышел из гостиницы, предоставив Молтону раскланиваться и кивать за его спиной, как китайский болванчик.

Лошадь, конечно, оказалась клячей. Семьдесят миль до Лондона она одолеет, только если он не будет слишком погонять ее. Конечно, Имоджин ждет его с нетерпением, должно быть, она все время как на иголках, а Майлз, вероятно, отчаялся найти укромный уголок, чтобы хоть полчаса отдохнуть от непрерывного потока упреков и причитаний. Гарет предвкушал восторг сестры, когда она узнает его новости, в ушах его, казалось, уже звенели ее возбужденные восклицания в унисон со слабыми возражениями ее мужа, но она может еще немного подождать, чтобы услышать такую весть.

Уже не в первый раз он удивлялся, почему позволил сестре взять на себя управление его домом и хозяйством. После трагедии с Шарлоттой, подавленный сознанием своей тайной вины, он отпустил «поводья», а Имоджин только этого и ждала. Она не могла упустить возможности вмешаться в жизнь брата. Прежде чем он пришел в себя, и она, и все ее домочадцы, включая невероятно раздражавшую его Мод, обосновались в его доме на Стрэнде. Имоджин сочла своей непреложной обязанностью создавать для него уют, утешать его в скорби и править его домом. И это продолжается уже пять лет.

Имоджин отличалась бешеным нравом, а всепоглощающей страстью ее жизни была забота о благоденствии младшего брата. Когда их мать лежала на смертном одре, Имоджин обещала ей заботиться о своем десятилетнем брате и с тех пор рьяно исполняла клятву. Будучи на двенадцать лет старше, она просто душила его своей любовью, даря ее только ему одному. Ее муж Майлз был вынужден довольствоваться перепадавшими на его долю крохами ее привязанности. А Гарет, всеми силами сопротивлявшийся этой слепой любви, все-таки не мог набраться храбрости и нанести удар сестре в открытую. Он отлично знал ее недостатки: ее чрезмерное честолюбие и тщеславие, неукротимый и властный нрав, гордыню и безмерную расточительность. И все же он не решался захлопнуть перед ее носом дверь в свою жизнь, как бы ни мечтал об этом.

А Имоджин — в своем рвении устроить счастье брата — даже нашла ему отличную невесту, готовую немедля занять место Шарлотты. Это была леди Мэри Эбернети, бездетная вдова лет под тридцать. Безукоризненная женщина. По мнению Имоджин, она никогда не совершила бы неверного шага. Она отлично бы знала, как вести себя, стань она леди Хар-корт, и Гарету никогда не пришлось бы опасаться, что она не выполнит своего долга.

Гарет поморщился. Невозможно было представить леди Мэри уклоняющейся от выполнения своих обязанностей, в чем бы они ни состояли. Она была полной противоположностью Шарлотте, вообще не представлявшей, что такое долг. Шарлотта была полным жизни, трепетным и не слишком нравственным созданием, с ярким румянцем на щеках, в то время как Мэри была бледна, как алебастр, и спокойна, как монумент. Первая принесла ему несчастье, позор и боль. Мэри, конечно, не приведет его к головокружительным высотам наслаждения, но она и не способна низвергнуть его в бездну унижения, бессильной ярости и отчаяния. У человека может быть только один шанс на счастье, и он растратил его попусту, так что ему ничего не остается, как остепениться и зажить скучной, размеренной жизнью.

Его губы непроизвольно изогнулись в презрительной усмешке. Это с ним происходило всякий раз, когда он начинал убеждать себя, что все будет хорошо… Однако в ближайшем будущем скучать ему не придется, раз уж Имоджин суждено заняться устройством брака Генриха Четвертого и Мод.

Официально опекуном Мод значился он. Гарет был назначен им после смерти ее отца, поэтому Мод и отправили к ним в Англию. Но на самом деле ею занималась Имоджин, и до сих пор Гарет едва замечал бледную и вечно больную кузину, живущую где-то в отдаленном уголке его дома. Но теперь — в связи с предстоящей свадьбой — он был вынужден обратить внимание на характер своей подопечной, представлявший собой нечто среднее между слезливостью и нытьем вечно больного существа, почти инвалида, и маниакальным упрямством, не уступавшим упрямству сестры. Он не рассчитывал, что Мод легко согласится принять уготованную ей судьбу.

Гарет вышел из конюшни и направился назад к набережной. Стоял мягкий и теплый августовский день, и он решил, что прогулка на свежем воздухе пойдет ему на пользу. Над спокойной и гладкой водой гавани кружились и кричали чайки, а в свете заходящего солнца белые утесы казались розоватыми. Он любовался этой картиной до тех пор, пока не заметил всплеск оранжевого на фоне серой стены, и его охватило странное ощущение неизбежности. А может, это было предчувствие? Холодок пробежал по спине.

Он не ошибся. Обезьянка сидела рядом с ней на каменной стене, внимательно разглядывая свои лапки. Девушка смотрела на тихую гавань и болтала ногами. Корабли покачивались на якорях, и Гарет понял, что приближается час прилива. Больше никого из актеров видно не было. Он подошел к ней.

— Почему у меня такое чувство, что обстоятельства сегодня не в твою пользу?

Она подняла на него печальные глаза:

— Я знала, что сегодня утром мне не следовало вообще вставать с постели. Я поняла это, как только увидела жука.

— Жука?

Она кивнула:

— Это был огромный жук-олень, черный, как сажа. Он барахтался в маслобойке, стараясь выплыть. А это, знаете ли, скверная примета. Чтоб ему пусто было!

— Нет, я не знал такой приметы. — Он с непринужденным видом присел и оперся спиной о стену рядом с ней. — Так они тебя оставили? Бросили?

Миранда снова кивнула:

— Я знала: они не могут упустить прилив, но не представляла, что беготня с Чипом отняла столько времени.

Она снова устремила взгляд на воду.

Гарет тоже некоторое время созерцал гавань, не произнося ни слова, он испытывал странное удовлетворение от ощущения ее близости.

— И что ты собираешься делать? — спросил он будничным тоном.

— Придется ждать следующего парома до Кале, — ответила девушка. — Но деньги, полученные за сегодняшнее выступление, я отдала Берту, и у меня ничего не осталось. Раньше я бы быстро заработала себе на проезд, но теперь, боюсь, меня слишком хорошо запомнили.

Гарет смотрел вдаль, туда, где солнце медленно опускалось в море.

Предчувствие беды прошло, теперь он ощущал только приятное возбуждение и прилив сил. И тут внезапно он понял, как можно решить задачу.

Гарет сказал все тем же безразличным тоном:

— Тебя заинтересует некое предложение?

Она настороженно взглянула на него, но он сидел все так же спокойно и задумчиво смотрел на закат.

— Предложение? Какое?

— Ты ужинала?

— Смеетесь? — ответила она чуть более резко, чем следовало бы. — Я ведь сказала вам, что у меня нет денег.

Прошло уже очень много времени с тех пор, как она позавтракала сегодня утром, на рассвете. Из-за того, что было решено устроить еще одно, последнее, представление перед приливом, труппа комедиантов обошлась без обеда, и теперь девушка была страшно голодна. И скорее всего сегодня поесть ей так и не удастся.

— В таком случае не пожелаешь ли разделить ужин со мной? — Он вопросительно поднял бровь.

— В обмен на что? — Голос ее охрип от волнения. Она с беспокойством ждала его ответа.

Гарет видел, что девушка понимает всю безысходность своего положения. Он не сомневался, что ей очень хочется принять его предложение, и ее поведение сказало ему о ней многое. Несмотря на свою бродячую жизнь, а возможно, и благодаря ей, она не собиралась отдаться на милость первого встречного. И похоже было, что она не склонна использовать свое тело в качестве разменной монеты, как это делают уличные женщины.

— У меня есть к тебе предложение. И я хочу изложить его за ужином. Вот и все.

Он дружелюбно улыбнулся девушке, предоставив решать самой, как следует поступить, затем отвернулся и двинулся назад, в город.

Миранда поколебалась всего с минуту, потом соскользнула со стены, В конце концов, сказала она себе, ужин никогда не помешает, а потом всегда можно удрать. Чип прыгнул ей на плечо, и они последовали за графом к гостинице «Адам и Ева».

Глава 3

— Где Гарет? Уже больше четырех месяцев прошло с тех пор, как он уехал.

Леди Имоджин Дюфор шагала по длинной галерее под портретами предков Харкортов. Она была высокой, костлявой, губы всегда искривлены в недовольной гримасе, нос брезгливо сморщен.

— Сейчас тяжело пробраться во Францию, да и обратно тоже, — ответил ее муж. Он пытался успокоить ее и произнес привычную банальность, хотя и знал, что это только еще больше распалит жену. Двадцать пять лет их брака научили его, что успокоить жену невозможно. Однако он вновь и вновь пытался сделать это. Он нервно пригладил редкие рыжеватые пряди своих жидких волос, тщетно пытаясь скрыть лысину.

— Кто это сказал? — огрызнулась леди Имоджин. — Сейчас август, а не январь, и море достаточно спокойное. К тому же король Генрих близ Парижа, а не в диких дебрях Наварры. Да уже два раза можно было бы съездить туда и обратно, если, конечно, хоть немного поторапливаться.

Она дошла до конца галереи и круто повернула назад. При этом ее юбка с фижмами так сильно взметнулась, что опрокинула низенькую скамеечку.

Однако дама не обратила внимания на грохот и продолжала бушевать:

— Но мы все знаем, что Гарет так же ленив и вял, как ящерица на солнце. Если бы не я, эта семья погибла бы в безвестности! Такая великолепная возможность может быть упущена, если мой дорогой братец не заставит себя пошевеливаться быстрее!

Она с яростью обмахивалась веером. При этом от гнева на скулах ее запылали два ярко-красных пятна, подчеркивая не украшавшие ее оспины.

— О! Если бы только я была мужчиной! Уж я бы взяла все это на себя!

Майлз поглаживал свою благообразную широкую бороду и делал вид, что размышляет о чем-то умном, будто это могло как-то помочь. Он прекрасно понимал, что за ее язвительными нападками на Гарета скрывается страх за него. Она боялась, что с ним могло случиться несчастье. Имоджин по своей природе была не способна выражать нежные чувства, и обожание брата проявляла в бесконечных нападках и придирках. Чем сильнее было ее беспокойство, тем более резкой и едкой она становилась.

— Но, моя дорогая, ведь твой брат все-таки отправился к королю Генриху, — позволил наконец себе высказаться ее муж.

— Да, и благодаря кому? — воскликнула Имоджин. — Разве он поехал бы, если бы я не просила, не заклинала, не умоляла его это сделать? Это длилось долгие-долгие месяцы! Я стояла перед ним на коленях!

На эту реплику ответа не последовало. Конечно, убедить лорда Харкорта было делом нелегким. Майлза даже несколько пугало то, насколько безразличным оставался его шурин к постоянным просьбам и уговорам своей старшей сестры. Потоки слез, чудовищные приступы ярости, непрекращающиеся скандалы — казалось, ничто не могло нарушить его спокойствия. И Майлз подумал было, что Гарету действительно все равно. Его спокойствие сбивало Имоджин с толку, но она свято верила, что без ее напутствий брат сбился бы с пути и погубил бы себя и свою семью. Майлз полагал: она не замечает, что, несмотря на все ее усилия, Гарет следует своим путем.

Однако когда возникла идея замужества Мод, в брате его жены вспыхнула искорка интереса. Когда Имоджин впервые поведала о своем блестящем плане предложить Мод в жены герцогу Руасси, Майлз ожидал обычной реакции: Гарет разрешит сестре бесноваться, сколько ее душе будет угодно, а потом мягко, но решительно поставит ее на место, наотрез отказавшись участвовать в этом предприятии.

Однако на этот раз Майлз заметил проблеск интереса в глазах шурина. Он понял, что Гарет спокойно сопоставляет и рассчитывает шансы, в то время как его сестра, по обыкновению, продолжает его бранить и упрекать.

Ему показалось, что Гарет увидел некоторые преимущества такого союза и возможность для Харкортов возвыситься, а отчаянные старания сестры сдвинуть его с места были тут ни при чем. Семья Харкортов много потеряла после бойни в ночь Святого Варфоломея из-за своей преданности Генриху, и могла надеяться на то, что теперь, когда Генрих стал королем Франции, он вознаградит Харкортов за их лишения.

— Ты говорила с Мод, моя дорогая? — спросил Майлз, вертя кольцо на пальце и мечтая сбежать в Лондон, где можно было бы отдохнуть за карточной игрой в каком-нибудь из кабачков близ Лутгейт-Хилла.

— Я не собираюсь разговаривать с этим неблагодарным созданием, пока она не согласится делать, что ей приказано. — Голос леди Имоджин задрожал от едва подавляемой ярости. — Я умываю руки.

И в подтверждение своих слов Имоджин скрестила руки на груди. Но ее мужа было трудно ввести в заблуждение. Он прекрасно знал, что заставить Имоджин отказаться от ее плана не так-то просто.

Имоджин возобновила свое хождение по галерее, потом резко повернулась к двери. И вышла, ничего не сказав мужу и не потрудившись затворить за собой дверь.

Майлз последовал за ней на приличном расстоянии и. увидев, что она повернула налево в конце коридора, ведущего в восточное крыло дома, удовлетворенно кивнул — его догадка оказалась верной. Бедной Мод предстояло выдержать еще одну атаку со стороны его жены. По крайней мере она на это время хоть его оставит в покое.

Имоджин бодрым шагом вошла в маленькую гостиную, где ее кузина проводила большую часть дня.

— Вон отсюда! — приказала она пожилой женщине, которая сидела у ярко пылавшего камина, несмотря на то что на улице было тепло.

В маленькой, обшитой деревянными шпалерами комнате было удушающе жарко, а воздух казался густым от повисшего в нем едкого запаха топленого свиного сала, которым смазывали грудь леди Мод, чтобы она не подхватила простуду.

Женщина собрала рукоделие и бросила взгляд на свою молодую госпожу, возлежащую на скамье, придвинутой почти вплотную к камину. В глазах леди Имоджин, нетерпеливо постукивавшей каблучком по полу, сверкнула ярость.

— Вон отсюда! Ты что, не слышала меня, женщина?

Служанка леди Мод торопливо присела в реверансе и вышла.

— Приветствую вас, кузина Имоджин, — пробормотала Мод. Голос ее, приглушенный горой шалей и пледов, в которые она была укутана, казался совсем слабым.

— Не смей меня приветствовать, — заявила леди Имоджин. Она приблизилась к скамье возле камина.

Девушка, лежавшая на ней, смотрела на Имоджин серьезно и без страха. Ее кожа отличалась какой-то безжизненной бледностью, как бышету людей, никогда не выходящих на солнце. Но глаза у нее были ослепительно синими.

— Я не собираюсь слушать твою чепуху ни минуты. Ты меня слышишь? — Имоджин наклонилась к самому лицу Мод и буквально выплюнула эти слова.

Мод отвернулась и отвела глаза. Но ответила ей тем же голосом, похожим на шелест камыша:

— Я должна следовать голосу своей совести, кузина.

— Совести? При чем тут совесть? Она не имеет к нашему разговору никакого отношения.

— Но вы же не станете отрицать значение совести в нашей жизни, — сказала Мод мягко. — Я знаю, что вы всегда действуете по совести.

Имоджин поморщилась, но ничего не возразила на это. Помолчав секунду, она предприняла новую атаку.

— Ты покоришься, — произнесла она холодно. — Это все, что я собиралась тебе сказать, для этого я и пришла к тебе. Ты послушаешься тех, кто отвечает за тебя. И если понадобится, я заставлю тебя покориться.

Имоджин повернулась к двери.

— Вы можете вздернуть меня на дыбу, мадам, но я не пойду наперекор совести.

Этот слабый голосок преследовал Имоджин, пока она шла по коридору, и она стиснула зубы, понимая, что потерпела поражение. Придется Гарету самому убедить девушку. Пусть он заставит ее подчиниться. Он ее официальный опекун, хотя, по своему обыкновению, оставляет всю черную работу на долю многострадальной сестры.

Кто сидел с девчонкой, когда она болела? Кто заботился о ее образовании? Кто внушал ей, что она занимает важное положение в обществе, и объяснял, как она должна себя вести, чтобы не посрамить свое имя? Кто в первую очередь нес ответственность за благополучие этого неблагодарного отродья?

Имоджин, разъяренная, как фурия металась по залу, и только стены слышали ее стенания. Имоджин бушевала, не задумываясь о том, насколько правдивы ее слова. Дело в том, что часы, проведенные ею в обществе юной подопечной, можно было перечесть по пальцам.

Оставшись в одиночестве, Мод принялась заплетать и расплетать бахрому шали, лежавшей на ее коленях. Глядя на эту хрупкую девушку, никто бы не сказал, что у нее сильный характер. Однако ее синие глаза выражали такое упорство, какое, казалось, совершенно не соответствовало ни нежности ее черт, ни слабости голоса.

— Берта, — позвала она, не прерывая своего занятия и не поднимая головы. — Приведи сегодня вечером священника. Я хочу перейти в католическую веру, и тогда они ничего не смогут со мной сделать. Протестант не может жениться на католичке.

— Ты уверена, что готова совершить такой шаг, миньонетт ?

Наклонившись, Берта пощупала ей лоб.

— Я достаточно думала об этом и теперь готова, — заявила Мод, и в глазах ее появился упрямый блеск. — Прежде чем лорд Харкорт вернется, я должна быть уверена, что буду совершенно непригодна к той роли, которую они хотят заставить меня играть ради их собственного возвышения.

— Пошлю за отцом Дамианом, — улыбнулась Берта, приглаживая прямые волосы девушки и отводя их со лба.

Кажется, самое ее тайное и горячее желание вот-вот исполнится. В течение двадцати лет она боролась за спасение души девушки, которую холила и лелеяла, как если бы это было ее собственное дитя. В течение двадцати лет в стране, где проповедь католицизма была под запретом и преследовалась, она стремилась убедить свою питомицу в необходимости перехода в католическую веру. Теперь ее мечта осуществится.

Под ласковыми прикосновениями пальцев Берты Мод закрыла глаза. Леди Имоджин будет вне себя, когда узнает, что даже страшные пытки, подобные тем, что претерпели святые великомученики, не заставят ее молодую кузину отказаться от своей веры. Она покажет им, что такое подлинная твердость.

Хозяин «Адама и Евы» не казался особенно довольным тем, что обезьянка вернулась в его гостиницу.

— Надеюсь, этот зверь не будет бродить где вздумается, милорд? — выразил он надежду.

— Я не думаю, что он будет кого-то беспокоить, — беспечно ответил Гарет. — Покажи-ка отдельную комнату, о которой ты говорил, а потом принеси ужин мне и моей спутнице.

Он пропустил Миранду вперед.

Молтон поджал губы и стал подниматься по лестнице, чтобы показать им дорогу.

— Его рот похож на куриную гузку, — заметила Миранда вполголоса, не выпуская Чипа из своих крепких объятий.

— Точное, хотя и не вполне уместное сравнение, — согласился лорд Харкорт, мягко подталкивая ее, чтобы она не отставала от хозяина гостиницы, который, к счастью, был глуховат.

— Сюда, милорд. Комната опрятная и славная, как вы и желали. — Молтон поднял щеколду на узкой маленькой дверце под самой крышей и торжественно распахнул ее. — Славная и тихая комнатка, далеко от улицы и общего пивного зала. До среды прачечной не будут пользоваться, поэтому вас не побеспокоят девушки, обычно греющие воду в котлах внизу.

Гарет оглядел помещение. Потолок был таким низким, что, входя, ему пришлось наклонить голову, но постель действительно оказалась большой. Круглый стол и две табуретки под маленьким оконцем и лавка у стены. Воздух в комнатке был спертый, пропитанный кислым и пронзительным запахом щелока и мыла, приготовляемого из топленого говяжьего сала. Однако комната была отдельной и помещалась достаточно далеко от остальных комнат гостиницы. В ней можно было чувствовать себя спокойно.

— Подойдет, — сказал он, стягивая перчатки. — А теперь позаботься об ужине и пришли пару бутылок рейнского.

— Да, милорд, — расшаркался Молтон. Взгляд его метался между Гаретом и Мирандой, стоявшей у двери и прижимавшей к себе Чипа. — Молодая особа останется здесь, не так ли? — В его голосе появились похотливые нотки.

Гарет медленно обернулся и посмотрел на него в упор. Из его карих глаз исчезли сонливость и насмешливость, и, встретившись с ним взглядом, хозяин попятился и торопливо закрыл за собой дверь.

Миранда облизала внезапно пересохшие губы. Вопрос хозяина гостиницы и то, что лорд Харкорт отказался на него ответить, заставили ее позабыть о голоде. Она снова насторожилась. Как можно доверять совершенно незнакомому человеку? Милорд, конечно, не кажется опасным, но Гертруда много раз повторяла ей, что в тихом омуте черти водятся, особенно если речь идет о джентльменах.

Она потянулась к дверной щеколде.

— Я… я, кажется, передумала, милорд. Думаю, я, я… не заинтересуюсь вашим предложением, и было бы несправедливо съесть ужин просто так. Я, пожалуй, пойду.

Гарет нахмурился:

— Минутку, Миранда!

Он успел схватить ее за запястье и втащил в комнату. В глазах Миранды отразился ужас. Она изо всех сил старалась освободиться, изгибаясь всем своим гибким телом, но пальцы, сжимавшие ее запястье, были сильными и держали крепко. Внезапно Чип заверещал и обнажил зубы, и Миранде с трудом удалось удержать его, чтобы он не прыгнул на человека, которого счел врагом своей хозяйки.

— Боже милостивый! — воскликнул Гарет, выпуская ее запястье. Он злился, но в то же время ему было смешно. Эта обезьянка прямо-таки грозный страж. — Уверяю тебя, что не собираюсь посягать на твою добродетель. Я просто хочу, чтобы ты меня выслушала в обмен на хороший ужин.

Он отошел к окну. Эта девушка напоминала ему трепетную лань на берегу ручья, встревоженную каким-то шумом и собирающую все свое мужество, чтобы забыть об опасности и утолить жажду.

Он сел на одну из табуреток, оперся локтями о стол и положил подбородок на руки. Ни один из них не прерывал молчания. Потом она шагнула в комнату и замерла на пороге.

— Труппа — это моя семья, — сказала она с трогательным достоинством. — Мужчины моей семьи не сводники, а женщины не шлюхи.

— Разумеется, нет, — сказал он, серьезно глядя на нее.

— Я знаю, многие люди считают, что бродячие комедианты…

— Моя дорогая Миранда, не знаю, что считают люди, но я не из тех, кто верит пустой молве.

Миранда смотрела на него, склонив голову к плечу. В дверь постучали, и она вздрогнула от неожиданности. Потом посторонилась, уступая дорогу двум служанкам из таверны, которые принесли подносы с едой и питьем. Миранда невольно облизнулась, когда почувствовала поднимавшиеся от еды соблазнительные ароматы, и без дальнейших колебаний шагнула к столу.

Служанки смерили ее оценивающими взглядами, потом ушли. Миранда отлично знала, что они подумали, но так как они продавали свое тело с такой же легкостью, как и пиво в общем зале таверны, она решила не обижаться на них за то, что они и ее заподозрили в подобном.

Миранда выпустила Чипа, тотчас же прыгнувшего на полог над кроватью, где он уселся на корточки и принялся что-то верешать.

Миранда жадно оглядела яства.

— Белый хлеб, — почтительно пробормотала она.

Белый хлеб считался роскошью по обе стороны Ла-Манша. Миранда села на второй табурет и ждала, стараясь сдержать свой аппетит, пока не приступит к ужину ее сотрапезник.

— Я полагаю, это заяц, — сказал Гарет, понюхав жаркое в глиняном горшке. Он погрузил в него свой нож, отрезал кусок ароматного темного мяса, поднял его на острие ножа, попробовал и кивнул. — Великолепно, — сказал он и пригласил жестом девушку последовать его примеру, потом отломил горбушку мягкого свежего белого хлеба.

Приглашать Миранду дважды не потребовалось. Она опустила свою ложку в душистый соус и уже хотела было пальцами взять кусок мяса, когда вспомнила, что ее хозяин воспользовался для этой цели ножом. Вообще-то она не обращала внимания на такие мелочи, но сейчас взяла нож и последовала его примеру. И с облегчением увидела, что он, ничуть не смущаясь и не задумываясь, макает свой хлеб в их общий горшок.

Гарет прервал трапезу, чтобы наполнить оловянные кубки рейнским вином. Он незаметно наблюдал за девушкой и заметил, как изящно она ела, как вытирала пальцы о хлеб, вместо того чтобы облизывать их, и пережевывала пищу с закрытым ртом.

Чип спрыгнул с полога и уселся на краешке стола с очень мрачным видом.

— Он не ест мяса, — пояснила Миранда, отламывая кусочек хлеба и протягивая ему. — Он любит фрукты и орехи, а сегодня полакомится белым хлебом.

— Полагаю, хозяин сможет достать изюма и несколько яблок, — сказал Гарет. — Как ты думаешь, тебе удастся убедить свою зверюшку слезть со стола? Мне не хочется есть в обществе животных, пусть даже таких благонравных.

Миранда сняла Чипа со стола, но он тотчас же резво вскочил ей на плечо, не выпуская из лапок хлеб.

— Не думаю, что мне удастся заставить его удалиться, — сказала Миранда смущенно.

Гарет с покорным видом пожал плечами.

— Пока он остается вдали от стола, все в порядке. — Гарет поднял кубок с вином. — Твоя семья французского происхождения?

Миранда слишком долго и серьезно думала, что ответить на такой простой вопрос.

— Труппа состоит из людей разных национальностей — французов, англичан, итальянцев, испанцев. Мы собрались здесь со всех концов света, — ответила она наконец. — Вы это хотели узнать?

— Я спросил о твоей собственной семье.

— Не знаю. Я найденыш.

Она отхлебнула глоточек вина, смущенная его расспросами и необходимостью признаваться в том, что ее нашли и воспитали чужие люди, хотя до сих пор никогда не страдала от отсутствия настоящей семьи.

Однако, судя по всему, лорд Харкорт не видел ничего предосудительного в таком признании.

— Где тебя нашли?

Миранда пожала плечами:

— В Париже, не знаю точно где. Я была тогда младенцем.

Он кивнул:

— А сколько тебе лет?

Миранда покачала головой.

— Не могу сказать. Мама Гертруда думает, около двадцати. Она нашла меня в лавке пекаря и, так как никто не признал меня своей, взяла с собой. А теперь хочет, чтобы я вышла замуж за Люка. Но это нелепо. Всю свою жизнь я считала Люка братом. Как можно выйти замуж за брата?

— Хочешь сказать, без благословения церкви?

Миранда улыбнулась, услышав эту реплику.

— Вы понимаете, что я имею в виду.

Он рассмеялся и снова наполнил ее кубок.

— Значит, труппа — это единственная семья, которую ты знаешь. Но ты говоришь по-английски так, будто это твой родной язык.

— Я говорю на многих языках, — ответила девушка равнодушно. — Мы все говорим на многих языках. Мы ведь путешествуем по всему свету. Чип!

Пока Миранда рассказывала, обезьянка соскользнула с ее плеча и сунула лапку в горшок с жарким. Чип выудил из него кусок моркови и быстро отправил в рот, весело что-то бормоча.

— Прошу прощения, милорд. Должно быть, он понял, что в горшке есть не только мясо, но и овощи. — У Миранды был смущенный вид. — Но, уверяю вас, пальцы у него чистые.

— Как это утешительно, — отозвался Гарет. — К счастью, я уже утолил голод, поэтому можешь отдать ему горшок.

— Как любезно с вашей стороны, милорд, разрешить мне накормить Чипа, — сказала Миранда, не сводившая глаз с довольной обезьянки. — Многие, кажется, боятся его. Я никак не пойму почему.

— Должно быть, твои товарищи-комедианты к нему благоволят?

— Некоторые его не любят, — ответила Миранда, продолжая пить вино маленькими глотками. — Но он зарабатывает себе на жизнь. Зрителям он нравится, и он большой мастер собирать деньги после нашего выступления… И Робби его любит. Чип умеет его рассмешить.

Улыбка девушки стала печальной, а ее прелестные синие глаза затуманились.

— Ты говоришь о маленьком калеке?

Она кивнула:

— Одна его ступня сильно изуродована, а нога короче другой. Он никогда не сможет работать, как все. Но он старается. Я делюсь с ним заработанным, и он со мной, когда ему везет.

— Чей он ребенок?

— Никто не знает. Его тоже подобрали. Я нашла его на пороге.

К своему великому изумлению, Гарет был глубоко тронут безыскусной речью девушки, столь же, сколь естественными для нее благородством и щедростью, о которых она, кажется, даже и не подозревала. У девушки было так мало, чем она могла бы поделиться, но тем не менее она охотно делилась своим скудным достоянием с еще менее удачливым товарищем. Гарет уже привык к мысли о том, что все лучшее в нем умерло, когда он узнал о предательстве Шарлотты. Жизнь стала казаться ему намного легче, когда он перестал ждать чего-либо хорошего от окружавших его людей, когда отгородился от всех непробиваемой стеной цинизма, но это удивительное существо, кажется, пробило брешь в этой стене.

— Так каково ваше предложение, милорд? — спросила девушка, резко меняя тему разговора. Она сидела, подперев голову рукой. Другой рукой она крепко держала Чипа.

— Я хотел бы, чтобы ты сыграла роль одной женщины, — объяснил Гарет. — В моем доме, в пригороде Лондона, живет моя молодая кузина, и она часто хворает. Она похожа на тебя… по правде говоря… она поразительно на тебя похожа… И я полагаю, что было бы полезным, если бы при определенных обстоятельствах ты сыграла ее роль… если возникнет такая необходимость, конечно.

Миранда непонимающе моргала.

— Вы хотите сказать, я должна притвориться кем-то другим?

— Совершенно верно.

— Но эта кузина… она не будет возражать? Мне было бы неприятно, если бы кто-то притворился мною.

Миранду смутила его ироническая усмешка. До сих пор она не замечала такого выражения на его лице.

— В наших обстоятельствах Мод возражать не будет. — ответил он.

— Она очень больна?

Он покачал головой, все так же странно улыбаясь.

— Нет, Мод скорее воображает себя больной.

— А какие обстоятельства могут возникнуть, чтобы мне пришлось изображать ее?

«Прибытие короля Франции, собирающегося посвататься к леди Мод д'Альбар».

Гарет гладил подбородок, не сводя глаз с Миранды, и это продолжалось так долго, что Миранда ощутила некоторую неловкость. Человек, с которым она несколько минут назад чувствовала себя так легко, теперь разительно изменился.

— Милорд! — отважилась она подать голос. Он ответил с живостью:

— Этого я пока не могу сказать. Я даже не уверен, что мне придется просить тебя сыграть роль Мод. Не знаю, возникнет ли эта необходимость… Но я хотел бы, чтобы ты поехала со мной в Лондон, пожила там некоторое время и поучилась вести себя как леди Мод д'Альбар.

Миранда опустила глаза и принялась разглядывать стол. Все это звучало очень странно, и она подозревала, что за этим предложением кроется нечто неблаговидное, даже нечестное.

— Вы хотите, милорд, чтобы я участвовала в обмане?

— Полагаю, что это можно назвать и так, — сказал он. — Но уверяю тебя: от этого никто не пострадает. Как раз напротив. Ты окажешь услугу многим, большую услугу.

Миранда раздумывала, покусывая нижнюю губу. Несмотря на объяснения, все это казалось ей очень странным. Она задумчиво крошила хлеб.

— И сколько времени это может продлиться?

— Этого я тоже не могу сказать точно.

— Но я должна вернуться во Францию и найти свою семью, — сказала девушка с сомнением в голосе. — Они будут ждать меня в Кале одну или две недели, а потом отправятся дальше, и я не знаю куда.

Гарет помолчал, понимая, что любое давление с его стороны только оттолкнет ее.

— Если я пообещаю вам пробыть там две недели?.. — предложила она.

Гарет покачал головой:

— Ты должна остаться, пока дело не будет завершено. После этого я заплачу тебе пятьдесят золотых монет.

— Пятьдесят золотых!

Глаза ее округлились, как блюдца. Даже один золотой был такой суммой, какой она не держала в руках за всю свою жизнь.

— Только за то, что я притворюсь кем-то другим?

— За то, что ты согласишься притвориться Мод, — поправил он. — А возможно, тебе даже и не придется играть ее роль.

— О!

Глубокая морщинка прорезала ее лоб.

— Но боюсь, что обезьянка не входит в условия нашей сделки, — добавил он мягко.

Ответ ее последовал без промедления:

— О нет, тогда я не могу согласиться!

— Неужели ты готова променять пятьдесят золотых на обезьянку? — Гарет был настолько изумлен, что на мгновение забыл о своем демонстративном спокойствии.

Губы Миранды были плотно сжаты, и она ответила твердо:

— Чип принадлежит мне. Куда я, туда и он.

Его убедило именно выражение ее лица. Сколько раз он видел, как Мод точно так же упрямо сжимала губы и так же чертовски упрямо смотрела на него своими васильковыми глазами. Даже очертания губ у нее были точно такие же.

Генрих никогда не заметит разницы между девушками.

Он кивнул:

— Очень хорошо. Но да спасет нас всех Господь, когда Имоджин увидит его.

— Кто такая Имоджин?

— Моя сестра. И боюсь, она тебе не понравится. — Он поднялся с места. — Так мы договорились, Миранда?

Миранда все еще колебалась. С пятьюдесятью золотыми она могла бы больше не бродяжничать. Она даже могла бы купить Робби специальные башмаки с разными каблуками, чтобы хромота его стала не так заметна. Сапожник в Булони говорил, что сможет сделать такие башмаки для хромоножки. Но он хотел за них пять гиней, а где бродячая комедиантка могла найти лишних пять гиней? До сих пор нигде.

Она подняла глаза и встретила взгляд его темных глаз, теперь серьезных и неулыбчивых. Но и на этот раз ее поразили уверенность и ощущение надежности, которые излучал этот странный человек.

Он протянул ей руку, и она протянула ему свою.

— Поладили, милорд.

Они скрепили сделку рукопожатием. Пожатие было несильным, а его рука теплой. Потом он улыбнулся, серьезность и суровость исчезли из его глаз.

— О Господи, я уверен, что мы заключили отличную сделку. Но уже поздно, на рассвете мы должны отправляться в путь. Можешь остаться сегодня здесь, раз поступила ко мне в услужение. Я предлагаю лечь спать. Завтра нам предстоит долгий и утомительный путь. — С легкой улыбкой он поднес ее довольно грязную ручку к губам. — Спокойной ночи, Миранда.

Она потрогала свою ладонь в том месте, где ее легонько коснулись его губы, охваченная каким-то странным, смешанным чувством изумления и смущения. До сих пор никто никогда не целовал ей руку.

Дверь за ним закрылась прежде, чем она пришла в себя и смогла пожелать ему доброй ночи в ответ.

Глава 4

Двумя часами позже лорд Харкорт поставил свою кружку из-под пунша в общей комнате гостиницы и по узкой лестнице направился наверх, в спаленку над прачечной. От дрожащего пламени свечи, которую он нес в руке, на стенах плясала его необычайно удлиненная тень. Он осторожно переступил через стопку грязной посуды, аккуратно сложенной у двери. По-видимому, у Миранды была некоторая склонность к ведению домашнего хозяйства.

Подняв шеколду, он ступил в комнату. Она была тускло освещена луной, свет которой пробивался в маленькое оконце. Поставив свечу, Гарет огляделся. Пунш, поданный ему хозяином, оказался крепким, а компания, собравшаяся в общей комнате гостиницы, очень веселой и шумной.

Хмурясь, он заморгал: ему показалось, что комната пуста. Потом взгляд его упал на постель и маленький холмик на краю.

Он поднял свечу повыше и подошел к кровати. Мягкий желтый свет осветил тонкую белую руку, лежавшую на подушке, белоснежное плечо и два ярких глаза зверька, примостившегося возле Миранды и теперь злобно взиравшего на графа.

Некоторое время Гарет стоял, глядя на Миранду, и не знал, что делать. Она спала обнаженной, но ничего другого и ожидать не приходилось. Ведь на ней, кроме той одежды, больше ничего не было. Ему следовало бы подумать о том, где ее уложить на ночь, но раньше это почему-то не пришло ему в голову.

Он снова оглядел комнату. Если не считать пола и узкой лавки у окна, единственным местом, пригодным для сна, была постель.

Он хотел было оставить ее для себя — вполне понятная и хорошо оплаченная им привилегия, — однако ее, похоже, у него отобрали. Потянувшись к постели, он попытался вытащить подушку из-под головы девушки.

Миранда глубоко погрузилась в приятный, хотя и несколько беспокойный сон. Перьевая перина была для нее непривычной роскошью, тепло и мягкость постели убаюкали ее мгновенно, через минуту после того, как она легла. Но девушка всегда спала чутко и, когда Гарет наклонился над ней, тут же проснулась. Спросонья она непонимающе заморгала, ослепленная желтым светом свечи, и сначала даже не узнала его.

Потом вспомнила. И поднесла руку к лицу, чтобы защитить глаза от раздражающего света.

— Что случилось, милорд?

— Только то, что я не рассчитывал найти тебя в своей постели, — ответил он, встряхивая подушку, извлеченную из-под ее головы.

Миранда села на кровати. При этом одеяло спустилось вниз, и она оказалась обнаженной по пояс. Перед взором Гарета предстали две маленькие, совершенной формы груди и очень тонкая талия.

— Похоже, что больше здесь спать негде, а я занимаю немного места. Все, с кем мне приходилось до сих пор делить постель, говорят, что сплю я очень тихо. Я вас не побеспокою.

Гарет не был так уверен на этот счет. Голые женщины в его постели обычно вызывали у него некоторое беспокойство.

— Не сомневаюсь в том, что ты тиха, как мышка, — сказал он, засовывая подушку под пуховое одеяло посреди постели. — Но, учитывая, что я сплю совсем не так спокойно, воздвигнем некоторую преграду между нами.

— Разрешите мне помочь, — сказала Миранда. Она отбросила одеяло и деловито принялась укладывать подушку, сделав из нее нечто вроде валика, потом разгладила простыни.

Гарет сделал шаг назад, безошибочно определив свое состояние: сердце его стучало сильнее обычного. Она была божественно сложена — само совершенство. Прелестная миниатюрная женщина с нежными маленькими грудями, тончайшей талией и крутыми, не слишком широкими бедрами. В ней не было ни унции лишнего жира, а под безупречной кожей выделялись хорошо развитые мускулы. Она напомнила ему совершенный и прекрасный механизм.

Если бы Гарета спросили, каков его идеал женской красоты, он описал бы женщину, похожую на Шарлотту, высокую, полногрудую, широкобедрую, роскошное сладострастное создание с копной волнистых золотых волос, полными ярко-алыми губами и такими глазами, которые затягивают мужчину все глубже и глубже в водоворот страсти. Но божественное равнодушие Миранды к собственной наготе, неведение, какое действие производит на мужчину вид ее обнаженного тела, казались более влекущими, чем ухищрения Шарлотты.

«Слишком злоупотребил пуншем», — сказал он себе, отводя взгляд. Голос его звучал несколько необычно, когда он заметил:

— Вот так прекрасно. Ложись в постель, а то простудишься.

Миранда с живостью последовала этому совету. Ночной воздух, проникавший в незастекленное и не закрытое ставнями окно, неприятно холодил ее разогретое теплом постели тело. Она натянула одеяло до подбородка и дружелюбно спросила:

— Вы приятно провели вечер, милорд?

Гарет пробормотал в ответ что-то невнятное, не располагавшее к продолжению непринужденной беседы.

На мгновение на луну наползло облачко, и Гарет торопливо задул свечу. Комната погрузилась во мрак. Воспользовавшись темнотой, в которой его тело едва ли можно было разглядеть — наверное, оно казалось сейчас только бледной тенью, — он сбросил на пол одежду и нырнул в постель. Матрас прогнулся под его тяжестью, и легкое тело Миранды перекатилось к разделявшему их барьеру из подушки. Гарет ощущал ее тепло под одеялом, хотя они и не соприкасались. Он чувствовал запах ее кожи и волос, слабо напоминавший запах земли, легкий и какой-то невинный аромат.

Миранда перекатилась обратно, на свою сторону постели.

— Желаю спокойной ночи, милорд.

— Спокойной ночи, Миранда.

Но Гарет дольше обычного не мог заснуть.

Проснувшись, он увидел, что дневной свет льется в не защищенное ставнями окно, а в комнате нет ни следа ни Миранды, ни обезьянки. Он потянулся, зевнул, отбросил одеяло, удивленный тем, насколько хорошо себя чувствует и насколько ясна его голова.

Взгляд его упал на оранжевый наряд Миранды, лежавший на скамье у окна, и тотчас же его благодушию и спокойствию пришел конец. Если ее не было в комнате — а ее, безусловно, здесь не было, — в таком случае куда она, черт ее возьми, могла деваться в голом виде? Однако тотчас же он услышал аплодисменты, свист и улюлюканье, доносившиеся со двора гостиницы. Подойдя к окну, он выглянул — и сердце его подпрыгнуло. Миранда, босая и одетая только в облегающие кожаные штаны и нижнюю рубашку, показывала свои акробатические фокусы на крутой, покрытой черепицей крыше гостиницы, развлекая собравшуюся во дворе многочисленную гостиничную прислугу.

Сейчас она стояла на руках, а точнее сказать, на одной руке, кисло отметил он про себя, другой же приветственно махала своим зрителям. Чип держался на ее поднятой в воздухе ступне и, как и она, приветствовал публику, салютуя поднятой шляпой.

Гарет подавил готовый у него вырваться крик ярости, боясь нарушить своим возгласом ее шаткое равновесие. Он задержал дыхание, когда она сделала сальто на остром как бритва краю крыши, заставив Чипа взмыть высоко в воздух и тоже сделать кувырок. Как ни удивительно, они оба приземлились на крышу и встали на ноги, но в его памяти все еще оставалась картина кувыркающейся девушки. И он словно воочию увидел, как она летит вниз, молотя в воздухе руками и ногами, будто это могло задержать ее падение, падает на булыжник двора и остается лежать там, раскинувшись, мягкая и безжизненная, как тряпичная кукла, а из-под ее головы расползается лужица крови.

Шарлотта. Нет, то была Шарлотта, напомнил себе Гарет. Он все еще слышал ее крик, когда она опрокинулась спиной назад из окна и упала у его ног.

Гарет тряхнул головой, чтобы прогнать видение, и посмотрел на свои руки — большие и сильные. Они помогли ему убедиться в ее смерти. Он сам закрыл ей глаза в тот ужасный день. И каждое движение этих рук было холодным и рассчитанным…

Он позволил рукам упасть вдоль тела. Не о Шарлотте он беспокоился, во всяком случае сейчас, его волнение было вызвано не воспоминанием о ней. Он высунулся из окна как можно дальше.

— Миранда… — Гарет старался не повышать голоса и говорить спокойно.

— Желаю доброго утра, милорд! — весело крикнула она, поворачиваясь всем телом, сейчас образовавшим тугой треугольник: одной рукой она держала себя за лодыжку, в то время как другая рука и вторая лодыжка были подняты высоко над головой.

— Иди сюда, — позвал он все еще спокойно, хотя сердце его билось где-то в горле. Она только рассмеялась б ответ, и он взъярился: — Сию же минуту сюда!

Миранду удивил его тон, но она не поняла, почему он злится. Ей и в голову не приходило, что он мог испугаться за нее. Всю свою жизнь, сколько помнила себя, она проделывала подобные трюки, и ни она сама, ни другие актеры не считали их опасными.

Она могла случайно вывихнуть ногу, это было понятно, но ей никогда не приходило на ум, что она рискует жизнью. Поэтому она пропустила приказ графа мимо ушей и продолжала свои упражнения.

Гарет отвернулся от окна, поняв, что она не собирается следовать его приказу. Глядеть на это зрелище было выше его сил.

Разъяренный, он выхватил из саквояжа чистое белье и принялся стремительно одеваться, и только доносившийся со двора восторженный рев зрителей говорил ему, что Миранда еще жива. И каждый всплеск аплодисментов вызывал у него все больший гнев.

Он уже застегивал рукава рубашки, когда крики прекратились, а оживленная Миранда прыгнула в окно и, приземлившись на полу, тут же села на шпагат.

— Черт возьми, чем это ты занимаешься? — спросил Гарет, и голос его, хотя и спокойный, был полон яда.

— Тренируюсь, — бодро сообщила она. — Мне приходится тренироваться каждый день, а крыша — весьма удобное место. — И она встала на руки, впрочем, не переставая болтать. — Чипу нужны упражнения, ему надо быть на воздухе… Когда он сидит взаперти, его это очень удручает. А если бы я спустилась с ним по лестнице, хозяин опять бы начал на пас орать. Поэтому я решила прогуляться по крыше. А раз уж мы там оказались, я подумала, что могу убить двух зайцев сразу и потренироваться тоже.

На мгновение Гарет зажмурился. Миранда выпрямилась и только тогда заметила выражение его лица.

— Вы сердитесь? — спросила она удивленно.

Ее непритворное удивление оказалось последней каплей, переполнившей чашу его терпения.

— Разумеется, сержусь! А чего ты ждала? Я проснулся, а тебя нет! А потом оказалось, что ты готова сломать себе шею из чистого озорства! Или ты намеревалась послать обезьяну со шляпой — собирать деньги?

Миранда смутилась:

— Нет, я же объяснила. Я просто тренировалась. Я должна делать это каждый день. Если люди хотят смотреть на мои упражнения, я ничего не имею против.

Он массировал затылок, глядя на нее в полном замешательстве.

— А тебе не приходило в голову, что ты можешь сломать шею?

Миранда совсем растерялась:

— Вы испугались, что я могу упасть… соскользнуть?

— Черт возьми! Конечно, испугался! — выкрикнул он.

— Но я не могу сделать такую ошибку!

Сначала Гарет никак не мог ее понять. Она верила в свои силы. Эта убежденность сверкала в ее взгляде, сквозила в каждом жесте. Она верила, что там, высоко на крыше, находилась в полной безопасности. А потом он понял: малейшее колебание, малейшая неуверенность, даже тень сомнения в своем мастерстве могли бы стать для нее роковыми. Конечно, она должна верить в свои силы, в свою неуязвимость и в свой успех.

Он медленно выдохнул воздух. Потом уже другим тоном сказал:

— Не передашь ли мне сапоги? И тебе, пожалуй, тоже пора одеться.

Миранда протянула ему кожаные сапоги, пальцы ее неосознанно погладили мягкую, как масло, кордовскую кожу. Никогда еще в своей жизни она не прикасалась ни к чему столь роскошному. Девушка робко улыбнулась, испытывая при этом странное и непривычное чувство. Оказывается, он боялся за нее.

Прежде никогда и никто за нее не боялся, и теперь Миранда не знала, как к этому отнестись. Особенно тревожило то, что это ее почему-то очень радует.

Потому обращенная к Гарету улыбка девушки была неотразимой. И со смущением граф был вынужден признать это. Корсаж ее рубашки был зашнурован только наполовину, и он мог видеть кремовую кожу ее грудей, их изящные очертания и розовые соски.

Не сознавая, что делает, по первому побуждению Гарет подошел к ней, стянул шнурки корсажа и крепко завязал.

— Ты маленькая неряха, — пробормотал он. — Тебе мало того, что ты рискуешь сломать шею ради толпы конюхов, так ты еще и показываешься им полуголой.

— Прошу прощения, — смиренно ответила Миранда, опуская глаза на его ловкие пальцы, умело продевающие шнурки в петли корсажа.

Она через голову натянула свое оранжевое одеяние. Оно было бесформенным, сквозь него проглядывала не очень чистая нижняя холщовая рубашка. Девушка бросила смущенный взгляд на белоснежное белье милорда.

— Если мне придется изображать леди Мод, — сказала она, — мне понадобится другая одежда.

— Да, это так, — согласился он, натягивая сапоги и заворачивая широкие отвороты ниже колен. — Но у нас будет время позаботиться об этом, пока отрастут твои волосы.

Миранда провела рукой по коротко подстриженным прямым волосам.

— Длинные волосы — только помеха, когда приходится кувыркаться через голову.

— Но тебе не придется кувыркаться, пока ты будешь изображать мою кузину, — заметил он.

— Полагаю, что не придется, — согласилась Миранда, надевая свои деревянные патены. — Вряд ли она умеет делать сальто.

Она направилась к двери.

— Приказать принести горячей воды для вас?

— Если будешь так любезна.

Гарет попытался представить Мод, кувыркающуюся на крыше, и рассмеялся.

— А может быть, ты попросишь также послать весточку на конюшню, чтобы они оседлали свою клячу, потому что мы выезжаем через час?

— Мы едем в Лондон?

— Да, — ответил он и заметил, что она заколебалась. — Ты умеешь ездить верхом?

— Ездила только на мулах и вьючных лошадях. Но ведь Лондон далеко. Верно? Слишком далеко, чтобы ехать туда на муле.

— Ты можешь сесть сзади, держась за меня. Скажи, чтобы они оседлали клячу на двух седоков.

Миранда бодро отправилась выполнять поручение. Чип запрыгал впереди нее по узкой лестнице. Однако у подножия лестницы вскочил девушке на плечо, подчиняясь приказу. На кухне Миранду весело приветствовали, отдавая дань ее таланту, проявленному во время тренировки на крыше, и, передав, что было велено, девушка направилась к строеньицу, где помещалось отхожее место.

К этому моменту семья ее должна была находиться где-то у берегов Франции, если ветер был попутным. Интересно, что они подумали, когда заметили ее отсутствие? Тревожились ли, чем она занята и есть ли у нее деньги на проезд? Конечно, они, должно быть, вспоминали о ней. В особенности мама Гертруда, Бертран и Люк. А Робби будет так переживать! Люк, конечно, позаботится о том, чтобы мальчика не обделили едой, когда все они примутся за обед, но он не обратит внимания на то, что малыш устал и с трудом ковыляет, поспешая за труппой. Робби никогда не признается, что устал, и не попросит, чтобы ему позволили ехать в повозке, в которой они возили большую часть своих пожитков. Миранда всегда настаивала на том, чтобы мальчик сидел там.

Чип устроился на крыше сарая, ожидая, когда она выйдет, и, как только девушка появилась, прыгнул ей на плечо. Вместе они вернулись на кухонный двор.

Миранда чувствовала себя одинокой и покинутой. Разве она сумеет справиться с тем, что просил ее сделать лорд Харкорт? И что там вообще будет? Что ждет ее в Лондоне? Каких людей ей предстоит там встретить? И вдруг перед ее взором предстали знакомые лица, мысленно она услышала знакомые голоса, и ее обычная тяжелая жизнь показалась милой и желанной, как никогда прежде.

Остановившись возле бочки с дождевой водой, она ополоснула лицо, пригладила волосы и попыталась смыть грязь с манжет своей рубашки, но без особого успеха. Милорд Харкорт будет за завтраком чисто выбрит, белье его будет сиять белизной и свежестью. Она же выглядит как грязный уличный мальчишка.

Она с удвоенной энергией принялась наводить чистоту, даже не заметив, что во двор вышел Гарет. Он наблюдал за ней, пока она причесывалась, проводя пятерней по волосам, вытирала мокрое лицо подолом юбки и с пристрастием разглядывала рукава своей рубашки. Вид у нее при этом был безутешный.

Она наконец подняла глаза и заметила его.

— Прошу прощения, милорд. Я вас задержала? — Она поспешила ему навстречу, смущенная и расстроенная. — Я пыталась привести себя в порядок, но, похоже, без осрбого успеха.

— Да, — согласился он, но улыбка его была столь ободряющей, что она сразу успокоилась. — Но ведь лиха беда начало. Идем завтракать.

Они прошли через кухню в общую комнату гостиницы, где сейчас никого не было, кроме служанки, ставившей тарелки и блюда на длинный, хорошо вымытый и вычищенный стол в центре комнаты.

Миранда при виде яичницы, белого хлеба из лучшей пшеничной муки и окорока облизнулась. Она скользнула на длинную скамью, забыв о своем одиночестве и страхе.

— Я просто умираю от голода.

— Меня это не удивляет после твоих утренних упражнений. — Гарет взял нож для разделки мяса. — Зельца или филе?

— И того и другого, если не возражаете.

Она подвинула к нему свое деревянное блюдо с хлебом, чтобы он положил на него тонкие ломти мяса. Потом взяла яичницу.

Служанка поставила перед ними кружки с элем, поклонилась и поспешила к камину разгрести вчерашние угли и золу.

Несколько минут Миранда ела в молчании. Потом встрепенулась:

— А где Чип? Он исчез.

— Господь милостив в своих неустанных заботах о нас, — пробормотал Гарет. — А я-то удивляюсь, отчего это наш завтрак такой мирный.

Миранда вскочила со скамьи и подбежала к окну, выходящему на улицу. Мимо проходил мальчик с коробом, полным пирожков, зазывая покупателей. За мальчиком следовал продавец овощей, толкая перед собой тележку с луком и капустой. Пожилая женщина чистила собачью конуру посреди двора. Она поспешила скрыться в доме, услышав предупредительный крик «Берегись!», и тотчас же из окна выплеснули содержимое ночного горшка.

Перед глазами Миранды развертывалась обычная для раннего утра уличная сцена. Чипа нигде не было видно.

Миранда вернулась к столу, но аппетит у нее пропал.

— Пойду поищу его во дворе, — сказала она.

Гарет кивнул и взял кружку с элем.

Пронзительный вопль заставил его вскочить на ноги. Он опрокинул кружку и уронил на пол нож. Гарет был на полпути к двери, ведущей в кухню, когда понял, что крик этот не человеческий. Уже в дверях он услышал, что к воплям обезьяны присоединились далеко не мелодичные крики Миранды. Она кричала с такой яростью, что он даже испугался.

Гарет ринулся через кухню, расталкивая кухонную челядь, столпившуюся у двери. Во дворе он остановился. Чип кричал оттого, что к хвосту его кто-то привязал горящую ветку. В панике он носился кругами по двору между столпившимися хохочущими увальнями, бросавшими камнями и конскими яблоками в обезумевшее животное и в девушку, тщетно пытавшуюся поймать зверька.

— Миранда, ты его не поймаешь, пока не перестанешь кричать! — Гарет рванулся вперед и схватил девушку за плечи. — Говори с ним спокойно!

— Но он сгорит! — крикнула она. По ее щекам струились слезы, лицо было белым, а губы бескровными.

Гарет бросился куда-то вбок, схватил ведро и выплеснул его на вопящую обезьянку. Потом ринулся на хохочущих оболтусов. В одной руке он держал шпагу, а другой расстегивал пояс. В мгновение ока Гарет оказался среди мужланов. Клинок описал в воздухе дугу. В другой руке Гарет держал тяжелый, с металлическими украшениями пояс, которым тоже размахивал изо всей силы. Теперь парни кричали не хуже обезьяны, пытаясь увернуться от ударов этого дьявола.

Они разбегались, визжа, как стадо испуганных свиней, сбивая друг друга с ног. Наконец Гарет прекратил колотить их. Он застегнул пояс, вложил шпагу в ножны и подошел к Миранде, немного успокоившейся и поймавшей наконец мокрого Чипа. Она сняла с его хвоста обугленную головню. Осматривая опаленную шерстку зверька, девушка баюкала его на руках.

Она подняла на Гарета заплаканное лицо, и он увидел ее сверкающие жаждой мести глаза. В голосе ее звучало настоящее торжество, когда она сказала:

— О! Вы их отлично проучили! Жаль только, что им удалось удрать!

Гарет сам удивлялся своему приступу ярости. Такого гнева он не испытывал много лет. Он чуть не убил их. Но спросил только:

— Как он?

— Шерсть немного обгорела. Он просто страшно испугался. Как они могли такое сделать? — Глаза ее снова наполнились слезами. — Я была такой глупой. Не могла догадаться, что надо окатить его водой… Но в голове у меня помутилось. Я не могла ничего сообразить.

— Ну, это едва ли удивительно, — ответил он, протягивая руку, чтобы отвести слипшуюся от слез прядь волос с ее щеки. — Неси его внутрь.

Обезьянка высвободила головку из рук Миранды и смотрела на своего спасителя блестящими глазами, в которых, как показалось Гарету, стояли слезы. Потом Чип что-то тихонько залопотал, протягивая тощую лапку графу.

— Он благодарит вас, — сказала Миранда, и Гарет. при всем свойственном ему скептицизме, был склонен ей поверить. — Теперь он всегда будет доверять вам и отныне станет вашим другом навеки, — добавила она.

— Как мне повезло! — пробормотал Гарет и был вознагражден слабой улыбкой девушки, после чего она снова принялась ласкать все еще дрожавшего Чипа.

Голова ее была склонена к зверьку, а сверкающие медью волосы разделены пробором на две ровные части. Гарет по привычке положил руку ей на плечо, побуждая войти первой. И загляделся на стройную шейку, открывшуюся его взору. Его рука невольно скользнула к шее, и пальцы прошлись по тонкой серебристой отметине в форме полумесяца, видной сейчас под волосами.

— Откуда он у тебя?

— Что?

Она подняла голову и попыталась посмотреть на то, что он показывает, через плечо.

— Да вот эта отметина. Это ведь шрам? Откуда он?

Он заставил ее снова наклонить голову, чтобы получше рассмотреть его. И вдруг кровь забурлила в его жилах. Миранда потрогала кожу на шее, пытаясь понять, о чем он говорит.

— Я не знаю, что это. Никогда его не видела. У меня ведь нет глаз на затылке, — добавила она со смехом, который не мог скрыть ее внезапного смущения. Она почувствовала его напряжение. У нее возникло неприятное ощущение, что она носит на коже какой-то уродливый знак, который принесет ей несчастье.

— Ты не помнишь, может быть, ты когда-нибудь упала и порезала шею?

— Нет, — она покачала головой, — такого не было. А что, это выглядит очень безобразно? — Она старалась изо всех сил скрыть тревогу, но голос ее дрожал.

— Ничуть, — последовал торопливый ответ. — Он совсем крошечный и почти не видим.

Он убрал руку. Она подняла голову, и волосы упали ей на шею, скрыв шрам.

— Пойдем. Нам пора собираться.

Но когда девушка, опередив его, вошла в здание гостиницы, он задержался во дворе. Это было нечто из ряда вон выходящее. Теперь он знал, что бродячая акробатка не просто двойник Мод.

Глава 5

Даже в это солнечное августовское утро городская тюрьма Дувра оставалась мрачным местом. В темную камеру из зарешеченного оконца под потолком проникал бледный лучик света. Мама Гертруда ходила туда-сюда по каменной темнице до тех пор, пока не поняла, что долгая холодная ночь наконец миновала. Она вздрогнула, поплотнее закуталась в шаль и еще раз пересчитала скрюченные фигуры на грязной соломенной подстилке на полу. Она делала это уже много раз, хотя отлично знала, что никто из ее товарищей по несчастью не мог просочиться сквозь толстые каменные стены.

Посередине камеры был расположен покатый вонючий сток, деревянное ведро в углу служило для отправления естественных надобностей. Больше в камере ничего не было.

Они все были здесь, ее актеры, все, кроме Миранды. Не в первый раз труппа проводила ночь в тюрьме. По обвинению в бродяжничестве или по подозрению в воровстве. На этот раз они попали сюда из-за Миранды. Миранды и ее обезьянки. Насколько понимала Гертруда, эта парочка вызвала переполох в городе, но каким-то образом ухитрилась скрыться от погони. А в результате всех артистов схватили как раз тогда, когда они собирались сесть на паром, чтобы отправиться обратно в Кале. И засунули в эту смрадную дыру, чтобы умиротворить разгневанных жителей Дувра.

Берт кашлянул, плюнул в сток и сел:

— Клянусь Господом, никогда не думал, что нас угораздит попасть в такую историю!

— Скоро нас выпустят, — сказала Гертруда. — Они не могут держать нас здесь, не предъявляя обвинения, а обвинять нас не в чем. Что бы ни натворила Миранда, мы тут ни при чем. Нас там вообще не было.

— Она бы не стала воровать, — объявил Берт, порываясь встать на ноги. Все его тело болело после того, как он провел ночь на жестком и сыром каменном полу.

— Конечно, нет, но это ничего не значит. Они все равно могут обвинить ее в воровстве. — Эти слова произнес Рауль, силач, сейчас разминавший свои мощные бицепсы и возвышавшийся, как башня, над остальными актерами. — Они обвинят ее в воровстве и признают виновной, не позволив и слова вымолвить в свою защиту. Они скажут, что она действовала заодно с обезьяной.

Робби всхлипнул:

— Они повесят Миранду?

— Сначала они должны будут ее поймать, — ответил Рауль.

— А Миранда увертливая, как угорь, — вмешался Люк, и в тоне его прозвучала наивная гордость. — Если они еще не поймали ее, то теперь и не поймают. А если бы поймали, мы бы знали об этом.

— Да, — согласился Рауль.

— И все же мы в плачевном положении. Они хотят обвинить нас в бродяжничестве, и нас всех выпорют на городской площади. Если нам удастся убраться отсюда с расквашенными носами, то мы будем считать, что нам повезло.

Робби сопел и растирал ногу, нещадно разболевшуюся от сырости и холода.

— И все из-за этой чертовой обезьяны, — послышался голос из дальнего угла. — Следовало свернуть ей шею, когда девчонка ее подобрала.

Гертруда рассмеялась, и ее гигантский бюст заколыхался, как желе.

— Хотелось бы мне посмотреть, как ты сделал бы это, Джебидайя! Если бы ты видел, что Миранда сотворила с шарманщиком, который дурно обращался с обезьянкой! Она орала на него, как торговка рыбой, опрокинула его шарманку и выплеснула на него ведро помоев, когда он погнался за ней.

— Да, это было стоящее зрелище! — мечтательно сказал Берт. — Не стоит связываться с нашей Мирандой, когда в ней просыпается гнев.

— Что касается меня, я буду рад вырваться отсюда на волю и увидеть свет дня, — пробормотал Джебидайя. — А если для этого надо будет отдать обезьяну в руки правосудия, от меня вы не услышите ни звука.

Тяжелые шаги тюремщика прервали беседу, и все повернулись к массивной деревянной двери с маленьким зарешеченным оконцем…

Кобыла выглядела даже хуже, чем накануне вечером, и у Гарета возникли серьезные сомнения, что она довезет их до Лондона. Особенно теперь, когда ей придется тащить на себе двоих. Двойное седло было побито молью, но Миранда отказалась от попоны с прокладкой из конского волоса, пожаловавшись, что торчащая из-под холста щетина ранит ее, как еловые иголки. Она удобно расположилась за спиной Гарета, и они выехали наконец из конюшни. Миранда молчала, но в ее молчании было что-то мрачное.

— Ненавижу, когда жульничают, — сказала она наконец, когда они выехали из города на крутую тропу, ведущую к замку на вершине утеса.

Гарет вздохнул. Он понял, что скрывается за ее молчанием. Владелец платной конюшни, одноглазый старый матрос с лысой, как яйцо, головой, бессовестно обобрал своего сиятельного клиента, взяв с него огромную плату за свою клячу и дамское седло. Гарет услышал, как Миранда возмущенно фыркнула, но не стал торговаться с хозяином лошади из-за нескольких пенсов. Этот человек и рассчитывал на то, что богатый господин не моргнув глазом заплатит ту цену, которую ему назначат.

— Это сравнительно небольшая плата, — заметил Гарет.

— Не для каждого, — сказала Миранда скорее себе, чем ему.

И Гарет ощутил какую-то непонятную неловкость. И невесело подумал, что, судя по всему, взгляд Миранды на мир резко отличается от его собственного.

Кляча споткнулась о камень на крутой тропинке. Инстинктивно Гарет протянул руку за спину, чтобы поддержать Миранду.

— Я-то не упаду, милорд, — сказала она. — Но может быть, мне лучше спешиться и идти пешком?

Кляча опять споткнулась, и, не дожидаясь ответа Гарета, Миранда спрыгнула на землю. Через мгновение она уже оказалась на тропинке впереди него и двинулась дальше, подоткнув юбку, чтобы та не мешала движению, и открыв взору ноги, плотно обтянутые кожаными штанами. Нельзя было сказать, идет она или бежит, думал Гарет. Скорее это было похоже на танец. Чип спрыгнул с ее плеча и тоже принялся подниматься вверх по тропе, перескакивая с камня на камень, иногда останавливаясь, чтобы осмотреть какой-нибудь заинтересовавший его предмет.

Наблюдая за подвижной как ртуть Мирандой, следя за тем, как налетевший ветер играет ее сверкающими на солнце волосами, любуясь ее грациозным и стройным телом, Гарет размышлял, удастся ли его обман.

Любой, кто хоть раз видел Мод, не был бы введен в заблуждение. Если во время визита короля Генриха Миранда займет место Мод, то обратную подмену произвести будет уже невозможно. Хорошо еще, что Мод никогда не бывала при дворе.

Дебют Миранды должен состояться до прибытия короля Генриха. Те, кто знал Мод как бледную, вялую, склонную к затворничеству, постоянно больную девушку, должны убедиться, что она внезапно выздоровела. А Имоджин предстоит заставить их в это поверить. Хорошо зная свою сестру, Гарет не сомневался в ее успехе.

Генрих сказал, что его следует ожидать незадолго до Михайлова дня , а до Михайлова дня оставалось всего пять недель. Сможет ли Миранда выучить свою роль за такой короткий срок? Ну конечно, сможет. Она ведь урожденная д'Альбар, и происхождение, и наследственность очень скоро дадут о себе знать. У нее острый ум и цепкая память. Вскоре она будет чувствовать себя в высшем свете как рыба в воде.

Он видел, как уверенно девушка шагает по тропинке. Теперь они оказались в тени стен замка, и ему было известно, что за ними наблюдают с квадратных башен во внутреннем дворе. И не потому, что одинокий мужчина на жалкой кляче мог представлять угрозу. Владелец дуврского замка был старым знакомым, и, если бы не Миранда, Гарет мог бы просить гостеприимства у хозяина, намекнуть, что не прочь отобедать, и одолжить приличную лошадь. Но нельзя, чтобы этот человек увидел Миранду.

Она остановилась в конце тропинки и теперь стояла там, прикрывая глаза от солнца рукой и любуясь раскинувшимся внизу городом. Отсюда хорошо видны были Райская гавань и увенчанные белыми шапками морские волны.

— Я никогда не была в Лондоне, — сказала она, когда он поравнялся с ней.

Голос ее звучал печально, и Гарет понял почему. Она смотрела в сторону Франции, отделенной от острова двадцатью милями пролива, где, как ей было известно, уже должна была высадиться единственная семья, которую она знала в жизни. Когда Миранда подняла на него глаза, он заметил в них слезы. Но теперь она была не бродячая комедиантка, а одна из рода д'Альбар, и прошлое ее должно остаться позади.

— В таком случае настало время познакомиться тебе со столицей Англии, — сказал Гарет ободряюще. — Садись, теперь тропинка идет по ровному месту, и эта клячонка сможет везти нас обоих.

Он наклонился и протянул ей руку.

Миранда снова оказалась у него за спиной. Тотчас же появился Чип, сжимая в тощих пальчиках охапку листьев и что-то радостно вереща.

— Значит, ты нашел себе обед самостоятельно, — заметила Миранда, принимая его в свои объятия. — А где мы будем обедать, милорд?

Завтрак, столь драматически прерванный, был уже напрочь забыт.

— В Рочестере, в «Гербе Англии», — ответил Гарет. — Там неподалеку есть платные конюшни, где я надеюсь в обмен на эту лошадь получить животное покрепче. И завтра путь наш будет более приятным.

— Расскажите о своей сестре. Почему она мне не понравится?

— Сама увидишь, — ответил Гарет. — Но предупреждаю, что она вряд ли обрадуется при виде твоей обезьянки.

— Чип будет хорошо себя вести, — заверила его девушка. — Она замужем, ваша сестра?

— Да, за лордом Майлзом Дюфором.

— А он мне понравится?

— Он безобидный, под каблуком у жены.

Некоторое время Миранда молчала, покусывая губу, потом спросила:

— Ваш дом очень большой? Это дворец?

Он снисходительно улыбнулся:

— Ну, что-то вроде маленького дворца. Но ты быстро привыкнешь к нему.

— Королева у вас бывает?

— Иногда.

— Я увижу королеву?

— Если займешь место моей кузины, почти наверняка.

— А ваша кузина… ей я понравлюсь?

В голосе Миранды прозвучала тревога, забывшись, она положила руку ему на плечо.

— На этот вопрос мне трудно ответить, — отозвался Гарет, стараясь сохранить прежний равнодушный тон. Ее близость необычайно сильно волновала его. — Я мало что знаю о своей кузине. По правде говоря, я не очень близко с ней знаком.

— Меня вы тоже не очень хорошо знаете, — задумчиво заметила Миранда и слегка пошевелилась у него за спиной. — Но я могу вам о себе рассказать все, что вы пожелали бы узнать.

— Может быть, позже, — возразил Гарет. — Тебе обязательно сидеть так близко ко мне? Мне слишком жарко.

— Спина лошади покатая, и я все время сползаю вперед. Стараюсь удержаться, — сказала она, пытаясь отстраниться от него.

— Премного благодарен, — ответил Гарет улыбаясь.

Впервые за долгое время ему было по-настоящему весело. Женитьба положила конец его беззаботной жизни. Гарету казалось, что с тех пор прошла целая вечность. Теперь же ему было просто весело, и он с удивлением ощутил, что не может сейчас относиться к тому, что его окружает, цинично-насмешливо, как привык делать в последнее время.

Теперь дорога шла по равнине; они спустились с холмов, и кляча двигалась быстрее и увереннее. Они подъехали к перекрестку, когда услышали оглушительный шум: хриплый вой труб, грохот кастрюль, дикие вопли, в которых громкое пение мешалось с выкриками и улюлюканьем, веселые крики и издевательский хохот. Во всем этом было что-то неприятное и даже пугающее.

— Что это? — спросила Миранда, стараясь из-за спины Гарета разглядеть, что происходит на дороге. Из-за угла появилась оборванная толпа, трубившая в рога и бьющая в медные котлы.

— Черт возьми! — воскликнул Гарет. — Только этого не хватало!

Он осадил свою клячу, чтобы уступить дорогу странному шествию, и они оказались прижатыми к придорожной канаве.

— Что это? Что это? — продолжала спрашивать встревоженная Миранда. Грохот и крики слышались теперь совсем близко. За группой странных музыкантов устремилась многочисленная толпа, приплясывая и вопя во всю глотку. Процессия приближалась к перекрестку.

— Это такой местный обычай, если не ошибаюсь, — отозвался Гарет с мрачной усмешкой.

Миранда смотрела с открытым от изумления ртом на процессию, появившуюся из-за поворота. Впереди на осле ехал старик в лохмотьях. На нем были только потрепанные штаны и грязная куртка без рукавов. На голове у него красовалась пара бумажных рогов. Он дул изо всей силы в жестяной свисток. За ним выплясывала старая карга, высоко вскидывая ноги. Танец в ее исполнении походил на пародию. Она стучала деревянным башмаком по медному котлу. За ней следовал мужчина на вьючной лошади. Он размахивал бичом и ярко-красной нижней юбкой и при этом дул в бараний рог, издававший такой отчаянный рев, какой не у каждого быка получится.

За ними следовал осел с двумя седоками, привязанными к его спине. Женщина сидела лицом к толпе — ее широкое лицо было красным, глаза казались пустыми. Спиной к ней и лицом к ослиному хвосту сидел маленький человек, очень бледный, с испуганными глазами. В руках у женщины была поварешка, которой она лупила мужчину по голове. Он же отчаянно вертел веретено и сучил нить.

Осла и его седоков сопровождала большая толпа мужчин и женщин с дубинками и палками, которые они сразу же пускали в ход, как только седоки уставали и прекращали свои занятия.

Казалось, все жители округи принимали участие в этом странном шествии.

— Что это означает? — снова спросила Миранда, когда последние оборванцы обогнали их и оказались далеко впереди.

Гарет все так же мрачно улыбался.

— Это деревенский обычай, иначе называемый скиммингтоном. Когда муж позволяет верховодить жене, соседи принимают меры. Мужчина под каблуком у жены — плохой пример для остальных, и соседи таким образом выражают свое неодобрение.

— Но может быть, эту пару такое положение вещей вполне устраивает? — хмурясь, возразила Миранда. — Может, у нее более сильный характер и она лучше справляется с делами, чем муж?

— Какая ересь, Миранда! — воскликнул Гарет с притворным ужасом. — Разве ты не читала Священное Писание? Мужчина — наместник Господа на земле и царит возле своего очага. Если ты выскажешь свои идеи здесь, боюсь, тебя не поймут.

— Но может, он плохой кормилец? — не унималась Миранда. — Может, он пьяница и ей приходится брать на себя заботу о детях? Хотя, — добавила она задумчиво, — он не показался мне пьяным. Он очень бледный, а я заметила, что пьяницы обычно краснолицые и носы у них распухшие.

— Удел женщины — покоряться мужу и господину! — торжественно заявил Гарет. — Это закон нашей страны, милая Девочка, столь же непреложный, как законы нашей матери-церкви.

Миранда так и не поняла, серьезно он это говорит или шутит.

— Вы ведь сказали, что ваш зять под каблуком у жены. Вы хотели бы подвергнуть такому публичному поруганию свою сестру и ее мужа?

Гарет хмыкнул:

— Много раз мне приходило в голову, что было бы недурно, если бы Майлз не боялся пустить в ход кулаки. Порой сестра заслуживает того, чтобы ее как следует поколотили, а то она совсем меры не знает.

— Правда?

Гарет пожал плечами:

— В этом обычае есть что-то гнусное. Но мне бы хотелось, чтобы хоть раз в жизни мой зять повел себя как мужчина и постоял за себя.

Теперь процессия оказалась достаточно далеко впереди, чтобы они могли следовать дальше, не опасаясь, что их примут за участников этого шествия. Гарет заставил свою клячу двигаться, хотя делала она это с очевидной неохотой. Но когда они добрались до следующей деревеньки, им снова пришлось остановиться.

Участники скиммингтона остановились передохнуть возле гостиницы «Медведь и дубина». Слуги носились туда-сюда с покрытыми шапками пены кружками, пытаясь утолить жажду любителей своеобразной музыки. А те отдыхали, пили эль, хохотали и обменивались скабрезными шуточками. Однако скоро веселье стало чересчур шумным, и Гарет забеспокоился. Перебравшие эля участники процессии вывалились из здания гостиницы, препираясь друг с другом, и перебранка переросла в потасовку.

Вокруг драчунов быстро собралась толпа, изрыгающая непристойности, кричащая, распевающая песни и подбадривающая забияк.

— Кровь Господня! — пробормотал Гарет.

Он понимал, как скверно все может обернуться, если они окажутся среди этой пьяной толпы. Один он, может быть, и справился бы, но ему нужно было оберегать Миранду.

— Вон пара, которая ехала на осле, — прошептала ему на ухо Миранда. — Сейчас никто не обращает на них внимания. — Она указала в угол гостиничного двора, где на самом пекле стоял осел с привязанными к его спине седоками.

Осел жевал сено и больше ни на что не обращал внимания, но его седоки, поникшие в своих путах, по-видимому, сильно страдали от жары. Женщина, почти обессилев, продолжала механически размахивать большой деревянной поварешкой. Ложка не всегда достигала цели, порой она промахивалась и не попадала в покрытый ссадинами и синяками лоб мужчины. Он же продолжал яростно крутить веретено и работать прялкой, хотя теперь на них никто и не смотрел.

— Мы можем отвязать их, — продолжала Миранда шепотом. — Пока все смотрят драку, эти несчастные могут улизнуть. Если им удастся скрыться, толпа забудет о них. Особенно после нескольких кружек эля.

Гарет посмотрел на нее в полном изумлении.

— Во-первых, это не наше дело, — ответил он. — А во-вторых, ты подумала, что может сделать с нами пьяная толпа, если увидит?

— Но вы же не можете оставить их в бедственном положении, особенно когда появилась возможность помочь! — взмолилась Миранда. Глаза ее блестели. — Они такие несчастные. И уж, конечно, они достаточно настрадались… Даже если предположить, что они заслужили свою участь. Мы должны развязать их. Это наш… наш человеческий долг!

— Долг? — переспросил ошарашенный Гарет.

Он и сам считал такой способ вершения суда отвратительным, но никогда и не думал вмешиваться. Это его не касалось, и потом ведь все равно ничего не изменить.

— Они даже не узнают, что это мы, — твердо сказала Миранда и соскользнула с крупа лошади.

Она метнулась через двор. Чип цеплялся за ее шею.

Гарет почувствовал, что спокойный, налаженный ритм его жизни ломается. Однако вместо того чтобы остановить Миранду, подогнал свою клячу поближе к месту, где она сейчас находилась, и встал так, чтобы скрыть ее от глаз толпы.

Миранда безуспешно пыталась развязать узлы на путах.

— Отойди. — Гарет наклонился с седла и перерезал узлы кинжалом. Потом схватил Миранду за талию и усадил в седло перед собой.

— Торопитесь, — сказала Миранда обомлевшей от изумления паре, все еще сидевшей на осле. — Если поспешите, сможете убежать. Мы закроем вас от них.

— Вот как? Неужели? — пробормотал Гарет, но не двинулся с места.

Мужчина и женщина свалились с осла на землю.

— Ты, чертов идиот! — закричала женщина и принялась колотить своего мужа поварешкой теперь уж всерьез. — Если бы ты поменьше болтал, ничего бы не случилось!

— О, прекрати, Сэди, перестань же! — урезонивал ее маленький человечек, увертываясь от ударов и потихоньку продвигаясь к дальнему концу двора. — Идем, пока они снова не схватили нас.

Все еще продолжая колотить его, женщина последовала за мужем.

Ни тот, ни другая и не подумали поблагодарить своих спасителей.

— Какая ужасная женщина! Теперь я начинаю понимать, что нам не следовало помогать им, — сказала Миранда.

— О, я-то и раньше знал, что не следовало, — мрачно ответил Гарет.

За спиной раздался многоголосый вопль ярости. Кто-то увидел, что жертвы улизнули.

— Ну-ка ты, несчастная тварь. Посмотрим, на что ты способна!

Гарет огрел клячу бичом, и испуганное животное с ржанием поднялось на дыбы, а потом рванулось вперед. Он не переставал погонять лошадь, впиваясь пятками в ее бока и направляя к стене в конце двора.

Стена приближалась с невероятной быстротой — у Миранды захватило дыхание от ужаса, сердце подскочило к горлу. Казалось, что лошадь сейчас врежется в стену, но в последний момент, перед самой стеной, Гарет с такой силой хлестнул ее, что она поднялась в воздух, каким-то чудом перепрыгнула через стену и оказалась посреди хозяйского огорода.

Крики за их спиной становились все громче, люди неуклюже карабкались на стену, пытаясь догнать их. Похоже, толпа разъярилась не на шутку. Теперь они жаждали их крови.

— Черт возьми все! — Гарет оглядывал огород в тщетной надежде выбраться.

Оказалось, что огород обнесен второй стеной. Но главное, здесь не было места для разбега, и через минуту разъяренная толпа может догнать их и схватить. Они попали в западню.

Миранда встала на корточки на крупе лошади.

— Я открою ворота.

Прежде чем он успел возразить, она уже вскочила на стену. Спрыгнула с другой стороны, и через секунду ворота распахнулись.

Гарет пришпорил клячу, та рванулась вперед. Миранда захлопнула ворота и прыгнула в седло за спину Гарета.

— Ай! А где Чип?

— Он найдет нас! — крикнул Гарет, стараясь сдержать обезумевшую лошадь. Он пришел к выводу, что жаркое летнее солнце помутило его рассудок, ибо другого объяснения своему теперешнему поведению найти не мог.

— О! Вот же он!

Чип на трех лапах догонял их по переулочку, что-то вереща и размахивая свободной лапой.

— Чип! Быстрей, быстрей! — Миранда перегнулась через седло, сжимая бока лошади сомкнутыми коленями. Она протянула Чипу руку. Тот вцепился в нее и ловко перебрался ей на плечо.

— Как, ради всего святого, мы отсюда выберемся? — Гарет не видел свободного выезда из деревни, кроме как минуя гостиницу.

Миранда легко вскочила на ноги и стояла теперь на спине лошадки, слегка покачиваясь оттого, что клячонка бежала тряской рысцой.

— Не вижу ничего за крышей нужника. Направо вьется узенькая тропинка, прямо позади выгребной ямы. Может, она выведет нас отсюда. — С судорожным вздохом девушка опустилась на круп лошади — мимо просвистел камень, брошенный кем-то из преследователей, которым наконец удалось выбраться из сада.

Гарет погнал обезумевшую лошадь по узкой тропинке, извивавшейся по краю зловонной выгребной ямы.

— Надеюсь, что эта тропка с Божьей помощью выведет нас куда-нибудь, а иначе мы окажемся в западне, как крысы в сточной канаве.

— Думаю, эта тропинка выведет нас в поле.

Гарет с облегчением перевел дух.

— Если когда-нибудь я почувствую хоть малейшее желание пойти навстречу твоим человеколюбивым порывам, Миранда, скажи мне, чтобы я отправлялся прямо в сумасшедший дом.

— Мы не могли их оставить, — возразила она просто.

— Не могли, — согласился он со вздохом. — Думаю, что не могли.

На самом деле граф Харкорт с легким сердцем оставил бы их в столь бедственном положении, но в обществе Миранды д'Альбар мир становился совсем иным, непривычным и совершенно незнакомым Гарету.

— Господь помог нам, но я там чуть не задохнулся! — Берт откинул голову назад и вдохнул относительно свежий воздух на Тюремной улице, когда гигантские железные двери, загремев, захлопнулись за ними.

— Да, я боялся, что они задержат нас за бродяжничество, был почти уверен в этом, — объявил Рауль. — Но, клянусь кровью Господней, разве здесь не свежий и не вольный воздух?

— Пойдемте, — скомандовала Гертруда. — Нам надо уложить вещи, а потом поищем Миранду и двинемся дальше к Фолкстону. Там сядем на паром и забудем об этой неприятности.

— Как же мы сумеем найти девушку, если половина жителей Дувра не сумела этого сделать? — поинтересовался язвительный Джебидайя.

— Конечно, мы найдем ее, — возразил Люк, бодро шедший впереди всех. — Я буду расспрашивать о ней везде — в тавернах, на рыночных площадях и в порту, пока вы будете собираться. Наверняка кто-нибудь видел ее.

— Люк, возьми меня с собой, — попросил Робби, ковыляя и стараясь поспеть за ним. На его маленьком личике было написано беспокойство.

— Ты мне будешь только мешать, — сказал Люк, но тотчас же пожалел малыша. — Ладно! Я посажу тебя на закорки.

Он присел на корточки, и Робби неуклюже вскарабкался ему на спину. Тельце ребенка показалось почти невесомым даже тощему Люку. Он двинулся в город, предоставив своим товарищам собирать пожитки, оставленные на попечение сердобольного рыбака.

Глава 6

— Боже мой! Да ведь это Харкорт! Гарет, где тебя носило, приятель? Мы целую вечность тебя не видели.

Этот веселый окрик застал Гарета врасплох, и он стремительно обернулся. Через двор, прилегавший к конюшне при рочестерской гостинице, шли двое мужчин.

— Боже ты мой, приятель, у тебя такой вид, будто ты увидел привидение.

Тот из двоих, что был повыше ростом, в камзоле из алого атласа, расшитом драгоценными камнями, со смехом хлопнул Гарета по плечу рукой в перчатке, тоже украшенной драгоценными камнями.

— Ты похож на девицу, озабоченную своими ежемесячными неприятностями. Белый, как сыворотка. Верно, Кип?

Мужчина снова разразился громовым смехом и обратился к своему спутнику, ожидая одобрения. Его приятель был очень похож на него, почти полное его подобие, только стройнее.

— Гарет, как дела? — приветствовал Кип Росситер графа Харкорта с улыбкой. — Не обращай внимания на Брайена. Ты же знаешь, что он должен немедленно поделиться всем, что приходит ему в голову.

— Я два дня как прибыл из Франции, — непринужденно ответил Гарет. — Пытаюсь обменять несчастную клячу, лучшую, что мне могли предложить в платных конюшнях Дувра, на другую, чтобы добраться до дома хотя бы к концу года.

Гарет сделал жест в сторону лошади, которая мирно щипала сено.

— Господи! Что за жалкая тварь! — сказал Брайен с отвращением. — Ты и вправду ехал на этой доходяге, Гарет? Боже милостивый! Да я бы предпочел идти пешком.

— Раз или два эта мысль приходила мне в голову, — смеясь, согласился Гарет, бросая быстрый взгляд через двор конюшни на Миранду. — А что вы здесь делаете?

— Мы навещали своего старика в Мидстоне. Ну, ты знаешь, визит по необходимости. — Брайен погладил свою бороду, казавшуюся, как и все в его фигуре и лице, непомерно огромной.

Гарет кивнул. То, как братья Росситер обхаживали своего раздражительного и очень богатого родственника, было предметом неиссякающих шуток при дворе.

— Да, — согласился Кип. — Приходится его умасливать. Ему уже недолго осталось… Ты еще не обедал, Гарет? Мы собираемся заказать ужин, достойный королевы, чтобы вознаградить себя за овсяную кашу и тощую, жесткую курицу, которая считается роскошью за столом у нашего старика. Давай-ка разопьем бутылочку вместе.

Кип по-дружески обнял Гарета за плечи.

— Мы заказали отдельную комнату. Не хотим есть в общей. Да, а потом побродим по городу. — Брайен взмахнул рукой, как бы пытаясь охватить все обозримое пространство. — Последнюю неделю я был целомудрен, как монах, и до меня дошли слухи, что там, за собором, есть весьма приличный публичный дом.

Гарет быстро соображал. Миранда скрылась из глаз, по-видимому, отправлять естественные надобности, пока он договаривался о том, чтобы сменить лошадь. Если его двое старых друзей столкнутся с ней лицом к лицу, они сразу заметят ее разительное сходство с Мод.

— Я скоро присоединюсь к вам. Мне надо уладить дельце с лошадью, — пробормотал он.

— О! Мы пошлем за слугой, и он этим займется. Тебе незачем оставаться и делать все самому. — Брайен с громким ревом, выражавшим, по-видимому, самые дружеские чувства, что есть силы треснул Гарета по спине. — Идем, у меня в глотке так же сухо, как в грудях у старой девы.

В этот момент появилась Миранда. Чип, снова одетый в уже высохшие курточку и шляпу, сидел у нее на плече.

Увидев Гарета, она подняла было руку в приветственном жесте, но тотчас же резко повернулась и пошла прочь. Ее оранжевое платье вихрем закружилось вокруг икр.

Гарет с облегчением вздохнул. Его приятели стояли спиной к зданию гостиницы и не видели ни Миранды, ни Чипа. Эта маленькая д'Альбар быстро соображала.

— Я загляну к вам попозже, — решительно сказал Гарет. — Мне нужно помыться и переодеться после целого дня пути.

Братья Росситер благосклонно согласились встретиться с ним через полчаса в комнате, где они остановились, и он поспешил в помещение, которое снял для себя и Миранды.

Миранда сразу же пошла в их комнату и взобралась на высокую постель. Теперь она сидела на ней, болтая ногами в сгущающейся вечерней темноте. Увидев графа в обществе двоих мужчин, она без малейших колебаний сделала то, что, как ей казалось, следовало сделать. Но она чувствовала себя несколько заброшенной, и так продолжалось, пока она не услышала шаги на лестнице. Дверь была только притворена, и, подойдя к ней, Гарет остановился.

— Почему ты сидишь в темноте, Миранда?

— Не знаю, — ответила девушка откровенно. — У меня возникло такое чувство, что мне следует спрятаться, затаиться, и потому лучше было посидеть в темноте.

Она соскользнула с постели и, воспользовавшись огнивом, зажгла свечи в канделябре, стоявшем на низеньком столике возле кровати. Она склонилась над подсвечником, волосы упали ей на лицо, и сквозь густые темно-каштановые локоны теперь просвечивал золотом свет свечей, бросая красные блики на ее лицо.

«Как похожа на мать!» — думал Гарет. Он вспоминал, что, бывало, смотрел, как его кузина Елена расчесывала щеткой волосы перед зеркалом, а свеча зажигала точно такие же красные искры в ее густой темно-каштановой гриве.

— Почему же ты так внезапно исчезла? — спросил Гарет с любопытством.

— Я не особо задумывалась, — ответила девушка. — Но ясно, что, если вы решили кого-то обмануть в Лондоне, я не должна показываться людям, которых вы знали раньше.

— Не всякий соображает так быстро и мыслит так ясно, — сказал он с улыбкой. — Мои поздравления.

Услышав из его уст этот комплимент, Миранда вспыхнула от удовольствия:

— Эти люди знают вашу кузину?

— Видели ее несколько раз, пожалуй, чаще, чем другие мои знакомые.

Гарет отстегнул пояс с мечом и положил на табуретку, потом сбросил плащ и направился к умывальнику, где налил воды из кувшина в таз.

— Они тотчас бы заметили ваше сходство.

— Даже несмотря на мои короткие волосы и одежду?

Он внимательно посмотрел на нее, потом сказал задумчиво:

— Да, пожалуй, им бы пришлось напрячь свое воображение.

Теперь Миранда привыкла к его насмешливому топу и улыбнулась сама.

— Думаю, мне следует остаться в комнате на весь вечер.

— Да, пожалуй, тебе лучше пообедать здесь. Ты не будешь чувствовать себя очень одинокой? А?

Миранда покачала головой, хотя знала, что будет. Она не привыкла к одиночеству.

Гарет, не вполне убежденный, заколебался, но выхода у него не было. Он принялся раздеваться, снял камзол — рука его невольно скользнула во внутренний карман. Так без всякой задней мысли он делал по нескольку раз на дню. Вощеный пергамент был на месте, а рядом — бархатный мешочек с браслетом. Гарет бросил взгляд на Миранду, которая встала, подошла к окну и смотрела в сгущающуюся темноту.

Ее стройная, прямая спина, длинная, изящная, лебединая шея живо напомнили Гарету ее мать. Она была так похожа на нее! Елена обладала такой же грацией и столь же естественной гордой осанкой. И браслет, когда-то украшавший стройное запястье ее матери, был бы так же уместен и красив на руке дочери. Ему ничего не стоило представить эту девушку, похожую сейчас на грязного мальчишку в лохмотьях, в одежде придворной дамы. Ведь она была дочерью Елены.

Он нагнулся к умывальнику и закатал до локтей рукава своей белой рубашки.

Миранда повернулась от окна. Она следила за ним и любовалась его точными движениями. Его длинные изящные пальцы неторопливо обнажили смуглые загорелые руки и крепкие запястья. В свете свечи она заметила, что руки его покрывает темный пушок. И почему-то пульс ее от этого зрелища участился, она почувствовала внизу живота странную, непривычную тяжесть, и такая же тяжесть и томление разлились по бедрам. Никогда прежде ничего подобного она не испытывала.

— Не поищешь ли в моем дорожном мешке свежую рубашку? Эта вся пропахла потом после нашей безумной утренней скачки.

Гарет наклонился к умывальнику и плеснул воды себе в лицо. Миранда поймала себя на том, что любуется красивым изгибом его спины, очертаниями крепких бедер под короткими облегающими штанами для верховой езды и длинными стройными ногами, плотно обтянутыми черными чулками. Она сглотнула, чтобы избавиться от странного ощущения в груди, но оно только нарастало. Она почувствовала, как загорелись ее щеки.

Миранда кинулась к дорожной сумке и извлекла оттуда чистую кремовую рубашку.

Гарет со словами благодарности принял ее от девушки, бросил рубашку на спинку кровати и принялся стягивать грязную через голову. Грудь его была широкой, а кожа гладкой, не такой загорелой, как крепкая и мощная шея. Под смуглой кожей на руках и плечах были заметны хорошо развитые мускулы. Он казался почти таким же сильным, как Рауль, атлет из труппы мамы Гертруды.

Взгляд Миранды спустился ниже, к поясу с мечом. Она вспомнила, с какой силой и ловкостью он орудовал клинком и ремнем в гостинице «Адам и Ева». Возможно, милорд Харкорт и был придворным вельможей, но, судя по всему, он был также отважным и сильным рыцарем.

Голова Гарета появилась из пахнущих лавандой складок чистой рубашки. Он заправил ее за пояс штанов. Потом, опершись о столбик кровати, оглядел Миранду и насмешливо изогнул бровь:

— Может быть, ты тоже желаешь воспользоваться теплой водой?

— Мне хотелось бы сменить белье, — жалобно ответила Миранда. — Или хотя бы надеть свежую нижнюю рубашку. Но все мои пожитки теперь, должно быть, во Франции.

— Мы поможем твоему горю, как только доберемся до Лондона, — пообещал граф, приподнимая указательным пальцем ее голову за подбородок. Девушка казалась очень несчастной. — Не стоит так горевать, Светлячок. Я закажу тебе замечательный обед, и его принесут наверх.

Гарет сказал это и задумался: откуда взялось это странное прозвище? И тотчас же память услужливо воскресила громоподобный голос мамы Гертруды, когда та бушевала после представления: «Эта девочка… Она, как светлячок — за ней не угнаться».

Гарет торопливо продолжил:

— Полагаю, что сегодня я вернусь поздно, но для тебя принесут складную кровать. Я обо всем позаботился.

Все еще улыбаясь, он отпустил ее подбородок, взял свой камзол и вышел из комнаты, натягивая одежду на ходу.

Миранда снова села на постель. Чип прыгнул ей на руки и нежно дотронулся до лица лапкой. Она потерла его шейку, недоумевая, почему чувствует себя такой одинокой и несчастной. Ей было так легко с милордом. Он держал себя по-товарищески просто. Трудно поверить, что они знакомы только два дня.

Гарет вытянул длинные ноги под обеденным столом и потянулся за кружкой с элем. Вокруг то усиливался, то ослабевал гул голосов. Веселые женские перемежались с более грубыми мужскими. Здесь не переставали пить весь вечер. Взрывы смеха то и дело взмывали вверх, к закопченным балкам потолка.

Служанка с изможденным, худым лицом появилась возле Гарета с кувшином эля. Она снова наполнила его кружку, стараясь держаться от него подальше, будто ожидала, что он в любую минуту может ее схватить, ущипнуть или игриво подтолкнуть. Но, к своему удивлению, Гарет почувствовал, что его ничуть не интересуют продажные женщины из публичного дома. Окружавшие его мужчины оглядывали предложенный товар, а когда выбор был сделан, пара удалялась в одну из многочисленных занавешенных ниш, расположенных по обеим сторонам зала, где и исчезала из виду.

Мадам, владелица публичного дома, женщина с острыми чертами лица, богато разодетая в оранжевый атлас, пересекла людный зал и направилась к графу.

— Ничего не находите, милорд, что могло бы вас соблазнить? — Она уселась на скамеечку рядом с ним, подперев щеку рукой и глядя на него оценивающим взглядом, с льстивой улыбкой на губах, которая, однако, не могла ввести его в заблуждение. — Похоже, ваши друзья нашли, что искали.

Гарет кивнул и сделал глоток из своей кружки.

— Я не в настроении сегодня.

— У нас есть девушки на любой вкус, милорд. Мои крошки всегда рады услужить вам. — Она подмигнула. — Элли, например.

Мадам поманила молодую женщину, только что появившуюся из-за занавесок.

— У Элли есть особые таланты, милорд. Разве не так, дорогая?

Она улыбнулась девушке, но в улыбке ее таилась угроза.

Элли тотчас же склонилась над Гаретом, обвила его шею руками, шепча ему на ухо страстные слова любви. Ее волосы коснулись его щеки, от кожи исходил острый мускусный запах — так всегда пахнут продажные женщины — и тяжелый запах духов, смешанный с запахом других мужчин.

Он вспомнил, что однажды Шарлотта пришла к нему, благоухая точно так же. Это случилось после одной из ее безумных ночей, когда она без разбора отдавалась любому, кто ее желал. Она была пьяна, как обычно, глаза ее, в которых светился неутолимый голод, казались почти безумными. Она прижималась к нему и терлась о него точно так же, как теперь это делала шлюха. Она шептала что-то ему на ухо, и шепот ее звучал сладострастно. Она будто приглашала и дразнила одновременно. Только ее муж отказывался ответить на приглашение ее роскошного тела, на улыбку, в которой хищно поблескивали ее маленькие острые зубки, на яростный голод, который был не в состоянии утолить ни один мужчина. С громким ругательством Гарет вскочил с места, опрокинув табурет. Девушка отшатнулась и с трудом удержалась на ногах. Старая сводня тоже поднялась с места. Глаза ее метали молнии.

— Глупая девка! — зашипела она, обращаясь к Элли, хлопающей в испуге глазами. Она никак не могла понять, почему он разозлился. — Нужно было проявить немного деликатности. Разве не этому я всегда тебя учила?

— Девушка не виновата, — вступился Гарет, вклиниваясь между мадам и ее девицей. — Вот. — Он протянул хозяйке заведения гинею и направился к двери.

— Гарет, эй, Гарет, мой мальчик! Куда ты так спешишь? Ночь только началась, а здесь товар на любой вкус. Выбирай что хочешь.

Через зал к нему пробирался Брайен — камзола на нем не было, рубашка расстегнута, шнуровка штанов распушена. Он улыбался и размахивал бокалом.

— Кип нашел себе славную маленькую плутовку, как раз в его вкусе.

— Я возвращаюсь в гостиницу, — бросил Гарет. — Я сегодня что-то не в духе. Веселитесь без меня. Увидимся в Лондоне.

— А ты разве не собираешься ехать завтра вместе с нами? — Брайен казался уязвленным.

— Нет, друг мой. Я отправлюсь на рассвете. А ты в это время еще храпеть будешь.

Брайен хмыкнул:

— Если я вообще засну этой ночью.

Гарет поднял руку, салютуя приятелю, вышел на тихую улицу и зашагал к гостинице. На свежем воздухе голова его прояснилась, тяжелые воспоминания о прошлом бесчестье потускнели и боль немного отступила.

После смерти Шарлотты он удовлетворял свое желание, не позволяя себе увлечься чувством. Это были недолгие отношения. Он не требовал ничего от женщин, и они не питали никаких надежд. То были в основном недовольные своей жизнью жены, одинокие вдовушки. Случалось, что он проводил ночь в обществе шлюхи. И он знал, что приговорен к такой жизни навсегда. Мэри будет, конечно, безупречной женой, но страсти в их браке не предвидится. После Шарлотты ему нужна такая жена, которая способна тихо и безмолвно лежать в постели и радоваться тому, что их близость наконец окончена. Эта женщина должна чувствовать себя благодарной ему за каждую беременность, освобождающую ее от выполнения супружеских обязанностей.

Граф цинично улыбнулся. Он помедлил немного, потом вошел в здание гостиницы. Было темно, и даже если бы он поднял глаза, все равно не заметил бы фигурку, стоящую на подоконнике на коленях и вглядывающуюся в темноту улицы.

Миранда спрыгнула с подоконника и бесшумно скользнула под одеяло на походной кровати. Она лежала, глядя в темноту и прислушиваясь к шагам в коридоре. Какое странное у него было лицо: суровое, холодное, губы искажены брезгливой гримасой. Он вовсе не походил на человека, которого она узнала за эти дни.

Но ведь, в сущности, она и не знала его. Да и разве могла узнать его за столь короткое время? Пробыв в его обществе всего два дня? Он пришел из мира, о котором она не имела никакого представления, и она ждала его только потому, что не привыкла спать одна, а спальня казалась такой огромной, пустой и мрачной. И даже вдвоем с Чипом ей было страшно. Но теперь, услышав звук открывающейся щеколды, Миранда дрогнула, сердце ее испуганно подскочило, будто человек, входивший в комнату, был незнакомцем.

Она крепко зажмурилась, стараясь дышать глубоко, чувствуя, что он приблизился к ее кровати, ощущая его внимательный, изучающий взгляд. Рядом зашевелился Чип.

Гарет наклонился и осторожно поправил одеяло Миранды, чтобы она не озябла у раскрытого окна. Пощекотал обезьянку, глядевшую на него блестящими глазами. Потом сбросил одежду и сложил ее на сундуке.

Граф улегся в постель. Волна невероятной усталости затопила его. Это было знакомое чувство печали, разочарования и тоски, подкарауливавшее его с той минуты, когда он понял, что идиллии в отношениях с Шарлоттой пришел конец, что краткие месяцы счастья с ней миновали навсегда. Гарет с привычным ужасом ждал сновидений, постоянно возвращавшихся к нему.

Миранда прислушивалась к дыханию графа, становившемуся спокойным и глубоким по мере того, как он погружался в сон. И только тогда девушка позволила себе заснуть. Что-то разбудило ее в самый темный и мрачный час ночи. Она выпрямилась и рывком села на кровати.

Человек, спавший на широкой постели под балдахином, метался во сне. Дыхание стало неровным и хриплым. С его губ слетали бессмысленные фразы.

Миранда отбросила покрывало и соскользнула на пол. Она робко приблизилась к его постели.

Граф лежал на спине, разметавшись во сне. Выражение его лица ужаснуло девушку: рот гневно сжат, губы побелели, лицо жесткое и суровое.

Она решительно положила руку на плечо графа и тряхнула его, как обычно трясла Робби, если мальчику снились кошмары. Миранда заговорила с ним тихо, мягко, спокойно, напоминая, кто он и где находится, говоря, что все хорошо и что ему нужно проснуться и открыть глаза.

Внезапно глаза Гарета широко раскрылись. Невидящим взглядом он уставился в маленькое белое личико, на котором выделялись огромные синие глаза, полные тревоги. Нежный голос что-то говорил, обволакивая его. Постепенно смысл ее слов проникал в его сознание — и ужасы ночи рассеивались. Миранда наклонилась над ним и вытерла его покрытый испариной лоб краем простыни.

— Вы проснулись, милорд?

Он сел на постели и заметил сбившиеся простыни, обмотавшиеся вокруг бедер и оставлявшие обнаженными грудь и плечи. Он натянул их повыше и снова опустился на подушки, ожидая, пока пройдет сердцебиение и дыхание станет ровным и спокойным.

— Я тебя разбудил? — спросил он. — Прости.

— Робби тоже снятся кошмары. Я привыкла, — ответила Миранда. — Могу я еще что-нибудь сделать для вас?

— В моей седельной сумке… фляжка с бренди…

Через минуту Миранда вернулась с фляжкой.

— Благодарю. — Он отпил несколько глотков. Огненная жидкость помогла окончательно прогнать страшные призраки.

— Часто это с вами случается? — мягко спросила Миранда.

— Нет, — кратко ответил он. Потом снова поднес фляжку к губам.

Что могло знать это невинное существо со свежим и нежным личиком о безумии, о всепоглощающей страсти, о похоти, утолить которую невозможно, как невозможно раз и навсегда утолить человеческую жажду и голод, накормив и напоив однажды? Миранда и понятия не имела о том, что значит беспомощно наблюдать, как жестокий недуг овладевает женщиной, которую он когда-то любил… И как это ужасно — понимать, что смерть Шарлотты принесет ему свободу.

Что могла Миранда знать о таких чувствах? Что могла она знать о страшной минуте, когда его пытливые пальцы искали признаки жизни и не находили их, и ему хотелось закричать от радости избавления, когда в этом прекрасном, полном жизни молодом теле перестало биться сердце? Как могла она судить о мужчине, денно и нощно возносившем молитвы Господу, чтобы смерть жены освободила его от ежедневной пытки, знавшем, чьи сильные и решительные руки свершили этот акт мести и освобождения? Как отнеслась бы она к человеку, намеревавшемуся унести эту тайну с собой в могилу?

Миранда повернулась, чтобы взять на руки Чипа, забившегося в угол комнаты. Если лорд Харкорт не хочет говорить, о своих кошмарах, пусть так и будет. Может, он, как и Робби, не понимал или не знал их причины? Робби никогда даже не умел рассказать, что его напугало. Все, что он мог сказать, это что падает в какую-то черную пропасть. Она высунулась из окна, чтобы подышать ночной свежестью, и заметила на востоке тончайшую перламутровую дымку:

— Скоро начнет светать.

Гарет поставил фляжку на стол:

— В таком случае я хочу вздремнуть часок. Тебе это тоже не помешает. — Он лег в кровать и закрыл глаза.

Миранда еще с минуту постояла у окна, потом тоже легла. Но ей больше не хотелось спать, и она лежала, уставившись в темноту за окном, которая постепенно уступала место рассвету, и прислушивалась к птичьему хору, возвещавшему о приходе нового дня ликующим пением. Где ей суждено оказаться к концу этого дня? В каком-то дворце в Лондоне — в мире, о котором ей не было известно ничего… в мире, о котором она и не хотела что-либо узнать. Как могла она сыграть роль этой важной дамы — леди Мод? Она была странствующей комедианткой, акробаткой. Было просто нелепо думать, что она сумеет притвориться кем-то другим. Но кажется, граф считал, что ей это удастся.

Чип выпрыгнул из постели, вскочил на подоконник и исчез в ветвях магнолии.

Она поняла, что так и не заснет. Поэтому отбросила одеяла и встала, с наслаждением потянувшись. Потом тихонько оделась, оглядела комнату. Одежда графа была разбросана по полу, какие-то предметы его туалета валялись на сундуке у кровати — там, где он небрежно бросил их.

Миранда наклонилась поднять их и сморщила нос — его платье издавало знакомый терпкий запах. Однажды Рауль вернулся из загула, «благоухая» точно так же. Рауль был растрепанный, с распухшими губами и мутными глазами.

— От тебя воняет шлюхами, Рауль, — поморщилась утром Гертруда, когда атлет в порыве нежности попытался заключить ее в могучие объятия.

Мужчины и публичные дома, как знала Миранда, были неразрывным целым, но при мысли о том, что и лорд Харкорт ищет удовольствие в этих заведениях, она испытала разочарование.

Она с силой встряхнула одежду, пропитанную омерзительным запахом. Что-то выскользнуло из складок камзола и упало на пол. Она наклонилась. Это оказался маленький бархатный мешочек.

Миранда аккуратно положила камзол и рубашку на сундук и вытряхнула содержимое мешочка на ладонь. На ее руке лежал золотой, украшенный жемчугом браслет в виде змейки, весьма изысканной работы — изящные линии ласкали взгляд. Она поднесла драгоценность к свету. Ей сразу бросилась в глаза прекрасная фигурка лебедя, выточенная из изумруда. Браслет был сказочно красив, и в то же время в нем чувствовалось что-то угрожающее. В изысканных волнистых контурах змейки было что-то мрачное и пугающее, но от лебедя в лучах раннего утра исходил ясный блеск, и в нем не было ничего пугающего. В зеленом блеске камня было что-то удивительно невинное и успокаивающее.

И вдруг все ее тело содрогнулось от непонятного ужаса. По спине побежали мурашки. В этом браслете было нечто, вызывавшее у нее не поддающийся ни объяснению, ни пониманию страх. И кроме того, она вдруг ощутила, что было в нем что-то знакомое, хотя и не сомневалась в том, что никогда не видела этой вещицы.

Она собиралась осторожно положить браслет в бархатный мешочек, когда услышала голос графа, окликнувшего ее с постели:

— Что ты делаешь, Миранда?

Она испуганно обернулась:

— Я собирала вашу одежду, милорд, и этот браслет выпал из кармана. — Она положила его в мешочек и заметила как бы про себя: — Судя по запаху, исходящему от вашей одежды, вы пришли из борделя.

Гарет заложил руки за голову. Уголки его губ приподнялись в усмешке.

— И что же?

Миранда пожала плечами:

— Думаю, ничего.

Глаза Гарета искрились смехом:

— О, да ты, оказывается, ханжа, Миранда!

Миранда не ответила, но щеки ее окрасились легким румянцем. Она смущенно теребила мешочек.

Гарет сжалился над ней и заговорил о другом. О браслете.

— Принеси браслет сюда, Миранда.

Миранда подчинилась. Он взял мешочек из ее рук и вынул драгоценность.

— Дай-ка мне руку.

Миранда протянула ему руку и завороженно смотрела, как он застегивает браслет на ее запястье. Она подняла руку с браслетом к свету. В изумрудах заплясали зеленые огни, и жемчуга мягко замерцали на фоне золота. И снова Миранда испытала странное чувство ужаса — по телу ее пробежал трепет страшного предчувствия.

— Он очень красив, но я не хотела бы его носить, — невольно вырвалось у нее.

Гарет нахмурился, протянул руку к ее запястью, чтобы получше разглядеть браслет.

— Он тебе идет, — сказал Гарет безразличным тоном, глядя куда-то вдаль сквозь нее. Елене он тоже очень шел. Запястье ее было таким же узким, как у Миранды, а пальцы тонкими и длинными. Но если Елена казалась хрупкой, то в Миранде, напротив, чувствовалась упругая сила.

Он вспомнил, что в первый раз увидел этот браслет на руке Елены в день ее помолвки, когда Франсис застегнул его у нее на запястье. И вспомнил, как позже Шарлотта жаждала его заполучить. Как бесстыдно она намекала Елене на это, расхваливая его, поглаживая, лаская пальцами, как просила одолжить его ей хоть на вечер, как рыскала по лавкам Лондона и Парижа в поисках такого же. И как отвергала с яростью и презрением любой другой, предложенный им взамен.

— Мне он не нравится, — повторила Миранда, и он различил в ее голосе что-то похожее на отчаяние, когда она попыталась расстегнуть затейливые застежки свободной рукой.

— Как странно, — произнес Гарет, снимая с нее браслет. — Ведь это единственная в своем роде прекрасная вещь. Но тебе придется носить его, чтобы достойно сыграть свою роль.

Что, если сказать ей правду? Если сказать, что это вовсе не будет ролью? С минуту он обдумывал это. Станет ли девушке от этого легче или нет?

— Думаю, мне просто показалось, — говорила тем временем Миранда. — Может, потому, что я волнуюсь: как все будет дальше?

Нет, решил Гарет, это было бы для нее слишком сильным ударом. Когда она привыкнет к новому образу жизни, ей будет легче принять правду. Меньше всего он хотел бы отпугнуть ее. А вся история на первый взгляд казалась настолько неправдоподобной, что она ему скорее всего не поверит и заподозрит какой-то злой умысел. Пусть пока все остается как есть.

— Нет причины для беспокойства, — сказал он ободряюще. — От тебя не потребуется ничего, что ты не смогла бы выполнить. Через день или два ты и сама удивишься тому, как все просто и хорошо идет.

Миранде очень хотелось поверить ему, и она постаралась обуздать свой страх.

Глава 7

— Посмотрим, как ей понравится, если ее будут держать на хлебе и воде!

Леди Имоджин стремительно шагала по галерее. Ее платье из пурпурного атласа с фижмами колыхалось. В порыве гнева она с силой ударила сложенным веером по руке.

Ее и без того тонкие губы были поджаты до такой степени, что почти исчезли, а глаза под выщипанными, еле заметными бровями стали похожи на две маленькие жесткие гальки.

— Прости, моя дорогая, но мне кажется, что Мод наслаждается ролью мученицы, — отважился возразить лорд Дюфор, стоя в дверях, на безопасном расстоянии от жены.

— Чепуха! — отозвалась леди Имоджин, подлетая к нему как вихрь. Веер в ее руках раскрывался и закрывался. — Девчонка скоро устанет от заточения в своей комнате без огня и всех приятных мелочей, к которым привыкла.

Майлза это не убедило. Похоже было, что леди Мод просто расцвела от этой тихой войны: она теперь выглядела крепче и здоровее, чем прежде, до того, как опекунша обрекла ее на лишения. Впрочем, возможно, такое впечатление создавалось из-за решительного блеска, появившегося в синих глазах девушки, от которого ее болезненно-бледное лицо казалось ожившим и посвежевшим.

— Я добьюсь от нее повиновения до возвращения Гарета, — заявила Имоджин. — Но, Господи, куда же он пропал?

Имоджин остановилась у одного из высоких створчатых окон, выходивших во двор. Огромные железные ворота ограды, окружавшей их дом, были сейчас открыты, мимо них сплошным потоком двигались всадники, повозки, кареты, громыхавшие по хорошо утоптанной и высохшей глине. С реки из-за дома слышались звон корабельных склянок и пронзительные крики перевозчиков, сплетавшиеся в громкий монотонный гул.

Но Имоджин не видела, не слышала и не замечала ничего. Сердце ее переполнял ужас. Неужели что-то могло случиться с Гаретом? Его корабль затонул во время переправы через Ла-Манш? На него напали разбойники? А возможно, и солдаты? Во Франции шла война, и проезжие дороги кишели дикими, озверевшими бродягами и мятежниками.

Если с Гаретом случилось несчастье, то не по ее ли вине? Ведь это она послала его туда. Гарет не хотел ехать, но она пилила его до тех пор, пока он не сдался. Ей нужно было придумать для брата занятие, чтобы в его жизни появилась цель. Она сделала это, желая вырвать Гарета из циничной летаргии, сжимавшей его в своих объятиях. Она отчаянно надеялась снова увидеть в его глазах прежний блеск, прежнюю силу и энергию — все то, что он утратил после женитьбы.

Когда Шарлотта еще не появилась в жизни Гарета, Имоджин тешила себя надеждой, что ее брат достигнет вершин власти и могущества, подобающих человеку с его честолюбием, силой характера, богатством и высоким происхождением. Она вырастила его, и ничто, кроме Гарета, его счастья, его ослепительного будущего, не имело для нее значения. Он был в центре политической жизни при дворе королевы, он был замешан в деле семьи Харкортов во Франции, столь пострадавшей там от преследований гугенотов. Сестра с радостью и гордостью наблюдала за его успехами. Все. что Имоджин ни делала после смерти матери, было направлено во благо Гарета, все ее мысли и планы были о том, как защитить интересы брата. Она знала, на что он способен, и всем своим существом стремилась обеспечить ему успех. Но увы, ей пришлось увидеть, как все ее усилия пошли прахом.

Это произошло, когда яд безумия и одержимости Шарлоттой медленно проник в него.

Он был так отчаянно влюблен в нее, так рабски предан своей красивой, но напоминавшей ядовитую змею жене, что его сестре оставалось только беспомощно стоять в стороне, наблюдая, как дюйм за дюймом он отдаляется от мира, который уже начал было завоевывать. Он больше не слушал ее. Пропускал мимо ушей все ее советы и предложения. Она видела его отчаяние и боль, но не могла понять, почему он не делает попыток избавиться от опозорившей его женщины. Никто не осудил бы его, если бы он отправил ее в сумасшедший дом. Даже если бы развелся с ней. Вместо этого он позволил ей уничтожить и погубить себя самого.

Имоджин хранила молчание. Лицо ее казалось каменным, но под этой маской суровости она изнывала от горя и ярости, сердце ее обливалось кровью. Она страдала от своей беспомощности. И, видя, как гибнет человек, в счастливую судьбу которого она верила, которого, как ей казалось, она сама создала, чьи успехи должны были послужить не только ему, но и всей их семье, Имоджин гибла сама.

Даже после смерти Шарлотты Гарет не стал прежним. Пустая жизнь придворного сделала его еще более одиноким и замкнутым. И страдания Имоджин возросли во сто крат. Она верила — она должна была верить! — что, если источник всех бед перестанет существовать, раны Гарета постепенно зарубцуются. Она совершила единственное, что могло бы залечить нанесенные Гарету раны. Но все оказалось напрасным.

Майлз смотрел на свою жену, читая ее мысли. Их долгий безрадостный брак научил его хорошо понимать ее. Он быстро примирился с исключительным положением Гарета в сердце и мыслях Имоджин, примирился с тем, что брат был для его жены единственным источником радости и гордости, и знал, как страдает она от его столь долгого отсутствия. К сожалению, ее печаль тяжким бременем ложилась на всех домашних.

Он вытянул ногу и с радостью отметил, насколько клиновидные каблуки на пробковой подошве башмаков идут к его тощим ногам, отчего икры, обтянутые черно-желтыми штанами с подвязками крест-накрест, выглядят намного привлекательнее. Он поднял глаза и встретил презрительный взгляд жены.

— Я удивлен, что ты не следуешь последней моде, моя дорогая, — сказал он неуверенно. — Почему ты не носишь высоких каблуков? Они прибавляют роста и значительности, а это никогда не помешает.

Имоджин еще больше помрачнела. Лицо ее теперь выглядело уничтожающе-насмешливым. Уж если она в чем-то и могла положиться на знания и инстинкт своего мужа, так это в вопросах моды.

— Ты и в самом деле так думаешь?

— Да, — решительно ответил он, обрадованный возможностью отвлечь ее хоть на минуту от тяжких мыслей. — Я слышал, что ее величество заказала три пары туфель с такими каблуками — кожаные, из розового шелка и синего атласа.

Леди Имоджин задумчиво провела рукой по шее. Кожа ее была желтая, как пергамент.

— Тогда и я закажу пару к своему новому черному атласному платью. Думаю, они будут ярко-красного цвета.

— Превосходный выбор, мадам, — рассыпался в похвалах Майлз. — Мы ждем гостей к ужину?

— Ты отлично знаешь, что твоя сестра и ее хамоватый увалень-супруг собираются к нам. Он, как всегда, напьется до бесчувствия, а твоя глупая гусыня-сестрица будет ныть и скулить из-за всякой ерунды.

Милая беседа закончилась.

— Ты можешь посадить мою сестру рядом со священником, — предложил Майлз.

— Конечно, так я и сделаю. Кому еще под силу вынести такое бедствие?

Имоджин вернулась к своему занятию — стала вновь с мрачным видом наблюдать за тем, что происходило внизу, во дворе.

— Ах, как я рада, моя дорогая Имоджин. застать вас дома! И лорда Дюфора тоже. Желаю вам доброго утра, милорд, и приятного дня.

Леди Мэри Эбернети впорхнула в длинную галерею, присела в реверансе перед лордом Дюфором и прижалась холодной щекой к щеке леди Имоджин.

— Я останусь всего на минуту. Королева вернулась ночевать во дворец Уайтхолла, и, пока она с лордом Сесилом , у меня есть немного свободного времени. Я приехала прямо к вам узнать, есть ли новости о лорде Харкорте.

Она с волнением смотрела на Имоджин.

— Я начинаю беспокоиться за него. Он так долго отсутствует.

Имоджин покачала головой:

— Пока никаких новостей.

Она выбрала леди Эбернети в жены Гарету не только потому, что та, безусловно, подходила ему по рождению и обладала привлекательной внешностью. Она была вполне достойна стать женой могущественного и влиятельного человека. Но была еще одна причина: леди Имоджин считала, что Мэри будет плясать под ее дудку. Ей-то точно не удастся похитить у нее Гарета, ослабить ее влияние на брата.

Имоджин похлопала Мэри по руке и ободряюще сказала:

— Нет никакой пользы в том, чтобы волноваться и пугаться, моя дорогая. Мы должны молиться и ждать.

Майлз погладил подбородок, раздумывая о том, что, пожалуй, у леди Мэри есть все основания беспокоиться. Гарет был ее последней надеждой на выгодный брак. Ей почти тридцать, она вдова. Муж ее умер от оспы всего через год после их свадьбы, и ни для кого не было секретом, что она уже отчаялась выйти замуж снова. Состояние ее мужа должно было перейти к его брату, а на ее собственное имущество без зазрения совести претендовал ее дядя под тем предлогом, что будто бы хотел сохранить приданое на случай ее второго брака. Королева предоставила ей пост фрейлины. За маленькое жалованье она прислуживала королеве в спальне. И долгие годы после смерти мужа леди Мэри томилась рядом с королевой. Все знали, что дядя приданого так просто не отдаст, а вдова, да к тому же бесприданница, никого особенно не привлекала.

Но вдруг Имоджин заинтересовалась леди Мэри и сочла, что та будет прекрасной женой Гарету. Гарет отнесся к ее идее без воодушевления, с полным равнодушием, но позволил сестре заняться устройством его брака.

Для Майлза было ясно как день, что после Шарлотты Гарет едва ли будет способен испытывать какие-либо чувства к другой женщине, но раз уж мужчине полагалось иметь жену, то выбор Имоджин был вполне достойный.

— Лорд Харкорт непременно пришлет гонца, как только доберется до Дувра, — сказала леди Мэри, и голос ее прозвучал жалобно, впрочем, Майлз замечал эту особенность ее речи и прежде. Он считал это весьма раздражающим.

— Надо надеяться, — ответила Имоджин, решительно кивая. — Как только я что-нибудь услышу о нем, немедленно пошлю весточку вам.

Леди Мэри из-под веера улыбнулась бледной улыбкой:

— Я на коленях буду молить Господа о его благополучном возвращении.

— Как и все мы, — сказала Имоджин. — Королева отпустит вас сегодня вечером поужинать с нами?

Мэри слегка оживилась. Вечер за столом у Дюфоров был гораздо приятнее, чем обед с придворными дамами королевы. Они все были или много моложе ее — веселые сплетницы и болтушки, юные и наивные, — или значительно старше — этакие матроны с мужьями, обладавшими при дворе определенным влиянием. Мэри знала, что и те, и другие относились к ней с жалостью и презрением.

— Уверена, что смогу отпроситься, — сказала она. — Я буду очень рада провести вечер с вами.

Она присела перед лордом Дюфором, послала Имоджин воздушный поцелуй и поспешила к пристани, где ее ожидала барка, чтобы отвезти в Уайтхолл.

Имоджин снова принялась расхаживать по галерее, и Майлз решил незаметно удалиться, пока жена не начнет срывать злость на нем. Он уже повернулся, чтобы уйти, когда часовой у ворот протяжно протрубил в рог.

Имоджин остановилась как вкопанная.

— Похоже, мадам, ваши молитвы не остались без ответа, — заключил Майлз, подходя к окну и глядя на грумов и других слуг, спешивших из дома к конюшне на сигнал, означавший прибытие хозяина дома.

— Это он!.. Благодарю Господа за его милость. Гарет вернулся!

Имоджин постояла с минуту, сжимая руки. Выражение ее лица изменилось до неузнаваемости. Оно теперь сияло радостью и облегчением. Но вскоре Майлз прочел на нем и нечто иное: Имоджин явно что-то прикидывала и рассчитывала в уме.

— Молю Господа, чтобы его поездка не оказалась напрасной, — сказала она едва слышно. Потом добавила уже громче: — Я должна встретить и поприветствовать его.

Она повернулась и выбежала из галереи, обогнав мужа, тоже направлявшегося к выходу. Имоджин оттолкнула его с дороги, как досадную помеху.

Майлз, решив, что его порыв броситься к шурину — ничто по сравнению с бурной радостью жены, вернулся к окну и теперь смотрел сверху на суматоху внизу. Граф как раз въезжал в ворота на крупной серой кобыле. Гарет выглядел почти так же, как всегда. Он держался в седле легко и непринужден-но и не казался слишком утомленным своим путешествием, как можно было бы ожидать от человека, скитавшегося около четырех месяцев.

Когда граф спрыгнул с седла, Майлз насторожился. Он облокотился о подоконник и подался вперед. Из-за спины Га-рета показалась маленькая фигурка. Это была девушка в потрепанном оранжевом одеянии. Ее появление само по себе было удивительно, но это было еше не все. Если зрение не обманывало Майлза, то на плече девушки он различил обезьянку в красной курточке и шляпе с ярко-оранжевым пером. Майлз был поражен.

— Люцифер и все дьяволы! — пробормотал он.

В этот момент из дома вышла его жена и проплыла по вымощенному каменными плитами двору, протягивая брату руку. Майлз затаив дыхание наблюдал за развитием событии. Внезапно рука Имоджин упала — она увидела спутницу брата.

Майлз не мог слышать, о чем они говорили, но ему было видно, что Гарет взял девушку за руку и повлек к Имоджин, должно быть, чтобы представить ее сестре. Леди Имоджин отпрянула, а обезьянка спрыгнула на землю и принялась исполнять какой-то бурный танец, зачаровавший зевак, стоявших и хихикавших, прикрывая рты руками.

— Немедленно уберите отсюда эту тварь! — крикнула леди Имоджин, к которой наконец вернулся дар речи. Она повернулась лицом к хихикающим грумам, у которых тотчас же пропало желание смеяться. — Немедленно избавьтесь от нее! Утопите этого монстра!

— Так-то ты приветствуешь брата, Имоджин? — спросил Гарет с плутовской улыбкой, в то время как Миранда схватила на руки лопочущего зверька. — Животное не представляет опасности и не причинит никому вреда!

— Милорд, о чем вы думали, когда везли эту гадину в наш дом? — слабо запротестовала Имоджин. — Право же, я очень рада вашему возвращению, брат, но…

— Чип не гадина, — сказала Миранда. До сих пор она хранила благоразумное молчание, но теперь чаша ее терпения переполнилась.

— Эта тварь, вероятно, разносчик блох! — вновь воскликнула Имоджин, передернув плечами и совершенно не обращая внимания на Миранду. — Гарет, едва ли это разумно… И должна добавить, брат, мы были бы благодарны тебе, если бы ты предварил свое возвращение весточкой, посланной с гонцом из Дувра.

Она с трудом пыталась обрести утраченное спокойствие и старалась выиграть время, осыпая Гарета упреками. Взгляд ее снова метнулся к Миранде, и наконец она соизволила взглянуть на нее повнимательнее.

— Боже милостивый! — воскликнула она. — Да это ведь вылитая Мод!

— Совершенно верно, — согласился Гарет, — и когда мы с тобой останемся наедине, сестра, я все тебе объясню. Идем.

Гарет направился к парадной двери, мягко подталкивая впереди себя Миранду.

— Я не потерплю это животное в доме! — Внезапно голос Имоджин прозвучал громко и резко, и Гарет распознал в нем признаки приближающейся бури. — В цивилизованном доме, брат! Умоляю тебя подумать!

— Я подумал, — ответил Гарет мрачно.

Имоджин побледнела. Потом, подобрав юбки, поспешила за братом.

— Черт возьми, Харкорт, — приветствовал его Майлз, — кого это ты привез из чужих краев?

Майлз спускался навстречу, перескакивая через несколько ступенек. Глаза его блестели. Гарет различил в его взгляде нечто, чрезвычайно напоминающее злорадство. Одного взгляда на жену ему было достаточно, чтобы понять, что собирается гроза.

— Приветствую тебя, Дюфор, — ответил Гарет, коротко кивнул ему и, не задерживаясь, повернул в обшитую шпалерами гостиную. Ее высокие застекленные двери выходили на широкую лужайку и реку.

Миранда забыла о своих спутниках, во все глаза разглядывая дом и его окрестности. Сколько стекла! Она понимала, что лорд Харкорт богат, но, судя по этим стеклянным дверям, он, должно быть, был сказочно богат.

Она оглядывала гостиную. Стены заставлены полками, а полки полны книг. Книг было сотни, и это являлось признаком огромного состояния. Столько книг можно было увидеть только в монастырской библиотеке. Два толстых узорчатых ковра, которые и для стен-то слишком нарядные, были небрежно брошены на натертый до блеска дубовый пол. Опасаясь запачкать ковры, Миранда старалась на них не ступать.

— Миранда, разреши мне представить тебя лорду и леди . Дюфор.

Голос графа вернул девушку к жизни, она очнулась от задумчивости и стремительно обернулась.

— Прошу прощения, но я никогда не видела столько книг.

— Ты умеешь читать? — спросил изумленный Гарет.

— Одно время с нашей труппой выступал фокусник. Он был очень ученым и научил меня грамоте, но пишу я неважно. — Она печально покачала головой, потом добавила: — Зато он показал мне, как составлять гороскопы. Если хотите, милорд, я могу составить ваш. И ваш тоже, мадам… — обратилась она к Имоджин.

Если Гарет или Имоджин что-то ответили, то ответа слышно не было, потому что Майлз заглушил его, вскрикнув:

— Святые угодники! Она же вылитая Мод!

Он подошел к Миранде и. сказав «Разрешите, моя дорогая!». приподнял ее за подбородок, чтобы лучше разглядеть лицо.

— Удивительно! — пробормотал он. — Если не считать волос, конечно. Да еще, пожалуй, она выглядит слишком здоровой, бодрой. Во всем же остальном…

— Совершенно верно, — согласился Гарет улыбаясь. — Когда ее вымоют и переоденут в платье Мод, клянусь, разницу между ними будет заметить почти невозможно.

— Но, Гарет, — заговорила Имоджин, — к чему все это?

Имоджин не могла справиться со своими чувствами: радостью видеть брата здоровым и невредимым и возбуждением. Она почувствовала, что он привез хорошие новости, но в то же время испытывала отвращение к обезьянке и абсолютно не понимала, зачем он привез в дом этого уличного мальчишку… или девчонку.

— Лорд Харкорт хочет, чтобы я заняла место леди Мод, — объявила Миранда, решив, что сейчас самое подходящее время вступить в разговор. — И я согласилась.

Это сообщение несказанно изумило присутствующих. Миранда бросила взгляд на лорда Харкорта и заметила циничную улыбку, которая ей так не нравилась. Почувствовав ее взгляд, он перестал улыбаться, и выражение его лица изменилось. Он едва заметно подмигнул Миранде с заговорщическим видом. И тотчас же глаза его шаловливо заблестели, будто он приглашал Миранду разделить его веселье, вызванное тем великим изумлением, с которым семья встретила его план.

Миранда робко улыбнулась ему в ответ. В эту минуту она чувствовала себя не соучастницей его плана, а просто незначительной исполнительницей.

Гарет потянул за шнурок звонка у двери:

— Может быть, ты позаботишься о Миранде, Имоджин? Сделай все необходимое для ее преображения.

Теперь Имоджин уже не выглядела как корабль, идущий ко дну. Она продолжала смотреть на Миранду с отвращением, но в ее взгляде появилось понимание. При всем своем непостоянстве и капризности Имоджин не была дурой, когда речь заходила об интригах. В них она знала толк. Она еще не совсем уяснила, какие возможности увидел брат в этой девушке, но у нее хватило ума подождать и посмотреть.

— Она займет место Мод за столом сегодня вечером? Мы ждем гостей.

— Кого? — спросил Гарет. Бровь его вопросительно поднялась. Он не заметил ужаса Миранды.

— Всего лишь мою сестру с мужем… О, и леди Мэри, — ответил Майлз. — Она нас осаждает уже много недель, Гарет. Отчаянно надеется получить весточку о тебе, своем нареченном. Она будет вне себя от радости… право же, вне себя от радости, что увидит тебя снова. — При этих словах уже знакомая Миранде ядовитая улыбка чуть тронула уголки его губ.

Нареченном? Миранда навострила ушки. Она впервые услышала об этой леди. Перевела взгляд на Харкорта и снова заметила, как на мгновение в глазах его мелькнуло презрение. И опять задумалась о лорде Харкорте — был ли он тем веселым спутником, которого она узнала за эти три дня, или совсем неизвестным ей человеком, и, если верно последнее, чем закончится история, в которую она ввязалась?

— Я представлю Миранду должным образом, — сказал Гарет.

— Но… но… не слишком ли скоро? — отважилась спросить Миранда. — Я только что приехала и еще ничего не знаю…

— Мы все уладим прекраснейшим образом. — перебил ее Гарет как раз в тот момент, когда в комнату в ответ на звонок вошел слуга. Граф взял Миранду за руку и крепко сжал ее. — Там буду я. И все мы будем готовы прийти тебе на помошь, если ты окажешься в затруднении. Но этого не случится.

«Откуда у него такая уверенность?» — недоумевала Миранда.

— Немедленно принесите в зеленую спальню горячей воды и ванну! — властно распорядилась Имоджин. — Да, еше мне понадобятся две служанки. Идемте, — добавила она, обращаясь к Миранде.

Миранда не пошевелилась, и Имоджин нетерпеливо схватила ее за руку.

Миранда попыталась высвободить руку, но Имоджин снова схватила ее за запястье. Миранда вырвалась и отскочила назад.

— Ради Бога, девушка, делай, что тебе приказано! — прикрикнула на нее Имоджин. — Идем со мной немедленно.

Миранда обратилась к графу:

— Ей обязательно говорить со мной в таком тоне, милорд?

— Потаскушка! — закричала Имоджин. — Из всех наглых девиц…

— Спокойно, сестра! — перебил Гарет и поднял руку, призывая ее замолчать. — Миранда здесь по своей доброй воле. Она не служанка. Раз она будет играть роль Мод, то с ней надо и обращаться как с членом семьи, и всегда, а не только при посторонних.

Имоджин нахмурилась, по-видимому, не слишком обрадованная таким оборотом дел, но логика брата была безупречна.

— Я не пущу обезьяну в зеленую спальню, — сказала она наконец, пытаясь хоть в чем-то настоять на своем.

— Чип останется со мной. — Гарет протянул руки, и Миранда с неохотой отдала ему зверька. — Я прикажу подать ему блюдо орехов, яблок и изюма, — пообещал граф.

Миранда все еще колебалась. У нее было ощущение, что сейчас появилась последняя возможность отказаться от предложенной роли. Она посмотрела на графа и выдержала его спокойный взгляд.

— Очень хорошо, мадам, — сказала она, — я в вашей власти.

И последовала за Имоджин.

Имоджин бросила на брата возмущенный взгляд, но он и ухом не повел. Сжав тонкие губы, она пошла вперед, указывая дорогу Миранде.

Гарет налил вина в два бокала и передал один зятю.

— Похоже, твое дело удалось, — заметил Майлз, усаживаясь в резное деревянное кресло и критически разглядывая свои кружевные манжеты, — иначе зачем тебе нужен двойник Мод?

— Чрезвычайно любопытная догадка, братец, — ответил Гарет, потягивая вино с непроницаемым видом.

Зеленая спальня была просторной, скудно обставленной комнатой в восточном крыле дома. Она казалась огромной и мрачной, с тяжелыми дубовыми балками и кроватью в алькове, отделанном деревянными панелями.

Сначала Имоджин почти не обращала на Миранду внимания, она надзирала за служанками, наливавшими воду в медную ванну, хлопотала, чтобы на пол, под ванну, подостлали достаточно толстые полотенца — его было необходимо защитить от влаги. Имоджин то и дело бранила и распекала девушек — ей все казалось, что они недостаточно расторопно выполняли ее приказания.

Сами служанки с трудом скрывали свое любопытство. Миранда улыбнулась, встретившись взглядом с одной из них. В глазах девушки она прочла явное недоверие, будто та увидела существо из другого мира. Девушка робко и нерешительно улыбнулась в ответ, но улыбка ее тотчас погасла под злобным взглядом леди Дюфор.

— Ты… девушка… как там тебя зовут? Миранда? Сбрось эти грязные тряпки! — скомандовала Имоджин, когда ванна наконец была готова.

Миранда ничего не ответила, сбросила одежду и вошла в воду. Вода оказалась не слишком горячей и пахла розовыми лепестками и вербеной, плававшими на поверхности. Она неуверенно села. Ванна, полная теплой воды, была для нее неслыханной роскошью. Она привыкла мыться обычно в ручьях и озерах или в прудах, расположенных у дорог, где они путешествовали, и пользовалась самым простым мылом, изготовленным из говяжьего сала. Мыло, которое ей подали теперь в маленькой фарфоровой мыльнице, было белым, пахло лавандой и хорошо пенилось.

Она откинулась на спинку ванны, наслаждаясь новым ощущением и позволяя девушкам-служанкам мыть ее волосы, стараясь при этом не замечать недобрых взглядов сестры графа.

Оглядывая девушку в ванне, Имоджин задумчиво постукивала пальцем по своим плотно сжатым губам. Что задумал Гарет? Он пока не объяснил ей всего, но она была уверена, что его путешествие в лагерь короля Генриха Четвертого принесло плоды, и то, что он привез эту девчонку, так поразительно похожую на Мод, было следствием его успешных переговоров.

И все же в поведении Гарета она заметила какие-то перемены. Вернулась его прежняя живость. И это могло значить только одно — Гарет нашел себе дело по вкусу. У него появился план. А незнакомая девушка, почти скрытая мыльной пеной, была частью этого плана. Наконец невероятные усилия сестры окупились, и брат пришел в себя.

Глядя на девушку, Имоджин прищурила свои маленькие глазки; Физическое сходство этой девушки с Мод было не только неслыханным, но и пугающим. Если нарядить ее в подобающую одежду и научить себя вести должным образом, она легко сойдет за придворную даму. Одежда сложности не представляла. Но как быть с манерами? Откуда взялась эта девица? И что заставило Гарета вообразить, будто эта оборванная бродяжка сможет сыграть роль дамы из высокородного семейства д'Альбаров?

Мокрые волосы девушки прилипли к ее прекрасно вылепленной головке, обнажая длинную белую шею и подчеркивая красоту черт лица. Полные губы, маленький прямой носик, умеренно округлый подбородок. Но внимание Имоджин привлекли именно ее глаза. Они были удивительно яркими и глубокими, ослепительно синими, оттененными густыми и длинными ресницами, а выражение их было упрямым, вызывающим и своевольным. Это-то и обеспокоило Имоджин. Выражение ее глаз не оставляло сомнений: девушкой этой управлять будет нелегко.

И все же это были глаза Мод. Сколько раз Имоджин видела такое же выражение небесно-синих глаз своей юной кузины. И взгляд этот совершенно не соответствовал болезненной и слабой с виду девушке. Но в незнакомке не было ничего болезненного. Цвет лица был здоровый. Теперь, когда с нее смыли грязь, кожа приобрела цвет густых сливок, и ее портили только несколько царапин. Будучи стройной, девушка вовсе не производила впечатления хрупкости. В ней чувствовалась сдержанная сила.

Может, Гарет увлекся ею? У них завязались какие-то отношения? Когда Миранда поднялась из ванны, красота ее тела и привлекательность стали очевидны. Она ни капли не походила на Шарлотту, во всяком случае внешне. Но в ней чувствовалось какое-то физическое притяжение, некое тревожное биение жизни, отчего по коже Имоджин побежали знакомые мурашки страха и дурного предчувствия.

— Кто ты? — спросила Имоджин. — Откуда?

Миранда взяла из рук служанки полотенце и завернулась в него.

— Я познакомилась с милордом в Дувре, — объяснила она. — Я из труппы странствующих комедиантов.

В ответ леди Имоджин зашипела, как разъяренная кошка. Она судорожно сглотнула, а глаза расширились и застыли.

«Бродяжка! Гарет привез в дом бродяжку! И скорее всего преступницу! Воровку! Теперь дом в опасности!»

Пока Имоджин исходила яростью, Миранда вытирала волосы другим полотенцем, потом спокойно встретила взгляд леди Дюфор.

Имоджин повернулась и выбежала из комнаты. Эта девчонка была подзаборной шлюхой, а Гарет носится с ней, как с принцессой. Правда, при всем своем отвращении к Миранде Имоджин не могла не заметить в девушке что-то никак не вязавшееся с ее низким происхождением.

Имоджин распахнула дверь спальни Мод и влетела в комнату. Мод, закутанная в шали, сидела в кресле у незажженного камина. Она была одна. Имоджин, обрекшая ее на лишения, разрешила Берте прислуживать девушке только два раза в сутки — утром и вечером. Несмотря на то что день был теплый, Мод выглядела озябшей. Под глазами ее легли голубые тени, губы были бледными. Но она твердо выдержала взгляд своей тюремщицы, хотя и не сделала попытки подняться ей навстречу.

— Добрый день, мадам, — приветствовала она ее голосом, столь же невыразительным и вялым, как и ее внешность, но достаточно твердым.

Имоджин оглядела комнату. Обед Мод — каша и ломоть черного хлеба — остался нетронутым.

Имоджин пришла сюда, чтобы выбрать из туалетов Мод подходящее платье для Миранды. И теперь, глядя на бледное, но упрямое лицо кузины, вспыхнула от гнева. Она была в воинственном настроении и решила, что не позволит себе спасовать перед этим неблагодарным отродьем. План Гарета с переодеванием этой бродяжки не понадобится, потому что она заставит Мод подчиниться.

— Лорд Харкорт вернулся, — объявила она. — Сегодня вечером ты появишься за обедом и поздороваешься со своим опекуном.

— Конечно, мадам, я никогда не позволю себе неучтивости по отношению к лорду Харкорту, — сказала Мод. теребя бахрому своей шали.

— Ты проявишь покорность, — продолжала Имоджин, подходя ближе к креслу Мод. — Твой опекун привез предложение руки одного из придворных французского короля, и ты подчинишься воле моего брата.

Мод подняла голову, и Имоджин отшатнулась при виде торжествующего блеска в ее глазах.

— Нет, мадам, не подчинюсь. Я приняла католическую веру на прошлой неделе. Ни один гугенот из придворных короля Генриха теперь не пожелает на мне жениться.

Имоджин уставилась на нее, и казалось, ее глаза вот-вот выпрыгнут из орбит; ноздри ее побелели, рот раскрылся, а нижняя губа отвисла, обнажив желтые зубы.

— Ах ты, дрянь!

Она изо всей силы ударила девушку по щеке, и Мод покачнулась в своем кресле. Однако глаза ее не утратили фанатичного блеска, и она продолжала вызывающе смотреть на леди Имоджин.

— Я католичка, мадам, — повторила она со злорадным удовольствием. — Отец Дамиан помог мне перейти в католическую веру.

Имоджин испустила какое-то рычание, означавшее высшую степень ярости. Голос ее перестал походить на человеческий, и этот дикий вопль сквозь открытую дверь разнесся по всему дому. Мод взяла флакон с нюхательной солью и молча протянула леди Имоджин. Имоджин вышибла флакон из ее рук, и тот откатился в дальний угол комнаты.

В гостиной на первом этаже Гарет замер, не успев донести до рта бокал. Майлз вздохнул. Оба они привыкли к звукам, которые леди Дюфор издавала в гневе, потеряв самообладание.

— Интересно знать, что ее так расстроило? — вяло спросил Майлз, болтая вино в бокале.

Гарет поставил свой бокал на стол и выбежал из комнаты. Он помчался вверх по лестнице, перескакивая через две ступеньки сразу, а плащ вихрем завивался у него за спиной. Чип оставил свою корзинку с фруктами и орехами, на которой было сосредоточено все его внимание после исчезновения Миранды, и ринулся следом. Но когда они добрались до лестничной площадки, обезьянка остановилась, склонив головку и принюхиваясь. Потом рысью помчалась туда, где, судя по запаху, могла найти Миранду.

Глава 8

Гарет был готов обрушиться с упреками на сестру, снова устроившую скандал. Он подумал, что причиной ее гнева стала Миранда, и направился было в зеленую спальню. Но, добравшись до лестничной площадки, граф понял, что шум доносится из спальни Мод, расположенной в конце коридора.

Он поспешил на звук и, войдя в комнату своей юной подопечной, воскликнул:

— Ради всего святого, Имоджин! Ты способна и мертвого разбудить!

Имоджин повернулась к Гарету. Сначала щеки ее залил жаркий румянец, потом кровь отхлынула.

— Она… она… — Дрожащим пальцем она указала на Мод, поднявшуюся с кресла при виде Гарета: — Она отреклась от своей веры! Она перешла в католичество!

Со стоном Имоджин упала на стул, слишком потрясенная несчастьем, чтобы продолжать. Но она по-прежнему испепеляла Мод взглядом. Она смотрела на девушку так, будто у той внезапно выросли рога и копыта.

Гарет принял сокрушительную новость молча, и его спокойное лицо не отразило бурной работы мысли. Похоже было, обстоятельства складывались так, что выбора у него не оставалось. Теперь Миранда должна была выйти на сцену и сыграть ведущую роль. Где-то в подсознании у него все еще оставалась надежда на то, что Мод в конце концов смирится с уготованной ей судьбой и согласится на это замужество. Пожалуй, это было боль-. ше, чем надежда. Пожалуй, это была уверенность. А Миранда должна была играть роль сестры, пока та не одумается.

Когда Мод будет обручена с Генрихом Четвертым, по истечении разумного, с его точки зрения, промежутка времени можно будет объявить о чудесном возвращении в семью Миранды, исчезнувшей сестры-близнеца Мод и отпрыска семьи д'Альбаров. И тогда нельзя будет связать ее с девушкой, которую увидел в первый раз король Генрих. Гарет подумал и о том, что со временем сможет найти Миранде хорошего мужа. Не столь блестящего, как для ее сестры, но и этот брак пойдет на пользу семье. А если окажется, что Миранда не пожелает для себя такой судьбы, она всегда может вернуться к той жизни, которой жила до сих пор, и от этого обмана никто не пострадает, а сама она станет много богаче. Правда, он не верил, что это произойдет. Он даже не считал нужным серьезно обдумывать и такую возможность. Никто, будучи в здравом уме и твердой памяти, не откажется от такого счастливого поворота судьбы. И Миранда, вырванная из своей убогой и жалкой жизни странствующей комедиантки, тоже не отвергнет своей удачи.

Но переход Мод в католичество смешал его карты. Генрих и думать не хочет о жене-католичке! Переубеждать Мод изменить решение нет никакого смысла. Значит, следует всерьез заняться Мирандой, чтобы она заняла место сестры, дабы послужить делу и славе д'Альбаров. Миранде предстояло стать женой короля Генриха Четвертого.

И первоначальный его план был связан с риском, а уж этот… Однако он чувствовал, что какая-то сила подталкивает его к тому, чтобы бросить вызов судьбе. Он впервые за долгое время испытал жажду славы и успеха. Все складывалось так удачно! Миранда носила на теле родимое пятно, какое бывает у всех отпрысков рода Харкортов. Неужели она не оправдает его доверия? Неужели откажется занять подобающее ей место? Ведь будет только справедливо, если она вернется в семью столь эффектным образом.

Но риск очень велик. Генрих, столь ужасно обманутый однажды и теперь склонный не доверять никому, не должен узнать об обмане никогда. Он не должен узнать, что девушка, изображенная на портрете, была вовсе не той, что стала его королевой. Если бы он открыл правду, граф Харкорт стал бы злейшим врагом короля. Если же королева Англии узнает об этом, судьба семьи Харкортов будет решена. Она уже не сможет восстановить былое величие никогда.

И все же стоило рискнуть. Гарет не имел понятия, было ли известно королю Генриху о другом младенце д'Альбаров, но предполагал, что нет. Молодой человек девятнадцати лет, мать которого была только что убита, оказавшийся в тенетах политических игр и предательства, едва ли особенно интересовался личными делами своих советников. А Франсис д'Альбар, погруженный в глубокую скорбь после смерти жены, никогда не говорил об исчезнувшем младенце.

Вот почему младенец остался безымянной жертвой этой ночи ужасов, и даже Мод не подозревала о существовании своей сестры-близнеца. А Франсис с трудом переносил вид своей выжившей дочери. Будто винил своих детей в гибели их матери… Если бы Елена была тогда одна, возможно, ей удалось бы скрыться от толпы. Итак, память о девочке была утрачена так же прочно, как если бы она никогда и не существовала, а вторая стала сиротой еще до смерти отца, который умер, когда ей исполнилось два года.

А теперь все должно остаться как было. Если одному из отпрысков семьи д'Альбар суждено вступить в брак с королем Франции, если Миранде навсегда предстоит стать Мод, то сама Мод должна исчезнуть. И не было больше никакого смысла торжественно оповещать мир о том, что нашлось исчезнувшее дитя. Настоящая Мод удовлетворит свое заветное желание и удалится от мира в уединенный монастырь, а сестра займет ее место в свете.

Все это можно осуществить.

Когда Гарет наконец заговорил, голос его звучал ровно:

— Итак, ты отреклась от своей веры, дитя мое?

Мод кивнула:

— Я должна была следовать велению совести, милорд.

— Да-да, несомненно, должна была, — сказал он, и в глазах его заплясали веселые огоньки, которые Миранда бы тотчас же разглядела, будь она здесь, но удивленные Имоджин и Мод ничего не поняли.

— Я больше не позволю ей оставаться под нашим кровом! — объявила Имоджин голосом, дрожащим от возмущения. — Католикам здесь не место. Пусть выметается на улицу…

— Могу себе представить, как к этому отнесется высшее общество, — заметил Гарет тем же сухим и насмешливым тоном.

Имоджин изумленно воззрилась на него.

Мод зябко куталась в свои многочисленные шали. Она была несколько обескуражена спокойным отношением графа к ее неслыханному поступку, в то время как Имоджин вела себя именно так, как она ожидала.

— Кого-нибудь убили? — послышался мелодичный голос.

Все трое повернулись к двери и увидели Миранду, закутанную в полотенце. Чип, весело болтая, приплясывал у ее ног. Прежде чем кто-либо заговорил, Миранда вошла в комнату, и ее изумленный взгляд остановился на Мод.

— Это все равно что смотреть на себя! — сказала потрясенная Миранда. Она протянула руку и дотронулась до Мод, будто не веря собственным глазам и ожидая, что Мод растворится в воздухе. Но пальцы ее ощутили живую плоть.

Мод смотрела на гостью с не меньшим изумлением:

— Кто вы?

Гарет выступил вперед и, легонько сжав плечо Миранды, объявил:

— Миранда, это леди Мод д'Альбар. Мод, это Миранда, акробатка из труппы бродячих комедиантов.

Все еще недоумевающая Мод заметила Чипа, с любопытством разглядывавшего ее, склонив голову набок.

— О Боже! — выдохнула она, наклоняясь к нему. — А ты кто такой?

— Это Чип, — представила его Миранда, ощущая на своем плече ободряющую теплую руку милорда. Она была смущена видом девушки, столь разительно похожей на нее. Миранда обратила недоумевающий взгляд на графа. Тот понял этот взгляд, но ничего не сказал. Пока еще он не считал возможным сообщить ей правду. Он лишь крепче сжал ее плечо, чтобы хоть как-то успокоить.

— Он восхитителен, — сказала Мод, протягивая руку к Чипу.

Зверек ловко поймал ее и поднес к губам столь галантным и светским жестом, что это вызвало неудержимый смех Мод. И Гарет с изумлением отметил, что никогда прежде не слышал, как его подопечная смеется.

Имоджин наконец пришла в себя. Она заметила, что ее брат стоит, положив руку на плечо бродяжки, а девушка, по-видимому, не замечает этого, как если бы привыкла к нему. Имоджин почувствовала, как у нее по коже поползли мурашки. Она выпрямилась, забыв на мгновение о Мод.

— Немыслимо и непристойно, чтобы молодая особа стояла здесь, завернутая в полотенце. Отправляйся немедленно в свою спальню, девушка. Я принесу тебе одежду. Позор, что ты позволяешь себе бродить по дому полуголой!

— Едва ли можно назвать ее полуголой, Имоджин, — засмеялся Гарет. И в самом деле! Полотенце было таким огромным, что хрупкая Миранда могла бы обернуть его вокруг себя дважды.

И вдруг в памяти Гарета всплыло видение ее стройного, легкого тела, однажды представшего перед ним обнаженным. Округлые ягодицы, стройные мускулистые бедра, гнездышко светлых волос у основания плоского живота. Его тело откликнулось на это воспоминание с удивившей его самого силой, и он отдернул руку с такой скоростью, будто обжегся о ее бледную кожу.

Он отрывисто спросил:

— Почему здесь не зажжен камин? У меня создалось впечатление, что моя кузина любит, чтобы огонь в нем всегда горел.

Имоджин фыркнула:

— Это я запретила зажигать здесь огонь.

— А также мне запрещены хорошая пища и заботы моей горничной, — сказала Мод, выпрямляясь и бросая многозначительный взгляд на поднос на столе с нетронутой едой.

Гарет проследил за направлением ее взгляда и помрачнел:

— Я ведь сказал, что не позволю принуждать свою кузину ни к чему.

Имоджин снова фыркнула:

— Ты слишком мягок, братец. И посмотри, каковы последствия твоей снисходительности. Она совсем забыла, в чем состоит ее долг.

— Моя подопечная сочла, что ее долг состоит в служении Господу, — сухо возразил Гарет. — Едва ли можно осуждать ее за это.

Гарет подошел к платяному шкафу и принялся перебирать его содержимое, одну вещь за другой. Наконец он остановил свой выбор на шелковых панталонах, батистовой рубашке и кружевной нижней юбке, бросив через плечо Мод:

— Надеюсь, кузина, вы не будете против того, чтобы я позаимствовал кое-что из вашего гардероба для нашей гостьи?

— Ни в коем случае, сэр, — ответила Мод, все еще не отрывая глаз от Миранды. Взгляд ее был настороженный. — Я полагаю, ей подойдет платье василькового цвета, — сказала она, слегка хмурясь. — Какого цвета ваши волосы?

В ответ Миранда сняла полотенце, обвивавшее ее голову наподобие тюрбана, и встряхнула теперь уже сухими волосами:

— Такого же, как у вас.

— А почему они такие короткие?

— Длинные волосы мешали бы мне во время выступления, — ответила Миранда. — Ну, когда я кувыркаюсь через голову. — Она столь же внимательно и настороженно разглядывала Мод. — Вам не кажется странным смотреть на меня и словно видеть свое отражение?

Мод медленно кивнула. Она протянула руку и дотронулась до лица Миранды, потом поднесла руку к своему лицу. И содрогнулась:

— И все-таки мы разные, правда?

Миранда широко улыбнулась:

— Разумеется, да! Вы леди и, как я понимаю, ведете себя как леди, а я, как сказала леди Дюфор, бродяжка. Наверное, я и держусь как бродяжка, хотя, по правде говоря, не вполне понимаю, что это значит.

— Чепуха! — отчеканила Имоджин, поднимаясь на ноги. — Дай мне одежду, Гарет, но предупреждаю тебя — не перегни палку!

Она потянулась к охапке выбранной им одежды. Однако Миранда оказалась проворнее и взяла ее первой, опередив Имоджин.

— Я могла бы одеться здесь. Мне хотелось бы познакомиться с леди Мод.

— Очень хорошо, — уступил Гарет. — Я приду за тобой через час и приглашу к обеду.

— А я тоже буду обедать внизу, сэр?

Гарег обернулся при этих словах своей подопечной. Глаза его стали серьезными.

— Нет, кузина. Вы можете продолжать жить затворницей, как всегда и хотели. Пока Миранда будет занимать ваше место, вас никто не должен видеть.

— Это мне вполне подходит, милорд, — твердо объявила Мод.

Гарет кивнул и вышел из комнаты. Леди Имоджин покинула ее еще раньше.

Дверь за ними закрылась, а Миранда и Мод все стояли, разглядывая друг друга. Чип удалился на шкаф и созерцал происходящее в комнате сверху.

— Итак, вы займете мое место? — спросила Мод наконец. — Почему?

— Думаю, потому, что вы не хотите занять его сами.

Миранда сбросила мокрое полотенце и принялась одеваться.

— Какая красивая одежда! — бормотала она одобрительно. Прикосновение шелка и батиста к влажной чистой коже было приятным.

— Вам не претит роль обманщицы? — спросила Мод, снова садясь в кресло и закутываясь в свои шали. Ей вовсе не нравилось, что кто-то будет изображать ее, не говоря уж об этом живом зеркале. Эта девушка вызывала у нее неприятное чувство: будто ее разделили пополам.

— Это моя работа. Мне хорошо за это заплатят, — ответила Миранда. Она держала в руках плотную полотняную нижнюю юбку с обручами из прутьев. — Никогда мне не приходилось надевать фижмы, — сказала она с сомнением.

— Но зачем это вообще понадобилось? — размышляла Мод.

— Понятия не имею. — Миранду уже начала раздражать дотошность Мод. — Не поможете мне надеть фижмы?

Мод соскользнула с кресла с непривычной для нее живостью, уронив несколько шалей, и поспешила к Миранде. Но та, похоже, не заметила ее волнения.

— Как же вы надеетесь сыграть меня, если даже никогда не носили фижмы? Вот так… ступите внутрь. Потом я завяжу и затяну шнурки у вас на талии… Хорошо. А теперь наденьте эту юбку через голову.

Она протягивала Миранде накрахмаленную льняную нижнюю юбку.

— Вот так!

Мод расправила нижнюю юбку на каркасе.

— Смотрите, она полностью закрывает обручи. А теперь наденем верхнее платье.

Миранда подчинялась, опускала голову, поднимала руки, а Мод оправляла на ней платье, совсем сбросив свои шали ради столь важного дела. Миранда чувствовала себя закованной в броню и почти задыхалась под весом этой одежды.

Мод проворно зашнуровала корсаж василькового платья. Оно состояло из нескольких элементов. Вышитый лиф из камки обрисовывал стан, шею и плечи. Юбка надевалась поверх конической формы фижм. На спине же она была присборена в мягкие складки, ниспадавшие до самого пола, и плавно переходила в шлейф.

Миранда оглядывала себя:

— В этом платье ужасно тесно, но, думаю, оно очень красивое. Как я выгляжу?

— В нем вы еще больше похожи на меня. — Мод покачала головой. — И все же я ничего не понимаю.

Миранда исподлобья оглядела ее.

— Вы очень бледная. Вы больны?

— Немного нездорова. — Мод вздрогнула и наклонилась поднять свои шали. — Здесь холодно.

— Мне не кажется. Но почему бы не разжечь камин? Я вижу на каминной полке кремень и трут.

— Я не умею зажигать огонь! — воскликнула безмерно удивленная Мод.

— Бог нам в помощь! — пробормотала Миранда. — Думаю, вы запачкаете руки, если попытаетесь это сделать.

Она положила на решетку растопку и высекла искры. Сухое дерево тотчас же вспыхнуло, и Мод со вздохом облегчения придвинулась как можно ближе к огню.

— Неужели вы ничего не можете сделать для себя? — спросила Миранда с искренним любопытством.

Мод пожала плечами, протягивая руки к огню.

— Я и не должна ничего делать.

— Думаю, что если бы вы умели разжечь огонь в своем камине, вам не пришлось бы дрожать от холода, — заметила Миранда.

Мод смущала ее и вызывала недоумение. Она так похожа на нее внешне, а характеры у них прямо противоположные.

Мод снова устроилась в своем кресле.

— Думаю, вы в чем-то правы, — неохотно признала она.

Мод снова принялась молча разглядывать Миранду. Потом спросила:

— А вы и правда акробатка из бродячей труппы?

— Была и, вероятно, стану ею снова. Но скажите мне, из-за чего вся эта суматоха?

— Какой религии вы придерживаетесь?

Миранда пожала плечами:

— Боже, право, не знаю. Той, которая удобнее, полагаю. А это важно?

— Важно? — с изумлением переспросила Мод.

— Да, вероятно, важно, — согласилась Миранда.

Она робко села на краешек кушетки и была приятно удивлена, когда заметила, что ее юбки сами красиво расположились вокруг бедер и ног.

— Если это так, то скажите мне почему.

Она обняла одной рукой Чипа, прыгнувшего ей на колени.

По истечении часа, проведенного в обществе Мод, она поняла гораздо больше того, что объяснил ей Гарет. Она поняла смысл его сделки с ней.

— Значит, они хотят выдать вас замуж во Францию за кого-то из придворных короля, чтобы семья выиграла от этого брака? — медленно переспросила она.

— Но я собираюсь стать невестой Христовой.

— Я всегда думала, что жизнь в монастыре довольно тоскливая, — вслух размышляла Миранда. — А вы что, вправду хотите этого?

— Это — мое призвание, — просто ответила Мод. — И Берта пойдет в монастырь со мной.

Миранда уже слышала о Берте и догадывалась, что во многом это именно она внушила Мод мысли о монастыре. Но она ничего не сказала и стала молча смотреть на пламя.

— Чем же им поможет эта замена? — снова спросила Мод. — Вы ведь не можете стать мною, правда?

— Это ненадолго, — ответила Миранда. — Лорд Харкорт не мог сказать, надолго ли я ему понадоблюсь, но он обещал мне пятьдесят золотых по окончании этого дела. Поэтому…

— Значит, они попробуют заставить меня отречься от католической веры, но я никогда этого не сделаю. Могут пытать меня на дыбе или на колесе, я все равно не отрекусь.

— Это весьма благородно, — пробормотала Миранда, — но не очень практично.

Они так и не нашли ответов на мучившие их вопросы, и тревога Миранды росла. Она все больше чувствовала себя пешкой в чьей-то игре.

Между тем в гостиной на первом этаже Имоджин в третий раз читала предложение, поступившее от короля Генриха Четвертого из Франции.

— О! Этому невозможно поверить, — бормотала она.

— Напротив, в этом нет ничего удивительного, — возразил Гарет, поднимая чашу с вином. — Д'Альбары и Харкорты — вполне достойная родня для Генриха Наваррского.

— Но такой брак поможет Харкортам приобрести особое влияние при дворе короля Франции. Я поеду в Париж! Мы станем кузенами французского сюзерена. И даже здесь, при дворе королевы Елизаветы, наше положение укрепится и упрочится.

В карих глазах Имоджин загорелись алчные огоньки — она предвкушала победу.

— Свадьба, конечно, будет великолепная. Думаю, она состоится в Париже, как только король наведет там пррядок. Или лучше сыграть ее здесь?

Имоджин принялась расхаживать по маленькой гостиной, решая этот животрепещущий вопрос.

— А какие возможности откроются перед тобой! Требуй пост посла, Гарет, или какой-нибудь столь же важный и влиятельный. Леди Мэри будет на седьмом небе от счастья.

«И проникнется еще большей благодарностью своей благодетельнице», — с иронией мысленно дополнил фразу сестры Гарет.

— Но я не представляю, как можно устроить свадьбу сейчас. Генрих не захочет жениться на католичке, — заметил Майлз, уже слышавший ужасную новость об обращении Мод.

— Мод отречется! — объявила леди Имоджин, сжимая королевское послание и не замечая, что комкает его в руках. — Я добьюсь ее повиновения.

— Если наша кузина скажет королю Генриху, что ее принуждают к браку с ним, он не станет настаивать. Ты можешь заставить девушку повиноваться, запугать ее, Имоджин, но тебе не удастся удержать ее от признания, когда они с Генрихом останутся наедине.

Имоджин в изумлении воззрилась на брата:

— Ты говоришь так, будто тебя это забавляет!

Губы Гарета тронула легкая улыбка. Но ему не было весело. Алчное возбуждение сестры неприятно напомнило ему его собственные расчеты, и это сходство он нашел отвратительным.

— Миранда заменит Мод во время визита короля Генриха, — сказал он осторожно. Пока еще он не был готов раскрыть тайну происхождения Миранды и свои планы относительно нее. Конечно, Майлзу можно было доверять, но слишком уж он любил выпить, притом в сомнительной компании. Имоджин была чересчур капризна и тщеславна, чтобы держать язык за зубами. В приступе ярости она все могла разболтать.

— А леди Мэри будет сообщено о замене Мод другой? — спросил Майлз, внимательно разглядывая свои ногти.

— Нет, — тотчас же последовал ответ Имоджин. — Только члены семьи будут знать об этом. Мэри можно доверять, — добавила она после некоторого раздумья. — И все же было бы неразумно делиться такими тайнами направо и налево, особенно столь опасной тайной. Если Генриху станет известно…

— Верно, — согласился Гарет, и в голове его мелькнула неприятная, даже удручающая мысль о том, что столь серьезным проектом он не мог бы поделиться даже со своей нареченной. Гарет покачал головой, тщетно пытаясь отогнать тревожные мысли, и продолжил торопливо: — Миранда займет место Мод при дворе и в его доме. А Мод может проводить свои дни за чтением требника и Псалтыря, как она всегда и хотела.

Майлз не мог сдержать свое изумление и смятение.

— Генрих не может жениться на какой-то уличной девчонке только потому, что она выглядит, как девица из семьи д'Альбаров! — задыхаясь, возгласил он.

— Конечно, нет, — спокойно согласился Гарет. — Он и женится на девице д'Альбар.

— Но каким образом? — удивилась Имоджин.

— Можешь положиться на меня, дорогая сестрица, — столь же спокойно ответил Гарет.

Жесткие глаза Имоджин выражали работу мысли: возможно, ее брат собирался убаюкать Мод ложным чувством безопасности и уверениями, что все будет, как она хочет, а в последний момент заставить выполнить семейный долг?

Она кивнула:

— Можешь рассчитывать на мою полную поддержку, братец. Я сделаю все, что в моих силах, и помогу девушке, если ты думаешь, что ей можно доверить сыграть эту роль.

— Уверен: она сыграет ее, как урожденная д'Альбар.

— Неужели ты доверишь столь серьезное дело совершенно чужой девушке? — спросил Майлз.

— Этой?.. Вне всякого сомнения. — Гарет осушил свой кубок. — А теперь, если позволите, я освежусь и переоденусь — я весь в пыли после долгого путешествия. К обеду хочу спуститься свежим и чистым. Да! Пошли Мод хороший обед, Имоджин. И не лишай ее услуг горничной. Сделай это немедленно!

Гарет стремительно вышел — алый плащ взметнулся вихрем.

— Похоже, лорд Дюфор — довольно милый человек, — заметила Миранда после того, как они с Мод просидели некоторое время, погрузившись каждая в свои мысли, смутные и не слишком веселые.

Мод пожала плечами:

— Да, он не злой, но уж слишком задавлен своей женой.

— А как насчет его сестры?

— Леди Беринджер? — Мод презрительно скривила губы. — Она дура, как и ее супруг. А зачем вам это знать?

— Потому что они приглашены на обед и я встречусь с ними. Я должна знать, чего от них ожидать.

— Ну, их-то опасаться нечего. Они не причинят вам неприятностей, — успокоила Мод. — Энн Беринджер не видит дальше собственного носа, а лорд Беринджер всегда пьян в стельку или страдает от похмелья. А кто еще будет?

Миранда нахмурилась:

— Леди Мэри. Кажется, она невеста лорда Харкорта.

— Вы получите огромное удовольствие от ее общества. — сказала Мод с кривой улыбочкой, и эта усмешка напомнила Миранде лорда Харкорта, когда он сердился или язвил.

— Она вам не нравится?

Мод рассмеялась:

— Она такая же, как все. Никто из них не умеет поддерживать беседу, никто не обладает ни остроумием, ни талантами. Все они пустые… Впрочем, как и весь высший свет Лондона.

— Не слишком ли это пристрастное суждение?

— Подождите и увидите сами, — сказала Мод зловеще.

— Но почему же тогда милорд обручился с такой женщиной?

Мод пожала плечами:

— Целесообразность, соображения удобства. А что еще можно себе позволить, будучи членом этого общества?

Миранда поднялась с кушетки и стала беспокойно расхаживать по просторной спальне, не обращая внимания на богатую и красивую мебель, на элегантные резные деревянные столы и стулья, на сверкавшие, как бриллианты, оконные стекла, на пушистые плотные ковры на полу и гобелены на стенах. Как человек, привыкший жить в подобной роскоши и великолепии всю свою жизнь, может понять, что это такое — спать на соломе, свернувшись калачиком, под драным плащом, чтобы укрыться от дождя, и неделями жить, питаясь только заплесневелым сыром и черствым черным хлебом?

И в то же время как человек, всю жизнь живший в нищете, может чувствовать себя среди роскоши? Как сможет она сидеть за столом со всеми этими надменными аристократами, даже если они так глупы, как говорит Мод? Она непременно совершит какую-нибудь роковую ошибку. Будет пить из миски для омовения рук или сделает что-либо подобное. Она в жизни не видела таких сосудов, но слышала, что во дворцах и богатых домах их подают.

— Кажется, за столом будет также домашний капеллан, — сказала Мод. — Леди Имоджин всегда приглашает его к столу, если у нее в гостях Беринджеры. Чтобы он поддерживал беседу с леди Энн. Он знает, что я склоняюсь к католической вере, но не принимает это всерьез… считает это глупыми фантазиями и причудами молодой девушки! — Она с горечью рассмеялась. — Вам надо быть готовой к тому, что капеллан отец Джордж будет подтрунивать и подкалывать вас в самой гнусной насмешливой манере и дразнить насчет обыкновения ходить на исповедь и проявлять нездоровый интерес к святым мученикам церкви.

— Ну, об этом я ничего не знаю. — Миранда вернулась на кушетку. Ее тонкие, красиво изогнутые брови сошлись над переносицей — она беспокойно хмурилась, предвидя затруднения. — Может быть, мне лучше притвориться, что у меня болит горло и что мне трудно говорить?

Обе они повернулись, услышав легкий стук в дверь. Мод пригласила стучавшего войти, и лорд Харкорт появился в комнате. Он переоделся в камзол цвета полуночного темно-синего неба из шелка с вышивкой в виде серебряных звезд. На плечи его был наброшен короткий синий плащ, застегнутый на одном плече и отороченный мехом серебристой лисицы.

— Я как раз говорила, милорд, что, если притворюсь нездоровой, мне не придется много говорить за обедом, — сказала Миранда, поднимаясь с кушетки и глядя на него хмуро и беспокойно.

Но на уме у Гарета было другое. Он оглядывал девушку, задумчиво оценивая ее вид, — губы его были крепко сжаты. Наконец, очнувшись от раздумья, он сказал:

— Это платье прекрасно тебе подходит, но следует позвать швею, чтобы она подогнала его немного по твоей фигуре. Впрочем, на сегодня и так сойдет.

Рука его скользнула в карман, и он извлек браслет в форме змейки, украшенной изумрудной фигуркой лебедя.

— С сегодняшнего вечера ты должна носить его. Это подарок от мужчины, который обручен с тобой, знак того, что вы жених и невеста.

Он застегнул браслет у нее на запястье.

Миранда ощутила тот же ужас и отвращение при виде изящных золотых звеньев цепочки, прикоснувшейся к ее коже:

— Мне он так не нравится!

— Могу я взглянуть? — полюбопытствовала Мод, глядя на драгоценность. — Как странно… так красив и так… так…

— Зловеще выглядит, — закончила Миранда. Она вытянула руку с браслетом. — Должно быть, он стоит кучу денег, милорд?

— Он бесценный, — беспечным тоном отозвался Гарет. — Он принадлежал матери леди Мод.

— О! — Мод опять склонилась над браслетом. Потом подняла изумленные глаза. — Вы не думаете, милорд, что он мне кажется знакомым именно поэтому?

— Не могу представить, каким образом, — ответил Гарет. — Вам было всего десять месяцев, когда умерла ваша мать.

Ему на ум вдруг пришло, что в ту чудовищную ночь избиения гугенотов ужасная смерть матери запечатлелась в памяти ее крошечных дочерей-близнецов и что каким-то таинственным образом этот браслет напоминал им о пережитом ужасе.

Он поторопился сменить тему:

— А что нам делать с твоими волосами, Миранда? — Его рука коснулась ее головки, пальцы пробежали по коротким волосам, приглаживая темно-каштановые пряди. — Как вы думаете, кузина, может быть, ей надеть шапочку или сетку?

Мод поняла это замечание как просьбу найти подходящий головной убор. Она принялась рыться в ящиках большого комода и вскоре нашла там темно-синюю сетку для волос, отороченную по краю кружевами с нашитыми на них жемчужинками.

— Это подойдет к платью.

Гарет взял сетку у нее из рук и с улыбкой, как молния озарившей его лицо, набросил на голову Миранды. Мод была столь удивлена этой улыбкой своего опекуна, что невольно и сама улыбнулась в ответ.

— И все же она не вполне скрывает твою короткую стрижку, — вслух размышлял Гарет. — Давно вы не бывали в обществе, Мод?

— Несколько месяцев, — отвечала Мод.

— О! В таком случае можно говорить о выздоровлении от болезни, — подала голос Миранда. — Но я все еще страдаю от боли в горле, и голос у меня такой хриплый, что я и говорить-то толком не могу.

— В таком случае пойдем вниз, моя страждущая подопечная! — сказал Гарет, предлагая ей руку.

Мод смотрела, как они выходят из комнаты, и удивлялась своим переживаниям. Она почувствовала себя одинокой и почти завидовала Миранде. А впрочем, это было чепухой, не стоящей внимания.

Брошенный и забытый Чип печально попискивал возле закрытой двери, и Мод окликнула его. Он с некоторым недоверием подошел к ней и оглядел ее своими яркими, как бусинки, глазами, сейчас выражавшими явное изумление. Казалось, обезьянка была так же смущена, как и сами девушки, когда поняли, насколько они похожи друг на друга. Мод протянула к нему руки, и с негромким криком, очень похожим на человеческий, Чип прыгнул к ней на колени и принялся гладить ее по щеке.

Глава 9

— Как мне обращаться к вашей невесте, милорд? И как я ее узнаю? И там еще будет сестра милорда Дюфора? Да? — Миранда старалась не показать страха, но ничего не могла с собой поделать.

— Ты узнаешь леди Беринджер по ее сходству с Майлзом, — сказал Гарет. — А мою невесту будешь называть леди Мэри, как и все остальные… Есть еще кое-что, — помолчав, добавил Гарет. Он приостановился на лестничной площадке и как-то странно посмотрел на нее. — У меня есть имя, и было бы лучше, если бы ты называла меня по имени.

Не отдавая себе отчета в своем поступке, он легонько нажал кончиком пальца на ее маленький носик. Это была глупая и наивная ласка, но она помогла, и на лице Миранды засияла улыбка, а страх исчез из глаз.

Гостиная показалась Миранде полной людей, хотя она точно знала, что их всего шестеро. Сердце Миралды отчаянно колотилось, когда она стояла в дверях рядом с графом.

Здесь был и капеллан, как сказала Мод. Его было легко узнать по темной одежде. Он стоял чуть поодаль. Любезное выражение круглого лица как-то не вязалось с его важным и даже самодовольным видом.

Капеллан Джордж был полон сознания важности своего поста как представителя Господа на земле, ответственного за нравственность семейства Харкортов. Однако он не мог не понимать, что его положение в этом обществе было несколько иным, чем у членов семьи. Его приглашали обедать с семьей, только когда леди Имоджин считала, что он может оказаться полезным.

— Мод чувствует себя достаточно хорошо, чтобы присоединиться к нам сегодня вечером, — спокойно сообщил Гарет. — Хотя у нее все еще немного болит горло. Известие о предстоящей свадьбе очень ободрило ее. Верно, дорогая кузина?

Улыбаясь, с непринужденным видом он взял Миранду за руку и приподнял ее так, что свет заиграл на браслете.

— Герцог Руасси считает за честь получить в жены мою кузину, как и она получить столь достойного мужа.

Капеллан поклонился, льстиво улыбаясь:

— Леди Дюфор рассказала нам о предложении, с которым вы вернулись из Франции, милорд. Это великолепно! Поздравляю вас, леди Мод.

— О, милорд, я так взволнована вашим возвращением! — Из тени выступила дама и величественной походкой проследовала через комнату. — Ваша милая сестра и лорд Дюфор, вероятно, уже устали от меня. Я надоедала им каждый день.

— Не могу в это поверить, мадам, — ответил Гарет. Он поднес руку дамы к губам. — Надеюсь, вы были в добром здравии, пока меня здесь не было?

С минуту Миранда стояла одна и тайком разглядывала леди Мэри. Она казалась высокой, очень бледной и очень величественной. Лицо у нее было длинное, черты довольно острые, а глаза под узким лбом — серовато-зеленые. Светло-каштановые волосы покрывала кружевная шапочка.

Платье ее было довольно скромного покроя и неяркого оттенка лилового цвета, что особенно было заметно на фоне алого бархатного платья леди Имоджин и бирюзового плаща леди Беринджер, накинутого поверх платья золотистого шелка, отделанного пурпурной тесьмой.

— Ах, Мод, как я счастлива видеть вас снова! — Леди Мэри с любезной улыбкой повернулась к подопечной лорда Харкор-та. — Вы прекрасно выглядите, моя дорогая.

— Благодарю, мадам, — ответила Миранда, приседая и стараясь не поднимать глаз.

— Право, моя дорогая, видеть вас в столь добром здравии — истинное удовольствие, — с улыбкой произнесла леди Беринджер со своего места рядом с Имоджин. — И примите наши поздравления.

— Благодарю, леди Беринджер. — Миранда отвечала очень тихо и слегка охрипшим голосом, но улыбалась и старалась быть любезной.

— Кузина, — обратилась к ней леди Имоджин, — я и не подозревала, что горло все еще беспокоит вас.

Леди Имоджин поднялась с места и приблизилась к Миранде. Она приподняла ее подбородок и оглядела лицо девушки с выражением такой озабоченности, которая Миранде показалась очень похожей на озабоченность мясника, с пристрастием оглядывающего мясную тушу. С едва заметной гримаской она поправила сетку на голове Миранды.

— Я с грустью заметил, что моей кузине пришлось во время болезни остричь волосы, — заметил Гарет. — Но ведь у нее была лихорадка.

— И в самом деле жаль, — откликнулась Имоджин, тотчас же понявшая намек. — Но другого выхода не было.

Она оставила Миранду и попыталась отвлечь от девушки всеобщее внимание.

— А как ваш сын, дорогая Энн? Полагаю, вернулся после отдыха в деревне?

Улыбка ее была злорадной, и Миранда с интересом отметила, что леди Энн покраснела.

— Мальчишка — бездельник! — прогремел очень тучный мужчина, брюхо которого выпирало из-под отделанного кружевами камзола. Его икры, обтянутые розовыми чулками, подрагивали, как желе, а красные штаны в обтяжку с трудом вмещали мощный зад. — Королева уже второй раз удалила его от двора, а если он провинится и в третий, то вход во дворец будет для него закрыт. Если бы он не был моим сыном, я сказал бы, что в нем дурная кровь!

Он бросил взгляд на леди Беринджер, у которой вся кровь отхлынула от щек при столь недвусмысленном намеке.

— Да он просто твой двойник, Беринджер, твое живое подобие, — заметил Майлз, и голос его стал необычайно напряженным. — И так же, как ты, любит приложиться к бутылке.

Миранда была так поглощена сценой, развертывавшейся у нее на глазах, что забыла о своей неуверенности и страх ее пропал.

— Мод, подойдите к нам и покажите ваш браслет, — позвала ее леди Мэри самым сладким голосом.

Миранда не ответила, и тут же Имоджин громко окликнула ее:

— Мод!

— Простите меня, мадам, — пробормотала Миранда, поняв, что к ней кто-то обратился, а она прослушала. — Боюсь, лихорадка повредила не только моему голосу, но и слуху.

— Стакан вина, кузина? Возможно, оно поможет вашему горлу?

— О! Благодарю, мил… Гарет.

Она приняла кубок из его рук и вдруг почувствовала, что все взгляды обратились к ней.

— Не желаете ли съесть одну из этих тарталеток с омарами, моя дорогая? — Майлз приблизился к ней с блюдом, полным крошечных тарталеток. Молчание было прервано. Гарет отошел от нее, и она взяла один из пирожков с блюда.

Майлз ободряюще улыбнулся ей.

— Не бойтесь! Через минуту об этом забудут, — прошептал он.

«О чем забудут?» — недоумевала Миранда, совершенно сбитая с толку. Она подошла к леди Мэри и заметила, что взгляд ее полон неодобрения.

— Вы удивительно фамильярны с вашим опекуном, моя дорогая, — заметила она, когда Миранда приблизилась.

— В последнее время моя кузина весьма редко бывает в обществе и забыла, что сегодня у нас здесь нечто большее, чем просто семейная трапеза, — сказала Имоджин, и под ее ледяным взглядом Миранда вздрогнула. Она почувствовала, что земля ушла у нее из-под ног, и вся ее уверенность испарилась.

— Удивляюсь, как это лорд Харкорт считает уместным, чтобы его подопечная называла его по имени, — сказала леди Мэри. Она говорила все таким же медовым голоском, но улыбка ее была деланной, а взгляд колючим.

— Он… он велел мне называть его по имени, — запинаясь сказала Миранда и тут же осеклась, проклиная себя за глупость. Ведь он, конечно, имел в виду совсем иное. Он хотел, чтобы она называла его лордом Харкортом, а не милордом. Конечно, подопечной не пристало называть опекуна просто по имени.

— Обед подан, миледи. — Мажордом появился в дверях и, к облегчению Миранды, положил конец этому тягостному разговору.

— Прошу всех в столовую. Капеллан, вы поведете Мод. — Имоджин подала знак капеллану и вполголоса сказала Миранде: — Вам лучше теперь помолчать.

Миранда чувствовала себя настолько подавленной, что ей казалось, она больше никогда и рта не раскроет.

Гарет повел к столу леди Мэри, лорд Беринджер оказал эту честь его сестре. Остальные последовали за ними через холл в столовую. Столовая оказалась просторной комнатой со сводчатым потолком, массивным дубовым столом посередине и длинными скамьями по обе его стороны. Во главе стола и на противоположной стороне были поставлены два резных стула для хозяев. Вдоль стен помещались низкие буфеты красного дерева, а с потолка свешивались большие железные люстры, в которых горело бесчисленное множество восковых свечей.

На хорах, расположенных на высоте второго этажа во всю ширину комнаты, негромко заиграли музыканты.

Гарет усадил леди Мэри справа от себя и занял место во главе стола. Сестра его села слева от него. Остальные гости заняли места на скамьях. Миранда и капеллан оказались на дальнем конце стола.

Миранда мгновенно забыла о своем промахе и перенесенном унижении. Ее полностью захватило созерцание комнаты, размеры и величественная роскошь которой вызвали у нее почтительный восторг. Перед ней оказались драгоценные приборы — серебряная тарелка, такие же нож, ложка и трезубая вилка. Такими приборами она не пользовалась никогда прежде и украдкой оглядывала стол и гостей.

Вместо того чтобы использовать как тарелки большие ломти хлеба, ее сотрапезники накладывали пищу из общих блюд и горшков себе на отдельные тарелки. Ну, это было нетрудно, и она могла с этим справиться. Когда перед ней оказалась большая миска супа, она зачерпнула порцию разливной ложкой и выудила несколько сочных кусков черепашьего мяса. Это оказалась густая похлебка, пожалуй, слишком густая для того, чтобы быть супом. Однако никому это блюдо не показалось странным.

— Передать вам хлеб, леди Мод? — спросил ее сосед, предлагая ей взять хлеб из плетеной корзинки.

— Благодарю, сэр. — Миранда взяла ломоть мягкого белого хлеба и торопливо обмакнула его в похлебку на своей тарелке, пока та не перелилась через край. Она снова оглядела сидевших за столом. На нее никто предупреждающе не сверкал глазами, никто не смотрел с ужасом, хотя, как ей показалось, никто не делал ничего подобного.

Ее сосед взял свою ложку и принялся за похлебку. Миранда последовала его примеру.

Гарет внимательно наблюдал за Мирандой. Она уже совершила ошибку. И сколько еще таких промахов ей предстояло совершить?

— Как прекрасно выглядит ваша кузина, милорд, — сказала Мэри Гарету и издала негромкий смешок. — Хотя, по правде говоря, меня изумило, как фамильярно она разговаривает с вами. Но я так много времени провожу при дворе в обществе королевы, что, должно быть, в некотором отношении веду себя старомодно.

— Я в этом сомневаюсь, — отозвался Гарет, поднимая кубок с вином. — Однако вы забываете, что я знаю Мод всю ее жизнь, с двух лет.

— Да, но она прилюдно называет вас Гаретом! — Возмущенная леди Мэри принялась яростно обмахиваться веером. — Я не увидела бы в этом ничего предосудительного, если бы она называла вас так в кругу семьи. Но на публике… — Она неодобрительно покачала головой. — Прошу прощения за вмешательство, сэр, но я предвижу, что придет время, когда такая откровенность между нами станет обычным делом, и потому позволила себе высказаться, предвосхищая этот момент.

Леди Мэри с улыбкой легонько коснулась его руки. Гарет в ответ даже не улыбнулся. Взгляд его остался холодным и отчужденным.

— Ну, ведь даже я не смею называть вас по имени, — продолжала леди Мэри.

— Не сомневаюсь в этом, мадам, — ответил Гарет. — Невозможно себе представить, чтобы вы поддались зову чувства.

— Разумеется, нет. — Она снова похлопала его по руке. — Можете быть уверены, мой дорогой лорд Харкорт, что вам не придется краснеть за свою жену.

Ее слегка выпученные глаза смотрели на него с несвойственной ей выразительностью. Его невеста прекрасно знала, что говорить об этом не следует, но она была настолько увлечена графом, что забыла об условностях.

— Я в этом не сомневаюсь, мадам, — ответил Гарет, вежливо и холодно улыбаясь ей и стараясь не обращать внимания на многозначительные намеки невесты. Глаза его невольно отыскали Миранду. Он заметил, что девушке не по себе. Держалась она напряженно и время от времени обводила взглядом сидящих за столом, стараясь замечать все. Она была бледнее обычного, губы ее были сжаты, и, хотя она на него не смотрела, он знал, что и цвет ее глаз должен быть сейчас темнее обычного, оттого что ее внимание было обострено.

Мэри искоса взглянула на него. Он улыбался, и Мэри не могла не отметить, что улыбка эта была совсем не похожа на ту, которой он одарил ее. Она была нежной и мягкой. Мэри проследила за направлением его взгляда: Гарет, вне всякого сомнения, смотрел на свою подопечную, и трудно было не заметить живого блеска в его глазах. Мэри была уверена, что ничего подобного не видела никогда прежде. Раньше он достаточно часто и откровенно выражал свое недовольство поведением Мод. Но теперь что-то изменилось. Неужели все дело в том, что девушка покорилась своей участи?

Мэри перевела взгляд на Мод и принялась пристально разглядывать ее. В ней появилось что-то новое. Трудно было сказать что. И все же что-то было. Возможно, она казалась теперь оживленнее. Прежде она никогда не производила впечатление живой девушки. От нее постоянно исходил запах лекарств, и она куталась в шали. Но теперь Мэри заметила в глазах Мод блеск, хотя та была все еще бледна, но даже и бледность эта теперь казалась иной, и кожа вовсе не походила на сероватую и безжизненную кожу Мод.

— Итак, моя дорогая леди Мод, вы снова изучали жития святых? — Улыбка капеллана была поддразнивающей и шутливой.

— Я нахожу, что мой интерес к мученикам несколько ослаб, сэр, — ответила Миранда, не сводя глаз с куска говяжьего филе, который нарезали на ее конце стола, и моля Бога о том, чтобы блюдо не поднесли ей первой.

— Боже милосердный! — воскликнул капеллан в шутливом изумлении. — Неужели возможно, что обряды католических братьев потеряли для вас свое очарование?

Миранда не ответила. Стараясь сохранять невозмутимость, она наблюдала за блюдом с говядиной — смотрела, как его подносят хозяину, сидевшему во главе стола. Граф Харкорт взял вилкой кусок филе и положил на свою тарелку.

— Ну же, ну, дорогая леди Мод, — не унимался капеллан. Тон его по-прежнему оставался насмешливым. — Тут нечего стыдиться. Размышления могут привести заблудшего на правильный путь. И даже не требуются публичное покаяние и исповедь, чтобы получить прошение.

Мод упоминала, что капеллан был очень надоедливым, и теперь понятно, что Мод имела в виду, решила Миранда. Она осторожно подцепила вилкой кусок мяса, положила на свою тарелку и теперь смотрела на тушеные грибы, поставленные слугой возле ее локтя. В них не было ложки. Следовало ли ей воспользоваться собственной ложкой и вызвать неудовольствие остальных обедающих, которым пришлось бы брать кушанье после нее? Грибы были нарезаны слишком мелко, чтобы их можно было подцепить вилкой. Может быть, удастся выудить их хлебом, как она делала всю жизнь?

От грибов исходил соблазнительный аромат, но Миранда решила противостоять искушению, усмотрев в грибах ловушку для легковерных. С печальной улыбкой она махнула рукой слуге, давая ему понять, что не хочет их. Блюдо было предложено капеллану, который без тени смущения положил себе кушанье собственной ложкой.

Миранда отпила крошечный глоточек вина, вполуха слушая болтовню капеллана, продолжавшего что-то вещать, по-видимому, в счастливом заблуждении, что ему внимают с превеликим интересом.

— Право, сэр, — сказала Миранда, прерывая его монолог, ставший похожим на проповедь, живописующую лишения монастырской жизни, — уверяю вас, что теперь поняла свою ошибку.

Голос ее прозвучал очень громко, и в нем не было ни малейших признаков хрипоты. Глаза всех присутствующих обратились к ним, а капеллан удивленно и обиженно заморгал.

— В чем состояла ваша ошибка, кузина? — спросил Гарет, слегка поднимая бровь. — Сомневаюсь, что у такой молодой и столь защищенной от соблазнов особы есть в чем исповедоваться.

Это замечание вызвало смех обедающих, и Миранда почувствовала, как щеки ее слегка порозовели от смущения. Он сделал ее объектом общего внимания, но она поняла, что тем самым Гарет хотел отвлечь их от инцидента с капелланом, когда она столь внезапно и бесцеремонно перебила его.

Она откашлялась, потупила глаза и сказала с должным смирением:

— Прежде у меня было намерение посвятить себя затворнической жизни монахини, отдать себя Господу, но недавно я передумала и теперь попыталась объяснить капеллану, что больше не испытываю такого желания.

Она подцепила кусок говядины ножом и уже собиралась было отправить в рот, когда вспомнила о существовании вилки. К щекам ее снова прилила кровь. Ей стало жарко. Она положила нож на тарелку и отпила еще глоток вина, а потом потихоньку попыталась снять мясо с ножа вилкой.

— Жизнь монахини! Право же! — загудел басом неприятный и заносчивый лорд Беринджер. — Какая девица предпочтет это браку, если ей позволят выбирать? Да еще предложат такого мужа! На вас чертовски красивый браслет, леди Мод!

— Это дар Руасси, — напомнила Имоджин. — Это доказательство серьезности его намерений в отношении нашей кузины.

Миранда почувствовала, что все взоры обратились к ней и браслету на ее руке, покоившейся на краешке стола. Они, должно быть, оценивали его, прикидывали, сколько он может стоить. Все, кроме капеллана, все еще, по-видимому, обиженного и не желавшего продолжать беседу. Теперь Миранде была предоставлена возможность сидеть за столом молча, опустив глаза в свою тарелку, не обращая внимания на гул голосов вокруг. Пожалуй, было разумным отказываться от всех незнакомых блюд, и Миранда так и поступила. Поэтому к концу долгого обеда со сменой бесчисленных блюд она едва утолила голод.

— Вернемся в гостиную, — сказала Имоджин, поднимаясь с места. — Музыканты нам поиграют. Милорд брат, будете вы любезны сопровождать нас или предпочтете остаться с джентльменами?

Гарет встретил взгляд Миранды, в котором был отчаянный призыв, и сказал:

— Мы присоединимся к вам, мадам. Мне претит мысль о столь быстрой разлуке с невестой.

Он взял графин с бренди.

— Идемте, джентльмены, — обратился он к сотрапезникам, — мы можем выпить бренди и в гостиной.

Лицо лорда Беринджера сразу просветлело при этих обнадеживающих словах. Он охотно последовал за остальными, прихватив две бутылки. Его бесформенные, рыхлые ляжки, обтянутые розовыми чулками, подрагивали, как бланманже.

Капеллан не пошел с ними в гостиную, а его поклон Миранде был каким-то рассеянным, но она подумала, что Мод не огорчилась бы. если бы ее отношения с Божьим человеком в будущем стали чуть холоднее.

У Миранды разболелась голова — она не знала, от вина или от напряжения. Она устроилась на скамье у окна, подальше от группы женщин, собравшихся вокруг камина, пока еще не зажженного, в то время как мужчины остались возле буфета, где поставили бутылки. Музыканты извлекали из своих инструментов жалобные звуки.

— Вы устали, дитя мое?

Миранда очнулась от своих невеселых мыслей:

— Немного, сэр.

Гарет положил ладонь на ее лоб и торжественно заявил:

— У вас снова начинается приступ лихорадки. По-моему, вы вся горите. Имоджин, думаю, Мод пора удалиться в спальню. Не следует ей изматывать себя до приезда Руасси.

— Ты совершенно прав, брат, — откликнулась Имоджин, довольно правдоподобно изображая беспокойство. — Мод… моя дорогая, я попрошу вашу горничную приготовить для вас тизан . Это поможет вам уснуть. Впрочем, возможно, вы предпочтете выпить поссета ?

— Вы очень добры, мадам, — ответила Миранда, с живостью поднимаясь с места, обрадованная возможностью улизнуть. — Доброй ночи, милорд Харкорт, — сказала она церемонно, потом присела в реверансе перед всеми остальными.

Она поспешила в зеленую спальню, где ее ждал Чип, сжимавший в лапках ее оранжевый наряд и горестно что-то бормотавший. Увидев девушку, он бросился ей на шею.

Миранда стала нежно баюкать его в объятиях.

— О Чип, что за ужасный вечер! Думаю, я больше не смогу этого выдержать. Я и не представляла, что это так трудно и отвратительно.

С минуту она крепко прижимала зверька к себе, потом подошла к окну. Сад внизу был погружен в темноту, и только дорожка между домом и стеной, выходившей на реку, была освещена. На столбах вдоль дорожки были укреплены горящие факелы. Миранда высунулась из окна. До нее доносились гудки судов с реки, голоса, подхваченные ночным ветром. Она различала огни на кораблях и яликах, пересекавших эту широкую водную дорогу, слышала всплески весел, восклицания моряков с барж.

— Ну, как все прошло?

Миранда повернулась от окна:

— Я думала, что вы уже спите.

— Я мало сплю, — сказала Мод, закрывая за собой дверь. — Вам нравится эта комната? Я всегда считала ее мрачной.

— Так и есть, — ответила Миранда.

Чип прыгнул ей на плечо и примостился там, пристально разглядывая Мод.

— И как же прошел вечер? — Мод, закутанная во все свои шали, дрожала, примостившись в резном деревянном кресле. — Вам не холодно?

— Мне приходилось в грозу спать под открытым небом, — ответила Миранда, но прикрыла ставни из любезности к гостье. — Что же касается вашего вопроса, то могу сказать: это было отвратительно!

— Я ведь вас предупреждала, что так и будет.

Миранде показалось, что Мод констатировала этот факт чрезвычайно бодрым голосом.

— Верно, но я забыла об этом. — Миранде вдруг показалось, что ее собственный голос звучит так же сухо, как голос милорда Харкорта. — Вы были совершенно правы насчет капеллана, а леди Мэри действительно чересчур величественна и благопристойна.

Миранда покачала головой и присела на широкий подоконник, наслаждаясь легким ветерком, проникавшим сквозь узкую щель, оставленную ею, и приносившим запах речной воды и слабые отзвуки внешнего мира в темную и душную комнату.

— Почему милорд хочет жениться на ней?

Мод удивил этот вопрос.

— Должен же он жениться на ком-нибудь. Ему нужен наследник, а первая жена не подарила ему сына.

— А что с ней случилось?

— Произошел какой-то несчастный случай. Об этом не принято говорить в семье. Я не была с ней знакома, потому что жила тогда в доме лорда и леди Дюфор, в деревне. После ее смерти мы все переехали сюда.

— О! — хмурясь, протянула Миранда. — Но почему он выбрал леди Мэри? Я думаю, она довольно привлекательна, признаю, что у нее хорошая фигура, но есть что-то… что-то отталкивающее в ней. Вероятно, сотни женщин готовы были бы пойти на все, лишь бы выйти за лорда Харкорта. Он такой обаятельный и забавный и… и… такой любезный, — добавила она, чувствуя, что краснеет.

— Вы в самом деле так считаете? — с сомнением спросила Мод. — Вы не находите его холодным и чопорным?

— Ни в малейшей степени.

— А вам не кажется, что у него язвительная улыбка, а в его взгляде есть даже что-то пугающее?

Миранда уже собралась было начисто отрицать это, по потом сказала, медленно подбирая слова:

— Да, иногда я это замечала. Но чаще всего глаза у него веселые и в них пляшут смешинки. Он словно видит в жизни много забавного и смешного.

— Интересное замечание, — сказала Мод. — Я никогда не думала, что у пего есть чувство юмора, и потому считала, что леди Мэри идеально подходит ему в жены. Я уверена, что у него есть друзья, но они никогда здесь не бывают. — Зевнув, она поднялась со стула. — Лучше мне вернуться в свою спальню, пока Берта не хватилась меня.

Мод направилась к двери, и все ее шали при этом взметнулись. Уже у самой двери она остановилась, положив руку на засов. Впервые в жизни ей захотелось подумать о ком-то другом.

— Думаю, леди Имоджин не выделила вам горничной. Может, хотите, чтобы Берта позаботилась о вас? Ну, например, принесла вам подогретого молока, или горячий кирпич, чтобы согреть постель, или что-нибудь еще?

— Нет, благодарю вас.

Миранду тронула эта забота.

— Вы сумеете сами раздеться?

Тут уж Миранда не смогла удержаться от улыбки:

— Полагаю, что смогу.

— Да, думаю, что если вы привыкли спать на открытом воздухе под дождем, то почти все умеете делать сами, — заметила Мод. — В таком случае мне остается только пожелать вам спокойной ночи.

Она выскользнула из комнаты, оставив дверь открытой.

Миранда подошла закрыть ее. Она остановилась, прислонившись к косяку спиной, хмуро глядя куда-то вдаль. Жизнь Мод казалась ей такой пустой, такой бесцельной, что на мгновение Миранда подумала: эта бездонная пучина может засосать и ее. Она вдруг представила, что мир, который она так хорошо знала, где аромат свежеиспеченного хлеба смешивался со смрадом сточных канав, где крики радости и восторга сменялись стонами боли и утраты, мир подзатыльников и ласк, ненависти и любви, друзей и врагов, растаял и исчез, оставив ее на жесткой, безликой, бесплодной почве, на каменистом берегу.

Миранда принялась расшнуровывать корсаж. Она постепенно освободилась от непривычной одежды, с облегчением сняв неудобные фижмы. Бросила дорогую и красивую одежду на пол, решив сложить ее позже, и снова открыла ставни. Одетая только в нижнюю рубашку и чулки, Миранда с жадностью вдыхала свежий ночной воздух, а вместе с ним надежду на свободу.

Как сумеет она выжить здесь столько, сколько милорд сочтет необходимым держать ее, чтобы она, оправдала обещанное вознаграждение? Она не могла здесь дышать.

Миранда не знала, сколько времени простояла у окна, погруженная в печаль, когда услышала скрип гравия и шум шагов. Лорд Харкорт вынырнул из тени па освещенную дорожку. На нем был темный плащ, но голова его оставалась непокрытой. Миранда заметила мрачное выражение его лица и жесткую улыбку. Это было лицо, столь хорошо знакомое Мод и столь непривычное для Миранды.

Миранда не задумалась ни на секунду. Она поспешно натянула на себя свою старую одежду и снова бросилась к окну. Уголком глаза она заметила на полу что-то синее — должно быть, это Мод обронила одну из своих бесчисленных шалей. Миранда подняла шаль и набросила на плечи.

Теперь она видела темный силуэт графа почти у самых ворот, выходивших на реку в конце сада. Миранда перекинула ногу через подоконник. Под окном рос плющ, и Миранда использовала его в качестве лестницы. Это было ничуть не сложнее, чем ходить по канату.

Чип, весело вереща, лез впереди девушки и оказался на земле несколькими минутами раньше. В саду лорда Харкорта не было видно. Миранда побежала через сад к воротам, быстро и бесшумно. Чип несся впереди. Ворота были закрыты, но не заперты. Она услышала, как граф обменивался шутками с привратником.

— Желаю доброго вечера, милорд.

— Не жди меня назад раньше рассвета, Карл.

Лорд Харкорт двинулся, удаляясь от ворот.

— Добрый вечер, Саймон. На Монастырскую улицу, пожалуйста.

— Да, милорд.

Миранда без труда проскользнула через неплотно притворенные ворота. Привратник, плотный, почти квадратный, стоял на берегу с трубкой в руке. Лорд Харкорт готовился ступить на барку с каменных ступенек пристани. Привратник отвязал канат, удерживавший барку у причала. Четверо гребцов взялись за весла.

Чип, опередив Миранду, прыгнул в барку. Миранда последовала за ним и, оказавшись на корме, нырнула под раскачивающийся на ветру фонарь.

Глава 10

— Какого дьявола?..

Гарет круто обернулся, услышав, как кто-то прыгнул на корму за спиной. Возбужденный и веселый Чип прыгал на перилах, сорвав с головы свою шляпу с пером, и весело махал ею, глядя на удаляющийся берег. Миранда стояла под лампой. Она сбросила с плеч шаль и подняла голову, подставляя лицо ветру и глубоко вдыхая прохладный воздух.

— Миранда, какого дьявола ты здесь делаешь?

Гарет с изумлением уставился на легкую фигурку в оранжевом одеянии. Она появилась внезапно, неизвестно откуда, словно с неба свалилась, и снова была похожа на уличного мальчишку, будто никогда и не существовало изящной молодой леди в платье василькового цвета.

Гребцы, не услышав новых приказаний, продолжали грести, и теперь барка оказалась уже на середине реки, где течение было бурным и сильным.

— Я увидела вас из окна. Мне показалось, что я задыхаюсь в этой мрачной комнате. Это все равно что сидеть в тюрьме!

Она подошла к поручням и остановилась рядом с ним. В свете фонаря в волосах ее заплясали золотые искры.

— Мне был необходим свежий воздух… Это был… самый… самый удушливый вечер в моей жизни.

Она подняла на него глаза, и взгляд ее был серьезным.

— Прошу прощения за то, что я допустила все эти глупые ошибки. Не понимаю, почему я назвала вас Гаретом.

— Вероятно, потому, что это мое имя, — заметил он. — Но Мод не подобает называть меня так на публике.

— А наедине?

Гарет ненадолго задумался.

— Нет, — сказал он наконец. — Моей подопечной не годится называть меня по имени ни при каких обстоятельствах. Во всяком случае, пока я ее опекун.

— А той, кто не состоит под вашей опекой?

Голос Миранды звучал несколько приглушенно, она немного наклонилась, разглядывая ночную бабочку на поручнях. Волосы упали ей на лоб, и теперь серебристая отметина на ее шее в форме полумесяца была хорошо заметна в свете факела.

Миранда явно намекала на себя, и об этом стоило подумать. Неужели сейчас ею руководил безотчетный порыв, естественный для отпрыска семьи д'Альбаров? Было ли это подтверждением ее происхождения? Конечно, она будет признана как член этой семьи.

— Все будет зависеть от обстоятельств, — осторожно сказал Гарет. — Но не следует привыкать обращаться ко мне так, чтобы случайно не назвать меня по имени при посторонних.

— Боюсь, это костюмированное представление не будет иметь успеха, — сказала Миранда, помолчав с минуту.

— Что?

Гарет, изумленный этими словами, смотрел на нее сверху вниз. Миранда отвела взгляд. Взор ее теперь был устремлен на волны за кормой.

— Боюсь, я не смогу сыграть ее роль, — сказала она просто. — Сегодняшний вечер прошел ужасно. Я сделала столько ошибок, а ведь там присутствовали только ваши друзья и семья и все происходило у вас в доме.

— Не будь глупышкой, — резко возразил он. — Конечно, ты сможешь с этим справиться. Сегодня ты вела себя очень хорошо. Ведь ты совсем не подготовлена к этому.

По крайней мере он это понял, размышляла Миранда. Он впервые признал вслух сложность ее задачи.

— Все-таки, я думаю, вам было бы лучше найти кого-нибудь другого, — сказала она наконец. И тут же почувствовала горечь и сожаление. Она сама не понимала почему, ведь при одной мысли о том, что ей предстоит пережить еще немало таких же вечеров, как сегодняшний, ей становилось не по себе.

Гарет расставил ноги пошире, чтобы выдержать покачивание судна, вдыхал свежий ночной ветер, слышал плеск темной воды, видел трепетные огни проплывающих навстречу барж и других речных судов. Ночь была ясная, небеса над Лондоном сверкали тысячами звезд.

Чувства Гарета были, как никогда, обострены. Миранда была так близко! Настолько близко, что он пронзительно чувствовал каждое ее движение, каждый вздох. Руки ее свободно лежали на перилах, и под светом масляного светильника был отчетливо заметен блеск золотого браслета ее покойной матери, мягкое сияние жемчуга и зеленое свечение изумруда. У нее были красивые, изящные руки. Но он знал, сколько силы таится в этих на вид хрупких руках, сколько силы в этом столь миниатюрном теле.

— Милорд? — Она нерешительно окликнула графа, ощущая неловкость от его молчания, которое, как ей показалось, длилось уже целую вечность.

— Больше нет никого, кто мог бы так хорошо сыграть эту роль, — возразил Гарет, понимая, что говорит чистую правду. — Если ты этого не сделаешь, мне придется пожертвовать кое-чем… очень дорогим для меня. Твое право — сделать выбор.

Миранда подняла на него глаза. Он смотрел куда-то на другой берег реки, и она не могла видеть его глаз, но уловила решительное выражение лица и то, как твердо сжаты его челюсти.

— Почему так важно, чтобы Мод вышла замуж за французского герцога?

При этом вопросе Гарет повернул голову и посмотрел на нее, все еще стоящую у перил за его спиной. И теперь она снова заметила чуть презрительный изгиб его губ и насмешливый блеск в глазах.

— Честолюбие, Миранда. Всего лишь мое честолюбие. Эгоизм, если тебе будет угодно это назвать так, но для меня очень важно, чтобы моя семья вернула себе то положение, которое мы занимали, пока гугенотов не

начали преследовать во Франции. Родство с Руасси, а следовательно, и с французским двором, поможет этому.

— И вы станете могущественным?

— Да. — Он вернулся к созерцанию темной воды и очень тихо добавил: — Да, очень могущественным.

Но он не сказал вслух всего, о чем думал. Что, только достигнув влияния и власти, он сможет отделаться от того, что оставила ему в наследство Шарлотта: от ужасного стыда и чувства вины, вызванного тайной догадкой, которую он не мог поведать никому.

Миранда покусывала неровный ноготь на одном из своих пальчиков и хмурилась.

— Но если Мод действительно не захочет этого, вы ведь не сможете принудить ее пожертвовать собой ради вашего честолюбия?

— Думаю, что Мод одумается и ее разум возьмет верх над упрямством, — ответил Гарет. — Но пока этого не произойдет, важно хорошо встретить ее поклонника. Он должен увидеть покорную невесту.

Миранда сглотнула. Возможно, она и могла бы с этим справиться, но как ей все это вынести? Даже за пятьдесят золотых? Деньги были большие — это могло бы помочь всей труппе найти убежище на зиму, не испытывая обычной нужды в страшные, суровые зимние месяцы. Это были огромные деньги, которые при разумном вложении могли обеспечить Миранде долгие годы спокойной жизни. Имела ли она право лишить своих друзей подобной помощи? Ведь эти люди взяли ее к себе младенцем, делили с ней все, что имели, заботились о ней. Они были единственной семьей, которую она знала и которую ей суждено было узнать.

Гарет, чувствуя, что она смотрит на него, снова повернулся к ней и встретил ее вопрошающий взгляд.

— Мне надо, чтобы ты это сделала, Миранда, — сказал он. — Для меня.

Сомнения тотчас покинули ее, и она кивнула:

— Очень хорошо, милорд. Я сделаю все, что смогу.

Когда он обратился к ней так, она не смогла отказать. Он был добр к ней даже до того, как попросил ее сослужить ему эту службу. Но главным было другое — он нравился ей. Ей приятно было находиться с ним рядом, чувствовать на себе его взгляд, ощущать тепло его улыбки и то, как он легко прикасался к ней. Ей нравились его дружелюбие и общительность, его манера говорить с ней.

Он улыбнулся, и маска, которая была ей так неприятна, будто спала с его лица. Оно снова стало веселым и озорным, в глазах заблестели смешинки, зубы блеснули в улыбке.

— Я буду твоим вечным должником, Светлячок.

Он приподнял пальцем ее голову за подбородок, наклонился и поцеловал в губы.

Он просто хотел таким образом выразить свою благодарность. Это было знаком скрепления сделки, и Гарет был совсем не готов к тому, что почувствовал. Когда губы Миранды приоткрылись навстречу его поцелую, он испытал странное потрясение, будто его ударили в живот. Запах ее кожи и волос заворожил его. Руки его поднялись, и он заключил в ладони ее лицо, почувствовав ее удивительно нежную и упругую кожу под пальцами. Она слегка покачнулась, и ее легкое и гибкое тело чуть коснулось его. Это было мгновенное прикосновение, но оно вызвало в его теле живейший отклик, и кровь ударила ему в голову, а в ушах зазвенело. Он отпрянул, стремительно отвернулся и снова принялся смотреть на воду. Руки его вцепились в поручни, и он тряхнул головой, стараясь освободиться от осаждавших его смутных образов.

Миранда прикоснулась к своим губам. Они горели, хотя поцелуй Гарета был легким. Ее вдруг бросило в жар. И от этого лихорадочного жара по спине ее поползли струйки пота, и такие же струйки заскользили вниз по ложбинке между грудями. И груди ее тоже заныли, соски стали твердыми и приподнялись, упираясь в корсаж платья, а по бедрам и внизу живота разлилась странная истома.

Барка причалила к пристани у Монастырской улицы. От реки к Лутгейт-Хиллу вели узкие улочки, и над скопищем близко расположенных друг к другу крыш возвышался купол собора Святого Павла.

— Тебя отвезут домой, — сказал Гарет и не узнал собственного голоса: настолько хриплым он ему показался. — Саймон, я сам доберусь до дома.

— Да, милорд.

Перевозчик потянулся за шестом и оттолкнул барку от пристани.

— К слову сказать, милорд, новую церковь почти достроили, — заметил он. — Стоит на нее взглянуть.

— Да, — согласился Гарет, ступая на берег. — Я хочу прогуляться и поглядеть, насколько все изменилось с весны.

Он оглянулся на барку. Миранда все еще стояла у поручней с рукой, бессознательно прижатой к губам, и хмурилась.

— Доброй ночи, Миранда, — сказал Гарет, повернулся и зашагал к улице Плотников, которая привела его к улице Епископов, где было расположено множество кабачков и увеселительных заведений. Там было небезопасно, и Гарет невольно нащупал кинжал…

Миранда не колебалась: она не могла вернуться, будто ничего не произошло. Она должна была точно понять, что случилось. Она спрыгнула на берег, как раз когда перевозчик оттолкнулся от пристани. Чип, нахлобучив свою шляпу, последовал за ней.

Несмотря на глубокую ночь, люди кое-где попадались. Они спешили по своим делам… Прошел купец в отороченной мехом шапке. Двое ливрейных лакеев расчищали ему дорогу, двое других замыкали шествие. Четверо дюжих носильщиков с паланкином проследовали рысцой к Темплу. Белая рука раздвинула занавески паланкина, и на мгновение Миранде открылось маленькое острое личико под головным убором, усыпанным драгоценными камнями. Потом носильщики с паланкином свернули на другую улицу…

— Не нужно ли посветить, милорд?

На улице Плотников из подъезда вынырнул маленький мальчик с фонарем, еще не зажженным. Он улыбнулся благородному лорду щербатым ртом, но в глазах его, запавших и обведенных кругами, улыбка не отразилась, и Гарет заметил, что личико у него было худое и бледное.

— Зажги свою лампу, — сказал Гарет, доставая из кармана монету, — и иди впереди меня.

Мальчик спрятал фартинг в карман, высек искру из огнива, поджег фитиль в фонаре и зашагал впереди Гарета, высоко поднимая фонарь и выпрямив худенькие плечики, будто гордился оказанной ему честью.

— Милорд… милорд!

Гарет повернул голову. К нему спешили Миранда и Чип.

— Вы не будете возражать, если мы составим вам компанию, милорд? Я никогда не бывала в Лондоне.

Миранда отвела волосы от глаз и серьезно смотрела на него, но своего смущения скрыть не могла.

— Я предпочел бы сегодня ночью побыть в одиночестве, — ответил Гарет.

Если за этим поцелуем ничего не последует, они оба скоро забудут о нем. В конце концов это ничего не значило. Да и как могло это что-нибудь значить?

— Отправляйся на барку. Перевозчики отвезут тебя домой.

Он улыбнулся, чтобы смягчить свой отказ, и зашагал дальше. Миранда заколебалась: она во что бы то ни стало должна понять, что произошло между ними на барке. Она должна заставить его объясниться. Но если бы Миранда покорилась и смиренно возвратилась домой, как он велел, она, пожалуй, так никогда бы и не узнала правды.

Девушка снова нагнала его и, хотя, казалось, он не замечал ее, пошла рядом.

Через несколько минут Миранда заговорила:

— Вы снова собрались беспутно провести ночь, милорд?

Гарет вздохнул: он уже понял, что и у этой сестры д'Альбар упрямства хоть отбавляй.

— Если у меня и было первоначально такое намерение, то сейчас уже нет, — отвечал Гарет. — А ты непременно хочешь меня сопровождать?

— Если вы разрешите, — сказала Миранда. — Я могу потеряться одна.

— Надо же! Я был лучшего мнения о твоей природной находчивости, — хмыкнул Гарет.

Миранда ощутила безмерное облегчение. Она узнала его насмешливую манеру и тон, и тотчас же ее смущение, вызванное происшествием на барке, рассеялось. Она опять почувствовала себя легко и свободно в его обществе. Если это не обеспокоило лорда Харкорта, значит, и ей не следовало об этом думать.

Возможно, он точно так же, не задумываясь, целовал леди Мэри. Но почему-то эта мысль не только не понравилась ей, а напротив, вызвала возмущение. Она не могла себе этого представить. Эта высокомерная, безупречно воспитанная, невозмутимая женщина в объятиях Гарета, которые показались Миранде жаркими, как адский огонь… Нет, просто немыслимо!

Переулок, по которому они шли, был узким и темным. Над головой сходились крыши соседних домов. Здания стояли настолько близко друг к другу, что человек, сидя на подоконнике, спокойно мог дотянуться до окна соседнего дома. Но как только они оказались на улице Епископов, все преобразилось. Теперь улица стала шире и казалась светлее. Из дверей и окон лился свет. До прохожих доносились хриплый смех, музыка и пение.

На засыпанной мусором булыжной мостовой теснились повозки и кареты. В воздухе стоял запах эля, табачного дыма, навоза и гниющих отбросов. Здесь было намного теплее, чем на реке.

Миранда следовала за графом сквозь ряды подвыпивших гуляк. Ее отнюдь не смущали женщины с обнаженными грудями и мужчины с расстегнутыми штанами и едва наброшенными на плечи камзолами, выныривающие из темных закоулков с довольным видом, после того как они удовлетворили свою похоть. Она всю жизнь скиталась по таким местам, как гостиница «Золотой осел».

Гарет взбежал по ступенькам на галерею второго этажа с видом человека, отлично знающего, куда направляется. Миранда спешила за ним, с нескрываемым интересом оглядывая комнаты, мимо которых они проходили. По обе стороны галереи располагались залы, предназначенные для возлияний, но дальше было помещение для кое-чего другого. На перилах повисли женщины.

Но Гарет свернул в небольшой зальчик с низким потолком и подозвал слугу.

— Мальвазии, паренек, — распорядился он.

Он отодвинул скамью, приставленную к длинному столу, и сел на нее верхом. Миранда расположилась с ним рядом, ничуть не смущенная обстановкой. Чип — тоже, как видно, чувствовавший себя здесь по-свойски — прогуливался по столу, размахивая шляпой и призывая публику бросать туда монетки.

Миранда почувствовала аппетитный запах. Группа мужчин и женщин столпилась вокруг стоявшего на столе котла с рагу.

— Пахнет олениной, — сказала Миранда. — Мне ужасно хочется есть.

— Но ведь ты только что пообедала!

— Я там почти ничего не съела, — призналась она с гримаской. — Я не осмеливаюсь критиковать блюда, которые подают у вас в доме, милорд, но…

Он кивнул:

— Ты привыкнешь к нашему образу жизни. — Потом сделал знак мальчику-слуге: — Принеси миску тушеного мяса и хлеба.

Здесь не подавали столовые приборы. Вместо них использовались толстые ломти хлеба. Есть руками Миранда привыкла. Однако она старалась есть как можно изящнее и не пролить подливку. Ей казалось, что эта ее трапеза была самой вкусной с того дня, как они покинули Дувр. И девушка нисколько не сомневалась, что причиной тому было знакомое окружение.

Ощущая в желудке приятную полноту и разомлев от кружки мальвазии, она почувствовала, что не может удержаться от вопроса, который мучил ее уже долгие часы.

— Вы очень любите леди Мэри, милорд? Свою невесту?

Выражение лица Гарета тотчас изменилось, и она пожалела о том, что спросила его об этом. И все же ждала ответа.

— Леди Мэри будет моей женой, — сказал Гарет после минутного колебания. — Из нее получится замечательная жена, и, если будет на то воля Божья, она подарит мне наследников.

— А ваша первая жена…

— А что ты о ней знаешь? — перебил он ее, и голос его, хотя и очень тихий, прозвучал почти угрожающе.

— Ничего, — ответила Миранда, отхлебывая очередной глоток вина. — Мод только сказала мне, что с ней произошло несчастье… Я ничего не хотела разнюхивать о вашей жизни.

Ее испугало выражение его лица.

Несчастный случай. Всему миру было известно, что произошел несчастный случай. Неясная тень, мелькнувшая за спиной Шарлотты за миг до того, как она упала. Возможно, это было игрой его воспаленного воображения. Он стоял на гравиевой дорожке тремя этажами ниже. Он вполне мог ошибиться. Но ведь Шарлотта была там со своим обезумевшим от страсти любовником, юнцом, муки ревности которого Гарет наблюдал даже с некоторым сочувствием, потому что Шарлотта то мучила его своей холодностью, то одаривала внезапными вспышками бурной страсти, а потом отсылала за ненадобностью, бросая ради нового претендента, способного лучше, чем он, удовлетворить ее ненасытную чувственность. В тот злополучный день с Шарлоттой был Джон де Вер. Гарет был свидетелем его отчаяния, видел побелевшее лицо и безумные глаза молодого человека, когда тот промчался мимо мужа своей любовницы, ничего не замечая, как слепой. Гарета он не увидел, хотя тот стоял в двух шагах. Когда затихли его шаги, Гарет стал снова смотреть на окно спальни жены. Он видел падение Шарлотты. Он видел тень за ее спиной секундой раньше. Кто-то, похоже, наблюдал за ее падением, смотрел, как тело Шарлотты коснулось гравия с тяжелым, глухим стуком, а затем под ее головой появилось и растеклось пятно крови. Только тогда загадочная тень исчезла, а он сам подбежал к телу и взял жену за руку, пытаясь определить, есть ли пульс, потом закрыл ей глаза. Сердце его пело от радости. Это вполне мог быть несчастный случай. Но могло быть и убийство, и ему казалось, он знал, кто его совершил.

— Милорд… милорд?

Он услышал голос Миранды, рука ее теребила его обшлаг. Он очнулся от видения и взглянул ей в лицо. Ее глаза были расширены от страха.

— В чем дело, милорд?

— Ничего. Пошли, нам пора уходить. Уже близится рассвет.

Он вскочил со скамьи, бросил горсть монет на выщербленный дощатый стол и направился к реке.

Миранда медленно поднялась с места. Он точно так же выглядел, когда в гостинице ему приснился кошмарный сон. Она щелкнула пальцами, подзывая Чипа, и последовала за графом к реке.

Существовали вещи, которых умная женщина не должна была касаться. Но Миранда не была уверена в своей мудрости.

Зубчатая летняя молния расколола черное небо и озарила светом темную громаду парижских домов, возвышавшихся над берегами Сены. И почти сразу же послышался оглушительный грохот, заставивший завибрировать тихий, застоявшийся воздух, — небеса разверзлись, исторгнув потоки дождя. Он хлестал по иссохшей земле. Крупные капли падали на грязно-стальную поверхность реки и взрывались на ней.

Солдаты, стоявшие в пикетах, кутались в плащи, а в самом лагере осаждавших Генрих Наваррский остановился возле своей палатки, подставив лицо дождю и жадно ловя открытым ртом капли. Его волосы и борода промокли, полотняная рубашка прилипла к широкой груди.

Из палатки его советники смотрели, как он мокнет под дождем и как земля под его сапогами превращается в хлябь. Они не могли объяснить странное поведение короля. Генрих был опытным воином, и потоки воды, проливавшейся с неба, его не смущали, но мокнуть под дождем столь прагматичному и разумному командиру не пристало.

Изумление среди приближенных все росло, и наконец его личный лекарь закричал:

— Сеньор… сеньор… это безумие! — Старик выскочил из палатки, запахивая свой толстый, тяжелый плащ. Когда он подбежал к королю, с его длинной бороды уже стекала вода. — Прошу вас, сир. Идемте в укрытие.

Генрих кинул па него веселый взгляд и от души хлопнул по дряхлому плечу.

— Ролан, ты — как старая баба. Чтобы свалить меня с ног, требуется нечто большее, чем какой-то там дождик. — И Генрих широко раскинул руки, будто хотел обнять бурю.

Ослепительно белая молния ударила в землю за спиной короля. Она была столь яркой, что на мгновение ослепила всех. Молния угодила в тополь и расщепила его, прежде чем ушла в землю, и звук ломающегося дерева потонул в последовавшем за молнией раскате грома. Воздух теперь наполнился запахом обгорелой земли и подпаленного дерева.

— Сеньор! — Из палатки выбежали люди Генриха. Они схватили короля за руки и потащили под защиту грубого, плотного полотна. — Право, сир, это безумие — подвергать свою жизнь опасности подобным образом, — обрушился на него герцог де Руасси.

Король Генрих больше всего ценил в своих ближайших соратниках искренность, поэтому герцог не имел обыкновения скрывать свои мысли.

— Один удар молнии — и всему конец. — Герцог сделал жест в сторону городских стен, под которыми были разбиты палатки. — Вы король Франции, монсеньор. Вы уже не Генрих Наваррский. А мы ваши подданные, и наши судьбы зависят от вас.

У короля было печальное лицо.

— Да, Руасси, вы правы, что отчитали меня. Молния ударила слишком близко, чтобы не напугать меня. Но, по правде говоря, жара в последние дни так нас допекла, что разгул стихии вызвал непреодолимое желание бросить ей вызов… Ах да, благодарю, Ролан.

Он взял полотенце, протянутое стариком, и принялся вытирать волосы и бороду. Потом снял вымокшую рубашку. Опираясь на плечо Руасси, поднял сначала одну, потом вторую ногу, чтобы слуга стянул с него мокрые, заляпанные грязью сапоги, за ними последовали насквозь промокшие рейтузы и штаны.

Обнаженный, он подошел к столу, где стояла фляжка с вином. Поднес ее к губам и сделал добрый глоток, отер рот тыльной стороной ладони и с насмешливым и ироническим видом оглядел своих приближенных.

— Друзья мои, друзья мои, вы смотрите на меня как на сумасшедшего. Неужели был случай, когда я что-нибудь делал без разумной причины? Жиль!

Он щелкнул пальцами, подзывая слугу, тотчас же поспешившего к нему с ворохом сухой одежды. Генрих надел рубашку, влез в сухие штаны и рейтузы, затем сел на скамью, вытянул ногу, предлагая слуге надеть на свои царственные стопы чулки и сапоги.

— А теперь к столу, друзья мои. На рассвете я намерен отбыть.

Король поднялся с места, как только его сапоги были зашнурованы, и жестом пригласил всех к столу, где уже были расставлены хлеб, сыр, мясо и несколько бутылей вина.

— Значит, вы отправляетесь в Англию, несмотря на наши предостережения? — Руасси пытался скрыть свой гнев, но ему это не удалось.

— Да, Руасси, отправляюсь. — Генрих наколол на острие кинжала кусок говядины. — Пора поворковать с девицей. Мне нужна жена-протестантка.

Он поднес мясо ко рту, потом острием ножа указал своим приближенным на скамейки и табуреты, стоявшие у стола.

Это приглашение было равноценно команде, и его соратники заняли свои места. Один только Руасси замешкался, прежде чем сесть, и тотчас же потянулся за бутылкой вина.

— Мой господин, прошу вас подумать. Если вы уедете, боевой дух солдат снизится. Люди потеряют веру в наше дело, а жители Парижа, напротив, приободрятся, — сказал герцог.

Генрих разломил каравай ячменного хлеба.

— Мой милый Руасси, что касается наших людей, то я всегда с ними. А что до парижан, то пусть думают, будто я по-прежнему осаждаю город.

Он улыбнулся герцогу самой милой улыбкой, не обманувшей, однако, никого из присутствующих.

— Вы, мой друг, останетесь замещать меня. Мы одного роста. Вы будете носить мой плащ, когда станете появляться на людях. Скажете, что я вымок сегодня под дождем и это отразилось на моем голосе — я охрип, что мои проказы не прошли для меня даром. Скажете, что у меня лихорадка, а потому я редко выхожу из палатки.

Он слегка пожал плечами и положил кусочек хлеба в рот.

Руасси отхлебнул вина из бутылки. Итак, теперь стала понятна причина безумного танца под дождем.

— Я полностью доверяю тебе, Руасси, — продолжал Генрих, и теперь тон его был серьезным. — Ты прекрасно знаешь, как продолжать осаду, не хуже меня самого. Мы оба понимаем, что раньше зимы город не падет, а я вернусь как раз вовремя, чтобы засвидетельствовать их поражение и изъявление покорности.

Руасси кивнул, но лицо его оставалось суровым. Их шпионы, находившиеся в городе, сообщали, что горожане приняли твердое решение не отдавать ключей от города до тех пор, пока там останется хотя бы одна крыса, пригодная для еды, которую можно выловить из сточных канав. В городе еще оставались небольшие запасы зерна, но пополнить их из нынешнего урожая было нереально, и потому положение горожан неуклонно ухудшалось.

— Если вы слишком долго задержитесь в Англии, сир, пересечь Ла-Манш может оказаться невозможным до самой весны, — возразил Руасси.

— Я не задержусь там слишком долго, — объявил Генрих. — Если она окажется такой же пригожей, как на портрете, и я не сочту ее полной дурой, если к тому же она будет склонна к браку…

Он хмыкнул, и даже Руасси не смог скрыть улыбки при столь нелепой мысли. Какая девица могла бы отказаться от подобного брака?

— Тогда, — продолжал Генрих, — я быстро закончу переговоры с лордом Харкортом и вернусь к концу октября, чтобы начать дело о разводе с Маргаритой. Думаю, оно будет закончено до моей коронации?

Он вопросительно поднял бровь, глядя на своего канцлера.

— Не сомневаюсь, сир, — согласился тот, вынимая из кармана кружевной носовой платок и вытирая им рот брезгливым жестом, совсем не вязавшимся с окружающей походной обстановкой, грубой пищей и развязными манерами сотрапезников, которые, как и их король, прежде всего были солдатами, а уж только потом придворными и ничуть не стыдились своих совсем не изысканных манер.

— Кто будет вас сопровождать, сир? — спросил Руасси, отказавшийся от дальнейших попыток отговорить короля от этой экспедиции и предпочитая не тратить зря слов.

— Деруль, Ванкер и Магрэ. — Генрих указал на троих дворян по очереди. — А я назовусь тобой, Руасси. Раз уж тебе суждено на время стать мною.

Генрих нахмурился, и тотчас же на лице его не осталось ни малейших следов веселья и легкомыслия. Он опять стал неумолимым и бесстрашным полководцем.

— Я буду носить твои цвета и твой штандарт. Очень важно, чтобы никто, кроме девушки и ее родственников, не заподозрил ни на секунду, кто этот французский гость. Герцог Руасси предстанет при дворе королевы Елизаветы в то время, как его суверен будет продолжать осаду Парижа. Сама королева не должна подозревать, кто этот французский дворянин. Она утверждает, что поддерживает мой замысел, но ведь Елизавета коварна и непостоянна, как целый выводок гадюк. — Он откинулся на спинку скамьи, оглядывая своих приближенных. — Сомневаюсь даже в том, что ее правой руке известно о том, что творив левая, и если она узнает, что Генриха нет под стенами Парижа, никто не может предсказать, как она поведет себя.

— Именно так, государь. — Руасси подался к королю, и тон его стал серьезным, а голос напряженным. — Подумайте о риске, сир. Представьте, что будет, если вас все-таки узнают.

— Я буду осторожен, Руасси, если и ты правильно сыграешь свою роль. — Король потянулся к фляжке с вином. — Давайте выпьем за успех в любви, друзья.

Глава 11

На следующее утро Миранда проснулась от звука открывающейся двери.

— Доброе утро, Миранда. — К ее постели подошла леди Мод. Лицо девушки было бледным и мрачным.

Миранда приподнялась на постели и зевнула.

— Который час?

— Чуть больше семи. — Мод поплотнее закуталась в шаль, поежилась: — Холодно здесь.

— Да, не очень-то жарко, — согласилась Миранда. Она взглянула в окно. Небо было затянуто тучами. — Похоже, будет дождь.

Мод внимательно смотрела на нее:

— Жаль вас будить, но у меня возникло странное чувство: уж не приснились ли вы мне? Мне вдруг показалось, что когда я увижу вас снова, вы будете выглядеть совсем по-другому.

Миранда сонно улыбнулась:

— И что же вы увидели?

Мод покачала головой с едва заметной улыбкой:

— Нет, вы точно такая же, как вчера вечером. И я никак не могу привыкнуть к нашему сходству.

Она протянула руку и слегка коснулась лица Миранды.

— Значит, вы все-таки мне не привиделись.

Чип прыгнул на покрывало, дернул Мод за шаль. Та погладила его по голове.

— А что будет сегодня?

— Мне никто ничего не говорил.

Миранда сбросила одеяло, встала, потянулась и снова зевнула.

— Но ваше тело не похоже на мое, — заметила Мод, критически оглядывая Миранду. — Мы обе худощавые, но у вас более выраженные формы.

— Это мускулы, — ответила Миранда. — Потому что я акробатка. — Она хотела поднять нарядное платье, столь небрежно брошенное накануне вечером. — Думаю, лучше надеть его снова. Мне следовало его повесить. Оно помялось.

— Оставьте, — заметила Мод равнодушно. — Горничные погладят его. Подождите, я принесу вам другое.

Она исчезла с необычной для нее расторопностью и через несколько минут появилась снова с бархатным платьем, отороченным мехом.

— Наденьте его и пойдемте в мою комнату. Там затопили камин, и Берта подогревает эль с пряностями. Мне сегодня будут отворять кровь, и я должна поддержать свои силы горячим элем.

— Почему? — спросила Миранда. — Вы больны?

Она уже надевала платье. Шелковая подкладка ласкала кожу, и девушка невольно погладила рукой мягкие бархатные складки. «А все-таки здорово ходить в таких коконах», — думала Миранда, идя следом за Мод. Чип примостился у нее на плече.

— Мне делают кровопускание, чтобы я не заболела, — пояснила Мод. — Каждую неделю пиявки высасывают из меня добрую чашку крови. Это чтобы кровь не перегрелась и я не заболела лихорадкой.

Миранда непонимающе уставилась на нее.

— Как вы можете терпеть это? Это ужасно, хуже слабительного.

— Верно, это неприятно, — согласилась Мод, открывая дверь своей спальни. — Но необходимо, чтобы я не заболела.

— Скорее вы можете заболеть от этого, — заметила Миранда.

Мод ничего не сказала. Она направилась к своему креслу, придвинутому к жарко пылавшему огню, села и поставила ноги как можно ближе к камину.

— Берта, — сказала Мод служанке, — это Миранда. Я говорила тебе о ней вчера вечером. Лорд Харкорт нанял ее, чтобы она изображала меня. Не знаю, правда, зачем это ему понадобилось.

Пожилая женщина помешивала какое-то ароматное варево в медном котле. Кода она подняла голову, ее глаза округлились. Деревянная ложка полетела на пол.

— Божья Матерь! Да хранят нас все святые!

Она неуклюже присела в реверансе перед Мирандой и только тогда заметила Чипа.

— О Господи! Бесовское отродье! — Она перекрестилась.

— Чип вовсе не бесовское отродье, — заверила ее Миранда. — Это обыкновенная обезьянка.

Впечатление, произведенное на Берту появлением Миранды, перевесило страх перед зверьком. Она подошла к девушке.

— Пресвятая Мария, Матерь Божия. Трудно поверить, но ведь это вылитая моя крошка!

Миранда уже привыкла к производимому ею впечатлению и ничего не ответила.

— Это или дьявольские происки, или Божий промысел, — бормотала Берта. — Но такого не бывает в природе, это уж точно.

— Не стоит волноваться из-за этого, Берта, — сказала Мод с нетерпением. — Эль готов? Мне необходимо согреться.

— О да, моя пташка. Ты не должна зябнуть, бегая по дому в столь ранний час.

Качая головой, Берта вернулась к котлу. Время от времени она бросала косые взгляды на Миранду, отодвинувшую скамейку от ярко пылающего огня.

— Святая Мария! Может быть, это посланница небес? — продолжала старуха. — Если ты пришла спасти мою крошку от уготованного для нее зла, значит, ты точно посланница небес.

Берта протянула Миранде кружку с элем. Сказав спасибо, девушка сделала глоток.

— Берта, я хотела бы на завтрак яйца всмятку, — объявила Мод. — Хлеб и вода отменяются. И все благодаря Миранде.

— Я бы сказала иначе, — заметила Миранда. — Благодаря милорду Харкорту. Это он сказал, что вас больше не будут ни к чему принуждать.

— Сейчас принесу. — Лицо Берты осветила улыбка. Но потом служанка нахмурилась. — Но ведь пиявки должны избавить тебя от лишней крови, а яйца могут вызвать ее прилив. Лучше поесть чего-нибудь полегче перед кровопусканием.

Мод скривила губы:

— Сегодня я хорошо себя чувствую, Берта. Я уверена, что пиявкам придется высосать из меня совсем немного крови.

— Может быть, не стоит этого делать вообще? — предположила Миранда.

Берта не обратила на ее замечание ни малейшего внимания. Она склонилась к Мод, положила руку на лоб девушки, заглянула ей в глаза.

— Право, не знаю, малышка. Тебе ведь известно, как это с тобой случается: внезапно тебе становится плохо.

— Я не чувствую ни малейших признаков близящегося недомогания, — сердито возразила Мод. — А если ты не дашь мне яиц, то весьма вероятно, что у меня начнется припадок.

Миранда с удивлением и неодобрением смотрела на капризничающую Мод. Однако Берта, горестно вздыхая и охая, поспешила к двери.

Мод улыбнулась, когда дверь за горничной закрылась.

— Хорошо. Иногда она бывает чертовски упрямой, и мне приходится время от времени припугивать ее.

Миранда ничего не сказала.

— Почему вы хмуритесь? — спросила Мод.

Миранда пожала плечами:

— Не знаю. Вероятно, потому, что мне неприятно, когда рядом со мной хнычут и капризничают.

— Что вы знаете о моей жизни! — воскликнула Мод. — о том, как уединенно я жила! О том, что никому, кроме Берты, до меня не было дела. Я никому не нужна! Их интересует только, что я могу сделать для них, как с моей помощью они могут поправить свои дела.

В глазах Мод загорелся злой огонь. Щеки раскраснелись. Она метала громы и молнии.

Миранда была испугана не словами Мод, а страстностью, с которой та говорила. Мод напоминала ей себя в минуты гнева. Внезапно жизнь Мод предстала перед Мирандой столь ясно, будто она сама прожила ее. Замурованная в этом огромном доме, болезненная, лишенная связи с миром и с жизнью. Мод держали здесь только ради того, чтобы в определенный момент воспользоваться ею.

«Неужели ее жизнь была настолько мрачной, что она научилась только огрызаться?» — думала Миранда. Мод знала, что люди, которые взяли на себя опекунство над ней, не любили ее. Она была загнана в угол, и ей ничего не оставалось, кроме как сопротивляться. Но должно быть, именно это и придавало некоторый смысл ее существованию. Во всяком случае, жизнь в монастыре, с точки зрения Мод, была предпочтительнее удела, который уготовили ей родственники.

Вернулась Берта. Следом за ней лакей внес поднос с едой.

— Идем, моя птичка, поешь. Смотри, вот яйца. Я их приготовила специально для тебя. -

Берта засуетилась вокруг Мод — встряхнув салфетку, выложила яйца на тарелку. — Но сейчас не ешь слишком много.

— Здесь хватит и для вас, Миранда. — Мод сделала жест рукой, приглашая Миранду сесть рядом. — Если вы любите яйца всмятку.

— Я люблю все. Если не знаешь, где и когда будешь есть в следующий раз. не приходится привередничать.

Мод посмотрела на Миранду понимающим взглядом:

— Интересно, у кого из нас жизнь была хуже?

— У вас, — ответила Миранда не колеблясь. Она отломила кусок хлеба и щедро намазала маслом. — Свобода важнее всего. Даже если жизнь при этом тяжела. Я не могла бы жить, как вы. Здесь все красиво, богато, даже роскошно, но как вы можете выносить то, что вам нельзя выйти без разрешения, что нельзя свободно гулять?

— Думаю, вы привыкли бы, если бы не знали в жизни ничего другого. — Мод отодвинула пустую тарелку.

Дверь распахнулась, будто под порывом сильного вихревого ветра, и в комнату влетела леди Имоджин. Ее черное шелковое платье заполнило весь дверной проем, будто огромное грозовое облако. Миранда и Мод поприветствовали ее реверансом.

Имоджин подошла к шкафу.

— Вы почти не пользуетесь своим гардеробом, кузина, потому что живете уединенно. Поэтому, думаю, ваши туалеты могут нам пригодиться. Мы их подгоним для Миранды. Нет никакого смысла тратить деньги на туалеты для нее.

Имоджин принялась рыться в шкафу.

— Думаю, одежда Мод подойдет для Миранды, — объявила Имоджин. — Берта, — обратилась она к служанке, — отнесите одежду леди Мод в зеленую спальню. Там я выберу платья. необходимые для Миранды.

— А мне, мадам, уже ничего не придется носить? — спросила Мод слабым голоском.

— Вам понадобится немногое, — ответила Имоджин, делая шаг от платяного шкафа и уступая место Берте. Та с негодованием выслушала ее распоряжение, но ослушаться не осмелилась. — Вы будете носить только домашние платья.

Имоджин смотрела, как Берта вынимает платья из шкафа, и нетерпеливо постукивала каблуком по полу. .

— Разве не сегодня вам должны принести пиявок, Мод, и сделать кровопускание? — спросила Имоджин, позволяя Берте с охапкой одежды из шелка, бархата и атласа выйти из комнаты.

— Да, мадам.

— В таком случае вам лучше лечь в постель… Ой! — Имоджин прижала руку ко лбу, и глаза ее округлились от изумления. — Ой! Что это? — Она схватилась за шею. — Меня что-то ударило.

Миранда уже поняла, в чем дело. Сидеть в засаде и поджидать жертву было самым любимым развлечением Чипа. Она бросила взгляд на шкаф, как раз когда в леди угодил второй метательный снаряд. Чип притаился на шкафу с горстью орехов, которые стащил со стола, и с веселым видом кидал их в леди Имоджин.

Леди Имоджин проследила за ее взглядом и, зашипев от ярости, ринулась к шкафу.

— Клянусь Святым Крестом, я сверну шею этой твари! — выкрикнула она голосом, дрожащим от злобы.

Чип, по ее тону поняв, что она разгневана, выпустил в нее целую очередь ореховых скорлупок с точностью, которой его беспомощная жертва не могла предвидеть. Имоджин вскрикнула, прикрыла лицо руками и, пятясь, выбежала из комнаты.

Майлз, появившийся из своей спальни, расположенной напротив, едва не был сметен своей женой, мчавшейся по коридору.

— Боже милостивый, мадам! В чем дело? Что случилось?

Он попытался поймать ее, чтобы она не упала с лестницы. Имоджин чуть было не увлекла его за собой — она была выше его на добрых три дюйма и куда тяжелее.

— Он на меня напал! — задыхаясь, кричала Имоджин. — Этот дикий зверь напал на меня!

Дрожащим пальцем она указывала на дверь комнаты Мод.

Майлз выглянул из-за ее спины, и тут же в его лоб угодил орех.

— Ой! — Майлз отскочил назад и, потирая лоб, спрятался за женой.

— Прекрати, Чип! — закричала Миранда, поднимаясь на цыпочки и подпрыгивая, чтобы достать обезьянку со шкафа. — Слезай!

Но Чип был глух к ее призывам. Игра ему слишком нравилась. Никогда еще те, с кем он так играл, не кричали и не голосили столь забавно.

В этот момент на поле боя появился граф Харкорт. Он заглянул через плечо сестры, увернулся от ореха и сказал устало:

— Не можешь ли ты угомонить его, Миранда?

— Пытаюсь, — ответила она, чуть не плача. Если она сейчас не утихомирит Чипа, леди Имоджин прикажет утопить или запереть куда-нибудь ее любимца.

— Через минуту-другую орехи кончатся, — заметила Мод. Ее глаза искрились смехом, а щеки слегка раскраснелись.

К счастью, Мод оказалась права. Чип, оставшись без орехов, принялся выплясывать и трещать на своем тарабарском языке, чувствуя себя в безопасности на шкафу. Всякому было ясно, что он выкрикивает какие-то обезьяньи ругательства и оскорбления.

— Поглядите на него! — закричала разъяренная Имоджин. — Он еще и ругается! Что он там верещит? — Тут она поняла, что говорит чепуху, и осеклась. — Гарет, я настаиваю, чтобы мы немедленно избавились от этой твари.

Наконец Миранде удалось поймать Чипа. Она умоляюще смотрела на лорда Харкорта.

— Он иногда играет в эту игру. Право, я ужасно огорчена, но я думаю, он знает, что леди Имоджин не любит его, поэтому и обиделся.

Гарет сделал шаг, и под его ногой хрустнула ореховая скорлупа. Он оглядел заваленный ореховыми скорлупками пол, потом посмотрел на Чипа, успокоенного тем, что Миранда взяла его на руки. Зверек подмигнул ему своим ярким блестящим глазом. Миранда, напротив, была очень расстроена. На ней было элегантное бархатное платье, а ее узкие, изящные ножки выглядывали из-под кружев. Они были босыми и казались хрупкими. Ее длинная, стройная шейка, выступавшая из отороченного мехом ворота, была увенчана маленькой головкой со смешной и нелепой мальчишеской стрижкой. Странное она производила впечатление — наполовину леди, наполовину бродяжка. При этом она выглядела чрезвычайно обольстительной.

На мгновение Гарет забыл, что творится вокруг, забыл о сестре, готовой метать громы и молнии, о смеющейся Мод, о злополучном Майлзе — обо всем. Он был полностью погружен в созерцание этой маленькой фигурки. И у него возникло странное, удивительное чувство, будто внутри у него что-то недоступное прежде свету и радости освободилось и потянулось к солнцу.

— Присматривай за ним, Миранда, — услышал он собственный голос.

— О да, конечно, я постараюсь!.. — торопливо уверила его Миранда, и на лице ее засияла ослепительная улыбка. — Конечно, я с ним слажу.

Леди Имоджин издала какой-то неприятный звук и поплыла по коридору. Майлз заколебался, потом поспешил вслед за женой. Его домашние туфли с длинными, загнутыми кверху носами громко шлепали по полу.

— Милорд, — обратилась к Гарету Берта, — известно ли вам, что я перенесла все платья леди Мод в зеленую спальню?

Голос служанки дрожал от возмущения. Она только что вернулась, выполнив поручение леди Имоджин.

— О чем это ты? — спросил Гарет, приходя в себя, как после забытья. Он с изумлением смотрел на горничную Мод, остановившуюся в дверях. Служанка была в ярости.

— Я говорю о платьях миледи, моей госпожи. Леди Дюфор сказала, что их надо отдать другой. — Берта кивнула в сторону Миранды. — Миледи оставили только домашние платья.

— Не говори чепухи, — произнес Гарет. — Должно быть ты неправильно поняла леди Дюфор. На несколько дней Миранде придется позаимствовать кое-что из вещей Мод. Но это только на время, а потом у нее будет собственный гардероб Думаю, ее милость просто хочет посмотреть все платья леди Мод и кое-что выбрать из них.

— Но я слышала совсем другое, — пробормотала Берта, приближаясь к камину и начиная ворошить уголья.

Гарет нахмурился, но решил не придавать значения ее словам. Он уже повернулся, собираясь выйти, когда дверь отворилась, и вошел мужчина в черном камзоле с ржавыми разводами и старомодных полосатых штанах в обтяжку, со старым, потрескавшимся кожаным мешком в руках.

Гарет тотчас же узнал их семейного врача.

— Вы занемогли, кузина? — спросил он Мод.

— Сегодня меня будут пользовать пиявками, милорд, — ответила Мод, укладываясь на диван, в то время как Берта засуетилась вокруг нее, снимая домашние туфельки с ее ног.

— У вас лихорадка?

— Милорд, это день, когда леди Мод обычно лечат пиявками, — объявил доктор, извлекая из своего мешка острый нож.

Берта принесла оловянную миску из буфета, стоявшего возле камина.

— Вы что, постоянно это практикуете, кузина? — спросил Гарет, подходя к дивану, на котором лежала Мод. Он хмурился уже не на шутку.

— Я полагаю, постоянное лечение пиявками необходимо для здоровья ее милости, — забубнил доктор, наклоняясь и беря ногу Мод одной рукой. В другой он держал нож. — Это разжижает кровь и предотвращает лихорадку.

Берта встала рядом с ним на колени, подставив миску таким образом, чтобы в нее стекала кровь.

Бровь Гарета недоверчиво поднялась. Предписания врачей всегда казались ему непонятными и странными, но он считал, что лекарь, должно быть, знает, что делает.

— По-моему, глупо позволять высасывать из себя кровь, если ты не болен, — заявила Миранда. — Мама Гертруда ставила в таких случаях банки. Она говорила, что пиявки жизнь высасывают.

— Кто это — мама Гертруда? — спросила Мод, поворачивая голову.

Лекарь вскрыл вену. Кровь фонтанчиком забила в подставленную чашу.

Глядя на это, Миранда вздрогнула, как прежде вздрогнула Мод, когда острие ножа впилось в ее ногу и кровь хлынула из ранки.

— Ты боишься вида крови? — спросил Гарет, видя, как Миранда побледнела.

Миранда покачала головой:

— Обычно нет, милорд.

«Интересно», — подумал Гарет, переводя взгляд с одной девушки на другую. Мод лежала на диване с закрытыми глазами, с таким же, как у Миранды, бледным лицом, забыв про свой вопрос. Миранда отвернулась от неприятного зрелища и принялась ласкать Чипа, что-то нежно приговаривая.

— Я оставляю вас, кузина, на попечение лекаря, — сказал Гарет, делая шаг к двери. — Миранда, я думаю, леди Имоджин ждет тебя, чтобы ты примерила платья леди Мод. Сделай это безотлагательно. Сегодня вечером нам предстоит появиться при дворе, и ты должна надеть что-нибудь приличествующее случаю. Кроме того, вероятно, придется подогнать платье, учитывая особенности твоей фигуры.

— При дворе? — выдохнула Миранда.

— Да, меня просили быть у королевы после обеда. — Гарет произнес эту фразу бессознательно, словно пародируя умильную манеру королевского канцлера. — Ее величество негодует и возмущается, что столько недель не лицезрела милорда Харкорта.

Он улыбнулся той самой улыбкой, что так не нравилась Миранде, и она снова увидела, как в его глазах блеснули холодные искры презрения. Гарет отлично знал, что королева всего-навсего любопытствует. Он испрашивал ее позволения покинуть двор и отбыть во Францию, и ее величество очень интересовала цель этого путешествия. Потому она с радостью дала ему свое благословение. Теперь же ей не терпелось узнать о результате этой экспедиции.

— А нельзя отложить визит па несколько дней, милорд? — спросила Миранда. — Я совсем не готова.

— Бояться нечего, — ответил Гарет, поднимая засов на двери. — Аудиенция будет непродолжительной. Я больше верю в тебя, Светлячок, чем ты сама. — И он улыбнулся ей своей ласковой улыбкой. — Ты будешь учиться всему на ходу. А главное, ничего не бойся.

Дверь за Гаретом закрылась.

— Хотела бы я быть так же в себе уверена, — пробормотала Миранда. Она бросила взгляд на диван, рассеянно потирая ступню одной босой ноги о щиколотку другой. По неизвестной ей причине она почувствовала сначала нечто похожее на укол, а потом зуд в этой ноге. Врач в этот момент перевязывал ногу Мод, а та лежала на спине с закрытыми глазами.

— Вы бывали когда-нибудь при дворе, Мод?

— Нет. Но кое-что знаю об этом, — откликнулась та слабым голосом.

— Вы мне расскажете все, что знаете?

— Ради всего святого, девушка! Неужели не видишь, что ее милость нуждается в отдыхе? — воскликнула Берта, ставя миску с кровью на стол, чтобы врач мог изучить ее.

— Тогда я потом загляну.

Все еще крепко держа Чипа, Миранда вышла из комнаты и вернулась в зеленую спальню. На постели горой была свалена одежда, принесенная Бертой из платяного шкафа Мод. Для женщины, столь редко покидающей спальню, Мод обладала на редкость большим гардеробом, состоявшим к тому же из изысканных туалетов, размышляла Миранда, оглядывая богато вышитые платья. Большая их часть выглядела так, будто их ни разу не надевали.

Внезапно Чип пискнул и бросился к открытому окну. Мгновение он помедлил, с сомнением глядя на дождик на улице, потом исчез из виду, спустившись вниз по плющу, обвивавшему окно.

Миранда недоумевала всего лишь секунду. Шуршание туго накрахмаленных юбок возвестило о появлении леди Имоджин, величественно вошедшей в комнату в сопровождении двух горничных, помогавших накануне Миранде принимать ванну. Леди Имоджин была молчалива и мрачна, губы плотно сжаты.

Имоджин с минуту постояла на пороге, настороженно оглядываясь, пока не убедилась, что обезьяны в комнате нет. Потом вошла и принялась за дело. Все еще в ярости после того унижения, она не могла заставить себя обратиться к девушке.

Она отдавала распоряжения горничным и использовала их как посредниц в общении с Мирандой, но по мере того как наблюдала за ее перевоплощениями, ее мрачное настроение таяло. Она приходила в восторг от плана, задуманного братом. Сходство между Мод и этой девушкой даже и сходством-то назвать было нельзя. Это было нечто большее, чем сходство. Они словно две половинки одного яблока.

Миранда отдалась во власть горничных, которые раздели ее донага, потом надели на нее чистые нижние юбки, нижнюю рубашку, новые и очень широкие фижмы и принялись примерять платья Мод, стремительно сменяя один туалет другим. Они застегивали, зашнуровывали, подкладывали, заправляли, будто она была деревянным манекеном. Платья требовали очень незначительной переделки. Ее грудь была немного полнее, чем бюст Мод, а бедра чуть более округлые. Но эти различия были едва заметны.

Имоджин обошла Миранду. Девушка стояла теперь в нижнем белье, ожидая примерки очередного платья.

— Как жаль, что вы обе такие маленькие, — размышляла Имоджин вслух, разговаривая скорее сама с собой, чем с Мирандой. — Высокий рост придает грацию и величавость почти любой фигуре.

Миранда вспыхнула, почувствовав себя коротышкой.

— Но при этом, — продолжала Имоджин, — ты вылитая Мод. В этом есть что-то противоестественное.

Горничные надели на Миранду бархатное платье цвета персика с ярко-красным корсажем из тафты, и Имоджин снова обошла вокруг нее.

— Расправь плечи! — распорядилась она. — Ни одна девушка высокого происхождения не сутулится, как ты.

Никогда прежде Миранда не размышляла о том, какая у нее осанка. Она считала, что держится идеально прямо, но теперь ее одолели сомнения. Если ее выдают даже осанка и походка, то как удастся убедить всех этих вельмож в том, что она леди Мод, когда встретится с ними лицом к лицу? А как же королева? Сегодня вечером ее представят королеве Англии! Какой кошмар! Королева не может с ней встречаться! Она ведь бродяжка. Ей случалось проводить ночи в тюрьме, когда их труппу задерживали за бродяжничество. Она голодала и ночевала в стогу сена. Ее нашли в булочной!

— Боже! — На миг ей стало дурно, и она упала на постель, не замечая булавок, которыми было заколото платье на боку.

— В чем дело? — спросила Имоджин.

Миранда поднялась на ноги. Она обещала лорду Харкорту, что сделает все возможное и не отступит.

— Ничего, мадам, — ответила она.

С минуту Имоджин хмуро оглядывала ее, потом сказала одной из служанок:

— Найди лорда Дюфора. Попроси его прийти сюда.

«Лорда Дюфора? А он-то здесь зачем нужен?» — удивилась Миранда. Но удивляться ей пришлось недолго. Лорд Дюфор появился как раз в тот момент, когда вторая горничная сняла платье из персикового бархата с Миранды и та опять оказалась в одних нижних юбках.

— Вы звали меня, мадам?

— Да. Вы должны решить, какое платье ей следует надеть сегодня вечером.

Имоджин сделала жест в сторону Миранды и кивнула на платья, горой наваленные на постели.

— К сожалению, туфли Мод ей малы. Придется ей потерпеть, пока сапожник не изготовит подходящие туфли.

Миранда взглянула на свои ноги. Наверное, туфли Мод малы ей потому, что она часто ходила босиком и ступни огрубели.

— Думаю, я лучше всего выгляжу в персиковом бархате, — сказала она как можно более уверенно. — А вы разбираетесь в этом, милорд?

— Я заслужил некоторое признание как знаток моды, — скромно ответил тот, поднимая с постели платье персикового бархата. Он приложил его к груди Миранды и покачал головой: — Нет, этот цвет вам не идет, как, впрочем, и Мод.

— О!.. — разочарованно протянула Миранда.

Она находила это платье, расшитое золотой нитью, совершенно неотразимым.

— Ну, у нас у всех вкус несовершенен, — разглагольствовал Майлз со снисходительным видом, продолжая разглядывать одежду на постели. — При одном освещении кажется, что платье тебе идет, а при другом свете оно выглядит просто ужасно.

Миранда бросила взгляд на Имоджин, уверенная, что та сейчас гневно и раздражительно прервет своего мужа. К своему удивлению, она заметила, что леди Имоджин слушала его внимательно и время от времени кивала в знак согласия.

— А как насчет изумрудно-зеленого? — поинтересовалась Имоджин. И снова, к удивлению Миранды, проявила несвойственное ей смирение и внимание к речам мужа.

Майлз поднял платье и принялся разглядывать его на свету, потом поднес к лицу Миранды и наконец сказал с озабоченным видом:

— Примерьте его, моя дорогая. Цвет, кажется, подходящий. Но этот фасон может вас погубить. Вы такая маленькая, что просто утонете в нем.

Миранда шагнула в центр фижм и оказалась внутри платья. Она смотрела теперь вниз, на юбку и корсаж, которые девушки зашнуровывали. Корсаж яблочно-зеленого цвета красиво сочетался с изумрудно-зеленой юбкой из тафты, сплошь расшитой узорами в виде виноградных листьев.

Лорд Дюфор обошел вокруг нее, почесывая затылок. Выражение его лица было серьезным.

— Да, — сказал он наконец. — Да, оно прекрасно подойдет. Цвет великолепный, а фасон проще, чем мне показалось вначале. Если бы только еще…

Он расправил пышные рукава, разгладил складочки у талии, поправил маленький кружевной воротничок. Потом отошел и посмотрел на Миранду издали.

— Очень мяло, — объявил он наконец. — Вы так не думаете, мадам?

Имоджин кивнула с тем же покорным выражением в глазах.

— Если только она сможет носить это платье, — пробормотала она почти про себя. — Гарет совершенно прав. Может быть, нам еще удастся провернуть этот трюк. Но как быть с ее волосами? — продолжала Имоджин. Лоб ее прорезала глубокая морщина. — Хорошо было говорить гостям, что ее коротко подстригли из-за лихорадки, но ведь выглядят они ужасно, просто уродливо!

Миранда провела рукой по волосам, вспоминая о каштановых локонах Мод. Правда, волосы Мод казались какими-то тусклыми. Зато они были на зависть длинными. Она никогда прежде не задумывалась о своей прическе, вернее о ее отсутствии, только теперь осознав, насколько убого и неженственно она должна была выглядеть.

— В таких случаях лучше всего использовать сетку, — промолвил Майлз с важным и задумчивым видом, дергая себя за едва заметный подбородок. — Но пожалуй, шапочка с вуалью подойдет еще лучше. Если отвести волосы со лба и спрятать под украшенную драгоценными камнями шапочку, а на спину спустить длинную вуаль, никто не заметит изъянов.

И он с виноватым, извиняющимся видом посмотрел на Миранду.

— Через несколько недель у вас отрастет целая грива прекрасных густых темных волос, моя дорогая, и тогда мы вас приоденем должным образом. Это будет для нас огромным удовольствием.

— Через несколько недель, я надеюсь, эта девушка будет отсюда далеко, — кисло заметила Имоджин. — К тому времени с Божьей помощью мою кузину удастся привести в чувство и пробудить в ней понимание своего долга.

Имоджин метнулась к двери, скомандовав служанкам:

— Снимите с нее платье и отнесите погладить и приготовить к сегодняшнему вечеру. Перешейте его где надо и подберите для нее платье к обеду.

— Я подозреваю, что внизу дожидается леди Мэри, Имоджин, — сказал Майлз. — Я слышал, как дворецкий впустил ее в парадную дверь, и видел, как она прошла через холл.

— О, ради всего святого, Майлз! Почему ты не сказал мне раньше? — сердито спросила Имоджин.

— Мы были заняты, моя дорогая, немного заняты, — извиняющимся тоном объяснил Майлз.

Имоджин задержалась в двери, хмуро оглядывая Миранду:

— Лучше тебе надеть это бирюзовое платье и спуститься вниз, чтобы поздороваться с леди Мэри. Ты должна привыкать к обществу. — И вышла из комнаты.

— У вас все будет хорошо, моя дорогая, — сказал Майлз, видя, как вздрогнула Миранда в своем тонком нижнем белье. — Я в вас верю. Наденьте домашнее платье, а то простудитесь.

Он набросил платье ей на плечи, и Миранда благодарно улыбнулась ему.

— Не волнуйтесь вы так, — попытался он успокоить Миранду, похлопывая ее по плечу. — Все пройдет просто отлично, вот увидите.

И он поспешил за девушками, оставив Миранду наедине с ее мыслями и сомнениями.

В комнату тут же впрыгнул Чип.

— Ах Чип! — воскликнула Миранда, протягивая к нему руки и принимая в объятия его тощее тельце. — Как же меня вовлекли в это? — Она зарылась носом в его влажный мех. — Эй, да ты пахнешь выгребной ямой!

Чип оскалил в улыбке зубы и похлопал ее по голове, а потом погладил по щеке.

Глава 12

— Господь к нам милостив! Значит, это здесь! — Мама Гертруда плотнее натянула шаль на голову, чтобы защитить свою бархатную шляпу с золотистыми перьями от моросящего дождя.

— Чертов дворец. — Бертран рассматривал особняк Харкортов. — Не похоже на бордель.

— Я слышала о нем даже по ту сторону реки, в Саутуорке, — сказала Гертруда. — Конечно, это не бордель, это дом джентльмена.

— Но что делать Миранде в доме джентльмена?

— Ее взял к себе лорд, — ответил Джебидайя. — Чтобы поразвлечься. — Как всегда, он наслаждался своими мрачными пророчествами. — Он продержит ее у себя, пока она ему не надоест. — Он потер руки. — Мы ничего не можем сделать, пока она там. Это глупо — все равно что плевать против ветра… Я всегда это говорил.

— О, ты такой вредный, Джебидайя, — сказал Люк. — Ты все видишь в мрачном свете. Если этот лорд держит у себя Миранду против ее воли, мы должны спасти ее.

— А как ты это сделаешь, мой юный друг? Мой славный восхитительный па-ре-нек? — спросил насмешливо Джебидайя. — Ты только взглянешь не так на этого лорда Аркорта — не успеешь и глазом моргнуть, как окажешься за решеткой. а потом тебя повесят.

— Неужели Миранда в этом доме? — спросил Робби, подходя к товарищам. Он хромал и морщился. Искалеченная нога в сырую погоду всегда начинала болеть сильнее.

— Наверное, — ответил Рауль. — Извозчик сказал, что это особняк Аркортов. Поэтому если мы на правильном пути, то найдем ее там.

— Владелец конюшни был уверен, что лорд Аркорт прихватил ее с собой, — задумчиво сказала Гертруда. — Разве не так, Люк?

Люк кивнул:

— Это настоящий благородный лорд, так сказал владелец конюшни, и он в точности описал нашу Миранду. Она ему, кажется, не понравилась.

— Неудивительно, — хмыкнул Рауль.

— Но ведь он не сказал, что лорд увез ее против воли, — напомнил Джебидайя и поежился. — Давайте спрячемся от этого промозглого дождя. Он пробирает меня до костей.

— Да, нам надо найти пристанище, пока городские ворота не закрыты, Герт, — заметил Бертран. — И Джеб прав. У нас нет уверенности, что Миранду увезли силой.

Гертруда нахмурилась:

— А я вам говорю, что по доброй воле она с ним не поехала бы. Ее обманули, заманили в ловушку. Наша Миранда не будет торговать собой. Значит, мы должны освободить ее.

— Она одна из нас, — подтвердил Люк с горячностью. — Мы не можем ее бросить!

— Да никто этого и не предлагает, — примиряюще сказал Рауль и по-дружески обнял Люка. — Сегодня мы много сделали. Мы нашли дом. А завтра расспросим людей. Теперь же пора найти ночлег. И я умираю от голода.

Комедианты двинулись от особняка Харкортов к городским воротам. Рауль катил тележку с их скарбом. Скоро должны были зазвонить к вечерне, и им приходилось торопиться, чтобы не остаться на ночь за городскими воротами.

Робби плелся позади всех, но время от времени он оборачивался и смотрел на дом. Неужели Миранда там? Он так тосковал по ней, и сердце его болело почти так же отчаянно, как и нога. Она всегда растирала его больную ногу и сажала в тележку, когда замечала, что мальчик устал. Она всегда следила, чтобы он поел досыта. Остальные его товарищи не были злыми. Они неплохо к нему относились, но не дорожили им, как Миранда, и не заботились о нем, как она. Робби отчаянно боялся отстать, поскольку не был уверен, что за ним вернутся. Он опасался, что его не станут разыскивать, как разыскивали Миранду. Да и зачем им нужен калека, даже не зарабатывающий себе на кусок хлеба?..

Шум во дворе дома заставил Робби приостановиться. Огромные железные ворота распахнулись, и из них выбежали четверо дюжих молодцов, неся паланкин. Они быстро обогнали Робби. Женская рука раздвинула занавески, и Робби увидел худую красавицу. Она равнодушно взглянула на калеку и снова задернула занавески.

Женщина, которую Робби увидел мельком, показалась ему холодной и недружелюбной. А ведь она появилась из дома, где держали Миранду. Какое отношение эта дама имела к Миранде и чего от нее хотела?

Леди Мэри не обратила особого внимания на маленького мальчика, ковылявшего по дороге. Не смотрела она и на труппу. Да и какое дело ей, придворной даме, до всяких оборванцев! Она была фрейлиной ее величества. Может быть, и не самой влиятельной, но положение давало ей право на стол и кров и одно платье в год. И для леди Мэри это было важно, потому что ее собственные деньги прибрал к рукам дядюшка. Он говорил, что хранит их для нее и ради ее же блага, но Мэри-то знала, что дядюшка ни за что не выпустит из рук немалое состояние. Она не рассчитывала даже на приданое, хотя свадьба ее приближалась.

Мэри стиснула кулаки. Теперь, когда Гарет вернулся, ничто не могло помешать ей стать графиней Харкорт к следующей весне. Она была женщиной хорошего происхождения, а теперь станет и богатой женщиной. Если подопечная Гарета сочетается браком с ближайшим другом короля Франции, то и сам Гарет пойдет в гору. Он станет важным и влиятельным человеком, а его жена разделит с ним его славу и привилегии. Тогда она отомстит за все щелчки и унижения, которые так долго терпела. Сплетники подавятся своими ядовитыми словами. Их презрительные улыбки сменятся подобострастными. И тогда-то она им покажет!

О! Это были восхитительные мечты. Но сегодня Мэри не испытала обычной радости при мысли о грядущем браке. Она не могла понять, что ее тревожит. Почему-то ей приходила на ум Мод. Но ведь это было нелепостью. Мод всегда раздражала Гарета: постоянно ныла, у нее вечно что-то болело. Мэри считала эту девушку ничтожеством. Даже став герцогиней де Руасси, Мод останется такой же бледной тенью, хотя займет более высокое положение в обществе. Но Мод изменилась. Хотя леди Мэри и не могла понять в чем. В ее глазах, прежде таких тусклых и безжизненных, теперь плясали искорки. Мод стала меньше хныкать и чаше улыбаться. К тому же было очевидно, что в обществе лорда Харкорта она чувствует себя легко и охотно смеется.

Сегодня Гарет спустился в гостиную, где сидели и болтали Мэри и Имоджин, ожидая Мод. Гарет вошел вместе с Мод. и Мэри до сих пор будто слышала их смех, она до сих пор вспоминала улыбку Гарета, мягкое сияние его глаз.

Мэри знала, что этот сияющий взгляд предназначался не для нее. Никогда прежде она не видела такой улыбки на его лице, такой нежности в глазах. Она и не ждала от него этого. Она рассчитывала на внимание с его стороны, и не более. Ни о каких сильных чувствах и думать было нечего. Их связывали расчет и долг. Она будет исполнять свой долг по отношению к мужу, а он — к ней. Она подарит ему наследников, потому что дать ему потомство было одним из условий их брака.

Так почему же ее беспокоило то, что Гарет стал внезапно дорожить обществом своей подопечной?

Мэри вздохнула. Она привыкла, что Гарет всегда спокоен и холоден, редко улыбается, взвешивает каждое свое слово. Теперь он болтал и смеялся, поддразнивал эту девчонку, свою подопечную. Словом, вел себя как шут гороховый. Девчонка хохотала в ответ. «Никакой почтительности к своему опекуну!» — возмущалась Мэри. А Гарет, вместо того чтобы поставить Мод на место, даже поощрял ее. Мэри не понимала, почему ее жених так изменился. Единственное, что она знала наверняка, — такие перемены ей не нравились.

Паланкин внесли во двор Уайтхолла. Лакеи остановились у входа в апартаменты, которые леди Мэри делила с двумя другими фрейлинами. Комнаты были холодные и неудобные.

Леди Мэри поспешила вверх по лестнице, потому что часы как раз пробили три. Ей надо было подправить свой туалет. Сегодня вечером ее величество принимала в Гринвиче, и барка, которой надлежало захватить придворных дам, отчаливала через полчаса.

— Итак, что вы думаете? — Миранда крутилась перед крохотным зеркальцем в свинцовой рамке, пытаясь увидеть себя со спины.

— Вы выглядите придворной дамой с головы до ног, — убежденно произнесла Мод.

Она лежала в постели, ослабевшая после утреннего кровопускания. Это замечание было произнесено с такой кислой миной, что Миранда нахмурилась.

— Это плохо?

— Нет, если вы именно этого хотите.

— А почему бы мне не хотеть? — с любопытством спросила Миранда. — Жизнь, полная роскоши, прекрасных туалетов, танцев, праздников…

— Это пустая, бессмысленная, бесцельная жизнь — в ней нет ничего, кроме лицемерия, — сказала Мод презрительно.

Миранда робко присела на край кровати:

— Ну, расскажите мне о том, как следует держаться при дворе. Леди Имоджин обрушила на меня поток наставлений. Как стоять. Как делать реверанс. С кем говорить. Когда говорить. Когда молчать. В конце концов она мне так надоела, что я перестала ее слушать. А милорд считает, что все пойдет как по маслу и что никакая выучка мне не нужна. — Миранда покачала головой. — Я в ужасе, Мод. Я и понятия не имею, чем все это кончится.

Мод села на постели:

— Не бойтесь. Они все такие глупые и пустоголовые. Они не видят дальше собственного носа и поверят, что вы — это я. Вы так похожи на меня. К тому же за вас поручатся уважаемые люди. Думаю, никто не заметит подмены.

— Подмены… Вы хотите сказать, они поверят, что бродячая комедиантка — благородная леди?

— Именно так, — улыбнулась Мод. — Скоро вы сами увидите, какие они глупые. И им вас не запугать. Только будьте смелее.

— А как же королева? — вновь забеспокоилась Миранда. — Не говорите, что и она тоже глупа.

Мод покачала головой:

— Нет, но ей и в голову не придет, что лорд Харкорт может совершить нечто подобное: навязать благородному обществу обманщицу. Если даже вы ей и не понравитесь, если вы совершите крошечную ошибку, она все равно ничего не заподозрит.

— Но если она меня не одобрит, милорд будет разочарован, — сказала Миранда.

— Мой вам совет: ничего не говорите, только делайте реверансы и ждите, когда она вас отпустит.

Все это казалось слишком простым…

— Скажите, я правильно делаю реверанс? Леди Имоджин так запутала меня сегодня днем, что я забыла, когда делать глубокий реверанс, а когда приседать слегка. Ведь перед королевой я должна присесть как полагается.

Миранда соскользнула с постели, сделала шаг назад. Выставила вперед носок туфельки и грациозно присела. Ее изумрудно-зеленая юбка опустилась вокруг нее, как венчик цветка.

Мод критически ее оглядывала.

— Вам следует склонить голову и смотреть в пол. Потом вы должны медленно подняться и взглянуть на ее величество.

Миранда проделала все это.

— Как вы думаете, не присесть ли пониже? Хотя… тогда я, наверное, сяду на пол.

Мод хмыкнула:

— Да, вот это уже вызвало бы смятение в обществе. Никому не разрешено без специального приглашения садиться в присутствии королевы. А если она позволит вам сесть, вы должны встать, как только поднимется ее величество.

— Думаю, так следует делать всегда.

— Говорят, королева вынуждает своих подданных стоять часами. Сама она стоит или ходит по залу. Бывает, некоторые чуть не падают от изнеможения. Особенно любит королева проделывать это с мужчинами, — добавила Мод с легким смешком. — Думаю, таким образом она пытается доказать, что выносливее любого мужчины.

Миранда в эту минуту подумала о маме Гертруде. Ведь именно она держала в руках всю труппу. Она принимала решения, поддерживала их дух, вселяла в них уверенность, она распоряжалась деньгами. Рауль был физически сильнее, но столь же сильной бывает и лошадь, которую запрягают в экипаж. Где они все теперь? Думают ли о ней? Волнуются ли?

— Почему у вас такой печальный вид? — спросила Мод.

Миранда покачала головой:

— Я уже предчувствую, как у меня будут болеть ноги. Не представляю, как я вынесу этот вечер. — Она снова наклонилась к маленькому зеркальцу. — Мои волосы не слишком короткие?

Она дотронулась до шапочки, изящно расшитой жемчугом. Сзади спускалась узкая бледно-зеленая вуаль.

— Все прекрасно, — заверила ее Мод. — Но у вас печальный вид. — Она нахмурилась. — По правде говоря, я почувствовала вашу печаль так, будто это моя собственная горечь.

Миранда долго смотрела на нее, потом сказала, стараясь уйти от темы, которая ее смущала и тревожила:

— Вы уверены, что не хотите поехать на прием к королеве? Ведь, должно быть, так скучно лежать здесь одной, когда другие слушают музыку, танцуют и веселятся.

— У меня есть мой Псалтырь и требник, — возразила Мод. — Мы с Бертой будем молиться. Собственно говоря… — Она помолчала. — Могу я вам довериться?.. Да… да, конечно, могу. Когда вы уедете, сюда придет отец Дамиан. Он примет мою исповедь и отслужит мессу.

— Как… как?.. — Миранда не находила слов. При их сверхъестественном сходстве и тех удивительных моментах, когда, казалось, они думали об одном и том же, она не могла понять, почему Мод нравятся все эти церковные ритуалы.

— Пока не ответишь на зов Господень, будешь блуждать во мраке, — прозвучал голос Берты. Служанка подняла голову от шитья. В глазах ее блестела фанатичная страсть. — Но Пресвятая Дева ждет нас. Она ждет и тебя. Ты должна раскрыть ей навстречу свое сердце, дитя мое, и отдаться под ее покровительство…

Миранда усомнилась в том, что обладает достаточным смирением, чтобы принять чье-либо покровительство, но не стала возражать.

— Вы присмотрите за Чипом, пока меня не будет. Мод? Отец Дамиан не будет против? Как вы думаете?

— Нет, не будет, — успокоила ее Мод. — Он любит всех тварей Божьих.

Она погладила Чипа, сидевшего на подушке с горестным и потерянным видом. Обезьянка прекрасно сознавала, что ее снова покинут.

Часы пробили три, и Миранда вновь стала волноваться:

— Пожалуй, я спущусь вниз.

— Помните, что вы — это я, — наставляла ее Мод. — Не делайте ничего, что не стала бы делать я.

Она улыбнулась своей шутке. В первый раз в жизни Мод сказала что-то остроумное и сама удивилась.

Миранда поцеловала Чипа, тот погладил ее по щеке и забормотал.

— Ну-ну, — успокаивала его хозяйка. — Мод присмотрит за тобой.

— Да, посмотри, что у меня есть для тебя, Чип. — Мод сунула руку под подушку и вытащила носовой платок. — Там засахаренные сливы и конфеты с миндалем.

Чип протянул лапку и осторожно взял лакомство с ладони Мод. Миранда улыбнулась и тихонько выскользнула из комнаты.

Мод смотрела на дверь. Внезапно комната показалась ей безжизненной. Визит отца Дамиана был уже не столь интересен. На Мод навалилась усталость. «Это все из-за кровопускания!» — подумала она.

Миранда спускалась в холл. Девушки, одевавшие ее в вечернее платье, сказали, что она должна сойти вниз в три часа.

Сердце ее отчаянно колотилось. Она вытерла вспотевшие ладони о юбку, развернула веер и принялась яростно обмахиваться им. Ей удалось подавить смятение, и она спустилась по лестнице с достоинством, как настоящая леди.

Три человека, стоявшие у подножия лестницы, при появлении Миранды подняли головы.

На мгновение Гарету даже показалось, что он видит Мод. Имоджин, будто окаменев, стояла, не сводя глаз с Миранды. На мгновение она тоже приняла ее за Мод. Лишь Майлз не усомнился ни на секунду.

— Ах! Как очаровательно вы выглядите, моя дорогая! — сказал он. — Ну не восхитительна ли она, Харкорт? Разве платье не подходит ей?

— Подходит, — согласился Гарет. Это, конечно, была Миранда, а не Мод. На щеках ее играл румянец, которого не было у Мод. Сегодня утром он видел в ней и леди, и бродяжку, но сейчас бродяжка исчезла. Вместо нее осталась дама из высшего света, достойная того, чтобы предстать перед ее величеством. Гарет поймал себя на том, что бродяжка ему нравилась больше.

Миранда взглянула на него. На лорде Харкорте был короткий плащ из какой-то серебристой ткани, подбитый синим шелком. Камзол его был тоже серебристым, с бирюзовой вышивкой. Через разрезы синих штанов виднелись серебристые нижние штаны. Перевязь, украшенная драгоценными камнями, охватывала его бедра. Рука покоилась на эфесе шпаги.

Это зрелище взволновало Миранду, и щеки ее запылали еще ярче, а кровь быстрее побежала по жилам. Страх исчез, вытесненный странными чувствами, похожими на те, что она испытала, когда наблюдала, как он умывается и переодевается.

Миранда поймала его взгляд. Похоже, Гарет был потрясен ее видом. Она облизнула пересохшие губы, постаралась совладать с дрожью.

— Я вам нравлюсь, милорд?

— Потрясающее превращение! — восхитился Гарет. — Ну не удивительно ли то, как она преобразилась, сестра?

— Да, и в самом деле, — сказала Имоджин. — Поздравляю, братец. Я не могла и представить, что эта девушка так изменится.

Гарет предложил руку Миранде, и она спустилась с трех последних ступенек. На запястье девушки поблескивал золотой браслет в виде змейки. Гарет слегка повернул его.

— Теперь ты к нему привыкла?

— Господи, чем он может ей не нравиться? — воскликнула Имоджин. — Это самая прекрасная драгоценность, какую я когда-либо видела в жизни.

— Браслет мне не нравится, — сказала Миранда. — но от лебедя невозможно глаз отвести.

Она легонько провела пальцем по фигурке изумрудного лебедя.

— Надо же, какой знаток драгоценностей! — ядовито заметила Имоджин. — Можно подумать, у тебя их полно.

Миранда вспыхнула, а Гарет сказал:

— Идем, пора ехать в Гринвич.

Миранда молчала до тех пор, пока они все не заняли свои места в барке. Их сопровождали два лакея и две горничные. Леди Имоджин села, горничные расправили ее юбки и плащ, а потом удалились на нос судна.

— Сядь со иной, Гарет. — Имоджин указала на стул, стоящий рядом.

— Думаю, у моей подопечной много вопросов, и лучше ответить на них сейчас, — возразил брат. — Мы сядем на скамью посередине. Майлз, ты можешь занять место рядом с женой.

Это предложение не слишком обрадовало Майлза, но он не возразил. Внимательно оглядев дощатый настил, он осторожно поставил на него ногу.

— Следите за своими туфельками, мадам. Боюсь, что под вашим стулом скопилась влага, а на лайке так легко образуются пятна.

Имоджин взглянула на пол и брезгливо поморщилась.

— Эй, поди-ка сюда и вытри доски, — приказала она одному из слуг. Тот встал на колени и принялся вытирать гладкие доски.

Миранда села на широкую скамью, над которой был поднят тент. Черно-желтые флаги Харкортов свисали и с носа, и с кормы. На гребцах была одежда тех же цветов. Они то гребли, то отталкивались шестами, умело маневрируя посреди реки, стараясь не столкнуться со встречными судами.

— Скоро прибудет жених Мод? — спросила Миранда, когда лорд Харкорт сел рядом с ней.

— Думаю, да. Он собирался выехать из Франции вскоре после меня.

Миранда крутила на руке браслет.

— Королева одобрит этот брак?

— Вероятно, да.

— А люди поверят, что я — это Мод?

Несмотря на уверения Мод, Миранда жаждала услышать это из уст Харкорта.

— У них не будет причин не верить. Моя кузина еще не появлялась при дворе. И сегодня ты явишься туда вместо нее.

— Королева захочет поговорить со мной?

— Если обратит на тебя внимание, — успокоил граф. — Тебе не нужно будет говорить. Ты только сделаешь реверанс, а отвечать будешь, если у тебя что-нибудь спросят. И отвечать ты должна кратко и просто.

Мод говорила ей то же самое, но страх Миранды не проходил.

— Вы останетесь рядом со мной, милорд?

Он посмотрел на нее.

— Твоей покровительницей будет леди Имоджин.

— Но, я думаю, мне будет необходимо ваше присутствие. Чтобы я чувствовала себя уверенно, чтобы знала, как и что делать, если вдруг усомнюсь в чем-нибудь.

— Ты можешь ни в чем не сомневаться, — сказал граф ободряющим тоном. — Вот увидишь, все получится. Однако ни в коем случае не называй меня милордом. Только графом Харкортом.

Почему он так спокоен? Ведь у нее, Миранды, душа в пятки от страха уходит.

— Гарет!.. — позвала она умоляющим тоном. Харкорт вздрогнул и нахмурился. Потом на лице его появилась улыбка.

— Не бойся, Светлячок. Я тебя не оставлю, буду следовать за тобой как тень, буду к тебе даже ближе, чем твоя тень.

Миранда почувствовала себя более спокойно.

Было уже около пяти часов, когда барка пришвартовалась у пристани Гринвича. Длинная вереница судов ожидала очереди, когда можно будет высадить пассажиров на берег. Лодочники выкрикивали имена своих нанимателей.

Гарет стоял на носу, оглядывая толпу. Вероятно, здесь будут и те, кто встречался с Мод раньше. Харкорт надеялся, что они не заметят подмены. Мод видели немногие, а близко не знал никто, и потому не стоило слишком волноваться. Тем не менее сердце Гарета забилось чуть быстрее.

— Позор! — бушевала Имоджин. — Погляди, кто опередил нас! Мы должны быть здесь первыми. Мы имеем на это право.

— И все же предпочтение следует оказать герцогу Суффолку, мадам.

— И его милости Аранделу, — вмешался Майлз.

Имоджин замолчала. Но тут на ноги вскочила Миранда. Подобрав юбки, она подошла к лорду Харкорту.

— Сядь! — воскликнула Имоджин. — Неприлично благовоспитанной девушке глазеть по сторонам!

Миранду возмутил тон леди Имоджин. Зачем же кричать? Неужели замечание нельзя сделать спокойно?

— Идем, — примиряюще обратился к ней Гарет. — Давай-ка сядем. Иначе мы будем мешать швартоваться.

Миранда видела, что Гарет не хочет спорить с сестрой, и это ей не нравилось.

— Трус!.. — шепнула она.

— В некоторых случаях благоразумнее отступить, чем принимать бой, Светлячок, — заметил Гарет. Он положил руку ей на плечо и повел к скамье.

Миранда почувствовала тепло его руки сквозь несколько слоев ткани. Мурашки побежали по ее спине. В груди возникло странное томление. Колени подогнулись. Миранда повернула голову и с тревогой взглянула на Гарета.

Гарет тихо вздохнул. Во взгляде Миранды он прочел неприкрытое желание — желание, чуть притушенное смущением и страхом. Этот взгляд взволновал его до глубины души, проник в самое сердце. Но сама Миранда, видимо, не отдавала себе отчета в своих чувствах и желаниях.

Зато Гарет понимал хорошо, что ощущает он. Он тут же убрал руку. Миранда села. Сердце ее бешено колотилось. С ней творилось что-то настолько странное и непривычное, что она не знала, смеяться ей или плакать.

Как только барка причалила, Миранда вскочила. Она легко спрыгнула на землю, не обратив внимания на то, что лакей подал ей руку. Имоджин зашипела.

Миранда поздно поняла свою ошибку. Ей следовало сосредоточиться, помнить, где она и кого должна играть. Она попыталась успокоиться, оправила свои юбки, раскрыла веер и с небрежным видом осмотрелась — в надежде на то. что никто не заметил ее оплошности.

Гарет подошел к ней и прошептал:

— Пропусти вперед мою сестру с мужем.

Миранда сошла с узкой дорожки, и Имоджин проплыла мимо нее, опираясь на руку мужа.

«Когда эта бродяжка, этот потерянный ребенок вступит в брак с Генрихом, королем Франции, у нее будет больше преимуществ, чем у всех нас, за исключением королевы Елизаветы Английской», — думал Гарет, смотря на Миранду и отмечая ее грацию, ее плавную походку, осанку, естественную природную уверенность в себе, граничившую с надменностью.

Они поднимались по дорожке, вымощенной красными плитами, вдоль которой росли тисовые деревья. Хотя еще не стемнело, факельщики зажгли смоляные факелы. Семья Харкортов следовала за лакеем, выкрикивавшим их имена и титулы:

— Дорогу милорду Харкорту, лорду и леди Дюфор и леди д'Альбар!

Миранда видела, что ее появление вызвало интерес у придворных. Она замечала любопытные взгляды, слышала шепот. И вдруг она запаниковала. Такое нередко случается с дебютантками. Ее ладони вспотели, сердце замерло.

Дорожка вывела их на лужайку перед дворцом. Там толпились придворные, слышался шум голосов. Играла музыка.

Имоджин рванулась вперед, муж еле поспевал за ней. Он был похож на бакен, привязанный к несущемуся на всех парусах кораблю. Миранду это позабавило, но она не подала виду. Впрочем, вскоре ей стало не до смеха. Трое ее спутников раскланивались и отвечали на приветствия, тянули ее за собой и представляли каким-то людям. Она делала реверансы, отвечала на приветствия, старалась вести себя скромно.

Миранду заворожило море лиц, роскошь туалетов, жеманство дам и кавалеров. Вдруг лорд Харкорт отпустил ее руку и пошел куда-то в сторону.

Она хотела пойти следом, но лорд Дюфор удержал ее:

— Вы должны остаться с нами. Гарет скоро вернется. Он должен сообщить лорду-камергеру, что мы прибыли.

Все еще держа Миранду за руку, он приветствовал какого-то знакомого и представил кузину своей жены, подопечную лорда Харкорта. Миранда снова почувствовала себя уверенно.

Имоджин была удивлена. Девушка выглядела безупречно, а ведь Имоджин не представляла, что та сможет лицедействовать с такой легкостью. И все же эта обманщица, казалось, чувствовала себя в высшем обществе лучше и свободнее, чем настоящая Мод, которая наверняка бы куксилась, вздыхала и отвечала умирающим голоском на приветствия. Похоже, брат все-таки был прав: им удастся всех обмануть.

Миранда уже начала было осваиваться, когда заметила двух джентльменов, направлявшихся к ним. Она тотчас же их узнала. Это были приятели Гарета, которых они встретили в Роче-стере. Они там ее не видели, но ведь лорд Харкорт говорил ей, что они знакомы с леди Мод лучше, чем все остальные. Сердце ее ушло в пятки. Как им отвечать, если они заговорят с ней? Ведь она даже не знала их имен.

— Леди Дюфор. — Кип Росситер низко поклонился.

— Приветствую вас, милорд, — вторил ему Брайен.

— Сэр Кристофер, сэр Брайен, — приветствовала их Имоджин с ледяной любезностью. В ее тоне был намек на неодобрение. Она считала молодых людей выскочками и не понимала, почему их принимают при дворе.

— Леди Мод, — раскланялся с Мирандой Кип. — До сих пор, миледи, мне не случалось встречать вас в обществе.

— Верно, мы вас не встречали, — вторил с поклоном его брат Брайен. Он не совсем твердо держался на ногах, от него несло элем. — Могу ли я выразить вам свое сожаление, что вы столь долго лишали общество удовольствия лицезреть вас? — С развязным смехом он склонился к ее руке. — Право же, следует задать взбучку Харкорту за то, что он позволял столь прекрасному цветку так долго оставаться вдали от света.

У Миранды возникло сильное искушение расхохотаться над цветистыми комплиментами этого тучного джентльмена. Но она сделала реверанс и склонила голову, пряча улыбку. По крайней мере теперь она узнала их имена.

— К сожалению, у моей кузины крайне слабое здоровье. — сказала Имоджин ледяным тоном.

Кип Росситер пристально смотрел на Миранду:

— Леди Мод, я счастлив видеть, что ваше здоровье поправилось.

— Благодарю вас, сэр, — ответила Миранда.

Внимательный взгляд Кристофера ей не нравился. Казалось, он пытается что-то вспомнить.

— Должен сделать комплимент вам, миледи, по поводу столь блестящего вида вашей кузины, — обратился он к Имоджин. — Она просто сияет здоровьем. Ваши заботы о ней оказались не напрасными и принесли прекрасные плоды.

Имоджин изобразила вежливую улыбку:

— Извините нас, господа. Нас ждет ее величество. А вот и мой брат.

— Кип… Брайен. Добрый день, — приветствовал Гарет своих старых друзей.

— Мы как раз выражали свой восторг леди Дюфор по поводу прекрасного вида твоей кузины, Гарет, — загудел Брайен. — Такой персик… такой розанчик… такое наливное яблочко…

— Не вгоняй девицу в краску, — рассмеялся Гарет.

— Наоборот, кажется, твои слова смешат леди Мод, — заметил Кип. — И правильно. Ни одна разумная молодая леди гроша ломаного не дала бы за такие излияния, Брайен. Верно, леди Мод?

При этих его словах Миранде пришлось оторваться от созерцания пола под ногами. В ее лазурных глазах искрился смех.

— Право, сэр Кристофер, — произнесла она, — право, мне нечего возразить вам.

Кип нахмурился. Вероятно, ему припомнилось, что у подопечной его друга голос был слабым, и уж конечно, ему не приходилось видеть столь живой и веселой улыбки на печальном лице Мод.

— Милорд Харкорт, ее величество желает видеть вас и леди Мод д'Альбар, — возгласил церемониймейстер. На шее у него висела золотая цепь — знак его положения. В руках он держал черный жезл.

— Прошу простить нас. — Гарет кивнул друзьям. — Идемте, душенька. — Он предложил руку Миранде.

— Ее величество не призывала к себе лорда и леди Дюфор? — осведомилась Имоджин у церемониймейстера.

— Нет, мадам, — ответил он с поклоном.

Имоджин поджала губы и отошла в сторону. Майлз смотрел на Миранду. Жабо немного морщилось сзади, и складки юбки падали не так безупречно, как ему хотелось бы, но в остальном все было прекрасно.

— Ну, моя дорогая, — сказал он. — Даже королева не найдет изъянов в вашем туалете.

Он улыбнулся и похлопал Миранду по щеке.

— А она будет ко мне придираться? — жалобно спросила Миранда.

— Не думаю, — поспешил успокоить ее Гарет.

— Но я в ужасе, — прошептала Миранда. — Всего несколько дней назад я вертелась колесом и делала сальто, а теперь удостоилась аудиенции у королевы Англии!..

— Единственное, о чем я тебя попрошу, не делать сальто в присутствии королевы Елизаветы, и все будет прекрасно.

Уверенный тон Гарета успокоил Миранду. Она расправила плечи. Церемониймейстер вел их мимо придворных. Миранда чувствовала на себе завистливые взгляды. Аудиенции пытались добиться многие, но только единицам удавалось ее получить. Некоторые старались привлечь к себе внимание церемониймейстера. Но вершитель августейшей воли Не обращал внимания ни на кого.

Глава 13

Лакей распахнул двойные двери, и церемониймейстер громко объявил:

— Лорд Харкорт и леди д'Альбар.

Гарет выпустил руку Миранды, и теперь они стояли на пороге, ожидая, когда им будет подан знак войти. Видя, что Харкорт поклонился, Миранда сделала реверанс.

— Входи, входи, лорд Харкорт, — послышался властный голос. — Подведи ко мне поближе это дитя.

Гарет сделал шаг вперед и снова отвесил поклон. Миранда присела. Еще три шага, и ритуал был повторен. И только после этого Гарет подвел Миранду к королеве.

— Ваше величество, могу я представить свою' подопечную леди Мод д'Альбар?

Он отпустил Миранду и отошел в сторону. Девушка почувствовала себя страшно одинокой.

Она снова сделала реверанс, не осмеливаясь поднять глаза на королеву. Пока она видела только кайму августейшего платья из серебристого газа и атласные туфельки. Ее величество приподняла Миранду за подбородок. Теперь девушка смотрела прямо в лицо королеве. Лицо это было худым и морщинистым. Маленькие черные глазки благосклонно взирали на Миранду.

— Очень хорошенькая малышка, — объявила королева. — Итак, его светлость де Руасси согласился на брак?

Она отпустила Миранду и повернулась к Харкорту.

— Да, ваше величество. И с радостью.

— Хорошо… хорошо. Будет весьма полезно установить такой союз с французским двором.

Королева села, сделав знак Харкорту занять соседний стул.

— Садитесь, милорд, и расскажите мне, как продвигается дело. Париж готов сдаться?

Гарет занял место рядом с королевой, Миранда осталась стоять. На нее никто не обращал внимания. Она поняла, что если королева сочтет ее не более достойной внимания, чем любой предмет мебели, то и Гарет последует ее примеру. Она была просто счастлива, что ее оставили в покое. Миранда попыталась встать так, чтобы ослабить боль в ногах. Туфли Мод жали немилосердно. Только теперь она в полной мере почувствовала, насколько неудобна ее обувь.

В некотором отдалении от королевы сидела леди Мэри Эбернети в обществе четырех других дам. Все они вышивали что-то на пяльцах. У их ног сидели болонки. Комната больше походила на будуар, чем на зал для аудиенций. Сводчатые окна были открыты, слабый ветерок шевелил портьеры.

Миранда удивлялась, почему леди Мэри ни разу не подняла глаз от вышивания. Едва ли ей возбранялось улыбнуться в качестве приветствия. Ведь они были знакомы. Остальные дамы смотрели на Миранду равнодушно. Только одна из них одарила ее слабой улыбкой. Наконец леди Мэри взглянула на Миранду, одиноко стоящую посреди комнаты. Но лицо невесты Гарета было хмурым. Миранда не понимала, в чем причина этой неприязни. Может быть, ее шапочка съехала набок? Или юбка перекосилась? Миранда неловко переминалась с ноги на ногу и невольно морщилась, потому что онемевшие в узкой обуви пальцы заявляли протест по поводу столь безжалостного с ними обращения.

Леди Мэри чуть заметно кивнула Миранде, но так и не улыбнулась. Девушка решила забыть об этой неприятной леди, тем более что нога болели невыносимо. Она тайком взглянула на королеву.

Ее величество была одета великолепно. Сквозь накидку из прозрачного серебристого газа было видно алое платье. Рукава с разрезами были подбиты красной тафтой, высокий ворот отделан рубинами и жемчугом. Миранде показалось, что камней тысячи — они переливались, сверкали и подмигивали. На шее королевы было колье, а на голове — золотой венец.

Королева показалась Миранде очень старой. Во время разговора она постоянно жестикулировала. Пальцы ее были унизаны перстнями. Как показалось Миранде, говорила все время только королева. Она задавала Гарету вопрос и, едва дождавшись ответа, перебивала его следующим вопросом или замечанием. Гарет, должно быть, привык к такой форме беседы. Его не смущало то, что его постоянно перебивали.

Время от времени ее величество вставала, и Гарет тотчас же следовал ее примеру. Елизавета ходила по комнате, голова ее была гордо поднята. Она не переставала высказывать свои суждения, сыпать вопросами, сама отвечала на них и обосновывала свои ответы, потом снова садилась и знаком показывала Гарету, что и он должен сесть. Но через некоторое время королева снова вставала. Миранда вспомнила, что рассказывала леди Мод о привычках ее величества.

— Итак, леди Мод, вы так пристально разглядываете меня. И что вы обо мне думаете?

Вопрос застал Миранду врасплох и так напугал, что она уставилась на Елизавету, которая явно забавлялась ее смущением.

— Я польщена вашим вниманием к моей особе, моя дорогая, — продолжала королева, чуть заметно улыбнувшись.

Миранда растерялась. Следовало ли ей отрицать, что она глазела на королеву, или лучше извиниться? Она чувствовала, что взгляды всех дам устремлены на нее. Ей не надо было смотреть на леди Мэри, чтобы догадаться, что та неодобрительно поджала губы. Почему лорд Харкорт не пришел ей на помощь? Но он молчал.

— Я не хотела показаться невежливой, мадам. — Миранда сделала реверанс. — Но я никогда прежде не видела королевы, а так как ваше величество были очень заняты, я подумала, что вы не заметите.

Все присутствующие затаили дыхание. Лицо Гарета казалось бесстрастным. И тут королева рассмеялась:

— Я всегда превыше всего ценила честность, а среди придворных подобная искренность встречается редко. Подойди ко мне, дитя.

Внезапно Миранда в ужасе поняла: произошло самое худшее, что только могло произойти. Она присела слишком низко. Ее фижмы почти касались пола. И все акробатическое искусство на свете не могло бы ее спасти. Для того чтобы подняться, пришлось бы упереться руками в ковер. Если бы положение ее не было таким отчаянным, она бы посмеялась над собой. И тут Гарет оказался рядом, схватил ее под руку и помог встать.

— Моя воспитанница, мадам, испытывает к вам глубокое почтение, — сказал он.

— Право? А мне показалось, что она ведет себя непринужденно, — заметила королева и снова слабо улыбнулась.

Миранда так и не поняла, догадалась ли королева о ее трагическом положении. Заметили ли это остальные? Она взглянула на леди Мэри. Та смотрела на нее так, что Миранде захотелось провалиться сквозь землю.

Девушка приблизилась к королеве. Елизавета взяла ее за руку.

— Итак, расскажите мне, леди Мод, как вам нравится герцог де Руасси?

— Не могу сказать, мадам, я не видела портрета его светлости.

— Ах, мой дорогой Харкорт, это — большое упущение! — Королева повернулась к Гарету и игриво похлопала его сложенным веером по руке. — Разве бедное дитя будет с радостью ожидать своей свадьбы, если у нее нет портрета ее суженого?

Дьявол! Ситуация менялась к худшему. Они разворошили осиное гнездо! Почему? О, почему она просто не сказала «да», не ограничилась застенчивой улыбкой? Лорд Харкорт предупреждал ее, чтобы она отвечала на вопросы кратко, а ома болтала с королевой так, будто они были старые подруги.

— О! Пожалуйста, не упрекайте мил… лорда Харкорта. Герцог не смог предоставить ему портрет, и я знаю, что ми… лорд Харкорт опишет мне его, если я попрошу об этом.

— Я напишу его портрет для вас, моя дорогая, — сказал Гарет. — Не думал, что для вас это так важно. Но уверяю вас, жених — довольно приятный господин.

— Да, да… я не сомневаюсь в этом, — ответила Миранда. — Я знаю, что вы никогда не выдали бы меня за человека неприятной наружности.

— Боже… Боже! Да дитя в вас души не чает. Вы в ее глазах прямо герой! — Королева снова рассмеялась. — Хотела бы я, чтобы все подопечные относились к своим опекунам с таким уважением и благоговением…

Единственным ответом Гарета был низкий поклон, которым он выразил свое полное согласие со словами королевы. Теперь ее величество снова повернулась к Миранде, отчаянно молящей о том, чтобы земля разверзлась и поглотила ее.

— Как мне говорили, — заметила Елизавета, — у девушки слабое здоровье. Однако, глядя на нее, не скажешь, что она больна.

— Я думаю, моя подопечная уже переросла свои детские болезни, — ответил лорд Харкорт.

— Ах да, так случается, — кивнула ее величество. В эту минуту она заметила браслет. — О, какая прелестная безделушка! Очень необычный.

— Это подарок Руасси, мадам, — ответил Гарет. — Он принадлежал матери леди Мод. Это был подарок герцога Франсиса д'Альбара в день их обручения.

— О, как удачно! Какое совпадение!

Королева склонилась, чтобы получше рассмотреть браслет. Она внимательно разглядывала его и хмурилась.

— Мы и сами были бы в восторге от такой безделушки.

Миранда хотела снять браслет:

— Если ваше величество будете так добры принять…

— Господи! Конечно, нет, дитя мое! — не дала ей договорить королева, хотя и казалась польщенной. — Ваш поклонник был бы оскорблен в лучших чувствах, и это было бы вполне справедливо. Разве можно с такой легкостью расстаться с подобным подарком!

Она выпустила руку Миранды.

— Отпускаю вас, лорд Харкорт. Приводите вашу подопечную ко мне снова. Ее общество освежает нашу затхлую атмосферу.

Гарет немедленно направился к двери, отвешивая поклоны, Миранда последовала его примеру. Они вышли.

Миранда вздохнула с облегчением.

— Я чуть не упала, — сказала она.

— Я это заметил, — ответил Гарет и улыбнулся.

— Слава Богу, что вы оказались рядом. Но как это могло случиться? Я ведь никогда не была неуклюжей! — Миранда говорила это, совершенно забыв, что кругом люди и ее могут услышать. — Я же предупреждала, милорд, что у меня ничего не выйдет. Зачем я наговорила такой чепухи? — Она грустно смотрела на Харкорта. — Мне надо было помолчать.

— Однако ты оказалась самой услужливой из молодых девиц, попадающих на аудиенцию к королеве! — заметил Гарет. — А, Имоджин!.. — приветствовал он сестру.

— Ну? — спросила та. — Как все прошло?

— Несчастья не случилось, — ответил Гарет с загадочной улыбкой. — Мы можем порадоваться и поздравить себя с тем, что худшее осталось позади.

— Да, верно, — произнесла Имоджин. — Идемте, Мод. Лорд и леди Инглз хотят возобновить знакомство с вами. Они видели вас, когда вы были совсем крошкой.

Она взяла Миранду за руку и потащила за собой.

Оставшаяся часть вечера была для Миранды нескончаемой пыткой. Она делала реверансы, кивала, улыбалась. Имена и лица сливались в ее сознании, и хотя лорд Харкорт все время был рядом, ей не пришлось поговорить с ним. Через час к ним присоединилась леди Мэри.

— Моя дорогая Мод! — немедленно набросилась она на Миранду. — Как вы могли говорить с королевой так дерзко! Мне было стыдно за вас! — Она покачала головой. — А вам, милорд Харкорт, не было стыдно?

— Ничуть, — ответил Гарет.

— Боже мой! А что же сделала девушка? — спросила Имоджин. — Мой брат сказал, что все прошло благополучно.

— Так оно и было, — ответил Гарет.

— О сэр, — не унималась леди Мэри, — вы должны признать, что ваша подопечная вела себя непозволительно вольно.

— Ее величество, кажется, это не смутило, мадам. Мне даже показалось, что королеве очень пришлись по душе простодушие и искренность Мод.

Гарет явно защищал свою питомицу. Мэри это рассердило, но она не могла не признать, что, по-видимому, прямота Мод не уронила ее в глазах королевы. Однако Мэри никак не ожидала, что ее жених будет заступаться за свою подопечную. А ведь Гарет превыше всего ценил этикет. Во всяком случае, так она думала прежде.

— Что же все-таки произошло, Мэри? — не унималась Имоджин. — Расскажите мне все немедленно!

Миранда молча слушала, как леди Мэри подробно описывала ее свидание с королевой. Но вероятно, невеста Гарета не заметила, что Миранда чуть не упала прямо перед ее величеством. Это было замечательно! Она не знала, что сказать в свое оправдание. Графу, похоже, этот разговор быстро наскучил, потому что он отвернулся и оставил двух женщин обсуждать сплетни, касавшиеся не только леди Мод, но и остальных присутствующих.

Миранде ужасно хотелось пить, но нигде ничего не было. Она сняла туфельки, дав своим ногам хотя бы недолго отдохнуть от этой пытки.

— Леди Мод, что вы думаете о Гринвиче?

Сначала Миранда не поняла, что этот вопрос обращен к ней. И только когда его повторили, очнулась. Подняв глаза, она увидела Кипа Росситера.

— Он мне очень нравится, сэр. Сады великолепны.

— Не хотите прогуляться до реки? Туда ведет прелестная дорожка, вдоль которой цветут розы.

Кип предложил ей руку. Он улыбался, но смотрел почему-то пытливо и недобро, и Миранда немного испугалась. Но она не могла придумать никакого вежливого предлога для отказа. Вдруг она обидит его этим, а ведь он давний друг милорда.

Она приняла его руку и шагнула вперед.

За ее спиной леди Имоджин издала приглушенный вопль. Сброшенные Мирандой туфли, до сих пор скрытые длинным платьем, остались лежать на траве. Леди Мэри с изумлением уставилась на них не веря своим глазам. Миранда оглянулась через плечо и побледнела. Однако ее спутник этого не заметил, и Миранде ничего не оставалось, как продолжить путь. К счастью, длинная юбка скрывала, что она босиком.

Гарет, беседовавший с Майлзом, нехотя повернулся на крик сестры. Его изумленному взору открылась пара легких лайковых туфелек, стоявших на траве, будто ожидавших возвращения своей владелицы. Он поискал глазами Миранду и заметил, что она гордо шествует, опираясь на руку Кипа, подняв голову и выпрямив спину. Гарет не знал, смеяться ему или испускать те же вопли, что и сестра. Конечно, Миранда не могла не понять, что потеряла туфли. А впрочем, кто знает? Может, после аудиенции она так расстроилась, что уже ничего не замечает?

— Что нам делать? — прошипела Имоджин, делая шаг вперед, чтобы скрыть туфельки Миранды своими собственными юбками. — Она босая!

— Ничего страшного, — прошептал в ответ Гарет. — Спрячь эти чертовы башмаки куда-нибудь под куст, пни их ногой и притворись, что ничего не произошло.

— Но ведь она босая!

— Представь себе, я тоже это заметил.

— Гарет, о чем думает ваша воспитанница? — встряла в разговор леди Мэри, наконец придя в себя. — Она сняла туфли!

— Врач Мод рекомендует ей ходить босиком по траве из-за болей в ногах, — ответил Гарет с полной серьезностью, сам дивясь тому, что говорит. — Осмелюсь предположить, что она… гм… сняла туфли по его указанию. Сняла ненадолго, на несколько минут.

— Но… но ведь это королевский дворец! — возразила неумолимая леди Мэри, ничуть не смягченная его объяснениями.

— Но ведь ее величества здесь нет и она этого не увидит, — ответил Гарет несколько кисло. — Право, я не хочу обсуждать это, мадам. Девушка гуляет босиком — и пусть гуляет.

Мэри замолчала, возмущенная до глубины души. Она отвернулась от лорда Харкорта и надменно бросила через плечо:

— Простите, милорд, но мне надлежит вернуться в покои королевы.

Гарет в ответ только холодно кивнул:

— Прощайте, мадам.

Мэри удалилась, не сказав больше ни слова, а Имоджин упрекнула брата:

— Как ты мог быть с ней так резок, Гарет? Ты очень обидел ее, а ведь она только сказала правду. Похоже, ты принял сторону этой девицы, а не своей невесты.

Гарет отмахнулся от сестры и ее гневных тирад небрежным жестом.

— Что сделано, то сделано, Имоджин. Наша задача — не привлекать к этому прискорбному факту излишнего внимания. А теперь затолкай эти злосчастные туфли под куст, пока я найду Миранду и увезу ее домой от греха подальше.

Он двинулся следом за Кипом и Мирандой, злой как черт. Но раздражен он был вовсе не ошибкой Миранды. Его сестра и невеста решили сделать из мухи слона. Подумаешь, какие-то несчастные туфли! Стоило поднимать из-за этого шум! Ну, почему переживала Имоджин, понятно. Но леди Мэри?!

Все поведение и образ жизни леди Мэри можно было определить одним словом — «ханжество». Он поймал себя на этой мысли и тут же заторопился, завидев цель ярдах в пятидесяти впереди.

Кип болтал всякую чепуху, но Миранда постоянно чувствовала на себе его пристальный взгляд. Встревоженная, она попыталась снова придать своему голосу хрипоту и опускала глаза, а на его вопросы отвечала односложно. Когда она увидела приближающегося лорда Харкорта, то так обрадовалась, что чуть не выдала себя.

— А вот и вы, милорд. — Она прикусила губу, заметив, что Гарет нахмурился. Она кашлянула и потерла горло. — Ночной воздух вреден для меня, милорд.

— Леди Имоджин готова отправиться домой, — сказал Гарет, предлагая ей руку.

— О! Так скоро! — воскликнул Кип. — Я так наслаждался обществом твоей питомицы, Гарет.

— У тебя еше будет возможность насладиться ее обществом, — ответил Гарет с улыбкой. — Теперь, после того как Мод появилась в свете в первый раз, почин сделан, и она будет часто выезжать.

От этих слов Миранда содрогнулась, но все же заставила себя повернуться к сэру Кристоферу и вежливо попрощаться с ним. Она все еще продолжала массировать шею, чтобы объяснить свою внезапную хрипоту.

Обратно они возвращались вдвоем. Кип не стал их сопровождать. Он хмурился, пытаясь понять, что же его так смущало в облике и манерах леди Мод. Она выглядела точно такой, какой запомнилась ему, и все же в ней появилось что-то совершенно другое. Единственное слово, которое вертелось у него на языке, было «необычная». Но он никак не мог понять, что такого «необычного» таилось в питомице лорда Харкорта…

Пока они возвращались к ожидавшим их леди и лорду Дюфор, Харкорт хранил молчание, а у Миранды не хватало духу нарушить его. Она размышляла о том, что сталось с ее туфлями и как их надеть, не привлекая к себе всеобщего внимания. Девушка натерла мозоли, и надеть их теперь было невозможно.

Но нигде не было видно признаков ее туфель, и никто ни слова не сказал ей о них, пока она шла к ожидавшей их барке. Она шагнула на барку, постаравшись не поднимать юбок — они едва всколыхнулись, и только очень наблюдательный человек мог бы заметить, как сверкнула ее белая ножка, когда она садилась на центральную скамью.

— Ты вернешься с нами, Гарет, — скомандовала Имоджин, усаживаясь на стул под тентом, когда неожиданно из кустов выскочил Брайен Росситер со скоростью выпущенного в цель пушечного ядра.

— Гарет, мой мальчик! Мы ждали этого события целую вечность. Со мной тут Уорвик и Лестер. И все мы горим желанием сыграть в кости.

Сквозь кусты уже продирались и другие дворяне, смеющиеся и весело переговаривающиеся. Они все принялись уговаривать Гарета присоединиться к ним и составить компанию в игре.

— Да, пожалуй, я присоединюсь к вам, — небрежно сказал Гарет.

— Но, милорд… — запротестовала Имоджин. Ее распирало от желания обсудить с братом события вечера, все удачи и промахи, расспросить его о беседе с королевой. — Неужели это так важно? Игру можно отложить и до другого раза.

Повисло краткое, но выразительное молчание. Наконец Гарет сказал:

— Думаю, я все-таки склонен повеселиться этой ночью, мадам. Я хочу развлечься игрой. Лорд Дюфор проводит вас домой, и надеюсь, вы доберетесь благополучно. Ни вам, ни моей подопечной ничего не будет грозить в его обществе. Поэтому нет необходимости, чтобы и я сопровождал вас.

Майлз с тоской взирал на собравшуюся на берегу веселую компанию игроков, но возразить не посмел. Имоджин сурово сжала губы, а Миранда потерянно смотрела, как граф исчезает вдали, увлекаемый друзьями.

Всю дорогу Имоджин молчала. Майлз попытался было завязать беседу, но его слова будто утонули в бездонном колодце молчания. Наконец барка причалила к берегу возле дома Харкорта.

— Это было испытанием и пыткой одновременно, — объявила Имоджин, ступив на берег. — Нам следует благодарить Господа за то, что нас не постигло полное фиаско. Майлз, подай мне руку! Чего ты ждешь?

— Да, да, моя дорогая. Я к твоим услугам, — поспешил ответить Майлз. До этого он ждал, пока Миранда сойдет на берег, чтобы помочь ей. Но после окрика Имоджин забыл о Миранде, предоставив ей позаботиться о себе самой, и бросился к жене. Впрочем, Миранду это не расстроило. Она была настолько погружена в свои мрачные и беспокойные мысли, что едва замечала, что происходит вокруг.

У калитки их поджидал привратник с фонарем. Он двинулся навстречу лорду и леди Дюфор, высоко поднимая фонарь, чтобы осветить им путь к дому. На Миранду, следовавшую за ними, никто не обращал внимания.

Стеклянные двери в гостиную отворились, когда леди и лорд Дюфор приблизились к дому, и привратник отступил, пропуская небольшую процессию. Ни Имоджин, ни Майлз, уже сонные, не обратили внимания на того, кто отворил и придерживал для них дверь. Однако Миранда, проходя мимо привратника, послала ему улыбку.

Леди Имоджин горделиво поплыла вверх по лестнице, не пожелав никому спокойной ночи, а лорд Дюфор с быстрым и небрежным кивком проскользнул в темные недра дома. Привратник продолжал стоять у двери, держа длинные щипцы для снятия нагара со свечей. Он прокашлялся в ожидании Миранды, которая все медлила и не заходила в дом. Поколебавшись, она сказала:

— Вы, должно быть, хотите спать. Я погашу свечи и закрою двери.

— Моя обязанность следить за тем, чтобы все двери были заперты на ночь, мадам. Как и обязанность гасить свечи, — возразил лакей деревянным тоном.

— Но милорд еще не вернулся.

— Когда милорд возвращается ночью, он входит через боковую дверь. Для него там оставляют свет.

Слуга говорил, стараясь не смотреть на Миранду и не встречаться с ней взглядом.

Миранда размышляла, что думают слуги о ее появлении в доме. Ведь никто из хозяев не дал им никаких разъяснений. Слуги могли сплетничать и строить любые догадки о странной девушке, поселившейся в доме хозяев, и о столь странном сходстве незнакомки с леди Мод, но сплетни слуг никак не могли повлиять на планы господ.

Миранде не оставалось ничего другого, как вернуться в свою зеленую спальню, похожую на мрачный мавзолей. По крайней мере у нее был друг — Чип. Кивнув лакею, она пошла по лестнице, придерживая складки тяжелого платья. Путь ей освещали свечи в настенных подсвечниках, расположенных далеко друг от друга.

Зеленая спальня была пуста. Не было ни малейших признаков Чипа, он не бросился ей на шею, радостно вереша что-то непонятное. И Миранда почувствовала себя еще более одинокой, чем прежде. Она направилась к спальне Мод и, приблизившись к двери, чуть слышно постучала. Никто не ответил, но длинные, ловкие пальцы Чипа отворили дверь, и он прыгнул в ее объятия.

Дверь в спальне Мод осталась приоткрытой, и блики догоравшего в камине огня плясали по деревянным панелям стен и балкам потолка. Единственным звуком, доносившимся до Миранды, было ровное, глубокое дыхание Мод. Миранда выскользнула из комнаты, тихонько прикрыв за собой дверь. Чип что-то бормотал ей на ухо, гладил ее лицо и волосы. Только когда они добрались до спальни Миранды, он заметил браслет на ее руке. Оживленно пискнув, он попытался расстегнуть и снять его.

— Думаю, не будет вреда, если я дам его тебе поиграть, — сказала Миранда, расстегивая браслет и протягивая зверьку. Ей хотелось поскорее избавиться от него. Он принадлежал матери Мод, он был свадебным подарком ее отца. Как же он мог попасть в руки жениха Мод? Может быть, он был другом ее отца? Хотя такой подарок другу был странным. Если, конечно, за этим не крылось нечто более глубокое.

Чип подпрыгнул поближе к свету, туда, где стояла зажженная свеча. При этом он что-то бормотал, полный восторга при виде красивых переливов изумруда, блеска золота и свечения жемчуга. Чип надел браслет на свою тощую лапку и побежал к Миранде, держа лапку так, чтобы украшение не соскользнуло с его запястья.

— Да, на тебе он выглядит прекрасно, — похвалила Миранда со смехом, но все же сняла с него драгоценность и снова застегнула на запястье, понимая, что если оставить браслет где-нибудь, Чип до него доберется и того и гляди убежит с ним куда-нибудь. Миранда оглядела комнату. Огромная пустая постель под балдахином напомнила ей гроб, готовый поглотить ее, как только она туда заберется. Ее передернуло от отвращения. Дом, казалось, уже погрузился в сон. Чуть поскрипывало старое дерево, где-то постукивал ставень под крепчавшим ночным ветром с реки. Миранда услышала, как кто-то прошел по коридору. Чип навострил ушки.

Миранда подошла к двери и чуть приоткрыла ее. В щель она увидела слугу, направлявшегося по коридору к спальне лорда Харкорта. В его руках был поднос, прикрытый крышкой. Слуга вошел в комнату милорда, расположенную в конце коридора, не постучав. Прошло несколько минут, прежде чем он появился снова, по-видимому, оставив свою ношу в комнате. Закрыв дверь, слуга снова прошествовал по коридору, время от времени останавливаясь, чтобы погасить очередную свечу в настенном подсвечнике. Коридор погрузился во мрак, и только одно озерцо слабого света еще боролось с темнотой.

Миранда подождала, пока фигура слуги не растворилась во мраке, потом без всяких раздумий, движимая каким-то ей самой еще неясным побуждением, на цыпочках поспешила к двери в спальню графа. Чип бежал впереди. Он умел двигаться бесшумно, когда это было необходимо. Дверь отворилась не скрипнув — петли ее были хорошо смазаны маслом, — и Чип и Миранда скользнули внутрь.

На туалетном столике горела масляная лампа. Фитиль был прикручен. На постели лежал приготовленный для милорда домашний халат, отороченный мехом. Тяжелые занавеси на окнах были задернуты, поднос с флягой вина и корзинкой ароматного печенья с цукатами, а также блюдо с фруктами стояли на столе.

Комната была куда уютнее, чем ее собственная. Миранда огляделась. Сердце ее тревожно колотилось. Никогда прежде она не испытывала желания вторгнуться в чужое жилье. Никогда прежде не хотелось ей рыться в чужих вещах, разнюхивать то, что ей знать не положено, но сейчас она не могла справиться с собой. Девушка безумно хотела изучить эту комнату, узнать все тайны, которые она скрывала. Присутствие графа было почти осязаемо — ей казалось, что она ощущает его.

Миранда открыла бельевой шкаф и вдохнула аромат, исходивший от его одежды, аккуратно повешенной между мешочками с сухими травами, пахнувшими сладко и нежно. Рубашки и другое белье были сложены в глубокие выдвижные ящики шкафа. Она встала на колени, чтобы дотронуться до его сапог и башмаков, уложенных парами и поблескивавших кожей и нежным, красиво вышитым шелком. Они были сшиты на заказ и повторяли форму его ноги.

Миранда рассматривала ряды флаконов и флакончиков, горшочков и пузырьков, вынимала из них пробки и вдыхала аромат духов, окунала кончики пальцев в мази и ароматные масла, зная, как драгоценна каждая капля, и все-таки не могла противостоять искушению потрогать и понюхать их.

Часы пробили два, и она очнулась. Сердце ее бешено забилось, и она бросилась к двери. Чип следовал за ней по пятам. Она с такой поспешностью ворвалась в свою спальню, будто сам Люцифер и все падшие ангелы преследовали ее.

Прикрыв дверь, Миранда прислонилась к ней, прижимая руку ко рту и стараясь успокоиться и выровнять дыхание. Непонятная блажь, толкнувшая ее на этот безумный поступок, теперь прошла, и девушка почувствовала себя просто отвратительно. Ее мучила вина. Она не понимала, что с ней. Ей казалось, что кожа ее горит, а кровь будто превратилась в жидкий огонь и мчится по венам с немыслимой скоростью.

— Я не могу здесь оставаться, — сказала она вслух, а Чип прыгнул на подоконник и смотрел на нее, склонив набок головку, и в его блестящих глазах Миранда читала невысказанный вопрос. — Да, — ответила Миранда, — мне надо переодеться. Я не смогу спуститься по плющу в таком платье.

Глава 14

Лорд Харкорт сидел чуть раскачиваясь на табуретке. Он выпустил колечко дыма высоко к почерневшим, закопченным стропилам потолка и, прищурившись, смотрел на кружку эля.

Он много выпил, но алкоголь, похоже, не оказал на него никакого действия.

— Твоя очередь бросать кости, Гарет. — Брайен подался вперед, щуря глаза, чтобы сквозь дым разглядеть цифры на костях, брошенных на перевернутый бочонок из-под эля, который служил им столом.

Гарет сделал большой глоток и сгреб кости. Некоторое время он держал их в ладони, потом рассчитанно ленивым движением метнул через стол.

— Ха! Сегодня тебе дьявольски везет, мой друг. — Брайен резко повернулся на своей табуретке. — Эй, парень! Принеси-ка еще кувшин эля!

Гарет прекратил раскачиваться.

— Все, ребята, больше я пить не буду, и играть мне больше сегодня не хочется. У меня есть предчувствие, что скоро счастье мне изменит.

— Эй, Харкорт, ты же не покинешь нас, пока мы не отыгрались? Не может быть, что ты не оставишь нам надежды! — закричал лорд Лестер. — Очень не по-джентльменски уходить с выигрышем.

Гарет только улыбнулся.

— Я готов ответить на вызов любому джентльмену, обвиняющему меня в недостойном поведении, Лестер. Но, право же, мне хочется поскорее лечь в постель.

Он сгреб сверкающую кучку гиней и опустил их в кожаный мешочек на поясе.

— А, ты рвешься назад, в объятия своей сестрицы! — расхохотался Брайен, отпивая добрый глоток из своей кружки. — Ты дал своей сестре слишком много воли, мой мальчик, — продолжал он журить Гарета, не забывая, впрочем, о выпивке. — Так же было и с Шарлоттой.

Гарет побледнел, щека у него дернулась. Он ничего не ответил. Несколько секунд Брайен смотрел на него, по-прежнему ухмыляясь, потом, осознав, что сказал, покраснел до корней волос. Он с отчаянием бросал взгляды на своих товарищей и собутыльников, но все они, включая и Кипа, хранили каменное молчание. Они смотрели куда-то в сторону и старались не встречаться с ним взглядом.

— Прошу прощения, Гарет, если я позволил себе что-то лишнее, — пробормотал Брайен.

Гарет встал и вышел из низкой комнатушки таверны.

— Но ведь это правда, — сказал Брайен, обращаясь к собутыльникам, как бы оправдываясь и защищаясь.

— Да, — ответил Кип мрачно, — но думаешь, Гарет сам этого не знает?

— Сегодня он показался мне не таким меланхоличным, как всегда, — заметил Лестер, собирая кости. — Пока тебя не дернуло высказаться, Росситер.

Брайен промямлил что-то и протянул свою кружку слуге, чтобы тот снова ее наполнил.

— Этот брак герцога Руасси и леди Мод значит для него очень много, — заметил Кип. — Хотя все зависит от того, как на это посмотреть. Однако не думаю, что возникнут сложности.

— Право же, нет, — пробормотал Уорвик. — Эта девица — просто лакомый кусочек. Я-то думал, она больная, чуть ли не умирающая, а она показалась мне совсем здоровой.

— Да, вполне здоровой, — откликнулся Кип, чертя пальцем в лужице эля, расплескавшегося на столе. — Будто она и дня в своей жизни не болела.

— Этот брак с Руасси опять принесет семье власть и при английском, и при французском дворах.

— Да, судя по всему, Елизавета сегодня слушала его весьма благосклонно, — пробормотал Кип будто про себя.

— Уж она постаралась выдоить из него все о том, что происходит за границей.

— Я много размышлял, почему Гарет так долго оставался праздным после того, как он был в силе, при власти, после того, как он привык пользоваться таким влиянием, — задумчиво заметил лорд Лестер.

— Да, все это много значило для него, — согласился Брай-ен. — Прежде…

Ему не было нужды заканчивать фразу. Кип заметил лукаво:

— Есть надежда, что брак с Мэри Эбернети не будет бесплодным.

— Да. уж она-то не принесет ему никаких неприятностей, — хмыкнул Уорвик. — Она чиста, как свежевыпавший снег, и обладает таким же чувством долга, как монахиня.

— Она должна постараться родить наследников, если не хочет, чтобы его сестра ее со свету сжила.

— Но у сестры нет потомства. Леди Имоджин не проявля: ет желания рожать детей. Сомневаюсь, что Дюфор способен позаботиться о продолжении рода, — ухмыльнулся Брайен.

— Хочешь сказать, он не в силах заставить себя совокупиться с ней и дать ей дитя? — спросил Лестер с непристойным хихиканьем.

— Возможно, он не способен ни па то, ни на другое, — сказал Брайен, снова бросая кости. — Что с тобой, Кип? Парень, да ты уснул над своей чашей!

— Прошу прошения, я немного задремал, — ответил Кип, но его острые, проницательные глаза не казались сонными, словно он мысленно решал какую-то загадку.

Гарет направился к реке, всматриваясь в темноту и держа шпагу наготове. В эти часы на улицах было опасно. Но пока что он слышал только звук собственных шагов. При виде неровно освещенной набережной и пристани Ламбета он ускорил шаги и вышел из грязного переулка на улицу, освещенную фонарем, подвешенным на носу барки перевозчика.

Гарет ступил на борт и, садясь на скамью, плотнее запахнул плащ.

— В имение Харкортов, за пристанью Стрэнда, — скомандовал он.

— Да, милорд. — Перевозчик взялся за весла, и барка скоро оказалась на середине реки. Было около четырех часов утра, и вода была черна, как деготь, а небо над ней еще чернее. Маленькое суденышко внезапно вильнуло, и откуда-то из темноты до Гарета донеслось хоть и приглушенное, но столь явственное проклятие, будто его произнесли совсем рядом.

— Чума и оспа на тебя! — выругался перевозчик, чудом избежав столкновения с плотом, с которого двое мужчин ловили угрей. — Почему на вашем плоту нет фонаря?

Единственным ответом, который он услышал, было:

— Чтоб Господь послал на тебя проказу!

Гарет кутался в свой плащ и ежился, мечтая согреться и жалея о том, что не оделся потеплее. Но он не рассчитывал сегодня так задержаться. Потом он стал думать о словах Брайена.

Брайен не сказал ничего, кроме правды, но сам он вряд ли понял, как близок к истине. Откуда Брайену было распознать в Имоджин похожую на одержимость любовь к брату, сродни той, которую сам Гарет питал к Шарлотте? Каждая минута в жизни Имоджин была посвящена заботам о брате. Она жила ради него и для него. И поскольку он сам знал власть и силу такой всепоглощающей любви, он не мог ее отвергнуть, как была отвергнута его собственная любовь.

Его мрачные раздумья были прерваны, когда барка перевозчика ударилась с глухим стуком в причал. Он легко спрыгнул на берег, бросил перевозчику шиллинг и направился к калитке. Привратник, зевая во весь рот, одной рукой снимал шляпу, а другой пытался выкрутить фитиль своего фонаря.

— Прошу прощения, милорд. Должно быть, задремал, — бормотал он.

Гарет только хмыкнул и взял у него фонарь.

— Я сам доберусь до дома, — сказал он.

Теперь уже небо на востоке посветлело. Фонари, расположенные вдоль дорожки, ведущей к дому, почти догорели, а один или два и вовсе погасли.

Зоркие глаза Гарета уловили мелькнувшее на дорожке впереди оранжевое пятно — Миранда, как обычно босоногая, бежала ему навстречу. Рядом с ней прыгал верный Чип.

— Милорд?

Гарет нахмурился, пытаясь освободиться от мрачных воспоминаний, окутавших его, как облако.

— Что ты здесь делаешь, Миранда?

Лицо ее казалось бледным пятном в темноте, а глаза черными.

— Не могла уснуть. Мне было так одиноко в этой неуютной спальне. Я чувствовала себя такой несчастной и жалкой! Не могу поверить, что я просто взяла и сняла туфли! И это в дополнение ко всему остальному! Леди Мэри так на меня смотрела! И вы не сказали ни слова… Поэтому я решила, что выйду и дождусь вас здесь.

Она улыбалась ему чуть неуверенно. Внезапно под порывом ветра с реки смоляной факел вспыхнул ярче и осветил их лица. Улыбка Миранды исчезла.

— О, что с вами? — спросила она, инстинктивно потянувшись рукой к его лицу, будто прикосновение ее пальчика могло стереть горькую складку у его рта и боль в глазах. — Что случилось? Неужели вернулся тот кошмар?

Он смотрел сверху вниз в ее озабоченное и встревоженное личико, в огромные синие глаза, полные тревоги за него и смотревшие так прямо и открыто.

Что могла она знать о черных цепких щупальцах одержимости? О пламени, горевшем жарче, чем огни преисподней, и о стыде, приходившем на смену постыдной страсти? Что ей было известно о власти желания, о безумной потребности в другом человеке, об отчаянном томлении? Желание забыться, очиститься от тягостных кошмаров в общении с этой простой, не запятнанной грехом душой охватило его с непреодолимой силой.

Руки его потянулись к ней, чтобы обхватить ее тонкую талию. Ее пальчик все еще был прижат к его губам. В глазах девушки он видел серьезную озабоченность, сменившуюся мгновенным изумлением, в свою очередь, уступившим Место чистой страсти. Она убрала палец от его рта, протянула к нему обе руки и жадно подставила губы его поцелую.

Фонарь над их головами шипел, и его иссякающее пламя трепетало, а фитиль наконец погас. Сад погрузился в темноту, облака закрыли луну, влажный ночной воздух был полон аромата роз и левкоев. И теперь, в темноте, Гарету показалось, что Миранда источает соблазн и тайну. Под простым оранжевым одеянием угадывалось стройное тело, которое он держал в объятиях; маленькая головка прижалась к его щеке. Когда она прижалась ртом к его губам, он ощутил восторг и томление, пронзившие все его тело.

У ее губ был свежий и сладкий вкус, как у только что испеченного хлеба. Они были теплыми, податливыми и жадными, но он сразу понял, что она неопытна. Поцелуи ее были поцелуями девственницы, ни разу в жизни еще не целовавшей мужчину, и, несмотря на бешеное желание, его затопила огромная нежность к ней. И пальцы его, уже расшнуровывавшие ее корсаж, были нежны, хотя и дрожали от желания прикоснуться к ее груди.

Груди у нее были маленькие, но совершенной формы и легли в его ладони, будто и были созданы для него. Ее губы становились все требовательнее, и, лаская восхитительные округлости ее грудей, проводя пальцами по соскам, внезапно проснувшимся к жизни и приподнявшимся, как бутоны, он услышал ее слабый стон.

Подняв голову, Гарет смотрел на бледный овал ее лица. Голова ее была запрокинута, и он видел стройную обнаженную шею. Он поцеловал впадинку у основания шеи, нежную ямочку, в которой отчаянно билась жилка, и губы его медленно спустились ниже от шеи к правой груди. Он принялся ласкать и дразнить языком маленький отвердевший сосок. А когда этот бутон оказался между его губами, он слегка прикусил его. Миранда застонала, но так тихо, будто боялась нарушить безмолвие ночи. Его губы коснулись ее левой груди, а ладонью он прикрыл правую.

В ароматной тени сада их ласки казались нереальными, будто все происходило во сне, будто они оба подчинялись какой-то странной магии. Они не произносили ни слова, и в эту минуту слова им были не нужны. Миранда в своем безыскусном нетерпении сбросила одежду, и она упала у ног девушки. Под платьем на ней ничего не было.

Руки Гарета блуждали по стройному телу девушки, и он упивался нежностью, прохладой и трепетом ее кожи под его ищущими пальцами. Он чувствовал ее нерешительность и робость, как и силу нарастающего в ней

возбуждения. Его собственное желание росло с каждым прикосновением к ее телу. Ее руки скользнули ему за спину, проникли под камзол и рубашку, гладили его кожу. В неловких ласках была та же пленительная нерешительность, что и в поцелуях, но с каждым прикосновением она становилась все увереннее.

Он ощущал под пальцами ее грудь и чувствовал, как бешено бьется ее сердце. Обнимая ее за талию, он встал на колени, наклонил голову и приник к ее юному телу. Миранда затрепетала. Его язык ласкающими движениями коснулся ее пупка — и он почувствовал, что все ее тело повлажнело, будто от росы. Его руки притянули ее ближе к себе, в то время как язык ласкал ее.

Ее тело пахло божественно, как ваниль и сливки. Ее ноги раздвигались, по мере того как он продолжал целовать ее, а пальцы его спускались все ниже и ниже и теперь скользнули между бедер, открывая тайны ее тела. Он бережно и нежно познавал Миранду, и потаенные складки ее плоти сопротивлялись этому вторжению. Когда же ее плоть подалась и раскрылась для его ласк, по телу ее снова пробежал трепет.

Руки ее ласкали и гладили его голову, неосознанно она пропускала густые пряди его волос сквозь пальцы, а в теле ее все нарастало непонятное томление, и она не могла остановиться и не могла больше выносить эту пытку ожидания, рвавшую ее тело па части. Вдруг ей показалось, что сейчас она взорвется, — она не могла больше ни дышать, ни говорить, потому что непонятные ей ощущения зарождались где-то в самой сердцевине ее существа и наполняли каждую клеточку ее тела, а потом медленно, очень медленно это наваждение начато проходить.

С минуту Гарет еще держал ее в объятиях. Его собственное дыхание было неровным и прерывистым, и его желание обладать ею стало мощным и всепоглощающим. Он не мог справиться и не желал справляться со своей страстью. Он потянул Миранду вниз, на траву, и она охотно подчинилась, смутно ощущая, что еще не все кончено, что должно произойти что-то еще.

Она склонилась над ним и расстегнула его камзол, расшнуровала рубашку. Ее неопытные ласки были нежными и сладостными, ее пальчик коснулся его груди, провел по его шее, по плечу, по уху, погладил волосы. Ее движения были легкими, воздушными — она не знала, как ласкать мужчину, чтобы доставить ему наслаждение, и в этой нерешительности Гарет находил особое очарование и прелесть, потому что ощущал в этих ее беглых ласках зарождающееся желание. Он узнавал его в трепете ее влажной кожи, когда она прикасалась к нему, читал во влажном блеске глаз, в ее приоткрытых в ожидании губах.

Он взял ее за руки и притянул их к своим облегающим штанам, и она расшнуровала их и высвободила его отвердевшее естество. Она прикоснулась и к нему самыми кончиками пальцев, тем же легким, нерешительным, беглым движением.

Гарет, улыбаясь, потянул ее и заставил лечь рядом с собой. Он снова раздвинул ее бедра, и снова по телу ее прошел уже знакомый ему трепет, и, когда его рука легла на нежный пушистый бугорок ее женственности, она рванулась к нему, подгоняемая неведомой ей силой. Тело ее было влажным, пульсировавшим желанием, готовым раскрыться ему навстречу. Его палец скользнул между ее бедер, и он почувствовал, как тело ее напряглось. Какая она маленькая, крепкая, тугая, думал он, целуя шелковистую кожу на внутренней стороне ее бедер. Его руки скользнули под ее спину, охватив ее ягодицы, и он восторженно улыбнулся, потому что они легли в его ладони, как прежде ее груди, будто и были созданы для этого.

В темноте он приподнялся над ней, поднимая и ее. и его плоть скользнула в ее тело. Она судорожно вздохнула, но не вскрикнула. Она была такой маленькой и тугой, что он боялся причинить ей боль, но в теле ее бродили вызванные им к жизни соки, и потому она без труда раскрылась для него. Он проникал в нее все глубже, крепко прижимая к себе, и, когда его плоть задвигалась внутри ее, он почувствовал отклик ее тела. будто своего собственного.

Теперь она приноровилась к его движениям, уловила их ритм. Они становились все яростнее по мере того, как он все глубже погружался в ее тугую шелковистую плоть. Он слышал тяжелое дыхание и легкие вскрики Миранды. Она напоминала ему какое-то дикое лесное существо, испуганное неожиданным вторжением.

Ему хотелось смеяться от удивившей его самого чистой радости, от этой встречи со счастьем, и, когда его семя изверглось в ее тело, смех его уже звенел в тишине и темноте ночи, и он продолжал прижимать ее к себе, пальцы его не выпускали ее оцепеневшего в его объятиях тела, и он ощущал плотно прижатый к нему влажный живот Миранды, будто они слились воедино.

Он не выпускал ее из объятий и продолжал прижимать к себе, пока по ее телу пробегали судороги наслаждения и он ощущал ее пульсирующую плоть. Все ее тело трепетало и в конце концов ее легкие вскрики и всхлипывания переросли в настоящие захлебывающиеся рыдания. И только когда она, совсем обмякшая и обессиленная, замерла в его объятиях, Гарет осторожно опустил ее на влажную траву и закрыл глаза, и его самого омыла волна сладостной и непреодолимой усталости.

Миранда лежала неподвижно. Ей казалось, что ее бедра и живот невесомы, и в то же время они были невероятно тяжелыми, а между ног она ощущала горячую влагу и легкое покалывание, напоминавшее о только что пережитом наслаждении. Она подумала, что граф уснул. Его дыхание стало глубоким, он казался расслабленным и отяжелевшим от усталости. Она посмотрела на небо и некоторое время разглядывала облака, постепенно редевшие и теперь уже пропускавшие серебристый рассеянный свет луны. В тишине она различала, как плещется вода о ступеньки пристани за стеной. Все остальное было погружено в безмолвие. В это время барки и лодки перевозчиков уже не сновали по реке, а обитатели огромного темного дома, чуть видного в сумеречном свете, спали в своих постелях.

Казалось, что не спали только они двое во всем Лондоне и что весь мир принадлежит только им двоим — им принадлежали расплывчатый свет луны, проносившиеся по небу облака и влажная трава, на которой они лежали, и сладостное благоухание лаврового куста над ними.

Потом Миранда услышала Чипа. Он бормотал что-то в темноте, и ей показалось, что он испуган. Миранда повернулась на бок и, опираясь на локоть, негромко окликнула его.

Он нерешительно приблизился, взгляд его был прикован к графу, неподвижно лежавшему рядом с Мирандой.

— Все хорошо, — прошептала она, протягивая ему руку. — Ничего дурного не случилось.

Гарет мгновенно очнулся. Он сел и на секунду закрыл глаза, потому что осознание случившегося потрясло его, как удар. Как это могло произойти? Как он это допустил?

Миранда робко дотронулась до его плеча:

— Милорд?

Он медленно повернулся к ней. Она улыбалась — нежно и трогательно.

— Боже мой, что я наделал!.. — пробормотал Гарет.

Миранда потянулась к своему брошенному на землю оранжевому одеянию. Она поняла столь же ясно, как если бы он произнес это вслух, что ей надо уйти, оставить его одного. И по правде говоря, она готова была это сделать без сожаления. То, что между ними произошло, было столь ново для нее, что она должна была сама разобраться в себе. Ей казалось, что вся ее жизнь теперь изменится. Все, во что она до сих пор верила, было брошено в тигель, а чему предстояло выйти из него, она не имела ни малейшего представления. Она натянула платье через голову, но руки ее так сильно дрожали, что она не могла зашнуровать корсаж. Все равно никто не мог увидеть, в каком беспорядке ее туалет. И незашнурованный корсаж не смог ей помешать вскарабкаться по плющу к себе в спальню. Почему-то ей не пришло в голову, что она могла бы войти в дом через боковую дверь, оставленную открытой для Гарета.

Девушка оглянулась на графа. Он поднялся на ноги и теперь стоял, откинув назад голову и глядя на небо. Его рубашка и камзол все еще были расстегнуты, но он успел зашнуровать штаны, когда она одевалась. Он не пошевелился, пока она быстро удалялась по дорожке. Чип, теперь умолкший, прыгал рядом с ней.

Гарет провел руками по волосам, сжал виски. Что он натворил! И главное, что им теперь делать?

Генрих, король Французский и Наваррский, стоял на носу корабля, входившего в устье Райской гавани. Судно вскоре оказалось в тихих и спокойных водах. По обе стороны гавани тянулись песчаные отмели, а над ними возвышались белые утесы. Серые громады укрепленного замка выделялись на фоне ярко-синего неба, и отсюда король даже мог различить овец, пасущихся на зеленых вершинах утесов.

Город Дувр угнездился у подножия утесов, и там вовсю кипела жизнь. Дуврская гавань, состоявшая из трех бухт, была запружена кораблями, военными и торговыми, и его собственное судно оказалось в длинной череде кораблей, собиравшихся бросить якорь.

— Вы заявите о себе констеблю замка, сир?

— Придержи язык, Магрэ. — Генрих говорил тихо, не разжимая губ и в то же время непринужденно потягиваясь и оправляя простую кожаную безрукавку на широкой груди. Сделал он это молниеносно — одним движением.

Граф покраснел, но предпочел не извиняться за свой промах. Он знал, что никогда больше не повторит подобной ошибки.

— Послать в замок курьера, ваша светлость?

Генрих поскреб подбородок, наблюдая кипящую жизнь порта. Весьма обычная картина для деловитого и работящего народа Елизаветы, подумал он с завистью. В то время как его собственное королевство никак не могло вырваться из водоворота междуусобных войн и постоянного безденежья, англичане неутомимо обустраивали страну, оснащали флот, строили корабли, расширяли границы империи. Одного беглого взгляда на гавань было достаточно даже для самого неискушенного человека, чтобы понять, на этом острове зародилась и выросла нация кораблестроителей и моряков.

— Пожалуй, следует послать, — неохотно ответил Генрих своему спутнику. Генрих никогда не любил торжественные приемы и почести, тем более теперь, после долгих месяцев боев. Он чувствовал себя не вполне готовым к светской жизни. — Хотя я предпочел бы въехать в Лондон скромно. Но Руасси здесь ожидают, ему хотят оказать достойный прием.

— Это так, милорд. — Магрэ отмахнулся от чайки, усевшейся на перила у самой его руки. — Деловой народ, эти англичане, — заметил он, как бы отвечая на не высказанную вслух мысль короля.

— Угу. — Генрих устремил взгляд на берег. Несмотря на солнце, ветер был прохладным, в его дуновении уже ощущалось приближение осени. Конечно, Руасси справится с осадой отлично, но Генрих не любил передоверять свои дела другим. Он должен быть уверен, что вернется во Францию до того, как. погода изменится и морские путешествия станут невозможными. У него не было времени на то, чтобы улещивать эту леди Мод и ухаживать за ней, как положено.

Вытащив миниатюру из кармана камзола, он внимательно рассматривал ее — впервые после того, как принял решение. Советники сочли его тогда слишком скоропалительным и импульсивным. Ведь они не знали, что их король ожидал такого случая уже много месяцев.

С миниатюры на него смотрело бледное серьезное лицо, в котором самым прекрасным были лазурно-синие глаза. Чуть выступающая нижняя губа выдавала чувственность. Гладко причесанные темные волосы отливали золотом. У нее было безупречное протестантское происхождение. В изменившихся обстоятельствах она была бы достойной заменой Маргариты де Валуа. И более того. Он провел по портрету Мод д'Альбар загрубевшим пальцем. Будет приятно для разнообразия жениться на девственнице. Маргарита вела бурную жизнь задолго до их свадьбы. Ходили слухи, что она не брезговала и собственными братьями. Впрочем, Генриха это не особенно заботило. Это был брак, обычный для людей их происхождения, не по любви, а в силу государственной необходимости — политический союз. Но он не оправдал ожиданий и принес Генриху одни только унижения.

Он надеялся объединить протестантов и католиков своей женитьбой на Маргарите. Но короля предали и обрекли его людей на гибель. Теперь об объединении и думать нечего. Он даст католической Франции королеву-гугенотку, мать которой была убита во время страшной бойни в ночь Святого Варфоломея. И тогда круг замкнется, и цена будет заплачена сполна.

Он сжал обветренные губы так, что они побелели, и ястребиный нос Генриха заострился. Он ничего не простил, и этим людям предстояло об этом узнать, когда он возложит на голову корону Франции, а в колыбель положит младенца-сына.

Генрих спрятал миниатюру в карман камзола и ушел с носа судна, где моряки уже засуетились, свертывая паруса на фок-мачте. Наконец судно стало на якорь вблизи гавани. Слуги поспешили вынести сундуки. Человек ранга герцога Руасси не мог предстать при дворе королевы Елизаветы без соответствующего гардероба, хотя, бросив сейчас взгляд на того, кто должен был стать герцогом Руасси, никто бы не подумал, что он располагает подобной одеждой. Генрих все еще был в том самом одеянии, в котором вел осаду Парижа и которое носил в своем лагере. На нем были безрукавка из бычьей кожи, штаны в обтяжку до колен и сапоги до бедер. Голова его оставалась непокрытой. Шпага у него была простая, без украшений, как и кинжал. Это было оружие солдата, и сталь местами была выщерблена, но края настолько остро отточены, что сквозь них, казалось, можно было смотреть на солнце.

Генриха гораздо больше, чем его личное имущество, волновали лошади, которых как раз в этот момент выводили из-под тента на корму. Его личного боевого коня вел грум, специально приставленный к животному.

— Он хорошо перенес путешествие по морю?

— Да, ваше… милорд, — ответил грум кланяясь.

Генрих потрепал Валуара по холке, и конь радостно заржал, уткнувшись мордой ему в плечо.

— Он всегда хорошо переносил путешествия.

— Будете высаживаться, ваша светлость? — Капитан шлюпа, англичанин, уже направлялся к своему благородному пассажиру через палубу. Он был бывалым, обветренным всеми ветрами моряком, обычно мало знавшимся с французами, тем более с французскими дворянами, но на сей раз он счел своего пассажира приятным спутником, простым в обращении и на диво хорошо знакомым с морским делом, а также весьма веселым собутыльником. Ему было жаль с ним расставаться. — Уже готова лодка, чтобы отвезти вас на берег, сэр. И скоро будут подготовлены плоты, на которых мы доставим лошадей.

— Примите мою благодарность, капитал Холл. — Генрих протянул ему руку. — Это было на редкость приятное путешествие.

— Чему способствовали добрый ветер и милосердная погода, — бодро ответил капитан, пожимая руку. — Для меня было большим удовольствием послужить вам. Когда вы будете возвращаться во Францию, надеюсь отвезти вас обратно.

— Если через две недели ваш корабль все еще будет в гавани, я буду счастлив совершить обратное путешествие с вами. — Генрих натянул толстые кожаные перчатки, доходившие до локтей.

Капитан поклонился и отошел к поручням, чтобы проследить, как его высокородный пассажир спустится вниз по раскачивающейся веревочной лестнице в лодку. Герцог и его дворяне сделали это с живостью и легкостью опытных моряков или, уж во всяком случае, закаленных солдат, и гребцы дружно взялись за весла. Скоро они оказались на достаточном расстоянии от шлюпа и двинулись по узкому проливу во внутреннюю бухту.

— Лучше нам тотчас же отправить гонца в замок, Магрэ, — сказал Генрих, ступая на берег. — Мы будем ждать его возвращения в «Черном якоре». — Он указал на здание постоялого двора на пирсе.

В мрачной на вид общей комнате постоялого двора король Франции весело махнул хозяину и указал на бочонок с элем:

— Наполни наши кружки, хозяин. Я удачно пересек канал и в ознаменование благополучного исхода моего морского путешествия хочу угостить своих спутников и всех твоих гостей.

Раздался рев одобрения. Компания, собравшаяся в таверне, была в восторге, и через несколько минут Генрих оказался в центре внимания веселых горожан.

Магрэ смиренно наблюдал эту сцену. Он привык, что его суверен охотно пил в компании своих солдат так же беззаботно, как сегодня. Монарх был подозрителен до такой степени, что порой это походило на одержимость, однако никто не мог бы догадаться об этом, глядя на него теперь, веселого и довольного, в шумной компании выпивох. Они уже считали его своим лучшим другом. Генрих доверял простым людям, а в коварстве подозревал только своих пэров, и — да будет милостив к нам Господь! — он был совершенно прав.

Констебль Дуврского замка выехал лично встретить герцога Руасси и его приближенных. Он окаменел, увидев своего благородного гостя, запросто бражничающего в дешевой гостинице в компании рыбаков и бродяг. Однако в облике гостя и его манерах было нечто такое, что удержало констебля от лишних высказываний.

Он сопроводил своих гостей в замок и тотчас же отправил в Лондон курьера с изъявлениями почтения герцога ее величеству и с просьбой принять его при дворе. Второе письмо было отправлено графу Харкорту с сообщением о прибытии герцога и с подспудно выраженной надеждой на то, что ему будет предложено остановиться под кровом Харкортов.

Глава 15

На следующее утро Миранда увидела Робби. Она прогуливалась по длинной галерее. Мысли ее путались. Смущенная и взбудораженная вчерашним, полная возбуждения и ощущения свершившегося чуда, она не могла оставаться в комнате. Ей ужасно хотелось увидеть Гарета, и в то же время она намеренно избегала его. Девушка и сама не знала, боится встречи с ним или хочет подольше сохранить чудесное ощущение обретенного счастья. Миранда знала, что с ней, — она полюбила. Конечно, ей и до этого было знакомо это чувство. Она любила свою семью. Но это было совсем другое. В нем не было ничего от долга, обязательств, благодарности. Это было что-то совсем новое для нее, оно пронизывало ее всю, окружало, как золотистый ореол. И Миранда знала, что теперь ее жизнь никогда не будет прежней.

Миранда бродила по галерее, а Чип наблюдал за ней издали с каминной полки, всем своим видом выражая смущение и неодобрение. Утром Миранда даже не зашла в спальню Мод. Она лелеяла свою вновь обретенную тайну, свое удивительное чувство, опасаясь, что, как только мир узнает о нем, оно исчезнет, и потому ей хотелось сохранить его в тайне.

В галерее было тепло и влажно. День был пасмурным, но душным — собиралась гроза. Миранда отерла бисеринки пота и подошла к одному из продолговатых окон, выходивших во двор, чтобы открыть его.

И тогда увидела маленькую фигурку, стоявшую по ту сторону узкой улицы, проходившей мимо ворот Харкортов. Сердце ее подпрыгнуло. Робби! Как он здесь появился? Ведь труппа сейчас должна была благополучно пребывать во Франции. Вгляделась повнимательнее и вскрикнула от радости. Да, это точно Робби! Значит, ее семья не уехала во Францию. Они все сейчас в Лондоне.

Она сбежала вниз с галереи, придерживая длинные юбки. Чип прыгал рядом.

Имоджин появилась из гостиной, как раз когда Миранда спешила через холл к входной двери.

— Куда ты собралась, девушка? Ты не можешь выходить из дома одна.

Миранда едва ли услышала ее слова и, уж во всяком случае, не обратила на них ни малейшего внимания. С минуту она сражалась с огромными, тяжелыми двойными дверьми, потом широко распахнула их и вприпрыжку пустилась по ступенькам во двор. Она молниеносно пронеслась через двор к воротам, крикнув на бегу привратнику:

— Отопри для меня калитку!

Привратник уставился на леди Мод. Несмотря на коротко подстриженные волосы, он не усомнился в том, что видит именно ее. То, что леди сопровождала ручная обезьянка, тоже его не смутило. Тем более что голос у нее был властный, а движения уверенные. Поэтому он поспешил отворить калитку. С изумлением он наблюдал, как она перебежала через улицу, лавируя между повозками, избегая столкновения с разносчиками и их тележками. Потом он потерял ее из виду. И не видел ее встречи с Робби.

Робби поднял глаза и робко смотрел на восхитительную даму, в которой он и узнавал и не узнавал Миранду. Она порывисто заключила его в объятия, не обращая внимания на то, что руки у него были грязные, а не менее грязные босые ноги зарылись в складках ее богато вышитых юбок.

— Робби!.. Робби… — Миранда, смеясь, целовала его. — Откуда ты взялся?

— Мы пришли сюда за тобой, — сказал ребенок, когда наконец оправился от потрясения и обрел дар речи. — Там, в Дувре, нам сказали, что какой-то лорд увез тебя в этот, как его… Лондон. И мы отправились тебя искать.

— Все здесь?

— Да, у нас жилье, комнатушка над мастерской сапожника, на Лутгейте. Ой! Чип!

Он пытался наклониться и погладить Чипа, а когда Миранда наконец выпустила его из объятий и опустила на землю, принялся обнимать обезьянку. Чип возбужденно болтал, в полном восторге от встречи с другом, и обвивал шею мальчика своими тощими лапками.

— О! Я должна пойти повидаться с ними. Мне надо столько всего вам рассказать.

Миранда оглядывала Робби, пока он обнимался с Чипом и что-то шептал ему на ухо. Только теперь она увидела, что личико его еще больше побледнело и исхудало, глаза запали и выглядели совсем больными.

— За тобой это время никто не присматривал. Робби?

— Люк присматривал.

Миранда понимающе кивнула. Люк готов был стараться изо всех сил, но в этом случае его сил было явно недостаточно.

— Идем, — сказала она, вновь беря мальчика на руки. — Пойдем в дом. тебе надо поесть.

— Там внутри? — пискнул Робби. Глаза его округлились. — Но ведь это дом лорда! Мы не можем туда войти, Миранда.

— Я только что вышла оттуда, — со смехом сказала Миранда. — Поэтому не вижу причины, почему бы нам не вернуться туда вдвоем.

— Меня там поймают и повесят! — захныкал Робби.

— Да кто это сделает?

— Лорд Харкорт. Так говорит Джебидайя.

— Ну конечно! Джебидайя с его мрачными пророчествами! Что он понимает?

Она бросилась обратно, ловко увертываясь от телег и разгневанных уличных торговцев. Чип скакал впереди.

Челюсть привратника отвисла, когда он снова отворил калитку и впустил Миранду. Она поспешила к дому. Робби от страха закрыл глаза.

— Это публичный дом, Миранда?

— Что? — Она даже остановилась от удивления. — Не мели чепухи, Робби.

— Мама Гертруда сказала, что он не похож на публичный дом, — продолжал малыш. — Но Джебидайя…

— Ой, нашел кого слушать!

Миранда вошла в холл и столкнулась прямо с Имоджин, все еще стоявшей у двери гостиной и гадающей, куда умчалась Миранда.

— Боже милосердный! Кого ты сюда притащила?

Она в ужасе всплеснула руками. Робби заплакал и что есть сил вцепился в Миранду.

Но прежде чем Миранда успела ответить, на лестнице показался Гарет.

— Что, черт возьми… — начал он.

— О, милорд, посмотрите, кого я нашла. Это Робби. — Миранда заторопилась ему навстречу. — Здесь, в Лондоне, моя семья. Они не поехали во Францию, они не бросили меня! Они отправились меня искать и вот теперь оказались в Лондоне.

Глаза ее сияли, и нетрудно было понять, что сейчас она поглощена только этой столь важной для нее новостью. Потом она неожиданно вспомнила о том, что случилось ночью, стала серьезной — и вдруг улыбнулась ему с такой подкупающей искренностью и радостью, что это потрясло его до глубины души.

— Гарет, что происходит? — спросила Имоджин. — Что делает здесь этот грязный побирушка? Он испортит ее платье.

Миранда не обратила на сестру графа ни малейшего внимания.

— Я хочу познакомить его с Мод. Что, если я попрошу прислать для него завтрак, милорд? Он так исхудал, бедняжка.

— Конечно.

Что еще он мог ответить? Миранда взлетела вверх по лестнице. Ребенок, вцепившийся в нее, казалось, нисколько ей не мешал. Гарет глядел ей вслед, и сердце его разрывалось.

Столь тщательно продуманный план был теперь под угрозой полного провала. Собственно говоря, он уже почти провалился. Гарет не спал всю ночь и до утра ходил по саду, пытаясь вообразить, к чему приведет его поступок. Теперь графу казалось, что совершил он его в приступе внезапного помешательства. Он попался в ловушку, подстроенную собственным воображением, и теперь должен каким-то образом смягчить последствия своего безумия. Все было так просто. Так просто! Но в голове у него был полный сумбур, мысли путались, и он не мог придумать выхода из этой отчаянной ситуации.

А тут еще это! «Семья» Миранды вернулась в ее жизнь как раз тогда, когда ей так важно было почувствовать себя одной из д'Альбар, когда стало важно, чтобы она забыла свою прежнюю жизнь и окунулась в новую, которая должна была стать для нее единственно возможной. Но Гарет уже достаточно хорошо узнал Миранду, чтобы понимать: она не бросит своих друзей.

— Гарет! — Голос Имоджин был отчаянным. Она не могла понять выражения лица брата, но его вид вызывал у нее беспокойство. — Гарет, что происходит? Кто этот мальчик, которого она понесла наверх?

Гарет покачал головой, стараясь привести мысли в порядок.

— Это кто-то из бывших друзей Миранды. Предоставь все мне, Имоджин. Я разберусь.

Он направился в свою комнату, чтобы в тишине и покое отдохнуть и прийти в себя. Опустившись в кресло, он обхватил голову руками и застыл.

Он лишил невинности женщину, предназначенную в жены королю Генриху. Само по себе это не могло стать препятствием к браку монарха. Генрих был слишком сластолюбив и практичен, чтобы разгневаться или огорчиться оттого, что его жена окажется не девственницей. Ее мужу сразу станет ясно, что Миранда еще очень неопытна. Генрих простит ее и забудет об этом. А вдруг она понесла? А что, если?.. Гарет старался отделаться от этой ужасной мысли. Лучше об этом не думать.

Но куда больше его заботили собственные чувства. Он мог сколько угодно отрицать их, но в глубине души понимал, что эта ночь перевернула его жизнь. Его встреча с Мирандой в саду была чем-то удивительным и волшебным. Это было больше, чем физическое соитие. Это была любовь. Он понял это, когда, уходя, она посмотрела на него, понял, когда сегодня утром она улыбнулась ему, перед тем как взбежать вверх по лестнице с Робби на руках. Она не умела скрывать свои чувства, не смогла бы сделать это, даже если бы пыталась. И то, что он злоупотребил ее честностью и невинностью, было непростительно.

И все же… все же он не испытывал стыда. Когда он вспоминал о минутах радости, которую испытал с ней, его омывала волна еще большего счастья. Миранда дала ему нечто такое, на что он уже не надеялся. Она вернула ему любовь. Их физическое слияние было выражением более глубокого, почти мистического союза. И все его существо вибрировало от этих воспоминаний и требовало повторения.

Гарет оттолкнул свой стул и потянулся за бутылкой вина, стоявшей на низком буфете за его спиной. Он поднес бутылку к губам и отхлебнул изрядный глоток в надежде на то, что в голове у него прояснится. Ведь была еще и Мэри. Он предал Мэри, конечно, не самим плотским актом, который никогда не посчитал бы предательством, даже если бы они уже были женаты. Он предал ее тем, что допустил, чтобы между ним и Мирандой образовалась иная связь, что он нашел в ней что-то столь драгоценное, мимо чего не мог пройти.

И все же он должен был это сделать.

Гарет нахмурился, услышав стук в дверь. Он не хотел сейчас ни с кем разговаривать, однако крикнул стучавшему: «Войдите!» — и сделал над собой усилие, чтобы выглядеть как всегда. В комнату влетела Имоджин, буквально лопающаяся от возбуждения. Она размахивала пергаментом, свернутым в трубочку.

— Письмо, Гарет! На нем печать констебля Дуврского замка. Это может значить только одно — Генрих в Англии!

— Мы должны найти для него какую-нибудь одежду. Он просто в лохмотьях. — Мод суетилась возле Робби. — Берта, поищи что-нибудь для мальчика. В комнатах для слуг наверняка найдется какая-нибудь одежда, подходящая для него. Я им заплачу за нее.

Берта, громко фыркнув, вышла, но Мод не обратила на это ни малейшего внимания. Она села на скамью возле Робби и протянула ему маленький горшочек с серебряной ложкой.

— Попробуй, Робби, это джем. Он очень вкусный.

Робби только печально покачал головой — его маленький животик был набит так туго, что теперь походил на барабан.

— Больше не могу.

Он со всевозрастающим изумлением смотрел на прелестную даму, так необыкновенно похожую на Миранду.

Мод казалась разочарованной, но отложила ложку в сторону.

— Миранда, он может остаться у нас? Пожалуйста!

— Мне бы тоже хотелось, — с сомнением отвечала Миранда, — по крайней мере пока я здесь.

Она прикусила губу. До прошлой ночи пребывание в этом доме она считала кратким эпизодом в своей жизни, просто работой, за которую потом хорошо заплатят. Но теперь все изменилось. Теперь она не могла уйти. Гарет, должно быть, знал это так же хорошо, как и она. Или она ошибалась?

Внезапно перед ее внутренним взором возник образ леди Мэри Эбернети, совершенный во всех отношениях. Дамы, которая должна была стать женой графа Харкорта. Но ведь у мужчин, кроме жен, бывают любовницы. Она не могла стать его женой, но могла быть любовницей.

— Миранда… В чем дело, Миранда? Сегодня вы такая задумчивая.

— Прошлой ночью я мало спала, — сказала Миранда правду. — Это, наверное, из-за приема у королевы.

— Королевы! — Рот Робби широко раскрылся от изумления. — Ты видела королеву, Миранда?

— Ага, — улыбнулась Миранда. — Я не только ее видела — я говорила с ней!

Для Робби это было уже слишком. Он так и остался сидеть с открытым ртом и смотрел во все глаза на Миранду, на свою Миранду, пытаясь представить, как девушка, которую он знал всю свою жизнь, говорила с королевой.

— Ты наелся, Робби? Нам надо идти в город — повидать остальных. — Миранда подняла мальчика со скамейки. — Дорогу помнишь?

— Конечно.

— Как вы туда доберетесь? — спросила Мод.

— Пойдем пешком, конечно.

— Пешком!

— Да. А что в этом такого?

— Но в город вам нельзя идти пешком, — сказала Мод терпеливым тоном, каким обычно говорят с маленькими детьми.

Миранда нахмурилась. Да, в этой одежде и в самом деле будет неудобно. И конечно, леди Мод д'Альбар не могла бродить где попало, а особенно по Сити.

— Вы можете отправиться туда в паланкине, — добавила Мод. — Я обычно путешествую таким образом.

— А почему бы вам не отправиться вместе с нами? — внезапно спросила Миранда. — Я познакомлю вас со своей семьей.

— Что? С комедиантами? — Мод удивленно подняла брови.

— Они такие же, как вы, не хуже, — заявила Миранда, и в глазах ее появился опасный блеск.

— Да… но… — Мод покачала головой.

— Поедемте, — принялась увещевать Миранда. — Вы ведь не видели настоящего мира. Я покажу вам улицы и то, как живут люди. Мы сможем есть пироги и имбирные пряники прямо с лотков. Мама Гертруда просто умрет от изумления, увидев нас вместе. — В глазах ее заплясали веселые искры. — Вы показали мне ваш мир, Мод, а теперь я покажу вам свой.

Взгляд Мод метался, останавливаясь то на Миранде, то на Робби, смотревшем на нее с интересом и внимательно слушавшем их разговор. Однако он не вполне понимал, о чем речь. Собственно, он ничего не понимал, потому что его совсем разморило от тепла и ощущения сытости, столь необычного для него.

— Поехать? — пробормотала Мод, бросив виноватый взгляд на пустой стул Берты. Потом громко сказала, дивясь собственной отваге: — Хорошо. Я поеду. Но давайте соберемся поскорее, пока не вернулась Берта.

Она заторопилась к шкафу, достала оттуда плаш и набросила его на плечи.

— Выйдем через боковую дверь и велим приготовить нам паланкин. Тогда никто об этом не узнает.

— Думаю, нам надо кому-то сказать о нашей отлучке, — возразила Миранда. — Они испугаются, если вы исчезнете, не сказав ни слова. Берта с ума сойдет от беспокойства.

Этот довод показался Мод убедительным. Она торопливо нацарапала записку для своей кормилицы.

— Скорее, — заторопила она Миранду, — пока нас никто не остановил.

— Пойдем, Робби, — позвала Миранда. Она снова взяла мальчика на руки, свистнула Чипу,

бродившему среди тарелок, оставшихся от завтрака, в поисках лакомств. Обезьянка с возбужденным криком спрыгнула со стола и последовала за хозяйкой.

Лакеи искоса оглядывали спутников леди Мод. Но Мод умела приказывать, когда было нужно, прикрикнула на них, и они подчинились ее указаниям беспрекословно. Робби с трудом удерживался от смеха. Он был слишком возбужден, потому что впервые в жизни ехал в паланкине, точно в таком, какой видел накануне. Он раздвинул занавески паланкина и теперь разглядывал прохожих в щель. Чип тотчас же принялся передразнивать его. Лакеи, одетые в черно-желтые цвета Харкор-тов, наверное, никак не могли понять, почему их движение по улицам сопровождается хохотом и улюлюканьем толпы.

— Садись, Робби, — пригласила его Миранда, подавляя смех. Она потянула его за штаны и заставила сесть.

Они вошли в Сити через городские ворота, и Миранда, выглянув из паланкина, приказала лакеям, несшим его, остановиться и опустить паланкин.

— Вы можете подождать здесь, пока мы вернемся.

Лакей, возглавлявший процессию, бросил взгляд на леди Мод, когда она вышла из паланкина.

— Это приказ, миледи? — спросил он. — Да! — И Мод надменно кивнула.

Она изумленно осматривалась. Никогда в жизни не видела она столько людей. Для нее все было в новинку. На миг она запаниковала и чуть не бросилась обратно в паланкин, но, взглянув на невозмутимую Миранду, тоже успокоилась. Это было первое приключение в ее жизни. Возможно, оно окажется и последним. Поэтому Мод старалась получить как можно больше впечатлений.

— Идемте, — сказала Миранда, беря Мод под руку. — Со мной вы будете в безопасности.

Робби теперь ковылял рядом, безошибочно выбирая дорогу, и вел их по узким, вымощенным булыжником улочкам, тесным, как кроличьи садки.

Мод чувствовала себя очень неловко и удивлялась, насколько Миранда равнодушна к любопытным взглядам возчиков, разносчиков, сельского люда, направлявшегося на городские рынки с корзинами своих товаров на головах. Мод никогда не ходила по Сити пешком. До сих пор она появлялась здесь только в карете или на носилках. При этом герольды Харкортов бежали впереди, расчищая путь. Теперь же ей казалось, что толпы пешеходов засасывают ее. поглощают, влекут за собой, и она словно опьянела от красок, звуков и запахов.

Она оглядывала неровные камни мостовой, запачканные глиной и грязью, по которым ступали ее ножки в легких туфельках с тонкой подошвой. Она так редко ходила куда-либо пешком, даже в сад, что теперь ее ножки скоро устали и заболели. Вокруг нее босоногий народ уверенно шлепал по камням мостовой, и столь же твердо ступали ноги, обутые в деревянные патены или грубые башмаки на толстой подошве. Поэтому она чувствовала себя здесь неловко и неуверенно. Это был совсем незнакомый мир, в котором ей было неуютно. Чип же, напротив, казалось, был на седьмом небе от счастья. Сидя на плече у Миранды и весело болтая, он раскланивался, поднимая шляпу и приветствуя всех без исключения. Когда они наконец добрались до перекрестка, где под радостный хохот зрителей плясал медведь, Чип, полный радостного ожидания, спрыгнул на землю и кинулся вперед.

— О нет, я не люблю работать с ручными медведями, — сказала Миранда. — Обычно с ними плохо обращаются, и они очень грустные.

— Кроме того, вы не так одеты, — откликнулась Мод довольно кислым тоном.

Ей не хотелось, чтобы ее оставили здесь одну. Она боялась потеряться в этом людском море.

— Я вас не брошу, — успокоила ее Миранда, мгновенно поняв опасения своей спутницы. — Не волнуйтесь, старайтесь получить как можно больше удовольствия от нашей прогулки. Здесь столько всего интересного.

И это было, несомненно, правдой. Успокоенная Мод позволила своему любопытству взять верх над осмотрительностью. Они уже взбирались на холм, к собору Святого Павла, чтобы посмотреть на товары в маленьких лавчонках, теснившихся на этой улице, и купить яблок и имбирных пряников. Откуда-то с улочки позади собора послышалась музыка, и Миранда тут же повернула туда. У стены дома расположились три музыканта, а игравший на лютне пел красивым тенором балладу. У его ног лежала шапка для сбора денег.

— Давайте послушаем, — сказала Миранда, и они остановились возле музыкантов.

Чип тотчас же спрыгнул с ее плеча и принялся прохаживаться перед ними. Мордочка у него горестно вытянулась, будто его охватила та печаль, которой была проникнута музыка.

Музыкант, игравший на виоле, ухмыльнулся:

— Давай-ка посмотрим, Эл, умеет ли он танцевать.

Он ударил по струнам, и трое мужчин принялись наигрывать ирландскую джигу.

Чип остановился, послушал и стал танцевать. Собралась толпа, Миранда смотрела на танцующих, вздыхая и улыбаясь.

— Теперь я его от них не оторву, — сказала она.

— Мы уже почти пришли, — успокоил ее Робби, опускаясь на землю и потирая больную ногу.

Толпа аплодировала обезьянке, а музыканты ухмылялись. Наконец они перестали играть, и Чип со шляпой принялся обходить толпу.

— Эй! — крикнул музыкант, игравший на лютне. — Мы тоже имеем право на долю от сбора!

Глаза его широко раскрылись, когда он увидел, сколь богатый «урожай» собрала обезьянка. Он ринулся за Чипом, а тот со всех ног бросился к Миранде и гордо протянул ей полную монет шляпу.

— Это наши деньги! — закричал музыкант, но глаза его изумленно округлились, когда он разглядел платье Миранды. Мод, стоявшая с ней рядом, спряталась за нее. Она была до смерти напугана и уверена, что этот человек способен перерезать им глотки из-за денег в шляпе Чипа.

Но Миранда только улыбнулась.

— Можете их взять, — сказала она, указывая на монеты. — Забирайте все. — Она взяла у Чипа шляпу и высыпала ее содержимое в шапку музыканта, лежавшую на земле. — Он просто повеселился.

Музыкант, игравший на лютне, поскреб в затылке. Вид у него был смущенный, когда он обратился к Миранде и сказал:

— Я не хотел вас обидеть, миледи.

Миранда улыбнулась:

— Все в порядке, я не обиделась. — Она снова взяла Мод под руку. — Веди нас, Робби.

Они уже почти миновали широкий проезд, когда послышался голос откуда-то сбоку:

— Миранда!.. Миранда!

К ним со всех ног бежал молодой человек, неуклюжий, как новорожденный жеребенок.

— Люк! О Люк!

Выпустив руку Мод, она бросилась к юноше.

— Мы так за тебя волновались! — крикнул он, одной рукой обнимая ее, а другой прижимая прыгнувшего ему на шею Чипа. — Я никогда не узнал бы тебя в этой одежде, если бы не Чип и Робби.

Он с изумлением разглядывал ее и, похоже, не замечал Мод, осторожно приблизившуюся и теперь стоявшую чуть в стороне.

— Сначала я увидел Чипа. Я глядел в окно на улицу и вдруг увидел его и понял, что это он, потому что на нем были камзол и шляпа Чипа. Потом я заметил Робби и бросился вниз. Хотел открыть дверь, но она была заперта на замок. Я сначала не мог найти ключ, но потом увидел его на крючке возле кухонной двери. Ну конечно, где ему еще быть, но я… — Он смутился и замолчал. — Да… И вот я здесь, и все будут рады тебе — и мама Гертруда, и Бертран, и все остальные.

— Это я ее нашел! — вмешался Робби. — Я пошел к тому дому, и нашел ее, и привел к нам. — Сияя, он гордо взглянул на Люка. — А ты, Люк, не нашел ее!..

— Нет… нет, знаю, что не нашел, — сказал Люк нетерпеливо, потом взгляд его случайно упал на Мод. Он застыл с раскрытым ртом.

— Ой, — опомнилась Миранда, — это леди Мод. — Она взяла Мод за руку. — Она воспитанница лорда Харкорта.

Люк только таращил глаза.

— Она пойдет с нами к остальным? — наконец выговорил он.

— Да, конечно. Пойдемте, Мод, не смущайтесь.

— Мы квартируем в доме с серыми ставнями, — сказал Люк, принимая Мод за еще одно из чудачеств Миранды, столь часто озадачивавших его. — Мы живем над лавкой сапожника. Там очень тесно, но зато дешево, и мы можем работать на улицах… Только здесь слишком много таких, как мы, так что платят мало, — добавил он со вздохом. — С тех пор как вы с Чипом исчезли, наши доходы резко сократились. И то, что нам пришлось провести ночь в тюрьме, тоже не пошло нам на пользу. Пришлось платить рыбаку за то, чтобы он приглядывал за нашими пожитками, и он содрал с нас за это целую гинею.

— Вы были в тюрьме?

— Нас упекли за бродяжничество из-за той истории с Чипом в Дувре.

— Какой ужас! А я думала, что вы уплыли во Францию, не дожидаясь меня.

— Не важно, все в порядке, раз ты вернулась, — бодро сказал Люк, показывая им дорогу.

Теперь они поднимались по узкой скрипучей лестнице.

Единственная комнатушка над лавкой сапожника была полна народа, и там стоял шум и гам, потому что вся труппа была в сборе. Для человека, не привыкшего к таким условиям, было трудно даже понять, как двенадцать человек могли втиснуться в эту маленькую комнату. Но для Миранды подобное жилище было привычным. Она остановилась на пороге. За ее спиной стоял Люк, улыбаясь во весь рот, как охотничий пес, вернувшийся с добычей к обеду.

Когда дверь отворилась, к ней обратились все взгляды. Артисты с недоумением молча смотрели, пока Чип не выпрыгнул на середину комнаты, весело и возбужденно что-то вереща. Только тогда раздался дружный вздох, и Миранда оказалась в объятиях мамы Гертруды, попеременно бранившей и целовавшей ее. Бертран громко жаловался и сетовал, припоминая все неприятности, доставленные артистам Мирандой, но и он сиял и похлопывал ее по плечу.

И Миранде теперь казалось, что она никогда и не расставалась с ними. Она находилась в своей семье, обрадованной ее возвращением, в шуме и гаме родных голосов, среди улыбавшихся ей родных лиц. Потом с чувством вины она вспомнила о Мод.

— Мод! — Она вырвалась из объятий друзей и обернулась к двери. Мод стояла там, всеми забытая и брошенная, но и она не могла противостоять улыбке Миранды и ее нежному голосу. — Ох, я совсем о вас забыла! Идемте, познакомьтесь с моей семьей.

— Пресвятая Матерь Божия! — воскликнула мама Гертруда, увидев спутницу Миранды. — Быть такого не может!

Мод не знала, что делать и как себя вести, что говорить. Она чувствовала себя ребенком, заблудившимся в незнакомом месте. Этот мир был совершенно чужд ей. Все эти люди были такими шумными, грубыми. Они что-то кричали, толкались, бранились. Мод никогда не видела ничего подобного.

— Кто вы, дитя мое? — спросила мама Гертруда, перекрывая своим зычным голосом оглушительный шум, вызванный появлением Мод. Она отступила, оглядывая ее. — С нами сила Господня! — пробормотала она, потом снова повернулась к Миранде. — Вы только поглядите на это платье!

Внезапно она разразилась хохотом, отчего ее мощный бюст под свободным темным платьем заходил ходуном.

— Ах, она уже причинила нам кучу неприятностей. — объявил Бертран. — И я хотел бы знать, что еще будет.

— Ну, я попытаюсь вам рассказать как сумею, — откликнулась Миранда.

Она присела на колченогий стул и принялась рассказывать о своих приключениях, а слушатели восторженно внимали ей.

— И как только мы покончим с делом, которое поручил мне лорд Харкорт, он заплатит мне пятьдесят золотых! — закончила она.

— Вот это везение, клянусь гробом Господним! — воскликнул Джебидайя, на этот раз без тени обычного для него пессимизма.

— Да, — радостно согласилась Миранда.

— А чего еще хочет от тебя этот лорд Харкорт? — подал голос Бертран.

— Ничего, — твердо ответила Миранда.

То, что произошло между ней и Гаретом, не имело никакого отношения к задаче, которую она должна была выполнить.

— Не будь дурой, девочка! — загремел Бертран, внезапно подаваясь вперед и отвешивая ей оплеуху, не слишком сильную, но достаточно чувствительную. — Не болтай ерунды! Ты не знаешь нравов всех этих знатных вельмож. Он натешится тобой, а потом выбросит на улицу, когда ты ему наскучишь.

Испуганная Мод вскрикнула, но Миранда только потерла затылок. Она привыкла к затрещинам Бертрана — по поводу и без.

— Ты ошибаешься, — решительно возразила она.

— Он вас ударил, — сказала Мод шепотом. — Он вас ударил, Миранда!

— Чепуха, — ответила Миранда бодро. — Это не больнее комариного укуса. У Бертрана такая манера.

— Я хочу домой, — сказала Мод, пятясь к двери и глядя на обитателей комнаты так, будто они были львами в клетке.

— Когда ты вернешься к нам? — спросил Люк смущенно.

— Не знаю, — спокойно ответила Миранда.

— Так ты не знаешь, сколько времени все это займет? — спросил Рауль, выступая вперед. До этого он стоял прислонившись к стене и молчал. В комнате сразу стало еще теснее.

Мод шарахнулась от гиганта. Никогда прежде не видела она подобного силача и великана.

— Нет, — ответила Миранда. — Но если вы останетесь в Лондоне, я буду часто навешать вас.

— Без тебя нам приходится туго. Сборы падают, — заметил Бертран. — Сколько бы мы ни слонялись по городу, нам не удается прилично заработать. Слишком много здесь таких, как мы.

— Да, — согласилась мама Гертруда. — Но у девочки появилась другая работа. И неплохая, если она говорит правду, а наша Миранда никогда не лжет. — Она погладила Миранду по голове. — Заканчивай свою работу, детка. Получи пятьдесят золотых и возвращайся к нам.

Мод кашлянула, и Миранда неожиданно сказала:

— Мод, не хотите ли взглянуть, как мы зарабатываем себе на жизнь? По правде говоря, вы могли бы помочь.

— Помочь?

— Да, вы могли бы играть на тамбурине. Вы будете такой приманкой. Подумать только! Настоящая леди — и играет для нас! Идемте, теперь самое время вам посмотреть на мир не из окошка спальни.

Мод оглядела присутствующих. И вдруг они перестали казаться ей чужими и враждебными. Это были разные, непохожие друг на друга лица, и в каждом она теперь увидела что-то особенное. Они добродушно и приветливо улыбались ей, все, кроме старика по имени Джебидайя, такого сурового и печального, будто в любую минуту он ждал какого-нибудь несчастья.

— О да, поиграйте на тамбурине! — запищал Робби. — А я буду стучать кастаньетами. Я это умею, но их одних недостаточно, чтобы получилась хорошая музыка. Поэтому надо, чтобы еще кто-то играл, но обычно все заняты.

Мод смотрела на маленькое личико, преображенное волнением и ожиданием, и вдруг в груди у нее что-то растаяло, ее затопила волна нежности, и кровь быстрее заструилась по жилам. Она могла помочь этому ребенку, доставить ему радость, сделать что-то полезное. Миранда наблюдала за ней со странной, едва заметной улыбкой, будто умела читать ее мысли. И поэтому когда Мод сказала: «Очень хорошо, если вы этого хотите», — Миранда только кивнула.

— Лучше тебе снять это платье, — заметил Рауль, разминая свои мощные бицепсы. — В нем сальто не сделаешь.

— Вся твоя одежда здесь, — сказала Гертруда и принялась рыться в корзине. — Надень-ка этот мальчишеский костюм. Людям нравится на тебя смотреть, когда ты в бриджах.

Мод захихикала, когда Миранда, одетая в мальчишеские штаны в обтяжку и кожаную куртку без рукавов, пританцовывая, прошлась мимо нее.

— Это неприлично, Миранда.

— Но мужчин привлекает, — возразила Миранда, пожимая плечами. — Как только они понимают, что я девушка, начинают пускать слюни. — Видя изумленное лицо Мод, она только улыбнулась: — Забудьте на часок-другой, что вы леди, и получите удовольствие.

И К своему великому изумлению, Мод легко сумела забыть об этом. В то время как Бертран зазывал зрителей, она играла на тамбурине, Робби рядом с ней щелкал кастаньетами, а остальные члены труппы делали что умели. Видя, что прохожие останавливаются и смотрят на них. Мод ощущала гордость, потому что понимала: она тоже внесла лепту в привлечение публики. Чип танцевал, передразнивая Бертрана, и делал это с такой уморительной точностью, что люди покатывались со смеху и принимались устраиваться поудобнее, а это свидетельствовало о том, что они готовы и дальше смотреть представление.

Миранда поняла, что близится ее выход, и принялась разминать мышцы. Она понимала, что сегодня находится далеко не в лучшей форме, потому что в заточении, на которое ее обрекли, перестала тренироваться. Но радость свидания со своими друзьями и удовольствие от своей работы заряжали ее энергией, и она чувствовала приятное возбуждение, и мускулы подчинялись ей. Она уже знала, что сегодня представление пройдет отлично.

Миранда прошлась на руках среди зрителей, дразня смеющихся, возбужденных мужчин видом своего стройного, прелестного тела, облаченного в узкие штаны и куртку.

И тут чья-то рука схватила ее за лодыжку, помешав дальнейшим фокусам. Глаза Миранды, находившиеся на уровне земли, уперлись в пару сапог для верховой езды и складки длинного плаща. Она не видела лица того, кто схватил ее, но уже знала, кто это.

— Милорд? — прошептала она едва слышно.

— Он самый, — послышался сухой ответ графа Харкорта.

Глава 16

Берта, прочитав не слишком вразумительную записку Мод, пришла в ужас и бросилась к лорду Харкорту. Все же в ней еще оставалась капелька здравого смысла, и потому она не побежала к леди Дюфор.

Гарет молчал, пока женщина с воплями и причитаниями излагала ему то, что случилось. С момента появления в доме этого «подменыша, этой маленькой притворщицы» с леди Мод творилось что-то неладное. Никогда прежде она не делала ничего подобного, никогда не покидала дом без сопровождающих, даже не сообщив, куда отправляется. Вероятно, эта вторая девушка убедила ее, а возможно, заставила силой последовать за ней. Леди Мод никогда не сделала бы ничего подобного по доброй воле.

Гарет прочел торопливо начертанные рукой Мод каракули. В записке ничего не говорилось, куда они пошли, но об этом было нетрудно догадаться. Этот мальчик, Робби, повел Миранду к ее «семье», как она называла своих товарищей по ремеслу, куда-то в Сити, и по совершенно непонятному капризу она прихватила с собой Мод.

Он отослал Берту наверх, строго наказав ей держать все в тайне, надел плащ для верховой езды и направился в конюшню взять лошадь. Там ему сообщили, что леди Мод отправилась в паланкине в Сити, взяв двоих провожатых.

Он нашел носильщиков, наслаждающихся отдыхом и попивающих эль, на скамье возле гостиницы «Собака и куропатка» у подножия Лутгейт-Хилла. От них он узнал, в какую сторону отправились девушки, и поехал вверх по холму к церкви. Звуки музыки и смех указали ему верный путь к поросшей травой площадке за церковью.

С седла он хорошо видел происходившее. Он узнал Гертруду, Бертрана и Люка, потом взгляд его приковала фигурка Мод. Девушка весело смеялась, лицо ее разрумянилось, пряди волос выбились из прически и падали на течи. Кажется, она играла на тамбурине! Держа тамбурин над головой, она встряхивала его и делала это задорно, как цыганка!

Но он никак не мог найти Миранду. Какой-то паренек делал кульбиты, вертелся волчком, кувыркался. Нет, это был вовсе не юноша! Это была Миранда Он узнал бы это гибкое тело где угодно. Даже с такого расстояния он мог заметить, что каждое ее движение воспламеняло мужчин, толпившихся в первых рядах, и он чертовски хорошо знал, что она делала это намеренно. Она с ними играла, демонстрируя им свое обтянутое одеждой тело и отпрыгивала как раз тогда, когда им казалось, что они могут к ней прикоснуться.

Гарет спешился, передал поводья какому-то жаждущему заработка уличному мальчишке и двинулся сквозь толпу. Миранда как раз обходила на руках первые ряды зрителей, показывая им свой очаровательный задик, туго обтянутый облегающими штанами. Ленивым движением Гарет ухватил ее за лодыжку. Послышался смех.

— Милорд? — пискнула Миранда.

— Он самый, — прозвучал ответ.

Гарет выпустил ее лодыжку, и она вскочила на ноги, предоставив публике любоваться ее удивительной, предназначенной только для него улыбкой, наполнившей его смешанным чувством страха и восторга, в котором он не смел признаться даже самому себе.

Толпа засвистела, выражая разочарование сголь неожиданным окончанием представления Мод перестала играть. Да и все остальные лицедеи на мгновение онемели.

Наконец Гертруда ткнула Люка в бок острием своего зонтика. Он выпрыгнул вперед с веселой улыбкой и проделал обычные фокусы с Фредом. Чип обошел толпу со шляпой, собирая плату за выступление Миранды, и представление продолжилось.

— Пойдемте, я познакомлю вас со своей семьей, — сказала Миранда. — Я помогала им, потому что сборы резко упали. — И она потянула его туда, где собрались остальные актеры. — Вы заметили, как хорошо Мод играла на тамбурине? Она просто рождена для этого. — Миранда, все еще разгоряченная и возбужденная своим выступлением, рассмеялась.

Гарет понял: она ничуть не сомневается, что он не будет ее ругать. Но Мод побелела, как простыня, видя его приближение, и глаза ее расширились от страха.

— Лорд Харкорт… — Вот и все, что она смогла вымолвить.

— Моя дорогая! — Гарет постарался ее успокоить. — Я и не подозревал о ваших музыкальных талантах. Пожалуйста, продолжайте.

Мод очень удивилась. Она бросила взгляд на Миранду, продолжавшую безмятежно улыбаться, потом посмотрела на своего опекуна. В его карих глазах плясали смешинки. Он указал девушке на инструмент, и она снова взяла его в руки.

— С тобой все в порядке, Миранда? — послышался голос Бертрана из-за спины Гарета. Он не смотрел на графа — бродячие комедианты не смели заговаривать с дворянами, если те не обращались к ним первыми, но косвенным образом этот вопрос был обращен к лорду, испугавшему всех своим появлением.

— Да, конечно. Это лорд Харкорт. Милорд, это Бертран. Вероятно, вы помните, что видели его в Дувре. Я так скверно себя чувствую из-за них. По моей вине их бросили в тюрьму. Это случилось из-за того недоразумения с Чипом.

Бертран поклонился, но в глазах его Гарет прочел настороженность и недоверие.

— Рад познакомиться, ваша светлость.

— Что здесь происходит? — вмешалась подплывшая к ним Гертруда. Перья на ее шляпе яростно колыхались. — Надеюсь, актеры вас не обидели?

— Это лорд Харкорт, мама Гертруда, — торопливо сказала Миранда.

Гертруда не питала раболепного почтения к особам высокого ранга и не постеснялась бы отчитать и лорда.

— Ах вот как! — Гертруда внимательно оглядела Гарета с головы до ног. — Надеюсь, вы не обидели нашу Миранду?

— Гертруда! — воскликнула Миранда с упреком.

Но если Гарета и смутил этот прямой вопрос, он ничем себя не выдал.

— Миранда рассказала вам о нашем договоре?

— Да, милорд, — вмешался Бертран. — Она сказала, вы обещали ей пятьдесят золотых, сэр.

— Это так, — подтвердил он.

— Без всяких особых условий? — допытывалась мама Гертруда. — Нет ничего такого, что она еще должна будет делать?

Гарет бросил взгляд на Миранду, казавшуюся глубоко уязвленной этими словами.

— Нет, — ответил он.

— Думаю, тогда все хорошо, милорд, — пробормотал Бертран. — Вы не обижены на нас?

— Напротив. Я думаю, Миранда должна чувствовать себя счастливой, что у нее столь заботливая и любящая семья.

Гертруда и Бертран сразу заулыбались. Миранда казалась смущенной. Мод забыла о своем тамбурине и с изумлением слушала этот обмен любезностями. Судя по всему, милорд искренне забавлялся тем, что нашел их в такой компании, и не проявлял ни малейшего недовольства, что они удрали. Он даже не рассердился на свою воспитанницу за то, что она играла на тамбурине на улице Лондона, развлекая чернь. Это была удивительная черта характера ее опекуна, о существовании которой она даже не подозревала. Глаза его смеялись, черты лица казались мягче, и в выражении лица не было заметно обычных для него иронии и цинизма.

— Однако, — сказал Гарет, — если разрешите, мне придется препроводить Миранду домой. Она должна выполнить свою работу.

— О да, милорд. Пусть уходит прямо сейчас, — сказал Бертран. — Тебе лучше сейчас вернуться на квартиру, девочка, и захватить это роскошное платье. Гертруда, сходи-ка с ней. А вы, милорд, если не побрезгуете выпить с простым человеком, я готов угостить вас кружкой эля. — Он указал на вывеску таверны напротив.

— Для меня это будет огромным удовольствием, — непринужденно согласился Гарет. — И я буду рад заплатить за нашу выпивку.

Не взглянув на Миранду, он последовал в таверну за Бертраном.

— Мой кузен собирается выпить с ним! — с ужасом сказала Мод.

— Бертран — прекрасная компания для кого угодно, — ответила Миранда, хотя удивилась не меньше Мод. Правда, ее удивило не то, как учтив был Гарет с ее семьей, — ей в отличие от Мод часто приходилось видеть его таким. Однако учтивость — это одно, а совместная выпивка — совсем другое.

Гарет оказался в компании с Раулем и Джебидайей, а не с одним Бертраном, и хотя он догадывался, что улещивать следует маму Гертруду, он сумел и с мужчинами повести себя так, что скоро они почувствовали себя рядом с ним легко и свободно. Ему требовалось их полное доверие, если он хотел добиться успеха в задуманном деле. И если бы ему удалось перетянуть мужчин на свою сторону, то и маму Гертруду можно было бы убедить.

Когда появились Мод и Миранда, переодетая в свое атласное платье, они увидели графа, небрежно развалившегося на скамье с кружкой эля и с любопытством слушающего одну из историй Рауля.

Изумление Миранды все росло. Лорду Харкорту не было нужды вступать в дружеские отношения с труппой. Не надо было стараться понравиться им. И все же, казалось, он был вполне доволен общением с ними. А возможно, оно даже было ему приятно. Или эти люди просто его забавляли? Он находил их смешными и нелепыми? Нет, не может быть. Было бы настоящей низостью забавляться странностями и чудачеством людей, менее счастливых и удачливых, чем он, а ей было известно, что Гарет на такую низость не способен. Для этого он был слишком благороден.

Гарет поднялся на ноги и осыпал целым дождем монет доски деревянного стола, залитого элем.

— Выпейте как следует, джентльмены. Хотелось бы мне побыть с вами подольше. Но я должен проводить домой дам, пока их отсутствие не вызвало толков.

И под хор мужских голосов, желавших ему доброго пути, он галантно предложил руки Мод и Миранде.

Миранда на мгновение задержалась.

— Я скоро приду снова, — сказала она. — Принесу новую одежду для Робби. Люк, присматривай за ним. У него такой усталый вид.

Гарет вместе с Мод ожидали, пока Миранда попрощается со своими друзьями. Он не проявлял ни малейшего нетерпения, хотя был полон холодной и твердой решимости разлучить Миранду с этим сбродом, как только представится случай. Следовало порвать все ее связи с ними, какими бы прочными они ни были. В конце концов они ей больше не нужны. Их время прошло. Ей предстояло завязать новые отношения, в ее новом мире у нее должны были возникнуть новые привязанности, новые узы. Она казалась погруженной в свои мысли, когда наконец присоединилась к ним. Они подошли к мальчишке, все еще державшему коня милорда. Чип бежал впереди, а Гарет не пытался нарушить молчание Миранды. Он чувствовал ее смущение, а если это было так, значит, он почти добился чего хотел.

И в самом деле, Миранда не понимала и сама, что чувствует. Она была рада встрече со своей семьей, но радость эта была омрачена смутным сознанием, что она больше не принадлежит им. Она не могла понять, как столь краткая разлука могла произвести в ней эти перемены, но теперь чувствовала себя такой непохожей на них, такой далекой. Как будто прошлой ночью в саду с ней свершилось некое чудесное и непонятное превращение, как будто она стала совсем иной. И все же труппа оставалась ее семьей. Она их любила. Они имели право на ее дружбу и верность, на ее помощь. Но она столь остро ощущала близость Га-рета — его тело, кожу. И чувство это было необыкновенно сильным и живым, как если бы он стал частью ее самой.

Она не знала, как это сочетать с верностью семье. Как примирить непримиримое — как соединить эти два чуждых друг другу мира?

— Не могу поверить в покладистость моего кузена, — сказала Мод, когда она, Миранда и Чип вновь устроились в паланкине. — Мне показалось, что все это его скорее позабавило, чем рассердило. Я не предполагала, что он может быть таким любезным, таким приятным в общении.

Миранда только кивнула в ответ. Она была слишком удивлена тем, что Гарет не показал своего недовольства.

Что касалось ее самой, то принимать участие в уличном представлении комедиантов для нее было не внове, но такое поведение было чудовищным для леди Мод д'Альбар, подопечной графа Харкорта… Миранда только сейчас осознала это. У Гарета были все основания гневаться, но он обуздал свой гнев. Она только сейчас поняла это.

Когда они добрались до конюшен, граф уже дожидался их там.

— Мод, вам лучше войти в дом через боковую дверь. Возможно, у моей сестры гости, и было бы не совсем удачно, если бы вы с ними столкнулись.

Когда Миранда собралась было последовать за Мод, он удержал ее, положив руку девушке на плечо:

— Мы войдем вместе.

Взяв Миранду под руку, Гарет повел ее к дому.

— Я полагаю, ты хотела доставить Мод удовольствие, развлечь ее. Но если бы кто-нибудь из тех, кто знает нашу семью, увидел вас там вдвоем, все бы пропало.

— Я и подумала, что вы расстроились, — сказала Миранда почти с облегчением.

— Ну, не совсем. Мод, играющая на тамбурине, — зрелище незабываемое, — ответил он со смешком. — Разумеется, дело обстояло бы много хуже, если бы вас обеих увидел кто-то еще.

— Простите меня. Я не подумала, — ответила Миранда с печальной улыбкой. — Кажется, совсем перестала соображать после…

Наступил момент, когда им обоим следовало перестать притворяться, что ничего не случилось. Гарет говорил спокойно, стараясь, как только умел, быть убедительным, чтобы заставить поверить и Миранду, и себя, что ничего важного между ними не произошло.

— Миранда, тебе следует забыть то, что случилось прошлой ночью. Нам обоим следует забыть об этом. Господь свидетель, я напился и ничего не соображал…

— Я не могу этого забыть, — сказала она тихо, но твердо. — Это было самым чудесным, что случилось в моей жизни, и я никогда не смогла бы забыть об этом. И не хочу забывать.

Гарет положил руку ей на плечо и заговорил яростно и убежденно:

— Послушай меня. Это был сон, Миранда. Не более того. Просто сон. Прекрасный сон, но приходит день, и сны рассеиваются. И этот тоже потускнеет при свете солнца.

— Нет, — ответила она. — Этот сон не забудется. — Вырвавшись, она направилась к дому.

— Кровь Господня! — пробормотал Гарет и рассеянным жестом провел рукой по волосам. Она не понимает, что говорит, не знает, что делает с ним.

— Меня удивляет, что эта девка так отлично танцует, — пробормотала Имоджин. — Где эта бродяжка могла научиться выполнять сложные па с таким изяществом?

— Она прирожденная танцовщица, мадам, — ответил Майлз.

Имоджин кисло проговорила:

— Интересно знать, может, она к тому же и прирожденная шлюха? Ты заметил, как она флиртует? И держится с моим братом с неподобающей фамильярностью. И он ей это позволяет! Ничего не понимаю.

Майлз задумчиво потер подбородок, продолжая наблюдать за Мирандой в кругу поклонников. Она обладала необычайной легкостью движений, а ее пленительная улыбка и мелодичный голос привлекали к ней мужчин. Конечно, Майлз заметил ее непринужденное обращение с Гаретом, но он не мог себе представить, чтобы и Гарет флиртовал с ней.

— Иногда мне думается, что в отношениях с женщинами Гарет — сущий младенец! — добавила Имоджин и помрачнела. — Казалось бы, после Шарлотты он мог бы научиться разбираться в них и сразу распознать шлюху, если она ему встретится.

— Не думаю, что это справедливо, моя дорогая, — ответил Майлз, уязвленный такой оценкой Миранды. — Миранда — живая и дружелюбная девушка, но она ничуть не похожа на Шарлотту.

Имоджин выглядела разъяренной, и на миг Майлзу показалось, что она бросится на него с кулаками, но, к его огромному облегчению, после очередного танца к ним приблизилась леди Мэри.

— Имоджин, лорд Дюфор, — приветствовала она их. В этот вечер глаза ее казались скорее серыми, чем зелеными, потому что на ней было платье из шелка цвета голубиного крыла. — Я наблюдала за леди Мод. Я и не знала, что она так прекрасно танцует. Помнится, в прошлом году я видела ее на рождественских празднествах, она с трудом переставляла ноги, и, судя по всему, танцы ее ничуть не увлекали. Она тогда казалась просто безжизненной, да, именно лишенной жизненной силы.

Леди Мэри обмахивалась веером.

— Осмелюсь заметить, что выздоровление и вызвало столь разительную перемену в Мод, — вступился Майлз.

Леди Мэри недоверчиво взглянула на него:

— Чудесное выздоровление, милорд, самое чудесное, какое мне известно.

— Ах, вы говорите о леди Мод? — Кип Росситер присоединился к беседующим. — Это и в самом деле чудесное исцеление. И особенно меня удивляет то, что женщина, столь долго прикованная к постели и не выходившая из своей комнаты много месяцев, вдруг очнулась от сонного существования и теперь порхает с резвостью бабочки. Вы должны назвать мне имя вашего врача, леди Дюфор. Он просто чудотворец.

Имоджин едва не зашипела в ответ. Кип не в первый раз ставил ее в неловкое положение. Ей казалось, что он потешается над ней. Однако в его шутках не было ничего смешного. Напротив, у нее создавалось впечатление, что за ними кроется нечто опасное, очень опасное.

— Как она скачет, — заметила Мэри с явным неодобрением. — Вы заметили, сэр Кристофер, как скачет леди Мод?

— Вы выбрали неверное слово, мадам, — ответил Кип. — В ее движениях столько грации и изящества, что скачками это назвать трудно.

Мэри поморщилась:

— Меня удивляет, Имоджин, почему вы не внушите ей, что молодой леди следует вести себя скромнее. Для девушки, впервые появившейся в свете, она ведет себя слишком свободно.

— Возможно, она возбуждена, потому что предвкушает встречу с женихом? — предположил Кип. — Вы ведь ожидаете прибытия герцога завтра, мадам?

— Да, полагаю, он прибудет на закате, — ответила Имоджин из-под веера.

— Мне ненавистна даже мысль о том, что подопечная лорда Харкорта ведет себя так нескромно, потому что надеется на столь выгодную партию, — сказала леди Мэри. — Право, Гарет не должен этого допускать.

— Я не вижу ничего нескромного в поведении Мод, — сказал Майлз. — Она молода, полна сил и наслаждается своим первым появлением в свете. И все от нее просто в восхищении. К тому же напомню вам, что и королева нашла ее общество чрезвычайно приятным, вносящим свежую струю.

— Браво! — зааплодировал Кип, но взгляд его был холодным. — Я и не думал критиковать поведение леди Мод, Дюфор, вовсе не думал. Я просто был приятно изумлен и очарован тем, что леди Мод, которую я давно знаю, способна быть такой восхитительно общительной.

Он ослепительно улыбнулся всем присутствующим, потом, поклонившись, удалился.

— Интересно знать, где Харкорт, — сказала леди Мэри плаксиво. — В последнее время я его почти не вижу. Он постоянно занят политикой.

— Будьте благодарны, моя дорогая Мэри, за то, что ваш будущий муж умеет блюсти свои интересы, — сверкнула на нее глазами Имоджин. — Счастлива жена того мужа, который заботится о своем будущем.

При этих словах она бросила ядовитый взгляд на собственного супруга.

Майлз слишком привык к таким уколам, чтобы даже пытаться защититься от них. С чувством огромного облегчения он приветствовал новую даму, приблизившуюся к их кружку. Дама походила на линкор и была облачена в шафранного цвета бархат с круглым стоячим воротом, из-за которого она совершенно не могла поворачивать голову.

— Леди Эвермаус! Как очаровательно вы выглядите, — сказал Майлз с улыбкой. — Этот оттенок желтого цвета чрезвычайно вам к лицу.

Леди, польщенная комплиментом, благосклонно улыбнулась. Столь благоприятный отзыв от признанного знатока в области моды и хорошего вкуса польстил ей.

Имоджин насмешливо улыбнулась. Насколько она могла видеть, этот цвет только подчеркивал желтушную бледность лица леди Эвермаус. Но Майлз был непревзойденным лицемером, когда ему было это нужно, а она достаточно сообразительна, чтобы не мешать мужу вести игру. Сделать эту даму своим врагом было бы крайне нежелательно.

Майлз, исполнив свой долг, поклонился и удалился, с невероятной скоростью покрывая расстояние, отделявшее его от жены и приближавшее к благословенному карточному раю.

— Ваша юная кузина произвела фурор, — заметила графиня, оглядываясь на зал, где еще продолжались танцы. — Она необычайно грациозна.

— К ее услугам были самые лучшие учителя, — ответила Имоджин.

— Но даже самые лучшие учителя не могут привить чувство ритма тем, кто лишен его от природы.

— Девушка достаточно одарена, — неохотно согласилась Имоджии.

— Я так понимаю, что герцог Руасси прибывает завтра с намерением посвататься к ней? — Глаза графинн сверкнули, она намеревалась выудить из графини Дюфор все, что удастся.

— Он приезжает к нам на неделю, не больше, — ответила Имоджин. — Хочет закончить переговоры по поводу помолвки.

— Какие связи, моя дорогая мадам! Вас следует поздравить. — Графиня подняла брови, которые были выщипаны до такой степени, что почти исчезли. — Если, конечно, исход этих переговоров будет благоприятным, — добавила она, ехидно улыбаясь.

— Не вижу причины, почему бы им не завершиться к обоюдному согласию, — высокомерно ответствовала Имоджин. Церемонно присев, она удалилась, бросив повелительный взгляд на Мэри, тотчас последовавшую за ней. — Чудовищная женщина!

— Зависть, моя дорогая Имоджин! — попыталась успокоить ее Мэри, похлопывая леди Дюфор по руке. Но в ее голосе прозвучала невольная досада. — Принимать и развлекать герцога под своим кровом в течение двух недель будет нелегким делом. Надеюсь, Мод сознает, как ей повезло с опекунами, столь заботящимися о ее будущем…

Она снова бросила взгляд на танцующих. Мод улыбалась своему партнеру, но вдруг девушка резко повернула голову, и, проследив за ее взглядом, Мэри заметила, что она смотрит на лорда Харкорта, появившегося с группой других мужчин из маленькой комнаты, примыкавшей к сводчатому залу Уайтхолла. В эту минуту выражение лица Мод было таким задумчивым, что на мгновение она, как видно, забыла о своем партнере, и когда снова посмотрела на него, на губах ее блуждала рассеянная улыбка.

Мэри это не понравилось. Она нахмурилась и искоса посмотрела на Имоджин. Та тоже наблюдала за леди Мод, и выражение ее лица было отнюдь не веселым.

— Ваша кузина всегда была привязана к лорду Харкорту, Имоджин?

Имоджин поджала губы:

— Мод проявляет должное почтение к своему опекуну.

— Да? — В это единственное слово Мэри сумела вложить столько яда, что Имоджин поморщилась.

— Гарет не из тех, кто будет настаивать на соблюдении формальных отношений со своими близкими и членами семьи, — ответила она. — Как, вне всякого сомнения, вы скоро убедитесь сами.

— Вне всякого сомнения, — кисло улыбнулась Мэри.

Когда танец подошел к концу, Миранда присела в реверансе перед своим партнером. Она нежно улыбнулась молодому человеку, с которым только что танцевала:

— Прошу вас отвести меня к моему опекуну, сэр. Есть кое-что, о чем я должна срочно поговорить с ним.

Молодой человек очень огорчился, но все-таки предложил ей руку, и они двинулись через весь зал к стоящей у входа группе мужчин.

Гарет почувствовал приближение Миранды прежде, чем увидел ее. Он всем своим существом ощутил, что она рядом. Стараясь держаться непринужденно, Гарет обернулся. Она была очаровательна в платье из шелка цвета абрикоса с высоким стоячим воротником, расшитым по краю сапфирами под цвет ее глаз. Воротник подчеркивал высокие скулы, маленький, четко очерченный подбородок и рот с пухлой нижней губой. Шея ее была белой и стройной, как шея лебедя.

И снова он испытал странное и уже знакомое чувство утраты. Акробатка, похожая повадками на цыганку, бродяжка исчезла, будто ее и не было, и перед ним теперь стояла элегантная аристократка, похожая на остальных придворных дам. Он должен был бы прийти в восторг оттого, что она так умело играла свою роль, оттого, что глаза мужчин одобрительно оглядывали ее, его должно было бы порадовать то, как сопровождавший ее кавалер смотрел на нее и как жеманно он вел ее, демонстрируя всем оказанное ему предпочтение, но вместо радости Гарет испытал прилив раздражения из-за того, что она привлекала внимание мужчин и притягивала их взгляды. Что знала эта толпа легкомысленных придворных о настоящей Миранде? Внезапно Гарет испытал необъяснимое и нелепое желание стереть глупую улыбку с лица ее партнера.

— Милорд, — обратилась к нему Миранда, делая реверанс.

Они не разговаривали наедине после возвращения из Сити нынешним утром, и он различил в ее взгляде нечто похожее на вызов. У нее не было возможности поговорить с ним теперь, как и тогда.

— Моя воспитанница. — Он взял ее за руку и склонился над ней. Его взгляд оставался спокойным и холодным. Изумрудный лебедь нежно качнулся на золотом браслете в виде змейки. — Вы знакомы с его светлостью герцогом Суффолком?

— Знакома, сэр. — Миранда повернулась к герцогу и присела в реверансе. — Но возможно, его светлость не помнит меня.

Тонкие губы герцога дрогнули.

— Если бы так было, мадам, меня следовало бы пригвоздить к позорному столбу.

— Братец… милорд Суффолк. — Пронзительный голос Имоджин ворвался в узкий кружок беседующих. Она сделала реверанс — при этом спина ее оставалась неподвижной и прямой, как шомпол. — Я собираюсь вернуться домой. Наша кузина нуждается в отдыхе.

— Право же, нет, мадам. Я ничуть не устала, — запротестовала Миранда.

На губах Имоджин появилась ледяная улыбка. Леди Дюфор не сводила глаз с брата:

— Вы проводите нас?

— Нет, — ответил Гарет. Он заметил взгляд Миранды, полный разочарования, но отвернулся, не позволив себе поддаться искушению.

— Я полагаю, — продолжала Имоджин с мученическим вздохом, — надо сделать кое-какие приготовления к визиту нашего высокого гостя. — Поэтому я должна пожелать вам приятного вечера, милерд Суффолк. Идемте, кузина.

Она взмахнула веером, приглашая Миранду следовать за собой, как обычно подзывают собаку, и поплыла к выходу. Миранда, поколебавшись всего одно мгновение, снова скромно присела и последовала за сестрой Гарета.

Имоджин подозвала своего слугу:

— Сообщите лорду Дюфору, что его жена желает, чтобы он ее сопровождал. Найдите его в комнате для игры в карты.

Слуга поторопился выполнить поручение, а Имоджин остановилась и ждала, нетерпеливо обмахиваясь веером. Они стояли в длинном коридоре, у дверей бального зала, и Миранда с преувеличенным интересом изучала узор на гобелене, отделявшем маленькую комнату для игры в карты. До них доносился приглушенный гул голосов, и Имоджин вдруг насторожилась, шагнула ближе, прислушиваясь к разговору. Миранда тоже напрягла слух. Она узнала громоподобный бас Брайена Росситера и голос его брата. Прошла минута, прежде чем Миранда поняла, что речь идет о ней. Вернее, о леди Мод.

— Вы не находите ничего необычного в леди Мод, Брайен? — спросил Кип.

— Боже милостивый, конечно, нет. Да и что может измениться в таком маленьком и нежном создании? Она такая веселая и живая… Что может быть в ней необычного?

— Вот именно, — перебил Кип. — Веселая, живая, улыбчивая и чертовски остроумная. Она совсем не похожа на прежнюю леди Мод. И посмотри, как ведет себя Гарет. Он от нее в восторге. А ведь он всегда говорил, что его кузина — наказание Божье, скучное маленькое создание, донимающее всех своими хворями, своим глупым упрямством и постоянными жалобами. Неужели это та самая девушка?

— Ну, пожалуй, ты прав. Но черт побери. Кип, может, когда она поправилась, то и характер у нее переменился к лучшему? Ты ведь знаешь, что хронические болезни скверно влияют на характер.

— Да, — протянул Кип, кажется, ничуть не убежденный.

Миранда бросила взгляд на Имоджин. Леди Дюфор, по-видимому, вслушивалась в каждое слово. Выражение лица у нее было мрачное.

— Ах, миледи, вы…

— Ш-ш-ш! — Она свирепо взглянула на Майлза, как раз приблизившегося к дамам. — Слушай!

Он бросил изумленный взгляд на Миранду и остановился рядом с женой.

— Они говорят о Мод, — прошипела его жена.

— Возможно, девушка возбуждена мыслью о скорой свадьбе, — продолжал Брайен. — Ты же знаешь, как молодые девицы трепещут в предвкушении свадебных торжеств. А Руасси — блестящая партия. Думаю, потому-то она так оживлена.

— Нет, все не так просто, — возразил Кип. Голос его был тихий и задумчивый. — Как ни нелепо звучит такое предположение, Брайен, но мне кажется, это другая девушка. Я почти готов поклясться в этом.

Дыхание Имоджин со свистом вырывалось сквозь стиснутые зубы, и даже Майлз изменился в лице и теперь казался встревожен ным.

— Забавно, что ты это говоришь, — заметил Брайен. — Леди Мэри Эбернети сказала мне почти то же самое. Нечто вроде того, что же могло так сильно изменить воспитанницу Гарета. Она сказала, совсем другая девушка. Но я думаю, все это женские фантазии. Возможно, она просто ревнует Гарета. Ее тревожит, что он так привязан к девчонке. Ревность, ревность! И ничего более.

— Я говорила тебе! — прошептала Имоджин, отойдя от гобелена. — Разве я не говорила тебе того же, муж мой?

Майлз не помнил, что ему говорила по этому поводу жена, но счел целесообразным кивнуть.

— Я знала, что это не сработает. Теперь весь двор только и судачит, что об этой девке… А завтра приезжает ее жених. — Похоже было, что леди Дюфор забыла о присутствии Миранды. — Что теперь делать, я спрашиваю? Что делать? — Она двинулась по коридору, бормоча что-то, а Майлз старался не отстать от жены.

Миранда, пожав плечами, последовала за ними и оказалась в огромном дворе, где их уже ожидала тяжелая карета.

Сэр Кристофер, к несчастью, оказался очень наблюдательным, и было весьма неприятно, что леди Мэри позволила себе высказываться подобным образом, но Миранда не думала, что дело обстоит так уж скверно. Скоро люди привыкнут к новому облику и манерам леди Мод д'Альбар. Но по дороге домой ей стало ясно, что у леди Имоджин было другое мнение на этот счет.

Миранда сидела в уголке кареты и слушала бормотание Имоджин, особенно не придавая значения ее словам. Но через некоторое время стала прислушиваться к ним внимательнее, поскольку уловила, что словоизвержение леди Дюфор имело определенный смысл.

— Что-то надо предпринять, — бормотала леди. — Гарет не понимает, что делает. — Она бросила взгляд на Миранду, сидевшую в тени, в уголке кареты. — Эта самозванка никогда не сойдет за Мод.

— Но это уже произошло, — отважился вставить слово Майлз. — Росситеру скоро наскучит задавать вопросы… как только все это утратит прелесть новизны.

— А вот тут ты ошибаешься! — Имоджин выпрямилась на сиденье. — Если уже теперь возникают вопросы и ходят всякие слухи, то как люди воспримут появление настоящей Мод? Даже те, кто не задается вопросами, заметят разницу. А Рос-ситер и его друзья будут копаться и попытаются узнать правду… Вот увидишь! А если француз сначала увидит Миранду, а потом Мод, обмануть его не удастся. Ты только погляди на нее. Неужели трудно отличить вульгарную бродяжку от благородной, аристократичной Мод?

— Пожалуй, Мод бледнее.

— Бледнее! Это так ты называешь ее белое, как сыворотка, лицо и вялые, как у умирающей, движения?

— Но я так понял, что ты приписываешь все это ее благородному происхождению, моя дорогая леди!

Миранда едва подавила готовый сорваться с уст смех.

Однако Имоджин было не до смеха.

— Все это затеяно зря! — бормотала она, сжимая и разжимая кулаки, бросая по сторонам гневные взгляды. — Брачный контракт будет аннулирован. Все закончится скандалом. Как Гарет этого не понимает? Зачем он столь упорно проявляет настойчивость? На что надеется, продолжая играть в эти игры?

Майлз благоразумно предпочел придержать свое мнение при себе, а Миранда понимала, что от нее не ждут высказываний. Карета въехала в ворота дома Харкортов и остановилась у парадной двери. Имоджин поднялась с места не сразу. Она продолжала сидеть, барабаня пальцами по сиденью, потом провозгласила:

— Я должна взять все в свои руки. Гарет слишком мягок, а я не стану стоять рядом и смотреть, как он повторяет ту же ошибку, что совершил с Шарлоттой. Если бы он не проявлял подобного упрямства, во всем этом не возникло бы необходимости… — Голос ее понизился почти до шепота, потом снова набрал силу. — Всегда мне приходится выручать его из неприятностей. Конечно, он мне и доброго слова за это не скажет, ну и пусть… Я должна принять меры, пока еще не поздно.

Наконец леди Дюфор поднялась с места и поплыла в ярко освещенный холл дома. Майлз с извиняющимся видом посмотрел на Миранду, потом сказал:

— Думаю, моя дорогая, я вернусь в Вестминстер. Вечер в разгаре.

Он высунулся из окна кареты и приказал кучеру повернуть обратно, как только леди Мод войдет в дом.

Миранда направилась наверх, в спальню Мод. Она была очень задумчива.

Глава 17

Миранда вошла в комнату Мод без стука, и тотчас же оказалась в объятиях Чипа, столь жарких, что несколько минут не могла даже заговорить с Мод. Наконец она посадила Чипа себе на плечо, и он принялся гладить ее по волосам, нашептывая что-то на ухо.

— Вы рано вернулись, — обратилась к Миранде Мод.

— Да, леди Имоджин решила, что следует поспешить домой. — Миранда примостилась на краешке стола, подальше от жарко пылавшего огня. — Она сказала, ей нужно заняться приготовлениями к приему герцога Руасси, который прибывает завтра. — Девушка в задумчивости нахмурилась, потом заметила: — Интересно знать, в чем будут состоять эти приготовления.

— Что вы имеете в виду? — спросила Мод, подавшись вперед. В глазах ее вспыхнул интерес.

— Похоже, она считает, что наш маскарад ни к чему не приведет. И кажется, есть люди, заметившие, что я отличаюсь от вас, насколько они вас помнят.

Она рассказала Мод, что они с леди Имоджин подслушали, стоя за гобеленами, потом задумчиво добавила:

— Думаю, она хочет каким-то образом принудить вас к повиновению.

— Она уже не раз грозила мне этим, — сказала Мод, упрямо поджимая губы. — Но я ей ответила, что она может вздернуть меня на дыбу, но даже это не заставит меня отречься от веры. А если я не отрекусь, то не смогу выйти замуж за протестанта.

— Разумеется, — ответила Миранда несколько нетерпеливо. — Но вероятно, вы не представляете, к каким мерам воздействия может прибегнуть столь решительная женщина. А в том, что она решительная, можно не сомневаться. Милорда сейчас нет, и, я полагаю, леди Имоджин попытается ковать железо, пока горячо.

В ясных синих глазах Мод промелькнул страх.

— Не знаю, что я способна выдержать, пока дело не дойдет до пыток, — сказала Мод, стараясь выглядеть отважной и твердой. — Но ведь святые тоже подвергались пыткам.

— Да, — согласилась Миранда. — Но мне не кажется, что вы уже готовы причислить себя к лику святых. Думаю, на сегодняшнюю ночь нам с вами стоит поменяться местами на случай, если ваша кузина задумала какую-нибудь гнусность. Вы будете спать в моей спальне, а я здесь.

— Но в таком случае гнев кузины обратится на вас! Зачем вам страдать зря?

— Я не пострадаю, — усмехнулась Миранда. — Поверьте мне, Мод, я сумею за себя постоять.

Мод смотрела на нее с сомнением, но Берта уже взялась за дело и принялась собирать ее вещи:

— Идем, идем, моя крошка. — Она засуетилась вокруг Мод, помогая своей хозяйке надеть пеньюар. — Это хороший план. Девушка ниспослана нам судьбой, и не наше дело сомневаться в воле Господней. Ты знаешь, что слишком слаба, чтобы противостоять леди Дюфор и ее гневу. В зеленой спальне ты будешь в полной безопасности, а я разожгу там огонь в камине. Вот увидишь, там тебе будет тепло и уютно.

— Но из-за меня пострадает Миранда! А она-то здесь при чем?!

— Идите, идите. — Миранда подтолкнула ее к двери. — Если кто и пострадает, то только сама леди Имоджин.

— А как быть с Чипом?

— Да, он испортит нам всю игру, если останется здесь, со мной. — Миранда потянулась и взяла обезьянку на руки. — Чип, иди с Мод, ты побудешь с ней недолго.

Обезьянка позволила передать себя в руки Мод, с упреком глядя на свою хозяйку. Миранда пощекотала Чипа под подбородком:

— Это ненадолго.

— Идем-идем, малышка. Нам нельзя медлить. — поторопила ее Берта. — Ее милость может нагрянуть сюда в любую минуту.

Она с опаской оглянулась через плечо, чтобы посмотреть, нет ли кого в тускло освещенном коридоре. Мод, бросив еще один нерешительный взгляд на Миранду, ушла, прижимая к себе Чипа.

Миранда расшнуровала корсаж своего платья, сняла фижмы и нижнюю юбку и запихнула под кровать, где их было не видно. Потом, погасив все свечи, легла в постель Мод в ее ночной рубашке, оставив полог кровати незадернутым, чтобы видеть дверь в свете отблесков пламени камина. Если леди Дюфор задумала пакость, то ей не удастся застать свою жертву врасплох. Ночной чепчик Мод остался лежать на подушке, и Миранда надела его. чтобы скрыть свои коротко подстриженные волосы.

Часы пробили одиннадцать, потом полночь. Миранда чувствовала, что глаза ее закрываются. Огонь в камине уже догорал. Может, она это все просто выдумала? И сейчас леди Имоджин сладко спит в своей кровати? Может быть, ее брат уже вернулся из дворца. Но Миранда была почти уверена, что графа нет дома. Она почему-то не сомневалась, что узнала бы, если бы он был здесь.

…Имоджин сняла свое черное платье и закатала рукава нижнего кремового, что придало ей деловитый вид. Ее маленькие глазки сверкали злобной решимостью, когда она бросилась к постели с несколькими горничными. В руке она сжимала толстую терновую палку.

Миранда даже не заметила, как они появились. Имоджин подскочила к ней и сдернула одеяла.

— Привяжите ее к столбикам кровати! — приказала она, и голос ее звенел от ярости.

Служанки бросились на Миранду, схватили за руки и за ноги, подняли с постели.

Миранда испустила отчаянный крик и позволила своему телу обмякнуть, будто от потрясения и страха. Взгляд ее был устремлен на дверь, но дверь оказалась плотно закрытой, хотя вроде бы не запертой на ключ.

— Привяжите ее крепко-накрепко, — распорядилась Имоджин. — За руки и за ноги. Эй, давай сюда веревку.

Она указала на старшую из своих приспешниц, женщину с крысиным личиком.

— Да, миледи.

Служанки заставили Миранду подняться на ноги и встать у кровати, и она вяло повисла у них на руках, не оказывая ни малейшего сопротивления. Похоже было, что они собирались привязать ее за запястья и щиколотки к столбикам кровати, чтобы леди Дюфор могла всласть поорудовать своей толстой терновой палкой.

«Бедная Мод, — подумала Миранда, — ей пришлось бы несладко!» И она рванулась так неожиданно и сильно, что служанки растерялись и выпустили ее. Миранда отпрыгнула, подлетела, как на пружинах, в воздух. Два удара сильными, тренированными ногами — и две из нападавших оказались отброшенными в угол комнаты.

Миранда тут же развернулась и нанесла еще один удар. Разворот — и женщина с крысиной мордочкой пискнула и отлетела в угол комнаты.

Миранда прыгнула на постель, прижалась к спинке кровати и оглядела поле битвы.

Имоджин испустила крик, сравнимый только с воплями баныши.

В коридоре послышался топот — слуги со всех концов дома спешили на крик. Лица их были бледными и перекошенными от ужаса, потому что такой отчаянный вопль мог означать только то, что в доме пожар или что в него ворвались убийцы.

Камердинер, не колеблясь ни секунды, распахнул двери спальни леди Мод. За его спиной толпились слуги, во все глаза глядя на странную сцену. Их изумленные, недоверчивые взгляды следовали за безумным взглядом леди Дюфор, дрожащим пальцем указывавшей на маленькую фигурку, стоявшую на постели с широко раскинутыми руками.

Гарет, входивший в эту минуту в дом через боковую дверь, рассчитывал попасть в сонное царство. Он уехал из дворца раньше, чем собирался. Все его попытки отвлечься от своих мыслей за карточным столом, в компании друзей, за бутылкой бургундского не увенчались успехом. Он был сам не свой от усталости. В висках стучало, во рту пересохло. Это все от прошлой бессонной ночи, говорил он себе. Ему не терпелось попасть в свою комнату — желанную и мирную гавань уединения и отдохновения.

Когда он вышел из бокового коридора в центральный холл, шум сверху уже докатился до подножия огромной лестницы. Были слышны мужские и женские голоса — вопли, восклицания, стоны, — но весь этот гам перекрывал безошибочно узнаваемый, полный ярости голос сестры. В последнее время Имоджин отлично держала себя в руках, но теперь Гарет тотчас же понял, что у его сестры опять начался припадок.

Он помчался по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, и побежал по коридору туда, откуда слышался шум. Он доносился из спальни Мод. Толпа у ее двери расступилась, когда он рванулся в комнату.

— Что, черт возьми, здесь происходит?

Услышав его голос, Имоджин обернулась, продолжая тыкать пальцем в безмолвную и неподвижную Миранду.

— Это… это… это другая! — заикаясь бормотала она. — Это не Мод. Она орудие дьявола! Она подменыш, выкормленный молоком ведьмы!

При столь ужасных обвинениях толпа слуг отхлынула назад, не смея дышать и боязливо глядя на девушку, стоявшую на постели. Гарет спокойно произнес:

— Не глупи, Имоджин. Возьми себя в руки. Ты не должна бросать обвинения в колдовстве без всяких оснований. Ты ведь знаешь, что не должна этого делать.

Безумное выражение медленно уходило из взгляда Имоджин, рассудок возвращался к ней. Она все еще дрожала, прижимая руки к груди, вдруг похолодевшие как лед. Наконец взгляд ее остановился на столпившихся в комнате слугах, перепуганных горничных и служанках. И сознание того, что она сама вызвала весь этот переполох, пронзило ее затуманенный мозг.

Гарет спокойно, не повышая голоса, обратился к мажордому:

— Отошлите слуг, Гаррисон. Пусть ложатся спать.

— Да, милорд. — Мажордом величественно повернулся к слугам: — Отправляйтесь в свои комнаты. Здесь вам нечего делать и не на что смотреть. Сейчас же разойдитесь.

Он шикнул на них, как на стайку цыплят, сбежавших из курятника, и они с неохотой подчинились.

— Что здесь происходит? — В комнату вбежала Мод. Глаза ее на побледневшем, но решительном лице были устремлены на Миранду. — Я не могу обречь вас на страдания вместо себя, Миранда!

Чип с пронзительным визгом прыгнул на кровать, где уселся на плече Миранды и смотрел оттуда глазами, похожими на черные бусинки.

Имоджин издала тихий жалобный стон и закрыла лицо руками.

— Леди Дюфор, я думаю, дело касается только нас с вами. — Мод шагнула к Имоджин.

— Ваш героический поступок немножко запоздал, кузина, — спокойно сказал Гарет. — Миранда, не будешь ли так любезна спуститься оттуда?

— Я предпочла бы, милорд, чтобы сначала вы разоружили свою сестру. Она собиралась этой дубинкой принудить Мод к повиновению.

— Что? — Гарет только сейчас заметил терновую палку.

— Ею можно сломать кости! — выкрикнула Миранда. — И она хотела привязать Мод к столбикам кровати. Вот эта женщина с крысиным лицом ей помогала.

Гарет бросил взгляд на столь точно описанную Мирандой личность. Женщина все еще сидела на полу с ошеломленным видом, но продолжала сжимать в руках веревки. Под яростным взглядом лорда Харкорта она с трудом поднялась на ноги, путаясь в юбках.

— Она ударила меня, милорд, — объявила женщина как бы в оправдание. Однако в голосе ее звучал страх. — Она сбила меня с ног, опрокинула навзничь.

— А чего же вы ожидали? — невозмутимо возразила Миранда. — Кто-то врывается ночью в вашу спальню, пытается связать вас и подвергнуть пыткам, и естественно, вы будете защищать себя.

Мод с изумлением смотрела на Миранду. В глазах ее заискрился смех, когда она искоса бросила взгляд на Имоджин. С трудом подавив приступ веселья, девушка упала в кресло и закрыла лицо руками.

Гарет тотчас же отослал служанок Имоджин. Не было никакого смысла бранить и осуждать их за повиновение своей хозяйке. Потом он повернулся к сестре.

Имоджин все еще сидела на скамье у окна. Руки ее тряслись. Глаза не выражали ничего, кроме изумления. Ее истерический припадок лрошел, но последствия его еще сказывались. Она обратила взгляд на брата.

— Я сделала это ради тебя, Гарет, — сказала она тихо. — Только ради тебя.

— Знаю, Имоджин, — ответил он, и в голосе его прозвучали печаль и нежность.

Он подошел к ней, взял ее руки в свои и помог встать.

— Когда же ты наконец поймешь, что мне не нужно… — Он покачал головой. — Ладно. Забудь. Что сделано, то сделано. Иди спать.

Кончиками пальцев он дотронулся до ее щеки, как бы благословляя ее. Потом проводил сестру до двери.

— Вы спали в комнате Миранды, Мод?

— Я не спала, сэр. Я не могла уснуть, поскольку знала: что-то должно случиться.

— Ну, возможно, теперь вы сможете уснуть. Прошу вас на эту ночь вернуться туда.

— Почему? Вы полагаете, что леди Имоджин сделает новую попытку?

— Нет, но я хочу побеседовать с Мирандой наедине. Поэтому, пожалуйста, сделайте, как я прошу.

Мод бросила испуганный взгляд на Миранду, повернулась и вышла из комнаты.

Гарет подошел к высокой постели. Он обхватил Миранду за талию. Некоторое время он держал ее на весу, так, что ее ноги не касались пола, чуть отстранив от себя и глядя ей в лицо.

Она встретила его взгляд без улыбки. Она пыталась понять выражение его лица, но оно было непроницаемо.

— Мне приходится рассчитывать только на Господнее милосердие, — любезно сказал он наконец. — Если бы я знал раньше, что ты перевернешь всю мою жизнь, Светлячок, я бы бежал из Дувра так, будто все демоны ада хватали меня за пятки.

— Но не могли же вы рассчитывать, что я останусь в стороне, когда ваша сестра замыслила недоброе? Вы же не думали, что я буду стоять и спокойно смотреть, как она истязает леди Мод?

Он покачал головой:

— Нет, конечно же, нет. Особенно зная тебя так, как теперь. Конечно, ты бы не бросила ее в беде.

Уголки его рта чуть приподнялись в мимолетной улыбке.

— А ведь это было бы так просто!

Миранда гадала, собирается ли он поставить ее на пол, но не пыталась высвободиться. Его руки были теплые и сильные и властно сжимали ее талию, а в глазах горело пламя.

— По правде говоря, милорд, я об этом не подумала.

Он кивнул:

— Ну конечно, не подумала.

Наступило молчание. Чип, сидевший теперь на подушках, принялся расчесывать своими тощими пальчиками шерсть, но, несмотря на то что он казался погруженным в это занятие, глаза его зорко следили за двумя фигурами посреди комнаты. В камине полыхнул огонь. Часы пробили половину первого.

Миранда провела мизинцем по губам Гарета. Это было нежное, легкое, едва ощутимое прикосновение, однако губы его мгновенно откликнулись на него. Он чуть прикусил ее пальчик и втянул его в рот, она же тихо и нежно рассмеялась и, подняв другую руку, провела ею по его лицу, как бы изучая очертания щек, скул, подбородка, потом поцеловала его веки. Ее ресницы коснулись его щеки, и он почувствовал ее теплое дыхание. Она поцеловала его в подбородок, и язык ее прошелся по отросшей за ночь щетине.

Он позволил девушке медленно соскользнуть на пол и поцеловал ее в губы. Миранда с легким блаженным вздохом закрыла глаза и отдалась этому томительному будоражащему поцелую, захватившему ее целиком, так, что теперь средоточием всех ее чувств и ощущений стал рот, превратившийся в теплый алый бутон наслаждения.

Наконец Гарет поднял голову. Глаза его, в которых сражались между собой страсть и здравый смысл, казались почти черными. Миранда прижалась к нему, и он ощутил благоухание ее волос, кожи, сильный и волнующий аромат ее возбуждения, смешанный с нежным пленительным запахом розовой воды и жасмина. И разум проиграл в этом поединке. Он взял ее под руку и повел из комнаты. Чип запрыгал за ними следом.

Гарет вошел в свою спальню и захлопнул за собой дверь. Чип, оставшийся по другую сторону, издал протестующий крик.

— Прошу прощения, — извинился перед ним Гарет, отворяя дверь.

Обезьянка прыгнула в комнату, забралась на каминную полку и снова принялась причесывать шерстку, не переставая оглядывать спальню своими зоркими черными глазками.

Гарет опустил Миранду на постель и остановился, глядя на нее сверху и держа руки на бедрах.

— Должно быть, в словах моей сестры о колдовстве была доля правды, — заметил он задумчиво. — Другого объяснения этому безумию я не нахожу.

Миранда с улыбкой подняла на него глаза. Атмосфера, царившая в комнате, резко отличалась от полной волшебного очарования прошлой ночи.

Здесь, в комнате графа, не было никакой магии, никакой тайны. Он казался ей человеком из плоти и крови, мужчиной, желанным и полным желания, и теперь она властно ощущала голод своего тела — столь властно, как никогда прежде. Прошлой ночью Миранда не смогла бы найти слова, чтобы описать то, что с ней случилось. Но сегодня она совершенно ясно сознавала свое желание.

Гарет уже срывал с нее одежду. Его движения были ловкими и умелыми. Глаза его горели, дыхание было быстрым и неровным.

Миранда отбросила рубашку в сторону. Теперь она стояла на постели на коленях, с искренним интересом глядя на него и наблюдая за его движениями. Она провела языком по губам, продолжая наблюдать за ним, в то время как руки его расстегивали штаны, и Гарет чуть было не рассмеялся — настолько непристойно это было при всей ее невинности. Он стянул нижнее белье. Глаза Миранды неотступно следили за каждым его движением с таким напряженным вниманием, будто от этого зависела вся ее жизнь. Обнаженный, он был прекрасен.

Она потянулась к его поджарым бедрам и приблизила лицо к его восставшей плоти, выступавшей из кудрявых черных волос. Миранда вдыхала терпкий мужской запах, в то время как губы ее непрерывно двигались вдоль его плоти и язык ее нежно поглаживал и исследовал ее, а зубы чуть сжимали. Она хотела знать, что может доставить ему наибольшее наслаждение. Впрочем, ей казалось, что она всегда это знала.

Ее пальцы охватили его мускулистые ягодицы, и она почувствована, как он слегка нажимает на ее голову и плечи, направляя ее язык, все еше продолжавший ласкать его.

— Не так быстро, моя сладкая.

Голос его был низким и дрожал. Он приподнял ее голову и слегка отстранился. Но ее своевольный, шаловливый язык последовал за ним и прикоснулся к влажному солоноватому кончику его сущности.

— Почему же?

Миранда снова встала на колени, и пальцы ее пробежали по его груди и спустились вниз, к животу, ощутив его отвердевшую плоть у своих бедер. Она раздвинула колени и втянула его древко, обволакивая его нежной, шелковистой тканью…

Его руки легли на ее поясницу. Тело ее отклонилось назад, в то время как бедра начали ритмично двигаться, сжимаясь и расслабляясь, пока наконец стоны восторга не заполнили всю комнату.

Голова ее была откинута назад и запрокинута, стройная белая шея выгнулась, глаза были прикрыты тонкими, как бумага, веками, пронизанными голубыми жилками. Он наклонил голову и пленил ее полураскрытые губы своим ртом.

Руки его скользнули под ее ягодицы, и он приподнял ее с постели на ладонях и теперь держал на весу. И она, повинуясь древнему инстинкту, обвила его талию ногами, а шею руками, и все ее тело раскрылось навстречу ему.

Глаза ее широко распахнулись, и она радостно рассмеялась, глядя ему прямо в лицо. Он скользнул в ее тело, и их бедра сблизились, и теперь они, казалось, слились в единое целое. И это слияние было столь полным, что ей казалось, никакая сила не могла бы отделить их друг от друга. Теперь и она двигалась ритмично и свободно, и он снова услышал ее радостный, ликующий смех.

Гарет улыбнулся, вгляделся в ее лицо. Его захлестнула радость, он был полон незнакомой до сих пор всеобъемлющей нежности и глубокого изумления тем, что это невинное и совсем неопытное дитя столь быстро и совершенно овладело искусством любовных игр. Она прикусила зубами нижнюю губу, и глаза ее приняли цвет ночного неба. Внезапно она затихла в его объятиях, и все чувства теперь сосредоточились только на одной точке ее тела, а нежные складки ее плоти все туже сжимали и все глубже затягивали его. Ее губы были полуоткрыты, глаза расширены, она все острее чувствовала движения его тела внутри собственного.

Она ощущала его плоть глубоко внутри себя, а каждый трепет, каждое ее содрогание передавались ему. Мир будто сузился — от него осталось только узкое пространство, вмещавшее два их сплетенных в объятии тела.

Ему казалось, что эта бездна затягивает его все глубже, что он попал в круговорот, что его уносит неистовый вихрь, и мгновением позже тело его содрогнулось, в то время как ее тело, обвивавшее его, ответило таким же содроганием, все нараставшим и повторявшимся, как набегавшие волны.

Он оставался неподвижен и не решался даже перевести дух, пока она не пережила пика своего наслаждения. Неведомый прежде восторг вырвал у нее отчаянный крик изумления и радости.

Голова ее опустилась на его плечо, руки потянулись к нему и обвили его шею, тело расслабилось, а он все продолжал сжимать ее в объятиях.

— Боже мой, моя сладкая, где ты научилась этому волшебству, этой черной магии? — пробормотал он, прижимаясь лицом к ее влажной шее.

— Не знаю. — пробормотала она. — Но ведь это и есть волшебство. Разве не так?

Миранда разомкнула все еше сжимавшие его стан ноги, и Гарет позволил ей скользнуть на кровать. Она откинула голову так, что ее спутанные волосы упали назад блестящей шапочкой, и теперь смотрела на него с удовлетворенным и торжествующим видом, что вызвало у него смех.

Он снова сгреб ее в объятия, поцеловал, откинул волосы с ее лба, глядя на нее сверху вниз и улыбаясь. Потом улыбка его погасла. Миранда сразу заметила это.

— Я очень голодна. — Она попыталась снять напряжение этим банальным замечанием. — Во дворце не подавали ужина. Почему там никогда не подают угощения?

— Королева немного скуповата, — ответил Гарет. — Некоторые даже называют ее прижимистой. Там, на подносе, есть еда.

Он указал на поднос, всегда ожидавший его в спальне, и смотрел, как она склонилась над едой. Он провел рукой по волосам, не в силах оторвать взгляд от ее спины, от ее изящных линий, от тонкой талии, от упругих ягодиц, от длинных мускулистых ног.

Гарет почувствовал новый прилив желания, ноздри его впивали ее аромат, и страсть пересилила благоразумие. Он забыл о раскаянии, посетившем его несколько минут назад, о мрачной тени плохого предчувствия. Миранда обернулась, держа в руке ножку холодного цыпленка. Она взглянула на Гарета, и брови ее удивленно поползли вверх.

— Боже мой, милорд! Вы похожи на сатира! Думаю, это самое подходящее для вас слово.

Продолжая обгладывать куриную ножку, она вернулась к нему. И в ее глазах он прочел признаки нарастающей страсти.

— Может быть, существует еще какой-нибудь, иной способ заниматься этим? Просто ради разнообразия. Понимаете?

Она оторвала кусочек куриного мяса и положила ему в рот. Ее пальчики оказались во рту вместе с куском мяса.

Гарет взял ее за запястье и очень медленно потянул за руку. Он облизал каждый ее пальчик, медленно проводя по ним языком, потом перегнулся через ее плечо к столу. Он наполнил стакан темно-красным бургундским, набрал его в рот, потом повернулся к ней так, что ее лицо оказалось прямо напротив его лица.

Он приблизил свой рот к ее рту, и теплое красное вино заструилось ей на язык — вино, смешанное с соками его тела.

Она смаковала влагу, наслаждаясь ее вкусом, языки их соприкоснулись. Затем она не спеша проглотила вино.

— Еще.

Он кивнул, снова набрал вина в рот и повторил все сначала. Сел в кресло, притянул ее к себе на колени и принялся поить вином изо рта в рот, в то время как она выбирала сочные куски куриного мяса и нежными движениями ловких пальчиков медленно клала ему в рот.

Петушиный крик отвлек их от этой игры. Но к этому времени она уже утомила их. Миранда прислонилась к его плечу, усаживаясь поудобнее у него на коленях, а он ласкал нежный пушистый бугорок внизу ее живота. Его пальцы медленно и как бы невзначай гладили восхитительный бутон между ее ногами. Она впитывала наслаждение, струившееся от его медленных движений. Кончики его пальцев нежно пощипывали сокровенное место, столь чувствительное к ласкам.

Когда он поднял Миранду и понес на постель, на ее лице сияла томная улыбка. Он лег рядом.

— Надеюсь, мы проснемся до того, как приедет герцог, — пробормотала Миранда с сонным журчащим смехом, устраиваясь рядом с ним.

Гарет не ответил. Но сон как рукой сняло. Он лежал, уставившись в парчовый полог и разглядывая знакомый узор из переплетенных виноградных лоз и листьев. В комнату медленно вползал рассвет, и дыхание Миранды становилось глубоким и спокойным.

Все его сомнения вернулись, вина и гнев охватили его с новой силой. Ну что он за безвольное, слабое существо, если так легко поддается искушению?

Граф лежал без сна. На душе было скверно и тоскливо. Наконец он уснул, и эротические видения, преследовавшие его во сне, были окрашены горьким чувством потери.

Глава 18

Было уже около восьми часов утра, когда Гарет ушел. Миранда вернулась в свою спальню. Никто в доме не заметил ее отсутствия. До приезда короля Франции Харкорт должен был сделать одно дело.

Он без труда нашел мастерскую сапожника. Хозяин уже принялся за свою обычную работу: тачал сапоги. Гарет. пригнув голову, вошел в низкую, плохо освещенную комнатку.

Хозяин вскочил на ноги. Такие заказчики заходили к нему редко.

— Чем могу служить, милорд? — Он низко поклонился.

— У меня дело к вашим постояльцам.

Сапожник казался разочарованным, но поспешил к лестнице, которая вела на второй этаж.

— Я позову кого-нибудь. Не трудитесь подниматься наверх, милорд.

— Нет-нет, я сам поднимусь.

Гарет кивнул сапожнику и прошел мимо него. Постучал. Ответа не последовало. За дверью были слышны голоса и смех. Харкорт толкнул дверь. Сапожник помедлил. Потом тихонько поднялся по лестнице и остановился под дверью. Теперь он мог слышать все, что происходило в комнате.

Там было много людей. Они скатывали постели, наводили порядок в вещах, чинили инструменты, реквизит. Мама Гертруда, подоткнув нижнюю юбку, омывала свой богатырский торс в лохани с водой. С испуганным восклицанием она уронила кусок ткани, которым растирала тело.

— Господи помилуй! Лорд Харкорт! — Ее огромные груди подрагивали. Она выпрямилась. Лицо у нее стало озабоченным. — Что-нибудь с Мирандой, милорд?

— Нет, во всяком случае, полчаса назад с ней было все в порядке, — ответил он. — Простите меня за то, что нарушил ваш покой, но мне хотелось бы обсудить с вами одно важное дело.

— Это касается Миранды, верно? — спросил Рауль, ставя кружку на сундук и вытирая рот тыльной стороной ладони.

— Да уж как пить дать! — загремел Бертран.

— Где Миранда? — запищал Робби. — Она обещала вернуться. — Мальчик с трудом встал. — Она вернется, сэр?

Гарет понял, что разговор будет труднее, чем он ожидал. Люк смотрел на него недружелюбно. Молодой человек отложил в сторону обруч из конского волоса и потер руки.

— Я бы хотел поговорить с Бертраном и Гертрудой, — сказал Гарет.

Гертруда оправила нижнюю рубашку.

— Так вы говорите, с ней все в порядке? — Она внимательно смотрела на Харкорта.

Тот кивнул:

— У меня есть предложение…

— Мы не собираемся торговать девочкой и не хотим, чтобы она стала шлюхой… Прошу прощения, милорд, что говорю с вами так просто, но она мне как дочь и…

— Мадам! — Гарет поднял руку. — Уверяю вас, мое предложение совсем иного рода!

— Давайте-ка лучше пойдем в таверну, — предложил Бертран. — Идешь, мама?

Гертруда зашнуровала корсаж своего платья.

— Естественно, ничего нельзя обсуждать без меня, если дело касается нашей Миранды. Она мне все равно что дочь.

Она буквально сверлила Гарета взглядом.

Тот вежливо открыл перед ней дверь:

— После вас, мадам.

Гертруда гордо прошествовала мимо.

— А, ты здесь. Ушки на макушке! — крикнула она сапожнику, едва успевшему отскочить от двери и торопливо запрыгавшему вниз по ступенькам. Гертруда следовала за ним по пятам. — У тебя прямо чутье — обожаешь слушать, что тебя не касается!

Сапожник сел за рабочий стол и взялся за шило. К его глубочайшему сожалению, он не узнал ничего интересного.

В таверне «Золотые ключи» было в этот час пусто.

Гарет заказал бутылку мадеры. Они сели за столик в углу, где никто не мог их потревожить. Гертруда подозрительно изучала содержимое своей кружки. Такого дорогого вина ей пробовать не приходилось.

— Хотите отпраздновать нашу встречу, милорд?

— Да, в известном смысле. — Он достал кожаный кошель, положил его на стол. Потом поднес к губам свою кружку с вином.

— Что это? — Бертран ткнул пальцем в кошель.

— Это обещанные пятьдесят золотых.

Ответом ему было молчание. Бертран провел языком по губам. Мама Гертруда смотрела на графа неприветливо, если не сказать зло.

— И чего вы от нас хотите, милорд?

— Хочу, чтобы вы сегодня же покинули Лондон и отплыли во Францию, — ответил Гарет и снова хлебнул вина.

— Без Миранды? — спросила Гертруда, поворачиваясь к Бертрану. Тот уже положил руку на кошель. — Эй, Бертран, оставь! Это проклятые деньги.

Бертран кашлянул и взялся за кружку.

— Не все так просто, — ответил Гарет. — Мне придется рассказать вам одну историю.

Его гости слушали рассказ о Варфоломеевской ночи.

— Итак, — закончил свой рассказ Гарет, — вы и сами теперь видите, что для Миранды было бы лучше, если бы вы оставили все как есть.

— Да, — произнесла Гертруда. — Так, значит, та, другая девушка — ее сестра? — Мама покачала головой. — Они словно две горошины из одного стручка. Но вы ведь не сказали Миранде правды?

— Потому что я не знаю, как она ее примет, — признался Гарет. — А мне нужна помощь. Если мои планы осуществятся, я скажу ей. Я надеюсь, что к тому времени она настолько привыкнет жить, как благородная леди, что эта правда не станет для нее страшным ударом и потрясением. Но… — Он перегнулся через стол. — Вы должны понять: пока вы здесь, она не сможет привыкнуть к новой жизни.

— В словах милорда есть смысл, — сказал Бертран и снова прикрыл рукой кожаный кошель.

— Да, — согласилась Гертруда. — Но мы не можем уехать, не сказав ни слова Миранде.

— Она ведь считала прежде, что вы уехали во Францию без нее. Она думала, что вы оставили ее в Дувре, — напомнил Гарет. — Ее это опечалило. Но потом она свыклась с мыслью, что потеряла вас, и была спокойна, пока вы не появились снова. Она и теперь примет ваш отъезд спокойно.

— Это неправильно, — упрямо возразила Гертруда.

— Да ну же, мама, не спорь, — принялся урезонивать ее Бертран. — Подумай, женщина, пятьдесят золотых! Подумай!

— Я и думаю! — огрызнулась Гертруда. — Я не дура и понимаю, что это такое.

— Представьте, что это будет значить для Миранды, — настаивал Гарет. Его голос был мягким и вкрадчивым, но звучал достаточно убедительно. Он чувствовал, что почти выиграл. — Вы ведь не захотите стоять у нее на пути — если она вам дорога.

— Нет, не захотим, — согласилась Гертруда. — Но мы не можем уехать, не сказав ей ни слова.

— Клянусь, я открою ей правду, как только это станет возможным. Она сразу узнает, что вы ее не бросили.

— Вот они, золотые слова, мама. Лучше и не скажешь! — поддакнул Бертран, не выпуская кошеля с деньгами. Он уже потянул его к своему краю стола. — По-моему, это хорошая сделка, милорд. Насколько я разбираюсь в таких делах. — Он посмотрел на Гертруду: — Пойдем, женщина! От чувств на столе не появляется хлеб. Жизнь девочки теперь устроена. И нам немножко перепало.

Гарет ждал. Лицо его было непроницаемо, а нервы — как натянутые струны.

Согласие Бертрана ничего не значило против слова мамы Гертруды. Если она скажет, что не согласна, они уйдут и откажутся от денег, как бы соблазнительна ни была эта сделка.

— Вы скажете ей правду, милорд? Даете слово?

Гертруда теперь смотрела ему прямо в глаза.

Гарет положил руку на рукоять меча.

— Клянусь честью, мадам, я скажу ей правду.

Гертруда шумно вздохнула и опорожнила свою чашу с вином.

— Ладно, если это ради блага девочки, думаю, нам так и следует поступить.

Кожаный кошель скользнул с края стола в подставленную ладонь Бертрана. Сияя улыбкой, он поднялся с места:

— Славная сделка, милорд, ей-богу, славная!

Он протянул Гарету руку. Гарет пожал ее, потом поклонился Гертруде.

— Скажите ей, мы любим ее. Скажите, мы ее не бросили, — попросила Гертруда, по-видимому, не слишком успокоенная его заверениями.

Она кивнула и выплыла из таверны. Бертран следовал за ней по пятам.

Гарет сел на свое место. Попросил еще одну бутылку вина. Это дело было ему не в радость, и даже сознание, что он поступил правильно, не принесло успокоения.

Герцог Руасси — весьма пригожий мужчина. Так решила Миранда, глядя на него со своего наблюдательного поста — галереи в Большом зале Вестминстерского дворца. Их первая встреча часом раньше была полна формальностей, и потому у нее не было возможности рассмотреть его как следует. Теперь он беседовал с королевой, и Миранда хорошо разглядела его в профиль. Лицо у него было узкое, подбородок выдавался вперед, нос с горбинкой походил на орлиный клюв.

Профиль сурового человека, тем не менее показавшегося ей привлекательным. Она двинулась к лестнице в зал. Да, его нельзя было и сравнивать с окружавшими мужчинами — они ему и в подметки не годились.

Она приостановилась, оглядывая сверху пеструю толпу придворных. Глаза ее остановились на лорде Харкорте. Среди пестрой толпы в ярких одеяниях его костюм выделялся благородной скромностью: на нем были серый камзол и такие же штаны. Короткий алый шелковый плащ казался особенно ярким.

Миранда оглядела свое собственное платье из серебристой ткани, расшитое мелким жемчугом. Поверх него было надето верхнее платье из белого бархата. Ее коротко подстриженные волосы скрывала белая кружевная сетка, увенчанная и удерживаемая обручем, украшенным мелкими жемчужинами. Туалет этот вполне подходил для девицы, впервые представленной мужчине, которому надлежало стать ее мужем, подумала Миранда, иронически улыбаясь. Убедительная картина девственной скромности. Мод этот туалет очень бы пошел.

Она не сознавала, что улыбается, когда спускалась вниз по лестнице. Она не сознавала и того, что шаги ее были быстрыми, а на шеках рдел нежный румянец.

Двое мужчин, кланяясь, попятились от королевы, но, будто почувствовав приближение Миранды, обернулись.

— Она именно такая, как на портрете. Он ей не польстил, — тихо сказал Генрих. — И даже более того. Я не ожидал подобной живости. Художник, по-видимому, показал в своем портрете только серьезность ее натуры.

— Кисть не всесильна, — заметил Гарет. — Редко удается передать все особенности личности в одном портрете.

Гарет гадал, что так позабавило Миранду. Глаза ее сверкали, щеки раскраснелись. Уголки рта были чуть приподняты, будто она улыбалась какой-то тайной мысли. Неудивительно, что она уже пленила Генриха. Пока они смотрели на нее, трое молодых людей вились вокруг Миранды, претендуя на ее внимание и стараясь перещеголять друг друга. Отсюда не было слышно, что они ей говорили, но Миранде их внимание было явно приятно. Она смеялась, откидывая назад свою маленькую головку, и играла веером, то складывая, то раскрывая его, как прирожденная кокетка, привыкшая к восхищению.

— Надеюсь только, что леди не отвергнет брак с таким старым воякой, как я. Надеюсь, она не сочтет меня слишком отталкивающим, — сказал Генрих, поджимая губы. — Я не слишком галантный кавалер, Харкорт, а ваша воспитанница, как видно, привыкла к постоянному вниманию.

«Как вы ошибаетесь», — думал Гарет. Но он не мог сказать правды вслух. Вместо этого он просто покачал головой. По правде говоря, он был не меньше других удивлен тем, как непринужденно Миранда вела себя при дворе. Иногда она все же совершала промахи, но ей удавалось не привлекать к ним общего внимания, как и в тот раз, с туфлями. И пока все шло как по маслу. Общее мнение, установившееся при дворе, гласило, что юная кузина лорда Харкорта восхитительна и эксцентрична.

Однако леди Мэри не разделяла общего мнения. Сердце Гарета упало, когда он увидел, что его нареченная покинула кружок королевы. В последнее время Мэри казалась озабоченной, и все ее волнения, по-видимому, были вызваны воспитанницей Гарета. Она никогда не упускала возможности сказать что-нибудь неодобрительное о девушке, а возражения и оправдания Гарета находила не слишком убедительными.

Она приблизилась к Гарету и герцогу Руасси с заученной улыбкой на устах.

— Милорд герцог, — приветствовала она его, делая реверанс. — Ее величество просит вас завтра отобедать с ней. И разумеется, лорда Харкорта тоже.

Она взглянула на Гарета, и улыбка исчезла с ее лица.

— Прошу вас передать нашу благодарность ее величеству, — сказал Генрих с поклоном. — Но возможно, удастся убедить ее величество включить леди Мод в число приглашенных? У меня остается так мало времени на ухаживание… Было бы досадно потерять целый день.

Леди Мэри смотрела на него с ужасом. Никому до этого не приходило в голову указывать королеве, кого ей приглашать к столу.

— Не смотрите на нас так, мадам. Герцог шутит. — быстро нашелся Гарет, хлопая Генриха по плечу.

Генрих рассмеялся, но смех его прозвучал слишком поздно, чтобы быть убедительным. Темные глаза сердито сверкнули, когда он осознал свою ошибку.

— Да, — подтвердил он. — Это была всего лишь шутка. Но, по правде говоря, когда я вижу, что моя невеста крушит сердца направо и налево, думаю, мне лучше не терять времени, а то я могу опоздать.

— Леди Мод немного игрива, милорд герцог, — сказала леди Мэри медовым голосом, который был не в состоянии скрыть ее неприязни. — Молодые люди могут воспользоваться ее юностью и неопытностью, но следует надеяться, что воспитанница лорда Харкорта знает, в чем состоит ее долг. — Она бросила проницательный взгляд на Гарета.

— У вас есть основания в этом сомневаться, мадам? — спросил Гарет, поднимая брови. Тон его был холоден.

Мэри отвела глаза. Она терпеть не могла Мод, но даже на взгляд леди Мэри, вовсе не склонной восхищаться Мод, девушка была ослепительна. Леди Мэри видела, как леди Дюфор приблизилась к подопечной Гарета и увела ее от поклонников. Мод в своем серебристо-белом одеянии, с синими, как летнее небо, глазами и нежной кожей, с улыбкой на алых устах казалась прекрасным видением. Мэри сознавала, что ревнует, понимала, что этим низменным чувством продиктованы ее злые слова, и видела, что Гарету это не нравится. И все же не могла пересилить себя. Однако леди Мэри заставила себя улыбнуться, когда Имоджин и Мод приблизились к ней.

Леди Дюфор была бледнее обычного и казалась подавленной. Гарет знал, что ее мучает головная боль — расплата за тот ночной припадок. В последние месяцы Имоджин пыталась держать себя в руках, но иногда не могла справиться с собой.

— Леди Дюфор, — обратился к ней Генрих, — должен вас поздравить. У вас очаровательная воспитанница. — Генрих склонился над рукой дамы, но взгляд его был обращен к Миранде. — Она сокровище и своим блеском, вероятно, обязана вашим заботам.

Он не мог не заметить сияния, исходившего от девушки, как заметила это и Мэри. Но он заметил также ее юность и свежесть, ее нежность, и это ему нравилось все больше и больше. «Она пробует свою силу, — думал он, — парит на крыльях, купается в лучах всеобщего восхищения и прекрасно сознает свою привлекательность». А сам Генрих чувствовал себя грубым и неуклюжим, несмотря на роскошный костюм из шелка и бархата.

— Вы слишком любезны, ваша светлость, — слабо улыбнулась Имоджин.

Миранда присела в реверансе, прикрывая лицо веером и поглядывая из-под него на Руасси. Этому маленькому фокусу она научилась недавно и теперь вовсю им пользовалась. Пронзительные глаза герцога под густыми бровями блестели, а тонкие губы изогнулись в улыбке. Он задумчиво поглаживал свою ухоженную бороду. Руки у него были жесткие и загрубевшие, судя по всему, привычные к любому оружию. Почти против воли Миранда бросила взгляд на Гарета — его руки были изящные, белые. Она почувствовала, как все ее существо откликнулось на мгновенно пришедшее воспоминание о том, как эти руки ласкали ее тело со всей нежностью и деликатностью музыканта, играющего на драгоценном инструменте.

— Не согласитесь ли прогуляться со мной по залу, миледи? — спросил Генрих, предлагая Миранде руку. — Вы позволите, Харкорт? — И бровь его вопросительно поднялась.

— Безусловно.

Гарет взял Миранду за руку и подвел к королю Франции.

— А, я вижу, вы носите браслет, миледи! — Генрих взял ее руку и поднял, разглядывая браслет на свету. — Он вам идет.

— Благодарю, милорд. — Миранда сделала реверанс. — Это очень щедрый подарок, сэр.

— Вовсе нет, — отозвался король. — Он принадлежал вашей матери. И по праву вернулся к своей закон ной» владелице.

— Вы получили его от моего отца? — спросила Миранда, легонько дотрагиваясь до изумрудного лебедя.

— Да, — ответил Генрих, внезапно помрачнев. — Ваш отец был моим близким другом. Он очень дорожил этим браслетом после смерти вашей матери. На смертном ложе он отдал браслет мне, чтобы я никогда не забывал о той ночи… Для него эта вещица была символом всего утраченного. — Голос его упал до шепота: — Я должен отомстить за все.

Наступило молчание. Потом Генрих тряхнул головой, будто прогоняя мрачные воспоминания:

— Идемте, миледи, прогуляемся, и вы мне расскажете о себе.

Миранда бросила на Гарета лукавый взгляд поверх своего веера, но он старательно избегал смотреть на нее.

— Если вы предпочитаете говорить по-французски, сэр, я буду счастлива отвечать вам на этом языке, — отважилась предложить Миранда своему кавалеру.

— А, так вы говорите на моем языке? — Генрих был удивлен и обрадован.

— Довольно сносно, — ответила она уже по-французски. — Было ли благополучным ваше путешествие? В это время года Ла-Манш бывает бурным.

— А вам приходилось пересекать канал? — Его удивление уже переходило все границы. — Ваш опекун не говорил, что вы бывали на моей родине.

— Нет, милорд, не бывала, — ответила она торопливо. — Но я слышала разговоры об этом.

— Да, конечно, — ответил он. Однако она заметила, что он слегка нахмурился. — Вы с младенчества живете в Англии, а говорите на моем языке, как на родном.

— У меня был отличный учитель французского языка, — принялась сочинять Миранда. — Иногда мы с ним целыми днями говорили только по-французски. Лорд Харкорт настаивал на том, чтобы я бегло говорила на обоих языках.

— Да, он и сам говорит на обоих превосходно, — заметил Генрих.

Это было вполне резонным объяснением. И это ее умение было очень кстати. Знание языка поможет ей, когда она прибудет во Францию. Это польстит и его народу, и придворным.

— Но давайте будем говорить по-английски, пока я здесь. Это дань вежливости нашим хозяевам. К тому же мне полезно в нем попрактиковаться. — Он улыбнулся несколько смущенно и как бы извиняясь.

«Улыбка его необычайно привлекательна», — подумала Миранда. У нее было такое чувство, что он улыбался нечасто. В нем ощущалась сдержанная сила, и от этого улыбка его казалась особенно обаятельной. Понравится ли он Мод? Пока сказать это было невозможно.

— Давайте посмотрим, что там, — сказал Генрих, раздвигая гобелены, когда они приблизились к ним. — О, да здесь укромное местечко! Здесь мы можем побеседовать в тишине и покое.

Миранда смешалась:

— Но, милорд герцог, не сочтут ли меня нескромной?

— Мы получили благословение ее величества. Она не возражает против моего сватовства, — ответил он со смехом. — Не бойтесь — раз королева и ваш опекун улыбаются, вас не станут осуждать.

Он сделал движение, пропуская Миранду в просвет между гобеленами, и как бы невзначай обнял ее за талию.

Место, где они оказались, было альковом возле окна. Окно было занавешено тяжелыми драпировками, спасавшими от сквозняков. У стены, отделанной деревянными панелями, под самым окном стояла простая скамья.

— Как здесь душно! — Генрих подошел к окну и широко распахнул его. — Не могу долго обходиться без свежего воздуха. — Он повернулся к Миранде с извиняющейся улыбкой. — Я грубый, неотесанный солдат, миледи Мод. Не привык к семейной жизни. Мне вольнее дышится в шатре, чем под крышей дома.

— Право, милорд герцог, я и сама предпочитаю свежий воздух и свободу. Нет ничего… — Но тут, опомнившись, Миранда осеклась, потому что как раз собиралась живописать прелести ночевок под звездным небом прекрасными летними ночами.

— Что? — Он с интересом смотрел на нее, ожидая продолжения.

— Так приятно прогуливаться по саду, — сказала Миранда торопливо. — Но я полагаю, вы сочтете такое развлечение слишком домашним. Да, сэр?

— Однако вполне подходящим для благовоспитанной дамы, — ответил Генрих. Он сел на скамью и вынудил ее опуститься рядом. — Садитесь же поближе! А теперь скажите мне честно… Я вас устраиваю в качестве мужа? — Лицо его было очень серьезным.

— Милорд, я всегда послушна, — пробормотала она, стараясь не смотреть ему в глаза.

— Нет… нет… я спросил совсем не об этом. — Он говорил тихо и, как показалось Миранде, чуть печально. — Я не хочу, чтобы вы вступали в брак без любви. Мне нужна жена, которая охотно вступила бы в брак со мной, не думая об интересах политики.

Теперь глаза его затуманились гневом, а губы сжались в тонкую линию. «Да поможет Бог им всем, если этот человек докопается до правды!» — с трепетом подумала Миранда.

— Вы были прежде женаты, милорд? — спросила она и, когда он кивнул, добавила: — Я не знала.

— Мужчина, которому минуло тридцать восемь лет, моя дорогая, испытал в своей жизни практически все, что можно испытать, — ответил он, нетерпеливо пожимая плечами. Камзол обтягивал его очень плотно: казалось, одно резкое движение — и ткань лопнет. Под камзолом она заметила рубашку из грубого небеленого льна.

— Что-то не так, милорд? — спросила она с тревогой. У него был несчастный вид человека, попавшего в заросли крапивы.

— Этот чертов камзол слишком тесен, — пробормотал он. Потом, осознав, сколь неуместна подобная жалоба в его устах, ответил резким тоном: — Моя жена умерла.

Эта ложь легко слетела с его уст. Возможно, в эту минуту Маргарита предавалась бурной страсти с одним из своих многочисленных любовников. Но тем самым она хак бы давала ему право вести себя подобным образом. Маргарита вышла за него замуж против воли, только по приказу матери и брата, не зная, что стала приманкой и невольной причиной кровопролития в ночь Святого Варфоломея. Она спасла жизнь Генриху, хотя и не любила его и не хотела за него замуж, и в течение долгих лет они оставались добрыми друзьями. Но она с радостью освободилась бы от бремени их брака, как и он. И возможно, эта девушка даже понравилась бы ей, подумал он.

Эти скромно потупленные глазки и изъявления полной покорности были, по его мнению, игрой. Он наблюдал за ней, когда она думала, что на нее никто не смотрит. Она двигалась с необычайной грацией, а в ее синих, как небо, глазах сверкал воспламеняющий сердца огонь. Совсем уж невинная девушка не смогла бы разыгрывать кокетку с таким искусством, как она, и он догадывался, что опять стал пешкой в чьей-то игре. Право же, в ней было что-то, что понравилось бы Маргарите.

Он взял ее за руку, поиграл ее пальчиками. И почувствовал, как она вся сжалась и окаменела, хотя и не попыталась вырвать руку.

— Не надо меня бояться. — Он был не прочь поиграть в эти игры чуть дольше. Он поднес ее пальчики к губам.

Миранда попыталась отобрать руку. На свете существовал только один мужчина, на ласки которого она готова ответить, но это не герцог Руасси.

Генрих почувствовал укол в сердце. Он сжал ее пальчики крепче, а другой рукой коснулся ее шейки. Кожа на его пальце была огрубевшей и шершавой, и она невольно подняла руку, несмело протестуя против такой вольности. Но он не обратил на это внимания и провел пальцами вниз от шеи к нежной белой груди.

Его палец нырнул под вырез декольте и оказался в ложбинке между круглыми холмиками. Миранда дернулась, оттолкнув его руку.

— Милорд, вы не должны этого делать.

— Считаете, дорогая, что я слишком спешу? — рассмеялся он. — Но ведь это всего небольшой знак внимания. Мне отлично известно, что вы кокетка и такие игры доставляют вам удовольствие.

Он почувствовал, как жилка на ее шее под его пальцами забилась быстрее. Что это — испуг или страсть? Генрих надеялся, что второе.

— Но ведь мы только что познакомились, милорд, — ответила Миранда.

— Да, конечно. И за вами следует ухаживать и оказывать вам внимание, как всякой другой девице, — согласился Генрих с добродушным смехом. Но тотчас же снова помрачнел. Конечно, игры хороши, когда на них есть время. Но через три недели он должен быть во Франции, и за это время надо завоевать невесту. Ко времени отъезда он должен знать, что она с готовностью и по доброй воле выходит за него замуж.

— Вы отведете меня к леди Дюфор, сэр?

Никогда еще для Миранды общество Имоджин не было столь желанным.

— Сначала мне хотелось бы заручиться вашим согласием… получить доказательство вашей доброй воли.

На этот раз его пальцы крепко сжали ее подбородок, и он с силой приподнял ее лицо. Она видела его пронзительные темные глаза — проницательные, как глаза сокола. Они оказались совсем близко от нее. А его тонкие губы приблизились к ее рту. Миранда старалась усмирить свои чувства, покориться этому неизбежному поцелую, напоминая себе, что всего лишь играет роль. Она сейчас была Мод, застенчивая и робкая девственница, покорная своему опекуну, но отнюдь не питавшая отвращения к жениху, вовсе не противящаяся браку с ним.

Но когда его губы коснулись ее губ, она отпрянула.

— Прошу прощения, сэр… Я… я… не привыкла…

Генрих беспомощно смотрел на нее. Конечно, он слишком спешил, но, черт возьми, девушка знала, чего от нее ждут. Или все-таки она и вправду совсем неопытна в таких делах и никогда не целовалась?

— Очень хорошо, — сказал он, не пытаясь скрыть разочарование. — Пойдемте, я отведу вас к вашей покровительнице. У нас еще будет время узнать друг друга получше. — Он поднялся и предложил ей руку.

Гарет наблюдал за их исчезновением за гобеленами и, несмотря на отчаянные усилия сосредоточиться на разговорах, то возникавших, то умолкавших вокруг, думал только о том. что происходит сейчас между Мирандой и Генрихом.

— Боже мой, Гарет, ты рассеян, как влюбленный мальчишка! — раздался бас Брайена Росситера, который не имел обыкновения понижать его никогда и нигде. — Пойдем сыграем в карты!

— Кажется, твоей молодой кузине нравится герцог Руасси, — заметил Кип. — А королева не возражает против этого брака?

— Она вполне одобряет его.

Глаза Гарета снова были устремлены на гобелен. Генрих дал ясно понять, что у него мало времени на ухаживание. Он не был расположен долго улещивать свою невесту.

— Что же тебя беспокоит, дорогой друг? — спросил Брайен. — Девица готова выйти замуж, Руасси тоже не прочь на ней жениться. Значит, как мне кажется, все в порядке.

— Мод не привыкла к придворной жизни, — ответил Гарет.

Слова эти даже для него самого прозвучали неубедительно. Он извинился и двинулся прочь от них, чувствуя спиной пристальный взгляд Кипа.

Миранда появилась из-за гобеленов под руку с Генрихом. Гарету показалось, будто кто-то ударил его в грудь. Что они там делали? Чем занимались? Прикасался ли к ней Генрих? Нашептывал ли ей на ухо слова любви? Может быть, целовал ее? И какое дело было до всего этого ему, Гарету?

Миранда остановилась, оглядывая зал. И его взгляд будто притянул ее. Он ничего не мог с собой поделать. Связь, так внезапно возникшая между ними, была столь живой и столь сильной, что, казалось, имела плоть и ее можно было осязать, как будто они были соединены золотой нитью.

Гарет отвернулся и скрылся в толпе.

Глава 19

Леди Дюфор, шатаясь, поднялась по лестнице в свою спальню — она почти ослепла от адской головной боли, и если и чувствовала руку Миранды на своем локте, поддерживающую ее, то виду не подавала.

Миранда отвела ее в спальню и передала с рук на руки горничной с крысиной мордочкой, потом направилась в спальню Мод. Чип приветствовал ее, по своему обыкновению, страстно, будто не надеялся больше увидеть. Сколько бы раз она ни оставляла его в обществе Мод и сколько бы раз ни возвращалась, он не мог к этому привыкнуть, и всегда его радость и облегчение при ее появлении были неимоверны.

— Итак, рассказывайте. — Мод отложила в сторону вышивание и сейчас была полна внимания. Она сидела в своем любимом кресле, но теперь гораздо чаще обходилась без шалей и пледов. И вместо того, чтобы лежать в постели со смоченными в лавандовой воде носовыми платками, занималась каким-нибудь рукоделием, читала, рисовала или, как сегодня, вышивала большой гобелен.

— А вы уже далеко продвинулись, — улыбнулась Миранда, намекая на медлительность Мод. Она рассматривала натянутое на рамку полотнище. Это была сцена из сельской жизни с пастухами и пастушками, резвящимися на берегу широкой реки среди овечек и ягнят.

— Я работаю над ним уже пять лет, — сказала Мод равнодушно. — Но по-моему, за последние несколько недель я успела больше, чем за все предшествующие годы.

— Это очень скучная сцена.

— Полностью с вами согласна. — Мод сморщила свой маленький носик. — Может быть, стоит приняться за другой? Изобразить какую-нибудь битву, или сцену охоты, или что-нибудь столь же волнующее…

Миранда покачала головой:

— Всегда надо заканчивать начатое, а иначе у вас войдет в привычку недоделывать до конца ни одно дело. А это плохо.

Мод пожала плечами, принимая на веру это утверждение Миранды, как и большинство ее высказываний, Каждый, кто прожил бы такую же жизнь, как Миранда, достаточно хорошо ее узнал бы. И это напомнило Мод о том, что давно уже занимало ее мысли.

Она указала на другое кресло:

— Посмотрите одежду для Робби. Как вы думаете, она ему понравится? Я надеюсь, она подойдет ему по размеру.

На кресле лежали штаны из нанкина, льняная рубаха и пара полосатых носков.

— Не знаю, как быть с башмаками. Ведь у него больная нога…

— Как только милорд заплатит мне пятьдесят золотых, я закажу ему особые башмаки, — сказала Миранда, оглядывая подобранную одежду. — Вещи замечательные!

— А лучше всего безрукавка. Ему будет в ней тепло. — Мод с гордостью расправила темную шерстяную безрукавку. — Она почти новая. Это воскресная одежда племянника кухарки, но он был рад продать ее за пять шиллингов.

— Я верну вам деньги, как только мне заплатят, — сказала Миранда, аккуратно складывал одежду.

— Нет, это мой подарок Робби, — ответила Мод. — Мне бы только хотелось сделать для него больше. — Она откинулась на подушки. — А теперь расскажите мне о герцоге. Он хорош собой?

Миранда подхватила табуретку и села подальше от пылающего в камине огня.

— Да, весьма. Думаю, он бы вам понравился. Он не так элегантен, как милорд. В некотором роде грубоват. Он и сам так сказал. Наверное, потому, что всю жизнь был солдатом.

Она помолчала, хмурясь и щекоча шейку Чипа, отчего тот пришел в восторг.

— Знаете, такому человеку не следует перечить и не стоит с ним ссориться.

— Но он вам понравился?

— Ну… — Миранда чуть заметно покраснела. — Да, большую часть времени я находила его приятным.

— Что значит «большую часть времени»? — спросила Мод удивленно. Она подалась вперед.

— Он попытался поцеловать меня, — искренне ответила Миранда. — А мне этого не хотелось. И мне пришлось убеждать его держаться на расстоянии.

— Но я думала, что поцелуи и тому подобное — это неизбежная часть ухаживания, — возразила Мод, слегка хмурясь. — В песнях и балладах, сложенных менестрелями, о них только и говорится.

— Ну возможно, — вяло согласилась Миранда. — Но ведь он ухаживает не за мной. Возможно, вы воспримете его ухаживания иначе. Вероятно, вам это будет приятно. Я уверена, он вам понравится…

— Миранда, я не собираюсь за него замуж! — перебила Мод, вскакивая с места. — Я не знаю, каковы намерения лорда Харкорта, но я не выйду за герцога! Я вообще не выйду замуж! — Она возбужденно забегала по комнате. — Я уйду в монастырь вместе с Бертой.

Но когда Мод произнесла эти слова, она почувствовала в них какую-то фальшь. Она произносила их много раз прежде, почему же теперь они звучали неубедительно? Мод снова бросилась в кресло и уставилась на огонь в камине. Все в ее жизни смешалось. Она знала, что не желает выходить замуж, что не может связать судьбу с протестантом. Девушка была уверена, что хочет уйти в монастырь и посвятить свою жизнь Христу. Она это твердо знала. Или нет?

— Что вас беспокоит? — спросила Миранда.

— Не знаю, не уверена, — ответила Мод. — С тех пор как вы появились, все так запуталось.

— Прошу прощения, мадам, — сухо сказала Миранда.

Мод покачала головой:

— Я вовсе не хотела сказать, что это плохо. Возможно… я больше не хочу того, чего хотела раньше… Не знаю.

— Вы хотите сказать, что больше не собираетесь в монастырь?

— Право, не знаю, чего я хочу, — ответила Мод, и в голосе ее прозвучало отчаяние. — Но знаю определенно, что не собираюсь замуж за герцога де Руасси.

— А вы не думаете, что было бы разумно хотя бы раз встретиться с ним, прежде чем принять решение? — спросила Миранда.

— Но что это даст? — заметила Мод и потянулась к столу, где в серебряной корзинке лежали засахаренные фрукты. Девушка поставила корзинку себе на колени, выбрала оттуда марципановую конфету и положила ее в рот.

— Думаю, вы боитесь, — объявила Миранда. — Ваши зубы почернеют, если вы будете есть слишком много сладкого.

Тем не менее она сама потянулась к корзинке и покопалась в ее содержимом. Наконец нашла засахаренную изюминку. Чип заверешал что-то возбужденным голоском и протянул ладошку. Миранда дала ему лакомство.

— Почему я должна бояться встречи с герцогом? — сердито спросила Мод.

— Потому что он может вам понравиться. — Миранда вскочила. — Нет ли здесь чего-нибудь съестного? Я ужасно проголодалась. При дворе никогда ничего не подают. — Она направилась к двери. — Пойду на кухню и принесу чего-нибудь. Чего бы вам хотелось?

— Вы не должны ходить на кухню сами. Позвоните в колокольчик! — воскликнула шокированная Мод.

Миранда только хмыкнула и выпорхнула из комнаты. Чип не отставал от нее.

Мод снова устроилась в своем кресле и принялась лениво поглощать засахаренный миндаль, глядя на огонь в камине.

Может, Миранда права? Она боится встречи с герцогом? Боится подвергнуть испытанию свои убеждения?

А что, если он ей понравится? Что, если она станет герцогиней де Руасси? У нее будут свой дом и семья, уважение при дворе, и никто не станет вмешиваться в ее жизнь и указывать, что она должна или не должна делать. Конечно, ей придется считаться с мнением мужа, но если он не тиран, то он ее поймет.

— Поглядите, что я раздобыла! — торжествующе сообщила Миранда, влетая в комнату и прерывая течение мыслей Мод.

Мод без интереса окинула взглядом поднос, который держала Миранда.

— Смотрите, здесь паштет из оленины, жаворонки в желе и тушеные грибы. И я позволила себе одолжить бутылку мадеры из кладовой милорда.

Миранда поставила поднос на стол, умело извлекла пробку из бутылки и наполнила две оловянные кружки.

— Не смогла найти кубков из венецианского хрусталя, поэтому, надеюсь, вы не будете возражать против оловянных кружек, мадам?

Мод рассмеялась. Веселье Миранды было таким заразительным. В ее присутствии невозможно было долго кукситься. И Мод почти забыла о своей меланхолии. По правде говоря, иногда она даже забывала о своей набожности. Она призналась в этом отцу Дамиану, но, похоже, он не счел эти поступки слишком серьезными и с легким сердцем отпустил ей грехи, наложив ничтожную епитимью.

Получасом позже их смех, донесшийся до Генриха, заставил его остановиться на дорожке сада.

— Похоже, смеется леди Мод?

— Осмелюсь согласиться с вами, — честно ответил Гарет. Он отличал смех Миранды от смеха Мод, хотя она была так же весела и смешлива в последнее время, как и ее сестра-близнец.

— Похоже, что ей весело. Я и не предполагал, что она так поздно не спит. У нее есть компаньонка?

— Да, дальняя родственница, которую сестра поселила здесь, в доме, чтобы Мод не заскучала, — ответил Гарет, даже глазом не моргнув. — Ваша комната здесь, сэр.

Он двинулся дальше по коридору. Генрих, пожав плечами, покорно последовал за своим хозяином.

За его спиной дверь комнаты Мод чуть приоткрылась, и пара ярко-синих глаз принялась внимательно изучать его сзади. Почувствовав этот взгляд, Генрих обернулся. Глаза его встретились с синими глазами девушки, но ее головка так же мгновенно исчезла за дверью, как и появилась.

— Кажется, он заметил меня, — сказала Мод, прислоняясь к закрытой двери и держа руку у бьющегося сердца. — Он обернулся, как раз когда я выглянула.

— Ну и как он вам? — проговорила Миранда с набитым ртом.

— Я его совсем не разглядела, — ответила Мод. — А впрочем, мне ничуть не интересно.

— Ну конечно, неинтересно, — рассмеялась Миранда. — Думаю, у вас есть более важная и серьезная причина тайком разглядывать его.

Миранда вышла из дома на рассвете и пешком отправилась в Сити, держа под мышкой узел с новой одеждой для Робби. Верный Чип скакал рядом. Ему было очень скучно сидеть в комнате, и теперь он веселился вовсю: прыгал, пританцовывал, дразнил прохожих.

На Миранде было ее старенькое платье, а на плечи она накинула шаль. Ноги ее были обуты в деревянные патены. Теперь больше, чем когда-либо прежде, она походила на цыганку-бродяжку и, не привлекая к своей персоне особого внимания, легко смешалась с людьми, направлявшимися по своим делам в центр Лондона.

Она скверно спала, и ей самой нетрудно было понять причину этой странной бессонницы.

Долго она лежала без сна, ожидая, надеясь, что дверь приоткроется. Но этой ночью ее никто не потревожил. Граф ночевал в собственной спальне, а она металась в постели, страдая от непреходящего томления, от которого все ее тело было напряжено, как натянутые струны скрипки, ждущие прикосновения ловких пальцев музыканта.

Она убеждала себя, что Гарет должен проявлять особую осторожность, пока герцог спит под их кровом. Но с другой стороны, она знала, что могла бы прокрасться в его спальню незамеченной и так же уйти из нее, если бы только он подал ей хоть какой-нибудь знак, который можно было бы истолковать как приглашение. Но он не проявлял к ней ни малейшего внимания с того момента, как отвернулся и пошел прочь, когда она и герцог появились из-за гобеленов.

Миранда повернула на улицу, где квартировала ее труппа. Чип запрыгал быстрее, направляясь к лавке сапожника. Он прекрасно знал, куда они держат путь.

— Доброе утро, — приветствовала Миранда хозяина-сапожника, снимавшего ставни с окон.

Он зевнул и бросил на нее подозрительный взгляд. Видимо, он ее не узнал.

— У меня дело к вашим постояльцам, — объяснила Миранда, направляясь мимо него в лавку.

— Они съехали, — сказал хозяин, следуя за ней.

— Этого не может быть.

Его слова показались ей такой нелепостью, что Миранда засмеялась. Она двинулась к лестнице на второй этаж.

— Эй, я же сказал вам — они здесь больше не живут.

Только теперь Миранда поняла это. Тишина в комнате на втором этаже была оглушительной. Сердце ее колотилось, когда она взбежала наверх и распахнула дверь. Маленькая комнатушка была пуста. Окно закрыто ставнями. Чип прыгнул в комнату следом за ней, потом с печальным криком, похожим на причитание, закрыл лапками мордочку и, чуть раздвинув тонкие пальчики, всматривался в пустую комнату.

— Но они не могли уехать, — прошептала Миранда, все еще не веря своим глазам. Она открыла ставни, и комнату затопил солнечный свет. Что-то в дальнем углу привлекло ее внимание, она наклонилась и подняла этот предмет. Это оказался поцарапанный деревянный волчок, которым всегда играл Робби. Дже-бидайя однажды в необычном для него благодушном настроении сделал эту игрушку для мальчика.

В глазах Миранды стояли слезы. Боль, обида, горечь — все чувства смешались. Она обернулась к сапожнику, стоявшему у двери:

— Почему они уехали?

— Откуда мне знать? — пожал хозяин плечами. — Вчера утром они расплатились за постой.

— Но они ничего не говорили. Они не могли уехать, не сказав мне ни слова.

Миранда вдруг поняла, что почти кричит, будто пытаясь убедить сапожника в чем-то, как если бы он спорил с ней.

— Не стоит так огорчаться, девушка, — сказал сапожник, смягчившись при виде ее непритворного горя. — Возможно, это как-то связано с джентльменом, который приходил к ним. Думаю, это из-за него они поспешили с отъездом.

— Джентльмен? — Миранда сделала шаг к хозяину. — Какой джентльмен?

— Не знаю его имени, но он самый что ни на есть лорд. Пришел сюда, будто знал их как облупленных. Точно говорю! А потом они с ним ушли — большая женщина и один из мужчин… Я видел, как они уходили. Потом они вернулись, заплатили мне за постой и ушли. А малыш плакал и скулил — ну прямо как собачонка.

— Робби! — прошептала Миранда.

Она ощутила страшную боль в груди, несколько секунд она не могла дышать.

— А этот джентльмен? Какой он? У него черные волосы? И он не носит бороды? И у него карие глаза?

Ответ она уже знала, но у нее не было сил поверить.

Сапожник хмурился, кусая губы.

— Не могу сказать точно. Высокий, — это да. И волосы, да, волосы у него черные. Да, и бороды у него тоже нет. Твоя правда.

Почему?!

Миранда промчалась мимо сапожника и ринулась вниз по лестнице. Чип, сидевший у нее на плече, крепко вцепился в ее одежду. Почему Гарет отослал ее семью? Он знал, как эти люди дороги ей! Ведь он слышал, как она обещала им вернуться с одеждой для Робби. Почему? И куда они отправились?

Она неслась обратно по улицам Лондона в сторону Лутгейт-Хилла. Боль в груди не проходила. Ей казалось, что-то сжимает ее грудь, давит, мешает дышать, будто ее ударили ножом в самое сердце. Только предательство было хуже ножа. Это было так нечестно, так несправедливо и так бессмысленно!

Она промчалась сквозь ворота, пронеслась по дороге до Стрэнда, не обращая никакого внимания на испуганные взгляды прохожих. Дышать было трудно, слезы хлынули сами, и теперь ее душили рыдания — она плакала от усталости, гнева и боли.

Ворота дома стояли распахнутыми — в них въезжала телега ломового извозчика, нагруженная бочонками вина, доставленными к столу лорда Харкорта. Миранда стрелой пролетела в ворота, метнулась через двор, не обращая внимания на окрики привратника, которые неслись ей вслед. Стремительно ворвалась в дом, понеслась наверх, на второй этаж, по огромной широкой лестнице, потом по длинному коридору и распахнула дверь в спальню лорда Харкорта.

Гарет стоял босой и натягивал штаны. Он обернулся на звук открываемой двери. Граф собирался побриться, и лицо его было покрыто мыльной пеной.

— Боже милосердный! Что ты здесь делаешь? Почему на тебе эта одежда? — Он схватил полотенце и принялся вытирать лицо. — Уходи отсюда, Миранда!

— Почему? — крикнула она. — Почему вы отослали их? Ведь это сделали вы, верно? Именно вы отослали их!

Гарет бросил взгляд на дверь, которую она оставила распахнутой. Он прошел мимо Миранды и захлопнул ее. Он заговорил с ней тихо, но в голосе его звучала страстная убежденность:

— Послушай меня — или ты погубишь все дело. Отправляйся в свою спальню. Оденься как следует. И тогда мы поговорим обо всем.

Миранда покачала головой. В глазах ее блестели слезы.

— Мне все равно, если я погублю ваше дело. Я хочу знать, что вы сказали им… что вы сделали… почему вы отослали их?! Я требую, я хочу это знать!!!

Обычно мелодичный голос Миранды стал неузнаваемым! он звучал резко и хрипло от боли и потрясения, и она не делала ни малейшей попытки понизить его и говорить тише. Гарет, полный отчаяния, взял ее за плечи и встряхнул.

— Тише! Христа ради, помолчи минутку! Гер… герцог в соседней комнате. В доме уже никто не спит, все на ногах и через минуту будут виться вокруг нас, как рой потревоженных ос.

— Мне все равно, — сказала Миранда, пытаясь вырваться. — Мне все равно, будьте вы прокляты!

По щеке ее покатилась слеза. Он предал ее! Она любила его, а он нанес ей удар в спину, и теперь его беспокоит только то, что она нарушит его планы.

Она вырвала полотенце у него из рук и попыталась вытереть слезы, которые теперь полились градом, как из прорвавшейся плотины. Полотенце было влажным и пахло мылом, которое граф только что использовал для бритья, и почему-то от этого ей стало еще горше.

Гарет оцепенел от вида ее слез. Он легко бы мог справиться с ее гневом, но такое горькое отчаяние было столь несвойственно Миранде и так напугало его, что он забыл обо всем остальном. Схватив в объятия, он усадил ее на свою постель, отвел влажные волосы с ее лба и принялся баюкать, как маленькое дитя.

— Тише, солнышко. Не плачь. Пожалуйста, не плачь.

Он взял у нее полотенце и осторожно промокнул ее лицо.

— Они моя семья!.. — рыдала Миранда, отталкивая его руку. — Что вы такое им сказали, как вы заставили покинуть меня?

— Они поняли, что так будет лучше. Они сделали это ради твоего счастья.

Теперь он и сам услышал ноту отчаяния в своем голосе и вдруг понял, что ничего не добьется. Он должен взять себя в руки, чтобы доказать Миранде, что поступил правильно. Он притянул ее к себе и, когда она попыталась вырваться, сжал еще крепче.

— Перестань сопротивляться и послушай меня. Как я могу тебе что-нибудь объяснить, если ты будешь вырываться?

Миранда прекратила борьбу, поняв, что при всей своей ловкости вырваться из его хватки не может. Она почувствовала, что дыхание ее срывается, грудь болит, в горле першит, а глаза щиплет от недавних слез. Но плакать ей уже не хотелось. Она больше не сопротивлялась и оставалась неподвижной, но напряженной, как тетива лука.

Гарет провел пальцем по ее губам, потом по щеке. Она не двигалась и никак не отвечала на ласку. Глаза ее оставались открытыми, но она не смотрела на него.

— Я высказал твоим друзьям опасение, что их близость помешает тебе должным образом сыграть роль Мод, ведь ты будешь постоянно убегать к ним, как только тебе захочется с ними повидаться. — Голос его звучал твердо и убедительно. — Я объяснил, что тебе будет трудно делить свое время и преданность между ними и мной, что ты постоянно будешь чувствовать свою ответственность за них, будешь думать о них и желать им помочь, и потому тебе будет трудно уделить должное внимание своей роли, столь отличной от твоих обычных представлений.

Миранда слушала его размеренный, спокойный голос, чувствовала его дыхание на своих волосах. Рука его гладила ее волосы. Обнаженная грудь прикасалась к ее груди, и сквозь тонкую ткань платья она чувствовала тепло его тела.

— И мама Гертруда и Бертран, оба согласились, что тебе будет легче, если они уедут.

— Они сами так решили? — спросила она и в первый раз за все это время посмотрела ему прямо в глаза.

Гарет кивнул и провел пальцем по ее щеке, стараясь успокоить.

— После того, как я им все объяснил.

— Но почему они не попрощались? Куда отправились? Где я смогу их найти?

— Все будет хорошо, — прошептал он, приподнимая ее личико за подбородок. Теперь его рот был на уровне ее губ, и, как только она попыталась задать новый вопрос, он закрыл ее губы поцелуем. Гарет оторвался от нее, только чтобы пробормотать: — Поверь мне, малышка. Ты должна мне доверять. Ни о чем плохом больше не думай.

Невольно глаза Миранды закрылись, хотя она пыталась сопротивляться его ласкам, но тело ее готово было сдаться, предательское и непокорное ее воле. Ее сознание говорило, что объяснение его было логичным, и все же где-то глубоко внутри какой-то голосок кричал ей, что-то было не так. Ей хотелось верить ему, хотелось отдаться ласке его ловких, умелых пальцев, уже распускавших корсаж, а губы его, продолжавшие целовать ее, утверждали его правоту. Но где-то в самой глубине ее существа все-таки гнездилась боль.

Она попыталась отстраниться, вырваться, но его пальцы крепко удерживали ее за подбородок, притягивая все ближе и ближе. Свободной рукой он ласкал ее обнаженную грудь, и она тотчас же отозвалась на его прикосновение: розовый бутон отвердел и приподнялся независимо от ее воли и желания. По всему ее телу разливалось приятно покалывающее тепло, а внизу живота она ощутила уже знакомое страстное томление. И все же Миранда еще

пыталась сопротивляться. Она сжимала губы, будто защищаясь от его настойчивой чувственной атаки, направленной против ее обиды, гнева и недоверия. Но кончик его языка уже нежно ласкал изгибы ее губ, будто пробуя их на вкус, не грубо, не настойчиво, но медленно, неторопливо, а рука все так же придерживала ее за подбородок.

В течение всей этой долгой одинокой ночи она жаждала этих ласк, до боли желала их, и теперь тело предавало ее, отказываясь признавать что-либо, кроме собственного ненасытного желания. И ее сознание будто засыпало, убаюканное ласками любимого, пока от ее сопротивления не осталось всего лишь слабое, едва слышное эхо.

Как только он это почувствовал, его поцелуи стали горячими, обжигающими, настойчивыми, и под его натиском губы ее полураскрылись. Теперь ее грудь была плотно прижата к его телу. Она слышала биение его сердца и чувствовала нажим его отвердевшей плоти между бедрами. Из последних сил она попыталась оттолкнуть Гарета, но его рука скользнула под юбку и теперь ласкала ее нежную плоть, а он все продолжал целовать ее.

Миранда ощущала сладость этого плена. Инстинкт говорил ей, что его победа принесет ей мир и покой и ее душа перестанет болеть.

Гарет ощутил ее готовность сдаться, ощутил ее огромную потребность в нем и в их близости, ее жажду быть любимой. Кожа ее стала горячей, ее охватил почти лихорадочный жар. Глаза Миранды казались огромными, сияющими, расширенными от желания, и теперь она неотрывно смотрела ему в лицо. Гарет выпустил ее подбородок, но другая его рука продолжала ласкать ее. Он спустил с ее плеч уже расшнурованный корсаж и принялся целовать выемку на ее шее, крепко прижимаясь губами к отчаянно бьющейся жилке. Потом его горячие губы переместились ниже, на грудь, дразня и мучая ее ожиданием наслаждения. Его язык ласкал и возбуждал ее отвердевшие соски до тех пор. пока из уст ее не вырвался глухой стон.

— Теперь ты мне доверяешь, малышка?

Вместо ответа она потянулась, ее руки охватили его лицо, она провела пальцем вдоль жестко очерченного подбородка, потом спустилась к мощной шее. Теперь она сознавала, что он берет на себя ответственность за них обоих и что сейчас она может отдаться в его полную власть и он не воспользуется ею во зло. Она знала, что он даст ей успокоение. И в этом она могла довериться ему.

Теперь он лежал поверх нее, продолжая ласкать ее тело, шепча нежные и восторженные слова и наслаждаясь все новыми чувственными радостями, которые находил в ней. Она отвечала ему стонами и бессвязным бормотанием, но именно этого он и ждал от нее, вынуждая ее открывать и показывать ему те потаенные места и те ласки, которые доставляли ей наибольшее наслаждение. Она, погруженная в какое-то странное оцепенение, будто плыла по течению, больше недоступная боли, смущению, отдаваясь восхитительному забвению тела, ума, души и на каждую его ласку отвечая криком чистой радости.

Она еще не вернулась в этот мир, она еще купалась, плавала в наслаждении, когда Гарет поднял ее и положил на постель. Он стянул с себя бриджи и лег рядом с ней. Потом встал на колени между ее широко раздвинутых бедер и приподнял так, что ее ноги оказались у него на плечах. Руки его скользнули под ягодицы. Он приподнял их с постели и медленно и нежно вторгся в ее тело. Он проник в нее глубоко, как ей показалось, в самую сердцевину ее тела, наполнив всю сладостной болью, которую она с трудом переносила, но лишиться которой было бы для нее еще мучительнее.

На этот раз их любовные объятия были яростными — их будто подхватил вихрь наслаждения и унес куда-то далеко в пустыню, где не было никого, кроме них. И когда все было кончено, Миранда лежала, омываемая томной негой, не чувствуя ничего, кроме сладостного единения их тел. Голова Гарета покоилась на ее плече, она ощущала его тяжесть.

Солнечный луч проник в комнату и коснулся спины Гарета, и тогда он очнулся, пришел в себя и застонал.

— Господь Бог со всеми святыми! — пробормотал он и мгновенно перекатился на другую сторону кровати, подальше от нее. Его рука все еще лежала на ее влажном животе, и он смотрел на нее сверху вниз, качая головой, а на губах его трепетала легкая печальная улыбка. — Злодейка! Ты удерживаешь меня вдали от моих благородных гостей.

Он сел на постели, свесив ноги с кровати, и стал потирать рукой затекшую шею и спину.

— Как мне удастся вывести тебя отсюда незамеченной?

Он поднялся с постели и принялся быстро одеваться.

Миранда тоже села. Волшебство исчезло, разбилось вдребезги от его слов. А с волшебством ушел и покой. После столь восхитительных часов любви Гарет думал лишь о том, как вывести ее из его спальни незаметно. Он, как ей казалось, исцелил ее от боли… она поверила, что он может ее исцелить… Но надежда эта не оправдалась. Ничего не изменилось. Для него имели значение только честолюбивые замыслы. И почему это она решила, что все изменится?

Она ясно вспомнила ту ночь на барке, когда он признался ей, что движущая сила его жизни — честолюбие. Губы его сложились в столь ненавистную ей циничную улыбку. Она была дурой, что не прислушалась тогда к его словам. Он не давал ей никаких обещаний, но откровенно признался, что хочет ее использовать. А она вручила ему свою душу в обмен на несколько минут телесного наслаждения. И винить ей приходилось за это только себя.

— Не бойтесь, никто не увидит меня, когда я буду уходить. — Миранда подняла свое оранжевое платье, натянула его через голову и направилась к окну.

— Эй! Куда ты? — Он шагнул к ней, пытаясь удержать.

— Уйду этим путем. — Она показала на окно.

— Не делай глупостей, солнышко. — Он рассмеялся, нежно приподнял ее подбородок и поцеловал. Но глаза его смотрели куда-то сквозь нее. Он был уже не с ней. — Выйдешь через дверь. Я послежу, чтобы тебя никто не увидел.

— Так безопаснее, — ответила она упрямо.

Гарет не успел и глазом моргнуть, как Миранда перекинула ногу через подоконник. Чип, возбужденно бормоча что-то, прыгнул туда же.

— Миранда, вернись!

Но она уже скрылась из глаз. Гарет бросился к окну, понимая, что опоздал. Чип карабкался по плющу вдоль стены, направляясь к окну Миранды. Миранда, прижимаясь к стене и цепляясь за камни, уже добралась до своего окна, ухватилась за подоконник. Всплеск ярко-оранжевого на фоне бархатистой зелени плюща — и она исчезла.

Гарет вернулся в комнату. Он оделся, раздумывая о том, что никак не ожидал от Миранды столь бурной реакции на отъезд ее труппы. Она выглядела такой разумной, практичной, рассудительной. Ему казалось, что она готова плыть по течению и смеяться над мелкими невзгодами, искать и находить хорошие стороны даже в неудачах. Граф предполагал, что она обидится, когда узнает об исчезновении своих друзей, как это было в Дувре. Но он надеялся, что она сочтет, будто у них были вполне веские причины оставить ее здесь. И уж конечно, никак не ожидал, что она поймет, кто приложил к этому руку. Глупо было с его стороны рассчитывать, что сапожник не проболтается.

Теперь он полагал, что ему удалось все уладить. Он успокоил Миранду, восстановил ее доверие к себе. Он не мог видеть ее отчаяния. И, что было еще печальнее, он не мог вынести ее обвинений в предательстве.

Но сейчас у него не было времени размышлять об этом. Он должен был разыгрывать гостеприимного хозяина перед Генрихом. Гарет прицепил к поясу кинжал и спустился вниз, стараясь придать лицу выражение искренней радости и готовности служить своему гостю.

Он нашел Имоджин в столовой в обществе гостей. Выглядела она много лучше и с великим искусством играла роль гостеприимной и радушной хозяйки.

— Доброе утро, лорд Харкорт! — сказал Генрих, махнув в качестве приветствия бараньей отбивной на косточке. — Кажется, вы обещали мне сегодня охоту на оленей в ричмондских лесах? Я ведь не ошибся, сегодня?

— Разумеется, если вы этого хотите, милорд герцог.

Гарет поклонился, прежде чем положить себе на тарелку еды из блюда. Он был страшно голоден. Любовные игры подогрели его аппетит.

— Когда желаете отправиться на охоту, сэр?

— Ваше дело распоряжаться, Харкорт, — пожал плечами Генрих, продолжая обгладывать котлету. — А ваша питомица увлекается охотой?

— Мод не слишком искусная наездница, — ответил Гарет, наполняя кружку из кувшина с элем.

— Она и завтракать с нами не будет?

— Она уже должна сойти вниз, — ответила Имоджин. — Возможно, она еще спит. Пойду позову ее.

Миранда рассеянно одевалась. Мысли ее путались. Она думала, что, приняв уверения графа в том, что все будет хорошо, она должна успокоиться. И все же теперь она знала, что этого не будет… а возможно, что этого просто не могло быть… Ей надо было узнать, куда направилась ее семья. Она должна быть уверена, что потом найдет ее. Похоже, Гарет этого не понимал. Хотя… к чему ему думать о таких вещах? В конце концов они ведь принадлежат к совершенно разным слоям общества. И если бы ее семья все время находилась поблизости от дома Харкортов, это было бы слишком заметно.

Но труппу можно найти, пока ее друзья не успели уехать слишком далеко, пока их следы не затерялись. Должно быть, они направились в один из портов на Ла-Манше, если не в Дувр, то в Фолкстон. Как только она узнает, куда они уехали, то пошлет к ним гонца с просьбой подождать ее. Ведь она должна привезти им пятьдесят золотых. Конечно, они ее подождут.

Когда Имоджин, по своему обыкновению, вошла без стука в зеленую спальню и встретила отрешенный взгляд Миранды, ей показалось, что Миранда ее не узнала, настолько она была погружена в свои мысли.

— Ты должна спуститься к завтраку, — объявила Имоджин. — Герцог спрашивал о тебе.

— Очень хорошо. — Миранда набросила на плечи косынку и спрятала волосы под украшенную драгоценными камнями шапочку. Она была актрисой и знала, что спектакль должен продолжаться вне зависимости от ее чувств. — Идемте, мадам.

Она спустилась по лестнице, пересекла холл и вошла в столовую. Улыбка ее была приветливой, а голос нежным, когда она поздоровалась с джентльменами. Но аппетита у нее не было, и она играла с кусочком хлеба, намазанным маслом, пытаясь притвориться, что ест.

— Нет аппетита, леди Мод? — загремел голос Генриха. Его темные глаза были очень внимательными, но он не забывал подкладывать себе тушеных угрей. — Ваш опекун держит отличного повара. И стол в его доме прекрасный.

Миранда слабо улыбнулась. Рот герцога блестел от бараньего жира. Но как ни странно, это не показалось ей отталкивающим. Это сочеталось с мощной физической притягательностью этого мужчины. Камзол туго обтягивал его плечи, казалось, он был готов лопнуть на груди, будто одежда сковывала мощь тела этого человека. Он не походил на придворного с изящными манерами. Герцог, как сам говорил, был грубо сколоченным солдатом, чувствовавшим себя лучше на поле боя, чем в обществе галантных кавалеров и прелестных дам в элегантном обеденном зале за прекрасно сервированным столом, где приходится вести любезную беседу.

— Утром у меня плохой аппетит, милорд герцог, — ответила Миранда.

— Мы едем в Ричмонд охотиться на оленей. Вы не желаете нас сопровождать?

Миранда покачала головой:

— Я не люблю охоту, милорд.

Генрих нахмурился, и его люди тотчас же уловили тень неудовольствия, набежавшую на его лицо. Король приехал сюда ухаживать за леди Мод, а погоня в течение целого дня по лесу со стаей собак никак не приближала его к цели.

— Мы вернемся задолго до обеда, сэр, — утешил его Гарет.

— Но ведь мы приглашены на обед к королеве, — пробормотал Генрих, накалывая на нож кусок хлеба и отправляя в рот.

— У меня на уме было попросить ее величество принять вместо этого приглашение на обед ко мне, — сказал Гарет.

— А ее величество примет приглашение? — спросил несколько приободрившийся Генрих.

— Надеюсь, — ответил Гарет со своей обычной иронической усмешкой.

Королева никогда не упускала случая принять приглашение, если это избавляло ее от необходимости тратиться на прием гостей.

— Я тотчас же отправлю к ее величеству герольда с приглашением, — заявил Гарет.

Он поднялся из-за стола, поклонился и вышел из зала.

Теперь Генрих повеселел. Он размышлял о леди Мод и о том, что ее следует научить верховой езде. Она не производила на него впечатления слабонервной девицы. Будто почувствовав его взгляд, она подняла глаза, и он был сражен их красотой. Ее длинные красивые пальцы покоились на столе, и на запястье сверкал браслет в виде змейки. Со слабой улыбкой она повернула голову, чтобы ответить на вопрос лорда Магрэ, и, взглянув на ее изящную белую шею, Генрих почувствовал желание поцеловать девушку в затылок, прижаться губами к быстро бьющейся жилке.

Воспитанница лорда Харкорта не обманула его ожиданий — в ней было все, на что он рассчитывал. Она была безукоризненна и вполне подходила в супруги королю Франции. Он вспомнил ее смех, донесшийся до него прошлой ночью. Этот веселый, живой смех таил надежду для изголодавшегося по любви человека.

Он поднял свою кружку с элем, и лицо его осветилось мимолетной улыбкой.

— У меня есть лучшая идея, миледи, чем охота в ричмондских лесах. Поедем кататься по реке — вы и я. Солнце светит ярко, вода играет и переливается. И нам удастся за это время поближе узнать друг друга. Что на это скажете, Харкорт? — Он помахал графу, только что вернувшемуся в комнату. — Я хочу покататься по реке в обществе вашей питомицы. Вы даете нам свое разрешение?

— Охотно, милорд герцог, — ответил Гарет.

Глава 20

— Поехать вместо вас? — Мод была глубоко изумлена. — Но зачем? Вы сами разве не можете?

— У меня есть кое-какие дела. — Миранда мерила шагами комнату Мод. — Сегодня утром я пошла в Сити навестить свою семью, и сапожник, у которого они жили, сказал, что они уехали. Я опасаюсь, что у них неприятности, и мне надо разузнать, куда они отправились. — Она повернулась к Мод: — Вы понимаете? Вы мне поможете?

— Понимаю, конечно. Но я не могу занять ваше место рядом с герцогом.

— Это всего лишь прогулка по реке. Если я скажу, что заболела, все будут задавать вопросы, и… — Голос ее пресекся. Она смотрела на Мод. — Мод, вы бы мне так помогли!

В голосе Миранды прозвучало отчаяние, и Мод не могла не откликнуться. Она задумчиво сказала:

— Занять ваше место, притвориться вами… Притвориться собой! — Она рухнула на постель, сраженная приступом неистового смеха. — Значит, вы хотите, чтобы я притворилась собой?

Миранда ответила понимающей улыбкой:

— Конечно, когда вы говорите так, это звучит нелепо, но это так. — Она перестала расхаживать по комнате и села на постель. — Однако вы не должны говорить по-французски, если только не владеете им в совершенстве, как своим родным языком. Владеете?

Мод покачала головой.

— Я говорю недурно, но каждый догадается по моей речи, что я не француженка.

— В таком случае вам предстоит говорить только по-английски, — нахмурилась Миранда. — И надо соорудить вам такую прическу, чтобы из нее не выбивался ни один волос.

Мод смотрела на эту затею с сомнением. Она еще не сказала «да», а Миранда уже говорила так, будто все решено.

— О чем он будет со мной беседовать?

— О, обо всем понемножку. А вам всего лишь нужно поддерживать разговор. Просто будьте сами собой и не говорите слишком много. За завтраком я была молчалива и не думаю, что он станет ожидать от вас, что вы вдруг запляшете джигу или что-нибудь в этом роде.

— Но я никогда в жизни не была одна в обществе мужчины, — вдруг осознала Мод, потому что теперь ей стало ясно, что каким-то образом Миранде удалось подбить ее на эту безумную затею.

— Вы не будете с ним одна. Там будут гребцы и ваша горничная. — Миранда взяла Мод за руку. — Вы же знаете, что справитесь, что сумеете. И к тому же удовлетворите свое любопытство.

Мод прикусила губу. Эта мысль ее пугала и притягивала одновременно. Комната уже казалась ей не благословенным приютом, а мрачной темницей. Мод говорила себе, что нет ни малейшего риска. Она не скомпрометирует себя. Она просто окажет любезность Миранде… и удовлетворит собственное любопытство. Можно и взглянуть разок на того, кто. конечно, никогда не станет ее мужем.

— Не знаю, насколько я искусна в обмане, — пробормотала Мод.

— Но ведь это не будет обманом, вы никого не станете изображать. Вы будете самой собой.

Мод молчала, качая ногами — когда она сидела на кровати, они не доставали до пола, — потом подняла глаза на Миранду:

— Ладно. Я это сделаю. Никогда за всю мою жизнь я не совершила ни одного отчаянного поступка, но если это поможет вам, я готова попытаться. — Она спрыгнула с постели и подошла к платяному шкафу. — Что мне надеть? Что подойдет для утренней прогулки по реке? Что вы думаете о платье вишневого цвета?

— Отлично, — ответила Миранда, пытаясь почувствовать возбуждение Мод. Но грудь ее сжимала тоска, будто вся она была налита свинцом. Она чувствовала себя глубоко несчастной, и несчастье давило на нее, как гора, а в душе ее был целый океан непролитых слез, и скрывать все это от Мод было чрезвычайно трудно.

Мод, одетая в шелковое платье вишневого цвета, с волосами, скрытыми под украшенной драгоценными камнями шапочкой, оглядывала себя в не слишком хорошо отполированном металлическом зеркале, где изображение ее казалось каким-то текучим и размытым.

— Подойдите и станьте рядом со мной. Нет, вы только поглядите, как мы похожи! Это что-то необъяснимое, даже жуткое. — Она прижала руку ко рту, не сводя глаз с отражения. — Никто бы не отличил нас друг от друга, если бы мы оделись одинаково.

Миранда почувствовала, как по ее спине пробежала странная дрожь, когда она стояла рядом с Мод и смотрелась в зеркало. Да, в этом было что-то мистическое.

Наконец она сказала:

— Вы найдете герцога внизу в десять часов. — И тотчас же отодвинулась от будоражащего воображение отражения. Она расстегнула браслет в виде змейки, сняла с руки и поднесла к свету. — Герцог будет рад увидеть свой подарок на вашей руке.

Она застегнула браслет на изящной руке Мод. Мод подняла руку, чтобы получше рассмотреть драгоценность.

— Он мне не нравится, — сказала она, изумленно хмурясь. — Я не хочу его носить.

— Может быть, потому, что он принадлежал вашей матери, — ответила Миранда. — Но и мне неприятно носить этот браслет. А ведь он такой красивый. Впрочем, это не совсем подходящее слово. Он единственный в своем роде. Другого такого нет. Я уверена в этом. — Она протянула руку, чтобы дотронуться до изумрудного лебедя. — Этот камень-амулет прекрасен, и все-таки браслет кажется мне мрачным. А вам?

— Не в этом дело, — ответила Мод. — Он кажется мне, как это ни странно, знакомым. Но как такое возможно?

Миранда нахмурилась:

— Я тоже об этом думала. Как странно!

Она покачала головой, стараясь отогнать эту мысль, показавшуюся ей нелепой.

— Ухаживания герцога, мне кажется, продвигаются очень хорошо, как по маслу, милорд. Он сказал мне, что утром отправляется с Мод на прогулку по реке.

Гарет поднял взгляд на свою невесту. Ее медовый тон только раздражал его. Она позволила себе проникнуть в его святилище, в его собственные апартаменты, на что даже Имоджин не отваживалась.

— Какая неожиданная радость — видеть вас здесь, мадам. Мэри хотела было пройти в комнату, но передумала и осталась на пороге.

— Я вас потревожила, сэр? — Она издала некое подобие смеха — от смущения голос ее звучал тонко. — Простите меня. Мне не терпелось поговорить с вами без помех. Мы ведь даже ни разу не оставались с вами наедине после вашего возвращения из Франции.

Гарет заставил себя ответить улыбкой. Он поднялся из-за стола, чтобы поклониться ей.

— Боже милостивый! Ну и беспорядок у вас! — сказала Мэри, указывая на стол, заваленный бумагами. — Вам нужна жена, мой дорогой лорд, чтобы держать все в чистоте. Когда мы поженимся, я позабочусь об этом. Все ваши документы будут разложены таким образом, что вы легко сможете их найти. Думаю, вам мешает этот беспорядок.

— Напротив, — возразил Гарет. — Если вы все тут приведете в порядок, это меня чрезвычайно огорчит.

Мэри снова рассмеялась, но на этот раз ее смех прозвучал принужденно.

— Я как раз говорила, что ухаживание герцога продвигается очень гладко. И вам это должно быть приятно. — Теперь она уже вошла в комнату и заговорщически понизила голос: — Я надеюсь, что Мод не позволит себе никакой нескромности наедине с его светлостью.

— Какие у вас основания считать, что она могла бы рискнуть своим будущим, когда ей обеспечена столь блестящая партия? — спросил Гарет, протягивая руку к каминной полке, чтобы достать трубку.

Мэри прикрыла глаза от дыма и попыталась разогнать его веером, яростно обмахиваясь:

— Какая ужасная привычка, милорд!

— Я курю только в одиночестве, в укромном убежище своей комнаты, — ответил Гарет довольно резким тоном.

— Ах, я нарушила ваше уединение! — смущенно захихикала Мэри. — Но нам следует о многом поговорить. Например, о приготовлениях к свадьбе. Вы еще не сказали, когда хотите ее отпраздновать. Я надеялась, что мы сможем обвенчаться до наступления мая, и, возможно, даже в этом году. Если бы мы обвенчались до того, как выйдет замуж Мод, я смогла бы оказать помощь Имоджин в устройстве ее свадьбы… могла бы подготовить вашу кузину.

Гарет питал серьезные сомнения на этот счет. Он не думал, что Имоджин была бы рада помощи Мэри. Но он не мешал Мэри болтать, впрочем, почти не слушая ее. Все его мысли были сосредоточены на прогулке Миранды и Генриха по реке. Но мысли эти ни к чему хорошему привести не могли. Он и сам не понимал, что его так тревожит. И все же что-то его беспокоило.

— Итак, я испрошу разрешения ее величества дать мне отпуск, чтобы мы могли отпраздновать свадьбу в Двенадцатую ночь, да?

Внезапно слова Мэри вернули Гарета к реальности.

— Что вы сказали, прошу прощения?

— Двенадцатая ночь! — повторила Мэри. — Мы договорились отпраздновать нашу свадьбу в Двенадцатую ночь, в канун Крещения.

«Через четыре месяца? Всего через четыре месяца!»

Выражение лица Гарета было таким, что Мэри невольно сделала шаг назад. Он пристально смотрел на нее, но ей казалось, что он ее не видит. У него был вид человека, впервые в жизни столкнувшегося лицом к лицу с дьяволом.

— Давайте повременим, пока не будет заключен свадебный контракт между герцогом Руасси и моей воспитанницей, — сказал Гарет, и голос его звучал безжизненно. — Прежде всего я должен позаботиться о будущем Мод.

— Но почему наша свадьба должна зависеть от свадьбы Мод? — Внезапно тон Мэри стал кислым, как уксус. — Девушке не следует воображать, что ее жизнь важнее вашей, что она имеет перед вами какие-то преимущества.

— Моя воспитанница — это моя забота, — возразил Гарет, кладя недокуренную трубку. — Вы не можете требовать от меня, мадам, чтобы я уклонился от ответственности за ее судьбу. Этого никак не мог бы одобрить ее будущий муж.

Мэри смутилась. Она заставила себя улыбнуться и сделала весьма неловкий реверанс.

— В таком случае оставляю вас одного, милорд. Значит, мы вернемся к обсуждению этого вопроса, когда брачный контракт Мод и герцога будет подписан.

Она оставила графа Харкорта и отправилась на поиски Имоджин, надеясь, что сестра графа успокоит ее, потому что ее сомнения в отношении предстоящего брака все росли и росли. Более того, у Мэри появилось какое-то тягостное предчувствие. Она ощущала, что почва будто уходит у нее из-под ног, но почему это происходит, понять не могла. Однако на леди Мод она посмотрела с плохо скрываемой злобой, увидев, как та выходит из холла, опираясь на руку герцога де Руасси, и направляется к ожидавшему их суденышку, стоявшему у причала.

Мод чувствовала себя очень скверно. Пробило десять. Она прекрасно сознавала, что выглядела как полная копия Миранды, и все же колени ее дрожали и подгибались, а ладони повлажнели. Она знала, что обман могла выдать только длина ее волос, но головной убор был укреплен достаточно надежно, чтобы удержаться на голове, даже если подует свежий летний ветерок с реки. Ничего плохого не могло случиться. Все должно пройти как нельзя лучше.

Машинально она дотронулась до браслета на запястье, будто могла почерпнуть в нем отвагу, необходимую для того, чтобы встретиться лицом к лицу с немногочисленными людьми, собравшимися в холле. Там были ее кузина с мужем, двое французских дворян и герцог, которого она разглядывала прошлым вечером через щелку двери. Но в тот краткий миг она не почувствовала его физической притягательности и мощи. Сейчас он показался ей слишком крупным для этого холла. Он возвышался над остальными, как башня, но это было иллюзией, потому что он был не выше сопровождавших его дворян. Однако держался Руасси так, что возникало подобное впечатление. Казалось, он мало прислушивался к беседе, которую вели остальные. Он нетерпеливо похлопывал перчатками, которые держал в одной руке, по ладони другой, и почему-то от этого у Мод болезненно сжалось сердце.

Он бросил взгляд на лестницу и заулыбался:

— А, вот и вы, моя дорогая! Я уже начал терять терпение — так мне хотелось поскорее увидеть вас.

Он энергичным шагом направился к подножию лестницы и протянул ей руку.

Сердце Мод отчаянно забилось — она была охвачена паникой. И все же у нее хватило сил вложить свою маленькую ручку в большую руку герцога и застенчиво улыбнуться:

— Милорд герцог, простите, что заставила вас ждать.

— Все в порядке. Просто я прискорбно нетерпелив. — Он улыбнулся. — Прошу вас не принимать близко к сердцу, если я кажусь вам раздосадованным этим промедлением… Но как прекрасно вы выглядите сегодня! За завтраком мне показалось, что вы были немного усталой и осунувшейся. Но теперь вы, как всегда, очаровательны.

Мод не могла скрыть улыбки при этом комплименте. Он был высказан в такой форме, что она не почувствовала ни малейшей лести. Да и весьма сомнительно, что подобный человек способен кому-нибудь льстить.

— Возможность провести утро на реке в обществе вашей милости могла бы вызвать восторг у любой девушки, — заметила Имоджин с раболепной улыбкой.

Герцог поднял бровь, и лицо его приняло столь комичное выражение, что Мод с трудом удалось сохранить серьезность. Ничего удивительного, что Миранде этот человек понравился. Герцог взял ее под руку, и они проследовали через сад к реке. И только когда они уже миновали ворота, Мод заметила, что их никто не сопровождает. Она замедлила шаг и обернулась.

— Что-нибудь не так? — спросил герцог, приостановившись.

— Я… я просто подумала… где же наши спутники, сэр? Где моя… моя кормилица?

— О, я подумал, что на этот раз мы можем обойтись без сопровождающих и без вашей кормилицы. У меня слишком мало времени. Поэтому, полагаю, мы можем пренебречь некоторыми требованиями этикета. Ваш опекун дал мне разрешение побыть с вами наедине… хотя едва ли это можно назвать уединением.

Он со смехом указал на кормчего.

Теперь Мод по-настоящему перепугалась. Миранда заверила ее, что она не будет с герцогом одна. Но они тут совсем одни! А что касается кормчего, то было видно: ему совершенно нет дела до пассажиров. Она уже хотела повернуть назад, но герцог со смехом приподнял ее и поставил на палубу барки.

— Милорд герцог! — запротестовала она.

Он сказал, что нетерпелив, уж кто-кто, а он себя хорошо знал.

— Вы такое очаровательное создание. — пробормотал он и снова расхохотался. — И я должен вам сказать, что, хотя я не сомневаюсь в том, что вы смиренны и чисты, как Дева Мария, все же вы не так робки и застенчивы, какой стараетесь казаться.

Мод вцепилась в поручни, лишившись дара речи. Герцог положил руку поверх ее руки, а когда она попыталась ее высвободить, улыбнулся и встал у поручней рядом с ней, опираясь о них обеими руками. В это время лодочник как раз выводил судно на середину реки.

Мод очень редко случалось плавать по реке. Жизнь затворницы почти не оставляла ей возможности бывать на воздухе, и в эту минуту она почти забыла о герцоге и наслаждалась представшим перед ее глазами зрелищем — красивыми домами на берегах и лондонским Сити, медленно проплывавшим мимо. Они скользили мимо собора Святого Павла, мимо Вестминстерского дворца, огромного серого Тауэра, мимо ужасных, покрытых зеленой речной слизью ступенек, ведущих к его воротам, так называемым Воротам предателя. Мод знала, что очень немногие из тех, кто входил в эти мрачные ворота, выходили из них обратно.

В слабом ветерке чувствовалась осенняя свежесть, и Мод была рада, что запаслась плащом. Однако солнце светило ярко и заливало своими лучами реку. Шум, доносившийся с реки, словно околдовал ее — в нем смешались выкрики, ругань, проклятия, перебранка шкиперов, хлопанье парусов, шлепанье весел по воде и странный звук, похожий на чмоканье, когда мокрые весла, с которых стекала вода, вытягивали из реки. Мод поразило разнообразие судов. Тут были барки с вымпелами цветов богатых и знатных дворян, штандарт ее величества королевы, который они видели, проплывая мимо ее дворцов — Вестминстера, Гринвича и Хэмптон-Корта. Они видели лодки перевозчиков, переправлявших людей с одного берега Темзы на другой. Они видели рыбачьи лодки, груженные моллюсками, рыбой и мясом, которые везли товар на рынки.

Генрих стоял рядом с ней, опираясь о перила, и созерцал ее профиль. Beтер разрумянил щеки девушки, и в ее сосредоточенном созерцании было что-то очень подкупающее.

— Вы так молчаливы, леди Мод, — сказал он через некоторое время. — Вас что-то особенно заинтересовало?

— Здесь царит такое оживление и все что-то делают, — призналась Мод. — Я и не представляла, что в мире столько людей и что все они так заняты.

Его озадачило и насмешило столь наивное замечание.

— Но ведь вы бывали на реке бессчетное множество раз. Днем здесь всегда так.

— Да, конечно. Но каждый раз, когда я это вижу, для меня это словно впервые.

Мод сочиняла на ходу, проклиная свою глупость. И кто ее за язык тянул?

Генрих с улыбкой покачал головой. Она была совершенно неотразима и очаровательна.

— Как вы прелестны, моя дорогая!

Он прикрыл своей рукой ее ручку и на этот раз, когда она попыталась высвободить ее, только сильнее сжал руку.

— Давайте сядем на носу и побеседуем. Думаю, нам надо о многом поговорить.

Ей не оставалось ничего иного, кроме как покориться. Когда они уселись, герцог продолжал держать Мод за руку, и она подумала, что сидеть так, пожалуй, довольно приятно, к тому же сосед ее был самым любезным и приятным человеком, которого до сих пор ей доводилось встречать. Она откинула голову на специально предназначенную для этой цели подушку и закрыла глаза, потому что теперь солнце светило ей прямо в лицо, и так сидела, слушая нежный плеск волн под килем лодки, ощущая, как поднимаются и опускаются в толщу воды весла. Рука ее продолжала лежать в руке герцога.

Генрих улыбался, удивляясь самому себе, — он был совершенно счастлив сидеть так рядом с ней и ничего больше не предпринимать. Теперь его не снедало нетерпение и не хотелось торопить события.

В этой девушке были какая-то прелесть и нежность, которые он находил очень трогательными. Маргарита была великолепной, чувственной, сильной, ловкой интриганкой. Она умела управлять людьми. Его многочисленные любовницы удовлетворяли его физические потребности, иногда даже случалось, что с ними можно было вести беседу и делиться своими планами, но до сих пор его чувства оставались нетронутыми. Он даже не мог припомнить, чтобы прежде ему так хотелось кого-то защитить.

Генрих взглянул на нее и подумал, уж не уснула ли она. Осторожно, чтобы не потревожить девушку, он опустил ее голову себе на плечо. Ничего не произошло. Ветерок играл волнистыми прядями ее каштановых волос, выбившихся из-под шапочки, ее густые черные ресницы полукружиями лежали на бледно-кремовых щеках. Он

поплотнее закутал ее в плащ. Она продолжала спать. Король провел пальцем по ее лицу, обрисовывая очертания щек и скул. Глаза Мод внезапно раскрылись. Они были синими, как безоблачное небо. Она вздрогнула, села прямо и вырвала руку.

— Что вы делаете? — прозвенел ее голосок.

— Ничего, — ответил он с улыбкой. — Я любовался вами, пока вы спали.

Мод поправила свою шапочку, моля Господа о том, чтобы она сидела плотно. Она усиленно принялась моргать, стараясь избавиться от остатков предательского сна. Было ужасно сознавать, что она лежала здесь, погруженная в сон, и что голова ее бесстыдно покоилась у него на плече, и все это время он смотрел на нее, а она даже не знает, какое у нее было тогда выражение лица.

— Прошу прощения, сэр. Я не хотела быть невежливой. Это от солнца. Оно такое теплое, — запинаясь пробормотала она.

Может быть, она как-то выдала себя во сне? Заметил ли он разницу между ней и Мирандой, когда получил возможность беспрепятственно разглядывать ее?

— Это было очаровательно и ничуть не было невежливо, — ответил он. — Но теперь, когда вы проснулись, я хотел бы продолжить с вами разговор, начатый вчера вечером.

Вчера вечером? О чем же они с Мирандой говорили вчера вечером?! Миранда ничего ей не сказала, а теперь он ждал, что Мод что-нибудь ответит. В голове у нее было совершенно пусто.

— Да, милорд, — сказала она наконец, склоняя голову и как бы приглашая его продолжить начатый разговор. — Пожалуйста, продолжайте.

— Я хочу услышать, что у вас нет никаких возражений против нашего брака, — сказал он. — Вы должны понимать, что это значит — выйти замуж за придворного короля Генриха IV Французского.

— Я поняла, что этот брак возможен только для протестантки, сэр.

Он кивнул:

— Да, это очень важно. — Лицо его помрачнело. Потом он горько рассмеялся: — Но случается и так, что приходится жертвовать религиозными убеждениями, если от этого зависит твоя жизнь.

Он вспоминал ужасную ночь, когда, склоняясь к мольбам Маргариты, согласился отказаться от своего протестантского наследия и принять католическую веру. Меч ее брата был у его горла. Переход в католицизм спас его жизнь, а в конечном итоге принес и корону Франции. Но католическую веру оказалось легко отвергнуть, когда обстоятельства позволили сделать это.

Мод сглотнула, потом сказала с неожиданной страстностью:

— Ничто на свете не смогло бы заставить меня поменять веру, милорд герцог.

— Вас просто никогда не заставляли это сделать.

Мод подняла на него глаза:

— А вас заставляли?

В голосе ее он услышал какой-то необычный глубокий трепет.

Генрих снова рассмеялся, и смех его опять прозвучал печально.

— Париж стоит мессы, — загадочно ответил он, и она заметила, что улыбка его на миг стала насмешливой.

— Не понимаю, сэр…

Внезапно в нем заговорил король Генрих, а не герцог Руасси. Генрих был готов любой ценой удержать корону Франции. Он быстро овладел собой и уже совершенно другим тоном сказал:

— Это просто французская шутка. Но мне очень приятно сознавать, что вы так крепки в протестантской вере.

Мод закашлялась. Этот трюк она придумала давно и довела до совершенства. Она всякий раз прибегала к этому испытанному средству, когда ей хотелось переменить тему. Это был ужасный лающий кашель. Она зарылась лицом в свой плаш. Плечи ее сотрясались от спазм.

— Мое бедное дитя, вы больны, — с беспокойством заметил ее спутник. — Мне не следовало подвергать вас опасности простудиться. Ветер на реке холодный и сильный. Лодочник, поворачивай назад и возвращайся к дому Харкортов.

Как только судно двинулось в обратный путь, кашель Мод мгновенно прекратился. Она подняла лицо, которое прежде прятала в плащ, и деликатно вытерла выступившие от кашля слезы носовым платком.

— Все в порядке, сэр. — Хрипота в ее голосе была вполне натуральной, потому что она приложила немало усилий, чтобы кашлять правдоподобно, и теперь горло саднило. — Время от времени со мной такое случается. Но к счастью, это бывает редко. Уверяю вас, что со мной ничего серьезного не приключилось.

— Я рад это слышать.

Миранда, конечно, никогда так не кашляла. И потому Мод снова сказала:

— Да, это действительно бывает редко.

Он кивнул и снова завладел ее рукой. Она не посмела вырвать ее, но теперь сидела совершенно прямо, напряженная и скованная, и отвечала на его вопросы односложно, а когда они добрались до дома, сделала ему почтительный и глубокий реверанс и прелестно покраснела.

— Увидимся за обедом, моя дорогая.

— Да, конечно, сэр.

Мод помчалась вверх по лестнице, чтобы укрыться в тишине и безопасности своей комнаты.

Глава 21

Миранда перешла Лондонский мост. Лавки, расположенные по обе стороны моста, были полны народа. Женщины покупали ткани, ленты, нитки. Купцы в отороченных мехом плащах приглядывались к изделиям из серебра и золота. Мужчины обсуждали цены на птицу: кур, уток, гусей, кричавших в тесных клетках. Мужчина и мальчик водили на веревке косматого неухоженного медведя с кольцом в носу, заставляя его плясать.

Дома здесь были обветшалые, покосившиеся. Деревянные галереи, поддерживаемые столбами, тоже казались непрочными. Верхние этажи домов клонились друг к другу, нависая над узкой улицей. Чип вертелся и подпрыгивал на плече Миранды, потом присмирел. Почему-то эта толпа пугала его. Голоса казались ему слишком громкими, слишком враждебными, а когда в дверях одной из лавок, мимо которой они проходили, завязалась потасовка, он зажмурился и вцепился в шею Миранды.

Она нежно погладила его, стараясь успокоить, а потом торопливо продолжила свой путь. Если ее труппа держала путь к одному из портов, расположенных по эту сторону Ла-Манша, то они должны были перейти по мосту через Темзу на южный берег. И она почти наверняка найдет их следы в какой-нибудь таверне, где они побывали. Они должны были где-нибудь остановиться, чтобы поесть, а за едой уж непременно поболтали с трактирщиком и его постояльцами за кружкой эля. Как только узнает, в какой порт они направляются, она сможет отправить им весточку. Курьеры, чьим ремеслом была доставка посланий, толпились у ворот города, выкрикивая, что готовы выполнить любое поручение. Им, как она полагала, будет нетрудно разыскать ее труппу за приличное вознаграждение. У нее была монета, которую она попросила у Мод.

Это решение не принесло Миранде облегчения. Она чувствовала себя несчастной и знала, что отчаяние в любую минуту может прорвать хрупкую плотину, которую соорудил здравый смысл. Но воспоминания о том, что произошло нынче утром, смешали все ее карты. Радость близости с Гаретом на время вытеснила недоверие к нему. Но потом оно вернулось и охватило ее с еще большей силой. Как только они разомкнули любовные объятия и он произнес будничные слова, она словно покинула очарованный круг любви и оказалась в обычном мире.

Миранда с горечью упрекала себя за легковерие. Она вообразила, что дворянину может быть дело до простой бродяжки. В его глазах она и фартинга не стоила, бродячая комедиантка, акробатка. Он просто оплатил ее услуги. Все было так просто, и только дура вроде нее могла вообразить, что за этим стояло нечто большее.

Она по глупости позволила себе забыть о том, что их разделяло, позволила себе поддаться чувству. Она позволила себе полюбить его.

Миранда рассмеялась. Она смеялась над своими глупыми чувствами. Ну не безумием ли было влюбиться в дворянина, в придворного королевы Елизаветы!

Она с презрением оглядывала мужчин, собирающихся на улицах в ожидании, когда откроются бордели. Мужчины смотрели ей вслед, но ни один не посмел к ней пристать. Девушка в потрепанном оранжевом платье, громко смеющаяся и разговаривающая сама с собой, конечно же, была безумна.

Глупо… глупо… глупо… Но больше этому не бывать.

На постоялом дворе на улице Пилигримов ей удалось разузнать новости о своей труппе. Они останавливались здесь на обед, но, к изумлению Миранды, заплатили за еду не представлением для посетителей таверны, как это всегда было прежде. Вместо этого они расплатились серебром. Хозяин припомнил, что с ними были маленькая собачка и мальчик-калека, а также огромная и толстая женщина в ярких одеяниях. Но разумеется, хозяин не заметил, были они в хорошем расположении духа или казались подавленными. И они собирались отплыть из Фолкстона.

Миранда бросилась обратно и проделала весь путь в Лондон через мост. Откуда у них деньги? Единственным объяснением, приходившим ей на ум, было нечто столь ужасное, что у нее сердце останавливалось. Неужели они могли продать ее за тридцать сребреников по примеру Иуды? Нет, это было невозможно… Если, конечно, граф не солгал им, что Миранда сама пожелала, чтобы они уехали, покинули ее. Неужели он мог им сказать, что это она решила расстаться с ними? Что она теперь считает себя неровней им?

Неужели он мог совершить подобную подлость? Или он пригрозил им арестом за бродяжничество? Это он мог сделать с легким сердцем. Власть такого человека, как граф, была огромна, и разве могли бы слова жалкой горсточки бродячих актеров перевесить слово высокородного лорда? Он, вероятно, пригрозил им, а потом и подкупил. Пожалуй, даже мама Гертруда была не способна противостоять такому давлению, такой смене угроз и обещаний. Они были бессильны против него.

Миранда неслась на крыльях ярости по улицам Лондона, пока не достигла дома Харкортов. И оказалась там как раз тогда, когда ее величество королева Елизавета и ее свита высаживались из лодки у причала.

Миранда совсем забыла о том, что королева приглашена на обед в дом Харкорта. Гости уже собирались в холле, чтобы выразить ей почтение и преданность, а музыканты играли в столовой на галерее, когда Миранда проскользнула в боковую дверь. Она поднялась по черной лестнице и оказалась наверху в то время, когда Мод, одетая в радужное платье из плотного атласа, расшитое золотыми маргаритками, выходила из дверей спальни.

— Миранда! Где вы были? Я никому не сказана, что вы исчезли. Прибыла королева, и теперь мне придется занять ваше место за обедом… Я не смогла придумать ничего другого.

— Вы выглядите восхитительно.

В эту минуту Миранда ни за что на свете не могла бы встретиться с графом, и теперь, отбросив все свои мучительные сомнения, она оглядывала Мод. Мод была не похожа на себя прежнюю. Она казалась веселой, сияющей, излучающей радость; глаза ее сверкали.

— Конечно, вы должны занять мое место, — сказала Миранда. — Я не успею переодеться.

Мод тут же заметила необычную бледность Миранды и тени под глазами.

— Что происходит, Миранда? Вы нашли свою семью? Случилось что-то плохое?

Миранда покачала головой:

— Не знаю. Они отправились в Фолкстон. — Она склонила голову, прислушиваясь к голосам, доносившимся снизу. — Торопитесь. Вам надо поскорее спуститься вниз, чтобы поприветствовать королеву.

Мод колебалась. В течение последнего часа ее сжигала лихорадка неуверенности и нетерпения. Она не знала, хотела ли возвращения Миранды, готовой занять место за столом, или надеялась, что та не успеет вернуться вовремя. Но теперь все решилось — Миранда уже не успеет переодеться. И Мод с неожиданным для себя смятением поняла, что она на это и надеялась.

— Вы останетесь здесь? Никуда не уедете?

— Уеду, но не сегодня вечером… А теперь, Мод, поторопитесь.

Мод подобрала юбки и, не прибавив больше ни слова, пошла к лестнице. Пока еще не ушла в монастырь, она могла насладиться этим праздником жизни, этим трепетом восторга, внезапно охватившим ее. Каковы бы ни были причины, но Мод с нетерпением ждала новой встречи с герцогом Руасси. Конечно, для нее это было всего лишь игрой. Игрой, которая очень быстро закончится.

Она вошла в зал вовремя, ни минутой раньше. Королева, опираясь на руку лорда Харкорта, как раз появилась в зале. Мод низко присела в реверансе. Сердце ее стучало, как молот.

— Ах, леди Мод!

Королева остановилась, взирая на нее с благосклонной улыбкой, и протянула ей руку. Мод поцеловала длинные белые пальцы и поднялась — голова у нее кружилась. В первый раз в жизни она смотрела в глаза королеве. С минуту она была слишком взволнована, чтобы разглядеть лицо ее величества среди толпы окружавших ее лиц, но герцог Руасси выступил вперед и предложил ей руку.

— Миледи, могу ли я быть вашим спутником?

Мод снова присела в реверансе, но язык перестал ей подчиняться. Ей казалось, что он стал толстым и неповоротливым, будто его завязали узлом. Она положила руку на руку герцога, и они последовали за королевой и графом в обеденный зал сквозь ряды почтительно расступавшихся гостей.

Гарету удалось скрыть свое смятение, но мысли его путались, когда он стоял за стулом королевы, ожидая, пока ее величество сядет. До тех пор, пока Елизавета не расположилась на стуле с высокой спинкой и резными подлокотниками, все продолжали стоять. Потом послышался шелест шелка и бархата, и гости принялись усаживаться на длинных, вдоль всего стола, скамьях, а вокруг стола принялись сновать слуги, предлагая всевозможные блюда вниманию гостей. Фрейлины королевы, чьими обязанностями было пробовать пищу, предлагаемую ее величеству, брали по крошечному кусочку из каждого блюда, после чего опробованное блюдо подносилось Елизавете.

Гарет сделал знак дворецкому обносить гостей вином, и вскоре изящные хрустальные кубки наполнились прекрасным темным бургундским. Гарет изо всех сил старался сохранять спокойное выражение лица. Он кивал, улыбался, когда вино признавалось отменным. Но под маской невозмутимости бушевала буря.

Куда девалась Миранда? Его-то эта замена обмануть не могла — разве что на одну секунду, но, судя по всему, больше никто не заметил разницы, включая короля Генриха. И правда, внешне Мод ничем не отличалась от Миранды. Но были мелкие штрихи, едва заметные особенности поведения, хорошо знакомые Гарету.

Миранда всегда сопровождала разговор жестикуляцией. Руки ее постоянно находились в движении. Мод же жестикулировала крайне редко и только в силу необходимости. Глаза Миранды сверкали и искрились. Глаза Мод сияли спокойным, ровным светом. И все же Гарет заметил, что сегодня его воспитанница необычайно оживлена. Ей без труда удалось приковать к себе внимание Генриха, и, более того, похоже было, что король в восторге от своей соседки по столу.

Но где же Миранда?

— Милорд Харкорт?..

Он осознал, что к нему обращается королева, но не имел ни малейшего представления, о чем она говорит.

— Вы сегодня рассеянны, милорд.

Королева нахмурилась. Она и не предполагала, что приближенные могут не проявлять интереса к ее обществу.

— Вовсе нет, ваше величество, — поспешил возразить он. — Я как раз думал, не пожелает ли ее величество послушать новое сочинение молодого композитора, которого я открыл во время своего последнего путешествия во Францию. Думаю, вам понравится его творение.

Забота о развлечениях королевы была важным делом, и потому раздумья и невнимательность хозяина оказались достойны снисхождения. Королева улыбнулась и милостиво выразила согласие. Гарет подозвал мажордома, отдал ему распоряжение и попытался сосредоточить внимание только на своей венценосной гостье.

Ему пришлось в течение всего нескончаемого вечера находиться возле королевы. Он заметил, что леди Мэри, сидевшая в соответствии со своим положением фрейлины на другом конце стола, бросала на него обиженные взгляды, в которых он читал упрек и беспокойство. Он сознавал, что их сегодняшний разговор не успокоил ее, и не сомневался, что при первом же удобном случае она попытается его возобновить.

Но наконец королева подала знак, что готова встать из-за стола.

— Не перейти ли к танцам, лорд Харкорт? — предложила она и игриво ударила его сложенным веером по рукаву.

Гарет тотчас же подчинился — пожелание королевы равносильно приказу. Он повел Елизавету в огромный танцевальный зал в задней части дома, где все было готово для танцев и музыканты уже играли на галерее. Двойные двери были широко распахнуты, и сквозь них из сада в комнаты проникал прохладный и свежий ночной ветерок.

Граф повел королеву в танце, продолжая ломать голову над тем, что происходит. Поговорить с Мод сейчас не было никакой возможности.

Казалось, Мод была вся во власти мечтаний. Она не воспротивилась, когда Генрих повел ее танцевать после того, как королева и Гарет покинули место, выделенное для танцев. Ей, конечно, давали уроки танцев, но она никогда еще не танцевала в столь представительном обществе. Мод двигалась с такой непринужденностью и легкостью, будто все это происходило во сне. Она не совершила ни единой ошибки и заметила, что ее партнер был не самым умелым из танцоров. Тем не менее это не лишило ее удовольствия.

Наконец танец подошел к концу, и королева, чья любовь к танцам и энергия значительно превосходили возможности многих ее молодых придворных, потребовала, чтобы Гарет привел к ней герцога Руасси, с которым она желала потанцевать.

Это был как раз тот удобный случай, которого дожидался Гарет. Он поспешил туда, где стояли Мод и Генрих. Мод улыбалась Генриху, глядя на него снизу вверх, и в ту минуту, когда Гарет подошел к ним, Генрих поднес руку Мод к губам. Гарет с изумлением наблюдал, как смутилась и покраснела его воспитанница и как это было ей к лицу. От смущения она принялась обмахиваться веером, и в ее манерах он без труда распознал подлинное кокетство.

— Гарет, Гарет, ты, похоже, совсем забыл своих старых друзей. Тебе теперь подходит только общество ее величества. Ну и Руасси, уж раз он живет у тебя в доме и пользуется твоим гостеприимством.

Гарет неохотно обернулся, чтобы поприветствовать Кипа Росситера. В последнее время Кип становился просто несносен, а с губ его не сходила ядовитая улыбка.

— Моя обязанность — развлекать высоких гостей, не так ли? — довольно резко сказал Гарет, стараясь сдержаться и не выдать своего нетерпения.

— И ты теперь так занят, что не можешь уделить мне даже пары минут? Хорош друг, нечего сказать. — Кип весело улыбался, но глаза его были острыми, как лезвия кинжалов. Он обернулся, чтобы взглянуть на танцующих. — Ты стал таким скрытным, приятель. Вот только что ты скрываешь? — Он понизил голос и прошептал Гарету на ухо: — Ты просто волшебник, дружок.

Гарет поднял бровь и небрежно заметил:

— Ты говоришь загадками, мой мальчик.

— Тогда объясню попонятнее. — Кип взял его за руку. — Готов спорить на что угодно, что эта леди Мод, — он кивнул на Генриха и Мод, — совсем не тот «парнишка» Мод, который произвел такую сенсацию при дворе несколько дней назад. Ну, что ты на это скажешь?

Кип торжествующе улыбнулся.

Лицо Гарета приняло каменное выражение, столь непроницаемое, что по нему ничего нельзя было прочесть. Однако не стал спорить. Его старый друг был слишком проницателен.

— Послушай, Кип, хочу тебе напомнить, что все это не твое дело. И я был бы тебе весьма признателен, если бы ты держал язык за зубами.

Кип хмыкнул:

— Да уж, конечно. Но я рад, что оказался прав. И может быть, когда-нибудь ты расскажешь мне все как есть. А?

— Может быть. — Гарет не ответил на заговорщическую улыбку друга.

Его лицо все еще оставалось неподвижным, будто было высечено из камня, а глаза глядели жестко и твердо. Он знал от Имоджин о подозрениях Кипа, а также о том, что Кип делился своими догадками с братом. Кипу можно было доверить секрет, но его брат Брайен не умел держать язык за зубами. И с тоскливым чувством неизбежности Гарет смотрел, как построенный им карточный домик рушится.

Простившись с Кипом, он двинулся туда, где разговаривали Мод и Генрих. Генрих приветствовал его улыбкой:

— А, Харкорт! Мне не терпится все поскорее завершить. Утром мы подпишем брачный контракт. — Он добродушно, но со всей силой хлопнул Гарета по плечу. — Ваша подопечная уверила меня, что не имеет ничего против нашего союза. Разве не так, леди Мод?

— Это так, милорд герцог, — пробормотала Мод, опуская глаза под оценивающим взглядом своего опекуна. Она не знала, что еще сказать. Мысли у нее путались, в голове царила сумятица. Слова слетали с губ помимо ее воли.

— Я в восторге от того, что вы говорите, — холодно ответил Гарет. — Но меня прислала к вам ее величество королева. Она хочет потанцевать с вами, сэр.

— О! Елизавета найдет во мне не слишком искусного партнера, — сказал Генрих со смехом. — Боюсь, она не будет столь снисходительна, как миледи Мод. Но не стоит заставлять ее величество ждать, хотя все во мне противится разлуке с вами, моя дорогая, даже на то время, что будут танцевать контрданс.

Мод покраснела. Она пробормотала что-то невнятное и присела в реверансе. Генрих направился к королеве Англии, решительно и твердо шагая через бальный зал, будто шел по плацу.

— Не желаете подышать свежим воздухом, кузина? — спросил Гарет, предлагая Мод руку. — Где Миранда?

Его спокойный тон не мог ее обмануть. Под ним крылись беспокойство и нетерпение. Он повел Мод к дверям, выходившим в сад.

— Так вы заметили разницу? — спросила Мод.

— Конечно, — резко ответил он. — Уж меня-то вам не удалось бы провести… ни одной из вас не удалось бы. Ну, где она?

— Наверху. У нее было какое-то неотложное дело, и она уходила из дома, поэтому я заменила ее на прогулке по реке, а теперь она вернулась, но у нее не было времени переодеться, чтобы выйти к ужину. Так что…

— Так что вы целый день играли ее роль.

Несмотря на изумление, Гарет почувствовал большое облегчение и только теперь осознал, как были напряжены его нервы несколько последних часов.

— Она в своей комнате?

Мод кивнула.

— С ней все в порядке?

— Не знаю, — честно ответила Мод. — Ее семья покинула Лондон. И я думаю, она очень подавлена и беспокоится о них. Видите ли, все это случилось для нее так неожиданно.

— Да, — мрачно согласился Гарет. — Понимаю.

Значит, ему не удалось ее успокоить. Он стоял, глядя на сад. Заходящее солнце отбрасывало длинные тени от солнечных часов через весь газон, и двое мальчиков зажигали смоляные факелы, что освещали дорожку к ступеням, ведущим к пристани.

Мод молча стояла рядом. Она не знала, что ей говорить или делать. Она всегда чувствовала себя неуверенно в обществе своего опекуна. А теперь ей было просто не по себе. Если бы она могла описать свои впечатления, то сказала бы, что он кажется смущенным, уязвимым, хотя раньше ей бы и в голову не пришло применить эти определения к графу Харкорту.

Вернувшись в зал, Имоджин проворчала, обращаясь к мужу:

— О чем это могут беседовать Гарет и девушка? Почему он удалился, когда королева здесь?

Она была озадачена и встревожена.

— Смею предположить, он понял, что происходит, — ответил Майлз. — Я уверен, что как только он увидел Мод, то догадался обо всем.

— Мод? О чем ты толкуешь?

Майлз удивленно поднял брови. Ему и в голову не приходило, что Имоджин могла не заметить подмены.

Он легко отличал Мод от Миранды. При всем необычайном сходстве девушки были очень разные. Еще утром Майлз заподозрил, что видит Мод, а не Миранду, но до обеда у него не было полной уверенности. Мод была намного спокойнее Миранды, двигалась она гораздо меньше и улыбалась тоже.

— Неужели ты сама не заметила этого, дорогая?

— Не заметила чего? — спросила Имоджин. На ее скулах зарделись два алых пятна, что всегда было опасным признаком.

— Имоджин, вам не кажется, что сегодня ваш брат несколько рассеян? — Появление леди Мэри прервало этот странный разговор. И Майлз с поклоном удалился в салон, где играли в карты, ничуть не огорченный, что теперь ему придется держать свою тайну при себе.

— Я серьезно беспокоюсь за Харкорта, — продолжала леди Мэри. Ее тревожный взгляд обегал зал в поисках графа, который как раз выходил в сад в сопровождении леди Мод. — Сегодня утром он был сам не свой, да и сейчас… сейчас он кажется таким задумчивым. Вы так не считаете?

— Возможно, — согласилась Имоджин хмурясь. Она все еще размышляла о загадочных словах Майлза. — Сейчас он очень занят. Ему приходится заботиться о многих вещах.

— Да, он это совершенно ясно дал мне понять сегодня утром, — сказала Мэри кисло. — По-видимому, его столь беспокоит судьба его воспитанницы, что у него нет времени поговорить о собственной свадьбе.

На этот раз Имоджин не нашлась что ответить, чтобы успокоить безутешную даму.

— И почему это он так беспокоится за Мод? — спросила вновь Мэри капризным тоном.

— Не знаю, — с отсутствующим видом отозвалась Имоджин, но взгляд ее был прикован к фигуре брата, под руку уводившего свою спутницу в сад. Впрочем, вскоре они появились снова, и он подвел девушку к Генриху, закончившему танец со своей царственной партнершей и уже спешившему к ним навстречу.

Мэри надеялась, что Гарет подойдет к ней, пригласит на танец. Вместо этого он вновь вышел из зала, на сей раз в одиночестве.

Она поспешила через весь зал догнать его и окликнула:

— Милорд… Лорд Харкорт!

Гарет остановился, повернулся к ней, и выражение его лица было таким, что она испугалась. Ей показалось, что он смотрит куда-то сквозь нее и то, что он видит, ему совсем не нравится. Губы его были крепко сжаты, глаза сверкали.

— Мадам? — обратился он к ней, и это единственное слово прозвучало резко и нелюбезно.

— Вы едва поздоровались со мной сегодня, Гарет. Я думала, возможно, вы могли бы уделить немного времени своей невесте?

Мэри взяла его за руку.

— Простите меня, Мэри. Сейчас я очень занят, — ответил он, недовольно морщась. — Есть очень важное дело, не терпящее отлагательства. Простите меня.

С этими словами он повернулся и поспешил к двери, не бросив на леди Мэри ни единого взгляда.

Мэри, поколебавшись всего секунду, сжала кулаки и кинулась за ним.

— Пойдемте, миледи, прогуляемся по саду, — предложил Генрих, в свою очередь. — От всех этих танцев мне стало жарко. Не могу сказать, что танцы принадлежат к числу моих любимых развлечений.

Мод покорно оперлась на предложенную руку и последовала за ним к дверям в сад. Кавалер даже не спросил ее согласия, и она подумала, что он и-не привык это делать. Должно быть, за ним следовали по первому его слову.

И почему-то эта мысль не показалась ей неприятной, напротив, она сочла ее волнующей и возбуждающей. Когда Мод была в обществе герцога, у нее возникало ощущение, что ее несет куда-то мощный поток — против ее воли, намерений и желаний. Внимание, которое его спутники оказывали ему, сначала удивляло ее. По ее наблюдениям, он был не намного выше их по положению. Но потом она привыкла к этому.

В благоухающем саду герцог очень быстро нашел укромное место в беседке возле пруда, где бил фонтан и в каскаде падающей воды отражались последние краски багряного заката.

— Я прибыл в Лондон в надежде поухаживать за прелестной девушкой, а вместо этого нашел фею, которая похитила мое сердце, — сказал Генрих, и в голосе его звучали удивление и насмешка над самим собой.

Он обнял ее за талию и повернул к себе.

Мод почувствовала, как все ее тело затрепетало, когда она заглянула в его глаза и увидела в них неприкрытое и яростное желание. Несмотря на свою неопытность, она сразу поняла, что означает его взгляд.

Он заключил ее лицо в свои ладони, и она почувствовала тепло его тела, плотно прижавшегося к ней. Она инстинктивно сделала движение и услышала его порывистый вздох, увидела улыбку на его губах, а потом эти губы приблизились к ней, и он ее поцеловал.

Ее губы повиновались ему охотно и послушно, и он целовал ее все более страстно. Потом принялся целовать ее в утолки рта, и эти поцелуи показались ей легкими и нежными, как прикосновение крыльев бабочки.

Она не знала, что делать и как себя вести, потому что была вся переполнена новыми неизведанными ощущениями. Запах его кожи, нежное покалывание бороды, нажим упругих губ.

Когда он чуть отстранился и улыбнулся, глядя на нее сверху вниз, она не нашла в себе сил улыбнуться в ответ, а просто смотрела, и это удивленное молчание все длилось и длилось. Потом почти задумчиво он дотронулся кончиками пальцев до ее губ. И, повинуясь инстинкту, она тоже подняла руку и коснулась пальцами его губ. Глаза ее были серьезными и вопрошающими.

— Вы чудо, вы восторг, — сказал он нежно. — Вы настолько хороши, что ради вас я готов послать ко всем чертям и короля Генриха, и Париж и остаться здесь навсегда, чтобы ухаживать за вами.

— Но вы должны выполнять свой долг, милорд.

— Да, моя дорогая, должен. А жена, напоминающая мужу о его долге, стоит того, чтобы ее высоко ценили.

Он рассмеялся, взял руки Мод в свои и сжал их в горячих и сильных ладонях, потом снова поцеловал ее, на этот раз нежно, а не страстно.

— Такую жену, как вы, я буду ценить превыше всего на свете. Обещаю.

Мод подумала о монастыре. И вдруг ее сердце наполнили веселое озорство, дерзость и восторг, и со счастливым смехом она подумала: «К черту монастырь!»

Ее руки обвились вокруг его шеи, а губы прижались к его губам, и на этот раз ее поцелуй был настойчивым и требовательным.

Глава 22

Миранда медленно встала, когда лорд Харкорт вошел в зеленую спальню. Голос ее показался графу тонким, когда она обратилась к нему:

— Я рада, что вы здесь, милорд, потому что мне надо кое-что спросить у вас.

— Да, я думаю, и ты должна кое-что объяснить мне. Почему ты исчезла на целый день? Тебе не приходило в голову, что герцог мог заметить подмену? — спросил он резко. После долгих часов беспокойства за нее он еле сдерживался. — От других это не укрылось, и чудо, что герцог, по-видимому, не настолько зорок, чтобы понять разницу.

Миранда только пожала плечами, и это движение разъярило его. Граф сделал шаг к ней, но она отступила и смотрела на него с холодностью, под которой угадывалась ужасная душевная боль, и он не мог не прочесть этой боли в ее глазах. Харкорт понял, что их объятия нынешним утром не излечили ее от этой боли.

Ее спокойствие встревожило его. Он почувствовал в ней твердую решимость, проявлявшуюся и во взгляде, и в движениях. Ни ее домашнее платье, ни босые ноги, ни взлохмаченные волосы, по которым время от времени она проводила рукой, ничего не меняли в ее облике. Она была тверда, отважна и полна решимости.

— Если герцог ничего не заметил, милорд, я думаю, все устроилось, как вы и хотели. Вы во мне больше не нуждаетесь. А Мод склоняется к тому, чтобы принять уготованную ей участь.

— Миранда!

— Нет! — крикнула она. — Нет, милорд. Ответьте мне! Вы заплатили им за то, чтобы они покинули меня? Вы пригрозили им, а потом подкупили их, так?

Гарет был так ошарашен, что не мог собраться с мыслями и соврать что-нибудь правдоподобное.

— Вы им заплатили, сэр? — повторила она, и глаза ее ярко сверкнули на смертельно бледном лице.

И с мрачным смирением Гарет понял: он зашел слишком далеко и не имеет права

обманывать ее и дальше. Он чувствовал, что Миранда еще не готова услышать и принять правду, но был вынужден рассказать ей все.

— Да, — ответил он спокойно, — я заплатил им пятьдесят золотых, которые обещал заплатить тебе. А причина у меня была для этого вполне серьезная. Выслушай меня, и ты все поймешь.

— И они… взяли эти деньги… взяли ваши чертовы деньги! — сказала она с горечью. На лице ее было написано такое отвращение, что Гарет содрогнулся.

— Выслушай меня, Миранда. — Он обнял ее за плечи. — Только не перебивай, пока я не закончу. Потом можешь говорить что хочешь и задавать любые вопросы. Но, клянусь тебе, все обстоит совсем не так, как ты думаешь. Тебя никто не предавал.

Миранда слышала его слова, видела убежденность в его темных глазах, но тяжкое предчувствие, охватившее ее, преодолеть было невозможно. Ей казалось, сейчас произойдет что-то ужасное. Она молча смотрела на него и выражением лица напомнила ему узника, готового принять смерть от рук своего палача. И он решился — приступил к своему долгому рассказу, начав с описания ночи Святого Варфоломея.

Ему казалось, что прошло уже несколько часов, когда он наконец закончил свой рассказ, и теперь в комнате был слышен только один звук — бормотание Чипа, сидевшего на подоконнике и теребившего лапкой занавеску.

Когда Гарет был уже не в силах больше выносить молчание Миранды, она заговорила. Но голос ее был каким-то странно безразличным, словно ей все равно.

— Как вы можете быть уверены, что я сестра Мод?

— Этот маленький знак в форме полумесяца у тебя на затылке, — ответил Гарет, стараясь говорить как можно спокойнее. — Такой же знак носит на теле Мод, такой же есть у меня. Такой был и у твоей матери. Это знак Харкортов.

Миранда подняла руку, чтобы потрогать отметину на затылке под волосами. Она ее не чувствовала, но знала, что пятно там есть, как знала и то, что бесполезно отрицать очевидные факты. Она и Мод были сестрами-близнецами. И дело было не только в том, что ее затылок украшал этот знак. Она чувствовала их родственную связь и понимала, что и Мод это ощущает.

— Очень немногим было известно об исчезнувшем ребенке, — сказал Гарет. — В ту ужасную ночь было столько убийств, столько крови, столько ужаса, что пропажа крошечного ребенка стала незначительным событием по сравнению с остальными преступлениями.

Снова воцарилось мрачное молчание. Гарет был серьезно обеспокоен страшной бледностью Миранды и странным блеском ее глаз.

Она старалась не смотреть ему прямо в лицо, а когда он протянул руку, чтобы приподнять ее подбородок и заглянуть в глаза, она отшатнулась, будто он хотел ее ударить.

— Ты понимаешь, что это значит?

Он не был уверен в том, что она слышала его слова. Он так и знал. Ее нужно было сначала подготовить и только потом все рассказывать. Это оказалось для нее слишком сильным потрясением.

— Да, — ответила Миранда, — понимаю. Вы использовали и обманули меня. И вы отослали отсюда мою семью.

— Эти люди не твоя семья, — возразил Гарет. — Они уехали, потому что поняли — это необходимо. Они заставили меня пообещать, что я все объясню тебе. Скажу, что они не бросили тебя. Они поняли, что больше не могут быть вместе с тобой.

Теперь, когда он ей это объяснил, она все поймет и перестанет страдать.

— Кто сказал, что они мне больше не нужны? — спросила Миранда. В ее глазах полыхнула ярость, будто молния ударила. Глаза ее сверкали, а бледные щеки разрумянились. — Вы! Это решение приняли вы! Они моя семья! Они любили меня. Они всегда были со мной. Я не Харкорт и не д'Альбар… Я то, чем была всегда, и у вас нет никакого права вмешиваться в мою жизнь. Вы, вы купили мою семью, как если бы они… были обычным товаром и вы могли распоряжаться их жизнями по своему усмотрению. Вы предали меня, мою веру в вас, мою…

— Тише, Светлячок, пожалуйста, тише. — Гарет потянулся к ней, притянул ее к себе, стараясь успокоить. — Светлячок, послушай меня. Ты не можешь сейчас рассуждать здраво. Как только я понял, кто ты, я не смог оставаться безучастным к твоей судьбе. Я был обязан вернуть тебя в тот круг, к которому ты принадлежишь по праву рождения.

Миранда резко отпрянула от него.

— Нет, милорд, вы лжете! Вы увидели во мне средство удовлетворить свои честолюбивые помыслы, — сказала Миранда твердо. — И вам было безразлично, кого для этого использовать.

Гарет попытался снова привлечь ее к себе. Он гладил ее волосы и говорил:

— Не стану отрицать, честолюбие тоже мной двигало, это верно. Честолюбие — великая сила. Но оно касается и тебя, Миранда. Подумай, чего я хотел добиться для тебя. Ты могла бы стать королевой Франции.

— А если я не хочу этого? — спросила она, вырываясь из его объятий. — Если такие планы вызывают у меня только отвращение? Что тогда, милорд?

— Ты не для того создана, чтобы жить на улице, ты ведь и сама это понимаешь, — сказал он, пытаясь говорить спокойно и веско. — Я открыл тебе дверь в новую жизнь. Знаю, что поначалу это ошеломило, но готов поклясться, что твоя судьба в этом.

Миранда покачала головой.

— Нет-нет! — ответила она с горечью. — Мне здесь не место. — Она смотрела на него решительно и непреклонно. — Мод выйдет замуж ради ваших честолюбивых планов, но не я.

Она отвернулась, охваченная невыносимой болью, вызванной его предательством. И что бы он ни говорил, что бы он ни сделал, этим ее не унять. От его слов ей становилось только хуже. С той самой минуты, как он ее встретил, он не думал ни о чем ином, кроме своих честолюбивых планов. Даже в минуты любви. И потому истина, которой он с ней поделился, не возымела никакого действия. Миранда оставалась такой, какая она есть. И никакие слова не могли ее изменить.

— Миранда, любовь моя…

— Не называйте меня так! — крикнула она. — Между нами было достаточно лжи, милорд. Не будем множить ее. Вам всегда была абсолютно безразлична моя судьба. Вы не чувствовали ко мне ни крупицы любви. О чем вы думали, милорд, когда держали меня в объятиях и занимались со мной любовью? Хотели успокоить?.. Чтобы я не помешала вдруг вашим планам!

Этого он не мог вынести. Он схватил ее за плечи, притянул к себе и принялся гладить ее волосы, плечи, спину. Он пропускал сквозь пальцы ее золотисто-каштановые волосы, в отчаянии пытаясь убедить, что все не так, что он безумно любит ее.

— Миранда! Прекрати! Любовь к тебе не имела никакого отношения ко всему остальному. Я совершенно не думал об этом…

— А как насчет сегодняшнего утра? — спросила она, вырываясь из его объятий с такой силой, какой он в ней и не подозревал. — Значит, то, что вы сегодня утром занимались со мной любовью, не имело никакого отношения к тому, чтобы обмануть меня, ввести в заблуждение, заставить повиноваться?

Она смотрела на него тем же ясным и безжалостным взглядом. Внезапно плечи ее опустились, гнев оставил ее. И она сказала тихо, но с невыразимой болью:

— Я любила вас…

— Миранда, моя дорогая девочка…

— Уходите! — крикнула она, зажимая уши руками, чтобы не слышать его, и в ее жесте было столько же отчаяния, сколько и бессилия.

Отчаяние ее было столь искренним, столь всепоглощающим, что Гарет не посмел усугублять его своим присутствием. Он предвидел, что объяснение с ней будет нелегким, но не ожидал ничего подобного. Он и представить себе не мог эту ужасную сцену. Он молча стоял, не зная, что сказать, как оправдаться, как отступить, не рискуя ухудшить положение.

— Позже, — наконец вымолвил он. — Мы поговорим с тобой позже.

Он пошел к двери, не заметив в смятении, что дверь открыта. Он закрыл дверь за собой и, не оборачиваясь, пошел в свою спальню, но тут же спохватился, вспомнив о гостях. Королева не простит его длительного отсутствия.

Пока граф шел к лестнице, не глядя по сторонам, леди Мэри выступила из укромного уголка, где до сих пор скрывалась. Это была небольшая кладовая напротив зеленой спальни. Леди Мэри молча стояла, глядя на дверь напротив, и с горечью думала о том, как верна старая поговорка: «Подслушивающие редко слышат приятное для себя».

«Занимался любовью сегодня утром…» И это говорила не Мод, а другая девушка. Это говорила любовница Гарета. Он имел любовницу, и она жила под одной крышей с ним. «Я любила вас…» — сказала девушка.

Мэри что было силы сжала зубы, пытаясь преодолеть приступ тошноты. Харкорт навязал эту девицу ей, навязал своей сестре, навязал ее общество самой королеве. Какой чудовищный обман! Какое низкое предательство! Она не могла перенести этого. Не секрет, что мужчины содержат любовниц, развлекаются со шлюхами. Но обычно они прячут их подальше от жен, невест и своих семей. Тогда это не приводит ни к каким осложнениям. Но то, что происходило здесь, было из ряда вон выходящим, вопиющим нарушением неписаных правил. Никогда еще она не слышала, чтобы Гарет говорил таким тоном, никогда она не слышала в его голосе такого смущения, горечи, даже отчаяния… Он был увлечен этой особой, он оказался в сложном положении. Он погряз в постыдной связи, немыслимой для подлинного рыцаря ее величества. Ни один достойный человек никогда бы и не помыслил о столь бесстыдной связи.

Леди Мэри спустилась вниз по лестнице к гостям так же незаметно и неслышно, как и поднялась наверх.

Часом позже Мод заглянула в комнату Миранды. Наконец-то королева и ее свита вернулись в Уайтхолл. Их сопровождали граф Харкорт и герцог Руасси.

— Вы уже легли. Миранда?

Миранда была полумертва от боли и отчаяния. Вся ее жизнь оказалась разбита вдребезги. А что ей сказать Мод? Разделить ли с сестрой то, что она узнала, или оставить в блаженном неведении?

— Нет, я не сплю.

— Почему вы сидите в темноте?

Мод вошла и закрыла за собой дверь. Миранда не лежала в постели, а сидела на подоконнике, поджав ноги. Чип развалился у нее на коленях.

— Я любовалась звездами.

Мод нахмурилась. Голос Миранды звучал необычно. Он был хриплым, будто она простудилась. Мод приблизилась к ней и наклонилась над Чипом пощекотать его животик. Шея ее была обнажена, волосы гладко зачесаны — их скрывал головной убор, — и тут Миранда увидела тонкий знак в форме полумесяца внизу затылка своей сестры. Ее рука невольно поднялась, чтобы прикоснуться к такому же точно полумесяцу на собственной шее.

— Вы расскажете мне, что произошло там, внизу?

— О да! — Мод села рядом с Мирандой. Помолчав с минуту, чтобы собраться с мыслями, она глубоко вздохнула, потом, смущаясь, но необычно возбужденная, выпалила: — Он меня поцеловал! Это так странно и так чудесно. Вы знаете, что при этом чувствуешь?

— О да, полагаю, что знаю, — ответила Миранда вяло.

— В чем дело? — Мод протянула к ней руки. — Почему вы такая печальная, Миранда? Что случилось?

Миранда, не отвечая, отмахнулась. В этом жесте была безнадежность.

— Значит, теперь вы склонны согласиться выйти за герцога? Да?

Мод покачала головой:

— Не знаю. Похоже, что я себя не знала как следует. Все в моей жизни теперь перевернулось.

Миранда, ощутившая с особой остротой горькую иронию, испытала огромное искушение расхохотаться.

Так и должно быть у сестер: что у одной, то и у другой.

Обе они брошены на произвол судьбы, потому что графу Харкорту вздумалось разыгрывать Господа Бога.

— В чем дело, Миранда? — продолжала настойчиво допытываться Мод. — Никогда не видела вас такой печальной. Может, я могу вам чем-нибудь помочь?

Миранда соскользнула с подоконника, не выпуская из объятий Чипа.

— Я ухожу, — ответила она.

— Почему? — Мод была в ужасе. — Это потому, что я заняла ваше место? Вы думаете, что больше не нужны здесь?

— Не нужна, — ответила Миранда. — Но это не единственная причина. Мне надо найти своих, пока они не отбыли во Францию. Возникло недоразумение, и они решили, что я не вернусь к ним. Поэтому на рассвете я покидаю этот дом.

— Я не хочу, чтобы вы нас покинули, — медленно произнесла Мод, будто сама удивляясь своим словам.

— Тогда пойдемте со мной, — ответила Миранда не задумываясь. И вдруг эта нелепая идея показалась ей вполне осуществимой, она оживилась и повеселела. — Последнее приключение вместе, — сказала она и вновь стала прежней веселой Мирандой. — Поедемте со мной в Фолкстон, Мод. У вас будет время подумать обо всем, и вы поймете, чего хотите. Вы сможете сами принять решение. И отвечать за него будете только перед самой собой. Боюсь, что такой возможности вам больше никогда не представится.

Мод смотрела на нее широко раскрытыми глазами и видела в ее глазах собственное отражение. Она отражалась в глазах Миранды, а Миранда — в ее глазах. И видела свою собственную жизнь, разрываемую на части. Даже бросая вызов своим опекунам, она только отвечала на чинимое ими насилие, она не принимала собственных решений. Теперь же ей предоставлялась возможность ясно понять, чего она хочет в жизни. Она наконец могла бы понять, что ей надо. Узнать себя.

— А что сказать герцогу? — медленно спросила она. — Завтра они должны подписать брачный контракт.

— Сошлются на вашу внезапную болезнь.

Мод кивнула:

— Это никого не удивит. Но они разгневаются.

— Нет, не думаю, — возразила Миранда. — Мы оставим им записку. Напишем, что вы вернетесь через неделю. Милорд поймет.

— Как он может понять поступок, который я и сама-то не понимаю?

— Поймет — и все тут. — Миранда потянулась к Мод и обняла ее. — Итак, мы уходим на рассвете. У меня нет денег, но мы с Чипом сумеем их заработать.

— О, деньги есть у меня, — с готовностью отозвалась Мод. Она смотрела на Миранду с возрастающим удивлением. — Почему я это делаю?

— Потому что вы мне нужны, — ответила Миранда. — И еще потому, что это нужно вам самой.

И по какой-то непонятной причине этот ответ показался Мод убедительным. Словно она долго отгадывала сложную и запутанную шараду, и эта фраза стала ключом к разгадке. Вот только смысла этой шарады Мод все равно не понимала.

Гарет уже в который раз пошел ладьей, устало гадая, когда же королеве наскучит игра. Сначала он намеренно проигрывал, чтобы поскорее закончить этот без конца длившийся вечер, но потом решил, что так выйдет только хуже. Королева была слишком хорошей шахматисткой и слишком быстро соображала, чтобы ее можно было легко обмануть. А в случае если бы он вызвал ее неудовольствие, едва ли ему удалось бы так скоро, как хотелось, вернуться в тишину своей спальни.

Елизавета сделала ход слоном. Ее длинные белые, унизанные кольцами пальцы не отпускали фигуру до тех пор, пока она не убедилась, что ход сделан правильно. Потом она улыбнулась:

— Шах, сэр.

Гарет оглядел шахматную доску. Он мог бы играть дальше, добиваясь ничьей, или согласиться на проигрыш. Он поднял глаза на королеву и заметил злорадный блеск в ее черных глазах — она прекрасно понимала, о чем он думает.

— Принимаю ваше поражение, милорд Харкорт, — сказала она. — Боюсь, что мысли ваши нынешним вечером заняты не игрой. Сегодня вам у меня не выиграть.

Гарет опрокинул своего короля и печально улыбнулся:

— Ваше величество очень проницательны.

Елизавета рассмеялась, довольная комплиментом. Она поднялась из-за шахматного стола, и Гарет тотчас же вскочил. Елизавета отослала своих измученных придворных дам спать, как только они прибыли в Уайтхолл. Герцог Руасси давно уже принес свои извинения и был отпущен как почетный гость, имеющий право на снисхождение, но подданный Елизаветы был обязан подчиняться ее правилам. А Елизавете, страдающей бессонницей, был нужен кто-то скоротать длинную ночь за игрой в шахматы.

— Я нахожу герцога Руасси интересным мужчиной, — заметила она, раскрывая веер и обмахиваясь им. — Он не глуп.

— Вы совершенно правы, ваше величество.

— Похоже, он не сомневается в том, что осада Парижа принесет Генриху полный успех. Он в этом абсолютно уверен. — Королева подняла выщипанную, тонкую бровь. — Хотелось бы и мне иметь такую уверенность. А вы что думаете, милорд?

— Думаю, что правда на его стороне, мадам.

Королева сложила веер и теперь похлопывала им по ладони.

— Конечно, я и не ожидала от вас иного ответа. После того, что произошло с вашей семьей во время этой бойни. Если Генриху удастся закрепить за собой корону Франции, брак вашей воспитанницы принесет Харкортам почести и деньги. Верно?

Понимая, что этот вопрос ответа не требует, Гарет только кивнул.

— Я еще не знаю, принесет ли Англии благо воцарение Генриха Наваррского на французском престоле, — задумчиво сказала Елизавета. — Впрочем, хорошие отношения с французским двором никогда не помешают.

— Для меня на первом месте всегда была верность и преданность моей королеве.

Елизавета довольно кивнула:

— Я люблю, когда мои люди проявляют честолюбие, лорд Харкорт. Честолюбие и жажда власти — надежные помощники в достижении целей. — Она улыбнулась, и Харкорт снова заметил странный блеск в ее глазах. — Честолюбие и жажда власти — очень удобные ниточки, за которые легко дергать… — Внезапно она повернулась, собираясь удалиться на покой. — Доброй ночи, милорд.

— Надеюсь, ваше величество будет спать хорошо. — раскланялся Гарет и не поднимал головы, пока королева не удалилась в свои личные покои. Потом с невольным вздохом облегчения покинул зал. Он прошел не более половины длинного коридора, когда впереди распахнулась дверь.

Ему преградила путь леди Мэри Эбернети. Она остановилась как раз под лампой, укрепленной в нише в стене, и первая пришедшая Гарету мысль была о том, что его невеста занемогла или чем-то смертельно напугана, а возможно, получила какое-то ужасное известие Лицо ее, белое, без кровинки, было похоже на безжизненную маску, а глаза, глубоко запавшие, смотрели пристально в одну точку. Она стояла совершенно неподвижно и глядела на него, будто он был чудовищем из преисподней.

— Мэри? — сказал он останавливаясь. — В чем дело? Что случилось?

— Мне надо поговорить с вами наедине, сэр. — Голос ее звучал глухо.

Она отступила в маленькую комнатку, где, по-видимому, ожидала его появления. Изумленный и встревоженный, Гарет последовал за ней.

— Что случилось? — повторил он, наклоняясь подкрутить фитиль в стоявшей на маленьком столике лампе, потом высоко поднял ее, чтобы осветить комнату лучше и разглядеть Мэри. И сказал с беспокойством: — Вы выглядите больной, Мэри.

— Я… я… мне дурно, — сказала она тем же безжизненным голосом. — Вы… у вас… плотская связь с этой девушкой. — И тут ее голос обрел силу: — Она вовсе не ваша воспитанница! Вы завели позорную интрижку под собственным кровом… с… с кем? Кто она?

Гарет осторожно поставил лампу на стол. Он понятия не имел, как Мэри стало известно о его связи с Мирандой, но теперь, глядя в лицо своей нареченной, испытал облегчение. Облегчение, какое, вероятно, испытывает только что исповедавшийся грешник. И потому он обдумывал ответ с рассчитанным цинизмом.

— Кто она? — повторила Мэри. Теперь на ее высоких скулах рдели два алых пятна, подчеркивая бледность кожи. Глаза ее горели праведным гневом. — Вы привезли ее в свой дом, чтобы сделать любовницей?

Гарет подумал, что лучше всего сказать ей правду:

— Нет, вначале я просто встретил Миранду в труппе бродячих комедиантов.

— Бродяжка! И вне всякого сомнения, воровка. И вы вступили в преступную плотскую связь с подзаборной потаскушкой в своем собственном доме?! — Мэри задыхалась от я роста.

— Миранда не потаскушка, Мэри, — спокойно возразил Гарет.

Он был изумлен силой ее страсти. Женщина, никогда не терявшая головы, ни при каких обстоятельствах не показывавшая своих чувств, никогда не сказавшая и не сделавшая ничего, не взвесив предварительно последствий, набросилась на него с яростью мегеры:

— И вы готовы защищать это презренное создание? Готовы ради нее оскорблять свою сестру и меня? Готовы пожертвовать ради нее своей честью? — Голос ее сорвался, но когда Гарет попытался заговорить, она властно подняла руку. — И эта тварь еще говорила о любви! Что скажете на это, милорд Харкорт? Случайно встреченная на дороге потаскушка говорила вам о любви! Я слышала каждое слово!

— А… — Гарету теперь стало ясно, как его невеста узнала обо всем. — За этим кроется нечто гораздо большее, Мэри.

— О, сейчас вы скажете мне, что любите ее! — Мэри умолкла на полуслове, задрожав от этой отвратительной мысли. — Это верх пошлости! Люди в нашем положении не помышляют о любви.

Гарет только пожал плечами. Он провел рукой по лицу, будто старался что-то вспомнить. Он никак не ожидал, что его обвинят в пошлости и разврате. Но потом подумал, что от Мэри следовало ожидать именно этого. Он не мог бы сказать точно, что во всей этой истории задело ее больше всего. Его любовная связь? Или то, что это происходило у него в доме, под его кровом? Или слово «любовь», названное Мэри пошлостью? Или то, что это слово произнесла Миранда?

И как, ради всего святого, теперь он выпутается из этой истории? Мэри знала о существовании двойника Мод, хотя, по-видимому, ей пока было неясно, зачем и каким образом появилась Миранда и какое отношение все это имело к недостойному поведению ее жениха.

Кип тоже знал о существовании двойника Мод. И сколько времени еше понадобится, чтобы и Генриху стало известно об этом?

Мэри смотрела на мужчину, за которого собиралась замуж. Она смотрела на мужчину, унизившегося до того, чтобы связаться с подзаборной шлюхой, с воровкой. И это в ее глазах было непростительным грехом. Она принадлежала к роду герцогов Эбернети. Ее происхождение было столь же высоким, как и происхождение Харкортов. И она не могла простить такое оскорбление. Даже будущему мужу.

— Можете принять к сведению, милорд, — заявила она ледяным тоном, — что наша помолвка расторгнута.

Глаза Гарета, черные и непроницаемые, были обращены к ней с выражением, которое она не могла ни понять, ни истолковать. И когда он заговорил, голос его звучал спокойно:

— Ваше желание для меня закон, мадам.

Мэри не двинулась с места, но продолжала смотреть на него с гневом и отвращением, столь сильными, что его пробрала дрожь.

Потом резким движением она сорвала с руки обручальное кольцо. И, к величайшему изумлению Гарета, бросила кольцо в него… через всю комнату. Оно ударило его довольно сильно в правый висок. И цель, и сила удара были рассчитаны безупречно.

Удивленный, Гарет прижал руку ко лбу. Он был липким от крови. Оправа кольца была украшена алмазами и оцарапала висок довольно сильно. С минуту они молча смотрели друг на друга, и Мэри, должно быть, была шокирована столь несвойственным ей поступком не меньше, чем Гарет. Потом она резко повернулась. Юбки ее взметнулись, и она бросилась вон.

Гарет нагнулся и поднял кольцо, упавшее к его ногам. Висок саднило. Он медленно выпрямился, потирая ранку. Впервые его посетила мысль о том, что, возможно, он совсем и не знал Мэри.

Солнце уже вставало и окрашивало розовым небо на востоке, когда Гарет поднимался по ступенькам пристани в свой сад. Он прошел по тропинке и вошел в дом через боковую дверь. Слуги уже проснулись и занимались своими делами — готовили завтрак и накрывали на стол в обеденном зале, а Гарет свернул на черную лестницу. Ему не хотелось сейчас встречаться с Генрихом, известным как ранняя пташка, до тех пор, пока он не продумает, каким будет его следующий шаг.

Дверь зеленой спальни была открыта настежь. Он остановился и заглянул внутрь, потом вошел, чувствуя, что сердце его заколотилось как бешеное. Постель была в беспорядке. Платяной шкаф и ящики для белья открыты.

Гарет молча выругался, проклиная себя за глупость. Похоже было, что ему на роду написано недооценивать женщин. Конечно, Миранда ушла. Он рассчитывал, что за ночь Миранда одумается, но рассчитал, видно, неправильно. Она покинула его.

Пока он стоял как громом пораженный, пытаясь сообразить, что делать дальше, из спальни Мод, расположенной дальше по коридору, послышался крик. Гарет круто обернулся. Из комнаты Мод вылетела Берта, размахивая клочком бумаги. Она хватала ртом воздух, как рыба, выброшенная из воды.

— Милорд, — выговорила она наконец, — леди Мод…

Гарет быстро направился к ней, заставил ее отступить назад, в комнату Мод, и закрыл за собой дверь. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что случилось. Спальня Мод являла собой точно такое же зрелище, как и спальня Миранды. Они ушли вдвоем.

— Успокойся, женщина.

Он взял письмо из рук Берты, опустившейся с рыданием на любимое кресло Мод.

— Моя малышка… моя крошка! Что с ней сталось? Как она могла так поступить?

Гарет, не обращая внимания на причитания Берты, быстро пробежал глазами аккуратно написанное послание. Его воспитанница сообщала ему, что отправляется вместе с Мирандой искать ее семью. Волноваться за них не надо. У них есть деньги на путешествие, которое, по ее расчетам, должно занять неделю. А тем временем можно сообщить герцогу Руасси, что она занемогла.

Почерк принадлежал Мод, но слог, безусловно, она позаимствовала у Миранды.

Уж это-то было ясно Гарету как день. Он подумал, что и все остальное ему тоже должно быть ясно, но уверенности на этот счет у него не было.

В письме ничто не указывало на то, что Мод известна тайна ее родства с Мирандой. Но с другой стороны, если она не знала, что они сестры, то зачем ей понадобилось бежать с бродячей акробаткой?

— Да перестань ты наконец вопить, женщина! — сказал Гарет в сердцах, потому что причитания Берты становились все громче. — Не мешай мне думать.

Близнецы. Ему казалось, что объяснение именно в этом. И Мод чувствовала эту связь между ними, даже если не понимала, в чем эта связь состоит.

— Гарет, девушка сбежала!

— Знаю, Имоджин.

Нисколько не удивляясь, он взглянул на нее. Его бы удивило другое: если бы его сестра не проведала об исчезновении Миранды в ближайшие пять минут. Имоджин вошла без стука и теперь оглядывала пустую комнату с видом глубочайшего изумления.

— Но почему? Почему она сбежала?

Лицо Гарета было мрачным.

— У нее были для этого причины. Клянусь Господом.

— Но Мод? Где Мод?

— Сбежала! — завопила Берта.

— Сбежала? Куда?

— В Дувр или Фолкстон… а возможно, в Рамсгит, — размышлял вслух Гарет, комкая в руке письмо Мод.

— Но почему? — Голос Имоджин зазвенел, что предвещало истерику.

— Давай поговорим об этом где-нибудь в другом месте. — Гарет не переносил истерик вообще, но когда в истерике бились две женщины сразу, это было уже чересчур. — Берта, оставайся здесь и всем, кто будет интересоваться леди Мод, говори, что она заболела. Я побеседую с тобой позже.

Он взял сестру за руку и осторожно повел к двери. Зеленая спальня находилась близко, и там можно было надежно уединиться.

— Сюда, сестра. — Гарет закрыл за ними дверь. — А теперь давай мирно и спокойно все обсудим.

Имоджин с трагическим видом обмахивалась веером.

— Я не понимаю. Почему ты так спокоен? Мод пропала! Вторая девушка тоже! Генрих готов подписать брачный контракт уже сегодня утром. А невеста пропала!.. — Голос Имоджин снова зазвенел, угрожая перейти в крик.

— Согласен с тобой, ситуация не очень приятная, — ответил Гарет тоном, столь хорошо знакомым Миранде, но вызывающим ужас у сестры.

— Это она забрала ее с собой? Эта девица увлекла за собой Мод? Я знаю, что это ее рук дело. Я всегда знала, что это несбыточный план. Ты не разбираешься в женщинах, Гарет! Никогда ничего в них не понимал! — Имоджин возбужденно мерила комнату шагами. — Почему ты не позволил мне решить все самой?

В отчаянии она всплеснула руками.

— Ничего не потеряно, Имоджин, — сказал он, садясь на край кровати. — Мод вернется. Она уже готова признать, что Генрих привлекателен…

— Так она с ним встречалась? — Имоджин смотрела на него широко раскрытыми глазами, как на сумасшедшего. — Она…

— Вчера вечером… и вчера утром они катались по реке..

Имоджин от удивления открыла рот…

— Так вот о чем толковал Дюфор! Значит, вчера вечером в зале была Мод, а не та, другая?

Гарет устало кивнул:

— Совершенно верно.

Имоджин тотчас же воспрянула духом:

— В таком случае все великолепно. Мы избавились от той, другой, Мод выйдет за Генриха, и все будет точно так, как мы задумали.

— Да, — согласился Гарет поднимаясь, — все будет именно так.

Глава 23

— Вот! — Генрих, король Франции и Наварры, приложил свою массивную печать к растопленному воску чуть ниже собственной подписи.

Жесткий пергамент хрустнул. Король отошел, уступая место графу Харкорту, и тот, в свою очередь, подписал документ и оттиснул свою печать на воске.

— Отлично. Давайте-ка теперь выпьем за это, милорд, — предложил Генрих, довольно потирая руки и сияя радостью. Его люди, столпившиеся вокруг стола, видели, как ставились подписи под документом о помолвке леди Мод д'Альбар и короля Франции и Наварры, в связи с чем графу Харкорту отходило герцогство Вель и жаловалась должность французского посла при дворе королевы Елизаветы Первой. Эти документы должны были вступить в силу в день свадьбы.

Гарет наполнил вином большую чашу и передал королю, который отпил глоток и снова

передал ее Гарету, тоже отпившему предписываемый церемонией глоток. Потом чашу пустили по кругу; все пили и поздравляли короля, и только один Генрих заметил, что хозяин дома мрачен, что улыбался он через силу, а глаза его печальны.

— Вас что-то гнетет, Гарет?

Гарет покачал головой и поспешил улыбнуться:

— Право же, нет, сир. Ничто не могло бы доставить мне большей радости, а моей семье принести большей чести.

— Совершенно верно, — ответил Генрих, но он все еще испытывал некоторые сомнения. Что-то тревожило его в речах графа. К тому же Гарет носил на лице следы сильного удара, кожа на виске была рассечена, но вежливость не позволяла королю прямо спросить о причине этого ушиба.

Монарх взял со стола перчатки и по привычке стал похлопывать ими по ладони.

— Очень прискорбно, что леди Мод вынуждена оставаться в постели в такой знаменательный день. Мне хотелось бы получить поцелуй от моей невесты, чтобы скрепить нашу сделку. — Он бросил на графа проницательный взгляд. — Надеюсь, ничего серьезного?

— Право же, нет, сир. С раннего детства Мод страдает внезапными приступами лихорадки. Моя сестра ухаживает за ней. Если желаете, можете побеседовать с леди Дюфор. Я не сомневаюсь, что она вас успокоит.

Генрих пожал плечами и снова взялся за чашу с вином.

— У женщин свои немощи. Но это чертовски неудобно, когда у меня так мало времени и мне скоро предстоит покинуть Лондон.

Он сделал добрый глоток вина и поставил чашу. Выглядел он при этом еще более недовольным, чем прежде.

— Сегодня утром меня пригласили в Виндзор на соколиную охоту с герцогом Суффолком. Я собирался отказаться и провести время со своей невестой. Но раз она больна, думаю, надо принять приглашение герцога. Вы к нам присоединитесь, Харкорт?

— Простите, сир, но дела задерживают меня в Лондоне. Вы, вероятно, заночуете в Виндзоре?

— Да, Суффолк считает, что лучше заночевать там. Он обещает устроить праздник. — Генрих пожал плечами. — Думаю, герцог не знает, что для меня праздничная еда — хлеб, сыр и добрый кусок мяса. Но я надеюсь от души повеселиться.

Протягивая на прощание руку Гарету, Генрих скорчил комическую гримаску, но руку графу сжал со всей силой.

— Итак, до завтра, милорд. И по возвращении я рассчитываю увидеть леди Мод вполне здоровой.

Гарет пробормотал в ответ какую-то банальность. Его люди прочесывали окрестности города, чтобы узнать хоть что-нибудь о труппе бродячих актеров и двух девушках, но он не очень надеялся найти и вернуть Мод в ближайшее время. О передвижениях труппы можно было узнать гораздо быстрее, чем о девушках, которые могли слиться с бесчисленными толпами людей, курсировавших между столицей и портами, расположенными на Ла-Манше. Он понимал, что как только найдет труппу, ему недолго придется искать сестер.

Гарет проводил гостей до пристани и постоял во дворе, ожидая, когда они скроются из виду. Потом повернул к дому. Он прошел в свою гостиную, закрыл за собой дверь, взял трубку и бутылку вина, наполнил стакан. Потом быстро пробежал глазами брачный контракт, перечитывая отдельные параграфы и сознавая, что теперь он приблизился к осуществлению своих заветных желаний. Но почему ему тогда так больно?

Он перечитывал документ, не выпуская трубки и время от времени затягиваясь и делая глоток вина. Губы его кривились в насмешливой улыбке. Как сказала Имоджин, все было прекрасно. Теперь, когда Миранда исчезла из его жизни навсегда, ему больше не придется опасаться случайных разоблачений. Ни Кип, ни Мэри теперь ему не опасны. Как только Мод вернется домой, все пойдет гладко. Он похлопал свернутым документом по краю стола. Если все складывалось так прекрасно, почему он чувствовал себя так скверно?

Он чувствовал себя усталым. Прошлой ночью он не спал, а позапрошлой спал очень мало. Он собирался запереть документ в небольшую шкатулку венецианской работы, стоявшую на столе, когда послышался стук в дверь.

Это пришла Имоджин. Глаза ее засверкали, когда она увидела пергамент в его руке.

— Дело сделано? — спросила она.

— Сделано, — отозвался Гарет и протянул ей брачный договор.

Она жадно читала его.

— Герцог Веля, — прошептала Имоджин, — посол при дворе Елизаветы Первой. О, Гарет, даже больше, чем я смела надеяться. — Она подняла глаза на брата. — В чем дело? Почему ты так мрачен? И что это у тебя на лбу?

— Ушиб, — ответил он беспечно. — Ударился головой о держатель факела, когда вчера поздно вечером всходил на барку.

Конечно, Мэри скоро все расскажет Имоджин, но теперь это будет для сестры не так важно, как раньше.

— О, Майлз… ты только взгляни. — Услышав, что ее муж робко входит в комнату, она обернулась к нему.

— Дверь была открыта, — сказал Майлз, будто оправдываясь, — а я знал, что ты был здесь с Генрихом.

— Дело сделано! — объявила Имоджин, размахивая бумагой с торжествующим видом. — Ты прочти. Герцогство Вель. Подумать только!

Майлз послушно прочел документ. Потом посмотрел на своего шурина. В глазах его Гарет прочел невысказанный вопрос.

— Скоро я узнаю, где скрывается Мод, — устало сообщил Гарет. — И как только мне станет известно, где она, поеду за ней. Но нет никакого смысла носиться по всей округе, поднимая переполох, пока я не узнаю точного ее местонахождения.

— Разумеется, ты прав, — отвечал Майлз. — Но как… насчет Миранды?

— Она сама выбрала свою судьбу, — ответил Гарет резче, чем ему бы хотелось. — Она вольна оставаться там, где захочет. Принуждать я ее не буду.

— О да! — пылко вмешалась в их разговор Имоджин. — Теперь девушка нам бы только мешала. Она сыграла свою роль, и ей за это заплатили. Все так, как с ней договаривались.

— Простите меня, — сказал Гарет, направляясь к двери. — У меня дела в городе. Я не буду обедать дома.

Он верхом пустился через Лондонский мост, потом в Саутуорк, кишевший притонами. У него было только одно желание — напиться до бесчувствия и забыться в объятиях какой-нибудь шлюхи… или даже нескольких. Напиться ему удалось, но чем больше он пил, тем отвратительнее ему казались окружающие его женщины. Он смотрел на их развратные лица, а перед глазами стояло ясное личико Миранды.

Перед самым рассветом Гарет ехал по мосту обратно — он подкупил сторожа, и тот отворил для него калитку до восхода солнца, что было запрещено. Граф пьяно покачивался в седле, смутно сознавая, что представляет собой прекрасную добычу для воров. В голове мутилось от выпитого, он так устал, что еле держался в седле.

Ему и раньше случалось возвращаться домой в подобном состоянии, в тот час, когда рассвет еще не наступил и петухи не завели своей песни, когда душа дремлет, голова отуманена выпитым вином, а руки и ноги настолько отяжелели, что ими и двинуть, кажется, невозможно, и каждый мускул налился свинцовой усталостью, столь сильной, что никакому сну невозможно ее прогнать. И часто, возвращаясь домой, он находил спальню пустой и гадал, с кем в эту ночь делит ложе его жена: валяется ли на соломе в какой-нибудь убогой лачуге или дарит поцелуи первому попавшемуся нищему в придорожной канаве?

Шарлотта. Его жена… его любовь. О да, он любил Шарлотту всем сердцем. Должно быть, его всегда пленяли вульгарные, пошлые женщины. Пожалуй, ему в них это нравилось. Гарет рассмеялся, да так бурно, что чуть не свалился с лошади. Склонность к пошлым женщинам. Мэри согласилась бы с таким мнением. Спотыкаясь, он побрел к дому, все еще продолжая посмеиваться.

Гарет, шатаясь, поднялся по лестнице, не замечая, какой при этом производит шум в объятом сном доме, ввалился в свою спальню и с грохотом захлопнул за собой дверь. Он не позаботился раздеться, только сбросил сапоги и упал на кровать.

Ему показалось, что он тонет в толстом перьевом матрасе, опускается все ниже и ниже, погружаясь в тяжелый глубокий сон, в бездну, куда, как ему казалось, его манила Шарлотта.

Услышав, как хлопнула дверь в комнату Гарета, Имоджин села в постели. Она уставилась в темноту, прислушиваясь, не донесется ли до нее еще какой-нибудь звук, но в доме царила тишина. Она слышала, как ее брат, спотыкаясь и натыкаясь на стены, прошел по коридору, и вспомнила о многих подобных ночах. Сколько бессонных ночей провела она, дожидаясь возвращения Гарета и вглядываясь в темноту! Сколько раз она вслушивалась в его неровную, шаткую походку, и сердце ее мучительно билось, и она всем существом тянулась к нему! Ей хотелось успокоить и исцелить его, и душа ее наполнялась ненавистью к женщине, которая исковеркала его жизнь.

Но что случилось теперь? Почему это произошло опять? Неужели все начнется сначала? Ведь все так удачно сложилось! Ее брат стал самим собой после того, как вернулся из Франции. Он снова казался ей сильным, решительным, в его жизни появилась цель, и Имоджин позволила себе поверить, что демоны больше не терзают его.

Но звук неверных шагов в коридоре, хлопанье двери наполнили ее ужасом и ощущением беспомощности. Она отбросила одеяло и встала. Ее пеньюар висел на спинке кровати. Она набросила его и, не отдавая себе отчета в том, что делает, оправила ночной чепец, предохранявший тугие завитки ее кудрей и не позволявший волосам спутаться за ночь. Потом едва слышно открыла дверь своей спальни. Лампа, укрепленная на стене в каменном подсвечнике, горела неровно. Из-за сквозняка пламя ее металось, трепетало и отбрасывало тени, готовое погаснуть в любой миг и погрузить длинный коридор во тьму.

Она осторожно двинулась по коридору. У двери Гарета она остановилась. Прижалась ухом и прислушалась. Сначала она не услышала ничего, и к ней вернулась было надежда… но потом уловила столь знакомые ей звуки. Бессвязные слова, тяжелое дыхание.

Имоджин открыла дверь, как делала много раз до этого, и проскользнула внутрь, тихонько прикрыв ее за собой. Ночные кошмары Гарета были известны ей одной. Это была одна из тайн, которую она разделяла с ним.

— Шарлотта!..

Это имя он выкрикнул громко и отчаянно. Тотчас же Га-рет сел в постели. Глаза его были широко раскрыты и смотрели в темноту. Но Имоджин знала, что он спит. Она бросилась к его постели. По лицу его струился пот, будто его снедала лихорадка, рубашка вся взмокла.

— Гарет… Гарет… проснись!

Она обняла его, прижала к своей груди и принялась баюкать, как маленького мальчика.

— Проснись, Гарет! Это всего лишь сон!

Медленно выражение ужаса сходило с его лица, но кошмар все еще не отпускал его.

— Боже милостивый, — пробормотал он, поворачивая голову и видя сестру.

Она все еще держала его за руку. Глаза ее смотрели на него с фанатичной любовью, неизменной в течение всей его жизни, с того самого момента, как он себя помнил.

— Боже милосердный! Имоджин! — повторил он, снова падая на подушки и мягко высвобождая свою руку из руки сестры. Он отер влажной ладонью взмокшее от пота лицо и лежал теперь, глядя в потолок, стараясь собраться с силами. Голова его была ясной.

«Это верх пошлости!» И он снова принялся смеяться. Может быть, он все еще немного пьян, но этот неудержимый смех был вполне трезвой реакцией на правду.

— Гарет, прекрати! — Имоджин склонилась над ним — лицо ее было изможденным, глаза полны тревоги. Веселье его было странным и пугающим, и она не знала, что с этим делать. — Почему ты смеешься?

— Принеси мне бренди, Имоджин. — Он снова сел на постели. — Нет причины для беспокойства, сестра. Я в своем уме… По правде говоря, — добавил он со смехом, — возможно, я впервые по-настоящему в своем уме за все эти годы.

— Не понимаю, что ты хочешь сказать. — Имоджин принесла ему бутылку. — Тебя снова мучил кошмар. И снова в нем была Шарлотта.

— Да, — тихо ответил Гарет, сползая с постели на пол, — но я твердо верю, Имоджин, что это было в последний раз.

Он поставил на стол нетронутую бутылку бренди.

Имоджин смотрела на него с огромным беспокойством.

Она не поверила ему, и ее посетила мысль, что, возможно, брат по-настоящему помешался. Она заговорила страстно, убежденно, пытаясь заставить его принять факты, которые помогли бы ему примириться с реальностью.

— Я всегда заботилась о тебе, всегда старалась, чтобы тебе было лучше, Гарет. Я понимала, что с Шарлоттой надо что-то делать…

— Имоджин, достаточно!

Голос Гарета хлестнул ее, как бич. Но она продолжала:

— Что-то надо было делать. Я сделала это ради тебя, брат.

Слова ее лились бездумно и неудержимо, и теперь Гарет уже не пытался ее остановить. Он слишком долго избегал правды, и теперь настало время узнать ее, принять эту правду и собственную вину. Пока он этого не сделает, он не сможет начать свою жизнь заново.

— Шарлотта не подходила тебе. Она всегда была пьяна и готова отдаться каждому, на кого положила глаз. Она смеялась над тобой и этим бедным юным де Вером. Она погубила его так же, как тебя. Она стояла тогда у окна, пьяная, и качалась. Достаточно было чуть-чуть подтолкнуть ее… и все… совсем чуть-чуть. — Имоджин подняла на него глаза. Они дико сверкали. — Она была не для тебя, Гарет. Она не годилась тебе в жены.

— Знаю, — ответил он спокойно. — И всегда знал.

— Все, — продолжала Имоджин сквозь слезы, — все это было ради тебя, Гарет.

— Знаю, — повторил он, обнимая сестру. — И я люблю тебя за это, Имоджин. Но пора с этим покончить.

Гарет держал сестру в объятиях, пока ее слезы не иссякли, потом отвел Имоджин в ее комнату и помог ей лечь в постель. Он знал, что за внезапный бурный всплеск чувств она будет расплачиваться жесточайшей головной болью, но в конце концов ей станет легче, как бывало всегда.

Он знал свою сестру, пожалуй, лучше, чем она его, думал Гарет, возвращаясь в свою спальню.

Теперь ему больше не хотелось спать. Не хотелось пить бренди. Он знал, что наконец пришло долгожданное освобождение. В первый раз за столь долгое время он понял, что ему нужно для счастья, и знал, что готов пожертвовать ради этого всем.

«Я любила вас…»

Неужели все потеряно? Неужели он так сильно ранил эту любящую открытую душу, что теперь все безвозвратно ушло? Неужели она не захочет поверить, что он тоже любил ее?

Глава 24

— Ты что-нибудь помнишь об этой ночи? — спросила Мод. Она сидела на берегу реки, прислонившись к стволу дерева, и хрустела большим зеленым яблоком.

— Нет. — Миранда бросила огрызок яблока в реку и смотрела, как вокруг брошенного ею огрызка расходятся круги по воде. — А ты?

Мод покачала головой:

— Нет, я вообще ничего не помню о Франции. Первые мои детские воспоминания связаны с Имоджин и Бертой. — Она наморщила свой маленький носик. — Не слишком обнадеживает. Да?

Миранда хихикнула. В последнее время она редко смеялась, и при звуке ее смеха Мод села, обхватив руками колени. Она знала, что в рассказанной ей истории было что-то, во что Миранда, ее сестра-близнец, не посвятила ее. И оттого, что от нее скрыли нечто, она чувствовала себя несчастной.

— Ты уверена, что хочешь вернуться в свою труппу?

— Да, конечно, — ответила Миранда не задумываясь. — Ведь это моя семья.

Миранда сорвала маргаритку и бросила в поток. Потом принялась наблюдать, как течение крутит и уносит цветок прочь.

— Но…

— Не надо, Мод. — Миранда вскочила. — Пойдем. Солнце уже поднялось высоко, а нам надо сегодня добраться до Эшфорда.

Она свистнула, подзывая Чипа, и маленькая мордочка вынырнула из листьев у них над головой.

Мод тоже поднялась на ноги и протянула руку обезьянке. Зверек прыгнул сначала ей на плечо, а потом на землю.

— Как мы будем добираться до Эшфорда? — спросила Мод, идя за Мирандой. Она пока еще не могла привыкнуть к широким юбкам без фижм и с трудом поспевала за Мирандой, даже после двух дней путешествия. Привыкшая скитаться Миранда шагала легко и свободно. — Мы ведь не будем идти пешком всю дорогу, а?

Она догнала сестру, остановившуюся на краю поля.

Миранда, казалось, задумалась над вопросом Мод. Она посмотрела вверх, на безоблачное небо, синее, как ее глаза.

— Сегодня отличный день для пешей прогулки.

— Но до Эшфорда еще мили и мили пути. Мы ведь только что вышли из Мейдстона! — захныкала Мод, потом, заметив улыбку Миранды, умолкла. — Нехорошо дразниться.

— Ты говоришь так только потому, что не привыкла ходить пешком, — заметила Миранда, перелезая через изгородь на проселочную дорогу.

— Вот именно, — сказала Мод. — Я ведь никогда не бродяжничала, как ты. Мне тяжело.

— Хорошо, подождем здесь и попросим первого же возчика подвезти нас, — сказала Миранда.

— Почему бы нам не отправиться в гостиницу и не нанять двуколку или хоть какую-нибудь повозку? Тогда мы смогли бы передвигаться значительно быстрее. Это лучше, чем просить кого попало подвезти нас. Ведь деньги есть.

Миранда нахмурилась. Как объяснить Мод, что она вовсе не спешит в Фолкстон? Ей и себе-то самой было трудно признаться в этом.

— Я люблю путешествовать не спеша, — протянула она. — Есть особая прелесть в том, что не знаешь, кто и куда сможет тебя подвезти дальше. Или кого встретишь на дороге.

Мод не ответила, она только бросила на сестру быстрый проницательный взгляд.

— После того как мы найдем твою семью и объясним им все, ты можешь вернуться со мной в Лондон.

— Я не гожусь для такой жизни, — ответила Миранда, выходя на середину дороги и начиная яростно размахивать руками, чтобы привлечь внимание человека, правящего фургоном, груженным сеном. — Это все сходило, пока длилось недолго и пока было похоже на игру. Но теперь, когда ты собралась выйти замуж за Генриха… — Она не закончила фразу, потому что ей надо было окликнуть возчика. — Можете немного подвезти нас по дороге в Эшфорд, сэр?

— Да, миль пять нам будет по пути, — приветливо ответил человек, делая знак, чтобы девушки забирались в фургон. — Прыгайте!

— Благодарю вас, сэр. — Миранда ловко прыгнула в фургон и, перегнувшись через бортик, протянула руку Мод. Чип не замедлил присоединиться к ним. Возчик уставился на обезьянку, потом пожал плечами, натянул вожжи, и лошади тронулись.

— Я не говорила, что готова выйти замуж за короля, — объявила Мод, когда девушки уютно расположились на сене. — Ведь есть еще вопрос религии. Напоминаю тебе на всякий случай, если ты об этом забыла.

— Какая разница для Бога, — заметила Миранда. — Мне кажется, что все это чепуха.

В ушах Мод эти слова были столь вопиющей ересью, что она обиженно замолчала. Она опустилась на сено, зная по опыту, что лучше устроиться поудобнее, потому что иначе после дня езды по ухабистой дороге все ее тело будет болеть и покроется синяками.

— Ради такой чепухи, — сказала она наконец, — люди жертвовали своей жизнью. И наша мать погибла из-за веры.

Девушка вытащила из кармана браслет-змейку. На ее руке браслет привлекал слишком большое внимание, а это было крайне нежелательно, раз уж они путешествовали совсем без сопровождения. Она подняла браслет, и солнечные лучи упали на него.

— Красивый, — сказала Мод, — но в нем есть что-то мрачное. Может быть, оттого, что он видел столько крови и зла. Ты думаешь, это мои фантазии?

Миранда кивнула и протянула руку к браслету. Мод положила его ей на ладонь. Конечно, все это были фантазии Мод, но она не могла отрицать, что при виде браслета у нее бежали мурашки по спине.

Миранда обвела кончиком пальца очертания фигуры лебедя, думая о своей матери, о ее страшной смерти и обо всем, к чему привело это убийство.

Она почувствовала, что глаза ее защипало, и постаралась сдержать слезы. Если бы не было той ужасной ночи, она никогда не оказалась бы в таком странном и отчаянном положении, как теперь. Теперь она будто плыла без руля и без ветрил в открытом море. Она больше непригодна к той жизни, которой жила всегда, и не может войти в другую, которую могла бы вести по праву рождения…

Потому что ее предал человек, которого она полюбила. Она отдала ему свое сердце и душу, и эти дары он выбросил, как щепотку пыли, смел, как мусор, потому что не знал цены любви.

Миранда не могла вернуться в Лондон, потому что не хотела еще раз встретиться с графом Харкортом. Она сжала браслет в руке, стараясь не расплакаться. Ей казалось, что она сейчас задохнется от горя.

Мод положила руку поверх руки сестры. Ничего другого она придумать не могла, пока Миранда не поделилась с ней своим горем.

— Боже милосердный! — Мама Гертруда вскинула руки в крайнем изумлении. Несколько белых перьев, украшавших ее сложную прическу, весьма удачно сочетались со скромным серым кружевным капором, который был на ней. Без своих золотистых перьев она казалась даже меньше ростом.

Чип прыгнул ей на плечо и обхватил своими тощими лапками ее шею, а она с отсутствующим видом похлопывала его по спинке.

— Во имя всего… святого… откуда вы обе появились? Этот лорд Аркорт сказал, что ты, Миранда, останешься с ним.

— Надеюсь, его сиятельство не захочет получить обратно свои золотые?

— О! Заткни свою пасть, Джебидайя! — вмешалась Гертруда, ее и без того красное лицо раскраснелось еще сильнее. — Не обращай внимания на Джебидайю, моя дорогая. Лорд Аркорт сказал, что для тебя так будет лучше… Он так и заявил: «Для нее лучше…»

Она умолкла, сбившись и не зная, что говорить.

— Лучше? — спросила Мод. — Почему?

Она поднялась, затем ничуть не смущаясь, села на парапет фолкстонской набережной и принялась стряхивать приставшие к юбке репьи. Последний фургон, в котором они доехали от Эшфорда до Фолкстона, перевозил овечью шерсть, а в ней было полно репьев.

— Потому как, — заявил Люк, — вы и Миранда — сестры.

— А, — вздохнула Мод, — это!

Она подняла лицо к солнцу, закрыла глаза и позволила горячим лучам нежно ласкать свои щеки. Послышался возбужденный голосок Робби, не выпускавшего из объятий Миранду.

Миранда рассмеялась, и Мод тотчас же открыла глаза. Вчера и сегодня ее сестра была очень тихой и молчаливой. Она больше не плакала, но и не улыбалась. Она казалась погруженной в свои мысли. Но теперь Миранда с радостью улыбалась грязному малышу, которого держала на руках и целовала в худую щечку.

— Ты больше не уйдешь, Миранда? — Робби вцепился в нее крепко-крепко. — Ты не уйдешь!

— Нет, Робби, — сказала она нежно.

Они были ее семьей — на радость или на горе, по она принадлежала им, а они ей.

— А как же насчет пятидесяти золотых? — не унимался Джебидайя.

— Черт бы тебя побрал, Джебидайя, неужели ты можешь только об одном думать? — с отвращением заметил Рауль. — Давай-ка послушаем, что нам расскажут девочки.

— Все очень просто… — начала Миранда.

— Не так просто, как ты думаешь, — послышался голос из-за ее спины.

Все глаза обратились к графу Харкорту, стоявшему в каких-нибудь нескольких футах от них.

— Я же сказал, что он захочет получить назад свои деньги, — пробормотал Джебидайя с довольным видом. Он был счастлив, когда его пророчества сбывались.

— По правде говоря, о деньгах я и не думал, — сказал Гарет. — Я явился за своими воспитанницами, пока они еще не слишком пристрастились к радостям кочевой жизни, как парочка бродячих коробейников.

— Милорд?

— Да, Мод!

Он улыбнулся девушке, примостившейся на парапете набережной, как настоящий уличный мальчишка. Он заметил, что ее переносицу осыпали крошечные, как пылинки, веснушки. Он обратил внимание на то, каким нежным румянцем цветут ее щеки от скитаний под солнцем. Кайма ее юбки была запачкана, а к подолу прицепились гроздья колючек.

— Вы получили удовольствие от своего путешествия?

— Да, милорд, — ответила Мод. — И… я думаю…

— Нет, — перебил он со смехом, — пожалуйста, не говорите, что я появился слишком поздно и вы уже потеряны для светской жизни, потому что приобрели вкус к бродяжничеству.

— Оказывается, милорд, у меня с сестрой гораздо больше общего, чем вы могли себе представить. — Мод дотянулась до руки Миранды и потянула ее к себе.

— Напротив, Мод, я давно уже заметил это, — ответил Гарет. — Но у меня есть дело к Миранде. Лорд Дюфор должен прибыть через час в гостиницу «Красный петушок», что на Хорн-стрит. Если Люк проводит вас туда и останется с вами, чтобы подождать его там, я буду ему признателен.

Мод посмотрела на Миранду. Та была очень бледной и тихой. Робби выпустил ее из объятий и отошел в сторону, и, кажется, впервые за все время она не следила за тем, что делает малыш.

— Не думаю, милорд, что у нас есть какие-нибудь общие дела, — сказала Миранда, нежно высвобождая свою руку из руки Мод и делая шаг вперед. — Полагаю, я выполнила свои обязательства, и деньги, которые вы заплатили моей семье, — это только то, что вы мне обещали. Думаю, я их заработала.

— О да, — спокойно ответил он. — Они принадлежат им, и я обязан им много большим за то, что вы сделали для представительницы семьи д'Альбар. Это вам решать, Миранда, сколько я должен вашей семье.

Он набросил поводья своего коня на придорожный столб и приблизился к Миранде. Улыбка его была печальной.

— Но я должен тебе кое-что сказать, Светлячок. — Его руки потянулись к ней, чтобы обнять ее за плечи. — Я предпочел бы сказать это тебе наедине, но раз ты не хочешь, скажу при всех. — Он чувствовал, как она дрожит. — Ты говорила, что любила меня, Светлячок. Сможешь повторить это снова? Ты сможешь сказать, что любишь меня, Светлячок?

Миранда почувствовала, что земля ускользает у нее из-под ног. Она заметила, что вокруг воцарилось полное молчание. Тишина окутывала ее, и только издали она слышала шум набережной. Она ощутила понимающий взгляд Мод, изумление Робби, недоумение и враждебность Люка. Она сглотнула и почувствовала руки Гарета на своих плечах.

Наконец Мод прервала затянувшееся молчание и сказала ясным высоким голосом:

— Люк, проводите меня в «Красный петушок». Будьте так любезны. — Она соскользнула с парапета. — Кузен, мы с лордом Дюфором подождем вас с сестрой там.

— Браво, Мод, — тихо сказал Гарет, чуть отступая, чтобы поднести к губам пальчики своей юной кузины.

— Взять мне с собой Чипа? — спросила Мод, лучезарно улыбаясь Миранде. Теперь ее смущение совсем пропало. Ей казалось необыкновенным, что Миранда и граф любят друг друга, но за последнее время произошло столько удивительного, что одной удивительной вещью больше или меньше — уже значения не имело. И самое важное то, что она не потеряет Миранду.

— Да, заберите его, — ответил ей лорд Харкорт.

Гертруда передала Мод обезьянку, и лицо у нее было восторженное при виде столь необычайного действа, развертывавшегося у нее на глазах.

— Ну, Миранда?.. — сказал Гарет, делая шаг от нее, будто пытаясь дать ей возможность подумать и ответить на самый важный вопрос, который он задавал когда-либо в своей жизни.

— Все узнают, что нас две, — сказала Миранда. — Это испортит весь ваш план. Король Франции не должен понять, что его обманули.

— Ты думаешь, все это еще имеет для меня какое-то значение? — спросил Гарет. — Теперь для меня имеет значение только одно — ты, Миранда. Ты! Ты мне веришь?

Ей очень хотелось верить ему. О! Как ей хотелось ему верить! Но рана, нанесенная им, все еще кровоточила.

— Не знаю, — ответила она беспомощно.

Гарет огляделся. Вокруг них сомкнулись лица ее друзей. все они были исполнены неподдельного внимания. Каждое произносимое графом слово взвешивалось и оценивалось: принесет ли он счастье Миранде?

Наконец вперед выступила Гертруда:

— Что вы предлагаете, милорд?

— Черт возьми! — взорвался Гарет, потеряв наконец терпение. — Я предлагаю леди Миранде д'Альбар стать моей женой.

Мод, успевшая удалиться от них всего на пару шагов, повернула обратно.

— Не понимаю, как вы можете это сделать, милорд, тогда вы уже обручены с леди Мэри? — заметила она.

— Случилось так, что я с ней больше не обручен.

— О! И как же это случилось? Хотя мне никогда не казалось, что вы хорошая пара…

Гарет взглянул на кузину. В ее глазах плясали бесенята. Потом, к его величайшему удивлению, махнув рукой и подмигнув ему, она вприпрыжку убежала.

Гарет повернулся к Миранде. Она улыбалась.

— Я тоже не думала, милорд, что вы хорошая пара, — сказала она спокойно.

И тут Гарет понял, что выиграл самое трудное сражение в своей жизни.

— Как ты права, моя любовь, — сказал он. — И к счастью, леди Мэри сама пришла к подобному заключению. Леди и джентльмены, — обратился он к актерам, — надеюсь, вы нас извините.

Обняв Миранду за талию, он посадил ее на лошадь, схватил поводья и вскочил в седло позади нее.

— Может быть, часа через два вы присоединитесь к нам в гостинице «Красный петушок», чтобы отпраздновать нашу помолвку?

Мод и Люк сидели в общей комнате гостиницы «Красный петушок», когда подъехал граф. Сквозь открытую дверь они видели, как лорд Харкорт спешился, снял с седла Миранду, и они вместе направились на второй этаж.

— Куда это они? — подозрительно спросил Люк. Он даже попытался пойти за ними. — Граф совратил Миранду?

— Не знаю, что между ними произошло, — бодро ответила Мод, положив руку на его рукав и

удерживая его, — но сейчас это не имеет никакого значения, поверьте мне. Миранда знает, что делает. Чип, ты в самом деле считаешь, что тебе надо идти? О! Ладно. Ты, вероятно, прав.

Ей стоило больших усилий и труда удержать возбужденную обезьянку, рвавшуюся за своей хозяйкой. Отпустив непокорного зверька, Мод повернулась к Люку и серьезно сказала:

— Думаю, мне надо выпить еще этого эля. У вас найдется монетка? Если нет, кажется, у меня осталось несколько пенни.

— Любовь моя, можешь ты простить меня? — Гарет так крепко сжал руки Миранды, что ей показалось, у нее хрустнули косточки. — Как думаешь, ты сможешь мне когда-нибудь снова доверять? Я вел себя как последний негодяй.

— Я люблю тебя, — просто ответила Миранда. — И всегда любила.

Чип, что-то лопоча на своем языке, свесился с полога кровати.

— Да, и я полюбил тебя с первой минуты, как увидел. Только не понял сразу. — Гарет погладил ее лицо, проводя пальцем по скуле, щеке, подбородку, обведя линию век и нежный изгиб губ. — Так вы станете моей женой, мадам?

— При условии, что я возьму с собой Робби, — сказала Миранда. — Я не брошу его. Мы столько можем сделать для него. И перво-наперво — ботинок для его больной ноги.

— Скажи только слово, и мы найдем работу для всех твоих актеров.

Гарет уже расшнуровывал ее корсаж, руки охватили ее груди, потом пальцы прошлись по соскам, почувствовав, как мгновенно они ответили на ласку и приподнялись, превратившись в твердые бутоны.

— Не думаю, что они этого захотят, — серьезно ответила Миранда. — Они не примут подачек.

— Разумеется, не примут.

Его губы уже завладели ее ртом, и он потянул ее на кровать. Когда-нибудь он со всем разберется, но сейчас для него важнее было другое.

— Ты будешь моей женой?

Миранда пошевелилась на постели под ним, расправляя складки своего помявшегося платья, и его руки скользнули поверх ее бедер, лаская и заново узнавая ее тело.

— А вы уверены, милорд, что больше не хотите выдать меня за Генриха, короля Франции?

Гарет не ответил, но руки его продолжали ласкать ее тело, узнавать то, чего он еще не знал, пока не нащупали маленький плотный бутон желания и наслаждения. Миранда что-то пробормотала, бедра ее приподнялись ему навстречу, и она ощутила такой прилив счастья и радости, как никогда прежде. И на пороге высшего наслаждения, когда он почувствовал, что она близка к вершине, Гарет убрал руку.

— Да, — прошептала она. — Да, Гарет.

Он улыбнулся и поцеловал ее.

— Пожалуйста, постарайся не задавать больше глупых вопросов, Светлячок.

Она тихо рассмеялась, и боль, и горечь утраты, от которых она так страдала в последние дни, оставили ее, и она уплыла в светлом сиянии новообретенной радости.

Чип занял привычное место около спинки кровати и спрятал мордочку под локоток, что-то нашептывая самому себе под нежные звуки их разделенной любви и счастья.

Майлз вошел в общую комнату гостиницы «Красный петушок» и тотчас же увидел Мод. Она сидела в обществе оборванного молодого человека.

Впрочем, и ее одежда выглядела не лучше. Она была такой растрепанной, что вполне могла потягаться со своим собутыльником. Они приятно проводили время за стойкой бара. В руке она держала оловянную кружку с такой непринужденностью, будто в ней было молоко, приготовленное ее нянькой.

Послание, переданное для него Гаретом с посыльным через несколько часов после того, как граф покинул дом Харкортов, было кратким и невразумительным. Лорду Дюфору надлежало прибыть в гостиницу «Красный петушок» в Фолкстоне и ждать дальнейших распоряжений. И как успел заметить Майлз, события обещали быть интересными.

— Мод?

— О! Лорд Дюфор! Лорд Харкорт сказал, что вы не заставите себя ждать. — Мод весело улыбалась. — Разрешите представить вам Люка. Он друг Миранды. Не желаете ли отведать эля? Кажется, мы на мели. У нас кончились деньги. Но, надеюсь, у вас найдутся?

— Эля, — сказал Майлз, делая знак слуге. Он кивнул Люку и сел рядом с Мод. — Смею вас заверить, что деньги у меня есть. — Он огляделся. — А где же ваш опекун? Он здесь?

— Да, где-то наверху с Мирандой.

— Ах! — только и сказал Майлз. — Ах! — повторил он.

— Думаю, они поженятся, — сообщила ему Мод, делая знак слуге снова наполнить кружку.

— Ах! — снова повторил лорд Дюфор. — Надо же!

Мод улыбнулась:

— Вы удивлены, сэр?

— Не особенно, — признался Майлз, поднимая кружку. — Но я готов прозакладывать свою бессмертную душу, только чтобы узнать, как он объяснит обществу внезапное появление вашего двойника.

— Моего близнеца, — поправила Мод.

Майлз внимательно посмотрел на нее. Потом шумно перевел дыхание и сказал:

— Ах да! Конечно…

Эпилог

— Вы знаете, что делать?

— Держаться нагло, выкручиваться любой ценой, — ответила Миранда.

— Лгать, — согласилась Мод.

Гарет принял ответы обеих сестер как должное. Только криво усмехнулся.

— И что же вы будете говорить? — поинтересовался Гарет.

— Но сработает ли это? — забеспокоилась Имоджин, остановившись в дверях. Она нервно теребила веер, то складывая, то раскрывая его.

— Ну, если мы все будем выкручиваться, как советует Миранда, я не вижу причины, почему это не должно сработать, мадам, — вмешался ее муж. — Дайте-ка взглянуть на вас, мои дорогие.

Он шагнул в комнату, и Гарет отступил, давая ему дорогу, потому что Майлзу не было равных в вопросе оценки дамских туалетов.

— О да, вы произведете фурор, — объявил он, потирая руки с довольным видом и описывая круги, чтобы получше разглядеть туалеты девушек. — Какая блестящая мысль! Как хорошо, что вы одеты так похоже и все-таки по-разному.

Мысль эта принадлежала ему, но восторг его был столь невинным, что никому и в голову не пришло бы обвинить его в самодовольстве.

— Господи! Да ты похожа на принцессу, Миранда, — восторженно и почтительно заметил Робби, примостившийся на подоконнике рядом с Чипом. Робби тоже выглядел совсем по-иному. Он был веселее и круглее, чем когда-либо в своей жизни. — А можно и мне с тобой? — спросил он.

— Нет, тебе придется остаться с Чипом и последить за ним, — ответила Миранда. — Но когда вернусь, я тебе обо всем расскажу.

Робби удовлетворился этим обещанием и переключил внимание на блюдо с изюмом, из которого они лакомились вместе с Чипом.

— Давай-ка посмотрим друг на друга, Мод.

Миранда взяла сестру за руку и подвела к зеркалу. Теперь они стояли рядом, вглядываясь в свои зыбкие, текучие отражения.

Их вид производил невероятное впечатление, несмотря на несовершенство зеркала. Их платья были одинакового фасона. Но Миранда была одета в наряд из изумрудного бархата с пропущенной там и тут золотой нитью и расшитый алмазами. На Мод было платье из бирюзового бархата с серебряной нитью, расшитое сапфирами. Оба платья были с низким вырезом, доходившим до начала груди. Воротники у них были стоячие, их тоже украшали драгоценные камни. Самое существенное отличие было в прическах. Волосы сестер ниспадали свободно и придерживались только сетками. У Мод это была сетка из тонкой серебряной проволоки, у Миранды из золотой. Короткую стрижку Миранды скрывать не стали. Ее сверкающие волосы завивались за ушами и свободно спускались на шею. Волнистые каштановые волосы Мод падали ей на плечи локонами.

— Они ничего не заподозрят, — заключила Миранда. Потом повернулась к Гарету, и в глазах ее появилось сомнение. — А вы уверены, милорд, что они и в самом деле ничего не заподозрят?

— А с чего бы им подозревать подвох? — ответил граф с улыбкой. Он взял ее руку и поднес к губам. — Исчезнувшая сестра-близнец Мод чудесным образом отыскалась и теперь восстановлена в правах, дарованных ей ее высоким происхождением.

— Но если они усомнятся и заподозрят? — настаивала она. — Если это заподозрит королева или Генрих, вы пропали, милорд.

— Как я уже говорил тебе бесчисленное множество раз, любовь моя, для меня это не будет иметь никакого значения.

Имоджин издала какой-то тихий звук, похожий на мяуканье, но ни слова не сказала. Губы ее были плотно сжаты.

— Нам пора идти, — сказал Майлз. — Нас ждут. И Генрих проявляет нетерпение.

— Да, могу себе представить, как он вышагивает по залу Гринвича, — согласился Гарет со смехом. — Идемте, мои милые воспитанницы, прямиком в логово льва.

Мод бросила на Миранду взгляд испуганный и возбужденный, и они вышли из спальни. Миранда крепко сжала руку сестры.

Когда они покидали комнату, Чип вдруг заверещал у Робби на коленях и, прежде чем мальчик успел схватить его, прыгнул на подоконник, а с него — в окно.

— Чип! Вернись!

Робби высунулся в окно, но обезьянка уже спускалась вниз по плющу. Робби оставил его в покое, отошел от окна и решил узнать, какие новые радости и удовольствия сулит ему знакомство с этим домом, похожим на дворец. Поразмыслив, мальчик решил начать с кухни, потому что, во-первых, он уже знал, где она находится, а во-вторых, там всегда можно было полакомиться. Кухарка и две экономки питали к нему слабость, а сегодня они как раз пекли яблочный пирог…

— Не забывайте, что герцог — это король Генрих, — бормотала Имоджин задыхающимся, жестким, как наждачная бумага, шепотом, когда они всходили на борт судна.

Мод и Миранда лишь обменялись взглядом, и Имоджин ничего больше не сказала. За время отсутствия сестер с леди Имоджин что-то произошло. Никто ничего не говорил об этом, и каждый раз, когда Миранда делала попытку спросить о причине этой перемены у лорда Харкорта, он ловко уходил от вопроса.

Как только судно отчалило, девушки заметили крошечную фигурку в красной курточке, с веселыми криками со всех ног спешившую к ним.

— О Чип! — воскликнула Миранда. — Тебе нельзя сюда! Я ведь велела тебе остаться с Робби… Нет, не прыгай сюда, ты меня всю запачкаешь!

Однако Чип, уже добравшийся до их судна, прыгнул на грудь Миранды и обвил своими тощими лапками ее шею, приведя в некоторый беспорядок ее высокий пышный воротник. Его маленькие живые глазки быстро обежали всех присутствующих — зверек пытался понять, есть ли возражения против его присутствия и будет ли он изгнан. Гарет вздохнул и поднял руку, призывая к молчанию уже приготовившуюся что-то возмущенно сказать Имоджин.

— В Гринвиче он останется на барке, Миранда. Ты сможешь убедить его быть послушным?

— Попытаюсь, — ответила девушка, и в голосе ее он расслышал некоторую неуверенность. Она старалась отцепить Чипа от своей шеи, но он склонил головку и смотрел на нее так умильно, что она расхохоталась и не смогла выбранить его. Чип ухмыльнулся, довольный достигнутым, и спрыгнул на палубу. С торжественным и важным видом он обошел всех, каждому протягивая лапку и ожидая, что ее пожмут. Но к Имоджин он даже и не попытался приблизиться. Она попятилась к поручням с видом крайнего ужаса и отвращения, и он отступил.

Генрих Наваррский не стал дожидаться в залах Гринвичского дворца, а вместо этого расхаживал по набережной у самого причала. Походка его изобличала нетерпение и тревогу. Он был гостем королевы с того самого дня, как занемогла его невеста, что весьма удачно совпало с отсутствием хозяина, отлучившегося по важному делу, касавшемуся семьи. Теперь король с нетерпением ожидал появления леди Мод, как ему стало известно, совершенно поправившейся.

И следует сказать, что его ожидал сюрприз.

Когда с судна, плывшего под штандартом Харкортов, на берег сошли две молодые женщины, в первую минуту Генрих потерял дар речи и смотрел на них как громом пораженный, потому что в его богатой событиями жизни такого еще не случалось. Которая же из них принадлежала ему? Потом он заметил на руке девушки в бирюзовом платье золотой браслет в виде змейки. Взгляд его метнулся к лицу графа Харкорта, который с улыбкой взял Мод за руку и подвел к королю.

— Как видите, леди Мод в добром здравии, сэр… и разрешите объяснить вам причину моего столь долгого отсутствия… Вот сестра-близнец леди Мод — леди Миранда д'Альбар.

Миранда сделала реверанс со смиренной улыбкой, и Генрих, еще не успевший прийти в себя, склонился перед ней и поцеловал ее руку.

— Вы, должно быть, изумлены, милорд герцог, — обратилась к нему Имоджин уверенным тоном и с улыбкой, полной твердости и достоинства. — Да и все мы еще не можем оправиться от изумления. Мой брат узнал, что вторая дочь Елены жила в монастыре с той самой ужасной ночи, когда монахини нашли ее, бедную брошенную малютку… и…

— Право, герцог, история эта удивительная, — перебил Гарет, не позволяя сестре пуститься в пространные объяснения. — Всего несколько недель назад я получил сведения о местонахождении Миранды, но не был уверен в их правдивости и решил лично все проверить, прежде чем сделать достоянием общества эту необыкновенную историю.

— В самом деле?.. — откликнулся Генрих, по-прежнему не в силах справиться с изумлением при виде двух сверкающих красотой юных женщин, одинаковые синие глаза которых блестели лукавством. — А ее величеству это тоже… неизвестно? — спросил он. — Для нее это тоже будет сюрпризом?

— Сейчас она все узнает, — ответил Гарет, с трудом удерживаясь от улыбки. — Если вы поведете леди Мод, герцог, я буду сопровождать ее сестру. Королева нас ожидает.

Мод продела свою ручку под руку Генриха и улыбнулась ему, при этом ее длинные ресницы затрепетали.

— Я скучала по вас, милорд, — прощебетала она.

— Боюсь, не так сильно, как я по вас, моя дорогая, — отозвался Генрих, но глаза его довольно блеснули — слова Мод были ему приятны. — Вы совсем поправились?

— О да, сэр, — ответила Мод непринужденно. — Никогда в жизни не чувствовала себя лучше.

— Как это ни странно, но и мне кажется, что я не видел вас краше, чем сегодня, — заметил Генрих. — Похоже, вы слегка загорели. У вас на переносице, вот здесь… — он легким движением коснулся ее лица, — у вас здесь появились мелкие веснушки. Как это могло случиться, если вы не вставали с постели?

— Я сидела у окна, милорд, — ответила Мод с подобающей скромностью. — Солнце мне полезно. А вы считаете, что эти веснушки меня обезобразили?

— Нет… нет… ни в коей мере! — поспешил успокоить ее король. — Они восхитительны, право же, восхитительны! Просто я слегка удивлен, — добавил он вполголоса.

Мод улыбнулась.

Все они двинулись дальше по вымощенной плитами аллее через лужайку к парадной двери дворца. Теперь Миранда не испытывала ни малейшего страха, как при первом своем появлении при дворе, но сегодня у нее были другие причины для беспокойства. Генрих, судя по всему, спокойно принял «сюрприз» графа, но было неясно, как к нему отнесутся остальные. Однако ответ на этот мучивший их всех вопрос они получили очень скоро.

Первыми, кто их увидел, были братья Росситер. Брайен остановился, будто окаменев. Он открыл рот, потом закрыл, глаза его, казалось, готовы были выскочить из орбит, а взгляд метался с одной девушки на другую. Улыбка Кипа показывала, что он ожидал чего-нибудь в этом роде. Он склонился над рукой Миранды и бросил быстрый загадочный взгляд на Гарета, ответившего ему вежливой и спокойной улыбкой.

— Ее величество готова принять графа Харкорта.

Гарет кивнул лорду-камергеру.

— Мои подопечные… — Он предложил руку каждой из них.

Генрих с крайней неохотой отпустил Мод, и взгляд его следовал за ними, а между бровей короля образовалась суровая морщинка. Видимо, что-то ему не давало покоя.

Они проследовали через анфиладу комнат, не обращая внимания на шушуканье, взгляды и шепот, следовавшие за ними по всему пути. Гарет чувствовал напряжение сестры и сам волновался. Это было тяжким испытанием. Если королева благосклонно примет его историю, то никто не посмеет в ней усомниться и даже задать ему хоть один вопрос. И что бы он ни говорил, ему было небезразлично мнение королевы и света. Потому что его честолюбие не умерло. Оно так же, как и прежде, гнало его вперед. Только теперь оно приняло иную форму. И название ему было Миранда.

Елизавету мало чем можно было удивить, и, когда граф Харкорт представил ей леди Миранду д'Альбар, она просто молча разглядывала ее несколько минут, которые всем показались вечностью.

Наконец она поднялась с места и потребовала.

— Объяснитесь, милорд. Я не понимаю.

— Я в течение долгих лет делал попытки разузнать, что случилось с сестрой-близнецом леди Мод, мадам, — начал рассказ Гарет. — Мои люди прочесывали Францию вдоль и поперек, и вот наконец несколько месяцев назад их поиски увенчались успехом. Я получил сведения о молодой женщине, живущей в Лангедоке, в монастыре сестер-цистерцианок .

Во время своего недавнего визита во Францию я заехал туда, и можете представить мой восторг, когда я нашел Миранду. — Он подтолкнул девушку вперед. — Вы можете видеть, мадам, что нет никаких сомнений в том, что она близнец Мод д'Альбар, ее пропавшая сестра.

Королева долго и внимательно разглядывала Миранду. Она обошла вокруг нее, в то время как Миранда присела в глубоком реверансе и не поднимала глаз, моля Господа, чтобы на этот раз ей удалось подняться достаточно изящно.

— Ну, что же, поздравляю вас, лорд Харкорт, — произнесла наконец ее величество. — Сходство и в самом деле поразительное. Но вы очень ревностно хранили тайну ее исчезновения. Интересно, почему до сих пор я ничего не слышала о существовании сестры-близнеца?

Тонкие, выщипанные брови королевы высоко поднялись, а ее глаза сверкнули. Ее величество была недовольна. Она не любила сюрпризов.

Гарет склонился перед ней смиренно и покорно и принялся извиняться:

— Излишняя щепетильность, ваше величество. Эти поиски стали моей навязчивой идеей. По правде говоря, я и не рассчитывал на успех. Я, как и ее покойный отец, решил, что Миранда убита вместе с матерью, а тело ее исчезло в ту ужасную ночь.

— Понимаю. — Ее величество, хмурясь, продолжала изучать Миранду.

Мод стояла молча, и на нее не обращали ни малейшего внимания. Миранда отчаянно соображала, сколько еще ей придется оставаться в такой позе. Ноги уже гудели, и она боялась, что долго не выдержит.

Наконец королева отвернулась, и девушка смогла выпрямиться. Она бросила взгляд на Мод, и та ответила ей сочувственной гримаской. Итак, королева признала существование Миранды. Впрочем, столь холодно, что с таким же успехом та могла бы быть статуей.

— Итак, вам удалось выгодно пристроить одну сестру, — сказала королева. — А вы подумываете, как устроить судьбу второй?

— Пока еще нет, мадам. Леди Миранда не привыкла бывать в обществе. Она жила тихой монастырской жизнью. Я думаю, ей надо дать время освоиться и привыкнуть к новому положению, прежде чем мы подыщем ей подходящего мужа.

— Понимаю, — повторила королева.

Губы Елизаветы были плотно сжаты, а в глазах Гарет читал недовольство.

— Как я поняла, — продолжала она, — ваша помолвка с леди Мэри Эбернети расторгнута?

Гарет снова склонился перед ее величеством:

— К моему величайшему сожалению, мадам. Но леди Мэри сочла, что мы не подходим друг другу.

— Понимаю, — повторила Елизавета в третий раз. — Хотя мне это кажется странным. Маловероятно, что ей когда-либо представится такая же выгодная партия.

Гарет не ответил. Миранда затаила дыхание, почувствовав, что и Мод тоже едва дышит.

— Ладно, я подумаю, кого подыскать ей в мужья. Она слишком долго живет одна.

Королева сделала знак, не скрывая раздражения, и Гарет попятился к двери. Миранде и Мод не потребовалось указаний следовать за ним, и скоро они оказались в безопасности за дверью королевской приемной.

Гарет медленно и с облегчением вздохнул:

— Господь со всеми святыми! Да не постигнет меня больше такое испытание!

— Но ведь все в порядке? — спросила Миранда. — Она приняла твою историю?

Гарет улыбнулся ей и чуть коснулся ее щеки:

— Да, любовь моя. Но что она сделает, когда узнает, что мы обвенчались, вот вопрос! Я и представить себе не могу!

— Сомневаюсь, что это будет хуже, чем когда она узнает, что герцог Руасси — Генрих Французский, — сказала Мод.

— О, это она как раз переживет, — возразил Гарет решительно. — Ее величество — очень практичная властительница. Очень скоро соображения о выгодах такого брака перевесят все остальное, в частности обиду на то, что ее обманули. И уверяю вас, она поймет, почему Генрих счел необходимым прибыть в Англию инкогнито… Давайте вернемся в сад. Здесь слишком душно.

Он рассмеялся, и смех его прозвучал непринужденно, когда он повел своих дам туда, где их поджидал Генрих.

— Кажется, вы немного рассеянны, милорд герцог, — сказала Мод, когда они присоединились к Генриху.

Он отрицательно покачал головой, но продолжал разглядывать сестер с исключительным вниманием.

— Интересно знать, — начал он медленно, — не встречал ли я вас прежде, леди Миранда?

«Король Франции наблюдателен и умен. Его трудно обмануть», — подумала Миранда, но все же нашла в себе силы улыбнуться и ответить:

— Уверяю вас, сэр, что если вы меня и видели, то я об этом ничего не знаю.

— M-м… — пробормотал он, не слишком убежденный. — Мод, не пойти ли нам погулять?

Он решительно взял ее за руку и потащил прочь. Мод с трудом поспевала за ним.

В уединении тихой беседки, защищенной от нескромных взглядов древними дубами, Генрих остановился. Он повернул Мод лицом к себе и заглянул ей в глаза.

— А теперь скажите мне правду. Со мной всегда были вы?

Васильковые глаза Мод твердо встретили его испытующий взгляд.

— Всегда, милорд. Как вы могли в этом усомниться?

— Мне нужно подтверждение, — ответил Генрих, и в его черных глазах вспыхнули молнии, не предвещавшие ничего хорошего.

— Вот это, милорд, подтвердит, что я говорю правду? — спросила Мод. Она привстала на цыпочки и обняла его. Потом потянулась и поцеловала.

Она рассчитывала на нежный поцелуй — легкое прикосновение губ к губам. Но Генрих сгреб ее в объятия, прижал к груди, а его язык проник в ее рот, и с легким вздохом наслаждения Мод приоткрыла губы навстречу его поцелую. Этот поцелуй ничуть не был похож на их прежние поцелуи. Генрих будто спрашивал у нее что-то, будто требовал от нее чего-то — обязательств, обещания, подтверждения ее собственной страсти. На одно только краткое мгновение Мод вспомнила о монастыре бенедиктинок . И больше никогда не возвращалась к мысли о том, что когда-то хотела посвятить себя Богу.

Генрих потянул ее на низкую скамью, усадил к себе на колени. Руки его были и грубыми, и бесконечно нежными.

Мод уткнулась лицом в его бороду и вдыхала запах его волос и кожи. Она думала о Миранде, которая знала все о земной любви, и теперь ей казалось, что любовные объятия прекрасны. И с легким вздохом Мод отдалась собственным ощущениям. Ее тело затрепетало, она прижалась к Генриху крепче и не испытала страха, когда его отвердевшая плоть совершила вторжение в ее тело. Она чувствовала только жар его кожи, его нежные прикосновения, в то время как его пальцы расшнуровывали ее корсаж. И груди ее ответили на его ласки сладким томлением. А соски приподнялись и отвердели под его пальцами. И последней мыслью Мод было сожаление о том, что сестра так долго таила от нее восторги, которые, должно быть, давно испытала.

Генрих попытался обуздать свою страсть, но отклик Мод был столь жарким, что он не смог совладать с собой. Он вошел в ее тело так легко, и она приняла его с такой готовностью, будто так и было задумано с самого начала. Она приподняла мешавшие ей юбки, и их тела слились в одно, а руки и ноги переплелись, и Мод вскрикнула, скорее от изумления, чем от боли. И ни он, ни она не заметили, как змейка-браслет расстегнулся, в то время как тело Мод ритмично поднималось и опускалось в удивительном полете страсти…

— Ты полагаешь, Генрих знает? — спросила Миранда, когда король Франции увлек ее сестру к уединенной беседке.

— Возможно, — ответил Гарет. — Но в настоящую минуту ему все равно. Да и меня не волнует. Поедем домой?

— Как, мы уже уезжаем, милорд? — воскликнула Миранда в притворном ужасе. — Так рано?

— Так рано! — твердо ответил Гарет. — Найдем перевозчика и оставим барку остальным.

— Но как же Чип? Он ждет нас на барке.

— Неужели ты полагаешь, что он нас не найдет? — Гарет улыбнулся. — По правде говоря, я полностью смирился и готов терпеть его общество.

— К счастью, Чип, кажется, тоже смирился с вашей компанией, милорд, — нежно сказала Миранда, и в глазах ее заплясали бесенята.

— О! Можешь поверить: меня это невероятно радует. А теперь быстро! Я проявляю нетерпение!

…Лунный луч пробился сквозь густые листья дуба в теперь уже опустевшую беседку и заиграл на золотой змейке и изумруде — старинном браслете, лежавшем у подножия дуба, среди корней, покрытых мхом.