Александр Власенко

Истинный дог

Чудное место на северо-западе Москвы – огромный луг промеж двух радиально расходящихся микрорайонов, счастливо уцелевший, к радости местных собачников, среди окружающих его со всех сторон благ цивилизации. Тишина, покой и простор. В общем, едва ли не райский, с точки зрения вышеуказанной категории народонаселения, уголок, где даже физкультурники отчего-то немногочисленны (к вящему усугублению все той же радости). Там проводил я в прелестный летний вечер очередное дрессировочное занятие по курсу послушания. Группа, с которой довелось тогда работать, состояла из кучки дерганых доберманов, среди которых затесался двухлетний черный дог. Дог не из тех, на ком восхищенно останавливается глаз: невеликого роста и легкого телосложения, без признаков атлетизма, а скорее субтильный и, в целом, обликом напоминающий не столько джентльмена во фраке, сколько побочного его сына от компрометирующей связи. Из несомненных внешних дожьих достоинств у него можно было отметить, пожалуй, только прекрасно сбалансированные, грациозные и эластичные движения – качество, ныне встречающееся в долговязо-брылястом племени исключительно редко, даже у собак, размерами и статью куда более похожих на правду. Но зато к концу первого дня нашего общения, присмотревшись, я с большим удовольствием убедился, что уж чем-чем, а настоящим породным характером судьба моего нового знакомца вовсе не обделила. С виду бастард бастардом, а между тем душевным благородством окутан, что королевская корона сиянием.

С какой высокородной учтивостью дог принимал любые эмоции и действия своей хозяйки, как ненавязчиво, без малейшего проявления угрозы, но вместе с тем обязательно оказывался между нею и всяким неосмотрительно приближающимся человеком, точными словами передать трудно. Скажу так: много лет уже в догах разочарованный, я не раз ловил себя на откровенном любовании почти забытым видением. Отключившись от реальности и потеряв нить занятия, стою с откляченной челюстью и глаз отвести не могу. Все в нем было исполнено духа породы: внимательность плюс приличествующая собаке из высшего общества сдержанность, некоторая, может быть, медлительность в процессе принятия решений, но и непреклонность в их воплощении. А уверенное спокойствие знающего цену своей шпаге рыцаря прямо-таки отчеканено аристократическим гербовым знаком. Впрочем, если кто настоящих догов когда-либо встречал, тот для себя мой рассказ дополнить, думаю, сумеет и самостоятельно, ибо такие доги тем похожи друг на друга, что держатся будто лейб-кирасиры в дворцовом карауле, вызывая уважение к себе больше не показной, не внешней, а внутренней мощью, и впечатление в памяти оставляют ни с чем не сравнимое.

Хозяйка у нашего кабальеро (хотя о собаке, наверное, лучше сказать «кобельеро») по натуре была какая-то доберманистая. Или доберманутая. Ну, в смысле, двигательные нервные импульсы у нее запитывались напрямую от автономного источника, а мысли, блуждая по закоулкам центральной и по ответвлениям периферической нервной системы, вследствие этого либо постоянно отставали от поступков, либо входили с ними в противоречие, и неизвестно еще, какой из вариантов в итоге оказывался хуже. Ошибалась она сплошь и рядом и едва ли не всегда за свои ошибки, вспылив, торопилась наказывать ни в чем не повинного пса. Необузданные ее порывы удавалось тормозить, к сожалению, не каждый раз. Как правило, такое хозяйское поведение, если его не пресекать на корню, в скором времени влечет за собой полное нарушение взаимопонимания в обучаемой паре, психическую перегрузку собаки и прочие прелести. Тем занятнее было мне видеть, каким образом дог, давно привыкший к странностям своей хозяйки, терпеливо пытался помочь в дрессировке себя ею. Безуспешно попробовав уловить смысл требуемого приема в ее неумелых педагогических потугах и видя, что удерживать в подчинении свои нервы слабая женщина уже не в силах, пес, избегая дальнейшей путаницы, начинал неспешным, но последовательным, а то и многократным перебором возможных вариантов искать то, чего она на самом деле хочет. И шаг за шагом постепенно формировал нужное движение, а потом и навык. Получая в ходе длительного своего эксперимента бесчисленное множество бездумно выдаваемых рывков и шлепков, дог стоически не обращал на них внимания, насколько то было возможно, а ориентировался исключительно на похвалу правильным действиям. А если уж хозяйка совершенно выходила из себя, он как мог ее успокаивал: лизал руку, мягко толкал мордой, заглядывал укоризненно в глаза. Снисходительным отношением к своей владелице умный зверь напоминал добродушного, флегматичного дядю, случайно оставшегося присматривать за чужим избалованным ребенком, закатывающим истерику за истерикой. И пусть хозяйка сто раз была неправа, но дог любил ее всепрощающей и всеоправдывающей любовью. Она находилась под его опекой, а за гранью этого для дога, который не по названию дог, а по званию, смысл жизни отсутствует.

В конце концов, разумеется, совместные усилия, мои и дога, не могли не дать нужного результата, и женщина научилась управлять собакой. Жаль лишь, что так и не научилась ее понимать.

Тем вечером, с которого я начал рассказ, мы часа полтора потратили на отработку выдержки. Обычное упражнение «в линию», когда собак то одновременно, то порознь оставляют сидеть, стоять либо лежать из движения бегом, а хозяева удаляются на более или менее значительное от них расстояние. Завершали это дело пятиминутной разлукой на дистанции в пятьдесят метров. Доберманы по сему поводу нервничали, ныли, чем заводили друг друга еще сильнее, и время от времени кто-нибудь из них срывался с места, провоцируя остальных бежать следом. Дог, естественно, был в этой компании самым уравновешенным, но за всей стаей и он пару-тройку раз уходил к хозяйке. Кому терпежу не хватало, тем хозяева добавляли нужную дозу через задние ворота и силком возвращали на покинутую позицию. И вот что тут случилось. Только-только собакам навешали горячих, в том числе и догу, и лежит наш герой с самым твердым намерением не поддаваться более ни на какие анархические призывы, как вдруг вдалеке появляется непонятно что за мужичок и держит курс прямиком в сторону хозяев. Увидел его дог, и доберманы тоже увидели. Но с доберманов взятки гладки – они существа инстинктивные и рефлекторные, к самостоятельному мышлению мало способные. А дог, если это дог, а не подделка, – за все в ответе. Посмотрел он на хозяйку, потом на мужичка – а тот приближается! – и снова на хозяйку. Вздохнул сокрушенно: да знаю, мол, что нарушение дисциплины карается по попе, однако ж делать нечего, долг требует исполнения! Встал решительно, вышел вперед и вызывающе преградил издалека путь незнакомцу. С любой стороны по нему отчетливо и самыми крупными буквами читалось: «Я – дог, и ты здесь не пройдешь!» И столько экспрессии было в его скульптурной позе, что любому, кто хоть капельку разбирается в собаках, при мимолетном даже взгляде стало бы яснее ясного: если и есть на белом свете истинный дог, то как раз он здесь сейчас и стоит!

…Слава Богу, успел я тогда перехватить разгневанную непослушанием договладелицу, не дал свершиться несправедливости.