Чингиз Абдуллаев

Взращение грехов

В нашем деле не может быть друзей наполовину. Друг наполовину — это всегда наполовину враг.

«Трудно быть Богом». А. Стругацкий, Б. Стругацкий

Мое дело, кажется, безнадежно! Я еще не встречал человека, который осудил бы себя сам, осознавая свою вину.

«Беседы и суждения». Конфуций

Глава 1

Телефонный звонок мог прозвучать в любое время суток. Но почти сразу включался автоответчик, и позвонивший мог записать свою просьбу или сообщить свой номер телефона, чтобы ему перезвонили. Обычно перезванивал либо Эдгар Вейдеманис, либо Леонид Кружков, которым он абсолютно доверял. В последнее время многие обращались с какими-то непонятными или безумными просьбами. Одна пара, совершающая круиз на теплоходе вокруг Европы, потеряла кольца. Супруга не была уверена, что кольцо не выпало во время купания в море. Но найти исчезнувшее полгода назад кольцо предлагали Дронго. Или расследовать обстоятельства побега дочери с неизвестным актером, с которым она жила все последние месяцы. Нужно было узнать о репутации актера и его дальнейших намерениях в отношении своей пассии. Разумеется, от таких дел он неизменно отказывался. Иногда репутация даже вредит, когда слишком раздутая слава и сплетни превращают обычного человека в некий символ.

Он поднял голову, услышав телефонный звонок. Взглянул на часы. Было около семи часов вечера. За окном накрапывал дождь. Он подумал о том, что нужно взять билет и улететь либо в Рим, либо в Баку. Когда в Москве начиналась зима, он сразу уезжал из города, перебираясь на юг. Ему физически не хватало солнца и света. Короткие московские дни и длинные холодные ночи были для него слишком суровым испытанием. В последние годы он все больше ловил себя на мысли, что нужно раз и навсегда перебраться в Италию и остаться жить с семьей.

Раздалось еще два звонка, затем включился автоответчик, предложивший звонившему оставить сообщение, и он услышал незнакомый голос.

— Добрый вечер. Извините, что беспокою. Но я с таким трудом нашел номер вашего телефона. Мне нужно срочно с вами встретиться. Когда вы сможете, я перезвоню или приеду, куда вы захотите. Мой телефон… — незнакомец продиктовал номер телефона и затем быстро добавил: — Моя фамилия Славин. Вячеслав Славин. Может, вы забыли. Вы знали моего отца. Владимира Славина. Он погиб в девяносто шестом, возможно, вы его помните…

Дронго быстро снял трубку.

— Здравствуйте, — сказал он, — конечно, я помню вашего отца, хотя прошло уже столько лет. Он умер у меня на руках. Насколько я помню, мы были с ним ровесниками. Я не знал, что у него был взрослый сын…

— Как я рад вас слышать, — обрадовался Славин, — только тогда мне было только четырнадцать. А моему отцу тридцать шесть.

— Да, — помрачнел Дронго, — мы были почти ровесниками. Сколько вам сейчас? Уже двадцать пять?

— Двадцать шестой, — подтвердил Славин, — и я уже четыре года работаю членом Московской коллегии адвокатов.

— Солидно, — заметил Дронго, — у вас уже приличный стаж. А почему не пошли по стопам отца? В МВД или в ФСБ?

— Он тоже закончил юридический факультет университета, — возразил Славин, — но так получилось, что работал сначала в прокуратуре, потом в КГБ и остался там после развала. Хотя мой дед был адвокатом, и отец всегда говорил, что это самая лучшая специальность среди всех юристов. Мой дед меня и воспитал после смерти отца. Он и сейчас жив, ему уже за семьдесят.

— Очень хорошо, — улыбнулся Дронго, — мой отец тоже работал почти сорок лет адвокатом, хотя до этого был даже прокурором города и республики.

— Я знаю вашу биографию, — радостно сообщил Славин, — у нас был преподаватель, который нам много рассказывал о вас. Преподаватель криминалистики Суржицкий, вы наверняка о нем слышали.

— Иногда люди придумывают разные легенды, — недовольно заметил Дронго.

— Это не легенды, — возразил Славин, — я помню, как вы к нам приходили. На поминки. Как разговаривали с моим дедом. Вы тогда рассказали ему, как погиб мой отец.

— Я тоже помню, — мрачно сказал Дронго, — их группу тогда просто подставили. Хотя прошло уже столько лет… Вы хотели со мной встретиться?

— Да. У меня к вам очень важное и необычное дело. Когда вы разрешите, я смогу вам перезвонить, чтобы встретиться.

— Молодой человек, — назидательно произнес Дронго, — вы не просто незнакомый человек, который решил мне позвонить. Вы сын человека, который сражался вместе со мной и погиб у меня на руках. Значит, он был моим боевым товарищем. А вы его сын. Поэтому можете встретиться со мной в любое удобное время, когда захотите.

— Можно, я к вам приеду прямо сейчас? — спросил Славин.

— Можно, — усмехнулся Дронго, — запишите мой адрес.

— Не нужно. Я все знаю.

— Интересно. Откуда у вас столько информации?

— Вы забыли, где работал мой отец. Знаете, сколько друзей у него там осталось? Кроме того, у меня есть свои источники.

— Приезжайте, — разрешил Дронго, — я буду вас ждать.

Он положил трубку. Задумался. Действительно, прошло столько лет. Как молоды они тогда были. Славину было тридцать шесть, ему тридцать семь. Прошло уже одиннадцать лет. Как быстро летит время. Тогда казалось, что мир просто обезумел и все летит в пропасть. И в России, и в Азербайджане. Но постепенно удалось выправить положение в обеих республиках. Постепенно все встало на свои места. Но тогда было так сложно…

Он прошел на кухню, включил чайник. Интересно, зачем он понадобился этому молодому адвокату? Будет интересно увидеть сына Славина через столько лет. Интересно, похож ли он на своего отца или нет.

Через полчаса Вячеслав Славин уже сидел у него на кухне перед чашкой чая. Молодой человек был удивительно похож на своего отца. Такой же светловолосый, голубоглазый, широкоплечий. Может, немного худощавее и черты лица более заострены, но ведь он моложе, чем был отец, когда с ним встретился Дронго.

— Вы для нашего поколения настоящая легенда, — признался Славин, — о ваших феноменальных способностях аналитика рассказывают все криминалисты.

— Оставим в покое мое прошлое, — предложил Дронго, — раз вы пришли сюда, значит, у вас ко мне конкретное дело. Чем я могу вам помочь?

— Только не говорите мне «вы», — попросил Вячеслав, — я ведь моложе вас почти на двадцать пять лет.

— Только на двадцать с небольшим, — заметил Дронго, — делаешь из меня старика. Но ладно, пусть буду на «ты». Судя по твоей настойчивости, у тебя серьезное дело, которое не терпит отлагательства.

— Да, — кивнул Славин, — дело в том, что я как раз сейчас веду одно дело. Уголовное дело по обвинению в умышленном убийстве при отягчающих вину обстоятельствах в Новгороде.

— Серьезное преступление, — сказал Дронго, — итак, в чем проблема?

— Заместитель директора мебельного комбината Вано Тевзадзе обвиняется в убийстве полковника милиции Степана Проталина, — пояснил Славин, — подозреваемый отказался от адвоката, но по закону ему положен защитник, так как он обвиняется в серьезном преступлении, за которое может получить пожизненное заключение. Поэтому назначили меня.

— Тебя послали в Новгород из Москвы?

— Да, — кивнул Славин.

— Серьезное дело. Кто будет рассматривать дело — суд присяжных?

— Нет, нет. Мы сразу отказались от присяжных. Они гарантированно вынесут обвинительное заключение и посадят его на всю жизнь. Абсолютно точно, даже без судебного рассмотрения. Поэтому мы решили обратиться к профессиональным судьям.

— С этого момента давай подробнее. Почему ты так уверен, что присяжные будут против Тевзадзе? В чем дело?

— Убийство произошло в Новгороде, — пояснил Славин, — и там Проталин был не просто заместителем начальника городской милиции по оперативной работе. Он был живой легендой города и области, человеком, которого знали и уважали в городе почти все его жители. Можно не сомневаться, что любой состав присяжных вынесет обвинительный приговор моему подзащитному.

— Проталин давно работал в Новгороде?

— Больше пятнадцати лет. До этого работал в Калуге. Потом перевелся в Новгород. Поехал вместе с отрядом местного ОМОНа в Чечню. Возможно, вы слышали об этом нашумевшем деле. Во время первой чеченской войны новгородский отряд ОМОНа попал в засаду. Из сорока двух человек выжили только трое. Все остальные погибли. Среди этих троих был и Проталин, который вместе с товарищами отстреливался до последнего. А потом вынес раненого товарища на руках с поля боя. Получил орден, повышение по службе, сам был ранен. В общем, он повел себя там как настоящий герой. И уже столько лет он работал в Новгороде. Все считали, что он станет руководителем городской милиции, заменив уходящего на пенсию Мохова. Но случилось то, что случилось, и он погиб.

— С Проталиным все понятно. А вот Тевзадзе? Кто он такой?

— Дважды судимый заместитель директора комбината по хозяйственной части, — ответил Вячеслав, — работает в Новгороде уже шестой год, переехал сюда из Грузии.

— Судимости у него были в Грузии или в России?

— Ему пятьдесят два. Первая была еще в Советском Союзе, когда его обвинили в хищениях социалистической собственности. Дали шесть лет, четыре он отсидел. Потом, уже в России, в начале девяностого получил восемь лет за мошенничество в особо крупных размерах. Формально тогда еще был Советский Союз, но фактически Грузия уже в то время провозгласила свою независимость, хотя гражданство еще было общее. В девяносто втором его депортировали на родину, в девяносто четвертом он вышел на свободу.

— Судя по твоему рассказу, он скорее специализируется по хозяйственным преступлениям, чем на убийствах офицеров милиции. Человек он опытный, имел две судимости и два срока. Наверняка понимает, что ему будет за убийство полковника, тем более за убийство такого человека, как Проталин. И тем не менее он его убивает. Так, уже становится интересно. И как произошло убийство?

— На улице Спиридонова. На первом этаже. Там была двухкомнатная квартира, которую сотрудники уголовного розыска обычно использовали для различного рода встреч. Это довольно глухое место, хотя дом имеет проходной двор. Проталин ждал в квартире Тевзадзе. Тот появился где-то около трех. Вошел в дом. Как раз в это время там появились две соседки, которые увидели, как он входит в дом и поднимается в квартиру на первом этаже. Потом раздались два выстрела. Одна соседка выбежала на улицу и позвала на помощь, увидев проходившую мимо машину милиции. Вторая осталась у дома. Сотрудники милиции сразу вошли в дом и обнаружили убитого Проталина. Из его пистолета дважды стреляли. Оружие валялось на полу, на нем были отпечатки пальцев Тевзадзе. Все было ясно. Они его даже избили, в таком состоянии были сотрудники милиции, увидев убитым своего начальника.

— Ясно, — мрачно кивнул Дронго, — что еще?

— Вины своей Тевзадзе не признал. Категорически. И от защиты отказался. Его сильно «прессовали». Можете себе представить. И в какой-то момент он просто сломался. Взял вину на себя. И замкнулся. Больше не хотел ни с кем разговаривать. Вот тогда меня к нему и назначили. Дело в том, что все местные адвокаты в полном составе решили отказаться от защиты такого человека, как Тевзадзе. Пришлось приглашать адвоката из Москвы. Я живу в местной гостинице, и можете себе представить, как ко мне относятся люди, когда узнают, что я буду защищать убийцу Проталина.

— А вы считаете, что он невиновен?

— Считаю, — кивнул Славин, — нет, даже не так. Я убежден, что он не виноват в убийстве полковника Проталина. Но у меня нет никаких фактов. А все, что у нас есть, как раз свидетельствует против него.

— Интересно. А почему они встречались на этой квартире с Проталиным? Есть какие-нибудь объяснения?

— Есть, конечно. Но их не разрешат озвучивать в суде. И вообще не будут задавать вопросов на эту тему. Проталин был заместителем по оперативной работе, — еще раз напомнил Славин, — а Тевзадзе…

— …был его агентом, — понял Дронго, — тут все понятно. Дважды судимый грузин, который появляется в городе и снова устраивается на хозяйственную работу. Им нужна была его информация, и они его завербовали в качестве агента, о котором никто и никогда не говорит. Считается, что агенты и осведомители бывают лишь у разведчиков. Да и то только в кино. А говорить о том, что в реальной жизни сотрудники милиции и ФСБ должны работать, опираясь на широкую сеть своей агентуры, просто нельзя. Все сведения такого рода секретные. И, конечно, никто не должен знать, что большинство уголовных преступлений раскрывается как раз с помощью агентуры и осведомителей.

— Об этом все знают, но стараются нигде не говорить, — согласился Славин. — Тевзадзе действительно был завербованным агентом и давал информацию. У них на мебельном комбинате работает большинство освободившихся из заключения людей, среди которых есть и такие, кто имеет не одну судимость. Очевидно, эти люди интересовали Проталина и его сотрудников. Но Проталин сам редко выходил на связь с агентами. Он был известным человеком и к тому же занимал такую высокую должность. Но с Тевзадзе он встречался лично. Очевидно, ему нужна была эта информация.

— В квартире есть второй выход?

— Нет. Только три этажа. Старый дом. Люк на крышу был закрыт, сотрудники милиции сразу все проверили.

— Значит, свидетели видели, как Проталин и Тевзадзе вошли в дом?

— Нет. Они видели, как туда вошел Тевзадзе. Пройдя мимо них. И почти сразу раздалось два выстрела. Одна соседка осталась во дворе, прямо у входа в подъезд, а другая выбежала на улицу и как раз в этот момент увидела машину милиции. После выстрелов прошло не больше двух-трех минут. Может, и того меньше. Сотрудники милиции ворвались в квартиру и обнаружили убитого Проталина. Пистолет валялся на полу. Его пистолет. Эксперты установили, что из оружия стреляли два раза. В теле убитого нашли пулю. Вторая была в стене. Ее тоже нашли. Вот, собственно, и все.

— И вторая женщина за эти две минуты не отходила от подъезда? Может, она испугалась и побежала за первой?

— В том-то и дело. Она не могла так быстро сбежать. Это пожилая женщина, которая передвигается с помощью трости. У нее больные ноги. И поэтому она стояла у дома и ждала свою подругу. Я лично с ней разговаривал. Она стояла там сразу после выстрелов и никуда не уходила.

— Тогда давай подведем некоторые итоги, — предложил Дронго, — значит, Проталин уже ждал своего агента на конспиративной квартире. Тевзадзе прошел мимо женщин, вошел в дом, и сразу раздались выстрелы. Два выстрела, одним из которых был убит Проталин. Второй выстрел попал в стену, и эксперты доказали, что стреляли именно из оружия полковника Проталина. Верно? У Тевзадзе не было своего оружия?

— Не было, — подтвердил Славин.

— Через две минуты там появились сотрудники милиции, которые выяснили, что в квартире находятся двое. Убитый и убийца. И пистолет на полу. Чьи отпечатки пальцев там были?

— Только Тевзадзе и Проталина. Чужих не было.

— И его обвиняют в убийстве, — закончил Дронго, — как будто все ясно. И как Тевзадзе объясняет это загадочное убийство?

— Сейчас никак. Он признается в совершении убийства…

— Ну, конечно. Сейчас понятно. Что он говорил в момент своего задержания?

— Уверял всех, что не виновен. Его сильно избили и потом били в камере. Специально посадили к уголовникам и сообщили, что он стукач, осведомитель. Он даже попал в больницу. Но уверял, что он не убивал Проталина. Упрямо настаивал. Потом сломался.

— Во всяком случае, люди с такой биографией не бывают убийцами офицеров милиции, — пробормотал Дронго, — и он не брал на себя признание в подобном преступлении. Предположим, что он говорит правду. Тогда кто стрелял?

— Он говорит, что этого не знает. Когда он еще не вошел в квартиру, то услышал два выстрела. Он вбежал в квартиру, дверь была открыта. На полу лежал убитый Проталин. Напуганный Тевзадзе наклонился, взял оружие. Затем передумал и бросил его на пол. Он уверяет, что пистолет еще дымился. Но в квартире никого не было.

— Возможны варианты. Вдруг убийца выбежал и поднялся по лестнице наверх, спрятавшись в какой-нибудь квартире?

— Сотрудники милиции проверили все квартиры, — вздохнул Славин, — как только они приехали и нашли убитого полковника. Они сразу вызвали сотрудников уголовного розыска, которые буквально обшарили все квартиры наверху. Там убийцы не было. И он не мог спрятаться. В доме в этот момент были только пожилые люди, женщины и дети. Но их все равно проверили.

— Получается, что все факты против Тевзадзе. И тем не менее ты убежден, что он не виноват. Я могу узнать, почему? Сейчас я не спрашиваю о его показаниях. Понятно, что он мог отрицать свою причастность к этому преступлению. Но почему теперь, когда он признается в совершении убийства, ты начал сомневаться? В чем причина?

— Я уверен, что он не совершал этого убийства, — сказал Вячеслав Славин, — и у меня есть очень убедительный довод.

— Какой?

— Супруга Тевзадзе умерла десять лет назад. И он сам воспитывал свою дочь, с которой и переехал в Новгород. Это был смысл его жизни, если хотите. И за три дня до этого убийства дочь Тевзадзе и ее жених подали заявление в загс. Как вы считаете, может любящий отец совершить убийство полковника за несколько недель до свадьбы своей единственной дочери? Он ведь понимал, что именно ему может грозить. И поэтому я не верю в его причастность к преступлению. Кроме того, у меня есть и научное подтверждение его непричастности к этому убийству.

Глава 2

Дронго молча выслушал своего гостя. Ни слова не говоря, поднялся, забрал две пустые чашки. И, не спрашивая Вячеслава, снова налил ему горячего чая. Себе сделал чай теплее, добавив немного холодной воды. Вернулся к столу. Поставил две кружки. Уселся напротив.

— Сильный довод, — задумчиво произнес Дронго, — очень сильный. У девочки нет матери, и отец ее воспитывает в одиночку. А потом узнает о том, что она подала заявление в загс, и убивает полковника милиции, понимая, что не сможет присутствовать на свадьбе своей дочери ни при каких обстоятельствах. Довод убедительный. А если Проталин мешал свадьбе его дочери? Такую возможность ты проверял?

— Нет, — растерялся Славин, — не проверял. Но почему он должен был мешать? Они не были даже знакомы. Я встречался с Ниной, дочерью Тевзадзе. И она уверяла меня, что никогда не слышала о Проталине. И вообще не знала, что ее отец был осведомителем милиции. Ну, на эту тему я старался с ней особо не разговаривать. Нас ведь тоже предупреждают о неразглашении подобных секретов.

— Дважды судимый, согласившийся на сотрудничество с уголовным розыском, ставший их агентом. Он никак не похож на убийцу, — еще раз произнес Дронго, словно размышляя вслух, — такой человек должен четко себе представлять, что именно с ним будет. И самое главное — мотивы? Предположим, что он убил полковника Проталина. Но зачем, почему? Что он говорит?

— Ничего не объясняет. Признается в убийстве. А следователи сдали дело в суд, даже не выяснив мотивы. Весь город словно с ума сошел, все требуют наказать убийцу. Его даже перевели в одиночную камеру, боятся, что убьют прямо до суда.

— Я ему не завидую, — мрачно признался Дронго.

— Вот поэтому я и пришел к вам, — торжествующе сказал Славин. — Мне тоже кажется странным это уголовное дело. Не мог такой человек, как Вано Тевзадзе, убить Проталина за несколько недель до свадьбы своей дочери. Просто не мог.

— Ты что-то говорил о «научном доказательстве», — вспомнил Дронго, — можно узнать, чем нам помогает в этом деле наука?

— Можно, — кивнул Вячеслав, — я обратился в областное ФСБ. Там у меня работает мой товарищ по факультету — Салават Мусин. Он башкир, получил назначение в Новгород в прошлом году. И ему удалось убедить руководство ФСБ проверить показания Тевзадзе на «детекторе лжи». Теперь вы понимаете, почему я так уверен в том, что мой подзащитный невиновен?

— Нет, не понимаю.

— Мы проверили его на «детекторе лжи» в областном управлении ФСБ, — пояснил Славин, — и аппарат показал, что Тевзадзе говорит правду, когда утверждает, что не убивал Проталина. Мы проверяли трижды. Никаких сомнений. Он говорит правду. Можете себе представить, в каком состоянии я оттуда вышел…

— Что было дальше?

— Нам не поверили. Сказали, что аппарат несовершенен. И никто не может дать абсолютной гарантии. А все улики были против Вано Тевзадзе. И следователь пришел к выводу, что материалы проверки на «детекторе» он не будет подшивать в дело. Точнее говоря, следователь им просто не поверил.

— А ты поверил?

— Я абсолютно убежден, что он не убивал. Но не могу доказать, что там произошло и куда мог исчезнуть убийца. Окно выходило во двор, и если бы убийца захотел выпрыгнуть в окно, он бы упал прямо на старушку, которая стояла у дома. Но окна были закрыты.

— Проталин был сильным человеком? Сколько ему было лет?

— Сорок два. Он был выше среднего роста, занимался борьбой — самбо, дзюдо. Кажется, был мастером спорта по самбо. Одним словом, человек спортивный, сильный.

— А Тевзадзе?

— Он среднего роста, полноватый. Был полноватый, сейчас сильно похудел. Никогда не занимался спортом.

— И я должен поверить, что этот несчастный грузин, который всегда сидел на хозяйственных преступлениях, сумел отнять оружие у полковника милиции, мастера спорта по самбо, и даже застрелить его?

— Так я об этом и говорю, — кивнул Славин, — вы бы видели этого Тевзадзе. Я тоже все время спрашиваю следователя: как мог мой подзащитный отобрать оружие у такого физически сильного человека, как Проталин? Это же невозможно.

— Что говорит следователь?

— У него своя версия случившегося. Он считает, что Проталин пришел на конспиративную квартиру и положил пистолет на столик. Когда Тевзадзе вошел в квартиру, он схватил оружие и дважды выстрелил в полковника. Первая пуля попала в стену, вторая в грудь полковника. Может, даже наоборот. Дело в том, что вторая пуля попала в стену над дверным косяком. Опять получается неувязка. Если предположить, что Тевзадзе каким-то образом завладел оружием, то тогда получается, что он сначала выстрелил в полковника, а потом, обернувшись, стрельнул в дверь, находившуюся у него за спиной. Глупо. Неправдоподобно. Но следователь говорит, что, возможно, полковник боролся после первого выстрела и умер не сразу. Поэтому второй выстрел пришелся в стену над дверью.

— Все это слишком натянуто, — задумался Дронго, — все эти «возможные версии» не дают истинной картины происшедшего. А Тевзадзе не слышал выстрелов? Не видел никого, кто бы пытался выбежать из квартиры?

— Выстрелы он слышал, поэтому и вбежал в квартиру, как он говорит. Но никого не видел. В комнате был беспорядок, полковник лежал на полу, рядом валялся его пистолет.

— Какой беспорядок?

— Повсюду были разбросанные книги, рядом находился опрокинутый стул.

— Зачем он дотронулся до этого пистолета?

— Говорит, что испугался. Хотел защитить себя и Проталина. Но полковник был уже мертв. Тогда он выбросил пистолет.

— На одежде подозреваемого нашли кровь жертвы?

— Да, — вздохнул Славин, — нашли. Боюсь, что все факты против него. И все-таки я уверен, что он не убивал. И Мусин тоже уверен, но ему в руководстве областного ФСБ посоветовали не заниматься глупостями. Я его понимаю, он офицер, обязан подчиняться. А я процессуально независимая фигура и могу позволить себе привлекать к делу любого эксперта, даже такого известного человека, как вы.

— Надеюсь, ты не думаешь, что я могу поехать с тобой в Новгород? — мрачно осведомился Дронго.

— Я думал, что вам будет интересно… — лукаво заметил Славин.

— Понятно. Ты нарочно заявился ко мне домой, чтобы рассказать об этой математической задаче с одним неизвестным. Если Вано Тевзадзе не убийца, то куда мог исчезнуть убийца? Через окно он сбежать не мог, спрятаться в квартире, насколько я понял, он тоже не мог. Выходит, что сотрудники милиции плохо искали в других квартирах. Возможно, убийца спрятался именно там.

— Там в блоке есть еще пять квартир, — сообщил Славин, — и я уже несколько раз все проверил. В квартире напротив жила та самая соседка с тростью, которая не может нормально передвигаться. На втором этаже ее подруга с внучкой. Когда они вышли, внучка осталась одна. Ей уже одиннадцать лет. Напротив живет семья из пяти человек. Мать и отец были на работе. Трое детей в возрасте от пятнадцати до семи лет. На третьем этаже живут две семьи. Отец — пьющий мужчина, он был дома, но спал. Его никак не могли разбудить, в таком состоянии он был. Жены дома не было. Сын-школьник готовил уроки. Утверждает, что отец спал после ночной смены и не вставал. Рядом живет семья, состоящая из пяти человек. Пожилые родители, их сын с супругой и полугодовалая внучка. Сына с женой дома не было, а старики сидели с внучкой. Предположим, что убийца был дедушка из этой квартиры. Но у него прогрессирующая болезнь Паркинсона, и он не смог бы нормально выстрелить. Им обоим уже за семьдесят. Как видите, я знаю наизусть, кто и когда там был. Но ни один из них не подходит на роль убийцы. Я даже попросил участкового рассказать мне о пятнадцатилетнем подростке со второго этажа. Вдруг это он выстрелил в полковника, а затем побежал наверх к себе. Но Тевзадзе должен был обязательно увидеть его, если бы подросток выбегал из квартиры. И услышать его шаги. Но ничего подобного Тевзадзе не видел. А мальчик в школе на хорошем счету, он играет в шахматы, занимается в кружке. Не хулиган, не уличный мальчишка, не наркоман, помогает воспитывать младших — брата и сестру. И родители у него работают на заводе. В общем, нормальная рабочая семья. Такой подросток не мог быть убийцей.

— И больше никого в доме не было?

— Нет. Больше никого. Я же говорю, что проверили все квартиры. И даже разбудили пьяного соседа. Но его сын утверждает, что отец никуда не выходил. Судя по рассказу участкового, этот сосед иногда напивается до чертиков. И в тот день он был как раз в таком невменяемом состоянии. На роль убийцы он явно не тянул.

— Интересная загадка, — согласился Дронго, — убийца прямо-таки исчезает из закрытой квартиры. Если бы ты знал, сколько подобных случаев было в моей жизни! И каждый раз «подобному исчезновению» находилось вполне логичное и разумное объяснение.

— Но я его не сумел найти, — признался Славин, — а у нас через четыре дня начинается судебный процесс. И я боюсь, что участь моего подзащитного уже предрешена. Все улики против него. Он гарантированно получит пожизненное заключение и будет умолять судей не оставлять его в этой области. Или, наоборот, будет просить оставить его здесь. В любом случае — конец одинаковый, и мне даже неприятно говорить об этом.

— Что ты хочешь?

— Чтобы вы мне помогли, — прямо попросил Вячеслав, — я знаю, что вы расследовали и не такие запутанные дела. Знаю, что вы можете найти даже исчезнувшего на глазах у всех убийцу.

— Я не волшебник, Вячеслав. Если все обстоит именно так, как ты рассказал, то ты напрасно поверил в этот «детектор». Некоторым людям удается обмануть даже «детектор». Такие случаи бывали. И Мусин обязан был тебе об этом сообщить. Возможно, у Тевзадзе были причины для убийства полковника, о которых мы даже не подозреваем. Или он вообще считает, что совершил некий акт мести, и в его подсознании это совсем не убийство. Поэтому он так убежден в своей правоте и не волнуется, когда отвечает на ваши вопросы. Между прочим, я не совсем понимаю, почему полковник должен был лично встречаться со своим агентом. Он мог послать кого-нибудь из офицеров. Боюсь, что не смогу тебе помочь. Это просто не тот случай, когда я должен вмешиваться.

— Я видел его глаза, — выложил свой последний аргумент Cлавин, — его можно обвинить в чем угодно, но он не убийца. И я верю, что «детектор» сработал правильно. Он невиновен. Он не убивал Проталина.

— Адвокату важно иметь чувство внутренней убежденности, — кивнул Дронго, — и, возможно, это даже хорошо, что тебя еще могут убедить глаза твоего подзащитного. Но я старый циник, Вячеслав, меня трудно переубедить. Ты должен понимать, что я не гожусь для подобных расследований. Уже не гожусь. Возможно, ты прав. Возможно, там произошло нечто такое, чего никто не заметил и не понял. Но такие расследования уже не для меня.

— Вы еще молодой человек, — горячо сказал Славин, — сколько вам? Сорок семь или сорок восемь? А вы говорите так, словно вам уже девяносто. Никогда не поверю, что вы стали старым циником, как вы говорите. Извините, что я вообще так с вами разговариваю. Но для моего поколения вы стали настоящей легендой.

— И, возможно, поэтому я отказываюсь. Чтобы не разочаровывать таких, как ты…

— Вы не можете меня разочаровать, — возразил Вячеслав, — если бы жив был мой отец… если бы он был жив… как вы думаете, он бы мне отказал? Он бы отказал вашему сыну? Вы для нас всех были живым символом борьбы за правое дело.

— За правое дело… — горько усмехнулся Дронго. — Тебе не кажется, что я для этого не совсем подхожу?

Славин поднялся, чтобы уйти.

— Извините меня, — сказал он на прощание, — я не хотел вас обидеть.

— Подожди, — мрачно остановил его Дронго, — сядь и не двигайся. Ты думаешь, что можно так просто прийти ко мне домой, рассказать мне об этой истории, напоследок высказать все, что ты думаешь обо мне, и уйти? Неужели ты не понимаешь, что я отказываюсь именно потому, что не хочу тебя разочаровывать? А если выяснится, что этот Тевзадзе действительно виноват? И все твои рассуждения ничего не стоят? И твоя проверка тоже была ошибочной? Что ты тогда скажешь?

— Что вы правы, — ответил Вячеслав, — я признáю, что был не прав. Но все равно буду защищать этого человека. Вы же знаете, что я обязан его защищать. Это моя профессия.

Дронго усмехнулся.

— Чему вы улыбаетесь? — не понял Славин.

— Мы коллеги, — объяснил Дронго, — я помню, как на юридическом факультете у меня был педагог, такой странный доцент. Он искренне считал, что адвокат, являющийся членом партии, не имеет права защищать насильников и убийц. Это противоречит Моральному кодексу строителей коммунизма. Он даже писал об этом во все инстанции, требуя запретить членам партии выступать в таких процессах.

Славин улыбнулся:

— Неужели правда?

— Да, — кивнул Дронго, — потом мой отец ему долго объяснял, в чем состоит долг адвоката. Но, похоже, доцент так и остался при своем мнении.

— Вы тоже так считаете? Там даже не хотят со мной разговаривать. Считают, что я защищаю убийцу, который не заслуживает никакого снисхождения. Они не понимают, как я мог согласиться туда приехать…

— Я тебя понимаю. И, судя по твоим словам, я могу стать твоим единственным союзником. Будем считать, что ты меня убедил. И знаешь, почему? Потому, что я обязан туда поехать. Хотя бы вместо твоего отца. И даже если у меня ничего не получится, то это тоже будет урок. Неплохой урок для тебя, Вячеслав.

— Я знал, — улыбнулся молодой человек, — я был уверен, что вы согласитесь мне помочь.

— Только не говори так, иначе передумаю, — пригрозил Дронго, — и давай начнем сначала. Расскажешь мне все еще раз. И я подумаю, как можно помочь твоему подзащитному, прежде чем мы с тобой завтра отправимся в Новгород.

Глава 3

В коридоре, где они ждали следователя, было довольно неуютно. Из открытой форточки дул холодный пронизывающий ветер. Нигде не было стульев, и им пришлось подождать двадцать минут, пока следователь Савеличев не вернулся в свой кабинет. Это был мужчина среднего роста, средних лет и средней, почти бесцветной наружности. Редкие, коротко остриженные волосы, глубоко посаженные глаза, прижатые к черепу уши, упрямый острый подбородок. Немного вздернутый нос, цепочка коричневых усов над верхней губой. Савеличеву шел тридцать девятый год. Он был уже советником юстиции, что приравнивалось к званию подполковника в милиции. Ни для кого не было секретом, что Савеличев уже давно мечтал о следующей звездочке и новом повышении. Он был уверен, что вполне может работать прокурором в каком-нибудь районе или начальником отдела в областной прокуратуре. Внутренне он уже давно готов был к новым должностям. Он с нетерпением ожидал нового приказа о своем назначении.

Матвей Константинович Савеличев лично знал убитого полковника Проталина. И с самого первого момента, после того как ему поручили в прокуратуре расследование убийства полковника, он взялся за него с необыкновенным рвением, хорошо понимая, что это его единственный и, возможно, последний шанс отличиться по-настоящему. Получить новое повышение или должность прокурора в одном из районов области. Савеличев работал в прокуратуре уже полтора десятка лет. Он не верил в разные таинственные исчезновения, загадочные убийства и невероятные преступления. Он верил фактам, цифрам, документам, экспертным заключениям. Он был реалист и прагматик. Поэтому с первой секунды Савеличев был убежден, что Тевзадзе виноват, и не видел никаких смягчающих вину обстоятельств.

Упорное нежелание подозреваемого признаться в совершении убийства вызывало у него гнев и ненависть к Тевзадзе. Именно Савеличев распорядился посадить Тевзадзе к уголовникам. Именно он сделал все, чтобы дожать подозреваемого, превратив его в обвиняемого. И теперь готовился сдавать уголовное дело на подпись прокурору, чтобы затем передать его в суд. Прокурор обещал поставить свою подпись уже завтра вечером. Савеличев не сомневался, что Тевзадзе получит пожизненный срок и никогда больше не выйдет из тюрьмы. И даже не потому, что он был виновен в убийстве полковника Проталина. Третья судимость автоматически делала из обвиняемого настоящего рецидивиста, которому не было места в нормальном обществе.

Именно поэтому он так холодно относился к приехавшему из Москвы молодому адвокату, который пытался каким-то образом помешать завершению следствия, вносил различные несущественные ходатайства и даже придумал эту несерьезную игру в «детектор». Савеличев не возражал против испытаний подозреваемого, абсолютно убежденный, что виновность Тевзадзе будет доказана и научным путем. Когда выяснилось, что проверку «детектором» Тевзадзе прошел, Савеличев даже не рассердился. Он был уверен, что именно этот грузин застрелил полковника Проталина. И его не могли смутить результаты непонятной аппаратуры, испытанной в ФСБ. К тому же аппаратура не давала стопроцентной гарантии. Савеличев сразу заявил, что согласно процессуальному кодексу он не обязан принимать подобные «доказательства», и отказался приобщать к делу данные проверки Тевзадзе.

И теперь адвокат появился не один, а приехал из Москвы с каким-то неизвестным мужчиной, похожим на кавказца, который тоже терпеливо ждал появления следователя в коридоре. Савеличев, увидев обоих, сухо поздоровался и прошел в свой кабинет, приглашая адвоката и его спутника. Они вошли, уселись за небольшим столом. На следователе был серый, немного мешковатый костюм и темно-синий галстук местного производства.

— Это мой помощник, — представил Дронго Славин, — он приехал вместе со мной из Москвы.

— Я уже понял, — кивнул Савеличев, — только непонятно — зачем? Дело уже раскрыто, завтра его подпишет прокурор, и оно пойдет в суд. Все и так ясно. Вы можете привезти сюда даже пять помощников и экспертов, но от этого суть дела не изменится.

— Мне нужно получить ваше разрешение на посещение следственного изолятора, где находится мой подзащитный, — невозмутимо продолжал Славин, — прошу вас выписать разрешение мне и моему помощнику.

— Не понимаю, зачем вы так суетитесь, — пожал плечами следователь, — конечно, я дам вам разрешение на встречу с вашим клиентом. Но зачем там нужен помощник? Что он сможет сделать?

— Я прошу вас дать разрешение на нас двоих, — вежливо, но твердо заявил Славин, — согласно Уголовно-процессуальному кодексу вы не имеете права мне отказывать. А я имею право привлекать для разбирательства дела любых экспертов, консультантов или помощников.

— Привлекайте, — кивнул Савеличев, — мне уже все равно. Делайте что хотите, я все равно завтра подпишу обвинительное заключение у прокурора города и передам дело в суд. А там можете выступать, поражая своим красноречием судей. На этом моя стадия участия в уголовном процессе будет завершена.

— Он не убивал Проталина, — упрямо заявил Славин.

— Об этом мы тоже говорили. У вас своя точка зрения, а у меня своя. Но предположим, что я хочу с вами согласиться. Я говорю, только предположим. Тогда скажите мне, куда исчез неизвестный убийца? Растворился в воздухе? Где-то спрятался? Или это было самоубийство? Можете сколько угодно выдвигать нелепые и противоречащие друг другу версии. Но истина такова, что полковника Проталина мог застрелить только один человек. Вано Тевзадзе. Что он и сделал, сознавшись в своем преступлении.

— Вы же знаете, как его заставили признаться, — покраснел Славин, — вы же все прекрасно понимаете.

— Это уже уголовное преступление, — почти ласково сообщил Савеличев, — я работаю в органах прокуратуры уже больше пятнадцати лет. И всегда работал честно, не нарушая законов. Сейчас вы обвиняете меня в том, что я выбил силой признание из вашего клиента. Обвинения достаточно серьезные. Если у вас есть доказательства, можете послать жалобу городскому прокурору. Или сразу в нашу областную прокуратуру. Но вы прекрасно понимаете, что будете выглядеть нелепо и смешно. Я и пальцем не трогал вашего клиента. И все свои признания он сделал добровольно.

— Под принуждением сотрудников уголовного розыска, — смело заявил Славин.

— Хочу вас предостеречь от подобного заявления, — строго сказал Савеличев, — не нужно обвинять людей, честно выполняющих свой долг. Преступник был схвачен на месте. Схвачен с оружием в руках, которое он отнял у своей жертвы. Все экспертизы были не в пользу вашего подопечного. И теперь вы хотите снова оттянуть передачу дела в суд, заявляя, что признание Тевзадзе было выбито силой. Но у меня есть его подпись под признанием. Предположим, что на него действительно давили и в суде он захочет отказаться от своих прежних показаний. Не без вашей помощи, разумеется. Но ему не поможет даже такой оборот. Судьи тоже не дураки, они понимают, почему обвиняемые иногда отказываются от своих показаний. Но факты все равно вещь довольно упрямая. Тевзадзе вошел в квартиру, где никого не было. И дважды выстрелил в полковника. Один выстрел оказался смертельным. Вот и вся история. Это как раз тот случай, когда у адвоката нет ни одного шанса выиграть судебный процесс. Или хотя бы добиться смягчения приговора. Я вас понимаю. Но вы назначенный адвокат и представляете себе, что с вас никто не спросит. После оглашения приговора вы спокойно вернетесь к себе в Москву и забудете об этом неприятном эпизоде. Возможно, вы еще успеете отличиться на громких процессах, стать лучшим адвокатом Москвы и России. Но это не тот случай, когда можно отличиться. Здесь все просто и ясно.

— У него дочь должна выходить замуж. Уже подала заявление в загс, — в качестве последнего аргумента сказал Славин, — я же вам говорил. Не мог такой человек совершить убийство.

— Это не аргумент, — поморщился следователь, — почему не мог, если совершил? У меня в практике был случай, когда мужчина, узнав о том, что он стал отцом, всю ночь пил вместе с друзьями. А утром они убили человека. Вы скажете, что человек, только что ставший отцом, не сможет убить другого человека? Еще как сможет. Или убийца, дочь которого выходит замуж? Может, Тевзадзе был уверен, что сумеет убить Проталина и незаметно уйти. Все сложилось слишком плохо для него. Появление соседок в глухом дворе, неожиданно оказавшаяся на улице машина милиции. Он просто не успел сбежать. И поэтому попался.

— Простите, — вмешался Дронго, — насколько я знаю, когда раздались выстрелы, одна соседка побежала на улицу. А другая осталась у дома. Если бы Тевзадзе хотел сбежать, он бы сбежал. Ведь у оставшейся соседки были больные ноги и она не смогла бы его преследовать? А пока сотрудники милиции въехали во двор и поднялись в квартиру, прошло наверняка какое-то время, которого могло хватить Тевзадзе для побега. Даже если это было всего секунд тридцать или сорок. Хотя на самом деле, возможно, прошло от двух до трех минут. Учитывая, что двор там проходной, он мог бы попытаться сбежать.

— Он так и хотел сделать, — торжествующе сказал Савеличев, — но куда он мог сбежать, если под окнами стояла соседка, которая бы его запомнила. Возможно, он хотел пристрелить и ее, но просто не успел. Въезжала машина милиции, и он остался в квартире. Где его и задержали. Оружие валялось рядом, и на нем были отпечатки пальцев Тевзадзе. Вы знаете, можно упрямиться до какого-то предела и защищать свою позицию. Но не вопреки логике. Даже если вы адвокат. Понятно, что убить мог только Тевзадзе, и никто другой. А вы вдвоем можете взывать к милосердию судей, рассказать о дочери обвиняемого, которая собирается замуж, о ее сложном положении, когда она останется сиротой без родителей, ведь ее мать умерла больше десяти лет назад. Возможно, что судьи учтут это обстоятельство, и Тевзадзе получит не пожизненное заключение, а лет двадцать или двадцать пять. Но я бы лично голосовал за пожизненное, хотя, повторяю, — приговор будет оглашен только в суде. А я всего лишь следователь, который закончил свое расследование. Вы, как его адвокат, имеете право ознакомиться с материалами дела. Больше ничем помочь вам я не могу. И не хочу, — добавил Савеличев, чуть подумав.

— Мы можем встретиться с Вано Тевзадзе вместе с моим помощником? — уточнил Славин.

— Конечно, — кивнул следователь, — если у вашего помощника все документы оформлены как полагается, то никаких проблем. Можете встречаться вдвоем. Я не думаю, что такая встреча может повредить следствию. Скорее, напротив. Может, ваш помощник, который, кажется, лет на двадцать старше вас, убедит и вас, и вашего клиента в бесперспективности этого дела. Все равно весь город знает, что убийцей был Вано Тевзадзе. Я только провел необходимое расследование и закрепил все факты в обвинительном заключении.

— Вы работаете в прокуратуре уже столько лет, — задал Дронго последний вопрос, — неужели вы сами не чувствуете некоторую нестыковку? Зачем Тевзадзе убивать полковника Проталина? Он ведь не убийца. Он типичный «хозяйственник», или, как их раньше называли, «цеховик», который занимался налаживанием и сбытом коммерчески выгодной продукции в условиях социалистического рынка и всеобщего бардака. Вы ведь должны были еще застать таких людей в начале девяностых. Почему вы так уверены, что именно Тевзадзе мог совершить это убийство?

— У меня нет других подозреваемых, — ответил Савеличев, — и при всем своем желании я их не смогу найти. В квартире в момент убийства был только один человек. Вано Тевзадзе. Второй был убит. Экспертиза подтвердила, что смертельный выстрел был сделан почти в упор, но это не самоубийство. Самоубийцы не стреляют, вытягивая свою руку, так не бывает. Или вы полагаете, что Проталин сначала выстрелил в стену, а потом застрелил себя? И после этого выбросил оружие, чтобы его нашел Тевзадзе? В такую дикую версию не поверит ни один суд. Тевзадзе — убийца, и с этим фактом уже ничего нельзя сделать.

— Но он был осведомителем полковника, — напомнил Славин.

— Об этом ни слова, — нахмурился следователь, — мы с вами с самого начала договорились, что не будем трогать эту тему. Иначе процесс придется объявить закрытым. Про агентуру и осведомителей говорить нельзя. Ни в суде, ни до него, ни после. Это секретная и закрытая информация…

— А в камеру, где сидел Тевзадзе, успели сообщить, и его избили до полусмерти, — зло заявил Славин. — Об этом вы тоже не знали?

— Сожалею, — отозвался Савеличев, — но вы знаете, как работает обыкновенная «тюремная почта». Там свои законы и свои методы передачи информации. Кто-то услышал, кто-то сообщил, кто-то проговорился, кто-то передал, кто-то узнал. Они часто узнают все подробности гораздо лучше нас. Возможно, произошла какая-то утечка информации в милиции. Не мне об этом судить. Но к нашему расследованию это не имеет никакого отношения. А лишь объясняет, почему Проталин и Тевзадзе должны были встречаться в этом доме. Поэтому мы не будем говорить на эту тему в суде, и прошу вас больше не поднимать эту закрытую тему.

— Но это объясняет, почему Тевзадзе пришел на встречу с полковником Проталиным, — возразил Славин, — иначе получается, что он пришел туда только для того, чтобы застрелить офицера милиции.

— Судьям мы постараемся изложить нашу версию, — сообщил следователь, — прокурор, поддерживающий обвинение в судебном процессе, будет в курсе происходящего. Это единственное, что я могу вам твердо пообещать.

Славин взглянул на Дронго. С таким следователем невозможно было договориться. Впрочем, другой, более благожелательный, тоже не стал бы выслушивать любые возражения. Слишком очевидной казалось вина обвиняемого.

— Можете сегодня с ним увидеться, — закончил следователь, — и постарайтесь вместе с ним побыстрее закончить ознакомление с обвинительным актом. Он не такой большой. Вполне можно закончить за три оставшихся дня. А потом мы передадим дело в суд. В конце концов, так будет лучше для всех. Вы вернетесь в Москву, он отправится в колонию, а дело будет закрыто.

— А если нам удастся доказать, что он невиновен, — спросил Славин, вставая, — если вдруг произойдет такое чудо? Вы не допускаете мысли, что вы можете ошибаться? Ведь его трижды проверяли на «детекторе»?

— Я не верю в чудеса, — сухо ответил Савеличев, — и вам не советую в них верить. Что касается вашего «аппарата», то я уже говорил, что он не считается абсолютно надежным, и при желании испытуемый может контролировать свое поведение. Что, возможно, произошло и в вашем случае. Это был последний шанс вашего подзащитного, и он его использовал. Но проверка была санкционирована руководством ФСБ без моего согласия. А я считаю, что результаты проверки не были абсолютно объективными и не могут считаться надежным доказательством. Поэтому и не приобщил их к делу. Насколько я знаю, вы обратились с протестом к городскому прокурору, и он вам тоже отказал. Извините, но я считаю наш разговор законченным. До свидания.

Он не подал им руки, лишь кивнув на прощание. Когда они вышли, Славин взглянул на Дронго:

— Что вы теперь скажете?

— Даже если у Тевзадзе был бы один шанс, то и тогда Савеличев не дал бы ему этого шанса, — ответил Дронго, — но, судя по всему, у этого обвиняемого пока нет и одного шанса из ста.

Глава 4

В следственный изолятор они приехали через полчаса. Дежурный долго и внимательно изучал документы обоих.

— Почему двое? — наконец спросил старший лейтенант. — У заключенного не может быть двух адвокатов.

— У заключенного может быть даже пять адвокатов, — терпеливо объяснил Славин, — столько, сколько он захочет. На адвокатов не может быть никаких ограничений. Ни на их количество, ни на их присутствие.

— Я не могу пропустить сразу двоих, — решил дежурный, — я сейчас вызову старшего, — он поднял трубку.

Через минуту к ним подошел молодой майор. Ему было не больше тридцати — тридцати пяти. Он внимательно выслушал дежурного, затем просмотрел документы.

— Где ваш паспорт? — спросил он Дронго. — У вас всего лишь удостоверение помощника адвоката. Этого недостаточно.

— У меня есть свой паспорт, — вмешался Славин, — а это мой помощник. Все документы оформлены в Московской коллегии адвокатов. И его удостоверение. Что вам еще нужно?

— Его паспорт, — потребовал майор.

— Для того чтобы войти в изолятор, достаточно удостоверения, — возражал Славин, — и у нас есть разрешение следователя, который ведет уголовное дело.

Майор нахмурился, задумался.

— Заходите по очереди, — предложил он, — нельзя заходить сразу двоим. Это неправильно.

— Он мой помощник, — напомнил Славин, — и я требую, чтобы меня пропустили на свидание к заключенному вместе с ним.

— Я бы к нему вообще никого не пускал, — неожиданно пробормотал майор. — И почему вы согласились его защищать? Я бы такого сразу расстрелял. Без суда и следствия. А ему адвоката присылают из Москвы. Да еще с помощником.

— Вы понимаете, что говорите? — забрал свои документы Славин. — Вы не имеете права так говорить. И не имеете права нас не пускать. Если обвиняемый и его адвокаты не ознакомятся с материалами дела до начала суда, его просто отложат. Получается, что вы сознательно затягиваете рассмотрение дела. Я сейчас позвоню прокурору. Или следователю.

— Не нужно никому звонить, — мрачно сказал майор, — проходите. Только учтите, что я обязательно доложу о вашем помощнике своему руководству.

— Докладывайте, — согласился Славин.

Они вошли в следственный изолятор, прошли металлоискатель.

— Сдайте ваши телефоны, — попросил майор.

— Мне всегда разрешали его проносить с собой, — возразил Славин.

— А сегодня нельзя, — отрезал майор, — и все металлические предметы тоже сдайте.

— Вам не кажется, что вы уже просто превышаете свои полномочия? — поинтересовался Славин. — И не имеете права требовать у нас наши телефоны.

— Тогда я вас не пропущу, — зло пообещал майор, — можете жаловаться.

— Возьмите наши телефоны, — предложил Дронго, сжимая локоть Славина. — Он ищет любой повод для скандала, — пояснил он Вячеславу, — не нужно спорить. В конце концов, он всегда может сказать, что нельзя проходить к заключенному именно сегодня. Объявить карантин или нечто в этом роде.

Славин отдал свой телефон, и они прошли дальше. В длинном коридоре было мрачно и темно. Им отвели последнюю комнату, в конце коридора. Дронго и Славин расположились на стульях в ожидании заключенного.

— Вот так всегда, — сказал Славин, — пользуются любой возможностью, чтобы меня унизить или оскорбить. Я лучше выйду узнаю, как они планируют организовать ознакомление с материалами дела. Нужно будет, чтобы Тевзадзе с ними знакомился и расписывался. Раньше это делали в прокуратуре, а сейчас, после создания нового следственного комитета, ничего не известно.

Он поднялся и вышел. Дронго остался один. Он увидел небольшую камеру, висевшую в углу, и усмехнулся. Конечно, по закону свидание заключенного с адвокатом должно проходить без свидетелей. И тем более без камеры, наблюдающей за ними. С другой стороны, руководство следственного изолятора всегда может объяснить это обстоятельство, мотивируя тем, что камеры установлены для помощи самим адвокатам, и они лишь наблюдают без включения звука. Что все равно будет нарушением. Но такие частности уже никого особенно не волнуют.

Дверь открылась, и вошедший сержант доложил, что привели заключенного. Дронго кивнул ему, разрешая ввести Тевзадзе. Сержант позвал заключенного. В комнату вошел мужчина среднего роста. Он был явно измучен, на лице были еще не зажившие ссадины. Пиджак и брюки на нем болтались, словно были взяты с чужого плеча. Он все время придерживал брюки, которые могли просто упасть. Дронго обратил внимание, что пуговицы на брюках были перешиты, чтобы они просто не упали без ремня. Темная рубашка была расстегнута. Он устало взглянул на Дронго, не высказывая удивления.

— Вы свободны, — разрешил сержанту Дронго.

Тот кивнул и вышел за дверь. Тевзадзе стоял у стола, глядя на незнакомца.

— Садитесь, — предложил Дронго.

Заключенный молча опустился на стул. Он даже не спросил — почему нет прежнего адвоката, кто сидит перед ним и почему его вызвали. Было видно, что ему все равно. Он достиг такой стадии усталости и опустошенности, что его уже ничто не могло удивить.

— Извините, что я не курю, — неожиданно сказал Дронго.

Тевзадзе изумленно взглянул на незнакомца, горько усмехнулся.

— Вы первый человек, который извиняется передо мной за последние три месяца, — признался он.

— Значит, попаду в историю, — пошутил Дронго.

— Кто вы такой? — спросил Тевзадзе. — Новый адвокат? А куда делся мой прежний? Такой хороший парень. Наверно, решил больше не заниматься моим делом. Ну и правильно. Зачем ему эти ненужные заботы. — По-русски он говорил хорошо, но с характерным грузинским акцентом.

— Нельзя так плохо думать о людях, Вано Ревазович, — укоризненно произнес Дронго, — адвокат Вячеслав Владимирович Славин решил, что ему понадобится помощник, чтобы разобраться во всех нюансах вашего запутанного дела. И привез меня с собой.

— Тогда вы помощник адвоката? — понял Тевзадзе.

— Да, — кивнул Дронго.

Заключенный неожиданно горько усмехнулся.

— Решили меня обмануть? — спросил он. — Неужели вы думаете, что я поверю? Я ведь работал на текстильных фабриках, отвечал за поставки сукна. Думаете, что я поверю? Это вы помощник адвоката? С вашим костюмом, который стоит гораздо больше тысячи долларов? Не смешите меня. Вы полковник или генерал и решили лично приехать сюда, чтобы поговорить со мной. Только не рассказывайте мне сказки про вашу должность. С таким разворотом плеч и с таким взглядом вы все еще помощник этого молодого человека?

В этот момент вошел Славин. Он взглянул на обоих.

— Будем знакомиться с материалами только после того, как их подпишет городской прокурор, — пояснил он, — и, наверно, в прокуратуре. И я вижу, что вы уже познакомились. Это господин Тевзадзе, а это мой помощник. Его обычно называют господин Дронго.

Славин прошел и уселся на стул рядом со своим «помощником». Тевзадзе покачал головой.

— Я думал, что вы проще. И чище. А вы устраиваете спектакль. Какой он помощник? Он может быть вашим руководителем. И, конечно, не адвокатом. С таким ростом и плечами. И в таком костюме.

— Ему не нравится мой костюм. Считает его слишком дорогим, — пояснил Дронго, — но тем не менее вы не правы, Вано Ревазович, я действительно приехал в Новгород в качестве помощника вашего адвоката.

— Ладно, не будем спорить, — согласился Тевзадзе, — все равно уже ничего нельзя изменить. Вы, наверно, будете выяснять, как произошло убийство, почему я в него выстрелил. Я уже об этом много раз говорил. И подпишу все документы, чтобы поскорее состоялся суд. Что вам еще нужно?

Славин взглянул на камеру. Затем на своего подзащитного.

— Они говорят, что выключают камеру, когда вы встречаетесь со своими клиентами, — пояснил Тевзадзе, увидев его взгляд, — но вы можете им не верить. Они все равно следят за нами и даже слышат нас. Хотя, наверно, это запрещено. Но это общая практика. Нигде не доверяют адвокатам, которые встречаются со своими клиентами. Ни в России, ни в Грузии, ни в Америке, ни в Голландии.

— Но везде соблюдают законы, — возразил Славин.

— Какая разница? — пожал плечами Тевзадзе. — Все уже и так ясно. Даже если камера не включена. Я согласен подписать все документы, об этом я уже говорил.

— Но сначала вы уверяли всех, что не убивали Проталина, — напомнил Славин.

— Боялся, — равнодушно ответил Тевзадзе, — а потом понял, что лгал. Осознал свою вину, так сказать. И признался в убийстве. Что вам еще нужно?

— Но почему? Почему вы его убили? — спросил Славин.

— Мы с ним поспорили, — ответил Тевзадзе, — а я человек горячий, вспыльчивый. Пистолет лежал на столе. Я схватил его, мы начали бороться. Первый выстрел попал в стену. Потом я выстрелил в него. Следователь говорил, что это не умышленное убийство, а убийство в состоянии аффекта. Обещал, что отразит это в своем обвинительном заключении.

— Вам это не поможет, — возразил Славин, — вас могут даже по этой статье приговорить к двадцати или двадцати пяти годам. Вы не выйдете живым из тюрьмы. Ведь у вас будет уже третья судимость. Хотя он дает вам совсем другую статью. Убийство с отягчающими вину обстоятельствами. Но предположим даже, что суд решит переквалифицировать обвинение по другой статье. Предположим, что вам поверят и дадут другую статью. Все равно это будет судимость за убийство в состоянии аффекта. Полковника милиции. Вам могут дать пожизненное заключение. Как вы этого не понимаете?

— Меня это уже не касается, — твердо ответил Тевзадзе, — я совершил убийство и буду за это отвечать.

— Вы выхватили оружие из рук Проталина? — уточнил Дронго. — Неужели вы считаете, что никто не проверит ваши показания? Проталин был мастером спорта по самбо. Занимался дзюдо. А вы каким видом спорта занимались? И вы смогли выхватить у него оружие и даже застрелить его?

— Случайно, — ответил Тевзадзе, — иногда такое бывает. Везет слабым.

— Когда вы успели с ним поругаться? — не унимался Дронго. — Ведь соседки говорят, что выстрелы раздались почти сразу, как только вы вошли в дом. И вы успели за это время с ним поругаться, подраться и даже дважды в него выстрелить?

— Успел, — с каким-то внутренним ожесточением произнес Тевзадзе, — я все успел. Они слышали два выстрела, и я их слышал. А потом приехали сотрудники милиции, которые проверили весь дом. Но никого не нашли. Значит, я убийца, и все правильно.

Дронго переглянулся со Славиным.

— Предположим, что вы в него стреляли, — согласился Дронго, — но вам не кажется странным, что такой опытный человек мог убить полковника милиции из-за непонятной ссоры? Должны быть конкретные мотивы, более убедительные причины. Если даже вы поспорили. Из-за чего? Почему?

— Этого я вам не скажу.

— Вы были завербованы и работали как осведомитель? — спросил Дронго. — Ведь на вашем комбинате работают несколько бывших осужденных, уже отбывших свой срок. И наверняка в уголовном розыске интересовались их настроениями и взглядами.

— Вот что вас интересует, — Тевзадзе тяжело вздохнул. — На суде никто даже не вспомнит, что я работал на уголовный розыск. О таких вещах не разрешено говорить. Вы же сами все прекрасно понимаете. Но в камере, куда меня перевели, все каким-то «неведомым» мне образом узнали, что я был осведомителем милиции. «Стукачом», если говорить на блатном жаргоне. Меня отделали так, что сломали два ребра, отбили почки. Я еще две недели мочился кровью. Правда, спасибо уголовникам. Они оказались понимающими ребятами. Избить до полусмерти избили, но не стали насиловать. «Опустить» по-блатному. Иначе я стал бы просто отверженным, и моя жизнь в колонии превратилась бы в ад. Но сказался мой тюремный опыт. Они выяснили, что в колониях я вел себя достаточно нормально.

— Не ждите от меня поздравлений, — мрачно сказал Дронго, — значит, вы настаиваете, что застрелили полковника?

— Да, — ответил Тевзадзе, — настаиваю.

— И сделали это, даже зная, что ваша дочь подала заявление в загс? — спросил Дронго.

У Тевзадзе дрогнуло лицо. Словно упала маска, которую он упрямо носил. Он отвернулся.

— Не смейте, — глухо произнес он, — не смейте вспоминать о моей дочери. Она здесь ни при чем.

— Вы же умный человек, Вано Ревазович, — продолжал давить Дронго, — скажите мне: вы бы сами поверили, что человек, у которого единственная дочь собирается выйти замуж, совершает убийство за несколько недель до ее свадьбы? Особенно учитывая ее положение, ведь она выйдет замуж без отца и матери, фактически круглой сиротой.

— Хватит, — попросил Тевзадзе, — не нужно ничего говорить.

— Нужно, — зло заявил Дронго, — я приехал сюда не для того, чтобы выслушивать ваши дурацкие признания в убийстве. Даже если бы я был идиотом, то и тогда бы не поверил, что такой субтильный человек, как вы, смог одолеть полковника милиции и мастера спорта по самбо. Я уже не говорю про выдумку насчет пистолета, лежавшего на столе. Полковник милиции, прошедший Чечню и служивший столько лет в уголовном розыске, достает свое табельное оружие и кладет его на стол, ожидая своего осведомителя. Нужно совсем ничего не понимать в психологии людей, чтобы поверить в такого кретина-полковника. Не смейте меня перебивать, я еще не все сказал, — повысил он голос, увидев характерное движение заключенного, попытавшегося возразить.

Даже Славин с изумлением смотрел на сидевшего рядом Дронго, не понимая, что с ним происходит.

— Вас заставили дать такие показания, заставили признаться в убийстве полковника Проталина, — убежденно продолжал Дронго, — просто потому, что следователь и сотрудники милиции не захотели искать настоящего убийцу. Или не смогли его найти. А вы согласились после того, как вас припугнули, или «утрамбовали», говоря этим дурацким блатным жаргоном, который я терпеть не могу. И поэтому вы сидите передо мной со следами побоев на лице и равнодушно твердите, что вы его убили. Даже не пытаясь понять, каким монстром вы выглядите. Отцом, который до такой степени не думает о своей дочери, что готов испортить ее самый радостный день в жизни, превращая ее дальнейшую жизнь в большой кошмар.

— Не нужно, — попросил Тевзадзе, схватившись руками за лицо, — не нужно ничего говорить. Я больше так не могу. Не могу. — Он заплакал. Как иногда могут плакать мужчины, которым бывает очень больно.

Славин укоризненно покачал головой.

— Как вы так можете? — тихо прошептал он. — Нельзя так разговаривать с заключенным. Он может сегодня повеситься, и вы будете виноваты в его самоубийстве.

— Нет, — возразил Дронго, — он ничего не сделает. Он будет думать о своей дочери, и это придаст ему сил.

— Что вы от меня хотите? — убрал руки Тевзадзе. — Что вам еще нужно? Кто вы такой? Зачем вы пришли? Я ведь признался в убийстве. Пришли, чтобы поиздеваться надо мной, добить меня окончательно. Вам мало моего признания, хотите, чтобы я удавился в камере?

— Не хочу, — ответил Дронго, — это будет как раз проявлением ненужной слабости. И вы должны думать о своей дочери. Представляете, как ей будет тяжело, если она останется и без матери, и без отца?

— Она и так осталась без матери, — тяжело ответил Тевзадзе, — а сейчас останется и без отца. Господин адвокат прав. Живым отсюда я все равно не выйду. Что вам еще нужно?

— Хочу узнать правду. И не устраивайте истерик, — жестко заявил Дронго, — я не сентиментальная барышня, чтобы плакать вместе с вами. Либо вы мне верите и помогаете найти настоящего убийцу, либо вы идете в суд и получаете свой пожизненный срок как рецидивист, имеющий третью судимость. И даже если вы получите двадцать лет, то все равно отсюда не выйдете. И вы это прекрасно понимаете. Давайте сразу решать. Либо вы помогаете мне, а я помогаю вам. Либо я уезжаю отсюда прямо сейчас, и мы больше никогда не увидимся. Но только в тот момент, когда вы захотите принять решение, вспомните о вашей дочери. И подумайте, как тяжело ей будет всю оставшуюся жизнь считать отца убийцей. У вас могут быть внуки, и они тоже будут жить с этим клеймом отверженных… И никто не сможет рассказать им, что вы не были виноваты…

Тевзадзе всхлипнул.

— Меня все равно посадят… — сказал он уже другим тоном.

— Нужно попытаться бороться, — упрямо возразил Дронго, — поверить мне и попытаться что-то предпринять.

Тевзадзе молчал. Долго молчал. Затем наконец спросил:

— Кто вы такой? Я уже понял, что вы не адвокат. И не следователь. Иначе бы вы так со мной не разговаривали. Кто вы такой?

Дронго взглянул на камеру, установленную в углу. Тевзадзе уловил его взгляд, понимающе кивнул.

— Я всего лишь помощник адвоката, который приехал сюда, чтобы помочь вам, — ответил Дронго, — в конце концов, это долг каждого адвоката и его помощников — установить истину. Адвокаты не могут быть беспристрастными участниками любого судебного разбирательства в отличие от всех остальных — судей, прокуроров, следователей, экспертов. Адвокат обязан сделать все, чтобы защитить своего подзащитного и помочь найти истину. Я спрашиваю еще раз: вы готовы помочь самому себе?

Глава 5

Дронго и Славин напряженно ждали ответа. Было заметно, как волнуется Тевзадзе, как он размышляет. Затем он медленно кивнул.

— Вы оговорили себя? — строго спросил Дронго.

— Возможно, — тяжело вздохнул Тевзадзе, — поймите, что я ничего не хочу утверждать.

— Тогда давайте по порядку. Расскажите, что там на самом деле произошло.

Тевзадзе взглянул на камеру.

— Изложите свою возможную версию случившегося, — поправился Дронго.

— Да, конечно. Дело в том, что я работал с Проталиным уже несколько лет. Меня попросили о сотрудничестве, еще когда я устраивался на работу. Директор комбината знает меня по прежней работе, он работал раньше в Риге, а я занимался поставками туда продукции из Средней Азии. Он сразу согласился меня взять. Но через несколько месяцев меня вызвали в милицию и предложили сотрудничать. Проталин сразу объяснил, что иначе меня просто отсюда удалят и не дадут мне гражданства. Я ведь приехал сюда гражданином Грузии и подал заявление на получение российского гражданства. У меня все было законно: дочь родилась в Москве, и она была российской гражданкой. А я мог получить гражданство России как ее отец. Но Проталин сразу объяснил мне, что они просто меня выдворят и не разрешат мне здесь оставаться. Я долго колебался. Ведь я дважды сидел в колониях и знаю, как относятся к осведомителям. Но у меня просто не было другого выхода. Через пять месяцев я согласился.

— Вы получали деньги?

— Нет. Мне не платили. Я неплохо зарабатывал как заместитель директора. У меня остались прежние связи, знакомства. Я только рассказывал Проталину и его сотрудникам о настроениях наших работников, присматривал за ними. Один раз мы предотвратили возможный грабеж банка, когда я узнал, что сразу двое наших бывших осужденных готовят это преступление. Проталин был очень доволен.

Тевзадзе немного помолчал и продолжил:

— Все было нормально, до того дня. Мы обычно встречались один раз в две-три недели. Но в тот день у нас была обычная встреча. Меня строго предупреждали, что я не должен появляться там на своей машине. Поэтому я обычно ездил туда на автобусе. И в этот день опоздал минут на десять или пятнадцать. Быстро прошел во двор. Я очень торопился и прошел мимо двух женщин, чуть не сбив одну из них с ног. Извинился. Я знал, что эта женщина с тростью была соседкой по этажу.

Я вошел в дом и увидел, что у меня развязался шнурок на ботинке. Не люблю, когда болтаются шнурки. Помните, как у космонавта Гагарина, когда он идет после своего триумфального полета докладывать Хрущеву. И у него болтаются шнурки. Честное слово, я всегда думал о состоянии Гагарина, который не успел завязать шнурки. И чувствовал себя дискомфортно вместо него. Хотя, наверно, в такой день он мог об этом не думать. Я вошел в подъезд, на первый этаж нужно было подняться один лестничный пролет. И наклонился, чтобы завязать свои шнурки. Как раз в этот момент раздался какой-то шум. Мне показалось, что это был не выстрел, скорее что-то упало. Я поднял голову и подумал, что напрасно Проталин так шумит. Его могут услышать соседи. В этот момент раздался второй выстрел. Тут я испугался. Ведь о нашей встрече никто не должен был знать. И Проталин ждал именно меня. Поэтому я побежал наверх. У меня был свой ключ от квартиры. Я открыл дверь, вбежал в квартиру и сразу увидел лежавшего на полу полковника. Он был в крови и уже мертвый. На полу лежал пистолет. Не знаю, что со мной случилось. Возможно, я просто испугался или потерял вообще представление о том, что происходит. Я сразу схватил пистолет. Честное слово, я хотел даже защитить полковника от возможных нападений. Но рядом никого не было. Ни в этой комнате, ни во второй. Я наклонился, чтобы помочь Проталину, но он был уже мертв. Тогда я бросил пистолет на пол, перевернул тело. Но помочь полковнику я уже не мог. Как раз в этот момент, когда я стоял над телом погибшего, в квартиру ворвались сотрудники милиции. Я ведь не закрыл дверь, когда входил.

Они бросились ко мне с криками. Начали меня избивать. Я кричал, что не убивал полковника. Тогда они успокоились. Вызвали сотрудников уголовного розыска. Те тоже дали мне несколько пощечин. Потом начали методично проверять весь дом. Всех, кто в этот момент мог оказаться в доме. Проверили все три этажа, но никого не нашли. Пистолет сразу забрали на экспертизу, а меня взяли с собой. До вечера я просидел в дежурной части. А потом вошли еще трое сотрудников уголовного розыска и снова меня избили. На этот раз достаточно сильно. Они кричали, что на оружии нашли мои отпечатки.

Я ничего не понимал, кричал, что не убивал полковника. Потом меня перевели в одиночную камеру. Потом долго проверяли. И снова избивали. А затем меня перевели в камеру к местным блатным, где меня избили так, что я попал в больницу. Вот, собственно, и вся история.

— Вас заставили дать показания?

— Не совсем заставили, — вздохнул Тевзадзе, — просто популярно объяснили, что именно я должен делать. Если я откажусь подписать признание, то меня будут «прессовать» до тех пор, пока я не соглашусь. Ведь все факты против меня, и никто мне не верит. Моя дочь учится в институте, и ей уже предложили перевестись куда-нибудь в другой город. Ее жениху тоже объяснили, как нужно себя вести. Иначе у него будут неприятности. В общем, я долго не смог держаться. У меня не осталось никаких сил. Я не хотел больше попадать в камеру к уголовникам. Второй раз они бы меня так просто не отпустили.

— Я же вас столько раз просил рассказать мне обо всем. Почему вы молчали? — не выдержал Славин.

— Не верил, — признался Тевзадзе, — молодой вы очень. Не верил я, что вы сумеете что-то сделать. Вот ему поверил. Он человек опытный, ваш «помощник», сразу видно, что все понимает. И как с людьми разговаривать. И как себя вести. А вам не верил. Я ведь знал, что вас прислали из Москвы, все местные адвокаты отказались меня защищать. Поэтому и не верил. Думал, что вы просто приехали «отбывать свой номер». И сразу уедете, как только закончится этот судебный процесс. А следователь мне сразу объяснил, что оформит уголовное дело как «убийство в состоянии аффекта», но потом передумал. Решил, что его не поймут. Мне заключенные говорили, что следователь ждет нового назначения. Очень хочет стать прокурором. Вот поэтому он и поменял немного дело. Написал, что это было убийство с отягчающими вину обстоятельствами. Убийство офицера милиции при исполнении своего долга. Вы же знаете, что бывает за такие убийства. В бывшем Уголовном кодексе в Советском Союзе это была единственная статья, где давали либо расстрел, либо сразу пятнадцать лет. И во всем мире это самая страшная и расстрельная статья. Убийство офицера полиции во время исполнения им своего долга. В Америке сразу отправляют на электрический стул, в других странах гарантированно дают пожизненное. Правда, следователь указал, что мы спорили, и поэтому мне могут дать двадцать или двадцать пять лет. Но мне было уже все равно.

Он наконец замолчал. Отпустил голову, глядя на свои руки.

— Я подам еще одну жалобу прокурору, — не выдержал Славин.

— Нет, — возразил Дронго, — мы ничего не будем подавать. Никаких жалоб. Сначала проверим все факты.

— Проверяйте, — поднял голову Тевзадзе, — только у вас ничего не получится. Я человек верующий и понимаю, что меня бог решил наказать. Или дьявол, я точно не знаю. Сначала у меня жена умерла, а теперь такое дело. Наверно, грехи за мной числятся особые, хотя я всегда был нормальным «цеховиком». Никого, кроме Советской власти, не обманывал, не предавал. Все, кто со мной тогда работал, знали, что на Вано Тевзадзе можно положиться. Мое слово было как долговая расписка.

И вот попал в такую беду. Только у вас ничего не получится. Там действительно никого не было. Я услышал два выстрела и сразу поднялся в квартиру. И дверь была рядом. Если бы кто-то вышел, я бы его увидел. Никто из квартиры не выходил. Я, когда забежал, обе комнаты проверил, туалет, ванную, кухню. И соседка эта с палкой своей стояла у окна, оттуда тоже никто не мог уйти. А другое окно вообще было заколочено. Не было там никого. Но я слышал два выстрела. И часто об этом думаю. Наверно, сам сатана решил меня испытать таким образом. Не мог убийца никуда уйти. Я даже предложил следователю проверить: может, там есть какой-нибудь подвал? Или проход под домом. Он только посмеялся надо мной. Нет там никакого подвала и никакого прохода. Он послал туда людей, и они все еще раз проверили. Нет и никогда не было.

— Но так не бывает, — мягко возразил Дронго, — вы должны понимать, что так просто не бывает. Никакой мистики. Ни бог, ни дьявол никогда не посылали убийц на землю, чтобы те расправлялись с полковниками милиции, а затем неожиданно исчезали, подставляя бедного грузина. Так просто не бывает, Вано Ревазович. Может, есть еще какой-то фактор, о котором вы забыли? Возможно, когда вы вбежали в квартиру и проверяли комнаты, убийца сумел незаметно выбежать из квартиры. Вы же сами говорите, что не закрыли дверь.

— Конечно, не закрыл. Я ведь хотел только посмотреть, что там происходит. Но в квартире никого, кроме Проталина, не было. А он был убит.

— Подождите, — прервал его Дронго, — у меня много было подобных случаев. Предположим, что полковника убили за несколько минут до вашего появления.

— Но я слышал выстрелы, — возразил Тевзадзе, — один потише, другой сильнее. Потом следователь сказал, что, когда пуля попадает в тело с близкого расстояния, выстрел может быть не такой сильный. Но я слышал выстрелы. И никто не выходил из квартиры. А когда я вбежал, пистолет лежал на полу рядом с погибшим Проталиным.

— Предположим, что вы слышали два выстрела, — согласился Дронго. — А если убийца сделал это, чтобы вас подставить? А сам ушел за несколько минут до вашего появления.

— Как он мог это сделать? — не понял Тевзадзе.

— Предположим, он записал на магнитофон звук двух выстрелов. Убил полковника и ушел, оставив магнитофон включенным. Вы услышали выстрелы, ворвались в квартиру и ничего не нашли. Такой вариант возможен?

— Нет, — ответил Тевзадзе, — там не было никакого магнитофона.

— Его спрятали, и вы не смогли его найти.

— Сотрудники милиции все проверили. Но там был еще и пистолет. Он дымился, когда я вбежал. Понимаете, убийца был там за несколько секунд до моего появления. Пистолет был еще теплый. Проталина убили буквально за несколько секунд до моего появления. Может, даже за секунду, пока я открывал дверь.

— Может, там есть камин?

— Нету там никого камина. И спрятаться нигде невозможно. Даже таких шкафов больших нет. В этой квартире никто не жил, только встречи там проходили. Там даже кровать такая старая была, металлическая. Сотрудники милиции иногда туда своих девочек водили, хотя это было запрещено.

— Может, там была женщина, и вы ее не увидели?

— Нет, — упрямо ответил Тевзадзе, — там никого не было.

— Вы делаете мою задачу просто невыполнимой. Я по-прежнему не верю в неизвестного убийцу, который мог исчезнуть или скрыться. У вас есть какое-нибудь логическое объяснение случившегося?

— Нет, — признался Тевзадзе, — я много над этим думал. Но ничего придумать не мог. Иногда я даже думаю, что, наверно, сам выстрелил в полковника Проталина, но просто забыл об этом, в таком неуравновешенном состоянии я был.

— Только не рассказывайте об этом еще раз следователю, — посоветовал Дронго, — иначе мы вообще не сможем вам помочь.

— Вы уже поняли, что помочь мне нельзя, — вздохнул Тевзадзе.

— Давайте еще раз, — предложил Дронго, — если внимательно проанализировать ваш рассказ, то выходит, что вы стояли на лестнице в тот момент, когда раздались выстрелы. То есть уже вошли в дом. И если бы убийца попытался после выстрелов выбежать из дома, вы бы его наверняка увидели. Верно?

— Да. Все так и было. Я наклонился, чтобы завязать шнурки. И никто из квартиры не выходил. Я в этом уверен.

— А если выстрелы раздавались из другой квартиры? Такой вариант возможен?

— Может быть, — немного подумав, ответил Тевзадзе, — но там ничего не нашли. И оттуда спустилась как раз та соседка, у которой была трость. А пистолет Проталина лежал на полу и еще дымился. Но самое главное, что две экспертизы доказали, что полковника убили именно из его пистолета. Я даже думал, что он сам себя убил, но был второй выстрел. И пуля попала в стену. Это тоже установили эксперты-баллисты.

— Они могли написать все, что угодно, — предположил Дронго, — лишь бы найти повод, чтобы обвинить вас и подогнать под убийство именно вас.

— Но я сам видел место от выстрела, — признался Тевзадзе, — как только наклонился над погибшим. Сразу увидел это место. Пуля в стене застряла. Потом ее оттуда достали и все точно проверили. Пуля была выпущена из пистолета Проталина.

Славин взглянул на Дронго.

— Я вас предупреждал, — напомнил он, — ничего невозможно понять.

— В последний раз, — предложил Дронго. — А теперь еще раз вспомните, Вано Ревазович, может, там кто-то был. Может, даже не мужчина, возможно, женщина. И вы, проявляя свое благородство, просто не хотите нам об этом говорить. Может, Проталин был не один?

— Он был один, и там не было никаких женщин, — выдохнул Тевзадзе, — и если даже там были, то они не смогли бы никуда сбежать или спрятаться. Предположим, что я не увидел убийцу или каким-то образом не заметил, куда он спрятался. Но там потом появились сотрудники милиции. Человек восемь или десять. И они очень тщательно обыскали весь дом. И никого не нашли. Проверили даже пустую соседнюю квартиру. Проверили все, даже эту несчастную соседку, которая стояла у дома с тростью. Ее трость тоже проверили. И все равно ничего не нашли.

Тевзадзе снова отпустил голову.

— Хватит, — попросил он, — вы уже поняли, что там никого не было. Но я все равно не убивал. Честное слово, я его не убивал.

Дронго взглянул на Славина.

— Нужно уходить, — предложил он, — и скажите, чтобы ему вызвали врача. Пусть ему сделают укол. Чтобы он сегодня поспал и немного успокоился.

— Я попрошу. Но не уверен, что они согласятся, — шепотом ответил Славин.

Дронго поднялся. Подошел к заключенному. Взглянул на него сверху вниз. И протянул ему руку.

— Я постараюсь проверить все ваши показания, — сказал он.

— Вы мне верите? — удивился Тевзадзе.

— Я привык верить людям, — ответил Дронго, — и немного собственной интуиции.

Заключенный протянул ему руку. Они обменялись крепким рукопожатием.

— На вашем месте я бы не поверил ни одному моему слову и сразу уехал бы в Москву, — честно признался Тевзадзе.

— Именно поэтому я и не уеду, — ответил Дронго, — я привык поступать не так, как все остальные. До свидания. И думайте больше о своей дочери. Это лучше, чем рассуждать о том, почему бог решил вас оставить. Может, наоборот, он послал вам это испытание, чтобы проверить силу вашего духа. Об этом тоже подумайте.

Славин кивнул на прощание заключенному и вызвал сержанта. Тевзадзе ушел, не сказав больше ни слова. После того как увели заключенного, они вышли в коридор.

— Что вы об этом думаете? — спросил Вячеслав, когда они проходили по коридору.

— Не знаю, — ответил Дронго, — но, возможно, ты прав. Если он действительно убил полковника, значит, мне нужно срочно менять свою профессию. А если не он, то поверить в мистику. Но ни к тому, ни к другому я не готов. Значит, будем работать. Ты все-таки заставил меня остаться в этом городе.

Глава 6

Гостиница «Звезда» находилась недалеко от следственного изолятора, в котором содержался заключенный Тевзадзе. Это было бывшее общежитие, переделанное в гостиницу. На четырех этажах размещалось около двадцати номеров, мрачноватых и сыроватых, но довольно опрятных и чистых. Здесь останавливались обычно бизнесмены средней руки и чиновники, прибывающие в город. В гостинице работали буфет и ресторан, которые были открыты до одиннадцати часов вечера. Дронго и Славин поужинали в ресторане картофельным пюре и сосисками. Славин заказал себе пива и спросил своего напарника, что он будет пить.

— Воду, — ответил Дронго, — воду без газа.

— Здесь неплохое пиво, — заметил Славин. — Из Санкт-Петербурга. Может, попробуете?

— Я вообще не пью пива, — пояснил Дронго, — и избегаю алкоголя. Иногда в самолете позволяю себе немного водки с томатным соком, чтобы расслабиться. Или пью хорошее красное вино. Могу выпить текилу. Одну или две рюмки. Но большие порции спиртного могут надолго вывести меня из состояния равновесия.

— Ясно, — улыбнулся Вячеслав, — а мне было даже неудобно, что такой известный человек, как вы, будет ужинать со мной в этом ресторане.

— Нормальный ресторан, — заметил Дронго, — а пюре с сосисками напоминает детство. У нас такие обеды давали в школе. Или в пионерских лагерях. Поэтому не дергайся. Я гурман и знаю почти все рестораны, имеющие три звезды Мишлена в Европе. Я даже обедал у мсье Жирарду — самого известного шеф-повара, который возглавляет ресторан в местечке Крисье, в Швейцарии. К нему записываются на месяцы вперед. Но, если нужно, я могут поужинать и всухомятку. Или вообще питаться консервами. Я человек неприхотливый, но, когда требуется, и гурман.

— Убедили, — рассмеялся Славин, — тогда я спокоен. Нам заказаны два отдельных номера, хотя отель далеко не пятизвездочный.

— И в этом тоже нет ничего ужасного, — возразил Дронго, — я уже поднимался в свой номер. Чистый, аккуратный, свежая постель, нормальная ванная комната. Жить можно. Телевизор работает. И давай договоримся, что ты не будешь из-за этого комплексовать.

— Я хотел заказать номер в другом отеле.

— Знаю. В более дорогом. Ты думаешь, мне не известно, сколько платят адвокатам, которых отправляют в подобные командировки? Ты ведь прикрепленный адвокат, и Тевзадзе не обязан тебе платить. Поэтому будем жить здесь, и не смей ничего предпринимать, чтобы переехать в другой отель. Мне удобно и здесь. Теперь давай продумаем наш план на завтра. Мне нужно обязательно побывать на месте, где произошло убийство. Первый пункт… — Славин достал блокнот и начал записывать, — мне нужно будет поехать на мебельный комбинат и побеседовать с людьми, с которыми работал Тевзадзе. С директором обязательно. Это второй пункт.

Теперь еще один момент. Мне нужно будет встретиться и с коллегами Проталина, поговорить с ними. Хотя понимаю, что сделать это будет достаточно сложно.

— Они не захотят разговаривать с вами, — сказал Славин, — вы должны понимать их чувства…

— Нужно будет обязательно с ними поговорить. И еще один момент. Ты говорил, что во время гибели новгородского ОМОНа погибли почти все, кроме троих. Один из выживших был полковник Проталин. А остальные? Кто были двое остальных?

— Широбоков и Кичинский, — вспомнил Славин, — об этом все знают. Я даже читал статью об их подвигах. Кичинский был ранен, и Проталин буквально вынес его на себе. Широбоков их прикрывал, он был водителем их машины. Сейчас Широбоков уже капитан, работает участковым. Тогда он был совсем молодым человеком — двадцать лет. А Кичинский переехал в Рязань, живет и работает там. Ему уже сорок четыре года. Он подполковник милиции и работает начальником уголовного розыска.

— Широбоков был участковым того участка, где погиб Проталин? — быстро уточнил Дронго.

— Нет. Это я тоже проверял. Он работает в другом конце города. Все характеризуют его как спокойного, уравновешенного человека.

— Ты молодец. Успел проверить все, что нужно. Ты сам его видел?

— Нет. Я два раза ему звонил, но он не захотел со мной встречаться. И вообще сотрудники милиции не хотят со мной разговаривать. Боюсь, что и с вами они не очень охотно будут общаться. Я особенно не настаивал, мне объяснили, как они переживают по поводу смерти Проталина. И вообще речь идет об убийстве их начальника. В таких случаях все стражи порядка обычно солидарны. Нигде в мире не любят, когда убивают их офицеров.

— И еще мне нужно встретиться с дочерью Тевзадзе и с ее женихом.

— Ну, это как раз сделать нетрудно. Они живут здесь недалеко. И она единственная, кто охотно шел со мной на любые контакты. Если хотите, я могу позвонить ей прямо сейчас.

— Уже девять вечера, — взглянул на часы Дронго, — давай звони. Она живет одна?

— Не совсем. Жених временно переехал к ней. Ее мучают кошмары, она боится оставаться одна, и отец разрешил, чтобы жених переехал к ней.

— Жених тоже грузин?

— Только наполовину. Мама у него из Белоруссии, и они уже давно живут здесь. Мать у него очень известный человек в городе, директор центральной средней школы. Одна подняла троих детей. Отец умер, когда дети были еще подростками. Погиб в автомобильной аварии. И мать подняла сына и двух девочек. Очень хорошая семья. Парень поступил в институт, сейчас на пятом курсе. Говорят, что очень талантливый математик. Его хотят оставить в институте.

— Можно только порадоваться за дочь Тевзадзе, — кивнул Дронго. — И парень ее не бросил?

— Нет, — встрепенулся Славин, — конечно, нет. Вы знаете, как он ее любит! И даже после этой истории он ее не бросил. И никогда не бросит, я в этом уверен. Даже в наше время иногда встречаются такие мужчины — ответственные и порядочные. Их мало, но они встречаются.

— Сколько ему лет? — улыбнулся Дронго.

— Двадцать два.

— А тебе?

Славин улыбнулся.

— Ты так рассуждаешь, словно уже прожил целую жизнь, — сказал Дронго, — но ты прав. Во все времена можно встретить порядочных и ответственных людей. Это не зависит ни от возраста, ни от времени, ни от страны. Давай позвоним дочери Тевзадзе и напросимся на встречу.

Вячеслав достал телефон, набрал номер.

— Добрый вечер, Нино, — начал свой разговор Славин, — это говорит Вячеслав Владимирович Славин, адвокат вашего отца. Да, да. Конечно. Я сегодня с ним встречался. Все нормально. Он просил передать привет. Нет, у него все нормально. И очень скоро наше дело передадут в суд. Следователь уже закончил свою работу. Да. Поэтому я вам и позвонил. Мы приехали в Новгород с моим новым помощником, который хотел бы с вами встретиться. Если можно, прямо сейчас. У него мало времени, и он хочет с вами переговорить до того, как мы начнем наш судебный процесс. Да, мы можем приехать прямо сейчас.

Он убрал телефон.

— Она нас ждет, — сообщил Славин, — вы разрешите мне оплатить наш ужин?

— Между прочим, я старше тебя почти вдвое, — напомнил Дронго, — и поэтому платить буду я. И без возражений. А ты иди на улицу и лови нам такси. Адрес дома ты помнишь?

— Конечно. Их дом в пяти минутах езды отсюда.

Машину они нашли рядом с отелем и уже через несколько минут подъезжали к дому, где жил Вано Тевзадзе. Пока они ехали, Дронго несколько раз обернулся назад. Ему показалось, что синий «Рено», стоявший у гостиницы, упрямо двигался следом за ними. Таксист привез их к элитному строению, возвышавшемуся в центре города. Это был один из тех новых домов, которые возникли в городе уже в конце девяностых. Здесь жили в основном успешные бизнесмены, сделавшие себе состояние в бурные постперестроечные годы. Сидевший в подъезде консьерж недовольно взглянул на приехавших.

— Куда? — мрачно спросил он. Ему было лет шестьдесят. Очевидно, это был отставной военный.

— К Тевзадзе, — пояснил Славин, — я адвокат, а это мой помощник. Мы говорили с Ниной. Она нас ждет.

Консьерж сжал губы и ничего не ответил. Очевидно, он уже сделал для себя выводы по поводу этих «кавказцев», которые смеют приезжать сюда и убивать хороших людей. Он забыл, что до недавнего времени подобострастно приветствовал Вано Тевзадзе, выбегая из своей будки, чтобы лично пожать руку приезжавшему по вечерам заместителю директора мебельного комбината.

Славин и Дронго поднялись в кабине лифта на пятый этаж. Вышли на лестничную площадку, позвонили в левую дверь. Дверь была сделана явно на заказ. Массивная, красивая, с головой льва вместо ручки. Звонок играл мелодию Морриконе. Дверь почти сразу открылась. На пороге стояла высокая молодая девушка. Ей было не больше двадцати. Худая, подтянутая, похожая на балерину, с длинной шеей и мягкими пластичными движениями. У нее было бледное лицо, немного запавшие глаза, ровный прямой носик и очень красивые миндалевидные глаза.

— Здравствуйте, Нино, — кивнул Славин, — спасибо, что вы разрешили к вам приехать. Это мой помощник. Обычно его называют господин Дронго.

— Входите, — разрешила дочь Тевзадзе, — сейчас должен приехать Саша. Он мне недавно звонил.

Они прошли в большую гостиную. Достаточно было увидеть обстановку в доме — плазменный телевизор, тяжелую итальянскую мебель, белые кожаные диваны, — чтобы понять, как именно жил обвиняемый в убийстве Вано Тевзадзе. Очевидно, связи у бывшего «цеховика» были действительно неплохими. Гости расселись на диване, хозяйка устроилась на стуле за столом. Она внимательно смотрела на обоих. У нее были красивые темные густые волосы, которые иногда закрывали лицо, и она отбрасывала их назад.

— Я вас слушаю, — сказала она, — давайте начнем наш разговор, пока нет Саши. Я не хочу его травмировать этими разговорами. Он и так все принимает слишком близко к сердцу.

— Вы встречались с отцом после того, как его обвинили в этом преступлении? — спросил Дронго.

— Сначала мне не разрешали. Потом, когда появился Вячеслав Владимирович, начали разрешать. В первый раз я даже не узнала отца. Он похудел, постарел, как-то съежился. Как будто был совсем другой человек. Я даже испугалась за него. Никогда не думала, что увижу его в таком состоянии.

Она тяжело вздохнула. Отбросила волосы.

— Он не виноват, — тихо произнесла она, — он никого не убивал. Я в это все равно никогда не поверю. Он не такой человек, чтобы совершить убийство.

— Скажите, Нино, где вы были в тот день, когда произошло убийство? — задал следующий вопрос Дронго.

Девушка удивленно взглянула на него.

— Вы грузин? — спросила она.

— Нет, — улыбнулся он.

— Меня здесь все называют Ниной, а вы сказали «Нино», так меня называет отец. И Саша тоже меня так называет…

— Саша — это ваш жених?

— Да. Александр Касрадзе. Его отец был грузин. Работал главным режиссером местного театра. Говорят, что был очень талантливым человеком. А его мама директор школы, в которой я училась. Она знает меня уже много лет. Я у нее была отличницей, золотой медалисткой, — девушка вздохнула, — нам казалось, что все должно быть так хорошо. Мы с Сашей уже подали заявление в загс.

— Вы не ответили на мой вопрос, — напомнил Дронго.

— Мы были вместе с Сашей, — ответила Нино, — на их даче за городом. Вы, наверно, хотите знать, есть ли у меня, как это называют… есть ли у меня алиби. Следователь меня об этом тоже спрашивал. Но я была на даче у Саши. И там была его мама, его тетя, его сестры. Все вместе мы там были. И ждали отца. Когда он не приехал, я сразу поняла, что случилось нечто плохое.

— Вы учились в школе, которой руководила мать вашего жениха, — уточнил Дронго. — А когда вы познакомились с ним?

— Сразу, как только мы сюда приехали. Больше шести лет назад. Я была тогда в шестом классе. А он в восьмом. Нет, уже был в девятом классе. И мы сразу познакомились. Вы не поверите, но он мне сразу понравился. Все эти годы он провожал меня из школы домой. И моему отцу он очень нравился. А когда мы были уже в институте, Саша решил, что должен сделать мне предложение. Он ведь уже на пятом курсе, заканчивает институт.

В каждом слове девушки чувствовалась боль. Дронго мрачно взглянул на сидевшего рядом Славина. И в этот момент раздался мелодичный звонок. Нино поднялась, чтобы открыть дверь. И они услышали громкий голос вошедшего молодого человека.

— Они уже приехали? Что им нужно? Почему они опять тебя мучают?

Очевидно, она ему что-то говорила, но из гостиной нельзя было услышать. Молодой человек появился. Он был высокого роста, черноволосый, с голубыми глазами, словно взявший лучшие качества своего отца-грузина и матери-белоруски. У него были правильные ровные черты лица, материнский круглый овал лица, цвет ее глаз. Взгляд, большой лоб, нос с характерной горбинкой и упрямый подбородок он получил в наследство от отца.

— Здравствуйте, — поднялся Славин, — я рад вас видеть, Александр.

— А я нет, — прямо заявил Саша, — зачем вы все время сюда ходите? Мы уже договорились в прошлый раз, что вы больше не будете сюда приходить и мучить своими вопросами Нино. Вы поймите, что ей очень тяжело все это слышать. Я уже не говорю о соседях, которые сразу узнают о ваших приходах.

— Я пришел со своим помощником, — показал на Дронго Славин, — и он хотел увидеться с вашей невестой.

— Увиделись? — спросил Саша. — Успели поговорить? Больше нет вопросов?

— Есть, — спокойно сказал Дронго, — не нужно так нервничать. Сядьте и успокойтесь. Вы немного спутали жанры. Мы ведь не следователи и не прокуроры. И ходим сюда не для того, чтобы мучить вашу невесту или сознательно причинять ей боль. Мы адвокаты, которые приехали сюда, чтобы помочь ее отцу, а значит, помочь и всем вам.

Саша оглянулся на свою невесту. И прошел к столу, усаживаясь на стул, где раньше сидела Нино. Она прошла и встала рядом с ним, глядя на гостей.

«Красивая пара», — подумал Дронго.

— Я все понимаю, — глухо сказал он, — не нужно думать, что только вам тяжело. Наверно, сейчас тяжело и матери Саши, и его сестрам. А тяжелее всех отцу Нино — Вано Ревазовичу.

Нино всхлипнула. Саша нахмурился.

— И поэтому я задам вам несколько вопросов, которые могут показаться вам странными. Но мне нужно получить на них конкретный ответ. Вы можете мне рассказать, Нино, зачем вы переехали именно в Новгород?

— Не знаю, — ответила девушка, — тогда так решил отец. Мы вернулись в Грузию из Москвы. Но там было тяжело. В середине девяностых не было света, горячей воды. Очень тяжело. Я училась во втором классе, когда заболела мама. Отец, конечно, находил нужные лекарства, лучших врачей, но уже ничего нельзя было сделать. После ее смерти отец замкнулся, ему было очень плохо. Потом мы решили переехать в Россию. Я училась уже в шестом классе, когда мы перебрались в Новгород. Директор комбината Шамиль Майданов знал моего отца еще по работе в прежнем Советском Союзе. Он несколько раз приезжал к нам в Грузию. И тогда отец решил, что он переедет в Новгород.

— Значит, с директором мебельного комбината ваш отец был давно знаком?

— Уже много лет. Кажется, лет двадцать. Между прочим, Майданов все время звонит к нам, спрашивает, что мне нужно. Два раза приходили его жена и дочь. Они не верят, что мой отец мог совершить убийство. Я знаю, что у Майдановых были даже неприятности, но они все равно продолжают общаться со мной.

— Значит, нормальные люди, — сделал вывод Дронго, — теперь следующий вопрос. Вы знали Проталина? Может, слышали о нем? Он приходил к вам?

— Никогда о нем не слышала, — призналась Нино, — и он никогда у нас не был.

— Я о нем слышал, — вставил Александр, — говорили, что он отличился в Чечне, был настоящим героем. И я его однажды видел у своего дяди.

— Кем работает ваш дядя?

— Он заместитель начальника управления пожарной охраны в нашем городе. Мамин брат. Раньше они входили в состав МВД, а сейчас, кажется, в состав МЧС. Но все равно он уже полковник.

— У меня еще два вопроса, — сказал Дронго, — и заранее прошу меня извинить, если вопросы покажутся вам достаточно неприятными. Первый вопрос. Были ли у вашего отца знакомые женщины?

Нино вспыхнула, покраснела, отвернулась. Александр взял ее руку в свою, словно помогая ей собраться с мыслями.

— Какое отношение это имеет к убийству Проталина? — недовольно спросил Саша.

— Имеет, — твердо ответил Дронго.

— Она ничего не знает, — ответил за свою невесту Саша.

— Знаю, — неожиданно ответила Нино, — я все знаю. Он встречался с Жанной Михальской, экономистом, которая работает в их плановом отделе.

— Откуда ты знаешь? — нахмурился Саша.

— Знаю, — ответила Нино, — такие вещи трудно скрыть. Мне рассказала обо всем его секретарь. Тетя Клава. Он иногда ездил к этой Михальской по вечерам. И уезжал с ней за город по воскресеньям. Я все знала, но ничего не говорила отцу. Ведь он много лет ни с кем не встречался после смерти матери.

— Вы не ревновали? — уточнил Дронго.

— Сначала очень. Просто с ума сходила. Плакала. А потом повзрослела и поняла, что веду себя глупо. К нам приезжала бабушка, мать моей матери. И она мне объяснила, что отец относительно молодой человек, который имеет право на свою личную жизнь. Такая мудрая и все понимающая женщина.

— Ты мне ничего не говорила, — прошептал Александр.

— Не хотела тебе рассказывать. Сначала стыдно было, а потом подумала, что нас это не касается.

— Правильно, — сказал он, обнимая ее за талию, — ты не должна была вмешиваться в его личную жизнь.

Славин недовольно засопел. Получалось, что пришедший Дронго узнал больше за несколько минут, чем он за несколько своих посещений.

— Вы мне об этом не говорили, — обиженно заметил Вячеслав.

— А вы меня об этом не спрашивали, — ответила девушка.

— Последний вопрос, — продолжал Дронго. — Когда вы хотели сыграть свадьбу?

Нино тяжело вздохнула. Саша поднялся и встал рядом с ней.

— Мы подали заявление в загс, — сообщил он таким тоном, словно в этом кто-то сомневался, — но свадьбу хотели сыграть немного позже. В ноябре. Вано Ревазович хотел пригласить много друзей из Грузии и из Москвы.

Девушка, не выдержав, выбежала из гостиной. Александр последовал за ней. Славин взглянул на Дронго.

— Откуда вы узнали про знакомую Тевзадзе? Мне и в голову не приходило, что у него могла быть подруга. Он так сильно любит свою дочь…

— Ему чуть больше пятидесяти, — напомнил Дронго, — и он уже десять лет как живет без супруги. В твоем возрасте, Вячеслав, он кажется тебе глубоким стариком. А на самом деле он молодой человек, который в сорок два потерял супругу. Как бы сильно он ни любил свою дочь, у него должна быть и своя подруга. В его возрасте это абсолютно нормально. Это уже даже не психология, а физиология. Но тебе в твоем возрасте это сложно понять. Для тебя он был уже обыкновенный старик.

— Верно, — согласился Славин, — я об этом даже не думал.

— Хорошие ребята, — сказал Дронго, — нужно сделать все, чтобы им помочь. Пойдем с ними прощаться. Завтра у нас длинный и тяжелый день.

Они поднялись, выходя из гостиной. На кухне слышались голоса молодых людей. Они терпеливо дождались появления Нино и ее жениха.

— У меня нет больше вопросов, — сказал Дронго, — но я хочу сказать вам на прощание только две фразы. Я не верю в то, что убийство совершил ваш отец, Нино. И сделаю все, чтобы это доказать. До свидания.

Когда они выходили из квартиры, Нино и Саша держали друг друга за руки. И было заметно, как на обоих подействовали слова «помощника» адвоката.

Глава 7

На часах было около десяти. Они вышли из дома, оглядываясь по сторонам. Если площадка рядом с домом была хорошено освещена, то дальше по улице свет был достаточно тусклым.

— Машины уже нету, — вздохнул Славин, — нужно будет идти пешком до гостиницы.

— Я люблю ходить пешком, — ответил Дронго, — судя по всему, нам нужно идти на север, вон в ту сторону.

Они зашагали по улице. Следом за ними, где-то в ста метрах позади, включились фары неизвестного автомобиля. Дронго оглянулся. Синий «Рено», стоявший у дома, медленно двинулся следом за ними. В салоне сидели двое неизвестных мужчин.

— Час от часу не легче, — пробормотал Дронго, — тебе не кажется, что эти господа следят за нами еще от гостиницы?

— Какие господа? — не понял Славин, оглядываясь назад. — О чем вы говорите?

— Эта машина стояла у гостиницы, когда мы садились в такси, и поехала следом за нами, — пояснил Дронго, — не нужно оглядываться. Постарайся держаться ближе ко мне. Ты не знаешь, кто это может быть?

— Понятия не имею, — удивился Вячеслав, — наверно, местная милиция. Совсем с ума сошли. Мне их начальник уголовного розыска говорил, чтобы я не влезал в это дело, советовал отсюда уехать. И следователь все время намекал, чтобы я не приезжал сюда. В первые дни они даже прикрепили ко мне своего сотрудника. Объяснили, что для охраны. Меня тогда весь город ненавидел, никто не хотел даже разговаривать. Потом стало немного легче. И они убрали своего сотрудника. Наверно, сейчас снова решили приставить свою охрану. Может, из-за вас.

— Я не уверен, что это охрана, — возразил Дронго, — идем немного быстрее. Оружия у тебя, конечно, нет?

— Нет, — почему-то весело ответил Славин, — но вы не бойтесь, они с нами ничего не сделают. Никто не нападает на адвокатов. Ни бандиты, ни милиция. Ведь все понимают, что я обязан выполнять свою работу.

— Сворачивай в переулок, — толкнул его в бок Дронго, — и беги изо всех сил. Они уже подъезжают.

— Не побегу, — упрямо ответил Вячеслав, — это нечестно. Я вас одного не оставлю.

Дронго улыбнулся. Синий «Рено» подъехал к ним и остановился. Из салона автомобиля выглянул мужчина. Он был в большой кепке, надвинутой на глаза. Был виден острый подбородок, черная, уже успевшая отрасти щетина на щеках. Мужчина поднял голову. Блеснули глаза.

— Это вы адвокаты Вано Тевзадзе? — спросил он с характерным акцентом. Дронго нахмурился. Говоривший был лезгин или аварец.

— Что вам нужно? — наклонился Дронго. — Или вам нравится пугать людей, преследуя их ночью на улице?

— Ты не шути, — посоветовал незнакомец в кепке, — лучше отвечай на вопрос.

— А ты сначала представься, чтобы я знал, с кем разговариваю, — посоветовал Дронго.

Незнакомец переглянулся с водителем и неожиданно достал пистолет.

— Вот теперь, шутник, ты у нас будешь спокойнее, — сказал он, улыбаясь и показывая желтые крупные зубы, — и не будешь таким храбрым. Я тебе вопрос задал, а ты мне грубишь. Нехорошо. Сейчас сделаю дырку в твоем колене, и ты у меня всю оставшуюся жизнь будешь ползать в туалет.

— Возможно, — сказал Дронго, — очень даже верю, что выстрелишь. Только ты не знаешь, с кем ты разговариваешь. Он адвокат, а я нет. И перестань размахивать оружием, вдруг случайно выстрелишь.

— Кто ты такой? — спросил неизвестный.

— Я же тебе сказал, что я не адвокат. — Дронго шагнул к машине, наклоняясь к незнакомцу. — Дело в том, что мой спутник действительно адвокат Вано Тевзадзе — Вячеслав Владимирович Славин. Если ты назовешь свое имя, то я вас представлю…

— Зачем тебе мое имя? — не понял незнакомец.

— Воспитанные люди представляются при подобной встрече, — усмехнулся Дронго и резким движением правой руки ударил по горлу сидевшего в машине неизвестного. Тот захрипел, дернулся, сползая на сиденье. Дронго выхватил у него оружие. Направил на водителя.

— Спокойно, — посоветовал он, — руки с руля убери и ногами не дергай. Если случайно нажмешь на газ, то я случайно нажму на курок. Как ты думаешь, кто будет быстрее — пуля или эта машина? Кто летает быстрее? И учти, что от правильного ответа зависит твоя жизнь.

— Что ты хочешь? — закричал водитель. У него был уже другой акцент. Очевидно, это был чеченец или ингуш.

— Не кричи, — попросил Дронго, — люди уже спят. Не нужно кричать. Ты мне только скажи, зачем вы за нами следите. Правду скажи, и я тебя отпущу.

— Ты сумасшедший? — гневно спросил водитель. — Ты знаешь, кого ты ударил? Это Хасан, помощник самого Саакяна. Тебя теперь поймают и на куски разрежут.

— Ясно. Судя по твоим словам, Хасан — это важная шишка, а Саакян просто очень важный человек. Верно?

— Отдай пистолет и уходи, — предложил водитель, — иначе живым из города не сможешь выбраться. Ты совсем ничего не понимаешь?

— Понимаю. Но будет лучше, если мы поговорим с твоим хозяином. Ты ведь у нас не шишка, а только водитель.

— Я тебя сам порву, — зло пообещал водитель, — ты думаешь, что сможешь отсюда живым убраться?

— Не думаю. Поэтому сделаем так. Сейчас мы отпустим нашего друга адвоката, а с тобой поедем к вашему шефу. Узнаем, что именно он хочет. И не стоит меня пугать. Не получится. Я ведь вам сказал, что я не адвокат.

— Я тебя никуда не повезу, — твердо заявил водитель, — тебя все равно достанут. Они знают, где ты живешь и с кем ты приехал. Вас сегодня достанут.

— Серьезная угроза, — согласился Дронго. — Вячеслав, ты уйдешь домой или поедешь вместе со мной?

— Вы еще спрашиваете? Конечно, поеду.

— И, разумеется, не пойдешь в гостиницу. Все ясно. Как тебя зовут, дорогой? — обратился Дронго к водителю.

— Какое твое дело? — крикнул тот, глядя на все еще лежавшего без сознания Хасана. — Ты его убил?

— Нет. Я разве похож на кровожадного убийцу? Я просто отнял у него эту игрушку, чтобы он случайно в тебя не попал. Знаешь, сколько таких случаев, когда напарник случайно стреляет в своего водителя? И хорошо, если попадет в руку или в ногу, а то ведь может отстрелить и самое дорогое…

— Что ты хочешь? — разозлился водитель.

— Повезешь нас к своему руководству. Нужно с ним встретиться и переговорить. Прямо сейчас.

— Уже поздно. Все спят давно.

— Те, кто вас послал, не спят. И ждут, когда вы приедете. Вы ведь следили за нами от гостиницы — значит, ждали там достаточно давно. Ну, не ломайся как барышня, соглашайся. Иначе я действительно могу разозлиться.

— Пошел ты… — выругался водитель.

— Не понимает, — сказал Дронго и неожиданно выстрелил. Пуля просвистела в нескольких сантиметрах от лица водителя. Тот ошалело охнул, схватился за лицо.

— Совсем чокнутый, — спросил он жалобно, — человеку в лицо стреляешь?

— Пока только рядом, — хладнокровно заметил Дронго, — если хочешь, стрельну ближе. У меня получится, вот увидишь.

— Не нужно! — крикнул водитель. — Ты совсем взбесился. Садись в машину, и я тебя отвезу. Только учти, что живым ты все равно не вернешься.

— Договорились. Вячеслав, садись в машину и обыщи этого типа. Если он дернется, я в него сразу выстрелю. Обещаю, что на этот раз попаду точно в лицо.

Славин уселся на заднее сиденье «Рено» и протянул руку, обыскивая водителя. Достал его пистолет, который висел в кобуре под мышкой.

— Хорошо, — кивнул Дронго, — они даже оружие носят, как сотрудники милиции.

Он влез в салон машины и приказал водителю трогать. Тот резко рванул с места. К ним уже спешили случайные прохожие, услышавшие выстрел на улице.

— Зачем на улице стрелять? — укоризненно произнес водитель. — Такой шум устроил. А если кто-нибудь номер моей машины записал? Сейчас нас остановят и всех арестуют. И тебя тоже возьмут с чужим оружием в руках. Лучше верни мне пистолет, ты же не знаешь, какие грехи на нем числятся. А сейчас они на тебе висеть будут, на пистолете твои отпечатки пальцев остались.

— Ничего, — ответил Дронго, — переживу. Ты лучше звони шефу, иначе я могу случайно выстрелить и во второй раз. Как ты думаешь, я смогу точным выстрелом отбить у тебя ухо? Тебя будут называть одноухим. Красиво и страшно. Будешь как Ван Гог. Ты слышал про Ван Гога?

Водитель опасливо покосился на него.

— Не стреляй, — попросил он, — я все сделаю. Только ты не стреляй.

— Любишь свои уши, — насмешливо произнес Дронго, — ладно, подождем. Только ты звони, иначе мое терпение закончится.

— Ты сам напросился, — предупредил водитель, доставая мобильный телефон. Он набрал номер.

— Марлен Ашотович, это я, Камиль. Наши адвокаты хотят с вами встретиться. Да, так и сказали. Попросили о встрече. Нет, Хасан лежит рядом. Он не смог позвонить, один из адвокатов его «отключил». Я не знаю, что они хотят. Да, они сидят у нас в машине. Оба. И сейчас слушают наш разговор.

Он повернулся к сидевшим на заднем сиденье.

— Что вы хотите? — спросил он.

— Увидеться с твоим шефом, — напомнил Дронго.

— Они хотят вас видеть, — упавшим голосом подтвердил Камиль, — да, я все понимаю. Да, мы будем у вас через двадцать минут. Нет, нет. Да. Спасибо. До свидания.

— Ну, все, — довольно сказал он, — теперь вам устроят «достойную» встречу. Порубают на куски. Зачем вам это нужно? Хотите, я остановлю машину и вы выйдете, пока еще можно?

— Жми на газ, — посоветовал Дронго, — иначе твой шеф очень на нас обидится.

— Он уже и так на тебя обиделся, — хохотнул Камиль. У него были светло-каштановые волосы и светло-карие глаза.

— Кто такой Саакян? — спросил Дронго у Славина.

— Какой-то местный криминальный авторитет, — пояснил Вячеслав, — при прежнем губернаторе здесь много было подобных авторитетов. Считалось, что городом и областью управляют именно они, а не губернатор. Но потом его убрали, и обстановка в городе начала нормализовываться.

— Может, эта история как-то связана с убийством Проталина? — предположил Дронго. — Его могли убрать криминальные элементы, которым он мешал. Такое возможно?

— Что ты говоришь? — спросил Камиль.

— Смотри на дорогу и не задавай глупых вопросов, — посоветовал Дронго, — иначе врежешься в другую машину. Осторожней, не повреди автомобиль.

— Я не думаю, что его убийство связано с криминалом, — признался Славин, — иначе его коллеги об этом сразу бы узнали. И зачем криминальным авторитетам убирать заместителя начальника городской милиции? За такие убийства их всех буквально выбросят из города. Нет. Я думаю, что они понимают такие вещи, и никто бы не решился на подобное убийство.

— Но они за нами следили, — показал Дронго на водителя.

— Я даже не представляю, что им нужно, — признался Вячеслав, — может, мне давно нужно было приехать с вами. Вы сразу привлекли их внимание. Наверно, меня они считали не очень серьезным адвокатом, а вот вы их сразу заинтересовали.

— Как любой незнакомец, который мог появиться в городе в связи с этим нашумевшим делом, — согласился Дронго.

— О чем вы там болтаете? — не выдержал Камиль. — Все равно вам скоро уши отрежут.

— Что за уголовный жаргон, — поморщился Дронго, — ну зачем ты сразу нам угрожаешь? Дурак ты, ничего не хочешь понять. Ну скажи мне, если ты не полный кретин, кто режет уши адвокатам? Даже самые большие отморозки знают, что нельзя трогать врачей в камерах, нельзя убивать адвокатов, защищающих в суде преступников. Есть нормы поведения, которые вырабатывались десятилетиями. Ты, наверно, «беспредельщик»?

— У меня две ходки были, — обиделся Камиль, — я законы знаю. Только ты сам говорил, что не адвокат. И Хасана ударил не как адвокат, а как оперативник.

— Что мне оставалось делать, — спросил Дронго, — если он в меня целился? Пришлось вспомнить молодость, — он подмигнул Славину, показав ему, чтобы тот передал пистолет Камиля. Он взял пистолет и почти сразу вернул его Вячеславу.

— Тебе сейчас горячую встречу устроят, — злодорадно пообещал Камиль, — и за Хасана, и за твое поведение. Только ты мне ствол лучше здесь верни, пока мы туда не приехали. Может, я тогда тебя пожалею и не разрешу, чтобы они тебя сразу убили.

— Держи руль, благодетель, — посоветовал Дронго, — тебе не стыдно так глупо себя вести?

— Ладно, ладно, — ухмыльнулся Камиль, прибавляя скорость.

— Куда мы едем? — спросил Славин.

— За город, — объяснил Камиль, — там у него дача.

— Через несколько минут позвонишь в милицию, — тихо предложил Дронго, — только учти, что тебе нужно разыграть все как полагается. Позвонишь в дежурную часть и сообщишь, кто ты такой и куда мы едем. Обязательно упомяни про машину. Назовешь марку и номер. Назови имя человеку, к которому мы едем, и попроси, чтобы они отметили твой звонок в журнале регистрации. В общем, ты меня понял. Но говори громко, чтобы тебя слышал наш водитель.

— Чего вы там шепчетесь? — спросил Камиль.

— Просто у меня повышенное давление, — ответил Дронго, — я попросил его дать мне лекарство.

— Самое лучше лекарство от головной боли — это отрезать голову, — пошутил Камиль и сам захохотал над своей шуткой.

— Я все понял, — улыбнулся Славин. Он достал телефон, набрал номер.

— Держи крепче руль, — посоветовал Дронго водителю, — старайся не дергаться, ведь ты везешь нас на такие важные переговоры. Если устроишь аварию, тебя не простят.

— Не устрою, — огрызнулся Камиль, — я хороший водитель.

— Посмотрим, — сказал Дронго. Он посмотрел на Славина. Тот кивнул головой, ему уже ответили в дежурной части.

— Добрый вечер, — начал он достаточно громко, — это говорит адвокат Славин. Да, да, Славин Вячеслав Владимирович. Я приглашен в качестве защитника Вано Тевзадзе. Да, адвокат из Москвы.

— Кому ты звонишь? — мрачно спросил Камиль, глядя в зеркало заднего обзора.

— Я сейчас еду к Марлену Ашотовичу Саакяну, — громко сообщил Вячеслав, — и прошу вас зафиксировать мой звонок. Нет, вы не ошиблись. Все правильно. Марлен Саакян. А везут меня и моего напарника двое подручных Саакяна — некто Камиль и Хасан. Запишите номер их автомобиля. Синий «Рено»… — он продиктовал номер.

Камиль нажал на тормоза, резко останавливая автомобиль. Позади также резко затормозил какой-то «Ниссан», едва не врезавшись в них.

— Что вы делаете? — крикнул Камиль.

«Ниссан» объехал их, и высунувшийся водитель громко выругался. Камиль махнул на него рукой и обернулся к своим пассажирам.

— Вы полоумные идиоты! — закричал он изо всех сил. — Что вы наделали? Зачем вы позвонили в милицию?

— Трогай, дорогой, — посоветовал ему Дронго, — и не нужно так нервничать. Мы на всякий случай решили позвонить, чтобы у тебя и твоего хозяина не было соблазна сделать из нас нарезку.

— Я никуда не поеду! — продолжал кричать Камиль. — Уходите из машины! Я с вами никуда не поеду! Можете меня убить!

— Сначала я отстрелю тебе ухо, — решил Дронго, прицеливаясь в голову водителю.

— Нет, — натурально разыграл испуг Славин, — не нужно.

— Сволочи, — выругался водитель, — еще издеваются. В жизни больше не буду брать себе адвокатов. Вы все такие чокнутые. Только деньги загребаете на нашей крови. Пользуетесь моментом, думаете, что вас никто не тронет. Вам все равно уши отрежут.

— Поехали, — ласково попросил Дронго, — нас ведь ждут. Нехорошо опаздывать.

Камиль скрипнул зубами, но машина снова тронулась.

— Это вообще не мое дело, — сказал он спустя целую минуту, — сами решили ехать и сами будете отвечать. Я вас привезу и сразу уеду. Меня ваши дела не касаются.

— Зачем вы следили за нами?

— Этого я не знаю. Нам сказали, что в город приехали два адвоката и нужно за ними присмотреть. Вот мы и приехали в гостиницу.

— Кто сказал?

— Сам знаешь, — зло ответил Камиль, — и вообще, больше ничего у меня не спрашивай. Скоро мы приедем, и там тебе все расскажут. Только ствол отдай, будь человеком. Не позорь меня. Они не поверят, что два адвоката могли у нас два пистолета забрать. Никто не поверит, ребята смеяться будут.

— Ладно, — согласился Дронго, — как только приедем, мы сразу вылезем из автомобиля, а твой пистолет оставим на заднем сиденье. Согласен?

— Оставишь на сиденье, — согласился Камиль.

Машина въезжала в какой-то поселок.

— Там у него свои охранники, — предупредил Камиль, — и не показывайте оружие. Иначе нас не пропустят. Могут даже стрелять без предупреждения. Там очень серьезные люди.

— Вы действительно ничего не боитесь? — спросил Вячеслав у Дронго.

— Это просто не тот случай, когда нужно бояться, — ответил Дронго, — у криминальных авторитетов свои четкие правила. Адвокатов никто не трогает, это закон.

— А вы? — спросил Славин. — Они ведь легко догадаются, что вы не адвокат.

— «А мне костер не страшен», — процитировал известную фразу Дронго, — помните такую балладу? «А мне костер не страшен, пускай со мной умрет моя святая тайна — мой вересковый мед».

— Я ничего не понял.

— И не нужно. Осторожней, мы въезжаем. Надеюсь, что все будет нормально.

Тяжелые массивные ворота медленно открылись. Они увидели двух мужчин, вооруженных винтовками. Один из них подошел к машине, узнал Камиля и кивнул. Другой взглянул на съехавшего со своего места Хасана.

— Наклюкался? — добродушно спросил он.

— Заснул, — зло пояснил Камиль, озираясь на сидевших на заднем сиденье людей. Он еще надеялся, что эти двое охранников остановят их у ворот и Марлен Ашотович не узнает о его позоре. Конечно, это был бы лучший вариант. Пристрелить обоих гостей и сказать, что это произошло случайно. Но охранников не интересовал спящий или лежавший без сознания Хасан. Они равнодушно обошли автомобиль.

— Проезжай, — разрешили охранники, — вас уже давно ждут.

Автомобиль поехал дальше по дорожке. У большого двухэтажного дома машина мягко затормозила.

— Твой пистолет, — оставил оружие на заднем сиденье Дронго, выходя из салона «Рено». За ним вылез с другой стороны Вячеслав Славин. К ним уже подходил высокий мужчина лет сорока пяти.

— Добрый вечер, — вежливо поздоровался он.

И в этот момент из «Рено» выбежал Камиль, успевший забрать свой пистолет.

— На колени! — заорал он, стоя за спиной гостей. — На колени, иначе я вас сейчас пристрелю.

Глава 8

Дронго спокойно обернулся. Камиль кричал у них за спиной. Славин невозмутимо улыбнулся. Стоявший перед ними высокий мужчина нахмурился.

— Не кричи, — посоветовал Дронго, не оборачиваясь, — не нужно кричать. Уже поздно, может, в доме люди спят.

— Я его пристрелю! — закричал Камиль.

Но гости игнорировали его крики, даже не поворачивались в его сторону.

— Они Хасана ударили, — кричал Камиль, — сейчас я им покажу! На колени, вам говорят!

Дронго видел, с каким нарастающим интересом и вниманием следит за их поведением этот высокий мужчина. Но они по-прежнему не поворачивались в сторону Камиля, стоявшего в полуметре от них и размахивавшего пистолетом.

Из дома вышел еще один мужчина. Он был немного выше среднего роста, в крупных роговых очках, седоволосый. Внешне он был похож на профессора университета или крупного ученого. Одетый в светлые брюки и цветной джемпер, он мог сойти и за барда, и за научного работника.

— Я их пристрелю! — бушевал Камиль.

Он поднял оружие и, прицелившись в ногу Дронго, вдруг сделал выстрел. Затем второй, третий. Раздавались пустые щелчки. Дронго наконец обернулся.

— Я забыл сказать, что достал у тебя магазин с патронами, когда возвращал тебе твой пистолет, — объяснил он.

— Ах ты! — не сдержался Камиль, бросаясь на него с пистолетом в руках. Дронго сделал одно короткое движение. Никто даже не понял, что именно он сделал и как ударил нападавшего. Но тот отлетел к машине и сполз на землю, выпустив из рук пистолет.

— Очень интересно, — сказал второй мужчина, вышедший из дома. — Юрий, убери этих двоих отсюда и объясни им, что нельзя быть такими кретинами. Вы, очевидно, господин Славин? — спросил он у Вячеслава, обращаясь к нему и протягивая руку.

— Да, — ответил Славин, пожимая руку хозяину дома.

— Марлен Саакян, — представился тот. — А вы тот самый легендарный Дронго, о приезде которого мы все уже наслышаны?

Они пожали друг другу руки.

— Откуда вы узнали, что это я?

— Ваш адвокат всем говорил, что приехал вместе с неким Дронго. Такое необычное и запоминающееся имя. Есть югославские имена Драго или Дранко, но нет Дронго. Достаточно было перезвонить в Москву нашим друзьям, чтобы узнать, кто такой Дронго. И поэтому я попросил двоих наших знакомых присмотреть за вами. На всякий случай. Но не учел, что эти двое слишком молодые салаги, чтобы противостоять такому легендарному человеку, как вы.

— Спасибо, — кивнул Дронго.

— Спектакль с оружием получился просто показательным, — продолжал Саакян, — давайте войдем в дом.

Они прошли в просторный холл, оттуда в кабинет, заставленный книгами и энциклопедиями. Хозяин дома уселся в глубокое кожаное кресло красного цвета, показывая гостям на стоявший рядом с ним диван. Такая мебель могла стоить от двадцати пяти тысяч долларов. Дронго уселся в другое кресло, а Славин на диван.

Миловидная девушка вкатила столик с напитками. Оставила его между креслами и вышла из кабинета. Саакян улыбнулся.

— Что вы будете пить?

— Можно коньяк, — разрешил Дронго.

Славин удивленно взглянул на него. Он каждый раз удивлялся многоликости своего старшего напарника. Но на всякий случай тоже попросил коньяк. Хозяин согласно кивнул и, достав бутылку французского коньяка, разлил ее в три больших бокала.

— Я хотел встретиться с вами, — признался Марлен Ашотович, — но не так быстро и не в такой компании. Мне нужно было, чтобы они только проследили за вами. А они повели себя так глупо, что вы их сразу вычислили. И сами решили напроситься ко мне в гости. Признаюсь, что этого я не ожидал. Не думал, что вы способны на подобный смелый шаг.

— Они дежурили еще у гостиницы, — напомнил Дронго, — сразу было ясно, что это не местная милиция. Слишком грубо разговаривали, сразу достали оружие. Я подумал, что такая шпана не может быть без настоящего хозяина, который наверняка все понимает гораздо лучше их. И поэтому настоял, чтобы нас привезли именно к вам. К тому же я понимал, что нам ничего особенного не угрожает.

— Верно, — согласился Саакян, — вы умный человек, господин Дронго. Конечно, я послал своих людей следить за вами, но я не хотел причинять вам никакого вреда. Но раз вы сюда приехали, то нам нужно будет поговорить. И очень серьезно поговорить.

— Мы вас слушаем. — Дронго пригубил коньяк.

— Вы, наверно, знаете, что происходит в нашей области, — начал Марлен Ашотович, — здесь долгое время была так называемая «заповедная зона». При прежнем губернаторе, которого полтора десятка лет назад назначил прежний Президент. Все было так, как должно было быть. Но перемены коснулись и нашей области. Губернатора убрали, вместо него назначили нового, начали трясти прокуратуру, милицию, суды — в общем, всех, кто так или иначе был связан с нашей работой. А потом добрались и до нас. Всех бывших друзей прежнего губернатора стали выживать из области. Некоторых посадили, самые умные уехали, другие предпочли договариваться. Я думаю, что вы видите последнего из той плеяды, который еще не договорился и не уехал. И которого не посадили. Пока не посадили. Как бывает в таких случаях, на наше место пришли другие.

Саакян не стал пить коньяк. Он поставил бокал на столик перед собой.

— Вы понимаете, о чем я говорю, господин Дронго? Здесь были очень сильные позиции у всех кавказцев. Скажем так, что здесь у нас не было традиционных столкновений, которые бывают в других местах. Армяне и азербайджанцы, грузины и абхазы, ингуши и осетины, чеченцы и лезгины — все жили здесь достаточно дружно.

— Преступный интернационал, — заметил Дронго.

— Зачем так грубо, — развел руками его собеседник, — просто мы все достаточно понимающие люди. Нам нечего делить, когда есть один большой бизнес. Но оказалось, что наш бизнес привлекает внимание и других группировок. Нас начали теснить, выдавливая из области. После появления нового губернатора нашу группу сильно обескровили, лишили поддержки. А вы знаете, что без поддержки власти не может существовать ни одна подобная группировка. Это только в романах или в кино можно рассказывать сказки про всесильную мафию. В нашей стране такие легенды не проходят. Нужна четкая координация действий, поддержка властных структур, договоренность с правоохранительными органами, соответствующая оплата всех услуг. В общем, бизнес есть бизнес, и в нашем бизнесе свои правила.

Сааякян взглянул на свой бокал, но не стал его трогать.

— Так было всегда, — продолжал он. — Мне мой дядя рассказывал, как перед началом Московской Олимпиады всех самых крупных криминальных авторитетов Москвы и бывшего Советского Союза собрали и привезли к самому Щелокову. Можете себе представить? Самые известные «воры в законе» и министр внутренних дел Советского Союза. Об этой операции знал и его заместитель — генерал Чурбанов, который был зятем самого Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Брежнева. Всех самых уважаемых людей привезли к Щелокову, и он им объяснил, что во время Олимпиады не должно быть ни одного хищения, ни одного случая воровства, ни одного грабежа квартир или нападения на иностранцев. Потом отыграетесь, пообещал им Щелоков. После Олимпиады можете взять свою долю, но во время проведения Игр не смейте и пикнуть. Авторитетные люди с ним согласились. Олимпиада прошла идеально. Позже, когда все иностранцы уехали, в течение целого месяца город был отдан на «разграбление». Преступность выросла в четыре раза. То есть даже тогда, когда в Советском Союзе был совсем иной уровень организованной преступности, власть предпочитала договариваться с авторитетами, а не рубить направо и налево.

— Я слышал об этом договоре, — кивнул Дронго, — теперь говорят, что раньше ханжески врали.

— А сейчас стоически молчат? — продолжил его мысль Саакян и улыбнулся. Он снял очки, протер стекла и снова их надел.

— В общем, у нас появились большие проблемы, господин Дронго. Очень большие. Нас отсюда выдавливают и, судя по всему, скоро выдавят окончательно. А тут происходит такое ужасное событие. Можете себе представить, что грузин, выходец с Кавказа, дважды судимый, мой личный знакомый и очень успешный бизнесмен Вано Тевзадзе неожиданно для всех убивает заместителя начальника городской милиции. Это для нас окончательный крах. Мы уже не смеем ни на что надеяться. Нам объявили беспощадную войну. И не только наши конкуренты из других группировок. Но и правоохранительные органы. Нас теперь просто выдавливают из области. Появились азиатские группировки, которых здесь никогда не было. Таджики, узбеки. Даже китайцы, вьетнамцы. Активизировались наши соседи — латыши. Я уже не говорю о традиционных группах, которые здесь живут. В общем, у нас появились проблемы. Большие проблемы, господа. Очень большие. И мы не знаем, как их решить. Но я уже много лет знаю Вано Тевзадзе. Это очень умный и толковый бизнесмен, он еще в советское время был предприимчивым и умелым хозяином. Правда, ему несколько раз не везло, он попадал под разные кампании и дважды оказывался в местах не столь отдаленных, но всегда успевал оставить своим компаньонам налаженный бизнес. И вот теперь его обвиняют в убийстве Степана Проталина. Я уверен, что он этого не мог сделать. Мы даже хотели нанять ему своего адвоката, пригласить кого-то из Москвы. Но в прокуратуре нас уговорили не вмешиваться. Это могло сыграть против самого Тевзадзе, если бы узнали, что криминальные авторитеты с юга оплачивают ему известного адвоката.

Мы знаем подробности этого дела и поэтому не вмешиваемся. Хотя я по-прежнему не верю, что Вано мог убить полковника милиции, но факты таковы, что против них мы ничего не можем сделать. Единственное, что нам отчасти удалось, это убедить областное руководство ФСБ проверить Тевзадзе на этом новом аппарате… как он называется… «детектор лжи».

— А я думал, что Мусин все организовал и ему разрешили этот эксперимент в ФСБ, — удрученно заметил Славин.

— Правильно думали, — сказал Саакян, — ваш Мусин честный человек, но без нашего вмешательства никто не разрешил бы подобный эксперимент. И не забывайте, что все спецслужбы всегда воюют друг с другом. Но вы знаете, что в прокуратуре решили поддержать позицию МВД, и следователь не разрешил использовать материалы проверки Тевзадзе на этом аппарате. Мы ничего не могли сделать. У руководства областного МВД были свои доводы. Они не могли и не хотели оставлять нераскрытым убийство своего офицера, убийство такого человека, как Проталин. И мы поняли, что не сможем больше помочь Тевзадзе. Но когда мне сообщили, что сюда приехал тот самый аналитик Дронго, о котором я много слышал, то тогда я сразу подумал, что у нас появился шанс. Пусть пока один шанс из ста, но он наконец появился. Хотя, насколько я представляю, вытащить Тевзадзе из этой ситуации почти невозможно. Мне рассказали, что он готов подписать признание своей вины, но я не хочу в это верить.

— Он признал свою вину, — тихо сообщил Славин, — и готов дать свои показания на суде. Через несколько дней начнется суд. Будет почти невозможно его спасти, если он будет настаивать на своей вине.

— Мы это понимаем, — сказал Марлен Ашотович, — и будет очень жаль, если его осудят. Третья судимость. И какая статья! Убийство полковника милиции при исполнении им своего служебного долга. Кошмарная статья! Тевзадзе сразу становится рецидивистом, и его отправят в колонию для особо опасных преступников. Там он, конечно, не выдержит. И будет очень жаль…

— Мы пытаемся понять, как могло произойти это убийство, — пояснил Славин, — поэтому я попросил господина Дронго помочь мне. Но пока мы ничего не нашли.

— Вы только первый день в городе, — напомнил Марлен Ашотович, — и, конечно, еще ничего не успели. Мы готовы оказать вам любую помощь, выделить столько людей, сколько вы хотите. Если вы сумеете доказать, что Тевзадзе не виноват, это будет самым лучшим результатом вашей деятельности. Мы даже согласны заплатить вам как адвокату и вам, господин Дронго, как эксперту.

— Только этого мне еще и не хватало, — задумчиво сказал Дронго.

— Понимаю, — добродушно кивнул Саакян, — не хотите получать бандитские деньги? Ничего, мы сумеем продумать форму нашей благодарности. Но только в том случае, если его не признают виновным в этом страшном убийстве.

— Вы лично знали Проталина?

— Конечно, знал. Хороший офицер, очень смелый оперативник. Немного нервный, сказывалась его командировка в Чечню. Но смелый и решительный. Мог сказать любому чиновнику в лицо все, что о нем думал. Самое главное, что с ним всегда можно было договориться. Поэтому версия его убийства Вано Тевзадзе мне представлялась абсолютно бредовой.

— Почему в прошедшем времени? — сразу поинтересовался Дронго. — Почему «представлялась»? А не «представляется»?

— Именно потому, что я все знаю. Ни одной зацепки у Вано нет и не может быть. Ни одного шанса на освобождение. Любой суд гарантированно вынесет высшую меру наказания — пожизненное заключение. И никто не поможет несчастному.

— А вы согласны помочь?

— Безусловно. Сделать все, чтобы вытащить Тевзадзе. Вы должны понимать, как к нам относятся люди после этого случая. Для них ведь все кавказцы на одно лицо. Азербайджанцы, армяне, грузины, осетины, лезгины. В общем, все. На рынках уже говорят, что нужно гнать отсюда «чернозадых». Говорят еще более грубо. И боюсь, что такие настроения будут провоцироваться еще больше после возможного осуждения Тевзадзе. Тогда нам всем действительно придется отсюда уехать.

— Защищая Тевзадзе, вы думаете прежде всего о своих интересах, — заметил Дронго, — мне кажется, что это не совсем честно. Ведь он не был членом вашего преступного клана?

— Не был, — согласился Саакян, — он вообще старался держаться в стороне. Привез товар, получил деньги, уехал. Никаких лишних встреч, никаких лишних разговоров. Я только после его ареста узнал, что он был еще и осведомителем уголовного розыска. Но здесь у меня к нему нет никаких претензий. Он ни разу никого из наших не сдал. А сдал только один раз двоих «беспредельщиков», которые кустарно планировали нападение на банк. Если бы не Тевзадзе, эти двое отморозков могли бы устроить кровавую бойню. Нет, у нас к нему нет никаких претензий. Он человек опытный. Знает, что можно говорить, чего нельзя. Два раза в колониях сидел. Когда я узнал, что его в камере избили, я думал, что всех уродов, которые его били, накажу. Потом понял, что нельзя и здесь вмешиваться. Формально он был стукачом, а мы не имеем права таких защищать. В общем, вы уже поняли: все смешалось в один клубок. И все наши проблемы сейчас завязаны на этом судебном процессе. Если вдруг случится чудо и Тевзадзе оправдают, то это будет самым лучшим результатом. Но если его посадят, последствия будут просто непредсказуемыми. Хотя я почти убежден, что его наверняка посадят. Никаких других вариантов я пока не вижу.

Саакян взял свой бокал с коньяком и сделал несколько глотков. Поставил бокал на столик.

— У нас уже начались очень большие неприятности, — честно признался он, — исчез курьер, которого послали сюда из Ингушетии. Месяц назад прислали, а он словно в воду канул. И теперь мы все ждем, когда здесь появятся его друзья, которые попытаются выяснить, куда и как пропал их курьер. Хорошо, если эти разборки не превратятся в настоящую криминальную войну всех кланов. Мы этого не хотим. Но и удержать других от войны мы не сможем.

Марлен Ашотович даже вздохнул, словно заранее сожалея о тех жертвах, которые могут быть в этой войне.

— Вам нужна наша помощь? — уточнил он.

— Пока нет, — ответил Дронго, — но вполне вероятно, что она может понадобиться. Хотя не стройте иллюзий. С бандитами я обычно не работаю. Слишком противно.

— Вы смелый человек, если смеете так разговаривать со мной, в моем доме.

— Я всего лишь излагаю вам свою позицию, — возразил Дронго, — если у меня появится хотя бы один шанс, чтобы помочь вашему знакомому, я его использую и без вашей помощи. И без ваших денег. Я обязан помогать людям.

— Патетические слова, — поморщился Саакян, — давайте не будем об этом вспоминать.

— И тем не менее это действительно так. Один из английских королей говорил, что он в ответе за всю красоту этого мира. Может, и я чувствую нечто подобное?

Услышав эти слова, хозяин дома снова улыбнулся. Во второй раз протер стекла своих очков.

— Дело в том, что сам Проталин никогда не был ангелом, — пояснил Марлен Ашотович, — он тоже был встроен в систему тех взаимоотношений, которые определяли наш бизнес и нашу деятельность. Но Тевзадзе совсем другой случай. Он никогда не занимался подобными делами. Купить, достать, продать, приобрести, отнести, договориться, перепродать — вот основные направления его деятельности. Говоря языком старого уголовного мира, он был барыгой, а никак не членом наших организаций. У них с Майдановым был свой бизнес. Достаточно чистый и непротивозаконный. Они могли делать деньги в своем мебельном комбинате. Должен сказать, что некоторые мелкие группировки пытались на них наехать, но Майданов достаточно сильный и независимый человек. Он быстро пресек такие попытки. В городе знали все, что он никому не платит. Принципиально. А Тевзадзе именно поэтому согласился сотрудничать с милицией, чтобы вообще исключить всякую возможность наезда. Можно сказать, своебразное разделение труда. Майданов защищал комбинат от возможных рэкетиров, а Тевзадзе — от милиции. Хотя и те и другие, по большому счету, хотели только одного — получить свою долю в их комбинате. Но когда у человека есть его дело, к тому же чистое и честное, отнять его почти невозможно. Ведь платят обычно люди, которым есть чего бояться. Они не могут обратиться за защитой к милиции и соглашаются на своеобразную защиту наших людей.

— Целый гимн безнравственности, — заметил Дронго, — сколько я слышал таких речей. В их основе всегда жажда наживы и пропаганда вседозволенности.

— Нет. Просто реалии современной жизни, — возразил Саакян, — каждый пытается устроиться как может. И каждый пытается приспособиться. У некоторых получается, у некоторых — не очень. Одни успевают схватить большой куш, другие остаются ни с чем. Вечная борьба за выживание. Раньше дрались за еду, сейчас дерутся за миллионы долларов. Вот, собственно, и вся разница. И никто не может отойти в сторону и сказать: я не хочу драться. Мне это неинтересно. Хотя нет, сказать можно. Но тогда останешься голодным и легко сдохнешь. Очень быстро станешь добычей других хищников, у тебя отнимут твою женщину, вытолкают из твоей пещеры, лишат твоего копья. Так было миллионы лет. Так происходит и сейчас. Можешь уйти в сторону и остаться голодным. Будешь питаться падалью и корнеплодами, считая, что лучше жить спокойно, чем драться за свое место. А можно попытаться рискнуть и получить свою долю мяса с кровью. Выбор есть у каждого человека. Просто деньги стали символом хорошей шкуры, доброй еды, красивой женщины, теплой пещеры, надежного копья и всего остального, что нужно человеку для счастья. Только деньги, и ничего, кроме денег.

— Неправда, — спокойно возразил Дронго, — деньги — талоны на жизнь, но не талоны на счастье. Какими деньгами мог бы вернуть свою жену Вано Тевзадзе? Какими деньгами измеряется любовь к детям? Счастье любимой женщины? Жизнь ваших родителей? Дружба, наконец? Я имею в виду не дружбу тех подонков, которые нас сюда привезли, а настоящую дружбу.

— Схоластический спор. Будешь иметь сто рублей, и будет у тебя сто друзей, — улыбнулся Саакян.

— Это не друзья. Это нахлебники. Вы даже не слышите, что говорите. Количество друзей точно равно количеству рублей. Какие же это друзья? Это купленные нахлебники.

Марлен Ашотович нахмурился, поправил очки.

— Вы так и не захотели ничего понять. А жаль. Я думал, что вы гораздо умнее. Впрочем, как хотите. Все, что нужно, я уже вам сообщил. Вот мои карточки, вдруг вы захотите со мной еще раз пообщаться. Спасибо за ваш визит, господа. Не смею больше вас задерживать, — сказал он своим гостям.

Дронго поднялся первым. За ним поднялся Славин. Саакян сидел в своем кресле, уже не поднимаясь и не протягивая им руки. Он мрачно кивнул на прощание.

— Вас отвезут, — сказал он, не поднимаясь, — и подумайте еще раз о нашем разговоре.

Они вышли из дома. На том месте, где раньше был синий «Рено», стоял серебристый «Мерседес». Гости залезли в салон автомобиля. Незнакомый водитель уселся за руль машины.

— А где наши ребята? — невинным голосом поинтересовался Дронго. — Где Камиль и Хасан?

— Им стало плохо, и обоих увезли обратно в город, — пояснил молодой водитель. — Куда вас отвезти?

— В гостиницу «Звезда», — попросил Вячеслав.

Машина плавно тронулась. Дронго оглянулся на дом. Там стоял высокий мужчина, которого Саакян называл Юрием.

— Хорошо отделались, — шепотом сказал Вячеслав, — вы иногда меня просто пугаете. Так преображаетесь, прямо на глазах. И мне трудно бывает уследить за полетом вашей мысли.

— Не нужно следить, — устало ответил Дронго, — лучше в точности исполняй все, что я тебе скажу.

Они выехали на улицу. Там уже стояли три автомобиля местной милиции. Из первого вылез высокий грузноватый мужчина с большой родинкой на щеке. Некоторые стражи порядка были с автоматами.

— У вас все в порядке? — пророкотал он. — Значит, все нормально. Ложная тревога. Нам так и сказали, что вас привезли сюда. Позвонили из дежурной части. Я Медведев, начальник уголовного розыска. А вы, наверно, помощник адвоката?

— Да, — ответил Дронго, выходя из машины. — Спасибо, что приехали.

— Нам сразу сообщили, — пророкотал Медведев, — и я подумал, что все правильно. Все знали о связях Тевзадзе с хозяином этого дома. Наверно, Тевзадзе использовали в качестве подсадной утки, чтобы свалить на него всю вину. Или подготовить его так, чтобы потом использовать в своих целях.

— Мы пока все проверяем, — строго ответил Вячеслав.

— Все уже и так доказано, — громко рявкнул Медведев, — а ваш Саакян все равно ничего не сможет сделать или доказать. Дело скоро будет передано в суд, и Тевзадзе гарантированно получит пожизненный срок.

— Это решит суд, — напомнил Славин.

— Суд у нас народный, — ответил Медведев, — и поступает не только по закону, но и руководствуясь мнением людей. А я знаю, что говорят люди. И пока мы не посадим на всю оставшуюся жизнь Тевзадзе за решетку, они будут обсуждать все эти возможные версии.

— До свидания. — Славин сел в салон автомобиля, громко хлопнув дверью. Дронго уселся рядом, взглянул на него.

— Ничего у нас не получится, — мрачно подвел итог Вячеслав, — все уже и так ясно.

— Посмотрим, — возразил Дронго, — не будем торопить события. Завтра продолжим наше расследование.

Глава 9

Утром после завтрака они поехали на мебельный комбинат, где работал Вано Тевзадзе. Комбинат был довольно большим, на нем трудилось более тысячи человек, и достаточно рентабельным. Директор комбината владел самым большим пакетом акций своего предприятия. Шамиль Майданов приехал в Новгород еще совсем молодым человеком, тридцать лет назад, и поступил на работу курьером на местный мебельный комбинат. Он учился в институте и довольно быстро делал карьеру. Он был сообразительным и энергичным молодым человеком. Через несколько лет уже стал секретарем комсомольской организации комбината. В восьмидесятые годы после учебы в Москве его отправили в Ригу, где он возглавил небольшое местное производство. Но в конце восьмидесятых он снова вернулся в Новгород, на этот раз навсегда.

И в середине девяностых сумел спасти буквально умирающее предприятие — бывший мебельный комбинат, на котором он начинал свою трудовую деятельность. Во времена всеобщего дефицита, галопирующей инфляции, бандитского беспредела и слабого рубля он сумел найти заказчиков в странах Прибалтики, вышел на украинский и белорусский рынки, сделал комбинат прибыльным. О таких людях обычно говорили, что они «крепкие хозяйственники».

Все знали, что Майданов не терпел у себя разгильдяев и пьяниц. Он их беспощадно выгонял с комбината. А вот бывших осужденных, наоборот, принимал и давал им шанс на вторую жизнь. Если кто-то не оправдывал его доверия, он беспощадно его увольнял. Если оправдывал, делал все, чтобы помочь человеку, выдавал специальные ссуды на покупку жилья еще задолго до того, как был придуман ипотечный кредит.

Майданов хорошо знал организаторские и хозяйские способности Вано Тевзадзе. И знал, что его дважды судили именно за эти качества, когда буквально на голом месте и из ничего Тевзадзе налаживал производство, умудряясь доставать нужное сырье в условиях плановой экономики. Майданов дважды приезжал в Тбилиси, уговаривая Тевзадзе переехать к нему в Новгород. Он видел, как тяжело было его знакомому оставаться в Грузии после смерти жены. Оставаться в доме, где все напоминало о ней. Наконец Тевзадзе согласился. За шесть с лишним лет они сделали комбинат не просто рентабельным, а одним из лучших в стране. К ним начали приезжать корреспонденты, сюда возили зарубежных гостей. Они даже вышли на заключение соглашения с гигантом мировой мебельной индустрии — шведским комбинатом ИКЕА. И здесь произошло такое несчастье.

Майданов не поверил, когда ему рассказали об убийстве. Он поехал к прокурору города и потребовал тщательно разобраться. Директор комбината был уважаемым в городе человеком, депутатом областной думы, и прокурор пообещал сделать все, чтобы установить истину. Через некоторое время сам прокурор позвонил Майданову и сообщил, что все улики и факты — против его заместителя. Но Майданов все равно не верил. Он продолжал настаивать, что его заместитель не мог убить человека. Обращался в различные инстанции, подавал жалобы губернатору.

Он принял гостей у себя в большом кабинете, мрачно глядя на обоих вошедших. Секретарь доложила ему, что с ним хотят встретиться адвокаты Вано Тевзадзе. Директор комбината был крупным мужчиной с огромными ладонями, красноватым лицом, крупными, резкими чертами лица. Он страдал повышенным давлением и в последние дни чувствовал себя хуже обычного. К этому времени ему шел уже пятьдесят шестой год.

— Добрый день, Шамиль Анварович, — поздоровался Славин, входя в кабинет.

Директор поднялся, протягивая ему руку. Затем поздоровался с Дронго. Рукопожатие было крепким, сильным.

— Садитесь, — пригласил Майданов, — мне сказали, что вы адвокаты Вано. Поэтому я вас принял. Чем я могу ему помочь? Я вас слушаю.

Славин переглянулся с Дронго.

— Вы давно его знали? — спросил Вячеслав.

— Много лет. Это я просил его переехать к нам в Новгород, чтобы стать моим заместителем. Вы знаете, какой он деловой человек. Для него нет невыполнимых заданий. Все достанет и привезет, все сделает как нужно. И тут такая страшная трагедия. Не мог Вано убить этого Проталина. Он муху убить не мог…

— Но у него были две судимости, — возразил Славин.

— Вы, молодой человек, еще не знаете, какие у нас драконовские законы были в Советском Союзе. Все нужно было делать в рамках дурацкой плановой экономики. Любую живую мысль пытались задушить, любую инициативу гасили на ходу. Что делал Вано? Он налаживал производство нужных народу вещей. В легкой промышленности и в местной. Конечно, он сам тоже зарабатывал большие деньги, но личного интереса никто не мог отменить. Никакая власть. А его за это сажали в тюрьму. Незаконное предпринимательство. Придумали статью. Или хищение в особо крупных размерах. Какое хищение, у кого? Он на остатках материалов работал, на отходах. Перерабатывал то, что шло в утиль. А ему давали такую статью. Поэтому вы не считайте его две судимости. Сейчас таких людей называют бизнесменами, а раньше называли цеховиками.

— Вы знали Степана Проталина? — уточнил Вячеслав.

— Конечно, знал. Я ведь в Новгород первый раз приехал еще в середине семидесятых, сразу после армии. И тогда устроился курьером как раз на этот мебельный комбинат. Потом женился. У меня супруга ведь из Новгорода, и поэтому я считаю себя уже местным жителем. Я здесь всех знаю. И меня все знают. И я вам могу сказать: за такого человека, как Вано Тевзадзе, могу поручиться. Поехать в прокуратуру в любой момент и поручиться. Я даже просил его освободить до суда, но мне сказали, что по этой статье нельзя освобождать человека, даже временно, даже под домашний арест. Я понимаю, что все факты против Вано, но все равно никогда не поверю, что он мог убить человека. Не верю, и все.

Славин взглянул на Дронго, словно приглашая его принять участие в разговоре.

— Вы знали, что ваш заместитель сотрудничал с милицией? — спросил Дронго.

— Конечно, знал, — кивнул Майданов, — Вано мне сам об этом рассказывал. Я понимал, что их интересует не наша хозяйственная деятельность. Тем более что Тевзадзе все равно бы ничего им не рассказал. Но у нас на комбинате работает больше тридцати бывших осужденных. И сотрудники милиции всегда интересовались этим контингентом людей. Я даже был спокоен, что всю информацию им передает Вано. Он умный человек и понимает, что можно говорить, что нельзя. Один раз он даже помог нашей милиции предотвратить нападение на банк. Об этом мне рассказывали в прокуратуре. Вот такой он был человек. А его сейчас в убийстве обвиняют.

— Мы часто не знаем, как можем повести себя в той или иной ситуации, — возразил Дронго, — представьте, что во время разговора с Проталиным он узнал какие-то невероятные факты, которые вывели его из себя, заставили совершить этот необдуманный поступок. Может, что-то связанное с его дочерью, которую он наверняка безумно любит.

— Любит, — нахмурился Майданов, — только вы ее сюда не вмешивайте. Нина прекрасная девушка, дай бог каждому отцу такую дочь иметь. И такую невесту. У нее очень хороший жених. Александр Касрадзе. Отец у него был изумительный человек. И мама прекрасная женщина. Мы с ней депутаты областной думы, она директор нашей лучшей средней школы. Самой лучшей, между прочим. Дай бог им всем счастья. Таких молодых людей сейчас уже не найти. Их просто нет. Вывели, как породу. Вы знаете, что она остается одна и Александр к ней переехал с разрешения ее отца?

— Знаем, — ответил Дронго.

— Но вы не знаете другого. Они спят в разных комнатах. Нина не позволяет себе никаких вольностей до свадьбы. А теперь скажите мне, вы много знаете молодых людей, которые в такой ситуации спали бы в разных комнатах? Как нужно любить и уважать друг друга, чтобы так себя вести. Какой парень! Какая девушка! И я им верю, когда Нина говорит мне, что он спит в другой комнате. Она бы не стала меня обманывать. Сейчас таких нет, честное слово, уже не осталось. Вот так Вано воспитал свою дочь. И вот так воспитан наш Саша. У него мать — красивая женщина. Она потеряла мужа, когда ей было только сорок лет. Молодая, в самом расцвете лет. И посвятила себя детям. Знаете, сколько людей к ней сватались? Она всем отказала. Что говорить. Это такая трагедия. Когда я узнал, что Саша и Нина заявление в загс подали, я был самым счастливым человеком. Я ведь покойную мать Нины тоже знал и с отцом Саши дружил. Думал, что их души там, на небесах, возрадуются. — Он тяжело вздохнул. — Иногда думаю, зачем Аллаху все это нужно? Зачем такие испытания на людей посылает? Зачем нас так мучает? Говорят, что каждому человеку посылают столько испытаний, сколько он может выдержать. Но почему так нужно испытывать Вано? Его две судимости, потом смерть жены, переезд сюда и вот эти обвинения. Почему его? Почему так несправедливо?

— Некоторые считают, что он представитель так называемой кавказской мафии и поэтому мог совершить убийство, — вставил Славин, — об этом мне говорили в милиции.

— Бросьте, — громко сказал Майданов, — не нужно повторять их глупостей. У нас на комбинате мафии нет и никогда не было. Знаете, сколько национальностей у меня здесь работает? Я вам скажу. Двадцать девять. Даже вьетнамец есть. И все живут дружно. А насчет «кавказской мафии»… Я ведь сам тоже с Кавказа, мои родственники в Дербенте живут. Но за тридцать с лишним лет мне ни один человек в городе не сказал, что я член какой-то мафии. Вести себя нужно нормально, законы уважать, местные обычаи, людей уважать, ценить. И тогда все видят, что ты нормальный человек, а не бандит. У меня жена русская, трое детей. Если кто-нибудь их «черномазыми» назовет, я этого человека сам убью. На куски разорву. Но они носят мою фамилию. И стараются ее не позорить, меня ведь в городе многие знают. И еще двое внуков у меня — моя самая большая радость в жизни. Дочь старшая уже замужем. За латышом. А мать у него еврейка. Значит, внуки у меня на четверть мусульмане-лезгины, на четверть евреи, на четверть протестанты-латыши и на четверть православные русские. Вот такой сложный компот получается. И хорошие мальчики растут, красивые, умные, талантливые. Говорят, что, когда кровь смешивается, дети красивыми рождаются. Наверно, правильно говорят. И нельзя людей делить по национальностям или по составу крови. Даже по вере делить неправильно. Есть честные мусульмане, которые в Аллаха верят и порядочно живут, а есть бандиты, которым не должно быть нигде места. Есть честные русские, которые в Бога верят и достойно живут, а есть такие, которых к нормальным людям и пускать нельзя. И я никогда не делю людей по национальностям. Тем более по такому принципу — кавказец или славянин. Термин какой подлый придумали — «лицо кавказской национальности». На Кавказе более ста народов живет, значит, все они плохие и мафия? Стыдно. Очень стыдно и глупо. А Вано никогда не был ни в какой мафии. Хотя я знаю, что его все уважали. В том числе и самые большие отморозки. Знали, что он человек надежный и никогда не подведет.

— Кто мог убить Проталина? Как, по-вашему?

— Не знаю, — искренне ответил Майданов, — если бы я знал или кого-нибудь подозревал, я бы уже сейчас взял этого мерзавца за уши и сам потащил бы его в милицию. Но я ничего не понимаю. Мне говорят, что в квартире, где произошло убийство, никого, кроме Вано, не было. Но я все равно не верю. Может, нужно было лучше все осмотреть. Может, нужно было все проверить еще раз.

— Проверяем, — вздохнул Славин, — но ничего не находим.

— Все равно он не мог убить.

— Нас интересует еще один человек, работающий на вашем комбинате, — сказал Дронго, — экономист вашего планового отдела.

— Уже успели доложить, — нахмурился Майданов, — мир не без добрых людей. Как я не люблю все эти грязные сплетни.

— Нас интересует личная жизнь Вано Тевзадзе именно в свете раскрытия особенностей его характера. Возможно, мы сумеем уточнить какие-то новые детали, которые прольют свет на это загадочное преступление.

— Возможно… — Майданов шумно выдохнул воздух. Было заметно, как ему не хочется говорить на эту тему.

— Вано ведь еще молодой человек, — сказал наконец Шамиль Анварович, — ему только пятьдесят два. Он на четыре года моложе меня. Его супруга умерла десять лет назад. Конечно, ему было трудно. Мужчине вообще трудно жить одному. А Жанна женщина красивая, эффектная. Всегда с ним работала. Они и сошлись. Ничего плохого в этом я не видел.

— Мы тоже не видим ничего плохого, — улыбнулся Дронго, — но мы хотели бы с ней встретиться и переговорить. Желательно так, чтобы об этом не узнали другие сотрудники комбината. Чтобы лишний раз не давать повода к разного рода сплетням и разговорам. Может, вы вызовите ее к себе в кабинет, и мы поговорим с ней здесь.

— Нет, — возразил Майданов, — это неудобно. Напротив пустой кабинет Вано, но туда я никого не пускаю. Пока сам Вано туда не вернется. Поэтому давайте сделаем так. Я поручу, чтобы она зашла в кабинет к нашему главному инженеру. Он сейчас в командировке. А вы пройдете туда и побеседуете с ней.

— Правильно, — согласно кивнул Дронго, — мы так и сделаем.

Шамиль Анварович поднял трубку и попросил найти Жанну Михальскую.

— Пусть зайдет к главному инженеру, — приказал он, — я знаю, что его нет. Но пусть она зайдет к нему в кабинет. Сейчас мои гости тоже туда пройдут. И распорядитесь, чтобы там никого не было. Не нужно никого к ним пускать. Вы меня поняли?

Он положил трубку, взглянул на своих собеседников.

— Она будет через пять минут в кабинете главного инженера, — сообщил Майданов. — Скажите мне честно: вы верите, что можно помочь Вано? Или просто отбываете свой номер?

Дронго взглянул на Славина.

— Верим, — твердо ответил Вячеслав, — иначе бы мы не занимались этим делом.

— Это хорошо, — сказал на прощание Майданов, — может, вы действительно сможете ему помочь. Только я все равно не успокоюсь. Я уже говорил об этом нашему прокурору. Если Вано осудят здесь, то я напишу жалобу в Москву, дойду до Генерального прокурора, но буду требовать новых и новых проверок. Пока не докажу, что мой заместитель не мог убить человека.

Глава 10

Кабинет главного инженера находился дальше по коридору. Они вошли, уселись на стульях. И почти сразу следом за ними в комнату прошла молодая женщина. Ей было не больше тридцати пяти. Высокого роста, она была явно выше Тевзадзе на целую голову, крупные формы, красивые правильные черты лица, чувственные губы, светло-зеленые глаза, собранные на затылке каштановые волосы. Она была в темно-синем костюме.

— Добрый день, — поздоровалась Михальская, — мне передали, чтобы я зашла в кабинет главного инженера.

— Верно, — кивнул Славин, — садитесь, пожалуйста. Мы адвокаты господина Тевзадзе. Моя фамилия Славин. Зовут Вячеслав Владимирович. А это господин Дронго.

Она уселась напротив них. При упоминании Тевзадзе она чуть нахмурилась, но ничего не спросила.

— Мы хотели с вами поговорить, — продолжал Вячеслав.

— Ясно. Уже успели все доложить, — у нее был своеобразный тембр голоса. Низкий и глухой.

— Вы знали Вано Ревазовича Тевзадзе?

— Конечно, знала. И не нужно играть в кошки-мышки. Раз вы меня пригласили с такими предосторожностями в кабинет главного инженера, то наверняка вам уже все известно. Я его не только знала. Мы с ним были близкими друзьями. Очень близкими.

— Спасибо, что сами об этом сказали. Вы понимаете, что мы являемся его адвокатами и стараемся ему помочь?

— Понимаю.

— Поэтому мы и пришли к вам на комбинат. Хотели встретиться с людьми, которые его знали.

— А лучше всех его знала именно я, — усмехнулась Михальская, — все и так понятно. Только, по-моему, мы говорим о нем в прошедшем времени. Это даже обидно. Человек еще живой, здоровый, не осужденный, а мы его уже заживо хороним.

— Нет, — сразу возразил Вячеслав, — ни в коем случае. Просто мы говорим о его прошлой жизни.

— Мы стараемся понять, как могло произойти убийство, в котором обвиняют господина Тевзадзе, — пояснил Дронго, — поэтому встречаемся со всеми, кто его знал.

— Он не убивал, — сразу сказала Михальская, — он не мог убить.

— Мы тоже так считаем. Поэтому и пытаемся понять, что там могло произойти.

— Я понимаю, — кивнула Михальская.

— Вы давно работаете на комбинате? — спросил Дронго.

— Четыре года.

— Где работали до этого?

— В разных местах, — пожала она плечами, — здесь платят хорошо, поэтому я сюда и перешла.

— Вы замужем?

— Нет. Разведена. Когда я была замужем, то не позволяла себе увлекаться посторонними мужчинами.

— Не сомневаюсь. Долго были замужем?

— Пять лет. У меня есть сын. Ему уже одиннадцать.

— А где сейчас ваш супруг?

— Он снова женился. Работает в нашей газовой конторе. Заместителем начальника. У него уже есть две девочки. Близнецы. Мы с ним поддерживаем очень хорошие отношения, он часто видится с сыном, приходит к нам в гости.

— Вы знали Тевзадзе до того, как перешли на работу экономистом планового отдела комбината?

— Вы хотите узнать, встречалась ли я с ним до того, как сюда перешла? — поняла женщина. — Нет, не встречалась. И мы не были знакомы. Я перешла сюда из-за хороших окладов. Смею надеяться, что я хороший экономист. А встречаться с ним мы начали примерно через год после того, как я сюда перешла. Или через полтора.

— Вы бывали у него дома?

— Один или два раза, когда в городе не было его дочери. Он не любил водить меня к себе домой. Говорил, что это неправильно. Мы снимали квартиру в центре города. Вано Ревазович был достаточно обеспеченным человеком и мог позволить себе такие траты.

— О ваших встречах кто-нибудь знал?

— Все знали. Но все делали вид, что ничего не знают. За спиной наверняка шушукались. Но я никогда и никому отчетов не давала. Моя личная жизнь — это моя жизнь, и никто не вправе мне указывать, с кем я должна встречаться. Вано Ревазович был вдовцом, и у него тоже не было никаких обязательств. Мы были свободные люди и могли встречаться с кем хотели и когда хотели. Хотя, должна сознаться, что встречались мы не так часто. Один или два раза в неделю, иногда даже меньше. Успевали поужинать в ресторанах или сходить в театр.

— Он не говорил вам о своих встречах с Проталиным?

— Никогда не говорил. А я ничего и не спрашивала. Мужчины не любят, когда женщины проявляют ненужное любопытство. А насчет Проталина он не стал бы со мной разговаривать тем более.

— Почему? — не понял Дронго.

— Степан Проталин был двоюродным братом моего мужа, — пояснила Жанна Михальская, — и Вано Ревазович знал об этом. Поэтому он не стал бы никогда говорить со мной об этом человеке.

Дронго и Славин переглянулись.

— Проталин — двоюродный брат вашего мужа? — переспросил Славин. — Черт побери, почему об этом никто не знает?

— Как это не знает? — в свою очередь удивилась Михальская. — Весь город об этом знает. У нас в провинции все знают друг друга, и все — близкие или дальние родичи. Моя фамилия Михальская по мужу. А мать мужа была сестрой отца Проталина. Мой бывший супруг и Степан Проталин были двоюродными братьями.

— И Тевзадзе об этом знал?

— Конечно, знал.

Дронго нахмурился.

— Похоже, наш следователь торопился так быстро оформить уголовное дело, что не обратил внимания на столь важный факт. Супруг женщины, с которой встречался Тевзадзе, был братом убитого Проталина. Появляется конкретная цепочка. Или он не хотел обращать внимания на подобные факты?

— Похоже, не хотел, — согласился Славин.

— Вы знали, что дочь Тевзадзе подала заявление в загс? — спросил Дронго.

— Об этом знал весь город, — усмехнулась Жанна, — вы приехали из Москвы, а там людей больше, чем в трех соседних областях, и никто никого не знает. А здесь все знали и отца Саши, и его деятельную маму, которая возглавляет нашу лучшую среднюю школу.

— Тевзадзе не говорил вам о своих планах? Я имею в виду ваши дальнейшие отношения?

— Я не совсем вас поняла, — переспросила Жанна, — в каком смысле о наших отношениях?

— Может, он собирался сделать вам предложение? Или как-то иначе построить ваши отношения?

— Зачем? — удивилась Михальская. — Он старше меня на восемнадцать лет. По возрасту годился мне в отцы. Скажу честно, что нам было очень неплохо вдвоем. Он был чуткий, внимательный, деликатный, заботливый мужчина. Почти как отец. Зачем мне портить отношения с таким человеком и выходить за него замуж? Я не уверена, что его дочь приняла бы такую молодую маму. А мой сын точно бы не захотел такого старого второго отца, тем более что у него есть настоящий папа, которого он любит. Вано Ревазович не был ревнивым Отелло и никак не ограничивал мою свободу, что для меня много значило. Почему я должна была все это терять? Во имя чего? Нас обоих очень устраивало наше совместное существование.

— Вы ходили к нему в следственный изолятор?

— Нет. Разумеется, не ходила.

— Почему «разумеется»?

— Неудобно. Я ведь ему не жена и не сестра. В каком статусе я могла там появиться? Его сотрудница? Все и так знали о наших отношениях. И там все время дежурили его дочка и ее жених. Я считала, что мне совсем не обязательно там показываться. Майданов тоже туда часто ездил, я имею в виду нашего директора.

— Следователь вызывал вас для допроса?

— Нет. Меня никто не вызывал. Что я должна знать об этом убийстве? Только то, что Степан Проталин был родственником моего бывшего мужа. Ну и что? Какое я имею к этому отношение? Или потому, что я встречалась с Вано Ревазовичем, Проталин должен был меня ревновать, и тогда мой ухажер должен был убить брата моего бывшего мужа? Муть какая.

— Ромео заколол Тибальта, двоюродного брата Джульетты, и это стало причиной огромной трагедии, — напомнил Дронго.

Славин прикусил губу, чтобы не улыбнуться.

— У нас здесь нет такой кровавой вражды между семьями, — отрезала Жанна, — и сейчас не Средние века. Зачем Вано Ревазовичу нужно было убивать Степана, если он меня не ревновал даже к бывшему мужу? Зачем?

— Этого я не знаю. Но следователь обязан был допросить вас и сам ответить на эти вопросы.

— Вы меня в такие дела не впутывайте, — рассудительно сказала Жанна, — мне они ни к чему. С кем я встречалась — это мое личное дело. С кем хочу, с тем и встречаюсь. А к убийству Проталина я не имею никакого отношения. У нас следователи тоже не дураки, знают, кого приглашать.

— Понятно, — Дронго посмотрел на Славина, — спасибо вам за эту беседу. Извините, что вас побеспокоили.

— Ничего. — Она поднялась, поправила прическу. — Скажите, пожалуйста, а он может вернуться? Я имею в виду быстро? Может, ему дадут несколько лет и отпустят по амнистии?

— Не отпустят, — честно ответил Дронго. — Если суд признает его виновным, то он наверняка получит пожизненное заключение. Или лет двадцать пять. И никогда больше сюда не вернется.

— Понятно, — вздохнула она, — очень жаль. Он был таким хорошим человеком.

Она снова поправила прическу, попрощалась и вышла из кабинета.

— Я потребую, чтобы они начали новое расследование, — быстро заявил Славин, — нужно было проверить все связи Тевзадзе, всех его знакомых. А они ограничились формальными проверками.

— Не нужно так горячиться. Нам всем интересно, что бывший муж Жанны Михальской был двоюродным братом погибшего, но следователь резонно может задать вопрос — ну и что? И мы не сможем на него ответить. Ведь наличие родственных связей бывшего мужа своей любовницы с офицером милиции еще не доказывает прямого умысла на убийство этого офицера.

— Это доказывает, что следствие было проведено небрежно и не обратило внимания на ряд важных фактов, — возразил Вячеслав, — и вообще с самого начала оно велось излишне тенденциозно.

— Не употребляй такие слова в провинциальных судах, — усмехнулся Дронго, — здесь тебе не Москва, а провинция. Давай отправимся в милицию и переговорим с начальником уголовного розыска. Проталин был его непосредственным руководителем.

— Поехали, — согласился Славин, — только теперь я понимаю, как глупо тратил время. Нужно было сразу проверить все возможные связи Тевзадзе.

— Даже если бы ты все проверил, у тебя могло ничего не получиться. Не забывай, что Нино видит в тебе своего сверстника, а не адвоката. И Жанна, возможно, не стала бы с тобой откровенничать. Я уже не говорю о том, что ты наверняка считал Тевзадзе стариком и не думал, что он в свои пятьдесят два может иметь знакомую женщину. Насчет встречи с Марленом Саакяном тоже неизвестно. Одно дело, когда в Новгород приезжает молодой адвокат, о котором никто и ничего не знает. Не обижайся, надеюсь, что временно. А совсем другое — опытный эксперт, о котором он наводит справки и о котором ему выдают всю информацию. Поэтому не стоит себя укорять. Только прежде, чем уедем, давай зайдем в приемную. Там ведь находятся два секретаря. Значит, одна девушка работала с Тевзадзе.

Они вернулись в приемную, где работали две молодые девушки. Обе подняли голову, когда они вошли.

— Шамиль Анварович пошел в третий цех, — пояснила его секретарь. Она была чуть постарше.

— Ничего страшного, — улыбнулся Дронго и, обращаясь ко второй, спросил: — Это вы работали с Вано Ревазовичем?

— Да, — испугалась молодая. Ей было лет двадцать пять.

— В тот день, когда произошло убийство, Тевзадзе был на работе?

— Да. Меня об этом следователь спрашивал.

— Слава богу, что он вообще чем-то интересовался, — зло пробормотал Дронго. — И вы видели Вано Ревазовича на работе?

— Конечно, видела. Потом он сказал, что уходит и скоро приедет. Он обычно вызывает водителя или садится за руль своего автомобиля. Но в тот день он почему-то не стал вызывать машину. Я даже не поняла почему. И его автомобиля тоже не было. Он обычно оставляет его на стоянке, если приезжает за рулем. У него такая белая «БМВ». И все говорили, что он прекрасный водитель.

— Вы давно работаете с ним?

— Уже полтора года. Но мы все готовы были подписаться, чтобы его отпустили. Весь комбинат, все наши работники.

— Сотрудники милиции сюда приезжали?

— Иногда приезжали. У нас здесь во втором цехе много бывших заключенных работает. Участковый иногда приходил.

— Как фамилия участкового?

— Алексеев. Он у нас уже давно. Старенький такой, ему лет сорок или больше.

— Уже старенький, — улыбнулся Дронго.

— Ой, простите, я не хотела вас обидеть.

— Ничего, мне даже приятно. А Проталина вы знали?

— Нет. Только читала о нем в газетах.

— Я его знала, — вставила первая девушка, — моя тетя их соседкой была. Проталины жили в новом доме, как раз недалеко от здания милиции.

— Государственный дом? — уточнил Дронго.

— Нет, — засмеялась девушка, — сейчас государственных домов нет. Они жили в здании, которое построили наши газовики. Как раз когда трубу прокладывали, тогда этот дом и построили. Его в народе так и называют — «дом миллионеров».

— Кем работает ваша тетя? — осведомился Дронго.

— Она не работает, она дома сидит. А ее муж — управляющий нашей энергетической компанией. Может, вы про него слышали. Ковальчук, он очень известный человек в городе.

— Возможно, слышал, — вежливо согласился Дронго, — спасибо за ваше сотрудничество. Передайте привет Шамилю Анваровичу и скажите, что адвокаты уже уехали.

— Передам, — ответила первая девушка, — давайте я отмечу ваши пропуска.

— До свидания, — добавила вторая.

Они вышли из здания управления комбината. Прошли по двору, сдали пропуска дежурному, вышли за ограду. Майданов ввел строгие правила на своем предприятии.

— Кажется, мне нужно сменить профессию, — пожаловался Славин, — я ничего не умею.

— Не так скоро и не так решительно, — возразил Дронго. — Интересно, что заместитель начальника городской милиции лично встречается со своим осведомителем — заместителем директора мебельного комбината. И при этом живет в доме, который называют «домом миллионеров». Может, он занимался рэкетом и вымогал деньги у Тевзадзе? Хотя все равно не похоже. Если бы он попытался шантажировать твоего подзащитного, тот всегда мог обратиться к Майданову.

— Видимо, не всегда, — возразил Славин, — его же завербовали, заставили сотрудничать.

— Боюсь, что Тевзадзе сам пошел на эту вербовку. Ему нужно было срочно получить российское гражданство и остаться в Новгороде. Вот он и согласился помогать милиции. А насчет рэкета — не похоже. Проталин долгие годы работал в милиции и наверняка знал, с кого можно собирать дань, а с кого нельзя.

— Но он жил в «доме миллионеров», — напомнил Вячеслав.

— Это еще ничего не доказывает. Понятно, что полковник Проталин не был самым бедным сотрудником милиции. Понятно, что у него могли быть свои доходы. Может, даже свои торговые точки, которые он курировал. Все это понятно. Но почему тогда его убили? И самое главное — как его убили? Судя по всем фактам, которые мы знаем, убийцей мог быть только Вано Тевзадзе. Но чем больше мы находимся в этом городе, тем больше убеждаемся, что убийцей он быть не мог. Тогда кто, как и зачем? Как убили Проталина? За что его убили? И кто это сделал? Вот три вопроса, на которые мы не знаем ответа. Наверняка они все связаны друг с другом. И если бы мы знали ответ хотя бы на один вопрос, то смогли бы получить ответы и на другие вопросы.

— Все факты против Тевзадзе, — согласился Славин, — хотя и Майданов, и Михальская убеждены, что он не мог убить Проталина. И даже этот криминальный авторитет, у которого мы вчера были, тоже уверен, что Тевзадзе не мог быть убийцей. А вот следователь убежден в обратном.

— Поехали в милицию, — взглянул на часы Дронго, — может, застанем на месте Медведева. Нужно получить разрешение на посещение дома, где произошло убийство. Возможно, на месте мы сможем кое-что прояснить.

— Я там уже был, — сказал Вячеслав, — но, судя по всему, вы правы. Я все равно ничего бы не увидел.

— Не нужно так самоуничижительно. В нашем деле многое приходит с опытом. Нельзя в двадцать пять лет быть всезнайкой, мудрым и опытным. Тогда в сорок будешь законченным самодовольным болваном.

— Вы меня убедили, — улыбнулся Славин, — лучше оставаться незнайкой в двадцать пять, а в пятьдесят быть таким, как вы.

Дронго хотел сказать, что ему далеко до пятидесяти, но решил промолчать. В конце концов, это было не так важно, а для Славина он все равно был реликтовым образцом ушедшего века.

Глава 11

На этот раз им повезло. Медведев был у себя. Когда ему доложили, что приехали адвокаты Тевзадзе, он чертыхнулся, вспомнив предыдущую ночь. Но затем разрешил гостям пройти в его кабинет. Ему было чуть больше сорока. Из них почти двадцать он провел в уголовном розыске, пройдя путь от рядового до полковника. Дважды был ранен. Он был из тех немногочисленных идеалистов, которые еще оставались в милиции, несмотря на все потрясения последних лет. Николая Николаевича Медведева бросали на самые трудные участки работы, против самых опасных преступников. Его грузная фигура наводила ужас на бандитов и грабителей. Сначала он занимался квартирными кражами, затем переквалифицировался на грабителей и насильников. Это был смелый и решительный офицер, который был еще и честным человеком. Его боялись и ненавидели, но уважали за его порядочность. Даже криминальные авторитеты признавали его моральное превосходство. Он получил кличку Медведь, и все знали, что он всегда держит слово и никогда не отступает от своих принципов.

Он сидел в темном костюме, в серой рубашке. Галстуки он ненавидел и никогда их не надевал. Ему казалось, что они его душат. Встретив гостей мрачным кивком, он показал им на стулья.

— Вчера устроили нам переполох, — мрачно напомнил он пришедшим, — я даже не думал, что такое возможно. Ночью звонит дежурный и сообщает, что двух адвокатов на машине бандитов везут к самому Марлену Ашотовичу Саакяну. Я даже решил, что меня разыгрывают, связался с нашим постом на дороге. И они подтвердили, что проехал синий «Рено», в котором было четверо пассажиров. Вот тогда я понял, что нельзя медлить. Нам только убийства московских гостей не хватало, чтобы получить полный парад. Я собрал всех своих офицеров, и мы поехали на дачу к Саакяну. Но оказалось, что у этого типа две дачи. Пока мы проверяли одну, вы были на второй. А когда мы подъехали ко второй, вы уже выезжали. Хорошо, что там ничего не произошло. Но я бы так не рисковал на вашем месте. Любой гость Саакяна мог остаться на этой даче навсегда. И вас бы оттуда не вывезли и никогда не нашли. У него большие участки, до двух гектаров, и там есть место, где можно спрятать трупы гостей. Особенно если это место заранее готовится. Поэтому я так беспокоился. Но вы благополучно закончили разговор и вышли.

— Господин Медведев, у нас появились новые факты по расследованию убийства полковника Проталина, — сообщил Славин.

— Какие факты? — мрачно осведомился начальник уголовного розыска.

— Дело в том, что Тевзадзе встречался с экономистом планового отдела комбината госпожой Михальской, муж которой был двоюродным братом погибшего Проталина. Нам показалось, что следователь обязан был проверить и эту цепочку, которую он проигнорировал в ходе расследования.

— Тоже мне факты, — буркнул Медведев, — об этом весь город знает. Жанна женщина безотказная, она не только с Тевзадзе встречалась. Теперь все ее бывшие любовники должны ходить и убивать родственников ее мужа? Скорее, наоборот должно быть. Это родственники мужа и сам супруг, которому она всегда рога ставила, должен бегать по городу и убивать всех тайных и явных воздыхателей Жанны. Вы думаете, что она не изменяла своему шефу? Еще как изменяла. Но это ее дело. И нас совсем не касается. Поэтому следователь сделал правильно, что не стал заниматься подобными глупостями. Они не имеют никакого отношения к убийству Проталина. А ваш Тевзадзе имеет. Он наверняка был связан с группой Саакяна.

— Нет, — перебил его Дронго, — никакого отношения к этой группе он не имел. И вообще никогда не был связан с бандитами…

— Ага. Ангелом был, с крылышками, — усмехнулся Медведев, — и две судимости получил. В колониях быстро обучают всем воровским законам. И еще он был нашим осведомителем. Видимо, Степан понял, что он нас просто обманывает, и решил устроить ему хорошую взбучку. А тот понял, что его больше не хотят терпеть, и начал паниковать. Возможно, от испуга схватил оружие и начал палить. Иногда такое бывает и с отъявленными трусами. Сначала попал в стену, затем в Степана. Потом бросил оружие на пол. Как раз в этот момент в квартиру наши сотрудники и вбежали. Там с убийством все ясно. На пистолете отпечатки пальцев только двоих мужчин. Самого Степана и его убийцы. Никого там больше не было и быть не могло.

— Вы же умный человек, — поморщился Дронго, — наверняка работаете в уголовном розыске не первый год. Как вы можете так спокойно рассуждать? Вы ведь должны понимать, что Тевзадзе никак не подходит на роль убийцы. Ни по каким параметрам. Он обычный хозяйственник, снабженец, экспедитор, но никак не убийца. И его прежние судимости были связаны именно с этими преступлениями, которые раньше считались особо опасными.

— У меня факты имеются, — зло возразил Медведев, — в квартире никого не было, и никто оттуда сбежать не мог. Раз. Оружие, из которого стреляли. На нем отпечатки пальцев убитого и его убийцы. Два. Две прежние судимости Вано Тевзадзе, его переезд в наш город. Три. И наконец, его деятельность в качестве осведомителя. Четыре. Слишком много фактов, и все против него.

— С каких пор в милиции стали считать сотрудничество с уголовным розыском большим минусом? — спросил Дронго. — Вам не кажется, что вы несколько передергиваете?

— Не кажется. Вы, по-моему, опытный человек, и мы с вами одного возраста. Или вы немного старше. Если вы столько лет работаете в нашей системе, то должны знать, кто именно числится среди наших осведомителей. Мы часто закрываем глаза на их мелкие грешки, чтобы они выдавали нам других, более крупных негодяев. Чем они, собственно, и занимаются. Без таких осведомителей наша работа будет неэффективной. Они очень нужны, но это не значит, что я должен их уважать. Одно дело, когда в банде работает внедренный офицер, который рискует жизнью больше, чем любой шпион где-нибудь в Англии или во Франции. А совсем другое, когда появляется информатор из бывших осужденных.

— Насколько я знаю, Тевзадзе давал ценную информацию и однажды даже помог вам предотвратить нападение на местное отделение банка.

— У наших адвокатов хорошо поставлена информация, — усмехнулся Медведев, — действительно, было и такое. Только Тевзадзе считал нас за дураков. Он сдавал нам всякую шваль, разных налетчиков, карманных воришек, бывших форточников. Про свои дела на комбинате он никогда не рассказывал. И про возможные связи с Марленом Саакяном тоже никогда не говорил.

— У него не было этих связей, — возразил Дронго, — нам сам Саакян об этом говорил.

— И вы ему поверили? — Медведев даже улыбнулся. — Он вам может рассказывать любые сказки. Вы знаете, почему следователь не разрешил использовать данные о проверке Тевзадзе? Почему не подшил их в дело? Мы узнали, что в техническом отделе областного ФСБ работает внедренный туда информатор Саакяна. В техническом отделе есть вольнонаемные, и среди них оказался вот такой «фрукт». Он и помог офицеру Мусину организовать проверку на «детекторе» нашего подопечного. Мы уже послали все документы руководству областного ФСБ, чтобы они разобрались с этим типом. Мусин, конечно, не виноват, но он обязан был догадаться, почему вдруг в техническом отделе так заинтересовались именно этим убийцей. Тем более что это компетенция прокуратуры, вернее, следственного комитета при прокуратуре, а никак не ФСБ. Узнать, на кого работал информатор, было совсем не трудно. Саакян хотел помочь вытащить Тевзадзе из тюрьмы. Мы это точно установили. Тогда нашего «героя» перевели к уголовникам, чтобы он понял, как сильно мы обиделись. А с информатором будет разбираться руководство ФСБ.

— Его чуть не убили, — нахмурился Славин.

— Вам не кажется, что ваши методы напоминают средневековые пытки? — поинтересовался Дронго. — Вы должны были понимать, что любая информация о том, что Тевзадзе является вашим осведомителем, должна быть абсолютно закрытой. Вы сознательно допустили утечку и сознательно подставили несчастного человека под гнев его сокамерников. Его вполне могли ночью зарезать.

— Не могли, — мрачно ответил Медведев, — и не смейте читать мне мораль. Я вообще не имею права разговаривать с вами на подобные темы. Но если насчет «средневековых методов», то скажу вам начистоту. Я не очень люблю адвокатов, особенно когда вижу по телевизору московских адвокатов, которые защищают олигархов и откровенных бандитов. Такие уверенные, вежливые, знающие, холеные адвокаты. Говорят, что один их час стоит столько, сколько стоит моя работа за месяц. Возможно. Говорят, что даже больше. Тоже возможно. Только я бегаю по всему городу, высунув язык, и разыскиваю насильников, воров, грабителей, убийц, копаюсь в дерьме, рискую жизнью, а они принимают своих клиентов в роскошных кабинетах и под дорогой виски беседуют о том, как лучше избавить их от наказания. У меня человек, укравший две булки, садится в тюрьму. А у них олигарх, который украл двадцать миллиардов, становится депутатом, сенатором, губернатором и еще отдает миллион на благотворительность.

Раздался телефонный звонок. Медведев поднял трубку, выслушал и коротко сказал:

— Действуйте, — затем положил трубку и продолжал говорить: — Это, конечно, к вам не относится. Если бы вы были такими адвокатами, то не стали бы приезжать в Новгород. Но теперь подумайте и скажите мне прямо. Как мы должны были поступить? Миндальничать с этим типом? Устроить ему санаторий вместо тюрьмы? Простить его? Не забывайте, что он обвиняется в убийстве нашего сотрудника. В убийстве полковника Проталина, который давно уже стал для молодых офицеров настоящей легендой. И вы смеете предъявлять нам претензии. В любой другой области приехавшего кавказца, который имеет две судимости и обвиняется в убийстве полковника милиции, просто не довели бы до суда. Его бы прибили прямо в камере. А мы, оказывается, применяем «средневековые пытки». Он должен сказать спасибо, что я с трудом сдерживаю своих офицеров, каждый из которых готов войти в камеру к нему и расстрелять его на месте. И учтите, что сейчас нет смертной казни, и все понимают, что этот тип будет еще долго и счастливо жить.

— Ему сломали ребра и отбили почки, — напомнил Дронго, — возможно, они сделали его инвалидом на всю жизнь.

— Не нужно меня жалобить, — разозлился Медведев, — вот посмотри, — он рванул рубашку вместе с пиджаком. Полетела одна пуговица. С левой стороны на теле Медведева был безобразный шрам, очевидно от ножа. — Такой вот гость с Кавказа меня угостил, — пояснил полковник. — Я тогда две недели в реанимации провалялся. А еще у меня пуля была в ноге. Показывать неудобно, нужно брюки снимать. Теперь понимаете, как я должен реагировать, когда кто-то стреляет в нашего сотрудника?

— Не нужно мне ничего показывать, — разозлился Дронго, — я сейчас разденусь и тебе тоже покажу свои шрамы. И, между прочим, я тоже гость с Кавказа. Значит, по-твоему, полковник, я тоже немного бандит? А я думал, что ты умнее. Ничего не хочешь понимать. Ну подумай немного, забудь о том, что Проталин у вас работал. Ну не может такой человек, как Тевзадзе, быть убийцей. Никак не может. И оружия отнять у Проталина он бы не смог. Тот мастером спорта был. Самбо и дзюдо занимался. Ты вообще видел этого Тевзадзе? Неужели и тогда ничего не понял?

— Может, — упрямо ответил Медведев. Они перешли на «ты», даже не заметив этого в пылу спора, — и ты меня не убедишь. Еще как может. У нас маньяка поймали, который взрослых мужчин душил. Знаешь какой он был? Маленький, жилистый, злой и сильный как черт. Трое моих сотрудников, все спортсмены, между прочим, еле с ним справились. Иногда такое случается.

— Но это не тот случай, — возразил Дронго, с трудом сдерживаясь, — нужно проверить все еще раз. Это явно не тот случай. Он не мог его застрелить.

Опять раздался телефонный звонок. Медведев, коротко выругавшись, поднял трубку. Выслушал сообщение.

— Решайте сами на месте, — крикнул он, — если нужно, разрешаю применить оружие! На поражение. Скажи им, что я разрешил. Пусть стреляют. У нас уже есть раненый. Вполне достаточно. Чтобы мы больше никого не потеряли.

Он положил трубку, взглянул на гостей.

— Вот такая у нас работа, — недовольно сообщил он, — даже не знаю, что вам сказать. Примерно за несколько дней до убийства полковника Проталина здесь произошло еще одно ЧП. Исчез курьер, присланный из Ингушетии. Славянские группировки уверяют, что его не трогали. Кавказские считают, что это сознательная провокация против них. И мы нигде не можем его найти. Дело дошло до того, что все группировки начали враждовать друг с другом. Никто не верит в непричастность других к его похищению. Вот так по кирпичику и накапливается взрывная масса. Сначала исчезает курьер с Кавказа, потом убивают полковника милиции. И нам приходится на все реагировать. Быстро и жестко.

— Именно поэтому вам трудно взглянуть более объективно, — сказал Дронго, — разрешите мы поедем на место преступления и все осмотрим сами.

— Езжайте, — разрешил Медведев, — я дам вам своего офицера. И не нужно думать, что мы все такие звери. Что случилось бы в Америке, если там убили бы полковника полиции? Можете себе представить? Какой-нибудь гость с юга? Его бы просто сразу удавили или пристрелили на месте.

— Лучше сразу скажите, что бы сделали белые расисты с приехавшим с юга негром, — покачал головой Дронго, — и я бы вас сразу понял. Нельзя быть таким предубежденным, полковник. Вы же смелый и честный человек, так все о вас говорят. Вы действительно считаете, что цвет кожи определяет тягу к преступности?

— Не считаю, — ответил Медведев, — но вы тоже прекрасно знаете, что местные землячества сразу берут в оборот приехавших земляков. Вы же знаете, какая у нас криминогенная ситуация. Особенно после того, как начали зачистку. В городе несколько этнических группировок, с которыми мы боремся. И которые уже готовы воевать друг с другом. А нам новая война в городе не нужна. Мы обязаны реагировать на эту ситуацию. И убийство Проталина дает лишние козыри всем врагам кавказских группировок. И я не могу доказать обычным гражданам, что среди приехавших кавказцев много честных людей. Они начинают думать, что все приехавшие работают на мафию и обогащаются незаконным образом. Моя задача заниматься порядком в городе, а не следить за тем, кто кого любит или не любит. Для этого есть другие структуры.

— Ваша задача — ловить преступников независимо от цвета кожи и национальности, не делая различий между ними, — напомнил Дронго. — А теперь ответьте мне на последний вопрос. Если бы на месте Вано Тевзадзе был другой человек? Например, местный. Работающий заместителем директора комбината. Которого вы знаете много лет. За которого готов поручиться его директор и весь комбинат, где он работает. Вы бы посадили такого человека к уголовникам? Только честно?

Медведев отвернулся. Он не хотел отвечать.

— Я дам вам своего офицера, — наконец сказал он, — и не нужно на меня так давить. Если бы все было немного иначе, значит, было бы иначе. А получилось то, что получилось. И никто в этом не виноват. Понятно, что Тевзадзе застрелил Проталина. И будет за это отвечать. А вы напрасно туда собираетесь. Я лично там все проверил. Не было там никого и не могло быть. Убийцу мы нашли, и скоро суд вынесет ему приговор. А вы, как авдокаты, можете сделать все, чтобы ему не дали пожизненного срока. Это ваше право.

— Как фамилия вашего офицера? — спросил Дронго.

— Гаджиев, — неожиданно улыбнулся Медведев, — Мамед Гаджиев. Он из Ленкорани, из Азербайджана. И не думайте, что мы все такие расисты. Между прочим, Гаджиев сам готов был пристрелить вашего клиента, так сильно на него подействовала смерть Проталина. Вот так, господа адвокаты.

Глава 12

В автомобиле, кроме водителя, на переднем сиденье разместился и капитан Гаджиев. Он был одет в темный костюм. Узкий галстук и белая рубашка делали его похожим на обычного клерка. Он коротко поздоровался с адвокатами, когда садился в машину. Гаджиев был среднего роста, подтянутый, худощавый, черноглазый и черноволосый. Ему было около тридцати.

— На улицу Спиридонова, — приказал он водителю. Сержант согласно кивнул.

— Вы давно работаете в Новгороде? — спросил Дронго.

— Нет, — ответил Гаджиев, не вдаваясь в подробности.

— Вы уже бывали в этом доме? — задал через некоторое время другой вопрос Славин.

— Да, — ответил Гаджиев, также не поворачивая головы.

— У нас очень немногословный проводник, — заметил Вячеслав, обращаясь к Дронго, — кажется, Медведев специально дал нам такого офицера-молчуна.

Они въехали во двор, и машина затормозила рядом с домом. Все трое вылезли из салона автомобиля. Гаджиев показал на подъезд.

— Я здесь уже был, — сообщил Славин.

— Подождите, — попросил Дронго, — я хочу осмотреть дом.

Гаджиев пожал плечами. Дронго обошел дом со всех сторон. Окна столовой выходили прямо во двор. Окна спальни были обращены в западную сторону, и балкон был застеклен. Дронго вернулся на прежнее место.

— Где стояла соседка? — уточнил он.

— Вот здесь, — показал Славин, — рядом со скамейкой, как видите, никто не мог выбраться незамеченным. А в спальне балкон заколочен. Его проверяли трижды эксперты. Там вообще невозможно выйти. Его специально заколотили, чтобы в квартиру никто не влезал. Ведь она оставалась бесхозной.

Они вошли в подъезд. Запахло сыростью и плесенью. Лестница поднималась наверх, двенадцать ступенек, подсознательно отметил Дронго. Лестница была почти не освещена. Горели тусклые лампы. Гаджиев достал ключ и открыл дверь. Дронго взглянул на дверь. Довольно массивная. Такую нельзя сломать. И замок солидный. Он вошел в квартиру. Гаджиев также прошел, встал около стола.

— Вот здесь, — показал он, — здесь лежал убитый полковник.

Дронго взглянул на пол. Проталина убили, когда он стоял около стола, если потом никто не передвигал его тела. Значит, полковник лежал в этом месте. Дронго обошел стол, вышел в другую комнату. Обычная кровать. Достаточно старая и прочная. Шкаф, тумбочка, комод. Ничего лишнего. Но здесь нельзя спрятаться. И если даже кто-то хотел бы здесь спрятаться, то вошедший в гостиную гость сразу бы увидел другого человека. В коридоре были небольшие ванная и туалет. Кухня — около шести метров. Он вернулся в гостиную. Обратил внимание на следы, оставшиеся на полу. Очевидно, здесь стояли книжные полки, недалеко от стола.

— Здесь были книжные полки? — спросил Дронго.

Гаджиев кивнул, ничего не отвечая.

— Да, — сказал Славин, — они были здесь. Но когда вбежал Тевзадзе, они были на полу и книги рассыпались по всей комнате. На фотографиях хорошо видно, как на полу валяются книги и полки.

Дронго взглянул на стену над входной дверью из коридора в гостиную. Там было видно место выстрела.

— Это место выстрела? — спросил он.

Гаджиев опять промолчал. Славин кивнул, показывая на место выстрела. Дронго подошел поближе. Долго смотрел на стену. Затем отошел дальше.

— Он лежал на полу головой к входу или ногами? — спросил Дронго.

— Ногами, — ответил Славин, уже привыкший к молчанию офицера.

Дронго обернулся к Гаджиеву:

— Капитан, вы не работали раньше в театре пантомимы? Там никто не разговаривает, а все объясняются только жестами. Или вы не понимаете по-русски? Хотите, я спрошу вас по-азербайджански. Или вы вообще не знаете никаких языков? Может, вы выходец из Ленкорани и понимаете только на талышском языке? — он сознательно обострял отношения.

— Я все понимаю, — по-русски ответил Гаджиев, — просто не хочу с вами разговаривать. Ни с вами, ни с вашим молодым напарником.

— Почему?

— Он нашего полковника застрелил, а вы здесь ходите, думаете, как его защитить.

— Понятно. Значит, вы верный ученик Медведева.

— Я бы его не защищал, — честно ответил Гаджиев, отходя в сторону.

— С ними тяжело разговаривать, — подошел Славин, — все офицеры настроены против Тевзадзе.

Дронго еще раз прошел по квартире. Затем неожиданно опустился и начал стучать по полу костяшками пальцев. Гаджиев презрительно усмехнулся и вышел из гостиной. Дронго продолжал стучать.

— Что вы делаете? — не выдержал Славин, наклоняясь к Дронго. — Зачем вы стучите?

— Он думает, что убийца мог спрятаться в подвале или под полом, — не выдержал Гаджиев. Нужно было слышать, сколько презрения было в его голосе. Эти адвокаты готовы на все, что угодно, лишь бы вытащить своего клиента, думал капитан.

— Проверяю, насколько прочный здесь пол, — пояснил Дронго.

— Не нужно позориться, — зашептал Вячеслав, наклоняясь к своему старшему напарнику, — не нужно ничего проверять. Здесь все и много раз проверяли. Я же вам говорил. Здесь нет никакого подвала, и убийца не мог там спрятаться. Честное слово, здесь нет никакого лаза.

— Охотно верю, — сказал Дронго, — но мне все равно нужно самому убедиться в этом, — он продолжал стучать.

Славин огорченно отошел в сторону. Ему было обидно, что Дронго так теряет лицо перед этим молодым и наглым капитаном. Наконец Дронго закончил стучать и поднялся. Взглянул на Славина.

— Все нормально, — улыбнулся он. — А теперь мне хотелось бы обойти соседей.

— Каких соседей? — снова не выдержал Гаджиев. — Не нужно беспокоить людей. Мы все проверяли много раз. Там никого не было.

— Полковник Медведев дал вас в качестве провожатого, а не руководителя нашей группы, — резко возразил Дронго, — поэтому помолчите и сопровождайте нас туда, куда нам нужно.

Гаджиев нахмурился, но не стал возражать. Они вышли из квартиры, прошли немного дальше, позвонили в соседнюю квартиру.

— Кто там? — раздался женский голос.

— Это мы, Марта Федоровна, — сказал Гаджиев, — если можно, откройте нам дверь.

— Сейчас, сейчас, — было слышно, как она неспешно двигается к входной двери, очевидно, уже со своей неизменной тростью в руках. Затем долго открывала дверь, у нее было два замка и цепочка. Наконец дверь открылась. Женщине было лет шестьдесят. Седые уложенные волосы, выцветший синий халат. Она опиралась на свою палку.

— Добрый день, — вежливо поздоровался Гаджиев, — извините, что мы вас беспокоим. Это адвокаты, хотят с вами поговорить.

— Ничего, — вздохнула женщина, — что опять случилось?

— Простите, — шагнул вперед Дронго, — я не хочу вас долго задерживать. У меня к вам только три небольших вопроса. Вы в тот день здесь никого не видели? Я имею в виду в день убийства?

— Нет, никого, — удивилась соседка.

— А раньше вы видели приходивших сюда людей?

— Конечно. Иногда приходили такие вежливые молодые люди, иногда другие. Но я сразу узнавала, что многие из них работают в милиции. Это было заметно.

Гаджиев недовольно крякнул, но ничего не сказал.

— И последний вопрос, — улыбнулся Дронго, — они сильно шумели?

— Нет, не очень, — удивилась Марта Федоровна, — хотя слышимость у нас хорошая. Но там только тихо ходили и разговаривали. Нет, я никогда и ничего не слышала.

— Спасибо большое. Извините, что мы вас побеспокоили, — улыбнулся на прощание Дронго.

— До свидания, — удивленно произнесла соседка, закрывая дверь.

— Зачем вы ходите по дому и мучаете соседей? — обратился к ним капитан Гаджиев. — Неужели вы еще не поняли, что здесь никого не было? Может, поднимемся еще наверх? И вы решите, что убийца мог спрятаться там? Например, через отверстие в потолке, предназначенное для люстры.

— Ценю ваш прорезавшийся юмор, капитан, — сказал Дронго, — но мы действительно поднимемся на второй этаж. И не нужно ворчать. У вас ведь нет палки, с помощью которой вам нужно передвигаться. Вы молодой и здоровый человек.

Капитан пробормотал какое-то ругательство.

— Зачем вы это делаете? — спросил Славин. — Все и так понятно. Давайте уедем.

— Я никогда и ничего не делаю просто так, — очень серьезно ответил Дронго, — для этого у меня слишком короткая жизнь и слишком много дел, которые я должен успеть сделать. Поэтому я поднимусь наверх и поговорю с соседями, которые живут на втором этаже. А вы вдвоем можете подождать меня здесь.

— Идемте, — согласился Вячеслав, — я буду с вами до конца. Это ведь я втянул вас в эту историю.

Гаджиев молча последовал за ними. Они поднялись на второй этаж. Здесь тоже находились две квартиры. Дронго позвонил в квартиру, которая была расположена как раз над той, где произошло роковое убийство.

Сразу раздались громкие детские голоса. Гаджиев шагнул вперед.

— Кто там? — услышали они голос подростка. Очевидно, это был старший из детей.

— Здравствуй, Миша, — сказал Гаджиев, обращаясь к мальчику, — я из милиции. Ты, наверно, меня помнишь. Капитан Гаджиев. Со мной пришли адвокаты, которые хотят с вами переговорить.

— Я не открою вам дверь, — твердо заявил мальчик, — мамы и папы нет дома, а чужим мне не разрешено открывать.

— Ну и правильно, — согласился Гаджиев, — умный мальчик. Правильно делает, что не открывает дверь.

— Ты один? — спросил Дронго.

— Нет, — ответил Миша, — с братом и сестрой. Мы все вместе. Только вы не ждите, я вам все равно не открою. Мне мама сказала, чтобы я никогда и никому не открывал дверь.

— Ну и не открывай, — разрешил Дронго, — давай лучше с тобой поговорим через закрытую дверь. Не возражаешь?

— Нет.

— Ты в каком классе учишься?

— Уже в восьмом.

— Значит, совсем взрослый. Говорят, что ты в шахматы хорошо играешь?

— Не очень. Пока на уровне перворазрядника.

— Здорово. Значит, молодец. Ты мне лучше скажи, сколько у вас комнат?

— Три, — ответил мальчик.

— А под вами квартира с двумя комнатами? Верно?

— Да.

— Ты не знаешь, куда там делась третья комната?

— Знаю, — ответил мальчик, — у нас три комнаты, а у наших соседей напротив две. Зато у Марты Федоровны три комнаты, а под нами квартира из двух комнат. И над нами так тоже все устроено. В шахматном порядке. Над нами живут Поповы, их сын учится в нашей школе, правда, он еще маленький, в четвертом классе. А напротив тоже трехкомнатная. У нас здесь все перемешалось. Дом так построили, что квартиры не друг над другом, а в шахматном порядке перемешаны.

— Молодец, — сказал Дронго, — я как раз это и хотел услышать.

— Послушайте меня, господин адвокат, — недовольно вмешался Гаджиев, — все эти уловки вам ничем не помогут. У нас есть технический паспорт дома. Все комнаты, все свободные помещения, даже все трубы и краны. Как здесь устроены комнаты, в каком порядке, куда они ведут — все это не так важно. Самое главное, что в квартире, где произошло убийство, только две комнаты. И нет никаких спрятанных ходов, подвалов, лазов или комнат за стеной. Вы ничего не сможете придумать. Ничего. Мы все проверяли.

— Спасибо тебе, Миша! — крикнул Дронго. — И ты правильно делаешь, что никому не открываешь. Действуй так и дальше. Вообще всегда слушай маму, это часто очень помогает. До свидания.

— А вы действительно адвокат? — неожиданно спросил мальчик.

Дронго оглянулся на Славина. Тот улыбнулся. Врать не хотелось. Гаджиев напряженно ждал.

— Не совсем, — честно признался Дронго, — я, скорее, сейчас помогаю авдокату во всем разобраться. А вообще-то я эксперт по вопросам преступности.

— Здорово, — сказал Миша, — значит, вы сыщик. Я так и подумал. Я тоже хочу быть сыщиком. Как вы думаете, меня примут на юридический факультет?

— Обязательно, — ответил Дронго, — с такими способностями, как у тебя, в любой вуз примут. А шахматы помогают вырабатывать аналитическое мышление. Хотя сам я играю в шахматы не так сильно. Видимо, у меня не так много шансов стать выдающимся аналитиком.

Он увидел, как улыбнулся Вячеслав.

— Не переживайте, — посоветовал мальчик, — может, вы еще станете играть лучше. Нужно все время тренироваться, найти себе хорошего спарринг-партнера.

— Не сомневаюсь. Будь здоров, до свидания.

Они спустились по лестнице. Вышли из дома.

— Я не понимаю, чем вы там занимались, — признался Гаджиев, — и вообще зачем мы сюда приехали? Что нового вы смогли узнать?

— Прежде всего я познакомился с таким достойным офицером, как вы, капитан Гаджиев. Разве этого мало для полного счастья?

Гаджиев, догадавшись, что этот непонятный земляк только издевается над ним, отошел в сторону.

— Действительно, зачем мы сюда приехали? — подошел Вячеслав. — И я не совсем понял, что именно вы искали на полу. О чем беседовали с Мартой Федоровной и почему задавали такие странные вопросы этому мальчику?

— Все слишком целесообразно, — возразил Дронго, — но пока я всего лишь выстраиваю общую картину случившегося. Ты не беспокойся, я еще не сошел с ума. Потом я тебе объясню, что именно я делал и для чего.

— Вы едете? — недовольно крикнул Гаджиев, усаживаясь на переднее сиденье автомобиля.

— Конечно, — Дронго первым шагнул к машине. За ним в салон автомобиля забрался Славин.

— Только время зря потеряли, — недовольно сказал Гаджиев, уже не оборачиваясь к ним, — я же говорил, что мы все проверили. Здесь и сотрудники прокуратуры работали, и наши лучшие специалисты. Вы все равно ничего не найдете.

— А вы повторяете это, как заклинание, — заметил Дронго, — как будто боитесь, что я могу найти нечто противоречащее вашей версии.

— Ничего вы не найдете, — упрямо возразил Гаджиев, — и вообще напрасно вы сюда приехали. Знаете, как сейчас относятся в Новгороде к кавказцам? И я людей понимаю, им надоел этот бандитский беспредел.

— Не стыдно? — спросил Дронго. — А ты сам откуда? Уже забыл?

— Нет, не стыдно, — с каким-то внутренним ожесточением заявил Гаджиев, — я за себя отвечаю. Каждый должен за себя отвечать. И каждый должен помнить, что в гостях он целый народ представляет.

— Верно, — согласился Дронго, — и когда ты ведешь себя так глупо, то о тебе складывается соответствующее впечатление. Сначала гордо молчишь, потом демонстрируешь нам свою несгибаемую позицию, мешаешь работать и под конец еще объясняешь, почему мы не должны были сюда приезжать. Нельзя так глупо себя вести, капитан Гаджиев. И насчет убийства ты не прав. Я приехал сюда, чтобы доказать непричастность Вано Тевзадзе к этому убийству. И я не уеду отсюда, пока этого не докажу. А тебе, капитан, будет очень стыдно, что ты мешал мне работать и заранее сделал неправильные выводы. Поверь, что будет стыдно.

Гаджиев ничего не сказал. Славин шумно задышал.

— Вы уже что-то нашли? — спросил он.

— Немного, — ответил Дронго, — но пока у меня нет убедительных доказательств. Я думаю, что мне придется задержаться в этом городе еще на несколько дней. Ты не будешь возражать? Я уже начинаю любить эти сосиски с пюре.

Глава 13

После ужина он прошел в свой номер, чтобы немного отдохнуть. Сказывалось напряжение сегодняшнего дня. Ни капитан Гаджиев, ни Вячеслав Славин даже не поняли, чем именно он занимался в доме, где произошло убийство. И не осознали сути его вопросов. Хотя на самом деле все кажется таким понятным и ясным. Нужно уметь смотреть на обычные вещи с разных точек зрения. Нужно приучать себя не верить официальным версиям случившегося, расследуя различные преступления. Нужно уметь чувствовать ситуацию и не разрешать себе поддаваться общему мнению. Он прошел в небольшую ванную. Включил воду. Взглянул на немного покосившийся душ. Это, конечно, не ванная в парижском «Ритце» или лондонском «Дорчестере». Но ничего. Главное — принять горячий душ. Он разделся и встал под воду. Горячая вода обычно смывала все сомнения и усталость, словно возвращая ему бодрость и энергию.

Нужно отдать должное молодому Славину. Он интуитивно почувствовал, что это убийство не мог совершить Вано Тевзадзе. И заставил себя пойти к Дронго, чтобы попросить у него помощи. В его возрасте молодые люди бывают более самоуверенными и не принимают чужой помощи. Как здорово, что не все так плохо. В этом городе столько хороших, порядочных людей. Директор мебельного комбината Шамиль Майданов. Умница, сильный, смелый, настоящий мужик. Он не боится вступаться за своего заместителя. А какие чистые, доверчивые отношения у Саши с Нино. Какие они молодцы. Значит, его мама, которая работает директором лучшей средней школы города, сумела вырастить достойного сына. Это ведь легче всего — залезть под юбку одинокой девушке, которая доверяет тебе настолько, что впускает в свой дом. Оставшись одна, без отца, она сама предложила своему жениху переехать в ее дом. Они уже подали заявление в загс, без пяти минут муж и жена, но она не позволяет себе ничего лишнего. Многие молодые люди, да и не только молодые, просто посмеются над такими отношениями. Если любишь, то не нужно ни о чем думать. Можно сразу в постель. А если не просто любишь? А если выбираешь человека один раз и на всю жизнь? И для тебя самое важное не удовлетворение собственной страсти, а счастье любимого? Многие из молодых людей понимают, что такое настоящая любовь? Настоящее чувство. И какой мальчик этот Саша. Вырос без отца, но стал настоящим мужчиной.

А этот сукин сын Николай Медведев! Настоящее животное. Но честный и порядочный человек. Сейчас трудно найти таких офицеров в милиции. Все стали циниками и мизантропами. А он поднял ночью своих офицеров, чтобы выручить приехавших московских адвокатов, которых он терпеть не может, но которых не хочет отдавать местным криминальным авторитетам. А эти девочки в приемной? Как здорово они сказали, что готовы всем комбинатом поручиться за Вано Тевзадзе. Нет, мир еще не столь совершенен, но он и не так ужасен, как многим кажется. Или этот Миша, который все сразу понял и так здорово ему объяснил. Интересно, кем он станет в будущем, может, действительно поступит на юридический и станет выдающимся следователем или прокурором. А может, адвокатом или судьей.

Дронго вылез из ванной комнаты, вытираясь коротким полотенцем. В дверь кто-то осторожно постучал. Дронго вспомнил, что здесь нет банных халатов.

— Подождите, — крикнул он, — я сейчас открою!

Он обмотал полотенце вокруг бедер, набросил на себя рубашку и поспешил открыть дверь. На пороге стояла женщина лет сорока. Возможно, ей было немного меньше. Или чуть больше. Строгий внимательный взгляд, собранные волосы, очки, немного вытянутое лицо, тонкие губы. Она была одета в строгий серый костюм.

— Извините, что я вас побеспокоила, — сказала она, — но мне кажется, что у вас что-то протекает.

— В каком смысле? — не понял Дронго.

— У меня там настоящий потоп, — пояснила незнакомка, — а дежурная говорит, что сейчас уже никого нет и она не сможет найти слесаря. Я хотела попросить вас закрыть воду. Иначе я просто не смогу войти в ванную и принять душ.

— Своеобразие провинциальных гостиниц, — улыбнулся Дронго, — извините меня. Можно, я надену брюки и мы спустимся к вам?

— Зачем? — спросила она. — Просто закройте воду.

— Возможно, где-то лопнула труба, — пояснил он, — и тогда, даже если я закрою воду, она будет все равно капать у вас над головой. Лучше, если я спущусь и все сам посмотрю.

— Неужели вы сантехник? — улыбнулась незнакомка.

— Не совсем. Но нужно как-то вам помочь.

— Я подожду в коридоре, — согласилась она.

Он прикрыл дверь, скинул полотенце. Надел трусы, брюки. Заправил рубашку, быстро надел носки, обувь. Вышел к ней.

— Пойдемте, — сказал он, — посмотрим, что у вас случилось. Но кран у себя я уже закрыл.

Они спустились вниз по лестнице, прошли к ее номеру. Она открыла дверь, впуская его. Он вошел в ванную комнату. Здесь был настоящий потоп. Он повернулся к ней и покачал головой:

— Боюсь, что ваша ванная уже никуда не годится. Здесь вы принимать душ сегодня явно не сможете. Вам нужно попросить другой номер.

— Я уже просила, — спокойно ответила незнакомка. — Но у них нет свободных номеров.

— Проблема, — кивнул Дронго, — давайте поднимемся ко мне, и вы останетесь в моем номере.

— Это слишком смелое предложение, — возразила она, — спасибо. Но я так не могу. Мы даже не знакомы… Извините меня…

— Вы не поняли, — возразил Дронго, — я уйду из своего номера ночевать к соседу. У нас с ним два номера. И оба двухместные. Я перейду к нему, а вы останетесь в моей комнате. Должен я как-то компенсировать вам затопление вашей ванной комнаты.

— Можно подумать, что это вы виноваты в случившемся, — усмехнулась она, — ничего страшного. Проведу ночь здесь. Завтра утром я все равно уезжаю.

— Но вы же хотели принять душ, — возразил Дронго, — берите свой чемодан, и идем наверх. И никаких возражений. Не волнуйтесь, я не останусь в своем номере. Пойдемте.

— Ладно, — согласилась она, забирая свою сумочку.

Он поднял ее чемодан, и они вышли из комнаты. Снова прошли к лестнице и поднялись наверх. Он внес ее чемодан в свою комнату.

— Только в ванной я немного насвинячил, — признался он, — сейчас уберу.

Она улыбнулась. Ей понравилась его откровенность.

Он быстро вытер оставшуюся воду, используя свои полотенца, и вышел из ванной.

— Теперь все в порядке, — улыбнулся Дронго, — можете оставаться. Извините, что причинил вам такие неудобства. — Он быстро собрал свои вещи и вышел в коридор. Постучал к Славину. Прислушался. Кажется, Вячеслав уже заснул. Только этого не хватает. Как и все молодые люди, он спит довольно крепко. Дронго постучал еще раз. Никто не отвечает. Черт побери. Придется стучать сильнее, чтобы он ему открыл дверь. Дронго уже собирался постучать сильнее, когда услышал, как открылась дверь соседнего номера и оттуда вышла незнакомка.

— Кажется, ваш друг заснул, — спокойно заметила она, — и не слышит, как вы стучите. А может, его просто нет в комнате.

— Он там, — возразил Дронго, — я сейчас постучу сильнее.

— Не нужно. Мы разбудим всех остальных постояльцев. Вы уже однажды совершили благородный поступок, пригласив меня в свой номер. Теперь я сделаю ответный шаг. Приглашу вас в ваш собственный номер. Дело в том, что я уезжаю рано утром, в шесть часов утра. И вполне могу обойтись без комнаты. Мне нужно только принять душ. А потом я посижу внизу, в холле гостиницы. Утром за мной придет машина.

— Я оставлю у вас вещи и спущусь вниз. А вы пока принимайте душ, — предложил Дронго, — потом что-нибудь придумаем. Может, я посижу в холле или мой напарник услышит мои призывы о помощи и впустит меня к себе.

Она улыбнулась, пропуская его в комнату. Он оставил свои вещи, вышел и спустился вниз по лестнице. Дежурная читала какой-то модный журнал. У нее был неопределенный возраст, какой бывает у женщин, рано переставших следить за собой. Растрепанная желто-грязная челка, лицо под слоем дешевой пудры, ярко-красная помада и плохо подведенные глаза. Она недовольно взглянула на гостя.

— Вы знаете, что у вас на втором этаже настоящий потоп? — спросил Дронго. — С третьего этажа туда просочилась вода.

— Какой номер? — недовольно спросила дежурная.

— Затопило девятый, а вода капает с четырнадцатого номера, — пояснил Дронго.

— Четырнадцатый, — посмотрела она, — подождите. Разве не вы сами в четырнадцатом?

— Верно. Но затопило не мой номер, а…

— Что вы мне говорите, — всплеснула руками дежурная, — это вы затопили соседний номер. Мы еще с вас штраф возьмем за то, что вы сделали. За ремонт ванной…

— Правильно, — согласился Дронго, — только у меня воды нет, а внизу капает. Значит, платить должен не я, а администрация вашего прекрасного отеля. Получается, что у вас там лопнули трубы.

— Я ей говорила, чтобы она подождала до утра, — вспомнила дежурная, — как раз дамочка приходила с девятого номера. А где она сейчас?

— В моем номере, — ответил Дронго.

— Как это в вашем? — ахнула дежурная. — Так не положено. Я вам запрещаю…

— Но мы не вместе, — напомнил Дронго, — я стою рядом с вами, а она поднялась ко мне в номер.

— Да, — растерялась дежурная, — но все равно не положено. Пусть она вернется в свой номер.

— У вас есть лицензия для проверки нравственности прибывающих гостей? — спросил Дронго.

— Что вы такое говорите?

— Если нет, то тогда сидите спокойно. Просто скажите, где я могу купить воду. Бар уже закрыт, ресторан тоже.

— У меня, — обрадовалась дежурная, — вам водочки или пивка?

— Спокойно, не будем суетиться. Алкоголь понадобится позже. Мы понимаем друг друга?

— Конечно.

— Тогда три бутылки воды и готовьте самое дорогое шампанское. У вас есть «Дом Периньон»?

— Какой «Дом»? — снова не поняла дежурная.

— Я так и думал. Тогда давайте две бутылки водки. И цена, конечно, специальная «ночная». Верно?

— У нас пятидесятипроцентная наценка, — томно улыбнулась дежурная, — и еще десять процентов за обслуживание.

— Просто как в «Уолдорф Астории», — согласился Дронго, — прекрасные цены. Давайте бутылки. И надеюсь, что нас никто не будет беспокоить.

— Никто, — заверила дежурная. Затем наклонилась к нему: — Зачем она вам нужна? Старая вешалка. Худая и тощая. Я вам могу сейчас таких девочек прислать! Просто праздник жизни. Даже двух или трех. Все, что хотите.

— Не хочу, — улыбнулся Дронго, — в следующий раз. Сначала нужно разобраться с моей гостьей.

— Все понимаю, правильно, — кивнула дежурная.

«Гнусное свойство карликовых умов приписывать свое духовное убожество другим», — вспомнил Дронго великую фразу Оноре де Бальзака, поднимаясь к себе в номер. Он долго слушал, пока наконец не убедился, что она уже вышла из ванной. И только тогда постучался. Она сразу открыла ему дверь. Без очков она казалась моложе и стала какой-то беззащитной. Она была в голубом халате, на голове — полотенце.

— Извините, — сказала она, — я не успела высушить волосы. Сейчас достану фен.

— Ничего страшного, — Дронго положил бутылки на стол, — зато я заплатил взятку и теперь вам разрешат здесь остаться до шести часов утра.

— Какую взятку? — не поняла она, глядя на бутылки.

— Воду для нас, а водку в качестве взятки купил у дежурной. Она продает их с шестидесятипроцентной наценкой.

— Вот мерзавка, — улыбнулась женщина, — извините, я в таком виде.

Она взяла фен и прошла в ванную комнату. Дронго открыл бутылку воды, немного налил себе в стакан, залпом выпил. Затем уселся в кресло. Она вышла из ванной уже с высушенными и собранными волосами. Уселась напротив него.

— Давайте познакомимся, — предложила незнакомка, — я причинила вам столько неудобств. Но вы не беспокойтесь, я скоро уйду. Посижу в холле.

— Я уже там был. Должен сказать, что после того как я принял душ, там мне показалось довольно неуютно. Сильно дует и неприятная дежурная. Кстати, вам нельзя отсюда уходить. Вы должны меня спасти.

— От чего?

— Дежурная обещала прислать мне двух или трех девочек. Если вы уйдете, она выполнит свою угрозу. Представляете, что они со мной сделают?

Она улыбнулась.

— Вы меня все равно не убедили, — возразила незнакомка, — но все равно давайте знакомиться. Меня зовут Инна. А как вас?

— Меня обычно называют Дронго, — сказал он привычную фразу.

— Не может быть, — неожиданно сказала она, — этого просто не может быть. Вы тот самый эксперт, о котором так много говорят? Вы тот самый Дронго?

— Теперь я начинаю чувствовать себя не в своей тарелке. Что значит «тот самый»? Насколько я знаю, никто так себя не называет. Никто, кроме меня. Вы обо мне слышали? Или мы знакомы?

— Нет, — удивленно произнесла она, все еще недоверчиво глядя на него, — честное слово, я не могу вам поверить. Неужели вы действительно тот самый Дронго? И вы остановились здесь, в этой гостинице, в Новгороде? Что вы здесь делаете? Почему вы здесь?

— Я приехал сюда со своим молодым другом, адвокатом, — пояснил Дронго, — он находится здесь в командировке в качестве прикрепленного адвоката по одному уголовному делу, где его клиента обвиняют в довольно серьезном преступлении. Он попросил меня помочь. Учитывая, что я был другом его отца, который погиб у меня на руках, я решил приехать вместе с ним. А так как у молодого адвоката не может быть больших средств для того, чтобы проживать в дорогом отеле, мы решили поселиться именно здесь. Будет неправильно, если я перееду в другой отель или тем более предложу ему жить там за мой счет. Он оскорбится, и правильно сделает. А жить за его счет в дорогом отеле я считаю просто непорядочным.

— Теперь вижу, что вы действительно тот самый эксперт, о котором я много слышала, — кивнула Инна. — Дело в том, что я работаю в Вильнюсе. Приехала сюда в командировку и завтра утром уезжаю обратно в Литву. Работаю в адвокатской конторе Эймутиса Араминаса. Вы, наверно, о нем слышали, он дважды выполнял какие-то ваши поручения.

— Да, — кивнул Дронго, — теперь я понимаю, где именно вы могли слышать обо мне.

— Я даже не думала, что смогу вас когда-нибудь увидеть, — призналась Инна, — мне казалось, что вы заняты расследованием таких важных и сложных дел, что постоянно курсируете между Парижем, Москвой, Лондоном и Нью-Йорком. И вдруг здесь, в этой гостинице. И такая встреча. Когда вы пошли смотреть мой номер, я подумала, что вы обычный ловелас. А потом вы предложили уйти, и я поняла, что была слишком хорошего мнения о себе и слишком плохого о вас.

— Все понятно, — сказал Дронго, — вы из Литвы. Свободное государство и свободная женщина. Если бы здесь оказалась женщина с Кавказа, она осталась бы в своей комнате под напором капающей с потолка воды и никогда бы не поднялась в чужой номер к незнакомому мужчине. Если бы здесь была женщина с Украины или из России, она бы, возможно, поднялась наверх, но никогда бы не стала переселяться в мой номер и тем более принимать здесь душ. Если внизу появилась женщина из Прибалтики, то она не только поднимется наверх, но и спокойно примет душ в номере, который ей уступил незнакомец. Конечно, все это достаточно условно, и среди любых женщин могут попасться различные типы людей, но в общем степень свободы определяется и менталитетом женщин, и рамками их дозволенного поведения. Если мы пойдем дальше на юг, то иранская женщина просто не имеет право беседовать с незнакомым мужчиной, открыв свое лицо.

— Мне повезло, что я приехала не из Ирана, — улыбнулась Инна, — но, в общем, вы, наверно, правы. Степень свободы диктуется обществом и в первую очередь поведением самих женщин.

В этот момент в дверь постучали. Дронго усмехнулся.

— Кажется, сейчас нашу свободу будут подвергать серьезным испытаниям, — пошутил он.

Глава 14

Он подошел к двери. Так он и думал. На пороге стояла дежурная и ядовито улыбалась.

— Я не поняла насчет девочек, — ласково сказала эта стерва, — они вам понадобятся или нет?

— Обязательно, — кивнул Дронго, — только не сегодня. Давайте договоримся, что мы перенесем наши встречи на… Когда вы дежурите в следующий раз?

— Через два дня на третий, — сообщила дежурная.

— Значит, договорились, — вызовем всех на третий день. Или третью ночь.

— Может, аванс дадите прямо сейчас? — спросила сообразительная дрянь.

— Ни в коем случае, — возмутился Дронго, — если я сейчас дам вам аванс, значит, я вам не доверяю. Я не могу оскорбить вас таким недоверием. Ни в коем случае. Идите вниз и знайте, что ровно через две ночи мы с вами снова встретимся.

Он закрыл дверь.

— Настоящий балаган, — прошептал он, — в гостиницах такого класса можно получить все приключения на полную катушку.

— Мы заказывали отель по Интернету, — сообщила Инна, — а там были такие картинки и указано, что это трехзвездочный отель. Поэтому я сразу согласилась.

— В следующий раз не доверяйте Интернету, — посоветовал Дронго. — Значит, мы с вами коллеги?

— Почти, — улыбнулась она, — только я адвокат, а вы…

— Сейчас я даже помощник адвоката, — ответил он. — И вы давно живете в Литве?

— Всю жизнь, — ответила она, — я родилась в Вильнюсе в шестьдесят пятом. Некоторое время жила в Ленинграде, когда училась там в университете. С восемьдесят второго по восемьдесят седьмой. Потом снова вернулась в Литву. У нас там начались такие события. Но вы, наверное, помните. Сначала перестройка, потом лозунги, потом борьба за демократию, потом кровь, танки на улицах, стрельба, потом общий распад, развал. А затем мы начали жить в своей маленькой и уютной стране. В Литве не было таких проблем, как в Эстонии или в Латвии. Всем сразу дали гражданство, всем, кто хотел. И я стала гражданкой Литвы. Успела выйти замуж, родить дочь, потом развестись. В общем, все как у всех людей. В девяносто шестом решила основать свое дело, но быстро прогорела. В девяносто девятом пришла в адвокатскую контору Араминаса и осталась там уже надолго. Вот и вся моя история. Дочь уже взрослая, ей девятнадцать. Наверно, скоро выйдет замуж, у нее есть друг.

— Вы больше не вышли замуж?

— Нет. Мой муж уехал в Германию и остался там. Сейчас зовет к себе нашу дочь. Наверно, она тоже уедет. Мне уже сорок два. Менять что-либо в моем возрасте глупо. И не нужно. Наверно, все уже позади, как вы считаете?

— Не считаю, — возразил Дронго, — самый прекрасный возраст. Когда женщине за тридцать. А тем более сорок. Наслаждайтесь жизнью, старайтесь больше путешествовать, только не останавливайтесь в гостиницах, которые вы заказываете по Интернету. Я однажды в Турции был в отеле, который имел минус пять. То есть даже не ноль, а минус пять. Я зашел туда помыть руки, и выяснилось, что койка в общей комнате на четверых мужчин стоит два или три доллара в день. Мне стало интересно, и я заплатил эту сумму, чтобы просто пройти и посмотреть. Помните старый анекдот — туалет во дворе, а двора нет. Там было примерно то же самое. Туалет был где-то далеко во дворе. Азиатский туалет. А белье в общей комнате было серого цвета. Я получил впечатления на всю жизнь и быстро сбежал. Но все равно было интересно. А у вас сейчас появились такие возможности! Литва стала членом Евросоюза, вошла в общее пространство Европы. Вы можете путешествовать без визы по всем странам Европы, передвигаться из одной культуры в другую, видеть древние памятники и великолепные дворцы, столицы европейских государств и небольшие уютные города, знакомиться с таким количеством интересных людей — одним словом, у вас все впереди.

— Мужчинам легче, — задумчиво произнесла она, — вам легко передвигаться по этому пространству, менять города, страны, континенты, заводить новые знакомства и легко их забывать. Нам труднее. Вы же понимаете, насколько женщине бывает труднее. К тому же я не так легко схожусь с людьми.

— Нужно, чтобы вас залили водой, — пошутил Дронго.

— Видимо, да, — согласилась она, — иначе я бы никогда к вам не поднялась. Но мне еще предстоит ехать на машине завтра целый день. И поэтому нужно было принять душ. Извините, что я вас побеспокоила. Сейчас понимаю, как некорректно я поступила.

— Ничего страшного. Если бы не вы, я бы никогда не познакомился с этой дежурной и не узнал нравы в местных провинциальных гостиницах.

— Вы думаете, этот опыт чего-то стоит?

— Любой опыт чего-то стоит, — сказал он.

— Я сейчас переоденусь и уйду, — предложила Инна.

— Нет, — сказал Дронго, — не нужно. Уже полночь. До шести часов утра осталось не так много времени. Я думаю, что вам нужно лечь и немного поспать. У меня две кровати, на второй никто не отдыхал.

— Я заметила, — кивнула Инна. — А когда вы отсюда уезжаете?

— Не знаю. Может, через день, может, через два. А может, через три. Пока не знаю.

— Через три нельзя, — лукаво заметила Инна, — придется выполнять обещание, которое вы дали дежурной.

— Ничего. Как-нибудь вывернусь. Объясню, что тяжело заболел туберкулезом или бубонной чумой. Повешу табличку, чтобы не входили. В общем, как-нибудь отобьюсь.

— Смешно, — она задумчиво провела рукой по ручке кресла. Затем подняла голову: — Можно я задам вам личный вопрос?

— Задавайте.

— Я столько про вас слышала. Столько разных легенд и небылиц. Даже не знаю, с чего начать. Это правда, что однажды где-то в Европе вас спасла женщина? Она подставила себя вместо вас под пулю убийцы. Верно?

— Почти, — сказал Дронго, не меняясь в лице, — но это достаточно больно, чтобы каждый раз об этом вспоминать.

— Извините.

— Нет, ничего. Прошло уже много лет.

— Как странно. Я никогда не думала, что смогу вот так, лично, увидеть вас и переговорить с вами. До сих пор не верю, что это именно вы.

— Вам рано вставать, — напомнил Дронго, — ложитесь спать, а в шесть часов утра я вас разбужу. И не беспокойтесь. Я проснусь без будильника. Если хотите, я выйду, чтобы вы могли лечь.

— Не нужно. Можете отвернуться. — Он отвернулся. Она сняла свой халат и проскользнула в постель. Накрылась одеялом.

— Все, — сказала она, — вы можете ложиться.

— Я все равно не усну до утра, — ответил Дронго, — спите. Я прилягу здесь и просмотрю сегодняшние газеты. Я еще не успел их прочесть. Общий свет я выключу, оставлю только свой светильник.

— Спасибо. Спокойной ночи. — Она повернулась к нему спиной.

— Спокойной ночи, — он взял газету и, стараясь не шуршать страницами, начал читать. На одеяло он лег в брюках и в рубашке, чтобы не раздеваться в ее присутствии.

Молчание длилось недолго.

— Как ее звали? — неожиданно спросила Инна, не оборачиваясь к нему.

— Кого? — он не сразу понял, о ком она спрашивает.

— Ту женщину, которая вас спасла.

Он молчал.

— Вы не хотите говорить?

— Ее звали Натали, — ответил Дронго, убирая газету.

Она повернулась к нему. Надела очки, чтобы увидеть выражение его лица.

— Вы ее любили?

— Да.

Он сам не понимал, почему отвечает на вопросы. Но осознавал, что ему нужны эти вопросы, а ей нужны его ответы. Такая неожиданная встреча двух абсолютно чужих людей, когда один что-то слышал о другом, а другой никогда даже не представлял себе существования первого.

— И больше никого не любили? — спросила она.

— Любил, — честно признался он, — хотя всегда помнил Натали. И всех остальных, кого я любил. Их было не так много. Хотя женщин, с которыми я встречался, было достаточно. Но это были просто встречи.

— Вы женаты?

— Да.

— Вы ее любите?

— Думаю, что да. Но в этом случае важно, чтобы она любила меня. И даже терпела. Что она, собственно, и делает. Очевидно, в отношениях со мной важны не только любовь, но и терпение, понимание. Возможно, я слишком сложный и непредсказуемый человек.

— Вы не живете вместе? — Каким-то неведомым образом она поняла, что именно он хочет сказать.

— Не живу. Я боюсь подставлять свою семью под свою работу. И поэтому я встречаюсь с ними не так часто.

— Вы скучаете без нее?

— Да. Без нее и без детей.

— И все равно не возвращаетесь к ним?

— Я всегда с ними. Но стараюсь не нагружать их своими проблемами.

Она привстала, села. Они разговаривали, не глядя друг на друга.

— Почему? — спросила она. — Почему человек не может быть просто счастлив? Почему любое счастье приходит к нам через преодоление?

— Наверно, так и должно быть. Счастье слишком эфемерное понятие, слишком зыбкое ощущение, чтобы оно всегда оставалось вместе с вами. Когда человек счастлив, он этого не понимает.

— А мне кажется, что я никогда не испытывала этого чувства, — призналась Инна, — ни тогда, когда выходила замуж, ни тогда, когда рожала дочь. Не знаю, может, я не помню. Но мне кажется, что я никогда не испытывала этого чувства.

— Значит, у вас все еще впереди, — задумчиво произнес он.

— Вы встречали в своей жизни законченных негодяев. Как вы думаете, вообще существуют такие люди?

— Думаю, что нет. В каждом человеке есть нечто божественное, возможно, это его душа. И самый отъявленный мерзавец все равно несет в себе этот свет. Хотя иногда встречал таких людей, что казалось, никакой свет не может пробиться в их души.

— Вы их ненавидели?

— Нет. Я их часто жалел. Но иногда не любил.

— А кого вы любили? Кроме женщин. Я имею в виду не тех женщин, с которыми вы встречались. Вы меня понимаете?

— Думаю, что да. В моей жизни были встречи с удивительными женщинами. Сильными, отзывчивыми, добрыми, понимающими, чувственными. Каждая новая женщина была открытием, целой планетой, новой звездой в этой Галактике. Я говорю, наверно, немного красиво, но это так.

— Я вам завидую, — она наконец повернула к нему голову, — честное слово. У вас была такая интересная жизнь.

— Не знаю, — он тоже повернул голову, — не думаю, что многие захотели бы жить моей жизнью. Это слишком сложно, непредсказуемо. Мне бывало больно, горько, одиноко. Я испытывал ужасные разочарования и видел всю низость человеческих поступков. Но, с другой стороны, мне довелось увидеть такие высокие порывы человеческой души, такие невероятные образцы настоящей любви и настоящей дружбы, что я не могу считать свою жизнь неудавшейся.

— Зачем вы сюда приехали? Неужели действительно, чтобы помочь сыну своего погибшего друга?

— Разве это не важная причина? Конечно, из-за него. Я подумал, что ему нужно помочь. Совершено преступление, и все факты, все улики указывают на то, что это убийство совершил клиент моего молодого напарника. Но он сам первый не поверил в это преступление, совершенное его подзащитным. И убедил меня сюда приехать. Чем больше мы углубляемся в это расследование, тем больше убеждаемся, что мой молодой коллега был прав.

— И вы думаете, что сможете ему помочь?

— Пока не знаю. Но я сделаю все, чтобы он мог и дальше оставаться таким человеком, убежденным в своей правоте и готовым драться за свои идеалы. Это очень важно, Инна, если человек убежден в своей правоте и готов за нее драться.

— Я понимаю, — прошептала она, — действительно важно.

— Третий час ночи, — сказал Дронго, — а вы все еще не спите.

— Я не хочу спать, — улыбнулась Инна, — мне так интересно с вами разговаривать.

— Спасибо. Но завтра в автомобиле вы будете клевать носом.

— Ничего. Я же не буду сидеть за рулем. Посплю на заднем сиденье. Зато проведу с вами лишний час. Это интереснее. Честное слово. Когда еще мы с вами увидимся. Когда вы были в последний раз в Вильнюсе?

— Кажется, лет семь назад. У меня тогда была встреча с вашим Президентом. Он казался мне порядочным и ответственным человеком. Особенно мне запомнилась девушка из его охраны. Кажется, ее звали Виктория. Но вы так и не сказали, зачем приехали в Новгород. У вас здесь дела?

— Нет, — ответила Инна, — мы готовим документы на наследство. Меня пригласили сюда, чтобы я могла оформить документы на одну семью. Хозяин тяжело болен и находится в больнице. Он даже не может с нами встретиться. У него счета в немецком и французском банках. Согласно его распоряжению мы должны перевести его капиталы на имя дочери. Обычная операция. Он оставил нам все необходимые доверенности, заверенные нотариусом. Самое поразительное, что многие документы он готовил еще несколько лет назад, пересылая в нашу контору.

— Подождите, — он вскочил с кровати, — его зовут Вано Тевзадзе?

— Откуда вы знаете?

— Отвечайте на вопрос, — он схватил ее за руку, — мне очень важно. Его зовут Вано Ревазович Тевзадзе?

— Я не имею права говорить. Но вам скажу. Да. Это он. И его дочь Нина Тевзадзе, хотя по паспорту она Нино Тевзадзе.

— Черт возьми, — он выпустил ее руку, — это тот самый человек, из-за которого мы сюда приехали. Он не болен, он сидит в тюрьме и обвиняется в убийстве полковника милиции. Получается, что он все заранее спланировал. Черт возьми. Вы знаете, Инна, кажется, я последний идиот. Такой самоуверенный идиот. Когда к вам пришли первые документы? Только отвечайте правду, мне сейчас очень важно получить точную информацию.

— Три или четыре года назад. Там было оговорено, что все счета, в случае необходимости, будут переведены на имя единственной наследницы Вано Тевзадзе — Нино Тевзадзе. Но при этом оговаривалось, что она была еще несовершеннолетней. Нет, это было даже шесть лет назад.

— Все верно, — кивнул Дронго, — именно тогда его пытались заставить работать осведомителем. Господи, неужели мы с Вячеславом так ошибались? Значит, Тевзадзе действительно убил полковника Проталина. И все подготовил к тому, чтобы его деньги были переведены на имя его дочери. А если российский суд конфискует его имущество?

— Нас это не касается. Мы выполняем конфиденциальное поручение нашего клиента. Переводим счета на имя его уже взрослой дочери. Каждый человек имеет право обратиться в нашу контору с подобным запросом. Он платит комиссионные отчисления и наши проценты, а мы переводим деньги на имя его наследника. Все абсолютно законно и в рамках литовского законодательства.

— И Новгород находится недалеко от границ прибалтийских государств, с которыми раньше работал Тевзадзе. Только он дает поручение не в Латвию, а в Литву, чтобы окончательно запутать все следы. Я начинаю думать, Инна, что вас мне послал сам бог. Или дьявол, если вспомнить, что вы сейчас окончательно доказали вину Тевзадзе. Бедный Вячеслав, он так верил в невиновность своего клиента.

— Вы тоже, — неожиданно напомнила Инна, — вы несколько минут назад говорили мне, что готовы помочь своему молодому другу доказать невиновность его клиента. Что случилось? Вы так быстро меняете свои убеждения?

Он остановился, взглянул на нее. Опустился на свою кровать.

— Нет, — произнес он чуть слышно, — нет, — сказал он уже громче, — не так быстро. Просто ваше сообщение выбило меня из обычного состояния равновесия. Наверно, я был готов рассказывать о своей прошлой жизни и не готов услышать от вас подробности дела, которым я сейчас занимаюсь.

Она понимающе кивнула.

— Тевзадзе заранее все приготовил, — вспомнил Дронго, — и переехал сюда, чтобы быть поближе. Шесть лет назад. Сейчас он обвиняется в убийстве полковника Проталина. Получается, что он готовился к этому убийству, взращивал свой грех. Но зачем он убил полковника? Вы представляете, какие мотивы должны быть у него, если его дочь за несколько дней до преступления подала заявление в загс? А может, это мы ошибаемся. Может, как раз именно этот факт и подтолкнул Тевзадзе к убийству. Дочь уже устроена, деньги он переводит на ее имя, все документы оформлены, остается достойно уйти. Но почему?

— Я ничего не понимаю, — призналась Инна, — получается, что наша встреча не была случайной. Если бы я сама не пришла к вам, то могла бы подумать, что вы нарочно спланировали нашу встречу.

— А если бы я не пригласил вас к себе, то наверняка подумал бы, что это вы нарочно подставляете Вано Тевзадзе под обвинительный приговор, чтобы убедить меня в бесперспективности наших попыток его спасти, — ответил Дронго.

— Получается, что эта встреча нужна была нам обоим, — прошептала она.

— Вы можете оставить ваши телефоны? — попросил Дронго. — И номера телефонов вашей конторы в Вильнюсе. Если понадобится, я перезвоню к вам в Литву.

— Меня выгонят с работы, — предупредила Инна, — если узнают, что я выдала вам такие служебные тайны. Имя доверителя и имя его наследника должны быть абсолютной тайной. Мы не имеем права никому говорить о подобных вещах.

— Неужели вы думаете, что я способен вас выдать? — спросил Дронго. — Я всего лишь собираюсь уточнить у вас некоторые детали и даты, чтобы убедить самого себя в самой ужасной ошибке, которую я когда-либо совершал.

— Похоже, что мы уже сегодня вообще не заснем, — улыбнулась Инна, — давайте поговорим о чем-нибудь приятном. У нас в запасе не так много времени.

Глава 15

Это была удивительная ночь. Они говорили обо всем так, словно были самыми близкими друзьями. Психологи отмечают подобный феномен, когда двое абсолютно незнакомых людей могут исповедоваться друг другу, прекрасно сознавая, что, возможно, больше никогда не увидятся. И эта степень открытости при невозможности дальнейших встреч делает беседу особенно насыщенной и интересной.

Без десяти шесть он деликатно вышел из номера, чтобы она оделась. Ровно в шесть часов они спустились вниз, где ее уже ждал приехавший за ней водитель. Она протянула руку Дронго.

— Я думаю, это была самая необычная ночь в моей жизни, — призналась Инна, — честное слово, правда. Только обидно, что вы видели во мне источник информации и даже ни разу не попытались меня поцеловать. Можно, я вас поцелую?

Он несколько смущенно кивнул. Она подняла голову и поцеловала его в щеку. Затем кивнула и побежала к выходу. Он долго стоял в холле, словно ожидая, что она вернется. И затем, повернувшись, медленно пошел к себе. Он еще успел поспать несколько часов и появиться в ресторане к десяти часам утра, чтобы позавтракать вместе с Вячеславом. Тот уже ждал его за столом.

— Сегодня у нас важные встречи, — сказал Славин, — я звонил утром Широбокову, он нас сейчас ждет. Потом мы поедем…

— Погоди, — прервал его Дронго, — я вчера ночью стучал к тебе в номер, но ты так крепко спал, что я решил тебя не будить.

— Наверно, я не услышал, — смущенно улыбнулся Славин.

— Дело в том, что вчера ночью я встретился с одним человеком, который убедительно доказал мне всю степень вины нашего клиента, — мрачно сообщил Дронго, — похоже, что мы с тобой ошибались. Вернее, ошибался именно я. Ты адвокат, и тебе просто по должности положено искать любые зацепки, чтобы защитить своего клиента. А я обязан был сразу тебя отговорить от поисков несуществующего убийцы. Но вместо этого я поверил тебе, нет, даже не так, я поверил самому себе в красивую сказку об исчезнувшем убийце. Так хотелось казаться в твоих глазах умным и проницательным человеком. Оказалось, что все это глупости. Мне хотелось доказать, что следователь и сотрудники милиции ничего не понимают в расследовании, а я один — великий и ужасный — могу приехать и все поставить на свои места. Но оказалось, что они как раз все понимают, а я поддался ложному искушению.

— Что случилось? — не понял Славин.

— Вано Тевзадзе готовил свое преступление достаточно давно, — сказал Дронго, — еще когда переехал в Новгород. Тогда его пытались заставить стать информатором уголовного розыска. И тогда он начал переводить деньги в банки Германии и Франции через прибалтийские государства. А заодно и оформлять все документы на выдачу доверенностей от его имени известной адвокатской конторе в Прибалтике. Он заранее подготовил все документы, чтобы их можно было переоформить на его дочь. Сейчас он сообщил, что тяжело болеет и просит перерегистрировать все его счета на имя дочери. Вот так, Вячеслав. А мы с тобой полные дураки.

— Это еще ничего не доказывает, — мрачно ответил Славин, — она у него единственная наследница, и он хочет подстраховаться.

— Тем не менее подобные доказательства не в его пользу. Значит, он заранее готовился к возможным неприятностям и заранее оформлял все документы. Зачем он это делал? Такой вопрос может задать тебе прокурор, если узнает об этих документах. И это будет еще одним свидетельством против твоего клиента.

— Понятно, — уныло произнес Славин. — Значит, вы сегодня уедете?

— Нет. Пока не уеду. Я хочу встретиться с этим Широбоковым. И еще раз со следователем. Нам нужно все заново проверить. Может быть, я тоже ошибаюсь, и Тевзадзе проявил обычную для бизнесменов предосторожность. Он ведь два раза сидел в тюрьме. И поэтому он мог заранее позаботиться, чтобы его дочь не осталась без средств к существованию в случае его внезапной гибели или ареста. Такой вариант тоже возможен. Но должен тебе признаться, что факты, собранные против Тевзадзе, просто ужасают. Хотя после вчерашнего посещения дома я был уверен, что у нас появились некоторые шансы, чтобы отстоять твоего клиента.

— Какие шансы? — не понял Славин.

— Пока о них говорить еще рано. Давай лучше закончим поскорее завтрак и поедем к твоему капитану. Может, мы там что-нибудь найдем.

Через час они уже сидели в небольшой комнате участкового Широбокова. Это был коренастый, широкоплечий крепыш невысокого роста. У него были сильные руки борца, короткая шея, мощный торс. И круглая, как бильярдный шар, голова с коротко остриженными волосами. Густые сросшиеся брови дополняли его облик.

Он был явно недоволен визитом адвокатов и не старался этого скрыть. Широбоков неохотно пожал им руки, приглашая за стол, мрачно уселся напротив.

— Вы знаете, зачем мы пришли? — начал Славин.

— Знаю, — прогрохотал Широбоков и положил свои большие кулаки на стол, — пришли, чтобы придумать, как вытащить этого грузина из тюрьмы. Только вы ничего сделать не сможете. Он там останется надолго, на всю жизнь. И никто в нашем городе не разрешит его оттуда освобождать. Даже если найдется судья, который вынесет ему оправдательный приговор. Он должен умереть в тюрьме, и он там умрет, это я вам обещаю.

— Хорошее начало, — решив, что пора вступать в разговор, сказал Дронго, — значит, вы уже заранее вынесли ему свой приговор.

— Он убил Степана Егоровича, — угрюмо напомнил Широбоков, — а вы знаете, какой человек был полковник Проталин? Герой. Настоящий герой. Это ведь он меня отправил учиться. Я пятнадцать лет назад обычным водителем был, сержантом. Он мне деньгами помог и в Волгоградскую школу отправил учиться. Потом помог устроиться сюда на работу. Сначала я лейтенанта получил, потом старшего лейтенанта, теперь уже капитан. А я добро никогда не забывал. Проталин для меня как отец родной был.

— Не сомневаюсь, — сказал Дронго, — вы ведь вместе в Чечне были?

— Были, — гордо подтвердил Широбоков, — и Проталин там геройски воевал. Вы знаете, наверно, как наш отряд в засаду попал. Почти все погибли, а нам удалось выжить. Только троим. Мне, Проталину и Кичинскому. Только Геннадий Львович сейчас служит в Рязани. А мы со Степаном Егоровичем здесь остались.

— Тогда все погибли? — уточнил Дронго.

— Все, — вздохнул Широбоков, — только мы выжили, потому что в первой машине сидели. У нас «уазик» был. Они нас пропустили и по грузовикам ударили из гранатометов. Сразу все в огненную кашу превратили. Никто там спастись не мог.

— А вы как спаслись?

— Нас Проталин спас. Он Кичинского на руках вынес, а я в это время прикрывал наше отступление. Нам всем тогда ордена дали. Всем троим.

— И вы вернулись в Новгород?

— Кичинского в больницу увезли. Он потом долго в Москве лежал, месяца два. А затем его в Рязань перевели. Я слышал, что он еще раз в Чечне был, уже на второй войне. Но опять выжил. Живучий, значит, человек, бог его любит.

— Вы вернулись в девяносто шестом?

— Да. Как раз тогда и приехали.

— Что было потом?

— Меня Степан Егорович послал учиться в Волгоградскую школу милиции. А сам на повышение пошел. Про него все местные газеты писали. Он тогда еще себе первый «Мерседес» в городе купил. Ни у кого такой машины не было. Только он его сам не водил, брату отдал. А потом и совсем отказался. Сказал, что нескромно ему на такой машине ездить. Это сейчас у всех машины заграничные, а тогда такого не было.

— Вы встречались с Проталиным после возвращения из Волгограда? — вмешался Славин.

— Он наш начальник был, — удивился Широбоков, — конечно, я с ним виделся. Много раз. И он всегда ко мне с большим уважением относился. Премии мне первому давали. Он вообще обещал мне скоро майора дать. Не успел, царство ему небесное. Мы как раз встречались с ним за несколько дней до его смерти.

— Вы сделали довольно успешную карьеру, — заметил Дронго, — из водителей в офицеры.

— Я учился много. И работал, — Широбоков поднял указательный палец правой руки, — а бог все видит. Я простой человек и всегда слушал то, что мне другие говорили. Умных людей всегда слушал. Никогда не выпендривался, никогда вперед батьки в пекло не лез. Вот поэтому меня все и уважают. И на участке у меня всегда порядок, спросите кого хотите. Я никому спуску не даю. Все так, как полагается.

— У вас есть номер телефона Кичинского?

— Геннадия Львовича? Конечно, есть. Он начальник уголовного розыска в Рязани. Там его очень уважают. Мы все, кто прошел первую войну, иногда встречаемся. Кичинский две войны прошел и два раза был ранен. О таких людях нужно песни слагать.

Он достал свою записную книжку и начал старательно выписывать номер телефона Кичинского. Затем протянул бумагу Дронго.

— Возьмите, — предложил он, — и передайте ему привет от меня, если увидите.

— Обязательно, — пообещал Дронго. — Он был на похоронах Проталина?

— Нет, не успел. Мы тоже все удивились. Но вы знаете, какая у нас работа. Все зависит от начальства. А ехать оттуда далеко.

— Понятно. У меня к вам еще один вопрос. Вы знали Вано Тевзадзе?

— Я всех приехавших кавказцев знаю. Работа у нас такая. Он ведь к Майданову приехал. А того весь город знает. Такой заносчивый тип. Никогда и никого не уважал. Своего участкового вообще за человека не считал. Другие и в праздник поздравят, и мебель какую пришлют на участковый пункт, и детишкам подарки. А этот куркуль ничего и никому. Только под себя греб. Ничего, ему тоже мало осталось. Скоро и он сядет рядом со своим грузинским другом. Мало осталось.

— Почему вы так не любите всех кавказцев? — поинтересовался Славин.

— А вы их любите? — спросил Широбоков. — Покажите мне хоть одного человека, кто их любит или терпит. Они у нас все рынки захватили, все казино, вся торговля у них. И группы у них самые организованные. Об этом все знают. Хороший кавказец — это уехавший кавказец. Тот, кто к себе на Кавказ возвращается и там живет. Пусть они там друг дружку истребляют до последнего человека.

— Раньше говорили, что хороший негр — это мертвый негр, — заметил Дронго, — а сейчас, значит, интерпретация немного другая. Но смысл один и тот же.

— Я такого не говорил, — насторожился Широбоков. — Только зачем они сюда едут?! Пусть у себя на Кавказе и живут. Раз такие умные и сами жить хотят. Я бы вообще всю Чечню стеной обнес и всех туда выселил. Пусть там и остаются без нас. Они бы сразу друг друга перебили. За один год.

— На Кавказе живет более ста народов и народностей. Всех за стену? — уточнил Дронго.

— Почему всех? Не всех, — возразил Широбоков, — осетины нормальные, они за нас дрались. Абхазы всякие. Может, калмыки еще. А остальных убрать туда, за стенку. Особенно чеченцев, азеров и грузин.

— Интересные взгляды, — сказал Дронго. — Почему чеченцы — я уже понял, вы там воевали. А почему азербайджанцы и грузины?

— Азеров все не любят. Много их слишком развелось в наших местах. Они раньше на всех базарах заправляли.

— Но сейчас торговля перешла в руки российских граждан, — напомнил Дронго.

— Все равно у них, — отмахнулся участковый, — они как змеи хитрые, куда хочешь пролезут и еще российское гражданство купят.

— Значит, виноваты ваши коллеги из паспортного стола?

— Может быть, и виноваты. Только азеров нужно отсюда гнать. А еще грузин. Этих вообще стрелять нужно. Каждый день по телевизору показывают, что они там вытворяют. Как наших не любят. Я бы им показал, как можно нас не любить. Перекрыл бы им газ, электроэнергию, воду, бензин. Посмотрел бы, как они поживут.

— Вам не кажется, что с такими взглядами нельзя работать в милиции? — спросил без гнева Дронго.

— А, ты, наверно, тоже кавказец, — понял участковый, — только ты не дергайся. Я против адвокатов ничего не имею. Пришел, поговорил, потрепался и свой гонорар в карман положил. Чистая работа, никаких проблем. Только я не адвокат. И говорю то, что хочу сказать. У нас и так развелось слишком много разных людишек. Понаехали отовсюду. Пора наводить порядок. Вот нового губернатора прислали и уже порядок начали наводить. Всем кавказцам хвосты прижали. А если нашего грузина посадят, то вообще здорово будет. Мы всех черномазых отсюда выбросим, перекроем им кислород.

— Не сомневаюсь, что вы так и сделаете, — сказал Дронго. — А как ваш бывший шеф сумел купить квартиру в «доме миллионеров»? Откуда у него было столько денег? Он ведь заместителем начальника городской милиции стал совсем недавно.

— Бабушка наследство оставила, — глумливо засмеялся Широбоков. — Вы зачем сюда приехали? Чужие деньги считать? Тогда лучше деньги Тевзадзе считайте. Они у него наверняка где-то припрятаны. А полковник Проталин настоящий мужик был. Своих в обиду никогда не давал. И правильно сделал, что квартиру в таком доме купил. Назло нашим местным олигархам. Они решили, что в этом доме только сами жить будут и чужих туда не пустят. Но Проталин взял и купил. Представляю, как они бесились.

— У меня к вам последний вопрос, Широбоков… — Дронго взглянул на часы. Они еще должны успеть к следователю. — Скажите честно, как вы считаете, мог такой физически слабый человек, как Вано Тевзадзе, отнять оружие у вашего начальника? Он ведь владел самбо и дзюдо?

— Нет, не мог. Но он, наверно, и не отнимал, иначе Проталин его бы голыми руками по стене размазал. Наверно, полковник оружие оставил, а Тевзадзе его схватил. Или как-то обманул Степана Егоровича. Только отнять он никак бы не смог. Знаете какая железная хватка была у полковника? Схватит так, как будто в клещи берет. Все его сильных рук боялись.

— Понятно. Значит, вы тоже считаете, что Тевзадзе не мог отнять оружие у вашего бывшего шефа.

— Вы меня не путайте, — гневно заметил участковый, — наверняка не мог. Но отнял. И может, даже с испугу поэтому в стену пальнул. А потом в самого Степана Егоровича. Кто мог подумать, что такое ничтожество, как Вано Тевзадзе, мог застрелить такого героя, как полковник Проталин? Он первую чеченскую войну прошел. Знаете, что такое войну пройти? Это место, где все грехи человеческие взрастают. Корысть, зависть, ненависть, коррупция, насилие, убийство, предательство, все, что хотите. Очень немногие с войны нормальными людьми возвращаются. А Проталин сумел выжить и вернуться. И даже полковника получить. Все ждали, когда Мохова уберут и на его место наконец Степана Егоровича поставят. Весь город об этом говорил, а в министерстве все тянули и тянули с представлением. Вот и дотянули. Погиб такой человек. Обидно очень. В Чечне под пулями боевиков живым остаться, а здесь погибнуть от пули, пущенной из собственного оружия. И кем пущенной? Ничтожеством, которое и пистолет в руках никогда не держало.

— Возможно, убийцей был не Тевзадзе, — осторожно заметил Дронго.

— Эти сказки мы уже знаем, — отмахнулся Широбоков, — все время их рассказывают, чтобы вытащить из следственного изолятора вашего клиента. Только у вас ничего не выйдет. Никто не верит, что Проталина мог убить случайный прохожий. Не тот человек был Проталин, чтобы на любой дешевый трюк купиться. Его так просто врасплох застать было нельзя. И поэтому я говорю, что ваш грузин должен в тюрьме сидеть всю оставшуюся жизнь. Так будет справедливо. И за нашего полковника, и за наших ребят в Чечне. Не нужно ни с кем цацкаться. Как сказал наш верховный главнокомандующий — будем мочить их в сортире. Если понадобится, списки составим и всех отсюда выбросим. Или замочим. Нам все равно. Лишь бы они убирались отсюда.

— Понятно, — Дронго взглянул на Славина, — по-моему, разговор получился очень содержательным и понятным. Я думаю, что мы можем идти. Спасибо за то, что согласились с нами побеседовать и изложить нам свои взгляды.

Они вышли из комнаты, не протягивая руки участковому. Когда немного отошли, Дронго оглянулся. Ширбоков стоял на пороге.

— Он прав, — прошептал Дронго, — война — это вместилище всех грехов, которые она взращивает и лелеет. И поэтому с войны они возвращаются совсем иными. Не зная ни жалости, ни пощады.

— Вы считаете, что это может кого-то оправдать? — удивился Славин.

— Нет. Но хотя бы объясняет их поведение. После месяца боев в Чечне любой кавказец дома в Новгороде кажется подозрительной личностью, готовой стрелять вам в спину при любом исходе дела. А если учесть, что в стране действительно действуют этнические преступные группировки, которые контролируют многие сферы жизни, то становятся понятными гнев и страх обывателей. И ненависть сотрудников милиции. Идем быстрее, Вячеслав, мне неприятно чувствовать на своем затылке взгляд Широбокова. Такое ощущение, что он мне прямо в затылок целится.

Глава 16

К следователю Савеличеву они приехали уже в двенадцатом часу дня. Торжествующий следователь показал им подписанное прокурором обвинительное заключение.

— Теперь осталось только ознакомить вас с этим делом, и мы можем передавать его в суд, — не скрывая удовлетворения, заявил следователь, — я распорядился, чтобы уже сегодня после обеда Вано Тевзадзе начал чтение дела. Хотя он говорил, что ничего не будет читать и все подпишет до суда. Но это уже на его усмотрение. Что касается вас, господа, то мне не нужно сразу несколько подписей. Достаточно будет, если везде будет подпись господина Славина как назначенного адвоката в этом процессе. Вполне достаточно только его подписи.

— Я должен буду внимательно ознакомиться с делом, — мрачно ответил Славин.

— Это ваше право, — благожелательно ответил Савеличев. Он не сомневался, что Тевзадзе будет приговорен к пожизненному заключению, настолько неоспоримыми казались представленные факты.

— У нас есть несколько моментов, на которые мы хотели бы обратить ваше внимание, — начал Славин.

— Какие моменты? — уточнил следователь. Сегодня он был в прекрасном расположении духа. Славин взглянул на Дронго, как бы давая ему возможность задавать вопросы следователю. Тот сразу задал первый вопрос:

— Вы знали, что у обвиняемого Вано Тевзадзе была подруга, работавшая на мебельном комбинате?

— У него могло быть много подруг, — искренне удивился Савеличев, — какое это имеет отношение к нашему делу?

— Его подругу звали Жанна Михальская. Она экономист планового отдела комбината.

— Могу только позавидовать Тевзадзе. Жанну Михальскую я немного знаю. Красивая женщина, крупные формы. Какое это имеет отношение к нашему расследованию?

— Она была супругой Вениамина Михальского, который был двоюродным братом убитого Степана Проталина. — Дронго с удовольствием заметил, как меняется цвет лица его собеседника.

— Не понимаю связи с убийством, — торопливо произнес следователь, покрываясь красными пятнами. — Зачем вы сознательно провоцируете нас на дальнейшее расследование? Это затянет следствие еще на несколько месяцев.

— Но это исключительно важные факты, которые не нашли своей проверки в ходе следственных действий.

— Какой проверки? — разозлился Савеличев. — При чем тут Михальская и ее первый муж? Они уже давно не живут друг с другом, у нее двое девочек от второго брака. А она с кем только не гуляла. Теперь всех мужчин, с которыми она встречалась, я должен проверять и подозревать. Это глупо и невозможно. Поэтому я думаю, что эту линию подозреваемых мы оставим без нашего вмешательства. Что у вас еще?

— Как погиб Проталин? — спросил Дронго.

— Его убили выстрелом из пистолета. Из его собственного оружия, которое находилось рядом. На нем были только отпечатки пальцев самого Проталина и отпечатки пальцев Тевзадзе. Больше никого.

— Это я знаю. Вы не поняли моего вопроса. Вы спрашивали у патологоанатомов, мог ли он прожить несколько секунд или минут, после того как в него выстрелили?

— Несколько секунд — возможно. Они так и написали. Кровь скапливалась у него в желудочке. Но он был обречен. Самое большое, сколько он мог жить после такого тяжелого ранения, это минута, от силы две. Но он умер, очевидно, сразу. Хотя его кровь мы нашли на рукаве Тевзадзе и на его пиджаке. Вы же видите, господа, что все факты против вашего клиента. И, честно говоря, я вам не завидую. Вытащить его вы все равно не сможете, там уже все предрешено.

— Как пуля попала в стену? — спросил Дронго. — Вы получили заключение баллистической экспертизы. Под каким углом был наклон?

— Под очень сильным, — ответил Савеличев. — Очевидно, они боролись, даже упали. И выстрел пришелся в стену.

— У вас есть заключение баллистической экспертизы?

— Да, она подшита в деле.

— Спасибо. Я его обязательно просмотрю. А где фотографии места происшествия?

— Лежат в конверте, в самом деле, — пояснил следователь.

Дронго достал из конверта фотографии, стал внимательно их изучать. Затем кивнул в знак согласия и начал убирать фотографии обратно в конверт. Закрыл его.

— Очень интересно, — негромко вымолвил он, — как будто все так было специально устроено.

— Что вы этим хотите сказать? — насторожился Савеличев.

— Пока только изучаю ваше дело, — сказал Дронго, — но боюсь, что у вас там появились некоторые неточности.

— Какие неточности? Что вы плетете? — разозлился следователь.

— Это мы проясним на месте, — ответил Дронго, — у меня больше нет к вам никаких вопросов. Спасибо, господин Савеличев. Хотя нет, есть. Вы не обратили внимания на доходы скромного полковника милиции. Сначала он возвращается с войны и покупает себе «Мерседес». Затем благоразумно от него отказывается и приобретает другую иномарку. Потом покупает квартиру в доме, который называют «домом миллионеров». Откуда такие средства, такие возможности? Вы не исследовали этот вопрос?

— Какое отношение имеет покупка дома Проталиным к его убийству? — поинтересовался следователь. — Это все мелочи, на которые не стоит обращать внимания. Конечно, вы можете зацепиться за такую мелочь, чтобы раздуть скандал и объявить Проталина коррупционером и жуликом. Хотя весь город знает, что Проталина убили не из-за того, что он был богатым или независимым человеком, а совсем по иным причинам. Какие еще у вас вопросы? Не нужно искать такие мелочи. Суд не примет их во внимание. Тем более судей оскорбит ваша попытка постараться замарать честное имя убитого полковника. Он погиб на боевом посту, а вы пытаетесь сделать из него коррупционера. Поэтому я заранее вам говорю, что этот номер дохлый. Он у вас просто не выйдет.

— Не сомневаюсь, что прокурор выступит на суде с громовой речью, — поморщился Дронго. — Обвиняется приехавший с Кавказа дважды судимый рецидивист. И обвиняется в убийстве полковника милиции. Вот где есть разгуляться прокурорскому красноречию.

— А вы можете проявить адвокатское красноречие, — усмехнулся Савеличев, — это ваше право. Зато прокурор наконец скажет все, что он думает о приехавших сюда гостях, и о грузинах в частности.

— Чем вам помешали грузины?

— Мне лично ничем. Но вы знаете, какие у нас сейчас отношения с этой страной. Они сознательно нас провоцируют. Потребовали вывести наши войска, закрыть наши базы, устраивают постоянные провокации. Я думаю, что этот процесс будет просто показательным. Все должны понимать, что нельзя долго плевать в сторону России. И тем более мы не должны принимать у себя криминальные грузинские элементы.

— Тевзадзе не криминальный элемент, — возразил Дронго, — и вы это прекрасно понимаете. Просто в бывшем Советском Союзе спекуляция и частнопредпринимательская деятельность считались преступлениями. Сейчас эти действия называют успешным бизнесом. У каждого времени были свои особенности. И поэтому не нужно так сразу обвинять всех грузин. И вообще, мне непонятно ваше отношение к этой проблеме. При чем тут вообще российско-грузинские отношения? Даже если Тевзадзе виноват? Какое отношение он имеет к политике Грузии? Этот человек, который уже давно российский гражданин, только этнический грузин. Почему он должен отвечать за неумную политику руководства современной Грузии, ведь он сам сбежал оттуда. Как можно предъявлять ему претензии в связях с кавказской мафией, если он никогда с этой мафией не был связан.

— Не нужно делать из нас таких монстров, — добродушно заметил следователь. — Меня лично не устраивает политика нынешних грузинских властей, и я могу об этом открыто и прямо говорить. Она мне не нравится. Что касается самого Вано Тевзадзе, то, конечно, его будут судить как российского гражданина и по российским законам. Но никто не вправе указывать прокурору, что именно ему следует говорить и как поддерживать обвинительное заключение в суде. Он имеет право вспомнить, что Тевзадзе только шесть лет назад прибыл к нам в Россию, что он был дважды судим, имел несколько неприятностей с законом и, наконец, обвиняется в убийстве полковника милиции, который лично ему не сделал ничего плохого.

— Он может вспомнить все, что угодно, — согласился Дронго, — но зачем? Чтобы сделать жизнь живущих в вашей стране грузин настолько тяжелой? Кому от этого польза?

— Мы не занимаемся политикой, господин помощник адвоката. Мы только стоим на страже законов нашей страны. Вернее, следственный комитет при прокуратуре ведет расследование. А прокуроры поддерживают обвинение в судах. Адвокаты, в свою очередь, имеют право на собственную точку зрения и получают слово последними, перед тем как выступают обвиняемые.

— Спасибо, — кивнул Дронго, — вы очень компетентный и знающий следователь. У меня больше нет к вам вопросов.

Они вышли из кабинета следователя в подавленном настроении. Толщина нескольких томов уголовного дела вызывала невольный трепет. Словно это были стены камеры, уже приготовленные для Вано Тевзадзе.

— Что будем делать? — спросил Славин. — Кажется, мы опросили всех, кого вы хотели. По вашему списку. Никого не осталось.

— Еще остался Кичинский, — напомнил Дронго, — тот самый, который был ранен и которого вынес с поля боя Степан Проталин. Я думаю, что мне нужно отправиться в Рязань и там найти Кичинского. Только после того как я поговорю с ним, мы можем наконец считать, что проверили всех, кто был в нашем списке.

— Это бесполезное занятие, — вздохнул Славин. — Наверно, вы правы. Убийца действительно Тевзадзе. Ничего другого просто невозможно предположить. Я, конечно, попытаюсь как-то защитить его на процессе, но мои возможности тоже не безграничны. Против конкретных фактов и улик, которые сумел собрать следователь, я ничего не смогу сделать.

— Пока не торопись признавать свое поражение. Я лучше прямо сейчас поеду на вокзал и возьму билет на скорый поезд в Москву. Попрошу их сделать так, чтобы я мог сразу из Москвы пересесть на поезд, идущий в Рязань. Хотя там много поездов ходит. Мне нужно будет срочно увидеться с этим Кичинским.

— Хорошо. Когда вы вернетесь?

— Завтра я буду уже здесь. Если ничего не найду, то хотя бы помогу тебе на судебном процессе. И насчет твоего «детектора». Не совсем у нас получилось хорошо. Выходит, что мы ошибались, когда доверяли науке. А я привык доверять. И сломленный в тюрьме Тевзадзе совсем не тот хитроумный шпион, который может обмануть эту аппаратуру. Кажется, в каком-то советском фильме было показано, как советский разведчик обманывает такую машину. Не помнишь?

— Нет.

— Нынешняя молодежь ничего не знает, — пробормотал Дронго, — он назывался «Ошибка резидента». Потом была «Судьба резидента» и так далее. Хороший был фильм, там Жженов играл очень здорово. Советую посмотреть. А нашего разведчика играл Михаил Ножкин. Судя по твоему лицу, эти фамилии тебе ничего не говорят. И очень жаль. Посмотри эти фильмы. Я еду на вокзал. Что ты будешь делать?

— Начнем работу над этим уголовным делом, — сообщил Вячеслав, — нужно привести Вано Ревазовича и вместе с ним начать изучать весь этот талмуд. Трудно мне будет работать с Тевзадзе. Он ведь готов подписать все документы, даже не читая их. А мне придется убеждать его внимательно читать каждую страницу. Посмотрим, как получится.

— Будь осторожен, — сказал на прощание Дронго, — не ходи по ночам один и, когда спишь, приставь стул к дверям. Старая «партизанская» привычка. Но очень неплохо работает до сих пор.

— Хорошо, — рассмеялся Славин, — я все сделаю.

Они обнялись на прощание, и Дронго поднял руку, останавливая проходившее мимо такси. Уже на вокзале, ожидая поезда, он достал телефон, набрал номер Кичинского. Через минуту ему ответил глуховатый голос:

— Я вас слушаю.

— Добрый день, — вежливо поздоровался Дронго, — мне нужен господин Кичинский.

— С кем я разговариваю?

— Меня обычно называют Дронго. Я эксперт по вопросам преступности.

— Я слышал про вас, — ответил Кичинский, — кажется, я даже догадываюсь, зачем вы мне позвонили. Откуда вы говорите? Из Новгорода?

— Да. Здесь погиб ваш бывший товарищ Степан Проталин.

— Слышал…

— Мне нужно с вами переговорить.

— Понимаю, — ответил Кичинский. — Когда вы приедете? Сколько у меня есть времени?

— Сегодня вечером.

— Хорошо. Тогда я буду вас ждать. В котором часу вы будете в Рязани?

— К восьми часам вечера.

— Понятно. Значит, в моем распоряжении целый день. Все ясно. Буду вас ждать. Спасибо за звонок, господин эксперт.

Дронго убрал телефон. Странный получился разговор. Словно Кичинский ждал этого звонка. И почему-то не удивился. А с другой стороны, говорил так, словно должен подготовиться к этой встрече. Непонятно почему.

Уже в поезде Дронго перезвонил Славину.

— Извини, что отвлекаю тебя от работы. Ты не помнишь, какие звания имели трое выживших в Чечне офицеров?

— Конечно, помню. Кичинский был старшим лейтенантом, Проталин уже капитаном, а Широбоков сержантом. Кажется, младшим сержантом. Если хотите, узнаю точнее.

— Нет, спасибо. А кто командовал отрядом ОМОНа?

— Подполковник Мохов. Он брат нынешнего руководителя городской милиции Новгорода. Тот тогда был еще старшим лейтенантом. А его старший брат был уже подполковником.

— Спасибо. Я все понял. — Дронго отключился.

Он успел немного поспать в поезде, который пришел в Москву уже к полудню. И пересесть на другой поезд, идущий в Рязань. В вагоне было тепло и светло. Дронго вспомнил про Инну. Кажется, он вел себя не совсем адекватно. Но ему и в голову не могло прийти, что нужно за ней ухаживать. Или попытаться ее поцеловать. Так легко вести интеллектуальную беседу с женщиной, которая не возбуждает в тебе никаких сексуальных чувств. И так трудно себя сдерживать, когда женщина становится желанной. «Какие мы все скоты», — подумал Дронго. Если бы у этой Инны были формы Жанны Михальской, он бы наверняка не говорил с ней до утра, а попробовал бы заняться чем-то иным, более интересным.

«Мы становимся благородными и воспитанными людьми, когда у нас нет юношеских сил и желаний», — подумал Дронго. Так легко быть благородным, когда тебя не волнует физическое тело женщины. А ведь Инна ему действительно понравилась. Но ему нравилось с ней разговаривать, обмениваться мыслями, спорить, слушать ее. Он даже не подумал, что они могут быть близки как-то иначе. Такая мысль даже не приходила ему в голову. Наверно, подобное поведение может обидеть женщину. Но он вообще не считал правильным приставать к своей гостье, даже если бы она понравилась ему еще больше. В этом был какой-то элемент балаганной пошлости, дурновкусия, когда, пригласив женщину в свой номер и как бы гарантируя ее безопасность, он бы воспользовался ситуацией. Нет, он поступил правильно.

Однажды, много лет назад, он привез нравившуюся ему молодую женщину домой и просидел у ее постели всю ночь. В тот вечер она сильно перепила, и ему пришлось даже раздеть ее. Проснувшись утром, она была очень удивлена, обнаружив, что лежит раздетая в постели, а он сидит рядом в кресле. Она даже немного обиделась на него. Но он считал невозможным для себя воспользоваться подобной ситуацией. Потом он часто вспоминал об этой удивительной ночи, даже сожалел, что поступил именно так. С молодой женщиной они довольно быстро расстались, но память об этой удивительной ночи осталась надолго.

Сейчас, слушая стук колес, он думал о Вано Тевзадзе, который проявил удивительную предусмотрительность и заранее оформил все свои документы на перевод денег на имя дочери. Если бы Инна ему не рассказала, он бы никогда не поверил в это сообщение. Но она не стала бы ему врать. Интересно, что он так и не узнал ее фамилии. Они говорили больше шести часов подряд. Говорили обо всем на свете. И он умудрился не узнать ее фамилии. Но это не так сложно. Она оставила свой номер телефона и, кажется, даже свою визитную карточку. Значит, он всегда сможет ее найти. Тем более что адвокатская контора в Вильнюсе, где она работает, одна из самых известных в Литве.

Он прибыл в Рязань, немного опоздав, к половине девятого вечера. Узнать, где находится здание городской милиции, было совсем не сложно. Уже подходя к зданию УВД, он вспомнил, что не перезвонил Кичинскому, чтобы сообщить о своем опоздании. Дронго достал свой телефон и набрал уже знакомый номер. Но вместо привычных гудков женский голос сообщил ему, что телефон отключен. Это была неприятная новость. Если Кичинский не захочет встречаться, то ему придется уезжать из Рязани уже сегодня ночью. Он входил в дежурную часть, когда раздались сирены подъехавших машин «Скорой помощи». Затем подъехали еще несколько автомобилей милиции. Все куда-то спешили, бежали, кричали. Одна женщина вышла, громко рыдая. Ничего не было понятно. Дронго попытался узнать, что именно происходит, но ему никто не отвечал. Наконец дежурный офицер, к которому он обратился, посоветовал зайти завтра.

— Почему завтра? — не понял Дронго. — У меня назначена встреча на сегодня.

— С кем назначена? — уточнил явно запыхавшийся дежурный офицер.

— С подполковником Кичинским, — ответил Дронго.

Офицер замер, помолчал. Затем неожиданно спросил:

— У вас документы с собой?

— У меня есть удостоверение помощника адвоката, — сказал Дронго, доставая удостоверение.

Офицер взял его книжку, внимательно прочел. Но не вернул.

— Что происходит? — спросил Дронго. — Вы можете мне объяснить, что здесь происходит?

— Да, — кивнул дежурный офицер, — у нас ЧП. Полчаса назад в своем кабинете застрелился начальник уголовного розыска подполковник Кичинский. Как раз тот человек, с которым вы должны были встретиться. Извините, но вам придется задержаться.

— Не может быть, — произнес Дронго, — этого просто не может быть.

Глава 17

Его действительно задержали. Через час здесь уже было все руководство города, прокуратуры, милиции, ФСБ. Все новые и новые руководители различных ведомств и городских служб подъезжали к зданию УВД. Казалось, что этот поток машин никогда не закончится. Он сидел в дежурной части и ждал, когда наконец его позовут. Было уже без пятнадцати десять, когда его наконец позвали. В кабинете начальника УВД стояла зловещая тишина. За столом сидело сразу несколько мужчин. Еще четверо расселись на стульях. Очевидно, среди этих людей было все руководство города и все руководители правоохранительных служб.

— Кто вы такой? — устало спросил начальник УВД. Он был в темно-синем красивом костюме. Галстук он успел снять. Его вызвали прямо с банкета, который устраивался в честь его супруги. Поэтому начальник городского УВД был явно не в настроении. К тому же застрелился один из лучших его офицеров, причем сделал это в своем кабинете, оставив непонятную записку, где просил прощения у близких и родных людей. Начальник УВД уже осознал, что это самоубийство станет роковым препятствием для его дальнейшей карьеры. И поэтому сидел с бледным выражением лица, готовый сорвать свою злость на ком угодно.

— Я звонил господину Кичинскому из Новгорода, — пояснил Дронго, — и мы с ним разговаривали. Это легко проверить по моему телефону. Или по телефону погибшего. И мы договорились сегодня встретиться. Но я немного опоздал. А когда пришел сюда, то выяснил, что Геннадий Львович застрелился. Хотя я до сих пор не знаю, как это произошло.

— Вошел в свой кабинет и застрелился, — недовольно сообщил начальник УВД. — Я только не понимаю, почему? Почему, договариваясь с вами о встрече, он неожиданно изменил свое решение, взял свое табельное оружие и пустил себе пулю в висок. Какая глупость. Он был одним из самых порядочных и достойных офицеров нашего управления. Вы не можете нам помочь?

— Как он погиб? — поинтересовался Дронго.

— Попрощался с товарищами и сослуживцами, которые решили, что он собирается ехать домой. Затем вошел в свой кабинет, написал записку родным. Попросил у них прощения за свой поступок. И затем, надев китель с орденами и медалями, который, очевидно, привез из дома, взял свой пистолет и застрелился.

— Что именно он написал? — уточнил Дронго.

— «Простите, что совершаю такой поступок, — сказал начальник УВД, читая записку самоубийцы, — у меня не осталось больше никаких сил. Прощайте». Вот, собственно, и все. Ничего другого там сказано не было. Поэтому мы решили вас задержать, чтобы вы сумели объяснить нам это загадочное самоубийство.

— Простите, что я спрашиваю. Ему не могли помочь?

— Кто? — гневно прохрипел начальник УВД. — Кто мог в него стрелять, если он заперся изнутри и после первого выстрела был уже мертв? Сотрудники выломали дверь в его кабинете и нашли своего начальника уже мертвым. Сейчас мы отрабатываем различные версии его самоубийства. Но ничего не можем понять.

— Я тоже ничего не понимаю, — сказал Дронго.

— Вы действительно помощник адвоката? — уточнил другой мужчина, тоже в штатском. Это был руководитель областного ФСБ.

— Нет, — ответил Дронго, — это лишь камуфляж. На самом деле я эксперт по вопросам преступности. Меня обычно называют Дронго.

— Тот самый Дронго? — невольно вырвалось у начальника УВД. Он взглянул на сидевшего рядом руководителя ФСБ. Контрразведчик пожал плечами. Он никогда не слышал о таком человеке.

— Мы разместим вас в нашей ведомственный гостинице, — предложил начальник УВД, — чтобы мы могли завтра поговорить на свежую голову. Если у вас есть какие-то сомнения или мысли, можете высказать их прямо сейчас.

— Я ничего не понимаю, — повторил Дронго, — мы должны были с ним увидеться, поговорить. А вместо этого я прихожу сюда и узнаю, что он пустил себе пулю в висок. Дело в том, что я приехал из Новгорода. Там произошло убийство заместителя начальника городской милиции полковника Степана Проталина. Я начинаю думать, что эти две страшные трагедии так или иначе связаны друг с другом. Хотя там было убийство, а здесь самоубийство. Но дело в том, что оба этих офицера много лет назад вместе воевали в Чечне.

— При чем тут это, — отмахнулся начальник УВД, — у нас половина офицеров прошла через войну в Чечне. В этом нет ничего удивительного. Я хочу знать, почему он решил так поступить. Что именно подтолкнуло его к самоубийству. И о чем вы с ним говорили? Может, вы ему что-то сообщили? Или сказали такую новость, из-за которой он решил стреляться? Хотя он был не кисейная барышня, а офицер милиции, начальник нашего уголовного розыска. Черт возьми, что он наделал? Как он мог так с нами поступить?

Все подавленно молчали.

— Вы были с ним близко знакомы? — уточнил начальник УВД.

— Нет. Мы разговаривали только один раз в жизни. Сегодня утром. И он сказал, что будет меня ждать. Но мой поезд немного опоздал, и когда я подошел к зданию УВД, то узнал, что Кичинский уже застрелился.

— Думаете, что он застрелился из-за опоздания вашего поезда? — вставил кто-то из сидевших на стульях. Возможно, это был прокурор области.

— Нет, — ответил Дронго, — не думаю. Но боюсь, что мое внезапное появление в вашем городе так или иначе спровоцировало подполковника Кичинского на этот непонятный поступок.

— Тогда получается, что вы — главный виновник самоубийства Кичинского, — вставил прокурор. — Вы хоть понимаете, что именно говорите?

— Понимаю. Но я его не убивал. И, конечно, не провоцировал. У меня было к нему очень важное дело. Я хотел узнать насчет погибшего в Новгороде полковника Проталина, с которым они служили еще во время первой чеченской войны.

— Все эти рассуждения очень красивые, — вставил кто-то посторонний, — а живого человека нет. Как мы все могли так его проморгать? Куда мы смотрели?

— Мы же не могли заглянуть в его душу, — возразил начальник УВД. — Нужно будет провести тщательное расследование и выяснить, почему он решился на такой поступок. Что касается вас, господин Дронго, то прошу вас остаться в нашей ведомственной гостинице хотя бы на одни сутки. Я убежден, что мы сумеем провести быстрое и оперативное расследование случившейся трагедии. У кого-нибудь есть вопросы? Нет. Очень хорошо. Господин Дронго, вас проводят.

Дронго посадили в машину и отвезли куда-то далеко, почти за город, где была ведомственная гостиница УВД. Ему выделили небольшую чистую комнату. Здесь не было душа, но была ванная комната — туалет и раковина для умывания. Он решил, что не стоит больше искушать судьбу и, раздевшись, лег в постель. Но заснуть не удавалось. Повсюду слышались голоса, вся гостиница была переполнена офицерами, приехавшими из Москвы и других городов. Новость о странном поступке начальника уголовного розыска потрясла всех прибывших гостей. Дронго закрыл глаза, заставляя себя уснуть. Но заснуть после таких событий было просто нереально. Он поднялся, прошел в ванную комнату, умылся и вернулся в свою кровать.

Итак, в его расследовании появился самоубийца. Кичинский покончил с собой. И сделал это явно для того, чтобы избежать встречи с Дронго. Чего он боялся? Почему так спешил? Что произошло в Новгороде? Может, там все-таки тоже произошло самоубийство? Но тогда в чем причина такого массового безумия? Не офицеры, прошедшие войну, а какие-то истерички. Нет, так не бывает. Кичинский оставил записку, где просил прощения у родных. Считал себя в чем-то виноватым? Тогда почему не дождался Дронго, чтобы все ему рассказать?

И почему вообще он ждал так долго, словно подготавливаясь к самоубийству? Ждал именно звонка из Новгорода. Какая глупость. Что здесь происходит? Сначала убийство Проталина в Новгороде, затем самоубийство Кичинского в Рязани. Может, в данную минуту где-то стреляется третий. Третьим был Широбоков. Дронго достал телефон и набрал номер Славина.

— Добрый вечер, Вячеслав, — быстро произнес он, — это говорю я. Как у тебя дела?

— Все нормально. Как вы добрались?

— Добрался хорошо. Но здесь произошла трагедия. За полчаса до моего прибытия Кичинский застрелился.

— Не может быть! — вскричал Славин. — Вы это точно узнали? Может, его убили?

— Он заперся в своем кабинете в здании УВД, — пояснил Дронго, — запер дверь изнутри. Сотрудники услышали выстрел. Они взломали дверь и нашли Кичинского погибшим. Меня задержали, чтобы я дал завтра показания.

— Что-то серьезное? Вам предъявили какие-то обвинения?

— Нет. Меня попросили остаться и помочь им завтра в расследовании. Ты не волнуйся, все будет нормально.

— Как это нормально, если Кичинский застрелился? Но почему, как они сами считают? Что они говорят?

— Они предпочитают спрашивать у меня, — зло ответил Дронго, — и, как обычно, никто и ничего не понимает.

— Будьте осторожны, — пробормотал Славин, — может, мы имеем дело с какой-то организацией.

— Такой вариант не исключен. Позвони прямо сейчас Широбокову и расскажи ему о самоубийстве Кичинского. Объясни, чтобы сегодня дома не ночевал. Мало ли что. Сумеешь сделать?

— Обязательно, — пообещал Вячеслав, — я все сделаю. Только вы будьте осторожны. Я вас очень прошу. Видимо, мы с вами недооценили опасность. Если Кичинский действительно застрелился, то, возможно, он чего-то или кого-то боялся. Может, вам лучше оттуда сразу уехать? Или вы уже под арестом?

— Не говори глупостей. Я в их ведомственной гостинице. И они попросили меня задержаться. Ты же понимаешь, какая тут суматоха. Они тоже не совсем понимают, что происходит в Новгороде и почему застрелился Кичинский.

— Я буду ждать вашего звонка, — подавленно сообщил Славин, — получается, что это я втянул вас в такую неприятную историю.

— Не говори глупостей. Ты пытался исполнить свой долг адвоката, собираясь помочь невиновному человеку.

— Это мы так считаем. А следователь и сотрудники милиции считают иначе. Может, действительно не стоит строить ложных иллюзий.

— В любом случае завтра никуда не ходи. У тебя есть конкретное дело, ты обязан знакомиться с материалами дела и знакомить с ними своего подзащитного. Вот и занимайся этим делом. Посмотрим, чем все закончится.

Он убрал телефон. В такие минуты хочется просто выть от досады. Как могло так получиться? Он должен был почувствовать изменения в тембре голоса Кичинского, в его односложных репликах. Он сказал: «У меня есть время до вечера», то есть открытым текстом давал понять о своей готовности уйти из жизни. Но мы так заняты своими проблемами, что слушаем других людей, но по-настоящему не слышим их. Как он мог не обратить внимания на эти слова Геннадия Кичинского?

Но почему он должен был так поступить? Боялся Дронго? Нет, это невозможно. Офицер, прошедший две войны в Чечне, дважды раненный. Подполковник милиции, начальник уголовного розыска. Чего он мог бояться? Кого бояться? Нет, нет, это невозможно. Тогда почему Кичинский не приехал на похороны Проталина? Опять испугался? Почему он ничего не говорил? Чего именно он боялся? И чего вообще может бояться боевой офицер, прошедший войну? Как сказал Широбоков, война — это взращение грехов. Наверно, верно подметил.

Дронго заставил себя улечься в постель, но по-прежнему не мог заснуть. Нужно будет завтра проверить, приезжал ли когда-нибудь Вано Тевзадзе в этот город. Кажется, Проталин где-то служил до Новгорода. Он служил… служил… Можно было позвонить снова Славину и все узнать. Но он хотел вспомнить сам. И наконец вспомнил. До Новгорода Проталин служил в Калуге. К Рязани это не имело никакого отношения.

Неужели в первом случае тоже было самоубийство? Тогда почему был произведен вторый выстрел в стену? Для чего? И каким образом так застрелился Проталин, если на его теле не было пороховых следов, которые должны оставаться при обычном самоубийстве? Или Проталин нарочно инсценировал убийство. Но не один самоубийца не может стрелять в себя с расстояния в полметра. Это просто почти невозможно.

Он тяжело вздохнул. Получается, что два офицера, прошедшие Чечню, погибли уже сейчас, в мирное время. И если в первом случае он даже не подозревал о существовании Проталина, то во втором приехал в Рязань на конкретную встречу с Кичинским. И у него ничего не вышло. Тогда все правильно. Именно он сам и спровоцировал гибель Кичинского. Это было ужасно обидно и несправедливо.

В дверь кто-то постучал. Дронго поднялся, быстро оделся и пошел открывать. На пороге стоял мужчина лет пятидесяти. Седой, волосы зачесаны назад. Он ему кого-то напоминал. Как только мужчина начал говорить, Дронго вспомнил глуховатый тембр голоса погибшего Кичинского. Это был, очевидно, его старший брат. Он протянул руку.

— Добрый вечер, — отрывисто сказал он, — я брат Кичинского. Старший советник прокуратуры Олег Львович Кичинский. Вы можете со мной переговорить?

— Конечно. Заходите. Я не знал, что у Геннадия Львовича есть старший брат.

— Я был на работе, в прокуратуре, — пояснил Кичинский, усаживаясь на стул, — когда это случилось. А сейчас приехал к вам прямо из дома. Хочу понять, что именно произошло. Мне сообщили, что он назначил встречу с вами и, не дожидаясь, пока вы появитесь, решил застрелиться. Я хочу знать — почему?

— Я тоже хочу знать, почему, — признался Дронго. — Дело в том, что мы с ним сегодня утром разговаривали первый и последний раз в жизни. Я ему сказал, что собираюсь приехать. Он ответил, что будет меня ждать. Вот и весь разговор. Ваш младший брат уточнил, когда именно я приеду, и попрощался. А когда я приехал, то выяснилось, что он уже успел в себя выстрелить.

— Да, — вздохнув, ответил старший брат, — никогда бы не подумал, что он способен на такое. Он казался мне достаточно сильным человеком. Выходит, что я не знал своего младшего брата.

— Самоубийство не всегда слабость, — возразил Дронго, — иногда это свидетельство силы.

— И у вас нет никаких версий?

— Пока нет. Но я подозреваю, что это связано каким-то образом с убийством, происшедшим в Новгороде. Там обвиняется бизнесмен Вано Тевзадзе в убийстве полковника милиции Степана Проталина.

— При чем тут какой-то грузин? — нахмурился Олег Львович.

— Он российский бизнесмен, — поправил его Дронго.

— Какая разница. Я никогда не слышал этого имени. Нет, мой брат не имел никакого отношения к этим людям. Вместе с Проталиным они служили в Чечне, но это было давно, еще в первую чеченскую войну. Потом они служили в разных городах. Никак не могу понять, почему Геннадий решил стреляться. Чего ему не хватало?

— Если бы я знал, то не сидел бы сейчас в этой гостинице. Я бы поехал с новыми сообщениями в УВД. Но я действительно ничего не знаю.

— А этого грузина, который убил Проталина, арестовали?

— Да. Скоро будет суд. Я же вам сказал.

Кичинский задумался. Было заметно, как тяжело он переживает смерть своего младшего брата.

— В последние дни не было ничего подозрительного? — спросил Дронго.

— Нет, — ответил, немного подумав, Олег Львович, — иначе я бы узнал. Только несколько месяцев назад Гена немного был не в себе. Тогда сюда приезжал какой-то чеченец или ингуш из Москвы. И они встречались. Подробностей я не знаю, но Гена приехал ко мне буквально сам не свой. На нем лица не было. Я даже испугался, что он заболел. Его буквально трясло. Но на все мои вопросы он ничего не ответил. Сказал, что я не должен ничего знать и не должен никуда вмешиваться. Я так и не понял, к чему он мне это говорил. Ведь я руководитель отдела общего надзора нашей областной прокуратуры. И имею право проверять любой объект на территории нашей области. Но он мне тогда так ничего и не сказал. Он несколько дней был словно не в себе. Потом куда-то исчез. Через день он вернулся и слег дома с большой температурой. Буквально почти под сорок. Мы его долго выхаживали. Он тогда даже не смог поехать на похороны своего друга Проталина. Соврал, что его не отпускают. Но я видел, в каком состоянии он был. А потом немного успокоился, мне казалось, что все прошло. Он снова станет прежним. И вот такое несчастье…

— Как звали приехавшего из Москвы гонца?

— Не знаю. Он мне не говорил. Да и об этом человеке я узнал случайно от сотрудников уголовного розыска.

— И больше ничего вы не знали?

— Нет.

— Непонятное дело, — согласился Дронго.

— Не понимаю, — развел руками старший Кичинский, — действительно не понимаю. Я думал, что вы сможете мне помочь, и специально приехал сюда, чтобы первым выслушать все, что вы мне скажете. Сам приехал. А вы ничего не знаете сами. И ничего не понимаете. Тогда кто сможет сказать мне, почему он застрелился? Извините, я, кажется, говорю нечто сумбурное. Я лучше пойду, простите меня.

Он поднялся и вышел из комнаты. Дронго вздохнул, снова раздеваясь. Итак, у него есть убийство и самоубийство. И нет никаких возможных версий. Тогда не нужно представляться экспертом по вопросам преступности. Лучше оставаться помощником адвоката. Так он хотя бы не позорится в глазах окружающих. И все-таки: почему застрелился Кичинский?

Глава 18

Утром за ним снова приехали. На этот раз его отвезли в здание городской прокуратуры, где уже находились все вчерашние лица. Туда пригласили руководителей городской милиции и ФСБ. Среди собравшихся в кабинете прокурора города Дронго узнал и старшего брата Кичинского.

— Господин Дронго, — немного торжественно начал прокурор города, — мы навели справки, и нам сообщили, что вы один из лучших аналитиков в области расследования уголовных преступлений. У нас не было убийства, все сознают, что произошло самоубийство. Но мы хотим знать, почему застрелился наш товарищ, человек, которого мы уважали, ценили и любили. Почему так произошло. Вы можете ответить на этот вопрос?

— Пока не знаю, — ответил Дронго, — вчера я разговаривал со старшим братом Кичинского, который сейчас здесь присутствует. Он тоже ничего не понимает. Нужно несколько дней, чтобы разобраться в случившемся. Во всяком случае, уже сейчас понятно, что его мучили некие обстоятельства, которые оказались выше его, выше его сил. Но что конкретно произошло именно вчера, я не знаю.

— Вчера застрелился подполковник Геннадий Кичинский, — напомнил прокурор, — он оставил записку только своим близким. И мы не понимаем, какими мотивами он руководствовался. Но мы понимаем, что он застрелился как раз перед вашим приездом. Значит, ваш приезд так или иначе связан с его трагической гибелью. И мы хотим понять, что вчера произошло?

— Господин прокурор, — поморщился Дронго, — неужели вы считаете, что я мог бы скрыть от вас хоть малую толику правды, если бы знал, почему подполковник Кичинский решился на такой поступок. Неужели вы полагаете, что я стал бы это скрывать от вас. Вы же наверняка сделали не один запрос по всем своим каналам и должны были узнать мою биографию и получить все мои возможные и невозможные рекомендации. Я приехал сюда, чтобы расследовать убийство полковника Степана Проталина. Загадочное убийство, которое никто не может раскрыть. Я думал, что мне сможет помочь подполковник Кичинский, который был его боевым товарищем и другом. Именно Кичинского вынес с поля боя сам Проталин. Поэтому был уверен, что смогу получить здесь нужную информацию. Но всем стало очевидно, что я уже ничего не смогу получить. А если вы считаете, что я виноват в смерти подполковника, то можете возбудить уголовное дело по статье «доведение до самоубийства». Однако я не уверен, что вы сможете доказать мою вину. Поймите, что я также принимаю близко к сердцу вашу боль.

Он поднялся, оглядел собравшихся.

— Извините, — сказал он, — если я вам больше не нужен, то вернусь в Москву. Меня там легко можно будет найти. И даю вам слово, что я все равно буду искать убийцу полковника Проталина и причины, по которым покончил с собой подполковник Кичинский. До свидания, господа.

Он повернулся и вышел. Никто его не остановил. К вокзалу он прошел пешком. В полупустом вагоне сидел мрачный и злой, глядя перед собой. Такого унизительного поражения в его жизни никогда не было. Получается, что он не только не раскрыл истинные причины убийства Проталина, но и невольно подтолкнул к самоубийству другого офицера. Но почему Кичинский решился на самоубийство? Что могло вызвать у него подобный шок, чтобы решиться на такое?

В Москве на вокзале его уже ждала машина с водителем. Он приехал домой, встал под привычно горячий душ, смывая с себя грязь и усталость последних дней. Значит, он допустил ошибку. Значит, не сумел просчитать все возможные варианты. Но какие варианты могли быть в доме на улице Спиридонова, где убили Проталина? Хотя нет, могли. Он вспомнил, как простукивал пол, как разговаривал с соседями. Да, там не все так просто, как кажется на первый взгляд.

Он вылез из ванны, вытерся полотенцем. Взял телефон, набрал знакомый номер.

— Добрый день, Эдгар, — начал Дронго, услышав голос своего друга и напарника, — у меня к тебе просьба. Нужно послать кого-нибудь в Калугу. Да, в Калугу. Пусть Кружков пойдет и узнает, как там работал офицер Проталин. Степан Проталин. Он служил в Калуге в начале девяностых. Тогда времена лихие были, пусть Леонид походит и порасспрашивает людей, может, кто-то Проталина вспомнит. Ты все понял? А сам поезжай в Рязань. Там вчера застрелился начальник уголовного розыска Кичинский. Я хочу, чтобы ты походил среди людей. Поговорил с офицерами, которые его знали, с горожанами, с родственниками, если возможно, с соседями. В общем, мне нужна полная информация об этом человеке. Срок — один день. Успеешь?

— Выезжаю прямо сейчас, — сразу понял Вейдеманис, — уточню все остальные детали по дороге.

— Молодец, — обрадовался Дронго, — выезжай поскорее. У нас мало времени.

Он убрал телефон, прошел на кухню, чтобы сделать себе бутерброд. Затем снова вернулся к телефону. Начал искать карточку, которую оставила ему Инна. Нашел ее и, устроившись на диване, начал звонить в Литву. Узнал ее голос. Она отвечала по-литовски.

— Извините, — сказал он по-русски, — я не говорю по-литовски. Если вы сможете, могли бы перейти на русский или английский языки.

— Это вы, — задохнулась от счастья Инна, — я думала, что вы никогда не позвоните.

— Вы ошибались, — сказал Дронго. Он не стал уточнять, почему он ей позвонил. Она никогда не узнает, что вчера застрелился еще один офицер и ему теперь нужна ее помощь.

— Как я рада, что вы не выбросили мой телефон, — призналась Инна, — я уже два дня себя ругаю. Вела себя в вашей комнате, как монашка. Вы, наверно, потом смеялись над моим поведением. Сначала нагло пришла к вам требовать, чтобы мне починили ванную комнату, потом купалась в вашем номере, лежала в вашей постели. А под конец нахамила вам и ушла.

— Насчет хамства не помню, — возразил Дронго.

— Я сказала, что другой мужчина на вашем месте вел бы себя несколько более активно. Я думала, что вы обидитесь.

— Нет. Вы сказали правду. Очевидно, я уже не столь активный мужчина, каким был в молодости. Это естественно, после сорока происходит естественный отбор, идет усушка и утруска.

— Вчера вы говорили, что самый лучший период в жизни человека — после сорока, — напомнила Инна. — Когда вы говорили более искренне? Сегодня или вчера?

— Когда речь шла о ваших сорока, то вчера, когда речь идет о моих, то сегодня, — дипломатично выкрутился Дронго.

— Понятно. Значит, соврали в обоих случаях. Теперь скажите: почему вы позвонили? Только не лгите, что очень соскучились. Я все равно не поверю.

— Не буду, — улыбнулся он, — но мне все равно нужна конфиденциальная информация из вашего адвокатского бюро.

— Какая именно? — насторожилась она.

— Суммы, которые вы оформляете на имя дочери Тевзадзе, — пояснил Дронго, — мне нужно знать эти суммы.

— Это наша коммерческая тайна, — очень тихо сказала Инна.

— Поэтому и позвонил именно вам. Мне нужны цифры. Но обещаю, что об этом никто не узнает.

— Я вам перезвоню. Скажите, куда?

Он продиктовал номер своего домашнего телефона. И отправился на кухню. Он еще не закончил есть, когда она позвонила.

— Во французском банке двести тридцать две тысячи евро, а в немецком триста семьдесят пять тысяч. Только учтите, что я вам ничего не говорила. Ни в коем случае меня не выдавайте.

— Об этом можете не беспокоиться. Мне нужно было знать, какие там суммы хотя бы приблизительно, чтобы иметь представление о масштабах его работы.

— Понимаю. У меня тоже к вам просьба. Можно скажу…

Он подумал, что знает, о чем она попросит. И улыбнулся.

— Говорите.

— Можно я иногда буду вам звонить? Не так часто. Хотя бы один раз в месяц? Просто, чтобы мы могли с вами поговорить.

— Можно, — разрешил он, — только не чаще. И учтите, что я буду вести строгий учет, чтобы не переработать.

Она рассмеялась.

— А вы не остались в Новгороде, — напомнила Инна.

— Я уже в Москве, — он даже не понял, почему она заговорила об этом.

— И оставили дежурную с носом, — счастливым голосом произнесла Инна, — представляю, как она будет на вас обижена.

— Я даже о ней забыл, — честно признался Дронго.

— Правда? — еще больше обрадовалась она.

— Конечно.

— А мне казалось, что все мужчины готовы к такого рода контактам. Я читала, что для вас это как необходимое приключение.

— Вы говорите о среднестатистических мужчинах, — заметил Дронго, — у них в жизни бывает не так много приключений и не так много интересного. А в моей жизни было столько невероятных вещей, что дежурная новгородской гостиницы с ее девушками вряд ли может меня заинтересовать.

— А я? — спросила Инна. — Я смогла вас заинтересовать?

— Безусловно, — почти искренне ответил Дронго, — смогли. Я думаю, что подобные приключения у меня будут не скоро. Нужно еще найти такую гостиницу, чтобы в ней была такая дежурная и вода могла залить соседний номер внизу. Это настоящая экзотика, которой уже давно нет ни в Европе, ни в Америке. Я даже боюсь, что и в Литве ее тоже нет.

— Почему боитесь? — не поняла Инна.

— Иначе я бы с вами не встретился, — пояснил Дронго. — Представьте, что душ работал бы идеально. Вы искупались бы внизу, а я наверху. Потом я заснул, а вы в шесть часов утра могли просто уехать. И мы бы никогда не увиделись. Было бы ужасно обидно.

— Спасибо вам за эти слова, — она вела себя как маленькая девочка, — честное слово, встречу с вами я запомню на всю жизнь. И мне было действительно так интересно. До свидания.

— До свидания.

Он положил трубку. Значит, у Вано Ревазовича есть «заначка» в более чем полмиллиона евро. Очень неплохо для бизнесмена средней руки. Но это как раз свидетельствует в его пользу. Обладатель таких денег не стал бы идти на обычное уголовное преступление. И главное — нет никакого мотива.

В этот день он еще успел позвонить Вячеславу Славину. Они вместе с Тевзадзе читали уголовное дело и спорили над каждой страницей. Вано Ревазович готов был ставить свои автографы где угодно и когда угодно, а Славин дрался буквально за каждую страницу, каждый абзац.

Вечером позвонил Кружков из Калуги.

— Здесь его помнят, — сообщил Леонид. — Еще остались старики, которые помнят, как он работал участковым. Говорят, что назначал неслыханные поборы, был человеком злым и смелым. Не боялся отоморозков даже в те годы. Но установил твердую таксу и собирал ее со всех магазинов и ресторанов своего участка. В общем, типичный образчик начала девяностых. Сейчас, может, он изменился, заматерел, стал другим. Но тогда был молодым и наглым. Потом уехал в Чечню. Здесь некоторые говорят, что он был в составе новгородского ОМОНа, который попал в засаду и все его члены были убиты.

— Не все, — возразил Дронго, — трое выжили.

— Их тогда предали, — добавил Кружков, — считалось, что они должны были обойти позиции боевиков. А вместо этого попали в засаду. Почти весь отряд был перебит. Многие говорят, что тогда все погибли.

— Не все, — ответил Дронго, — тогда погибли не все. А вот сейчас добивают их остатки. Хотя ты все равно не поймешь. Можешь возвращаться в Москву.

Он убрал телефон и включил телевизор. По новостям рассказывали об изменениях, которые происходили в Чечне, о новых стройках в городах и селах. Он задумчиво смотрел на экран. Если тогда погиб весь отряд, а сейчас происходят такие трагические события, когда одного офицера убивают, а другой стреляется сам, то не может быть, чтобы истоки не лежали в событиях почти пятнадцатилетней давности. А если прямо завтра утром полететь в Чечню и постараться выяснить, что там происходило? Может, стоит рискнуть. Хотя прошло уже столько лет. Вряд ли кто-то остался в живых из тех, кто помнит об этих событиях. Для начала нужно войти в Интернет и проверить, нет ли там какой-нибудь более конкретной информации.

Он присел за стол. «Трагедия новгородского ОМОНа» — он сразу нашел статьи того периода и ссылки на другие. Больше всех об этой трагедии писал журналист Почкин. Они были знакомы, и Дронго достал записную книжку, чтобы посмотреть номер телефона журналиста. Довольно долго ждал, и наконец Почкин ответил.

— Добрый день, — сказал Дронго, — как у вас дела, господин Почкин?

— Прекрасно, — обрадовался журналист, — я вас узнал, господин Дронго. Опять распутываете какое-нибудь хитроумное преступление?

— Как всегда. У меня к вам просьба. Дело в том, что я сейчас немного занимаюсь историческими исследованиями. И наткнулся на две ваши статьи о трагедии новгородского ОМОНа. Это когда они попали в засаду…

— Помню, конечно, — ответил Почкин, — но там было все ясно с самого начала. Их кто-то предал. Весь их маршрут передали боевикам, которые устроили засаду. Из сорока двух человек выжили только трое. Тогда считали, что предатель сидел в штабе. Но мне удалось доказать, что штабисты были не виноваты. Дело в том, что уже на марше отряд поменял маршрут. А боевики об этом все равно узнали. Я тогда сразу написал, что предателей нужно искать среди самих омоновцев. Но меня тогда просто заклевали. Кричали, что я сам продался и у меня нет совести. Из троих выживших двое были ранены, а одного из раненых офицеров другой офицер вынес на руках. Получалось, что кто-то из них предатель. А их в это время командование к орденам представляло. В общем, не дали ходу моим статьям. Замяли это дело. Но я до сих пор убежден, что там не все чисто было. Предатель обязательно должен был находиться среди самих членов отряда. Возможно, среди погибших. Но никто тогда не разрешил его искать или о нем писать. Через несколько лет даже сообщили, что предателю выплатили сто сорок тысяч долларов. Но кто получил эти деньги, осталось тайной.

— Ясно. Спасибо за информацию. Очень интересно, что недавно погибли двое из трех оставших в живых бывших сотрудников ОМОНа. Одного убили, а второй застрелился.

— Война, — вздохнул Почкин, — она людей калечит по полной программе. И даже через много лет находит свои жертвы. Кто-то спивается, кто-то стреляется, а кто-то богатеет.

— Да, — сдержанно согласился Дронго, — я вас понимаю.

Глава 19

Утром позвонил Вейдеманис. Он был еще в Рязани и поэтому говорил приглушенно, опасаясь, что его могут услышать.

— Геннадий Кичинский был здесь известным человеком, — передал Вейдеманис, — все очень переживают, что он покончил с собой. Но говорят, что в последнее время он часто пил, срывался, у него постоянно была какая-то депрессия. У него брат работает прокурором в областной прокуратуре.

— Брат рассказывал мне, что недавно Кичинский встречался с чеченцем или ингушем, который вышел на свободу. Приехал из Москвы. Если сумеешь узнать, как звали этого человека, я тебе памятник поставлю. А если фамилию узнаешь, то просто монумент воздвигну. Самого Церетели попрошу.

— Не попросишь, — вздохнул Вейдеманис, — он не согласится. Ты же знаешь: он только царей и святых лепит. А я не подхожу под эти категории. Но все равно приятно. Буду работать.

Ровно через пять с половиной часов Эдгар перезвонил.

— На монумент я себе заработал, — сообщил он радостно, — удалось узнать, кто приезжал в Рязань и встречался с Кичинским. Это Умар Салихов. Он был арестован еще в девяносто седьмом. Получил пятнадцать лет лагерей. Отсидел больше девяти с половиной лет. Вышел на свободу. И приехал в Рязань к своему родственнику. Видимо, Кичинскому передали, что такой опасный фрукт разгуливает в области, и он решил с ним встретиться. Самое интересное, что Салихов обвинялся в нападении на новгородский ОМОН. Можешь себе представить такое совпадение?

— Это не совпадение, Эдгар, — тихо сказал Дронго, — я, кажется, начинаю понимать, почему Кичинский так изменился после встречи с этим Салиховым. Спасибо. Ты очень мне помог.

Теперь следовало сделать еще один звонок. Он так не хотел звонить. Но это был последний и единственный шанс, чтобы наконец поставить точку в этом затянувшемся расследовании. Он несколько раз протягивал руку и несколько раз раздумывал звонить. Но затем все-таки заставил себя набрать номер телефона. На другом конце ответил приветливый женский голос:

— Я вас слушаю. Страховая компания «Марко Поло». Чем я могу вам помочь?

— Мне нужен Марлен Ашотович, — сообщил Дронго.

— Как вас представить?

— Меня обычно называют Дронго.

— Подождите минуту, — женщина переключилась. Заиграла приятная джазовая мелодия. Уже через десять секунд женщина включилась снова.

— Я вас соединяю, — любезно сообщила она.

— Добрый день, господин Дронго, — приветливо начал Марлен Ашотович, — хорошо, что вы мне позвонили. Я уже отчаялся услышать ваш голос. Боялся, что моя помощь вам не понадобится.

— Понадобилась, — хрипло заметил Дронго, — только учтите, что это я делаю не ради вас, а ради того, чтобы помочь Вано Тевзадзе выйти на свободу.

— Благородно, — согласился Саакян, — что я должен сделать?

— Умар Салихов, — сообщил Дронго. — Судя по всему, он недавно вышел из колонии, где провел девять лет. Был в Москве, в Рязани. Я полагаю, что он должен был приехать и в Новгород.

— Если приехал, значит, найдем, — спокойно сказал Саакян, — всю область перероем, но его найдем.

— А курьера нашли? Который из Ингушетии прилетел?

— Нет, — ровным голосом сообщил Марлен Ашотович, — но говорят, что наши конкуренты его поймали и утопили. Теперь мы будем топить их курьеров. А заодно и тех, кто такие приказы отдавал.

— Тогда война неизбежна.

— Она уже началась. Как только поменяли губернатора. Вы же понимаете, что сразу все меняется. Цены на услуги, цены на безопасность, цены на охрану, цены на людей, цены на товары. Все меняется. И нам приходится приспосабливаться. Кто не может договариваться, тот вылетает из круга. Кто может, но делает это в обход уважаемых людей, тот тоже вылетает из круга. Остаются только понимающие и мудрые люди.

— Хороший текст, — заметил Дронго, — никто не придерется.

— У каждого свои особенности работы. Мы исходим из того, что каждое наше слово на вес золота.

— Вы сможете его найти?

— Конечно. Когда он вам нужен?

— Чем раньше, тем лучше. Надеюсь, что проблем у вас не будет?

— Не могу обещать. Дело в том, что все кавказские группы работают в тесном контакте. Я вам уже говорил. На нашем уровне не бывает этих глупых межнациональных разборок. Все работают со всеми. А вот чеченцы — особая статья. Они ни с кем не находят общего языка. Если им что-то не нравится, они сразу выходят из бизнеса. Их нельзя запугать или купить. Если решают остаться, то остаются. Если хотят все бросить, бросают и уходят. Своенравный народ. Других можно уговорить, с этими разговаривать просто бесполезно. Поэтому бывают накладки. Если сами чеченцы не выдадут нам этого Умара, придется его искать. А чеченцы народ сплоченный. Вы понимаете нашу проблему?

— Примерно понимаю. Но мне нужна не его голова, а он сам. Живой и невредимый.

— Это сложнее, — пошутил Саакян, — с головой бы не было никаких проблем. Запаковал и привез. А живого доставить труднее. Вы представляете, какой это авторитетный человек? Если девять с лишним лет в колонии провел и живым вышел. Сейчас таких мужиков и нету уже. Все, кто туда попадал, больше трех или четырех лет не выживали. Даже Салман Радуев или тот знаменитый Тракторист. Их так обрабатывают в колонии, что они долго не живут. А этот девять с лишним лет продержался. Значит, очень авторитетный человек. И может не захотеть с вами разговаривать. Придется убеждать.

— Сумеете?

— Все в наших руках. Ждите, мы вам позвоним. Звонить на этот номер?

— Да.

— Вы понимаете, что должны будете прийти на встречу один и без охраны. На этот раз никакого оружия, никакой милиции.

— Безусловно. Я согласен на все ваши требования.

— До свидания.

Дронго подумал, что Вано Ревазович даже не подозревает, какие силы задействованы, чтобы доказать его непричастность к этому убийству. Если Саакяну удалось пробить даже «детектор лжи» в областном управлении ФСБ, то этого Умара он должен найти. Хотя проблемы наверняка будут.

Вечером позвонил Вячеслав.

— Не знаю, что делать с Тевзадзе, — признался он, — мне кажется, его действительно сломали. Он готов подписывать все, что угодно. И не хочет даже читать обвинительное заключение. Ему кажется, что он никогда не выйдет из тюрьмы. Я уже даже дочери звонил, просил на него повлиять. Завтра утром к нему Майданов приедет, может, он его убедит не сдаваться.

— Утром я выезжаю к вам, — сообщил Дронго, — и учти, что от тебя многое зависит. Ты его адвокат. Ты обязан внушать ему каждый день мысль, что мы обязательно добьемся его освобождения. Понимаешь? Иначе вся эта затея ничего не стоит. Он сам обязан поверить, что действительно не совершал этого загадочного убийства.

— Вам легко говорить, — пробормотал Славин, — как мне его убеждать, если иногда мне самому трудно удержаться, чтобы не поверить в его причастность.

— В таком случае зачем я к вам еду? — спросил Дронго. — Лучше останусь в Москве, отдохну, почитаю книги из своей библиотеки. Если ты так будешь рассуждать, у нас ничего не получится. Я уже даже с бандитами готов договориться, лишь бы понять, как могло там произойти это убийство.

— Будем держаться, — твердо сказал Славин, — а между прочим, наша дежурная меня с утра уже дважды спрашивала, где вы находитесь.

— Скажи, что умер и похоронен, — попросил Дронго, — эта активная женщина меня просто сведет с ума. Хорошо, что я приеду завтра, когда там уже не будет ее смены.

На следующий день он приехал в Новгород. На вокзале его ждал Славин. Они сели в такси, направляясь к прежней гостинице.

— Ваш номер все время держат для вас, — сообщил Вячеслав, — и за эти дни вас кто только не вспоминал. И Майданов спрашивал, и Жанна Михальская, и дочь Вано про вас говорила, и ее жених. В общем, все, с кем мы беседовали. И все верят, что мы сможем помочь Тевзадзе вернуться домой.

— Сверни машину на улицу Спиридонова, — попросил Дронго, — поедем опять туда.

— Зачем? — не понял Славин, но приказал автомобилю двигаться по указанному адресу. Они приехали на знакомую улицу, въехали во двор.

Дронго быстро вошел в подъезд, взбежал на второй этаж. Позвонил. Он приготовился к долгому разговору за дверью, но на этот раз ему быстро открыли. На пороге стоял мужчина лет сорока пяти в одной майке и тренировочных брюках. Это был, очевидно, отец Михаила. Он добродушно посмотрел на незнакомца.

— Кто вам нужен? — спросил он.

— Михаил, — попросил Дронго, — вы можете его позвать?

— Конечно, — кивнул отец, — Миша, к тебе пришли.

Из комнаты вышел высокий, немного долговязый подросток. Он был поразительно похож на своего отца.

— Добрый день, Миша, — поздоровался Дронго, — помнишь, мы с тобой говорили о структуре вашего дома?

— Помню, — хмуро ответил Миша, — только я вам дверь все равно не открыл. Это у нас папа двери открывает.

— Я вижу, — кивнул Дронго, — дело в том, что у меня к тебе остался еще один вопрос. Ты помнишь тот день, когда у вас здесь милиционера убили?

— Помню, — кивнул Миша.

— Тогда внизу два выстрела раздалось. Верно?

— Шум был, похожий на выстрел, — немного подумав, ответил Миша.

— Молодец, — кивнул Дронго, — а до этого был похожий шум?

— Был, — сразу сказал Миша, — еще мой братик младший испугался и заплакал. Я Сереже говорил, чтобы он не плакал. И он перестал плакать. А потом, когда снова два раза стрельнули, мы уже не боялись.

— Ой, какой ты молодец, — Дронго протянул ему руку, — спасибо. Ты у нас настоящий мужчина. И всегда слушай маму с папой.

— Он и так послушный мальчик, — вышел его отец. — А вы еще этого бандита, который внизу полковника Проталина убил, не нашли? Говорили, что какого-то грузина арестовали.

— Его обвиняют в убийстве, но мне кажется, что он не совершал этого преступления, — сообщил Дронго, — берегите сына, он у вас умный и сообразительный мальчик.

Он вернулся в машину, где его ждал Славин.

— Почти все, — сказал Дронго, — я, кажется, начинаю догадываться, каким образом было совершено это самое загадочное убийство в Новгороде.

— И кто виноват?

— Этого я пока не знаю. Но думаю, что осталось совсем немного. Скоро мозаика будет полностью восстановлена, и я назову имя убийцы. Хотя если я прав, то все не так однозначно, как нам кажется.

Они свернули к гостинице. Славин задумчиво смотрел в окно. Затем обернулся.

— Вы не поверите, — сказал он, с трудом сдерживая смех, — опять за нами едет тот самый синий «Рено». Только не нужно опять отбирать у них оружие, иначе они просто лопнут от злости.

— Не буду, — кивнул Дронго, — думаю, что на этот раз они нас близко не подпустят. Кроме того, они стали умнее и понимают, что лучше держаться на некотором и очень почтительном расстоянии.

Тем не менее, когда такси подъехало к гостинице, он вышел из салона автомобиля и помахал своим преследователям. Нужно было видеть, как обиделись оба наблюдателя, посланные Саакяном. Они, не сговариваясь, сразу отвернулись.

Дронго вошел в здание гостиницы, поднялся к себе в номер. На часах было около четырех. Он оставил сумку в номере и спустился вниз.

— Я уже отвык от сосисок с пюре, — признался Дронго, — давай поедем в какой-нибудь хороший ресторан. Кажется, постепенно все встает на свои места. Я имею в виду не ресторан, конечно, а наше расследование.

И в этот момент раздался телефонный звонок. Дронго удивленно достал свой аппарат. Это был Вейдеманис. Он уже вернулся в Москву и традиционно забирал почту своего напарника.

— Тебе пришел конверт из Рязани, — сообщил Эдгар, — если хочешь, я сначала проверю его на рентгене, но здесь, по-моему, ничего нет. Только клочок бумаги. Или два клочка.

— Открой конверт, — разрешил Дронго.

Он напряженно ждал. Наконец услышал голос Эдгара:

— Здесь два билета. Один в Новгород и другой из Новгорода. И роспись на каждом билете. Трудно разобрать подпись, но, кажется, Кичинский.

— Скажи число и время, — быстро попросил Дронго. — Какого числа был убит Проталин? — спросил он у стоявшего рядом и ничего не понимавшего Вячеслава.

— Четвертого, — сообщил Славин.

— Билеты на четвертое число, — сообщил Вейдеманис, — сказать тебе время приезда и отъезда?

— Я уже сам могу тебе сказать, — выдохнул Дронго, — кажется, я получил самое главное и недостающее звено в цепи доказательств. Теперь дождемся сообщения от одного нашего знакомого и наконец попытаемся объяснить следователю, где и когда он ошибся. Завтра приезжай в Новгород и привези мне этот конверт. Только не потеряй его.

Он убрал телефон в карман и обернулся к Славину.

— Вода точит камень, — задумчиво сказал он, — так, кажется, говорят. Если начинаешь работать, то должен быть уверен в своей правоте. И в окончательном исходе. Теперь все зависит от Саакяна. Как только он позвонит…

Раздался телефонный звонок. Дронго достал аппарат.

— Только не говорите, что это Саакян, — попросил Славин, — я уже не верю в такие закономерности.

— Я вас слушаю, Марлен Ашотович, — улыбнулся Дронго, услышав знакомый голос.

Глава 20

— Ваш друг приехал к нам и готов с вами встретиться, — сообщил Саакян, — но должен вам признаться, что нам пришлось с ним помучиться. Он прямо как Чингачгук из этих фильмов про индейцев. Дикий человек, не хотел с нами общаться. Пришлось бросить против него столько людей, чтобы наконец его забрать. И еще его сородичи не хотели нам его отдавать. Не понимают, что мы с ним ничего не сделаем. Вы ведь хотели с ним только переговорить? И учтите, что он согласился на встречу только под мое честное слово. Никакой милиции, никакой прокуратуры. Иначе встречи не будет. Вы с ним поговорите и разойдетесь. Навсегда.

— Хорошо, — сказал Дронго, — куда нам приехать?

— Вам, — поправил его Саакян, — только вам одному. Садитесь в машину, которая стоит рядом с вашим отелем. Вы уже знаете этот автомобиль, вы в нем сидели. Они вас отвезут куда нужно. И опять хочу предупредить. Никакой милиции, никаких спецназов нам не нужно. Мы тихо и спокойно беседуем, а потом вы уезжаете. Договорились?

— Да. Безусловно. Я сейчас пересяду в другую машину.

Он повернулся к Вячеславу:

— Значит, так. Ты остаешься здесь и ждешь меня до завтрашнего дня. Если завтра утром не вернусь, то можешь действовать на свое усмотрение. Но сегодня ты мне не мешаешь.

— Вы едете на встречу с бандитами, и я тоже поеду с вами, — упрямо сказал Славин.

— Уже ошибка. И не одна, а три. Первая ошибка. Не называй чеченских боевиков бандитами. Они считают, что воевали за свободу и независимость своей страны. Их ужасно обижает, когда их называют бандитами. Вторая ошибка. Я договорился, что встречусь с ними один, и не могу нарушить данного слова. И, наконец, третья ошибка. Меня везут на машине наших знакомых, а они почему-то не хотят брать тебя с нами. И боюсь, что, даже если ты будешь настаивать, они тебе откажут.

— Ладно, — усмехнулся Славин, — я буду ждать в отеле. Но пусть они знают, что если с вами что-нибудь случится…

— Об этом не нужно говорить. Они это знают.

Дронго повернулся и пошел к синему «Рено». Две пары глаз злобно следили за ним. Он уселся на заднее сиденье.

— Добрый день, ребята, — вежливо поздоровался он, — как хорошо, что мы снова увиделись. Так люблю встречаться со старыми знакомыми. Мы едем или вы будете молчать и смотреть по сторонам?

— Мы должны завязать тебе глаза, — с удовольствием объявил Хасан.

— В прошлый раз не завязывали.

— В прошлый раз ты вел себя как беспредельщик, — напомнил Хасан, — у меня до сих пор горло болит. Если бы мне разрешили, я бы тебя на куски нарезал.

— Не сомневаюсь. Только не сегодня. Завязывай глаза, и поехали.

Хасан достал какую-то цветную шелковую ленту. Он туго стянул узел на глазах, так туго, что Дронго невольно произнес:

— Может, немного ослабите узел. Очень больно давит.

— Терпи, — засмеялись оба бандита.

— Идите к черту, — посоветовал Дронго, ослабляя узел, — и не нервируйте меня, ребята. Иначе просто выйду из машины и никуда не поеду. Вы знаете, зачем я встречаюсь с нашим земляком? Я вам скажу: чтобы помочь вашему шефу. Только поэтому.

Он блефовал, но только отчасти. Конечно, Саакяну было очень выгодно доказать непричастность Тевзадзе к этому убийству. Но для Дронго это было просто делом личной чести.

Они ехали довольно долго, минут двадцать. Наконец автомобиль остановился. Его вывели из салона. Провели в какой-то дом, подняли по ступенькам, спустили, снова подняли. И разрешили снять повязку. Он сначала даже зажмурился. Здесь был яркий свет. В кресле сидел мужчина лет сорока. У него было заросшее лицо, длинные черные волосы, красивые черные глаза. Он сидел в кресле, положив ногу на ногу. И внимательно смотрел на Дронго.

— Садись, — Хасан показал на второе кресло, стоявшее напротив.

Дронго уселся. Почти сразу откуда-то из тьмы выступил высокий мужчина. Дронго его узнал. Это был тот самый Юрий, который встречал их на даче Саакяна.

— Можете беседовать, — сказал Юрий.

— Добрый день, — поздоровался Дронго, — вы, наверно, Умар Салихов, о котором я много слышал?

— Да. Зачем я тебе нужен?

— Вот пожалуйста, — пошутил Дронго, — сразу начинается хамство. Я же обращаюсь к тебе на «вы», а ты говоришь мне «ты». Некрасиво.

— Хватит болтать. Говори, зачем ты хотел со мной увидеться.

— Тебя арестовали в девяносто седьмом, — напомнил Дронго, — и ты отсидел девять с лишним лет в колонии. Об этом я знаю…

— Эти данные есть в любом информационном центре, — усмехнулся Умар, — говори, зачем ты меня звал.

— После выхода из колонии ты поехал в Рязань. Я могу знать, зачем ты туда поехал?

— Это мое дело. Куда хочу, туда и еду. Гулять люблю.

— Не нагулялся? Девять лет гулял?

— Ты кто такой, чтобы меня учить?

— Просто спрашиваю. Не нужно хамить. Я тебе уже во второй раз говорю. Значит, ты поехал в Рязань и нашел там подполковника Кичинского. Я могу узнать, о чем вы с ним говорили?

— Это ты у своего подполковника спроси, — посоветовал Умар.

— Не могу, — ответил Дронго, — и думаю, что ты знаешь почему.

— Я с ним встречаться не хотел. Он сам на меня вышел. Сам предложил встретиться. Про Умара все знали. Меня люди уважали.

— А когда встретились, о чем говорили?

— О разном.

— Опять двадцать пять. Я с тобой приехал не лясы точить. Слушай меня внимательно. Ты встречался с подполковником Кичинским и рассказал ему о том, как прошло нападение на новгородский ОМОН двенадцать лет назад. Верно?

— Если знаешь, зачем спрашиваешь?

— Хочу от тебя услышать.

— Да. Я ему все рассказал. Пусть знает. Мне «мусоров» жалко не бывает. Пусть он знает, как тогда получилось.

— И как тогда получилось?

— У нас человек приехал из арабских стран. Сам знаешь, откуда. С деньгами приехал. Большие деньги привез. Это сейчас миллион не деньги. А тогда сто тысяч долларов большие деньги были. Он предложил, чтобы мы нашли офицера, который выдаст нам маршрут двух отрядов ОМОНа. Мы начали искать такого офицера. Нашли молодого капитана. Заплатили ему сто сорок тысяч долларов наличными. Он согласился выдать маршрут. Мы с ним договорились, что он поедет со своим водителем в первой машине, и мы его трогать не будем. Так и получилось. Первая машина прошла, остальных мы остановили с помощью гранатометов. И потом из автоматов добили. А этот тип ушел в лес. И еще одного раненого офицера забрал с собой. Я, как только твоего подполковника увидел, сразу узнал его. Он и был тем самым раненым офицером.

— А капитаном тогда был Степан Проталин? — очень тихо спросил Дронго.

Даже Юрий, сидевший между ними, вздрогнул.

— Да, — кивнул Умар, — он тогда большие деньги получил. Сто сорок тысяч долларов. И сдал нам весь отряд. Но он хитрый был, умный. Взял с собой этого раненого офицера, не дал его добить. И сразу стал героем, все газеты про него писали, все журналы. Даже фильм про него сняли. А потом он быстро карьеру делать начал. А меня в девяносто седьмом схватили. Всю нашу группу перебили, и меня отправили в колонию. Но я помнил, кому мы деньги давали. Все эти годы хорошо помнил. Меня ведь сдал этот Проталин, когда мы во второй раз на него вышли. Он решил, что опасно будет второй раз деньги брать и другой отряд подставлять. Я же говорю, что он умный был. Ну а я злой был. Все эти годы про него помнил. И, когда вышел, решил не к нему ехать, а к его другу, которого он вытащил с поля боя. И когда подполковник узнал, что я в Рязань приехал, он сам захотел со мной встретиться. Как ты сейчас, пришел ко мне.

Вот тогда я ему все и рассказал. Все, как случилось тогда. Как его друг взял деньги, как маршрут нам выдал, как с водителем в лес уходил. И как в последний момент вернулся, чтобы его вытащить и героем стать. Остальные сгорели просто. Ты бы видел, какое лицо было у этого подполковника. Я думал, что он сразу задохнется. Но он молодец, сдержался. Только зубы у него скрипели. А я доволен был очень. Пусть знает Проталин, что нельзя быть все время предателем. Предавая своих и чужих. Хотя какая совесть у предателей? Нету у них совести и никогда не было.

— А потом ты приехал сюда?

— Конечно. Я должен был убедиться, что Проталина наказали. И когда мне сообщили, что его застрелили, я успокоился. Теперь я точно знал, кто это сделал. Потом про грузина какого-то говорить стали. Будто директор он или его заместитель. Только я знал точно, кто пристрелил Проталина, как собаку. Его друг и пристрелил. Тот самый, которого он из огня вытащил. Видимо, не мог простить ему друг такого предательства. Тридцать девять человек там остались. А Проталин все годы в героях ходил. Не мог ему этого простить Кичинский. И не простил.

Юрий, сидевший на стуле, незаметно встал и куда-то исчез. Очевидно, он собирался звонить своему боссу, чтобы сообщить ему такую ошеломляющую весть.

— На войне люди в зверей превращаются, — продолжал Умар, — но все равно есть львы, а есть шакалы. Вот твой Проталин и был шакалом, а мы все равно львами умирали.

— Лучше бы людьми оставались, — недовольно заметил Дронго.

— Ты меня не учи, — разозлился Умар, — я сам знаю, кем мне лучше быть.

— Нет, теперь ты меня послушай. Зачем нужно было столько крови проливать? Чего добились? Положили столько своих людей, разорили свою республику. Нужно было научиться договариваться, а вы сразу решили войну объявлять. Ну скажи мне хотя бы сейчас, чего добились? Во имя чего погибло столько людей?

— Мы за свободу дрались, — возмущенно сказал Умар.

— С помощью арабов. А потом друг друга убивать стали. Кто Ахмада Кадырова убил, разве не вы? А он хаджи был, паломничество в Мекку совершал, не говоря уже о том, что вашим религиозным лидером тоже был.

— Он нас русским продал.

— Неправда. Сам знаешь, что неправда, а все равно говоришь. Никому он вас не продал. Он просто хотел, чтобы народ его нормально жил. Ну нельзя в двадцать первом веке проблемы с автоматом решать. Нельзя. А ты девять с лишним лет свою злобу держал, чтобы потом ее выплеснуть.

— Правильно сделал. Предателю — собачья смерть. Он и вас, и нас предавал.

— «Нас» — я понял, а «вас» — ты меня, очевидно, считаешь за российского спецназовца? И поэтому все время огрызаешься? Только в одном ты прав. Предатель всегда вызывает отвращение. У всех, даже у тех, кому он служит. И если предал один раз, то может предать и второй. Я еще удивляюсь тебе, как ты мог поверить такому человеку, кому сам деньги передавал. И кто тебе своих товарищей сдавал.

— Ничего. Он теперь в аду с чертями разговаривает.

— Как его убили?

— Этого я не знаю. Знаю, что убили. Больше мне ничего знать не нужно. Мне и так хорошо. Я теперь могу умереть спокойно.

— Значит, ты специально поехал в Рязань и распустил слух о своем приезде. Чтобы подполковник Кичинский вышел на тебя и ты бы ему все рассказал.

— Я так и сделал. И сто раз бы так сделал, если бы снова пришлось.

— Ясно. У меня больше вопросов к тебе нет. Что теперь собираешься делать? На родину вернуться не сможешь. Там сейчас крепкая власть. Сын Ахмада Кадырова президент и ваш кровник. Он ведь никому не простит убийство своего отца.

— Я не его кровник, — быстро ответил Умар, — на мне крови хаджи Ахмада нет.

— Вернешься?

— Посмотрим.

— Много людей ты убил? Только честно.

— Я воевал, — поднял голову Умар, — а война человеческие грехи растит. Каждый день новый грех. Ничего не поделаешь, нужно понимать, что другого выхода нет.

— Взращение грехов, — вздохнул Дронго, — я думаю, мы с тобой наш разговор закончили. Спасибо, что захотел вообще со мной разговаривать.

— Я бы не стал. Меня попросили, — признался Умар. — Зачем я должен был тебе помогать? Просто мне сказали, что этого грузина жалко. Он ни в чем не виноват, а его посадят на всю жизнь. Вот я и подумал: может, с тобой встречусь и тебе расскажу, чтобы ты этого мебельщика вытащил. Жалко его. Говорят, дочь у него осталась одна. Без отца и без матери. Пусть вернется к своей дочери. Если сможешь ему помочь, значит, я не напрасно с тобой встречался.

— Эх вы, — покачал головой Дронго, — «дети гор». С одной стороны, такая дикая жестокость, а с другой — такая сентиментальность. Даже не знаю, что тебе сказать. Прощай.

Он поднялся и пошел, не оглядываясь на сидевшего в кресле Умара. Юрий вернулся, тяжело дыша. Он уже успел сообщить о самом главном своему боссу. Теперь нужно было, чтобы этот непонятный человек с такой смешной кличкой Дронго убедил всех, что Тевзадзе не виноват.

Через полтора часа Дронго вернулся в гостиницу. Он позвонил Медведеву и попросил его завтра утром прислать к дому на Спиридонова капитана Гаджиева. А также приехать самому и привести с собой следователя и начальника УВД города.

— Хорошо, — согласился Медведев, выслушав Дронго, — судя по всему, у вас есть новости, которыми вы хотите нас удивить.

— Есть, — ответил Дронго, — и надеюсь, что завтра мы с вами увидимся.

— Обязательно, — согласился Медведев.

Глава 21

Дронго пригласил всех к дому, где произошло убийство Степана Проталина. Во дворе находились начальник УВД полковник Мохов, следователь Савеличев и начальник уголовного розыска Николай Медведев. Еще несколько офицеров милиции стояли в стороне, наблюдая за всем происходящим.

— Зачем вам нужно разыгрывать этот спектакль? — спросил недовольный Савеличев. — Все равно завтра дело пойдет в суд, и там все будет решено.

— Одну минуту, — сказал Дронго, — сейчас мы начнем наш следственный эксперимент. Обратите внимание, что мы заходим в дом. Прошу вас проследовать за мной.

Они вошли в подъезд. Поднялись на несколько ступенек наверх. Дронго остановил всех поднимавшихся.

— Вот здесь Вано Тевзадзе остановился, чтобы завязать шнурки, — показал Дронго. — Теперь слушайте внимательно.

В квартире раздался какой-то шум, громкий выстрел. Затем второй выстрел. Дронго попросил всех подниматься следом за ним.

— Что вы услышали? — спросил он перед дверью.

— Один выстрел и один громкий хлопок, — ответил Медведев.

— Кажется, два выстрела, — возразил Савеличев.

— Что-то упало, — нахмурился Мохов, — но я точно не уверен.

— Вот именно, — сказал Дронго, открывая дверь, — входите и посмотрите.

Он подождал, пока гости вошли в квартиру. Внутри уже стоял Вячеслав Славин. Он ждал гостей.

— Сначала упала книжная полка, которая ударилась о пол с такой силой и хлопком, что многие могли принять его за выстрел, — пояснил Дронго, — а вот второй хлопок был настоящим выстрелом. Капитан Гаджиев, который сейчас прячется в спальной комнате, как раз вошел сюда и выстрелил в стену над дверью. Поэтому вы слышали один хлопок и один выстрел.

— Ну и что? — спросил следователь. — Что это доказывает?

— Я проверил здесь пол, — пояснил Дронго, — обратите внимание, что первый этаж здесь находится на достаточно высоком расстоянии от земли. И лестничный пролет очень высокий. Поэтому под полом есть пустое пространство. Когда полка упала на пол, звук был, напоминающий выстрел. Затем второй хлопок. Это был настоящий выстрел, но пуля попала в стену, и поэтому он получился достаточно глухим.

Итак, обратите внимание, что на самом деле был только один выстрел. Это самое важное в моем доказательстве невиновности Вано Тевзадзе. Теперь я расскажу вам, как произошло это убийство. Вышедший из лагеря Умар приехал в Рязань и нарочно распространил слухи о своем появлении, чтобы встретиться с подполковником Геннадием Кичинским, которого он узнал через столько лет. Он рассказал подполковнику, что много лет назад, во время первой чеченской войны, именно он был посредником между молодым офицером и прибывшим из Саудовской Аравии инструктором, который предложил офицеру сто сорок тысяч долларов, если он укажет маршрут новгородского ОМОНа. Молодой офицер согласился.

Все было разыграно, как в спектакле. Первую машину, где находился офицер, пропустили. Остальных начали убивать. Офицером был капитан Степан Проталин. Он должен был уходить в сторону леса вместе со своим водителем Широбоковым. Но уже во время стрельбы Проталин решает подстраховаться, чтобы его не обвинили в дезертирстве и предательстве. Он забирает раненого Кичинского и выносит его с поля боя.

Тридцать девять убитых остается на поле боя, а Проталин становится настоящим героем. Когда Умар пробует повторить свой трюк и снова предлагает деньги Проталину, тот просто сдает их группу спецназу. Он понимает, что повторить дважды один и тот же фокус просто невозможно. Умар отправляется в колонию на долгий срок, и уже никто не узнает о том, как был предан новгородский ОМОН. Журналисты пишут статьи, где доказывают, что в штабе никто не мог знать о передвижениях отряда омоновцев и предатель мог быть только из самого отряда. Но в живых осталось только три человека. Кого можно заподозрить в таком страшном предательстве?

Однако подполковник Кичинский все эти годы, очевидно, подозревает своего напарника. И когда узнает правду от Умара, решает приехать в Новгород и потребовать объяснений у полковника Проталина.

Они встречаются на этой квартире. Я даже представляю, как они спорят и Проталин доказывает, что он честный человек. Но Кичинский, узнавший правду от Умара, ему не верит. В какой-то момент он выхватывает оружие у полковника и стреляет в него. Затем вытирает отпечатки пальцев, бросает оружие и уходит. Проталин тяжело ранен, но не умер. Через несколько минут он приходит в себя. Обратите внимание, что экспертиза считает, что Проталин умирал в течение нескольких минут, а Тевзадзе показывает, что полковник умер сразу, как только он вошел. И сотрудники милиции тоже дали показания, что Проталин был мертв, когда они вошли. Это значит, что Проталин получил свою пулю до того, как раздались два хлопка. Он лежит на полу и пытается привлечь к себе внимание. Задевает книжные полки, одна из которых с грохотом падает. Затем он дотягивается до оружия и стреляет в стену над дверью, чтобы привлечь к себе внимание. Обратите внимание на акт баллистической экспертизы, под каким острым углом летела пуля. Он должен лежать на полу, чтобы так выстрелить. Но это все, что он может еще сделать. Когда входит Тевзадзе, Проталин уже умирает. И ему невозможно помочь. Тевзадзе испуганно хватает пистолет, затем бросает его, но на оружии остаются его отпечатки пальцев.

Когда я приехал сюда в первый раз, я спрашивал, как шумно бывает в этих квартирах. И все соседи уверяли, что слышат всевозможные шумы. Тем более что сами квартиры расположены в шахматном порядке. Внизу трехкомнатная квартира Марты Федоровны и двухкомнатая конспиративная квартира, которую используют для встреч сотрудники МВД. А над ними уже трехкомнатная квартира, где живет мальчик Миша, и рядом уже двухкомнатная. То есть понятно, что здесь своеобразная акустика.

В тот день был еще один — первый — выстрел, который слышали трое детей наверху и грохота которого даже испугался младший брат Миши. Он заплакал, и старший брат начал его успокаивать. Поэтому, когда раздались следующие два грохота, дети уже не испугались.

Проталин убит. Кичинский уезжает обратно в Рязань. Но его мучает совесть. Он понимает, что совершил убийство без суда и следствия. Более того. Он наверняка понимает, что своей жизнью и карьерой обязан подлецу, который нарочно вытащил его с поля боя, чтобы обеспечить себе алиби. Так долго продолжаться не может. Кичинский решает для себя, что не имеет права больше жить. Он пишет записку своей семье и стреляется, как раз перед моим приездом. Но до этого он пошлет на мой домашний адрес один небольшой конверт, о котором я скажу немного позже.

Таким образом можно констатировать, что именно Кичинский сделал первый выстрел, убив Проталина. Затем он ушел из дома, бросив оружие на пол. А когда сюда приехал Тевзадзе, он услышал не два выстрела, а один хлопок падающей полки и другой хлопок глухого выстрела, когда пуля ударилась об стенку. Возможно, он решил, что второй выстрел даже меньше похож на выстрел, чем первый. Но он вошел в квартиру и попал в роковую ловушку.

— У вас нет никаких доказательств, — возразил Савеличев, — все это только ваши домыслы, хотя ваш следственный эксперимент довольно неплохо поставлен и продуман.

— Это не постановка, — возразил Дронго, — это правда. Тевзадзе знает, что его дочь выходит замуж. Нужно ничего не понимать в этой жизни, чтобы обвинить отца в преступлении накануне свадьбы его единственной дочери, которая растет без матери. Конечно, Тевзадзе не убивал Проталина, но обстоятельства сложились так, что он оказался крайним. А теперь вспомните, как Проталин купил «Мерседес», когда вернулся из Чечни, как приобрел квартиру в «доме миллионеров». Он ведь тогда не был даже полковником, а только капитаном. Но сумел купить такую квартиру. Интересно, на какие деньги? Конечно, все это не самое убедительное доказательство. Возможно, он получил наследство своей бабушки. Но интересно, что в Калуге о нем вспоминают как о проходимце, который не брезговал ничем. А в самом Новгороде все криминальные авторитеты знали, что с Проталиным всегда можно договориться.

— И все равно это не доказательство, — мрачно изрек Савеличев. — У полковника было много денег? Ну и что? Не пойман — не вор. Как вы докажете, что он брал взятки? Сейчас никто об этом не вспомнит. Но предположим, что действительно Проталин жил не на свою зарплату. Предположим, что все сказанное вами правда. Но как вы докажете, что именно в тот день, когда убили Проталина, в Новгороде был подполковник Кичинский? Как вы это сможете доказать?

— Он сам это докажет, — улыбнулся Дронго.

— Каким образом? Он застрелился. — Савеличев оглянулся на молчавших Мохова и Медведева. — Где доказательства?

— Вот, — протянул конверт Дронго. — Перед своим самоубийством Кичинский послал мне этот конверт. Он, очевидно, понимал, что среди следователей встречаются и такие, как вы, господин Савеличев. Поэтому он послал мне этот конверт. В нем не было ни одного слова. И только два билета. Один в Новгород, другой из Новгорода. Это его билеты, господин следователь. На них стоит его подпись. И самое главное, что можно легко сверить даты и время. Оно полностью совпадает с тем часом и днем, когда был убит Степан Проталин.

Савеличев протянул руку, чтобы взять конверт, но Медведев перехватил его.

— Все, — грозно сказал он, — спектакль закончился. Мы и раньше подозревали, что Проталин нечист на руку. Но предположить, что он мог сдать наших ребят, мы не могли.

— Какой мерзавец, — гневно сказал Мохов, — там погиб мой старший брат. Он сдал их всех.

— Война, — напомнил Дронго, — противоестественное событие, противное самой природе человека, когда позволено все. Убийства, грабежи, насилие, ложь, обман. Место, где происходит взращение грехов. Еще никто и никогда не становился на войне лучше. Человек ожесточается, превращаясь в дикого зверя. Плохие становятся худшими, хорошие плохими, а самые лучшие погибают. Разве вы не знаете, какой ущерб душам молодых солдат нанесли все эти войны? Две чеченских войны приучили народ к большой крови, сделали равнодушными к чужой боли, к чужим страданиям. И породили целое поколение циников и мерзавцев. С обеих сторон. Вспомните, сколько зарабатывали на этой войне политики и бизнесмены, как торговали убитыми и живыми, заложниками и трупами. Плата за войну — самая страшная. Потерянными душами. Когда все дозволено и бога нет.

Мохов недовольно взглянул на Савеличева.

— Придется тебе заново оформлять свое уголовное дело. И нужно будет отпустить этого грузина. Я тебе с самого начала говорил, что не верю в такого убийцу, а ты мне все «факты» и «факты». Вот тебе настоящие факты.

— Я тоже думаю, что до суда не нужно доводить дело, — вставил Славин, — иначе его просто вернут на доследование. Зачем вам такой брак в работе? Я думаю, что будет правильно, если мы освободим Тевзадзе еще на этой стадии. Мне кажется, что прокурор не будет возражать против его освобождения.

— Не будет, — кивнул Медведев, — только Кичинского жалко. Хороший мужик был. Совестливый. Сам себе приговор вынес. Вот такие люди у нас работают.

— И, наконец, самое главное, — сказал Дронго. — Даже если я ничего бы не нашел, мне кажется, что в двадцать первом веке нужно верить в науку, господин Савеличев. Вы же знали, что Тевзадзе трижды проверяли на этом «детекторе». И он трижды показывал, что несчастный Вано Ревазович Тевзадзе не убивал полковника Проталина. Что он говорит правду. Но вы все равно с упорством, достойным лучшего применения, снова и снова отвергали результаты экспертов и не принимали их за основу. По-моему, это неверно. Нужно больше доверять науке.

— Тебе лучше уходить из следователей, — посоветовал Мохов, — только не в прокуроры, как ты хочешь. Там ты еще больше дров наломаешь. А в юрисконсульты. Как раз на мебельном комбинате сейчас вакансия появилась. И платят они хорошо. Можешь туда перейти, я думаю, мы все попросим Вано Ревазовича тебя принять на эту работу.

Савеличев чертыхнулся и, выйдя из квартиры, громко хлопнул дверью. Все заулыбались. Гаджиев вышел из спальни, подошел и встал рядом с Дронго. Он улыбался, показывая все тридцать два зуба.

— Хорошо, — сказал он. — Зачем невиновного человека сажать? Неправильно. Хорошо, — снова сказал он, — все на свои места встало.

Когда Умар рассказал обо всем Геннадию Кичинскому, тому показалось, что привычный мир начинает меняться. Словно поблекли все живые краски окружавшей его действительности. Оказалось, что вся его жизнь на протяжении последних двенадцати лет была одним сплошным позором и обманом. Он даже не мог себе представить, что тогда в Чечне капитан Проталин заранее сообщил о маршруте, по которому пройдет новгородский ОМОН. За это капитан получил сто сорок тысяч долларов. Большие деньги, по меркам девяносто четвертого года. Все получилось так, как было запланировано. Небольшой «уазик» с самим Проталиным и двумя его спутниками боевики пропустили. По остальным грузовикам и машинам ударили из гранатометов. В этом аду никто не мог выжить. Оставшихся добивали автоматными очередями.

Кичинский получил пулю в плечо и стонал, перекатываясь по земле. Проталин должен был отходить в лес вместе с Широбоковым, который не был посвящен в детали операции, но обязан был прикрывать своего офицера. Увидев раненого Кичинского, Проталин хотел оставить его на дороге. Но быстро сообразил, что спасение раненого даст гораздо больше дивидендов и сделает их побег еще более убедительным. Он схватил Кичинского и потащил на себе в сторону леса. Никто не стрелял им в спины.

Через несколько дней о разгроме новгородского ОМОНа написали все газеты. Многие корреспонденты задавали вопрос: каким образом удалось так легко разгромить целый отряд хорошо вооруженных бойцов? Откуда боевики могли узнать маршрут продвижения? Но больше всего журналисты отмечали трех героев, один из которых отныне превращался в живую легенду. Это был Степан Проталин, вынесший на своих плечах раненого офицера.

Проталин вернулся в Новгород, купил себе «Мерседес», который передал родственникам, быстро сообразив, что такая машина вызовет ненужные вопросы у проверяющих органов. Затем так же быстро приобрел себе квартиру в «доме миллионеров». Казалось, что все должно быть хорошо. Его карьера напоминала стремительный, почти вертикальный взлет. Его любили женщины, его уважали сослуживцы, он становился признанным и непререкаемым авторитетом для всех оперативников. Он действительно был смелым и мужественным. Но воспоминания о Чечне всегда оставались с ним, как мучительное напоминание о его предательстве.

Он не мог предположить, что спустя столько лет эта история снова всплывет. Но Умар, который выступил тогда посредником между ним и руководителем отряда боевиков, неожиданно вышел из колонии, где отсидел девять с лишним лет, и появился в Рязани. Именно тогда Умар рассказал обо всем Геннадию Кичинскому. Именно тогда подполковник Кичинский едва не сошел с ума от свалившейся на него новости. Получалось, что его вытащил с поля боя предатель, который погубил всех его товарищей, оставил сиротами столько детей и вдовами столько молодых женщин. Кичинский позвонил Проталину и потребовал объяснений. Испуганный полковник назначил встречу на конспиративной квартире за полчаса до прихода туда Вано Тевзадзе.

Кичинский явился на квартиру и потребовал объяснений. Проталин жалко оправдывался.

— Ты негодяй, — убежденно говорил Кичинский, — из-за тебя погибло тридцать девять человек. Ты продал их за пачку долларов. Продал своих друзей.

Командиром отряда был подполковник Мохов, старший брат руководителя городской милиции, который собирался уходить на пенсию и уже послал рапорт с просьбой об отставке. Проталин не хотел, чтобы его предательство стало известно в городе. Он вытащил свой пистолет и начал размахивать им, доказывая Кичинскому, что может застрелиться, но сохранить свою честь. Конечно, он блефовал. В какой-то момент он просто положил оружие на столик и начал объяснять Кичинскому, что все играют по таким правилам и его поступок был не предательством, а обычным бизнесом. Этого Кичинский выдержать не мог. Он схватил оружие полковника и выстрелил ему в сердце. От болевого шока Проталин потерял сознание. Кичинский вытер оружие и бросил его на пол, уходя из дома.

Через несколько минут, когда в дом уже входил Вано Тевзадзе, Проталин пришел в себя. Он попытался дотянуться до оружия, но вместо этого свалил полку с книгами, которая упала с громким грохотом. Все, услышавшие этот грохот, решили, что это был первый выстрел. Затем Степан Проталин поднял пистолет и выстрелил в стену над дверью. На большее он уже не был способен. Пистолет выпал из его руки, и он умер, не увидев, как в квартиру уже входит Тевзадзе.

Вошедший Вано Ревазович схватил пистолет и обежал все комнаты, чтобы найти возможного убийцу и защитить знакомого человека. Но по лестнице уже поднимались сотрудники милиции, и он бросил оружие на пол. На нем сохранились отпечатки пальцев умершего Проталина и стоявшего над ним Вано Тевзадзе.

Кичинский вернулся в Рязань. Он не находил себе места, считая, что не имеет права жить за погибших друзей, которых сдал предатель Проталин. Так продолжалось довольно долго. И когда позвонил Дронго, который сообщил, что выезжает в Рязань, Кичинский даже обрадовался. Неопределенность закончилась. Он не имел права получать в подарок жизнь от подонка и предателя, который сдал тридцать девять человек. К тому же он понимал, что убил Проталина без суда и следствия. В этот вечер он привез свой китель со всеми наградами — орденами и медалями, попрощался со всеми сотрудниками, надел свой мундир и застрелился. И даже оставил записку своей семье. Кичинский считал, что поступает правильно, ведь после убийства Проталина он автоматически превращался в преступника.

Он застрелился ровно за полчаса до появления Дронго, чтобы не встречаться с человеком, который мог узнать его тайну. Кичинский решил, что будет правильно, если никогда и никому не расскажет о том, что с ним произошло и за что он убил Проталина. Но два билета на поезд в Новгород он послал Дронго, так как был уверен, что эксперт сумеет все правильно понять. Ведь его билеты, которые он послал, были с указанием конкретной даты и времени поездки. Чтобы все стало еще более понятным, он на них расписался. Это было самое убедительное доказательство возмездия, настигшего полковника Проталина.