Андрей Валентинов

Серый коршун

I

ПОВЕСТЬ О ЦАРСКОМ МУШКЕНУМЕ[1]

АЛЕФ[3]

«Я понял»

Я понял – без драки не обойдется.

Четверо, сидевшие за соседним столом, давно уже косились в мою сторону, время от времени обмениваясь громкими фразами, – без сомнения, рассчитывая, что я услышу. Старались они зря: компания изъяснялась не на языке Хаттусили и даже не на лидийском, а на чудовищном местном койне, которое я впервые услыхал только здесь, в Вилюсе.[4] Перевода однако, не требовалось. Речь определенно шла о моей скромной персоне, причем мнение складывалось не в мою пользу. Вид у этой четверки был самый что ни есть разбойничий – типичное отребье, которое часто попадается в портовых харчевнях: на поясе у каждого – нож, и все четверо – явно не дураки подраться.

Эта шайка – не самое страшное из того, что по воле Адада[5] пришлось повидать. Дело в другом – начнись заваруха, к ним присоединится половина всей той сволочи, что заполнила харчевню. А я был чужаком и казался законной добычей. Местные напрашивались, и я мысленно помянул Аннуаков и все милости их.

Сообразив, что я могу не понимать здешней тарабарщины, один из четверки – здоровенный детина в желтом грязном плаще – внезапно выпучил глаза и сделал рукою жест, явно изображающий бороду. Все вместе, очевидно, должно было обозначать мой портрет. Заметив, что я слежу за ним, детина поспешил удовлетворить мое законное любопытство и вновь прибег к языку жестов, изобразив нечто настолько понятное, что я вздохнул и начал не спеша приподниматься. Четверка загоготала и поспешила вскочить. Кривой коротышка, у которого, как я успел заметить, не хватало двух пальцев на руке, что-то крикнул и тоже попытался изобразить мою бороду. Получилось это не лучшим образом, но я понял. Значит, моя борода им не по душе...

Обидно! То, что пыталось расти на подбородках моих новых знакомых, куда более достойно иронии. Своей бородой я искренне гордился, всегда стараясь, чтобы она была в порядке. Бороду я носил по-ассурски, стремясь придать ей форму не хуже, чем у гвардейцев Нина. В последние годы эта мода широко распространилась в Баб-Или[6] и прежде всего среди нас, «серых коршунов». Но здесь, в Вилюсе, моды явно другие.

...Ножи были уже в руках, поблескивая темной бронзой. Шум в харчевне начал стихать, кое-кто уже вставал, предвкушая привычное зрелище. Похоже, в этой дыре поножовщина случалась каждый вечер, и я еще раз ругнул себя за дурость, заставившую на ночь глядя завернуть в этот приветливый уголок. У нас в Баб-Или подобное заведение давно бы прикрыли, и я первый побеспокоился бы об этом.

Ладно, кажется, пора...

Шакалы медленно приближались, рожи кривились наглыми ухмылками, а публика уже начала вопить, подбадривая героев. Я понял: как только они увидят кровь – мою кровь – на меня кинется вся стая. Значит, предстоит не драка, а резня, и действовать следует так, словно передо мною не портовое отребье из славного города Вилюсы, а эламские щитоносцы. Я еще раз взглянул на тех, кому так не нравилась моя борода. Из всей четверки стоило опасаться только двоих – главаря в желтом плаще и его соседа – рыжего здоровяка, чья рожа была украшена здоровенными прыщами. Значит, они пойдут первым номером. Старое правило: вначале бей самого сильного...

Желтый плащ был уже рядом. Гнилозубая пасть ощерилась – главарь явно хотел что-то сказать, то ли мне, то ли своим товарищам. Ошибка – вторая и последняя. Первой, естественно, было та, что он вообще решил взглянуть в мою сторону – на мирного путника, зашедшего выпить здешнего мерзкого вина.

Секира, до этого стоявшая у деревянной ножки табурета, мигом очутилась у меня в руках. Было тесно, и я не стал размахиваться. Этого и не требовалось – лапа с ножом была рядом, достаточно только чуть податься вперед... Тускло сверкнула «черная бронза» – и рука с ножом, отсеченная почти у самого локтя, упала на грязный пол. Главарь пошатнулся, и, вероятно, завопил, прежде чем опуститься на колени и упасть на бок, но в такие мгновения плохо различаешь звуки. Секира уже зависла над головой прыщавого. В последний миг вспомнив, что предстоит еще разбираться с здешними властями, я чуть повернул рукоять. Тяжелый обух припечатал прыщавого по его непутевой башке. Третий удар – тоже обухом – достался коротышке, угодив ему в челюсть. Коротышке вполне хватило, и я решил заняться четвертым. Но тот уже отступал, отчаянно вопя и размахивая ножом. Разрубить ему череп не представляло ни малейшей трудности, но я вновь вспомнил, что в любой миг сюда могут зайти стражники. Я отскочил назад и прислонился к стене.

Главарь лежал в кровавой луже, пытаясь зажать обрубок левой рукой, прыщавый валялся рядом, а коротышка вместе с четвертым, которого я даже не успел как следует разглядеть, были уже у дверей. Шум в зале стих. Стая, еще миг назад готовая рвать меня на части, призадумалась. Добыча кусалась.

Теперь следовало немедленно уходить, и лучше всего – в дверь, поскольку окно, находившееся как раз за моей спиной, было слишком узким. Но у двери сгрудилось не менее дюжины мордатых ублюдков, некоторые уже успели достать ножи. Пробиться возможно, но тогда пришлось бы рубить по-настоящему, без жалости. Конечно, никакого сочувствия к здешней публике я не ощущал, но мне было жалко себя: местный суд вполне может расценить это как предумышленное убийство, а защищать меня, чужака, никто не станет.

Текли мгновения, на полу хрипел главарь, визжал коротышка, и я понял, что начинаю терять инициативу. И тут послышался резкий крик: высокий широкоплечий парень в богатом, расшитом золотом фаросе[7] встал из-за стола и что-то решительно бросил в сторону онемевших завсегдатаев.

...На фарос я обратил внимание прежде всего. Богатый плащ! У нас в Баб-Или его можно продать за десять мин – а то и за все двенадцать. Получи я такой при разделе добычи, то чувствовал бы себя вполне счастливым минимум полгода. Интересно, как такой плащ решился заглянуть в здешнюю дыру? Возможно, потому, что тут недолюбливали бородатых, а у его владельца бороды не было. Красивый парень, явно не из простых. И нездешний, – не хеттийец, не лидиец, и, конечно, не из Ассура или Баб-Или.

Впрочем, обо всем этом подумалось позже. В тот момент меня интересовало прежде всего то, что этот плащ собирается делать. Парень вновь крикнул и повелительно указал на меня. По толпе прошел шелест, публика начала нерешительно переглядываться. Тогда владелец фароса неторопливо достал из ножен, болтавшихся у расшитого золотом пояса меч и, подойдя ко мне, стал рядом.

Итак, у меня появился союзник, и возблагодарил великого Адада, подателя всех благ. Парень что-то сказал мне, а затем вновь повернулся к толпе. Но та уже расползалась по углам, угрюмо переглядываясь и ворча. Проход освободился. Терять время было грешно, и мы, не сговариваясь, бросились вперед. Впрочем, бежать не следовало. У порога я остановился и, повернувшись, еще раз продемонстрировал секиру. В ответ послышалось недовольное рычание, но я не стал ввязываться в спор и шагнул на темную улочку, где меня уже ждал мой новый знакомый. Я показал рукой в сторону невидимой во тьме цитадели, владелец плаща кивнул, и мы зашагали прочь от гостеприимной харчевни. Я задержался лишь на миг, чтобы обтереть лезвие и закинуть секиру за спину. Бродить по улицам с «черной бронзой» не стоило, – первый же отряд стражников мог ее отобрать, польстившись на редкое в здешних местах оружие.

...Секиры было бы жаль – я честно отобрал ее у эламитского сотника, после того, как проткнул ему горло копьем. Это было два года назад, в битве у ворот Баб-Или, когда наш отряд пытался спасти лугаля[8] Апиль-Амурру. Бой мы выиграли, но на следующий день лугаль умер от полученной накануне раны, и городской совет Баб-Или предпочел открыть ворота. Того, что должно было последовать за этим, я решил не дожидаться и предпочел довериться степному ветру, который понес меня на запад, закинув в конце концов в город Вилюсу у берегов Лилового моря[9].

Мы шли по пустой ночной улице, вокруг стояла тишина, и я понял, что на этот раз все кончилось. Наверное, мой спутник подумал о том же, поскольку рассмеялся и что-то быстро проговорил, кивая в темноту. Слова показались знакомыми, но я не стал переспрашивать. Парень в плаще вновь засмеялся и заговорил по-хеттийски со странным придыханием. Впрочем, понять было можно:

– Хорошая секира, воин! Такой секирой можно разогнать сотню этих ублюдков. Жаль, что оружие испачкалось в их крови.

– Ей все равно, – я погладил висевшую за плечом «черную бронзу». – Спасибо, что помог.

– Не за что! – парень нетерпеливо взмахнул рукой, – Я только прикрикнул на эту сволочь, и они сразу поджали хвосты. Как тебя зовут, воин? Ты ведь не из Хаттусили?

Я уже собирался ответить, и вдруг понял, почему меня так заинтересовало его произношение. Я тоже говорил по-хеттийски неправильно, и точно так же глотал звуки, отчего меня далеко не всегда понимали. Еще раз окинув взглядом своего спутника, я решился:

– В Баб-Или, где я служил царским мушкенумом в войске лугаля Апиль-Амурру, меня звали Нургал-Син. Но в той земле, откуда мы оба родом, у меня было другое имя.

Я проговорил это на языке, понятном нам обоим – на наречии Ахиявы[10]. Правда, слова пришлось подбирать: за долгие годы родная речь изрядно подзабылась.

Парень вздрогнул, взглянул в упор, а затем широко улыбнулся:

– Радуйся, земляк! Меня зовут Гелен, сын Ифтима. Мой отец был базилеем[11] неподалеку от крепкостенного Аргоса.

Он не стал спрашивать мое настоящее имя, и я мысленно поблагодарил его за чуткость. Врать этому человеку не хотелось.

– Радуйся, Гелен, сын базилея. Что привело тебя в негостеприимную Вилюсу?

Слова вспоминались не без труда. В Баб-Или не с кем было разговаривать по-ахейски.

– Поиски подходящего корабля, доблестный Нургал-Син. Я собираюсь домой, в Микены.

Мы шли прочь от моря и вскоре оказались возле цитадели. Постоялый двор, где довелось остановиться, находился рядом, но я не спешил. Давно уже не приходилось встречать земляка. К тому же повод для разговора был:

– Странно сплетаются дороги, Гелен, сын базилея. Я тоже искал в порту корабль, чтобы плыть в Ахияву.

Ахайю я называл по хеттийски, но Гелен понял:

– Ты тоже из Аргоса, Нургал-Син?

– Нет...

Можно было промолчать, но я все же решился:

– Я еду в город Микасу. Когда-то я жил там. Очень давно.

– Микаса? – Гелен на миг задумался, – Так ты из Микен?

Удивительно, почему он не добавил «златообильных». Странная привычка у моих земляков – подбирать к каждому слову подходящее определение! От этого я тоже отвык – в Баб-Или говорят куда проще.

– Нет, не из Микен, благородный Гелен, сын Ифтима. Я жил в деревушке, название которой и сам теперь не упомню. Пас коз у местного базилея, а потом меня продали за море, в Тир.

– Так ты из рабов, Нургал-Син?

На этот раз он не добавил «доблестный». Впрочем, я не обиделся.

– Я был тогда не выше колеса от повозки, благородный Гелен, и меня никто не спрашивал. Родные умерли, и некому было заступиться за сироту. Пять лет я вращал мельничный жернов в Тире, пока не нашел более подходящее занятие.

– Стал воином у базилея Баб-Или, – кивнул Гелен.

– У лугаля Баб-Или, – поправил я. – Лугаль – то же, что «ванакт» по-ахейски. Я стал оруженосцем, потом воином, потом десятником, а в последний год – старший отряда разведчиков. Я был мушкенумом, а это не так уже мало. Особенно для Баб-Или...

...Да, считаться царским мушкенумом – судьба не из худших. У меня имелся дом, было поле, был сад, десяток пленных, работавших в поле, пока я воевал. Мне платили за каждую рану, за каждый синяк, царский тамкар[12] был обязан выкупать меня из плена, а впереди брезжила надежда, что если удастся волею Аннуаков дожить лет до сорока, и добыча будет щедрой, то я смогу купить поле – свое, а не царское, – и тогда дети мои станут полноправными подданными великого лугаля Баб-Или. В общем, можно дотянуть до должности сельского старосты или того же тамкара. Хотя доживали редко, особенно после того, как проклятые эламиты стали нападать на наши границы...

Всего этого я не стал объяснять Гелену. У него – свои хлопоты. Сын базилея переплыл Лиловое море явно не от хорошей жизни.

– Если тебе, Нургал-Син, старший отряда разведчиков, жилось хорошо, отчего же ты решил покинуть Баб-Или? Домой потянуло?

На этот вопрос мне часто приходилось отвечать за последние два года, пока я странствовал через Ассур, Митанни и Хаттусили. Обычно я говорил, что домой мне повелел вернуться оракул великого бога Бела Мардука, вещавший из каменной щели на верхней площадке зиккурата. На этот раз захотелось сказать иначе.

– Нет, Гелен, сын базилея. Меня не очень тянуло домой. Я жил в Финикии, в Ассуре, в Баб-Или. Это великие страны, по сравнению с ними Ахиява – не больше крысиной норы. Я ничего не видел доброго на родине. Но лугаль Апиль-Амрурру погиб, проклятые эламиты захватили город, и надо было искать другое пристанище. А в Ассуре и Митанни не хотели брать на службу «серого коршуна» из Баб-Или.

Это была правда – отчасти. Меня не ждали в Ассуре, но можно было попроситься на службу к лугалю Исина или поступить в гвардию Хаттусили. Или хотя бы устроиться здесь, в Вилюсе.

– Говорят, ванакту Микен нужны опытные воины, – согласился Гелен. – Он охотно берет чужаков.

– А кто сейчас правит в Микасе? – наивно поинтересовался я.

Мы расстались с Геленом нескоро. На прощанье он посоветовал мне подстричь бороду по местной моде, я же намекнул сыну базилея, что златотканый фарос лучше спрятать до возвращения домой, поскольку он выглядел куда более вызывающе, чем моя борода.

Ночью не спалось. Я никак не мог привыкнуть к здешней грязи, и, если бы не холодная погода, давно бы уже перебрался на крышу. Чем дальше на запад, тем постоялые дворы становятся грязнее, города – меньше, а дороги – хуже. А за морем – если верить тому, что мне говорили, и что я помнил сам – меня ждал истинный край света. Каменистая земля, худые козы, цари в домотканых плащах, задымленные лачуги и женщины, которые не моются неделями.

Великая Ахиява – моя родина...

...То, что я узнал от Гелена, почти в точности совпадало с уже слышанным. В Микасе правит великий ванакт Ифимедей, сын Гипполоха, рука его тверда, и меч разит без устали. Разить приходится все чаще – ванакт правит уже четверть века, и за эти годы недовольных, как водится, расплодилось немало. Посему Ифимедей охотно берет на службу чужеземцев, что вполне устраивает «серого коршуна» Нургал-Сина.

Как я и догадывался, Гелен оказался за морем не по своей воле. Его отец был базилеем на службе ванакта Главка, который, как раз четверть века тому назад, был свергнут и убит своим младшим братом – будущим великим ванактом Ифимедеем. Во время переворота погибли жена Главка и его сын, а только что родившаяся дочь была взята на воспитание дядей.

Эту историю я слыхал уже не один раз, правда с некоторыми вариациями. Кое-кто из рассказчиков был уверен, что сын Главка спасся, и в царском толосе[13] на окраине Микасы лежит то ли сын кормилицы, то ли внук привратника. Подобных историй – про перевороты и братоубийство – я немало наслышался еще в Баб-Или, и часто они оказывались правдой. Кроме чудесного спасения, конечно, – в жизни, а не в сказке, могилы редко отдают то, что в них положено.

Базилей Ифтим, отец Гелена, предпочел не искушать судьбу и уехать в Хаттусили. Гелен вырос в Троасе[14] неподалеку от Вилюсы и теперь собрался домой. Отчего – сказано не было. Может, ему тоже посоветовал оракул.

На следующее утро мы встретились с Геленом в порту. Предварительно я зашел в первую попавшуюся цирюльню и отдал бороду на растерзание. Цирюльник, насколько я понял из его чудовищного выговора, обещал подстричь ее по последней ахиявской моде, заодно посоветовав остричь волосы, поскольку в Ахияве стригутся коротко. Возражать я не стал, но внутреннее содрогнулся, увидев свое отражение в начищенном медном тазике. Вместо доблестного воина с длинными волосами и завитой колечками бородой на меня глядел разбойник со стрижкой «под горшок» и короткой бороденкой, настолько нелепой, что мне захотелось ее немедленно сбрить. Цирюльник, однако, остался доволен, заявив на ломаном хеттийском, что теперь я выгляжу как настоящий ахейский принц. Оказывается, года два назад в Вилюсе был проездом какой-то мелкий энси[15] (то есть, конечно, не энси, а базилей) из Ахиявы, и цирюльник точно запомнил его стрижку. Оставалось лишь покориться судьбе и приобрести в соседней лавке приличный ахейский плащ и вкупе с парой хитонов.

Гелен, уже ждавший возле одного из причалов, полностью одобрил мое перевоплощение, мне же было не по себе. Переодеваться приходилось часто – в отряде разведчиков это дело обычное. Но теперь я был не на службе – я возвращался домой. Царский мушкенум из Баб-Или исчез навсегда, а на пристани Вилюсы стоял некто без имени, без предков и без всякой крыши над головой – даже соломенной.

Впрочем, виду я, надеюсь, не показал, и отправился вместе с Геленом договариваться на один из кораблей. Судно именовалось «Рея» – в честь матери Дия, Отца богов. Да не обидится Дий, но судя по кораблю, его почтенная матушка явно доживает последние дни. Однако корабельщик – крепкий толстяк совершенного пиратского вида – уверил, что его «Рея» доставит пассажиров в Навплию в целости и сохранности. Я невольно вспомнил многопарусные красавцы, которых навидался у причалов Тира и Сидона и поспешил согласиться. В эту осеннюю погоду корабли, даже такие, как «Рея», плавали по Лиловому морю нечасто.

За переезд толстяк запросил несусветную сумму, которой, наверняка хватило бы, чтобы доставить нас в страну Пунт. Гелен не стал торговаться, а я поневоле призадумался. Но тут корабельщик заметил выпирающую из-под плаща секиру и оживился. Оказывается, у него не хватало охраны, а пираты в последние годы явно обнаглели. Я сообщил, что готов охранять корабль все время плавания, и корабельщик тут же сбавил цену вполовину, пообещав бесплатную кормежку. В общем, день начался удачно.

Корабль отплывал после полудня, и я успел собрать вещи и погулять напоследок по Вилюсе. Вещей оказалось немного. Старую одежду я продал за четверть цены и остался со сменным хитоном и парой сандалий. Правда, было еще оружие: меч, кинжал и, конечно, секира, а также прекрасный митаннийский шлем и моя гордость – кольчужная рубаха старой гиксосской работы. Я купил ее в Сирии шесть лет назад, и с тех пор она не менее дюжины раз спасала мне жизнь. Конечно, это не полное вооружение, но щит и копье достать несложно, а луком я так и не научился пользоваться. Луки в Баб-Или, признаться, оставляют желать лучшего. Говорят, у тех же гиксосов они не хуже кольчуг, но для того, чтобы купить настоящий гиксосский лук, не хватит и моего годового жалованья, даже если перевести его в серебро.

Я пришел вовремя, а Гелен чуть не опоздал, чем изрядно разозлил толстяка-корабельщика. Когда он, наконец, появился, и «Рея» под ругань на нескольких понятных и непонятных мне языках отчалила, выяснилось, что сын базилея приносил жертву в храме Ма, что в самом центре здешней цитадели, а также вопрошал прорицателя. С жертвой (кажется, он не пожалел целого теленка) задержки не было, а вот прорицателя пришлось поискать. Ответ его (стоивший еще одного теленка) изрядно заинтриговал моего нового знакомого, и он, не выдержав, поделился им со мною. Оказывается, сыну базиля пообещали нечто вроде следующего:

«То что задумал Гелен – все исполнится, но не Геленом.»

Я бы тоже, признаться, задумался. Однако, зная эти прорицалища, особенно в таких паскудных местах, как Вилюса, поспешил успокоить своего спутника, напомнив, что боги (а также прорицатели) чаще всего предпочитают не брать на себя ответственность и выражаются крайне туманно. В целом же ответ не из самых худших: то, за чем Гелен возвращается домой, будет выполнено, причем самому ему особо трудиться не придется.

...Конечно, пророчество можно толковать и по-иному, но этого говорить, конечно же, не стоило.

Сам я не спрашивал совета, не отдавал телят на съедение прорицателям и даже не заглянул ни в один здешний храм. Наверное, местные боги здорово на меня рассердились.

Впрочем, на богов у меня своя точка зрения.

Пока «Рея», подгоняемая порывами холодного осеннего ветра, скользила по серой глади моря, отчего-то названного Лиловым, я не спеша обдумывал то, что случилось за последние сутки. Все вышло даже лучше, чем я надеялся. Но кое-что беспокоило. И прежде всего – сам Гелен.

Семья базилея бежала за море, что для жителей Ахиявы, не привыкших путешествовать, почти край света. Теперь же Гелен спешит домой. А куда ему, интересно, спешить? Ифимедей на троне и помирать, вроде, не собирается. Разве что Гелену позволили вернуться, но в этом случае любой разумный человек не станет рваться прямо в Микасу. Лучше пожить в той же Аргусе, присмотреться, завязать новые знакомства, возобновить старые. А между тем Гелен спешил и, кажется, очень боялся опоздать.

Далее – еще интереснее. Его семья жила бедно, но совсем недавно у Гелена появились средства – и немалые. За проезд он выложил не серебро, а золото, одежда на нем была вся новая и очень богатая. Связь между внезапным желанием вернуться в Микасу и столь же внезапным богатством казалась настолько очевидной, что не требовала особых доказательств.

Было в этом деле и еще одно любопытное обстоятельство – я сам. Благородный сын базилея воспылал симпатией к своему земляку. Всякое, конечно, возможно, особенно на чужбине. Но очевидно, что, если я стану его спутником, моя секира не останется за плечом, когда Гелену будет грозить опасность. Значит, такого спутника он искал, и в этом случае его появление в грязной харчевне, где клубится всякая шваль, вполне понятно.

И еще одна деталь – небольшая, но любопытная. Фарос! Богатый, золотого шитья фарос который был на Гелене в тот вечер. На следующее утро сын базилея был уже в обычном плаще – вполне пристойном, но, конечно, ничуть не похожем на прежний, расшитый золотом. Гелен поступил разумно, спрятав роскошную вещь подальше, но зачем было надевать фарос вчера, да еще на ночь глядя? Не для того же, чтобы произвести впечатление на портовое отребье!

Я еще раз вспомнил фарос и завистливо вздохнул. Нет, сам я носить его не стал бы, но в той же Аргусе плащ можно продать, а на полученное серебро купить небольшой домик где-нибудь в предместье. Поле, дом, сад – то, чего я лишился, покинув Баб-Или. Впрочем, фарос интересен не только этим. Он не выглядел новым, скорее хорошо сохранился, будучи надеваем только в редких случаях. Возможно, плащ принадлежал отцу или деду Гелена, хотя мне он показался слишком богатым для сельского базилея. Но даже если и так...

Скорее всего вчерашним вечером у Гелена состоялась очень важная встреча. Настолько важная, что он решился надеть фарос. Встреча намечалась где-то в порту, и, скорее всего, в великой тайне, иначе Гелен не возвращался бы так поздно, не наняв охранника. И на этой встрече решалось что-то серьезное, вполне вероятно – его отъезд на родину. Сын базилея был настолько взволнован, что зашел в первую же попавшуюся харчевню, чтобы перевести дух, вмешался в драку и вдобавок был со мной достаточно откровенен. Да, возможно, так оно и было. Но, может, было и по-другому: фарос Гелен получил на самой встрече, как знак чего-то важного...

Как ни крути, а выходило, что мне предстоит путешествие вместе с крайне подозрительной личностью. Похоже, враги (не друзья же!) ванакта Ифимедея что-то задумали...

...но какое до этого дело бывшему царскому мушкенуму Нургал-Сину?

БЕТ

«Мы плыли»

Мы плыли дольше, чем рассчитывали. Ветер все время отгонял «Рею» обратно к берегам Хаттусили, и мы медленно ползли от острова к острову. Признаться, плавание не оставило приятных воспоминаний – корабль был тесен и необыкновенно грязен. Но неспешное путешествие имело и свои преимущества: впереди начиналась полная неизвестность, и я был не прочь как следует еще раз все обдумать, а заодно побольше разузнать об Ахияве. Моих детских впечатлений было явно недостаточно, а перед каждой войной полезно узнать о стране, куда идешь походом. Тут могут помочь любые мелочи.

С Геленом мы разговаривали редко. Сын базилея волновался, считал дни и редко вступал в беседу. Я окончательно убедился, – он спешит, причем к определенному (причем не им, а кем-то еще) сроку. Навязываться я не стал, предоставив Гелена его мыслям. Зато корабельщик оказался словоохотлив. Правда, большая часть его рассуждений касалась все тех же пиратов, которые чудились ему возле каждого острова, но попутно он охотно рассказывал и об Ахияве. Сам корабельщик родился в Иолке, но бывал всюду, в том числе и в Микасе. Конечно, большая часть услышанного оказалась полной ерундой, но попадались и любопытные подробности.

Мое предположение оказалось верным: власть ванакта Ифимедея в последнее время изрядно пошатнулась. Он проиграл войну с Орхоменом, которую сам и начал, вопреки протестам собственного совета. В поражении Ифимедей обвинил лавагета[16], которого отправил в ссылку, а с остальными недовольными разделался еще круче. В Микасе все стихло, но в глубине что-то продолжало бурлить.

Ифимедею, как я понял, грозили с двух сторон. Прежде всего, был жив и здоров его дальний родственник Афикл, теоретически имевший право на престол, – потомок первого ванакта династии Главка Старого. Впрочем, корабельщик сообщил по секрету, что на самом деле Афикл – сын то ли Дия, то ли Поседайона. Это по логике моих земляков делало его права на престол еще более очевидными.

...Я уже успел заметить странную привычку обитателей Ахиявы искать и находить божественных предков не только ванакту, но и каждому захудалому базилею. Если верить всем этим байкам, здешние боги весьма похотливы. О великий Адад, податель всех благ! Похоже, религия моих земляков немногим ушла от верований тех голых дикарей в низовьях Тигра, которых лет десять назад нам приходилось приводить в чувство!

С корабельщиком я спорить не стал. Итак, Афикл – потомок то ли кого-то из богов, то ли основателя династии – имеет право на трон. Он силен, как буйвол, красив и даже не так глуп – в общем, идеальный соперник. Многие чуть ли не с рождения прочили ему престол, но вышло иначе. Лет восемь назад Афикл внезапно явился в Микасу и присягнул Ифимедею, обещав служить не за страх, а за совесть. Что толкнуло его на это, я так и не понял – не иначе послушал очередного оракула, которых в Ахияве больше, чем поилок для скота. С тех пор Афикл стал мечом Микасы, расправляясь с врагами ванакта. Правда, Ифимедей его по-прежнему побаивался и по слухам не пускал на глаза.

Итак, претендент имелся, но не на него враги ванакта возлагали основные надежды. Во дворце Микасы воспитывалась дочь покойного Главка – Ктимена. По слухам, девушка ненавидела дядю, и тот не спешил отдавать ее замуж, дабы не получить еще и врага-зятя.

Но еще больше, чем о Ктимене, шептались о ее брате – царевиче Клеотере. Мне вновь довелось выслушать рассказ о чудом спасшемся ребенке, вместо которого был похоронен то ли его погибший сверстник, то ли деревянная кукла. Из слов корабельщика я понял, откуда такие слухи могли возникнуть. Ванакт Главк и его жена были убиты во время переворота, а царевича, которому тогда исполнилось шесть лет, отослали куда-то в деревню. Через месяц новый ванакт объявил, что Клеотер умер от укуса змеи. Змеей все тут же посчитали самого ванакта, но некоторые заявили, что из деревни во дворец привезли не мертвого царевича, а кого-то другого, тем более, что похороны состоялись ночью и чуть ли не тайком.

Итак, с одной стороны Ифимедею грозил неясный призрак царевича Клеотера и его ныне здравствующая сестра, с другой – божественный отпрыск Афикл, который, как поговаривали, вовсе не смирился с ролью слуги, а лишь умело ведет какую-то свою игру.

В самой Микасе языки были прикушены, но против ванакта явно настроены не только многие из гиппетов[17], но и верховный жрец Поседайона Арейфоой, тоже дальний родственник Ифимедея, а также знаменитая прорицательница Гирто. В свое время они поддержали переворот, зато теперь первыми решили отступиться от ванакта.

Таков был расклад – ежели, конечно, верить корабельщику.

Из всего этого я мог сделать два вывода. Прежде всего, люди везде, даже в крысиной норе, остаются самими собой. Похожие ситуации мне приходилось наблюдать и в Мари, и в Митанни, и в самом Баб-Или. Второй вывод был столь же очевиден – ванакту Ифимедею нужны опытные воины-иноземцы, а для Нургал-Сина ничего более и не требовалось.

Впрочем, из долгих бесед с корабельщиком я сделал еще один, и тоже полезный вывод: я не забыл родной язык, несмотря на то, что с земляками в последний раз разговаривал в Сидоне лет десять назад. Многое вспомнилось, а некоторые слова пришлось заучить заново. Это тоже пригодится, – в крысиной норе не найти толмача.

То, что дела обстоят хуже, чем я думал, стало ясно, как только нос «Реи» ткнулся в причал Навплии. На что Вилюса – дрянной город, но главный порт Ахиявы показался просто скопищем лачуг. Конечно, при ближайшем рассмотрении в городе удалось разглядеть нечто, напоминающее улицы, лачуги порой попадались двухэтажные (хотя и с наружными лестницами), – а на холме возвышалось нечто большое из камня, чем местные жители явно гордились, наверняка думая, что это крепость. Будь со мною моя полутысяча, мы очень быстро вывели бы их из этого приятного заблуждения! Такая задача сейчас передо мной не стояла, но все виденное ничуть не увеличило радость по поводу возвращения на родную землю.

...Впрочем, в Навплии я ни разу не был. Пираты, купившие меня такой же хмурой осенью двадцать три года назад, пристали прямо к обрывистому берегу недалеко от деревни, где я пас худых темноглазых коз.

Сын базилея спрыгнул на берег одним из первых и тут же поспешил в город. Я не успел выпить в портовой харчевне и двух кубков вина (ну и пойло, хуже чем в Вилюсе!), когда Гелен появился вновь, сообщив, что договорился с хозяином небольшого каравана, который отправляется в Микасу через пару часов. Вслед за этим сын базилея поспешил в соседний храм приносить очередную жертву (на этот раз, кажется, барана), а я остался за грубо сколоченным столом не в самом лучшем настроении.

Меня не тянуло в Микасу. Навплию, правда, я не успел как следует обследовать, но зайдя в харчевню, убедился, что пива здесь не подают, а женщины действительно моются не чаще раза в год. О мужчинах и говорить не приходилось: портовая толпа выглядела еще гнуснее, чем в Вилюсе. Итак, в Навплии скверно, и едва ли в столице Ахиявы будет чем-то лучше. По здравому рассуждению мне следовало потолкаться здесь до весны, а затем податься назад через Лиловое море и завербоваться в армию Хаттусили.

Но это по здравому размышлению. Были размышления и нездравые.

...Я не нанимался к Гелену в телохранители, однако мы договорились ехать в Микасу вместе, а я всегда выполняю обещания, если даю их добровольно. Конечно, Гелен возвращался на родину не только для того, чтобы поцеловать растрескавшиеся камни родного порога, но к опасностям мне не привыкать, а когда те, кому помогает сын базилея, выиграют, для «серого коршуна» найдется местечко получше, чем должность стражника в порту.

Итак, мы выехали в тот же день. Гелен поинтересовался, успел ли я принести жертву. Я поспешил заверить, что сумел побывать во всех портовых святилищах и в каждом вознес требуемые молитвы. По-моему он поверил, во всяком случае мне показалось, что Гелен вздохнул не без облегчения. Очевидно, сын базилея считал, что в покровительстве местных небожителей нуждается не только он, но и я.

Повозки не спеша двигались по узкой, раскисшей от дождей дороге. Путешествовать предстояло не менее трех дней, поскольку хозяин каравана твердо решил не спешить и двигаться только в короткие светлые часы. Если на море боялись пиратов, то здесь весьма опасались местных разбойников. Похоже, у богоравного ванакта Микасы не хватало воинов, чтобы охранять даже главную дорогу.

Что поделаешь? Крысиная нора!

Гелен вновь замкнулся, думая о чем-то своем, а я пристроился к хозяину, благо тот оказался человеком бывалым и разговорчивым. Я надеялся разузнать что-нибудь новое о делах Микасы, но купец жаловался на застой в торговле, сетовал на дороговизну морских перевозок, из-за чего товары поднялись в цене, то и дело поминая все тех же разбойников. Когда эта благодатная тема ему недоела, он немного вдохновился, пообещав, что славный герой Афикл в ближайшее время очистит дороги от грабителей.

Так мне вновь пришлось услыхать о потомке богов. Афикл, по версии нашего хозяина, пошел на службу к ванакту дабы совершать подвиги. Он уже успел убить двух львов, лань, дюжину лошадей и одного кабана, а также разогнать несколько разбойничьих шаек. Последнее я полностью одобрил, а насчет остального впал в некоторое недоумение. Сам я за годы службы в Баб-Или убил четырех львов, в том числе исинского черного льва-людоеда, но не особо этим хвастал. Что касается лошадей, я вообще не понял, зачем убивать этих умных и полезных животных.

Купец сообщил также, что полгода назад Афикл к восторгу всей Ахиявы прикончил гидру. Гидры в Баб-Или не водились, и я попытался, как следует расспросив говорливого собеседника, представить о чем, идет речь. Купец упомянул какой-то Тартар, откуда эта тварь приплыла к здешним берегам. Наверное он имел в виду Таршиш[18].

Что ж, в Таршише может водиться и нечто пострашнее гидры о девяти голов, изрыгающих пламя, вдобавок чуть ли не бессмертных. Конечно, такие байки можно пропустить мимо ушей, но внезапно я вспомнил рассказы моряков, плававших на остров Хумбабы[19]. Они уверяли, что в Южном море водится огромная тварь с десятью щупальцами, которая ловит зазевавшихся пловцов и даже нападает на корабли. Возможно, волны вынесли нечто подобное к берегам Ахиявы. Шевелящиеся щупальца со страху вполне можно принять за головы, а пламя и прочее – это уже обычные россказни.

Итак, Афикл охотился. Я понял, что ванакт Ифимедей держит своего родича подальше от Микасы, посылая его от логова к логову, дабы какой-нибудь проворный лев свернул претенденту шею. Неясно лишь, отчего Афикла считали героем. Наверное, я чего-то не понял.

В благодарность за рассказ я поведал хозяину каравана о звере Абу, которого видел в земле Та-Кемт[20], куда наш отряд сопровождал посольство лугаля. Кажется, такие звери водятся в Ливии. Не знаю, как мой собеседник, но я в свое время сам не верил, что боги могут сотворить такое: уши почти до земли, нос, похожий на змею, ноги, словно колонны, а все вместе – как два коня, поставленных один на спину другого. Впрочем, звери Сета, что водятся в Хапи и считаются в Та-Кемт священными, тоже хороши. Одни зубы чего стоят, а уж когда они начнут реветь! Да, велик мир...

В зверя Абу купец охотно поверил, и мы ехали, вполне довольные друг другом, когда внезапно (а было это под вечер первого дня) он указал куда-то вперед и резко крикнул, останавливая повозки. Я соскочил на землю, на всякий случай снимая с плеча секиру.

На ближайшей опушке стояли двое всадников. Я смог их разглядеть: крепкие бородатые парни на таких же крепких конях. В руках они держали копья, за спиной у одного висел лук, а на плечи были наброшены звериные шкуры. Я сразу же подумал о разбойниках, но тут же услыхал растерянный голос купца:

– О великий Дий! Богоравные кентавры!

– Кто? – не понял я.

– Кентавры, – повторил хозяин. – Иппоандросы...

Я посчитал, что это название какого-то племени, и не ошибся. Когда эти двое на опушке, постояв, скрылись в лесу, купец сообщил, что кентавры (естественно, «богоравные») знамениты тем, что напрямую общаются с богами. Далее он понес уже совсем несусветную чушь о том, что «иппоандросы» – наполовину кони и лишь наполовину люди. Не знаю, что у него со зрением, но спорить я не стал. Похоже, купец здорово испугался, со страху же может почудиться еще и не такое.

Мне эти «иппоандросы» тоже чрезвычайно не понравились, и я посоветовал разжечь на ночь побольше костров и приказать страже не дремать. Гелен был также явно встревожен, а посему мы решили спать по очереди. Его меч и моя секира лежали рядом, под рукой.

Волновались мы не зря. Сквозь сон я услыхал чей-то отчаянный вопль, и тут же рука Гелена дотронулась до моего плеча. Я вскочил, хватая секиру.

– Разбойники!

Над поляной, где мы ночевали, стоял крик, стража хватала копья, окружая повозки, но вид у всех был, мягко говоря, не особо решительный. И было от чего.

На поляну выбегала толпа заросших косматых детин, вооруженных огромными дубинами. Я решил не рисковать и надел шлем. Разбойников оказалось десятка два, они быстро окружили караван, подойдя к самым кострам. В неровном свете пламени вид у них был достаточно зловещий.

Я ждал немедленной атаки, но вместо этого вперед вышел огромного роста парень, еще грязнее и отвратительнее прочих, взмахнул над головой дубиной и начал речь. Вещал детина на местном наречии, который я понимал не без труда:

– Я гр-р-р великий владыка х-р-р леса Перей. Гр-р-р! Бросайте оружие х-р-р, и ваши души избегнут Аида г-р-р! Иначе х-р-р мы вас всех г-р-р-р-р-р!

Я взглянул на нашего хозяина и понял, что он вот-вот прикажет положить оружие. Это было бы совсем ни к чему, поэтому я, еще раз прикинув обстановку, выхватил из рук опешившего стражника копье.

– О богоравный Перей, гроза леса! – запричитал купец. – Смилуйся надо мною, несчастнейшим из торговцев! Забери мои товары, забери моих людей, но отпусти меня, горемычного...

– Х-р-р! – разбойник ударил себя кулаком в грудь и гордо сделал шаг вперед. – Жалкий купчишка г-р-р!

Этого шага я и ждал. Копье вонзилось в горло богоравного Перея, и его следующее «х-р-р» прозвучало совсем не так уверенно. Подскочив к трупу, я взмахнул секирой, краем глаза заметив, что Гелен и двое стражников посмелее последовали за мной. Я уже прикидывал, с кого из разбойников следует начать, когда услыхал голос сына базилея.

– Ваш вожак убит, сволочи! Убирайтесь!

Разбойники попятились, один без особой решительности поднял дубину, но меч Гелена ударил его прямо в живот. Я крутанул секиру над головой ближайшего негодяя, тот пискнул и внезапно, бросив оружие, со всех ног побежал к лесу.

Тут уж не растерялись стражники, и вскоре поляна была пуста. Воинство богоравного Перея бежало со всех ног, бросив труп своего вожака. Мы вернулись к повозкам, опасаясь повторного нападения, но сквозь ночной сумрак был слышен лишь удаляющийся топот.

Пришедший в себя хозяин поспешил ко мне с упреками, обвинив в том, что я – нахальный чужеземец – подверг риску его и всех остальных. Ругаться не хотелось, и я предоставил это право Гелену, который цыкнул на труса, отчего тот окончательно сник.

Я устроился поудобнее на ближайшей повозке, но сон не шел.

– Не злись на этот мешок с отрубями, доблестный Нургал-Син, – Гелен пристроился рядом, и по лицу сына базилея промелькнула усмешка. – Поистине, эти торговцы достойны того, чтоб их грабили.

– Я не злюсь, Гелен, сын Ифтима. А если и злюсь, то на самого себя. Я всегда злюсь, когда чего-то не понимаю...

Разбойники мне не понравились. Не то, чтобы эта орава была особо опасна. Подобные шайки приходилось гонять неоднократно, бояться их не стоило, но кое-что настораживало. Так разбойники не действуют. Будь богоравный Перей даже трижды дурак, то все равно можно придумать кое-что поумнее, чем лезть напролом на вооруженную стражу. Нелепые разговоры вместо быстрой и смертоносной атаки на сонную охрану! Зачем? Это походило уже не на глупость, а на нечто совсем иное.

...А что если Перей и не собирался нас грабить? Ему могли заплатить за нечто иное – хотя бы за то, чтобы как следует осмотреть повозки и тех, кто их сопровождает. А может, не только осмотреть, а и прихватить кого-то с собой. Если так, то понятно, отчего они не спешили нападать.

В общем, все это было мне не по душе, но Гелен отнесся к моим сомнениям достаточно легкомысленно. Впрочем, мне показалось, что сын базилея не был на этот раз откровенен.

К полудню следующего дня мы миновали Тиринф, где я смог полюбоваться очередной кучей камней на холме. Крепости строить здесь определенно не умели, стараясь возместить качество устрашающим количеством. Сам город показался еще нелепее, чем Навплия: немногие каменные дома окружали даже не лачуги, а полуземлянки, откуда выглядывали лохматые дикари в грубых рубищах, а то и просто в козлиных шкурах. Такой бедности я не видел даже в разоренной войной Митанни и захолустном Урарту. К счастью, задерживаться мы не стали и двинулись дальше.

Дорога, и без того малолюдная, теперь была совершенно пуста, что понравилось мне еще меньше, чем вчерашние разбойники. Возникло знакомое чувство опасности, которое меня редко подводит. Начало казаться, что стража в тиринфских воротах рассматривала нас как-то по-особому, а базарные нищие не столько просили кусок лепешки, сколько заглядывали в лица. С хозяином каравана говорить об этом не имело смысла, я хотел побеседовать с Геленом, но передумал. Не требовалось особой наблюдательности, чтобы понять: сын базилея волнуется, причем куда больше моего. Очевидно, он точно знал, кто и почему следит за нами.

Где-то после полудня вдали вновь показались всадники, и я услыхал знакомое: «Кентавры!». Их оказалось на этот раз четверо, в руках они держали копья, а буйные волосы были скрыты легкими кожаными шлемами. Когда эта четверка подскакала поближе, я поинтересовался у хозяина, по-прежнему ли он считает, что кентавры – полулюди-полулошади. Купец широко раскрыл утонувшие между жирных щек глаза и с ехидством заметил, что мое зрение следует лечить куриным пометом. Я хотел огрызнуться, и вдруг меня поразила странная догадка: я вижу обычных всадников, но остальные воспринимают их, как сказочных чудищ. Я не стал спорить и в который раз помянул Адада, подателя всех благ. Интересно, что бы сказали об этом мудрые жрецы из храма Бела?

Кентавры не стали подъезжать слишком близко и, постояв, ускакали в лес. Мы с Геленом переглянулись, и, не сговариваясь, принялись надевать шлемы. Шутки кончились: люди они или чудища, но это, без сомнения, разведка. Секира лежала наготове, но я понимал, что против двух десятков таких кентавров она не поможет.

Повозки углубились в лес, и я уже подумывал надеть кольчужную рубаху, как вдруг где-то совсем рядом хрустнули ветки.

Я резко обернулся – из зарослей выходил человек.

Вначале я принял его за очередного разбойника: бос, нечесан, бородат, на плечах – львиная шкура, в крепких руках огромная дубина, но почти сразу же понял, что ошибся. Он был, конечно, воином, причем не из новобранцев. Это заметно по всему – по походке, по чуть сгорбленным плечам, по тому, как легко он держал свое допотопное оружие. Я толкнул Гелена, но сын базилея уже спрыгнул с повозки. Остальные тоже заметили нежданного гостя. Послышались растерянные голоса, повозки остановились, и стражники начали нерешительно разбирать копья.

– Афикл! – воскликнул кто-то, остальные голоса тут же подхватили знакомое имя. Человек с дубиной на миг остановился, окинул нас странным недвижным взглядом, затем взревел – и бросился вперед.

Все произошло настолько быстро, что я впервые за много лет растерялся. И немудрено! Одного стражника словно снесло ветром, второй успел отскочить, третьему дубина пришлась по плечу, и он с воем покатился по земле. Афикл вновь взмахнул дубиной и быстро огляделся, словно кого-то выискивая. Я успел взглянуть ему прямо в глаза и похолодел: передо мной стоял безумец. Широко раскрытые голубые глаза были пусты, красивое лицо кривилось жуткой гримасой, губы шевелились, словно Афикл читал молитву. Но вместо молитвы до нас донеслось рычание. Божий потомок явно кого-то заметил, лицо исказилось подобием улыбки, дубина со свистом рассекла воздух. Не надо было оглядываться, чтобы понять: он увидел Гелена.

Стражники разбегались, хозяин уже давно сидел в канаве, возчики застыли на месте, словно окаменев. Между сыном базилея и безумным героем оставался один я.

Никогда не избегаю поединков, но без этого предпочел бы обойтись. Не знаю, чьим сыном был Афикл, но кровь у него добрая: выше меня на целую голову, широкоплеч, мускулистая грудь выпирает из-под шкуры, а о руках и говорить не приходится. Бык, вставший на задние ноги!

Гильгамеш!

Первый удар я угадал и вовремя уклонился. Большего сделать было нельзя: секира короче дубины. За первым ударом последовал второй, я уклонился снова. Послышался рев, и внезапно этот бык прыгнул. Моя секира отлетела в сторону, дубина со свистом рассекала воздух, и я упал, резко дернув его за ноги. Огромное тело рухнуло рядом.

Мы оба вскочили. Я – тяжело дыша, он – со все той же улыбкой на безумном лице. Мускулистая грудь вздымалась мерно и ровно. Он ничуть не устал и вновь сжимал в руках дубину.

Послышалось рычание. Стало ясно: сейчас моя голова треснет, как старый орех. Я попытался поднять секиру, ухватив ее за обух, но большего сделать Афикл не позволил – дубина вновь взлетела в воздух.

...Странно, в такие моменты время словно останавливается. Я успел подумать, что отскочить не успею, и в лучшем случае получу удар не по голове, а по плечу. Тут же пришла мысль о том, как нелепо закончится мой путь на родной земле. И, наконец, я понял, почему Афикл стал орудием ванакта Микасы. Безумцем легко управлять, особенно если знаешь причину безумия. Я закрыл глаза, и, уже ни на что не надеясь, помянул Того, Кого не назову вслух.

Мгновения тянулись, но смерть медлила. Не открывая глаз я медленно отодвинулся в сторону. Затем, сообразив, что мой час еще не пробил, резко отпрыгнул назад, сжимая секиру, но тут же понял – она не понадобится. Афикл стоял неподвижно, опустив дубину и закрыв глаза. Внезапно могучее тело содрогнулось, оружие выпало из рук, и через мгновенье огромное тело с грохотом упало на влажную землю.

«Бог бьет грешника кровью его и безумием его, » – вспомнились слова со старинной сумерийской таблички. Я осторожно прикоснулся к горячему лбу поверженного Гильгамеша. Великий герой отвоевался – по телу пробегали судороги, могучие руки бессильно подрагивали, а вместо рычания слышался жалобный стон. Я отбросил подальше дубину и оглянулся.

Купец все еще сидел в канаве, остальные же, почуяв, что опасность миновала, потихоньку приходили в себя. Первым опомнился Гелен. Вдвоем с сыном базилея мы попытались оттащить громадное тело поближе к повозкам, но не смогли. Пришлось звать на подмогу стражников. С их помощью мы уложили Афикла на одну из повозок, после чего сообщили хозяину, что можно вылезать. Тот не без опаски последовал нашему совету, тут же потребовав, чтобы Афикла как следует связали. Впрочем, уже было ясно, что это лишнее.

Двое стражников оказались ранены, причем один – тяжело, еще один умудрился серьезно подвернуть ногу, спасаясь бегством. Не такая уже высокая цены за знакомство с потомком богов!

Повозки двинулись дальше при полном молчании, нарушаемом лишь стонами пострадавших. Я время от времени поглядывал на Гелена, желая задать сам собой напрашивающийся вопрос: в какую передрягу втягивает меня сын базилея? Если до знакомства с Афиклом еще могли быть сомнения, то теперь все стало ясно как день. Но спрашивать я не стал. Едва ли услышу правду, а заставлять человека лгать не хотелось.

Часа через два послышался громкий стон. Я подошел к повозке и понял, что Афикл начинает приходить в себя.

– Воды! – произнес он слабым, хриплым голосом. – Ради богов всех, воды!

Кто-то принес бурдюк, и я осторожно смазал пересохшие губы. Афикл медленно поднял руки, не открывая глаз, взял бурдюк и начал жадно пить.

– Спасибо...

Он откинулся назад и открыл глаза. Кое-кто из любопытных поспешил отойти подальше, но я уже знал, что опасаться нечего. Безумие прошло, взгляд голубых глаз стал осмысленным, полным боли и тоски.

– Где я, почтенные путники? – божий потомок растерянно оглянулся и с силой потер лоб.

– Между Тиринфом и Аргосом, богоравный Афикл, – откликнулся Гелен.

– О боги! – простонал Гильгамеш. – За что? Почему?

...Он не помнил ничего. Последнее, что как-то зацепилось в его сознании, была встреча с вестником ванакта Ифимедея, который поручил своему родственнику разобраться с какими-то ведьмами возле Орхомена. Афикл зашел принести жертву перед походом и...

– Великий Дий! – Афикл несколько раз оглядел повозки, все еще не веря в случившееся. – Мнилось мне, будто я спал! Да, я спал, о почтенные путники. Снилось, будто дерусь насмерть я с великаном, что в давние века жил возле Осы – с огромным, ужасного вида. Он же секиру имел – преизрядную, чуть не с оглоблю...

Пришлось рассказать правду. Афикл повертел в руках мою секиру, похвалил «черную бронзу», показав себя неплохим знатоком, и твердо пообещал выплатить достойную пеню раненым и покалеченным. То, что никто не убит, явно его успокоило.

– Горе мне, путники, горе! – добавил он с глубоким вздохом. – Уж долгие годы делает эта напасть меня пугалом в землях Ахейской. Может быть за морем сыщется лекарь иль знахарь умелый? Может, излечит меня?

Я посоветовал ему съездить в Лидию, где лечат еще и не такое, и как бы между прочим поинтересовался, начались ли его приступы до поступления на службу а Ифимедею или после. Но мое предположение не оправдалось: безумие покрывало Афикла своей черной пеленой с самого детства. После одного из приступов он обратился к оракулу, который и направил его к Ифимедею.

Через час, немного придя в себя, Афикл распрощался и неуверенной походкой направился по лестной тропе куда-то на запад. Мы с Геленом проводили Гильгамеша до опушки и не спеша вернулись к повозкам.

– Жаль мне богоравного Афикла, – заметил сын базилея. – Поистине боги несправедливы...

– Не мне судить о богах, Гелен, – подумав, ответил я, – но, может, все обошлось и без них. Страшного помощника имеет ванакт Ифимедей!

– Ты говоришь об Афикле?

– О нем... Или о том, кто сделал его таким. Но сегодня его безумие кончилось слишком рано.

– Да, доблестный Нургал-Син. И кончилось поистине вовремя. Тебе следует возблагодарить богов. Но все равно, дивлюсь я твоей смелости – биться с самим Афиклом!

Какая уж тут смелость! Впрочем, спорить я не стал. Репутация того, кто не побоялся сразиться с божественным героем, не повредит.

Мы ехали дальше, постепенно приближаясь к Аргусе. Благополучный исход нашего знакомства с Афиклом немного успокоил, но чувство опасности все же не отпускало. Похоже, Гелен чувствовал то же самое. Наконец, я не выдержал.

– Если нас так встречают здесь, – я кивнул в сторону темневшего у дороги леса, – то что же будет в Микасе?

– Не нас, – поправил сын базилея. – Меня. Похоже, за мной следили еще в Троасе. Они оказались хитрее...

Итак, разговор, которого я ждал уже не один день, начался.

– Гелену, сыну Ифтима, необязательно ехать дальше этим караваном.

– Да, – согласился он, – в Аргосе куплю коня и поеду ночью. Кентавры редко заходят в те края, а от пеших я смогу ускакать. У меня будет несколько часов, пока они увидят, что меня в караване нет.

– Нас, – напомнил я как можно мягче. – Нас , благородный Гелен.

Сын базилея нахмурился, словно не решаясь ответить, а затем улыбнулся.

– Вижу, ты любишь опасности, доблестный Нургал-Син. То, что задумали я и мои друзья, действительно опасно.

Я улыбнулся в ответ. В крысиных норах свое представление об опасностях.

– Наверное, мне надо было рассказать тебе раньше, Нургал-Син. Я позвал тебя в дальний путь. Дальний – и очень рискованный. Кем ты думал стать в Микасе? Дворцовым стражником?

– Может, десятником, – простодушно отозвался я. – Моя мечта – командовать полусотней.

Гелен рассмеялся – впервые за все время нашего знакомства.

– Извини, что не верю тебе, доблестный Нургал-Син. Но ведь и ты не верил, когда я говорил о желании повидать камни отчего дома... Если поможешь мне, я смогу пообещать, нечто большее, чем начальство над полусотней...

– Быть смотрителем царских амбаров?

– Если захочешь, конечно. Но я имел в виду другое. Итак, давай поговорим откровенно...

Внезапно он замолчал, к чему-то прислушиваясь. Я быстро оглянулся – дорога казалась по-прежнему пустой, разве что вороны спустились пониже.

– Не знаю... – растерянно произнес сын базилея. – Мне что-то послышалось.

– Да, – я уже надевал шлем. – Мне, кажется, тоже...

Гелен привстал, чтобы взять свой шлем, лежавший чуть поодаль, и тут откуда-то с опушки донесся резкий свист. Я успел повернуть голову и заметить два темных силуэта, скрытых за деревьями.

...Уже потом я понял, что ошибся – надо было, не оглядываясь, толкнуть Гелена, который привстал так не вовремя. Увы, сообразил я это поздно – две стрелы вонзились ему в грудь, и сын базилея навзничь упал на повозку.

На этот раз охрана не растерялась, но те, кто стрелял, уже растворились в лесной чаще.

Убийцы знали свое дело – стрелы вошли глубоко и точно. Подбежал хозяин с нелепыми советами, как лучше их вынуть, но я знал – это лишь ускорит конец. Гелен был еще жив, но дышал тяжело, с хрипом, из уголка рта медленно стекала струйка крови.

Веки дрогнули, на меня взглянули полные боли глаза.

– Ты...

Хрип оборвал фразу. Я склонился ниже, чтобы умирающий не напрягал голос. Лицо Гелена исказила судорога, он вновь захрипел и дернулся.

– Ты... – повторил он, – доберись до Микен. Цепь, кольцо и фарос отдай Арейфоою. Он...

– Жрец, – подсказал я. – Помню...

– Отдай тайно, – голос умирающего стал еле различим. – Золото возьми себе. Принеси жертву Поседайону...

– Не волнуйся, – я попытался улыбнуться. – Все будет сделано, Гелен.

– Клянись...

Тот, в Кого я верю, не требует клятв, но с умирающим спорить не пристало. Я поднял руку и торжественно поклялся великим Белом Мардуком, Ададом – подателем благ и непобедимой Иштар. Я хотел упомянуть и Аннуаков, но понял, что это уже ни к чему...

Я предложил отвезти тело в ближайший город, хотя бы в Аргусу, но купец заявил, что с трупом в город не пропустят, а родственников у Гелена в Аргосе нет. Толстяку явно не хотелось объясняться с властями. Будь я в Баб-Или, то, конечно, настоял бы на своем, но тут спорить было бессмысленно. Возле дороги наскоро вырыли неглубокую яму, которая приняла тело Гелена, сына Ифтима. Хозяин громко сокрушался, что у него нет ничего подходящего для жертвы подземным богам и клялся совершить жертвоприношение в Аргусе, сразу же по приезду.

Почему-то я ему не поверил.

ГИМЕЛЬ

«К вещам»

К вещам Гелена уже тянулись жадные руки, но тут уж я уступать не собирался. Сын базилея назначил меня душеприказчиком, это слышали свидетели, так что я был в своем праве. На всякий случай я положил секиру поближе, после чего занялся наследством.

С пояса Гелена я снял тяжелый кошель, да и его дорожные сумки показались непривычно весомыми. Отогнав в сторону любопытных, я сперва заглянул в кошель – он оказался полон небольшими слитками серебра и мелко нарубленными золотыми пластинками. Еще больше золота я нашел в одной из сумок – оно было завернуто в плотную шерстяную ткань. Другой сверток скрывал тяжелую золотую цепь с подвеской в форме орла хеттийской работы. Перстень я нашел на самом дне – большой, с белым камнем, украшенный узором из мелких листьев.

Во второй сумке оказался знакомый плащ, тот, что был на Гелене в нашу первую встречу. Похоже, он не принес удачи сыну базилея.

Итак, все становилось ясным. Враги ванакта Ифимедея готовят заговор. Его глава – жрец Арейфоой – вызвал из Троасы Гелена, чья семья хранила царские реликвии. Кто-то в Троасе передал Гелену золото, которое, конечно, тоже пригодится заговорщикам. Но главное – именно реликвии: цепь, кольцо и плащ, которые Гелен просил передать по назначению, согласившись пожертвовать золотом.

Но заговорщики недооценили ванакта – за Геленом следили, а затем нанесли удар. Разбойники и безумный Афикл оказались не на высоте, и тогда сына базилея попросту пристрелили.

Оставалось решить, что делать мне. С караваном было явно не по пути, это понял и Гелен. Следовало воспользоваться его планом, благо золота должно хватить не только на коня, но и на дюжину колесниц. Только сейчас я понял, что стал богат, и мне незачем дальше тянуть нелегкую лямку наемника. Но вначале требовалось выполнить волю Гелена. Мне за это заплатили, кроме того, реликвии будут искать. Пусть ищут не у меня!

В Аргусу, очень похожую с первого взгляда на Тиринф, мы прибыли под вечер, и я, не прощаясь, соскочил с повозки, постаравшись затеряться в рыночной толпе. Кадется, мне это удалось. Схваченный за ухо босоногий мальчишка привел меня на ближайший постоялый двор, где я, не торгуясь, купил низкорослого гривастого коня и, узнав дорогу на Микасу, тут же поспешил к воротам, чтобы успеть выбраться из города до их закрытия.

Ехал я всю ночь. Дорога была совершенно пуста, только однажды я заметил костер, возле которого отдыхали какие-то путники. Пару раз из лесу доносился свист, и шальные стрелы пролетали перед самым моим носом. Но в целом особых трудностей я не встретил, если не считать, что чуть не заблудился на перекрестке. К счастью, я вовремя вспомнил, что к Микасе нужно ехать налево.

Город я увидел уже после того, как неяркое осеннее солнце поднялось над горизонтом, тут же нырнув в тяжелые низкие тучи. Вначале вдали показался огромный холм. Подъехав ближе, я смог разглядеть серый венец стен на вершине и скопище лачуг у подножия. Микаса, столица великой Ахиявы, была точно такой, как уже виденные мною ахейские города, разве что чуть побольше. Впрочем, рассматривать окружающие виды не было ни времени, ни желания. Меня больше интересовали воины в воротах. Узнай ванакт Ифимедей о том, что случилось на дороге в Аргусу, то неприятностей не избежать. Но я опередил преследователей. Стражи ворот в высоких рогатых шлемах с перьями и в начищенных доспехах интересовались больше купеческими повозками, чем одиноким всадником. Въезжая в город, я заметил над воротами двух каменных львиц и невольно усмехнулся: точно такие же звери украшали ворота Хаттусили. Правители Ахиявы подражали соседям даже в этом.

Теперь следовало подумать. Лучше всего отправиться к Арейфоою немедленно, но разговор предстоял тайный, а днем это сделать затруднительно. К тому же неизбежные расспросы на улице привлекут ненужное внимание. Значит, следует действовать иначе.

Я направился на постоялый двор, сняв самую лучшую комнату, дверь которой надежно запиралась. После бессонной ночи тянуло отдохнуть, но вначале следовало кое-что узнать. Поэтому я заказал обед в общем зале и довольно успешно изобразил богатого чужестранца, приехавшего повидать великий город Микасу. Денег на вино я не жалел и вскоре узнал от собеседников не только где находится храм, в котором служит Арейфоой, но и то, как лучше повидать знаменитого жреца. Рассказали мне и многое другое, в том числе об очередном подвиге великого героя Афикла, который на дороге из Аргоса в Тиринф поразил насмерть страшного великана-разбойника, вооруженного огромной секирой. Слухи разносились здесь птицами – весьма говорливыми – что мне чрезвычайно не понравилось.

Я ждал высказываний по адресу Ифимедея, но как только разговор приближался в этой теме, собеседники замолкали и переводили беседу на Афикла. Ванакта явно побаивались. Убедившись, что больше мне ничего не узнать, я велел налить всем еще по кубку и незаметно направился к себе. Перед ночной встречей следовало все-таки выспаться.

На улицу я вышел уже в полной темноте. Удивительно, как быстро опустели улицы. Когда я подходил к громаде царского дворца вокруг стало совершенно безлюдно, и я ощутил легкое беспокойство. Ночных грабителей я не боялся. Секира, прикрытая плащом, на месте, под мышкой спрятан кинжал, вдобавок ко всему я надел для верности кольчужную рубаху. Ночным ворам и обирателям пьяных я был не по зубам, но оставалась еще стража, с которой встречаться не стоило. В сумке лежало то, что мне следовало отдать, вдобавок я захватил с собой золото, опасаясь оставлять его на постоялом дворе. Поэтому я шел не спеша, внимательно прислушиваясь, чтобы вовремя отреагировать на любой подозрительный звук. Один раз вдали раздался топот сандалий, и я поспешил нырнуть в маленький переулок, пропуская стражу. Меня не заметили, и я пошел дальше, огибая дворец. Прямо за ним находился храм Поседайона – верховного бога Микасы.

В эти ночные часы храм выглядел зловеще. Главный вход был закрыт, но я не стал стучаться в высокие бронзовые двери. Мои собеседники сообщили, что с обратной стороны находится другая дверь, которой пользуются жрецы и служители. Сам же Арейфоой покидает храм только под утро, что меня вполне устраивало.

Второй вход я нашел не без труда. Это оказалась не дверь, а небольшая калитка, спрятанная за высокими деревьями. Я немного выждал и уже собирался постучать, как вдруг заметил неподалеку странную тень. Кто-то стоял, прислонившись к дереву, и внимательно наблюдал за мною.

Я отошел к ограде и положил руку на древко секиры. Послышался тихий дребезжащий смешок. Тень скользнула ближе – передо мною стояла сгорбленная старуха, кутающаяся в длинную хлену[21]. Седые пряди выбивались наружу, маленькие узкие глаза, казалось, светились в темноте. В последнем я не был уверен, но руку с древка убирать не стал.

– Испугался, воин? – голос оказался под стать смеху, – скрипучий и дребезжащий, – Нехорошо пугаться бедной старой женщины, которая вышла в эту позднюю пору специально, чтобы встретить тебя!

Начало мне совершенно не понравилось.

– Радуйся, мамаша, – как можно спокойнее ответил я. – Что за нужда нам встречаться?

– Радуйся, и ты, воин. Гирто давно уже поджидает тебя.

Имя показалось знакомым. Ну как же! Гирто – местная колдунья!

– Спешишь к Арейфоою, воин? Не спеши, встреча будет опасной. Тебе понадобится помощь. Старая Гирто может помочь.

– Прорицанием? – усмехнулся я. – Пожалуй.

Старуха засмеялась в ответ, маленькие глазки блеснули.

– Воин, пришедший из-за моря не верит прорицаниям? Напрасно! Разве Нургал-Син, бывший слуга лугаля Апиль-Амурру не желает знать будущее?

Я похолодел. Прорицаниям я не верил, но сразу понял, что дела мои хуже, чем казалось.

– Не удивляйся, воин! – Гирто, кажется, была довольна произведенным впечатлением. – Лучше соберись с силами и будь готов ко всему. Жрец не знает, кто ты. Не спорь с ним, но не спеши соглашаться. Тебе помогут. Прощай!

Старуха вновь хихикнула и сгинула в темноте. Я перевел дух. Калитка была рядом, но заходить в храм сразу же расхотелось. То, что разговор со жрецом предстоит нелегкий, я догадывался и сам, но Арейфоой ждет Гелена, а Гирто стерегла меня ! Выходит, старуха тоже принимает участие в игре, причем не на стороне жреца? Помогает Ифимедею? Мелькнуло острое желание оставить сверток с плащом и всем прочим у калитки и бежать со всех ног, не останавливаясь, до самой Хаттусили. Но я переборол себя и, помянув Аннуаков и все милости их, оглянулся и постучал.

ДАЛЕТ

«Открыли мне сразу»

Открыли мне сразу. Кто-то, закутанный в плащ, долго осматривал гостя, не проронив ни слова, а затем кивнул в сторону храмовой стены, где темнела полуоткрытая дверь. Я прошел туда, оказавшись на узкой лестнице, освещенной неяркими светильниками. Провожающий шел сзади, и до меня доносилось его хриплое дыхание. Ступеньки вывели на площадку, точнее, в небольшой зал, окруженный колоннами. Навстречу шагнули четверо стражников, с копьями наизготовку. Я остановился.

– У тебя есть оружие? – поинтересовался сопровождающий. – Оставь его здесь.

Наконечники копий поблескивали совсем близко, и я не стал спорить, вытащив секиру и поставив ее у стены.

– Кинжал тоже, – подсказал мой спутник. – К верховному жрецу не входят с оружием.

Глаз у него оказался наметанным, но меня больше интересовало, откуда он знает, что мне нужен именно Арейфоой?

Похоже, здесь тоже ждали гостей.

Пришлось вынуть из ножен кинжал. Внимательные глаза вновь осмотрели меня с головы до ног, после чего открылась одна из дверей, за которой тоже была лестница, на этот раз ведущая вниз. Шли мы долго, и мне начало казаться, что я очутился где-то под землей. Наконец мы вышли в узкий длинный коридор, повернули и оказались перед еще одной дверью, у которой застыли два стражника.

– Подожди!

Сопровождающий, сделав воинам какой-то знак, проскользнул внутрь, оставив меня наедине со стражей. Я успел подумать, что жреца неплохо охраняют, но тут человек в плаще появился снова и приглашающе кивнул, указывая на дверь.

За нею оказалось небольшое помещение, где стояли два кресла с высокими спинками и небольшой овальный столик, кажется, привезенный из земли Та-Кемт. В противоположную от входа стену была врезана еще одна дверь, рядом с которой стоял мрачного вида деревянный истукан. Все это слабо освещалось двумя светильниками, укрепленными на стенах. Я огляделся, подошел к одному из кресел, но садиться не стал.

Внутренняя дверь открылась, и в комнату вошли два стражника с копьями наперевес. Не взглянув на меня, они стали возле стены и, ударив древками копий в пол, застыли. Вслед за ними появился высокий худой старик в пурпурном, расшитом золотыми бляшками фаросе и с тонким золотым обручем на седой голове. Темные глаза в упор взглянули на меня...

Я щелкнул сандалиями, словно на царском смотре, подбросил вверх подбородок и отчеканил:

– Радуйся, верховный жрец! Воин, пришедший издалека, приветствует тебя!

– Говори тише, воин, – старик одобрительно улыбнулся и еле заметно кивнул в сторону стражников. – И лучше говори по-хеттийски.

Арейфоой явно был в хорошем настроении, но я знал, что сейчас оно изменится.

– Я сказал тебе «радуйся», – продолжал я на наречии Хаттусили, – однако вести мои нерадостны, жрец.

– Почему? – в темных глазах мелькнуло удивление. – Ты ведь приехал, и приехал вовремя!

Я вздохнул и мысленно помянул Адада, подателя благ.

– Я приехал, жрец, но ты ждал не меня. Ты ждал Гелена, но ему уже никогда не вернуться в Микасу.

Я достал из сумки свернутый фарос и осторожно положил его на столик. Рядом легла цепь, последним я достал кольцо.

– Он велел передать тебе эти вещи, жрец, и просил принести жертву Поседайону. Но что просить у него, сказать не успел.

Арейфоой долго молчал, глядя на тускло мерцающее в слабом свете золото. Наконец, он вновь заговорил:

– Кто ты? Почему у тебя эти вещи?

Голос оставался невозмутимым, но я чувствовал, что старик растерян, и эта растерянность постепенно перерастает в гнев. Отступать было поздно. Арейфоой опустился в одно из кресел, кивнул мне на соседнее, затем тяжело откинулся назад:

– Говори, чужестранец...

Он ни разу не перебил, но я видел, что спокойствие его – напускное. Жрец еле сдерживался, заставляя себя слушать. Наконец, когда я закончил, он тяжело вздохнул.

– Ты принес поистине горестную весть, Нургал-Син. Горестную и страшную. Скажи, кто в Микенах знает о том, что случилось?

Вопрос мне чрезвычайно не понравился, но деваться было некуда.

– Никто, богоравный Арейфоой. Я хранил тайну, как и обещал Гелену.

Темные глаза впились в меня. Взгляд был недобрый, тяжелый.

– Гелену? Горе нам, и горе тебе, гонец, принесший беду! Не Гелена, сына Ифтима, сопровождал ты! Не сына базилея похоронил у дороги. Клеотером, сыном Главка был он, законным ванактом микенским, ехавшим вернуть свой трон! Видишь – перед тобою цепь, что носил его прапрадед Главк Старый, плащ его и моего прадеда – Арейфооя и кольцо его отца, богоравного Главка. Все было готово для встречи законного ванакта, послезавтра он должен взойти на престол и – о горе! – все пошло прахом!

– Мне очень жаль, богоравный Арейфоой, – проговорил я, все еще переваривая услышанное. – Мои вести и вправду плохи.

– Плохи? – голос жреца дрогнул. – Долгие годы на престоле Микен сидит узурпатор, убивший славного Главка и его супругу, добродетельную царицу Никтею. Все это время лучшие из гиппетов мечтали о мести и справедливости. Клеотер, сан ванакта, был спасен в последний миг и надежно укрыт за морем. Только я знал, где он скрывается. Знал – и не спеша готовил его возвращение. И вот когда все готово, когда наконец-то боги стали в нам милостивы...

Он замолчал и отвернулся, не в силах говорить. Воцарилось страшное, тяжелое молчание. Слышно было, как потрескивает масло в светильниках, как дышат замершие у двери стражники. Я сидел, не шелохнувшись, думая не столько о дурной вести, с которой пришел сюда, сколько о себе самом. Нургал-Син, бывший царский мушкенум, был мелкой щепкой в темном лесу, но щепке, кажется, придется туго. Самое обидное, что придется расплачиваться за чужие грехи. Если бы Арейфоой побеспокоился о том, чтобы Главка-Клеотера лучше охраняли! Или хотя бы хранил тайну...

– Я должен подумать, – жрец встал. – И о том, что случилось, и о твоей судьбе. Жди здесь.

Он вышел, оставив меня наедине с охраной и моими мыслями. Последние были, признаться, не из веселых. Вспомнились слова странной старухи, поджидавшей меня у калитки. Гирто оказалась неплохой ясновидящей! Она обещала помощь, но в это верилось слабо.

Я ошибся, придя сюда. Безопаснее было направиться прямо к ванакту – Ифимедею мои новости понравились бы куда больше. Но и это не выход. На его месте я бы тут же подыскал подходящего убийцу для Гелена, а моя скромная персона вполне годится на такую роль. Убийца, да еще и грабитель – ведь золото и фарос оказались у меня!

Арейфооя не было достаточно долго. Стражники успели смениться, а молчаливый служитель дважды подливал масло в светильники. Я уже много раз прикидывал, как вырваться отсюда, но ничего подходящего в голову не приходило. Кажется, завяз я крепко.

Наконец, дверь вновь отворилась, и на пороге появился Арейфоой. Он был не один – рядом нерешительно топтался невысокий человечек с чем-то странным в руке. Присмотревшись, я к своему удивлению узнал тазик для бритья.

– Твоя жизнь в твоих руках, воин, – резко бросил жрец, подходя ко мне и глядя прямо в глаза. – Повинуйся, и ты увидишь рассвет.

– Звучит заманчиво, – согласился я, раздумывая, не вцепиться ли ему в глотку или, что еще лучше, взять в заложники, потребовав свободного выхода.

– Стой спокойно, – Арейфоой словно читал мои мысли. – Мои воины не промахнутся. Сейчас мы кое-что сделаем, но для начала тебя надо привести в порядок.

Пока я рассуждал над этими странными словами, человечек поспешил поставить тазик на стол и извлечь из складок плаща бритву и ножницы. Я невольно попятился.

– Не бойся, он лишь побреет и подстрижет, – губы старика скривились в подобие улыбки. – У тебя неподходящий вид.

Неподходящий – для чего? Спрашивать я не стал, равно как и сопротивляться. К счастью, бритва оказалась острой – из аласийской бронзы. Расправившись с моей бедной бородой, цирюльник занялся волосами. Окончив работу, он поклонился и поспешил исчезнуть.

– Так... – Арейфоой внимательно оглядел меня. – Уже лучше. Гораздо лучше!

Он кивнул в сторону открытой двери – и еще один молчаливый человечек в плаще осторожно поставил на столик шлем старой лидийской работы – с высоким гребнем, украшенный золотом и мелкими вставками из драгоценного железа. Я невольно залюбовался – шлем стоил целого состояния.

– Нравится? – жрец вновь понял мои мысли. – Примерь его.

Я повиновался. Затем Арейфоой кивнул на цепь. За нею последовал перстень, и наконец, мне велено было накинуть на плечи фарос, который когда-то носил Гелен.

– Хорошо! – жрец вновь улыбнулся. – Отойди назад, воин. Я хочу посмотреть.

Я вновь не стал возражать, хотя чувствовал себя совершенно по-дурацки. Вдобавок смущало отсутствие бороды – без нее я ощущал себя почти что голым.

– О великие боги!

Это произнес не жрец. Заговорила статуя – один из молчаливых стражей. Другой поднес к лицу руку, словно увидел привидение. Все еще не понимая, я взглянул на Арейфооя и вдруг заметил, что высокая худая фигура склонилась в глубоком поклоне.

– Радуйся, Клеотер, сын Главка, ванакт микенский, – торжественным тоном произнес жрец не по-хеттийски, а на языке Ахиявы. – Враги ошиблись, убив гонца вместо владыки. Твой верный слуга Арейфоой, жрец могучего Поседайона, ждет твоих повелений.

Несколько мгновений я стоял, ничего не понимая, пока, наконец, все не стало на свои места. Я сорвал с головы шлем и расстегнул фибулу, снимая плащ.

– Неплохо придумано, богоравный Арейфоой! – я говорил по-прежнему по-хеттийски. – Похоже, ты готов посадить на трон самозванца? Только самозванцу это не по душе.

– Меня не интересует душа какого-то там Нургал-Сина, – брезгливо бросил жрец. – Такого человека вообще не существует. Есть Клеотер, законный владыка Микен и всего царства Ахейского, который был спасен в детстве и переправлен в Баб-Или, где служил в войске лугаля под чужим именем. Царские драгоценности прятал друг его отца – базилей Ифтим, а после его смерти – сын Ифтима Гелен. Лазутчики узурпатора Ифимедея не смогли узнать тайну, и убийцы сразили слугу, а не господина. Надеюсь, это легко запомнить, Клеотер?

– Царевич Клеотер, – поправил я машинально, пытаясь найти выход из этой нелепой ситуации. Нелепой – и к тому же смертельно опасной.

– Прости, царевич, – жрец вновь поклонился. – От волнения я забыл об этикете. Итак, возможны два выхода. Или через час ты встретишься с теми, кто посадит тебя на трон, или завтра у городских ворот будет найден труп царевича Клеотера, убитого на пороге родного дома. Это тоже будет неплохо – для начала.

Я понял – так и будет. Если я не соглашусь, им послужит мой труп.

– Ты изменник, богоравный Арейфоой, – заговорил я, желая потянуть время. – Вдобавок обманщик, а в будущем, кажется, сам желаешь стать узурпатором!

Жрец чуть заметно пожал плечами.

– Свергнуть убийцу и клятвопреступника – не измена, обмануть врагов – не обман. Я не ищу венца ванакта, хотя тоже являюсь потомком Главка Старого и Великого Дия, Владыки Ясного неба.

– Зато ты желаешь править, посадив на престол «ушебти»[22].

– Ты был наемником, Клеотер, – усмехнулся старик. – Не такому, как Нургал-Син, именем коего ты звался, судить о власти. Ты воин, служивший за плату. Я предлагаю службу, а плата за нее – куда выше, чем в Баб-Или. Сейчас ты сможешь без помех обдумать все, что услышал. Надеюсь, мы договоримся, иначе мне и вправду послужит твое «ушебти».

Деваться было некуда. Обычно я презираю жрецов – надутых тупиц, набивающих брюхо жертвенным мясом. Но Арейфоой, потомок Дия, был не им чета. Такой, не моргнув, снесет тебе голову – или отдаст приказ вырезать целый город.

Судьба Нургал-Сина, бывшего царского мушкенума, была взвешена, вычислена и определена.

Меня отвели в самый конец коридора и впихнули в небольшую комнатушку без окон, освещенную двумя чадящими факелами. Кроме них и старой скамейки у стены, здесь ничего не было. С порога я почувствовал знобящую сырость и окончательно убедился, что нахожусь в подземелье.

Рядом со мной на скамейку положили драгоценный шлем и плащ. За спиною хлопнула дверь, послышался скрежет тяжелого засова. Я безнадежно оглянулся – чтобы вышибить такую дверь, требовался по меньшей мере таран.

Первым делом я скинул с себя тяжелую цепь и принялся снимать кольцо. Не удалось – палец разбух. Пришлось немало повозиться, прежде чем я понял, что реликвию придется терпеть и дальше. Это расстроило окончательно, и я помянул неблагодарную Иштар и сорок болотных лихорадок.

Приходилось бывать и в более опасных переделках, но в более глупых – никогда. За поясом спрятано золото, рядом лежат царские реликвии, вдобавок меня собираются посадить на трон. И все это за самую скромную цену – за непутевую голову «серого коршуна» из Баб-Или Нургал-Сина, имевшего глупость вернуться домой. То, что речь идет о голове, пояснений не требовало. Я немало слышал о переворотах, некоторые приходилось видеть воочию. Самозванцы редко захватывают трон, еще реже – удерживаются на нем. В лучшем случае меня ждет несколько дней во дворце ванакта, а затем неизбежное разоблачение и примерная казнь. Самозванцам не рубят голову. Обычно для них приберегают кое-что получше, и котел с кипящим асфальтом – еще не самое неприятное.

Очевидно, это понимал и богоравный Арейфоой. На котел, ожидающий меня, ему, конечно, наплевать, но собственной шкурой жрец явно дорожит. Будь я на его месте – то есть получи приказ подготовить переворот с такими мизерными шансами, то, без сомнения, избрал бы второй из предложенных вариантов: труп царевича при всех царских регалиях находят у ворот, возмущенный народ рвет на части убийцу-ванакта, а на престол – против всякого желания, конечно, – восходит благородный старец Арейфоой. Все это представилось мне настолько реально, что я невольно поежился. Вспомнилась сказка, слышанная в Баб-Или о том, как великий Хаммураби, узнав о заговоре, велел усадить претендента на престол при всех регалиях, поклонился ему, а затем приказал прирезать, поскольку тот уже осуществил свою мечту: побывать на троне. Нечто подобное ожидало и меня, и нельзя сказать, что перспектива умереть в золоченом плаще, драгоценном шлеме и с царским перстнем на распухшем пальце сильно утешала.

Стук я услыхал не сразу – настолько он был тих. Только после того, как неизвестный ударил сильнее, я вскочил и резко повернулся. Стучали в дверь.

Я поспешил подойти поближе.

– Царевич! – послышался еле различимый шепот. – Царевич Клеотер!

Менее всего хотелось отзываться на это имя. Но ночной гость оказался настойчив:

– Царевич! Если ты здесь, ответь, во имя богов!

– Я здесь, – молчать не имело смысла. – Кто ты?

Внезапно мне показалось, что я слышу смех. Через мгновенье я понял, что не ошибся – у моего собеседника оказалось странное чувство юмора.

– Это пока не важно, – наконец, отозвался он. – Тебе обещали помощь, не забыл? Ты ведь встретил у калитки юную деву, прекрасную как Эос?

Я не знал, кто – или что – такое Эос, но согласился – точнее описать юродивую старуху трудно.

– Я видел деву. Ее красота сравнима лишь с твоим остроумием, почтеннейший.

Вновь послышался смешок.

– Лучше сравни ее красоту с честностью жреца Арейфооя, о царевич!

Тут уж стало не до смеха.

– Ты поможешь мне? – поинтересовался я без особой надежды. – Там, кажется, нет замка, только засов...

– Ты наблюдателен, царевич, но увы... Здесь нет замка, однако за поворотом стоит стража. Но я уже помог тебе. Мои люди сообщили всем, кто ждет сына ванакта Главка, что ты здесь. У богоравного Арейфооя связаны руки.

Придумано было неплохо. Как бы соглашаясь со мной, неизвестный вновь хихикнул.

– Увы, царевич, Арейфоой мудр. В этот миг он раздумывает, не выдать ли тебя и всех остальных ванакту. Весы колеблются, Клеотер. Сейчас он не сможет покинуть храм, но уже утром будет во дворце. За твою голову заплатят щедро.

Я хотел спросить: «И что же делать?», но сдержался.

– Боги на твоей стороне, царевич, – голос за дверью внезапно стал совсем иным – густым и тяжелым. – Когда взойдешь на престол – не забудь тех, кто помог тебе.

– Не забуду, – охотно согласился я, мысленно добавив: «Если будет, кому помнить.»

– Не забудь, – повторил неизвестный. Его тон стал прежним, и я услыхал знакомое хихиканье. – Дам тебе три совета, как в сказках. Во-первых, надень панцирь. Во-вторых, думай только о престоле, о богоравном Арейфоое позаботятся другие. И в-третьих – верь только Мантосу, сыну Корона. Его отец погиб за твоего отца. Прощай, и да поможет тебе Дий, Отец богов!

Я ждал, что мой гость хихикнет напоследок, но на этот раз он был серьезен...

Постояв еще немного у дверей, я вновь уселся на скамью, но, не выдержав, вскочил и начал расхаживать из угла в угол. Легче не стало, но я почувствовал смутную надежду. Богоравный Арейфоой не всесилен и не всеведущ. Что ж, советы я запомнил твердо – все три.

...И еще одна мелочь почему-то застряла в памяти. Арейфоой, жрец грозного Поседайона, называл Дия Владыкой Ясного неба. Для моего собеседника Дий был Отцом богов. Кажется, боги Ахиявы, как и люди, никак не могли договориться.

За мной пришли где-то через час. На пороге появился богоравный Арейфоой, первым делом кивнувший в сторону лежащих на скамье царских реликвий. Я не стал спорить и начал не спеша надевать цепь.

– Поскорее, царевич, – Арейфоой сделал нетерпеливый жест. – Тебя ждут.

«Живого» – мысленно добавил я, надевая шлем и застегивая фибулу плаща. За дверью топтались двое стражников, поглядывавшие на меня с плохо скрытым испугом. Жрец дал им знак, и мы пошли в сторону лестницы. Стража отстала, держась в отдалении.

– Мы, надеюсь, договорились? – Арейфоой вновь заговорил по-хеттийски, причем голос его звучал не столь уверенно, как раньше. – У тебя было время подумать, царевич.

– У тебя тоже, жрец, – спокойно заметил я и, понимая, что играть в эту игру все равно придется, вздохнул:

– Согласен.

Старик еле заметно улыбнулся, как мне показалось, с явным облегчением.

– Но почему меня? – не выдержал я, все еще надеясь, что этот бред каким-то чудом кончится, не начавшись. – Неужели нельзя найти кого-то более подходящего?

– Нет времени, – жрец нахмурился. – Мы должны выступить завтра ночью. К тому же ты вполне подходишь, царевич. Разве ты не заметил?

Я вначале не понял, что имелось в виду, но затем вспомнил странное поведение стражников.

– Боги пошутили, – Арейфоой улыбнулся, на этот раз зло и даже презрительно. – Бывший царский мушкенум очень похож на покойного Главка, ванакта микенского... Особенно в его шлеме и плаще.

Последняя фраза прозвучала откровенно издевательски, но я не отреагировал. Мы поднялись по лестнице, оказавшись в узком проходе, где было совершенно темно, лишь в самом конце горел небольшой светильник.

– Сейчас тебе предстоит встреча с сестрой, – старик заговорил быстро, по-ахейски глотая звуки. – Ее зовут Ктимена, она тебя никогда не видела, но заранее полюбила.

Жрец недобро рассмеялся, и мне стало жаль царевну.

– Она ничего не помнит – ни родителей, ни того, что случилось двадцать пять лет назад. Ктимена никогда не верила в смерть брата... то есть в твою смерть, царевич. В ее глазах ты герой, пришедший отомстить за отца и мать!

Я вспомнил Гелена и пожалел беднягу. Теперь руки, похоронившие царевича, будут обнимать его сестру.

– Запомнил? – жрец остановился, резко втянув воздух сквозь стиснутые зубы. – Повтори, что я сказал!

Это была ошибка. Со мною так не смел разговаривать никто – даже тысяцкий во время боя. Резко повернувшись, я взял Аpейфооя за горло. Послышался сдавленный хрип.

– Игра началась, жрец, – я постарался усмехнуться как можно обиднее, хотя в темноте это было излишне. – Отныне я – Клеотер, сын Главка, законный ванакт Микенский. Обращайся ко мне, как положено, или я придушу тебя, как изменника. О моей сестре говори почтительно. Понял?

Я разжал pуку. Старик резко выдохнул и что-то прошептал.

– Громче, жрец! Ты говоришь с ванактом!

– Я... все понял!

В хриплом голосе слышались ненависть и страх. До этого мгновения жрец презирал меня, теперь же стал ненавидеть.

– Повтори!

– Понял! – голос сорвался в визг.

– Понял, ванакт ! – подсказал я.

– Да. Я все понял, ванакт!

Я еле удержался, чтобы не придушить старого скорпиона на месте. Теперь я был твердо уверен, что мерзавец предаст – и меня, и всех остальных. Арейфоой слишком умен, чтобы поверить в успех, а мертвый «царевич» пригодится ему для торга с Ифимедеем. Но я отпустил мерзавца. Мы находились в самом сердце огромного храма, где Арейфоой был хозяином. К тому же мой смешливый знакомец обещал сам позаботиться о жреце, и я почему-то верил ему.

– А теперь веди. Пойдешь первым.

Жрец скользнул в приотворенную дверь, откуда лился неяркий теплый свет. Через какой-то миг он выглянул, жестом приглашая войти. Я без особых церемоний втолкнул его обратно, чтобы умный старик не исчез в темноте, и вошел сам.

ХЕ

«Она оказалась»

Она оказалась неожиданно высокой – чуть ниже меня – и очень худой. Длинные белокурые пряди выбивались из-под накидки. Лицо я разглядеть не успел, но поразили глаза – странные, полные боли. Так смотрит старуха. Похоже, царевна прожила свой недолгий век нелегко.

Я протянул руки, чтобы обнять ее, как и полагается при встрече, но внезапно девушка упала на колени. Худые, со вздувшимися венами, руки обхватили мои колени.

– Ты... ты вернулся!.. – скорее угадал, чем понял я.

Такого я не ожидал, только сейчас сообразив, что значил брат для несчастной девушки. Брат, который лежал, наскоро присыпанный землей, у дороги на Аргусу...

Она обнимала призрак.

– Клеотер... – голос прозвучал чуть громче. – Наш повелитель... Ты... ты здесь!

Несколько мгновений я стоял столбом, не соображая, что делать дальше. Я не помнил своих родичей, но все же постарался представить, что худая девушка с глазами старухи – моя сестра. А если не сестра, то верная подруга, которая, вопреки всему, ждала меня долгие месяцы, пока я воевал в пустыне. Ждала – и дождалась.

– Ктимена... – Я осторожно поднял ее и обнял, стараясь не глядеть в глаза. – Я вернулся, сестричка!

Она плакала, уткнувшись мне в плечо, а я ощущал себя последним подлецом. Скоро ей придется еще раз похоронить брата, и виноват в этом буду я. То, что старый мерзавец, придумавший все это, виновен еще и больше, ничуть не утешало.

Арейфоой стоял рядом, глядя в сторону. Мне очень захотелось его ударить, и я еле сдержался.

– Не надо плакать, сестричка! – я сжал ее лицо в ладонях, впервые взглянув ей в глаза. – Я ведь вернулся! Я живой!

Лицо ее казалось молодым, но возле глаз уже лежали первые морщины. А ведь Ктимене только двадцать пять...

Внезапно морщинки исчезли, глаза заиграли неожиданным ярким светом. Девушка засмеялась.

– Ну конечно! Зачем я плачу? Мой брат и повелитель вернулся. Ты жив, Клеотер! Боги сохранили тебя!

– Ты ведь за меня молилась? – брякнул я первое, что пришло в голову, с запозданием сообразив – это может прозвучать упреком.

– Брат! – улыбка исчезла, сменившись испугом. – Я молилась за тебя каждый день! Я просила Поседайона, просила Дия, просила Атану! Я вышила покрывало для Реи, Матери богов...

– Мать богов, надеюсь, довольна?

Я, наконец, заставил себя улыбнуться, и вдруг понял: девушка не понимает шуток, как не понимал их я, когда год за годом вращал мельничный жернов.

Я обернулся, заметив, что Арейфоой по-прежнему смотрит в сторону. Это заставило насторожиться. Жрец о чем-то размышлял, а такие люди умеют находить выход из любых положений.

Я рано начал радоваться. Надо спешить.

– Ктимена, – проговорил я как можно тверже, – у нас будет время, чтобы поговорить о том, как жила ты, и где носило меня. Сейчас пора вспомнить: ты царевна, ты – сестра и дочь ванакта.

Ее глаза вновь сверкнули. Теперь они были сухими и холодными.

– Ты прав, ванакт! Сестра не подведет тебя. Приказывай!

Я быстро вспомнил то, что удалось узнать.

– Кто такой Мантос, сын Корона?

– Твой самый верный слуга, ванакт, – царевна обернулась к Арейфоою, тот, не поворачиваясь, кивнул. – Его отец погиб, защищая нашего отца и нашу мать. Мантоса воспитали во дворце, но сын Корона остался верен нашей семье. Сейчас он второй геквет[23] дворцовой стражи.

– А кто первый?

– Старый Скир – тот, кто убил нашу мать, самая верная собака Ифимедея. Но все складывается удачно – Скир болен, и Мантос командует стражей.

Я быстро соображал, наконец-то попав в знакомую стихию. Дворец рядом, верный человек командует охраной... Те, что ждали царевича, неплохо подготовились. Оставалось захватить этот – Хумбаба его возьми – престол, а там уж по возможности выбираться из Микасы. Иного пути я не видел.

Но кое-что продолжало беспокоить. Этот «кое-что», а точнее, кое-кто стоял рядом, с невозмутимым видом глядя на нас с девушкой. Арейфоой вновь стал спокоен и деловит. И его спокойствие не нравилось мне более всего.

– Пора, ванакт, – негромко напомнил он, – тебя ждут.

– Кто? – поинтересовался я, пытаясь понять что он задумал.

– Друзья. Те, кто хочет вернуть тебе престол.

– Поспешим, брат, – кивнула Ктимена. – Пора!

Снова коридор, лестница, ведущая вверх, негромкие шаги стражи за спиной. Я мысленно перебирал все возможности. Нет, иного пути я не видел. Война научила: всегда лучше наступать, чем бежать от врага. Ванакт Ифимедей, кажется, изрядная сволочь, и мне его заранее было не жаль. Сразу не разоблачат – меня признала «сестра», да и сходство с покойным Главком должно помочь. А победителю всегда легче найти выход, чем побежденному.

Я одернул себя – о свободе думать рано. Враги Ифимедея продумали все – кроме предательства. Переворот намечен на следующую ночь, а за сутки может случиться многое.

– Брат, – прервала мои невеселые размышления девушка, – список у меня. Их сорок семь.

– Кого? – немного оторопел я.

– Тех, кого должен призвать к себе Гадес, – негромко подсказал жрец. – Царевна выткала их имена древними критскими знаками на покрывале.

– Для Реи, Матери богов? – брякнул я, на миг почувствовав нечто вроде омерзения. Готовилась резня. Интересно, сколько человек погибло двадцать пять лет назад?

– Да, – кивнул Арейфоой, – на покрывале Реи, Матери богов. В списке все, кто свергал богоравного ванакта Главка, и их дети. Никто не должен уйти.

– Но сначала надо убить его! – дрожащим голосом проговорила Ктимена. – Убийцу наших родителей и его проклятое отродье! Я выколю ей глаза, вырву волосы, буду жечь факелом! Отдай ее мне, брат!

Более всего испугал голос – царевна умоляла о мести так, как другие просят о самом драгоценном подарке. Я мельком взглянул на ее лицо и вздохнул. Ненависть – не та пища, которой следует питаться всю жизнь. К тому же у богоравного Арейфооя наверняка где-нибудь выткан другой список, который он в любой момент готов передать ванакту. Первым в этом списке, скорее всего, иду я, а второе место без сомнения принадлежит Ктимене.

– Брат, ты слышишь меня?! – настойчиво повторила девушка. – Ты отдашь мне ее?

– Погоди, сестричка, – я остановился, не обращая внимания на нетерпеливый жест Арейфооя. – Я вернулся в Микасу... в Микены несколько часов назад. Он – это, наверное, Ифимедей, наш дядя?

– Дядя?! – выдохнула Ктимена. – Я готова выпустить из жил всю свою кровь, чтобы не считаться его племянницей!

Последнее было явно излишним, – кровопускание ожидало не ее, а ванакта.

– А она?

– Ты что, не знаешь? – глаза блеснули ненавистью. – Его дочь! Та, что живет в комнате нашей матери, носит ее покрывала, надевает ее кольца. Я выколю ей глаза...

Девушку явно начинало водить по второму кругу. Сейчас речь пойдет о вырывании волос и о факеле. Я повернулся к жрецу.

– Дейотара, дочь ванакта, – неохотно подсказал он. – Она тоже в списке.

Неприятно, когда двоюродная сестра носит кольца твоей матери, но в этой ненависти было еще что-то – пугающее, необычное.

– Ладно, – произнес я как можно внушительнее. – Все получат по заслугам. Пошли!

Лестница закончилась. Мы были на площадке перед колоннадой, отделявшей нас от большого полутемного зала. Я обернулся к жрецу.

– Главное святилище, – кивнул он. – Там собрались наши друзья. Они ждут, ванакт.

Я еще раз вспомнил все, что могло помочь. Кольчужная рубаха на мне, так что о панцире можно не заботиться. Верить следует только Мантосу, второму геквету. Переворот намечен на завтрашнюю ночь...

Перед глазами встало лицо Гелена. Как бы повел себя он на моем месте?

– Ты принес жертву, Арейфоой? – внезапно спросил я, вспомнив предсмертную просьбу своего спутника. – Ту, о которой говорил Гелен?

Жрец недоуменно поднял брови, но я заметил, что он смущен.

– Сейчас не время... – начал он, но я был настойчив.

– Почему он велел принести жертву Поседайону, а не подземным богам? О чем он хотел просить? Молитву за удачу нашего дела мы и так догадаемся вознести.

– Он... – Арейфоой на миг заколебался. – Гелен считал, что прогневал богов одним своим... поступком и надеялся, что Великий Землевержец простит его. Но в его поступке не было греха. Забудь об этом.

Жрец говорил правду – но не всю. К тому же я знавал разных жрецов, в том числе и редких негодяев, но не один из них не отзывался так о просьбе умирающего. А ведь погибший был Клеотером, микенским царевичем!

Было о чем подумать, но времени на это не оставалось. Я поправил фарос, чуть сдвинул шлем на затылок и, еще раз припомнив все, что следует делать, кивнул. Арейфоой хотел войти первым, но я отстранил его и шагнул мимо серых колонн в Святилище.

Передо мной были ступени, а чуть ниже – огромный зал, окруженный колоннадой. Неровный свет факелов освещал огромного истукана у противоположной стены, очень похожего на уже виденного в подземелье. Отсветы пламени плясали на дереве – казалось, Владыка Поседайон угрюмо усмехается.

Между Землевержцем и лестницей стояли люди – их было много, десятка четыре. На миг вернулся страх, но я овладел собой, представив, что это обычная битва, которых за плечами не счесть. Вскинув голову, я медленно подошел к лестнице и сделал первый шаг.

– Остановись, – послышался шепот жреца. – Пусть увидят!

Я послушно замер, пытаясь рассмотреть тех, кто ждал меня внизу, но слабый свет превращал собравшихся в одно сплошное темное пятно. Итак, я стоял на верхней ступеньке, рядом застыли Арейфоой и девушка, слева и справа горели факелы, и все это, наверное, выглядело достаточно эффектно, не хуже, чем на празднике Бела в Баб-Или.

Я ждал, но внизу царило мертвое, тяжелое молчание. Мелькнула мысль о том, что делать, если сейчас услышу: «Самозванец!» Но я отогнал ее, улыбнулся и медленно поднял вверх правую руку.

По толпе пронесся шепот, и чей-то резкий, испуганный голос неуверенно произнес:

– Ванакт! Ванакт Главк!

Но тут же другие голоса – сильные, уверенные, поправили его:

– Ванакт! Ванакт Клеотер, сын Главка! Богоравный Клеотер!

Теперь уже кричали все, толпа распалась, люди хлынули вперед, вверх по лестнице, но остановились посередине, не решаясь подойти.

– Радуйся, ванакт Клеотер! Ты вернулся! Боги хранят нас!

Я перевел дух. Что делать дальше, я знал – речи перед боем произносить обучен. Набрав побольше воздуха, я поведал и без того очевидную вещь: Я, Клеотер Микенский, вернулся и весьма на них всех рассчитываю. В ответ раздал недружный крик, но я не стал вслушиваться. Мысли были короткими и четкими, как и полагаются в бою. Они признали меня, потому что очень ждали. И еще потому, что я похож на покойного Главка – и это облегчает дело. Но их слишком много, а среди полусотни людей обязательно найдется предатель. Значит, через час Ифимедей будет знать все...

...Через час! А ведь переворот намечен на завтра. Зачем же было созывать всех в эту ночь? Не затем ли, чтобы попросту собрать всех вместе?

Это никак не подбодрило, но я постарался не подать виду. Шум стих, я вновь поднял руку:

– Готовы ли вы идти со мной?

Они были готовы, по крайней мере на словах. Следовало спешить. Десятки лиц – старые, молодые, благородные и простолюдины. Кто-то пришел сюда из ненависти к Ифимедею, кто-то помнит покойного Главка, а кто-нибудь уже подсчитывает серебро, которое получит от ванакта – нынешнего. Может, на это и рассчитывает Арейфоой? Но ведь в таком случае его тоже посчитают изменником?

Пора было переходить к делу. Я окинул взглядом святилище, встретился взглядом с деревянным Поседайоном и четко произнес:

– Геквет Мантос, сын Корона, мой верный слуга, приблизься!

Толпа вновь затихла. Я с любопытством ждал, и вот по ступенькам стал быстро подниматься широкоплечий парень в короткой военной хламиде, чем-то похожий на покойного Гелена. Наши глаза встретились – Мантос оказался неожиданно молод, лет на семь младше меня. Яркие губы улыбались, голубые глаза смотрели спокойно и решительно. Геквет был красив и, наверное, очень нравился здешним девицам. Но кроме красоты в нем чувствовалась сила, он держался прямо и ровно, как и надлежит военному. Не доходя двух шагов, он опустился на одно колено.

– Радуйся, ванакт! Мантос, сын Корона, приветствует тебя на престоле!

Пока я поднимал его с колен и обнимал, как и положено ванакту, в голове занозой ерзала подлая мысль: что, если меня обманули? Начальник дворцовой охраны – это слишком хорошо, чтобы походить на правду. Но иного выбора не оставалось.

– Радуйся, Мантос сын Корона, – я улыбнулся и произнес то, что задумал заранее. – Радуйся, лавагет царства ахейского! Служи мне так, как отец твой служил моему отцу!..

Зрачки геквета за миг сузились, губы побледнели – он явно не ожидал такого. На это я и рассчитывал. Если Мантос верен – будет еще вернее, если нет – дорога назад отрезана.

– Меч, – шепнула мне Ктимена. – Дай ему меч!

Меча у меня не было, но я быстро нашелся.

– Дай мне свой меч, Мантос сын Корона!

Он повиновался. Я мельком взглянул на незнакомую мне форму клинка, оценил качество бронзы, полюбовался удобной рукояткой – гладкой, из полированной белой кости – и вручил его геквету.

– Возвращаю его тебе, Мантос. Теперь ты – мой меч и моя правая рука!

Будь это при других обстоятельствах, я бы не стал произносить подобные слова, а вместо этого выпил бы с парнем хорошего лидийского вина и поговорил по душам. Но времени не было, а высокие речи тоже иногда могут принести пользу. Я кивнул Мантосу, и он стал рядом. Те, что были внизу, зашумели, кто-то крикнул: «Радуйся, лавагет Мантос!», но я тут же махнул рукой, призывая к тишине. Требовалось немного времени, чтобы поговорить наедине с сыном Корона. Я обернулся к жрецу:

– Богоравный Арейфоой, вознеси молитву Великому Поседайону!

...Честно говоря, я не имел представления, каков ритуал в храмах Ахиявы. Но раз жрецы существуют, должны же они обращаться к небожителям?

Мои слова покрыл слитный гул одобрения. Арейфоой бросил на меня быстрый недобрый взгляд и выступил вперед, воздев руки к освещенному факелом истукану. Подождав, пока стихнет шум, он заговорил громким, неожиданно молодым, голосом:

Славься, владыка земли и морей Поседайон!

Землю и море бесплодное ты в колебанье приводишь...

Дальше слушать не стоило. Наклонившись к Мантосу, я быстро спросил, надеясь, что Арейфоой, занятый общением с Землевержцем, меня не услышит:

– Сколько у нас людей?

– Десять у входа в храм, – шепотом ответил он. – Еще двадцать я поставил вокруг.

– Значит, храм окружен?

– Мышь не пробежит, – улыбнулся парень. – Но эта толпа мне не нравится, ванакт. Арейфоой обещал привести самых верных...

Я прислушался к тому, что говорил жрец. Речь, как я понял, шла об укрощении диких коней. Кажется, старик завелся надолго.

– А кто эти? – я кивнул в сторону молчаливо внимавших Арейфоою слушателей.

– Кое-кто из гиппетов, ванакт. Но в основном всякие купчишки, деревенские базилеи... Не понимаю, зачем Арейфоой позвал их сюда?

Я, кажется, уже понимал. Если придется разоблачать заговор, можно одним ударом расправиться со всеми неугодными. Кроме того, добро изменников, как всем ведомо, конфискуется.

– Кто решил выступать завтра? Кто назначил срок? Арейфоой?

– Да, – кивнул Мантос. – И мне это тоже не нравится.

– Согласен. До утра тайна станет известна всему городу...

– Значит, сегодня? – Мантос улыбнулся, и я понял, что получил хорошего помощника.

– Да, сегодня. Сейчас.

Он вновь кивнул, и я почувствовал что-то, похожее на уверенность в успехе. Всегда хорошо иметь дело с теми, кто носит щит!

Слава тебе, Поседайон, объемлющий землю!

Милостив будь и помощь подай нам, блаженный!

Арейфоой выкрикнул последнюю фразу и поднял руку, желая говорить, но я опередил его:

– Час пробил! Я иду, чтобы воссесть на трон моих предков! Вы со мной?

Ответ был не особо внятный, но дружный. Иного и не требовалось.

– Но, ванакт!.. – жрец тронул меня за плечо.

– Да, богоравный Арейфоой! – спохватился я. – Кажется, я оставил у тебя свою секиру.

– Где она? – тут же заинтересовался Мантос. – В твоих покоях, жрец?

Похоже, старик был не прочь спуститься в подвал сам, но сын Корона, явно что-то сообразив, отправил за моей любимой «черной бронзой» одного из своих людей. Кто-то принес несколько копий, которые тут же разобрали собравшиеся. Впрочем, многие были с оружием, а некоторые – и в панцирях.

– Брат! – девушка просяще прикоснулась к моему подбородку. – Разреши мне пойти с тобой! Я хочу увидеть... Я так долго мечтала...

В последнем я не сомневался, хотя и не хотел, чтобы у моей сестры – будь у меня сестра – имелись такие кровожадные мечты. Впрочем, желание Ктимены вполне совпадали с моими – отпускать ее было опасно.

– Хорошо, – я сделал вид, что это стоит мне усилий. – Пойдешь со мной.

– Клеотер! – девушка покраснела и неожиданно потерлась щекой о мою руку, словно я обещал взять ее на весенний праздник Иштар.

Тем временем Мантос быстро разобрался с собравшейся в храме толпой. Его усилия не пропали даром – скопище стало приобретать вид боевого отряда. Те, что помоложе, получили оружие и построились ближе к выходу. Несколько воинов, вынырнувших из полумрака, стали впереди и по бокам.

– Ванакт!

Кто-то протягивал мне секиру. Я с удовольствием сжал знакомую рукоять. Посланец проявил добросовестность, не забыв также кинжал и ножны. Теперь я был почти во всеоружии: в подобных схватках хорошо иметь щит, а его-то мне и не доставало. Я хотел обратиться с просьбой к Мантосу, но кто-то, сообразив, вручил мне нечто старинное, снятое со стены. К счастью, это оказался именно щит, а не те безделушки, которые часто вешают в храмах. Я подтянул ремень, закинул щит за спину и решил, что готов.

Остальные были тоже готовы – об этом доложил Мантос. Я окинул критическим взглядом наспех построенную колонну. Будь у меня выбор, я предпочел бы взять с собой пару десятков из тех, с кем служил в Баб-Или, но вслух, естественно, говорить этого не стал. Новый лавагет делал все, что мог. Конечно, торговцы и сельские козопасы-базилеи не Адад весть какие вояки, зато они точно знают, что в случае поражения пощады ждать нечего. Я мысленно помянул Аннуаков и все милости их и велел выступать.

Отряд вышел через главный вход на пустынную площадь перед храмом. Увы, даже этот простой маневр привел к тому, что строй распался, вновь вернувшись в исходное состояние. Воины Мантоса забегали взад и вперед, приводя козопасов в чувство, а сам лавагет распорядился снять оцепление вокруг храма, чтобы усилить отряд. Я был занят тем, что следил за Ктименой и жрецом, не отпуская их ни на шаг. Впрочем, девушка сама не собиралась отходить от меня, а что касается Арейфооя, то он держался невозмутимо, время от времени еле заметно хмурясь. Жрец волновался, но не слишком. Наш неожиданный поход не застал его врасплох.

Воины Мантоса, охранявшие храм, быстро занимали места в строю. Пора было выступать, но лавагет отвел меня в сторону. Ктимена шагнула вслед за мной. Мантос оглянулся и достал из складок плаща небольшую алебастровую табличку.

– Это хотели передать во дворец, – шепнул он, – один из младших жрецов. Еле успели перехватить.

На табличке были наскоро набросаны красной краской непонятные закорючки, похожие на детские рисунки.

– Старое критское письмо, – пояснил Мантос. – Его я не знаю.

Тут я впервые понял, что не зря взял Ктимену с собой. Девушка внимательно рассмотрела странные знаки, губы ее сжались, глаза сверкнули гневом:

– Тут написано: «Клеотер здесь. Мантос предатель. Беги, ванакт!»

– Коротко и ясно, – согласился я. – Хорошо, что перехватили.

– Я убью изменника, – прошептала девушка. – Он умрет первым, брат!

– Разберемся позже, – рассудил я. – Пошли!

– Арейфоой? – шепнул мне на ухо Мантос, и я кивнул в ответ. Табличка сказала мне многое. Измена не удивила, но то, что предатель советовал Ифимедею бежать, а не сопротивляться, изрядно порадовало. Значит, мы все-таки их опередили!

Я стал во главе отряда. Воины еще раз подравняли строй, лавагет выжидательно взглянул на меня, и я не стал медлить.

Первые же наши шаги наполнили пустую площадь грохотом и лязгом. Я поморщился – носить оружие козопасы не умели.

Дворец находился рядом, следовало лишь пересечь площадь и обойти его справа, по небольшому переулку. Будь со мною «серые коршуны» из Баб-Или, мы попросту пробежали бы это расстояние, чтобы слегка согреться перед схваткой. Однако сейчас я старался не спешить, дабы колонна не рассыпалась. Мантос между тем вполголоса излагал свой замысел. Как я понял, внешняя охрана выполнит любой его приказ. Многого от нее и не требовалось: пропустить нас и не пускать никого другого. Но личные покои ванакта охраняли иноземцы, которые подчинялись лишь Ифимедею и первому геквету Скиру. Вот тут придется поработать, поскольку большая часть наемников – шардана[24], которые скорее умрут, чем отступят.

Я понимающе кивнул. Шардана, выходцы из-за моря Мрака, славились верностью и умением драться. Значит, предстоит рубка.

Мы углубились в переулок. Впереди показались стражники, поспешившие взять копья наизготовку, но Мантос шагнул к ним, о чем-то коротко переговорил, и воины послушно присоединились к колонне. Сын Корона между тем сообщил, что все входы во дворец, а также подземный ход и потайная калитка перекрыты. Мы же атакуем через главный вход – ибо новый ванакт не может войти во дворец, крадучись, как ночной вор.

Я не стал спорить, хотя во дворец энси Ура мы ворвались именно через потайную калитку, застав охрану врасплох. Но тогда я был просто Нургал-Сином и не думал о престоле.

Переулок уже заканчивался, и я обернулся, чтобы подождать отставших, как вдруг услышал предостерегающий возглас Ктимены, и тут же десяток воинов окружили меня, прикрывая щитами.

Поздно!

...Это был дротик, брошенный откуда-то сверху. Он попал точно в сердце, но кольчужная рубаха выручила и на этот раз.

– Брат!

Ктимена уже была рядом, но я ободряюще усмехнулся и продемонстрировал порванный край плаща.

– С крыши, – сообщил Мантос. – Их было двое.

Двое? И тут я, наконец, заметил, что рядом царит какая-то странная суета. Отодвинув в сторону чей-то щит, я охнул – Арейфоой, богоравный слуга Посейдона, лежал на земле, беспомощно раскинув руки. Возле него толпились люди, но я понял, что хлопоты бесполезны – второй дротик пробил старику горло.

Я склонился над ним и тут же встал – Арейфоой уже отправился в свое последнее путешествие. Кто-то подал мне плащ, и я поспешил накрыть им тело, чтобы не видеть пустого взгляда застывших темных глаз.

– Воины! – крикнул Мантос, уже пришедший в себя. – Узурпатор Ифимедей убил богоравного Арейфооя! Отомстим за святотатство! Смерть!

– Смерть! – отозвались десятки голосов, и я мысленно похвалил Мантоса за живое воображение. Из головы не выходил совет, данный моим смешливым собеседником. Панцирь! Убийцы попали мне в грудь, но дротик ударился легко, как будто его кидали от локтя. А вот жрецу повезло меньше – пущенный в полную силу дротик угодил прямо ему в незащищенное горло – для верности.

– Ванакта Клеотера спасли боги! – послышался голос Ктимены. – Граждане Микен, это – великий знак! Это знамение! Дротик отскочил от груди моего брата!

Снова дружный вопль. Что ж, мертвый Арейфоой послужит нам лучше живого. Верховного жреца Ифимедею не простят.

Несколько мгновений я стоял над неподвижным телом. Наступила полная тишина, все затаили дыхание, боясь помешать. Старого скорпиона было не жаль, но превратность судьбы в который раз поразила меня. Еще час назад жрец думал, что вершит судьбами царств, верил, что начинается лучшая часть его жизни – и вот мертвое тело лежит на грязной мостовой у ног «ушебти», которого Арейфоой собирался посадить на залитый кровью престол. Внезапно я вспомнил о Гелене.

– Ты не принес жертву, богоравный Арейфоой, – негромко проговорил я, – воля умирающего священна, жрец. Прощай.

Наверное, со стороны казалось, что я читаю молитву.

Вернулись воины, пытавшиеся догнать убийц, но те словно растворились в ночном мраке. Иного я и не ждал. Как мне и было обещано, о верховном жреце позаботились, проделав это с немалым искусством.

– Пора!

Я вновь встал во главе отряда, Мантос и Ктимена заняли свои места, и мы двинулись дальше. Девушка что-то говорила о гекатомбе, которую она совершит в честь моего спасения от смерти, но я не слушал. Переулок кончился, впереди еще одна площадь, а там – дворец. Если Мантос не ошибся, эту часть пути мы пройдем без боя. Предстоящая схватка не страшила, но я вспомнил, что вслед за нею начнется резня. Сорок семь человек из списка Ктимены. Я хотел спросить лавагета, нельзя ли пощадить хотя бы детей, но промолчал. Отец Мантоса погиб, защищая своего владыку, а теперь его сын, оставленный в живых победителями, идет мстить.

Наконец переулок кончился. Стало немного светлее – мы вышли на площадь. Справа темнел массивный храм (Мантос успел пояснить, что это святилище Дия, Отца богов), а слева возвышалось мрачное здание с колоннадой вдоль фасада.

– Дворец, – негромко проговорила Ктимена. – Вспоминаешь, брат?

– Нет, – в такой миг врать не хотелось. – Не помню.

– Ты забыла, царевна, – вмешался Мантос, – тогда дворец был еще недостроен, вход находился с другой стороны – там, где сад.

Я мысленно поздравил себя с удачным ответом. Иногда говорить правду полезно.

Отряд вышел на середину площади и развернулся лицом ко входу. Мантос отдал короткий приказ, и его воины пробежались вдоль строя, выравнивая ряды. Геквет начал делить нас на группы, ставя каждой отдельную задачу, как вдруг замолчал, настороженно глядя на дворец.

– Огни! – с тревогой выдохнул он. – Почему там огни?

Между колонн, только что тонувших во мраке, вспыхнули факелы. Послышались крики и топот множества ног. Из дверей выбегали воины, тут же строясь в развернутую шеренгу. Тускло блистали наконечники копий, колыхались высокие перья на рогатых шлемах...

– Шардана! – крикнул кто-то, и по всему отряду пробежал испуганный шепот.

– Молчать! – рявкнул Мантос. – Первого, кто оставит строй, зарублю на месте! Копья к бою!

Наш отряд ощетинился, словно еж, но я чувствовал, – настроение сразу изменилось. Легкой прогулки не будет. Я быстро прикинул число врагов: не меньше полусотни. У нас – три десятка вояк и сорок козопасов...

Пока я подсчитывал наши шансы, из-за колонн показались новые воины.

– Там все шардана, – тихо проговорил геквет, – их семь десятков. Уходи, ванакт! Я дам тебе двадцать воинов, ты сможешь уйти из города. У ворот мои люди.

Я мысленно помянул Иштар и все ее каверзы. Бежать с поля боя приходилось; победа и поражение – удел воина, но спасаться бегством, когда бой еще не начался! С другой стороны, это – шанс. Последний шанс для Нургал-Сина уйти из Микасы подобру-поздорову, с головой на плечах и золотом в поясе. Через час я буду спасен. Что из того, что семь десятков людей будут изрублены только за то, что клялись мне в верности? Ведь они клялись царевичу Клеотеру, а я – всего лишь «ушебти»...

– Перестрой отряд! – гаркнул я, отрывая Мантоса от его невеселых раздумий. – Глубина строя – пять шеренг, воинов – в первые ряды и на фланги. Царевну – назад!

Командовать по-ахейски оказалось нелегко, некоторые слова так и тянуло сказать на языке Баб-Или, но лавагат понял сразу. Пока Мантос распоряжался, а его воины пинками расставляли козопасов по местам, я напряженно всматривался в темноту. Сейчас они ударят! Они обязаны атаковать, пока я не развернул строй! Они уже упустили несколько драгоценных мгновений, дав нам возможность опомниться. Не дураки же там! Но почему они медлят?

– Отряд перестроен, ванакт! – Мантос вновь оказался рядом. – Ты... Ты остаешься?

– Брат! – донесся голос Ктимена. – Меня не пускают к тебе! Прикажи пропустить меня!

Надо было отвечать двоим сразу, но я решил, что это излишняя роскошь. Минута решает исход боя. Адад, податель благ, не подведи!..

– У Ифимедея есть еще люди? – я резко повернулся к Мантосу. – Отвечай, лавагет!

– Нет, – тихо вздохнул он. – Он собрал всех шардана, но остальные не выступят без моего приказа.

– Значит, нас не смогут окружить?

Геквет оглядел площадь перед дворцом и покачал головой:

– Других войск в Микенах нет. Мы позаботились. Шардана – это все, что у него осталось. Не понимаю, где я ошибся...

Меня тоже это интересовало, но заняться разбором операции можно будет позже – если уцелеем. Я усмехнулся и поудобнее взял в руки «черную бронзу».

– Мы атакуем, Мантос.

– Но...

– Отставить! – я набрал в грудь побольше воздуха и прокричал, с ходу переводя команды с языка Баб-Или на ахейский:

– В атаку! Быстрым шагом! Расстояние между шеренгами – один шаг. Вперед!

Акцент был, конечно, ужасный, но меня поняли. Гулко ударили о брусчатку десятки сандалий, легко качнулись копья...

Мантос что-то спросил, но я не расслышал, лихорадочно прикидывая план боя. Сейчас они двинуться с места, значит, встретимся где-то через тридцать шагов. За десять шагов надо скомандовать «Бегом марш!», а до этого обязательно разглядеть их начальника. Его я зарублю первым...

– Кто там старший? – бросил я Мантосу, вглядываясь в темный строй шардана. Странно, они все еще не сдвинулись с места.

– Не вижу... Вижу, ванакт! Это Прет, сын Скира, третий геквет стражи! Вот он, в центре.

Я тоже увидел его. Высокий парень с необычным круглым щитом, в руке вместо копья – большая секира.

– Вы с ним враги?

– Друзья, – глухо ответил геквет и, вздохнув, добавил, – были...

Что ж, бывает и такое. Секира третьего геквета вызвала уважение, но вояка он определенно плохой. Даже первогодок знает, что врага надо встречать только в движении. Неподвижный строй обречен, а нужный темп не наберешь за несколько мгновений...

И тут перья на шлеме третьего геквета колыхнулись. Прет шагнул вперед – один. Шардана остались на месте.

– Остановись, Мантос! – Прет легким движением перебросил секиру на плечо. – Ты что, затеял учения на ночь глядя?

Тон был под стать движениям – легкий и небрежный. Прет еще мгновение поиграл секирой, как будто та была из папируса, и внезапно кинул ее в сторону. Звонко прогремел металл, ударившись о брусчатку.

– Стой! – я поднял руку, догадавшись, что боя не будет.

Прет уже был в двух шагах. Без секиры с ним разговаривать было спокойнее – он оказался выше меня на полголовы, да и в плечах шире. С таким только сцепись! Шлем был опущен, и поэтому я не мог увидеть его лица, но успел заметить на тонких губах легкую усмешку.

– Освободи дорогу! – крикнул Мантос. – Дорогу ванакту Клеотеру!

Прет, не отвечая, быстро обвел взглядом строй и шагнул ко мне. Мантос дернулся, поднимая копье, но третий геквет неожиданно опустился на одно колено, склонив голову.

– Радуйся, царевич Клеотер! Я бы отдал тебе секиру, но с нею бы меня не подпустили.

Он поднял голову и насмешливо поглядел на Мантоса.

– Встань, – велел я, на всякий случай не трогаясь с места. – Моя секира не хуже твоей, третий геквет. Ты назвал меня царевичем. Почему?

– Ванактом ты станешь, когда войдешь во дворец, – Прет легко поднялся и расправил плечи, словно потягиваясь. – У меня здесь шардана, а у отца во дворце – стража.

– Скир во дворце, – прошептал Мантос. – О, боги!

Поминать богов было самое время. Стража сделает все, что прикажет первый геквет. Даже разбив шардана, мы не войдем внутрь.

– Итак, царевич, – Прет сдвинул шлем на затылок и улыбнулся, – поговорим?

Мгновенье, не больше, я раздумывал. Терять драгоценное время не хотелось, переговоры с противником во время боя – дело опасное.

– Говорить будем позже, – отрезал я, – когда займем дворец.

– Не верь ему, брат, – крикнула Ктимена, наконец-то пробравшаяся ко мне. – Они тянут время!

– Времени много, – равнодушно заметил Прет. – Ифимедей не выйдет из своих покоев – там наши воины. Мы пропустим тебя во дворец, царевич, но у нас есть условия...

– Просьбы, – поправил я. – Ванакту условий не ставят.

– Просьбы. Они вполне разумны, царевич, и у нас есть для них основания, – он с усмешкой обернулся к неподвижной шеренге шардана. – О мелочах, пожалуй, можно поговорить во дворце, но главное решим здесь. Ифимедей твой, делай с ним что угодно, как и с его дочерью. Но больше никто не будет ни убит, ни изгнан. Поклянись – и дворец ваш.

– Нет! – тут же заспешила Ктимена. – Это убийцы наших родителей! И прежде всего Скир, его отец!

Третий геквет поклонился девушке, во взгляде его я уловил легкую насмешку.

– Когда царевич взойдет на престол, он помилует их. Мой отец завтра же покинет Микены. Он уже стар и желает отдохнуть. Но крови не будет. Поклянись, ванакт !

Этот насмешливый парень умел вести переговоры. Наконец-то я разглядел его лицо – худое, с тонкими губами и решительными складками у рта.

– Ты назвал меня ванактом? – заметил я, пытаясь понять, верю ли я ему.

– Да, ванакт. Видишь, я уже признал тебя, значит, отрезал себе путь назад.

Тон оставался прежним, словно речь шла о легких дворцовых сплетнях. Держался он неплохо.

Это могла быть ловушка, но я поставил себя на место Ифимедея. Если мы попадем во дворец, численное преимущество уже не будет играть такой роли. Риск был, и немалый, но я уже почти решился.

– Чем ты докажешь, что нас не ждет западня? – резко проговорил молчавший все это время Мантос.

– Да ничем, дружище! – широко улыбнулся Прет. – Ванакт Клеотер знает, что я говорю правду. Ведь ему обещали помочь.

И третий геквет достаточно точно воспроизвел знакомый мне смешок.

– Хорошо, – я решительно шагнул вперед. – Клянусь, что никто не пострадает кроме Ифимедея!..

– И этой суки! – тут же добавила Ктимена. Я невольно вздрогнул.

– И его дочери. Никто не будет убит или изгнан. А сейчас, Прет, прикажи своим шардана положить оружие и отведи их в сторону. Сам возвращайся.

– Подберите мою секиру, – бросил Прет самым небрежным тоном и, повернувшись к своим воинам, отдал короткую команду. Послышался лязг и звон – шардана положили копья и принялись снимать перевези с мечами.

– Брат, их нельзя помиловать! Убей их! Не верь Прету! – шептала Ктимена, я же внезапно почувствовал нечто вроде облегчения. Положение «ушебти» имеет свои преимущества. Все было спланировано без меня, оставалось следовать уже готовому замыслу. Тот, чей смех Прет так точно воспроизвел, не желал резни. Здесь наши желания совпадали.

Шардана уходили, ровно печатая шаг. Прет, поглядев им вслед, не спеша подошел ко мне и встал рядом, непринужденно отодвинув в сторону Ктимену.

– Дворец твой, ванакт! – он махнул рукой в сторону колоннады и начал что-то негромко насвистывать.

– Ванакт? – Мантос вопросительно поглядел на меня. Я кивнул. Лавагет отдал команду, и мы быстро двинулись вперед. Не удержавшись, я обернулся к Прету.

– А чего желаешь ты, третий геквет?

– Разного, – послышался невозмутимый ответ. – Завтра, если боги будут к нам милостивы, тебе предстоит тяжелый день, ванакт. Все придут просить награду. Я подожду.

Чем-то этот парень мне нравился. Люблю спокойных людей.

– Ифимедей ничего не знает? – Поинтересовался Мантос. Прет покачал головой:

– Он спит. Вечером он выпил слишком много лидийского вина. Наши воины следят, чтобы его не беспокоили. А где богоравный Арейфоой?

Третий геквет усмехнулся, и я понял, что ответ ему уже известен.

– Ифимедей послал к нему убийц, – сообщил я, покосившись на Прета. – Они пытались убить и меня...

– Но ты жив, хвала Дию, – мгновенно отреагировал тот, и я уже не сомневался, кто стоял за всем этим.

Мы подошли к ступеням, ведущим к главному входу. Мантос, остановив отряд, отдал короткий приказ. Десяток воинов окружил нас, а остальные, вместе с козопасами, заметно повеселевшими от такого поворота дел, двинулись к дверям.

– Подожди здесь, ванакт, – Мантос усмехнулся. – Мы должны проверить.

Он первым взбежал по ступеням. Я, Ктимена и третий геквет остались внизу.

– Ты дважды предатель, Прет, – заговорила девушка. – Брат мой, не верь ему, не верь его отцу... Прикажи их убить!

– Ты кровожадна, царевна, – Прет чарующе улыбнулся. – Будь справедлива! Двадцать пять лет назад Ифимедей не тронул детей Главка. Моего друга Мантоса воспитали во дворце. В наших бедах виноват только Ифимедей, и он расплатится. Я не предатель. Разве помощь законному ванакту микенскому – измена?

– Прет, – вмешался я, – как ты меня узнал?

– По шлему, – усмехнулся он. – Кроме того, ты очень похож на отца, ванакт. Мне было лишь пять лет, но я хорошо запомнил Главка. Кстати, царевна, если тебе так сладка месть, разузнай, кто действительно убил его.

– Что?! – девушка была уже готова броситься на Прета, и я предостерегающе поднял руку. Третий геквет вновь усмехнулся и поклонился Ктимене.

Из дворца доносился шум, но никаких признаков сражения я не уловил. В дверном проеме показался Мантос.

– Ванакт! – он быстро сбежал по ступенькам, и на мгновенье остановился, переводя дыхание. – Скир отвел своих людей. Путь свободен!

Я кивнул и шагнул вперед.

...Несколько ступенек, распахнутые бронзовые двери, и снова лестница, освещенная факелами. По бокам застыла стража. Увидев нас, воины дружно ударили копьями о щиты. Я махнул рукой и взбежал по ступенькам, оказавшись в широком коридоре. Здесь тоже горели факелы, стояла стража, а у дверей я заметил моих козопасов. Послышались радостные крики. Я вновь махнул рукой и пошел дальше.

Снова дверь. За нею была тьма. Я с трудом разглядел силуэты приземистых колонн.

– Тронный зал, – шепнула Ктимена, не отстававшая от меня ни на шаг. – Здесь твой трон, брат...

Кто-то из козопасов принес факелы, и я, наконец, сумел разглядеть то, что скрывала темнота. После виденных мною дворцов и, конечно, после Большого дворца в Баб-Или, где я часто бывал, тронный зал микенских ванактов показался небольшим и каким-то голым. Трон стоял справа, по стенам расползались разноцветные фрески, а все это окружали уже замеченные мною колонны. Крысиная нора...

Вслух я ничего говорить не стал, и, решив, что созерцание трона закончено, повернулся к Мантосу.

– Где Ифимедей?

Красивое лицо лавагета скривилось в злой усмешке, и он показал на дверь в глубине зала. Мы прошли вдоль колоннады, оказавшись в еще одном коридоре, на этот раз узком и коротком. Здесь было светлее. Стража равнодушно взглянула на нас, но кто-то крикнул: «Ванакт!», и послышался знакомый звук: копья ударили о щиты.

В конце коридора примерно дюжина козопасов топталась у высокой запертой двери. Увидев меня, они поспешили расступиться.

– Он там! – Мантос указал на дверь наконечником копья. – Подземный ход мы перекрыли, ванакт.

Я кивнул. Пока все делалось без меня, теперь же начиналась моя работа.

– Прикажи, пусть приведут эту суку, – прошептала Ктимена. – Мы убьем их вместе!

Я поглядел на Мантоса, тот кивнул и подозвал кого-то из воинов. Возражать царевне я не мог – Ктимене и так пришлось отказаться от сорока семи голов, о которых она мечтала долгие годы. Но мысль о том, что придется убивать совершенно незнакомую девушку, не вызвала восторга. Дикие обычаи у моих земляков!

Впрочем, жалеть было поздно. Я шагнул к дверям и поудобнее взял в руки секиру. По крайней мере тут все на равных. Я – или он, и да будут Аннуаки милостивы к самому достойному!

...Первый удар легко разрубил тонкую медь, покрывавшую двери и глубоко вошел в дерево. Створки дрогнули, но удержались на месте. Я ударил еще раз, полетела щепа, но дверь по-прежнему держалась. С запоздалым сожалением я понял, что лучше было взять обыкновенное бревно. Третий удар также не дал результата, я разозлился – и врезал от души, не жалея.

Послышался треск, я еле удержался на ногах – тяжелые створки медленно и нехотя стали растворяться.

Мой невидимый противник уже, конечно, не спал. Чуть пригнувшись, я прыгнул в темноту – и что-то просвистело совсем рядом, упало, со стуком покатилось по полу. Копье! К счастью, кидавший его промахнулся. Итак, драться придется всерьез – я был хорошо виден, а мой противник прятался в темном углу...

Внезапно комната осветилась – рядом со мною стояла Ктимена, держа в руках факел.

Ифимедей был в трех шагах, неподалеку от широкого ложа, устланного цветными хеттийскими покрывалами. Ванакт успел накинуть хитон, в руках его был меч, на голове блестел рогатый шлем. Он был еще не стар – крепкий мужчина чуть ниже меня ростом, широкий в плечах, без капли лишнего веса. Загорелое лицо казалось спокойным, на широких губах блуждала усмешка.

– Ага! Ты привела убийц, костлявая шлюха! – ванакт захохотал и не спеша надел на руку щит. – Интересно, чем ты станешь им платить?

Ктимена побледнела и отшатнулась. Ифимедей скользнул по мне взглядом, и вновь засмеялся:

– Ага! Самозванец! Ты вырядился в царские одежды, дурак, но от этого тебе не стать ванактом. Ну-ка поглядим, какого цвета твоя кровь!

Мои земляки любят пышные речи. Пока он изгалялся, я быстро оценил обстановку. Мужчина он крепкий, драться, кажется, умеет, но я моложе, и секира надежнее меча.

– Ну-ка, болван в царском фаросе! – Ифимедей повернулся ко мне. – Погляди на меня, прежде чем умереть!

– Это все слова! – я отбросил ненужный шит и взял «черную бронзу» двумя руками. – Много болтаешь, старик.

В его взгляде мелькнуло удивление, и я понял, что говорю на языке Баб-Или. Ифимедей еще раз посмотрел на меня, и тут, наконец, наши глаза встретились. Повинуясь какому-то наитию, я не спеша сдвинул шлем на затылок, открывая лицо.

...Послышался легкий стук – его меч упал на пол.

– Главк... – глаза ванакта стали пусты и бессмысленны. – Ты...

Да, боги любят шутить. Теперь я не удивлялся, почему богоравный Арейфоой так заинтересовался бывшим царским мушкенумом. Для Ифимедея эта шутка вышла не очень смешной.

– Главк... – голос стал еще тише. – Зачем ты?.. Ведь ты должен знать...

Я шагнул вперед, но он даже не подумал закрыться щитом. Лицо побледнело, Ифимедей пошатнулся – и без звука упал навзничь, словно невидимая стрела попала ему в сердце.

ВАВ

«Комнату заполнили воины»

Комнату заполнили воины. Мантос склонился над неподвижным телом и тут же выпрямился.

– Гадес призвал его к себе. Это суд божий, ванакт!

– Боги поразили узурпатора! – крикнул кто-то, и комнату захлестнул дружный вопль:

– Он мертв! Ифимедей мертв! Боги поразили его!

Я все еще стоял на месте, медленно приходя в себя. Боги могут поразить человека – в этом никто не сомневался. Правда, им не требуется ни молния, ни огонь. Стоит лишь даровать врагу слабое сердце. Ифимедей увидел призрак – и этого оказалось достаточно. Интересно, что значат его слова? О чем должен был знать покойный Главк?

– Слава ванакту Клеотеру! – крик вырвался наружу, отозвавшись по всему дворцу. – Слава Клеотеру! Да живет он вечно!

– Брат! – Ктимена прижалась ко мне, ее плечи беззвучно подрагивали. – Ты победил! Наш отец отомщен!..

Я погладил ее по голове, и растерянно оглянулся. Бой кончился, так и не начавшись, а что делать дальше, я совершенно не представлял.

– Пусть все соберутся в тронном зале, – послышался негромкий голос. Прет, сын Скира, стоял рядом, и лицо его на этот раз было серьезно. – Прикажи усилить караулы во дворце и у городских ворот. Пусть твой новый лавагет лично обойдет улицы и наведет порядок.

– Верно...

Я очнулся и поискал глазами Мантоса, но тот уже был рядом.

– Ванакт не нуждается в твоих советах, Прет. Я послал стражников к воротам и на улицу. Город спокоен. Скажи своему отцу, чтобы он шел домой и не показывался на глаза.

Тонкие губы Прета дернулись, но он ничего не ответил.

– В тронный зал! – крикнул кто-то, и толпа с шумом повалила из комнаты.

– Ванакт! – голос Мантоса звучал зло. – Во дворце должен быть один начальник. Я, как лавагет, отстраняю Скира и Прета от должности. Прикажи мне разоружить их людей!

Я поглядел на третьего геквета, но тот оставался невозмутим.

– Хорошо, – кивнул я. – Действуй! Но Прет останется здесь. Если его отец посмеет сопротивляться, то расплатится головой сына. А сейчас – в тронный зал!

И тут я заметил, что Ктимена исчезла. Обернувшись, я невольно вздрогнул – девушка стояла над трупом, в ее правой руке был окровавленный меч, а левая с трудом удерживала на весу отрезанную голову Ифимедея, ванакта микенского.

– Сестра!

Она оглянулась, и мне показалось, что губы царевны в крови. Рассмеявшись, Ктимена бросила меч и подняла мертвую голову обеими руками. Кровь лилась на хлену, пачкала пальцы, капала на пол.

– Смотри, брат! Ею можно играть, как мячом! – она подбросила страшный груз, подставив руки, но удержать не смогла – голова Ифимедея с тяжелым стуком покатилась по полу. Я обернулся к Мантосу, но тот, поняв меня без слов, поспешил взять царевну за плечи. Она не сопротивлялась.

– Теперь я буду убивать ее! – девушка вновь засмеялась и протянула ко мне окровавленные ладони. – Это наш день, брат! Наш самый счастливый день! Убивать! Убивать!..

– Лекарь здесь есть? – прошептал я на ухо Прету; тот медленно кивнул и вышел из комнаты.

– Мантос! Отведи царевну в ее покои и распорядись, чтобы о ней позаботились. За лекарем уже пошли.

Лавагет молча наклонил голову, но тут вмешалась Ктимена.

– Брат! – в голосе сквозило удивление. – Мы еще не убили ее! Сначала я убью эту суку! Ты же обещал...

Я уже не помнил, что обещал этой странной девушке, и на миг ощутил нечто вроде страха. Я давно разучился бояться людей – но здоровых. При виде безумца меня всегда берет оторопь, и никто не осудит за это. Хорошо, что Ктимена не моя сестра!..

И тут я понял, что ошибаюсь. В глазах Микасы и всей Ахиявы худая костлявая девица, залитая кровью собственного дяди, отныне имеет единственного родича, и этот родич – я. Вслед за этим стало ясно и другие, еще более скверное: я, как бы меня ни звали, отныне – ванакт Микасы .

...И тут пришел настоящий страх. Я не искал этой службы! Бывшего мушкенума Нургал-Сина завербовали против воли, всучив эту поганую работенку. Не я задумал переворот, я лишь «ушебти», но это знают немногие. Для большинства отныне этот залитый кровью дворец – мой, крысиная нора, называемая Великой Ахиявой – тоже моя, и отвечать за все будет один человек – богоравный ванакт Клеотер.

Да, я не искал этого, но согласившись, потерял единственное право наемника – ни за что не отвечать. «Серый коршун» может убить жреца и поджечь храм, но в ответе тот, кто ведет войска и сидит на престоле. Нургал-Сина же – нет, Клеотера! – завербовали именно в качестве Верховного Дерьмочерпия в этом мерзком сарае...

На миг меня бросило в жар, потом в холод, но затем сработала давняя привычка, много раз спасавшая в походах. Я этого не хотел, но все же вляпался, а значит надо выкручиваться. Как в той битве возле Урука, когда мы остались одни в чистом поле, а прямо в лоб на нас неслись эламские колесницы...

Я отстранил Мантоса и осторожно обнял девушку. Она затихла, что-то бессвязно бормоча и всхлипывая. Погладив ее по плечу, я обернулся и заметил в дверях Прета, а за ним – испуганного старичка в наскоро наброшенном гиматии. Оставалось вывести Ктимену и передать ее лекарю, но внезапно в коридоре послышался топот и звяканье оружия. Царевна дернулась, резко освободившись. Глаза ее вспыхнули.

– Брат! Это... Это она? Это ее привели?

Более всего хотелось, чтобы царевна ошиблась, но через мгновенье стало ясно – она права. Стражники ввели в комнату невысокую девушку, закутанную в богатое покрывало с золотой каймой. Я не успел разглядеть ее – Ктимена, словно дикая кошка, рванулась вперед.

– Сука! Ты здесь? Это я, Ктимена!

Резким рывком она сорвала край покрывала, и я увидел лицо той, которой предстояло умереть. Вначале я заметил глаза, широко раскрытые, полные ненависти и одновременно – ужаса. Лицо девушки было белым, словно покрытым известкой – как лик покойника после скверного бальзамирования. Я ждал, что она закричит, но Дейотара, дочь Ифимедея, не проронила ни звука.

– Видишь? – Ктимена, засмеявшись, провела по ее щеке окровавленной рукой. – Видишь, сестричка? Знаешь, чья это кровь?

Дейотара по-прежнему молчала, казалось, не замечая никого из нас.

...Судьба редко посылает гонцов. Еще час назад у этой девушки было все. Теперь осталась только жизнь – и то ненадолго.

Я думал, что Ктимена вцепится ей в волосы или ударит кинжалом, но этого не случилось.

– Брат, – обернулась она ко мне, – прикажи привести сюда нескольких стражников. Не этих – она кивнула на стоявших у двери воинов, – шардана!

Тон у царевны был настолько деловым, что я невольно взглянул на Мантоса, готовясь переадресовать просьбу ему. Почему-то мне показалось, что царевна, одумавшись, просит взять Дейотару под стражу.

– Мы устроим это прямо здесь, – Ктимена быстро осмотрела комнату, – на царском ложе. Эту суку разложим там, а рядом поставим голову нашего дяди. Пусть смотрит!

Я все еще не понимал, и Ктимена нетерпеливо топнула ногой:

– Прикажи привести их, брат! Мы будем стоять здесь и наблюдать, а шардана станут входить по очереди. Она не скоро сдохнет, Клеотер! Вот увидишь, это будет весело!..

До меня, наконец, дошло, и я почувствовал, как по спине ползут мурашки. Мельком я заметил, что Мантос отвернулся, а Прет отвел глаза.

– Вначале она будет молчать, – продолжала Ктимена, кривя белые губы, – а потом ее проклятая гордость исчезнет, и она завопит, как базарная девка! Я так ждала этого, Клеотер!

Дейотара, похоже, ничего не слышала. Медленно, ни на кого не глядя, она подошла к лежавшей в луже крови голове отца и опустилась возле нее на колени.

Послышался хохот Ктимены.

– Смотри, смотри брат! Двадцать пять лет назад наша мать так же стояла на коленях возле тела отца, а потом они убили и ее! Ну, скорее, зови сюда воинов! Мы славно повеселимся!

Я понял – ее не остановить. Как бы поступил на моем месте настоящий Клеотер?

...Пустая мысль – теперь Клеотером был я!

– Прет, – я повернулся к геквету, – люди собрались?

– Да, ванакт, – чуть помедлив, ответил он. – Все в тронном зале. В городе уже знают, возле дворца собирается толпа...

– Хорошо... Ктимена, иди сюда!

Девушка удивленно посмотрела на меня, но послушно подошла. Я вновь погладил ее по голове и осторожно нащупал на шее нужную точку. Теперь главное – нажать не слишком сильно...

Тело царевны медленно сползло на пол. Я не стал подхватывать его и обернулся к Мантосу.

– Позаботься о ней, лавагет! Из покоев не выпускать, пока не скажу. Когда придет в себя, пусть лекарь даст ей успокоительного зелья.

Мантос кивнул, в его глазах я заметил что-то напоминающее облегчение. Я подозвал Прета и отвел его в сторону.

– Ты обещал служить мне, геквет. Посоветуй, что делать с Дейотарой.

– Убей, но не мучай, – тихо проговорил он. – Твоя двоюродная сестра не должна умереть опозоренной.

Я невольно обернулся. Дейотара по прежнему неподвижно стояла у тела отца.

– За что Ктимена ее так ненавидит?

– Спроси у нее, ванакт, – Прет скривился и закусил губу. – Если она промолчит, промолчу и я...

– Ты хотел бы, чтоб Дейотара умерла?

Прет не ответил, и я вдруг почувствовал, что судьба дочери Ифимедея его очень волнует.

– Отвечай, Прет!

– Я не хочу, чтобы она умерла, – глаза его на миг блеснули болью. – Но ни я, ни ты не сможем спасти дочь того, кто убил твоих отца и мать.

Я кивнул и отвернулся.

– Ее могут спасти только боги...

Голос Прета прозвучал странно.

– Да, – согласился я, – только боги...

Комната опустела. Кроме нас с Претом в ней остались только Дейотара и мертвый ванакт. Я оглянулся – в дверях никто не стоял.

– Тогда сделай так, Прет, чтобы боги захотели ее спасти!

Губы парня побелели, на миг он замер, а затем медленно кивнул. Я подошел к Дейотаре и осторожно коснулся ее плеча.

– Ванакт!

Я еле успел отшатнуться – девушка вскочила, в руке ее блеснул бронзовый нож. Я попытался отбить удар, но опоздал – клинок ткнулся в грудь, скользнув по кольчуге. Дейотара вновь замахнулась, но на этот раз я вовремя перехватил руку, резко нажав на кисть. Нож упал в кровавую лужу.

– Ванакт! – Прет одним ударом сбил девушку с ног и облегченно вздохнул. – Ты не ранен?

– Боги спасли, – усмехнулся я. – Вели ее запереть и как следует охранять. И поинтересуйся, кто привел ее сюда, предварительно не обыскав.

Дейотара, медленно встала. Теперь ее лицо уже не походило на мертвую маску. Темные глаза горели ненавистью, на щеках выступили красные пятна.

– Ты плохо умрешь, Прет, – негромко проговорила она. – Предатели не живут долго!

Геквет хотел что-то ответить, но Дейотара перебила его.

– Мой отец ошибся только в одном – двадцать пять лет назад он не казнил настоящих убийц Главка. Учти это, самозванец!

Теперь она смотрела на меня, и от этого взгляда мне стало не по себе.

– Ты, наверное, из свинопасов. Ведешь себя, как тряпка -даже меня убить не смог! Или ты решил последовать советам этой подстилки Ктимены? Берегись-ка своей сестрички, ванакт-свинопас!

– Спасибо за совет, – отозвался я. – Приятно слышать, что ты называешь меня ванактом.

Девушка покачала головой.

– Радуйся, этот день твой. Пей заморское вино, кутайся в пурпур, насилуй девочек – пользуйся всем, пока не наступило завтра. Те, кто выдумал тебя, скоро избавятся от свинопаса на троне. Зря отец не решился убить Арейфооя! Я давно ему говорила...

– Дейотара, – неуверенно начал я, – ты дочь моего дяди...

– Не надо, самозванец! – девушка брезгливо скривилась. – Притворяйся перед другими, если тебе так нравится. А ты, Прет, когда стал изменником? После того, как посватался ко мне, а отец отказал? Посватайся сейчас, свинопас не откажет!

Я начинал кое-что понимать. Странные дела творились в крысиной норе!

...Впрочем, не более странные, чем в Баб-Или.

– Ты слышал приказ? – повернулся я к Прету. – Уводи ее отсюда! Встретимся в тронном зале. Слышишь?

– Слышу, ванакт, – лицо геквета вновь стало невозмутимым. – Пойдем, царевна!

– Иди, садись на трон, самозванец! – Дейотара негромко рассмеялась. – Покажись своему стаду...

Не оглядываясь, я вышел из залитой кровью комнаты. В это мгновение мне менее всего хотелось быть микенским ванактом.

ЗАЙН

«Я понятия не имел»

Я понятия не имел, как восходят на престол. Впрочем, все покатилось само собой. Собравшиеся в зале козопасы встретили меня радостным ревом, воины ударили копьями о щиты, и я, стараясь особо не спешить, поднялся на возвышение, на котором стоял трон. Следовало что-то сказать, но слова Дейотары все еще звучали в ушах. Обижаться нечего: козопасы возводят на трон свинопаса. Я не обиделся, но ощутил здоровую злость. Вы хотели меня, граждане славного города Микасы? Ну что ж, вы меня получите!

Я поднял руку, призывая к молчанию, и зал затих. Справа от меня стоял Мантос. Лавагет был бледен, но яркие губы его еле заметно улыбались. Интересно, что бы он сказал, узнай, кто я на самом деле? Или он знает?

– Граждане Микен! Воины! Мои верные подданные!

Переждав крик, я хотел было продолжить, но понял, что не испытываю ни малейшего желания. Сойдет и так! Сняв с головы тяжелый шлем, я отдал его Мантосу и осторожно опустился на трон. Он был каменным, и я сразу же ощутил холод. Пока в зале вопили, пока воины гремели копьями о щиты, мне вдруг представилось, что я сажусь на трон в Зале Церемоний Большого дворца Баб-Или. Зрелище показалось настолько невероятным, я чуть не рассмеялся. Но тут же стало не до смеха – Мантос, передав кому-то шлем, протягивал мне небольшой золотой обруч, украшенный бледными тусклыми камнями. Еще ничего не понимая, я взял его в руки и только тогда сообразил, что это царская диадема. Быстро, словно боясь передумать, я надел ее на голову и встал...

...Теперь все пути назад отрезаны. Нургал-Сина больше нет, отныне я Клеотер, сын Главка, я буду жить с этим именем и с ним же умру...

Что делать дальше, я не знал, но выручил Мантос, обратившийся к козопасам с длинной речью. Я особо не вслушивался, с тоской думая о том, что это – только начало. Дальше будет только хуже.

Я не ошибся. Покуда козопасы внимали лавагету, слева от меня неслышно возник Прет, шепнув, что возле дворца собралась толпа, и мне следует выйти к ней. Я не спорил и, подождав, пока Мантос договорит, махнул рукой и направился к знакомой лестнице.

Толпа была невелика – человек двести. Их явно предупредили заранее, так что мне лишь оставалось терпеливо изображать деревянного идола, выслушивая приветственные крики, половину из которых я не расслышал. Наконец, Мантос легко коснулся моего локтя и я, поклонившись верноподданным, поспешил вернуться во дворец. Внезапно дико захотелось спать, но я понимал – отдыхать рано. Царского ремесла я не знал, но что делать с захваченными дворцами, догадывался.

– Ванакт! – начал было Мантос, но я жестом остановил его и позвал Прета. Пора было наводить в крысиной норе какое-то подобие порядка.

– Стража подчиняется первому геквету? – начал я.

Мантос и Прет кивнули.

– Чей приказ выполнят шардана?

– Мой, – усмехнулся сын Скира.

– Хорошо. Отныне ты – первый геквет стражи. Через час во дворце должен быть полный порядок. Караулы удвоить. Где Дейотара?

– У себя в покоях. Ее пришлось связать. Я поставил караул.

– Позаботься о теле Ифимедея. Иди!

– Ванакт! – растерянно обратился ко мне Мантос, когда Прет удалился. – Ты назначил его...

– А у меня что, был выбор? – огрызнулся я. – Разве ты не понял, что здесь пока командуем не только мы?

Лавагет хотел возразить, но промолчал.

– Утром соберется совет, – наконец заговорил он. – Думаю, все тебя поддержат, ванакт...

– Думаешь? – удивился я. – Только думаешь? Кто из совета был связан с Арейфооем?

– Это знал лишь он. Я отвечал за дворец... Не представляю, кто предупредил Скира!..

Я мог кое-что рассказать Мантосу, но сдержался. Тот, кто так любит смеяться, должен непременно объявиться. Похоже, именно он изменил все правила, устранив Арейфооя, и направил во дворец Скира. Значит, с ним и придется договариваться...

Я велел отвести часть стражи в казармы, выставив им вина из дворцовых подвалов и пообещав награду. Есть ли в микенской казне необходимые средства, я не знал, но надеялся, что дворец отдавать на разграбление не придется. А если придется? На миг я пожалел, что Арейфоой так рано отправился к предкам. Уж он-то знал все, и мне не довелось бы выдумывать на ходу. Но затем я решил, что без богоравного жреца все же спокойнее. В свое время мне приходилось управлять захваченными городами. Правда, города были маленькие, но и Микаса не Адад весть какая столица. Главное, удалось дожить до утра, а это уже немало для попавшего в этот омут. Еще несколько часов назад я не надеялся и на это.

Я уже начал подыскивать подходящую нору, чтобы спрятаться от всех и поспать несколько часов, но понял, что не засну. Чутье подсказывало, – я не сделал что-то важное, без чего оставаться здесь опасно.

...Мантос обеспечит порядок в городе, а Прет – во дворце, я прослежу за обоими. Это уже немало, но утром предстоит заняться настоящим делом. А вот об этом самом деле я до сих пор не имел ни малейшего представления. А что последует дальше, я уже догадывался. Те, кто затеял эту заваруху, потребуют расчета. Дейотара права – им не нужен свинопас на троне. С моей помощью они сделают все, что требуется, а затем голова самозванца будет торжественно водружена возле главных ворот. Такой исход казался более чем вероятным, а выход имелся один: делать не то, что надо им, а то, что требуется мне. Но я не разбирался ни в местных делах, ни в том, как эти дела проворачивать. Мне, конечно, подскажут, но убереги Бел от таких советчиков!

И тут я вспомнил, как несколько лет назад мне приказали навести порядок в маленьком аккадском городишке, который мы взяли с налета во время войны с Ларсой. Я, как и сейчас, ничего не понимал в тамошних делах, и времени тоже было в обрез – в городе шла резня, а кое-где уже полыхало. Тогда я приказал собрать обитателей самых больших и самых богатых домов, выбрал среди них трех наиболее толстых и предложил выбор: они помогают навести порядок или остаются без головы, а семьи отправляются на невольничий рынок. Подействовало сразу – к вечеру в городе настали тишь и благодать.

Я умылся, чтобы прогнать сонную одурь, сбросил надоевший тяжелый фарос вместе с цепью и отправился по полутемным коридорам. Диадему я на всякий случай оставил – дабы не перепутала стража. Прет свое дело знал: козопасов уже отправили восвояси, а в покоях Ифимедея слуги скребли пол. Ктимена, получив успокоительного зелья, мирно почивала, и я, весьма этим довольный, направился к другой своей родственнице.

Прет постарался и тут. Дейотару охраняли извне, охраняли изнутри, вдобавок ей скрутили руки, привязав их к резной спинке ложа. Выслав стражу, я присел рядом. Девушка открыла глаза и равнодушно отвела взгляд. Теперь, когда появилось время, я мог как следует рассмотреть ее и убедиться, – дочь Ифимедея недурна собой, не в пример своей сестре. Я бы даже рискнул назвать ее красавицей, если бы не следы, оставленные на лице этой ночью. Она плакала, но при виде меня слезы тут же высохли.

Немного подумав, я достал кинжал и разрезал веревки. Девушка тихо застонала и медленно опустили руки.

– Пришел убить меня, свинопас?

Тон мне не понравился – Дейотара, кажется, действительно собралась умирать.

– Еще не знаю, – честно ответил я, – Все зависит от того, сумеем ли мы договориться, сестричка.

В глазах ее на миг вспыхнул гнев, но тут же сменился тихим безразличием.

– Не оскорбляй меня. И не обманывай – тебе не позволят оставить в живых дочь Ифимедея.

Интересно, кто не позволит? Хотелось уточнить и насчет свинопаса – все-таки этих тварей пасти не доводилось, но я сразу перешел к делу.

– Я не убивал твоего отца, царевна. Не собираюсь оправдываться, но все же знай – он умер сам.

– Знаю, – Дейотара закрыла глаза, побледневшие губы сжались. – У него было больное сердце. В последнее время отцу снилось что-то плохое, он все время вспоминал брата, не мог простить себе того, что случилось тогда. Ты, говорят, очень похож на Главка...

Вспомнился намек Прета. Что же случилось с отцом Ктимены? Но это можно было отложить на потом.

– А теперь слушай, царевна! Я могу спасти тебе жизнь. Слышишь?

– Зачем? – не открывая глаз равнодушно откликнулась она. – Тебя попросила об этом Ктимена, чтобы я не умерла сразу? Или тебе лестно спать с царской дочерью?

Я рывком приподнял ее с ложа и приставил к горлу кинжал. Дейотара замерла – при первом же движении клинок вошел бы в тело по самую рукоять.

– Не люблю пустые разговоры! – рявкнул я. – Хочешь умереть – скажи, и покончим с этим! У меня много дел. Ну, говори!

Это подействовало. На глазах вновь проступили слезы, девушка с трудом сглотнула и что-то прошептала.

– Громче! – потребовал я.

– Не убивай...

Конечно, царевна не хотела уходить к предкам, и я это вполне понимал. Но теперь поняла и она.

– Ты будешь жить, если станешь делать то, что я скажу. Поняла? Отвечай!

– Да... – прошептала она, – да, ванакт.

– А теперь, – вздохнул я, убирая лезвие от ее горла, – слушай внимательно, царевна. Ты помогала отцу в управлении?

В ее глазах впервые мелькнуло что-то, похожее на удивление.

– Он доверял мне. В последнее время отец болел, многими делами занималась я...

– Хорошо, – о чем то подобном я подозревал. – Дейотара, мне, конечно, лестно делить ложе с дочерью ванакта, но об этом поговорим в более удобное время – если, конечно, у тебя не пропадет желание. Ты мне нужна не для этого...

Или я ошибся, или в ее глазах действительно проступило что-то напоминающее обиду. Разбираться было некогда.

– Для начала расскажу тебе одну историю, царевна. Кто я – не так важно, правда, свиней, – тут я невольно усмехнулся, – пасти не доводилось. Я много лет служил наемником в Баб-Или. Мы проиграли битву, и эламиты взяли город. Я успел бежать в Исин, хотел поступить на службу к тамошнему энси...

Все это я уже рассказывал на долгом пути в Ахияву, но дальнейшее держал при себе. Впрочем, либо она мне поможет, либо мой рассказ сможет повторить лишь подземным демонам.

– В Исине меня нашел один купец из дома Мурашу. Ты знаешь дом Мурашу, царевна?

Бледные губы чуть заметно дрогнули:

– Знаю. Отец имел с ними дело.

Я невольно восхитился Мурашу и его наследниками. Они сумели построить свое царство без меча и секиры, и это царство поистине не знало границ.

– Он дал мне немного серебра и велел ехать в Ассур, где меня ждал какой-то человек. Мне было все равно, и я поехал. Это оказался старый хеттиец, который долго расспрашивал меня, а затем отвесил серебра – но уже побольше, сказав, чтобы я скрытно вернулся в Микасу. Там меня встретят и определят на важную и трудную службу, которая позволит быстро разбогатеть. Я подумал и согласился. Хеттиец дал мне половинку ожерелья из земли Та-Кемт. Вторую половину покажет мне тот, кто меня нанял.

Я достал из-за пояса кошель, развернул тряпицу и продемонстрировал свою часть ожерелья – разрубленного пополам Хора-Сокола, искусно выложенного цветной эмалью. Дейотара слушала, не пропуская ни одного слова, ее зрачки сузились, лицо сразу стало старше.

– Я согласился, думая, что ванакту Микасы нужны опытные воины. Другого тогда я предположить не мог.

Я специально сделал паузу, и девушка немедленно воспользовалась ею.

– А когда ты понял, что это не так?

– Когда встретился с неким Геленом, сыном Ифтима. Он тоже ехал в Микасу. Знаешь такого?

– Ифтим – верный слуга Главка, – кивнула Дейотара. – Его сын был нашим врагом, и отец не пустил его в Микены.

Я подумал, не сказать ли ей, кем был на самом деле Гелен, но решил промолчать.

– Остальное просто. Гелен, умирая, послал меня к Арейфоою, а тот поставил передо мной простой выбор: или я отправлюсь, как у вас говорят, к Гадесу, или становлюсь «ушебти».

Похоже, она не знала этого слова, и я процитировал по памяти то, что слыхал в земле Та-Кемт:

– «Когда мое Ка разлучиться с моим Ба и отправится отвечать перед Великой Двадцаткой, сделайте статуэтку с моим лицом и моим обликом. Пусть воззовут ко мне, требуя непосильного труда: „Иди!“ – и мое „ушебти“ ответит „Иду!“. Душа же моя пребудет в покое.»

Дейотара вновь кивнула, затем медленно проговорила:

– Месяц назад Арейфоой предупредил отца, что бывшие друзья Главка готовят заговор. Он велел не волноваться, обещая выдать всех наших врагов, но отец не верил ему. О Гелене мы узнали от наших лазутчиков...

Это я и подозревал. Богоравный жрец был опытным предателем, играя на двух досках и взвешивая шансы.

– Кто-то его опередил, царевна. Кто-то уговорил Скира, подкупил Прета и отправил к предкам Арейфооя. И вот я, бывший наемник, стал ванактом, а ты – моей двоюродной сестрой.

Она невольно поморщилась, и мне это почему-то пришлось по душе.

– У меня, конечно, есть выбор, царевна. Я могу через несколько дней, когда все уляжется, отправиться на охоту или куда-нибудь еще и бежать дорогой, захватив пару талантов золота. До весны где-нибудь спрячусь, а затем уплыву в Тир, где когда-то вращал мельничный жернов, куплю дворец и буду жить без забот. Тебя это устраивает?

По тому, что она ответила не сразу, я понял – ее оцепенение прошло. Дейотара думала – и я невольно отметил, какими живыми и умными стали ее глаза.

– Нет, не устраивает, свинопас. На престол посадят Ктимену, выдав ее за этого безумного быка Афикла, либо базилеи начнут большую войну против Микен. В любом случае меня убьют первой.

– Давай договоримся о титулах, – усмехнулся я. – Напоминаю: свиней не пас. Пас коз, но в Микасе это, по-моему, как раз занятие для базилея. Если тебе не нравится звать меня ванактом, зови по имени.

– По имени мертвеца? – удивилась она. – Это плохая примета, самозванец. Хорошо, согласна на титул... Что ты хочешь от меня, ванакт?

– Помощи. Мне надо управлять дворцом, управлять городом, управлять всей Ахиявой. Нынче же утром ко мне прибегут десятки советчиков и еще больше – просителей. Что будет дальше, ты догадаешься сама. Через месяц я раздам все, и мои же советники преподнесут мне чашу с ядом, а потом доберутся и до тебя. Но ты знаешь, что нужно делать, и вместе мы справимся. За это я буду держать Ктимену подальше от тебя и постараюсь продлить твои, да и свои собственные, дни. Что скажешь?

Она медленно встала с ложа и с силой потерла лицо ладонью. Фигура у нее была отличная, и я невольно вздохнул. Будь я простым наемником, захватившим с налету дворец...

– Согласна, ванакт. Ты – убийца моего отца, ты самозванец и чужак, но у меня нет выбора. Но учти – я обещаю помогать, но не клянусь в верности. Ты – мой кровник, запомни!

Я видел, что она не шутит, но заставил себя рассмеяться:

– Буду держать ножи подальше от тебя, царевна и не стану пить чашу, которую ты мне преподнесешь. Ладно, как насчет первого урока для начинающего ванакта?

– Не отдавай невыполнимых приказов, не дари чужого, не выполняй просьбу сразу и полностью, – быстро, как заученный урок, произнесла она. – Так говорил отец. Но учатся на делах, ванакт. Скоро ты соберешь твой первый совет, и у тебя начнут требовать награды...

Вспомнились слова Прета, и я согласно кивнул.

– Я расскажу, кому и в чем следует уступить. Арейфоой мертв, и это очень хорошо – для тебя. Но есть другой человек...

Она с трудом перевела дыхание и вновь опустилась на ложе. Я заметил, что лицо ее побледнело.

– Прикажу принести что-нибудь поесть, – спохватился я, – Надеюсь, повара еще не разбежались.

Она не спорила, и мне подумалось, что наличие аппетита – хороший признак. Распорядившись, я вернулся в комнату.

– Кстати, царевна, за что Ктимена так тебя ненавидит? Ведь когда был убит Главк, ты еще не родилась.

– Она не сказала? – Дейотара презрительно усмехнулась, – Ну, конечно! Ей так хочется оставаться благородной скорбящей дочерью! Десять лет назад, ей тогда было всего пятнадцать, она затеяла заговор против отца. Ктимене нечего было предложить старшим охраны, и она предложила им себя. Один из любовников выдал ее, и тогда эта дрянь ударила отца кинжалом. Он хотел тайно ее задушить, но я посоветовала другое...

– Вызвала десяток шардана, – понял я, – и приказала по очереди входить к ней в комнату.

– Кажется, это были не шардана, а туски[25] или хеттийцы, – Дейотара зло усмехнулась. – Она не повесилась, хотя мы постарались, чтобы об этом узнали все. Такие, как Ктимена, любят жизнь... С тех пор каждый раз, как она пыталась показывать зубы, мы это повторяли.

Я вспомнил безумный взгляд Ктимены, ее крик, и мне стало не по себе. Чума на всю эту семью! Лучше иметь дело с бешеными волками...

– Жалеешь ее, ванакт? – рассмеялась царевна. – Первое, что должен запомнить правитель – жалеть никого нельзя. Здесь не бывает пленных, и никого не милуют. Когда-нибудь я еще выколю тебе глаза!

– Договорились, – я взял себя в руки. – А теперь поговорим о том, как мне разгрести ваше дерьмо...

Под утро все же удалось поспать, и когда меня разбудили, я чувствовал себя вполне сносно. Во дворце стояла тишина, в окна светило неяркое осеннее солнце, и я не без отвращения натянул на себя принесенные безмолвными слугами тяжелые, шитые золотом, одежды. Мантос и Прет уже ждали.

– В городе спокойно, – сообщил лавагет, вытирая красные от недосыпа глаза. – Шардана ушли в казармы, я разрешил открыть ворота и начать торговлю на рынке.

Я кивнул. Очевидно, обитатели Златообильных Микен еще не очухались. А может, просто ждали, с чего начнет новый ванакт.

– Ифимедея никто не жалеет, – продолжал лавагет, – но...

Он неуверенно замолк, и тут же заговорил Прет.

– Гирто ходит по городу и говорит, что боги покарали Ифимедея и привели в Микены тебя, ванакт. Ночью она слышала голос Дия...

Я вспомнил хихикающую старуху, подумав, что нелепый смех служит опознавательным знаком для тех, кто подталкивал меня на трон.

– Дий велел ей передать всем, что кровь ему не угодна. Дейотара, дочь Ифимедея, должна остаться в живых.

Я чуть не сказал: «Ага!», но сдержался. Прет смотрел совершенно невозмутимо.

– Воля Дия священна, – откликнулся я, мельком взглянув на Мантоса. – Продолжай, лавагет!

– Совет соберется через два часа. Я говорил кое с кем – тебя поддержат.

Об этом я тоже догадывался.

– Надо разослать весть о твоем воцарении всем базилеям, но об этом будет разговор на совете...

– Хорошо, – заключил я. – Что с моей сестрой?

– Ей лучше, – Мантос отвел глаза. – Но ты должен поговорить с нею сам, ванакт.

Я хотел уже отпустить их, но заметил взгляд Прета и велел ему задержаться.

– Говори, – приказал я, когда мы остались одни.

Геквет замялся, и я пришел к нему на помощь.

– Те, кто послал тебя, чем-то недовольны?

– Он... они, – Прет медленно подбирал слова, – считают, что царевна слишком опасна, но решили не спорить с тобой.

– С богами, – поправил я. – А также с красоткой Гирто... Прет, я мало что понимаю в делах славного города Микасы, но поясни, почему ты, геквет дворцовой стражи, не смог защитить жизнь девушки, которая тебе небезразлична?

Прет нахмурился, по лицу промелькнула недобрая усмешка.

– Я не всесилен, ванакт. У меня был выбор – спасти отца или защитить Дейотару. У отца много врагов...

– А почему ты не разобрался со всем этим бардаком сам? – не удержался я. – Твой отец командует стражей, ты – геквет...

Прет вновь криво усмехнулся,

– Взять дворец мало. На следующий день все базилеи начали бы войну, отца привселюдно назвали цареубийцей, а Гирто призвала бы на мою голову гнев Дия, Поседайона и Матери богов Реи. Скоро сам все поймешь, ванакт...

Я кивнул, соглашаясь. Между тем, Прет нерешительно замялся.

– Мой отец хочет повидаться с тобой, ванакт, – наконец выговорил он. – Я привел его во дворец – тайно. Если ты согласен...

Я вспомнил, что Скир – убийца Главка и его жены. Такая беседа, стань о ней известно, сразу вызовет вопросы, но соблазн был слишком велик. Если кто и разбирался во всей здешней кухне, то это, конечно, Скир.

– Хорошо, – решился я. – Но чтобы никто нас не увидел.

Прет провел меня полутемными коридорами в левое крыло здания, где, вероятно, жила прислуга. Сейчас здесь было пусто. Мы подошли к одной из дверей, Прет помедлил и кивнул. Я по привычке нащупал кинжал, который вновь висел под мышкой, и осторожно открыл дверь.

В комнате ничего не было, кроме двух табуретов, на одном из которых сидел высокий седой человек в темном плаще. Увидев меня, он медленно встал. Я остановился у порога. Несколько мгновений мы разглядывали друг друга, и я успел заметить, что Скир очень похож на сына – те же складки у рта, те же серые глаза, такой же немного насмешливый взгляд.

– Радуйся, ванакт, – Скир чуть заметно наклонил голову и усмехнулся. – Спасибо, что согласился встретиться со стариком.

– Радуйся, Скир, – его тон мне не особо понравился. – Интересно было повидать цареубийцу.

– Взаимно, – улыбка на миг превратилась в оскал. – Только ты распорядился своей победой удачнее. Мне не надо было сажать на престол Ифимедея. Впрочем, это уже в прошлом... Я уезжаю, ванакт, и, наверное, уже никогда не увижу Микен. Меня здесь не любят...

– Но твоя семья остается, – быстро напомнил я. – Надеюсь, ты станешь вести себя благоразумно?

Скир беззвучно рассмеялся:

– Взаимно, ванакт. Мои два сына и дочь останутся у тебя, и я буду вести себя тихо. Но и ты не забывай старого Скира. У волка еще остались зубы.

Он вновь ощерился, в самом деле став похожим на волка.

– Нас никто не слышит, ванакт, поэтому ты не обидишься на мои слова. Многие сомневаются в том, что ты – Клеотер, но немногие знают правду. Я видел мертвого царевича и сам хоронил его. Моему слову не поверят, но у меня есть доказательства. Поэтому оба мы будем благоразумны...

Я молча кивнул – лицемерить перед старым волком не имело смысла.

– Прет не знает об этом. К сожалению, Ифимедей допустил глупость, похоронив Клеотера тайно. Народ не верит в смерть царевичей. Уже тогда я предвидел, что самозванцы будут. Ты ведь не первый, ванакт, ты просто самый удачливый. Но я не в обиде... Если хочешь, дам тебе несколько советов...

Не дождавшись ответа, он покачал головой:

– Не думай о плохом, я говорю вполне искренне. Мне не хочется, чтобы в Микенах началась резня, к тому же мои дети остаются здесь... Тебя заставили помиловать всех, но оставлять в городе врагов ты не обязан. Подожди немного и избавься от некоторых – пусть едут базилеями куда-нибудь в Спарту. Не спеши начинать войну – опасно уходить из столицы, пока твоя власть еще слаба...

Он вздохнул, и я понял, что старику не хочется покидать Микасу, где он так долго был всемогущ.

– Мантос предан тебе, но еще больше предан Ктимене. Это не так плохо, но ты оставил в живых Дейотару. Если так – убей Ктимену.

– Что? – не сдержался я. – Скир, она же моя сестра!

Он пренебрежительно махнул рукой.

– Ты воздвигнешь ей прекрасный толос. Рядом с толосом Мантоса – он слишком предан этой интриганке. Но Дейотаре тоже верить нельзя. Если мой сын будет к ней свататься – не соглашайся. Лучше всего выдать ее замуж за какого-нибудь козопаса, но, боюсь, и это не поможет. Постарайся избавиться от Афикла – пошли его куда-нибудь к Гесперидам за священными яблоками...

Я слушал его внимательно, все больше понимая, что отпускать этого человека опасно. Он знал много, больше, чем Дейотара, и даже чем покойный Арейфоой.

– Что вы сделали с Афиклом? – поинтересовался я, вспомнив безумного героя. – Кто помог ему заболеть?

– Догадался? – Скир хмыкнул. – Придумал я, Ифимедей одобрил, а распорядился всем Арейфоой. Теперь, когда их обоих нет в живых, Афикл выздоровеет, а это опасно. Он глуп, но его любят, к тому же он следующий в очереди на наследование.

– Я вижу, ты бы с удовольствием перебил весь царский род, – заметил я. – Почему же ты не сделал этого двадцать пять лет назад?

Скир долго не отвечал, наконец пожал плечами:

– Скажу, если тебе интересно. Мне помешал Арейфоой – ему хотелось, чтобы царствовал его воспитанник.

– Ифимедей?

– Да. А новый ванакт не велел убивать Ктимену – она была тогда младенцем. Я советовал – но меня не слушали. Пощадили ее, пощадили Мантоса, пощадили Афикла. Не повторяй наших ошибок, ванакт!..

– Приятно было поговорить с тобой, Скир, – я осторожно отодвинулся к дверям, не желая поворачиваться к нему спиной.

– Мне тоже, ванакт. Я уезжаю, не решив одной загадки. Оставляю ее тебе.

– Ты о чем? – я приоткрыл дверь.

– Почему ты так похож на Главка, ванакт? Я не верю в случайное сходство. Прощай!

Захлопнув дверь, я с облегчением прислонился к стене, переводя дух. Прет с тревогой поглядел на меня, но я молча покачал головой. Разговаривать после такой беседы не хотелось.

ХЕТ

«В тронный зал»

В тронный зал вносили кресла и наскоро подметали пол – через час должен был собраться совет. Мы с Мантосом обсуждали последние детали. Вернее, говорил он, стараясь ввести меня в курс дел славного города Микасы. Большую часть подробностей я уже знал от Дейотары, но помалкивал. Всегда полезно услышать несколько мнений, а потом уже решать самому.

Ктимена сидела рядом, спокойная и холодная. Этим утром я не без некоторого страха ждал встречи с новоявленной сестрой, но, к моему удивлению, девушка не сказала ни слова по поводу вчерашнего. Ктимена уже знала, о чем прорекли боги устами старой карги Гирто. Трудно сказать, что она чувствовала, но держалась так, как и подобает царевне. Время от времени я посматривал на ее худое бледное лицо, гадая, как они уживутся под одной крышей с дочерью Ифимедея.

Впрочем, пока забот требовал день насущный. Мне уже было известно, с кем предстоит говорить, что обещать и чем поступиться. Я не спорил, стараясь как можно больше запомнить на будущее. Правда, это самое будущее представлялось пока крайне смутно. Мысль, случайно высказанная мною в разговоре с Дейотарой, – немного подождать и скрыться – то и дело приходила на ум. И в самом деле! Наведу порядок, пополню совет теми, кто поумнее – и пусть решают сами. Я не нанимался на эту службу. Кажется, в Эламе есть байка про бродягу из народа хабирру, которого случайно назначили наместником. Новоявленный наместник наелся до отвалу, украл из казны мешок с серебром и дал деру. Теперь я вполне понимал его – бродяга неплохо выкрутился.

– Перед советом тебе надо поговорить с одним человеком, ванакт, – сообщил Мантос, когда мы обсудили все дела. – Его слово много значит в Микенах. Его зовут Эриф, он верховный жрец Дия, Отца богов.

Я вздохнул, понимая – разговора не избежать. С Дием спорить не приходилось.

– Его мало интересуют дела власти, – продолжал лавагет. – Пообещай подарить новый участок земли храму и почаще бывать там – он останется доволен.

Я поглядел на Ктимену, она кивнула:

– Эриф ни во что не вмешивался. Не спорил с Ифимедеем, но и не помогал ему. Некоторое считают, что Дий забыл его, распределяя разум.

Я представил себе благочестивого придурка, каких немало навидался в Баб-Или, и у меня заранее свело скулы. Впрочем, придурок лучше, чем Арейфоой, да будут милостивы к нему подземные демоны!

Мантос ушел звать гостя, и мы остались наедине с царевной. Она молчала, глядя куда-то в сторону.

– Ктимена, – неуверенно начал я, – жаль, что так вышло...

– Ничего, брат, – она медленно повернулась, взгляд ее был холоден и пуст. – Вчера я забыла, что власть не признает чувств, но мне вовремя напомнили. Я царевна, дочь и сестра владык микенских. Не бойся за меня и поступай, как надо...

Слова звучали спокойно, но я заметил, как дрожат ее губы. Царевна ничего не забыла и никого не простила, и теперь верить ей становилось трудно. Я осторожно погладил ее по плечу, но девушка поспешила отодвинуться. Я понял – она тоже не верила своему брату.

Мантос ввел в зал невысокого толстячка с румяной физиономией и пухлыми короткими ручонками. Фарос на Эрифе, слуге Дия, сидел косо, а походка напоминала утиную. Я сдержал усмешку и наклонил голову в ответ на его низкий поклон. Ктимена и Мантос вышли, оставив нас вдвоем.

– Радуйся, Эриф, – начал я. – О чем ты хочешь говорить?

И тут послышался знакомый смешок. От неожиданности я резко обернулся, но тронный зал был пуст.

– Радуйся, ванакт, – Эриф вновь хихикнул и потер ладони, – неплохо вышло, правда?

Если я и растерялся, то ненадолго. Кто-то должен был стоять за всем этим: за Претом, Гирто, за меткими дротиками, попавшими в Арейфооя.

Ну что ж, будем знакомы.

Я не стал спешить с ответом. Эриф тоже молчал, по-прежнему потирая руки. Да, с виду и не скажешь, что эта утка свалила микенского ванакта. Хотя так и должно быть. Богоравный Арейфоой уж слишком походил на заговорщика – что не продлило его дни.

– Радуйся, Эриф, – повторил, наконец, я. – Разъясни мне, много лет жившему на чужбине, кто такой Великий Дий – Отец богов или всего лишь Владыка Ясного неба?

Кажется, попало в точку. Усмешка исчезла, глаза потемнели. Теперь передо мной стоял не придурковатый шут, а Слуга Бога.

– Ты не только смел, но и мудр, богоравный Клеотер. Почитай Дия, Верховного владыку и Отца богов, и да будет твое царствование счастливым, а жизнь – долгой...

Голос тоже звучал иначе, став густым и низким, как тогда, в подземелье.

– Да восславится Великий Дий! – я взглянул ему прямо в глаза. – Похоже, Ифимедей так и не понял этого?

– Ну... – на пухлом лице вновь заиграла улыбка, ручки задергались. – Скорее, забыл. Конечно, Землевержец Поседайон велик, а богоравный Арейфоой мудр...

– Был, – уточнил я.

– Был. Но все же у богоравного потомка Главка не хватило терпения. Он так спешил, что решил посадить на престол самозванца...

Я вздрогнул, словно от удара. Уже второй раз за утро меня ставили на место. Интересно, какого ответа он ждет?

– Да, самозванца, – вновь улыбнулся Эриф. – Помнишь Гелена, сына Ифтима, ванакт? Арейфоой хотел выдать его за Клеотера, думал, что царские реликвии помогут посадить это чучело на трон...

– «Ушебти», – невольно проговорил я.

– Можно и так, – охотно согласился жрец – Но «ушебти» служит душе умершего, а мы искали настоящего царевича – тебя. Это было трудно, но Гирто способна видеть далеко. Это она сказала, что надо послать гонца в Ассур...

Я молчал, переваривая услышанное. Значит, Арейфоой лукавил и в этом! Гелен – самозванец! Может, именно этот грех он думал искупить жертвой Землевержцу? Но зачем они искали меня? Неужели эта ведьма знала, что где-то за морем живет царский мушкенум Нургал-Син, волею богов похожий на покойного Главка? И почему Ассур?

И тут, наконец, все сложилось в одну цепь. Я достал половинку разрубленного ожерелья, которую недавно показывал Дейотаре. В тот же миг в пухлой ручонке жреца появилась недостающая часть. Я сложил их – Хор-Сокол был хорош, и я невольно залюбовался тонкой работой.

– Мне обещали службу, – я вернул ожерелье жрецу, и Сокол тут же исчез в складках плаща. – Признаться, думал, что ванакту Микасы понадобились опытные наемники.

На этот раз Эриф смеялся долго. Похоже, ему действительно было весело.

– Микенским ванактам всегда недоставало чувства юмора, – наконец заявил он, вытирая слезы. – Но ты, ванакт, недаром жил в Баб-Или. Думаю, тебя полюбят в Микенах.

– Это совет? – поинтересовался я. – А каков будет следующий?

– Совет? – искренне удивился он. – По-моему, тебе не нужны советы, ванакт. Ты уже сам разбираешься в наших делах. Я уже вижу наши Микены властвующими над всеми землями, а Дия – царем над богами.

Я ждал, хихикнет ли он на этот раз, но Эриф, оставался серьезен. Итак, предстояло навести порядок не только на земле, но и на небе.

– Не знаю, того ли человека вы нашли, – заметил я вполне искренне. – Стоило ли посылать гонца за море? Можно было найти кого-нибудь поближе.

– Мы не искали кого-нибудь , – покачал головой жрец. – Неужели ты до сих пор не понял, ванакт? Нам нужен был Клеотер, сын Главка, законный правитель Микенский, и мы нашли тебя. Разве ты не видишь, что это – воля богов?

Эриф по-прежнему улыбался, но глаза были серьезны. Он ждал ответа.

– Да, – кивнул наконец я, – воля богов, это уж точно!..

II

ПОВЕСТЬ О РЫЖЕЙ КОЛДУНЬЕ

ТЕТ

«Эти парни»

Эти парни имели совершенно разбойничий вид. Да они и были разбойниками. Деметрий и Ладос, вожаки одной из самых наглых шаек, доставили немало головной боли стражникам, уходя из всех ловушек и прорываясь через облавы. Поймал их Афикл: попросту скрутил, разогнав предварительно всю шайку. Теперь оба они – рыжий Деметрий и чернобородый Ладос – оказались там, где им и положено – в дворцовом подземелье, чтобы в ближайшее время отправиться на крест.

Крест – это было мое нововведение, которое произвело неизгладимое впечатление на микенских разбойников. Даже такие головорезы, как эти двое, предпочитали покаяться, дабы избежать бронзовых гвоздей в запястья. Миловать их, однако, я не спешил – мерзавцы обещали рассказать нечто важное, но пока лишь нудно каялись в своих бесчисленных грехах.

– ...Ну, продавали мы их, – бубнил Деметрий, угрюмо глядя на сидевшего напротив Мантоса, – людей, стало быть. И в Аргос продавали, и в Трезены, и в Пилос. И в Микены продавали...

– А каких и резали, – вздохнув, добавил Ладос, – ежели в цене не сходились.

– Ванакт, – негромко проговорила Дейотара, незаметно пристроившаяся в углу, – мерзавцы крадут твое время. Я бы их для начала кастрировала, а затем посадила на кол...

– Так продавали же! – повысил голос Деметрий, испуганно поглядев на царевну. – Многих продавали, стало быть...

– И резали, – согласился Ладос.

Я подумал, что Дейотара права – молодчики вели себя нагло.

– Так ведь кому продавали? – воззвал ко мне Деметрий, воздев грязные ручищи. Тяжелые цепи глухо звякнули. – Кто серебро давал! А кто нам серебро давал? Не тиряне, не сидонцы вонючие. Эти давали... Которые Старым поклоняются...

– И много давали, – Ладос кивнул черной бородой. – Когда серебро, а когда и золото. Очень им люди нужны.

– Кому – им? – Мантос нетерпеливо дернул плечом.

Деметрий вздохнул:

– Я же говорю, Старым которые поклоняются. Им для Старых люди нужны. Эти, которые Старые, обычных жертв не хотят. Нет, чтоб козла или там курицу...

– ...Или быка, – подсказал Ладос.

– Ну, быка. А Старым люди нужны. Вот мы людей и продавали, чтоб в жертву их, стало быть...

– Старые – это что, боги? – Мантос повысил голос. – О чем болтаешь, разбойник?

– Так ведь известно! – Деметрий испуганно отодвинулся. – Не боги они, а просто Старые. Говорят, раньше они вместо Дия и Поседайона были. А теперь их в Тартар заперли, ну и... А без жертв им нельзя. Вот мы людей и продавали. В Аргос продавали, в Навплию. Ну и в Микены...

Я слушал нудное перечисление городов и поселков, где шайка продавала взятых в плен, и думал, что в крысиной норе – и проблемы крысиные. Я ждал войны, мятежа, заговора, чумы, наконец, но беда пришла с другой стороны – начали пропадать люди. Вначале я грешил на пиратов и всерьез думал заняться укреплением флота, но затем все чаще стали доходить слухи о тайных жертвоприношениях. Вместо войны с чужими армиями пришлось бороться с богами. Хотя и, так сказать, отставными. Старыми...

А начиналось все неожиданно мирно. Меня признала вся Ахиява, кроме Аргоса, базилей которого попытался объявить нового ванакта самозванцем. Я послал туда Мантоса с сотней воинов, велев притащить упрямца на веревке. Через три дня он вернулся – город был взят, а вместо базилея лавагет прислал его голову.

Я снизил подати, простил недоимки, выпустил колодников, подарил несколько бронзовых треножников в ближайшие храмы и решил, что смогу спокойно дожить до весны. Это казалось не таким уж сложным делом. Забот поначалу было много, но я заставил совет заседать каждый день, добавил Мантосу двух помощников-гекветов, и все достаточно быстро рассосалось. Соседи, вначале ничего не понимавшие, поспешили признать нового ванакта Микасы, а Орхомен без войны уступил то, что хотел у него забрать покойный Ифимедей. Я уж всерьез подумывал о путешествии в Навплию, чтобы сесть там на первый же финикийский корабль. Смущало лишь то, что без меня вся компания тут же передерется, а оставлять после себя пепел не хотелось.

Фактически мы правили Ахиявой вчетвером. Мантос держал в узде наемников, Дейотара отдавала приказы базилеям, а мой хихикающий друг Эриф укреплял власть Дия, Отца Богов. Я оставил себе право подгонять их, когда это требовалось, а когда требовалось – придерживать.

В общем, мы справлялись.

Ктимену я видел мало. Осень она провела во дворце, почти не выходя из своих покоев, а зимой уехала ближе к морю, в Навплию, заявив, что желает в тишине и покое выткать новое покрывало в храм Атаны. Я не стал возражать – без царевны стало как-то спокойнее.

Итак, я всерьез подумывал, кому оставить престол. Впечатлений от Ахиявы хватало с избытком, а чувство долга не особо беспокоило: меня обманули, пригласив на службу, к который я не имел ни малейшей охоты. Оставалось не спеша подыскать замену и распрощаться с поднадоевшей родиной. Но тут в окрестностях Микасы были найдены первые трупы.

Разбойников здесь всегда хватало, и вначале никто особо не удивился. Правда, убивали не купцов, как раньше, а обыкновенных козопасов и горожан, зачем-то выехавших за стены. У мертвых, как правило, было перерезано горло, часто – вырвано сердце, и почти всегда неподалеку находилось нечто, напоминающее грубо сложенный из камней жертвенник.

Я приказал обыскать окрестности, но толку было мало. Тем временем убитых стали находить возле Аргоса, затем у Трезен. Народ начал шептаться, затем заговорили вслух. Я ничего не понимал, пока Эриф, слуга Дия, не объяснил мне причины беды.

Многого из его рассказа я так и не понял. Меня не интересовали споры о происхождении богов – такого довелось наслушаться еще на берегах Евфрата – но главное все-таки уяснил. Дий, Отец богов, и брат его Поседайон почитались в Ахияве недавно. Прежде люди поклонялись кому-то другому – неведомым богам, которых, не называя конкретно (дабы не услыхали, видать), именовали теперь Старыми. Эриф достаточно занудно поведал о том, как Дий Громовержец низринул Старых в Тартар (нечто вроде «Тогу богу»[26], о котором я слыхал от хабирру), откуда поверженные не прочь вырваться. Человеческая кровь требовалась именно для этого – во всяком случае, по уверениям жреца.

Вначале не очень верилось в подобные страсти, но затем нашлись первые свидетели. И вот, наконец, эти разбойники. Оказывается, поклонники Старых скупали пленных, бросая их под жертвенный нож.

Дело становилось серьезным.

Деметрия и Ладоса, несмотря на возражения лавагета, я решил пока попридержать, отправив в ближайшую каменоломню. Ничего с такими парнями там не случится, а их показания еще могут понадобиться. Они не врали – но и не говорили всей правды.

После допроса у всех изрядно испортилось настроение. Мантос, сославшись на неотложные дела, поспешил уйти, а мы с Дейотарой не спеша направились к ней в покои. Сзади неслышно шла стража – Прет, первый геквет, не оставлял меня одного ни на час.

– Я слыхала о Старых, ванакт, – задумчиво проговорила девушка, когда мы остались вдвоем. – Не все говорят о них плохо. Отец считал, что вреда от них нет...

– При нем люди не пропадали, – возразил я.

– Было несколько случаев, – покачала головой царевна. – Очень похожих. Отец приказал провести расследование, но я не знаю, чем это кончилось.

– Стоп! – спохватился я. – Когда это было?

– Год назад... – девушка нахмурилась, – или даже меньше...

Тут глаза ее остановились, она медленно подняла руку и потерла лоб.

– Ты думаешь... Из-за этого?..

Мы научились понимать друг друга с полуслова. Дейотара оказалась прекрасной помощницей, и я часто думал, что именно ей суждено править Микасой. За эти месяцы мы почти не вспоминали наше первое знакомство, но я не забыл ее обещаний и никогда не поворачивался к своей названной сестре спиной.

– Нет, – подумав, она покачала головой, – ты ошибаешься. Против отца выступил Арейфоой, а ведь он враг Старых...

О роли веселого толстячка Эрифа Дейотара или не знала, или не хотела говорить.

– Утром, перед допросом, я еще раз просмотрела донесения, – продолжала она. – Люди пропадают возле городов, и там же находят трупы. Но есть еще одно место – очень глухое. Там погибли четверо этой зимой. Именно туда год назад отец посылал стражу...

Я задумался. В большом городе убийцам спрятаться легче. Другое дело – глухомань. Если осторожно подобраться и взглянуть...

– Где это?

– Козьи Выпасы, – взглянув на одну из табличек, сообщила Дейотара. – Полдня пути от Трезен.

– Они что, в самом деле так называются? – безнадежно поинтересовался я. – Слушай, сестричка, в ваших Микенах есть еще что-нибудь, кроме коз?

– Не смей меня так называть! – девушка резко обернулась. – У нас в Микенах много коз, ванакт, но убийц не меньше. Запомни!

Внезапно мне стало смешно.

– Ты грозишь или остерегаешь, царевна? Кого мне больше бояться, коз или убийц? По-моему, ваши козы страшнее, если, конечно, убийц не пошлешь ко мне ты.

Она улыбнулась:

– Я ничего не забыла, самозванец! Когда-нибудь я сделаю это, но ты не успеешь испугаться.

Она не шутила, но я не стал особо волноваться. Пока мы связаны. Случись что со мною – она умрет первой.

– Ладно, царевна, что нам делать со всем этим?

Дейотара ответила не сразу.

– Я бы не спешила, – заметила она наконец. – Если все это правда, и вокруг нас орудуют фанатики, то удар надо как следует подготовить. А если нет? Если нас обманывают?

– То есть? – не понял я. – Но ведь людей убивают!

– Велика важность! Людей всегда убивали, ванакт. Вопрос лишь – зачем? Может, они целят не в невинных путников, а куда-то еще. Я бы послала Прета в эти Выпасы.

– Почему его? – вновь удивился я. – Знаешь, я не могу верить Прету.

– А Мантосу ты веришь? – девушка скривилась. – Лавагет – слишком крупная фигура, его отъезд заметят. Прета знают лишь во дворце. И еще...

Она задумалась и начала неторопливо раскладывать алебастровые таблички с донесениями.

– Здесь, – царевна кивнула на одну из стопок, поменьше, – их убивали не спеша. Вырезали сердце, делали надрезы на груди. Похоже на какой-то обряд...

Странно было слышать такое из уст красивой девушки. Ее хладнокровие порой пугало. Я представил себе Дейотару с жертвенным ножом в руке и поежился.

– А здесь, – Дейотара показала на вторую, куда большую стопку, – убивали наспех, резали горло без всяких церемоний.

– Но алтари встречались везде, – возразил я, понимая куда она клонит. – Может, разный обряд? Или жрецы Старых в некоторых случаях спешили.

Дейотара пожала плечами. Я еще немного подождал, а затем осторожно пошел к дверям, не поворачиваясь к девушке затылком. Послышался смех.

– Не бойся, сегодня я не ударю тебя в спину!

– Спасибо, – усмехнулся я в ответ. – А завтра?

– Не знаю... Ванакт, у меня к тебе просьба.

– Да?

Такого еще не было – если, конечно, не считать нашей первой встречи. Но тогда девушка просила прикончить ее без мучений.

– Говори, сестренка! – я поудобнее уселся в кресло, с любопытством наблюдая на нею.

На этот раз она пропустила «сестренку» мимо ушей. Тонкие пальцы сплелись узлом, глаза блеснули.

– Ванакт, ты относишься ко мне, как к престарелому базилею, который славен мудростью и опытом. А я ведь женщина, а все женщины любопытны.

– Что ты имеешь в виду? – такого я тоже еще не слыхал. – Ты, сестренка, считаешь меня слепым? Знаешь, если бы мы встретились при других обстоятельствах...

– Представляю, – по ее лицу промелькнула презрительная усмешка. – Обнаженная девушка, а вокруг дюжина ублюдков. Когда наемники насилуют женщин, они, говорят, не снимают панцирей?

– Не снимают, – согласился я. – Панцирь не очень мешает. Желаешь попробовать?

– Скотина, – бросила она равнодушно. – Думаешь, я жажду соблазнить бродягу, которого впихнули на престол? Хотя, – на ее лице вновь появилась улыбка, весьма ядовитая, – если бы ты повалил меня прямо на пол, то стал больше похож на мужчину. Ты точно из свинопасов, самозванец. Тебе страшно подступиться к дочери ванакта. Для этого таким, как ты, требуется компания...

Представилось, как я зажимаю этой язве рот, как бросаю на ложе... Не этого ли она добивается?

– Поговорили, – проговорил я как можно спокойнее. – Так в чем твоя просьба, богоравная царевна? Я ее выполню, причем охотно.

– Мы уже полгода считаемся... родственниками. Это, конечно, мерзко, но, хотя ты дикарь и свинопас, ведешь ты себя неплохо. Знаешь, ванакт, я бы рискнула сказать, что начинаю тебя уважать...

– Спасибо, – я поклонился.

– Другой на твоем месте держал бы себя еще хуже. Будь я престарелым советником, то иного бы и не желала, но я женщина, а женщины, как тебе известно, любят чужие тайны... Кто ты, ванакт? Ты знаешь обо мне все, а я о тебе – почти ничего. Я не выдам твою тайну, тем более, – ее улыбка вновь стала ядовитой, – мне это невыгодно. Да никто и не станет слушать дочь Ифимедея.

– Ах вот оно что!..

Я немного растерялся. Вообще-то она права, то такие знания могут стоить дорого. Они могут стоить головы.

– Я уже рассказывал, – неуверенно начал я. – В детстве жил в Ахияве...

– Помню. Но ты сказал не все.

– Ну... – я быстро прикинул, что уже успел поведать. – Меня продали в рабство, когда мне исполнилось лет семь, не больше. Что было до этого – почти не помню. Я жил в маленькой деревне, наверное, такой же, как эти Козьи Выпасы. Недалеко было море, я пас коз... Родителей моих уже не было на свете, я жил в доме старика, которого называл «дедушкой»...

– Как твое имя? – внезапно спросила она. – Настоящее?

Я вздрогнул, но заставил себя успокоиться. Дейотара начала этот разговор неспроста...

– Меня звали Лико – Волчонок. У меня был скверный характер, и я лез драться даже с теми, кто намного старше. Позже, в Тире, эту привычку из меня выбивали, но так и не выбили...

– Лико – не имя, – нетерпеливо бросила девушка. – Как тебя звали?

Проще всего было сказать: «Не помню», но, видит Адад, лгать не хотелось. И я замолчал.

– От твоего ответа, ванакт, кое-что зависит, – тихо проговорила она. – Мне не все равно, солжешь ли ты...

И тут я почувствовал – Дейотара знает. В ее темных глазах светилось плохо скрытое торжество.

Знает!

– Меня зовут Клеотер, – с трудом выговорил я. – Клеотер, сын Лая. Мой отец был воином в Микасе...

– А мать – дочерью сельского базилея, – кивнула Дейотара. – Ты родился на месяц раньше, чем твой тезка, сын ванакта Главка.

Я не помнил времени моего рождения. Красивая девица, обещавшая при случае меня зарезать, сумела узнать и это.

– Не ожидал, богоравный Клеотер? – рассмеялась она. – Теперь я могу называть тебя этим именем. Оно, как ни странно, настоящее. Знаешь, выяснить это было не так трудно. Во дворце осталось немало старых слуг, и кое-кто вспомнил, что много лет назад в охране служил какой-то Лай. Кажется, он был комавентом[27]. В одном из походов этот Лай встретился с дочерью базилея, кажется, из-под Аргоса. А знаешь, что было дальше?

– Нет.

Наверное, мой голос прозвучал не так, как обычно, поскольку Дейотара на миг умолкла.

– Извини, Клеотер. Я забыла, что простолюдины тоже умеют чувствовать. Признаться, меня это до сих пор удивляет... Ладно, скажу лишь, что они все-таки поженились...

– Но ребенок был не от Лая, да? – я резко вскочил, с трудом удержавшись, чтобы не закричать. – Мне это говорили, когда я был еще совсем маленький! Все – соседи, их дети... Вначале я плакал, а затем стал драться...

– Я не стану с тобой драться, ванакт. Все-таки ты дикарь, хотя в твоих жилах, возможно, действительно есть наша кровь. Я не говорю о твоей матери, Клеотер, да будет к ней милостив Гадес. Но твой отец – Лай – был сыном Гипполоха, моего деда. Старик оставил немалое потомство. Не знаю, кто та, которую он осчастливил, но она наверняка не единственная. Поэтому ты и похож на его потомков...

Я осторожно присел, стараясь глядеть в сторону и чувствуя, что эта красивая девица внимательно наблюдает за мной. Несмотря ни на что, я был ей благодарен. Я похож на Главка, потому, что я – внук его отца, а не из-за того, о чем шептались соседи...

– Наверное, за тобой продолжали наблюдать и после того, как ты очутился за морем, а затем вызвали в Микены. Хотела бы я знать, кто это сделал?

Я-то знал. Старой карге Гирто вовсе не требовалось быть ясновидящей!

– Выходит, мы все-таки родственники? – не удержался я, ожидая, что этот вопрос не доставит ей удовольствия. Так и случилось.

– Не задавайся, сын Лая! Потомками Гипполоха можно заселить целый город, ты просто больше походишь на его сына, чем другие. Но теперь я знаю, кто похитил у моего отца престол, и кому предстоит отомстить!

– «Бог бьет грешника кровью его и безумием его,» – вновь вспомнились слова с сумерийской таблички. – Боги покарали Афикла безумием, а Ифимедея – кровью. Его убил грех его отца.

– Его убил ты! – девушка вскочила, в глазах светилась ненависть. – Ты – и те негодяи, которым он доверился! Арейфоой уже отправился к Гадесу, но он лишь протаптывает дорогу остальным...

Я понял, – она никогда не простит и не успокоится, пока не отправит меня вслед за жрецом. Я должен ждать удара в спину – каждый день, каждый час. Внезапно меня охватила страшная усталость. Что я тут делаю, в этом проклятом гадючнике? Не иначе Аннуаки забыли меня...

– Ты меняя убедила, царевна, – наконец-то я смог взглянуть ей в лицо. – Ты действительно женщина и дочь своего отца. И голова у тебя не только красивая, но и умная. А теперь рассуди: тебе известно, кто я и откуда, ты пригрозила меня убить. Как должен поступить самозванец, когда ему грозят разоблачением и смертью? Твоя голова мне дорога, но своя дороже.

Девушка лишь фыркнула.

– Ну конечно! Сейчас ты пообещаешь связать меня и отдать Ктимене. Неделю назад я бы испугалась, ванакт, но сейчас ты этого не сделаешь. Моя жизнь – это и твоя жизнь. Кто ты, уже знают. Случись что со мною, вся земля Ахейская поднимется против самозванца.

Почему-то я ей не поверил. Дейотара не из тех, кто станет предупреждать об ударе или делиться тайной. И даже если все это именно так...

– А ну тебя к воронам, богоравная Дейотара! Делай, что хочешь, а через пару месяцев я кину вам царскую диадему, и вы передеретесь, как собаки за кость. С меня хватит!

Теперь не поверила она.

– Диадему снимают лишь вместе с головой, ванакт. Еще не понял?

...Не понял. Но, кажется, уже начал догадываться.

– Ладно, не будем ссориться, братец! Я лишь предупредила.

– Значит – мир?

Она покачала головой:

– Перемирие, Клеотер, и не обещаю, что заранее сообщу о начале войны. Впрочем, мы можем помириться. Отдай мне Ктимену!

Трудно сказать, шутила ли она. Похоже, шутила, но лишь отчасти.

– Ты съешь ее живьем, царевна?

– Меня от нее стошнит. Но пока ее голова на плечах, я не могу спать спокойно.

– У меня чудные родственницы, – вздохнул я. – Не думал, что мне так повезет...

– Тебе придется выбирать между нами, Клеотер. Я хотя бы не сумасшедшая... А знаешь, когда с ней забавлялись стражники, она так смешно вопила! По-моему, ей нравилось.

Я предпочел откланяться. Двоюродная сестричка не прочь как следует взять меня за горло – и это Дейотаре по силам. Сегодня она лишь показала зубы. И самое скверное, что в главном царевна права – ей и Ктимене не ужиться под одним небом...

Чтобы не думать обо всем этом, я приказал никого ко мне не пускать и вновь занялся таинственными жертвоприношениями. Вчера я долго беседовал с Эрифом. Тот казался на удивление серьезным и говорил весьма неприятные вещи. Жрец был уверен, что почитатели Старых специально нагнетают обстановку, чтобы воспользоваться паникой и совершить переворот. За всем этим, по мнению Эрифа, стоит кто-то, близкий ко дворцу или к одному из главных храмов. Переворот приведет к власти нового ванакта, а тот вернет Старых, запретив почитание Дия.

Вначале все это казалось диким, но сейчас слова жреца воспринимались по-другому. Служители богов часто путают небесные дела с политикой. В Баб-Или один ученый писец рассказывал мне про лугаля Урукагину, который пытался бороться с этими храмовыми крысами, но сложил голову. Нечто подобное было, говорят, и в земле Та-Кемт при царе Ахаяти. Здесь, в захолустной Ахияве, жрецы вели себя ничуть не лучше. Покойный Арейфоой, – да будут милостивы к нему подземные демоны – собирался посадить на престол Гелена, а весельчак Эриф сделал ванактом меня. Возможно, кто-то третий готовит еще один вариант.

Самое печальное, что я не мог никому доверять до конца. Расклад очевиден: лавагет Мантос сочувствует Ктимене, а первый геквет Прет – Дейотаре. За почитателями Старых мог стоять любой их них. Эриф пока ставит на меня, но верить весельчаку тоже не стоило. Остается еще Пеней, новый верховный жрец Поседайона, который редко показывается на глаза, делая вид, что политика его не интересует. И не он один...

Я чувствовал себя в роли старшего сотни, в которой зреет мятеж. В таких случаях следует действовать быстро и без малейших колебаний. Эриф уже намекал на то, что именно надо предпринять. Из его недомолвок вырисовывался достаточно продуманный план: привселюдно обличить преступников, поставить их вне закона и как следует перешерстить подозрительных сразу во всех городах царства. Мне показалось, что списки подозрительных у жреца уже под рукой. Да, такой сильный удар может помочь, но вероятно и другое: аресты станут сигналом к восстанию.

Я понял, что доверять можно лишь себе. Вновь вспомнился разговор с Дейотарой. Сестричка походя обронила неплохую мысль о Козьих Выпасах. В маленькой деревне легче найти убийц, чем в большом городе. Но действовать следует осторожно...

Я могу долго колебаться, но когда решение принято, действую незамедлительно. Я приказал принести донесения и еще раз перечитал их. Да, в Козьих Выпасах творится что-то неладное. Убитые, все четверо, были обработаны по всем правилам, кроме того, еще семеро сгинули без следа. Итак, следовало начинать отсюда.

Я вызвал Прета, сообщив, что уезжаю на несколько дней, о чем никто в Микасе не должен знать. Для всех я буду болен. Геквет кивнул, сказав, что тут же подготовит отряд охраны, но я отказался – лишние люди могут только помешать.

Прет долго не соглашался, и пришлось напомнить, что приказы пока еще отдаю я. Первый геквет, однако, заявил, что за мою жизнь отвечает он и предложил вместо отряда охраны взять с собой Афикла.

...Мысль была неплоха – потомок богов один мог заменить целое войско. Отношения у нас с ним были самые наилучшие. Через неделю после переворота он прибыл в Микасу и тут же присягнул новому ванакту. О нашей первой встрече герой ничего не помнил, а я не спешил рассказывать. Вначале я хотел отпустить беднягу домой, а еще лучше отправить в Лидию подлечиться, но на мое предложение Афикл ответил решительным отказом. Кажется, он даже обиделся, заявив, что поклялся служить правителю Ахиявы, пока не совершит должного количества подвигов. Опасаясь за общественное спокойствие, я хотел послать его базилеем в Аргусу, но герой предпочел по-прежнему бродить по дорогам, разя чудовищ. Поскольку гидры и прочие выходцы из Тартара исчезли вместе с Ифимедеем, я отправил Афикла ловить разбойников, что оказалось удачной мыслью. Душегубам пришлось туго.

Афикл был прост и ничего не понимал в политике. Ему очень льстило, что я встречаюсь с ним лично, а не через глашатая, как покойный Ифимедей.

В общем, потомок богов мог стать полезным спутником.

Но, подумав, я решил, что поеду один. Приступы безумия уже больше полугода не посещали Афикла, но я помнил нашу первую встречу. Добродушный и славный парень мог в любой момент превратиться в безумное чудовище. Арейфооя не было в живых, но кто-то другой мог знать, как лишить разума простодушного героя.

Куда именно направляется микенский ванакт, уточнять я не стал – ни Прету, ни тем более Дейотаре, пообещав лишь, что вернусь не позже, чем через пять-шесть дней. На всякий случай я приказал первому геквету не выпускать царевну из ее покоев. Для всех моя сестричка тоже должна «заболеть».

ЙОД

«Из дворца»

Из дворца я выбрался через потайную калитку, где меня ждал заранее привязанный к дереву конь. Я вскочил в седло и отправился в путь.

На пустынных ночных улицах никто не встретился, но у ворот вышла заминка. Воины лавагета Мантоса службу знали и не спешили меня выпускать. Стараясь не выдать себя, я накинул плащ на голову и разговаривал нарочито хриплым голосом. К счастью, заранее припасенная табличка с моей собственной печатью уладила вопрос, и я, благополучно миновав стражу, выехал на южную дорогу.

Хотя Афикл основательно разобрался с окрестными разбойниками, я предпочел надеть кольчужную рубаху и как следует вооружиться. Правда, рассчитывать приходилось больше на темноту и скрытность – одному против целой шайки можно выстоять только в том случае, если ты Афикл. Но дорога была пуста. Стук копыт далеко разносился вокруг. Я то и дело оглядывался, однако в конце концов решил, что в эту ночь разбойники отправились на покой.

Первый перекресток показался примерно через час. Придержав коня, я шагом подъехал к развилке, откуда следовало повернуть направо. Внезапно я остановился – что-то темное, большое стояло у самого перекрестка. Сердце екнуло, но через мгновенье я понял, что опасаться нечего – из земли торчал деревянный идол.

Не удержавшись, я подъехал поближе. Луна еще не взошла, и в неярком свете звезд я с трудом различил три жуткие рожи, глядевшие в разные стороны. Женские ли, мужские – понять было мудрено. Поди разберись в этих идолах! Эриф (да и другие божьи слуги) неоднократно пытался просветить нового ванакта на этот счет, но каждый раз мне становилось скучно. Адад с ними, со всеми местными демонами! Едва ли они страшнее богов Баб-Или, а с теми я вполне научился ладить.

Внезапный шорох заставил резко повернуться. Кто-то – или что-то – находилось совсем рядом, возле деревянного страшилища. Это мог быть неосторожный заяц, но на всякий случай я взял в руку копье.

– Молишься Гекате, ванакт? – хриплый голос донесся, казалось, прямиком из деревянного нутра. Я дернул поводья, конь недовольно заржал, и тут же послышался знакомый смех.

– Твои молитвы услышаны, Клеотер, сын Главка...

Из-за черного столба показалась худая сгорбленная фигура, такая же черная – словно одно из трех лиц истукана решило временно покинуть своих подруг.

Я опустил копье и негромко выругался. Вновь послышался смех.

– Пришла, чтобы пожелать тебе удачи в пути, ванакт!

– Гирто! – наконец, проговорил я, облегченно вздыхая. – Не спится?

Хотелось сказать «карга», но я добавил «почтенная»

– Стара я. В старости плохо спиться.

Ведьма не спеша подошла ко мне, морщинистое лицо кривилось веселой усмешкой.

– Да и как может спать старая Гирто, когда богоравный ванакт собрался в опасное путешествие?

– И куда же я собрался? – пора было поставить костлявую ведьму на место. – Ты ведь и это знаешь, почтенная Гирто?

Старуха хихикнула – кажется, в эту ночь у нее было неплохое настроение.

– Ванакт не верит старой Гирто? Может, поверишь, если скажу, куда ты направляешься?

В ясновидение я не верю, но лазутчиков привык опасаться. Слишком уж вовремя появился здесь карга!

– И куда же я еду?

Шутки кончились. Я решил, что если услышу правильный ответ, то заколю старуху на месте. Оставлять такую за спиной опасно.

– Ты, ванакт, едешь туда, где сможешь выполнить мою просьбу.

– Ага! – ответ сразу успокоил. – Ты права, Гирто, за мной остался должок...

...После той ночи, когда пришлось надеть диадему, но удалось сохранить голову, я послал Гирто несколько мин золота, но старуха не захотела его брать. Долг оставался – она все-таки помогла мне.

– Тебе по-прежнему не нужно золото? Или ты передумала?

Гирто вновь засмеялась, и этот смех мне чрезвычайно не понравился.

– Золото дари красоткам, ванакт! Таким старухам, как я, оно уже ни к чему. Привези мне голову, и мы будем в расчете.

Я поглядел на идола, и мне показалось, что ближайшая рожа оскалилась в усмешке.

– Может, разойдемся иначе? Я не привык рассчитываться головами.

– Ты обещал! – худая рука протянулась ко мне, костлявые пальцы дернулись. – Ты обещал, Клеотер. Я сберегла твою голову, теперь ты мне отдашь другую!

– И чью же?

И в самом деле интересно – кто из врагов старухи идет первым в ее списке?

– Того, кто первым назовет тебя по имени. Того, кто сможет узнать тебя в пути.

Ответ показался неожиданно здравым, но все же обещать такое я не мог.

– Вот что, Гирто, мне это не нравится. Если ты о чем-то знаешь, скажи!

Старуха шагнула ближе, и я еле удержался, чтобы не пришпорить коня. Скрюченные пальцы коснулись моей руки.

– Старая Гирто многое знает, ванакт. Она знает, кто ты и откуда...

Это я уже понял и был совсем не прочь как следует тряхнуть ведьму, чтобы она поделилась своими знаниями.

– Я ведаю и то, что ты не веришь в наших богов! В душе ты смеешься над простодушными микенцами. Тебя не страшит ни Дий, Отец богов, ни Земледержец Поседайон...

Гирто оказалась наблюдательной, и мне вновь захотелось оставить ее здесь в луже крови.

– Но ты, ванакт, не чтишь и тех богов, в которых должен верить Нургал-Син, воин из Баб-Или.

– Значит, я безбожник?

– Нет, – старуха снова захихикала. – Я знаю, в кого ты веришь, Клеотер. Ты думаешь, что хитрее всех в Микенах? Но я знаю твою тайну.

И тут я понял – она действительно знает.

– Ты веришь в Единого, ванакт. В Единого, чье имя...

– Молчи!

Его имя не смел произносить никто – тем более эта ведьма.

– Таких, как ты, мало в ахейской земле, но они иногда приезжают к нам из-за моря...

– Ладно! – разговор начал уже надоедать. – Твое место – в царском войске, старуха. Из тебя получится отличный соглядатай.

Я собрался уезжать, однако Гирто оказалась проворнее, ухватив коня за узду. Я хотел стряхнуть ее руку, но старуха, отпустив уздечку, вцепилась мне в пояс.

– Погоди, ванакт! Верь, в кого хочешь, но знай – этой землей правят наши боги! Без них тебе не сохранить ни царство, ни голову...

– Хорошо, – кивнул я, – давай без болтовни! Что тебе надо?

– Голову! Голову той, кого ты встретишь, и кто узнает тебя!

Значит, мне предстояло ко всему еще убить женщину!

– Чем она провинилась перед тобой, Гирто? Она что, колдунья?

– Да! Ты угадал, ванакт! – в голосе ведьмы теперь слышалась радость. – Она колдунья! Она приносит людей в жертву Старым. Такие, как она, убивают людей по всей стране! Убей ее, ванакт. Ты послужишь себе и поможешь мне!

Старуха она не шутила. Ее крик походил на карканье, но чувствовалось – Гирто пытается меня убедить. И в самом деле, ее слова заставили задуматься. Я действительно искал убийц, и если удастся встретить кого-то из них, то рука не дрогнет.

– Назови ее имя, Гирто. Я отправлю за ней стражу.

– Нет! – ее руки дернули меня за пояс, и я с трудом усидел в седле. – Ты должен сделать это сам! Ты встретишь ее скоро. Не верь ей! Старая Гирто хочет помочь. Привези мне ее голову!..

Наконец-то она отпустила мой пояс, и я поспешил оставить это мрачное место. В спину ударил смех, и мне почудилось, что смеется не Гирто, а деревянная Геката.

Через два дня, наутро, я был уже в Трезенах. План был прост: перекусить в ближайшей харчевне, покрутиться на базаре, где всегда узнаешь новости, осторожно расспросить про дорогу до Козьих Выпасов и после полудня направиться туда. Выполнить все задуманное оказалось не сложно – нынешним днем Трезены только и обсуждали дела, творившиеся в этой паршивой деревеньке. Не успел я войти в грязную задымленную харчевню возле базара, как мальчишка, привязывавший мою лошадь, поспешил сообщить свежую сплетню – утром возле Козьих Выпасов найдены еще два трупа.

Новость не удивила, но заставила изрядно разозлиться. Убийцы действовали нагло, не боясь ни власти, ни людей. Первым порывом было направиться к местному базилею, сунуть ему под нос табличку с печатью и устроить хорошую облаву. Но я сдержался – такое можно приказать и не выходя из дворца. К базилею я заезжать не стал, и, расспросив дорогу, тут же выехал из города.

Козьи Выпасы находились в получасе езды. Местность, в отличие от того, что я уже видел, показалась неожиданно красивой. Вокруг поднимались невысокие горы, поросшие темно-зеленой сосной, что сразу же напомнило хорошо знакомый мне северный Ассур. Впрочем, мне было не до здешних красот. Дорога оказалась скверной. Недавно прошел сильный дождь, и приходилось внимательно следить, чтобы не свалиться вместе с конем в ближайшую яму.

Козьи Выпасы прилепились к подножию горного хребта. Издали деревня напоминала кучку углей. Вблизи она выглядела не лучше – несколько десятков полуземлянок и полдюжины более-менее приличных домов. Обычно в таком захолустье тихо, но в этот день здешние козопасы не спешили покидать деревню. Небольшая толпа месила грязь на выгоне, заменявшем площадь. Среди серых и черных плащей и набедренных повязок сверкнула начищенная бронза – двое стражников о чем-то оживленно беседовали с поселянами.

Мой приезд вызвал немалый интерес. Загорелые лица тут же повернулись в мою сторону, но никто из козопасов не сделал и шагу – народ попался осторожный. Стражники проявили большую смелость, нерешительно подойдя ко мне и поклонившись. Называть себя я не стал – богато одетый всадник на коне вполне мог рассчитывать на внимание и повиновение. Для пущей важности я ткнул им табличку с печатью. Этого оказалось достаточно, и стражники доложились по всей форме.

Базилей Трезен оказался на высоте. Узнав об очередном убийстве, он тут же направил в деревню воинов, дабы расследовать дело по свежим следам. Следы были действительно свежие – трупы нашли на рассвете. Убитые – старик и мальчик – изрезанные, с рассеченным горлом, были сброшены с обрыва. По мнению стражников, они погибли этой ночью, самое раннее – прошлым вечером.

Старший стражник – его звали Фол – оказался весьма неглуп. Первым делом он установил, что над обрывом, под которым были найдены трупы, стоит чей-то дом. Фол тут же решил отправиться туда, дабы поговорить с хозяевами, но случилась заминка. Козопасы неожиданно проявили твердость, заявив, что подниматься на гору не следует.

Я подоспел как раз к началу спора.

Разговаривать с козопасами трудно. Мой акцент никуда не делся, они же изъяснялись на таком диком наречии, что понять друг друга было почти невозможно. К тому же такая публика не любит откровенничать с посторонними. С полчаса седой старикашка в драном плаще с кривым посохом – здешний дамат[28] – уверял, что подниматься к таинственному дому опасно. Он клялся в этом Дием, Поседайоном и еще Адад весть кем, но почему именно, говорить не желал. Когда мне это надоело, я велел Фолу тряхнуть дамата как следует, дабы придать тому откровенности. Старикашка закашлялся и поспешил с объяснениями.

В доме над обрывом жила ведьма. Вернее, ведьмы там жили уже на протяжении нескольких поколений. Прежняя хозяйка умерла год назад, и теперь там хозяйничала ее внучка.

Вначале я подумал, что козопасы не хотят туда идти, опасаясь злых чар, но затем сообразил – они боятся за саму ведьму. Колдунья – ее звали Тея – пользовалась немалой популярностью: лечила скот и самих козопасов, прогоняла тучи и отпугивала подземных демонов. В общем, поселяне вполне с ней ладили, но, конечно, чрезвычайно боялись ее рассердить. По-видимому, они считали, что ежели она и виновата, то поделать тут нечего – ведьма в своем праве. Наше же вмешательство казалось им совершенно излишним: окажись мы слабее, колдунья превратит нас в жаб, случись наоборот, деревня останется без защиты.

Вопрос стал ясен. Оставалось узнать, где были найдены другие трупы. Козопасы поспешили заверить, что прежде убитых находили в нескольких стадиях южнее, возле дороги. Нас явно пытались убедить нас, что ведьму лучше не трогать.

Фол взял дамата за ворот хитона и велел показывать дорогу. Толпа зашумела, но стражники прикрикнули, и козопасы начали уныло разбредаться. Впрочем, самые любопытные – их осталось с десяток – пошли вслед за нами, держась в безопасном отдалении.

Дом ведьмы находился выше по тропинке. Пришлось слезть с коня и вести его в поводу. Сандалии то и дело норовили соскочить с ног, утопая в свежей грязи, а кольчуга тут же набрала вес, словно ее высекли из камня. Наконец подъем окончился. Мы повернули налево и оказались на небольшой поляне.

...Слева обрыв, вокруг невысокий горный лес, а посреди – старый, почерневший от времени дом с обычной в этих местах плоской глиняной крышей. Впрочем, для Ахиявы, где многие живут в земляных норах, обиталище колдуньи выглядело сносно.

Сопровождавшие нас козопасы остались у тропы, не решаясь подходить ближе. Я на всякий случай как следует огляделся, но, не приметив ничего опасного, кивнул стражникам. Втроем мы подошли к невысокому крыльцу. Фол шагнул на ступеньки, но тут дверь с громким скрипом начала отворяться.

Наверное, разговоры о колдунье подействовали не только на меня. Стражники поспешили отступить, на всякий случай покрепче сжав в руках копья. Я прикинул, что нам делать, если из дому выскочит дюжина разбойников, но тут дверь, наконец, открылась. На пороге стояла девушка лет пятнадцати в простом белом хитоне. Первое, что я заметил – ее рыжие волосы. Рыжих в Баб-Или я ни разу не встречал. Девушка смотрела на нас без всякого страха и удивления, и на мгновенье показалось, что мы ошиблись домом.

– Радуйся! – начал я. – Нам нужна ведьма... то есть, колдунья Тея...

– Радуйся и ты, ванакт Клеотер. Я – Тея, но не ведьма и не колдунья.

Пару мгновений я приходил в себя. Старая карга Гирто не ошиблась – меня узнали. Узнала колдунья, возле дома которой были найдены трупы...

– Ванакт?!

Обернувшись, я увидел очумелые лица стражников. Пришлось коротко объясниться, а затем прикрикнуть, дабы привести их в чувство. Все это время Тея стояла неподвижно, не сказав ни слова.

Первым делом хотелось узнать у хозяйки, видела ли она меня раньше, но я решил разобраться с этим после. Пора было приступать к делу.

– Тея!

Я старался говорить без излишней суровости. Все-таки передо мною была не старая ведьма, а молоденькая девушка.

– В деревне случилось несчастье...

– Да, ванакт, – голос ее был по-прежнему спокоен. – Я слыхала. Погибли еще двое...

– Их нашли под этим обрывом. Что ты об этом знаешь?

– Я видела следы убийц и догадываюсь, откуда они пришли. Это все.

– Ясно...

Я поглядел на Фола. Стражник уже приходил в себя, и я предоставил ему возможность самому допросить девушку. Ничего нового мы не услышали. Этой ночью Тея была в лесу, собирая какие-то травы, а утром от случайного встречного узнала об убийстве.

Слова звучали убедительно, но я привык не верить словам. Трупы сброшены с этого обрыва, а значит, убийцы находились возле самого ее дома.

Стражники, очевидно, подумали о том же. Фол заявил, что должен осмотреть дом. Тея еле заметно пожала плечами, но возражать не стала.

Мы кликнули двоих оказавшихся поблизости козопасов, велев им быть свидетелями. Стражники вошли в дом, я же решил остаться у крыльца. Предпочитаю грабить дома, а не обыскивать, в тому же Фол справится с этим делом лучше меня. Тея, побыв немного в доме, вышла во двор.

– Ты должна быть там, – напомнил я. – Таков закон.

– Ни к чему, ванакт, – на ее лице появилась невеселая улыбка. – Ночью в доме кто-то был. Я никогда не закрываю дверь...

– Соседи тебя боятся? – тут же заинтересовался я.

– Да. Меня считают ведьмой. Даже ты назвал меня так. Я не ведьма – я знахарка, лечу людей и зверей, и никому не делаю зла... Ты пришел меня убить?

От неожиданности я вздрогнул. Она что, мысли читает?

– Я почувствовала. Недавно, дней десять назад... Кто-то ищет моей смерти. Не знаю, кому я стала врагом?

Я мог бы ответить на этот вопрос, но сейчас меня интересовало другое.

– Тея, как ты узнала меня?

– Узнала. Просто узнала, – ее глаза глядели удивленно и даже растерянно. – Ты же не спутаешь солнце и звезды, ванакт? Звезд много, солнце одно.

В иное время я быть может и возгордился, но теперь ее слова только разозлили. За кого меня тут принимают? Или она тоже ясновидящая?

– Ты поклоняешься Старым?

– Кому?! – удивление стало еще более заметным. Если девушка и притворялась, то делала это мастерски.

– Старым богам. Тем, что были до Дия.

Внезапно Тея рассмеялась. Смех оживил ее неподвижное лицо.

– Ах, вот ты о чем! Я слыхала эти байки, но не думала, что о таких глупостях говорят в Микенах. Никаких Старых богов нет, ванакт! Им никто не поклонятся. Я верю в Дия, верю в дриад и наяд, верю в Пана и его сатиров, но я не знаю никаких Старых.

Она говорила так, что я почти поверил. Но тут послышалось негромкое покашливание. На крыльце стоял Фол.

– Ванакт...

В его руке был какой-то странный предмет. Я подошел ближе. Жертвенный нож из грубого кремня. Кровь... Серый камень уже успел почернеть...

– Там еще, ванакт...

Другой стражник вынес что-то темное, продолговатое. Небольшой деревянный идол... Еле различимая личина казалась черной – засохшая кровь покрывала дерево толстым слоем.

Из дверей выглядывали потерявшие дар речи козопасы. Я повернулся к хозяйке.

– Ты видела, Тея?

Ее лицо стало печальным. Еле заметно дрогнули кончики губ.

– Я говорила тебе, ванакт – кто-то ищет моей смерти. Я бы никогда не стала держать эту мерзость дома. Эти вещи подкинули.

– Ведьма! – взвизгнул один из козопасов и опрометью бросился к лесу. У другого не осталось сил даже для подобного маневра. Фол нахмурился:

– Улик достаточно, ванакт...

– Да, – все с тем же спокойствием заметила девушка. – Моя смерть близко, но умру я невиновной...

Держалась она отлично, и я пожалел, что не владею какой-нибудь магией, чтобы прочитать ее мысли. Улик предостаточно – трупы, жертвенный нож, идол, ее слава колдуньи. Вдобавок меня предупреждала Гирто...

– Отвезем ее в Трезены, ванакт? – поинтересовался стражник.

– А ты как считаешь?

– По закону ее надо пытать, пока не признается. Но ванакт – высший судья. Мы можем зарубить ее прямо здесь. Еще лучше – сжечь...

А я и забыл, что ванакт – верховный судья Ахиявы. Выходит, голова, привезенная в Микены, будет отрублена согласно закону?

– Сжечь... – я отвернулся, чтобы не смотреть на девушку. – Фол, ты когда-нибудь видел, как горят люди? Живые люди?

– Ну... Самому не приходилось...

Мне приходилось, и это не относится к самым приятным воспоминаниям.

– Фол, – велел я, – отведи ее в дом и свяжи. Будете ее охранять, в дом никого не пускайте. Ждите меня.

Уходя, я вновь поглядел на Тею. Лицо ее казалось спокойным, но губы дрожали, и в глазах что-то предательски блестело. Ей было страшно, но страх мог означать что угодно. Порой виновному страшнее умирать, чем тому, на ком нет вины.

Я не собирался уходить далеко. Хотелось остаться одному, чтобы подумать без помех – а заодно и осмотреться. Я медленно двинулся по еле заметной тропке вглубь леса, но не пройдя и сотни шагов, застыл на месте. Справа от тропинки на небольшой поляне лежала груда наскоро сложенных камней.

Жертвенник.

Лужа крови еще не успела до конца застыть, над нею жужжали мухи, рядом чернели прогоревшие угли кострища...

Я присвистнул и присел прямо на траву. Еще одно полено в будущий костер юной ведьмы! Нож можно подкинуть, но жертвенник не подбросишь. Те, кто убивал, были уверены, что это место безопасно...

Улик, действительно, достаточно. Их хватит не на одну девушку, а на целую деревню. Все оказалось просто – очень просто. Так просто, что начинало не вериться.

...Да, все факты против Теи. Любой суд, в том числе мой собственный, обязан признать ее виновной. Но я знал не только то, что пришлось увидеть сейчас. Из головы не выходила встреча с Гирто. Старая карга о чем-то догадывалась. Нет, она знала! Знала – и что я увижу, и кого встречу!

Допустим, я не прав, и Гирто действительно владеет какой-то силой. Демоны одарили ее ясновидением – пусть! Но мы встретились с ней позавчера , когда эти двое были еще живы. Значит, Гирто ко всему еще и будущее предвидит??

Я отмахнулся от особо наглой мухи и тихо выругался на привычном наречии Баб-Или. Здешний язык для таких дел казался слишком пресным. Нет, ерунда! Все могло быть иначе – и куда проще.

Стражники у южных ворот видели, что я направился в сторону Трезен. Значит, в Козьих Выпасах меня могли ждать. Это первое.

Трупы находили и раньше, но убийцы были осторожны. И вдруг они действуют грубо, даже глупо, причем как раз когда трезенский базилей вовремя присылает стражников. К тому же если кого и заподозрят в убийстве, то колдунью. А Тея забывает спрятать окровавленный нож и разрешает жертвоприношение убийство у самого дома. Это второе.

Но все же я был готов поверить в совпадение, если бы не встреча с Гирто. Старуха проговорилась. Похоже, желание прикончить рыжую девушку оказалось сильнее осторожности. Именно старая карга подвела тех, кто так все удачно спланировал. Теперь я им не верил. За всем этим крылось что-то другое.

Но мог ли я верить Тее? Юная ведьма вполне могла быть в сговоре. Просто в какой-то момент ею решили пожертвовать – еще одно жертвоприношение на алтарь неизвестных богов...

Когда я вернулся к дому, стражники и девушка сидели на бревнах возле порога. Рядом горел костер. Я заметил, что руки Теи связаны.

– Мы решили подождать здесь, ванакт, – сообщил Фол. – В жилище ведьмы может быть опасно. Я раскалил нож...

Он обернул руку краем плаща и вытащил из огня кинжал, острие которого светилось тусклым малиновым светом.

– Если хочешь, мы с ней поговорим...

Я невольно поморщился, но промолчал. Фол не спеша стал подносить раскаленный металл к связанным рукам девушки. Тея сидела неподвижно, по щекам медленно сползали две мокрые полоски.

– Тебе лучше сказать правду, – заметил я. – Убийство произошло возле твоего дома, Тея. Ты знаешь здесь каждую тропинку, каждый камень...

– Говорят, ведьмы не чувствуют боли, – второй стражник опасливо покосился на девушку.

– Враки! – Фол поднес нож к самым рукам и поглядел на меня. – Год назад пытали мы одну...

– Тея! – я подошел поближе. – Тебе лучше признаться...

Она молчала, и я понял, что девушка ничего не скажет. Сейчас запахнет горелым мясом, в уши ударит крик...

– Фол, постой! – я остановил его вовремя, раскаленный нож был готов отпечататься на коже. – Я поговорю я нею сам. Вы оба отойдите подальше.

Фол, с видимой неохотой положив кинжал на землю, кивнул второму стражнику. Они отошли к опушке, недоверчиво оборачиваясь и посматривая на девушку.

– Тея! – я присел рядом с нею. – Ты ведь не убийца, правда? Ты не хотела того, что случилось? Расскажи мне все...

Она молчала. Ей было страшно, слезы текли по лицу, но что-то мешало заговорить.

– Тея, послушай! Уже полгода людей в Микенах убивает какая-то шайка. Многие думают, что это фанатики, поклоняющиеся Старым. Ты считаешь, что это не так, но кто-то ведь делает это! Разве боги требуют человеческих жертв?

Она наклонила голову, плечи стали еле заметно подрагивать.

– Я – микенский ванакт. Наверное, бывают правители получше, но я делаю, что могу. Убийства нужно остановить, и мне придется идти до конца. Тебя будут пытать, пока ты не заговоришь. Мне не хочется делать этого...

– Да, ты жалеешь меня, – голос был тих, еле слышен. – Я чувствую – ты не хочешь моей смерти, ванакт. Но ты мне не веришь. Они хотят, чтобы я умерла...

Это я уже слыхал, но не стал переспрашивать. Меня интересовала правда.

– Тея, тебе лучше все рассказать. Я знаю, что чувствует человек, когда его пытают раскаленной бронзой...

– Я тоже знаю, ванакт, – ее голос дрогнул, в нем звенела боль. – Много лет назад схватили мою мать. Ее пытали, жгли огнем. Меня тоже пытали, хотя я была еще очень маленькая. Потом мать убили, хотели убить и меня. Бабушка с трудом спасла меня и привезла сюда... Я знаю что такое боль и смерть.

– Тогда поговорим, – я почувствовал облегчение. – Где ты была этой ночью, Тея?

– Я рассказывала! – теперь ее голос был полон отчаяния. – Я ходила по лесу, искала травы. Эта ночь была очень хорошей, чтобы собирать травы для зелья...

Она говорила правду – но не всю. Я задумался.

– Значит, тебя здесь не было... Ты сама ушла, или тебя попросили?

Тея не ответила, и я понял – мои догадки верны.

– Итак, тебя попросили уйти. Для чего? Чтобы без помех убить этих несчастных?

– Я ничего не знала об этом, не знала! – теперь девушка говорила быстро, словно боясь опоздать. – Мне сказали, что в эту ночь надо принести великую жертву богам. Что боги разгневались на людей и послали убийц. Их надо остановить. Жертва должна помочь, ведь эта гора – священная. Я не могла присутствовать – меня еще не допускают к важным таинствам...

– Ты знала о том, кто убил остальных – тех, кого находили раньше?

– Нет! – Тея замотала головой, рыжие волосы разметались по плечам. – Убийц никто не видел, ванакт! А кто видел – ничего не сможет рассказать. Они приходили два раза, ночью. Я видела следы... Поэтому я надеялась, что жертва поможет, боги назовут убийц...

Кажется, так оно и было. Тот, кто придумал это, подобрал подходящую жертву – рыжую девушку, что сидела рядом со мной.

– Кто он, Тея? Кто приходил к тебе?

Девушка не ответила. Несколько мгновений мы оба молчали, но я не торопил.

– Тебе велели молчать? Тебе пригрозили?

– Нет, ванакт, – на губах мелькнула невеселая улыбка. – Что может быть страшнее раскаленного металла и огня? Но я поклялась, и эту клятву никогда не нарушу.

– Эта клятва ложная, – возразил я. – Тебя обманули!

– Да, теперь я понимаю. Но клятва не была ложной, ванакт. Я поклялась не называть того, кто приходил ко мне. Он сказал, что так требуют боги. Я дала клятву, от которой никто и ничто не сможет освободить.

– Хорошо, – кивнул я. – Это понятно. Но я все равно узнаю правду. То, что не скажешь ты, скажет твоя боль. Зачем доводить дело до этого?

Я был почти уверен, что теперь Тея заговорит, но она по-прежнему молчала. Наконец послышался тяжелый вздох, девушка подняла голову и посмотрела мне прямо в глаза.

– Ты прав, ванакт. Я помогла убийцам, и ты обязан узнать правду. Но я дала клятву и не нарушу ее. Я ничего не скажу на пытке – я сильная. Я смогу преодолеть боль и страх...

– Ради чего, Тея? Ради тех, кто убивает невинных, а теперь хочет погубить и тебя?

– Ради того, чем я поклялась, – теперь ее голос звучал твердо, без колебаний. – Несколько дней назад я видела во сне маму, она звала меня к себе. А потом я увидела солнце – и оно сожгло меня. Все сбылось. Солнце – это ты, Клеотер Микенский, и ты сожжешь меня, как солнце сжигает траву. Ты не виноват в этом...

Странно, она как будто сочувствовала мне...

Я окончательно поверил – Тея невиновна. Суд не оправдает ее, но я могу просто отпустить эту рыжую. Я не узнаю правды – но не погублю невинного человека.

Но это не выход. Тея исчезнет, и все будут считать, что она – убийца со славу Старых. Я ничего не выиграю, а смерть по-прежнему будет витать над Ахиявой...

Внезапно представилось, что мы в походе, и ко мне привели на допрос пленного. Не все говорили охотно, некоторое молчали даже под пытками. Вспомнился один случай – это было пять лет назад, на левом берегу Тигра, когда мы гнали армию проклятых эламитов...

КАФ

«Великий Бел»

...Великий Бел помог воинам Баб-Или. Наши колесницы разогнали их тяжелую пехоту, а эламитская конница не смогла вовремя прибыть на поле битвы. Враги бежали, но успели сжечь наплавной мост. Лугаль приказал переправляться на надутых воздухом мехах, однако время было потеряно. Эламиты словно провалились сквозь землю.

Моя сотня шла впереди, пробираясь через болотистую низину. Нам повезло – разведчики захватили трех пленных, которые отстали от эламитского войска. Требовалось срочно узнать, куда отступают враги, и мы не стали церемониться. Пленные молчали, я приказал развести огонь.

Когда двое умерли, не сказав ни слова, третий – молоденький парнишка-первогодок, упал нам в ноги, умоляя о милости. Он не мог ничего сказать – поклялся каким-то эламитским демоном, и теперь просил убить его сразу, без мучений. Обычно на войне врагов не жалеют, но паренька убивать не хотелось. И тут я, уловив какую-то еще неясную мысль, спросил, в чем именно он поклялся...

– Тея! – девушка вздрогнула и резко обернулась. – Как звучала твоя клятва? Повтори ее слово в слово!

– Я не могу сказать, кем и чем я клялась, ванакт, – она была явно удивлена вопросом. – Но клятва звучала так: клянусь никому и никогда не говорить о том, кто ты и откуда пришел...

– Ты – это тот, что собирался приносить жертву?

Она кивнула. Я хмыкнул и, подняв с земли уже остывший нож, разрезал веревки на ее руках. Тея, все еще ничего не понимая, начала растирать затекшие запястья.

– Ты клялась ничего не говорить , – пояснил я. – Ты и не скажешь ни слова. Ты отведешь меня туда – молча. И прямо сейчас!

– Но, ванакт...

Девушка растерянно оглянулась и встала. Я тоже поднялся, весьма довольный собой.

– Теперь понятно? Ты не нарушишь клятву и поможешь мне. А заодно спасешь свою жизнь – а это немало.

И тут на лице ее появилось невыразимое облегчение. Плечи вновь дрогнули. Тея всхлипнула и закрыла лицо руками. Внезапно она упала на колени. Я невольно попятился.

– Ты что, Тея? Встань!

– Ты спас меня, ванакт! Недаром говорят, что ты мудр. Я думала, придется умереть. Я уже была готова...

Я подождал, пока она немного успокоится, затем осторожно поднял и усадил рядом. Девушка все еще плакала, и я не стал торопиться. Честно говоря, никогда не был о себе плохого мнения, но «мудрый» – это уже перебор. Я вспомнил, что Тея умудрилась вдобавок сравнить меня с солнцем и почувствовал себя неловко. Солнце Нургал-Син... Но тут вспомнился лугаль Апиль-Амурру, которому я служил многие годы – толстый низенький человечек с оттопыренной нижней губой, неуклюжий, с шаркающей походкой. Но для всех нас он был лугалем великого Баб-Или, любимцем Великого Бела, его отражением на земле. Мы видели в нем бога – и он был богом. Для этой девчонки я – не просто крепкий мужчина тридцати с небольшим лет, неправильно выговаривающий ахейские слова. Я – ванакт, избранник богов, Солнце, сияющее в этой крысиной норе...

Мысли оказались не из тех, что оставляют равнодушными. Наверное, кое-кто мог из-за них спятить, мне же стало стыдно – и страшно. Для самозванца нет ничего опаснее, чем вообразить себя богом. Это приблизительно то же, как если бы новоиспеченный сотник, захватив с налету городишко с открытыми воротами, почувствовал себя великим завоевателем Шаррукином, да будет вечной слава его. В таком дурацком состоянии легче всего пропустить ответный удар, и тогда тобой будут интересоваться лишь подземные демоны...

– Когда мы пойдем, ванакт? – прервала мои размышления Тея. – Лучше всего выйти утром.

– Нет, – прикинул я. – Твой дружок может скрыться. Выйдем прямо сейчас.

Фолу я велел возвращаться в Трезены и передать местному базилею, чтобы тот известил Прета или Мантоса. Пусть знают, что ванакт жив, и престол все еще занят. Тем временем девушка собрала немного еды, а я принялся подгонять вооружение. Тея сообщила, что идти придется пешком – дорога вела через горы. Не без сожаления я передал коня стражникам и еще раз прикинул, что следует взять. Моя славная секира, «черная бронза», была вновь за спиной, я захватил также кинжал аласийской работы в старинных, украшенных красными камнями, ножнах, и, конечно, кольчужную рубаху, без которой чувствовал себя голым. Копье пришлось оставить, зато Тея взяла с собой длинный, почти в ее рост, лук. Я не стал возражать. В походе мы пойдем рядом, и выстрелить в меня у нее просто не будет возможности.

Перед тем, как выходить, девушка попросила оставить ее на несколько мгновений одну – ей хотелось помолиться. Я не возражал. У меня самого было о чем поразмышлять.

Солнце уже начало опускаться за неровную кромку гор, когда мы, оставив поляну позади, вышли на узкую горную тропу. Я ничего не спрашивал, но уже понял – придется идти всю ночь и все утро. И тут я впервые пожалел о мягком ложе, застланном звериными шкурами и хеттийскими покрывалами. Оказывается, за эти месяцы я успел отвыкнуть от обычной жизни. Вновь, уже не впервые за этот день, мне стало стыдно. В земле Та-Кемт говорят: «Царь должен быть таким, как наемник, когда он воюет в ливийской пустыне.» Наверное, их цари не имеют привычки к хеттийским покрывалам. Я сжал зубы, выровнял дыхание и начал тихо напевать нашу походную: «Мы идем землей Адада по болотам и пескам...». Настроение сразу поднялось, и мне показалось, что я вновь в сирийских горах, куда нас посылал лугаль гонять хабирру.

Тея шагала рядом, двигаясь совершенно беззвучно. На ней был серый походный плащ с капюшоном, за плечами болтался небольшой мешок, на боку – чехол со стрелами, за плечами – длинный лук, который каким-то чудом не мешал ей при ходьбе. Девушка шла босиком, и я невольно отметил, что за подобные ноги толстогубые купцы из Исина отвесят с десяток мин серебра. Впрочем, такие, как Тея, не приживаются в рабстве. Мы никогда не брали горцев в плен. Иное дело – поселяне, этих не требовалось даже связывать, а их женщины сами спешили задрать юбки. Поселян мы всегда считали стадом, и если какая-то деревенька оказывала сопротивление, это казалось настоящим чудом. Интересно, каковы в бою жители Ахиявы? Хеттийцы побаиваются Микасы, но ванакты, насколько мне было известно, обычно посылают в бой наемников. Что будет, если вооружить козопасов, я пока не представлял.

Я стал размышлять о знакомом и привычном, прикидывая, как вел войска, если бы пришлось воевать между Микасой и Аргусой. Колесницы здесь не развернешь, да они у микенцев скверные, а вот конница, особенно легкая, тут очень полезна. С запоздалым сожалением я вспомнил, что мало интересовался войском, передоверив все Мантосу. Он парень старательный, но кроме Микасы ничего не видел. Вдобавок следовало основательно заняться флотом. Здешние чернобокие корабли хороши лишь для пиратства, любая сидонская эскадра разнесет в щепки весь микенский флот...

Нога зацепилась о какой-то нахальный корень, я удивленно огляделся и сообразил, что уже начинает темнеть. Кажется, мы отмахали немало. Ноги, во всяком случае, уже начинали ныть с непривычки.

– Стой! – скомандовал я, – Привал.

Тея удивленно подняла брови: наречия Баб-Или она, конечно, не знала. Я улыбнулся и, уже по-ахейски, предложил немного передохнуть.

– Не устала? – поинтересовался я, когда мы, выпив по глотку кислого вина, поудобнее пристроились на невысоком бугре. Девушка вновь удивилась.

– Разве микенские женщины так быстро устают?

Я развеселился:

– Микенские женщины, да будет известно юной ведьме, покидают дом лишь два раза в неделю. Один раз – чтобы пойти на рынок, другой – в храм. Впрочем, часто их доставляют туда на носилках. Ты что, никогда не бывала в Микенах?

– Я бывала в Трезенах, ванакт. Один раз добралась даже до Аргоса, но это очень далеко... Мне неуютно в городе, он такой большой. А Микены, говорят, самый большой город в мире!..

Смеялся я долго, понимая, что смеяться не над чем. По сравнению с Козьими Выпасами, Микаса – это куча валунов – и впрямь столица мира. Тея удивленно глядела на меня, не понимая.

– Микаса... Микены – не очень большой город, – наконец смог пояснить я. – Есть города куда больше. Я жил в городе, который был раз в пятьдесят крупнее Микен. Его зовут городом Ста Ворот.

– Ста Ворот? – девушка была поражена. – Но зачем так много? Сколько же там людей?

– Порядочно. Ворот, в общем, не сто. Их девяносто шесть, а с потайными калитками – сто двенадцать. Этот город называется Баб-Или, Врата Бога. Он очень красив, особенно весной...

Я задумался, почувствовав странную горечь. Я вернулся на родину, но тосковал по Баб-Или, по его чистым площадям и садам на террасах, по ровным каналам, в которых плавают утки, по величественному храму Бела, где мы часто несли караул...

– Знаешь, Тея, главный храм этого города стоит на искусственной горе. Она сделана из кирпича и повыше... – я оглянулся и указал на ближайщую скалу, возвышавшуюся над лесом, – вот этого. Представляешь?

Девушка посмотрела на меня, затем на скалу и вздохнула.

– Такая гора называется зиккурат, – продолжал я. – Это что! В земле Та-Кемт царей хоронят в каменных горах раза в три выше этой. Там царей считают богами...

Похоже, Тея была поражена. Так же был удивлен и я, когда впервые увидел Баб-Или. Но привыкаешь ко всему. Искусственные горы – не самое удивительное в мире.

– Как далеко от них боги, – неожиданно проговорила Тея. – Им приходится громоздить камень на камень, чтобы стать поближе к ним...

Мысль мне понравилась – девушка была явно неглупа.

– Знаешь, Тея, один хабирру рассказал мне легенду, что главный зиккурат в Баб-Или прогневал богов, и они наказали людей, смешав все языки, чтобы строители не возвели зиккурат до самого неба.

Тея кивнула:

– Зачем делать это? Наши боги рядом: они в деревьях, в ручьях, в траве. Я могу говорить с ними, они слушают меня...

Я незаметно пожал плечами – так же думали дикари в низовьях Тигра, готовые падать на колени перед каждым пнем. Но споры о богах – не мое дело. Я потянулся и встал.

– Пора, о юная колдунья. Боги зовут вас в дальний путь.

Похоже, Тея обиделась.

– Я не ведьма и не колдунья, ванакт! Я же говорила...

– Ага. Ладно, сколько еще идти?

Девушка, что-то прикинув, сообщила, что идти придется всю ночь и возможно, часть утра. Правда, можно сократить путь, если свернуть на какую-то старую тропу. Но Тея советовала этого не делать.

– Разбойники? – кивнул я понимающе, но оказалось, что разбойники тут ни при чем.

– Тропа ведет мимо горы Киклопа, – сообщила Тея. – Там есть пещера...

Мы неторопливо двинулись дальше, постепенно наращивая шаг. По пути я продолжил расспросы. Кто такие киклопы, я понял не сразу. Наконец, Тея смогла объяснить. Я задумался: одноглазые великаны, дети древних богов, ко всему еще – людоеды? Что еще встретишь в земле Ахиявы? Гидра, кентавры, теперь киклопы... Сама Тея этих чудищ не видела, но однажды слыхала шум их шагов.

– Пойдем мимо той горы, – решил я. – В пещере можно будет остановиться на пару часов.

– Но, ванакт... – Тея немного растерялась, – даже богоравный Афикл, говорят, не может победить киклопа!

Я вновь задумался. Кентавров видеть мне уже приходилось. «Иппоандросы» оказались на поверку обыкновенными всадниками. Возможно, киклопы – просто дикари скверного нрава, а подобного народа я не боялся. А вот то, что мимо горы мало кто ходит, очень понравилось – меньше чужих глаз.

– Не боишься ли ты, кудесница? – не без пафоса произнес я, надеясь свести все к шутке. Но Тея оставалась серьезной.

– Боюсь, ванакт. Одну девушку в соседней деревне киклопы похитили пару лет назад. Потом ее нашли – уже мертвую. Вернее, ее кости и голову...

Я хотел продолжить расспросы о тонкостях здешнего людоедства, но вовремя одернул себя. Рядом со мною пятнадцатилетняя деревенская девчонка, верящая во всю эту чушь. Надо помалкивать.

...Заодно разговоры о людоедах натолкнули на свежую мысль.

– У тебя есть лук, Тея. Пока не стемнело, не подумать ли нам об ужине? Пустые лепешки – не еда для путешественника.

Девушка, молча кивнув, достала из чехла лук. Я подумал, что она предложит сойти с тропы, но Тея продолжала спокойно идти дальше. Я решил понаблюдать. Девушка шла ровно, казалось, не глядя по сторонам, но я почувствовал, как она вся напряглась, вслушиваясь в лесные шорохи. Над головой в темнеющем небе несколько раз проносились какие-то птицы, но юная ведьма не обращала на них внимания. Внезапно где-то в кустах послышался легкий треск. Не сбавляя шага, Тея чуть повернула голову. Треск повторился. Дальнейшее я едва уловил. Ее рука скользнула к колчану. Резкий рывок, поворот корпуса – и короткий легкий свист. Девушка стреляла по-особому, – поднося тетиву к уху. Наши лучники оттягивают тетиву только до груди...

Тея не промахнулась. Неосторожный заяц пожертвовал жизнью, чтобы послужить ужином для двух усталых путников. Добычу я сунул в мешок и попытался выразить свое восхищение стрельбой, но Тея меня вновь не поняла. В этих местах стрелять учились с самого детства.

Когда уже совсем стемнело, мы вышли к небольшому перекрестку. Тропинка, ведущая к горе Киклопа, сворачивала направо. Тея вновь попыталась отговорить меня, но я уже решился и первым шагнул на узкую, ведущую на подъем, тропку. Девушка вздохнула и молча последовала за мной.

Я давно не бывал в таких местах. В Баб-Или земля плоская, как лепешка, но лугаль посылал своих «серых коршунов» во все концы света. Несколько раз мы воевали в горах, и кое-какие привычки не забылись. В ночном горном лесу, конечно, неуютно, но зато начинаешь чувствовать, что жизнь не такая пресная.

Ночные шорохи рождали знакомое чувство опасности, и я вновь вообразил себя в походе, но уже не в общей колонне, где главное – не сбиться с темпа, а в разведке. Слушать я умел, и отличить человека от безвредного зверька мог даже ночью. Но сейчас лес казался совершенно безопасным. В кустах и кронах деревьев шумела всякая мелочь – ночные птицы, какие-то мелкие зверушки. Тея пояснила, что в этих местах киклопы попадаются редко, а люди – почти никогда. Последнее особо порадовало.

Взошла луна. Стало немного светлее, но зато начал чувствоваться холод. Пару раз я с сожалением вспоминал, что костер в лесу виден издалека, а без огня отдыхать не имеет смысла. Итак, мы шли дальше, почти не разговаривая и вслушиваясь в ночную тишину.

Возле одной из полян мы наткнулись на огромный ствол, перегородивший тропинку. Завалы, особенно лесные, я не люблю – всегда можно ожидать засады. Пришлось долго вслушиваться, а затем осторожно обходить старое, покрытое мхом дерево. Но все обошлось: ствол рухнул еще много лет назад. Я уже собрался идти дальше, как вдруг почувствовал легкое прикосновение. Тея приложила палец к губам, кивнув в сторону ближайших деревьев. Я выхватил «черную бронзу», но Тея улыбнулась и покачала головой. Ничего не понимая, я подошел к деревьям и осторожно огляделся.

Передо мной была поляна – большая, круглая, залитая неровным светом луны. Лунные блики падали на темные кроны деревьев, рождая странные неровные тени. Стояла звонкая напряженная тишина.

– Видишь? – послышался тихий шепот. Тея неслышно подошла ближе. – Видишь, ванакт?

Я вновь насторожился, еще раз оглядев поляну, но ничего опасного не заметил.

– Смотри! Это же дриады! А с ними сатиры. Какие они смешные!

Она не шутила – на этой поляне девушка видела что-то, недоступное мне.

– В наших местах их почти не осталось, – продолжала она. – Люди стали часто бывать в лесу...

Я вновь всмотрелся, и на миг показалось, что лунный свет сгустился, над травой проступили неясные колышущиеся контуры... Через мгновенье поляна вновь была пуста.

Девушка тихо рассмеялась:

– Сейчас они пляшут, а потом начнут драться и приставать к дриадам. Видишь, того, посередине, у которого большая борода и рога? Это Пан, он хозяин всех лесов...

Правильнее всего было выйти на поляну и предложить девушке убедиться, что там нет ничего, кроме мертвого лунного света. Но я решил не спорить. У юной ведьмы оказалось чересчур живое воображение.

– Пойдем! – прошептал я. Тея еще раз взглянула на пустую поляну и неохотно вернулась на тропу.

ЛАМЕД

«Примерно через час»

Примерно через час лес начал редеть. Тропа шла на подъем, и я понял, что мы приближаемся к перевалу. Тея с каждым мгновением становилась все более озабоченной, то и дело останавливаясь и прислушиваясь. Я тоже держался начеку. Дриад и сатиров опасаться нечего, но если в пещере действительно живут какие-то дикари, осторожность не помешает. Пока все было спокойно. Тропа несколько раз вильнула, ныряя в небольшие лощины и вновь карабкаясь по склону. Наконец лес кончился. Перед нами возвышалась голая, покрытая редким кустарником вершина, увенчанная неровными зубцами серых скал.

– Пещера! – девушка указала куда-то в сторону.

Я присмотрелся – слева в толще камня темнело отверстие, хорошо заметное в лунном свете. Тропа, свернув, раздваивалась.

– В пещеру ходят, – я всмотрелся в узкую тропку, тянувшуюся к черному отверстию. – Надеюсь, сейчас там пусто...

Тея не ответила. Я повернулся к ней и вдруг понял, – девушке страшно. Я осторожно погладил ее по плечу и хотел сказать что-то ободряющее по поводу отсутствия аппетита у местных людоедов, но вовремя сдержался.

Подъем был крут; мы то и дело останавливались, что давало возможность осмотреться. Склон дышал неподвижным покоем, даже цикады, звеневшие всю дорогу, смолкли. Постепенно я успокоился. Если в пещере засада, нас бы давно подстрелили. А рукопашной я не очень боялся – даже с киклопами.

Возле входа – вблизи он казался огромным, не меньше ворот Микасы – я велел Тее оставаться на месте, а сам скользнул вдоль стены, на всякий случай сжимая в руках секиру. Меня встретила тишина и легкий запах сырости. Постояв немного и не услышав ничего подозрительного, я махнул рукой Тее и шагнул в темноту.

Никаких киклопов в пещере не оказалось, зато у самого входа я наткнулся на старое кострище и – что было самым приятным на – целую вязанку дров. Вскоре первые робкие язычки пламени отпугнули темноту. Я подбросил в костер несколько крупных поленьев и достал из мешка наш охотничий трофей.

Пока Тея занималась зайцем, я как следует осмотрелся. Пещера, несмотря на огромный вход, оказалась небольшой. Кроме кострища, здесь ничего не было, если не считать старых обглоданных костей в углу. К счастью, не человеческих.

Испеченный на вертеле заяц оказался весьма к месту. Выпив пару глотков вина, я окончательно пришел в благодушное настроение.

– Ну что, Тея? – поинтересовался я, поудобнее располагаясь у костра, – кажется, с киклопами нам не повезло – или им с нами. Даже если какой-нибудь из них сунется, мы его сразу увидим.

– Он не станет подниматься по склону, – покачала головой девушка. – Киклопы могут спуститься сверху, со скалы.

Я прикинул высоту серых громадин и присвистнул.

– Тея, а ты уверена, что киклопы существуют?

Кажется, она была поражена вопросом. Но я не отставал.

– Знаешь, приходилось видеть всякое. Но здесь у людей какое-то странное зрение – видят то, чего нет.

– Это бывает, – кивнула девушка, – когда я болела, то видела рогатых демонов. Но киклопы...

– Ну да! – не выдержал я. – Киклопы, гидры, кентавры! Видел я этих кентавров – обыкновенные крепкие парни на конях, а вовсе не чудища. И на той поляне, Тея, ничего не было, кроме лунного света! Ничего, понимаешь?

Я хотел было добавить о дикарях с низовьев Тигра, видевших в каждой коряге злого водного демона Агу-агу, но сдержался. Хватит и того, что сказано.

Девушка долго не отвечала, и я решил, что она обиделась. В самом деле, зря я так! Пусть себе верят в гидр, пусть видят дриад в лунном свете. Этой девочке, наверное, с детства только и говорили, что про дриад и сатиров...

– В каких богов ты веришь, ванакт?

Вопрос был настолько неожиданным, что я на миг растерялся. В голосе Теи не было обиды – она говорила спокойно и серьезно. В этот миг девушка менее всего походила на юную дикарку из Козьих Выпасов.

– Наши боги не мешают друг другу, ванакт. Дий не сердится, если я приношу жертву Пану, а Поседайон разрешает чтить речных наяд. Но есть другие боги...

Я молчал, не решаясь заговорить. Тот, в Кого я верю, не велит быть слишком болтливым.

– Бабушка рассказывала, что за морем есть Бог, который сильнее всех остальных, – Тея вздохнула и покачала головой. – Этот Бог дает силу тем, кто в него верит. Но Он ревнив. Других богов для Него нет...

– Ты права, – кивнул я. – Других богов нет. Есть Единый. В Него я верю, и Он дает мне силы.

– Он являлся тебе? – Тея вскочила и подсела поближе, словно ребенок, слушающий сказку. – Какой Он? Ему надо приносить особые жертвы?

Я усмехнулся и покачал головой.

– У Него нет облика, Он не является людям и не требует жертв. Но я научился чувствовать Его...

...Я вспомнил Тир и старого хабирру, который впервые рассказал мне о Едином. Тогда мне, прикованному к жернову, казалось, что вызволить меня может лишь смерть.

– Когда мне было очень плохо, Бог спас меня, Тея. И с тех пор Он меня хранит. Но ты права. – Он ревнив. Единый не обидится, если я упомяну Адада или Дия, но я не должен верить в них и приносить им жертвы.

Тея задумалась, по лбу пробежали морщинки.

– Но твой Бог далеко, ванакт! Здесь правят другие. Твой Бог силен за морем!

Я понимал, что объяснить такое нелегко.

– Мой Бог везде, Тея. Он слышит меня и всегда приходит на помощь. Только просить надо самое нужное и только тогда, когда сам бессилен. И Он поможет...

...Именно так учил меня когда-то старый хабирру. Просить только о самом важном – и верить. В последний раз я воззвал к Нему, когда безумный Афикл занес надо мною свою дубину.

– Теперь я поняла, ванакт, – вздохнула девушка. – Твой Бог – очень сильный, но за помощь Он требует слишком многое. Он ревнует к другим богам, и не дает тебе даже увидеть их. Поэтому дриады для тебя – только лунный свет...

– Может быть, – согласился я. – Но если я их не вижу, значит их нет, Тея. Единый сделал меня зрячим, и я могу не бояться ваших призраков.

– Не говори так! – в ее голосе послышался испуг. – Твой Бог отведет от тебя молнию Дия, но боги могут действовать через людей. Удар кинжалом в спину иногда опаснее молнии!

Я невольно почесал затылок. Да, девушка умна. Куда до нее многоречивым придуркам, которые зовут себя жрецами!

– Мне не нужен Единый, – продолжала Тея. – Я живу в мире с богами, я могу видеть их, говорить с ними... Нашей семье была дарована великая сила, она перейдет к моим детям.

– Твои дети будут рыжие, – не без злорадства констатировал я, – и ты сама – рыжая. Тебя надо выдать замуж за козопаса, ты будешь варить ему похлебку, а он будет тебя пороть по храмовым праздникам.

Похоже, у женщин Ахиявы с юмором трудности: Тея, вместо того, чтобы засмеяться или огрызнуться, ответила с полнейшей серьезностью:

– Женщины нашей семьи не живут с мужьями.

– И остаются старыми девами, – еще более злорадно заметил я.

– Нет. Когда я стану женщиной, сила, дарованная мне, станет еще большей.

Передо мной открывался необозримый простор для привычных шуточек, но я понял – этот полуребенок воспринимает меня слишком серьезно. Я осторожно выглянул наружу – луна уже начинала клониться к горизонту.

– Поспим до утра, – решил я. – Завтра надо быть в полной силе.

– А киклопы? – удивилась девушка.

– Спи! – приказал я самым категоричным тоном. – И пусть тебе приснятся наяды, дриады и гидры. Впрочем, гидры – необязательно.

Тея послушно завернулась в хлену и затихла. Я сел поближе к костру, поудобнее облокотился о камень, подложил под голову походный мешок и прикрыл глаза. Спать я не собирался, но побыть немного в полудреме полезно. Секиру я положил рядом – на всякий случай.

Трудно сказать, сколько я так просидел. Наверное, не очень долго. Костер еще не успел погаснуть; время от времени я открывал глаза и начинал считать угли. Их цвет напоминал рыжие волосы юной колдуньи, и я думал, что все-таки женщины в Ахияве – странные. Или мне просто попадались такие...

Шума я не услышал. Отреагировало зрение – что-то большое и темное на миг загородило вход. Вскочив, я поудобнее взял в руки секиру, запоздало соображая, что недооценил опасность. То, что стояло сейчас у входа, спустилось определенно сверху – с недоступного скального венца.

...Огромный черный силуэт – неправдоподобно высокий, плечистый, с необыкновенно длинными руками – загородил собой вход, стоя чуть согнувшись. Проем, куда мог въехать всадник, был для него низковат.

«Это мне за дриад», – успел подумать я, и тут стоявший у входа вошел в пещеру. Свет догорающего костра упал на густую черную шерсть, огромные когти, на страшную звериную морду с острыми клыками.

Зверь...

Но этот зверь стоял на задних лапах, его небольшие темные глаза смотрели на огонь без страха.

– Радуйся, – прохрипел я, осторожно кладя на землю «черную бронзу». – Мы, кажется, напросились к тебе в гости? Извини, приятель.

Звук собственного голоса немного успокоил. Впрочем, волноваться не имело смысла. Если чудище решило нас убить, никто не в силах помешать ему. Секира могла лишь разозлить ночного гостя.

Зверь чуть склонил голову – слушал, и мне показалось, что он реагирует не только на голос, но и на слова. Рядом, проснувшись, тихо ойкнула Тея.

– Не будем ссориться, правда? – как можно беззаботнее заметил я, попытавшись улыбнуться. – Зайца мы съели, но если ты не возражаешь против лепешки...

Зверь не двинулся с места, но, кажется, нападать не собирался. Я не торопясь раскрыл мешок и достал оттуда весь наш запас.

– Держи!

Я протянул лепешку, с интересом ожидая последствий. Зверь не боялся огня, не страшился нас. Может, и его не стоит опасаться?

Темные глаза скользнули по мне, и я невольно вздрогнул. Взгляд был спокойный, изучающий – и совсем не звериный. Чудище взглянуло на сжавшуюся в уголке Тею, а затем шагнуло к костру. Когтистая, поросшая шерстью лапа осторожно взяла лепешку. Чудище присело на корточки, послышалось негромкое ворчание, и вдруг произошло неожиданное – гость аккуратно отделил от лепешки третью часть, а остальное вернул мне. Наши глаза встретились, и я, наконец, понял – передо мною не зверь .

– Напугал же ты меня, парень! – произнес я как можно веселее. – Тея, подсаживайся. Кажется, намечается завтрак.

Девушка, не сводя испуганных глаз с гостя, присела у огня. Я разорвал свою часть лепешки пополам, протянул кусок ей и подал волосатому чудищу бурдюк с остатками вина. Тот подержал его на весу, осторожно открыл, понюхал и, заворчав, вернул.

– Не пьешь, – понял я. – Тея, киклопы пьют вино?

Ответа я не дождался. Между тем гость принялся за лепешку. Он ел совсем как человек, отрывая маленькие кусочки. Это успокаивало более всего. Он не зверь, и убивать нас не собирается.

А это – главное.

Покончив с едой, волосатый протянул лапы к огню. Я невольно отодвинулся – когти выглядели жутковато. Вновь послышалось ворчание, и мне вдруг показалось, что наш гость смеется.

– Ладно, давай знакомиться, – осмелел я. – Меня зовут Клеотер, и меня здесь считают самым главным. Ну, а в этой пещере главный – конечно ты. А это – Тея, она верит в дриад и сатиров...

Гость слушал внимательно, и вновь почудилось, что он все понимает. Темные глаза неотрывно глядели на меня. Внезапно из клыкастой пасти донесся какой-то странный звук.

– Дхр-р... – волосатый подождал немного и вновь повторил, – дхр-р...

– Наверное, тебя зовут Дар, – решил я. – Ну что ж, будем знакомы, Дар.

Трудно сказать, было ли это имя, или так звались его сородичи. Меня устраивало и то, и другое.

– Дар, ты здесь живешь? – меня потянуло на расспросы. – Эта пещера – твоя?

Для убедительности я обвел рукой вокруг. В ответ я услышал низкий горловой звук – когтистая лапа указала куда-то вверх.

– Не понимаю, – огорчился я. – Жаль, что я не говорю на твоем языке, Дар!

Мне представилось, что мы оба рычим, и вновь стало не по себе. Впрочем, для нашего гостя людская речь тоже наверняка казалась странной.

– Ну хорошо, Дар. Спасибо за гостеприимство. Когда вернусь в Микены, издам указ, что эта гора принадлежит тебе. Никто не будет вправе заходить сюда...

Негромкое ворчание – я готов был поклясться, что Дар опять смеется.

– Да, конечно, – понял я, – гостей ты не очень боишься. Но все равно – большое спасибо.

Наступило молчание. Гость грелся у огня, глядя на гаснущие угли. Я подбросил дров. Вспыхнувшее пламя заставило его немного отодвинуться. Языки огня странно отражались в темных круглых зрачках.

Я искоса поглядел на Тею. Она уже пришла в себя, и вместо страха на ее лице я заметил любопытство. Губы девушки беззвучно шевелились. Я подумал было, что она молится, но понял – это не так. Тея словно повторяла что-то забытое, пытаясь вспомнить.

Дар вновь издал нечто среднее между рыком и ворчанием. Я развел руками, показывая, что не умудрен в его языке, и вдруг послышались странные слова, короткие, словно обрубленные, полные шипящих и хрустящих звуков. Я изумленно обернулся – говорила Тея.

– Ты чего? – начал было я, и тут произошло нечто совсем неожиданное – Дар ответил. Его глотка едва справлялась с речью, но слова были те же, что и у Теи, во всяком случае очень похожие. Тея, подумав, вновь заговорила, тщательно произнося каждый звук. Дар встал, когтистые лапы взлетели вверх – наш гость был явно удивлен. Теперь он говорил быстро, в его речи я смог уловить знакомое «Дх-р-р» и вполне понятное: «Клетр-р» и «Тья». Девушка тоже встала, отвечая. Наконец Дар осторожно коснулся огромной лапой ее щеки, словно хотел погладить. Затем когти дотронулись до моего плеча. Я вскочил, но гость уже собирался уходить. У порога он остановился и медленно проговорил какое-то слово. Я не понял, Дар совсем по-человечески махнул лапой и попытался вновь справиться с непослушными звуками:

– Хр-р-э!

– Хайрэ! – понял я наконец. – До свиданья, Дар!

Темный силуэт еще на какой-то миг задержался у входа, а затем гость исчез. Наверное, я ошибся, но показалось, что черная тень скользнула куда-то вверх , словно Дар взлетел к зубцам серых скал, венчающих гору.

Несколько мгновений я стоял, не решаясь сдвинуться с места, затем потер ладонью лицо, приходя в себя, и без сил опустился на камень.

– Его зовут Рох, – послышался голос Теи. – Дары – так он называет свое племя.

– Только не говори, что он твой дядюшка, – вздохнул я. – Все равно не поверю. И вообще, у него два глаза, и он не ест людей.

– Я тоже подумала вначале, что это киклоп. Знаешь, ванакт, я так испугалась! Но ты такой смелый!

Кажется, она слегка преувеличивала. Струхнул я изрядно. Будь я в лесу, обязательно попытался бы взлететь на ближайшее же дерево, но в пещере убегать некуда. Это можно назвать и смелостью.

– А потом я вспомнила, что мне рассказывала бабушка...

– Про киклопов?

– Нет, про даров. Они жили здесь еще до людей. Бабушка говорила, что дары понимали древний язык. А древний язык я немного знаю...

– Ты – полезный спутник, Тея, – констатировал я. – Благодаря тебе у нас был ужин, а сами мы ужином не стали. Хочешь, я выдам тебя замуж за базилея?

Увы, шуток она не понимала. Какой-то миг Тея размышляла, затем решительно качнула рыжей головой:

– Для меня это не подходит, ванакт. Извини, что отвергаю твою награду...

«Неблагодарная!» – хотел возопить я, но успел ухватить себя за язык.

– Ну, тебе виднее. Так что сказал тебе Дар, то есть Рох?

– Он был рад гостям и предложил нам побыть здесь еще несколько дней, обещал принести еду. Но я сказала, что нам надо идти... И он не ест людей, ванакт.

– Он ест лепешки, – кивнул я. – Это мне нравится больше. Ну, Тея, где же твои киклопы?

– Рох сказал, что киклопы ушли куда-то на север, – невозмутимо сообщила девушка. – Нам повезло.

– Еще бы! – охотно согласился я. – Иначе мы бы лепешкой не отделались. А как насчет дриад?

Мы вышли с рассветом. Тропа тянулась вдоль скального венца. Приходилось идти осторожно, чтобы не сорваться вниз. Несколько раз я порывался спросить, куда же мы все-таки идем, но каждый раз вспоминал о клятве. Все-таки странные существа люди! Единый прав, запретив клясться. К чему это, если любое слово так легко нарушить или просто обойти?

Наконец тропа привела нас к узкой промоине, по которой мы вскарабкались наверх. Перед нами оказалось неровное каменистое плато, поросшее редкой травой. Тея оглянулась и уверенно указала куда-то влево. Я понял, что придется спускаться.

Так и вышло. Мы пересекли плато и очутились у спуска, к счастью, не очень крутого. Девушка уже собралась идти дальше, но я остановил ее.

– Кажется, мы почти пришли. Я прав?

Девушка помолчала, затем неохотно кивнула.

– Прекрасно. А теперь расскажи подробнее, что там впереди. Не люблю неожиданностей у самой цели.

Было видно, что она колеблется. Клятва все еще сдерживала ее.

– Ты прав, ванакт, – наконец вздохнула девушка. – Все равно отсюда ты сможешь добраться без меня, так что я не нарушу слова. Тропа ведет до перекрестка, где лежит камень, на котором выбита подкова. У перекрестка начинаются две тропинки. Направо – тот путь, которым мы не пошли, а нам надо налево. Тропа будет подниматься, но не очень круто. Слева и справа ты увидишь огромные скалы...

Последние слова мне не понравились, сразу запахло засадой.

– А дальше небольшая площадка и вход...

– Пещера? – понял я. – И что там?

– Это не пещера, ванакт. Вернее, не совсем пещера... Там святилище.

– Чье? Старых?

– Ванакт! – растерялась девушка. – Я и так сказала слишком много...

Я постарался успокоиться. Она боялась слов – что ж, придется увидеть все глазами.

– Пошли, – я кивнул на тропинку. – Я первый. И вот что, Тея, доставай лук. Если в нас выстрелят – бей сразу...

Вскоре я уже жалел, что оставил девушку за спиной. Что я знал о ней? Внучка и дочь колдуний, верящая во всякую нежить, умеющая разговаривать на языке, понятном волосатым чудищам... Я проник в ее тайну, заставил вести себя в какое-то неведомое святилище. А что, если она сейчас достанет стрелу?..

Я ощутил лопатками холод, даже кольчуга не вселяла бодрости – из такого лука можно пробить панцирь. В этот миг мне было куда страшнее, чем при встрече с клыкастым Рохом из племени даров.

Впрочем, спустились мы благополучно и быстро. Камень я заметил сразу – огромный, потрескавшийся, окруженный кустарником и высокой травой. Подкова была выбита на самом верху. Точнее, рисунок лишь походил на подкову – он был слишком велик и чем-то напоминал разрубленный пополам солнечный знак, который я видел в земле Та-Кемт.

– Налево, – подсказала девушка, но я не спешил. Место мне чем-то не понравилось. Тропа, ведущая наверх, была плохо видна, ее заслоняли кустарник и высокие скалы камни, о которых я уже слышал. Такой дорогой идти опасно. В ушах раздался легкий звон, словно вокруг закружилось невидимое комарье. Опыт, чутье – все предупреждало об опасности.

– Я могу пойти сама, ванакт, – предложила Тея. – Позову этого человека...

Это не стоило даже обсуждать. Даже если она искренна, там, наверху, ей не будут рады. Хорошо, если нас еще не заметили...

– Это единственный путь? – я кивнул на тропу.

– Не знаю... – немного растерялась Тея, – Кажется, можно подняться с другой стороны...

– Кажется?..

Я ругал себя последними словами – и было за что. Вместо избушки или земляной норы передо мной был вырубленный в скале храм, похожий на виденные в Сирии и Ассуре. Там наверняка несколько помещений и, конечно же, охрана. Соваться туда через главный вход – мягко говоря, глупость. И я невольно пожалел, что не тряхнул Тею за шиворот, дабы узнать все заранее.

Бросив еще раз взгляд на уходившую вверх тропу, которая нравилась мне все меньше, я заметил на противоположном склоне подходящий валун и указал на него девушке. Она молча кивнула.

С валуном я не ошибся – камень скрыл нас, зато позволил наблюдать за тропинкой. Тут я и решил подождать – к подземным демонам спешить не следовало. У нас еще оставалась половина лепешки и немного вина, что позволило слегка перекусить. Затем, расположившись поудобнее, я принялся за расспросы.

Девушка отвечала неохотно, но кое-что уже начало вырисовываться. Итак, скальный храм: три этажа, на каждом – несколько помещений, смотровые окна, несколько световых колодцев, в самой середине – большой зал. По поводу охраны Тея не сообщила ничего связного, но стало ясно – незаметно не подойти.

– И кому все это принадлежит? – поинтересовался наконец я, кивая в сторону тропы.

– Богу... богам, – удивилась девушка, но уточнять не стала.

– Когда мы шли сюда, ты надеялась, что я попаду прямо к твоим дружкам?

– Но ты же ванакт! – еще более удивилась она. – Ты можешь входить в любой храм. Тебе никто не может причинить зла!

Странно, она в это действительно верила. Я хмыкнул и принялся расспрашивать дальше. Теперь меня интересовал боковой вход.

Девушка долго вспоминала (в последний раз она ходила тем путем много лет назад) и, наконец, заявила, что сможет найти путь. Я вновь принялся размышлять, прикидывая, не заведут ли меня прямиком в западню. Конечно, Тея вполне могла прикончить меня дорогой, но я вспомнил: личность ванакта неприкосновенна. Что ж, девушка не тронет меня даже пальцем, просто отведет к тем, у кого меньше предрассудков...

– Ванакт! – тихий шепот прервал мои мысли.

На тропе показались два всадника. Они ехали как раз тем путем, которым мы не пошли. Одного я разглядел – воин в полной выкладке, в панцире и с двумя длинными дротиками. Второй всадник кутался в длинный темный фарос и, кажется, не особо уверенно держался в седле. Возле камня оба спешились и, ведя коней в поводу, направились наверх.

Конница никогда не охраняла храмы, и я решил, что Мантос не очень внимательно следит, чем занимаются его воины. Итак, спешить не стоит. Похоже, в храме намечается большой сбор.

Пару часов ничего не происходило, я уже начал скучать, когда на тропе показались еще четверо. Первый – невысокий, сутулый – шел впереди, еще двое – дюжие парни в неопрятных набедренных повязках – несли здоровенную жердь, на которой висел четвертый – мальчик лет шести, связанный по рукам и ногам. Вся эта компания остановилась у развилки, постояла несколько мгновений, а затем уверенно направились к храму.

– Похоже, твои знакомые – людоеды, – заметил я, кивая на гостей. Тею передернуло, но отвечать она не стала. Было заметно, что девушке не по себе.

Прошло еще несколько часов, но никто больше не появился. Солнце начало склоняться к горизонту, и я прикинул, что пора рискнуть.

– Сейчас мы пойдем к боковому входу. Там можно пройти незаметно?

Тея подумала и кивнула.

– Вход охраняется?

– Наверное, нет. Он очень старый, о нем мало кто знает.

– Ладно, – решился я. – Пойдешь впереди. Не хотелось тебе говорить, но знай: случись что – умрешь первой.

Она отреагировала удивительно спокойно.

– Я не предам, ванакт. Но тебе нечего опасаться...

В последнее я не поверил, но спорить не стал. Тея осторожно выглянула из-за камня и быстро скользнула за ближайшее дерево.

МЕМ

«Подниматься вверх»

Подниматься вверх сквозь заросли кустарника оказалось делом малоприятным. Я сразу исцарапал руки, а какая-то нахальная ветка больно хлестнула по лицу. К тому же приходилось спешить, чтобы не отстать от девушки – Тея двигалась легко, неслышно, словно маленький хищный зверек в родном лесу. Я успел два раза оступиться, ударить ногу и трижды помянуть Иштар и все козни ее, прежде чем перед нами показалась высокая серая скала. Мы вышли к вершине.

Тея оказалась права – здесь давно никто не ходил. Вдоль скалы рос колючий кустарник, тропа – если она и была когда-то – полностью скрылась под густой травой. Похоже, девушка несколько растерялась, но затем, подумав, уверенно направилась к невысокому развесистому дереву, росшему у самой скалы. Осмотревшись, она обернулась и кивнула мне.

Дерево скрывало глубокую темную нишу, откуда несло стылой сыростью. В одной из стен чернел неровный четырехугольник.

– Это здесь, – Тея осторожно коснулась рукой скалы. – Но тогда тут такого не было...

Я понял – проход был наполовину заложен крупными каменными блоками, только верхняя часть оставалась открытой. То ли камня не хватило, то ли преграду успели частично разобрать. Отверстие находилось на уровне груди, но я решил не обдирать бока. Блоки стояли неровно, косо, к тому же без всякого раствора. Я взялся поудобнее за верхний камень и без труда сбросил его на землю. Вскоре проход был свободен.

Из глубины не доносилось ни звука. Это меня вполне устраивало, но куда меньше нравилась темнота. Ничего похожего на факел мы с собой не захватили, кроме того человек с факелом – великолепная мишень. Я присел у входа и принялся размышлять.

– Отсюда путь ведет в старое святилище и главный зал, – подсказала Тея. – Мы можем пройти незаметно.

– А где тот, к кому мы идем? – поинтересовался я, – тот, кто приходил к тебе в гости?

– Мы... мы можем встретить его в главном зале, – неохотно сообщила девушка. – Он живет рядом.

– И не сыро ему, – произнес я не без злорадства. – А кстати, кто он?

Очевидно, девушка поняла, что отмалчиваться поздно. Она покачала головой и вздохнула:

– Я клятвопреступница, ванакт... Его зовут Соклей, он хранитель этого места...

– Жрец?

– Нет, просто хранитель. Это старый храм, здесь редко приносят жертвы.

– Старый храм... – хмыкнул я. – Значит, здесь поклоняются Старым? Вашим древним богам?

Девушка решительно помотала головой.

– Нет, ванакт! Я же говорила – Старым никто не поклоняется! Я ни разу не слыхала об их храмах. Это храм...

Она осеклась и замолчала. Я не стал торопить – куда больше меня волновала темнота. Когда я поделился своими сомнениями, девушка удивилась:

– Идти очень просто, ванакт! Дальше будут световые колодцы, кроме того я вижу в темноте.

Я покосился на девушку, но промолчал. Все-таки, как ни крути, а она ведьма. Рыжая ведьма...

Тьма охватила нас мгновенно, словно мы попали в бездонный черный омут. Приходилось двигаться на ощупь, осторожно ставя ноги, чтобы не споткнуться о не вовремя оказавшийся на дороге камень. Впрочем, проход был ровным, и я быстро освоился. Тея шла впереди, держа меня за руку. В другое время я проявил бы мужскую гордость, но теперь это меня вполне устраивало. Темноты я не боялся, но Тея вполне могла оставить меня одного, скользнув куда-нибудь в боковой проход. Несколько раз мы останавливались, но все было спокойно и тихо.

Минут через пять Тея вновь замерла, прислушалась, а затем ее волосы скользнули по моей щеке.

– Сейчас будет лестница, ванакт. За нею – святилище.

Через несколько шагов нога наткнулась на высокую ступеньку. Я поглядел вперед и различил серый четырехугольник – откуда-то сверху лился неяркий сумеречный свет. Сразу же почувствовав себя бодрее, я поднялся по ступенькам и оказался в слабо освещенном коридоре. Свет шел из глубины, проникая через видневшуюся вдалеке дверь.

Тея уже успела уйти вперед, и я поспешил следом. Вокруг по-прежнему стояла мертвая тишина, слышно было, как скрипит пыль под сандалиями. Тея ступала тихо, ее босые ноги оставляли маленькие четкие следы, и вновь почудилось, что я иду по звериной тропе.

Возле двери в конце коридора девушка остановилась. Здесь было значительно светлее, и я сразу насторожился. Тея хотела войти первой, но я отстранил ее и осторожно заглянул за порог.

Первое, что я увидел, была полоска света, падающая откуда-то сверху, где находилось маленькое неровное окошко. Святилище оказалось небольшим круглым помещением, совершенно пустым, если не считать странной формы камня, стоявшего у противоположной стены. Приглядевшись, я заметил, что поверхность стен обработана – по камню разбросаны грубо выполненные фигурки неведомых зверей, которых преследовали человечки с луками. От рисунков веяло стариной, что-то похожее я видел в Мари, в горных пещерах, где жило странное племя Иуй, умевшее разговаривать со звездами.

Я шагнул за порог, на всякий случай держа руку на рукоятке секиры, но оружие не понадобилось. Слой пыли на полу был ровен и толст. Сюда никто не входил – по крайней мере многие недели. Правда, следы все же были – неровные полоски, похожие на отпечаток длинной веревки.

Вторая дверь находилась слева. На этот раз она была настоящей, сделанной из крепкого дерева и подвешенной на бронзовых петлях. Ни замка, ни задвижки я не заметил.

Тея между тем направилась прямо к странному камню и замерла, прикрыв глаза и опустив руки. Я хотел окликнуть девушку, но понял – она молится. Не желая мешать, я принялся разглядывать фигурки на стенах. Не без труда я смог опознать диких быков, оленей с огромными рогами и нечто клыкастое, похожее на зверя Абу, виденного мною в Та-Кемт. Итак, неведомый художник в меру своих сил пытался изобразить охоту. Оставалось узнать, что означает камень.

Я обернулся к Тее и вдруг почувствовал, как язык прилипает к небу, а по спине бегут мурашки. Девушка по-прежнему стояла у камня, но теперь она была не одна – две огромные черные змеи медленно подползали к Тее, оставляя в пыли знакомый неровный отпечаток. Выходит, веревки оказались ни при чем!

Я хотел крикнуть, но испугался – девушка может дернуться, и тогда эти твари кинутся на нее. Вдохнув побольше воздуха, я сжал в руке «черную бронзу» и осторожно шагнул вперед, но опоздал: одна из змей уже подползла к рыжей ведьме. Треугольная голова с серым узором коснулась босой ноги...

Я охнул, но случилось нечто совершенно неожиданное. Тея открыла глаза, оглянулась и, быстро наклонившись, погладила черную тварь. Вторая змея поспешила подползти поближе. Тея погладила и ее, а затем повернулась ко мне.

– Голодные... Жаль, мы не взяли с собой молока!

– А-а-а они, ну, это... – выдавил из себя я. – Не кусаются?

– Это священные змеи, ванакт, – спокойно пояснила девушка. – Они неядовитые. В детстве я играла с такими...

– Счастливое у тебя было детство! – вздохнул я, не решаясь подойти ближе. Змеи, успев соскучиться в пустом святилище, тыкались в ладони Теи, длинные хвосты извивались в пыли, словно танцуя от радости.

– Надо сказать Соклею, – заметила девушка, – их нельзя обижать.

– И кто тут есть еще? – прокашлявшись, поинтересовался я. – Львы, леопарды, носороги?

– Здесь жил когда-то большой черный пес. Он был уже старый...

– Сторожевой? – я представил, как из-за поворота беззвучно появляется пара ассурских волкодавов.

– Нет. Он был очень добрый.

– Священный, значит? – немного осмелел я.

– Да... И он, и змеи – спутники Реи.

Имя показалось знакомым. Рея – Мать богов, Мать Великого Дия!

– Так это храм Реи?

Девушка кивнула:

– Это ее святилище. Рядом – святилище Дия. Соклей его хранитель.

Становилось все непонятнее. Хранитель храма Дия организует тайное жертвоприношение Старым?

– Тея, почему Соклей приносит человеческие жертвы? Разве Дий и Рея нуждаются в них?

Вопрос казался лишним – Эриф мне обстоятельно объяснил, что Отец богов не требует человеческой крови. Долг его слуг – бороться с ритуальными убийствами, столь любимыми почитателями Старых. Но для Теи все обстояло не так просто.

– Не знаю, ванакт. Боги могут требовать любых жертв.

– И твои наяды с дриадами – тоже?

Кажется, Тея окончательно растерялась:

– Нет! Нет, конечно! Тот, кто живет в лесах и реках, не требует человеческой крови. Им нужны цветы, плоды... Если просишь чего-то важного, можно пожертвовать козленка... Кровавых жертв могут требовать сильные боги – те, которых почитают в городах. В этом святилище не убивали людей.

– Это было раньше, Тея. Помнишь того мальчишку? Зачем его притащили сюда?

Девушка явно не знала, что ответить.

– Может... Может Соклей действительно почитает Старых? Может, он лишь притворяется слугой Дия?

– Возможно, – согласился я. – Ну, куда теперь?

– Там коридор и еще одно святилище, – Тея кивнула в сторону двери. – От него ведут два пути, один – в главный зал, второй – в небольшую комнату возле него.

Я подошел к двери и попытался открыть тяжелую створку. Это удалось не без труда. Девушка не ошиблась: я увидел коридор, за ним – еще одну лестницу. Издалека доносился неясный шум.

– Там кто-то есть, – сообщил я, закрывая дверь. – Здесь как, спят по ночам? Может, стоит подождать?

– Соклей ложится рано, – согласилась Тея, – он уже стар.

– А его гости?

– Они уйдут. Никто не может оставаться в святилище на ночь, кроме хранителя.

– А как же мы? – не удержался я. Тея, кажется, вновь приняла мои слова излишне серьезно.

– Я принимала посвящение. Правда, это было в детстве, очень давно... Но ты, ванакт, ты можешь бывать повсюду!

Юная ведьма была явно слишком высокого мнения о моей персоне. Рисковать я не люблю, риск наемнику просто ни к чему, и соваться в темную нору совершенно не хотелось. Разумнее всего было подождать до глубокий ночи, пока вся шайка заснет или разбежится, затем прижать Соклея и вытрясти из него правду.

– Ванакт, – рука девушки коснулась моего плеча.

Я обернулся.

– Если Соклей приносит жертвы Старым, то мальчишку убьют на закате.

Я кивнул, думая о другом. Меня очень интересовал тот, кто приехал в сопровождении конного воина...

– Если мы будем ждать ночи, мальчик умрет! Мы должны помешать им!

Я чуть было не брякнул: «А с какой стати?», но вовремя спохватился. Да, мальчишку убьют, и это позволит поймать шайку на горячем, иначе Соклей и прочие могут отвертеться.

– Мы должны им помешать! – настойчиво повторила Тея. – Ты же ванакт, богоравный Клеотер!

– Назовешь еще раз богоравным, надеру уши, – буркнул я, понимая, что девушка права. Я не лазутчик, посланный выследить врага. Будь я лазутчиком, можно было бы ждать ночи и брать убийц вместе с уликами. Но ванакт не может допустить безвинного убийства... Во всяком случае, так считала Тея.

– Это, наверное, какой-нибудь раб, – я пожал плечами, понимая, что не смогу ее убедить. – Он все равно умер бы – не сегодня, так через год

– Боги не велят убивать невинных.

Я покачал головой – трудно судить о воле богов. Да есть ли им дело до нас, копошащихся в крысиной норе?

– Тея, ты никогда не видела, как берут города? Знаешь, что бывает, когда таран разбивает ворота, и защитники бросают оружие?

Она удивленно помотала головой:

– Нет... На нашей земле, хвала Дию, много лет не было войны!

– Ваше счастье. Те, что живут в городе, ни в чем не виновны, но им приходится хуже всего. Мужчин обычно убивают сразу, если, конечно, воинам нет охоты покуражиться. Затем они принимаются за женщин...

– Ванакт! – Тея отшатнулась. – Зачем ты говоришь об этом?

– Для того, чтобы намекнуть, сколько стоит жизнь невинного. Таких мальчишек, как этот, обычно даже не связывают. Их собирают в загоны, как овец. При войске есть обученные псы, и они гонят мальчишек, как стадо. Выживают лишь самые крепкие, таких ведут на рынок. Кстати, очень многих оскопляют – евнухи сейчас в цене. Знаешь, как это делается?

Я заставил себя замолчать. На воспоминания потянуло явно не вовремя.

– Извини, Тея. Просто я злюсь. Не хочу рисковать из-за какого-то малолетнего козопаса.

– Но... они тебе ничего не сделают! – убеждено заявила девушка. – Ты же смелый и сильный... Ты – ванакт!

Я хотел огрызнуться, но понял – она меня не поймет. Нет, надо было брать с собой Афикла! Того уж точно хранят боги!

– Хорошо. Я пойду первым. Как у тебя со слухом?

– Что? – поразилась она. – Я... я хорошо слышу!

– Тогда слушай внимательно и не пропусти ни одного моего приказа. Нож есть?

Тея извлекла из-за пояса нечто, подходящее лишь для разделки мелкой рыбешки. Я покачал головой и вручил ей кинжал.

– Готова?

– Да, ванакт... – Тея замялась, а затем все-таки решилась. – Когда ты был воином, и вы брали города, ты тоже...

– Грабил? – понял я ее. – Я воин-наемник, это моя работа. Когда врываешься в горящий город, который долго не сдавался, когда у тебя убили друга или прострелили тебе плечо...

– И ты насиловал женщин? Убивал детей?

Я представил себе, что встречаю Тею где-нибудь в Ларсе или Уре, когда мы праздновали победу... Да, юной ведьме повезло, что в Микасе давно не воевали!

– Ты еще маленькая, – я слегка дернул ее за рыжую прядь. – От страшных сказок дети плачут... Ладно, пора.

Мы прошли коридором, поднялись по ступенькам и попали в большое полутемное помещение, где не оказалось даже камня. Отсюда шум слышался явственнее, можно было различить отдельные голоса. Говорили трое или четверо. Ну, это еще куда ни шло.

Я кивнул в сторону прохода. Тея нахмурилась, вспоминая:

– Прямой путь в главный зал, – наконец прошептала она. – Можно пройти иначе.

Она указала на другой проход – более узкий и низкий. Я вспомнил – он вел в какое-то помещение рядом с главным святилищем.

– Пошли!

На этот раз коридор был совсем коротким. Он упирался в тяжелую дубовую дверь, украшенную засовом, к счастью, с нашей стороны.

Осторожно приоткрыв дверь, я вновь услышал голоса. Теперь они доносились совершенно отчетливо. Передо мной была маленькая комнатка, совершенно пустая. В стене напротив находился проем, завешенный темной тканью, рядом имелось круглое окошко, откуда падал неровный, колеблющийся свет.

Стараясь ступать как можно тише, я подошел поближе и понял – горели факелы. Первый же взгляд, брошенный украдкой, подтвердил – Тея не ошиблась, мы вышли к главному залу.

Святилище оказалось не особо крупным – куда меньше, чем в храмах Микасы. Высокие своды уходили вверх, откуда сочился неяркий вечерний свет. По стенам горели смолистые факелы, совсем близко от окошка стояла большая жаровня, в которой тлели малиновые угли. Чуть дальше находился алтарь.

– Это комната жреца, – пояснила девушка, неслышно подходя ко мне и пристраиваясь рядом.

Возле алтаря стояли двое – тот, кто приехал вместе с воином, и сгорбленный старик в богатом, шитом серебром фаросе. Чуть дальше вдоль стены расположилось полдюжины крепких парней явно разбойничьего вида. Вооружены они были неплохо: копья, дубины, даже мечи. Связанный мальчишка лежал справа от алтаря, на него пока не обращали внимания.

– Соклей! – шепнула девушка, указывая на старика в богатом плаще. – Он...

Я закрыл ее рот ладонью, еле удержавшись, чтобы не дать подзатыльник. Соклей меня не очень интересовал. Зато тот, второй...

Он тоже был одет богато. На пальцах сверкали кольца, тяжелая золотая цепь оттягивала шею, запястья украшали витые браслеты. Человек стоял спиной, но голос его сразу же показался мне знакомым.

Я прислушался.

– ...Ни к чему, ни к чему, почтеннейший Соклей! Ты поторопился, и я молю Дия, чтобы это не кончилось плохо. И прежде всего – для тебя. Как можно было оставлять ее в живых?

Я невольно покосился на Тею. Не о ней ли речь?

– Тот, кто служит Дию, должен быть верен до конца. Она, по-моему, не посвящена?

Да, этот голос я уже слышал. Не так давно, причем именно в славном городе Микасе...

– Почему трезенский базилей прислал стражников? Что им удалось найти, ты знаешь?

– Но благородный Рексенор...

Ах, вот оно что! Странно, что я не вспомнил раньше. Благородного Рексенора мне приходилось встречать неоднократно. Жрец Дия, Отца богов, правая рука Эрифа!

Эрифа?! Ой, как интересно!

– ...Она будет молчать! Она дала клятву!

– Игла под ногтем страшнее любой клятвы! Говорят, ванакт Клеотер слишком заинтересовался этим делом.

– Но... он и должен!..

– Я сказал «слишком»! Еще рано! Куда вы все спешите?

Итак, благородный Рексенор считал, что почтеннейший Соклей, зарезав свои жертвы у Козьих Выпасов, должен был заодно прикончить и юную ведьму. А вот все прочее оставалось загадкой. Слишком рано – для чего?

– Поглядим, что скажут нам боги, благородный Рексенор.

– Посмотрим, почтеннейший Соклей. Все готово?

Очевидно, у Соклея все было приготовлено. Он махнул рукой, и двое разбойников подняли с пола мальчишку. Тот был без сознания. Повинуясь знаку жреца, они поднесли беднягу к алтарю и начали развязывать веревки.

Тея пыталась что-то сказать, но я вновь зажал ей рот.

Пора! Соклея и его благородного собеседника в расчет можно было не брать, а вот с парнями придется повозиться. Если, конечно, дойдет до драки.

Я откинул полог и шагнул в зал. В первый момент на меня не обратили внимания, но вот один из разбойников испуганно дернулся, с глухим стуком упало чье-то копье...

– Дий... – пронесся неясный шепот, – Великий Дий!

Парни начали осторожно отодвигаться к выходу, но тут послышался голос Рексенора:

– Стойте! Слепцы! Не можете отличить бога от человека?

– От ванакта, – поправил я. – Радуйся, благородный жрец! Не ожидал встретить здесь слугу Отца богов!

– Ванакт! – проскрипел голос Соклея. Старик изрядно перепугался. Разбойники, окончательно очумев, сбились в кучу, побросав копья и дубины.

– Радуйся, ванакт! – наконец, выговорил Рексенор. – Что делаешь ты в священных стенах, куда допускаются лишь посвященные?

– Ищу убийц, жрец. Здесь, кажется, собрались убивать?

Не знаю, что собирался ответить он, но тут послышался голос Соклея:

– Тея! Это она! Она предала нас!

Костлявая рука указывала куда-то рядом со мной. Я мельком оглянулся – девушка стояла бледная, с закушенными губами.

– Она будет проклята! – Рексенор скривился и повернулся ко мне:

– Мы поговорим с тобой, ванакт. Но после – сейчас пора заняться делом.

Он кивнул парням и те начали нерешительно подступать к мальчишке, который, как я заметил, уже успел прийти в себя.

– Жертвоприношения Старым запрещены, жрец, – напомнил я.

Ответом была холодная улыбка:

– Никто и не думает поить кровью обитателей Тартара. Мы служим Дию, и только ему!

Рука с золотыми перстнями указала куда-то влево. Там темнел жуткий идол. На почерневшем от времени дереве странно смотрелась золотая маска.

– Дий не требует человеческой крови, – заметил я, внимательно наблюдая за разбойниками. Те приходили в себя подозрительно быстро. Кто-то, искоса поглядывая на меня, уже подбирал брошенное оружие.

– Так и должны думать непосвященные, ванакт, – презрительно бросил Рексенор. – Мы же делаем то, что велит Отец богов. Сегодняшняя жертва очень важна.

Между тем, жертва оказалась куда сообразительнее, чем думали убийцы. Бросив осторожный взгляд на говорливого жреца, мальчишка вскочил и стремглав бросился к выходу. Чья-то лапища протянулась к нему, но беглец проявил немалое проворство и через мгновенье был за порогом.

– Стойте! – жрец поднял руку, останавливая разбойников. – Сегодня у нас будет лучшая жертва. Сам Дий прислал ее нам!

Палец Рексенора указывал на Тею. Послышалось одобрительное ворчание – Соклей, сжимая в руке кривой нож, начал подступать к юной ведьме.

– Она предала бога, ванакт, – продолжал жрец. – Так пусть ее кровь умилостивит Дия, Отца богов!

Я поглядел на девушку. Она побелела, руки бессильно повисли, в глазах плавал ужас. Наверное, она уже видела себя на алтаре.

– Тея, – прошептал я, – очнись!

Она вздрогнула, глаза вновь стали осмысленными – кажется, ей расхотелось умирать. Я повернулся в Рексенору.

– Жертв больше не будет, жрец. А ты пойдешь со мной, чтобы ответить на суде. Повинуйся!

Какой-то миг он колебался, но затем по лицу вновь скользнула мрачная усмешка:

– Я твой подданный, ванакт, но я – слуга Дия. Дий выше царя.

Я вздохнул и положил руку на плечо, где ждала своего часа «черная бронза».

– Эй, вы! Это говорю вам я, Клеотер Микенский! Бросайте оружие и вон отсюда!.. Выполнять!

Ору я громко. Разбойники дрогнули, кто-то вновь уронил копье. Двое или трое наиболее осторожных скользнули к выходу. Однако ни Рексенор, ни Соклей не сдвинулись с места.

– Ты можешь приказывать людям, ванакт, – высокомерно бросил жрец, – но здесь хозяин – Дий! Он сам возьмет то, что принадлежит ему по праву!

При этом он вновь усмехнулся, и я понял, – все только начинается. Соклей между тем продолжал подбираться к Тее, держа в руке нож.

– Сделает еще шаг – убей, – шепнул я девушке. Та помедлила, затем кивнула. Между тем Рексенор начал осторожно отходить в сторону. Сразу же подумав о лучниках, я бросил взгляд наверх, где заметил несколько весьма подозрительных окошек.

Внезапно послышался странный звук, похожий на громкий скрип. Отчаянно закричала Тея...

Я оглянулся, ничего не понимая. Девушка держала в руке кинжал, Соклей стоял в шаге от нее, но оба они смотрели куда-то в сторону. Странный звук стал сильнее, что-то тяжелое ударило в пол, и тут девушка указала рукой куда-то влево. Я поглядел туда – и застыл. Скрипело дерево – огромный идол двигался .

...Я привык верить своим глазам. Иначе не получается – в бою не остается времени для сомнений. Итак, приходилось верить – деревянные ноги неуклюже переступали, медленно поднимались непропорционально длинные руки. Золотая маска оставалась неподвижной, но я заметил растянутые в улыбке губы. Дий смеялся.

Парней, и без того напуганных, как ветром сдуло. Это немного успокоило – меньше врагов под боком. Но деревянное страшилище продолжало неторопливо приближаться, и с этим поделать я ничего не мог.

Великий Дий шел за своей добычей.

Тея прижалась спиной к стене, рот открылся в беззвучном крике. Соклей был уже рядом, и нож в его руке мне чрезвычайно не нравился. Рексенор оставался на месте, глаза его сверкали торжеством, руки тянулись вверх в священном жесте адорации. Он вызвал своего бога и теперь ждал его победы.

Опомнился я быстро – сказалась привычка к неожиданностям. Боги Микасы явили свою силу, дабы поставить на место зарвавшегося самозванца. Сейчас Великий Дий протянет свои деревянные руки, Тею убьют, и ничего поделать уже нельзя. Даже если я рубану секирой по почерневшему от времени дереву...

Мгновения стали длинными, словно время замедлило свой ход. Такое бывает в момент самой жаркой схватки – неторопливо взлетает копье, застывает гримаса на бородатой роже, стрела повисает в воздухе... Я научился пользоваться этим – пару раз такие долгие мгновенья спасали жизнь.

Страх прошел. Я вспомнил далекий день, такой же теплый, весенний. Над Тиром стоял неумолкаемый гул тысяч голосов.

Праздник Баала...

НУН

«Медный истукан»

...Медный истукан неторопливо двигался по запруженному толпой двору громадного храма. Люди орали, вопили, царапали лица. Я, не в силах вымолвить слова, стоял у стены, побелев от ужаса. Это был единственный день, когда с нас снимали цепи и отводили в храм, дабы мы узрели силу Баала. Казалось, мои хозяева всемогущи – их бог из тяжелой меди мог сокрушить любого бунтаря. Внезапно я услыхал негромкий смех – старый хабирру, единственный, кто был добр ко мне, стоял рядом, качая головой:

– Не бойся, Лико! Не бойся. Их боги – только медь, камень и дерево. Руками созданное – руками и рушится!

Я любил старика и верил ему. Но сейчас, когда Баал гремел медными ножищами о каменные плиты...

– Смотри на того жреца! – хабирру указал на высокого тощего старика, стоявшего чуть в стороне с поднятыми к небу руками, – Он двигает Баала! Он – а не боги.

– Как? – поразился я, не видя ни веревок, ни колес, ни воротов – всего того, чем можно сдвинуть медную громаду с места. Хабирру усмехнулся:

– Секрет стоит много золота, Лико! Ни к чему знать его – нам ведомо главное. Они считают без хозяина... Помнишь финикийские буквы?

– Да... – совсем растерялся я.

– Запомни – буква «зайн». Я делаю это для тебя, Лико, чтобы ты понял – идолы бессильны. Ну, начинай...

– Алеф, бет, гиммель, – ничего не понимая, зашептал я. Хабирру выпрямился и медленно протянул руку в сторону жреца.

– Далет, хе...

Губы старика сжались и еле заметно шевельнулись.

– Зайн...

Рука хабирру дрогнула. В тот же миг тощий жрец согнулся, словно от удара. Я не успел даже удивиться – по толпе прошел растерянный гул, медный истукан застыл, еще мгновение – и двор содрогнулся от грохота. Медный Баал лежал на каменных плитах, неподвижный, мертвый, рассеченный глубокими трещинами.

– Вот так, Лико! – худая ладонь легла мне на голову. – Никогда не бойся идолов!

До сих пор не знаю, что сделал тогда старый хабирру. Позже я слыхал, что некоторые колдуны умеют наносить удары на расстоянии. Впрочем, это и не важно. Их боги – только медь, камень и дерево. Тогда Баал двигался благодаря тощему жрецу. Сейчас же...

Истукан уже нависал над Теей. Деревянные руки со скрипом и скрежетом тянулись к безмолвной от ужаса девушке. Я заметил довольную ухмылку Соклея. Нет, этот ни при чем, он – лишь зритель.

Значит – Рексенор.

Доставать секиру не было времени, и я ударил жреца рукой, точно в «очаг Солнца» на животе. Обычно второго удара не требуется – тело обвисло и начало медленно заваливаться на бок. В тот же миг я был уже около Теи. Ее рука показалась холодной, как у мертвеца. Я оттащил ее в сторону – и вовремя. Они упали одновременно – потерявший сознание жрец и занесший ногу для последнего шага идол. Эхо прокатилось по залу. Деревянная рука разломилась пополам, обломки долго катились по каменному полу...

Засмотревшись на бессильного истукана, я упустил из виду Соклея. И напрасно – рука старого негодяя дернулась. Я успел оттолкнуть Тею в сторону, но опоздал – нож, нацеленный прямо в сердце, вонзился ей в плечо. Тея застонала и начала сползать на пол, судорожно цепляясь здоровой рукой за каменную стену.

Соклей отпрыгнул назад, пытаясь развернуться, но я не дал ему бежать. Короткий захват, рывок – и голова мерзавца бессильно повисла. Я бросил труп рядом с поверженным идолом и оглянулся. Тея сидела на полу, пытаясь зажать рану рукой, с Дием и Соклеем вопрос был решен, но вот Рексенор, кажется, приходил в себя.

– Ты решил спорить с богами, ванакт? – его голос был хриплым, полным ненависти и боли. – Напрасно...

С запоздалым сожалением я понял, что Рексенора убивать нельзя. Он мне нужен живым, чтобы как следует разобраться в этой кровавой истории. Я решил вновь двинуть его как следует, а затем заняться Теей, как вдруг откуда-то сверху послышались быстрые шаги. Их было много – кто-то спешил к нам с верхней галереи.

– Ты не испугался дерева, ванакт, – Рексенор, кряхтя, встал, массируя живот. – Посмотрим, боишься ли ты бронзы?

Мои соплеменники любят болтать. Жрец потратил несколько лишних мгновений на пустые слова, вместо того, чтобы бежать. Напрасно – я схватил его за горло и оттащил к стене. Рексенор рванулся, но я только усилил захват.

– Дернешься – задушу. Понял?

Кажется, я сказал это на языке Баб-Или, но жрец догадался и без толмача. Между тем в зал уже вбегали те, кто спешил ему на подмогу. Рексенор не напрасно упомянул о бронзе – ее оказалось предостаточно. Панцири, шлемы, наконечники копий... Не жрецы, не разбойники – воины. Шестеро – в полном вооружении, включая надвинутые на глаза шлемы. Доспехи сразу же показались знакомыми. Хеттийцы! Давно не виделись!..

– Стоять на месте! – гаркнул я на языке Хаттусили. – Иначе придушу этого ублюдка!

Рексенор что-то захрипел, но я сжал пальцы, и жрец затих. Воины остановились в нерешительности. Копья опустились.

– Тея! – позвал я. – Двигаться можешь?

– Да, ванакт, – девушка сумела встать, окровавленный нож лежал на полу. Она держалась молодцом, но я знал: если не перевязать рану, юная ведьма истечет кровью.

– Уходим!

Я кивнул на проход, ведущий в знакомую нам комнату. Тея кивнула, но в то же мгновенье стало ясно, что уходить некуда – из дверного проема вышли еще два хеттийца. Итак, нас обложили – по всем правилам.

– Ванакт Клеотер! – послышался чей-то голос. – Отпусти жреца и положи оружие. Ты наш пленник.

Я лихорадочно обвел глазами зал. Их восемь, я – один. Тея не сможет бежать.

Значит – все?

– Отпусти жреца, – повторил голос. – Мы сможем договориться.

В это я точно не верил. Двигающийся идол – одно, а хеттийские воины в центре Ахиявы – совсем другое. Это называется государственной изменой.

– Ванакт! – услышал я шепот Теи. – Есть еще один путь.

– Веди! – кивнул я. – Иди первая.

Девушка, сдерживая стон, шагнула вперед. Копья угрожающе зашевелились.

– Назад! – крикнул я. – Иначе прикончу жреца. Прикажи им!

Я дал Рексенору хорошего пинка. Он застонал.

– Ну? Я не шучу!

– Пропустите их, – прохрипел жрец. – Не мешайте!

Я не ошибся – Рексенор не собирался умирать. Тея оглянулась и кивнула на один из дверных проемов. Она двигалась медленно, зажимая рукой рану. Я шел следом, волоча за собой жреца. Пару раз он пытался дернуться, но я быстро его успокаивал.

Коридор – на этот раз широкий, освещенный факелами. Мы шли куда-то вглубь, в самое сердце горы. Хеттийцы, держа копья наперевес, не отставали, но близко подойти не решались. Пару раз приходилось останавливаться – Тея двигалась из последних сил. Я подумал, что если девушка упадет, придется отпустить Рексенора (не живым, понятно), но тут наше путешествие кончилось. Тея, подойдя к одному из темных проемов, остановилась:

– Туда, ванакт. Осторожно, ступени!

Внутри оказалось не так уж темно – серый сумрак позволял разглядеть низкое квадратное помещение, куда вела каменная лестница. Я толкнул своего пленника, и он, не удержавшись на ногах, с криком покатился по ступеням. Хеттийцы были уже рядом, но я успел сорвать со стены факел и выхватить секиру. Здесь, в узком проходе численный перевес не имел особого значения.

– Назад!

Рука Теи тянула меня вниз. Ничего не понимая, я отступил на пару шагов. Девушка шарила рукой по стене. В дверь уже просунулось чье-то копье, но тут послышался негромкий скрежет. Толстая каменная плита опустилась вниз, отгородив нас от преследователей.

– Все... – прошептала Тея, опускаясь на ступеньки. – Снаружи не откроют.

– Дочь греха! – послышался откуда-то снизу голос Рексенора. – Ты похоронила нас!

– Заткнись! – велел я, осторожно поднимая девушку, но жрец не умолкал:

– Отсюда нет выхода! Плиту нельзя поднять – механизм давно сломан!

– Проход... – простонала Тея. – Там, в глубине.

– Он завален! – злобно выкрикнул жрец. – Десять лет назад, когда Поседайон сотряс землю!

– Ладно! – я положил Тею на холодный пол и огляделся. Первое впечатление не обмануло: сырое подземелье, низкие своды, в глубине – темный провал туннеля. Где-то наверху находился световой колодец, но сейчас было темно – наступала ночь.

– Держи!

Я сунул факел жрецу и сорвал с него фарос. Расстелив плащ на полу, я осторожно положил Тею и занялся раной. К счастью, полупустой бурдюк все еще был в моем мешке. Промыв рану вином, я огляделся в поисках чего-нибудь подходящего для перевязки. Выбор был невелик. Я отобрал у жреца факел, сунул его в трещину в стене и дернул Рексенора за ворот хитона.

– Снимай!

Он пытался что-то возразить, но затрещина тут же уладила спор. Ткань оказалась вполне подходящей – мягкой и относительно чистой. Я перевязал Тею, наложив тугую повязку. Девушка тихо стонала и закрыла глаза.

Укрыв ее фаросом, снятым с Рексенора, я занялся самим жрецом. Остатки хитона пошли на то, чтобы скрутить ему руки и ноги. Рексенор не сопротивлялся, и в благодарность я оттащил его в относительно сухой угол.

Воспользовавшись тем, что факел догорел не до конца, я обследовал нашу тюрьму. Увы, жрец не ошибся. Тоннель оказался засыпанным доверху, и после первых же попыток разобрать завал я признал свое поражение. Оставалась дверь. Я поднялся по ступенькам и внимательно осмотрел огромную плиту. Рексенор не соврал и здесь: механизм, когда-то поднимавший ее, был не только сломан, но и разобран. Я прикинул толщину плиты и покачал головой: мы были заперты не хуже, чем в гробнице земли Та-Кемт.

Снаружи еле слышно доносился стук. По плите колотили, но я понял, что надеяться – или опасаться – нечего.

– И что ты намерен делать, богоравный Клеотер? – мрачно поинтересовался жрец, пытаясь поудобнее пристроиться на твердых камнях. Отсутствие плаща и хитона делало эти попытки заранее тщетными.

– Спать, – буркнул я. – Прошлой ночью пришлось общаться с киклопами. И не вздумай будить – придушу!

Он, кажется, поверил и заткнулся. Я пристроился рядом с Теей, рассчитывая, что услышу, если она проснется. Но, похоже, вымотало меня здорово. Я провалился в черную яму, и вязкая тишина сомкнулась надо мной...

– ...вечно, вечно проклята! И кости твоих предков встанут, чтобы растоптать тебя и смешать твой прах с грязью!

Я понял, что не сплю. В нашем узилище стало заметно светлее, поверх моего плаща лежала хлена Теи, а сама девушка сидела рядом, прислонившись к стене. Рексенор скорчился в своем углу, его голые телеса отливали нездоровой синевой, но пыл явно не ослаб.

– Ты предала Дия, Отца богов! За это я лишаю тебя имени и проклинаю...

– Давно это он? – поинтересовался я, вставая. По бледным губам Теи промелькнула улыбка:

– Он хотел, чтобы я развязала его и отобрала у тебя секиру.

– Разумно, – я хлебнул вина и, не слушая заклинаний Рексенора, занялся Теей. Рана выглядела прилично, но девушка потеряла много крови. Слишком много...

– Мне лучше, ванакт! – Тея вновь улыбнулась. – Нужно еще немного полежать...

Я не стал спорить, набросил ей на плечи хлену и решил заняться делом. За ночь плита, закрывающая вход, не сдвинулась с места – значит, добраться до нас враги не смогут. Правда, в этом была лишь половина успеха. Следовало подумать, как самим выйти из этой могилы.

Я осмотрел сырые неровные стены, вновь заглянул в тоннель и безнадежно вздохнул. Да, накрыло нас крепко.

– Нам не выбраться, ванакт, – злобно заметил жрец, следивший за мною из своего угла.

– Похоже, – я подошел к нему, держа в руках секиру. – Значит, можно заняться чем-нибудь другим, благородный Рексенор. Поговорим?

– Ты... ты не посмеешь тронуть меня, ванакт! – жрец покосился на «черную бронзу». – Я – слуга Дия...

Я покрутил секиру, разминая руки. Когда-то это получалось у меня достаточно ловко. Кажется, жрец оценил мое умение.

– Вот так, – констатировал я, когда он заткнулся. – Теперь слушай меня, Рексенор. Здесь прохладно. По-моему ты уже догадался об этом.

Взгляд, которым он меня одарил, не оставлял сомнений, что я прав.

– Нам обоим надо размяться, жрец. Итак, сыграем в игру. Называется она «мясо на ребрышках по-хеттийски».

Я вновь крутанул секиру в воздухе, ловко поймал и легким взмахом отсек ему прядь волос.

– Правила такие, жрец. Я задаю вопросы. Правильный ответ – все в порядке. Неправильный – я начинаю тебя рубить. Сначала ухо, затем другое. Потом – еще что-нибудь. Затем пальцы на ногах...

– Ты!.. – он все еще не верил. Я хотел начать с левого уха, но вовремя вспомнил о девушке.

– Тея, отвернись, пожалуйста, и заткни уши. Это зрелище не для детей.

– А можно я посмотрю, ванакт? – Тея, оказывается, была не прочь подыграть, – Никогда не видела, как рубят на куски жреца Дия.

– Хорошо, – смилостивился я. – Но только недолго. После пальцев я перейду к тому, на что тебе смотреть еще рано.

– Ты... шут! – выдохнул Рексенор. – Сын шлюхи!

Клок волос снова упал на землю, на этот раз – с куском его скальпа. Тея испуганно вскрикнула, а я заставил себя успокоиться. Мерзавец нужен мне живым.

– Ответ неправильный, жрец. Ты будешь говорить?

Все-таки он был не трус. Другие на его месте сдавались сразу.

– Хорошо, – он поморщился от боли. – Но сначала перевяжешь меня.

– Еще чего? – усмехнулся я. – Это еще придется заслужить. И учти, Рексенор, мне в свое время довелось прирезать немало жрецов. Однажды я забил насмерть жреца самого Бела-Мардука. Он, как и ты, был предателем – продался Ассуру.

– Я не предатель, ванакт. Все, что я делаю – во имя Дия и Микен.

– А хеттийцы? – хмыкнул я. – Что-то не помню таких в моем войске.

– Это – храмовая стража. Храмы Дия имеют право набирать воинов...

Он был прав, и я решил, что по возвращении в Микасу с этим следует разобраться в первую очередь.

– Значит, Великий Дий, Отец богов требует человеческих жертв? И с какого времени?

– Это было всегда, – пожал плечами жрец. – Главк Старый запретил приносить в жертву людей, и мы стали проводить обряды тайно. Ванакты догадывались об этом, но не мешали. Ведь помощь Дия и Поседайона нужна всем.

О, боги Аннуаки! Хотя что возьмешь с крысиной норы?

– Почему за последние месяцы убийств стало больше?

– Убийств – не знаю, – поморщился Рексенор. – Я не в ответе за разбойников. Но жертв стало больше – в этом виноват ты. Ты сверг и убил Ифимедея. Ты нарушил божественный порядок на нашей земле. Боги нуждались в жертвах, чтобы их гнев не пал на Микены.

Я задохнулся от злости. Выходит, всему виной моя скромная персона? А как же Арейфоой и Эриф?

– Ладно, жрец, с богами я разберусь. Скажи, в Козьих Выпасах была принесена жертва?

– Да, – он бросил злобный взгляд в сторону Теи. – Мы зря не принесли в жертву эту колдунью! Напрасно ты защищаешь ее, ванакт! Эти лесные ведьмы, колдуны, знахари не чтят Дия, они верят в своих демонов...

Я вспомнил наши разговоры с Теей и понял – жрец в чем-то прав.

– Они – настоящие слуги Старых! Из-за них темный народ, пахари и козопасы, до сих пор не чтят истинных богов.

– Неправда! – не выдержала Тея. – Мы...

– Потом! – прервал я ее. – Итак, благородный Рексенор, твои слуги ловят людей на дорогах, покупают пленных у разбойников и режут им глотки. Кое-кого приносят в жертву, остальных просто убивают. Так?

Он молчал, и мне вновь захотелось отрубить ему левое ухо.

– И одновременно вы распускаете слухи, что во всем виноваты слуги Старых. Зачем?

Впрочем, ответ я знал. Эриф, слуга Дия, уже несколько раз просил объявить вне закона деревенских знахарей и колдунов, схватить тех, кто им помогает, закрыть храмы, отобрать земли и имущество...

Да, у Отца богов верные и разумные слуги!

Вслух я ничего не сказал – ни к чему. Если выберемся отсюда, тогда можно будет поговорить, но уже непосредственно с Эрифом.

– Последний вопрос, – я присел и взглянул жрецу прямо в глаза. – Ты назвал меня сыном шлюхи, Рексенор. За такие слова придется платить.

– Правда всегда стоит дорого, Клеотер Микенский, – жрец не отвел взгляда, – но царица Никтея не заслужила добрых слов.

Я оторопел и в первое мгновенье ничего не понял. Никтея, жена ванакта Главка, мать Клеотера и Ктимены? Та, по которой так убивалась моя названная сестра?

– Или тебе неведомо, ванакт, из-за чего погиб твой отец?

Любопытно, как бы поступил на моем месте настоящий Клеотер? Наверное, разрубил мерзавца пополам и был бы прав. Но самозванцу не пристало безрассудство. Вспомнились слова Прета, намеки старого Скира и Дейотары. Что же случилось в богохранимой Микасе двадцать пять лет назад?

– Я слыхал всякое, жрец. Но хочу знать правду.

– Изволь, – в голосе Рексенора послышалась насмешка. – Наверное, это будет стоить мне жизни, но мы все равно не выберемся отсюда. Лучше умереть от твоей секиры, чем от голода.

– Говори! – поторопил я, думая о том, что он ошибается. Секира в умелых руках творит чудеса.

– Главк и Ифимедей были не только братьями, но и друзьями. Но Никтея, жена ванакта, влюбилась в Ифимедея. Говорят... Говорили, что царевич Клеотер – не сын Главка.

Я чуть не присвистнул от удивления, но вовремя сдержался.

– Если Клеотер... Если я – сын Ифимедея, то почему он хотел меня убить?

– Убить? – удивился жрец. – Об этом болтали на рынке, но большей глупости придумать нельзя. Тебя отослали из Микен, чтобы спасти от убийц, ванакт! Именно поэтому Ифимедей велел объявить о твоей смерти и отправил тебя за море.

У меня отвисла челюсть. О великий Адад, податель всех благ!

– Жрец, мне надоели загадки. Говори яснее!

Рексенор вновь пожал плечами:

– Главк, ванакт микенский, нажил многих врагов. С людьми ссориться опасно, с богами – еще опаснее. Он пытался умалить славу Дия и Поседайона...

– Хотел забрать храмовые земли? Запрещал жрецам вмешиваться в управление?

– Ты догадлив, ванакт. Твой отец был проклят, и боги обрушили на его голову свой гнев. Его жена полюбила другого, а когда ванакт узнал правду, то совершил еще одну ошибку, на этот раз последнюю. Он приказал Скиру, геквету стражи, убить царицу Никтею. Ее убили в царской спальне, на глазах у мужа. Потом он послал за братом, но тут вмешались боги...

– Значит, Ифимедей не убивал Главка! – поразился я.

...Вспомнились последние слова ванакта. Ифимедею казалось, что перед ним – призрак его брата.

– Не знаю... Этого – не знаю. Говорили всякое, но правду знали лишь Арейфоой и Кефей – он был верховным жрецом Дия в те годы. Проклятье пало не только на Главка, но и на его детей. Для всех ты был сыном Главка, ванакт. Но Ифимедей, не хотел твоей смерти.

– Почему же Арейфоой и Эриф призвали меня на трон? Ведь я же проклят?

– Поэтому мы и приносим жертвы, – усмехнулся Рексенор. – Два года назад с тебя и твоей сестры проклятие было снято...

...Два года назад посланец вручил мне половину разрубленного ожерелья. Чем же Клеотер заслужил такую милость? Впрочем, я догадывался – Ифимедей тоже повздорил с богами. Точнее, с их слугами.

– Я рассказал тебе все, ванакт, – заключил жрец. – Теперь перевяжи меня и не забудь прикончить эту ведьму. Она слышала наш разговор.

О боги! Я совсем забыл о Тее!

Я вздохнул и неторопливо поднялся. Кажется, Рексенор поймал меня в ловушку, специально затеяв этот разговор, чтобы погубить ту, которую считал предательницей. Я обернулся и поглядел на Тею – она сидела молча, в глазах ее плавал ужас.

– Теперь ты убьешь ее, – повторил жрец. – Я не умру один.

Итак, я не ошибся. Ошибся он – не люблю, когда со мной обращаются, как с куклой.

– Чего же ты медлишь? – поторопил жрец. – Перевяжи меня! Ты же обещал!

– Я? Я лишь сказал, что это следует заслужить. А твое вранье стоит дешево, благородный Рексенор.

Кровь заливала ему лицо, текла по шее, но я видел, что ничего страшного жрецу не грозит. Рана затянется, а лишнего холста для перевязки у меня нет.

Итак, я узнал, что хотел, и даже много больше. Оставался пустяк – выбраться из каменной могилы.

Когда в подземелье совсем стемнело, я спустился по ступеням и присел рядом с Теей. Несколько часов ушло на попытки разобраться с механизмом, поднимавшим плиту. Он оказался не очень сложен – рычаг, два колеса, ворот. Но рычаг был сломан, колеса исчезли, а ворот бесполезен без веревок. Впрочем, там наверное, были даже не веревки, а бычьи жилы. Нечто подобное я видел в Баб-Или и, будь у меня нужные части, починил бы механизм без особого труда. Увы!

Мы разделили с Теей кусочек лепешки, завалявшийся на дне мешка, и я начал устраивать на ночлег. Раненое плечо девушки начинало затягиваться, но вид ее меня серьезно беспокоил. Тея не ела уже больше суток, ее силы были на исходе.

– Завтра как следует осмотрю стены и тоннель, – сообщил я. – Мало ли?..

– Думаешь, мы выберемся отсюда? – помолчав, проговорила Тея.

– То есть? – не понял я. – Конечно выберемся! Если ничего не получится, у нас есть еще один выход. Наш друг Рексенор неплохо управляется с деревянными идолами. Может, он сумеет сдвинуть плиту? Слышал, жрец?

Он не ответил, и я решил побеседовать с ним с утра пораньше.

– У нас не осталось вина, нам нечего есть, – прошептала девушка. – Здесь нет даже воды.

– Сожрем жреца, – я покосился на Рексенора. – Я научу тебя есть сырое мясо...

– Ванакт!..

Глаза Теи застыли, и я пожалел о своей шутке. Впрочем, на этот раз я почти не шутил.

Я долго не мог заснуть. Меня не особо взволновал рассказ о том, что случилось с ванактом Главком и его семьей. Разобраться с этим и со всем остальным еще будет время. В том, что мы выберемся из каменной ловушки, я тоже не сомневался. Но что-то не давало успокоиться, и я никак не мог понять – что именно. Может, ощущение того, что трясина, в которую я попал, приехав в Микасу, оказалась еще глубже и грязнее, чем представлялось вначале?

Вновь вспомнился Баб-Или. Конечно, хлеб наемника горек, но заработать его не так сложно. Походы, марши, сражения, возвращение в лагерь, снова походы... Все-таки проще, чем носить золотую диадему, побери ее Иштар! Успокаивало лишь то, что я – не Клеотер, сын Главка, несчастный царевич, сгинувший много лет назад. Клеотеру, сыну Лая, проще – не надо ни мстить, ни горевать. Разобраться бы с делами, а там – на корабль и в Тир.

...Я представил, как прихожу в дом мерзавца, у которого вращал мельничный жернов. Да пошлет ему Адад долгую жизнь, чтобы я отрезал ему уши! Ладно, Бел с его ушами, но к жернову его точно прикую и заставлю вращать, пока не свалится. Потом – ведро морской воды, пару ударов бичом – и снова вперед!

Рядом шевельнулась Тея. Я понял – девушка не спит.

– Холодно? – сочувственно спросил я, понимая, что ничем ей помочь не смогу. Ей нужно тепло – и, конечно, еда. Густая мясная похлебка, жареная печенка... Я сглотнул слюну и понял, что и сам голоден до невозможности.

– Мне... мне не холодно, ванакт, – прошептала девушка. – Я все боялась тебя спросить...

– Бояться вредно, – как можно жизнерадостнее откликнулся я. – Что случилось?

– Когда мы выберемся... Что будет со мной?

Наконец я понял. Бедная девочка боялась – этот мерзавец все-таки сумел ее напугать.

– Прежде всего, тебя вылечат. Затем мы оба полюбуемся, как благородного Рексенора будут пригвождать к кресту, предварительно вырвав его лживый язык...

– Так он лгал? – воскликнула Тея. – Лгал о...

– Обо всем. И тебе незачем помнить его россказни. Ты поняла меня, Тея?

– Уже забыла, – мне показалось, что девушка улыбнулась.

– А чтобы его дружки не вспомнили о тебе, я поговорю с одним моим знакомым. Он очень веселый – почти как я... Ну, а если ты захочешь выйти замуж за базилея...

На этот раз она промолчала. Может, идея показалась ей не такой уж плохой.

– Ванакт... Ты завтра думаешь осматривать стены?

– Да, – подтвердил я, – думаю. Ты что-то знаешь об этом дурацком погребе?

– Нет, – вздохнула девушка. – Я была здесь один раз – и, как видишь, с тех пор многое изменилось. Но вчера мне было плохо, я, кажется, бредила...

Она замолчала, словно не решаясь продолжить. Я не торопил.

– Мне показалось, что подземелье светится. Словно горит огонь – холодный мертвый, как на старых могилах.

Я сочувственно вздохнул – в бреду можно увидеть и не такое.

– Но в одном месте свет был другим – желтоватым, теплым. Какое-то пятно, ровное, будто окошко...

– Поглядим, – охотно согласился я. – Начнем именно с него. А сейчас пора спать. Кстати, ты ведь колдунья, то есть знахарка. Как мне заснуть побыстрее?

– Закрой глаза...

Я послушался и тут же почувствовал легкое тепло – ее ладони слегка коснулись моего лица. Я еле сдержался, чтобы не рассмеяться, но вдруг почувствовал, как проваливаюсь в темноту.

САМЕХ

«Факелы горели»

...Факелы горят ярко, разгоняя прятавшиеся по углам тени. Коридор широк, белый потолок в темных пятнах гари уходит куда-то ввысь, и люди вокруг кажутся великанами. Впрочем, они обычного роста, маленький я – царевич Клеотер Микенский, сын богоравного ванакта Главка, сына Гипполоха. Мой отец – самый сильный и самый могучим владыка в мире. Я знаю это и не удивляюсь, что те, кто выше меня в два раза, кланяются в пояс при встрече.

На мне – пурпурный фарос, застегнутый золотой фибулой, волосы охватывает легкий серебряный обруч, на поясе висит драгоценный железный кинжал. Я иду по коридору, а сзади привычно гремят шаги воинов.

Там, в большом зале, меня, Клеотера Микенского, ждут отец и мать. Я немного опаздываю, но не прибавляю шага, чтобы не бежать. Пусть я мал, но уже твердо усвоил, как должен ходить царевич, особенно когда впереди – большое торжество, такое, как сейчас. Ведь сегодня женится мой любимый дядя – первый красавец и шутник во всех Микенах царевич Ифимедей.

В конце коридора я все-таки прибавляю шагу, и тут что-то большое и темное кидается навстречу. Я не пугаюсь – руки тонут в густой черной шерсти. Гар – молосский пес, подарок дяди. Я берусь левой рукой за золоченый ошейник, и мы вместе вступаем в зал. В глаза бьет ослепительный свет...

...Да, свет был невыносим, и я не мог даже закрыться ладонью. Каменное ложе подо мной было сырым и холодным, вокруг шептались какие-то люди, а рядом – я помнил – на таком же каменном ложе лежит другой мальчик, худой, с исцарапанными руками, но очень похожий на меня. Темная фигура наклонилась надо мной, на лоб легла ледяная ладонь...

– А! – я вскочил, закрывая лицо локтем – сработала многолетняя привычка. Подземелье наполнял серый сумрак. Тея спала, свернувшись в клубок, и еле слышно стонала. В стороне слышалось похрапывание жреца. Я вытер холодный пот со лба и от души ругнулся, поминая Иштар, Думмузи, сорок подземных демонов и моровую язву. Наверное, я облегчил душу слишком громко – девушка открыла глаза.

– Извини, – вздохнул я. – Боги послали дурной сон. Спи, еще рано...

– Что тебе снилось, ванакт? – встревожилась Тея. – Расскажи, я попытаюсь растолковать.

Я чуть было не поведал ей все, но в последний миг опомнился.

– Боги, наверное, перепутали, Тея. Мне приснился чужой сон. Сон о совсем другом человеке. Будто он – это я. Так бывает?

– Наверное, – девушка явно заинтересовалась. – Боги могли зачем-то рассказать тебе о нем. Возможно, ты о нем много думал...

– Еще бы! – хмыкнул я и встал, разминая плечи. – Ладно, где ты видела желтый четырехугольник?

Место, указанное Теей, ничем не отличалось от голой каменной поверхности подземелья, по крайней мере на первый взгляд. Те же потеки сырости, тот же неровный камень. Осторожно ковырнув секирой, я убедился, что зрение не обманывает – металл каждый раз ударял о твердый известняк. Сообщив эту невеселую новость девушке, я вновь направился в тоннель.

Увы, и там делать было нечего. Его заполняли огромные глыбы вперемешку с мелким щебнем. Даже откатив пару больших камней, я добьюсь обратного – завал расползется еще шире. Похоже, тоннель засыпало на немалом протяжении. Сквозь каменное крошево еле заметно сочился свежий воздух – завал не был сплошным, иначе мы бы уже начали задыхаться.

Вернувшись в подземелье, я без всякого удовольствия поглядел на проснувшегося жреца, но разговаривать с ним не стал. Едва ли он знает выход, иначе бы уже попытался договориться. Я вновь осмотрелся: плита, закрывавшая вход, черный проем тоннеля, недоступный световой колодец где-то вверху...

Взяв секиру, я вновь принялся ковырять стену там, где указала девушка. Камень... Я аккуратно очищал от грязи и плесени пядь за пядью и вдруг сообразил, – камень имеет границы. Еще не веря, я сделал пару осторожных ударов «черной бронзой» и невольно засмеялся. Да, здесь был камень, но не сплошной. Тщательно пригнанные блоки закреплены серым раствором. Стыки за долгие годы исчезли, скрытые потеками сырости, но сомнений не оставалось – четырехугольник когда-то был чем-то вроде окошка или лаза.

Ничего не сказав Тее, я продолжил работу, аккуратно расчищая каменную поверхность. Радоваться рано – это может быть просто заделанная ниша. Вскоре я уже мог представить ее размеры – два локтя в высоту, три – в ширину. Ну что ж, пора за дело...

Будь у меня не «черная бронза», а обычная секира, возиться не имело бы смысла. Но аласийский сплав не подвел – известка крошилась, а под нею медленно проступали очертания первого камня. О чем-то спрашивала Тея, пару раз подал голос из своего угла проснувшийся Рексенор, но я не отвечал, весь уйдя в работу. Промежуток между камнями был узкий, и я боялся, что не смогу сдвинуть их с места. К счастью, раствор оказался не из тех, что используют при строительстве крепостей. В Баб-Или щели вообще залили бы асфальтом, а в этом случае я мог ковырять его целый год. Щель становилась все глубже, и я сдерживался, чтобы не попытаться расшатать первый камень. Рано, еще рано...

Работая, я вспомнил рассказ девушки. Холодное свечение стен, желтый четырехугольник... Наверное, ей помогли местные демоны, которым они так предана. Впрочем, и демоны не могут невозможного. В бреду Тея увидела холодную скалу и теплые очертания скрытого лаза. Если спрятанный ход ведет на поверхность, стена здесь действительно теплее. Девушка бредила, и демоны странно подшутили, даровав ей на миг способность видеть тепло. А может, – мелькнула запоздалая догадка, – Единый все-таки помог мне, позволив увидеть путь к спасению глазами юной колдуньи?

Наконец первый камень был очищен от раствора. Подождав немного, чтобы успокоиться, я просунул в щель секиру и аккуратно нажал. Раз, еще раз... Камень стоял недвижимо. Захотелось крикнуть, врезать по глыбе секирой, бить руками, кровавя костяшки пальцев... Я опустился на корточки и закрыл глаза. Спокойно, Нургал-Син, спокойно... Если камень не поддается, надо расшатать его с другой стороны. Затем – с третьей. Расшатывать, пока не сдвинется с места...

Когда я мельком оглянулся, то увидел Тею. Девушка перебралась поближе, напряженно следя за работой. Я усмехнулся как можно беззаботнее и вновь нажал на секиру. Еще раз... еще... И тут я почувствовал – давить стало непривычно легко. Еще не веря, я удвоил усилия и, наконец, облегченно вздохнул – камень сдвинулся с места. Я вставил лезвие с другой стороны, повернул – и глыба с грохотом упала на каменный пол.

Хотелось кричать от радости, но я лишь перевел дыхание и осторожно просунул руку. Пальцы уткнулись во что-то твердое. Стена? Второй ряд камней? Узнать это можно лишь тогда, когда разберу всю кладку. Я помянул Аннуаков и принялся за второй камень.

Теперь дело пошло легче. Со вторым камнем, правда, еще пришлось повозиться, зато остальные сдвинулись почти сразу. Итак, первый ряд готов. Кажется, Тея о чем-то спросила, я попытался ответить, но сознание не фиксировало, занятое другим. Что дальше – второй ряд камней – или мертвая стена?

Полутьма подземелья не позволяла заглянуть в образовавшуюся нишу. Оставалось ковырять секирой. Раствор! Снова раствор! Мелкие камни...

Наконец, я понял – второй ряд состоял из небольших каменных осколков вперемешку с известью. В этом чувствовалась какая-то странность, но порассуждать об особенностях кладки можно было и потом. Я вновь принялся за работу. Раствор крошился, камешки падали один за другим, и вот, наконец, секира вошла в пустоту. Повеяло теплым воздухом – завал был пробит.

Теперь я работал без остановок, стараясь не бить слишком сильно, чтобы не загубить секиру. Отверстие быстро расширялось. Ни лопаты, ни совка не было, приходилось отбрасывать камни и щебень руками, и пару раз я сильно порезал ладонь. Впрочем, это были мелочи. С каждым мгновением теплый воздух все прибывал, лаз становился шире, и наконец, ладони сбросили на пол последние крошки раствора.

Все!

Я заглянул внутрь – в проходе стояла черная тьма. Руки нащупали что-то неровное. Кажется, ступенька, еще одна...

Лаз – если это, конечно, лаз – соорудили странно. Человек мог продвигаться только ползком, цепляясь за небольшие ступени. Впрочем, в этом был свой резон. Ползти придется наверх, и без ступеней пришлось бы трудно.

Я долго счищал остатки известки я рук, затем присел рядом с Теей и обнял ее, стараясь не задеть раненное плечо. Девушка тихо всхлипнула.

– Там проход, – сообщил я. – Пролезть можно – ступеньки. Передохну – и двинем...

– Я... я не могу. – рука... – Тея вновь всхлипнула, и я понял, что она права. У девушки уже не осталось сил.

– Ничего, ванакт, я останусь. Ты вызовешь людей и откроешь дверь.

Я чуть было не согласился, но представил, сколько может уйти времени. Я выйду наружу, спущусь по склону, начну кого-то искать... Но в горах можно встретить лишь моего приятеля Роха из племени даров – или дюжину хеттийских наемников, поджидающих добычу. А Тея будет умирать в подземелье, за каменной плитой...

– Плащ! – велел я. – У нас их три, одним пожертвуем.

Разодрав ткань на длинные полосы, я скрутил нечто вроде прочной веревки. Получилось не так уж плохо. Один конец я обмотал вокруг пояса, второй завязал петлей и закрепил на груди у девушки.

..Именно так поступали проклятые эламиты, привязывая пленников к своим колесницам. Петля проходит под мышками и тянет человека даже против его воли.

– Ну, все, – я еще раз осмотрел крепления, погладил девушку по щеке и встал, но тут вспомнил о жреце.

– Рексенор! Если Дий, Отец богов, будет к нам милостив, то я тебя вытащу. Ты сможешь умереть при ярком солнце.

Ответом мне был красноречивый взгляд. Два дня нагишом на холодном камне не смирили жреца. Я порадовался, что догадался как следует его связать.

– Ты умеешь двигать идолов, жрец. Можешь потренироваться и открыть дверь. Теперь это в твоих интересах.

Не дождавшись ответа и на этот раз, я пожелал ему не скучать и думать о поджидающем его кресте, после чего помянул Адада, подателя всех благ, и осторожно протиснулся в черное отверстие.

Со всех сторон был камень. Я не снимал кольчуги, и рубашка из бронзовых колец изрядно мешала, сковывая движения. Впрочем, это было терпимо. Помогали ступеньки – без них ползти наверх оказалось бы куда труднее.

Тея держалась отлично, почти не мешая. Впрочем, веревка не была лишней – пару раз девушке приходилось хвататься за нее здоровой рукой, чтобы не покатиться вниз. Но в целом мы двигались достаточно быстро. Вначале думалось, что проход не может быть длинным – коридор, откуда мы пришли, находится рядом. Но мгновения шли, ступеньки казались бесконечными, и я заметил, что проход постепенно поворачивает вправо. Итак, он вел не в коридор, а куда-то еще. Успокаивало одно – свежий воздух. Значит, проход не замурован, и мне не придется крушить лбом каменную кладку.

Несколько пришлось останавливался, чтобы дать отдохнуть Тее. Я чувствовал себя уже на свободе и лихорадочно строил планы на ближайшее будущее. Если хеттийцы и прочие слуги Рексенора все еще здесь, предстояла нешуточная рубка. Перевес будет явно не на моей стороне, но подобная перспектива радовала все же больше, чем прозябание в каменной могиле.

Заодно я вспомнил о кладке. Два ряда – большие камни и щебенка с раствором. Теперь, наконец, я понял, что меня смутило. Отверстие заделывали с этой стороны – со стороны лаза. Интересно, почему так? Впрочем, едва ли найдется тот, у кого можно это узнать...

Очередная ступенька показалась какой-то странной. Я провел ладонью – пальцы наткнулись на что-то тонкое и длинное. Мелькнула и пропала мысль о брошенной в проходе вязанке хвороста. Я поднялся чуть выше и вновь провел рукой.

...Не хворост – кости. То, что когда-то было человеком, точнее, его ногами. Все остальное лежало где-то впереди.

Я осторожно отодвинул кости в сторону и поднялся чуть выше. Да, кому-то здорово не повезло. Череп с остатками волос, странный предмет, похожий на лопатку... Сзади вскрикнула Тея. Я хотел произнести нечто ободряющее, но почувствовал, что холодею. Погибший лежал лицом к выходу! Едва ли он решил остаться здесь добровольно – значит, впереди...

Я резко выдохнул, вобрал в легкие побольше воздуха и вновь выдохнул, сталась отогнать нахлынувший ужас. Этот человек пытался выбраться, имея за спиной уже забитый камнями проход. Может – я вспомнил инструмент – он сам и заделывал его. Но выбраться ему не дали...

Что-то сказала Тея. Вначале я не понял, затем дошло: девушка спрашивала, что впереди. Кажется, она тоже сообразила, что значит наша находка. Отвечать не было сил. Я рванулся вверх, с облегчением заметив, что тьма стала редеть. Впереди брезжил серый сумрак.

Оставалось сообщить это девушке и двигаться дальше. Кольчуга и секира словно потеряли вес, я быстро одолел еще десяток ступеней. Свет! Дневной свет! Я хотел крикнуть, но замер – дорогу преграждали толстые прутья.

Решетка!

Я дотронулся рукой до неровной холодной поверхности массивного прута. Ловушка... Хорошая выдумка для тех, кто окажется слишком догадлив. Мы смогли спрятаться от убийц, найти тайный лаз – но кто-то оказался предусмотрительнее.

Я крикнул Тее, чтобы она не волновалась, и прикинул толщину прутьев. Если это обычная бронза или медь, я справлюсь. Но если не поскупились на аласийскую бронзу...

Взявшись за один из прутьев, я попытался подтянуться, но чуть не скатился вниз. Еще ничего не понимая, я долго рассматривал кусок металла, оставшийся в руке. Медь – старая, покрытая зеленой коркой. Те, кто закрывал проход, предусмотрели все, кроме времени. За десятилетия – или века – медь превратилась в труху.

Остальные прутья, оказавшиеся чуть прочнее, я выбил секирой.

Путь был свободен.

Я выглянул и, не заметив ничего опасного, выбрался наружу. Коридор – широкий, пустой, залитый дневным светом – прямо над нами оказался световой колодец. Я глубоко вздохнул и помог выбраться Тее. Девушка совсем обессилела, пришлось усадить ее у стены и укрыть плащом.

– Где мы? – спросила она, не открывая глаз.

– В царстве живых, – я усмехнулся и принялся отряхивать прилипший к плащу мусор. – Кажется, выбрались!

Она не ответила – путешествие отняло у нее последние силы. Освободившись от веревки, я отогнал жгучее желание завопить от восторга и пройтись колесом по коридору. Рано – мы живы, но вокруг может быть немало желающих оспорить этот факт.

И словно в ответ на мои мысли послышался грохот.

Секира была уже в руках, я оглянулся, но ничего не заметил. Снова грохот – что-то тяжелое катилось по коридору. Я поднял Тею и оттащил ее в глубокую нишу, надеясь, что тень скроет ее от чужих глаз. Сам я стал на пороге, держа наготове «черную бронзу». Грохот стал слышнее – и тут мимо меня прокатился огромный камень.

Я раскрыл рот от изумления – камень с шумом двигался по коридору, то и дело подпрыгивая на ходу. Нет, такого не бывает! Камни сами не бегают, идолы не ходят, у киклопов не один глаз, а два...

Словно вновь услыхав мои мысли, глыба ударилась о стену, отскочила и наконец, замерла. Обрадоваться я не успел – в конце коридора послышались чьи-то шаги.

Я вжался в нишу, затаив дыхание. Огромная фигура на мгновенье остановилась над камнем и легко, словно это был надутый воздухом бурдюк, катнула его дальше.

И вдруг я почувствовал, как меня разбирает смех. Еле сдержавшись, чтобы не расхохотаться во все горло, я поудобнее укрыл Тею плащом и, тихо ступая, двинулся следом. Гигант катил камень легко, время от времени добавляя ему скорости. Наконец оба – камень и человек – повернули за угол.

Я осторожно заглянул туда и чуть не присвистнул – места оказались знакомыми. Этим коридором мы отступали, вот и памятный вход, перекрытый тяжелой известковой плитой... Да, мы были здесь, но попали сюда с другой стороны. Значит, главный зал где-то впереди.

Гигант лихо подкатил свой груз к двери, немного постоял, переводя дыхание, а затем, легко подхватив камень, с размаху врезал им по плите. Я зажал уши, но грохот добрался до меня через подошвы сандалий. Еще удар! По плите поползли глубокие трещины...

Я понял, что третьего удара мои уши могут не выдержать.

– Богоравный Афикл! – крикнул я, стараясь не рассмеяться. – Где же твоя львиная шкура?

Спина гиганта дернулась. Афикл медленно повернулся, в полном изумлении уставившись на меня. В первый миг я решил, что он меня не узнает, но вот голубые глаза мигнули, черная борода дрогнула:

– Ванакт!

– Радуйся, Афикл! – приступ нелепого смеха внезапно кончился, и я почувствовал, что смертельно устал. – Ты не представляешь, как вовремя появился!

– Радуйся также и ты, Клеотер богоравный! – герой окинул меня внимательным взглядом и покачал головой. – Много, я вижу, врагов сокрушить довелось тебе ныне!

Он шагнул ко мне, и я испугался, что нашему Гильгамешу захочется хлопнуть меня по плечу или – не дай Бел! – обнять. Но боги пожалели мои кости.

– Сказано мне, что в подвале был заперт ты этом, – Афикл кивнул в сторону плиты. – Вот, и решил я...

– Это правильно, – я вспомнил о мерзавце Рексеноре, которого следовало распять при ярком солнце. – А теперь давай по порядку. Кто тебе сказал обо мне?

– Рея, богов наших славная мать! – герой важно поднял указательный палец. – О тебе, богоравном, заботясь, с вестью киклопа послала. Хоть был тот киклоп зверовиден, зраком свиреп, но однако же доброго нрава. Он и нашел богоравных кентавров, успевших встретить меня у Коринфа и верной дорогой направить...

Я вспомнил Роха из племени даров. Косматый парень оказался сообразительным. Впрочем, сам он едва ли сподобился бы на такое.

Тея! Она попросила Роха!

– С Теллом, вождем богоравных кентавров, сюда я добрался. Встретил разбойника мерзкого, правду глаголить заставил – все он поведал, что знал! И юнец помогал нам безвинный, коего спас ты, ванакт, от кончины напрасной и горькой...

Странная манера выражаться у моего родича!

Главное все же я понял, а остальное могло подождать. И тут я вспомнил о Тее.

– Афикл! Здесь девушка, она ранена. Нужен лекарь.

– Телл, богоравный кентавр, славен тем, что раненья врачует, – кивнул герой. – Ждет он у входа...

– К нему поспешим мы скорее, – закончил я, стараясь попасть в такт.

Тея, перевязанная, укутанная и накормленная, спала у костра. Богоравный Афикл ушел разбираться с дверью, а мы с Теллом (тоже богоравным) пили кислое вино из бурдюка и доедали подстреленного оленя. Телл, вождь кентавров, оказался о двух ногах и без копыт, и я окончательно убедился в своей правоте – и в чужой слепоте.

Вождю было за пятьдесят, он был спокоен и неулыбчив.

– Девицу оставим здесь, – Телл кивнул на спящую Тею. – Мои кентавры побудут с нею...

– Спасибо, вождь. Мне надо в Микасу... в Микены.

– Мы дадим тебе коня. Будь осторожен с ним – это конь кентавров.

Я уже успел осмотреть их коней – полудиких, злых и очень сильных.

– Постараюсь. Скажи, вождь, почему люди считают вас чудовищами?

Он даже не улыбнулся:

– Иппоандросами? Слыхал я, заклятие лежит на нашем племени. Может, и правда... А как видишь нас ты?

Я покосился на Телла. Кентавр был серьезен.

– Вы – обычные люди, – начал я осторожно. – Крепкие... С тобой, вождь, я не хотел бы соревноваться в кулачном бою.

Он наконец-то улыбнулся.

– Для многих я – иппоандрос, для тебя – человек. Ты бы удивился, ванакт, если бы узнал, какими мы видим себя сами... Но на то воля богов.

Я сглотнул, но спрашивать поостерегся. Странные дела творятся в богохранимой Ахияве!

– Ты и твои люди...

– Мои кентавры, – уже без улыбки поправил Телл.

– Твои кентавры... Вы помогли мне и спасли девушку. Будь я обычным путником – сказал бы спасибо. Но меня здесь считают ванактом...

– Тебя видят ванактом, – вновь уточнил вождь. – Сам же ты видишь себя кем-то другим, верно? Будь тверд, Клеотер Микенский, и станешь тем, кем тебя видят. Подарки нам не нужны. Мы – не твои подданные, мы хотим остаться свободными, но всегда готовы помочь. Я знал покойного Главка, твоего отца. И хоть ты не похож на него лицом...

Мне показалось, что я ослышался.

– Извини, вождь, но верно ли я тебя понял? Все в Микасе... в Микенах говорят другое!..

Телл внимательно взглянул на меня, и глаза его посуровели.

– Вот тебе ответ, ванакт. Но в ответе – загадка. Для всех мы – двутелые чудища с копытами, а ты считаешь нас людьми. Для микенцев ты похож на Главка, но мои глаза не лгут, и память еще не ослабела. Ты не похож на него, но в тебе есть что-то от Гипполаха, его отца. Как решить загадку, думай сам...

Часть ответа я уже знал – благодаря сестричке Дейотаре. Но с остальным была полная неясность. Хотелось порасспросить богоравного Телла, но тут послышались тяжелые шаги. Из вечернего сумрака вынырнул богоравный Афикл, с его могучего плеча свисало безжизненное тело Рексенора. Рядом с героем вприпрыжку бежал мальчишка, спасенный из-под жертвенного ножа. Я уже знал, что его зовут Брахос – Лягушонок.

– Жив он, – сообщил Гильгамеш, укладывая свою ношу у костра. – Дождется суда и заслуженной казни...

– А мы с дядей Афиклом!.. – закричал Брахос, но увидев, что Тея спит, тут же умолк. Я подозвал мальчишку и взял его за ухо.

Наглец ухмыльнулся и показал мне язык.

АЙН

«В Микасу»

В Микасу я прибыл после полудня. Первым, кто меня встретил, был Прет. Мое отсутствие еще скрывали, но геквет был готов завтра же начать розыски. Пришлось выслушать все, что он думает по поводу моих похождений и твердо обещать в дальнейшем не выезжать без охраны. Наконец, он несколько успокоился, предложив тут же снять охрану с покоев Дейотары. Я не возражал, но разговор с сестричкой решил отложить на потом. Мне следовало успокоиться, ей – тоже.

Прет был не прочь услышать о том, где пропадал и что поделывал микенский ванакт, но я предпочел не торопиться. Прежде всего следовало поговорить с богоравным Эрифом. Я распорядился послать за ним десяток стражников, но оказалось, что жрец уже ждет. Велев провести его в мои покои, я на всякий случай прицепил к поясу кинжал и приказал поставить у дверей дюжину шардана.

Увидев меня, богоравный Эриф расплылся в улыбке. Я решил, что первый же смешок вобью ему в глотку вместе с зубами, но жрец явно обладал неплохим чутьем.

– Радуйся, ванакт! – пухлое лицо лучилось благожелательностью. – Вижу, великий Дий, Отец богов, был к тебе милостив.

Я понял – он все знает. Неизвестно как, откуда – но знает. Я вздохнул и мысленно сосчитал до десяти.

– Не хотелось бы ссориться, жрец...

– Ссора со мной – пустяк, – улыбка исчезла, глаза стали серьезными, лишь в глубине по-прежнему светилась насмешка. – Но с Дием, Отцом богов, тебе и вправду ссориться не с руки.

Он был явно готов к разговору.

– Убийства должны прекратиться, жрец, – я посмотрел ему прямо в глаза, заметив, как медленно гаснет его усмешка. – Храмовая стража должна быть распущена.

– Это все? – он задумался, затем, не выдержав, хихикнул:

– Ты и вправду мудр, ванакт. Когда-то твой отец в подобной же ситуации решил отправить моего предшественника в царство Гадеса.

Я вспомнил рассказ Рексенора – кажется, тот не врал.

– Людей больше не будут убивать, – повторил я. – Оставь в покое сельских знахарей и колдунов! Они – не враги Дию.

– Ошибаешься, ванакт, – жрец покачал головой. – Рексенор, которого, думаю, мы скоро увидим на кресте – дурак и вел себя по-дурацки. То, что он поднял на тебя руку – глупость, и за нее он расплатится. Но он делал то, что нужно Микенам. Да, в Старых никто уже не верит, но знахари и колдуны слишком чтят всякую нежить, а это опасно. Чтить должны Дия, ведь он – воплощение Единого, в Которого веришь ты, и в Которого верю я.

Надеюсь, он ничего не смог прочесть на моем лице. Они убивали во имя Единого – что может быть страшнее!

– Мы оба верим в Единого, ванакт. Но толпе нужны идолы. Так пусть же они поверят в Царя над богами! Когда-нибудь они смогут принять правду. А те, которых ты защищаешь, отдаляют этот день.

– Единому не нужны аресты и казни, жрец! – не выдержал я.

– Аресты? – его маленькие глазки удивленно моргнули. – Месяц-другой – и народ сам передушил бы всех колдунов, а заодно кое-кого из жрецов, слишком преданных своим божкам. А ты бы навел порядок и прослыл мудрым и справедливым.

– Мне не нужна такая слава, жрец. И я не хочу, чтобы людей убивали на алтарях Дия, Поседайона – или кого-нибудь еще.

Эриф покачал головой:

– И я не хочу, ванакт. Но мне нужны помощники, а многие из них, подобно Рексенору, верят в полезность кровавых жертв. Всему свое время, ванакт... Ладно, ты больше ничего не услышишь об этом.

Обещание звучало двусмысленно, но я понял – большего не добиться.

– Храмовая стража, – напомнил я.

– Ты поставишь своих гекветов, – улыбнулся Эриф. – Храмы нуждаются в охране – тут ничего не поделаешь.

Я задумался. Кое-чего я все же достиг. Убийств не будет, кровавая распря Ахияве больше не грозит. Пока по крайней мере...

– Рексенор рассказал немало интересного о гибели моего отца...

– Догадываюсь, – жрец кивнул. – Наверное, этот дурак сказал, что ты – сын Ифимедея? И что Главк велел сам убить царицу?

– Да.

Лицо Эрифа на миг стало серьезным, в уголках губ легла глубокая складка.

– Мой отец тоже погиб в те дни, ванакт. Я сам хочу узнать правду, но эта история похожа на омут. То, что рассказал Рексенор – слухи, столь же достоверные, как и все остальные. Есть один человек, знающий правду...

– Арейфоой?

– Он знал – может быть. Но теперь он в царстве Гадеса... Есть еще кое-кто. Помнишь юную деву, что так поразила тебя своей красотой?

– Гирто? – изумился я.

– Да. Говорят, в молодости она была и вправду красива. Говорят ее любил Гипполох, твой дед. Всякое говорят, ванакт. Поэтому она до сих пор жива – и будет жить еще долго... Кажется, она хотела, чтобы ты кого-то убил?

– Колдунью из Козьих Выпасов, – кивнул я. – Но она не умрет.

Наши глаза вновь встретились. Эриф усмехнулся:

– Тогда ей не следует быть колдуньей... Тот храм, где ты встретил Рексенора, кажется, посвящен Рее, Матери богов?

Храм был посвящен Дию, но я сообразил, что спорить не следует.

– Там нужна главная жрица.

Он улыбнулся – и я тоже.

– Жрица Реи будет не по зубам красавице Гирто? – уточнил я.

Жрец хихикнул.

– Тогда скажи мне, Эриф, как Гирто узнала, куда я еду? Что встречу эту девушку?

Он покачал головой:

– Это тоже тайна. Все годы она знала, где ты – в каком городе, в какой стране. Единый не велит верить в колдовство и магию, но Гирто – не просто деревенская ведьма. Помирись с нею, ванакт!

Спорить не приходилось. И тут я вспомнил то, о чем хотел спросить с самого начала.

– Скажи, Эриф, идолы могут двигаться?

Я ждал, что он хихикнет, но жрец лишь улыбнулся.

– Ты объяснишь?

Он покачал головой.

– Нет. Покажу.

Эриф прикрыл глаза, пару мгновений посидел неподвижно, а затем медленно протянул руку. Кресло подо мной заколыхалось, и я почувствовал, что поднимаюсь в воздух. Я охнул. Жрец повел рукой, и кресло не спеша вернулось на место.

– Это нетрудно, – негромко заговорил он. – Но я не открою тайну, ванакт. И никто из нас, посвященных, не скажет тебе...

– Понятно, – усмехнулся я.

– Нет. Думаю, не понятно. Конечно, мы бережем тайну, чтобы поражать толпу. Но не только. Если наш секрет узнают, то тут же попытаются применить его не для невинных фокусов. Представь – движением руки я разрушаю башню или сбиваю с ног целый отряд...

По спине пробежали мурашки. Жрец кивнул:

– Теперь ты понял, и я рад. Как видишь, мы не поссорились, ванакт!

Он хихикнул, я подмигнул в ответ. Мы не поссорились, но поворачиваться к нему спиной я бы не решился.

Три дня я разбирался с делами. Вернулся Мантос, ездивший в дальние гарнизоны на юге, и мы занялись храмовой стражей. Заодно требовалось подготовить суд над благородным Рексенором – тайно казнить негодяя было нельзя. За это время не произошло ни одного нового убийства, и я начал потихоньку успокаиваться.

С Дейотарой мы ни разу не встречались один на один. Ей, а также Мантосу и Прету, я подробно рассказал о своей странной поездке, умолчав лишь о некоторых вещах, непонятных мне самому. Перед царевной я извинился особо, прося простить за недельный караул у ее дверей. Ответом было снисходительное пожатие плечами. Я облегченно перевел дух.

Вечером – это случилось на четвертый день после моего возвращения – я зашел к ней, желая уточнить некоторые мелочи. Девушка держалась спокойно и непривычно вежливо. Внезапно я почувствовал тревогу.

– Может, желаешь спросить еще о чем-нибудь, ванакт? – поинтересовалась Дейотара, когда я узнал все, что нужно.

Ее голос был мягок и тих. Так мурлычет львица, прежде чем ударить насмерть.

– Пожалуй... – я принял вызов. – Ты не помнишь, как звали собаку, которая была у царевича Клеотера? Большая черная псина, кажется ассурская.

...О своем странном сне я не решался расспрашивать ни Эрифа, ни остальных. Но забыть его не мог.

– Собаку? Копаешься в костях, свинопас? – мурлыкнула девушка.

Удар был нацелен прямо в лицо, но я вовремя перехватил ее руку. Сжав пальцы, я ждал что она закричит, но на лице Дейотары появилась лишь привычная злая усмешка.

– Можешь сломать мне кости, Нургал-Син, болванчик на троне! Вижу, ты доволен собой. Доволен, правда?

Я проглотил и это. Отпустив ее руку, я отошел подальше и присел в кресло.

– Могу еще раз извиниться, царевна.

– За семь дней с шардана у дверей? За это можешь не извиняться, свинопас. Ты вообще можешь не извиняться – ни к чему. Ты доволен, что выполнил работу, достойную простого лазутчика – так оставайся довольным! И слепым.

Я понял – это не просто причуды ее характера.

– Все это можно было устроить, не выезжая из Микен. Ты спас сотню-другую козопасов, но проглядел главное.

Она ждала вопроса, но я молчал. Объясняться не хотелось.

– Не интересно? – вновь усмехнулась царевна. – Пока ванакт бегает с секирой по горам на смех киклопам, его лавагет тоже кое-чем занят...

– Что?!

– Да ничего особенного, братец! Твой верный слуга проверял, не скучают ли воины неустрашимого навплийского орха[29]. Чем не занятие для лавагета?

Она была в бешенстве, но я все еще ничего не понимал. Да, Мантос ездил в Навплию, где стоят два наших орха, причем далеко не худшие. Обычная поездка...

– Еще не понял? – вздохнула она. – Он был у Ктимены. Мантос, твой лавагет спит с этой сукой. Наверное, наставил себе синяков, пока валялся на ее ребрах!..

Ненависть порою делает нас остроумными.

– В конце концов, Дейотара, почему бы и нет?

– Что? – подскочила она. – Думаешь, я берегу ее невинность, которую она потеряла где-то в казарме еще десять лет назад? Ворона ты! Девка, да еще с ее славой, никогда не взойдет на микенский трон! Но ее сын – внук Главка. Понял?

Я невольно сглотнул.

– Она беременна?

– Да! Не знаю, от кого эта стерва забрюхатела – от Мантоса или от первого попавшегося свинопаса. Ей все равно, но мне нет! Она сможет требовать трон для своего ублюдка!

Услышанное мне не понравилось, но я оставался спокоен.

– Но почему? На троне Микасы уже, кажется, кто-то сидит?

– Там сидит самозванец! – оскалилась она. – Ты что думаешь – об этом не знают? Мантос – дурак, но ему вовремя расскажут. А Ктимена прикончит даже родного брата, чтобы отомстить мне и стать матерью ванакта. Из-за твоей глупости мне придется подыхать! Ты...

Кажется, началось... Я пожалел, что не отплыл в Тир еще месяц назад. Хотел помочь привести дела в порядок!

Помог...

– А ты в это время пьянствуешь с киклопами и лишаешь невинности грязных сопливых пастушек! Думаешь, не знаю об этой рыжей ведьме? Может, она тоже забрюхатела?

О Тее я ей не рассказывал, но это мое упущение наверстали другие.

– Царевна, – вздохнул я. – Злость – плохой советчик. Эта девушка мне очень помогла...

– Скрасить время? Интересно, когда ты на ней валялся, она так же визжала, как эта шлюха Ктимена? Хороша парочка – свинопас и ведьма!

– Прекрати! – я начал терять терпение. – Оскорбление – не довод!

– Не довод?! – она задохнулась от злости. – Ну так слушай: она шлюха! Подстилка! Что, не нравится? Твоя рыжая дрянь – всего лишь подстилка для грязного свинопаса!..

Я ударил ее – надеюсь, сильно. Не позволив встать, подхватил извивающееся тело и бросил на ложе. Острые ногти царапнули по щеке, но я лишь рассмеялся:

– Тея – не подстилка. А вот ты сейчас ею станешь!

Я дернул за ворот ее хитона. Дейотара закричала, но я уже прижимал ее руки к ложу, сдирая обрывки одежды.

– Скот! Свинья! – шипела она. – Не посмеешь!

– Всю жизнь мечтал изнасиловать царскую дочь, – хмыкнул я, надавливая локтем ей на горло. – Извини, забыл надеть панцирь...

Ее рот беззвучно раскрылся. На миг я ослабил хватку, давая вздохнуть, а затем произнес, глядя прямо в глаза:

– Дернешься – придушу!

Мой локоть опять сдавил ей горло, и тут Дейотара, наконец, испугалась. Мелькнула мысль дать ей хорошего тумака и оставить в покое, но я понял – она мне этого не простит. Что ж, свою правоту можно доказывать по-разному.

...Она вскрикнула только один раз. Что бы я ни делал, закушенные губы больше ни разу не разжались. Я заметил капельку крови, сползавшую к подбородку. Дейотара не прикрывала глаз, и взгляд ее был взглядом загнанного в ловушку зверя. Царевне было больно и страшно, но ненависть, горящая в ее глаза была сильнее – и боли, и страха...

Я встал и долго не мог попасть рукой в пройму хитона. Дейотара лежала, не двигаясь и не закрывая глаза. Наконец рука ее неловко шевельнулась, проведя по окровавленному бедру.

– Не думала... столько крови...

Голос был незнакомым, хриплым. Кажется, я сдавил ей горло слишком сильно.

Отступать было поздно, извиняться – нелепо. Оставалось доводить дело до конца.

– Кое-что приходится доказывать, царевна. Я сказал, что ты станешь подстилкой, и сказал правду. Ты, кажется, давно этого хотела?

– Ублюдок...

Она привстала, вновь упала на ложе, и, наконец, сумела подняться. Я невольно вздохнул – царевна была красива. Таких женщин мне встречать еще не приходилось. Ненависть, по-прежнему горевшая в ее глазах, делала Дейотару еще более привлекательной.

Она попыталась набросить обрывки хитона, но скривившись, отбросила их в сторону и завернулась в мой фарос.

– Не смей смотреть на меня, свинопас! Чтобы ты не делал со мною, я останусь дочерью ванакта, а ты – грязным наемником!..

– Давай, давай! – подзадорил я. – В следующий раз все-таки надену панцирь, и тогда ты запищишь, не хуже твоей сестрички!

Она не ответила, и вдруг я понял, – царевна что-то решила. По гладкому лбу промелькнули знакомые морщинки – Дейотара что-то прикидывала, словно после прочтения очередной таблички с донесением.

– Завтра ты объявишь о нашей свадьбе, – произнесла она спокойным и равнодушным голосом. – Надо запросить Дельфийский храм, но там задержек не будет. На свадьбе наденешь на меня диадему...

– Почему – диадему? – брякнул я, соображая когда она это все придумала. Не тогда ли, когда я ее насиловал?

– Это означает, ванакт, – пояснила она все тем же равнодушным тоном, – что я буду не просто женой царя, а ванактиссой – соправительницей...

– А не много ли будет, царевна? – я заставил себя усмехнуться, хотя чувствовал себя скверно. Ей надо было родиться мужчиной. Боги ошиблись.

– Не много, ванакт. Когда я стану соправительницей, то сохраню власть, даже если ты женишься на этой рыжей ведьме.

– А может, оставим все как есть, сестричка? Знаешь, мне понравилось!

– Если у меня будет ребенок, я его придушу – как ты хотел задушить меня! – Ее глаза вновь сверкнули огнем. – Ты сделаешь это, Клеотер Микенский! Ктимена – уже не союзник, особенно когда узнает, что ты спал со мною. Мантос сделает все, что она скажет, а Прет...

Она оскалилась, и я вспомнил – первый геквет когда-то сватался к царевне.

– А когда я стану твоей женой, то побеспокоюсь, так и быть, чтобы ты прожил лишние несколько лет – пока не расправлюсь с остальными. Несколько лет жизни – хороший выход для самозванца, правда?

И тут я понял – бежать мне не дадут. Кажется, Тир я увижу нескоро.

Очень нескоро...

– Идет! – произнес я как можно веселее. – Надеюсь, ты знаешь, какие дары нужно послать в Дельфы?

– Не беспокойся! А сейчас – убирайся вон и позови моих служанок. Пусть принесут теплой воды.

– Зайду вечером, – пообещал я, выходя. – Панцирь надевать, ванактисса?

Алебастровый сосуд со звоном разбился о стену у моего виска. Дейотара промахнулась.

...как мне почудилось – нарочно.

III. ПОВЕСТЬ О ШАРДАНА

ПЕ

«День начался»

День начался скверно.

Под утро приснился все тот же сон: освещенный факелами коридор, топот стражников за спиной, и я, царевич Клеотер, гладящий черную шерсть гигантского пса. В последние месяцы этот сон мне снился все чаще, но я не решался обратиться ни к прорицателям, ни к лекарям. Я не верил в призраки, иначе давно бы принес жертву душе несчастного царевича. Но Клеотер, сын Главка, давно покоился в царском толосе, а мне, живому, следовало было думать о живых.

Назавтра предстоял отъезд. Все было собрано, вдоль дороги в Фивы до самой границы выставлены посты, подарки загружены в колесницы, а Дейотара примерила полдюжины новых одеяний, купленных у тирских купцов. Однако ехать не хотелось. Я не верю в предсказания, но привык – научился – доверять предчувствиям. А они не радовали.

Я знал – что-то случится. И когда стражник, осторожно стукнув копьем об пол, доложил о приходе царицы, я понял – началось. Ванактисса Дейотара не посещала меня без особой нужды. Как, впрочем, и я ее.

– Радуйся, ванакт! – царица выглядела встревоженной, и я поспешил отложить в сторону последние донесения, над которым работал.

– Что... – начал я, но Дейотара тут же перебила:

– Прет. У него беда, ты должен принять его немедленно.

– Конечно...

Я растерянно потер лоб, пытаясь догадаться, что могло случиться. С первым гекветом мы работали дружно, и даже его характер начал казаться вполне приемлемым.

– Я побуду с тобой.

Дейотара, как обычно, не спрашивала, а ставила в известность, но на этот раз я и не думал спорить.

Прет, сын Скира, вошел тотчас за нею. Я встал, хотя строгий этикет, наконец-то мною освоенный, диктовал обратное. Геквет был бледен и небрит, что не случалось с ним ни разу.

– Радуйся, ванакт... – голос казался бледным и безжизненным.

– Прет! – растерялся я. – Ты... Садись.

Но случилось неожиданное – первый геквет опустился на одно колено. Я оторопел – такое полагалось только при присяге. Впрочем, эту часть этикета я помнил слабо.

– Прошу справедливости, ванакт! – голос геквета дрогнул. – Эгеон, сын Скира, мой брат...

Я чуть было не спросил: «Что с ним?», но внезапно понял.

– Мой брат убит, ванакт! Вчера вечером его нашли на дороге в Аргос. Прошу справедливости и отмщения!..

...Эгеона, его младшего брата, я видел всего пару раз. Младший сын Скира служил вторым гекветом аргосского гарнизона. Красивый молодой парень, чемпион в беге колесниц...

Осторожно подняв Прета, я усадил его в кресло. Я знал – братья были очень близки. Что тут сказжешь?

– Как это случилось? – мягкий голос Дейотары прозвучал очень вовремя. – Расскажи...

– Это были не разбойники! – голос Прета плеснул бешенством. – Ванакт! Его убили наши воины! Их нашли рядом – он не умер неотмщенным...

– Рядом с телом Эгеона лежали три трупа, – тихо проговорила царица. – На них были панцири и шлемы. Их опознали: все трое – из орха, что стоит у Навплии.

Да, такого я не ожидал. Геквет убит собственными воинами. Подобное бывает, особенно если назревает бунт. Но Эгиона убили воины соседнего гарнизона, которые едва ли видели его хотя бы раз.

– Им приказали, – выдохнул Прет. – Я уже узнал. Из Микен пришел приказ направить десяток воинов во главе с комавентом.

– Троих нашли, – заметил я. – Где остальные?

– Исчезли, – Прет закусил губу. – Клеотер! Кому помешал Эгеон? Я нарочно отправил его подальше от Микен, он...

И тут я понял – парень подозревает меня . Во всяком случае, близок к этому.

– Это страшное горе, Прет, – Дейотара вновь пришла на помощь. – И поверь, это не только твое горе.

– Мы найдем убийцу, – я сцепил зубы и мысленно помянул Бела, – клянусь тебе, Прет, найдем! Но будем откровенны – ты уверен, что приказ пришел из дворца?

Первый геквет молча кивнул.

– Тем хуже для убийцы. Между нами не должно быть неясностей, Прет. Я не приказывал убивать твоего брата. Ты знаешь меня. Если бы я хотел истребить твою семью, то действовал бы иначе...

– Да, – парень тяжело вздохнул. – В первое мгновение, когда я узнал о приказе... Но ты прав, ванакт. Клеотер Микенский не посылает тайных убийц к невиновным людям. Я верю тебе.

– Спасибо,

Я попытался улыбнуться, но понял – Прет держится из последних сил. Незаметно кивнув Дейотаре, я отступил назад. Царица подошла поближе и погладила Прета по щеке. Плечи парня дрогнули.

– Поплачь, – шепнула она. – Не стыдись слез, Прет. Ведь это был твой брат.

– Нет. – Геквет тяжело поднялся, привычным движением поправляя плащ. – Прости, ванакт. Горе заставило меня забыть об обязанностях. Я должен был доложить еще вчера... Шардана волнуются.

Если бы он доложил о появлении на главной площади Микасы гидры о девяти головах, я бы удивился меньше. Шардана никогда не вызывали беспокойства. Казалось, выходцы из-за моря Мрака неспособны к нарушению дисциплины. Мелькнула и пропала мысль о невыплаченном жаловании. Нет, о таких вещах не забываем ни я, ни Прет.

– Два дня назад к ним приехал их земляк, – продолжал геквет. – Он прибыл на корабле в Навплию.

– Что за корабль? – быстро спросила Дейотара.

– Корабль шардана. Они редко приплывают к нам, этот – первый за два года. Похоже, посланец принес плохие известия. Шардана очень обеспокоены, их старшины хотят встречи с тобою.

– Да, конечно, – кивнул я. – Приму их после обеда... Ты не знаешь, что там стряслось?

– Они не говорят. Хотят встречи только с ванактом.

Поездка в Фивы сразу же показалась чем-то нереальным. Боги вновь прогневались на Ахияву. Воины убивают друг друга, а шардана – самая верная часть войска – готовы взбунтоваться. Самое время для путешествия на свадьбу дочери фиванского базилея!

Меня пригласили еще три месяца назад. Звали настойчиво – и я решил ехать. Дело, конечно, не в свадьбе какой-то сопливой девчонки. В Фивы съезжались все мои соседи – и друзья, и враги. Почти ни с кем из них за эти полтора года увидеться мне не довелось. Соседи выжидали, присматривались, и вот, наконец, – приглашение. Побывать в Фивах следовало непременно, я как раз собрался туда...

Да, не вовремя... Эх, боги Аннуаки, за что?

Я отправил Прета отдыхать, велев передать командование второму геквету. Убийство Эгеона и бунтующие шардана – неизвестно, что опаснее. Оба дела требовалось решить немедленно, еще до отъезда – или вообще не ехать...

– Ванакт! Ты выслушаешь меня? – голос Дейотары прозвучал так неожиданно, что я невольно вздрогнул:

– Да, конечно.

– Не знаю, что случилось у шардана, ванакт. Но убийство Эгеона – это удар по тебе, по нам с тобою. Тебя хотят поссорить с Претом и с его отцом. Будь осторожен!

О старом Скире я не забывал, но он все эти месяцы тихо жил при дворе фиванского базилея.

Фивы? Странное совпадение.

– Мы можем отложить отъезд на сутки, – решил я, – думаю, разберусь быстро. Приказ пришел из Микен, значит, надо увидеть этот приказ.

Дейотара покачала головой:

– Ты рассуждаешь, как мужчина. Я попытаюсь иначе.

Она вновь ставила меня в известность, и опять я не решился спорить. Царица Дейотара была рождена, чтобы править. Впрочем, со мною она обходилась честно, и мы ссорились даже меньше, чем можно было предположить. После свадьбы она ни разу не назвала меня свинопасом. Царица не подобрела, просто муж богоравной Дейотары не мог пасти свиней.

В общем, мы как-то уживались.

Двери своей спальни она не запирала, но спать с ней было все равно, что с большой статуей Иштар в главном храме Баб-Или – царица была столь же красива и столь же холодна. Как-то Дейотара обмолвилась, что делит со мною ложе исключительно для того, чтобы по Микенам не поползли слухи о нашей ссоре.

– Быть по сему, – я встал. – Надо вызвать Мантоса.

– Я уже послала гонца, – кивнула царица. – сразу же, как встретила Прета. Вызвала и гекветов того орха, где служил Эгеон.

Я покосился на Дейотару, но ничего не сказал.

Шардана были загорелыми, широкоплечими и длинноусыми. Светлые волосы аккуратно заплетены в косицы, лица и руки покрыты шрамами. Крепкие парни – с такими не полезешь в драку, даже когда они без доспехов и оружия.

Ко мне пришли двое – Деимах и Герс, оба – комавенты, начальники полусотен. На самом деле Деимаха звали Даймигуша, а Герса – Хорсагаша, но они, как и остальные шардана, быстро привыкали к обычным для Ахиявы именам. На своей далекой родине, за морем Мрака, оба считалась вождями. Сейчас они были при полном параде – в дорогих плащах, сверкающих рогатых шлемах и с обязательным топориком на боку. Такие топорики-клевцы, богато украшенные золотом, носили все шардана.

Возможно, Деимах и Гарс и волновались, но их загорелые лица оставались невозмутимыми. Впрочем, убивают они со столь же спокойным видом. Шардана есть шардана!

Стукнули деревянные подошвы сандалий, глухо прозвучало: «Радуйся, ванакт!». Я старался держаться столь же спокойно.

– Что случилось, воины? Чем недовольны мои шардана?

Деимах и Герс переглянулись. Я догадался, что говорить будет Деимах – он старше – и не ошибся.

– Мы довольны, ванакт! Служить Микенам – высокая честь. Но у нас на родине большая беда.

Деимах говорил на языке Ахиявы правильно, с еле заметным акцентом. Он служил в Микасе почти двадцать лет.

– И что случилось за морем Мрака? – поинтересовался я.

Да, для тех, кто служит Микенам, этот день, кажется, не из самых счастливых.

– Мы называем это море Акайэша – Негостеприимное. Но за ним лежит наша земля, ванакт. Наша Орихайна...

...Я уже знал, что все разговоры о царстве Мрака, где весь год царит ледяная ночь – обычные байки. Мне рассказывали про Орихайну – и немало. Зимой там действительно лютый холод, зато лето жаркое, на огромных просторах колосится пшеница, пасутся громадные стада, а еще дальше на север начинается лес, где охотники добывают драгоценные меха. Там живут десятки племен, но шардана – самые сильные.

– Пришел корабль из Орихайны, ванакт. Нам принесли горькие вести. Огры, наши давние враги, перешли реку Ра и разбили наше войско...

Теперь я слушал внимательно, не пропуская ни слова. Огры, кочевники на низкорослых быстрых конях, были чем-то вроде гиксосов, сокрушивших в давние годы землю Та-Кемт. Шардана много лет отбивали их натиск, но в последней битве боги отвернулись от защитников Орихайны. Погибли все кеи – военные вожди, под степной ковыль легли тысячи воинов. Огры рассыпались по степи. Они не просто грабили – кочевники согнали уцелевших и сделали их своими рабами. Над Орихайной воцарился огрский владыка – хэйкан – с непроизносимым именем Терайкаталькузи...

Имена и титулы звучали диковинно, но история была обычной. Гиксосы покорили Та-Кемт, проклятые эламиты – Баб-Или. Теперь пришел черед шардана...

– Многие бежали в леса, к нашим бывшим союзникам, – продолжал Деимах. – Огры боятся заходить туда. Но часть уцелевших удержалась на полуострове Харбай, они заняли перешеек и построили там каменную стену...

Деимах с неожиданным увлечением принялся рассказывать о сноровке своих земляков, воздвигнувших неприступные заграждения, а я между тем думал, чего они хотят от меня. Очевидно, собираются воевать дальше. Значит...

– Вы хотите вернуться домой, – заметил я, и оба шардана кивнули. – Понимаю и не держу. Вам выплатят жалование за год и снабдят провиантом.

– Спасибо, ванакт! – Деимах замялся. – Наши воины верно служили Ахияве...

– А также Хаттусили, Фивам, Аласии и Криту – не удержался я.

– Да. И теперь мы собираем всех, чтобы разбить проклятых огров.

Что ж, несколько сотен опытных наемников – хорошая подмога. Но я чувствовал – шардана сказали не все.

– Ванакт! – в разговор вступил Герс. – Мы соберем всех наших – их около двух тысяч. Но этого мало. Мы хотим набрать наемников – у нас есть золото, чтобы оплатить их. Мы соберем войско и посадим его на корабли...

– Корабли? – я начал понимать. – Вам нужны корабли?

– Нам нужно двести кораблей – таких, как у вас. Мы можем помочь их построить – у нас опытные мастера. Нам нужен остров, где есть вода, чтобы собрать там войско. Помоги нам, ванакт!

Теперь я все понял. Они ждут, что я дам им корабли, позволю нанять несколько тысяч воинов и разместить их на каком-нибудь острове, чтобы без помех начать обучение. Двести кораблей – около десяти тысяч воинов! Неплохо...

– Мы просим многое, ванакт! – вновь заговорил Даимах. – Но мы сможем расплатиться. За оружие заплатим сразу, а корабли возьмем в долг. Но и это не все, ванакт...

Он помедлил и взглянул мне прямо в глаза. Я понял – сейчас он скажет главное.

– Дай нам царя, Клеотер Микенский!

Мне показалось, что я ослышался, но Деимах тут же повторил:

– Дай нам царя, ванакт! Наши вожди погибли, а тот, кто уцелел – слаб и потерял лицо. Пусть микенский царевич правит шардана. Он отвоюет Орихайну и воцарится в ней! Наша земля станет, наконец, едина...

Я кивнул – придумано неглупо. Царевич из дальней страны – чужак. Но с ним легче смириться, чем с земляком-соперником. А если этот царевич приведет с собой двести кораблей и десять тысяч воинов...

– Вам нужна конница, – заметил я. – Если у огров конница легкая, вы должны одеть воинов в панцири. И еще вам нужна хорошая пехота с длинными копьями...

Шардана переглянулись.

– Нам не повезло, ванакт, – впервые за весь разговор усмехнулся Деимах. – Тот, кто нам нужен, уже получил свой престол...

На миг у меня захватило дух. Прочь из крысиной норы! Десять тысяч воинов, неведомые земли, опасные враги – что еще нужно наемнику? Но я овладел собой. Поздно! Дейотара права – венец микенского ванакта можно снять лишь вместе с головой.

Не убежишь...

– Вы просите многое, – осторожно начал я. – Ахиява живет в мире с соседями. Орихайна далека от нас, но Хаттусили считают южный берег моря Мрака своим. Кроме того, двести кораблей стоят очень дорого...

Я размышлял вслух, ничего не скрывая. Наемнику легко ввязаться в драку на краю света. Но микенскому ванакту приходится быть осмотрительным. Жаль шардана, они – славные парни, но риск слишком велик. Пусть обратятся в Хаттусили, там не прочь будут завести таких союзников...

– Ты прав, ванакт – и не прав одновременно, – заметил Герс. – Ты думаешь, что наша земля слишком далека, и Микены ничего не выигрывают от такой помощи. Сейчас – нет, но через десять лет – да.

Я чуть не рассмеялся. «Десять лет» для наемника означает «вечность». Но для ванакта десять лет – небольшой срок.

– Ты знаешь о нашей земле не все, ванакт. Скажу тебе то, о чем мы молчали раньше. Неспроста наши кеи посылали лучших воинов служить за море. Они учились – и смотрели во все глаза...

– Вы... вы готовились к войне?.. – не удержался я. – Собирались воевать... с нами?!

– Да... Если бы не огры, наши корабли уже приставали бы к берегам Хаттусили. Через пару лет мы были бы в Микенах, врагами или союзниками – не знаю. Нас очень много, ванакт. Мы научились делать неплохое оружие и строить корабли – лучше чем у вас. У нас есть даже железо. Железные мечи, ванакт!

Железные мечи – их имели только гвардейцы Хаттусили и еще, по слухам, халибы, жившие где-то на границах с Урарту. Кажется, огры вовремя перешли реку Ра...

– Сейчас мы разбиты, – понял меня Герс, – но огрский хэйкан имеет те же мысли. Он построит большие корабли, чтобы перевозить конницу. Ему нужно года три-четыре. Он приведет сюда огров и тех шардана, что покорились ему. Они разобьют Хаттусили, а потом обрушатся на вас.

Я поверил. Хаттусили давно уже стала тенью. Хеттийцы особенно слабы на севере, где живут их вечные враги – племена каска. Именно туда пристанут корабли хэйкана с непроизносимым именем...

– Огры на этом не остановятся, ванакт. У них хватит войск, чтобы послать их на царство Урарту и сокрушить его. Тогда перед ними не будет преград...

Он был прав и в этом. Урарту долго и несчастливо воевало с Ассуром. Удар в спину способен сокрушить горцев.

– Огры – угроза и для вас, даже если они придут сюда через полвека.

...Даже если и не придут. Удар по Хаттусили вызовет такой потоп, что Ахияву просто захлестнет.

Вслух я ничего не сказал – не время. Шардана явно приберегли что-то под конец...

– Мы отвоюем свою землю, ванакт. Нами будет править ахейский царевич, а ты получишь могучих союзников. Несколько лет уйдет на это, но затем мы приведем флот в Лиловое море. Мы вместе разобьем хеттийцев, дойдем до Сирии, до земли Та-Кемт... Если ты не поможешь нам, то помогут другие...

Итак, нашествие все равно состоится. В одном случае на нас обрушатся огры, в другом – шардана. Но землякам Деимаха понадобится для подготовки лет десять, а то и двадцать. И придут они сюда как союзники...

– У меня нет ни сыновей, ни братьев, – напомнил я.

– У многих базилеев Ахайи в жилах течет царская кровь, – пожал плечами Герс. – Выбор за тобой, ванакт.

Легко сказать! Желающие найдутся, но истосковавшихся по власти базилеев к таким делам нельзя подпускать даже на выстрел катапульты.

– Я дам вам ответ, – решился я, – через месяц. Этот месяц шардана должны продолжать службу.

Деимах и Герс коротко поклонились. Вновь щелкнули деревянные сандалии. Лица усачей оставались спокойными и невозмутимыми.

Под вечер приехал хмурый и озабоченный Мантос. Он уже все знал, более того, сумел установить кое-что важное. К этому времени и я допросил многих, имевших отношение к делу. Оно оказалось неожиданным и одновременно простым.

...Эгеон, второй геквет навплийского гарнизона, уже второй месяц гонялся за шайкой некоего Калиба. Главаря поймать не удалось, но пару раз разбойников серьезно потрепали. Эгеон узнал, что некоторые сообщники Калиба служат в наших войсках. Под подозрением оказались многие, в том числе комавент Накс, служивший в соседнем гарнизоне.

За день до убийства начальник орха получил приказ из Микен с требованием отправить Накса с десятком воинов для заготовки провианта. Приказ был написан на обычной алебастровой табличке. Моя печать оказалась подделанной, хотя и достаточно искусно. При обыске в вещах исчезнувшего Накса был найден перстень из черной смолы – опознавательный знак шайки Калиба.

Вероятно, Калиб решил одной стрелой убить сразу двух уток – вывести из-под удара Накса и его людей, а заодно убрать излишне удачливого геквета. Расчет был прост – люди в доспехах смогут подойти к Эгеону вплотную и ударить внезапно. Правда, брат Прета сумел уложить троих убийц, но погиб и сам.

Оставалось поймать Калиба и Накса, распять их на крестах и принести поминальные жертвы душе Эгеона. Так, по крайней мере, считал Мантос. Прет ничего не сказал, но, кажется, не поверил.

Я, признаться, тоже.

Вечером я зашел к Дейотаре. Она выглядела весьма озабоченной, хоть и очень старалась не показывать этого. Мы уже решили, что выезжаем на следующий день. Следствие по поводу гибели Эгеона я приказал продолжить, а остальные дела могли подождать.

– Мне не нравится, что ты оставляешь здесь Мантоса, – заявила царица, когда я рассказал о своих планах.

– Но он лавагет...

– Вот именно. Отец учил – когда покидаешь царство, бери с собой всех, кому не веришь.

– Во имя Адада! – не сдержался я. – Тебе придется взять с собой всю Ахияву!

– А тебе? – огрызнулась Дейотара. – Наши головы будут торчать на копьях рядом, братец. Ты берешь Прета – это правильно. Но я бы взяла еще и Мантоса. И Ктимену тоже...

Дочь Главка три месяца назад родила сына и с тех пор безвыездно жила в своем загородном дворце. Кажется, она успокоилась и принялась за очередное покрывало, на этот раз для храма Поседайона.

– Ты заметил, ванакт, что Эгеон служил в Навплии? Ктимена живет неподалеку...

– Ну и что? – не понял я.

– Еще не знаю... Но, думаю, скоро буду знать. Не нравится мне это, ванакт! Прет считает всю историю с разбойниками выдумкой, и он прав.

Я кивнул – все слишком хорошо совпадало и подозрительно быстро выяснилось. Словно кто-то спешил спровадить меня из Микасы.

– Мы едем в Фивы, а там живет Скир. Он тоже не поверит...

Дейотара думала о том же, что и я. Ссориться с бывшим гекветом было опасно.

– Ты знаешь не все, царица, – вздохнул я, – есть еще одно дело.

И я пересказал ей беседу с шардана. Почему-то думалось, что Дейотара тут же примет какое-то решение – это в ее стиле. Но, к моему удивлению, дочь Ифимедея молчала. Кажется – впервые! – она выглядела растерянной.

– Это... Это придется решать тебе, ванакт, – наконец заметила она. – Тут я ничем не могу помочь.

– Как?!

Наверное, это прозвучало достаточно нелепо. Дейотара улыбнулась.

– Ты слабый правитель и грубый любовник, Клеотер. Я давно подумывала, чтобы править одной...

Такое я слыхал уже не первый раз и научился относиться к подобным заявлениям спокойно.

– Моей правой рукой стал бы Прет. Если уж мне суждено ублажать наемника, пусть это будет он. Прет по крайней мере видит разницу между лагерной девкой и царицей...

– Давай, – зевнул я. – Придется мне жениться на Ктимене...

Дейотара засмеялась:

– Говорят, когда-то было возможно и такое. Но сейчас жрецы запрещают подобные браки даже царям, что, конечно, неумно. Но ты опоздал – надо было выбирать раньше. Либо я – либо она. А теперь, когда у нее ребенок...

– Давай о шардана, – напомнил я.

– О шардана... Я поняла, что не смогу править одна. Прет – не помощник, он лишь меч. Я вполне справлюсь с делами в Микенах, но иногда появляется нечто, недоступное мне. Например, шардана.

– Почему? – вновь удивился я. – Твой отец...

– Отец никому не доверял таких дел. Ни я, ни Прет не бывали за морем. Я не знаю, где Хаттусили, где Урарту, где Та-Кемт. Здесь я ошибусь, Клеотер. Так что ты нужен – пока. Есть еще одна причина, но я о ней тебе не скажу... Ладно, где список тех, кого мы берем в Фивы?

Я выбросил из головы убийц Эгеона и усатых шардана, и мы занялись списком.

В ночь перед отъездом я вновь увидел свой странный сон. Я снова шел по коридору, сзади шагала стража, и большой черный пес по имени Гар терся о мои руки. Но это продолжалось совсем недолго – всего лишь миг. Ослепительный свет – и я вновь лежу на жестком каменном ложе.

...Люди у стен – они кутаются в фаросы, словно пытаясь скрыть лица. Одного я узнаю – богоравный Арейфоой, еще нестарый, лет сорока, почему-то в тяжелом пластинчатом панцире. Женщина – та, что сейчас положит мне на лоб холодную руку. Она тоже знакома – красивое, но уже тронутое временем лицо, на глазах почему-то слезы. Я слышу шепот, слова доносятся глухо, словно издалека:

– Бедный мальчик!

Кого она жалеет? Меня – или того, другого, – худого, с исцарапанными руками? Вновь кажется, что мы с ним очень похожи...

– Но почему? Почему?

Кто-то, кажется Арейфоой, подходит к женщине и осторожно придерживает ее за плечи. Она плачет, затем медленно подходит ко мне. Холодная рука ложится на лоб.

– Прости, царевич...

Я проснулся в холодном поту, в сердцах помянув Иштар и все каверзы ее. Боги перепутали сны... Вновь стало страшно, как тогда в подземелье. Я накинул фарос и направился пустым коридором в спальню к Дейотаре. Мы редко ночевали в одной комнате, и в эту ночь дверь оказалась запертой. Я вышиб ее ногой, и, не сказав ни слова, рухнул на ложе, накинув на голову покрывало. На этот раз боги оказались милостивы к бывшему царскому мушкенуму. Я заснул сразу, но сквозь сон чудилось, будто Дейотара молча сидит рядом, и лицо ее мне кажется странным – словно дочь Ифимедея знает, что творится со мною.

И ей тоже страшно.

Караван добирался до Фив десять дней. Приходилось везти с собой все, необходимое в подобных случаях – от тирских златотканных плащей до бронзовых треножников для фиванских храмов. Вдобавок, подарки невесте, жениху, его родне. И ко всему этому – полдюжины базилеев со свитой. Я взял с собой самых преданных – и самых ненадежных. А по бокам, впереди и сзади – полсотни усатых шардана.

Прет всю дорогу молчал. Он даже не успел справить тризну по брату, и теперь был черен, как ночь. Его молчание мне чрезвычайно не нравилось. Вновь стало казаться, что парень мне не верит, считая виновным в гибели Эгеона. Я не пытался заговаривать с ним, понимая – доказать ничего не смогу. Даже Дейотара сообразила, что Прета надо оставить в покое. Поговорить с ним я смогу позже – когда найду настоящих убийц.

Дорога была знакомая, по крайней мере до Аргусы. Мы специально завернули туда, чтобы забрать с собой местного базилея. Там же меня ждал один из комавентов, занимавшийся расследованием. Увы, ничего нового о гибели Эгеона узнать не удалось. В Аргусе я думал встретить Афикла и тоже взять его в Фивы, но потомок богов оказался неуловим. По слухам, ему сообщили, что где-то на севере появились странные птицы с медными перьями, и Афикл поспешил направиться туда для полного истребления оных. Наш Гильгамеш был явно неравнодушен к тварям божьим...

Заодно я узнал, что мой приказ выполнен. Прах Гелена, сына Ифтима, перенесен в родовой толос под Лерной. Непредсказуема воля богов! Не будь случайной стрелы, Гелен, а не я ехал бы сейчас в Фивы. Интересно, как бы он управился с делами? И почему боги выбрали из двух самозванцев именно меня?

«То что задумал Гелен – все исполнится, но не Геленом.» Боги Вилюсы не ошиблись...

Фивы показались мне весьма похожими на Микасу. Те же стены, те же храмы, те же полуземлянки у ворот. Разве что все это еще меньше, еще грязнее. Я уже привык – таких городов, как Баб-Или, мне уже не увидеть.

Крысиная нора...

На этот раз в норе было весьма оживленно. Крыс набилось без числа – одних базилеев, не считая их супруг, было до полусотни. С этими козопасами, имевшими по одному парадному фаросу, переходившему от деда к внуку, можно было особо не церемониться. Но имелись крысы и покрупнее.

Самой крупной крысой считался, конечно, я. За эти полтора года удалось с грехом пополам разобраться в здешних порядках. Ахиява чем-то походила на Хаттусили: сильный центр и рыхлые окраины, подчинявшиеся от случая к случаю. Мои ближайшие соседи: Пилос и Орхомен, а также дюжина небольших остров в Лиловом море на словах призвали мою власть, однако, на деле стали самостоятельными еще в незапамятные времена. Базилей Пилоса давно уже именовал себя ванактом, хотя в переписке со мной предпочитал не употреблять этот титул. С Орхоменом Микены время от времени воевали, на чем и сломал себе шею покойный Ифимедей. Островные базилеи держались вежливо, порой присылали подарки – но не более.

Такое положение было терпимым, по крайней мере пока. Сильный враг, подобный кровожадным каска, нападавшим на Хаттусили, отсутствовал. С Пилосом обычно удавалось договориться, Орхомен – точнее, его базилей – изрядно струсил, узнав о смерти Ифимедея, и старался держаться лояльно. С островными владыками я не ссорился, но постепенно увеличивал флот.

Фивы кичились своей независимостью. Лет сто назад кто-то из микенских ванактов захватил их, но фиванцы отбились и теперь всячески подчеркивали свою свободу. Фиванский базилей держал под своей рукой дюжину вождей с севера – угрюмых дикарей, постоянно ссорившихся из-за пастбищ и угнанных коров.

С прочими можно было не считаться, но оставалось еще море. Там царил ванакт Кефтиу – острова, который в Ахияве предпочитали называть Крит. Он гордился давней славой Миносов, от которых ныне не осталось даже гробниц, подкрепляя свои претензии флотом из нескольких сот чернобоких судов, вполне пригодных для боев в узких проливах между островами. Ни Тир, ни Сидон, ни Вилюса в эти воды не совались, и ванакт Крита чувствовал себя вполне уверенно.

Это – море, но была еще земля за морем. Лет сто назад одно из племен откуда-то с севера высадилось на берегах Хаттусили и отвоевало немалый кусок земли. Теперь там было царство Милаванда, наш оплот на востоке. Ванакт Милаванды ладил и с хеттийцами, и с Ахиявой, но смотрел все-таки в нашу сторону.

Таков был расклад в этой большой игре в кости. Мне предстояло познакомиться с игроками и сыграть партию-другую. Не зря же мы съехались в Семивратые Фивы!

Конечно, все приехали на свадьбу. Признаться, ни жениха, ни невесту я толком не разглядел, да и не пытался, даже не стал слушать, с кем дочка базилея успела переспать перед свадьбой. На подобные церемонии я насмотрелся еще в Баб-Или, а после роскоши Врат Бога жалкие потуги козопасов только смешили.

...Порою, впрочем, становилось не до смеха. На церемониях, особенно в присутствии жен, все держались относительно пристойно, зато вечерами начинались пиры. К счастью, благодаря моему положению самой большой крысы, я имел возможность пить по желанию, пропуская бесконечные здравицы, дабы не превратиться, подобно гостям колдуньи Кирки, в свиней. Остальные охотно шли на это, облевывая столы и насилуя несчастных флейтисток прямо в пиршественной зале. Наемники тоже любят погулять, особенно после удачного похода, но до подобного мы не доходили. К тому же в Баб-Или пьют прекрасное пиво, о котором тут слыхом не слыхивали, – а здешнее вино кого угодно превратит в свиней.

Итак, крысы и свиньи еженощно обгаживали дворец. Я охотно отпускал туда своих базилеев и кое-кого из даматов. Сам же, выпив – или вылив под стол – первую чашу, отправлялся в полутемный мегарон, где собиралась совсем другая компания.

Собственно для этого мы и приехали. Мы – это прежде всего четыре ванакта – Микен, Крита, Милаванды и Пилоса. Пятым был хозяин дворца, шестым же Кодр, хитрый одноглазый старичок, базилей небольшого города Атаны. Его здесь очень уважали – и не зря. Он был старше нас и помнил все, вплоть до Великого Потопа.

Первым говорил, как правило, хозяин. Фиванский базилей был старше меня лет на пятнадцать, но еще крепок, силен – и очень себе на уме. У такого опасно просить в долг даже луковицу – обманет и заберет за процент и поле, и дом, и сад. Звали этого богоравного Гарп – почти как пса из моего ночного кошмара.

Но слушать Гарпа было интересно. Я быстро узнал, что подобные встречи здесь проводят регулярно, приурочивая их к различным свадьбам, поминкам, иногда – большим охотам. На прошлой такой встрече в Пилосе (кажется, это были чьи-то поминки) покойный Ифимедей умудрился перессориться со всеми. С тем большим интересом ванакты присматривались ко мне.

Вначале я помалкивал. Не хотелось демонстрировать свой акцент, к тому же о многих обсуждаемых делах я знал слишком мало. Тем более, вначале разговор пошел о проблеме, мало беспокоившей Микасу – о лешаках.

...Это странное название я услыхал впервые еще в Хаттусили. Какие-то племена, грозившие Ахияве с севера. Хеттийцы звали их «даруша» – лесные оборотни, лешаки. Здесь предпочитали именовать дорийцами.

В Хаттусили ошибались. Микасе пока нечего было бояться – лешаки жили на севере, досаждая не столько Фивам, сколько подвластным им базилеям. Дорийцев все дружно считали дикарями, одетыми в грязные шкуры, и чуть ли не людоедами. Казалось бы, фиванское войско вполне может разобраться с ними без посторонней помощи, но Гарп обратил наше внимание на некоторые интересные детали.

Прежде всего, «даруша» – не племя и даже не племена. Какие-то дикари действительно лет сто назад пришли с севера в окрестные леса, но с тех пор многое изменилось. В лес бежали те, кому не по душе оказалась власть Фив и их базилеев: рабы, дезертиры, разбойники, просто сорвиголовы. Они быстро стали своими среди лешаков, научили их воевать и повели «даруша» в бой. Беглецы прекрасно знали своих врагов, могли показать дорогу и тайный вход в крепость. Пограничным гарнизонам приходилось туго. Вдобавок в последнее время лешаки начали применять железное оружие, что повергало царские войска в трепет. По слухам, они покупали его на севере, где жили их союзники.

Гарп советовал нам крепко подумать. По его мнению, медлить было опасно. Следовало построить несколько мощных крепостей, посадить там гарнизоны наемников и готовиться к сокрушительному удару. Требовалось серебро, а еще лучше – золото. Причем очень и очень много...

Я слушал с интересом, но остальные, не раз беседовавшие на эту тему, не проявляли энтузиазма. Война с лешаками трудна, раскошелиться – и серебром и кровью – придется всем, выиграют же прежде всего Семивратые Фивы. Конечно, будь Гарп моим верным союзником, сомнений оставалось бы меньше. Но сейчас положение совсем иное, и я был не прочь поговорить с вождями лешаков.

Быть может, их предложения будут интереснее?

Одноглазый Кодр – атанский базилей – по-видимому, так и сделал. По слухам, Атаны прекрасно ладили с «даруша» и не спешили помогать Фивам.

Худощавый мрачный Фасс, ванакт Крита, и веселый толстяк Номион – правитель Милаванды – лишь пожимали плечами. Лешаки их совершенно не интересовали.

Зато их внимание привлекло нечто иное. Нашего хозяина ждал сюрприз. Итарай, ванакт Пилоса – низкорослый, плешивый, с большим горбом – привез в Фивы не просто новую идею, а целый план. Об этом знали все, кроме меня и Гарпа. Нас хотели поставить перед непростым выбором – и это им удалось.

Случилось это на пятый день торжеств, когда все возможное было уже выпито и съедено. Впереди намечалась большая охота, но перед этим гостеприимный хозяин решил превзойти самого себя.

Когда я впервые услыхал о «Таинстве» – именно так это все называлось – у меня свело скулы. Нелепые храмовые обряды скучны и противны, а тупая напыщенность посвящений, когда тебя то бьют топором по голове, то заставляют есть сырое мясо, всегда вызывала боязливое отвращение. Но все прочие отнеслись к Таинству с немалым энтузиазмом.

Вскоре я понял – почему.

Нас посвящали в нечто, о чем мы обязывались молчать до конца жизни. Происходило все это в небольшом храме в часе езды от Фив. Глупости со слушанием таинственных голосов в роще и лицезрением всякой пакости кончились быстро и началось главное...

В Баб-Или мы часто имели дело с жрицами Иштар. Для таких, как мы, они и предназначались, и, надо сказать, были весьма искусны. Но то, что поджидало нас после Таинства, признаться, потрясло. Особенно после года жизни с Дейотарой, которая понимает обязанности супруги весьма своеобразно. В общем, к утру я несколько очумел.

Остальные тоже изрядно размякли. Толпу базилеев отправили отсыпаться в рощу, а для крыс покрупнее отвели удобные ложа с мягкими хеттийскими покрывалами.

...С утра все началось опять и кончилось лишь на третий день.

Для базилеев, еле волочивших ноги, устроили пир, означавший завершение торжеств, а наша компания, включая хозяина и одноглазого старичка Кодра, приехавшего сюда явно лишь из любопытства, собралась в небольшом зале возле главного святилища.

Владык было не узнать. Даже вечно мрачный Фасс повеселел, услаждая наш слух сальными байками из своей пиратской молодости, а старикашка Кодр хихикал, приглашая всех в Атаны. Соль шутки я поняли лишь когда мне объяснили, что Атана, дочь Великого Дия, считается вечной девственницей. Я тоже был не прочь пошутить, прикидывая, что смогу не заглядывать в спальню к царице по крайней мере месяц.

Итак, всем было весело, но как только рабы закрыли дверь, шутки мгновенно смолкли. Кажется, хозяин устроил Таинство, чтобы гости сочувственнее отнеслись к войне с лешаками, но слово попросил не он, а Итарай.

Плешивый горбун, над которым мы тайком подшучивали, заговорил о таких вещах, что мысли об обольстительных девах сразу же вылетели из головы. Вскоре я уже начисто забыл о том, где нахожусь. Крысиная нора впервые за многие месяцы по-настоящему удивила.

Крысы решили превратиться в волков и напасть на льва...

«Лев болен, » – именно так и начал Итарай. Особых пояснений не требовалось – пилосский ванакт говорил о Хеттийском льве. Каменные львицы над воротами Микасы – память о давнем господстве. Но теперь Хаттусили больна, и больна неизлечимо.

Голос горбуна стал резок и визглив, слушать его было нелегко, но ему внимали, словно лучшей певице. Да, лев болен, его логово скоро опустеет. Гиены, шакалы, олки уже бродят вокруг, присматриваясь к будущей добыче...

...В Пилосе неплохо разбирались в делах Востока, значительно лучше, чем я мог предположить. Итарай напомнил о многом. Ашурбалит Ассурский отбросил хеттийцев от верховьев Тигра. Урарту теснят их к подножиям гор. Города юга готовы отделиться. И, наконец, каска – вечное проклятие Хаттусили. Лев уже не нападает, не думает о земле Та-Кемт или Баб-Или – а ведь хеттийцы бывали и на Евфрате, и на Хапи! Лев замкнулся в логове, на каменистых нагорьях своего полуострова, оберегая накопленную за века добычу...

Я незаметно оглянулся – ванакты слушали, затаив дыхание. По-моему, им было страшно. Козьи цари, отбивавшие дюжину коров у соседей и тем гордившиеся, замахнулись – пока еще в мыслях – на великое Царство Хеттийское. Но Итарай прав – лев болен, лев стар, к тому же враги теснят его с востока, юга и севера.

Оставался запад, а на западе – мы.

Критянин и милавандиец согласно кивали – они-то давно присматривались к близкой добыче. Гарп, как и я, был вначале удивлен, но вскоре тоже весь обратился в слух. Я его понимал: удачная война – большая добыча. С хеттийским золотом можно не бояться каких-то лешаков.

Старикашка Кодр то и дело поглядывал в мою сторону – ему было интересно, и недаром. Ведь разговор предназначался главным образом для меня. Ахиява – это прежде всего Микаса: без моего золота, воинов и кораблей о походе нечего и мечтать.

...Мне приходилось бывать на военных советах, но там речь шла о подкопах под вражескую стену, о ночных вылазках или тайной разведке. Я не знал, как объявляют войну, как ее готовят и, тем более, ведут. Оставалось изображать из себя каменную статую из тех, что стоят в земле Та-Кемт, и слушать с непроницаемым лицом. Кажется, мне это удалось.

Итарай сделал паузу, явно ожидая ответа – моего ответа. Можно было промолчать или отделаться цветистой фразой о больном льве и его шкуре, которую мы начали делить слишком рано. Но разговор меня изрядно задел. Да, лев болен, однако крысам в его логове делать нечего. Удара одной лапы хватит, чтобы разметать все воинство богоравных козопасов.

Я не выдержал и рассказал то, чему был сам свидетелем – о большом военном смотре в Хаттусили. Великое Солнце – Царь хеттийский – собрал войско, чтобы идти на халибов. Колесницы, панцирная конница, легконогая пехота в шлемах с красными перьями и, конечно, Сыновья Солнца – гвардия с оружием из железа. Что может противопоставить этому Ахиява? Толпу свинопасов с дубинами во главе с базилеями, закованными в дедовские панцири, мешающие сделать лишний шаг? Неповоротливые колесницы, неспособные одолеть легкий подъем? Тупые мечи из скверной местной бронзы?

Я – не Адад весть какой рассказчик, к тому же мне было изрядно стыдно за свой акцент. Но слушали внимательно – не меньше, чем Итарая. Слушали – и кивали. Пилосский ванакт не думал возражать и даже сочувственно качал головой, когда я говорил о том, насколько слабы крысиные зубы. Но как только я закончил, тут же встал толстяк Номион.

Стало ясно – разговор готовился заранее.

Ванакт Милаванды и не думал спорить, но выбросил из пояса беспроигрышную кость – флот, сотни чернобоких кораблей, способных высаживать войска в любой точке побережья. Хеттийский флот слаб, он почти весь занят на юге. Берега же подвластные хеттийцам царьки, которые воюют не лучше нашего. Достаточно занять плацдарм – и уже оттуда удар за ударом добивать льва. И начать следует, конечно, с Вилюсы.

При этом слове ванакты стали переглядываться – о Вилюсе здесь мечтали давно. И не зря! Город, конечно, не сравним с Баб-Или, но богат – золота там побольше, чем во всей Ахияве. Огромная ярмарка, дорога на восток, наконец, проливы, ведущие в Море Мрака. Взяв Вилюсу и соседние города, Троасу и Пергам, мы вцепимся в живую плоть Хаттусили.

А за первым шагом последует второй.

У присутствующих вновь заблестели глаза. Спорить не приходилось – в таким походе я и сам был готов участвовать даже простым наемником. Кодр, не выдержав, вскочил и с гневом стал припоминать какие-то давние обиды. Кажется, сын вилюсского царька украл чью-то жену или не выплатил штраф в Дельфы. Во всяком случае, поводы для войны имеются, и гнев Дия вкупе с Землевержецем Поседайоном, без сомнения, готов обрушиться на нечестивцев.

Теперь уже все шумели, и все чаще взгляды обращались на меня. Я вновь ощутил себя самозванцем. От микенского правителя ждут решения, которое я принять не могу...

...Но и отказаться невозможно. Для всех я – не старшой полутысячи разведчиков, а богоравный ванакт. Моими устами говорит Ахиява.

И тут я вспомнил – шардана! В моем поясе тоже спрятана кость, способная побить все прочие. Тысячи усачей на сотнях кораблей – и об этом знаю один я...

Я не говорил, а спрашивал. Войска, корабли – сколько? Серебро – откуда? Союзники – наши и Вилюсы? И главное – тыл. Что будет в Ахияве, когда мы уйдем на восток? Гарнизоны против лешаков? Гарнизоны охраняющие побережье? Резервы?

Мне отвечали вразнобой, затем голоса стихли. Ванакты и базилеи вновь переглядывались, но уже куда менее уверенно. Наконец, Итарай развел руками, признав, что никто из них не вел большую войну. Ахиява вообще давно не воевала, если не считать стычек из-за угнанных коров. Но ванакт микенский – опытный воин...

Тут все закивали. Я понял – рассчитывали именно на меня. С Ифимедеем им, кажется, сговориться не удалось...

Я сдержал усмешку, поинтересовавшись, предоставят ли они командующему абсолютную власть. Не только над войсками, но и над всем, что есть у бодливых козопасов. Настоящая война стоит дорого...

На этом разговор, собственно, и завершился. Они решили подумать – что всегда полезно. Пусть подсчитают слитки серебра в подвалах и привыкнут к мысли, что все это вскоре будет принадлежать уже не им.

Уже уходя, я услыхал чей-то голос: «Так все-таки, сколько?» Хотелось промолчать, но я все же высказал то, что уже потихоньку прикинул: не меньше тысячи кораблей, пятьдесят тысяч воинов с хорошим вооружением и припасы с расчетом на пять-семь лет войны. И это лишь для того, чтобы зацепиться за побережье.

Рты раскрылись, подбородки отвисли. Я поглядел на компанию богоравных и вышел, подумав, что поступил правильно. Они испугались – и пусть боятся дальше! Но если все-таки они соберут армию, я ударю на Хаттусили. Того, что есть в Ахияве, хватит на Вилюсу.

А там приплывут шардана...

Я договорился с критянином Фассом встретиться позднее, чтобы поговорить подробнее. Именно с этого следовало начинать – с моря...

Во дворец, где разместились гости, мне удалось попасть лишь к вечеру. По дороге я еще раз вспомнил весь разговор, решив, что действовал верно. Теперь надо все рассказать Дейотаре...

Царица еще не ложилась. В легком цветном хитоне из тирской ткани она показалась мне как никогда соблазнительной – не иначе, подействовало Таинство. Но как только наши взгляды встретились, я разом забыл и про хитон и про то, что под хитоном – равно как про все прочее.

– Я хотела устроить тебе сцену, – Дейотара брезгливо поморщилась, поспешив накинуть хлену. – Обычную сцену, которую устраивают жены блудливым мужьям. Мы ведь, кажется, женаты?

Я хотел отшутиться, но она перебила:

– Все-таки ты сволочь! Спишь с царской дочерью и не брезгуешь последними храмовыми шлюхами! О боги! Голые девки, обмазанные свиным салом с выщипанными волосами на ногах и нарисованными бровями! Интересно, что ты пообещал за это Гарпу? Войну с дорийцами?

Дейотара была, как всегда, близка к истине.

– Был важный разговор, – начал я.

– У меня тоже к тебе важный разговор, ванакт, поэтому я отложу семейные дела на потом...

Она закусила губу и отвернулась.

– Между прочим, я не изменяю тебе, Клеотер Микенский, хотя ты иного не заслуживаешь. К тому же это хороший способ найти союзников – сучка Ктимена понимает толк в таких вещах...

Внезапно я почувствовал себя виноватым. Не то, что я часто забавлялся с дворцовыми служанками или молоденькими жрицами, но в чем-то она была права.

– Ладно... Но сначала скажи, ты сильно надышался этой дрянью?

– О чем ты? – растерялся я.

Дейотара зло рассмеялась:

– Отец рассказывал мне про Таинство еще много лет назад. Думаешь, девки, с которыми ты спал, чем-то отличаются от других? Просто в светильники они насыпают какие-то сушеные корни, блудливые козлы, вроде тебя, вдыхают дым... Впрочем, остальное тебе известно самому...

Вспомнилось – светильник действительно горел, и дым от него был пряным, дурманящим.

Я вздохнул:

– Голова, вроде, ясная... Ай-да богоравный Гарп!..

Мелькнула мысль, что Дейотара могла тоже не полениться и раздобыть подобные корешки. Может, мы бы и ссорились меньше.

– Был разговор о лешаках, царица. И еще один – очень важный.

– Потом...

Дейотара пододвинула кресло и заговорила совсем тихо, хотя в большой комнате мы были одни:

– Плохие новости, ванакт. Просто плохие и очень. С каких начать?

– С очень плохих, – вздохнул я.

– Я узнала, кто убил Эгеона.

– Кто?

– Подожди! – поморщилась она. – Пока ты валялся с этими сальными сучками... В общем, перед отъездом ты приказал отпустить геквета того орха, где служили убийцы. Я отменила твой приказ и велела пытать его, пока не сознается...

Меня невольно передернуло. Царица, не заметив, продолжала:

– Он молчал несколько дней, но я позвала самых опытных палачей... Сегодня утром прибыл гонец – я оставила лошадей по всей дороге, чтобы узнавать новости первой. Приказ действительно был, ванакт. Настоящий – не тот, что показали тебе. Тот – обычная подделка. А в настоящем говорилось, чтобы геквет отправил десять воинов во главе с комавентом на дорогу в Аргос, где должен был проезжать Эгеон и прикончить его. Убийц после этого было велено убрать без следа, а в вещи комавента подбросить разбойничий перстень.

Вначале я не поверил. Геквет посылает убийц?!

– Кто... – в горле пересохло. – Кто отдал приказ?

– Я узнала еще кое-что, – не отвечая, продолжала Дейотара. – Помнишь, я говорила тебе, что брат Прета служил в Навплии, рядом с дворцом этой суки? Так вот, Эгеон часто бывал у Ктимены, особенно в последний месяц. Как думаешь, кому он мог помешать?

– Мантос... – прошептал я. – Нет, не может быть!

В ответ послышался смех.

– Глупый наемник! О чем ты думал, когда убивал моего отца? Что та сволочь, которая толкает тебя в спину – цвет Микен? Твой Мантос – предатель, он предал отца и предал тебя!

– Он... – слова давались с трудом. – Мантос мстил...

– Он ползал под подолом у этой суки! А ты не дал Ктимене ничего, кроме головы моего отца. Ей мало крови...

Вспомнился список, вытканный на священном покрывале.

– Она умна! Ты приблизил Мантоса за то, что он предал своего господина, а Ктимена уложила его в постель. Теперь Мантос будет делать все, чтобы послужить ей и своему ублюдку. Этот мальчишка, Эгеон, был нужен ей на всякий случай – если Мантос струсит. А может, через него она думала приманить Прета – ведь он тоже от тебя не в восторге...

– Это очень плохая новость, – я уже начал приходить в себя. – Какая же просто плохая?

– В Микенах на каждом углу кричат, что ты самозванец. Толпы бродят возле толоса, где похоронен Клеотер – говорят, там видели его призрак. А ведьма Гирто вопит, что тебя оставили боги, и престол должен перейти к другим потомкам Главка.

...Да, я рано успокоился, рано принялся поучать провинциальных козопасов. Адад лишил меня разума!

– Гирто... Она тоже говорит, что я самозванец?

Дейотара пожала плечами:

– Кажется, нет. Но гнев Дия на твою голову призывает достаточно громко.

– А Эриф?

Царица фыркнула:

– Заболел – не показывается ни в храме, ни на улице. Ждет... Это еще не все, ванакт. Кто-то написал Скиру, что его сын убит по твоему приказу. Он поверил.

О старом волке я не забывал, но за все эти дни мы с ним ни разу не встретились. Я еще подумал, что гостеприимный хозяин старается не пускать его на глаза гостю.

Теперь мы оба молчали. Я старался не глядеть на Дейотару, заставляя себя думать. Случилось то, чего я опасался с первого дня. Теперь остается ждать, когда моя голова украсит крепостные ворота – или бежать. Боги Аннуаки оказались все-таки милостивы к «серому коршуну». У меня есть несколько талантов, лошади и верные шардана. До моря недалеко, и первый же корабль унесет меня прочь от берегов негостеприимной родины. Я зря возвращался – боги посмеялись над бывшим царским мушкенумом, искавшим новую службу. Вновь вспомнилась байка про хабирру, ставшего наместником. Парень не растерялся, а я позволил сделать из себя «ушебти».

Хватит!

Я украдкой взглянул на Дейотару и вдруг понял – без меня ее скорее всего убьют. Если Ктимена победит, то не пожалеет серебра, чтобы прикончить дочь Ифимедея. Прикончить – а еще лучше взять живой и расплатиться за все. И расплачиваться будут не только с нею. Ктимена за эти месяцы выткала немало списков...

А что, если уехать в Тир не одному? Конечно, Дейотара – не та женщина, с которой станешь жить по доброй воле. Но ведь в конце концов я ей кое-чем обязан...

– Я виновата перед тобой, ванакт, – внезапно произнесла она.

– Ты? – поразился я.

Она кивнула:

– Я сделала то, что обычно карается смертью – воспользовалась твоей печатью...

«Всего-то?» – чуть не брякнул я, но опомнился и нахмурил брови:

– Ты? Ты посмела? Посмела?!

Кажется, получилось весьма внушительно!

– Погоди, Клеотер, – быстро заговорила он. – Печатью ванакта не смеет распоряжаться никто, отец говорил мне об этом много раз. Но у меня не было времени...

Интересно, зачем ей печать? Отправить письмо в Хаттусили с просьбой об убежище?

– Я приказала всем шардана уйти из Микен и занять акрополь Коринфа. Их пятьдесят человек, без тебя они не удержат дворец. А Коринф рядом, мы сможем там отсидеться – а затем ударить.

Я задумался, затем кивнул – в ее словах был резон. Армия подчиняется Мантосу, ему несложно захватить Микасу. Но Коринф останется у меня.

– Я послала письмо в Дельфы жрицам оракула с просьбой дать совет. От твоего имени.

– Вот это ты зря! – искренне огорчился я. – Три безумные старые девы – что они могут посоветовать? Если они только узнают, кто я такой...

– Уже знают. Ктимена послала к ним спросить – кто должен править в Микенах, и кто тот, кого называют Клеотером? Эти старые девы, ванакт, не так глупы. Их устами вещает Гея...

– Она тебе навещает, – пообещал я, понимая – спорить с царицей бесполезно.

– Оракул признал тебя, помнишь? И благословил наш брак.

– Ну, в этом он явно ошибся! Помоги Адад, чтобы Гея ошиблась и теперь!

В тот же момент я получил по скуле – причем достаточно сильно. Дейотара, поморщившись, потерла ушибленные костяшки пальцев.

– Это за твои слова, Клеотер.

– Что с тобой, женушка? – поразился я. – С каких это пор тебе стали дороги супружеские обязанности?

– Дурак! – отрезала она. – Если бы я искала самозванца, то постаралась бы найти получше тебя. Почему я не мужчина?!

– Боги несправедливы, царица, ты тут права. Ванакт Дейотар стал бы грозой всего мира. Ладно, ванактисса, может, я расскажу тебе о беседе с несколькими богоравными любителями сальных девиц?

Она выслушала меня молча, подумала и кивнула:

– О войне с Вилюсой говорят давно. Отец был не против, но считал, что мы еще не готовы. Золото Вилюсы решит многие проблемы, к тому же вождь похода станет царем царей...

– Если победим, – уточнил я. – На подготовку уйдут годы, а Хаттусили еще может постоять за себя.

– Шардана, – кивнула она.

– Да, шардана. С ними я бы рискнул... А пока, царица, подумаем о ближайшем будущем. В Микасу, как я понимаю, можно не спешить.

Дейотара покачала головой:

– Ктимена натравит на тебя толпу, а Мантос наведет порядок и провозгласит ванактом своего сына. Поедем в Коринф и будем собирать силы. Тебе надо поговорить с Итараем и, конечно, с Гарпом.

– Завтра охота, – напомнил я, – богоравные будут гоняться за каким-то несчастным вепрем.

– Да. Постарайся поговорить, с кем нужно. Но будь осторожен, мой глупый супруг. Этим вепрем можешь стать ты... И не вздумай гоняться за лесными нимфами – те, кто имеют с ними дело, превращаются в бревна!

РЕШ

«Лет пять»

...Лет пять назад, когда мы были в Ассуре, нас пригласил наместник Нина на охоту в степь, где бродили дикие ослы. До сих пор помню свист ветра в ушах, топот копыт, рев труб – и ответный рев, когда навстречу выскочил львиный прайд, тоже вышедший поохотиться. Мы чуть не превратились в добычу – всадники падали, огромные когти впивались в тела... Настоящий бой – без пленных и пощады. Двое ассурцев заплатили жизнями, мне повезло больше – львиные зубы слегка оцарапали бедро. Огромную гривастую шкуру, доставшуюся мне после схватки, я продал в Баб-Или – и до сих пор жалею.

Здесь было все было иначе. Вепрь – по слухам посланный в Фивы какой-то разгневанной богиней – оказался один против целой толпы козопасов, не считая нескольких десятков собак. Я искренне желал ему победы и только порадовался, когда клыкастый секач, распугав псов, прорвал строй загонщиков и устремился в чащу. Да поможет ему разгневанная богиня!

Богоравные изрядно запыхались – пришлось побегать по лесу, и Гарп пригласил нас в небольшой домик посреди чащи, где, кажется, жил какой-то жрец-отшельник. Поскольку секач оставил нас с носом, для гостей зарезали безответную домашнюю свинью. Мы умылись и, предвкушая обед, расселись возле старого рассохшегося стола, где уже стояли полдюжины дорогих критских кувшинов, украшенных изображениями зеленых водорослей и мрачных осьминогов. Я заметил, что в домике собрались все те же – Гарп, Итарай, старикашка Кодр и наши гости из-за моря. Я был вместе с Претом, которого в этот день решил не отпускать от себя, а восьмым за столом оказался нежданный гость – Скир. Старый волк бросил на меня мрачный взгляд, и я почувствовал тревогу. Прет коротко поздоровался с отцом, но не подошел к нему.

Уже за столом я понял, что обед – не главное, зачем нас пригласили. Пили мало – лишь смачивали губы прекрасным критским вином. Чего-то ждали. Выглянув в окошко, я заметил, на поляне невесть откуда взявшихся воинов в тяжелых рогатых шлемах и начищенных панцирях. Значит, охота здесь ни при чем.

Я кивнул Прету, он понял и закусил губу.

Обедали молча, никто не произносил здравиц. Я заметил, что соседи стараются не смотреть в мою сторону. Секиру я не взял и чувствовал себя беззащитным. Правда, у нас с Претом были мечи, но кому в случае чего придет на помощь первый геквет, было неясно.

Наконец Гарп встал. Я понял – сейчас начнется главное. Последовали обычные фразы о благоволении богов, но затем базилей бросил на меня быстрый взгляд и прокашлялся:

– Мы... Мы получили плохие вести, богоравный Клеотер. В Микенах неспокойно – чернь не желает признавать твою власть.

Они уже знали! Мы переглянулись с Претом.

– Нам ни к чему слушать болтовню темной толпы. Я верю, что ты, Клеотер, без труда наведешь порядок. Все мы поможем тебе...

Гости дружно кивнули, но я знал – благодарить еще рано.

– Но вначале следует решить один вопрос, и пусть нам поможет Великий Дий! Мы решим его сами – здесь и сейчас. Об этом не узнает никто – мы все поклянемся и исполним клятву.

– Ты говоришь загадками, богоравный Гарп, – нетерпеливо бросил старикашка Кодр.

– Отгадка проста. Мы узнали... Прости меня, Клеотер, но мы сомневаемся, что ты – законный ванакт микенский. Говорят, ты – не сын богоравного Главка, а ловкий обманщик.

Я хотел спросить: «Кто говорит?», но поглядел на Скира и все понял.

– Если ты самозванец, ты не выйдешь отсюда живым. Для всех ты погибнешь, разорванный вепрем, посланным разгневанной Артемидой. Мы не можем признать на микенском троне самозванца – даже такого, как ты.

На миг я закрыл глаза, собираясь с силами. Еще вчера я мог бежать. О великий Бел, я опять ошибся!

– Богоравный Гарп! – вмешался Итарай. – Ванакт не обязан доказывать, что он – это он. Если есть сомнения – мы хотим их услышать.

Тон его не давал ошибиться – пилосец знал, что произойдет дальше. И действительно – по лицу Гарпа промелькнула легкая усмешка, он кивнул Скиру и поудобнее облокотился о спинку кресла, предвкушая то, что сейчас начнется.

Старый волк неторопливо встал, глаза его зло сверкнули:

– Богоравные ванакты! Я обвиняю этого человека в том что он – самозванец, присвоивший чужой венец. Вы знаете меня – я служил Главку и Ифимедею, я знал царевича Клеотера – настоящего...

– Отец!

Прет вскочил, но старый волк резко махнул рукой:

– Молчи! Ты не защитил своего брата и не отомстил за него!.. Богоравные ванакты! Я молчал, потому что семья моя оставалась в Микенах, и страх за сыновей затворял мои уста. Но теперь этот человек убил моего младшего сына – и я больше не стану молчать. Я видел мертвое тело царевича, когда его привезли в Микены. Я был на погребении настоящего Клеотера, и в том я клянусь Стиксом и Белой Скалой!

Ответом было молчание. Кажется, Скир поклялся самой страшной клятвой в Ахияве. Но пока это только слова...

– Благородный Скир, – осторожно начал Кодр. – Мы все знаем, что тело того, кого считали царевичем, лежит в толосе микенских ванактов. Но знаем и другое – верные люди спасли Клеотера. Ифимедей даже посылал погоню, чтобы разыскать его!

Итарай и Гарп согласно кивнули. Внезапно я ощутил смутную надежду. У Скира, кажется, нет ничего, кроме слов.

– Ифимедей всю жизнь боялся тени царевича, но не приносил ему заупокойных жертв, – заметил Итарай. – Почему? Мы верим твоей клятве, Скир – ты думал, что хоронишь настоящего Клеотера, но ты мог и ошибиться!

По крайней мере эта компания не спешила с выводами. Кажется, разговор о походе на Вилюсу не забылся.

– Я не ошибся, – старый волк смерил меня недобрым взглядом. – И сейчас вы сами обличите самозванца. Богоравный Итарай, богоравный Кодр! Вы были на свадьбе Ифимедея. Вспомните этот день!

...Перед глазами промелькнули картины из моего странного сна. Коридор, черная тень, освещенный факелами зал...

– В тот день были состязания, и царевич Клеотер победил всех сверстников в метании диска. Ты, Итарай, вручал ему награду. Кодр, ты был рядом.

Пилосец кивнул, старикашка – тоже.

– Царевич был без хитона, в одной набедренной повязке. Вспомните, что у него было на плече? Итарай, ты тогда сказал...

– Что эта птица будет летать высоко, – пилосец вновь кивнул. – У царевича на плече была большая родинка, похожая на птицу с распростертыми крыльями.

– А вечером был пир, – продолжал Скир. – Царевич выпил вина и принялся играть с кинжалом. Богоравный Кодр, вспомни...

– Он сильно порезался – базилей бросил в мою сторону любопытный взгляд. – Кинжал рассек кожу у запястья...

– Да. И шрам должен был остаться на всю жизнь. Вы сами сказали это, богоравные ванакты! Какие доказательства еще нужны?

Я заметил, что Прет с изумлением глядит на мою руку. Но я был поражен еще больше. Боги Ахиявы вновь решили подшутить. Или это Единый не забыл меня...

– Твои слова пусты, старик, – я неторопливо поднялся, заставив себя усмехнуться. – Горе помутило твой рассудок. Знай, я не убивал Эгеона, и скоро убийцы повиснут на кресте. Ну, а ты, богоравный Итарай, и ты, Кодр, идите сюда и взгляните!

Сбросив фарос, я приспустил с левого плеча хитон. Все вскочили. Я заметил, как лицо Скира начало наливаться густой кровью...

...Родинка на моем плече и в самом деле чем-то напоминала птицу. А руку я поранил лет в шесть, и деревенская знахарка долго останавливала кровь...

– Я тоже помню свадьбу дяди, – продолжал я. – Кинжал, которым я порезался, был не простым – не из меди или бронзы. Он был железным, с золотой рукоятью...

– Да... – эхом откликнулись Итарай и Корд.

– У меня была собака. Большой черный пес, его звали Гар...

– Которого подарил тебе Ифимедей, – кивнул Кодр. – Прости нас, богоравный Клеотер!

– Стойте! – закричал Скир. – Вы ошибаетесь, самозванец лжет! Родинка у Клеотера была другой – побольше и не такой формы! И порез...

– Ты точно лишился разума, Скир! – поморщился Гарп. – За эти годы царевич вырос, поэтому родинка кажется меньше. Довольно! Мы и так долго слушали тебя... Богоравный Клеотер! Надеюсь, ты простишь нас?

Я накинул фарос и вновь усмехнулся. Кто-то здорово ошибается – я, они или боги. Но об этом можно будет поразмышлять после.

– Я не сержусь на тебя, Гарп! Много лет меня не было в Микенах, и люди могли подумать всякое. Я прошу одно – не карайте Скира. Он горюет о сыне, и горе сделало его безумным...

Рядом со мною послышался тяжелый вздох – Прет, отвернувшись, смотрел в сторону. Да, парню пришлось туго – может, похуже, чем мне.

– Ладно, – Гарп махнул рукой. – Старый лжец уедет подальше на север. Не будем больше о нем, ванакт! Ты – владыка Микен, и мы готовы помочь тебе. Бунтовщики расплатятся кровью!

Момент был удачный. Ничего не стоило потребовать у них несколько тысяч наемников и разделаться с Мантосом и моей сестричкой. Но что-то остановило – может, память о городах, которых приходилось брать. Править на пожарище не хотелось, кроме того, чужие войска быстро приходят, но не спешат уйти...

Я поблагодарил, но от войск отказался. Они были удивлены, но в итоге, кажется, зауважали меня еще больше. Гарп осторожно намекнул, что я могу пожить в Фивах, но я отклонил и это предложение. Хлеб изгнанника горек, к тому же после случившегося война с Мантосом казалась совершенным пустяком.

На обратном пути Прет пару раз пытался заговорить. Он ничего не знал о замысле Скира и теперь порывался благодарить за то, что я пощадил старого волка. Я рассказал ему то, что узнала Дейотара. Кажется, Прет, наконец, поверил. Странно, он доверял Мантосу даже больше, чем я...

Во дворце я узнал последнюю новость. Ктимена провозгласила своего сына микенским ванактом, а сама надела золотую диадему царицы. Я и Дейотара были объявлены вне закона, за наши головы полагалась награда.

В Микенах пролилась первая кровь...

Через два дня мы с Дейотарой были уже в Коринфе. Шардана сумели удержать его, более того, растерявшийся геквет гарнизона не выполнил приказ Мантоса и предпочел не рисковать, оставшись верным мне. Итак, у меня оставался Коринф, две сотни воинов и сотня шардана. Все остальное царство покорилось Ктимене. Базилеи и даже многие сельские даматы были смещены и заменены вояками Мантоса. В Микасе шли казни – убивали тех, кто остался верен мне, а заодно прежних сторонников Ифимедея. Мантос щедро делился с изменниками царским золотом, не скупясь на подарки храмам и, конечно, жрецам. Правда, благородный Эриф по-прежнему болел, не показываясь на людях, но остальные охотно признали новую власть.

...Заодно была отменена казнь на кресте, и микенские разбойники вздохнули с облегчением, возблагодарив новую царицу.

Первые дни я укреплял Коринф. Мне удалось захватить два соседних городка, откуда воины Мантоса просто бежали, но затем из Микен подошли свежие части. Война еще не началась, хотя у Ктимены было в двадцать раз больше войск. Возможно, она и Мантос ждали, что кто-то, польстившись на награду, вонзит мне в спину нож. Я был осторожен, полагаясь на верных шардана. Усачи не подпускали ко мне никого, и я мог спать спокойно.

Однажды утром меня позвала Дейотара. Все это время царица оставалась удивительно спокойной, словно речь шла не о ее голове. Она работала – писала письма, посылала во все стороны лазутчиков, читала донесения, давая весьма дельные советы. Большего сделать не могла даже она – силы были слишком неравны.

На столике в ее спальне меня ждало несколько табличек. Дейотара, кивнув на кресло, взяла первую из них:

– Ответ из Дельф, ванакт. Как видишь, я не ошиблась.

На табличке было начертано несколько неровных строчек. С трудом удалось разобрать первые слова. Дейотара, нетерпеливо хмыкнув, отобрала табличку и прочитала вслух:

«Шествуй вперед, Клеотер, но сотри свое имя с могилы.

Сестрину кровь не пролей. Чти и богов, и богинь.»

– Мудрость богов! – зевнул я. – И сколько тебе она стоила? А главное, что с ней делать?

– Ты безбожник, Клеотер, – покачала головой царица. – Но учти – скоро эти слова станут известны всей Ахайе. Главное – Дельфы тебя признали.

– Это можно понимать иначе, – усмехнулся я, вспомнив уже слышанное о пророчествах пифий. – «Шествуй вперед» – может означать – «Прямиком к Гадесу».

– Может. Но можно толковать и «к победе». «Сотри имя» – не загадка. Ты оставил имя Клеотера на царском толосе, и этим воспользовались.

– Ладно, – кивнул я. – Насчет «сестриной крови» тоже ясно. Как и насчет богов...

– ...И богинь. Я еще подумаю над этим. Вторая новость похуже. Они схватили Афикла.

– Афикла?! – изумился я. – Наверное, Мантос позвал на помощь дюжину киклопов!

– Он, бедняга, ничего не понял, пришел в Микены и попытался объясниться с Ктименой. Его чем-то опоили и заперли в подземелье.

– Подземелье недолго простоит, – уверенно заявил я. – Ну что, царица, наши дела не так плохи?

Дейотара покачала головой:

– Плохи. К сожалению... Я рассчитывала на Афикла – его очень любят. Мантос не слишком умен, но эта сука неплохо во всем разбирается. Время работает на них. Многие уже переметнулись. Через месяц-другой Ктимену и ее ублюдка признают соседи.

– Я удержу Коринф!

– Возможно, но этого мало. В крайнем случае мы останемся коринфскими базилеями. Понимаешь, Клеотер, для Гарпа и остальных не имеет значения, кто будет править в Микенах – ты или Мантос. «Что тот вояка, что этот, » – есть такая пословица. Мантос даже лучше – он никогда не станет ванактом, а значит, с ним разговаривать легче. Он узурпатор, ты – самозванец...

– Меня признали, – напомнил я.

– Прет рассказывал, – усмехнулась царица. – Знаешь, я даже подумала, что ты подкупил Скира. Это ерунда! Ты – внук Гипполоха и мог унаследовать родинку.

Вновь вспомнился мой странный сон.

– Мне снилось, – осторожно начал я, – давно уже снилось...

– Что ты Клеотер Микенский, – кивнула Дейотара. – Я слышала, как ты разговаривал во сне.

– Разговаривал? – удивился я.

– Да. Это было забавно – и страшновато. Бедный самозванец! Боги посылают таким, как ты, ложные сны. Не надейся – ни я, ни остальные никогда не поверим этим сказкам. Гарпу и прочим все равно – им нужен вождь, который поведет их на Вилюсу. Мантос вполне подходит.

Она была права. Богоравные ванакты дали мне срок, чтобы я разобрался с заговорщиками. «Что тот вояка, что этот.» А Мантос – неплохой вояка.

– Ты отказался от чужих войск – это, пожалуй, верно. Но нам самим не справиться. Эриф ждет, но скоро признает Ктимену. Против Великого Дия не пойдет никто.

Она достала еще одну табличку и нерешительно взглянула на меня.

– Пожалуй, есть еще один выход... Мой лазутчик говорил с Гирто. Старая ведьма согласна вновь поддержать тебя. От ее слов многое зависит...

– И чего она хочет?

Весть почему-то совсем не обрадовала...

– Голову твоей дикарки – Теи.

Я скрипнул зубами, но Дейотара не отставала:

– Надо попытаться! Неужели девка, с которой ты пару раз переспал, стоит дороже царства Ахейского?

– Я не спал с ней, и дело не только в этом, царица. Я уже сказал как-то Гирто, что не привык расплачиваться головами!

На этот раз изумилась она.

– Очнись! Ты – ванакт. За царство платят тысячами голов! У нас нет выбора, Клеотер!

Дейотара помолчала, затем усмехнулась:

– Выходит, ты не спал с нею? Вот почему ты тогда накинулся на меня! Что ж, у тебя есть вкус, самозванец, значит ты не безнадежен... Ты сам отрубишь ей голову, или мне послать моих людей?

Я начал мысленно считать до десяти. Не помогло – пришлось проделать это три раза.

– Вот что, богоравная ванактисса Дейотара, дочь Ифимедея! Иди ты к воронам вместе со своим царством Ахейским и Златообильными Микенами! Я на такую службу не нанимался! Оставляю тебе Прета и правь себе в Коринфе. Тебе хватит!

– Иного я не ожидала, – невозмутимо отозвалась она. – В тебе слишком мало царской крови, Клеотер, чтобы ты понял, что такое власть . Хочешь убежать в свой Тир? Может, и меня позовешь с собою?

...Не помню, чтобы я говорил ей про Тир. Впрочем, может и упомянул как-то – во время очередной ссоры.

– Я могла бы сказать тебе, что цари умирают на престоле, но ты не поймешь, «серый коршун». Но, может, ты вспомнишь другое? Даже наемники не бросают товарища в бою. А мы с тобой – товарищи.

Кажется она говорила серьезно. Я пожал плечами:

– Товарищи не обещают всадить нож в спину!

– Ты злопамятен! – усмехнулась она. – А чего ты ждал от дочери того, кого сам же убил? Но мы правим вместе, и я не предавала тебя, Клеотер. К тому же есть причины – я уже, кажется, говорила. Без тебя я не справлюсь... Кроме того, есть еще кое-что. Я могла бы сообщить тебе одну новость, и мы договорились бы сразу. Но я не стану делать этого...

Похоже, в ее поясе имелась еще одна кость, но я не стал обращать на это внимания. Я сказал неправду – меня все-таки наняли на эту проклятую службу. Только наняли они не того человека...

– Чего ты хочешь, царица? – наконец, спросил я.

– Я хочу, чтобы мой муж и господин Клеотер Микенский вновь стал ванактом, – твердо ответила она. – И чтобы... Впрочем, хватит и этого.

– Хорошо! – я встал. – Месяц у нас есть, так ведь? Мне нужно две недели. Я уезжаю завтра. Через две недели ты либо возвращаешься в Микасу, либо...

– Не вздумай умирать! – перебила она меня. – Ты мне нужен живым!

– Можешь добавить: «пока нужен», – я внезапно успокоился. – Знаешь, женушка и сестренка, раньше я видел царей лишь издалека. Наемнику ни к чему подходить ближе. А вот теперь пришлось познакомиться лично. Ну и дерьмо же вы все!

– Дурак, – Дейотара пожала плечами. – Что еще можно услышать от такого, как ты? Из тебя не получилось даже «ушебти». Деревяшка по крайней мере послушна...

– Вот именно, – согласился я. – Эти две недели сиди тихо и не вздумай меня искать. Это приказ. Ты знаешь, царица, что такое приказ?

– Знаю, – кивнула она и, помолчав, добавила:

– И все-таки, Нургал-Син, у меня к тебе просьба. Хотя ты дурак и блудливая скотина, но все-такт сбереги свою глупую голову...

КАФ

«Весь день»

Весь день я проработал с Претом. Требовалось многое уточнить, причем сделать это так, чтобы геквет не догадался о моих замыслах. К счастью, мое положение позволяло отсекать лишние вопросы. Среди прочего мы договорились, как подольше скрыть мое отсутствие. Заодно я подсказал геквету кое-что из моего скромного опыта обороны крепостей, хотя для местных козопасов акрополь Коринфа был и так практически неприступен.

Вечером я вызвал во дворец главного жреца храма Поседайона. Он оказался неглупым человеком, и вскоре я узнал все, что требуется. Для пущей верности я объявил его «гостем», велев не выпускать из дворца до моего возвращения. Лазутчики Ктимены должны потерять мой след.

Выехал я из Коринфа ночью. Пробраться через посты – и наши и вражеские – оказалось несложно. Кое-какие из них я просто обошел, а для остальных у меня нашлась табличка с печатью Ктимены, отобранная у одного из пленных. Узнать меня было нелегко – уже неделю я не брился, к тому же надел рогатый шлем, какие носят микенские воины. Я стал похож на обычного комавента, посланного с секретным донесением.

Чтобы двигаться быстрее, я по примеру эламитов взял двух коней, чтобы ехать на них поочередно. Такой способ хорош всем, кроме одного: кони отдыхают, а сам устаешь вдвое больше. Но выбирать не приходилось.

Разговор с Претом помог. Теперь я хорошо знал дороги. Точнее, настоящих дорог на моем пути почти не встретилось, но троп и тропинок хватало, и я надеялся, что выбираю нужные. Я ехал в знакомые места, но прошлый раз добирался сюда совсем с другой стороны.

Утро застало меня на горном перевале. Я поспал немного, а затем не спеша двинулся дальше. Время подходило к полудню, когда впереди показался знакомый перекресток. Вот и валун с высеченной подковой... Меня окликнули. Я схватился за секиру, но это оказался безобидный храмовый прислужник, направлявшийся туда же, куда и я – в храм Реи, Матери богов.

В большом зале, где когда-то стоял черный истукан с золотой маской, кое-что изменилось. Идол исчез, вместо него я увидел статую, которая, очевидно, изображала Рею. Выглядела Мать богов жутковато, и я с радостью покинул святилище. Служитель провел меня дальше – к главной жрице, служительнице Матери богов.

В первое мгновенье я не узнал Тею. Рыжие волосы были скрылись под белым покрывалом, да и лицо стало другим – взрослым и очень серьезным. В прошлый раз я разговаривал с юной знахаркой из Козьих Выпасов. Теперь передо мной была жрица.

– Радуйся, богоравная Тея! – улыбнулся я. – Не узнаешь? А как же твое ясновидение?

– Ванакт! – глухо произнесла она, но тут же пришла в себя. – Радуйся, Клеотер Микенский! Ты прав – я не узнала тебя, но ясновидение тут ни при чем.

Тея улыбнулась и быстро провела рукой по моей щетине. Я засмеялся в ответ:

– Ничего, через месяц моя борода будет не хуже, чем у Ашурбалита Ассурского! Ну, как твои дриады?

Между делом я разглядывал ее покои. Они ничуть не походили на жалкую хижину, которую я видел когда-то. Дорогие пурпурные покрывала, сидонские кресла, ларцы из Та-Кемт...

– Дриады... – девушка покачала головой. – Здесь им нечего делать, ванакт. Здесь царит Рея – ты сам хотел этого. Теперь я редко бываю в лесу. Ты говорил о ясновидении? Мое ясновидение вещает, что ты очень голоден и хочешь спать.

– В цель! Благородная Тея, твое место в Дельфах! Насчет сна – можно обождать, а вот завтрак...

Стол накрыли тут же. Случайно – или вовсе не случайно – на блюде оказался заяц, и я тут же вспомнил пещеру Киклопа. Не удержавшись, я поинтересовался, как поживает наш клыкастый друг.

– Рох? – Тея улыбнулась. – Он как-то приходил сюда. Знаешь, он совсем не страшный...

– Еще бы! Такой парень! Слушай, о богоравная, как ты управляешься со всем этим?

– С чем? – удивилась она.

– Ну, с храмом, жрецами, с плясками у алтаря...

– Плясками? – поразилась Тея.

– Ну да. Я как-то был в храме Ма – Великой Матери богов возле Хаттусили, и там плясали такие гм-м... ну, в общем, девицы.

– Мать богов чтят по-разному, ванакт. Обряды – это несложно. Труднее, чтобы тебе поверила Рея...

Она не шутила. Я почесал затылок.

– Ну... Надеюсь, вы нашли общий язык?

– Да. Она приняла меня, – серьезно кивнула девушка. – Теперь я могу искать у нее заступничества – и для себя, и для других.

– Это хорошо, о богоравная... – разговор свернул туда, куда мне и хотелось. – Понимаешь, я бы хотел попросить твою госпожу...

– Мать богов? – удивилась Тея. – Ты?

– Ну, не только ее, – замялся я. – Скорее тебя...

...Трудно говорить о делах царства с молоденькими девушками, особенно когда и сам не очень в этих делах разбираешься. Но порою приходится.

– Понимаешь, Тея, в Микасе... в Микенах, некоторым образом, переворот. Как бы тебе объяснить...

– Не надо, – девушка покачала головой. – Ванакт Клеотер, я уже не знахарка из Козьих Выпасов. Я – жрица Реи. Время идет...

– О, богоравная жрица! – подхватил я. – О ты, чьи слова доходят до золотых чертогов Матери богов! Будь милостива к поверженному ванакту и помоги низринуть этих, как бишь их там... богомерзких покусителей, посягнувших э-э-э...

Она смеялась долго. Странно, но у нее появилось чувство юмора. Близость к богам пошла Тее явно на пользу.

– Я помогу тебе, о богоравный, – наконец, ответила она. – Но не зови меня, недостойную, так, ибо лишь верховная жрица равна богам .

– Да ну? – я быстро припомнил уроки Дейотары и Эрифа. – Кажется, ты права. Но знай, о тщетно сомневающаяся в словах богоравного ванакта, что Клеотер Микенский, повелитель царства Ахейского, не тратит их впустую! Ибо с сего часа волею моей, да славлюсь я вечно, вековечно, ты – верховная жрица Реи!

– Ванакт! – в ее глазах мелькнул испуг. – Я? Верховная жрица?

– Ее место не занято уже два года, – пожал я плечами, переходя на человеческий язык. – Я дурак, что не догадался сделать этого раньше. Тея, ты в самом деле можешь мне помочь. Понимаешь, я не то чтобы очень хочу быть ванактом...

– Ты – ванакт! – серьезно проговорила девушка. – Тебя признали боги, Клеотер!

Я невольно вздохнул.

– Знаешь, Тея, мне тоже так казалось. Но боги Микен промолчали, когда моя сестричка захватила престол. Копья и мечи – сильный аргумент в разговоре с богами. Во всяком случае, с их слугами.

Девушка кивнула.

– Я не сержусь на них, но и не жду помощи. Однако я узнал... Ты-то знаешь это наверняка!.. Дий и Поседайон – боги горожан. В деревнях не очень почитают их, часто просто не знают. Там поклоняются этим твоим дриадам, наядам, сатирам, киклопам...

– Киклопам не поклоняются, ванакт, – прервала меня Тея. – Но ты прав. Великий Дий и его старший брат далеко. Но Мать богов знают везде.

– Вот! И если ты поддержишь меня, да еще шепнешь своим друзьям – колдунам, ведьмам...

– Ванакт! – вздохнула девушка. – Я же говорила...

– Ну, знахарям, – поправился я. – В свое время я спас их от серьезных неприятностей. Намекни им, что сестричка Ктимена вряд ли остановит излишне рьяных жрецов Дия. Запылают костры...

Тею передернуло.

– Да. Я уже думала об этом. Мы говорили с кентаврами, с жрицами Гекаты, с теми, кто служит Пану... Тебе верят. Во всяком случае, Клеотера Микенского боятся меньше, чем Ктимену Блудницу.

– Эк ты ее! – хмыкнул я. – Моя э-э-э... сестричка и вправду несколько...

– Ее ребенок родился больным, – бесстрастно проговорила Тея, и я невольно вздрогнул. – Наверное, она и лавагет прогневали богов. Ты не знал?

Странно, Дейотара почему-то промолчала об этом. Или Ктимена умело скрывала болезнь того, кого провозгласила микенским ванактом?

– Его назвали Главком, а это плохое имя. Твой отец, говорят, поссорился с Дием. Ребенок никогда не станет взрослым...

Я помотал головой, пытаясь понять. Покойный Главк и вправду повздорил со жрецами – благородный Рексенор, чей скелет давно растащили по косточкам вороны, поведал мне целую историю. Зря Ктимена поспешила дать сыну царское имя!..

– Об этом скоро узнают все, – продолжала девушка, – и увидят в этом знак, посланный богами. Узурпаторы неугодны небу.

«Ты рассуждаешь, как моя женушка.» – чуть не ляпнул я.

Да, Тея изменилась – главная жрица мало походила на простодушную знахарку.

– Ты знаешь, какой ответ дала пифия Ктимене?

– А? – очнулся я. – Понятия не имею. Наверное, Ктимена не пожалела золота...

Тея улыбнулась:

– Ты уверен, что волю богов так легко купить, ванакт?

– Трудно! Золота требуется очень много.

Она вновь засмеялась:

– Ты не изменился, Клеотер Микенский! Ищешь помощи богов, и не веришь в них... Твоя сестра спросила Гею, кто ты, и кто будет править в Микенах.

Она открыла белый, украшенный позолотой ларь и достала небольшую табличку:

– Вот. Извини, читать я еще не научилась...

Я повертел табличку в руках и принялся разбирать непривычные значки. Да подскажет Адад моим землякам ввести понятную и такую удобную клинопись! Наконец что-то стало проясняться:

– «Имя его – Клеотер, – медленно прочитал я, – и он будет ванактом микенским.»

– Гея не солгала, – усмехнулась девушка.

– Дейотара не поскупилась, – невозмутимо парировал я. Впрочем, пифия сказала чистую правду – я, как ни крути, Клеотер, и возможно вновь стану править в этой крысиной норе.

– Об этом тоже узнают все, – продолжала Тея, – Я передам от твоего имени, что ванакт Клеотер не станет запрещать деревенские святилища, тайные обряды лесным богам...

– Ни за что! Да раздерут мой зад подземные демоны, да проглотит меня Иштар!..

– Ванакт! – укоризненно вздохнула девушка.

– Ой! – спохватился я. – Простите меня наяды, дриады и киклоп Рох. Последний – особенно.

– И ты пообещаешь также, что не станешь передавать храмы других богов жрецам Дия... Знаешь, почему меня так быстро признали? Меня, деревенскую девушку?

– Потому что ты рыжая! – догадался я. – У хеттийцев есть песенка. Если перевести, будет где-то так: «Рыжий – очень опасный человек, его волосы как пламя, он поджег великий дворец.»

Тея развела руками:

– Ванакт! Я пытаюсь заниматься государственными делами! Наверное, получается очень смешно, правда? Но ты сам просил...

Я обругал себя последними словами. Девочка пытается мне помочь, а я веду себя, как наемник в харчевне. Хорошо еще не начал пороть жеребятину!

– Извини, великая жрица. Дриады обиделись и напустили на меня этого, как его... Мамасу...

– Мома, – поправила Тея. – Мое ясновидение говорит другое: ты просто давно не смеялся, Клеотер... Ладно, попытаюсь и я стать серьезной. Меня признали, потому, что ты вернул этот храм Рее. Ее и раньше почитали здесь, но Ифимедей передал святилище жрецам Дия.

Странно – эту мысль подсказал мне богоравный Эриф, слуга Отца богов. Не жалко было чужого? Или толстяк умнее, чем хочет показаться?

– Я пошлю за Теллом и его кентаврами. Он поможет.

Я встрепенулся:

– Еще бы! Такая конная разведка. Ты – умница, Тея!

Она вздохнула и, кажется, хотела щелкнуть меня по носу, но все же удержалась.

– Клеотер! Ну стань серьезным! Кентавры – любимцы богов, а Телл – сын самого Крона.

Я вновь полез чесать затылок. Крон, кажется, батюшка Дия... Неплохое родство у иппоандроса!

– Его слово весит больше, чем заклинания всех жрецов Микен. Поговори с ним... И постарайся быть серьезным.

– Буду, – пообещал я. – Но не сейчас, о богоравная! Ты права, я Адад весть сколько не смеялся, не пил от души и даже... То есть, и все прочее приходилось делать исключительно из этих... Как это по-ахейски?.. государственных соображений. Наемником быть куда веселее.

Тея покачала головой:

– Говорят, наемники – грубые и жестокие люди. Ты не похож на них, ванакт.

Я покосился на Тею – она говорила серьезно. Да простят меня боги Аннуаки! Я вновь порадовался, что не повстречал девушку при штурме города или на марше через чужую страну. А ведь тогда мне встречались другие, и уж они-то засвидетельствуют, что бородатый Нургал-Син – кость от кости славного братства «серых коршунов». Неужели в этой крысиной норе я так изменился?

– «Благородная дева стоит на улице, – проговорил я на языке Баб-Или, – масло и сладкие сливки она, телица могучей Инанны – она, кладовая богатая Энки – она. Если подойдет – яблонею цветет, ляжет – радость взорам дает, кедров прохладой тенистой влечет. К ней прикован мой лик – лик влюбленный...»[30]

– Это заклинание твоему богу? – негромко спросила девушка. Я улыбнулся:

– Нет, всего лишь стихи. Про одного робкого юношу, который повстречал на улице девицу... г-м-м... служительницу Иштар...

– Стихи? – удивилась Тея. – У нас стихи сочиняют лишь в честь богов. И еще в честь героев.

– Да уж, – скривился я. – Слушал я тут одного. Слепой, но нахальный – дальше некуда. Зовут как-то по-хеттийски: Гимеру, Кимер... Как бишь он пел? «Впился зубами врагу он в могучую ляжку; хлынула кровь – и взгремели на павшем доспехи!»

– Тебе не нравятся наши аэды, – вздохнула девушка. – Ты не веришь в наших богов, смеешься над нашей землей... И надо мной, глупой девчонкой, которую для смеха сделал жрицей...

Я уже открыл рот, чтобы признаться в великой любви к родной Ахияве, но невольно задумался. Тея умна, очень умна. И еще она умеет понимать то, что за словами.

– Понимаешь, Тея, я много лет не был дома. Я жил в нормальных странах. Пусть мне было плохо, даже очень плохо – но это нормальные страны, там живут нормальные люди, там чистые города, мощеные дороги и вежливые трактирщики. К такому привыкаешь...

– Но ты можешь сделать наши Микены такими! – воскликнула она. – Ты же ванакт!

– Я? Разве что выпишу из Баб-Или корчемницу, чтобы научить вас варить пиво... Нет, Тея, это будет нескоро. И дело не в том, что нет дорог – дороги-то я построю. У вас убивают людей – не на войне, не за разбой. Любой базилейчик, вшивая деревенщина, может снести голову первому встречному! А ваши жрецы – просто какие-то людоеды...

Я вновь вспомнил Эрифа, и меня передернуло. Тоже мне, верящий в Единого! Многотерпелив Господь!

– А ваши боги... Ладно, ты хотела правды? Я сделал тебя жрицей по совету одного неглупого пройдохи, чтобы рыжую колдунью не прирезали дружки Рексенора. Нашла на меня этакая блажь – не захотелось, чтобы черви грызли юную ведьму из Козьих Выпасов – или чтобы к твоим рукам прикладывали раскаленную бронзу! Как ты думаешь, такое бывает? Или в вашей богоспасаемой Ахияве все проще?

Тея задумалась, затем по лицу ее промелькнула грустная усмешка.

– У нас проще. Если рыжая ведьма приглянется ванакту, он приказывает своим воинам держать ее за руки, а сам насилует – раз, другой, пока не надоест. Потом отдает ее воинам, ну, а если он и вправду добр, оставляет в живых. У нас жестокая земля, Клеотер!.. А я не могла понять, почему ты не убил меня тогда? И почему не хочешь послать мою голову старой Гирто, и получить назад свой трон?

– Ты и об этом знаешь? – вскинулся я. – Да пошла бы эта Гирто к воронам! Тоже мне, великая колдунья! Мразь базарная!

– Она – великая колдунья, ванакт! – отрезала девушка. – И она знает, что просить у тебя. Сейчас я – ничто и никто, девчонка из Козьих Выпасов, которая может заговорить боль или вылечить захворавшую корову. Когда-то и она была такой...

– Угу, – кивнул я. – И явился к ней сам Бел-Мардук верхом на Повелительнице Преисподней Тиамат...

– Нет. Ты не веришь, но я все же скажу. В ней – как и во мне сейчас – была скрыта великая сила. Но сила эта могла высвободиться, лишь когда она станет женщиной...

Я еле удержался, чтобы не крякнуть. Эх, великая Ахиява! Демоны Агу-Агу, пляски вокруг куста...

– Но просто мужчина лишь разрушил бы все. Она должна была встретиться с Солнцем! Понимаешь, ванакт? Ее первый мужчина должен быть Солнцем!

– Кажется, понимаю, – кивнул я. – «Мое Солнце повелело...» То есть, нашей красавице Гирто надо было переспать с царем?

Тея серьезно кивнула:

– Она была действительно красива, и Солнце снизошло к ней. Но теперь она стара. Ее держит на земле лишь то, что у нее нет соперниц. Но она узнала...

– Что есть такая рыжая в Козьих Выпасах, – подхватил я. – Ну, вредная бабка! Если она такая ведьма, наколдовала бы себе здоровья, что ли...

– Ты не понимаешь...

– Не понимаю, – вздохнул я. – Я многого не понимаю...

По-видимому, насчет старой карги Тея попала в цель. Интересно, верит ли она сама в эту байку? Не иначе, верит. Давненько меня не соблазняли, да еще таким оригинальным образом! «Мое солнце...»!

– Тея... – нерешительно начал я. – Ну, а если бы я был обыкновенным воином...

– А я не была бы жрицей... Тогда я, наверное, стала бы тебе верной женой, ванакт. Если, конечно, «серым коршунам» нужны жены... Но ты – владыка Микен, а я – жрица...

Я невесело усмехнулся и начал медленно читать вслух когда-то слышанное в земле Та-Кемт, с трудом переводя на корявый ахейский:

– «Меня смущает прелесть водоема. Как лотос нераскрывшийся, уста сестры моей, а груди – померанцы. Нет сил разжать объятий этих рук... Ее точеный лоб меня пленил, подобно западне из кипариса. Приманкой были кудри, и я, как дикий гусь, попал в ловушку...»[31]

Тея молча слушала, а я боялся взглянуть ей в лицо. Наконец я заставил себя очнуться. Рыжая не виновата. Деревенская девочка поверила в сказку...

– Тея... Все это... Я не Солнце и, вообще, людей обманывать противно, а тебя в особенности...

И я рассказал ей все.

Поздно вечером мы незаметно выбрались через уже знакомый тайный ход из храма. Под горой горел небольшой костерок, вокруг которого собралась дюжина неприметных старичков и старушек. Я представлял себе их иначе: верховных жрецов и жриц, чье слово весило куда больше моего в этих лесах. Геката, Пан, Загрей – об этих богах я почти ничего не знал.

К счастью, обошлось без гимнов, молитв и священных плясок. Мы просто поговорили и хорошо поняли друг друга.

Старички были напуганы. Они мало понимали в делах Микасы, но видели, как год за годом жрецы Дия, которого они запросто называли «Младшим», твердой рукой берут власть, запрещая служить привычным богам, отбирая храмы и обкладывая податью. Их тоже пугала кровь, льющаяся на тайных жертвенниках. И еще они очень боялись войны. Жаль, что я не встретился с ними сразу, когда надел дурацкую диадему! Коварство Арейфооя, хитрость Эрифа – вот все, что я знал о жрецах Ахиявы. Впрочем, и в далеком Баб-Или мы, воины лугаля, охотно грабили богатые храмы, но не трогали деревенских святилищ.

Мы договорились. Странно, но они поверили моим обещаниям, не требуя ни клятв, ни залогов. Вначале я отнес это за счет деревенской простоты, но затем понял: старички и старушки научились распознавать правду и ложь.

Гости исчезли, растворившись в ночном сумраке. Я подбросил в костер несколько поленьев и поудобнее устроился у огня. Тея сидела чуть в сторонке, и на лице ее лежала черная тень.

– Не хватает лишь жареного зайца, – я потянулся и закинул голову, глядя на равнодушные звезды. – И, конечно, нашего друга-киклопа...

– Они помогут тебе, – тень шевельнулась, девушка подсела ближе. – Но я так и не поняла, что ты задумал.

– Мой первый начальник, сотник Лу-Нанна, говорил, что если о его замыслах узнает борода, он ее тотчас сбреет... Ничего особенно придумать нельзя, Тея. Постараюсь, чтобы чужие войска не пришли в Микены, и чтобы обошлось без большой крови. Наверное, так и поступил бы настоящий Клеотер...

Звезды внезапно показались мне ледяными. Я перевел взгляд на костер – горячий живой огонь успокоил.

– Почему ты считаешь, что ты ненастоящий? – внезапно спросила девушка. – Ты же говорил, что видишь сны...

Я зевнул.

– Моя сестричка и достойная супруга, богоравная Дейотара, ванактисса микенская, доходчиво объяснила все по поводу ложных снов, которые посылают боги. Шутка старины Дия...

– Ты же не веришь в наших богов, ванакт!

– Тем меньше оснований верить снам, о богоравная жрица!

Тея зябко передернула плечами., Я поспешил снять фарос и накинуть ей на плечи.

– Не знаю, говорить ли тебе... Когда ты спал, Клеотер, я сидела рядом. Просто хотелось поглядеть на тебя... И тут я вспомнила, что со спящими можно разговаривать. Спящие не лгут, они могут вспомнить то, что забыли наяву: детство, родителей... Бабушка научила меня этому...

Я осторожно взглянул на Тею и мысленно помянул Инанну, хранительницу наших душ.

– И ты... И мы с тобой говорили?

Тея кивнула.

– Я решилась... Ведь это важно – для тебя.

«А для тебя?» – чуть не спросил я, но укусил себя за язык.

– Я говорила с маленьким мальчиком по прозвищу Лико. Он рассказал мне, что его обижают соседские мальчишки, но пообещал разбить им всем носы. К тому же сообщил, что не дружит с девчонками...

Я хмыкнул.

– Но потом Лико куда-то исчез, и со мной говорил кто-то другой. Его тоже звали Клеотер, но он хвастался своим железным кинжалом и рассказал, что победил сына орхоменского базилея в соревнованиях по бегу...

Я еле сдержался, чтобы усидеть на месте. Спокойно, Нургал-Син, боги опять шутят. Или девушка что-то напутала...

– А потом исчез и он. А тот, кто остался, не помнил ничего... Тебя заставили тебя забыть обо всем, что было до того, как ты оказался в Тире, ванакт. Остались лишь какие-то обрывки, но я не уверена, что эти воспоминания – твои... Может, ты Лико, сын воина Лая, может, Клеотер, сын Главка. Но может, кто-то третий...

Я глубоко вздохнул и принялся считать до десяти. Не помогло, и я начал мысленно писать свое имя иероглифами земли Та-Кемт. На третьем значке – кажется, это был гусь и волнистой чертой внизу – я, наконец, успокоился.

– Спасибо, великая жрица, – я медленно встал и придвинулся ближе к костру (почему-то стало очень холодно). – Как говорят ассурцы, счастье хорошо, а правда лучше... Или они говорят совсем наоборот?

Рука девушки осторожно коснулась моего плеча.

– Извини... Вначале я испугалась, но потом подумала... Память можно потерять – из-за болезни или какого-то горя. Но чужая память.. Для этого нужен сильный колдун, умеющий разговаривать с душами и приманивать их. Зачем такому колдуну деревенский мальчишка? Зачем возиться с сыном козопаса или простого воина?

– Тебе так хочется, чтобы я оказался настоящим Клеотером? – я заставил себя усмехнуться. – Законным ванактом микенским?

– А ты и есть настоящий, – спокойно ответила Тея. – Тайну твоего детства скрыли боги. Но они же привели тебя на престол...

– А диадему снимают только вместе с головой, – вздохнул я. – Где-то я уже слышал подобное... Да, о богоравная Тея, недаром я всю жизнь побаивался колдуний!..

Внезапно откуда-то из лесу донесся тихий свист. В тот же миг я выкинул из головы всю эту ерунду и начал быстро шарить по траве в поисках секиры. Но «черная бронза» осталась в храме. Тея покачала головой:

– Это не враги, ванакт. Тебе предстоит еще один разговор.

– Ну, ты сегодня главный дамат церемоний, тебе виднее, – я вынул кинжал, который догадался захватить с собой, и положил рядом. – Какая-нибудь старушка-знахарка?

– Очень дряхлая, – согласилась девушка. – Не обижай ее, о великий ванакт!

Из-за деревьев медленно проступила огромная черная тень. Кто-то широкоплечий, громадного роста, осторожно вышел на поляну, осмотрелся и шагнул к нам.

– А вот и старушка, – пробормотал я, но кинжал брать не стал, почувствовав немалое любопытство. Кого еще могла позвать Тея к нашему костру?

...Здоровенный детина – почти с Афикла ростом, курчавая борода, веселые смеющиеся глаза. За поясом – хеттийский меч, ноги босые, но плащ дорогой, сидонский, явно с чужого плеча.

– Радуйся, ванакт!

Голос – под стать взгляду, насмешливый, уверенный.

– Говорят, полагается падать пред тобой на колени, так ты уж объясни, как именно...

– Можешь упасть на собственную задницу, – предложил я, и детина послушно присел у костра. – Радуйся и ты, незнакомец...

– Калиб, вожак вольных людей, – тихо подсказала Тея.

Я присвистнул, детина ухмыльнулся.

– Точно. Калиб я, сын Тмола...

– Бывший наемник, – уверенно заявил я. – Служил у хеттийцев, скорее всего на севере...

– В точку! – обрадовался разбойник. – Граница с каска, будь они, гады, прокляты! Ну, один вояка другого всегда признает. Десять лет тянул лямку у хеттийцев. А чего – отличные ребята!

– А как же ты стал разбойником? – не удержался я.

– Да так же, как ты ванактом. Кому чего по душе...

Мы помолчали, разглядывая друг друга. Наконец Калиб вздохнул и проговорил уже серьезно:

– Вот чего, Клеотер Микенский! Скажу сразу – ни я, ни мои мальчики не убивали того парня – Эгеона. Его порешили твои вояки.

– Знаю, – кивнул я.

– Я бы схватился с ним в открытую, один на один – но в засаду заманивать? Нет, у меня свой кураж! Я тебе, ванакт, честно скажу: чихал я на твоих гекветов! Они и драться-то не умеют, деревенщина! Вот Афикл – другое дело. Это парень что надо, даром что богоравный! Ну и ты, вроде... В Баб-Или служил? Лугалю?

– Точно.

– Пехота, колесницы?

– Пешая разведка. Полусотня, сотня, полутысяча, – не без гордости сообщил я. Калиб покачал головой:

– А я выше десятка не пошел. Вот почему ты – ванакт, а я – разбойник.

В его словах была своя правда. И вообще, парень мне понравился.

– Ты почему не воспользовался амнистией, Калиб?

– Я? – удивился он. – Так ведь мои ребята – почти все из беглых. Ну, рабы которые. А ты ведь чего обещал – всем прощение и возвращение домой. А куда им возвращаться? Снова хомут таскать?

Да, этого я не предусмотрел. Как и многого другого...

– Ну, и мне тоже, конечно... Так я – сам себе хозяин, да еще две сотни под рукой. А вернусь – куда? В деревенские стражники?

Тут мне в голову пришла неожиданная мысль:

– Калиб, а хочешь настоящую работенку?

– Это в Микенах-то? – скривился он.

– Нет, не в Микенах! В далекой стране за морем. Золото, женщины – и полно врагов. Наберешь тысячу воинов. Будет мало – десять тысяч!

Он присвистнул:

– Если не шутишь – соглашусь! Давно делом заняться хотелось... Ну а сейчас чего, ванакт?

Я усмехнулся:

– Называешь меня ванактом? Значит, не признаешь тех, кто в Микенах?

Он явно хотел сплюнуть, но покосился на Тею и ограничился тем, что скривил рожу:

– Да где это видано? Баба и пеленочник – ванакты? И еще вояка твой – Мантос? Ну их к воронам!

– Тогда есть дело...

Я изложил ему кое-что из своих замыслов. Вначале он растерялся, затем задумался, и, наконец, согласился. По-моему, ему даже понравилось.

– Когда все кончится, приходи в Микасу, – заключил я. – Поговорим про работенку.

– Не-а, – ухмыльнулся он. – В Микены не сунусь. Ты сам приходи, вот и поговорим. Да еще вот чего...

Он смерил меня достаточно выразительным взглядом, затем покосился на Тею:

– Ты, конечно, этот... богоравный и все такое, но знаю я нашего брата-наемника... Не вздумай девочку обидеть – голову оторву!

Я обомлел, затем перешел в атаку:

– Какая она тебе девочка, балбес? Богоравная Тея – великая жрица! А ну повтори!

Кажется, подействовало. Детина сглотнул:

– Ну, конечно... Богоравная... Да только, как ни крути, ванакт, она – племяшка моя...

– Калиб – мой дядя, – улыбнулась девушка. – Мамин брат...

Я вновь растерялся, а затем хмыкнул:

– А я-то думаю, откуда у великой жрицы такие знакомые? Будь спокоен, Калиб, сын Тмола, я никогда не обижу твою племянницу.

– Ты спас ее от пытки и костра, – кивнул разбойник. – Так что я за тебя, сам понимаешь, кому угодно... Да только, ванакт, она еще дурочка, вбила себе в голову...

– Дядя! – вскрикнула Тея.

Разбойник смутился и принялся чесать затылок.

...Поляна была вновь пуста. Я грелся у огня – ночь выдалась неожиданно прохладной. Тея, завернувшись в хлену, сидела рядом.

– Больше гостей не будет, о богоравная?

Она покачала головой.

– Завтра ты поговоришь с Теллом. Мне тоже придется кое с кем побеседовать...

Я обнял ее, Тея положила голову мне на плечо и вздохнула:

– Ты снова уедешь, Клеотер...

– Да. Жаль, что я не простой наемник. Женился бы на тебе и пошел помощником к твоему дядюшке. Вдвоем с ним мы бы разнесли всю вашу вшивую Ахияву!

Я шутил, она ответила серьезно:

– Я не хочу, чтобы ты стал разбойником. Боги сделали тебя ванактом.

– Это что – лучше?

– Это труднее... Мне тоже не хотелось быть жрицей Реи.

Она встала и поправила хлену.

– Мы войдем через главный вход, ванакт. Все должны видеть, что со мной рядом – Солнце!

– Ты...

Ее взгляд заставил меня замолчать.

– Мы можем больше не встретиться, Клеотер.

– Встретимся! – тут же возразил я. – Первую же дорогу я проложу между Микасой и твоим храмом!

...Мы шли по лесной тропинке. Впереди тускло светились огни. За этот год дорожка, ведущая к главному входу, стала шире. Когда показались бронзовые ворота, мы остановились.

– Ну что, – заметил я, – Солнце и верховная жрица вступают в чертог Реи? Мои сослуживцы сказали бы проще: Ну и девочку оторвал себе, борода!

Тея тихо ответила:

– А в Козьих Выпасах сказали бы: Ну, рыжая! Такого парня подцепила!

И мы оба рассмеялись.

...Проснулся я с рассветом – сработала многолетняя привычка. В небольшое окошко просачивались первые солнечные лучи. Тея спала, отбросив в сторону покрывало. Я осторожно укрыл ее и бесшумно встал, поспешно натягивая хитон.

Мне было немного не по себе. Всю жизнь я покупал женщин – или просто брал их, когда дотягивалась рука. Бедная девочка, она заслужила кое-что получше, чем такой грубый обормот, как я! Не к месту вспомнилась Дейотара, ее ненавидящий взгляд... Впрочем, сейчас дочь Ифимедея меня бы вполне одобрила. Поддержка самой верховной жрицы Реи, как же! Да еще за такую плевую цену!

А если бы я не был ванактом? Не носил проклятый венец? Если бы другого называли Солнцем?

Стало совсем кисло...

– Уже утро, да? – Тея проснулась, протирая глаза и удивленно глядя вокруг. – О Великая Рея! Я пропустила утренний обряд!

– Она недавно забегала, – сообщил я. – Мать богов, в смысле. Смутилась и обещала тебя не беспокоить дней десять.

– Всего лишь? – Тея рассмеялась. – Иди ко мне...

Я рухнул на ложе, закинул руки за голову и стал глядеть в потолок. Тея вздохнула:

– Я тебе уже надоела? Так быстро?

– Это я себе надоел. Как ты еще можешь смотреть на меня? Меня только к скотине пускать...

– Глупый...

– Все верно -дурак. Ну почему так, Тея? Почему ни я, ни ты не можем послать все к воронам, махнуть куда-нибудь...

– О чем ты думаешь, Клеотер? – ее лицо оказалось рядом, губы скользнули по моей щетине. – Ты меня всю исколол... Все очень хорошо, мой ванакт! У нас еще есть несколько дней. А потом ты построишь дорогу...

– Это будет самая широкая дорога в Ахияве, – пообещал я. – Нет, в мире... На каждой станции будут ждать митаннийские кони...

– Но пока они нам не нужны, – прошептала она и вновь оказалась права...

ШАДЕ

«Мать богов»

Мать богов не дала мне десяти дней. Она отпустила лишь четыре дня и три ночи. И все эти дни, а порой и ночи, приходилось встречаться с людьми, что-то обещать, уговаривать, иногда – пугать.

Тея была все время рядом, и это помогало сосредоточиться на том, о чем не очень хотелось думать. Но большая игра уже началась. Клеотер, ванакт Микенский, и Тея, верховная жрица Реи, обязаны были продумывать каждый разговор, каждое слово, потому что выигрышем был престол, а проигрышем – наши головы, торчащие на копьях.

Четвертую ночь я встретил у камня с выбитой подковой. Горели костры. Вокруг расположились молчаливые крепкие парни – богоравные кентавры, сопровождавшие своего вождя. Сам Телл, одетый по такому случаю в старинный, шитый золотом фарос с изображением диковинных птиц, сидел рядом со мной у костра. В седых волосах тускло светилась диадема. Кентавр был спокоен и суров.

– Мы договорились, ванакт, – подытожил он. – Но учти: только ради тебя мы согласились вмешаться в дела людей.

– И ради того, чтобы чужие войска не пришли в Микены, – заметил я.

– Да.

К костру подошла Тея. Сегодня на ней была тяжелая темно-синяя хлена, рыжие волосы охватывал золотой обруч, и она менее всего походила на деревенскую девчонку, которую я когда-то встретил в Козьих Выпасах.

При виде ее кентавр встал:

– Все готово, великая Тея...

Я уже заметил – в последние дни к верховной жрице окружающие стали испытывать необыкновенное почтение, порой даже – страх.

Тея встретилась с Солнцем...

– Да, – кивнула она. – Мы можем начинать.

– Что вы задумали? – заинтересовался я. – Мы же договорились...

– Договорились, – согласился Телл. – Тебя проводят в Микены, а я сделаю то, что ты просил. Но есть еще одно дело...

Он взглянул на Тею.

– Ванакт! – помолчав, начала она. – Тебе предстоит вернуть престол, а потом править – долго и счастливо. Тебе нужна помощь наших богов.

Я хотел ответить, но она перебила.

– Наших богов, ванакт! Тех, о которых ты забыл, и которые забыли тебя. Твой Бог не поможет.

Я кивнул, соглашаясь. Единому нет дела до царства Ахейского. Он хранит тех, кто в Него верит, остальное же оставляет рукам человеческим...

– Тебе будет трудно, ванакт. Твой ревнивый Бог сделал тебя слепым...

Я вновь хотел возразить, но Тея, шагнув ближе, положила мне руку на плечо:

– Закрой глаза, ванакт, а затем открой их снова.

Я повиновался. Вначале я увидел Тею, затем костер, а после...

Я чуть не попятился. Вместо Телла у огня пристроилось жуткое чудище – получеловек-полуконь с людским торсом и лошадиным телом.

Иппоандрос...

Я взглянул на остальных кентавров и помотал головой. О, боги Аннуаки!..

– Посмотри туда!

Между костров, где только что не было ничего, кроме высокой травы, медленно проступала огромная женская фигура в тяжелом пеплосе. На миг показалось, что у нее очень знакомое лицо.

Всмотреться я не успел – Тея убрала руку, и все приняло прежний вид.

Я перевел дух. Телл и его кентавры снова казались обычными людьми, между горящих костров стало пусто...

– Ты видел? – нетерпеливо спросила Тея. – Ты видел, ванакт?

– Д-да, – еле выдавил я. – Что...

– Я открыла тебе глаза, Клеотер. Таков наш мир на самом деле. Мир, который ты не видишь. Твой Бог ревнив...

– Там была женщина, – я кивнул на пустую поляну. – У нее твое лицо...

– Рея, – улыбнулась она. – Мать богов пришла, чтобы встретить тебя.

– Вернись в наш мир, ванакт, – вмешался Телл. – В свой мир!

Я нерешительно оглянулся. Иппоандросы, киклопы, наяды с дриадами... Что это? Безумный бред дикарей – или настоящий мир, который не позволяет увидеть Тот, в Кого я верю? Но мне жить в этом мире...

– Ты должен принести жертву, – продолжала Тея. – Я уже все приготовила. Потом ты пройдешь между священных огней...

– И тогда ты сможешь править этой землей, – добавил кентавр.

– Погодите...

Я отошел в сторону и закрыл лицо руками. Они правы, на этой земле свои боги и свой мир. Я не могу быть слепым. Но Единый ревнив...

– Он терпелив, – тихо проговорил я. – Он терпит мою божбу, терпит, когда я посещаю чужие храмы. Он стерпел даже Таинство, будь оно трижды... Он терпит, потому что знает – в душе я верен Ему...

– Здесь наша земля, – услышал меня Телл. – Твой Бог далеко...

– Если это Ему не по душе, – добавила Тея, – почему Он не даст тебе знак?

– Ты не понимаешь! – заторопился я. – Тея, нельзя так говорить о Нем!

– Почему? – удивилась она. – Я – верховная жрица!

Тея подняла вверх правую руку и негромко, но внятно, проговорила:

– Бог, в которого верит Клеотер Микенский! К тебе обращаюсь я, жрица Реи, Матери богов...

– Нет! – крикнул я. – Нет!..

Поздно!

Звезды погасли, словно на поляну упал тяжелый холодный туман. Порыв ледяного ветра задул костры, разметав бессильно гаснущие искры по приникшей к земле траве. Что-то крикнул Телл, но новый, еще более беспощадный удар пришедшей ниоткуда бури заглушил его голос. Я оглянулся, ища глазами Тею, и заметил, что туман начал сгущаться. Его частички стали видимыми, засветились ярким, ослепительно-белым огнем. Гигантский купол начал быстро вращаться, сужаясь к центру.

– Единый... – прошептал я. – Нет, только не ее...

...Купол превратился в смерч. Пахнуло жаром, трава в центре поляны вспыхнула. Испуганно заржали кони. Я замер – бешено вращавшийся огненный столб неторопливо качнулся, приближаясь к Тее...

Я закрыл глаза, не в силах смотреть на Его гнев. Мы хрупки, как стекло, перед Его страшной яростью...

Но почему она, Единый? Она же не ведала...

– Клеотер...

Тихий, еле различимый шепот... Я открыл глаза.

У моих ног горела трава. Туман исчез, равнодушные холодные звезды смотрели на разметанные погасшие костры, на сбившихся в кучу, испуганных – может, впервые в жизни! – кентавров, на замершего с поднятой рукой Телла. В центре поляны чернел ровный выгоревший круг. Сгорела не только трава – оплавилась земля, превратившись в сухой ломкий камень. А дальше... Я боялся увидеть...

– Клеотер...

Тея стояла в самом центре того, что только миг назад горело и плавилось. Вокруг нее, на маленьком пятачке, трава оставалась прежней – зеленой и нетронутой. Еще не веря, я бросился вперед, чувствуя жар под деревянными подметками тяжелых сандалий. В центре страшного оплавленного круга я остановился. Даже в темноте, в неясном свете далеких холодных звезд, я заметил, как побелело ее лицо.

– Ты...

Она попыталась улыбнуться, покачнулась и упала. Я успел подхватить ее и, не чувствуя веса, понес Тею прочь от места, где бушевал Его гнев. На краю поляны я осторожно уложил девушку на траву. Жива! Хвала Единому, жива...

– Твой Бог – страшный Бог, ванакт! – Телл незаметно подошел к нам, и я вздрогнул от его негромкого хриплого голоса.

– Нет, – я уже начал приходить в себя. – Он – справедливый Бог.

Тея глубоко вздохнула и открыла глаза. Я присел рядом и осторожно погладил ее по щеке.

...Маленький костерок горел неярко, словно вполсилы. Еле слышно потрескивали дрова. Тея, завернувшись в тяжелые складки хлены, сидела молча, глядя куда-то вдаль. Говорили мы с Теллом – тихо, стараясь не повышать голоса.

– Мы знали о Едином, ванакт. Давно уже среди тех, кто допущен к высшему посвящению, ходит молва, что все наши боги – лишь искры одного огня. Это знание пока скрыто...

Я кивнул, вспомнив Эрифа и Гирто. Они знают – и молчат, по-прежнему поклоняясь истуканам.

– Некоторые считают, что Единый – лишь фантазия, сказка для мудрецов. Другие – что Его время еще не пришло...

– Не знаю, Телл... Далеко отсюда живет небольшой народ – хабирру. Они первые поверили в Единого, но вообразили, что Он – лишь их Бог. Это еще смешнее, чем ваши идолы...

– Идолы – лишь знак, – покачал седой головой кентавр. – Посвященные ведают – боги имеют другой облик. Когда-нибудь люди воздвигнут кумиры даже Единому – если придет Его час...

– Не мне судить, – я встал и повел плечами, сбрасывая внезапную усталость. – Придется мне смотреть на ваш мир Его глазами, богоравный Телл. Честное слово, в человеческом обличии ты мне больше по душе!

– Странно... – тихо проговорила Тея, не поднимая глаз. – На миг я успела увидеть мир совсем другим. Кентавры стали обычными людьми, а у тебя, ванакт, было иное лицо... Наверное, твой Бог тоже решил открыть мне глаза...

Мы с кентавром переглянулись, вспомнив о давнем разговоре. Мое лицо – даже оно может казаться разным.

– Пора, – я запахнул фарос и поправил висевшую за плечами «черную бронзу». – Ехать далеко...

Телл, кивнув, отошел в сторону. Тея медленно встала и с силой провела ладонью по лицу.

– Огонь... Он до сих пор у меня перед глазами... Почему твой Бог не убил меня, Клеотер?

Я хотел ответить: «Не знаю», но вдруг вспомнил то, что рассказывал старый хабирру.

– Мой Бог ревнив, но не жесток. Ты спросила Его – и Он дал ответ. Но мертвым ответ не нужен.

– А я подумала, что твой Бог меня просто пожалел, – улыбнулась она. – Из-за тебя...

Я обнял ее, но Тея отстранилась и поправила золотую диадему. Теперь передо мной вновь была верховная жрица.

– Счастливого пути, ванакт! Да хранит тебя Единый, и да помогут тебе боги Ахайи!

– И тебе счастливо, богоравная Тея!

Я хотел добавить что-нибудь по поводу дороги, которую начну строить, как только разберусь со своими родственничками, но ничего путного в голову так и не пришло.

Я попрощался с Теллом и направился к скале с подковой, где меня уже ждали двое кентавров и мои лошади, которых держал под уздцы какой-то паренек, сразу показавшийся знакомым. Он ухмыльнулся, и я тут же вспомнил.

– Радуйся, Брахос, Лягушонок из-под жертвенного ножа!

Он шмыгнул носом, довольный, что его узнали.

– Радуйся, дядя Клеотер! А здорово шарахнуло!

– Что шарахнуло? – не понял я.

– Молния Дия! Что же еще? – он цокнул языком. – Расскажу – не поверят!

– Поверят! – я бросил взгляд на почерневшую поляну и вскочил на коня, поправляя поводья. Кентавры были уже в седле. Я кивнул, и мы поскакали прочь по узкой тропинке, ведущей в далекую Микасу.

Все оказалось проще, чем я думал. Не понадобилась даже табличка с печатью Ктимены. Редкие путники молча шарахались в стороны только завидев кентавров. Я представил, как выгляжу со стороны – ванакт, возвращающийся в свою столицу в сопровождении суровых иппоандросов. Впрочем, мы ехали ночью, на голове у меня был шлем, и никто, скорее всего, так и не узнал Клеотера Микенского. Можно было ехать и днем, но я понимал – береженого и Адад бережет, а посему предпочел выждать в густом лесу и лишь вечером отправиться дальше.

Около полуночи мы увидели вдали еле заметные огоньки – факелы на стенах спящей столицы.

Я распрощался с кентаврами и в город поехал уже один. Бронзовые ворота с хеттийскими львицами были, конечно, заперты, но я не собирался искушать судьбу. Можно было зайти через потайную калитку, но стражники, изнывающие от ночной скуки, наверняка проявили бы излишнее любопытство. Поэтому я оставил лошадей неподалеку от дороги, а сам неторопливо прошелся вдоль серого скопища валунов, которое здесь считалось стеной. Если посланец Теи добрался вовремя...

Он добрался вовремя. В условленном месте со стены свисала надежная веревка с узлами. Я подтянулся и полез наверх, шепотом поминая всех богов Баб-Или по очереди – за эти месяцы я успел потерять прежнюю сноровку. Подъем стоил мне двух изрядных водянок и нескольких мгновений страха, когда стена, на которую я опирался, ушла из-под ног.

Оказавшись наверху, я поспешил отвязать веревку и спустился в темный пустой переулок. Микаса встречала меня тишиной и ночным холодом.

Почти сразу же мне встретилась стража – четверо здоровенных лбов при полном параде. Я сунул под нос бородатому комавенту табличку с печатью, велев провести меня в храм Поседайона. Теперь я был спокоен – первая часть задуманного выполнена.

Храмовая стража тоже не узнала ванакта. Я прошел знакомыми коридорами и спустился в подземелье, где когда-то богоравный Арейфоой беседовал с царским мушкенумом Нургал-Сином. Но теперь меня ждал не он, а всего лишь Пеней – бледная тень покойного интригана. Суетящийся старик, растерянный, с испуганными глазами. Кажется, его только что разбудили.

– Что... что хочет от меня ванактисса?

Он не смотрел в лицо, все еще принимая меня за посланца Ктимены.

Я огляделся – да, именно здесь мы разговаривали с Арейфооем. Идол все так же усмехался, тараща пустые глаза, горел огонь в небольшом трехногом жертвеннике. Именно тут бывшему царскому мушкенуму повелели стать мертвецом...

– Радуйся, богоравный Пеней, – вздохнул я, усаживаясь в знакомое кресло. – Извини, что потревожил тебя среди ночи.

– Ванакт... – его голос дрогнул, но усталое лицо осталось прежним. – Зачем ты здесь?

Я хотел выдать цветистую фразу по поводу своих чувств к Поседайону-Землевержцу, но понял – ни к чему. Пеней не глуп и все понимает не хуже меня.

– Я тут один, жрец. Пока – один. Через несколько дней сюда подойдут мои шардана.

– Знаю, – кивнул он. – Твои люди взяли Тиринф.

Я не удержался, чтобы не хмыкнуть. Калиб, дядюшка рыжей колдуньи, сдержал слово. Интересно, как это ему удалось? Если его посланец не опоздал, то моя женушка уже в пути...

– Будет война, жрец. Я возьму город.

Он вновь кивнул, все понимая. Если шардана выломают Львиные ворота, никто – даже я – не удержит их. Как говорят в Ассуре, полетят клочья по закоулкам...

– Что я могу сделать, ванакт? – наконец поинтересовался он.

– Когда мое войско подойдет к Микенам, ты и твои жрецы прикажете открыть ворота...

– Меня не послушают.

Я вздохнул – старика как-то слишком быстро запугали. Арейфоой на его месте вел бы себя иначе.

– Послушают, жрец! Если не будет приказа из дворца.

– Если не будет приказа из дворца, – повторил он. – Если Мантос и твоя сестра сами не поднимутся на стены...

– Да. Тогда тебя послушают. Дельфийское пророчество уже известно?

Впервые он улыбнулся, впрочем, тоже невесело.

– Да, ванакт. Его пытались скрыть, но кто-то постарался рассказать о нем всем, кто хотел слушать. По-моему, тут не обошлось без Эрифа...

Я задумался. Похоже, толстый весельчак начал выздоравливать. Но рисковать не хотелось.

– Он, кажется, болеет, богоравный Пеней? Не будем его тревожить.

Жрец вновь усмехнулся.

– Ктимена обещала очень многое – и ему, и мне. Я ответил честно – Поседайон молчит. Эриф, – он покачал головой, – Эриф обещал дать ответ через месяц.

Вспомнились слова Дейотары. Выходит, царица не зря говорила об этом сроке! Что ж, Эриф поступил мудро – если за месяц я не верну себе престол, значит, великий Дий и вправду отвернулся от Клеотера Микенского!

– Боги за тебя, ванакт, – вздохнул Пеней. – Но твоя сестра не боится богов. Она не боится ничего – даже того, что Микены превратятся в кучу пепла.

– Пожалуй, – согласился я. – Но я все же попытаюсь...

– Если она сама возглавит оборону... – жрец покачал головой.

– Я поговорю с ней.

– Ты?! – поразился Пеней.

– Да, – я встал. – И немедленно.

К темной громаде дворца меня проводила храмовая стража. Мантос позаботился об охране, но потайная дверь в стене, выходящей в старый сад, не была известна даже ему. Это был секрет Дейотары, которым она поделилась со мной совсем недавно. Механизм оказался старым, изношенным, и я долго ждал, пока каменная обшивка со скрежетом и скрипом отойдет в сторону.

Коридор... Я вспомнил: налево – тронный зал, мои покои – направо. Интересно, где сейчас моя сестренка?

Далеко пройти не удалось. За углом меня встретили стражники, и я, сняв шлем и полюбовавшись их очумелыми рожами, велел отвести меня прямо к Мантосу. Мы пошли вдоль по коридору, и я сообразил, что лавагет сейчас в покоях Ктимены. Что ж, так даже лучше...

Караульные у дверей долго не могли прийти в себя, а затем загрохотали кулаками по высоким дубовым створкам. Прошло несколько мгновений, и вот дверь приоткрылась. На пороге стоял Мантос в небрежно наброшенном фаросе. Рука сжимала меч, в другой был щит – тот самый, что когда-то вручили мне в храме Поседайона.

– Радуйся, лавагет! – хмыкнул я, подходя поближе. – Ну и нагнал же ты страху! И прежде всего – на самого себя!

– А-а! Т-ты?

Его глаза застыли, словно сын Корона увидел призрак.

Не ожидая, покуда Мантос придет в себя, я отодвинул его плечом и вошел в комнату. Ктимена уже проснулась. Она сидела на ложе, держа в руках большой странный сверток. Я не сразу понял, что это, но царевна повернулась, и я заметил маленькое красноватое личико.

Племянничек...

Что-то в этой сцене показалось мне необычным, и лишь потом я сообразил – ребенок молчал, хотя наверняка проснулся...

Я захлопнул дверь и задвинул засов. Надо было решать быстро, пока они не очухались. Но Ктимена опередила меня:

– Убей его! Скорее, пока он не начал говорить!

Мантоса дернуло, но я не двинулся с места. Лавагет был без кольчуги, с коротким мечом, я мог зарубить его в любой момент. Но тогда придется убить Ктимену, а в этом случае весь мой замысел ничего не стоил.

– Убей!

Ее рука скользнула по стене, где висел еще один меч – побольше, в тяжелых кожаных ножнах, но внезапно послышался странный звук. Кто-то хрипел. Я еле удержался, чтобы не оглянуться в поисках того, кого решили придушить прямо в покоях царевны.

Ктимена отшатнулась, и тут я понял – ребенок! Он не мог кричать, и его искаженный рот заходился в хрипе. Над головой приподнялась маленькая ручонка, и я подумал, что мой племянник уже слишком велик для пеленок. Ктимена зря его кутает...

Царевна нерешительно обернулась, лицо дернулось болью.

– Подойди к ребенку, – велел я, и Ктимена молча повиновалась.

– Ну, в общем так, ребята, – я поудобнее уселся в кресло, скинув на пол чей-то синий хитон тонкой тирской ткани. – Извините, что помешал, но вы продули...

Мантос неуверенно поглядел на царевну, но та была слишком занята сыном. Я вздохнул:

– Лавагет, очнись! Я говорю прежде всего для тебя. Ты военный и можешь рассудить здраво. Про Тиринф ты уже знаешь, но это только начало...

Выигрышными костями у меня был забит пояс, и я швырял их, не глядя.

– Через несколько часов вы узнаете про Немею и Навплию. А завтра будет Лерна. От моря я вас уже отрезал...

За Немею мне ручался Телл, которому тамошний геквет приходился не то родичем, не то близким другом, Навплия была не так далеко от Тиринфа, и я понадеялся на Калиба, а Лерну просто приплел для солидности.

– Соседи вам не помогут. Они ждут моей победы – и, как видите, не зря. Дельфы меня поддержали. Даже тут, в Микасе, Эриф и Пеней молчат – и это не в вашу пользу. Кстати, дорогу к Аргосу я уже перерезал, и на Сикион – тоже...

Последнее я выдумал, но, в общем, прозвучало убедительно.

– Но это все мелочи... – я выждал несколько мгновений, приберегая главное. – У вас по-прежнему тысячи воинов, у меня – лишь сотни. Но, ребята, это уже не имеет значения...

Следовало убедить Мантоса – он вояка, привык считать большими числами. Но такое поймет даже он.

– Вся Ахиява, кроме тех мест, где стоят гарнизоны, уже не ваша. Богоравные козопасы в шкурах поднялись на защиту своих богов – и заодно законного ванакта. Мать Рея позвала своих сыновей...

– Хватит! – Ктимена выпрямилась, не обращая внимания на хрип, доносившийся из свертка. – Мантос! Не слушай его!

– Слушай, слушай, лавагет! – перебил я. – У тебя есть день – не больше. Бери две колесницы, в одну грузи ее и сына, в другую – что хочешь из сокровищницы – и кати отсюда к ближайшей границе. Если вы поселитесь где-нибудь на Крите или в Милаванде, я закрою глаза...

Мантос молчал. Он понял – должен понять. Микенская армия, разбросанная по трем десяткам гарнизонов, превратилась в маленький архипелаг среди враждебного моря. А ведь большинство воинов – такие же козопасы, только в рогатых шлемах...

– Мантос! Очнись! – царевна шагнула вперед, ей глаза на бледном, с красными пятнами, лице, недобро блеснули. – Он лжет! Иначе он бы просто убил и тебя, и меня, и его...

Она кивнула на ложе, где заходился в хрипе Главк-младший, в недобрый час провозглашенный ванактом микенским.

– Я никого не хочу убивать, – вздохнул я. – Мантос, решай!

Убивать их и в самом деле не имело смысла. И не только потому, что ошалевшие от ужаса даматы и стражники успеют прикончить меня самого, прежде чем сообразят, что дело проиграно. И даже не из-за пророчества старой девы в Дельфийском святилище...

– Первое предательство еще можно считать подвигом, – на миг мне стало жаль парня. – Но второе – предательство без оговорок...

– Да! Да! – Ктимена, оттолкнув Мантоса, шагнула ко мне. – Он предал Ифимедея, а затем – тебя! Предал – потому что так велела я! Понятно тебе, мой самозванный братец? И теперь он сделает то, что я скажу...

Губы лавагета шевельнулись, но он смолчал. Внезапно я понял – Ктимена права, а я, кажется, здорово просчитался.

– Сейчас я открою дверь, – продолжала она. – Можешь убить меня, самозванец!

Она подошла к засову и начала его отодвигать. Тяжелая щеколда поддавалась с трудом, но я спокойно ждал. Наконец дверь приоткрылась, и сразу же в комнату ворвались стражники – много, больше десятка. Копья в такой тесноте бесполезны, и возле моего лица сверкнули лезвия тяжелых бронзовых мечей.

– А теперь послушай меня, Клеотер, – Ктимена оскалилась, и я на миг удивился тому, что Мантос до сих пор не бежал от нее на край света. – Будь ты действительно моим братом, толковать нам было бы не о чем. Но ты всего лишь самозванец, и мы можем поговорить.

– О чем, царевна? – удивился я. – Сначала скажи о моем самозванстве всем соседям, скажи дельфийским жрицам...

Она хрипло рассмеялась:

– Эти дураки в Фивах признали тебя – значит, признают и меня! А пророчество можно читать по-разному. Ты действительно Клеотер – сын комавента Лая. Пифия сказала именно это!

...Она тоже знала – наверное, Скир постарался и здесь. Но не это испугало. Мантос! Почему он молчит?

– Да, ты Клеотер, и ты будешь ванактом – на один миг. Завтра тебя посадят на трон, и я первая поклонюсь тебе. А потом...

Остроумно – хотя и не оригинально (Хамураби проделал такое еще несколько веков тому назад). Потом самозванного ванакта можно прибить бронзовыми гвоздями к кресту. Правда, гвозди они отменили...

– А потом тебя разрубят на части – медленно, кусок за куском...

Я кивнул – идея для матери несчастного больного ребенка не так уж плоха.

И тут, наконец, заговорил Мантос:

– Царица! Он не искал нашей смерти...

Увы, это было все, на что он решился. О боги Аннуаки, почему вы допускаете шлюху Иштар к мужским делам!

– Дурак! Лучше забери у него секиру!

Я дернулся, слово меня ударили. Главнокомандующего титулуют дураком при воинах! И кто – глава государства!

Все, конец! И ей, и ему, и, вероятно, мне. Хоть бы по-хеттийски ругались...

Мантос нерешительно отодвинул молчаливых стражников и протянул руку. Я сплюнул и бросил секиру на пол.

– Далеко не прячь, о мужественный лавагет! И помни – ты забрал мой щит.

Меч я бросил рядом, а небольшой кинжал, укрепленный под мышкой, решил оставить. В этом бабском царстве пройдет и не такое...

– Сейчас тебя как следует запрут, Клеотер, – царевна зло усмехнулась. – Завтра утром я поговорю с тобой в последний раз. Ты выйдешь на площадь, при всех признаешься в самозванстве и передашь мне диадему. Если ты сделаешь это – посмотрим... Иначе я на часок-другой воображу, что ты – мой настоящий брат, предавший сестру ради этой поганой суки, ради этой подстилки, этой...

Странно, у царевен богохранимой Микасы на диво однообразный лексикон. Правда, Дейотара никогда не унизила бы мужа перед чужими. Хотя будь на моем месте Прет, кто знает...

Я надеялся, что лавагет опомнится, но тщетно – Мантос молчал, глядя куда-то в сторону.

Все – я проиграл! Проиграл, недооценив обаяние костистых прелестей своей сестрицы. О Адад, нельзя мерить противника по себе, как я мог забыть об этом?

Можно было еще попытаться. Напомнить, что они забыли о сестричке Дейотаре, которая охотно превратит Микасу в пепел, особенно после убийства законного ванакта. И что соседи в тот же час перейдут границы... Но я понял – бесполезно. Ктимена не видит ничего – даже исказившегося в муке лица своего несчастного ребенка. Мантос видит все, но будет молчать...

Я ждал, рискнут ли обыскать ванакта, хотя бы и бывшего. Обошлось – просто подтолкнули в спину и потащили все тем же коридором налево, где начиналась лестница, ведущая в подземелье.

Сестрица обещала как следует запереть меня, но не сдержала слова. В подземной темнице, как и в других узилищах Микасы, замков не предусматривалось. Вместо этого имелись чудовищной толщины дверь и громадный засов, роль которого выполняло средних размеров бревно. С подобной практикой я столкнулся в первую же ночь, когда навестил богоравного Арейфооя. В дворцовых подвалах все было устроено не хуже, чем в подземельях храма Землевержца, только двери потолще, а камни стен – покрупнее. Окошек, естественно, не имелось, зато полагался факел, который горел приблизительно полчаса, после чего можно смело ложиться спать – до прихода стражи ничего нового произойти не могло.

Первым делом я пожалел, что в свое время не приказал поставить в узилище что-нибудь вроде деревянного ложа. Камни пола были холодны и жестки. Я завернулся в плащ и сел в угол, стараясь не прислоняться к ледяной стене. Все, Нургал-Син, приплыли...

Признаться, расстроился я изрядно. И не только из-за обещания превратить меня в груду мясных объедок. Впервые пришлось воевать по крупному – и я проиграл быстро и успешно, даже не потеряв ни единого человека. А ведь все это я придумал не сам. Дейотара, Прет, богоравный Телл, Калиб, Тея, наконец, – люди неглупые, и уж во всяком случае поумнее этой костлявой истерички. Но Ктимена победила – просто потому что мы готовились воевать с умными людьми. Тупое бабское упорство, нелепое «Ни за что!» – и она победила. Конечно, ее победа – всего на час. Дейотара и Прет вскроют Львиные ворота, как амфору с критским вином, но тогда начнется резня – именно то, чего мы хотели избежать. К тому же я имел все шансы не увидеть даже этого...

Почему-то мысль договориться с Ктименой ни разу не пришла в голову. И вовсе не потому, что после отречения меня не пощадят. Моя сестрица дура, но не настолько же! Пощадить можно настоящего царевича, но не наглого самозванца. Просто сработала давняя привычка наемника – драться до конца. Нас, «серых коршунов», считают оборотнями. Сегодня служим хеттийскому Солнцу, завтра – царю Ассура, а после – Великому Дому Та-Кемт. Верно, но мы дослуживаем свой срок до последнего часа, и если попадаем в плен, то не предаем своих хозяев. В этом нет героизма, это – правило, иначе никто бы не позвал нас на службу. Нургал-Син, бывший царский мушкенум, получил дурацкую работенку в этой крысиной норе. Работенка мне не по душе с первого часа, но я делаю, что могу, и не собираюсь дезертировать. Настоящему Клеотеру, наверное, было бы легче. Сунул в зубы этой костлявой диадему – и дай Бел-Мардук ноги до самого Южного моря!

...Нет, поганая диадема снимается только с головой – тут моя супруга, пожалуй, права...

Я быстро успокоился. Что поделаешь, победа и поражение – удел воина. Остались лишь усталость и злость на дурака-Мантоса. Нас, вояк, обвиняют в том, что мы вечно путаемся со шлюхами. Верно – так и должно быть! Шлюхам ничего не нужно, кроме огрызка серебра. Лучше валяться на подстилке с последней храмовой рабыней из святилища Иштар, чем позволять, чтобы богоравная сука титуловала тебя дураком перед собственными воинами!

Впрочем, я злился не на него, а на себя. Я поверил Мантосу – и ошибся. Затем вновь поверил – но уже не в его верность, а просто в здравый смысл. И вновь просчитался – костлявые ключицы застили ему свет. Тем хуже для Мантоса – и тем хуже для меня...

Все-таки удалось уснуть – помогла давняя привычка. Проснулся я уже в полной темноте. Факел давным-давно догорел, а сквозь тяжелые двери могла просочиться лишь тьма подземного коридора. Но я не мог ошибиться – там, наверху, уже утро. Ктимена обещала навестить меня, но похоже, забыла.

Забыла?

Я быстро прикинул обстановку. Ее шансы малы, попросту – никакие. Дурацкая идейка с разрубанием на куски моей скромной персоны – единственное, что пришло ей в голову. Правда, еще можно поторговаться, поманить самозванца надеждой на жизнь... Но каждый час дорог. Прет уже ведет своих шардана на столицу, кентавры и братья-разбойнички перекрывают дороги, а Ктимена... А моя сестричка начисто забывает о своей последней кости, хотя и не выигрышной! Почему? Из-за Мантоса? Я фыркнул – такие, как она (впрочем, как и моя женушка), лежа под мужем, думают о небеленом потолке. Ребенок? Такая потащит ребенка даже под стрелы. Значит, что-то другое...

Время шло, коридор за дубовой дверью словно вымер, и я начинал догадываться. Только одно могло отвлечь мою сестричку от ее нелепых планов. У ворот Златообильных Микен уже кто-то стоит! Прет, Калиб, а, может, и моя супруга собственной персоной решили поспешить. Итак, у ворот уже кто-то стоит... и моя сестрица потянула Мантоса на стену! Значит, у меня появилось время, и я напрасно замерзаю в этом дурацком подземелье...

Темнота не помешала мне внимательно обследовать дверь. Нет, тут не пройти. Будь у меня «черная бронза», я бы попытался – с условием, что коридор пуст. Но кинжал, оставленный растяпами-стражниками, годился лишь на то, чтобы отрезать кому-нибудь ухо. С ним я провожусь год – если предварительно не умру от скуки. Стены... Я всмотрелся в непроглядный сумрак и покачал головой. В храме Дия еще могут встретиться тайные ходы или замаскированные тоннели, но в дворцовом подземелье такие подарки исключены. Иначе что за цена этим подземельям?..

Я прошелся вдоль стены, ощупывая рукой шероховатый камень. В Микасе не мелочились – каждая глыба оказалась размером с ларнак.[32] Не иначе строители пригласили в помощь моего приятеля Роха с его соплеменниками-киклопами!

Потолок... Я взглянул вверх, ничего не разглядев в темноте, но вспомнил – до него не достать. Оставался пол, но под ногами были все те же каменные блоки, еще крупнее и неподъемнее.

Что ж, придется подождать, пока дверь откроют, и ударить первого же стражника в незащищенную панцирем шею. Потом – вырвать меч, толкнуть обвисшее тело на того, кто рядом – и в коридор. Правда, далеко я не убегу, да и стражники едва ли позволят себя резать – сам же учил...

Вот если сюда первой войдет Ктимена!.. Нет, на это рассчитывать нельзя. Такую глупость не сделает даже она.

...Первый толчок я пропустил. Затем почудилось, что Поседайон-Землевержец добрался-таки до Микасы, решив перевернуть здесь все вверх дном. Я отскочил подальше от двери, соображая, что делать, если начнет рушиться потолок. До конца решить эту несложную задачу не удалось – новый толчок заставил успокоиться, и одновременно – изумиться. Землевержец пока не добрался до богохранимых Микен. Земля оставалась на месте, зато шевелились стены. Вернее, одна из них – то, что слева от входа. Кто-то невидимый удар за ударом расшатывал громадные блоки.

В темноте что-то хрустнуло, заскрипело – кажется, один из камней уже не выдержал.

Я присел на пол, позабыв вернуть на место отвисшую челюсть. Гидры, кентавры, дриады – это еще можно стерпеть. Но такие глыбы не сдвинуть никому на свете! Разве что в соседнем узилище заперли парочку соскучившихся по свободе киклопов...

Скрежет усилился, что-то скрипнуло, и подземелье дрогнуло – первая глыба с грохотом ткнулась в пол. Я отскочил к противоположной стене, прикинув, что невидимые киклопы того и гляди захотят сыграть со мной в веселую игру «а ну-ка поймай» – с помощью парочки подходящих камней. Но все было тихо. Затем, где-то совсем близко, послышался вздох – тяжелый, полный глубокой печали. Я решил, что одному из киклопов искренне жаль разрушенную стену.

Дальнейшее последовало быстро. С жалобным скрипом камни покидали свои места, глухо ударяясь об пол. Темнота мешала разглядеть детали, но я подсчитал, что мои соседи вывернули четыре глыбы. Значит, сквозь пролом уже можно пройти – даже киклопу.

Наступило молчание, затем вновь – грустный, тоскливый вздох, а потом глубокий низкий голос негромко произнес:

– Кто ты, сосед мой, сидящий в узилище этом?

Челюсть вновь отвисла, а затем я поспешно зажал рот рукой, чтобы не захохотать во все горло.

Ну почему при встрече с этим солидным серьезным человеком порой становиться так весело?

Вспомнилась старая ассурская хохма:

– О богоравный Афикл! Ну зачем ты бьешься головой о стену? Скажи, ради богов, что ты будешь делать в соседнем узилище?

И опять – грустный вздох:

– Бился плечом я, содравши его преизрядно...

Подземелье вновь вздрогнуло – что-то громадное протискивалось сквозь пролом. Я возблагодарил Аннуаков и все милости их за темноту. При свете мой родственник наверняка кинулся бы обниматься. А в этом случае никакой костоправ не выручит.

– Ты ли окликнул меня, родич мой, Клеотер богоравный? – грустно поинтересовался герой, оказавшись по эту сторону порушенной преграды. – Ибо к тебе я стремлюсь и уж третью стену сокрушаю, чтобы увидеться нам!

– А з-зачем сокрушать? – брякнул я первое, что пришло в голову. – Не проще ли через дверь?

– Нет, то не проще отнюдь, родич мой, Клеотер-повелитель. Клялся сестре я твоей, что не трону засовы дверные. Клятве ж я верен, ты знаешь...

– Правдиво гласишь, о могучий... – только и вздохнул я.

Об Афикле, признаться, я совсем забыл. Выходит – зря. Подземелья Микасы действительно простояли недолго.

– Рассказывай, Афикл! – я осторожно приблизился у шумно вздыхавшему Гильгамешу. Что-то темное и громадное врезалось в мою спину, едва не сбив с ног. Кажется, герой хотел слегка хлопнуть меня по плечу в знак приветствия.

– Дней уже с десять сижу... – грустно начал он. – И поистине грустно мне думать, о богоравный мой друг Клеотер, что сижу я, увы, по заслугам в этом узилище мрачном, столь сходном с Аидом бездонным...

– По заслугам? – поразился я. – Тебя? Да за что?

Он объяснял долго, и постепенно я начал понимать. Сестричка Ктимена оказалась неглупа. Когда Афикл, победив каких-то не вовремя встреченных им чудищ, вернулся в столицу, его пригласили на пир. Ктимена осторожно расспросила о том, поддержит ли он новую власть. Растерявшийся герой начал ссылаться на свою очередную клятву – на этот раз мне – и тут ему поднесли чашу аласийского вина. Он выпил – и очнулся в подземелье. Гильгамешу было сказано, что на него накатил очередной приступ безумия, и теперь ему велено сидеть, не подходя к двери, чтобы кара богов не привела к многочисленным человеческим жертвам. Афикл долго терпел, но затем подобное надоело даже ему, и он, не в силах нарушить клятвы, занялся стенами:

– Ибо узнал я, мой царственный родич и мой повелитель, – пояснил он. – Что и тебе место здесь. И решил испросить я совета...

Узнал он это от Ктимены. Оказывается, отправив меня сюда, царевна поспешила прямиком к Гильгамешу.

– Понял, поссорились вы, – с грустью заметил он. – И поистине это печально, о Клеотер, что безделица стала причиной спора – того, что с Ктименой рассорил тебя. Брат с сестрою враждуют! О боги!...

Я почесал затылок. Вообще-то он прав. Трон в крысиной норе – поистине безделица перед лицом богов. Как говаривал мой учитель хабирру: маета и ловля ветра!

– Дивные речи вела, о ванакт, дочерь Главка! Венец предлагала – мне предлагала! Зачем? Не иначе, она невзлюбила храброго Мантоса. Стыд! И на ложе меня зазывала, ибо иное желает потомство. Ведь хворым сын народился ее. Невзлюбили, несчастную боги!..

– Бедняга, – посочувствовал я богоравному герою.

...Оказывается, у моей сестрички имелась-таки выигрышная кость! На стены Микасы восходит не дважды предатель Мантос, а сам богоравный Афикл. Козопасы боготворят моего родича, соседи – откровенно побаиваются, а шардана – уважают.

– Так и не понял, признаться, не в шутку ль те речи мне говорила Ктимена? И впрямь небылица – мужа оставить и встать мятежом на ванакта, на брата! Небывное дело!

– Небывное, – охотно согласился я. – Вот что, Афикл, ты спрашивал совета, вот тебе совет первый...

Я задумался. Объяснить простодушному герою происходящее не так просто.

– Прежде всего – никакого безумия у тебя нет и не было. Боги тут совершенно ни при чем. Три мерзавца – Скир, Арейфоой и Ифимедей накачивали тебя какой-то дрянью, и ты терял память. Помнишь, я тебе рассказывал? В детстве ты поехал в Микасу, подошел к алтарю и вдохнул дыма. И началось. Как только ты приезжал сюда...

– Увы мне, всех – и людей, и богов прогневившему! – вздохнул Афикл.

– Тебя хотели сделать живой молнией для врагов Ахиявы. А моя сестричка тебя просто опоила. Так что никакого безумия у тебя нет. Можешь смело подойти к двери и выломать ее. Я разрешаю.

Герой задумался. Думал он шумно – наверное, так дышит гидра, если вытянуть ее на берег.

– Дюжину подвигов мне повелел совершить на микенское благо оракул. Только один и остался. Свершу его – город покину, в дальние земли уеду, туда, где в краю Акарнанском родичи живы мои. И не стану страшить человеков видом своим преужасным... Скорей бы свершить этот подвиг!

– Подвиг? – в голове что-то блеснуло – наверное Бел просветил мой разум. – Афикл! Ты прав – впереди у тебя подвиг! Да еще какой!

– Чудище буду разить, что из Тартара вышло... – равнодушно откликнулся он.

– Нет! То есть да! Тебе надо поехать за море Мрака. Там есть земля, она называется Орихайна. Там живут мирные и добрые шардана, которых обижают жуткие чудища. Каждый день жрут, представляешь?

– Гидры, наверное, – со знанием дела предположил Афикл.

– Гм-м... Не исключено... Там вообще полно чудищ. Там есть такие... Туловища, как у льва, а головы – орлиные. И еще имеются песьеглавцы, волки-оборотни и прыгуны на одной ноге...

Кажется весь запас сказок, слышанных в детстве, я исчерпал. Впрочем, не зря – Афикл явно заинтересовался, особенно львами с головами орлов. Пришлось выдумывать дальше – будто каждая такая тварь сидит на куче золота, а одноглазые пигмеи это золото воруют.

– В общем, в Орихайне надо навести порядок, – заключил я. – Для этого тебе придется стать царем...

– Увы мне... – горько повторил Афикл.

– Заранее сочувствую, но подвиг – есть подвиг. Станешь царем, поразишь чудовищ, а заодно поможешь разобраться с шайкой негодяев, которые зовутся ограми. Ну, на них не обращай внимания, я с тобой пошлю одного парня, его зовут Калиб, он этим и займется...

Я ждал возражений, но Афикл покорно молчал. Может, задание пришлось ему по душе, а может он просто готовился отработать нелегкую службу. Бедняга! Наверное, если бы я предложил ему часок-другой подержать Свод Небесный, он бы тоже согласился.

– Тяжкую службу ты мне поручил, о ванакт! – наконец констатировал он. – Но однако же, дело есть дело. Путь укажи мне туда, да поведай, как долго придется до Орихайны идти, и насколько то море глубоко...

– Завтра, – пообещал я. – Сначала займемся дверью...

К этому времени я уже принял решение. Хорошо бы дождаться, пока Ктимена сунет сюда свой нос, но каждый час дорог. Если мои ребята у ворот, то может завариться крутая каша. А это совершенно ни к чему.

Афикл все еще колебался – клятва не пускала его к засову. Пришлось сослаться на волю Дия, Поседайона и Матери богов Реи. Наконец я его уговорил. Герой шумно поднялся и, тяжело ступая, направился туда, где находилась невидимая в темноте дверь. Я слышал, как Афикл возится, очевидно, примериваясь, где лучше приложиться. Внезапно он замер.

– Ванакт! Ты не убьешь ее? Ее и ребенка?

Я вздрогнул. Оказывается, мой мечтательный родич куда больше понимал в происходящем, чем могло показаться.

Зря я отсылаю его к шардана! А потом какие-нибудь умники обязательно ляпнут, что я отправил его подальше, опасаясь за свой трон! Славный парень, ему бы на этом троне и сидеть...

– Нет, Афикл. Они останутся живы.

– Ты клянешься?

– Клянусь!

Он удовлетворенно вздохнул и навалился на дубовую створку...

В коридоре, освещенном единственным умирающим факелом, было совершенно пусто. Стража то ли забыла про службу, то ли разбежалась, услышав, как мой Гильгамеш сокрушает дверь.

Мы взглянули друг на друга. Небритый Афикл в грязной львиной шкуре с всклокоченными волосами способен напугать целое войско. Мой вид, вероятно, был не лучше. Я хлопнул его по плечу и, спасаясь от ответного толчка, быстро направился к лестнице, ведущей наверх.

Стражу мы встретили только на первом этаже. Какой-то комавент, выглянув из-за угла, возопил дурным голосом и бросился бежать, уронив свой рогатый шлем. Я поддал шлем ногой и направился следом. Дворец был пуст – челядь попряталась, а даматы отсиживались дома, ожидая, пока кончится заваруха. Стало скучно, захотелось умыться, поесть и поваляться часок-другой на мягких покрывалах. Я одернул себя, приказав не расслабляться, и, подождав Афикла, свернул к тяжелым серым колоннам, за которыми находился тронный зал.

Охрана была на месте. Не четверо, как обычно, а целый десяток. Увидев меня и Афикла, стражники молча попятились, а затем стали ровно, как на смотре. Я подошел к возвышению, но не стал подниматься к пустому трону, а присел прямо на ступеньки.

– Старшего, – бросил я, ни к кому не обращаясь.

Один из воинов, ударив об пол древком копья, поспешил ко мне. Имени его я не помнил – какой-то хеттийец в ранге комавента. Я приказал послать за вторым гекветом Теспротом, которого, как я и подозревал, Ктимена отправила в подземелье, и выслушал нескладный рапорт об обстановке в городе. Хеттиец сообшил, что с утра Львиные ворота заперты, а Ктимена и Мантос отправились на стену, оставив во дворце два десятка стражников.

Все оказалось проще, чем я думал. Когда появился Теспрот – небритый, злой и совершенно сбитый с толку, я велел ему усилить караулы и послать гонца к верховному жрецу Поседайона богоравному Пенею. Вслед за этим оставалось найти кого-нибудь из спрятавшихся слуг и приказать им доставить нам с Афиклом по куску жареного мяса и кувшину вина.

Брать власть натощак как-то не хотелось.

Но поесть нам не дали. Появился Теспрот, успевший каким-то чудом побриться, и шепотом сообщил, что во дворец прибыл лавагет Мантос. Задержать его не решились – для стражников он все еще оставался главнокомандующим.

Он стоял в коридоре, воины держались поодаль, но по лицу лавагета было ясно – он уже все понял. Я не взял с собой оружия, да оно и не понадобилось. Мантос невесело улыбнулся и бросил на пол меч.

– Мой щит, – напомнил я. – И секира...

– Твоя секира в покоях царицы, – Мантос снял с руки щит и положил его рядом с мечом.

– Где Ктимена?

– На главной башне.

– Зачем же ты вернулся? – удивился я.

Он вновь усмехнулся – так же невесело.

– Чтобы убить тебя, Клеотер. Она приказала...

Рядом шумно вздохнул Афикл. Я махнул рукой, и воины повели лавагета – уже бывшего – в хорошо знакомое мне подземелье. Ничего сделать уже было нельзя: Мантос, сын Корона, сам выбрал свою судьбу.

– Сам ли пойдешь ты к воротам, ванакт? – поинтересовался Афикл.

– Да, – вздохнул я. – Надо. Пора со всем этим кончать.

– Не пойти ли туда мне? – предложил он. – Было однажды: ворота открыл я один, без подмоги – руками.

– Там Ктимена, – напомнил я. – И несколько сот стражников.

– Я их не трону! – загорячился Афикл. – Клянусь! И другим закажу! А иначе город в опасности наш...

Похоже, Гильгамеш боялся того же, что и я – резни.

Я поручил ему открыть ворота, позаботиться о Ктимене и показать кулак тем, кто подошел к городу, дабы вели себя пристойно. Мне уже приходилось брать столицы, но ни один штурм не показался столь скучным и обыденным.

Все выяснилось через пару часов. Никакого штурма и не было. У ворот стояли четыре колесницы и два десятка всадников – разведка, посланная Претом. Каким-то чудом о моем возвращении стража уже знала, поэтому появление Афикла вместе с посланцами Пенея все тут же решило. Ворота открыли (не понадобилось даже взывать к стражникам от имени Землевержца и прочих богов), после чего Ктимену вместе с ребенком – она, как я и думал, умудрилась взять несчастного малыша с собою – отправили обратно во дворец и заперли в ее покоях. Я приказал направить гонцов в Коринф и вновь запереть ворота. Богохранимый град Микаса мог вздохнуть с облегчением и приняться за повседневные дела.

Царская игра в кости закончилась...

ШИН

«Дейотара примчалась»

Дейотара примчалась в город к полудню следующего дня. Гонец застал ее в дороге – шардана под командованием Прета беглым маршем шли на столицу. Дочь Ифимедея сошла с колесницы, оттолкнув мою руку, которую я попытался подать, и не сказав даже «Радуйся!», направилась во дворец.

У меня нашлись неотложные дела. Прет, выполнявший теперь обязанности лавагета, должен был позаботиться о подчинении нескольких особо упрямых гарнизонов, кроме того, мои пилосские соседи зачем-то придвинули к границе два отборных орха. Когда я, наконец, смог заглянуть к супруге, то нашел ее за обычным занятием: Дейотара что-то писала на алебастровой табличке. Моя печать и изящная терракотовая баночка для краски находились рядом.

– Не возражаешь? – она кивнула на печать. – Дела не могут ждать, пока ванакт развлекается...

Будь это кто-то другой, я бы, наверное, возмутился, но к ее манере я уже успел привыкнуть.

– Ты мог бы не спешить давать своей рыжей сан верховной жрицы, – продолжала она. – Представляю, что скажут в Дельфах!

Ах, вот оно что! Стало весело, и я поудобнее развалился на аккуратно застеленном ложе – это ее особенно раздражало.

– А в Дельфах уже высказались, о ванактисса! Вспомни пророчество: «Чти и богов, и богинь»!

– И ты почтил, – согласилась она. – Интересно, какие травки твоя ведьма сыпала в светильник? Наверное, для тебя понадобилась целая охапка!

– Громадная, – согласился я. – Только на Таинстве были не травки, а корешки.

– Травки тоже годятся, – она вздохнула, и я вдруг понял – моя высеченная из базальта супруга вот-вот вспыхнет. На всякий случай я отодвинулся подальше, но царица продолжала невозмутимо водить кисточкой по табличке. Наконец она ловко, не замочив пальцев (что для меня всегда оставалось проблемой) окунула печать в краску и быстрым движением оттиснула на табличке мой знак.

– Кому?.. – начал было я.

– В Фивы... – она отложила табличку в сторону и вдруг резко повернулась:

– Послушай! Жена ванакта может стерпеть, если ее муженек задирает хитон какой-нибудь сопливой пастушке! Но если это верховная жрица... Имей в виду, соперницу возле трона я не потерплю! Пойми хоть это...

По-моему, она хотела добавить «скотина», но почему-то сдержалась.

– Тея нам помогла, – напомнил я. – И очень помогла!

– Не смей называть ее имени! – царица вскочила, и я с изумлением заметил в ее глазах что-то странным образом напоминающее слезы. – Не смей! Я зарежу твою рыжую! Я...

– Очнись! – я сжал ее руку, и Дейотара умолкла. – Ванактисса не может угрожать убить верховную жрицу Реи... И учти, сестричка, если с ней хоть что-то случится, я тебя убью. Сам, лично... А если ты прикончишь и меня, то я позабочусь, чтобы тебя зарезали возле моего толоса. И хватит об этом...

Она обмякла, а затем проговорила странно спокойным голосом:

– Хорошо... Я не трону ее. И ее приплод тоже... Но пусть она никогда не попадается мне на глаза! Ни она, ни ваши дети! Слышишь?

Странно, у моей женушки оказалось очень живое воображение. Сначала – травка в светильнике, теперь – дети...

– Ну почему ванактом стал именно ты? – внезапно прошептала она. – О боги, за что?

Такой я ее еще не видел и невольно встревожился.

– Ты что, не выспалась? Дейотара, да что с тобой?

Она отвернулась, помолчала, а затем вздохнула.

– Ты прав, ванакт. Извини...

С силой проведя ладонью по глазам, царица повернулась ко мне.

– Я послала гонца к Эрифу, но ответа нет. Наверное, он хочет видеть тебя.

– Я прикажу притащить толстяка на веревке...

Мне представилось это великолепное зрелище, и я невольно зажмурился от удовольствия.

– Нет. Сходи к нему. Говорят, он действительно болеет. Но верховный жрец нужен нам сегодня вечером. Торжественное жертвоприношение по случаю возвращения в Микены законного ванакта, как же без него? Сходи.

Дейотара была, как всегда, права. Я кликнул пяток шардана – береженого и Адад бережет – и направился в дому Эрифа.

Больше всего на свете мне хотелось врезать толстяку с двух рук – за папашу Дия и мамашу Рею. Мне живо представилось, как от первого удара он влипает в стену, я поднимаю его с пола, (причем ворот хитона непременно лопается) и бью снова – в челюсть, вышибая зубы. Богоравная скотина умудрилась благополучно отмолчаться все эти дни, проявив редкое благоразумие – а за такое полагается награда!

...Но уже входя в его дом мимо побледневшей челяди, я знал – ничего подобного, к сожалению, не будет. Мы поздороваемся – крайне вежливо и почтительно – и начнем чинную беседу, как и надлежит правителю Микен и верховному жрецу.

– Радуйся, ванакт!

– Эриф встретил меня, сидя в кресле, чем-то странно напоминающем мой трон. Толстяк попытался приподняться, но внезапно по его лицу пробежала судорога боли. Я заметил – ноги его укутаны во что-то теплое.

– Радуйся, жрец...

Я присел на табурет, с интересом глядя на всегда жизнерадостного слугу Дия. На этот раз его веселья заметно поубавилось.

– Болею, – понял он. – Ноги... Как видишь, даже не понадобилось ничего выдумывать, чтобы не являться к твоей сестре...

– И ко мне, – напомнил я, ничуть не подобрев.

– Я буду сегодня вечером.

Я все ждал, что он наконец-то хихикнет, но в этот день жрец был странно серьезен. Мне вдруг показалось, что он здорово постарел.

– Ждешь оправданий, Клеотер? – поинтересовался он чуть погодя.

Я пожал плечами.

– Не знаю, Эриф. Мне казалось, что ты должен был вести себя как-то иначе. Ктимена захватила престол, а ты просто отмолчался. Молчание – знак согласия, жрец!..

Он кивнул, по лицу вновь пробежала судорога боли.

– Понимаю. Ты ждал, что верховный жрец Дия, Отца богов, приползет в тронный зал, при всех будет обличать узурпаторов и героически умрет под копьями стражи.

– Это бы помогло, – согласился я, обдумав такой вариант.

Наконец-то он хихикнул, но как-то неуверенно.

– Ктимена это тоже сообразила. Поставила стражу у моих дверей и ждала, пока я не сдамся... Что я мог еще?

– Написать мне, – вздохнул я. – Написать в Фивы, в Дельфы, пообещать моей сестричке божий гнев, а мне – поддержку. Авось бы не зарезали!..

Эриф покачал головой:

– Нет. Представь, что все-таки победила Ктимена. Как быть с гневом Дия? Ведь я говорю от его имени, ванакт! Я могу ошибиться, он – нет. Но Царю богов незачем вмешиваться самому. У него есть слуги. Ты ведь получил ответ из Дельф? И Ктимена тоже получила – совсем не такой, на какой рассчитывала. А ведь она не пожалела золота!

– Так это ты? – поразился я. – Я думал, пифия...

Он хихикнул и потер руки – совсем как в прежние дни.

– Конечно, конечно... Кто может повлиять на слуг великой Геи? Но ведь Дий – Отец богов, и его голос тоже что-то значит. Скажем так, ко мне прислушались...

– «Сестрину кровь не пролей, » – напомнил я.

– «Чти и богов и богинь, » – подхватил Эриф. – Ты понял правильно, ванакт. Как видишь, Мать Рея, Землевержец Поседайон и даже, кажется, киклопы охотно тебе помогли. Но разве они могли что-то сделать без воли Дия?

– Да ну? А я-то думал, ты маялся хворью, о хитроумный Эриф!

– Маялся, – вздохнул он, – Но для того, чтобы слухи о пророчестве распространились по городу, не обязательно выходить из дому. А к кому, думаешь, побежал богоравный Пеней после вашей встречи? Кто шепнул воинам у ворот, чтобы они вовремя разбежались?..

Толстяк был доволен и, явно ждал, что его услуги оценят. Трудно сказать, говорил ли он правду. Я хмыкнул:

– Темна воля богов, жрец. Кое-кто может подсказать другое: в город мое войско ввел Поседайон, ему и быть Царем богов...

– Поздно, – покачал головой Эриф. – Дий уже царит на небе. Пошатнешь его престол – разрушишь свой. И, кроме того, ванакт, Дий – этот тот, кто предшествует Единому. Поверят в него – поверят и в Бога Истинного...

Мне вновь захотелось опробовать прочность его челюсти. Кажется, он понял и улыбнулся:

– Из-за чего ты поссорился с Ним, ванакт? Хотел принести жертву Рее? Говорят, Он был очень гневен!

Жрец знал даже это.

– Я тоже посвящен, ванакт, ты знаешь. Но меня, недостойного, Он прощает, хотя я каждый день стою у чужого алтаря. Единому виднее, что служит Его славе...

Может, хитроумный толстяк был и прав, но верить в такое не хотелось. Эриф покрутил толстыми пальчиками, хихикнул и вновь стал серьезен.

– У меня к тебе просьба, ванакт. Гирто умирает. Она хочет видеть тебя.

– Гирто? – поразился я. – А что с ней?

Признаться, я успел забыть о старой ведьме. А она обо мне, выходит, нет.

– Гирто очень гневалась – ты знаешь, за что. Из-за нее все и началось, именно она подтолкнула твою сестру к мятежу. Правда, старуха ни разу не обвинила тебя в самозванстве, хотя Ктимене этого очень хотелось... Но Гирто была опасна. Не знаю, смог бы ты так легко вернуться...

– И что с нею случилось? – я начал постепенно понимать.

– Воля богов, ванакт! Они прогневались, что старуха, из-за ненависти к тебе и к той, что заняла ее место, оспорила их волю. Три дня назад Гирто зачем-то пошла на рынок – не иначе, в очередной раз призвать на твою голову божий гнев. Увы, она оказалась неосторожна – ее толкнули, а тут какая-то телега... Очень неудачно вышло!..

Он довольно улыбнулся и даже причмокнул. Я поморщился:

– Я не просил о такой услуге, жрец!

– Просил? – удивился он. – Да ты и не должен ничего просить, Клеотер Микенский! Разве не я послал тебе половинку ожерелья в Ассур? Разве не мы с Гирто задумали твое возвращение еще несколько лет назад? Старая ведьма посмела предать, а боги предательства не прощают. Хотя я ее понимаю: столько лет считаться провидицей, внушать страх, любовь, почтение... А тут какая-то девчонка из Козьих Выпасов!.. Кстати, ванакт, ты сделал правильный выбор, назначив новую верховную жрицу Реи.

– Она не будет вмешиваться в дела царства?

– Я же говорил: ты мудр, Клеотер! Опасно, когда жрецы вмешиваются в правление...

– Стоит взглянуть на тебя, – охотно поддакнул я.

– Вот-вот, – он довольно улыбнулся. – Да поможет Дий богоравной Тее!.. И все-таки не ссорься с царицей, ванакт! Она поистине достойна венца, и ты был трижды прав, когда спас ее от безумной Ктимены... Извини, я начинаю давать советы, а цари, – послышался ехидный смешок, – цари, как известно, не любят советов, хотя и нуждаются в них. От этого все беды... Ты уже уходишь?

– Не стоит так долго тревожить больного, – рассудил я, опасаясь, что все-таки врежу ему на прощанье. – Увидимся вечером во дворце, о богоравный!

– Сколь желанная эта встреча, о ванакт! – пухлая физиономия расплылась в улыбке. – Ты не забудешь о Гирто? Она в моем доме – тебя проводят. Не мог же я оставить умирать на улице такую красотку?

Я поспешил уйти – еще одно слово, и я бы все-таки ему врезал.

Вначале я не узнал ее. Морщинистое лицо превратилось в маску, глаза погасли, тонкие губы побелели. Странно, мне вдруг стало казаться, что из-под этого, уже почти неживого лика, проступает другой – тоже знакомый. Лицо женщины, виденной во сне – той, что стояла у моего изголовья и плакала. «Бедный мальчик!» Кого жалела Гирто в тот день, много лет назад?

– Радуйся! – проговорил я, как никогда ощущая нелепость этого приветствия.

– Ты... – равнодушно проговорила она. – Поздно, Клеотер Микенский. Ты опоздал – я не могу уже проклясть тебя, как ты того заслуживаешь. Моей силы больше нет...

– За что тебе проклинать меня, Гирто? За то, что я не принес тебе голову невинного человека?

Белые губы искривились гримасой – то ли смеха, то ли ненависти.

– И за это тоже. Моя сила ушла к другой – по твоей вине, ванакт. По вине того, кого я возвела на трон! Эта обида уйдет вместе со мною. Но ты совершил то, что переживет и меня, и тебя. Ты принес к нам Чужого Бога! Благодаря тебе Он ступил на нашу землю – и это тебе не простится...

Не тянуло спорить с умирающей, но я не хотел, чтобы она ушла озлобленной.

– Единый никому не принесет зла, Гирто. Он откроет глаза людям и освободит их!

Ее глаза сверкнули злобой:

– Он не Единый! Он лишь сильнее и беспощаднее прочих. Но без своих слуг Ему никогда не прийти на нашу землю. Ты пустил Чужого Бога, ты, Клеотер! Жаль, мое проклятие уже не имеет силы...

Она молчала, а я не знал, что ответить. Спорить нелепо спорить, оправдываться – тем более. Да я и не считал себя виновным.

– Я расскажу тебе одну историю, – вновь заговорила Гирто. – Это все, что мне осталось, ванакт. История имеет начало и конец, но не имеет середины. Конец – это умирающая старуха на ложе и ванакт Клеотер в золотой диадеме. А начало было таким...

Она на миг умолкла, затем продолжила, причем голос ее, до этого еле слышный, окреп и налился силой:

– Я тоже была молода и красива, Клеотер! Меня любил твой дед, ванакт Гипполох Микенский. И видят боги, сладка была его любовь...

Я кивнул – это уже не было тайной.

– Знаешь! – поняла она. – Но ты не слыхал, что у меня был сын. Лай, сын Гипполоха – мой единственный ребенок...

Вначале я не поверил, но затем понял – все сходится. Вот оно даже как...

– Я помогала ему. Он стал комавентом дворцовый стражи. Он женился на дочери базилея – я помогла ему и в этом. Но боги завистливы – мой сын погиб в битве с фиванцами, а затем умерла его жена, оставив мне внука – маленького Клеотера...

Странно, я ничего не чувствовал – ни радости, ни печали. Умирающая ведьма, по странной воле богов – мать моего отца, которого я никогда не знал...

– Клеотер жил далеко отсюда – я боялась пускать внука в Микены. Здесь не любили незаконнорожденных царевичей. Я надеялась, что когда-нибудь... Но вышло иначе...

Она вздохнула, худая дрожащая рука медленно потерла лоб.

– Ванакт Главк был в ссоре с верховным жрецом Дия – богоравным Кефеем. Он наделся на поддержку Эвсора, жреца Поседайона, но тот умер, а на его место пришел Арейфоой. Ванакт узнал о кровавых жертвах богам и хотел казнить Кефея...

Об этом я тоже знал. Мелькнула мысль, что Эриф послал меня именно за этим – узнать правду о гибели Главка и его семьи.

– Кефей сговорился с Арейфооем, и Главк был обречен. Его любило войско, но он просмотрел то, что происходит под дворцовой крышей. Его жена – царица Никтея – любила мужа, но кое-кто сумел убедить ванакта, что она предпочла его брата – царевича Ифимедея. Ванакт поверил – и не он один. Говорили даже, что Клеотер – не сын Главка, но это ложь. Ложь, которая убила всех – и ванакта, и его семью, а через много лет – и его брата...

...Выходит, Эриф прав – болтовня мерзавца Рексенора была лишь отзвуком давней лжи. Крест, на который я его отправил, Рексенор заработал честно.

– Я пыталась открыть глаза ванакту, но он не слушал. Впрочем, мне было все равно – что Главк, что Ифимедей. Я не любила их – сыновей Гипполоха, которые жили, в то время как мой Лай лежал в земле... Однажды ванакт обвинил брата в измене. Началась ссора, Главк обнажил меч. Ифимедей, защищаясь, убил его – и, говорят, до конца дней не мог простить себе смерти брата...

Вспомнилось застывшее лицо Ифимедея, его бессвязное: «Главк! Ведь ты должен знать...»

Призрак брата убил его – невиновного...

– В ту же ночь царица Никтея была убита. Говорят, Ифимедей не приказывал Скиру поднимать меч на вдову брата. Говорят, так велела новая царица – жена Ифимедея. Всякое говорят... Осталась Ктимена, которой не было и полугода, и Клеотер – законный наследник трона...

– Его отослали в деревню, – не выдержал я, – чтобы убить...

– Убить, – кивнула она. – Так решили Кефей и Арейфоой. Но Ифимедей не хотел смерти племянника. Он сделал так, чтобы Клеотера отправили в ту же деревню, где жил мой внук. Понимаешь, ванакт?

Я кивнул – что-то подобное говорил и Рексенор.

– Они были похожи. И в царском толосе решили похоронить сына Лая.

Белые губы искривились в подобие улыбки:

– Так говорят... На самом деле они не были на одно лицо, хотя сходство имелось – тот же рост, та же родинка на плече. Ифимедей приказал мне сделать их одинаковыми – не только лицом, но и голосом, и даже памятью. Убийцы хорошо знали царевича...

Вспомнился Скир. Старый волк клялся Стиксом, что сын Главка мертв. Похоже, он не только хоронил мальчишку, но и сделал все, чтобы эти похороны состоялись.

– Гирто, – не выдержал я, – людей можно сделать похожими, но не настолько. Ктимена и Дейотара тоже двоюродные сестры...

– Не перебивай, трудно говорить... Я была великой колдуньей, ванакт – не забывай этого. Я могла сделать так, чтобы всем казалось , будто мальчики одинаковы. Не навсегда, конечно... Когда я встретила тебя у храма Поседайона, то решила пошутить – и ты стал похож на покойного Главка. Хорошо получилось, правда? Ифимедей, как ты помнишь, оценил...

Ах, вот оно что! Кентавр Телл не ошибся...

Я невольно дотронулся ладонью до лица. Старуха покачала головой:

– Это уже проходит – медленно и незаметно. Скоро ты станешь прежним, но люди уже привыкнут к тебе... Но тогда, двадцать пять лет назад, надо было сделать так, чтобы мой внук был не только похож, но и помнил то же, что и царевич, так же говорил... Понимаешь, ванакт? Они хотели убить моего маленького внука, чтобы спасти отродье Главка!

Вновь вспомнился мой странный сон:

– Гирто, что случилось в храме, где ты была вместе с Арейфооем? Туда привели обоих мальчиков, уложили на каменные скамьи, ты плакала...

Она медленно качнула головой:

– Нет... Не скажу... Но ты и сам понимаешь – это была часть задуманного. Задуманного – ими... Но я решила спасти сына моего Лая – поменять детей местами. Не так уж трудно заставить ребенка забыть, кто он, подарить чужую память... Я хотела просить Арейфооя – тогда мы были дружны...

Она умолкла, я терпеливо ждал. Странно, об обоих мальчиках Гирто говорила, как о совершенно посторонних, будто один из них не сидел рядом с нею.

...Почему-то я был совершенно спокоен, лишь к горлу подкатывало что-то, напоминающее омерзение. Столько хлопот, столько труда, чтобы замучить шестилетнего мальчишку! Да поберет их всех чума, этих мудрых мужей и всемогущих колдуний!

Старуха закрыла глаза и долго лежала недвижно. Мне показалось, что она дремлет, но вот веки дрогнули. Злой, ненавидящий взгляд обжег меня:

– Ты ждешь, о всемогущий ванакт? Я рассказала конец истории, поведала и начало. Середины не будет! Я – последняя, кто знает, что именно случилось тогда, кто из детей умер и похоронен в царском толосе. И я не скажу тебе этого, Клеотер! Ты никогда – слышишь! – никогда не узнаешь, кто ты такой! И это будет моя месть...

Ее глаза впились в мое лицо, и что-то пришлось старухе явно не по душе. Она заспешила:

– Да! Да! Ты не узнаешь! С каждым годом тебе будет все хуже, это станет безумием более страшным, чем у бедняги Афикла. Даже после смерти, в царстве Гадеса, твоя тень не найдет покоя!

Я отвел глаза. Безумие, которым она грозила мне, уже начало овладевать ею самой.

– Я даже не обвинила тебя в самозванстве, ванакт! Я никогда не лгала, и не собираюсь лгать! Назови я тебя самозванцем, ты бы понял, кто ты! Я промолчала, и буду молчать до смерти. Уже скоро... Но почему молчишь ты, ванакт? Умоляй, проси! Может, я передумаю...

– Прощай, Гирто... – я встал, с жалостью глядя на страшное, подернутое желтизной лицо. – Да простят тебя твои боги! И пусть тебя простит тень убитого мальчика, когда встретит тебя в царстве Гадеса...

Она приподнялась с ложа, дрожащая рука сжалась в кулак:

– Будь проклят! Ты такой, как твой дед, как твой отец! Считаешь, что можешь прощать? А кто простит тебя? Жалеешь мальчишку? А кто пожалеет сына Ктимены?

Я похолодел – взгляд умирающей был полон злобного торжества. Тут же вспомнилось: Дейотара во дворце одна -вместе с Ктименой и ее ребенком. Царица услала меня к Эрифу, хотя можно было обойтись обычным гонцом...

Я выбежал из комнаты, и в спину мне ударил хриплый, нечеловеческий хохот.

Покои Ктимены были пусты. Исчезла стража. Дверь осталась полураспахнутой, на ложе валялись смятые пеленки.

Я оставил сестер наедине... Как же я забыл?

Дейотара спала, свернувшись под небрежно наброшенным покрывалом. Я присел рядом, не решаясь разбудить и узнать правду. Но она услышала.

– Ты? – голос был совершенно обычным, словно она и не говорила сквозь сон. – Эриф придет?

– Придет.

Что-то в моем голосе ей не понравилось. Из-под покрывала выглянуло удивленное лицо.

– Решила немного поспать – устала с дороги... Что-то не так?

– Где Ктимена? Где ее ребенок?

– Ах, вот ты о чем!..

Дейотара села на ложе и потерла ладонью глаза:

– Ты на редкость чуткий супруг. Я была в дороге всю ночь, а теперь ты не даешь мне отдохнуть из-за этой костлявой твари. Может, ты и с нею успел переспать?

Я еле сдержался, чтобы не ударить ее.

– Дейотара, я не шучу! Где они?

По ее лицу промелькнула усмешка:

– Решил ее спасти? Поздно! Она хотела убить меня – а потом и тебя. Или ты уже забыл, муженек?

– Не забыл, – я стиснул зубы. – Но, надеюсь, не забыла и ты. Оракул...

– «Сестрину кровь не пролей, » – зевнула она. – Это и не понадобилось. Твоя Ктимена спятила.

– Как?!

– Весьма основательно. Теперь она безумнее Афикла. Я велела связать ее и отобрать ребенка – она его чуть не придушила...

Я перевел дух – кажется, царевна и ее сын живы. Старая ведьма на этот раз ошиблась – хвала богам!

– Так ты беспокоился о ней? Конечно, мне хотелось отвести душу, – Дейотара улыбнулась. – Увы, нельзя. Я отправлю ее в деревню и приставлю стражу. Пусть воет на луну!

– Почему она сошла с ума?

– Спроси ее! – Дейотара не спеша встала и потянулась. – Хотя это будет трудно... Я ничего не сделала ей, о мой жалостливый муж. Разве что приказала зарезать предателя Мантоса на ее глазах...

– Мантоса? – я вздрогнул. – Как ты посмела...

– Посмела? – ее брови удивленно приподнялись. – Ну, знаешь! А что ты хотел сделать с этим дважды изменником? Хорошо было бы распять его на кресте – на площади возле дворца, но публичная казнь лавагета вызовет лишние толки. Он умер легко...

Спорить поздно, упрекать – нелепо. Для меня Мантос – дурак, запутавшийся в подоле моей сестрицы. Для Дейотары – один из тех, кто убил ее отца...

– А Главк? Сын Ктимены?

Она внимательно поглядела на меня. Взгляд был странным – насмешливым и одновременно полным злобы.

– Жалеешь ублюдка, ванакт? Неужели «серые коршуны» такие тряпки? Успокойся! Он болен и никогда не выздоровеет – боги наказали Ктимену. Я оставлю его здесь, во дворце. Пусть себе живет. Он внук Главка и правнук Гипполоха, но это уже не имеет значения...

– О чем ты?

Она невесело усмехнулась, и вдруг ее лицо странным образом изменилось. Казалось, моя каменная супруга вот-вот заплачет.

– Ну какая же ты все-таки скотина, Клеотер! Думаешь о ком угодно – даже об этом полудохлом щенке! Хоть бы подумал...

– О чем? – изумился я.

Она обреченно вздохнула:

– Ну конечно! Наверное, это уже заметили все – кроме тебя! У меня будет ребенок! Понял, бесчувственное дерево, дубина? Твой ребенок! Я молю богов только об одном – чтобы он ни в чем не походил на тебя! Во всяком случае, я воспитаю его именно таким...

То что я был изумлен – слишком мягко сказано. У каменной статуи не может быть детей! Не к месту вспомнилось ее давнее обещание – придушить моего наследника...

– Так это та новость о которой ты грозилась сообщить? И та причина...

– Да, – она уже успокоилась, лицо вновь стало прежним, взгляд сверкнул насмешкой. – Чего же ты не веселишься, о богоравный? Не пляшешь от радости?

– Радуюсь... – промямлил я.

– Чему? – хмыкнула она. – Что твои чресла еще что-то могут? Ну кто посадил на трон Микен такого дурака? Не тому ты должен радоваться, самозванец. Ведь теперь тебе обеспечена долгая жизнь, которую ты совершенно не заслужил!

Наверное, я и вправду зря нанялся на эту службу. Дейотара вздохнула и покачала головой:

– Не понял? Ведь ты мне уже не нужен – после того, как я прикончила Мантоса и разобралась с этой сукой. Теперь я могу править сама! Через год я бы поднатаскала Прета в том, что знаешь ты, и тогда...

Наконец до меня дошло. О боги, ну и работенку вы мне подыскали!

– Понял наконец? Я бы вспомнила тебе все – и то, что ты сделал с отцом, и что сделал со мной. Но тебе повезло, наемник! Я никогда не позволю, чтобы мой сын...

– Или наша дочь, – вставил я.

– Мой сын, – упрямо повторила Дейотара, делая ударение на первом слове. – Мой сын не должен расти сиротой. У него должен быть отец – и не похотливый козел с замашками ночного громилы, а великий ванакт, который передаст ему царство Ахейское – первое среди царств. Мне придется терпеть тебя, Клеотер-самозванец...

– Сочувствую, – буркнул я. – Кстати о самозванцах. Я говорил с Гирто – она умирает...

– Давно пора... И чем порадовала тебя старая карга? Сказала, что ты – истинный Клеотер?

Я изумленно взглянул на Дейотару. Да, она умела удивить.

– Нет. Но и такое возможно.

Я в двух словах передал ей рассказ старухи. Дейотара задумалась.

– Я что-то слыхала от отца... Не знаю, может быть, стоило ее как следует потрясти перед смертью?.. Хотя, знаешь, Клеотер, оставайся лучше самозванцем!

Она усмехнулась – но не зло, а скорее снисходительно.

– Я уже привыкла к тебе. А если случится чудо, и выяснится, что ты – сын Главка, я возненавижу тебя до конца дней. Одно дело, если меня изнасиловал наемник, которого я, простив, пригрела у трона, другое дело – брат Ктимены. Его я никогда не прощу!

– Так ты меня простила? – удивился я.

В ответ она презрительно хмыкнула:

– Да какое тебе дело? Радуйся жизни, сын Лая, хотя ты заслужил совсем другое... И не забудь сбрить свою дурацкую бороду! Мой муж не может походить на лесного сатира!

Я провел рукой по подбородку. О, моя борода!

– Усы можешь оставить, – Дейотара окинула меня насмешливым взглядом. – Такие, как носят шардана. С ними у тебя будет более серьезный вид... Кстати, ты уже приказал выбросить кости?

– Кости?!

Почему-то подумалось об игральных костях – тех, какими мы разыгрывали престол богоспасаемой Микасы.

– Забыл – оракул? «Сотри свое имя с могилы»! Кости моего братца, Клеотера. Завтра их не должно быть в царском толосе!

Да, я совсем забыл об этом. Она помнила – как и о всем остальном.

– Зачем тревожить кости, царица? Я прикажу стереть надпись...

– Нет! Снова появится какой-нибудь призрак, начнутся слухи...

Дейотара не ведала сомнений. А ведь в царском толосе лежал ее брат!

– Не будем спешить, – рассудил я. – Тревожить прах тоже опасно. Пойдут разговоры о неприкаянной душе, потом кто-то эти кости соберет...

Дейотара удивленно взглянула на меня:

– Пожалуй... Порой ты рассуждаешь здраво, ванакт. Но что делать?

– Поговорю с Эрифом, царица. Думаю, он знает.

– Поговори, – кивнула она. – Но сначала побрейся. О великий Дий! И этот человек – микенский ванакт!

Дромос уже расчистили, и от темного покоя гробницы нас отделяли только тяжелые створки потемневших от времени дверей. Царские толосы уходили в недра огромного холма, в глубине которого истлевали останки ванактов Ахиявы. Но для царевича Клеотера не нашлось отдельной могилы. Его хоронили наскоро – в толосе его деда, богоравного Гипполоха.

Моего деда...

Мы с Афиклом переглянулись. Покидать теплый ясный день ради мрака могилы не хотелось. Но дело следовало завершить. Надписью у входа уже занимались каменотесы, а нам предстояло снять золотую маску с лица давно умершего мальчика.

Именно это посоветовал Эриф. Маска – золотой отпечаток лица, отпечаток души. Без нее кости станут просто прахом, без имени и судьбы. Никто уже не скажет, что во мраке толоса покоится царевич Клеотер. Маску принесут в храм, торжественно расплавят – и боги подтвердят, что Клеотер Микенский жив...

Афикл выглядел угрюмым, и я невольно посочувствовал богоравному герою. У нас с ним выдалось хлопотливое утро. Ванакт микенский представлял шардана их нового царя.

...Деимах и Герс, несмотря на всю свою невозмутимость, были поражены: богоравный Афикл всегда вызывал у шардана не только уважение, но и трепет. Герой хмурил густые брови, принимая присягу на верность, и имел истинно царственный вид. Если бы они знали, сколько пришлось его уговаривать! В последний момент мой Гильгамеш начал сомневаться, просил послать его за гидрой, за львом, за Кербером, за яблоками Гесперид – лишь бы не надевать на голову золотой венец. Я все-таки убедил его, но – великий Адад! – чего мне это стоило!

Я ничем его не связывал и ничего не просил – кроме одного. Шардана никогда не придут в Ахияву, как враги. Он обещал – и я поверил.

Славный он парень, богоравный Афикл.

Он сам предложил мне помощь, чтобы вместе войти во мрак могилы. Можно было послать рабов, но древний обычай требовал моего присутствия. Я сам снимаю маску – мою маску – и возвращаюсь в царство живых...

Афикл вздохнул и взял из рук стражника зажженный факел. Пора. Я остановился в нерешительности.

– Понимаю тебя, о богоравный Клеотер, – сочувственно проговорил Афикл. – Страшно живому входить во мрак могилы!

Да, страшно. Особенно своей собственной.

– Да пребудут с нами боги, Клеотер. Да хранят они нас!

Да. Пусть хранит нас Единый! Не сговариваясь, мы сделали первый шаг, и каменный свод дромоса сомкнулся над нами.

Дверь оказалась запертой, но Афикл легко толкнул дубовые створки, освобождая путь.

...Высокий порог, слева и справа – серые приземистые колонны. Свет факела упал на низкие своды, сходившиеся в центре небольшого круглого зала. Пахнуло сыростью – и холодом. Истинно могильным холодом...

Я уже знал, что ждет нас внутри. Гипполоха хоронили по всем давним обрядам – в неглубокой яме, наглухо перекрытой тяжелой плитой. Вот она, в самом центре зала... Слева – ниша; неровный свет упал на груду присыпанных каменной пылью золотых кубков, кинжалов в драгоценных ножнах, на маленьких каменных идолов, стоявших по краям.

Но меня не интересовали сокровища мертвецов. То, что нам нужно, находилось справа.

Царевича хоронили в спешке. Никто не рыл яму, не обкладывал ее плитами. Не понадобился даже глиняный ларнак – последнее убежище воина или дамата. Просто невысокая лежанка, на которой застыли в каменной пыли детские кости.

Маска сползла на бок, открывая треснувший череп. Я взглянул в пустые равнодушные глазницы. Там не было ничего – только тьма...

– Кто он, ванакт? – голос Афикла прозвучал неожиданно тихо и несмело. Но я понимал его.

– Говорят... – горло внезапно перехватило, но я справился и ответил твердо. – Его звали Клеотер. Клеотер, сын Лая, внук ванакта Гипполоха и Гирто.

Да, на каменной лежанке был я . Еще одна шутка богов – самая страшная. Не каждому приходится стоять возле собственного рассыпавшегося праха!..

– Его убили, чтобы спасти тебя? Чтобы ты стал ванактом?

– Да.

Я коснулся золотой маски. Она была холодна, но мне почудилось, что золото обжигает руки.

Прости, Клеотер! Я никогда не узнаю, кем ты был. И никогда не узнаю, кто я – безвестный сын воина или микенский царевич. Это страшно, но еще страшнее, наверное, знать. Гирто ошиблась – и хвала Единому!

– Бедный мальчик, – вздохнул Афикл. – Ванакт, мы оставим его здесь?

– Конечно, – кивнул я. – Я велю похоронить себя рядом и выбить оба наши имени. Пусть боги рассудят сами...

– Да не будут твои мысли столь печальны, ванакт! Пойдем.

Я вздохнул, взял маску, осторожно стряхнув пыль, и передал ее Афиклу.

Все.

Скелет лежал недвижно, уже без имени и судьбы. Просто мертвый мальчик...

– «Всякой вещи есть свой срок и приговор, – вспомнились давно слышанные слова. – Ибо зло на совершившего тяжко ляжет; ибо никто не знает, что еще будет, ибо о том что будет, кто ему объявит? Нет человека, властного над ветром, и над смертным часом нет власти, и отпуска нет на войне... Все из праха, и все возвратится в прах...»[33]

– О чем ты, ванакт? – осторожно поинтересовался Афикл, и я сообразил, что говорю на языке хабирру.

– О разном... – я, как мог, перевел сказанное на язык Ахиявы.

Мы покинули зал и вновь оказались в полумраке дромоса. Афикл вздохнул:

– Поистине, сии слова мудры... Завидую я тебе, о мой богоравный родич! Ибо неведомо мне ни одно наречие, кроме ахейского!

– Ну, это тебе еще предстоит, – улыбнулся я. – Первым делом ты выучишь язык шардана...

– Ванакт! – изумился он. – О двенадцати подвигах было повеление оракула, а этот – тринадцатый – не по силам мне!

Я хлопнул его по плечу, и мы пошли туда, где ярко светило летнее солнце, прочь из могильной тьмы...

ТАВ

«Говорит Клеотер»

ГОВОРИТ КЛЕОТЕР-ЦАРЬ: «По воле Дия, Отца богов, я правлю в Ахайе. Дела мои ведомы – и людям, и богам. Для правдивого я друг, для несправедливого я – недруг. Не таково мое желание, чтобы слабый терпел несправедливость ради сильного, а сильный – ради слабого. Мое желание – справедливость.»

ГОВОРИТ КЛЕОТЕР-ЦАРЬ: «Я не вспыльчив. Когда я во гневе, я твердо держу это в своей душе, я твердо властвую над собой. Человека, который вредит, я наказываю в меру причиненного им вреда. Я не верю ложным доносам и не слушаю их. По воле Дия, Отца богов, я даровал Ахайе законы, и эти законы справедливы.»

ГОВОРИТ КЛЕОТЕР-ЦАРЬ: «Как воин – я хороший воин. Мои руки и ноги сильны. Как всадник – я хороший всадник; как стрелок – я хороший стрелок, как колесничий – я хороший колесничий. Я не горяч, и не спешу с решениями. Мои враги знают это и страшатся, ибо на моей стороне Дий, Отец богов.»

ГОВОРИТ КЛЕОТЕР-ЦАРЬ: «По воле Дия, Отца богов, вот надпись, которую я сделал. Все это было написано и зачитано передо мной. После этого я повелел разослать эти надписи повсюду. Народ был доволен, ибо это совершено по воле Дия, Отца богов, которому я служу.»

Я отложил последнюю табличку, аккуратно выровняв внушительную стопку. Пока все это выглядело невинно – десять табличек, заполненных красивым почерком Дейотары. Но если я поставлю печать, все сие будет выбито в камне на трех языках в четырех концах царства Ахейского. Смета необходимых расходов лежала тут же, на столике. Я быстро проглядел ее и невольно скривился.

Конечно, все это выдумала не сама царица. Не обошлось без Эрифа – толстяк давно уже намекал, что двадцатипятилетие моего правления следует отметить достойно.

Уже двадцать пять лет, о боги!

Эриф, старый мерзавец, верен себе – имя Отца богов поминается тут чаще, чем мое. Он уже стар, ноги давно отказали, и верховного жреца приходится носить в кресле. Впрочем, Эриф все так же весел, и порой от его веселья становится не по себе.

...В последний раз мы разругались с ним год назад. Слуга Дия решил воздвигнуть храм Единому – первый в Ахияве. Тут уж я не мог смолчать – Единый не требует храмов, не требует жертв. Чего хочет Эриф – сделать Его одним из божков Микасы? Мы все-таки сумели договориться, и теперь возле камня с подковой, где мы с Теей когда-то увидели огненный смерч, стоит небольшой храмик, посвященный Неведомому Богу.

Пусть так – может, Эрифу и виднее.

В этом храме служит веселый жрец, гордящийся тем, что лично видел Его приход. Он доволен жизнью, здоровяк Брахос, и огорчается только из-за своего лягушачьего имени...

...Проще всего оставить эти таблички на столике, а завтра потихоньку сплавить в архив, где уже имеются целые залежи подобного хлама. Но тогда придется объясняться с Дейотарой. Она-то хочет, чтобы эта смесь лжи и бахвальства обязательно украсила окрестные скалы. С ней трудно спорить, с моей богоравной супругой. Годы хранят Дейотару: она так же красива и столь же твердо правит царством Ахейским. Мы привыкли друг к другу и научились уступать. Впрочем, чаще уступаю я...

Не удержавшись, я вновь взглянул на последнюю табличку. Хитрец Эриф постарался: сказал о войне, но ничего – о завоеваниях. И это правда. За все годы я присоединил лишь Орхомен, и то без всякой войны. После смерти тамошнего базилея орхоменцы пригласили на престол Гипполоха, моего сына. Пока они считаются самостоятельными, чтобы потом, когда Гипполох станет микенским ванактом...

Ну, это еще подождет, я пока здоров и в гости к Гадесу не собираюсь!

Гипполоха вырастила Дейотара, постаравшись, чтобы я видел сына как можно реже. Теперь я вообще встречаюсь с ним раз в три месяца – Орхомен хоть и близко, но каждый день не станешь закладывать колесницу. И вот результат: в наши редкие встречи мальчик смотрит на меня широко раскрытыми глазами и ловит каждое слово, а с матерью холоден. Дейотара злится и даже иногда плачет. Недавно – невиданное дело! – она просила меня поговорить об этом с сыном.

Других детей у нас нет, и царица как-то пожалела об этом, весьма меня удивив. Правда, у нее есть Главк – наш несчастный племянник. Мальчик так и не выучился говорить, и до сих пор – ему сейчас двадцать три – держится, как двухлетний малыш. Он очень любит Дейотару, и она относится к нему, как к родному сыну.

Странно рассудили боги...

Ктимена еще жива. В последние месяцы разум стал возвращаться к моей бедной сестре. Она живет недалеко, возле Аргоса, и я собираюсь как-нибудь ее проведать.

Жив и Прет. И не только жив – он отец огромного семейства и самый богатый гиппет в Микасе. Я даровал ему немало новых земель, но так и не сделал лавагетом. Эта должность остается незанятой с тех пор, как погиб бедняга Мантос. Покойный Ифимедей был прав – от вояк при власти одни неприятности. Но Прет доволен и этим. Он сильно изменился и теперь очень похож на старого волка – своего отца.

...Удивительно, но Скир, по слухам, тоже жив-здоров, и служит какому-то дорийскому базилею далеко на севере...

Я вновь начал не спеша пересматривать таблички. Великий Бел ведает, как поступить! Хорошо бы посоветоваться с Гипполохом – парень уже совсем взрослый. Но, боюсь, он сразу одобрит и велит звать каменотесов. Еще бы! Мать с детства убедила мальчика, что его отец – самый великий царь в мире. Боюсь, в дальнейшем это начнет ему мешать. Он славный парень, но несколько лет службы в войске Баб-Или или хотя бы у хеттийцев бы пошли ему на пользу.

Увы, ванактов воспитывают иначе.

Впрочем, за Гипполоха особо волноваться не приходится. Другое дело Телл, мой рыжий Телл, наш с Теей первенец. Я помнил предупреждение Дейотары и отправил его подальше – к кентаврам. Его воспитывал вождь Телл, в честь которого я и назвал сына, а когда моему рыжему исполнилось восемь, я послал его на Крит, к старому пирату Фассу. С десяти лет мальчик ушел в море, и теперь его корабль «Серый коршун» – один из лучших на всей Великой Зелени – от Сидона до Таршиша. Телл бывал всюду – и в Сидоне, и в Таршише, и у шардана, а недавно вернулся из плавания к берегам Океана. Там, где наше море вливается в окружающий Землю бесконечный поток, он открыл две гигантские скалы, назвав их Столбами Афикла в честь своего великого родича.

Тея очень волнуется за Телла, я – тоже. Особенно сейчас, когда его корабль ушел в Океан. Мальчик узнал, что где-то там находится легендарная земля Атланта, о которой ему рассказали в Та-Кемт.

Да поможет ему Единый!

Наши дочки – Электо и Тея – не доставляют хлопот. Старшая второй год служит жрицей в Атанах, а младшая, очень похожая на мать, живет пока с нею. Тея уверена, что именно младшая дочь унаследует ее великие способности.

Да, знахарка из Козьих Выпасов уже многие годы считается знаменитой на всю Ахияву пророчицей и колдуньей. Но пусть это интересует Мать богов Рею или кого угодно еще. Когда мы видимся с Теей, нам, клянусь всеми богами, не до этого.

Что ж, все эти годы я делал, что мог. Строил дороги – и не только ту, что ведет в храм Реи; превращал толпу козопасов в подобие правильного войска, а кучи валунов – в пристойные крепости, увеличивал флот, пополняя его кораблями, способными плавать в открытом море, сдерживал алчность гиппетов и честолюбие базилеев. Это было не так трудно, куда сложнее оказалось объяснить хранимой богами Ахияве, что жизнь человеческая стоит больше, чем удар копья. Я даже приказал перевести кое-что из законов великого лугаля Хаммураби и отправил копии во все города царства.

Конечно, этого мало. Ехидный Эриф как-то заметил, что сберегая людские жизни, мне приходится проливать немало крови. В чем-то он прав и здесь...

В общем, я делал свою работенку по мере возможности, и великим мое царствование может быть лишь в воображении Дейотары. Все-таки Ахиява, как ни крути – изрядная крысиная нора, и я много раз завидовал Афиклу, жалея, что не оставил его здесь, а сам не уехал вместо него в далекую Орихайну.

Афикл...

Нет, не так: Величайший из Героев Богоравный Афикл, Великий Кей Орихайны много лет справедливо правит своими усатыми подданными. Он разбил огров – бедняга Калиб погиб в решающей битве – и поразил множество чудищ, список которых растет с каждым днем. Недавно я услыхал, что герой пленил страшного лохматого зверя с огромными клыками, похожего на Абу из земли Та-Кемт, и теперь ездит, восседая на его спине.

Шардана считают его богом. Афикл в письмах жалуется (каждое послание он диктует несколько дней, и таблички приходится укладывать в большой сундук), что подданные сделали его имя священным и непроизносимым, даровав ему новое, которое он никак не может запомнить. Оно означает Кей, Покоривший Реку Ра и звучит и вправду чудовищно – «Кейракшулосис», а ежели совсем коротко -»Кейракл».

Бедняга!

Самое интересное, его не забыли и в Микенах. Напротив, слава о его подвигах, дополняемая смутными вестями из Орихайны, постоянно растет. Эриф как-то в шутку заявил, что нашего добряка Афикла следует причислить к богам. Мы с Дейотарой посмеялись, но месяц назад мне пришлось запретить сооружение могильного памятника герою, как выяснилось – уже второго! Но тот же Эриф – уже без всяких шуток – заметил, что если я возбраню строить Афиклу герооны, тут же родится легенда, будто герой вознесся на небеса. Попытки тех, кто хорошо знал Афикла объяснить, что он жив, здоров, в меру счастлив и не собирается возноситься, встречаются угрюмо.

Кажется, Афикл уже стал богом и в Ахияве.

Недавно толки о великом герое получили новое подтверждение. По Микасе прошел слух, что Афикл спустился с небес, такой же молодой и красивый, как четверть века назад. Отчасти это правда – Скит, сын Афикла, действительно очень похож на отца, за исключением длинных усов. Он гостит у меня, и завтра мы вместе собираемся в Фивы. Большие крысы снова сходятся вместе.

За последние годы мы встречались часто. Вначале готовили войну – большую войну с Вилюсой, о которой я впервые услыхал от уже покойного Итарая. Я собрал тысячу кораблей – даже больше, тысячу двести пятьдесят три, и почти закончил формирование войска. Но война, которую так долго готовили, так ждали и уже начали воспевать (наглый слепец Кимер удосужился сочинить о ней нечто жуткое и невообразимо кровавое) – эта война так и не состоялась.

Зато произошло многое другое.

Я уже отдал приказ собирать флот в Авлиде, готовя бросок через море, когда пришла нежданная весть. Землевержец Поседайон ударил своим трезубцем о землю Вилюсы. Великий город погиб в пламени. Беда не приходит одна: вифины, выходцы с далекого севера, пройдя сквозь земли фраков и переправившись через пролив, обрушились на беззащитное царство. Ванакт Вилюсы воззвал к нам, обещая за помощь все, что мы хотим, и что у него осталось.

К счастью, мы не стали медлить. Вилюсу спасать было поздно, но мы отбили вифинов от Троасы и Пергама, отбросив их на север. Но это было лишь начало. Вифины соединились с каска, и теперь нам пришлось оборонять не только земли Вилюсы, но и Милаванду. Война шла пять лет. Мы победили и успокоились. Как выяснилось, зря.

Вифины ударили снова, а по их дороге, с севера, из этой утробы народов, шли все новые и новые племена. Главный удар пришелся по Хаттусили. Мы же обороняли Троасу и Милаванду, слишком поздно заметив, как усиливались «даруша», подступавшие теперь к самым Фивам. Пришлось воевать и с ними, но победа дала немного. Вожди лешаков честно признавались мне, что будут наступать и дальше – с севера нажимают неведомые враги, и у «даруша» нет пути назад.

Итак, мы держали оборону, а северные племена продолжали добивать Хеттийского льва. Мы ничего не могли сделать, и враги постепенно уходили все дальше на восток, оставляя нас в глубоком тылу. Еще несколько лет, и они дойдут до гор Урарту и до верховьев Евфрата. Мы огрызались, строили крепости и всерьез собирались громоздить стену у Истма, чтобы в случае беды отсидеться на окруженной морем Апии.[34]

Но теперь все изменилось, и появилась надежда. Ее принес Скит – шардана уже в пути...

Я отодвинул таблички подальше, но затем в голову пришла удачная мысль. Ссориться с Дейотарой ни к чему. Все равно, когда начнется большая война, каменотесы будут заняты на строительстве крепостей, и на подобные глупости в казне не останется ни единого огрызка серебра.

Я хмыкнул, обмакнул печать в краску, умудрившись запачкать большой палец, и приложил к табличке. Получилось удачно. Знаки смотрелись красиво и ровно:

«Я – КЛЕОТЕР, ВАНАКТ...»

1995 г.