Чингиз Абдуллаев

Разорванная связь

Умелая езда не оставляет следов, от умелых слов не остается царапин, умеющие считать не прибегают к счетным биркам, когда умело запирают дверь, не прибегают к дополнительным замкам, но ее не отпереть, когда умело завязывают узел, не нужны дополнительные веревки, но его не развязать. Так и Премудрый человек проявляет неизменное умение спасать других, и поэтому нет брошенных людей, умеет с неизменностью спасать вещи, и потому они не брошены. Это иногда называют внезапно набегающим просветом. Возможно, поэтому добрый человек недоброму выступает в роли наставника, а недобрый человек для доброго является опорой. Когда не дорожат своим наставником и не щадят своей опоры, то пусть бы были они даже и очень умны, но пребывают в тяжком заблуждении. В этом заключается вся суть и тайна.

Лаоцзы. «Даодэцзин».

Если бы ложь, подобно истине, была одноликою, наше положение было бы значительно легче. Мы считали бы в таком случае достоверным противоположное тому, что говорит лжец. Но противоположность истине обладает сотней тысяч обличий и не имеет пределов.

Мишель Монтень. «Опыты».

Глава 1

В этом большом мире было много прекрасных мест, куда хотелось возвращаться. Одним из городов, которые ему так нравились, была Барселона. Большие города у моря имеют свою особую неповторимую специфику. Свой особенный запах моря, неистребимый аромат йода и рыбы, свою энергетику открытого водного пространства, свою красоту с продуваемыми ветрами приморскими бульварами и распахнутыми окнами с видами на открытый горизонт. Он вырос в таком городе, и, возможно, подсознательно именно это обстоятельство делало для него такой привлекательной Барселону. Ему нравился этот раскинутый город, в котором так отчетливо ощущалось присутствие гениального Гауди, с его «галлюциногенными» домами, казалось, растекающимися перед набегающими волнами, с его храмами, садами, проспектами, улицами, даже фонарями.

Историки полагали, что Барселона была основана самим Гамилькаром Баркой, отцом Ганнибала, еще в третьем веке до нашей эры и получила свое название в честь своего основателя. Как бы там ни было, Барселона прожила свою двадцатичетырехвековую историю, как и подобает настоящему городу, ставшему легендой. Мужественно встречая захватчиков, подвергаясь опустошительным набегам, отстраиваясь вновь и вновь, возрождаясь после каждого потрясения. При диктаторе Франко ей даже вырвали язык, как и всей Каталонии, запретив учиться и говорить на родном наречии. Но разве можно отучить целый народ от своего языка? Франко ушел в небытие, провожаемый насмешками и проклятиями, а Каталония стала одной из самый важных провинций Испании, куда вернулся родной язык.

Он приехал сюда сегодня утром и сразу отправился в отель «Хуан Карлос», названный так в честь здравствующего испанского короля. При входе в отель справа от стойки портье любой гость мог увидеть прекрасный портрет короля, выполненный в строго реалистическом стиле. И хотя рекламные ролики самого отеля уверяли, что он находится почти в центре города, это была явная неправда. Отель находился достаточно далеко от центра, но именно это обстоятельство более всего нравилось Дронго. Отсюда можно было совершать долгие пешие прогулки по авениде Диагональ, выйти на всемирно известный проспект Грасиа, где на небольшой улице можно было увидеть сразу несколько шедевров Гауди. Ему нравился процесс прогулки по этому городу и великолепный отель, где можно было отдохнуть. Здесь был отменный спа-центр, в котором, кроме открытого и закрытого бассейнов, было множество комнат с различными типами саун и соляриев.

Вечером он спустился поужинать в ресторане. Достав газеты, он начал их просматривать. За соседним столиком сидел мужчина лет сорока пяти. У него были русые волосы, серые глаза, ровные черты лица, узкие губы, прямой нос. Его можно было даже назвать красивым. Он был высокого роста, подтянутый, очевидно, занимавшийся спортом. Мужчина был в костюме и рубашке без галстука. Он растерянно глядел на стоявшую перед ним бутылку вина и большой пузатый бокал.

Дронго читал газету на английском языке. Мужчина невесело посмотрел в его сторону и подозвал официанта.

– Принеси бутылку водки, – попросил он по-английски.

Дронго прислушался, кажется, у его соседа был русский акцент.

– Простите, сеньор, – удивился официант, – вы сказали, бутылку?

– Да, да, – раздраженно ответил незнакомец, – я хочу бутылку водки. Или в вашем отеле уже не дают водку?

– Сейчас принесу, – кивнул официант и быстро отошел от столика.

Незнакомец снова посмотрел на Дронго. Нахмурился. Достал свой мобильный телефон, чтобы позвонить, но затем передумал, положил аппарат на столик. Телефон был дорогим. Нет, даже не так. Он был очень дорогим. Это была эксклюзивная модель «Вирту», и Дронго хорошо знал, сколько стоят такие телефоны. Он положил газету на английском языке и достал газету на русском. Мужчина посмотрел на него и явно оживился. Официант принес бутылку водки. Опасливо взглянув на незнакомца, поставил ее на столик. Очевидно, испанский официант не понимал, как можно заказывать бутылку водки после семи часов вечера.

«Странно, – подумал Дронго, – у этого неизвестного как будто знакомое лицо. Но я его не видел. Или видел? Странно, я обычно запоминаю людей, с которыми встречаюсь».

Дронго попросил принести ему черный чай с лимоном, когда неизвестный, поднявшись, подошел к его столику.

– Извините, – произнес он негромко и по-русски, – вы господин… Дронго? Кажется, так вас все называют?

– Возможно, – Дронго убрал газету. – Разве мы знакомы?

– Мы встречались пять лет назад, – напомнил незнакомец, – у одного нашего знакомого, – он назвал фамилию. Дронго вспомнил, что действительно был знаком с этим режиссером. – У меня тогда были усы и бородка, – пояснил неизвестный. – Может, вы вспомните. Я Петр Золотарев.

– Теперь вспомнил. У вас тогда действительно были усы и борода, – улыбнулся Дронго. – Садитесь. Я обратил внимание, что вы пьете в одиночку. Какие-то проблемы?

– Лучше не вспоминать, – махнул рукой Золотарев, усаживаясь рядом с ним.

Он поднял руку, показывая на свой столик, и услужливый официант все сразу понял. Он перенес обе бутылки с одного столика на другой. И принес две рюмки и два бокала.

– Не будете пить, – понял по выражению лица Дронго Золотарев.

– Не буду, – ответил Дронго, – и вам не советую. Решать проблемы таким образом – не лучший выход.

– Почему вы решили, что у меня есть проблемы?

– Мне так показалось. Когда мужчина сидит вечером за столом и просит принести ему бутылку водки, то очевидно, что у него есть некоторые проблемы.

– Верно, – улыбнулся Золотарев, – вы ведь эксперт по вопросам преступности. Наш знакомый режиссер тогда уверял меня, что вы самый лучший аналитик в мире.

– Он преувеличивал. Творческие люди обычно обладают богатым воображением.

– Ничего подобного. Я слышал о вас от других знакомых. Говорят, что вы современный детектив. Такой аналог Шерлока Холмса. Говорят, что вы расследовали в Москве несколько известных дел.

– Не нужно верить подобным историям, – посоветовал Дронго, – людям нравится рассказывать сказки.

– Сказки, – усмехнулся Золотарев. Он налил себе рюмку водки и залпом выпил. – Сказки, – повторил он. – Иногда мы сами превращаем свою жизнь в глупую сказку, которая не всегда заканчивается счастливо.

Официант принес чашку чая с лимоном и поставил ее перед Дронго. Посмотрел на Золотарева и быстро отошел.

– А вы будете пить чай, – невесело продолжал Золотарев.

– Я уже вам сказал. Если вы будете настаивать, тогда вам лучше вернуться на свое место. Я не самый лучший собутыльник в этой стране. Извините, что я говорю так прямо, но, по-моему, лучше сразу расставить все точки. Пить я не буду. Зато готов вас выслушать. Вы ведь именно поэтому пересели ко мне.

– С чего вы взяли?

– Вам нужно высказаться. Это очевидно. А малознакомый или незнакомый человек почти идеальный вариант. Лучше таким образом выплеснуть все, что вас мучает, чем заливать ваши сомнения водкой. Я в этом убежден.

– Вы еще и психолог? – Золотарев протянул руку за бутылкой, но передумал. – Может, вы и правы, – неожиданно произнес он, – и мне действительно необходимо высказаться.

Он помолчал, словно собираясь с мыслями. Или раздумывая, стоит ли ему вообще говорить. Затем решительно протянул руку и снова налил себе водки. Залпом выпил.

– Я женат уже двадцать два года, – с непонятным вызовом начал Золотарев, – можете себе представить? Мы поженились ровно двадцать два года назад, еще во времена Советского Союза. Иногда кажется, что это было так давно, целую тысячу лет назад. Я тогда только закончил университет. Мы познакомились у наших знакомых. И через два месяца поженились. Двадцать два года. Наверно, солидный срок. Как вы считаете?

– Возможно, – кивнул Дронго, – во всяком случае, подобная стабильность говорит в вашу пользу.

– Ни о чем она не говорит, – махнул рукой Золотарев.

Он посмотрел на бутылку, но не протянул руку. Вместо этого поправил волосы и продолжал:

– У нас родилась дочь. Ей сейчас двадцать один. Сначала было сложно. Вы помните конец восьмидесятых и начало девяностых? Всем тогда было сложно. Я работал обычным инженером в НИИ, можете себе представить, какую зарплату я получал и как мы на нее существовали. Уже тогда было понятно, что так долго продолжаться не может. И я ушел на «вольные хлеба». Решил создать кооператив.

Он невесело усмехнулся.

– Каким наивным я тогда был. Мы, конечно, сразу прогорели. И еще осталась куча долгов. Пришлось за гроши продать нашу квартиру и переехать к родителям, чтобы расплатиться с долгами. В общем, тяжелое время было. И, конечно, у нас вспыхивали ссоры. Не без этого. Немногие смогли бы выдержать в подобных условиях. В девяносто первом Алиса взяла Лизу и переехала к своей маме. Алиса – это моя супруга, а Лиза моя дочь. Примерно год мы жили раздельно и не очень часто общались. Но на развод не подавали, не до того было, чтобы еще по судам бегать. Потом постепенно все стало налаживаться. Я вернулся в свой институт и сразу стал заместителем директора. Тогда все бежали из институтов, предпочитая работать в кооперативах. Откуда нам было знать, что настоящая «золотая жила» была как раз в этих научно-исследовательских институтах, у которых была масса пустующих помещений, не стоящих тогда ни копейки.

Меня поэтому и сделали заместителем директора по хозяйственной части, учитывая мой опыт работы в кооперативе. Хотя опыт был скорее печальным. Алиса все время насмехалась, называя меня научным завхозом. В общем, она была права. Я действительно был обычным завхозом, просто моя должность именовалась – заместитель директора по хозяйственной части. И пошел я туда только потому, что окончательно погорел со всеми своими дурацкими проектами. Чем только мы не пытались заниматься. И продукты поставляли, и компьютеры собирали, и даже туристическое агентство организовали. Но ничего не смогли сделать. Продукты нам поставляли просроченные, а таможня нарочно держала их на границе, вымогая огромные деньги. Компьютеры оказались такими некачественными, что на них сразу махнули рукой и ни один магазин не хотел их принимать. А туристическое агентство занималось в основном отправкой спекулянтов и челночников, которые экономили на каждом рубле. Да еще и наши чешские партнеры оказались жуликами. Группы принимали в каких-то студенческих общежитиях, а кормили бутербродами и постными супами. Как обычно кормят бомжей.

Он тяжело вздохнул. Протянул руку и снова налил себе водки. Выпил.

– По-моему, много, – заметил Дронго, – вы не успеете рассказать свою историю.

– Ничего. Я свою норму знаю, – нахмурился Золотарев. – У нас в институте, – продолжал он, – внезапно умер заместитель директора по науке. Он был относительно молодым. Только сорок четыре года. Тогда решили не брать нового заместителя, не было никаких средств. Бюджетное финансирование нам отрезали, а на собственные средства мы с трудом сводили концы с концами, сдавая излишки площадей каким-то доморощенным кооперативам за гроши.

В девяносто втором стало немного лучше. Алиса к этому времени вернулась ко мне. Мы оба получили печальный опыт общения с другими партнерами. Ее новый друг оказался просто подлецом, он был женат, а ее обманывал, уверяя, что он холостой и скоро на ней женится. Вообще-то это настоящая подлость – обманывать так несчастную женщину с ребенком. Через несколько лет я с ним встретился и постарался втолковать ему эту истину….

– Убедили? – иронично спросил Дронго.

– Не думаю, – признался Золотарев, – но он все равно запомнит меня на всю оставшуюся жизнь. В общем, он был далеко не подарок. Хотя и мне тоже тогда не очень повезло. Моя новая пассия была настоящей стервой. Я потом узнал, что она меня все время обманывала. Даже не хочу вспоминать об этой дряни. В общем, мы оба обожглись и поняли, что от добра добра не ищут. Так, кажется, говорят умные люди. В девяносто третьем у нашего института появился солидный спонсор. Они арендовали у нас большую часть помещений и начали нормально платить. Через два года серьезно заболел наш директор института. К этому времени стало ясно, что наш институт обречен. Академию мы вообще не интересовали, а два промышленных предприятия, на которые мы работали, были закрыты. Третье просто перепрофилировали. Я замещал нашего директора, когда ко мне пришли очень влиятельные люди из московской мэрии. Предложение было просто ошеломляющим. Я получаю пять миллионов долларов наличными и закрываю наш институт. Можете себе представить? Я всю ночь не спал, не зная, что им сказать. Потом поехал к нашему директору. Бедный старик, он тяжело болел. У него был рак кишечника. Я приехал и почти честно сказал, что они предлагают нам миллион долларов. И я готов половину денег отдать нашему директору. Он возмутился, стал кричать, потребовал, чтобы я ушел. Старик был идеалистом. Добрым наивным идеалистом старой школы. В коридоре меня перехватили его жена и сын. Они отвели меня на кухню, и мы долго разговаривали. Ему нужны были дорогие лекарства, которые просто разоряли их семью. Супруга и сын директора меня уговаривали. И уговорили. Я вернулся в институт и объявил «покупателям», что я согласен.

Золотарев тяжело вздохнул.

– Потом был трудный разговор с коллективом института. У нас работало на тот момент сто тридцать восемь человек, и все должны были оказаться на улице. Было стыдно и неловко. В какой-то момент я просто не выдержал. Я ведь знал многих из них, понимал, как они нуждаются и как они сложно живут. У многих были дети, родители. Когда они начали меня упрекать, я просто сорвался. Встал и объявил всем, что каждый уволенный получит три тысячи долларов. Каждый. Тогда это были очень большие деньги. Примерная зарплата за пять-шесть лет вперед. Настроение сразу поменялось. Мне даже аплодировали.

И вы знаете, я никого не обманул. Подписал все документы и передал здание этим ловким ребятам. Потом я узнал, что они перепродали его уже за сорок миллионов долларов. Такие ловкачи. Но я получил свои пять миллионов. Для меня это были даже не огромные деньги, а целое состояние. Я честно выплатил почти полмиллиона долларов всем уволенным. И еще полмиллиона перевел на имя сына нашего директора. А остальные деньги оставил себе… Сейчас даже смешно вспомнить, как глупо мы себя вели. Сразу купили огромную квартиру за полмиллиона на Сретенке. Сейчас она стоит уже семь или восемь миллионов долларов. Приобрели два «Мерседеса». Наняли водителя. Накупили кучу ненужных вещей, приобрели земельный участок и начали строительство дачи. Когда осталось только два миллиона, я словно опомнился. Что дальше? Потрачу все деньги и снова стану нищим? Буду сдавать свою московскую квартиру? К хорошему быстро привыкаешь.

Мои друзья занимались инвестициями в строительный бизнес. И я решил рискнуть. Вложил оставшиеся деньги в эту компанию. Вы помните, какой строительный бум был в Москве? Он до сих пор продолжается, вот уже больше десяти лет. И на каждый вложенный рубль можно было заработать два. Или три. В середине девяносто восьмого у меня снова было около пяти миллионов. И вот здесь мне повезло. Просто невероятно повезло. Такое бывает только один раз в жизни. Мне предложили вложить деньги в другую компанию, где я мог стать одним из учредителей. Я снял все свои деньги, перевел их в доллары и начал ждать, когда будут готовы документы новой компании. С регистрацией все время тянули, вымогали большие взятки. И это меня спасло. В августе грянул дефолт. Вы помните, каким оглушительным по своим последствиям он был. Многие разорились, некоторые стрелялись, некоторые бросали все и убегали из страны. А у меня за одну ночь состояние увеличилось сразу в четыре раза. Ведь доллар вырос в четыре раза. С шести рублей до двадцати четырех. И почти ни у кого не было свободных денег. Это был мой шанс. Я купил тогда сразу восемь квартир в центре города. Восемь. Почти все, кто продавал мне квартиры, были разорившиеся бизнесмены средней руки, которые брали квартиры в кредит и не могли выплачивать деньги после дефолта. Ведь нужно было платить в четыре раза больше. Восемь квартир. И меня уже не мучила совесть, что я пользуюсь моментом. К этому времени я точно знал, что в бизнесе нет такого понятия, как совесть. А есть только прибыль и убыток, которыми и оцениваются все твои достижения.

Восемь квартир, купленных за пять миллионов долларов, принесли мне через полтора года двенадцать миллионов. Теперь я был по-настоящему богат. Я стал учредителем большой инвестиционной компании, которая начала вкладывать деньги в строительство и в московскую недвижимость. У нашей компании «Лик» уже большие обороты. Мы о таких и не мечтали. Вы наверняка знаете, как выросли цены в Москве за последние десять лет. Взлетели до космических высот. И очень многие получают свои дивиденды на этом «космосе». Я вам скажу даже более откровенно. Половина всей суммы идет от накрутки. Это взятки чиновникам, откаты, завышение цен в строительных работах, в общем, полный букет. Но цена объективная, как бы странно вам это ни казалось. Ведь цена обычно складывается из двух составляющих. Спроса и предложения. А если в городе есть состоятельные люди, готовые платить уже по пять с лишним тысяч долларов за квадратный метр, то будут строиться новые жилые комплексы, еще более дорогие и навороченные, будут появляться спекулянты, греющие на этом руки, будут сноситься старые кварталы и строиться новые дома. И в конце концов город поглотит область. Иначе невозможно. Спрос всегда рождает предложение, – закончил Золотарев. – Знаете, сколько я сейчас «стою»? Больше двадцати миллионов. Удивлены?

– Нет. Я видел вашу модель телефона. Да и проживание в этом отеле стоит недешево. А костюм на вас тоже очень дорогой. Это не «Бриони», а…

– «Зилли», – победно сказал Золотарев, – теперь я могу позволить себе любые траты.

Он взглянул на бутылку водки. Дронго перехватил его взгляд и покачал головой. Золотарев понимающе кивнул.

– И вот теперь я решил, что мне все дозволено, – негромко сказал он, – и допустил, кажется, самую главную ошибку в своей жизни.

Глава 2

Золотарев молчал. Долго молчал. Дронго понимал, что в такой ситуации лучше не задавать вопросов. И вообще не торопить собеседника. Очевидно, что у того назрела насущная необходимость высказаться. На исповедь часто идут не за советом, а за возможность быть услышанным. И многие чувствуют себя гораздо лучше после такого внутреннего очищения.

– Я позволил себе абсолютно невозможную, безобразную, дикую выходку, о которой уже два дня очень сожалею, – признался Золотарев.

Резко протянув руку к бутылке водки, он снова налил себе рюмку и залпом выпил.

– Черт бы их всех побрал, – пробормотал он, – всех этих иностранцев. Приносят такие маленькие рюмки. Лучше бы я попросил его принести стакан.

– Он бы вас не понял, – мягко заметил Дронго, – здесь не принято пить водку таким образом.

– Да, наверно. В общем, я повел себя глупо и пошло. Если можно так назвать. Дело в том, что мы приехали сюда не одни. Вместе с нами на отдых в Испанию прибыли мой компаньон Павел Солицын со своего молодой супругой Инной и моя дочь Лиза со своим мужем Ираклием. У него отец грузин, а мама осетинка. Сначала все было нормально. Мы сняли здесь три больших сюита и решили через несколько дней отправиться на яхте вдоль побережья Испании. Яхту мы уже заказали.

Он отвернулся. Сжал кулаки. Потом решительно повернулся к Дронго.

– Я рассказываю не о том. Разные глупости. Какое значение имеет эта яхта и вообще наш отдых? Никак не могу решиться… В общем, ситуация была такая. У Павла это уже третья супруга. Мы знакомы уже лет десять. Первую его жену, от которой у него взрослый сын, я даже не видел. Ему уже сорок девять, он старше меня на четыре года. Вторую супругу я знал. Она работала в его офисе еще до того, как мы стали компаньонами. Серьезная, довольно спокойная женщина. Ольга была старше Павла на полтора года. Детей у них не было. Восемь лет назад она погибла. Какое-то непонятное замыкание у них на даче. Потом говорили, что виноват был электрик. Не обесточил провод или что-то в этом роде. Мокрый кабель, пошел дождь. Такая глупая смерть.

Через несколько лет Павел женился. Скажу откровенно, он никогда не был ангелом в смысле женщин. Изменял своей второй супруге, это я точно знаю. Мы с ним вместе «по девочкам» ходили. А когда он холостой стал, словно с цепи сорвался. Ну и я тоже старался не отставать. Знаете, когда у мужчины после сорока есть деньги и возможности, он должен ими пользоваться. Самый лучший период. Потом будет поздно. Ну, мы и пользовались. Однажды забрали с собой четырех дамочек в Прагу и там оттянулись по полной программе. Все время менялись парами. Варьировали, так сказать, состав. Может, тогда все и началось. Не знаю. Сейчас даже думать об этом неприятно. Павел женился через пять лет на своей секретарше. Очень симпатичная, смазливая, умелая девочка двадцати пяти лет. Нет, сейчас ей уже двадцать восемь. Она всегда мне нравилась. Высокого роста, с модельной внешностью, смазливая блондинка, словно сошедшая со страниц модных глянцевых журналов. Инна наполовину украинка, а наполовину молдаванка. Такая интересная смесь. Зеленые глаза, длинные ноги, развитая грудь… Черт, я опять говорю не о том. В общем, она работала у Павла. И, учитывая его характер, они довольно тесно общались. Вы меня понимаете? Она ему ни в чем не отказывала. Была не только его секретарем, но и своеобразным другом, который всегда был рядом.

Постепенно она стала ему просто незаменимым помощником. Оставалась у него ночевать, готовила ему костюмы, рубашки, чистила обувь, следила за его огромной квартирой. За дачей. Даже за его взрослым сыном. Так они прожили год или два. Сначала у нее был друг, с которым она встречалась. И не делала из этого особой тайны. Он был какой-то футболист, кажется, выступающий за московскую команду. Знаете, сколько сейчас получают футболисты. Это раньше мы относились к ним с пренебрежением: спортсмен, футболист, кому он нужен. А сейчас они все миллионеры. Зарплату им платят невероятную, а играть по-настоящему они так и не научились. Но это не мое дело. Она встречалась со своим футболистом, но никогда не отказывала и Павлу. В общем, такая ситуация Павла устраивала. Но потом футболист что-то у себя повредил. Колено сломал или что-то в этом роде. И на его карьере пришлось поставить жирный крест. Инна сразу сообразила, что с футболистом пора завязывать. Она вообще очень сообразительная девочка, все мгновенно понимает. И она сразу прервала с ним всякие отношения. Ну действительно, кому нужен футболист с раздробленным коленом? Какие деньги он может зарабатывать, если не умеет больше ничего делать? Только бегать и бить по мячу. Тогда Инна стала незаметно сближаться с Павлом. И три года назад он сделал ей предложение.

Мы все гуляли на свадьбе, хотя она была только на два года старше его сына. Очень красивая женщина. В тот день на свадьбе она вообще выглядела потрясающе. И после свадьбы тоже. Есть такие женщины, которые умеют пользоваться макияжем, косметикой, одеждой в полной мере. Этому нельзя научить. Это должно быть заложено природой. В Инне это заложено. Она сразу и решительно начала отсекать возможных конкуренток. Мне однажды Павел рассказал такую историю. Он по-прежнему брал себе в секретари девочек из модельных агентств. И платил им очень хорошую зарплату. Но ведь Инна уже знала, чем именно он занимается со своими помощницами, когда запирается изнутри. И однажды застукала его с новой секретаршей. Устроила скандал и потребовала ее уволить. Павлу пришлось подчиниться, но он потом все равно несколько месяцев встречался со своей бывшей сотрудницей и даже купил ей машину.

Мы с Павлом были не просто близки, а очень близки. Вместе гуляли, вместе отдыхали. Откуда мне было знать, что ему всегда нравилась Алиса. Я имею в виду мою жену. Может, она отчасти напоминала ему Ольгу. Уверенная в себе, сильная, холодная. Но все началось еще полтора месяца назад. Мы с ним были на даче у одного из наших знакомых, и нас познакомили с двумя очень симпатичными девочками. Обеим было чуть больше двадцати. Мы неплохо провели время. Все время менялись парами. Было так здорово. Когда девочки уехали, мы остались одни. Много выпили, сильно погуляли. Рядом никого не было. Только мы двое. Вы уже поняли, что мы стали к этому времени почти как родственники. Никаких секретов друг от друга не было. Не знаю, кто первым начал говорить о свингерах. Вы знаете, что такое «свингеры»?

– Знаю, – сдержанно ответил Дронго, – слово, похожее на «свиньи». Только с другим оттенком.

– Вы тоже осуждаете, – вздохнул Золотарев, – а я вас серьезно спрашиваю. Словом, начали говорить. И вдруг Павел мне признается, что в прошлом году был вместе с Инной в таком клубе в Бостоне. Я чуть с дивана не упал. Представляете? Он, оказывается, решился отправиться туда вместе со своей молодой женой. Такой смельчак.

– И вы поменялись парами? – не поверил я своему компаньону.

– «Там была одна молодая пара, – весело сообщил Павел, – мужчина, похожий на атлета, и женщина, которую можно было снимать в „Плейбое“. Я думаю, они были не супруги, типичная подставка для таких наивных дурачков, как мы. Но мы тогда поверили. Немного коктейля, немного травки. Нас завело. Да еще такая пара… И я тебе скажу, это было грандиозно. Просто великолепно. И он, и она. Они вели себя очень сдержанно, выполняли все наши желания. Мы получили большое удовольствие. Ничего лучшего в жизни я не испытывал», – признался мне Павел.

Я ему даже не поверил. Как такое возможно? Пойти в клуб и обменять свою жену на другую женщину. Другую женщину всегда приятно иметь рядом, но смотреть, как спят с твоей собственной супругой… Это было для меня просто дико. С другой стороны, я подумал, что все правильно. Инна была человеком не робкого десятка, все верно понимающим. Почему бы не попробовать такой эксперимент? Вот она и согласилась.

Он мне все рассказал, и я почувствовал какой-то озноб, легкий трепет. Мне впервые пришло в голову, что я могу получить Инну к себе в постель. Честное слово, это было первое, что я подумал. Первое и самое главное. Мы, мужчины, все-таки свиньи, вы правы. Настоящие свиньи. В первую очередь думаем об удовлетворении своих потребностей. Любого нормального мужика спросите, что ему нужно, когда у него есть большие деньги? И он сразу ответит, что женщины. Возможность иметь много женщин. Одно из основных удовольствий любого мужчины.

И только потом я подумал, что это невозможно, немыслимо. Нужно будет обменяться с Павлом женами. Я даже вскочил от ужаса. Как такое можно рассказать Алисе, она меня убьет. Но, с другой стороны… Инна вызывала у меня такие дикие желания. И неожиданно Павел говорит:

– А если нам повторить такой опыт в Испании, когда мы туда поедем…

Я думал, что встану и дам ему по морде. Но вместо этого лежал на диване и глупо улыбался. Представлял Инну в своих объятиях. Только не говорите, что мы подонки. Свингерство – это часть культуры, пусть даже массовой и не очень привлекательной. Но это сложившийся феномен человеческих отношений. Во многих развитых странах.

– Не уверен, что это и есть определяющий индекс развития, – мрачно заметил Дронго.

– Может быть. Но сейчас уже двадцать первый век. Другие отношения, другая эстетика, другая мораль…

– Мы можем с вами поспорить, но я не хочу вас перебивать…

– Да, верно. Я понял, что мне нужно поговорить с Алисой. Павел был согласен, у Инны уже был подобный опыт. А я просто очень хотел таких необычных отношений. Оставалось убедить Алису. Но здесь я должен вам сказать, что не все было так просто. Может быть, в глубине моего сознания сидел тот самый мерзавец, с которым она встречалась, когда мы жили отдельно. Может быть, все эти годы он сидел во мне, как больная заноза, которую невозможно было вытащить. Мы все не ангелы. Многие изменяют друг другу. Но стараются делать это в рамках некоторых приличий, друг друга не травмируя. А тогда я увидел лицо этого подонка. Понимаете, когда мы женились, она была девственницей. Ничего не умела, ничего не знала. Я тоже был не очень сведущ в этой области, мне было только двадцать три, но все-таки имел какой-то опыт. И всему научил ее именно я. Наверно, прекрасно осознание того факта, что берешь девушку девственницей и становишься ее первым и единственным мужчиной. У нас так не получилось. Я был первым, но не единственным. И самое неприятное, что я видел глаза этого человека. Видел его шкодливую физиономию. Нетрудно было представить извращенные фантазии этого типа, его запросы, его интеллект. Иногда я срывался и спрашивал Алису, как именно они проводили время. Она замыкалась в себе, никогда мне не отвечала, но я ведь знал, что она встречалась с ним несколько месяцев.

И это чувство постоянно во мне сидело. Я подумал, что смогу раз и навсегда избавиться от этих комплексов, если однажды увижу ее со стороны. Увижу с другим человеком и наконец успокоюсь. Наверно, я говорю сумбурно, непонятно. Но если бы не тот мерзавец, я бы никогда не согласился на свингерство, на такой обмен. Остался бы единственным мужчиной для нее на всю жизнь. Но я был не единственный и поэтому подумал, что мы сможем решиться на такой эксперимент. К тому же Павел всегда нравился Алисе, она мне об этом сама говорила. Ей не очень нравилась Инна, но это уже дело вкуса. Понятно, ей было сорок три, а Инне только двадцать восемь. И молодая женщина вызывала у Алисы не всегда добрые чувства. К тому же она дружила со второй супругой Павла.

Я начал разговор издалека. Стал говорить о проблемах «среднего возраста», начал шутить на эти темы, а потом повез ее на несколько дней в Таиланд, где мы пошли на «театральное представление», в котором занимались сексом у вас на глазах нанятые стриптизеры. И я заметил, что Алисе это понравилось. Она была взволнована, вцепилась в меня ногтями, ей понравилось, как работал местный парень. Она потом меня часто спрашивала, они на самом деле занимались сексом или это была имитация? А я все время незаметно переводил разговор на Павла, говорил, что знаю, как отлично он занимается сексом, какой он нежный и внимательный в постели. Через несколько дней она впервые мне сказала, что я хвалю Павла как своего преемника. Мы тогда рассмеялись. А еще через несколько дней я снова вспомнил о Павле. И тогда она неожиданно мне сказала, что однажды захочет попробовать с моим напарником, если я буду его так хвалить. Этого было достаточно. Я заговорил о том, как интересно заниматься свингерством, какое это доверие, как это здорово, какой сексуальный опыт мы получаем. Она слушала меня молча, она вообще предпочитает много не говорить. А когда я закончил, она прямо спросила:

– Ты хочешь спать с Инной? Тебе этого не хватает? И поэтому ты хочешь предложить меня Павлу? Но только учти, что это неравноценный обмен. Ей двадцать восемь, а мне сорок три. Он может не согласиться…

Вот так прямо и сказала. Уже тогда мне нужно было задуматься, отказаться. Но я уже не мог остановиться. При одной мысли, что я могу получить Инну, я начинал заводиться. Про наши отношения с Алисой я тогда думал меньше. Или думал иначе, не так, как было нужно. Я начал отшучиваться. Потом признался, что Павел просто мечтает о таком варианте. На этом мы закончили наш разговор. Перед поездкой сюда мы решили, что дочь приедет к нам только через два дня, у Ираклия были какие-то проблемы с визой. Мы приехали в этот отель двумя парами и в первый вечер отправились в ресторан, где изрядно перебрали. Но пока не позволяли себе ничего лишнего. Однако я помню, что ночью сказал Алисе о возможной встрече.

– Ты только подумай, – сказал я ей, – тебе уже сорок три. Через год или два наступит климакс. И ты уйдешь из этой жизни, никогда не испытав ничего подобного. Это так глупо…

Она снова молчала. Если бы она возражала или хотя бы меня прервала, я бы замолк. Но она молчала. На следующий день мы вместе купались в бассейне. Я впервые заметил, с каким интересом Павел смотрит на Алису. Она сохранила фигуру, держала себя в форме. А я любовался Инной. Ее загорелым, крепким телом. Вокруг отдыхали иностранцы, в основном немцы. Вы же знаете, как они отдыхают. У них вообще нет никаких сдерживающих центров. Загорают без бюстгальтеров, купаются все вместе. Вы можете представить, чтобы такое было у нас? Две пары соседей купаются голышом в сауне.

– У каждого народа своя культура, – заметил Дронго, – но при этом не все немцы занимаются свингерством. Они просто считают, что не нужно делать культа из голого тела.

– Они другие, – упрямо возразил Золотарев, – и мы совсем другие. Мы лежали и смотрели на немцев. Все женщины были без бюстгальтеров, одной было лет сто, не меньше. Она наверняка помнила еще Первую мировую войну, но тоже сняла свой лифчик. Хотя зрелище это было малоприятное. В какой-то момент Инна взглянула на них и вдруг быстро сняла свой бюстгальтер, оставила его на лежаке. Мы не успели даже ничего сообразить, как она уже прыгнула в бассейн. Вокруг нас все загорали таким образом, но ее поступок меня поразил. Я увидел, как изменилась в лице Алиса. Она колебалась несколько секунд, затем оглянулась. Если честно, то почти все женщины были без «верха». Даже эта столетняя немка. Это тоже атрибут европейской цивилизации. Сейчас так отдыхают и не видят в этом ничего постыдного. Алиса подняла руку и сорвала с себя свой бюстгальтер. По-моему, Инна даже вскрикнула. Она испугалась. Одно дело демонстрировать свои груди никогда не рожавшей женщины в двадцать восемь. И совсем другое решиться на такое в сорок три. Но Алиса поднялась и пошла в бассейн. Нужно было видеть лицо Павла. Да и мое выражение в этот момент трудно было назвать бесстрастным. Потом все было легче. Мы вместе пили пиво, и женщины сидели рядом. А потом мы все поднялись наверх.

Мы поднялись в сюит к Павлу. Нужно отдать должное Инне, она сразу разделась, как будто занималась этим всю жизнь. Мы с Павлом тоже разделись. Алиса отвернулась, чтобы не смотреть на нас, прошла в ванную комнату. Она не могла раздеться при всех. Довольно долго ее не было, мы уже испытывали некоторую неловкость. Инна сидела рядом, но я не решался до нее дотронуться, пока не появится Алиса. Молчание становилось просто невыносимым. Ожидание затягивалось. Мы с Павлом чувствовали себя, как два голых болвана. Я уже подумал, что нужно все прекратить, одеться и уйти. Позвал Алису, она не ответила. Опять позвал. Она снова не ответила. Но дверь открыла. И наконец вышла к нам. Раздетая. Собрала волосы и вышла на одних шпильках. Это как-то удлиняет ногу и делает фигуру еще более соблазнительной. Честное слово, в этот момент она выглядела лучше Инны. Поверьте мне, что это правда. Не знаю почему, но лучше. И тогда я протянул руку к Инне…

Вот здесь, собственно, все и началось. Мы были вместе в одной комнате. У меня не было никаких проблем. Инна мне всегда нравилась. Да и она была не из робкого десятка. Мы занялись сексом, искоса поглядывая на другую пару. Вернее, поглядывал я, а Инна даже не смотрела в их сторону. Я видел, как Павел смущается, как нервничает Алиса. Видел их неловкие движения, их ватные конечности. Видел, как им неловко и плохо. И они оба смотрели в нашу сторону. В общем, не вдаваясь в подробности, я вам честно скажу, что у меня все получилось. Еще как получилось. А у них ничего не вышло. Ни у Павла, который впервые в жизни вел себя скованно и зажато, ни у Алисы, которая была просто не похожа сама на себя. Ничего не получилось. Мы уже «кувыркались» с Инной, а они, отдалившись друг от друга, старались даже не смотреть в сторону своего партнера. Они просто ждали, когда мы закончим. Инна отправилась в ванную, Алиса надела халат и пошла в наш номер. Мы остались с Павлом вдвоем. Сначала долго молчали, слушали, как моется Инна, потом неожиданно Павел сказал:

– Сволочь ты, Петя. Настоящая сволочь…

– Почему?

– По кочану, – отрезал он, – можно подумать, сам не видел. У тебя такая жена, а ты себя ведешь как паскудник.

– Это была твоя идея, – разозлился я.

– Ну и что? А ты почему согласился? И еще ее уговорил. С Инной все понятно. Как была секретуткой, так ею и осталась. Хоть замужем, хоть нет. А вы с Алисой женаты уже столько лет. Как ты мог?

– И ты меня еще смеешь укорять? – Я чуть не перешел на крик.

Павел не знал, что однажды мы разошлись и несколько лет прожили раздельно. Он ничего не знал о наших прежних отношениях, но он был прав. И я понимал, что он прав. К тому же у него впервые ничего не получилось. Вообще ничего. Когда мужчине сорок девять, он может сойти с ума именно из-за этого. У меня получилось с его женой, а у него ничего не вышло с моей. Хотя разница у нас только четыре года. Можете себе представить, как он на меня смотрел. Я не знаю, почему у него не получилось. Может, он перенервничал, пока Алиса не выходила из ванной, может, просто боялся сравнения не в свою пользу. Только у него ничего не вышло, это я знал точно. И он знал, что я знаю.

– Ты сам во всем виноват, – крикнул я ему, – если у тебя ничего не выходит, то при чем тут я?! Или Алиса?

Вот этих слов он не смог мне простить. Я мог говорить все, что угодно, но, когда я намекнул на его мужскую несостоятельность, он просто взбесился. Сейчас я думаю, что тогда был неправ. Не нужно было ему так говорить. Мы все были не в лучшем состоянии после случившегося. Все-таки такая встреча очень сильный удар по нервам и самолюбию. Особенно когда у тебя ничего не выходит, а у твоего друга получается. Можно просто сойти с ума от бешенства. Не знаю, как бы я вел себя на его месте, если бы все было наоборот. Он бы получал удовольствие с Алисой, а я бы сидел голым импотентом с его женой. Наверно, я бы просто выбросился из окна. Павел услышал мои слова и кинулся на меня. Когда Инна вышла из ванной, мы катались по полу. Она изумленно смотрела на нас. Видимо, поняла наши проблемы. Мы вели себя как глупые дети. Хотя дети наверняка не занимаются подобными экспериментами. Мы отпустили друг друга, тяжело дыша. Потом я поднялся и тихо ушел. К ужину мы не спустились. Позже я узнал, что они тоже не выходили из номера. За завтраком мы с Павлом хмуро кивнули друг другу. Перекинулись несколькими словами. И я увидел его лицо. Словно с него сняли маску. Я неожиданно понял, что он всегда меня ненавидел. Все эти годы он меня ненавидел. А теперь просто готов был меня разорвать.

Я сразу все вспомнил. И как он себя обычно вел. И как часто подставлял меня по мелочам. И как просил своих женщин кричать во время наших совместных встреч. Он ненавидел меня за то, что у меня лучше получалось с женщинами. За то, что они скорее соглашались встречаться со мной, чем с ним. Однажды у нас даже возник спор. Мы привычно решили поменяться своими женщинами, когда особа, которая была у меня, вдруг отказалась идти к нему в комнату. Нужно было видеть, как он психовал. Он даже ее ударил. И я все это вспомнил. И понял самое главное. Он никогда не простит мне этого унижения, этого позора, который он пережил, когда у него ничего не получилось. А у меня все получилось.

Золотарев с каким-то ожесточением махнул рукой и отвернулся. Немного помолчал и продолжал:

– Ни Алисы, ни Инны за завтраком не было. А днем прилетела Лиза со своим мужем. Я подумал, что так будет лучше, это несколько разрядит обстановку. Но Алиса вот уже двое суток не сказала мне ни слова. Ни одного слова. Закрывает дверь спальни и выгоняет меня спать на диван. И поэтому сейчас я сижу в этом чертовом ресторане и пью водку, понимая, как глупо и пошло я поступил. Решил показать себя победителем, устроить эксперимент из собственной семейной жизни. И получил по полной программе. Ненависть жены и компаньона одновременно. Днем я видел Инну. Она ходила по магазинам со счастливым выражением лица. И видел Павла. Я, конечно, потерял своего компаньона. У него такое лицо, словно он хочет меня убить. Не могу понять, за что. Он пытался спать с моей женой, у него ничего не получилось, и он же меня в этом обвиняет. Такая несуразица. Но я видел его лицо. Может, поэтому я вам все это говорю. Сейчас я думаю, что его вторая супруга могла умереть не совсем так, как нам тогда рассказали. Может, электрик не случайно оставил этот провод. И вообще, произошла не случайная трагедия, а умышленное убийство. Я уже не знаю, что подумать. Не знаю, как мне быть. Алиса не хочет меня даже видеть, Павел со мной не разговаривает. Вот так завершился мой идиотский эксперимент.

Золотарев тяжело вздохнул, тряхнул головой и снова потянулся к бутылке. Дронго перехватил его руку.

– Хватит, – сказал он жестко, – вы уже с трудом сидите. Еще немного, и вы свалитесь. Вы свою норму уже выпили. Я думаю, нам лучше подняться наверх, в ваш номер.

– Нет, – решительно возразил Золотарев, – нет. К себе я не пойду. Там Алиса. И еще Лиза приехала. Она, наверно, с матерью сидит. Не хочу я туда идти…

– Как это не хочу? А куда вы пойдете в таком состоянии?

– В ваш номер, – предложил Золотарев.

– У меня обычный одноместный номер. Хотя кровать большая, но боюсь, что я не горю желанием разделить с вами это ложе. Что остается делать?

– Не знаю, – вздохнул Золотарев.

– В таком случае пойдемте и снимем для вас одноместный номер, – предложил Дронго, – где вы сможете поспать не на диване. Кредитные карточки у вас с собой?

– Да, конечно. Вы хороший человек. Но вы мне ничего не сказали. Как мне быть? Что мне делать?

– Не знаю. Я не даю советов в подобных вопросах, – ответил Дронго, помогая Золотареву подняться. – Идемте к портье. Попросим одноместный номер.

Золотарев сделал движение рукой и задел бутылку, которая упала на пол и покатилась. Все официанты и немногочисленные клиенты ресторана повернулись в их сторону.

– Идемте, – разозлился Дронго, – мы привлекаем внимание окружающих.

Они вышли из ресторана, прошли через большой холл к стойке портье, находящейся слева от входа. За стойкой находился молодой человек лет тридцати. Среднего роста, с волнистыми, курчавыми волосами, влажными темными глазами. Дронго коротко объяснил молодому человеку, что его друг сильно выпил и не может в таком виде появиться перед своей семьей. Он просит предоставить ему одноместный номер где-нибудь рядом.

– Расходы отнесите на его счет, – предложил Дронго.

– Мы не имеем права без согласия самого сеньора, – сказал портье, – но он в таком состоянии… Может, вы дадите нам его кредитную карточку?

– Сейчас дам. – Дронго повернулся к Золотареву и попросил у него кредитную карточку. Тот попытался достать бумажник, но он упал на стойку перед портье. Бумажник был набит золотыми карточками и пачкой евро. Дронго немного подумал и достал одну из золотых карточек.

– Простите, сеньор, – торопливо произнес портье, – но мне кажется, что ваш друг в таком состоянии, когда нельзя пользоваться его кредитной карточкой. Он не вполне… простите меня, дееспособен. Я совсем не уверен, что будет правильно, если мы воспользуемся ею именно сейчас. Он не сможет расписаться.

– Правильно. Не будем больше копаться в его карманах, – Дронго взглянул на табличку с фамилией портье, – сделаем иначе, сеньор Эрнандес. Вот моя кредитка. Как гарантия оплаты. И я сам распишусь. Дайте мне его ключ.

– Пожалуйста. Я оформлю номер на одну ночь на ваше имя. Четырнадцатый этаж, – любезно сообщил портье.

Дронго взял магнитную карточку-ключ и, повернувшись, поднял уже сползавшего на пол Петра Золотарева.

– Идемте быстрее, – предложил Дронго, отдавая ему бумажник. Золотарев с трудом запихнул бумажник обратно к себе в карман.

Дронго пришлось почти тащить на себе своего выпившего собеседника, которого окончательно развезло. Он втолкнул Золотарева в кабину лифта. Здесь были прозрачные кабины лифта, которые можно было увидеть из холла. Они поднялись на четырнадцатый этаж. Дронго нашел нужную дверь, довел туда Золотарева и втащил его в номер. Несчастный сделал несколько шагов и упал на кровать. Дронго наклонился, снял обувь у лежавшего на постели, приподнял его, стаскивая пиджак. Что-то упало на пол. Разозлившись, Дронго ощупал стол, включил лампу, посмотрел на пол. Здесь ничего нет. Он положил карточку-ключ в карман, наклонился, чтобы найти упавшую вещь. Ничего не нашел. Это разозлило его еще больше. Он поднялся, стараясь успокоиться. В конце концов, завтра можно будет найти упавшую вещь, сказав об этом Золотареву. Ему не хотелось долго оставаться в этом номере. Повесив пиджак на стул, Дронго посмотрел на засыпающего Золотарева. Достав из кармана карточку-ключ от номера, он оставил ее на столике, потушил свет и вышел из номера, закрыв за собой дверь. Повесил на замок табличку «не беспокоить» и отправился к лифту.

Дронго спустился на двенадцатый этаж, подошел к своей двери и достал ключ из кармана. Он вставил карточку, пытаясь открыть дверь. Карточка не сработала. Он попытался во второй раз. Опять не работала. Дронго чертыхнулся. Сегодня все было против него. Он вернулся к кабине лифта, спустился на первый этаж, прошел к стойке портье. Эрнандес беседовал с каким-то пожилым индусом. Рядом стояла молодая девушка.

– У меня не работает ключ от номера, – пожаловался Дронго.

– Сейчас дадим новый. Какой у вас номер? – улыбнулась дежурная и уже через несколько секунд выдала ему новый ключ.

Он забрал новую карточку, поблагодарил девушку и вернулся в свой номер. Через полчаса он уже спал. Он даже не мог предположить, что сегодня вечером увидел Петра Золотарева последний раз в жизни. И завтра его собеседник будет уже мертв.

Глава 3

Утром к нему постучали. Дронго поморщился. Он повесил табличку, чтобы его не беспокоили. Хотя иногда подобные таблички не очень помогали. Обычные уловки всех горничных во всех отелях мира, которые хотят пораньше закончить уборку всех номеров и не ждать до полудня, пока гость проснется. Если нет таблички, то они нарочно гремят ключами, тарелками, тележками, чтобы разбудить гостя. Кричат, громко разговаривают, смеются. А может, не только поэтому, но и из-за явного недостатка общей культуры. В конце концов, кого нанимают горничными? Совсем не обязательно, чтобы у них было оксфордское образование или хорошее воспитание. В некоторых отелях уже перешли от горничных-женщин к уборщикам-мужчинам, которые заправляют постели, выносят мусор, убирают комнаты. Они обходятся даже дешевле обычных сотрудниц, эти готовые на все пакистанцы, индусы, африканцы, азиаты, латиноамериканцы.

Но когда висит табличка, все стараются соблюдать некое подобие тишины. И тем более никто не посмеет постучать в дверь. Но в дверь стучали и звонили. Все настойчивее и громче. Дронго поднялся, чертыхнулся, набросил банный халат и подошел к двери, открыл ее. На пороге стояло несколько мужчин вместе со вчерашним портье. Увидев Дронго, он утвердительно кивнул головой, показывая на него стоявшему рядом мужчине. Тому было лет пятьдесят. Располневший широкоплечий мужчина с грубыми чертами лица, мясистыми щеками и узкими, словно пулеметные гнезда, щелочками глаз. На голове у него была большая широкополая шляпа, на нем был серый мешковатый костюм. Он недовольно смотрел на Дронго.

– Доброе утро, сеньоры, – мрачно поздоровался Дронго, – что случилось? Почему вы решили меня разбудить?

– Простите, сеньор, – ответил ему на английском портье Эрнандес, – вы говорите по-испански?

– Нет. Но многое понимаю. Я знаю итальянский, и мне несложно понимать ваш язык, когда вы говорите медленно и четко.

– Это комиссар Мануэль Морено. Он из уголовной полиции. Хочет с вами побеседовать.

– Очень приятно, сеньор комиссар, – кивнул ему Дронго. – Но почему так рано? Сейчас только половина десятого. Может, мы поговорим после завтрака?

– Давайте поговорим на итальянском, – предложил комиссар. – Спускайтесь вниз в комнату администрации. С левой стороны от кабины лифтов. В глубине холла. Я вас буду там ждать.

– Конечно, спущусь. Вы можете объяснить, что произошло?

– Когда спуститесь, тогда и узнаете, – недовольно проворчал комиссар, – мой сотрудник будет ждать вас в коридоре.

Он повернулся и ушел. Портье поспешил за ним. Офицер полиции остался стоять в коридоре, выразительно глядя на Дронго, словно подозревая, что тот сейчас откроет окно и сбежит. Дронго громко чертыхнулся и закрыл дверь, отправился в ванную комнату, чтобы побриться и принять душ. Через пятнадцать минут он был уже готов и, выйдя из номера, обнаружил стоявшего за дверью полицейского.

«Это уже серьезно», – подумал Дронго, спускаясь со своим провожатым на первый этаж.

Они прошли в комнату генерального менеджера. В приемной толпилось несколько человек, среди которых выделялся молодой мужчина лет тридцати. У него была запоминающаяся яркая внешность. Крупные черты лица, большие черные глаза, волнистые волосы. Он мрачно посмотрел на Дронго и отвернулся. Дронго вошел в кабинет, где находился комиссар и еще двое людей в штатском.

Комиссар показал на стул в центре комнаты.

– Где вы были вчера вечером? – сразу спросил Морено.

– Хороший вопрос, – усмехнулся Дронго. – Вчера вечером я был здесь, в отеле. И ужинал в ресторане. Можно опросить официантов, они подтвердят. И еще я подписал чек, где указана стоимость моего ужина и время, когда я его закончил. В этом отеле все автоматизировано, достаточно взять распечатки моих счетов. Для этого не обязательно было будить меня так рано.

– Вы ужинали с кем-то или были один?

– Конечно, один. Я ни с кем не ужинал.

Комиссар и двое незнакомцев переглянулись.

– Свидетели утверждают, что вы были не один, – грозно произнес он, – они видели, как вы ужинали вдвоем. К вам подсел еще один гость из России.

– Вы противоречите сами себе, сеньор комиссар, – развеселился Дронго. – Я говорю, что ужинал один. Вы невольно подтверждаете мои слова, утверждая, что ко мне подсел еще один гость. И все это видели. Вот это правда. Когда я уже заканчивал ужинать, ко мне действительно подсел один из гостей отеля. Он увидел, как я читаю газеты на русском языке, и решил со мной поговорить. Поэтому я сказал вам правду. Ужинал я в одиночестве. А после ужина ко мне подсел сеньор Золотарев.

– Вы встречали его раньше?

– Один раз встречал. Пять лет назад. Но тогда у него была совсем иная внешность. Бородка, усы. Я его не узнал. А он мне напомнил, что мы встречались у знакомого режиссера. Но с тех пор я его не видел. И даже имени его не запомнил. А почему вы спрашиваете о нем?

Комиссар снова переглянулся с незнакомцами. И, поднявшись со стула, подошел к Дронго.

– Дело в том, что сегодня утром его нашли мертвым в своем номере. В том самом номере, который вы сняли для него, пользуясь своей кредитной карточкой. И в который вы вошли вместе с ним. После чего он остался в номере, а вы поднялись к себе. И утром, в половине девятого, его обнаружили мертвым. Теперь вы понимаете, почему мы разбудили именно вас?

– Золотарев умер? – переспросил Дронго.

– Нет, не умер, – ответил комиссар, – а его убили. Ему явно помогли уйти на тот свет.

– Как его убили?

– Ударили лампой, – пояснил комиссар, – видимо, попали в висок. Он лежал на полу, лампа валялась рядом. Сейчас снимаем отпечатки пальцев. На лампе могут быть ваши отпечатки?

– Да, – ответил Дронго, – я включал свет, когда мы вошли. Он был в таком состоянии, что мог упасть, а когда я помогал ему снять пиджак, что-то упало из его кармана. И я включил свет. Но ничего не нашел. Тогда я повесил его пиджак на стул, оставил ключ на столе и, потушив свет, вышел из его номера.

– Он был жив в тот момент, когда вы выходили из этого номера? – Комиссар задавал вопросы ровным голосом. Сарказм был ему явно чужд.

– Он спал, – ответил Дронго, – и, насколько я помню, храпел. Я даже повесил на дверях табличку с просьбой не беспокоить гостя. Хотя мои слова ничего не доказывают. У вас же повсюду установлены камеры. Можно посмотреть, кто входил к нему в номер.

– Камеры есть только в коридоре, – возразил комиссар, – их не вешают над каждой входной дверью. А в кабине лифта вы поднимались вместе с ним, это было зафиксировано несколькими свидетелями и камерами наблюдения.

– Прекрасная ситуация, – пробормотал Дронго, – кажется, я впервые оказался в неприятной роли подозреваемого. Надеюсь, вы не собираетесь сразу предъявлять мне обвинения в убийстве только на том основании, что я помог очень сильно выпившему человеку снять номер и отлежаться там, чтобы не появляться в таком виде перед своими близкими.

– Которые тоже живут на четырнадцатом этаже, – заметил комиссар, – вы ведь намеренно попросили номер, который бы находился рядом с сюитами, занимаемыми этими гостями.

– Конечно. Я был уверен, что он проспится и пойдет к себе в сюит. Я поэтому взял ему номер именно на четырнадцатом этаже. В противном случае я бы взял номер на своем этаже.

– И поэтому заплатили за почти незнакомого человека триста евро со своей кредитной карточки? – не поверил комиссар. – Вам не кажется, что это больше напоминает выдуманную историю, чем реальность? К вам в ресторане случайно подсаживается человек, которого вы якобы видели один раз пять лет назад и даже не узнали. Он ужинает с вами, потом между вами случается спор, вы уходите вместе. Подходите к портье и просите номер. Платите своей кредитной карточкой, обратите внимание, за абсолютно неизвестного вам человека, которого вы даже не помните. Поднимаете его в номер и уходите к себе. И я должен верить в эту легенду?

– Не должны. Только почему вы решили, что мы с ним поспорили в ресторане? Мы как раз мирно беседовали.

– Неправда, – вздохнул комиссар, – сразу трое свидетелей показали, что у вас был напряженный разговор и вы даже уронили бутылку, когда уходили из ресторана.

– Мы уронили ее случайно, он задел рукой и опрокинул на пол бутылку, – вспомнил Дронго.

– Все у вас получается случайно. Случайно встретили человека, которого видели один раз в жизни. Случайно он подсел к вам. Случайно уронили бутылку во время разговора. Случайно выпили. Случайно сняли номер неизвестному на свою кредитную карточку. Случайно оставили отпечатки пальцев на лампе, с помощью которой его убили. Все случайно. А если я теперь случайно попрошу ордер на ваш арест?

Комиссар все-таки умел шутить. Хотя и своеобразно.

– Это будет уже не случайность, а закономерность, – согласился Дронго, – но я не убивал Золотарева. Перед началом допроса вы так торопились, сеньор комиссар, что не спросили меня, чем я занимаюсь. И почему погибший подсел именно ко мне. Теперь я готов вам сообщить. Я эксперт по вопросам преступности. Меня обычно называют Дронго.

Комиссар нахмурился. Один из незнакомцев в штатском даже подскочил на месте. Переглянулся с напарником.

– Вы Дронго? – не поверил он. – Тот самый знаменитый эксперт, который нашел несколько лет назад маньяка, называемого Ангелом боли?

– Да, – кивнул Дронго, – это я.

– Но этого не может быть, – растерянно произнес неизвестный, очевидно, сотрудник прокуратуры, – вам должно быть тогда лет семьдесят или восемьдесят. Я много про вас слышал.

– Теперь имеете возможность убедиться, что я гораздо моложе, – усмехнулся Дронго. – Но мое имя не является гарантией моего алиби. Я отлично осознаю свое сложное положение. И поэтому сделаю все, чтобы помочь вам найти настоящего убийцу.

– Сеньор Дронго, вы должны отчетливо понимать, что на этот момент я имею только одного подозреваемого, – мрачно произнес комиссар, – и этот человек именно вы. Все видели, как вы поднимались вместе с погибшим в его номер. Камеры зафиксировали, как вы входили в кабину лифта и как выходили из нее. Но самое важное, что все двери в этом отеле связаны с центральным компьютером. И мы легко могли установить, что после того, как вы вышли из номера, их четырежды еще открывали. Четыре раза, сеньор Дронго, дверь в номер погибшего открывалась. Возможно, он сам открывал свою дверь, возможно, это делал кто-то другой, у кого могла быть карточка-ключ от его номера…

– Я оставил ключ на столике рядом с кроватью, – вспомнил Дронго.

– Его там не было, – жестко оборвал его Морено, – и уже этот факт дает мне право сомневаться в вашей искренности, сеньор эксперт. К тому же ваша профессия говорит не в вашу пользу. Вы ведь знаете, какими изощренными способами совершаются подобные преступления, и вполне могли придумать самостоятельный план. Я не хочу вас оскорбить, я всего лишь пытаюсь объяснить вам ваше положение.

– Хуже некуда, – кивнул Дронго, – уже понятно. Вы сообщили родственникам погибшего о случившемся?

– Сообщили, – кивнул Морено.

– Как они реагировали?

– Я не совсем понимаю ваш вопрос. Как можно реагировать на смерть близкого человека?

– Извините меня, комиссар, но я боюсь, что вы меня действительно не поняли. Вы лично сообщали им о смерти Петра Золотарева?

– Нет. Меня тогда здесь не было. Это сделал сеньор Гарригес, – показал комиссар на сотрудника прокуратуры.

– Как именно они реагировали? – спросил Дронго. – Извините меня, сеньор комиссар, но это чрезвычайно важно. Во всяком случае, это поможет нам в установлении истины.

– Не совсем понимаю, каким образом горе родных может помочь нам в расследовании этого убийства, – пробормотал комиссар Морено.

Гарригесу было лет тридцать пять. Высокого роста, нескладный и не разучившийся краснеть. Он немного смутился.

– Я вошел в номер к его супруге и сообщил ей о смерти мужа, – вздохнул он. – Нужно сказать, что она не закричала и не заплакала. А словно окаменела. Потом прибежала ее дочь. Она плакала и обнимала мать. Пришел их зять, сеньор Ираклий. У него такая сложная грузинская фамилия. По-моему, Гоглидзе. Если я правильно выговариваю. Он тоже был расстроен.

– А его друг? В соседнем номере остановился его компаньон. Павел Солицын и его супруга.

– Нет, я их не видел. Возможно, они не знали, что случилось. Но сотрудники полиции все равно их допросят.

– Понятно, – разочарованно сказал Дронго, – но это ваша ошибка, сеньор Гарригес. Нужно было в первую очередь допросить друзей приехавшего бизнесмена.

Морено нахмурился. Тяжело поднялся со своего места.

– Мы проводим расследование так, как считаем нужным, – недовольно заметил он.

– Сеньор комиссар, – остановил его Дронго, – вы напрасно уходите. Мы не закончили наш разговор.

– Что вам еще нужно? Вы действительно хотите, чтобы я предъявил вам обвинение? Вы очень неудачно вчера ввязались в эту историю… И теперь у вас впереди большие неприятности. Я не хочу вас пугать, но вы должны понимать, что сама история выглядит очень дурно. И вы самый главный подозреваемый, кого мы можем сегодня предъявить нашему правосудию.

– Подождите, комиссар. Я вообще не собирался с ним разговаривать. Это он, увидев, как я читаю газету на русском языке, вспомнил, что мы с ним встречались в Москве, и решил пересеть ко мне. Он был в таком ужасном состоянии, что я не счел возможным его прогнать. И мне пришлось его выслушать. Его последнюю исповедь, комиссар. И поэтому я знаю о нем гораздо больше, чем вы можете себе представить. Вы, наверно, католик. Так вот, можете считать, что он вчера мне исповедовался. Во всех своих грехах, и в самом страшном грехе, который он совершил…

– В каком? – спросил Морено.

– Этого я не могу вам сказать. Поймите, что это не только моя тайна, сеньор комиссар. Она касается и других людей, которые сейчас находятся в отеле. Но именно поэтому я прошу вас разрешить мне принять участие в расследовании этого преступления. Я лучше вас всех понимаю приехавших. Могу с ними беседовать не через переводчика, могу попытаться их понять. И я знаю тайну последних дней жизни погибшего. Поверьте мне, я сделаю все, чтобы найти убийцу.

Комиссар повернулся и посмотрел на Гарригеса. Тот пожал плечами.

– Насколько я слышал, сеньор Дронго самый известный эксперт в мире, сеньор комиссар. На его расследованиях учат будущих сотрудников прокуратуры и полиции. Его опыт расследования может оказаться неоценимым.

– Даже так, – пробормотал комиссар, – значит, мне на голову свалился такой неожиданный подарок. Самый лучший сыщик Европы оказался у нас в гостях.

– Подождите, комиссар, – вспомнил Дронго, – вы ведь давно работаете в уголовной полиции?

– Уже тридцать с лишним лет, – не без гордости сообщил Морено.

– Превосходно. У вас должны быть связи с вашими французскими коллегами. Может, вы слышали о комиссаре Дезире Брюлее?

– Конечно, слышал, – кивнул Морено, – этот французский комиссар делает честь работе всей полиции объединенной Европы. Он настоящая легенда среди полицейских нашего континента.

– В таком случае позвоните ему и спросите его мнение обо мне, – предложил Дронго, – и если он предложит вам пренебречь моим опытом, то вы отправите меня в мой номер, где я обязуюсь находиться до окончательного выяснения всех вопросов и вашего решения.

– Позвонить самому Дезире Брюлею? – усмехнулся Морено. – А может, Его Величеству Хуану Карлосу Бурбону или нашему премьер-министру?

– Я не шучу. Речь идет о погибшем человеке, – напомнил Дронго.

– Позвоните, – предложил Гарригес, – если этот человек действительно тот самый Дронго, то он найдет убийцу, даже независимо от нашего расследования.

Комиссар молчал, очевидно, размышляя. И неожиданно улыбнулся.

– Хорошо. Нам все равно нужен переводчик. Никто из наших не владеет русским языком, как этот эксперт. Возможно, он действительно окажется нам полезным. Но учтите, все ваши действия должны строго согласовываться со мной, сеньор Дронго. А если мы ничего не сможем выяснить, то вы мне обещаете рассказать все, что сказал вам погибший вчера вечером?

– Не обещаю, – ответил Дронго. – Поймите, это тайна, затрагивающая честь нескольких семей. И нескольких женщин. О таких вещах не принято говорить, сеньор комиссар. Но я обещаю вам сделать все, чтобы, используя свои знания после вчерашнего разговора и свой опыт предыдущих расследований, найти убийцу.

– Полагаю, это не так сложно, как нам кажется, – быстро вставил Гарригес, понимая, что комиссар почти согласился на участие в расследовании известного эксперта. Гарригесу было интересно понаблюдать за методами работы столь выдающегося мастера. – У нас всего пятеро подозреваемых, – добавил он, – не считая самого сеньора Дронго.

– Почему пятеро? – повернулся к нему Дронго.

– В отеле не было посторонних, – пояснил Морено, – и сюда не мог войти незамеченным обычный грабитель с улицы. Система безопасности отеля одна из лучших в стране. Значит, к погибшему мог войти кто-то из его знакомых, которым он открыл дверь.

– Он был в таком состоянии, что не смог бы открыть дверь, – возразил Дронго.

– Он ее открыл, – устало заявил Морено, – на центральном компьютере зафиксировано, что в этом номере четырежды открывали дверь после того, как вы ушли. Примерно через два часа Золотарев сам открыл дверь изнутри. Затем дверь открыли еще раз. И тоже изнутри. То есть пришел какой-то неизвестный человек, и сеньор Золотарев открыл ему дверь. Неизвестный нам, но известный погибшему, так как этот человек пробыл у него в номере четырнадцать или пятнадцать минут. Затем этот человек ушел, дверь открыли во второй раз и тоже изнутри, что опять зафиксировал компьютер. Дело в том, что система безопасности в этом отеле позволяет фиксировать наличие внешнего воздействия на замок. И когда кто-то вставляет ключ, открывая дверь снаружи, срабатывает другой код. Еще через час кто-то открыл дверь его карточкой, которая исчезла и которую мы до сих пор не можем найти. Открыл дверь в третий раз. Вы следите за моими рассуждениями? В третий раз дверь открыли снаружи. Неизвестный снова вошел в номер и вышел уже через четыре минуты. Даже не четыре, а три с половиной. На этот раз разговора явно не получилось.

Остается предположить, что этот неизвестный сначала постучался в первый раз, попросив Золотарева открыть ему дверь. И он был хорошо знаком погибшему, если тот, находясь в столь сложном положении, сумел подняться и открыть дверь. Затем они разговаривают, и этот человек уходит. Но появляется снова, так как у него осталась карточка-ключ, с помощью которой он открывает дверь и входит в номер. Наша бригада экспертов считает, что убийство произошло как раз в те самые три с половиной минуты, когда убийца входил, используя исчезнувшую карточку-ключ, которую вручили именно вам, сеньор Дронго.

– Хорошо, что есть автоматика, – задумчиво произнес Дронго. – Значит, он все-таки сумел подняться и открыть дверь в первый раз. Но я отчетливо помню, что оставил карточку-ключ от его номера на столике рядом с лампой.

– Ее там не было. Сколько ключей вам дал портье?

– Один. Только на одну ночь. И я оставил этот ключ на столике, я это хорошо помню. Хотя вы можете узнать и у самого портье.

– Значит, его забрал убийца, – безжалостно заявил Морено. – Остается узнать, кто именно был в номере погибшего.

В комнату вбежал молодой сотрудник полиции в форме, который быстро что-то сообщил комиссару. Тот кивнул.

– Прислали двух переводчиков. С испанского на русский, – пояснил Морено. – Выходит, что все решено и мы больше не нуждаемся в вашей помощи, сеньор Дронго.

– Разрешите, я проведу параллельное расследование.

– Это запрещено нашими законами. Вы не можете являться процессуальным лицом в ходе дознания и следствия, сеньор Дронго. Неужели вы этого не понимаете?

– Я не собираюсь оформлять протоколы и вести официальные допросы подозреваемых. Но вы можете разрешить мне поговорить с ними. С учетом последнего разговора, который состоялся у меня с погибшим. Я мог бы уточнить некоторые детали.

Комиссар посмотрел на Гарригеса. Затем на своего помощника. И махнул рукой.

– Можете с ними беседовать. Но учтите, что если кто-то из них пожалуется на вас, то я сразу прекращу эти приватные беседы. Хотя бы потому, что они запрещены нашим законодательством.

– Беседы в Испании запрещены законом? – улыбнулся Дронго.

– Не беседы, а частное следствие, – отрезал Морено, выходя из комнаты.

Гарригес улыбнулся и, подмигнув Дронго, поспешил за ним.

Глава 4

В приемной к ним подошел тот самый высокий мужчина, которого Дронго уже видел. Нетрудно было догадаться, что это был зять погибшего. Ираклий владел английским и немецким, не считая грузинского и русского, но не знал испанского и поэтому обращался к сотрудникам полиции на английском, тогда как почти все офицеры местных спецслужб традиционно говорили на трех языках – каталонском, испанском и французском. Ираклию отвечал прибывший переводчик, который с трудом его успокаивал. Когда он увидел выходившего комиссара Морено и сотрудников прокуратуры, то прекратил разговоры и, оставив ничего не понимавшего Ираклия, отправился за ними.

– Здравствуйте, – сказал Дронго по-грузински, и изумленный Ираклий обернулся к нему.

– Вы знаете грузинский? Вы грузин? – обрадовался он.

– Нет. Я азербайджанец, хотя бабушка у меня грузинка. Менгрелка. И я немного понимаю грузинский. Но давайте поговорим на русском, – предложил Дронго.

– Давайте, – согласился Ираклий. – Я не могу понять, что здесь происходит. Вы сотрудник испанской полиции?

– Нет. Я частный детектив. Эксперт по вопросам преступности. Меня обычно называют Дронго. Вчера вечером я случайно встретился с вашим погибшим тестем и разговаривал с ним. Похоже, я был последним человеком, кто разговаривал с ним вчера вечером. Он был в ужасном состоянии…

– Понимаю, – кивнул Ираклий, – я только не понимаю, почему он оказался в чужом номере, когда у нас здесь два сюита. Наш и его. Почему он снял этот одноместный номер?

– Это не он снял, а я, – пояснил Дронго. – Давайте выйдем отсюда в холл, там можно будет спокойно поговорить.

Они вышли в просторный холл, уселись на темных кожаных диванах.

– Зачем вы сняли ему номер? – спросил Ираклий. – Зачем ему этот одноместный номер на нашем этаже? Для чего?

– Мне показалось, что он не хочет возвращаться в свой номер. Время было позднее, и он был очень сильно выпивший.

– Он вчера был сам не свой, – нахмурился Ираклий. – Может, мне лучше вернуться к Лизе? Туда, наверно, пошли комиссар с переводчиком.

– Вас не пустят в комнату, они будут беседовать с вашей супругой и тещей по очереди, – возразил Дронго, – а потом пригласят и вас. Поэтому сидите спокойно, и мы постараемся с вами обсудить то, что вчера произошло в этом отеле. Когда вы узнали о его смерти?

– Утром к нам постучали. Я даже сначала не поверил. Разве могут убить гостя в таком отеле? Потом мы с женой поспешили к моей теще.

– Представляю, как они переживали.

– Ужасная трагедия, – вздохнул Ираклий. – Насколько я понял, ему кто-то проломил голову. Такая ужасная смерть. Он вчера весь день был сам не свой. Мы приехали, и я сразу обратил внимание на его поведение. Он был какой-то мрачный, задумчивый. Обычно он такой веселый, разговорчивый. Это у нас теща молчаливая, из нее слова лишнего не вытянешь. Железная женщина. А он всегда был такой разговорчивый. И неожиданно я узнал его с другой стороны. Какой-то отстраненный, задумчивый, я бы даже сказал, подавленный. Не знаю, почему. Моя жена весь день вчера провела у них. Было такое ощущение, что мы приехали не на отдых, а на похороны. Я все время гадал, что именно случилось. Может, они обиделись на меня за то, что мы поздно приехали. Но у меня возникли проблемы в посольстве. Я ведь не поменял паспорт, он у меня грузинский. Поэтому Лизе сразу дали визу, а меня попросили зайти через два дня. По закону я должен шенгенскую визу получать в своей собственной стране. Но я им попытался объяснить, что уже много лет живу в России и являюсь мужем гражданки России. Поэтому я не могу ездить каждый раз в Грузию, чтобы получить очередную визу. И каждый раз мне из-за этого задерживают выдачу виз.

– Легче получить российское гражданство, – заметил Дронго, – чтобы так не мучиться.

– Что вы говорите, – даже всплеснул руками Ираклий, – отказаться от Родины, от своего паспорта, от своих корней? Зачем тогда вообще жить на этом свете? Нет, я так не могу. И не хочу. Родится сын, я его тоже запишу на наш паспорт. А вы разве думаете иначе?

– Нет, – улыбнулся Дронго, – я так не думаю. Но вы сказали, что весь вчерашний день господин Золотарев был сам не свой.

– Верно. Я его таким никогда не видел.

– Вы давно его знаете?

– Уже почти три года. С тех пор, как стал встречаться с его дочерью. Вы знаете, люди разные бывают, некоторые в Москве говорят, что с кавказцами встречаться нельзя. Даже такой подлый опрос проводили. За кого вы замуж хотите. Или кому не хотите сдавать свои квартиры. Больше всего людей не хотели сдавать свои квартиры кавказцам. А вот с замужеством у этих опросчиков пшик получился. Многие девушки мечтают выйти замуж именно за кавказцев. Знают, как мы за семью держимся. Двумя руками.

– Не всегда знают и не всегда принимают.

– Верно. Но Золотарев был не такой. Он все правильно понимал. И разрешал своей дочери самой выбирать, с кем ей дружить и за кого замуж выходить. Вот ее мать была сначала против. Она меня сразу как-то не полюбила. Все время дочери говорила, что я человек другой культуры. Почему другой? Какой другой? Я вырос на стихах Пушкина и Пастернака, слушал музыку Чайковского и Прокофьева, читал Толстого, Достоевского, Чехова. Почему другой культуры? Мы, грузины, такие же православные люди, как и русские. Только не обижайтесь на меня. Я еще понимаю, когда говорят про азербайджанцев, они ведь мусульмане, или про армян, у них своя апостольская григорианская церковь. Но мы такие же православные люди, как и русские. Все равно говорят, что другая культура и другие люди.

– Это не только они говорят, – напомнил Дронго, – у вас так говорят гораздо чаще…

– Дураков везде хватает, – согласился Ираклий, – но наша Алиса была сначала против. А потом как-то оттаяла, поняла, что я ее дочь по-настоящему люблю и хочу жениться. А когда Лиза согласилась за меня замуж выйти, я отправился к ее отцу, как полагается по закону. И получил согласие Петра Константиновича. Он только сказал, чтобы я не обижал Лизу и никогда ее не бросал. Я пообещал.

– Сколько вы женаты?

– Уже полтора года.

– Достаточный срок, чтобы иметь представление об этой семье.

– Наверно, достаточный. Только я не совсем понимаю, о чем вы говорите. Нормальная семья. Отец, мать, дочь.

– Никаких странностей не замечали?

– Никогда не замечал. У Лизы, правда, трудный характер, но у кого бывает легкий характер в ее возрасте? Ей только двадцать один, – улыбнулся Ираклий, – наверно, еще переходный возраст не закончился.

– А вам сколько?

– Мне уже тридцать, – вздохнул Ираклий, – можно сказать, ветеран. У нас разница в возрасте девять лет. Вы считаете, много?

– Я никогда не берусь судить посторонние семьи по такому принципу. Иногда не уживаются и одногодки, знакомые друг с другом со школьной скамьи. А иногда прекрасно живут семейные пары, разница в возрасте которых составляет тридцать или сорок лет. В жизни всякое бывает.

– Верно, – согласился Ираклий, – я, как только Лизу увидел, сразу понял, что она будет моей супругой. Хотя трудно было ее добиваться. У молодых свой характер, особенный. А ей тогда было только восемнадцать.

– Я могу задать вам один личный вопрос?

– Смотря какой.

– Почему у вас нет детей? Вы ведь женаты уже полтора года.

– Это как раз нормальный вопрос, – усмехнулся Ираклий. – Лиза считает, что должна закончить университет и только потом рожать. Через год она завершает свое обучение. Мы решили немного подождать.

– Ясно. А какие отношения у вас были с тестем и тещей после свадьбы?

– Самые хорошие. Просто у них разные характеры. Абсолютно разные. Алиса Владимировна очень замкнутый человек, такой интроверт, предпочитает уходить в себя. Не выказывает при людях своих эмоций, впечатлений, чувств. Очень сдержанный и строгий человек. А вот Петр Константинович, напротив, душа компании. Веселый, обаятельный, находчивый собеседник. Был собеседником, – с каким-то внутренним ожесточением добавил Ираклий, – никак не могу с этим смириться. Такая трагедия для нас всех.

– Значит, они были разные люди?

– Иногда я даже удивлялся, как они живут вместе. Совсем непохожие друг на друга. Но говорят, что противоположности иногда сходятся. Я не знаю. Мы с Лизой тоже не совсем похожие люди. Я человек открытый, общительный, веселый. А она всегда очень настороженно относится к людям, не позволяет себе с ними сближаться. Характером она пошла в свою мать. Но ничего, живем уже полтора года, – улыбнулся Ираклий.

– Вы хорошо знаете семью компаньона вашего тестя Павла Солицына?

– Конечно, знаю. Они ведь напарники, вместе держат свою компанию. И, по-моему, самые лучшие друзья.

– Они тоже прилетели в Барселону?

– Прилетели все вместе. Еще до нас. Солицыны и наши «старики». Хотя какие они старики? На Алису Владимировну до сих пор молодые засматриваются, она так хорошо выглядит в свои сорок три года. Выглядела… А Петр Константинович, эх, что там говорить. Какой человек был, – махнул рукой Ираклий и отвернулся.

– Давайте вернемся к Солицыным, – предложил Дронго. – Значит, они были большие друзья с покойным?

– Вы не верите? – с некоторым презрением спросил Ираклий. – Думаете, если компаньон, значит, обязательно сволочь. Спит и видит, как бы компанию отобрать. Только вы напрасно так думаете, у них действительно были очень добрые и хорошие отношения. Господин Солицын и Петр Константинович были самыми близкими друзьями. Они вместе на рыбалку ездили, на охоту. Даже однажды вместе поехали в Прагу на строительную ярмарку. А потом долго вспоминали, как там было весело.

– Строительную ярмарку? – переспросил Дронго. Он вспомнил, что Золотарев говорил именно о Праге, рассказывая, как они весело проводили там время с компаньоном.

– Да, – кивнул Ираклий, – я же говорю, что они были близкими друзьями.

– Не сомневаюсь, – сказал Дронго. – Вы знали, что у Павла Солицына погибла предыдущая жена?

– Я слышал. Но какое это имеет отношение к сегодняшнему событию? Ее током убило на даче много лет назад. Он потом женился, у него сейчас молодая супруга.

– Примерно вашего возраста. Или даже младше вас.

– Да, – усмехнулся Ираклий, – именно так.

– И как вы ее называете?

– В шутку «тетя Инна». А так по имени, конечно. Она младше меня не намного.

– Вы знали, что она раньше работала секретарем у Павла Солицына?

– Конечно, знаю. Вы меня извините, но я не понимаю ваших вопросов. Какая разница, где она раньше работала, с кем работала, когда вышла замуж за своего шефа. Какое все это имеет отношение к сегодняшней трагедии? Нужно искать убийцу, а вы спрашиваете меня о несущественных вещах. Или вы считаете, что кто-то из нас мог убить Петра Константиновича? Но это полный абсурд. Вы только подумайте, кто здесь был. Его жена, его дочь, зять, его самый близкий друг со своей супругой. И больше никого. Кто из них мог убить Петра Константиновича? Конечно, никто. Я думаю, вас будут подозревать гораздо больше, чем нас. Извините меня за откровенность. Непонятно, почему вы согласились проводить его в чужой номер, помогли ему снять этот номер. Непонятно. Вы не его друг и не родственник. Нужно было проводить его к жене или к дочери. Или вообще оставить в покое. В этом отеле ему бы не разрешили ночевать в ресторане, а довели бы до его апартаментов.

– Все правильно. Но с одним замечанием. А если он не хотел возвращаться к себе в номер?..

– Почему не хотел? Что вы говорите?

– Иногда в жизни бывают такие обстоятельства, которые могут перевернуть все наши представления о прежнем существовании. И не нужно судить так категорично и строго. Возможно, у него были свои причины остаться одному.

– Тогда кто его убил?

– Пока не знаю. Но подозреваю, что это был близкий, очень близкий ему человек.

– Я могу узнать, на чем основано ваше подозрение?

– Можете. Дело в том, что в этом отеле вся система компьютеризирована и замкнута на главный компьютер. Как и во всех отелях такого уровня повсюду в мире. Вчера поздно ночью я проводил вашего покойного тестя в этот номер, открыл дверь карточкой-ключом, который мне выдали, и уложил Золотарева на кровать. Помог ему снять обувь и пиджак. А потом ушел. Система зафиксировала мой уход. Примерно через полтора-два часа к нему кто-то постучал. Уверяю вас, он был в таком состоянии, когда трудно даже подняться с кровати. Но он сумел подняться, подошел к дверям и открыл их. Если бы там был чужой, он бы не стал даже подниматься с кровати. Человек, стоявший за дверью, очевидно, подал голос и заставил Золотарева оторваться от подушки. Дверь открылась, и в комнату вошел неизвестный. Они о чем-то поговорили, и этот неизвестный ушел. Но карточка-ключ, которую я оставил на столике, затем исчезла. Золотарев снова заснул. Неизвестный воспользовался этой карточкой, вошел в номер во второй раз и нанес спящему удар по голове. Удар пришелся точно в висок. Вот и вся картина преступления.

– И вы думаете, что это был кто-то из нас? – спросил изумленный и несколько испуганный Ираклий. – Вы считаете, что это был кто-то из его близких? А если к нему постучалась горничная?

– Не подходит. Во-первых, у горничных всегда есть свой запасной ключ. Вернее, универсальный ключ, который подходит ко всем номерам. И она могла бы зайти в номер с помощью этого ключа, а не ждать, пока ей откроет Золотарев. И, во-вторых, это отель высшего класса. Как говорят в Испании, не просто пять звездочек, а гранд люкс отель. А это значит, что поздно ночью сотрудники отеля не будут тревожить спящего гостя. Тем более что я, выходя из номера, повесил на дверях табличку «не беспокоить». Значит, к нему пришел кто-то из близких, который сначала позвонил в дверь, затем, возможно, постучал. И подал голос, чтобы Золотарев поднялся и отпер ему дверь. Все остальное вы знаете. Добавлю, что карточку-ключ я лично положил на столик. И она исчезла. Убедительно?

– Не знаю, – растерялся Ираклий, – я даже думать об этом не могу. Получается, что главные подозреваемые мы с господином Солицыным?

– Почему именно вы?

– Среди пятерых приехавших только мы двое мужчины.

– Я не сказал, что убийца был обязательно мужчиной.

– Тогда кто? – удивился Ираклий. – Полицейские сказали, что ему проломили голову. Чтобы так ударить, нужно приложить некоторое усилие, – он посмотрел на свои большие руки, – получается, что его мог убить или я, или его компаньон. И в обоих случаях есть очень четкий мотив. Я могу получить его большое наследство, а Солицын избавиться от своего компаньона.

– Вы неправильно поняли. Ему не проломили голову. Чтобы сломать череп, нужно приложить большие усилия. Но его ударили лампой. И удар пришелся в висок. Возможно, его даже не хотели убить. Трудно убить лампой, если убийца на это рассчитывал. Возможно, его хотели оглушить. Но удар пришелся в висок, и Золотарев сразу умер. Для такого удара не обязательно быть сильным мужчиной. Этот удар может нанести и женщина, даже очень хрупкая. Теперь вы меня понимаете?

– Вы говорите страшные вещи, – признался Ираклий, – я даже думать об этом не хочу. Никто из нас не мог его убить, я в этом убежден.

– Тогда кто к нему приходил? Компьютер четко зафиксировал, что в первый раз после моего ухода дверь дважды открывали изнутри, а во второй раз, примерно еще через час, сначала снаружи, а затем изнутри.

– Там все перепутали, – неожиданно улыбнулся Ираклий. – Когда вы уходили, вы сами открыли дверь изнутри, а когда вошел убийца, он открыл дверь своим ключом. Вот поэтому все думают, что Петр Константинович сам открыл дверь.

– Не подходит, – возразил Дронго, – я был в этом номере минуту или две. А дверь открывали изнутри через два часа. Совсем не подходит. Там кто-то был. И этому человеку открывал дверь сам погибший. Кроме того, там исчез ключ, а это тоже говорит в пользу моей версии.

Ираклий прикусил губу.

– С вами трудно разговаривать, – признался он, – но я все равно не верю. Не хочу верить.

– Правильно делаете. А какие отношения у вашей супруги были с Солицыными?

– Нормальные. Господина Солицына она называла «дядя Павел», а его жену просто Инна. Я бы не сказал, что мы с ними очень дружили, но отношения были достаточно хорошие. Хотя я чувствовал некую настороженность в этих отношениях.

– Почему?

– Инна раньше была секретарем Павла Солицына. Они хоть и компаньоны с Петром Константиновичем, но сидели в разных местах. Компанией руководил сам Золотарев, а у Солицына был офис совсем в другом месте. Но каждый раз, когда кто-то звонил Солицыну, его соединяла с ним именно Инна. Вы меня понимаете? Она была раньше его секретарем, а потом стала его женой. Такое серьезное изменение статуса. Ей, конечно, никто и никогда не напоминал об этом, но некая настороженность все равно чувствовалась. И в отношении к ним других людей тоже было это. Такой мезальянс, который не всегда нравится окружающим. Считается, что умелая девушка ловко окрутила своего шефа-вдовца.

– Вы так не считали?

– Нет, конечно. Вы ее видели? Эффектная блондинка. Очень красивая. У Солицына всегда был хороший вкус. Скорее она сделала ему одолжение, выйдя за него замуж. У них разница в возрасте лет двадцать. И она очень эффектно смотрится в дорогих нарядах. Во всяком случае, рядом с ним она выглядит настоящей леди. Как будто никогда не была его секретарем.

– Двадцать лет разницы, – напомнил Дронго, – а вы меня еще спрашивали про ваши девять лет.

– Это разные вещи, – упрямо возразил Ираклий, – у нас с Лизой первый брак. Мне тогда было двадцать восемь с половиной, а ей только девятнадцать. Нормальная семья. А у Солицыных все немного иначе. Он был женат дважды. Первая жена родила ему сына, вторая погибла, третья оказалась его секретарем. У него совсем иная ситуация. И разница в двадцать лет здесь более чем оправдана. Он же не мог жениться на сорокалетней старухе, своей сверстнице.

– Вы иногда противоречите сами себе, – заметил Дронго. – Только несколько минут назад вы сказали, что ваша теща в свои сорок три года выглядит почти идеально. А теперь говорите о «сорокалетних старухах»?

– Не ловите меня на словах, – взмахнул руками Ираклий, – Алиса Владимировна сумела прекрасно сохраниться. Это ее достоинство. Но после сорока женщине трудно выйти замуж. А Солицын был здоровый, сильный мужчина в свои сорок пять или сорок шесть. Он же не мог жениться на своей сверстнице. Ему нужна была молодая и красивая супруга. Если хотите, даже для его тонуса.

– У вас образная речь, – похвалил своего собеседника Дронго, – что вы заканчивали?

– Институт дружбы народов. Специализировался на немецком языке, – усмехнулся Ираклий, – спасибо за комплимент.

– Да это не комплимент. Я пытаюсь понять отношения между членами вашей небольшой группы. А как к Инне относилась Алиса Владимировна?

– Нормально. Спокойно и холодно, как и ко всем остальным. Никогда не показывая своих эмоций. По-моему, она тепло относилась только к одному человеку. К Павлу Солицыну. Мне кажется, она немного жалела его погибшую жену. Во всяком случае, Лиза говорила мне, что они были с погибшей в хороших отношениях.

К ним подошел один из сотрудников полиции, который позвал Ираклия наверх, на допрос к комиссару Морено. Ираклий извинился и, поднявшись, отправился вслед за офицером. Дронго увидел подходившего к нему Гарригеса.

– Как у вас дела? – спросил Дронго.

– Никак, – пожал плечами Гарригес, – жена и дочь ничего не знают. Они все еще в состоянии шока. Невозможно разговаривать. Сейчас будем допрашивать его зятя. Может, он что-то знает. А какие успехи у вас?

– Не очень большие. А с компаньоном погибшего вы уже беседовали?

– Нет. Будем беседовать позже. Он сейчас в отеле, а его супруга уехала. Говорят, что она скоро приедет, пошла по магазинам. – Гарригес тяжело вздохнул. Это было его первое серьезное дело в новой должности.

Дронго остался сидеть на диване. Он подумал о более чем странном поведении Инны Солицыной, она так равнодушно отнеслась к смерти человека, с которым еще недавно встречалась и причиной гибели которого, возможно, стала.

Глава 5

Он недолго просидел на диване, обращенном к залитому солнцем входу. Сам отель представлял собой как бы распахнутую книгу, в которой свободное внутреннее пространство своеобразного атриума тянулось вверх до потолка, а по обеим сторонам внутренних «обложек» находились номера для гостей, обрамленные большими коридорами. Таким образом, с любого этажа и почти из любой точки можно было увидеть все внутреннее пространство отеля, в котором было так много воздуха и света.

Когда из подъехавшего такси вышла молодая женщина с тремя пакетами в руках и вошла в отель, он уже знал, что это Инна Солицына. Поразительное свойство «узнавания» своих бывших соотечественников было присуще не только Дронго. Если в семидесятые и восьмидесятые годы всех прибывающих в Западную Европу из-за железного занавеса можно было легко узнавать по одежде, макияжу, скованному виду и даже по аккуратной прическе, отчасти напоминающей стрижку под «полубокс», то после падения железного занавеса восточные европейцы и прибалты довольно быстро приобрели необходимый западный лоск, тогда как все остальные представители «братских» республик по-прежнему выделялись из толпы. Речь не шла о баснословно богатых олигархах, которые могли появиться в любом виде и в окружении толпы телохранителей. Если брать нормального среднего гостя, то его все равно легко можно было вычислить. По выражению лица, по манерам, по его многочисленным пакетам. Женщины носили каблуки на очень высоких шпильках даже утром и этим отличались от других представительниц прекрасного пола. Мужчины могли позволить себе появиться небритыми, в мятой одежде, с мрачным выражением лица. Хотя изменения происходили быстрее, чем могло показаться. Уже невозможно было встретить мужчин в малиновых пиджаках, с золотыми цепями и крупными перстнями, одетых даже в спортивные костюмы. Уже почти невозможно было встретить женщин, носивших платье стоимостью в несколько тысяч долларов и дешевую сумку-подделку.

Но, несмотря на все изменения, бывшие представители некогда могучего Союза сразу узнавали друг друга в толпе. Даже очень богатые люди немного выделялись своим пристрастием к определенным брендам в одежде, чересчур ярким макияжем, нарочито дорогими сумками и обувью, даже выражением лиц людей, уже не запуганных и подозрительных, а готовых купить и продать все, что покупается и продается. Большие деньги сыграли с некогда очень бедными людьми злую шутку. Они не смогли к ним сразу адаптироваться, полагая, что теперь они могут позволить себе все. Именно поэтому в среде внезапно разбогатевших нуворишей было так много разочаровавшихся в жизни, так много семейных драм, так много всякого «свингерства», наркотиков и прочего свинства.

Инна была действительно эффектной женщиной. Высокая блондинка с идеальной фигурой. Она была одета в светлый брючный костюм бежевого цвета. Дронго вспомнил, что лет двадцать назад брюки на женщинах воспринимались очень неодназначно. И улыбнулся. Как давно это было. Сейчас все это казалось смешным. Солицына уверенно шла к лифтам, находящимся в глубине здания, на стыке двух «обложек», откуда прозрачные кабины уносили гостей вверх. В руках у нее было три больших пакета.

– Простите, – шагнул к ней Дронго, – можно вас на минуту?

Она раздраженно обернулась. Внимательно взглянула на остановившего ее мужчину. Высокого роста, широкоплечий, похожий на телохранителя или охранника. Но она сразу оценила стоимость его костюма, пряжку от ремня, рубашку, обувь. Нет, это был не охранник. И он говорил по-русски.

– Что вам нужно? – спросила она, решив остановиться.

У нее были красивые зеленые глаза, высокие скулы, безупречная линия прямого ровного носа и довольно острый подбородок, не портивший ее, а делавший ее красоту особенно своебразной.

– Подождите, – негромко произнес Дронго, – в вашем номере вас ждут сотрудники полиции.

– Ну и что? – почти равнодушно спросила она. – Я знаю, что произошло. Мне уже позвонил муж и все сообщил. А вы кто такой? Наш адвокат? Или сотрудник испанской полиции?

– Почти адвокат, – кивнул Дронго. – Значит, вы знаете, что сегодня убили вашего знакомого Петра Золотарева?

– Знаю, – ответила Инна, – и очень сожалею по этому поводу. Зачем вы меня остановили?

– Я думал, вам нужно подготовиться к этой новости. Я знаю, что вы были близкими друзьями…

– Мы не были с ним близкими друзьями, – быстро произнесла Инна, – он дружил с моим мужем. Извините, но я тороплюсь. Я должна подняться к себе в номер.

Она прошла мимо него, оставив волнующий аромат парфюма. Дронго знал этот аромат. Последняя новинка от Тома Форда. Резкий и пряный запах, остающийся в памяти. Как странно, что, даже узнав о смерти Золотарева, она не прервала свой шопинг. Такая невероятная выдержка. Или безразличие. Или, наоборот, она сбежала, чтобы немного прийти в себя, подумать о своем поведении. Судя по ее пакетам, она совершила достаточно успешный шопинг. Даже узнав о смерти человека, с которым она была близка. Любой другой человек на ее месте… «Не нужно размышлять о ее месте», – остановил себя Дронго. В конце концов, она не обязана была его любить. Возможно, после этой истории она возненавидела не только своего мужа, но и его компаньона, осмелившегося на такой шаг. Подобные свингерские забавы оставляют след в душе любого человека, как бы он к этому ни был подготовлен всем ходом своей предыдущей жизни. Только очень бесчувственные и пресыщенные особы могут позволить себе не думать о последствиях столь невозможного для нормальных людей поступка.

Он решил, что ему лучше подняться на четырнадцатый этаж. Уже в кабине лифта он увидел, как к отелю подъехали еще две машины с сотрудниками полиции. Поднявшись на четырнадцатый этаж, он хотел пройти к номеру, где нашли убитого. Но его не пропустили сотрудники полиции. Дронго повернул к апартаментам, которые занимали супруги Солицыны. Подошел к дверям. Рядом стоял сотрудник полиции. Но он никак не реагировал на появление Дронго. Очевидно, он просто наблюдал за всем происходившим, не получив других инструкций. В апартаментах самого Золотарева продолжались беседы комиссара с супругой и дочерью погибшего. Дронго позвонил в дверь. И она почти сразу открылась. На пороге стоял мужчина в голубой рубашке и темных брюках. У него были светло-русые волосы, карие глаза, крупный нос с горбинкой. Он был выше среднего роста, коренастый, мощный, с хорошо развитой грудной клеткой. Вероятно, в молодости он занимался спортом.

– Что вам нужно? – спросил он на плохом английском.

– Извините, – сказал Дронго по-русски, – мне нужно с вами переговорить.

– Кто вы такой? – удивился Павел. – Вы переводчик?

– Нет. Я частный эксперт. Меня обычно называют Дронго.

– Ага. Теперь понятно. Это вы невольно помогли убийце убрать моего друга. И вы еще смеете здесь появляться, – нахмурился Солицын. – Я уже не говорю о том, что вы только что приставали внизу к моей жене. Убирайтесь отсюда, я не хочу с вами разговаривать. Если бы вы не отвели Петра в этот номер, он был бы сейчас жив. Это вы виноваты во всем. И мы еще не знаем, кто именно его убил. Убирайтесь, – гневно повторил он, пытаясь закрыть дверь.

Дронго поставил ногу.

– Не кричите, – негромко попросил он, – и сначала меня выслушайте.

– Пусть вас в полиции слушают. Мне не о чем с вами разговаривать. Уберите ногу, или я ее просто сломаю. И выброшу вас отсюда.

– У меня к вам важный разговор…

– Он еще поговорить хочет!

Павел протянул руку и схватил гостя за ворот пиджака. Он действительно был очень сильным человеком. И легко бы справился с внезапно появившимся гостем, даже несмотря на то, что тот выше его на целую голову. Очевидно, Павел занимался в молодости вольной борьбой. Но откуда ему было знать, что перед ним стоял тот самый Дронго, который сумел продержаться несколько секунд против самого Миуры и хотя затем проиграл свой поединок, но вошел в легенду, сумев остановить на несколько мгновений такого мастера. Дронго схватил руку Павла и толкнул его в грудь. Эффект был достигнут почти сразу. Павел отлетел к стене. Дронго оглянулся. Сотрудник полиции все видел, но пока не вмешивался.

– Сейчас я тебя убью, – прошептал Павел, собираясь снова ринуться на него.

– Он мне все рассказал, – быстро произнес Дронго, – Петр рассказал мне о вашей свингерской встрече.

Павел замер, словно вкопанный. Остановился. Перевел дыхание. Оглянулся назад, как будто опасаясь, что их может услышать Инна. Нахмурился. И не очень решительно спросил:

– Что вы такое плетете?

– Он мне все рассказал, – повторил Дронго, – и поэтому попросил меня снять ему отдельный номер. Он не хотел возвращаться в свои апартаменты…

– Тише, – прервал его Павел, – не нужно так громко. Здесь невозможно беседовать. Кто вы такой?

– Я вам уже сказал.

– А почему он решил все рассказать именно вам?

– Он знал, кто я такой. Мы с ним встречались несколько лет назад у одного из наших знакомых.

– Солицын, – раздалось из гостиной, – кто там пришел? С кем ты разговариваешь?

– Ни с кем, – грубо ответил Павел, – это сотрудник полиции. Он просит меня выйти. Я сейчас выйду и скоро вернусь. А ты сиди в номере. Наверно, они захотят побеседовать и с тобой. Ты меня слышишь?

– Слышу. Солицын, только не уходи надолго, – попросила Инна.

Павел что-то недовольно проворчал и вышел из номера, захлопнув за собой дверь. Взглянул на сотрудника полиции, наблюдавшего за ними.

– Вы работаете с ним в паре? – уточнил он.

– Нет, – ответил Дронго, – подозреваю, что он следит за вами. Чтобы вы никуда не убежали. Давайте отойдем в сторону.

– Хорошо. – Солицын достал из кармана брюк сигареты, начал ощупывать другой карман. – Забыл зажигалку, – с досадой произнес он.

– И очень хорошо, – кивнул Дронго, – здесь не разрешают курить в общественных местах. Такие законы приняты уже по всей Европе. Вас могут оштрафовать за курение в коридоре отеля. Можете курить в своем номере, если апартаменты предназначены для курящих.

– Ладно, воздержусь, – пробормотал Павел, убирая пачку сигарет. Они отошли от дверей шагов на десять. Сотрудник полиции молча следил за ними, но ничего не говорил.

– Что он вам мог рассказать? – недовольно спросил Павел. – Что за грязные намеки? Никаким свингерством мы не занимались.

– Даже если бы я сомневался в его словах, то теперь поверил бы абсолютно, – спокойно произнес Дронго. – Вы повторили это слово, которое обычно трудно произносится, и почти никто не знает его смысла. Если, конечно, заранее им не интересуется.

– Не считайте меня кретином, – криво усмехнулся Павел, – не могу поверить, что он мог вам такое рассказать. Что он вам наплел?

– Вы хотите знать все подробности или я могу рассказать только в общих чертах?

– Все, – побагровел от злости Павел, словно уже понимая, что именно мог рассказать его бывший компаньон.

– Если вы знаете, что такое свингерство, то должны понимать, что именно он мне рассказал.

– Я знаю, кто такие свингеры. И понимаю, что он вам рассказал. Но это никого не касается. Ни одного человека, кроме нас с ним и наших жен. И, насколько я знаю, это не какое-нибудь извращение, за которое судят. Даже в такой католической стране, как Испания.

– В этой католической стране на самом деле очень либеральные нравы, – возразил Дронго, – здесь разрешены даже однополые браки. И свингеров, конечно, никто не привлекает к уголовной ответственности. Они даже не осуждаются моралью. Все считается в рамках дозволенного. Но это мораль западных европейцев. Я не ханжа, но боюсь, что их общество уже прошло точку невозврата. Их цивилизация стремительно близится к своему закату. Места пресыщенных и вымирающих западных европейцев займут африканцы, латиноамериканцы, азиаты, даже цыгане. Европа обречена именно в силу своих социокультурных и нравственных опытов. Кажется, Римская империя пала из-за этого. Полное разложение нравов, всеобщее забвение моральных норм, распад нравственных составляющих и как следствие распад империи. Между прочим, Советская империя погибла именно тогда, когда из ее основы вытащили нравственную составляющую, доказывая, что красный оттенок похож на цвет крови, как и коричневый. Когда опохабили и разрушили все, что было дорого миллионам людей. Дружбу народов, победу в Великой войне, веру в будущее, гордость за своих отцов. Прежних политиков сделали маразматиками и палачами, современные стали циниками и прохвостами, народ превратили в быдло и жующее стадо, интеллигенцию купили подачками и разного рода преференциями. И провозгласили культ Золотого тельца, при котором все дозволено. Отменили бога, отменили нравственные запреты, уничтожили любую мораль, веру людей в будущее. И получили вымирающее население, однополые браки, наркотики, свингеров.

– Вы еще скажите, что это мы с Петром разрушили Советскую империю, – зло огрызнулся Солицын.

– Вы сделали все, чтобы помочь ее добить. Я говорю не о ваших половых увлечениях. В конце концов, это действительно ваше личное дело, за которое ни одно общество не имеет права вас осудить. Я абсолютно нормально отношусь и к однополым бракам, ведь это прежде всего выражение свободы личности. Права на личную жизнь. Любите кого угодно и как угодно. Свингеры тоже достаточно свободные и независимые люди. Только здесь присутствует один небольшой штрих. В таких «играх» всегда есть ведущий и ведомый. И кто-то соглашается на них против воли, а кто-то сознательно идет на подобный «эксперимент».

– Это не ваше дело, – хрипло произнес Павел, – и вообще, я не понимаю, как Петр мог рассказать вам такие интимные подробности. Я просто не могу поверить. Он же был нормальным человеком, уважал свою жену, хорошо ко мне относился…

– Человек, который уважает свою жену, не может быть свингером, – отрезал Дронго.

– Хватит читать мне мораль, – разозлился Солицын, – кто вы такой, чтобы указывать мне, как себя вести? Вы, очевидно, с Кавказа. У вас там своя мораль. Собственная жена – это святая мадонна, а все остальные женщины гулящие девки. Так, кажется, у вас формулируют кредо настоящего мужчины?

– Не так, – жестко ответил Дронго, – настоящий мужчина уважает всех женщин, независимо от их национального или социального статуса.

– Не рассказывайте мне небылицы. Я ученый. Вы, кажется, сказали, что вас обычно называют Дронго. Это такая птица. Я по профессии биолог, немного понимаю в этих вопросах. Интересно, почему вы взяли себе такое прозвище? Ведь Дронго умеет имитировать голоса других птиц. Но вам бы лучше подошел попугай. Чтобы вещать чужими словами…

– Не пытайтесь меня оскорбить. Между прочим, попугаи более верные птицы, чем нам кажется. И вы об этом должны знать. Если умирает хозяин попугая, то птица никогда не станет говорить другим голосом. Она замолкает навсегда. А живут попугаи гораздо дольше, чем люди. Вот такая нечеловеческая верность. И насчет птиц. Дронго – отважная птичка, которая никого не боится и действительно умеет имитировать голоса других птиц. Что касается вас, Солицын, то я бы посоветовал вам стать лысым ибисом. Есть такие птицы в Турции, исчезающий вид. Самое поразительное, что эти птицы живут парами много лет. И если погибает кто-нибудь из пары, то его партнер уже никогда не заводит себе нового партнера. Вот такая нечеловеческая верность птиц.

– Не смейте говорить мне об этом, – вскрикнул Павел, – у меня в жизни была трагедия! Это моя трагедия, и она никого не касается. Не смейте мне об этом напоминать…

Он отвернулся. Было заметно, как он нервничает. Дронго дотронулся до его плеча.

– Извините, – сказал он, – я не имел в виду вашу вторую супругу. Я говорил о вашем третьем браке…

– Третий брак, – повторил Солицын, поворачиваясь к нему, – третий брак. Если бы Ольга осталась жива, я бы никогда… Что сейчас говорить. Что вам нужно? О чем вы хотите со мной говорить? Если он вам все рассказал, значит, вы все уже знаете. Надеюсь, подробности он вам не пересказывал. Иначе получилось бы слишком похабно и мерзко. Кто мог подумать, что все так получится. Вы думаете, я не знаю, кто его убил? Конечно, знаю. И мы все здесь знаем. Но никогда в этом никому не признаемся.

Дронго оглянулся на стоявшего в конце коридора сотрудника полиции. И наклонился к Солицыну.

– Кого вы подозреваете? Вы можете мне сказать, кого именно вы подозреваете?

Глава 6

Павел тяжело вздохнул, пожал плечами.

– Можно подумать, что вы не догадываетесь. Все и так ясно. Чужих в этом отеле наверняка не было. Между прочим, у него была в кармане карточка «Американ экспресс» с неограниченным лимитом кредита. Проверьте, если она у него, значит, это точно не ограбление. Тогда получается, что его убил кто-то из нашей группы. Нас осталось только пятеро. Зять и дочь не в счет, они поздно приехали. Остаются трое свингеров. Мы с женой были все время вместе в нашем номере…

– Вы хотите сказать?

– Да, да, да. Я хочу сказать, что видел, как она себя вела. Это ведь я держал ее в руках, а не вы. И видел, как я ей отвратителен. Видел, как ей постыдно и больно присутствовать при этой сцене. Не знаю, что вам рассказал Петр, но это было жалкое и неприятное зрелище. Напрасно мы на него согласились. Ни у него, ни у меня ничего не получилось. Если вам так нужно знать все эти подробности, то можете их слушать. Не нужно было вообще соглашаться на подобный «обмен». Тем более на глазах друг у друга. Хотя у свингеров считают, что это более всего стимулирует обоюдность чувств…

– Вы думаете, его могла убить его супруга?

– Только она, – печально ответил Солицын, – только у нее мог быть такой бешеный повод нанести этот роковой удар. Только она, и никто другой…

«Странно, – подумал Дронго, – почему он врет насчет своего друга? Солицын утверждает, что ни у него, ни у его друга ничего не получилось. А Золотарев рассказывал, что как раз у них с Инной все вышло прекрасно, а у самого Павла ничего не получилось. И, может, поэтому так злится Солицын, убежденный, что этот удар лампой могла нанести только супруга погибшего. Но почему она должна была так злиться, если у обоих мужчин ничего не получилось? Кажется, врет сам Солицын».

– Вы давно с ними знакомы? – уточнил он у Павла.

– Достаточно давно, чтобы все о них знать, – ответил тот, – мы ведь уже давно компаньоны. Еще когда я был женат на Ольге. Должен сказать, что мы с Петром были не просто компаньоны, мы были очень близкие друзья. До этого случая. И вообще, между нами не было никаких секретов. Мы и по девочкам вместе ходили, и друг другу все сердечные тайны поверяли. Я, когда захотел жениться на Инне, сразу сказал об этом Петру. Он, правда, не советовал. Считал, что она не совсем годится мне в качестве жены. Но потом одобрил мой выбор и даже был на свадьбе свидетелем со стороны жениха. Хотя мы, конечно, пышную свадьбу не играли. Смешно после двух моих браков. Но человек двести пригласили…

– Кому пришла в голову эта идея насчет свингерской встречи?

– Обоим, – недовольно отозвался Павел. – Дело в том, что мы с ним часто ходили на «охоту». Я имею в виду по девочкам, вы меня понимаете. Находили самых красивых, самых лучших. Однажды позвали с собой четырех, оплатив им дорогу и несколько суток проживания в Праге. Что мы там вытворяли, даже вспоминать смешно. Все, что возможно и невозможно. Вы даже не поверите. Закончилось это тем, что к нам пришла горничная, которую мы тоже уговорили раздеться. Можете себе представить или ваше моральное кредо не позволяет вам представлять подобные картинки?

– Оставьте мое моральное кредо в покое. И там вы менялись женщинами?

– Конечно. Как и все мужчины в подобных ситуациях. А у вас никогда такого не было? Только не лгите. Вы же взрослый мужчина и, очевидно, обеспеченный человек. Неужели вы никогда не ходили на такие встречи с другом или братом, наконец? И не менялись своими знакомыми? Никогда не поверю.

– Моих знакомых не убивали, – напомнил Дронго.

– Это верно, – нахмурился Солицын. – Но никто не мог даже подумать, что Алиса поведет себя таким образом. Да и я оказался не на высоте. Мы вообще повели себя очень глупо.

– А ваша супруга?

– При чем тут моя супруга? – нервно спросил Павел.

– Она тоже была не на высоте?

– Не знаю, – отвел глаза Солицын, – я не очень смотрел. И вообще, не нужно задавать мне хамских вопросов. Я не обязан обсуждать поведение моей жены с посторонним человеком. Кто вы такой? Вас официально уполномочили проводить расследование? Зачем вы этим занимаетесь?

– Я один из главных подозреваемых, – напомнил Дронго, – и меня вполне могут привлечь к уголовной ответственности. На ручке дверей есть мои отпечатки. На лампе, которой убили вашего друга, тоже есть мои отпечатки. Номер снят на мою кредитную карточку. И я был последним, кто его видел. Достаточно?

– Значит, у вас шкурный интерес, – сквозь зубы процедил Павел, – пытаетесь спасти себя и поэтому копаетесь в чужом грязном белье?

– Вы снова пытаетесь меня оскорбить, – сказал Дронго. – Неужели обязательно вести разговор в подобном тоне?

– А вы ждете чего-то иного? Подходите ко мне, устраиваете драку и задаете свои идиотские вопросы. Интересно, как бы вы сами прореагировали, если бы я пришел к вам с вопросами, хорошо ли удовлетворили вашу жену и как именно она спала с вашим другом. Что бы вы сделали?

– Дал бы вам по морде, – честно ответил Дронго, – но вы опять забываете, что я не свингер. И никогда этим не занимался. Надеюсь, и в будущем не стану этим заниматься. Поэтому обижаться глупо. Вы ведь сами подтвердили, что много раз менялись с вашим погибшим компаньоном своими спутницами. Очевидно, это вошло у вас в привычку. И вы решили провести другой «эксперимент», который закончился не очень удачно. Вы просто перепутали «жанры». Одно дело продажные девицы, совсем другое ваши жены. Иной статус. И не все женщины могут быть свингерами. Алиса не смогла…

– Что он вам рассказал? – нервно спросил Павел. – Он, наверно, рассказал вам, что мы однажды с Инной ходили в свингерский клуб. Рассказывал или нет?

– Не помню.

– Не лгите. Он наверняка вам рассказал. Хотел подчеркнуть, что у нас с Инной уже был такой опыт. Но это была шутка. Мы действительно туда пошли, но только смотрели. Это было в Америке. Ничего большего мы, конечно, не делали. Это было бы слишком даже для нас.

– А на встречу с Алисой вы согласились?

– Я сам не понимаю, как это получилось. Сначала шутили, потом начали обсуждать достаточно серьезно. Когда я первый раз заикнулся об этом Инне, она обиделась и целый день со мной не разговаривала. А потом сама спросила, как я к этому отношусь. А я подумал, почему бы и нет. В конце концов, все произойдет у меня на глазах, не будет ничего ужасного, никаких извращений. И мы все взрослые люди, обязательно предохраняемся. Считайте, что просто двое взрослых людей потерлись друг об друга. И сама Алиса мне всегда нравилась. В ней был какой-то внутренний стержень. Я даже не думал, что она может на такое пойти. Одно дело согласиться на это в двадцать восемь, а совсем другое в сорок три. Но Петр сказал, что она согласна, и я подумал, почему бы и нет…

– Я занимаюсь расследованием преступлений уже много лет, – признался Дронго, – но ваш случай почти клинический. Неужели вы не понимали, какую невыносимую травму наносите своим близким? Неужели действительно ваши миллионы окончательно помутили ваш разум…

– Свингеры – это часть социокультуры сегодняшней цивилизации, – напомнил Солицын, – не спорю, возможно, спорная часть. Но не считайте себя умнее всех остальных. Если я назову вам семейные пары, которые занимаются свингерством в нашей стране или на Западе, вы мне не поверите. Среди них есть такие известные фамилии…

– Если развратом занимаются даже высокопоставленные политики и бизнесмены, то это не оправдывает сам разврат, – возразил Дронго. – Я знаю, что Стенли Кубрик снимал свой фильм «С широко закрытыми глазами» по мотивам реальной истории. Очень много людей в сегодняшнем мире желают подобного общения. Под покровом тайны. Кроме мужских стриптиз-клубов, существуют и женские, где мужчины раздеваются для богатых клиенток. Я все понимаю и все знаю. Но свингерство выше моего разумения. И, очевидно, выше моей культуры. Веками мужчина хотел, чтобы определенная женщина принадлежала ему. Веками мужчины добивались этой женщины, другой женщины, третьей. Мусульманам даже разрешили иметь четырех жен, я уже не говорю о древних иудеях или современных мормонах. Некоторые султаны даже заводили себе целые гаремы. Но отдавать свою женщину другому… Наверно, вы правы. Я слишком примитивное существо, чтобы понимать логику мышления подобных «мужчин».

– Тогда давайте закончим, – предложил Павел.

– Нет. Мне важно узнать и другие детали происшедшего. Что было потом. Я имею в виду сразу после вашей встречи. Вы можете мне подробно рассказать?

– Ничего не было. Больше мы не встречались.

– Вы меня не поняли. Давайте начнем с того момента, когда встреча закончилась. С этой секунды. Кто и как себя повел. Вы можете мне рассказать?

– Вам нужна «клубничка»? Хотите гнусных подробностей? Может, Петр вам ничего и не рассказывал и вы один из тех журналистов, которые, как падальщики, ищут свои материалы.

– У меня не праздное любопытство. Если бы после вашей встречи Золотарева не убили, то вы вполне могли бы даже не разговаривать со мной. Но его убили. Неужели вы не хотите, чтобы мы узнали, кто его убийца?

– Хочу, – пробормотал Павел, – да, наверно, хочу.

– Что было сразу после вашей встречи?

– Мы разошлись по своим комнатам.

– И все?

– Если вы скажете, что именно я должен вспомнить, то я постараюсь вспомнить, – огрызнулся Солицын.

– Как именно вы расходились? В какой очередности. Можете вспомнить?

– Думаю, что смогу. Сначала Инна пошла в ванную. Потом Алиса надела наш халат и ушла к себе в номер, наверно, тоже принимать душ. Нет. Она сначала вошла в нашу ванную и что-то оттуда забрала. У нас в апартаментах две ванные комнаты.

– Что было потом?

– Он вам рассказал все подробности, – начал понимать Павел.

– Вы можете сказать мне правду.

– Пожалуйста. Мы с ним поругались. Слово за словом. Я сказал, что мы все это напрасно затеяли. Что мы оскорбили Алису и Инну своими глупыми действиями. Что мы повели себя просто безумно. Он со мной, кажется, не согласился. Пытался спорить. И мы поругались…

– Может, даже подрались…

– Может быть, – отвернулся Павел.

– Что было дальше?

– Мы действительно подрались. Покатились по полу. Пришла Инна, и Петр ушел к себе. Вот и все. Но если вы хотите использовать нашу драку как повод для того, чтобы обвинить меня в этом убийстве, то у вас не получится. Мы потом с ним встретились за завтраком и нормально поговорили. К этому времени мы оба остыли и понимали, что были не правы.

– Он вам что-то сказал?

– Сказал, что мы два кретина.

– И больше ничего?

– Не помню. Честное слово, не помню. Но мы были с ним так расстроены.

– Какой оборот вашей совместной компании? – неожиданно спросил Дронго.

– А при чем тут оборот нашей компании? – не понял Солицын.

– Вы можете ответить на вопрос?

– Пятьдесят миллионов. Долларов, конечно.

– Вы владеете пятьюдесятью процентами акций?

– Нет. Сорок пять процентов. Примерно столько же было у Петра. Еще десять процентов было у мелких вкладчиков. А почему вы спрашиваете?

– Пытаюсь построить другую версию. Значит, в случае смерти вашего компаньона вы можете стать единоличным владельцем компании, прикупив недостающие пять процентов плюс одна акция. И никто не сможет вас остановить, когда не будет Золотарева.

– Возможно, я так и сделаю, чтобы продолжать нормальную деятельность нашей компании. И не вижу в этом ничего противозаконного. Особенно теперь, после смерти Петра.

– Тогда выслушайте мою возможную версию. А если вся эта история со свингерством была нарочно придумана именно вами? Ведь вы только что признались, что обманули Петра, рассказав ему о вашем походе в свингерский клуб в Америке. И легко подтолкнули его к этому решению. Возможно, вы даже подозревали, что ваша более молодая и красивая супруга заставит Золотарева решиться на такой необдуманный акт. После всего происшедшего вы сознательно разыграли скандал, устроили драку. Возможно, рассказали о ней и самой Алисе. После чего вам оставалось ждать, когда оскорбленная женщина избавит вас от компаньона. Или вы сами найдете повод и нанесете точный удар лампой в висок. Такой вариант возможен?

– Вы ненормальный? – испугался Павел. – Что вы такое несете? Вы считаете, что это я убил своего друга?

– Друга, который у вас на глазах переспал с вашей женой. Очень сильный повод для мести. А если учесть, что после неожиданной смерти вашего друга вы можете стать единоличным владельцем компании с оборотом в пятьдесят миллионов долларов, то его смерть просто озолотила вас, господин Солицын.

– Идите вы к черту, – хмуро произнес Павел, – теперь выходит, что я должен бросить нашу компанию? Не дождетесь. Я обязательно куплю недостающие до контрольного пакета пять процентов акций и стану владельцем компании. Хотя бы для того, чтобы продолжать наше совместное дело.

– Не боитесь, что вас обвинят в убийстве вашего компаньона?

– Нет, не боюсь. Кроме вас, никто не знает о нашей совместной встрече. А если даже и узнают, то это наше личное дело. И никого больше не касается. Никто не поверит, что я мог убить Петю. Все наши знакомые знают, какие мы близкие друзья.

– Были, – поправил его Дронго, – вы были близкими друзьями.

– Не играйте словами, – сверкнул глазами Солицын, – мы были с ним друзьями до его смерти. И наша глупая выходка, которую мы себе позволили, не имеет никакого отношения ни к нашему бизнесу, ни к нашим прежним отношениям. Будем считать, что мы просто сошли с ума на один день. И вообще, давайте закончим этот тяжелый разговор. Мне неприятно об этом говорить и вспоминать. Если Петя совершил ошибку, доверившись вам, то это не значит, что вы должны шантажировать нас этим обстоятельством и пытаться вытянуть из меня все, что я думаю.

– Но вы так и не сказали мне, что вы обо всем этом думаете.

– И не скажу, – грубо ответил Павел. – Я вам уже объяснил, что это была наша совместная ошибка. Мы очень об этом пожалели. Все четверо. Совершили глупость и пожалели. И точка. Больше об этом ни слова.

– Тогда у меня несколько иной вопрос. Сегодня утром, как только стало известно об убийстве вашего напарника, сюда приехали сотрудники полиции и прокуратуры. А ваша жена уехала за покупками в магазин.

– Она уехала до того, как стало известно об убийстве Петра, – мрачно объяснил Солицын.

– Но к моменту своего приезда в отель она уже знала об убийстве. Вы, очевидно, позвонили ей на мобильный и сообщили об этом. Обратите внимание, что она даже не прервала свой шопинг. Спокойно докупила все вещи и вернулась в отель.

– Откуда вы это знаете?

– Мы с ней разговаривали внизу. И я ее спросил об убийстве. Она уже все знала и отвечала очень спокойно, словно ничего страшного и не произошло. Согласитесь, что для очень молодой женщины такое потрясение должно было стать самым ужасным событием в ее жизни. Особенно после вашей совместной встречи. А вместо этого она равнодушно делает свои покупки.

– У каждого человека своя психика и свой ресурс терпения, – возразил Солицын. – Но я все равно не хочу говорить на эту тему. Может, это такая форма защиты. Психологи считают, что шопингом занимаются люди, которые пытаются заслониться таким образом от существующих проблем. Может, она сейчас лежит в номере и плачет. Я не могу ее судить и не хочу объяснять ее поведение. У вас ко мне все?

– И последний вопрос. Какие у вас были отношения с дочерью и зятем погибшего?

– Самые лучшие. Она меня с детства называет дядей Павлом. У вас все?

Он повернулся, чтобы уйти.

– А вашу супругу? – спросил его на прощание Дронго.

Павел повернулся к нему еще раз.

– У них разница в возрасте только семь лет, – зло напомнил он, – и поэтому они называют друг друга по имени. Вы хотите узнать еще какие-нибудь подробности обо мне, о моей жене или о ком-то другом? Может, вас интересует цвет нижнего белья, которое мы носим? Или как мы стонем при сексе? Что еще вам интересно?

– Я забыл вам сказать самое главное, – спокойно произнес Дронго. – Сразу после съемок того фильма у Кубрика исполнители главных ролей Том Круз и Николь Кидман подали на развод. Подобное испытание оказалось для них слишком тяжелым бременем. И их брак этого не выдержал.

– Идите вы… – разозлился Павел.

Дронго молча смотрел на него. И в этом молчании были незаданные вопросы. Солицын, очевидно, понял двусмысленность своего положения. Он еще раз пробормотал какое-то ругательство и, повернувшись, быстро пошел к своим апартаментам.

Глава 7

Он не успел дойти до своей двери, когда появившийся переводчик попросил его пройти в другой номер, где комиссар Морено беседовал со всеми свидетелями. Павел оглянулся. Недалеко стоял сотрудник полиции, внимательно наблюдавший за его оживленным разговором с Дронго. В десяти шагах стоял сам Дронго. Солицын пожал плечами и отправился за переводчиком. Дронго остался один. Полицейский отвернулся, словно предоставляя ему право действовать. Его успел предупредить Гарригес, рассказавший, что этот странный высокий мужчина один из самых известных сыщиков в Европе. Поэтому полицейский только наблюдал за действиями этого эксперта, не пытаясь вмешиваться.

Дронго подошел к двери апартаментов, которые занимали Солицыны, и позвонил. Довольно долго ждал, пока ему откроют дверь. Наконец послышались шаги.

– Это опять вы? – раздалось за дверью. – Я позвоню консьержу и скажу, что вы мешаете нам отдыхать. Или позову полицейского.

– Он стоит рядом со мной, – сказал Дронго, – вам не нужно никого звать.

Она резко открыла дверь. Уже успевшая переодеться, она была в бирюзовом коротком халате, который заканчивался гораздо выше колен. Инна с явным раздражением смотрела на непрошеного гостя. Она увидела и полицейского, стоявшего совсем недалеко.

– Кто вы такой? Зачем вы к нам пристаете? – спросила она. – И вообще, что вам нужно?

– Я только что говорил с вашим супругом, – сообщил Дронго, – а теперь хотел бы поговорить с вами.

– О чем? Я не разговариваю с неизвестными.

– Я частный эксперт по вопросам преступности. Меня обычно называют Дронго.

– Ну и что? Почему я должна с вами разговаривать?

– Вчера я был последним, кто разговаривал с другом вашего мужа, с погибшим Петром Золотаревым. Он был явно не в себе, много выпил, находился в состоянии тяжелой депрессии. Мне пришлось снять ему отдельный номер и проводить его туда. Он не хотел возвращаться ни к жене, ни к дочери…

– Возможно, все так и было. Но какое это имеет отношение ко мне? – поинтересовалась Инна.

– Он рассказал мне, чем была вызвана его депрессия, – сказал Дронго, внимательно следя за поведением своей собеседницы.

Этот удар был нанесен расчетливо точно. Она вспыхнула, хотела что-то сказать, даже открыла рот. Затем передумала.

– Разговаривайте с мужем, – предложила Инна, – я вам ничего не могу сказать. Или лучше выясняйте все с полицией. Это в ее компетенции.

– Подождите, – попросил Дронго, увидев, что она собирается закрыть дверь, – вы действительно считаете, что я должен все рассказать полиции? И о вашей последней встрече вчетвером им тоже нужно знать?

На этот раз она все-таки немного покраснела. Было заметно, как она нервничает. Она даже дернула головой.

– Что вы от меня хотите? – спросила Инна.

– Поговорить с вами, – упрямо повторил Дронго, – я боюсь, что вы не совсем осознали серьезность ситуации. Погиб компаньон вашего мужа. Умер насильственной смертью. После смерти Золотарева ваш супруг может стать единоличным владельцем контрольного пакета. А это значит, что у него мог быть конкретный мотив для убийства. Затем ваша встреча…

– Не нужно так громко, – раздраженно произнесла Инна, – лучше войдите сюда и затем чревовещайте. Не нужно кричать на весь коридор. Вас могут услышать…

Она наконец приоткрыла дверь, впуская его в апартаменты. Они вместе прошли в просторную гостиную. Инна села на диван, поправила свой короткий халат и предложила гостю стул. Дронго уселся напротив нее.

– А теперь скажите наконец, что именно вы хотите узнать, и уходите отсюда, – с явным нетерпением произнесла Инна.

– Мне нужно знать правду, – начал Дронго. – Дело в том, что погибший успел мне вчера все рассказать. И поэтому я знаю гораздо больше, чем может знать обычный следователь или даже самый близкий друг.

– Интересно, что он вам такое рассказал? – спросила она чуть изменившимся голосом. – Мы, кажется, ничего противозаконного не делали. Никого не убивали и не грабили.

– Я не об этом, и вы все прекрасно понимаете. Он рассказал мне о вашей последней встрече. Когда вы были вчетвером. Мне продолжать?..

– Не нужно. Что он вам рассказал? Впрочем, какая разница. Не нужно серьезно к этому относиться. Это были всего лишь его глупые фантазии. Бред пьяного человека. А вы поверили в такую глупость…

– Перед тем как войти сюда, я разговаривал с вашим мужем, – напомнил Дронго, – он тоже вспомнил об этой встрече.

– Мужчины ведут себя иногда так глупо, – с явной досадой произнесла Инна, – как самые последние дураки. Никогда не думала, что Солицын такой дурак. Ну зачем ему нужно было об этом вообще вспоминать? Чтобы в очередной раз вспомнить, как он опозорился? Дурак. Настоящий дурак.

– Почему опозорился?

– Неважно. Я оговорилась.

– Вы опять меня не хотите понять. Речь идет об убийстве вашего близкого знакомого. В его убийстве могут обвинить меня, могут обвинить вашего мужа и даже вас. Неужели вы так ничего и не хотите понять?

– Очень интересно, – произнесла она дрогнувшим голосом. – А меня почему? Они устраивают оргии, ведут себя безобразно, потом впадают в депрессию, начинают ругаться, а обвинять будут меня?

– Давайте по порядку. Ваш супруг и Золотарев серьезно поругались после того, как ваша встреча была завершена?

– Я не совсем понимаю, что именно вы вкладываете в слово «встреча».

– Хорошо. Я буду конкретен. После того, как вы решили устроить встречу в свингерском стиле.

– Вам не кажется, что это оскорбление? Я не стану вам отвечать.

– Повторяю. Мне рассказал обо всем сам Петр Золотарев. И подтвердил ваш муж. И я пришел сюда не за вашим признанием. Я пытаюсь сделать так, чтобы об этой истории никто не узнал. Ни в полиции, ни журналисты. Иначе вы просто не сможете вернуться обратно в Москву. Или этого вам тоже недостаточно?

– Значит, вы наш благодетель, – скривила губы Инна. – Что я должна вам рассказать? Показать, в каких позах мы спали? Что конкретно вас интересует?

– Кто был инициатором этой встречи?

– Не знаю. Мужчины сами договаривались. Насколько я могу судить, у них и раньше бывали подобные встречи. Я ведь работала секретарем у Солицына и знала, когда он договаривался о встрече со своими знакомыми девицами. На эти встречи часто приезжал и его друг. Очевидно, они практиковали и такие групповые встречи, и «обмен любезностями». Я выходила замуж осознанно, понимая, какой фрукт мне достался.

– Это он вам предложил провести свингерскую встречу?

– А как вы думаете? Если бы я посмела об этом заикнуться, он бы меня просто убил. А когда инициатива исходит от него, даже приятно. Он еще в прошлом году повез меня в такой свингерский клуб в Америке. Ничего особенного. Гора мускулов у накачанного лекарствами стриптизера с плохо работающим «аппаратом». Вы понимаете, о каком «аппарате» я говорю. И красивая глупая проститутка в качестве его жены. Конечно, это была обычная подстава для семейных пар, желающих развлечься. Эта дрянь ни разу даже не посмотрела в сторону своего «мужа». Он тоже не смотрел в ее сторону и, по-моему, однажды, перепутав, назвал ее другим именем.

Она поправила халат.

– Такое глупое развлечение. Мне было даже немного смешно. Я была, конечно, не девственницей, когда выходила замуж за Солицына. Но такого «пустышки» у меня никогда не было. Просто пустое место. Гора мяса и мускулов. А там, где надо, не было даже мускулов. Пустые глаза, глупые стоны и вздохи. Единственное, что я помню, – его крепкие объятия. Он заменял ими все остальное. Мы ушли разочарованными. Солицын тоже не новичок, он понял, что это была подстава.

И тогда он решил попробовать по-настоящему. Я думаю, что Алиса всегда ему нравилась. А с его другом они были как неразлучная пара, такие два «сиамских близнеца». Они даже передавали своих любовниц друг другу по наследству. И я думаю, что для них это была обычная шутка. У нас с Павлом уже был такой опыт общения, а Петр должен был уговорить Алису. Как ему это удалось, я не знаю. Но я думаю, что секрет был в их прежних отношениях. Как я однажды слышала, они пытались развестись. И даже разъехались. У Алисы появился свой «друг», а у Петра Константиновича своя «подруга». Потом оказалось, что оба эти варианта их не устраивали, а «друг» Алисы Владимировны оказался еще и прохвостом. Вот этого, по-моему, Петр Константинович никогда не мог простить своей супруге. Знаете, такой очень сильный мужской инстинкт. Она задела его мужское самолюбие, позволив себе увлечься таким ничтожеством. И он всегда об этом помнил, всегда сравнивал себя с тем, другим. И не мог этого простить своей жене. Никогда не мог.

Может, поэтому подсознательно он даже хотел ее публично унизить. А может, я ошибаюсь, и он просто хотел устроить себе такую оргию. Не знаю, не мне судить. Но он согласился и даже сумел уговорить свою жену. Может, у нее тоже был комплекс. И она тоже не могла простить ему измену с другой. Я не берусь никого судить. Просто понимаю, что совпали все обстоятельства, и мы вчетвером решили встретиться.

Она неожиданно поднялась, подошла к мини-бару, открыла дверцу. Достала небольшую бутылочку коньяка.

– Вы будете пить? – спросила она.

– Нет, – ответил Дронго.

– А я выпью. – Инна достала стакан, опрокинула содержимое маленькой бутылочки на дно стакана. Янтарной жидкости было совсем немного. Она пригубила. Поставила стакан на столик и снова уселась на диван, поправляя задирающийся халат.

– Потом была наша встреча, – уже немного успокаиваясь, произнесла Инна, – все было так, как и должно было быть. Сначала мы разделись все трое. А потом долго, очень долго ждали Алису. Она ушла в ванную и все не выходила. Я даже испугалась, что она там покончит с собой. Мелькнула и такая мысль. Но она наконец вышла из ванной. Разделась и вышла. Вышла с таким видом, словно шла на Голгофу. Не понимаю, почему такие страсти. В Германии мы все купаемся только раздетыми. И всегда все вместе. И мужчины, и женщины. Но здесь ей явно было не по себе. И Солицын повел себя не лучшим образом. Его словно стукнули по башке. А вот Петр Константинович, наоборот, был привычно раскован. Он сразу протянул ко мне руку и повалил на постель. В общем, у нас все нормально получилось. А другая пара так ничего и не смогла сделать. Они сначала трогали друг друга как дети, потом как-то неловко обнимались, лежали рядом, что-то говорили. В общем, у них ничего не получилось. Вот, собственно, и все подробности.

«Павел мне соврал, – вспомнил Дронго, – он сказал, что ничего не вышло у обоих мужчин. Значит, не хотел вспоминать о своей неудаче, о своем фиаско».

– Что было потом? – спросил он.

– Они подрались, – коротко сообщила Инна, – если это вам интересно. Но здесь уже было больше психоза со стороны моего Солицына. У него ничего не вышло, и он дико комплексовал из-за этого. Разве он вам не рассказал об этом? – с некоторой мстительностью спросила она.

– Такие детали я у него не уточнял.

– Напрасно. Нужно было узнать и про это. Про все, что вам так интересно. Я вдруг подумала, а может, вы никакой не эксперт. Может, вы обычный маньяк, которому нравится подглядывать за чужими людьми в замочную скважину. Я где-то об этом читала. Кажется, таких называют «вуеристами».

– Скорее «вуайеристами», – поправил ее Дронго. – Но могу вас успокоить, я не люблю подглядывать, а всего лишь пытаюсь понять, как произошло убийство. Вы никуда не выходили сегодня ночью?

– Нет, не выходила. И никого не убивала. Это я точно помню.

– А ваш супруг?

– Он тоже никуда не выходил. Во всяком случае, я не видела, чтобы он куда-то выходил.

– И рано утром вы поехали в магазин.

– И даже не в один. Мне отложили там мои покупки, и я решила поехать за ними. Взяла деньги и поехала. Я всегда так делаю. Откладываю покупку, чтобы немного подумать, не торопиться. Не суетиться. Может, в другом магазине я найду вещь еще лучше прежней. Поэтому я откладываю покупку и возвращаюсь за ней только на следующий день.

– Похвальная предусмотрительность, – кивнул Дронго, – в жизни вы тоже все так рассчитываете?

У нее изменилось выражение лица.

– Да, – ответила Инна, – в жизни я тем более все рассчитываю. Иначе нельзя, живем в плохое время. Если вы имеете в виду мое замужество…

– Я не хотел вас обидеть.

– Хотели. Расчетливо и точно хотели. И я вам отвечу так же расчетливо и точно. Я приехала в Москву из Архангельска, когда мне было семнадцать. Поступать в театральный институт. Не больше и не меньше. Мечтала стать актрисой, считала, что у меня есть талант и природные данные. И, конечно, сразу провалилась. Уже на первом экзамене. А тетка, у которой я должна была жить, выставила меня за дверь через две недели. Вот так. Одна, в семнадцать лет, без денег, без жилья, без знакомых, без друзей и без родственников. Какие перспективы у меня были? Стать обычной вокзальной шлюхой или работать на дальнобойщиков. А может, проституткой на Ленинградском. Это было девять лет назад, сразу после дефолта. У людей не было ни денег, ни надежд. А здесь я со своими проблемами.

Инна поправила волосы.

– Видимо, мне давно нужно было кому-то рассказать свою историю. Или написать о ней, чтобы другим девочкам ее читали в качестве назидательных уроков. Знаете, что я сделала? Никогда не поверите. Я остригла свои волосы под полный ноль, заклеила себе пластырем нос и выщипала брови. И стала похожа на полную идиотку. Почему-то таких жалеют и к таким не пристают. Меня устроили уборщицей в одном театре и разрешили спать в гримерке. На следующий год я опять провалилась в театральный. Но к тому времени я уже не очень переживала из-за этого. Я такого насмотрелась в этом театре, что можно целые тома написать. И о безнравственности, и о том, как они все ненавидят друг друга, какие гадости говорят за спиной и какие пакости устраивают в жизни. Чтобы стать популярной актрисой, нужно пройти через такое количество постелей, что поневоле станешь гениальной актрисой, притворяясь, что все эти старые и вонючие самцы тебе так приятны.

Через два года я поступила в индустриальный. Потом стало полегче. Меня взяли на работу оператором. Волосы уже выросли, но я их прятала под косынкой, делала себе невероятный макияж, мазалась как чучело, чтобы не приставали. Хотя приставали все равно. Потом меня перевели в другой отдел. Через год я ушла в другую компанию. Там начальником был лилипут. Самый настоящий лилипут, хотя он считался нормальным человеком со своим ростом в метр пятьдесят два. Говорят, что лилипуты должны быть меньше. И он начал ко мне приставать. Можете себе представить? Он был мне до пояса. Но этот Гулливер в стране великанов обещал мне однокомнатную квартиру. И я стала с ним встречаться. Он ползал по мне где-то внизу, а я все терпела. Вы не отворачивайтесь. Вы хотели выслушать мою историю, так слушайте ее до конца. Когда вспоминаю этого лилипута, хочется смеяться и плакать одновременно. Но свое обещание он выполнил, квартиру я получила. Однокомнатную квартиру в Мытищах. Еще через год я поменяла ее на коммуналку в центре, потом на другую коммуналку. А в двадцать пять я оказалась в компании Павла Солицына, который сразу взял меня своим секретарем. Солидный мужик, вдовец, очень богатый и щедрый. Не скрою, что с его помощью я получила двухкомнатную квартиру в центре. Стала наконец одеваться, купила себе небольшую машину. И делала все, чтобы ему понравиться. Все, что было в моих силах, и сверх того. Угадывала его желания, закрывала глаза на его загулы, сама назначала ему встречи с его девицами, обслуживала его прямо в кабинете. В общем, старалась стать незаменимой. Дома у него всю грязь за ним убирала вместо уборщицы. И наконец дождалась. Он решил сделать мне предложение…

Она резко поднялась. Подошла к пустому стакану. Но, передумав, подвинула к себе другой стул и уселась на него.

– Я думала, что теперь наконец можно успокоиться, расслабиться, пожить в свое удовольствие. Ничего подобного. Он начал набирать новых сотрудниц. Одну из таких молодых и бойких особ я поймала у него в кабинете, когда он уже стоял перед ней с расстегнутыми штанами. Что бы сделала другая жена? Дала бы по морде и ушла. А я все терпела. Ведь я помнила, откуда я приехала и с каким трудом поднялась. С какими муками выбилась на свое место. И когда он начал устраивать загулы, я тоже молчала. И когда он меня в свингерский клуб повез и отдал этой горе мускулов, я тоже сделала вид, что мне все нравится. И даже когда он предложил мне встретиться со своим другом у него на глазах, я тоже согласилась. Считаете меня циничной и расчетливой особой? Можете так считать. Только я была на все готова, чтобы сохранить свое положение. И поэтому сегодня утром я поехала в магазины. И поэтому я не вернулась, когда Солицын сообщил мне о смерти Петра Золотарева. Не мне было его жалеть. Не мне. Он и раньше на меня похотливо смотрел и губки облизывал. Поэтому я спокойно завершила свои покупки и вернулась в отель. А кто его убил, тому бог судья.

– Подождите, – вспомнил ошеломленный Дронго, – рассказывая о вашей встрече, вы сказали, что Петр Константинович был «привычно раскован». Что значит привычно? Вы разве с ним раньше встречались?

Инна отвернулась.

– Вы хотите вытрясти из меня все? Всю мою исповедь до последнего донышка? – с вызовом осведомилась она. – Неужели вы так ничего и не поняли? Конечно, мы с ним раньше встречались. Когда я только пришла к Солицыну. Они были компаньоны, хотя сидели в разных офисах. Он сразу подъехал ко мне и сделал недвусмысленное предложение. Я отказала. Он звонил еще два раза. И потом купил мне машину и поставил ее перед офисом. Тогда я согласилась. Мы несколько раз встречались. Но потом начался мой бурный роман с Павлом Солицыным, и я разорвала наши отношения. Золотарев все время звонил, просил, предлагал, угрожал. Но я твердо ему отказывала. К этому времени я уже поставила перед собой цель – выйти замуж за своего шефа. Видите, я с вами предельно откровенна. Я считаю, что это самая достойная цель, какая только может быть у молодой девушки-провинциалки, приехавшей в Москву. Не имеющей связи, денег, родных. Ее самый важный приз – это достойное замужество. Найти мужа-миллионера. Такой идеальный расчет. Как говорят англичане, любовь быстро уходит, а расчет остается. Я собиралась стать идеальной женой. И не могла себя компрометировать интимными встречами с его другом.

– Солицын так ничего и не узнал?

– Нет. А сейчас уже поздно ревновать. Золотарева нет в живых.

– Значит, вы были раньше любовниками, и поэтому он так стремился восстановить статус-кво?

– Верно. А дурак Солицын ему помог. Собственную жену подложил в постель к своему другу. И даже теорию придумал, что свингерство – это надежда человечества на выживание. Мол, когда в одной паре происходит генетический сбой, другая должна им помочь. Он ведь биолог по своему первому образованию, а только потом стал заниматься красками и обоями для строительства.

– Получается, Золотарев мне тоже лгал. Он был не совсем искренен, когда говорил о вас…

– Это вас удивляет? Я думала, что эксперты по вопросам преступности менее сентиментальные люди. В том положении, в каком находятся Солицын или Золотарев, лгать приходится всегда. Это основная часть их работы. Без этого нет их бизнеса, особенно в строительстве. Абсолютная ложь. Ложь, возведенная в квадрат и помноженная на ложь. Экономят на всем – на цементе, на строительных материалах, на бетоне, на штукатурке, на красках. И, конечно, на людях. Нанимают кого попало, лишь бы платить меньше. Таджиков, узбеков, молдаван. Самых несчастных, самых незащищенных. Однажды я слышала, как один из поставщиков со смехом сказал Золотареву, что им очень повезло с территорией, в Москве не бывает землетрясений. Иначе бы все новые дома сложились как карточные коробки. Или вы действительно не знаете, как в столице выигрываются строительные тендеры, как строят дома по точечной застройке, как работают рейдерские группы по захвату чужой собственности, как все это безобразие покрывают местные власти. И сейчас все находится в очень неустойчивом положении. Ведь все построено на системе личных договоренностей. И как только уйдет старый мэр, все сразу рухнет. И об этом говорят уже все с нарастающим ужасом.

– После ваших слов я должен сделать очень неутешительный для вас вывод. Боюсь, что и для меня тоже.

– Какой? – спросила она.

– У вас были все причины ненавидеть Золотарева, который обманул не только вас, но и вашего мужа. А значит, вы вполне могли зайти к нему в комнату и нанести этот удар лампой. Более того, я думаю, что вы были единственным человеком, кому бы он с радостью открыл дверь, если бы вы подошли к его номеру.

– Я не могла знать, в каком номере он остановился, – возразила Инна.

– Вы могли увидеть нас, когда мы туда поднимались. Или проходили по коридору.

– Понятно. Значит, моя откровенность сыграла со мной злую шутку. Вы начали подозревать еще и меня. Спасибо. Теперь вообще замолчу и не скажу больше ни слова.

– Наоборот. Сейчас вас вызовут на допрос к комиссару Морено, с которым беседует ваш муж. Если хотите, я дам вам один совет. Постарайтесь не вспоминать о своей молодости и своем замужестве. Они все равно ничего не поймут. Даже с помощью переводчика. Лучше четко и внимательно отвечайте на их вопросы. Они не знают о вашей совместной встрече. И не нужно, чтобы знали. Иначе эта история сразу попадет в газеты. Представляете, какая травма для семьи погибшего. Да и вам будет сложно вернуться в Москву с такой репутацией.

– Об этом не беспокойтесь, – отмахнулась Инна, – репутации делаются при помощи больших денег. Можно купить сразу несколько журналистов, и они напишут, что мы просто ангелы. И заставят всех в это поверить.

– Вам не говорили, что в свои двадцать восемь вы уже законченный циник и мизантроп?

– А вы думаете, что я могла быть иной? – спросила Инна. – Это с моим опытом выживания? Солицын говорит, что в природе обычно выживают только те виды, которые умеют приспосабливаться. Очевидно, я из такого вида. Это нашей Алисе Владимировне было легко. Она дочь известного профессора, мать у нее была депутатом горсовета. Она росла вместе с двумя братьями на всем готовом. В молодом возрасте вышла замуж за хорошего парня, а когда ей что-то не понравилось, она взяла дочку и просто уехала к своей матери.

– Откуда вы все это знаете?

– Сплетни составляют самую важную часть нашей московской тусовки, – усмехнулась Инна. – И, конечно, ей легко было сидеть и корчить из себя недотрогу. Хотя понимаю, что она комплексовала еще и из-за своего возраста. Но у меня не может быть никаких комплексов. Я должна держаться за Солицына, каким бы он ни был. Мне просто некуда уезжать. Мать у меня живет в таком доме под Архангельском, что вы там свою собаку держать не будете. А мой отец и брат уходят в море на промысел. Куда я поеду, если у меня начнут проявляться собственные амбиции? Я идеальная жена для любого мужа. Готовая стерпеть любое оскорбление, любую блажь, любую выходку своего благоверного. Я ведь сознательно шла на эту жизнь. Или так, или иначе. Или устраивайся как можешь, или проявляй свою гордость и подыхай от голода на улице. У меня есть подруга, с которой мы работали вместе в театре уборщицами. Очень хорошая девушка, ей уже тридцать. Не самая красивая, но добрая и отзывчивая. Можете себе представить, она до сих пор не вышла замуж. Встречается с каким-то парнем, он, кажется, работает в рекламной компании. Зарабатывает гроши. У них нет ни квартиры, ни машины, ничего нет. Она мне говорит, что иногда видит сны, как входит в магазины и покупает все, что ей хочется. Не смотрит на цену и покупает. Она себе этого позволить не может, а я могу. Поэтому я буду держаться за своего мужа изо всех сил. И соглашусь на любую свингерскую встречу, на любое свинство, лишь бы ему понравиться и быть рядом с ним. Вот такая у меня философия.

– Страшная философия.

– Зато очень практичная и реальная. Если у меня родится девочка, я постараюсь воспитать ее именно в таком духе. Плюнь на все эти сказки про любовь, романтику, волшебство. Когда подыхаешь с голоду и не можешь купить себе пару новых колготок, то об этом сразу забываешь. Надеюсь, что моей дочери не придется нуждаться и она выйдет замуж по любви. Но только за обеспеченного человека. За очень обеспеченного человека. Пусть он будет уродом, импотентом, извращенцем, кем угодно. Если у него хватило мозгов заработать миллион долларов, значит, он уже умный и вполне состоявшийся человек. А все остальное только глупые сказки.

– Вы так откровенны, что я даже начинаю пугаться.

– А зачем мне вас бояться? Вы и так уже знаете то, что другие люди не должны знать. И я уже устала бояться. После того, как муж вернул меня Золотареву, пусть даже на некоторое время, я поняла, что ничего святого в моей жизни не осталось. Ничего. Живи как можешь, устраивайся как можно лучше. И не обращай внимания ни на окружающих, ни на их мораль. Это только мешает. Я думаю, мы все такие. Просто Алиса еще не смогла понять всей этой правды. Но теперь и она поймет.

– Как вы думаете, кто мог ударить Петра Золотарева? Кто из вашей группы?

– Не знаю. Не хочу даже гадать. Но это была не я. Может, я бы его задушила, но не стала бы бить лампой. Слишком легко и просто.

– А ваш муж? Он мог убить своего компаньона?

– Вы задаете мне такой вопрос, прекрасно сознавая, что я не могу на него искренне ответить. Конечно, не мог. Неужели вы полагаете, что хоть одна женщина в моем положении может дать иной ответ?

– А если искренне? И не в вашем положении? Вы сказали, что устали бояться.

– Мог. Разумеется, мог. Особенно после того, как Золотарев над ним так поиздевался. По полной программе. Подставил Алису, которая сидела с каменным выражением лица, как прокурор на судилище. И заставил меня лечь с ним в постель. Не понимаю, как он все это вытерпел. Даже если он был до этого «заслуженным свингером» республики.

– А сама Алиса могла нанести этот удар?

– Безусловно. Нужно было видеть, как она на все реагировала. Я бы ему не позавидовала. После такой встречи он должен был опасаться своей супруги каждую секунду жизни.

– Ясно. Спасибо вам за вашу искренность. И за ваше доверие.

– Остался еще один подозреваемый, – неожиданно произнесла Инна, – и мне кажется, что вы напрасно обходите молчанием эту фигуру?

– Кого?

– Его дочь. У нее всегда были проблемы с отцом. Она всегда была на стороне своей матери. Такая же недоступная и отстраненная, как и Алиса. Если Лиза узнала о том, что произошло, она вполне могла выйти из себя. Знаете, у таких особ бывают внезапные вспышки гнева. Я однажды видела, как Лиза разозлилась. Сотрудники ГАИ потребовали, чтобы она сняла темную пленку со своего автомобиля. И вы знаете, что она сделала? Взяла монтировку и разбила стекло. Кажется, это называется подпресс или нечто в этом роде. Просто разбила вдребезги. Вот такой сложный характер. Я понимаю, как это невозможно звучит, но в последние два дня здесь произошло много невероятного. Проверьте заодно и эту версию, господин эксперт.

Дронго поднялся.

– Я все проверю, – твердо пообещал он. – Остался еще пятый член вашей группы. Зять покойного. Надеюсь, он ничего не ломал и не разбивал? И у него не столь сложный характер?

– Он наивный мальчик в свои тридцать лет, – усмехнулась Инна, – мне иногда кажется, что он младше меня на целую вечность. Может, сказывается мой опыт выживания. У этого мальчика его не было.

– До свидания, – сказал Дронго, – извините, что я заставил вас вспомнить некоторые печальные моменты вашей жизни.

– Ничего, – улыбнулась она, поднимаясь со стула, – иногда это даже полезно. Чтобы помнить о пройденной дистанции и не совершать новых ошибок.

Глава 8

Он вышел из номера и увидел направлявшегося к нему Гарригеса. У того был мрачный вид, очевидно, их расследование зашло в тупик.

– Что-то не так? – поинтересовался Дронго. С Гарригесом они говорили по-английски. Так им было легче понимать друг друга.

– Все не так, и все против вас, – откровенно признался Гарригес. – Никто не понимает, почему Золотарев пошел ночевать в другой номер, почему вы, чужой человек, сняли ему эту комнату. Почему он не вернулся в свои апартаменты. Никто из них не понимает его поведения.

– Вы уже допросили всех?

– Почти всех. Жену, дочь, зятя. Сейчас допрашиваем его компаньона, потом будем беседовать с его женой. Больше никого не осталось. И боюсь, что все факты против вас, сеньор Дронго. А ваша специализация на преступниках в глазах нашего комиссара выглядит не смягчающим, а скорее отягчающим фактором не в вашу пользу.

– И все говорят, что ничего не понимают? – весело спросил Дронго.

– Представьте себе, – кивнул Гарригес, – комиссар даже решил поинтересоваться, не встречался ли раньше сеньор Золотарев с мужчинами…

– Он женатый человек, – напомнил Дронго.

– Есть много бисексуалов. Сейчас это модно. А в нашей стране разрешены однополые браки, и двое мужчин вполне могут снять одноместный номер. Вы меня понимаете?

– Спасибо за подсказку. Только я снимал номер совсем не для этого. Я знаю ваши законы, сеньор Гарригес, но уверяю вас, что до сих пор сохраняю традиционную сексуальную ориентацию и надеюсь не менять ее в будущем. Если вы считаете, что мы отправились туда из-за внезапно вспыхнувшей «страсти», то уверяю вас, что это самая последняя версия, которую вы можете рассматривать в качестве возможной гипотезы.

– Тогда зачем вы сняли ему номер? – не выдержал Гарригес. – Для чего? И заплатили своей кредитной карточкой, номер которой остался в главном компьютере отеля. Золотарев был очень состоятельным человеком, миллионером. Зачем вы должны были платить свои двести евро за этот номер?

– Триста, – возразил Дронго, – почти триста.

– Тем более. Вы же профессиональный эксперт. Должно быть какое-то объяснение. Морено не верит в ваш рассказ. Вы бы сами в него поверили? Поздно вечером вы встречаете в ресторане человека, которого видели только один раз в жизни много лет назад. И вы с ним беседуете, а затем решаете снять ему одноместный номер. И это несмотря на то, что у него есть два сюита в нашем отеле. Предположим, что он даже поругался со своей супругой и не хотел к ней возвращаться. Такое иногда случается. Но в отеле снимали апартаменты его дочь и его напарник. Он мог отправиться к ним. Или вообще сам снять себе номер, даже весь этаж. Его состояние позволяло ему это сделать…

– Подождите, – прервал его Дронго, – я вспомнил один существенный факт. У него в портмоне должна быть черная кредитная карточка «Американ экспресс» без ограниченного лимита. Вы нашли эту карту?

– Если вы считаете, что мы такие дилетанты, то уверяю вас, это не совсем так. Первое, на что мы обратили внимание, были его кредитные карточки. И все документы. Они были в полном порядке. Там были еще деньги. Две или три тысячи евро. Его не грабили, сеньор Дронго, за этим преступлением стоит нечто другое, и мы пытаемся выяснить, что именно. А его кредитную карточку мы вернем после завершения расследования его супруге.

– Вы уже закончили с ней разговаривать?

– Она рассказала, что в последние дни он чувствовал себя нормально. И она не понимает, почему он снял себе отдельный номер.

– Так и сказала?

– Да. Вы что-то знаете и скрываете от нас. Уверяю вас, это совсем не тот случай, когда вам нужно молчать и пытаться самому докопаться до истины. Улики против вас очень серьезные, сеньор Дронго. Я понимаю, что все это, возможно, случайное совпадение различных фактов, но они все против вас. И если вам что-то известно, то сейчас самое время мне об этом рассказать.

– Я пытаюсь понять, что именно произошло, – пробормотал Дронго, – но, кажется, ситуация действительно выглядит очень запутанной.

По коридору шел возвращавшийся Солицын. У него было мрачное настроение. Очевидно, разговор с комиссаром получился достаточно неприятным.

– Вы еще здесь, – недовольно произнес он, увидев Дронго, – я думал, вы уже давно убрались. Все пытаетесь выяснить, что произошло? А я вам скажу, что произошло. Это вы его и убили. Вас, очевидно, наняли наши конкуренты. Я так и сказал комиссару, что подозреваю именно вас. Если вы смогли справиться даже со мной, то представляю, как вы придушили несчастного Петю. Он даже пикнуть не успел в ваших мощных лапах. А потом ударили его лампой по голове, чтобы имитировать такую смерть. Вам достаточно было ударить его своей рукой, чтобы переломать ему все кости. Я видел, как вы умеете бить.

– Что он говорит? – спросил Гарригес.

– Это киллер, – громко сказал Солицын, показывая на Дронго, – киллер. И он убил моего друга.

– Глупо, – с явным сожалением произнес Дронго, – вы хотите, чтобы о ваших групповых встречах узнали все журналисты Испании? Вам нужен грандиозный скандал?

– Не смейте нас оговаривать, – разозлился Павел, – у нас ничего не было. Это все ваши гнусные выдумки. И вам не стыдно позорить вдову покойного…

– Боюсь, у меня возникнет желание еще раз дать вам по морде, – отвернулся Дронго. – Уходите, Солицын, я не желаю больше с вами разговаривать.

– А я желаю всем рассказать, что вы и убили моего друга! – снова выкрикнул Павел, на всякий случай отходя подальше.

– Он тоже считает, что вы убийца, – понял Гарригес, – у вас очень сложное положение, сеньор Дронго. На вашем месте я бы позаботился об адвокате, который мог бы представлять ваши интересы в Испании. Сеньор комиссар просил вас сдать свои отпечатки пальцев, если это возможно.

– Пожалуйста. Для этого я должен приехать в полицию?

– Нет, не обязательно. Мы снимаем отпечатки пальцев прямо здесь. Пройдите в ту комнату, и вам быстро снимут отпечатки пальцев. Не нужно будет даже пачкать краской пальцы, там все компьютеризировано. На всякий случай мы возьмем отпечатки пальцев у всех людей, которые прибыли вместе с сеньором Золотаревым. Надеюсь, вы нас понимаете.

– Пойдемте, – согласился Дронго, – вам действительно нужно иметь мои отпечатки, чтобы не перепутать их с другими.

Сама процедура заняла не больше минуты. Гарригес тактично отвернулся, словно они занимались чем-то неприличным. Дронго поблагодарил сотрудников полиции и вышел в коридор. Прошел к лифту, спустился на двенадцатый этаж и прошел к своему номеру.

«Только этого мне и не хватало, – невесело подумал он, – чтобы меня еще и обвинили в убийстве Золотарева. А рассказать всем, что здесь произошло, тоже нельзя. В конце концов, это не моя личная тайна. Он посвятил меня в свою историю, чтобы высказаться, может, хотел какого-то совета, даже сочувствия. В обычном состоянии о таком происшествии молчат. Это не моя тайна. К тому же у погибшего остались жена и дочь. Представляю, что будет с ними, если вся эта история попадет в газеты. Да и Солицыну не нужно, чтобы об этом узнали. Даже несмотря на его пристрастие к подобным „экспериментам“. Нет, нельзя об этом никому рассказывать».

Он вошел в свой номер, снял пиджак и повесил его на спинку стула. Итак, он впервые в жизни попал в столь неприятную ситуацию. Когда он сам главный подозреваемый в совершении преступления. И ведь комиссару не откажешь в логике. Действительно, все факты против Дронго. Как можно объяснить свое вчерашнее поведение? Он действительно снял номер на свою кредитку, чтобы не доставать чужую без согласия хозяина. Он входил в этот номер, трогал лампу, оставил повсюду свои отпечатки пальцев.

«Только этого мне не хватало для полного счастья, – уже во второй раз раздраженно подумал Дронго, – может, мне вправду нужно искать адвоката? Еще немного, и они предъявят мне обвинение в убийстве».

В его дверь позвонили. Он нахмурился.

«Надеюсь, это не комиссар Морено», – подумал Дронго, поднимаясь со стула.

Он подошел к двери, открыл ее. На пороге стояла молодая женщина. Ей было не больше двадцати пяти лет. Возможно даже, что она была моложе. Выше среднего роста, одетая в серое строгое платье с длинными рукавами. Коротко стриженные волосы, светлые глаза. Если бы даже она ничего не сказала, он бы сразу увидел это сходство. Отца с дочерью. Незнакомка была похожа на своего отца, с которым он вчера вечером разговаривал.

– Здравствуйте, – произнесла женщина. – Вы господин Дранго?

– Меня обычно называют Дронго, – поправил он ее.

– Да, мне так и сказали. Господин Дронго. Я могу с вами поговорить?

– Входите, – он пропустил ее в свою комнату.

Она вошла и уселась на стул, даже не спросив разрешения. Он устроился на небольшом диване, находившемся у окна.

– Я вас слушаю, – кивнул Дронго.

– Я дочь погибшего Петра Золотарева, – решительно произнесла гостья, – с которым вы вчера встречались. Муж сказал мне, что именно вы сняли для моего отца номер, в котором его убили. Учитывая, что мой отец был далеко не бедным человеком, я хочу знать, что вчера произошло. И как его убили.

– Я не могу знать всех подробностей случившегося, – печально возразил Дронго, – тем более что мы встретились с вашим отцом абсолютно случайно…

– И сразу решили снять ему номер, – перебила его Лиза. – Давайте будем уважать друг друга. Я не дурочка и должна знать все, что здесь произошло…

– Уважаемая Елизавета… Петровна, я не знаю, как именно убили вашего отца. Комиссар сообщил мне, что это был удар лампой, от которого тот скончался…

– А на лампе нашли ваши отпечатки пальцев, – громко сказала она. – Или вы об этом тоже не знаете?

– Знаю. Но это всего лишь досадное совпадение. Ваш отец вчера очень плохо себя чувствовал. Он серьезно перепил. И попросил меня отвести его в другой номер, чтобы не появляться в таком виде перед женой или дочерью. Я снял ему номер. Учитывая, что он был в таком… тяжелом состоянии, я не стал пользоваться его кредитными карточками, посчитав аморальным использовать их без согласия владельца. И заплатил по своей. После этого мы поднялись в номер, я помог ему раздеться и включил лампу, чтобы ему было удобно. Потом выключил свет и ушел. Вот и все…

– Зачем вы лжете? – гневно спросила Лиза. – Он не был раздет. Когда его убили, он был в рубашке и в брюках. Так мне сказал Ираклий. Его недавно позвали на опознание.

– Я не сказал, что он разделся до трусов. Я помог ему снять обувь и стащил пиджак. Вот и все…

– Какое благородство, – саркастически произнесла Лиза. – Посмотрите мне в глаза и скажите, зачем вы его убили? Вас кто-то нанял? Кто вас нанял? Сколько вам заплатили? Я заплачу в два раза больше только для того, чтобы узнать имя негодяя, решившего избавиться от моего отца. Это был Солицын? Или кто-то другой? Отвечайте мне и не молчите…

– Мне трудно разговаривать с женщиной, которая постоянно обвиняет меня в убийстве ее отца. Я его не убивал, Лиза, даю вам честное слово…

– Честное слово, – фыркнула она, – ваше честное слово ничего не стоит. Может, вы лично и не били его лампой, но вы сделали все, чтобы это случилось. Подготовили номер и оставили там отца одного. В беспомощном состоянии. Нет, сначала вы его напоили. Теперь я все поняла. Вы привели его туда нарочно. А потом, возможно, и ушли, чтобы у вас было алиби. И ваш сообщник вошел в комнату, убил моего отца. Все так и было?

– И после этого я сижу здесь и спокойно с вами разговариваю? – спросил Дронго. – Сначала нужно подумать, прежде чем выдвигать столь чудовищные обвинения. Если я убийца, то чего я жду? Я должен был сбежать уже сегодня ночью. Я понимаю, в каком вы состоянии, но не нужно обвинять незнакомых вам людей.

– А вы успели с ним подружиться за один вечер. Или за одну ночь. И куда бы вы могли сбежать, если платили за номер своей кредитной карточкой? Вы видите, я уже все про вас знаю. Скажите, кто и почему убил моего отца?

– Этого я не знаю. Но пытаюсь выяснить…

– Почему вы отвели его в этот номер? Почему не привели в его апартаменты?

– Он просил отвести его в другое место.

– И вы сразу послушались. И даже заплатили за него деньги. Почему вы все время лжете? Почему я должна вам верить?

– Хватит, – оборвал ее Дронго, – я старше вас по крайней мере вдвое. И пытался вчера помочь вашему отцу. А вы являетесь ко мне в номер и начинаете обвинять меня в убийстве вашего отца. Это по меньшей мере неумно.

– Я должна знать, что здесь произошло, – твердо произнесла Лиза. – Я видела вчера, что он был сам не свой. В каком-то подавленном настроении. Они почти не разговаривали с мамой. И она тоже не хочет мне ничего объяснять. Я ничего не могу понять…

Она вытерла набежавшую слезу. Взглянула на Дронго.

– И вы не хотите понять моего состояния? Считаете, что я веду себя слишком агрессивно? Как бы вы вели себя на моем месте?

Он тяжело вздохнул.

– Плохо, – признался Дронго, – очень плохо. Я недавно потерял отца. И хотя ему шел уже девятый десяток, мне его очень не хватает. Ужасно. И очень больно. Я вас понимаю, Лиза, но нужно держать себя в руках. И стараться более уважительно относиться к мнению остальных. Хотя я, наверно, на вашем месте переломал бы в этой комнате все, что здесь есть. И вы еще молодец…

Она почувствовала, что он говорит правду. Эту боль невозможно сыграть, ее можно только испытать.

– У нас с ним были сложные отношения, – призналась Лиза, – так получилось с самого детства. Какая-то дурацкая отчужденность. Может, потому, что я помнила, как они разъехались. И как мы с мамой переехали к бабушке. Отец тогда даже не появлялся у нас. Два или три года. Вместо него начал появляться какой-то тип, от которого всегда приторно пахло сладким сиропом. Я с тех пор ненавижу этот запах. Он приходил, радостно хихикал, больно меня щипал, когда не видела мама, гадко подмигивал. И каждый раз уводил маму. Я боялась, что она однажды не вернется. А потом этот тип исчез из нашей жизни, и снова появился отец. Но что-то треснуло в наших отношениях. Нет, даже не так. Не в наших. Что-то сломалось в их отношениях с мамой. Они стали чужими друг другу людьми. Внешне все было нормально. Отец начал зарабатывать большие деньги, стал известным бизнесменом, все время проводил на работе. Мы стали жить гораздо лучше. Но с мамой у него всегда были какие-то непростые отношения. Я это чувствовала по их недосказанным словам, по их жестам, по их поведению.

Мне казалось, что он не мог простить маму за появление в нашем доме того типа, пахнущего сладким сиропом. Он все время стоял между отцом и матерью. Хотя, наверно, за это время и у отца были свои знакомые. Не знаю, я никогда об этом его не спрашивала. Но отчуждение моей матери передалось и мне. Мы обычно выезжали отдыхать вдвоем, вместе с ней. Отец никогда с нами не ездил. Теперь понимаю, не только потому, что он был занят. Говорят, есть даже такая задача по психологии. Узнать, как вы привыкли отдыхать в семье. Если супруги отдыхают отдельно друг от друга, если не ездят всей семьей летом на отдых, то это означает, что семья давно распалась. Людям не должно быть комфортно в одиночку. Это неправильно, неверно. Как только возникает желание уединиться, уйти от своей жены или детей, то это конец всему. Теперь я это понимаю.

Она взглянула на Дронго. Достала носовой платок.

– Что он вам вчера рассказал? – более уверенным голосом спросила Лиза. – Что именно он вам рассказал, если вы решили снять ему отдельный номер и не возвращать его к маме? Я могу узнать, о чем вы говорили?

– Врать я вам не хочу, а правду рассказать не могу, – честно признался Дронго, – это не моя тайна. Поймите меня, Лиза, это касается и других людей. Возможно, вашей матери я бы еще и рассказал всю правду, только не вам…

– Убит мой отец, – жестко напомнила она, – и я имею право узнать, что именно здесь произошло. Что он вам рассказал?

– Не нужно настаивать, – мягко произнес Дронго, – я вам уже объяснил ситуацию.

– Нет, – решительно произнесла Лиза, – ничего не объяснили. Я хочу понять вашу мотивацию. Она должна быть более чем убедительной, если вы решились отвести его в другой номер. Должны быть очень веские причины, исключительные. Поняв которые, мы, возможно, сумеем вычислить убийцу.

– Я занимаюсь этим всю свою жизнь, – ответил Дронго, – и признаюсь, что каждый раз поражаюсь глубине человеческой низости и падения. Все не так просто, Лиза, как вам кажется. Я сам пытаюсь понять, что именно здесь произошло.

– Тогда расскажите мне все, – потребовала она. – В конце концов, я имею право знать, хотя бы как его ближайший родственник, как его дочь.

– Все, что мог, я вам рассказал. Мне нечего больше добавить, – почти виновато произнес он.

Нельзя рассказывать двадцатилетней женщине, только начинающей свой жизненный путь и лишь недавно вышедшей замуж, о свингерской встрече ее родителей. Он этого сделать не может. И никто не скажет Лизе всей правды. Очевидно, она почувствовала его твердость.

– Вы совершаете ошибку, – убежденно произнесла она, поднимаясь со стула, – и я даже не знаю, как мне к вам относиться. Если вы его не убили, то бог вам судья, а если помогали убить или сами убили, будьте вы прокляты.

Она повернулась и вышла из номера, захлопнув за собой дверь.

«Вот так, – огорченно подумал Дронго, – никогда в жизни больше не буду разговаривать с незнакомыми людьми. И тем более кому-то помогать. Как это говорится? Благими намерениями выстлана дорога в ад. Это как раз про мой случай».

В дверь опять постучали. Он поднялся и пошел открывать. Неужели Лиза решила вернуться?

Глава 9

Но на пороге стоял рассерженный Ираклий. Он грозно смотрел на Дронго.

– Что вы сказали моей жене? – спросил Ираклий. – Она вернулась от вас вся в слезах. Что вы ей такое сказали?

– Вы все неправильно поняли. Она заплакала не от того, что я ей сказал. А из-за того, что я ей не сказал.

– Я не понимаю, кто вы такой и что вы здесь делаете. Но если вы еще раз обидите мою жену, я за себя не ручаюсь, – предупредил Ираклий, – не смейте обижать Лизу. Она сейчас в таком состоянии, только ночью потеряла своего отца. А тут еще вы со своими разговорами.

– Меньше всего в этой ситуации виноват я, – напомнил Дронго, – она сама пришла ко мне поговорить. Догадываюсь, что после вашего совета.

– Да, – с вызовом произнес Ираклий, – она хотела все уточнить, и я посоветовал ей обратиться именно к вам. Но я не знал, что вы доведете ее до такого состояния.

– Она плакала из-за отца, – возразил Дронго. – Это вас позвали на опознание?

– Да. Мы решили, что так будет лучше. Женщинам не обязательно смотреть на этот ужас. Он лежал на полу, и лампа валялась рядом. Такая глупая смерть.

– Он был в одежде?

– В рубашке и в брюках.

– Вы сказали об этом своей жене?

– А разве я должен был это скрывать?

– Повторяю вопрос. Вы сказали об этом своей жене?

– Конечно, сказал.

– Что еще?

– Мне показали его бумажник. У него был черный бумажник, где он хранил свои кредитные карточки и деньги. Все было на месте. Я точно знаю, какие кредитные карточки у него были. Две золотые «Визы», золотая «Мастеркард» и черная «Американ экспресс». И еще две клубные карточки и золотая карта Люфтганзы. Все было на месте. И деньги. Там ничего не пропало. Но они обещали вернуть все эти карточки уже завтра.

– Значит, вернут, – кивнул Дронго. – Больше ничего необычного не увидели?

– Нет, не увидел. Пиджак висел в шкафу на вешалке, обувь валялась на полу. Нет, ничего необычного.

– В шкафу? – переспросил Дронго.

– Да, он там висел.

– Идите к своей жене и постарайтесь ее успокоить, – посоветовал Дронго. – И поверьте, я сказал ей все, что мог сказать, чтобы ее не травмировать. А в следующий раз не нужно начинать разговор с угроз. Вас могут не понять, Ираклий, и разговора вообще не получится.

– Извините, – пробормотал Ираклий, – но она сейчас в таком состоянии. Алиса пытается ее успокоить, но я даже не представляю, что будет дальше. Извините меня.

Он поспешно отошел. Дронго закрыл дверь. Значит, Золотарев и Инна Солицына были любовниками еще до того, как она вышла замуж за своего нынешнего мужа. А если он узнал, если во время этой свингерской встречи он неожиданно понял, что это не первое их свидание? Если он все понял? Тогда он мог войти в номер и нанести этот удар. «Каждый раз, когда вспоминаю это словосочетиние, „свингерская встреча“, так и хочется сказать „свинская встреча“, – с раздражением подумал Дронго. – Может, сказывается мой кавказский менталитет? У меня совсем иные представления о нормах отношений между мужчинами и женщинами. Да нет, я достаточно много живу на Западе, чтобы уже проникнуться их ценностями. И уже столько лет вместе с Джил. Но есть, очевидно, некоторые особенности другого менталитета, к которому мне почти невозможно привыкнуть.

А может, меня просто смущает поведение свободных людей? Ведь свобода в сексе – это часть общей свободы. А свингерство – это, по большому счету, абсолютная свобода. Когда пытаешься быть свободным от всех обязательств, от моральных догм, которые тебя сковывают, от разного рода нравственных запретов. Собственно, бисексуалы и возникли на этой почве, как вызов устоявшимся традициям. Я могу спать с женщиной, а могу и с мужчиной. Это и есть абсолютная свобода. Или я ее не совсем правильно понимаю?

Нет, свобода всегда самый важный приоритет для любого человека. Кажется, Кант сказал, что «цивилизация – это осознанное движение к свободе». Он любил повторять эту фразу. Возможно, проявлением свободы и является подобный секс. Свободный от ревности, самолюбия, тщеславия, с подавлением своего мужского «эго». Может, я не дорос до понимая подобных отношений в силу своего патриархального воспитания? И у меня не получается отрываться от своих корней? Что меня смущает? Давай по порядку.

Может ли мужчина встречаться с женщиной? Разумеется, может. Может ли он встречаться с двумя или тремя женщинами? Наверно, да, если они согласны. Может ли женщина встречаться одновременно с двумя мужчинами? Наверно, тоже да, если ей так хочется и мужчины не возражают. Тогда следующая ступень. Почему нельзя практиковать свингерство? Нет, это абсолютно невозможно. Одно дело встречаться с другой женщиной, а совсем другое – обмениваться с мужчиной, пусть даже самым близким, своей женой. Должны быть некие нормы, возведенные в ранг абсолюта. Или я опять не прав?

Начнем с самого начала. В странах Центральной Европы, особенно в Германии, есть общие сауны, в которых вместе купаются семейные пары. Часто купаются вместе соседи, друзья, сослуживцы. Абсолютно голые, не стесняясь друг друга. Мужчина приходит туда со своей супругой и приглашает соседа с его женой. Это еще не свингерство, но нечто похожее. Хотя почему сразу должны появляться грязные мысли? Обычный культ тела. Нет, для многих людей из других стран подобное просто немыслимо. Это не совсем обычные встречи. Нельзя выставлять напоказ наготу своей супруги и рассматривать наготу жены своего друга или соседа. Просто нельзя. Но культурная Германия, которая дала миру самых великих философов и композиторов, считает, что можно».

Дронго нахмурился. Представить себе такую ситуацию в Баку или вообще где-нибудь на Кавказе абсолютно невозможно. Дело не только в мусульманских традициях. Разве в православной Грузии можно вести себя подобным образом? Или в Армении? Уже не говоря о северокавказских народах. За один намек на подобное купание там могут убить человека. Даже рассказ о таком совместном купании будет расценен как неслыханное оскорбление. Или это пережиток варварства? Нет. В России тоже подобное невозможно. Православная культура отвергает такую цивилизацию. Зато в Прибалтике, наверно, возможно. Кто-то из западных политиков заявил, что грань цивилизации проходит как раз по границе между Прибалтикой и Россией. Нет. И все-таки нет и еще раз нет. Когда сознательно выставляешь голой свою жену и похотливо созерцаешь чужую супругу, то в этом есть некий противоестественный элемент, не говоря уже о свингерстве. Но Германия одна из самых культурных стран мира. Вот такая дилемма. Или признать себя человеком, далеким от передовой западной цивилизации. Или принять их нормы. Можно понять гомосексуалистов, они тоже требуют свободы. Свободы любви, и если двое мужчин хотят любить друг друга, то, наверно, это их личное дело. Никто ни имеет права вмешиваться в их отношения. Ни государство и никто третий. Так можно далеко зайти, навязывая в обществе гомосексуализм. Но это выражение свободы. Абсолютной свободы и приоритетного права человека на личную жизнь.

Дронго поднялся и прошел в ванную комнату. Умылся, глядя на себя в зеркало. «Человек с восточной иррациональной душой и западным рациональным мышлением», – невесело подумал он. Или есть нормы, до которых ему невозможно дорасти? Он точно знает, что никогда не сможет войти с раздетой Джил в чужую сауну, где на них будут смотреть другие мужчины и женщины. Он точно знает, что никогда не сможет принять свингерство как норму цивилизации, как ее составную часть. Она противоречит не просто устоявшимся человеческим отношениям, но и биологическим нормам поведения мужчин и женщин. Не может самец спокойно наблюдать, как другой самец покрывает его самку. Возможно, это проявление высшего разума, но животные начала в каждом человеке, накопившиеся за миллионы лет, все равно дают о себе знать. И мужчина восстает против подобного «эксперимента». Он привык драться за обладание лучшей самкой, привык сражаться за нее изо всех сил и не отдавать ее просто так.

В примитивных цивилизациях нет такого понятия, как «свингерство», – подумал Дронго. Зато в развитых оно присутствует. Или это всего лишь издержки нашей цивилизации, некая плата, которую мы должны платить за продвижение к свободе? Не уверен, что мы готовы платить. Хотя если в католической Испании, где еще несколько веков назад сжигали еретиков на кострах и где еще тридцать лет назад царила жесточайшая диктатура Франко, в том числе и в отношениях между мужчинами и женщинами, уже разрешены однополые браки, то, может, действительно мир меняется.

«Значит, и у меня есть некие ограничения степени моей свободы, – думал Дронго. – Очевидно, есть условности, через которые я не могу переступить. Сказывается мое патриархальное воспитание. А может, и хорошо, что сказывается? Или во мне говорит человек иной культуры? Нужно научиться толерантно относиться к любым проявлениям свободы, в том числе и в сексе, установив личные табу для себя самого. Может, так более правильно, ведь это ты всегда считал, что абсолютная свобода и есть самый главный приоритет для любого мыслящего существа. Это ведь ты считаешь, что даже скованные узами брака мужчина и женщина имеют право на свободные отношения. Это ведь ты изменяешь Джил, не задумываясь о последствиях своих поступков. И точно зная, что она никогда не изменит тебе. А ведь это грех прелюбодеяния даже по христианским законам. И по иудейским, и по мусульманским. Желать чужую женщину, связанную браком с другим мужчиной. Обладать ею. Тогда выходит, что ты ханжа и лицемер. Позволяя себе то, чего не позволяешь своим близким… Нет, это неправда. Человек рождается свободным и должен умереть свободным. И каждый должен иметь право на свое счастье, на свой выбор. Только так и не иначе.

Но тогда почему ты осуждаешь свингеров? Если ты сам никогда не был примером нравственности и добродетели, если совершал грех прелюбодеяния, если желал чужих жен, то должен быть готов и к тому, что кто-то возжелает и твою жену. Кто без греха, пусть первым бросит камень. Как же тогда быть с этой свободой и с твоими рассуждениями? И вправе ли ты осуждать свингеров, если они честно делают то, что другие обычно не выносят на суд общества? Разве честнее, когда жены изменяют своим мужьям тайно, обманывая и притворяясь? Кто решил, что это лучше свингерства?

Кажется, я пытаюсь решить неразрешимые вопросы. Каждый человек должен установить для себя некую норму морали. Некие нравственные законы. И вполне очевидно, что эти нормы начинают размываться в двадцать первом веке. Может, поэтому мусульманская община с таким остервенением и злостью борется против разлагающего влияния другой цивилизации на их нормы жизни и морали. Может, поэтому все большее число молодых девушек надевают на голову платки, даже в цивилизованных европейских странах, как форму защиты от влияния иной морали и нравственности. И полем битвы являются уже не только души, но и тела людей. Их настоящее и будущее. Кто знает, что есть истина? В Древней Греции, являющей собой классический пример развития цивилизации, одной из обязательных норм обучения для всех мальчиков были гомосексуальные отношения. Или мы возвращаемся к тому, с чего мы начали? И свингерство всего лишь пещерное проживание людей, находящихся на одной замкнутой территории и вынужденных размножаться подобным образом? Ведь эскимосы, традиционно предлагающие свою жену на ночь пришедшему гостю, на самом деле действуют в соответствии со своими традициями нравственности, направленными на выживание данного национального этноса, даже таким, кажется, невозможным и противоестественным путем, который является единственно правильным в их условиях. И, может, в каждом из наших поступков есть отражение некой целесообразности, не доступной нашему пониманию?

Хорошо, что я не эскимос. И даже не немец. Пусть я не так развит, как цивилизованный европеец, и не столь одичал, как эскимос, но мне хорошо и удобно в своей нише. И я не хотел бы менять ее на другую, даже более совершенную».

Дронго взглянул на часы. Уже полдень. Нужно узнать, как идут дела у комиссара Морено. Он переоделся, поменял рубашку и костюм, вышел из своего номера. У работавшей рядом горничной было уставшее лицо.

– Добрый день, – поздоровался Дронго.

– Здравствуйте, сеньор, – кивнула пожилая женщина, – я сейчас буду убирать в вашем номере. Сегодня у нас такой тяжелый день.

Он понял, что она ему сказала, и, кивнув на прощание, прошел к лифту. Когда он вошел в кабину, то даже заколебался. Но затем нажал кнопку четырнадцатого этажа. В конце концов, он обязан выяснить, чем все это закончилось. Ведь он был одним из основных подозреваемых.

На этаже уже никого не было. Комиссар и его сотрудники уехали в полицию, оставив одного дежурного у номера, где произошло убийство. Очевидно, они будут ждать результатов всех экспертиз, назначаемых в подобных случаях. Нужно провести вскрытие убитого, уточнить точную причину смерти, проверить все полученные отпечатки пальцев, просмотреть список гостей, ночевавших в отеле в эту роковую ночь, уточнить через генеральное консульство социальное и материальное положение убитого. На все это уйдет несколько часов, если не больше.

Дронго повернулся к лифту, когда услышал за спиной голос Гарригеса. Он повернулся.

– Мы отправили все материалы на экспертизу, – пояснил Гарригес, – но пока ничего не нашли. И никто не может объяснить толком, почему он решил снять одноместный номер. Никто, кроме вас, сеньор Дронго. Я искал вас на вашем этаже. Комиссар Морено попросил вас не покидать этого отеля до сегодняшнего вечера. Как и всех остальных членов группы, с которыми приехал сюда сеньор Золотарев.

– Ясно. Мы почти под домашним арестом.

– Нет, нет. Вы неправильно меня поняли. Это всего лишь мера предосторожности. Вы один из самых главных свидетелей. Речь идет, в том числе, и о вашей безопасности.

– Спасибо за заботу, – иронично заметил Дронго. – Там был один удар или несколько?

– Я вас не совсем понял.

– Его били лампой или это был только один удар? – уточнил Дронго.

– Насколько я понял, там был только один удар. Возможно, не очень сильный. Но удар пришелся в висок, и сеньор Золотарев сразу умер.

– Мне сказали, что его пиджак висел в шкафу на вешалке. Это правда?

– Кто вам сказал?

– Зять погибшего. Вы вызывали его на опознание тела.

– Мы его действительно вызывали. И пиджак висел в шкафу.

– Когда я уходил от Золотарева, я повесил его на спинку стула. И если даже предположить, что сам Золотарев поднялся и открыл кому-то дверь, то вряд ли бы он стал перевешивать свой пиджак в таком состоянии. Это сделал кто-то другой.

– Тогда нужно найти этого другого, – резонно заметил Гарригес, – а у нас нет никого, кроме вас.

– Вы проверили по центральному компьютеру, сколько раз открывалась его дверь? Вы все точно проверили?

– Конечно, проверили. Здесь не может быть никаких ошибок. Сначала дверь дважды открывали. Карточкой, а потом изнутри. С интервалом в две с половиной минуты. Это, очевидно, были вы, когда сначала вошли, а потом вышли из номера.

– Две с половиной минуты, – пробормотал Дронго, – я полагал, что был там гораздо меньше. Но это вполне возможно. Я включил свет и искал что-то упавшее на пол. Но ничего не нашел. А потом?

– Через два часа, нет, даже через полтора, он открыл дверь сам. Если, конечно, все это время был один. Потом дверь снова открыли, примерно минут через пятнадцать. Нет, точнее, через четырнадцать. А еще через час кто-то вошел к нему, используя его ключ, и ударил его по голове этой тяжелой лампой. Убийца был там три минуты или чуть больше. Но именно в это время убили сеньора Золотарева. Наши патологоанатомы уже не сомневаются в этом. И мы можем почти с абсолютной уверенностью говорить, что неизвестный человек, который вошел в номер, используя пропавшую карточку-ключ, и был тем самым убийцей. Мы с комиссаром считаем, что это могли быть либо неизвестный, которому открыл дверь сам Золотарев, этот неизвестный похитил со стола карточку и затем воспользовался ею – либо…

– Договаривайте.

– Вы, – сказал Гарригес, – именно вы могли забрать с собой карточку-ключ и воспользоваться ею через некоторое время. Ключа мы до сих пор не нашли.

– Там что-то упало. Когда я снимал с него пиджак, то услышал звук падающего предмета. Нечто металлическое. Возможно, ключ или жетон. Поэтому я включил лампу и нагнулся, чтобы поискать упавший предмет. Но я ничего не нашел.

– Мы тоже ничего не нашли, – сообщил Гарригес, – и этот факт тоже не в вашу пользу, сеньор Дронго. Иначе мы могли бы понять, каким образом ваши отпечатки пальцев оказались на этой лампе. Но на полу ничего не было, я сам все осмотрел.

– Но я слышал, – настаивал Дронго, – может, это был небольшой ключ, который он потом поднял.

– Среди его вещей не было ключа, – грустно заметил Гарригес, – мы все осмотрели. И вообще никаких металлических предметов. Не знаю, что именно у него упало, но мы ничего не нашли.

– И это тоже говорит не в мою пользу, – подвел неутешительный итог Дронго. – Значит, отпечатки моих пальцев на лампе остались, а упавший предмет вы нигде не нашли. Тогда получается, что я соврал. И отпечатки остались тогда, когда я бил его по голове. Там хотя бы нашли другие отпечатки или остались только мои?

– Были и другие, – улыбнулся Гарригес, – сейчас мы все выясняем. Я думаю, уже к вечеру мы получим первые результаты. И все сразу прояснится.

– Не уверен, что все так просто, – меланхолично заметил Дронго. – А кнопку звонка вы проверяли? Кто оставил на ней свои отпечатки пальцев?

– Там не было отпечатков, – огорчил его Гарригес.

– Но этого просто не может быть. Кто-то пришел и звонил Золотареву, чтобы он открыл дверь. Если бы стучались, то этого человека могли услышать соседи. Значит, звонили. Почему тогда на кнопке звонка нет отпечатков пальцев? Или это был убийца, который заранее позаботился об этом?

– Не знаю, – признался Гарригес, – мы об этом как-то не подумали. Извините, но я должен идти.

Он быстро отошел, смущенный столь явным промахом. Дронго проводил его долгим взглядом. Кажется, ни Морено, ни Гарригес не вызывают у него большого доверия. Хотя комиссар человек опытный, должен во всем разобраться. Он подумал, что нужно спуститься в ресторан пообедать. Он даже не мог предположить, чем закончится для него сегодняшний день.

Глава 10

В ресторане было немного людей. Он сел в углу и попросил официанта принести ему гаспаччо, холодный андалузийский суп, и баранину, зажаренную на гриле. Спиртного он обычно днем не пил, но неожиданно для себя попросил принести ему бокал красного местного вина. Закончив обедать, он вышел в холл. Здесь царила обычная суета большого отеля. Кто-то приезжал, кто-то уезжал. Но сегодня здесь чувствовалась какая-то настороженность, люди старались говорить как можно тише и не шуметь, словно отсутствие шума могло помочь найти возможного преступника.

– Извините, – услышал он у себя за спиной негромкий женский голос, – вы господин Дронго?

Перед ним стояла красивая женщина лет сорока. Тщательно уложенные каштановые волосы, умелый макияж. Серые миндалевидные глаза. Такая же короткая стрижка, как у дочери. Только лицо немного вытянутое. Жесткая линия губ, резкие складки у рта, которые ее совсем не портили, а, наоборот, придавали своеобразный шарм. Она была одета в темное фиолетовое платье, элегантно облегавшее ее фигуру. Золотая отделка на плече выдавала известную фирму.

«Такая женщина способна понравиться кому угодно», – подумал Дронго, уже понимая, кто стоит перед ним.

– Меня обычно так называют, – ответил он, – а вы… госпожа Золотарева.

– Да, я Алиса Золотарева, – кивнула она. – А вы, очевидно, тот самый незнакомец, о котором все говорят. Дочь и зять уже сказали мне, что разговаривали с вами. И вы якобы сообщили моей дочери, что знаете тайну, раскрыть которую можете только мне. Именно поэтому я решила спуститься вниз, чтобы с вами познакомиться и переговорить.

– Разрешите выразить вам мое соболезнование, – начал Дронго, – я хочу…

– Не нужно, – прервала она его достаточно твердо, – не стоит говорить лишних и явно ненужных слов. Давайте пройдем куда-нибудь в кафе и сядем. Мне важно с вами поговорить. Только не здесь, в холле. Мы словно на манеже цирка, а вокруг тысячи зрителей. По-моему, уже все знают, что я сегодня ночью потеряла своего мужа. И все смотрят на меня выжидательно-сочувствующе. Ведь еще точно неизвестно, кто его убил и почему. Меня и подозревают, и жалеют одновременно.

Они прошли через холл, вышли на улицу. Здесь находилось небольшое кафе, в котором в это время суток почти никого не бывало. Солнце светило достаточно ярко. Они уселись под тентом. Он попросил себе зеленый чай, она чашку крепкого кофе без молока и сахара.

– Вы курите? – спросила она.

– Нет, – ответил Дронго.

– Я бросила. Четыре года назад. Но сейчас вдруг поняла, что с трудом сдерживаюсь. Может, попросить принести мне сигареты.

– Не нужно, – сказал Дронго, – это не самый лучший способ отвлечься.

– Да, наверно, вы правы. Итак, вчера вы были последним, кто встречался с моим мужем. Я правильно все поняла?

– Последний, о ком официально известно, что он встречался с вашим супругом, – сказал Дронго.

– Примем это уточнение, – согласилась она. – Итак, вчера вечером вы встретились с моим мужем. Долго беседовали. И в результате вашей беседы вы решили помочь ему не возвращаться к себе в номер. Я все правильно излагаю?

– Да, пока да.

– Вы сняли ему номер в этой гостинице, на нашем этаже. Одноместный номер, за который вы сами и заплатили. А потом оставили моего мужа и ушли. А утром его нашли убитым.

Официантка принесла чашку кофе и чашку зеленого чая. Расставила все на столике и быстро отошла, не глядя на Золотареву. Неужели она тоже знала об убийстве?

– Почти все правильно, – сказал Дронго, – только после моего ухода к нему кто-то приходил. Полиция подозревает, что это и был настоящий убийца. Когда я уходил от него, он был еще жив. А после я там не появлялся. Иначе было бы настоящим идиотизмом снять номер на свое имя, отвести туда человека и потом его там убить. Нужно быть абсолютным кретином, чтобы такое совершить.

– Предположим, что я соглашусь, – холодно произнесла она. – Но тогда объясните мне, почему вы отвели его в этот номер? Почему не отправили в свой. Почему вообще решили ему помочь? Что вчера произошло? Что он вам рассказал? Из бессвязных слов дочери я поняла, что у вас был долгий разговор. Комиссар Морено тоже сказал мне об этом. Он считает, что вы были знакомы по Москве или по его прежним командировкам, но я точно знаю, что вас никогда не было среди наших знакомых и друзей. Тогда объясните мне, что именно произошло. Что он вам рассказал?

Дронго подумал, что она проявляет невероятную выдержку, если способна сидеть и рассуждать об этом даже после убийства мужа.

– Я не имею права никому об этом рассказывать, – тихо сказал он, – никому, кроме вас, госпожа Золотарева.

– В таком случае расскажите, – потребовала она, – что именно он вам сказал? – У нее впервые чуть дрогнул голос.

– Он очень сожалел об ошибке, которую допустил, – пояснил Дронго, – о самой большой ошибке в своей жизни.

Она приняла это сообщение спокойно. Как удар по лицу. Но глаза вспыхнули. Ей очень нелегко давалось это спокойствие.

– Что именно он вам рассказал?

– Зачем вы себя мучаете? Вы уже поняли, что он мог мне рассказать…

Она взяла чашку. Рука предательски задрожала. Чтобы не выдавать своего состояния, она быстро поставила чашку обратно. Достала носовой платок, вытерла руку.

– Неужели он мог рассказать такое чужому человеку? – с чувством обиды и негодования произнесла она. – Неужели он был способен и на такую подлость?

– Вы меня не совсем поняли, – огорчился Дронго, – ему было очень плохо. Он пытался успокоиться, заказав себе сначала бутылку вина, а потом бутылку водки. Можете представить себе его состояние. К тому же в последние два дня у вас были с ним не лучшие отношения…

– Это он вам тоже рассказал? – жестко осведомилась она.

– Ему было плохо, и он искал человека, которому можно было выговорить свою боль. Когда он увидел, как я читаю газету на русском языке, он сразу подсел ко мне. Потом выяснилось, что мы встречались у нашего знакомого режиссера. И ваш муж знал, что я профессиональный эксперт по вопросам преступности. Вот поэтому он мне и рассказал эту историю. Не для того, чтобы лишний раз причинить вам боль. Он всего лишь хотел моего понимания.

– Пошляк, – с чувством произнесла она, – ему было мало моего унижения и позора, так он решил бегать по отелю и всем рассказывать о случившемся. Какой пошляк…

– Он не бегал по отелю. Ему было очень плохо. Как вы не понимаете…

– Да, я не понимаю, – почти выкрикнула она, – я не хочу ничего понимать. Мало было этой дикой истории, в которой я согласилась принять участие, как будто находясь под каким-то глупым гипнозом, так ему нужно было рассказать об этом чужому человеку.

– Вы действительно не хотите меня понять. Ему было очень плохо, и он не хотел к вам возвращаться. Если хотите, ему было даже стыдно. И поэтому он решил остаться в этом чужом номере. Вот, собственно, и все.

– Нет, не все. Он думал, что я такая дура и ничего не понимаю. А я все сразу поняла. Ему было важно не мое согласие на участие в этой глупой оргии, а собственное удовольствие от встречи с Инной, с этой дрянью, которая раньше была его любовницей, а потом успела захватить Павла, понимая, что с моим мужем у нее ничего не выйдет. Неужели вы думаете, что я ничего не знала?

– Вы знали, что они раньше были любовниками? – изумленно спросил Дронго.

– Конечно, знала. Он несколько раз с ней встречался. Я нашла ее телефон в его записной книжке. И узнала у помощника, какую машину он купил Инночке в качестве подарка. Очевидно, за услуги. Но я достаточно умная женщина, чтобы не ревновать к чужой секретарше. Его забавы меня не интересовали. Но когда она вышла замуж за Павла, то наш статус как бы уравновесился. Мы теперь были женами владельцев нашей компании. Я видела его большие глаза, его попытки ухаживать за ней, снова приударить. Но она, очевидно, ему все время отказывала. Она ведь не дура, не хотела терять своего статуса. В двадцать восемь лет стала миллионершей и женой вдовца, который старше ее вдвое. Его сын почти ровесник этой особы. Я все время молчала, делая вид, что ничего не замечаю и не понимаю. Молчала до тех пор, пока он не рассказал мне о забавах Павла и его супруги. Они отправились в какой-то американский свингерский клуб, кажется, в Бостоне, и там весело провели время. Я еще тогда подумала, что горбатого могила исправит, имея в виду Инну. А Павла мне всегда было жалко. У него была такая чудная супруга, которая трагически погибла. Я всегда его немного жалела.

Она помолчала. Потом подняла руку, подозвала официантку.

– Принесите мне пачку сигарет и спички, – попросила она на английском.

– Какие сигареты? – спросила девушка.

– Любые, – отмахнулась Алиса.

Она долго молчала. Девушка принесла пачку сигарет и спички. Поставила на стол изящную пепельницу с логотипом отеля. Алиса нервно вскрыла пачку, достала сигарету, закурила.

– Он думал, что я ничего не знала, – уже немного успокаиваясь, произнесла она, – мужьям всегда кажется, что их жены самые недогадливые существа на свете. Но ведь это сразу становится ясно. И когда он приходит, приняв где-то душ, и когда заранее меняет нижнее белье и отпускает своего водителя, чтобы самому усесться за руль машины.

Она выпустила струю дыма.

– Он рассказал вам о нашей встрече? – спросила она, уже не смущаясь.

– Да, – ответил Дронго, – но вы понимаете, что я никому и никогда не расскажу об этом…

– Мне вполне хватает и того факта, что вы знаете об этом. И не забудьте, что об этом знают еще два человека, которые были вместе с нами.

– Но зачем вы согласились? Если вы все знали.

– Именно поэтому и согласилась, – она поперхнулась, закашляла.

Официантка уже бежала со стаканом воды. Алиса выпила воду, поставила стакан на столик.

– У меня такое ощущение, что она тоже знает о нашей совместной встрече, – призналась она. – Как будто все показывают на меня пальцем и говорят, посмотрите, что она наделала. Я даже не знаю, как мне теперь жить.

– Нужно было объяснить мужу, что вы не можете пойти на эту встречу. Он бы наверняка все осознал и не стал бы настаивать. Дело в том, что у них с Павлом не было никаких особых секретов друг от друга, в том числе и интимных. За исключением того факта, что Инна раньше встречалась с вашим мужем. Но, насколько я понял, после того как она вышла замуж, она ни разу не встречалась с вашим… – он хотел сказать «погибшим мужем», но быстро исправился, – с вашим господином Золотаревым.

– Наверно, не встречалась, – согласилась Алиса, доставая вторую сигарету, – она ведь не полная дура. И когда Петр предложил мне эту встречу, я даже испугалась. Подумала, что это такая удобная месть. Пусть он получает удовольствие со своей бывшей любовницей. Одним разом больше или меньше, не имеет значения. Зато я отыграюсь по полной программе. На глазах у этой дряни и у моего мужа начну… В общем, это будет адекватный ответ. Если он имеет право изменять мне с женой Павла, то и я должна иметь право изменять ему с самим Павлом. Примерно так я и рассуждала. К тому же мне нравился Павел, и мой муж об этом знал. Но нравился не настолько, чтобы я могла лечь с ним в постель, изменяя своему супругу.

– Вы ему никогда раньше не изменяли?

– Никогда, – почти честно сказала она. И вдруг изумленно посмотрела на Дронго: – Неужели он вспомнил ту историю, когда мы с ним жили отдельно?

– И не только он. Ваша дочь на всю жизнь запомнила того дядю, который приходил к вам домой, когда вы переехали к своей матери. И больно щипал Лизу, когда вас не было рядом. Она даже запомнила его запах. От него всегда пахло сладким сиропом…

– Не может быть, – ошеломленно пробормотала Алиса, – ей было тогда так мало лет. Неужели она запомнила?

– Настолько сильно, что помнит до сих пор. Очевидно, и ваш муж тоже об этом помнил. Вы знаете, что он потом встречался с этим человеком, который вас тогда обманул? Он ведь был женат, а вам соврал, что уже холостой. Так вот, ваш супруг встретился с этим типом и по-мужски с ним поговорил.

– Я этого не знала, – тихо произнесла Алиса, отворачиваясь. Она взяла стакан воды и быстро выпила, словно опасаясь снова закашлять.

– Он говорил мне, как сильно он за вас переживал.

– Так сильно, что сам собирался жениться на какой-то фуфочке. Даже вспоминать не хочу. Значит, он решил отомстить мне таким образом?

– Нет. Он все время переживал из-за того типа. И ему казалось, что все можно изменить. Возможно, вашей совместной встречей он хотел перечеркнуть ваше прошлое.

– Мне трудно следить за логикой ваших рассуждений, – призналась она, – как было трудно понять мотивы Петра. Хотя один мотив был очевиден. Ему снова хотелось добраться до Инны. Что он и получил. Дурачок Павел так ничего и не понял. Я полагаю, Петр успел рассказать вам все в самых ярких деталях.

– Мы не обсуждали детали. Он просто сообщил мне, что вы были вместе. У него с Инной все получилось, а у вас с Павлом не совсем.

– На этот раз он сказал правду, – она с силой потушила окурок второй сигареты в пепельнице, – настоящую правду. Конечно, у него все получилось. Вы бы видели, как они радостно кувыркались, делая вид, что впервые встретились. Было сразу заметно, что они и раньше знали друг друга. Это было такое зрелище. Я думала, что просто сойду с ума. Все время смотрела на них. И Павел все время смотрел в их сторону. Все-таки это свингерство не для нас. Мы не совсем созданы для подобной культуры, если это можно считать культурой, даже сексуальной. Мы с Павлом вели себя как маленькие дети, как будто ничего не умели и не соображали. Тыкались друг в друга, обнимались чужими руками. Он меня даже не смог обнять. И я не смогла. Было невозможно переступить через себя. Хорошо, что эти двое все быстро закончили. Инна ушла в ванную, а я забрала их халат и вернулась в наши апартаменты. Я потом целый час стояла под водой, словно пытаясь смыть с себя эту грязь. У Павла действительно ничего не получилось. Он тоже был не готов к таким откровенным кульбитам своей жены.

Она достала из пачки третью сигарету. Дронго подумал, что нужно убрать эту пачку, но не решился протянуть руку.

– Теперь вы все знаете, – добавила Алиса, – и про наше позорное поведение, и про нашу встречу. Надеюсь, вы действительно окажетесь порядочным человеком и не станете об этом говорить. Хотя сейчас мне уже все равно. После смерти Петра у меня словно что-то оборвалось в душе. А может, оборвалось раньше, когда я была в апартаментах Солицыных. Я не могла даже представить, как это сложно. Мы ведь часто отдыхали вместе. Инна часто загорала топлес, без верха, демонстрируя нам свои загорелые упругие груди. А в тот день в меня словно демон вселился. Я тоже решила так загорать. По-моему, они все испугались. И Павел, и Инна, и даже Петр. Они явно не ожидали такого от меня. Но я подумала, что если я могу спокойно лежать и загорать, как все остальные женщины, почему я не могу раздеться в их присутствии? Что здесь особенного?

Оказалось, что это не одно и то же. Когда мы сидели там вчетвером, Инна сразу разделась. Потом разделись мужчины. Я старалась на них не смотреть, прошла в ванную, чтобы раздеться, и неожиданно поняла, что просто не могу. Не могу и все. Меня била крупная дрожь. Я никак не могла успокоиться. Это оказалось выше меня. По-моему, я там провела минут десять, а может, и больше. Все никак не могла успокоиться. Потом раздался голос Петра. Я поняла, что если сейчас не выйду, то вообще потеряю сознание. И потеряю остатки уважения к самой себе. Стиснула зубы, разделась и вышла. Остальное вы знаете…

– Вам было известно, что раньше Золотарев и Инна были любовниками. Нужно было сказать об этом мужу и не устраивать себе подобных испытаний…

– Я думала, что смогу. Оказалось, что нет. Я ведь уже не девочка. Было даже немного обидно. Выходит, Инна в свои двадцать восемь может вести себя как хочет, а я, годившаяся ей в матери, начинаю комплексовать и бояться. Мне не хотелось признаться в своем поражении. И я решила идти до конца.

Она положила сигарету на пепельницу.

– Поэтому я и спустилась сюда, чтобы найти вас и убедиться, что Петр вам все рассказал. Теперь я буду знать, что в этом мире есть еще один человек, которому известна история моего падения в деталях.

– Никакого падения не было, – возразил Дронго, – вы всего лишь попытались соответствовать неким нормам морали, которые были естественны для вашего мужа и его друга. И даже для Инны. Но у вас не получилось. Не нужно было так переживать…

– Я два дня не могла даже видеть мужа, – призналась Алиса. – Конечно, я сразу поняла, почему он не вернулся в апартаменты. Но откуда мне было знать, что он нашел себе душеприказчика в вашем лице.

– Мне показалось, что ему нужна моя помощь.

– Возможно, так все и было. Только теперь ясно, что ваше вмешательство закончилось трагедией. Кто-то из наших вошел в его номер и убил его.

– Почему «кто-то из наших»?

– Мне сказали, что все деньги и кредитные карточки были на месте. Значит, убили не из-за этого. Собственно, я и не сомневалась, что это было не обычное ограбление. Кого сейчас убивают из-за бумажника, когда повсюду воруют миллионы? Уличные грабители в отель не смогли бы проникнуть. Комиссар Морено мне все рассказал. Кто-то пришел к Петру. Он поднялся и открыл дверь. Этот человек что-то спросил и ушел. Затем появился снова, уже с украденным ключом. Воспользовался тем, что Петр спал, и нанес ему этот удар. А почему кто-то из наших, то всем понятно, что убить его могли только три человека – сам Павел, который наверняка все понял, Инна, которая оказалась в таком двусмысленном положении, и я, – спокойно произнесла Алиса, – только трое подозреваемых, господин эксперт. И один из нас наверняка тот самый убийца.

Глава 11

Она молча и с явным вызовом смотрела на него, ожидая, когда он опровергнет ее слова. Но он тоже молчал. Молчание начало ее нервировать.

– Почему вы ничего не говорите? – спросила Алиса. – Или он еще что-то вам рассказал, о чем мне неизвестно? Почему вы не хотите ничего говорить?

– Ничего больше он мне не сказал. Просто я размышляю над вашими словами. И пытаюсь понять, кто ненавидел его вчера больше других. Вы, его друг или жена друга.

– Достаточно откровенно. И жестоко, – призналась Алиса. – И к какому выводу вы пришли?

– Пока не знаю. Но ударить его лампой могла и женщина. Для этого не обязательно обладать большой силой. Как вы узнали, что я нахожусь в ресторане?

– Мы с Ираклием спустились к вашему номеру. Позвонили. Но нам никто не ответил. Тогда он решил, что вы обедаете. Он спустился вниз и увидел вас в ресторане. После чего поднялся и сообщил мне. Тогда я спустилась и нашла вас в холле. Вас трудно с кем-то спутать, он мне хорошо вас описал. Вы, по-моему, были самым заметным мужчиной в холле.

– Вы поговорили с дочерью?

– Да. Она сказала, что вам известна какая-то тайна, которую вы не можете ей рассказать. Я уже понимала, в чем дело, но не хотела верить до самого конца, что он мог такое рассказать. Очевидно, мы действительно плохо знали друг друга.

– Он очень переживал.

– Не верю. Он переживал не из-за меня. Его волновало собственное самолюбие. Возобновившаяся связь с Инной, опасение, что об этом узнает Павел. Возможно, наш конфуз. Допускаю, что ему не понравилась наша встреча, не каждый нормальный мужчина может подобное вынести.

– Он и не вынес.

– Неправда. Он как раз вынес все. Душевные страдания не помешали ему у меня на глазах заниматься любовью с Инной. Какое гадкое словосочетание «заниматься любовью». Разве любовью можно «заниматься»? Это сексом можно заниматься, а любовь можно творить. Хотя о чем я говорю. Разве у свингеров могут быть такие понятия, как любовь или честь?

– Мне всегда казалось, что это добровольный выбор каждого. И каждой пары. Хотя понимаю, что подобные отношения могут просто разрушить семью.

– Нет, – возразила она, – не могут. Когда начинают думать о подобных вещах, семьи уже не существует. Она умирает до того, как пары меняются партнерами. Еще до того, господин Дронго. Поверьте, я знаю, что говорю. Возможно, мы совершили свою самую большую ошибку не тогда, когда разошлись. Лиза была еще совсем маленькой, нужно было подавать на развод и окончательно рвать всякие отношения. Но тогда было совсем другое время. Рушилась империя, рушилась наша цивилизация. Все казалось непонятным, зыбким, ненадежным. Собственные проблемы казались такими мелкими и ничтожными. Мы поженились в одной стране, а разводиться должны были уже в другой. И, конечно, наши обоюдные ошибки. После Золотарева, который казался мне абсолютно лишенным всякой романтики и сантиментов, мой следующий «друг» был неким воплощением рыцарства. Женщины дуры, они любят ушами. Даже не глазами. Им достаточно рассказать пару-другую слезливых историй, проявить знаки внимания, немного лести, немного лжи, немного галантности, и мы уже готовы на все. Нам кажется, что мы наконец нашли своего принца.

Вот я тогда и ошиблась. Как я могла не разглядеть этого мерзавца, который был в тысячу раз хуже Золотарева? Я только потом словно опомнилась. А через некоторое время сам Петр начал появляться у нас. У него появились деньги, большие деньги, некая стабильность, уверенность в завтрашнем дне, если хотите. И, наконец, наша общая дочь. Я подумала, что нельзя лишать дочь отца. И мы решили снова соединиться. Возможно, это было нашей самой большой ошибкой. Разорванную связь восстановить так и не удалось. Сломанную чашку уже не склеишь. Мы продолжали жить, но словно по инерции. У него были свои интересы, а у меня свои. Нет, я ему ни разу не изменила. А он продолжал увлекаться своими знакомыми, тратил на них кучу денег. Обманывал меня, что ездит на рыбалку или охоту, а сам отправлялся с Павлом совсем на другую «охоту».

Может, поэтому я очень испугалась, когда дочь сообщила мне о своих встречах с Ираклием. Мне казалось, они люди из разных миров, разных культур. И совсем не подходят друг другу. Но Ираклий проявил такую настойчивость, что мне поневоле пришлось уступить. Хотя я все время боялась, что дочь повторит мой печальный опыт. Грехи отцов передаются детям, так, кажется, говорят. Слава богу, у них пока все в порядке.

– И вы никого не подозреваете?

– Я вам уже сказала. В той комнате нас было четверо. Четверо голых людей, которые обнажились друг перед другом не только телесно, но и духовно. Свингерство – это не просто обмен парами, это другая форма общения, возможно, не более высокая, но другая. Когда нужно максимально открываться и не бояться подобного общения. Повторяю, нас было четверо. И один из нас убит. Значит, осталось трое подозреваемых. И у всех троих были очень веские основания взять лампу и сломать ее о голову Петра Золотарева. Я, наверно, кажусь вам настоящей стервой, у меня убили мужа, а я говорю подобные страшные вещи. Но после опыта свингерства у меня уже нет никаких сил притворяться, быть неискренней. Я словно переродилась, став другим человеком. Абсолютно другим. Мне теперь ничего не страшно. Хотя смерть Золотарева на меня действительно подействовала. Мы все-таки прожили вместе столько лет. Но теперь я свободна, абсолютно свободна. Хотя кому нужна моя свобода, когда мне уже сорок три года.

– В этом возрасте жизнь только начинается, – возразил Дронго.

– Не нужно меня успокаивать. Я смогу пережить и эту боль.

– И вы ничего не сказали вашей дочери?

– Вы считаете, ей будет полезно знать о моем «опыте» групповой встречи? – Она достала очередную сигарету.

– Нет. Но мне показалось, что свое отношение к мужу вы отчасти передали и своей дочери. Во всяком случае, она мне об этом говорила. Ей казалось, что у нее были не лучшие отношения с отцом.

– Возможно, вы правы, – кивнула Алиса, – но сейчас об этом уже поздно говорить.

– Мне говорили, что у нее сложный характер. Очень сложный.

– И это тоже правда. Я поэтому была против ее раннего замужества, боялась, что она сорвется. Но пока все нормально…

– Вы не допускаете мысли, что она могла узнать о том, что здесь произошло? Ей кто-то мог рассказать об этом…

– Нет, – произнесла Алиса с изменившимся лицом, положив сигарету на пепельницу, – только не это. Я ее знаю. Она может сорваться и сделать все, что угодно. Нет, нет, я надеюсь, что она не узнает. Или вы ей что-то сказали?

– Вы считаете меня настолько непорядочным человеком? Я могу обсуждать эту историю только с тремя оставшимися людьми, которые там были. И больше ни с кем другим. Это абсолютное табу. Тем более что это не моя тайна.

– Интересно, о чем вы говорили с Павлом и его женой? – быстро спросила Алиса. – Или она вам рассказывала, как получала удовольствие у меня на глазах, обманывая своего мужа?

– Нет. Как раз об этом мы не говорили. Меня мало волновали подробности. Я только пытался понять, как могло такое произойти. Мне кажется, вы отчасти несправедливы к Инне. В вас говорит оскорбленное самолюбие, уязвленное случившимися событиями. И еще обман вашего мужа. А вы взгляните на ее историю с другой стороны. Это ведь вам было легко. Кажется, ваш отец был известным профессором, а мать депутатом горсовета.

– Почему был? Он и сейчас жив. Об этом вам тоже рассказал Золотарев?

– Нет, Инна. Она считает, что вы не можете ее понять. Именно в силу различных социальных условий. Вы росли в обеспеченной московской семье, а она выбивалась в люди в рыбацком поселке под Архангельском. Вы сразу поступили в университет, а она два года мыкалась без квартиры и жила в театральной гримерке, работая уборщицей. Вы еще студенткой вышли замуж, а она обрила себе голову и клеила на нос пластырь, чтобы к ней не приставали. Чтобы стать женой Солицына, ей пришлось пройти через такие испытания, которые вам показались бы сущим адом. И даже через любовную связь с вашим мужем. Ей было очень сложно…

– Еще немного, и я заплачу, – перебила его Алиса с коротким нервным смешком. – Каждый человек сам выбирает свою судьбу. Она сама выбрала себе такой путь. Не нужно было стремиться в Москву. Нужно было остаться в своем поселке, выйти замуж за соседского парня и устраивать нормально свою жизнь. Нарожать детей, радоваться судьбе, встречать и провожать своего любимого мужа у причала. Но нет. Ей нужна была Москва. Ей нужен был богатый вдовец, обеспеченный бизнесмен. Она захотела сразу получить все. Деньги, мужа, положение в обществе, все, что можно получить. А за это нужно платить. Иногда непомерно высокую цену. Но иначе не получается. Я тоже платила свою цену, хотя согласна, что не такую жуткую, как Инна.

– Ваш муж сказал мне, что испугался, увидев на следующий день Павла. Возможно, Солицын догадался об отношениях между его женой и вашим мужем. Более того, Золотарев даже намекнул мне, что, возможно, сам Павел был причастен к убийству своей супруги.

– Он не мог вам этого сказать, – быстро произнесла Алиса, – вы все придумываете. Не смейте этого говорить. Я вам не верю.

– Тогда откуда я узнал о смерти второй супруги Солицына? Я не мог обсуждать такой вопрос ни с ним, ни с Инной, которая вообще ее не знала. Она тогда еще сидела в своем театре с наклеенным на нос пластырем.

– Хватит, – перебила его Алиса, – это слишком больная тема, чтобы ее касаться. Он не мог вам такого сказать.

Она попыталась достать сигарету из пачки, но у нее не получилось. Пачка упала на пол, и из нее посыпались сигареты. Дронго наклонился, чтобы поднять пачку. Он увидел, как у его собеседницы дрожат руки. Положив пачку на стол, Дронго испытующе посмотрел на Алису.

– Какую страшную тайну вы еще скрывали? – спросил он у нее. – Что крылось за смертью второй супруги Павла Солицына?

– Ничего. Только я точно знаю, что он не мог вам ничего рассказать. И вы теперь блефуете.

– Он сказал, что ему не понравилось лицо Павла. И он впервые подумал, что смерть Ольги, его второй жены, могла быть не случайной.

– Неужели он так и сказал?

– Да. Так и сказал. Какой новый «скелет» вы прячете в своем шкафу? Почему вы так уверены, что он не мог мне ничего рассказать?

Она попыталась взять сигарету, но не смогла. У нее по-прежнему дрожали руки. Она сломала сигарету, взяла вторую.

– Помогите мне прикурить, – хрипло попросила Алиса.

Он взял коробок спичек и помог ей закурить.

– Дело в том, что тогда не было несчастного случая, – призналась Алиса, глядя ему в глаза.

В этой истории уже ничего не могло его удивить или испугать. Поэтому он пристально смотрел на свою собеседницу, ожидая ее объяснений.

– Все тогда объяснили трагической случайностью. Якобы шел дождь, и мокрый провод остался на земле. Незаземленный. Только следователь не учел одного важного обстоятельства. Погибшая была инженером по образованию и прекрасно знала, в каких случаях нельзя прикасаться к подобным предметам. Особенно когда шел дождь…

– Это было самоубийство?

– Полагаю, да. Ольга давно хотела иметь ребенка. Ей казалось несправедливым, что у Павла был сын от первого брака, а она не могла родить ему ребенка. Она долго и упорно лечилась. Но врачи вынесли свой приговор. Она не сможет иметь детей. Даже тогда, когда уже были методы искусственного оплодотворения. У нее нашли опухоль и удалили яичник. А без этого… вы, наверно, сами понимаете. Ее депрессия усугублялась еще и тем обстоятельством, что у Павла начались какие-то неприятности, проверки, ревизоры. Она начала говорить, что навлекает беду на себя и на Павла. Ольга была очень хорошим человеком, и мы с ней тесно общались. Во всяком случае, с ней ни о каких свингерских встречах Солицын бы не мечтал. И мне кажется, он ее по-настоящему любил. Она была женщиной с тонким вкусом, водила его в театры, на выставки. Даже нас вытаскивала. А потом случилось то, что случилось. Павел тогда уехал в командировку. И кто-то сообщил Ольге, что он уехал не один. Она все поняла. В последнее время он вообще редко появлялся дома. И тогда она приняла решение. Это было самое настоящее самоубийство, хотя мы все лгали друг другу, утверждая, что это был несчастный случай. Священник даже не хотел ее отпевать, до него дошли слухи о самоубийстве. Он отказался, и мы тогда пригласили другого. На Павла было страшно смотреть, мы с Петром пытались его успокоить. Мы даже забрали его к себе, и он ночевал у нас несколько ночей. Может, с тех пор я стала относиться к нему даже мягче, лучше, чем он того стоит. Происшедшая трагедия как-то объединила нас, сделала сильнее, я бы даже сказала, чище. Павел на какое-то время успокоился, стал заниматься проблемами сына. Да и мой Золотарев немного угомонился. А потом, примерно через год или через два, все пошло по-прежнему. Павел словно сорвался с катушек.

Мне даже кажется, что причиной этого срыва был отказ священника отпевать Ольгу. Она ведь была очень хорошим человеком, я бы не сказала, что святой, но праведником точно была. Никому в жизни не сделала ничего плохого, всем старалась помочь. И вдруг такая трагедия. И еще отказ священника ее отпевать. Вы ведь знаете, что самоуйбиц не хоронят на обычных кладбищах и не отпевают. Вот тогда у него и произошел какой-то надлом. Какое-то потрясение, после которого он мне сказал: «Бога нет, это я теперь точно знаю. Его просто не существует. В этом мире есть только расчет, деньги, корысть, жадность и удовлетворение собственных инстинктов. Может, бог когда-то и был, но он нас давно покинул». Это были его слова. Я даже испугалась. А теперь понимаю, что он тогда испытал. И махнул на все рукой. С тех пор он стал более жестким и бесчувственным. Может, поэтому он и женился на Инне. Она идеально устраивала его как самочка, с которой можно прекрасно проводить время. Готовая на все и выполняющая все его желания. Это была явно не Ольга, а теперь я думаю, что он не смог бы «дважды войти в одну и ту же реку». Такая, как Ольга, ему уже была не нужна.

Алиса докурила свою сигарету и потушила ее в пепельнице, которая уже наполнилась окурками. Она потянулась за следующей, но Дронго убрал пачку.

– Может, пока сделаем небольшую передышку, – предложил он, – иначе вы гарантированно получите рак горла.

Она невесело усмехнулась. Попросила официантку принести еще одну чашечку кофе.

– Вы знаете, а ведь все было не совсем так, как я вам рассказала. И Золотарев ничего не мог увидеть или узнать. Он в это время был занят с Инной и даже не очень смотрел в нашу сторону. А Павел явно смущался. Он даже сначала боялся до меня дотронуться. И я думаю, у него ничего не получилось не только потому, что рядом были Золотарев и Инна. У него бы ничего не вышло, даже если бы рядом никого не было. Я была для него абсолютно недосягаемая женщина. Идеал женщины, которую он потерял. Говорят, мы с Ольгой были похожи. Вот поэтому он ничего и не смог сделать. Одно дело встречаться с разными дешевками, а совсем другое с женщиной, которая поддерживала вас в самые сложные минуты вашей жизни. Может, поэтому, я не знаю.

– Когда вы ушли, они подрались с вашим мужем, – сообщил Дронго.

– Я так и подумала. Они так смотрели друг на друга. Я подумала, что это добром не кончится. Кто вам рассказал об этой драке? Сам Павел или мой Золотарев?

– Оба. И еще Инна. Все трое рассказали каждый свою версию случившегося, но было понятно, что они подрались. И потом почти не разговаривали. А Золотарев знал о самоубийстве Ольги?

– Конечно, знал. Поэтому я так и удивилась. Очевидно, он понял, что Павел поступил более благородно, не сумев или не захотев ничего сделать со мной, чем сам Золотарев. Мы можем простить любую пакость, объясняя это несовершенством человеческой натуры. Все, что угодно. Только не благородство, которое тем сильнее нас унижает, чем оно выше.

– Он сказал, что увидел глаза Павла и понял, что тот мог быть виновником смерти Ольги.

– Павел на самом деле был косвенным виновником ее смерти. Но говорить об этом Золотарев не имел права. Это был удар ниже пояса. Представляю, в каком состоянии он был, если сумел пролепетать подобное.

– Ему было очень плохо. Я привел его в номер и с трудом снял пиджак, чтобы он лег на кровать. Но после меня, примерно часа через два, к нему кто-то вошел. Этот неизвестный был там достаточно долго. Почти четырнадцать минут. Затем вышел. И через час снова вернулся. Если, конечно, это был один и тот же человек. Но со стола пропала карточка-ключ, которую я туда положил. А дверь открывали снаружи, это зафиксировали компьютеры отеля. Значит, был конкретный убийца, который вошел к спящему Золотареву и нанес этот роковой удар.

Официантка принесла чашку кофе. Алиса подвинула к себе чашку, задумчиво посмотрела куда-то в сторону.

– Даже не знаю, что вам сказать. Может, это тайна, которую мы никогда не узнаем. Кто вошел туда? Павел или Инна? Кто еще мог туда войти? И почему он или она ударили его по голове? Я не знаю, что вам сказать. Но очевидно, что причиной этого удара стала наша совместная встреча, после которой все мы немного потеряли голову.

Она успела договорить, когда в кафе вошла встревоженная Лиза. Дочь подошла к матери.

– Мы с Ираклием ищем вас по всему отелю, – взволнованно произнесла Лиза, – нужно было предупредить, куда ты идешь. И ты не взяла свой мобильный. Мы чуть с ума не сошли.

– Я забыла, – виновато призналась Алиса. – Но я думаю, мы уже закончили.

– Вечером прилетают отец Ираклия и его брат, – сообщила Лиза, – они уже позвонили и сказали, что вылетают первым рейсом.

– Потом поговорим, – предложила мать и, снова обращаясь к своему собеседнику, негромко произнесла: – Спасибо, господин Дронго, за очень содержательный разговор. Надеюсь, он останется между нами.

Она поднялась со стула. Дронго поднялся следом.

– Что он тебе рассказал? – спросила Лиза. – О чем вы говорили?

– О нашей прошлой жизни, – загадочно ответила мать, – и о нашей будущей тоже. Тебе об этом знать еще рано.

Алиса взглянула на Дронго.

– Я продолжаю надеяться, что испанские полицейские сумеют найти убийцу моего мужа, – сказала она на прощание, – и мы с вами наконец узнаем, кто нанес этот удар.

Она повернулась и вместе с дочерью пошла в отель. Дронго проводил их долгим взглядом. Взглянул на часы. Уже почти три часа дня. Интересно, когда наконец сотрудники полиции получат результаты своих экспертиз? Тогда можно будет уже более определенно говорить о круге подозреваемых. И если в этом номере найдут еще какие-нибудь отпечатки пальцев, кроме его собственных и Золотарева, тогда можно будет с большей долей уверенности говорить о конкретном подозреваемом в этом преступлении. Если, конечно, найдут…

Глава 12

Он вернулся в свой номер. Как все это сложно переплелось. Их прежние отношения, смерть второй жены Солицына, встречи Инны с его другом до того, как она вышла замуж за Павла, комплексы самой Алисы, воспоминания Петра Золотарева, так и не сумевшего простить жене ее увлечение подонком. Он устало уселся в кресло, вытянул ноги. Итак, сегодня он успел переговорить со всеми пятью подозреваемыми лицами. У каждого своя версия происшедшего, свой взгляд на случившееся. И свои подозреваемые. Павел Солицын считает, что только Алиса могла нанести этот роковой удар. Алиса считает, что это сделали либо Павел, либо его супруга. А вот Инна подозревает Лизу, дочь погибшего. Неужели она серьезно считает, что дочь могла убить отца? Хотя в жизни всякое бывает. Возможно, Инна знает больше, чем говорит. Возможно, она рассказала обо всем случившемся Лизе. Потрясенная молодая женщина, оскорбленная за свою мать, могла отправиться к отцу и потребовать объяснений. И во время ссоры схватиться за лампу. Он был в таком неуправляемом состоянии, что готов был сказать любую несуразицу, любую чушь. Возможно, это окончательно вывело из себя его дочь. Вполне возможно. Но если это сделала Лиза, то там должны были остаться отпечатки пальцев. Она бы не стала в такой момент думать о своем алиби, стирать отпечатки пальцев. Не каждый день приходится убивать собственного отца.

Нет, эта версия не заслуживает никакого развития. Она бы себя так не вела. Она не смогла бы так искусно разыграть роль скорбящей дочери. И она бы не поверила Инне, вот это, пожалуй, самое главное. Она бы обязательно потребовала объяснений у своей матери. Значит, эту версию можно исключить. Тогда получается, что остаются трое, не считая Ираклия. Может, Инна права и он большой ребенок? Или искусно притворяется? В конце концов, и он тоже может получить контрольный пакет акций компании, если уже позаботился об этом и купил пять процентов акций. Золотарев мог помочь ему в этом. И тогда контрольный пакет автоматически переходит к семье Золотаревых. Лиза единственная наследница своего отца, а ее муж, владея только пятью процентами, становится фактическим хозяином компании. Но для этого нужно было устранить самого Золотарева. Реально? Возможно. Если не видеть глаза Ираклия. Нет, этот грузин не похож на расчетливого убийцу. И он не стал бы полагаться на лампу. В таких случаях есть более надежные орудия убийства. Лампа должна была обязательно попасть в висок, чтобы вызвать смерть. Ираклий не смог бы все так точно рассчитать. Откуда ему было знать, что именно в эту ночь встретившийся Золотареву Дронго отведет его в одноместный номер, куда потом сможет зайти Ираклий? Нет, эта версия тоже не годится. Хотя нужно все-таки проверить движение капиталов и акций в этой компании. На месте комиссара Морено он бы давно этим занялся.

Остаются трое. Алиса Золотарева. Оскорбленная в своих лучших чувствах, опозоренная, не простившая мужа даже после его смерти. Такая женщина вполне могла нанести решающий удар. Она могла увидеть, как они проходят к этому номеру, и пойти туда через два часа после того, как там остался Золотарев. Он бы наверняка обрадовался и открыл ей дверь. Возможно, у них был долгий и достаточно неприятный разговор. Четырнадцать минут. Затем она выходит и забирает карточку. Возможно, она все еще обижена, все еще пытается успокоиться. Примерно через час она возвращается и наносит ему удар по голове. Правдоподобно? Возможно. Но жены обычно так себя не ведут. Если она хочет его ударить, то сделает это во время своего первого посещения, а не станет держать в себе эту обиду в течение целого часа. Или она просто захотела от него избавиться, а ключ лежал на столике, и все было так просто.

Второй подозреваемый Павел Солицын. Компаньон и друг убитого. Возможно, он что-то узнал, возможно, что-то понял. Трудно не понять поведения своей жены и друга, когда они у тебя на глазах занимаются сексом. Возможно, он догадался, что они и раньше этим занимались. И возненавидел своего компаньона. Мотив более чем достаточный для убийства. Он увидел, как Дронго ведет в этот номер Золотарева, и примерно через два часа прошел к этой комнате. Позвонил или осторожно постучал. Нет, он должен был именно позвонить, ночью стук в дверь обязательно бы услышали соседи. Золотарев ему открыл. Он чувствовал вину перед своим другом. Возможно, они переговорили на повышенных тонах, и Павел ушел, захватив с собой ключ. А через час вернулся и нанес свой удар, утолив жажду мести. Возможная версия. Очень похоже. Только почему Павел пришел через два часа? Стоп. Здесь есть конкретное объяснение. Он не мог появиться раньше, ждал, когда заснет его супруга, чтобы выйти из номера без свидетелей. Эту версию нужно обязательно проверить. Кто из них заснул раньше? Павел или его жена?

Остается Инна Солицына. Абсолютно циничный и прагматичный человек. Она не остановится ни перед чем ради собственного блага. Она об этом сказала достаточно откровенно. Ей с таким трудом удалось занять место в обществе. И неожиданно к ней начинает приставать Золотарев, который раньше был ее любовником. Но раньше она была обычным секретарем безо всякого статуса и надежд на лучшую жизнь. А сейчас она супруга компаньона и владельца компании Солицына и не хочет рисковать своим статусом. Может, она поняла, что Павел никогда не простит ей этой свингерской встречи. Может, почувствовала отчуждение и недоверие. И решила действовать. Дождалась, когда заснет Павел, вышла из своих апартаментов, прошла по коридору и позвонила в номер Золотарева. Тот был в таком состоянии, что не совсем адекватно представлял себе, кто именно пришел. Но, услышав ее голос, пошел открывать. Она пыталась объяснить ему, что между ними ничего не может быть. И, возможно, он начал ее шантажировать, угрожая, что расскажет обо всем Павлу. Мотив для убийства более чем убедительный. Она забрала ключ и вернулась через час, рассчитав время таким образом, чтобы Золотарев снова заснул. Ударила его по голове лампой и ушла. Такая версия выглядит более правдоподобной.

Он нахмурился. И еще несколько фактов не в пользу Инны Солицыной. Во-первых, только у нее был повод для встречи с Золотаревым. Только она могла так настойчиво искать встречи даже с не очень трезвым компаньоном своего мужа, чтобы убедить его молчать. Алиса вообще не хотел видеть своего мужа после случившегося и разговаривать с ним. А Павел был на него серьезно обижен. Даже если считать, что он ничего не понял. Во-вторых, пиджак висел не на стуле, а на вешалке. Золотарев точно не стал бы перевешивать свой пиджак. Кто-то перевесил его в шкаф. Почему? Это могла сделать женщина, которая вошла в номер, чисто рефлекторно, чтобы пиджак не мешал ей сидеть на этом стуле. Либо убийца, которому нужен был пиджак. Но из бумажника ничего не пропало. Все кредитные карточки на месте. И, наконец, третья причина, самая важная. Золотарева провожал в номер сам Дронго. Именно тогда кто-то и увидел, как Золотарев входит в этот злосчастный номер. Ведь узнать, где он находится, было практически невозможно. Одноместный номер был снят на кредитную карточку Дронго. Значит, кто-то увидел, как они вошли в номер. И прождал целых два часа, чтобы подойти к номеру и постучать. Ждал, пока Золотарев немного поспит и придет в себя? Неправдоподобно. Тогда выходит, что этот человек ждал чего-то другого. Целых два часа. Чего ждал? Это могли быть либо Павел, либо его жена. Они были вместе, в соседних апартаментах, и каждый ждал, когда заснет его супруг. Третий фактор, и все против Инны Солицыной. Кажется, нужно проверить именно эту версию.

Дронго поднялся, чтобы выйти из номера. Ему придется проехать по магазинам, чтобы проверить версию Инны. Он закрыл глаза, вспоминая ее фирменные пакеты. Какие пакеты у нее были? «Босс», «Прада» и, кажется, «Луи Виттон». Да, все верно. У нее были пакеты с логотипами этих фирм. Нужно проехать на место и самому все узнать. Но он не может выходить из отеля без разрешения полиции. Ему только не хватает конфликтов с офицерами полиции, которых наверняка оставили в машине перед отелем. Нет, он не должен выходить.

Тогда нужно спуститься вниз и все проверить. Можно позвонить в магазины и постараться все уточнить. Дронго быстро вышел из своего номера, спустился вниз. Посмотрел в сторону выхода. Конечно, там дежурила полицейская машина. Комиссар Морено, очевидно, работает по старинке, он убежден, что у настоящего убийцы рано или поздно сдадут нервы и тот себя выдаст. Нужно только дождаться момента. Дронго подошел к консьержу.

– Мне нужны номера телефонов магазинов вот этих компаний, – написал он название всех трех компаний.

Пожилой консьерж улыбнулся.

– Извините, сэр, но это Барселона, – с гордостью произнес он.

– Прекрасный город, – согласился Дронго, – и поэтому вы не можете дать мне номера телефонов?

– Конечно, могу, сеньор. Но это Барселона, один из самых больших городов Испании и Европы. У нас три магазина «Босс» и столько же магазинов «Луи Виттона». А «Прада» есть почти в каждом крупном универмаге.

– Значит, будем звонить во все магазины, – упрямо сказал Дронго.

Консьерж торжественно покачал головой:

– Это невозможно, сэр. На это уйдет весь день, и я боюсь, что вы не сможете ничего узнать. Если у вас есть какое-то дело к этим фирмам, то будет лучше, если вы сами туда проедете. К тому же вы не владеете испанским или каталонским языками, а у нас не везде говорят по-английски.

– Надеюсь, в этих компаниях есть менеджеры, говорящие по-английски, – предположил Дронго.

– Именно поэтому я и советую вам самому туда поехать, – объяснил консьерж.

Дронго снова обернулся на стоявшую у входа машину с двумя офицерами полиции.

– Хорошо, – наконец решился он, – вы можете мне вызвать такси, чтобы оно стояло с другой стороны отеля? Нет, даже не так. Пусть машина подъедет к стадиону. Я пройду туда пешком.

– Это достаточно далеко отсюда, – предупредительно напомнил портье, – минут десять пешком.

– Я знаю. Ничего страшного. Пусть машина подъедет туда. А я позвоню вам и узнаю номер такси.

– Хорошо, сеньор.

– И никому об этом не говорите.

– Я все понимаю, сеньор.

Дронго вложил в руку консьержа оранжевую бумажку в пятьдесят евро.

– Благодарю вас, сеньор, – наклонил седую голову консьерж, – машина будет ждать вас у стадиона.

Дронго повернулся, словно намереваясь вернуться в свой номер. Но рядом с лифтовым холлом он свернул налево, прошел по коридору к автоматически открывающимся дверям, выводящим гостей к бассейну и саунам. Он быстро прошел по дорожке и, пройдя через ограду кустов и деревьев, вышел на улицу, не замеченный сотрудниками полиции. До стадиона идти было совсем недалеко, он помнил эту дорогу. И поэтому быстро зашагал по направлению к знаменитому футбольному стадиону, где местная «Барселона» добилась стольких внушительных побед. Стадион находился между двумя крупными отелями «Интерконтиненталем», названным в честь королевы Софии, и «Хуаном Карлосом». Очевидно, это было сделано намеренно, чтобы подчеркнуть единство нации и принадлежность Барселоны к единой Испании. Каталонский национализм был таким же опасным явлением, как и любой национализм и сепаратизм повсюду в мире.

Уже подойдя к стадиону, он позвонил консьержу, и тот сообщил ему номер прибывшего такси. Усевшись в заказанную машину, Дронго попросил отвезти его в магазины указанных фирм. Сначала ему не повезло. На авениде Диагональ, где находились известные бутики и магазины крупных фирм, не слышали о такой покупательнице, как Инна Солицына. Тогда водитель предложил поехать на проспект Грасиа, где находились основные бутики. И в первом же магазине «Луи Виттон» им повезло. Здесь вспомнили, что утром сюда приезжала молодая и красивая женщина, которая купила себе традиционную сумочку этой компании с разноцветными буквами-логотипами на белом фоне.

– Сколько она заплатила? – поинтересовался Дронго.

– Восемьсот евро, – с гордостью сообщила девушка-продавец, – у нас очень дорогие сумки, сеньор.

– Не сомневаюсь, – кивнул Дронго. – Она вчера откладывала товар или приехала сегодня и сразу купила?

– Конечно, сразу купила, – удивилась девушка, – зачем откладывать сумки, которые у нас есть? Она утром приехала и сразу заплатила. Даже торопила меня, чтобы я быстрее все оформила. Кажется, она куда-то торопилась. Но я помню, что она не очень долго выбирала.

– Ясно. Спасибо.

Он уселся в машину и поехал в другой магазин. Через сорок минут он уже знал то, что ему требовалось знать. Инна Солицына вчера не сделала ни одной покупки и никуда не ездила. Все свои покупки она сделала сегодня. Значит, она солгала. И сознательно уехала из отеля, чтобы ни с кем не встречаться. Но самое поразительное, что ее супруг не стал настаивать на ее срочном возвращении даже после того, как узнал о случившемся преступлении.

Теперь Дронго знал то, что ему нужно было знать. Он попросил водителя подвезти его обратно к стадиону, чтобы вернуться в отель тем же путем, каким он из него вышел, минуя спа-центр. У стадиона водитель его высадил, и Дронго быстро зашагал по направлению к отелю. Ему пришлось перелезать через две ограды, чтобы попасть на дорожку, ведущую к отелю. Он прошел к зданию, подошел к автоматически открывающейся двери и приложил к ней свою карточку-ключ. Дверь не открылась.

«Кажется, в этом отеле мои ключи все время не работают», – устало подумал Дронго. Мимо проходила семья, состоящая из мамы, папы и троих детей. Было такое ощущение, что всех пятерых накачали воздухом. Они были похожи на упитанные и хорошо накачанные упругие мячи.

Глава семьи приложил свою карточку-ключ и открыл дверь. Дронго прошел вместе с этой семьей в отель, поднялся в кабине лифта на двенадцатый этаж и подошел к своей двери, достал свою карточку-ключ. Но она снова не сработала. Дронго чертыхнулся. Это уже переходило всякие границы. Он опять попытался открыть дверь, но карточка снова не работала. Придется вновь спускаться вниз. Нужно сделать замечание сотрудникам отеля, это уже во второй раз. Он спустился вниз, прошел к стойке портье. Там стоял незнакомый молодой человек с набриолиненной головой.

– У меня опять не работает моя карточка-ключ, – сказал Дронго с уже нарастающим раздражением. – Неужели нельзя сделать так, чтобы она наконец нормально работала?

– Простите, сеньор, – удивился молодой человек. Он взял карточку, чтобы проверить по компьютеру. И удивленно поднял голову.

– Извините меня еще раз, сеньор. Но ваша карточка заблокирована сотрудниками службы безопасности.

– Почему?

– Не знаю. Они вам сами все объяснят.

Дронго обернулся и увидел подходивших к ним двух сотрудников службы безопасности. Один из них был темнокожим, другой явно местным. И оба были примерно одинакового с ним роста.

– Извините нас, сеньор Дронго, – сказал темнокожий, – но вам нужно пройти с нами.

– Может, сначала мне вернут мою карточку? – осведомился Дронго. – Зачем вы ее заблокировали?

– Мы вам все объясним, – успокоил его темнокожий, – пройдемте в кабинет менеджера отеля.

Втроем они пересекли холл, направляясь к служебным помещениям, находившимся за лифтовым холлом. Темнокожий вошел первым, за ним вошел Дронго. В кресле хозяина сидел сам комиссар Мануэль Морено. У него было явно довольное выражение лица. Рядом сидел огорченный и понурый сеньор Гарригес. У дверей стоял помощник комиссара.

– Наконец вы вернулись, – прогрохотал комиссар, – я думал, что вы сбежали навсегда.

– Что это значит? – холодно спросил Дронго. – Почему заблокировали мою карточку-ключ? На каком основании?

– А почему вы сбежали? – парировал комиссар. – Вас же предупредили, чтобы вы не покидали отеля. А вы нас не послушались. Я даже поспорил с сеньором Гарригесом, что вы не вернетесь обратно в отель. Он оказался более благородным человеком, чем я, и поверил в вашу… в вашу смелость, – закончил комиссар.

– У меня были важные дела, – попытался объяснить Дронго.

– Какие важные дела? – прогрохотал Морено. – Вам объяснили, что вы не должны покидать пределов отеля, пока сегодня мы не получим результаты экспертизы, но вы решили сбежать, не дожидаясь, пока мы все выясним. А потом решили, что вам нужно еще раз вернуться. Вы просто не могли поверить в нашу оперативность. Но мы уже получили все результаты экспертизы, и они не в вашу пользу, сеньор эксперт.

– При чем тут результаты экспертизы, – поморщился Дронго, – я сам рассказал вам, что входил в эту комнату, трогал лампу, которую использовали в качестве орудия убийства. Я снял номер на свою кредитную карточку. Но неужели вы действительно думаете, что после всего этого я бы стал убивать Золотарева? А самое главное – мотив. Зачем мне убивать незнакомого человека? Что плохого он мне сделал?

– Для незнакомого человека вы сняли номер, заплатив за него почти триста евро, – напомнил комиссар, – и не нужно больше ничего говорить. Все и так понятно. Вы посчитали, что в нашей полиции работают сотрудники, которых так легко обмануть. Но вы просчитались, господин эксперт. Мы свою работу знаем. И поэтому я приехал сюда за вами.

– Какая глупость, – пробормотал Дронго, – вместо того, чтобы искать настоящего убийцу…

– Вы ничего больше не хотите мне сказать?

– У меня появились некоторые сведения, – сообщил Дронго, – я должен проверить еще одну версию.

– Вы уже закончили свои проверки, – поднялся со своего места комиссар Морено, – вы арестованы, сеньор Дронго. Думаю, не нужно зачитывать вам ваши права, как это принято в Америке. Вы их прекрасно знаете.

– На каком основании я арестован?

– Результаты экспертизы, – сообщил комиссар, – час назад мы получили результаты экспертизы. Они неутешительны для вас, сеньор Дронго. Мы нашли отпечатки ваших пальцев повсюду. На дверной ручке, на обуви погибшего, на лампе, которую использовали в качестве орудия убийства. И кроме ваших отпечатков пальцев, там были еще и отпечатки самого убитого. Сеньора Петра Золотарева. И больше там никого не было. Других отпечатков мы не нашли. Дактилоскопия очень точная наука. Если там нет других отпечатков, значит, никого не было. Кроме вас и убитого. А разбить себе голову лампой он не мог. Мне очень неприятно вам сообщить, но я вынужден предъявить вам обвинение в убийстве господина Золотарева. Вы имеете право нанять адвоката и потребовать судебного разбирательства для обоснования вашего ареста. Ваши руки, сеньор.

Дронго улыбнулся и протянул обе руки. Помощник комиссара надел ему наручники.

– Вы ничего не хотите сказать или спросить? – поднялся со своего места Гарригес. – Сожалею, что так получилось, сеньор Дронго, но там действительно были только ваши отпечатки.

– Я тоже сожалею, – достаточно спокойно сказал Дронго, – но только перед тем, как увести меня отсюда в вашу тюрьму, достаньте у меня из кармана мой паспорт. И только потом предъявляйте мне обвинения.

– Мне не нужен ваш паспорт, сеньор Дронго, – усмехнулся комиссар, – документы мы оформим в полиции. У нас есть свои крючкотворы.

– И все-таки достаньте паспорт, – снова попросил Дронго, – мне это трудно сделать. Оба моих паспорта лежат в правом внутреннем кармане. Иначе потом будет поздно.

– Почему оба? – не понял Гарригес. Он кивнул помощнику комиссара, разрешая достать паспорта.

Тот достал оба паспорта и, взглянув на них, изумленно протянул документы комиссару.

– Первый паспорт международного эксперта ООН, – сообщил Дронго, – и, согласно вашим законам, я не подлежу вашей юрисдикции. А второй – дипломатический паспорт, по которому вы не имеете права даже предъявлять мне обвинения. Вы можете только выслать меня из страны в течение двадцати четырех часов. Или обратиться с просьбой о снятии с меня дипломатического иммунитета.

Гарригес улыбнулся. Ему понравился этот неожиданный ход. Комиссар нахмурился. Он не ожидал подобного подвоха.

– А теперь, – сказал Дронго, протягивая к нему руки, – снимите с меня наручники.

Глава 13

Нужно было видеть лицо комиссара Морено. Гарригес улыбнулся, его явно забавляла эта необычная ситуация.

– Это еще ничего не значит, – пробормотал комиссар, – не считайте себя неподвластным закону, сеньор Дронго. Я могу потребовать от вас хотя бы покинуть нашу страну в течение двадцати четырех часов. И переслать обвинения в ваш адрес в ООН, чтобы они отняли у вас этот паспорт.

– На это уйдет несколько месяцев, – сказал Дронго. – У меня другое предложение. Более деловое и конкретное. Сейчас около пяти часов вечера. Завтра в это время и в этой комнате я предъявлю вам убийцу Петра Золотарева. И тогда вы снимаете с меня все обвинения и не выдвигаете требований экстрадиции.

Комиссар нахмурился. Затем кивнул головой, разрешая помощнику снять наручники. Тот проворно сделал это. Дронго потрогал свои запястья.

– Не так часто на меня надевали эти браслеты, – признался он. – Но вы ничего не ответили, сеньор комиссар. Вас устраивает мое предложение?

– Хорошо, – согласился Морено, – но учтите, что вам нельзя покидать отель. И если вы снова куда-нибудь исчезнете, я объявлю на вас розыск и прикажу не брать вас живым при задержании как особо опасного преступника. Такое право у меня есть?

– Кажется, мы с вами не сошлись характерами, – заметил Дронго.

– Да, я не люблю залетных гостей, которые считают себя самыми умными специалистами, – пробормотал Морено. – И мне не нравится, когда человек, являющийся главным подозреваемым в убийстве, не только уходит от ответственности, но и предлагает мне сделку. Никакой сделки не будет, сеньор Дронго. И завтра ровно в пять часов вечера вы покинете нашу страну. А убийцу сеньора Золотарева будет искать испанская полиция.

– Я могу уехать немедленно, – холодно заметил Дронго, – и тогда у вас вообще не будет ни подозреваемых, ни обвиняемых. И дело просто повиснет на вашем департаменте. Не нужно упрямиться, сеньор комиссар. В каждом деле все нужно решать достаточно прагматически. Я не убивал этого человека. Неужели вы действительно считаете, что я мог убить Золотарева столь примитивным способом? Разбив ему голову лампой. Посмотрите на меня внимательно, сеньор Морено. Я не просто эксперт по вопросам преступности. Я был «голубым ангелом», одним из тех, кто боролся с международной преступностью еще в далекие восьмидесятые годы. Неужели вы считаете, что для того, чтобы убить человека, мне нужна лампа? Или вообще нужны какие-либо предметы? Я ведь точно знаю, в какое место и какой силы удар нужно нанести, чтобы человек упал и никогда не поднялся.

Комиссар угрюмо молчал.

– Он был в таком состоянии, что я мог просто поднять его наверх и столкнуть с любого этажа вниз, – продолжал Дронго, – и ни один человек не обвинил бы меня в этом. Если бы мне нужно было по каким-то причинам убить Золотарева. И, наконец, самое важное. Неужели вы думаете, что эксперт с таким профессиональным опытом, какой есть у меня, мог оставить свои отпечатки пальцев на орудии убийства? Вы действительно так полагаете? Вы ведь опытный человек, сеньор Морено, неужели вы не можете понять, что просто ошиблись? И в данном случае вам повезло, что главный подозреваемый именно я. В этом случае у меня появляется возможность оправдаться и найти настоящего убийцу.

Он замолчал. Все смотрели на комиссара Морено. Первым не выдержал Гарригес.

– Он прав, сеньор комиссар, – мягко заметил он.

– Хорошо, – согласился комиссар, – будем считать, что я ему поверил. Завтра ровно в семнадцать часов мы будем ждать его в этой комнате. Пусть покажет нам настоящего убийцу. Тогда мы и закончим наш спор. До свидания.

Морено быстро вышел из комнаты, словно опасаясь, что его остановят и заставят изменить свое решение. Или он передумает. За ним поспешили помощник и сотрудники службы безопасности. Дронго остался вдвоем с Гарригесом.

– Это было красиво, – сказал Гарригес. – Но учтите, что завтра вам придется предъявить нам убийцу. Или уехать отсюда навсегда.

– Такая альтернатива может меня убить, – пошутил Дронго, – я слишком люблю вашу страну и ваш город. Надеюсь, у меня все получится.

– Вам нужна наша помощь?

– Нет. Пока нет.

– Тогда до завтра. Но учтите, что сотрудники полиции все равно будут дежурить у входа. Хотя с этажей мы их снимем. До свидания.

– До свидания. Спасибо, что вы мне поверили, сеньор Гарригес. Это меня окрыляет.

– Это не я, – смутился Гарригес, – это моя жена. Она шесть лет работала в Лионе, в Интерполе. И уверяет меня, что вы самый выдающийся аналитик в истории криминалистики. Мне пришлось ей поверить.

Он вышел из комнаты. Дронго тяжело вздохнул, забрал свои документы со стола, куда их бросил комиссар. Вышел из комнаты и снова направился к стойке портье. Увидел знакомого пожилого консьержа.

– Вас уже отпустили? – спросил тот. – Я за вас очень переживал, сеньор Дронго.

– Откуда вы знаете, как меня называют?

– Наша известность идет впереди нас, – загадочно заметил консьерж. – Надеюсь, я сумел вам помочь.

– И очень здорово. Спасибо. А теперь пусть мне дадут нормальный ключ, чтобы я мог попасть в свой номер.

– Возьмите, – улыбнулся консьерж, – я его вам уже приготовил. Я был уверен, что вас отпустят.

– Спасибо, – он забрал карточку.

В своем номере он уселся в кресло, пытаясь собраться с мыслями. И через некоторое время, решительно поднявшись, вышел из своего номера. Поднялся на четырнадцатый этаж, прошел к нужным ему апартаментам и позвонил.

– Кто там? – услышал он рассерженный голос Павла Солицына. – Это опять вы? Пришли снова трепать нам нервы? Мы не хотим с вами разговаривать. Уходите отсюда!

– Не могу, – весело ответил Дронго, – я должен поговорить с вашей женой. И если вы меня не впустите, я позову полицейских и приду вместе с ними.

Дверь наконец открылась. Солицын был в спортивном костюме и в тапочках.

– Что вы от нас хотите? – раздраженно спросил он. – Почему вы все время к нам пристаете?

– Мне нужно переговорить с вашей супругой.

– О чем вы будете с ней говорить? Она не хочет с вами разговаривать.

– А я полагаю, что хочет. Давайте лучше спросим у нее.

– Уходите, – почти попросил Солицын, – вся эта ужасная история уже вымотала нас всех. И меня, и Инну, и, конечно, Алису. Никто не думал, что наша шутка обернется такой трагедией. А вы еще ходите и сыплете соль на рану. У вас есть совесть?

– Нет, – ответил Дронго, – у меня нет совести. Пока я не найду настоящего убийцу, я не успокоюсь. И поэтому я прошу вас разрешить мне поговорить с вашей женой.

– Что у вас произошло? – показалась на пороге спальни Инна. Она тоже была в спортивном костюме, который выгодно подчеркивал все достоинства ее фигуры. Она недовольно смотрела на гостя.

– Мне нужно с вами поговорить.

– Сначала спросите разрешения у моего мужа, – тактично ответила Инна, – и если он вам разрешит, то я готова ответить на ваши вопросы.

– Этот тип никогда не успокоится, – зло прошипел ее муж.

– Мне надоело с вами разговаривать, – неожиданно взорвался Дронго, – давайте закончим наши препирательства. Я сейчас спущусь вниз и расскажу ожидающим меня журналистам и сотрудникам полиции обо всем, что мне известно. О ваших свингерских встречах и обменах. О том, как страдал из-за своей ошибки погибший Петр Золотарев. И как именно вы здесь проводили время. Если это вас больше устраивает, то до свидания. Нам больше не о чем разговаривать. Теперь будете отвечать на вопросы полиции и журналистов, которые разнесут эту историю по всей Европе.

Он блефовал. Внизу никого не было. Но блеф был верно рассчитан.

– Подождите, – крикнул ему Павел, – не уходите! В конце концов, мы не виноваты, что Петр решил доверить вам нашу тайну. И некрасиво с вашей стороны шантажировать нас этим обстоятельством. Не уходите. Можете поговорить с моей женой. Только десять минут, не больше. Инна, ты не возражаешь?

– Если ты разрешаешь, – она была воплощением кротости.

– Только в моем присутствии, – заявил Солицын.

– Нет, – возразил Дронго, – у меня слишком важный разговор, чтобы здесь присутствовал кто-то третий.

– Тогда я вам не разрешаю… – начал Павел, но Инна все поняла без лишних слов.

– Не будем спорить, дорогой, – улыбнулась она, – и не нужно так бурно реагировать. Я отвечу на вопросы этого человека. Не волнуйся. Я знаю, что нужно говорить. Подожди нас в другой комнате.

Они прошли в гостиную. Солицын что-то недовольно пробормотал и вошел в ванную комнату, громко хлопнув дверью.

– Вы с ума сошли? – быстро спросила Инна. – Почему вы себя так ведете? Хотите, чтобы он сорвался? Пытаетесь толкнуть его на какой-то необдуманный поступок. Вы его все время дразните. Зачем это вам нужно?

– Пытаюсь понять, кто мог убить Золотарева.

– Уже поняли? – Она села на диван, скрестив ноги под себя. Он взял стул и уселся на него.

– Во всяком случае, я почти уверен, что кто-то из вас видел, как мы с Золотаревым поднимались на четырнадцатый этаж и входили в тот номер.

– Предположим, что видели. Ну и что?

– Он был в таком состоянии, что не стал бы выходить из номера. Когда я уходил, он уже спал, – сказал Дронго. – Но другой человек, который узнал, где именно находится Золотарев, прождав почти два часа, появился у его дверей. И позвонил ему. Возможно, не один раз. Я даже не представляю, каким образом этому человеку удалось разбудить Золотарева, но он поднялся и открыл дверь. А потом еще минут пятнадцать или четырнадцать беседовал с этим гостем. И затем гость ушел. Чтобы вернуться через час.

– Перестаньте говорить загадками, – возмутилась Инна, – скажите, что вы хотите сказать, и уходите. С каждой лишней минутой у Павла может начаться приступ бешенства.

– Я проверил все магазины и бутики, где вы были сегодня утром, – сообщил Дронго, – лично все объездил. И выяснил, что вы нигде и ничего не откладывали. Более того, вы делали свои покупки так быстро, словно торопились. Но вы вернулись в отель достаточно поздно, хотя муж сообщил вам об убийстве Золотарева рано утром.

– Что это доказывает?

– Как отдельный факт ничего. Но я почти уверен, что вы просто испугались. И метались по магазинам, чтобы обеспечить себе алиби. Не хотели сюда возвращаться, понимая, что вам предстоит тяжелая беседа.

– Это ваши фантазии.

– Я же сказал вам, что лично объехал все магазины, – улыбнулся Дронго. – И еще несколько фактов. Два часа мог прождать только человек, который хотел утаить сам факт своего похода в этот номер от другого человека, возможно, своего партнера или мужа. Алиса не хотела даже разговаривать со своим мужем после всего случившегося. Остаетесь вы двое. Учитывая тот факт, что сегодня утром вы просто сбежали отсюда, опасаясь, что вас могут привлечь к ответственности, я почти убежден, что это были именно вы.

– Тише, – попросила она, – не так громко.

– И еще одно доказательство. После вашей «парной» встречи Павел был обижен на своего друга и тоже не горел желанием его увидеть. Как и супруга погибшего. И только у одного человека был явный мотив для встречи. У вас, Инна. Вы должны были обязательно увидеться с Золотаревым наедине, чтобы предупредить его о последующем молчании и должном поведении.

– Вы ненормальный, – не очень уверенно произнесла Инна.

– У нас мало времени, – напомнил Дронго. – Вы были у него в номере? Только не лгите, ведь я точно выяснил про магазины. И об этом могут узнать и в полиции.

– Это ничего не доказывает, – чуть покраснела она, – может, я просто заранее выбирала, а потом все купила.

– Не получается. В предыдущий день вы даже не выходили из отеля. Понимали, в каком настроении находится Павел, и, очевидно, пытались его успокоить. В магазинах вас не было, это я тоже проверил. И учтите, что почти во всех фирменных бутиках есть работающие камеры. Можно легко установить, когда вы говорите правду, а когда лжете.

– Да, да, да, – разозлилась Инна, – это я была у него в номере. Я увидела, как вы вдвоем поднимаетесь на наш этаж. Увидела, как вы идете по коридору. Случайно увидела, я в тот момент просто посмотрела в глазок и чуть приоткрыла дверь, услышав его громкий голос. Я сразу поняла, что он много выпил. Вы прошли мимо и не свернули к его апартаментам, а пошли дальше. Я открыла дверь и посмотрела, куда вы идете. А потом снова закрыла. Я поняла, что он решил там остаться. Через несколько минут вы ушли, и я видела, как вы прошли мимо нашей двери. Но я не могла туда сразу пойти. Павел никак не мог заснуть. Поэтому я подождала, пока он заснет. Два часа ворочалась в постели. И наконец он заснул. Я поднялась и, накинув халат, отправилась в номер к Золотареву. Долго звонила, пока он наконец услышал и открыл мне дверь. Вы не поверите, но я позвонила раз десять. Он так крепко спал, что мне пришлось даже крикнуть ему, чтобы он открыл мне дверь. Он подошел к дверям и впустил меня в номер. Он был весь какой-то помятый, изжеванный, я бы даже сказала, растерянный. Я его таким никогда не видела. Он с трудом стоял на ногах. Вернулся на кровать и снова лег.

– Что было потом?

– Мы разговаривали. Немного. Минут пятнадцать, не больше. Потом я вышла из номера, закрыв за собой дверь. И больше к нему не возвращалась.

– Давайте по порядку. Когда вы вошли к нему в номер, он был в одежде?

– Да, в брюках и в рубашке. Но без обуви и без пиджака. Пиджак валялся на полу. Нет, он лежал на стуле. Да, точно. Он был на стуле.

– Это вы его перевесили в шкаф на вешалку?

– Нет. Я его не трогала.

– А ключ? Вы видели его ключ на столе? Такая карточка, которая есть и у вас.

– Да. Кажется, она лежала на столике.

– Вы это точно помните?

– Нет. Я не уверена. У меня была своя карточка, и я все время держала ее в руке. Ведь мне нужно было вернуться обратно в наши апартаменты. И не разбудить Павла.

– Вы сказали, что несколько раз нажимали кнопку звонка. Верно?

– Раз десять. Он крепко спал. Я же вам говорю, что он не сразу открыл мне дверь.

– Либо вы говорите мне неправду, либо ошибаются эксперты полиции. Но мне трудно поверить в их ошибку.

– В каком смысле?

– Они говорят, что нигде не было других отпечатков пальцев. Никаких. В том числе и на звонке. Но вы звонили явно после моего ухода. А я вообще не трогал кнопки звонка. Почему там нет ваших отпечатков?

– Откуда я знаю? – пожала она плечами. – Я вам рассказываю все, как было на самом деле. Я ему долго звонила, и он наконец открыл мне дверь.

– Вы что-то трогали в его номере? К чему-то прикасались?

– Нет. Ничего не трогала. Я была в халате и держала в кармане руку со своей карточкой, чтобы она не пропала. Я ничего не трогала, кроме звонка.

– Ясно. Я могу узнать, о чем именно вы говорили?

– У нас осталось мало времени, – возразила она, – сейчас сюда вернется Павел.

– О чем вы говорили? – настаивал Дронго.

– Как будто вы не понимаете, что именно должно было меня волновать. Конечно, наши прежние отношения с Золотаревым. Я часто спрашивала у него, почему такая странная фамилия – Золотарев. Не Золоторев, а именно Золотарев. Он обычно отшучивался. А теперь я знаю, почему его так звали. Наверно, среди его предков были золотари, которые чистили нужники. Может, поэтому он был такой вредный и злопамятный.

– Вы просили его ничего не говорить мужу.

– Немного тише, – снова попросила она, – у вас слишком громкий голос. А он вполне может нас подслушивать. Да, я просила Золотарева вести себя более нормально. Но его больше волновали не наши с ним отношения, а его дальнейшая жизнь с Алисой и собственный бизнес с Павлом. Это было для него важнее наших прежних отношений. Я его понимала. Бывшая любовница, ставшая женой его друга. У него не было передо мной никаких обязательств. Если бы он захотел, он бы легко меня раздавил. Просто рассказал бы обо всем Павлу, и все. Вся моя дальнейшая жизнь оказалась бы сломанной и перечеркнутой. И все мои прежние усилия напрасными…

– И тогда вы решили его убить, чтобы навсегда гарантировать себе статус жены миллионера и не давать Солицыну повода для ревности.

– Не нужно так говорить, – изменилась в лице Инна, – я его, конечно, не убивала. Я сама знаю, что я стерва и готова на все ради того, чтобы устроить собственную жизнь. Но на убийство я не способна. Честное слово, я его не убивала.

– Это не доказательство. Насколько я понял, вы были последним человеком после меня, кто видел его живым. Вы сами подумайте, все совпадает. Вы случайно увидели, куда идет ночевать Золотарев. Затем, выждав, пока заснет ваш супруг, вы отправились туда, чтобы объясниться со своим бывшим любовником, с которым у вас так некстати произошла эта свингерская встреча. Но Золотарев был в таком состоянии, что не мог нормально мыслить, а тем более что-то понять. Возможно, вы поспорили или он вас не понял, и тогда вы решили действовать. Забрали его карточку-ключ, вернулись через час и нанесли ему удар по голове.

– Я его не убивала, – упрямо произнесла Инна, – просто хотела убедиться, что он все понял. Нужно было успокоить Павла, он начал меня подозревать. Даже слепой мог понять, что у нас и прежде были какие-то отношения. Петр вел себя слишком уверенно, а Павел, наоборот, превратился в чучело. Честное слово, я бы не поверила, что он бывает и таким. Да и Алиса хороша. Сидела на соседней кровати, поджав под себя ноги, и смотрела на нас. Словно на театральное представление. Она даже не шевелилась, когда Павел пытался ее обнять. Противно. Не хочу об этом вспоминать.

Они услышали, как Солицын постучался и громко спросил:

– Вы еще не закончили?

– Заканчиваем! – крикнула Инна. И совсем тихо добавила: – Я больше ничего не знаю.

– Кто мог туда войти после вас? Может, ваш муж?

– Нет, не мог, – возразила Инна, – он в это время спал и ничего не слышал.

– Золотарев понял, зачем вы к нему пришли?

– Не сразу. Но потом понял и начал ерничать. Глупости всякие говорил. Но в конце пообещал никогда не говорить Павлу о наших прежних отношениях.

– Он не приставал к вам?

– Откуда вы знаете? – нахмурилась Инна.

– Догадываюсь. Обычно мужчины в таком состоянии становятся неуправляемыми. К тому же вы ему очень нравились…

– Приставал, – кивнула она, – предложил снова встретиться, но я так разозлилась, что готова была надавать ему пощечин. Ему было мало этой свингерской встречи, и он хотел еще добавки. В этот момент я действительно была готова его убить.

– Может, вы просто не помните, как именно себя вели. Взяли лампу и нанесли ему удар. А только потом пришли в себя.

– Не считайте меня сумасшедшей идиоткой. Я не могла так поступить. Он понял, что я никогда не соглашусь с ним тайно встречаться. И пообещал мне не вспоминать о наших прежних отношениях. Я пожелала ему спокойной ночи и вышла из номера.

– Когда вы наконец закончите? – крикнул Павел.

– Входи, – разрешила ему Инна, – мы уже закончили.

Он резко открыл дверь и вошел в гостиную.

– Это даже унизительно. Так долго стоять за дверью. Вы уже выпотрошили Инну? Узнали все, что хотели узнать? Или у вас еще есть вопросы?

– Больше нет никаких вопросов, – поднялся Дронго, – только один. И он к вам. Вы уже купили недостающие пять процентов или собираетесь это сделать?

– Не купил, – помрачнел Солицын, – но обязательно это сделаю. Хотя бы для того, чтобы сохранить нашу компанию. Я уже вам об этом говорил. И вы напрасно пытаетесь меня поймать именно на этом. Ради пяти процентов и даже ради пятидесяти миллионов я бы не стал убивать своего друга, каким он мне был почти до последних дней. До нашей дурацкой встречи…

– Не нужно об этом вспоминать, – предложила Инна, – это был как дурной сон.

– Да, – согласился Солицын, – как кошмарный сон, после которого целый день ходишь сам не свой. Вы напрасно теряете время, господин эксперт, мучая то меня, то мою жену. Убийцы здесь вам не найти. Даже если мы провели эту встречу, то это не значит, что мы способны на подобное преступление. Ни один из нас не смог бы убить Петю. Это сделал человек, который не смог простить ему унижения и позора. И вы знаете имя этого человека.

– До свидания, – сказал Дронго, – извините, что я отнял у вас столько времени.

Он вышел из апартаментов, достал мобильный телефон. Посмотрел на часы. Если сейчас в Испании около шести, то в Москве уже восемь вечера. Достаточно поздно. Но при желании все можно узнать. Он набрал номер своего напарника – Эдгара Вейдеманиса.

– Эдгар, – сказал Дронго, – добрый вечер.

– Здравствуй, – обрадовался Вейдеманис, – я думал, что ты уже в Италии. А ты еще туда не доехал. Я сегодня разговаривал с Джил.

– Я полечу туда завтра вечером. У меня к тебе просьба. Ты можешь узнать, кому принадлежат акции компании «Лик»? Это московская компания, которая занимается инвестициями в строительную индустрию города. Совладельцы компании, имеющие самые крупные пакеты акций, – Петр Золотарев и Павел Солицын.

– Что я должен узнать?

– Не было ли в этой компании изменений в реестре собственников. Может, кто-то недавно приобрел крупный пакет акций. Меня интересуют все, кто мог купить больше четырех или пяти процентов. Ты меня понимаешь?

– Да. Но сейчас уже поздно. Завтра утром я все для тебя узнаю. Как, ты сказал, называется компания?

– «Лик», – повторил Дронго, – и постарайся узнать обо всем как можно быстрее.

Он убрал телефон в карман. Если Солицын действительно приобрел контрольный пакет акций, тогда вся эта свингерская встреча была всего лишь прикрытием для успешной бизнес-операции, которая сделает семью Солицыных мультимиллионерами. И тогда получается, они вдвоем смогли обмануть не только своего компаньона, испанскую полицию, но и самого Дронго. Завтра утром он узнает об этом наверняка. Ведь времени у него осталось совсем немного.

Глава 14

На часах было около семи. Как много времени прошло со вчерашнего дня. Будто целая вечность. Он успел пережить и этот разговор с Золотаревым, и его неожиданное убийство. И даже обвинения в свой адрес. Дронго вернулся к себе в номер, чтобы принять душ и немного отдохнуть.

Значит, он был прав. После того как он ушел, к Золотареву заходила Инна. Она увидела, как они проходят по коридору, и решила поговорить со своим бывшим любовником. Ей нужна была эта встреча. Здесь все ясно. Она дождалась, пока захрапит ее супруг, и вышла из номера. Наверняка Золотарев был не в том состоянии, чтобы нормально реагировать. Но на самом деле выпил он не так много, Дронго успел отнять у него бутылку. Несколько рюмок водки и два бокала вина. Для сильного человека это не такая большая порция. У Золотарева было не алкогольное опьянение, а депрессия, вызванная разладами с женой и компаньоном. Наверняка об Инне он думал меньше всего.

Но когда она пришла и начала звонить, он открыл дверь. Заставил себя подняться и открыть дверь, когда услышал ее голос. Они говорили достаточно долго. Четырнадцать минут. Очевидно, она хотела каких-то гарантий, опасаясь, что он расскажет Павлу об их прежних отношениях. Возможно, Павел прореагировал бы как-то иначе, если бы она рассказала ему об этом до встречи. Возможно, он сумел бы подавить в себе чувство ревности, хотя наверняка не простил бы ее. Ведь Петр был на их свадьбе свидетелем со стороны жениха. И получалось, что они вместе с Инной несколько лет обманывали Павла. А после свингерской встречи примирение было просто невозможно. В этом случае Павел Солицын был не просто обманутым мужем, а настоящим дураком, вернувшим свою жену в постель к ее бывшему любовнику. Конечно, она понимала всю сложность своего положения. Ей хотелось убедить Золотарева ничего не рассказывать своему компаньону.

А тот в это время больше думал о своей жене, чем об Инне. Что не помешало ему предложить ей продолжить их отношения. Вот здесь важный психологический момент. Как он это предложил. Начал с угроз и шантажа или только высказал свои пожелания? Если с угроз в адрес Инны, то она вполне могла взять эту лампу в руки. Нет, не так. Она достаточно умная и сообразительная женщина. Возможно, она сдержалась. Видела, в каком состоянии он находится. Возможно, взяла ключ со стола и решила снова вернуться. А потом вернулась и нанесла удар. Что-то не получается. Если он ее шантажировал и угрожал ей, она вполне могла его убить. Но тогда почему она ушла и снова вернулась? Чтобы запутать всех этой дурацкой карточкой-ключом? Но она не могла знать о компьютеризированной системе безопасности в отеле. И, самое главное, зачем ей так рисковать? Если она уже приняла решение, то могла ударить его сразу. Так, так. Это очень важный момент в его рассуждениях. Она не должна была приходить второй раз, рискуя, что ее увидят. Она не могла знать, что компьютеры сработают на внешнее воздействие ключа. И она не может быть в свои двадцать восемь лет такой хладнокровной убийцей. Какой бы циничной и прагматичной она ни казалась. Для этого нужен иной характер и другие обстоятельства.

Но тогда ничего не получается. На столе рядом с погибшим лежал единственный ключ. И дверь открывали снаружи. Этот ключ могла забрать только Инна. Предположим, что она стала психовать, услышав предложение Золотарева. Предположим, что она даже потеряла контроль над собой. Ее отпечатков пальцев нигде нет, хотя на кнопке звонка они должны были остаться. Она говорит, что звонила раз десять. Почему там не остались ее отпечатки? Она их вытерла? Тогда почему она об этом не рассказывает? Давай рассуждать дальше. Что, если во время разговора с Золотаревым она начала нервничать и случайно взяла эту карточку с собой? Такое возможно? Вполне. Она сказала, что все время держала свою карточку в кармане, не выпуская из рук. Может, в какой-то момент она случайно взяла другую карточку и положила в соседний карман. Такое тоже возможно. От нервного потрясения она могла унести обе карточки-ключа.

Давай рассуждать дальше. Предположим, что все так и было. Она вернулась к себе в апартаменты и легла спать. А вот здесь получается очень интересный психологический этюд. Предположим, что ее муж не спал. Он слышал, как она ушла, и даже сумел увидеть, куда именно она ушла. Павел далеко не дурак, возможно, он давно все понял. Тогда он дождался своей жены, увидел, как она вернулась в спальню, подождал, пока она заснет, и еще через час пошел убивать своего бывшего друга, которому не смог простить подобного поведения. Убедительно. Возможно. Но есть слабые моменты. И самый главный минус этой гипотезы – карточка, которую якобы она унесла со стола. Откуда он знал, что она взяла ключ? Или она ему об этом сама рассказала? Откуда он знал, что этот ключ подойдет к дверям номера, в котором был Золотарев? Легче было снова позвонить и разбудить своего компаньона. Конечно, у него могли быть причины для убийства, но как он догадался проверить ее карманы? Или еще более интересная гипотеза. Они договорились о преступлении, решив обеспечить алиби друг друга. Сначала пошла она и украла карточку-ключ, а затем передала ее своему мужу. Бред какой-то. Откуда она могла знать, что Дронго оставил этот ключ на столе рядом с кроватью? Нет, ничего не выходит.

Он раздраженно потер голову. Что на самом деле произошло? И куда исчез этот ключ? Каким образом он мог исчезнуть? Ведь сам Дронго положил его на стол рядом с кроватью, когда искал упавший предмет. Стоп. Этот предмет так и не нашли, что позволило комиссару Морено считать его лжецом. Да и сам Гарригес не очень верит в эту историю с упавшим предметом. Нужно все самому проверить.

Дронго быстро накинул пиджак и вышел из номера. Спустился вниз и подошел к уже знакомому консьержу.

– У меня к вам большая просьба, сеньор Аргуэльо, – начал Дронго, – я хочу, чтобы ваша горничная проверила еще раз пол в номере, где было совершено убийство.

– Сотрудники полиции уже все проверили, – сообщил консьерж, – они разрешили нам почистить этот номер. Сейчас там работают две наши горничные.

– Позвоните им и предложите внимательно осмотреть пол, – попросил Дронго, – возможно, они что-нибудь там найдут.

– Обязательно, сеньор, – кивнул консьерж. – Но дело в том, что любой предмет, который там найдут, мы обязаны передать в полицию. Таково было требование комиссара Морено. Извините меня, сеньор, но я не имею права не выполнить этого приказа.

– Конечно, – улыбнулся Дронго, – я только об этом вас и прошу. Но сообщите мне, какой именно предмет вы нашли, если, конечно, что-нибудь там обнаружите.

Он вернулся к своему номеру. Открыл дверь, достав свою карточку. И замер на пороге. Невероятная мысль вдруг поразила его. Он вошел в свою комнату, подошел к висевшему на вешалке другому костюму, в котором он был вчера вечером и сегодня утром. Достал карточку. Посмотрел на нее. Вытащил свою и тоже посмотрел. Они были абсолютно идентичные. Своей карточкой он только что открыл дверь. А первая не сработала, когда он вчера вечером попытался вернуться в свой номер. Как он мог об этом забыть? Он оставил Золотарева в его номере и вернулся к себе. Карточка не работала. Он дважды попытался открыть дверь. Потом спустился вниз. Девушка дала ему новую карточку, а старую он оставил себе. И вернулся в свой номер.

Как он мог об этом забыть? Эта старая карточка-ключ осталась в кармане пиджака, в котором он вчера вечером был на ужине. Утром он переоделся. Положил новую карточку в карман другого пиджака. И пользовался ею до тех пор, пока ему не заблокировали двери по приказу комиссара. Он растерянно смотрел на обе карточки.

Вторую карточку у него потом отобрали. Когда его задержали по приказу комиссара. Его отвели в комнату менеджера, где состоялся этот неприятный разговор. Затем он вернулся к портье, и ему выдали новую карточку-ключ.

Он закрыл глаза. Как вчера все было? Они вошли в номер, Золотарев шатался от горя и выпитого алкоголя. Ему было так плохо. Дронго помог ему раздеться, снял пиджак. В этот момент что-то упало, звякнуло. Он точно помнит звук упавшего предмета. Чертыхнувшись, он положил карточку в карман пиджака и включил свет, дотронувшись до этой лампы, ставшей потом орудием убийства. Наклонился и начал искать упавший предмет. Ничего не нашел, поднялся и, вытащив карточку-ключ, положил ее на стол. Он точно помнит, что достал карточку и положил ее на стол. Дронго ошеломленно смотрел на обе карточки, лежавшие перед ним. Значит, вторая – это его нынешний ключ. А первая – та самая карточка, которой он не смог вчера открыть свою дверь. Господи, как же он сразу все не понял.

«Как я мог сразу не догадаться? Еще вчера вечером», – огорченно подумал Дронго, выбегая из своего номера. Он подбежал к лифту, нетерпеливо ожидая, пока прозрачная кабина поднимется к нему. Вошел в кабину и нажал кнопку четырнадцатого этажа. Обе карточки были у него в руках. Неужели он действительно мог так ошибиться?

Выбежав из кабины лифта, он быстро пошел к номеру, который вчера занимал Золотарев. Дверь была открыта. Две горничные убирали в комнате. Дронго достал обе карточки. Засунул первую. Красный огонек, она не работает. Очевидно, это карточка от его двери. Он засунул вторую карточку. И с расширяющимися от ужаса глазами увидел зеленый огонек. Все верно. Он вчера перепутал эти ключи. Когда у Золотарева что-то упало из кармана, Дронго положил карточку в карман пиджака, где уже был его собственный ключ, и затем, включив свет, начал поиски. Ничего не найдя, он вытащил из кармана свой собственный ключ и положил его на столик. А карточку-ключ от номера Золотарева унес с собой. И она, конечно, не могла открыть его дверь. Тогда он спустился вниз и получил новую карточку. А старая осталась у него в кармане. Он растерянно прислонился к стене. Все его рассуждения и все гипотезы комиссара Морено ничего не стоили. Ровным счетом ничего. Убийца не мог воспользоваться карточкой-ключом, которую Дронго оставил на столе. И Золотарев не мог. И сам Дронго тоже не мог. Эта был ключ от его номера. И тогда получается, что ни сам Дронго, ни Инна Солицына не могли похитить ключ, чтобы передать его возможному убийце. Этот ключ не работал. И не мог открыть входную дверь в комнату, которую занимал Золотарев. Но компьютерная система безопасности в этом отеле показала, что дверь открывали снаружи.

«Значит, мы были не правы, – подумал он. – Значит, все было иначе. Я ушел, оставив этот ключ на столике, затем пришла Инна, которая оставалась в номере достаточно много времени. А еще через час появился убийца. Который и нанес этот удар. Но куда тогда исчез ключ от номера? Зачем убийца забрал эту бесполезную карточку с собой? Чтобы попасть в мой номер? Не подходит. Он не мог знать, от какого номера эта карточка. Они все похожи друг на друга. И ее нужно проверить внизу, на компьютере, чтобы точно определить, кому она принадлежит. Тогда зачем забирать этот ключ?»

Он чувствовал, что разгадка уже близка, что ему стоит сделать последнее усилие, и он сумеет понять, что именно здесь произошло. И в этот момент он услышал громкий крик горничной. Дронго невольно вздрогнул. Вторая горничная бросилась к первой, более молодой.

– Что случилось? – спросила она.

– Посмотри, что я нашла, – взволнованно произнесла ее молодая коллега. Обе женщины приехали сюда, очевидно, из Латинской Америки, возможно, из Гватемалы или Суринама.

Дронго появился на пороге, и обе женщины испуганно обернулись.

– Сюда нельзя входить, сеньор, – сказала пожилая женщина, – этот номер пока не готов. И нам не разрешили пускать сюда посторонних.

– Что вы нашли? – спросил Дронго.

– Этот номер не для гостей, – упрямо повторила горничная, – выйдите отсюда, сеньор. Мы должны позвонить консьержу и передать ему найденную вещь.

Она говорила даже на своем родном испанском с таким чудовищным акцентом, что он ее вообще не понимал.

– Покажите, – попросил он.

– Уходите, – ответила горничная.

Вторая уже подняла трубку, очевидно, решив позвонить в службу безопасности. Ему не хватало только проблем с этими ребятами. Он повернулся и поспешил по коридору к лифту. Спустился вниз и почти бегом направился к консьержу.

– Сеньор Аргуэльо, – кинулся к нему Дронго, – ваши горничные что-то нашли в этом номере.

– Нашли, – кивнул ему улыбающийся консьерж, – они уже позвонили в нашу службу безопасности. Сейчас приедут сотрудники полиции, и мы передадим им найденный предмет.

– Что это было?

– Запонка, сеньор. Это была запонка. Очевидно, она упала с руки сеньора Золотарева, когда он лежал на кровати. Или когда он пытался защититься от убийцы. Мне неприятно об этом даже вспоминать. У нас такой респектабельный отель, и здесь никогда не происходило ничего подобного.

– Запонка, – усмехнулся Дронго, – конечно, запонка. Я должен был понять это еще вчера. А где она была?

– Закатилась в угол, за ножку дивана, – пояснил консьерж. – Но вы не волнуйтесь, сеньор. Если это ваша запонка, то в полиции вернут ее вам. Вы должны нас понять, мы не имеем права ее никому отдавать до тех пор, пока запонку не увидит сеньор комиссар.

– Эта запонка с рубашки погибшего, – сказал Дронго. – Надеюсь, теперь Морено наконец поймет, почему я включал эту проклятую лампу.

– Что вы сказали, сеньор?

– Ничего. Спасибо вашим горничным. Они у вас идеально вышколены и знают свое дело.

– У нас один из лучших отелей Барселоны. И я бы даже рискнул сказать, всей Испании, – добавил консьерж.

– Это правда, – улыбнулся Дронго. – У меня еще один вопрос.

– Конечно, сеньор.

– Кто из сотрудников отеля имеет универсальные ключи, подходящие ко всем входным дверям?

– Наши горничные, служба обеспечения мини-барами, сотрудники службы безопасности. Вас интересует кто-то конкретно?

– Нет, спасибо. И обязательно проследите, чтобы эта найденная запонка уже сегодня попала в полицию.

– Не волнуйтесь, сеньор. Сотрудники службы безопасности сами отвезут ее комиссару Морено.

– Спасибо. Вы завтра работаете?

– Нет, сеньор.

– В таком случае завтра я прошу вас быть в комнате вашего менеджера в пять часов вечера. Сумеете приехать?

– Обязательно приеду, сеньор. Я живу здесь недалеко. Если это нужно…

– Очень нужно. Только не забудьте. Завтра в пять часов вечера.

Он отошел от стойки консьержа. Интересно, что теперь скажет комиссар Морено. И как обрадуется Гарригес, когда наконец поймет, что Дронго действительно искал эту пропавшую запонку. Но ему еще необходимо продумать свою новую версию.

Глава 15

Вечером он решил не спускаться к ужину. Нужно было продумать свою версию до конца. Самое важное, что его так волновало, был звонок, на котором не нашли отпечатки пальцев Инны Солицыной. Если бы убийца позвонил сразу после нее, то он мог стереть ее отпечатки и оставить свои. Но зачем стирать отпечатки пальцев Солицыной? Чтобы отвести от нее подозрения? Тогда последним человеком, кто мог войти к Золотареву, был Павел Солицын. Он увидел, как вернулась его жена, он все понял про их отношения и решил стереть ее отпечатки пальцев. Но как он попал в комнату, если у него не было ключа? А оставшийся на столике ключ был от номера самого Дронго. Не получается. Опять какая-то глупая задача с несколькими неизвестными. И почему убийца так заботился об отпечатках пальцев Инны Солицыной?

Другая версия. Предположим, это был не Солицын. Тогда остается единственный подозреваемый – Алиса. Она увидела, как Инна проходит в номер, который снял ее муж. Увидела и решила, что бывшие любовники восстановили свои прежние отношения. К тому же она уже наблюдала, как именно они этим занимаются. Ей не нужно было ничего придумывать, она все четко себе представляла. Тогда она ждет, пока уйдет Инна, подходит к дверям и… Опять не получается. Да, у нее могла быть причина нанести этот удар лампой. Но каким образом она попала в номер? И почему стерла отпечатки пальцев Инны? Ведь, по логике вещей, она должна была сделать все, чтобы именно Солицыну обвинили в этом убийстве. Мотив, конечно, у нее мог быть очень сильный, особенно после этой свингерской встречи и если она случайно увидела, как Инна направляется в номер к ее мужу. Более чем достаточный мотив, чтобы ударить своего супруга, оказавшегося столь ничтожным человеком. Но как она это исполнила? Как попала в комнату? Предположим невероятное. Она сумела достать другой ключ. Попросила горничную или консьержа. Сказала, что она супруга Золотарева, а тот спит в этой комнате. Нет, опять не получается. Комната была оформлена на имя Дронго. А у них были свои апартаменты. И потом, трудно представить Алису, которая ходит ночью по коридору и просит горничную открыть ей дверь в чужой номер. Она для этого слишком гордая и независимая женщина. Да и горничная сразу бы рассказала об этом в службе безопасности. И уж наверняка комиссар Морено первым узнал бы о таком странном поведении супруги убитого.

Опять не получается. Он подумал, что нужно заказать себе ужин, и подошел к телефону, когда неожиданно услышал звонок. Он удивился, поднял трубку.

– Господин Дронго, – сказала Алиса, она разговаривала так, словно не разжимала зубов, одними губами, – вы можете ко мне зайти?

– Прямо сейчас?

– Да, если возможно. Я одна. Мне хотелось бы еще раз с вами поговорить. Дети уехали в аэропорт. Прилетел отец Ираклия, они его встречают.

– Я сейчас приду, – пообещал он.

Она словно услышала его мысли. Он надел пиджак и быстро вышел из комнаты. Поднялся на четырнадцатый этаж в ее апартаменты. Позвонил в дверь. Дверь почти сразу открылась. Алиса была в темном длинном платье.

– Входите, – негромко произнесла она.

В гостиной царил приглушенный полумрак. Она включила только настольные лампы по углам. Причудливые тени отражались на стенах.

– Садитесь, – пригласила она его, показывая на диван, – я не люблю яркий свет.

Он уселся на диван. Она села в кресло, стоявшее рядом.

– Не знаю даже, с чего начать, – призналась она. – У вас нет сигарет? Ах да, вы же не курите. Дочь нашла мою пачку и выбросила ее в окно. Я заказала еще одну, она выбросила и вторую. Я с трудом уговорила ее уехать с Ираклием в аэропорт, чтобы встретить его отца.

– Зачем он прилетает?

– Сама не понимаю. У них свои традиции, вам лучше их знать. Вы же тоже, кажется, с Кавказа. Наверно, считает, что нужно помочь нам в этой ситуации. Вы знаете, грузины всегда казались мне немного опереточным народом. Такие вечные актеры в душе. И только когда мы ближе познакомились с Ираклием и его родными, я оценила их внутреннее благородство, их душевные качества. Они так хорошо приняли Лизу в свою семью. Ираклий младший сын в большой семье. У его отца, бывшего председателя колхоза, было четверо сыновей и четыре дочери. Можете себе представить такое количество людей? Знаете, что он сказал Лизе на свадьбе? «Ты должна родить четверых детей, чтобы каждый из них мог проводить тебя в последний путь», – вот такое необычное пожелание. Когда мы спросили, зачем ему восемь детей, он не растерялся. «Мы с женой умрем вместе, в один день, – объяснил нам старый Георгий. – И поэтому нам нужны восемь человек. Чтобы могли унести сразу два тела». Я им даже немного завидую. Это так здорово, что Лиза попала в такую семью.

– Он прилетел, чтобы поддержать вас в вашем горе, – понял Дронго, – и помочь вам с вашими проблемами. Нужно будет отправить тело в Москву. Извините, что я говорю о таких подробностях.

– Я понимаю. Георгий Луарсабович прилетит не один. Вместе с ним летит один из его сыновей. Наверно, чтобы помочь нам. Это так благородно с их стороны. Кажется, я уже отвыкла за эти несколько дней от такого благородства…

Она была сильным человеком, если могла говорить на подобные темы.

– Я все время думаю о нашем сегодняшнем разговоре, – призналась Алиса. – Мне и в голову раньше не могло прийти, что я могу обсуждать с посторонним, абсолютно чужим мне человеком такие проблемы. Рассказывать о таких интимных вещах. Наверно, я очень изменилась за последние несколько дней, если смогла спокойно беседовать с вами, рассказывая, как мы провели эту свингерскую встречу. Мне было ужасно стыдно выходить из ванной, но разговаривать с вами было совсем не стыдно. Как будто беседовала с врачом или психологом. Наверно, у вас есть особый дар разговаривать с людьми. Вы умеете слушать и задавать нужные вопросы, определять некий тон в беседе. Наверно, поэтому я так раскованно и спокойно себя чувствовала. И еще… В вас есть некая надежность, которую я всегда ценила в мужчинах. Раньше я чувствовала ее и в Золотареве. Потом это чувство исчезло. Некий внутренний стержень. Чувство собственного достоинства, если хотите. Для мужчины это важно. Хотя и для женщины, наверно, не менее важно.

– Я разговаривал с вами не ради собственного интереса, – ответил Дронго. – Хотя, наверно, я не совсем искренен. И ради собственного тоже. Ведь меня могут обвинить в этом убийстве. Все улики сейчас против меня, и комиссар даже пытался сегодня днем меня арестовать. Но я хотел помочь вам найти убийцу и помочь обрести себя. Еще раз. Даже после происшедшей трагедии.

– Спасибо, – кивнула Алиса, – я все правильно поняла. Остается пожалеть, что мы с вами не встретились двадцать лет назад.

– Двадцать лет назад я лежал в американском госпитале, и врачи боролись за мою жизнь, – вспомнил Дронго, – они тогда давали мне только пять процентов на выживание. И девяносто пять против.

– Вы болели?

– Нет. В меня стреляли. И чудом тогда спасли…

– Извините.

– Ничего. Это было ровно двадцать лет назад. Значит, тогда мы не могли встретиться.

– Я все еще не могу привыкнуть к своему новому статусу вдовы, – призналась Алиса. – Только несколько дней назад я почувствовала изменение в своей судьбе, считая себя абсолютной дрянью и падшей женщиной, а сейчас новый статус. Все происходит слишком быстро. Я не успеваю за событиями.

– Я вас понимаю, – кивнул Дронго, – после происшедших событий вы все еще не пришли в себя. Сначала эта встреча, затем убийство вашего мужа. Но вам нужно собраться с духом и продолжать жить. Хотя бы ради вашей дочери, ради возможных внуков. И, наконец, ради себя самой. В сорок три года жизнь только начинается. Поверьте мне, что это действительно так.

– Из вас получился бы чудный психиатр, – улыбнулась Алиса, – только мне уже подобные рассуждения не помогут. Я физически чувствую, как у меня исчезает желание жить. Воля к жизни, если хотите. Будущее кажется мне туманным и неясным. Я ведь уже много лет не работаю. Была на содержании у своего мужа, так сказать. Пыталась открыть косметический салон, но он быстро прогорел. Наверно, у меня нет способностей к бизнесу.

– Ваш муж был достаточно состоятельным человеком, чтобы обеспечить вас до конца жизни.

– Я не об этом. Меньше всего я сейчас думаю о деньгах. Лиза вышла замуж, и она устроена хорошо. А больше мне ничего и не нужно. Я думала о смысле своей будущей жизни. Почему все так получилось? Почему у нас оказались разорванными связи, которые должны были связывать нашу семью? Почему родители Ираклия живут вместе уже сорок пять лет? Имеют восьмерых детей и радуются многочисленным внукам. Что мы тогда сделали не так? Не сейчас, вы меня понимаете. Я говорю не об этой свингерской встрече, не об убийстве Петра. Что мы сделали неправильно тогда, после чего вся наша жизнь пошла кувырком?

– Вы сами ответили на свой вопрос, – сказал Дронго, – ваша разорванная связь. Когда было трудно, вы решили разорвать узы, которые вас связывали. Каждый из вас нашел нового партнера, считая, что можно начать жизнь заново. На самом деле смена партнеров – это всегда очень сложное испытание. И нравственное, и физическое. И где гарантия, что второй выбор окажется лучше первого? Проблема в самом выборе. Тогда выходит, что люди просто не умеют выбирать. Мой отец любил говорить, что один муж – это очень много, а два мужа – это всегда очень мало. Проблема выбора – это, если хотите, проблема идентичности самого человека.

– Вы считаете, что мы ошиблись именно тогда?

– Не знаю. Может, раньше, когда выбирали друг друга, будучи абсолютно непохожими людьми. Ни по складу характера, ни по своим темпераментам. Он яркий холерик, а вы скрытый меланхолик. Вам, наверно, было трудно все время быть вместе. Ваша дочь вспомнила, что вы никогда не проводили отпуск вместе. Может, проблемы были именно в этом. А когда в конце восьмидесятых на ваши личные проблемы легли и другие потрясения, вы и посчитали, что будет гораздо удобнее разорвать старые связи и обрести новые.

– Возможно, вы правы, – задумчиво произнесла Алиса. – Но я хочу вам сказать, что я по-своему любила Золотарева. Он был человеком непоследовательным, иногда готовым к неоправданным компромиссам, но ярким и талантливым. Возможно, в другое время и в другую эпоху он стал бы известным ученым и даже приличным человеком. А во время правления «Золотого тельца» ему пришлось приспосабливаться, ловчить, лгать, давать взятки. И все это наложило отпечаток и на наши отношения, и на его душу.

– Не нужно считать эпоху виноватой в ваших проблемах. Виноваты всегда люди.

– Вы правы. Но люди живут в рамках определенной эпохи. Как выгодно было быть порядочными и честными людьми в эпоху социализма. Вернуть украденный кошелек или отказаться от незаработанной премии. Про таких писали в газетах, их приводили в пример, они были настоящими героями тех лет. А сейчас все изменилось. Оказывается, честность – это глупость, порядочность – это пошлость, умение жить предполагает умение обманывать других и ловчить за счет ближних. Вы понимаете, что произошло. Отменили нравственность. Какая бы она ни была при социализме, фарисейская, не всегда достаточно правильная, не очень искренняя. Но были некие нормы поведения. Существовали нравственные нормы, на которых держалось общество. А сейчас все отменили. И тот, кто украл больше других, оказался в героях, тот, кто сумел обмануть и предать быстрее, оказался умнее. Какая нравственность может быть в наше время? Самый главный смысл жизни – это деньги. А все остальное только ненужная суета. И, значит, все дозволено. Раньше отменили Бога, а сейчас отменили Мораль. И тогда можно проводить свингерские встречи, подставлять собственных жен, предавать своих друзей, спать с их женами, в общем, все дозволено. Если вы смогли заработать деньги, неважно, каким путем, значит, вы в полном порядке, а если не смогли, то вы полный дурак со всей своей моралью и нравственностью.

– В мире еще не было подобных переходов от социализма к капитализму, – невесело заметил Дронго, – может, поэтому переход так болезненно затянулся. Культ книги заменили на культ телевизора, культ семьи на культ свингерства, культ Родины на культ денег, культ нравственности на культ вседозволенности. Я тоже не идеализирую прошлое, но когда внезапно опрокидываются все прежние нормы, люди теряют привычные ориентиры. И нравственные в том числе.

– Вам, наверно, приходится тяжело, – неожиданно произнесла Алиса, – сталкиваетесь с таким количеством негатива. Как вам удается противостоять этому? Неужели вы действительно верите в свою миссию? Или наивно полагаете, что Добро всегда побеждает Зло? Но вы не похожи на наивного человека. Тогда что дает вам силы?

– Не знаю. Но я искренне верю, что помогаю людям. Может, в этом и состоит моя миссия. Это не инстинкт «охотника», нет. Мне бывает даже жалко оступившихся и провинившихся людей. Человек слаб, я это точно знаю. И в слабости своей совершает противоестественные и омерзительные поступки. Судить его я не берусь, но обнаружить преступника и указать на него я считаю своим долгом. Хотя бы для того, чтобы предотвратить подобные преступления в будущем.

– Кто, по-вашему, убил моего мужа? – в упор спросила она. – Сегодня днем вы так и не захотели мне конкретно ответить. Мы с вами говорили о трех подозреваемых.

– Боюсь, что мне пришлось немного расширить этот круг, – признался Дронго, – и сейчас я проверяю новую версию.

– Вы считаете, что это были не Солицыны?

– Пока у меня нет твердой уверенности, я стараюсь не высказывать своих предположений.

– И вы снова не скажете мне, кто его убил?

– Пока нет. Но завтра вечером я постараюсь назвать имя убийцы. Этого вам достаточно?

– Вполне. Я должна знать, как мне относиться к людям, которые нас окружают. Хотя и не представляю себе, как я теперь буду общаться с Павлом или его супругой. Даже не могу себе представить. Нам, наверно, будет стыдно смотреть в глаза друг другу после случившегося.

– Это был сон, – сказал Дронго, – кошмарный, ужасный сон. Он закончился, и вы проснулись. Не нужно ни о чем помнить. У вашего мужа было составлено завещание?

– Насколько я знаю, нет. А почему нам нужно завещание? У моего мужа нет других наследников, кроме его дочери. Это я точно знаю.

– Она не основной наследник, – улыбнулся Дронго.

– Как это не основной, – встрепенулась Алиса, – что вы такое говорите? Разве у него были другие дети? Но это невозможно, этого не могло быть…

– Нет, нет, – успокоил ее Дронго, – я имею в виду не его возможных детей. Дело в том, что ваша Лиза уже совершеннолетняя и, значит, по российскому законодательству не может претендовать на его акции и наследство без оставленного завещания.

– А кто может? – дернулась Алиса.

– Вы. Вы единственный наследник состояния своего мужа. Его компании и всех его акций. Но я должен вас предупредить, что ваш пакет может сильно упасть в цене, если вы срочно не примете необходимые меры.

– Я в таких вопросах ничего не понимаю, – отмахнулась Алиса, – пусть приедет Ираклий, и вы с ним поговорите. Он хорошо во всем этом разбирается. Они все время говорили на эту тему с мужем, и тот радовался, какая светлая голова у нашего зятя. У него уже есть своя небольшая компания.

– Когда они приедут?

– Уже скоро. Значит, завтра мы сможем узнать, кто убил Золотарева? Я вас правильно поняла?

– Да, – ответил Дронго, – иначе завтра меня депортируют из этой страны. Это и в моих личных интересах.

Она улыбнулась.

– Значит, вы думаете только о себе, – сказала Алиса, – получается, и вы такой же, как и все остальные.

– Разумеется, – ответил Дронго в тон женщине, – а кто сказал, что я лучше других? Мы все продукты своей эпохи.

Они рассмеялись.

– Пойдемте ужинать, – неожиданно предложил Дронго, – вы, наверно, ничего не ели с самого утра.

– Да, – кивнула она, – это правда. И ничего не хочу есть. Я все время в состоянии натянутой струны. Жду, когда она лопнет.

– Пойдемте, – поднялся Дронго, – вам нужно немного поесть и набраться сил. Завтра у вас будет не менее сложный день, чем сегодня.

– Хуже, чем сегодня, мне все равно не будет, – призналась она, тоже поднимаясь с кресла.

Глава 16

Они ужинали за столиком, который находился в самом углу. Алиса отказалась от горячей еды, выбрав для себя салат и бокал белого вина. Он решил не выделяться и заказал себе такой же салат с бокалом красного вина. Они помянули погибшего. Алиса пригубила и не стала пить. Он не настаивал.

– Почему вы так уверены, что это не я его убила? – неожиданно спросила она во время разговора. – Ведь у меня было гораздо больше причин его ненавидеть, чем у всех остальных. Он подставил меня под нескромные взгляды своей любовницы и компаньона, он обманул меня со своей бывшей любовницей, он предавался утехам у меня на глазах. И, наконец, он просто подставил меня своему другу. По-моему, вы должны были в первую очередь подозревать именно меня.

– Это только внешняя сторона вашей проблемы, – возразил Дронго, – дело не в ваших причинах. Дело в мотивации ваших поступков. Чем он вас удивил? Вы и раньше знали, что он встречался с различными женщинами. Вы и раньше знали, что Инна была его любовницей, что не мешало вам принимать их у себя и ходить к ним в гости…

– Лицемерие всегда гнусный порок, – вставила Алиса.

– Возможно. Но цивилизованное общество, и особенно круги, в которых вы вращаетесь, считает лицемерие одним из важных моментов существования самого общества. Иначе трудно было бы соблюдать некий паритет отношений, ненависти и любви.

Дронго помолчал.

– Вы неплохо относились к Павлу Солицыну, – напомнил он.

– Я его раньше жалела, – призналась она, – после самоубийства Ольги я его просто жалела. А когда он женился на Инне, начала жалеть еще больше. Это была не равнозначная замена, и они совсем не подходят друг другу.

– Но это был его выбор. Насчет свингерской встречи вы тоже не совсем правы. Ведь вы сами согласились на эту встречу. Насколько я мог понять вчера из разговора с вашим мужем, он бы никогда не заставил вас пойти на эту встречу против вашей воли.

– Я хотела посмотреть, как он будет вести себя с Инной, – кивнула Алиса, – о Павле я думала меньше всего.

– Но вы согласились на эту встречу, – продолжал Дронго, – хотя наверняка понимали, что вам будет нелегко. Очень нелегко. Но вы уже готовили себя к этой встрече. И когда решили загорать топлес вместе с Инной, посчитав, что можете вести себя так, как ваша молодая соперница. И тогда, когда поднялись в их номер. Даже когда вы ушли в ванную комнату, все еще было не поздно. Вы могли отказаться и уйти. Но вы не отказались. Если вы помните, вы сказали мне, что вышли именно потому, что пытались сохранить уважение к себе. Казалось бы, странная логика, ведь легче было не выходить или вообще уйти, чем выходить. Но вы вышли именно потому, что сами хотели этого. Простите, что я говорю так откровенно, но иначе вы будете все время муссировать эту тему и в конце концов убьете себя своими воспоминаниями. Если учесть, что Золотарев и Солицын были далеко не ангелами и давно занимались подобными встречами с обменом своих знакомых, то они не видели в этом ничего необычного. Инна тоже была не девочкой. Получается, что единственным человеком, испытавшим там потрясение, были вы.

– Да, – кивнула Алиса, – мне до сих пор снятся кошмары. Как будто там не один Павел, а их трое, четверо, даже пятеро. И рядом стоит Лиза, которая на меня смотрит. Это было ужасное испытание.

– Но вы его уже прошли, – сказал Дронго, – и мой вам совет, не нужно об этом вспоминать. Теперь насчет убийства вашего супруга. Я полагаю, вы успели изучить характер Золотарева за годы совместной жизни. И ваше нежелание с ним общаться, ваши демонстративные презрение и обида доставали его гораздо сильнее, чем ваше возможное покушение на его жизнь. Кроме того, вы очень любите свою дочь и уже однажды вернулись ради нее к Золотареву. Вернулись, чтобы снова лишить ее отца? Не могу в это поверить. И, наконец, Ираклий, ваш зять. Какой пример вы подали бы молодым, если бы решились на убийство? Даже если предположить, что его никогда не смогут раскрыть. Такой кошмар будет сидеть в вас гораздо сильнее свингерской встречи. Вы просто не сможете себя простить. Более того, я убежден, что если бы вы вошли в тот номер и нанесли удар лампой, то уже сейчас вас не было бы в живых. Вы бы не простили себе еще и подобного поступка.

– Да, – согласилась Алиса, – возможно, вы правы. Мне кажется, что вы разбираетесь в моих чувствах лучше меня…

– А теперь по конкретным фактам, – продолжал Дронго. – Дело в том, что убийца вошел примерно через час после того, как там побывала Инна Солицына. Она, очевидно, очень боялась, что ваш муж может рассказать своему компаньону об их прежних отношениях.

– Не будьте таким наивным, – жестко заметила Алиса. – Все, что касается меня, вы говорите правильно. Что касается Инны, то вы слишком благородны, чтобы понять женщин подобного склада ума. Она отправилась к нему в номер, чтобы еще раз заняться любовью.

– Нет, – возразил Дронго, – он был не в том состоянии, когда занимаются любовью. Это я могу вам гарантировать. Да и ей не особенно хотелось заниматься этим после вашей совместной встречи. Она отправилась туда, чтобы с ним поговорить. И много раз нажимала кнопку звонка, чтобы он открыл ей дверь. Но вот самое поразительное, что ее отпечатков пальцев там не нашли. Их кто-то стер.

– Это мог сделать только Павел. Или она сама.

– Подождите. Но там исчез ключ. А потом убийца вошел в номер, отперев дверь своим ключом.

– Все ясно. Она передала ключ убийце.

– Не получается. Этот ключ был от моего номера. Я его случайно перепутал и оставил на столике. А карточку-ключ от номера, где оставался ваш муж, забрал с собой. Совершенно случайно. Но этот ключ не мог открыть мне входную дверь в мой номер. Я был в таком состоянии, что даже не подумал о подмене. Все еще находясь под впечатлением от разговора с вашим мужем, я спустился вниз и взял новый ключ. А старую карточку положил в карман пиджака. И только сегодня утром вспомнил о ней. Дело в том, что вечером я надеваю темный костюм, когда иду на ужин, а днем хожу в светлом. И карточка лежала в моем темном костюме.

– Почему вы так уверены, что сами перепутали карточки-ключи?

– Я все лично проверил. Поднялся на ваш этаж и проверил ключ. Он подходил к номеру, где убили вашего мужа.

– Что это значит?

– Ключ, который я оставил на столике, не мог открыть дверь в комнату, где находился ваш муж. Это абсолютное алиби Инны Солицыной. Она не смогла бы еще раз попасть в комнату. И ваше алиби тоже, – добавил он.

– Тогда кто вошел в этот номер. Павел Солицын?

– Сейчас я пытаюсь это выяснить. Нужно понять, почему убийца не оставил отпечатков пальцев Инны и каким образом открыл дверь. А самый главный вопрос: зачем он забрал чужую карточку? Для чего она ему была нужна?

– И у вас уже есть ответ на этот вопрос?

– Нет. Но я пытаюсь найти решение…

Он не договорил. В зал ресторана вошли Павел Солицын и его супруга. Очевидно, они тоже пытались выбрать себе место где-нибудь в углу. И поэтому так решительно шли именно к их столику. Увидев друг друга, они замерли. Алиса положила вилку на тарелку. Вилка едва слышно звякнула. Павел отвел глаза. Инна прикусила губу, но уходить не имело смысла. Они уже увидели друг друга.

– Здравствуй, Алиса, – подошла к столу Инна, – прими наши соболезнования. Это так ужасно, – она не решилась наклониться и поцеловать женщину, но смогла первой произнести нужные слова.

– И мои соболезнования тоже, – подошел мрачный Павел, – мы не думали, что это может случиться. Бедный Петя.

Он тоже не решился наклониться и поцеловать Алису. Это выглядело бы слишком двусмысленно. Алиса чуть покраснела. Было заметно, как ей трудно.

– Господин Дронго пригласил меня поужинать, – сказала она совсем приглушенным голосом, словно уже не разжимая не только зубов, но и губ.

– Правильно сделал, – кивнул Павел, – тебе нужно подкрепиться. Это очень правильно.

– Мы тоже хотели поужинать, – нервно произнесла Инна, – но я думаю, что нам лучше сидеть на воздухе. Здесь немного душно.

– Конечно, – сразу согласился Павел, – а вам, наверно, лучше остаться здесь. Чтобы не простудиться.

– Я не простужусь, – глухо произнесла Алиса.

– Если понадобится, я всегда рядом, – немного сконфуженно произнес Солицын. – Ты можешь позвонить и… мы всегда придем, я всегда приду, Инна всегда… в общем, ты можешь на нас рассчитывать.

Он выдохнул воздух и поспешил отойти от столика.

– Я все понимаю, – неожиданно сказала Инна, – но, честное слово, я не такая дрянь, как ты думаешь. Извини, – она отошла следом.

Алиса проводила их долгим взглядом.

– Она еще смеет со мной разговаривать, – нервно произнесла она, – ей было мало этой сцены в их апартаментах.

– Вы опять за свое, – огорченно произнес Дронго, – давайте раз и навсегда закончим эту тему. Вы же видели, как им самим неудобно после случившегося. Как они неловко себя чувствуют.

– Вы снова пытаетесь их понять, – вспомнила Алиса, – не нужно их защищать. Это не те люди, которые нуждаются в вашей опеке.

– Я пытаюсь успокоить вас, – признался Дронго, – и не хочу, чтобы к вашей трагедии примешивалось и ненужное чувство стыда. Вы не сделали ничего плохого.

– Вы так считаете? Скажите, вы женатый человек?

– Да. И я знаю, о чем вы меня спросите.

– Тем более. И вы могли бы решиться на подобную встречу? Только откровенно. На такую свингерскую встречу. Вы бы пошли на нее, даже если бы вашими партнерами была самая прекрасная, интеллигентная и аристократическая пара в мире? Только честно.

– Никогда, – ответил Дронго, – но у меня, очевидно, другое воспитание. Может, я недостаточно цивилизован для такой встречи.

– Не говорите глупостей.

– Я уже об этом думал. Мне было бы неприятно, если бы моя супруга отдыхала топлес. Хотя, наверно, я не стал бы ей что-то запрещать. Это должно быть некой внутренней потребностью. Но свингерство для меня недостижимая планка, к которой я не смогу подтянуться при всем своем желании.

– Тогда получается, что в ваших глазах я почти падшая женщина.

– Ничего подобного. Просто я честно высказываю свою точку зрения. Вы спрашиваете, а я отвечаю. У каждого свои нормы поведения, не обязательно совпадающие с другими.

– Вы не хотите честно отвечать?

– Я отвечаю абсолютно искренне. Лично для меня тема свингеров закрыта раз и навсегда. Она не обсуждается. Но и не осуждается.

– Понятно. Значит, для себя вы считаете подобное поведение недопустимым?

Дронго улыбнулся.

– Я слишком люблю женщин, чтобы подвергать их подобным испытаниям, – признался он, – и мне, наверно, было бы непонятным желание получать удовольствие столь противоестественным путем. Считается, что свингерство практикуют пары, которым за сорок. Это нужно для новых чувств и новых ощущений. По-моему, это ошибка. Свингерство – это некая точка невозврата, пройдя которую вы окончательно разрушаете вашу семью. Ведь ваши интимные отношения – последняя тайна, которая не должна быть известна никому. При этом я не ханжа и считаю абсолютно возможной встречу двух разных людей. Даже если она замужем, а он женат. Это личное дело каждого человека. Его право на выбор партнера и на свободные отношения. Но не свингерство, когда нужно не только выбирать нового партнера, но и отдавать старого. Может, я просто жадный человек.

– Вы все еще пытаетесь уйти от ответа и формулируете свое кредо таким образом, чтобы максимально защитить мои чувства и не обидеть меня.

– Ничего подобного. Я могу задать вам другой вопрос, и все встанет на свои места. Скажите мне тоже откровенно. После происшедшей встречи вы могли бы встречаться с Павлом? Или продолжать жить со своим мужем?

– С Павлом никогда, – решительно ответила Алиса, – с мужем, возможно, жила бы, но у нас не было бы прежней близости. Хотя это тоже неправда. Близости у нас уже давно не было. Мы привычно раз в месяц или в два выполняли свои «супружеские обязанности». Какое смешное словосочетание – «супружеские обязанности». Разве могут быть отношения двух близких людей «обязанностями»? И если они таковыми являются, то это уже само по себе противоестественно.

– Вы подтвердили мой вывод, – кивнул Дронго, – свингерство – точка невозврата. А для других семей это просто способ развлечься и отдохнуть. Я скажу вам даже больше. Ведь Солицыны уже имели опыт свингерства в американском городе. Гораздо легче все это проделать с чужими людьми, когда вас никто не знает. И расстаться с ними навсегда. Труднее с близкими. Я помню, как советские молодежные делегации выезжали в Югославию на отдых еще во времена прежнего режима. На нудистские пляжи бегали почти все. Но при этом старались сделать так, чтобы избежать встреч друг с другом. Ходить голым среди незнакомых тебе людей – пожалуйста, никаких проблем. Раздеться среди знакомых невозможно. Понимаю, несколько ханжеская точка зрения. Но именно так все и было. Если бы Золотарев организовал вашу свингерскую встречу с какой-нибудь американской или французской парой, вы наверняка вспоминали бы об этом с меньшим стыдом и сожалением. Возможно, вам было бы смешно, тем более что в таких клубах часто бывают не мужья с женами, а просто любопытствующие парочки, которых не связывает ничего, кроме секса. Но вы избрали самый сложный вариант, при котором встреча произошла с очень близкими вам людьми. К тому же вы знали, что Инна раньше была любовницей вашего супруга. Отсюда и все комплексы.

– Вам нужно преподавать теории Фрейда и Юнга студентам вузов, – усмехнулась Алиса, – и еще вы можете работать штатным психологом, но об этом я вам уже говорила. Вы видели их лица? У них выражение нашкодивших котов.

– Вы снова не можете успокоиться.

– Не могу, – отрезала она, – и не хочу. Пойдемте, мне действительно становится душно. К тому же скоро приедут Ираклий и его родственники. Будет неправильно, если они нас здесь увидят.

Они поднялись на четырнадцатый этаж, он проводил ее до дверей.

– До свидания, господин профессиональный утешитель, – сказала она на прощание. – Не скажу, что вы меня убедили во всем. Но мне бывает гораздо легче, когда я вас слушаю. Спасибо. Спасибо за то, что вы решили потратить на меня этот вечер.

Она повернулась и вошла в свои апартаменты, захлопнув за собой дверь. Дронго вернулся в ресторан, подозвал официанта.

– А теперь принесите меню, – попросил он, – я умираю с голода.

Глава 17

Всю ночь он разговаривал во сне с погибшим Золотаревым. Если бы он был мистиком, то вполне мог поверить, что душа убитого решила вернуться, чтобы провести эту ночь в комнате, куда его не пустили предыдущей ночью, в результате чего он был убит в другом номере. Но Дронго не верил в подобные мистические опыты. Он лишь все время спрашивал Золотарева, куда тот уходит от него и кто именно к нему приходил. Но ответа он, конечно, не получал.

Утром, спустившись к завтраку, он обнаружил за большим столом Ираклия, его старшего брата и их отца. Все трое были удивительно похожи друг на друга, словно молодые орлы и старый орел, вылетевшие из одного гнезда. Отец Ираклия внимательно разглядывал блюда, которые ему приносили сыновья. Некоторые он пренебрежительно убирал в стороны, а французские сыры ему явно нравились. Он пробовал каждый из них и одобрительно чмокал губами.

Ираклий показал в сторону Дронго, что-то рассказывая отцу. Все трое повернулись и посмотрели в его сторону. Отец снова принялся неторопливо жевать. Когда завтрак закончился, сыновья подождали, пока отец первым поднимется со стула, и только затем поднялись сами. Отец прошел к повару, который готовил для гостей яичницу и бекон, степенно поблагодарил его и пошел к выходу. Братья переглянулись, улыбнулись, но поспешили следом.

Дронго вышел минут через десять. Отец Ираклия был в холле. Он сидел за столом, и перед ним была небольшая чашечка темного чая. Старший брат Ираклия подошел к Дронго.

– Здравствуйте, – вежливо сказал он, – извините, что я вас беспокою. Но мой отец хочет с вами переговорить.

– Конечно, – согласился Дронго, проходя к дивану, где сидел приехавший гость.

Старик поднялся со своего места. Протянул большую крепкую ладонь. Пожал руку. Рукопожатие было крепким. Георгию Луарсабовичу было шестьдесят пять, но его вряд ли можно было назвать стариком. Скорее мужчиной зрелого возраста. Сын тактично отошел в сторону.

– Вы говорите по-грузински? – спросил Георгий Луарсабович.

– Не очень хорошо, – признался Дронго, – хотя немного знаю грузинский и мегрельский.

– Мне Ираклий сказал, что у тебя есть родственники грузины, – продолжал старик, сразу переходя на «ты». – Нужно знать язык своих родных, – назидательно сказал он, – чем больше языков знаешь, тем лучше.

– Я говорю на пяти языках и понимаю еще два десятка языков, – сообщил Дронго, улыбнувшись, – по-моему, достаточно. Хотя очень сожалею, что не знаю французского. Такой красивый язык.

– Значит, ты наш человек. Если в таком возрасте жалеешь о том, что не знаешь другой красивый язык. Садись рядом со мной. Ираклий сказал, что ты следователь.

– Нет, скорее частный детектив.

– Все равно, значит, сыщик. Ты знаешь, почему мы сюда приехали?

– Конечно, знаю.

– Убили отца моей невестки. Я человек старых взглядов, хотя и работал председателем колхоза много лет. Сейчас уже на пенсии. Знаешь, когда мне шестьдесят исполнилось, я сам решил уйти. И нового председателя рекомендовал вместо себя. Хотя у нас уже давно не колхоз, а винодельческий кооператив. Вот такое новое название. Хотя какая разница. Если люди на земле хорошо работают, то они будут работать и при социализме, и при капитализме, и при империализме, и при коммунизме. А если лодыри и лентяи, то не будут работать ни при каком «изме». Это я тебе говорю. Теперь, зачем мы приехали. Понятно, что погибшего уже не вернешь. Мир его праху. Он был отцом нашей невестки. Нашей младшей невестки. И хорошим другом нашему Ираклию. Поэтому мы прилетели, чтобы помочь проводить его на родину и оказать содействие вдове покойного.

– Это благородно с вашей стороны, – заметил Дронго.

– Ты пока помолчи, – строго предложил Георгий Луарсабович, – когда старшие говорят, младшие должны молчать. Ты разве не с Кавказа? Ираклий сказал, что ты из Баку.

– Он вам сказал правильно.

– Тогда слушай и молчи, – продолжал старик. – Мы, конечно, все оформим как полагается. И в Москве нас уже ждут. Мы ему настоящие поминки устроим, вся наша диаспора знает, что такого человека в этом городе убили. И поэтому я хочу у тебя спросить. Только ответь мне честно. Кто его убил? Почему его убили? Как его убили? Три вопроса у меня к тебе. И учти, я хочу услышать правду. Ираклий говорил, что есть какая-то тайна, которую ты знаешь и никому не рассказываешь. Тогда скажи мне эту тайну. Я секреты хранить умею.

– Никакой особенной тайны нет, – вздохнул Дронго, – но перед смертью погибший успел рассказать мне некоторые эпизоды своей личной жизни. И я пытаюсь теперь все проверить. Хотя это достаточно сложно. Ведь он приехал сюда только с самыми близкими людьми. Со своей женой, дочерью, зятем, своим компаньоном и его супругой. А мне нужно найти подозреваемого. Но пока мы его ищем, полиция считает меня самым главным подозреваемым.

– Я об этом слышал, – кивнул Георгий Луарсабович. – Я смотрел, как ты ешь за завтраком, как ты двигаешься, как ты разговариваешь. Ты человек нетерпеливый, горячий, сильный. Но ты не убийца. Убийца не бывает таким человеком. Я видел, как ты на тарелку себе еду кладешь, как ты ел, как пил свой чай. Нет, убийца таким не бывает…

– У вас своя методика обнаружения убийц по тому, как люди завтракают? – пошутил Дронго.

– А ты не смейся, – нахмурился старик, – я дело тебе говорю. Ты думаешь, это так просто? Человека зарезать. Даже курицу или барана сложно зарезать. Я как только на человека смотрю, то все сразу вижу. Может он убить другое существо или не может. Куда его поставить работать. Лозу рубить или вино охранять. Может, он баранов разделывать, или от одного вида крови ему тошно будет. И ошибиться было нельзя. У меня две тысячи человек работали.

– Понимаю…

– Я поэтому внимательно следил за тобой. Ты не убийца. Но ты знаешь тайну и не хочешь ее говорить. Что рассказал тебе Петр Константинович перед своей смертью?

– Это не моя тайна, уважаемый батоно Георгий. Вы должны меня правильно понять.

– Она связана с его убийством?

– Возможно, но я пока не уверен.

Старик задумался. Молчал целую минуту.

– Как его убили? – неожиданно спросил он. – Ираклий говорил, что ударили по голове.

– Да, его ударили лампой.

– Какой лампой?

– Настольной лампой, которая была в его номере.

– Значит, убийца не готовился к этому убийству, – сразу сделал верный вывод Георгий Луарсабович, – значит, он взял первый попавшийся предмет и ударил его по голове.

– Правильно.

– Тогда нужно понять, почему он это сделал?

– Вы случайно не работали следователем? – улыбнулся Дронго.

– Опять шутишь, – покачал головой старик, – не работал я никогда следователем. Я на земле всю жизнь работал. С виноградной лозой. А она внимания требует и заботы. А еще я председателем работал много лет. И поэтому людей должен был знать. Хорошо знать, чтобы не ошибиться. Это ведь в городе можно позволить себе нерадивого человека на ответственную должность поставить. В деревне так нельзя. Не справится человек, вся семья будет опозорена. И ему будет нелегко. Значит, нужно подумать, прежде чем человека на это место поставить. Решить, справится он или нет.

– Наверно, вы правы, – задумчиво произнес Дронго.

– Поэтому я у тебя и спрашиваю.

– Я пока сам пытаюсь ответить на эти вопросы. Пытаюсь понять, кто его убил и почему. Даже как его убили, тоже не совсем понятно. Убийца вошел в его номер и нанес ему удар по голове. Но непонятно, как он вошел.

– И ты пока ничего не выяснил.

– Некоторые подробности выяснил. Но их мало, чтобы изобличить настоящего убийцу, – признался Дронго.

В этот момент раздался звонок его мобильника.

– Извините, – он хотел отключить телефон.

– Можешь ответить, – царским тоном произнес Георгий Луарсабович.

Дронго достал телефон. Это был Эдгар Вейдеманис.

– Здравствуй, – поздоровался Дронго, – есть новости.

– Да, – сказал Эдгар, – мы как раз все успели проверить. Здесь уже почти полдень.

– Говори, – быстро сказал Дронго.

– Я все узнал, – сообщил Эдгар, – в компании «Лик» по сорок пять процентов акций принадлежат Золотареву и Солицыну. Но недавно купили пять с половиной процентов акций какие-то грузины. Фамилия Гоглидзе. Оформлены документы на имя Ираклия Георгиевича Гоглидзе. Алло, ты меня слышишь?

Дронго ошеломленно взглянул на сидевшего перед ним старика.

– Когда купили акции? Вчера? – спросил он изменившимся голосом.

– Нет. Полтора месяца назад. Ты меня слышишь?

– Я все понял, – сказал Дронго, – спасибо за информацию. До свидания.

– У тебя все в порядке? – встревожился Вейдеманис.

– Да, да. До свидания. Я потом тебе перезвоню.

Он убрал телефон в карман.

– Что случилось? – спросил Георгий Луарсабович. – Плохие новости?

– Вы знаете, что ваш сын купил пять процентов акций компании «Лик»? – тихо спросил Дронго.

– Пять с половиной, – поправил его старик, – конечно, знаю. Мы вместе с братьями ему деньги собирали на эту покупку. Он у нас гордый, не хотел брать деньги. Думал в банк идти. А там такие проценты берут.

– Подождите, – неучтиво перебил его Дронго, – значит, ваш сын владеет пятью с половиной процентами акций компании «Лик».

– Он их купил, – подтвердил Георгий Луарсабович. – А почему это тебя так удивляет?

– Значит, он стал фактическим владельцем этой компании, – Дронго посмотрел на старика, словно ожидая от него признаний в убийстве, совершенном его сыном.

Старик улыбнулся.

– Если у нашего Ираклия пять с половиной процентов и его теща передаст ему в доверительное управление еще сорок пять процентов, которые принадлежали ее мужу, то тогда он действительно станет главой компании. А почему он не может быть владельцем компании? Он парень молодой, смелый, с хорошей головой.

– И вы еще говорите, что всю жизнь работали на земле. Вы настоящий финансист, батоно Георгий.

– Почему финансист? Это не я финансист, это наш Ираклий все придумал. Он давно предлагал Петру Константиновичу выкупить пять процентов, чтобы соединить их с капиталом своего тестя и сделать Золотарева хозяином компании. Но тот не соглашался, ему было неудобно перед своим компаньоном. Тогда Ираклий решил сам купить этот блокирующий пакет.

– Какой умный мальчик, – произнес Дронго деревянным голосом. – Но тогда получается, что смерть Петра Золотарева была выгодна именно вашему сыну.

Старик резко повернулся, нахмурился.

– Ты думай, что говоришь, – укоризненно произнес он, – убитый был отцом жены Ираклия. Или ты думаешь, что ради денег мы на все готовы? Нет таких денег, которые можно купить за кровь родственника. За кровь отца твоей жены. Нет таких денег. Еще не придумали их в мире. Не доллары, не рубли, не марки или, как их сейчас называют, евро. Можно убить человека в драке. Это плохо, но понятно. Можно убить, защищая Родину или честь женщины. Это тоже убийство, но любой суд, состоящий из честных людей, тебя оправдает. Но нельзя убивать отца своей жены из-за денег. Так не бывает. У нас в семье таких подонков никогда не было. И не будет. Никогда не будет. Я сам удавлю своего сына, если узнаю, что он даже подумает о таком обогащении. Ты ничего не понял. Ираклий хотел работать вместе со своим тестем, он не хотел сменять своего тестя. Это совсем разные вещи.

– Не обижайтесь. Я просто не поверил в это сообщение. И растерялся…

– А ты не теряй голову, – уже более добродушно посоветовал Георгий Луарсабович, – и не нужно везде видеть заговоры. Знаю, как вы, следователи, работаете. Сразу своего Фрейда вспоминаете… – Дронго вздрогнул, словно старик подслушивал их вчерашнюю беседу с Алисой, – начинаете всякие там психологические опыты, разные сомнения и рассуждения. Не нужно всего этого делать. Убийца всегда человек конкретный. Пришел, увидел, забрал. Жадный, глупый, все себе хочет взять. Убийца всегда цель имеет. Ясную цель, которая ему деньги принесет. И ради которой он готов кровь проливать. Или что-то похожее на эту цель.

– Деньги… – повторил Дронго, – конечно, деньги…

– И не нужно всегда Фрейда вспоминать, – продолжал рассуждать старик, – иногда Маркса тоже нужно вспомнить. Все идет оттуда. Экономика, капиталы, деньги. А вы все время: Фрейд и Фрейд. У меня случай был – молодую женщину убили. Следователь думал, что это ее любовник сделал или муж решил отомстить. А я сразу понял, что ее из-за ценностей убили. В доме у нее хранились бабушкины драгоценности, она была из известного княжеского рода. Через две недели убийцу нашли и все драгоценности вернули…

– Спасибо, – крикнул ему Дронго, – спасибо. Можно, я вас поцелую?

Он бросился к старику и, обняв его, крепко поцеловал. Затем вскочил и куда-то побежал.

– Уже взрослый человек, а ведет себя как мальчик, – улыбнулся Георгий Луарсабович.

Он подозвал к себе старшего сына. Тот быстро подошел.

– Я не знаю, какой он следователь, – изрек отец, – но он хороший человек. Ему можно верить. Я так считаю.

Сын наклонил голову. Он привык полагаться во всем на авторитет своего отца. И на его мнение.

Глава 18

На этот раз все собрались в комнате менеджера отеля. Дронго попросил пригласить всех, кого могла вместить эта просторная комната. Здесь был комиссар Морено, мрачно смотревший на всех исподлобья, словно заранее уверенный в провале самой миссии Дронго. Сюда приехали два его помощника и следователь Гарригес, который так верил в этого приезжего щеголя. На стульях расселись все участники этой затянувшейся трагедии. Алиса села рядом с дочерью, которая взяла ее за руки. Рядом уселся Ираклий. Павел Солицын и его супруга сели чуть в стороне. Отдельно в кресле уселся сам Георгий Луарсабович. За его спиной почтительно стоял старший сын. Пришел даже переводчик, который помогал комиссару во время допросов.

Дронго попросил пригласить и седого консьержа Аргуэльо, и дежурившего в ту ночь портье Алваро Эрнандеса. Здесь же был и темнокожий сотрудник службы безопасности отеля. Все напряженно ждали, когда наконец Дронго объяснит, что именно здесь произошло, и укажет на возможного убийцу Петра Золотарева. Инна явно нервничала больше других. Она кусала губы, пытаясь успокоиться, словно заранее решила, что именно ее обвинят в этом убийстве.

– Ровно семнадцать ноль-ноль, – сообщил комиссар, взглянув на свои часы. – Теперь наступает ваше время, сеньор Дронго.

– Да, – согласился Дронго, – хотя ваши часы на самом деле спешат на полторы минуты, комиссар. Но я начну, чтобы не задерживать вашего внимания. Я буду говорить по-английски, чтобы меня все поняли. А для комиссара переводчиком согласился быть сам сеньор Гарригес. Господин Ираклий, может, вы подойдете к своему отцу и будете ему тоже переводить?

– Хорошо, – сказал Ираклий и, поднявшись, подошел к отцу.

Дронго взглянул на всех присутствующих и начал говорить:

– Итак, мы должны начать с того момента, когда сюда приехали на отдых две пары друзей и компаньонов. Две семьи – Золотаревых и Солицыных. Не буду вдаваться в долгие и запутанные отношения этих двух пар. Скажу лишь, что они приехали сюда на отдых и собирались весело провести время. Но абсолютно неожиданно для всех четверых их некие забавы и шутки привели к самой настоящей трагедии, когда все четверо неожиданно поняли, что оказались на краю пропасти, куда они могли свалиться все вместе.

– Вы говорите так сложно, что мы ничего не понимаем, – пожаловался Ираклий. – Вы можете нам объяснить, что именно здесь произошло и почему убили Петра Константиновича?

Георгий Луарсабович нахмурился. Младший сын заговорил без его разрешения. Это был непорядок. Дронго увидел выражение лица старика и сразу ответил его сыну:

– Терпение, мой молодой друг. Это я и пытаюсь сделать. Но некоторые факты я обязан подавать именно таким образом и надеюсь, что присутствующие меня понимают. Итак, наша четверка решила весело отдохнуть. Но в какой-то момент они перешли допустимую в их отношениях грань и только некоторое время спустя поняли, что допустили роковую ошибку, позволив себе подобные «эксперименты». Разумеется, все были обижены друг на друга. Более всех остальных страдал Золотарев, который считал, что потерял одновременно уважение жены и дружбу друга.

– Я ничего не понимаю, о чем вы говорите, – разозлился комиссар, – при чем тут уважение его жены? Зачем вы нас сюда собрали?

– Терпение, сеньор комиссар. Немного терпения. В тот день у Золотарева было плохое настроение. Очень плохое. Утром за завтраком он даже не захотел разговаривать со своим самым близким другом и компаньоном. И в течение всего дня с ним не разговаривала его супруга. К тому же сюда прилетела его дочь и зять, и он, очевидно, не хотел выяснять свои семейные отношения при них. Вечером он спустился в ресторан, чтобы напиться в одиночку. Считается, что это самый опасный и депрессивный вид алкоголизма – пить в одиночку. Я видел его состояние и его депрессию в ту ночь.

Неожиданно он обратил внимание на газету, которую я читал. Она была на русском языке. Он подсел ко мне и начал разговор, вспомнив, что мы уже однажды встречались. Хотя я его сразу не узнал. У него тогда была небольшая борода и усы. А сейчас он был гладко выбрит. Мы с ним говорили долго, минут сорок или более того. Он рассказал мне о своих проблемах, в том числе и семейных, пожаловался, что не хочет идти в свои апартаменты. Даже просился в мой номер. Но я решил, что будет лучше снять для него отдельный номер. И допустил, возможно, самую большую ошибку в своей жизни. Конечно, мне следовало сразу уйти и не проявлять к нему подобного сочувствия. Но я понимал, как ему плохо, и видел, в каком состоянии он находился.

Поэтому я отвел его к дежурному портье сеньору Эрнандесу и попросил дать нам одноместный номер. При этом господин Золотарев пытался достать свой бумажник, который упал на стойку перед портье, но сеньор Эрнандес справедливо заметил, что в таком состоянии их клиент не сможет нормально расписаться и может даже оспорить плату за свой новый номер, которую мы снимем с его кредитной карточки. Я посчитал, что портье прав, и не стал доставать кредитные карточки Золотарева. А вместо этого заплатил по своей и отвел его наверх, в новый номер.

При этом я не знал, что в отеле действует особая система безопасности, которая фиксирует все открытия и закрытия дверей, в том числе и в результате внешнего воздействия карточки-ключа. Портье выдал нам карточку только на одну ночь. Мы поднялись наверх, даже не предполагая, что за нами следят. Вошли в номер. Я помог раздеться Золотареву, который был в ужасном состоянии, снял с него обувь и пиджак. И здесь что-то упало на пол. Я включил настольную лампу и начал искать. Но ничего не нашел, что дало потом повод комиссару Морено посчитать меня почти лжецом, который не должен был дотрагиваться до лампы. Но там остались именно мои отпечатки пальцев.

Убедившись, что Золотарев удобно устроен, я вышел из номера, захлопнув за собой дверь. При этом карточку-ключ я оставил на столике. Через два часа система компьютерной защиты зафиксировала открытие дверей в этом номере изнутри. Затем примерно через пятнадцать минут дверь открыли еще раз, очевидно, для того, чтобы гость мог уйти. И через час в номере появился убийца, который и нанес роковой удар. Эксперты пришли к единодушному заключению, что Золотарев был убит именно в это время. Итак, мы теперь имеем все исходные данные, которые у нас были.

Комиссар проверил все отпечатки пальцев и радостно убедился, что в номере нет других отпечатков, кроме моих и самого погибшего. Что дало право сделать неправильный вывод о моей возможной причастности к этому убийству. Но я, конечно, не убивал Золотарева и не мог этого сделать хотя бы потому, что оставил на столе его карточку-ключ, которая затем непонятным образом исчезла.

Формально комиссар Морено был прав. Я действительно мог считаться единственным подозреваемым. Но уже тогда меня не покидало некое ощущение дежавю, которое затем только усилилось. Итак, сначала я должен был уточнить, кто именно входил в этот номер после меня. Примерно через два часа после моего ухода, когда Золотарев сам открыл дверь этому гостю. Утром я сидел в холле, когда там появилась сеньора Инна Солицына с несколькими пакетами в руках. У меня хорошая память, и я запомнил, какие именно пакеты она несла. А затем решил проверить. Это как раз в то время, когда наш уважаемый комиссар искал меня по всему отелю и даже приказал службе безопасности блокировать мою карточку, которая перестала работать.

Я проверил по всем магазинам и выяснил, что уважаемая госпожа Инна Солицына нигде не откладывала для себя товары, чтобы утром их забрать, как она меня уверяла. Она просто испугалась и решила уехать в магазины, чтобы не разговаривать с сотрудниками прокуратуры и полиции. И тогда я спросил себя, чего именно она испугалась? И тогда впервые в моей душе зародились некоторые сомнения. К тому же я вспомнил, что новый гость появился в номере, который я снял для Золотарева, примерно через два часа, то есть он увидеть нас мог только тогда, когда мы вместе шли по коридору. Но почему этот неизвестный ждал так долго? И я понял, что он ждал не меня и не Золотарева, который спал в этом номере. Он ждал удобного момента, чтобы выйти из своих апартаментов и пройти к номеру Золотарева. Это не могла быть Алиса, которая оставалась одна. Это мог быть кто-то из пары Солицыных, когда один из них ждал, пока уснет другой.

– Не может быть, – громко сказал Павел, – о чем вы говорите?

– Не нужно меня перебивать, – попросил Дронго. – Я подумал, что тема для разговора может быть только у вашей супруги.

Он видел, как напряглась Инна, жалобно взглянувшая на него, словно не ожидавшая подобного предательства. Георгий Луарсабович покачал головой, выслушав перевод Ираклия.

– Именно ваша супруга и позвонила в дверь номера, который занимал господин Золотарев, – сказал Дронго.

При этих словах Алиса повернулась и взглянула на Инну. Она могла бы воспламенить эту женщину одним взглядом. Павел нахмурился.

– Зачем она туда пошла? – спросил он.

– Чтобы окончательно расставить все точки, – пояснил Дронго. – После того как между вами пробежала черная кошка, она не могла забыть об этом неприятном для всех инциденте. Посвященные в эту тайну люди понимают, о чем я говорю. И она решила сразу сказать об этом господину Золотареву, чтобы у него не оставалось никаких иллюзий на этот счет. Я полагаю, она поступила правильно, решив поговорить с ним на эту щекотливую тему, чтобы навсегда ее закрыть.

Он увидел, как перевела дыхание Инна, немного успокаиваясь. Как она улыбнулась своему мужу. Но он заметил, как недовольно нахмурилась Лиза, не понимавшая, о чем идет речь, как сжала губы Алиса, которая поняла, почему он выгораживает Инну. Но она поняла и другое. Он скрывает правду и выгораживает саму Алису, не рассказывая никому об их совместной встрече.

– Госпожа Солицына была там недолго, – продолжал Дронго, – она вышла из номера. А через час там появился убийца. Самое поразительное, что сама госпожа Солицына вспоминает, что позвонила у дверей раз десять. Но на звонке не было ее отпечатков. И внутри нигде не было отпечатков пальцев. Уже этот факт показался мне подозрительным. Затем больше. Пиджак, который я повесил на стул и который видела там госпожа Солицына, неожиданно оказался на вешалке. Я видел, в каком состоянии был погибший Золотарев. И могу свидетельствовать, что он не мог перевесить свой пиджак со стула в шкаф. У него просто не хватило бы сил.

Меня очень смущала эта карточка, которая исчезла со стола. Ведь фактически это означало, что войти в номер могли только мы двое. Либо я, либо Инна Солицына. И тогда получалось, что кто-то из нас украл этот ключ, чтобы спокойно войти в номер к спящему.

Я решил проверить до конца. Сначала я попросил нашего уважаемого консьержа сеньора Аргуэльо провести там тщательную уборку. В этом случае наши планы с комиссаром полностью совпадали. И горничная нашла наконец закатившуюся за диван запонку, стук падения которой я услышал. Комиссар считал, что у меня не было повода дотрагиваться до лампы, именно потому, что они не смогли найти упавшую запонку. Но она нашлась, и мое алиби было отчасти восстановлено. Затем больше. Я внимательно прочитал протокол осмотра места происшествия и перечень вещей и денег, которые были у погибшего. И неожиданно поймал себя на мысли, что помню, как я держал этот бумажник в руках. Все кредитные карточки были действительно на месте, но вот наличных денег там было гораздо больше. Не две тысячи пятьсот, как указано в протоколе, а минимум тысяч тридцать или сорок. Я точно помнил, что этот бумажник был набит крупными бордовыми ассигнациями по пятьсот евро каждая. А теперь их уже не было.

Я понял ошибку, которую мы все допускали, проверяя в первую очередь приехавших с погибшим бизнесменом членов его семьи и его компаньона с супругой. На самом деле все было гораздо проще. Страшнее и совсем иначе. Дело в том, что убийца все вычислил очень верно. Просчитав свои ходы, он создал себе почти абсолютное алиби и заставил нас искать убийцу среди невиновных людей. А самое главное – он был единственным среди нас, кто точно знал, как работает система безопасности, подключенная к главному компьютеру.

– Скажите, кто это был? – крикнул Ираклий.

– Не перебивай старших, – сделал ему строгое замечание Георгий Луарсабович, – дай человеку договорить. Он нам все расскажет.

– Еще одну минуту. Итак, Золотарев был убит, никаких отпечатков пальцев, кроме моих, там не было, даже на звонке. Из номера исчезла карточка-ключ. Но на самом деле это был хорошо разыгранный блеф. Когда мы с Золотаревым подошли к стойке портье, мы достали бумажник, и сеньор Эрнандес сумел увидеть, как много там наличных денег. Остальное было дело компьютеров и его собственной ловкости. Он дает мне карточку-ключ и следит за моими перемещениями.

Мы поднимаемся наверх, и я оставляю эту карточку на столике. Через два часа потрясенный Эрнандес видит, как дверь открывается изнутри. И понимает, что к Золотареву пришел кто-то из его знакомых. Еще через четырнадцать минут этот знакомый уходит. Эрнандес понимает, что это его единственный и абсолютный шанс. Еще через час сам Эрнандес поднимается наверх. Он помнил, в каком состоянии был пьяный Золотарев. Эрнандес открывает дверь своим универсальным ключом, ему не нужна карточка-ключ, которая лежит на столике. Ведь система не фиксирует, каким именно ключом открывают двери. Она фиксирует лишь внешнее или внутреннее проникновение. Он входит в номер и неожиданно видит уже начинающего просыпаться Золотарева. Портье Эрнандес не мог знать, какой разговор состоялся у этого гостя с госпожой Солицыной. И тогда Эрнандес хватает лампу и наносит ею удар по голове Золотареву. Допускаю, что это был случайный удар или наш молодой портье просто испугался. Но удар действительно оказался роковым. Он пришелся точно в висок. И погибший упал на пол.

Эрнандес забрал почти все деньги. Но он достаточно разумный человек, чтобы не брать кредитные карточки. Он даже оставил немного денег, чтобы убедить всех в отсутствии грабежа. Ведь никто точно не мог знать, какая именно сумма наличными лежала в бумажнике миллионера Золотарева. Боюсь, что он сам не смог бы назвать нам точной суммы, и на этом строит свой расчет уже знающий психологию приезжающих гостей хитроумный портье.

Эрнандес забрал деньги и вышел из номера. Он взял и карточку, которая лежала на столе, чтобы подозрение пало на кого-то из нас. И здесь он допускает несколько мелких ошибок, которые в итоге оказались для него роковыми. Во-первых, он протирает на всякий случай кнопку звонка, что сразу вызовет мое подозрение. Ведь там должны были остаться отпечатки пальцев Инны Солицыной. Значит, их кто-то намеренно стер. Возможно, даже не так. Чтобы гарантировать свою безопасность, он сначала позвонил в дверь, но Золотарев его не услышал. И только тогда, протерев кнопку звонка, Эрнандес открывает дверь своим ключом.

После того как он наносит этот удар, Эрнандес вешает пиджак на вешалку в стенном шкафу, предварительно достав почти все деньги, но оставив бумажник с кредитными картами, по которым его легко могли бы вычислить. И, наконец, забирает карточку-ключ, чтобы выбросить ее и убедить полицию в том, что убийцей был кто-то из приехавших, кто сумел воспользоваться этой карточкой. Но именно здесь он допускает свою главную и роковую ошибку.

Все посмотрели на молодого портье. Он покраснел, закашлял. Затем с силой выкрикнул:

– Кто это докажет? Я ничего не делал. Пусть они сначала докажут, что это я убил нашего гостя. Пусть докажут…

Теперь все взгляды были прикованы к Дронго. Он улыбнулся, доставая карточку.

– Вот доказательство, – громко произнес Дронго. – Дело в том, что эта закатившаяся запонка невольно помогла мне изобличить убийцу. Когда упала запонка, я машинально положил карточку к себе в карман, включил свет и начал искать. А когда ничего не нашел, поднялся и оставил карточку на столике. Но у меня в этот момент в кармане были две карточки. От номера Золотарева и от собственного номера. Так вот, я случайно перепутал. Я оставил не карточку номера Золотарева, а свою собственную. И потом я не мог попасть к себе в номер с карточкой от чужого номера, которая осталась у меня в кармане. Я пытался попасть в свой номер, но безрезультатно. Тогда я спустился вниз, к стойке портье. Эрнандес в это время разговаривал с каким-то гостем. Он не обращал на меня внимания. Его мысли были заняты дверью в номер, где находился Золотарев. В тот момент его интересовали только деньги, которые он видел на своей стойке. Он даже не заметил, что его напарница выдала мне новую карточку. Я вернулся к себе в номер под впечатлением от своего разговора с Золотаревым и меньше всего думал о ключе, который я получил.

Но на следующий день комиссар Морено невольно заставил меня вспомнить об этом, когда приказал блокировать мою новую карточку-ключ и я не смог попасть в номер. У меня возникло ощущение дежа вю, и я вспомнил, как не смог попасть к себе в номер сразу после того, как оставил Золотарева в его новом номере. Нужно было проверить мою версию. Я взял оставшуюся у меня карточку и пошел проверять, подходит ли она к дверям номера, где был убит Золотарев. Там как раз в это время работали обе горничные. И она подошла. А это могло означать только одно. Безусловное и абсолютное алиби двоих гостей, которые были в номере Золотарева до убийства – мое и госпожи Солицыной. Той карточкой, которую я, случайно перепутав, оставил на столике, невозможно было открыть дверь в номер Золотарева. Это была карточка от моего номера. Но Эрнандес об этом не знал. Он открыл дверь своим универсальным ключом, уверенный, что компьютеры зафиксируют внешнее воздействие на замок. Но настоящей карточки-ключа, которую он мне выдал, у него уже не могло быть. Он ее забрал только для того, чтобы обеспечить себе алиби, выбросив где-нибудь эту старую карточку. Однако он здорово ошибся, не проверив выброшенную карточку. А я проверил оставшуюся у меня. Вот она. Это и есть та самая карточка от номера Золотарева, которую я, перепутав, оставил у себя в кармане.

Эрнандес поднялся. На него было жалко смотреть. По лицу пошли красные пятна. Он как-то нервно дергался.

– Сеньор комиссар, – торжественно закончил Дронго, – позвольте вам представить. Убийца вашего гостя Петра Золотарева сеньор Алваро Эрнандес. Я думаю, что если вы проведете тщательный обыск у него дома, то наверняка найдете украденные деньги. Большая пачка бордовых купюр по пятьсот евро. Очевидно, когда мы с Золотаревым случайно показали этот бумажник портье, он просто не выдержал. И решил любым способом завладеть этими деньгами. Сама ситуация идеально работала на него. Я снял номер на свою кредитку, к Золотареву зашла Инна Солицына, можно было легко свалить всю вину либо на меня, либо на гостью, либо на остальных участников этой группы. И только закатившаяся запонка, из-за которой я перепутал ключи и оставил другую карточку, полностью и абсолютно разоблачила этого убийцу. Вы можете его арестовать, сеньор комиссар.

– Я не хотел его убивать, – заплакал Эрнандес, падая на колени, – честное слово, не хотел. Я думал только его оглушить и забрать деньги. У этих русских миллионеров всегда так много наличных. Они их даже не считают. Никто бы и никогда не узнал. Даже он сам. А кредитные карточки я не трогал. Понимал, что меня могут вычислить. Богом клянусь, я не хотел его убивать.

– Идем, Алваро, – поднялся комиссар, – ты уже сделал все, что мог. И опозорил наш город в глазах гостей. Оставайся хотя бы мужчиной, если ты не смог быть порядочным человеком. Идем за мной.

Помощник комиссара ловко и быстро надел наручники на плачущего портье. Алиса с каким-то непонятным любопытством рассматривала этого человека, который сделал ее вдовой. Она брезгливо отвернулась. Он был ей противен. Но неожиданно Лиза вскочила и бросилась к стоявшему на коленях портье. Она ударила его по лицу, раз, другой, третий. Ираклий и его брат бросились к ней, оттащили ее от стонущего от страха портье.

– Он может подать на вас в суд, – быстро сказал переводчик по-русски, – нельзя бить человека по лицу.

– А убивать человека можно? – спросил Георгий Луарсабович. – Этот мерзавец убил ее отца. Она правильно сделала, что дала ему по морде. Это моя невестка, и если кто-нибудь подаст на нее в суд, то пусть имеют дело со мной. Это я разрешил ей ударить такого мерзавца.

Переводчик развел руками. Он не знал, что ему говорить. Перед тем как выйти, комиссар повернулся к Дронго.

– Я знаю, что должен извиниться перед вами, – нехотя произнес он, – но думаю, что вы тоже понимаете мое положение. В номере были только ваши отпечатки пальцев. Что я должен был думать? И как мне следовало поступать?

Он немного помолчал. Гарригес, затаив дыхание, слушал его.

– Но я вам благодарен, сеньор Дронго, – наконец произнес комиссар, – вы действительно смогли найти убийцу. Вот вам моя рука. Спасибо за вашу работу.

Дронго пожал протянутую руку.

– Ничего, – смущенно пробормотал он, – на самом деле нужно было только немного подумать.

– Какой молодец, – прошептал Георгий Луарсабович, – все правильно понял. Я же ему сразу подсказал, что это не психология, а убийство с ограблением. Самое примитивное убийство, чтобы украсть деньги у нашего родственника.

Алиса взглянула на Дронго и, не сказав больше ни слова, вышла из комнаты. Дочь и зять поспешили за ней. Инна Солицына подошла к нему. И хотя муж все время тянул ее в сторону, она протянула руку Дронго.

– Спасибо, – сказала она, пожимая ему руку, – вы не только нашли убийцу, но и сохранили нашу честь. И мою, и Алисы. Спасибо вам за все.

Павел Солицын недовольно кивнул на прощание, уходя вслед за женой. Георгий Луарсабович поднялся и подошел к Дронго.

– Ты все-таки хороший следователь. А почему ты не сказал о пяти процентах, которые купил Ираклий? Хочешь сделать сюрприз этому компаньону? Или ты чего-то нам недосказал? Разные туманные намеки об отношениях компаньонов. Не буду тебя спрашивать. Я привез с собой бутылку хорошего вина. Знаешь, как трудно сейчас возить в багаже это вино. В ручную кладь никакие жидкости не пускают, террористов боятся. А я свою бутылку привез. Вечером выпьем с тобой. Ты умный человек. И справедливый. Это так редко бывает. Не забудь, что сегодня вечером мы встречаемся.

В сопровождении своего старшего сына он покинул комнату менеджера. Дронго увидел, как поднявшийся со своего стула Гарригес подошел к нему, что-то пряча за спиной.

– Что это? – не понял Дронго, когда Гарригес протянул ему блокнот и ручку.

– Автограф, – умоляюще сказал следователь, – я же говорил вам, что моя супруга ваша поклонница. Она работала в Интерполе…

Дронго улыбнулся и, взяв ручку, поставил свою размашистую подпись.