Няня оказалась настоящим сокровищем. Понравилась всем. Наташке и Ирке – аккуратностью, Ольге и Кешке – любовью к детям, мне – говорливостью. Вечером, часиков в девять, когда Серафима Ивановна пила чай, ничего не стоило вытряхнуть из старушки необходимые сведения. И я приступила к действиям.

– Сколько же лет вы работаете у Резниченко, Серафима Ивановна?

Женщина махнула рукой:

– Даже вспомнить страшно. Нанялась много лет тому назад к старым хозяевам, родителям Владимира. Времена тогда были строгие – нас учили правильно докладывать о гостях, аккуратно принимать у них пальто, шляпы, зонты. Элеонора Сергеевна отличалась строгостью, а Петр Павлович мог изничтожить за пылинку на рояле.

Старушка замолчала, погружаясь в воспоминания, как все старые люди, она с удовольствием припоминала прошлое.

– А потом родился Кики, Владимир то есть, и я превратилась в няньку. Какой он был замечательный маленьким. Любил меня больше матери. Да ей до него и дела не было. В особенности после всех несчастий…

Я навострила уши.

– Что за несчастья?

Серафима Ивановна вздохнула.

– Петр Павлович и Элеонора Сергеевна – кузен и кузина. Когда решили пожениться, родственники высказались против: дескать, в браке родятся больные дети, и некому передать нажитое.

– А было что передавать?

– Конечно. Знаете, кто отец Володи? Известнейший библиофил и собиратель редкостей Петр Павлович Резниченко. У них с Элеонорой Сергеевной была большая квартира на Бронной. Так вот, одна комната представляла собой точную копию кабинета Александра Сергеевича Пушкина. Причем знающие люди говорили, что в Петербурге на Мойке – дубликаты, а подлинные вещи у Резниченко. Лампа, чернильница, пресс-папье, даже кресло и письменный стол! В библиотеке хранились настоящие раритеты: первые издания «Евгения Онегина» и «Путешествия из Петербурга в Москву», прижизненные тома Лермонтова, рукописи Чехова. Московские коллекционеры шутили, что Гоголь не сжег все-таки вторую часть «Мертвых душ», и искать ее следует у Резниченко. А кроме книг – коллекция яиц Фаберже, картины известных мастеров, всего и не упомнить.

Петр Павлович настоял, и они с Элеонорой Сергеевной пошли под венец. Когда родился абсолютно здоровый Кики, хозяин просто торжествовал. Но недолго. Следом за первенцем появились уроды. Сначала девочка, прожившая всего три дня. Затем Леня. У того случилась саркома, и он скончался десяти лет от роду. Последней родилась Полина. Промучилась, бедный даун, три года и умерла. Больше не рисковали. Наверное, поэтому Петр Павлович и сделал такое странное условие в завещании.

– Какое условие?

– Он хотел, чтобы у Владимира родилось много детей. Как только на свет появится первый ребенок, Кики получит часть коллекции, если первым ребенком будет девочка, а вторым окажется мальчик – Владимир завладеет всем богатством. Родится вторая девочка – только половиной. Не будет детей, все собрание передается государству. Кабинет Пушкина отойдет Ленинской библиотеке, коллекция яиц – Третьяковке, картины попадут в Музей изобразительных искусств. Завещание было оформлено по всем правилам и хранилось у нотариуса. После смерти старика нотариус огласил бумагу в присутствии директоров всех названных музеев.

– А если первым появится сын?

– Все равно детей должно быть как минимум двое. Так он хотел, глупо, конечно, если бы не Нелли…

Серафима Ивановна поджала губы.

– Нелли родила-таки двоих детей.

Няня саркастически ухмыльнулась.

– Родила. Еву через сколько лет после свадьбы? Потом еще через шестнадцать лет Юру. Все не хотела фигуру портить. Но это она пусть подружкам говорит. Я знаю, что жена Владимира несколько лет лечилась у доктора Коня, прежде чем забеременела. Кики ходил просто чернее тучи, пока анализ не увидел. Разве такая жена ему нужна? Кругом полно молодых и здоровых, так нет, попалась никчемная Нелли. И жена никудышная, и мать…

Приятную беседу нарушили крики, раздававшиеся со второго этажа. Пришлось прерваться и отправиться наверх. В спальне Арцеуловых слышался шум, я постучала, открыла дверь и увидела Левчика, возбужденно тыкающего пальцем в покрывало на кровати.

– Дашка, смотри, какой кошмар.

На пледе преспокойно восседала маленькая ящерица.

Я рассмеялась:

– Да это Гектор. Живет у Маруси в аквариуме и иногда удирает, ловим потом по всему дому. Не бойся, он ласковый, не кусается, совершенно ручной.

Левка хватал ртом воздух. Сонька улыбнулась.

– И чего так испугался? Я же сразу сказала, что гекконы не ядовиты. Такой большой, а ящерицы боится.

Левчик вперился в жену ненавидящим взглядом:

– Ты у меня Дарвин, а я кретин убогий. Сама при виде лягушки визг поднимаешь. С Дашкой разговариваю, а ты пасть заткни, пока не прихлопнул. А лучше всего убирайся отсюда куда подальше, коза надоедливая.

Всегда покорная Сонька неожиданно топнула ногой и двинулась к двери. Помедлила на пороге, потом сказала:

– Значит, советуешь идти куда подальше, да?

Возбужденный Левка заорал не своим голосом:

– Да, да, к черту, дьяволу, в задницу!

– Могу обидеться и больше не вернуться, Лев, – медленно проговорила жена.

– Ну и слава богу, катись быстрей.

– Хорошо, но только помни, что ты меня выгнал, – с этими словами Сонька тихо закрыла створку двери. Левка рухнул в кресло, утирая пот:

– Адское терпение требуется для семейной жизни, никаких нервов не хватает.

– Зря ты так ее обидел, – попробовала я вразумить грубияна, – вдруг и правда уйдет.

– Куда? – засмеялся Левка. – На Тверскую? Там подпорченный товар не нужен. Погуляет по улицам и назад пришлепает, тоже мне, сокровище бесценное.

Глава 10

Утром старший Арцеулов спустился первым к завтраку. Когда мы с Наташкой вошли в столовую, он уже пил кофе с тостами.

– Ну и сони! – возмутился Левка. – Разбудите быстрей Соньку, хотели сегодня в Коломенское съездить.

– Что же сам жену не растолкал? – удивилась Наташка.

– А она не ночевала в спальне, где вы мое сокровище спать положили?

Мы с Наташкой переглянулись. Никто из нас не устраивал Соню на ночь, может, Оля? Но ни Зайка, ни Аркадий, ни Ирка – никто из домашних не видел Соню после вчерашнего ужина. Получалось, что она на самом деле ушла.

Не поверивший нам Левка лично обследовал все комнаты, заглянул в подвал и на чердак.

– Черт-те что, – растерянно проговорил он после бесплодных поисков, – неужели в гостиницу отправилась?

Но оказалось, что комнату в отеле Сонька не могла снять – все деньги лежали у Левки в кошельке. Вещи женщины, включая злосчастную шубу, мирно висели в шкафу. Не было только маленькой дамской сумочки и паспорта.

– Надо позвонить Александру Михайловичу, – предложила Наташка, – вдруг несчастье случилось, под автобус попала или в больницу.

Левка посерел:

– Вернется, идиотка, убью.

– Утонешь, домой не приходи, – вздохнула Наталья и пошла связываться с Александром Михайловичем.

Но полковника не оказалось на месте. И нам оставалось только ждать.

Сонька позвонила около двенадцати.

– Не надо волноваться, жива, здорова и прекрасно себя чувствую.

– Где ты? – заорал Левка.

– Пусть вас это не волнует, – отрезала жена, – вы, Лев, приказали мне убираться подальше, что я и сделала. А звоню только для того, чтобы Дашка с Натальей не волновались. Уезжайте спокойно в Ялту, я остаюсь здесь, бумаги на развод перешлет адвокат.

Трубка противно запищала, Лева остался у аппарата с открытым ртом.

Ближе к вечеру вернулись радостные Генка с Катюшкой. Весть о побеге Соньки, казалось, их не удивила.

– Давно недоумевала, как она с ним живет, – сплетничала Катюшка. – Все время орет, ругается, всем постоянно недоволен. Тяжелый характер. Куда, интересно, она пошла без денег?

– Наверное, к любовнику, – ляпнул Генка.

Все засмеялись. Стокилограммовая Соня не отличалась ни умом, ни красотой. Об особой сексуальности почти в пятьдесят лет говорить не приходилось. Скорей всего женщина встретила старую подругу или… Больше в голову ничего не лезло.

Ночью я крутилась под одеялом, тщетно пытаясь заснуть. Странный шрам на животе жены Володи не давал покоя. Серафима Ивановна обронила, что фамилия доктора, который лечил Нелли, – Конь. Надо найти его и попытаться узнать подробности о болячках женщины.

С утра я принялась за работу детектива. Сначала поискала на справочной дискете адрес Коня, но не нашла. И поехала в профсоюз медицинских работников. Приятный молодой человек вежливо сообщил, что домашние адреса врачей без их разрешения не выдаются.

– Сделайте милость, – занудила я просящим голосом. – Доктор Конь когда-то лечил мою тетю. Она недавно скончалась и просила передать ему довольно крупную сумму.

Клерк продолжал сопротивляться.

– У нотариуса явно есть адрес, если речь идет о завещании.

Я продолжала нажимать:

– Тетя отдала устное распоряжение только мне. Ее с доктором Конем связывали романтические отношения. Перед смертью, буквально за несколько минут, она взяла меня за руку и проговорила: «Детка, отдай дорогому другу, доктору Коню, двадцать пять тысяч долларов». По щекам потекли слезы, и она умерла. Адрес сказать не успела, бедняжка. Ну помогите, пожалуйста, такая редкая фамилия, он в картотеке один будет.

Клерк вздернул брови и вздохнул. Видно было, как в его душе борются желание помочь и служебный долг. Наконец человеколюбие победило, и парень полез в картотеку.

Доктор Максим Конь проживал в небольшой квартире на улице Космонавтов. Преодолев три этажа без лифта, я позвонила.

– Входите, – донеслось из глубины квартиры.

Дверь распахнулась, открывая вид на маленькую захламленную прихожую. Узенький коридорчик вел мимо похожей на мыльницу кухни прямо в спальню. У окна стояла полная женщина в шерстяном платье.

– Не припомню вас, милочка, – проговорила она.

– Мы незнакомы, хотелось поговорить с доктором Конем.

Толстушка, не мигая, смотрела в сторону.

– Доктор не принимает.

– Очень нужно, поверьте.

– Говорю, доктор больше не принимает, уходите. Ищите другого гинеколога.

– Но просто ужасно надо с ним поговорить, не сомневайтесь, заплачу за визит.

И я распахнула сумочку. В глазах бабы мелькнула жадность, и она с сожалением проговорила:

– Даже за все сокровища Али-Бабы он не примет.

– Почему?

Толстуха помолчала, потом открыла дверь в смежную комнату. Посередине помещения в инвалидном кресле сидел глубокий старик с глазами идиота. Изо рта вытекала блестящая струйка слюны. Увидев нас, он замычал.

– Вот, – проговорила женщина, – любуйтесь, это доктор Конь. Два года назад мужа разбил инсульт. В результате – почти парализован и потерял речь. Не скрою, деньжата нам очень нужны, но практиковать, сами понимаете, он не может. Вот жду, когда умрет и развяжет руки.

С этими словами бабища захлопнула дверь.

– Если надо сделать аборт на большом сроке, могу посоветовать другого специалиста, за плату, конечно.

И она алчно посмотрела на сумочку. Я расстегнула замочек и вытащила несколько бумажек.

– Возьмите, купите больному фруктов.

– Спасибо, что вам надо?

– Уже ничего. У доктора когда-то лечилась Нелли Резниченко, хотела кое-что узнать.

Баба заинтересовалась:

– А что узнать?

– Кое-какие сведения по медицинской части.

– Сейчас сварю кофе, – неожиданно предложила женщина, – садитесь.

Минут через десять, разлив по щербатым чашкам тепловатую бурду светло-коричневого цвета, она сказала:

– Чем вас так заинтересовала Нелли Резниченко и кто вы такая?

– Считайте просто любопытствующей. Могла она примерно восемь-девять месяцев назад родить ребенка?

Толстуха пожевала губу, шмыгнула носом и проговорила:

– Пятьсот долларов.

– За что?

– Расскажу все про Нелли, не сомневайтесь, хорошо помню эту женщину, хотя много лет прошло. Она нам тогда такие деньги заплатила! Сведения точные, работала у мужа секретарем, сама истории болезней заполняла.

Пришлось поверить и вытащить кошелек. Госпожа Конь жадно схватила бумажки и спрятала их на необъятной груди. Потом расслабилась, подошла к большому шкафу, порылась там, вытащила карточки и завела рассказ.

Доктор Максим Конь работал гинекологом в обычной городской клинике. Всю жизнь врач мечтал создать новое средство контрацепции, и жалованье уходило на эксперименты. Но зря. Открытия не получалось, и гинеколог постоянно нуждался.

Однажды на прием пришла необычная посетительница. Дорогая шубка, хорошая косметика, тонкое белье – все кричало о богатстве. Маргарита Онофриенко, так назвалась больная, попросила обследовать ее частным образом. Жаловалась она на то, что, будучи несколько лет замужем, никак не может забеременеть.

Максим осмотрел Маргариту и сообщил неутешительный результат. У молодой женщины оказалась большая миома и поликистоз яичников.

– Надо же так запустить болезнь, – сокрушался доктор, – теперь придется удалять все женские органы. Вам никогда не стать матерью.

Маргарита пришла на прием еще раз, уже с мужем. Молодой человек с пристрастием допросил доктора и крайне расстроился.

– Не надо так убиваться, – попробовал утешить мужчину Максим, – если мечтаете о ребенке, возьмите малыша на воспитание. В моем кабинете часто плачут несчастные, не знающие, куда деть новорожденного. Подберем здоровую мать.

Супруги Онофриенко пришли в третий раз и открыли доктору Коню правду. Их подлинная фамилия Резниченко. По условиям завещания, они могут получить капитал, только если станут родителями. Но болезнь жены сводит шансы на богатство к нулю. Поэтому готовы усыновить мальчика, но только так, чтобы не узнала ни одна живая душа. Доктор Конь согласился помочь.

Сначала Нелли под именем Маргариты Онофриенко легла в больницу, где ей сделали необходимую операцию. Затем Максим нашел среди своих пациенток восемнадцатилетнюю Розу. Здоровье у той било через край. Все анализы годились для пособия «Образцовая роженица». Девушка считала неожиданную беременность помехой и явилась в клинику делать аборт.

Максим, запугав дурочку рассказами об ужасных последствиях вмешательства, предложил родить малыша и отдать его Маргарите Онофриенко. Соблазнившись солидным денежным вознаграждением, Роза согласилась на ультразвук. Врач усмотрел на экране мальчика, и все остались довольны.

Роза вынашивала младенца, и, когда ее беременность достигла семимесячного срока, гинеколог положил Нелли Резниченко в клинику.

Месяцы лжебеременности стали очень тяжелыми для Нелли. Приходилось подвязывать под юбку подушку, постоянно изображать недомогание, токсикоз, потерю аппетита.

Шестьдесят три дня провела лжебеременная в клинике, поджидая родов Розы. И наконец счастливый день настал – 15 октября девушка родила абсолютно здорового, крепкого ребенка. Радость портило одно обстоятельство – на свет появилась отличная девочка.

Супруги проявили недовольство, они рассчитывали на мальчика, но пришлось брать то, что есть. О беременности Нелли знали родственники, приятели, и вернуться из родильного дома с пустыми руками не представлялось возможным.

Уже утром 16 октября под окнами родильного дома толпились многочисленные посетители, желавшие поздравить молодую мать.

Роза получила крупную сумму и исчезла с горизонта. Через несколько дней Нелли отправилась домой и больше никогда не посещала доктора Коня.

Рассказ толстухи не слишком поразил меня. Интуитивно я предполагала что-нибудь подобное. Значит, обманув один раз, решили повторить тот же фокус. Теперь понятно, почему мать не любит дочь и колотит ее почем зря, ясно, почему Ева раздражает Нелли. Неясно только одно: кто бедная девочка, найденная на свалке? Неужели ее так и похоронят без имени?

Генка и Катюшка улетели в Ялту, Левка остался искать Соньку. От расстройства он даже перестал ругаться. Наташка связалась с Александром Михайловичем, и тот незамедлительно приехал, но, выслушав всю историю, не проявил никакого энтузиазма.

– Где я стану искать эту сумасшедшую? Так и быть, запросим гостиницы и пансионы, но думаю, что зря. В городе полно сдающих комнаты. А скорей всего Соня поселилась у знакомых. Лучше попытайтесь вспомнить, к кому она могла поехать. И потом, если найду вашу пропажу, то не сумею вернуть назад. Никакого преступления она не совершила. А то, что от мужа ушла, никого не касается.

Аркашка рассердился:

– Просто не хочешь нам помочь. Полно небось каких-нибудь законов, которые Сонька нарушила, просто не знаешь.

Полковник начал злиться:

– О чем ты?

– Ну в законодательстве есть ужасно смешные вещи. Например, в штате Массачусетс в 1842–1845 годах запрещалось принимать ванну чаще одного раза в неделю, в Бразилии нельзя перевозить мертвецов на такси. А вот французы никак не могут договориться о том, должны ли быть одеты полицейские, патрулирующие нудистский пляж. Да, вот еще – в Москве нельзя обнаженным стоять у раскрытых окон. Найди Соню и заставь вернуться.

Александр Михайлович фыркнул:

– Ну ладно, предположим, нашел. И что? Ваша Соня просто откажется. Как можно заставить совершеннолетнюю женщину жить там, где не хочется?

– Палкой, – влез Арцеулов, – надавать дуре как следует, сразу поймет, кто хозяин. Арестуйте за что-нибудь, Кешка прав.

У галантного Александра Михайловича от услышанной тирады глаза превратились в щелочки.

– Мне всегда казалось, что дамы не любят палочной дисциплины, лучше придерживаться другой тактики: конфеты, букеты… Хотя не могу служить советчиком в этой области. Я ведь никогда не был женат. Правда, иногда жалею, что избрал судьбу холостяка.

И он многозначительно покосился в мою сторону. Это выглядело как предложение, и Аркашка весело заулыбался. Но Левке стало не до смеха.

– Ну и что делать теперь?

Александр Михайлович пожал плечами:

– Подождать немного, скорей всего жена вернется. И не ругайте женщину. Напротив, купите дорогой подарок, меховое манто, например.

– Ах, шубу! – завизжал Левка. – Еще и издеваетесь!

Он вскочил с дивана и помчался к двери. По дороге всем своим стопятидесятикилограммовым весом грубиян наступил на вольготно растянувшегося на ковре Хуча. От боли и ужаса мопс запищал и немедленно описался. Левка влетел прямо в лужу и, разбрызгивая вонючую жидкость во все стороны, выскочил в коридор. Хучик верещал как безумный. На писк примчались остальные звери. Увидев раненого друга, Снап завыл, Банди зашлепал по луже лапами, а Жюли из солидарности пописала рядом.

Кешка пошел за тряпкой. Наташка принялась утешать Федора Ивановича жирным шоколадным печеньем. Полковник растерянно бормотал:

– Не пойму, почему Лева возбудился. Можно купить не манто, что-нибудь подешевле.

Мы с Наташкой рассмеялись в голос и поведали другу историю шубы из камышовой кошки.

– Мерзавцы, – хохотал приятель, утирая слезы. – Сколько ни сажай, все равно мошенничают. Расскажу ребятам сегодня. «Республика Бонго», вот придумал, – и он снова затрясся от смеха.

– Послушай, – проговорила Наташка, – помоги найти Соню.

Александр Михайлович посерьезнел.

– Попробую, – согласился он, – но, девочки, представьте себе, сколько у нас работы. Придется отрывать сотрудников от дел, может, подождем чуть-чуть? Девять нераскрытых убийств, два неопознанных трупа и еще кое-что по мелочи.

– Бедная девочка, – вздохнула я, – так и похоронят без имени в общей могиле.

– Это ты о той, со свалки? – оживился полковник. – Ее давно опознали, тетка приходила, забрала тело.

– И кто она?

– Кристина Кулик, восемнадцати лет. Оказалось, что после смерти матери ушла из дома. По словам тетки, она сильно переживала кончину родительницы, все время плакала и была в шоке. Куда пошла в состоянии стресса, никто не знает. Допросили ее дружка, но он в эти дни как раз попал в больницу – аппендицит. Правда, накануне исчезновения Кристина приходила к нему. Сообщила, что стала сиротой, долго плакала, потом понесла чушь о гигантском богатстве, которое скоро получит. Никита даже вызвал врача, чтобы тот дал подружке успокоительное.

– А как вы ее опознали?

– Да просто. Девочка оказалась вполне положительной, училась на швею, мечтала стать модельером. Не пила, не принимала наркотики, всегда ночевала дома, вообще слыла домоседкой. Свой день рождения – 15 октября – всегда отмечала только с матерью и теткой. Поэтому, когда Кристина не пришла до утра, женщина забеспокоилась, обратилась в милицию. Собственно говоря, это все.

– Дай адрес несчастной, – попросила я.

– Зачем?

– Сам говорил, они небогатые, может, нуждаются. А похороны – вещь дорогая, надо помочь, я вроде как тоже причастна.

Александр Михайлович подозрительно поднял брови.

– Ладно, позвони завтра на работу, только обещай ни во что не влезать. Дай денег, и все.

Глава 11

Кристина Кулик обитала в Орехове-Борисове. Дешевый спальный район, застроенный в основном одинаковыми типовыми зданиями. Квартирки плохие, с маленькими комнатами и кухнями, похожими на купе. Но для тысяч москвичей своя квартира, даже в Орехове-Борисове, верх мечтаний.

Тетка Кристины изо всех сил пыталась бороться с нищетой, но бедность упорно лезла в глаза. Заштопанные покрывала на диване и креслах, самодельная мебель в гостиной, довольно потертый ковер. Кругом стерильная чистота, а на столе ваза с орхидеями. Цветы были слишком хороши для искусственных, и, приглядевшись повнимательней, я поняла, что они настоящие. Вот уж не ожидала увидеть такой букет в подобной квартире.

Тетку Кристины звали Алевтина. Лет ей по виду было за пятьдесят, а там кто знает. Увидев меня на пороге, женщина вежливо посторонилась, впуская в коридор. Я представилась и достала конверт из сумочки.

– Не сочтите за назойливость, здесь небольшая сумма. Мне кажется, что я была знакома с Кристиной, извините за вторжение.

Алевтина всплакнула и провела в маленькую комнатку с узкой кроваткой и несколькими полками. На них сидела пара довольно замусоленных мягких игрушек. Занавески на окнах выглядели очень странно – три поперечных куска разного цвета – желтого, черного и снова желтого. Но более светлого, лимонного оттенка.

– Кристочка мечтала стать модельером, – проговорила тетка, – вот и придумала такие шторы. Ужас, конечно, но она уверяла, что это завтрашний день в оформлении интерьера. Бедняжка хорошо успевала в школе, почти всегда первая по всем предметам, но пришлось идти учиться на швею. Детка так расстраивалась, а потом утешилась и даже радовалась, дескать, модельер должен уметь шить.

Между косорыленьким зайчиком и потрепанным жирафом стояло с десяток дешевых фигурок из пластмассы. Не нэцкэ, конечно, копеечные сувениры: две собачки, тройка кошек и целое семейство уток. Несчастный ребенок явно собирал фигурки.

В благодарность за конверт Алевтина пригласила выпить кофе в столовой. Мы сели за круглый стол. Напиток неожиданно оказался крепким, сладким и удивительно вкусным.

– Жаль девочку, – робко завела я разговор.

– И не говорите, – махнула рукой Алевтина. – Светлый, радостный ребенок. За всю жизнь никому грубого слова не сказала. Умница какая, одни похвальные листы носила. И как это у Нади подобный ангел родился?

– Ее мать звали Надя? Она недавно умерла?

Алевтина поджала губы.

– Господь прибрал тунеядку. Конечно, она моя сестра, и грех говорить о покойных плохое, но хорошего припомнить нечего. Жила как хотела, гуляла втемную, пила.

– Бедная Кристина!

– У девочки была я, – сказала Алевтина, – Надька ее, можно сказать, и не видела. Принесла из родильного дома и опять загуляла. Потом с каким-то мужиком связалась, целыми днями пропадала. Часто ночевать не являлась.

– А дочка?

– Кристочку воспитывала я. Видели бы вы ее на праздниках в детском саду! Белое платьице, чулочки, туфельки – ангел, да и только.

И Алевтина горько заплакала. Мне стало неудобно, но любопытство страшный недуг.

– Надя, выходит, совсем не занималась дочерью?

– Абсолютно, более того, и не интересовалась ребенком. Денег дать и в голове не лежало. Только о себе и думала. Прибежит домой, как в гости, разряженная, духи вонючие, сунет девочке дешевую шоколадку и фр-р-р! Нет ее! Ребенок несчастный все глаза проглядит, мамочку поджидает. Где только мерзавка деньги брала? Но только господь наказал кукушку. Три года тому назад, 15 октября, как раз в день рождения Кристины, выяснилось, что Надежда заболела. До этого два месяца дома не жила, я ее с трудом узнала. Худая, даже изможденная, с желто-серым лицом, волосы паклей висят. Оказалось, у нее рак. Опухоль большая, метастазы. Никому не нужна, вспомнила про нас. Надька работать не могла. Все лежала на диване и стонала. Три года так. Правда, последние месяцы ей на самом деле не моглось. Через день «Скорую» вызывали, соседка-медсестра ходила, уколы всякие не бесплатно. Последнюю ночь Кристиночка с ней до конца пробыла, держала за руку. А та все что-то шептала, шептала… Бедный ребенок просто в лице переменился, потом полдня проспала и говорит:

– Мамочка, – она меня «мамочка» называла, – поеду Никиту навещу в больнице.

Парнишка за Кристиночкой ухаживал, так у него аппендицит приключился.

– Конечно, – говорю, – поезжай, рыбонька.

Она съездила, а на следующий день ушла, не сказав куда. Все, больше не увиделись.

Алевтина опять зарыдала. Я встала и пошла на кухню, должны же быть в холодильнике какие-нибудь капли. На полках и впрямь отыскалась настойка валерьянки. Но когда я вернулась в комнату, тетка уже успокоилась.

– Тяжело терять ребенка, – покачала она головой. – Кристоньку все любили. Соседи цветов на похороны нанесли. Смотрите, какой букет. Наверное, Никита разорился.

– Подскажите, как найти юношу.

– И искать не надо, в соседней квартире живет с матерью. Мальчик хороший, но мамаша!..

Тетка покачала головой.

– Гуляет?

– Нет, никогда. Наоборот, такая вся из себя. Идет по двору, ни за что головы не повернет, поздороваться лень. Ни с кем не общается. И чего из себя королеву корчит, уж мы-то знаем все про нее, всю жизнь почти рядом живем. Если хотите, идите сейчас, Никита дома, а Роза на работе. Она медсестра в больнице. Подрабатывает уколами, с этого и живут, а мужа у нее отродясь не наблюдалось, – рассплетничалась женщина.

Я пошла к соседней двери, раздумывая о свойствах человеческой натуры. Осуждая соседку за ребенка, рожденного вне брака, Алевтина забыла, что и ее сестра никогда не носила обручального кольца.

Дверь мне открыл молоденький парнишка. В комнате работал телевизор. Очевидно, мать и впрямь хорошо зарабатывала. В квартирке красовалась довольно дорогая мебель. На полках теснились книги, в основном дамские романы.

– Надо посоветоваться с тобой, – обратилась я к юноше. – Хочу помочь Алевтине, тетке Кристины. Не знаешь, что лучше – оплатить памятник или просто дать сумму в конверте?

– Конечно, деньгами, – проговорил юноша, – она нуждается, зарабатывает мало.

– Ты любил Кристину?

– Ее все любили, и, кто мог ее убить, ума не приложу!

– Она приходила к тебе после смерти матери?

– Ага, прибежала невменяемая. Плакала, плакала, а потом жуткую чушь понесла!

– Какую?

Никита махнул рукой.

– Зачем вам? Скорей всего у Тины просто крыша поехала, такой стресс пережила.

– И все же.

Парень улыбнулся.

– Представляете, на полном серьезе выдает такую пенку. Дескать, она на самом деле дочь богатых родителей. В детстве ее подменили, подложив ее матери другого ребенка. Надя перед смертью поведала ей тайну и велела идти к настоящим родителям. А чтобы те признали Кристину, дала ей кольцо. Побрякушка якобы принадлежит родной матери Тины и стоит огромных денег. Представляете? Рассказывает Криста этот бразильский сериал, трясется, плачет и кольцо под нос сует.

– Дорогое?

– Да ну, на рынке такими вьетнамцы торгуют. Огромный красный камень, чудовищная оправа из латуни. Правда, оригинальная бижутерия, в виде паука сделана. Камень – тело, а оправа лапки, две поломаны. Цена этому сокровищу – двадцать рублей. Криста, дурочка, сказке поверила. Надя пила здорово, наверное, глюки пошли.

– Зачем говоришь плохое о Наде? – раздался голос за спиной, и я обернулась.

В комнату входила красивая, довольно молодая шатенка в элегантном твидовом костюме. За ней вплыл одуряющий запах «Воздуха времени» от Нины Риччи.

– Кто вы такая и почему явились в мой дом без приглашения? – завелась дама, глядя на меня в упор большими зелеными глазами.

– Мамуся, – начал Никита.

– Помолчи! – отрезала пришедшая.

– Я дальняя родственница Нади. Случайно узнала о ее смерти и гибели Кристины. Вот пришла посоветоваться с Никитой, как лучше помочь Алевтине. Он вроде бы жених несчастной девушки.

– Глупости, – окончательно разозлилась Роза, – ни о каком браке между ним и Кристиной речь не шла. Почему Кит должен что-то советовать? Мы практически незнакомы с Алевтиной. Убирайтесь прочь, или вызову милицию.

Пришлось выметаться на лестницу. Эх, в другой раз представлюсь журналисткой.

Входные двери в доме были словно из картона, и до ушей донеслись звуки скандала.

– В двадцать лет хорошо бы поумнеть, – бушевала Роза, – впускаешь в дом всякую шваль, еще украдет что-нибудь.

– Мамусечка, – загудел Никита, – дама приличная, не похожа на уголовницу. И почему только ты не хотела, чтобы мы встречались с Тиной?

И он зашмыгал носом.

– Никогда не видела мошенницу, которая была бы похожа на мошенницу, – не останавливалась мать. – А тебе следует думать о занятиях, а не о женитьбе. Учись, становись адвокатом, тогда и семью заводи. Я готова тебя кормить на время учебы, но только тебя. И зачем поливал Надю грязью? Знаешь, что я ее любила, можно сказать, единственная подруга была. И вовсе не алкоголичка, так, выпивала иногда. Жизнь не сложилась, вот и расслаблялась. Ладно, давай есть.

И в квартире зазвякали посудой. Благословляя создателя современных многоквартирных домов, я поехала домой. Из головы не выходило странное обстоятельство. Покойная Кристина и Ева Резниченко родились в один день – 15 октября. Пока непонятно, что из этого следует.

Глава 12

Близнецы росли не по дням, а по часам, радуя отменным аппетитом. Собаки, первое время удивленно заглядывавшие в кроватки, попривыкли и спали возле детей. На улице они бдительно охраняли коляску, скаля зубы на каждого, кто пытался подойти ближе чем на десять метров.

Зима набирала ход, начинался февраль, пожалуй, самый неприятный месяц года – ветреный, промозглый. От Соньки не было ни слуху ни духу. Александр Михайлович выяснил, что в гостиницах женщина не проживает. Лева присмирел и по вечерам молча смотрел телевизор. Мани практически никогда не было дома: утром – лицей, вечером – занятия в Ветеринарной академии. Тайна убитой девочки разъяснилась, шрам на животе Нелли больше не волновал меня. Сплошная скука. К тому же Александр Михайлович укатил по делам в Питер.

Первого февраля позвонила счастливая Ева.

– Тетя Даша, – затараторила она в трубку, – большое спасибо, ну такое спасибо, ну огромное спасибо, ну гигантское.

Трубку перехватила Нелли. Выяснилось, что Ева получила в четверти «пять» по французскому, ей даже дали похвальный лист. Наивная учительница, правда, недоумевала, почему, чудесно выполняя домашние работы, девочка не слишком хорошо отвечает в классе.

Нелли принялась извиняться:

– Мне даже в голову не приходило, что Ева может так вас затруднить.

– Ерунда, даже приятно помочь ребенку.

Нелли продолжала рассыпаться в благодарностях, потом последовало приглашение на ужин.

– Завтра, часов в восемь. Небольшое суаре[1]. Только наша и ваша семьи. Ждем всех – сына, невестку, Наталью, Машу.

Сказано – сделано. Назавтра принаряженное семейство набилось в машины. Я поехала с Кешкой и Ольгой. На Садовом кольце попали в пробку. Мои глаза бесцельно разглядывали потоки прохожих. Как вдруг в дверях ресторана показалась Сонька.

На женщине красовалась роскошная шуба, отнюдь не из кошки. Волосы красиво переливались в свете фонарей. В руках дама сжимала крохотную вечернюю сумочку, но и это не все. Под руку бывшую мадам Арцеулову держал абсолютно роскошный мужчина. Мечта любой женщины от двадцати до семидесяти. Высокий стройный блондин в безупречно сшитом пальто. По виду лет на десять моложе Соньки.

Радостно улыбаясь, парочка подошла к машине. Блондин осторожно, как величайшую драгоценность, усадил в салон Соню, сам устроился за рулем, и дорогой спортивный автомобиль тихо пополз в обратном от нас направлении.

Кешка, Ольга и я, обалдев, не произнесли ни слова. Сзади загудели, и Зайка обрела дар речи:

– Видели Соньку?

Аркашка завопил:

– Мужик-то, мужик какой, просто Ален Делон.

Оказалось, Наташка с Марусей тоже заметили беглянку.

– Ничего себе, – причитала подруга, – под ручку с кавалером в ресторане рассиживает, а Левка дома слезы льет.

– Правильно льет, – встряла Машка, – раньше следовало думать, а то все «Соня дура», «Соня кретинка».

– И не сказала, где живет, – вздохнула Зайка, – поговорила бы с мужем по-хорошему. Хочешь расходиться – пожалуйста, но давай по-человечески. А мы, идиоты, номер машины не запомнили.

– Я записала, – заметила Маня и ткнула Зайке под нос ладонь, на которой проступали намазюканные шариковой ручкой цифры.

Глава 13

Вечеринка у Резниченко поражала размахом. На специальном столике выстроилась батарея бутылок. Вина, коньяки, ликеры – все лучшего качества, дорогое, почти уникальное. Стол соответствовал напиткам. Закуски, салаты, необыкновенно вкусная рыба на горячее.

К сладкому внесли чудовищно огромный торт, сделанный в виде корзинки, наполненной засахаренными фруктами.

– Говорил вам, что Нелли отменная кулинарка, – удовлетворенно сказал Владимир, закуривая сигару.

– Это она все сама сделала? – поразилась Наташка.

– Исключительно. Люда только на грязной работе: помыть, почистить, – кивнула Нелли.

– И торт тоже? – изумилась Маня. – Ничего красивей не видела, а вкусно как! Наша кухарка здорово готовит, но такое ей слабо!

Польщенная бесхитростным детским восторгом, Нелли пообещала специально для Маши сделать на Пасху пирог «Яйцо».

– Что это такое? – заинтересовалась Зайка.

Нелли объяснила, что «Яйцо» – совершенно необычное произведение кулинарного искусства. Секрет получен от бабушки, от нее же досталась и специальная форма для выпечки в виде двух половинок гигантского железного яйца. Сначала выпекается «скорлупа», потом внутренность заполняется начинкой или сюрпризом.

– Один раз бабушка разрезала пирог, а там скрывался маленький живой цыпленок, – рассмеялась Нелли.

– Как он только не обкакался от страха, – вздохнула Маня.

Все время молчавшая Ева захихикала и посмотрела на Марусю с обожанием. Нелли строго покосилась на дочь:

– Пойди принеси альбом с фото. Там как раз есть снимок праздника – мы все сидим за столом, а я начинаю резать «Яйцо».

Ева побежала выполнять приказ, Маруся с ней. Кешка с интересом рассматривал гравюры на стенах, потом спросил:

– Владимир, что же не знакомите с сыном?

– Юра спит, – поспешно заявила Нелли, не давая мужу раскрыть рта.

– Потом поднимемся в детскую, – вступил в разговор Владимир, – не будем его будить, дорогая, просто посмотрим.

Женщина покраснела, ее пальцы нервно затеребили салфетку.

Вернулись девочки. Они вдвоем тащили гигантский альбом, похожий на папку для нот. Нелли положила его на журнальный столик, перевернула несколько листов и ткнула пальцем в снимок.

– Вот, смотрите.

Я пригляделась. Цветное фото запечатлело довольно многочисленное семейство, сидящее за праздничным столом. Во главе – пожилой мужчина в темном костюме, с совершенно лысой головой. Рядом женщина, похожая на китайскую статуэтку, – маленькая, хрупкая, с глазами-щелочками. По бокам, напряженно улыбаясь, застыли три довольно молодые женщины, явно сестры, одинаково причесанные. У всех выделялись толстые, длинные носы, похожие на сардельки. В середине стола громоздилось «Яйцо».

Пирог вправду походил на произведение искусства. Казалось, что его снес гигантский страус. Белый, очевидно, покрытый сахарной глазурью, он был украшен всевозможными розочками, цветочками и фигурками из шоколада.

– Вот это да, – восхищенно протянула Наталья, – ничего подобного не встречала.

Я тоже не могла оторвать глаз от снимка. Но причиной тому было не «Яйцо». Прямо за пирогом, улыбаясь и держа в правой руке нож, стояла молоденькая и прехорошенькая Нелли. Волосы ее, белокурые и кудрявые, перехватывала розовая лента. Розовое же платье обнажало красивые полные плечи. На шее девушки красовался кулон с большим камнем, оправленным в форме мухи. Левая рука опиралась на стол, безымянный палец украшало кольцо-паук. Огромный красный камень – тело, оправа – лапки.

– Оригинальное украшение, – сказала я, показывая на кольцо.

– Ах, это, – засмеялся Владимир, – жуткий монстр.

– Можно подумать, – обиделась жена, – что у твоей матери все украшения исключительно работы Фаберже. Кольцо, кстати, безумно дорогое, вот если бы не мелкий дефект… Все хочу починить, да руки не доходят.

– Могу посоветовать хорошего ювелира, – не удержалась я. – А что за дефект?

– Вова, – попросила жена, – сходи, принеси кольцо и кулон.

Стоматолог беспрекословно повиновался. Пока он доставал драгоценности, Нелли рассказала историю пары.

Кулон и кольцо прадедушка подарил прабабушке на золотую свадьбу. Со вкусом у него было плохо, зато хорошо с деньгами. Поэтому два чудесных, глубокой окраски рубина превратились в чудовищный китч. Прадедушке показалась оригинальной идея выполнить кулон в виде мухи, а кольцо в виде паука.

Прабабушка пришла в восторг и не снимала безобразную пару практически никогда. Она завещала после смерти любимую драгоценность правнучке.

– Бабуля говорила, – предалась воспоминаниям Нелли, – что камни приносят счастье, и велела надевать их как талисман. И вот странность – стоило мне надеть гарнитур, и все мои желания действительно сбывались. Я пользуюсь им порой как волшебной палочкой.

Владимир принес бархатную коробочку. На черном ложе поблескивали удивительные камни, превращенные рукой ювелира в отвратительных насекомых. У мухи два золотых крылышка, маленькая головка. У паука – восемь лапок, две из них сломаны.

– Лапки сломались давно, – пояснила хозяйка, – надо сделать новые, но три ювелира уже отказались ремонтировать кольцо. Побоялись испортить камень. Так и ношу с дефектом.

Она надела драгоценность на руку. Я смотрела на членистоногое со все возрастающим любопытством. Именно такое кольцо покойная Кристина показывала в больнице Никите. Юноша подробно описал мне драгоценность: большое красное тело, две лапки сломаны.

Каким образом фамильная реликвия оказалась в руках погибшей девочки?

Домработница внесла кофе, я продолжала машинально перелистывать альбом, разглядывая чужие лица. Потом замелькали семейные фото Резниченко.

Сначала свадебные. Молодые, радостные лица. Стройный Владимир в двубортном черном костюме, прелестная Нелли. Белое платье, на шее – кулон «муха», на пальце руки, сжимающей букет, «паук».

Потом пошли снимки вечеринок, пикников, праздников. И почти на всех женщина представала с рубиновым гарнитуром.

А вот совсем интересное фото, сделанное, очевидно, в родильном доме. Нелли стоит у кровати с выпирающим из-под тонкого халата животом. На шее и на пальце все та же ужасная парочка. Находящийся рядом снимок запечатлел счастливых родственников и родителей с новорожденной дочерью. Незнакомые мне мужчины и женщины радостно улыбались в объектив. На физиономии Владимира почти неприкрытое торжество. Нелли же с насупленным лицом. Поверх кружевной блузки – кулон. На руках, сжимающих маленький белый сверток, никаких украшений, кроме золотого ободка на безымянном пальце.

Я принялась лихорадочно листать толстые страницы. Фото мелькали потоком, но нигде, ни на одном снимке, не было видно госпожи Резниченко в гарнитуре. После рождения Евы она перестала носить рубины.

– Вы любительница семейных фото? – спросил подошедший Владимир.

– Интересно разглядывать картинки прошлого. Иная одежда, иное выражение лиц. Даже не верится, что всех этих людей волновали те же страсти, что и нас: любовь, ревность, деньги. И притом на снимках можно увидеть много любопытного, можно даже раскрыть чужие тайны.

Владимир засмеялся:

– Человеческие страсти вечны. От Еврипида и Шекспира до Толстого и Брехта. Уж вы-то как преподаватель должны знать. А какую нашу тайну раскрыли, глядя на снимки?

– Очень мелкую. Нелли разлюбила гарнитур из рубинов после рождения Евы и перестала носить камни.

– Ба, да вы настоящий детектив, – восхитился стоматолог, – и правда перестала. Виной тому одна почти трагическая история, превращенная в фарс.

И он, посмеиваясь, рассказал чудную байку. Его родная тетка, восьмидесятилетняя дама, обожала брильянты. Дядька имел возможность потакать капризам жены, и та разгуливала, увешанная каменьями.

– Выглядела тетушка ужасно, – смеялся Владимир, – на каждом пальце по кольцу, на запястьях штук по пять браслетов. На груди клацали подвески. А по праздникам еще надевалась и диадема. Никакие рассуждения о хорошем вкусе и намеки на плебейскую любовь к алмазам не действовали на даму.

– Если не стану носить, никто не узнает, что у меня есть, – приговаривала старушка, украшаясь.

Сын, муж, невестка уговаривали даму не таскать на себе такое количество дорогостоящих побрякушек, направляясь в магазин или на прогулку, чтобы не провоцировать бандитов. Но на тетку не действовали никакие доводы.

В один день произошло то, чего боялись родственники. Пожилую даму, маленькую, хрупкую, похожую на одуванчик, скрутил обезьяноподобного вида грабитель.

– Давай, бабуля, скидывай брюлики, – велел он.

Но в груди старушки билось храброе сердце, а за свои обожаемые камушки она решила биться как лев. Однако, трезво оценив свои физические возможности, престарелая тетка сказала:

– Сейчас, дружочек.

И стала стягивать с подагрических пальцев украшения. К счастью, в тот день на ней красовался, так сказать, малый джентльменский набор: три солитера и серьги.

Положив богатство на сухонькую ладошку, старушка приветливо проговорила:

– Видишь колечки?

Удивленный дружелюбием жертвы, грабитель невольно вступил в диалог:

– Вижу.

– Ну так больше не увидишь, – мило проворковала дама и… проглотила всю кучу разом.

Оторопевший бандит лишился возможности двигаться.

– Я просто преспокойненько ушла. Потом приняла слабительное, и вот они, мои любимые, – рассказывала тетка, вытягивая маленькую руку, похожую на лапку обезьяны.

– Хорошо, что диадему не надела, – только и смог сказать сын.

История произвела исключительное действие на Нелли, и женщина перестала надевать рубины, боясь за их сохранность.

Из глубин квартиры послышался слабый детский плач.

– Юра проснулся, – встрепенулась Ева, – надо пойти поглядеть.

И она вышла из комнаты. Нелли, оживленно обсуждавшая с Наташкой и Зайкой состав карамельного крема, даже не пошевелилась.

Через несколько минут Ева вернулась в столовую, неся на руках очаровательного толстощекого карапуза, сонно таращившего круглые глазки.

Владимир нежно взял мальчика и засюсюкал, легонько подбрасывая малыша:

– Ах, ты-ты, ах, ты-ты, до чего же мы толсты, до чего румяны!

Наташка, Зайка, Кеша и Маня принялись умиляться вместе с отцом. Нелли налила себе чашку кофе и недовольно проговорила:

– Дорогой, если его растрясти, Юра не уснет до утра.

– Уснет, уснет, – успокоил ее муж и нежно прижался щекой к щечке ребенка.

«Кажется, он на самом деле любит его», – подумала я.

Домой мы уехали поздно с переполненными желудками и осоловевшими глазами.

На следующий день, когда Левка спустился к завтраку, наше семейство разом замолчало. Арцеулов принялся намазывать масло на тост, потом поглядел на Кешку и грозно поинтересовался:

– Чего уставился, у меня на лбу рога?

Не выдержавшая Маня фыркнула, подавилась соком и, кашляя, выскочила из столовой.

– В чем дело? – начал закипать Левка.

– Левушка, – сладким голосом завела Наташка, – скажи, ты любишь Соньку?

– После двадцати лет брака? – взъярился Левка. – Да я бы и искать шалаву не стал, но что сказать Марте Игоревне? Куда подевалась ее драгоценная дочка? Убьет ведь.

Единственным человеком на свете, которого Левка уважал и даже побаивался, была теща. Наташка прокашлялась и обрушила на голову Арцеулова информацию:

– Мы видели Соню.

– Кажется, она вполне здорова и счастлива, – добавила Зайка, – чудесно выглядит, в новой шубе, вроде из белой норки.

– С молодым мужиком под руку, – не выдержал Кеша, – с таким кадром, просто Ален Делон, и машина у него шикарная. Выскочили из ресторана, уселись в тачку и отвалили.

Левка выронил бутерброд изо рта и замер, как истукан острова Пасхи.

– Вы с ней разговаривали?

– Не смогли, – сказала я, – Сонька слишком уж быстро уехала.

– Номер машины записали?

Мы закивали головами.

– Звоните своему полковнику, пусть установит владельца, – проговорил абсолютно спокойным голосом рогоносец, но его налившийся кровью затылок свидетельствовал о том, что Левчик пытается скрыть волнение.

– Не расстраивайся, погуляет и вернется, – попыталась утешить его Наташка.

– Да плевать я хотел на дуру, – завопил обманутый муж, выдав такое крещендо, что лежавший под столом Банди принялся лаять. – Нужна мне идиотка, другую найду, молодую и здоровую. Знаешь, сколько аспиранток в кровать напрашиваются? Только свистни, толпами прибегут и спасибо скажут.

И Левка, посерев, принялся хватать воздух ртом, как выброшенная на берег рыба.

Зайка кинулась за нитроглицерином, Наташка стала обмахивать бедолагу салфеткой, а я пошла к телефону.

Александра Михайловича не оказалось на месте, но его приветливая секретарша пообещала связаться с коллегами из ГАИ.

Глава 14

Странная, загадочная смерть бывшей няньки активно обсуждалась домашними. Я же решила поговорить с Колей Семеновым и его девицами. Неужели у Ленки там нет подруг?

«Пип-шоу» работают круглые сутки, но утром все-таки наплыв клиентов меньше, поэтому свидание с хозяином я наметила на двенадцать дня. Подумав как следует, представилась владелицей стриптиз-бара из Новосибирска.

– Только начинаю осваивать бизнес, – вдохновенно врал мой язык. – Девочки ничего, хорошенькие, но клиенты почему-то не идут. Вот пришла за советом.

Польщенный визитом коллеги из Сибири, Коля начал щедро делиться секретами:

– Красота тут ни при чем. Главное – изюминка. Вон у меня одна каучук делает, другая – лилипутка, третья уродина жуткая, но сиськи размером с Большой театр. И еще, бери побольше иностранок. Своих мужик и на улицах видит, экзотика нужна. Но здесь следует чувствовать рынок. Одно время все тащились от африканок, потом с ума сходили по турчанкам, теперь новая фенька – украинки. Ох и здоровы, лошади. Работают и работают, даже негритянки и те обедали, а украинки – просто автоматы. Как еще живы. Хотя понятно, у меня сдельщина – сколько натанцевал, столько и получил.

– Украинки? Интересно, где вы их берете?

– Как где? На Украине. Есть один торговец, первосортный товар поставляет. Отработавших увозит, свеженьких привозит.

– Сколько лет в среднем танцует девушка?

Коля запустил толстые пальцы в буйную шевелюру.

– Все по-разному. Есть одна – шестой год крутится. А бывает, и несколько месяцев не выдерживают. Начинают пить, колоться и с катушек съезжают. Запрещаю, конечно, штрафую, а толку? К каждой соглядатая не приставишь. Их здесь сорок штук, танцорок этих. Вообще, скажу тебе, с бабами дело иметь – кошмар. Вечно ругаются, грызутся, мужиков делят, истерички.

– А та, которая шесть лет танцует, сейчас здесь? – заинтересовалась я.

– Зачем тебе?

– Навряд ли девица у вас еще шесть лет пропляшет.

– Нет, конечно, уже старовата становится.

– Может, согласится у меня в клубе девчонок поучить? Знаете, в Сибири «пип-шоу» дело пока не очень знакомое, специалистов нет. А она – профессионал, в Москве работала.

Семенов обрадовался:

– Хорошая мысль, и мне реклама. Сейчас позову, потолкуете. Галька девка клевая, не скандальная, даже расставаться жаль, но, увы, бутон увядать начинает.

И, радостно смеясь, он велел позвать стриптизерку. Галька пришла в ярком халате, наброшенном на блестящее от масла тело.

– Зачем позвал? – бесцеремонно спросила она хозяина и плюхнулась на диван.

Коля представил меня и вышел. Рослая девица затянулась сигаретой.

Минут десять я самозабвенно врала девице об открывающемся в Новосибирске «пип-шоу». Та молча слушала, выпуская изо рта колечки. Наконец сказала:

– Вилку с собой принесла?

– Какую вилку? – растерялась я.

– Лапшу с ушей снять, – захихикала девица. – Это Кольке-дурачку баллон гони. А то я хозяек не видела. Говори сразу, чего надо, по-простому.

– Ты уже шесть лет работаешь?

– Угу.

– Оксану Криворучко помнишь?

– А то! На одной квартире жили. Хорошая девка, я ей благодарна. Ксюта в ансамбле танцевала, а у меня специальной подготовки нет. Только спортивная школа. Вот она и подсказала, как лучше себя подать. До знакомства с ней я как на брусьях работала.

– Долго Оксана у Семенова работала?

– Года два, нет, меньше. Полтора.

– Куда она ушла, не знаешь?

Галка повела мускулистыми плечами.

– За бесплатно только птички поют.

Я протянула женщине несколько бумажек. Та быстро свернула их и профессиональным жестом сунула за резинку чулка.

– Ушла Оксана неожиданно. Утром вместе пошли на работу, и она не вернулась. Мы здесь друг друга не видим, она в одной кабинке, я в другой. Коля злился ужасно, но поделать ничего не мог. Она к нему регулярно в койку укладывалась, так что пришлось хозяину новую подстилку подыскивать.

– Просто ушла, и все? Может, у нее любовник был?

– Из постоянных – только Коля. Ну а те, что после работы, это так, для заработка. Я и не знаю, с кем она укладывалась. Был, правда, один обожатель. Все поджидал после работы.

– Она тебя с ним не знакомила?

– Зачем? Симпатичный дядька лет сорока, одет хорошо, при деньгах, кто с таким знакомить будет? Чтобы отбили, да?

Я вздохнула. Не так уж часто общаюсь с девицами вроде Гали, вот и не знаю, как и о чем спрашивать.

– Вы долго жили вместе?

– Все время.

– А где?

– Да рядом совсем.

В Москве, как и в других столицах, полно в центре маленьких проулков без названия, куда не забредают туристы. Этот был как раз из таких. В доме №2 работала лифтерша.

Я представилась сотрудницей налоговой полиции. Классовая ненависть к обеспеченным жильцам взыграла в жилах пожилой женщины, и она охотно принялась обливать грязью жильцов подъезда.

Через пятнадцать минут моя голова наполнилась сведениями о некой даме из девятой квартиры, которая принимает любовника, стоит мужу уйти на работу; о жильце с третьего этажа, меняющем за последние полгода четвертый автомобиль; о забеременевшей неизвестно от кого девице из пятой квартиры. Добралась добрая душа и до Галки.

– Эта украинка, – фыркнула консьержка, – вот кого проверить хорошенько надо. Всем говорит, что работает официанткой в баре. Ха, я-то знаю, где она свои прелести демонстрирует. Каждый вечер с новым мужиком является. Правда, тихо, не пьет, не шумит, милиция не приезжает. Но все равно она проститутка, как ни называйся – официанткой, танцовщицей, хоть принцессой Эфиопии. Вот подруга ее, Лена, совсем другая. Милая, скромная девушка, ни за что не подумаешь, что стриптиз танцует.

– Так вы и Лену знали? Она долго жила в этом доме?

– Полтора года. Такая приятная девушка. Всегда приветливо здоровалась, по праздникам угощала конфетами. Жаль, из-за болезни уехать на родину пришлось.

– Из-за болезни?

Выяснилось, что за несколько дней до исчезновения Лена-Оксана спустилась к консьержке и стала жаловаться на недомогание. Девушка плохо выглядела: бледная, под глазами синяки.

– Ее даже стошнило в туалете, – сообщила консьержка. – Вот и посоветовала сходить к доктору Арутюнову. Он хоть и армянин, но врач хороший, берет недорого, может бесплатный рецепт выписать.

После визита к эскулапу Ленка появилась на следующий день в подъезде с небольшим чемоданчиком.

– Уезжаю, – пояснила она консьержке, – врач велел лечиться. Поеду домой, ну ее, эту работу.

– Правильно, – одобрила пожилая женщина, – здоровье не купишь.

И стала смотреть, как Ленка с чемоданом быстро идет по улице. На перекрестке ее ждала машина. Водитель вышел, взял у девушки поклажу. И это был единственный случай, когда консьержка видела жиличку с мужчиной.

Получив от словоохотливой собеседницы адрес доброго доктора и наградив ее за болтливость, я посмотрела на часы. Следовало ехать домой, визит к врачу временно откладывался.

Глава 15

Домашние пребывали в необычайном возбуждении. Даже апатичные кошки носились галопом по гостиной.

– Убить дуру, и дело с концом, – гремел на самых высоких тонах Арцеулов. – Чтобы я стал выяснять отношения с этой…

И он проглотил вырывающееся бранное слово.

– Левочка, Левочка, – квохтали Зайка и Наташка, – не волнуйся так, перемелется – мука будет.

– И чего дядя Лева дергается, – как всегда, кстати выступила Маруся, – он сам тетю Соню прогнал, должен теперь радоваться, что она не пропала, а замуж выходит.

– Да заткните ее, – взмолился мужчина.

– Как замуж, – ахнула я, – за кого?

Домашние принялись самозабвенно рассказывать новости. Оказалось, после моего отъезда позвонила любезная секретарша Александра Михайловича и сообщила адрес владельца авто. Улица Алексея Толстого! Шикарное место. Более того, квартира принадлежит Казимиру Новицкому, чрезвычайно известному в среде нуворишей всех мастей и национальностей художнику. Его чудовищные и ужасно дорогие портреты висели во множестве гостиных «новых русских», активно продавались за рубежом. Феномен популярности Новицкого мне абсолютно непонятен. Этакий китч в мехах и брильянтах. Представьте полотна Шилова, добавьте в интерьер экзотических животных, страусиные перья, горы битой дичи, разнообразные парчовые тряпки – и перед вами Новицкий. Но иметь дома портрет жены или дочери кисти Казимира – это, как говорит Маня, круто.

К слову сказать, о художнике почти не сплетничали. Молодой, едва за сорок, богатый, он представлял собой лакомую добычу для девиц на выданье и разведенных молодок. Но никаких шумных романов, никаких громких любовных историй. Одно время даже поговаривали, что Казик «голубой», но слух не нашел подтверждения.

Белозубо улыбаясь, симпатичный художник сообщил в одном телеинтервью, что поляки – однолюбы. И он просто не нашел свою единственную.

Жил Казик, несмотря на миллионы, тихо. Не устраивал шумных вечеринок и застолий, не шлялся по тусовкам, рассказывая о своих планах.

Скорее всего, Новицкий все время просто работал как каторжный.

Услышав фамилию владельца авто, Наташка пришла в безумный ажиотаж и решила сама поехать к нему и узнать, кому из знакомых Казимир давал машину.

Роскошную дверь квартиры открыл пожилой мужик. Он окинул взглядом Наташкин костюм, оценил серьги, часы и, приняв подругу за очередную заказчицу, препроводил ее в мастерскую.

Картина, представшая перед Наташкой в огромной студии, ошеломляла.

Посреди гигантского, неизвестно сколько метрового помещения стоял старенький, заляпанный красками мольберт. Левее находились подмостки с креслом, навевавшим мысли о троне. За царским стулом пламенела штора цвета старого бургундского вина. Вокруг кресла в беспорядке валялись живые розы «Мария-Антуанетта» нежного красного цвета. Тут же возвышалась позолоченная этажерка с эмалевой вазой, наполненной виноградом «Изабелла».

В кресле сидела… Сонька. Бывшая госпожа Арцеулова выглядела ослепительной красавицей. Всегда небрежно стянутые в пучок рыжеватые волосы теперь вольготно лежали на ослепительных плечах. Очевидно, где-то за ее головой находился скрытый источник света, потому что Сонькина шевелюра искрилась и переливалась, как елочная игрушка. Крупное тело Сони, обычно упрятанное в бесполые учительские костюмы, сейчас плотно облегало вечернее платье из белого атласа. На колонноподобной шее сверкало варварски великолепное ожерелье из кровавых рубинов. Элегантные ножки 40-го размера были вбиты в узенькие лодочки цвета бордо. На руках Сонька держала гигантского черного кота с золотой цепочкой на шее. На цепочке висел колокольчик. Увиденная картина настолько ошеломила подругу, что она сумела только пробормотать:

– Соня, брось кошку, у тебя же аллергия!

Удивительно похожая на героиню германского эпоса, Соня проговорила каким-то не своим, грудным и чарующим голосом:

– Не поверишь, Наталья, но от Клауса у меня нет аллергии.

Стоящий у мольберта высокий красивый мужчина в старых джинсах и клетчатой рубашке повернулся к Наташке, потом обратился к Соньке:

– Любимая, познакомь нас.

– Знакомьтесь, – проговорила Соня, царственно поднимаясь со своего трона, – Казимир Новицкий, мой жених, Наталья Макмайер, баронесса.

– Побойся бога, – не выдержала Наташка, – какой жених, ты же замужем!

– Уже нет, – небрежно заметила новоявленная Брунгильда, поглаживая омерзительного Клауса. – Господин Арцеулов выгнал меня на улицу, оставил одну в чужом городе без денег. Спасибо, судьба послала Казика, а то ведь я могла сейчас лежать на дне Москвы-реки.

И женщина прижала пальцы, унизанные кольцами, к вискам, подчеркнув драматизм сказанного этим новым, незнакомым Наташке жестом.

Ошалелая Наталья машинально пересчитала перстни – семь штук!

Художник заволновался:

– Дорогая, тебе нельзя нервничать, помни о своей мигрени. Если баронесса не обидится, отложим разговор на другое время.

– Нет, милый, – проворковала Сонька, – ситуация и в самом деле двусмысленная, и ее следует разрешить как можно быстрей, нельзя пятнать честную фамилию Новицких.

– Какое благородство, – восхитился Казимир, – ради чести забыть о слабом здоровье!

Угольно-черный Клаус добавил: «Мяу» – и тренькнул колокольчиком.

Наташке показалось, что она находится среди персонажей сказки Гауфа.

Приехав домой, подруга незамедлительно собрала в гостиной военный совет.

– Приедет сладкая парочка часов эдак в восемь. Казик сказал, что раньше не получится: он хочет поработать, а потом Сонька должна отдохнуть, покушать, принять ванну.

При этом сообщении Левка взбесился, и именно в этот момент на сцене появилась я.

К визиту блудной жены подготовились основательно. Наташка влезла в серебристый брючный костюм, в котором ездила на церемонию вручения премий на Каннском фестивале. Из драгоценностей практически ничего, только у воротника камея бабушки Макмайер. Зайка нацепила простенькое черненькое платьице, цена которого в салоне «Шанель» равнялась месячной зарплате служащего банка; на тоненьких руках загадочно мерцали сапфировое и брильянтовое кольца. Аркадий предпочел спортивный стиль – рубашка и простые слаксы от Пако Рабанна. Машка надела форму своего суперпрестижного лицея – юбочка в складочку до середины лодыжки, белая блузка, строгий синий пиджак с двумя буквами на кармане «L. A.». Кто знает – поймет. Кошки разгуливали в жемчугах, Жюли прикрепили к челке изумрудную подвеску, Снап бряцал серебряным ожерельем с бирюзой, Хуч был украшен аметистами. Маня, ругаясь сквозь зубы, пыталась подобрать золотую цепь для необъятной шеи Бандика.

– Боюсь, цепей такого размера нет, – проговорил Аркадий, глядя на ее старания.

– Есть, – уверенно сообщила Маня, – в Тунисе на пляже видела одного русского, шея толще, чем у пита, так на нем целых две висели. Ладно, надену на Банди гранатовое колье, на белом пятне будет хорошо смотреться.

Ровно в восемь раздался звонок домофона. Мы молча сидели в гостиной, изображая семейный отдых. Наташка с вязаньем в руках, Зайка и Аркадий за лото, Маня с пяльцами.

Я держалась особняком. Причиной тому было ярко-красное воздушное платье на чехле. Меньше всего хотела его надевать, но гадкие дети с криком нацепили на меня ужасающе узкий футляр. Поверх чехла волнами громоздился алый шифон. Стоило сесть и чуть-чуть согнуть спину, как нижняя юбка начинала угрожающе потрескивать, а тесемочки, поддерживающие лиф, тут же соскальзывали с моих костлявых плеч. Пришлось поэтому принять позу загадочной дамы, стоящей у окна и смотрящей вдаль.

Подготовленные Наташкой, мы с замиранием ждали появления экзотической пары. Глубокое разочарование постигло всех, когда художник и Сонька вошли в комнату.

Портретист был в простых вельветовых джинсах и самой обычной коричневой рубашке. Точно такое же одеяние красовалось и на блудной жене. За это время Сонька приобрела удивительный цвет лица – розовый, как у молочного поросенка.

– Разрешите представиться, – проговорил молодой человек, – Казимир Новицкий, а это Софья Арцеулова.

– Не надо нас с Сонькой знакомить, – пробормотал Кешка, – всю жизнь знаем данную даму.

Художник весело улыбнулся.

– Конечно, знаете, но вроде в обществе принято представлять даму, с которой пришел.

Его открытая, радостная улыбка оказалась такой заразительной, что мы не выдержали и разулыбались в ответ.

– А он симпатичный, – прошептала Зайка.

«И даже очень», – подумала я.

– Где же вы познакомились? – не выдержала тактичная Маня.

Казимир словно ждал подобного вопроса, потому что немедленно начал рассказывать.

В тот запомнившийся ему на всю жизнь день Новицкий поехал на вьетнамский рынок, где иногда покупал аксессуары для полотен. Он бесцельно бродил по узеньким проходам, когда возле одной из лавчонок приметил женщину, примеряющую шляпку. Незнакомка сдернула с головы чудовищный вязаный колпак, шпильки выскочили, освобожденные рыжие волосы цвета морковки, вымоченной в апельсиновом соке, вырвались наружу. От неожиданности Казик остановился, и в этот момент дама уронила шляпку. Поляк галантно подал ее растеряхе и увидел чудесные незабудковые глаза и молочно-белую кожу. Новицкий потерял голову. Дама необыкновенно походила на портрет, который он написал в шестнадцать лет, придумав образ «таинственной незнакомки».

Художник познакомился с красавицей. Прогуляв несколько часов под дождем, Казик обнаружил у своей собеседницы острый ум, оригинальное чувство юмора и редкую проницательность. Короче говоря, в восемь вечера он сделал предложение руки и сердца. Незнакомка сразу сообщила, что замужем, но брак несчастлив, и обещала подумать. Они встречались еще несколько раз, а потом поздно ночью Соня пришла на квартиру к Новицкому, сообщив, что муж выгнал ее на улицу. С тех пор они живут вместе и очень счастливы.

Мы слушали, разинув рты. Неужели это о нашей Соньке? Ум, чувство юмора, проницательность? Неужели маленькие серенькие глазки могут показаться незабудковыми, а пережженные химической завивкой волосы – тициановскими локонами?

Раздался стук, дверь распахнулась, и на пороге появилась Ирка. Никогда раньше не видела домработницу в подобном наряде. Поверх черного шелкового платья был повязан кружевной фартук. На голове у Ирки громоздилась белая наколка. Всем своим видом она напоминала Сюзанну из «Женитьбы Фигаро».

– Кофе подан, – объявила женщина церемонным голосом, вкатывая столик на колесах.

Бог ты мой! На столик выставили серебряный кофейный сервиз. До сих пор этот раритет никогда не вынимался из буфета.

Следом за домработницей, бряцая украшениями, влетели собаки и кошки.

Новицкий в возбуждении вскочил на ноги и подбежал к Марусе:

– Дорогая, у вас есть синее платье? Длинное, облегающее платье цвета берлинской лазури?

Ошеломленная натиском, Маня брякнула:

– А на фига мне такое платье?

– Я напишу ваш портрет в кресле, с этими необыкновенными животными вокруг.

– Мне кажется, Жюли лучше взять на руки, – встряла Сонька.

– Дорогая, – умилился Казик, – какой вкус, какое потрясающее художественное чутье.

Увидев, что Наташка пытается открыть рот, портретист замахал руками:

– Нет-нет, это будет мой подарок. Девочка так необыкновенно хороша, так свежа. Мужественные собаки подчеркнут ее девичью хрупкость, а кошки оттенят удивительную мягкость.

Толстенькая Маруся стала красной, как огнетушитель, а ошеломленная Зайка пролила кофе на ковер.

– Кажется, здесь все забыли о цели визита господина Новицкого, – послышался с порога хрипловатый голос, и Левка вступил в гостиную.

Мы в который раз лишились дара речи. На Арцеулове был надет черный вечерний костюм и белая рубашка с бабочкой. И еще от него одуряюще несло парфюмом от Лагерфельда.

– Позвольте представиться, Лев Арцеулов. Добрый вечер, Софья Николаевна, рад вас видеть в добром здравии.

– Здравствуйте, Лев Яковлевич, – не осталась в долгу жена, – вам очень к лицу этот костюм.

И, уставившись друг на друга, бывшие супруги заулыбались, как две гадюки. Зайка суетливо принялась предлагать кофе. Плюнув на платье, я плюхнулась в кресло, чехол тут же треснул, и лямки свалились с плеч, но на мой вид никто не обращал внимания.

– Итак, – церемонно помешивая ложечкой кофе, продолжал Лев, – хотите получить развод?

– Да, – отрезала Сонька.

– Но для этого придется съездить в Ялту.

– Вовсе нет, – сказал Казик, – вопрос можно решить и здесь. Софья сходит в посольство, консул обладает правом регистрации или расторжения брака, если нет имущественных споров и несовершеннолетних детей. В вашем случае процедура займет пятнадцать минут.

Левка побагровел, но гигантским усилием воли сдержал гнев.

– Очень просил бы, – продолжал художник, – проделать необходимые формальности прямо завтра.

– К чему подобная спешка, – начал звереть Левка, – просто неприлично!

– Хотим как можно быстрее ликвидировать двусмысленность положения и обвенчаться, – спокойно ответила Сонька.

– Ах, обвенчаться, – протянул Арцеулов, – с каких пор богомолкой заделалась?

На всякий случай Наталья и Аркашка подобрались поближе к рогоносцу. Но тот проявлял удивительное хладнокровие и выдержку.

– То есть хотите, чтобы я отдал жену? – обратился Лева к Новицкому.

Тот кивнул.

– Моя теща, – продолжал цедить Арцеулов, – всегда уверяла, что Сонька истинный брильянт, драгоценность, алмаз английской короны. Я человек бедный, можно сказать, неимущий. Жена – мое единственное богатство. Как же можно просто так, бесплатно отдать сокровище?

– Что ты имеешь в виду? – не удержалась я.

– Сорок тысяч долларов, и Сонька ваша, – отрезал оскорбленный муж. – Платите всю сумму разом и быстро, в противном случае найду способ испортить медовый месяц.

– Мерзавец! – вскрикнула Соня.

Левка мило улыбнулся и закурил сигару. Казик выдержал испытание с честью. Не колеблясь ни секунды, мужчина вытащил чековую книжку и «Паркер». Через минуту он протянул Арцеулову листок. Тот взял бумажку, аккуратно сложил ее, сунул в жилетный карман, потом любезно проговорил:

– Имей в виду, шалава, не ты меня бросила, а я тебя продал. Что ж, желаю счастья и долгих лет. Прошу простить, вынужден покинуть общество, поскольку кое с кем не то что кофе пить, срать на одном поле не желаю.

И он, торжественно неся необъятный живот, выполз из гостиной. Повисла гнетущая тишина, прерываемая тихим бряцаньем. Это Банди, стуча гранатовым ожерельем о серебряную тарелку, быстро пожирал мое пирожное с воздушным кремом.

Глава 16

Александр Михайлович приехал в субботу вечером, держа под мышкой килограммовую коробку шоколадных конфет. В присутствии Левки мы побоялись сообщать полковнику подробности бракоразводного разговора и ограничились сухой информацией об обнаружении беглянки.

Чтобы разрядить атмосферу, я завела разговор на другую тему:

– Как продвигается дело об убийстве Ленки?

Полковник вздохнул:

– Пока туго, никаких концов.

Потом подозрительно покосился на меня и спросил:

– Надеюсь, не собираешься заниматься частным сыском?

– Нет-нет, ни за что, просто интересно. Ты ведь даже не рассказал нам, как и где ее убили.

– Все очень обычно. Труп нашли на дороге, выглядел как жертва дорожного происшествия. Удивляет маленькая странность.

– Какая?

– Эксперт уверяет, что ее задавила машина, двигавшаяся задним ходом. То есть удар был произведен не капотом, а багажником. Немного необычно, хотя чего не бывает.

И, явно не желая развивать тему, Александр Михайлович принялся с демонстративной готовностью примерять очередную мерзкую жилетку, протянутую Наташкой.

Я поглядывала на них, зевая. Ладно-ладно, не хочешь, толстячок, делиться информацией – и не надо. Обойдемся как-нибудь своими силами.

И в воскресенье утром двинулась к доктору Арутюнову. Судя по потертой мебели в приемной и по отсутствию секретарши, врач не получал астрономических гонораров. Выглядел он удивительно молодо, хотя диплом на стене свидетельствовал, что его хозяин закончил учебу десять лет назад.

Арутюнов порылся в картотеке и достал карточку.

– Нашел вашу племянницу, – радостно сообщил он.

Я театрально промокнула носовым платком абсолютно сухие глаза. Только что поведала ему сагу о том, как меня, безутешную тетю, покинула сумасбродная племянница. Жизнь не мила без гадкой девчонки, и приходится, забыв стыд, разыскивать ее по задворкам. Ну не обращаться же в милицию, выставляя свой позор на всеобщее обозрение!

Наивный доктор радовался, содействуя воссоединению семьи.

– Надеюсь, с деткой все в порядке и болезнь несерьезная?

Врач прочитал запись и улыбнулся.

– Нет, я даже не могу назвать состояние девушки болезнью.

– Что с ней?

– Токсикоз первой половины беременности, потом небольшие скачки давления, и все. Но я наблюдал девушку всего полгода, потом ею занялся другой специалист.

– Почему? – спросила я, пробуя осознать услышанное.

– Отец ребенка настаивал, чтобы роды происходили в частной клинике. Очевидно, состоятельный человек.

– А как он выглядел, может, есть его адрес?

Арутюнов развел руками:

– Самый обычный мужчина. Возраст от сорока до пятидесяти. Стройный, темноволосый, с карими глазами.

Я вздохнула. Под такое описание подпадает половина мужского населения России.

Врач помялся немного и добавил:

– Честно говоря, кавалер вашей племянницы мне не очень понравился.

– Отчего же?

– Мне показалось, что он женат. Зачем тогда заставляет девушку рожать?

– Скорей всего вы ошиблись. Откуда такая уверенность в том, что он не холостяк?

– На безымянном пальце остался след от обручального кольца, которое он снял перед визитом ко мне. И обращался он с девушкой довольно бесцеремонно. Правда, заставил пройти все необходимые анализы, но заботился не о ее здоровье. Знаете, мужчины не очень-то беспокоятся о ребенке. Отцовские чувства появляются позднее. Больше пекутся о женах. А этот сразу спросил, родится ли здоровый малыш. После того, как я сказал, что на данный вопрос никто не может ответить с абсолютной уверенностью, он начал интересоваться полом ребенка. Пришлось объяснить, что на раннем сроке беременности невозможно с точностью сказать, кто там внутри. Где-то месяцев в пять, если плод лежит удачно, можно углядеть гениталии. И тогда он принялся узнавать, можно ли, если в животе девочка, сделать аборт в шесть месяцев! Дескать, нужен только мальчик, девочка у них уже есть. Каково?

Я согласилась, что будущий отец – настоящее чудовище.

– А Ленка, что она?

– Ваша племянница просто молчала, как будто разговор шел о посторонней женщине. Полгода я наблюдал ее, а когда ультразвук с достаточной вероятностью показал плод мужского пола, этот, с позволения сказать, отец решил потратить на беременную деньги и перевел ее к более дорогому доктору. Наверное, решил, что ради будущего сына можно и не скупиться.

– Так и не знаете, где она жила?

– Нет, хотя один раз видел ее выходящей из пансиона Марго Остроумовой. Очень приличное заведение. Марго сдает комнаты только респектабельным клиентам с безупречной репутацией. Навряд ли у нее проживала молодая беременная незамужняя женщина.

Получив от доктора Арутюнова адрес безупречной Марго, я поехала прямо в пансион.

Небольшой узкий дом скорее напоминал гостиницу. И хотя над входом красовалась вывеска «Пансион «Негреско», внутри просторного холла обнаружились конторка и стойка с ключами.

Молодой человек в синей униформе тут же вскочил на ноги при виде хорошо одетой клиентки.

– Чем могу служить?

Сообщила ему, что знакомые из провинции просили найти приличное и не слишком дорогое место, где они могли бы провести пару недель.

Портье изобразил полный восторг и предложил посмотреть номера. Я согласилась. Пансион и правда выглядел респектабельным. Новые, красивые дорожки устилали небольшие коридоры. В здании всего двенадцать комнат, по шесть на этаже. При каждой небольшая ванная и туалет. Кухни нет.

– Готовить в номерах не разрешается, – пояснил портье. – Желающие могут питаться за отдельную плату в нашем ресторане. Подаем завтрак, обед и ужин. Впрочем, в комнатах есть холодильники, и не возбраняется пользоваться электрическим чайником. Мебель, если собираетесь жить больше трех месяцев, поставим какую хотите. На меньший срок – стандартная меблировка: кровать, стол, шкаф, два стула, кресло, торшер, телевизор и ночной столик.

К тому же «Негреско» располагал прачечной, парикмахерской, газетным киоском и автоматами по продаже сигарет и пепси-колы.

Услышав цену, я подняла брови: конечно, «Националь» обойдется дороже, но для заштатного пансиона безбожно дорого.

– Одно время здесь проживала моя знакомая из Украины, ожидавшая ребенка, ей посоветовали «Негреско» как тихое и приличное место.

Портье разулыбался.

– Помню, помню. Лена! Очень милая дама, жаль, что судьба приготовила такое тяжкое испытание.

– Какое испытание?

– Потерю мужа, естественно! Забыли, что ваша подруга осталась вдовой с нерожденным ребенком? Хорошо хоть, брат покойного мужа Лену поддерживал. Приезжал часто, раза три в неделю.

– А как он выглядел?

– Брат? Приятный мужчина, лет сорока пяти и…

– Семен, – раздалось за спиной, – пройди вниз к конторке, там ждут посетители.

Судя по тому, с какой скоростью портье ретировался, передо мной стояла хозяйка – Марго Остроумова. Стройной, сухопарой даме наверняка исполнилось шестьдесят, но выглядела она превосходно. Аккуратная модная стрижка, деловой твидовый костюм, на губах дежурная улыбка, а в глазах весь холод Антарктики.

– Желаете снять комнату?

Я вновь исполнила песню о знакомых из провинции. Марго не поверила ни одному слову, это было заметно по ее улыбке. Тем не менее хозяйка любезно сообщила:

– Номер следует зарезервировать за месяц. Предоплата 25 процентов. Если хотите, сейчас оформим заказ.

Я покорно пошла за ней на первый этаж. Хозяйка, быстро и ловко пощелкав калькулятором, выписала счет и аккуратно убрала полученную сумму в сейф.

– Вы знали Лену? – осведомилась Марго вежливо.

– Да, и очень хорошо!

– Приятная дама. Жаль только, что на ее долю выпало столько испытаний. А кто родился?

– Мальчик, – вдохновенно соврала я, – крупный и здоровый, прелесть, а не ребенок.

Марго с треском захлопнула дверцу сейфа и спросила:

– Вы найдете выход?

Вопрос звучал почти нагло, двери находились в двух шагах от нас. Мило улыбаясь, я отступила с поля боя и с чувством глубокого разочарования отправилась домой.

Глава 17

Во вторник около пяти часов неожиданно приехала Ева. Я сама открыла ей дверь. Девочку почти полностью скрывало длинное зимнее пальто с глубоким капюшоном.

– Ну, – бодро проговорила я, – что сегодня по французскому?

Ева молчала, потом, громко шмыгнув носом, откинула капюшон. Я остекленела. Правый глаз ребенка заплыл, превратившись в щелочку. Красное пятно под ним начинало угрожающе темнеть, обещая через несколько часов превратиться в отвратительный синяк.

– Детка, – еле вымолвил мой язык, – детка, что случилось?

Девочку заколотило, и она безутешно заплакала, опускаясь прямо на пол. Рухнув рядом, я обняла тощенькие плечики и свирепо представила, что скажу Владимиру.

Минут через десять, успокоившись и водрузив на нос мои темные очки, Ева села пить сладкий чай. Я искренне верю в целебные свойства этого напитка. Ничего так не успокаивает разбушевавшиеся нервы, как чашечка ароматного «Липтона», желательно с пирожным или сладкой булочкой.

Слизывая варенье с липких пальцев, гостья попыталась соврать, что упала в школе с лестницы, но, наткнувшись на свирепый взгляд, решила рассказать правду.

Придя из гимназии, села делать уроки, но тут вошла мать и велела сварить кашу для Юры. Страстная кулинарка, Нелли терпеть не могла готовить детское питание. Побоявшись ослушаться, девочка побежала на кухню. Нелли уже была там с ополовиненной бутылкой коньяка. Увидев, что дочь хочет насыпать крупу в еще сравнительно холодное, а не в кипящее молоко, женщина взбесилась от злости, схватила кастрюльку за длинную ручку и треснула ребенка по лицу. Молоко, по счастью холодное, вылилось на Еву, глаз моментально закрылся.

Всегда покорная и боязливая, дочь на этот раз проявила непослушание. Удостоверившись, что Нелли заснула на диване, девочка убежала из дома.

– Не надо бы все вам рассказывать, но идти-то мне больше некуда. Папа уехал на конгресс стоматологов в Питер. Мама, когда его нет дома больше чем один день, всегда напивается. А как напьется, начинает драться. Она и раньше меня била по рукам или по щекам, но не очень сильно, так больно стукнула в первый раз.

Печальный рассказ прервал звонок в дверь. Это явился Казимир с большой коробкой. Он немедленно потребовал Маню. Сказав ему, что Маруська сейчас придет из лицея, я налила художнику чай, но не успел он отхлебнуть и глоток, как в гостиную, словно торнадо, ворвалась Машка.

Казик вскочил и раскрыл коробку. Внутри лежало ярко-синее платье.

– Вот, – вскричал портретист, – померяйте, и немедленно приступим. Где животные?

В гостиной все завертелось колесом. Работу нашли каждому члену семьи. Зайка и Кешка приволокли с кухни любимое вольтеровское кресло кухарки, Наташка набросила на него золотистую парчовую накидку, служившую занавесом во время домашних спектаклей.

На этот своеобразный трон персидской царевны усадили Маню в платье, обтягивающем ее, как перчатка. Русые волосы девочки Казик завязал синей лентой. Справа и слева от Мани, словно сфинксы, застыли Снап и Банди. Ротвейлер в жемчужном ожерелье, пит – с серебряной цепочкой и круглым медальоном. На спинке кресла возлежали кошки в гранатовых бусах. На руках Машка держала Жюли с изумрудной подвеской в челке. У ног девочки Новицкий хотел положить мопса.

Но здесь вышла заминка. Портретист никак не мог подобрать достойное украшение для Хучика. В гостиную приволокли весь наш золотой запас. Больше всего Федору Ивановичу подходила крупная сапфировая брошь. Но мы не могли сообразить, как прикрепить ее на жирненькую грудку мопсика. В конце концов ему повязали на шею белую ленту и прицепили на нее выбранное украшение. Портретная композиция впечатляла диким великолепием.

– Апофигей, – прошептал Аркадий, глядя, как Новицкий добивается от Маруси нужного поворота головы.

Наконец необходимый ракурс нашелся, и из большой сумки появился профессиональный фотоаппарат со вспышкой.

Казик умело защелкал кнопками. Сделав штук пятнадцать кадров, он удовлетворенно хмыкнул и велел всем разоблачаться.

– Я больше не нужна вам? – разочарованно протянула Маня, приготовившаяся и дальше изображать принцессу.

Художник, улыбнувшись, подошел к ней.

– Дорогая, вы нам всегда будете нужны.

И он поднес к губам ее не очень чистую руку с обломанными ноготками. Маня, которой впервые поцеловали руку, как взрослой, моментально стала цвета борща. Ева не сдержала завистливого вздоха.

– Приятно видеть картину безоблачного семейного уюта, – проговорил неожиданно вошедший в гостиную Левка.

Складывавший сумку Казик напрягся. Левка заметил медленно краснеющую шею художника и успокаивающе сказал:

– Да не стану я бросаться предметами, мы же интеллигентные люди, к тому же почти родственники, – и он улыбнулся с видом довольной гиены.

Тактичная Маруся ухватила Еву за руку и поволокла девочку к себе. Зайка беззвучно испарилась, Аркашка боком выскочил из комнаты, Наталье понадобилось срочно отдать какие-то распоряжения кухарке. Казик быстро собрался и унесся домой. В гостиной остались двое – я и Левка.

Старший Арцеулов выглядел довольным, даже счастливым.

– Послезавтра покидаю Москву и улетаю в Ялту.

Мысленно я вздохнула. Слава богу, значит, Казик сможет запросто к нам заглядывать. Но любопытство всегда вело меня по жизни, и на этот раз я не удержалась:

– Левушка, а что будешь делать с деньгами, вырученными за Соньку?

Мужчина оживился.

– Перевел сумму на карточку. В Ялте куплю однокомнатную квартиру в престижном районе и…

– Уедешь туда жить?

– Оставить родительские пятикомнатные хоромы Генке и Катьке? Нет уж, я с дерева головой об асфальт не падал. Квартирку буду сдавать. Знаешь, сколько сейчас в Ялте платят за приличное жилье?

Я кивнула.

– А на вырученные денежки, – продолжал мечтать Левка, – стану жить красиво. Больше никакого репетиторства, никаких глупых детей и капризных родителей, желающих за свои паршивые десять долларов выпить из жил бедного преподавателя всю кровь. Нет уж, баста, хватит! Отчитал четыре часа в неделю – и домой. Возьмусь переводить что-нибудь для издательства. Красота! Вот только думаю, не продешевил ли с деньгами? Может, следовало мадам сначала взвесить, а потом продать, назначив сумму за килограмм, как за барана!

И он оглушительно заржал, обнажив не слишком белые зубы, похожие на клыки старой собаки. Мне стало противно, пришлось подойти к окну, чтобы не видеть веселящегося Левку.

Тут в комнату с топотом ворвалась Маня.

– Мамусечка, – заорала дочь с порога, – ты видела Евин глаз?!

Бог мой, совсем забыла про бедного ребенка.

– Как она посмела, – вопила Маруся, – как могла? Евка обязана подать в суд. Существует, в конце концов, Декларация прав ребенка, или как она там еще называется. Пойду у Кешки узнаю. Пусть представляет Евкины интересы. Мамусечка, как думаешь, он попросит у меня гонорар за консультацию?

– Мне кажется, если, въезжая на мотороллере в гараж, ты не будешь каждый раз врезаться в его «Вольво», этого уже хватит. Пообещай. Думаю, адвокат удовлетворится.

Манька повернулась на каблуках и понеслась к брату, я же схватилась за телефон.

Трубка пищала и пищала, давая понять, что дома никого нет, но я была упорной и примерно после тридцатого гудка услышала хриплое «алло».

– Нелли, это Даша, мне нужно срочно с вами встретиться.

– Но не сейчас же, – произнесла женщина сонным голосом, – кто же ходит в гости в семь утра.

– Сейчас девятнадцать часов вечера.

Нелли замолчала. В трубке послышался истошный детский визг, потом короткие гудки. Велев Машке никуда не отпускать Еву и приказав Ирке приготовить для нее комнату, я влезла в «Пежо» и понеслась на улицу Усиевича.

Я упорно звонила, но дверь никто не открывал. Палец заболел от долгого нажатия на кнопку. Минут через десять я принялась колотить дверь ногой, оставляя на полировке царапины. Наконец в замочной скважине что-то зашуршало, и дверь приоткрылась. Я распахнула ее пошире и сбила с ног глупо улыбающуюся Нелли. Женщина плюхнулась посреди холла на задницу. Халат распахнут, волосы торчат, как у ежа на свадьбе. Из глубин квартиры несся отчаянный детский плач, похожий на хрип.

Переступив через упавшую бабу, я двинулась на поиски мальчика. Юра обнаружился сидящим на кухонном полу. Его хорошенькая голубенькая пижамка с веселым Микки-Маусом промокла насквозь и пахла соответственно. Памперс – отличная вещь, но если писать и какать в него целый день, в конце концов все начинает просачиваться наружу, весь дневной запас. Это, очевидно, и произошло с бедным малышом, к тому же он явно хотел есть. Судя по рассказу сестры, убежавшей из дома около двух, она не успела покормить брата. А сейчас стрелка часов неумолимо подбиралась к восьми.

Увидев меня, мальчик разом замолчал. Я взяла его и на вытянутых руках оттащила в ванную. Здесь я долго приводила его в порядок: мыла, обсыпала красную попку тальком, надевала чистый комбинезончик. Наконец Юра приобрел приличный вид. Теперь следовало накормить малыша.

На кухне я полезла в гигантский шкаф около входа и обнаружила там горы специй. Никогда не думала, что, кроме красного и черного перца, существует еще зеленый и белый. Десятки баночек с незнакомыми названиями переполняли полки.

Детское питание нашлось под окном. Я достала коробку с кашей, точно такой же, как у Вани и Ани, и принялась греть молоко. Увидев тарелочку с готовой едой, Юра снова заорал. Я подула на ложку и засунула ее в открытый в гневном вопле ротик. Мальчик моментально замолчал, сглотнул и раскрыл рот, как голодный птенец. Я засмеялась и поднесла следующую порцию. Минут через десять он заснул прямо в стульчике. Я отнесла его в кроватку и пошла смотреть, что поделывает мамаша.

Нелли по-прежнему лежала у двери, свернувшись калачиком. Запах стоял как в винном погребе. Но я знала, что делать. В моей разнообразной семейной жизни существовал короткий период общения с алкоголиком, и поэтому, присев, я начала энергично растирать негодяйке уши. Через несколько секунд та открыла глаза и попыталась сесть. Еще через минуту смогла добраться до ванной. Тут ей был незамедлительно поднесен стакан воды с марганцовкой. Женщина машинально выпила, и ее тут же стошнило. Пытка марганцовкой продолжалась до тех пор, пока пьянчужку не вывернуло наизнанку. Затем я запихнула алкоголичку в ванну и, не обращая внимания на вопли, включила ледяную воду. Короче говоря, где-то около девяти Нелли в почти нормальном состоянии восседала на кухне и пила очень крепкий и необыкновенно сладкий кофе.

– И часто так напиваешься?

– Я вообще не пью! – возмутилась женщина. – Просто утром съела кусок готовой пиццы и отравилась.

Мне стало смешно.

– Пицца с начинкой из коньяка? – мой палец уперся в пустую бутылку «Реми Мартен».

– Какое тебе дело до моей частной жизни? – пошла в атаку жена стоматолога. – Много понимаешь, язва.

– До тебя и правда дела нет. Детей жаль. Избитая Ева, теперь чуть не умерший от голода малыш. А если бы сегодня никто не приехал? Когда появится Владимир? И где домработница?

Тут мы сообразили, что стихийно перешли на «ты», и замолчали. Через секунду Нелли проговорила:

– Наверное, смешно «выкать» человеку, которого находишь на полу в таком состоянии, да? Владимир приедет завтра, а Люде я дала выходной. Хотелось отдохнуть спокойно.

– Ну, уж и оттянулась, на полную катушку.

Нелли стукнула кружкой о стол и закричала:

– Твое какое дело, может, вообще подохнуть хочу!

Голос женщины, сорвавшись, перешел на визг, и крупные слезы покатились из глаз. Но алкоголики любят вызывать к себе жалость и желание напиться, как правило, объясняют жестокостью окружающих. Поэтому я спокойно закурила и, дав истеричке проораться, заметила:

– Будешь хамить, расскажу Владимиру, в каком состоянии нашла его супругу. Боюсь, что после этого тебе не придется долго именоваться его женой.

Нелли истерически засмеялась.

– Да не знаешь ты ничего. Владимир никогда меня не бросит. Твоя правда, он меня терпеть не может, при каждом удобном случае из дома убегает, и баб у него навалом. Думаешь, не знаю? Но все равно, развестись Владимир не сможет никогда, понимаешь? Будем мучить друг друга до смерти, пока тапки не отбросим.

– Почему?

Нелли жадно поглядела на полную бутылку коньяка, стоявшую в углу кухни. Ладно, налью ей маленькую дозу, болтливее станет. И правда, после принятия «лекарства» женщина порозовела и потянулась к пачке сигарет. Я демонстративно убрала коньяк в шкафчик и повторила:

– Почему?

– По условиям завещания.

– Как это?

– Ох, долго рассказывать. Отец Владимира и его мать родили в браке только одного здорового ребенка. Остальные дети умерли в раннем возрасте от разнообразных болячек. Наверное, поэтому у отца Владимира поехала крыша. Он поставил условие: в нашем браке должно быть как минимум двое детей, причем желательно, чтобы хоть один из них – мальчик. Если брак будет бесплодным, все собранные им коллекции отойдут музеям. Не будет сына – музеи получат половину. К тому же родители Владимира так меня ненавидели, что запретили ему в свое время даже думать о союзе со мной.

Нелли вздохнула, потом сварила нам еще кофе. Дальнейший ее рассказ служил хорошей иллюстрацией того, как далеко может зайти родительская любовь и как просто ей превратиться в ненависть.

Оказывается, Нелли – дочь бывшего друга Петра Павловича, отца Владимира. Одно время семьи тесно дружили, проводили вместе летний отдых, часто ходили друг к другу в гости. Подружились и дети. Но потом, когда Нелли исполнилось семнадцать, неразлучные приятели разругались в пух и прах, обвиняя друг друга во всех смертных грехах. Связь прервалась. Новоявленные Монтекки и Капулетти перестали даже разговаривать между собой. Но дети уже успели полюбить друг друга. Три года Владимир уламывал родителей дать согласие на свадьбу, и, лишь когда пригрозил самоубийством, Петр Павлович и Элеонора Сергеевна дрогнули.

Свадьбу играли чудесным апрельским днем. Ради такого события Нелли поздоровалась с Элеонорой Сергеевной, но та, поджав губы, сделала вид, что не видит бывшую подругу в упор. Вражда разгорелась с новой силой. Доходило до абсурда. Новый год супруги встречали порознь. Она со своими родителями, он – у Петра Павловича и Элеоноры Сергеевны. Детей не было. Нелли, не чувствуя никаких родительских эмоций, вообще не хотела их заводить. Ей вполне хватало Владимира. Два года длилась безоблачная идиллия, а потом скончался Петр Павлович.

Завещание ошеломило Резниченко. Мало того что им следовало как можно быстрей нарожать детей, мстительный Петр Павлович поставил еще одно условие. «Мой сын, – стояло в завещании, – сам, без совета с родителями, выбрал спутницу жизни. Пусть и живет с ней теперь до гробовой доски». Завещание накладывало вето на развод. В случае расторжения брака коллекции моментально попадали в музеи. Сотрудники Третьяковки во все глаза следили, чтобы наследники не нарушили завещания. Первый ребенок должен был родиться не позднее чем через пять лет после кончины Петра Павловича.

Жизнь супругов сильно изменилась после оглашения завещания. Во-первых, Нелли, по ее словам, родила Еву. Девочка получилась так себе: некрасивая, неловкая и не слишком умная. Говорят, что не очень удачных детей матери любят больше. Но только не Нелли. Она сразу призналась, что несколько лет тому назад, присутствуя на празднике оглашения годовых отметок в гимназии, сгорела от стыда и злости, глядя, как неуклюжая Ева, спотыкнувшись на ступеньках, ведущих на сцену, получает дневник из рук директора последней. Хуже ее не учился никто.

Нелли не видела аккуратности и старательности ребенка, ее тихой, милой улыбки и доброго взгляда. Правда, после посещения гимназии мать стала одевать Еву почти роскошно, надеясь шикарной одеждой прикрыть некрасивую фигурку.

Потом Нелли вынудили родить Юру. Мальчик тоже не вызывал радости, потому что оказался капризным и крикливым. Отношения с Владимиром испортились вконец, развод невозможен. Впереди много лет беспросветной жизни. Краткую радость приносит только коньяк.

Я молча выслушала рассказ Нелли. «Здорова врать, дорогая, – подумалось мне, – не ты родила этих двоих детей, поэтому и ненавидишь их».

В этот момент входная дверь хлопнула, и в кухню быстрым шагом вошел бодрый Владимир. Нелли в ужасе попыталась расчесать спутанные волосы.

– Даша, – изумился, увидев меня, стоматолог, – рад видеть, что вы подружились с Нелли. А я вот освободился пораньше и поторопился домой.

Он окинул взглядом халат и всклокоченные волосы Нелли, отметил мой перемазанный кашей костюм, потянул носом неприятный запах, доносившийся из ванной, и все понял. Глаза Владимира потемнели, шея стала медленно краснеть, я решила спасать пьянчужку:

– Маша пригласила Еву в гости с ночевкой, а та сказала, что мама отравилась пиццей. Вот я и приехала посмотреть, как тут ваша жена. И вправду, было очень плохо. Пришлось вызвать врача, делать промывание желудка, да к тому же я оказалась такой неловкой! Давая по приказу доктора больной кусок сахара с коньяком, пролила на Нелли бутылку. Теперь кругом такой запах.

Женщина благодарно посмотрела на меня, стоматолог вежливо улыбнулся и сказал:

– Большое спасибо, а где Юра?

– Мальчик поужинал и спит.

Владимир обнял жену за плечи, лицо его выражало сочувствие:

– Дорогая, попрощайся с Дашей, надо лечь в кровать и отдохнуть.

Я тоже стала прощаться и уехала домой.

Глава 18

Через неделю после отъезда Левки в Ялту на нас обрушился новый гость. Придя в пятницу домой и намереваясь спокойно отдохнуть, я встретила в холле крайне возбужденную Зайку. Увидев меня, Ольга взмахнула руками:

– Представляешь, что случилось! Просто кошмар!

– Дети заболели?! – испугалась я.

– Слава богу, нет. Хуже.

Что еще худшее могло приключиться с нами?

– Приехала Марта Игоревна, – объявила Зайка, – и сейчас Аркашка знакомит ее с близнецами.

Да уж, новость ошеломляющая. Марта Игоревна – мама Соньки, бывшая теща Левчика. Единственный человек на свете, в присутствии которого старший Арцеулов почтительно помалкивал. Повезло Казику, нечего сказать.

Гостью я нашла в детской. Руками, похожими на колбасные батоны, она нежно прижимала к себе Аньку. Аркадий и Серафима Ивановна робко жались у окна. Вообще, в присутствии вдовы все моментально начинали проявлять робость и почтительность.

– Ах, котик сладенький, – приворковывала дама, делая Аньке козу, – цветочек расписной. Ну-ка, – обратилась она к Аркадию, – сообщи няньке, что детей следует купать в череде.

Марта Игоревна – вдова писателя. Прозаик успешно ваял многотомные произведения о тяжелом труде колхозников. Страницы, посвященные воспеванию пашни и севооборота, сменяли сцены жаркой любви, измены и ревности. Романы пользовались бешеной популярностью. В коммунистическое, небогатое продуктами время холодильник Марты Игоревны ломился от разнообразной снеди, почти экзотической для советских людей. Это слали подарки дорогому и любимому писателю труженики полей, надеясь, что когда-нибудь он посетит их колхоз. Двухэтажная дача на берегу моря, черная «Волга» с шофером, путевки в Болгарию – все блага жизни сыпались на Марту Игоревну при жизни мужа.

Но и после смерти прозаика вдова не нуждалась. Приятели устроили ее администратором в известный симфонический оркестр, и, уже будучи одинокой, она объехала полмира с гастролями, следя за моральным обликом оркестрантов и устройством их быта.

На людей Марта Игоревна действовала гипнотически. В голодные 90-е годы вплывала в продовольственные магазины в бобровой шубе и, облокотившись толстой ручкой в перстнях на прилавок, небрежно говорила:

– Милейшая, предложите сыр.

Продавщица словно в трансе, спотыкаясь, бежала за требуемым раритетом. Вдова оглядывала головку и милостиво разрешала отрезать грамм двести. Работница прилавка потом несколько дней мучилась и не могла понять, какого черта не гавкнула на покупательницу, не послала ее куда подальше, а подобострастно выполнила приказ царственной дамы.

Увидев меня, Марта Игоревна простерла руки и, прижав к своей необъятной груди, сообщила:

– Деточка, ты знаешь, какое меня посетило горе?

– Какое? – в один голос спросили мы с Зайкой.

– Левушка ушел от Сони, бросил больную, нуждающуюся женщину без средств к существованию. И мне придется нести на хрупких плечах еще и дочь.

И, достав из рукава кружевной платочек, она, распространяя аромат «Мажи нуар», принялась промокать глаза.

Я оглядела «хрупкие» плечи, к которым присоединялся бюст седьмого размера, и предложила пообедать.

В столовой, за столом с сырами и фруктами, вдова поведала о цели визита.

– Сонюшка отыскала какого-то художника и собралась за голодранца замуж. Следует остановить неразумного ребенка и запретить ей сумасбродство. Девочка молода, неопытна, необходимо объяснить ей ее ошибки. Лучше Левушка со стабильным, пусть и небольшим, доходом, чем непредсказуемый портретист. Даша вечером поедет и привезет Соню сюда, мне неприлично ехать самой на дом к любовнику.

Повисла тишина. Почти пятидесятилетняя Сонька вполне способна разобраться с мужиками сама. Но родительская любовь слепа. Поэтому в восемь вечера я позвонила в дверь Новицкого. Открыла мне Маня. Последнее время ребенок просто пропадал у художника. Портретист находил у Мани задатки живописца и принялся учить ее в мастерской.

Вот и сейчас в зале стояло два мольберта. Маня пыталась изобразить патриархальный деревенский домик. Перед Казиком находился набросок портрета жирноватого мужика в шубе. По квартире плыл восхитительный аромат чего-то страшно вкусного. Я невольно начала принюхиваться.

– Зося печет слоеный пирог с творогом и яблоками, – пояснил Казик. – Она божественно готовит. Сегодня съел на обед кучу рольмопсов, чуть не умер.

Я удивилась. Сколько раз ни приходила в гости к Арцеуловым, всегда подавали говядину, доведенную в скороварке до степени тушенки. Апофеоз Сонькиного кулинарного искусства – яблочный пирог шарлотка, который может испечь даже однорукий младенец. А тут струдель, рольмопсы… Что это вообще такое: запеченный мопс с роликами?

Мы пошли на кухню. Между столами и мойкой носилась удивительно похорошевшая Соня. Она сильно похудела и тянула сейчас килограмм на семьдесят пять. Непостижимым образом на ее лице разгладились морщины, глаза светились. На столе издавал аромат огромный рулет, обсыпанный сахарной пудрой.

– Дашка, – обрадовалась бывшая жена Арцеулова, – садись скорей, будем чай пить.

Отказавшись от угощения, я изложила цель своего визита. Сонька всплеснула руками.

– Нет, скажи, кто ее просит вмешиваться. Прикатила!

Казик успокаивающе обнял жену.

– Дорогая, не волнуйся, поедем вместе и уладим проблему.

– Думаю, вам лучше остаться дома, – пробормотала я, – Марта Игоревна хочет видеть только дочь.

– А почему я должен ее слушаться, – удивился Новицкий, – и поверьте, я повидал на своем веку очень много капризных дам, попробую улестить и тещу.

Когда мы вошли в столовую, семидесятилетняя Марта Игоревна стояла у окна, как царица Екатерина II. Сходство с царствующей особой придавала не только прямая спина и обмотанная жемчугами шея. Взгляд вдовы, тяжелый и немилостивый, призван был прожигать подданных насквозь.

– Мамочка, – проговорила Соня и, сделавшись ниже ростом, пошла к Марте Игоревне.

– Здравствуй, дочь, – проговорила вдова каменным голосом, давая понять, что ужасно сердита.

Следом за Сонькой подошел к теще и одетый в безупречный вечерний костюм Новицкий. Он ловко поднес к губам протянутую руку и произнес:

– Рад знакомству, теперь вижу, от кого Зося получила необыкновенную красоту.

Каменная маска на лице вдовы слегка дрогнула, взгляд упал на дочерины серьги, и она, не удержавшись, спросила:

– Сонечка, откуда у тебя эти чудесные изумруды?

– Казик подарил, – потупилась дщерь.

– Мишугене, это же целое состояние!

– Бекицер, – внезапно ответил Новицкий, и через секунду они с тещей быстро залопотали на непонятном языке.

Домашние изумленно слушали диалог.

– Казик, – не выдержала Зайка, – откуда ты знаешь идиш?

– Мне сорок один год, – отозвался портретист, – и первые пятнадцать прожил с родителями в Западной Украине, в маленьком городке. Коммунистические власти сослали туда старого раввина. Бедняга буквально голодал, работы не было. И тут вдруг в местную школу пришел приказ учить детей немецкому языку. Но где взять преподавателя? Раввин предложил свои услуги и начал учить детей идиш, выдавая его за немецкий. Самое смешное, что до переезда родителей в Москву я искренне считал, что говорю на языке Шиллера и Гейне.

Семья благополучно села за стол. Через пятнадцать минут Марта Игоревна не скрывала восторга. Новицкий галантнейшим образом исхитрялся ухаживать за ней и за Сонькой, сыпал комплиментами, без конца говоря о потрясающей красоте и необыкновенном уме невесты, доставшихся ей от матери. Короче, демонстрировал высший пилотаж.

Глава 19

В субботу, где-то часов в двенадцать, приехал Владимир.

– Даша, – проговорил он, входя с огромным букетом роз, – очень благодарен за помощь. Страшно подумать, что стало бы с Юрой, останься мальчик наедине с Нелли. Вы ведь догадались, что она пьет запоями?

– Ну, наверное, сильно сказано, мне самой приходилось бывать подшофе.

– Нелли пьет уже много лет подряд. Запои случаются два-три раза в год и длятся неделю, иногда десять дней. Все остальное время она нормальный человек и не прикасается к рюмке. Пытался лечить ее, но толку – чуть. Тогда решил, что ради Евы можно и потерпеть несколько дней, тем более что потом Нелли страшно расстраивается и переживает. Но последнее время запои стали чаще, она срывает злость на детях, пару раз ударила дочку. Теперь не стану уезжать надолго из дома.

И он замолчал, удрученно качая головой. Я тоже молчала. А что сказать?

После обеда прибыл Александр Михайлович. Все стали расспрашивать полковника о деле Ленки.

– Пока ничего, – отрезал Александр Михайлович, – найдем убийцу, сразу вам расскажу, отстаньте, дайте хоть здесь не думать о трупах.

Ближе к вечеру Серафима Ивановна обнаружила, что у Ваньки потек нос и начинается кашель. Мне пришлось сначала привезти доктора, а потом поехать за лекарством. Фармацевт удрученно покачал головой и сообщил, что микстуру надо готовить и процесс займет больше часа. Делать нечего, и я бесцельно пошла шататься по улицам, разглядывая витрины. Заглянула в хозяйственный, потом купила в булочной кусок торта. Съев его, зашла в книжный и принялась лазить по полкам, разыскивая еще не читанные детективы.

Вдруг между стеллажами послышался очень знакомый голос. Я взглянула в щелочку между книгами и увидела Владимира. Он разговаривал с женщиной, стоявшей спиной к полкам. Чтобы не быть случайно узнанной, я схватила со стойки какой-то журнал и сделала вид, что страшно заинтересовалась содержанием.

– Послушай, – вкрадчиво шептал Владимир незнакомке, – сейчас не время поднимать скандал. Подожди немного. Ты же знаешь, что Нелли смертельно больна и скоро умрет. Ну чуть-чуть еще.

Дама стоматолога раздраженно вздохнула:

– Уже сколько времени слышу про ее болячки. Может, просто врешь?

– Дорогая, осталось подождать совсем чуть-чуть.

– Вот что, – обозлилась женщина, – соловья баснями не кормят. Ты ведь понимаешь, как я могу осложнить твою жизнь, стоит только открыть рот. Поэтому не в твоих интересах злить меня. Лучше давай деньги и придумай поскорей что-нибудь.

С этими словами она, повернувшись на каблуках, оказалась в поле моего зрения. Лицо, молодое, холеное и злое, было мне почему-то знакомо. Я определенно уже видела раньше эти шатенистые волосы и светло-зеленые глаза навыкате. Убей бог, не помню, где и зачем мы встречались, но и тогда, как и сейчас, она источала аромат духов Нины Риччи «Воздух времени».

Дама выхватила у Владимира конверт и стремительно пошла к двери. Стоматолог затрусил следом. Пришлось вжаться в стену изо всех сил, прикрываясь журналом. Дверь захлопнулась, я перевела дух, продолжая переваривать услышанное.

– Девушка, – раздался вежливый голос продавца, – журналы нельзя читать в магазине. Если хотите, оплатите покупку и любуйтесь сколько угодно.

Все еще находясь под впечатлением услышанного, я двинулась к кассе и, только выйдя из магазина на улицу, прочитала название покупки – «Розовая пантера», журнал для активных лесбиянок.

В воскресенье утром я позвонила Нелли:

– Не хочешь сходить со мной в кафе?

– С радостью, – обрадовалась женщина.

Где-то часов в пять я ждала ее в зале «Глобуса». Этот небольшой ресторанчик известен только узкому кругу любителей кондитерских изделий. Здесь великолепно варят кофе, умеют правильно заваривать чай и подают восхитительные пирожные – птифуры.

Нелли приехала на метро, сняла элегантное пальто и, поправляя волосы, уселась за столиком.

– А здесь довольно мило.

– И вкусно, если, конечно, любишь сладкое.

Собеседница вздохнула и похлопала себя по животу:

– Пирожные! Сладкий кошмар, один миг на зубах, всю жизнь на бедрах. Обожаю эклеры с заварным кремом и корзиночки с масляным. А ты?

Мое сердце безраздельно принадлежало «наполеону» и «картошке». Нелли с отличным аппетитом вкушала сладости. Не похожа она на смертельно больную, и все же я спросила ее:

– Как здоровье?

– Прекрасно, даже голова сегодня совершенно не болит. Интересно, как они делают марципаны?

Обсудив погоду, падение рубля и рецепт марципанов, я решила, что пора поближе подбираться к цели встречи.

– Послушай, а отец Владимира не обговорил в завещании еще что-нибудь?

– Что?

– Если вдруг Владимир умрет, кому достанутся деньги?

– Мне и детям.

– А если ты уйдешь раньше?

– Тогда ему и детям.

– Владимир может после твоей смерти жениться вторично?

Нелли засмеялась.

– Противный Петр Павлович! Знаешь, он был так неисправимо буржуазен. Считал, что развод – позор для семьи. Но против второго брака вдовца возражать не стал бы. Да к чему это? Совершенно не собираюсь переходить в лучший мир, и тут хорошо.

И она смачно надкусила третий эклер.

– Ходишь регулярно к врачу?

– Зачем?

– Вдруг какая-нибудь болячка скрытая?

Женщина отрицательно помотала головой.

– Нет у меня никаких болезней, здорова, как корова. Да и Владимир здоров. Так что я не рассчитываю на освобождение.

Я ехала домой в глубокой задумчивости. Конечно, Резниченко дантист, но все-таки врач. Может, он заметил у Нелли признаки какого-то страшного недуга и теперь поджидает конца? Вспомнилось, как Резниченко укладывала в желудок пирожные. Да, если и больна, то болезнь ее явно гнездится не в области желудочно-кишечного тракта. Женские болезни ей тоже не грозят – все давно вырезано. Что там еще остается? Почки, сердце, легкие? Интересно, у какого врача лечится? Эх, забыла спросить.

Дома на диване восседала у телевизора Марта Игоревна в вишневом платье и с золотой цепочкой на шее. Перед ней стоял кофейник и коробка засахаренных каштанов. Рядом толклись собаки. Судя по их перемазанным мордам, и псам досталась из коробки немалая толика.

Я отметила, что Ирка принесла ей вечером кофе, хотя никто из домашних не мог от нее раньше добиться ничего подобного. Домашним после семи часов предлагался только кефир и никаких бодрящих напитков. Даже какао таинственным образом исчезало из кухни. Я села рядом. Вдова раскрыла рот и стала петь хвалебную оду Казику.

Я не слушала ее, лишь изредка качала головой и вставляла фразу: «Да что вы!» Этому фокусу научилась, живя со вторым мужем. Его мама, настоящая гарпия, обладала резким пингвиньим голосом. Она хватала жертву за руку и, бесконечно приговаривая «слушай меня», выливала горы воспоминаний о своей бурно проведенной молодости. В первый раз было даже интересно, во второй тоже ничего, но каждый день! Пришлось искать средство защиты.

Плавная речь Марты Игоревны лилась потоком, я качалась на ее волнах, как вдруг неожиданная фраза разом вытащила меня из анабиоза:

– …Пусть приедет Кока, надо найти девочке мужа. Казик хочет…

– Как, приедет Кока? – очнулась я.

– Детка, ты что, не слушаешь? Казик абсолютно прав, Сонечке будет здесь одиноко до рождения ребеночка, вот они и решили, что должна быть Кока. Сама понимаешь, незамужней девушке жить у любовника сестры не комильфо. Наталья предложила Коконьке приют, это очень мило. Ну а после свадьбы – посмотрим. Казик собирается познакомить золовку с каким-то банкиром, вроде тот его близкий друг и никак не может найти пару…

Моя бедная голова пошла кругом. Только Коки здесь не хватало. И не спрашивайте, как на самом деле зовут Сонькину сестру. Не знаю. Все всегда именовали перезрелую старую деву только этой собачьей кличкой. Сколько ей лет? Тридцать семь – тридцать восемь, наверное.

Кока никогда не была замужем. Полная противоположность Соньки – маленькая, щупленькая, с короткими ногами, она по молодым годам пользовалась успехом. Кавалеров привлекало и неплохое приданое – дача, машина, квартира. Но все претенденты отметались железной рукой матери. Куда им с их свиным рылом в калашный ряд! Ситуация походила на сказки Андерсена: один жених беден, другой – урод, третий – глуп… Спохватилась вдова несколько лет тому назад, когда обнаружила, что строй обожателей перевалившей за тридцать дочери сильно поредел. Честно говоря, остался только один претендент, да и тот вдовец с двумя детьми. И вот теперь подгнившее с одного бока яблочко прикатится в Москву, чтобы быть представленным банкиру? Казик, очевидно, сошел с ума.

Постепенно до моих неповоротливых мозгов добралась вся информация, выданная Мартой Игоревной. Соньке будет одиноко до рождения ребеночка? Невероятно! Во-первых, давным-давно поставлен диагноз о бесплодии, во-вторых, у бывшей жены Арцеулова начался климакс!

Глядя на мою ошалелую физиономию, вдова утвердительно закивала головой.

– Да, они с будущим мужем подумывают о ребенке. Сонечка прошла обследование, и местные врачи что-то там взяли у Казика и ввели детке. Теперь следует подождать, приживется ли. Если нет, процедуру повторят.

«Что-то взяли у Казика» – насколько я понимаю, речь идет об искусственном оплодотворении. Рехнуться можно.

В гостиную вошла Наташка, и, воспользовавшись этим, я позвонила Резниченко.

– Нелли? Добралась домой?

– Да, спасибо за чудесный день. Так рада, что провела его с тобой. Володя передает привет. Может, завтра повторим поход? Только завтра приглашаю я.

– С удовольствием. Скажи, кто твой лечащий врач, а то наш семейный доктор стал старым и, честно говоря, не очень компетентным. Ищем нового специалиста.

– Мы с Владимиром пользуемся услугами доктора Штейна. Великолепный врач, опытный, внимательный, аккуратный.

И она дала телефон. Я тут же позвонила и договорилась о приеме.

Глава 20

Клиника доктора Штейна встречала посетителей табличкой: «Работаем круглосуточно, без выходных и праздников». В холле полно цветов, мило улыбающиеся сестры походили на финалисток конкурса красоты. Охранник у входа протянул пару одноразовых пластиковых бахил. «Доктор просит из соображений гигиены не ходить по зданию в уличной обуви», – пояснил он. Я натянула голубые мешочки на туфли и пошла искать брезгливого эскулапа.

Врач принимал в неожиданно маленьком кабинете, вмещавшем лишь письменный стол, компьютер и два кресла. Он усадил меня и попросил рассказать о недугах. Я выдала весь набор неработающей и скучающей особы: мигрень, бессонница, плохой аппетит, раздражительность. Доктор слушал с необычайно серьезным видом, изредка прерывая меня, чтобы задать вопрос. Мысленно поставила ему «пять». Каждый день по два-три раза небось слушает подобные жалобы, а как внимателен! И пропишет, наверное, то же, что и всем: легкое снотворное, ванны, массаж… В конце концов доктор Штейн проговорил:

– Ваше состояние внушает тревогу. Переутомление, стресс – болезни века. Думаю, смогу помочь. Начнем с жемчужных ванн. У нас великолепная гидролечебница. Потом легкий массаж для тонуса и кое-какие вполне безобидные препараты исключительно растительного происхождения. А сейчас давайте заведем карточку.

Включив компьютер, он начал выяснять биографические данные, но тут дверь в комнату раскрылась, и в нее втиснулась чрезмерно тучная дама.

– Мне не помогают таблетки, – завопила она не своим голосом прямо с порога, – опять прибавила пять кило. Сейчас пойду и выброшусь из окна, прямо сейчас.

Доктор подбежал к ней.

– Не надо волноваться, дорогая. Щитовидная железа – дело тонкое, но мы справимся, это временная прибавка веса. Пойдемте, сделаю вам укол.

Толстуха принялась истерически всхлипывать. Врач посмотрел на меня:

– Простите, вынужден покинуть вас на некоторое время.

Я понимающе кивнула головой, хотя на месте доктора Штейна не стала бы волноваться. Вряд ли подобная туша пролезет в окно. Врач ушел, оставив компьютер включенным. Я подошла к прибору и защелкала мышью. Где у него тут база данных на больных? Ага, вот она. Перелистала картотеку и вывела на экран карточку Нелли. Так, бронхиты, небольшой гастрит, бессонница, вывих мизинца, склонность к употреблению алкогольных напитков. Направлена на консультацию к наркологу. Больше ничего. Никаких ужасов, никакой онкологии или СПИДа. Нелли Резниченко и вправду была здорова, как корова. Я закрыла данные женщины, вывела свои и ушла из кабинета. Пусть доктор считает, что капризной пациентке надоело ждать.

Кока прилетела через десять дней. В аэропорту ее встречал Аркадий, и я увидела гостью только около двенадцати дня. Женщина выглядела плохо, то ли полет ее утомил, то ли просто постарела. Желтенькое личико размером с кулачок, жидковатые блондинистые волосики, стянутые на плоском затылке резиночкой. Даже глаза у Коки полиняли – из голубоватых превратились в застиранно-серые. Всем своим видом дева напоминала состарившуюся лабораторную мышь, да и весила не больше. Дешевый полушерстяной костюм болтался на ней, как на граблях. Трудно даже представить банкира, способного польститься на такое блюдо.

После объятий, поцелуев и вздохов сели за стол, и тут в комнату вплыла Сонька с Казимиром под ручку. Эффект был потрясающим. На будущей госпоже Новицкой сидел как влитой пронзительно-канареечный брючный костюм с красной блузой. В ушах посверкивали гранатовые серьги. Волосы, ставшие еще более рыжими, пламенели, как очаг Буратино; глаза горели, сочные губы улыбались. По виду ей никто бы не дал больше тридцати.

Кока шумно сглотнула и уставилась на старшую сестру, как гюрза на жабу.

– Коконька! – возопила та и принялась тискать тщедушную родственницу.

Казик принялся приветствовать окружающих, целуя присутствующим дамам ручки. Маня тут же приволокла ему очередной пейзаж и получила свою порцию комплиментов. Собаки и кошки толпились вокруг Новицкого, отталкивая друг друга задами, чтобы добиться его внимания. Ольга и Аркадий моментально притащили близнецов, и все присутствующие принялись причмокивать и присюсюкивать.

В разгар семейных утех прозвонил телефон, и я пошла за трубкой в холл. Из мембраны рвался пронзительный крик Евы.

– Детка, успокойся, что случилось?

Но девочка в невменяемом состоянии вопила что-то нечленораздельное. Велев ждать, я понеслась в гараж за машиной.

Возле дома на улице Усиевича стояли две машины «Скорой помощи» и микроавтобус. Часть тротуара была оцеплена бело-красной лентой, запрещающей проход. В центре огороженной части лежала какая-то куча, прикрытая черной клеенкой. Увидев около кучи Женю, я, несмотря на протесты патрульных, пролезла под ленту и подошла к нему.

– Женя, что случилось?

Мужчина посмотрел на меня:

– Даша, а ты здесь зачем?

– Только что позвонила одна знакомая девочка и сообщила, что матери плохо, вот и поехала к ним.

Рукой, затянутой в перчатку, эксперт отогнул клеенку, и я увидела Нелли. Женщина лежала на спине в странной позе. Ноги ее были неестественно вывернуты. Под спиной и головой растекалась лужа густой черной крови. Из одежды – лишь знакомый мне халат с парчовыми драконами да одна туфля. Глаза открыты, рот сведен ужасной гримасой. Нелли Резниченко была бесповоротно и окончательно мертва.

Я отскочила в сторону, и съеденный обед вырвался наружу. Женя похлопал меня по плечу:

– Знаете погибшую?

– Да, зовут Нелли Резниченко, она живет в доме на третьем этаже. Это ее дочь звонила мне. Что с девочкой?

Эксперт предложил подняться наверх. Открытую дверь квартиры охранял постовой, в холле, задумчиво раскуривая сигару, стоял Александр Михайлович. Увидев входящую гостью, полковник вздрогнул и сказал:

– «Не стая воронов слетелась!» Ты-то как сюда попала?

В тот же момент из недр квартиры выбежала растрепанная Ева и с рыданиями бросилась ко мне на грудь. Полковник позвал врача. Кое-как успокоив ребенка, мы попытались узнать у нее подробности. Но оказалось, что Ева ничего не знает.

По ее словам выходило, что утром перед работой отец завез дочь в гимназию и велел ей после уроков не ходить домой, а ждать его.

– Папа хотел отвезти меня в бассейн, – всхлипывала Ева, – он решил, что мне следует заниматься спортом.

Но на большой перемене, после третьего урока, кто-то из мальчишек раздавил бомбочку-вонючку. Ужасающий запах гнилого мяса наполнил коридоры, и детям велели расходиться.

Подходя к дому, Ева увидела в окне мать. Девочке показалось, что та машет ей приветственно рукой. Девочка помахала в ответ. Но тут Нелли странно перегнулась и полетела вниз. Все заняло считаные секунды. Ева услышала протяжный, рвущий душу крик и громкий удар тела об асфальт. Ребенок тут же лишился чувств.

В себя ее привели вызванные консьержем патрульные. Девочку отвели домой и вручили домработнице Люде. Обезумевшая Ева позвонила мне, надеясь, что я приеду и весь этот кошмар превратится в страшный сон. И теперь, уткнувшись мне в грудь, она безостановочно плакала, повторяя: «Мамочка, мамочка». Не отпуская ребенка, я двинулась на кухню, где на табурете сидела Люда с веселым Юрой на руках. Готовя Еве чай, я слушала, как Александр Михайлович допрашивает служанку.

Люда пришла, как всегда, в девять. Нелли встретила ее на пороге и, вручив сумку и ключи от машины, велела ехать за свежей рыбой.

– Она сказала, – тараторила Люда, – что сегодня ждет гостей и собирается приготовить к столу форель по-кипрски.

Рыбу Нелли Резниченко покупала только у знакомого фермера. Дорога в его хозяйство заняла довольно много времени. К тому же Люда еще поболтала с приветливым рыбаком. Затем, на обратной дороге, попала в пробку. В общем, домой вернулась около двенадцати. Открыла дверь и услышала дикий крик, доносившийся из столовой. Девушка бросилась в комнату и обнаружила там открытое окно, одну туфлю хозяйки и пустую бутылку коньяка.

Люда выглянула наружу и остолбенела – внизу на тротуаре лежала Нелли. Служанка опрометью кинулась вниз.

– Вы уверены, что в квартире не было посторонних? – спросил Александр Михайлович.

Люда призадумалась. В обширных апартаментах Резниченко было шесть комнат и две ванные. Служанка побывала только в холле и столовой. Больше всего ее пугало, что хозяйка покончила с собой как раз в тот момент, когда она вошла в квартиру.

– Нет, – пробормотала наконец Люда, – посторонних не было, или они до сих пор в доме, потому что никто не выходил из подъезда. Я выскочила на улицу и стояла там, пока не приехала милиция. Так вот, никто из дома не выходил, только жилец из третьей квартиры.

В кухню вошел мрачный Женя. Александр Михайлович велел Люде идти вместе с Юрой в детскую и обратился к эксперту:

– Ну?

Тот пожал плечами.

– Пока ничего определенного. Ясно одно – пьяна как сапожник. Запах жуткий. До какой степени наклюкалась, скажу после анализа крови.

Картина, по его словам, вырисовывалась такая. Бедняжка Нелли, крепко выпив, подошла к открытому окну. Увидела возвращавшуюся с уроков дочь, перегнулась через подоконник, стала махать рукой. Не удержалась и вывалилась. Трагическая случайность.

Александр Михайлович молча смотрел на Женю, я тоже призадумалась. То, что жена Резниченко напилась, не удивляло. Странно другое. Кто промозглым февральским днем открывает нараспашку окно? Хотя, кто их знает, алкоголиков. И совсем невероятно другое. Нелли ни за что бы не стала приветствовать шедшую домой дочь.

– Когда человека выталкивают из окна, на подоконнике остаются следы? – не выдержала я.

Александр Михайлович и Женя одновременно взглянули на меня, похоже, оба забыли, что я все еще здесь.

– Ты же слышала, – недовольно забубнил полковник, – в квартире не было никого постороннего. Напилась и упала. Сплошь и рядом такое, ничего удивительного, никаких тайн, успокойся.

– Люда не видела посторонних на лестнице, – продолжала настаивать я, – вдруг убийца все еще прячется здесь.

Александр Михайлович отмахнулся:

– Квартиру давным-давно обыскали, и духа постороннего нет. Не ищи никаких детективных завязок. Самый обычный бытовой несчастный случай. Жаль, конечно, но сама виновата. Виданное ли дело, глушить «Реми Мартен» бутылками? Обпилась, подошла к окну, вдохнула свежий воздух, голова и закружилась. Знаешь, как таких в милиции называют? Алканавты. Выпил и в полет отправился.

В кухню вбежал запыхавшийся Владимир. У стоматолога был совершенно обезумевший вид.

– Где Юра? – закричал он с порога.

Услышав голос отца, Ева тотчас же бросилась к нему. Но дантист отмахнулся от ребенка и продолжал вопрошать:

– Где мой сын?

– В детской с домработницей. Он жив и здоров, не волнуйтесь, – успокоил Александр Михайлович.

Мужчина тяжело рухнул на стул и закрыл лицо руками:

– Какой ужас, какая страшная смерть! Это я виноват – не смог отучить жену от пьянства. Не думал, что произойдет такое, – и он заплакал.

Александр Михайлович позвал врача, тот, порывшись в чемоданчике, начал готовить шприц, но Владимир остановил его:

– Не надо, у меня аллергия на многие виды успокаивающих.

Потом проговорил:

– Даша, увезите отсюда поскорей Еву, ей нельзя оставаться в квартире.

Я понимающе закивала головой и пошла за девочкой. Всю дорогу до дома мы молчали. И, только подъехав к двери, я вспомнила про гостей. Еве сейчас не нужно веселье.

В холле толклась Маня, собиравшаяся в Третьяковку поглядеть на картины. Из гостиной доносились взрывы хохота. Увидев бледное личико Евы и мою перекошенную морду, Машка сразу забеспокоилась. Я вкратце рассказала ей, что произошло, и девочка повела подружку к себе.

– Велю подать чай с булочками и уложу спать, – сказала Маруся.

Мне не хотелось идти к гостям, на душе было гадко, и, сославшись на головную боль, я прошла в спальню. Но тут же позвали к телефону.

– Даша, это Владимир.

– Слушаю.

– Извините, такой день страшный, плохо соображаю. Не могли бы вы отвезти завтра Еву в гимназию, ее успехи таковы, что пропускать занятия невозможно.

– Хорошо, обязательно.

– Вот еще что. Юру забрала Люда. За мной заехали друзья, переночую у них. Ева не взяла с собой ни учебников, ни формы. Я оставлю у соседей из второй квартиры чемоданчик. Пожалуйста, прихватите его сегодня. Извините, что обременяю, но трясутся руки и ноги, просто не могу вести машину, и сердце болит.

Я вздохнула, у меня тоже не лучшее состояние, но что делать, придется помочь. Перед выездом заглянула к Маше. Ева лежала на кровати, укрытая пледом, Манька читала ей вслух «Жизнь Сальвадора Дали». Услышав, что я собираюсь за портфелем, Ева порылась в кармане и дала ключи:

– Зайди в мою комнату. Там Вилли и Дилли. Можно привезти их сюда?

Пообещав ребенку доставку любимых хомяков, служба милосердия отправилась выполнять поручения.

На улице Усиевича стояла тишина. Никаких следов происшествия. Красно-белую ленту убрали, асфальт вымыли, ничто не напоминало о произошедшем днем несчастье.

Я позвонила во вторую квартиру. Выглянула пожилая женщина.

– Это вам нужно отдать чемоданчик бедной Евы? Заходите, заходите.

И она провела меня на кухню.

– Хотите чашечку кофе? – Женщине явно не терпелось узнать подробности случившегося.

Я к вечеру так устала, что была рада просто сесть и вытянуть ноги.

– Какой ужас, – проговорила соседка, помешивая пенку в джезве, – просто кошмар. Хотя о мертвых говорят только хорошее, но я частенько видела жену Резниченко под мухой. И потом, последнее время сверху все время слышались звуки громких скандалов. Кричала в основном Нелли на бедную Евочку.

Женщина примолкла. Мне стало холодно, откуда-то немилосердно дуло. Соседка, увидев мои поеживания, пояснила:

– Мы с мужем недавно сюда переехали и не успели еще заделать дверь черного хода. Оттуда ужасно дует.

– Черный ход? – изумилась я.

– Ну да, дверь так хитро спрятана, – и словоохотливая тетка распахнула створки одного из стенных шкафов. Задняя стенка представляла собой дверь запасной лестницы.

Забрав чемоданчик, я поднялась в апартаменты Резниченко за хомяками. В квартире, темной и неуютной, сразу стало страшно. Пришлось быстро зажечь свет в холле. Электрическая лампочка бесстрастно осветила беспорядок: следы ботинок милиционеров на лакированном полу, упавшее с вешалки зимнее пальто Нелли, ее теплые сапоги и зонтик. В столовой подоконник и пол возле окна покрывала мельчайшая белая пудра – эксперты искали отпечатки пальцев. На кухне засыхали немытые чашки и тарелка, на которой, очевидно, ели яичницу. Неужели у Владимира разыгрался аппетит? Или Люда, успокоившись, захотела перекусить?

Я подошла к лжешкафу и раскрыла створки. Точно, вот он – выход. Тронула ручку, та легко повернулась, и дверь отворилась без всякого труда. Перед моим взором предстала узкая пыльная лестница. Я пошла по ней вниз, толкнула еще одну дверь и оказалась в небольшом дворе. Потом в задумчивости вернулась назад, забрала клетку с хомяками, чемоданчик и пошагала к выходу. Около вешалки продолжало сиротливо лежать пальто Нелли. Острая жалость защемила сердце. Никогда больше хозяйка не наденет красивый свингер с воротником из ламы. И вообще, навряд ли она швыряла его, приходя домой. Я нагнулась, подняла пальто и стала вешать на плечики. В кармане что-то загремело. Я сунула руку внутрь и вытащила коробочку ментолового «Тик-така» и конверт с надписью «Нелли Резниченко лично». Положила письмо в свою сумочку и отправилась домой.

Глава 21

Казик всерьез озаботился судьбой Коки. В среду привел к обеду обещанного банкира, оказавшегося армянином.

Марта Игоревна с разочарованием посмотрела на предлагаемого жениха. Тот был мал ростом, очень худ и носил очки. Отсутствие волос на макушке компенсировал большой, как руль, нос. Возле Казика мужчина смотрелся карикатурно. Коке он тоже не слишком понравился.

Мы сели за стол и принялись за авокадо с салатом. Казик завел разговор:

– Арам, в этом году ты собираешься устраивать распродажу?

Гость отрицательно покачал головой.

– Вы владелец магазина, любезнейший? – осведомилась вдова.

– Нет, – сказал Новицкий. – У Арама картинная галерея, но это так, хобби. Основные его интересы в нефтяном бизнесе. Просто Арам любит художников и многим помог, выставляя работы начинающих бесплатно.

Марта Игоревна вздернула брови, Кока повнимательней посмотрела на претендента.

– Как ценится сейчас Малевич? – продолжал втягивать гостя в разговор Новицкий.

Но тут Маруся со свойственной ей простотой заявила, что закончила пейзаж и сейчас продемонстрирует его нам. Армянин вытащил из кармана другие очки, мы уставились на картину.

Покосившийся на один бок серо-розовый домик. На окнах буйно цветет герань. По дорожке, спиной к зрителю, идет кривоватая и длиннорукая женщина с гигантским ведром темно-зеленого цвета, наполненным сусально-золотой жидкостью. На пороге избушки восседает трехцветная кошка потрясающей жирности. Животное улыбается во весь рот, обнажая мелкие зубы хищника. Над всем этим великолепием сияет полная луна, в угольно-черном небе блестят выполненные серебряной краской звезды.

Я вздохнула – художника из моего ребенка не получится, пусть лучше учится на ветеринара. Но Казик и Арам оказались другого мнения. Они восхищенно зацокали языками и закрутили головами. Потом армянин сказал:

– Если девочка разрешит, возьму ее картину с собой и выставлю в галерее. Завтра у меня открытие выставки пяти начинающих живописцев, присоединю вас к ним – будете шестой. И обязательно приезжайте к двенадцати дня. Соберется много народа – пресса, критики.

– А как же лицей? – не выдержала я. – В это время еще идут занятия.

– Ну мамусенька, – умоляюще заныла дочь, – один раз можно пропустить, напиши записку, что повела меня к врачу.

На следующий день ровно в двенадцать мы в полном составе, кроме животных и близнецов, входили под своды галереи. Арам тут же подвел к нам странного вида молодого зеленоволосого человека с серьгой в ухе.

– Кто это? – в ужасе спросила Зайка, пока экзотическая личность, поставив Маню около ее пейзажа, вовсю щелкала фотоаппаратом.

– Очень модный и известный критик из элитарного журнала для любителей живописи, – пояснил возникший невесть откуда Казик, – с ним надо дружить. Может в один момент сделать вас богатым, модным, покупаемым. Живопись – тоже бизнес.

И он приветливо помахал зеленоволосому рукой. Я огляделась по сторонам. Мой первый муж был художником, и я более или менее представляла себе привычки и вкусы богемы. Толпа, плавно перетекавшая из зала в зал, пестрела самыми невероятными нарядами. Меха и старые джинсы, твидовый пиджак в паре с шифоновой юбкой, из-под которой выглядывают английские ботинки. Промелькнули мужчина в одеянии буддийского монаха и дама в сари.

Небольшое оживление наблюдалось возле Маниного пейзажа. Маленькая седовласая дама, обвешанная с головы до пят разнообразной бижутерией, громко восклицала:

– Какой примитив! Какой примитив!

– Ох, не надо было Манькин пейзаж сюда выпихивать, – уныло сказал Аркадий, – конечно же, вещь примитивная и дурацкая. Ну, сейчас наслушаемся комплиментов!

Но возбужденные зрители, столпившиеся возле Машкиной картины, не собирались расходиться. Оттуда постоянно слышались странные фразы:

– Потрясающая диспропорция деталей!

– Шикарно нелогичная композиция!

– Полное отсутствие стандарта!

Я вжала голову в плечи и подумала, что ребенка, пока он не понял, как его ругают, следует отвезти домой. Но тут произошло нечто совершенно невероятное. Толпа раздвинулась, и прямо на нас двинулся высокий холеный мужчина с аристократическим лицом. В его левом ухе сверкала маленькая брильянтовая сережка. Он подскочил к оторопевшей Мане и проговорил:

– Вы автор работы?

Испугавшаяся Маруська смогла только покачать головой.

– Продаете сами или через агента? Кто представляет вас на выставке?

Девочка беспомощно закрутила головой, но тут, словно из-под земли, вырос Арам. Он протянул холеному руку и радостно улыбнулся:

– Что, почуял запах таланта? Это моя протеже.

– Гениальный примитивист, – воскликнул мужчина, доставая из кармана чековую книжку, – к тому же ребенок! Из этого следует сделать конфету.

И он властным движением руки подозвал седовласую даму с побрякушками.

– Лиля, займись срочно, чтобы вечером лежало на столе и в выпуск. Пусть кто-нибудь снимет, как я вручаю художнице чек.

Ошалелую Маньку поставили перед картиной. Какие-то мужчины защелкали вокруг фотоаппаратами. Седовласый, улыбаясь, отдал ребенку чек.

– Ничего не понимаю, – сказала Зайка, – объясните наконец, Арам, что здесь происходит?

Владелец галереи радостно потер руки:

– Ваша сестра – редкий талант. Можно сказать, гениальный примитивист. И сейчас она продала картину. Если будет упорно работать и использует полученный сегодня шанс, то через несколько лет сделает первый миллион долларов. Видите, как она понравилась Красовскому?

– Кто это такой? – изумленно спросил Аркадий.

– Красовский – газетный магнат. Ему принадлежит довольно большое количество изданий. Он – страстный коллекционер и обожает открывать новые имена. Судя по всему, Красовский в восторге от Маши. Дама в браслетах – ведущий критик, сейчас она берет у ребенка интервью для утреннего выпуска. Если я хорошо знаю Красовского, то сегодня вечером к вам примчатся телевизионщики, а завтра приедут конкуренты из других изданий. Тут главное – не растеряться и на волне успеха быстренько написать еще несколько работ. Пойдемте послушаем, как девочка отвечает на вопросы.

Мы постарались протолкаться поближе.

– Нет, ты только посмотри, – завороженно протянул Аркадий, – только посмотри, просто Жорж Санд!

У картины Маруся, отставив ногу в сторону и сжимая в правой руке бокал с шампанским, разговаривала с критикессой.

– Кто учит вас рисовать?

– Мой наставник в живописи – Казимир Новицкий.

У дамы от возбуждения сползли очки.

– Как? Господин Новицкий до сих пор никогда не брал учеников. Почему он заинтересовался вами?

– Об этом лучше спросить у него. Казик, подойди сюда.

Портретист, улыбаясь, поспешил на зов дебютантки.

Домой возвращались абсолютно ошалевшие. Аркадий даже попытался завести мотор ключом от багажника. В машине Ольга не выдержала и спросила:

– Маруся, а сколько тебе заплатили?

– Тысячу долларов, – гордо возвестила художница. – Конечно, сумма небольшая, но как приятно!

На следующий день Сонька забрала Марту Игоревну и Коку, Маша благополучно уехала в лицей. Зайка с Серафимой Ивановной отправились с близнецами к врачу, Аркадий – на работу. Я решила поехать в парикмахерскую и уже на пороге услышала телефонный звонок.

– Простите, что не звонил, но как-то закрутился. Много печальных дел, – послышался голос Владимира.

– Да, я понимаю.

– Похороны Нелли назначены на завтра. Только сегодня милиция выдала разрешение. Ужасно, конечно, что столько времени она лежала непогребенной, но идет следствие.

– Что говорят следователи?

– Пока ничего, несчастный случай. Моя бедная жена была совершенно пьяна. Полковник сказал, что исключает возможность убийства. Нелли находилась в доме одна, выпила, открыла окно, наверное, хотела покурить, и… упала. Если бы я был дома и уложил ее в кровать… Да что там, жену не вернешь.

И стоматолог закашлялся.

Повесив трубку, я призадумалась. Неужели Александр Михайлович не нашел черную лестницу? Вдруг незнакомый злоумышленник проник в дом, выбросил жену Резниченко из окна и убежал? Непонятно только, кто и зачем мог совершить подобное.

Я набрала номер Резниченко.

– Владимир, забыла спросить, а как Ева и Юра?

– Не то чтобы очень хорошо. Дочка все время плачет, а Юра, конечно, ничего не понимает. Веселый такой, радостный, от этого еще хуже.

– Вы не думаете, что квартиру хотели ограбить? Бандит мог войти в столовую, испугаться, толкнуть Нелли и убежать через черный ход.

– Даша, с вашей стороны очень мило попытаться избавить меня от ответственности за происшедшее, но в случившемся виноват только я. Не заставил жену лечиться, и вот результат. Никакого бандита не было, ничего не пропало, даже наоборот: нашел в холле на полу дорогой шелковый красный шарф. Да и черного хода нет.

– Шарф мой, потеряла, когда заходила к вам.

– Вы уверены? Он пронзительно красный, а на вас в тот день чудесно сидело ярко-зеленое пальто.

Я подивилась наблюдательности и памяти стоматолога. Надо же, в такую минуту увидеть и запомнить цвет одежды, но вслух сказала:

– Когда приезжала к вам во второй раз по вашей просьбе за чемоданчиком Евы, поднялась наверх за хомяками и уронила шарф. А что, черного хода совсем нет?

– Совсем. Вернее, в доме существует запасная лестница, но мы давно заложили дверь кирпичами.

У меня закружилась голова. Или я сошла с ума, или Владимир удивительный врун. Как же так, всего несколько дней назад лично ходила по грязным ступенькам. И я решила действовать.

– Владимир, мне так нужен шарф! Можно заеду за ним?

Через два часа я уже стояла перед квартирой на улице Усиевича. Стоматолог, открывший дверь, выглядел не лучшим образом: помятые брюки, несвежая рубашка, красные глаза. В квартире стояла такая тишина, что у меня невольно вырвалось:

– А где Юра?

– Нанял для него новую няню. Сейчас они в детской. Такая симпатичная особа, весьма профессиональная.

– А Люда как же?

Владимир грустно покачал головой:

– Уволилась, сказала, что ужасно боится оставаться одна в квартире, а в столовую даже зайти не может.

Он отдал шарф, и я сунула кусок шелка в карман.

– Где Ева?

– На дополнительных занятиях в лицее.

Дантист продолжал держать меня в холле, не предлагая пройти в квартиру, а мне очень хотелось попасть на кухню. Помощь неожиданно пришла в лице незнакомой женщины. Она показалась в противоположном конце коридора и крикнула:

– Володя, не могу найти, куда Нелли положила черные туфли.

Врач вздрогнул и сказал:

– Сейчас, минуту, – потом обратился ко мне: – Даша, проходите, собираем на завтра вещи Нелли.

И он быстрым шагом пошел в спальню. Я моментально побежала на кухню, распахнула знакомый шкаф и ахнула. Внутри высились полки, на них тесными рядами стояли банки с мукой и крупами, бутылки растительного масла, баночки специй. Изловчившись, я раздвинула банки и увидела стену, заклеенную обоями. Никакой двери не видно и в помине. Вот так штука. Закрыв шкаф, я присела у стола. Как же это? Где дверь? Вроде до сих пор не страдала галлюцинациями.

Владимир вошел на кухню.

– Даша, что вы здесь сидите, как прислуга, пойдемте в столовую, угощу вином.

– Вообще-то, заехала на минутку, только за шарфом.

– Бокал вина не повредит.

Он провел меня в столовую, усадил в кресло. Из буфета появилась бутылка «Шато-Кло-д'Этуриель» 45-го года. Надо же, какая редкость. Насколько помню, урожай 45-го года лучше даже урожая 1928-го. Такое вино невозможно пить в спешке.

Владимир аккуратно вынул длинную пробку, испещренную надписями, и ловко разлил жидкость по бокалам. Аромат изумительный, вкус тоже.

– Роза, – крикнул врач, – Роза, где же сыр, наконец?

В столовую быстрым шагом вошла симпатичная шатенка. Красивый синий костюм ловко облегал фигуру. В комнате сразу повеяло духами Нины Риччи «Воздух времени».

– Это Роза, – сказал Владимир, – новая няня Юры, моя добрая помощница. Без нее как без рук.

Женщина даже не улыбнулась в ответ. Молча поставила на стол блюдо с сырами и, взглянув на меня в упор зелеными глазами, вышла.

Я медленно пила вино, и мысли мешались в голове. Женщину узнала сразу – это она разговаривала со стоматологом в книжном магазине. И это ей он обещал скорую смерть Нелли. Но я видела ее и раньше, вот только где? И потом, что это за странная прислуга такая в дорогом костюме и с элитарной парфюмерией? К тому же зовет хозяина просто по имени, ведь она сейчас крикнула в коридоре: «Володя». Даже Ирка, проработавшая у нас три года, не забывает прибавить при обращении отчество.

Попрощавшись, я двинулась на улицу, но, вместо того чтобы пойти сразу к машине, обошла дом и попала в маленький квадратный дворик. Дверь черного хода оказалась незапертой, и лестница привела на третий этаж.

Я тупо разглядывала абсолютно ровную стену, без каких-либо признаков двери. Гладкая штукатурка, а поверх голубая краска. Помещение, очевидно, не так давно красили, потому что стены от первого этажа до последнего – чистые, сверкающие. Ну и дела. Совершенно не помню, какого цвета были здесь стены, когда я ходила по лестнице в первый раз. Но то, что они выглядели удивительно грязными, врезалось в память.

Однако пора собираться домой. Как всегда, ключ от машины завалился невесть куда, и я стала вытряхивать содержимое на капот. Нет, Аркадий прав, хоть раз в году следует наводить в сумках порядок. Вот в этой, например, чего только нет: три носовых платка, сломанная пудреница, одна перчатка, две расчески, фантики от мятных пастилок, ручка, кошелек, ключи от машины… А это что за конверт?

Сев в машину, я разглядела письмо: «Нелли Резниченко лично». А, послание, вынутое из кармана зимнего пальто! Я вытащила из конверта небольшой листок, на котором явно при помощи лазерного принтера было напечатано: «Ты опоздала на неделю. Помни о Носороге». Что за чушь? Куда не успела Нелли и что за Носорог?

Глава 22

Похороны Нелли Резниченко вылились в торжественное мероприятие. На кладбище собралось безумное количество народа. Но все они являлись друзьями или пациентами Владимира. В огромной толпе, завалившей гроб лилиями, только я, да и то с натяжкой, могла считаться подругой погибшей.

Играла тихая музыка, присутствующие тихонько перешептывались, обсуждая подробности жуткой смерти Нелли. Но не видно слез, никто не кидается на гроб, не падает в обморок. Даже Владимир и Ева выглядели спокойными. Когда гроб опустили в могилу, неожиданно выглянуло солнце. Его яркие лучи заблестели на памятниках и плитах. Я повернулась к машине. Нелли Резниченко окончательно покинула мир живых.

Меня нагнала Ева и схватила холодными пальцами за руку:

– Тетя Даша, вы куда?

– Домой, детка.

– Возьмите меня с собой, ну пожалуйста!

– А что скажет папа?

– Ничего, он на работу едет.

Нет, все-таки Владимир – удивительный человек. Похоронил жену – и на работу. Мог и поплакать немного, все-таки не морскую свинку зарыл.

Домой мы вошли в разгар скандала. Со второго этажа доносился трубный голос Марты Игоревны, визгливый – Коки и меццо – Соньки. Вручив Еву Маруське, я зашла в гостиную. Наташка смотрела телевизор, Зайка читала.

– Что там случилось?

Зайка безнадежно махнула рукой:

– Третий час лаются. Ты еще самое интересное пропустила – Коку в вечернем платье.

Выяснилось, что сегодня Кока и Марта Игоревна званы к Араму на ужин. Ради такого случая Сонька решила подарить сестре праздничный прикид. Они довольно долго рыскали по магазинам и наконец в салоне Валентино отыскали чудесную вещицу. Премиленькое темно-фиолетовое платьице из какого-то мягкого струящегося материала. Само по себе оно было прелестно. Беда начиналась, когда одежку натягивала Кока. Коварная одежда подчеркивала у несчастной все то, что следовало скрыть: костлявые ключицы, отсутствие бюста, морщинистую шею. И очень удачно маскировало достоинства: тонкую талию и модные в этом сезоне мальчишеские бедра.

Из каких соображений Сонька горячо уверяла сестру в том, что лучше не найти, – не ясно. Во всяком случае, не из жадности. Вещичка стоила дорого. К платью, кроме того, понадобились особые туфли и сумка.

Когда обновки привезли домой, Марта Игоревна схватилась за голову и обвинила Соньку в том, что та лишает сестру шанса понравиться Араму. Сонька не осталась в долгу, и скандал горит уже несколько часов.

Не успели Наташка с Зайкой, хихикая, выложить всю информацию, как в гостиную влетела Кока в новом платье.

– Ну, скажите, – плаксивым голосом завела она, – на что я похожа?!

Я вздохнула и подумала: «На фиолетовый карандаш, воткнутый в краснокочанную капусту». Но вслух лицемерно произнесла:

– Довольно мило.

– Да, да, да, – закивали головами, как китайские болванчики, Наташка и Зайка.

– А мне не очень нравится, – сомневалась Кока, – сверху слишком открыто, вся грудь вываливается.

– Твоя не вывалится, – не выдержала Наташка, – ты не Ираида Павловна.

Я невольно рассмеялась. Ираида Павловна была нашей соседкой по лестничной клетке на старой квартире. Такая дебелая, пышная дама, ходившая всегда в платьях с более чем откровенным декольте. Однажды Ираида забрела к нам в гости и взяла на руки маленькую Маню. Та сначала изумленно рассматривала ее перси, потом спросила: «Тетя, а почему у тебя попа спереди?» Больше женщина к нам не заходила.

Кока продолжала вертеться, обдергивая юбку, когда к нам вошла Маня.

– Ой, тетя Кока, – возопил непосредственный ребенок, – где ты раскопала это уродство?

– Не нравится? – насупилась Кока.

– Знаешь, на что ты похожа…

– Ну?

– На карандаш, воткнутый в капусту!

Я не выдержала и расхохоталась. Надо же так одинаково мыслить! Следом от смеха не удержались и Наташка с Зайкой.

Кока упала в кресло и начала плакать. Всем стало стыдно.

– Ни за что не пойду на вечер, – причитала девушка на выданье. – Это все мама придумала. Сначала всех женихов распугала, а теперь спохватилась. Кому я, такая уродка старая, нужна?

Маруська подскочила к ней:

– Тетя Кока, не плачь. Сейчас найдем тебе что-нибудь подходящее. У мамы есть серый костюм.

– Правильно, Маня, – вступила Зайка, – можно мое светло-голубое примерить и Наташкино зеленое. Подкоротим чуток, и готово. Правда, Кока, прекрати рыдать, сделаем из тебя красавицу. А Соньке должно быть стыдно, купила сестре жуткую хламиду.

– Сама ты хламида, – возмутилась вошедшая Соня, – страшно модное платье, жутких денег стоило.

– Жаль, что не отвезла Коку к Пако Рабанну. Он на последнем дефиле представил обручи на гайках, – съехидничала Наталья.

Манька поволокла рыдающую Сонькину младшую сестрицу наверх, я пошла на кухню.

У стола отдыхала за чашечкой чая Серафима Ивановна. Увидав меня, она показала на чайник и сказала:

– Никогда не могла понять, почему англичане все время пьют чай. А к старости стала по семь чашек опрокидывать. Присаживайтесь, только что заварила.

Я села рядом. Серафима Ивановна вздохнула:

– Как прошли похороны?

– Грустно. Много людей, много цветов, но никто не плакал.

– Жаль бедняжку, – проговорила няня. – Никогда ее не любила, да и она всем платила тем же, но смерть пришла за Нелли слишком рано. Как несправедливо, я, старуха, до сих пор жива, а молодая женщина в могиле. Хотя не такая она и молодая, сорок с хвостиком. Это ее господь наказал, бога не обманешь, все видит.

– Что же такого ужасного могла совершить бедняжка, чтобы прогневать создателя? – поинтересовалась я.

Серафима Ивановна задумчиво поглядела в окно:

– Дело давнее, Нелли в могиле… В общем, слушайте. Как они с Владимиром поженились, то первое время жили у Петра Павловича с Элеонорой Сергеевной.

Из рассказа няни получалось, что старые хозяева просто не терпели невестку. Нет, не подумайте чего плохого. Все чинно, мирно, благовоспитанно. Но стоило Нелли сказать, что она не ест цветную капусту, как этот овощ постоянно стали заказывать к обеду. Когда выяснилось, что у невестки аллергия на шерсть, Элеонора Сергеевна приобрела персидского котенка. Как только тот входил в гостиную, девушка начинала чесаться. Если у Нелли случалась мигрень, свекровь включала телевизор. А спальня молодых граничила с гостиной. Попробуйте спокойно спать, когда над ухом гремит музыка.

Дальше – больше. Стоило невестке начать кулинарные эксперименты на кухне, как случалось непредвиденное. То пирог сгорит из-за того, что кто-то отвернул газ на полную мощность, то в крем попадает тухлое яйцо.

Надо признать, что Нелли и сама не шла ни на какие контакты с родителями мужа. Постоянно говорила о том, как хорошо ее мать ведет дом и какую красивую мебель купил отец… Но после смерти родителей выяснилось, что у отца Нелли куча долгов. Наследства никакого, пришлось продать квартиру родителей, чтобы расплатиться с кредиторами.

Узнав, что невестка практически нищая, Петр Павлович с Элеонорой Сергеевной совершенно перестали с ней считаться. На Рождество подарили книгу «Рациональное питание» и таблицу калорийности продуктов. К слову сказать, Нелли и вправду быстро набирала лишний вес.

Спустя какое-то время Серафима Ивановна заметила, что Нелли подташнивает по утрам, а запах жареного мяса ей особенно неприятен. Владимир как раз уехал на две недели в Петербург на стажировку в какой-то клинике, и молодая Резниченко предпочитала питаться в своей комнате. Она сказалась больной и не спускалась в столовую. Сначала няня подумала, что Нелли просто не хочет видеть свекра со свекровью, но потом поняла, что дело не только в этом. Серафима Ивановна искренне обрадовалась будущему малышу, тогда еще она не питала к молодой хозяйке никаких отрицательных чувств.

Но ребенок не родился. Нелли уехала на три дня к тетке в гости, а когда вернулась, тошноты и в помине не было. Бледность исчезла, на щеках вновь заиграл румянец. И мясо женщина стала есть с прежним аппетитом. У Серафимы Ивановны зашевелились подозрения. Конечно, тошнота могла быть вызвана разными причинами, гастритом, в конце концов. Но что-то подсказывало няне, что ни к какой тетке Нелли не ездила.

– Не хотела с детьми возиться, фигуру портить, вот и решилась на аборт, – заключила Серафима Ивановна. – Страшный грех! Но господь сделал так, что безобразница жестоко поплатилась.

Буквально через несколько месяцев после совершенного невесткой святотатства умер Петр Павлович, то-то негодница обомлела, когда читали завещание. Нас всех тогда вызвал нотариус, и я не сводила с Нелли глаз. Услышала про условия и чуть чувств не лишилась. Так ей и надо. Детки потом не получались. Сколько лет пришлось лечиться, пока Ева родилась. Да еще девочка появилась на свет совсем больная – первые пять лет врачи из квартиры не выходили. То аллергия, то коклюш, то непонятная чехарда с температурой. А как в школу пошла, стало ясно, что и с умом дело плохо. Это расплата за совершенное преступление. Ей бы сидеть и молиться, так нет! Бросит девочку нянькам и ну по гостям да театрам шляться, мать из нее никудышная – по неделям в детскую не заходила. Я у них не работала. Молодые купили себе кооперативную квартиру и переехали, а я осталась с Элеонорой Сергеевной. Честно говоря, и не хотелось помогать Нелли. Хотя сейчас думаю, может, и не сама она до такого греха додумалась, это ее, должно быть, Светлана сбила. Вот уж пройда, прости господи!

– Кто такая Светлана?

– Школьная подруга Нелли, Оболенская. Фамилия громкая. Только ни денег, ни воспитания у Светланы не наблюдалось. Отвратительная девица и прилипла к Нелли, как жвачка к подошве. Владимиру она страшно не нравилась. Пришлось бедному мальчику много сил приложить, пока Светлана перестала в гости шляться, а то, бывало, каждый день заявлялась. Обедала, ужинала, разве что не спала. Конечно, это она присоветовала аборт сделать, больше некому. А жизнь вон как повернулась. Сколько лет лечилась и с грехом пополам двоих родила.

– Хорошо, что доктор Конь оказался опытным специалистом, – поддакнула я, надеясь подтолкнуть старушку на новые воспоминания.

Но Серафима Ивановна окаменела и как отрезала:

– Доктор Конь? Знать не знаю такого. Нелли всю жизнь лечилась у Зои Константиновой. Никогда не пошла бы она к гинекологу-мужчине. Откуда вы взяли какого-то Коня?

– Вы же сами мне не так давно назвали эту фамилию!

– Я?! Вот и нет, вам просто послышалось. Никогда, слышите, никогда жена Владимира не ходила к доктору Коню. И вообще я тут заговорилась, а бедная Оля, наверное, уже думает, куда это няня подевалась!

И, не допив чай, старушка выскользнула из кухни. Я посмотрела ей вслед. Преданная Владимиру, Серафима Ивановна явно знала, что Еву удочерили. Всех обманули супруги Резниченко, но не проницательную няню. Однако старушка не собирается осложнять жизнь обожаемого воспитанника и никогда не выдаст тайны. А тайн в этой истории, похоже, много. Неожиданно мне вспомнилась найденная на свалке Кристина. Что связывало ее с Резниченко, как у девочки оказалось кольцо Нелли, кто вытолкнул женщину из окна? Где супруги добыли Юру? И где, наконец, встречала я эту даму, что выдает сейчас себя за няню у Владимира? Не говоря уже о том, что совершенно неясно, чья машина задавила несчастную Ленку.

Глава 23

В субботу в гости прибыл Александр Михайлович. Домашние разбежались кто куда, даже близнецов увезли на прогулку. Мы с полковником пообедали в гордом одиночестве. Помня, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок, я терпеливо поджидала, пока Александр Михайлович насытится. Наконец он вытащил толстую сигару и с наслаждением начал пускать клубы вонючего дыма. Хучик устроился у него на коленях.

– Ну, – проговорил приятель, – давай спрашивай!

– Почему ты решил, что я хочу тебя расспрашивать?

Полковник заулыбался:

– Я все-таки милиционер. Весь обед ерзаешь на стуле, поглядываешь на часы, велишь подать кофе прямо в столовую, а потом начинаешь буравить меня взглядом. Это же элементарно, Ватсон!

– Вовсе расспрашивать не хотела, просто интересно, что с Ленкой, нашли ли водителя?

– Нет, думаю, что и не найдем. Закроем скоро дело, как бесперспективное. Дорожные происшествия, к сожалению, часты. И многим удается улизнуть от ответственности. Даже когда факт наезда наблюдали десятки зрителей – толку чуть. Один говорит, что машина синяя, другой настаивает – коричневая. А уж номер запомнить правильно вообще никто не способен.

Лену сбили, очевидно, поздно вечером или ночью. Шел дождь, смывший к приезду милиции все следы. Место безлюдное, уже за выездом из Москвы, свидетелей никаких. Как ты предлагаешь искать виновного? Нет, все, дело дохлое. Пройдет отпущенный законом срок, закрою его и в архив.

– А Нелли Резниченко? Вдруг убийца воспользовался черным ходом?

– По-моему, ты неправильно выбрала профессию. С такой любовью совать нос во все щели следовало стать журналистом. Там тоже несчастный случай. Выпила, да не просто один-другой бокал. Напилась как свинья, алкоголя в крови – море. Можно сказать, кровь в алкоголе. Открыла окно, и все. А черный ход у них давно заложен, я проверял. Так что не ищи тайн со скуки, а упражняй умишко на кроссвордах.

И Александр Михайлович принялся любовно поглаживать спящего Хуча. Больше всего мне хотелось вывалить их обоих из кресла. Очень удобно устроились: поели, попили и спать залегли. Потому и преступность в России растет, что большинство милиционеров такие, как Александр Михайлович. Надо же быть таким апатичным! Одно дело закроет, другое прихлопнет, а преступники разгуливают на свободе. Скоро они, почувствовав безнаказанность, начнут убивать всех подряд. Так и из дома станет страшно выйти. А все потому, что Александр Михайлович старый, толстый и ленивый.

Ладно, господин полковник! Неохота работать, я сама поищу убийц, потому что чувствую, что Нелли Резниченко не по своей воле шагнула с третьего этажа. Посмотрим, что запоешь, толстячок, когда приведу к тебе преступника!

Мстительные мысли прервала влетевшая в комнату Маня, следом за ней робко вошла Ева. Девочки последнее время везде ходили парой. Ева приезжала к нам сразу после гимназии и оставалась до поздней ночи. Маруське, конечно, приходилось нелегко. Утром учеба в лицее, потом она занималась с Евой, пытаясь превратить ту в успевающую, затем девочки ехали вместе к Казику. По вторникам и четвергам еще бегали в Ветеринарную академию. Ева послушно повторяла все за Машкой, даже стала носить обтягивающие джинсы и ездить на мотоцикле.

– Александр Михайловичик! – завопила по привычке Маня.

Полковник вздрогнул от неожиданности и уронил Хуча на пол.

– В этом доме отдохнуть спокойно не дадут, – пробормотал Александр Михайлович, – только расслабился, влетает ребенок и воет как сирена! Ну и голос у тебя, Манюня!

– Александр Михайлович, – продолжала громко трещать Маня, не обращая внимания на его ворчание, – посиди еще немного так в кресле с Хучиком, я тебя нарисую.

Полковник хмыкнул:

– Могла бы и не будить меня для этого сообщения.

– Только придется переодеться, – заявила художница.

– Ни за что, – отрезал полковник.

– Пожалуйста, что тебе стоит, – заныла девочка.

Александр Михайлович махнул рукой. Маня и Ева унеслись наверх. Не успел полковник задремать, как в столовую вошли Сонька, Кока, Марта Игоревна и Казик, нагруженные коробками.

– Вот, – хищно проговорила Марта Игоревна.

– Полковник, – потряс Александра Михайловича за плечо Казик, – мы просим оказать нам огромную услугу.

Толстяк быстро сказал:

– Я здесь нахожусь как неофициальное лицо.

– А нам и не надо официального, – заулыбался Казик, – мы с Зосей во вторник венчаемся и просим вас быть шафером.

– Как во вторник? – затараторила входящая Маня. – Почему же вы раньше не сказали?

– Это наш сюрприз, – радостно прощебетала Сонька. – Вот, привезли всем костюмы, надо, чтобы процессия выглядела торжественно.

И она стала раскрывать коробки.

– Казик все замечательно придумал, все предусмотрел, надо только примерить, подходят ли размеры.

И мы начали разглядывать принесенное.

В понедельник утром я принялась искать на справочной дискете Светлану Оболенскую. Не могу понять, по какому принципу составители отбирали для дискеты адреса. Но то, что там не все москвичи, это точно. Однако дама с такой фамилией оказалась, причем одна, и проживала в непрестижном спальном районе.

Я собралась и поехала. Маленький проулочек заполняли типовые блочные строения. Дом, где обреталась Светлана, устроился между прачечной и булочной. Прямо перед подъездом раскинули свои палатки торговцы.

Светлана жила на втором этаже, и окна квартиры выходили как раз на гудящий рынок. Не найдя звонка, я постучала. Дверь распахнулась сразу, как будто меня ждали. На пороге возникла необыкновенно худая женщина с изможденным лицом. Ее давно не мытые волосы висели клоками, от дамы исходил неприятный запах потного тела. В квартире удушающе пахло кошачьей мочой, лекарствами и сигаретным дымом.

– Ну, – спросила тетка, подтягивая лосины, – чего надо?

– Я ищу Светлану Оболенскую.

– Ну, я Светлана, а вы кто? Неужели тетушка, старая карга, отбросила тапки и оставила мне квартиру?

– Нет-нет, я не из адвокатской конторы, я от Нелли Резниченко.

– Нелли? – удивленно воскликнула женщина. – Это было давным-давно, в другой жизни, та Светлана умерла. Впрочем, проходите и расскажите, что понадобилось Нелли. Ведь ей что-то надо, почему не пришла сама, а прислала вас?

И госпожа Оболенская посторонилась, впуская гостью в маленькую и грязную комнатенку. Похоже, у нее и правда серьезные проблемы с деньгами. В гостиной, служащей одновременно и спальней, не было никакой мебели, кроме дивана, двух стульев и стола. С потолка свисала на проводе голая электрическая лампочка. Ни ковра, ни телевизора, ни электрообогревателя. В комнате царил жуткий холод. Но, несмотря на почти нулевую температуру, Светлана была одета в легкую трикотажную кофту и тонкие лосины. Она плюхнулась на диван, я осторожно села на колченогий стул. Стол покрывали разнообразные засохшие пятна от майонеза, кетчупа, горчицы. Похоже, здесь едят без тарелки, прямо на столешнице.

– Ну, – нетерпеливо проговорила Светлана, – как поживает Нелли?

– Она умерла, – просто сказала я.

– Как? – удивилась госпожа Оболенская.

– Упала из окна своей квартиры. Нелли была алкоголичкой и в тот день здорово выпила.

– Вот это да! – проговорила Светлана. – Ну и новость, Нелли – пьяница! С чего бы ей пить горькую? Дом – полная чаша, муженек под боком.

И она подняла левую руку убрать со лба грязные патлы. Широкий рукав соскользнул, и я увидела множество следов от уколов. Все сразу стало на свои места. Светлана – наркоманка. Отсюда худоба, нечувствительность к холоду, грязь в квартире и ужасный запах. Конечно, плохо, но зато облегчает мне задачу.

Я достала из сумки кошелек и демонстративно положила его на стол. Женщина уставилась на портмоне, потом пробормотала:

– Вы даете понять, что заплатите за разговорчивость?

– Да, обязательно.

– И сколько?

– В зависимости от ценности и количества информации.

– Ладно, спрашивайте.

– Откуда знаете Нелли?

Светлана вытащила откуда-то из недр дивана пачку ужасно крепкой «Примы» и закурила.

– Познакомились в английской спецшколе. Да, да, я ходила в престижную школу. У маменьки как раз в то время завелся кавалер, и меня забрали из обычной общеобразовательной. Пришла в седьмой класс и, конечно, чувствовала себя неуютно. Девочки учились вместе несколько лет, и у них сложились отношения. И притом все были из благополучных, обеспеченных семей. А вот у меня только мамаша, да и та, по их мнению, не очень хорошая. В общем, они были правы. Мамулька тогда жила с директором обувного магазина, он и устроил мое образование.

Зато от отца досталась звучная фамилия. Род Оболенских насчитывал несколько столетий, я даже приносила в класс родословную. После этого девочки стали со мной играть. Аристократизм, древность рода – чудесно. Но кушать хотелось каждый день.

Я внимательно слушала Светлану.

Когда девочка пошла в восьмой класс, мать разругалась с обувщиком и нанялась работать в магазин продавщицей. Кавалеры менялись у нее раз в месяц. Дочка не успевала запоминать их имена. Но директор оказался порядочным и добрым. Посочувствовав девочке, которой так не повезло с детства с родителями, он сделал широкий жест и поговорил с учителями в спецшколе. «Дайте бедному ребенку, у которого не мать, а горе, шанс получить приличное образование». То ли учителя оказались жалостливыми, то ли им понадобились зимние сапоги, но Свету не трогали.

Получилась странная картина: девочка посещала элитарную школу и часто не имела возможности поесть как следует.

– Почему не носишь с собой завтрак? – как-то спросила ее соседка по парте Нелли.

– Не хочу толстеть, – гордо ответила Светлана.

Но Нелли, очевидно, что-то поняла и на следующий день молча протянула ей бутерброд с ветчиной и кофе в термосе. Так началась дружба.

Родителям Нелли нравилось, что дочка подружилась с титулованной особой. Они старательно не замечали штопаных чулок и поношенной одежды аристократки. Постепенно Светлана стала своим человеком в семье и лучшей подругой Нелли.

Будущая госпожа Резниченко ни разу не зашла в гости к Оболенским. Светлана стеснялась матери, которая к тому времени принялась пить запоями. После школы дороги подруг разошлись. Светлана была вынуждена учиться на парикмахера, Нелли начала изучать искусство в Академии художеств. Потом они обе разом вышли замуж. И снова Нелли повезло больше. Светлане достался пьянчуга Лешка, подруге – подающий надежды Владимир. Правда, Светлана недолго пробыла замужней дамой и опять принялась частенько заглядывать к подруге. Но тут возникло препятствие. Владимир невзлюбил Оболенскую и всячески старался помешать ее встречам с женой. Но не тут-то было. Светлана хладнокровно не замечала намеков и колкостей.

Тогда Резниченко изменил тактику. Однажды он назначил подруге жены встречу в кафе и, когда удивленная Светлана пришла на свидание, предложил сделку. Он купит ей небольшую квартиру в дешевом районе, обставит ее всем необходимым, даст закадычной подружке жены еще и небольшую сумму денег. Условие приобретения всех этих благ одно – Светлана больше никогда не придет в дом к Резниченко.

Оскорбленная женщина позвонила подруге и рассказала о хамском предложении стоматолога. Но Нелли неожиданно встала на сторону Владимира, заявив о нежелании перечить мужу.

– Извини, – сказала она Светлане, – но, если Владимир против, больше не могу с тобой встречаться. Да и зачем, у нас ведь не осталось ничего общего.

Оболенская швырнула трубку на рычаг, больше они никогда не встречались.

Выслушав историю до конца, я спросила:

– Правда ли, что Нелли сделала аборт?

– Ах, аборт, – наркоманка усмехнулась. – Сделала, только зря. Думаете, это я толкнула на операцию? Нелли ужасно не хотела детей. Они не вызывали у нее никаких радостных эмоций. К тому же подруга боялась испортить фигуру. Владимир, наоборот, мечтал о ребенке и никогда бы не простил жене аборта. Вот она и дотерпела до последнего, все ждала, пока он куда-нибудь уедет. И дождалась, а когда пошла к незнакомому врачу на аборт, тот ее огорошил, заявив, что не станет делать операцию. Срок вышел, и были возможны только искусственные роды. Видели бы вы, как она рыдала. Сердце кровью обливалось. Ну я ее и пожалела! Но, видно, правильно говорят: не хочешь себе зла – не делай людям добра.

– А как вы помогли подруге?

– Отвела к доктору Носорогу, которого не смущал срок беременности. Он делает аборты всем, лишь денежки отстегивай. Так что у Нелли все благополучно разрешилось. Да, видно, она захотела от меня избавиться, как от ненужной свидетельницы. Зря испугалась, ни за что бы не выдала ее даже под пытками.

Вам первой рассказала, да и то потому, что она умерла. Ну что, заработала я себе на косячок?

– Заработала, только скажите, а кто такой доктор Носорог?

– Это врач в нашем квартале, его тут все знают. Живет за аптекой и принимает там же. Так дадите денег?

Я расплатилась с наркоманкой-аристократкой и поехала к доктору Носорогу. Едва врач открыл дверь, сразу стало понятно, почему его наградили таким прозвищем. Тучный мужчина был абсолютно лыс, а мясистый нос украшала крупная бородавка.

– Что угодно? – пропищал он неожиданно тонким голосом.

– Доктор, не узнаете меня? – игриво спросила я.

Носорог отрицательно покачал головой.

– Ну как же, один раз уже помогли мне. Правда, это было давно, более двадцати лет тому назад.

Гинеколог уперся в меня тяжелым взглядом.

– Вы – сумасшедшая? Знаете, сколько баб перебывало тут? Помню только постоянных больных. А что с вами было?

– Делала аборт на большом сроке.

– Такими делами не занимался никогда. Наверное, пришли с начавшимся выкидышем, а я только доделал начатое природой. Как вас зовут?

Носорог продолжал рассматривать меня, не мигая.

– И что же хотите от меня теперь?

– Видите ли, одна из подруг оказалась в неприятном положении, муж уже восемь месяцев в командировке, а у нее шестнадцатинедельная беременность…

– Я же сказал, что не занимаюсь подобными вещами.

И Носорог начал подталкивать меня к двери.

Но я решила не сдаваться.

– Ладно, ладно, ваша взяла. Я на самом деле из милиции, придется впустить.

Доктор сосредоточенно посопел, потом примирительно заметил:

– А чего сразу правду не сказали? Выдумываете бог весть что. У меня безупречная репутация, ничем незаконным не занимался. Снимайте пальто.

Я разоблачилась и прошла в комнату, служившую, очевидно, приемной. Носорог протопал к допотопному шкафу и предложил:

– Не желаете вина?

Чтобы наладить контакт, я согласилась. Доктор вытащил бутылку дешевого пойла. Напиток выглядел отвратительно и вкус имел соответствующий. Дешевая кислятина с ароматом пластиковой бутылки. Гинеколог разом опрокинул стакан и поинтересовался:

– Чем могу помочь?

– Наша команда расследует дело об убийстве Нелли Резниченко. Следствию стало известно, что женщина делала у вас аборт. Хочется узнать подробности.

– Какие? – удивился Носорог. – Какие подробности?

– Ведь Нелли Резниченко обращалась к вам за помощью?

Врач потер большими пальцами виски и потом в задумчивости протянул:

– Есть понятие врачебной тайны. Вы заставляете нарушить этические нормы. По-моему, на языке милиции это называется «прихватить информатора».

Я никак не могла понять, куда он клонит.

– Ну?

– А информаторам милиция хорошенько платит. Я как раз сейчас счет за электричество заполнил.

– Покажите счет, дам деньги.

Как только вожделенная бумажка перекочевала в карман Носорога, он моментально заулыбался.

– Нелли Резниченко, говорите? Когда женщина обращалась ко мне?

– Лет двадцать пять тому назад.

Гинеколог присвистнул:

– Так долго сохраняю только документы на постоянных клиентов. Хотя можно посмотреть в журналах.

И он принялся рыться в амбарных книгах. Время шло, а Нелли Резниченко не находилась. Я тоже подключилась к поискам и безнадежно листала страницы: «Нина Федорова, 29 лет, самопроизвольный выкидыш», «Наталья Панова, 18 лет, самопроизвольный выкидыш». Да, пациенткам доктора явно не везло. Просматривалась странная закономерность: будучи на разных сроках беременности, они падали, начинался выкидыш, и доктор оказывался вынужденным прерывать кому пяти-, кому четырехмесячную беременность. Но Нелли Резниченко отсутствовала, и, похоже, женщина с таким именем и фамилией сюда вообще не приходила.

Я устало просматривала записи, от пыли и запаха вонючей сигареты, которую доктор не выпускал изо рта, разболелась голова. Вдруг глаза выхватили среди строк знакомое имя «Маргарита Онофриенко, самопроизвольный выкидыш». Именно под фамилией Онофриенко пришла Нелли к доктору Коню!

Мой палец воткнулся в надпись.

– Не помните данную даму?

Носорог посопел и неожиданно закивал головой.

– Просто отлично помню эту больную. Очень интересный и печальный случай.

– Почему?

– Дама обратилась по поводу начавшегося выкидыша. Упала на лестнице, обычное дело. Пришлось удалить четырехмесячный плод. Во время операции оказалось, что в матке присутствует еще один зародыш, двухмесячного возраста.

– Разве подобное возможно?

– Да, такие случаи описаны в учебниках. Один плод по непонятным причинам начинает уничтожать другой. Чаще всего у женщины начинается заражение крови. Онофриенко просто повезло. Но операция прошла не совсем успешно, открылось кровотечение. Она три дня провела здесь под наблюдением. Но потом отправил ее домой. Пришлось сказать пациентке нелицеприятную правду: скорей всего ей никогда не стать матерью!

– Наверное, расстроилась, бедняга!

– Ничуть, скорей обрадовалась, что больше не будет беременеть. Даже Роза изумилась. Мы здесь всякого навидались, многие малообеспеченные ликуют, когда наконец становятся бесплодными. Их можно понять: денег нет, а на руках, как правило, уже есть двое, а то и трое. Но чтобы стерильности обрадовалась молодая, хорошо обеспеченная замужняя женщина…

– Кто это – Роза?

– Медсестра, работала со мной одно время, потом ушла в 7-ю больницу.

– Помните ее фамилию и местожительство?

– Роза Седых, а адреса не знаю. Где-то записывал номер телефона, но скорей всего я его давно выкинул. А теперь придется оплатить и счет за коммунальные услуги.

– Вот уж нет, получили вполне достаточно за скудные сведения, не надо нагличать.

Носорог ухмыльнулся:

– Девушка, вы не из милиции!

– Почему такая ерунда пришла вам в голову?

– Слава богу, не первый год живу на свете. Во-первых, ни один милиционер не станет пить при исполнении служебных обязанностей. Во-вторых, всегда сразу показывают документы и называют фамилию. В-третьих, страшно неохотно расстаются с деньгами. И потом, где вы видели милиционеров в эксклюзивных вещах от фирмы «Шанель» и с сумочками из крокодиловой кожи? Мне все равно, зачем вам понадобились сведения о Нелли Резниченко и Маргарите Онофриенко, но, если не хотите, чтобы сюда прибыли настоящие сотрудники МВД, оплатите счет.

Я вздохнула и полезла за кошельком.

Глава 24

Свадьба Казика праздновалась с размахом. В костел явилась почти вся польская община, десятки знакомых Новицкого. В толпе ядовито злословили по поводу возраста невесты и ее бедности. Но все примолкли разом, когда появилась свадебная процессия.

Полностью поставленная Казиком, она выглядела грандиозно. Продуманы были мельчайшие детали.

Впереди торжественно шли жених и невеста. На Соньке переливалось жемчужно-серое платье, на фоне которого потрясающе смотрелись огненно-рыжие волосы. Платье оказалось длинным, сзади волочился шлейф. Его поддерживали две подружки невесты: Маня и Ева в одинаковых розовых костюмах и шляпках. В свободной руке они держали по букету кроваво-красных роз. По левую руку от Казика шел шафер. На Александра Михайловича натянули узкий черный костюм и ослепительно белую рубашку с бабочкой. Ворот рубашки немилосердно натирал толстую шею полковника, и он все время дергал головой. В петлице его костюма торчала белая бутоньерка. Галстук украшала старомодная булавка с жемчугом, доставшаяся, очевидно, от дедушки. Выглядел полковник необычно и, по-моему, ужасно. Около Соньки вышагивала Кока в розовом платье, со шляпкой, в руках – розы.

В арьергарде держались Зайка с Аркадием и Наташкой. Зайка и Наташка в костюмах цвета лососины, Аркадий в черной пиджачной паре. Завершали шествие я и Марта Игоревна. Нечего и говорить, что мне приказали натянуть идиотское платье цвета взбесившегося поросенка. Казик настаивал, чтобы все дамы были в розовом. Исключение сделали только для Марты Игоревны. Вдову обрядили в костюм песочного оттенка, зато в руках она несла пятнадцать нежно-розовых орхидей.

По ковровой дорожке участники прошли в костел, где под звуки органа и началась церемония. Марта Игоревна без конца вздыхала и подносила к глазам кружевной платочек.

– Вам плохо? – спросила я.

– Ах, детка, – томно простонала вдова, – будешь выдавать замуж дочь, поймешь, какие волнительные минуты переживает мать, вручая невинное существо постороннему мужчине.

Мой рот невольно открылся. Конечно, Сонька прекрасно выглядит, лет на тридцать пять, не больше. Но можно ли считать ее невинной после двадцати лет брака с Левчиком? Однако Марту Игоревну не смущали подобные мелочи.

– Вот еще Кокочку в надежные руки пристрою, – размечталась она. – Вдруг удастся, как думаешь?

Я посмотрела на кислую физиономию младшей дочери вдовы и вздохнула. По-моему, у Коки нет ни одного шанса.

После обильного праздничного ужина мы еле-еле добрались до дома. Александр Михайлович плюхнулся в гостиной на диван и моментально содрал галстук-бабочку.

– Больше ни за что не надену эту удавку.

– Ты прекрасно выглядел, посмотрим завтра, как получишься на снимках.

– На каких снимках?

– Разве не заметил корреспондентов? Свадьба Новицкого – лакомый кусочек для светской хроники. Бьюсь об заклад, утром многие газеты опубликуют фото.

Но я ошиблась. Фотографии попали уже в вечерние выпуски. Сообщили о бракосочетании и в выпуске новостей по московскому каналу. Мы как раз включили телевизор.

– Одним завидным женихом стало сегодня меньше в Москве, – бодро вещала хорошенькая репортерша отдела искусства. – Известный портретист Казимир Новицкий сочетался браком с никому не известной Софьей Арцеуловой, эмигранткой из Украины. Госпожа Арцеулова старше своего жениха, и это для нее второй брак.

На экране возникла свадебная церемония. Камера медленно показывала лица. Александр Михайлович схватился за голову.

– Завтра вся работа будет надо мной потешаться. Я похож на престарелого бультерьера.

Наташка и Зайка захихикали, я осталась спокойной. Посмотрим, старичок, как будет исходить смехом твоя контора, когда я поймаю убийцу Нелли Резниченко.

На следующий день решила разыскать Розу Седых, работавшую когда-то у Носорога. Седьмая больница – гигантское сооружение, целый комплекс. Я пошла искать административный корпус. Двухэтажное здание, где находился местный отдел кадров, стояло в отдалении от остальных помещений.

Молоденькая служащая, ведавшая компьютером с картотекой медсестер, страшно растрогалась услышанной историей. Оказывается, у Розы Седых были родственники в Америке, вполне состоятельные люди. Недавно они скончались, оставив женщине большое наследство. Но, к сожалению, адресом Розы завещатели не располагали, знали только, что племянница – медсестра в больнице № 7.

Инспекторша, горя желанием помочь, бодро защелкала мышью, и я с изумлением узнала, что Роза Седых до сих пор работает в гинекологическом отделении. Нашелся и домашний адрес.

Потратив минут пятнадцать на поиски нужного отделения, я поднялась на седьмой этаж необъятного корпуса. На посту раскладывала лекарства пожилая женщина с добрым лицом.

– Можно увидеть Розу Седых?

– Она уволилась несколько недель тому назад.

– Как уволилась? В администрации ничего не говорили про то, что Роза бросила работу.

Пожилая медсестра улыбнулась:

– Так у них теперь везде компьютеры. Пока информацию загрузят, пока обработают. Раньше удобней было, придешь сама и заявляешь служащим об отпуске, отметят в карточке, и гуляй. А сейчас с одного компьютера на другой сведения передают и вечно половину теряют.

Решив не расстраиваться, я поехала к Розе домой. Дорога казалась странно знакомой. Когда увидела дом, сразу вспомнила – здесь на первом этаже жила найденная на свалке девушка. Роза Седых была ее соседкой. Дверь открыл Никита, жених покойной Кристины. Он удивился:

– Вы? Опять у Алевтины были?

Я удивилась не меньше.

– Скажи, Никита, Роза Седых кем тебе приходится?

– Мамой, а что?

– Можно с ней поговорить?

– Она на работе.

– Ты знаешь, что мама уволилась из госпиталя?

– Конечно, она теперь служит няней у Владимира Петровича Резниченко, он живет на улице Усиевича.

В моей голове что-то щелкнуло, из разных кусочков сложилась целая картинка: красивая шатенка из книжного магазина, мать Никиты, няня Юры – это все Роза Седых. Следовало думать, под каким предлогом напроситься в гости к Владимиру, чтобы познакомиться с дамой поближе.

Дома я застала невероятное оживление. Маня демонстрировала собравшимся новую работу. Большой темно-синий кувшин с пронзительно желтыми нарциссами. Невероятной яркости букет стоит на столе, покрытом скатертью в красно-белую клетку. За букетом на стене висят часы с кукушкой – «ходики», как называла их бабушка. Чуть поодаль, на углу стола, спит трехцветная кошка с несуразно короткими лапами и невероятно толстым хвостом. При первом взгляде на произведение кажется, что его создал художник с дефектом зрения – настолько искажены все пропорции. Даже кошка гляделась угловатой, что вообще-то несвойственно этим тварям. Называлась композиция «Воспоминания о лете».

– А где же тут лето? – спросил практичный Аркадий.

– Трудно объяснить смысл картины человеку, не понимающему живопись, – сообщила Маня. – Это кошка вспоминает о лете, грезит о теплых солнечных деньках и питательных мышках.

Мы переглянулись.

– Это никому не понравится, – не успокаивался Кеша, – и потом, что за дикое сочетание синего, желтого и красного цветов?

Маня передернула плечами. Но, наверное, Аркашка и правда плохо разбирался в живописи. Картина продалась через час после того, как оказалась в галерее, и принесла Манюне три тысячи долларов.

Пока домашние обсуждали шедевр, я подобралась поближе к Еве.

– Как дела, детка?

– Прекрасно.

Девочка и впрямь выглядела чудесно. С лица исчезло затравленное выражение, щеки стали розовыми. Даже ходить ребенок стал нормально, а не боком.

– Папа сказал, если я закончу год без троек, он мне разрешит завести собачку, – радовалась Ева.

– Сейчас каковы успехи?

– Всего одна тройка, по алгебре.

– Молодец. Наверное, трудно пришлось?

Девочка засмеялась:

– Спасибо Марусе, она классно шпаргалки пишет.

– А новая няня ладит с Юрой?

Бесхитростный ребенок принялся вываливать домашние новости. Няня очень милая, зовут ее Роза. Она часто ночует у Резниченко, в квартире оборудовали для нее комнату. Папе Роза тоже нравится, он приглашает ее обедать в столовую. Еще Владимир нанял молоденькую служанку, которая готовит, стирает и убирает. Няня ласкова и с Евой, всегда вечером заходит, целует на ночь, поправляет одеяло. Когда несколько дней тому назад девочка отлично написала контрольную по французскому, для нее испекли праздничный торт. А послезавтра у папы день рождения, и они с Розой будут украшать гостиную шарами, фонариками и флажками. Мама никогда так не делала, говорила, что это вульгарно.

Лавинообразный поток информации прервала Марта Игоревна:

– Улица Герцена где находится?

– В самом центре, а что вам там понадобилось? – сказала Наташка.

– Хочу сводить Коконьку в салон красоты к стилисту – говорят, мастера чудеса делают. Надо изменить прическу, макияж, подобрать другую одежду. Вон Сонечка как преобразилась, красавица, да и только.

Кока, сидевшая за столом, так и подскочила:

– Мама, перестань, ни за что никуда не пойду, ничего менять не стану.

– Но, детка, только для тебя стараюсь, посмотри вокруг, никто давно не носит таких юбок, как ты. А голова? Просто воронье гнездо, и покраситься не мешает.

Кока затопала ногами:

– Никогда!

Марта Игоревна схватилась за сердце и простонала:

– Воды!

Зайка с Наташкой кинулись оказывать вдове первую помощь. Лет тридцать пять тому назад один из кардиологов имел неосторожность сказать писательской жене, что у нее небольшая аритмия. С тех пор при первых признаках непослушания со стороны домашних Марта Игоревна прижимала ладонь к необъятной груди и закатывала глаза. При жизни мужа этой сценой заканчивались все семейные ссоры. Прозаик моментально кидался за валокордином и выполнял все пожелания жены. Иногда в ход пускался затяжной сердечный приступ. Надо отдать должное Марте Игоревне: тяжелая артиллерия выкатывалась редко, по особым случаям. Например, когда Кока собралась замуж за учителя математики или когда писатель решил пригласить пожить на даче своего сына от первого брака. Тут в ход пошло все: обмороки, вызов «Скорой помощи», торжественное составление завещания… Сегодня обошлось валокордином. Пристыженная Кока дала торжественное обещание явиться завтра на прием к стилисту.

Глава 25

Я никак не могла придумать, как напроситься в гости к Владимиру, но он сам неожиданно пришел на помощь. Стоматолог позвонил и попросил, чтобы Ева приехала пораньше домой.

– Тут у нас небольшая семейная вечеринка, – пояснил он.

– Знаю-знаю, по какому поводу, от души поздравляю, желаю здоровья и исполнения желаний.

Владимиру пришлось предложить заехать и мне.

– Ничего особенного не устраиваем из-за траура. К восьми часам подойдет парочка приятелей, и все. Если свободны – приезжайте.

Я моментально согласилась и поднялась в Манину комнату. Девочки самозабвенно играли в Барби. Услышав о предложении, Маня впала в ажиотаж:

– А подарок? Дарить что будем?

Пришлось поехать в город. Хозяин «Клуба вина», у которого мы регулярно делаем закупки, вытащил на прилавок толстенный «Каталог», и начались поиски. Перебрав достоинства разных напитков, обсудив погодные условия 1936, 1948 и 1974 годов, остановились на бутылке «Шато д'Арманьяка» 1928 года.

– Необыкновенно удачный сезон, виноград уродился отменный, солнца и дождя было достаточно, – отметил продавец и велел принести бутылку из подвала. Когда емкость стали укладывать в обитую шелком подарочную коробку, я остановила продавца:

– Вытрите, пожалуйста, бутылку, такая грязная, вся в пыли, даже паутина кое-где прицепилась.

Виноторговец в ужасе уставился на меня.

– Что вы, совершенно невозможно упаковывать бутылку вытертой. Пыль, паутина – показатель возраста, свидетельство того, что коньяк перемещали только один раз от места приготовления к магазину, где он и пролежал в надлежащем помещении, ожидая покупателя. Чем меньше напиток путешествовал, тем лучше качество. Истинный знаток тотчас оценит ваш подарок. Благородная грязь только обрадует ценителя.

Пришлось заткнуться и молча смотреть на процесс упаковки. Сначала шелковое дно коробки выстелили рисовой бумагой. Сверху осторожно уложили бутылку, под донышко вставили прорезиненную прокладку, такие же прокладки положили по бокам. Сверху лег еще один лист мягкой бумаги. Коробку закрыли. На верхней и нижней крышках имелись ушки. Туда вставили небольшой замочек. Крохотный ключик вручили мне, предупредив, что коробку следует держать только горизонтально.

Вооруженные подарками, мы ровно в восемь звонили в дверь. Владимир изобразил искреннюю радость. Бутылка привела его в полный восторг. Маруся преподнесла небольшую акварель – озеро с лебедями. Стоматолог, наслышанный о ее талантах, обрадовался.

– Специально для меня рисовала? Как мило! Лет через десять буду хвастаться знакомством с тобой.

Ева протянула папе пакетик, в котором лежал собственноручно сплетенный шнурок для очков.

– Прелестно, – небрежно сказал отец и сунул подарок в карман.

В гостиной уже сидели две пары.

– Мои друзья, – сообщил Владимир.

Когда процедура представления закончилась, все разместились за столом. Я оглядела странное угощение – блюдо с сырами, тарелка с колбасами, с десяток покупных пирожных, фисташки, орешки, крекеры… Мало похоже на парадный ужин. Госпожа Резниченко скорее всего приготовила бы в этот день кучу всякой вкуснятины. Словно услышав мои мысли, одна из дам сказала:

– Нелли всегда пекла на день рождения Владимира потрясающий торт. Коржей пятнадцать, не меньше, и на каждом особый крем.

Повисла тяжелая тишина. Ее нарушила вошедшая Роза.

При виде няньки стоматолог вскочил со стула.

– Знакомьтесь, господа, мой добрый ангел, Роза. Не знаю, что бы я делал без нее.

Женщина, даже не улыбнувшись, поставила на стол кофейник, но, уходя, ласково потрепала Еву по голове. Кажется, она и впрямь хорошо относится к девочке.

Выждав момент, когда все занялись пирожными, я приступила к решительным действиям. Одно неловкое движение, и кофе пролился на юбку. Пришлось вставать.

– Пойду замою пятно.

На кухне Роза сосредоточенно трясла бутылочку с детским питанием. Я постаралась как можно более льстиво сказать:

– Смотрите, какая неприятность произошла, надо же быть такой неуклюжей. И что теперь делать?

Роза соизволила взглянуть на вконец испорченную юбку.

– По-моему, вещь пропала. Жаль, красивый костюм.

Я попыталась продолжить разговор:

– Кажется, мы где-то встречались…

– Да, – подтвердила нянька, – вы заходили к Алевтине, сестре Нади, а потом принялись зачем-то приставать к моему сыну.

– Что вы, что вы, я еще не в том возрасте, чтобы приставать к юношам. Искренне хотелось помочь Алевтине.

– А вам какое дело до нее?

– Видите ли, это я нашла тело несчастной Кристины.

Непроницаемое лицо няньки оживилось.

– Да ну? Вот ужас. Так жалко несчастного ребенка.

– Хорошая девочка была?

– Не очень-то знала их. Вежливая, приветливо здоровалась.

– Вроде ваш сын был влюблен в Кристину?

– Совершенно невозможное предположение, – отрезала Роза, – просто в детстве они дружили. Никите некогда думать о девушках, он учится на юриста.

– Никита такой милый молодой человек, – попробовала я сыграть на чувстве материнской любви.

Роза удовлетворенно кивнула головой.

– Сразу видно, сколько в него вложено труда, – продолжала я льстивые речи.

Женщина растаяла.

– Это точно, просто в зубах носила. Все только для него, только им и жила. Вот в университет поступил. Станет адвокатом – брошу работать, пусть содержит мать.

– Вы раньше были медсестрой?

Нянька уставилась на меня большими зелеными глазами навыкате.

– Да. Кто вам сказал?

– Носорог!

Роза удивилась.

– Знаете этого Джека-Потрошителя? Скользкий тип. Я у него совсем недолго проработала, польстилась на хороший заработок. Только очень он противный, никаких денег не захочешь. Представляете, под юбку полез, негодяй. Пришлось объяснить уроду, что не продаюсь. Надавала пощечин и ушла в 7-ю больницу.

– А к Владимиру как попали?

– Объявление в газете прочитала. Платит хорошо, дети милые…

«Ну и врунья же ты, лапочка, – подумала я. – Кто же тогда в книжном магазине сцену устроил». Но вслух произнесла другое:

– Роза, знаю, что вы были близки с Надей, матерью погибшей Кристины. Не спрашивайте, откуда сведения, но они точные. Расскажите, пожалуйста, о ней.

Женщина ухмыльнулась:

– Зачем? Надя мертва, кому какое дело до наших отношений, к тому же не в таких уж и близких. Здоровались по-соседски, иногда курили вместе.

Теперь заухмылялась я.

– Роза, помогите мне, пожалуйста, а я помогу вам материально.

– Да зачем вам несчастная Надя? Глупо прожила, рано умерла.

– Хочу найти убийцу Кристины. Милиция бездействует, им все равно, кто разбил несчастной девочке голову…

Тут вошел Владимир.

– Даша, куда вы пропали? Секретничаете с Розой?

– Предлагала мне, если уйду от вас, приходить работать к ней, – неожиданно соврала нянька.

Стоматолог шутливо погрозил пальцем.

– Ай, ай, нехорошо переманивать кадры. И так уже отдал Серафиму Ивановну. Пойдемте пить кофе.

И он буквально силой поволок меня в столовую.

Гости стали расходиться около одиннадцати. Пока все надевали пальто, Роза тихонько шепнула:

– Завтра около восьми вечера приходите в кафе «Апельсин» около моего дома.

На обратной дороге Маня хитро улыбнулась:

– Знаешь, что насплетничала Ева? Роза частенько остается ночевать. Ее комната граничит со спальней Владимира, между ними есть дверь.

– Ну и что? Он – вдовец, она тоже не связана узами.

– Все равно неловко. Нелли только что умерла.

Я вздохнула. Ничего странного тут нет. Любовь прошла, завяли помидоры.

Ночью не спалось. Ирка включила отопление на полную мощность, стало удушающе жарко. Провертевшись часа два в кровати с боку на бок, я встала и пошла на кухню. Попью сладкого чаю, авось спать захочется.

К моему изумлению, в кухне я оказалась не одна. У окна курила Кока.

– Не могу избавиться от привычки дымить по ночам, – проговорила гостья.

По настоянию Марты Игоревны младшая дочь побывала у стилиста. Негустые Кокины волосы подстригли самым невероятным образом: длинная челка падала почти до подбородка, затылок покрывала коротенькая щетинка. Все это сооружение выкрасили в иссиня-черный цвет, и худенькая Кока стала похожа на больную орнитозом ворону. Правильно истолковав мой взгляд, она сказала:

– С мамой невозможно спорить, легче расслабиться и получать удовольствие. Волосы отрастут, краска смоется, и вообще, пора домой собираться. Соньку благополучно выдали замуж.

– Теперь твоя очередь.

Кока махнула рукой.

– Обещаешь матери не рассказывать?

– Ладно.

– Я замужем.

Вот это новость.

– И давно?

– Полгода тому назад расписались.

– Что же ты Марте не сказала?

Кока аккуратно затушила сигарету и тут же раскурила новую.

– Да ее же инфаркт хватит при виде моего мужа. Не красавец, не богат, не удачлив… Но с ним так хорошо, представляешь, просто сидим вместе, молчим, и ничего нам больше не нужно. Тема вообще тихий.

– Как же мать ни о чем не догадалась?

– Утром ухожу, вроде на работу, вечером – домой.

– А на работе не появляешься?

– Наш институт давно развалился, зарплату не платят, кто мог – сбежал, остальных отправили в отпуск без сохранения содержания. Вот такая у меня дневная семейная жизнь.

– А где твой муж работает?

– Нигде, Артем – начинающий литератор. Пишет первый роман. Уверена, только издадут, сразу будет шумный успех. Написано необыкновенно интересно, слог потрясающий, содержание захватывающее.

– Детектив?

Кока затрясла головой.

– Упаси бог! Настоящая литература, философская притча о смысле жизни. Старый военный, инвалид, вспоминает свою молодость.

«Да, коммерческий успех этому произведению не грозит», – подумала я. Угораздило Коку набрести на непризнанного гения. Женщине хотелось рассказать о возлюбленном, и она принялась расхваливать супруга. Выходило, что муж красив, как Аполлон, талантлив, умен, добр, интеллигентен, порядочен. К тому же не пьет, не курит, по бабам не шляется. Уникум, а не человек, ангел с крыльями. Я даже позавидовала Коке. Надо же до такой степени влюбиться!

– И что, так и будете скрываться?

Кока пожала плечами.

– Пока не хотим говорить маме, вдруг как-нибудь само уладится.

Мы потушили сигареты и разбрелись по спальням. Но сон не шел. Я продолжала вертеться с боку на бок. В голову лезли дурацкие мысли – убитая Кристина, Нелли, делающая аборт, Кока, вышедшая замуж. Бедная женщина, с такой мамашей, как Марта Игоревна, трудно спорить. Хотя… От неожиданной мысли я так и подскочила на матрасе. Знаю, определенно знаю, как помочь Коке.

Я вылезла из-под одеяла и босиком побежала к ней в спальню.

– Кока, ты спишь?

– Нет, – донеслось из угла.

– У твоего Темы есть паспорт?

– Конечно.

– Сейчас же позвони ему и вели срочно прилетать в Москву.

Кока села, в полумраке ее дурацкая прическа выглядела вполне пристойно.

– Сумасшедшая, зачем?

– Скажем Марте Игоревне, что Артем наш близкий приятель из Киева. Выдадим его за богатого коммерсанта, банкира, например. Торжественно познакомим вас. Пусть красиво за тобой ухаживает и старается понравиться теще.

Кока вылезла из кровати и в возбуждении забегала по комнате.

– Глупости. Какой из Темы банкир! Он до ста еле сосчитать сумеет.

– Хорошо, сделаем из него владельца крупной издательской фирмы. Он что-нибудь в книготорговле понимает?

– Ну, не знаю, – растерялась младшая сестрица, – навряд ли. Видишь ли, Артем окончил Литературный институт.

«Чукча не читатель, чукча – писатель», – пронеслось в моей голове.

– Он хоть что-нибудь умеет делать?

Молодоженка возмутилась:

– Конечно. Думать!

– Ну, этим денег у нас не заработать. Вот что, сделаем из него писателя, страшно известного в узких кругах интеллигенции. Этакого Маркеса на нашенский лад. Скажи, Марта разбирается в литературе?

– Кажется, нет, читает иногда газеты.

– Вот и отлично. Представим Тему гениальным автором, приехавшим в Москву для переговоров с издателем.

– А деньги на билет?

Кока стала меня раздражать, и потом, что за мужик, у которого денег даже на билет нет?

– Пусть займет, сумма невелика. Сейчас шесть утра, звони срочно, пока все спят.

И я сунула ей в руки трубку. Кока дрожащими от возбуждения пальцами нажала на кнопки и прочирикала: «Кузенька, это Коконька».

Минут десять она растолковывала непонятливому собеседнику гениальный план.

Около полудня влетела Наташка.

– Спишь? Чем, интересно, по ночам занимаешься?

Я оторвала голову от подушки и попыталась открыть глаза.

– Зачем разбудила? Всю ночь бессонницей промучилась.

– Сумасшедший дом какой-то. Сейчас позвонил некий Артем Верницкий, назвался близким приятелем и сообщил, что через два дня приедет. Ты что-нибудь понимаешь? Кто это?

Остатки сна вылетели из головы, и я рассказала подруге наш гениальный план. Наталья всплеснула руками.

– Легче обмануть налогового инспектора, чем Марту Игоревну! И где мы возьмем издателя?

– Попросим Казика, у него тьма знакомых, и книгоиздатель завалященький найдется. Надо помочь Коке!

Сказано – сделано. Сначала предупредили всех домашних, кроме вдовы и слуг. Затем тайком переговорили с Казиком. За обедом Наташка начала артиллерийскую подготовку:

– Дашка, какая радость! Послезавтра приезжает Артем!

– Как, – фальшиво изумилась я, – сам Верницкий?! Не может быть, он никогда не покидает Киева.

– Есть повод, – вдохновенно врала подруга, – издательство «Пеликан» собирается печатать его новую книгу. Говорят, роман представят на Государственную премию.

Я лягнула Наташку под столом. Ври, да не завирайся. Государственную премию дают только россиянам. Подруга пнула меня в ответ и продолжала петь соловьем:

– Повезет кому-нибудь. Вот жених так жених. Богат, умен, красив, талантлив и никогда не был женат.

Кока зарделась как маков цвет. В разговор вступил Аркадий:

– Как? Верницкий? Автор нашумевшего бестселлера «И камни могут думать»? Давно мечтал с ним познакомиться.

Я лягнула под столом Аркадия. Ну надо же быть такими идиотами. Одна про Государственную премию несет, другой собирается знакомиться с близким другом семьи.

Но Марта Игоревна не заметила несуразиц. Вдова хищно посмотрела на Наталью:

– Кто приедет?

– Очень близкий друг, невероятно талантливый литератор, молодой, богатый. Вот изумительная партия для Коки.

– Писатель, – протянула Марта Игоревна. – Очень нестабильная профессия. И потом, они все такие капризные, нервные, эгоистичные, я-то знаю. Слава богу, столько лет с прозаиком промучилась.

– А вот и нет, – громко вмешалась Кока, – у некоторых литераторов бывают изумительные характеры.

Мать с изумлением посмотрела на раскрасневшуюся дочь и ничего не сказала.

Вечером я поехала на свидание в кафе «Апельсин». Маленький зальчик всего на восемь столиков. Обстановка почти семейная – скатерти в бело-зеленую клетку, бежевые абажурчики. Толстая официантка притащила меню. Роза заказала салат и кофе, я последовала ее примеру.

– Всю ночь не спала, – пожаловалась Роза, – думала о Кристине. Наверное, следует рассказать вам, что знаю. А вы правда думаете поймать убийцу? Предполагаете, кто он?

– Пока нет, но думаю, искать преступника надо среди знакомых Кристины. Сколько лет было Наде, когда она родила дочь?

– Двадцать, как и мне. Мы познакомились в клинике, она пришла рожать Кристину, я – делать аборт. Для меня тот год был страшно неудачным. Я сама из детдома, родителей не знала. Замуж рано вышла и в восемнадцать лет родила Никиту. И очень скоро снова забеременела. Муж к тому времени ушел к другой, денег не было, только-только учиться закончила. Куда второго ребенка рожать! Вот и пришлось ложиться на операцию.

Роза медленно рассказывала, не обращая внимания на остывающий кофе.

Ее положили в одну палату с Надей. Девушки быстро подружились. Роза пожаловалась новой знакомой, что живет с сыном в большой, но коммунальной квартире. Соседи осточертели, а деваться некуда. Надя присоветовала обмен. В доме, где она проживала с сестрой Алевтиной, соседи хотели съезжаться с родителями.

Всегда веселая, никогда не унывающая Надя, большая любительница погулять, потанцевать и выпить, нравилась Розе. Девушка не раз пыталась заставить подругу научиться какому-нибудь ремеслу, но тщетно. Больше двух недель та нигде не задерживалась. К тому же руки у нее были пришиты к тому месту, откуда у большинства растут ноги. Швея, гладильщица, парикмахер – никакая профессия не подходила. С годами Надя пила все больше.

Однажды страшно веселая Надька постучала к Розе и сообщила, что выходит замуж. Муж замечательный, но дочку придется оставить у сестры. Роза, до беспамятства обожавшая Никиту, осуждала подругу, но та отвечала, что материнская любовь – хорошо, а личное счастье – лучше. Кристина осталась у Алевтины, Надя уехала к Антону.

Подруги стали редко встречаться. Роза много работала, чтобы обеспечить Никите приличные условия жизни, Надя занималась собой. Несколько раз Роза сходила к подруге в гости, потом их отношения оборвались.

Шло время, подросли Кристина и Никита. Роза вылезла из нищеты, замуж она так и не вышла. Надя расплевалась с гражданским мужем и снова поселилась у Алевтины. Дружба возобновилась и длилась до смерти Нади.

Роза замолчала. Я посмотрела на нее.

– Вы знаете, кто отец Кристины?

– Антон. Они прожили вместе несколько лет. Только он не хотел обременять себя ребенком. Говорил: «Родишь, сама и воспитывай!»

– А потом Надя больше не выходила замуж?

– Нет, жила с разными мужиками, а последнее время сильно пила. Бывало, Алевтина на работу уйдет, Кристина в школу, а Надя мне звонит, просит: «Принеси пузырек». Умирала, а пить не бросила.

– Нет ли у вас адреса Антона? И как его фамилия?

– Антон Федоров, раньше жил на улице Крутикова. В доме у него еще детский сад был, квартира как раз над ним. А теперь не знаю, я с ним сто лет не общалась.

Мы допили остывший кофе и вышли на улицу. Совсем стемнело. Маленький проулочек выглядел пустынным. Вдоль тротуара медленно двигалась машина. Она поравнялась с нами, притормозила, потом, резко увеличив скорость, скрылась. Роза подняла правую руку ко лбу и начала медленно садиться на корточки. Мне показалось, женщина поднимает что-то с тротуара, но она странно скрючилась и упала прямо в лужу.

Я наклонилась и позвала ее. Но Роза не отвечала, просто лежала на боку, казалось, заснула на ходу. Все произошло быстро и тихо, как будто кто-то выключил звук. Все еще не понимая, что случилось, я присела и попыталась поднять ее голову. Прямо в центре лба между бровями чернела маленькая аккуратная дырочка. Я плюхнулась в ту же лужу и громко завопила: «Помогите, милиция!» В окнах домов замелькали люди, послышались громкие голоса. Через несколько минут завыла сирена.

Глава 26

Александр Михайлович велел прийти к нему ровно в одиннадцать. Я, как всегда, опоздала и явилась в половине двенадцатого. Но полковник даже не разозлился. В кабинете сидел Никита. Юноша беспрестанно шмыгал носом, тер покрасневшие глаза и говорил:

– Нет-нет, не разрешаю вскрывать тело.

– Да пойми, – увещевал его полковник, – в черепе застряла пуля, мы должны вынуть ее для экспертизы.

– Ни за что, – отрезал Никита, – ей будет больно.

– Вот чудак, да мне не нужно твое разрешение, – сказал Александр Михайлович.

– Грех калечить мертвых.

– Еще больший грех убивать людей. Ты что, не хочешь, чтобы убийцу смогли найти и осудить?

– Конечно, хочу, но при чем здесь пуля?

– Сравним ее с другими, а если обнаружим у преступника оружие, сможем доказать, что пулю выпустили именно из него.

– Все равно не хочу, не дам.

Мальчишка затопал ногами и зарыдал.

Александр Михайлович вызвал секретаршу. Та увела несопротивлявшегося парня из кабинета.

Полковник шумно вздохнул, вытер лысину платком и проговорил:

– Ну, радость моя, опять во что-то влезла?

– Просто шла мимо.

Александр Михайлович покачал головой:

– Профессиональная лгунья, правда, глупая. Официантка из «Апельсина» сообщила, что вы о чем-то долго беседовали с погибшей. И что ты вообще делала в этом районе?

– Понимаешь, Ирка устает, хотим нанять служанку для черной работы. Погибшая трудилась у Владимира Резниченко няней. Разговорилась с ней на днях. Женщина посоветовала обратиться к ее знакомой, вот и договорились о встрече в «Апельсине».

– Наняли служанку?

– Нет, та женщина не захотела работать, и Роза сама пришла в «Апельсин».

– Складно придумано, – одобрил Александр Михайлович, – может, стоит посадить тебя в кутузку или побить резиновым шлангом? Применить допрос третьей степени?

Глубокое возмущение поднялось в моей груди.

– Что я такого сделала? Просто свидетель, вот и оформляй допрос свидетеля, да поскорей, времени мало.

Удивленный таким наездом, Александр Михайлович принялся заполнять бесконечные бумажки.

Часы показывали около часа, и, выйдя из милиции, я решила отправиться к Антону – отцу Кристины и мужу Нади. «Пежо» долго плутал по незнакомым переулкам, но наконец добрался до улицы Крутикова. Не трущобы, конечно, но и не средний класс. Хотя дом № 3 с детским садом на первом этаже выглядел респектабельно – на двери подъезда был домофон.

– Кто там? – прокаркал динамик.

– Милиция, – ничтоже сумняшеся выпалила я в ответ.

Подъезд открылся. Надо же! На лестнице лежала ковровая дорожка, потертая, старая, но все-таки дорожка. Поднявшись на второй этаж, в проеме распахнутой двери я увидела… Еву.

– Детка, что ты тут делаешь?

– Простите, – ответил ребенок тоненьким голоском, – я здесь живу, а вам кого надо?

Я пригляделась, нет, конечно, это не Ева, но как похожа! Те же волосы, глаза, нос. Даже мимика совпадала. Стоявшая в дверях девочка морщила лоб и улыбалась, как дочка Резниченко, а когда она двинулась внутрь квартиры, я обратила внимание, что и походка у нее была точь-в-точь как у Евы. Ребенок передвигался боком, словно ей связали ноги в коленях. Никогда не видела столь похожих детей.

В просторной комнате, битком набитой мебелью, сидела у телевизора крупная женщина лет шестидесяти пяти.

– Тетя из милиции, – сказала девочка.

Я вспомнила Носорога, вытащила из сумочки красное удостоверение сотрудника Дома наук о человеке и помахала им на благоразумном расстоянии от носа дамы. Но та не проявила бдительности.

– Садитесь, садитесь, – радушно пропела она, откладывая вязанье, – чем обязана?

– Антон Федоров здесь живет?

Женщина вздохнула:

– Жил, да, это была его квартира.

– А где он сейчас?

– На кладбище. Зять скончался три года тому назад, попал в автомобильную катастрофу. Гнал с недозволенной скоростью по мокрой дороге и врезался в опору моста. Сам умер сразу, а дочка моя еще неделю в больнице промучилась перед смертью, бедняжка. А зачем вам Антон?

– Скажите, зять никогда не рассказывал вам о первой жене?

– Да она сама много раз сюда заявлялась. Стоило Антону получить наследство, как Надя живо вспомнила про алименты.

– Какое наследство?

Словоохотливая женщина уселась поудобней и предложила чашечку кофе. Но я вспомнила Носорога и гордо сообщила, что нахожусь при исполнении.

В рассказе дамы сквозила неприкрытая ненависть к Наде. Оказывается, Антон не оформлял с ней отношения официально. Брак остался гражданским. Рождение девочки никак не повлияло на мужчину. Дочка его не волновала, впрочем, Надю тоже. Ребенка сплавили сестре матери и продолжали жить в свое удовольствие.

Но скоро беззаботная, думающая только об удовольствиях сожительница стала надоедать Антону. Как всем мужчинам, ему хотелось чистых рубашек, вкусного обеда и телевизора по вечерам. Надя не утруждала себя стиркой, готовила полуфабрикаты, а чуть темнело, предпочитала бежать на танцы. Отношения начали портиться. И тут Антон познакомился с Майей. Та, в отличие от Нади, охотно сидела дома перед голубым экраном, жарила котлеты и безустанно пылесосила квартиру.

Некоторое время Антон работал на два фронта, но потом чаша весов окончательно склонилась в сторону Майи. Надя не стала горевать, схватила чемоданчик и ушла. Несколько лет Федоров ничего о ней не слышал. Но тут скончалась престарелая тетка, и Антон неожиданно получил хорошее наследство. Как узнала об этом Надя – неизвестно. Но однажды теплым майским днем она явилась вновь. Дверь открыла Майя. Мило улыбаясь, ее предшественница двинулась в столовую. На руках она держала празднично одетую Кристину. Усадив девочку на диван, Надя сообщила, что очень нуждается и просит денег на содержание ребенка. Антон сначала оторопел. Он совершенно забыл о существовании Кристины и искренне считал, что имеет только одну дочь, рожденную не так давно Майей. Надя с милой улыбкой выслушала отказ и сказала, что может потребовать официального признания отцовства. Но это означает суд, издержки, гонорар адвокату. К тому же алименты будут значительно выше той суммы, которую она просит сейчас.

Майя посоветовала мужу согласиться. С тех пор Надя частенько приходила к Антону, не забывая при этом прихватывать с собой Кристину. Аппетиты ее росли, дочке все время что-то требовалось: пальтишко, ботиночки, кроватка… Когда дело дошло до ковра, Майя взбесилась. «Почему, – кричала она мужу, – моя дочь должна лишаться нового платья из-за выблядка Нади?» Теща моментально встала на сторону дочери. «Твой ли это еще ребенок, – вкрадчиво нашептывала она зятю, – совершенно непохожа, ничего общего, то ли дело Катя, вся в тебя, что глаза, что нос, а Кристина? Обидно кормить чужого ребенка и ущемлять своего».

Антон призадумался и в очередной приход бывшей любовницы категорично заявил: денег больше не будет. Надя опять завела песню про суд, но мужчина по совету тещи сходил к адвокату и оказался во всеоружии. «Пожалуйста, дорогая, – радостно сообщил он, – подавай в суд. Я сдам все необходимые анализы. Признают отцовство – заплачу». Пришлось Наде убираться несолоно хлебавши.

– Я оказалась права, – говорила пожилая женщина. – Эта шлюха не пошла в суд, испугалась, что анализы точно покажут: Антон не отец Кристины. Больше она не приходила, негодяйка. А дочка оказалась такой же наглой, как и мать. Заявилась к нам и сообщила, что Надя умерла. Денег, наверное, хотела. Но я-то ей ничего не дала, тоже мне, родственница нашлась! Антона и Майи уже не было в живых, и мы с Катюшей вдвоем остались.

Безумно похожая на Еву Катя не проронила во время разговора ни слова.

По дороге домой я подвела безрадостный итог: конечно, Кристину и Надю в семье Федорова не жаловали, но убивать их не собирались. Да и никаких особых тайн я тут не узнала. Ну, обманула Надя любовника, тянула деньги на чужого ребенка, подумаешь, дело какое. Сплошь и рядом встречается. Интересно, с кем жила потом женщина? И узнать не у кого. Розу убили, может, Алевтина что-нибудь знает?

Дома меня встретила возбужденная Наташка:

– Ну, сколько можно шляться? Сама заварила кашу, теперь расхлебывай.

Из столовой доносились голоса и звяканье посуды. Внезапно зазвучал смех Казика.

– Новицкие пришли?

– И Новицкие тоже, а главное – приехал гениальный писатель Тема, погляди на явление.

Я ринулась в столовую. В феврале темнеет рано, и в комнате горели все светильники. За столом, покрытым сиреневой шелковой скатертью, сидело много народа. Зайка, Аркадий, Маня, Кока и Марта Игоревна. Во главе стола восседала Сонька, по левую руку от нее пристроился Казик. Возле живописца сидели незнакомый мужчина и какой-то подросток. Мужчина был тучен, краснолиц и изъяснялся на чудесном русском языке. В тот момент, когда мы с Натальей вошли в столовую, он зычно объяснял разницу между повестью и романом.

«Слава богу, – подумала я, – вполне прилично выглядит и как здорово говорит по-русски, никакого украинского акцента».

Впрочем, следовало радушно поздороваться с близким другом семьи, и я с распростертыми объятиями двинулась к толстяку.

– Дорогой, страшно рада, жаль, что так давно не встречались!

– Откуда ты знаешь Романа? – изумился Казик.

– Романа? – изумилась в свою очередь я. – А где Тема?

– Здесь я, – сказал сидящий рядом с Романом ребенок.

Я уставилась на худенькое личико, покрытое сеточкой морщин. Мелкие черты лица, дурацкая косая челочка, щупленькие плечики – немудрено, что приняла его за подростка. Да он весит меньше Коки, и какой страшненький!

Сильный пинок в зад моментально привел меня в чувство.

– Что же не здороваешься с Темой? – ехидно осведомилась Наташка. – Он тебя заждался.

– Здравствуй, Артем, – пролепетала я, – извини, давно не встречались, еле узнала.

– Ничего, ничего, – заулыбался недомерок, – сам знаю, что сильно пополнел. Сижу целый день за столом, вот живот и отрос.

Я поперхнулась минеральной водой и принялась кашлять.

– Роман хочет издать книгу Артема, – поспешила объяснить мне ситуацию Зайка.

Марта Игоревна поправила гигантскую сапфировую брошь и сказала:

– Помню, когда Севочка сдавал новую книгу, то каждый раз говорил: «Все, больше не пишу, устал». А утром, смотришь, он опять за столом и пишет. Удивительной работоспособности был человек.

Все почтительно молчали. Вдруг Тема открыл рот:

– А я люблю еще и погулять, выпить немного, вкусно поесть. Неравнодушен и к красавицам и, если Кока согласится пойти со мной погулять после обеда, буду счастлив.

Кока подскочила на стуле и покраснела так сильно, что у нее даже шея стала багровой.

Кофе подали в гостиной. Тема выбрался из-за стола и подошел к Коке. Я вздохнула. Прозаик походил на беременного кузнечика. Тоненькие ножки с кривоватыми коленками поддерживали довольно объемное брюшко. Узенькие плечики обтягивал китайский свитер, из-под которого выглядывала простенькая клетчатая рубашечка с помятым воротником. Маленькую головку венчала неожиданно буйная шевелюра, явно постриженная овечьими ножницами. Ботинки, правда, блестели, и на брюках виднелась стрелка.

Пока Тема рассказывал Роману о содержании своего романа, я подобралась к Казику и тихонько осведомилась:

– Откуда ты взял книготорговца?

– Он не торговец, он издатель.

– Какая разница, где ты его откопал?

– Сказал Роману, что из Киева приезжает гениальный прозаик, лидер нового литературного течения…

– То есть Роман ничего не знает и принимает все за чистую монету.

Казик радостно захохотал:

– Ну да, а зачем ему правду говорить? Гляди, как он автора обхаживает, хочет рукопись первый поиметь.

Увидев, что мы секретничаем с Казиком, Сонька подошла к нам и захихикала.

– Он привез в аэропорт двух корреспондентов, и они у этого тараканчика интервью брали.

– Дорогая, – заулыбался Казик, – ты потрясающе наблюдательна. Надо помочь Коке, боюсь, ее муж не справится с тещей.

Мы поглядели на Марту Игоревну. Вдова держала крохотную кофейную чашечку и громогласно рассказывала Теме:

– Когда в 1979 году наш оркестр прибыл на гастроли в Замбию, меня встречал сам посол. Он вышел из машины и был поражен моей красотой. Бедняга умолял потом выйти за него замуж, но я оставалась верна памяти покойного мужа…

Тема молча повернулся и пошел к окну, где одиноко тосковала Кока.

Марта Игоревна осталась с открытым ртом. Так с ней еще никто не обращался. Просто отвернуться и уйти в тот момент, когда она что-то говорит? Неслыханно!

Я ухмыльнулась. Может, Казик ошибается? Определенно, в Теме есть что-то симпатичное.

Наутро пропагандистская машина, запущенная портретистом, со скрипом завертелась. Две, правда, не самые крупные, газеты дали фото Темы в аэропорту с заголовком «Украинский прозаик приехал покорять Москву». Марта Игоревна с интересом поглядела на полосы и сладким голосом предложила Коке пойти погулять с Темой в Парк Горького.

– Я останусь сегодня дома, – шелестела вдова, – опять мигрень, такая докука. Идите, идите без меня.

В обед позвонили с телевидения и договорились об интервью. Часов в пять явился Роман и забрал дискету с книгой. Ситуация стихийно вырывалась из-под контроля, и я не знала, что делать.

Вечером заболел Снап. Сначала ротвейлер отказался от печенья, потом не стал есть мясо. Он лег в кухне на полу и вяло поворачивал голову, когда мы наперебой начали подсовывать ему лакомые кусочки. Глядя на то, как Снап отворачивает морду от обожаемых чипсов, Аркадий сказал:

– Пойду вызову доктора.

Приехавший ветеринар сразу определил гастроэнтерит и велел собирать больного в клинику. Домашние забегали как куры. Приехала «Скорая помощь», санитары втащили на кухню носилки. Снап дал себя уложить, прикрыть одеялом и пристегнуть ремнями, видно, ему и впрямь было очень плохо. Хучик сначала апатично смотрел, как приятеля упаковывают на носилках. Но когда санитары, кряхтя, взялись за ручки и понесли несчастного к выходу, мопс взвизгнул и вцепился одному из мужчин в ногу. Зайка попыталась оторвать разъяренного Федора Ивановича, но не тут-то было! Мопсик держал врага мертвой хваткой. Пришлось вылить на него кувшин холодной воды. Увидев, что подмоченного возлюбленного уносят наверх, Жюли завыла невероятным басом. Санитары пустились бегом, но тут на них налетели кошки. Шипя, как раскаленные сковородки, они кинулись на ногу все того же несчастного санитара. Мужчина заорал и выронил носилки. Снап треснулся об пол и заскулил.

Мы попытались прогнать кошек и принесли йод, пластырь и триста рублей для обиженного ветработника. Наконец все уладилось. Зверей заперли наверху, Снапа понесли к машине. Но в холле процессия затормозила. Прямо у входной двери в боевой позе застыл Банди. Высоко поднятый хвост дрожал от возмущения, верхняя губа приподнялась, обнажая крупные треугольные зубы, очень похожие на акульи.

Поцарапанный санитар попятился, питбуль легонько рыкнул, демонстрируя серьезность намерений. Ни на какие наши крики и приказы Банди не реагировал. Всем своим телом он защищал почему-то уносимого из дома друга. И только когда из кухни донесся запах спешно жарящихся оладий, пит дрогнул. Окончательно сломило его сопротивление появление кухарки с тарелкой готовой ароматной продукции. Банди облизнулся и потрусил на кухню.

– Сумасшедший зоопарк, – ворчали санитары, засовывая носилки в машину, – психопаты кругом.

Врач прощался с Аркадием, вручая ему какие-то ампулы.

– Болезнь заразна, – сообщил ветеринар, – для людей неопасна, но животным следует сделать профилактические уколы и клизмы. Сейчас устрою Снапа в клинике и вернусь, чтобы обработать остальных.

– Не надо, – легкомысленно махнул рукой Кешка. – Что, мы сами не справимся?

И правда, с Жюли, Хучиком и Банди справились легко. Они спокойно вытерпели уколы и как будто не заметили клизм. Оставались кошки. Начали с Клеопатры. Укол она вынесла молча, но при виде клизмы ощетинилась и выпустила когти. Пришлось укутывать ее в одеяло, оставив обнаженной филейную часть. Но стоило ухватить животное за хвост, кошка начала извиваться как бешеная. Через пять минут мы все были мокрыми с головы до пят, а вырвавшаяся Клеопатра вылизывалась, сидя на самом верхнем кухонном шкафчике.

– Ну, черт с ней, – разозлился Кешка, – пусть болеет!

– Так нельзя, – возмутилась Маня, – давай еще разочек попробуем.

Аркашка потянулся за кошкой, но та, понимая, что недосягаема, спокойно глядела на хозяина.

– Ну погоди, – продолжал злиться Аркадий, – сейчас тебе достанется!

Он взял табуретку, влез на нее и стал тянуть к Клеопатре руки. Кошка попятилась, Кешка встал на край табуретки, та накренилась, и мужчина с громким криком рухнул на пол. Мы кинулись к нему, Аркашка со стоном попытался сесть и ухватился за ногу. Глядя на его побледневшее лицо, я поняла, что дело плохо, и вызвала доктора.

Через час я, Зайка и Маня сопровождали Аркашку в клинику.

После рентгена нам сообщили, что у него перелом лодыжки, и стали накладывать гипс. Ольга с Марусей держали несчастного за руки, я сидела в коридоре. Ожидание становилось утомительным, очень хотелось курить. Я пошла в специально отведенную для курения комнату и увидела там… Никиту.

– Вы меня что, преследуете? – удивился юноша.

Я заверила его, что он ошибается, и рассказала о переломанной лодыжке. Парень посочувствовал, и только тогда я догадалась спросить:

– Ты-то зачем здесь?

– К Элле пришел. Она мамина лучшая подруга, работает в клинике медсестрой.

Я навострила уши. Лучшая подруга Розы! Вот кто мне определенно нужен.

– Кит, познакомь меня с Эллой.

Парень пожал плечами и повел в терапевтическое отделение. В просторном холле за широким столом с компьютером и телефоном мирно читала журнал приятная женщина. Услышав шаги, она быстро спрятала «Вог» и рассмеялась:

– Кит! А я уже испугалась, что доктор идет и выдаст мне за чтение.

Никита познакомил нас. Элла сказала:

– Надо же как бывает. И Кристиночку вы нашли, и Розу при вас убили. Какое-то фатальное совпадение.

– Вы близко дружили с Розой?

Элла опять улыбнулась.

– Могу назвать даже точную дату знакомства – 14 октября. Именно в этот день меня привезли рожать в клинику. Поместили в палату, а там уже трое лежат: Роза, Надя, Вера. Вместе пролежали и все 15 октября родили деток. Надя – Кристину, Вера – Сережу, я – Колю, только бедной Розе не повезло. Ее…

Тут на панели загорелась лампочка, и Элла пошла в палату, я побежала за ней.

– Подождите, надо поговорить.

Медсестра с сожалением покачала головой:

– Сейчас не могу. Очень занята. Хотите – позвоните.

Я записала телефон на пачке сигарет и пошла искать своих.

Глава 27

С каждым днем Тема был мне все больше по душе. Сегодня за завтраком на ехидное замечание Марты Игоревны в адрес платья Коки он громко сказал:

– А мне нравится сочетание желтого и черного цветов. И вообще – женские платья должны привлекать мужчин. Хотя лучше, когда дамы совсем без них.

Вдова в который раз лишилась дара речи. Аркадий, приковылявший к трапезе на костылях, громко засмеялся:

– Правильная позиция. Хотя некоторым нужно запретить раздеваться в чьем-либо присутствии. Пусть всегда ходят в застегнутых до горла хитонах и намекают на чудесные красоты под ними.

Марта Игоревна резко встала и, не говоря ни слова, выплыла из столовой, как адмиральский крейсер.

Наташка в сердцах стукнула кулаком по столу:

– Слушайте, шутники! Кешка, как тебе не стыдно, а ты, Тема, забыл, что должен понравиться Марте?

Аркашка задрал вверх руки:

– Прости, сдаюсь, больше никогда!

Тема поднял глаза от омлета и спросил:

– Зачем?

– Что – зачем? – не поняла Наташка.

– Зачем я должен нравиться вышеназванной даме, если она мне не по душе?

– Дурья башка, – раскипятилась подруга, – вернешься в Ялту, вдова покажет вам с Кокой небо в алмазах.

Прозаик меланхолично намазывал толстый тост апельсиновым вареньем.

– Может, еще и не вернемся в родные пенаты, – протянул он, откусывая большой кусок. – Сумма в контракте позволит нам с женой жить в Москве. Снимем дешевенькую квартирку.

– Какая сумма? – удивилась Зайка.

– Темочка вчера подписал контракт на издание своей книги, – гордо возвестила Кока.

Все присутствующие лишились дара речи.

– Ну и ну, – завопил очнувшийся первым Аркадий, – Ирка, тащи шампанское.

Мы начали наперебой поздравлять Тему, хлопнула пробка, залаял испугавшийся Банди, но Марта Игоревна так и не спустилась в столовую.

Около двенадцати позвонила Ева.

– Тетя Даша, – проговорила она тоненьким голосом, – я не смогу какое-то время бывать у Маши, но не потому, что не люблю ее. Даже в гимназию не хожу. Пока никак не можем найти няню для Юры. Да еще папа уехал в Питер, у него доклад «Металлокерамика и изменение вкусовых ощущений».

– Какой доклад? – не поняла я.

– «Металлокерамика и изменение вкусовых ощущений». Это когда человек вставляет зубы, а потом ему мясо рыбой кажется.

– Так ты там совсем одна?

– Да.

Я собралась и поехала к девочке. Квартира на улице Усиевича выглядела печально. В холле по-прежнему одиноко висело зимнее пальто Нелли. На кухне – полнейший бардак. Гора немытой посуды, куча открытых банок с консервированными супами, полупустые упаковки крекеров, пачка растаявшего масла. На полу виднелись грязные подтеки. Мне вспомнилось, как нарядно и даже кокетливо выглядело помещение при жизни Нелли, и я велела подать швабру.

К чаю мы полностью убрали с Евой квартиру. Перестирали гору штанишек Юры и рубашек Владимира, вымыли всю посуду, отдраили полы, пропылесосили ковры. Комнаты снова засверкали. Утирая пот, я полезла в холодильник, раздумывая, что можно приготовить для детей, но тут раздался звонок в дверь – приехал Владимир. Он вошел быстрым шагом в кухню и оторопел, увидев меня возле кастрюль.

– Даша, – изумился стоматолог, – зачем приехали?

– Помочь Еве. Бросили ребенка одного в грязной квартире. Где ей, бедной, справиться. Юра капризничает, девочка два дня не ела по-человечески.

– Не ваше дело, – обозлился дантист. – Ходите сюда, вынюхиваете. Я вас не приглашал в гости, так что лучше бы вам поскорей убраться отсюда.

С этими словами Владимир ухватил меня за руку и вытолкал за дверь. Замок щелкнул. Я осталась стоять на лестнице в фартуке и с раскрытым ртом. Замок щелкнул еще раз, дверь приотворилась, и на ступеньки шлепнулись мое пальто и сумка.

В ближайшем кафе подавали кофе с булочками. Что случилось с Владимиром? Надо же так взбеситься. Порывшись в сумочке, я вытащила пачку сигарет и увидела номер телефона. Совсем забыла о подруге Розы. И я позвонила. Элла оказалась дома и предложила приехать.

К моему изумлению, жила медсестра совсем недалеко. В престижном районе с отличными апартаментами. Квартира ее была чуть ли не больше жилья Владимира. Безукоризненный ремонт, стерильная чистота. Гостиная, куда меня провели, поражала антикварной мебелью и гигантским зеркалом. Правильно истолковав мой изумленный взгляд, Элла улыбнулась и пояснила:

– Мы с сыном вовсе не богаты, живем на зарплату медсестры. А хоромы получили вместе со всем содержимым в наследство. Так что в мае придется красоту продавать: нет денег на ее содержание. Но пока пользуемся.

Мы посетовали на дороговизну и непомерную квартирную плату, потом медсестра сказала:

– Хотели что-то узнать о Розе?

– Меня очень удивило, когда вы обронили, что всей палатой родили детей 15 октября. Разве Роза не пришла делать аборт?

– Нет. Когда мы познакомились, у нее выпирал просто огромный живот, да и рожать Розу увезли первой из нас. Правда, не повезло ей.

– А что?

– Дитя появилось на свет мертвым. Было ужасно потом смотреть на бедняжку. Мы случайно попали в необычный родильный дом. Там проводили эксперимент: клали в одну палату мать и новорожденного. Мы кормим младенцев, а она отвернется к стенке и молчит. Правда, что господь ни делает, все к лучшему. У Розы уже был Никита, и прокормить второго ребенка ей было трудно – ни мужа, ни родителей. В нашей палате собрались одни неудачницы, мамаши незамужние. Только у Верки потом судьба хорошо сложилась – нашла мужика, родила еще двоих. Просто отлично живут. У них пекарня и булочная-кондитерская. На очень бойком месте открыли, прямо возле вещевого рынка «Динамо». Дети удачные такие – вежливые, ласковые, отлично учились. Не то что мой Коля – вечно из класса в класс последним переходил. Вот у Нади Кристина тоже великолепно успевала, могла в университет поступить. Кит у Розы – замечательный парень. А мой! – Она махнула рукой.

– Точно знаете, что младенец Розы умер?

– Конечно. Ей ни разу его не принесли, даже не показали. Грудь сразу бинтами перетянули, принялись таблетками пичкать, чтобы молоко пропало.

– И вы все четверо потом дружили?

– Я больше общалась с Розой. Надя мне не нравилась – крикливая, бесцеремонная и к бутылке постоянно прикладывалась. Розочка пыталась ее вразумить, да куда там. Черного кобеля не отмоешь добела. А дочка у нее замечательная была. У них роман с Никитой завязался, да Роза ни в какую не соглашалась ее невестой считать. Правильно, конечно. Куда в таком возрасте жениться, к матери на шею?

– Роза нуждалась?

– Не очень. Отец Никиты регулярно присылал деньги. И потом, подруга много работала – бралась ухаживать за лежачими больными. Такой тяжелый труд, но великолепно оплачивается.

– Она жила одна с сыном? Что-то не очень верится. Интересная молодая женщина.

– Ее съедала просто патологическая любовь к Никите. У того с детства – все самое лучшее. Раз в год обязательно возила ребенка на море, потом отдала в английскую спецшколу. Одевала как принца, все прихоти выполняла. И представляете, не разбаловала. Чудесный мальчик получился, ласковый, как теленочек. Но стоило в доме появиться постороннему мужчине – Кит заболевал. Насморк, кашель, температура – просто аллергия на предполагаемого отчима. В конце концов Роза плюнула на мужиков и жила монашкой. Правда…

И Элла замолчала.

– Что?

– Года два тому назад случайно увидела ее с мужчиной. Импозантный такой, старше ее, явно хорошо обеспеченный. Они сидели на веранде кафе. Я на следующий день позвонила ей и спрашиваю: «Кавалера нашла?» А Розочка смеется: «Почему бы и не найти? Кит уже большой, пора и свою судьбу устраивать». Потом, правда, рассказала, что ухажер женат. Но супруга тяжело больна, скоро умрет, он не хочет ее огорчать, поэтому Розе следует подождать. Помнится, я пожалела тогда подругу – такие сказки об умирающих женах часто рассказывают. А потом оказывается, что драгоценная половина здоровее буйвола и даже родить собирается.

– Так и вышло, да?

– Нет, как раз наоборот. Владимир не обманывал Розу. Его жена и впрямь умерла, да как страшно. Оказывается, супруга Резниченко прикладывалась к бутылке и в один из запойных дней выпала из окна. Владимир сразу предложил Розе переехать к нему. Но как-то неудобно приводить любовницу в дом на следующий день после похорон. И подруга прикинулась нянькой младшего сына – тому и года нет.

– Интересно получается, – вставила я, – жена умирает, совсем больная, он ее не любит, живет с другой уже несколько лет, а сыну нет и года?

Элла закурила сигарету.

– Это не моя тайна, Розочка доверилась просто потому, что более близкого человека у нее не было. Я не могу рассказывать все детали.

– Вы любили Розу?

– Очень.

– Тогда придется рассказать все. Скорее всего убийца женщины – это кто-то из ее прошлого. Милиция и не собирается искать виноватого, просто закроют дело. Неужели не хотите отомстить за подругу?

Элла помолчала минуту, потом сказала:

– Поклянитесь, что никому не расскажете!

– Клянусь.

– Тогда слушайте. Отец Владимира составил необычное завещание. У сына должно быть не меньше двоих детей, причем один обязательно мальчик. Только тогда Володя Резниченко получит коллекции, собранные отцом. В противном случае раритеты уйдут в музеи. У Владимира была только дочь, а тут заболела жена, и надежды на второго ребенка пошли прахом. Тогда мужчина нашел какую-то молодую девку, которая за деньги родила ему сына. Резниченко тайком усыновили его, а всем заявили, что Нелли разрешилась мальчиком. Органы социальной опеки ни за что не выдадут секрета. Они имеют право дать ложные сведения даже на запрос милиции. Так что Резниченко ничем не рисковали.

– Почему же Роза сама не родила для любовника?

– Она бы с радостью, но много лет тому назад сделала операцию по перевязке труб. Не хотела беременеть и пить постоянно гормональные препараты.

– Кто родил Владимиру сына?

– Понятия не имею, Роза, по-моему, тоже была не в курсе. Владимир клялся, что не спал с суррогатной матерью, а отвел ту на искусственное оплодотворение. Как бы там ни было, мальчишка получился просто отличный – здоровый, веселый, страшно на отца похож. Девочка в мать пошла. Вот как бедной Розочке не повезло! Столько времени ждала смерти Нелли и совсем чуть-чуть прожила после ее кончины сама. Как несправедлива жизнь!

Элла замолчала. Я тоже не произнесла ни слова, раздумывая, удобно ли предложить ей за откровенность деньги. Поколебавшись, все же не решилась и попросила только адрес четвертой роженицы – Веры.

Первый, кого я увидела, вернувшись домой, был Владимир. Он сидел в гостиной. При моем появлении стоматолог смущенно проговорил:

– Даша, дорогая, простите дурака. После смерти Нелли совсем разума лишился.

И он протянул гигантскую коробку конфет – килограмм этак на пять, – перевитую шелковой лентой. Я раскрыла подарок и велела подать кофе.

– Очень устал, просто невероятно, – плакался стоматолог, – стал срываться, нервы не выдерживают. На днях накричал на больного. Поехал доклад делать, так чуть с ума не сошел, беспокоясь, как там дети.

– В другой раз звоните мне, всегда помогу.

Дантист чуть не расплакался:

– Даша, не убивайте своим благородством. Честно говоря, боялся, что и разговаривать со мной не станете.

Я мило улыбнулась ему. Ну и жук ты, Владимир. К тому же и грубиян. Интересно, кто родители Евы и от кого родился Юра. Скорей всего покойная Роза знала ответ на эти вопросы. Может, она поделилась с Верой?

К прелестной булочнице я попала только в субботу. Маленький магазинчик располагался на перекрестке шумных улиц. Внутри толпились покупатели. За прилавком суетились сразу три продавщицы, и все маленькие, черненькие, носатенькие. Явно мать и дочери. Я спокойно дождалась очереди и обратилась к старшей:

– Вера, меня прислали из отдела по усыновлению…

Внезапно булочница сделалась белее безе и ухватилась за край прилавка. Дочери с тревогой посмотрели на мать.

– Так и знала, что все когда-нибудь откроется, – пролепетала та, глядя на меня, как жертва на палача. – Зря Надя затеяла глупость.

Увидев, что Вера испугалась, я приободрилась и предложила поговорить без свидетелей. Через пару минут меня провели внутрь кондитерской и усадили в маленьком тесном помещении, насквозь пропитанном запахами корицы и ванилина. Вера с затравленным видом уселась напротив. Я прокашлялась и попробовала убедительно изобразить строгого инспектора:

– Сейчас следует рассказать только правду.

Булочница лихорадочно закивала головой и расплакалась.

– Давно хотела, да как-то страшно. И потом, ничего уже не исправить, столько лет прошло. Надя умерла, Кристина тоже. Кому от правды хорошо будет? Несчастному ребенку? По-моему, лучше все оставить как есть.

Ничего не понимая, я с умным видом закивала головой.

– Органы опеки всегда стоят на страже интересов ребенка, но нам следует знать правду.

Вера вытащила огромный красный платок и вытерла лицо.

– Ладно, расскажу. Столько лет хранила тайну и мучилась, что плохо делаю. Наверное, следовало сразу сообщить доктору, но Надя так плакала, так умоляла, а потом угрожать стала!

История Веры выглядела совершенно невероятно. Четыре малообеспеченные женщины рожали бесплатно, то есть тогда, в те далекие годы, все лежали в больницах якобы бесплатно, а на самом деле совали врачам в карманы халатов тугие конверты. Но эти четыре женщины не могли платить. Уход за ними был соответственный. 15 октября их после родов положили в палату и забыли. Все внимание персонал отдавал платным пациенткам. Больше всех возмущалась экспансивная Надя: «Ну и дела, даже анальгина не дали. За кошкой и то лучше ухаживают». В довершение женщинам забыли привезти обед. Часа в четыре Надя, кряхтя, влезла в халат и пошла наводить порядок. Вернулась она через полчаса странно притихшая.

– Да, девочки, – сказала она подружкам, – мы здесь товар третьего сорта.

Выяснилось, что в поисках дежурного врача женщина забрела в палату для обеспеченных пациентов. Увиденное ошеломило ее. В просторной комнате находилась всего одна молодая мать. Белье на кровати выглядело безупречным, не то что старенькие пододеяльники в пятнах на их постелях. На тумбочке у богачки теснились соки и тарелки с фруктами и конфетами. Больше всего обозлили Надю роскошная кружевная ночная сорочка и новые теплые тапочки. В палате работал электронагреватель, и повсюду в вазах торчали букеты.

– Значит, наши детки мерзнут в холодной комнате, а у этой поганки топят! – разорялась Надя.

Роза, Вера и Элла попытались успокоить подругу, но та стала плакать и причитать: «Ну что за жизнь ждет наших несчастных малышей?! Будут лишены всего. Как несправедливо! Чем моя дочка хуже дочери этой расфуфыренной мамаши?»

Скандал закончился приходом врача и уколом успокоительного. Ночью Вера проснулась. В палате было светло, полная луна светила в незанавешенное окно. Женщина никак не могла снова уснуть. Тяжелые мысли бродили в голове: как воспитать ребенка, ведь помощи ждать неоткуда. Мрачные раздумья прервал осторожный шорох.

Надя слезла с кровати, взяла Кристину из колыбельки и босиком выскользнула в коридор. Пока Вера думала, что бы это значило, подруга с младенцем на руках вернулась назад.

Утром, когда детей в первый раз стали кормить, Вера заметила, что Надя не перепеленала Кристину. В ответ на замечание соседки она махнула рукой: «Вот еще, возиться». У Веры зашевелились какие-то странные подозрения. Тем более что Кристину как подменили. Первые три дня девочка орала как резаная, не давая никому спать. Теперь же лежала тихо и сопела маленьким носиком. В придачу ко всему Надя абсолютно потеряла всякий интерес к новорожденной. Хотя до этого не спускала дочку с рук.

Все вместе показалось Вере подозрительным. Она улучила момент, когда они с Надей остались в палате одни, и спросила:

– Куда это ты носила Кристину ночью?

Соседка покраснела и испуганно стала объяснять, что младенец собирался заплакать, и она вынесла ребенка в коридор, чтобы не будить подруг. Но робкая Вера рассмеялась ей в лицо. Тогда Надя неожиданно рассказала правду.

Она задумала поменять свою дочку на новорожденную той расфуфыренной дамы.

– Пусть у моего ребеночка будет все, – твердила сумасбродная Надя, – пусть живет в шикарном доме, ходит в престижную школу и ест икру.

– Что ты наделала, – прошептала в ужасе Вера, – как могла! А если мать заметит подмену?

– Так не заметила же, – возразила Надя, – целые сутки прошли.

– Нельзя идти против божьей воли, – увещевала Вера, – верни девочку матери и возьми свою дочь обратно.

– Иногда господу следует подсказать оригинальное решение, – возразила подруга-богохульница.

Вера пригрозила, что сообщит доктору. И тут Надя разъярилась.

– Ладно, – прошипела она, – иди ябедничай. Во-первых, скажу, что это ты все придумала, а во-вторых, задушу твоего Сережу. Не хочешь, чтобы у моей доченьки была счастливая судьба, так и твоему сынку жизни не будет.

Перепуганная Вера всю ночь дежурила, а утром досрочно попросилась домой. Потом она еще несколько раз встречалась с Надей дома у Розы, с которой подружилась. Встречи были тягостны для обеих, и Вера перестала ходить в гости.

– А как фамилия той несчастной, у которой Надя подменила ребенка?

– Понятия не имею. Никогда ее не видела. Знаю только, что ее палата была первой по коридору.

– Где вы рожали?

Вера быстро назвала адрес клиники. Хорошая больница, только находится на самом краю Москвы.

Я ехала домой в глубокой задумчивости. Ай да Надя! Теперь понятно, почему она не любила Кристину. Девочка – не родная дочь. Интересно, с кем женщина поменялась? Поеду завтра в клинику и попробую узнать правду. Должны же остаться в архиве какие-нибудь документы.

Глава 28

В воскресенье Маня вяло поковырялась в тарелке с клубникой и отставила ее в сторону.

– До чего же ребенок разбаловался, в феврале клубнику не ест, – ехидно заметила Марта Игоревна.

Ее голову плотно обхватывала повязка, вдова жаловалась на мигрень. Болячка посещала ее примерно раз в неделю. Сценарий всегда выглядел одинаково. Утром она спускалась в столовую, украшенная перехватывающей лоб повязкой. После двух-трех чашек кофе и пары тостов с вареньем Марта Игоревна заявляла, что безумная головная боль сведет ее с ума, и удалялась в спальню. Через пять минут туда поднималась Кока, призванная матерью делать ей массаж воротниковой зоны и выслушивать стенания. До обеда вдова находилась в кровати, требуя попеременно то горячий чай с коньяком, то шоколад, то новые дамские романы. Дочь безропотно выполняла капризы. После шести страдалица спускалась в гостиную и принималась охать на диване, посылая всех по очереди за аспирином, панадолом и одеколоном. Ноги ей требовалось укутать пледом, под спину положить подушки, а главное, следовало слушать ее бесконечные рассказы о гастролях и поездках. Несчастный, призванный вдовой выслушивать воспоминания, не мог ни на минуту расслабиться. «Слушай меня, – грозно приговаривала вдова, – смотри на меня». Аркадий прозвал эту сцену «допрос в КГБ».

Но сегодня плавное течение мигрени нарушила Маня. Увидев, что сестра отказывается от завтрака, Кеша встревожился:

– Заболела?

– Очень голова болит, – расплакалась Маня, – никаких сил нет.

Марта Игоревна возмущенно фыркнула:

– У детей не может болеть голова!

Тема поднял голову от тарелки и сочувственно вздохнул:

– Болит очень, причем в правом виске, да?

Удивленная Маруся кивнула.

Тема отложил вилку.

– Скажи, Манюня, а на что похожа боль?

Машка пожала плечами. Тема продолжал настаивать:

– Подумай как следует. Боль бывает такая разная. Иногда грызет, как тигр, порой холодная, скользкая, вроде змеи. Может гореть пожаром или кататься шаром с зеркальной поверхностью, кубом с маленькими гранями.

Маруська поморщилась, потом сказала:

– У меня в голове справа лежит еж, свернутый клубком, и все время перекатывается с места на место.

– Чудесненько, – расплылся в улыбке мужчина, – сейчас совсем его выкатим, гляди сюда.

Он вытянул вперед правую руку, поднял ее до уровня глаз девочки и начал делать пальцами вращательные движения. Похоже было, что Тема открывает невидимую бутылку.

– Ой, ой, – заверещала Манька, – страшно больно.

– Подожди минутку, – проговорил прозаик и сжал руку в кулак. – Вот, твоя боль здесь, сейчас открою окно и выброшу ее наружу.

Он встал, отворил створку оконной рамы и потряс за окном рукой.

– Ну как?

– Не болит, – сказала ошеломленная Маня, – совсем-совсем, голова как новая.

Все в изумлении уставились на писателя.

– Слушай, – не выдержал Кешка, – а с ногой можешь? Я за ночь пачку анальгина схомякал.

– Сядь в кресло, – предложил Тема, – и подумай, на что похожа боль.

– Думаю, на ледяную палку.

Через пару минут Аркадий осторожно наступил на гипс. На его лице расплывалась довольная улыбка.

– Где ты этому научился? – спросила я.

Выяснилось, что в детстве Тему мучили бесконечные головные боли. К четырнадцати годам родители уже протащили мальчика по всем возможным специалистам. Его лечили от давления, чинили зубы, проверяли глазное дно, кололи гормоны – все без толку. Боль являлась два-три раза в неделю и укладывала подростка в кровать.

Ему предписывалось спать в темной, занавешенной от дневного света спальне. Но боль прогоняла сон, и мальчик начал представлять ее зрительно. Скоро он хорошо увидел шестиногое чудовище, похожее на дракона. Существо обладало огненными крыльями, при каждом их взмахе голова болела еще сильней.

Не сразу догадался ребенок мысленно поднести огнетушитель и потушить крылья. Но день, когда он додумался до такого решения, стал переломным. Струя пены погасила пожар, голова прошла. Тема научился бороться со своей болью.

Но скоро выяснилось, что так же хорошо подчиняются ему и чужие чудовища. Как-то раз учительница химии, демонстрируя опыт, сильно обожгла руку. Из глаз женщины полились слезы, девчонки побежали за врачом. Тема вышел из-за парты, взял несчастную за руку, и прибежавший врач застал изумленную учительницу без следа ожога на кисти в окружении восторженных школьников.

Слава о Теминых способностях в мгновение ока разнеслась по школе. Он успокаивал зубную боль, останавливал кровь, текущую из разбитых носов, купировал приступы холецистита у директора! Стали поговаривать, что уникальный мальчик способен не только избавить от страданий, но и причинять их. В дневнике Артема запестрели незаслуженные пятерки по алгебре, геометрии и физике. Учителя побаивались школьного колдуна и предпочитали не злить его.

Все были уверены, что после десятого класса мальчик уйдет в медицину, но он, ко всеобщему удивлению, поступил в Литературный институт.

– Ты можешь большие деньги зарабатывать, – сказала Манюня.

– Вот еще, – отмахнулся Тема, – и притом я могу только избавить от боли, лечить не умею. Правда, чувствую, когда другому плохо. Вот у Ольги, например, болят зубы. А она не идет к врачу, боится.

Зайка покраснела.

– Почему же вы, молодой человек, – возмущенно пророкотала Марта Игоревна, – ни разу не облегчили мои страдания?

– А у вас ничего не болит, – отмахнулся писатель.

– Как это? – окончательно обозлилась вдова.

– Очень просто, так, в виске чуть-чуть покалывает. Да три четверти людей с вашим состоянием великолепно работают. Вас очень избаловали, – заявил Тема.

Я вжала голову в плечи, ожидая ужасного скандала, но вдова неожиданно заулыбалась и поднесла пальцы к вискам.

– А ведь и правда, не сильно болит.

– Вот видите, – обрадовался наш экстрасенс. – И сердце здоровое, и печень, и желудок. Чудесно сохранились, можно замуж выдавать.

К обеду приехал Александр Михайлович.

– У тебя ничего не болит? – осведомилась Маня.

– Нет, – изумился полковник.

– Сейчас проверим. Тема, иди сюда и скажи, что не в порядке у Александра Михайловича, – потребовала дочь.

Писатель в задумчивости почесал в затылке.

– Немного желудок беспокоит, ноет. Это потому, что он утром выпил две бутылки пива и закусил жирной ветчиной. А так больше ничего, кроме небольшого геморроя.

Александр Михайлович стал пунцовым.

– Что это вы тут придумали!

– Скажешь, неправда? – прицепилась к несчастному Маня.

Пришлось тому признаться, и домашние наперебой стали рассказывать об удивительных способностях гостя.

Оставив друга удивляться, я пошла в спальню. Следовало придумать, как проникнуть в архив больницы. Милиционером прикидываться нельзя, архивные работники люди подозрительные, проверят документы и выгонят с позором. Представиться родственницей, ищущей потерянные документы? Тоже не очень. С кем будут охотно разговаривать, делиться информацией? Ну конечно, с журналистом. Дело за малым – раздобыть удостоверение корреспондента. Я решила поехать к Казику – у Новицкого тьма знакомых, может, редактор какой отыщется.

Дверь в квартиру прозаика открыла… обезьяна. Задрав верхнюю губу, она выставила большие желтые зубы. На всякий случай я попятилась. Из глубины квартиры выскочила Сонька и подхватила животное на руки.

– Нет, это просто невозможно, – возмутилась Новицкая и трубно заорала: – Ленька!

В холл вошел прислуживающий Новицким мужик. Сонька злобно уставилась на него:

– Если будете так долго собираться открывать дверь, уволю вас и заменю этим приматом. Он, по крайней мере, проворный.

– Да, – бесстрастно ответил Леня.

– С ума сойти, – возмущалась Сонька, провожая меня в мастерскую. – Просто невозможно найти приличную прислугу, может, попробовать украинок?

Я хихикнула. И месяца не потребовалось, чтобы Сонька превратилась в богатую капризную даму.

Казик, как всегда, работал. Он старательно усаживал в позу высокого седовласого мужика в бобровой шубе. Доха была расстегнута, и из-под нее выглядывал безукоризненный смокинг.

– Миша, ты опять отпустил Макса, – сетовал портретист.

– Ужасное животное, – откликнулся мужчина, – страшно воняет и постоянно чешется.

– Наверное, у него блохи, – заметил Казик, – их у обезьян особенно трудно вывести.

– И ты посадил мне на колени блохастое животное! – возмутился Миша.

– Всего на пару минут, – извиняющимся голосом пробормотал Казик, – если будешь крепко держать Макса, быстро закончим.

Он взял примата у Соньки и сунул Мише. Мужчина обреченно вздохнул, обезьяна обвила лапами его шею и преданно заглянула в глаза.

– Прелестно! – завопил портретист и защелкал фотоаппаратом.

Обезьяна вплотную приблизилась к Мише и запечатлела на его губах страстный поцелуй. Мужчина по-бабьи взвизгнул и принялся яростно тереть рот платком. Мы с Сонькой захихикали. Казик вздохнул:

– Макс обожает целоваться.

– По-моему, он никогда не чистит зубов, – заметил Миша, складывая платок.

– Ну ладно, – проговорил Казик, – хватит. Отпускаю тебя на свободу.

– И как это манекенщицы выдерживают целый день? – недоумевал мужчина, выбираясь из дохи.

Казик посмотрел на меня:

– Даша, что у вас, какие новости?

– Скучаю последнее время, заняться нечем. Вот решила попробовать себя в журналистике, но не знаю, с чего начать.

Казик заулыбался.

– А это Михаил Иванович подскажет – он владелец радиовещательной компании, ему и карты в руки.

Я хищно посмотрела на мужчину. Тот вздохнул и спросил:

– Какая область привлекает больше всего: искусство, новости, спорт?

– Уголовная хроника, – выпалила я радостно.

– Ну, это неженственно, – влезла Сонька, – трупы, расследования, совершенно неинтересно.

Мне как раз казалось, что очень даже интересно, но я не стала спорить, желая произвести на работодателя благоприятное впечатление.

– Посоветуйте, с чего начать?

– Хотите, отвезу в отдел информации, попробуете себя в новостях?

Я радостно согласилась, и мы с ним двинулись на радио.

В коридорах современного здания носились люди с кипами бумаг в руках. Мы прошли в большой зал, разделенный перегородками на маленькие отсеки. Быстро лавируя между тесно поставленными столами и отвечая на бесконечные вопросы и приветствия, Михаил Иванович подвел меня к молодой рыжеволосой женщине, перед которой мигали экраны сразу трех компьютеров.

– Привет, киска, – бросил он. – Что новенького?

– Пожар в кинотеатре, труп, найденный в подъезде, открытие муниципального детского сада и новая песня, – ответила киска, не поднимая всклокоченной головы.

– Значит, ничего особенного, – протянул Михаил Иванович, – пустой денек, ничего суперинтересного.

– Можно попытаться раздуть скандал из автомобильной аварии, – предложила женщина, – депутат парламента сбил старушку и скрылся с места происшествия.

– Уже лучше, – обрадовался начальник, – подготовь к пятичасовому выпуску. Но все равно перца не хватает, одна преснятина.

– А если сделать материал из больницы? – предложила я.

Киска наконец удостоила меня взглядом.

– Ну и что там случилось?

– Масса интересного. Подмена младенцев, торговля новорожденными детьми.

– Восторг! – сообщила выпускающая. – Откуда вам это известно?

– Информаторы сообщили, – гордо проговорила я.

– Так, – решил Михаил Иванович, – выдай ей временное удостоверение, диктофон, блокнот и десяток ручек, пусть едет в эту клинику и разнюхает все как следует. А вы, – он повернулся ко мне, – бегом на первый этаж – там моментальная фотография, потом снова сюда.

Я понеслась выполнять приказ. Через пятнадцать минут в сумочке лежало красивое бордовое удостоверение, на лицевой стороне которого было золотом вытиснено – «Пресса». Не чуя под собой ног от радости, новоявленная журналистка поехала в клинику.

Оказалось, что в больнице имеется пресс-секретарь: приятного вида мужчина в безукоризненном сером костюме. Глаза его смотрели внимательно, голос звучал участливо, манеры были вкрадчивые.

– И что вас заинтересовало в нашей клинике? – принялся он выпытывать.

– Сейчас со страниц газет и журналов, с экранов телевизоров и из радиоприемников на простого москвича обрушиваются горы негативной информации. Войны, голод, нестабильность национальных валют, страшные болезни, детская смертность. Неудивительно, что многие впадают в депрессию, заболевают, чувствуют усталость, разбитость. Наша радиокомпания хочет ввести новую рубрику «Приятные известия». Будем сообщать о радостных событиях, об удачно сделанных операциях, о спасенных людях.

Я перевела дух – надо же, как складно спела. Пресс-секретарь пришел в восторг, и мы принялись выбирать темы для репортажей.

– Думается, – продолжала я с видом акулы пера, – что материал из родильного отделения – это то, что надо. Представляете, какая конфетка может получиться: много лет тому назад в клинике рожала женщина, причем абсолютно бесплатно. Теперь здесь же производит на свет ребенка ее дочь, рожденная в клинике. И опять бесплатно. Да слушатели будут рыдать. Если еще придумаем, что и те и эти роды принимала одна и та же акушерка! Восторг! У вас есть архив?

– Конечно, – заверил пресс-секретарь, – и все документы хранятся в изумительном порядке. Да ни в одной клинике нет такой аккуратности, как у нас!

И мы двинулись в архив. Хранилище размещалось в подвале. Насколько хватало глаз тянулись ряды стеллажей, заставленные историями болезней.

– Сейчас мы, конечно, все компьютеризировали, – гордо сказал пресс-секретарь, – оригинальные документы храним в течение двадцати пяти лет. Потом карточка уничтожается, но информация сохраняется на жестком диске. Представляете, сколько труда вложили сотрудники архива, когда создавалась база.

– Значит, можно получить информацию о том, кто лежал у вас в родильном отделении лет восемнадцать тому назад?

– Запросто, назовите день, и я точно сообщу, сколько было женщин и младенцев.

Я затребовала 15 октября. Мужчина ловко защелкал мышью, и на экране появилась надпись «База данных родильного отделения. Назовите пароль».

– Вы зашифровали вход? – удивилась я.

– Конечно, клиника свято блюдет врачебную тайну. Даже если любопытствующий доберется до компьютера, он не сумеет войти в файл. А пароль у нас замечательный, просто находка для родильного отделения, очень остроумно.

И он набрал на экране слово «Аист». Картинка сменилась, появились столбцы фамилий и какие-то цифры.

– Пожалуйста, – удовлетворенно вздохнул мой собеседник. – 15 октября. В отделении лежали 32 женщины. Всем, как тогда было принято, помощь оказали бесплатно, вот список.

По экрану побежали строчки, я увидела знакомые имена: Роза Седых, Нелли, Вера, Элла. Да, учет вправду поставлен здорово.

– В этот день наблюдались смертельные случаи?

– Нет, они вообще сейчас редкость. Акушерство достигло такой стадии развития, когда жизнь роженицы практически вне опасности.

– А ребенок?

– Всякое, конечно, случается, но 15 октября, слава богу, все оказались живы и здоровы.

– Вот женщина Роза Седых, кто у нее родился?

– Девочка, судя по всему, здоровехонькая, вес 3.520, рост 52 см. Мать, очевидно, была счастлива. Хотя, – мужчина внезапно нахмурился. – Данный случай не для печати.

– Почему?

– Роза Седых бросила ребенка. Вот видите, имеем заявление об отказе от материнских прав, заверенное в больнице.

– Интересно, – протянула я, – что же случилось потом с ребенком?

Врач пожал плечами.

– Скорее всего девочку удочерили или отдали в дом малютки. Давайте посмотрим других рожениц. Так, значит, было 32 женщины и 31 роды.

– Какая странность. Одна из них не рожала, что ли? Зачем тогда ложилась? – изумилась я.

– Сейчас проверим. Так, Нелли Резниченко. Вот в чем дело, женщина легла в клинику, чтобы взять приемного ребенка. Так часто делают, когда не хотят ставить об этом в известность родственников. Вот и эта дама пролежала почти два месяца в отдельной палате, якобы на сохранении.

– И вы так долго держали, так сказать, симулянтку?

Пресс-секретарь улыбнулся.

– В те времена врачи охотно шли навстречу таким женщинам, обиженным природой. Ну и те не оставались в долгу. Понимаете?

Еще бы не понять. Резниченко небось заплатили гигантскую сумму.

– Ну и что, получила Нелли Резниченко младенца?

– Да, как раз ей отдали девочку Розы Седых. Очевидно, договоренность была достигнута до родов. Так случается. Бедная безмужняя женщина рожает ребенка для бесплодной состоятельной пары. Естественно, за приличное вознаграждение. Увы, это практиковалось всегда. Стоило только договориться с врачами и акушерками. Даже процедура усыновления или удочерения упрощалась до минимума.

– В какой палате лежала Нелли Резниченко?

– В первой, это бокс. Но вы понимаете, что ситуация ни в коем случае не должна просочиться в печать? Если Нелли Резниченко подаст на нас в суд за разглашение тайны, клиника будет вынуждена заплатить гигантский штраф. И потом, какой удар для бедного ребенка! Надеюсь на ваше понимание и профессиональную порядочность.

Я, как могла, заверила его, что не использую полученную информацию в материале, и он принялся разыскивать в качестве героини репортажа другую пациентку.

Старательно записав в блокнот совершенно не нужные сведения, я поблагодарила любезного служащего и выбралась наконец на улицу. Голова гудела от невероятных сведений. Вот оно как! Роза Седых родила ребенка для Нелли. Говорила же жена доктора Коня, что настоящую мать Евы звали Роза. Что бы мне раньше догадаться! Итак, Роза производит на свет 15 октября девочку. Соседкам по палате она говорит, что младенец умер. Ей и не приносят ребенка. Что неудивительно – девочка уже лежит в колыбельке у Нелли Резниченко, которую радостно поздравляют друзья и родственники.

Но на следующую ночь происходит невероятное. Надя прокрадывается в палату к Нелли и меняет младенцев. Зря Вера боялась, что мать заметит подмену! Нелли, наверное, и не разглядывала девочку как следует. Равнодушная к детям женщина вынуждена была завести ребенка только из меркантильных соображений. Да уж, не лучшую мать подобрала Надя для своей дочери. Хотя материально Ева обеспечена прекрасно. Так вот почему так похожи Ева и девочка с улицы Крутикова. Они сводные сестры. И вот почему Надя не стала подавать в суд на алименты. Женщина точно знала, что Антон не отец Кристины. Бедная Роза прожила столько лет бок о бок с Кристиной, не подозревая, что та ее родная дочь! А может, все-таки что-то поняла? Недаром не разрешала Никите крутить роман с приятной соседкой. Боюсь, правды уже не узнать.

Значит, бедная Кристина говорила в день кончины Нади правду. Она и впрямь дочь других родителей и могла бы претендовать на наследство. Очевидно, умирающая женщина сказала ребенку о подмене. То-то Алевтина вспомнила, что сестра в последний день все нашептывала что-то девочке. Осталось выяснить, как кольцо-паук попало к Кристине и кто потом вернул украшение Нелли! Скорей всего Верка рассказала мне не всю правду и придется ехать к ней снова, чтобы докопаться до истины.

Внезапно я почувствовала жуткий холод и обнаружила, что стою в расстегнутом пальто возле запертого «Пежо».

Глава 29

Покалеченный Аркадий маялся без дела, и Серафима Ивановна пристроила его гулять с близнецами. Выход обставлялся торжественно. Сначала на задний двор выносили кресло, куда усаживали укутанного в пледы колченогого отца. Затем торжественно выкатывали двойную коляску из коричневой замши. И только потом с невероятной осторожностью выносили Аньку и Ваньку. До сих пор не понимаю, как бедные дети не сварились вкрутую во время этих прогулок. Февраль стоял непривычно холодный для Москвы. Раза два столбик термометра опустился до –29°, и Серафима Ивановна с Зайкой одевали близнецов по-зимнему: несколько свитерков, две пары штанишек с начесом, тоненький чепчик, шерстяная шапочка, меховая шапочка. Поверх натягивали комбинезончики на пуху, а сверху укладывали одеяло. В такой экипировке бедные детки могли только шевелить глазами, даже кричать не получалось: рты затыкались гигантскими сосками.

Кешка сидел и читал книгу, изредка покачивая коляску. Возле него крутились Банди и выздоровевший Снап. Жюли и Хучик не рисковали долго находиться на улице в такую ужасную погоду. Прогулка продолжалась в зависимости от погоды час, а то и два, и по ее завершении отец-молодец получал свою дозу похвалы, чай с коньяком и сладкий поцелуй от жены. Вот и сегодня, закончив прогулку, Кешка растянулся на диване в гостиной во весь свой без малого двухметровый рост.

– Сейчас бы пирожное слопать, – мечтательно протянул он, – такое, со свежими фруктами и кремом.

Бесконечно боровшаяся с полнотой Ольга с укоризной взглянула на супруга.

– Не соблазняй меня! Я и так поправилась на четыреста грамм.

– В конце концов я выброшу дурацкие весы, – обозлился Аркадий, оглядывая тонкую, как спица, жену.

На Новый год Наталья подарила Ольге весы – последнее слово измерительной техники. Выполненные из нержавеющей стали, плоские, почти как бумажный лист, они работали на батарейках и показывали вес с почти аптекарской точностью – 50 кг 624 г. Сначала Зайка забавлялась тем, что, выпив стакан воды, бежала проверять, на сколько грамм больше покажут чудо-весы. Потом принялась регулярно взвешиваться по утрам и с ужасом обнаружила, что неумолимо поправляется.

В ход пошли диеты. Английская – когда несчастная ест только крутые яйца, американская – обезжиренный йогурт и соки, русская – отварные овощи без соли. Было испробовано раздельное питание для всей семьи, но здесь, лишенные любимых макарон с кетчупом и жареной картошки, Аркадий и Маня взвыли и сказали, что им наплевать на фигуры, уж очень кушать хочется.

Мы махнули рукой на диеты и принялись опять самозабвенно истреблять сладкие булочки, выпекаемые кухаркой в невероятных количествах. Только невестка еще стойко держалась, отворачиваясь от масла, хлеба, шоколада и картошки. И вот странность: я, ни о чем не думая, лопала на ночь по два пирожных и за месяц похудела на 1,5 кг. Несчастная Зайка, дрожавшая над каждым куском и самозабвенно считавшая калории, поправилась на два.

К тому же все домашние без конца поддразнивали ее. Аркадий на полном серьезе просил как следует затыкать пробку в ванне, а то, дескать, Ольга может утечь вместе с водой. Манька предлагала невестке не брать с собой ключей от дома, ведь можно пролезть в замочную скважину. Насмешки усилились после того, как бедная Олька на самом деле забыла ключи и, безуспешно прозвонив в дверь, пролезла в холл через дверцу для собак. Ирка, принявшая в этот день какие-то лекарства, услышала сквозь сон звонки и спустилась на первый этаж как раз в тот момент, когда из небольшого отверстия в дверях, кряхтя, вылезла на четвереньках Зайка. Сначала домработница закричала от неожиданности, решив, что в дом пробирается бандит. Потом, конечно же, рассказала всем домашним о необычном проникновении в дом бедной девушки. После этого случая поддразнивать Ольгу стала даже необыкновенно корректная кухарка.

– Если ты хочешь вкусных пирожных, могу съездить. Недавно попала в кондитерскую с потрясающей выпечкой, – предложила я, думая о том, что неплохо еще разок потолковать с Верой.

– Мусечка, ты чудо, – умилился Кешка, – купи дюжину, нет, лучше двадцать штук, все съедят по два. Постарайся найти со свежими фруктами и сливками.

И он плотоядно потер руки.

В кондитерской у Веры опять толпились покупатели. На стеклянных прилавках заманчиво лежали трубочки с кремом, корзиночки, марципаны, яблоки в тесте. Товар отпускали две молоденькие девочки, по виду Машины ровесницы. Юноша чуть постарше ловко завязал коробки и с улыбкой вручил покупки.

– Сережа, – спросила я, – вас ведь зовут Сережа?

– Точно, – улыбнулся парень, – а кто вам сказал?

– А где Вера?

– Мама принимает муку у поставщика.

– Сережа, проводите к ней, – попросила я.

Ничего не подозревавший парень провел меня в какое-то небольшое прохладное помещение, служащее, по-видимому, кладовой. Здесь на полках стояли бутылки с маслом, пакеты с ванилином и корицей. На полу громоздился гигантский ящик, наполненный мукой. Вера стояла спиной к нему и резким, командным голосом выговаривала мужчине в белом комбинезоне:

– Если это повторится, можете больше не привозить нам товар. Посмотрите сами, разве это мука высшего сорта? Сероватая, с комками, и запах какой-то затхлый.

– Мама, – позвал Сережа.

– Не мешай, – сердито проговорила Вера, обернувшись, и увидела меня.

Лицо симпатичной булочницы побледнело, глаза сразу ввалились.

– Опять вы, – сказала она совершенно другим голосом. – Что угодно?

– Поговорить, – весело сказала я, – только на этот раз…

– Погодите, – пробормотала женщина, – пойдемте в другое место. Сережа, пригляди, чтобы муку увезли, она некондиционная.

Мы пошли по коридору в соседнюю комнату. Вера села на стул и обреченно уставилась на меня.

– Так и будете без конца ходить сюда? – сердито спросила женщина.

– Нет, если расскажете всю правду. В прошлый раз кое-что забыли вспомнить, про кольцо, например.

Вера поднесла ладонь ко рту.

– Кто вам рассказал про кольцо?

– Птичка напела. А вот вы, если не сообщите всей правды, можете получить кучу неприятностей.

Булочница вздохнула, вытерла вспотевшую верхнюю губу и принялась каяться.

Оказалось, Надя не просто подменила младенцев. Когда женщина прокралась в палату Нелли Резниченко, то обнаружила на ночном столике кольцо необыкновенной красоты. Кроваво-красный огромный рубин удерживался в оправе паучьими лапками, две из которых были сломаны. Повинуясь мимолетному порыву, Надя украла украшение, прекрасно понимая, какую ценность оно представляет.

– Выйду из больницы и продам, будет нам с девчонкой на молочишко, – похвасталась воровка, демонстрируя Вере добычу.

Наутро в клинике поднялся шум, Нелли заявила о пропаже своего талисмана. Чем дело кончилось, Вера не знала, так как в обед досрочно выписалась домой, боясь оставаться рядом с Надей.

– Надо было тогда сообщить обо всем доктору, – запоздало сокрушалась булочница. – Но Надька пообещала убить Сережу. И еще эта мерзавка сказала, что, если я подниму шум, она заявит, что не одна проворачивала обмен. Дескать, я стояла на карауле и являюсь сообщницей. Говорила, что сама сядет в тюрьму и меня посадит! Вот я и испугалась. Она была мерзкой женщиной, без всяких принципов. Для нее не существовало ничего святого: взяла и отбила мужа у Эллы!

– Как это?

Выяснилось, что очень просто. Роза, Надя, Элла и Вера подружились. Вера, не желая часто встречаться с Надей, редко виделась с товарками. Три другие девушки без конца бегали друг к другу в гости. У Эллы единственной из них был муж – шофер, часто уезжавший в командировки. Мужчина по три-четыре дня не бывал дома, и в один прекрасный момент Элла заметила, что поездки супруга совпадают с отлучками лучшей подруги. Женщина не поленилась проследить за изменником и накрыла сладкую парочку в придорожном мотеле. Разгорелся скандал, и дело кончилось разводом.

Потом Надька принялась пить, перестала работать и стала клянчить деньги у подруг. Регулярно появлялась в кондитерской и шантажировала Веру.

– Не дашь денег, – грозила она, – пойду в милицию и расскажу, что видела, как ты взяла кольцо.

Надька отказалась от своей первоначальной идеи продать украшение. Она решила припрятать его на черный день.

Испуганная булочница исправно платила бывшей подруге мзду. Потом та перестала появляться, и от Розы Вера узнала, что Надька смертельно больна. А как-то раз в булочную позвонила Алевтина. Она сказала, что сестра умерла, и сообщила о дне похорон.

– Пошла туда только с одной целью, – признавалась моя собеседница, – хотела увидеть, как ее навсегда закопают, мерзавку. Столько лет меня в страхе держала.

Но мучения Веры не кончились со смертью Нади. На следующий день после похорон в магазин явилась Кристина. Она налетела на Веру и сказала, что из дома пропала небольшая записная книжка, кожаная с золотым замочком, которую Надя последнее время держала под подушкой. Женщина делала в ней какие-то записи и велела Кристине хранить ежедневник после ее смерти.

– Верните книжку, – настаивала девочка, – я знаю, что ее украл кто-то из вас: Роза, Элла или Вера. Больше в доме никого не было.

Еле-еле удалось булочнице убедить ребенка, что она непричастна к пропаже.

– Наверное, она приходила с этим разговором и к Розе с Эллой, – вздыхала Верка, – а потом ее убили. Ну, думаю, слава богу, избавилась от ненормальных. Так нет, теперь вы явились.

Я успокоила булочницу, что больше не стану беспокоить ее, и отправилась восвояси.

На следующий день я поехала к Элле. Медсестра заболела. Из покрасневшего носа текло, горло болело немилосердно, и начинался кашель. Женщина совершенно не хотела принимать гостей и с неохотой впустила меня. Я решила сразу брать быка за рога:

– Элла, знаю, что Надя вас шантажировала, и знаю, что Кристину убили из-за того, что она встала, так сказать, на материнскую стезю. Сколько денег потребовала у вас девочка? Вы можете не отвечать, но тогда я подумаю, что это вы убийца бедного глупого ребенка.

Элла в ужасе замахала руками:

– Как вам мог прийти в голову такой вздор! Надька и впрямь шантажировала меня, но я просто платила ей последнее время небольшие суммы. Больших денег не было, и шантажистка это знала. А потом, когда Анатолий умер, шантаж потерял всякий смысл. Так и сказала Надьке: «Все, больше ни копейки не дам». И не дала, а Кристина пришла ко мне после похорон и обвиняла в воровстве. Дескать, из дома пропал дневник Надьки. И зачем он мне был нужен? Может, его Роза взяла или Верка? Покойная все время намекала, что в этой книжке про всех правда написана. Как-то раз обмолвилась, что Верка – проститутка, а Роза – убийца. Но ведь Надька сильно к бутылке прикладывалась. Напьется и несет черт-те что. У меня к ней свой счет.

– А Анатолий давно умер? – попыталась выведать я у медсестры неизвестную мне причину шантажа.

– Откуда вы все знаете? – удивилась женщина, забыв, что только что сама назвала имя.

Я многозначительно пожала плечами и гордо произнесла:

– Нет ничего тайного, что не стало бы явным.

– Похоже, что так, – вздохнула Элла. – С Анатолием я познакомилась совсем девчонкой. Хорош был, как Аполлон. Стройный, черноволосый, глаза – звезды. Характер чудесный, на гитаре играл, пел. И меня просто обожал, на руках носил.

Работал Анатолий в гараже, машины чинил, зарабатывал прилично. Все бы хорошо, да мать его меня не переваривала. Хотела сыну другую жену. Но мы решили: рожу я ребеночка, и мать дрогнет. Увидит внука или внучку и полюбит невестку. Жить бы нам да радоваться, но Анатолий связался с уголовниками и принял участие в ограблении сберкассы.

Налет не удался, приехала милиция, завязалась перестрелка, и жениха ранили в спину. Товарищи не бросили его, привезли ко мне. Представляете ужас: открываю дверь, и двое вносят на руках Анатолия всего в крови, без сознания. Потом своего врача приволокли, операцию на кухне сделали. Пули вынули, но спинной мозг оказался сильно поврежденным, и Анатолия парализовало.

Несколько месяцев Элла преданно ухаживала за женихом, но ей пришло время рожать, и Анатолия отвезли домой к матери. Та давным-давно забыла, что хотела сыну другую жену, и умоляла Эллу переселиться к ней. Но девушка не собиралась провести жизнь у постели живого трупа и отказалась. Больше всего ей не хотелось, чтобы сын, а потом и новый муж узнали о существовании Анатолия. Поэтому ездила его навещать только днем, отпрашиваясь с работы. Несчастный парень лежал абсолютно без движения, но здоровое сердце не давало ему умереть. Каким образом Надька узнала про Анатолия, неизвестно, но она принялась требовать с Эллы деньги. И та платила вплоть до смерти несчастного.

– Можете поверить, совсем не расстроилась, узнав, что Надька допилась до могилы, – злобничала Элла, – так ей и надо. Но только, думаю, не с одной меня она деньги тянула. Не работала совсем, а жила припеваючи, одета, обута, и бутылка при ней.

Мысленно я согласилась. Значит, Кристину убил кто-то из объектов шантажа. Интересно, куда подевался дневник Нади и каким образом кольцо вернулось к Нелли?

Глава 30

Очень люблю семейный уют. Когда у вас много родственников, ни за что не соскучитесь. А если к ним еще прибавятся друзья – забудете про спокойный сон. Меня разбудили в семь утра звуки жуткого скандала.

– Что это? – басом профундо вопрошала на весь дом Марта Игоревна. – Я спрашиваю, что это?

Бас перешел в визг, затем сорвался на фальцет. Пришлось быстренько накинуть халат и высунуться из спальни. Моим глазам открылась чудная картина. Вдова в красном халате, расшитом золотыми птицами, напоминала певицу, исполняющую коронную арию. Марта Игоревна упиралась одной рукой в необъятное бедро, другой, вытянутой вперед, указывала на что-то внутри комнаты Коки. Возле открытой двери спальни стояли Зайка и Наталья в пижамах, из детской несся протестующий плач разбуженных близнецов. Я пошла и заглянула внутрь. На большой кровати мирно спал Тема, Кока затравленно выглядывала из-под одеяла.

Итак, свершилось. Марта Игоревна застукала младшую дочь на месте преступления. Я подивилась Артему – надо же спать под такой крик. Вдова продолжала бушевать.

– Негодяйка, мерзавка, – полились из ее рта ругательства в адрес дочери, – как могла лечь с мужчиной до свадьбы! И кто теперь на тебе женится, потаскуха!

Домашние в ужасе молчали, не зная, что делать. Но тут наконец-то пробудился ото сна Тема. Он потянулся, открыл глаза и удивленно спросил:

– А что вы здесь делаете?

Кока залилась громким плачем, Марта Игоревна продвинулась внутрь спальни и завизжала:

– Нет, это ты что делаешь в постели невинной девушки?

Прозаик откинул одеяло, спустил худые волосатые ноги с кровати, нашарил тапочки, потом закутался в роскошный бордовый велюровый халат и пояснил:

– Кока не невинная девушка, она моя жена.

Визг вдовы оборвался так резко, как будто налетел на стену.

– Как жена? – вполне спокойно поинтересовалась она.

Писатель порылся в сумке и подал теще свидетельство о браке. Та развернула бумажку и оторопела:

– 27 апреля? Когда вы поженились?

– А вы не видите? – обозлился зять. – 27 апреля.

– Значит, обманывали, скрывали, – начала наращивать обороты Марта Игоревна. – Запрещаю, требую признать брак недействительным, выгоню из дома, ни копейки не дам. Все завещаю Софье – квартиру, дачу, машину, деньги. Ты, Кока, выбирай: или мать, или этот, с позволения сказать, муж.

И она уставилась на младшую дочь, как гиена на падаль.

Кока прекратила рыдать, вытерла пододеяльником нос и обняла Тему за плечи:

– Извини, мама, но муж лучше. А денег нам не надо, своих хватит.

– Правильно, Кока, – заорала прибежавшая Маня.

Зайка с Наташкой зашикали на нее, но было поздно.

– Ах, так, – проговорила вдова, медленно оседая в кресло и прижимая руку к колышущемуся бюсту, – умираю, воды!

И она, закрыв глаза, откинула голову на спинку.

Мы вопросительно поглядели на Тему. Тот крякнул и произнес:

– Марта Игоревна, прекратите шантаж, у вас абсолютно ничего не болит.

– Сердце, – хрипела вдова, хватаясь пухлой рукой за горло, – сейчас умру.

Сцена выглядела так убедительно, что Зайка унеслась за каплями, а я засомневалась в талантах Темы. Вдруг женщине и впрямь дурно и она скончается на наших глазах. Но писатель не дрогнул. Наоборот, первый раз за все время мы увидели, что он обозлился.

– Сердце, говорите? – медленно произнес Артем, подходя к симулянтке. – Ну уж нет. Сердце здоровенькое, а вот зубки сейчас заболят и будут болеть до тех пор, пока не перестанете придуриваться и издеваться над дочерью.

И он выбросил вперед сжатую в кулак правую руку. Затем разжал пальцы и дунул на раскрытую ладонь. Вдова с криком ухватилась за челюсть. Тема засмеялся:

– Прошел инфаркт? Идите теперь по комнатам, мы с женой спать хотим.

Он вытолкал нас в коридор и захлопнул дверь. Непонятно почему, но мы все, даже вдова, послушались и покорно разбрелись по спальням.

Я легла в кровать и завертелась с боку на бок. Сон никак не шел. Ну и что же мне известно? Роза Седых родила ребенка для Нелли, которая после криминального аборта, а затем и операций сама не могла произвести на свет младенца. Но тут в дело вмешалась Надя, и в результате обмена в семье Резниченко оказалась дочь. Нелли, в общем, было все равно, какой младенец лежит в колыбели. Но пропавшее кольцо, украденное Надей, выбило ее из колеи. Однако для получения всего капитала Резниченко понадобился еще и мальчик. Тогда Владимир находит какую-то женщину и предлагает ей родить ему сына. Нелли некуда деваться, она соглашается опять прикинуться беременной. Так в доме появляется Юра. Ну и что? Кто убил несчастную Кристину? Почему застрелили Розу? Сама ли выпала Нелли из окна? Зачем спешно заделали черный ход в квартире на улице Усиевича? И что это за таинственный дневник Нади, пропавший сразу после ее кончины? И, в конце концов, каким образом кольцо-паук вернулось домой? Чем больше узнаю, тем больше новых секретов выплывает. Хочется выяснить, в какой клинике появился на свет Юра, может, просто спросить у Владимира, и дело с концом?

После завтрака я поехала на квартиру Розы Седых, честно говоря, не надеясь на встречу с Никитой. Но юноша сидел дома.

– Как поживаешь? – спросила я у парня.

Тот понуро махнул головой.

– Не слишком хорошо, надо разобрать мамины вещи. Хочу отправить одежду и белье знакомым в деревню. Но как подойду к шкафу, не могу дверцы открыть, руки не поднимаются.

И он зашмыгал носом. Я вошла в комнату и двинулась к шифоньеру.

– Давай помогу.

– Хорошо, – обрадовался парень. – Возьмите на антресолях чемоданы и сложите туда все-все. Мне даже смотреть на ее вещи тяжело.

И он ушел на кухню.

Роза явно не любила себе отказывать. Гардероб ломился от разнообразных костюмов, платьев, брюк, пиджаков. Насчитав тридцать пар туфель, я призадумалась. Сколько же должна получать медсестра, чтобы одной содержать сына, оплачивать коммунальные расходы и так одеваться? К тому же белье, аккуратными стопками покоившееся на полках, тоже первосортное. Да еще дорогие духи, косметика. В семье Седых не считали копейки. Правда, Элла говорила, что Роза много работала, ухаживала за лежачими больными. Все равно, никакой зарплаты на такой образ жизни не хватит.

Я взяла табуретку и полезла на антресоли за чемоданами. За первой дверцей обнаружился большой кожаный сундук. С трудом стащив его вниз, откинула крышку и увидела аккуратно уложенные стопки постельного белья.

– Кит! – позвала я парня.

Никита высунулся из кухни.

– Пожалуйста, соберите все без меня, даже видеть не хочу вещи. Просто освободите шкаф.

– Послушай, можно, выну постельное белье и сложу на его место одежду?

– Делайте как хотите. – И он стремительно направился в кухню.

Я стала вынимать льняные простыни и пододеяльники, пожелтевшие от времени. Приданое, что ли, сыну готовила? Стопки были проложены специальными мешочками с сушеной лавандой. Аромат щекотал ноздри, и я принялась чихать, как больная собака. Надо же насовать в сундук столько ароматизированной травы! Одно саше показалось более тугим и жестким. Пальцы нащупали среди сухих, ломких веточек и фиолетовых цветочков кожаный переплет. Дрожащими от возбуждения руками я вытащила на свет маленькую записную книжку. Вот он – дневник Нади.

В этот момент позвонили в дверь. Моментально сунув ежедневник за пазуху, я принялась сосредоточенно складывать юбки. Через пару секунд послышался знакомый голос, и в комнату стремительно вкатился Александр Михайлович. Увидев меня, он оторопел и довольно бесцеремонно осведомился:

– Какого черта тебе здесь надо?

Сохраняя чувство собственного достоинства, я продолжала складывать шмотки, лихорадочно думая, что ответить полковнику. На помощь пришел Никита:

– Это мамина подруга. Пришла помочь мне сложить ее вещи.

– Ах, подруга, – медленно пробормотал Александр Михайлович, оглядывая беспорядок. – Давно ли?

– Что – давно? – не понял парень.

– Сколько лет твоя мама дружила с этой теткой? – пояснил полковник, указывая пальцем в мою сторону.

– Какое дело милиции до подруг, – вскипел Никита, – сами зачем явились? Что знал, все рассказал. Лучше ищите убийцу.

Полковник вытащил из кармана сигареты.

– Ну-ну, малыш, спокойно. Милиция вплотную занимается делом Розы Седых, и надо кое-что у тебя забрать. Но сначала давай отправим домой милую подругу.

Я делала вид, что ничего не слышу, и молча укладывала в короб бесконечные блузки. Никита уставился на Александра Михайловича:

– Нет уж, не могу даже прикоснуться к маминым вещам. Пусть Дарья Ивановна сначала все упакует, она обещала.

– Как раз кое-какие вещи и нужны милиции, – терпеливо пояснил полковник. – А то, что не понадобится, сам сложу. Даша, поезжай домой, я скоро приеду к вам.

Я бросила скомканное платье на диван.

– Извини, Кит, хотела помочь, но господин полковник почему-то против.

Парень развел руками. Я подхватила сумочку и двинулась к двери.

– Погоди-ка, – сказал Александр Михайлович, – открой сумочку.

– Зачем?

– Вдруг уносишь что-нибудь из того, что тебе не принадлежит.

Кипя от возмущения, я швырнула ему сумку. Полковник порылся в отделениях и с поклоном вернул ридикюль.

– Не сочти за обиду, – елейно запел милиционер, – но хочется еще и карманы проверить.

– В этом костюме нет карманов, – холодно заявила я, – может, раздеться догола? В лифчик заглянуть не желаешь?

Александр Михайлович протестующе поднял руки. Я вышла на лестничную клетку, хлопнула дверью и громко простучала каблуками по ступенькам. Потом на цыпочках вернулась назад и приложила ухо к замочной скважине. В коридоре царила тишина, внезапно дверь резко распахнулась, и голос Александра Михайловича произнес:

– Потеряла ключи от машины, моя радость?

От неожиданности я чуть не упала в прихожую. Но потом гордо выпрямилась и пошла на улицу. Полковник довел меня до машины.

– Приеду к ужину, надеюсь на вкусненькое, – примирительно пробормотал он.

Не говоря ни слова, я захлопнула дверцу и на второй скорости рванула с места. Закажу сегодня на вечер отварную рыбу с паровыми овощами. Насколько мне известно, данные блюда толстяк ненавидит! Отъехав несколько кварталов, достала из-за пазухи вожделенную книжицу и переложила ее в сумку. Нет, толстячок, ты плохой милиционер, разве можно отпустить меня, не обыскав до нитки.

Ужин проходил драматически. Приехавший ровно в восемь вечера полковник с глубоким разочарованием смотрел на огромное блюдо в центре стола. Кухарка приготовила отварного судака с брюссельской капустой.

– Кому пришла в голову идея подать на ужин вареные тряпки? – возмущалась Маня, тыча вилкой в разваливающуюся рыбу.

– Очень полезно для желудка, – парировала я, пытаясь проглотить скользкий и противный комок капусты.

Ничего, подожду, пока Александр Михайлович уберется домой, и сделаю себе пару бутербродов с холодной свининой, салатом и аджикой.

Кока с Темой отсутствовали, Новицкие пригласили супругов в оперу. Марта Игоревна мрачно восседала за столом, изредка хватаясь за щеку. Днем Наташка предложила свозить страдалицу к стоматологу, но вдова ответила отказом и запихнула в рот шестую по счету таблетку анальгина. Александр Михайлович участливо посмотрел на женщину.

– Как я вас понимаю, зубная боль хуже всего. Надо срочно обратиться к дантисту. Хотите, посоветую классного специалиста?

– У нас есть свой, – холодно заявила я.

После ужина домашние предались тихим радостям. Вдова уселась смотреть новости. Я постаралась устроиться так, чтобы ненароком не зацепить глазом экран: вести родного Отечества напоминают хронику боев, которые ведут умалишенные. Бесконечно обвиняя друг друга в шулерстве, Маня и Аркадий занялись нардами. Наташка и Зайка вязали что-то голубое и пушистое. Снап и Банди, угостившись крекерами, мирно играли с очередными котятами Клеопатры. Картина была уморительной. Маленькие рыжие комочки отчаянно вскарабкивались на гигантскую морду пита. Банди лежал тихо, изредка, когда острые коготки котят впивались ему в кожу, пес шумно вздыхал. Снап, приподняв голову, наблюдал за Хучиком. Мопс пытался влезть в мягкое кресло. Но объемная филейная часть тянула Федора Ивановича вниз, и он всякий раз падал, как спелая груша. Понаблюдав минут пять за бесплодными попытками друга, Снап вскочил, уцепил мопсика за жирные шейные складки и понес приятеля на кухню лакомиться какао. Я тихонько взглянула на часы: половина десятого. Минут через двадцать можно притвориться уставшей и скрыться в спальне, где поджидает непрочитанный дневник Нади.

Раздался телефонный звонок, Наташка схватила трубку. Александр Михайлович осторожно присел возле меня.

– Сердишься?

– Разве можно сердиться на милиционера за то, что он ведет себя как милиционер?

– Ты не понимаешь, во что лезешь, – рассердился полковник. – Подумай, Розу и Кристину убили, хочешь стать следующим трупом? Убийца жесток и беспощаден, убивает свои жертвы, как мух. Не лезь не в свое дело, предоставь милиции работать. И скажи, что ты искала в квартире Седых?

– Ничего, просто хотела помочь бедному Никите. Мальчик не может даже смотреть на вещи покойной матери.

– Добрая самаритянка, – умилился Александр Михайлович. – Слишком хорошо тебя знаю, чтобы поверить в бескорыстные благородные порывы.

Наташка повесила трубку и оповестила:

– Через неделю прилетает Арцеулов.

– Который? – в один голос поинтересовались Кешка и Зайка.

– Старший. Левчик.

– Господи, зачем? – вырвалось у меня. – Ну что за напасть с этими гостями?

– Он подписал с издательством договор о переводе книги современного российского автора. И теперь хочет походить по магазинам, поискать новинки, – пояснила Наталья.

– Может, сами купим разных книжек и вышлем ему? – робко предложила Зайка.

– Поздно, – вздохнула Наташка. – Левчик уже билет купил, и потом, как ты ему скажешь, что приезжать не стоит? Я не рискую делать подобные заявления.

Оставив домашних горевать по поводу предстоящего визита, я ускользнула в спальню и, заперев на всякий случай дверь на ключ, принялась разглядывать добычу.

Книжечка была маленькой, размером меньше ладони. Переплет потерся и покрылся белесыми пятнами. Похоже, что ежедневник таскали все время в кармане. Небольшие странички в клетку исписаны мелким почерком. Пролистав их, я пришла в полный восторг. На кровати лежало досье шантажистки; правда, его предстояло расшифровать. Так, номер первый – Элла. Обманывает мужа, не рассказывает о визитах к бывшему любовнику. Здесь же адрес Анатолия, телефон и сумма – сто долларов.

Значит, бедная женщина платила Надьке эти деньги довольно длительное время, пока наконец не скончался несчастный инвалид.

Номер два – Вера. О, вот это да! Оказывается, она родила Сережу от темнокожего. То-то у парня смуглый цвет кожи и мелко вьющиеся волосы. Конечно, Вера никому не рассказывала о романе с африканцем. Интересно, почему она не сделала аборт? И опять сумма – сначала сто долларов, потом двести. Все понятно. Сперва Вера жила с сыном одна и боялась только матери да соседей. А потом вышла замуж и, конечно, ничего не сообщила мужу. Как все простые москвичи, он, наверное, недолюбливает темнокожих. Вот шантажистка воспользовалась и увеличила мзду. Интересно, что бы стала делать Вера, родись у нее черный младенец? Небось сдала бы в дом малютки. Говорят, там много таких шоколадных младенцев.

Внезапно ручка двери спальни задергалась.

– Даша, открой, – послышался голос Александра Михайловича.

Я затаила дыхание, пусть думает, что не слышу.

– Ну, пожалуйста, – настаивал приятель, – ведь не спишь, свет из-под двери видно.

Он поскребся еще минут пять и ушел. Ничего, ничего, будешь знать, как обыскивать сумочки у честных женщин!

Я принялась дальше рассматривать книжечку. Интересно, как Надя добыла все эти сведения?

Теперь Роза Седых. Живет шантажом. Регулярно получает деньги от неизвестной женщины. Встречаются всегда в кафе «Резонанс». Здесь же был адрес кафе, но сумма не стояла. Значит, Надя не брала с Розы денег. Неужели дружеские чувства победили жадность? А это что такое – Эдуард Петров, 40 лет, и адрес; Наталья Бернстайн, 84 года, и снова адрес; Антонина Ромова, 68 лет. Кто такие? Какое отношение имеют к Розе? Завтра начну узнавать.

Глава 31

Утром Марта Игоревна, измученная зубной болью, дала согласие поехать к стоматологу. Я позвонила Владимиру, и в двенадцать дня мы уже входили в его кабинет. Радуясь, что не мне предстоит знакомство с бормашиной, я усадила несчастную вдову в кресло и, оставив ее на попечение симпатичного доктора, пошла искать самого Владимира.

Дантист сидел в кабинете.

– Даша, – не очень приветливо проговорил он, – входите, сейчас велю подать кофе.

Я поблагодарила и спросила, почему больше не приходит Ева.

– Отправил девочку в закрытую школу-интернат, – пояснил Владимир. – Без матери совсем от рук отбилась, не слушается, грубит, выкрасила волосы в рыжий цвет. Ну, ничего, в интернате живо отобьют охоту безобразничать.

Я тихонечко размешивала ложечкой сахар, думая про себя: «Ну и жук. Избавился от девчонки, запихнул в казарму. Конечно, чужой ребенок, не своя кровиночка». Но вслух сказала другое:

– А Юра как же?

Владимир расцвел в улыбке:

– Растет не по дням, а по часам. Говорить пытается. Нанял ему няню, такую приятную даму. В общем, жизнь без Нелли как-то устраивается.

– Можно взять у вас адрес школы Евы? Если разрешите, Маша пригласит девочку к нам на выходные.

– Лучше не надо, – протянул стоматолог.

– Почему?

Владимир не сумел найти достойной причины для отказа и крайне нехотя дал адрес интерната.

Тут в кабинет привели вдову.

– Странное дело, – пробормотал смотревший несчастную врач, – все зубы залечены. Сделали рентген – корни в порядке. Может, отправить на консультацию к невропатологу?

Домой мы с Мартой Игоревной вернулись, когда Наташка разливала по тарелкам суп. Кока увидела мать и вжала голову в плечи. Тема преспокойненько отрезал кусок батона. «Ну, сейчас разгорится бой», – подумала я, прикидывая, под каким предлогом можно убежать наверх. Но случилось невероятное. Вдова рухнула на стул и устало произнесла:

– Ладно уж, живите вместе, раз решили. Ты, Кока, не сердись. Люблю тебя, дуру, вот и хотела принца подобрать. Да, видно, не судьба. Прозаик вроде ничего, будем надеяться, что любит тебя, а не приданое.

Кока взвизгнула и кинулась, плача, целовать мать. От облегчения Наташка пролила горячий суп на голову вертевшегося под ногами Снапа. Пес взвизгнул и побежал утирать морду о накидку на диване. Но мы, переполненные радостью, не обратили внимания на его поведение. Маня кричала, что подарит молодым супругам картину; Зайка обнимала Коку, Аркадий требовал шампанского. Наконец принесли бутылку, разлили по бокалам. Тема хитро улыбнулся:

– Очень рад, что вы не против нашего брака. Кока – лучшая из женщин. Надеюсь, сумею сделать ее счастливой. Кстати, зубы ведь уже больше не болят?

Марта Игоревна пощелкала челюстями и внимательно поглядела на зятя.

В пятницу вечером Аркадий привез Еву. Девочка похудела, а волосы у нее действительно были рыжие.

– Как дела? – бодро осведомилась я.

– Нормально, – пробормотала девочка.

Примерно через час в спальню ворвалась возмущенная Маруся.

– Мама! – по обыкновению заорала дочь.

Я вздрогнула и уронила том Агаты Кристи.

– Что случилось?

– Ты должна помочь Евке. Просто безобразие, – пыхтела Маня.

Отложив детектив, я выслушала пылкую речь дочери.

Оказывается, Еве очень плохо в интернате. Уроки начинаются в восемь утра, и детей поднимают в половине седьмого. В ванной не бывает горячей воды. Девочки вынуждены умываться холодной. Тепловатая жидкость течет из кранов только вечером, когда предписывается принимать душ.

В спальне живет шесть девочек, две из них слегка недоразвиты, а одна страдает энурезом и регулярно ходит под себя. Ночью всегда нараспашку открыто окно, а одеяло тонюсенькое, и Ева ужасно мерзнет. Кормят отвратительно. На завтрак жидкая овсянка и бурда под названием какао. В три часа дают тарелку водянистого супа, горстку отварных овощей и микроскопический кусок мяса. На ужин предлагается малосъедобный омлет. Чая и кофе не дают вообще. Что до печенья, конфет, фруктов, то за две недели Ева не увидела этих лакомств ни разу. Ни сыра, ни колбасы, ни йогуртов…

Уроки длятся до трех часов. Потом небольшой перерыв, и снова уроки до шести. В шесть выводят во двор на прогулку, где учащиеся ходят парами целый час. С семи до восьми у детей свободное время, но ни телевизора, ни видеомагнитофона в интернате нет. Спицы, иголки, нитки держать в комнатах не разрешается. В девять часов во всем помещении гасят свет. Домой можно уехать на субботу и воскресенье, если нет замечаний по поведению. А заработать их очень просто. Дежурный педагог придирается к плохо заправленной кровати, к беспорядку в тумбочке или невычищенным туфлям. К тому же в любой момент могут открыть шкаф и обыскать вещи, изымая запрещенные конфеты, шоколадки, жвачки.

Я пришла в негодование. Нет, о чем думал Владимир, отправляя несчастную сироту в подобное заведение! Конечно, неродная дочь, но если девочка говорит правду, потребую, чтобы отец забрал ее домой.

В понедельник около восьми утра мы подъехали к глухим железным воротам, над которыми угрожающе торчала видеокамера. Пейзаж впечатлял. Высокий бетонный забор сверху украшала натянутая в два ряда колючая проволока. В углу двора торчала смотровая вышка. Больше всего интернат для девочек напоминал колонию строгого режима.

Я погудела, камера угрожающе развернулась в сторону машины, потом в воротах открылась маленькое окошко и высунулось лицо полной женщины со взглядом хорька.

– Чего угодно?

– Привезла ученицу Еву Резниченко.

– Пусть проходит.

– Мне надо поговорить с директором.

Охранница открыла узкую калитку, и перед моим взором предстал целиком заасфальтированный квадратный двор без всяких признаков растительности. В глубине стояло нелепое трехэтажное здание, выкрашенное темно-коричневой краской. На окнах были решетки.

Стражница велела Еве идти на уроки, а меня провела в небольшую комнату и принялась звонить по телефону. Я огляделась по сторонам. На стене висело объявление: «Список запрещенных предметов». Ножницы, иголки, спицы, бритвы, столовые приборы, посуда, шоколад, плееры – всего 64 наименования. Цербер закончил переговоры и велел ждать. Минут через десять в комнату вошла молодая женщина в строгом костюме, без малейших признаков косметики на лице, никаких украшений ни в ушах, ни на руках.

– По какому поводу хотите видеть директора? – бесцеремонно спросила она.

– Слышала много лестных отзывов о вашей школе и хочу поместить сюда дочь.

Женщина предложила пройти в основное здание. Кабинет размещался недалеко от входа. Директор оказался мужчиной лет пятидесяти, в дорогом костюме, безукоризненной рубашке и идеально начищенных ботинках.

– Кто порекомендовал вам наш интернат? – осведомился он, предлагая мне сесть.

– Владимир Резниченко. Здесь учится его дочь.

– Припоминаю, она новенькая. Известно ли вам, сколько стоит год обучения в школе?

И он назвал невероятную сумму. Да, Владимир отдал сюда Еву явно не из жадности. За эти деньги он мог пять лет обучать девочку в гимназии.

– Деньги не имеют значения.

Директор понимающе кивнул головой и спросил:

– В чем ваша проблема?

Я искренне удивилась:

– Какая проблема?

Мужчина вздохнул:

– Понимаю, что неприятно трясти грязным бельем, но, если хотите, чтобы педагоги помогли ребенку, лучше рассказать правду. Итак, в чем дело? Воровство, пьянство, наркотики, мужчины, ранняя беременность?

– Не настолько ужасно. Подростковая грубость, непослушание. Стала хуже учиться, воткнула в нос серьгу…

Директор внимательно посмотрел на меня.

– Все это издержки возраста, гормональный всплеск. Наверное, следует отвести ребенка к психологу. Наш интернат не приспособлен для таких простых случаев. К сожалению, здесь дети с более серьезными бедами. Вашей девочке вряд ли нужна наша суровая дисциплина. Попробуйте поговорить с ней по душам, иногда действует. А к нам – не советую.

– Что же сделала Ева Резниченко, раз вы приняли ее?

Мужчина улыбнулся:

– Если стану обсуждать ваши проблемы с другими родителями, какова будет ваша реакция? Мы, подобно врачам, должны хранить тайну.

– Тут особый случай. Девочки близко дружат, Ева проводит у нас выходные.

– Тогда внимательно следите за ними. Девочка употребляла наркотики.

Я ехала домой, еле сдерживая гнев. Ну, Владимир, ну, негодяй. Засунул несчастного ребенка в исправительное заведение, да еще наркотики приплел.

Едва успев войти в дом, я принялась названивать стоматологу. Он оказался в клинике и не выказал никакой радости по поводу нашей скорой встречи.

Влетев в его роскошный кабинет, я дала волю чувствам.

– Владимир, зачем отдали Еву в интернат?

Дантист спокойно раскурил сигарету и предложил:

– Коньяк? Кофе?

– Ничего не хочу, кроме ответа на вопрос.

Стоматолог посмотрел в окно и спросил:

– А зачем вмешиваетесь в мои семейные дела?

– Маша полюбила Еву и не может равнодушно слушать ее рассказы о новой школе. Знаете хоть, что это за заведение? Там собраны криминальные, порочные дети, которых родители прячут от правосудия. Неужели не жаль дочку?

Владимир продолжал молчать. Я ринулась дальше:

– Девочка была заброшена вами всегда. Нелли только лупила ребенка да ругала за плохие отметки. Почему не наняли репетиторов, вроде не нуждаетесь? Стоило мне позаниматься с ребенком французским, и Ева перестала получать двойки. Конечно, она не светоч разума, но абсолютно нормальная девочка. Как только не стыдно!

Пришлось остановиться, чтобы перевести дыхание. Неожиданно Владимир ласково улыбнулся:

– Даша, дорогая, к чему такой пыл? Ева сложный ребенок с непростым характером. Частенько привирает, капризничает, таскает деньги. Трудно уследить за ней, можно упустить девочку. Согласен, в интернате суровые условия, но это то, что сейчас нужно.

– И поэтому сказали директору, что дочка наркоманка?

Владимир закашлялся:

– Ну, вы просто детектив, и у директора успели побывать. Ладно, придется открыть семейные тайны. Ева вот уже год употребляет, как она говорит, «колеса». Заметил совершенно случайно, хотя подозрения мелькали – то смеется, то плачет. Может неделю есть как птичка, зато потом с волчьим аппетитом сметает из холодильника продукты, без конца пьет воду… А недавно ее поймали в магазине: украла фотоаппарат. Теперь понимаете, почему изолировал дочь?

Я оторопело кивнула. Владимир говорил спокойно и убедительно. Страшно, конечно, что не рассказал всего раньше, но, с другой стороны, кому приятно делиться такими сведениями. Увидев мое изумленное лицо, стоматолог продолжил:

– Понимаю, информация не из приятных. Наверное, Мане не следует пока встречаться с Евой, попробуйте объяснить все дочери.

Машка в отличие от меня не поверила ни единому слову Резниченко.

– Мамулечка, если бы Евка употребляла наркотики, я бы узнала об этом первой, – сказала она.

– Но, детка, наркоманы очень хитрые и, пока могут, скрывают от родных и знакомых пагубную привычку.

– Не верю, – убежденно сказала Маруся, – абсолютно не верю Владимиру. Он все выдумал, не знаю только зачем.

Глава 32

За всеми событиями совершенно забыла о приезде Левки и страшно удивилась, увидев за обеденным столом Арцеулова. Левчик ухитрился еще больше потолстеть и обозлиться.

– Купил прелестную трехкомнатную квартирку на набережной, – сообщил он. – Район престижный, богема проживает: писатели, актеры, художники.

– Где ты взял столько денег? – изумилась Марта Игоревна, с удивлением глядя на бывшего зятя.

– Брильянт продал, – на голубом глазу заявил тот, – необыкновенное сокровище, самое дорогое, что имел.

И старший Арцеулов оглушительно засмеялся. Наташка посмотрела на него, как на манную кашу, и быстренько стала переводить разговор в другое русло:

– Какую книгу собираешься переводить?

Воспользовавшись тем, что Левка начал подробно вещать об издательских планах, я поднялась в спальню. Надо узнать, что за имена и фамилии записала Надя возле Розы Седых. Итак, Эдуард Петров, 40 лет, Профсоюзная улица. Вполне приличное место для проживания. Только что скажу, приехав к нему: «Здравствуйте, Эдуард. Почему ваш адрес записан в дневнике шантажистки?» Надо придумать что-то более оригинальное.

Не найдя нужного решения, вернулась в гостиную, где Левка, включив на всю мощность телевизор, слушал дурацкую передачу. Нет, здесь покоя не будет, пойду в кабинет. Но тут один из участников теледискуссии громко заявил: «Многие москвичи недовольны тем, что под окнами разворачиваются рынки. Сейчас мэрия проводит опрос жителей, и, вероятно, торговые ряды будут устраивать только на площадках вблизи универсамов». Потрясающе, то, что нужно. И я поехала на Профсоюзную улицу.

В доме № 2 было немного квартир, в подъезд вела железная дверь. На звонок домофона выглянула лифтерша.

– Добрый день, – бодро затараторил мой язык, – я представитель мэрии. Сейчас проводим опрос жителей. Как вам кажется, рынок на этой улице мешает жильцам?

Консьержка обрадовалась возможности поболтать и пригласила меня в подъезд. Сначала женщина долго сетовала на то, что после рыночного дня остается много мусора на тротуаре. Потом плавно перешла к обсуждению жильцов. Перебрав все квартиры, она ни разу не упомянула фамилию Петров.

– Кажется, в вашем доме живет один мой знакомый, – осторожно стала я подбираться к интересующей теме, – Эдуард Петров.

Моя собеседница вздохнула:

– Такой молодой, какая жалость.

– А что с ним? – не удержалась я.

– Вы не знаете?

– Нет.

– Умер год назад. Сначала долго болел, лежал парализованный, а потом отмучился, бедолага. Сколько за ним жена ухаживала, как старалась, все без толку. Даже сиделку наняли, чтобы уколы по часам делать. Не помогло.

– Жаль. Вдова, наверное, уехала.

– Нет, живет вместе с дочерью в пятой квартире.

Почесав еще минут десять языком, я начала опрос жильцов. Нечего и говорить, что первый визит был нанесен в пятую квартиру. Москвичи удивительно беспечны. Назовись хоть начальником караула папских гвардейцев, ни за что не усомнятся в ваших словах и документы не спросят. Вот и сейчас, стоило объявить себя сотрудником мэрии, как молоденькая девушка тут же пригласила зайти.

В просторной, со вкусом обставленной гостиной на диване сидели сразу три кошки. Новенький телевизор мерцал голубым экраном. Светло-бежевый ковер приятно гармонировал с бордовым диваном и глубокими креслами. Судя по всему, здесь не нуждались.

Девушка была дома одна и мило отвечала на все вопросы. Задурив ей голову проблемами рынка, я подкралась к главной теме:

– Хочется узнать мнение всех жильцов. В списке проживающих еще ваши родители, можно с ними побеседовать?

Девушка вздохнула:

– Мама в парикмахерской, а папа умер год назад.

– О, простите, не знала. Как же так, такой молодой.

Собеседница грустно сказала:

– Отцу неудачно сделали пункцию спинного мозга. Парализовало почти полностью. Десять месяцев мама пыталась его вылечить, а потом вдруг началось воспаление легких, и он умер за один день. Ужасно! Но как подумаю, что такие больные живут годами, делается еще страшнее. По-моему, лучше попасть под автобус и скончаться сразу, а не гнить заживо.

– Тяжело пришлось вашей маме. За таким инвалидом трудно ухаживать.

– Наняли сиделку, дипломированную медсестру.

Я оживилась:

– Кажется, вы сумеете мне помочь. Я ухаживаю за смертельно больной тетей и ужасно устала. Медсестра, которая приходила к Эдуарду, хороший специалист? Может, дадите координаты?

Девушка порылась в секретере, вытащила записную книжку и сказала:

– С удовольствием, записывайте: Роза Седых, только она дорого берет.

Домой я вернулась к ужину. Вместе со мной подошли и Кока с Темой. Левчик уставился на прозаика, потом поглядел на вдову:

– Познакомьте с новым зятем.

Марта Игоревна положила ложку и тихим голоском сказала:

– Темочка, это Лева, бывший Сонечкин супруг.

Старший Арцеулов оторопел. Такого голоса он не ожидал услышать от грозной тещи.

– Темочка известный, модный беллетрист. Приехал в Москву к своему издателю, – продолжала вдова.

Левка промолчал. После ужина он вытащил большую коробку и предложил:

– Сыграем в «Скраббл»?

Зная Левкину манеру игры, все предпочли отказаться, но ничего не ведавший Артем сказал:

– А что, можно.

Они разложили фишки, и партия началась. Сначала слова выстраивали молча. Потом Левка вскипел:

– Ты меня за идиота считаешь? Нет такого слова «вагенбург».

– Есть, – спокойно возразил Тема, – это укрепление из повозок в форме четырехугольника. Применялось в древности для прикрытия войск от атак противника.

Они полезли в энциклопедический словарь, и Левке пришлось заткнуться. Через пару ходов Арцеулов снова закричал:

– «Лох» нельзя ставить, не литературное слово, сленг.

– Почему? – изумился Тема. – Лох – род деревьев и кустарников, семейство лоховых. Свыше пятидесяти видов, растет у нас на Кавказе и в Средней Азии.

– Средняя Азия теперь не наша, – огрызнулся соперник, и они опять полезли в словарь, и снова Тема оказался прав.

Я с интересом наблюдала за дуэлью. Левка никогда не мог признаться в собственной некомпетентности. Он всегда все знал лучше всех: учил кухарку печь пироги, меня – основам французской грамматики, ввязывался в спор с доктором о методах лечения ангины. Левку, по его мнению, окружали сплошные идиоты, кретины и дебилы. Если Соньке удавалось выиграть у него в «Скраббл», Левчик начинал громогласно кричать, что она дура, подглядывала фишки. Потом сетовал на головную боль и хватался за сердце. Нечего и говорить, что мы предпочитали проигрывать. Жаль, не успели предупредить прозаика.

Скандал разгорелся через пять минут.

– Ну и чушь, – взвизгнул Арцеулов, – мейоз какой-то!

– Мейоз – способ деления клеток, в результате которого происходит уменьшение числа хромосом в дочерних клетках, – пояснил писатель. – Давай проверим?

Левка толкнул доску, фишки разлетелись.

– Больше не играю, устал.

– Зря вы так, – усмехнулся Тема, – все знать невозможно.

– При чем тут знания?! – завопил Арцеулов. – Устал просто.

– Ладно, тогда я выиграл, – спокойно сказал Тема и принялся собирать фишки.

У Левчика от злости побагровела шея, но каким-то чудом мужчина удержался от визга. Бедный наивный прозаик даже и не подозревал, что заполучил смертельного врага.

К Наталье Бернстайн я поехала уже подготовленной. Она вполне могла бы быть родственницей Эдуарда Петрова. Тоже прекрасная квартира, престижный район и… безутешные родственники. Наталья скончалась два года тому назад, что неудивительно – даме стукнуло восемьдесят четыре года. В уютной гостиной меня принимала внучка покойной. Сначала обсудили вопрос о рынках, потом заговорили о болезнях.

– Бабушка тяжело болела перед кончиной, – вздохнула женщина. – Камни в желчном пузыре, подагра, колит…

– Она лежала не вставая?

– Лучше бы лежала, – посетовала внучка. – Последние месяцы жизни бабуля просто впала в маразм. Открывала окно и кричала что-то невразумительное, могла всю ночь бродить по квартире, а днем спать. Слуги не выдерживали и уходили. Спасибо, доктор Невзоров посоветовал чудесную сиделку Розу Седых. Стоило ей появиться, бабушка сразу успокоилась, режим наладился. Очень, очень милая медсестра. Мы с мужем просто молились на нее.

Я с интересом выслушала даму и взяла координаты доктора Невзорова. Прямо от Натальи Бернстайн проехала по третьему адресу из книжечки Нади. Уже точно знала, что Антонина Ромова покинула этот мир.

И снова ситуация повторилась. Чудесные апартаменты, дорогая обстановка, скорбящие родные. На этот раз со мной разговаривала невестка шестидесятивосьмилетней женщины. Оказалось, что Антонина скончалась совсем недавно от инсульта. Удар случился с несчастной полгода тому назад, и три месяца она провела в кровати, недвижимая и лишенная речи. И снова на помощь пришла Роза Седых. Здесь медсестра тоже проработала недолго. Через двадцать дней после появления в доме Розы Ромова умерла. Лечащим врачом был доктор Невзоров.

Попрощавшись с приветливой невесткой, я села в «Пежо» и закурила. Вырисовывалась интересная картина. Роза Седых подрабатывала сиделкой у безнадежных больных. Женщину приглашали на круглосуточную работу. То есть Роза переселялась в чужой дом и неотлучно находилась при своих подопечных. Умирающие были разного возраста и пола, но просматривалась четкая закономерность. Все они – более чем обеспеченные люди с кучей родственников. И у всех лечащим врачом последние годы был доктор Невзоров. Именно он рекомендовал Розу уставшим от хлопот внучкам, женам и невесткам. Следовало поближе познакомиться с данным Гиппократом.

Вечером Марта Игоревна подошла к Теме и пожаловалась на головную боль. Прозаик принялся крутить перед ее носом пальцами. Глядя, как просветляется лицо бывшей тещи, Левчик заинтересованно спросил:

– Чем вы занимаетесь?

– Тише, – цыкнула Кока, – Артем лечит маму.

– Что значит тише? – взвизгнул Левчик. – Нечего мне рот затыкать. Хочу и говорю. Ничего себе лечение – пальцами щелкать. Да так каждый дурак сумеет, чистой воды внушение.

– Раз каждый дурак может, почему же ты этим не занимаешься? – спросила Кока.

Левчик задохнулся от возмущения и открыл рот, чтобы плюнуть огнем, но тут в гостиную с радостным смехом ворвались Новицкие. Увидев бывшего мужа, Сонька небрежно поправила соболий палантин и обронила:

– Привет, дорогой, погостить приехал?

– Здравствуйте, здравствуйте, – обрадовался Казик, – опять в Москве?

Левчик оторопел от приветливости супругов и первый раз на моей памяти не нашелся, что сказать в ответ. Мне стало жаль грубияна, и я пояснила:

– Лева подписал договор с издательством о переводе книги современного российского автора, и теперь он должен найти достойное опубликования произведение.

– Потрясающе, – пришел в восторг Казик. – Есть здесь один романист, пальчики оближешь. Поговаривают, может получить Государственную премию. Его уже издавали в Штатах, Германии и Испании. Хотите познакомлю?

Мучительные колебания отразились на лице старшего Арцеулова. Конечно, ему безумно хотелось получить повесть известного российского писателя. Но, с другой стороны, так же безумно не хотелось принимать такие подарки от Казика. Но портретист, казалось, не видел в своем предложении ничего странного. Новицкого просто распирало от желания помочь ближнему. Сонька со вздохом поглядела на любимого и пробормотала:

– Соглашайся, Левка, не упускай шанс. Казик от чистого сердца предлагает.

– Ну и где нам встретиться? – решил сделать одолжение старший Арцеулов.

Казик схватил телефон и принялся звонить романисту. Через несколько минут он уже велел Левке собираться, чтобы ехать к беллетристу домой.

– Дорогая, – сообщил портретист Соньке, – мы с Львом съездим туда вдвоем. Видишь ли, Вадим ведет очень свободный образ жизни. Его дом совершенно неподходящее место для порядочной дамы. И потом, в твоем положении лучше просто спокойно посидеть.

– В каком таком положении, опять заболела, что ли? – обрадовался Левка.

– Мы ждем ребенка, – гордо сообщил Казик.

Марта Игоревна по привычке схватилась за сердце, потом, поглядев в сторону Темы, отвела руку от подушкообразной груди и простонала:

– Я еще слишком молода, чтобы чувствовать себя бабушкой.

Левчик сглотнул слюну и уставился на Казика.

– Ты хочешь сказать, что она собирается родить? Совершенно невероятно: еще пятнадцать лет тому назад Соньке сказали, что детей не будет никогда. Бесплодна, окончательно и бесповоротно.

Повисло тягостное молчание. И тут в бой вступила Маня. С присущими ей дипломатичностью и тактом дочь расставила все по местам:

– Ну и что? Подобные случаи давно описаны в ветеринарии. Живет себе обезьяна с одним обезьяном, и ничего не получается, хоть тресни. Потом заводит другого и рожает обезьянят каждый год. Просто первый обезьян либо гнилой был, либо они друг другу не подходили.

Тема принялся судорожно кашлять. Кока вскочила со стула.

– Сонечка, дай мне рецепт слоеного яблочного пирога.

Зайка фальшивым голосом принялась звать всех пить чай, Аркадий, закрывшись газетой, давился от хохота. Левка оглядывал домашних взглядом змеи.

Глава 33

К доктору Невзорову оказалось не так-то легко попасть на прием. Секретарь предложила на выбор две возможности: среда девять утра или пятница час дня. Даже при всей любви к детективным расследованиям встать в 7.30, чтобы явиться на прием к девяти, – это слишком. Поэтому в кабинете врача я оказалась только в пятницу.

Доктор Невзоров напоминал монаха-бенедиктинца. Небольшого роста, кругленький, с брюшком любителя пива и сильными руками хирурга.

– Итак, – бодро осведомился он, – на что жалуетесь?

Я жаловалась на престарелую тетушку. Бедолага лежит не вставая и измучила весь дом капризами. Сил больше нет ухаживать за престарелой родственницей, а смерть все не приходит.

– Если не стеснены в средствах, – проговорил хитроватый доктор, оглядывая мою сумочку из крокодиловой кожи, – можете поместить тетку в специализированную клинику. Дорого, конечно, но уход превосходный.

Фальшиво вздыхая, я продолжила рассказ. Тетушка немощна телом, но разум в полном порядке. Не желает она уезжать из дома, грозит переписать завещание. А, честно говоря, наследство велико, не хочется, чтобы его получили посторонние люди.

Доктор понимающе закивал головой.

– Пожилые люди часто капризны, в особенности если у них в руках финансовый кнут. Даже не знаю, как вам помочь!

Я усмехнулась про себя и пропела:

– Вот дочка Эдуарда Петрова говорила, что посоветовали изумительную сиделку для ее отца – Розу Седых. Вроде с приходом медсестры все проблемы исчезли.

– Так вас прислали от Петровых, – оживился эскулап. – Да, печальная история! Такой молодой, полный сил и превратился в беспомощного калеку. Врачи, к сожалению, не гарантированы от ошибок. Розу Седых не могу порекомендовать.

– Почему?

– Она в отъезде.

«Слишком далеко уехала», – пронеслось в моей голове. Но Невзоров продолжил:

– Есть Аврора Михайлова. Выполняет ту же работу. Понимаете меня?

Чего же тут не понять. Вместо одной сиделки рекомендует другую. Доктор Невзоров назвал сумму, которую следует уплатить госпоже Михайловой, а потом добавил загадочные слова:

– Плата ежедневная или еженедельная, как договоритесь. А остальное по окончании. Вас ведь Петровы предупредили?

Я уставилась на него во все глаза. Никто меня ни о чем не предупреждал. Но господин Невзоров уже вылез из-за стола и протягивал визитную карточку:

– Аврора Михайлова сейчас свободна, свяжитесь с ней и договоритесь напрямую.

Вернувшись домой, я тут же понеслась на кухню к Ирке. Домработница преспокойно читала в кресле роман с душераздирающим названием «Страсть в серале».

– Ира, скажи, а как дела у Лидии?

Лидией звали старшую сестру Ирки, которой ужасно не повезло в жизни. Выйдя замуж только в сорок лет, она получила в придачу к мужу капризную свекровь, страдающую болезнью Паркинсона. Сначала старуха могла передвигаться самостоятельно, потом слегла. И вот уже два года несчастная Лидия могла только урывками выскочить из дому в магазин. Все свободное время женщина посвящала переворачиванию, мытью и кормлению вредной больной. Денег, чтобы поместить свекровь в частную клинику, у Лидии не было. Бесплатные заведения для хроников в Москве переполнены.

Ирка отложила гаремные страдания и вздохнула:

– Хороших новостей оттуда ждать не приходится. Бедная Лида, вся жизнь у постели чужой старухи. Сердце здоровое, врач предполагает, что она еще лет пять чудесненько проживет.

– Вот что, дайте адрес Лиды. Найму на месяц сиделку, пусть Лидия съездит куда-нибудь отдохнуть, развлечется…

Домработница принялась возражать:

– Дарья Ивановна, не надо таких расходов. Очень большую сумму придется платить.

– Прекратите, Ира, делаю это для вас, вижу, как переживаете за сестру.

Лидия, конечно, была дома и, очевидно предупрежденная Иркой, встретила меня на пороге с распростертыми объятиями.

– Мы с мужем не привыкли получать ни от кого помощь. Ужасно неудобно, но отказаться от такого предложения нет сил – столько лет нигде не были. Я просто одичала, скоро людей начну бояться.

Квартирка Лидии, маленькая, темная, пропахшая лекарствами, не была похожа на обитель богатой старушки. Зато больная, капризная и желчная, тут же принявшаяся поносить невестку за то, что та решила отдохнуть, полностью соответствовала моему замыслу. Велев Лиде паковать чемодан и пообещав привезти в понедельник сиделку, я поехала к Авроре Михайловой.

Рекомендованная помощница выглядела лет на сорок. Смуглая, черноволосая и черноглазая, медсестра совершенно не походила внешне на Розу Седых. Но они были из одной армии еще довольно молодых женщин, воспитывающих в одиночку детей и стойко борющихся за финансовое благополучие.

Извинившись за беспорядок, Аврора извлекла из буфета «парадные» кофейные чашки, и мы приступили к переговорам.

– Хочу, чтобы жили при больной. Целый месяц никого не будет, я стану только звонить. Предупреждаю сразу: тетушка очень богата, после ее кончины ожидается солидное наследство. Но при этом пожилая дама безумно скупа. Не удивляйтесь, что у нее дешевое постельное белье, маленькая квартирка, самая простая мебель. Это не от бедности, а от патологической жадности. К тому же старуха отвратительно капризна.

Михайлова понимающе закивала головой.

– Умею обращаться с такими, становятся паиньками. Многим просто нравится истязать родственников, а с чужим человеком предпочитают не спорить.

Плату Аврора брала понедельно. Договорились о финансовой стороне, женщина размешала кофе в чашке и сказала:

– Окончательное решение сообщу, когда увижу вашу тетку. Сейчас не могу сразу твердо определить, сколько времени понадобится. Иногда месяц, реже – больше. Но делать тотчас не буду – и вам, и мне не нужны неприятности, все должно идти естественно.

Я уставилась на нее во все глаза. Ничего не понимаю! Но медсестра истолковала мое изумление по-своему и поспешила сообщить:

– Платы вперед не надо, всю сумму только по завершении, но, повторяю, сначала посмотрю на больную.

Договорившись, что Аврора в понедельник явится на работу, я отправилась домой.

Бывают такие счастливые семьи, в которых целый день тихо. Родители никогда не ругаются, дети вежливы, бабушки заботливы и не требуют внимания. Все разговаривают друг с другом ласково, и события случаются только приятные: свадьбы, крестины, дни рождений. К таким людям редко приезжают погостить родственники, и у них не случается неприятностей с налоговой полицией. И с любой милицией вообще.

Как только я открыла свою дверь, на меня вывалился ворох новостей. Итак, Ванька кашляет, а Анька чихает. Аркадий уронил на гипс банку варенья, Марта Игоревна уже целый час ищет по всему дому брошь. К тому же Хучика стошнило в гостиной, и следует оплатить целый ворох квитанций за междугородные переговоры…

– Вы ужинали? – только и смогла я в ответ спросить Зайку.

– Садимся.

В столовой уже рассаживались за гигантским столом. Маня гневно вопрошала брата:

– Почему устроился на моем месте?

– Здесь удобнее, положу ногу на стул.

– А я где сяду?

– Маня, – возмутилась Наталья, – уступи больному.

– А мне когда уступят? – пошла в атаку воинственно настроенная дочь.

– Сломаешь ногу, уступлю, – хихикнул брат.

– Мама, – завопила Маруська, – он желает, чтобы я попала под автобус и переломала руки и ноги.

– Ничего не понимаю, – трубно возвестила вплывающая в столовую вдова, – вчера сняла кофту и ясно видела на воротнике брошь. Кстати, не копеечная штучка, настоящий антиквариат. Кто мог взять?!

– Хватит, – попыталась успокоить страсти Наталья, – садитесь, баранина стынет.

– Фу, опять баранина, – пробормотала Зайка, – и еще салат из омара с майонезом. Кто заказал на ужин такое жуткое сочетание?

Я предпочла отмолчаться. Ну, чем им плохи ягненок и омары? Завтра получат манные биточки и овсяный пудинг, привереды.

Кое-как обозленные домашние разместились за столом и принялись поедать мясо. Но тут приотворилась дверь, и в столовую вошел Хучик. С видом умирающего песик проковылял в самый центр комнаты, растопырил лапки, наклонил крупную голову и принялся издавать жуткие звуки. Федора Ивановича тошнило.

– Ирка, – заорала Наталья, – убери отсюда собаку.

– Ну и вонища, – оповестила Маруся, – Хучик, наверное, крысу съел.

– Если не прекратите, – обозлился Аркадий, – сейчас и меня стошнит.

Дверь опять тихонько приоткрылась, на этот раз пошире.

– А это идет Банди, чтобы покакать к чаю, – захохотала Маруся.

Не успели мы наорать на нее, как дверные створки распахнулись, и на пороге возникла удивительная троица – Казик, Сонька и Левка.

– Вот и шведская семья явилась, – под нос буркнул Аркадий, но я все равно услышала и пнула сына ногой под столом.

Супруги поддерживали Левку. Бывший муж практически висел между ними. Ноги его подгибались, глаза смотрели бессмысленно. Судя по всему, Арцеулов напился в стельку. Новицкие без слов плюхнули ношу на диван. В ту же секунду раздался истошный Левкин визг. Кинувшаяся на помощь Маня опрокинула бутылку с кетчупом прямо на многострадальную ногу брата. Тут уже заорал и Аркадий. На крики принеслись кухарка, Ирка и пившая с ними вместе кофе Серафима Ивановна.

– А ну тихо! – не выдержала я, подошла к Левке и спросила: – Что вопишь?

Мужчина не отвечал, а только тыкал пальцем куда-то в диван. Мы велели ему встать и увидели, что в седалище страдальца торчит пропавшая брошка.

– Лева, – возмутилась вдова, – как ты мог взять украшение да еще воткнуть его в такое неподходящее место?

С этими словами она быстренько подскочила к бывшему зятю и выдернула из его довольно объемной филейной части антикварную вещицу. Левка взвыл, на брюках проступила капелька крови.

– Вытрите с ноги кетчуп, – взмолился Аркадий.

Зайка старательно принялась промокать красную жижу, но та размазывалась по гипсу.

– Есть способ получше, – предложила сообразительная Маня и завопила: – Банди, сюда!

Мирно спавший во время всей этой катавасии пит быстренько подбежал на зов. Маня ткнула его мордой в Кешкин гипс:

– Давай ешь быстро!

Всеядный, вечно голодный Банди принялся самозабвенно орудовать языком. Услышав чавк, откуда ни возьмись принеслись Снап, Жюли и Хучик. Снап принялся помогать товарищу, Федор Иванович с женушкой подлизывали вкусные капли с ковра. В мгновение ока следы кетчупа исчезли.

– Где он так надрался? – спросила Наталья.

Не успела она закрыть рот, как прозвучал жуткий хруст. Аркадий ойкнул, и на наших изумленных глазах гипс распался. Это Снап и Банди, слизавшие кетчуп, решили доесть вкусную штучку до конца и принялись грызть повязку.

Я кинулась набирать номер хирурга, Наталья, чертыхаясь, отгоняла собак от лакомых кусочков. Новицкий хохотал как ненормальный. Марта Игоревна прикалывала вновь обретенную драгоценность. Зайка с Марусей в голос причитали над несчастным Аркадием.

– Да замолчите наконец, – закричала я, – ничего не слышно!

Все разом заткнулись. В наступившей тишине опять послышались жуткие звуки: это Хучика тошнило прямо на Левкины ботинки.

Глава 34

Михайлова позвонила через неделю, и я поехала домой к Лиде. Аврора хорошо знала свое дело. В маленькой, довольно грязноватой квартирке стало чисто, исчез омерзительный запах. Больная лежала на сверкающем белизной белье и выглядела довольной. Очевидно, ее недавно покормили, потому что в комнате витал приятный аромат свежемолотого кофе.

– А теперь, – ласково пропела сиделка, – мы хорошенько отдохнем, поспим и дадим мне спокойно поговорить с вашей племянницей.

– Она мне не племянница, – прокаркала старуха.

– Хорошо, хорошо, – проговорила Аврора, закрывая дверь, – как хотите.

Мы уселись в маленькой пеналообразной кухне. Михайлова неодобрительно посмотрела на мои сигареты и произнесла:

– Доктор Невзоров обследовал больную.

– Как? – изумилась я. – Зачем?

– Надо же иметь объективную картину состояния здоровья, – изумилась, в свою очередь, сиделка. – Как же иначе вы хотите устроить эвтаназию? Мы беремся за дело только в безнадежных случаях, чтобы облегчить страдания больных и муки родственников.

От ужаса осознанного у меня по спине побежала горячая волна, волосы даже на ногах встали дыбом. Эвтаназия! Так вот чем зарабатывала Роза Седых такие хорошие деньги. Да доктор Невзоров просто убийца!

За крупную сумму он рекомендует родственникам безнадежно больных людей специальную медсестру. Паралитик, страдающий болезнью Паркинсона, может жить годами! Эдуард Петров, обездвиженный после пункции, Наталья Бернстайн, впавшая в маразм, Антонина Ромова, слегшая в результате инсульта, – все они имели здоровое сердце, хорошее материальное состояние и нетерпеливых родственников.

Итак, доктор Невзоров навещал больных, потом в доме поселялась милая сиделка, и примерно через месяц все заканчивалось, к обоюдному удовольствию. Близкие освобождались от забот, получали наследство и свободу, медики – солидный куш. Скорее всего с врачом договаривался кто-то один. У Петровых, наверное, жена. Вряд ли дочка дала бы мне адрес Розы Седых, если бы была в курсе дела. Скольким несчастным помогли отправиться на тот свет преступники? В дневнике Нади стояло только три фамилии.

Скорей всего негодяи, воспользовавшиеся услугами убийц, становились объектами шантажа Надьки. Понятно, почему алкоголичка не брала денег с Розы: женщины работали сообща. Выглядело все, наверное, так.

Роза Седых помогает Петровой избавиться от мужа и сообщает координаты дамы Наде. Через несколько месяцев после похорон к безутешной вдове является шантажистка и требует денег, грозя сообщить обо всем в милицию. Бедной Петровой некуда деваться, и она начинает платить. Точно так же поступили с Бернстайнами и Ромовыми. Тут Надя умирает от рака. Жертвы облегченно вздыхают, но ненадолго.

Роза не хочет упускать деньги и уже сама начинает заниматься шантажом.

Гамма чувств, игравшая на моем лице, изумила Аврору, и она спросила:

– Вы чем-то недовольны?

– Боюсь, доктор Невзоров не совсем правильно истолковал мой визит. Речь не идет об эвтаназии. Просто требовалась сиделка, чтобы приглядеть месяц за тяжелой больной.

Аврора слегка нахмурилась, потом быстро проговорила:

– О чем вы говорите? Разве я могу причинить вред пациенту? Это вещь подсудная. Думаю, лучше вообще уйти прямо сейчас во избежание недоразумений.

Я принялась успокаивать благородную медсестру. В конце концов мы договорились, что медсестра поработает месяц за тройную плату. Как говаривала бабушка, «за любопытство приходится расплачиваться».

Вечером в гостиной у меня все валилось из рук. Плохо быть бедной, а богатой просто опасно.

– Скажи, Кешка, – не выдержала я наконец, – ты меня любишь?

Сын оторвался от газеты и сообщил, что если я заболела, то следует выпить чай с медом и лечь в кровать; на крайний случай в аптечке есть аспирин.

– Ну все-таки, – продолжала я допытываться, – предположим, тьфу-тьфу, конечно, у меня руки-ноги поотнимались, что делать будешь?

– А язык? – осведомился Аркадий. – Язык тоже отнимется? Если онемеешь, так и быть, стану лечить. А если будешь по-прежнему нести чушь, просто утоплю. Даже камень привязывать не надо – ручки-ножки не шевелятся, пойдешь ко дну как миленькая!

Ну что сказать на подобное заявление? Я вздохнула и решила выяснить у будущего юриста кое-какие профессиональные вопросы.

– Если человек умер, когда родственники могут получить наследство?

Аркадий зашвырнул газету на диван.

– Мать, надоело, мне с тобой еще лет сорок мучиться, нечего о смерти вздыхать!

Тут уже возмутилась я:

– Как сорок лет? Я не собираюсь так рано умирать. Дедушка по материнской линии дожил до ста пятнадцати лет, бабушка проскрипела до ста девяти, а ты меня поскорей закопать хочешь?

Кеша безнадежно замахал руками:

– Тебе делать нечего, да? Пойди съезди куда-нибудь, в «Макдоналдс», например, слопай обожаемый мерзкий гамбургер, а я почитаю спокойненько. Только-только все из дома убрались, так ты цепляться стала.

– Скажи, где можно получить сведения о банковском счете, о поступлениях и тратах?

– В банке, конечно. Только там крепко берегут тайны клиентов и ничего не расскажут.

Я задумалась. Во-первых, надо проверить финансовое положение Розы Седых, во-вторых, узнать, что за женщина приходила на встречу с ней в кафе «Резонанс». Второе показалось легче первого, и я пошла искать в телефонной книжке адрес.

Кафе оказалось в Марьиной Роще. Маленькая дешевая забегаловка, битком набитая галдевшими подростками. Шум стоял адский, ревел музыкальный автомат, в воздухе плыл характерный сладкий запах: кто-то курил косячок с травкой. На столиках, покрытых липкими клеенками, громоздились рюмки с дешевым вином. В углу у окна сидел на полу парнишка в грязных джинсах и меланхолично играл на флейте. Перед ним, изображая змею, извивалась девчонка лет четырнадцати. Я в своем белом пальто и модной шляпке выглядела в этой обстановке, как кусок стекла в масле.

Меланхоличная барменша, по виду чуть старше посетителей, равнодушно протирала бокалы. Я бодрым шагом подобралась к стойке и радостным голосом произнесла:

– Московское радиовещание, – вытащила удостоверение и бросила его между стаканами.

– Ну?.. – вяло отреагировала собеседница.

– Проводим конкурс. Сейчас назову приметы женщины, если узнаете ее и сможете рассказать, с кем она здесь встречалась, получите сто долларов.

Пластинка закончилась, автомат замолчал, и мой голос неожиданно разнесся по всему зальчику.

– А чего, давай, – оживилась снулая девица.

Я принялась описывать Розу Седых. Барменша только качала головой.

– Вот черт, не помню. Здесь столько всяких ходит, целый день толпа!

– А если вспомню, мне дадут сто долларов? – подал из угла голос флейтист.

– Конечно, – обрадовалась я.

– Видел ее здесь часто. Всегда приходила первая и садилась там, – парень ткнул пальцем в темный угол возле туалета, – а уже потом другая являлась. Высокая блондинка, ухоженная, глаза огромные. Последний раз на ней такое пальто было зеленое и шляпка-таблетка. Даже знаю, как ее звали.

– Как?

– Нелли.

– Откуда такая точность – и пальто запомнил, и имя?

– Я художник, – гордо оповестил парнишка. – Играю тут просто для заработка. Глаз-алмаз. А имя запомнил потому, что тетки эти чуть не передрались. Неужели не помнишь? – обратился он к барменше. – Ты еще ей налить отказалась?

Официантка наморщила лоб:

– Точно.

Тут кто-то вновь опустил монетку, и проклятый автомат начал изрыгать тяжелый рок.

– Послушай, – обратилась я к парню, – хочешь перекусить?

Он обрадовался, и мы переместились в другое кафе, где волшебным образом отсутствовали посетители. Пока голодный мальчишка запихивал в рот яичницу, я закурила, открыла кошелек, достала сто долларов и положила на стол. Юноша оживился.

– Дам еще столько же, – сказала я, – если расскажешь все подробности скандала.

Музыкант утер масленые губы, стрельнул сигарету из пачки и со вкусом принялся рассказывать.

Этих теток он видел в кафе уже целый год, ровно столько, сколько подрабатывал там, изображая укротителя змей. И свидания их всегда выглядели одинаково. Сначала приходила шатенка, заказывала кофе и садилась в темный угол. Минут через десять прибывала блондинка. Молча устраивалась за столиком. Так они и сидели минуты две-три в абсолютном молчании. Потом вторая дама уходила, и следом, допив кофе, отбывала первая. «Факир» заинтересовался странными посетительницами и в следующий раз пригляделся к женщинам повнимательней. Он увидел, как та, что приходила позднее, незаметно передавала первой конверт, и, решив, что тетки приторговывают наркотиками, потерял к ним интерес. В «Резонанс» частенько заглядывали торговцы «дурью». Но в последний раз случился скандал.

Шатенка, то бишь Роза, как всегда, явилась первой и прождала целых полчаса, стала нервничать, поглядывала на часы, и тут пришлепала абсолютно пьяная подруга. Покачиваясь на километровых каблуках, она доковыляла до столика, плюхнулась на стул и довольно громко осведомилась:

– Поджидаешь, паучиха поганая?

– Прекрати, Нелли, – спокойно сказала Роза. – Зачем пила?

– Не твое дело, – огрызнулась дама и громким голосом попросила: – Эй, кто-нибудь, налейте коньяку.

Затем Нелли вытащила из кармана деньги и бросила их на столик перед спокойно сидевшей Розой.

– На, подавись!

Ассигнации разлетелись по грязной клеенке. Роза побледнела и тихо произнесла:

– Вот что, пьянь рваная! За то, что оскорбила меня, придется платить. И не забывай про Носорога, думаешь, муженек обрадуется, когда я ему правду про аборт расскажу?

Нелли притихла и положила голову на стол. Роза встала и так же тихо, почти шепотом, закончила:

– Деньги принесешь сюда через неделю. Причем сумма в два раза больше, чем обычно. Это штраф за хамство. И помни о Носороге.

С этими словами шантажистка вышла. Госпожа Резниченко еще посидела какое-то время, затем дрожащими руками собрала разбросанные доллары и потребовала коньяку в стакане. Но барменша сообщила, что в кафе коньяк подают только в рюмках. «К тому же, – заявила она, – вы уже и так перебрали!..» Резниченко стала возмущаться, но тут из задней комнаты появился вышибала и выставил полупьяную даму на улицу. Больше парнишка не встречал странных теток.

Он перекусил и побежал в свое кафе, где у окошка маялась без дела «змея». Я заказала еще кофе. Значит, Роза, работавшая одно время у гинеколога медсестрой, узнала, что Нелли сделала аборт тайком от мужа, и принялась выколачивать из бедной бабы деньги. Интересно, сколько времени длилась эта «дружба». Нет, определенно, следует заглянуть в банковскую карточку Седых. Вопрос только, как это сделать!

Глава 35

Утром неожиданно позвонил Александр Михайлович и пожаловался на ужасающую зубную боль.

– Тема не может помочь? Нет никакой возможности идти к стоматологу.

– Лучше признайся, что боишься бормашины, – уточнила я.

– Не без этого, – признался Александр Михайлович. – Поговори с вашим экстрасенсом.

Артем тут же дал согласие помочь, и полковник приехал на служебной машине с мигалкой. Выглядел Александр Михайлович не лучшим образом. Кажется, даже похудел.

– Два дня ничего не ем, – пожаловался он нам, – во рту просто раскаленные гвозди.

– Гвозди вытащим, – бодро пообещал прозаик, – но к дантисту идти придется.

Через пару минут повеселевший Александр Михайлович радостно накинулся на тосты, масло и джем. Его взгляд упал на Жюли, которая мирно спала на диване.

– Как она потолстела, – удивился Александр Михайлович.

– Хучик постарался, – сказала я и, видя, что до полковника не доходит, пояснила: – Ждем прибавления семейства. Мать перед тобой, а счастливый отец – Федор Иванович.

Александр Михайлович ахнул:

– А щенков куда?

Я пожала плечами:

– Твой пес набезобразничал, тебе и отвечать. Хочешь, вешай на работе объявление или раздавай в патрульной службе. Одного можно в Бутырку пристроить на должность тюремной собаки.

Полковник поперхнулся:

– Скажешь тоже, да меня засмеют.

– Тогда остается только один выход.

– Какой?

– Встанешь на Тверской около ресторана «Макдоналдс» с корзинкой в руках и будешь предлагать всем желающим щеночка из приличной семьи. Хотя нет, не подходит, тебя живо заберут в милицию, оправдывайся потом, что сам полковник. Скажи, у вас ведь есть картотека условно-досрочно освобожденных?

– Конечно.

– Позвони трем-четырем уголовникам. Навряд ли откажут тебе, возьмут щенков. Много одалживаться не придется. Едва ли Жюли родит больше девяти штук.

У Александра Михайловича пропал аппетит. Я радостно отметила, что приятель не стал доедать надкушенный тост, и добавила:

– Хотя, если поможешь мне, возьмусь за устройство Хучиковых детей сама.

– Что ты хочешь? – конкретно осведомился несчастный приятель.

– Позвони в банковское отделение на улице Коминтерна и попроси показать счет одного из их клиентов.

– Ну ты даешь! – возмутился друг. – Разве это так делают? Нужна специальная санкция, бумажка с печатью. И кого ты собралась проверять? Опять в детектива играешь?

– Вовсе нет. Просто дала в долг крупную сумму, а должник не возвращает, говорит – денег нет. Хочу проверить.

Александр Михайлович молчал. Конечно, не поверил ни одному моему слову, все-таки не идиот. Но перспектива стоять в центре Москвы с корзинкой копошащихся в ней щенков, когда мимо на патрульной машине поедут коллеги, ужасала. И он точно знал, что если не поможет мне, то через некоторое время станет обладателем семи-восьми мопсотерьеров. В конце концов полковник промямлил:

– И где только шантажу обучилась! Ладно, попрошу одного знакомого, частным образом. Скажи фамилию владельца счета.

Ишь, хитрец. Но я все равно хитрее.

– Розалия Медых.

Александр Михайлович вздохнул и потянулся за телефоном. Надеюсь, Роза хранила деньги в банке возле дома.

В отделение банка я понеслась, как только мой приятель уехал. Симпатичный молодой клерк, чуть старше Аркадия, встретил крайне предупредительно.

– Добрый день. Вы от полковника?

Я важно кивнула головой и подумала: «Интересно, из какой неприятности вытащил тебя Александр Михайлович?»

Служащий тем временем включил компьютер и через пару минут сказал:

– К сожалению, в картотеке нет клиентки Розалии Медых.

– Как вы сказали, Розалия Медых? Очевидно, плохо расслышали по телефону имя. Меня интересует Роза Седых.

– Ох уж эти телефоны, – посетовал парень, щелкая клавиатурой, – усовершенствуют, усовершенствуют, а слышно плохо. Пожалуйста, Роза Седых имела в нашем банке два счета.

– Два? Возможно такое?

– Запросто, хоть десять заводите, если есть что класть. Седых использовала один счет как накопительный, а другой был обычный.

– Не понимаю.

– На один счет клиентка только вносила суммы. Смотрите. Открыла карточку восемнадцать лет тому назад и положила десять тысяч рублей, еще тех, советских. Потом через какое-то время, как раз накануне обвального повышения цен, сняла всю сумму. Очень вовремя. Ничего не потеряла в отличие от других. Как только разрешили открывать валютные счета, Седых внесла пять тысяч долларов и на протяжении довольно длительного времени вносила каждый месяц одну сумму – двести долларов. Три раза вложила по две тысячи долларов. С этого счета деньги не брала никогда, тут накопилась приличная сумма. А вот на втором счете другая картина. Постоянно вкладывались и снимались деньги. Смотрите: триста рублей внесено – двести снято; семьсот рублей прибыло – шестьсот убыло.

– После смерти владелицы кто получит ее деньги?

– Сейчас проверим. Вот, видите, завещательное распоряжение: сын Никита Седых. Но он не заявлял о своих правах.

Я подумала, что Кит мог и не знать о материнской кубышке. Сколько там у нее накопилось? Двадцать три тысячи без процентов. Совсем неплохо для скромной медсестры.

Ладно, все понятно. Десять тысяч, положенные восемнадцать лет назад, – деньги, вырученные за проданную дочь и дальнейшее молчание. Каким образом Роза узнала через несколько лет, что ее дочь отдали Нелли Резниченко? Думаю, что все договоренности осуществлялись через доктора Коня, скорей всего и деньги передавал он. Хотя…

– Можно узнать, откуда на счет поступают средства? – поинтересовалась я.

– Очень просто. Так, проверим. Ну и ну, Седых необычный клиент.

– Почему?

– Все суммы накопительного вклада, кроме первой, делала наличными, крайне странно. На другой счет деньги поступали переводом из разных мест.

– Если бы Роза Седых захотела узнать, откуда взялись десять тысяч, она смогла бы это сделать через несколько лет?

– Конечно, мы исправно храним документацию. Сейчас выясним.

Через пятнадцать минут передо мной лежало первое вещественное доказательство связи Розы и Владимира. Деньги поступали со счета господина Резниченко.

Ясно. У медсестры возникли какие-то подозрения, и она просто узнала, кто перевел деньги. Может, взыграли материнские чувства, пошла посмотреть на брошенную дочь и узнала в приемной матери женщину, делавшую криминальный аборт у Носорога. Благодатная почва для шантажа. Двести долларов платила ежемесячно Нелли. Сумма вполне подъемная для обеспеченной жены стоматолога. Три взноса по две тысячи – от Петровой, Бернстайн и Ромовой. Мелкие суммы на второй карточке – зарплата медсестры и тот кусок прибыли, которым с ней делилась Надя. Надо сказать Киту о вкладе.

Юноша занимался стиркой, когда я ворвалась к нему на кухню. Отметив мимоходом, что у Розы была суперсовременная стиральная машина, последнее чудо техники, я сказала:

– Никита, на какие деньги ты сейчас живешь?

Парень растерялся:

– На маленькие. Стипендию платят, да думаю пару часов в «Макдоналдсе» подрабатывать, там берут студентов.

– Мама не оставила завещания?

– Что завещать-то? – улыбнулся юноша. – Квартира давно переведена на мое имя. Вкладов в банке у нас нет.

Я успешно разуверила его. Услышав сумму, мальчишка разинул рот:

– Сколько, сколько? Не врете?

Он покраснел от возбуждения и принялся утирать рукавом рубашки вспотевший лоб.

– Вот здорово, смогу дальше учиться, стану адвокатом. Ай да мама, ну и молодец. И как она столько накопила?

Я промолчала. Лучше тебе, дружочек, не знать, откуда денежки взялись. В подъезде, у входных дверей, мне навстречу попалась Алевтина, сестра Нади. Женщина тащила две гигантские сумки, набитые продуктами. Из пакетов высовывался кусок свежего мяса, торчали перья зеленого лука. Сквозь прозрачный пластик виднелись масло, колбаса, майонез, виноград. Надо же, вроде нуждается, а покупает столько продуктов, да и виноград в феврале – дорогое удовольствие. Алевтина со стуком поставила сумки на пол и спросила:

– Вы ко мне?

Я отметила, что на женщине новое элегантное зимнее пальто, чудесные кожаные ботинки на натуральном меху, и не стала ее разубеждать.

В маленькой и бедной квартирке Алевтины со времени моего последнего визита прибавилось много вещей. Во-первых, в гостиной появилась новая мягкая мебель – велюровый диван и два кресла. Под потолком сияла внушительная люстра, пушистый ковер закрывал почти весь пол. На кухне, куда Алевтина потащила сумки, глаз сразу упал на новехонькую стиральную машину, такую же, как у Розы.

Алевтина разложила продукты по полкам и сварила кофе. Напиток, как и в прошлый раз, оказался удивительно вкусным, только сегодня к нему подали коробку дорогих конфет.

– Как, привыкаете к одинокой жизни? – спросила я.

Алевтина промокнула глаза платком.

– Девочку не вернуть, живу кое-как с горем пополам.

«И новой мебелью», – пронеслось в моей голове.

– Можете вспомнить последний день, проведенный вместе с Кристиной?

– Естественно, только зачем?

– Убийцу еще не поймали, и мне кажется, что я знаю, где он прячется. Не хватает кое-каких доказательств, вот и хочу еще раз проследить роковой путь ребенка.

– Пятница была. В среду умерла Надя. Кристина рыдала как ненормальная. Утром четверга успокоилась, позвонила в мастерскую, отпросилась и собралась поехать в магазин купить черный платок. Пропала на целый день. В пятницу проснулась поздно и говорит: «Знаешь, мамулечка, я тебя всю жизнь любить буду, даже если ты мне не родная мать». Я тогда отшутилась: мол, Кристиночка, тебе господь сразу двух матерей дал, Надю и меня. А она серьезно-серьезно так бормочет: «Да, бедно мы живем, но ничего – скоро все изменится».

Алевтина решила, что у девочки от стресса поехала крыша. Женщина спросила у Кристины: «Что изменится скоро?» И девушка понесла невероятную чушь. Мол, она дочь богатых родителей, которую подменили в родильном доме. Сейчас ей открылась правда, а в руках есть, мол, неоспоримое доказательство ее происхождения. Сегодня Кристина пойдет к настоящим родителям, откроется им, и те примут дочку с распростертыми объятиями. Алевтина принялась успокаивать ребенка и пошла на кухню за лекарством. Пока женщина искала таблетки, Кристина оделась и убежала. Больше она ее не видела.

– Девочка показывала доказательство?

Алевтина отрицательно помотала головой.

– Уж не знаю, что она выдумала. Не было никаких богатых родителей. Ведь я сама Надьку провожала в родильный дом, сама встречала, в эту квартиру новорожденную принесли. Никто нам ее на воспитание не отдавал, свое дитя, кровное. Просто от горя разум помутился.

Я промолчала, а потом поинтересовалась:

– После смерти сестры остались деньги?

По вспыхнувшему огнем лицу Алевтины стало понятно, что слова попали в точку, но женщина быстро произнесла:

– Какие деньги? Та рубашки целой не имела, голодранка. Пила горькую. Весь запас на ее болезнь потратила. Работаю на старости лет у людей, грязь таскаю.

Я внимательно посмотрела на ее обозленное лицо, глазки-буравчики и, попросив фото погибшей, стала прощаться. Мозаика в общем сложилась. Роза и Надя – сладкая парочка – работали вдвоем, обирая жертвы. Одна набила тугой кошелек, и другая, конечно, тоже. Только Седых доверяла банку, а Надя скорей всего держала заначку под матрасом, тратя частенько денежки на выпивку. Перед смертью она, конечно, отдала сбережения родственникам. Вероятнее всего, Алевтине. Вот откуда новая мебель, стиральная машина, зимнее пальто и дорогие продукты. Значит, Кристина все-таки решилась пойти к Резниченко! И я точно знаю, что она была у них. Иначе каким образом в кармане убитой обнаружилась фигурка утки и как кольцо попало обратно к Нелли?

Глава 36

Ужасная февральская погода обрушилась со всей силой на Москву. Мокрый снег с дождем, противный ветер, грязь. Собаки выскакивали во двор ровно на пять минут. Кошки предпочитали дрыхнуть на кухне, самом теплом месте в доме. Домашние забились по щелям. Даже Левчик притих. Хотя, честно говоря, в этот визит Арцеулов никого не обременял. Целыми днями он пропадал у Новицких, восхищаясь кулинарным талантом Соньки. Иногда, нацепив фартук, отодвигал бывшую супругу от плиты и стряпал фирменное блюдо: спагетти по-сицилийски. Казик вовсю старался ублажить Левку и таскал его на многочисленные выставки, фуршеты и презентации. В результате у старшего Арцеулова набралось уже три новых романа для перевода. Мы все только дивились, глядя на идиллическую дружбу.

Мелкий дождь мерно стучал по окнам. Немилосердно зевая, Аркадий и Зайка ушли спать в половине десятого. Наташка даже не спустилась к ужину. Кока и Тема тихо ворковали в полутемной гостиной на диване. Вдова с шумом мылась в ванной, иногда за плеском воды слышалось ее бодрое меццо-сопрано. Она распевала советские песни. Маруська валялась в спальне на кровати, смотрела мультик про Симпсонов и поедала чипсы. Я уютненько пристроилась в кабинете и стала шарить глазами по полкам, выбирая книжечку.

Внезапно прозвонил домофон. Послышался звук каблуков Ирки. «Наверное, Левка явился», – вяло подумала я, устраиваясь поудобнее в кресле. Но это была Ева.

Бедную девочку втащила в кабинет красная, как огнетушитель, Маня.

– Мама, – заорала она по обыкновению, – только посмотри!

Смотреть было не на что – зрелище жалкое. Ева стояла в насквозь мокрых и грязных чулках. Мокрым оказался и подол платья, очевидно, на девочке в такую погоду была только короткая куртка. Покрасневшие, озябшие руки вылезали из коротких рукавов. На щеках – размазанные слезы.

– Так, – моментально сориентировалась я. – Немедленно наполни ванну горячей водой, сунь туда Еву, дай ей красного вина с корицей. После натяни на подругу теплое белье, носки, и пусть ложится спать. Завтра поговорим.

– Но, мамочка, – заныла Маруся.

– Завтра, – категорически отрезала я, – все разговоры завтра.

Девочки исчезли. Я расслабилась: ничего не хочу сегодня знать, только завтра. Но вышло все иначе. Примерно через час в дверь позвонил Владимир.

– Простите за столь позднее вторжение. Мне нужна Ева.

Впустив стоматолога, я искренне удивилась:

– Почему вы решили, что девочка здесь?

Владимир сосредоточенно стряхнул капли дождя с волос.

– Ева убежала из интерната. Надо сейчас же вернуть ее на место.

– Но это невозможно, ребенок устал и спит.

Дантист бесцеремонно крикнул на весь дом:

– Ева, выходи!

Застучали двери, разбуженные домашние повыскакивали из спален.

– Ева, – продолжал неистовствовать Владимир, – знаю, что ты здесь, собирайся.

– Никуда она не пойдет, – заявила Маня. – Ева спит, а вы не имеете права запихивать дочь в интернат против ее воли, есть хартия прав ребенка.

– Своей маме это высказывай! – рявкнул стоматолог. – А ну быстро тащите сюда Еву! Считаю до трех.

– А если не отдадим, то что? – воинственно поинтересовалась Маня.

– Уеду домой и сообщу в милицию о похищении дочери, нервы так измотаю, мало не покажется. Ну, быстро, где ее комната?

– На втором этаже, третья справа, – растерянно сказала Наталья.

Владимир как на крыльях взлетел по лестнице, мы толпой понеслись за ним. Возмущенный отец рванул дверь, и перед нашими глазами предстала маленькая фигурка Евы, забившейся в самый угол кровати.

– Знаешь ты кто? – накинулся Владимир на дочь. – Мерзавка, негодяйка, собирайся немедленно в интернат!

Девочка отрицательно помотала головой. Потерявший рассудок Владимир рванулся к кровати и вытащил Еву из-под одеяла. Ночная рубашка задралась, и под ней обнаружились неожиданно не по-детски кокетливые трусики, отделанные черным кружевом.

– Где ты откопала это белье, потаскуха? – заорал стоматолог и поволок упирающуюся Еву из комнаты.

– Дайте ей одеться, – вступилась я.

– Не графиня, так поедет, – вопил Владимир.

И тут на сцену выступила вдова, задрапированная в бежевое неглиже. Освобожденный от грации бюст устрашающе заколыхался, когда Марта Игоревна двинулась на стоматолога. В руках она сжимала предмет, напоминающий скалку.

– По какому праву, молодой человек, – грозно начала она, – устраиваете скандал в приличном доме?

Владимир, не понявший ни слова, отпустил Еву и показал вдове поднятый кверху средний палец правой руки. Уж не знаю, правильно ли поняла Марта Игоревна значение хамского жеста, но она, не колеблясь, опустила свою скалку на голову грубияна. Дантист страшно ойкнул, закатил глаза и без чувств свалился к нашим ногам. Вдова окинула присутствующих грозным взором, перешагнула через тело поверженного врага и, пробормотав под нос: «Вот так», с достоинством удалилась, оставив нас на поле битвы.

– Что теперь делать? – растерянно спросила Зайка.

– Сначала спрячу Евку в комнате у Ирки, там за шкафом есть дверь в бельевую. Ни за что не найдут, – сообщила Маня и, протянув подруге халат, повела ее наверх.

Наташка, Зайка, Кока, Тема, Аркадий и я продолжали растерянно смотреть на бесчувственное тело.

– Может, она его убила? – осторожно осведомилась Зайка.

– Чем Марта Игоревна треснула Владимира? – поинтересовался Кешка.

Я пожала плечами:

– Было похоже на скалку, но откуда вдова ее взяла?

– Может, положить бедолагу на кровать в свободной спальне? – предложила Наташка. – Простудится еще на полу.

Я с сомнением посмотрела на здоровенного мужика. Как мы, четыре хилые тетки, его потащим? Аркашка со сломанной ногой не в счет, у Темы сил как у воробья.

В конце концов Зайка ухватилась за правую ногу, Кока и Тема – за левую, нам с Наташкой достались руки. Кое-как, почти волоком, дотащили стоматолога до комнаты и, раздев, закинули на кровать. На голове у буяна не было открытых ран, и нам показалось, что он просто спит. На всякий случай, прихватив детектив, теплый плед, сигареты и стакан горячего сладкого чая, я устроилась на караул возле кровати.

Детектив попался неинтересный – на первых сорока страницах ни одного трупа. Горячий чай приятно грел желудок. Глаза закрылись сами собой. И тут послышался слабый стон. С трудом разлепив веки, в слабом свете ночника я увидала, что полуголый Владимир сидит на кровати.

– Где я? – простонал мужчина, озираясь.

– У нас дома, в спальне для гостей.

– Как меня угораздило сюда попасть?

– Приехали за Евой и начали драться, – пояснила я.

Владимир откинулся на подушки.

– Боже, что вы сделали с моей головой!

– Марта Игоревна стукнула вас по темечку чем-то страшно похожим на скалку. Завтра обязательно спрошу, что это было.

– Где Ева?

– Спит скорей всего. Надеюсь, не собираетесь начать все сначала?

– Просто не знаю, что со мной случилось. Когда позвонили из интерната и сказали, что дочка убежала, прямо разум потерял. Думал, убью.

– Очень хорошо вас понимаю. Непослушные дети могут ангела из себя вывести. Но вы слишком строги к Еве. Попробуйте просто полюбить ребенка.

Владимир горько усмехнулся:

– Даша, к сожалению, вы ничего не знаете.

Я вылезла из кресла, закурила сигарету и села на кровать к дантисту.

– Знаю, что Ева неродная дочь, вы с Нелли удочерили младенца.

Стоматолог от изумления разинул рот.

– Откуда?

– Долго рассказывать. Но если решили завести ребенка, то просто непорядочно бить его и сплавлять в интернат тюремного типа.

Владимир схватил мою пачку сигарет и нервно закурил.

– Ну и что теперь хотите за молчание, вроде денег своих достаточно?

Я возмутилась до глубины души: надо же, принять меня за шантажистку!

– Никому не собиралась выдавать чужие семейные тайны, да и Еву жалко. Какой стресс для девочки – узнать, что у нее есть другая, настоящая, кровная родня. Тем более вы с Нелли виноваты перед девочкой, которую так и не сумели полюбить. За свое молчание хочу две вещи. Первое – заберите ребенка из интерната домой и попробуйте изобразить отцовские чувства. Согласны?

Стоматолог помолчал минуту, потом заговорил:

– Приходится подчиниться. Но, Даша, если потом всем будет хуже, предупреждаю, ответственность ляжет на вас. Ева совсем не та, за кого вы ее принимаете.

– Опять начнете врать про наркотики?

Владимир спросил в ответ:

– Вторая вещь какая?

– Расскажите, где и как познакомились с Розой Седых.

Стоматолог ухмыльнулся:

– Ну даете, покаяться, значит, перед вами? Ничего особенного в этой истории нет. Ладно, слушайте. Мои отец и мать с трудом сумели пожениться. Брак кузины с кузеном не одобрили поголовно все родственники. Но отец сумел настоять, отметая аргументы о возможности рождения больных детей. Первым появился на свет я, здоровый и веселый. Отец ликовал, но недолго. Следующие дети были нежизнеспособны. Вот я и остался единственным сыном. У папеньки, наверное, на старости лет крыша поехала, к тому же он терпеть не мог Нелли. Когда-то ее отец обманул моего и заработал на обмане кучу денег.

Я очень любил Нелли в молодости. Вы не представляете, какая она была красавица, нежная, умная. Родители потребовали, чтобы мы прекратили отношения, но я добился своего. Сыграли свадьбу. И отец начал приставать ко мне с вопросом о внуках.

Владимир замолчал, потом вытащил новую сигарету, в спальне повисли клубы сиреневого дыма. Рассказ его звучал печально, даже трагично.

Нелли совершенно не собиралась рожать детей. Оказывается, у нее была старшая сестра, умершая во время родов первого ребенка. Жена уверяла мужа, что ее подстерегает та же участь. Стоматолог тоже не очень хотел обзаводиться потомством. Но Петр Павлович настойчиво требовал внуков. Скандал разгорелся за обедом. По телевизору передавали документальный фильм о немке, родившей 15 детей. Старики Резниченко принялись умиляться, громко заявляя, что именно такой многодетной и должна быть истинная семья. Нелли не выдержала и сообщила свекру со свекровью о нежелании превращаться в племенную кобылу и производить на свет бесчисленное потомство. Более того, невестка во весь голос объявила, что вообще не собирается подарить им внука. Старики оторопели.

Вечером Петр Павлович позвал в кабинет Владимира и спросил, разделяет ли сын позицию жены. Стоматолог вообще не понимал, из-за чего разгорелся сыр-бор. И шутливо сказал: «Гробить жизнь на сопливых детей? Ну уж нет». Отец растерялся. «А наследство, – спрашивал старик, – коллекции книг, яиц Фаберже, картины? Кому достанется бережно накапливавшееся годами богатство?» Владимир опять пошутил: «Перед смертью соберем и сожжем все, что не успели потратить». – «Значит, фамилия Резниченко исчезнет с лица земли?» – продолжал вопрошать отец. Сын отмахнулся и сказал: «Не все ли тебе равно, что будет после кончины?»

Спустя месяц после памятного разговора отец скончался.

– Если бы у меня хватило ума не шутить так глупо, – сокрушался Владимир. Но дело было сделано, огласили завещание с условием обязательно иметь наследников, чтобы получить наследство, и молодые супруги решили завести ребенка. Через пару лет стало ясно – жена не способна к зачатию. Наследство неумолимо уплывало из рук, и тогда обратились к доктору Коню.

Никто из домашних не заподозрил подвоха, когда бледная Нелли с дочкой вернулись домой. Несколько лет Резниченко жили спокойно. Владимира огорчало только то, что жена не проявляет никакого интереса к ребенку и старается поменьше общаться с Евой. Когда приемная дочь пошла в школу и стало ясно, что особых успехов ждать не приходится, мать начала распускать руки. И вообще, она сильно изменилась. От милой, нежной, ласковой Нелли, которую когда-то полюбил Владимир, ничего не осталось. Женщина пополнела, огрубела и начала пить. Стоматолог старался большую часть суток проводить вне дома. Жена увлеклась стряпней и пополнела еще сильней.

Но однажды в кресло к дантисту села милая молодая женщина – Роза Седых. Когда врач отметил, что зубы у пациентки в полном порядке, она неожиданно горько разрыдалась. Изумленный Владимир принес воды, и Роза, схватив врача за рукав халата, пролепетала, что больше не может так жить. Женщина поведала, что она – настоящая мать Евы и ее много лет мучает совесть. Роза не собиралась отбирать ребенка, да и, честно говоря, не имела на это прав. Она и не думала смущать Еву своим визитом.

– Просто хочу удостовериться, что девочке хорошо, что вы ее любите и считаете родной дочерью, – грустно качала головой хитрая Роза.

Дантист растерялся. Сначала принялся успокаивать плутовку, а затем предложил отвезти ее домой. Через несколько дней они стали любовниками, и Владимир был счастлив.

– Розочка была полная противоположность Нелли, – уверял он меня. – Отличная мать, не чаявшая души в сыне. Всегда следила за собой, работала, в отличие от сидевшей дома моей жены, как каторжная.

Но в последний год всегда спокойная и рассудительная любовница стала нажимать на стоматолога.

– Разведись с Нелли, и будем жить одной семьей – ты, я, Кит и Ева, – настаивала медсестра.

Владимир как-то все не решался сообщить женщине, что он по условиям завещания вообще не может расстаться с женой. И стоматолог выдумал сказку о смертельной болезни. Мол, подождем немного, зачем огорчать умирающую. Владимир по-детски надеялся, что ситуация как-то утрясется, и на самом деле она утряслась: Нелли выпала из окна.

Сразу после кончины супруги привести в дом другую женщину показалось Владимиру неудобным. И он представил друзьям Розу как Юрину няню. Медсестра, страшно недовольная, что ей сразу не предложили руку и сердце, все же согласилась соблюсти требуемые приличия.

– А откуда взялся Юра? – бестактно осведомилась я.

– Как откуда? – изумился Владимир. – Розочка родила мне сына, за что я ей безумно благодарен. Если бы не дурацкое вето на развод, сразу же оформил бы все отношения с ней. Но отец, очевидно, решил крепко меня наказать. Надо сказать, ему это удалось. Теперь жизнь окончательно выбила из седла – остался один с двумя детьми.

– И Нелли согласилась принять в дом ребенка любовницы?

– Нет, жена не подозревала, что Юра мой родной сын. Сказал ей, что следует усыновить еще и мальчика, иначе не получим вторую часть денег. Ей пришлось согласиться и лечь в клиническую больницу, прикидываясь беременной. В соседней палате лежала Розочка, но женщины не общались, они никогда не видели друг друга.

«Вот здесь ты ошибаешься, – подумала я, – твоя драгоценная Розулечка великолепно знала Нелли и чудным образом шантажировала несчастную, грозясь рассказать о криминальном аборте. И вообще, скажи спасибо, что не знаешь, как Розочка заработала состояние Никите».

Интересно, кто врет? Владимир, сообщивший, что Юру родила любовница, или Элла, поведавшая об операции по перевязке труб, которой подверглась медсестра? Сдается мне, что стоматолог не раскрыл всей правды. И, что самое печальное, я так и не знаю, кто поубивал всех – Кристину, Лену, Розу и Нелли.

Владимир потянулся за одеждой.

– Даша, я так ужасно вел себя, мне очень стыдно! Давайте прямо сейчас уеду домой вместе с Евой.

– На дворе ночь! Ребенок спит.

– Даша, поймите, утром придется извиняться перед всеми, я не выдержу, лучше мы с ней уедем сегодня по-английски.

Мы разбудили Еву. Услышав, что отец забирает ее домой, девочка быстренько собралась, и они отбыли восвояси.

Глава 37

Утром за завтраком я сообщила домашним, что Владимир передумал и повез девочку домой.

– Здорово, – обрадовалась Маня. – И что он вчера взбесился, может, выпил?

– Спасибо Марте Игоревне, – засмеялся Тема, – появилась, как Немезида. Чем вы его стукнули, так и не понял.

– Да, что это было? – оживилась Зайка.

Вдова отодвинула чашку с кофе.

– Вы знаете, я часто ездила в Африку. Однажды один очень высокопоставленный мужчина, посол, влюбился в меня. Но, конечно, я хранила верность умершему мужу. Тогда посол подарил мне зумбо. Он специально заказал вещицу у местного колдуна.

– Зумбо? – переспросила Маня.

– Сейчас покажу, – пообещала вдова и удалилась.

Через несколько минут Марта Игоревна вернулась, неся таинственный предмет, который при ближайшем рассмотрении оказался плотно набитым холщовым мешочком на короткой ручке.

– Посол отдал зумбо, – пустилась в воспоминания женщина, – и сказал, что моя красота и неопытность могут привлечь разбойников. Зумбо содержит внутри специальный заговоренный песок. Грозное оружие против бандитов.

И она помахала этой колбасой в воздухе.

– Даже если шлепнуть человека по лбу мешком с обычным песком, мало не покажется, – протянул Аркадий, – а уж если с заговоренным, вообще каюк придет, бедный Владимир.

– Мужчина обязан уметь сдерживать гнев, – сообщила вдова, – иначе это не мужчина, а базарная баба. Мой муж всегда держал эмоции под контролем.

– Помнишь, как папа, открывая балконную дверь, запутался в занавесках и со злости все оборвал? – захихикала Кока.

– Нет, – отрезала вдова, – не припоминаю подобного безобразия. И не стыдно тебе клеветать на отца?!

– А еще он страшно орал и топал ногами, когда с ним не соглашались, – продолжала хихикать Кока. – Один раз Сонька стала спорить, так папа в нее чайник с водой кинул.

Марта Игоревна начала наливаться свекольной краснотой, но за сердце хвататься не стала. Тема быстро отучил женщину от симуляции.

– Кока, прекрати, отец был святой и ничего подобного себе не позволял.

– Один раз даже сто рублей сжег, – не успокаивалась Кока, – большая сумма по тем временам. Ты, мамочка, хотела деньги бабушке дать, а папа заявил, что старой карге ни копейки не перепадет. Потом заорал, что денег не жаль, и сжег сотню!

Вдова поднялась во весь гренадерский рост.

– Кока, изволь идти в спальню.

– Не смейте приказывать моей жене, – взвился Тема.

Я вздохнула: ну вот, как всегда, семейный уют в разгаре. И, оставив гостей громко лаяться, пошла в гараж. Съезжу пока в клинику, узнаю, кто родил Юру.

Клиника – ультрасовременное здание из стекла и бетона – размещалась в уютном зеленом парке. Только сейчас, холодным февральским днем, парк стоял голый и тоскливый. На большой парковочной площадке перед входом теснились автомобили. Пришлось бросить «Пежо» довольно далеко и добираться до двери пешком через ледяную жижу на тротуаре. После промозглого холода большой, светлый и теплый холл показался особенно уютным. Я вдохнула резкие больничные запахи и пошла искать пресс-секретаря.

Им оказалась крайне деловая женщина лет пятидесяти, с мужеподобным лицом и габаритами борца сумо. Внимательнейшим образом изучив удостоверение – я еле удержалась, чтобы не предложить ей попробовать его на зуб, – она сурово спросила:

– Ну и что хотите от нас?

Интересное дело, если пресс-секретарь начнет так разговаривать с журналистами, всех распугает. Я постаралась как можно короче изложить цель визита – сделать передачу о достижениях их врачей.

Дама неожиданно оживилась:

– Можете сообщить об уникальных операциях, которые наши хирурги делают на почках. Накоплен удивительный материал.

– Почки так почки, – миролюбиво согласилась я.

Мне бы только добраться до больничного компьютера, сама отыщу родильное отделение.

Борец сумо повела меня по бесконечным коридорам. Наконец оказались в просторной комнате со стеллажами. На письменном столе высился вожделенный компьютер.

Дама выдвинула клавиатуру и вывела файл хирургического отделения. Тут на ее поясе запищал телефон. Пробормотав несколько слов в трубку, она обратилась ко мне:

– Брошу вас тут минут на пятнадцать, там еще с телевидения приехали, ну и денек.

Лучшего нельзя и пожелать. Не успела пресс-секретарь выскочить за дверь, как я принялась перебирать содержимое компьютера. Вот. Отделение акушерства, родильные палаты, предродовые, операционные. Но вход оказался защищен. Что ж, будем надеяться, сотрудники клиники тоже нашли весьма оригинальный и остроумный пароль. Я набрала «Аист». Экран засветился, побежали столбцы фамилий. Так, через три минуты стало известно, что Нелли Резниченко лежала в 210-й палате. Одна, без соседок. 5 июня женщину выписали с сыном. После просмотра документов стало понятно, что родивших держали десять дней. Я отсчитала требуемое число назад, но никакая Роза Седых не рожала детей. Мелькали абсолютно неизвестные фамилии. Я пошла еще дальше назад, но Роза Седых, очевидно, никогда не появлялась в клинике. Ну и что теперь делать? Как отыскать женщину, родившую Юру? Сведения о роженицах лениво плыли на экране, и вдруг глаз выхватил знакомое имя и фамилию – Маргарита Онофриенко произвела на свет сына. Я вывела данные на Маргариту Онофриенко и узнала, что женщина отказалась от ребенка, который незамедлительно отправился в палату 210 к Нелли Резниченко. Круг замкнулся. Осталось выяснить, кто прятался за излюбленным псевдонимом Резниченко.

Я попыталась докопаться до истины. Маргарита Онофриенко лежала в платной палате, но рангом пониже, чем у Нелли. В комнате находилось еще три женщины – Валентина Сердюкова, 18 лет; Владлена Соколова, 40 лет, и Эмилия Вареско, 32 лет.

Старательно переписав их адреса, я закрыла файл, вывела данные хирургического отделения и стала ждать борца сумо. Зря пресс-секретарь считает журналистов идиотами, неспособными обшарить компьютер.

Обрадованная полученными сведениями, я решила отметить успех в ближайшем «Макдоналдсе». Каюсь, обожаю булки с вредными котлетами, и никакие стенания друзей животных не отвратят меня от мяса. В конце концов, сама люблю собак и кошек, но гамбургер поедаю с удовольствием.

Развернув бумажку, я вцепилась в горячий биг-мак, откусила и почувствовала во рту кошмарный беспорядок. Пройдясь языком по зубам, с ужасом поняла размер катастрофы: выпал передний глазной зуб, державшийся на штифте. Карманное зеркальце явило отвратительную картину: на меня глядела беззубая баба-яга. Ругаясь на всех известных мне языках, я кинулась в клинику к Владимиру.

Стоматолог отсутствовал, но меня знали как близкую знакомую и со всевозможным почетом препроводили в кабинет.

Ни разу не встречала человека, спокойно наблюдающего, как к его рту приближается бормашина. И эта гадкая привычка врачей раскладывать на виду отвратительные орудия труда: крючки, иголки, разнообразные ковырялки и тыкалки… Вот и сейчас ласково улыбающийся дантист принялся звякать железными предметами, потом мило осведомился:

– Анестезию переносите?

Я задумалась. А черт меня знает. Штифт ставили десять лет назад в районной поликлинике. В качестве анестезии тогда стоматолог применил жуткую ругань, обрушившуюся на мою несчастную голову. Впечатление от установки штифта до сих пор было таким сильным и свежим, что я быстренько заверещала:

– Любую анестезию переношу прекрасно, только уколите двойную дозу.

Протезист ласково улыбнулся и воткнул иголку в десну. Даже не почувствовав укола, я расслабилась. Врач отошел к шкафчику. В носу у меня защипало, потом засвербило горло, и начался кашель, шею перехватили тугим платком, мне показалось, что щеки изнутри накачивают горячим воздухом, и в самый интересный момент какой-то идиот выключил свет.

Глава 38

До чего приятно спокойно спать под мерный шум дождя. Не люблю только лежать на спине, и матрас почему-то ужасно жесткий. Я попробовала переменить позу и открыла глаза. Мой взгляд наткнулся на лицо Владимира.

– Даша, – облегченно выдохнул стоматолог, – ну и напугали!

– Где я?

– В стоматологической клинике, не помните?

– А, пришла ставить штифт. Что случилось?

– У вас аллергия на новокаин. После укола развился отек Квинке. По счастью, Эдуард не растерялся и моментально принял меры.

Я попробовала сесть. Голова слегка кружилась, руки и ноги словно ватные, желудок колышется у горла. Дантист с участием смотрел на мои муки.

– Через часок станет совсем хорошо, – пообещал он, – и как вы не знали об аллергии на новокаин. Один из самых распространенных препаратов. Зубы, что ли, никогда не лечили?

– Лечила, – огрызнулась я, нашаривая языком дыру, – только без всякой анестезии.

– И штифт без обезболивания? – ужаснулся дантист. – Кошмар!

– Следовало, пока я тут валялась, штифт поставить!

Владимир замахал руками.

– Придет же такая глупость в голову. Недели через две поправитесь и приходите.

– Две недели ходить с дыркой на самом виду? Нет уж, ставьте сейчас, потерплю.

Дверь кабинета приоткрылась, и в комнату неловкой походкой вошла Ева.

– Папа. – Увидев меня, девочка обрадовалась: – И вы здесь?

Владимир, не замечая ребенка, продолжал возмущаться:

– Совершенно невозможно, чтобы я принялся сейчас за работу.

– Ну, пожалуйста, умоляю!

– Нет, и не просите, ни за что.

– Папочка, – влезла в диалог Ева, – почему ты не хочешь лечить тете Даше зубы?

Стоматолог разозлился окончательно:

– Еще ты на мою голову. У Даши аллергия на новокаин. Только что в чувство привели.

– Это плохо, когда аллергия на обезболивание? – спросила Ева.

– Ерунда, – махнула я рукой.

– Вот и нет, – возразил дантист, – запросто можно на тот свет отправиться.

– Папочка, если уколоть тете Даше это обезболивающее еще раз, она умрет?

Стоматолог отошел к шкафчику с лекарствами.

– Может такое случиться, в особенности если врач по глупости возьмет двойную дозу анестетика.

Я вспомнила, как просила у дантиста двойную дозу, и поежилась.

– Теперь всю жизнь придется зубы без заморозки сверлить? – испугалась Ева.

– Подберем другой препарат, – пожал плечами Владимир, – только сейчас отправляйтесь домой. Вызову такси, а за машиной пришлете кого-нибудь.

Я не сопротивлялась. Буду меньше двигать верхней губой и залеплю дырку жвачкой.

Дома пили чай приехавшие в гости Новицкие. Левка, конечно же, тоже. Слева от него сидела маленькая невзрачненькая женщина, похожая на встрепанного воробья. Близко посаженные карие глазки, скошенный подбородок, выступающие скулы. Одета незнакомка была с той простотой, которая выдает настоящее богатство: узенькое черное платье и ожерелье из жемчуга. Наталья церемонно обносила гостей пирожными.

– Присоединяйся, – сказала, увидев меня, подруга.

– Спасибо, не хочу, голова побаливает, – пробормотала я, нащупывая языком дырку.

Вот ведь неудача, питаться придется отдельно от всех, даже откусить кусок по-порядочному не получится.

Мило улыбаясь присутствующим, Наталья подошла ко мне:

– Давай пить чай.

– Лучше пойду наверх, – пробормотала я и получила основательный пинок в зад от стоящей за спиной подруги. Так, ясно, Наташке нужно мое присутствие. Вздохнув, села в кресло. Десна немилосердно заболела.

– Знакомься, Дашка, – проворковала Сонька, – это Тереза Ямпольская.

Обменявшись с гостьей поклонами и улыбками, я попыталась откусить кусок эклера. Жвачка моментально соскочила, и пирожное приобрело резкий мятный вкус. Домашние вели себя более чем странно. Никто не ругался, не орал и не выяснял отношений.

– Удивительно холодная погода, – сообщил Левка, церемонно помешивая сахар.

– Утром шел снег, – подхватила эстафету Кока.

– Снег повредит урожаю зерновых, – заметил Казик.

– Говорят, в Подмосковье немного теплее, – отметила Зайка.

– Кто-нибудь слушал прогноз погоды на завтра? – осведомилась Маня.

– Дождь со снегом, гололедица, – ответил Аркадий.

– Ужасно, – сказала Маня, аккуратно промокнула рот салфеткой и обратилась к брату: – Аркашенька, будь любезен, передай безе.

– Конечно, дорогая, с удовольствием, – ответил старшенький.

– Удивительно холодная погода, – опять сообщил Левка.

Я глядела на них во все глаза. Что, черт возьми, происходит? Повальная эпидемия?

Чай пили долго, беседа журчала и журчала. Когда тема погоды оказалась исчерпанной, стали обсуждать терроризм на Ближнем Востоке, потом добрались до живописи. Левка ни разу не вышел из себя, Маня не орала, Аркадий не ругался с ней, вдова сидела тихо, как больная мышь. Сонька безостановочно обращалась к бывшему мужу, предваряя каждое предложение фразой: «Ты, с твоим энциклопедическим умом». Наконец чайник опустел, и, церемонно спросив у Наташки разрешения, Левка повел Терезу в кабинет посмотреть гравюры. Как только дверь за ними захлопнулась, я не выдержала:

– Вы заболели? Что случилось?

Маня вытерла нос рукой и заорала:

– Так устала, будто камни таскала, вспотела вся от напряжения.

– Меньше надо пирожных хомякать, – отреагировал брат.

– А ты не считай, – понеслась в атаку Маня.

Казик рассмеялся:

– Милая Маша так старалась!

Портретист посмотрел на меня:

– Тереза Ямпольская – молодая и очень богатая вдова. Муж был старше ее на тридцать лет и благополучно умер, оставив хорошо обеспеченной. Тереза скучала и не прочь снова попытать счастья в замужестве. Но боится, что женихов привлекает приданое. И еще – ей хочется выбрать в спутники жизни человека интеллектуального труда, тонкого, нежного, остро чувствующего. Первый муж у нее не отличался особой интеллигентностью.

– Короче, мы решили, – влезла Сонька, – Левка вполне способен утешить Терезу.

– Дурацкая идея, – вырвалось у меня. – Левка сумеет сдерживаться всего два часа, потом его инсульт от напряжения хватит.

– Он уже три дня продержался, – хихикнула Кока.

– Надо помочь дяде Леве, – выступила Маня, – пусть эта тетка видит, что мы все тут люди с образованием, интеллигентные и тонкие. Не смей есть мою корзиночку! – завопила она на брата.

– Ты уже четыре уложила, – оправдывался тот.

Дверь распахнулась, Левка с Терезой вернулись в гостиную. Мы тут же заулыбались.

– Понравились гравюры? – осведомилась Наташка.

Тереза выразила восторг. Беседа плавно потекла дальше.

Поздно вечером, когда я в ванной разглядывала брешь во рту, ко мне ворвалась Маня. Я не успела быстро захлопнуть рот, и дочь увидела беспорядок.

– Кошмар, – сказала она, обозревая дырку, – срочно езжай к Владимиру.

– Была уже, сказал, что через две недели поставит коронку, не раньше.

Маня примолкла, потом хлопнула ладонью по лбу.

– Знаю! Помнишь Матрену Ивановну?

Год тому назад Зайка подарила Мане на день рождения ужасающую куклу, сделанную со всеми анатомическими подробностями. Волосы на голове казались натуральными, во рту торчали зубы, ростом чудище было с пятилетнего ребенка. Машка назвала монстра Матреной Ивановной и закинула на шкаф. И вот сейчас она приволокла страшилище в мою спальню.

– Раскрой рот, закрой глаза, – велела дочь.

Пришлось покориться. Холодные, пахнущие мылом пальцы закопошились у меня во рту.

– Гляди, – велела через некоторое время Маня.

Зеркало отразило чудесную картину – все зубы на месте. Только один чуть более белый и узкий. Я сжала и снова разжала челюсти. Зуб моментально вывалился.

– Где ты достала его? – спросила я в недоумении.

– У Матрены Ивановны вытащила, ей без разницы.

– Зря куклу поломала, все равно держаться не станет.

– Станет, сейчас приделаем.

– Как?

– Возьму у Зайки клей, которым она приклеивает искусственные ногти.

И дочь с топотом понеслась к невестке. Через пару минут, издавая довольные вопли, она велела мне открыть рот и принялась прилаживать протез.

– Сиди так пятнадцать минут, – велел доморощенный протезист. – На баночке написано: «Застывает через четверть часа».

Я покорно осталась с разинутым ртом, слюни текли, как у ротвейлера. Наконец Маня велела:

– Давай.

Я осторожно сдвинула челюсти, потом вновь разжала их. Чудеса, зуб держался как настоящий. Во рту поселился резкий вкус клея, неприятная горечь разливалась по языку, но все это ерунда. Главное, омерзительная дыра исчезла.

– Ешь аккуратно, смотри не проглоти зуб, – напутствовала довольная Маруся. – Выпадет, не расстраивайся, заново приделаем.

И она сунула мне в руки пузырек с клеем. Инструкция предупреждала: «Токсично. Только для наружного применения. Беречь от детей». Язык осторожно ощупал зуб. Будем надеяться, что малая толика клея для ногтей, принятого внутрь, мне не повредит.

Глава 39

Утром зуб стоял как родной. Зато завтрак приобрел вкус клея. Выпив кофе, я решила начать поиски таинственной незнакомки, спрятавшейся под именем Маргариты Онофриенко. В палате лежали еще три женщины, опрошу для начала их и начну с восемнадцатилетней Вали Сердюковой. Девушки более разговорчивы, чем сорокалетние матроны.

Хорошенькая белокурая Валечка совершенно не удивилась, увидав на пороге инспектора социальной помощи детям. Меня провели в кокетливо обставленную столовую и продемонстрировали очаровательное пухлое бело-розовое существо, перемазанное с ног до головы джемом.

– Хочет только сама есть, – улыбнулась Валюша, глядя, как дочь пытается зацепить непослушными пальцами блинчики.

– Зачем мы вам понадобились? – осведомилась молодая мать.

Я бодро соврала, что муниципалитет собирается начать строительство детского сада и выясняет количество потенциальных посетителей.

Валечка отрицательно покачала головой:

– Сама займусь ребенком, садик нам не нужен.

Тут зазвонил телефон. Девушка выслушала, что ей сказали, и начала увещевать собеседницу:

– Не нервничай так, зубы часто дают температуру. Выпей успокоительное. А то ребенок чувствует, что мать волнуется, и плачет еще громче.

Потом повесила трубку и улыбнулась.

– Это моя подруга Владлена, рожали в один день, и вот подружились. Ей сорок лет, и это первый сын. Так она теперь сходит с ума по любому поводу. Чуть температура поднимется или красное пятнышко на коже появится, моментально звонит и рыдает. Смешно, право.

– Наверное, интересно поддерживать контакт с теми, кто лежал рядом в родильной палате. Можно сравнивать, как развиваются дети.

Валя опять улыбнулась:

– Нас было четверо: Владлена, Маргарита, Эмилия и я. Так и дружим до сих пор.

– Все четверо?

– Нет, Маргарита с нами не общается.

– Почему?

– Грустная история, неудачные роды, мальчик появился на свет мертвым, хотя мне показалось, что она не очень убивалась, даже улыбалась порой. Ну ничего, молодая, еще родит. Муж у нее такой приятный.

– Муж?

– Что вас так удивило? По-моему, естественно, если у роженицы есть супруг. Приходил, правда, не часто. Но внимательный, хотя совсем не романтичный.

– Как это?

– Наши мужья все больше цветы носили, а этот принес книгу. Хотя цветы ей были ни к чему – ребенок-то умер.

– Сколько лет было Маргарите?

– Она чудесно выглядела, такая стройная, спина прямая, живот совсем небольшой. Думала, женщина чуть старше меня, а оказалось, ей то ли 26, то ли 27, сейчас не помню. Ноги только у Риты жуткие.

– Почему?

– Все ступни в отвратительных мозолях, пальцы кривые. Мы в первый день увидели и оторопели. А Маргарита объяснила, что с пяти лет профессионально занимается балетом, вот ноги и изуродовала. Еще шутила, что балерины только издали красавицы, а вблизи – жилистые тетки с больными желудками и ногами.

Поболтав еще немножко, я распрощалась и поехала к Владлене Соколовой. Та тоже беззвучно впустила инспектора и спокойно выслушала сказку о детском саде. Мы проговорили минут двадцать, прежде чем мне удалось затронуть интересующую тему.

– Рита, – протянула Владлена, – маленькая врушка.

– Почему?

– Много неправды о себе рассказывала.

– Например?

– У нее довольно сильный акцент, понятно, что не москвичка. Спросила ее, кто она по национальности, так женщина соврала, что армянка. Ну, не глупо ли?

– Почему решили, что Маргарита врет?

Владлена хитро улыбнулась:

– Написала четыре книги, посвященные особенностям произношения. Я – языковед и никогда не спутаю украинский акцент с другими. Знаете, откуда она?

– Откуда?

– Из столицы Украины, Киева.

– Господи, неужели можете так точно определить место рождения? Просто профессор Хиггинс.

Польщенная, Владлена засмеялась:

– Посвятила жизнь изучению языков. Хотите, скажу, какой город ваша родина?

– Ну?

– Москва.

Видя мое искреннее изумление, польщенная, Владлена продолжала:

– Маргарита точно украинка. И замуж не выходила, а мужчина, который ее навещал, просто любовник.

– А это откуда, тоже по речи видно?

Женщина от души рассмеялась:

– Нет, конечно. Просто ни он, ни она совершенно не были расстроены смертью первенца. Маргарита ни слезинки не проронила, да и он тоже о мальчике не заговаривал. Странно для семейной пары. Ее выписывали раньше нас. «Муж» явился без цветов, и из родственников никого. Конечно, любовник, для которого дитя – помеха.

Эмилия Вареско открыла дверь в фартуке, с поварешкой в руках. По коридорам бегало невероятное количество детей. Насчитав девять черноволосых и черноглазых мальчиков, я в изумлении поглядела на женщину.

– Вон те, – сообщила Эмилия, увидав мое изумление, – сыновья старшей сестры, эти – младшей. Моих только двое.

И она радушно предложила чашечку кофе. Напиток, поданный на огромной кухне, не поддавался описанию. До сих пор такой омерзительный кофе удавалось сварить только Аркадию. Сын пребывал в глубокой уверенности, что одной чайной ложечки молотого кофе, насыпанного в литровый кофейник, вполне достаточно для получения ароматного напитка. Малое количество кофе восполнялось избытком сахара и молока.

Помешивая ложечкой светло-коричневую бурду и наблюдая, как Эмилия покрикивает на мальчишек, терзающих под столом двух мохнатых, явно блохастых болонок, я почувствовала себя как дома. Полилась плавная беседа, прерываемая бесконечными детскими криками и собачьим визгом.

В отличие от Владлены Эмилия симпатизировала Маргарите.

– Знаю, трудно приходится эмигрантке, – сетовала Эмилия, – сама прошла через это.

Когда Маргариту выписывали, Эмилия наблюдала из окна за странной ситуацией. Муж вывел Маргариту из клиники, посадил в такси, а сам опять ушел внутрь. Маргарита одна поехала домой. К тому же накануне ночью Вареско видела, что соседка не спит. Несколько раз Маргарита выходила, и Эмилии показалось, что женщина плакала. Помня, как трудно и страшно было ей первые годы в чужой стране, Вареско решила поддержать Маргариту.

Она узнала у медсестер, что Онофриенко проживает в пансионе «Негреско», и через несколько недель после выписки из клиники поехала к ней в гости. Но в пансионе добрую самаритянку ждало горькое разочарование. В седьмом номере не было никакой госпожи Онофриенко.

– Служащие страшно удивились, когда я стала спрашивать Маргариту, – сетовала Эмилия. – В комнате жила совершенно другая женщина.

Правда, узнав, что постоялица поселилась недавно, Вареско заинтересовалась, кто занимал номер до нее. И опять зря – прежней гостьей была дама с Украины. Следы Маргариты Онофриенко потерялись.

Я уехала от доброй Вареско с полной путаницей в голове. Надо же, опять «Негреско». Я там была, когда искала, где жила убитая Ленка. Помню, как противная хозяйка, Марго Остроумова, заставила заплатить за бронирование ненужного номера. Хотя почему ненужного? Поеду в «Негреско», поселюсь в забронированной комнате и узнаю все про таинственную украинскую даму из седьмого номера. Сдается, она и есть Маргарита Онофриенко.

Дома я застала только разряженного в пух и прах Левку. Старший Арцеулов медленно поворачивался перед огромным зеркалом в холле, оглядывая себя со всех сторон. Отлично сшитый костюм сидел как влитой, ботинки из кожи антилопы сверкали, в воздухе носился запах последней новинки мужского парфюма от Пако Рабанна.

– Как я выгляжу? – поинтересовался Левка.

– Ослепительно. Куда собрался?

– В гости к родителям Терезы.

Я молча смотрела, как Арцеулов натягивает кашемировое пальто, повязывает шарф. Но когда из стенного шкафа появилась тяжелая трость с набалдашником из слоновой кости, мой язык не выдержал:

– Зачем тебе палка?

– Ногу подвернул на ступеньках, – принялся врать Левка, потом не удержался и сказал чистую правду: – Казик с Сонькой велели для солидности.

Проводив распустившего павлиний хвост Левку, я быстренько побежала к себе. Покидала в чемодан кое-какие необходимые вещички, написала записку домашним, что уезжаю на три дня. Бумажку оставила лежать в столовой на столе, на самом видном месте, прижав ее сладкой булочкой.

В пансионе «Негреско» за конторкой восседал знакомый служащий, кажется, хозяйка называла его Семен. Я втащила чемодан в холл. Портье мгновенно оценил пальто, сумку, туфли и выскочил из-за стойки со скоростью звука:

– Оставьте багаж, сейчас поднесу.

Я бросила чемодан у двери и облокотилась на конторку.

– Бронировала номер несколько недель назад.

Дежурный полистал толстую книгу и радостно закивал кудлатой головой:

– Конечно, конечно, номер люкс.

Пока я сообщала свои паспортные данные, в холл спустилась круглощекая веселая горничная.

– Аня, отнеси багаж в пятый номер.

– Пятый? – удивилась я. – Хотелось бы седьмой.

Тут удивился портье:

– Но седьмой номер обычный, а вы бронировали люкс. Там не ванна, а душ, и комната меньше.

– Нет-нет, хочу седьмой, это моя счастливая цифра.

Семен пожал плечами.

Желание постояльца – закон, тем более комната свободна.

Аня поволокла чемодан на второй этаж, я пошла следом. Седьмой номер был последним по коридору. Окна выходили во двор, очень тихо. Разложив немногочисленные вещи, я призадумалась, с чего начать, и решила спуститься вниз. За конторкой портье восседала сама хозяйка. Если Марго Остроумова и узнала меня, то виду не подала. Правильно, в прошлый визит я была назойливой, любопытствующей особой, теперь – любимая постоялица. Выставив в улыбке прекрасно сделанные зубы, хозяйка ласково осведомилась:

– Не желаете пообедать? Ресторан на первом этаже.

Я вошла в небольшой зальчик. Рестораном это место можно было называть с большой натяжкой. Восемь столиков, покрытых белыми скатертями, вазочки с искусственными цветами, судки с приправами. Все до боли напоминало «профессорскую» столовую в родном институте, куда нам, простым, неостепененным преподавателям, вход был запрещен.

Я собралась сесть за столик у окна, но приятная пожилая дама приветливо помахала рукой, подзывая к себе. Недоумевая, я пошла на зов:

– Вы мне машете?

– Вам, милочка, садитесь сюда, а то одной скучно обедать.

Довольно полная официантка принесла салат и супницу. Дама взялась за вилку и представилась:

– Евгения Яковлевна. Я здесь местная достопримечательность, живу уже пять лет, а вы только приехали? Откуда?

Словоохотливой Евгении Яковлевне страшно хотелось поболтать, и я, быстренько представившись, решила вовсю использовать такой замечательный источник информации.

– Чудесный суп, тут постоянно так вкусно готовят?

– Да, Марго наняла необыкновенного повара, настоящего волшебника.

Евгения Яковлевна принялась церемонно резать мясо. Не отрываясь от еды, она сообщила, что сейчас в «Негреско» проживает девять человек: двое мужчин, три женщины и две семейные пары. Женщины – милые провинциалки, мужчины – отвратительные субъекты. Семейные пары заносчивые и в местном ресторане не обедают. Хозяйка – душка, Семен – чудо, а Аня обожает шарить по шкафам. Конечно, ничего не берет, но все перещупает.

– Вы в каком номере?

– В седьмом.

Евгения Яковлевна поджала губы и ничего не сказала. Я заметила эту реакцию и спросила:

– Плохая комната? Вот и Семен не советовал.

– Зачем же въехали, если портье предлагал другую?

– Чистое суеверие, люблю цифру «семь».

Евгения Яковлевна захихикала:

– Ну уж суеверному человеку ни за что не пожелаю жить в подобной комнате.

– Господи, да что же там, привидение обитает?

Евгения Яковлевна кокетливо прищурилась.

– Нет, просто всем жильцам седьмого страшно не везет.

– А именно?

– Сначала туда въехала молдаванка, пожила два дня и попала под машину. Затем поселился очень симпатичный командированный, и через неделю его обокрали на улице. Потом появилась довольно милая дама из несчастной Украины. Та, правда, продержалась несколько месяцев, но зато ей так досталось, что даже вспоминать не хочется.

Глаза пожилой дамы горели огнем, ясно, ее раздирает желание рассказать новенькой замечательные сплетни.

– Что же случилось с украинкой? – оправдала я ее надежды.

Евгения Яковлевна вздохнула:

– Бедная девочка. Помните, как хорошо всем жилось в СССР? А теперь на Украине почти голодают, вот они и ездят в Москву на заработки, торгуют всякой всячиной. Ленин муж тоже решил денег подкопить. Приехал и пропал. Потом выяснилось, что его убили на рынке чеченцы. Бедная Лена вытерпела кучу лишений, голодала, пока наконец добралась до Москвы. Положение усугубилось беременностью. Деточка рыдала целыми днями, здесь все активно принимали в ней участие.

По счастью, в Москве обнаружился брат покойного мужа. Такой приятный мужчина, часто сюда приезжал. Он ее и в родильный дом отвез. Но горе не приходит одно – ребенок родился мертвым. Хотя, если принять во внимание обстоятельства, может, что ни делается, все к лучшему.

Дама замолчала. Мне тоже нечего было сказать, мысли сталкивались в голове. Ленка! Вот кто родил ребенка для Владимира. Какова врунья. Надо же такую сказку придумать, просто «Кровавый кошмар в Москве». Глупая Евгения Яковлевна съела душераздирающую историю и не поперхнулась. Хотя, если вспомнить, как Ленка обвела вокруг пальца всех нас! Ну, актриса, Сара Бернар. Интересно, где Владимир ее подцепил?

Допив кофе и поболтав еще немного с Евгенией Яковлевной, я вышла на улицу и решила еще раз посетить любезного доктора Арутюнова, тем более что его кабинет находился на соседней улице.

Несмотря на поздний час, в окнах горел свет. На стук открыл сам доктор. Дела, очевидно, шли не блестяще, и медсестры у врача не было. Доктор сразу узнал меня и даже припомнил причину первого прихода:

– Нашли племянницу?

– Увы, да.

– Почему «увы»?

– Ее убили.

– Кошмар! Такая молодая, здоровая. И ребенок погиб?

– Нет, мальчик жив. Убийство произошло не так давно, да милиция совершенно не собирается искать преступника.

Доктор Арутюнов сочувственно закивал головой.

– Понимаю, понимаю. Сталкивался с подобным. Милиционерам хочется побыстрей сплавить дело. А я чем могу помочь?

– Помните любовника моей племянницы?

– Очень хорошо. Жутко отталкивающий тип.

– Можете описать внешность?

– Довольно высокий, подтянутый, правильные черты лица, черноволосый, черноглазый.

– И никаких особых примет?

Врач развел руками.

– Нет, самый обычный человек, таких сотни на улицах. Вот только часы…

– Лена не знала о беременности, когда обратилась к вам?

– Нет, пришла с жалобами на желудок: мол, тошнит по утрам, голова кружится.

– Могла ли Лена забеременеть в результате искусственного оплодотворения?

Доктор изумился:

– Не похоже. Во-первых, такие женщины всегда наблюдаются у врача, производившего операцию. И потом, девушка искренне удивилась, узнав, что ждет ребенка. Несколько раз переспросила, не ошибся ли я. И зачем ей искусственное оплодотворение? Абсолютно здоровая женщина, хотя, если проблема в партнере…

На улицах совершенно стемнело, когда я побрела в «Негреско». Собственно говоря, можно ехать домой, все узнала. Но уже поздно, холодно, сыплет мерзкий, колючий дождь. Переночую в пансионе. Даже приятно, высплюсь в тишине. А то последнее время кошка Клеопатра взяла моду будить меня в шесть утра, тыча в лицо мокрый нос и требуя завтрак. Аркадий утверждал, что я разбаловала киску, безропотно подчиняясь ее наглым требованиям. Сын уверял, что не надо обращать внимания на кошачье нахальство. Вот пусть сегодня и воспитывает Клепу.

В «Негреско» приятно пахло кофе, сигаретами и хорошими духами. Я поднялась в номер и обнаружила, что кровать разобрана на ночь, поверх одеяла лежит приготовленная пижама. В шкафу на полочке все вещи оказались переложенными. Что ж, Евгения Яковлевна права, Аня крайне любопытная горничная.

Глава 40

Утром проснулась в одиннадцать часов. Дома такого не случалось. В нашем роскошном особняке долго не проспишь. Сначала приходит приставучая кошка. В семь поднимают истошный крик близнецы, в половине восьмого Маруся выводит из гаража мопед, и он начинает безбожно тарахтеть. Здесь же, в «Негреско», царила восхитительная тишина.

И тут в дверь постучались.

– Войдите! – крикнула я, надевая халат.

В комнату пролезла Аня с пылесосом.

– Простите, не думала, что вы спите, приду позднее.

– Нет-нет, – остановила я девушку, – пожалуйста.

Аня принялась орудовать тряпкой, я попыталась завести разговор:

– Нехорошая слава у этой комнаты, попрошусь, пожалуй, в другой номер.

Девушка остановилась.

– Евгения Яковлевна наболтала? Не слушайте, простое совпадение.

– Ничего себе: сломанная нога, ограбление и неудачные роды!

– Ерунда все. Молдаванка нацепила двадцатисантиметровые шпильки и зацепилась за решетку водостока. Командированный был настолько глуп, что в час ночи вытащил в придорожной забегаловке туго набитый кошелек. А украинка… Да ей и ребенок-то не нужен был, врунья.

– Не хотите перекурить? – предложила я горничной.

Аня взяла сигаретку, со вкусом устроилась на стуле и пробормотала:

– Хозяйка не разрешает прислуге дымить.

– Мы ей не расскажем. Неужели и отдохнуть нельзя. А почему вы решили, что украинка не хотела ребенка?

Горничная захихикала:

– Моя сестра ждала первенца. Ну, дурдом! Накупила всяких книжек по уходу за младенцами, вещей. Целыми днями ела витамины, фрукты, творог, курить бросила. Только и твердила: острое вредит малышу, шоколад вредит малышу, колбаса вредит малышу. Рехнуться можно! А эта… И курила, и выпивала порой в номере. Ела что ни попадя. Спать после часу ложилась. И все она врала! Никакого мужа у нее не было.

– Почему?

Аня поглядела на меня:

– Хозяйка запрещает сплетничать о постояльцах.

Я достала из сумочки приятно хрустящую бумажку и протянула девушке. Та схватила банкноту и проговорила:

– Приятно поболтать с настоящей дамой. Вот Ленка никогда не давала чаевых. Мужа у нее точно не было. Стоило поглядеть на нижнее белье. Такое только проститутки носят. У замужних дам подобного белья не бывает. Ну, может, одна пара, чтобы мужа подзавести. А у этой все такое: трусики и лифчики красные с черным кружевом, чулки на подвязках, боди черное с невероятными разрезами. Поверьте, знаю, какое белье носят респектабельные постояльцы. И потом, этот мужик, которого она за брата мужа выдавала! Смех, да и только.

– Что же такого смешного?

Горничная с удовольствием затянулась дорогой сигаретой.

– Я белье меняю и все вижу. Спали вместе, вот что. А перед всеми Ленка безутешную вдову изображала. Сидит в гостиной, носом шмыгает. Наверх поднимется, слезы тут же высохнут. Вспомнишь, как наши тетки с ней возились, злость берет. «Милая, сядьте подальше от окна», «дорогая, разрешите подарить вам теплую шаль». Как же, бедняжка беженка из ужасной Украины!

– Зачем изображать из себя вдову и выдавать любовника за родственника?

– Так хозяйка ни за что не поселит в «Негреско» проститутку. Очень блюдет репутацию пансиона. В гостиницах вообще не любят незамужних беременных, одни проблемы. Да еще украинка. Дикие люди, есть у них нечего, а на пять долларов можно неделю жить. Вот где ужас!

Я улыбнулась. Очевидно, Аня читает на ночь желтую прессу. Горничная вновь ухватилась за тряпку, потом внезапно спросила:

– Хотите поглядеть на вещи?

– Какие вещи?

– Ленка выезжала второпях. Во вторник с утра позавтракала, позвонила по телефону и давай шмотки в чемодан кидать. Вроде испугалась чего. И через час унеслась. Да впопыхах позабывала кое-что. Я в оставленную сумку сложила все и спрятала. Думала, хватится, вернется – отдам. Там и книжки есть.

Достав из сумочки еще одну, не менее приятно хрустящую бумажку, я распорядилась:

– Тащите все сюда, и книжки тоже.

Через пять минут в номере стояла довольно объемная сумка, набитая всякой всячиной.

Обнаружились довольно стоптанные домашние туфли, халат, расшитый цветами, – в подобном ходит Марта Игоревна, – несколько старых футболок, парчовая жилетка, коротенькая красная юбочка. Книги были на русском: «Смерть под парусом», «Убийца приходит ночью», «Кровавые пальцы». Судя по всему, Ленка обожала детективы. Я взяла «Кровавые пальцы» и стала перелистывать. Неожиданно на кровать выпало запечатанное неотправленное письмо. Разорвав конверт, я принялась читать строчки, написанные неаккуратным почерком человека, редко берущего в руки ручку.

«Дорогая Галка! Как ты поживаешь? Все пляшешь по-прежнему в дурацком ансамбле за гроши? Может, передумаешь и приедешь сюда? Устрою тебя работать в шоу, правда, с раздеванием. Ну, да ты ведь и так почти полуголая пляшешь, ничего нового. Платят чудесно, у меня уже есть необходимая сумма на квартиру и машину. Хотела скоро возвращаться, но случилась одна интересная история. Если будет так, как я хочу, то скоро выйду замуж за настоящего москвича. Он, правда, немолод, зато богат, упакован, и родителей никаких. А то меня при слове «свекровь» до сих пор трясет. Мой Ромео стоматолог, владелец престижной клиники. К сожалению, женат, но у жены рак в последней стадии. Два дня до смерти осталось. Жду не дождусь, когда полусапожки отбросит. Мы уже давно живем вместе, и у меня есть в руках хороший поводок, за который буду дергать Владимира, пока он не женится на мне. Так что скоро стану настоящей дамой, перестану перед слюнявыми мордами голыми ногами махать. Как только превращусь в госпожу Резниченко, сразу пошлю тебе весточку. Авось твоя жизнь тоже устроится. Жду ответа, целую. Оксана».

Я сложила письмо и сунула конверт в сумочку. Ну и ну! Вот тебе и операция по искусственному оплодотворению! Владимир просто половой гигант – имел одновременно двух любовниц, боец сексуального фронта.

Домой я явилась поздно вечером. Тихо вошла в холл и обнаружила на вешалке кучу пальто. Так, опять гости. Все-таки в «Негреско» было хорошо. Помыв руки и переодевшись, я спустилась в столовую. Александр Михайлович, увидевший мою персону первым, сообщил:

– Вот она, дорогая пропажа!

– Где ты была? – хором вскрикнули Маня и Зайка.

– Мы думали, тебя убили, – напустилась Наташка.

Я растерялась.

– Как же, я ведь оставила на столе записку, что уезжаю на несколько дней. Положила и булочкой придавила.

– Ах, булочкой, – протянула Наталья, – понятно. Банди не удержался, съел булочку и запиской закусил.

– Можно было и позвонить, – заявил Аркадий, – безобразие. Клеопатра целый час орала, пока Зайка не встала ее кормить. Крайне безответственно с твоей стороны.

– Думали начать поиски завтра, – укоризненно сообщила Марта Игоревна. – Куда же ты, деточка, ездила?

Я растерялась, но быстро нашлась:

– К подруге в Питер.

В эту минуту в столовую вошли Левка с Терезой, и домашние принялись изображать аристократическое семейство, ужинающее при свечах.

Александр Михайлович тихонько подошел ко мне:

– Ну и где была?

– К подруге в Питер ездила.

Александр Михайлович усмехнулся:

– Не умеешь врать, не берись.

– Не веришь?

– Ни минуты. Ты пропала вчера вечером, а объявилась сегодня к ужину. Этого времени как раз хватит, чтобы добраться до Питера, поцеловать любимую подругу и вернуться назад. Впрочем, могли еще стаканчик кофе впопыхах в привокзальном ресторане перехватить. Не хочешь говорить, где ночевала, не надо, но не ври глупо.

Он отошел и сел в кресло. Я усмехнулась. Надо же, толстячок ревнует. Глупый, никакой, даже самый страстный роман не сравнится с детективным расследованием. Надо утешить приятеля, придумать что-нибудь более правдивое. Например, заел замок, и всю ночь просидела в запертой машине, пока наконец не вызволили гаишники…

Двинувшись к Александру Михайловичу, я в ужасе остановилась, услышав предложение Терезы:

– Лева, сыграем в «Скраббл»?

Арцеулов моментально согласился, и они принялись раскладывать фишки. Всего за столиком для игры устроились четверо – Левка, Тереза, Маня и Тема. Глядя на этот аннигилирующий состав игроков, я мысленно перекрестилась.

Сначала, пока фишек на поле стояло мало, игра шла спокойно. Но когда поле стало покрываться словами, Левка занервничал, и настал момент, которого все боялись.

Тереза выставила «Кереш». Левка поглядел на слово и усомнился:

– Не знаю такого! Переведите кто-нибудь на русский.

Тереза удивленно протянула:

– Это ведь археологическая культура эпохи неолита на территории Венгрии и Румынии. Названа по реке Кереш.

Арцеулов смолчал, но побагровевшие уши не предвещали ничего хорошего. Маня и Тема, наступив на горло собственным амбициям, пропускали ходы, пытаясь проиграть. Но бедная Тереза сражалась всерьез и через десять минут победоносно выложила «крейцкопф». Левка надулся и сердито произнес:

– Что это?

– Деталь кривошипно-ползунного механизма, совершающая возвратно-поступательное движение по неподвижным направляющим, – на одном дыхании выпалила Тереза.

Повисло молчание.

– Надо же такое знать, – восхитился Аркадий, – слова понял, но, что они означают, убей бог, не знаю.

Тереза радостно засмеялась:

– Я в институте побеждала всех в «Скраббл», и знакомых тоже. Со мной никто не сравнится, бесполезное дело.

– Нельзя ставить такое дурацкое слово, – сказал наконец Левка.

– Почему? – изумилась женщина.

– Это название.

– Все слова названия. Стол – название стола, стул – стула, а крейцкопф – крейцкопфа.

Левка потер рукой красную шею.

– Нельзя ставить.

– Можно!

– Наверное, лучше подвести окончательный итог, – попыталась разрядить обстановку Маня, – похоже, ничья. У Терезы и дяди Левы – равное количество очков. Мы с Темой безнадежно отстали.

– Если убрать дурацкий «крейцкопф», получается, что я выиграл, – сообщил Левка.

– Совершенно незачем убирать порядочное слово, – возразила партнерша.

Левка схватил доску, треснул ею об стол и заорал, как бешеный гиббон:

– Хватит, надоело. Закрой рот. Тоже мне, самая умная нашлась. Всех в институте обыгрывала! Сравнила хрен с пальцем! Да недоумков-то чего не обыграть. А со мной не садись, нечего с мужиком равняться, дура!

Он рванул воротничок рубашки и выскочил за дверь. Все в ужасе уставились на Терезу. Женщина схватилась руками за голову и принялась причитать:

– Что я наделала! Так обидела Леву! Он такой тонко чувствующий, такой ранимый, беззащитный. Ну, как он мне отца напоминает! Тот тоже, чуть с ним кто спорить начнет, ругался.

И женщина принялась искать сумочку. Маня попыталась утешить несчастную:

– Не расстраивайтесь, Тереза. Дядя Лева отходчивый. Наорет, бывало, на Соньку и через секунду забудет. Ему поорать, как мне пописать.

– Кто такая Соня? – спросила, сморкаясь, Тереза.

Не успела я пнуть под столом Машку, как та простодушно вывалила спрятанную до сих пор информацию:

– Первая жена Левчика, теперь она супруга Казика Новицкого!

Тереза замерла с носовым платком в руке.

Аркашка тихо шепнул:

– Все, накрылись планы Казика медным тазом. Сейчас мадам унесется отсюда быстрее ветра.

Но Тереза неожиданно ухмыльнулась:

– Значит, Лев ранее был женат на Софье? И теперь они с Казимиром решили осчастливить господина Арцеулова?

– Не надо только думать, что Левка нищий, – стала оправдываться Наташка. – У него в Ялте две квартиры, куча учеников и хорошее имя в мире переводчиков. Конечно, не ювелирные заводы, но на хлеб с маслом и сыром вполне хватает.

– Так Лева – обычный мужчина с бывшей женой и язвой желудка? – продолжала вопрошать женщина.

– У него не язва желудка, а радикулит, – поправила Зайка.

– Какая разница? – отмахнулась Ямпольская. – Главное, он совершенно обычный, нормальный. Вот счастье! И вы, кажется, тоже нормальные, да?

– Вроде, – растерялся Аркашка.

– Фу, – выдохнула Тереза и плюхнулась в кресло. – Как я устала, до чего надоели черненькие платьица. Мечтаю надеть джинсы!

– Я что, мешаю? – изумилась Наташка.

– Так Казик же, – завопила Терезка, – и потом, ну скажите, бога ради, вы любите музыку Альфреда Шнитке?

– Кошмар, – убежденно сказала я.

– Вот именно, – подтвердила Тереза.

Выяснилось, что несколько дней тому назад Казик самым таинственным голосом позвал в гости Терезку. Когда та пришла, супруги усадили ее на диван и сообщили, что нашли потрясающего, необыкновенного жениха: красив, умен, обеспечен, ангельский характер, но… И тут Новицкие принялись объяснять Терезе, что Лева страстный меломан, любитель живописи и искусства.

– Упаси бог повести его в оперетту, – напутствовал Казик, – только консерватория или опера. Сними дурацкие джинсы. И потом, учти, его друзья – это ТАКАЯ семья. Не вздумай там про свои идиотские кошачьи рестораны рассказывать. Поменьше болтай, побольше слушай. Лучшей партии тебе не найти. Имей в виду, Лев старый холостяк, справиться с ним будет трудно. И еще, здесь, в Москве, ни за что не найдешь такого мужика.

Подготовленная таким образом Терезка нацепила черное платье и принялась ходить на концерты. Однако после третьего прослушивания произведений гениального Шнитке у нее открылась первая почесуха. До смерти надоели картины великих голландцев и восхитительные китайские миниатюры.

Визиты к нам домой были не лучше. В роскошно обставленной столовой сидели до зубовного скрежета воспитанные люди и тихими голосами обсуждали фарфор эпохи Мин. Размеренно, благородно, ужасно нудно. Никаких домашних животных, выпрашивающих кусочки, никаких веселых детей. Больше всего Терезку испугала Маня: через каждое слово девочка вставляла «пожалуйста» и чинно ела торт маленькой вилочкой. Небось ребенка бьют целый день напролет, надо бежать от этих людей, роняя на бегу тапки, потому что больше изображать благообразную девицу Тереза не могла. Хотелось сделать что-нибудь крайне неприличное – пукнуть в гостиной, поковырять в носу, рыгнуть после обеда. От постоянного напряжения у женщины началась бессонница.

– Я ведь полька, – оправдывалась Терезка, – характер взрывной, импульсивный. Наору и тут же забуду. Лева мне жутко понравился, но как выжить с таким? Видно, не судьба.

– Ой, судьба, судьба, – завопила Маня и принялась рассказывать правду про Левку.

Раскрасневшаяся Тереза ухватила руками кусок торта и, увидев, что на мизинце приклеился крем, немедленно облизала палец. Я радостно вздохнула и тоже пальцами схватила «картошку».

– А что такое кошачий ресторан? – поинтересовалась Зайка.

– Есть одна идея, но вам не понравится.

– Почему? – удивился Аркадий.

– Потому что это такой ресторан, куда хозяин придет со своим питомцем и вместе с ним поест. Один зал для собак, другой для кошек, третий для всяких мелких грызунов. Обычно в ресторан с животными не пускают, а в мой человек не войдет без четвероногого друга. И меню особое. Кошкам, например, подадут мышей.

– Здорово придумано, – одобрила Маня. – А почему вы решили, что нам не понравится?

– Ну, у вас ведь нет собак!

– У нас? – изумилась Зайка. – Да в доме живут четыре собаки и две кошки.

– Так где они, почему вы их спрятали? – растерянно спросила Тереза. – Я страстная собачница и кошек люблю.

– Казик велел убрать животных, сказал, что тебе не понравится, если будут морду в тарелку тыкать, – пробормотала Наташка.

Секунду все молча смотрели друг на друга, потом покатились с хохоту. Разбуженный Александр Михайлович недоумевающе смотрел на нас из своего кресла. Маня бросилась за животными, и через пару минут они все ворвались в гостиную, к полному удовольствию Терезы. В самый разгар веселой суматохи растворилась дверь и на пороге нарисовался одетый в безукоризненный костюм Левка.

– Прошу простить меня, госпожа Ямпольская, за отвратительное поведение. Не могу понять, как такое приключилось, – завел могильным голосом Арцеулов. – Может, успеем на второе отделение концерта, совершенно забыл про билеты.

– Засунь билеты знаешь куда? – выпалила Терезка. – Терпеть не могу симфоний, давай лучше у телика в «Скраббл» сыграем. Я-то тебя живо опять обставлю, крикун эфиопский!

Изумленный Левка разинул рот, мы все захохотали как ненормальные.

Глава 41

На следующий день я решила поехать по новому адресу Ленки, данному в письме. Разложив на сиденье карту, долго искала нужную улицу и обнаружила ее возле Митинского кладбища. По скользкой февральской дороге верный «Пежо» добирался до кладбища почти сорок минут. Дома здесь выглядели мрачно, дул пронизывающий ледяной ветер. Давно заметила, что на кладбищах, как правило, жуткий холод. Из окон здания, где проживала Ленка, открывался милый вид на надгробья. Надо же поселиться в таком месте.

По старой, но довольно чистой лестнице я влезла на второй этаж и позвонила в квартиру. Дверь распахнулась не сразу. В темном, грязноватом коридорчике стояла тщедушненькая девица лет восемнадцати.

– Давай, – проговорила она жадным голосом, – принесла?

– Ищу украинскую девушку по имени Лена, – быстро сказала я.

Девица разочарованно выглянула на лестницу.

– Вы одна?

Потом повнимательней посмотрела на меня, и в ее глазах загорелась надежда:

– Зачем пришли?

Худенькие руки девочки тряслись, спутанные волосы падали на лицо, судя по всему, ее здорово ломало. Небольшой укол ненадолго превратит эти руины в человека.

– Ищу Лену из Украины.

– Она здесь жила со мной. Дай денег, все расскажу.

Я вытащила ассигнацию. Девчонка ухватила бумажку и с криком: «Сейчас приду!» – побежала вниз. Я пошла в комнату. В квартире их было две, из той, что побольше, можно пройти в другую – поменьше.

В большой, служившей, очевидно, гостиной, стоял зверский холод. Окно, открытое нараспашку, впускало в помещение мерзлый февральский воздух. Я закрыла его. Обеденный стол, примостившийся у стены, был завален грязными тарелками, пустыми бутылками, черствыми ломтями багетов. Из пепельницы горой высыпались окурки дешевых синих «Дымков».

В меньшем помещении взору открывалась неубранная постель. Наволочка чернее асфальта, простыня в подозрительных пятнах, пододеяльник отсутствовал. На подоконнике засохшая герань в треснувшем горшке. Повсюду горы пыли.

Кухня маленькая – только плита да раковина – поражала чистотой. Отсутствовал всякий запах пищи. Похоже, здесь не готовили, а питались консервами, если только вообще питались. Насколько знаю, многие наркоманы перестают есть, им вполне хватает воображаемой пищи. Ванная оказалась больше кухни. Практически никакой косметики, два обмылка в мыльнице, рваное полотенце на регистре, зубная паста, крем и шампунь. Унитаз без круга и крышки.

Я вернулась в гостиную и закурила. В квартире стало заметно теплее, и я сняла пальто.

Вот, значит, куда переехала Ленка из «Негреско». Да уж, небо и земля. Дорогой пансион и эта грязная нора. Входная дверь хлопнула. Неопрятная девица ворвалась в комнату. Выглядела она заметно лучше. Глаза блестели, щеки приобрели розоватый оттенок.

– Хочешь кофе? – обратилась хозяйка ко мне и, не дожидаясь ответа, грохнула на стол банку «Нескафе», полуотбитую чашку и обломанную ложку. – Извини, сахара нет.

Я заверила ее в своей любви к растворимому напитку без сахара и спросила:

– Откуда знаешь Лену?

– Вместе работали одно время в «пип-шоу» у Коли, а потом Ленка мужика нашла, он ее содержать стал. А мне так не повезло, на иглу подсела, Коля и выгнал.

Из рассказа чумазой девицы, назвавшейся Алисой, выходило, что Ленка однажды столкнулась с ней в универмаге. Алиса, пытавшаяся подзаработать проституцией, успела к тому времени из-за своего увлечения «дурью» вылететь из трех массажных кабинетов. На улице клиентов не давали ловить чужие сутенеры. Пришлось толкаться по магазинам в надежде стащить кошелек. Но трясущиеся руки – плохой помощник для карманника, и Алиса пошла в кафетерий, посидеть и отдохнуть. Там за столиком увидела радостную бывшую коллегу.

Ленка похвасталась неудачливой товарке, что собирается замуж. Весь вид украинки говорил о хорошем достатке. Элегантный костюм, дорогая сумка, на запястье болтались золотые браслеты. Алиса пожаловалась на неудачную полосу в жизни. Ленка дала денег и телефон пансиона «Негреско», велев звонить.

Через некоторое время Алиса заболела. Провалявшись несколько дней в грязной комнате без еды и лекарств, девушка набрала Ленкин телефон и взмолилась о помощи.

Подруга примчалась тут же. Купила продукты, лекарства, прибралась в грязной квартире. Потом еще несколько раз перезванивались. Однажды днем Ленка внезапно возникла на пороге квартиры с огромным чемоданом. Не говоря ни слова, плюхнулась на диван и зарыдала. Потом успокоилась и злобно пообещала: «Ну, погоди, отольются кошке мышкины слезки».

Испуганная Алиса поинтересовалась, что случилось. Ленка рассказала ей в общем самую простую историю.

Работая в «пип-шоу», она не заводила никаких связей на стороне, хватало интимных отношений с Колей и двенадцатичасового непрерывного раздевания на глазах у мужчин. Ленка не баловалась наркотиками, не пила. Девушка самозабвенно копила деньги, чтобы купить в Киеве собственную квартиру, а еще лучше две. «Одну стану сдавать и работать больше не пойду никогда», – делилась она с Алисой.

Как-то раз утром, когда одуревшая от рабочей ночи Ленка выползла на улицу, к ней подошел приятного вида мужчина, сказал, что очарован ее красотой, и предложил сходить в ресторан.

От назойливых посетителей «пип-шоу», поджидавших возле выхода стриптизерок, девушки отделывались просто. Быстрый свист, и тут же появляется человек-гора, нанятый вышибалой.

Но кавалер выглядел солидно. К тому же приглашал в ресторан. До сих пор все подстерегавшие Ленку мужчины обещали только невероятные сексуальные радости и соблазняли деньгами, то есть сводили до уровня проститутки. Этот считал дамой. Ленка приняла приглашение.

В небольшом, но вполне респектабельном ресторанчике мужчина вел себя корректно, рук не распускал и заказал чудесный ужин. За вином пожаловался, что обременен смертельно больной женой, жить которой осталось от силы полгода. Естественно, что никаких интимных отношений у них нет, и Владимир ходит в «пип-шоу», чтобы просто посмотреть на женщин. Природная брезгливость не позволяет связываться с проститутками. Но вдруг найдется приятная, аккуратная девушка, согласная пару раз в неделю принять его? Владимир был бы очень благодарен. Нет ли среди Ленкиных приятельниц такой?

Девушка обещала подумать, и кавалер галантно проводил ее до дома. Через несколько дней он опять возник у входа, на этот раз с цветами. Вручая обалдевшей стриптизерке букет, мужчина вскользь заметил, что она, как артистка, должно быть, завалена цветами. Девушка, не воспринимавшая себя артисткой, была польщена. Они снова пошли в ресторан и принялись разговаривать. Казалось, ухажера интересовало буквально все, он задавал удивительные вопросы: где Ленка училась, чем болела в детстве, принимала ли наркотики, пьет ли, курит ли?

Девушка, удивленная таким всеобъемлющим любопытством, отвечала честно: закончила десять классов английской спецшколы в Киеве и Шекспира от Пушкина отличает. В детстве ничем особым не болела и никогда не баловалась наркотиками и водкой. Здорова, молода, работоспособна. Владимир пришел в полный восторг и опять проводил ее до дома.

Через месяц Ленка почти влюбилась. Они стали проводить вечера в маленьких гостиницах, где не спрашивали паспортов. Владимир отличался необыкновенной заботливостью. В частности, он сразу спросил партнершу, предохраняется ли та от беременности. Ленка показала гормональные таблетки. Мужчина пришел в негодование и сказал девушке, что как врач он против подобных крайне вредных для здоровья препаратов. «Откажись сейчас же», – потребовал он и сообщил, что давно созданы таблетки для мужчин и теперь предохранение – его дело.

То ли мужские таблетки оказались недейственными, то ли Владимир их не пил, но Ленка быстро забеременела. Любовник совершенно не расстроился, а даже обрадовался. Он предложил Ленке родить, но только в том случае, если в животе у нее мальчик. Дочь у Владимира уже была, и он страстно хотел сына.

Мужчина велел бросить работу, переселил любовницу в дорогой пансион «Негреско» и начал навещать ее там. И здесь у Ленки зародились первые подозрения. Владимира, казалось, интересовал только будущий сын, он настаивал на необходимых анализах, потребовал соблюдать режим дня и абсолютно потерял к женщине сексуальный интерес. Хозяйке пансиона он наврал, что является братом покойного мужа Ленки, и на людях держался с ней вежливо, но отстраненно.

Настало время родов. Владимир привез любовницу в клинику и буквально на пороге родильной палаты сообщил, что, во-первых, зарегистрировал женщину по поддельному паспорту на имя Маргариты Онофриенко, и, во-вторых, предложил Ленке… отказаться от ребенка.

– Подумай как следует, – увещевал стоматолог. – Куда ты денешься с ребенком? В пансион? Пусть уж лучше мальчик поживет у меня до смерти Нелли. А после поженимся, и все будет прекрасно. А чтобы не краснеть в «Негреско», скажем, что младенец умер.

Измученная страхом и болью, женщина согласилась. Новорожденного, крепкого и здорового мальчика, ей даже не показали. Владимир, правда, несколько раз заходил в палату, но уже без цветов и конфет.

Вернувшись в «Негреско», Ленка поняла, что суженый изменился – приходил редко, сидел недолго, гулять не водил и очень редко укладывал в постель.

Наконец, доведенная до отчаяния, Ленка поехала к нему домой с таким расчетом, чтобы застать дома только бедную умирающую. Дверь открыла вполне цветущая женщина. На вопрос о самочувствии Нелли Резниченко женщина с удивлением заметила, что она и есть Нелли Резниченко и чувствует себя прекрасно. Только не понимает, какое дело незнакомой посетительнице до ее состояния здоровья.

У Ленки потемнело в глазах, и она выложила нагло улыбавшейся сопернице всю правду про Владимира и сына. Нелли стойко выдержала удар и сообщила, что, к сожалению, не могла сама родить, поэтому муж купил ребенка у какой-то проститутки.

– Купил? – возмутилась Ленка. – Да я отдала ребенка бесплатно.

– Вот до этого мне дела нет, – отрезала Нелли и захлопнула дверь перед носом девушки. Ленка принялась колотить в дверь ногами, но из квартиры не донеслось ни звука. Зато прибежал привратник и пригрозил вызвать милицию.

Вечером в «Негреско» прибыл Владимир. Таким Ленка его еще никогда не видела. Сухим, деловым голосом он объяснил девушке, что никаких прав на мальчика у нее нет. Во-первых, рожала не Оксана Криворучко, а Маргарита Онофриенко; во-вторых, отказ от родительских прав оформлен по всем правилам.

– И как могло прийти в голову, что женюсь на тебе, – усмехнулся Владимир, – мне требовалась молодая, здоровая кобыла, способная родить. Но воспитывать его буду сам, без тебя. Кстати, вот за услуги. – И он бросил на кровать конверт с деньгами. – Если бы Роза Седых не сказала, что ты единственная здоровая из всех девок Кольки, нашел бы кого посимпатичней.

На прощанье он велел Ленке убираться домой в Киев подобру-поздорову. А если еще раз заявится к нему домой, пообещал сообщить в милицию, которая, конечно, поверит благонадежному дантисту, а не девице-стриптизерке, да еще с просроченным видом на жительство.

После ухода любовника девушка целую ночь пребывала в состоянии оцепенения. Вспомнила она и симпатичную медсестру Розу Седых, которая осматривала раз в месяц всех стриптизерок. Коля боялся сифилиса. Припомнила, как та детально выясняла, правда ли Ленка не подрабатывает по вечерам, продаваясь желающим за гроши, не употребляла ли та наркотики. Потом пересчитала полученные от Владимира деньги. Ситуация стала казаться девушке не такой уж и страшной. Ребенка она никогда не хотела и рассматривала рождение сына только как возможность привязать к себе богатого Владимира. Правда, стоматолог ей нравился, можно сказать, девушка даже влюбилась в него. Больше всего терзала обида, что ее, опытную, прожженную девицу, обвели вокруг пальца.

Утром она как ни в чем не бывало спустилась к завтраку. Ни в какой Киев Ленка уезжать не собиралась. Следовало подыскать более дешевое жилье и найти работу, благо в Москве полно мелких заведений, где постоянно требуются стриптизерки, официантки, барменши…

Через несколько дней Ленка поняла, что удача отворачивается от нее. В нескольких стриптиз-барах отказали сразу, прямо говоря, что после родов фигура уже не та, подпорченный товар. Барменше следовало уметь смешивать коктейли, но никто не собирался обучать Ленку этому искусству. Официантки получали до смешного мало и носились по двенадцать часов с тяжелыми подносами в руках, но даже такого места для девушки не нашлось. Последнее кафе, куда она заглянула, называлось «Зайчик». Девчонки разносили заказы практически обнаженными, только на голове шапочка с заячьими ушками да попка прикрыта коротенькой меховой юбочкой. Хозяин, толстый, одышливый азербайджанец, оглядел крепкую Ленку с ног до головы и предложил место… судомойки. «Возраст у тебя не тот, чтобы в зале красоваться», – бесстрастно констатировал он.

Придя в «Негреско» после бесплодно проведенного дня, Ленка чуть не заплакала. Радовало только, что комната оплачена на месяц вперед и с новым жильем можно пока погодить.

И тут зазвонил телефон. Милый женский голос, в котором Ленка сразу признала жену Владимира, сообщил, что если девушка в течение трех дней не уедет домой, ей придется плохо.

Стриптизерка выругалась и швырнула трубку. Но на следующий вечер, когда она возвращалась домой после бесцельных поисков работы, ее подстерегли два здоровых мужика, прижали к глазам нож и велели побыстрей сматываться. Утром Ленку разбудил телефонный звонок. Нелли спросила: «Еще не убралась? Так выгляни в окно, даю два часа». Девушка выглянула в окно и увидела все тех же парней, лениво облокотившихся на капот машины.

Перепуганная Ленка быстренько покидала в чемодан вещи и вынеслась из «Негреско». Парни со смехом наблюдали, как она, загрузив чемодан в такси, крикнула шоферу: «Аэропорт Домодедово».

Отъехав несколько кварталов, украинка велела шоферу следовать по другому адресу и ввалилась к Алисе. Она была страшно зла и строила планы ужасной мести. В голову приходили потрясающие вещи: облить Нелли кислотой, вымазать ей дверь дерьмом, толкнуть женщину под автобус. Но все казалось Ленке мало. В один из дней она насыпала в бензобак машины Владимира целую коробку рафинада и, спрятавшись за углом, смеясь, наблюдала, как бывший Ромео чертыхается около незаводившегося «Мерседеса».

– Пришла домой такая довольная, – вспоминала Алиса, – и говорит мне: «Знаешь, а Нелли пьет горькую, и служанка часто из дома уходит. Дождусь, пока эта сволочь останется одна, и выброшу из окна. Она все время курит у окна, гадина!»

Алиса испугалась, но через несколько дней подруга, покидав часть вещей в чемодан, исчезла с загадочной фразой: «Знаю, где дураков искать». Больше девушка с ней не встречалась.

Я дала наркоманке еще денег и поехала домой.

Глава 42

Утром, проснувшись отчего-то в пять утра, я лежала в кровати, перебирая в уме полученную информацию. Понимала, почему Владимир так не хотел, чтобы милиция искала убийцу Нелли. Слишком много грязного белья вылезало на свет. Стоит кому-нибудь из любопытных потянуть за ниточку, и клубок размотается. Непонятно только, зачем спешно заделали черный ход и откуда Ленка узнала про запасную лестницу. Может, Владимир в отсутствие Нелли водил любовницу домой? Пока что картина преступления выглядела так: Ленка проникает в квартиру Резниченко, выбрасывает пьяную Нелли из окна, и, услышав, как кто-то открывает дверь, бросается на кухню и убегает. Владимир, понимая, что жену убила обманутая любовница, изо всех сил старается скрыть правду. Говорит на всех углах об алкоголизме Нелли, о ее привычке пьяной курить возле открытого окна. Второпях закладывает черный ход и очень не хочет детального расследования.

Ленка же, хитрая бестия, отправилась в бюро по найму прислуги. Хорошую домработницу, соглашающуюся жить в доме, найти трудно. Богатые москвичи охотно стали нанимать иностранок. Последнее время начали пользоваться спросом жители бывших союзных республик СССР – белоруски и украинки. Работают безотказно за гроши, права не качают, в профсоюзах не состоят. В бюро Ленка услышала наш разговор с клерком и, моментально сориентировавшись, придумала трогательную сказку о бедной украинской девочке. Мы попались сразу и обеспечили негодяйке крышу над головой и хорошую зарплату. Представляю, как она смеялась над нами!

Ленка, очевидно, погибла просто по недоразумению. Попала под машину. Бывает. Кажется, я расследовала все, жаль только, что нельзя ни перед кем похвастаться. Очень хочется рассказать Александру Михайловичу, но полковник тут же начнет расследование, и в результате пострадают невинные дети: Ева и Юра. Нет уж, пусть все будет так, как есть.

Неожиданно я заснула и проснулась только около одиннадцати. Дома никого не было. Попив в одиночестве кофе и поиграв с близнецами в козу, я решила поехать к стоматологу и поставить многострадальный штифт.

Владимир сам принял меня. Усадил в белое кресло, сунул в рот зеркальце и онемел.

– Что это?

– Временный зуб!

– Кто вам ставил такое?

Я рассказала врачу о Матрене Ивановне и клее для ногтей. Дантист схватился за голову.

– Как теперь отдирать данную конструкцию? И ведь держится как влитой.

– Может, оставить так, пока сам не выпадет?

– Невозможно. Совершенно противоестественно ходить с приклеенным кукольным зубом во рту. Как можно быть такой идиоткой и согласиться на подобный эксперимент?

– Очень раздражала дырка, – принялась оправдываться я, – а жвачка без конца выпадала, страшно неудобно.

– Неудобно, когда в голове только одна извилина, да и то та, которая делит мозг на два полушария, – парировал Владимир, запихивая мне за щеки комочки противной ваты.

Лишенная возможности говорить, я вынуждена была пассивно слушать врача.

– Не встречал большей идиотки, абсолютная безмозглость, – кипятился стоматолог, протягивая стакан с водой, – эка невидаль, дырка. Можно подумать, что на вас все смотрят, да с вашими данными дырка погоды не сделает, не Мерилин Монро.

Я обозлилась до крайнего предела и выплюнула отвратительную вату. Все, хватит, издеваться над моей внешностью разрешаю только домашним. Сейчас объясню, кто из нас больший дурак:

– Кстати, теперь мне отлично известно, какая девушка убила Нелли и почему вы ее покрываете.

За ширмой в углу кабинета послышался звон упавших инструментов, потом оттуда медленно вышла Ева. Лицо девочки было иссиня-белым, резко удлинившийся нос торчал, как сломанная ветка. Ева сделала несколько шагов и уселась на круглую табуретку, глядя на меня во все глаза.

– Здравствуй, детка, – смущенно пробормотала я. – Папе помогаешь?

Ева затравленно кивнула головой. Да что с ней случилось сегодня? Владимир подошел к дочери:

– Тебе, с твоей аллергией, не надо долго сидеть в кабинете, поезжай домой.

И он буквально вытолкнул ребенка в коридор. Потом велел мне открыть рот и принялся орудовать бормашиной. К моему удивлению, было совершенно не больно, только от жуткого звука делалось страшно. Наконец манипуляции закончились, и стоматолог торжественно поднес к моему лицу зеркало. Надо признать, дело он знал. Вставной зуб выглядел потрясающе настоящим. Пока я радостно оглядывала обновку, дантист вымыл руки и сказал:

– Даша, не выдумывайте тайн, где их нет. Нелли напилась и упала из окна, очень прошу, оставьте мою семью в покое, вы не милиционер, а просто любопытная баба. Не скрою, ваша семья мне симпатична, но не хочется становиться объектом любительского расследования. Пожалуй, следует сообщить о вашей неуемной активности полковнику.

Я онемела от негодования. Ну, хладнокровный негодяй, погоди. Это я пойду завтра к полковнику и выложу всю информацию, посмотрим, как ты завертишься.

Словно подслушав мои мысли, Владимир усмехнулся.

– Чтобы обвинять человека, следует иметь вещественные доказательства, улики. Иначе обвинения выглядят клеветой. Так-то.

Он продолжал нагло улыбаться. Я не выдержала:

– Есть улики, и весьма серьезные. И правда, следует идти к полковнику!

С этими словами я встала и быстрым шагом вылетела из кабинета.

К ужину неожиданно приехала Ева. Девочка принесла очередное задание по французскому. Пришлось заниматься почти до десяти. Дома практически никого не было, и мы сели ужинать вчетвером: Кеша, Зайка, Ева и я. Остальные отказались пить чай на ночь и разошлись по спальням. Я же в особенности хорошо засыпаю после чашки кофе. Было уже поздно, и я предложила Еве остаться на ночь.

Ароматный черный кофе почему-то показался особенно горьким, и я насыпала в чашку еще две ложечки сахара. Размешала и с наслаждением выпила. Слегка закружилась голова. Минут через десять глаза стали слипаться, рот раздирала зевота. Погрешив на магнитную бурю и связанные с ней скачки давления, я попрощалась с Евой и пошла спать.

В спальне на кровати самозабвенно дрых под одеялом Федор Иванович. Последнее время мопс полюбил спать со мной, причем делал он это весьма оригинально. Стоило уютно устроиться на животе и смежить веки, как Хучик, напряженно сопя, влезал с головой под одеяло и сворачивался тугим клубочком на антифасаде. Сбросить спящего мопса непросто. Подкинутый в воздух, он меланхолично шлепался на прежнее место, спихнутый ударом в бок – упорно лез назад. Стоило жертве повернуться на спину, как Федор Иванович оказывался на животе. Вот и сегодня, не успела я блаженно закрыть глаза, как на моем заду принялся устраиваться мопс. Бороться с ним сил не было, спать хотелось смертельно.

Я проснулась от дикого собачьего визга и ощущения укуса. Зажгла свет и обнаружила пытающуюся убежать из комнаты Еву. Девочка почти выскочила в коридор, но столкнулась с прибежавшей на визг из соседней комнаты Машей.

– Что случилось? – недоуменно спросила дочь.

– Не знаю, – ответила я, откидывая одеяло.

Хучик вел себя странно. Беспрестанно визжа, собачка пыталась сесть, но задние лапки не слушались, висели как перебитые.

– Господи, – выдохнула прибежавшая на шум Зайка. – Кешка, смотри, его парализовало.

Наташка взяла на руки замолчавшего Хуча.

– А это что? – спросила Кока, наклоняясь.

В руках у женщины заблестел шприц.

– Мать, – строго сказал Аркадий, – что колешь?

– Ничего, никакого шприца в спальне не было.

– Где Ева? – неожиданно поинтересовалась Маня и выбежала в коридор.

– Черт-те что, – резюмировала Наташка, и тут снизу послышались звуки драки и крики. Мы гурьбой кинулись в холл. У входной двери боролись девочки: одетая в пальто Ева и Маня в пижаме. Более толстая и сильная Машка явно побеждала. Она села верхом на противницу и кричала:

– А ну, говори, зачем полезла ночью со шприцем в мамину спальню!

– Маня, прекрати, – сказал Аркадий.

– Нет уж, – возразила сестрица, слезая с Евы, – пусть сначала объяснится.

– Никуда я не лезла, – угрюмо пробормотала Ева, поднимаясь с пола, – услышала собачий визг и прибежала.

– Ты убегала из комнаты, а не вбегала в нее, – заметила я.

– И почему собралась ночью выйти на улицу? – медленно протянула Зайка.

– В колледж боялась опоздать, – огрызнулась Ева.

– В пять утра? – изумилась Наташка. – Ну-ка быстро рассказывай правду.

– Сейчас, – пробормотала Ева и, рванув на себя дверь, выбежала вон.

Мы полетели за ней. Впереди неслась в развевающейся ночной рубашке Наташка, за ней топала Маруся, следом за ними бежали Кока и Зайка – обе в красных халатах, последними плелись мы с Аркадием – сын с палкой, я на подгибающихся ногах. Почему-то меня сильно тошнило. Когда лидирующая группа преследователей вылетела на шоссе, мы, отстав окончательно, остановились.

– Бред, – резюмировал Кешка, – семья психов.

Тут послышались вопли, и мы увидели приближающихся домашних, волочивших пойманную Еву. Через секунду все ввалились в холл, замерзшие и злые. Кока потеряла тапки, Зайка разорвала халат. И все без исключения грязные как черти.

– Ну, – весьма невежливо толкая Еву перед собой в столовую, шипела Наташка, – ну, колись, зачем к Дашке в спальню лезла.

– Отстаньте, – неожиданно заорала в ответ девочка, – отстаньте, ублюдки, всех вас тоже убью, сволочи!

Она затопала ногами, замотала головой. С улицы послышался вой полицейской сирены, визг тормозов.

– Кто вызвал милицию? – недоуменно спросила Маня.

– Я, – послышался голос из темноты.

И мы с удивлением обнаружили в углу столовой на диване Левку и Терезу в халатах. Но продолжить разговор не удалось – в комнату влетели ажаны. Я побежала звонить Александру Михайловичу домой. Пока старший патрульный оформлял протокол, прибыли полковник, Женя и врач. При виде столь высокого начальства милиционеры стушевались, и Александр Михайлович моментально взял дело в свои руки. Сначала велел одному из патрульных отвести Еву в машину и стеречь ее там. Потом взял шприц и, отдавая его Жене, сказал:

– Скорей всего куча отпечатков, и все ненужные. Кто из вас трогал это?

– Я, – сказали Аркадий, Кока и Маня разом.

Женя хмыкнул и вытащил из чемодана коробку с краской:

– Придется взять у всех отпечатки пальцев.

– Рассказывайте, – велел Александр Михайлович.

Перебивая друг друга, домашние изложили события. Полковник задумчиво пыхтел сигаретой, потом неожиданно спросил:

– Почему у тебя на заду кровь?

Я ухватилась рукой за пижамные штаны. И правда, кровь. К тому же Мадам Сижу немилосердно болела. Врач абсолютно бесцеремонно оттянул резинку пижамных штанов и хладнокровно оповестил:

– На правой ягодице след укуса собаки.

– Хучик! – завопила Маруся и унеслась прочь.

Женя понюхал шприц:

– Похоже, в нем был новокаин! Очень странная идея – делать ночью тайком обезболивающий укол.

– Слава богу, не яд, – проговорила Зайка.

– Для меня яд, – медленно проговорила я, с ужасом понимая, что Ева замыслила самое настоящее убийство.

– Почему? – заинтересовался полковник.

Пришлось рассказать про аллергический шок в клинике Владимира. Вернулась Маня, неся на руках несчастного мопса. Банди и Снап, не понимающие, что происходит, потерянно бродили по столовой.

Задние лапки отказывались служить Федору Ивановичу. Было больно смотреть, как он с изумлением пытался сесть. Женя поглядел на мопса, вздохнул, достал иголку и ткнул Хуча в объемистую ляжку. Но укол не произвел на подопытного никакого эффекта.

– Так, – пробормотал эксперт, – не волнуйтесь, это просто новокаиновая блокада. Все лекарство досталось псу. К утру, наверное, онемение пройдет. Не понимаю, как такое получилось.

Зато понимала я, о чем и оповестила присутствующих.

– Вечером выпила кофе и ужасно захотела спать. Хучик вечно устраивается у меня на спине. Когда Ева вошла, чтобы ввести мне новокаин, она воткнула иголку прямо через одеяло и попала в Хучика. Пес завизжал как резаный и от страха укусил меня. Можно сказать, Федор Иванович спас жертву от смерти. Если бы эта сумасшедшая ввела всю дозу новокаина, у меня начался бы аллергический шок. К утру в кровати мог лежать бездыханный труп.

– Зачем Ева такое сделала? – спросила Зайка.

– Откуда она знала про аллергию на новокаин? – поинтересовалась Наташка.

– Вошла в кабинет, где меня приводили в чувство, – пробормотала я, – а зачем покушалась на убийство, не знаю.

В столовую медленно вплыла Марта Игоревна:

– Ну и шум, спать невозможно. Прямо бразильский карнавал. Выглянула в окно, а вы голые под дождем бегаете. Ну и мода! Тереза, вы здесь? В халате?

– Засиделись вчера за «Скрабблом», – принялся по привычке оправдываться перед бывшей тещей Лева, – до двух ночи проиграли. Вот решил оставить Терезу переночевать. А где положить? Ирка спит, все дрыхнут, пришлось вести к себе, но вы не подумайте чего…

– Лева, – перебила Арцеулова Наташка, – мне абсолютно наплевать, когда и сколько ты трахаешься с Терезой. На данном этапе волнует только одна проблема: почему Ева решила убить Дашку.

– Чашка, из которой ты пила кофе, конечно, вымыта? – поинтересовался Александр Михайлович.

– Нет, вот стоит на столике. Вчера все рано ушли спать, у Ирки болела голова, а я поленилась сунуть ее в посудомойку.

Женя понюхал чашку. Потом задумчиво пробормотал:

– Пока ничего не скажу. Думаю, найдем следы снотворного.

– Да что тут, в конце концов, произошло? – изумилась Марта Игоревна, не понявшая ни слова.

– Сами не знаем, – ответила Зайка.

– Попробуем разобраться, – пообещал Александр Михайлович.

Глава 43

На следующий день домашние выползли в столовую только к часу дня.

– У нас что, – изумилась Ирка, – ночью пожар был? Весь холл в грязи!

– Вы ничего не слышали? – изумилась Наташка.

– Жуткая мигрень разыгралась, – ответила домработница, – приняла две таблетки снотворного. Знаете, как проглочу радедорм, вечно дрыхну как убитая.

Стало понятно, почему она не выглянула на шум. Оказалось, что катавасию не услышал и Тема.

– Сплю крепко, пушкой не разбудить, – сообщил он.

– Надо же, – восхитилась Зайка, – просто завидно. Просыпаюсь от любого звука. А Серафима Ивановна слышит любой шорох из кроваток близнецов, но на все прочие звуки совершенно не реагирует. Сейчас удивляется на кухне, что не проснулась.

«Да, – подумала я, – останешься одна с прислугой, и убьют за милую душу. Одна снотворным объедается, нянька только на детей реагирует!»

Около двух позвонил Александр Михайлович и велел никуда не уезжать, а ждать его приезда. Нечего и говорить, что мы покорно уселись в гостиной. Полковник примчался на машине с включенной мигалкой.

– К чему такой шум? – недовольно сказала Наташка.

– Сейчас узнаете, – пообещал Александр Михайлович и потребовал кофе.

– Мы думали, ты при исполнении, – съехидничала я, – и не приготовили кофе.

Полковник пропустил шпильку мимо ушей и проговорил:

– Все здесь? Чудесненько, слушайте внимательно.

Оказалось, что всю ночь и большую половину утра бригада допрашивала сначала Еву, а потом спешно вызванного Владимира.

– Разве можно допрашивать ребенка ночью? – изумился Лев.

– Ей полных восемнадцать лет, – пожал плечами Александр Михайлович. – Вам все почему-то кажется, что Ева ровесница Маши, но она старше и намного хитрее, чем представляется.

Мы слушали, разинув рты. Картина вырисовывалась ошеломляющая. После двух часов допросов прижатая в угол Ева призналась в убийстве… Нелли.

Девушка рассказала, что мать ее ненавидела. При отце еще соблюдала какие-то приличия: кормила ребенка, изображала интерес к школьным делам. Но стоило Владимиру уехать, а последнее время такое происходило часто, ситуация резко менялась.

– Один раз она за два дня не дала мне ни крошки, – жаловалась Ева, – напилась пьяной и валялась на диване. Деньги прятала и била за любые провинности.

Особенно сильно девочке попадало за плохие отметки.

– Ну не укладывается в голове наука, – сетовала Ева, – учу, учу, а толку нет.

С появлением Юры стало еще хуже. Теперь девочку превратили в бесплатную няньку, заставив целыми днями ухаживать за капризным братом. И если раньше отец защищал ее, то теперь сам стал частенько поругивать: то каша получилась для младенца комковатой, то памперсы долго не меняла. Жизнь делалась все хуже и хуже. Кульминация наступила в день убийства.

Девушка вернулась из гимназии раньше обычного. Дома она застала одну мать, абсолютно пьяную. Та приказала дочери убрать кучу блевотины. Нелли стошнило прямо на пол. Ева возмутилась и отказалась идти за тряпкой. Тогда Нелли швырнула в девочку телефон и злобно прокричала:

– Теперь ты не один ребенок в семье. Будешь выкобениваться, все наследство отпишем Юре. А с твоими успехами и тупой головой лучше сразу привыкать грязь таскать, всю жизнь будешь этим заниматься, идиотка. Профессию такой дуре не получить, замуж, если приданое не дадим, никто не возьмет, уродина длинноносая.

Нелли подскочила к окну, распахнула створки и принялась жадно курить. Потом уже более спокойно добавила:

– А лучше всего отправить тебя в закрытый интернат. Приедет отец – поговорим.

Ева ужасно перепугалась и стала просить мать не выгонять ее из дому. Та, увидев страх ребенка, засмеялась и радостно проговорила:

– Обязательно отправим, как я раньше не додумалась.

Девушка подбежала к матери. Она клялась потом Александру Михайловичу, что хотела обнять ее и просить о пощаде. Но та продолжала пьяно хохотать и повторять на разные лады ужасные слова:

– Закрытый интернат!

Потерявшая голову Ева толкнула Нелли. Та, к несчастью, стояла спиной к раскрытому окну и к тому же плохо держалась на ногах. В считаные секунды произошло непоправимое – пьяница с жутким криком полетела вниз.

Ева оцепенела от ужаса. В ту же секунду она услышала шаги за дверью. Девушка моментально порхнула под стол, закрытый длинной, свисающей до полу скатертью.

В комнату вбежала Люда. Служанка подскочила к окну, выглянула наружу, испустила не менее дикий крик и побежала к выходу. Ева бросилась к черной лестнице, выскочила на улицу, упала на землю. С ней началась истерика. Подъехавшей милиции девочка сообщила, что шла домой и увидела в окне мать. Та помахала ей рукой и вывалилась наружу.

– Люда и привратник не заметили, что Ева оказалась на улице уже после падения Нелли? – усомнилась я. – Ведь служанка раньше девочки прибежала на место происшествия, и привратник выскочил моментально.

Александр Михайлович махнул рукой:

– Сразу видно, что ты никогда не имела дела со свидетелями. Да, они ничего не видели. Люда в ужасе кинулась к хозяйке, консьерж побежал звонить в милицию. Прохожие обратили внимание сначала на труп, а уже потом на кричавшую девочку. А как они ее описывали?! Все по-разному. Один утверждал: ребенок лет шести, в красном пальто, другая настаивала: молодая блондинка в синей форме; третьему вообще примерещился темноволосый мальчик, вероятно, испанец. Свидетели в такой момент переживают шок, и их показания крайне ненадежны.

Через какое-то время домой приехал Владимир. Он в отличие от милиции сразу понял, что произошло. Навел его на мрачные мысли портфель Евы, валявшийся в комнате. Если дочь, возвращаясь из гимназии, увидела роковое падение, то как сумка с книгами оказалась в столовой? Отец быстро спрятал портфель в шкаф, а милиция и не поинтересовалась, с чем Ева ходит в школу. Никому и в голову не пришло заподозрить бьющуюся в истерике девочку. Владимир очень хотел изолировать дочь от назойливых вопросов, и тут ему на помощь пришла Даша. Она увезла Еву к себе и окружила убийцу заботой и вниманием.

Стоматолог страшно боялся, что милиция заподозрит неладное. Он обратился в строительную фирму, и ночью, когда привратник ушел домой, черный ход в квартире был заделан, а заодно, чтобы скрыть следы поспешного ремонта, выкрашена вся черная лестница. Действие, в общем, глупое, потому что милиционеры в два счета установили фирму, производившую работы. Опросили запомнивших странный заказ рабочих и начали следить за Владимиром, подозревая его в убийстве. Смущало одно – у врача имелось твердое алиби. В момент совершения убийства он ехал домой в такси. Таксист клялся, что посадил пассажира в аэропорту и повез его по указанному адресу. В дороге они не останавливались и пассажир никуда не выходил.

Боясь, что стражи порядка все же доберутся до Евы, дантист отправил ее в интернат для криминальных детей. Но поскольку он все-таки не хотел будить подозрений, то забирал ребенка на выходные. И тут в дело опять вмешалась Даша. Возмущенная порядками в школе, она едет к директору и каким-то образом заставляет Владимира взять девочку домой. Как тебе это удалось, моя родная?

Я пожала плечами:

– Пообещала визит журналистов и неприятную статью в воскресном номере об отце, издевающемся над дочерью.

Александр Михайлович удовлетворенно кивнул головой:

– Владельцу частной клиники не нужны скандалы. Дантист испугался и забрал дочь. Но решил держать ее постоянно на глазах, и Ева оказалась в кабинете, когда Даше стало плохо от новокаина.

Девушка поняла, что избавиться от назойливой «новой русской» будет просто. Сначала она подсыпает Даше в кофе сильное снотворное и с удовольствием замечает, что жертва, отчаянно зевая, отправляется спать. Потом наполняет шприц новокаином и тихонько прокрадывается в спальню. Ничего не подозревающая кандидатка на тот свет мирно спит. Понимая, что одурманенная женщина даже не почувствует укола, Ева прямо через одеяло втыкает уголку в… зад Хучика. Обалдевший пес начинает истошно визжать и кусает Дашу. Ева кидается к двери, теряя по дороге шприц. Но убежать ей не удается. Вот вкратце и все.

– Не понимаю, – удивленно сказала Зайка, – почему она решила убить Дашку? Та так с ней возилась, помогала, занималась.

– Владимир утверждает, – сообщил Александр Михайлович, – что Даша пришла ставить штифт. Села в кресло и принялась его шантажировать. Мол, знает, что девочка убила Нелли. А Ева в это время за ширмой в углу кабинета готовила для отца ватные катышки. Услышала заявление пациентки и перепугалась до потери пульса. Дальнейшее – дело техники. Взяла из одного шкафчика снотворное, из другого – шприц с новокаином. Все-таки она часто бывала у отца и великолепно знала, где что лежит. И теперь мне хочется знать: слова о шантаже – правда?

Все уставились на меня.

Я возмутилась:

– Как вы могли такое подумать?

– Значит, дантист все выдумал? – настаивал полковник.

– Нет, – пришлось признаться, – он просто не так меня понял. Усадил в кресло и начал издеваться. И рожа у меня кривая, и глупая я как пробка.

– Что так? – изумился Александр Михайлович.

Делать нечего, рассказала про зуб Матрены Ивановны и клей для ногтей. Наталья неодобрительно заметила:

– Особым умом тут и правда не пахнет.

– Дальше, – потребовал Александр Михайлович.

– Я разозлилась и сообщила ему, что знаю, как девушка убила Нелли. И тут из-за ширмы выпадает Ева, синяя, как баклажан.

– Ты и впрямь знала, кто выкинул ее из окна? – изумилась Зайка.

– Что ты, – замахала я руками, – конечно, нет. Просто так ляпнула, чтобы отомстить стоматологу за оскорбления. Кто же знал, что попаду прямо в точку?

– Почему сказала, что Нелли убила девушка? – подозрительно допрашивал Александр Михайлович.

– Ой, да просто так, – вертелась я как уж на горячей сковородке, – сама не понимаю почему.

– Ладно, – подвел черту полковник, – видите, куда может завести болтливый и глупый язык? Надеюсь, что Даша рассказала всю правду.

– Абсолютно, – с поспешностью ответила я.

Александр Михайлович с подозрением глянул на меня и ничего не сказал. Присутствующие перевели дух и решили перекусить. Я тихонько поднялась в спальню.

Нет, все-таки многое до сих пор непонятно. Предположим, Ева случайно толкнула Нелли. Но какое самообладание. Женщина неожиданно падает вниз. Впору растеряться, заорать от ужаса. Кинуться звонить в милицию, срочно звать «Скорую помощь». Или просто свалиться на пол в обмороке. Это если толкают случайно. Но картина-то совершенно иная. Выпихнула мать в окно, потом, не теряя головы, залезла под стол, подождала, пока убежит прислуга, выскочила через черный ход на улицу и изобразила истерические рыдания. Очень все смахивает на заранее спланированную акцию. И потом, кто же, в конце концов, убил Ленку, Розу Седых и Кристину?

Глава 44

Марта Игоревна, Кока и Тема улетели в Ялту. Лева остался крутить роман с Терезой. Перед отъездом вдова прослезилась и, прижимая по очереди к необъятному бюсту Зайку, Кешу, близнецов, Маню, Наташку, Левку и меня, проговорила:

– Дети, родные, спасибо за все. Как здорово получилось: Сонечка счастлива, Коконька счастлива. Темочка – просто находка. И Левушка, может, устроится. А вы теперь приезжайте все ко мне, вместе с Анечкой и Ванечкой, должны же дети увидеть море.

Приехавший проводить тещу Казик подхватил огромные чемоданы. Сонька вручила матери веник из оранжерейных орхидей, сестре – килограммовую коробку конфет. Компания запихнулась в машину и отбыла. Слава богу, ряды гостей поредели. Мы остались почти одни. Теперь можно спокойно заняться расследованием.

Со второго этажа доносился плач близнецов, и я заглянула в детскую. Серафима Ивановна как раз собиралась купать близнецов. Голенький Ванька заливался в кровати, Анька верещала на руках у няни.

– Помочь? – осведомилась я у старушки.

– Поиграйте пока с мальчиком, – предложила та.

Я сложила «козу» и загудела:

– Вот идет коза бодатая. А как ее зовут? Ее кличут Маргарита Онофриенко.

Серафима Ивановна вздрогнула и спросила:

– Откуда вам известны это имя и фамилия?

– Ниоткуда, просто в голову пришло. А что?

– Так звали старшую сестру Нелли, Маргариту. Она была замужем за господином Онофриенко и умерла в родах.

Стало понятно, откуда Резниченко взяли необходимые документы. Просто паспорт умершей не был уничтожен и использовался Владимиром и Нелли вовсю.

Побаловавшись с близнецами, я решила поговорить с привратником в доме Резниченко, показать ему фотографию Кристины и узнать, правда ли девушка приходила к Владимиру.

Сначала я заехала в магазин инструментов и, купив там дрель, покатила на улицу Усиевича. В окнах квартиры Резниченко было темно, только в детской слабо пробивался свет. Похоже, дантиста нет, а няня возится с Юрой.

Нажав кнопку домофона, я увидела хитрое лицо привратника.

– Вы к кому?

– К вам.

Консьерж изумился:

– Ко мне?

– Да. Московское радиовещание проводит конкурс среди лифтеров столицы. Тому, кто сумеет четко рассказать о служебных обязанностях и пройдет специальный тест, мы вручаем промежуточный приз. А уж потом специальная комиссия определит победителя. Хотите поучаствовать? – выпалила я, размахивая удостоверением «Пресса».

Привратник поинтересовался:

– Какой приз?

Я вытащила дрель и медленно стала вертеть ею перед его носом. Глаза мужчины загорелись.

– И коробочка сверл в придачу, – продолжала змея-искусительница.