Крутые наследнички Эксмо Пресс Москва 2000

Глава 1

Я много раз выходила замуж. И каждый раз неудачно. Но, очевидно, раз начав, трудно остановиться. Мой первый муж был художник. После развода он получил однокомнатную квартиру, а мне оставил своего сына от первого брака Аркадия. Мой второй супруг оказался дипломатом. Ему после развода досталась машина, а мне маленькая собачка дворянских кровей по кличке “Снапик”. К третьему мужу отошла дача, я же приобрела кошку Клеопатру с тремя котятами. Четвертое замужество принесло мне девочку Машу. Четырнадцатилетний Аркадий был страшно недоволен:

– Ну, ладно бы хоть приличную собаку подсунули, а то годовалого младенца, да еще девчонку.

Больше замуж я пока не выходила. Собиралась еще раза три, но экс-супруги и их нынешние семьи были против. Представленные им кандидаты не пришлись к нашему двору. А “двор” у нас большой – все мои мужья, их жены, дети от разных браков, бывшие мужья жен… Когда-то мы никак не могли объяснить нашим разновозрастным детям, почему Аркашин папа женат на маме Наташи и кем же им приходится Гоша – сын бывшего мужа Наташиной мамы… Поэтому в один прекрасный день, посоветовавшись, мы пресекли вопросы, объявив им, что мы все дяди и тети, а они – племянники. Все друг другу племянники, и точка. С тех пор недоразумений больше не было. Изредка появляются новые племянники, и это уже никого не удивляет.

Живем мы с Аркашей, его женой Олей, Машей, кошкой Клеопатрой, белой крысой Фимой в большой пятикомнатной квартире с необъятными коридорами. Получили мы эти царские апартаменты, объединив мою двухкомнатную и доставшуюся Оле от родителей трехкомнатную квартиры. Как мы обменивались, переезжали, делали ремонт – отдельная сага, мое перо не способно воспеть этот процесс.

Жить бы нам да радоваться в отремонтированных наконец комнатах, но тут-то и приключилась эта невероятная поездка в Париж. Оглядываясь назад, я понимаю, что вся эта история началась семь лет тому назад.

Как раз накануне Нового года я задержалась на работе. Многие студенты бегут сдавать зачеты в канун праздника, рассчитывая на благодушие преподавателя. Я оправдала их ожидания и, поставив пяток незаслуженных зачетов, быстро засобиралась домой. Мои родные уже трижды звонили на кафедру. Первый раз Аркадий мрачно сообщил, что продуктов нет и он открыл на ужин единственную банку шпрот. Второй раз он еще более мрачным голосом возвестил, что, пока отрывал Машку от телевизора, вечно голодная Клеопатра съела всю банку подчистую. Третий звонок был уже от Маши.

– Мамочка, – звенела она в трубку, – Клепочке очень плохо, она все время сидит в туалете, а Аркадий говорит, что это шпроты ищут выход. Мамочка, она не умрет?

Успокоив ее и пообещав купить лекарство, я стала лихорадочно искать сумочку. Уже собравшись, заметила, что наша лаборантка Наташа спокойно сидит за своим столом.

– Наташа, – опросила я ее, – а почему ты не идешь домой?

Наташа замялась, а потом вдруг неожиданно разрыдалась. В промежутках между всхлипываниями она сообщила, что развелась с мужем и бывшая свекровь выставила ее на улицу. Поэтому спит она пока на раскладушке на кафедре, а что будет дальше, не знает. Жить на кафедре ей ужасно надоело, да и страшно по ночам – в темных аудиториях все время что-то ворочается…

– Ну ладно, – прервала я ее, – собирайся, поедешь ко мне.

Наташка быстро схватила пальто – она явно боялась, что я передумаю. По дороге мы купили немного еды и лекарство для Клепы и поэтому домой ввалились уже в начале десятого. Встретили нас злой Аркадий и зареванная Маня.

– Мамочка, – кричала Маруся, – она умирает!

– Не реви, – сказала ей Наташка, – кошки от обжорства не мрут. Ей надо попу в ванне вымыть и лекарство дать.

С этими словами она сунула свое пальто Аркадию и схватила Клеопатру.

– Иди в ванну, – приказала она Мане, – и давай полотенце.

Маруся понеслась по коридору, Наташка за ней. Раздался плеск воды, кошачий вой, радостный детский визг. Повеселевший Аркадий побежал в кухню ставить чайник, а я пошла спокойно переодеться. Когда через двадцать минут, удивленная тишиной, я появилась на кухне, вся моя семья восседала за столом.

– Она умеет делать предсмертные блинчики, – завопила Маня, – очень вкусные!

– Господи, почему же предсмертные? – испугалась я.

– А ЭТО такой быстрый рецепт, – усмехнулась Наталья, – вот уже умирать собралась, десять минут до смерти, так успеешь их сделать…

Блинчики были вкусные, собака, кошка, очередные котята и Фима толпились около плиты. Масло ворчало, чайник шипел. Казалось, Наташка всегда была здесь.

И мы стали жить все вместе. Уже через три дня мы не могли понять, как можно было существовать без Наташки. В холодильнике завелась еда с диковинными названиями: “Каша рататуй”, “Пирог утопленник”, “Мышиное счастье”. Спала Наташка на раскладушке в холле, и наша живность, изменив мне, перебралась к ней. Иногда ночью, идя на кухню попить воды, я видела Клеопатру у нее на груди, а Фиму на подушке.

Примерно раз в месяц нас посещали Наташкины женихи, каждый раз новые. А раз в полгода она исчезала на сутки, потом бледная приходила домой.

– Если бы ты со своих кавалеров деньги брала, – ворчал Аркадий, – мы бы давно дачу построили и машину купили. Ну, какая тебе разница, все равно у тебя каждый месяц новый мужик.

– Как же я буду деньги брать, – слабо возражала ему обессиленная Наташка, – для этих целей должен быть сутенер, а где я его возьму?

– А я на что? – возмущался Аркадий. – Буду вести твои финансовые дела.

Привыкнув к бесконечной череде Наташкиных хахалей, мы не очень удивились, когда один раз нашли у себя на кухне француза Гаспара. Я была даже рада его появлению. Одно дело с утра до ночи преподавать студентам французский, совсем другое дело говорить с настоящим французом. Первые дни я просто наслаждалась звуками волшебной французской речи и была в восторге оттого, что мне не надо без конца поправлять его произношение.

Проходили дни, недели, а Гаспар неизменно сидел у нас вечерами, познакомился со всеми моими мужьями и помогал Аркадию писать контрольные по французскому. Правда, очень скоро выяснилось, что пишет он абсолютно безграмотно.

– Я всего лишь инженер на заводе “Ситроен”, – робко оправдывался Гаспар. – У меня всегда были отличные баллы по математике, но вот в правописании я не силен.

Через несколько месяцев стало ясно – дело идет к свадьбе. Так и вышло: не прошло и полугода, как Наташка укатила в Париж. Мы осиротели. Изредка раздавались телефонные звонки – писать письма Наташка была не мастак. Потом вдруг она замолчала, и связь оборвалась. Мы жили по-прежнему – росла Маня, рожала бесконечную череду котят Клепа, женился Аркадий, мы сделали ремонт в новой квартире, расставили мебель. И вот через семь лет…

– Не желаете ли предсмертные блинчики на ужин? – поинтересовалась я у своих домашних. В этот момент зазвонил телефон.

– Первый звонок в новой квартире1 – завопила Маня. – Кто бы это? Это была Наташка.

– Мне дали твой номер на старой квартире. Я развелась с Гаспаром! – кричала она через города и страны. – Теперь я снова замужем, теперь я баронесса Макмайер!

– Погоди! – заорала я в ответ. – Он что, англичанин?

– Нет, шотландец, – верещала Наташка, – но живет в Париже, я теперь страшно, умопомрачительно богата!

Вот так мы все получили приглашение приехать в Париж!

– Не думай о деньгах, – радовалась Наташка, – все за мой счет! Займи на билеты. Вези всех, котят тоже. Жан обожает животных.

Ранним июньским утром я с Клепой и котятами в перевозке, Аркадий, Оля и Маня с Фимой-5 в коробочке стояли в Шереметьево. У нас была одна дорожная сумка. Поэтому в багаж сдавать было нечего. Летели мы спокойно. Звери и Оля мирно дремали, Аркадий читал, я вязала очередной шарфик. Переполох возник только один раз, когда не в меру самостоятельная Маша сама пошла к стюардессам за водой. Через несколько секунд после ее ухода раздались ужасные вопли. Мирно спавшие пассажиры разом проснулись. Одна и та же мысли пронзила все головы: “Падаем!” Но не успели мы как следует испугаться, как к моему креслу подскочила встрепанная стюардесса:

– Вы знаете, что у вашей девочки крыса?

– Конечно, – ответила я, – это Фима Пятая.

– По-почему пятая? – только и смогла вымолвить ошеломленная девушка.

– Видите ли, – спокойно протянул Аркадий, – крысы долго не живут… Два-три года, и все. А мы каждую новую крысу называем Фимой. Эта уже пятая. Первые четыре почили в бозе.

– Где почили? – продолжала растерянная стюардесса.

– В бозе, – ответил Аркадий и откинулся в кресле.

– Это безобразие! – закричала стюардесса. – Я обязана сообщить командиру корабля! Крысы разносчики чумы!

– Сама вы чума! – ринулась в бой Маша.

Стюардесса понеслась в носовой отсек. Вспотевшая Маруся залезла на свое место.

– Ну чего тут такой шум поднимать? – заныла она. – Я только сказала, что Фима хочет пить, а эти идиотки меня спросили, кто такая Фима, а я ее показала! Мама, они не высадят нас?

– Не высадят, – тихо вздохнула рассудительная Оля, – высаживать-то некуда, только на облака.

Тут как раз начали разносить обед. Успокоившаяся Маруся стала кормить Фиму листьями салата.

– Ну что, ест? – раздался чей-то голос. Мы подняли головы. Полный молодой мужчина в форменной одежде Аэрофлота приятно улыбался нам.

– Ест, – ответила Оля.

– Это и есть ваша Фима Пятая? А я – командир корабля Александр Иванович Крылов, – представился летчик.

Маруся побагровела от злости:

– Моя Фима не разносит чуму. Эта ваша стюардесса психопатка. Она, наверное, считает, что у всех кошек лишай, а все собаки бешеные.

– А у тебя есть еще животные? – продолжая улыбаться, спросил Александр Иванович.

– Да вот они, – обрадовался бесхитростный ребенок.

– Ну и ну, – покачал головой командир корабля, – а у нас дома один хомяк, Да и то скучный какой-то. Жена хочет ему девочку купить в пару.

– Ой! – обрадовалась Маруся. – Мама уже такую глупость один раз сделала! У нас был хомяк, и ему купили девочку. Так они все время занимались сексом и все время рожали хомячат. Мама не могла их топить и все время таскалась в зоомагазин. Вы лучше купите своему хомяку мальчика, они могут и с мальчиками сексом заниматься, а хомячат не будет. У “голубых” ведь детей не бывает. Летчик крякнул:

– Ну, спасибо тебе, все отлично растолковала. Тебе сколько лет?

– Ей двенадцать, – объяснила Оля.

– Ну ладно, – улыбнулся Александр Иванович, – счастливого полета!

Дальнейшее путешествие было безоблачным, а Париж встретил нас солнечной безветренной погодой. Потолкавшись по коридорам аэропорта Шарля де Голля, мы добрались до таможни.

– Так, – сказала Оля, – ты, Маруся, прячь Фиму в карман и молчи, пока не пройдем контроль.

Возле стойки мы вытащили ветеринарные сертификаты и отдали их таможеннику.

– Все чудесно, господа, а где документы на это животное? – сказал он.

Наши головы разом повернулись в сторону Маши. Фима преспокойно сидела у нее на плече.

– Ты почему ее не спрятала? – спросила Оля. – Я же тебе сказала!

– Ну не услышала! – завопила Маруся.

– Господа, господа, где документы? – настаивал таможенник. – Где документы на эту мышь?

– Это не мышь! – опять завопила Маша. – Мышь – мелкий грызун, а это чистая, здоровая, абсолютно безвредная крыса!

– Я всегда считал, – вздохнул Аркадий, – что не надо было учить ее так рано французскому. Вот сейчас она этому таможеннику все объяснит!

– Документы, господа, – настаивал француз, – иначе я буду вынужден арестовать эту… крысу!

– Фимочка моя бедная! – зарыдала моя дочь. – Сокровище, бриллиант ненаглядный, ты так и не увидишь Парижа, этой всемирно известной столицы, самого прекрасного города на Земле! Француз расплылся в улыбке:

– Кто научил тебя так отлично говорить по-французски?

– Мама, – воскликнула Маша, – она учит студентов французскому!

Таможенник повернулся.

– О, мадам, разрешите выразить вам мое восхищение. Я счастлив познакомиться с вашей очаровательной дочерью. Добро пожаловать в Париж. Только, пожалуйста, временно на территории аэропорта спрячьте вашу милую крысу!

– И все-таки я был не прав, – вздохнул Аркадий, – Машкин французский оказался кстати.

Довольные, мы вышли из здания аэропорта на площадь и стали оглядываться по сторонам. Наташки не было видно.

"Вот ведь негодяйка, – подумала я. – Даже здесь опоздала”.

В это время красивая высокая рыжеволосая девушка с визгом кинулась на шею Аркадию.

– Наташа! – ахнула я. – Это ты?

– Я! – кричала возбужденная Наташка.

– Тебя невозможно узнать, – еле вымолвил Аркадий. – Половина осталась!

– Это я похудела, – затарахтела Наталья. – Толстый человек – больной человек!

– И прическа у тебя другая… – протянула Маша.

– Волосы я покрасила, а все остальное осталось прежним. А люблю вас всех даже больше, чем раньше, кошечка моя, Клепочка ненаглядная, любименькая, а это кто? – выпалила Наташа на одном дыхании.

– А это моя жена Оля, – сказал Аркадий.

– Ну и ладненько, – тряхнула рыжими кудрями наша парижанка. – У меня здесь две машины. В одну сядем я, Аркадий, Оля и Маша. А ты с животными поедешь в другой. Давай сюда! – замахала она руками.

С противоположной стороны площади подкатила темно-синяя машина. Ее вел светловолосый красавец чуть старше Аркадия.

– Ну, мы пошли, – сказала Наташа, – а ты устраивайся.

Шофер, улыбаясь, открыл мне дверь.

– Какая красивая у вас кошка. Может, она хочет пить? – любезно предложил он.

– Да нет, спасибо, – отказалась я.

Дорога заняла у нас минут тридцать. По дороге шофер любезно рассказывал обо всех достопримечательностях, и, когда мы вкатили во двор большого дома, я была совершенно им очарована. Возле большого крыльца машина остановилась, и водитель, открыв дверцу, помог мне выйти. Я наклонилась к перевозке с кошками и замерла от ужаса. По высоким ступеням крыльца бежали – нет, летели – две огромные собаки: питбультерьер и ротвейлер. Я захлопнула дверцу.

– Не стоит пугаться, – заулыбался мой спутник. – Несмотря на свой свирепый вид, они очень дружелюбны.

– Но моя кошка… – только и смогла промямлить я.

– О, Банди и Снапунуэль очень любят кошек. Да вы посмотрите сами! – С моих глаз спала пелена ужаса, и я увидела на спине питбуля белую пушистую кошку.

– Знакомьтесь, это Фифина, – сказал шофер. – Она настолько разленилась, что ездит теперь только у Банди на спине. Иногда мне кажется, что она управляет им, как конем.

Успокоенная увиденным, я медленно приоткрыла дверцу. Собаки тут же всунули морды внутрь.

– Ну, ну, – принялся их успокаивать шофер, – потом познакомимся!

Послышался визг тормозов.

– Как, вы уже здесь? – закричала у меня за спиной Наташка. – Я же просила не гнать с такой скоростью.

– Но мы ехали не так уж и быстро, – принялся оправдываться шофер.

– Все ты врешь, – напустилась на него Наташка. – Я сама быстро ехала и то только приехала, а он, нате, уже тут.

– Ну прости, больше не буду, – ныл шофер. “Какие странные взаимоотношения с прислугой”, – подумала я, глядя на разозленную Наташку. Судя по лицам моих домашних, им пришла в голову та же мысль.

– Не будешь меня слушаться – продолжала кипеть Наташка, – так и знай, брошу тебя и найду другого, более молодого и красивого!

– Постой-ка, – прервал ее крик Аркадий, – это что, твой муж?

– Ну да, – сказала Наташка. – Знакомьтесь, барон Макмайер, Жан Макмайер!

Жан ласково заулыбался и протянул Маше руку:

– С приездом, маленькая русская красавица.

– Спасибо, – вежливо ответила та.

– А сколько тебе лет? – не успокаивался барон.

– Мне двенадцать, а тебе? – ринулась в атаку Маня.

– А мне двадцать три, – улыбнулся Жан. Повисла неловкая пауза.

– Значит, ты младше Аркадия на два года и младше Наташи на четырнадцать лет, – бесцеремонно подвела итог Маруся. – Тогда я буду звать тебя просто Жан. А это правда, что ты неприлично богат?

Жан расхохотался.

– Завтра пойдем покупать тебе подарки, и, надеюсь, ты изменишь свое мнение о неприличии богатства, – сказал он.

Глава 2

Я проснулась от тишины и, открыв глаза, долго не могла понять, где нахожусь, – меня окружала полнейшая темнота. Пошарив рукой около изголовья, я обнаружила какую-то кнопку и нажала ее. С легким шорохом распахнулись жалюзи, и серый свет проник в комнату. Будильник на прикроватной тумбочке показывал ровно восемь. Восемь чего? Утра или вечера?

Прежде чем встать с кровати, я осмотрела комнату. Большая, метров тридцать, не меньше, она была до отказа забита мебелью. У одной стены располагались два шкафа для одежды, письменный стол, полки с книгами. Вторая была занята камином и картинами. Полка над камином ломилась от безделушек – керамические свинки и мышки, фарфоровые собачки и куколки. Чтобы вытереть с них пыль, понадобится целый день, не меньше. Два больших окна с бархатными розовыми шторами делали спальню похожей на домик Барби. А кровать, кровать, на которой я лежала, представляла собой настоящее произведение искусства.

– Стиль вампир, – говаривал мой второй муж, глядя на этакую красоту.

Резные ножки, ангелочки у изголовья, узор из виноградных листьев по бокам, Розовое постельное белье и штук десять подушек и подушечек с кружевами. Интересно, кто живет в этой комнате? И вообще странно, в просторном доме, наверное, апартаментов двадцать, а меня селят в чью-то спальню.

Я подошла к окну: всё-таки было восемь вечера – за окном смеркалось. Значит, сразу по приезде я шлепнулась на это ложе куртизанки и заснула мертвым сном. Впрочем, кровать мне не очень понравилась: матрас был слишком мягким, а одеяло слишком теплым. И еще страшно хотелось есть. Последний раз нас кормили в самолете. Я поискала нашу дорожную сумку, где лежал мой запасной свитер: тот, в котором я приехала, был безнадежно измят. Если не найдется сумка, то как попросить утюг? Кажется, в таких домах зовут горничную. Нажимают на кнопку, и она появляется перед вами…

Панель с кнопками обнаружилась у изголовья кровати. Нажала одну – заработал кондиционер, нажала другую – зажегся ночник, третья оживила шкаф. Его дверцы медленно разошлись, и я остолбенела. Шкаф был набит вещами, о которых бедная преподавательница могла только мечтать. Костюмы всех цветов, разнообразнейшие юбки, блузки, пар сорок туфель, роскошное, совсем новое белье. Добили меня нераспечатанные пачки колготок, стопкой лежащие на одной из полок.

Я от души позавидовала таинственной обладательнице этой роскоши. Утром она просыпается и, не вставая с кровати, открывает шкаф, выбирая, что надеть. Потом зовет горничную… О, черт, как же позвать эту горничную!

Натянув на себя мятые свитер и джинсы, я вышла из комнаты. Передо мной лежал длинный коридор, в конце которого виднелась лестница.

Я двинулась вдаль. Вдруг одна из дверей с треском распахнулась, и из нее выскочила девочка, буквально вбитая в очень тесные и короткие розовые джинсы. “С этакой толстой попкой не носят узкие штаны”, – невольно подумала я. Девочка развернулась и издала вопль:

– Мамочка проснулась!

Это была абсолютно счастливая Маша. Новости выливались из нее рекой. Они обедали, потом Жан повез Машу в магазины.

– Он купил мне все, что я хотела, – задыхалась Маруся. – Абсолютно все! Гляди!

Она толкнула дверь и буквально втащила меня в комнату.

Посреди фиолетового ковра возвышался трехэтажный дом для Барби. Вожделенный дом, покупка которого в Москве подорвала бы наш семейный бюджет на полгода. Вокруг были разбросаны пакеты с одеждой.

– Да, – промычала я, – надо бы все это убрать в шкаф, а джинсы тебе эти, наверное, жмут.

– Жмут! – радостно подтвердила Маня. – Но здесь сейчас так носят – коротко и тесно. А вот гляди, это платье для вечера.

Ив мгновение ока она стянула с себя брюки, футболку и облачилась в голубое платье, обильно украшенное блестками и бантами.

– Ну, как тебе? – подпрыгивала она от полноты чувств.

– Великолепно, ты неотразима, но давай уберем все это в шкаф.

– А Жан сказал, что это наряд начинающей путаны, – обиженно протянула Маша. – А убирать не надо, надо позвать Софи, она все уложит.

– А как позвать Софи? – поинтересовалась я.

– Да очень просто, – сказала Маша.

Она дернула за шнурок около двери.

– Сейчас прибежит.

Не прошло и пяти минут, как в дверь постучали.

– Входи! – крикнула девочка. На пороге возникла женщина лет сорока с суровым выражением лица.

– Софи, – приказала Мащка, – это все надо убрать в шкафы!

Я сжалась от ужаса: сейчас эта мегера объяснит нам, кто здесь хозяин. Но лицо Софи расплылось в сладкой улыбке.

– Сладенькая ты моя, – закудахтала она радостно, – ты доверяешь мне разложить все твои новые вещи? Ах ты, ягодка, белочка сладенькая! Иди, иди покушай вкусненько. Иди, моя радость, а я все уберу, кроватку тебе разложу, пижамку погрею…

– Ну пошли скорей, – запрыгала Машка, – видишь, там вкусный ужин!

Захлопывая дверь, я увидела, как Софи аккуратно раскладывает белье.

По бесконечному коридору мы дошли до лестницы и спустились на первый этаж. По дороге я чуть не сломала шею, пытаясь рассмотреть картины, обильно развешанные по стенам. Репродукции импрессионистов были просто великолепны, а вот абстрактные композиции на первом этаже понравились мне куда меньше. Двери в столовую были раскрыты, и, когда я вошла в зал, мне на минуту показалось, что я нахожусь на съемках фильма, сцена: “Ужин в семье аристократа”. Яркие лампы, сверкающая посуда, голые плечи женщин и черные костюмы мужчин, беззвучно двигающиеся слуги… Я в моем мятом свитере и грязных джинсах была тут как нельзя к месту.

– О, дорогая, – проговорил Жан, вставая из-за стола, – мы не хотели вас будить!

Я с облегчением заметила, что он был в джинсах и рубашке без галстука. Да и другие женщины тоже были одеты просто, голыми плечами щеголяла только одна дама. Зато что это были за плечи! Белые, полные, покатые – совершенно роскошные. Такие плечи просто грех прятать под платьем! К плечам прикреплялась массивная шея, украшенная ухоженным лицом средних лет.

– Давайте я вас познакомлю, – улыбнулся Жан. – Это Жаклин. – Плечи милостиво повернулись в мою сторону. – Жаклин – моя кузина.

– Двоюродная, – поправили плечи неожиданно тонким голосом.

– Дорогая, не будьте столь педантичны, – засмеялся ее сосед. – Я, например, до сих не могу понять, какие родственные узы связывают нас с Натали! Вообще-то я брат первой жены Жана.

Жан захохотал:

– Не надо сразу пугать наших гостей, Яцек.

– Да мы не из пугливых, – сказал Аркадий.

– Моя первая жена, – уточнил Жан, – вышла замуж за брата Яцека. Они познакомились случайно на одной вечеринке и поженились.

– Да, – протянула Маша, – мамины бывшие мужья тоже дружат с мужьями своих бывших жен… Воцарилась тишина.

– Я всегда говорил, – процедил Аркадий сквозь зубы по-русски, – не надо было учить ее иностранным языкам.

Жаклин ласково улыбнулась мне:

– Ну, со мной и Яцеком вы уже познакомились. А это Андре, наша дочь.

– Не совсем наша, – уточнил Яцек, – Андре моя дочь.

Я почувствовала себя как дома. В стйловой уютно и светло, еда потрясающая, вино вкусное. Я расслабилась и улыбнулась соседу справа.

– Меня зовут Аллан, – шепнул он мне. – А как ваше имя?

– Дарья, – пробормотала я с полным ртом, – меня зовут Дарья, или Даша.

Сосед согласно закивал головой:

– Прекрасное имя, необыкновенно вам подходит!

Тихая беседа за столом текла своим чередом. После седла барашка подали блюдо с сырами. Запивали все это великолепным, совершенно потрясающим вином, название которого я не знала, а этикетку не увидела. Официант держал бутылки, обернув их салфеткой. Разговор перекинулся на искусство. Сначала обсудили достоинства и недостатки Лувра, потом Британского музея, добрались до галереи Уффици.

– А ваш любимый художник? – обратился ко мне Алан.

– Люблю всех импрессионистов, – призналась я, – а вот Пикассо, Малевич не для меня.

– О, – засмеялся Жан, – тогда вам надо ходить только по второму этажу. Не зря Натали настаивала, чтобы ваша комната была именно там, можно не спускаться на первый этаж. Он у нас весь посвящен современному искусству.

– Да, – восторженно закивала я, – на втором этаже такие чудные репродукции.

Повисла тишина, потом все опять разом заговорили – на этом раз о китайском фарфоре эпохи Мин.

Кофе подали в соседней комнате, скорее всего это была библиотека: стены плотно заставлены томами разных форматов, кожаные и бумажные корешки, подарочные и карманные издания – все стояли вперемешку.

Неся в руках две маленькие чашечки с кофе, Наталья подошла ко мне.

– Ну что, нравится? – спросила она.

– Очень, но вот только…

– Что-то не так? – озабоченно спросила Наташка.

– Да нет, все в порядке. Но не могла бы ты поселить меня в другую комнату?

– Не нравится? А я так старалась все сделать для тебя как можно лучше…

– Да все прекрасно, вот только меня смущают чужие вещи в шкафу. Я кого-то выселила из комнаты?

Наташка захохотала во весь голос:

– Ну, ты даешь! Это все твои вещи.

– Мои?

– Твои, твои. У тебя что, памяти нет? Помнишь, как мы с тобой под Новый год мечтали? Ты говорила, что хотела бы шкаф, который можно открыть, не вставая с кровати, и там должны лежать куча нового белья и нераспечатанные пачки с колготками, и по паре разных туфель к каждому костюму. Можешь быть уверена, я все сделала точь-в-точь, как ты хотела. Знаешь, этот чертов шкаф отказались делать три фирмы.

– Прости, – в полном ошеломлении пробормотала я.

– Да ладно, чего уж там, – снисходительно бросила Наташка. – Я-то знаю, как съезжает крыша, когда мечты вдруг воплощаются в жизнь.

Я лишилась дара речи.

– Натали, – позвал Жан.

– Иду, – заулыбалась Наташка, – да, вот еще что, имей в виду – так, на всякий случай, на стенах у нас нет репродукций, все только подлинники…

Хорошо, что я не могла увидеть себя в эту минуту со стороны – отвисшая челюсть не красит. Подлинники! Все эти прекрасные картины, густо развешанные по стенам, подлинники. Значит, и этот Гальс, украшающий библиотеку, тоже. А рядом маленький этюд – о нет! Это набросок Да Винчи.

– Не завидуйте, – раздался голос позади меня. – Жизнь так изменчива… Вдруг вы станете богаче своей сестры!

– Ну, это маловероятно, – ответила я, поворачиваясь. – Не думала, что на моем лице написана откровенная зависть!

Мой бывший сосед по столу расхохотался.

– Я хорошо знаю женщин – вы завидуете даже новой шляпке. А при виде такой коллекции, да еще у сестры, да еще если вы бедны…

– Кто вам сказал, что Натали моя сестра? – перебила я Аллана.

– Она сама. Вы, русские, так цените родственные связи, так держитесь друг за друга…

Я посмотрела на Аллана и вздохнула. Объяснить этому самовлюбленному болвану ничего невозможно. Неужели он не понимает, что русские такие же разные, как и французы, а большое число родственников одинаково угнетающе действует на людей любой национальности. Интересно другое: с чего это Наташа выдает меня за свою сестру?

Но вслух я произнесла совсем другое:

– Богатому человеку трудно понять бедного.

– Боже, да вы философ! – восхищенно проговорил Аллан. – Но вот в отношении меня вы ошиблись. Я долго, слишком долго был беден. Затем удачно женился. Мартина была богата. Злые языки судачили, что наш брак держится на голом расчете. Не спорю, сначала так было, но потом я искренне полюбил ее. И сейчас я вдовец, и мне её не хватает. Она была не красива, но умна, и в этом вы чем-то на нее похожи!

Наш разговор прервала Маша.

– Мамочка, мамочка, мне нужно сказать тебе что-то по секрету, – театрально зашептала она.

– Дитя мое, – сказал Аллан, – смело говори по-русски. Ничего, кроме слов “Ельцин” и “Горбачев”, я не пойму!

– Мамулечка, – затараторила Маша, – поди скажи Аркадию, он не разрешает взять мне десерт, скажи ему – это нечестно.

– Ябеда-корябеда, – отреагировал Аркадий. – Мать, она выдала тебе только часть информации. Я не разрешил ей в четвертый раз взять взбитые сливки. И не подумай, что я забочусь о ее фигуре, здесь уже ничего не поделать. Но ведь ее прошибет поносус вульгарис. Будет стонать и охать.

– О, как приятно видеть столь трогательную заботу брата о младшей сестре, – произнес тонкий голос.

– Они ухитрялись спорить даже тогда, когда Машка еще не умела говорить, – вздохнула я и вдруг поняла, что что-то здесь не так.

– Как вы здорово говорите по-русски! – заорала, как всегда, во весь голос Маша. – Мамулечка, она говорит по-русски ну прямо как мы!

– Что же здесь удивительного? – сказала Жаклин. Я ведь русская, девичья фамилия моей матери Коновалова. Сейчас все эмигранты прикидываются князьями, а я признаюсь честно – моя мама была простой девчонкой из деревни, просто Галька Коновалова.

– А как же вы оказались в Париже? – заинтересованно спросила Маша.

– Во время войны моя мать попала в оккупацию, – охотно ответила Жаклин, – а после побоялась вернуться в Россию. Скиталась сначала без денег, жилья и работы, потом устроилась судомойкой в один богатый дом. Ну а дальше все пошло, как в сказке. Богатый хозяин увидел бедную служанку, полюбил ее и взял в жены. Так что я – дитя любви!

– Вы великолепно владеете русским языком, – сказала я, – практически без акцента.

– Мать настояла на том, чтобы в доме было два языка, – пояснила Жаклин. – Она говорит, что, чем больше знаешь, тем лучше.

– Ваша мать жива? – спросил Аркадий.

– Да, слава Богу. Может быть, вы выберите день и придете к нам в гости? Она будет очень рада поговорить с русскими. Ностальгия, знаете ли, типично русская инфекция. Мать усердно смотрит вашу первую программу телевидения и обожает все русское. А может быть, вы одолжите нам на пару дней ваших молодых? Мы бы устроили неделю русско-французской дружбы: наша дочь и ваши дети. Это было бы чудесно. Не правда ли, Яцек?

Муж Жаклин оторвался от бокала с коньяком:

– Да, да, дорогая, все, что хочешь!

– Правда, он прелесть? – умилилась Жаклин, – Все, что ни скажу, – на все один ответ: “Да, да, дорогая!” А что ему отвечать, когда он нищий поляк, а все деньги у меня? Да нет, не волнуйтесь, польский, конечно, походит на русский, но Яцек не понимает ни слова, потому что он идиот. – И она громко засмеялась.

Тут только я поняла, что Жаклин совершенно пьяна. Яцек подошел к ней.

– Пойдем, дорогая, нам пора выпить по чашечке крепкого и сладкого кофе.

– Да, – неожиданно покорно закивала Жаклин, – кофе – это прекрасно.

За окнами совершенно стемнело, слуга зажег торшеры. Мягкий полумрак смягчил краски, сделал лица присутствующих моложе. Легкий хмель кружил мне голову – вкусный джин, прекрасное вино… Все вокруг показались мне необыкновенно приятными людьми, слегка резкими на язык, но милыми и приветливыми. Стены библиотеки уютно поблескивали корешками книг. Аркадий, Оля и Маша разглядывали альбом Босха, Наташка и Жаклин щебетали о чем-то на диване. Яцек угощал Аллана сигаретой. Андре тихо вязала в кресле. Андре!.. Андре подняла глаза от вязания и с нескрываемой ненавистью и злобой поглядела на Жана, Взгляд этот, явно не предназначенный для посторонних, поразил меня какой-то детской яростью. В мирной комнате повеяло грозой. Мимо моего лица большой черной птицей пролетела ненависть. Если бы взглядом можно было убивать, Жан свалился бы замертво около бара с коньяками. Увидев, что я смотрю на нее, Андре моментально улыбнулась.

– Ненавижу запах коньяка. Каждый раз, когда Жан открывает этот бар, готова всех убить. Правда, смешно?

Я засмеялась вместе с ней. Засмеялась, но не поверила ей ни на минуту. Коньяк нельзя ненавидеть, как человека. А взгляд Андре был более чем красноречив. И зачем только она стала оправдываться?

Чудесный вечер полностью потерял для меня свое очарование.

На следующее утро меня разбудила Наташка.

– Хватит дрыхнуть, – сказала она и раздвинула занавески. – Ты чего, спать сюда приехала?

Я зажмурилась от яркого солнца и потянулась к джинсам.

– Ну уж нет! – воскликнула Наташка. – Хватит лохмотьев, давай, сделай мне приятное. Надень. что-нибудь поприличнее. Вот хотя бы это. – И она вытащила из необъятного шкафа легкое голубое платье в белую полоску и белые туфли. Я оделась, и мы спустились в столовую. Там царила пустота. На столе был накрыт кофе с круассанами.

– А где все? – поинтересовалась я.

– Ты бы еще больше почивала, – засмеялась Наташка. – Проглядела детей, так тебе и надо. Пока ты дрыхла без задних ног, дети-то уехали!

– Куда уехали?

– Аркадия с Олей забрала Жаклин, она же прихватила с собой и двух твоих котят. Говорит, что это лучший подарок для ее матери – котята из России. А Машка с Жаном отправились на экскурсию в Париж – сначала “Самаритэн”, потом “Галери Ла-файет”. Поедят они в городе, а мы с тобой прямо сейчас – по музеям. С чего начнем: Лувр, Дворец Инвалидов?

– Подожди, подожди, – попробовала я охладить Наташкин пыл. – Может, поедем туда же, куда и Маша с Жаном. Что там выставлено?

– Шмотки, – захохотала Наташка, – там выставлены шмотки! Ты что, в своем институте совсем одичала? Это же крупнейшие парижские универмаги. Жан повел Машку делать покупки.

Мне стала неудобно.

– Они и так уже накупили целую комнату вещей. Чтобы все это увезти, потребуется грузовой самолет.

– Ничего, ничего, – успокоила Наташка, – пусть покупает, а насчет отъезда мы еще подумаем: кто, куда и когда поедет. Знаешь, Машка напоминает Жану его сестру.

– У Жана есть сестра? – спросила я.

– Была. Нужно тебе все равно рассказать, но только по дороге, хватит тратить время на кофе.

Мы прошли сквозь большой холл и вышли во двор. На ступеньках дома лежали страшные собаки Жана. Из-за их спин вылезла кошка, а за ней… моя Клеопатра. Единственный оставшийся котенок самозабвенно играл с хвостом питбуля.

– Эти идиоты обожают кошек, – расхохоталась Наташка. – Их купили для охраны, но они оказались совершенно ни на что не годными. Зубы используют только для еды, лижутся со всеми. Да и как им быть другими? Слуги вечно суют им в пасть сдобное печенье. Софи поит их кофе со сгущенкой. Даже почтальон приносит халву. И вот результат! А кошки, мышки, птички – просто любимые друзья! Самый смех был, когда Яцек привез своего попугая. Он их заклевал, и мои грозные охранники боялись выйти из кухни.

Продолжая рассказывать, Наташка распахнула дверь гаража, и я увидела три машины.

– Вот это моя, – ткнула Наташка пальцем в “Ситроен”. – Простовата, конечно, но чего выпендриваться? Французы, знаешь, не любят тех, кто высовывается. Предпочитают скромность. Платье попроще, совсем не красятся… Здесь быть богатой вроде как бы вульгарно.

С этими словами мы сели в машину.

– Пристегнись обязательно, тут тебе не Москва. Могут содрать штраф, даже если, не пристегнувщись, простo сидишь в машине с включенным двигателем.

Мы выехали на автостраду. Наташка подняла окно и вдавила педаль газа.

– Может, не надо так быстро? – робко попросила я.

– А разве это быстро? – удивился мой шофер, входя в поворот на третьей скорости. – Мы же еле ползем! Ну слушай. Теперь о Жане. Конечно, об этой истории известно всем, но вслух мы никогда о ней не говорим. Отец Жана англичанин, а мать француженка. Оба состоятельные люди и после брака объединили свои состояния. Эдуард коллекционировал картины, а Сьюзен – старинные куклы. У них родилось двое детей: Жан и Элизабет. Дочь Лиза была младше на два года. Как-то раз в Лондоне предполагалась большая выставка кукол, и Сьюзен повезла туда свою коллекцию. У них был небольшой самолет, Эдуард пилотировал сам. И вот уже в момент отлета Жану стало плохо: тошнота, рвота… Срочно вызвали врача, тот определил отравление. И Жана отправили домой. А его отец, мать и сестра полетели в Лондон. Но туда они не прилетели. Исчезли, скорее всего упали в Ла Манш. История эта произошла шесть лет назад и наделала много шума. Коллекция кукол Сьюзен была застрахована на очень крупную сумму, и страховая компания не хотела платить, пока им не предъявят точные доказательства гибели коллекции. В общем, Целое дело. Жану тогда было семнадцать лет, его сестре пятнадцать. От тоски он женился в восемнадцать лет на Катрин. Но что-то там у них не заладилось, и уже через год они разошлись. Катрин быстро снова вышла замуж и теперь живет в Америке. А Жан и я встретились на дне рождения у Бернара, друга Гаспара. Помнишь Гаспара, моего первого мужа?

Я кивнула.

– Ну вот, встретились, и через некоторое время Жан сделал мне предложение. Я развелась с Гаспаром и вышла замуж за Жана.

– А кто такие Яцек и Жаклин? Наташка еще сильнее нажала на газ.

– О Господи, сейчас я тебе все объясню. Слушай внимательно. Жан был женат на Катрин. У Катрин есть новый муж. У мужа есть брат. Это Яцек. Яцек женат на Жаклин. Андре – дочь Яцека от первого брака. Общих детей у них нет. Жаклин еще та штучка. Ее мать и правда была бедной деревенской девушкой. А вот отец – совсем другое дело. Что уж он такого нашел в Галине – матери Жаклин, – никто не понимал. Сейчас она вполне благообразная старушка, а в молодости, поговаривают, красотой не блистала, да и не очень умна была. Может, это-то его и привлекло. Короче, чтобы там ни было, но отец Жаклин женился на Галине, обеспечил ей райскую жизнь и более чем безбедную старость. А на Жаклин мужики слетаются, как мухи на мед. И дело не в ее богатстве. Что-то есть в ней такое… В общем, куда ни придет, все вокруг нее вьются.

– А чем она занимается? – глупо поинтересовалась я.

– Замуж выходит. Правда, последние годы живет с Яцеком. Но до него уже трижды разводилась. А с Яцеком просто невозможно поругаться. Он удовлетворяет любые ее капризы. Знаешь, как они познакомились? Жаклин сбила его в предместье Парижа. Думала все – труп на дороге, а она в Сантэ. Она рассказывала, что выскочила из машины и заглянула под колеса. А Яцек лежит и хохочет. “Вы, Мадам очень неосторожны, – проговорил он, – в другой раз будьте внимательнее на повороте”. Представляешь? Жаклин отвезла его к себе – был ноябрь, и Яцек весь измазался. А наутро они пошли оформлять брак. Галину чуть удар не хватил – поляк, почти нищий, да еще с кучей бедных родствен-. ников. У него сестры, братья, несколько теток – все бедны, как церковные мыши… И вот, представляешь, зовет Жаклин гостей на свадебный обед. И уж конечно, в первых рядах Жан: их отцы сводные братья. И Катрин позвали. А она не растерялась и зацапала брата Яцека. Денег-то у нее после развода – тьма. То-то была потеха! Жаль, меня при этом не было. Приехали, вылезаем.

Наташка резко затормозила, и мы выбрались из машины.

– Где это мы? – спросила я, оглядывая небольшую площадь.

– Что, любительница детективов, не узнаешь? Посмотри: впереди Сена, набережная, большой дом…

Я посмотрела по сторонам: “Площадь Дофин” – стояло на табличке у входа в кафе. Не может быть! Неужели это кафе, где любил сидеть комиссар Мегрэ!

Наташка обрадованно закивала головой:

– Вот именно. Впереди перед тобой набережная Орфевр. Вот этот большой дом, это комиссариат, где работал Мегрэ. Вот только кафе по-другому называется. Дофин – это вся небольшая площадь. То ли Сименон выдумал это кафе, то ли переводчик когда-то ошибся, и с тех пор пошло, что “Дофин” – это кафе. Ну, отсюда двинем пешком. В центре полно машин, лучше погуляем на своих двоих.

Наверное, это был самый счастливый день в моей жизни. Мы проходили весь день по музеям, а в перерывах заглядывали в кафе, ели мороженое, пили вино и были всем абсолютно довольны. Толпы парижан текли мимо нас, витрины магазинов и маленьких кафе манили зайти. Все были веселы, никто никого не толкал, не ругался. “Даже дети у них не капризничают”, – подумала я с завистью. Над толпой витал запах хорошей косметики, аромат вкусной еды. Можно только удивляться, как, поедая столько печеного, сладкого, жареного и жирного, французы в массе своей остаются тощими.

Рано или поздно все заканчивается, завершился и этот волшебный день. На улице уже окончательно стемнело, когда мы с Наташкой помчались домой. Устав от беготни, я тихо дремала на заднем сиденье, Наташка напевала какую-то песенку:

– Зизи, зизи…

"Надо будет спросить у нее, что такое “зизи”, – вяло отреагировал мой мозг на незнакомое слово. И на этом я заснула.

Разбудил меня резкий толчок машины. Оказывается, мы уже доехали. Я открыла глаза и зажмурилась от яркого света. Во дворе было полно машин: две простые “Скорые помощи” и одна реанимация, несколько полицейских, два красных “Рено”, грузовик, на котором громоздились останки темно-синей машины.

Наташка выскочила из машины. Невысокий лысый толстячок поспешил ей навстречу:

– Мадам, позвольте представиться, я комиссар Перье. Глубоко сожалею, но должен сообщить вам ужасную новость. Мадам, мужайтесь: ваш муж попал в автомобильную катастрофу и…

Не дослушав его, Наташка рухнула на землю. Комиссар засуетился вокруг нее:

– Сюда, скорей, врача, ей плохо!

К Наташе подбежал бородатый мужчина в белом комбинезоне.

– Разве можно так, господин комиссар, – сразу, как обухом по голове. Вы бы сначала дали ей сесть. Ну и методы у вас… – укорил он комиссара.

– Я еще не успел ничего произнести, – начал оправдываться толстячок. – Я только намекнул, что произошла катастрофа.

– Да, конечно, глядя на то, что осталось от машины, она должна была подумать, что ее муж задавил кошку, – продолжал доктор, делая укол. – Хорошо, хоть ребенок не сильно пострадал.

При этих словах я почувствовала, что теряю сознание.

– Господа, с бароном Макмайером в машине была девочка. Что с ней?

– Ребенок в полном порядке, несколько легких ушибов, и все. А вы кто, мадам? – поинтересовался комиссар.

Я замялась: Наташка всем представляла меня как свою сестру – жаль, не успела спросить у нее, почему.

– Я сестра баронессы Макмайер и мать девочки, которая ехала с Жаном!

– О, простите мадам, – комиссар поклонилcя. – Ваша девочка в гостиной вместе с врачом, медсестрой и няней. Но мы будем вынуждены допросить ее, так как она единственный свидетель. Скажите, мадам, сколько лет ребенку? По нашим законам мы обязаны вызвать адвоката, если…

– Хорошо, хорошо, – перебила я комиссара, – скажите, что с Жаном?

– Он мертв, мадам, – сухо ответил комиссар. – И сделайте так, чтобы ваша сестра не настаивала на осмотре тела. Его уже опознали слуги.

– Но почему, комиссар?

– Он сильно изуродован, зрелище это – не для жены, мадам, – еще раз вежливо поклонился полицейский.

Я пошла в дом, за мной брели очнувшаяся Наташка в грязном костюме, комиссар, врач и два ажана.

В гостиной горели все лампы. На диване в горе подушек, укрытая пледом, сидела Маша. Перед ней на коленях я увидела Софи с чашкой, по ее лицу текли слезы.

– Я педиатр, мадам, – обратился ко мне мужчина, стоявший возле Софи. – Ребенок пережил страшный шок, девочку следует поместить на несколько дней в клинику, потом вам, вероятно, потребуется психотерапевт. Ни о каком полицейском допросе не может быть и речи. Детскому организму не под силу такие перегрузки…

– Глупости все это! – фыркнула Маша, выбираясь из пледа. – Может, это ваши французские дети такие нежные, а мы, дети из России, абсолютно нормальные и здоровые люди. Допросить меня нужно сейчас, а то завтра я могу забыть какие-то детали. Мой долг – помочь правосудию. И уберите от меня эту чашку с бульоном. Терпеть не могу воду с жиром!

Комиссар почесал переносицу. Врач снял очки.

– Знаете, мадам, – пробормотал он, протирая стекла, – я много слышал о русских женщинах. Позвольте мне выразить вам свое искреннее восхищение!

– Ладненько, ладненько, мой ангел, расскажи-ка нам все с самого начала, прямо с той минуты, как ты сегодня проснулась, – проговорил комиссар.

Все расселись по креслам, ажаны встали у двери. Софи, вытирая слезы, вновь укутала Машу пледом.

– Утром меня разбудил Жан, – начала Машка. От всеобщего внимания она раскраснелась, и на ее щеках выступили грязные подтеки.

"Значит, она все-таки плакала”, – отметила я машинально.

– Он вошел рано, было около восьми. Я оделась, мы позавтракали и составили план разорения.

– План чего, моя белочка? – поинтересовался комиссар.

– Вы можете со мной не сюсюкать, – отрезала Машка. – Составили план разорения. Это Жан придумал. Он сказал, что мы идем разорять магазины. Сначала разорим один, потом другой, а когда товары кончатся во всех магазинах, мы полетим в Нью-Йорк и продолжим там. Но это была шутка.

Машка рассказывала долго, смакуя подробности, описывала покупки… Я поняла, что в районе часа они проголодались и решили перекусить. Машка попросилась в “Макдональдс”. Но Жан сказал ей, что это salte и что Макмайеры в “Макдональдс” не ходят. Поэтому они зарулили в китайский ресторан, где от души попробовали все блюда. Жан не пил ни капли, даже пива, только “Виши”. Потом они ели мороженое – ванильное с шоколадом и орехами. А затем снова кинулись в магазины. Завершилась эта оргия на Блошином рынке покупкой фарфоровых собачек…

Все их приобретения не влезли в багажник. Поэтому хорошенькое голубое одеяло в розовых белочках, набор подушечек “Белоснежка”, теплые попонки для собак, подстилочки в бантиках для кошек, пуфики в виде оленей, большого розового зайца, большую голубую собаку и сумку с подарками для меня и Наташки они положили на заднее сиденье. Машка же, несмотря на протесты Жана, тоже уселась на заднее сиденье – ей не терпелось еще раз все посмотреть. Уже в дороге она натянула на себя маскарадный костюм тигра, сделанный из бархата, – ей Захотелось, когда они приедут домой, выскочить из машины и зарычать на Софи… Все это и спасло девочке жизнь.

Всю дорогу они весело болтали” потом Жан замолчал и сказал ей неожиданно строгим голосом:

– Быстро сбрось все с сиденья на пол и сверху ляг сама!

Машка выполнила его приказ, и через несколько секунд раздался ужасный скрежет и визг, пол и потолок машины несколько раз менялся местами, они кувыркались, падали, опять кувыркались… В конце концов, эта адская карусель затихла. Зная, что машина может загореться, Машка вылезла через разбитое стекло наружу. Но, увидев, что Жан не движется, кинулась к нему. Он был без сознания. Девочка выбежала на шоссе и остановила первую попавшуюся машину. Не знаю, что подумал водитель, увидев на дороге заплаканного ребенка в маскарадном костюме, но он сразу вызвал полицию и “Скорую помощь”…

Выслушав Машку, комиссар покачал головой:

– Очевидно, что-то произошло с машиной. Барон понял это и велел ребенку лечь в груду мягких вещей. Более подробно о причинах аварии мы узнаем только после специальной экспертизы.

– Я думаю, что всем надо немного отдохнуть, – сказал педиатр.

Полицейские откланялись и уехали, сделав Наташке еще один укол. Ушел и врач. Мы остались в гостиной вчетвером – Машка, Наташка, я и Софи.

– Пойду принесу вам перекусить, – засуетилась Софи и поспешила на кухню.

Наташка оглядела свой измазанный костюм:

– Где это я так вымазалась? Ах, да!

Я чувствовала себя совершенно измученной, и меня удивляло Наташкино спокойствие. Хотя, может это просто шок? Бедный Жан! Куда они увезли его останки? Когда мы будем его хоронить? И что теперь будет с Наташкой?

– Ничего не будет, – словно подслушав мои мысли, сказала Наташа. – По завещанию я единственная наследница. Никаких родственников, прямых или кривых, у Жана не было. Кое-какие суммы оставлены слугам и приятелям, а остальное все мое!

Дверь растворилась, и появилась Софи с гигантским подносом.

– Это хорошо, что деньги будут твоими, – подала голос Машка. – Но ты должна поклясться страшной клятвой, что накажешь тех, кто убил Жана!

– Милая моя, – сказала я, – сейчас, конечно, трудно сказать точно, но, кажется, в машине произошла какая-то поломка. Может быть, отказали тормоза… Роковая, ужасная случайность! Жан был таким милым, таким молодым… Навряд ли кто-нибудь хотел его убить!

– Но он сам мне об этом сказал, – настаивала Машка.

– Кто сказал? – воскликнули мы с Наташкой одновременно.

– Жан, – ответила Машка. – Видите ли, я немного соврала комиссару. Когда я выбралась из машины, то увидела, что Жан не двигается. Я подбежала к нему. Он был в полном сознании, яснее не бывает, только говорить ему было больно и трудно.

– Поклянись, что отомстишь за меня… меня Убила Андре… – вот что он успел сказать перед смертью.

Страшный грохот заставил нас вздрогнуть. Мы оглянулись. У буфета Софи уронила поднос с чаем.

– Ты ничего не слышала, – моментально отреагировала Наташка. – Понимаешь? У барона, наверно, помутился рассудок.

– Да, мадам, – покорно согласилась Софи, – барон, очевидно, очень испугался.

– Да нет же, – затопала ногами Машка. – Говорю вам, он был абсолютно спокоен и совершенно в своем уме. Он хотел еще что-то сказать, но тут у него из горла пошла кровь, черная такая, как чернила, и он умер.

– Успокойся, маленькая, – ласково проговорила Наташа, – бывает, что перед смертью человеку чудится всякая чертовщина. Может, он вспомнил, как какой-то Андре его когда-то обидел.

– А вот и нет, – возразила Маша, – не какой-то, а какая-то. Я разве вам не сказала? Он прошептал: “Поклянись, что отомстишь за меня, меня убила Андре Ярузельская”. Я слышала, как вчера Андре объясняла Аркадию, что ее фамилия Ярузельская, а Жаклин теперь мадам Ярузельская. Это Андре, Андре убила Жана… Я только не знаю, как она это сделала!

В наступившей тишине мы услышали, как в кабинете пробили часы.

Глава 4

Этой ночью я так и не прилегла. До четырех утра сидела рядом с Машей, держала ее за руку и напевала песенки. Когда же она наконец заснула, встала с ее кровати и побрела в свою комнату. Страшные мысли теснились у меня в голове. Какой злой рок преследует Макмайеров! Сначала в авиационной катастрофе погибает почти вся семья. Потом в автомобильной аварии погибает Жан. Что за отношения связывали Жана и Андре? Мне припомнился ее полный ненависти взгляд, брошенный на Жана… Что-то там явно было не так. Я ворочалась в своей чересчур мягкой кровати с боку на бок. Может, уехать домой? Навряд ли мы будем сейчас нужны Наташке, не до гостей и развлечений ей. Нет, точно не смогу заснуть.

Я вылезла из кровати и посмотрела на часы. Семь утра. Интересно, есть ли кто-нибудь на кухне? Я бы с большим удовольствием выпила чашечку горячего кофе и съела бутерброд. Вчера никто из нас так и не смог проглотить ни крошки.

Я тихо вышла в коридор. Кажется, кухня на первом этаже, во всяком случае, слуги входили с едой в столовую через боковую дверь. Я вошла в столовую. Незнакомый мужчина резал на гигантском столе черную ткань. Увидев мой взгляд, он пояснил:

– Мадам, баронесса велела одеть дом в траур. Могу я вам чем-то помочь?

– Да, – обрадовалась я, – Мне бы чашечку горячего кофе. Слуга замялся:

– Завтрак, к сожалению, еще не готов, его подадут только в девять. Но, если вы согласитесь пройти на кухню, Луи сварит вам кофе и сделает тосты.

Я милостиво согласилась пройти с ним на кухню.

В кухне было тепло и ослепительно чисто. Любой стол можно было смело использовать для операции аппендицита. От начищенной утвари резало глаза. Возле окна сидел в кресле пожилой человек и читал вчерашнюю “Монд”. Увидев меня, он ласково улыбнулся:

– Чем могу служить?

– Мадам желает чашечку кофе и завтрак, Луи, – сказал слуга.

– Прекрасно, – обрадовался Луи, – сейчас все будет готово!

Он раскрыл шкафчик:

– Мадам предпочитает какой кофе? Передо мной рябили банки, я ткнула пальцем в первую попавшуюся. Луи внимательно посмотрел на меня.

– Если мадам разрешит, я сварю кофе по-турецки и сделаю скандинавские тосты.

Я важно кивнула головой. Ни за что не признаюсь, что не знаю, что такое скандинавские тосты.

– Вы давно работаете у барона? – спросила я повара.

Луи улыбнулся:

– Меня приняли на службу за неделю до свадьбы родителей месье барона. Я готовил им свадебный обед. А Софи пришла через год после меня, когда родился господин Жан.

– Сколько же ей лет? – невольно вырвалось у меня. – Я думала ей лет сорок!

– О, мадам, спасибо за комплимент, – сказал Луи. – Софи на самом деле прекрасно выглядит, но ей скоро будет шестьдесят.

– Очевидно, ей известно средство Макрополоса, – пошутила я.

– О, мадам тоже любит Гашека? – обрадовался Луи. – Мы с Софи часто читаем его по вечерам. Мы уже много лет муж и жена. Готово, мадам.

Скандинавскими тостами оказались кусочки поджаренного белого хлеба, вымоченного в смеси молока и яиц. Луи открыл кофейник – запах чудного кофе разнесся по кухне. Из-под большого стола, накрытого скатертью, вылезли, потягиваясь, Снап и Банд и.

– Это они почуяли запах кофе, – объяснил Луи.

– Очень они любят сладкий кофе с молоком. Идите сюда, малышки!

– А где кошки? – поинтересовалась я.

– Посмотрите, мадам. – Луи поманил меня рукой.

В самом дальнем углу кухни стоял дворец – настоящее наслаждение для кошки: обитые темным мехом домики на столбиках, а между ними на разной высоте подвешены гамаки. В одном из них самозабвенно спали две кошки.

– А котенок?

– Уж очень он полюбил Банди, мадам, – покачал головой Луи.

И правда, возле страшной треугольной пасти питбуля лежал на спине серый комочек.

– Если мадам угостит собак печеньем, они будут очень благодарны.

Я запустила руку в большую жестянку, стоявшую на столе. Пальцы нашли там что-то явно не похожее на печенье. Я заглянула внутрь. Между маленькими сдобными кусочками лежала надбитая ампула.

– О, – испугался Луи, – это вчера к собакам приходил ветеринар делать прививки. Как использованная ампула могла попасть в коробку, ума не приложу! Дайте, пожалуйста, мадам.

С этими словами он буквально выхватил у меня жестянку с печеньем и вытряхнул ее в помойное ведро.

– Лучше выбросить все печенье, – пояснил он, – вдруг там осколки…

– Вчера все были очень расстроены, – пробормотала я.

– И не говорите, мадам, такой ужас, – покачал головой Луи. – Месье Жан, упокой Господи его душу, вечно гонял как ненормальный. Бывало, ворвется на всей скорости во двор и как затормозит… У меня от визга колес буквально кровь останавливалась. Честно говоря, мы с Софи надеялись, что женитьба на вашей сестре его остепенит. Их свадьба была, можно сказать, нашей последней надеждой. Ведь после того как погибли барон и баронесса, мы старались заменить ему родителей! Да куда там. Никого не слушал. Сначала привел Катрин, потом этот его ненормальный дружок Пьер! Вот уж у кого в голове тараканы. Представляете, мадам, вечером перед свадьбой месье Жана и мадам Натали он пришел сюда и перебил почти все стекла на первом этаже. Будь моя воля, я посадил бы его в каталажку. Но хозяин запретил вызывать полицию…

– Луи, – прервал его откровения женский голос, – что ты кормишь мадам Даша разговорами на кухне?

В дверях стояла Софи. Сейчас, когда яркое утреннее солнце било ей прямо в лицо, я заметила, что экономке много больше сорока. Сеточка мелких морщин покрывала шею и щеки. Но в темных волосах не было ни единого седого волоса, а фигура была как у двадцатилетней девушки.

– Луи, – повторила она, качая головой, – на кухне так неприятно пахнет газом. Мадам, – обратилась она ко мне, – разрешите я перенесу тарелку с тостами и чашку. Луи, ты даже не предложил джема и сыра. О, мадам, вы должны извинить его за нерадивость. Но мы все так расстроены.

Не переставая ругать Луи, Софи теснила меня к двери столовой и буквально вытолкнула из кухни.

В столовой было пусто и темно.

– Я включу вам телевизор, – заботливо проговорила Софи.

Она щелкнула кнопками. На экране возникло изображение диктора.

"Погода на севере Франции”, – понеслось из динамика.

– Приятного аппетита, мадам, – пожелала Софи и ушла в кухню.

Как только она скрылась, я тихо подошла к двери и приложила ухо к замочной скважине.

– Ты – старый никчемный болван, – донеслось до меня.

Ах, Софи, Софи… И дверь закрыла, и телевизор включила погромче, а вот не рассчитала силу своего темперамента.

– Ты зачем, идиот, все ей выбалтывал?

– Но, милая, она ведь сестра мадам, – робко оправдывался Луи.

– Да хоть бы сам Папа Римский! – кипела Софи. – Если надо, Натали все расскажет сама! Ты кто? Повар! Вот и готовь бульон, нечего лезть, куда не просили. Видишь, как все закрутилось? Кто бы мог подумать, что эта скотина перед смертью наболтает ребенку Бог знает что?

Приближающиеся шаги заставили меня одним прыжком оказаться за столом. В столовую вошла . Наташка. Темно-серый костюм делал ее еще стройней и красиво оттенял рыжие волосы.

"Рыжие люди либо преступники, либо гении”, – неожиданно вспомнилось мне.

– Как спалось? – спросила Наташка.

– Глаз не сомкнула, провертелась всю ночь.

– Я тоже. Софи, кофе!

В столовую с подносом вошла Софи.

– Сейчас приедут служащие из похоронного бюро, – проговорила Наташка. – Проследите, чтобы они убрали парадный вход, застелили холл и сняли картины в зале на первом этаже. Гроб привезут в двенадцать, и я хочу, чтобы все желающие могли сегодня часов с трех начать прощаться. Вызовите пару лишних лакеев и двух уборщиц. Еще нужен служка из церкви. Пусть ночью читает над гробом молитвы, или поет псалмы, или… Не знаю что. Что там надо… пусть и делает. Да выключите вы телевизор!

Софи закивала головой:

– Все будет сделано, мадам. Из похоронного бюро уже пришли и ждут в кабинете. Наташка встала, резко отодвинув стул.

– Хорошо, я сейчас пройду к ним, а ты, – обратилась она ко мне, – помоги собраться Маше.

– Куда собраться? – удивилась я.

– Доктор Жанвиль вчера был прав, – проговорила Наташка, – девочка явно пережила страшный стресс. Сейчас вся эта суета, похороны будут ей явно не под силу. Доктор был так любезен, что пригласил Машу к себе на некоторое время. У него дом в Ницце, прямо на берегу. Дети доктора с его женой сейчас там. Море, солнце, развлечения – вот что ей надо. Так что собирай красавицу. Доктор придет за ней в одиннадцать.

Наташка вышла из столовой, не дожидаясь моего ответа, Софи стала убирать со стола. Я направилась в свою комнату. Что-то слишком много тайн в добропорядочном семействе! Машку явно стремятся запрятать подальше, опасаясь ее длинного языка. И еще мне не давала покоя ампула, найденная в коробке с печеньем. Не знаю, как во Франции, но в России не принято колоть собаку наркотиком. Луи моментально выхватил у меня из рук жестянку, но я все-таки успела разглядеть, что на ампуле было написано: “Промедол”.

Глава 5

Следующие дни пронеслись как в кошмарном сне. Десятки знакомых Жана и Наташки, вереницы служащих Жана… Тяжелый, сладкий аромат роз и лилий, смешивающийся со специфическим запахом духов и лекарств, сами похороны – все производило тяжелое, гнетущее впечатление.

Поэтому, когда во вторник утром меня пригласили в кабинет для вскрытия завещания, я пошла с большой неохотой и явилась, когда все уже были в сборе. Вокруг стола, как на совещании, сидели все приглашенные: Аркадий, Оля, Жаклин, Яцек, Андре, Наташка, Аллан и еще несколько незнакомых мне мужчин и женщин. Нотариус внимательно оглядел собравшихся:

– Прежде чем приступить к делу, мне хотелось бы выразить вам свое глубокое сочувствие. Горе, постигшее вас, безмерно. Ну что ж, начнем!

Состояние Жана выражалось в запредельной. для меня сумме в десятках миллионов франков.

Приличный годовой доход был завещан Луи и Софи. Жаклин и Яцек получали в наследство по картине. “На добрую память обо мне”, – именно так и было сказано в завещании. Аллан стал владельцем нескольких книжных раритетов. Андре был подарен гарнитур из сапфиров. Две незнакомые мне женщины, названные мадам и мадемуазель Прудон, получили серьги с изумрудами и бриллиантами. Нотариус, оказавшийся месье Прудоном, – коллекцию бабочек. Все остальное отходило Наташке. Наконец-то сбылась ее мечта, высказанная когда-то на московской кухне: она стала необыкновенно, потрясающе богата.

– Я думаю, что это все, – подытожил незнакомый мне мужчина, не упоминавшийся в завещании. – Мне он не оставил ничего, даже на память. Редкая забывчивость. Мадам, – обратился он к Наташке, – что же вы не представите меня вашей семье? Я ведь вам не посторонний человек. Как-никак я столько лет прожил с Жаном душа в душу, пока вы не разрушили наш, так сказать, брак!

– Вы пьяны, Пьер, – с отвращением проговорила Наташка. – Вам бы следовало Лечь и выспаться. Если хотите, я могу устроить вас в комнате для гостей.

– Ах, какие мы ласковые, ах, какие заботливые, так трогательно, я сейчас зарыдаю! Нет уж. Меня позвали, и я буду сидеть здесь до конца.

– Кто позвал Пьера? – спросила Наташка. Нотариус закашлялся:

– Видите ли, мадам, завещание должно быть прочитано в присутствии всех заинтересованных лиц. Для господина Фалю есть конверт, который необходимо передать ему лично.

– Давай сюда, судейская крыса. – Пьер выхватил конверт из рук нотариуса и вскрыл его.

На пол посыпались фотографии. Пьер захохотал:

– Как мило, глядите все! – И он начал совать фотографии нам в руки. – Глядите, наслаждайтесь. Вот все, что я получил!

Я взглянула на снимки. Глаз выхватил изображение Жана и Пьера в весьма откровенных позах. Женщины семейства Прудон тихо попытались покинуть место побоища.

– Ну уж нет, – разъярился еще больше Пьер, – я еще не закончил. Вы куда, корабельные крысы?

– По-моему, этого зоолога пора остановить, – шепнул мне Аллан и взял Пьера за плечо. – Успокойся, ты пьян, тебе надо лечь и проспаться.

Пьер дернулся.

– И ты здесь? Думаешь, я не знаю, чего ты ждал? Только и мечтал, когда приберешь к рукам его денежки, ты…

Коротким и точным ударом Аллан отправил Пьера на пол. Из носа Пьера потекла кровь.

– Не бейте его! – закричала Андре. – Разве вы не видите? Он болен и не отвечает за свои слова.

– Успокойся, детка, – проговорил Аллан, – небольшая зуботычина прочистит ему мозги.

– Он без сознания, – сообщила склонившаяся над Пьером Оля. – Надо позвать врача.

– Он просто пьян, душа моя, – констатировал Аллан. – Хорошо бы унести его в спальню. Яцек, давай, ты за ноги, я за руки, оттащим этого скандалиста наверх, – распорядился он.

– Я помогу, – вызвался Аркадий.

Мужчины втроем потащили Пьера на второй этаж. Оставшиеся женщины и господин Прудон молчали. Когда молчание стало гнетущим, Оля робко спросила:

– Может, выпьем кофе? У меня во рту пересохло.

– Сейчас распоряжусь, – благодарно посмотрела на нее Наташка и вышла из комнаты.

Я стала подбирать фотографии. Семья Прудон тихо ушла.

– Что ж теперь, когда остались все свои, можно и отдохнуть, – засмеялась Жаклин и взяла одну из фотографий. – Ну и вид у этих мужиков! Вы знали, что Жан – педик? – обратилась она к Андре.

– По-моему, нам не следует рассматривать эти фото, – отозвалась та. – Сексуальная жизнь Жана нас нисколько не касается.

– Кофе подан, – объявила Софи, и мы перешли в столовую.

Наташка, очень бледная, сидела на диване.

– Прошу простить за то, что вам пришлось вытерпеть эту ужасную сцену. Впрочем, я даже рада, что она произошла. Наконец-то можно объясниться. Я, конечно, знала, что Жан гомосексуалист. Именно по этой причине распался его брак с Катрин. Когда мы встретились, Жан очень хотел, как он говорил, “измениться”, но женщины не привлекали его. Его неудержимо влекло к мужчинам, но, с другой стороны, он мечтал о ребенке, наследнике состояния. Когда стало ясно, что детей у нас не будет, я предложила Жану вызвать мою сестру из Москвы.

Наташка повернулась ко мне.

– Я сказала, что у моей сестры двое детей, моих племянников, и что он может сделать наследниками их. Состояние все-таки не уйдет государству. Как вы знаете, я намного старше Жана, и никто не предполагал, что он умрет раньше меня. Жан согласился познакомиться с детьми, и его совершенно очаровала Маша. Накануне смерти он говорил мне, что с радостью займется ее образованием, а потом выдаст замуж, и, может быть, она родит мальчика… Часть денег он хотел доверить Аркадию с условием, что тот получит во Франции юридическое образование. А чтобы имя барона Макмайера не исчезло, я должна была усыновить Аркадия. Это возможно, если ты, – Наташка повернулась ко мне, – откажешься от него. Эта процедура называется не усыновлением, а как-то по-другому… Ну, да это теперь не важно.

Я посмотрела на Аркадия. У него буквально отвисла челюсть. Конечно, так сразу из бедного московского служащего превратиться в барона Макмайера… Теперь понятно, почему всем присутствующим говорилось, что я ее сестра. Ай да Наташка! Вот это план. А мне побоялась сразу сказать, ожидая, что я вспылю и крикну что-нибудь типа: “Детьми не торгую”. Может, и крикнула бы этакое лет двадцать тому назад. Но годы дикого российского капитализма сделали свое дело. Если Машка с Аркадием получат состояние, так пусть их хоть пит-бультерьер Банди детьми называет. Мне все равно.

– Позволь выразить мне свое восхищение твоим умом, дорогая Натали, – проговорила Жаклин. – План великолепен. Не знаю, как с титулом – думаю, сделать из этого милого молодого человека барона Макмайера будет трудно, – но состояние эти дети точно получат. Ведь деньги теперь твои, и ты можешь их завещать кому угодно.

– Я бы хотел… – начал Аркадий.

– Молчите, мой друг, – прервал его вернувшийся Яцек. – Мы все здесь, кроме покойного Жана и Жаклин, были когда-то очень бедны и знаем, что богатство лучше, чем нищета.

– А что, если у Жана есть родственники? – спросила Андре. – Что тогда?

– У Жана никого не осталось, – вмешался Аллан. – Его родители и сестра погибли, а других родственников у него не было. Впрочем, даже если и объявится какой-нибудь троюродный племянник, ему все равно ничего не оставлено. Все переходит к Натали.

– У отца Жана был младший брат, – проговорила Наташка. – Он погиб во время войны. Кажется, у него остались жена и дочь. Но они никогда не поддерживали никаких отношений с Жаном. Я даже не знаю их имен.

Яцек вздохнул:

– Ну, хватит обо всем этом. Мне бы хотелось выбрать себе картину на память. Натали, если ты разрешишь, я бы взял Утрилло. Люблю его серые краски, а ты, Жаклин?

– Не знаю даже, – протянула та. – Честно говоря, мне бы больше хотелось получить дорожный набор Жана, тот, в серебряном сундучке!

– Жаклин, я с удовольствием подарю вам и набор! – засмеялась Наташка. – Но Жан хотел, чтобы у вас дома висели две картины от него.

Вошла Софи.

– Мадам, пришел комиссар из полиции.

– Раз пришел, пусть проходит. Темпераментный лысый толстячок колобком вкатился в столовую.

– Мадам, месье, прошу простить, но стали известны результаты экспертизы. Мне хотелось бы задать баронессе несколько вопросов.

– А что случилось? – поинтересовался Яцек. – В машине обнаружилось что-то не то?

– Видите ли, господа, – замялся комиссар, – мне хотелось бы поговорить с баронессой наедине.

– Да будет вам, комиссар, – сказал Аллан. – Мы все здесь близкие друзья и родственники – можно сказать, одна семья, а какие в семье тайны?

– О, я мог бы рассказать вам много интересного о семейных тайнах, – засмеялся комиссар. – Ну ладно, так и быть. Состояние тормозов внушает нам опасение, что эта авария была подстроена, – вытекла почти вся тормозная жидкость. По мнению нашего эксперта, убийца надеялся, что тормоза откажут и автомобиль станет неуправляем. Что, к несчастью, и случилось. Дьявольский план, если учесть, что тормозная жидкость… Безусловно, того, кто это сделал, будет трудно найти…

– Но возможно, – раздался ликующий голос в дверях.

Все обернулись. На пороге хохотал окровавленный Пьер.

– Рано, рано вы поделили денежки. Как там в законе сказано, господин комиссар, может ли убийца быть наследником, а?

Раздался громкий хруст. Андре и Мари вскрикнули. Это Аркадий раздавил в руках пузатый коньячный бокал, и по его ладоням потекли тоненькие струйки крови.

Глава 6

Следующую неделю я провела в каком-то полусонном состоянии, выслушивая бесконечные Наташкины уговоры. В конце концов ее аргументы подействовали. Тихая, безбедная жизнь во Франции начинала казаться мне все привлекательней. Аркадий и Оля дипломатично не высказывали своего мнения по этому поводу, но я понимала: даже в случае моего отказа их вряд ли можно заставить вернуться назад. Они спешно засобирались и уехали в Москву, чтобы завершить там все свои дела перед окончательным переездом во Францию. Наконец, в субботу вечером Наташка объявила радостную новость: она нашла для меня работу.

– У нас есть такой Дом наук о человеке. Там существуют курсы русского языка для тех, кто собирается ехать в Россию, – щебетала она.

О зарплате речь не шла. Приятно быть богатой, подумалось мне. Итак, все бытовые проблемы решались разом – я должна была выйти на работу 15 августа. После возвращения из Москвы Аркадий пойдет учиться в Парижский университет, а Машка отправится в колледж для девочек. Оле же предстояло выбирать – отправиться ли в Школу изящных искусств на факультет славистики, или же изучать право вместе с Аркадием. Вот почему в конце июля я вновь летела из Москвы в Париж.

Дела были улажены окончательно: московская квартира сдана, на работе взят годичный отпуск без сохранения содержания. Но самое главное – я везла из Москвы документ, подтверждавший наши с Наташкой родственные связи. Метрику о рождении Наташки, превращавшую ее в мою сестру, мне выписала одна из старых Наташкиных знакомых. Не сказала ни слова, только бросила быстрый взгляд внутрь бархатной коробочки, прибывшей из Парижа. Сапфиры в бриллиантах хоть кого сделают сговорчивым. На обратном пути в самолете я еще раз прочитала документ. Нет, все-таки здорово быть богатой…

В аэропорту Шарля де Голля меня не встречали. Спускаясь по длинному эскалатору в зал прилета, я тщетно искала глазами кого-нибудь из своих. Не было никого и на стоянке машин. Что там произошло? Могли бы прислать кого-нибудь из слуг, раздраженно подумала я, ловя такси. Подумала и засмеялась – быстро же я вошла в роль богатой дамы.

У парадной двери лежал Банди. Увидев меня, он радостно забил хвостом.

– Мальчик мой, – проговорила я, – а где же все?

– Ох, мадам, это вы? – Софи распахнула двери. – А мы и забыли, что вы сегодня приезжаете! Я вошла в холл.

– А где все, Софи? Женщина не отвечала.

– Где все? – тупо продолжала настаивать я. Странный, знакомый запах витал в доме: цветы, лекарства, духи… Страшное подозрение схватило меня за горло.

– Софи, – заорала я не своим голосом, – отвечай сейчас же, что здесь происходит? Уволю!

Не дождавшись ответа, я понеслась в гостиную, распахнула двери и замерла: словно кучка черных ворон, на диване восседала семейка Прудон.

– Мамочка, – всхлипнула Маня и, как в детстве попыталась спрятать голову у меня на груди. – Мамочка, Наташка умерла, завтра похороны.

Перебивая друг друга, мои домашние выкладывали мне страшные новости. В один из вечеров у Наташки разыгралась мигрень. Она выпила лекарство и пошла спать. Очевидно, как предположил комиссар, ночью ей стало хуже. Она приняла таблетки еще раз и запила их для лучшего действия коньяком. Во всяком случае, полупустую бутылку коньяку нашли на тумбочке, около кровати, а в крови было обнаружено значительное содержание алкоголя. Потом ей стало душно, она распахнула окно своей комнаты на третьем этаже, но, потеряв сознание, рухнула вниз. И, к несчастью, ударилась головой о крышку канализационного люка. Смерть, как утверждают врачи, была мгновенной.

В день похорон я последний раз погладила Наташку по рыжим кудрям. “Оказывается, она не красила волосы, – подумалось мне некстати, – у корней не пробивался другой оттенок”. И вообще, хорошо зная друг друга, мы многого не замечали. Откуда, например, у Наташки на шее этот небольшой шрам, прикрытый бусами? Может быть, она делала операцию на щитовидной железе? Бусы эти надела на нее Машка. Несмотря ни на что, держалась она спокойно, но вот в день похорон потребовала надеть на умершую бусы.

– Наташка говорила мне, – настаивала Машка, – что хочет быть похороненной с этими бусами. Мы говорили с ней о похоронах, и она хотела, чтобы ее похоронили в них.

Пришлось пойти ей навстречу и обмотать шею покойницы агатами.

Процедура вскрытия завещания была мне уже знакома. Все те же лица – Андре, Яцек, Жаклин, Аллан, Прудоны и мы. Нотариус развел руками:

– Мне трудно подобрать приличествующие случаю слова, мадам: за такой короткий срок вы потеряли зятя и сестру. Какой рок преследует вас!

Я кивнула, хотя никогда не верила в судьбу и роковые совпадения.

Распоряжения Наташки были короткими: кое-что на память друзьям, а основной капитал делился между Аркадием и Машей. Я назначалась опекуном с обязательным годовым отчетом о тратах. Чтобы владеть деньгами, мои дети должны были выполнить ряд условий. Во-первых, получить образование, во-вторых, обеспечить жизнь своей матери, то есть мне. Были и совсем странные условия: Аркадий должен был дать клятву, что никогда не будет ездить на автомашине со скоростью, превышающей восемьдесят километров в час. Маше же запрещалось выходить замуж раньше двадцати пяти лет. Особо оговаривалась пожизненная служба в доме Софи и Луи. Сам дом и коллекцию картин мы не могли продавать в течение десяти лет и обязаны были жить именно здесь и нигде в другом месте. Тело Наташки должно было быть кремировано. После официальной части Софи подала кофе. Наливая себе сливки, Аллан тихо сказал мне:

– Вот ваша жизнь и изменилась, не правда ли? Я ничего не ответила. Честно говоря, меня удивляло спокойствие французской полиции. Сначала в результате катастрофы погибает Жан, потом Наташа… Кто же будет следующим? А может, это и правда цепь случайностей?

Проводив гостей, я вышла в сад побродить. Рядом со мной тихо рысили Банди и Снапи. Собаки затеяли веселую возню, а я подняла голову вверх.

Занавешенное шторами окно второго этажа – моя комната. Дальше влево слабо светятся два окна, за которыми горит ночник. Это Машка, несмотря на строгий запрет, читает в кровати. Окна третьего этажа были темны. Вот через три проема окно, из которого упала Наташка. Где-то здесь должен быть люк, о который она ударилась головой с такой силой, что ее лицо в гробу было прикрыто маской. Даже руки опытных гримеров не сумели ничего с ним сделать. Около меня тихо заскулил Банди.

– Что ты, мальчик? – ласково спросила я его. – Я теперь твоя мама, не бойся, дружок.

Питбуль прижался ко мне лоснящимся боком, и я увидела – он держал что-то в пасти.

– Банди, фу, – сказала я.

Воспитанный пес моментально выплюнул добычу. На земле лежали часы. Маленькие, без браслета. Я взяла их в руки. Интересно, кто бы мог их здесь потерять? У Наташки были “Картье”, подаренные Жаном на свадьбу. Навряд ли кто-нибудь из гостей носил на руке эту дешевую электронную игрушку. Скорее всего, кто-нибудь из слуг или молочник, а может быть, почтальон.

На следующий день я показала часы всем, но никто не признал их своими. Самая лучшая версия принадлежала Маше:

– Мамочка, в саду было полно полицейских и врачей. Может, потерял кто-нибудь из них?

И я сочла своим долгом передать часы комиссару Перье.

Полицейский внимательно осмотрел циферблат, а потом рассыпался в благодарностях.

– Очевидно, мои сотрудники были недостаточно внимательны, – сказал он. – Могу я вам чем-нибудь помочь, мадам?

– Я хотела бы прочитать акт осмотра тела моей сестры.

Комиссар замялся:

– Видите ли, мадам, это не очень приятное чтение. Навряд ли оно доставит вам удовольствие, но если вы настаиваете…

Он достал из ящика стола тоненькую папку. Итак, число, день, год, в присутствии… врач… перелом шейных позвонков, открытая черепно-мозговая травма, сломанные ребра, правая нога, разрыв печени – травмы, не совместимые с жизнью. Из-за изуродованного лица тело не подлежит идентификации… Требуется консультация стоматолога. Я перевернула несколько страниц. Акт опознания тела. Тело идентифицировали после осмотра его… Марией, двенадцатилетней племянницей покойной.

– Бог мой, вы показали труп ребенку! Комиссар совсем смутился:

– Мадам, вы должны постараться нас понять. Лицо баронессы было очень сильно изуродовано. Нам пришлось искать кого-то, кто знал ее, так сказать, обнаженной. Господин барон мертв, вы были в Москве, ваш сын и невестка не могли нам помочь… Но вот ваша дочь – удивительный ребенок, мадам. Она заявила, что часто мылась в ванной вместе со своей тетей и хорошо знает ее тело. Она же безошибочно описала шрам, который остался у вашей сестры после операции щитовидной железы. Мы со своей стороны предприняли все необходимое, чтобы не травмировать девочку. Голова баронессы была закрыта.

Я пролистала папку…

– А где выписка из карты стоматолога?

– К сожалению, ее нет. Баронесса Макмайер посещала клинику господина Нуаре. Она была там буквально за день до смерти, для профилактического осмотра. Но, когда мы обратились в регистратуру, карточки не оказалось. Куда она исчезла, не знает никто. Господин Нуаре точно помнит, что в день осмотра карточка была на месте, а сейчас ее нет. Более того, в компьютере клиники уничтожен файл, который содержал сведения о пациентах, чья фамилия начинается с буквы М. Теперь вы понимаете, как важно было свидетельство вашей дочери.

Простившись с комиссаром, я пошла по набережной. Итак, следовало отделить котлеты от мух. Травмы, не совместимые с жизнью… Интересно, как это можно было так изуродоваться, упав всего лишь с третьего этажа? Прочитав полицейский акт, подумаешь, что несчастная Наташка летела с высоты пятнадцатиэтажного дома. Исчезнувшие карточка и файл у стоматолога… Ну, предположим, что файл случайно стер кто-то из сестер, а теперь боится признаться. А куда же пропала карточка? Таинственное совпадение, не вызвавшее, кажется, у комиссара никаких подозрений. Тупой он, что ли, совсем? Чем больше я думала об этом деле, тем более подозрительным оно мне казалось. Что ж, если французская полиция не проявляет никакого интереса, придется мне искать убийцу самостоятельно.

Глава 7

Сначала я учинила допрос Маше. Но ничего нового она мне не сообщила. У Наташки заболела голова, и больше ее не видели. Шрам на шее она заметила в первый день пребывания во Франции. Зашла к Наташке в комнату и увидела, как та надевает бусы. Тогда же Наташка рассказала ей об операции и пошутила, что, когда Машка будет ее хоронить, пусть проследит, чтобы шрам был прикрыт бусами из агата. Вот Машка и проследила. Еще у Наташи на спине была большая родинка – ее Машка углядела еще в Москве, когда Наташка позвала ее потереть спину. Да, опознавать тело ей было очень страшно, но должен же был кто-то это сделать! И вообще с моей стороны жестоко так с ней обращаться. При этих словах Машка громко зарыдала. И тут появилась Софи:

– К вам пришли, мадам!

– Кто?

– Господин и госпожа Ярузельские. Я поднялась из кресла и, закрывая за собой дверь, краем глаза увидела, что Машка, перестав рыдать, косит на меня хитрым глазом. Заметив мой взгляд, она опять картинно заплакала. Определенно девочка что-то скрывала от меня.

В гостиной уютно расположились Жаклин и Яцек. Я велела подать коньяк.

– Мы подумали, что первое время вам будет одиноко, – протянула, как всегда, ленивым голосом Жаклин. – Вот и пришли вас проведать, а заодно и кое-что предложить. Вы могли бы какое-то время погостить у нас. Мама была бы просто счастлива. Да и вам следует отвлечься.

– Мы были бы очень, очень рады, – добавил Яцек, стараясь аккуратно забрать у Жаклин бутылку коньяку.

"А ведь она здорово выпивает, – подумала я. – Наверное, если ее подпоить, расскажет, много чего интересного”. Но вслух произнесла, конечно, совсем другие слова:

– С удовольствием.

– Вот и чудненько, – засмеялась Жаклин, наливая до краев свой коньячный бокал. – Можно было бы выехать прямо сегодня вечером, и утром вы бы уже любовались нашей оранжереей!

Она лихо осушила бокал и тут же налила себе следующий. Яцек заволновался:

– Дорогая, наверное, надо дать Даша возможность собраться…

– Нет, нет, – совершенно искренне остановила я его. – Может, пообедаем вместе?

А в голове завертелась одна мысль: “Как бы избавиться от Яцека?”

Неожиданно мне повезло – в гостиную вошла Маня.

– Как хорошо, Яцек, что вы здесь! – радостно сказала она. – Мне нужна ваша помощь.

– Всегда рад служить вам, моя красавица.

– Мне кажется, что свет из окон второго этажа падает прямо на полотно Ренуара. Наверное, это не очень хорошо для картины. Может, стоит, ее перевесить?

– Пойдемте, мой ангел, посмотрим. – Яцек улыбнулся. – Жаклин, друг мой, у тебя будет болеть голова.

– “У тебя будет болеть голова”, – передразнила Жаклин ушедшего мужа. – Скажите, пожалуйста, какая забота.

С этими словами она опять опустошила бокал. Ну вот, наконец-то, мы остались одни. Пора было действовать.

– Вы ведь, кажется, родственница Жана, – начала я разговор.

– Это только вы, русские, можете считать нас родственниками, – отмахнулась Жаклин. – Мой отец и отец Жана были двоюродными сводными братьями. То есть их отцы были братьями, правда не родными. Они родились от разных матерей. Ну вот и думайте теперь, кем мы с Жаном приходились друг другу. Родственные-то отношения были более м далекие, но вот дружеские существовали всегда. Мать моего отца рано умерла, и, надо отдать должное бабке Жана, она сделала так, что мой отец стал ей вторым сыном, или, лучше сказать, племянником. В детстве мы с Жаном довольно часто встречались, но не очень дружили. Во-первых, я старше его, не скажу на сколько – это секрет, а во-вторых, Жан всегда был очень противным.

Я вспомнила белозубую, яркую улыбку Жана, его радостное молодое лицо.

– Да, да, – продолжала Жаклин, наклоняя бутылку, – обертка совершенно не соответствовала содержанию. Мстительный, злобный, злопамятный, ужасно капризный – таким он был в детстве. А когда родилась Лиза, стала еще хуже – прибавилась какая-то патологическая ревность. Сьюзен, их мать, порой рыдала от отчаяния. Ну то, что он был педик, вы, конечно, знаете. И вообще, это был секрет Полишинеля. Последние годы перед смертью Сьюзен все время пыталась познакомить его с какими-нибудь девушками. Но все напрасно. В конце концов, после смерти родителей мы все насели на него, и он внезапно женился на Катрин. Мы с Алланом и Прудонами вздохнули счастливо – наконец-то парень остепенился. Конечно, Катрин была просто неприлично бедна, к тому же полька, но нам было все равно – главное, что он женат, а злые языки заткнулись! Но радовались мы недолго. Не прошло и года, как он удрал от Катрин и совершенно открыто стал жить с Пьером. С тем самым, который устроил скандал, помните? Ну а в Катрин было полно этой пресловутой польской гордыни… Короче говоря, раз, два – и все. Теперь она в Америке. Правда, внакладе не осталась: Жан ее вполне обеспечил. Вот жадным он не был..

– А Аллан тоже родственник? – прервала я Жаклин.

– Нет, – засмеялась та. – Он был очень близким другом Сьюзен. Поговаривали, что не просто другом. Вообще, он был очень хорош собой и умен. Один недостаток – беден. Сьюзен познакомилась с ним в Италии, до замужества с Эдуардом. – Вроде у них был роман, но родители запретили им строить совместные планы. Одно время болтали, что Аллан был жиголо в Риме. Вот уж не знаю, так это или не так. Во всяком случае, Сьюзен вышла за Эдуарда. Но и об Аллане она позаботилась. Женила его на своей подруге Мартине, а та была богата. Вот так все и устроилось, все приличненько и миленько. – Жаклин захихикала. – Дорогуша, нет ли у вас еще “Реми Мартена”. Очень я уважаю этот напиток.

В мои планы и входило напоить Жаклин до поросячьего визга, к тому ж она еще не рассказала мне всего, что знала. Поэтому я приказала Софи принести коньяк и крепкий кофе.

– Конечно, с моей стороны неприлично осуждать чужие взаимоотношения и привычки. Я ведь нашла Яцека в прямом смысле на улице! – Жаклин закурила длинную черную сигарету. – Представляете, он кинулся прямо под мою машину. Ну, да вам уж, наверное, Прудоны все рассказали!

– Мне так и не удалось с ними поговорить как следует, – улыбнулась я. – Я видела их всего два раза и то при обстоятельствах, не способствующих приятной беседе.

– О, Прудоны… – протянула Жаклин. – Это интересная троица. Папа, мама… Просто кандидаты для шоу “Дружная семья”. Сам Прудон – адвкаот, у него обширная практика. Его отец вел дела матери Сьюзен. Вот с тех пор и дружба. Франсуаза, его жена, художница, рисует ужасные, но дорогие картины, она в безумной моде. Критики зовут ее “Пикассо в юбке”. А их дочь, Анриетта, – о, это совершенно особенная девушка. Она, видите ли, решила уйти в монастырь, но обещала родителям подождать до двадцати пяти лет. Вот они и стараются ее переубедить. Ну, как вам наша компашка? А? Несколько нищих, удачно сочетавшихся браком, парочка педиков, сумасшедшая девица-монашка, бывший жиголо… Ваша сестричка с ее неуемной жаждой денег пришлась нам очень ко двору. Мы здесь все одной крови…

– Вы тоже, мой друг, – раздался спокойный голос Аллана. – Даша, Жаклин нельзя наливать ни капли. Яцек, наверное, постеснялся вам об этом сказать. Дело в том, что она алкоголичка.

Жаклин швырнула в Аллана диванную подушку.

– Надо позвать Софи и уложить ее спать.

– Я сам все сделаю, – проговорил, входя в комнату, Яцек. – Мне следовало предупредить вас, Даша. Что она вам тут наговорила? Не обижайтесь на нее, когда выпьет – не отвечает за свои слова!

– Что за чушь! – закричала Жаклин. – Я трезвее вас всех, вместе взятых! И никакой не правды не сказала. Жан был педик, Аллан – жиголо, Катрин – нищая гордячка, Натали – самая умная из всех, да оказалось, что не совсем, кто-то ведь долбанул ее по башке молотком! А ты, Яцек, ты лучше объясни нам всем, что это у тебя за странная дочь такая. До четырнадцати лет ты разрешал ей жить в Варшаве у матери, а теперь уже семь лет неотступно таскаешь за собой! Вы даже спать ложитесь в соседних комнатах, знаешь, на что это похоже, а?

Яцек со всего размаха залепил Жаклин оплеуху. Громко икнув, та свалилась между диваном и креслом. Я, вскрикнув от испуга, бросилась к ней.

– Не надо, – остановил меня Яцек. – Обычная история. Сначала напивается до беспамятства, потом несет несусветную чушь, затем, после хорошей оплеухи, спит сутки. Я отведу ее в спальню. Натали оборудовала на третьем этаже специальную спальню для Жаклин. Ну давай же, вставай. – Он похлопал Жаклин по щекам.

Женщина села, тряся головой, красивый пучок волос развалился, юбка задралась, обнажая полные рыхлые ноги.

– Давай, давай. – Яцек помог Жаклин встать. – Пойдем баиньки.

– Пойдем, – с неожиданной покорностью сказала Жаклин.

Дверь за ними закрылась с громким стуком. Я подошла к окну: Банди и Снапи играли с Клеопатрой.

– Думаете, что здесь правда, а что нет? – усмехнулся Аллан. – В общем, она высказывалась, конечно, грубо, но справедливо.

– Один из моих бывших мужей говорил, что в каждом из нас три кило дерьма, – проговорила я.

– Он был прав, – согласился Аллан. – И Жаклин тоже была права. Я на самом деле работал в Риме наемным танцором и мечтал о богатой жене. Сначала хотел охмурить Сьюзен, но ее родители воспротивились. Сьюзен была послушной дочерью. Кроме того, я не разбудил в ней каких-то страстей и во время нашего короткого романа ощущал себя исследователем льдов. Зато она оказалась верным Другом и помогла мне жениться на Мартине. Вот та была огонь! Да и умна… Страшна как черт и умна так же. Я очень полюбил Мартину, и мне ее очень не хватает.

– Отчего она умерла?

– Разве вы не знаете? – удивился Аллан. – Она погибла вместе с Эдуардом и Сьюзен.

Аллан отогнул манжет у рубашки, посмотрел на часы.

– Что-то я проголодался.

Я машинально бросила взгляд на его запястье – на правой руке Аллана сверкала дешевая электронная подделка.

– Прямо горе, – заметив мой взгляд, проговорил Аллан, – я все время теряю часы. И когда потерял “Картье”, свадебный подарок Мартины, решил – хватит. Теперь покупаю те, что не дороже ста франков. Эти вот, например, приобрел вчера, даже ума не приложу, куда делись предыдущие. Честно говоря, с удовольствием перекусил бы чего-нибудь!

– Ах да! – вспомнила я об обязанностях хозяйки. – Пойдемте в столовую, скоро подадут обед.

Глава 8

Обед длился невыносимо долго. Глядя на тихо двигающихся и совершенно незнакомых мне слуг, я подумала: ведь этот дом надо содержать… Платить жалованье прислуге, оплачивать счета… И вообще, кто решает, что будет на завтрак, а что на ужин? … как стирать белье? Кто будет заниматься всем этим и кто занимается сейчас?

Дождавшись, когда гости уехали, я позвала Софи.

– Видите ли, Софи, я никогда не жила в таком доме и не знаю, как здесь следует вести хозяйство. Сколько тут слуг, например?

Софи рассмеялась:

– Вы очень похожи на вашу сестру. Когда они с господином бароном поженились, она произнесла буквально эти же слова. Вам не следует волноваться. Всеми хозяйственными делами занимаюсь здесь я. Вы должны только говорить мне, что следует приготовить из еды. Прошу простить, но сегодня я приняла решение самостоятельно. В доме служим мы с Луи: я – экономка, он – повар. Есть еще горничная Франсина – она убирает комнаты. За садом смотрит Ив. Два его сына помогают подавать на стол. Вы видели их во время обеда. Ну и, конечно, когда устраивается большой прием, мы приглашаем официантов. Еще я должна передать вам это. – Софи протянула мне связку ключей. – Здесь ключи от всех комнат, кладовых, винного подвала, прачечной, а вот этот ключик отпирает сейф в кабинете барона. У меня такая же связка, но только без ключей от винного погреба и сейфа.

– Я не видела в кабинете сейфа, – перебила я Софи.

– Он вделан в книжные полки. Та часть, где стоят тома Всемирной истории, фальшивая. Пойдемте, я покажу.

Мы прошли в кабинет. Экономка потянула на себя том, часть книг легко отошла в сторону, и я увидела дверцу. Софи улыбнулась и ушла. Через несколько минут я открыла сейф. Внутри лежали коробочки – кольца, броши, кулоны. Часть драгоценностей были явно старинные, некоторые казались совершенно новыми.

– Разглядываете добычу?

Я вздрогнула от ужаса. Справа от меня стоял Пьер.

– Как вы попали сюда? Дверь была закрыта.

– О, вы забываете, что я прожил в этом доме Довольно долгое время в качестве хозяйки. Вас не смущают мои двусмысленные шутки?

– А вы и не шутили, – злобно сказала я. – Как вы сюда попали?

. Пьер расхохотался.

– В качестве хозяйки я был более любезен. Смотрите. – Он раздвинул штору. – Если вылезти из этого окна, то вы оказываетесь на козырьке, который прикрывает от дождя черный вход. А к козырьку всегда прислонена садовая лестница.

– А что, здесь есть черный ход? – глупо спросила я.

– Я бы посоветовал вам сначала как следует познакомиться с тем, что вы так ловко получили. Глупо не знать собственного дома!

– Ну хватит, – возмутилась я. – Что вам здесь надо и почему вы влезаете в кабинет тайком?

Пьер подошел к небольшому глобусу, утыканному маленькими флажками.

– Я любил Жана, а он все время пытался бороться с собой. Он стеснялся нашей связи и говорил всем, что я его дальний родственник. Но все и так знали, что мы любовники. Однажды вечером мы размечтались, как поедем путешествовать. Я ползал по карте, а Жан втыкал флажки в глобус… Наверное, я сентиментален, но мне хотелось бы получить этот глобус на память.

– Для этого не надо было лезть сюда, как вору, я и так отдала бы вам этот глобус. Возьмите, он ваш. Пьер взял шарик.

– Очень благодарен вам, мадам. В конце концов все, что ни делается, – к лучшему. Во всяком случае, Натали удалось отучить его от наркотиков.

– Жан был наркоманом?

– А вы не знали? Вашей сестре пришлось немало постараться, чтобы он завязал с этой вредной привычкой. Снимаю перед ней шляпу, мне это не удалось. Я удаляюсь, мадам, тем же путем, что и пришел!

Он махнул мне рукой и вылез в окно. Я в задумчивости смотрела ему вслед – гомосексуалист и наркоман, капризный истерик… Неужели только деньги привлекли в нем Наташку? Неужели не было в молодом бароне ничего приятного, кроме счета в банке? И кому понадобилось его убивать? Если это сделала Андре, то почему? Тихая Андре предпочитает помалкивать во время сборищ. Что там про нее говорила Жаклин? До четырнадцати лет жила у матери в Варшаве, а потом Яцек взял ее к себе? Как бы мне поподробней узнать о ней? В конце концов у меня теперь есть деньги, а в Париже существуют частные детективы!

С этой светлой мыслью я снова занялась сейфом. В глубине лежала пачка писем, перевязанная лентой. Я открыла конверт. Тонкий острый почерк и подпись: “Твоя Сью”. Значит, это письма матери Жана. Не хотелось мне читать их. Вообще не люблю читать чужие письма и дневники, кажется, что подглядываешь в щелку за голым человеком… Задвинув пачку в глубь сейфа, я заперла дверцу, вернула на место полки и задумалась. Навряд ли бедный Жан был законченным негодяем. Интересно, как они жили с Наташкой? Удастся ли мне еще раз напоить Жаклин и остаться с ней наедине? Кажется, повар Луи любит поболтать. Ведомая охотничьим азартом, я двинулась на первый этаж.

Ощущая себя комиссаром Мегрэ, я вошла в кухню. Луи мирно сидел в кресле и чесал щеткой Банд и.

– Вы любите собак?

– Да, мадам, всегда хотел иметь маленькую собачку – чем меньше, тем лучше, но покойному господину барону нравились крупные звери. Такие, как Банди и Снапи.

– Мне кажется, Жан был вообще человеком крайностей – если гонять на машине, так уж гонять…

– Здесь, мадам, вы абсолютно правы. Сколько раз домашние уговаривали его быть поосторожней, но все зря.

– Он, наверное, легко выходил из себя и мог напиться до беспамятства…

– Нет, нет, мадам, покойный господин барон практически не пил – бокал-другой сухого вина, и все.

– Но мне показалось, что в день нашего приезда у него был какой-то странный вид. Если он не пил, значит, это были наркотики? . Луи поперхнулся от возмущения:

– Кто мог наговорить вам таких глупостей? Бог с вами, какие наркотики? Наверное, это насплетничала мадам Ярузельская. Вот уж кто любит приложиться к бутылке. Скорее всего, она видела, как Жан делал себе уколы, вот отсюда и родилась эта гадкая сплетня. Мальчик никогда не был наркоманом, он был просто болен.

– У него был диабет?

– Нет, мадам. Еще подростком молодой барон гонял на мотороллере и, не справившись с управлением, влетел в витрину булочной. Несколько месяцев пролежал в больнице – сотрясение мозга. Как последствие травмы у него остались сильнейшие головные боли. Приходилось колоть сначала аналь-гетики, потом, когда они перестали помогать, этот негодяй, Рено, посоветовал ему попробовать транквилизаторы, а потом и какие-то психотропные средства…

– А кто такой Рено? Луи замялся:

– Не знаю, должен ли я вам рассказывать эту историю. Хотя кто-нибудь, та же мадам Ярузельская, все равно выболтает. Ладно. Незадолго до смерти родители поместили Жана в колледж. Видите ли, вышла небольшая семейная ссора между господином Эдуардом и месье Жаном. Не знаю, в чем там было дело, но мадам Сьюзен долго плакала, и в результате мальчика отправили из дома. Собственно говоря, это был не совсем обычный колледж, а такой, где больше внимания отдается дисциплине. Преподают там в основном бывшие военные. Вы понимаете, что я имею в виду?

Я кивнула. Еще бы не понять. Родители решили избавиться от провинившегося сына и поместили его в специальное учебное заведение. Что-то типа нашей колонии для малолетних преступников, но во много раз комфортабельней.

– Вот Жан и оказался с Рено в одной спальне, – продолжал Луи. – Конечно, господин Эдуард что-то не продумал. Ведь бедный Жан попал в компанию порочных мальчишек. В этом колледже нормальных детей почти не было: кто-то употреблял наркотики, кто-то пил, некоторые подворовывали. Но хуже всех оказался Рено. Он состоял в какой-то левой организации и был у этих бандитов специалистом по взрывам. Это все выяснилось только тогда, когда в колледж нагрянула полиция, и Рено прямо с уроков уволокли в Сантэ. Поговаривали, что готовилось покушение на министра иностранных дел, а он, вроде, делал взрывчатку… После этого случая Жана забрали домой. Но он успел познакомиться с Пьером, близким другом Рено. Ну и досталось же всем от них! Госпожа Сьюзен целыми днями плакала, а господин Эдуард поседел.

Не знаю, что было бы дальше, но тут произошла эта страшная катастрофа! После нее господин Жан поселил Пьера у нас в доме. Потерял всякий стыд, можно сказать. Я даже хотел подыскать нам с Софи другое место – куда угодно, лишь бы не этот вертеп. Но Софи сказала, что мы обязаны в память об Эдуарде и Сьюзен остаться с Жаном. Мы старались, как могли, но сплетни уже побежали в разные стороны как тараканы.

И тут вдруг Жан женится на Катрин. Бог мой, мы готовы были носить ее на руках! Она нам очень понравилась. Мы с Софи старались, чтобы Катрин чувствовала себя настоящей хозяйкой, угождали ей во всем. Но куда там! Через три месяца после свадьбы опять появился Пьер, и все началось сначала. Катрин выдержала ровно год, а потом ушла. И мы ее не осуждали, удивительно, что она вообще столько времени терпела все это. Наверное, надеялась, что Жан одумается! Вот почему, мадам, когда Жан женился на вашей сестре, мы даже не обрадовались. Думали, что их брак продлится недолго. Но Натали совершила чудо. Уж не знаю, как ей это удалось, но они везде были вместе – как попугайчики-неразлучники. Из дома исчез Пьер и его ненормальные друзья. Вечером Софи идет подавать ужин, придет на кухню и рассказывает: сидят, как два голубка, в креслах. Она вышивает, а он читает ей вслух. Ах, мадам так красиво вышивала, посмотрите, эту жилетку она подарила мне на Рождество…

В доме стало так тихо, так прилично… Иногда собирались друзья: господин и госпожа Ярузельские, месье Аллан, доктор, нотариус… Играли в карты, и все было очень мило, даже пьяная госпожа Ярузельская не вносила никакого дискомфорта – выпьет свою норму и заснет. Мадам оборудовала для нее комнату на третьем этаже.

Ваша сестра была мудрой женщиной. У Жана практически прошли головные боли, и они даже стали поговаривать о ребенке. Мол, пора бы уж им и наследника заиметь. Господин Жан вообще был очень добр к детям. У нас с Софи иногда гостит племянник. Ну так без грузовика подарков он никогда отсюда не уезжал. И вдруг разом все оборвалось. Как это ужасно. Знаете, мне иногда кажется, что это Пьер убил Жана, испортил что-нибудь в его машине. Он ведь иногда сюда приходил скандалить…

Луи тяжело вздохнул. Рассказывать ему было больше нечего. Я пожалела повара. Наверное, он искренне любил своих хозяев, а детей им с Софи заменили Жан и Луиза.

Глава 9

Я стояла в задумчивости перед пачкой писем из сейфа. Читать или не читать? Почти гамлетовские сомнения. Но все же любопытство взяло верх. Я пересчитала письма. Их было семь, и все они содержали признания в любви и описания мук разлуки. Мне сразу стало ясно, что их адресат совсем даже не Эдуард. Последнее, седьмое, письмо отличалось от всех:

"20 февраля.

Дорогой!

До моей свадьбы остается двенадцать часов, и после мы никогда уже не сможем быть вместе. Я надеюсь, что ты и Эдуард станете добрыми друзьями. В конце концов, что и с кем у меня было до свадьбы, не должно его касаться. Но, став баронессой Макмайер, я никогда не смогу прийти в наш приют. Что тут поделаешь: “Я другому отдана и буду век ему верна”. Но боюсь, что у меня не хватит сил совсем не видеть тебя, никогда не видеть тебя. Кстати, ты понравился моей подруге Мартине. Я советую тебе обратить на нее внимание – она умна и богата. Родители отчаялись выдать ее замуж, поэтому ты можешь стать желанным гостем в их доме. Попробуй на ней свои чары, улыбнись ей своей улыбкой, расскажи об Италии…

Не мне учить тебя, дорогой, но твоя женитьба на Мартине позволила бы нам часто встречаться. Сделай это для меня, я не буду ревновать. Я знаю, что никого и никогда ты не будешь любить так, как меня. Сью”.

Что ж, Аллан послушался свою Сью и очаровал дурнушку Мартину. Они продолжали регулярно видеться, но любовниками больше не были. Среди писем лежал и маленький листочек, похожий на квитанцию. Я развернула его – результат анализа на беременность: реакция положительная, клиника, число… Посмотрела на дату – что-то здесь не совпадало. Заглянула в телефонную книгу. На последней странице дни рождений: Жан – 29 сентября, а свадьба Эдуарда и Сьюзен состоялась в феврале. Очевидно, она попросила доктора сказать, что младенец недоношен…

Прочитав ее письма, я поняла, какая честная натура была Сьюзен. Нет, она не могла жить одновременно с двумя мужчинами и, выйдя замуж за Эдуарда, безоговорочно порвала с Алланом. Порвать порвала, но беременность сохранила, а может, просто не смогла избавиться от ребенка? Интересно, сообщила ли она об этом Аллану? Сьюзен-то знала о своей беременности до свадьбы, в клинику она обратилась в январе, за месяц до бракосочетания. Значит, Жан – сын Аллана! Вот это да! Мне безумно захотелось поговорить с Алланом. И я нашла для этого великолепный повод.

Дозвонилась до него сразу.

– Аллан, – защебетала я в трубку голосом веселой идиотки, – мне нужен ваш совет!

– В чем дело, дорогая?

– Так хочется подарить всем друзьям что-нибудь на память о Жане И Наташе. Жаклин мечтала о серебряном дорожном наборе. Может, другим хочется получить какие-нибудь драгоценности? Я открыла сейф, но ничего не понимаю в камнях. Да, честно говоря, и не знаю, какие вещи передавались здесь из поколения в поколение, а какие новые. Помогите мне.

Аллан приехал буквально через час. Очевидно, перед выходом он побрился, потому что резкий запах мужских духов сразу заполнил комнату.

– Дорогая, – проговорил Аллан, – вы меня удивили: ведь друзья уже получили все по завещанию.

– Считайте это моим капризом. Я достала из сейфа коробочки. Аллан стал внимательно разглядывать их содержимое.

– Эти жемчуга, броши и кольца достались Сьюзен от бабки Жана. Той подарил их еще первый муж. Вы ведь знаете, что он был дедом Жаклин? Вот эти сапфиры Эдуард презентовал Сьюзен на свадьбу. Прекрасные камни. А вот “звездный топаз”. Если посмотреть на кольцо под определенным углом, то видно, как внутри камня как бы плавает белая звезда. Забавная штучка. А это что за бумажки?

– Это письма Сьюзен, – спокойно сказала я. – К вам…

Аллан потер рукой затылок.

– Вы, конечно, их прочли?

– А вы бы удержались?

– Ну, я не настолько воспитан.

– Я тоже не настолько.

– Значит, знаете все. – Аллан закурил. – Сьюзен была неисправимым романтиком. Она попросила меня вернуть ей эти письма. А я был глуп и влюблен, я их отдал. Из-за этих писем все и случилось.

– Что – все? Аллан подошел к окну.

– Как весело играют собаки с кошками. Жаль, что люди не могут жить в мире. Я, конечно, знал, что Жан мой сын, знал это и Эдуард. Честная Сью выложила ему все до свадьбы. Надеялась, дурочка, что брак расстроится и каким-то чудом нам разрешат пожениться. Но – как бы не так. Эдуард воспринял все это довольно индифферентно, и венчание прошло в срок. Сложности начались потом, после рождения Жана. Эдуард всегда терпеть не мог мальчишку, в особенности после того, как родилась Лиза.

– Почему?

– Ему пришлось смириться с мыслью, что титул барона Макмайера будет носить бастард. Детей после Лизы у них уже не могло быть. Неудачно сделанное кесарево – и надеждам Эдуарда пришел конец. Так что наши отношения были далеки от любви, но ради Сью мы сохраняли хорошую мину. И все бы ничего, но в один не прекрасный момент Жан нашел эти письма. Их было больше, многие он порвал…

Забыть не могу, как он ворвался в мой дом с перекошенным лицом и стал требовать у меня ответа. Я попытался было успокоить его, стал лепетать что-то о недоношенном младенце, о том, что Сьюзен и Эдуард жили вместе еще до свадьбы, и тут он ткнул мне в нос эти письма. Между нами говоря, Сью могла бы их и получше спрятать. Мальчишка совсем потерял рассудок, кричал, что все вокруг сволочи и вруны, что Женщины потаскухи, стал рвать письма, я успел отобрать у него только эти… К сожалению, эта история произошла тогда, когда Жану исполнилось четырнадцать лет. Подростковый возраст располагает к максимализму. Сначала он перестал разговаривать с Эдуардом и Сью и потребовал, чтобы я взял его к себе. Но, честно говоря, мне не очень хотелось рассказывать обо всем Мартине. К тому времени я совершенно разлюбил Сью и был очень благодарен своей жене. Жан же вообще был для меня посторонним.

Я постарался объяснить ему, что он потеряет, порвав с Макмайерами, – титул, состояние… Я, конечно, обеспечен, но мои деньги нельзя и сравнить с деньгами Эдуарда. И знаете, мне показалось, что он понял. Во всяком случае, спокойно ушел домой. Я, конечно, встретился со Сью, отдал ей письма и все рассказал. Но она ответила, что дома у них все тихо. Ну а потом началось: наркотики, мальчики… После того как Эдуард застал его с каким-то мальчишкой в постели, он отхлестал Жана по щекам, а тот кинул в него каминной кочергой и пообещал ночью убить. Тогда Макмайеры отправили его в специальную школу. Но там обнаружился этот мальчишка, Рено, с задатками малолетнего бомбиста. Вот уж из огня да в-полымя. Кошмар продолжался два года. А потом вдруг Жан стих. Стал нормально учиться, перестал бесконечно ругаться с Эдуардом и Сью. Даже Лизу оставил в покое.

– А что, он и с Лизой конфликтовал?

– Да, он ее ненавидел, ненавидел за то, что у нее есть отец и мать, за то, что ее все любили. Она была такая тихая, скромная девочка, радость родителей. Вечно ходила с корзинкой для рукоделия и вязала всем жилетки, весьма уродливые, надо заметить. Я, чтобы ее порадовать, надевал иногда ту, что она подарила мне на день рождения. Милый ребенок. Так вот, под Рождество она получила посылку. Коробка была запакована в бумагу магазина “Нитки и пуговицы”, и девочка решила, что кто-то из Друзей хочет ее порадовать. По счастью, Софи была рядом, когда Лиза вскрыла подарок. Вам ни за что не догадаться, что было внутри!

– Бомба?

– Выпотрошенный трупик ее любимого котенка! Зверек пропал несколько дней тому назад, и Лиза страшно переживала. С девочкой случился истерический припадок, а Жан даже не скрывал своего удовольствия. И вот все это как рукой сняло. Он даже стал приветливым со мной. Эдуард и Сью были в полном восторге. Один из психоаналитиков, к которому они когда-то обращались, сказал им, что в шестнадцать лет у подростков происходят какие-то сдвиги в сознании, и они делаются другими. Родители стали засыпать его подарками. Закрывали глаза на то, что в доме постоянно толкутся мальчики с крашеными ногтями. “В конце концов, – утешалась Сью, – Нуриев и Меркьюри были гениями”. Я же не верил Жану ни на минуту, и, когда он, мило улыбаясь, предлагал мне чашечку кофе, мне казалось, что я вижу змею в сиропе… Мне казалось, что он затаился перед тем, как сделать какую-то феерическую гадость, такую гадость, что радуется еще до того, как ее совершил, в предвкушении, так сказать. Но тут случилась эта страшная катастрофа. И Жан правда стал другим. После похорон он пришел ко мне бледный, весь в черном, с кругами под глазами. “Я дурак, – сказал он. – Все происходило из-за того, что я слишком любил их, любил всех – мать, отца, Лизу… И понял это только тогда, когда их не стало… Я прошу, не говори никому о себе и Сью, сейчас уже все равно, кто был мой отец, а мне не хотелось бы пачкать сплетнями память матери”. Конечно, это я ему пообещал. И нарушил слово только сейчас. Надеюсь, Даша, вы будете тактичны, сплетен не хочется и мне.

Я закивала головой.

– Мне незачем и некому рассказывать про чужие скелеты в шкафу.

– Даша, а вы знаете, что у Жана был еще арендован сейф в банке? Здесь, на столе, стоял такой маленький глобус. Если нажать на подставку, полушария распахиваются, там он держал ключ от сейфа. А кстати, где этот глобус?

Я покраснела. Ну и дура же, поверила в сентиментальность Пьера. Так тебе и надо, идиотка. Во всяком случае, наверное, он уже все успел вынуть.

– Я дала его поиграть Маше. А вы не знаете, как открывают такой сейф после смерти владельца? Аллан призадумался.

– Если у вас есть ключ, то, по-моему, вы просто приходите и открываете ячейку. Вас даже ни о чем не спрашивают. Но вот если ключа нет, тогда приходится обращаться в администрацию банка. Нет, точно не знаю…

– Как насчет чашечки кофе?

– С удовольствием.

– Тогда пойду распоряжусь. Я выбежала из кабинета и понеслась в гостиную. Не теряя ни минуты, ухватила телефонную книжку. Как, черт возьми, фамилия Пьера. В голове крутилось: “Кубертен”. Ну, конечно же, нет, что за глупость! Вот, пожалуйста, Дюруа Пьер. Может, он?

Трясущимися от злости пальцами я с трудом тыкала в кнопки аппарата. Наконец, приятный бархатистый голос Пьера проговорил:

– Алло?

– Это Даша, сестра Натали. Я знаю, зачем вы взяли глобус, и если вы сейчас же не вернете мне ключ, то следующий мой звонок будет комиссару.

Пьер оглушительно захохотал:

– А вы, оказывается, бойкая. Я-то думал, что вам понадобится по крайней мере неделя, чтобы додуматься до всего. Но, дорогая, при чем здесь полиция? Интеллигентные люди решают все проблемы между собой, с глазу на глаз.

– А вы считаете себя интеллигентом? – ядовито осведомилась я. – Отдайте ключ немедленно.

– Ладно, ладно, не кипятитесь. Да и ключ вам не нужен, в сейфе ничего нет.

С размаху я треснула трубкой о сервировочный столик. Стеклянная столешница разбилась, засыпав все мелкими, как пыль, осколками. Я посмотрела на то, что осталось от столика. Надо держать себя в руках.

Глава 10

Визит в банк я наметила на вторник. Мне никто не мешал заниматься своими делами. А утром я обнаружила в почте конверт с маленьким ключиком – Пьер возвращал украденное.

Банк встретил меня ровным гулом кондиционеров. Несколько человек бродили по большому залу. Отыскав нужное окошко, я обратилась к девушке:

– Я хотела бы открыть свой сейф.

– Вы хотели бы арендовать ячейку?

– Нет, – я показала ей ключ, – я хотела бы открыть сейф.

– Ну, тогда вам нужно пройти в отделение, как всегда. – Девушка уткнулась в компьютер.

Я вздохнула. Мне очень не хотелось привлекать внимание к тому факту, что я здесь впервые.

– Видите ли, я, кажется, забыла, какая дверь ведет в хранилище.

Девушка внимательно посмотрела на меня и нахмурилась. Она была очень молода, как Оля, или еще моложе. Потом ее лицо расплылось в дежурной улыбке:

– Прямо вот в эту синюю дверь, мадам, а дальше в коридорах будут указатели с яркой надписью:

"Хранилище”. Наш банк предусмотрел все для удобства клиентов. Знаете, многие наши посетители, в особенности пожилые, забывают дорогу.

– Благодарю вас.

– Всегда к услугам, мадам.

Я пошла к двери, девушка продолжала сиять улыбкой. Я вздохнула. Кажется, эта девочка думает, что если я в мои сорок пять помню, как застегивать кофточку, то это уже праздник. Благополучно преодолев все коридоры, я оказалась перед большой решеткой, возле которой на стуле маялся от скуки пожилой охранник. Увидев меня, он искренне обрадовался.

– Какой у вас номер, мадам? Я растерялась.

– Если забыли, поглядите на свой ключик, номер выбит на колечке.

Кажется, все в этом банке готовы считать меня маразматичкой преклонных лет. Может, мне следует изменить прическу и покрасить волосы в более светлый цвет? Я взглянула на ключик.

– Сто двадцатый.

– Прошу вас, мадам. – Охранник открыл решетку.

Я нашла ящичек и вытащила его наружу. Да, Пьер был абсолютно прав. Пусто, как в Аравийской пустыне. Интересно, что здесь хранили? Деньги, документы? Я заперла ящик и поблагодарила охранника. Мне показалось, что пожилой мужчина хочет что-то сказать. Наконец он пересилил сомнения и проговорил:

– Мадам, это, конечно, не мое дело, но знаете, вы уже третий человек за четыре дня, который открывает этот ящик.

– Да, да, – отозвалась я, – тут приходил мой родственник – такой худощавый темноволосый мужчина. Он ушел с пустыми руками.

– Да, мадам, и вообще это не мое дело, раз у вас есть ключ.

– Но вы должны проявлять бдительность. Я вот совершенно уверена, что у вас великолепная память. Вы можете описать мне того мужчину, который приходил первым?

Охранник засмеялся и погрозил мне пальцем.

– Вам не удалось поймать меня. Первой приходила девушка – невысокого роста, с темными волосами и челкой. У нее еще были очки с затемненными стеклами. Помнится, я подумал, что для своего юного возраста она слишком ярко красится. Кровавая помада, жуткий румянец…

Я засмеялась.

– Да вы просто фотоаппарат. Прямо до малейших деталей описали мою племянницу. Она забрала портфель, красный такой?

Охранник захихикал.

– О нет, мадам, у нее в руках был железный ящик и папка.

Я порылась в сумочке.

– Очень приятно было познакомиться с вами. Не желаете сигарету?

– Что вы, мадам, на посту это строжайше запрещено. Нам не разрешают даже читать, хотя здесь можно скончаться от скуки. Вот разве поговоришь с кем, пошутишь, как с вами.

Я протянула ему бумажку:

– Купите себе сигарет после работы.

– Очень благодарен, мадам. Хотите, я угадаю, зачем вы приходили?

– Попробуйте.

– Вы ищите тот пакет, что потеряла девушка.

Она уронила его, очевидно, когда вынимала папку. Я увидел его не сразу, она уже ушла. Но можете не сомневаться, я отдал его в стол находок. Сейчас позвоню, и его принесут.

Он снял трубку телефона.

– Роже, принеси-ка мне тот пакетик, что потеряли из сто двадцатого номера. За ним пришли.

Любопытство настолько измучило меня, что я вскрыла конверт прямо в машине. На колени выпала “Пари суар” семилетней давности. На первой полосе была заметка. “Сегодня днем потерпел авиакатастрофу частный самолет, принадлежавший барону Макмайеру. На борту, кроме самого барона, находились его жена и дочь, а также мадам Мартина Гранж. Ведутся поиски тел и остатков самолета.. Эксперты предполагают, что самолет упал в Ла Манш, недалеко от берегов Англии. На борту находилась коллекция старинных кукол, которую баронесса Макмайер везла на выставку в Лондон. Чудом избежал смерти юный барон Макмайер. Он уже был готов сесть в самолет, когда почувствовал острое недомогание. Прямо из аэропорта Жана Макмайера отправили в клинику, а его родители и сестра, к своему несчастью, решили не отменять поездку. “Я сам уговорил их лететь в Лондон, думал, что завтра буду здоров и догоню родителей, – сказал нашей газете в эксклюзивном интервью Жан Макмайер. – Господь слишком жесток ко мне, я не хочу больше жить”.

Я сложила газету. Ничего нового и интересного я не узнала. Да и зачем было хранить эту старую информацию? Я заглянула в конверт – ничего. Развернула еще раз газету и стала просматривать. На полях четвертой полосы было написано: “Ренальдо Донован, аэродром Ла Бурже, третий ангар”. Может, этот Ренальдо что-нибудь знает? Во всяком случае, это было единственное, что я выяснила.

В Ла Бурже я попала как раз к обеду. Первый встретившийся мне механик в засаленном комбинезоне кусал гигантский сандвич длиной в метр.

– Не знаете ли вы, где найти Ренальдо Донована? – спросила я.

– Да там ищите, в третьем ангаре. А что, у вас машина сломалась?

Не ответив ему, под палящим солнцем я пошла по полю. Было немилосердно жарко, и блузка прилипла к телу. Вдоль ограждения тянулись сараи, похожие на гигантские банки сардин. Наверное, это и были ангары. Открыв дверь того, на котором была написана римская цифра “три”, я заглянула в прохладный полумрак.

– Месье Донован, вы здесь?

– Здесь, – раздался голос откуда-то из глубины.

Я пошла на звук. Возле раскрытого окошка стоял мужчина в зеленом комбинезоне. Свет падал ему в затылок, и я не видела лица.

– Месье Донован? – переспросила я, щурясь от солнечного света, льющегося из окна.

– Да, зовите меня Ренальдо. А вас, очевидно, прислала Анриетта? Где ваша машина?

Поколебавшись секунду, я решила не разубеждать его.

– Машина, к сожалению, дома, я приехала на такси.

– Я не могу сейчас поехать с вами. Разве только после работы или в воскресенье с утра.

Он повернулся лицом к свету, и я увидела, что называть мужчиной этого подростка явно преждевременно. Заметив мое удивление, Ренальдо истолковал его по-своему.

– Мне двадцать три года. Выгляжу я, конечно, моложе, но в моей квалификации вы можете не сомневаться. Вся моя жизнь проходит среди самолетов, и я могу собрать и разобрать мотор ночью, в темноте, с завязанными глазами. Да и Анриетта вам, наверное, обо мне рассказывала.

Он замолчал, потом заглянул под стол:

– Сейчас вообще-то обед. У меня есть термос с холодным кофе и парочка сандвичей. Не желаете попробовать? А то, я смотрю, вы так вспотели, что у вас все лицо красное. Наверное, долго ходили по полю?

Я охотно согласилась и, отхлебывая восхитительно ледяной кофе, сказала:

– Ну, я-то не буду вас заставлять разбирать мотор ночью, да еще с завязанными глазами. А что, вы живете здесь?

Ренальдо покачал головой.

– Нет, вот мой отец, тот действительно жил здесь, а мы с женой арендуем небольшую квартирку неподалеку. Да вы знаете этот дом. Он рядом с той парикмахерской, где вас стрижет Анриетта. Правда, моя жена прекрасный мастер?

Я обрадованно закивала головой – слава Богу, теперь я знаю, кто такая Анриетта.

– Наверное, интересно работать на аэродроме. А катастрофы часто случаются? Ренальдо вздохнул.

– Иногда бывают.

– Несколько лет тому назад погибли мои приятели. Они улетали как раз из Ла Бурже.

– Военные?

– Нет, у них был маленький частный самолет. Может, вы даже их знали – барон и баронесса Макмайеры.

Ренальдо отложил в сторону сандвич.

– Кто вы и что хотите узнать?

– Меня прислала Анриетта.

– Не лгите. Если хотите что-то узнать о той катастрофе, то давайте шестьдесят тысяч франков, и я расскажу все, что видел. Вы не похожи на клиентов Анриетты, да и такие кусты на макушке она бы никогда не оставила. Да уж, мальчишка был наблюдателен.

Вздохнув, я полезла в сумочку.

– А что, ваша информация стоит таких денег? Ренальдо пожал плечами:

– Расскажу, что знаю, но деньги вперед.

– Я надеюсь, вас устроит чек? Не думаете же вы, что я таскаю с собой наличными такую сумму?

– Возьму и чек.

После того как листок бумаги перекочевал из моей книжки в жадные руки Ренальдо, он сказал:

– Спрашивайте!

– Вы видели, как Макмайеры садились в самолет. Не заметили чего-нибудь странного? Ренальдо оглушительно расхохотался:

– Лучше бы вы спросили, было ли там что-нибудь нормальное. Сначала они стали грузить в самолет ящики. Никому из аэродромной обслуги не доверили, все сделали их слуги. Баронесса объяснила моему отцу, что в ящиках очень дорогая коллекция. А как погрузились, тут и началось. С ними были их дети: мальчишка моих лет и девочка помладше, так годов четырнадцать по виду. Ну, им вот-вот улетать, а мальчишку и скрутило, прямо выворачивает наизнанку, на губах пена… Я, честно говоря, ему вначале позавидовал. Вот, думаю, несправедливо-то как. Одних мы с ним лет, а я в грязи, шасси мою, а он весь такой из себя, в Лондон на собственном самолете летит. А уж как его прихватило, так даже жалко стало. Вызвали “Скорую”, его быстренько на носилки и – хоп – увезли. Стали они опять собираться. Баронесса ни в какую не хочет лететь, домой, говорит, поеду, к сыну. Но барон и та тетка, что с ними была, – полная такая, в красной шляпе – вот они вдвоем и уговорили ее. Тетка эта и говорит: подумай, твою коллекцию ждут. Только она замолчала, девчонка давай истерику закатывать: мол, ей приснилось ночью, что самолет взорвется, взорвется, и все тут. Но тетка с бароном быстренько так девчонку и баронессу в самолет затолкали и улетели. Ну а когда самолет-то пропал, я так и подумал, что сон в руку был.

– Кому – в руку? Ренальдо крякнул:

– Все мои беды от моего длинного языка. Больше ни о чем не спрашивайте, не расскажу ни за какие деньги.

Я вспомнила, как однажды темной дождливой ноябрьской ночью сказала Аркадию: “Ни за какие деньги не пошла бы сейчас в Тимирязевский парк”. Наташка захохотала и спросила: “А за миллион долларов?” Я согласилась, что за миллион не пошла бы, а побежала. Тогда она спросила: “А за пятьсот тысяч?” Остановились на том, что я бы и за сто долларов охотненько сбегала. Вспомнив эту историю, я раскрыла сумочку и выписала Ренальдо еще один чек. Видно было, как в его душе борются страх и жадность. Наконец алчность победила.

– Ну ладно, так и быть, только поклянитесь, что вы не из газеты и не из полиции.

Я поклялась с чистой душой.

– Улетели они, значит. Отец мой куда-то ушел, а я в ангар побрел. Чувствую запах такой, косметический, не аэродромный. Я ведь наполовину итальянец, нос у меня – как у служебной собаки. Стал озираться, а она, оказывается, в ящик влезла, в котором отец ветошь держал. И влезла, и ящик-то закрыла, но вот кусок платья прищемила, и запах, конечно, выдал. Подхожу я к ящику, поднимаю крышку, а она там, глаза в слезах. Вытащил я, значит, ее, поглядел – красивая такая девочка, беленькая, только очень испуганная. Вот испуг-то ей рот и развязал. Стала говорить, что брат ее негодяй, каких мало, ненавидит всех своих родных, что она поняла: он решил самолет с родственниками взорвать. Одним ударом сразу двух зайцев убить: и от семейного уюта избавиться, и страховку за материнскую коллекцию получить. Вроде той страховки миллион долларов. А она сама, Лиза ее звали, все матери рассказала, да та ей не поверила и велела молчать, чтобы отца лишний раз не злить. Ну а на аэродроме, когда Лиза увидела, что Жан больным прикидывается, тут она так перепугалась! А мать ни в какую ей не верит, посадила ее в самолет, а девчонка не промах, притворилась, что в туалет пошла, а сама тихонько вылезла и в ангаре спряталась.

Я велел ей тогда помалкивать да домой идти. Но она только головой покачала: “Нет, не могу я домой идти, брат обязательно убьет”. Оставил я ее тогда в ангаре, а сам пошел платье какое-нибудь принести, свое-то она все в масле замазала. А когда вернулся, ее уже не было, даже запах испарился…

– И это все?

– Не совсем. Я тогда никому ничего не рассказал, даже полиции. Девчонка убежала, засмеют ведь меня, скажут – выдумываю черт-те что. Но спустя примерно полгода пришел ко мне мужчина, денег принес и велел, чтобы я об этой истории помалкивал.

– А что за мужчина, он представился? Ренальдо покачал головой.

– Нет, но я все равно узнал, как его зовут. У него…

Не успев закончить фразу, он как-то странно выпучил глаза, открыл рот и упал лицом вниз. Я ничего не поняла, только ощутила, как горячий ремень хлестнул меня по голове. Все быстро завертелось, а потом кто-то выключил свет.

Глава 11

Я проснулась оттого, что какой-то шутник щекотал мне нос соломинкой. Открыла глаза и через секунду поняла, что это не соломинка, а прозрачная трубка, прикрепленная к носу. Я лежала в кровати, и к моему телу с разных сторон были подведены какие-то шланги. Вокруг кровати висели стеклянные бутылки. Между Штативами стоял стул, на нем, скрючившись, спала моя невестка в белом халате.

– Оля, – позвала я ее, – Оля!

Девушка подскочила от неожиданности, потом посмотрела на меня и выбежала в коридор. Я ошиблась, это была не Оля. Через секунду в палату вплыла женщина-бегемот.

– Милочка, – загудела она уютным басом, – милочка, посчитайте-ка нам до десяти!

Я уверила ее, что помню не только устный счет, но и то, как меня зовут и где я живу. Единственно, что я не понимала, это как я сюда попала и почему.

Бегемотиха покачала головой:

– Вам необыкновенно повезло, можно сказать, это пока единственный такой случай в моей практике.

Оказывается, в меня стреляли, но в момент, когда пуля уже летела, чтобы продырявить мой лоб, я повернулась, и она прошла по касательной, содрав с головы лоскут кожи.

– А Ренальдо, что с ним?

Бегемотиха озабоченно потерла переносицу.

– Ни о каком Ренальдо я не знаю. Там к вам хочет подойти комиссар Перье. Если вы почувствуете, что он стал очень надоедливым, немедленно вызывайте сестру.

Толстенький комиссар вкатился в палату. Несколько секунд они с бегемотихой пытались разойтись в дверях, наконец он сел, вытирая лицо платком.

– Что с Ренальдо?

– Он убит выстрелом в затылок. А вам не кажется, мадам, что будет лучше, если вопросы стану задавать я? Вы можете мне объяснить, зачем вам понадобился Ренальдо Донован?

Я напрягла воспаленные мозги.

– Ну, собственно, я не знала, что его так зовут. У меня сломалась машина, и мне порекомендовали обратиться на аэродром, к механику…

Комиссар засмеялся:

– Мадам, вы же умная женщина. Неужели вы думаете, что я не смогу отличить правду от лжи? Во-первых, у вас нет прав на вождение машины во Франции. И если вы ездите по Парижу, значит, нарушаете закон. Во-вторых, все ваши машины находятся в гараже, в Ла Бурже вы прибыли на такси. В-третьих, в бумажнике Ренальдо найдены два чека. Кстати, за что вы заплатили ему такую сумму?

Я вздохнула:

– Хорошо, расскажу все, что знаю, но вы должны мне пообещать, что тоже поделитесь кое-какой информацией.

– Какой же?

– Мне бы очень хотелось почитать дело или досье, в общем все бумаги, которые есть в полиции, относительно авиакатастрофы, в которой погибли барон и баронесса Макмайеры.

Комиссар вытащил из кармана телефон:

– Огюст, это я. На заднем сиденье лежит папка, принеси ее мне.

– Даже так? – удивилась я.

– Да, мадам, наши с вами мысли работают в одном направлении. Ну а теперь, пока Огюст идет, жду вашего рассказа.

И я рассказала ему факты. Только голые факты, ведь он не говорил мне, что его интересуют мои мысли. Выслушав все, комиссар одобрительно кивнул:

– Значит, он кого-то шантажировал.

– Кто?

– Ренальдо. Мы проверили его банковский счет и обнаружили, что раз в три месяца он получал довольно крупную сумму денег. Так сказать, от незнакомого лица. Причем поступления были регулярные, в течение нескольких лет. А потом вдруг прекратились на целых девять месяцев. Затем банковский счет Ренальдо снова пополнился крупной суммой. Мне показалось, что объект шантажа начал испытывать денежные затруднения, или ему просто надоело платить, надоело настолько, что он решил разом со всем покончить. Ну а вы, мадам, просто подвернулись ему под руку…

– Оставьте мне папку на несколько часов.

– Ладно, сегодня пятница, короткий день, приеду за ней в пять часов.

– Пятница? – удивилась я. – Как же это – пятница?

– Да, мадам, я понимаю ваше удивление, но все это время вы не приходили в сознание. Вам бы следовало сейчас поспать.

И, оставив мне документы, комиссар Перье ушел. Я попыталась сесть в кровати и распахнула папку. Так… Показания Огюста Донована, отца Ренальдо – ничего интересного. Показания Ренальдо – еще скучнее; опрос врача “Скорой помощи”: оказана первая помощь, подозрение на приступ эпилепсии, помещен в госпиталь Сен-Лазар. А это допрос дежурного врача: эпилепсия не подтверждается, похоже на пищевое отравление. Анализы: кровь, моча, содержимое желудка – обильный завтрак и мыло.

Может, он закусил на третье куском туалетного мыла? Бумага, написанная со слов Жана: ничего не знаю, болит голова, отстаньте. Так… Дальше аэродромная обслуга: самолет в полном порядке, почти новый, заправлен под завязку. Пилотом был сам Эдуард. Налетал много часов, часто отправлялся в Лондон, в общем активный летчик. Все! Больше в папке ничего не было. Я снова попыталась сесть и позвонила. На пороге сразу появилась молодая девушка, похожая на Олю.

– Вам чем-нибудь помочь?

– Как вас зовут?

– Луиза, мадам.

– Луиза, хочу у вас спросить: если у человека приступ эпилепсии, то как это выглядит?

– Ну, человек падает, у него судороги, он крепко сжимает зубы – тут важно не дать ему это сделать, чтобы он не откусил себе язык, – потом идет пена изо рта, расслабляются сфинктеры, грубо говоря, больной ходит под себя… А зачем вам это? У вас нет эпилепсии.

– Да так, всякие глупости в голову лезут. Луиза, я вот, например, очень хочу в туалет.

– Сейчас принесу вам судно.

– Нет, нет, лучше помогите мне подняться, мне станет намного лучше, если я попробую сама дойти до туалета.

Девушка отключила какие-то приборы и помогла мне. К моему удивлению, я крепко стояла на ногах.

– Спасибо, Луиза, идите.

– Но, мадам, вам может стать плохо, и вы упадете, а потом – следует принимать лекарства.

– Ну, Луиза, будьте лапочкой, я только чуть-чуть посижу на кровати.

– Ладно, зайду через полчаса.

Как только она вышла, я направилась к шкафу. Моя одежда и сумочка были там. Я постаралась как можно быстрее одеться. Затем выглянула в коридор. Вот это удача. Прямо возле палаты была пожарная лестница. Я поковыляла вниз. Каждый шаг отдавался в голове резкими толчками. Наконец, никем не замеченная, я оказалась во дворе, а потом выскользнула на улицу. Теперь надо поймать такси. Но ни один из приветливых парижских водителей ко мне не спешил. Недоумевая, я побрела вниз по улице, и наконец-то в витрине магазина наткнулась на зеркало. Ну и ну, теперь понятно, почему таксисты не хотели иметь со мной дела. Всклокоченная голова обмотана бинтами, правый глаз украшен зловещим фиолетовым синяком, сползавшим на щеку. Второй глаз, припухший и красный, походил на глаз больного ангорского кролика, а все лицо казалось каким-то грязным… Вздохнув, я толкнула дверь магазина. Хозяйка с ужасом воззрилась на меня.

– Меня только что выписали из больницы, и я хочу выглядеть чуть-чуть посимпатичней.

– Да, вам это не помешает, – согласилась со мной хозяйка.

В конце концов мы с ней выбрали светло-серый костюм с жемчужной блузкой, воротник которой, завязываясь бантом, закрывал шею. В примерочной я размотала шапку из бинтов. Под ней обнаружилась выбритая полоска кожи и небольшая марлевая нашлепка. Пришлось натянуть шляпу с большими полями. Довершили наряд большие очки от солнца и килограмм тонального крема.

Наверное, я стала выглядеть намного приличней. Во всяком случае, первое же встреченное такси повезло меня опять в Ла Бурже.

Ни минуты не колеблясь, побродив по этажам, я нашла приемную директора. В просторную комнату я вошла уверенным шагом занятого человека и на ходу громко представилась секретарю:

– Я из страхового агентства “Ллойд”. Секретарь радостно закивал мне головой:

– Садитесь, садитесь…

Я продолжала голосом, не терпящим возражений.

– Речь идет о страховке Ренальдо Донована. Наши сотрудники проявили халатность и потеряли его домашний адрес. Конечно, мы их за это уволим…

– Что вы, – испугался секретарь, – не надо никого увольнять, это так легко узнать. – Он застучал по клавишам. – Вот, пожалуйста!

Поблагодарив его, я удалилась, умиляясь беспечности французов. В Москве, как я давно заметила, никто не спрашивает документов, подтверждающих вашу личность, кроме милиции, конечно. Так что можно назваться хоть королевой папуасов – поверят. Оказывается, у французов дела обстоят точно так же.

Дом Ренальдо находился всего в нескольких кварталах от аэродрома. Небольшой трехэтажный особнячок с аккуратными коричневыми жалюзи, на балконах виднелись цветы. Я нашла в списке жильцов фамилию “Донован”. Из домофона раздался приятный женский голос:

– Кто там?

– Мне хотелось бы поговорить с мадам Донован, я из газеты.

Дверь с легким щелчком открылась. Я очутилась перед маленьким, похожим на мыльницу лифтом, к тому же, пока я поднималась на третий этаж, в нем погас свет. Двери квартиры были распахнуты, на пороге стояла худенькая девушка в темном костюме.

– Вы мадам Донован?

– Теперь, наверное, следует говорить “вдова Донован”, – грустно поправила девушка. – Нет, я ее сестра, Анриетта в гостиной.

Я вошла в маленький, узкий коридорчик. Направо маленькая комната с двуспальной кроватью и узкая, похожая на купе, кухня. Налево – комната чуть побольше, с белыми книжными полками, уставленными безделушками. На светло-коричневом кожаном диване в груде цветастых подушек полулежала толстая тетка лет сорока, рядом с ней на журнальном столике стоял кофейник и недопитые чашки. В комнате витал аромат кофе.

– Вы мадам Донован? – обратилась я к толстухе. Та кивнула головой.

– Не хотите ли чашечку кофе?

– С удовольствием.

– Франсуаза, – позвала Анриетта сестру, – сделай хороший кофе для мадам. Вы какую газету представляете?

Более трудного вопроса мне еще не задавали. Названия всех французских газет разом вылетели из головы. Внезапно вспомнилось:

– “Монд”, отдел уголовной хроники.

Анриетта грустно кивнула головой:

– К сожалению, я не могу вам ничего рассказать, сама не знаю, мне сообщили только, что идет следствие. Утром Рональде, как всегда, ушел на работу, а я убрала квартиру и приготовила его любимую кровяную колбасу с тушеными яблоками. Часа в четыре начала злиться – это было так на него похоже: забыть про обед и копаться в каком-то грязном моторе. Поэтому, когда мне позвонили, я распахнула дверь и собралась ругаться… Но оказалось, что это пришел ажан, а Ренальдо уже больше не придет!

Она встала и подошла к балконной двери.

– Я даже не могу похоронить его, тело еще в полицейском морге…

Анриетта повернулась, луч заходящего солнца ударил ей прямо в лицо, и я увидела, что женщина, конечно же, очень молода. Наверное, ей столько же лет, сколько и Оле, а может, еще меньше. Жаль только, что она так безобразно растолстела. Правильно поняв мой взгляд, Анриетта грустно улыбнулась.

– Я была тоненькой, как тростиночка, такой, как Франсуаза, но два года назад мне сделали операцию – и вот результат, а ведь не ем почти ничего. Во всяком случае, Франсуаза-то ест, как молотилка, и не полнеет.

– Никакая я не молотилка, – проговорила Франсуаза, входя в комнату с подносом, – просто к вечеру у меня появляется волчий аппетит. И вообще, мадам пришла сюда не для того, чтобы обсуждать наши фигуры. Что вы хотели узнать?

– Как и где вы познакомились с Ренальдо, Анриетта?

Молодая женщина улыбнулась.

– Мы были знакомы с ним всю жизнь. Наши матери – школьные подруги. Потом они всю жизнь работали вместе в одной парикмахерской и жили рядом. Я старше Ренальдо на полгода, в детстве нас часто клали в одну коляску, и кто-то из наших мам вез младенцев гулять. Им было так очень удобно – гулять по очереди. Потом мы пошли в одну школу, и уже лет в десять знали точно, что поженимся. Не припомню даже, чтобы когда-нибудь ругались. Ренальдо был очень добрым и всегда уступал мне во всем. Когда я стала полнеть, то, конечно, ужасно расстраивалась и все время пыталась сидеть на диете. А Ренальдо стал рассказывать всем нашим друзьям и родственникам, какое это счастье, что я толстею. “Всю жизнь мечтал иметь в женах толстушку, – говорил он, – полная женщина куда красивее”. Он даже повел меня в Лувр и показал все эти греческие статуи: “Смотри, они очень даже пухленькие”. Ренальдо очень любил меня. Он хорошо зарабатывал. Да еще приятелям чинил машины. Я отправляла ему многих своих клиентов. Я ведь в парикмахерской работаю, и у меня тьма знакомых. Так что на жизнь мы не жаловались. Вот хотели скоро другую квартиру покупать, побольше этой.

– Еще вам здорово повезло с той девчонкой, – вставила Франсуаза. – Ее отец вас здорово отблагодарил.

– Какой девчонкой? Анриетта пожала плечами:

– Ну зачем вам эта история? Просто еще одно свидетельство, как добр был Ренальдо.

– Тем более расскажите, читателям понравится. – Это случилось семь лет тому назад. Как-то вечeром приходит Ренальдо домой – он помогал тогда отцу на аэродроме, – а я как раз приготовила ужин. Мы еще, конечно, не были женаты, но у Ренальдо умерла меть, потому я и хозяйничала у них на кухне, хотя мне и было-то всего четырнадцать. Так вот, приходит Ренальдо и приводит с собой девочку, моих вроде бы лет, только очень перепуганную и грязную – вся в машинном масле. Оказывается, к ним в ангар залезла бродяжка и хотела что-то там утащить, а Ренальдо ее пожалел и привел к себе домой – помыться и покормить.

Она, как меня увидела, стала вырываться и кричать, чтобы он ее отпустил. Испугалась, что я в полицию сообщу и ее заберет служба помощи детям-бродягам. Но я ее успокоила и повела в ванную. Потом пригляделась к ней поближе и подумала: что-то здесь не так. Бродяжка, а лицо и волосы чистые, только платье очень грязное. Да и платье, сразу видно, дорогое. В ушах у нее были серьги, на руке золотые часы, крестик дорогой на витой цепочке. Ну а когда она платье сняла, тут я сразу убедилась, что никакая она не клошарка. Тело у нее было чистое, все такое гладкое, откормленное, и белье дорогое… Я ей, конечно, ничего не сказала, а пока она мылась, устроила допрос Ренальдо. Тот признался, что девочка эта, Лиза ее звали, на самом деле из богатой семьи. Но ее отец женился во второй раз, и мачеха ненавидит падчерицу. Вот Лиза и убежала из дому. Спряталась она на аэродроме, а Ренальдо ее нашел и вот привел домой…

Вечером мы втроем решали, что делать. Оставить ее у нас было нельзя. Отцу Ренальдо мы сказали, что это моя школьная подруга, но ведь не могла же она жить у нас бесконечно? В конце концов, Лиз прожила у Ренальдо неделю. А в воскресенье вечером решила мне помочь сделать ужин. Клянусь младенцем Христом, она первый раз увидела сковородку. Я даже посмеялась над ней: “Что ж ты ничего делать не умеешь?” Она мне ничего не ответила.

Я велела ей нарезать мясо и отвернулась к плите. Через секунду она тихонько вскрикнула, я обернулась и похолодела: не знаю уж, как она умудрилась так разрезать себе руку, да еще возле локтя! Кровь хлестала, как из недорезанного поросенка…

Я схватила ее, и мы побежали в аптеку. Правда, Ренальдо велел ей не выходить из дома, но ведь не истекать же кровью! Аптекарь отвел ее в заднюю комнату, потом вышел и говорит мне: все в порядке, но наверняка останется шрам, и занялся другими покупателями. А я стою и стою, как дура. Тогда аптекарь спрашивает меня: “А ты чего ждешь?” – “Да Лизу”, – отвечаю. “Твоя подружка давно ушла через заднюю дверь!” Ну что делать? Я тоже ушла.

Вечером Ренальдо ужасно расстроился: “Пропадет ведь на улице”. Прошло примерно полгода, он мне показывает пачку денег. Я удивилась: “Откуда столько?” А он говорит, что девчонка эта, Лиза, все-таки домой вернулась, и отец ее в благодарность за все хорошее дал ему денег.

– Он вам потом еще денег давал, – вмешалась Франсуаза.

– Ну да, – подтвердила Анриетта.

"Ну и жук же этот Ренальдо”, – подумала я и почесала правый глаз. Очки свалились с меня на пол. Я нагнулась и задела шляпой за журнальный столик. Шляпа тоже оказалась на полу.

– Вы не из газеты, – медленно проговорила Франсуаза. – Анриетта, помнишь ажан сказал, что вместе с Ренальдо в ангаре была женщина, ее легко ранили.

Анриетта кивнула.

– Так это вы были с Ренальдо. – Она крепко Ухватила меня за руку. – Ну-ка, лжежурналистка, отвечайте, зачем вы сюда явились в чужом обличье, что вы здесь вынюхиваете? Может, это кто из ваших дружков и убил моего несчастного Ренальдо?

И она стала наваливаться на меня своей стокилограммовой тушей. Меня затошнило – от Анриетты резко пахло анисом. Слабо сопротивляясь, я пыталась освободиться, но Анриетта с Франсуазой крепко держали меня. Внезапно острая боль прошила мне глаз, и я свалилась без чувств.

В комнате было тихо, а на моем лбу лежало мокрая тряпка.

– Слава Богу, она приходит в себя, – услышала я сквозь ровный гул в ушах.

Я открыла глаза. Анриетта держала передо мной стакан с каплями.

– Выпей, легче станет.

Я глотнула жидкость – о нет, мне в глотку полилось ненавистное перно. Тошнота опять накатила на меня.

– Мы подумали, что убили тебя, – сказала Франсуаза.

Я села на диване.

– Вы были близки к этому. Чего это вы так на меня взъелись? .

– А зачем ты наврала нам? – Атмосфера опять стала накаляться. Я замахала руками:

– Ну, будет вам.

В течение часа я рассказывала женщинам, кто я и что со мной произошло во Франции.

– А я сначала подумала, что ты родом из Бретани, – сказала Франсуаза. – Вроде бы правильно говоришь по-французски, а выговор у тебя какой-то не парижский… И чем же мы можем тебе помочь?

Я пожала плечами:

– Не знаю. Опишите мне Лизу еще раз.

Анриетта призадумалась.

– Беленькая такая, глаза голубые, как пачка “Житан”, довольно пухленькая, тихая очень. Да, вот еще: она вязать любила, увидела у меня корзинку с клубками и так обрадовалась?

– Расскажи ей про того мужика, – подсказала Франсуаза.

Анриетта покрылась багровым румянцем.

– Какое это имеет отношение к девочке?

– А что за мужчина?

– Да был у нас тут случай, – стала рассказывать Анриетта. – Прихожу домой, а Ренальдо по телефону говорит. Услышал, что я вхожу, и бац трубку. Я его спрашиваю, кто звонил, а он мне: “Никто”. Ладно, думаю. Потом часа через два звонок. Я – “Алло, алло”, а на том конце молчат, слышно, главное, как дышат, и молчат. Очень мне это не понравилось. Через некоторое время опять звонок. Ренальдо сам трубку взял и коротко так говорит: “Хорошо, через час, там, где всегда!” – и стал собираться. Бреется, насвистывает… Ну, думаю, выведу тебя, дружок, на чистую воду. Приревновала я его. И только муженек за дверь – я за ним. Как он только меня не заметил, не знаю. Вошел в метро и поехал в самый центр, на Елисейские поля. Там такое бистро есть – “Ромэн”. Сел, вина заказал и ждет. А я караулю, когда баба появится, чтобы ей сразу глаза повыцарапать… Вдруг, гляжу, мужик к нему подсел, приятный такой, и начали они что-то обсуждать. Я, не будь дура, поближе села, но все равно весь их разговор не слышу. Слышу только, мужик-этот, Ренальдо его Яцеком называл, жаловался, что У него сейчас с деньгами негусто. “Подожди, – говорит, – пока Лиза деньги получит, тогда и тебе отдам все”. А Ренальдо настаивает: “Мне деньги сейчас нужны, а то в полицию пойду, вот пусть тогда она и разбирается, зачем твоя дочь прячется под чужим именем”. Поспорили они, поспорили, потом Яцек этот как швырнет на стол конверт. “На, – говорит, – подавись, только это в последний раз. Больше ни копейки не дам. Хочешь – иди в полицию, но тебе там самому худо придется”. Стул отшвырнул и ушел, и Ренальдо ушел. А я мороженое съела и тоже пошла.

– Яцек… – сказала я в задумчивости, – Яцек!

– Да, – подтвердила Анриетта, – так его Ренальдо звал. А что?

– Да знаю я одного Яцека, – медленно проговорила я. – Знаю.

Глава 12

Несмотря на мои протесты, Анриетта решила отвезти меня домой.

– Не спорь с ней, – усмехнулась Франсуаза. – Она только что права получила, вот ей и хочется все время ездить!

Я стала собираться. Женщины с неодобрением смотрели на меня.

– И кто это тебя так стриг? – возмутилась Анриетта. – Все волосы в разные стороны, завивка какая-то дурацкая… Ну-ка, пойдем на кухню.

Она посадила меня на табурет и принялась за работу.

– Ну смотри! – сказала Анриетта через некоторое время.

Я глянула в зеркало и увидела хорошенькую девочку почти с мальчишеской стрижкой.

– Ой! – вырвалось у меня.

– Вот и ой, – рассмеялась Франсуаза. – А если ты еще подкрасишь глаза…

– Мне бы твою фигуру, – завистливо вздохнула Анриетта. – Ладно, поехали.

Мы втиснулись в старенький дребезжащий “Рено” и порулили. Уже смеркалось, и я впервые подумала о своих домашних. Что-то они поделывают?

Когда одышливый “Рено” остановился у дверей, Маня бросила на него удивленный взгляд и потом заорала не своим голосом:

– Мамочка!

Я не успела захлопнуть дверцу машины, как меня начали целовать, а в колени тыкались собаки, кошки…

Выскочила Софи:

– Мадам, как вы напугали нас. Когда вы исчезли из больницы, комиссар поставил на ноги всю полицию Франции.

– По-моему, полицию всех стран ЕС, – усмехнулась Маня. – Он решил, что тебя похитили, и хотел перекрыть порты, почту, телеграф, телефон…

– Почта, телеграф и телефон – это не из этой оперы, – сказала я.

– Сейчас велю сварить бульон, – прощебетала Софи.

Я почувствовала, что меня опять тошнит.

– Нет, только не бульон, ненавижу воду с жиром.

– Ну ладно. Мы попросим Луи сделать геркулесовую кашу.

Они увели меня в дом и после короткого сопротивления запихнули в кровать. Только тогда я вспомнила про Анриетгу.

– Пригласите человека в дом.

– А она сразу уехала, – сказала Маша. – Откуда ты ее знаешь?

– Это долгая история. Если придет комиссар Перье, отдайте ему папку, которая лежит у меня в сумке.

Утром голова у меня уже не болела. Поэтому, когда в десять утра явился комиссар Перье, я была в полной боевой готовности.

– О мадам, – начал он с порога, – ну как вы могли, как вы могли!..

– Простите, господин комиссар, это вышло совершенно случайно. Посмотрела на себя в зеркало и пошла в парикмахерскую!

– Где почти полдня просидели в очереди, – подхватил комиссар. – Вот что, Даша, – если позволите, я буду вас так называть, – вот что: или вы перестанете изображать из себя мисс Марпл, или я арестую вас за то, что вы препятствуете следствию.

Я возмутилась до глубины души:

– Мисс Марпл была пожилой дамой! Комиссар хмыкнул:

– Вы неисправимы. Ну так вот, я сажаю вас под домашний арест. Вы должны лежать в кровати, читать дамские романы, смотреть сериалы…

– Вообще-то я хотела съездить к господам Ярузельским…

Комиссар подозрительно взглянул на меня:

– Ярузельские? Ладно, но только как приедете – сразу в постель и никаких прогулок. Пожалуйста, Даша, не считайте себя умнее французской полиции. И потом, в этой истории уже есть два трупа. Вам что, хочется стать третьим?

Нет, мне не хотелось становиться трупом, тем более третьим, и я пообещала вести себя благоразумно.

Удовлетворенный комиссар Перье уехал на работу, а я порылась в необъятном шкафу и надела белые брюки, оранжевую кофту и белый с мандариновыми обшлагами пиджак. Потом причесалась и, вспомнив Франсуазу, покрасила глаза.

Когда я спустилась в столовую, эффект превзошел все ожидания. Маня чуть не подавилась йогуртом, а тактичная Софи осведомилась:

– Вы хорошо себя чувствуете, мадам?

– Превосходно, – бодро ответила я. – Что вы примолкли? Или я так хороша, что у вас пропал дар речи?

– Если мадам позволит, – завела Софи, – я бы посоветовала накинуть в дорогу косынку – можно простудить голову, которую вам зачем-то всю побрили…

– И темные очки, – проворчала Маня, – а то нас будут останавливать на дорогах. Увидят мать и решат, что мы сбежали из сумасшедшего дома. Мам, ну зачем ты намазюкала глаза? Жуткий у тебя вид получился, правда, Софи?

Я вздохнула. Ну почему все мои попытки приукрасить себя всегда заканчиваются одинаково?

Ближе к обеду наконец двинулись в путь. Я за рулем. Маня уютно устроилась на заднем сиденье. Рядом лежали подарки. Ехали быстро. Было жарко, солнце пекло так, как будто мы пребывали не во Франции, а в Сахаре.

Дом Ярузельских появился неожиданно. Выглядел он довольно странно: от центральной части с белыми колоннами отходили два крыла. Выгнутое полукругом здание стояло в глубине довольно большого двора. Что-то мне все это напоминало.

– Мам, смотри, до чего ж их дом похож на старое здание Союза писателей на улице Воровского, – заметила Маня.

Она была права. Только дом этот был похож одновременно на многие русские усадьбы XIX века – странный стиль для Франции. Молоденькая горничная, бесконечно приседая, проводила нас в гостиную, Мы остановились на пороге. Громадная комната была декорирована в стиле “русская клюква”. Ситцевые занавески до полу, в углу иконы, почему-то украшенные украинскими рушниками, всюду настелены белые, вязанные крючком салфеточки. На большом деревянном столе посреди белой скатерти пыхтел громадный блестящий самовар.

– Апофигей, – прошептала сзади меня Маня.

– Ку-ку, – подтвердили часы на стене, – ку-ку. Сухонькая блондинка, сидевшая у телевизора, ласково улыбнулась.

– Меня зовут Галина Владимировна, – представилась она по-русски.

В ее речи почти не было акцента.

– Я – Даша, а это Маня.

– Уж наслышана о вас.

– Как вы чудесно говорите по-русски, – сказала Маня.

– Барышня, – строго сказала Галина Владимировна, – было бы странно, если бы я говорила по-китайски. Я же русская и притом читаю наши газеты, наши книги и, конечно, вот это. – Она щелкнула пультом, и заработавший телевизор наполнил комнату голосом Киркорова. – У меня ловится наша первая программа.

– Поглядите-ка, – изумилась Маня.

– Что такое? – спросила я.

– Да ты посмотри: у Фили-то глаза голубые, а ведь всегда были карие. Как же это он так?

– А что тут особенного? – сказала Галина Владимировна. – Я думаю, он просто надел цветные контактные линзы. Привлекает таким образом к себе внимание. Пойдемте лучше, я покажу вам дом.

В моей голове что-то щелкнуло, и части головоломки разом встали на свои места. Я поняла все!

– Мать, тебе плохо? – спросила Маня.

– Нет, нет, я просто думаю.

– Когда ты думаешь, у тебя делается просто зверское лицо!

Ну что можно ответить на подобное замечание!

– Давайте, пока не приехала Жаклин, я покажу вам дом, – еще раз предложила Галина Владимировна.

Оказалось, что дом был построен мужем Галины Владимировны по ее проекту. Одно крыло, состоящее из спальни, гостиной, кабинета, ванной комнаты и гардеробной, принадлежит Галине Владимировне; другое крыло, чуть побольше – четыре спальни, кабинет, гостиная, ванные комнаты, – отдано остальным; разделяет крылья центральная часть. Там расположены столовая, библиотека, гостиная, две спальни для гостей, кухня…

– Я не буду показывать вам половину Жаклин, она приедет и сама проведет вас по комнатам. Вот это мой кабинет, – гордо проговорила старушка.

В большой комнате с тремя окнами царил тот же псевдорусский стиль: ситец, рушники, иконы, в стеклянных шкафах большая коллекция гжели.

– Барыня, – раздался чей-то тонкий голос с сильным акцентом, – барыня, обед когда подавать?

Я повернулась и замерла от удивления. На пороге комнаты стояла высокая молодая девушка в красном сарафане. На голове у нее красовался вышитый фальшивым жемчугом кокошник.

– Подавайте, Настенька, прямо сейчас. Вы ведь, наверное, проголодались? – обратилась к нам старуха.

Настенька поклонилась, а когда она, уходя, повернулась к нам спиной, мы увидели длинную, толщиной в руку косу.

– Апофигей, – снова прошептала Маня, у меня же просто отнялся язык.

Галина Владимировна истолковала наше изумление по-своему.

– Да, – гордо сказала она, – я сумела сохранить в доме истинно русские традиции и привила Жаклин любовь к земле ее предков. Моя прислуга говорит по-русски. Кто лучше, кто хуже, но языком владеют все!

– Как это вам удалось? – искренне удивилась Маня.

– Шорох купюр приятен всем. Я пообещала солидное жалованье и небольшую ренту после моей смерти тем, кто согласится выучить азы русского, наденет национальную одежду и сделает соответствующую прическу. Причем меня совершенно не интересует, настоящая ли коса у Насти или нет. Это ее секрет. Кстати, имена я им тоже дала другие.

Подготовленные этой тирадой, мы почти не удивились, увидев в столовой молодого человека в косоворотке, плисовых штанах и сапогах. Стол был уставлен салатами, мисками с квашеной капустой, солеными огурцами и моченой брусникой.

– Конечно, мы питаемся так не каждый день, – пояснила старуха, – но в честь вашего приезда я заказала истинно русский обед.

Мы сели за стол, хозяйка позвонила в звонок, и Настенька внесла супницу.

– Ну а теперь, – сказала Галина Владимировна, – по нашей русской традиции одна из женщин должна благословить трапезу. – И она уставилась на меня.

От неожиданности я покраснела, затем встала и сказала:

– Благословляю стол, – потом, подумав секунду, добавила:

– И суп.

Машка прыснула, я покраснела еще больше. В это время распахнулась дверь, и Жаклин произнесла громким голосом:

– Мама, хватит дурничать!

Затем она села к столу и заглянула в супницу.

– Что это?

– Сегодня у нас настоящий русский обед!

– Мама, но мы же договаривались с тобой, что “русские обеды” бывают только раз в месяц, а в остальные дни мы едим обычную еду! Что это за суп?

– Борщ!

Яцек скривился:

– Я не могу есть горячий салат из свеклы! Галина Владимировна сделала вид, что не понимает по-французски. В полной тишине мы начали есть суп. Было в этой трапезе что-то противоестественное. Борщ как-то не смотрелся в тарелке из дорогого фарфора. Старуха налила себе стопку водки и лихо опрокинула в рот, Жаклин последовала ее примеру. Мне стало понятно, какие русские традиции им особенно близки. На второе подали поросенка с гречневой кашей. Маруся в полном восторге уставилась на жареную тушку:

– Никогда не ела поросенка!

Жаклин и Яцек промолчали. А в заключение принесли дымящиеся чашки с чем-то серо-буро-малиновым.

– Это кисель, – пояснила мать Жаклин. Машка отхлебнула и сморщилась:

– Похоже на горячие сопли! Яцек оглушительно захохотал:

– Мари, я тебя обожаю. Я уже давно и безуспешно пытаюсь найти определение этому продукту! Хозяйка встала из-за стола:

– Обед закончен. Если пожелаете кофе, приходите в гостиную, я буду там. Она вышла из комнаты.

– Неудобно получилось, – сказала я. – Человек ведь искренне во все это верит.

– Мама хороша в гомеопатических дозах, – рассмеялась, допивая водку, Жаклин. – Иногда она просто перегибает палку. И притом ведь знает, что нам все это совершенно не нравится. Это отец ее разбаловал, а я урожай собираю!

Машка, чувствуя свою вину, захлюпала носом:

– Я случайно так сказала! Яцек погладил ее по голове:

– Не плачь, моя любимая, ты ни в чем не виновата, ты только не вовремя сказала правду.

В полном молчании мы перешли в гостиную. Комната была обставлена по-европейски, а на небольшом столике был уже сервирован кофе. Мы уселись перед телевизором. Шла программа новостей. Яцек принес доску:

– Даша, не желаете ли сыграть со мной в триктрак?

Жаклин налила себе почти полный бокал коньяку. Андре И Маша уселись в кресла. У них в руках позвякивали спицы.

– Машка, ты вяжешь? – изумилась я.

– Это меня Андре научила. Смотри, как у нее красиво получается!

Машка выхватила у Андре жилетку.

– Да, вяжет она просто замечательно, – проговорила старуха. – Я сейчас принесу вам шаль ее работы.

Я подивилась ее характеру: если она и была обижена, то виду не подала. Шаль, сделанная из темно-фиолетовой шерсти, и вправду была хороша. Андре, мило улыбаясь, не произнесла за все время ни слова. Ее темно-каштановые волосы блестели в свете торшера. Наконец, совсем стемнело. Уставшая Маша спала в кресле, Жаклин – на диване. Яцек подошел к Марусе и взял ее на руки. Машка открыла глаза:

– Зачем ты меня уносишь?

– Пойдем баиньки.

– Но я еще не ужинала!

– Я прикажу, и ужин подадут тебе в кровать, – вмешалась Галина Владимировна. – Что ты хочешь?

– Ужин по-русски, – сонно пробормотала девочка. – Блины с икрой…

Старуха добродушно засмеялась:

– Ладно, ладно, я давно простила тебе “горячие сопли”. Унесите этого ангела. Яцек унес ангела в кровать.

– А я закажу ребенку блины, – сказала, уходя с ним, старуха.

Мы остались втроем: я, Андре и похрапывающая Жаклин. Повисла тишина, я подсела к Андре. Сейчас или никогда!

– Знаете, дорогая, у меня есть большие экстрасенсорные данные.

– Да? – вежливо отозвалась Андре.

– Я умею угадывать прошлое. Стоит мне взять человека за правую руку, как вся его прошлая жизнь передо мной как на ладони. Хотите попробовать?

Андре нервно засмеялась.

– Вы боитесь? – нагло продолжала настаивать я. – Неужели в вашем прошлом есть постыдные тайны?

Андре явно не находила поводов для отказа, и я бесцеремонно схватила ее за руку.

– О, вижу что-то странное. Мне почему-то кажется, что вы родились во Франции.

Андре попыталась вырвать свою руку:

– Нет, нет, я родилась в Варшаве.

– Погодите, погодите… Вот наплывают какие-то картины. Это явно вы, но почему-то вы белокурая девочка с голубыми глазами, рядом мальчик, чуть постарше, наверное, брат…

Андре побледнела, как бумага, и перестала вырываться.

– А теперь я вижу совсем страшную картину: вы лежите в каком-то ящике… А вот вы же, но на кухне, рядом какая-то девочка… Пытаетесь резать мясо… Боже мой, нож срывается, и кровь хлещет фонтаном. От такого пореза, наверно, остался шрам.

С этими словами я отдернула рукав ее кофты и увидела довольно длинный след от давнишнего пореза. Андре с видом сомнамбулы поднялась с дивана и вдруг, зажав уши руками, завизжала на весь дом. У нее началась истерика. Девушка топала ногами и с силой мотала головой. Напуганная столь сильным действием своих слов, я попыталась усадить ее на место, но Андре, внезапно замолчав, кулем рухнула на диван.

Глава 13

На крик сбежались все. Полупротрезвевшая Жаклин с удивлением смотрела на рыдающую Андре.

– Что здесь случилось? – удивленно спросил Яцек.

Я промолчала.

– Даша в шутку предложила Андре погадать, – проговорила, к моему изумлению, Жаклин. – Говорит: возьму вас за руку и расскажу всю правду. Андре дала ей руку, а Даша, конечно, понесла чушь: мол, вы родились в Париже, у вас светлые волосы, у вас есть брат… А Андре вдруг так испугалась… Сжав кулаки, Яцек шагнул ко мне:

– Вы знали, вы знали обо всем с самого начала! Вот почему вы оказались на аэродроме, у этого негодяя и шантажиста Ренальдо! Что ж, мне жаль, что вас там не пристрелили!

– Яцек! – в один голос закричали Жаклин и Галина Владимировна. – Что ты говоришь?

Но Яцек, не владея собой, двинулся ко мне.

Маша быстро встала у него на пути.

– Не надо, Яцек, она не виновата, – произнесла очнувшаяся Андре. – Это я одна все запутала, мне и развязывать.

С этими словами она поднесла зачем-то руку к глазам, потом опустила.

– Мамочка! – завопила Маня. – Мамулечка, гляди, что у нее с глазами?

Мы все уставились на Андре. На ее лице вместо карих сияли ярко-голубые очи.

– Матка боска… – садясь мимо кресла, произнесла почему-то по-польски Галина Владимировна.

Суматоха утихла только минут через пятнадцать. Сначала подняли старуху и усадили ее в подушки. Затем попытались утихомирить разбушевавшуюся Машу, которая с упорством, достойным лучшего применения, повторяла:

– Нет, вы скажите, как она поменяла цвет глаз? Наконец, все затихли, расселись, нашли коньяк и посмотрели на Андре. Та сказала:

– Вообще-то, мы давно собирались рассказать, что к чему… Но вам придется набраться терпения, история долгая.

Мы все согласно закивали головами. – Я очень рано поняла, – начала Андре, – что мать меня не любит. Нет, нет, не подумайте, что со мной плохо обращались! У меня было все, что только можно пожелать: игрушки, конфеты, позднее – красивая одежда и престижная школа. Но сердце матери было отдано Жану, а отец меня просто не замечал. Если я начинала приставать к нему с каким-то вопросом, то он отмахивался либо совал стофранковую купюру со словами: “Пойди поешь мороженого!” Не могу сказать, что я страдала из-за всего, просто рано поняла, что я девочка, а он хотел еще одного сына – наследника. И все бы ничего, но на свой четырнадцатилетний день рождения Жан устроил целый скандал. Взял подаренный ему водяной пистолет, зарядил его краской и выстрелил при гостях прямо в отца. Мама постаралась превратить это в дурацкую шутку, и, надо сказать, ей это удалось. Все подумали, что Жану первый раз дали , попробовать шампанское, и он опьянел, даже шутили: “Пьяный младенец – позор семьи”. И вот после этого дня рождения все пошло кувырком.

Я быстро разобралась, в чем дело: Жан нашел письма нашей матери и понял, что его настоящий отец – Аллан Гранж. Да и как было не разобраться, если он прямо кричал, что мать – шлюха, а Эдуард – рогоносец. Как отец его не убил, не знаю! Дальше – хуже. Софи застала его в комнате с одним из школьных приятелей в весьма недвусмысленной позе. Родители кинулись к психоаналитикам. Что бы там Жан ни говорил, но они оба его любили. Я это поняла, когда узнала, что в завещании и Сью, и Эдуарда большая часть имущества была отписана сыну. Причем и у нее и у него была одна, вызвавшая сплетни, формулировка: “Жану-Филипу, носящему в данный момент фамилию Макмайер”. Они специально не написали: “Сыну”, чтобы избежать каких-то казусов. Странно только, что и Сью написала так же – ей-то он доводился сыном!

Про меня в этой суматохе совершенно забыли, а чтобы и не вспоминать, отправили в закрытый пансион. “Тебе там сейчас будет лучше”, – сказала Сью. Может, она и была права, потому что скоро выяснилось, что Жан еще и наркоман. Он начал колоть себе Бог знает что, а ампулы – вот идиот! – прятал в коробке с собачьим печеньем! Конечно, их тут же нашли. Но уследить за ним было трудно, и он, уже назло Софи и Луи, стал засовывать ампулы в самые разные коробки на кухне. Дня не проходило, чтобы повар их где-нибудь случайно не находил. В конце концов терпению родителей пришел конец, и они отправили его в специальную школу. Но там Жан познакомился с мальчишкой, который, несмотря на юный возраст, помогал какой-то экстремистской группировке делать бомбы! В итоге он опять оказался дома. И вдруг все изменилось.

Когда я приехала на каникулы, он радостно приветствовал меня и подарил подарки: часики и большую коробку с набором спиц и крючков. Честно говоря, мне очень не хотелось открывать эту коробку. Один раз под Рождество он прислал мне в такой же упаковке ужасную гадость. Но на этот раз в коробке, перевязанной лентой, были только крючки и спицы, а сверху лежала карточка: “Любимой сестренке от брата. Прости. Жан”. Родители умилились до слез. Я сделала вид, что рада до безумия, но только сделала вид. Я не поверила ему ни на фош. Не может человек так измениться, он просто затаился, стал более взрослым и более хитрым…

И вот в доме установились тишь и гладь. Жан начал отлично учиться и брать уроки музыки. Родители были вне себя от счастья, осыпали его подарками… Да и Аллан тоже никогда не приходил с пустыми руками. Все закрывали глаза на его крашеных приятелей, а мама постоянно твердила, что гомосексуализм спутник гениальности. Имена так и сыпались у нее изо рта: Нуриев, Меркьюри, Чайковский… А обо мне никто и не вспоминал. Да и зачем? Хлопот со мной не было никаких, я всегда была тихой, воспитанной девочкой. Сидела себе в углу и вязала… Но никто не знал, какой вулкан бушевал у меня внутри. Вот бы, думалось мне, накраситься повульгарней, нацепить на себя оранжевое платье с вырезом и встать на углу Сен-Дени! А когда меня побьют сутенеры, заявить в полиции, что я дочь барона Макмайера. Газетчики взвыли бы от счастья, получив такую новость. Но это мне было слабб. Или наглотаться снотворных таблеток, а рядом положить записку: “Мой отец насиловал меня в течение пяти лет”. Но это тоже было слабб. А лучше всего, думала я, лучше всего было бы, если они все умерли, все сразу, тогда бы меня жалели. Я представляла себя на похоронах: в черном платье, а вокруг цветы, цветы… Однако мечты оставались мечтами.

Но тут Сью засобиралась в Лондон – показать свою коллекцию кукол. За несколько дней до отъезда я пошла в магазин, чтобы купить корма коту. Смотрю, а в секции кондитерских товаров Жан с каким-то парнем. Мне стало интересно, и я попыталась подслушать их разговор. Слышно было плохо – все время кричало радио: распродажи, распродажи… – но и того, что я услыхала, было достаточно, чтобы понять – Жан хочет убить родителей. Ну а когда он назвал этого парня по имени, мне стало страшно! Это был Рено, тот самый террорист из колледжа.

Не помня себя, я спряталась в бакалейном отделе и долго боялась выйти на улицу, потом все-таки вернулась домой. Моего отсутствия никто не заметил. Полночи я прокрутилась в постели, а рано утром пошла в спальню к матери и рассказала ей все. Сью выслушала меня, а потом отругала как следует:

"Как тебе не стыдно выдумывать такие гадости про родного брата? Не вздумай подойти к отцу с этими глупостями!”

Утром в день отлета, когда все вещи были уже в самолете, Жан вдруг упал на землю и начал корчиться, биться головой, изо рта у него обильно пошла пена… Вызвали врача. Тот сказал, что похоже на припадок эпилепсии, и увез брата. Никогда не забуду, какими глазами мать смотрела вслед “Скорой помощи”. Голову на отсечение, она поняла все и в этот момент полностью мне поверила. Ну, подумала я, сейчас она отложит полет, прикажет проверить багаж, и тогда где-нибудь найдут бомбу…

Но Сью посмотрела на меня и твердо сказала:

"Лиза, садись в самолет, нас ждут в Лондоне. Мартина, поторапливайся!” Вот, значит, как все обернулось: она поняла, почувствовала, что Жан ненавидит их с Эдуардом, и решила: раз так – жизнь кончена. А заодно незачем жить и Эдуарду, и мне, и Мартине… Наверное, она здорово ненавидела ее за то, что та стала женой Аллана. Сама она не могла выйти за него замуж, но, чтобы не расставаться с любимым, женила его на своей ближайшей подруге, а потом за это же подругу и возненавидела. Вот такой клубок.

Короче говоря, они все вошли в самолет, но я-то не хотела умирать. Мне совершенно не хотелось погибать только для того, чтобы Жану жилось лучше. И я стала кричать, что не хочу лететь, не хочу, и точка. Но меня никто не слушал. Тогда я рванула на себя дверь. Эдуард уже выруливал на дорожку и. стал страшно ругаться. Я вылетела буквально на ходу и, не помня себя, понеслась в ангар. Вбежав внутрь, я увидела гигантский ящик и спряталась там, среди грязных тряпок. Ну, думаю, посмотрю теперь, как вы меня найдете… Но меня и искать не стали, они просто улетели.

Ну а потом меня нашел в этом ящике негодяй Рональде и насильно привел к себе домой. Девушка его, Анриетта ее звали, она, бедняжка, и не подозревала, что ее жених задумал шантажировать Жана моими показаниями, вот почему мне пришлось от нее сбежать. Я нарочно порезала себе руку, и она, конечно, потащила меня в аптеку, а оттуда я просто ушла через задний ход.

Андре замолчала, мы молчали тоже. Наконец Жаклин спросила:

– А как же ты попала в “дочери” Яцека?

– Сейчас расскажу. Когда я убежала из аптеки, то у меня не было ни копейки денег, и я просто брела куда глаза глядят. Стало смеркаться. Я попробовала устроиться на ночлег в парке, но меня прогнала полиция. Спустилась под мост, но оттуда вытолкали клошары. Тогда я решила пойти на вокзал. Поднялась на набережную, и вдруг меня охватила такая тоска… Что же мне делать? Домой вернуться нельзя! Что я скажу всем? Правду? Кто мне поверит? Доказательств нет никаких. Жан скажет, что я сумасшедшая, и посадит меня в клинику или убьет. Обязательно убьет, не захочет он родительскими деньгами делиться… Все думают, что Лиза Макмайер мертва, – мне Рональде газеты показал – значит, и надо по-настоящему умереть. Стала я через парапет перелезать, тут меня Яцек и схватил. Повел в кафе, кофе купил, круассанов, и я все-все ему рассказала. Он сразу поверил, привел к себе в пансион и снял мне там комнату. Вот так. Андре снова замолчала.

– Не могу больше… Очень устала… Яцек обнял ее.

– Дорогая моя, мы с тобой должны сейчас рассказать все. Это как очищение огнем. Если ты не можешь, продолжу я… Как ни странно, но я почему-то сразу поверил Лизе. Вот взял и поверил. К тому же она очень похожа на мою дочь, оставшуюся в Варшаве. Стали мы думать, как нам жить дальше. У меня не так много денег, а на руках мать, сестра и две тетки, всех надо кормить. Я работал тогда оформителем витрин – я ведь художник. Но основной проблемой были не деньги – нужно было как-то легализовать Лизу. Один мой приятель помог достать паспорт на имя Андре Ярузельской. Так Лиза стала моей дочерью. А чтобы ее не узнали случайные знакомые, сделали из нее брюнетку, изменили прическу, надели очки и вставили цветные линзы. Белокурая, голубоглазая Лиза исчезла, появилась Андре – брюнетка с карими глазами… Ну а дальше, дальше уже идет история, которая касается тебя, моя радость…

Яцек повернулся к Жаклин.

– Как я уже говорил, денег не хватало катастрофически. Можно было воскресить Лизу Макмайер, потребовать дом, наследство… Но на все нужны деньги. И тогда мы решили: я должен попробовать жениться на Жаклин. Лиза мне многое о ней рассказала, так что я понял: познакомиться с ней надо как-то необычно… А потому надел белый костюм и упал ей под колеса…

– Ну ты и негодяй, – процедила сквозь зубы Жаклин. – Ну и сволочь!..

– Прости, мое золото, но я хотел сказать, что за все годы жизни с тобой ни разу ни о чем не пожалел – я полюбил тебя:

– Глупости, – фыркнула Жаклин, подвигая к себе коньяк, – ты полюбил мои деньги!

– Не буду скрывать, дорогая, с деньгами ты кажешься еще более привлекательной. Но я не закончил. Вот так и потекла жизнь. Я уже и забыл, что Андре мне не дочь. Ну а всем любопытным говорил, что мать Андре умерла, и я взял ее к себе в Париж. После смерти Жана мы подумали, что больше нечего бояться, но все как-то не могли решиться обо всем рассказать. А как вы, Даша, догадались, что Андре – это Лиза?

– Окончательно догадалась только сейчас, когда увидела на экране голубоглазого Киркорова. Меня смущали только карие глаза Андре. Волосы можно перекрасить, а вот глаза… Ну и потом ее привычка вязать, и этот шрам на руке… – мне про него рассказала Анриетта. А что, Ренальдо шантажировал вас?

– Да, он случайно увидел, как мы шли по улице, и узнал Лизу – она еще не перекрасила волосы. Этот мерзавец проследил за нами, узнал мою фамилию и начал требовать денег. Но год тому назад я заплатил ему последний раз и больше не дал ни сантима. Я не убивал его и не знаю, кто это сделал. Но кто бы он ни был, пусть примет мою благодарность.

Яцек замолк. Андре встала с дивана и посмотрела на Жаклин:

– Теперь ты можешь выгнать меня из своего дома за обман, а ты, бабуля, – она посмотрела на старуху, – прости меня!

Галина Владимировна поманила девушку:

– Иди сюда, моя дорогая, я люблю тебя, как свою дорогую внучку, и, поверь, не забыла упомянуть тебя в своем завещании.

– Наверное, лучше пойти в полицию, – сказала я, – и честно рассказать все. Ведь Андре положена часть наследства Макмайеров.

– А я думаю, – сказала Маня, – что Андре лучше молчать. Все равно денег ей не видать как своих ушей.

– Маша! – возмутилась я.

– А что я сказала? – продолжала гнуть свое моя дочь. – Ведь есть же закон, по которому убийца не может получить деньги того, кого убил.

– При чем здесь это, дорогая? – спросила Галина Владимировна. – Если можно доказать, что Жан убил родителей, тогда, конечно, он незаконно получил состояние, и оно целиком должно было перейти к Лизе. Но боюсь, это не удастся сделать, доказательств у нас нет никаких, кроме догадок Лизы. И к тому же прошло много лет. Нет, Лиза может рассчитывать только на часть капитала, другая принадлежала Жану, потом его жене Натали, а потом досталась вам… Думаю, придется выделить Лизе ее часть.

– Мне не жалко денег, – завела было Машка, но я оборвала:

– Замолчи, Бога ради, ты еще мала для таких рассуждений.

– Может, и мала, – с негодованием воскликнула Маша, – но Андре мне очень нравится! Она такая милая… Не надо идти в полицию. А деньги мы ей и так отдадим. Правда, мамочка? Пусть все будет, как прежде.

– Никак не могу понять, о чем ты толкуешь, – сказала Галина Владимировна. – Не надо ничего давать просто так. Лиза получит то, что ей причитается.

– Да ничего ей не причитается! – зарыдала Машка, – Ничего. Ведь это она убила Жана… Он мне перед смертью так и сказал: “Меня убила Андре”.

Мы все застыли.

Глава 14

Прошло несколько недель, кошмарных для всех. Во-первых, через несколько дней кто-то из изумленных знакомых сообщил в полицию о воскрешении Лизы Макмайер. Во-вторых, полиция арестовала Андре по подозрению в убийстве Жана Мак-майера. В-третьих, нам не отдали ее даже под залог. В-четвертых, толпы газетчиков осаждали дом. Стоило кому-нибудь высунуть наружу нос, как под этим носом оказывался микрофон. Экспансивная Маша, не удержавшись, скорчила рожу репортеру. К вечеру ее фото с высунутым языком и рукой, сложенной в фигу, обошло многие газеты с подписью:

"Ребенок “новых русских”: мил, приветлив и воспитан”. Осада продолжалась дней десять, но потом в пригороде Парижа нашли трупы трех девушек, и интерес прессы переключился на них. Мы перестали вздрагивать, выходя из дома.

Как-то днем Софи доложила, что пришел господин Прудон. Я спустилась в кабинет. Увидев меня, Прудон заулыбался:

– Нет, нет, не волнуйтесь, мадам. С вашими деньгами все в полном порядке. В завещании Эдуарда и Сьюзен Макмайеров четко сказано, что капитал делится между Лизой Макмайер и Жаном, носящим в данный момент ту же фамилию, в пропорции один к трем. Лиза была признана умершей, и капитал перешел к Жану. Жан завещал свои деньги Натали, а Натали – вам. Скорее всего, если Андре Ярузельскую признают, как Лизу Макмайер, и оправдают, вам придется выделить ей часть, завещанную родителями. Это самая большая неприятность, которая вас ждет… Но я пришел не за тем, чтобы объяснять вам юридические тонкости… В нашей семье назревает большое событие, и хотелось бы, чтобы вы в нем поучаствовали. В воскресенье мы объявляем о помолвке Антуанетты с господином Алланом Гранжем.

– С господином Гранжем? – невежливо переспросила я.

– Да, и мы с женой страшно рады этому, хотя, конечно, разница в возрасте составляет почти тридцать лет. Ведь Тине в мае исполнится только двадцать, и все же мы с мадам Прудон счастливы. Она выбросила из головы эту идиотскую мысль об уходе в монастырь… Мы ждем вас с дочерью. Помолвка состоится в доме господина Гранжа.

Такую новость невозможно было удержать, и я тут же позвонила Жаклин. Оказалось, что она уже все знает, – к ним приезжала госпожа Прудон.

В воскресенье утром Жаклин заехала за мной и Маней. Жаклин была в машине одна.

– А где Яцек? – удивилась я.

– Он поехал на свидание к Андре, третий раз, между прочим, но она отказывается встречаться с ним. Яцек даже похудел за эти дни…

Мы замолчали. Да и что тут было говорить? Так в молчании и доехали до дома Гранжа.

– Нет, ты только погляди на это, – прошептала Жаклин. – Ничего подобного я не видела.

Весь дом был увит гирляндами бумажных цветов. Они сходились над входной дверью, где красовались два громадных шелковых сердца: на красном стояло “Аллан”, на розовом – “Антуанетта”. Дверь была распахнута настежь, внутрь дома вела ярко-голубая ковровая дорожка.

– Да… – сказала Жаклин, – сколько ни дави в себе жиголо, он все равно высунется.

– Зачем ты так?

– Фу-ты, ну-ты! – фыркнула Жаклин. – Знаешь, сколько денег Прудоны дают Тине в приданое? Около пяти миллионов франков. А насколько мне известно, в Париже стали поговаривать, что Гранж разоряется. Он ведь игрок; шептались даже, что шулер.

Капая ядом, она двинулась в дом.

– Ну нет, ты посмотри, только слонов не хватает. Бедняги Прудоны просто счастливы, что им удалось пристроить Тину.

Мы вошли в дом. В просторном холле толпилось человек тридцать. К нам направился Аллан:

– О, как я рад вас видеть!

– Мы тоже довольны. Говорят, женитьба на молоденькой и богатенькой резко улучшает настроение, – не удержалась Жаклин.

– Дорогая, – расхохотался Аллан, – спрячь свое змеиное жало. Анри, – обратился он к проходящему слуге, – предупредите буфет, чтобы этой даме не наливали больше пол-литра коньяку – она страшна в опьянении.

Покрасневшая и злая, Жаклин ушла в комнаты, а я не знала, куда деваться от неловкости.

– Даша, – произнес Аллан, – вы же не знакомы как следует с Антуанеттой. Тина, подойди сюда.

Высокая девушка послушно подошла к нам. В те два раза, что я видела Антуанетту Прудон, она была одета в серое платье и гладко причесана. Сейчас на. ней красовался ярко-красный костюм с перьями, а пепельные волосы были распущены по плечам.

– Тина, – сказала она и протянула узкую руку. Да, будущую мадам Гранж было трудно назвать красавицей. Мелкие черты лица, небольшие, близко посаженные к узкому носу глаза, острый подбородок, хрупкая, если не сказать тщедушная, фигурка. Рука, которую я пожала, была похожа на лапку больной обезьянки.

– Очень рада, – вежливо сказала я.

– Взаимно, – ответила Тина. – Аллан много про вас рассказывал. Он искренне восхищается вашим умом. Говорит: если бы не я, то сделал бы предложение вам. Вы ведь тоже богаты, жаль только, что старше него и некрасивы. Но я не ревную, ведь теперь Аллан мой. – И она весело рассмеялась.

Я уставилась на нее с искренним восторгом – редко встретишь глупость в таком чистом виде. Аллан тихо засмеялся:

– Тина неподражаема!

– Пойду поищу своих, – сказала я.

– Мари крушит торт.

Я двинулась в столовую. Маша и правда была там. Вместе с Галиной Владимировной они оживленно что-то обсуждали.

– Добрый день, – сказала я. – Галина Владимировна, а как вы добрались сюда?

– Приехала на машине, – ответила старуха. – А что?

– Просто Жаклин была одна…

– Я не езжу с ней, боюсь раньше положенного отправиться на тот свет.

– Мамочка, ты знаешь, у Аллана в оранжерее есть коллекция попугаев. Можно, я пойду посмотрю?

– Конечно, сходи, моя дорогая. А ты не знаешь, где Жаклин?

– Она пролила вино на платье и пошла замыть пятно. Куда-то на второй этаж.

Я пошла наверх по широкой лестнице. В холле второго этаже были спущены шторы и горел свет. На стенах тут и там висели картины. Я пригляделась: имена и фамилии художников мне ничего не говорили, но пейзажи, в основном горы, показались слегка мрачноватыми. Интересно, это выбор Аллана или его первой жены? Я толкнула первую дверь и оказалась в кабинете. Большой письменный стол, диван и кресла из светлой кожи, книги и тоже картины. Уже собираясь выходить, я услышала тихий шепоток.

– Кто там? – от неожиданности слишком громко спросила я.

– Не пугайтесь. – В углу на коленях стояла Тина.

– Господи, что вы делаете?

– Молюсь.

– Молитесь – кому?

– Богу, конечно.

Я повнимательнее посмотрела на стену – на ней висела картина с изображением распятого Христа. Тина поднялась с колен:

– Я ведь хотела идти в монастырь, потому и привыкла молиться несколько раз в день. Трудно сразу отвыкнуть. Вообще-то я не собиралась замуж выходить. Никогда. Но тут Аллан внезапно сделал мне предложение.

– Просто ни с того ни с сего? Вы даже не встречались?

– Нет, он сначала приехал к моим родителям и попросил у них разрешения поухаживать за мной. Правда, благородно? Как в романе. А когда они дали согласие, начал приглашать в. театр, на концерты. Он тоже, как и я, любит музыку восемнадцатого-девятнадцатого веков. И вообще у нас много общего. Он тоже одинок и несчастлив. Знаете, первая жена его не любила. Она ему изменяла, а Аллан ее просто обожал и так переживал после ее гибели! Бедный, он столько в жизни страдал.

Из моей груди вырвался вздох, сколько глупых женщин поймались на крючок сострадания! Мой третий муж тоже обожал рассказывать своим пассиям о моих похождениях и своих страданиях. Глупые бабы падали вокруг него пачками. Старый испытанный мужской метод.

Тина посмотрела на меня:

– Вам тоже стало жалко Аллана, да? У него было тяжелое детство в нищей многодетной семье. Но ему удалось выучиться на автослесаря. И вот он стал ремонтировать чужие машины. Представляете, какой ужас! Целый день в грязи и никаких надежд. Но Аллан усердно молился!

Я закашлялась, чтобы скрыть смешок. Вид молящегося циника Аллана показался мне очень забавным.

– Да, усердно молился, – повторила Тина, – и Господь услышал страждущего. Однажды в мастерскую приехала Мартина, это его первая жена. Аллан починил ей машину, и Мартина влюбилась. Ну, они поженились, и все было хорошо, но тут Мартина начала изменять Аллану. Однако Господь покарал прелюбодейку – бедняжка умерла страшной смертью. Мне ее даже жаль. Знаете, Аллан сказал, что, если я откажу ему, он продаст все, что имеет, и уедет в Италию, где будет опять чинить машины!

Тина стала поправлять волосы.

– Помните, в тот день, когда вы прилетели в Париж, мы ужинали у вас? Я кивнула головой.

– Ну вот, до того как вы спустились вниз, – Господи, тогда в джинсах вы были похожи на пугало, сейчас-то одеты прилично, – так вот, до вашего появления Аллан вышел ненадолго, а когда вернулся, я заметила у него под ногтями что-то черное. Я спросила, в чем дело, а он пошутил, сказал, что тренировался чинить машины перед отъездом… Это, конечно, была шутка! Но говорят, что в каждой шутке есть доля правды!

– Дорогая, – проговорил Аллан, распахивая дверь, – нельзя так надолго оставлять гостей. Даша, вы тоже здесь? О чем щебечете?

– О тебе, дорогой, я рассказывала историю нашей любви. – Тина взяла Аллана под руку. – Пойдем, я уже помолилась.

Втроем мы двинулись вниз.

Гости оживленно болтали, их стало больше, и почти никого я не знала. Счастливые Прудоны принимали поздравления. Ко мне подошла Жаклин.

– Даша, ты не видела Яцека? – От нее сильно пахло коньяком. – Если найдешь, не отпускай его от себя, у него с утра поднялось давление.

Покачиваясь, она направилась к выходу.

– Даша, – возникла за моей спиной Галина Владимировна, – где ты была? И где Маша?

Я вспомнила, как девочка говорила что-то про попугаев, и решила поискать ее в оранжерее.

Оранжерея оказалась прямо за домом. Тяжелая дверь открывалась с трудом. Большие зеленые мясистые листья и сильно пахнущие цветы были полны молчания. Попугаями здесь явно не пахло. В другом конце оранжереи виднелась дверца. Может, она там? Я толкнула ее и обомлела. Прямо на полу, среди граблей, леек и прочего инвентаря, мужчина и женщина самозабвенно занимались любовью. Через секунду я узнала Жаклин и Аллана. Я тихо притворила створку, искренне надеясь, что они ничего не заметили. Нет, конечно, не заметили, им было не до меня. Жаклин и Аллан! А мне казалось, что они терпеть друг друга не могут. И он даже не снял с себя брюк! Почему-то этот факт больше всего меня удивил. Ну неужели ему было удобно заниматься подобным делом в брюках? Размышляя на эту тему, я побрела к гостям.

– Мамочка! – донесся до меня вопль Мани. – Аллан меня обманул. У него нет попугаев! Я была в оранжерее, а он зашел туда и сказал, что единственный здесь какаду – это я. Ну не глупо ли? Она возмущенно дернула плечом.

– Смотри, Яцек идет.

Сквозь толпу и правда пробирался Яцек с тарелкой.

– Даша, а где Жаклин?

– Сейчас придет, кажется, в туалет пошла.

– Небось опять напилась. Ну ничего, сейчас ее стошнит – будет как новенькая.

– И совсем меня не тошнит, – раздался позади нас голос Жаклин.

Я обернулась. Улыбающаяся Жаклин держала в руках бокал. Я оглядела ее – платье, волосы в идеальном порядке. Быстро они управились.

– Вечно ты, дорогой, рассказываешь всем, что я пьянчужка, а я пью как птичка.

– Птица киви, – неожиданно сказала Маня. Все в изумлении поглядели на нее.

– Что ты этим хочешь сказать? – удивился Яцек.

– Птица киви – самое крупное пернатое в мире, – усмехнулся Аллан. – Она потребляет в день до пяти литров жидкости. Вы ведь на это намекали, моя радость?

Он повернулся к Мане, та покраснела. Яцек захохотал во весь голос: .

– Черт, это лучшая шутка за последние месяцы. Он обнял Жаклин.

– Туше, – проговорила та. Я посмотрела на всех них. Аллан держал Тину 1под руку и нежно поглядывал на нее. Яцек обнимал Жаклин, и та склонила голову ему на плечо. Галина Владимировна несла Мане еще одну, десятую по счету, порцию торта… Все были счастливы, все любили друг друга, все было прекрасно.

Глава 15

Вечером следующего дня я в отвратительном настроении сидела в кабинете. Во-первых, утром весы показали на два килограмма больше, чем я ожидала увидеть, и мне пришлось на завтрак и обед есть обезжиренные йогурты. Но как назло, Луи испек к чаю восхитительные булочки, и запах витал по всему дому. “Плюнь на диету, – ворчал мой желудок. – Я хочу булок с кремом!” Словно в насмешку, с вечерней почтой пришла огромная коробка моих любимых конфет – мармелад в горьком шоколаде. Внутри лежала карточка с надписью: “Сюрприз для Даша”. Повертев в руках карточку, я положила ее на стол. Кто бы ни был отправитель, спасибо ему. Рука сама собой потянулась к шоколадке, я уже схватила ее, как дверь тихонько заскрипела. Я тут же выпустила мармеладку. Наверное, это кто-то из моих домашних, а они и так весь день сегодня смеялись над моей диетой!

В дверь просунулась треугольная морда Банди.

– Входи, входи, мальчик.

Пес прошествовал в кабинет. Обойдя вокруг стола, он положил морду возле коробки конфет.

– Ах ты, лакомка, конфет захотелось! А ведь ты, наверно, уже угостился булочками!

Банди усиленно забил xвocтoм. Я взяла конфетку и угостила питбуля. Шоколадка немедленно исчезла в его необъятной пасти, хвост заработал еще сильнее.

– Ну нет, хорошенького понемножку! Я встала и подошла к окну. Во дворе садовник с сыном играли во фрисби, ошалевший Снап носился между ними. “Маня, наверное, вяжет на кухне, около Луи”, – подумала я. С тех пор как Андре научила ее вязать, ребенок не расставался со спицами. Андре! Что-то мне в этой истории не нравилось, хотя на первый взгляд все казалось очень логичным. Девочка ненавидела брата – сначала за то, что родители уделяли ему больше внимания, затем за смерть отца и матери. Спокойная и терпеливая, она дождалась нужного момента, открутила гайку… Ладно, предположим, кто-то объяснил ей устройство автомобиля или она купила книгу и изучила строение мотора… Но как ей удалось проникнуть в гараж незамеченной? Должно быть, когда они пришли в гости, Андре вышла на минутку, вроде бы в туалет, а сама прошмыгнула в гараж. Ну уж дудки! Мне, например, чтобы отвинтить гайку в машине, надо по крайней мере полчаса. Сначала отыскать нужный ключ. Допустим, ключ она принесла с собой. Вышла из гостиной, побежала в гараж, чик-чик, готово, и назад – пить кофе.

Я представила себя на месте Андре. Естественно, сначала достаю не тот ключ, потом полчаса ищу нужный. Гайка не поддалась бы сразу… Перед глазами возникла картина: всклокоченное существо с перемазанными маслом щеками, в грязном платье выползает из-под машины… Да после этого надо в баню идти, а не кофе пить. Я вспомнила тонкие, хрупкие запястья Андре – сомневаюсь, что такими руками можно делать хоть какую-нибудь работу. А может, она наняла механика?

Сзади меня раздался странный хрип. Я обернулась: Банди лежал на боку, звук несся из его полуоткрытой пасти. Задние лапы, окорочка, как их любовно называла Маня, тряслись мелкой дрожью, глаза закатились. О Боже, пес явно собирался умирать.

– Софи, – заорала я истошным голосом, распахивая окно. – Софи, сюда, скорей!

Увидав Банди, Софи сразу схватилась за. телефон. Скорая ветеринарная помощь примчалась буквально через минуты.

– Принесите побольше теплой воды, – распорядился врач. – Боюсь, мы испортим ваш ковер, мадам.

– Ну и черт с ним! Скажите лучше, что с собакой?

– Похоже на отравление. Меня смущает, что он спит. Чем его кормили последний раз?

– Бог мой, да этот пес все время что-то лопает, его кормит весь дом!

Я перевела взгляд на стол и увидела… почти пустую коробку конфет. В укладке сиротливо лежала одна мармеладка.

– Этот негодник только что съел целый килограмм конфет!

Промывание собачьего желудка, несколько уколов сделали свое дело, питбуль открыл глаза, вяло подвигал хвостом, зевнул во всю пасть и захрапел.

Врач с недоумением смотрел на него:

– Похоже, здесь не обошлось без большой порции снотворного. Не уследи вы, что ему стало плохo, пес мог бы умереть. Я пошлю на анализ содержимое желудка и, если позволите, эту конфету.

Банди погрузили в “Скорую помощь”, санитар держал над ним капельницу. Все домочадцы столпились во дворе. Снап тихонько подвывал, кошки жались к ногам Софи… Включив сирену, машина рванула со двора. Мы побрели ужинать.

Аппетита ни у кого не было. Вяло съев очередной йогурт, я с тяжелыми мыслями пошлепала в свою спальню. Ладно, утро вечера мудренее.

Но и утро не принесло нам никаких радостей. Позвонили из ветеринарной клиники. В крови пса обнаружили гигантскую порцию барбитуратов, была нашпигована ими и конфета. Я пошла в кабинет. Пустая коробка так и лежала на столе, рядом визитная карточка: “Сюрприз для Даша”. Или я ничего не понимаю, или меня собирались отправить на тот свет. И придумано здорово. Коробка прибыла с вечерней почтой, как раз к ужину. Если бы не диета, я обязательно проглотила бы несколько шоколадок. И потом… потом пошла спать. Ведь это в порядке вещей – пойти спать после ужина. И навряд ли меня стали бы беспокоить. Спохватились бы к обеду и нашли мой остывший труп. Господи, кому понадобилось меня убивать? Я ведь безобидна, как бабочка. Ну кому я могла помешать?

Отогнав грустные мысли, я решила провести эксперимент. Итак, я – Андре и сижу в столовой. Нет, в гостиной. Сейчас ровно полдень, двенадцать часов. Я побежала в гараж. Черт, забыла, какую деталь испортили в машине Жана, Ладно, упрощу задачу – открою капот и просто выверну свечу. Я нырнула внутрь машины. Пальцы скользили и не слушались, грязь покрывала руки, как назло, зачесался нос… Наконец свеча поддалась. Захлопнув капот, я понеслась в туалет. Вымыла руки, лицо, причесалась и галопом в гостиную. Время – 12.45. Нет, это просто невозможно, чтобы за сорок пять минут никто не хватился Андре. Правда, она почти всегда молчала, но все же…

– Чем это вы так озабочены? – раздался знакомый голос.

Я посмотрела в глубь комнаты – в кресле с книгой в руках расположился комиссар Перье.

– Я жду вас почти час. Мне сказали, что вы где-то в доме. И где это мадам пропадала?

Я невежливо отмахнулась от его вопроса:

– Зачем я нужна вам, комиссар? Толстячок вытащил сигареты:

– Вы позволите? Что стряслось с беднягой Банди?

– Он съел целую коробку конфет, присланную мне в подарок. К сожалению, шоколад был нашпигован барбитуратами.

– Вы, конечно, понятия не имеете, кто сделал этот презент?

Я отрицательно покачала головой:

– В коробке лежала вот эта карточка: “Сюрприз для Даша”. Кто бы ни был этот негодяй, с чувством юмора у него полный порядок.

– Послушайте, мадам, может вы все-таки подумаете, кому вы так мешаете? Я пожала плечами:

– Убивать меня абсолютно бессмысленно. Деньги принадлежат детям, я только Машин опекун. Все мои бывшие мужья и их жены в Москве, в Париже я знакома с узким кругом людей, никого не шантажировала, ничьих секретов не знаю… Может, это дело рук маньяка?

Комиссар покачал головой:

– Вы мне что-то недоговариваете, а зря. Человек, который решил вас убить, не остановится на этом. Думаю, он будет предпринимать все новые и новые попытки, и когда-нибудь вам может не повезти. Послушайте, а может, слетаете в Москву? Проведаете там, так сказать, своих подружек, отвезете им подарки?

– Нет, нет, мне совершенно нечего делать в Москве.

Комиссар тяжело вздохнул:

– Вы безрассудны. Если что-то случится, мне будет очень жаль. Вам никогда не говорили, что вы настоящая красавица? Не хотите как-нибудь пообедать со мной где-нибудь в городе? Я холостяк, детей у меня нет. А ваша дочь просто очаровательна!

От неожиданности я закашлялась. Чего, чего, а ухаживаний комиссара я совершенно не ожидала. Впрочем, почему бы и нет? Может, он разговорится, и я узнаю что-нибудь об Андре.

– С удовольствием, комиссар, можно прямо завтра.

– Прекрасно, – расцвел в улыбке полицейский. – Я поведу вас в чудесный греческий ресторанчик. Его хозяин многим мне обязан и потому угощает первосортно. Надеюсь, вы не вегетарианка?

Заверив комиссара в своей искренней любви к мясу, я проводила его до ворот.

На противоположной стороне улицы возле кондитерской стояла темно-серая машина с затемненными стеклами.

"До чего же парижане любят “Пежо” такого цвета, – подумала я. – То и дело их встречаю”.

Мне припомнилось, что подобный автомобиль парковался у дома Анриетты, потом я видела похожий, когда ехала к Жаклин, и в день помолвки Аллана и Тины… Ну и что? Машина как машина, стоит себе и никому не мешает.

Я двинулась домой. В холле меня поджидала Софи.

– Вам накрыть в столовой или в кабинете?

– Лучше в кабинете, минут через пять. Я пошла в ванную. Нет, определенно Андре было очень трудно отвернуть гайки. Я долго терла руки щеткой, въедливая грязь не собиралась вылезать из-под ногтей. Внезапно меня озарило: кто и где рассказывал про грязные ногти? Про чьи ногти?

Глава 16

На следующий день утром позвонил Аллан:

– Как дела, моя дорогая?

– Ужасно, – ответила я ему, нарушая все правила приличия.

– Что случилось?

Я рассказала ему про Банди. Аллан пришел в негодование:

– Что за мерзавец это придумал? Представляете, что было бы, если бы эти конфеты съела Маша. Собаку, конечно, тоже жаль.

Он еще довольно долго возмущался, а потом неожиданно спросил:

– Даша, а вы знаете, что у меня на днях день рождения?

– Нет, конечно, откуда же мне знать? Хотите пригласить меня на пир? Аллан рассмеялся:

– И всех ваших домашних, кроме животных, конечно. Но я собирался попросить вас еще об одном одолжении. Видите ли, хочу устроить необычный праздник, и мне нужна ваша помощь. Не хочется обсуждать подробности по телефону. Могли бы мы где-нибудь встретиться?

Я прикинула: где-то в час у меня встреча с комиссаром, потом мы идем в ресторан…

– Наверное, можно бы часа в три, где-нибудь в центре. Давайте на станции метро “Северный вокзал” у выхода на улицу.

Аллан расхохотался:

– Дорогая, это так романтично – свидание на вокзале, прямо как в песнях Азнавура. И знаете, давайте соблюдем правила романтики до конца: не говорите никому о нашей встрече!

Ровно в час комиссар погудел у ворот. Ради похода в ресторан на мне был розовый костюм, светло-бежевая шляпка, того же цвета сумка и туфли. Я вышла к машине. Увидев меня, комиссар расцвел в улыбке:

– О, Даша, вы очаровательны. Ваш костюм, шляпа… и все это ради меня? Как мило.

Я уселась в полицейскую машину.

– Мы поедем в этом автомобиле?

– Это называется – использование служебного транспорта в личных целях. Своих подчиненных я за это немилосердно ругаю. Что позволено Юпитеру, то не позволено быку.

Машина быстро катила по улицам Парижа и скоро оказалась возле небольшого ресторанчика, в витрине которого дразнили аппетит куски мяса, украшенные зеленью. В маленьком зале стояло всего шесть накрытых красными скатертями столиков. Худощавый черноволосый грек кинулся нам навстречу:

– О, какая радость, какая честь для меня! Господин комиссар с дамой! Димитрос, быстро смени скатерть! Нет, нет, не надо меню! Я сделаю для вас особое блюдо, его нет в карте. Такая радость для меня, что вы пришли. Димитрос, я сказал: смени скатерть! Нельзя же сажать господина комиссара с такой красавицей за маленький стол! Димитрос, ну и идиот же этот мальчишка.

Продолжая причитать и суетиться, грек усадил меня на стул, предварительно обмахнув сиденье салфеткой, затем стал лихорадочно протирать приборы. Раздвинув занавеску из бус, выплыла полная женщина, неся вазу с цветами. В центре стола появилась икебана размером с таз.

Комиссар крякнул:

– Вот что, Илия, сегодня особенный день. Я хочу, чтобы мадам запомнила этот обед. Она иностранка, из России, поэтому будь добр, знаю, что твой ресторан специализируется на другом, но начни с номера четыре, а потом все по твоему вкусу.

Грек завертелся, как ветряная мельница. Женщина с улыбкой смотрела на нас. Илия начал подталкивать ее на кухню. Внезапно та раскрыла рот и разразилась длинной тирадой. Илия побагровел.

– Это моя жена Мария, – объяснил он мне. – Она не говорит по-французски, но понимает все.

– А что она сказала?

– Мария в восторге от вашей красоты. Она утверждает, что вы самая роскошная женщина из всех, что ей довелось видеть за последнее время.

С этими словами он ухватил жену за руку и уволок на кухню.

– Не верьте Илии, он жуткий врун, – прошептал комиссар. – На самом деле Мария удивилась, что вы худы как селедка. В ее представлении все русские размером с печь, блондинки, с золотыми зубами.

Я расхохоталась во весь голос:

– Где она видела таких? Комиссар повертел в руках бокал:

– Здесь рядом “Тати”, наш известный недорогой универмаг!

Илия торжественно внес блюдо – на нем лежало что-то похожее на куриные окорока, но гораздо меньшего размера.

– Прошу, – сказал комиссар, – номер четыре. Я посмотрела на тарелку, затем осторожно откусила кусочек ножки. Продукт был незнаком, по вкусу он больше всего напоминал курицу, пахнущую рыбой. Мясо незнакомого животного было салатного цвета, лапка так мала, что я догадалась:

– Лягушка!

Комиссар радостно закивал головой:

– Истинно французский деликатес. Ешьте, ешьте, я знаю, как это вкусно.

Только правила хорошего тона, втиснутые упрямой бабушкой в мою голову, не позволили выплюнуть данный деликатес прямо на стол. Нет, иногда мы, руководствуясь самыми хорошими чувствами, делаем ужасные гадости.

Вздохнув, я стала медленно пережевывать пахнущий тиной кусок, стараясь изгнать воспоминания о скользком, бородавчатом животном. Бог мой, здесь целых пять лапок! Неужели нужно съесть их все! Но тут, на счастье, комиссар поднялся из-за стола:

– Пойду сам выберу мясо для шашлыка! С быстротой молнии я ухватила ножки и запихала их к себе в сумку. Вернувшись через несколько минут, мой кавалер был несказанно удивлен:

– Вы уже все съели, вместе с костями? Так понравилось? Хотите еще?

– Нет, нет, – дрожащим голосом произнесла я, – хочется все попробовать.

Следующим номером были запеченные виноградные улитки. На мой взгляд, по сравнению с лягушками у них было одно очень большое преимущество: можно глотать не жуя. Зато потрясающе вкусное мясо искупило все страдания. Расправляясь с ягненком, я спросила комиссара:

– Чем вам так обязан Илия? Он отмахнулся:

– А, ерунда, я спас его от гильотины. И вообще, меня зовут Жорж. Было бы приятно, если бы вы меня так называли.

– А мне было бы приятно, чтобы вы избавили от гильотины Андре.

Комиссар отложил вилку:

– Даша, я сижу с вами в ресторане как частное лицо, а не как полицейский. И просто как Жорж Перье могу сказать, что мне очень жаль Андре. Но как комиссар Перье я обязан действовать в рамках закона, а в глазах закона мадемуазель Ярузельская, или мадемуазель Макмайер, подозревается в преднамеренном и жестоком убийстве. Подумайте, в этой катастрофе могла погибнуть ваша дочь. Ребенка спасло Провидение. Ведь вы можете подать иск против Андре, вы знаете об этом? Подумайте, какой дьявольский план родился в голове этой прелестной девушки. И что бы ею ни двигало, она не имела права лишать человека жизни. Откуда она знала, что Жан поедет в машине один? Какая у нее была гарантия, что в автомобиль больше никто не сядет? А вдруг он решил бы кого-нибудь подвезти, просто неизвестного человека? Сколько было бы трупов? Ей следовало прийти в полицию и рассказать все нам, а не устраивать суд Линча!

– Девочке не поверила даже родная мать. Представляю, что ее ожидало в полиции. В лучшем случае семья упрятала бы ее в психушку, в худшем – брат сумел бы от нее избавиться. И потом, у нее такие слабые руки… Как она могла бы испортить что-то в моторе? Я попробовала вывернуть свечу. Знаете, сколько пришлось потратить времени? Сорок пять минут. Здесь действовал кто-то другой – мужчина, хорошо разбирающийся в машинах. И я его найду сама.

Комиссар в негодовании отложил вилку:

– Даша, приказываю вам бросить заниматься частным сыском. Вы даже не представляете, какой механизм включаете своими, честно говоря, дурацкими действиями. Умоляю вас: не вмешивайтесь ни во что, иначе я арестую вас.

– За что?

– Боже мой, неужели трудно задержать человека, если хочется? Держу пари, в вашей красивой сумочке нет паспорта. Вот и арестую вас для выяснения личности на десять суток. Как раз хватит, чтобы во всем самому разобраться и не спотыкаться все время о вашу неуемную активность!

Я поднялась со стула, но Жорж ухватил меня за рукав:

– Не сердитесь, я просто боюсь за вас. А сейчас вы увидите что-то необыкновенное. Илия, неси Патрика.

Хозяин принес небольшую ангорскую морскую свинку, блюдце с бумажками и поставил все на стол.

– Патрик вам погадает. Он вытаскивает билетики только для тех, кого любит. Скажите: “Мой дорогой, тяни”.

Я сказала волшебную фразу, и очаровательная свинка вытащила одну из свернутых бумажек.

– Читайте вслух, – попросил комиссар.

– “Если встретите лестницу, прыгайте смело, вас ждет удача и награда”. Я расхохоталась:

– Это я сейчас и сделаю – спрыгну с первой увиденной ступеньки. Мне пора, уже половина третьего.

– Вы куда-то торопитесь, Даша? Подождите, на улице писает ангел.

Я удивленно посмотрела на него:

– Писает ангел? Комиссар расхохотался:

– Ага, я нашел брешь в вашем потрясающем французском. Мы называем так дождь, во время которого продолжает светить солнце!

– А мы, русские, зовем такой дождик грибным или слепым!

– Французы всегда отличались богохульством.

– Но мне действительно пора, и писающий ангел не помеха!

– И все же, куда вы спешите?

Я вынула пудреницу и губную помаду:

– У месье Гранжа скоро день рождения. Нужно купить ему подходящий подарок, а в шесть я должна быть дома. Придет мать Мартины, хотелось бы испечь для нее настоящий пирог с капустой! Комиссар внимательно посмотрел на меня:

– Пирог – это потрясающе. Я тоже не прочь попробовать, но, увы, вечером мне предстоит нудная работа.

– Какая?

– Буду бить одного мальчишку до полусмерти, авось признается в грабеже.

Я выронила помаду. Комиссар встал из-за стола:

– Даша, я же грубый полицейский, и юмор у меня соответствующий.

Сопровождаемые бесконечными поклонами Илии, мы подошли к машине.

– Куда вас подвезти?

– Спасибо, я сяду в метро. Мне так нравится, что в Париже остановки на каждом углу, не то что в Москве.

Жорж посерьезнел:

– Даша, нарушу служебную тайну и расскажу кое-что. Мы проследили путь коробки с конфетами. Ее купили в центре Парижа. Мужчина – седой, сгорбленный, на вид лет шестьдесят – шестьдесят пять. А на почту коробку принес другой – рыжий, с рыжими же усами, в темных очках. Он попросил служащую написать на карточке: “Сюрприз для Даша”. Якобы не мог писать, больна рука, и показал плотно забинтованную конечность. И в кондитерском магазине, и на почте этих мужчин никогда ранее не видели. Более того, служащей на почте показалось, что он иностранец, в речи проскальзывал акцент. Все, больше мы не узнали ничего. Поэтому, если заметите кого-то похожего на вышеописанные личности, бегите как можно быстрее к первому ажану. Вот вам моя визитная карточка, она оказывает на рядовых магическое действие. И поклянитесь, что больше ни во что не станете влезать.

Я поклялась, искренне надеясь, что он не заметил сложенных крестиком пальцев за спиной.

Комиссар уехал, я пошла к метро. Очень не люблю опаздывать, поэтому к “Северному вокзалу” принеслась запыхавшись, с растрепанной головой. Аллан стоял у турникета:

– Дорогая, вы точны, как восточный экспресс. Какой у вас очаровательный костюм, а шляпа! И все это ради меня? Как мило!

Нет, определенно, все мужчины жутко самонадеянны. И комиссар, и Аллан решили, что я франчусь ради них. Вовсе нет, у любимых джинсов протерся зад, а купить новые мне просто недосуг, вот и надела костюм.

– Пойдемте, пойдемте, дорогая. – Аллан потащил меня за собой. – Сейчас я расскажу вам мой страшный секрет.

Мы сели в его машину и тихо двинулись в сторону Пантена.

– Ну, слушайте. Я купил небольшой дом в пригороде. Так, ничего особенного, сейчас увидите. И хочу отпраздновать там день рождения. Приглашаю только своих и вот решил чуть-чуть пошутить. Расскажу всем: дом купил задешево, потому что прежних хозяев выжило привидение. Ходило по ночам, бряцало костями и пугало кошку. Все посмеются, сядут за стол, и тогда внезапно погаснет свет и появится чудовище – застучит, завоет… То-то будет потеха!

– Чувствуется влияние Оскара Уайльда. А где вы возьмете монстра?

Аллан оглушительно захохотал:

– Это будете вы, если, конечно, согласитесь!

– Я?

– Ну да, я подумал, что из всех моих знакомых вы единственная способны на это. Главное, никому ничего не рассказывайте. Вы никому не проговорились, что встречаетесь со мной?

– Нет, просто ушла из дома, и все. И потом, Маша опять уехала к Жаклин, так что я совершенно свободна.

– Вот и прекрасненько. Я купил очаровательный костюм и великолепную маску. Сейчас все примерим, посмотрим, где лучше спрятаться. Наверное, удобнее на кухне: потом можно будет пролезть через окошко для подачи пищи. Ну, согласны?

Я пришла в полный восторг:

– Обожаю дурацкие шутки и розыгрыши. Аллан расхохотался:

– Другого ответа я и не ожидал. А вот и домишко. Он резко затормозил. За разговорами я не заметила, куда мы заехали. Маленький двухэтажный домик стоял в гордом одиночестве, к воротам вела почти проселочная дорога. Кругом не было ни души.

– Ну и глухомань!

– Дорогая, мы в получасе езды от Парижа, но если знать, можно и в пригороде большого города найти уединение. Вот вам ключ, идите в дом, а я открою ставни. Не споткнитесь, там высокий порог.

Я распахнула дверь и, шагнув в кромешную темноту, упала. “Все-таки споткнулась”, – промелькнуло в моем меркнущем сознании.

Глава 17

Я пришла в себя и попыталась пошевелить немилосердно болевшей головой. Потом открыла глаза. Представшая передо мной действительность не радовала. Я сидела на жестком, скорее всего венском, стуле. Ноги были привязаны к ножкам, руки заведены за спину и стянуты веревкой. Во рту торчал кляп, от которого ужасно несло рыбой. Почти теряя сознание от запаха, ужаса и недоумения, я попыталась выплюнуть тряпку, но все попытки окончились неудачей. В комнате стоял полумрак, окна были плотно закрыты ставнями, и только из-под двери пробивалась узкая полоска света. Боже, меня похитили! Что с Алланом? Где он? Он был тут: тихо открыл дверь и спросил:

– Дорогая, вы очнулись? Я закивала головой.

– Бедняжка, – проговорил Аллан, входя в комнату, – мне жаль вас, но вы сами виноваты. Зачем понадобилось всюду совать нос?

Ничего не понимая, я замычала.

– Вы, наверное, хотите, чтобы я развязал вас? Да, да, беззвучно кричала я, очень хочу.

– Но, к сожалению, это невозможно, единственно, что могу, это…

И он вытащил кляп. Отдуваясь и отплевываясь, я проговорила:

– Что за дурацкие шутки?

– Это не шутки, мой друг, все слишком серьезно. – Он взглянул на запястье:

– Черт, опять где-то потерял часы, придется взять ваши. Сколько там? О, у нас еще есть время. Дорогая, вы были безрассудны и очень мне мешали. Очень! Ну зачем вам понадобилось ехать к Ренальдо? К чему было допрашивать Тину о моем прошлом? И какого черта вы вообще явились во Францию и испортили мне все дело?

Я хранила молчание. Аллан засмеялся:

– А как вы догадались, что это я испортил машину Жана?

– Только такой идиот, как комиссар Перье, мог подумать, что это сделала Андре. Вы помните ее руки? И потом, трудно себе представить, что она так хорошо разбирается в моторах. К тому же зачем ей было ждать целых семь лет, чтобы осуществить убийство? Нет, это сделал мужчина, к тому же автослесарь. Вот я и подумала, что это были вы. И еще, я нашла возле гаража ваши часы и отдала их полиции, так что не надейтесь уйти безнаказанным! Аллан захохотал:

– Дорогая, что за пыл! Ну и речь, просто прокурор! Я ношу дешевые, самые дешевые часы, таких штамповок миллионы, а от отпечатков пальцев не осталось и следа. Любой адвокат обратит такую улику в шутку. Существует куда более весомое доказательство: признание. И я признаюсь вам: да, это я убил Жана Макмайера, своего родного сына, и не жалею об этом ни минуты. Во-первых, он был негодяй, врун и наркоман. Во-вторых, из-за всей этой идиотской истории я стал жертвой шантажа и выплатил этому негодяю Ренальдо огромную сумму. Жаль, что так поздно решился его убрать, и жаль, что не попал вам прямо в глаз. Да, да, любовь моя, это я стрелял в мерзкого мальчишку.

– Ренальдо шантажировал вас? За что? Аллан замер, потом просто закатился в истерическом хохоте:

– Так вы ничего не знаете? Совсем ничего? Бог мой, это меняет дело. Вот видите, если бы я знал раньше, что вы подозреваете меня только в убийстве Жана, вы бы остались в живых. А сейчас мне, к сожалению, уже некогда объяснять вам, что произошло на самом деле семь лет тому назад. Вы так и умрете, не узнав правды.

– Интересно, как вы собираетесь убить меня? – Дорогая, в наше время интеллигентный человек сам этим не занимается. Он нанимает исполнителя. Ну ладно, так и быть, поболтаем еще пять минут. А потом мне надо будет выйти на дорогу и встретить одного молодого мужчину. К сожалению он не разбирается в проселках. Но я быстро вернусь. Доеду до указателя, спрячу в кустах свою машину, пересяду в его, и мы снова сюда. Потом он сделает вам укол – о, простой наркотик, – и вы заснете. Мы уложим вас на заднее сиденье и заботливо накроем пледом. А дальше вперед к швейцарской границе, где ваш водитель предъявит два и6-панских паспорта и сообщит, что его жена слегка перебрала и спит. Испанки, знаете, любят поддать! Таможенник сравнит ваше лицо с фотографией, и вы окажетесь в Швейцарии. А дальше – не мое дело. Я буду давным-давно в Париже. Я вообще не выезжал из него, и дома этого никогда не покупал, и день рождения у меня в декабре! Ну, как вам мой план?

Я промолчала.

– Значит, одобряете. А теперь, моя радость, откройте рот. Вернем кляп на место. Я посильнее стиснула зубы.

– Ну, да черт с вами, можете кричать, все равно никто не услышит.

Он ушел, аккуратно притворив дверь.

Холодея от ужаса, я попробовала подергать руками и ногами. Тщетно. Узлы не поддавались, только стул чуть-чуть сдвинулся вперед. Я стала подпрыгивать, пытаясь подвинуть стул к двери. Только бы она была не заперта! Дверь оказалась незаперта и открывалась наружу. С третьей попытки мне удалось вместе со стулом выехать за порог и… о ужас! Я стояла на небольшой площадке второго этажа, прямо у ног простиралась крутая лестница. Нечего было и думать, чтобы спуститься, прыгая на стуле.

Внезапно воспоминание о Патрике всколыхнуло мою решимость. Что было в том билетике? “Если встретите лестницу, прыгайте смело, вас ждет удача и награда”. Если разобьюсь или сломаю себе руки, ноги, то хотя бы осложню прекрасно разработанный план Аллана. С этими мстительными мыслями я подобралась к началу лестницы и зажмурилась. Раз, два, три – ступеньки ринулись мне на встречу. Все произошло за секунду. Хлоп – и я лежу у подножия лестницы.

Стул не подвел – спинка отскочила сразу, и свободными, дрожащими руками я развязала ноги, но встать сразу не смогла. Тысячи иголок вонзались мне под колени. Казалось, что в сосудах не кровь, а минеральная вода – пузырьки весело бегали туда-сюда… Ну уж и глупость – свалиться с лестницы и не встать, потому что затекли ноги. Не можешь идти – ползи, дура, приказала я себе и встала. За спиной выросли крылья, и я вылетела на улицу.

На дворе было совсем темно, даже луна не светила. Через секунду я поняла, почему она не светила – шел дождь, лил, как из ведра. Я замерла в нерешительности – холод, дождь, а на мне розовый костюм. Как-то не по погоде! В темноте блеснул свет – фары машины. Мгновенным прыжком я улетела в кусты и понеслась, не разбирая дороги. Мокрые ветки хлестали меня по лицу, колючки раздирали то, что осталось от колготок, туфли потерялись еще во время падения с лестницы.

Я бежала как больная кенгуру – неровными прыжками, и в конце концов выскочила на какое-то поле. Посреди поля… – о, нет, это возможно только во Франции! Посреди поля стояла новенькая телефонная будка. Я тихонько подкралась к ней: наверное, мираж! Открыла дверь – чудеса, да и только: трубка не срезана, но, наверное, телефон всё-таки не работает. Нет, телефон работал, и негнущимися пальцами я набрала номер.

– Это полиция? Примите сообщение для комиссара Жоржа Перье. Срочно. Речь идет об убийстве. Передайте ему: мадам Даша, русская, ждет его в лесу, возле телефонной будки, адреса не знаю, за мной гонятся, я спрячусь, а он, когда подъедет, пусть запоет “Марсельезу”, тогда я выйду. Если меня не найдут, надо арестовать Аллана Гранжа, он убил Жана Макмайера, он мне об этом сам сказал, но доказательств нет.

Я остановилась и перевела дух. Ну, дежурный явно решил, что звонит сумасшедшая. Русская посередине французского леса, при встрече с которой нужно петь “Марсельезу”… Надо попытаться объяснить более понятно.

– Алло, месье…

– Да, мадам, полиция на проводе. Я все понял – передать комиссару Перье, что вы ждете его в лесу, вас зовут Даша, вы русская. Чтобы вы вышли из укрытия, комиссару нужно пропеть “Марсельезу”. Пожалуйста, не вешайте трубку, чтобы мы могли засечь местонахождение телефона. Оставьте ее просто висеть. Я отключаюсь.

Я бросила трубку, и в тот же момент будку осветили фары. От ужаса я присела на пол – авось не заметят. Но не тут-то было. Автомобиль остановился, свет продолжал бить в будку. Я чувствовала себя рыбой в аквариуме. Сейчас меня выловят, а потом зажарят. В тишине распахнулась дверь, и знакомый женский голос произнес:

– Могу подвезти.

Я понеслась к машине. За рулем сидела пожилая седовласая дама, очень на кого-то похожая.

– Садись. Бог мой, да ты похожа на пугало!

Я оглядела себя – да, видок еще тот. Розовый костюм стал серо-буро-коричневым, юбка изодрана в клочья, колготки свисают лохмотьями, ноги в синяках и ссадинах…

– По-моему, тебе следует отправиться прямо в больницу, – продолжала дама.

– Нет, нет, сейчас сюда приедет полиция!

– Полиция! Этого нам не надо. С этими словами мадам завела мотор, и мы понеслись вперед. И как только она разбирала дорогу?

– Не узнаешь меня? – спросила женщина.

– Кажется, мы где-то встречались. И в этот момент я сообразила, что все это время мы говорили по-русски.

– Дошло наконец! Как до жирафа. Да… с соображением у тебя плохо, пора пить стугерон. – Тетка за рулем захохотала во все горло. – Ну что, даже так не узнаешь?

С этими словами она притормозила и стащила парик. На свет появилась до боли знакомая рыжая всклокоченная голова. В свете молнии я увидела Наташкины волосы и лицо морщинистой бабы. От ужаса я распахнула дверцу машины и вывалилась наружу. Мы стояли возле небольшого кладбища.

– Вампир… Боже, спаси меня! “Отче наш…” Нет, наверное, французские вурдалаки понимают только по-своему. Как это? In nome Dias, spiritus santi…

Оборотень тоже выскочил из “Пежо” и стал тянуть ко мне руки:

– Дашка, не дури, это я, Наталья.

Я в ужасе пятилась задом, пока не уселась на могилу. Рыжеволосый пришелец приближался ко мне, зачем-то потирая морду платком. С ужасом наблюдала я, как морщины исчезают и появляется молодое лицо. А когда чудище вынуло что-то изо рта, я свалилась как кегля.

Глава 18

Серенький свет скупо сочился сквозь занавески. Первые минуты я не могла сообразить, где нахожусь. Потолок в пятнах, обои в подозрительных подтеках, ковер с прожженной дырой, на нем обшарпанное кресло. А в кресле – Наташка. Вполне живая, здоровая и веселая.

– Наташка, – прошептала я, глупо прихихикивая, – Натулечка, ты живая?

– Нет, – радостно сообщила моя подруга, – я умерла и явилась тебе в виде духа, весьма плотного телосложения. – Она рассмеялась и подошла к дивану. – Давай вставай, хватит валяться, нам надо еще кучу дел сделать.

Я ухватила ее за руку – рука была теплой, нежной.

– Господи! – вырвалось у меня. – Кого же мы похоронили?

Наташка закурила:

– Знаешь, что. Лучше начнем по порядку и так доберемся до похорон. Может, сварим кофе?

На крохотной кухне мы сварили кофе, и Наташка стала рассказывать:

– Мы, русские бабы, идиотки. Любой иностранец для нас – Ротшильд. И я такая же. Когда выходила за Гаспара замуж, знала, что у него есть квартира, машина, дом в деревне. Ну, думаю, убила бобра. Денег-то мне всегда хотелось больше всего на свете. И что же? Приехала я в Париж. Все так, да не так. Квартира есть. В Пантене. Понимаешь, да?

Я кивнула головой. Теперь, конечно, понимаю. Пантен – отдаленный район Парижа, рабочая, так сказать, окраина. Дешевые типовые квартирки.

– Вот-вот, – продолжала Наташка. – Комнаты размером в клетку для канарейки, кухня как пенал. И машина тоже была – “Симка”, двухдверная. Заводилась, как я говорила, с полпинка. То есть пнуть надо, тогда заведется. Да и дом в деревне тоже был, в Бретани, только там свекровь живет. Свекровь вообще-то всегда не подарок, а уж свекровь бретонка… Поймет лишь тот, кто знает. Вот такой расклад! К тому же мы с Гаспаром начали с первого дня ругаться. Представляешь, он покупал на ужин два куска ветчины – нас же двое, зачем больше!

Я расхохоталась. Безалаберная, мечтающая о богатстве Наташка была чудесной парой прижимистому, как все французы, Гаспару. Да еще мама бретонка!

– Ага, – возмутилась Наташка, – тебе смешно. Мне первую неделю тоже было весело. А потом пошли слезы. Работы нет, друзей нет, денег нет. Сижу весь день, как дура, у телевизора, а вечером приходит дорогой, любимый и заводит: “Фасоль в банках не покупай – дорого, свет в коридоре туши, в кино надо ходить утром по льготному билету”. Так мне хотелось послать его и вернуться в Москву! Одно останавливало: как представлю, что наши кафедральные бабы мне сочувствуют…

И вот под Новый год зовет меня мой благоверный в гости. Приехали вечером. Особняк роскошный, народу полно, музыка играет, еды, выпивки завались. Луи, как мы приехали, двинул в столовую и давай нажираться на дармовщину. А я стала по дому бродить. Чуть ли не во все комнаты заглянула, очень любопытно было, как живут богатые французы. Хозяев я не знала, вот и бродила. И в ванной комнате на третьем этаже нашла парнишку. Лежит, глаза закатил. Я на него поглядела – очень уж на ломку похоже. У меня в Москве были приятели наркоманы, тоже так лежали, пока не кольнут. Полезла в аптечку, а там все наготове: и ампулы, и шприцы. Ну, думаю, не погибать же ему. Взяла и уколола. Минут через пять он глаза открыл, на меня поглядел, и, не успела я опомниться, как раз – уже под ним. Ну, прямо египетские страсти. Кончил он и вроде как заснул, а я моюсь себе потихоньку. Минут через пятнадцать, я уже и помылась и сигаретку выкурила, он, глаз не открывая, говорит мне:

– Как тебя зовут?

– Натали, – отвечаю.

Вот тут-то он глаза не только открыл, но и вытаращил:

– Ты женщина?

– Нет, – говорю, – страус эму. Ты что, не понял? Вот смотри: две ноги, одна голова. Он как захохочет:

– Ну и набрался же я. Я ведь гомик, меня бабы не интересуют. У тебя стрижка короткая, брюки, задница, как у мужика, а груди, извини, я у тебя не нашел.

– Ничего, – успокаиваю, – не ты первый, много кто искал и тоже не нашел. Вот так я с Жаном и познакомилась.

Проговорили мы с ним в ванной до утра. А к рассвету решили, что я разведусь с Гаспаром и выйду за Жана. Назад в Пантен я больше не вернулась. Все уладили адвокаты. Мы с Жаном заключили, так сказать, взаимовыгодный контракт. Он откажется от наркотиков – я помогу ему, – зато я должна стать ему матерью. По ночам же я превращаюсь в его любовницу, с одним нюансом – всегда одеваться в мужскую одежду. Мне потом один психолог сказал, что мы нашли гениальный выход – вроде бы я изображала из себя мужика и потакала его гомосексуальным наклонностям, но, с другой стороны, я была женщиной, и после контакта со мной его не мучили угрызения совести. Тогда-то, в ванной, получилось случайно!

Конечно, первый год мы жили трудно. Характеры у нас двоих – о-го-го. А к тому же у наркоманов с нервами полный финиш. Но, знаешь, через год мы были счастливы! Каждый получил, что хотел. Я наконец-то обрела деньги. Жан не был жадным и франки не считал. Я могла делать, что хотела, покупать все, что угодно… Это было так восхитительно!

А Жан перестал мучиться оттого, что он – педик. Он жил с женщиной и получал от этого удовольствие. А уж что мы с ним делали в спальне, как переодевались, касалось только нас! Софи и Луи меня обожали, все друзья не скрывали радости. Счастливое время. Вот только детей у нас не было, что, в общем, не удивительно, учитывая пристрастия Жана, – ну, не мог он по-человечески. И вот через несколько лет мы решили усыновить моих, так сказать, племянников.

Наташка встала и подошла к окну.

– Видишь ли, я никогда тебе раньше не говорила, но я очень благодарна за все, что ты для меня сделала. И вот наконец представился случай отблагодарить.

Я засмеялась.

– Отблагодарила меня по-царски, только мне ничего не надо. Нам всем так было хорошо в моей маленькой квартирке…

– Нам будет еще лучше в трехэтажном особняке и с приличным счетом в банке, – прервала меня Наташка. – Хорошо бы еще, чтобы кто-нибудь из нас остался в живых и сумел потратить это богатство.

– А что может с нами случиться? – удивилась я. – И вообще, объяснишь ты мне все-таки, что произошло и кого мы похоронили рядом с Жаном?

– А Бог ее знает, – беспечно махнула рукой Наташка. – Впрочем, комиссару Перье известно ее имя.

Я остолбенела.

– Постой-ка, ты хочешь сказать, что комиссар все знал? Он, что, подсунул нам чужой труп? Наташка закурила сигарету:

– Ты дослушай меня до конца. Примерно за полгода до твоего приезда Жан чуть не погиб. Он ведь гонял на машине как сумасшедший. И отлетело переднее колесо! Как ему удалось удержать машину, не понял никто. Тогда все решили, что механик, меняя колесо, плохо затянул гайки. Жан пожаловался, и механика уволили. Через месяц после этого случая он приехал домой поздно, шел дождь, было холодно. Я увидела в окно, как он пошел открывать дверь гаража. У нас, ты знаешь, такая коробочка на стене: нажимаешь кнопку – и гараж открыт. Прошло минут пятнадцать, я опять выглянула в окно и вижу – машина по-прежнему стоит на улице. Мне это показалось странным, и я вышла на улицу.

Жан лежал перед гаражом в странной позе: руки вытянуты вперед, ноги раскинуты в разные стороны. Оказалось, что электронный замок гаража не в порядке, и Жана ударило током. На этот раз он оказался в больнице. Сильный ожог правой руки. И опять все решили, что это неприятная случайность. Знаешь, шел дождь, руки у него были мокрые… Но мне все это очень не понравилось. Хотя я не понимала, кому и зачем было убивать Жана? Родители погибли, сестра тоже.

Предположим, что кто-то таким образом решил получить деньги Макмайеров, но ведь, кроме Жана, еще была я. Короче говоря, со всеми этими размышлениями я и заявилась к комиссару Перье. Ты не думай, он не дурак. Такой маленький, толстенький, лысенький, настоящий клоун… с виду. Он этим и пользуется, прикидывается полным идиотом, а на самом деле очень умен и хитер. Одним словом, выслушал он меня и сказал, что можно пока не нервничать. И правда, какое-то время продолжалось затишье, а потом приехали вы, и Жан погиб. Тут-то комиссар Перье решил, что дело плохо, и предложил меня “убить”. Вскоре в его распоряжении оказался труп женщины примерно моих лет и похожего телосложения. Несчастная бродяжка свалилась в пьяном виде с десятого этажа.

– То-то мне показалось, что ты слишком изуродовалась, падая с третьего, – прервала я ее.

– Поздно вечером, – продолжила Наташка, – фургон с телом несчастной стоял возле садовой калитки. Комиссар сам был за рулем. Я увидела в окно, как он поморгал фарами, и спустилась к нему. Бедная женщина уже была одета в мою одежду. Мы взяли ее – надо сказать, было ужасно тяжело, – и потащили в сад, потом уложили на канализационный люк лицом вниз, и предусмотрительный комиссар залил все вокруг жидкостью, ужасно похожей на кровь. Потом я отправилась на эту квартиру, а комиссар направился в дом: он сделал вид, что ему надо срочно со мной поговорить. Софи вошла в спальню, и… началась суматоха. Комиссар якобы сам нашел тело и никого к нему не подпустил. Ну а в гробу, ты знаешь, изуродованное лицо было прикрыто маской.

Во всем этом прекрасном плане был единственный прокол: я настолько изнервничалась, ожидая комиссара с трупом, что забыла про деньги.

Вернее я все приготовила. Сняла со счета большую сумму наличными и положила ее в сейф. Нужно было только сходить в банк и забрать коробку с деньгами. Но я – вот идиотка! – забыла взять с собой ключ от ячейки. Пришлось прибегнуть к помощи еще одного лица. Очень не хотелось мне это делать. Честно говоря, боялась, что мое доверенное лицо проболтается.

– Да знаю я, к кому ты обращалась! Наташка удивленно подняла брови:

– Да? И к кому же?

– Как зовут, понятия не имею, а вот описать внешний вид могу. Невысокого роста, полненькая брюнетка с очень ярким макияжем и в нелепых очках.

Моя подруга от души расхохоталась:

– Полненькая брюнетка с ярким макияжем! Ну и ну. До чего ж ты глупа. Меня, например, за час превратили в пожилую даму. Седой парик, специальный грим, да еще вот эта накладка во рту…

– Да я чуть не умерла от ужаса, когда ты стала вынимать изо рта челюсть!

– Не могу понять, чего ты так испугалась!

– Испугаешься тут, когда вурдалак, загнавший тебя на кладбище, начинает скалить зубы! Как ты вообще там оказалась?

Наташка махнула рукой:

– Ведь мы с комиссаром придумали такой чудесный план! Жан убит, я убита… Кто-то явно должен заявить свои права на наследство. Ну, может, не сразу. И надо было тебе разыгрывать из себя Эр-кюля Пуаро! Полезла, куда тебя не просили, сунула свой нос, и вот результат: в тебя стреляли, потом пытались отравить. Бедный Банди, как он там?

– Да ничего, поправляется. Каждый день получает от Луи дополнительное питание. Кстати, сегодня меня пытались убить окончательно.

– Вот, вот, пришлось мне постоянно за тобой следить. Сегодня ты сказала, что поедешь покупать подарок ко дню рождения Аллана. А у него. день рождения в декабре. Это показалось комиссару подозрительным, и он велел приглядеть за ; тобой. Я ехала с тобой до “Северного вокзала”, потом увидела, что ты встретилась с Алланом. Честно говоря, подумала, что у вас роман. Затем увидела, как вы сели в машину и двинули по шоссе. Схватила такси и поехала за вами. Проследила, как вы вошли в дом, и позвонила комиссару по мобильному телефону. Он и пообещал прислать мне машину с водителем. Ну, значит, лежу в кустах и вижу, как Аллан вышел из дома, сел в машину и уехал, а тебя как нет. Ладно, думаю, подожду немного. Тут как раз и моя машина подкатила. И в этот момент ты из-за двери как выскочишь и давай сквозь ежевику переть. Вид у тебя был просто сумасшедший: костюм разорван, туфель нет… Я велела водителю Аллана караулить, а сама за тобой подалась.

– Да… Напугала ты меня!

– Ничего не поделаешь. Я вообще не собиралась так скоро воскресать, но… – Наташка вздохнула. – А что там в доме произошло? Аллан захотел добраться до белого тела, а ты решила блюсти девичью честь?

Я вздохнула и рассказала Наташке, что произошло.

Глава 19

День клонился к вечеру, когда мы с покойницей въехали в ворота дома Макмайеров. До этого мы связались с комиссаром Перье и были уверены, что основные действующие лица уже на сцене.

Я расплатилась с таксистом и тихо вошла в холл. Наташка до поры до времени спряталась в гараже.

Возле вешалки топтался Банди. Увидев меня, он радостно взвыл и огласил весь дом трубным лаем. На шум прибежала Софи.

– Мадам! – Она чуть не кричала. – Мадам, где же вы были, на вас напали? Боже, что за вид! Мы искали вас, а сейчас в столовой полно гостей, и комиссар приехал!

Не слушая Софи, я пошла в столовую. За накрытым столом сидели Маша, Прудоны, Яцек, Жаклин, комиссар и, что возмутило меня больше всего, Аллан. Он-то первый и отреагировал:

– Даша, дорогая, где вы опять пропадали?

– Как это где? – возмутилась я такой наглости. – Вы же сами увезли меня к себе в загородный дом, а потом решили убить и поехали за киллером… Да вот не вышло!

Аллан сочувственно вздохнул:

– Дорогая, может, стоит обратиться к психиатру? Я, конечно, понимаю: после всех этих переживаний ваши нервы не выдержали.

Маня ласково обняла меня за плечи:

– Мамулечка, пойдем. Софи принесет тебе в кровать чай с коньяком. Выспишься, а завтра все расскажешь!

От злости у меня выступили слезы. Ну вот, теперь из меня делают сумасшедшую. Нет уж, дудки. Я рванулась к комиссару:

– Комиссар, вы-то мне верите? Жорж Перье сладко улыбнулся:

– Даша, вы явно переутомились. Жаклин сочувственно вздохнула:

– Да ведь у Аллана нет загородного дома, и вчера он весь день был у нас… Меня понесло:

– А ты, Жаклин, молчи, я-то знаю, что вы с Алланом любовники!

Всегда молчавшая госпожа Прудон всплеснула руками, а Тина перекрестилась. Аллан расхохотался:

– Это просто смешно, ангел мой.

– Оставьте ее в покое, – сказала Маня. – Не видите – она вне себя. С ней что-то произошло, это шок. Срочно надо вызвать врача.

Я бессильно опустилась на диван:

– Мне Наташка рассказывала, что у вас с Жаклин давняя связь!

Аллан сочувственно покачал головой:

– Даша, друг мой, к сожалению, ваша покойная сестра была большой лгуньей. Это она обманывала Жана со мной. Каюсь, грешен, не сумел отказаться от того, что само плыло в руки. Потом эта связь приелась, но, чтобы Натали не очень скандалила, мне приходилось иногда с ней встречаться!

– А вот у русских есть такая пословица: “О мертвых – или хорошо, или ничего”, – раздался голос из-за дверей.

Через секунду створки распахнулись, и Наташка вошла в столовую.

Эффект превзошел все ожидания. Маня села на диван. Жаклин пронесла коньяк мимо рта, Прудоны окончательно окаменели. Аллан затряс головой.

Первой, как всегда, опомнилась Маня:

– Натулечка, моя родная…

Она кинулась к Наташке и по дороге наступила на Клеопатру, вольготно раскинувшуюся на ковре. Обиженная кошка подскочила и впилась когтями в первое, что попалось ей, так сказать, под лапу. К счастью, это оказалась нога Аллана. Несостоявшийся убийца заорал нечеловеческим голосом и схватился за брючину. К нему подбежала Тина.. Жаклин истошным голосом стала звать Софи.

Послышались истеричные рыдания Тины, только Маня, я и комиссар сохраняли полное спокойствие. Маша стояла молча, изо всех сил прижимаясь к Наташке. Та ласково отстранила девочку и подошла к искривившемуся от боли Аллану.

– Что, больно? Тот кивнул.

– У кошек острые когти, – заметила Наташка, – но у них нет рук, чтобы залепить жиголо пощечину.

И, развернувшись, она изо всей силы треснула Аллана по щеке. Тот, не ожидая нападения, невольно попятился. Сделав несколько шагов, он наступил на прибежавшего на шум Банди. Тот отреагировал моментально: расставил ноги и налил на ковер гигантскую лужу. Теперь уже заорали все. Маня отвесила Банди пинок, а я начала хохотать как сумасшедшая.

– Я думаю, что теперь, когда мы почти все в сборе, можно начать наше небольшое собрание, – проговорил комиссар.

– Что значит почти все, комиссар? – огрызнулся Яцек. – Кого еще вы прячете в рукаве?

– О, никого, кроме этой красавицы, – улыбнулся комиссар, глядя в окно.

Яцек подошел к окну и бегом кинулся к двери.

– Ну и запах здесь, – проговорила Жаклин. – Неужели нельзя, чтобы кто-нибудь вытер лужу и подал нам кофе, лучше с коньяком?

– Я хотела бы чаю, – возразила Тина.

– Да, да, безусловно, чаю, а еще лучше минеральной воды, – оживилась мадам Прудон.

– Пойду распоряжусь, – сказала Маня.

– А мне нужно в ванную: мне надо залить йодом царапины этой бешеной кошки, – пробормотал Аллан.

– Нет, нет, господин Гранж, вы останетесь, – остановил его комиссар.

Аллан в растерянности сел в кресло:

– У меня будет заражение крови!

– Ну, навряд ли, – усмехнулась я, – сейчас велю принести йод, вату и бинты. Так что на гильотину вы пойдете здоровым.

Аллан нервно засмеялся.

Дверь в столовую распахнулась, и на пороге возник Яцек, за ним маячили ажаны.

– О Господи! – простонала Жаклин. – Тебя арестовали? А я хотела спокойно попить кофе. Яцек вошел в комнату, ажаны посторонились, и из-за них появилась Андре в наручниках.

– Какой ужас! – вырвалось у Тины. Комиссар развел руками:

– К сожалению, ничего сделать не могу. Мадемуазель Ярузельская подозревается в убийстве, а правила перевозки таких подследственных очень строги. Но здесь мы, конечно, снимем с нее эти браслеты.

С этими словами Жорж Перье вытащил из кармана ключ и освободил девушку.

– Спасибо, – сердечно проговорила та, потирая запястья.

– Итак, господа, теперь, когда все мы наконец-то собрались вместе, пора расставить по местам точки и все остальные знаки препинания, – проговорил комиссар. – Пожалуйста, рассаживайтесь, разговор обещает быть долгим.

– Дадут ли нам когда-нибудь кофе и уберут ли эту лужу? – капризно протянула Жаклин.

В дверь постучали, и на пороге появились Софи с подносом и Луи с ведром и тряпкой. Через секунду они увидели Наташку. Поднос и ведро оказались на полу одновременно, сладкие булочки разлетелись в разные стороны. К ним тут же кинулись Бан-ди и Снап.. По ковру медленно растекался кофе.

– Ковер придется выбросить, – заметила некстати госпожа Прудон.

Успокоились все примерно через час, и к восьми в столовой все было убрано – ковер унесен, а кофе и чай поданы заново.

– Итак, господа, – начал комиссар, – истоки этих событий лежат очень далеко. По сути, все началось до рождения Жана Макмайера. Его будущая мать, Сьюзен, отправилась в Италию. Насколько я понял, она увлекалась искусством и собиралась посещать музеи, картинные галереи… В общем, весь набор, типичный для девушки из богатой и интеллигентной семьи. Где она познакомилась с вами, господин Гранж?

– В кафе, – буркнул Аллан.

– Впрочем, это не важно. Интересно другое. За месяц роман Сьюзен и Аллана развился до такой степени, что, вернувшись во Францию, она объявила родителям о своем желании выйти замуж. Родители, конечно, пришли в ужас. Брак с безродным и бедным полуитальянцем-полуфранцузом не входил в их планы. Естественно, они категорически запретили дочери даже думать об этом. Сьюзен была послушна и умна. Она не стала спорить со старшими и спокойно приняла их решение: выдать ее замуж за Эдуарда. Но связи с Алланом не порвала. Наверное, она сняла вам квартиру?

– Да, – вздохнул Аллан, – в самом центре Парижа, на улице Виктора Гюго. Мы встречались на протяжении многих лет, три раза в неделю.

– Как? – вырвалось у меня. – Разве Сьюзен не порвала с вами накануне свадьбы?

– Она очень хотела это сделать, и мы действительно на год расстались. Но потом ей стало очень тяжело жить с Эдуардом, и связь возобновилась.

– Совершенно верно, – подтвердил комиссар. – Баронесса родила сына от господина Гранжа, но он носил имя Макмайер. А когда через два года родилась дочь, она тоже стала Макмайер.

– Что? – спросил Яцек. – Вы хотите убедить нас в том, что отцом Лизы был тоже Аллан?

– Ну да, – отозвался комиссар и продолжил:

– Видите ли, данные медицинского обследования барона Эдуарда Макмайера прямо говорят о том, что он не мог иметь детей, – результат перенесенной в детстве свинки. Так что Лиза и Жан были братом и сестрой, рожденными одной матерью от одного отца. Сьюзен очень хотела сохранить около себя Аллана и сосватала ему свою лучшую подругу. И потекла их ничем не замутненная жизнь, с соблюдением всех внешних приличий. Кошмар начался, когда Жан достиг подросткового возраста. Вы все знаете, что здесь происходило: скандалы, наркотики, мальчики…

– Он швырнул в Эдуарда кочергой, – подал голос до сих пор молчавший господин Прудон. – Только чудо спасло барона.

Комиссар кивнул:

– В результате Жана отправили в закрытую школу, а тихая, вежливая Лиза осталась дома. Она хорошо училась, по вечерам никуда не ходила, вязала у телевизора. Остается только гадать, где она познакомилась с Рене.

Лиза-Андре злобно покосилась на меня:

– Это все из-за тебя. Если бы ты, русская побирушка, не явилась сюда…

Из ее рта полились ругательства. Яцек в ужасе уставился на девушку:

– Андре, любимая!

– Нет, вы посмотрите… Что значит “любимая”? – возмутилась Жаклин.

– Да заткнись ты, старая потаскуха, – отрезала Лиза.

Жаклин покорно замолчала. Комиссар потер шею и, обращаясь к Лизе, сказал:

– Продолжайте, моя радость, мы вас внимательно слушаем.

– Ладно, слушайте. Если я кого и ненавидела, так это своих близких. – Лиза раскраснелась, волосы ее растрепались. Такой я ее никогда не видела. – То, что мать наставляет рога Эдуарду, я поняла давно. Но только в отличие от этого идиота Жана повела себя по-другому. Не стала ни с кем ругаться. Зачем? Чтобы меня вычеркнули из завещания? Да и Аллан оставил бы мне приличный кусочек. Но эта идиотка Мартина, его жена, явилась к моей матери и стала сюсюкать: наконец-то она беременна… Мне только не хватало еще одного братика или сестрички.

– И тогда вы решили избавиться от всех, – сказал комиссар.

Андре засмеялась:

– Решила-то я, а осуществил кто-то другой. Я ничего в багаж не подкладывала. Да, у меня с Рене был роман. Ну так что из этого? Я рассказала Рене о беременности Мартины, а он, наверное, рассказал Жану. А уж что они там придумали, откуда мне знать? Правда, перед самым отлетом я видела, как Жан съел кусочек мыла, чтобы вызвать у себя рвоту…

– Дорогая, вы с нами не откровенны, – поморщился комиссар. – Ведь Рене перед смертью успел кое-что сказать.

– А что, Рене умер? – глупо поинтересовалась я.

– Да, – кивнул комиссар. – Буквально через несколько дней после той авиакатастрофы. Смерть его выглядела почти естественно. Заядлый наркоман, он лег в кровать, укололся, потом закурил сигарету и… заснул. Начался пожар. Таких случаев в Париже – тьма. И, как правило, сгорают эти несчастные вместе с квартирами, да еще соседи страдают. Но с Рене было по-другому. Дым унюхала консьержка и вызвала пожарных. Юношу успели довезти до больницы, он промучился дня три и умер, почти не приходя в сознание. Но один раз все-таки заговорил, и, к счастью, рядом оказался полицейский.

Комиссар распахнул свой необъятный кейс и вытащил диктофон. Мы все замерли. Перье нажал кнопку. Послышался шорох, потом кашель, и слабый голос произнес:

– Пить.

– Рене, Рене, вы меня слышите?

– Слышу.

– Вы можете отвечать? Что с вами случилось?

– Это она… пришла… мы ужинали, потом уколола меня… я стал засыпать, видел… кладет сигарету на одеяло, потом не помню… пить… дайте пить…

– Рене, кто она, зачем приходила? Это ваша любовница, как ее зовут?

– Лиза… это Лиза… она предала нас… взяла у нас “крошку” и не сделала… потом пришла ко мне… сказала сделает завтра… я верил ей… я ей верил…

– Что взяла Лиза, какую “крошку”?

– Взрывное устройство… “крошку”… положить в кафе “Красный дельфин”… но не положила… и пропала… а потом я узнал из газет… – Последовала долгая пауза, затем снова послышался тихий шепот:

– … она погибла… и вдруг приходит и говорит – все ошиблись… я был так рад, я люблю ее …

– Рене, Рене, вы меня слышите?

Из диктофона доносился шум, звяканье каких-то инструментов, потом лента закончилась. Комиссар выключил магнитофон.

– Больше он не сказал ни слова. Красноречивая запись, не так ли, господа?

Мы все удрученно молчали. Внезапно Яцек сказал:

– Это ничего не доказывает. Любой адвокат разнесет эту запись в пух и прах. Какая Лиза? Фамилия не названа. Она погибла! Ну и чушь! Где сказано, что это Лиза Макмайер? Может, это какая-то Лиза, попавшая под колеса машины?

– Я с вами согласен, – сказал Жорж Перье, – именно поэтому мы разговариваем не в тюремной камере, а в этой уютной столовой.

Яцек продолжал атаковать:

– Еще требуется доказать, что Лиза была любовницей Рене!

Лиза откинула волосы со лба:

– Налейте мне коньяку, а то эта пьяница все высосет, мне ничего не достанется. – Жаклин поперхнулась. – А я, так и быть, расскажу вам правду, – продолжала Лиза.

Я смотрела на нее во все глаза. Интеллигентная, скромная и тихая девушка исчезала. Вместо нее в комнате появился опасный зверек, что-то вроде хорька!

. – С Рене меня познакомил Жан случайно, в магазине. Рене мне сразу понравился, а я ему. Он перезвонил на следующий день и назначил встречу. Меня разбирало от смеха, когда я врала Сьюзен, что хожу в школу танцев. Мы правда занимались танцами, но только в постели. Возраст-то был самый подходящий – четырнадцать и семнадцать…

– Дорогая, – попытался остановить ее Яцек, – не надо все рассказывать. Ты наговоришь лишнего, и это плохо кончится…

– Замолчи, слизняк, – отрезала Лиза, – хочу говорить – и говорю. Рене был настоящий мужчина, не то, что ты. У него осечек не случалось. И к тому же совершенно бесстрашный. Его старший брат сидел в тюрьме, а Рене был связан с группой террористов. Он мне намекал, что работал с самим Ильичом Карлосом. Ну а родителей своих я просто ненавидела – и Сьюзен, и Аллана, и Эдуарда, и эту беременную корову Мартину. Пришлось мне сказать Рене, что я хочу участвовать в революционном деле, даже ходила с ним на собрания какие-то дурацкие…

А потом Рене дал мне “крошку”. Это они так бомбу называли. Все было проще некуда. Накануне отлета я засунула ее в багаж Сьюзен. А знаете, куда я ее положила? – Лиза радостно рассмеялась. – В ящик с ее любимыми куклами. Она их просто обожала, звалао именам, шила им платья. Так что, надеюсь, эти проклятые игрушки разлетелись в пыль. Вот только жаль, что Жан ускользнул, – по-моему, он что-то заподозрил. Поэтому, когда мы приехали в аэропорт, он украдкой съел кусочек мыла, и его, конечно, тут же стало выворачивать. Надо было мне рассказать про мыло Сьюзен, она бы его силой в самолет запихнула, да я не поняла сначала, зачем он это делает. И к тому же мне надо было успеть спрятаться до отлета. И тогда я залезла в ящик с тряпками в ангаре.

Уж они меня искали-искали, оборались все. Но я все рассчитала точно. Если бы речь шла просто о полете в Лондон, Сьюзен вернулась бы домой, но ведь предстояла выставка ее любимых, ее обожаемых, ее потрясающих деток – куколок! Ради них можно наплевать и на меня, и на Жана. И потом эта корова Мартина сказала, что, как ей кажется, я поехала с Жаном в больницу. Тут-то они и улетели. И все бы хорошо, если бы не этот подлец Ренальдо.

– Он ведь узнал про Рене, не правда ли? – спросил комиссар.

– Ну да, узнал. Сначала попытался сдать меня в полицию, потом решил придержать у себя дома. Денег хотел, негодяй! Но я от него удрала. А что мне было делать дальше? Домой возвращаться нельзя – надо сначала узнать, что заподозрил Жан, что ему известно. Я-то надеялась, он отправится вместе со всеми к праотцам, а этот подонок спутал все планы. Вот я и пошла бродить по улицам. Гуляю себе по набережной, вдруг вижу – идет мужчина, прилично одетый, но, судя по всему, небогатый. Ну, думаю, девочка, это идет твой шанс. Влезла я на парапет, а он уже тут как тут, давай меня от смерти избавлять.

Лиза расхохоталась, глядя на вытянувшееся лицо Яцека.

– В общем, спас он меня, а я ему подсказала, как жениться на глупой пьянчужке. Но эта сволочь, Ренальдо, увидел нас случайно и выследил – я еще была без грима. И узнал-таки, где я встречаюсь с Рене. Он приметил, как я вышла и села в кафе, напротив его дома, и дождался того же, чего ждала я: увидел, как приехали “Скорая помощь” и пожарные. Вот только не знала, что Рене выжил. Его вынесли в мешке, я и решила: все, труп.

– Так перевозят обгоревших, – пояснил комиссар, – в специальном чехле, чтобы ожоги не соприкасались с уличной грязью. А потом Ренальдо начал вас шантажировать?

Лиза раскрыла было рот, но в этот момент Жаклин нетвердой походкой подошла к Яцеку:

– Это правда? Ты спал с этой дрянью?

У Яцека забегали глаза:

– Дорогая, она же мне в дочери годится.

– Да ладно тебе, – усмехнулась Лиза, – будь хоть раз в жизни мужчиной. – Она повернулась к Жаклин:

– Конечно, спал, все это время. Ты напьешься и дрыхнешь в гостиной, а муженек – ко мне в постельку. Знаешь, ему там было неплохо.

Я подумала, что Жаклин сейчас выплеснет ей в лицо кофе. Но женщина молча отошла к окну.

– Натали, попроси принести еще коньяку, – сказала она.

– Дорогая, тебе не следует больше пить, – взмолился Яцек.

Жаклин скользнула по нему равнодушным взглядом.

– И что же теперь со мной будет? – поинтересовалась Лиза.

Комиссар развел руками:

– Это решит суд.

– Ну, раз уж я здесь, – продолжала Лиза, – неплохо бы помыться и переодеться, если для меня найдутся какие-нибудь шмотки.

Я вспомнила, что являюсь хозяйкой дома:

– Лиза, поднимайтесь на второй этаж, в ванну, а потом приходите в кабинет. Я попрошу принести вам туда одежду.

– Что-нибудь попроще и потеплей, – попросила Лиза. – В камере очень холодно, и, если можно, кое-что из косметики.

Злобный хорек куда-то исчез, перед нами снова была отлично воспитанная девушка из хорошей семьи. Лиза встала и вышла за дверь, за ней, как тени, двинулись два ажана.

Мы все молчали. Наконец, господин Прудон не выдержал:

– Очень трудный юридический случай. Если мадемуазель Макмайер убила своих родителей, то она не имеет права быть их наследницей. Но ведь ее тоже считали умершей, и наследником стал Жан Макмайер. Но в смерти Жана Макмайера она не виновата и в этом случае имеет право на наследство. Очень сложный случай. Наташка замахала руками:

– Бог мой, не надо нам рассказывать про всякие случаи. Лиза – бедный, никому не нужный ребенок. Мне ее очень жаль, и, конечно же, она получит свою часть. Я надеюсь, что суд проявит к ней снисходительность. Ведь ей на момент преступления было всего четырнадцать лет. Это должно облегчить ее участь, не так ли?

Она посмотрела на господина Пруд она, но тот опять завел свою песню:

– Это тоже интересный случай…

– Папочка, – прервала его Тина, – не надо нам про случаи.

– А мне ее совершенно не жаль, – подала голос Маня. – Она убила четырех человек и должна получить по заслугам.

– У тебя еще нос не дорос рассуждать о таких вещах, – прервала ее я. Маня покраснела:

– Нос не дорос! А вот мне интересно знать, кто же убил Жана?

Мы снова все замолчали.

– Лиза ваша его и убила, – продолжала размахивать руками девочка.

– Ты не права, детка, – сказал Аллан.

– Значит, у вас другое мнение по этому поводу, господин Гранж? – спросил комиссар. Аллан вздохнул:

– Я понимаю, это звучит странно, но мне кажется, что смерть Жана – это трагическая небрежность. Примерно недели за две до его кончины я приехал в гости. А вечером, собираясь уезжать, обнаружил, что моя машина не заводится. Вы знаете, да я этого никогда и не скрывал, что в молодости работал автослесарем. В принципе, мог бы сам устранить неполадки, но очень не хотелось пачкаться, и Жан предложил взять его машину. Я воспользовался предложением, а на дороге заметил, что педаль тормозов “проваливается”. Наутро, вернув машину, сказал, что у него неполадки с тормозами.

Жан беспечно отмахнулся: “Ерунда, уже два раза доливал тормозную жидкость”. Помнится, я посоветовал ему обратиться к другому механику. Просто доливать жидкость в систему и не проверить, почему она вытекает? Это же непрофессионально. Но Жан был потрясающе безалаберен. Думаю, он так и не показал механику машину: едет, и ладно. А возможно, по своей технической неграмотности просто не понял, чем ему грозит подобная неисправность.

Наташка вздохнула:

– Как ни обидно, но это очень похоже на правду. Он гонял как ненормальный, а за машиной не следил вообще. Иногда я вспоминала о техосмотре и отгоняла “Ситроен” к механику, но это случалось нечасто. Муж сердился и кричал, что сломавшуюся машину надо выбросить и купить новую.

Комиссар закурил сигарету:

– В общем, в полиции тоже пришли к такому же выводу: удивительно, как вообще можно ездить с такими тормозами.

– Но он же сказал мне, что его убила Андре, – настаивала Маша.

– Детка, наверное, ты просто не поняла – ему было трудно говорить. Скорей всего он пытался сообщить тебе, кого убила Андре, – сказал комисcap. – А может быть, он узнал Лизу. Ведь вот, например, господин Гранж знал, кто такая Андре. Аллан промолчал.

– Дорогой, это правда? – спросила Тина.

– Конечно, правда, – продолжал комиссар. – Я даже думаю, что она сама ему все рассказала, пожаловалась на Рональде. Не так ли, господин Гранж?

Аллан не ответил.

– Дорогой, скажи хоть что-нибудь, – взмолилась Тина.

Но Аллан молчал, как истукан.

– Когда вы собирались меня убить, вы были более разговорчивы, – заметила я.

– Неужели господин Гранж хотел вас убить? – притворно удивился комиссар.

– Ну да, – радостно сообщила я, – как в кино. Сначала заманил в ловушку, а потом привязал к стулу. Чуть шею себе не сломала, когда падала с лестницы.

Госпожа Прудон тихонько ойкнула, Аллан опрокинул коньяк в рот и подошел ко мне:

– Даша, вы должны простить меня. Я не думал вас убивать. Поймите, я хотел спасти свою дочь. Уверен, что Эдуарда и Сью убил Жан.

– Вчера, однако, вы были настроены очень решительно, – возразила я. – Помнится, привязали к стулу, заткнули рот какой-то грязной тряпкой и собирались привезти киллера, чтобы он, сделав мне укол, отправился со мной в Швейцарию. А уж там мой маленький трупик должен был исчезнуть без следа…

Аллан обнял меня:

– Дорогая, я повторяю…

– Отойдите от мамы как можно дальше, – подала голос Маня.

Аллан отодвинулся к дивану.

– Я повторяю, я не собирался вас убивать. Хотел только временно вывести из игры. Вас отвезли бы в пригород Женевы и подержали там недельку-другую, вот и все. Вы просто очень мешали мне освободить Лизу, всюду совали нос. Несколько дней в Швейцарии, и все! Но убивать?.. Нет, поверьте!

– Ну да, – фыркнула я, – и потому вы прихлопнули Ренальдо и чудом не пристрелили бедную русскую подданную.

Аллан расхохотался:

– Ну и бред!

– Вы же сами мне сказали!

Аллан опять обнял меня.

– Даша, я шутил. Вы так увлеклись ролью сыщика, что совершенно не понимали, что происходит.

– Я сказала, отойдите от мамы, – проговорила опять Маня, медленно вставая. – Отойдите на пять шагов в любую сторону.

– Но это же смешно… – протянул Аллан.

– А кто убил Ренальдо? – встряла Маня.

– Не знаю, – отмахнулся Аллан.

– Да нет, знаете прекрасно, – ответил комиссар. – Знаете это так же хорошо, как и я. Его убил…

В этот момент во дворе послышался шум мотора. Жаклин выглянула в окно:

– Надо же, кто-то уезжает на машине Аллана. Комиссар подскочил к балкону. Через секунду он уже выбежал из столовой. Обрадованные собаки неслись за ним. Мы все молча проводили его взглядом. Аллан тоже выглянул во двор, потом посмотрел на меня:

– Вы велели Лизе идти в кабинет и там переодеться? Голову даю на отсечение: сейчас она уже мчится по направлению… сам не знаю куда, но удирает.

– Вы правы, – проговорил комиссар, входя в комнату. – Лиза попросила полицейских остаться за дверью и подождать, пока сменит одежду. Сержант проверил комнату и вышел. Он, конечно, болван, но оправдывается тем, что комната расположена на втором этаже. Когда этот дурак вышел за дверь, Лиза открыла окно…

– Вылезла на козырек, который прикрывает вход, а к нему всегда прислонена садовая лестница, – вырвалось у меня.

– Как? – изумился комиссар. – Вы знали об этом и не предупредили?

– Только что вспомнила, – пробормотала я растерянно. – Видите ли, Пьер один раз так залез в кабинет, и…

Комиссар замахал руками:

– Замолчите, ради Бога. Лиза очень опасна, а вы невольно помогли ей бежать. О Боже!

– Вы что, не можете ее поймать? – возмутилась Маня? – В России в таком случае перекрывают дороги.

– Лиза не только опасна, но еще и умна, – разозлился комиссар. – Дороги уже перекрыты, да только преступница наверняка бросила машину и передвигается пешком или автостопом! Какую одежду и косметику вы ей дали?

Он грозно посмотрел на меня.

– Не знаю, – растерялась я окончательно. – Софи принесла какое-то платье или брюки… Надо спросить.

– Действительно, – бросил комиссар, – пойду сам узнаю. А насчет того, кто убил Ренальдо, так это сделал господин Гранж. Только вот доказательств у меня нет, хотя не сомневаюсь, что это был он и двигали им благородные чувства.

С этими словами комиссар вышел из комнаты и хлопнул дверью с такой силой, что стоявшая на столе ваза упала и рассыпалась на мелкие кусочки.

– Вот это да… – проговорила Маня, и мы все. одновременно уставились на Аллана.

– Это правда? – сурово вопросил господин Прудон.

– Что – правда? – переспросил Аллан.

– Ну вот это, что сказал комиссар. Вы же понимаете, я не могу разрешить дочери выйти замуж, если…

– Прости, папа, но это касается только меня и Аллана. Я обещала выйти за него замуж и не собираюсь отступать от своего слова.

– Дорогая, – расплылся в очаровательной улыбке Аллан, – боюсь, что вам придется меня забыть. Ведь это я убил Ренальдо. Но, поверьте, не мог поступить иначе.

Тина подошла к жениху и обняла его:

– Расскажи все. Здесь друзья и родственники, мы не будем свидетельствовать против тебя. Покайся, тебе станет легче. Нельзя жить с таким грузом на душе.

Аллан оттолкнул Тину и рухнул в кресло. Мне показалось, что из него, как из воздушного шарика, вышел воздух. Затем он посмотрел на свои руки и усмехнулся:

– “Никакие ароматы Аравии не отмоют этой руки”. Если вы думаете, что терзаюсь, как леди Макбет, то ошибаетесь. Я просто раздавил змею, опасную гадюку. Ренальдо никому не принес счастья и заслужил смерть.

Я вспомнила заплаканную Анриетту и осиротевшую крохотную квартирку возле Ла Бурже. Тина погладила своего будущего мужа по голове:

– Ну говори, говори же, не молчи. И Аллан начал рассказывать:

– Я сидел дома и спокойно читал. Вдруг раздался звонок, удививший меня, – ведь часы уже пробили одиннадцать ночи. Но все-таки дверь я открыл и увидел Андре. Конечно, несмотря на свое изумление, я предложил ей пройти в кабинет. Но девушка направилась прямо к дивану, села и тут же спросила:

– Не узнаешь?

Я удивился еще больше – Андре была со мной на “вы”. Но потом сказал:

– Конечно, я тебя узнаю, Андре, детка. Что случилось?

– Значит, не узнаешь, – констатировала девушка и сдернула с головы парик, потом моментальным движением сделала что-то с глазами, и, честно говоря, я обалдел.

Коротко стриженная блондинка, похожая на погибшую Лизу, тянула ко мне руки и плакала:

– Папочка, это же я, твоя Лиза. Я жива, неужели ты этого не понимаешь?

И она бросилась мне на шею. Тут уже заплакал и я. Ведь я очень любил свою девочку, и не по моей вине она росла в семье у матери. Но рассказать обо всем Мартине я не мог. Не забудьте, что весь капитал принадлежал жене, и в случае развода мне не доставалось ни сантима. Да и Эдуард признал Лизу – она официально считалась его дочерью. Представляете, какие бы пошли разговоры, если бы я сказал вслух, что Лиза моя дочь? Позор для Сью, позор для Эдуарда, а я и Лиза лишаемся всех денег. Вот так я и жил. Ведь Мартина не успела родить ребенка…

Мы с Лизой проплакали почти всю ночь. Она рассказала, как Жан убил отца и мать, как она убежала, как ее подобрал Яцек, как ее преследует Ренальдо.

– Папочка, – захлебывалась дочка, – папочка, Ренальдо грозится убить меня, если я не выйду за него замуж! Он изнасиловал меня в ангаре, когда я пряталась там от Жана. Папочка, помоги мне!

От ненависти и ужаса у меня просто помутился рассудок. И на следующий день я поехал в Ла Бурже и с удовольствием всадил пулю в этого мерзавца. Представьте теперь мой ужас, когда я нашел там Даша и понял, что эта гнида рассказал ей все о Лизе. А ведь мы с дочерью хотели уехать тихонько в Англию и оттуда заявить о ее правах на наследство. И вот весь план рушился из-за любопытства Даша. Голова закружилась, и пистолет сам выстрелил еще раз. Даша упала, а я успел скрыться. Собственно, это все. Впрочем, я рад, что не убил вас. – Аллан посмотрел на меня.

– Спасибо, – вырвалось у меня. – Только не понимаю, почему Лиза так боялась, что ее настоящее имя будет раскрыто? Я могу понять, что она опасалась Жана: он мог рассказать, что не убивал Эдуарда и Сью, и все подозрения пали бы тогда на Лизу. Но чего она ждала после его смерти, почему не раскрылась?

– Кажется, я понимаю, – спокойно проговорил господин Прудон. – Срок давности за убийство – девять лет. Ей оставалось продержаться совсем немного, и все – она неподсудна. А если бы господин Гранж уехал с ней в Лондон, все стали бы думать, что они просто любовники. Я полагаю, Лиза уговорила бы Аллана подождать еще некоторое время не открывать ее настоящее имя.

– Я не верю ничему из того, что здесь рассказывала моя дочь. Ее заставили оклеветать себя. Я глубоко убежден, что Лиза – чистый и невинный ребенок.

– Да уж, чистый, – усмехнулся Яцек. – Когда выходит из ванной. А насчет невинности – тут простите. Детка весьма искушена в разных вопросах. Как она потешалась над вами всеми, поднимаясь ко мне в спальню! Прости, Жаклин, я вел себя как свинья. Слышали бы вы, как она вас всех обзывала, как издевалась над Алланом. Она называла его “папашка-промокашка, засратая бумажка”.

– Не верю! – закричал Аллан. – Не верю ни одному слову, вонючий поляк. Сам-то зачем все это выслушивал, ехидничал вместе с ней?

– Я любил ее, – просто ответил Яцек. Аллан пошел к двери, на полдороге он обернулся:

– Тина, если хочешь, поедем вместе со мной!

– Да, дорогой, – сказала девушка. И они вышли из столовой.

Глава 20

Новый год мы встречали у Галины Владимировны. Старая дама, страшно довольная, приготовила “ужин по-русски”. Жаклин не возражала, и стол поражал изобилием: холодец, салаты, пироги с капустой, поросенок с гречневой кашей, грибы, соленая капуста, моченые яблоки – всего не перечислить. Особняком стояли неизвестно как затесавшиеся на “русский” стол сациви и лобио. Мы пили и ели почти всю ночь без остановки, тупо глядя на экран телевизора. Галина Владимировна смотрела первую программу из Москвы, и к двум часам я окончательно обалдела от однообразных песен и певцов, как будто размноженных под копирку. Поэтому тихонько отползла в дальний угол.

Через некоторое время ко мне присоединились Наташка и Жаклин. Маша мирно подремывала на диване, а Яцек с Галиной Владимировной играли в триктрак. Меня удивило, что за весь вечер Жаклин не выпила ни капли спиртного, только чуть пригубила шампанского. Очевидно, это поразило и Наташку.

– Ты что, записалась в общество анонимных алкоголиков? – съехидничала она, глядя на стакан с соком в руках Жаклин.

– Нет, – вздохнула та, – просто не хочется родить урода.

– Вот это да! – ахнули мы разом. – Вот это новость!

Жаклин грустно улыбнулась.

– Столько лет хотела ребенка, но ничего не получалось. И надо же, именно сейчас, когда я уже махнула на все рукой!

– Нет, за такую новость надо выпить шампанского! – воскликнула Наташка и пошла к столу.

Воспользовавшись тем, что мы остались одни, я бестактно спросила у Жаклин:

– А кто отец будущего младенца? Аллан? Жаклин вздохнула:

– Даша, ты неподражаема. Нет, надеюсь, что не Аллан. К сожалению, от него рождались только монстры, вроде Жана или Лизы. Искренне надеюсь, что отец – Яцек.

– А ты с ним останешься?

– Знаешь, мы многое обговорили и решили начать сначала. Я простила ему Лизу, а он мне мои бутылки. И потом, у ребенка должны быть отец, и мать, и бабушка…

– А что, об Аллане и Тине ничего не слышно? – спросила подошедшая Наташка. Жаклин отрицательно покачала головой.

– Последнее письмо от них пришло из Австралии. Мадам Прудон долго плакала, прежде чем показала его мне.

– И что в письме? – поинтересовалась я.

– Да ничего особенного. Всем привет, все хорошо. Обратного адреса нет, сообщение ниоткуда, как с того света.

– Бог с ними, – махнула рукой Наташка. – Я рада, что все закончилось. Давайте лучше выпьем за предстоящую радость.

– А какая радость нам предстоит? – поинтересовалась внезапно проснувшаяся Маня.

– У Жаклин скоро родится ребенок, – ответила я.

– Девочка или мальчик?

– Кого Бог пошлет.

– Надеюсь, он не пошлет Жаклин чудовище вроде Лизы, – дернула плечом Маня. – Интересно, ее когда-нибудь поймают?

– Сомневаюсь, – сказала Наташка, – слишком. хитрая, слишком умная, слишком жестокая. Скорее всего спряталась где-нибудь, залегла, так сказать, на дно. И вообще хватит об этом, давайте выпьем за Новый год.

– Давайте, – радостно согласилась я. – Я тоже рада, что все закончилось. Во всей этой истории есть только одно непонятное обстоятельство.

– Только одно? – спросила Наташка. – Для меня, например, многое осталось непонятным. Я ни на минуту не верю, что Жан погиб в результате несчастного случая. А отлетевшее колесо? А история с гаражом? Я вижу здесь руку Аллана.

Жаклин замялась.

– Может, это и не совсем верно. Аллан все-таки благородный человек, он не профессиональный убийца. Если Жана и убили, то сделал это кто-то другой.

– Три ха-ха! – воскликнула эмоциональная Наташка. – Как же, как же, благородный человек! А кто отец Лизы? Чьи гены у этого монстра? Насколько я слышала, Сьюзен была милой и интеллигентной. Значит, любовь к убийствам детка унаследовала от отца. И никто не убедит меня в обратном!

Жаклин нервно поправила роскошные волосы:

– Яцек, подойди к нам. Яцек отодвинул триктрак.

– Да, дорогая, ты хочешь, наверное, уже прилечь?

– Расскажи им все, что рассказывал мне.

– О чем, дорогая?

– Не прикидывайся идиотом. Расскажи все о Лизе и Ренальдо.

– Может быть, не надо снова ворошить эту кучу?

– Надо, – отрезала Наташка, – давай! И Яцек стал рассказывать:

– Лиза была, как я потом понял, человеком с больной психикой. Меня она не стеснялась, в особенности после моей женитьбы на Жаклин. Мы с ней стали вроде как сообщники. На людях она была мила, тиха, интеллигентна и воспитана. Вечером же в своей комнате сбрасывала маску и издевалась над всеми, ехидничала и строила всевозможные планы. Ей очень хотелось добраться до денег, но на пути стоял Жан. Лиза презирала его и боялась одновременно. Поэтому ее планы касались в основном того, как избавиться от брата. Какие только мысли ни приходили ей в голову: яд, нож, веревка… Ну просто Сицилия. Я настолько привык к ее кровавым мечтам, что перестал следить за ними, поэтому проглядел момент, когда планы стали превращаться в реальность. Под рукой у нее оказался классный специалист – Ренальдо. Отвинченное колесо и испорченный электронный замок – его рук дело. Но Жана, как злобно говорила Лиза, “черт бережет”. Первый раз он чудом удержал машину, во второй – очевидно, ток был недостаточно сильный, в третий раз все получилось…

– Так вот почему она так боялась Ренальдо… – дошло до меня.

– Да, – грустно согласился Яцек. – Ей нужно было избавиться от него, и для этого понадобился Аллан. Лиза вообще первосортная актриса. Прикинется, когда надо, таким ангелом!

– Значит, ты знал, что Жана собираются убить, – протянула Наташка. Яцек развел руками:

– Ну, дорогая, ты очень категорична. Я представить не мог, просто не верил, что Лиза – она ведь была совсем ребенок – способна на убийство…

– Ну а что ты подумал, когда Жан чудом спасся, удержав машину? – продолжала допытываться Наташка.

– Ничего я не подумал, – начал оправдываться Яцек. – Мало ли какие бывают случайности…

– А испорченный замок? – встряла Маша.

Яцек угрюмо молчал.

"Что ему сказать, бедному?” – подумала я.

– Я любил ее, – наконец выдавил он из себя. – Тебе, Натали, это трудно понять, ты прагматик, а я романтик, и я любил ее. Понимаешь?

– Понимаю, – неожиданно спокойно отреагировала моя подруга. – Я понимаю, что ты ее любил, но еще я понимаю, что никогда не сяду срать с тобой на одном гектаре!

От удивления Жаклин разинула рот.

– Давай собирайся, – повернулась ко мне Наташка, – я здесь ни минуты больше не останусь.

– Но уже ночь, – пробормотала Жаклин, – идет дождь, дорога скользкая, а ты выпила…

– Тронута вашим вниманием, – усмехнулась Наташка.

С этими словами она ухватила мою сумку и буквально вытолкнула нас с Машей за порог.

ЭПИЛОГ

Январь в Париже безобразен. С неба вместо приличного снега сыплется нудный дождь, ветер забивается под пальто, холодно, промозгло. Холодно было и в кабинете комиссара Перье. Сам комиссар вырядился в толстую шерстяную фуфайку и стал похож на рекламу капель от кашля. Мы с Натальей сидели у стола, а комиссар мерил шагами небольшую комнату. Я искренне пожалела полицейского. Выдержать Наташкин напор неподготовленному человеку трудно. А Жорж Перье не успел подготовиться. Рано утром Наташка притащила меня на набережную Орфевр и, размахивая саблей над головой, понеслась в атаку.

– Это что же за дурацкие законы такие! – верещала она тонким от возмущения голосом. – Всем все понятно, а арестовать некого. Я вам русским языком повторяю: Яцек сам признался, что он все знал, можно сказать, потакал убийце! Вот и арестуйте его!

Комиссар тяжело вздохнул:

– Французским языком!

Наташка не поняла:

– Что?

Комиссар опять вздохнул:

– Вы говорили мне французским языком, а не русским. На русском я ничего не пойму. А арестовать месье Ярузельского не могу, у меня нет никаких оснований.

Я деликатно не стала напоминать ему о том, как он объяснял мне, что задержать человека совсем нетрудно… Наташка безнадежно взмахнула рукой:

– Вот вам и справедливость. Ваша Фемида не только с завязанными глазами, но и с заткнутыми ушами!

Комиссар потер покрасневшую шею:

– Вот что, дорогие дамы. Я сегодня не спал, всю ночь пришлось работать, и поэтому сейчас с чистой совестью уйду домой. Но перед тем собираюсь пообедать. Если хотите, пойдемте со мной.

Мы захотели и отправились в небольшой ресторанчик. В зале стояло всего восемь столиков, посетителей, кроме нас, не было, и Жорж Перье явно повеселел. Он весело подмигнул хорошенькой китаянке и стал обстоятельно заказывать еду.

Через час, наевшись до отвала, мы смаковали совсем не китайский кофе. Комиссар закурил сигарету и посмотрел на нас:

– Ну вот, теперь я чувствую себя намного лучше. Все мужчины наполовину животные: поел, попил и доволен!

Наташка засмеялась:

– Да уж, сытый мужчина – ласковый котенок! Жорж закивал головой:

– А теперь я, как частное лицо, подчеркиваю, как частное лицо, как ваш добрый хороший друг, изложу свои соображения. Во-первых, замечу сразу: мне ужасно мешала Даша. Вместо того чтобы спокойно подождать развития событий, она то и дело засовывала палку в осиное гнездо… Результат вы уже знаете – куча подозреваемых и ни одного обвиняемого. Ну ладно, давайте по порядку.

Когда Натали обратилась ко мне со своими подозрениями, я внимательно пригляделся к узкому кругу родственников и друзей Жана Макмайера. Первое, что мне не понравилось, – это беседа с поваром Луи. Он сказал, что в последнее время Жан опять начал принимать наркотики.

– Это вранье, – отрезала Наташка.

– Луи говорил, что в разных банках на кухне он обнаруживал использованные ампулы. А ведь раньше молодой барон тоже рассовывал, так сказать, пустую посуду по жестянкам с кофе, сахаром…

– Печеньем, – глупо встряла я.

– А, – оживился Жорж, – вы тоже находили ампулы?

Я виновато замолчала: язык мой – враг мой. Еще второй муж однажды в сердцах заорал, что длина моего языка сравнима разве что с длиной языка муравьеда.

– Луи, конечно, забеспокоился и пошел к Натали, – продолжал комиссар. – А вы, – он повернулся к Наташке, – устроили мужу допрос с пристрастием.

– Да, – подтвердила та, – как в КГБ – свет в лицо и говори правду. Но он поклялся, что с наркотиками завязал навсегда. Да и я не видела никаких признаков того, что он колется. В результате мы пришли к выводу, что кто-то просто издевается над нами.

– И это мне не понравилось, – сказал Перье. – Потом мы занялись Жаклин. Но здесь не обнаружили ничего особенного, кроме обычного, бытового алкоголизма. Потом внимание привлек месье Ярузельский. Запросили Варшаву и выяснили странную вещь – бывшая жена и дочь Яцека погибли несколько лет тому назад в автомобильной катастрофе. Значит, Андре никак не могла быть его дочерью. Кто же она тогда? Принялись копаться в прошлом Жана Макмайера, и выплыли очень неаппетитные детали: мальчики, наркотики, безобразное поведение… Выяснилось также, что Эдуард Макмайер не являлся отцом Жана и Лизы. В его медицинской карте прямо указывалось на стерильность – результат детской болезни. Встал вопрос, кто же настоящий отец этих детей, и не ему ли выгодна смерть Жана? Добрались до авиакатастрофы. Только начали копаться в этом деле, как погиб Жан.

Тут мы опять встретились с Натали и, посовещавшись, решили ее “убить”. Расчет был прост: тот, кому выгодна смерть Жана и Натали, обязательно заявит свои права на наследство. Честно говоря, мы не знали, кто это будет. Просто решили предоставить событиям развиваться… Но появились вы, моя дорогая, – комиссар посмотрел на меня, – и все покатилось к чертям. Ну зачем вас понесло на аэродром?

Я вздохнула – действительно, какого черта я влезла во все это?

– Вот, вот, теперь можно и подумать, – съехидничал комиссар, увидев мои мучения. – Вы чудом остались живы. Аллан случайно не попал вам в лоб.

– Так это был Аллан? – не выдержала я. – Аллан?

– Ну да, – подтвердил комиссар. – Однако давайте по порядку. Семь лет назад Лиза Макмайер решила убить своих родных. Причина была весомой – она их ненавидела. Сьюзен за то, что та больше всех на свете любила Жана. Жана за то, что Сьюзен любила его, несмотря на все безобразия, что он творил. Эдуарда за то, что он не ее отец. В эту компанию попала даже жена Аллана. Ее, по мнению Лизы, следовало убрать потому, что та забеременела. Девушка не собиралась делиться своими деньгами ни с кем. Она очень хорошо понимала, что в конце концов деньги Гранжа достанутся ей, если, конечно, Жана не будет в живых. После знакомства с Рене ее планы начинают превращаться в реальность. Ей удается убедить юношу в своей преданности делу революции и получить бомбу. Дальнейшее вы знаете: бомба оказывается в самолете, а Рене через несколько дней на кладбище. Казалось бы, все прекрасно, есть только одна маленькая неприятность – Жан остался в живых. Уж как он заподозрил Лизу, не знаю. Можно было посчитать всю ситуацию случайной, но мне мешает это сделать…

– Анализ содержимого желудка, – снова встряла я в разговор, – там обнаружили присутствие мыла!

– Верно, – согласился комиссар. – Не мог же он позавтракать мылом? Ну а если съел его, то зачем? Либо Рене проболтался ему о революционной деятельности сестрицы, либо сам он что-то заподозрил. А почему не рассказал Эдуарду и Сьюзен? Да он не любил их так же, как и Лиза! Может, даже обрадовался, что ей пришла в голову такая замечательная идея. В общем, кусочек мыла на десерт, и Жан в больнице. Потом проходит несколько спокойных лет. Жан женится на Натали, все счастливы, Лиза-Андре тихо ждет своего часа. А когда же он пробьет? Уже скоро. Во-первых, Лизе должен исполниться двадцать один год, она станет совершеннолетней и сможет сама распоряжаться своими деньгами. Во-вторых, вскоре после этого истекает предусмотренный за убийство срок давности, никакие обвинения будут ей не страшны. Девица затаилась, она мило всем улыбается, вяжет жилетки… О том, какое пламя бушует у нее в душе, знает только ЯцекЯрузельский, но он предпочитает помалкивать. Иногда, правда, Лиза развлекается, подбрасывая в разные кухонные коробки пустые ампулы, Мелко, конечно, но все равно приятно… Время бежит, и пора бы уже и Жану умереть. Бедняжка Лиза, наверное, голову сломала, пока догадалась использовать Ренальдо!

– А я думала, что Лиза и Ренальдо были врагами, – вырвалось у меня.

– Да уж, – ухмыльнулся комиссар, – мы поначалу тоже так думали – пока не проверили банковский счет Ренальдо. Вот ведь какая странная штука: господин Ярузельский назвал нам сумму, которую он платил шантажисту. Он и на самом деле регулярно снимал со своего счета названную сумму. Но на счет Ренальдо поступала только половина денег. Куда же девалась вторая часть? Полиция тщательным образом допросила Анриетту, та говорила, и мы ей верим, что муж получал деньги за дополнительную работу, и они хранились в банке. И вообще, они во многом себе отказывали, чтобы накопить средства на новую квартиру. Нам пришлось порядочно поработать, пока не обнаружилось небольшое любовное гнездышко. Как вы думаете, кто были воркующие голубки?

– Лиза и Ренальдо, – подала голос Наташка.

– Вы совершенно правы. Только они называли себя “месье и мадам Бовари”. Очевидно, эти негодяи изучали в школе Флобера! Так что ненависти там не было. Можно только предполагать, как Ренальдо пробирался в гараж к барону. Две попытки окончились неудачей, третья привела к катастрофе.

Ну что ж, “мавр сделал свое дело, мавр может уходить”. Ренальдо стал для Лизы помехой, а помехи она устраняла. Избавиться от Ренальдо помог Аллан.

– Вы думаете, что он говорил нам правду? – поинтересовалась я.

– Думаю, что да. Это очень похоже на Лизу. Она пришла к Аллану и обвинила своего любовника в изнасиловании.

– Подождите, – сказала Наташка. – А я поняла, что ее любовником был Яцек!

– Правильно поняли. Но она жила еще и с Ренальдо, причем эту связь оплачивал Яцек. Он-то не знал, что шантажист в самых лучших отношениях с Лизой, и платил большие деньги, чтобы Ренальдо не раскрыл инкогнито “бедной девочки”. Так вот, она задурила голову Аллану. Тот сначала испытал настоящий шок, поняв, что Андре – его погибшая дочь, а потом вскипел от негодования, узнав об изнасиловании. Схватил пистолет и помчался в Ла Бурже. А там, надо же, вы, мадам, – комиссар посмотрел на меня. – Ну что ему оставалось делать? Только выстрелить еще раз – в Даша. Он ведь защищал своего ребенка. Но не тут-то было. Ваша голова, мадам, оказалась крепче кирпича. Тогда господин Гранж посылает вам коробку отравленных конфет, и опять неудача: прожорливый питбуль успевает уничтожить презент. В ужасе и полном отчаянии он везет вас в чужой загородный дом…

– Вы думаете, он правда хотел меня убить?

– Безусловно. Все шло именно к этому. Но вам опять повезло.

– Это все Патрик, – пробормотала я.

– Какой Патрик? – изумился комиссар.

– Ну, та морская свинка, которая вытащила билетик с предсказанием. Если бы не она, ни за что бы не прыгнула с лестницы.

– Скажите спасибо Натали, – улыбнулся комиссар. – Она следила за вами и очень переживала. А ее появление дома произвело на всех неописуемое впечатление. Я надеялся, что Лиза дрогнет и расскажет все, но у нее не нервы – стальные канаты. Ну а потом Даша помогла ей бежать!

От возмущения я потеряла дар речи.

– Да, да, пусть не специально, но вы помогли ей, – заявил Жорж Перье. – И вот вам результат. Лиза неизвестно где, Аллан и Тина в Австралии. Честно говоря, мне кажется, что и Лиза где-то там. Господину Ярузельскому я не могу предъявить никаких обвинений. И вообще, это только догадки и предположения, доказательств у меня нет никаких. Может быть, я бы и нашел их, но события развивались слишком стремительно.

Комиссар замолчал. Мы с Наташкой тоже молчали. О чем тут было говорить?

Прошло четыре месяца. Теплым майским вечером мы сидели в гостиной. Окна были распахнуты. Банди и Снап лежали на ковре, по ним самозабвенно ползали очередные котята Клеопатры. Кошки растянулись на подоконнике и вглядывались в даль. Я пила кофе, Наташка и Маня играли в триктрак.

– Ты жульничаешь, – возмущенно сказала Наташка. – Не знаю, как ты это делаешь, но пять раз подряд бросить шесть-шесть невозможно.

Маруся радостно захихикала:

– У меня легкая рука. Мамочка, что ты такая задумчивая? Я вздохнула:

– Хорошо, что все неприятности закончились, но вот мучает меня одна невыясненная деталь.

– Только одна? – поинтересовалась Наташка.

– Кто была твоя таинственная знакомая? Та невысокая брюнетка с ярким вульгарным макияжем, которая приходила в банк?

Наташка расхохоталась:

– А зачем тебе это знать?

– Интересное дело! – возмутилась я от души. – Я знаю тебя столько лет, а ты не сочла нужным довериться мне. Значит, эта таинственная женщина более близка тебе, чем я, и, честно говоря, мне это обидно.

Наташка опять расхохоталась:

– Что тебе сказать? Есть у меня одна верная подруга. Ну-ка, раскинь мозгами. Девушка, которую похоронили вместо меня, была почти мой двойник – рост, вес, волосы… Лицо прикрыли маской. Но вот на шее у нее был довольно большой шрам после неудачно сделанной операции на щитовидной железе. Ты-то сразу поверила, что я перенесла операцию, но вот остальные-то знали, что шрама у меня нет! Ну, как ты думаешь, зачем Маруська требовала замотать шею трупа крупными бусами, а? Она не хотела, чтобы другие увидели этот шрам!

Я замахала руками:

– Нет уж, ты не уводи разговор в сторону. Я хочу знать, кто была та таинственная незнакомка!

– Мамочка, – проговорила Машка, – мамочка, неужели ты до сих пор не поняла, что это была я?