Андрей Валентинов

Преступившие

ОТ АВТОРА

Роман «Преступившие», являясь вполне самостоятельным произведением, входит как составная часть в эпопею «Око силы», посвященную судьбам людей, живших в стране, погибшей первый раз в октябре 1917-го и вторично – в августе 1991-го. Вместе с тем, «Око Силы» – произведение не историческое и тем более не политическое. Это, скорее, фантастическая реконструкция событий, которые, стань они известны людям, показались бы еще более невероятными. Автор считает необходимым предупредить, что все факты, а также персонажи, включая тех, кто носит узнаваемые фамилии, являются полностью вымышленными. Столь же вымышлена топография города, названного в романе Столицей, равно как и других мест, упомянутых в тексте, а также история дхарского народа, имеющая, однако, много общего с судьбами других народов нашей бывшей страны.

ПРОЛОГ

Двенадцатая ночь месяца августа года Белой Козы (от Рождества Христова 1991-го) подходила к середине. Она была жаркой и душной; и Столица, сжатая железными клиньями танковых дивизий, вплотную обступивших город и уже рассекших его в нескольких местах казалось, так и не перевела дух. Вторые сутки люди стояли против людей, броня – против брони, и непреклонная воля – против другой, столь же непреклонной.

Но эта ночь должна была стать последней. Воля, двигавшая танки к центру города, готовилась нанести завершающий удар по все еще не сдавшемуся врагу. Противостояние подходило к финалу, и где-то в тиши и уюте огромного белого здания на Калининском люди в зеленых мундирах с золотыми погонами уже вынесли приговор. Он не подлежал обжалованию: противник, занимавший другое гигантское здание на противоположном конце этого же проспекта, такое же белое и еще более высокое, был обложен со всех сторон. Этот противник окружил себя тысячами верных, но безоружных защитников, а люди в зеленых мундирах знали: танки легко преодолеют такие заслоны. Это проверялось неоднократно, и результат был всегда одинаков.

Но у белого здания в конце проспекта, получившего в эти дни дерзкое имя «Белый Дом», стояли и другие защитники. Их было мало – всего несколько десятков, но они знали, как жечь железные машины. Тот, кто руководил обороной, был готов, встретив врага у бетонных баррикад, не пустить танки к Белому Дому, где за темными окнами собрались соратники Президента. Люди в зеленом понимали это и готовили своим противникам сюрприз.

Невдалеке от Столицы, надежно защищенные радарами и ракетными установками, грели моторы десятки боевых вертолетов. Стальная саранча не боялась врага. Еще час – и ночь загудит винтами не знавших поражения машин, тьма над Белым Домом осветится недолгим, но ярким огнем, и танкам останется только не спеша перемолоть траками кашу человеческих тел. Приговор был подписан, и люди в зеленых мундирах нетерпеливо посматривали на часы. Впрочем, можно не торопиться: до рассвета – победного рассвета – времени было достаточно.

Но вот внезапно в тиши одного из кабинетов нервно звякнул телефон, и чей-то далекий голос сообщил тому, кто уже подписал приговор Президенту и всем, кто вторые сутки прикрывал собою бетонные плиты Белого Дома, нечто такое, отчего разом зазвонили десятки других телефонов в огромном здании, тихий шепот сменился криком, а уверенность в победе – растерянностью и страхом. Случилось нечто, чего не могли предусмотреть люди в зеленом, несмотря на опыт, на мощь электроники и на свое кажущееся всезнание. С северо-востока, от серых, покрытых вечным лесом вершин Урала, на Столицу двинулся новый нежданный противник, справиться с которым не могли даже стальные осы с полным боекомплектом самонаводящихся ракет.

На Столицу шел грозовой фронт. Он появился словно ниоткуда, его не заметили всезнающие военные метеорологи, раскинувшие сеть станций от моря Лаптевых до опаленной солнцем Кушки. Его проглядели даже спутники, хотя спутники ничего не могли упустить. Грозовой фронт возник внезапно, двинувшись на Столицу с чудовищной, невероятной даже для грозы скоростью. Казалось, некая сила, превосходящая все другие в сотни раз, решила вмешаться в ход катившегося к финалу действа.

Тучи надвигались, накрывая собой небольшие поселки у окружной дороги, затягивая небо над уже готовыми взлететь вертолетами, и неслышно наваливаясь на Столицу. На миг духота стала непереносимой, но вот ударили первые капли нежданного дождя, посвежело, и Столица впервые за эти дни свободно вздохнула.

Приговор не был приведен в исполнение. Белый Дом стоял по-прежнему, почти безоружный против окружавших его стальных колонн, а люди в зеленых мундирах лихорадочно искали другое решение, надеясь еще переиграть то, что так и не состоялось, что было нарушено и сломлено кем-то, еще более могущественным, чем вся военная мощь, окружившая замершую в ожидании Столицу.

1. БЕЛЫЙ ДОМ

Келюс сгорбился на неудобном металлическом стуле, тщетно пытаясь заснуть, – стул явно не был предназначен для ночного отдыха. Впрочем выбирать не приходилось: в комнате, где он и еще десяток молодых людей в штатском расположились на ночь, на всех не хватало даже стульев. Спать хотелось невероятно, но Келюс все-таки с куда большим удовольствием спустился бы вниз, где глухо гудела гигантская толпа, окружавшая Белый Дом. Однако покидать комнату ни он, ни другие офицеры запаса не имели права.

Первый день в Белом Доме прошел почти незаметно. Все было внове и как-то нестрашно, скорее напоминая очередной митинг из тех, что немало перевидала Столица за последние годы. Только трибуной теперь служила броня бронетранспортера – все прочее оставалось прежним. Ораторы, как обычно, сменяли друг друга, наконец появился Президент, бросивший в толпу несколько коротких жестких фраз. Келюс аплодировал вместе со всеми, привычно посмеиваясь над президентским аканьем и подсчитывая знаменитые «чта-а-а», разносившиеся над площадью. Однако с наступлением темноты настроение изменилось. У бетонных стен постепенно осталось не более трех сотен добровольцев, не было ни оружия, ни теплой одежды, а в ближайших переулках уже гудели танковые моторы. Вскоре Келюс понял: те, кто ушел, имели свои резоны.

Келюс остался. Не только потому, что пересиживать ночь в теплой квартире у настроенного на волну «Свободы» радиоприемника было попросту стыдно. Его не держало то, отчего не вышли на площадь другие: родители, семья, работа. В свои двадцать семь Келюс был волен выбирать свою дорогу сам.

Впрочем, его ждал дед. Но старик, его полный тезка – Николай Андреевич Лунин – в эти дни стоял по другую сторону бастионов, с теми, кто окружил танками Белый Дом и поднимал в воздух вертолеты, готовясь размазать Келюса и его товарищей по бетонным плитам набережной. Дед был так же свободен и сам сделал свой выбор.

Лунин-старший оставался последним и единственным из всех известных Келюсу родственников. Они жили вдвоем после того, как десять лет назад родители Николая погибли в рухнувшем над Гималаями самолете по пути в Дели, где отец работал советником посольства. Дед почти не менялся, хотя возраст его приближался к девяти десяткам, и Келюсу порой становилось не по себе при мысли, что он живет под одной крышей с современником русско-японской войны и большевиком еще доперекопского периода.

Сам Келюс вышел из партии еще весной, что, собственно, и обеспечило ему полную свободу в последующие месяцы: руководство института, где Лунин-младший преподавал историю, уволило его почти мгновенно, сославшись на счастливо подвернувшееся сокращение штатов. Николай пожал плечами, не став искать защиты ни у друзей-демократов, ни у деда, грозившегося надеть свои награды за три войны и отправиться искать правды в серый Вавилон Центрального Комитета. Возвращаться на работу не тянуло. Келюс читал газеты, с недоверчивой усмешкой просматривал телевизионные новости и ждал. И теперь, в августе, то, что он предчувствовал все эти месяцы, наступило.

Итак, Лунин-младший не ушел, и первая, самая страшная и безнадежная, ночь пощадила тех, кто вместе с ним редкой цепочкой прикрывал подъезды Белого Дома. Гигантская махина, чье ворчание уже явственно доносилось из темноты, еще только разворачивалась; люди в зеленых мундирах промедлили, перенеся решающий удар броневым клинком на следующие сутки.

Наутро площадь вновь наполнилась народом: сквозь толпу протискивались знаменитости, виденные ранее на телеэкране, замелькали видеокамеры суетливых репортеров, и прошедшая ночь показалась скверным сном. Снова выступал Президент, еще более резко и зло кидая в толпу свои знаменитые «чта-а-а», но Лунин уже не острил, нетерпеливо ожидая, когда найдется тот, кто умеет отдавать приказы.

Все изменилось после полудня. Появились крепкие неразговорчивые офицеры в пятнистых маскировочных куртках, прогрохотало и замерло посреди площади несколько танков под полузабытыми трехцветными штандартами, и Келюса впервые накормили горячим обедом. Защитников делили на отряды, баррикады срочно укреплялись бетонными плитами, а ближе к вечеру прошел слух, что скоро начнут выдавать оружие.

Оружия Лунину, впрочем, так и не выдали. Около девяти часов вечера офицерам запаса приказали собраться у одного из подъездов. Келюс был зачислен в группу под номером Б-7, после чего последовал приказ подняться в одну из бесчисленных комнат Белого Дома и ждать распоряжений.

Так Келюс очутился на неудобном железном стуле. Потянулись бесконечные часы ожидания. Несколько раз в комнату заходили офицеры в пятнистых куртках, вызывая то одного, то другого из резервистов. Вскоре в комнате их осталось немного, но до Николая очередь все не доходила, и ему вновь, как и прошлой ночью, стало не по себе. Что-то происходило, что-то готовилось – и Келюс почувствовал себя забытым.

Он все-таки задремал, но быстро проснулся, почувствовав, что кто-то вошел. Николай мотнул головой, отгоняя сонную одурь и тут же вскочил. Руки дернулись вниз, по швам, носки разъехались на ширину приклада: перед ним стоял Генерал, заместитель Президента и командующий обороной, высокий, широкоплечий, в своей уже примелькавшейся десантной куртке без погон.

Генерал что-то спросил, но Лунин не расслышал – слова прозвучали неожиданно тихо. Келюс поспешил на всякий случай назвать свою фамилию и звание – старший лейтенант, – которым, втайне от своих интеллектуальных знакомых, немного гордился. Слово «запаса» он предпочел опустить.

– Я вас, кажется, знаю, товарищ старший лейтенант? – вновь спросил Генерал, вероятно, повторяя вопрос, в первый раз не услышанный Луниным.

– Так точно, – подтвердил Келюс, стараясь отвечать четко, по-уставному. – Избирательная кампания. Был в группе поддержки.

Генерал на мгновенье задумался, затем, похоже, вспомнив, улыбнулся – короткой, немного странной улыбкой.

– Стрелять умеешь?

Генеральское обращение на «ты» немного покоробило, но Лунин тут же одернул себя за несвоевременную чувствительность, поспешив заверить, что стрелять обучен. В последний раз Келюс держал в руках автомат три года назад, но сейчас это было несущественно.

– Хорошо! Пошли, – заключил Генерал и быстрым шагом покинул комнату. Николай поспешил за ним, чуть не столкнувшись в дверях с кем-то в пятнистом маскхалате, очевидно, из числа генеральской охраны. Втроем они направились куда-то вглубь бесконечных плохо освещенных коридоров. Генерал шел впереди, Келюс и человек в маскхалате – следом, и у бывшего преподавателя отечественной истории появилась возможность рассмотреть своего спутника.

Вначале Келюс принял его за узбека. Затем сообразил – узбеки ниже ростом, да и костью пошире. Не походил этот человек также ни на казаха ни, тем более, на вьетнамца. В конце концов Николай окрестил его «Китайцем», хотя и понимал, что, вероятно, снова ошибается. Впрочем, в ночном хаосе Белого Дома можно было встретить не только китайца.

«Крепкий парень, – отметил про себя Келюс, – и на меня не смотрит…»

Китаец (если, конечно, это был китаец, а не дунгар или манчжур) и вправду выглядел куда крепче Келюса, хотя и не отличался высоким ростом – метр семьдесят, не больше. Двигался он как-то странно, и у Лунина мелькнула мысль о занятиях айкидо. На Николая он и вправду не смотрел, глядя вперед, через плечо Генерала, и Келюс еще раз уверился, что Китаец, очевидно, телохранитель.

Свернув в очередной коридор, они прошли через небольшую дверь, которую Генерал отпер своим ключом, и вновь оказались в коридоре перед единственной бывшей там комнатой. Дверь охранял высокий усатый парень в синей куртке. Ствол автомата был направлен в сторону пришедших.

– Эти со мной, – пояснил Генерал, и «калаш» тут же опустился.

– Свободен. Автомат отдашь ему, – последовал кивок в сторону Лунина.

– Иди отдыхай. Спасибо.

Парень в синей куртке так же молча передал Николаю автомат и два рожка патронов, пожал руку Генералу, улыбнулся и направился к выходу. Келюс, принявшись рассовывать рожки с патронами по карманам куртки, случайно, боковым зрением, заметил, как Генерал указывает Китайцу вглубь коридора, куда уходил парень в синем. Китаец, также посмотрев вслед уходящему, чуть кивнул. Даже не кивнул – слегка опустил веки.

Впрочем, Генерал тут же занялся Келюсом, и у того не осталось времени размышлять о смысле этой пантомимы. Командующий обороной поинтересовался, помнит ли Лунин караульный устав. Устава Келюс не помнил, но не стал заострять внимание на таких мелочах, рассудив, что главное ему скажут и так. И не ошибся.

– Станешь тут, – велел Генерал, глядя не на Николая, а куда-то в стену над его правым плечом. – Задача: к двери не подпускать никого, кроме Президента, меня и его.

Уточнений не последовало, но Келюс понял – Генерал имеет в виду Китайца.

– Если выйдут с оружием, бей без предупреждений. Из комнаты выпускать только в сопровождении его, – опять, очевидно, имелся в виду Китаец, – или меня. Вопросы?

Последнее Лунин не понял до конца, но вопросов решил не задавать. Генерал, привычным движением поправив автомат на плече Келюса, повернулся, чтобы уйти, но уже у дальней двери остановился, помедлил и вернулся.

– Слушай, – Генерал говорил тихо, почти шепотом. – Тут могут появиться парни в черном – один или несколько. Ты их узнаешь – у них морды красные. Главный там – майор, фамилия – Волков. Всеслав Волков. Увидишь – бей сразу. Прихватишь кого лишнего – отмажу, только этих не пропусти. И учти: они могут появиться и оттуда, – Генерал кивнул на дверь, которую и следовало охранять. – Бей в любом случае. Ясно?

«Ясно», прозвучало определенно не к месту, но Келюс вновь предпочел не переспрашивать. В конце концов, почему бы в охраняемой комнате не прятаться красномордым парням в черном с майором Волковым во главе? Главное, бить их надлежало в любом случае.

Генерал ушел. Китаец, внимательно взглянув на Лунина, неслышно проскользнул в охраняемую дверь.

Келюс решил было, что здесь предстоит еще большая скука, чем в комнате с металлическими стульями. Армейский опыт приучил к бесконечному однообразию караулов, где тоску разгоняли лишь редкие налеты проверяющих. Но вскоре он убедился, что здорово ошибается.

Минут десять было тихо. Затем дверь отворилась, на пороге появился давешний Китаец, причем не один. Рядом с ним был некто в темном балахоне, который Келюс принял вначале за дождевик, но тут же понял – это не дождевик, а действительно балахон из черной ткани, да еще с капюшоном, почти полностью скрывающим голову. Лишь на миг Лунин сумел разглядеть странное пепельное лицо, покрытое глубокими морщинами, и маленькие глаза.

«Еще один китаец, – поразился Николай. – Нет, какой же он китаец! Вот, бином, как я сразу не понял! Тибетец! И этот, молодой, тоже тибетец! Однако…»

Слово «бином», часто употребляемое Келюсом и вслух и про себя, свидетельствовало о глубоком недоверии к математике, с которой он рассорился еще в средней школе.

Оба китайца или, если Лунин не ошибся, тибетца, постояли несколько минут у двери, затем тот, что помоложе, кивнул Николаю, показывая, что нужно пропустить старика. Келюс не возражал. Старик неслышными мелкими шагами скрылся в глубине коридора, а Китаец – Келюс решил называть так его и впредь – вернулся в странную комнату.

Еще минут через десять в отдалении послышались тяжелые шаги. Лунин собрался было взять автомат наизготовку, но из полумрака коридора показался Президент. Рядом с ним семенил старик-тибетец, а сзади громко топала охрана. Впрочем, эти задержались у двери во внешний коридор, и к охраняемой комнате Президент прошел вдвоем со стариком. На всякий случай Николай стал по стойке смирно и замер.

Президент улыбнулся улыбкой человека, которому приходилось делать это весь день без всякой на то охоты, протянул Келюсу руку, после чего, не сказав ни слова, скрылся за дверью.

«Все ясно, – решил Лунин, забрасывая автомат за спину. – Узел связи! Нам вырубили ВЧ, и этот тибетец предложил Президенту нечто экзотическое, типа метода наведенной медитации. Интересно только, откуда там взяться красномордым с майором Волковым? Подземный ход? Ну да, бином, подземный ход на восьмом этаже!»

Вскоре дверь вновь открылась, послышался громкий голос Президента, но на пороге показался не он, а другой человек, лица которого Николай сразу не разглядел. Внезапно Келюсу стало жарко – всмотревшись, он все-таки узнал незнакомца. Тому нечего было делать в Белом Доме. В эти минуты он должен был находиться не здесь, а там, где готовилась атака и скапливались танки. Во всяком случае, в этом был уверен не только Келюс, но и вся Столица.

Лунин не без удовольствия направил ствол автомата в сторону странного визитера, решив взять его в плен. Появился шанс если не войти в историю, то хотя бы влипнуть в нее. Человек, место которому было явно не здесь, при виде оружия испуганно дернулся, прижавшись к стене. Николай уже составлял про себя историческую фразу, пытаясь избежать несколько анахронического выражения «враг народа», когда из комнаты вышел Президент и, мгновенно уяснив ситуацию, успокоительно махнул Келюсу рукой. Автомат пришлось опустить, Президент, улыбнувшись Лунину уже по-настоящему, взял побледневшего гостя под руку и повел по коридору вглубь здания. Глава государства шагал широко, и пришельцу приходилось почти бежать, чтобы поспеть за ним.

«И кто еще там прячется?» – подумал Николай, решив уже ничему не удивляться.

На какое-то время в коридоре все стихло. Примерно через полчаса из комнаты вышел Китаец и быстро направился туда, куда ушел Президент. Келюс не обратил на него особого внимания. В этот момент он героически боролся с искушением выкурить сигарету, но на посту курить не полагалось, и он превозмог себя. В самом деле, даже в эти невероятные месяцы Смуты не каждый день приходилось участвовать в таких событиях.

Вдруг в комнате послышались приглушенные голоса. Затем дверь приоткрылась – и Лунин услыхал громкую перебранку. Несколько человек кричали, произнося имя Президента, а затем из комнаты выскочил старый тибетец, попытавшись загородить собою дверь. Но его достаточно невежливо отпихнули, и на пороге появились новые гости.

Тут уж сомнений быть не могло, и Николай, наведя ствол прямо на дверь, гаркнул: «Стой! Ни с места!» Перед ним, с недоверием и опаской поглядывая на автомат, застыли шесть генералов в полной форме. У одного на погонах неярко блеснули шитые золотом звезды, и Келюс узнал человека, еще утром выступавшего по телевидению с требованием капитуляции Белого Дома.

– Нам к Президенту! – громко, хотя и несколько неуверенно заявил тип с большими звездами на погонах, но Келюс лишь повел автоматом в его сторону и для убедительности передернул затвор. Этих людей он не любил и с затаенным страхом понял, что, если придется стрелять, он сможет сделать это.

Генералы принялись совещаться. До Лунина долетело: «он на посту», затем: «штатский» и: «вот сволочь!» Уверенность Николая еще более возросла, и он, шагнув вперед, приказал людям в мундирах вернуться в комнату. Те пошептались несколько секунд и подчинились – все, кроме генерала с большими звездами, который, похоже, попытался начать переговоры.

– Товарищ солдат, – как можно внушительнее начал он, с ненавистью глядя на Келюса и вытирая пот со лба.

– Старший лейтенант! – процедил Лунин. – Стоять на месте, бином! Стрелять буду!

Трудно сказать, что подействовало больше – звание или «бином», но гость тут же замолчал. Николай принялся раздумывать по поводу дальнейшего. Теперь он уже ожидал всего – даже майора Волкова с ротой головорезов в черном.

Сзади послышались шаги. Келюс на всякий случай прижался к стене, но из глубины коридора показался старый тибетец, о котором Лунин совсем забыл, а следом спешил сам Генерал. При виде руководителя обороны человек с большими звездами нервно дернулся, поправляя мундир, но Генерал бросил: «Вон!», и тот сразу обмяк, словно из него выпустили воздух. Далее последовало несколько фраз, из которых Николай разобрал лишь последнюю. Впрочем, она не оставляла сомнений – Генерал обещал собеседнику в следующий раз пристрелить его на месте. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы через секунду в коридоре остались лишь Лунин и Генерал, – старый тибетец поспешил в таинственную комнату вслед за незадачливым гостем. Генерал буркнул: «Крыса!», бросил Николаю: «А ты молодец!» – и поспешил обратно.

«Ну ладно, – думал Келюс, переминаясь с ноги на ногу и борясь с желанием присесть на пол. – Эти типы приходили что-то требовать. Или выторговывать… Выходит, Президент сумел их прижать, вот и забегали. Только как они сюда добираются, бином? Не по воздуху же!..»

Лунину представилась вертолетная площадка на крыше Белого Дома, соединенная винтовой лестницей с таинственной комнатой. Затем воображение разыгралось, и он занялся составлением плана подземных тоннелей, соединенных с комнатой сверхсекретным лифтом. Все это, конечно, могло иметь место, но Николай чувствовал – секрет в чем-то другом. Во всяком случае, для обслуживания лифта не требовались тибетцы.

Генерал возвратился и не сказав ни слова, прошел в комнату, через несколько секунд вернувшись вместе со стариком.

– Пост сдашь мне, – велел он Лунину, потом забрал автомат, пожал руку и велел возвращаться в комнату с металлическими стульями. Уходя, Николай слышал, как Генерал и тибетец о чем-то шепчутся. Келюс вспомнил странную пантомиму, сопровождавшую предыдущую смену караула, и понял: речь шла о нем самом. Эта мысль почему-то не доставила Николаю ни малейшего удовольствия.

В комнате отдыха Келюс застал изрядную суету. Трое офицеров в пятнистых комбинезонах записывали резервистов в какие-то списки. Лунин поспешил присоединиться к остальным и оказался в группе, направляемой к путепроводу N2, куда уже приближалась механизированная колонна.

На улице лил дождь. Сюрприз оказался не из приятных – плаща у Николая не было, а воевать под зонтиком он счел ниже своего достоинства. Впрочем, зонтика ему тоже не предложили. В конце концов Келюс решил героически терпеть, тем более что в подобном положении оказались сотни других добровольцев, да и дождь потихоньку слабел.

Они стали кордоном поперек путепровода. Парень в штатском, но с неистребимой военной выправкой отдавал приказы; откуда-то сзади подносили куски брезента и бутылки, измазанные липкой маслянистой жидкостью. Брезент предназначался для смотровых щелей танков и бронетранспортеров. Для чего нужны бутылки, Лунин понял сразу, без дополнительных пояснений. Это было все, что добровольцы могли противопоставить броне и пушкам.

Лица терялись в темноте, и при редких вспышках света Николай не мог найти ни одного из знакомых. Внезапно он заметил усатого парня в синей куртке, которого сменял на посту. Лунин с некоторым удивлением поймал себя на том, что почти начисто забыл о двух часах, проведенных у странной двери. Возникающие ниоткуда генералы и Президент рядом со стариком-тибетцем казались теперь персонажами голливудского триллера. Николай любил во всем ясность, а интриги Мадридского двора согласен был изучать, но никак не участвовать в них. В конце концов, главное, считал он, решится не в темных коридорах, а здесь, на мокром асфальте. Тут Николай вспомнил, что давно хотел покурить. Оглянувшись вокруг и не заметив ни у кого из соседей зловещей бутылки, он достал сигареты. И сразу же услышал:

– Сгорим, однако…

Это произнес его сосед – очень высокий парень в военном плаще с капюшоном. Келюс удивился, но тут же понял – под плащом у парня топорщилась бутылка явно не с минеральной водой.

– Это уже как выйдет, – отозвался Лунин, на всякий случай отодвигаясь. – Кысмет, бином его!

– Ага, – согласился парень. – Интересно, эту дрянь нужно поджигать или сама загорится?

– А что, – осторожно спросил Николай, отодвигаясь еще дальше, – она и сама загореться может?

– Кысмет! – засмеялся высокий парень в плаще. – Говорят, может. Вот, елы, два года прослужил, а такой пакости не видел!

Келюс, подождав несколько секунд и убедившись, что бутылка самовозгораться не собирается, осмелел и вернулся на место.

– Это они в 41-м придумали, – пояснил он, почувствовав себя в привычной преподавательской шкуре. – Гранат и базук не было, вот и учудили. «Молотовский коктейль».

– А как их тогда зажигали? – деловито поинтересовался парень. – Спичками или они, елы, сами того…

– Вначале их зажигали специальным устройством, – начал добросовестно вспоминать Лунин. – Что-то вроде серного покрытия. А потом изобрели самовозгорающиеся. Правда, они часто взрывались в руках…

– Язви в карету!.. – протянул парень, осторожно сунув бутылку в карман плаща.

– Хорошо, что вчера не поперли, – заметил Николай. – А то у нас и этой дряни не было.

– А ты здесь со вчерашнего? – отозвался парень не без некоторого уважения.

– С полудня, – с достоинством ответил Келюс. – А ты?

– Не-а, я лишь два часа, как приехал. Из Тулы добирался. У знакомых был, а тут заваруха началась. Я, как узнал утром, что отбились, решил и сам….

– Келюс, – представился бывший преподаватель. – Хотя вообще-то Николай.

– Фрол, – в свою очередь назвался парень. – Хотя вообще-то Фроат.

Рука Фрола оказалась раза в два шире, чем у Лунина, да и пожатие вышло хотя и вежливым, но чувствительным.

– Ты что, иранец? Фроат, кажется, парфянское имя?

– Не-а, не иранец, – отверг эту возможность Фрол. – Русский я. По паспорту, язви в карету. По паспорту все мы русские.

– Точно, – согласился Келюс. – Я вот, украинец, а то и вообще, караим.

– А я думал, Француз, – вновь засмеялся парень. – Келюс, помнится, – это из «Королевы Марго»…

– Из «Графини Монсоро». В детстве прозвали. А ты из какого романа?

– Про нас романы не пишут, – с некоторой грустью заметил Фрол. – Я – дхар. Мы – с Урала.

– А, малые, малочисленные, – понял Лунин, всматриваясь в своего нового знакомого. На чукчу или эвенка тот определению не походил. Типичный русак, правда скуластый, а так – хоть сразу под Рязань.

– Малочисленные – это точно. А насчет малых, так какие, елы, мы малые? У нас средний рост метр девяносто пять. Я еще, считай, недоросток.

– А сколько? – осторожно спросил Николай, прикидывая, что Фрол выше его на целую голову, а то еще и с кепкой.

– Метр девяносто один, – печально констатировал Фрол. – Недобрал. Батя мой, считай, под два метра.

– Да… – только и отреагировал Келюс, всю жизнь недовольный своим абсолютно средним ростом.

– А я тут китайца видел, – между тем сообщил дхар. – Интересно, наш он или ихний?

– Старый? В балахоне? – тут же уточнил Лунин, сразу вспомнив странную комнату.

– Не-а, молодой.

– В маскхалате? – Китаец, если Фрол не ошибся и ничего не напутал, был уже третьим, кто имел отношение к его дежурству. И все трое оказались практически в одном и том же месте. Конечно, всякое бывает…

– В маскхалате, – кивнул дхар, и Николай непонятно почему уверился, что этот китаец – или тибетец – тот самый, и ему отчего-то стало не по себе.

Между тем толпа заволновалась. Откуда-то сбоку вынырнул штатский с военной выправкой и тут же прозвучало: «Колонна на подходе». Проспект был по-прежнему пуст, но, вслушавшись, Келюс уловил глухой гул, а через минуту вдали замигали отблески фар.

Колонна двигалась медленно. К облегчению Николая это оказались не танки. По проспекту шло несколько десятков бронетранспортеров. На броне не было десантников, и машины издали казались игрушечными, из набора оловянных солдатиков. Но постепенно бэтээры приближались, вырастая на глазах. Лунину приходилось в давние годы водить подобные чудища, за время службы он даже успел привыкнуть, но здесь, в городе, они смотрелись как-то дико, ненормально. Может быть поэтому машины казались огромными, куда большими, чем на самом деле.

– Ну, елы, приехали, – прокомментировал Фрол. – Сейчас начнется, язви в карету!

– Бином его! – поддержал Келюс и вновь замолчал.

По толпе передавались последние приказы. Главное – не бежать, машины не рискнут врезаться в толпу; во всяком случае так считали те, кто руководил обороной. Ну, а если это все же случится, брезент должен лечь на смотровые щели, а бутылки – отправятся по назначению.

Колонна приближалась не спеша, а метрах в пятидесяти от толпы сбавила ход до минимума.

– Сейчас станут, – пообещал Лунин, очень желая этого.

Машины действительно остановились. Те, кто командовал колонной, очевидно, не решались идти на прорыв, а может, просто чего-то ждали. У добровольцев появилась возможность рассмотреть противника поближе.

Бронетранспортеры стояли с задраенными люками; моторы продолжали работать, и от машин шел удушливый запах горелой солярки. Впереди бэтээров замерли два гусеничных чудовища – боевые машины пехоты, – направив стволы своих коротких пушек прямо на людей. Николай вспомнил, что в армии БМП называют «братской могилой», но это воспоминание не прибавило ему оптимизма.

– Сейчас убалтывать будут, – предположил Фрол, в очередной раз вынимая из кармана зловещую бутылку и вновь отправляя ее на место.

– Не трогай ее, – попросил Келюс, с опаской наблюдая за соседом. – Ты… плащ испачкаешь.

– А он не мой, – равнодушно отреагировал дхар. – Выдали – казенный, в карету его! О, гляди, вылазит! Сейчас матюгальник возьмет!

Последнее относилось к офицеру в черном комбинезоне, появившемуся из люка «братской могилы». Он действительно взял мегафон, стал на броню и прокашлялся. Толпа засвистела.

– Внимание! – гаркнул мегафон. – Согласно приказу коменданта города мы должны двигаться этим маршрутом. Немедленно освободите проезжую часть! Повторяю…

Свист усилился, из толпы вылетели несколько пустых бутылок, со звоном разбившиеся о борт БМП. Офицер вздрогнул, переступил с ноги на ногу и, похоже, теряя терпение, заорал:

– Я ж вам русским языком! Товарищи! У меня приказ! Вы что, не понимаете?!

Очередная бутылка разбилась прямо у ног говорившего, свидетельствуя об окончании переговоров. Офицер, напоследок гаркнув в микрофон нечто совершенно недипломатичное, скрылся в люке, и через минуту моторы головных машин зарычали.

– Ну все, – решил Фрол, вновь доставая «молотовский коктейль». – Сейчас, елы, попрут.

– Спрячь, – посоветовал Лунин. – Они еще в войну поиграют.

Фрол немного подумал и последовал совету. Моторы, порычав немного, взревели, и машины двинулись вперед. Толпа попятилась, но устояла. Ряды сомкнулись, те, кто стоял впереди, уже не прячась, приготовили куски брезента и бутылки с маслянистой жидкостью.

Николай не ошибся. Пока это еще была «игра в войну»: не доезжая метра до первой шеренги, бэтээры остановились, обдавая толпу ревом и удушливым сизым дымом. Тут же чей-то плащ накрыл смотровую щель одной из машин. Чудовище дернулось, подалось назад, а затем внезапно рванулась прямо на людей.

Этого никто не ожидал. Первые ряды распались, и на какой-то миг вокруг ослепленного монстра образовалась пустота. Но затем несколько смельчаков взобрались на броню, упала сбитая ударом лома антенна, сразу два плаща накрыли перископы. Машина еще раз взревела и остановилась.

Кто-то крикнул: «Ура!», и почти одновременно лязгнули гусеницы. Обе «братские могилы» двинулись вперед. Одна за другой разбились о броню несколько бутылок, на этот раз уже не пустых, черная жидкость потекла по бортам, но ничего не произошло.

– Не горят! – закричал Келюс, отступая вместе с Фролом перед самым носом одной из «бээмпэ».

– Ниче, загорится, елы! – пообещал дхар, отходя в сторону и пропуская бронированный передок машины. «Братская могила» неторопливо наступала, и оба добровольца оказались у ее левого борта. И тут Фрол коротким, неуловимым движением выхватил бутылку из кармана плаща и почти не размахиваясь, метнул. Келюс попытался проследить полет бутылки, но не смог. Лязг гусениц и шум толпы заглушили звон стекла, и Николай решил было, что дхар промахнулся, но через секунду над кормой машины высоко вверх взлетело темно-желтое пламя.

– В мотор! – радостно завопил Келюс. – Ты накрыл двигатель!

– Учили, в карету его! – пожал плечами Фрол. – Ну, держись, Француз! Эх, «калаш» бы сюда…

Через минуту горели уже четыре машины. Открывались люки, экипажи выскакивали на броню. Первый выстрел раздался так неожиданно, что Лунин даже не сообразил, что произошло, но тут ударила автоматная очередь, затем другая, и все стало ясно. Солдаты били по толпе сверху, стоя на броне, спрятаться было негде, но почти сразу ответили автоматы откуда-то сзади. Очевидно, у некоторых добровольцев было кое-что посерьезней брезента и бутылок. Вдруг совсем рядом с Николаем мелькнуло освещенное неровными отсветами пламени знакомое лицо.

«Китаец», – успел подумать Келюс, и тут горящий бээмпэ вздрогнул, дернулся и пошел на разворот. Кто-то крикнул, несколько человек попыталось вскочить на броню, но с соседней машины дали несколько очередей, двое добровольцев упали, как подкошенные, остальные соскочили вниз. «Братская могила» остановилась поперек шоссе и вдруг, лязгнув гусеницами, пошла вперед, прямо на Лунина. Фрол, отнесенный в сторону толпой, оказался в безопасности, а Николай, словно завороженный, застыл перед приближающимся монстром. Затем, повинуясь не разуму, а спасительному инстинкту, он стал медленно-медленно сдвигаться вправо. Лобовая часть машины была уже в каком-то метре, когда Келюс наконец очнулся и одним прыжком оказался в стороне. И тут совсем рядом мелькнуло знакомое лицо с раскосыми глазами. Сильный удар бросил Лунина назад, прямо на теплую влажную броню. Николай успел подумать, что надо выставить вперед руки, услыхал близкую автоматную очередь – и упал. Удара он почти не почувствовал. Перед глазами мелькнул край борта, покрытого грубой зеленой краской, блеснул яркий свет, ослепив его на какой-то миг, потом сознание отключилось…

Очнулся Келюс от боли. Открыв глаза, он увидел над собою темное, покрытое низкими тучами, небо. Звуки доносились слабо – очевидно, со слухом было не все в порядке. Келюс провел рукой по лицу, поднес к глазам и тут же отдернул – кисть оказалась в крови.

– Не дрейфь, Француз, не твоя, – услыхал он знакомый голос, и рядом появилось лицо Фрола. – Че, сильно болит? Двигаться можешь?

– Могу, наверное, – неуверенно предположил Лунин, приподнимаясь. От первого же движения проснулась боль, и Николай еле нашел в себе силы, чтобы осмотреться. Он лежал на асфальте у самой стены путепровода. В нескольких метрах бурлила толпа, горели бронетранспортеры, но здесь было тихо. Фрол сидел рядом, как-то странно сгорбившись. Келюс присмотрелся и понял: руки и лицо дхара были в крови.

– Запачкал тебя, пока волок, – сообщил Фрол и, скривившись, перехватил левую руку правой. – Стал тебя из-под гусениц вытаскивать – и зацепило, язви в карету! И ведь, елы, сзади били! Не иначе – свои…

Лунин вспомнил лицо Китайца, толчок в спину, но смолчал. Говорить об этом не хотелось.

– У тебя бинт есть? – поинтересовался он, вспомнив, что обязан заботиться о личном составе.

– Да откуда, елы? – пожал плечами дхар. – Я ведь не аптека! Ниче, отдышусь – и двинем.

– Кровь… – начал было Николай, но Фрол перебил его:

– Не пропаду. На мне, елы, заживет, как на собаке. Уже почти перестало.

Келюс решил не спорить и вновь огляделся по сторонам. Метрах в десяти возле самой стены несколько человек возились вокруг кого-то неподвижного. По тому, как они суетились, Лунин понял: помощь уже опоздала. Он кашлянул, пробуя голос, и крикнул:

– Эй, сюда! Здесь раненый! Скорее!

От группы отделился офицер в маскхалате. Увидев Фрола, он растерянно произнес «ага» и достал из кармана индивидуальный пакет.

– Не надо, – буркнул дхар, вставая. – Носилки ищи, командир, – парень башкой ударился. Я сам доберусь.

Николай попытался было возразить, но волна боли вновь захлестнула его

– пришлось закусить губу, чтоб удержать крик. Офицер исчез, но через минуту вернулся вместе с несколькими добровольцами в штатском. Откуда-то появились носилки, и, пока Келюса укладывали на них, боль озверела, начав пульсировать так, что глаза застлала желтая пелена. Лунин услыхал, как Фрол отказывается ложиться на носилки, уверяя, что дойдет сам. Затем Николая подняли и понесли в противоположную от места боя сторону мимо неподвижно лежавшего у стены человека. Келюс скосил глаза и увидел парня в синей куртке. Несмотря на залитое кровью лицо, Лунин сразу узнал его. Похоже, эта ночь оказалась несчастливой для всех, кто охранял странную дверь на восьмом этаже Белого Дома.

Окончательно Николай пришел в себя в каком-то коридоре. Он лежал на матраце, рядом, тоже на матраце, сидел Фрол, левая рука которого висела на перевязи, а перед ним расположился старик в белом халате. Он неторопливо водил ладонями над плечом Фрола, что-то тихо приговаривая.

– «Экстрасенс», – решил Келюс, и ему стало интересно. Экстрасенсов он встречал часто, но в больницах сталкиваться с ними еще не приходилось. Лунин прислушался, но ничего не понял: старик говорил на совершенно непонятном языке. Николай, овладевший в университете джентльменским набором историка – английским, французским со словарем и латынью в избранных цитатах, – все же мог поручиться, что слова не принадлежали ни одному из европейских языков. И тут, к изумлению Келюса, Фрол ответил на том же наречии, засмеялся и начал что-то рассказывать. Слова казались чем-то знакомыми, но совершенно непонятными. Но услышав нечто вроде «дхар-ат гел асни гха», Лунин наконец, догадался:

– А, дхары всех стран! – произнес он, приподнимаясь и пытаясь сесть. Голова по-прежнему болела, но двигаться было все же можно.

– Наше вам мерси! – с достоинством ответствовал Фрол. Доктор – человек в халате был, без сомнения, доктором, – повернулся и с интересом взглянул на Николая.

Келюса подмывало спросить: «Доктор, доктор, я умру?», – но тут ему вновь стало худо. Пришлось опуститься на матрац, в голове пульсировала боль, к горлу подступила тошнота. Доктор сочувственно посмотрел на Лунина, покачал головой и медленно провел ладонью над его лицом. Николай ощутил, как боль сразу утихла и отступила. Он снова мог вздохнуть полной грудью.

– Ничего, воин Николай, – произнес старик, неспешно водя руками над его головой. – Сейчас пройдет…

Келюс хотел спросить, не сотрясение ли у него, но заколебался, не зная, как обращаться к старику. Доктор не походил на обычного врача из районной больницы – издерганного, с пустыми глазами. Лицо старика явно отличалось от физиономии замученного жизнью терапевта: большие, близко сидящие глаза почти не мигая смотрели из-под седых бровей, небольшая русая бородка была аккуратно подстрижена, а главное – в старике чувствовалось что-то особенное, иногда называемое «порода». «Эмигрант, что ли», – мельком подумал Лунин и как можно непринужденно произнес:

– Профессор, что у меня с э-э-э… черепушкой?

Старик улыбнулся, и Николай вдруг понял, что неизвестный врач очень стар, может даже старше его деда-большевика.

– Цел ваш сосуд скудельный. Однако же удар был преизряден, посему главою зря не вертите и в речах обильны не будьте. А профессором меня величать не по чину, да и мирское это. Зовите, ежели охота станет, Варфоломеем Кирилловичем… Лежите смирно, воин Николай, черепушка ваша покоя просит…

– Но мы победили? – Келюс разом вспомнил все случившееся за эти часы. Он так и не понял, кому задал свой вопрос, а потому не удивился, услыхав два ответа:

– Но пасаран, Француз! – Фрол показал правой – нераненой – рукой знак «V». – Отбились, язви в карету! Теперь не сунутся!

– Сила победила силу, – задумчиво произнес старик, отвечая то ли Лунину, то ли собственным мыслям. – И ко благу ли сие, покуда неведомо…

– Варфоломей Кириллович, вы что, толстовец? – поразился Келюс и даже привстал с матраца.

– Учение графа Толстого, воин Николай, – серьезно ответил старик, продолжая водить ладонями над лицом Лунина, – не сводится отнюдь к подставлению левой щеки вслед за правой. Оно глубоко и весьма нравственно. Однако же одобрить его не могу, ибо в основе оно нецерковно, а посему – неплодотворно. Что же касаемо победы, то тут воин Фроат прав. Сегодня все кончится. Во всяком случае – пока…

– А откуда вы дхарский знаете? – не унимался Келюс, сообразив, что старик назвал Фрола его настоящим именем.

– Сие нетрудно, – Варфоломей Кириллович твердой рукой остановил приподнявшегося было Лунина на матрац. – Друг мой отец Степан служил в земле Пермской и Югорской, что ныне Коми-республикой прозывается. Он часто писал мне о дхарах. Заинтересовался ими и я, грешный. Язык их непростой, но не труднее прочих…

«Ну, конечно! – осенило Келюса. – Он же священник, бином! Как же я сразу не понял!»

Он хотел было спросить и об этом, но как-то не решился. Между тем Варфоломей Кириллович завершив, вероятно, сеанс лечения, велел «воинам Фроату и Николаю» лежать смирно и куда-то удалился.

– Серьезный дед, – прокомментировал дхар, затем, перейдя на шепот, добавил: – Пока не вернулся, скажу… Слышь, Француз, а ведь тебя под бээмпэ пихнули. Свои, елы!

– Знаю, – так же тихо ответил Лунин. – Китаец… Он, наверное, и того парня, что у стены… Помнишь?

– Ну, гад! – скрипнул зубами Фрол. – Добраться бы…

Николай пожал плечами. В то, что до Китайца легко добраться, не верилось. Скорее, верилось в противоположное.

В коридоре зашелестели шаги. К молодым людям приблизилась стайка девиц в белых халатах, сопровождаемая пожилым врачом со стетоскопом в нагрудном кармане. И тут Келюс окончательно уверился – Варфоломей Кириллович – не врач или, по крайней мере, не совсем обычный врач. Во всяком случае, медсестры и служитель Эскулапа так и не смогли объяснить, кто же оказал Лунину и Фролу первую помощь. По мнению доктора со стетоскопом, ночью в горячке боя вместо медпункта их отнесли в этот коридор, и кто-то, не из числа врачей Белого Дома, пытался их лечить. При этом доктор то и дело поглядывал на окровавленную рубашку Фрола и качал головой, из чего со всей очевидностью следовало, что с огнестрельными ранениями он сталкивается далеко не каждый день…

– Ну, и долго мы будем здесь валяться? – поинтересовался Келюс, с удовольствием затягиваясь сигаретой.

Они лежали в переоборудованном под госпиталь медпункте Белого Дома. За окном был вечер. Двоих тяжелораненых, попавших сюда ночью, еще утром увезли в больницу, и в медпункте вместе с молодыми людьми оставался только милиционер, подвернувший прошлым вечером ногу. Страж порядка то и дело ковылял на здоровой ноге к телефону, ведя длительные переговоры с супругой.

– А по мне – хоть сейчас рванем, – пожал плечами Фрол. – Моя дырка в порядке. Только идти некуда. Не в Тулу ж, елы, на ночь глядя ехать.

Рана Фрола действительно затягивалась на глазах, изрядно удивляя врачей. Дхар, еще раз заявив, что на нем все заживает как на собаке, категорически отказался ехать в больницу. У Келюса дела шли похуже – боль почти исчезла, но слабость приковывала к койке, мешая двигаться.

Они уже успели побывать героями дня, дав интервью дюжине корреспондентов, прорвавшихся в медпункт несмотря на запреты врачей. К Лунину и его товарищу то и дело забегали какие-то весьма солидные люди, жали руки и неискренними голосами справлялись о здоровье. На минуту зашел Президент, поздоровался, но о здоровье спрашивать не стал, поинтересовавшись, не нужна ли помощь. Фрол и Келюс промолчали, зато милиционер тут же начал рассказывать про свою однокомнатную «хрущовку», в которой уже десятый год живет его семья. Президент, не дослушав до конца, рассеянно кивнул и удалился. К вечеру все успокоилось. Радио сообщило о полной победе и капитуляции врага, победители занялись делом, и раненых наконец-то оставили в покое. И сразу стало скучно.

– Вот что, – решил Николай. – Посплю часок, потом поедем ко мне. У меня четыре комнаты и один дед, если его, конечно, не арестовали за большевизм. Не ночевать же здесь, в самом деле! Разбудишь?

– Угу! – пообещал Фрол. – А знаешь, Француз, лихо этот старик по-дхарски говорит! Даже я так не умею. Я было подумал, он дхар…

– Полиглот, бином, – рассудил Лунин и почти сразу же отключился.

Келюса редко мучили кошмары, и снов он не боялся. Даже в самом глубоком забытьи Николай чувствовал, что все это не по-настоящему, что всегда можно проснуться. Поэтому, увидав себя в темном, освещенном лишь странным желтоватым светом, коридоре, он не испугался. Это было не страшнее, чем случившееся минувшей ночью. Но вдруг Николая начал пробирать озноб. Он понял – сейчас произойдет непоправимое, ему не убежать, не проснуться. Келюс успел подумать, что виною всему – контузия, но тут прямо из стены появился Китаец. Он шел развинченной странной походкой, широко улыбаясь, но глаза оставались при этом холодными и какими-то неживыми. Келюс хотел закричать, но голос не слушался, а тело приросло к полу. Николай вдруг понял: это не сон, просто его не смогли добить ночью, и теперь нашли здесь. У Китайца не было оружия, но Келюс знал – это не спасет.

И тут чья-то рука протянулась между ним и врагом. Высокий человек в сверкающей золотой парче шагнул вперед, заслоняя собой Лунина. Знакомый голос произнес: «Не бойся, воин Николай!» Странный старик, которого он принимал то за врача, то за священника, вновь махнул рукой, и Китаец, скаля крупные острые зубы, стал отступать, пока не растворился в серой штукатурке стены.

На этом, однако, не кончилось. Келюса обдало ледяным холодом. Из той же стены появилось несколько коренастых фигур в черных куртках. Они не бежали и не шли, а неестественно медленно, словно в кино, плыли к Николаю, не касаясь пола. Впереди всех двигался высокий крепкий мужчина с очень красивым, но красным, словно набухшим кровью, лицом. Лунин сразу же узнал их – майора Всеслава Волкова и его бандитов. Они скалились и подмигивали, в руках плясали автоматы, и Келюс успел подумать, что теперь даже Варфоломей Кириллович не в силах ему помочь. Но старик в золотых ризах вновь поднял руку в запретительном жесте, и сразу красные лица исказились страхом, плавный бег замедлился, и враги начали таять, исчезая в полумраке.

«Не бойся, воин Николай!» – вновь услыхал Келюс, но тут дрогнули стены, сырой смрад пополз по подземелью, штукатурка, медленно кружась, начала опадать на пол. Лунин понял – на этот раз спасения нет. Он оглянулся. Варфоломей Кириллович исчез, а сила, от которой – Николай чувствовал это – нет и не может быть защиты, приближалась, еще невидимая, но уже смертельно опасная.

Келюс собрал все силы, закричал, при этом дернулся, – и открыл глаза, увидев рядом с собою Фрола.

– Ровно час, – для убедительности дхар показал циферблат. – Ну че, Француз, делаем ноги?

– Я кричал? – Келюс быстро встал с кровати. Как ни странно, сон помог, слабость отступила.

– Кричал? – удивился Фрол. – Нет, спал, как убитый, только побледнел чего-то. Ну что, в карету его, сматываемся?

– Всенепременно! – улыбнулся Николай.

Страшный сон уходил куда-то прочь, и теперь Лунина куда больше заботило другое: отпустят ли эскулапы, и как встретит их его твердокаменный дед.

2. ТАЙНЫ УХОДЯЩИХ

Лунину-старшему исполнилось восемьдесят девять. Ему везло в жизни: в 20-м, когда болезнь задержала молодого комиссара в госпитале, и он не попал под Перекоп, где легла костьми вся его дивизия; в конце 30-х, когда нарком Лунин уцелел в ежовской мясорубке, перемоловшей его друзей. Повезло и в том, что Николай Андреевич умудрился дожить до Мафусаилового возраста, ничем серьезным не болея и даже не пользуясь бесплатными путевками, полагавшимися ему как многолетнему члену Центрального Комитета, бывшему министру и ветерану партии с семидесятилетним стажем. Впрочем, сам Лунин-старший не считал себя везучим. Он отнюдь не радовался, пережив однополчан, друзей, брата, исчезнувшего в 37-м, сыновей, а главное – дело, которому посвятил жизнь. В тот день, когда танки ворвались в Столицу, у старика в последний раз вспыхнула надежда. Но те, кто пытался спасти идеалы его жизни, действовали настолько трусливо и бездарно, что уже к вечеру первого дня противостояния Николай Андреевич махнул рукой, выключив старую «Спидолу». Назавтра он, не выдержав, вновь включил приемник, надеясь на чудо. Под утро, узнав о неудаче штурма, Лунин-старший аккуратно поставил «Спидолу» на место, выпил крепкого чаю и сел в кресло у двери. Все было кончено. Старику оставалось одно: ждать внука, ушедшего защищать его врагов, – непохожего, чужого, с которым он уже давно перестал даже спорить. Он ждал Келюса всю ночь и все утро, почти не вставая и ни о чем не думая…

Келюс и Фрол, не без труда вырвавшись из цепких рук медработников, убедились, что больше никому не нужны. На площади у опустевших баррикад кипел митинг. Раскрашенные девицы и столь же раскрашенные юноши хрипели под электрогитары песню про Андреевский флаг, чуть дальше стояла ровная шеренга танков, перешедших после прошлой ночи на сторону Президента. Общественный транспорт не ходил, а денег на такси как назло не осталось: Николай потратил их на сигареты, а дхар добирался из Тулы на последние рубли. Идея попросить машину у руководства была отвергнута, и оба добровольца решили не спеша прогуляться по Столице. Им повезло. В толпе на площади они столкнулись с одним из тех, кто навещал их в госпитале. Популярный артист, ныне ставший министром, вероятно не получил еще достаточной государственной закалки, а потому не только сразу же признал их, но тут же, ни о чем не расспрашивая, усадил в свою «Ладу», выяснив лишь, куда ехать.

Лунин жил в огромном сером Доме на Набережной, где когда-то обитала столичная знать, а ныне доживали свой век отставные бонзы. В доме, конечно, было полно молодежи, начисто забывшей или вовсе не знавшей его истории, но Николаю все же часто становилось не по себе при виде гигантского фасада, сплошь увешанного мемориальными досками в честь тех, кто жил и очень часто погибал здесь. Выбитые в камне имена превращали фешенебельное жилище в колоссальный склеп, населенный тенями когда-то властвовавших, затем преданных, убитых, а ныне забытых всеми.

Квартира деда, где некогда обитала большая семья, от которой теперь остались старик и его внук, находилась на четвертом этаже. Этажом ниже много лет назад жил брат Лунина-старшего, двоюродный дед Келюса. Об этом человеке в семье обычно молчали, а если и говорили, то глухо и странно. Все было проще, если б младший брат деда честно сложил голову в застенке, как и сотни других обитателей Дома. Но таинственный двоюродный дед, весело улыбавшийся со старых фотографий, не погиб – он исчез. Николай догадывался, что брат деда может вернуться, он где-то недалеко, может быть даже здесь, в лабиринтах гигантского здания. Келюсу казалось, что он даже видел его в детстве – такого же молодого, в кожаной куртке и кепке, с небольшой острой бородкой, как на фотографиях. Но на все вопросы родители, а потом и Лунин-старший, отмалчивались, но Николай, не веривший в привидения и прочую мистику, надеялся, что старик перед недалеким уже уходом расскажет ему обо всем.

Лифт не работал, и Келюс с Фролом начали не спеша подниматься по широкой лестнице. Между вторым и третьим этажами у Келюса закружилась голова, его закачало и чуть не бросило на холодные ступени. Дхар подхватил его здоровой рукой и, несмотря на слабые попытки сопротивления, поволок Лунина-младшего наверх. Делал он это почти не напрягаясь, и Келюс имел еще раз повод позавидовать силе своего нового знакомого. У высоких, обитых черной кожей дверей, Фрол аккуратно прислонил Николая к стене и нажал кнопку звонка.

Старик открыл почти сразу. Он без всякого удивления посмотрел на дхара, на его перевязанную руку и куртку в засохшей крови, затем, словно зная все наперед, шагнул за порог, придержав рукой Келюса, пытавшегося шагнуть навстречу.

– В голову? – тихо спросил дед, внимательно глядя на внука.

– Ерунда! – по возможности весело ответил тот. – Ушиб, то есть травма… В общем, здравствуй, дед. Мы победили!

– Я Фрол, – попытался вмешаться в разговор дхар. – Мы с Николаем…

– Заходите, – прервал его Лунин-старший. Вдвоем они взяли Келюса под руки и повели в прихожую. Ноги у старика уже начинали отказывать, но сила в руках еще оставалась. Вскоре Лунин-внук был благополучно уложен на диван в большом кабинете, где по стенам висели портреты Вождя и Основоположников.

– Лунин Николай Андреевич, – представился старик. – Дед этого врангелевца. Фрол… простите?

– Соломатин Фрол Афанасьевич. Мы с Николаем… Ну, в общем…

– «Скорую» вызвать, товарищ Соломатин? – вновь перебил его старик.

– Ну что ты, дед! – вмешался Келюс, поудобнее устраиваясь на диване.

– Сразу товарищем обзываешься! «Скорой» не надо, ты бы лучше чаю сообразил. А еще лучше – кофе.

– Николай Андреевич, зовите меня по имени, – несколько смущенно предложил дхар. – «Скорой» и вправду не надо, мы как раз из госпиталя.

– Его на самом деле зовут Фроат, – вновь влез Келюс, закуривая сигарету. – Он из древнего и великого народа дхаров, репрессированного в годы культа личности.

Дед никак не отреагировал на эту реплику, еще раз внимательно посмотрел на Фрола, потом на внука, покачал головой и сел в кресло.

– Валидол, – шепнул Келюс, хорошо знавший старика, – на письменном столе…

– Не надо, – остановил вскочившего было Фрола Лунин-старший. – Я так посижу… Фрол… или Фроат, как лучше?

– Все равно, – махнул рукою дхар. – Как больше нравится.

– Так вот, Фроат, – продолжал старик, закрывая глаза. – Расскажите мне, пожалуйста, что с вашей рукой, и что у этого защитника Зимнего с его… Даже не знаю, как назвать эту часть тела…

– Кепкодержатель, – предложил внук, но дед и это оставил без ответа.

Фрол постарался рассеять все опасения Николая Андреевича, упомянув о госпитале, экстрасенсе Варфоломее Кирилловиче, для убедительности добавляя неизменное «в карету». Дед слушал молча, не открывая глаз, затем вновь покачал головой и, с трудом поднявшись, направился на кухню варить кофе.

– Силен, – заметил Келюс. – Фрол, взгляни, много на столе валидола осталось?

– Одна штука, – сообщил дхар, – и две пустые упаковки, елы.

– Силен, – повторил Николай. – Жалко старика. Всю жизнь служил этим, бином… Но все-таки мы победили.

Кофе пили на кухне. Келюс, заявив, что уже выздоровел, добрался туда без посторонней помощи и с удовольствием принялся смаковать ароматный напиток, доставляемый деду прямо из Бразилии. В разговор старика с Фролом Лунин-внук предпочел не вмешиваться, поскольку его попытка поведать обо всем случившемся была пресечена в корне, и рассказывать было велено дхару. Фроат, в нерешительности почесав затылок, принялся не особо складно, с упоминанием «елы» и той же «кареты», излагать события прошлой ночи, сбиваясь, путаясь и все более смущаясь. Но старик слушал очень внимательно, то и дело подливая Фролу кофе и качая головой.

– Ясно, – констатировал он, когда дхар, наконец, завершил свое повествование. – Раскололи армию… Недурно им историю партии преподавали! Ну что, рады? За Корнилова, за родину, за веру?

– Ну, дед! – не выдержал Келюс. – Во-первых, не волнуйся. А во-вторых, что ты о Врангеле, да о Корнилове? Мы же не белогвардейцы!

– А кто? – глаза старика блеснули.

– Мы за свободу, – не особенно уверенно ответил внук.

– А ваш этот… Президент или как там его?

– Он… он тоже за свободу, – еще менее уверенно сообщил Келюс.

– Стыдись! – отрезал дед. – Историк, а мелешь чушь! Это гимназисты были за «свободу», и то недолго! Сразу ставь вопрос – какой класс стоит у власти! Эти, твои… Они-то знают, да вам пока не говорят. Но тебе не грех было подумать об этом раньше.

– Ага! – загорелся внук. – Лучше, значит, танки, колхозы-совхозы, Гулаг, Афганистан и ГПУ?

– Еще не знаю, – мотнул головой Лунин-старший. – Пока не с чем сравнивать. Хотя могу догадываться. Трое уже погибли. Вас, раненых, по сути, бросили. Мы своих раненых не бросали.

– Нас не бросили, – вяло возразил Николай. – К нам даже Президент заходил… и телевидение…

– Бросили! – повторил старик. – Итак, снова победа на крови – как раз то, в чем нас обвиняли. При штурме Зимнего мы потеряли тоже немного – шестерых. Лиха беда начало, Келюс! Безоружные люди против танков – красиво и безопасно… тем, кто за их спинами. А вдовы и сироты – это не впервой. И хорошо, если те трое в самом деле погибли в бою, а не как-нибудь иначе…

Внук порывался возразить, но вдруг отчетливо вспомнил окровавленное тело в синей куртке и промолчал.

– Все! – заключил дед. – Переодеваться и отдыхать. Фроат, я дам вам чистую рубашку, эту надо постирать. Я тоже полежу, не хочу быть четвертым в этом списке… победителей…

Весь следующий день Лунин-внук отдыхал, стараясь поменьше двигаться, ограничив свою активность телевизором и газетами. Эйфория победы, захлестнувшая эфир, как ни странно, не очень радовала Келюса. Он приписал эти последствия контузии, заставляя себя не думать о событиях страшной ночи и о мрачных пророчествах деда. Фрол также провел весь день в квартире, изрядно скучая и то и дело порываясь выйти на улицу. Рана полностью затянулась, оставив лишь розовое пятно на коже, что поразило врача, вызванного старшим Луниным. Келюс также быстро поправлялся. Травма напоминала о себе лишь легким головокружением и слабостью.

Ближе к вечеру деду позвонили по телефону. Старик, выслушав чей-то долгий рассказ, накинул пиджак и вышел, обещав вернуться через полчаса. Отсутствовал он, однако, больше двух часов, и Келюс начал уже волноваться, вспоминая, захватил ли старик валидол. Но дед вернулся внешне спокойный, пояснив, что был в гостях в соседнем подъезде. Пройдя в кабинет, он долго сидел за столом, о чем-то размышляя, затем позвал внука.

– Келюс, – начал он, усаживая Лунина-младшего в кресло. – Надо поговорить.

Николай взглянул на деда и кивнул, сообразив, что речь пойдет о чем-то важном.

– Я не прошу тебя давать честное пионерское, комсомольское или белогвардейское слово, – начал Николай Андреевич, – просто если мы не сохраним кое-что в секрете, могут быть неприятности. Не хочу пугать, но без головы останемся и ты, и я…

Келюса передернуло. Он понял – дед не шутит – и тут же вспомнил лицо Китайца.

– Несколько часов назад, – вел далее старик, – один человек уже погиб. Он участвовал в… очень важном деле. Я бы с удовольствием не вмешивал тебя, но мы живем вместе, и об этом знаю не только я…

Николай Андреевич замолчал, переводя дух. Келюс потянулся к валидолу, но дед покачал головой и продолжал:

– Несколько месяцев назад в Центральном Комитете был разработан план эвакуации наиболее секретных документов на случай, подобный нынешнему. Вчера поступил приказ. Все было готово, но человек, занимавшийся этим делом, был убит.

Келюс вздрогнул – снова вспомнился Китаец и неподвижное тело в синей куртке.

– Он выпал из окна, – продолжал дед. – Видимость самоубийства. Он даже записку оставил… Но это не самоубийство, Келюс. Он держал в руках все связи, и теперь операция под угрозой. Завтра ваши будут штурмовать Центральный Комитет. На квартиру другого товарища, руководившего, так сказать, резервной линией, был налет. Этот человек ранен. Какие-то бандиты в черных куртках…

– Группа майора Волкова! – невольно вырвалось у Келюса. Дед удивленно взглянул на Лунина-младшего, и тот поспешил пояснить: – Мне о них Генерал рассказывал. Он опасался, что они могут ворваться в Белый Дом. Так что они не наши, а ваши…

– Может быть, – на удивление спокойно отреагировал Николай Андреевич.

– Сейчас время измены. Большой измены, Келюс… Итак, операция сорвана. Но самые важные документы – несколько десятков папок – мы все же вынесли. Спрятать их некуда – пока. Через несколько дней мы что-нибудь придумаем, а до тех пор решено рассредоточить их по нескольким местам. На военном языке это называется «россыпью». Кое-что будет у нас дома. Я рискую своей и, к сожалению, твоей головой, но иного выхода нет. Конечно, если ты будешь последователен, то можешь позвонить прямо в Белый Дом. Наши в свое время приветствовали подобные начинания. Ваши, вероятно, не будут оригинальны…

Келюс решил возмутиться, но передумал. Он почему-то не боялся за себя и Фрола, но за деда сильно волновался. В конце концов политические разногласия были их личным делом, и лавры Павлика Морозова Николая никогда не прельщали.

– Но хоть заглянуть в эти чертовы папки можно? – поинтересовался внук, которого эта история, несмотря на мрачный колорит, изрядно заинтриговала.

– Заглянешь, – пообещал дед. – Надо же знать, за что рискуем. Но не думай, Келюс, ничего особенного ты не увидишь. Скорее всего, там будут какие-нибудь цифры. Эти архивы надо рассматривать как мозаику – целиком. Что-что, а тайны мы умели прятать всегда. Фроату говорить не будем – ни к чему…

…В два часа ночи, когда Фроат уже давно спал, Лунин-старший вышел из квартиры, вскоре вернувшись с тремя серыми папками, на которых стояли четырехзначные номера. Келюс, преодолев искушение немедленно в них заглянуть, помог деду спрятать секретный груз в наскоро приготовленный тайник – за второй ряд книг на верхней полке книжного шкафа…

Наутро Фрол взбунтовался, заявив, что превосходно себя чувствует и не желает более соблюдать больничный режим.

– И вообще, – прибавил он, допивая вторую чашку кофе, – надо по городу, елы, побродить, раз уж в Столице оказался. А то ничего интересного, кроме телевизора, и не увижу. Ведь, говорят, революция, в карету его!

– Кое-что интересное вы уже видели, – невозмутимо заметил Лунин-старший. – В некотором роде, даже ощутили. А самое интересное вам не покажут.

– Но ведь действительно революция, дед! – поддержал приятеля Келюс. – Тебе, небось, в семнадцатом не мешали по улицам бегать!

– Это еще не революция, молодые люди, – покачал головой старик. – Это еще, так сказать, карнавал, игрище. Господа бояре власть делят. А вот через годик, через два, когда очереди за хлебом станут побольше, чем в «Макдональдс» – тогда пожалуй… Только выходить на улицу не захочется. Как и мне, кстати, в семнадцатом…

Фрол, оставив подобные доводы без внимания, поспешил навстречу впечатлениям, пообещав вернуться к вечеру. Келюс, сославшись на головокружение, остался дома. Не хотелось оставлять деда одного и, главное, ожидалось знакомство с жуткими тайнами уходящей власти.

Все три папки оказались подозрительно тонкими. Николай взвесил их на ладони, тут же предположив, что в каждой лежит не более одного – двух листков. Он не ошибся. В первой папке, на которой стояла карандашная надпись «Спецзахоронения. 1экз.», оказался единственный написанный от руки листок.

– А почему не напечатано? – удивился Келюс. – Черновик?

– Не тому вас, видать, в университете учили, – усмехнулся дед, почувствовавший себя в привычной сфере. – Источниковедение правящей партии

– наука тонкая, и не каждому доступная. Вот так-с, господа белогвардейцы, не по зубам вам наши секреты, раз таких простых вещей не разумеете!

– Не глумись, дед! – возмутился Лунин-младший. – Объясни толком, бином!

– Бином, – ответствовал старик, приходя в хорошее настроение, – вещь, внучек, математическая и точная. И насколько я помню твои школьные табели, тебе совершенно непонятная. Приятно слышать, как нынешние педагоги коллекционируют слова-паразиты. Похоже, потеря партбилета сказалась на тебе не лучшим образом… А что касаемо этого листка, то насколько мне известно, в рукописном виде подобные документы хранятся в единственном случае – когда их не решаются доверить машинистке. Так что это отнюдь не черновик… Ну, что там?

Келюс вчитался, поначалу ничего не поняв. В верхней части листка стояло: «Спецзахоронения. Список N1». Далее следовали номера и адреса кладбищ в разных городах с указанием квартала и номера могилы. Всего было перечислено двенадцать захоронений с номерами от первого до тринадцатого.

– Второго номера нет, – заметил Келюс, вертя в руках непонятный список. Партийные тайны представлялись ему несколько иначе.

– Что еще скажешь? – полюбопытствовал дед, довольный произведенным эффектом.

– Так… – напрягся Лунин-младший. – Ну, конечно, бином, это могилы жертв культа личности! Тайные захоронения!

– Одиночные захоронения, – уточнил Николай Андреевич, – причем на общих кладбищах. Все может быть, но не слишком ли слабо для такого документа? А где номер второй?

– Не знаю, – честно ответил внук, еще раз поглядев перечень городов: Куйбышев, Днепродзержинск, Рыбинск, Харьков… Нет, раскусить этот орешек невозможно.

– С первой тайной покончено, – констатировал дед. – Я же говорил, Келюс, такие бумаги просто так не составляют. К этой должен быть ключ, там номера расшифровываются. Но ключ этот, само собой, где-то в другом месте. Ну, что там дальше?

Вторая папка имела надпись «Объект „Ядро“ 2экз». Ниже стояла приписка: «Экз N2 передан в личное распоряжение». В чье – указано, однако, не было. Келюс взглянул на деда.

– Ох уж эти революционеры! – хмыкнул старик. – Каждому требуется спец из жандармерии, иначе утонут. Так сказать, красный буксир… Надпись эта, внучек, означает, что экземпляр передан генеральному секретарю – только он может «лично распоряжаться». Странно, числа нет… Ага, есть, но стерто… Кажется понял – число стерли перед эвакуацией, чтобы такие, как мы, не догадались, когда сие произошло. То ли десять лет назад, то ли вчера – поди проверь… Ну-ка, что там?

В папке лежал также единственный лист, на котором столбиком стояли названия: «Ядро-1», «Ядро-2»… – и так до «Ядра-9». Напротив них имелись пометки, большей частью совершенно непонятные. В шести случаях стояло: «Объект N…», причем номера были двухзначные и четырехзначные. Три пометки гласили: «Хранилище N…», и номера стояли шестизначные.

– Так… – посерьезнел Николай Андреевич. – Вот это действительно интересно… Четырехзначные номера, насколько я помню – военные объекты, что само по себе любопытно. Но вот двухзначные… Похоже, наука, но я не очень уверен. А вот «Хранилище», думаю, находится где-нибудь в Швейцарии… Что же это за «Ядро» такое, а? Что может понадобиться где-нибудь на Байконуре и одновременно храниться в Цюрихе или сейфе Московского Народного банка в Лондоне?

– Подслушивающее устройство, бином, – предположил внук.

– Или запасы коньяка, – подхватил старик. – Что столь же логично. А ну-ка, ну-ка, что это?

Келюс принес увеличительное стекло. После немалых стараний удалось разобрать полузатертую карандашную надпись, сделанную возле пометки «Ядро-7». Она гласила: «Т. Ст. Ин. Тер.»

– «Товарищ Сталин – индивидуальный террор!» – изрек внук непонятно всерьез или в шутку.

– Или «Теплый Стан», – добавил Николай Андреевич. – Интересно, какой там может быть институт? «Тер», «Тер»… Нет, не помню…

– А ведь и вправду, – оживился Лунин-младший. – Ну, дед, молодец! Теплый Стан! Это же зацепка! Она приведет…

– К товарищу Сталину, – перебил его старик. – В порядке индивидуального террора. Давай-ка следующую…

Третья папка имела лишь архивный номер. Надписей на ней не было, а внутри оказалась сложенная вчетверо крупномасштабная карта какого-то горного района. Какого именно – понять невозможно, – карта была «слепая», без единой надписи. Только в центре стояла пометка: «Объект N1».

– Все, – подытожил дед, просмотрев карту. – Можешь прятать. Ну, как тебе наши тайны?

– Никак, – признался Келюс. – Тебя надули, дед! Это просто какое-то ненужное старье. Взяли по ошибке или в спешке. Настоящие бумаги, наверное, уже тю-тю…

– Да, конечно, – вздохнул Лунин-старший. – Из-за этого, как ты изволишь выражаться, старья, один человек уже погиб. Папки эти, внучек, отбирались не вчера и не месяц назад. Они – детонатор, без этих документов все остальное – просто макулатура. Между прочим, из архива не изъяли даже списки счетов в заграничных банках, чтобы успеть вынести эти странички. Вот и думай, юнкер.

– Поручик, – машинально поправил деда Келюс, в самом деле крепко задумавшись. Слова Николая Андреевича не до конца убедили его, но, вспомнив все сказанное стариком, Лунин-младший рассудил, что тот в чем-то прав. Поэтому перед тем, как спрятать папки в импровизированный тайник, он достал свой «Пентакон», подаренный в давние годы отцом, и тщательно переснял все бумаги. Подумав немного, Келюс вынул пленку из аппарата, аккуратно завернул ее в фольгу из сигаретной пачки и засунул сверток в ящик с инструментами.

Фрол вернулся поздно вечером, растрепанный и возбужденный, долго пил чай, а затем, усевшись поудобнее, приступил к рассказу. Впечатления, похоже, так и распирали его.

– Давай! – подначил Келюс. – Ну, елы…

– Ну, елы, – вздохнул Фрол и замялся. – Ну, в общем, Центральный Комитет брали. С утра оцепили, потом глядим – дым валит из окон. Архивы палят, в карету их. Ну мы их и накрыли! Менты вначале дергались, не пускали, но тут как раз Генерал приехал с указом Президента. Мы и рванули. Обыск, само собой, чтоб ничего не утащили…

– Поздравляю, – прервал его Лунин-старший. – Мы тоже с обысков начинали. Верной дорогой идете, товарищи!

– Да ведь они калькуляторы выносили, елы! – возмутился дхар. – Даже лампочки выкручивать стали! Морды, я тебе, Француз, скажу! Буржуи!

– Это мы тоже проходили, – вновь вмешался старик, похоже не видевший в этой эпопее повода для особого расстройства. – И это уже было. «День твой последний приходит, буржуй!» Мы тоже когда-то так думали…

– А потом к госбезопасности пошли, – продолжал Фрол. – Такая толпа собралась! Памятник этому, Железному, еще ночью сломали, а мы здание оцепили – и к подъездам. Но тут, правда, опять Генерал появился и приказал, чтобы мы расходились. Ну, народ пошел памятники валить, а я решил сюда вернуться. Чего с памятниками, елы, воевать!

– Равно как устраивать обыски с изъятием лампочек, – согласился старик. – Ну-с, значит, госбезопасность уцелела, а в Центральном Комитете под шумок успели сжечь лишнее. Зато народ доволен! Это еще что!.. В семнадцатом, покуда охранное отделение в Питере осаждали, провокаторы успели все архивы спалить – для пущего спокойствия. Ну, а сейчас, похоже, и стукачи еще понадобились… Новой демократической власти…

– Да ну тебя, дед! – огорчился Келюс. – Ладно, ты, как всегда, прав, но что делать было? Снова вам власть отдавать?

– Нам? – переспросил дед. – Кому именно, внучек? Да будет тебе известно, в партии существуют разные группы, и не все из них – сталинисты и людоеды. Теперь уж я и не знаю, Келюс, как из всего этого выкарабкиваться. Вот только все как-то очень похоже, какое-то дежа вю.

– Как в семнадцатом? – удивился внук.

– Именно. Можно подумать, что не только сценарий, но даже исполнители те же… Статисты и каскадеры свежие, – добавил он, иронично поглядывая на Келюса и Фрола.

Вечером, когда дед лег спать, Лунин-младший поинтересовался у дхара, не видел ли тот в толпе у Центрального Комитета Китайца. Фрол принялся добросовестно вспоминать, но так и не смог припомнить ни Китайца, ни старого тибетца в балахоне, ни парней в черных куртках.

На следующее утро Фрол собирался уезжать, но Келюс уговорил его побыть в Столице еще пару дней. Втайне Николай надеялся, что дхар поможет хотя бы немного распутать странный клубок, завязавшийся той ночью у Белого Дома. Да и втроем в квартире, где хранятся серые папки, будет несколько спокойнее.

Весь день приятели бродили по Столице, глядя на последствия этих бурных дней. Жизнь, впрочем, уже входила в нормальное русло. Несколько пустых пьедесталов возносились к равнодушному, видевшему и не такое еще небу, на здании Центрального Комитета красовались свежие пломбы, а, в общем, все было по-прежнему. Казалось, не шли по этим улицам танки, не пачкал руки «молотовский коктейль», кровь не заливала лица – ничего этого словно и не было. Правда, в городе поговаривали, что защитникам Белого Дома выдадут специальные удостоверения, дающие право то ли на обслуживание вне очереди, то ли на получение через полвека однокомнатной квартиры. Фрол предложил проехаться к Белому Дому, чтобы вспомнить те жаркие дни, Келюс было согласился, затем подумал и категорически отказался, представив себе Китайца, поджидающего их в очереди за этими самыми удостоверениями.

Вечером Николай не выдержал и, оставив Фрола смотреть по коммерческому каналу очередной боевик, отвел деда на кухню и рассказал ему обо всем, что было в ту ночь. Келюс боялся, что дед, воинствующий атеист и боец с суевериями, сочтет услышанное последствиями контузии, но старик выслушал внука очень внимательно, а затем надолго задумался. Наконец, что-то решив, прошел в спальню, долго копался в шкафу и через несколько минут вернулся с большим свертком. Принесенное было уложено на кухонный стол и распаковано. Увидев желтую, потрескавшуюся от времени кобуру, Келюс слегка похолодел. Николай Андреевич невозмутимо извлек из нее вороненый браунинг, привычным движением разобрал оружие, проверив каждую деталь, затем принялся за сборку.

– Дед! – выдохнул Лунин-младший. – Ты чего? Посадят!

– Не дрожи, поручик! – хмыкнул старик. – У меня разрешение имеется, еще с тридцатых. Между прочим, именной… Так, три обоймы – пока хватит… Так вот, Келюс, теперь эта штука должна быть всегда у тебя под рукой. Жаль, тебе опасно брать ее в город. Но все-таки, пусть будет хотя бы здесь…

– Это так серьезно? – Келюс почувствовал, что, похоже, здорово влип.

– Более чем, – подтвердил Лунин-старший. – Честно говоря, меня удивляет только одно – как тебя выпустили живым? Не вышло на улице, могли бы достать в медпункте той же ночью…

– Так ведь меня же там не было! – сообразил внук. – Мы с Фролом всю ночь в коридоре пролежали, где этот Варфоломей Кириллович над ними опыты ставил! А днем в госпитале народу было полно, к тому же пресса…

– Похоже, – согласился старик. – Прошляпили, видать, очень заняты были… Келюс, мальчик, если бы ты знал, во что ввязался!

– Ну так расскажи! – оживился внук, радуясь возможности узнать все секреты сразу.

– Не могу, – медленно произнес Николай Андреевич. – Хочу рассказать, но не могу… Я давал подписку и, между прочим, честное слово… К тому же это ничего не изменит, а ты, вдобавок, наделаешь глупостей. Фроату рассказывал?

– Нет, – Келюс был горд своей предусмотрительностью. – Молчал, бином, как молодогвардеец, хотя и подмывало…

– В любом случае, – перебил дед, – вам обоим надо уехать отсюда, и как можно скорее. Фроату пора домой: впечатлений, по-моему, он уже набрался. А ты поищешь работу. В провинции, может быть, еще нужны преподаватели-диссиденты…

– А ты? – запротестовал внук. – Мало того, что у тебя эти секретные пипифаксы, так еще за мной могут прийти.

– Как-нибудь, – неопределенно махнул рукой дед. – В крайнем случае, уходить недалеко. А с тобою меня могут не пропустить…

– Куда? – не понял Николай. – На конспиративную квартиру?

– Много будешь знать – вообще не состаришься, – пресек излишнее любопытство Лунин-дед. – Да… Не знал, что Белый Дом тоже подключили…

«Куда? – подумал Келюс. – К подземному ходу? К вертолетной площадке? И что я такого видел – комнату или тех, кто из нее появлялся?»

Подмывало продолжить расспросы, но внезапно из передней раздался мелодичный перезвон. Японский звонок извещал о чьем-то позднем визите.

– Спрячь, – Келюс кивнул на пистолет. – Я открою.

– Не спеши, – старик быстро зарядил браунинг. – Спросишь, кто. Я стану сзади. Если что – сразу падай на пол.

– Если что – падай? – не понял внук.

– Если начнут стрелять! – отрезал Николай Андреевич. – Пошли.

За дверью кто-то шумно вздыхал, переступая с ноги на ногу.

– Кто? – поинтересовался Келюс как можно более равнодушным тоном.

– Покорнейше прошу простить, – тут же откликнулись за дверью. – Мне нужен господин Лунин Николай Андреевич.

Келюс немного помедлил, но голос отчего-то вызывал доверие, и он открыл дверь.

На порог шагнул крепкий русоволосый человек годами чуть постарше Лунина-младшего. Несмотря на плохо и странно сшитый костюм, явно с чужого плеча, в госте сразу же можно было узнать военного. Выправка, короткая стрижка и потертая полевая сумка в руке не давали возможности ошибиться. Вошедший, аккуратно прикрыв дверь, попытался щелкнуть каблуками серых матерчатых туфель и представился:

– Полковник Корф, – помедлив, прибавил: – Михаил Модестович, – а затем совсем тихо и неуверенно прозвучало: – Барон…

– Келюс, в сторону! – внезапно произнес дед таким тоном, что внук поспешил подчиниться.

– Не двигайтесь, полковник! – продолжал Лунин-старший, направив ствол браунинга на того, кто так странно отрекомендовался. – Келюс, у него револьвер в левом кармане.

– Не только, господа, – затравленно усмехнулся Михаил Корф. – У меня в сумке две бомбы на боевом взводе. Стоит дернуться – и все мы отправимся к праотцам!

– Что вам нужно? – вмешался Лунин-младший, все еще не веря, что происходящее – не сон.

– Лунин Николай Андреевич! – повторил гость. – Мне пакет отдать нужно! – неожиданно добавил он тоном, похожим на отчаяние. – У меня приказ! Кто из вас господин Лунин?

– Вам повезло, – нашел в себе силы улыбнуться Келюс. – Здесь целых два Лунина и оба – Николаи Андреевичи. Дед, он, похоже, к тебе.

С благодарностью взглянув на Келюса, Корф облегченно вздохнул, аккуратно поставил сумку на пол, а затем, помассировав кисти рук, вновь поднял ее. – Извините, господа, – теперь голос звучал виновато. – Не смог сдержаться. Нервы. Контузия. Сегодня, думал, вообще в желтый дом попаду… Куда прикажете пройти?

Дед повел странного визитера в кабинет. Келюс и дхар, успевший к тому времени занять боевую позицию у входа, направились следом.

– Кто вам велел передать пакет? – поинтересовался Лунин-старший, усадив гостя в кресло. – Где и от кого вы его получили?

– Но, господин Лунин, – растерянно произнес Корф, – я думал, вы, так сказать, посвящены… Если нет, я не имею права. У меня приказ… Строжайший… Я должен только передать пакет…

– Ну хорошо, – прервал его Николай Андреевич: – Кто вам велел доставить его сюда?

– Дежурный. По телефону, – полковник, похоже, вконец, растерялся, – мне передали… Связного почему-то не было, и мне назвали ваш адрес…

– Где назвали? – терпеливо допытывался дед, видимо, удивленный всей этой историей куда меньше остальных.

– Ну… в этом… Теплом Стане, – вспомнил полковник.

– В институте? – быстро переспросил Келюс, вспомнив список в одной из папок.

– Ну да, в институте, – подтвердил Корф. – Кажется, это институт, хотя, признаться, не уверен… Извините, господа, это все так дико! Никак не мог добраться. Эти (как их, Господи?) таксисты требовали почему-то доллары. Хорошо, что у меня был с собою полуимпериал. В карты выиграл третьего дня у капитана Завойко…

– Ясно! – вдруг произнес Лунин-старший. – Ну, конечно – Институт Тернема! Вспомнил! Ладно, господин барон, давайте пакет.

Келюс поразился не столько упоминанию таинственного института, сколько тому, что дед, как ни в чем не бывало, называет гостя «господином», да еще «бароном».

Корф аккуратно положил полевую сумку на стол, не спеша достал из нее две ручные гранаты с длинными рукоятками, вывернул из каждой капсюль, затем извлек большой пакет и вручил его Николаю Андреевичу.

– Здесь, на конверте, господин Лунин, – пояснил он. – Расписаться…

Старик вскрыл конверт, оставив на нем свою размашистую начальственную роспись, и, не читая, положил содержимое – два листка бумаги, исписанные рядами пятизначных цифр, в стол. Корф спрятал конверт обратно в сумку, туда же уложив обе гранаты, после чего встал и неуверенно произнес:

– Благодарю вас, господа. Прошу извинить за вторжение. Я, наверное, пойду…

– Отставить, – отрезал Лунин-старший. – Сейчас ночь, попадете прямиком в э-э-э… полицию. Вы же без документов, как я полагаю?

– Так точно, – кивнул полковник. – Сдал при получении задания.

– Ну вот… Сейчас отправляйтесь на кухню, где э-э-э… поручик Лунин накормит вас ужином. Переночуете, а завтра отправитесь обратно. Вопросы, господин барон?

– У меня много вопросов, господин Лунин, – вздохнул гость. – Но, может, сначала ужин?

– …Слушай, ты действительно барон? – поинтересовался Фрол, покуда Келюс возился у плиты. Это было первое, что смог выдавить из себя дхар с момента появления Корфа в квартире.

– Так точно, – подтвердил тот. – Я из петербургских Корфов. А что, – полковник перешел на шепот, – здесь уже нет баронов, одни пролетарии?

– Есть, есть, – успокоил гостя Келюс, накрывая стол. – Недавно снова дворянское собрание открыли. Правда, вступительный взнос, говорят, в долларах…

– Господин Лунин, – робко начал Корф.

– Николай, можно – Келюс, – предложил Лунин-младший. – А этот молодой джентльмен – Фроат.

– Можно Фрол, – несколько смутился дхар, протягивая барону широкую ладонь.

– Очень приятно, господа, – поклонился Корф. – Меня в детстве звали Мишелем, но после того, как у одной знакомой дамы… Не решусь ее назвать… Я обнаружил стриженого английского пуделя, которого тоже звали Мишель, предпочитаю называться, как Бог и крестный велели, – Михаилом. Английский пудель, господа, представляете, экий форс-мажор! Прошу прощения, увлекся… Николай, почему тут все требуют доллары? Какая в России валюта?

– Гм-м-м… – неопределенно отреагировал Келюс. Американский шпион, за которого он поначалу принял странного барона, должен быть в курсе подобных вещей. Разве что он не американский, а, например, из Папуа. Да и то, едва ли…

– Рубль у нас, – незамысловато пояснил дхар. – Только на него ни шиша не купишь. А у вас что?

– У нас… – замялся гость. – Простите великодушно, самого тянет поделится, но не могу – приказ. Вы же сами офицер, Николай. Господин Лунин назвал вас поручиком…

– Старший лейтенант, – уточнил Келюс, – запаса, конечно, – добавил он после некоторого колебания.

– Воевали, Николай? – оживился полковник.

– В общем-то, да… Правда, всего сутки. Или чуть больше…

– Да ну, Француз, какая там война! – вмешался Фрол. – Спалили, елы, две бээмпешки и сами получили раза. Разве это война!

– Что спалили? – не понял Корф. – Простите ради Бога, господа, я, вероятно, кажусь вам каким-то монстром. Не виноват, честное слово! Во-первых, приказ. А, во-вторых, контузия. Под Барановичами, тоже аккурат в первый день. Прибыл, принял взвод и тем же вечером угодил в санитарный поезд.

«Где это – Барановичи?» – задумался Келюс, но промолчал. Барон между тем отужинал, выпил кофе и постепенно пришел в доброе расположение духа. Его, похоже, так и тянуло на расспросы. Да и сам он был явно не прочь кое о чем поведать, но постоянно сдерживал себя, вспоминая про приказ. После ужина гостя отправили спать, чему тот безоговорочно подчинился, попросив разбудить себя в шесть утра.

Лунин-старший тоже собрался на боковую, но внук, едва уложив Корфа на гостевой диван, поспешил к нему.

– Что, хорош? – осведомился дед, явно имея в виду бравого полковника.

– Родственная душа?

– Да уж, бином, – несколько смешавшись, согласился Келюс. – Но, ради Бога, дед, что все это значит?

– Бога нет, – задумчиво ответил Николай Андреевич. – Впервые мне об этом сказали какие-то гимназисты году в пятнадцатом. Признаться, долго не мог привыкнуть… Не знаю, Келюс, откуда взялся этот барон. Не иначе, из нафталина.

– Или из Института Тернема, – напомнил внук, – который в Теплом Стане, и где находится этот, бином… объект «Ядро».

– «Ядро-7», – уточнил Лунин-старший. – Не знаю, Келюс… Туда меня не очень подпускали. Основали институт где-то перед войной или чуть раньше. Ведала им госбезопасность, а Тернем был там не директором, а обыкновенным зэком.

– Тернем – это который электрическую музыку изобрел, – вспомнил внук.

– Ну да, конечно! Демонстрировал Вождю, а тот, бином, соизволил лично «Во поле березка…» сыграть. Меломаны!

– Смешно, – кивнул дед. – Кстати, Тернем – ученик Иоффе, это так – между прочим… Когда Вождь отправился на свидание к Основоположникам на радость весьма и весьма многим, Тернем просил разрешения его воскресить. Конечно, никто и не подумал разрешать такое…

– Естественно, – поддержал Лунин-младший. – Психов нужно лечить…

– …А здоровым – промывать мозги. Промывали мозги Тернему долго. Посадили в 30-м, затем «шарашка» в Теплом Стане. Через год он был назначен главным конструктором, затем – досрочное освобождение, три сталинские премии…

– Так что, он и вправду мог воскресить этого… меломана?! – ужаснулся Николай. – Слава Богу, не разрешили! Нет, ерунда, быть не может!

– Не мне судить, – пожал плечами дед. – С моими-то четырьмя классами и школой красной профессуры… Во всяком случае, Тернем обещал прожить двести лет.

– И как? До семидесяти дотянул?

– Сейчас ему сто, – спокойно сообщил Лунин-старший. – Он совершенно здоров и продолжает работать. А вот над чем – об этом не спрашивай. Скажу лишь одно – он не биолог…

– Ясное дело, физик, – согласился Келюс. – Раз он ученик Иоффе, а не какого-нибудь, бином, Бехтерева. Но откуда барон, дед?

– Не знаю… В письме, которое он привез – шифр, адреса на конверте нет. Прибыл он из института Тернема. Вот и думай!

Келюс честно потратил полночи на рассуждения о странном полковнике. Годились две версии. Корф мог быть шпионом из потомков русских эмигрантов, а в Теплом Стане находилась явка. Правда, для разведчика подготовлен он был из рук вон плохо. Подходило и другое – загадочный Тернем воскресил офицера времен первой мировой войны и использует его в качестве курьера. Но опять-таки, зачем? В конце концов, Николай понял, что задача ему пока не под силу.

Спал он крепко, кошмары его не мучили, и будильник, поставленный на шесть утра, прозвонил явно не ко времени. Вспомнив, однако, о просьбе барона, Лунин-младший, чертыхаясь, отправился будить странного гостя. Проходя мимо дедового кабинета, Келюс с удивлением обнаружил, что Лунин-старший уже успел встать. Он сидел за столом и о чем-то размышлял, постукивая костяшками пальцев по дубовой крышке.

– Не буди его, – старик остановил Келюса, едва пожелав доброго утра.

– Пусть поспит. Похоже, ему некуда торопиться.

– Нет, я ведь обещал… – возразил внук и пошел в гостиную, где спал Корф.

– А? Большевики? – вскинулся барон, когда Лунин-младший тронул его за плечо.

– Они самые, – улыбнулся Келюс. – Доброе утро, Михаил.

– А-а-а, – застонал Корф. – А я надеялся, что все это сон! Господи, какая жуть… нет, нет. Николай, ради Бога, не подумайте, это я не про вас…

Едва умывшись, полковник начал быстро собирать свой небогатый скарб, но Лунин-старший попросил его зайти в кабинет.

– Можете не торопиться, господин барон, – обратился он к полковнику немного грустным тоном. – Я звонил… В общем, в Теплый Стан вам пока ехать незачем. Этой ночью Институт Тернема взят под охрану и опечатан.

– Вот это да! – ахнул присутствовавший при этом Келюс.

– Но, господин Лунин… господа… – растерялся Корф. – Вы не понимаете! Мне нельзя здесь оставаться! Господи, если б вы знали… В конце концов, я попытаюсь прорваться…

– Работы в Институте Тернема остановлены, – покачал головой Николай Андреевич. – Что-то случилось – и очень серьезное…

– Погиб! – вырвалось у барона. – Господи, застрять в Совдепии! В Большевизии! Всюду краснопузые! Комбеды, мировая революция, чека!

– Опоздали, господин барон, – усмехнулся Лунин-старший.

– Как? – встрепенулся Корф, прервав свои невеселые размышления.

– Революция у нас, – охотно пояснил Келюс.

– Как? Опять?! – ужаснулся барон, чуть не подпрыгнув при этом известии.

– Ну, контрреволюция, – поправился Лунин-младший. – Большевиков запретили, партию разогнали… Памятники ломают… Да, и флаг трехцветный вернули.

– Слава Богу! – размашисто перекрестился Корф. – Не зря, значит…

– Вероятно, из-за этой суматохи вы и не дождались связного, – заметил дед. – Революция, контрреволюция – первым делом начинается хаос.

– Да, господа, но кто же на престоле? – встрепенулся полковник.

– У нас республика, – без особой гордости сообщил Келюс. – Пока, во всяком случае. Но наш Президент – он за демократию…

– Опять адвокатишки, – скривился барон. – Ну, да все равно, порадовали, господа, право… Но что же делать? Мне надо в Теплый Стан…

– Я дам вам письмо, – решил Лунин-старший. – Отнесете сегодня же по одному адресу. Там вам объяснят все подробнее. Быть может, институт заработает в ближайшие дни…

После завтрака Фрол с Келюсом отправились по магазинами, барон же, испросив у Лунина-старшего разрешения, обложился книгами, углубившись в штудирование Большой Советской энциклопедии. Старик сел за телефон.

Молодые люди вернулись часа через два. Пришлось побегать, но результаты все равно оказались скромными. Революция обилия столичным магазинам не прибавила. Корф продолжал изучать энциклопедию, а дед сидел в кабинете, причем явно не в лучшем настроении.

– Келюс, – обратился он к внуку несколько встревоженным тоном. – Не могу дозвониться… Не понимаю… Там наш главный…

– Я схожу, – предложил внук. – Погляжу на резидента большевистского подполья. Заодно барона провожу, а то он, того и гляди, влипнет.

– Со своими бомбами, елы! – согласился Фрол. – Серьезный мужик!

Келюс получил письмо в запечатанном конверте без адреса. Адрес ему было велено заучить наизусть. Лунин-младший почувствовал себя настоящим подпольщиком, лишь мысль, что подполье, как ни крути, большевистское, несколько портила удовольствие. Добираться оказалось недалеко, и решено было прогуляться пешком.

Барон шел по Столице в состоянии, напоминающем транс. Келюсу и Фролу то и дело приходилось поддерживать его, дабы бравый полковник не врезался в прохожих. Время от времени Корф застывал, увидев какое-нибудь из старинных зданий, и в глазах вспыхивал огонек узнавания. При виде красных звезд над Главной Крепостью полковника передернуло, и он пробормотал что-то о бесовских пентаграммах. Николай лишь пожимал плечами, убедившись, что подготовка шпионов в Папуа стоит не на высоте.

«Явка» оказалась в самом центре, на тихой улице, где почти перед каждым домом стояла милицейская будка, оберегавшая жильцов от избытка всенародной любви. Дом, указанный дедом, был немного поскромнее, меры безопасности ограничивались лишь вахтером. Страж порядка попытался загородить путь, и Келюс едва не вступил в перепалку, но внезапно барон, отстранив Лунина-младшего, взял вахтера за ворот. Тот дернулся, захрипел, а затем покорно замер.

– Пшел вон, лакуза! – процедил Корф, и в ту же секунду проход оказался свободен.

На звонок никто не отвечал. Келюс позвонил еще раз, но безрезультатно. Наконец, когда Корф уже собирался врезать по двери ногой, послышалось легкое царапанье, и перепуганный голос прошелестел, спрашивая, кто им нужен.

– Вы нужны! – буркнул Келюс, которому вся эта конспирация успела порядочно надоесть. – Я Николай Лунин, у меня к вам письмо.

– Вы не Лунин! – взвизгнули за дверью. – Не обманывайте! Я знаю голос Николая Андреевича!

– Фу ты! – сообразил Келюс. – Непонятливый, бином… Я внук Николая Андреевича.

– А… а как звали вашу бабушку? – недоверчиво вопросили из-за двери.

– Супругу Николая Андреевича?

– Елена Константиновна, – отчеканил Лунин-младший. – Открывайте, бином, надоело!

Дверь скрипнула и отворилась. На пороге показался пожилой, весьма упитанного вида человек с всклокоченными волосами и царапиной на пухлой щеке. Несмотря на непрезентабельный вид, Келюс сразу же узнал это лицо. Размноженное фотоспособом, оно много лет подряд украшало обложки журналов и обязательные иконостасы Слуг Народа в красных уголках. Бывший Слуга Народа почти не изменился, но вид у него был не величественный, как на портретах, а растерянный, даже испуганный.

– Коленька, – забормотал он нечленораздельной скороговоркой. – Какой большой! Я тебя в последний раз видел лет двадцать назад… Да, как раз в семидесятом… Заходите, товарищи, извините что тут так… мой телефон… И не только телефон…

То, что неприятности случились не только с телефоном, стало ясно сразу. В квартире все стояло верх дном. Даже диван, разрезанный чьей-то безжалостной рукой, демонстрировал свое ватное нутро. Келюс покачал головой:

– Бандиты? Или… госбезопасность?

– Нет-нет, – зашептал хозяин. – Хуже! Хуже, товарищи! Бывшая группа «Бета»! Черные куртки…

– Майор Волков? – Келюс невольно вздрогнул.

– Да-да… Предатель… Они забрали все документы! Откуда им стало известно, ума не приложу! Телефон разбили… Я бы к соседям вышел, но Волков приказал сидеть дома… Извините, товарищи…

– Ясно, – оборвал его Лунин-младший, соображая, что нужно немедленно возвращаться домой. – Вот письмо. Этого… товарища, – он кивнул на барона, – нужно переправить в Институт Тернема. Он связной.

– Вот как? – заинтересовался хозяин квартиры. – А какой канал? Первый или второй?

– Кажется, второй, – вспомнил полковник. – Позвольте представиться, барон Корф.

– Очень приятно, товарищ… господин барон, – пролепетал хозяин. – Но разве Николай Андреевич не знает? Вчера поздно вечером банда Волкова ворвалась в Институт и похитила скантр…

– Что похитила? – изумился Келюс. – Скантр?

– Ну да, «Ядро». Теперь вся аппаратура выключена. Сами понимаете, без скантра… Я думал, Николай Андреевич в курсе…

– Бежим! – прервал его Келюс, обращаясь к своим спутникам.

– Думаешь… – начал было Фрол, молча слушавший этот странный разговор. – Волков может…

– Бежим! – повторил Николай, и они, едва попрощавшись, покинули разоренную квартиру.

Во дворе все было спокойно. Келюс, Фрол и Корф, не дожидаясь лифта, взбежали на четвертый этаж. Дверь квартиры, запертая перед уходом, теперь была приоткрыта. Барон нахмурился и достал револьвер.

– Дед! – закричал Келюс, врываясь в квартиру. Следом за ним поспешил Корф с оружием наготове и дхар, ругавший себя за то, что не догадался взять у барона одну из его гранат. Впрочем, это уже не понадобилось.

– Дед! Дед! – звал Келюс, но отвечать было некому. Старый большевик Николай Андреевич Лунин лежал на пороге кабинета, сжимая в руке бесполезный теперь браунинг. Спокойное лицо и широко открытые глаза не выражали ровно ничего. В квартире все было перевернуто, мебель опрокинута, книги сброшены с полок. Три серые папки исчезли без следа…

3. В КОЛЬЦЕ

Тело старика уложили на диван. Растерянный, ошеломленный случившимся Келюс сел рядом, глядя на восковое лицо деда, тем временем Фрол и полковник принялись осторожно осматривать квартиру. Барон тщательно исследовал дверь, линолеум в коридоре, осмотрел браунинг, не без труда извлеченный из застывшей руки Николая Андреевича. Фрол бродил из комнаты в комнату, то и дело останавливаясь и замирая. Казалось, он прислушивается к каким-то понятным лишь ему сигналам.

– Их было трое, – заявил Корф, завершив осмотр. – Дверь не выламывали и не вскрывали отмычкой. Похоже, открыли изнутри. Странно…

– Тогда бы дед лежал у дверей, – Келюс с трудом встал и вышел в коридор. – Он не успел бы отбежать так далеко.

– Да, странно, – повторил барон. – На теле ни одного ранения…

– Сердце, наверно. – Лунин вздохнул. – Ему хватило…

– Однако он успел взять пистолет, – продолжал рассуждать Корф. – И, по-моему, пытался нажать на курок. Но так и не выстрелил…

– Осечка, – предположил дхар. – Или боек сточен.

– Пистолет в порядке, – барон вынул патроны и несколько раз нажал на спусковой крючок. – И вообще, осечка у браунинга? Такое в первый раз на моей памяти…

– Милицию звать будем? – с сомнением в голосе поинтересовался Фрол. – Хотя, елы, что мы сможем объяснить?

– Ничего, – вздохнул Келюс. – И барона им предъявлять нельзя.

– Много пропало? – Корф все еще возился с пистолетом, то и дело недоуменно пожимая плечами.

– Нет, – покачал головой Лунин. – Почти ничего. Сволочи…

Действительно, за исключением трех серых папок, письма, привезенного бароном, и нескольких фотографий из альбома, в квартире все было цело. «Пентакон» лежал, разбитый вдребезги, но пленка, спрятанная в ящике с инструментами, осталась нетронутой.

– Слушай, Француз, да объясни ты нам, – не выдержал Фрол. – Что все это значит?

– Партийные архивы, – неохотно ответил Лунин. – Дед хранил какие-то папки. Волков охотится за бумагами.

– Однако же, – заметил барон. – Бумагам этим, похоже, цены нет. А фотографические карточки?

– Они взяли мои, – пояснил Николай. – Чтоб не спутать… Ладно, приберем и вызовем «Скорую». Думаю, особых вопросов у них не будет. Эх, дед, дед…

Скорбные хлопоты заняли много времени. Лишь поздно вечером, когда появилась возможность немного передохнуть, Фрол незаметно отозвал Лунина в сторону.

– Слышь, Француз, – зашептал он. – Я при бароне говорить не хотел. Тут такое дело… Эти, которые здесь были, они… Как бы, елы, сказать. Ауго ярти захш… В общем, это не люди.

– Роботы? – в эту минуту Келюс не удивился бы даже боевым роботам.

– Да нет, в карету его! – расстроился дхар, чувствуя, что его не понимают. – Какие к шуту роботы! Это… Ну, мы их называем «ярты».

– Воин Фроат, давай-ка по порядку, – предложил Николай. – Знаешь, я что-то плохо соображаю. Кто это – «мы»? Кто такие «ярты»?

– Мы – это дхары. Ярты – это… Ну, не знаю. Это как у вас, русских, лешие. Правда, лешие – они, елы, не такие опасные… В общем, Француз, я и сам в эту чепуху не очень верил, но у нас, понимаешь, есть такое чутье. Мы различаем зверей и людей не по запаху, а по… Вот, елы, слов нет…

– По биополю, – подсказал Лунин, устало прикрыв глаза. – Читал я об этом. Правда, об австралийцах.

– Точно! – обрадовался дхар. – По следу в воздухе! У каждого – свой след. А у ярта – след особый, не такой, как у зверя или человека. Он, вроде, и не живой, и не мертвый…

– Ты уж прямо как чукча объясняешь, – вздохнул Келюс. – Извини, Фроат, я понял. Так эти ярты – зомби, что ли?

– Зомби? – удивился дхар. – Которые по видухе? Нет, те просто мертвяки ходячие, а ярты – вроде как живые. У нас ими детей пугают. Правда, никто ярта не видел, но дед меня учил… Всех нас учат. Их след не спутаешь. Говорят, у них красные лица…

– И черные куртки, – кивнул Келюс. – Знаешь, воин Фроат, похоже, мы все уже сдвинулись по фазе. Тут еще барон… Он-то не ярт?

– Не-а, не ярт. Только у него этот след, как его…

– Биополе… – подсказал Лунин.

– Во-во… Оно какое-то другое, будто на куски разорванное. Такое бывает только у тех, кто концы отдает…

– Ну, это ему не грозит, – попытался улыбнуться Келюс. – А знаешь, мне эти тайны надоели. Пошли-ка к нему, поговорим, бином, по душам!

Барон уже успел задремать, но мгновенно проснулся и послушно проследовал на кухню. Все трое уселись за стол. Келюс помолчал несколько секунд и начал:

– Вот что, господа, а также товарищи и граждане… По-моему, пора объясниться. Влипли мы, похоже, по-крупному. Пора, бином, выпутываться. Уехать из Столицы я не могу, и вы, Михаил, видимо, тоже. Разве что ты, Фроат…

– Не-а, не уеду, – последовало в ответ. – Должок кой за кем остался. Да и дома достанут. Втроем, елы, как-то веселее.

– Так вот, – вел далее Николай. – Каждый из нас что-то знает. Сейчас я расскажу то, что видел сам. Извините, если собьюсь. День – сами знаете…

Лунин постарался быть точным. Вначале он собирался промолчать по поводу странной двери на восьмом этаже Белого Дома, но понял, что без этого в его повествовании вообще не будет логики. Поэтому он изложил все, включая странный сон и соображения по объекту «Ядро».

– А я, елы, ничего не знаю, – вымолвил Фрол. – То, что в спину нам били, – это точно. И Китаец этот…

– Ярты, – напомнил Николай.

– Да ну их! – отмахнулся Фрол. – Может, показалось…

Однако Келюс настоял, чтобы дхар вновь поведал все, что помнил о яртах, а заодно и о своих соплеменниках.

– Да, мало чего я знаю, – подытожил Фрол, повторив свой рассказ о следах в воздухе и краснолицых нелюдях. – Про дхаров вообще сейчас мало кто чего помнит. Старики померли, язык, считай, забыли. Меня хоть дед учил. Он грамотный был, а дядька его когда-то в университете учился, про нас книжки писал. Да когда это было! Дядю дедова, его Родионом Геннадиевичем звали, в лагерь упекли, не вернулся, а деда и всех остальных с Урала расселили. Дед на стройку подался, а многие пропали. Стали на русских жениться. Раньше нельзя было – убивали за такое. Так что теперь чистых дхаров почти что и нет. Я-то как раз настоящий, да толку с того? Сказки помню: будто дхары умели в зверей превращаться, за версту все слышать. Да ну, смеяться будете…

Смеяться, конечно, никто не стал. Келюс, поняв, что от Фрола большего не добиться, вопросительно взглянул на Корфа. Тот почесал затылок.

– Знаете, господа, – начал он. – Не в обиду будь сказано, но это какой-то бедлам. И самое жуткое, господа, что из нас троих первым к Наполеонам попаду я. Извините, лучше промолчу. Будь я лешим, вы мне поверили бы охотнее…

– Ладно, Михаил, давайте я попробую сам, – предложил Лунин. – Вы, как я понял, связной. Вас переправляют по секретному каналу – вроде той комнаты в Белом Доме – который имеет выход в этом институте. Пока все верно?

– Верно, – обреченно кивнул Корф. – Ну и влип же я!

– Кто-то наверху, возможно, в Центральном Комитете, поддерживает нелегальную связь с вашим правительством. Вас послали, поскольку вы – потомок русских эмигрантов и знаете язык. После похищения этого… скантра, установка не работает. Документов у вас нет, уехать не можете, а в посольство обращаться не имеете права. Угадал?

– Нет же, нет! – с отчаянием в голосе воскликнул барон. – Я действительно курьер. Вначале тоже думал – линия связи, этакая дыра в пространстве… Но не в посольстве дело. У нас тут вообще нет никакого посольства…

– У кого – у вас? – не выдержал Келюс.

– У Вооруженных Сил Юга России, – безнадежно вздохнул Корф. – Я бывший командир второго батальона Марковского полка. За Германскую имею Владимира с мечами и две Анны… Родился в 1891 году, сто лет назад по вашему счету… Все, можете вызывать санитаров, я готов…

Гвардейский поручик Корф ушел на фронт добровольно, не желая петербургские паркеты в час, когда Империи грозит опасность. На фронте был трижды ранен, попал в плен, бежал, снова был ранен. Орден Святого Владимира барон получил из рук Государя во время посещения им Юго-Западного фронта в октябре 16-го. В конце 17-го, когда армия разбежалась, капитан Корф, чудом избежав самосуда озверелой солдатни, подался на Дон. Пройдя Ледяной поход без единой царапины, он получил случайную пулю год спустя, при взятии Харькова. После этого медицинская комиссия списала Корфа, только что надевшего полковничьи погоны, вчистую. Но барон, явившись в штаб главкома, наскандалил и, неожиданно для себя, оказался зачисленным в некий отдел канцелярии главнокомандующего, который

– версия для всех – занимался транспортными перевозками.

Полковнику велели ничего не спрашивать и ничему не удивляться. Раз в неделю он заходил в странную, обитую белым металлом камеру в подвале одного из корпусов Харьковского Технологического института и закрывал глаза. Даже сквозь веки он чувствовал невыносимо яркий свет. Затем он открывал дверь и оказывался в большом светлом помещении, где его ждали двое молчаливых людей. Один из них явно имел отношение к линии связи, поскольку сидел за большим пультом, на котором мигали десятки разноцветных лампочек. Другой, такой же молчаливый, вручал барону запечатанный пакет, взамен получая то, что передавал ему Корф.

В первый раз барон разрешил себе удивиться, когда за окном светлого помещения он заметил сугробы. В Харькове в эти дни стоял теплый май… Мысль о южном полушарии Корф по размышлении отверг, тем более из намеков тех, кто его встречал, явствовало, что попадает он прямиком в Столицу. Затем однажды, когда человек с пакетом немного запоздал, сидевший у пульта

– полковник уже знал, что его зовут Семен – вдруг стал ругать большевиков, называя их «сталинистами» и «номенклатурщиками», а вслед за этим передал барону лист бумаги. Уже в Харькове Корф обнаружил, что это подробная карта расположения красных резервов. Там стояла пометка – август 19-го, а между тем в Харькове был еще только июнь. Карту полковник передал в оперативный отдел, тщательно отрезав верх с надписью. Случайно увиденная газета, которую читал Семен, окончательно убедила барона, что его безумные предположения верны. В последний его рейс связного на месте не оказалось, незнакомый дежурный у пульта долго звонил по телефону и, наконец, назвал адрес Николая Андреевича Лунина…

– Да, круто, – резюмировал Келюс. – Интересно, зачем нашим бонзам связь с Деникиным? Бежать к нему, бином, собрались, что ли? А может, Михаил, вы на красную разведку работаете? Есть там у вас некий Макаров – адъютант Май-Маевского. Чекист чистых кровей…

– Нет, нет, Николай, – заволновался полковник. – Наш отдел курирует сам главком, это все по его приказу. А Макаров… Знаю я Пашку – ловелас, гуляка, в картишки малость передергивает, но чтобы шпион? Да и к нашему отделу его близко не подпускают… Ладно, мне бы вернуться поскорее, а там уж разберусь…

– Елы, а зачем возвращаться? – удивился Фрол. – Войну вы все равно проиграете, и придется тебе, Михаил, в Турцию мотать. А то и в ЧК угодишь. Оставайся, не пропадешь.

– И вправду, – поддержал Келюс. – Там и так все ясно, а у нас, бином, похоже, все только начинается.

– Нет, Николай, – покачал головой Корф. – Не могу. Там друзья… А главное – та война – это моя война. Остаться у вас – вроде как дезертировать. Нет, господа, это бесчестно…

– Ну и чего, твое благородие, делать будешь? – поинтересовался дхар.

– Вообще-то можно к Президенту сходить. Только, елы, он того и гляди не поверит – запрет в Кащенку, а то и чего похуже.

– Высокоблагородие, – машинально поправил барон. – Нет, никуда я не пойду. И так перед вами расшифровался… Буду искать скантр – пока не найду.

– Ну, это программа-максимум, как говаривал Вождь, – заключил Келюс.

– Сейчас у нас задача более скромная, хотя и трудная…

– Н-да, – понял барон. – Например, дожить до утра. Дверь, господа, какая-то больно странная… Да и браунинг осечку дает. Этак тепленькими возьмут. Так что будем дежурить. У нас есть два ствола, на крайний случай

– бомбы. Квартиру жаль, но, боюсь, выбор, господа, невелик.

– Бомбы, это, елы, конечно, – вмешался Фрол. – Только я бы еще кой-чего сделал. Дед меня учил… Только ты, Француз, не смейся…

– Какой тут смех, – вздохнул Лунин, – заклинание, что ли?

– Да вроде… Может, ерунда, а вдруг и в самом деле… У тебя чеснок есть?

– Однако, господа, – не выдержал Корф, – вы бы еще бубен взяли…

Фрол, завязав несколько головок чеснока в два полотняных мешочка, подвесил их над дверью, после чего замер, тихо шепча что-то на понятном лишь ему одному языке. Следом за этим он несколько раз поднял и опустил руки, как бы строя невидимую стену, затем, с сомнением покачав головой, отошел, предложив все-таки выставить дежурного. С ним никто не спорил.

Барон взял на себя самое неудобное время – с трех до четырех утра. Устроившись в кресле рядом с входной дверью, он курил, листая взятый из лунинской библиотеки «Краткий курс истории ВКП(б)». Чтение весьма занимало полковника. Он негромко ругался, усмехался и даже время от времени крутил пальцем у виска. За этим занятием время шло быстро, и Корф уже собирался будить Фрола – своего сменщика, как вдруг за дверью послышались приглушенные шаги. Полковник бесшумно вскочил, сжимая револьвер, прижался к стене и вдруг почувствовал, как волосы на голове начинают шевелиться, а воздух застревает в горле. Чья-то рука, пройдя сквозь дверь, стала нащупывать задвижку. Барон успел трижды ущипнуть себя, но рука не исчезла, напротив, подобравшись к задвижке, ловко ее отодвинула. Затем длинные красноватые пальцы с загнутыми ногтями потянулись к кнопке американского замка…

…Когда замок щелкнул, и дверь чуть приоткрылась, Корф, понимая, что от желтого дома уже не отвертеться, закусил губу и поднял револьвер на уровень глаз. Но дверь, приоткрывшись на какой-то сантиметр, внезапно застыла и, несмотря на чьи-то немалые усилия, оставалась на месте. Барон вытер тыльной стороной ладони взмокший лоб, и тут рука замерла: прямо сквозь дверь начала проступать фигура высокого худого человека в черной, военного образца, куртке. Михаил явственно различал красивое надменное лицо с искривленным судорогой ртом и пустыми светлыми глазами. Словно во сне, ничего не соображая, Корф поднял револьвер и нажал на спуск. Но выстрела не последовало – верный наган, ни разу не подводивший за все годы, дал осечку.

Швырнув бесполезное оружие на пол, Корф в отчаянии, повинуясь далекой детской памяти, сорвал с шеи образок, подаренный крестной матерью, и перекрестил дверь. В ответ послышалось злобное шипение, дохнуло холодом, рука с образком на миг окаменела. Когда полковник поднял глаза, все исчезло. Лишь приотворенная дверь напоминала о случившемся.

– Ты с кем воюешь, барон? – сонный Фрол, разбуженный стуком упавшего револьвера, выглянул в коридор.

– Не подходите к двери, – прохрипел пересохшим горлом Корф.

– Ага, – всмотрелся дхар, – вот, елы, меня тут не было.

Гибким, неожиданным для его высокого роста движением, он прижался к стене и быстро прошел к самой двери.

– Надо же! – Фрол, качая головой, несколько раз провел руками по воздуху. – Сработало, в карету его! Однако, чуть не прорвали… Вот и не верь сказкам!

Он прислушался, затем аккуратным движением прикрыл дверь и задвинул засов.

– Ушли. Иди спать, барон. Думаю, больше не сунутся. Светает, елы…

– Однако, – выдавил из себя Корф, непослушными пальцами пряча револьвер в кобуру. – Интересно, оба мы ненормальные, или я один?

– Да нормальные мы, елы, – успокоил дхар. – Сразу видно, что ты, Михаил, городской. У нас в деревне, дед рассказывал, каждый вечер чеснок вешали и за порог – ни ногой. Шатались эти… Так от них хоть чеснок помогает, а вот, говорят, ежели руг-риты или, как их, февральские волки…

– Сдаюсь, – быстро проговорил Корф. – Признаю себя Наполеоном и иду спать.

Фрол пожал плечами, сел в кресло, положив кобуру с револьвером на колени, и, поудобнее устроившись, о чем-то задумался. Впрочем, до самого утра их больше никто не потревожил.

Похороны были немноголюдными. Накануне Келюс обзвонил всех известных ему знакомых деда, но не более дюжины из них съехались к крематорию на Донском. Неделей раньше старый большевик Лунин удостоился бы почетного караула, венков с торжественными надписями, траурного митинга, а то и прощального салюта, но эпоха уходила вместе с ним, и только несколько пенсионеров, таких же старых и забытых, стояли у гроба.

На поминках людей было еще меньше. Кроме Келюса – последнего из Луниных – и его двух новых знакомых, за столом сидели четыре старика в немодных костюмах с длинными рядами орденских ленточек на пиджаках. Один из гостей, возрастом еще постарше покойного, то и дело вспоминал Польский фронт, где впервые познакомился с молодым комиссаром Николаем Луниным, ругал «проклятых демократов» и не без удовольствия констатировал, что в свое время порубал белых гадов без счета. Остальные больше расспрашивали Келюса о его делах и жаловались на времена.

У Лунина-младшего кусок не лез в горло, и за столом распоряжался Корф. Старики с уважением смотрели на бравого полковника, и кто-то удовлетворенно заметил, что покуда есть такие, как товарищ Корф, дело партии не пропало. Ветеран Польского фронта согласно закивал, добавив, что Михаил напомнил ему красных командиров гражданской, которые славно били белую контру, посоветовав уклонисту и пораженцу Николаю Лунину-внуку брать с полковника пример. Келюс не стал спорить, пообещав во всем брать пример с барона.

Корф выслушивал подобные излияния с совершенно невозмутимым видом и лишь, проводив гостей, заметил, что он лично предпочел бы получить очередную, последнюю, пулю на этом самом Польском фронте, но не дожить до того, когда гвардейского офицера начинаешь путать с краснопузой сволочью.

Перед сном Фрол снова подвесил над дверью мешочки с чесноком, однако неизвестные гости как будто потеряли к квартире всякий интерес…

…Наутро встал вопрос, что делать дальше. Мнения разделились. Барон заявил, что не сделает и шага, покуда не сходит в церковь, не поставит свечи Богородице и не спросит совета у Творца. Заодно полковник предложил заказать панихиду, поскольку похороны без пенья и ладана, по его мнению, – не похороны, а большевистское глумление. Панихиду Лунин-младший отверг сразу, помня крутой атеизм деда, и поинтересовался мнением Фрола. Тот, задумавшись, неуверенно заметил, что в Храм Божий сходить не грех, особенно после памятной ночи. Что касаемо плана действий, дхар считал за лучшее посоветоваться с тем самым Варфоломеем Кирилловичем, который помог им в Белом Доме. Правда, где найти старика, Фрол не имел ни малейшего понятия.

Келюсу эти мысли показались несколько странными. По его мнению, искать помощи в церкви или у экстрасенса-любителя следовало в более спокойное время. Китаец или «черные куртки» Волкова могут добраться до них в любой момент, а посему следовало их опередить. Прежде всего, считал Николай, надо пройтись по квартирам, где хранились документы. Хозяева могли подсказать что-то дельное. Начать же следовало с квартиры в правительственном доме, где обитал бывший Слуга Народа, который был достаточно осведомлен о Волкове и его бандитах. Против похода в церковь Лунин не возражал, но сам туда не собирался, посоветовав барону захватить с собой весь свой арсенал на случай нежелательных встреч.

Корф согласился, прибавив, что собирается отправиться на Ваганьково. В последний раз он был в тамошней церкви весной 17-го, и ему хорошо запомнился священник, читавший проповедь о Звере из Бездны. Келюс предположил, что Михаил едва ли сможет прослушать новую проповедь красноречивого иерея, поскольку настоятель ныне явно весьма занят другими делами. Корф обозвал Лунина нигилистом, и тот не стал больше спорить.

План Келюса был хорош, но, как выяснилось, неосуществим. Вахтер при виде Лунина, на этот раз поспешил очистить путь, но на этом удачи и кончились. Николай напрасно звонил у знакомой двери – открывать ему не собирались. Подумав, Келюс позвонил к соседям. Там сначала вообще не пожелали разговаривать, но после того, как Лунин намекнул, что он здесь по секретному партийному делу, его тут же впустили, угостили цейлонским чаем, после чего конспиративным шепотом рассказали, что все явки изменены, система связи будет заново установлена в ближайшее время, сосед же, отставной Слуга Народа, перенервничав после визита майора Волкова, отъехал в Крым на неопределенное время. Попытки Келюса расспросить о Волкове не дали особых результатов. Удалось лишь узнать, что тот возглавлял одно из подразделений спецотряда «Бета», а командовал всеми «черными куртками» некто подполковник Фраучи. Этот Фраучи был уволен из отряда полгода назад, и ныне числился в нетях.

Тем временем Корф и дхар благополучно добрались до Ваганькова и направились в старую церковь, стоявшую неподалеку от кладбищенских ворот. Шла служба. Молодые люди поставили несколько свечей. Фрол, успев бегло осмотреть храм, начал немного скучать, а Корф долго молился у иконы Казанской Богоматери. Затем барон взял дхара за руку и отвел в сторону.

– Вы не поверите, Фрол, – зашептал он. – Священник… Ей-Богу, я не спятил… Это тот самый священник!

Фрол сочувственно взглянул на барона и предпочел промолчать.

– Да не спятил я! – горячо настаивал тот. – Точно он!

– Спроси, – пожал плечами дхар. – Так, мол, и так, елы, бывал я здесь в семнадцатом году…

– И спрошу! – отрезал Корф и вновь подошел поближе к алтарю.

После службы полковник, отозвав священника в сторону, принялся о чем-то оживленно беседовать со стариком. Фрол, минуту подумав, решил подойти к ним, чтобы в случае необходимости спасти барона от кареты «Скорой». К его удивлению, Корф и священник, похоже, вполне понимали друг друга. Прислушавшись, дхар понял, в чем тут дело. Корф, сославшись на фотографию из семейного архива, быстро установил истину: нынешний священник приходился внуком прежнему. Увлекшись, Михаил начал пересказывать запомнившуюся ему в 17-м проповедь. Фрол, дабы барона слишком не занесло, вспомнил о Варфоломее Кирилловиче, поинтересовавшись, не знает ли настоятель такого священника. Батюшка как-то странно поглядел на Фрола, ответив, что в Столице такого священника не знает, но весьма любопытствует, где и когда его собеседник встречал Варфоломея Кирилловича, как тот выглядел и что делал.

Удивившись, дхар коротко поведал об их встрече в коридоре Белого Дома. Священник покивал головой, ничего не сказав, но благословил молодых людей с каким-то особым чувством.

Обратно они шли пешком. Барон, воспользовавшись моментом, принялся расспрашивать Фрола о жизни страны в последние семьдесят лет. Дхар, проклиная тройку по истории, полученную в школе, пытался по мере сил отвечать, но порою сам становился в тупик. Корф, воодушевившись, принялся вслух мечтать о том, как, вернувшись в Добрармию, сумеет если не изменить ход истории, то по крайней мере доставить краснопузым изрядные хлопоты. Он настолько увлекся этой идеей, что Фрол, чьи мысли блуждали далеко от планов сокрушения «жидо-большевистских ратей», сам поневоле задумался над небывалой ситуацией и предположил, что нынешние большевики едва ли оставят своих предшественников без поддержки, и личная инициатива полковника едва ли способна что-либо изменить. Барон крепко задумался и замолчал.

Они шли по небольшой улице недалеко от Садового Кольца. Вокруг было безлюдно, но внезапно дхар почувствовал смутную тревогу. Он оглянулся, ничего подозрительного не заметив, однако ощущение опасности только окрепло. Фрол, не выдержав, поделился с бароном своими сомнениями. Тот пробормотал что-то неопределенное о расшатавшихся нервах, но на всякий случай нащупал в кармане наган.

Внезапно тишину вспорол отчаянный женский крик.

– Там! – Корф, мгновенно сообразив, указал на черную пасть подворотни.

Крик повторился. Барон, не рассуждая, выхватил оружие и бросился вперед. Фрол последовал за ним, правда, с куда меньшей охотой.

В подворотне было темно, и в первое мгновение они ничего не заметили. Затем дхар, неплохо видевший в темноте, различил в глубине трех парней, крепко державших высокую белокурую девушку. Раскрытая сумочка валялась рядом. Один из типов сжимал девушке горло, мешая кричать.

– Эй вы! – гаркнул Корф, также разглядевший происходящее. – А ну, в сторону! Отпустите ее!

Ответом был злорадный хохот, причем раздался он как спереди, так и сзади. Барон быстро оглянулся – загораживая улицу, в проеме подворотни темнели еще три силуэта.

– Ах черт! – Михаил, схватив дхара за плечи, отшатнулся к стене, держа перед собой револьвер. Фрол, выхватив из левой руки барона полевую сумку с гранатами, расстегнул ее. Парни вновь захохотали – в сторону незадачливых рыцарей смотрели короткоствольные автоматы. Девушка, о которой уже успели забыть, бессильно опустилась на грязный асфальт, закрывая лицо руками.

– Черные куртки! – наконец сообразил Фрол. – Ну, кажись, влипли…

Шестеро «черных» головорезов стали полукругом, держа автоматы наперевес. Фрол, лихорадочно окинув взглядом врагов, понял, – приметы, известные им, достаточно точны. Парни были все как на подбор – крепкие, коренастые, с темно-красными, налитыми густой кровью лицами и странными бесцветными глазами. Они тяжело дышали, но не шумным дыханием здорового и сильного человека, а с каким-то тонким присвистом, словно ныряльщики, побывавшие на глубине.

Отсмеявшись, негодяи выжидательно замолчали, затем один из них, самый крепкий, с необыкновенно, почти уродливо широкими плечами, прокашлявшись, произнес неожиданно тонким голосом:

– Че уставились, уроды? Враз шнифты свернем! Кидай ствол, фраер!

– Сейчас кину, елы, – пообещал Фрол, вытаскивая гранату. – Сейчас тебе, гад, будет Цусима с Хиросимой!

– Но! Не балуй! – тип в черном слегка попятился.

Вместо ответа Фрол, внимательно приглядевшись к нему, неожиданно поднял руку и перекрестил краснолицего. Тот зашатался, чуть не выронив автомат.

– А, ярытники! – дхар принялся крестить «черных» налево и направо. Барон, в первую секунду обомлевший, вспомнил приоткрытую дверь и мешочки с чесноком и выхватил из-за ворота иконку, выставив ее перед собой словно щит.

– Хва! Хва крестить! Че делаешь… Ты… – парни в черном дергались, словно попав под струю кипятка. Дхар уже собрался было переходить в наступление, как вдруг почувствовал, что правая рука онемела.

– Довольно! – раздался холодный властный голос. В подворотне незаметно появился еще один «черный». Он был выше остальных, крепок, но строен, с красивым, несмотря на красноту, лицом. Пришедший стоял чуть в отдалении, бесстрастно разглядывая происходящее.

– Идите! – это, похоже, относилось к парням с автоматами. Ворча и ругаясь, те побрели куда-то вглубь двора. В подворотне остались четверо – девушка, все еще сидевшая на асфальте, Фрол с Михаилом и высокий тип в черной куртке.

– Уберите оружие, – произнес он тоном человека, чьи приказы выполняются беспрекословно и сразу. Барон, завороженно глядя на незнакомца, медленно спрятал револьвер. Дхар нахмурился, но гранату не убрал, лишь сунул ее в карман куртки.

– Можете меня не крестить, – тем же тоном продолжал краснолицый. – Это бессмысленно. И не дергайтесь – без головы останетесь…

Фрол хотел сказать что-то, приличествующее моменту, но язык не слушался.

– Итак, – продолжал тип в черном. – Смелый рыцарь полковник Корф и простой советский человек Фрол Соломатин… Деникинский офицер и выродок-чугайстер…

– Не смей так меня называть, – взъярился Фрол. – Ты… Упырь… Ярт…

– Не дергайся, чуг! Тут твои фокусы с чесноком и крестным знамением не пройдут. Да и ваша икона, полковник, больше не понадобится… Позвольте представиться – Всеслав Волков. Вы, кажется, меня искали?

– Он! Он! – зашептал барон. – Ночью… через дверь…

Волков лишь усмехнулся при этих словах, глядя, однако, не на Корфа, а на дхара, разглядывая его с явным интересом. Светлые глаза недобро щурились.

– Надо было сразу догадаться, что ты чуг, – сказал он наконец. – Люди давно забыли заклятие запрета. Да и тебе неоткуда знать его… Проклятые старики, они слишком поздно умирают… А вы, – повернулся он к Корфу. – Вы, дворянин, связались с… Неохота повторять, с кем…

– А вы? – отрезал очнувшийся Корф. – С кем связались? Я таких на фронте…

– Я воевал побольше вас, полковник, – прервал его Волков. – Не лезьте не в свое дело… А теперь слушайте оба и не смейте перебивать…

Майор сделал несколько шагов по асфальту, брезгливо отшвырнув ударом ботинка подвернувшуюся под ногу консервную банку, и начал:

– Если бы мы хотели вас уничтожить, то не разыгрывали бы этот спектакль. Ты, чуг, не успел бы и руки поднять. Мы бы не стали тратить патроны – просто разорвали вас на куски и скормили бы псам и прочим четвероногим с клыками… Мне надо было вас задержать, пока мои ребята беседуют с господином Луниным…

Фрол дернулся, но краснолицый предостерегающе поднял руку:

– Я не сказал – убивают. Мне вы вообще не нужны, но вы полезли в чужие дела, поэтому потребовалось кое-что вам объяснить. Во-первых, мы не убивали старика Лунина. Нам были нужны только бумаги, и я не виноват, что у него оказалось слабое сердце. Его героический внук, похоже, решил объявить мне вендетту. Совершенно напрасно, надеюсь, он скоро это поймет. Далее… Ваши мотивы, полковник, понятнее. Вы еще, наверное, не знаете, что долго жить в чужом времени нельзя. Где-то через месяц вам станет худо, а еще через пару недель вы просто исчезнете – распадетесь во прах. Так сказать, вернетесь в свое естество… Вам нужен скантр, но эта вещь требуется и мне самому, а посему обещаю, что недели через три я переправлю вас обратно, если, конечно, вы перестанете мне мешать. Это вообще не ваше дело – ваши дела там, у Деникина. А ты, чуг, напрасно вмешиваешься в человеческие споры. Раньше чугайстры сидели тихо и не лезли, куда не просят… Итак, предупреждаю в последний раз, потом будет хуже. Надеюсь, все ясно?

– Ничего, ярытник, все равно до тебя доберусь! – с ненавистью выдохнул Фрол. Вместо ответа Волков рассмеялся и поманил девицу. Та, пошатнувшись, медленно встала, бросив умоляющий взгляд на дхара и Корфа. Барону показалось, что ее губы прошептали: «Спасите!»

– Эй, майор, оставьте девушку в покое! – потребовал Корф.

– В покое? – усмехнувшись, Волков щелкнул пальцами.

Девушка тут же упала на колени, затем, вновь встав, глубоко вздохнула, словно пробуждаясь от глубокого сна.

– Спасите! – повторила она. – Не оставляйте…

– Очень трогательно! Действует, правда? – майор вновь щелкнул пальцами. Девушка застыла, глаза погасли, руки бессильно опустились вдоль тела.

– Иди!

Пошатываясь, словно большая, плохо сделанная кукла, она двинулась в глубину двора.

– Я сказал все, – закончил Волков и, махнув рукой, не торопясь, направился следом.

С минуту Корф и Фрол не могли пошевельнуться. Затем, словно сбросив невидимые путы, они огляделись по сторонам и дружно перевели дух.

– Дичь! – пробормотал барон. – Слава Богу, у нас такого нет.

– Есть, – сморщившись, словно от зубной боли, возразил дхар. – Только тебе, Михаил, видать, везло – не встречался.

– Почему он вас так называл?

– Чугом? Это… В общем, елы, долго рассказывать. Дразнили нас так. Не дхары, мол, а чуги – лесные дикари. Мы не любим этого слова…

– Да, – спохватился барон. – Что мы тут стоим! Надо быстрее возвращаться! Правда, у Николая есть браунинг…

– И у деда его был браунинг! Ходу!

Они шли быстро, не тратя времени на разговоры. Внезапно Фрол оглянулся, затем еще раз.

– Что там? – не понял Корф.

– Бежит, зараза, – зло бросил дхар.

Барон оглянулся. За ними, не торопясь, бежала большая черная собака. Она двигалась ровно, не оглядываясь на кошек, не реагируя на лай встречных мосек и не обнюхивая углов.

– Фу, дрянь! – Михаилу пес тоже совершенно не понравился.

– Следит, – пояснил дхар. – Не отстает, елы… Ну, я ее сейчас…

Внезапно обернувшись, он резко махнул рукой. Странная собака отскочила в сторону, оскалилась и беззвучно исчезла в ближайшей подворотне.

– Дрессированная? – осведомился полковник.

– Ага, – недобро ухмыльнулся дхар, – встретил бы эту дрессированную ночью, закаялся бы в цирк ходить…

Барон пожал плечами, приписав этот эпизод излишне расстроенным нервам.

В подъезд они почти вбежали, мигом поднявший на четвертый этаж.

– О Господи! – только и выдохнул барон.

Келюс лежал на полу рядом в дверью, ведущей в квартиру, чуть прислонившись головой к стене. Разорванная рубашка намокла кровью, темные пятна расползлись по всей площадке.

– Дышит! – обрадованно шепнул Корф, нащупывая пульс. – Чем это они его?

Дхар осторожно повернул голову Николая и тихо охнул: вдоль шеи тянулся глубокий неровный порез, покрытый запекшейся кровью. Корф, привычным жестом человека, часто видевшего подобное, несколько раз прикоснулся к коже вокруг раны, затем внимательно оглядел рубец и вновь нащупал пульс.

– Артерия цела, – задумчиво проговорил он. – Крови, правда, много… Но это не нож… Странно…

– Это укус, – через силу выдавил из себя Фрол. – Надо его в квартиру отнести. Вот, елы, отпустили одного…

– Да бросьте, Фрол! – вздохнул барон, обшаривая карманы Лунина в поисках ключей. – Вампиры бывают только в сказках… или в романах господина Стокера… Ага, вот…

Найдя в куртке Келюса связку ключей, он принялся возиться с замком. Нужный ключ никак не удавалось найти, и Михаил начал тихо злиться.

– Елы, – буркнул Фрол, ни к кому не обращаясь. – Сказки, в карету их! В гробу я такие сказки видел! У, черти!

– Не поминайте их, воин Фроат, – послышался сзади знакомый голос. От неожиданности барон дернулся и выронил ключи.

– Варфоломей Кириллович! – вскрикнул Фрол, все еще не веря. – А мы вас искать собрались! Вы… Вы видите?

– Вижу, воин Фроат, – старик склонился над Келюсом, осматривая рану. Затем, встав, неодобрительно покачал головой:

– Худо…

Он легко провел рукой над лицом раненого. Келюс застонал.

– Черт! – ругнулся Корф, все еще мучаясь с замком.

– И вы не поминайте их, воевода, – сурово заметил Варфоломей Кириллович и, шагнув к двери, прикоснулся рукой к замку. Послышался щелчок, и дверь приоткрылась.

Корф еле сдержался, чтобы вновь не помянуть нечистого. Вдвоем с Фролом они аккуратно подняли Келюса и осторожно внесли в квартиру. Старик еще немного постоял на окровавленной лестничной площадке, вновь покачал головой и зашел следом.

– Это он, – шептал между тем Фрол полковнику. – Я тебе рассказывал. Экстрасенс который…

– Однако, – заметил барон. – Лихо это он с замком…

Лунина положили на диван. Фрол, поспешив в кухню, намочил полотенце, чтобы вытереть кровь. Барон между тем продолжал осматривать рану.

– Пустяк, в общем, – бормотал он. – Порез, ерунда, у нас с таким даже в госпиталь не отправляли…

– Ошибаетесь, воевода, – возразил Варфоломей Кириллович, присаживаясь рядом. – Раны, вами виденные, на брани получены были. Меч порою милостив. Он суть только железо…

– Яд? – Корф невольно вздрогнул.

– Сие, к прискорбию, весьма вероятно, – старик провел рукой над раной. – Оттого и обморок, ежели не чего хуже…

– Это ярты! – воскликнул дхар, появляясь с полотенцем. – Мне дед рассказывал…

– Бросьте, Фрол! – буркнул барон, забирая полотенце и принимаясь аккуратно вытирать кровь вокруг раны. – Какие еще ярты… Просто разбойники. А Волков – не иначе гипнотизер, сволочь…

– Не ко времени спорить, – прервал их Варфоломей Кириллович. – Рана скверная… Как звать вас, воевода?

– Извините, – спохватился барон. – Полковник Корф. К вашим услугам, сударь. Чтобы короче – просто Михаил…

– Согрейте воду, воевода Михаил, – велел старик, вставая, – рану промыть должно…

Корф отправился на кухню. Возле Келюса остались Фрол и Варфоломей Кириллович.

– Не верит он, – вздохнул дхар. – Сразу видать: городской.

– И я во граде рожден, – возразил старик. – Однако же вам, воин Фроат, верю, ибо с бедой подобной встречался… Ведомо вам, что от укуса яртова следует?

– Слыхал, – нехотя ответил дхар. – Теперь Француз… Ну, Николай… У них вроде как на привязи: волю потерял. А еще дважды, елы, укусят – он и сам яртом станет… Может, неправда? Может, врут?

– И сие возможно, – спокойно молвил Варфоломей Кириллович. – Поберечься же не помешает.

Когда барон принес горячую воду, старик осторожно промыл шею и плечи раненого. Затем, еще раз недовольно покачав головой, достал небольшую серебряную иконку.

– Воевода Михаил, – обратился он к барону. – Крепки ли вы духом? Не в обиду спрашиваю, а к тому, что не всякий человек подобное лечение переносит.

– Я в штыковую ходил, – пожал плечами Корф.

– Так тому и быть, – решил Варфоломей Кириллович, медленно поднося иконку к ране.

Несколько секунд ничего не происходило. Барон уже собирался звонить в ближайшую больницу, чтобы не терять времени, как вдруг иконка чуть заметно засветилась. Пораженные молодые люди увидели – или им только почудилось? – как кожа Келюса побледнела и начала растворяться, становясь невидимой. Заструился неяркий свет, и Фролу с Михаилом почудилось, что Николай превращается в полупрозрачный призрак. Исчезли неотмытые пятна крови, волосы обернулись чуть заметной дымкой, бледной тенью стала одежда. Но в глубине мерцающего силуэта клубилось черное пятно, пульсируя и увеличиваясь в размерах.

– Сердце затронуто, – задумчиво проговорил Варфоломей Кириллович. – Но попробовать надо…

Он поднес иконку ближе, принявшись нараспев произносить не очень понятные, но чем-то знакомые слова. Черное пятно запульсировало сильнее, словно сопротивляясь. Старик нахмурился и чуть повысил голос. Черные языки потянулись к ране, словно стремясь вырваться наружу. Иконка начала темнеть. Чернота стремительно истекала из раны, а образок постепенно темнел, пока не стал совершенно черным. Когда последние темные капли исчезли, и силуэт Келюса наполнился мягким светом, Варфоломей Кириллович, удовлетворенно вздохнув, махнул рукой. В ту же секунду видение пропало, и Лунин вновь стал похож на себя. Теперь он дышал ровно и спокойно, как будто крепко спал. Старик легким движением руки обмахнул иконку, и она вновь засияла чистым серебром. Спрятав ее, Варфоломей Кириллович нагнулся и с силой провел ладонью над раной, не касаясь кожи, а затем, взяв у Фрола полотенце, вытер выступившую кровь.

– О, Господи! – ахнул барон, не в силах сдержаться. Мокрое полотенце стерло кровь, но раны под ней не оказалось. Кожа стала ровной и чистой, без всякого следа шрама.

– Ну, прям как у меня, елы! – обрадовался дхар. – Только еще быстрее.

– Истину глаголишь, воин Фроат, – согласился старик. – Тебе яртов укус не страшен. Они тебя бояться должны…

– Это точно, – кивнул Фрол. – Перестреляю гадов, елы. Серебряных пуль бы достать…

– Пули серебряные только в романах, о коих воевода Михаил глаголил, хороши, – возразил Варфоломей Кириллович. – Серебро не всякого ярта возьмет. Иные давно закоренели, им и такое не страшно. Вот ежели дхар Истинный лик явит…

– Ну, это точно сказки, – отмахнулся Фрол. – Вроде царевны-лягушки с запасной шкурой.

– Господа! – поразился Корф. – О чем вы, однако? Мне и так в бедлам пора. Лучше скажите, что с Николаем? Ведь я сам видел – рана… Господа, я на фронте с четырнадцатого года… Не бывает такого… Может, все же врача вызовем?

– Лекарь не надобен, – уверенно заявил старик, вставая и поправляя плащ. – Раны, сей подобные, зельями не лечатся, но ныне страшное позади. Воину Николаю следует полежать три дня, а вам за тем проследить, ибо горяч он и непоседлив. И еще скажу: яртов покуда не опасайтесь. Уезжает Волков – надолго ли, не ведаю. Думаю, дней несколько передохнуть сможете…

– Варфоломей Кириллович, – прервал его Корф, давно собиравшийся с духом. – Мне, право, странно об этом говорить, но, может, вы подскажете… Их атаман – этот Волков – обещал, что через пару месяцев я, прошу прощения, рассыплюсь в прах. Только, ради Бога, поймите меня правильно…

– Будь мужествен, воевода, – сурово ответил старик. – На все воля Божья. Я помолюсь за тебя…

– Ясно… – сдавленно выговорил Корф, дернув плечом. – Значит, месяца полтора у меня есть… Ну, а там…

– Пойду я, – сказал Варфоломей Кириллович и неторопливо направился к двери.

– Постойте! – встрепенулся Фрол. – А как же с этими, елы, ярытниками? Пули не берут… Чего делать-то…

– Ты мудр, воин Фроат, – улыбнулся старик.

– Я? Да, елы, восемь классов, техникум вечерний…

– Ты мудр, – повторил Варфоломей Кириллович. – В тебе мудрость дхаров. Не торопись, воин Фроат. Придет время – поймешь сам. А Всеслав Волков – не просто ярт, и умереть ему не от пули. Прощайте…

– Спасибо, господин профессор, – крикнул Корф вдогонку, но старик, не оглядываясь, вышел, закрыв за собою дверь.

– Так… – подумав, резюмировал барон. – Во-первых, в холодильнике еще осталась водка, а во-вторых, Фрол, вы сейчас объясните мне все, что тут произошло…

Келюс спал на диване, а Корф с Фролом сидели за кухонным столом в компании с двумя пустыми стаканами и досуха опорожненной бутылкой.

– Ладно, – говорил барон, ударяя ребром ладони по столу. – Спиритизм, флюиды, Мессмер, граф Дракула… Помилуйте, Фрол, может, обойдемся без господина Стокера? Ну, видел я… Господин краснопузый майор проходит аккурат сквозь дверь. Знаете, когда меня долбануло под Барановичами, я вообще видел такое, что, право, не решусь…

– Ну а что это по-твоему? – поинтересовался дхар.

– А хоть гипноз… Все-таки двадцатый век… Синематограф, аэропланы, этот… телевизор…

– Лады, – пожал плечами Фрол, – можешь не верить, елы. А эти, в карету их, «черные куртки» существуют?

– Угу, – согласился полковник. – И бестии преизрядные.

– Ну и спорить не о чем. Все равно этот… скантр у них, так что придется познакомиться поближе. Елы, а если их вправду пули не берут, даже серебряные?

Барон лишь скептически хмыкнул – фронтовой опыт подсказывал ему обратное. Подумав, он поинтересовался:

– А что это за Истинный лик? Помните, Варфоломей Кириллович упомянул…

– Гипноз, в карету его, – мрачно ответствовал Фрол. – Дед говорил, что мы, дхары, вроде оборотней. Захотим – превратимся, елы, в снежного человека. В три метра – чемпион по баскетболу. Тогда, ясное дело, любого ярта можно в штопор скрутить. Будто поэтому нас ярытники и боятся…

Корф быстро перекрестился, с опаской поглядев на дхара.

– Только слов я не знаю, – закончил тот. – Но, говорят, и слов не нужно. Просто захочешь – и готово. Легко сказать, елы…

Наутро Келюс проснулся слабый, но вполне здоровый. Он ничего не помнил, кроме того, как на лестничной площадке его ударили сзади по голове. Он попытался встать, но Фрол и полковник совместными усилиями удержали Лунина на месте. После этого был сварен кофе и открыт военный совет.

Барон не очень верил словам Варфоломея Кирилловича о том, что Волков покинул Столицу. Однако сидеть и ждать очередного налета никому не хотелось. Келюс, после недолгого раздумья, предположил, что у Волкова в Столице обязательно должно быть убежище. Фрол согласился, добавив, что ярты всегда имеют укромное логово, но найти его не так легко. Прочих идей ни у кого не возникло.

Наконец, Корф заявил, что намерен отправиться в Теплый Стан. В конце концов, Волков побывал и там, посему такой след не стоило бросать. С бароном согласились, но посоветовали быть настороже, на что тот пообещал держать сумку с гранатами наготове. Фрол, подумав, решил остаться с Келюсом. Хотелось побеседовать в спокойной обстановке о некоторых вещах, о которых дхар смущался упоминать в присутствии скептика-барона, а заодно и посторожить квартиру…

До Теплого Стана пришлось добираться долго. К таинственному институту Корф попал лишь после полудня. Высокая ограда, увенчанная рядами «колючки», сразу отбила всякую охоту рисковать. У входа скучали крепкие парни в спецназовской форме, лениво поигрывая дубинками. Михаил не поленился обойти ограду кругом, но забор оказался сплошной, а вторых ворот, равно как и калитки, не было вовсе. В конце концов полковник устроился невдалеке от входа под кирпичным козырьком автобусной остановки.

Долгое время из ворот никто не выходил. Затем прошло несколько людей, Корфу не знакомых. Барон терпеливо ждал – навык фронтового разведчика приучил к подобному. Наконец, где-то часа через два, из ворот выскочил невысокий парень в очках. Михаил сразу узнал Семена – того, кто дежурил за сверкающим лампочками пультом во время его визитов. Барон встрепенулся: повезло!

Он подождал, пока Семен поравняется с ним, а затем негромко окликнул. Тот дернулся, оглянулся и удивленно воззрился на Корфа, похоже, не узнавая. Полковник усмехнулся и подошел поближе.

– Добрый день, Семен!

– Господин полковник! – ахнул парень. – Вы здесь! Но почему…

– Всякое бывает, – барон отвел парня в сторонку. – Мы, кажется, не представлены? Вы, насколько я помню, Семен…

– Прыжов… Сеня, – заспешил парень, – то есть Семен Семенович. Я – дворянин, честное слово! Только документы не сохранились…

– Корф Михаил Модестович, – кивнул полковник. – Хочу сразу же поблагодарить вас за карту красных резервов. Я тотчас передал ее в штаб.

Парень покраснел от удовольствия.

– Присядем? – предложил барон.

Они устроились на лавочке под кирпичным козырьком, и Корф поведал Семену о своих злоключениях.

– Меня там не было! – возмутился Прыжов. – Отправить вас в город, без денег, без документов! Идиоты! Меня в тот день как раз отстранили из-за этих событий. Но куда смотрели те, кто отвечает за канал?..

– А теперь уже поздно? – осторожно поинтересовался барон. – Или канал починили?

– Давно починили! – махнул рукой Прыжов. – Я уже все наладил! Только скантра нет. А без него…

– А если я достану скантр?

– Он, наверное, уже в Швейцарии, – безнадежно махнул рукой Семен.

– Он у майора Волкова, – сообщил Корф, – может, знаете такого?

– У Всеслава Игоревича? – растерялся парень. – Но почему? Значит, это был Волков? Ничего не понимаю!

– Давайте по очереди, – предложил полковник. – Вы – первый. Только подробнее, будьте добры…

– Подробнее, – вздохнул Прыжов, доставая сигареты. – Ну, в общем, пять лет назад я закончил Бауманку…

4. КОРА

Сеня Прыжов попал в Теплый Стан по распределению. Конечно, в предлагавшемся выпускникам списке Институт Тернема не фигурировал, но значащийся там «Объект п/я 0021» имел по сравнению с другими немаловажное преимущество – он находился поблизости от Столицы. В городе места тоже имелись, но их получили пробивные «друзья деканата», комсомольские активисты и сексоты. Оставшиеся расхватали чьи-то сыновья и племянники, в результате Прыжов вынужден был довольствоваться Теплым Станом.

Взяли Семена на новое место не сразу. В его личном деле, хранившемся в том самом здании, которое впоследствии довелось осаждать Фролу, были зафиксированы отдельные высказывания и поступки, которые могли помешать работе и в куда менее секретном заведении, чем Институт в Теплом Стане. Но Сеня считался хорошим специалистом, и его будущий начальник, ознакомившись с его дипломным проектом, сумел настоять на своем.

Лаборатория, куда попал новичок, занималась проектом «Второй канал». Соседняя ведала «Первым каналом», но что сие означало, Семену объяснять не спешили. Прыжов занимался аппаратурой, и работы вполне хватало, дабы не забивать голову лишними мыслями. Установку монтировали три года, еще год ушел на устранение неизбежных недоделок, и, наконец, в Институт прибыла правительственная комиссия.

Состав комиссии удивил. Прыжов, будучи уверен, что работает на армию, ожидал увидеть людей в больших погонах, но начальники попались сплошь штатские, причем, главным оказался известный всей стране руководитель, ведавший в Центральном Комитете идеологией. Связь между идеологией и физикой Семен, несмотря на изучение диамата, так и не уловил.

Главный идеолог с наивностью гуманитария выслушивал пояснения, но вопросы задавал странные: его более всего волновала охрана и режим секретности. Члены комиссии были того же мнения, и на следующий день лаборатория была переведена на особое положение. Вместо обычной охраны ее теперь контролировали неприятного вида краснолицые молодцы в черных куртках без знаков различия. Их командир – майор Всеслав Игоревич Волков – несколько дней вникал в самые незначительные подробности работы лаборатории. Временами его любопытство удовлетворял Семен, который мог объяснить практически все, кроме устройства скантра – главной детали установки. Скантр – изобретение самого Тернема – считался настолько секретным, что расспрашивать о нем не имел права даже начальник лаборатории.

Установка вскоре заработала, но Прыжов при этом не присутствовал. После окончания монтажа он как, беспартийный и несоюзный, был переведен в отдел технического обслуживания. По Институту начали гулять слухи о странных делах, творившихся в обеих лабораториях, но подобных баек и раньше было достаточно, и Сеня им не верил.

Дальнейшее произошло случайно. Грипп уложил на бюллетень сразу четверых сотрудников Первого канала, и Сеню временно перевели на дежурство у главной установки. Задачу поставили туманно: ожидать сигнала лампочки N3, а при его получении – включить установку. Остальное происходило автоматически, и Прыжов решил, что подобная работа под силу даже дрессированному орангутану. Однако ему разъяснили, что дежурство требует особого внимания, даже бдительности, а ежели появятся гости, оных следует принять вежливо, но не забыть немедленно позвонить по красному телефону. Впрочем, указанные гости во время ночного дежурства не ожидались. Они, как понял Сеня, появлялись днем, когда в Институт приезжали молчаливые люди в штатском, а майор Волков со своими парнями перекрывал все входы и выходы.

Первые две ночи прошли совершенно спокойно. Прыжов, внимательно осмотрев аппаратуру и вновь припомнив подробности монтажа, сделал вполне определенный вывод, подтвердивший его прежние предположения. Перед ним был канал пространственной связи. «Дверь», а точнее небольшая площадка, покрытая титановым сплавом, могла перебросить курьера куда угодно, вплоть до Огненной Земли. Физики давно слыхали об этом изобретении Великого Тернема, но видеть его в действии доводилось далеко не каждому. Семен знал, что главный канал пространственной связи, известный среди широкой публики как «горячая линия», находился совсем в другом месте. Откуда ожидались гости Первого канала, можно было только догадываться. Сеня рассудил, что в отличие от «горячей линии», работавшей на прямую связь Столицы с Вашингтоном, Первый канал обслуживал разведку. В эту схему вписывался, хотя и с некоторым трудом, даже Главный Идеолог страны.

Лампочка зажглась на третью ночь. Прыжов быстро произвел необходимый набор сигналов на пульте и стал ждать, прикидывая, на каком языке придется приветствовать гостя. В голове вертелось «Буэнос диас», хотя с учетом позднего времени правильнее было все же не «диас», а «ночес».

Гость появился, как и ожидалось, после яркой вспышки посредине титановой площадки. Сеня неторопливо поднялся со стула – и остолбенел. На площадке стоял крепкий бородатый мужчина в роскошной бобровой шубе и меховой шапке с красным верхом. На украшенном серебром поясе висела сабля в золоченых ножнах. На пальцах сверкали перстни.

«Иван Грозный! Точно!» – похолодел беспартийный Сеня. Почему гость в шубе обязательно должен быть изобретателем опричнины, а не кем-то иным, Прыжов объяснить не мог – в голове словно что-то заклинило. Впрочем, за те несколько секунд, пока гость приходил в себя, вытирая слезящиеся после вспышки глаза, Сеня понял главное: чем занимались обе лаборатории, и для чего они два года монтировали тахионный ускоритель.

Гость удивленно поглядел на Сеню, и тот, вспомнив виденные им исторические боевики, попытался поклониться в пояс обладателю золоченой сабли. Опыта он не имел, а посему получилось не особенно удачно. Гость засмеялся, подмигнул и поинтересовался:

– Новик?

Сеня знал, что «Новик» – это название крейсера, а также роман знаменитого в прошлом писателя Лажечникова. На всякий случай он не стал опровергать это предположение, а поспешил представиться, не забыв добавить, что он дежурный, причем временно.

– Зрю, зрю, – провозгласил гость. – Час зело поздний, непоказанный, однако же справа неотступная.

Затем, приосанившись, добавил:

– Княж Семеном зови, – и, чуть подумав, продолжил. – Однако же, поелику вы без князей живете, кличь мя Семеном Иоанычем.

– С-садитесь, Семен Иоаннович, – выдавил из себя Прыжов и поднял трубку красного телефона. Там долго не отвечали. Наконец неприятный голос поинтересовался, в чем дело. Прыжов спокойно, с сознанием важности своей миссии, сообщил о «непоказанном» прибытии по Первому каналу князя Семена Иоанновича.

Черная машина пришла через полчаса. Тезки успели выпить кофе, поговорить о погоде (гость сообщил, что она у них «зело нравная»). По просьбе Семена Иоанновича Прыжов поведал о своем житье-бытье и даже кое-что о работе в Институте. По прибытии черной машины Прыжова тут же сменили, предложив ехать домой. На прощание князь Семен вновь ему подмигнул.

Вскоре Сеню перевели в лабораторию Второго канала, что было очевидным повышением. Прыжов почему-то решил, что тут не обошлось без его ночного гостя.

Второй канал оказался еще более «режимным». Одновременно с Сеней там постоянно дежурил некто в штатском, который и встречал гостей. Прыжов молчал, и только однажды, когда тип в штатском где-то задержался, он сумел переброситься несколькими словами с одним из гостей. Михаила Корфа он выделил для себя сразу: остальные слишком походили не то на чекистов, не то на агентов охранки.

За день до событий в Столице охрану Института сменили. Парней в черных куртках заменили военные, а дежурными назначили каких-то новичков, прибывших, как понял Сеня, из другого города. Через сутки Институт был опечатан. Причина не называлась, но Прыжов быстро узнал, что ночью на Теплый Стан был налет, часть аппаратуры повреждена, а многое похищено. Лишь спустя пару дней, вновь приступив к работе, Прыжов понял, что повреждения на самом деле минимальны, но отсутствие скантра делало существование обеих лабораторий бессмысленным…

– Однако же, господин Прыжов, – задумчиво произнес Корф, докуривая очередную сигарету из Сениной пачки. – Хотел бы я знать, что было в тех пакетах, что я привозил… Изменой пахнет!

– Называйте меня Сеней, выше высокоблагородие, – предложил Прыжов.

– Сеней у меня денщика звали, – возразил полковник. – Остановимся на Семене. Титулов и званий, Семен, поминать не надо. Во-первых, конспирация, а во-вторых, в Совдепии «высокоблагородие» звучит дико.

– Так точно, Михаил Модестович, – прошептал Семен.

– Скажите, этот самый скантр – он, как я понял, источник энергии?

– Не только, ваше… то есть, Михаил Модестович. Там энергия сильнейшая, это точно. Но скантр – он еще и преобразователь. Дело в том, что мы работаем с тахионами…

– Смилуйтесь! – улыбнулся барон. – Я ведь физику учил по Краевичу!

– Извините, – смутился Прыжов. – Тахионы – это… В общем, если коротко, мы их разгоняем и пускаем через скантр, а тот дает направленный луч. Насколько я понимаю, тахионы выстраивают какую-то решетку…

– Вы знаете, что скантров несколько?

– Догадываюсь, – кивнул Сеня. – Думаю, для космических войск их давно используют.

– Каких войск? – поразился Корф. – Впрочем, вам, конечно, виднее… В общем, Семен, теперь я понял – вернуться мне совершенно необходимо. Дело не во мне – у нас в штабе явная измена. Вернусь – и сразу к главнокомандующему, а там – хоть в счетоводы. Будем искать скантр… Что вы еще знаете о Волкове?

– Видел его пару раз в городе. В общем… Я догадываюсь, где он квартирует. Постараюсь узнать…

– Я дам вам номер телефона, – решил Корф. – А вы сообщите свой. Если что – будем телефонировать…

В Столицу Корф возвращался вечером. Он не спешил. Решив, что береженого Бог бережет, он не стал садиться на автобус, а, пройдя пешком несколько километров, добрался до станции пригородной железной дороги. Не заметив ничего подозрительного, полковник несколько успокоился и дождался ближайшей электрички.

Михаил сидел на деревянной вагонной лавке между старушками и рыбаками с безразмерными удочками, с грустью вспоминая уютные пригородные поезда довоенной молодости. Впрочем, неприглядный мир правнуков не особенно смущал барона – за годы войны он притерпелся и не к такому.

Столица была уже совсем близко, как вдруг дверь, ведущая в тамбур, с грохотом отъехала в сторону, и в вагон вбежала высокая белокурая девушка в разорванном на плече платье. Затравленно оглядев тут же отвернувшихся пассажиров, она заметила барона и бросилась к нему.

Полковник, мгновенно узнав ее, поспешил встать.

– Сударыня, – начал он. – Я рад…

– Помогите, – шепнула девушка. – За мною…

Из тамбура уже лезли небритые морды. Пояснений не требовалось. Барон собрался было достать наган, но передумал. Три ублюдка, ворвавшиеся в вагон, не походили на яртов майора Волкова.

– Не бойтесь, сударыня, – Михаил, не торопясь, расстегнул пиджак. – Это вульгарные раклы… Минутку…

Небритые морды что-то вопили, но барон не стал вникать в детали их воляпюка. Драться он умел, а посему сразу стал в стойку.

– Каратист, мать твою! – заревел первый, размахивая лапищей, сжимавшей финку. – Порешу, падла!

– Простите? – вежливо удивился Корф, двумя короткими ударами заставляя нападавшего согнуться пополам. Одновременно он перехватил руку с ножом, дернул ее и слегка надавил. Негромкий хруст показал, что простой прием сработал безотказно.

Узкий проход мешал остальным врагам вступить в драку, и барон имел возможность толкнуть оседающую тушу прямиком на второго из бандитов, свалив того на пол. И в ту же секунду третий, отскочив назад, выхватил пистолет.

Корф потянулся к нагану, но тут же увидел, что опасность миновала: невысокий парень с золотистой медалью на груди, подскочив откуда-то сбоку, со знанием дела ударил бандита кулаком в основание черепа. Второй из нападавших попытался приподняться, но парень угостил его таким же ударом, и вопрос был полностью урегулирован.

– Извини, браток, – тяжело дыша, обратился к барону парень с медалью.

– Не успел сразу. Пока протолкался…

– Спасибо, – Корф протянул руку, благодаря за помощь. – Что с ними будем делать? Сдадим в полицию?

– Шутишь? – улыбнулся парень. – Да там таких уродов и без них хватает. Скинем с поезда – и вся недолга.

– Разобьются, стрикулисты, – возразил барон. – А впрочем…

Поезд как раз приближался к очередной станции. Как только двери открылись, Корф и парень с медалью вывалили слабо сопротивлявшихся мерзавцев прямо на платформу. Пистолет парень передал барону. Тот невозмутимо сунул его в левый карман – в правом лежал его собственный револьвер.

– Благодарю вас, – вновь повторил Корф. – Выручили. Не та реакция уже

– контузия.

– Я так и понял, что ты из Афгана, – сочувственно кивнул собеседник.

– Нас сразу узнать можно. Видал – никто за девку не вступился! Сволочи… Ты, я вижу, офицер?

– Полковник, – подтвердил Корф, приводя свой костюм в порядок.

– Ух ты! – протянул парень. – Извините, товарищ полковник, что я на «ты»… Дембильнулись?

– Что? – не сразу сообразил барон. – Ну да, списали вчистую. Три ранения, контузия…

– Ясно… И в таком костюме ходите! Вот сволочи, сами жрут… Передавил бы…

Корф распрощался с афганцем и вернулся на место. Девушка, уже пришедшая в себя, попыталась улыбнуться.

– Надеюсь, сударыня, все в порядке? – осведомился барон. – Разрешите присесть?

– Спасибо вам, – тихо проговорила спасенная. – Я, когда вас увидела, так обрадовалась… Вы меня помните, да? Ну что вы стоите, садитесь!

– Благодарю, – кивнул полковник, жалея, что на нем не гвардейский мундир. Штатский костюм с чужого плеча изрядно смущал барона.

– Нас некому представить, – продолжал он. – Посему разрешите отрекомендоваться: Корф Михаил Модестович. В общем, просто Михаил.

Про «барона» и «полковника» Корф предпочел не упоминать.

– Кора, – девушка протянула тонкую худую руку. – Знаете, Михаил Модестович, я, наверное, должна все объяснить…

– Сударыня, – возразил полковник. – Поверьте, вы мне ничем не обязаны. Я лишь смею выразить радость, что смог быть вам в некоторой степени полезным… И что вы, как мне кажется, на свободе…

– Вы хорошо сказали: «на свободе», – грустно улыбнулась Кора. – Сегодня утром я сбежала от Волкова. Он куда-то уехал, а его бандиты оказались не особенно бдительными.

…Рассказ девушки был долгим, но не особо понятным, по крайней мере для Корфа. Он лишь смог понять, что Кора была студенткой одного из провинциальных институтов (барон долго не мог расшифровать слово «ВУЗ»), связалась с какой-то дурной компанией, приучившей ее к наркотикам, а затем попала к Волкову. Бежав, она хотела уехать из Столицы, но по пути к ней привязалась незнакомая шпана.

Михаил ничего не стал переспрашивать, но небольшая деталь все же заставила насторожиться: Кора бежала из Столицы, но их поезд шел в обратном направлении. Впрочем, он решил, что попросту чего-то недопонял.

– Куда же вы теперь, Кора? – поинтересовался полковник.

– У меня нет денег, – вздохнула девушка. – Домой я не могу вернуться: меня может искать милиция. А в Столице даже ночевать – и то негде…

– Помилуйте, сударыня! – поразился Корф. – То есть, как это, негде?

Весь день Фрол прилагал героические усилия, дабы не пустить Келюса на улицу. Это оказалось нелегко: Николай чувствовал себя вполне сносно и желал немедленно продолжать прерванные поиски. Чтобы сбавить его пыл, дхар во всех подробностях описал вчерашний вечер. Келюс пощупал свою шею и лишь пожал плечами. Пришлось сводить его на лестничную площадку. Лужа застывшей крови заставила Николая задуматься. Кровь решили замыть, дабы не пугать соседей, после чего Лунин попросил приятеля рассказать о случившемся еще раз.

– Вот, бином, и угораздило меня! – рассудил он, наконец. – Ну ничего не помню, хоть убей! Эх жаль, со стариком поговорить не удалось! Я сразу понял, что он, бином, экстрасенс классный… Хотя, знаешь, воин Фроат, что-то крови много. Если это все моя… Я бы сейчас не бегал!

– А ты и не бегай, – посоветовал дхар. – Кирилычу спасибо скажи. Без него тебя ни один Склифосовский не откачал бы…

– Сказал бы… Да где его найдешь… Эх, угораздило же меня! Знаешь, воин Фроат, зря мы барона отпустили.

– Ясное дело, елы, – согласился дхар. – Да только ты его поди удержи. Сдается мне, что не он им нужен. И не я… Хочешь, кое-чего покажу?

Они вышли на балкон, выходивший во двор. Фрол выглянул, хмыкнул и показал куда-то вниз. Келюс удивился – у подъезда, укрывшись за скамейкой, лежала большая черная собака.

– Их, – кивнул дхар. – Со вчерашнего дня тут. Стережет, елы.

– Ага, пес Баскервилей, – усмехнулся Лунин. – Да таких тут, бином, сотня, а то и больше!

– А давай-ка, Француз, понаблюдаем, – невозмутимо предложил дхар.

Собака лежала спокойно, не реагируя на гудки машин, то и дело въезжавших во двор, на кошек, детей и местных болонок. Но она не спала, то и дело неторопливо поворачивая голову в сторону подъезда, словно фиксируя всех входящих и выходящих.

– Ну и что? – не выдержал Лунин. – Пес как пес. Спокойный, бином.

– Угу, – Фрол отвернулся, словно не желая выдавать своих чувств. – Спокойнее, в карету его, не бывает…

Николай уже хотел было намекнуть, что у его приятеля начинается мания преследования, но внезапно вздрогнул:

– Смотри! Барон! Да не один!

– Не один? – голос Фрола прозвучал странно, но Лунин не обратил на его тон никакого внимания, сосредоточившись на той, которая шла рядом с Корфом.

– А ведь знакомая, елы, – отозвался дхар. – Виделись… Посмотри-ка на собаку, Француз!

Келюс, ничего не понимая, взглянул на черного пса. Тот чуть повернул голову и вновь отвернулся.

– Заметил? – возбужденно проговорил Фрол. – Заметил? Она же ему рукой, елы, махнула!

– Псу? – покачал головой Лунин. – Знаешь, воин Фроат, ты только барону этого не говори. А то он тебя, бином, не поймет с твоей шпиономанией.

– Не скажу, – пообещал дхар. – И ты, Француз, молчи.

– О чем? – поразился Келюс и направился к входной двери – встречать гостей.

Несмотря на порванное, наспех скрепленное булавками платье и растрепанные волосы, девушка сразу же показалась Николаю симпатичной. Похоже, время, проведенное с бароном, окончательно успокоило Кору, вернув интерес к жизни. Познакомившись со всеми, она тут же отправилась под душ, после чего, облачившись в пижаму Келюса, была приглашена за стол, где уже был накрыт ужин. Правда, есть она отказалась, сославшись на усталость после всех злоключений. Однако, поддавшись на уговоры, все же согласилась выпить кофе, после чего вновь поведала свою невеселую историю.

Лунин слушал девушку, то сочувственно кивая, то кипя от возмущения. Дхар же, напротив, был каменно спокоен, словно потерял способность сопереживать ближнему. Он даже не смотрел на гостью, а глядел куда-то в сторону.

Само собой, Лунину хотелось получить подробную информацию о банде краснолицего. Кора с сожалением заявила, что сама хотела бы знать побольше о бандитах, дабы сообщить кому следует.

Известно же ей немного: Волков и его парни – наркоманы, у них есть притон где-то на окраине Столицы, но точное место ей неизвестно. Краснолицый – в прошлом офицер, к тому же сильный гипнотизер, легко подчиняющий своей воле посторонних.

– Ну, ясное дело, обыкновенная мафия! – резюмировал Келюс. – А ты, воин Фроат, все – ярты, ярты…

– Натурально, господа, – согласился барон. – А то я и сам начал было верить во всякую, прошу прощения, чертовщину… Особенно после двери…

– Ага, – невозмутимо отозвался дхар. – Дверь Волков открыл гипнозом…

– Да отмычкой он открыл! – Корф даже рукой махнул, не соглашаясь с Фролом. – А нас заставил увидеть бес ведает что. Слава Богу, все прояснилось. Знаете, Кора, в мое время… ну, не так давно, но все же… Один пройдоха-итальянец, представьте себе, вызвал в нашей компании дух королевы Марго. И, самое пикантное, мой друг, поручик… то есть лейтенант Грум-Гржимайло, в сей фантом влюбился. Еле откачали, и то после дюжины шампанского…

…Кора, сославшись на усталость, рано легла спать. Остальные, между тем, держали совет.

– Пусть живет пока здесь, – решил Лунин. – Надо будет денег достать, мои уже на исходе… Достанем денег – отправим домой.

– Куда спешить, господа, – возразил барон. – У Коры, как я понял, могут быть неприятности с полицией. К тому же, такая гостья, смею заметить…

Михаил, явно смутившись, не довел мысль до конца. Такое с ним было впервые. Впрочем, Лунин подумал о другом:

– Вы правы, ей лучше остаться здесь. В городе будет опасно. Правда, Фрол? Эй, чего молчишь, воин Фроат?

– Да ничего, Француз, – уклончиво ответил дхар. – Знаешь, дай мне запасные ключи от квартиры.

– Ради Бога, – кивнул Лунин. – Ну ладно, давайте сообразим, что нам известно. Так… Прежде всего – дверь – та, что я охранял. Это, скорее всего, дверь в комнату с установкой пространственной связи. Гостайна первой степени, вот меня и решили убрать. Логично… Дед еще говорил, что не знал о подключении Белого Дома… К тому же, я видел, с кем Президент переговаривался той ночью. Об этом сейчас не вспоминают…

– Хорош Президент, – заметил Фрол. – Демократ, елы!

– Так он и не знал об этом, – не согласился Келюс. – Мало ли сволочей? Со скантром тоже ясно. Эта вещь стоит дикие деньги, вот Волков ее и похитил. Ему это просто – он ведь был начальником охраны. Наконец, документы. Волков решил прибрать их к рукам, чтобы продать или использовать для шантажа. Тоже логично… Итак, грязь, политика и никакой мистики.

– Никакой, – охотно поддакнул дхар. – У тебя топор есть?

– Вот, бином, – поразился Лунин. – Ты чего, за дровами собрался?

– За шишками, елы…

– Даешь, воин Фроат… Топор у меня есть – для разделки мяса. Он на кухне, в нижнем ящике. Ладно, Коре ничего рассказывать не будем: ни про дверь, ни про документы. Хватит и того, что ей и так известно…

С ним никто не стал спорить.

В эту ночь решили не дежурить, а лишь закрыться на засов. Где-то после двух ночи Келюс проснулся от стука входной двери. Мигом вскочив, он схватил браунинг и поспешил в коридор. Все было тихо, только на лестничной площадке слышался затихающий звук шагов.

Лунин обошел квартиру. Все, кроме Фрола, оказались на месте. Пораженный догадкой, Николай заглянул на кухню – топора не было. Это показалось уж совсем странным.

Келюс решил не спать и дождаться дхара, но все-таки задремал, а проснувшись поутру, обнаружил, что Фрол мирно дремлет, топор лежит в ящике, а дверь закрыта на задвижку. Не зная, как отнестись к ночному происшествию, он вышел на балкон покурить и, взглянув вниз, оторопел.

– Ого! – только и произнес он, заметив у подъезда две милицейские машины и немалую на этот ранний час толпу.

Пока Келюс одевался, милиция уже успела уехать, но, прислушавшись к разговорам, он быстро узнал о случившемся…

…В квартире уже все встали. Барон, стоя на балконе, делал гимнастику.

– Доброе утро, Николай, – поздоровался он, пружинисто приседая. – Что там случилось?

– Да так, ничего, – пробормотал Келюс. – Пьяного подобрали…

Фрол как раз выходил из ванной. Николай, отведя его в сторону, взял за плечо.

– Привет, Француз, – удивился дхар. – Чего-то случилось?

– Это ты скажи, что случилось, бином! – озлился Келюс. – Ты сегодня ночью выходил? Выходил? Ну?

– Ну! – кивнул Фрол.

– Там, внизу… Там внизу менты, знаешь?

– А откуда мне знать? – пожал плечами дхар.

– Откуда? – Лунин вздохнул. – Там крови – ведро целое! И рука…

– Верная? Друг индейцев, елы?

– Отрубленная. Человеческая! Понял?

– Не-а, – дхар поглядел Николаю прямо в глаза. – Это все гипноз, Француз. Слушай, чего было… Собаку помнишь?

– Какую? – безнадежно вздохнул Николай.

– Да вчерашнюю, черную такую. Не нравилась мне она. Мне дед про таких, елы, немало рассказывал. Ночью топор взял – и решил поглядеть. А она мне, елы, сразу в горло. Хотел достать, да, зараза, верткая. Вот по лапе, елы, и попало. Ушла…

– Да при чем тут лапа! – возмутился Келюс. – Там рука!

– Человеческая?

– Ну… – вспомнилась болтовня соседок, толпившихся у подъезда. – Говорят, какая-то странная. С когтями…

– Ну так пускай этим, в карету его, ветеринары занимаются, – невозмутимо пожал плечами Фрол. – И вообще, гипноз это, елы…

– Ладно, – сдался Лунин. – Объясни, черт с тобой.

– Это был руг-рит, – помрачнел Фрол. – Ну, оборотень. Наверное, Волков его оставил нас стеречь, пока он сам где-то мотается. Ты б его видел, Француз, песика этого… Вот чего, барону говорить не будем. И девке тоже…

– Чего ты ее невзлюбил? – удивился Келюс. – Ты чего, бином, женоненавистник?

– Ага, – сразу согласился дхар, уклонившись от дальнейших комментариев.

…Завтракали молча. Келюс все еще приходил в себя после случившегося. Фрол невозмутимо помалкивал, барон, похоже, что-то почувствовав, тоже молчал. Кора казалась невеселой и, пожаловавшись на отсутствие аппетита, почти не притронулась к яичнице, приготовленной Корфом. Михаил, отнеся это к своим кулинарным способностям, расстроился.

После завтрака Лунин категорически заявил, что более сидеть в квартире не собирается и намерен погулять. С ним согласились, но при условии, что гулять будут недолго, а в город пойдут все вместе. Кора промолчала, однако, когда все уже выходили из квартиры, внезапно заявила, что у нее кружится голова. Келюс, подумав, предложил ей остаться, принять таблетку и полежать. На том и порешили.

Втроем они направились к центру, но не прошли и километра, как Фрол неожиданно вспомнил, что у него имеется срочное дело. Игнорируя удивленные расспросы Лунина, дхар, велев барону не отходить от «Француза» ни на шаг, сделав крюк, быстрым шагом вернулся в Дом на Набережной.

Он не стал вызывать лифт, а поднялся по лестнице, ступая настолько тихо, что даже подъездные кошки замечали его не сразу. Подойдя к двери, он прислушался, затем быстро провернул ключ в замке и проник в квартиру. Осмотревшись, дхар прошел в кабинет и замер на пороге…

…Книги были сброшены на пол, ящики стола выдвинуты, с дивана сорвана спинка. Кора, внимательно изучавшая содержание очередной коробки, взятой из тумбы стола, настолько увлеклась, что даже не заметила Фрола.

– Ладно, – бросил дхар, с отвращением глядя на девушку. – Приплыли, елы…

– Я… я… – Кора затравленно оглянулась, бросив взгляд сначала на загородившего дверь Фрола, затем на закрытое окно, и нерешительно сделала шаг навстречу.

– Стой на месте! – отрубил Фрол. – Не двигайся, елы!

– Я… я ничего не взяла, – бормотала Кора, медленно приближаясь к дхару. – Я сейчас уйду… Я хотела прибрать… посмотреть…

– Стой! – крикнул Фрол, но девушка уже бросилась на него, выставив вперед руки со скрюченными пальцами. В ответ дхар сделал резкий жест. Кора, не добежав полметра, покачнулась и упала. Фрол неторопливо шагнул к ней, обведя широким движением руки место, где лежала девушка.

– Не надо! – вскрикнула она. – Пожалей!

Фрол, не отвечая, начал тихо бормотать какие-то непонятные слова, делая правой рукой крестообразные жесты. Кору забило, задергало, глаза широко раскрылись, на губах выступила кровавая пена. Лицо, разом потеряв естественные краски, стало землистым, пальцы рук согнулись так, что ногти впились в ладони.

– Я сегодня разобрался с твоим дружком, – спокойно сообщил дхар, продолжая водить рукой. – А сейчас упокою тебя, ярытница…

– Я не… Он мне не друг… – хрипела Кора. Ее рот почернел и жутко искривился, заострился нос, белки глаз позеленели. Увидев Кору в эту минуту, барон едва ли решился бы прийти ей на помощь, а добрая душа Келюс

– предложить свое гостеприимство. Страшный скорчившийся труп бился в судорогах на блестящем паркете, а невозмутимый Фрол все бормотал свои странные заклинания, водя рукой по воздуху.

– Я… все расскажу… больно… душа… не успокоится… Пожалей! – В голосе Коры не было уже ничего человеческого. Дхар задумался, затем опустил руку и замолчал. В тот же миг Кору перестало бить, и тело неподвижно застыло. Медленно-медленно ее кожа стала снова приобретать естественный цвет, разжались скрюченные пальцы, порозовели губы. Наконец девушка облегченно вздохнула и вдруг зарыдала, уткнувшись лицом в пол.

– Встань! – велел Фрол. Девушка поспешно приподнялась, пошатнулась и без сил упала в кресло.

– И без шуток, елы, – закончил дхар, беря стул и усаживаясь рядом. – Я тебя сразу просек. Я вас, ярытников, в момент чую… Тебя и пса этого… А теперь рассказывай…

– Фрол, – еле слышно, одними губами, прошептала Кора. – Я все скажу… Я знала, кто ты, еще тогда, в городе… Я не хотела идти, но Волков приказал. Он думал, ты не сразу поймешь…

– Давно с ними? – поинтересовался дхар, настороженно следя за девушкой, вновь ставшей живой и красивой, только все еще очень бледной.

– Два года…

– И чего вы там делали? – брезгливо осведомился Фрол. – Зубами в горло?..

– Не надо… – простонала Кора. – Это страшно… Ты даже не представляешь… Если бы я могла…

– Как ты оказалась с ними?

– Не помню! – в голосе девушки звучало отчаяние. – Я ничего не помню, Фрол! Кажется, я действительно была студенткой, зачем-то приехала в Столицу… когда я пришла в себя, то всюду была кровь… Волков сказал, что теперь я навсегда связана с ними, что меня не примут ни живые, ни мертвые…

– Кора, – негромко произнес дхар, – ты же все понимаешь, елы. Зачем ты меня остановила? Или ты и дальше хочешь…

– Ты не понимаешь! Волков – не просто ярт. Он заговорил меня. Я… Моя душа… все равно будет здесь… Даже если кол в сердце… Он сказал, что если я выполню приказ, он отпустит меня. Совсем отпустит… И я смогу отдохнуть…

– Поверила! – пожал плечами Фрол. – Отпустил бы он тебя, как же… Ладно, что он тебе велел?

– Познакомиться с вами. Они показали мне Мишу… Михаила Модестовича… Разыграли сцену в электричке… А потом я должна была найти одну вещь…

– Бумагу? Ну, документы? – Фрол подался вперед.

– Нет, – Кора обвела глазами комнату. – Волков сказал, что я почувствую эту вещь, когда прикоснусь, почувствую сильное жжение. Она где-то здесь, в квартире…

– Где у вас встреча? – дхар встал, оглядываясь по сторонам. В кабинете все было, похоже, осмотрено. Значит, непонятное «что-то» находилось не здесь.

– Волков сказал, чтобы я сразу уходила. Он сам меня найдет…

– Значит, елы, он тебя слышит! – понял дхар. – Пока мы с тобой тут разговариваем…

– Не знаю, – девушка закрыла лицо руками. – Он все может. Но мне кажется, Волков слышит меня не все время, а иногда – на рассвете и на закате. Я словно каменею, перестаю думать. Если бы он слышал меня все время, то не послал бы эту собаку… Фрол, не говори остальным, пожалуйста… Я уйду, уеду, мне все равно…

– Это тебе не поможет, – покачал головой дхар. – Знать бы это заклятие! Слышал я о таком… Если Волков не просто ярт, то ты освободишься, только когда он сдохнет… будет убит…

– Его не убьешь, – обреченно вздохнула Кора. – Волков не боится даже разрывной пули в сердце…

– Ладно, – заключил Фрол. – Сейчас приберем, и ты пойдешь со мной. Остальным пока ничего не скажем, но и ты брось думать об этой… вещи. Потом, елы, подумаем вместе. А сейчас поехали туда, где база Волкова. Там, где вы прятались…

– Там его сейчас нет, – Кора послушно встала. – Волков, наверное, туда уже не вернется. Он говорил…

Ехать пришлось далеко, почти в самый конец Столицы, до предпоследней станции метро неподалеку от Водного стадиона. Город кончался, и ряды высоких серых домов, резко обрываясь, сменялись неухоженными пустырями.

– Где мы? – поинтересовался Фрол, никогда здесь не бывавший.

– Головинское шоссе, – тихо ответила девушка. – Может, вернемся?

– Вот еще! – оборвал ее дхар. – Пошли уж…

Они свернули вправо от станции метро, миновали красную девятиэтажку ведомственного отеля и пошли вдоль пустого в этот час шоссе.

– Слушай, Кора, – нарушил молчание Фрол. – Почему ваши не убили Француза… Николая?

– Он не должен был умереть, – неохотно отозвалась девушка. – Николай должен был заболеть, его воля постепенно ослабела бы, и Волков смог бы ему приказывать. Он знал бы даже то, о чем Николай думает. Но не получилось… Волков не понимает, почему. Он думает, что вам кто-то помогает, и велел мне узнать.

Фрол вспомнил Варфоломея Кирилловича, но промолчал.

Они прошли уже больше километра, когда слева от дороги показался высокий бетонный забор, за которым зеленели кроны высоких деревьев.

– Головинское кладбище, – прошептала Кора. – Это здесь. Ворота дальше, но мы пройдем через калитку…

– Вот, елы, – поежился дхар, – выбрали же место. И не страшно?

– Страшно… – Кору передернуло. – Особенно ночью, когда эти… белые… их даже наши боятся… И когда Волков кого-нибудь приволакивает…

– Ну тебя, – резко оборвал ее Фрол. – Скажешь еще… Хорошо, что день сейчас…

Калитка оказалась запертой, но девушка просунула руку в пролом в бетоне и достала ключ.

Перешагнув через порог, они оказались на узкой тенистой аллее среди крашеных серебрянкой оград, стоящих впритык друг у другу. Кругом стояла тишина. Даже днем в этот угол кладбища мало кто заходил. Дхар осмотрелся.

– И куда теперь?

– Пошли! – неожиданно твердым голосом проговорила Кора, направляясь вглубь аллеи. Фрол, чувствуя, что делает что-то не то, сделал шаг, и вдруг его прошиб холодный пот. Перехватило сердце, по рукам прошла дрожь… Дхар понял, что идти дальше не сможет.

– Пошли! – отрывисто и громко приказала Кора и, повернувшись, сделала несколько неторопливых шагов к замершему Фролу. Глаза ее потемнели, странная улыбка искривила губы, руки потянулись вперед…

– Назад! – выдавил из себя дхар, попытавшись отгородиться раскрытой ладонью, но Кора только рассмеялась. Пальцы протянутых рук согнулись и начали чернеть.

– Здесь наша земля, – голос девушки стал неузнаваемым, словно вместо нее заговорил кто-то другой. – Ты ошибся, чуг – сюда даже тебе заходить опасно. Иди за мной, теперь ты наш…

Фрол почувствовал, как сзади и с боков что-то надвигается – неотвратимо, с жутким шорохом и тяжелым сопением. Кора тоже ощутила это «что-то», ее улыбка стала шире, обнажились острые белые резцы.

– Ты пропал, чуг! Не тебе тягаться с нами…

«Влип, елы… – подумал Фрол. – И пистолета нет… Да что тут со стволом сделаешь? Эх, что бы… Истинный лик! – мелькнуло вдруг в сознании. – Истинный лик!»

– Истинный лик! – произнес дхар с неведомой ранее уверенностью, и тут же замерла страшная улыбка на лице Коры, сзади и с боков кто-то с шипением отшатнулся, а сам он словно вырос. С треском лопнула рубашка на груди, перед глазами мелькнули странные – не его – руки, похожие больше не медвежьи лапы. Невероятная сила окрылила его. Фрол хотел крикнуть, но из груди вырвался жуткий рев. Дхар шагнул вперед, легко схватил Кору одной рукой и, подняв ее словно куклу, как следует тряхнул и бросил на землю. Затем быстро повернулся, но вокруг уже было пусто, лишь легкий шорох пронесся между могилами.

– Елы! – хотел сказать он, но из горла снова вырвался рев. Фролу стало не по себе. Он обхватил лицо своими – и не своими – руками и замер, боясь открыть глаза. Внезапно дхара окатило холодом. Очнувшись, он понял, что стоит на пустынной аллее босой, в разорванной рубашке, а Кора неподвижно лежит в нескольких шагах от него.

– Ну все, – произнес Фрол, на этот раз нормальным голосом. – Видать, елы, в дурку пора…

– Не бойся, воин Фроат, – донеслось вдруг до него. Фрол, почти не удивившись, обрадованно обернулся. Варфоломей Кириллович стоял у калитки, спокойно глядя на дхара, но в глубине его темных глаз Фрол уловил что-то, похожее на одобрительную усмешку.

– Здравствуйте, Варфоломей Кириллович! – воскликнул Фрол и принялся разыскивать свои туфли. Собственные босые ноги показались ему в эту минуту чем-то почти непристойным.

Старик спокойно ждал, покуда Фрол справлялся с туфлями и приводил в порядок рубашку.

– Вот елы, – расстроился он, убедившись, что рубашке пришел конец. – Варфоломей Кириллович, вы все видели?

– Видел, воин Фроат, – кивнул старик, неторопливо подходя к дхару. – Думал, подмога надобна, однако же ты не сплоховал…

– Это и есть Истинный лик? – осенило Фрола. – Я чего, в медведя превратился? Ничего себе – лик! Этак, в карету его, в зоопарк заберут!

– И сие возможно, – невозмутимо согласился Варфоломей Кириллович. – Однако же нежелательно. Успокойся, воин Фроат, не медведем вы были.

Лик дхаров чуден, однако небесполезен… Ее надо унести, – добавил он, указывая на Кору.

Фрол не без опасения подошел к девушке, но та лежала неподвижно, казалось, даже не дыша. Дхар легко поднял ее и вынес за калитку. Невдалеке небольшой рощицей росли деревья, окружая незаметную для глаз прогалину. Фрол и старик прошли туда. Дхар хотел уже опустить девушку на траву, как вдруг замер:

– О, Господи! Она же… Тени! Тени нет!

– Чему дивишься, воин? – Варфоломей Кириллович покачал головой. – Или сразу не понял? То-то ты столь смело на погост сей пошел.

– Таки предала, – зло процедил дхар, укладывая Кору на землю. – А я поверил, дурень! Говорил же дед, нельзя яртам верить!

– Не ее вините, Фрол, – возразил старик. – Предавать вас она не тщилась, но пославший ее над душой сей волен. Не она то уже была… И ты не подумал, когда сюда шел. Плохое место… Погост без церкви – то-то им раздолье…

Подмывало спросить о «них», но дхар так и не решился.

– Погубили душу, – продолжал старик. – Страшен тот, кого Волковым зовете. Заклятие такое только святой Ириней снять тщился, да и ему сие непросто было. Нам же, грешным, касаться этого нельзя. Но защитить душу от врага вечного можно и должно…

Варфоломей Кириллович снял с шеи небольшой крестик и, опустившись на колени возле лежавшей на земле девушки, стал негромко что-то шептать. Кора вздрогнула, глаза ее на секунду открылись, и в них промелькнула невыразимая боль. Руки и ноги дернулись, ногти вновь впились в ладони, но старик все шептал, и постепенно Кора успокаивалась. Наконец она затихла. Тогда старик поднес крестик к ее бледным губам, а затем аккуратно повесил его на шею девушки.

– Я не дал ей покоя, – печально произнес он, вновь покачав головой. – Не мне снять заклятие, но над душой ее Волков уже не властен. Она проклята, но свободна… Проснись, Кора…

Веки девушки дрогнули, она открыла глаза, и, увидев Фрола, испуганно приподнялась:

– Фрол, что с тобой? – в голосе была тревога. – Мы не должны идти на кладбище, слышишь? Там засада…

Она быстро встала, огляделась и растерянно замолчала. Наконец из горла вырвался стон:

– Так значит, мы были там… Фрол, что случилось? Ты дрался? На тебя напали? Я… Я на тебя напала?

– Да пустяки, елы! – махнул рукой дхар, но девушка, застонав, без сил опустилась на землю.

– Ну почему… Почему я не могу просто умереть, Фрол? Я ведь не хотела, я все время пыталась тебя предупредить, но не могла…

– Не надо… – дхар помог девушке встать. – Теперь уже все в порядке. Вот…

Он оглянулся, но Варфоломея Кирилловича нигде не было.

– Ну, так, – оборвал он себя. – Пошли-ка назад. На этот, елы, погост, потом сходим, когда силенок побольше будет. И вот чего, крестик не снимай.

– Да, – растерялась девушка. – Конечно… Фрол, откуда крест? Что здесь было?

– Всякое, – ушел от ответа дхар. – После потолкуем.

– Хорошо… – девушка послушно кивнула, затем, осмотревшись, добавила: – Нам опасно возвращаться той же дорогой. Пройдем дальше, там есть автобусная остановка…

Они направились к автобусу. Прохожие, которых становилось все больше, не без удивления поглядывали на Фрола, имевшего несколько разбойничий вид. Впрочем, поинтересоваться, в чем дело, никто не отважился.

Добравшись домой и оставив Кору в квартире, дхар решил вернуться к друзьям, вспомнив, что оторвался от них, сославшись на неотложные дела. Фрол позвонил из переговорного пункта домой, успокоил родителей, а затем ноги сами понесли его к Белому Дому. Пару раз дхар останавливался, но затем махнул рукой, решив взглянуть на памятное место хотя бы одним глазом. За себя он не боялся: враги искали Лунина, а его скромная персона едва ли будет кому-либо интересна.

У Белого Дома было малолюдно. Возле подъездов стояла дюжина черных «мерседесов», два мощных подъемных крана неторопливо растаскивали остатки баррикад. Фрол прошел к путепроводу, где на месте схватки лежал выложенный из цветов крест. Машины равнодушно проезжали мимо, время от времени задевая цветы колесами. Дхар постоял минуту и направился прямо к подъездам.

Окна первого этажа все еще закрывали мешки с песком, но на это уже никто не обращал внимания. Постовые милиционеры подозрительно покосились на Фрола, хотя тот уже успел переменить рубашку и пришить отлетевшую пуговицу на брюках. Наконец, один из стражей порядка двинулся к нему, суровым тоном поинтересовавшись целью визита.

– А ничего, – буркнул Фрол, – гуляю, елы…

– Гражданин, – поучительно начал милиционер, – здесь гулять… Вот черт! – прервал он сам себя. – Живой! Не узнаешь? Мы же с тобой вместе…

Перед Фролом стоял тот самый милиционер, с которым они лежали на соседних койках в медпункте Белого Дома.

Последовали расспросы о здоровье, затем страж порядка пожаловался на боли в пострадавшей ноге, присовокупив, что квартиру ему все-таки дали, хотя и не трехкомнатную, как он рассчитывал. Затем, что-то вспомнив, заявил, что Фролу надо немедленно пройти в Белый Дом, где его ждут. Дхар, почуяв неладное, хотел было дать задний ход, но понял, что опоздал. Милиционер уже тянул его за руку куда-то вглубь огромного вестибюля.

Лифт доставил их на третий этаж. В большой приемной скучала дюжина посетителей, но спутник Фрола что-то шепнул секретарю, и через минуту дхара пригласили войти. Перешагнув порог, он сразу узнал Генерала.

– Ага! – произнес тот. – Наконец-то…

Фрол, помня рассказ Келюса, насторожился. Генерал, пожав ему руку, усадил дхара в кресло и хмыкнул:

– Другие прямо в очереди стоят, чтоб их не забыли, а ты прячешься! Соломатин, кажется?

– Так точно, – Фрол невольно встал. – Сержант запаса.

– Да садись, сержант, – Генерал усмехнулся. – Дадим тебе офицера, а то некрасиво выходит. И орден тебе положен. С жильем у тебя как?

– Да нормально у меня с жильем, елы, – не выдержал Фрол. – Зачем все это? Я что – из-за этого…

– Полагается, – отрезал хозяин кабинета. – Другие прятались, а ты воевал. Кровь пролил…

Фролу стало тревожно. Генерал стелил мягко, но что-то показалось дхару странным.

– Да, вот какое дело, Соломатин. Друга твоего никак не найдем. В этой запарке его фамилию не записали, идиоты! Помню, он говорил, что был в группе поддержки на выборах, но там столько народу помогало! И списки, как назло, исчезли. Ты, часом, его адресок не знаешь?

– А он не из Столицы, – спокойно солгал Фрол, честно глядя в глаза начальству.

– Не может быть! – удивился Генерал. – Из Столицы он! Фамилию помнишь? Ну хотя бы имя?

Оставалось сослаться на ранение, ночную неразбериху и плохую память, а также пообещать, что, буде узнает, немедленно доложит о неизвестном герое, дабы тот получил заслуженную награду. После чего Фрола отпустили с миром.

Слежку он заметил сразу, еще у подъезда Белого Дома. Посему дхар, прикинувшись ничего не понимающим, не спеша направился в сторону, противоположную той, где находился Дом на Набережной. Зайдя в узкий переулок, Фрол нырнул в подъезд и, осторожно выглянув, увидел трех парней самого подозрительного вида. Тот, кто шел первым, показался знакомым. Всмотревшись, дхар понял, что не ошибся, после чего выходить из подъезда совершено расхотелось. Фрол было понадеялся, что соглядатаи пройдут дальше, но «хвост» попался опытный, и парни принялись деловито заглядывать во все входные двери.

Фрол быстро прошел вперед, но черного хода в подъезде не оказалось. Подумав, дхар поднялся на последний этаж. Как он и ожидал, здесь был вход на чердак, но на двери оказался массивный замок.

Фрол огляделся, но ничего подходящего вокруг не оказалось. Будь тут, к примеру, ломик или кусок трубы, проблем было бы куда меньше, но лестница была пуста и даже аккуратно подметена. Фрол нерешительно подергал замок рукой. На силу он не жаловался, но стальные дужки могла одолеть только ножовка. Внизу хлопнула дверь. Это мог быть кто-то из жильцов, но Фрол решил, что времени терять нельзя. Он еще раз дернул замок, затем, разозлившись всерьез, крутанул его что есть силы. Крепкие петли не поддавались, а тот, кто стоял внизу, что-то крикнул и начал быстро подниматься. Дхара охватила ярость, он закрыл глаза и вдруг почему-то вспомнил жуткие медвежьи лапы, мелькнувшие перед глазами на тихой кладбищенской аллее. Истинный лик! Его вновь захлестнуло однажды уже испытанное ощущение небывалой силы и уверенности в себе. Это продолжалось какую-то секунду, но когда Фрол открыл глаза, то увидел, что замок по-прежнему находится в его руках, однако дверные скобы вырваны прямо с шурупами. Чердачная дверь со скрипом начала приоткрываться.

Фрол вздохнул и, нырнув в темноту чердака, бросился к просвету окна, выходящего на крышу.

5. ПО СЛЕДУ

– Он не знает города, – нервничал Келюс, глядя в темное окно. – Какая муха его укусила? Что за, бином, дела такие?

– Может, дама? – предположил барон, прихлебывая остывающий чай.

Они сидели на кухне, дожидаясь Фрола. Был уже вечер, Кора прилегла отдохнуть, а Лунин и Корф все ждали, начиная волноваться весьма нешуточно.

– Мог бы и позвонить! – проворчал Николай. Да и откуда тут дама?

– Помилуйте! – запротестовал полковник. – Дамы попадаются, как правило, в самый неподходящий момент. И тогда, смею вас уверить, уже не до телефона.

– Ага! – прервал его Келюс. – Кто-то идет…

Через минуту в замке заскрипел ключ, и на пороге возник Фрол в измятой рубашке, порванных в нескольких местах брюках, со всклокоченными самым разбойничьим образом волосами.

– Слава Богу! – облегченно вздохнул барон, одним глотком допивая чай.

– Привет, мужики! – смущенно приветствовал честную компанию дхар. – Слушай, Француз, я тут твою рубашку взял… Ну и вот… Извини…

– По-моему, за сегодня это уже вторая, – уточнил Лунин. – Слушай, где тебя, бином, черти носили?

– А! – махнул рукой Фрол. – Чаю дадите?

Чай он пил долго, казалось, не вникая в вопросы, которыми засыпал его нетерпеливый Келюс. Наконец Фрол отставил пустую чашку и откинулся на спинку стула, всем своим видом показывая, что готов к беседе.

– Знаешь, воин Фроат, – покачал головой Лунин, – пока ты рубашки изводил, мы с его высокоблагородием делом, между прочим, занимались.

– По грибы, елы, ходили? – невозмутимо полюбопытствовал дхар.

– Именно, – обиделся Келюс. – Дисциплина у нас, честно говоря, ни в дугу. Ведь договорились же не разбегаться! Ну, слушай, герой дхарского народа… Мы прошлись по центру, мороженое слопали в «Космосе».

– Дрянь ресторанишко, – вставил барон. – Вообразите, Фрол, дамы приходят в ресторан, извините, в брюках! А еще говорят, что большевиков свергли!

– Ну, а после второй порции, – продолжал Лунин, – меня как шибануло…

– Без последствий для здоровья? – осведомился дхар, незаметно потирая ушибленное плечо.

– Без. Так вот, я прикинул, что мы знаем о Волкове? Адреса нет, нынешние его знакомые неизвестны… Как тут подступиться?

– А через гипнотизеров, – посоветовал Фрол.

– Тоже вариант, – согласился Келюс. – Но вначале можно попробовать через его командира – бывшего. Помнишь, этот Слуга Народа рассказывал – подполковник Фраучи! Ведь он должен что-то знать!

– Это не Слуга Народа, а его соседи рассказали, – поправил дхар. – Рыбу надо есть – память укрепляет. И что тебе этот полковник сообщил?

– Подполковник, – с удовольствием уточнил Лунин. – Морковь лопай – слух лучше будет. Мы с Михаилом пошли в горсправку. Фамилия редкая, есть еще только музыкант один… Так что нашли подполковника быстро. Ну и… Догадайся!

– Да чего там, – пожал плечами дхар. – Небось, сказали, помер. Похоронен где-нибудь на Головинском…

Лунин так и замер с раскрытым ртом. Барона хватило на то, чтобы проговорить: «Однако».

– Ну, чукча! – выдохнул наконец Николай. – Ты-то откуда знаешь? Постой, ты тоже в горсправку ходил?

– Чукча не знай, – скосил глаза дхар. – Чукча мало-мало думай…

– Шибко умный, бином, – согласился Лунин, успокоенный собственной догадкой об источнике информации. – Ну, ты только в справку заглянул, а мы к Фраучи домой сходили. Там уже другие живут, ни черта, понятно, не знают. Но соседи… Они его видели! Совсем недавно! Понял?

– Натурально, елы, – кивнул дхар. – Гипноз.

– Да иди ты! – вскипел Келюс. – Сам ты гипноз! Видели его сразу трое. Так что никакой он, конечно, не мертвый. Просто лег на дно, чтобы, бином, следы замести. Они ведь с Волковым не в детской аптеке работали! Группа «Бета» – это же убийцы! Они Кабул брали, Вильнюс резали… Вот и решили эти бандюги отсидеться. Прием старый… А где ты насчет кладбища узнал?

– Да, говорю, не знал, – вздохнул Фрол, чувствуя, что изрядно устал за день. – Догадался. Потому, Француз, что у Волкова на Головинском берлога. Была, елы. Ну, я и подумал…

– Постой-постой! – Лунин даже привстал. – Ты нашел базу Волкова? Так надо завтра же, бином…

– Шнурки погладить, – поморщился Фрол. – Ты, Француз, как ситро какое-то! Ну, шустрый, дальше некуда! Послушай лучше…

Дхар на мгновение умолк, пытаясь сформулировать как можно точнее.

– Значит, елы, так… Мороженого я не лопал, это первое. Волков и его бандюги прятались на Головинском, это уже второе. Сейчас его там нет…

– Третье, – не выдержал Келюс.

– …Но соваться туда опасно, – это четвертое. Ну и пятое, Француз… Генерала видел. Ищет он тебя, елы, извелся весь, мечтает орден тебе повесить, в карету его! Еле ушел, пришлось по крышам побегать, в карету его! Вот, видал брюки?

– Погоди, – растерянно пробормотал Лунин. – Значит, ты сунулся в Белый Дом… А про Волкова тебе что, Генерал рассказал?

– Не-а, – дхар устало потянулся. – От Кирилыча узнал. Встретил его, велел он всем кланяться…

– Так… – Келюс задумался. – Значит, Волков меня ищет… Генерал ищет… Но ведь у меня ничего ценного не осталось!

– Кроме вашей памяти, Николай, – подсказал барон. – Позвольте заметить, дело, как говаривал мой батальонный – полковник Ольденбургский – швах. Это называется – полное окружение. Пора думать о срочной эвакуации. Вести бой с многочисленным и хорошо вооруженным противником в таких условиях не рекомендует ни один устав, даже большевистский. Вы, Николай, что-то говорили о поездке в провинцию…

– Удрать можно, – рассудил дхар. – Фамилию твою Генерал еще не узнал, так что денек-другой у нас есть. Махнем ко мне, там тебя за сто лет не найдут. А с тобой что будет, Михаил? – повернулся он к барону. – С нами, надеюсь?

– Нет… – полковник нахмурился. – Увы, по ряду причин вынужден остаться здесь. Смею вам напомнить – скантр – это мое личное дело. Мы не в мушкетеров играем, господа! Какой из меня к черту офицер, если я буду подставлять ваши головы? Это не благородство – это правила войны. Я не могу уйти, вы – можете. И даже обязаны…

– Да, – согласился Келюс. – Фрол, ты уезжай.

Если что – хоть ты сможешь рассказать, коли нас накроют…

– Ага… Мемуары напишу, елы, – кивнул дхар. – Да за кого вы меня принимаете?

– За умного человека, Фрол, – твердо ответил полковник. – Рискну повториться: это не роман пера Дюма. А если из-за вашего гусарства первая пуля достанется Коре?

Келюс и дхар переглянулись.

– Вы правы, Михаил, – согласился Лунин. – Вот ей действительно надо уезжать, и как можно быстрее. Завтра же… А насчет лично меня…

Келюс задумался, вдруг вспомнив деда. Что бы решил старый большевик на его месте?

– Если бы меня искал только Волков, то, наверное, стоило бы удрать. Этих бандитов без нас ищут. Отсиделись бы пару месяцев, ну полгода, бином… Но тут дело похуже. Меня ищет Генерал. Он знает тебя, Фрол, а значит, легко вычислит твой адрес. Логично?

Никто не спорил. Лунин вздохнул и продолжил:

– Если меня хотят убрать, как опасного свидетеля, то тебя, воин Фроат, скорее всего могут прибрать, так сказать, за компанию. Я ведь мог тебе все рассказать – догадаться несложно. И наконец, вы, Михаил… Вы нарушили правила, так? Вы были обязаны лишь передавать пакеты, а успели узнать много сверх того. Что прикажет сделать тот же Генерал? Логично?

Корф кивнул, хотя подобная логика не доставила ему удовольствия.

– Поэтому безопаснее остаться здесь. По крайней мере, я дома. Кроме того, Столица – муравейник, здесь девять миллионов, затеряться, бином, легче. И наконец… Генерал нас еще не нашел, значит, надо быстрее разобраться с Волковым. Обороняться опасно, надо бить первыми. Майора нет в Столице? И хорошо, налетим на Головинское. У нас три ствола, бином! Да еще гранаты… Прижмем Фраучи…

– Ты прямо Ганнибал какой-то, Француз, – усмехнулся Фрол. – То, что бежать не надо, тут я, елы, согласен, а вот на Головинское идти нельзя. Опасно!

Келюс и барон переглянулись.

– Но если втроем, да с оружием, – задумался Корф. – Смелость города берет! Мне уже приходилось воевать в таких условиях, опыт есть…

– Нельзя! – повторил дхар. – Там никакое оружие… Да ты что, меня, елы, за труса держишь?

– Не за труса, – рассудительно ответил Лунин, – а за человека, подверженного суевериям. Ну, чего нам такого бояться, бином?

Фрол встал и, не сказав ни слова, вышел.

– Сходим без него, – решил Келюс, – раз он верит в эту… нечисть, нежить, нелюдь… Признаться, и мне вначале казалось…

– Мне тоже, – кивнул полковник. – Особенно когда сквозь дверь… Правда, если подумать – дело было под утро, нервы, а господин Волков, похоже, изрядный штукарь… Однако, Николай, вы бы видели, как Фрол крестил этих разбойников! Их дергало, как от гальванической батареи!

– Да у него биополе, как у Джуны! – махнул рукой Лунин. – Вот кто из нас действительно экстрасенс. И раны у него заживают мгновенно! Редкие природные способности – ему бы на эстраде выступать! А ему задурили голову с самого детства: упыри, вурдалаки, ведьмы с помелом, оборотни… Сказки народов мира…

Келюс вспомнил лужу крови в подъезде, и ему стало не по себе.

– Ну, ведьмочки – они разные бывают, – несколько игриво начал барон, но тут же смутился. – Пардон, о чем это я? Ах да… Хорошо бы действительно разведать, что к чему. Если на Головинском этих «черных» трое-четверо, так и говорить не о чем. А если дюжина? Эх, сюда бы мой батальон…

– Обратитесь в Союз Российского дворянства, – посоветовал злоязыкий Лунин. – Пусть ополчение кликнут…

– А что? – вскинулся Корф. – Рати, чтобы конно, людно и оружно, пожалуй, не соберу, но должен же здесь остаться хоть кто-нибудь? В Столице жила куча моих родственников! И семья… Ксения, дети… Леля и Вовка…

Последние слова он произнес совсем тихо.

– Какого они года? – сочувственно спросил Лунин.

– Леля – восьмого, Вовка – десятого… – прошептал Корф и надолго замолчал.

– Ну, а если спросить, узнать? – уже вполне серьезно предложил Келюс.

– Михаил, сходите-как в это чертово Собрание! Там всякие списки составляют… Главный, кажется, Андрей Голицын, художник – на которого Хрущев когда-то орал…

– Из каких он Голицыных? – очнулся от раздумий Корф. – Из петербургских или харьковских?

Лунин развел руками: таких подробностей он не знал.

– Наверное, из петербургских, – принялся вспоминать полковник. – Харьковские – княгиня Анна и ее сыновья – говорят, погибли еще в восемнадцатом… А что, Николай, пожалуй, схожу! Только… Кем я представлюсь? Да еще в этаком, пардон, затрапезе! Хотя… Скажу, что я из… гм-м-м… Новой Зеландии! Ведь там, наверное, тоже эмигранты живут.

Идея явно понравилась Корфу, и он принялся ее обдумывать со всей серьезностью, свойственной военному.

Фрол спал тревожно. Странные сны не давали успокоиться: кладбищенские кусты хлестали по лицу, медвежьи лапы тянулись к горлу, Кора – страшная, неживая – протягивала руки в кривыми ногтями к его сердцу. Одна рука уже коснулась груди, и ледяной холод обжег дхара…

Фрол открыл глаза – Кора стояла рядом. Он не успел даже испугаться по-настоящему. Девушка грустно улыбнулась и, приложив палец к губам, поманила его за собой.

Еще ничего не понимая, дхар быстро накинул одежду и поспешил в коридор. Тут только он сообразил, что Кора одета в свое старое, наскоро зашитое платье.

– Я ухожу, Фрол, – прошептала она. – Мне нельзя оставаться…

– Кора, – заспешил дхар. – Ты… Я тебе не сказал… Ну, в общем, Волков уже не может тобою командовать. Крестик видела? Теперь ты свободна…

– Я уже поняла… Почувствовала, – девушка вновь невесело улыбнулась.

– Значит, и на этого негодяя нашлась управа! Но я не хочу, чтобы Николай и Миша… Михаил Модестович… узнали, кто я такая. Посмотри…

Дхар всмотрелся и понял: от лица и рук девушки исходит бледное зеленоватое свечение, хорошо заметное в полутьме коридора. Глаза ее словно мерцали, но не кошачьим ярким блеском, а тихим, чуть дрожащим светом. Фрол поежился.

– Ты же видишь, – вздохнула Кора. – К тому же, я ничего не ем, мне очень больно, когда светит солнце… Они скоро поймут, а я не хочу…

– Куда… – начал было Фрол, но поперхнулся, сообразив, куда уходит девушка.

– Там спокойно, – вздохнула она. – Теперь Волков не сможет меня найти. Только, Фрол, пожалуйста, не пускай Николая на Головинское! Я все слышала! Он ничего не понимает, это страшно! Я отдохну и после позвоню. Береги себя, Фрол…

– А чего я? – удивился дхар. – Ты не бойся, все будет…

Он хотел сказать «хорошо», но прикусил язык. Девушка протянула ему ледяную ладонь, кивнула и шагнула к двери. Фрол хотел открыть засов, но Кора покачала головой и, пройдя прямо сквозь дерево, исчезла. Фрол, быстро перекрестившись, вытер со лба пот. Затем, подумав, отодвинул задвижку и повернул кнопку замка…

Исчезновение Коры наделало немалый переполох. Фрол, выждав, пока все выскажутся, «вспомнил», что девушка, якобы, говорила ему о своей тете, живущей где-то под Подольском, к которой она собирается уехать. Мифическая тетя имела связи в милиции и могла уладить все неприятности. Эта версия показалась всем убедительной, и Лунин лишь выругал себя за то, что не догадался дать Коре денег на дорогу. Корф казался весьма огорченным, и дхар несколько раз поймал его странный взгляд – полковник, похоже, что-то заподозрил. Фрол еще раз похвалил себя за выдумку с замком и задвижкой. Не будь этого, объясняться было бы куда сложнее…

После завтрака было решено еще раз пройтись к дому, где жил полковник Фраучи, чтобы как следует осмотреться и расспросить соседей. Внезапно зазвонил молчавший все эти дни телефон. Келюс взял трубку и удивился – к аппарату попросили барона. Тот внимательно выслушал, произнеся лишь одно слово: «Буду». Как выяснилось, звонил Прыжов, просивший полковника о встрече. Посему решили рискнуть и разделиться – Келюс и дхар направлялись на разведку, а Корф, повидав своего знакомого из Теплого Стана, выразил желание заглянуть в Дворянское Собрание…

…К дому, где жил Фраучи, добрались быстро. Келюс направился прямиком в подъезд, чтобы побеседовать с соседями, а дхар предпочел остаться во дворе. Он сразу приметил сидевшую под детским грибком компанию доминошников. Игра была в самом разгаре, и на Фрола, присевшего сбоку, не обратили ни малейшего внимания.

– «Балык», – резюмировал кто-то.

– Во, «козел»! – последовал ответ, после чего победитель сгреб себе горсть мелочи.

– Парень, играть будешь? – это уже относилось к Фролу.

– Да «козлом» оставите, – замялся тот, почесав затылок. – Вы же, елы, профи…

– Ставь рупь, оставим, – пообещали ему.

Фрол поставил рубль и проиграл.

– Ставь еще, – посоветовали «профи», – будешь дважды «козел».

– Полковника на вас нет, – проворчал дхар, доставая еще один рубль.

– Какого еще полковника? – поинтересовался какой-то плюгавый старикашка, мешая кости.

– Который помер. Из третьего подъезда, – сообщил Фрол, ставя «мыло» на стол. – Он бы вас всех в «козлы» обул, елы…

– Фраучи, что ли? – отозвался кто-то. – Так он разве играл?

– Как зверь! – кивнул Фрол. На этот раз ему везло. – Это здесь он был тихий, а вот на службе… Жаль, елы, помер.

– Все равно, мы бы его обули, – заявил другой пенсионер.

– Говори, дед, говори, – Фрол, ухмыльнувшись, сгреб выигранный банк.

– Еще по рублю, «козлы»?

«Козлы» не возражали, и битва продолжилась.

– Слышь, парень, – поинтересовались у дхара, – а ты чего, служил с Фраучи?

– А то нет! – лаконично ответил Фрол, сосредоточиваясь на игре.

– А от чего он помер?

– От смерти, – хмуро бросил дхар, но затем соизволил пояснить. – Он в Чернобыле полгода торчал – нахватался мирного атома. Быстро помер… Мне три кассеты видушные отдать не успел… И сорок баксов…

– Забудь, – посоветовал плюгавый старикашка, – согласно закону, имущество перешло к государству. Он, Фраучи-то, бобылем жил – ни жены, ни детей.

– А рыжая его? – возразил кто-то. – Он ведь, полковник, последние месяцы здесь, считай, и не жил, все у этой рыжей ошивался. Может, твои кассеты, парень, у нее. Баксы-то, понятно, плакали…

– Рыжая? – дхар сделал вид, что вспоминает. – Которая на Арбате?

– Не, то раньше, наверное, было, – опроверг его какой-то всезнайка. – Рыжая – с Малой Грузинской. Она в том доме, где Высоцкий жил. В соседнем подъезде. Я-то не видел, а дочка моя как раз там была…

– Да с Арбата рыжая, – гнул свое Фрол.

– Точно, где Высоцкий, – загорячился всезнайка. – Дочка мне говорила, что шла на выставку… Ну, там в подвале устраивают… Абстр…ционисты, тудыть их… А из подъезда как раз Фраучи с этой рыжей выходит. Запомнила дочка их, потому что полковник – мой сосед по площадке, так что нечего спорить…

– И не буду, – легко согласился Фрол, ссыпая в карман выигрыш. – Ну чего, «козлы», хватит с вас? Или еще вздуть?

– Вали-вали, – обиженно посоветовал кто-то. – Завтра Спиридоныча кликнем, вот тогда приходи. Поглядим, кто из нас «козел»…

Фрол, не став выяснять, в чем сила загадочного Спиридоныча, пообещал заглянуть еще разок и вновь обуть «козлятников», после чего двинулся навстречу Келюсу, как раз выходившему из подъезда.

– Три рубля выиграл, – сообщил дхар, позвенев мелочью. – «Козлы», елы, попались…

– Там тоже козлы, – Келюс махнул рукой, указывая на подъезд. – Ни черта, бином, не знают. Говорят, у Фраучи была знакомая. Где-то возле Белорусского вокзала…

– Малая Грузинская, – прищурился Фрол. – Дом Высоцкого знаешь? Там еще выставки какие-то бывают.

– Малая Грузинская, 24, – вспомнил Лунин. – Молодец, воин Фроат! А квартира?

– Ну, это уже совсем хорошо будет! Соседний подъезд от Высоцкого. Там их, кажется, два…

– Один, – поправил Николай. – Тот подъезд, где жил Высоцкий, как раз на углу; значит – следующий. Поехали?

…Дом на Малой Грузинской, как раз напротив разрушенного костела, был, как всегда, окружен любопытствующими. Большинство осаждало подъезд, где жил Таганский Гамлет, а наиболее ретивые пытались проникнуть внутрь. Швейцар привычно осаживал интересующихся, и те, немного потолкавшись, возвращались обратно или заходили поглядеть очередную выставку Клуба Столичных художников, которая постоянно действовала в обширном и глубоком подвале.

Келюс и дхар миновали подъезд с дежурной толпой любопытных и оказались у соседнего, нужного им.

– Зайдем, – предложил Лунин. – Там, правда, швейцар… Барона бы сюда!

– Ну да, – хмыкнул Фрол, – наскандалили бы, а после что? С ментами, елы, разбираться? Давай подойдем и спросим: мол, есть ли у вас такая рыжая?..

– Не скажет, – задумался Николай. – Они тут все из гэбэшников. Да и вспугнуть, бином, можем…

– Так чего, пост установим? – выдвинул идею дхар. – Посидим, в карету его, денек-другой…

– Смотри! – Келюс схватил его за руку. – Похож на военного?

Из подъезда выходил человек лет сорока пяти в легкой летней рубашке и светлых брюках. В руке он нес большой черный «дипломат».

– Похож… Ну и что? – дхар пожал плечами. – Не спрашивать же, не Фраучи ли вы, часом, товарищ? Стой!

Лунин непонимающе взглянул на разом побледневшего Фрола.

– Он… он ярт! Француз, это ярт, в карету его!

– Ну тебя! – отмахнулся Лунин. – Рожа у него от спирта красная. У всех вояк морды такие.

– Да при чем тут, елы… – дхар вздохнул. – Француз, ну ей-Богу!

– Знаешь, – озлился Лунин, – раз ты так уверен, иди за ним. Близко не подходи, проследишь – возвращайся. Я буду ждать тебя или здесь или на выставке – в подвале. Чтоб не скучать…

– Хорошо, – легко согласился Фрол и, не торопясь, пошел за человеком в летней, не по погоде, рубашке.

Человек с «дипломатом» двигался уверенной походкой военного, слегка отмахивая рукой каждый шаг. Дхар, стараясь не попадаться на глаза, следовал в некотором отдалении. У Белорусского вокзала неизвестный быстро оглянулся, и Фрол поспешил отвернуться в сторону ближайшей витрины. Человек, убедившись, что все в порядке, направился прямо ко входу в метро.

Тут Фролу довелось побегать. Толпа сразу же разъединила их, и дхару пришлось поработать локтями, прежде чем он снова приблизился к человеку с черным «дипломатом». Человек прошел подземным переходом и свернул к Свердловской линии.

Поезд уже отправлялся. Дхар еле успел вскочить в соседний вагон. На остановке он перебрался в следующий и с облегчением увидел своего подопечного. Тот стоял в проходе, глядя в темные окна, за которыми мелькали черные туннели.

Забившись в угол вагона, Фрол замер в ожидании. Станции проносились одна за другой, но подозрительный тип с военной выправкой все не отрывался от окна. Дхар взглянул на схему, висевшую тут же, и понял: до конечной остались две станции. Предпоследняя – «Водный Стадион» – была той, откуда путь вел на Головинское.

Человек с «дипломатом» вышел именно там. Фрол, уже не сомневаясь, подождал несколько минут, прежде чем подниматься по эскалатору. Выбравшись наконец, он посмотрел направо: знакомый силуэт двигался по Головинскому шоссе.

Фрол шел следом, чувствуя, как его начинает сковывать непонятная чужая сила. Вспомнились предупреждения Варфоломея Кирилловича и Коры, но он решил все же идти дальше. Следовало убедиться, что незнакомец действительно свернет на кладбище.

Дхар уже видел знакомую бетонную ограду. Давление усилилось, голову сжал колючий обруч, стало муторно, но тут неизвестный, внезапно нырнув в какую-то калитку, пропал. С чувством немалого облегчения дхар понял, что его подопечный отправился все же не на кладбище. Подождав немного, Фрол подошел к калитке и увидел табличку, гласившую, что здесь работает кооператив «Мемориал», изготовляющий памятники и мемориальные доски.

Прикинув, что незнакомец мог быть обычным заказчиком, Фрол, устроив неподалеку наблюдательный пункт, прождал минут сорок, но безрезультатно. Тогда дхар вновь вернулся к калитке и осторожно заглянул во двор. Нужный ему человек стоял у черного полированного обелиска и беседовал с каким-то старичком, который незадолго до этого прошел в ворота. Итак, незнакомец с «дипломатом», судя по всему, работал в «мемориальном» кооперативе.

Решив, что его задача выполнена, дхар быстро зашагал прочь. Находиться даже поблизости от Головинского совершенно не хотелось…

…Скамейка у подъезда оказалась занята двумя старушками. Лунин куда-то исчез. Вначале Фрол немного испугался, но, тут же вспомнив о выставке в подвале, направился туда. Пришлось купить билет. Дхар, редко бывавший на подобных вернисажах, спустился по узкой лестнице в обширное помещение с кирпичными стенами, где не без интереса осмотрелся. Увиденное его не вдохновило, а посему, пожав плечами и не обнаружив Келюса, Фрол прошел дальше, в следующий, куда меньший зал.

Там было почти пусто. У развешанных по стенам картин стояли лишь Келюс и невысокая симпатичная девица с распущенными волосами. Фрол потоптался с минуту, а затем деликатно кашлянул.

– А, воин Фроат! – обрадовался Лунин. – Ну-с, оцени живопись.

– Какую? – дхар бегло оглядел картины. – А, это? Да елы, не смеши! Какая это живопись!..

При этих словах девицу передернуло, она закусила губу и отвернулась.

– Чудик, – почему-то смутился Николай. – Это же авангард!

– Это у нас команда по баскетболу – «Авангард», – буркнул дхар. – Выдумали слов… Рисовать не умеют, в карету их, Репины…

Девица окончательно увяла и опустила голову.

– Ну вот, сконфузил барышню, – упрекнул незадачливого искусствоведа Келюс. – Это, между прочим, ее картины.

– Правда? – искренне огорчился Фрол. – Вот, елы… Ничего, сестричка, еще научишься… Я в третьем классе так же рисовал, а потом…

– Фрол, бином твою! – возмутился Лунин. – Прекрати!

– Не надо! – с дрожью в голосе сказала художница. – Пусть… Меня еще не поняли… Это все «совок»… Герасимовы, Серовы… Ненавижу…

– Ну вот, – вконец расстроился Лунин. – Чукча уральский.

– Ну, сестричка, – обратился Фрол к огорченной девушке, – не обижайся, ей-Богу. Я же тоже не умел, а потом стал учиться. Хочешь, покажу? У меня, говорят, получалось.

– А, Репин! – вдохновился Келюс. – Лидуня, выдайте этому Караваджо карандаш… Давно не смеялся…

– Оставьте меня! – воскликнула та, – идите в Третьяковку, смотрите своих Саврасовых…

– Ладно, сестричка, – извиняющимся тоном проговорил Фрол, – дай листок. И вправду, нарисую чего, посмеемся.

Девица хотела возразить, но поглядев на дхара, все-таки выдала ему пару отточенных карандашей и альбомный лист. Фрол пристроился за столиком, где лежала девственно чистая тетрадь отзывов, и сосредоточился…

– Ого! – оценил через несколько минут Лунин. – Даешь, чукча!

– Сейчас, – не отрываясь, пробормотал дхар. – Еще чуток…

Наконец он, удовлетворенно вздохнув, продемонстрировал лист девушке. Та неохотно скользнула взглядом – и тут же ахнула.

– Какое страшное лицо!.. Простите, у кого вы учились?

– У Марьи Николаевны, – охотно сообщил Фрол. – По рисованию у нас была… Че, хорош? Это, Лида, майор один. Волков его фамилия…

Рисунок действительно получился удачным. Лицо Волкова выступало из темной глубины, недобро щурясь, тонкий рот кривился усмешкой, глаза глядели пристально и холодно.

– Пригодится, – сморщил лоб Николай. – Вместо фотки, бином…

– Простите, вас зовут Фрол… – прервала художница. – Или как-то иначе?

– Фроат, – подсказал Келюс. – Он у нас нацменьшинство. А это – Лида, выпускница «Репинки». Это ее первая выставка, самородок ты уральский!

– Фроат, где вы учились? – повторила вопрос девушка. – Так… так просто это нарисовать нельзя…

– Ну, в школе. Учительница хорошая попалась, – развел руками дхар. – Потом в армии, в стенгазете, шаржи малевал. А, баловство это! Пойдемте-ка, перекусим лучше. Француз, тут какая-нибудь забегаловка есть?

– Там наверху есть кофейня, – сообщила Лида. – Горячие бутерброды готовят…

Они вышли из подвала и направились вверх по Малой Грузинской.

– Рыжая живет на четвертом этаже, – шепнул дхару Келюс.

– Этот, с «дипломатом», поехал на Головинское, – проинформировал в ответ Фрол. – В кооперативе работает, елы, – памятники рубит…

– Ага…

– О чем это вы? – удивилась Лида.

– В казаков-разбойников играем, – сообщил Лунин. – Знаете, Лида, давайте-ка лучше о живописи…

Корф прибыл ко входу на «Кропоткинскую» вовремя. Прыжов уже ждал его, переминаясь с ноги на ногу.

– Добрый день, Семен, – кивнул полковник, подавая руку, которую Прыжов, поспешив схватить, долго не отпускал. – Что случилось?

– Здравствуйте, ваше… Михаил Модестович, – задышал Сеня. – Очень рад… Давайте отойдем…

Они направились к скамейкам, где пассажиры коротали время, поджидая автобус.

– Видели Волкова? – поинтересовался барон.

– Нет, – громким шепотом ответил Сеня, – не видел. Но вчера я разбирал бумаги на работе. Там был ящик… В столе начальника охраны… У нас чего-то мебель решили перенести, ремонт, кажется… Вот… По-моему, это интересно…

Он достал из кармана большую записную книжку. Корф принялся за изучение. Первую страницу украшал большой вензель из двух сплетенных букв «В», стилизованных под старославянский шрифт.

– Наверное, «Всеслав Волков», – предположил Сеня.

– У подлеца недурной вкус, – заметил барон, разглядывая вензель. – Ну-с, что там дальше…

Страницы блокнота густо заполнял красивый ровный почерк. Но глаз сразу же улавливал некоторую странность: гласные и согласные образовывали настолько странную смесь, что любая попытка прочесть записи была заранее обречена.

– Шифр, – вздохнул Прыжов. – Вначале я думал, что на иностранном, только русскими буквами, но нет… Там дальше, Михаил Модестович, схема.

Корф перевернул несколько листков, написанных все той же абракадаброй. На одном из разворотов помещалась аккуратно вычерченная схема, слегка напоминавшая план пещеры с несколькими выходами. Предполагаемые выходы имели зашифрованные пометки, а посреди «пещеры» была изображена стрелка, указывавшая на некую точку, рядом с которой стояла единственная более-менее понятная надпись: «Карман».

– Однако, – барон принялся листать книжку дальше. – Снова шифр… Скажите, Семен, эта схема вам ничего не напоминает?

– Никак нет, Михаил Модестович, – покачал головой Прыжов. – Я признаться, ее перечертил и показал одному краеведу. Он тоже ничего не понял. Может, это не в Столице?

– Любопытно, любопытно, – бормотал полковник, разглядывая записи. – В нашей дивизии был когда-то отменный шифровальщик. Жаль, погиб еще в шестнадцатом… Семен, я могу взять это?

– Конечно, – с готовностью согласился Прыжов, – берите. Я еще погляжу, вдруг чего найду. Волков уходил быстро, мог кое-что оставить, кроме книжки… И еще, Михаил Модестович, один парень видел майора в городе, где-то в центре… В общем, если будет что-нибудь новое, я вам сразу позвоню.

– Буду весьма обязан, – кивнул Корф. – Только, Семен, Бога ради, будьте осторожнее…

Прыжов пообещал, после чего поспешил откланяться, сообщив, что торопится в Теплый Стан…

…День только начинался, и Корф решил последовать совету Лунина – съездить в Дворянское Собрание, дабы взглянуть на нынешнюю белую кость, а заодно поискать уцелевшую родню. Он, конечно, не надеялся, что родственники помогут ему в нынешних столь странных обстоятельствах, но упускать такую возможность все равно не хотелось.

Дворянское Собрание барон нашел не сразу. От Келюса он уже узнал, что «голубая кровь» собирается в том же здании, что и при царе-батюшке, но теперь Собрание занимает лишь несколько комнат, а остальные помещения сдаются внаем. И действительно, огромный дом, где прежде размещались различные большевистские конторы, был теперь оккупирован совершенно неизвестными барону организациями с дико звучащими названиями «МММ», «МАЛС», «Экорамбурс», а то и еще почище. Полковник незаметно перекрестился и приступил к поискам.

Дворянское Собрание обнаружилось в бывшей бильярдной. Здесь, в давние годы, молодой поручик Корф порою катал шары, обставляя своих партнеров в «американку». Теперь на месте бильярдных столов помещались конторские, заваленные разного рода документацией. Назойливо стрекотали пишущие машинки.

«Экий Смольный!» – вздохнул барон, удивленно оглядываясь по сторонам. Осматривался, впрочем, он недолго. У полковника тут же потребовали членский билет, а поскольку Корф его не имел, предложили взять гостевой, по счастью за рубли, а не за доллары. За те же рубли, хотя и в большем количестве, барону был предложен комплект бланков для анноблирования. Полковник, немного удивившись, пояснил, что его род был анноблирован еще в ХIII веке, но это не возымело действия. Одна из сидевших за столиком дам пояснила, что при отсутствии документов анноблирование и иммартикуляция будут проводится заново и оплачиваться особо. Смутившись, Корф обещал подумать и проскользнул в следующую комнату, бывшую в его годы курительной.

В бывшей курительной стояли мягкие кресла и ободранная деревянная кафедра. Здесь, вероятно, заседали, но сейчас комната пустовала, и барон направился дальше, туда, где в его времена находился буфет.

Тут полковник получил возможность убедиться, что кое-какие традиции все же сохраняются. Буфет оказался на месте. Правда, выбор закусок, напитков, а также цены живо напомнили Корфу не прежнее Собрание, а фронтовые вокзалы Ростова и Новочеркасска. Барон, опасаясь, что за эту снедь надо платить все теми же пугавшими его долларами, потоптался у стойки и, ничего не взяв, присел за дальний столик, желая как следует оглядеться.

Буфетная наполнялась публикой. К стойке выстроился хвост, затем над очередью прогремело: «Сосиски!» Господа дворяне загудели, начав толкаться локтями, кого-то ретиво вытолкнули прочь, а над очередью вновь прозвучал трубный глас: «По полкило в руки!»

Полковник чувствовал себя скверно, ощущая, насколько отстал от жизни. Нечего и думать, что ему, живому ископаемому, удастся достойно представлять свой древний род в такое сложное время. Невеселые размышления Корфа прервал какой-то небритый, очень юркий молодой человек кавказской наружности, который без спросу подсел к барону, представившись князем Чавчавадзе и предложив свои услуги по оформлению и поиску нужных для анноблирования документов. Оплату за свои услуги он просил в какой-то «эскавэ», но только не в «географии».

Корф прикинул, что в его времена подобного «князя», попади он по недоразумению в Собрание, отхлестали бы по физиономии и вышибли пинком. Но барон смолчал, чувствуя поступь новой эпохи, и лишь поинтересовался, как здесь обстоят дела с дуэлями. Князь Чавчавадзе тут же предложил ксерокс дуэльного кодекса за десять баксов и пару настоящих пистолетов «Лефоше» за две тысячи пятьсот.

– Пшел вон, стрикулист! – наконец, не выдержал Корф. Князь, нисколько не обидевшись, поднялся и, сообщив, что его всегда можно найти здесь в это время, вышел.

Столики постепенно обживались публикой, которая, успев разобрать сосиски, дружно пила черный напиток с запахом сапожного крема, который отчего-то именовался «кофе». Барон, взяв кекс и бутылку виноградного сока, не поленился лишний раз сполоснуть под краном стакан, после чего принялся за полдник, стараясь лишний раз не смотреть на высшее общество.

– Разрешите? – услыхал он чей-то дребезжащий старческий голос. – У вас свободно, милостивый государь?

– Прошу вас, – автоматически отреагировал Корф, а затем удивленно поднял глаза. За столиком устраивался невысокого роста старичок с седым венчиком волос вокруг блестящей лысины и молодыми ясными глазами.

– Позвольте представиться, Говоруха Ростислав Вадимович. Вы, наверное, здесь впервые, сударь?

Имя и фамилия старичка показались знакомыми, но барон, сразу не сообразив, поспешил в свою очередь отрекомендоваться:

– Корф Михаил Модестович… Очень приятно, господин Говоруха.

– Вы Корф? – удивился старичок. – А не соблаговолите ли сказать, из каких вы Корфов?

Барон уже собрался пояснить, что он сын генерал-лейтенанта Модеста Ивановича Корфа, бывшего тамбовского губернатора, но прикусил язык.

– Я… – замялся он. – Я вообще-то из петербургских Корфов. Правда, наша семья… то есть семья моего… э-э-э… прадеда в начале века жила в Столице. Я… э-э-э… потомок Модеста Ивановича Корфа, может быть слыхали?

Старичок, внимательно поглядев на барона, всплеснул руками:

– Ну конечно же! Как же я не догадался! Вы же вылитый Миша Корф! Не слыхали о вашем тезке? Это был сын Модеста Ивановича, вероятно, ваш дед… или прадед… Хотя… позвольте, позвольте… наверное, вы все же не потомок Миши…

Корф вслушался в скороговорку старичка и тут его осенило. Славик Говоруха! Но ведь прошло уже…

Пораженный этой догадкой, барон нерешительно заметил:

– Видите ли, господин Говоруха, я не знал своего деда. Вы же понимаете: большевизия, совдепия, – тут он вспомнил читанный им «Краткий курс», прибавив: – Индустриализация, враги народа… Но отец мне рассказывал… Мой прадед, кажется, был знаком с семьей какого-то Говорухи. По-моему, старший Говоруха в начале века был первоприсутствующим в Столичном отделении Правительствующего Сената…

– Это мой батюшка! – подхватил старичок, от возбуждения даже подпрыгнув. – Он дружил с генералом Корфом. А младший Корф – Миша – меня частенько, представьте себе, таскал за уши…

«Было такое, – удовлетворенно подумал полковник. – И поделом тебе, Славик!»

– По-моему, – продолжал он уже вслух, – у моего прадеда было двое детей – дочь и сын. Насколько я понимаю, моим дедом был Вовка… э-э-э… Владимир Корф…

– Вы, похоже, ошибаетесь, – грустно вздохнул старичок. – Володя Корф пропал в лагерях еще в середине тридцатых. Детей у него не было.

У барона перехватило дыхание.

– Но, я слыхал, что мой отец родился, э-э-э… незадолго, – выдавил он из себя.

– А… может быть, – Говоруха посмотрел на полковника как-то странно,

– меня здесь тогда не было – осваивал сибирские просторы. Значит, вы правнук Миши? Как, знаете, приятно. Вы на него очень похожи.

– А… дочь Михаила Корфа, – нерешительно поинтересовался барон. – Ее звали Леля… Ольга…

– Как же, как же! – обрадовался старичок. – С Лелей я был знаком много лет. Когда я вернулся из Устьвымлага, она и ее супруг мне, знаете, очень помогли. Леля в конце двадцатых вышла за какого-то, вообразите, комсомольца… Она умерла лет двадцать тому… Увы, Михаил Модестович, из тех, прежних, выжил лишь я. Может, вы слыхали – Корфы дружили с Орловскими. Это их соседи…

– Да… – на миг забылся барон. – Генерал Орловский был убит солдатней еще в семнадцатом. Капитан Орловский – Андрей, его старший сын, служит в Марковской дивизии. У него есть брат – Юрий…

– Был, – покачал головой Ростислав Вадимович. – Из них никто не уцелел. Ни из Орловских, ни из Арцеуловых – может, и о них вам рассказывали?

– А? – очнулся барон. – Да, кажется… А у Лели… Ольги Михайловны были дети?

– А как же! – закивал старик. – Двое сыновей. Старший живет где-то на юге. Давно о нем ничего не слыхал… А младший в Столице, очень, я вам скажу, известная личность. Сейчас он как раз во главе делегации уехал во Францию. Не обратили внимания? Об этом и в газетах было. А его сын в Столице. Кстати, как и вы, Михаил. Михаил Плотников. Шалопай, доложу я вам…

– Он здесь бывает? – оживился барон.

– Ну что вы! – махнул рукой Говоруха. – Что ему здесь делать? Тут либо потомки, хе-хе, дворников, либо такие мумии, как я… Знаете, даже забавно: столько самозванцев! Этакие Отрепьевы! Здешний предводитель – Андрей Голицын… Хе-хе, Голицын, конечно, да не из тех. Про других и говорить нечего. Настоящие до сих пор напуганы, выжидают. Лучше обождать. Мне-то уже все равно… Видели публику? Чем занимаются, а?

– Гешефтами! – отрубил барон. – Это я уже понял!

– Теперь это называется «коммерческая деятельность», – усмехнулся Говоруха. – Вначале и меня раздражало, а теперь начало, признаться, забавлять. Помните у Некрасова? «Берка давно дворянин…» Или это уже в школах не учат?

– «Благословляя болота семьдесят семь десятин», – закончил цитату Корф. – Если не учат, то жаль. Господин Говоруха, вы меня очень обяжете, сообщив адрес Михаила Плотникова. Все-таки… э-э-э… кузен…

В Дом на Набережной барон вернулся в ранних сумерках. Келюс и Фрол сидели на кухне и о чем-то спорили. Корф, хлебнув холодного чаю, поинтересовался предметом дискуссии.

– Ерунда! – махнул рукой Лунин. – Это все наш трижды дхар Советского Союза паникует. Собаку он увидел! Да не простую, а золотую. Вовкулак, бином!

– Однако, господа… – осторожно отреагировал Корф.

– Воин Фроат вообще животных не выносит. Чуть что – топором…

– Такой я чудила, – согласился дхар. – Ну посуди сам, Михаил, разве так можно? Нас и так пасут каждый день, а тут Француз снимает девочку, шляется с нею…

– Позавидовал, – ввернул Келюс. – Ну, Лида, художница. Ну, погуляли. И не мною она интересовалась, а этим, бином, самоедом… А он все – вампиры! Ракшасы! Баба-яга в тылу врага!

– Вместо «шмайссера» – кочерга, – поддакнул Фрол. – Собака, не собака, а за нами следят. Точно говорю, в карету его! А теперь они и Лидку засекли. А если за нее, елы, тоже возьмутся?

– Резонно, – заметил полковник, отнесшийся к услышанному без всякой иронии. – Но, Фрол, может, вы все-таки преувеличиваете? Что им от нас нужно?

– Думаю так, елы, – нахмурился дхар. – Волков ищет здесь какую-то вещь. А значит, ему требуется, елы, свой человек…

– Лидку перевербует? – хмыкнул Келюс. – Баксы посулит? Она не согласится, ей твои рисунки нравятся. Наш абориген, представьте себе, Михаил, – почти что Рембрандт… И вообще, – добавил он уже серьезно, – мы проводили Лиду до самой квартиры. Живет она с родителями…

На этот раз Фрол промолчал, но вид у него оставался озабоченным.

Келюс, между тем, изложил барону историю поисков загадочного подполковника, завершившуюся в кооперативе по изготовлению памятников на Головинском шоссе.

– Вообще-то, логично, – заключил он. – Фраучи служил в «Бете», грехов у него – считать – не пересчитаешь… Так что он вполне мог разыграть собственные похороны и устроиться жить у своей рыжей…

– Конспирация не Бог весть, – пожал плечами барон, – но, может, он не так уж и боится? Надо, конечно, проверить. А у меня тоже, признаться, кое-что имеется. Вот… – барон выложил на стол переданную Прыжовым записную книжку.

Записи и схемы рассматривали долго, передавая блокнот из рук в руки. Предположение, что текст написан на иностранном языке отвергли сразу. Лунин, не удержавшись, поинтересовался, не дхарский ли это. Фрол шутки не понял и, внимательно присмотревшись, отрицательно покачал головой.

– Все? – осведомился Николай, – комментариев не будет. Тогда я скажу. Это, господа и товарищи, типичная тарабарщина.

– Удивил, елы, – усмехнулся дхар, – тарабарщина!

– Тарабарщина, товарищ калмык, это не просто галиматья, – наставительно пояснил Келюс, – это название шифра.

– Точно! – подтвердил барон, – древнерусский шифр. По-моему, он бывает двух видов – простой и сложный.

– Это третий вид – очень сложный, – уточнил Лунин. – Простая тарабарщина – это иной порядок гласных. Сложный – порядок меняется у всех букв. А здесь, похоже, порядок букв не изменен, а специально перепутан согласно какому-то ключевому слову. Чтобы писать таким шифром, нужно держать перед глазами таблицу или иметь слоновью голову – каждая буква обозначается всякий раз по-новому. В общем, мы это не прочтем.

– Надо все же посмотреть, – не согласился Корф. – Вдруг что-то поймем. И схема, господа! Схема прелюбопытная!

– «Карман», – кивнул Лунин, – хорошее название для тайного убежища. Обязательно поглядим… А что у вас, Михаил?

– Правнука нашел, – смущенно улыбнулся Корф, – тоже Михаил. Правда, не Корф, а Плотников.

– Ну, здорово! – обрадовался Келюс, – были в Дворянском собрании?

– Если можно так выразиться, – заколебался полковник. – Представляете, господа, встретил своего знакомого – Славика Говоруху. Этакий был плакса и маменькин сынок. Последний раз видел его в семнадцатом…

– И сколько ему было? – осведомился Лунин.

– Лет двенадцать, – усмехнулся барон. – А теперь… Можете себе представить…

– А вы знаете, господа, – добавил он растерянным тоном. – Я узнал… Какой-то ужас… Вовка… сын… пропал в лагере… У него даже детей не осталось. Не верится… Как же так?.. Ну, если вернусь, – посуровел барон.

– Черта с два! Попрошусь на передовую! Ни одного пленного не возьму! Расплачусь с комиссарами!

– Вы только моего дела не зашибите, – то ли в шутку, то ли всерьез попросил Николай, – он и так чуть не помер в двадцатом. А то растворюсь, как герой американского фильма…

– Сначала надо вернуться, – отрезвил собеседников дхар. – Давайте-ка сообразим, чего делать будем?

К единому мнению так и не пришли. Корф посоветовал ждать нового звонка Сени Прыжова, а заодно совершить рейд на Головинское. Келюс его полностью поддержал, а дхар, не возражая против первого, категорически протестовал против визита во владения Волкова. На том и разошлись.

Когда все уснули, Фрол неслышно встал, оделся, сунул под полу куртки топор для разделки мяса и, стараясь никого не потревожить, вышел из квартиры. Ночной город был пуст, лишь изредка пробегали поздние прохожие, торопясь домой. Дхар шел быстро, почти бежал, боясь опоздать. Через полчаса он уже был у серой блочной девятиэтажки в переулке рядом с проспектом Мира. Именно здесь жила художница Лида, которой так понравился нарисованный Фролом портрет краснолицего майора.

Не дойдя до нужного подъезда, дхар остановился, а затем двинулся медленно, переступая с пятки на носок и осторожно пригибаясь. Потом, остановившись, прислушался, и тут же упал ничком прямо в высокую траву палисадника.

Черная собака появилась внезапно. Она подбежала к подъезду, принюхалась, затем внимательно поглядела по сторонам, и наконец, подняв большую голову с горящими в темноте зелеными глазами, завыла. Это был не обычный собачий вой, что можно часто услышать лунными ночами. Он походил скорее на крик, хриплый и одновременно пронзительный. Звук ударил по барабанным перепонкам, и Фрол невольно втянул голову в плечи. Вой повторился, затем собака отбежала чуть в сторону и легла, не спуская с подъезда глаз.

Через несколько минут дверь, скрипнув, медленно растворилась, и на крыльце появился женский силуэт. Фрол всмотрелся и при слабом свете фонаря узнал свою новую знакомую. Странно и явно наскоро одетая, Лида неуверенно ступала, не двигая руками, глядя куда-то вдаль. Дхар понял: ее широко открытые глаза ничего не видят.

Собака встала, мотнув мощной головой, и не торопясь, побежала в глубь двора. Лида, словно привязанная, заспешила следом, неловко перешагивая ступени. Ее походка сразу же напомнила Фролу походку Коры, когда Волков приказал девушке следовать за собой. Большая, плохо сделанная кукла – не человек…

Секунду подумав, дхар быстро обогнул двор, стараясь пересечь собаке путь. Тварь уже стояла посреди площадки рядом с песочницей, где лежали забытые детворой пластмассовые формочки. Собака покрутилась на месте, затем отбежала в тень, и дхару показалось, что черное тело перекувырнулось. Фрол не успел удивиться – девушка уже подходила к площадке – и тут из темноты, навстречу ей, встала высокая сутулая фигура, отдаленно напоминающая человеческую, но с очень длинными руками, и, как почудилось дхару, покрытая густой длинной шерстью. В свете фонаря блеснули кривые клыки. Дхар перекрестился, вытащил топор и бросился вперед…

6. ГОЛОВИНСКОЕ ШОССЕ

Келюса разбудил звонок в дверь. Секунду-другую Лунин лежал неподвижно, ничего спросонья не соображая, но звонок повторился, и Николай, вскочив и набросив халат, поспешил в переднюю. По пути он успел взглянуть на часы – было четыре утра.

Мелькнула мысль взять спрятанный в кабинете браунинг, но, мгновение подумав, Келюс решил вначале выяснить причину неурочного визита. Тихо, прижимаясь к стене, он подошел к двери и, взглянув в глазок, различил красный кант и золотую «капусту». Некто в милицейской фуражке нетерпеливо топтался на лестничной площадке.

– Кто? – поинтересовался Лунин, лихорадочно решая, что делать, если, к примеру, пришли за ним или за бароном.

– Сержант Лапин, – донеслось в ответ. – Ты, что ль, будешь Лунин?

– Я, – без всякой охоты подтвердил Николай.

– Выходь, – велели за дверью. – Дружка твоего привезли.

Келюс решил было потребовать удостоверение, а то и ордер, желая потянуть время, но, услыхав о «дружке», пробормотал «сейчас» и бросился в комнату. Барон уже проснулся и недоуменно поводил сонными глазами, держа в руках наган. Постель Фрола была пуста.

Лунин открыл дверь. Лапин оказался невысоким крепышом с рацией на боку. Не сказав больше ни слова, он махнул рукой, двинувшись вниз по лестнице. Николай тут же представил себе засаду, но, сразу же отбросив эту мысль, побежал следом.

У подъезда стоял милицейский «газик», рядом на скамейке сидели двое милиционеров и некто, весь в бинтах.

– Узнаешь? – сержант указал на перевязанного.

– О Господи! – только и смог произнести Лунин, до которого наконец дошло, кто перед ним.

– Не боись, Француз, – послышалось из-за бинтов. – Мне только фейс поцарапали.

– Может, в больницу? – с сомнением предложил один из милиционеров.

– Да, елы, какая больница! – возмутились бинты. – Денек полежу – и порядок. Спасибо, что подбросили.

– Какой-то псих на девушку напал, – принялся рассказывать Лапин. – А твой приятель, Лунин, как раз мимо проходил. Вступился, стало быть…

Из слов сержанта Келюс уяснил, что Фрол по неизвестной причине очутился среди ночи в районе проспекта Мира, где как раз некий маньяк пытался напасть на девушку. Подоспел патруль, по преступника задержать не удалось, поскольку он оказался вооруженным и весьма мобильным. Фрол отделался несколькими глубокими царапинами, которые перевязали в ближайшей дежурной аптеке.

Милиционеры, записав адрес Келюса, откозыряли, поблагодарили дхара за проявленный героизм и, пожелав ему скорейшего выздоровления, укатили восвояси.

– Извини, Француз, – вздохнул Фрол, неловко переминаясь с ноги на ногу. – Вечно я тебя, в карету его, подставляю.

– Ладно, пошли, – махнул рукой Лунин. – После покаешься.

Барон ждал их на лестничной площадке с револьвером наготове. Увидев Фрола, он буркнул привычное «однако» и выжидательно замолчал. Но дхар, виновато повторив, что опять из-за него у всех неприятности, поплелся на кухню, где поставил на плиту чайник и сел за стол. Барон и Лунин устроились рядом. Несколько минут все молчали.

– У Лидки был? – не выдержал Николай.

Фрол безмолвно кивнул. Келюс не стал расспрашивать дальше, и за чаем разговора не получилось.

Наутро поговорили всерьез. Лунин признал, что недооценил опасность, предложив пойти к художнице и посоветовать ей немедленно уехать из Столицы. Фрол не возражал, но заметил, что девушка, скорее всего, ничего не помнит о случившемся: она все время находилась в каком-то странном трансе. Убедить ее, а тем более родителей, будет нелегко. Так ни на чем не остановившись, Келюс предложил на сегодня все походы отменить и сидеть дома. Заодно он решил проявить и напечатать пленку из разбитого «Пентакона» – пропавшие документы не выходили у него из головы. В свою очередь, барон намеревался всерьез заняться таинственной книжкой с инициалами «В.В.». Вечером же Корф собрался отлучиться: он не оставлял надежды повидать Михаила Плотникова – своего тезку и, волею неизреченной судьбы, родного правнука.

Николай долго возился в ванной, проявляя пленку и налаживая фотоувеличитель. Фрол, воспользовавшись тем, что остался в одиночестве, содрал, морщась, бинты и принялся изучать располосованное лицо.

Дхар был не особенно доволен собой. Он недооценил врага, рассчитывая на схватку с черным псом или, в крайнем случае, с кем-то из красномордых бандитов Волкова – и невольно растерялся, увидев перед собой существо, отдаленно напоминавшее пантеру, вставшую на задние лапы. Получив сильный удар по руке, в которой держал топор, и второй – по лицу, Фрол откатился в сторону, чуть было не потеряв сознание. Нечто, бывшее за миг до этого собакой, бросилось на него, но дхар успел все же вскочить, увернуться и вновь подхватить топор. Высокая черная фигура с горящими круглыми глазами, рыча, шагнула к нему. Дхар понял – одного точного удара когтистой лапы будет с него вполне достаточно. Он хотел метнуть топор, но тут ночную тишину разорвал милицейский свисток, послышались голоса, и чудище, злобно проревев, растворилось к темноте.

К счастью, с милицией долго объясняться не пришлось. Патруль сержанта Лапина уже не первые сутки караулил очередного столичного маньяка, и рассказ Фрола, умолчавшего, естественно, о черных лапах и волчьей тени, вызвал полное доверие. Лиду, которая так и не пришла в себя, доставили домой, и дхара после перевязки отвезли к Дому на Набережной.

Итак, он чуть не погиб, причем по своей собственной вине. В прошлый раз, легко обратив в бегство четвероногого соглядатая, караулившего у подъезда Келюса, дхар уверился, что нечисть его побаивается. Оказалось, и на него имеется управа. Ни топор, ни браунинг не могли защитить от того, с чем Фролу пришлось встретиться ночью. Оставался Истинный Лик – то, о чем дхар вовремя не вспомнил. Но в этом случае выходило, что против монстра должен драться не человек, а еще более страшный монстр! Дхар вспомнил жуткие мохнатые лапы – его руки, превратившиеся невесть во что, и вдруг осознал, что действительно не такой, как другие люди. И слова майора Волкова о чугах, которые не должны вмешиваться в людские дела, вновь остро резанули Фрола. Варфоломей Кириллович назвал его мудрым – и ошибся. Ничего не только мудрого, но и просто толкового на ум не приходило.

Между тем, Келюс, не ведая о мрачных размышлениях приятеля, возился в ванной, печатая фотографии. Документы из двух первых папок вышли удачно, а вот с третьим кадром, где была запечатлена таинственная карта, ничего не выходило. Вместо горного ландшафта проступило какое-то серое пятно. Похоже, рука Келюса, державшая в момент съемки аппарат, слегка дернулась.

Барон, сидя в кабинете, листал «Историю гражданской войны», время от времени тихо ругаясь. Прочитанное явно не вызывало у него положительных эмоций.

Вывесив свежие фотографии на бельевую веревку и закрепив их прищепками, Келюс удовлетворенно вздохнул и направился в спальню, где в ящике шифоньера над стопкой свежего белья хранилась записная книжка в черной обложке. После этого он присоединился к барону, и они принялись за работу.

Корф предложил начать со схемы. Помудрив над нею, он предположил, что здесь изображено не одно помещение, а два. Первым и был собственно «Карман» – нечто четырехугольное, имеющее пять выходов или пять дверей. На одну из них и указывала стрелка. Эта дверь вела в какую-то длинную извилистую галерею, имевшую также несколько выходов, один из которых был обозначен звездочкой, но не простой, а перевернутой. Все остальные пометки и значки казались зашифрованными или совершенно непонятными.

Немного дали и страницы, исписанные тарабарщиной. Тут уже отличился Келюс, предположив, что некоторые из них содержат адреса и телефоны – об этом говорило расположение букв. Еще на одной страничке имелось нечто, напоминающее список фамилий, возле каждой из которых стояли какие-то пометки.

На помощь позвали Фрола, но дхар, сославшись на полное неведение, предпочел заняться приготовлением обеда.

Полковник, вновь внимательно просмотрев каждую страницу, наконец, резюмировал полученное. Список с фамилиями, по его мнению, мог быть перечнем подчиненных Волкова – его «черных курток». В списке их оказалось одиннадцать. Проглядывая предполагаемые адреса, он приметил нечто, упущенное ранее. Рядом с одной из записей стояли значки, не похожие на кириллицу. Присмотревшись, барон и Келюс пришли к выводу, что это ноты.

– Однако, – проворчал Корф, разглядывая запись, – а он еще и меломан! Ля… до… Зачем ему это, хотел бы я знать?

– Чтобы не спутать, – предположил Лунин. – Имени здесь, похоже, нет. Есть только адрес, а ноты, бином, чтобы понять, о ком речь. Эх, знать бы эти до-ре-ми! Учил же в детстве!..

– Ну, это не сложно, – уверил барон. – Рояль бы…

Рояля в квартире Луниных не было. Можно, конечно, потревожить соседей, но Келюс решил не вмешивать посторонних в эти странные дела, попросив барона напеть записанную мелодию. Корф смутился, но все же старательно воспроизвел музыкальную фразу неплохо поставленным баритоном. Николай, уловив что-то знакомое, попросил полковника исполнить на «бис». Тот повиновался.

– Не Вивальди, – сообщил Келюс. – Всего-навсего «Дорогой, ты улыбнулся».

– Позвольте? – поперхнулся Корф. – Кто у… улыбнулся?

– Песня такая, – пожал плечами Лунин. – Два года назад ее на всех дискотеках крутили. Ее Алия пела.

– Вот даже как! А кто такая Алия?

Николай несколько затруднился с ответом, плохо зная современную эстраду. Он часто путал длинноволосых и накрашенных кумиров обоего пола, мелькающих каждый вечер на телеэкране. Алия, насколько он помнил, была певицей с небольшим талантом, наглыми манерами и скандальной славой. Мелькнув ненадолго и произведя некоторый фурор, она куда-то исчезла. Поговаривали о ее связях чуть ли не с мафией, но толком ничего не знали даже музыкальные обозреватели Столичных молодежных газет. После ее исчезновения прошел слух, что певица уехала за рубеж.

– А что если это ее адрес? – заинтересовался барон.

Лунин подсчитал количество букв в шифрованной записи. Их оказалось восемь.

– Улица? Или просто фамилия и телефон? – не сдавался полковник. – Ведь для чего-то он записал мелодию.

– А может, это композитор, – вздохнул Николай. – Или автор слов. Или даже певичка, которая пела про «милого» в каком-нибудь кабаке… А может, вообще, бином, ассоциация…

Большего из записной книжки выудить не удалось. Просмотр свежеотпечатанных фотографий дал те же результаты. Убедившись, что толку от него мало, Корф решил осуществить свой давний замысел и отправиться на поиски правнука. По этому поводу барону подыскали старомодный, но приличный костюм, рубашку и галстук. Полковник долго принаряжался, критически поглядывая в зеркало.

– Хорош, елы! – оценил Фрол, явившийся поприсутствовать при этом зрелище. – Еще бы шашку и коня – и прямо на парад.

– Какой там конь! – с сожалением вздохнул Корф. – Кактусами его здесь кормить, что ли? Эх, мундир бы надеть! Все-таки правнук…

– И так неплохо, – рассудил Лунин. – Костюм, между прочим, французский, так что можете говорить, что вы – кузен из Парижа.

– А что, господа, – согласился полковник, отряхивая невидимые пылинки с лацканов. – Это, право, мысль… Но Париж все-таки слишком близко. Мне бы чего подальше. Николай, где еще живут русские эмигранты?

– В Новой Зеландии, – напомнил Лунин, – в Занзибаре.

– Но там арапы! – возмутился барон. – Ладно, сам соображу. А что, если…

Барон, не договорив, внезапно замолчал и застыл в нерешительности.

– Чего это с тобой? – удивился Фрол.

– Господа, – сдавленно выговорил Корф. – А что если мой правнук – большевик? И даже член этой… РКП(б)? Ведь моя Леля… Его бабушка… Вышла замуж за какого-то – представляете? – комсомольца!

– Тогда он будет в восторге, – обнадежил Келюс. – Все истинные большевики обожают родственников в Париже.

– Да? Может, и вправду времена изменились? Ну, ладно, пойду…

– Ни пуха! – пожелал дхар. Корф отправил его к черту и с самым решительным видом шагнул за порог.

Фрол отправился на кухню, где чувствовал себя уютнее всего, а Лунин, сходив за газетами, углубился в чтение последних новостей. Через несколько минут он внезапно вскочил и, схватив одну из газет, вбежал в кухню. Дхар удивленно поднял брови, но Лунин, не говоря ни слова, ткнул пальцем в заметку под рубрикой «Криминальная хроника». Фрол прочитал и почувствовал, что ему становится не по себе. Бойкий репортер сообщал, что вчера неподалеку от Теплого Стана был найден изуродованный труп сотрудника одного из научно-исследовательских институтов Семена Семеновича Прыжова. Тут же помещалась фотография, смотреть на которую было неприятно.

– Зря барона отпустили, – покачал головой Фрол после долгого молчания. – Или опять скажешь – гипноз?

– А иди ты! – огрызнулся Лунин. – А Михаила, конечно, зря отпустили… Черт, может пойти на Лубянку?

– Лучше прямо к Китайцу твоему, елы, – посоветовал дхар. – Чтобы меньше мучиться…

Келюс принялся машинально скользить глазами по газетной полосе. Вдруг он резко поднял голову:

– Вот тебе и гипноз, чукча! Алия приехала. Первые гастроли за два года!

– Певица, что ли? – удивился дхар. – Ну и что?

Николай пересказал приятелю все, что удалось узнать из черной записной книжки. Фрол почесал затылок.

– Рвануть бы отсюда, Француз? Не знаю, как ты, а из меня герой, елы, никогда не получится… Если бы не барон и не эта девочка, которая рисовать не умеет…

– И еще Кора, – напомнил Келюс. – Вот что, воин Фроат, надо завтра же вечером ударить по Головинскому!

– Лучше сразу кирпичом по голове, елы! Больше шансов. Слышь, Француз, будь человеком, а? Дай мне слово…

– Не курить, бином? – хмыкнул Николай.

– Почти. Не ходить без меня на Головинское. Ну пожалуйста, а?

Что-то в голосе Фрола показалось Лунину настолько странным, что он без особых дискуссий твердо пообещал ему не делать и шагу без общего обсуждения. Несколько ободренный дхар заявил, что собирается навестить Лиду, предложив Келюсу составить ему компанию. Тот, однако, отказался, посоветовав Фролу не возвращаться заполночь. У Николая были на этот вечер свои планы.

Келюс вернулся домой поздно и сразу же обнаружил, что в квартире никого нет. Ругнув неосторожных приятелей, шляющихся невесть где, он сел за письменный стол в кабинете деда и принялся рассматривать принесенные с собой бумаги. Их оказалось немало.

Звонок раздался в пол-одиннадцатого. Оторвавшись от бумаг, Лунин чертыхнулся и пошел открывать, соображая, отчего звонят в дверь: и у барона, и у дхара имелись ключи.

Только он подошел к двери, как в замке заскрежетал ключ. Дверь приоткрылась, и тотчас в образовавшийся проем ввалилось нечто – или некто… Лунин оторопел, особенно когда разглядел в полутьме прихожей, что его поздний гость – не барон и тем более не Фрол.

– Поручик! – с лестничной площадки донесся знакомый голос. – Возьмите его за плечи! Я сзади подтолкну!

Общими усилиями слабо дышащее тело в тертом «Ливайсе» было внесено в прихожую.

– У него тут… были очки, – бормотал барон, оглядывая лестничную площадку. – Ага… вот они. Ну, полный ажур!

От незнакомца несло таким букетом, что у Келюса на мгновение перехватило дыхание. Полковник был тоже весьма в духе, но заметить это становилось возможным только после внимательного осмотра.

– Я приношу свои… То есть, виноват… В общем, поручик… То есть господин комиссар Лунин…

– Понятно, – уразумел наконец Келюс. – Не пощадили правнука, барон? Куда его? На диван, что ли?

Пока тело водружалось на диван, Корф пытался объяснить, что не виноват, а если и виноват, то не только он.

– Ну кто же его знал, поручик? Говорит: сделай ему «Русский флаг»! Я и сделал… Правда, спирту, похоже, слегка перелил, но ведь это же «Русский флаг»! Да, Николай, моего пр… правнука, то есть д-двоюродного… Или, отставить… Троюродного брата зовут Мик. То есть он, конечно, Михаил, но у них теперь такие имена. А я его д-двоюродный брат из э-э-э… провинции Квебек…

– Троюродный, – поправил Лунин, справившись с телом Мика, наконец-то уложенным на диван. – А почему из Квебека?

– А бес его знает, – с достоинством ответствовал барон и направился в ванную, напевая: «А я, друзья, Канады не боюся! Канада – тоже русская земля…»

Келюс вздохнул и прикрыл слабо стонущего Мика пледом.

Корф долго плескался, а затем, промаршировав по коридору строевым шагом, свернул в спальню и рухнул на кровать. Лунин вновь вздохнул и принес второй плед.

Фрол пришел около полуночи. Николай, под впечатлением только что увиденного, с подозрением поглядел на дхара, но тот был трезв и задумчив. Впрочем, от чая он, как всегда, не отказался.

Чай пили молча. Затем Лунин рассказал о подвигах барона, но дхар остался безучастен.

– Чего такой мрачный? – не выдержал Келюс. – Тоже нашкодил?

– Не-а, – помотал головой Фрол. – Чего там шкодить? Репин, Суриков, маньеристы, в карету их… Погуляли чуток…

Келюс выразительно поглядел на часы.

– А-а! – понял его дхар. – Не, мы с ней часов в шесть разбежались. В общем, не помнит она ничего. Родители врача привезли, тот говорит – лунатизм, елы. Химию какую-то прописал. Я, конечно, посоветовал: перемена обстановки, речка, лягушки, елы. В общем, чтоб уехала. А она все – выставка, выставка… Я уж думал все рассказать, а потом побоялся – еще за психа посчитает…

– Это точно, – усмехнулся Николай. – А где тебя потом носило?

– В Теплом Стане…

Место гибели Сени Прыжова Фрол разыскал быстро. Это оказалось немудрено – весь поселок только и говорил о гибели молодого парня. Милиция уже успела обшарить все кругом, но без всякого успеха. Приезжали и люди в штатском: очевидно, гибель сотрудника Института Тернема привлекла внимание. Слухи ходили разные. Видели, как за Прыжовым шли двое крепких парней в черных куртках, заметили большую собаку, пробегавшую неподалеку от места убийства. Впрочем, кое-кто считал, что погибший – жертва очередного маньяка, который уже два раза был замечен в Теплом Стане.

– В общем, посмотрел я, – подытожил дхар. – Были там ярты, Француз. След в воздухе… Биополе, в карету его!.. Про Волкова не скажу, у него след какой-то другой, а вот его бандюги – точно были…

– Что и требовалось доказать, – вздохнул Лунин. – Жалко парня! За него мы Волкову лишнюю пулю всадим, гаду…

Фрол кивнул, хотя и подозревал, что такая возможность может и не представиться.

– Ну, а я, воин Фроат, тоже путешествовал. Догадайся, где?

Дхар вопросительно взглянул на Лунина, тот внезапно закатил глаза и щелкнул зубами:

– Похож на вурдалака?

– Не очень, – спокойно ответил Фрол, – у тех фэйсы умнее, елы.

– Ну вот, обидели… – расстроился Келюс. – А был я, воин Фроат, на Головинском. Мысленно, бином, не дергайся. У меня однокурсник есть, Серега Лученков. Так вот, его отец – известный краевед. Как раз занимается столичными кладбищами. Ну, конечно, в основном Новодевичье, Ваганьково, Донское, но и прочие держит под контролем. Там у него картотека – прямо как в морге, бином, покойник к покойнику. Хочет издать «Некрополь Столицы». Я сегодня к ним в гости заглянул. Вот…

Келюс повел дхара в кабинет, где на столе лежала принесенная им пачка бумаг.

– Гляди, жертва суеверий. Вот план… Ксерокопия, но разобрать можно… Фотки…

Дхар разглядывал документы без всякого удовольствия. Даже фотографии вызывали у него смутное ощущение опасности.

– Кладбище относительно новое, – рассказывал Лунин. – Первые могилы появились там в начале тридцатых, когда Столицу стали расширять, и старые кладбища закрыли. Головинское считалось престижным, но не для высших бонз. Чуть ли не половину места зарезервировали вояки: там полно генералов, даже есть пара маршалов. Кстати, там похоронен Федоров – конструктор первого автомата. Ну, это древняя история…

Он пододвинул ближе план и ткнул карандашом в изображенный прямо возле ворот большой четырехугольник:

– Вот! Склепов там нет, ни один порядочный упырь не спрячется. Но здесь, у входа, стоит какое-то странное сооружение. В тридцатых оно задумывалось как ритуальный зал, но там был то ли склад, то ли еще что-то… Так вот, там есть подвал. Очень глубокий, смекаешь?

– Смекаю, – Фрол стал очень внимательным.

– И не просто «угу», воин Фроат! В конце тридцатых там накрыли крупную банду. Ее малина была именно в этом здании. Традиции, а? Сейчас там вроде пусто, используется только пара комнат под сторожку, да еще песок хранят. А что в подвале – неизвестно. Якобы засыпан… А еще одну комнатку сдали под кооператив «Мемориал» – тот самый.

– Ага! – дхар даже привстал. – Сходится, елы! А ты говорил – гипноз…

– А сейчас и про гипноз будет… Дело в том, воин Фроат, что этот мужик, который по кладбищам спец, мне еще одну байку рассказал. Тогда, в тридцатых, когда эту банду накрывали, большой шум был. Убили какую-то актрису, говорят, сам Сталин приказал разобраться… В общем, шумели, а потом – стоп. Прикрыли… И знаешь почему? Упыри, да?

Келюс помолчал, предвкушая эффект и закончил:

– На Головинском, якобы, была база спецгруппы Осназа. Вот они эту актрису и убили: слишком много знала. А когда сыскари на убийц вышли – сверху приказ. Вот так, бином! Вот тебе и все концы: группа «Бета», Фраучи, кооператив «Мемориал»! Волков использует старую базу НКВД! И вся мистика, бином…

Дхар задумался. То, что узнал Лунин, действительно объясняло почти все. Почти – потому что оставалась Кора, «черные» оборотни и то, что случилось с самим Фролом. Но дхар понимал: убедить Келюса будет трудно.

– Сам видишь, Француз, – заговорил он наконец. – Соваться туда нельзя. Были бы просто бандиты, елы, а тут эта «Бета»!

– Да ведь они уже не «Бета»! – возразил Келюс. – Они же дезертиры, Волкова ищут! Если мы их накроем, нам еще спасибо, бином, скажут.

– Вот тебе Китаец лично и скажет, елы, – подытожил дхар. – Присмотримся сначала. Тут еще этот, как его…

– Мик, – подсказал Лунин.

– Ага. Свалился, елы… Что еще за птица?

Фролу не спалось. Разговор с Луниным заставил вспомнить все, что пришлось увидеть самому: страшное позеленевшее лицо Коры, когтистые лапы перед глазами и то, что тянулось к нему со всех сторон. Пистолеты, гранаты и даже АК-74 – любимое оружие со времен службы в Забайкальском военном округе, – казались совершеннейшими игрушками перед тем, что задело дхара только краешком. Проще всего было уехать – немедленно, не оглядываясь, но Фрол знал, что останется в этом огромном неуютном городе, где порой было опаснее, чем в зимней тайге…

…Так и не задремав по-настоящему, дхар, умывшись, вновь занял кухню и поставил чайник на плиту. За окном уже белело раннее утро.

Чайник начинал посвистывать, когда в дверях зашуршало, и на пороге возникла некая совершенно незнакомая Фролу личность в плавках и босиком. Личность с трудом держалась на ногах; голова с растрепанными патлами, в которых едва угадывались признаки былой лаковой укладки, обреченно качалась из стороны в сторону.

– В-водички… – безнадежно простонала личность, вцепившись в притолоку, чтобы не рухнуть на пол.

Фрол, оценивающе оглядев незнакомца, встал, оттранспортировал его к ближайшему стулу, после чего вручил кружку с водой. Посудину дхар взял пластмассовую, опасаясь, что в противном случае Келюсу придется вскоре пополнять свой сервиз.

– Спасибо, – уже более отчетливо произнес незнакомец, уронив пустую кружку на пол. Фрол похвалил себя за предусмотрительность и стал ждать, что будет дальше.

– С-сигаретку… – видимо, личность в плавках уже вполне освоилась.

– Не курю! – мрачно проинформировал дхар, решив, что на месте гостя вел бы себя поскромнее.

– Слышь, мужик, – заныл бедолага, – ну, хоть затянуться! Такой облом…

Дхар отыскал на столе мятую папиросину и вручил страдальцу. Тот долго прикуривал, затем, несколько раз удовлетворенно затянувшись, откинулся на спинку стула.

– Атас! – рассудил человек в плавках, постепенно приходя в себя. – Слышь, мужик, а где я?

– Тамбовский волк тебе мужик! – внезапно вызверился Фрол. – Фрол я… Фрол Афанасич… Понял или, бином, повторить?

– Извините, ради Бога, Фрол Афанасьевич, – улыбнулся парень. – Тормоз это… крутой. Ну, прикол… Я… Плотников… Мик…

Улыбка парня оказалась неожиданно приятной, и дхар несколько подобрел, однако счел необходимым продолжить в том же духе:

– Мик – так собак кличут, – заявил он, вспомнив рассказ барона о пуделе, хотя ни одной собаки с такой кличкой встречать не приходилось. – Михаил, что ли?

– Михаил… О-о-ой… Чем это я вчера? Вот облом…

– Ничего, – смилостивился дхар. – Сейчас чайку, елы, сообразим. Оклемаешься. А находишься ты, Михаил, в Столице нашей Родины, аккурат в центре. Дом на Набережной знаешь?

– Да ну? – осознал Мик, он же Михаил. – Во занесло! Ну клево!.. Фрол… э-э-э…

– Афанасич, – напомнил дхар. – Да ладно, зови, как хочешь. Лет сколько?

– Девятнадцать, – Плотников уже весьма бодро рыскал по столу в поисках новой папиросы.

– А не в армии! Вот, держи пачку, да не урони, елы!

– У меня отсрочка, – начал Мик, извлекая папиросу и возясь со спичками. – Я в Бауманке тусуюсь… Ну, в Техническом университете… Фрол, а это ваша квартира?

– Это квартира Николая Андреевича Лунина. Он сейчас отдыхает. И тебе бы еще часок-другой не помешал бы…

– Сушняк крутой, – уныло пояснил Мик. – Вчера мы с дядей Майклом… О Господи, а он-то где?

– Михаил Модестович спит, – удовлетворил его любопытство дхар. – Еле тебя дотащил вчера! Вот, елы, молодежь, позорит перед Западом! Не можешь пить – не пей!

– Им там хорошо! – вздохнул Плотников. – Хочешь – виски с черной этикеткой, хочешь – «Курвуазье»… А вы дядю Майкла давно знаете, Фрол?

Похоже, Плотников окончательно произвел своего «кузена» в «дядю».

– Достаточно… Ладно, Михаил, грустно, елы, на тебя смотреть! Ну, чего с тобой делать?.. Так… Черная этикетка, говоришь?

Хмыкнув, Фрол нырнул в холодильник, достав оттуда весь еще невыпитый запас спиртного. Затем, порывшись в кухонном шкафу, достал приправы, поставил на огонь кастрюлю и начал колдовать, смешивая в различных пропорциях содержимое бутылок. Следом туда же были добавлены ложка глицерина, несколько капель нашатыря и корень валерианы.

– Это… для компресса? – напрягся Мик, наблюдая за священнодействием.

– Не-а, не для него, – удовлетворенно пояснил дхар, доливая воды и ставя кастрюлю на огонь. – Это, елы, вроде «Курвуазье», только наш. «Собачьи слезы» называется. Будешь как стеклышко…

«Слезы» еще только начинали закипать, когда на кухне появился хмурый Корф, успевший, впрочем, умыться и даже надеть рубашку с галстуком. Напиток разлили в чашки, и по кухне разлился аромат извергающегося Везувия. Лунин, вставший чуть позже остальных, застал лишь финал церемонии.

– Ладно, – с довольным видом заключил Фрол, – кажись, взяло. Так чего, Николай Андреевич, по чайку?

За чаем барон уже вполне официально представил своего новоприобретенного кузена. Михаил Николаевич Плотников, он же Мик, учится на третьем курсе Бауманки, там же, где в свое время и Прыжов, увлекается компьютерным программированием, активный функционер Общества Белой Силы. Касательно последнего Мик давал довольно сбивчивые пояснения, поминая то Рериха, то Елену Блаватскую, то великого белого мага Папюса.

– Во, чушь собачья! – не сдержался Фрол, когда дело дошло до Папюса.

– Отчего же? – возразил Лунин. – Некоторые, я слыхал, даже в яртов верят. Мик, вы, часом, в яртов не верите?

– Ярты? – молодой человек пренебрежительно махнул рукой. – Которые ярытники, они же еретики? Пейзанский фольк – без комментариев…

– А некоторые верят, – не унимался Келюс, искоса поглядывая на враз посуровевшего Фрола.

– Господа, не забивайте моему кузену голову! – смущенно вмешался барон. – В его возрасте, право же, Николай…

– Да нет, дядя Майкл, – возразил слегка задетый юноша. – Это действительно прикол, особенно в кино. Говорят, сейчас у вас там мода на славянскую демонологию…

Разговор затих. Позавтракав, барон заявил, что они с «кузеном» намерены погулять: Мик рвался показать заморскому гостю Столицу. Келюс, подумав, решил не спорить, но, отведя Корфа в сторонку, показал ему газету с заметкой о Прыжове. Полковник прочел ее молча, дернул щекой и медленно перекрестился. Обсудить случившееся решили вечером. Тем временем юный Плотников, оставшись наедине с дхаром, быстро оглянулся:

– Фрол Афанасьевич, – зашептал он, убедившись, что остальные их не слышат. – Можно вас на минутку?

– Ну? – дхар все еще переживал экзотическое выражение «пейзанский фольк».

– Они не верят! Я не хотел при них. Но вы-то верите, Фрол?

– Во что? – не понял тот.

– В Белую Силу, – еле слышно проговорил Плотников.

– Я? – отшатнулся дхар. – Да с чего ты взял? И вообще, все это, елы, гипноз…

– Вы так думаете? Фрол Афанасьевич, я же понял, кто вы! Я видел вашу ауру.

– Как? – не сразу уловил Фрол. – Ну, так… а ярты тут при чем? Эта аура, говорят, просто, елы, электричество.

– У нас в «совке» все «просто электричество»! Фрол, вы со мной можете говорить откровенно: у меня вторая степень посвящения. Вы же Гуру, я это понял! Или даже Великий Гуру!

– Слышь, Михаил, – безысходно вздохнул дхар. – Сгинь по-доброму, а?

– Но вы же не человек?! – резко бросил Плотников, поспешив на всякий случай отскочить в сторону. И не зря.

– Ну, знаешь, елы! – взвился Фрол. – Если бы не барон, я б тебя… Пудель!..

– Извините, – подчеркнуто сухо бросил Плотников, отвернувшись. – Только за глазами своими следите, когда нервничаете. Очень заметно…

Дхар поглядел в зеркало. Глаза были, как глаза, но он вдруг понял, что юнец прав.

– А что? – помолчав, с неохотой произнес «Гуру». – Действительно сильно заметно?

– Зрачки, – все еще обиженным тоном пояснил Мик. – Да и роговица… Вы что, сами не знаете? Вы же Гуру!

– Да не Гуру я! – отчаялся сбитый с толку Фрол. – Я просто дхар!

– Кто-кто?

– Национальность такая, елы… Вроде чукчей… Это все, которые… атавизмы, елы…

– Ну да! – удивился Мик. – Какие же это атавизмы! Искусство перевоплощения – это, напротив, результат саморазвития личности. Такое доступно лишь Гуру, и то не всем. Я такое видел только на пленке. Но вот в Индии…

– Сгинь, а? – взмолился дхар. – Потом поговорим. А то превращусь в медведя. В снежного человека, елы…

– Так у вас высшая степень! – тихо ахнул Плотников, но взглянув на Фрола, поспешил ретироваться.

Между тем, у Корфа возникла неожиданная проблема.

– Понимаете, Николай, – виновато пояснил он. – Экий ремиз! Хоть убей, не помню, что я вчера Мише плел! И почему Квебек? А ежели он меня спросит? А ведь спросит… Нет, ей-Богу, отчего Квебек?

Лунин на минуту задумался.

– Михаил, вы когда-нибудь занимались сельским хозяйством?

– Я?! – изумился барон. – Ну, у батюшки моего было имение в Екатеринославской губернии. Я там бывал… Сирень, беседка в парке. Ну, там, пардон, пейзаночки… Нет, только вы не подумайте…

– Вы будете фермером, – решил Келюс. – Живете в провинции, телевизор не смотрите, выписываете только русскую эмигрантскую прессу. Ну и увлекаетесь, бином, славными боевыми традициями русской армии. Домашний музей, мортиры у ворот…

– Однако, – барон напряженно думал. – А какие там, в Канаде, лошади, которые в соху… в рало… в плуг…

– У вас трактор фирмы «Катерпилляр». И вообще, Михаил, больше расспрашивайте. Если что – ругайте проклятый Запад.

– «Катерпилляр», – в смятении бормотал Корф. – Это, стало быть, гусеница… Катерпилляр… баттерфляй… Господи, не перепутать бы…

Пройдясь по набережной и полюбовавшись панорамой города, компания разделилась. Барон и его «кузен» направились в центр, а Фрол и Келюс, свернув к проспекту Мира, уселись на лавочке в первом попавшемся скверике и принялись совещаться. Спор возник сразу. Лунин предложил не терять времени даром и съездить на рекогносцировку. Соглашаясь с тем, что на само кладбище соваться опасно, он решил осмотреть окрестности, подходы и, напоследок, осторожно заглянуть в ворота. Опасность, по мнению Николая, была минимальной: среди бела дня на глазах у прохожих им ничего не грозило.

Фрол возражал, но вяло. Все аргументы он уже привел, а спорить с бойким Келюсом было затруднительно. В конце концов, Николай категорически заявил, что отправится на рекогносцировку сам. Дхар столь же решительно заметил, что не пустит приятеля, даже если для этого понадобятся не только моральные средства. Келюс, пожав плечами, поднялся, и не торопясь зашагал в сторону метро. Фрол плюнул и двинулся следом. Они шли молча и не глядя друг на друга. Внезапно оба, не сговариваясь, остановились.

– Слышал? – Келюс схватил Фрола за руку и замер.

– Ага, – кивнул дхар. – Слышал. Говорил же тебе, Француз!

Услыхали оба одно и то же. Тихий голос, шедший, а, казалось, из глубины сознания, произнес: «Сгинете…»

– Узнал? – Фрол вздохнул. – Кирилыча голос…

– Похож, – согласился Лунин. – А мы браунинг не взяли. Черт, нервы – никуда… Фрол, но если не мы – то кто же? Что толку, бином, если будем отсиживаться? Завтра Волков вернется – и всем хана! Мы осторожно – поглядим и назад…

Фрол понял – Келюса не переубедить. Они спустились в метро и сели в поезд. Дхар на всякий случай огляделся, но никого подозрительного в вагоне не обнаружил. Впрочем, легче от этого не стало.

У выхода на станции «Водный стадион» Фрола сразу же охватило знакомое уже ощущение страха, однако куда более сильное, чем прежде. Не только здравый смысл, но и какое-то неведомое ранее внутреннее чувство предупреждали дхара об опасности – смертельной, перед которой бессильна любая защита. И тут Фрол впервые подумал о том, что ранение Келюса, о котором все успели забыть, возможно, не прошло даром…

Лунин же весело насвистывал, не без иронии поглядывая на безрадостные окрестности. Справа расстилался бесконечный пустырь, слева заканчивался частокол девятиэтажек, а вдали уже виднелся серый забор и зеленые кроны над ним. Дорога, несмотря на дневное время, была совершенно пуста. Келюс тоже чувствовал опасность, но это лишь раззадоривало. Что-то тянуло его вперед – к далеким зеленых кронам.

Фрол, между тем, совсем пал духом. Он вдруг понял, что начинает паниковать. Страх шел извне, словно кто-то невидимый, но могущественный внушал дхару, что именно сегодня, в этот день, он, Фрол Соломатин, ничего не сможет сделать. Сила, манившая Келюса, на этот раз не боится ни оружия, ни страшных мохнатых лап, о которых сам дхар вспоминал с ужасом. Мелькнула мысль о пистолете, но не для защиты от того, что надвигалось, – тут спасения не было, – а для самого себя, чтобы не стать одним из тех… Таким, как Кора…

…И тут Фрола охватил ужас – девушка, о которой он только что подумал, шла прямо к ним. Она была близко – метрах в десяти. Дхар мог поклясться, что минуту назад дорога была пуста…

Лунин, похоже, подумал то же самое, поскольку застыл на месте и даже, как показалось дхару, протер глаза рукой. Кора шла медленно, слегка пошатываясь. Келюс поглядел на нее внимательнее и, охнув, сглотнул слюну. Фрол только покачал головой и закусил губу.

На Коре едва держалось ветхое, местами лопнувшее по швам, платье, покрытое пылью и мелкими комочками черной земли. Земля была в волосах, на руках и даже на лице. То ли из-за этого, то ли по иной причине, но кожа казалась серой, с оттенком зелени. Белые губы застыли в напряженной гримасе. Глаза, широко раскрытые, с расширенными зрачками, смотрели не вперед, а, казалось, куда-то внутрь.

– П-привет… – выдавил из себя Келюс. – Что с тобой, бином? О Господи, да чего ты молчишь?

Кора приблизилась еще на несколько шагов. Теперь даже Лунин почуял неладное. Испуганно переведя взгляд с Коры на замершего Фрола, он сунул руку в карман белой куртки, где в последние дни носил браунинг. Но пистолет остался в Доме на Набережной, в кабинете; там, где его в последний раз сжал в руке старый большевик Николай Лунин.

И тут девушка медленно, с огромным усилием, подняла руку, как бы загораживая путь. Белые губы произнесли что-то невнятное, но Келюс и дхар все же уловили: «Назад… Дальше – смерть…» Вновь махнув рукой, на этот раз куда-то в сторону метро, Кора медленно опустилась на землю. Голова с неживым стуком ударилась об асфальт, глаза закрылись…

Келюс, сбросив оторопь, подбежал к девушке. Рука, искавшая ниточку пульса, на мгновение сжала ее запястье, но сразу же отдернулась назад.

– Холодная… – преодолевая страх, Николай протянул руку к лицу и приподнял веко. Тут уж сомнения исчезли.

– Мертвая, – в оцепенении выговорил Лунин и аккуратно сложил руки девушки на груди. – Добили-таки, сволочи!..

– Она давно уже мертвая, Француз, – Фрол присел рядом. – Я хотел тебе рассказать, но ты ведь, елы, мне не верил…

– Что ты мелешь, Фрол! – Келюс скривился и отвернулся, не желая, чтобы дхар видел его лицо. – Только что она была жива! Знаешь, воин Фроат, меня надо прибить за эти игры в казаки-разбойники. Ладно, хватит, вызываем ментов – и пусть вяжут. Ты сходи, позвони, а я здесь побуду.

– А Китаец? – напомнил дхар, приподнимаясь и тревожно оглядываясь по сторонам. – Пришьет он тебя, елы… Француз, ты глянь, как пусто! Ведь сейчас день! Так не бывает…

– Окраина, – Келюс встал. – Трогать ее не будем. Иди, Фроат, звони.

– Слушай, Француз, – заторопился дхар, чувствуя, что придется объясниться до конца, – никого звать не надо. Кора придет в себя, ей-Богу! Только ее надо отсюда унести. Я это уже видел, елы…

– Что видел? – не понял Келюс, и тут его взгляд устремился куда-то за плечо приятеля. Лунин прищурился, а руки сами сжались в кулаки.

– Воин Фроат, – тихо, но отчетливо произнес он, невесело усмехнувшись, – не оглядывайся… Сзади тебя двое. «Черные». Так что тут не так пусто… Эх, бином, гранату бы!..

Фрол почувствовал, как напряглась спина и затылок. Ему тут же захотелось упасть на асфальт рядом с неподвижной Корой, но дхар пересилил себя и не торопясь повернул голову…

Двое красномордых в черных куртках стояли метрах в пятнадцати, рядом с густым кустарником, откуда, вероятно, и появились. Короткие автоматы болтались на ремнях. Красномордые скалились, демонстрируя желтые клыки.

Вдруг из-за кустарника появился третий. Фрол тут же узнал его – бандита с писклявым голосом, очевидно, заместителя Волкова. Писклявый неторопливо подошел ближе и ухмыльнулся.

– Эй, уроды, – послышался знакомый голос. – Стойте тихо и не рыпайтесь! Дернетесь – всажу пулю. Сейчас вы по одному пойдете туда, – ствол автомата указал в сторону кладбищенских ворот.

Времени для размышлений не было, и Фрол знал: за воротами шансов у них не останется. Еще раз оглянувшись, дхар заметил в нескольких шагах от себя довольно глубокую канаву.

– Француз, – прошептал он, не оборачиваясь, – по счету «три» прыгай в яму… Раз, елы… два…

Лунин прыгнул головой и руками вперед, надеясь долететь одним махом. Это ему не удалось, Николай больно ударился о сухую землю, перекатился пару раз, и наконец края каналы скрыли его. Над самой головой что-то просвистело, и Келюс мельком подумал, бывают ли автоматы с глушителями. Он лег поудобнее и посмотрел в сторону Фрола. Тот уже лежал в канаве и, к изумлению Лунина, сдирал с ног туфли. Сброшенная куртка лежала рядом. Келюс не успел ничего понять, как совсем рядом услыхал громкий хохот. Не удержавшись, он выглянул – красномордые приближались, направив стволы автоматов прямо на них.

– Ну, уроды, – раздался все тот же писклявый голос. – Бросай стволы, все равно продырявим. А ты, чуг, не вздумай руками махать – оторвем!

Келюс еще раз пожалел об оставшемся дома пистолете, хотя и понимал: выстрелить и даже просто высунуть голову ему не дадут. И вдруг он подумал, что сходит с ума: там, где еще недавно возился с туфлями Фрол, как из-под земли вырастала страшная мохнатая громадина, смутно напомнившая ему картину из книги о палеоантропологии с изображением гигантопитека. Огромная фигура, на которой каким-то чудом держалась рубашка и брюки Фрола, не торопясь, шагнула навстречу бандитам в черном.

Автоматы ударили в упор, но гиганта это, похоже, не смутило. Легко, словно забавляясь, он прыгнул в сторону писклявого. Взмах огромной лапы – и автомат с лопнувшим от рывка ремнем полетел прямо на Келюса. Еще взмах – по земле покатилось что-то круглое, а трава мгновенно почернела. Лунин даже не удивился; дотянувшись до автомата, он передернул затвор и спокойно, словно в тире, навел оружие на стоявшего перед ним бандита. Тот ничего не заметил, пятясь от гиганта и выставив перед собой автомат. Выстрелить он не успел: Келюс нажал на спуск.

Все было проделано почти машинально, и только через секунду Николай понял, что произошло. Ему сразу стало скверно, к горлу подкатила тошнота, автомат чуть не выпал из рук. В нескольких шагах лежал застреленный им бандит, чуть дальше раскинулось страшное обезглавленное тело писклявого, метрах в тридцати гигантопитек огромными прыжками настигал третьего из своры Волкова. Догнав, он толчком сбил бандита с ног, и огромные лапы сомкнулись на шее…

Келюс отвел глаза, потому что сраженный им тип в черной куртке зашевелился. Лунин успел удивиться – стрелял он неплохо, и на залитой кровью роже отчетливо зиял след пули, пробившей лоб. Другая пуля вышибла глаз, на его месте расползалась страшная кровавая рана с рваными краями. Уцелевший глаз медленно открылся – взгляд был полон лютой нечеловеческой злобы. Бандит с усилием приподнялся и, опираясь на локти, пополз прямо к застывшему в ужасе Николаю. И вдруг откуда-то сзади метнулась темная тень, черные волосатые лапы обхватили голову красномордого, и он легкой куклой взлетел вверх. Лунин не стал смотреть, что будет дальше. Отвернувшись, он зажмурился. Автомат, впрочем, лежал под рукой, но Келюс понимал, что едва ли сможет им вновь воспользоваться. Он сидел неподвижно, мысли исчезли, и все случившееся казалось чем-то нереальным, происшедшим не с ним, а с кем-то другим, посторонним.

– Француз? – знакомый голос заставил открыть глаза.

Фрол, ободранный, растрепанный, с красными царапинами на груди, сидел рядом и надевал туфли.

– Француз! – повторил дхар. – Жив? Чего молчишь, елы?

– Жив, только спятил, – наконец включился Николай, оглядываясь по сторонам в поисках гигантопитека. Никакого чудища, ясное дело, он не обнаружил, исчезли бандиты, только две темные лужи на траве и автомат рядом доказывали, что если Келюс и сошел с ума, то на какой-то реальной почве.

– Я тоже спятил, – согласился Фрол, надевая куртку и вставая. Его немного качало, каждое движение давалось с трудом.

– Фроат, ты что, ранен? – опомнился Келюс, окончательно приходя в себя. Кровавые пятна, проступившие через рубашку дхара, заставили его содрогнуться.

– Не-а, царапины… Синяки останутся, елы… – скривился Фрол. – Сваливать надо, Француз. Того и гляди кто-то сунется.

– А где… эти? – решился Николай. О гигантопитеке он спрашивать боялся.

– За кустами, – махнул рукой дхар.

Надо Кору уносить… – добавил он, попытавшись поднять девушку. Но силы, похоже, действительно оставили дхара, и они подняли Кору вдвоем. Келюс почувствовал ледяной холод мертвого тела, его пробил озноб, но Лунин сжал зубы и кивнул, показывая, что готов. Они медленно понесли тело вперед, где, как помнил Фрол, находилась автобусная остановка.

– Чего они не подождали нас? – вслух подумал Николай, стараясь отвлечься от происшедшего. – Ведь мы и так подошли бы к воротам?

– Кора, – пояснил дхар. – Она хотела предупредить. Вот они, елы, и поспешили.

– Выходит, Волков вернулся? – Келюс опустил голову, чувствуя, что именно он, Николай Лунин, всему виной. Ведь его же предупреждали!

– Может, и нет, – рассудил Фрол. – Его ж мы не видели. Так ведь еще Фраучи есть, он-то как раз здесь ошивается… Слышь, Француз, – он понизил голос и оглянулся. – Все-таки, как пусто, елы! Ведь сейчас день, рядом автобусы ходят…

– Я же говорил – окраина…

Некоторое время шли молча. Нести Кору оказалось нелегко, приходилось останавливаться и отдыхать. Наконец, они подошли к совершенно пустой остановке. Здесь было решено посидеть и подумать о дальнейшем. Кору уложили на деревянную скамью: она лежала неподвижная, закаменевшая, с полуоткрытыми, ничего не выражавшими глазами. Келюс, не выдержав, закрыл лицо девушки платком.

– Слышь, Француз, – неожиданно спросил дхар. – Со стороны… Я совсем урод?

Лунин только пожал плечами, все еще не в силах поверить, что виденное им не галлюцинация.

– Нелюдь я, – грустно заключил Фрол. – Чуг, елы… Но ведь иначе с ними не совладать! Ты же своего насквозь прошил! А ему – как слону дробина! Пока башку не оторвешь… И то…

– Что? – вздрогнул Келюс.

– Дергаются, – дхар сплюнул. – Башка в стороне, а он руками… Я их позакидывал подальше…

Он замолчал, не в силах продолжать.

– А пули? В тебя же попали! – не отставал Николай.

– А чего пули? Я ж говорю – кожу сверху порвало и синяки, елы, будут… Больно, конечно… Да только слабо им… Разве что разрывными в голову…

– А мы с тобой, воин Фроат, часом, не того? – повел глазами Келюс. – Со стороны бы нас послушать… Типичное раздвоение личности…

Фрол со вздохом встал. На этот раз Кору нес он. Келюс хмуро брел следом, запоздало соображая, что следовало, конечно, дождаться автобуса, а еще лучше – пересидеть где-нибудь в укромном месте до темноты. Впрочем, уже через несколько минут он понял, что эти планы уже неактуальны: за поворотом улицу перекрывали три милицейские машины. Полтора десятка молодцев в мундирах и без стояли ровной шеренгой, преграждая путь.

– А ты говорил – окраина, – укоризненно заметил дхар, останавливаясь и осторожно опуская Кору на землю. – Вот тебе и окраина, елы…

– Ты… автомат не взял? – Лунин быстро осмотрелся в поисках выхода.

– Выкинул… Ну чего, Француз, влипли?

– Там Китаец! – прошептал Келюс, всматриваясь в лица приближающихся к ним милиционеров. – Фрол, давай налево, через забор!.. Им нужен я…

– Остынь, – дхар выпрямился и устало повел плечами.

Китаец на этот раз был в форме капитана милиции. Он шел медленно, на смуглом лице играла довольная улыбка. Он не был старшим – рядом, чуть переваливаясь, топал щекастый полковник. И Китаец, и все остальные были вооружены маленькими короткоствольными автоматами.

– Стало быть, Лунин Николай Андреевич? – поинтересовался полковник. Ни Фрол, ни Кора его, похоже, не интересовали.

– Да… – Келюс быстро взглянул на Китайца, но тот, по-прежнему улыбаясь, смотрел уже не на него, а на дхара.

– Вы, эта, ну, задержаны, гражданин Лунин, в связи… – щекастый не счел необходимым договаривать. Подумав, он добавил: – А также за нахождение в этом… ну, виде…

– На нас бандиты напали! – не выдержал Николай. Полковник удивился.

– А-а-а, ну… Разбойное нападение… Эта…

Он повернулся к Китайцу. Тот, став серьезным, быстро достал рацию и начал что-то быстро говорить на непонятном языке. Келюс уловил лишь собственную фамилию и слово «Головинское». Затем Китаец спрятал рацию и вновь улыбнулся.

– С вами, эта… проведет беседу капитан Цэбэков, – закончил полковник и удовлетворенно вздохнул, сочтя свою миссию выполненной.

Китаец, который оказался еще и «капитаном Цэбэковым», поманил Николая в сторону.

– Здравствуй, Лунин! – по-русски Цэбэков говорил чисто, без малейшего акцента. – Нашел я тебя! Еще вчера нашел. Хотел пристрелить, а мне сказали

– нельзя…

Келюс молчал, наблюдая, как Фрол и один из милиционеров отнесли Кору к машине, после чего дхар принялся что-то втолковывать полковнику, кивая то на девушку, то на него.

– Не молчи, Лунин, – покачал головой Китаец. – Обижусь. Ты и так меня обидел: ушел тогда ночью. А ведь я тебя искал… Зачем на кладбище ходил? Скантр искал? Зачем тебе скантр? Кто напал на тебя? Варды Волкова?

Капитан не ждал ответа – ему было приятно беседовать с жертвой, которую он так долго искал.

– А я еще не понимал, зачем с тобой возиться, Лунин! Думал, ты обычный дурак, который решил умереть за вашу демократию. А ты, оказывается, колдун!

Это было единственным, что по-настоящему удивило. Николай вдруг почувствовал смутную надежду. Если этот убийца считает его колдуном, то, может, он его заодно и боится?

– Не молчи, не молчи, Лунин! – Китаец поцокал языком. – Ты хитрый колдун, ты знаешь, что варды боятся только йети. Откуда твой йети, Лунин?

Сообразить оказалось несложно: «варды» – те, кого Фрол называет «яртами», а «йети» – сам дхар.

– Ты приручил его? Или знаешь слово? У нас таких боятся… А почему ты усыпил свою варда? Боишься, что я поговорю с нею? Ты ошибся, колдун, – я тоже умею разговаривать с варда…

Речь явно шла о Коре, и Николай не выдержал:

– Что вам от меня надо?

Капитан ухмыльнулся:

– Это тебе скажут. А сейчас я хочу поговорить с твоей варда. Она не станет запираться. И учти, Лунин: мигнешь своему йети – первая пуля тебе…

Это тоже было понятно: убийца боялся Фрола. Но что значат его слова о Коре? Ведь девушка мертва!

Китаец подошел к милиционерам и отдал какой-то приказ. Тело девушки отнесли в сторону и положили на расстеленный плащ. Затем все, кроме капитана и Лунина, отошли.

– Может, разбудишь ее сам? – поинтересовался Цэбэков, дотрагиваясь носком ботинка до серой щеки Коры.

– Оставь ее в покое! – не выдержал Николай. – Что тебе надо, сволочь?

– Ай-яй-яй, Лунин! Не хочешь помочь…

Китаец вновь поцокал языком и, подняв руки ладонями вперед, принялся бормотать. Слова были совершенно непонятны, но внезапно Келюс ощутил холод, такой неожиданный в этот теплый день. Он хотел броситься на Китайца, остановить его, но что-то словно приковало его к месту, мешая двигаться.

Цэбэков бормотал долго, затем резко, гортанно выкрикнул, и тут мертвые губы Коры вздрогнули, а глаза медленно стали открываться.

– Я здесь… – отрывисто прохрипела она. – Я… пришла…

– Кто твой господин? – Китаец искоса поглядел на Лунина.

– Я свободна…

Келюс, не в силах глядеть на эту сцену, закрыл лицо ладонями. Этого не могло быть! Это невозможно! Но это было… Николай вспомнил слова дхара: «Кора придет в себя…» Тогда он не понимал…

– Тогда почему ты не ушла дальше? – капитан между тем продолжал допрос. – Что тебя держит? Разве тебя не ждут у реки?

– Волков, – серое лицо девушки исказилось гримасой. – Отпусти меня ты, если сможешь.

Китаец замялся в нерешительности.

– Я не знаю заклятия. Пусть тот, кто освободил тебя, снимет его сам. Скажи, Волков на кладбище?

Девушка не отвечала, и Цэбэков легко щелкнул пальцами.

– Не молчи! Ты знаешь, что я могу сделать? Отвечай!

– Его там нет, – прошептала Кора. – Там были его бандиты и какой-то человек. Они называют его полковником.

«Фраучи», – понял Келюс, но промолчал.

– Скантр у Волкова?

– Не знаю, – девушка застонала. – Я хотела отдохнуть… Мне очень больно… Убей меня или отпусти…

Китаец повернулся к Лунину.

– Ты плохо заботишься о своей подруге, Лунин. Дам тебе совет: скорее читай заклятие светлого дня, иначе скоро от нее останется обгорелый скелет.

Николай ничего не понял, но мелькнула невероятная надежда: Китаец может сделать так, чтобы девушка ожила! Как бы он это не называл!

– Оживи ее сам, – проговорил он как можно увереннее. – Ты же взялся за это!

– Оживить варда? – удивился тот. – О чем ты, Лунин? Я, наверно, не понял тебя. Она мертвая. Я лишь поговорил с нею. Если хочешь, чтобы она встала, сделай то, что я тебе сказал. И спеши: скоро будет поздно…

Лунин быстро вспомнил их странный разговор. «Заклятие светлого дня»! Что бы это ни значило, надо заставить Цэбэкова прочитать его! Вдруг на ум пришел утренний разговор с беспутным Миком.

– Я – Гуру «Белой Силы». – Лунин резко выдохнул. – Великий маг Папюс учит, что читать заклятие обязан тот, кто говорил с варда. Ты хочешь спорить с Папюсом?

– С кем? – на смуглом лице капитана выразилось изумление. – Это что, ваши европейские суеверия? Ладно, если ты веришь в эту чепуху…

Пожав плечами, он вновь поднял руки над телом девушки. Однако теперь он шептал тихо, одними губами, время от времени водя руками по воздуху. И тут Келюс увидел, как мертвенная серость постепенно исчезает с лица Коры, грудь начинает приподниматься в такт дыханию, губы медленно розовеют. Наконец, веки девушки задрожали.

– Буди ее сам, – велел Цэбэков. – Я жду тебя в машине. Поспеши.

Фрол, между тем, стоял в окружении нескольких милиционеров и в самых ярких красках живописал нападение шайки грабителей. В его интерпретации бандиты Волкова напали не на них с Келюсом, а на каких-то других, еще более страшных разбойников, которые и встретили их огнем. К месту пришлась позаимствованная из газет мощная формулировка «разборка между мафиозными структурами». Себя же и Лунина дхар смело поставил между двух огней и теперь заклинал синие мундиры защитить честь и достоинство мирных граждан. Ему сочувственно кивали, после чего осведомились о приметах злодеев. Фрол задумался, инстинктивно чувствуя, что лишнего говорить нельзя.

– А чего там, – наконец решился он. – Пишите, гражданин полковник… Те, которые с кладбища, – чистые эсэсовцы, елы! Куртки черные, автоматы маленькие…

– Системы «узи»? – поинтересовался лейтенант, который писал протокол. Полковник, внимательно наблюдавший за этой процедурой, выразительно взглянул на подчиненного, и тот проглотил язык.

– Не-а, – отверг это предположение дхар. – «Узи» я знаю. Похоже, наши, новые… Ну, а других, которые с пустыря, я и не рассмотрел. Странные они, елы. Не иначе, чечены…

– Лица кавказской национальности, – авторитетно поправил полковник, обращаясь к лейтенанту; тот покорно кивнул.

– А девушку мы у кладбища подобрали, – закончил Фрол. – Наверно, от бандюг убежала. У нее, елы, этот самый… шок.

Дхар был доволен, вспомнив нужное слово.

– Так у нее же пульса нет! – снова влез лейтенант, но полковник тут же усмирил его взглядом. Дхар окончательно убедился, что все это комедия: никому ни протокол, ни он сам, ни Кора не нужны. Его не только не обыскали, но даже не потребовали документов! А может, это вообще не милиция?

– Ну… эта… – шумно вздохнул полковник. – От имени… так сказать… выражаю сочувствие. Девушку доставим в больницу… А сюда завтра-послезавтра пришлем… этот… наряд.

– Гражданин полковник, я видел, елы, куда эти бандюги побежали! Давайте я вас проведу! Тут рядом! Накроем враз, в карету его!

Полковник раскрыл рот и задумался. Наконец, важно произнес:

– Эта… возможности не имеем. У нас бензин лимитирован… Мы сюда не за тем прибыли.

Рядом неслышно возник Китаец, кивнул щекастому и отвел дхара в сторону. Полковник и не думал возражать. Китаец, он же капитан Цэбэков, был тут явно не пешкой.

К удивлению дхара, Китаец, как только они остались вдвоем, вдруг быстро, рывком, поклонился, произнеся фразу на каком-то странном языке. Фрол, уже готовый возмутиться, внезапно сообразил, что язык этот похож на дхарский. Понять, во всяком случае, было можно.

– Повтори, – велел он по-дхарски. Китаец повиновался.

«Я не делал зла большому человеку, – понял Фрол. – Пусть большой человек не делает мне зла».

– Слышь ты! – взъярился дхар, переходя на русский. – Ты это, елы, брось! Кто Француза… Лунина под бээмпэшку пихнул? А того парня? Думаешь, я не видел?

– В этом виноват тот, кто послал меня, – Цэбэков тоже перешел на русский. – Не вини меня, большой человек! Мне могут приказать, и я убью даже бодхисатву. Я заклят…

Фрол не имел точного представления о бодхисатве, но осознал, что убивать его – или ее – дело совсем последнее. Странный тон узкоглазого начал изрядно злить.

– Чего «заклят»? – буркнул дхар. – Тоже, Старик Хоттабыч, елы! Не будь здесь ментов, я бы тебе показал! Куда Николая повезешь?

Но Китаец, не сказав больше ни слова, вновь поклонился странным быстрым поклоном и отошел к машине. Келюс, сопровождаемый двумя милиционерами, был уже там.

– Бывай, осетин! – попрощался он, подмигнув Фролу. – Нашим все расскажи…

Дхар угрюмо кивнул, не будучи уверен, что его самого отпустят.

– Там Кора, – добавил Лунин, уже садясь в «луноход». – Они хотят забрать ее в больницу…

Фрол снова кивнул. Дверца захлопнулась, и «луноход» тут же тронул с места. Дхар секунду постоял, а затем направился туда, где в окружении нескольких «синих» лежала девушка.

Она была в сознании, но не могла встать и тихо стонала. Милиционеры – двое молоденьких сержантов и лейтенант – нерешительно обсуждали, вызывать ли «скорую» или самим отвезти девушку в клинику.

– Отойдите! – недружелюбно бросил дхар и присел рядом с Корой.

– Вы врач? – спросил лейтенант, но послушно отошел.

Фрол, протянув руки над головой девушки, начал читать выученные в детстве заклинания. Дхар не был уверен, помогут ли они, но читал услышанные от деда слова вновь и вновь, пока Кора не произнесла с глухим вздохом:

– Спасибо… Мне лучше, Фрол… Где Николай?

Милиционеры, убедившись, что можно обойтись без «скорой», с видимым облегчением ретировались. Полковник велел Фролу назавтра зайти в райотдел, но, дхар понял: о приглашении можно забыть. Вся комедия затевалась ради Келюса, остальные щекастого не интересовали.

Вскоре Кора и дхар остались одни. Девушке стало легче, и она смогла понемногу двигаться, благо, автобусная остановка была рядом.

– Я хотела остаться там, – негромко, с трудом выговаривая каждое слово, заговорила Кора. – Мне нельзя было сегодня вставать, но этот полковник… И те, «черные»… Они ждали вас. Они почему-то знали, что Николай сегодня придет сюда…

Дхар кивнул – его подозрения подтверждались. Воля Лунина не была полностью свободна.

– Ты, Кора, вот что… Не разговаривай пока, – посоветовал он. – Уедем отсюда, елы, да поскорее…

Пока они добирались до большого здания на Набережной, дхар успел пересказать Коре события последних дней. Девушка слушала внимательно, но вопросов не задавала. О том, что было с ней самой, она не сказала больше ни слова.

У подъезда, где жил Келюс, Фрол с удивлением заметил знакомую фигуру. Кузен Мик сидел на лавочке и с отрешенным видом курил сигарету.

– Дядю Майкла взяли, – сообщил он при виде Фрола. – Здрасьте… – это относилось уже к Коре.

– В милицию? За что? – в первое мгновение дхару почему-то представилось, что Корфа задержали за незнание правил дорожного движения.

– Нет, – мотнул головой Плотников. – Гэбисты. Фрол… э-э-э… Афанасьевич… Познакомьте…

– Кора, – представилась девушка, пытаясь незаметными движениями сбросить с платья прилипшие комочки кладбищенской земли…

7. УЗНИКИ

Корфа арестовали в самом центре Столицы в тот момент, когда Мик знакомил своего заокеанского кузена со знаменитой барахолкой на не менее известной площади, почти там же, где некоторое время назад Фрол участвовал в осаде серого здания госбезопасности. У барона попросили прикурить, и на руках, подносивших спичку, мгновенно клацнули наручники. Мик не остался в стороне, но один из людей в штатском сунул ему под нос красное удостоверение, и полковника втолкнули в поджидавшую легковушку.

Михаил Корф знал о «чека» немало. Вместе с другими он вскрывал в освобожденных городах забитые трупами подвалы, узнавая подчас то, что еще недавно было его друзьями и боевыми товарищами. Когда люди в кожанках попадались полковнику в руки, он ставил их к стенке без малейших колебаний. Поэтому менее всего в жизни (как в той, уже далекой, так и в нынешней, непонятной) барону хотелось оказаться на Лубянке. Впрочем, к этому Корф был готов. Красной сволочи он положил немало, поэтому счет все равно будет в его пользу.

В машине Корфа первым делом обыскали, забрали револьвер и две запасные пачки патронов, после чего некто в аккуратно выглаженном костюме прочел грамотку с упоминанием «Корфа Михаила Модестовича, 1891 года рождения».

– Вы поняли? – переспросил гэбист, заметив, что барон смотрит куда-то в сторону. – Гражданин Корф…

– Попался бы ты мне раньше, комиссарская шкура… – мечтательно произнес полковник и прикрыл глаза.

В ответ он ждал чего угодно – хотя бы удара в лицо, но внезапно люди в штатском рассмеялись. Корф удивленно открыл глаза и сообразил, что смеются не над ним, а над «шкурой». Гэбист – молодой плечистый парень – обиженно засопел и спрятал грамотку в большую черную папку.

– Господин полковник, – обратился к Корфу гэбист постарше. – Если вы дадите честное слово не сопротивляться, мы снимем с вас наручники.

Честного слова барону давать не хотелось, но наручники жали страшно, и он, промолчав, все же протянул вперед руки. Гэбисты переглянулись, старший кивнул, и один из подчиненных снял железки. Корф скрестил руки на груди и вновь закрыл глаза.

– Господин полковник! – неожиданно раздался голос «комиссарской шкуры». – Вы меня оскорбили! Немедленно извинитесь!

– Лейтенант! – прервал старший, но «шкура» не успокаивался:

– Я не комиссар! Мой прадед… у Врангеля… Потом на Соловках сгинул…

– Интересно, а чего вы молчали, когда вступали в партию? – съязвил старший. – Помнится, вы писали, что ваш дед – беспризорный…

– В партию… – буркнул лейтенант. – Провалитесь вы! Теперь до конца дней не отмоемся…

Корф молчал. Все это казалось забавным, но полковник понимал: сколь времена ни изменились, но в «чека» полковнику-марковцу ничего хорошего ждать не приходится.

Ехали недолго – барон сообразил, что Лубянка находится совсем рядом. Машина въехала в огромный двор, долго кружила, а затем мягко скатилась в подземный тоннель. Корфа провели коридором, и он оказался в длинном помещении без окон, где его еще раз обыскали, изъяв, как полагается, все, включая шнурки от туфель. Полковник не сопротивлялся, сберегая силы на будущее.

Его не стали томить, и через несколько минут он стоял в небольшом кабинете, также без окон, освещенном лампой дневного света. Здесь не было ничего, кроме стола с привинченными к полу ножками и двух табуретов, на одном из которых разместился тот самый лейтенант с черной папкой. Угрюмо поглядев на барона, он велел ему сесть и, достав бланк протокола, поинтересовался анкетными данными.

– Обычно мы комиссаров вешали, – охотно вступил в беседу барон. – Но в последнее время, господин чекист, мы их стали топить в нужниках…

– Попрошу… – воззвал было лейтенант, но Корф только вошел по вкус:

– Возьмем, бывало, такую комиссарскую шкуру, как вы, господин немецкий шпион, наденем на голову этой гниде ленинский мешок и суем жидовского прихвостня в нужник, чтобы лишь ноги торчали…

Гэбист вскочил, но Корф, отличавшийся мгновенной реакцией, успел схватить со стола бланк протокола, скомкать его и запустить точно в лицо растерянному лейтенанту.

«Сейчас он меня двинет правой, – азартно подумал барон, – я перехватываю руку… Эх, жаль на столе нет револьвера…»

Но гэбист не полез в драку. Нажав какую-то кнопку, он пулей выскочил за дверь. Вместо него в кабинет вошел парень в форме и замер у двери, равнодушно поглядывая на полковника.

– Что, тоже им служишь? – с брезгливой скукой поинтересовался Корф. – Продал Россию?

Барон выругался и, заметив на столе пачку сигарет, закурил. Он успел сделать только пару затяжек, как дверь отворилась, и в комнату вошел давешний гэбист, предлагавший снять наручники.

– И вас послать? – Корф наконец-то почувствовал себя в родной стихии. В конце концов, погибнуть в «чека», пусть даже в «чека» далекого будущего

– не худшая смерть для марковца.

– Пойдемте, – хмуро бросил вошедший. Корф без всякой охоты поднялся с табурета, поинтересовавшись, куда поведут теперь – в пыточную или в кабинет Дзержинского.

– Угадали, – отрезал гэбист. – Именно в кабинет Дзержинского.

На секунду барон похолодел, но вовремя вспомнил: Дзержинского давно нет в живых. Лунин даже успел рассказать полковнику, как этот людоед помер от кондратия на собственном диване. Но все же, все же…

Барона долго вели по коридорам, затем он поднимался на лифте, опять шел коридорами, пока не очутился на ковровой дорожке огромной приемной, где их встретил секретарь в штатском, поглядевший на полковника с немалым интересом.

Кабинет оказался колоссальных размеров. Дзержинский все же присутствовал там, причем во множественном числе: в виде портрета в полный рост и бронзового бюста. Впрочем, за столом сидел вовсе не Дзержинский, а сухощавый человек средних лет в хорошо сшитом штатском костюме. Лицо его Корф рассматривать не стал, дабы хозяин кабинета не счел его испугавшимся.

– Садитесь, господин Корф, – главный гэбист вежливо указал на огромное мягкое кресло.

– Не желаю! – отрубил полковник. По его представлениям, арестованному офицеру и дворянину сидеть в кабинете Дзержинского, да еще в подобном кресле, было бы непростительным компромиссом.

– Как хотите… – согласился хозяин кабинета. – Скажите, господин Корф, почему вы так странно себя ведете? По-моему, вы должны были давно прийти сюда. Сами…

– Я?! – изумлено поднял брови Корф. – Сам?! Простите, господин Дзержинский… Менжинский… Ежов… или как-вас-там-знать-не-знаю, вы меня с кем-то изволите путать!

– Ну что вы! – улыбнулся Главный гэбист. – Я прекрасно знаю, кто вы.

– Ну, тогда у вас жар, – рассудил полковник. – Хинину глотните! Или обратитесь к фельдшеру… к коновалу…

– Это у вас, похоже, горячка, – гэбист покачал головой. – Вы уже забыли, каким образом оказались здесь, в нашем мире?..

– Не забыл, – уточнять, впрочем, Корф не стал.

– У меня на столе ваши расписки. Несколько месяцев вы регулярно доставляли пакеты прямиком в наше ведомство. Вы с нами сотрудничали, господин Корф, причем весьма результативно. Так что вам не прятаться нужно было, а идти прямиком сюда. Мы бы вам смогли помочь…

На миг полковнику стало не по себе. Мысль о том, что пакеты доставляются не просто любителям отечественной истории, давно приходила на ум, но увидеть свои расписки на столе в кабинете Дзержинского было все же неприятно.

– А то даже смешно выходит, – вел далее сухощавый, неторопливо расхаживая по кабинету, – бродите по Столице с наганом – незаконное ношение, между прочим! – вмешиваетесь в наши дела, что тоже незаконно…

– Это моя страна! – отчеканил Корф. – Это вы тут – незаконные!

– Сомнительных знакомых заводите, – перечислял как ни в чем не бывало наследник Железного Феликса. – Да и тех зачем-то подставляете. Вот товарища Лунина подвели, да еще как! Старик вас в доме, можно сказать, приютил, а вы его документы, извините…

– Я?! – взъярился барон, позабыв, где находится. – Ах ты! Да разве я… Волков ваш! Сами разбойников плодите…

– Значит, бумаги у Волкова? – совсем другим тоном, быстро и резко, спросил хозяин кабинета. – Вы уверены?

И тут полковник понял, что рано начал чувствовать себя героем. Его разговорили простейшим приемом, который он сам неоднократно применял при допросе пленных.

«Дурак я, – запоздало подумал барон. – Молчать надо было…»

– Расскажите о Волкове, – велел главный гэбист. – Надеюсь, его-то выгораживать вы не станете?

Полковник не собирался выгораживать краснолицего бандита, но удовлетворять любопытство наследника Дзержинского тоже не хотелось. Гэбист попробовал продолжить уговоры, напирая на опасность, которую представляет собой беглый майор, но Корф упорно молчал. Хозяин кабинета покачал головой и заявил, что барон напрасно им не доверяет.

– Вы были, кажется, знакомы с Прыжовым, – напомнил он. – Он нам тоже не верил, начал какой-то личный сыск – и что? И вас обратно переправить не смог, и сам голову сложил. А вот мы вам поможем, Михаил Модестович. Как только мы вернем скантр, тут же переправим вас к Деникину. Вы – офицер смелый, опытный, были разведчиком, так помогите нам! Ведь это и в ваших интересах.

Полковник вздохнул:

– Нет, господин Торквемада, вы меня точно с кем-то путаете! Чтобы я выполнял ваши поручения? Нет, краснопузый, ты точно спятил!

– А напрасно! – хозяин кабинета деланно зевнул. – Без нашей помощи вам не вернуться к своим. Через месяц-другой рассыплетесь на молекулы, причем без всякого нашего вмешательства. На этот срок вас изолируют – во избежание, так сказать. А когда мы наладим связь по Второму Каналу, то поступим следующим образом: у наших коллег из Красной Столицы имеется агент в белом штабе. Мы поможем им и организуем операцию прикрытия, фигурантом которой выступите вы, Михаил Модестович. Расписки ваши как раз пригодятся! В общем, в глазах своих вы станете не только дезертиром-невозвращенцем, но и ординарным агентом «чека». Героем вы не умрете – не дадим!

– Брось, краснопузый! – скривился Корф. – Меня дважды к стенке ставили, так что не пугай – не страшно! Чтобы мои товарищи поверили вам, а не мне! Ты забыл: я не из Совдепии, у нас доносам не верят! Тоже мне, видок большевистский! А катился бы ты лучше… – и барон обстоятельно уточнил направление.

На этом аудиенция и завершилась. Корф оказался в камере – правда, чистой и светлой, зато в самой настоящей одиночке, естественно, без окон. Полковник собрался было прилечь на откидную койку, но вертухай тут же вмешался и запретил: днем лежать не полагалось. Корф обрадовался – давно хотелось подраться, и он предложил вертухаю зайти к нему в гости, дабы обсудить проблему. Тот, однако, воздержался и больше о себе вестей не подавал, дав барону возможность улечься на запретное ложе и немного подремать. Корф слыхал, что в «чека» допрашивают ночью, а потому решил набраться сил.

Вечером его действительно подняли и повели куда-то вдоль по коридору. Полковник решил более не церемониться и при первой же оказии двинуть какого-нибудь чекиста в ухо. Дальнейшее он вполне представлял, но это устраивало барона больше, чем томительное ожидание неизбежных, по его мнению, пыток и кирпичной стенки в финале.

К его удивлению, он оказался не в камере и не в кабинете, а в небольшом зале, уже наполовину заполненном офицерами в форме и в штатском. Полковник понял: намеченная драка пройдет с явным перевесом противника. Впрочем, этим пока и не пахло. Входившие в зал гэбисты смотрели на Корфа как-то странно, – не с лютой ненавистью к классовому врагу, а скорее с крайним любопытством и даже почтением. Корф в явной растерянности сидел под охраной конвоира, когда к нему приблизились двое молодых офицеров – один в форме, а другой в цивильном. Поздоровавшись, они вежливо попросили разрешения представиться. Удивившись, барон все же встал. Гэбисты назвали свои фамилии и звания – оба оказались капитанами.

– Полковник Корф, господа, – кивнул барон. – Я бы даже сказал, что рад знакомству, но… тут, вероятно, какая-то ошибка. Я, видите ли, арестованный…

– Никакой ошибки, господин полковник, – отверг эту возможность капитан в штатском. – То, что вы задержаны… а не арестованы – глупое недоразумение.

– То есть как?! – воскликнул Корф. – Как это недоразумение?! Я русский офицер! Я служил Государю Императору! Я два года давил красных, как вшей…

– Вот именно! – горячо подтвердил капитан в форме, но тут же стушевался. – Простите, господин полковник…

– Продолжайте, – разрешил ничего не понимающий Корф.

– Вы – настоящий русский офицер. Никогда не думал, что встречусь лицом к лицу с таким, как вы, героем…

– Что-с?! – глаза Корфа округлились. – Право, господа, все это весьма странно. Может быть, вы объясните мне, что… э-э-э… намечается?

– Господин полковник, – вступил «штатский», – здесь собрались офицеры первого управления. Это внешняя разведка… От их имени мы просим выступить…

Полковник вначале подумал, что над ним все-таки издеваются, но затем сообразил, что на издевательство это не похоже.

– Расскажите о себе, – продолжал капитан, – о фронте, о белой армии. А то в книгах – сами знаете…

Корф имел смутное представление о большевистской историографии.

– Право, господа, – замялся он, – это несколько неожиданно. Я думал, если «чека», то полагаются допросы… пытки…

– Но мы же не «чека», господин полковник! – возразил тот, что в форме. – То есть «чека», но… Время сейчас уже другое. Мы здесь не за красных. Мы этих коммунистов, признаться… Конечно, еще хватает всяких, и поэтому так хочется послушать настоящего русского патриота!

Барон так ничего и не понял, но возможность высказаться на всю катушку перед сборищем чекистов показалась ему забавной. Он подумал, что доведись вернуться в свой полк, его рассказу не поверят даже те, кто знал барона еще с Германской.

Зал заполнился. Корфа усадили за стол президиума. Капитан в штатском, подождав, пока настанет полная тишина, возвестил:

– Товарищи… то есть господа!

Сегодня у нас в гостях известный вам ветеран белой… то есть русской армии полковник Корф Михаил Модестович. Он любезно согласился рассказать о своем боевом пути, о незабываемых страницах нашей российской истории. Прошу вас, ваше высокоблагородие…

Барон нерешительно встал и подошел к небольшой кафедре. Внезапно зал взорвался аплодисментами, чем поверг Корфа в еще большее смущение. Но, решив, что ударять лицом в грязь нельзя, он превозмог себя, откашлялся и начал:

– Господа! Я узнал о большевистском перевороте, когда находился в команде разведчиков Особой армии Юго-Западного фронта. Мы как раз вернулись тогда из рейда в окрестности Луцка…

…Барона долго не отпускали, задали массу вопросов, интересуясь более всего способами расправы с комиссарами. Полковник, сообразив, что его тирада об отхожем месте уже получила известность, смутился, поскольку все эти благоуханные подробности попросту позаимствовал из частых бесед на вечную «комиссарскую» тему. Пришлось сказать правду – споры о судьбе пленных большевиков велись еще с осени 17-го, но чаще всего их действительно выводили в расход без суда и следствия. В ответ по залу прокатился завистливый вздох, офицеры мечтательно улыбались. Наконец, капитан в цивильном заявил, что гость устал, после чего зал вновь ударил в ладоши, и Корфу, в довершение всего, преподнесли в память о встрече небольшой японский радиоприемник. Потом его отвели в буфет и угостили ужином.

– Признаться, я представлял «чека» несколько иначе, – заметил Корф, заедая кофе пирожным «мокко».

– Здесь и было иначе, – неохотно откликнулся один из капитанов. – И сейчас еще остались некоторые… монстры. Но молодые сотрудники… вы видели сами… Господин полковник, я немного знаком с вашим делом. Ваше задержание совершенно незаконно, и скоро вы будете на свободе.

– Признаться, не уверен, – покачал головой барон, вспомнив беседу с главным гэбистом.

– Увидите, – со странной усмешкой пообещал собеседник. – Включите приемник в полночь – на средних волнах, где «Маяк»…

Барона вновь отвели в камеру, где уже стоял столик с бутылками пепси-колы, а койка была накрыта теплым одеялом.

Пепси барону не хотелось, и он прилег на койку, включив, как советовали, радиоприемник. Полночь приближалась.

Отзвучали позывные, и диктор начал читать обзор новостей. Слушая, полковник качал головой: страна разваливалась на куски, губернии, именуемые теперь отчего-то «республиками», откалывались от России, кое-где уже стреляли, а политики никак не могли поделить власть. Диктор упомянул фамилию, показавшуюся знакомой, и барон сообразил, что этот тот самый Генерал, о котором ему рассказывал Лунин. Затем пошли сообщения о поисках большевистских сокровищ, упрятанных в иноземные банки, о росте цен и разгуле преступности. Корф задумался и внезапно вздрогнул, услыхав собственную фамилию.

– Президиум движения демократических реформ, – вещал диктор, – выступил с резким протестом по поводу ареста канадского гражданина Михаила Корфа, потомка известного дворянского рода. Михаил Корф прибыл в СССР, желая посетить родину предков и установить контакт со своими родственниками. На пресс-конференции выступил двоюродный брат Корфа Михаил Плотников…

Барон удовлетворенно хмыкнул: правнук не оставил его в беде.

– Известная правозащитница Калерия Стародомская, – продолжало радио,

– заявила, что арест Корфа – это позор для молодой российской демократии. Она также проинформировала, что на завтра назначен митинг на бывшей площади имени Дзержинского с требованием немедленного освобождения Михаила Корфа и всех политических заключенных в СССР…

«Ну и ну!» – уже засыпая, подумал барон. Слова Келюса о революции теперь не казались ему преувеличением.

Полковника освободили рано утром. Неизвестный и не представившийся офицер хмуро принес официальные извинения, посоветовав молчать обо всем виденном и слышанном, и проводил Корфа подземными коридорами к выходу. Освобожденному вернули вещи, за исключением револьвера. Барон запротестовал, но результатов это не возымело, и через несколько минут Корф уже стоял на совершено пустой в этот утренний час Лубянской площади рядом с магазином «Детский мир» – на том самом месте, где был незадолго до этого арестован. Не успел он подумать о дальнейших планах, как откуда-то сзади неслышно подкатила белая «Волга».

– Прошу вас, господин полковник, – человек, сидевший за рулем, открыл дверцу, и Корф узнал знакомого уже капитана в цивильном. – Я подвезу вас. Ну, и… поговорим, если пожелаете.

– Итак, господин полковник, – начал гэбист, как только машина тронулась с места, причем об адресе не было сказано ни слова. – Вас, как видите, выпустили, я оказался прав. Когда приедем на Набережную, я верну вам револьвер. Вы же говорили, что он у вас еще с фронта.

– Однако, господин капитан, – заметил барон, – хотел бы я знать, как это вы решились. В вашем-то ведомстве…

– А где вы видели контрразведчика, который действует по собственной инициативе? – бледно усмехнулся офицер. – В наших интересах, чтобы вы были в безопасности – значит, вам требуется оружие…

Корф, сообразив, что по-прежнему находится на чекистском «крючке», нахмурился и даже попытался отодвинуться в сторону, насколько позволяло место.

– Я вас прекрасно понимаю, – продолжал гэбист. – Налетели, схватили, еще и наручники, кажется… Вы уж, наверно, представляли себе дыбу?..

– Не представлял, – буркнул барон, – видел. И не только дыбу.

– А-а-а! – понял капитан. – В славные деньки 18-го! Ну, при Феликсе еще и не то бывало! Да и позже… Вы думаете, почему вас так грубо, по-дилетантски раз – и в машину? Вас, который находится здесь, собственно говоря, по нашему приглашению! Курьера Второго канала! Просто, господин полковник, у нас недавно была маленькая заварушка. Нам поставили нового главного, почти что демократа. Вы, кажется, имели честь с ним общаться… Ну, а он, кроме романов господина Рыбакова, о нашей работе, боюсь, ничего не читал. Ему доложили, у него глаза на лоб полезли, и он передал ваше дело из внешней разведки черт знает куда! И вот результат: мало того, что операция под угрозой срыва, так еще и объясняйся со Стародомской… Ладно,

– прервал он себя. – Верить нам вы, господин полковник, понятное дело, не обязаны, сотрудничать не станете, но я все же кое-что вам расскажу. Хотя бы для того, чтобы вы не представляли себе нашу контору сумасшедшим домом…

Барон по-прежнему молчал, что, впрочем, не смущало гэбиста.

– Итак, скантр, – вел далее он. – Скантров, как вы, наверное, знаете, несколько, но охота идет только за одним – из Института Тернема. Мы его ищем по долгу службы, как величайшую госценность. Вы его ищете, чтобы вернуться к Деникину… Волков, однако, всех опередил: нашел первым. Ему он, скорее всего, нужен, чтобы продать на Западе, хотя… Этот майор – фигура странная. Познакомиться бы с ним…

– Это точно, – не выдержал Корф. – Познакомиться – удовольствие, признаться, немалое. Через двери проходить изволит, мертвецами командует…

– Вы видели? – встрепенулся капитан, и машина сделала петлю по пустой улице. – Вы это точно видели, господин полковник?

– Видел, – неохотно признался Корф.

– Значит, правда, – сквозь зубы процедил гэбист. – Недаром он занимался программой «СИБ». Еще до Института Тернема… Не слыхали? Это то, что болваны-журналисты окрестили программой «Зомби». Ладно… Так вот, кроме нас с вами, скантр ищет еще одна команда. И ей он, пожалуй, нужнее всех. Догадываетесь о ком я, господин полковник?

– Я, видите ли, здесь недавно, – ушел от ответа барон.

– Значит, вы не в курсе, кто мог похитить Николая Лунина?

Корф закусил губу – удар был точен. Этого он не ожидал.

– Это… люди из Белого Дома, – неохотно признался полковник. – Они давно искали Николая. Он там что-то увидел…

– Именно – «что-то», – подчеркнул капитан. – А быть может, и кого-то. Николай Андреевич Лунин совершенно случайно увидел какую-то мелочь, маленькую такую тайну, господин полковник. Но видел не он один, и если все это сложить в мозаику, тогда весь мир узнает, кто и почему победил в августе. Вдобавок Лунин знаком с документами, которые хранил его дед, плюс еще этот скантр… Просто удивительно, что до него добрались так поздно.

– Он жив? – тихо спросил Корф.

– Не знаю… Мой вам совет: берите своего кузена… да, Плотников – действительно ваш родственник?

– Правнук, – признался полковник. – Только он не знает.

– Ух ты! – восхитился капитан. – Боевой у вас потомок… Так вот, идите к Стародомской или даже повыше, и шумите. Шумите громко – очень громко. Сразу же укажите адрес, чтобы не искали у нас. Лунина похитили люди полковника милиции Курбяко, непосредственно этим делом занимался какой-то капитан Цэбэков. Между прочим, в столичной милиции такого капитана нет… Фамилии запомнили?

– Курбяко… Цэбэков… – повторил Корф. – Запомнил.

– У Волкова есть база. Но где – ума не приложу. Раньше он прятался на Головинском. Мы туда сунулись, потеряли двоих – без толку…

Корф, не подав виду, навострил уши.

– Он был там, но ушел. К тому же на Головинском что-то произошло – стрельба, трупы, а Волков шума не любит. Есть одна зацепка… Он может объявиться возле одной певички. То ли роман, то ли еще что-то…

– «Дорогой, ты улыбнулся», – процитировал Корф без всякого выражения.

– А говорите, недавно прибыли! – покачал головой капитан. – Хотел бы я знать, откуда у вас такая информация! Да, это Алия. Скоро ее большой концерт в «Олимпийском». Раньше в таких случаях люди Волкова ее охраняли. Точнее, не ее, а багаж… Что она там возит? Даже интересно…

– Зачем вы мне это рассказываете? – не сдержался барон. – Что вам надо?

– Скантр, – просто ответил капитан. – И как можно быстрее, причем с условием, что он не попадет в Белый Дом. Иначе, боюсь, будет поздно. Если вы поможете достать скантр, мы первым делом едем вместе с вами в Теплый Стан. Там мы вручаем вам в подарок противопехотный гранатомет и полный комплект военной переписки Троцкого для вашей разведки. Думаете, шучу? – гэбист покосился на Корфа. – Тогда мы можем разъяснить смысл операции «Второй канал» – а это очень высокая цена. Ну, а после вашего отбытия…

Барон вдруг понял, что его вербуют, – быстро и успешно.

– Погодите, – прервал он капитана. – Вначале я хочу знать, что такое скантр. Иначе нет смысла разговаривать.

– Ухватили главное, – кивнул гэбист. – Скантр… Для меня – это предмет государственной важности, который следует немедленно вернуть. Для ученых – источник энергии и, в некоторых случаях, преобразователь сильных электрических полей. Скантры незаменимы для ПВО, для программы «звездных войн»… Но этот – «Ядро-7» – особый, Тернем конструировал его специально…

Капитан прервался, взглянув на своего пассажира. Полковник молчал, поглядывая в окошко и делая вид, что его очень занимают городские пейзажи.

– Вы, наверно, меня не поймете, – нерешительно проговорил гэбист. – Я и сам, признаться…

Внезапно он заговорил быстро и горячо, что, в общем, совсем не свойственно лицам его профессии.

– Слушайте, господин полковник… Те, из Белого Дома, победили не благодаря двум тысячам мальчиков на баррикадах и даже не благодаря измене. У них было еще что-то. Все эти фокусы, вроде пространственной связи – тоже мелочь… Они связаны с некой Силой. Перед этой Силой устоять невозможно, мы даже не представляем толком, что можно от нее ждать. Тогда, в августе, она лишь, так сказать, дохнула… Они уже давно натворили бы дел, но эта Сила неблизко. И скантр, именно «Ядро-7», дает возможность установить с этой Силой прямую связь. И если такое произойдет… Знаете, я в этом случае предпочту оказаться в вашем ОСВАГе!..

– Что за Сила такая? – решился уточнить барон. – Вы, позвольте… не на марсиан изволите намекать?

– Нет! – сорвался на крик капитан, но тут же перешел на шепот. – Уже думали! Нет, не Марс, не Луна, и даже не наши заклятые друзья с Тускулы. С ними бы мы всегда договорились, а с настоящими пришельцами разговор короткий – всего лишь спутник с термоядерной боеголовкой. К этому-то мы готовы. Тут что-то другое… Вот такие дела, господин полковник. Вот чем мы занимаемся. Увы, идиотов в нашей конторе тоже достаточно, в чем вы и убедились. До сих пор диссидентов ищут… Железная когорта партии.

Машина затормозила, и Корф увидел, что они уже на месте, возле самого Дома на Набережной.

– Спасибо, господин капитан, – после некоторой паузы поблагодарил барон. – За то, что подвезли, – поспешил добавить он, чтобы гэбист не подумал лишнего.

– Я с вами свяжусь, – капитан открыл дверцу. – Да, ваш револьвер, господин полковник. Мы его почистили… И патроны… пожалуйста.

– Если не секрет, господин капитан, – не выдержал барон. – Ваши предки во время гражданской…

– Вот вы о чем! – понял тот. – У меня тогда оба прадеда легли: одного белые повесили, а другого красные к стенке поставили.

Барона подмывало спросить и о «заклятых друзьях» с таинственной Тускулы, но понял: этого ему не скажут.

Машина уехала. Барон вздохнул и направился к знакомому подъезду. Было еще рано, и Корф решил посидеть полчасика на скамейке, а заодно привести мысли в порядок. Он закрыл глаза и задумался. Странные события последних дней складывались к невероятную мозаику, и полковник еще раз пожалел, что он не на фронте, где все так ясно и просто. В «чека» его обставили в два хода: дали покричать, затем умаслили и разговорили. А он еще боялся дыбы! Впрочем, это уже было в прошлом. Сейчас следовало выручать Николая, но полковник не знал – как. В Калерию Стародомскую не очень верилось.

Внезапно Корф почувствовал, что его одиночество нарушено. Открыв глаза, он с изумлением увидел на скамейке рядом с собой Кору. Девушка была в джинсах и в знакомой рубашке Келюса.

– Я почувствовала, что вы пришли, – негромко начала она. – Здравствуйте, Михаил Модестович.

– Здравствуйте, сударыня! – обрадовался барон. – Вы даже не представляете, как я рад вашему возвращению! А после, так сказать, узилища, повидать вас…

– Мик был уверен, что вас освободят, – слабо улыбнулась девушка. – Михаил Модестович, прежде чем вы встретитесь с остальными, я бы хотела…

– Чем могу, сударыня? – встрепенулся Корф. – Все, что пожелаете…

Девушка покачала головой.

– Там, – она кивнула куда-то в сторону, и барон понял, что она имеет в виду – вам, наверное, уже рассказали обо мне. Я и сама хотела, но все не решалась. Вы же, Михаил… Михаил Модестович, всегда хорошо ко мне относились…

– Помилуйте, сударыня! – возмутился барон. – Да что бы мне краснопузые не наплели про вас, я бы им в жизни не поверил! Да и что эти ширмачи могут о вас сообщить?

– Вы, как всегда, благородны, – покачала головой Кора. – Мне казалось, что это легко заметить, но только Фрол понял. И то потому, что он сам – не человек…

– Как?! – обомлел барон. – Господин Соломатин не… И что он увидел, помилуйте?!

– Что я такая же, как Волков! И как его бандиты! Я мертвая, Михаил! Ярытница… погань…

– Господь с вами! – испуганно пробормотал барон и перекрестился.

– Не верите? – девушка вновь улыбнулась, но вымученно и горько. – Смотрите! То, что перед вами – только видимость. А на самом деле…

И тут черты девушки словно поплыли, сквозь легкий туман начала проступать черная высохшая кожа; исчезли губы, впали глазницы, вместо глаз…

– Не надо! – Корф закрыл лицо руками. – Пожалейте…

Когда он открыл глаза, видение – если это было видение – исчезло. Кора вновь стала прежней, только побледнела, как полотно. Девушка смотрела в сторону, руки впились в край скамейки.

– Кора, – тихо заговорил барон, – кто бы вы ни были… Я ничего в этом не понимаю, но если я могу хоть чем-то помочь… Впрочем какой с меня толк? Вы же знаете, кто я…

– Знаю, – девушка низко опустила голову, – Волков мне рассказывал. Странно, он никого не уважает, но о вас отзывался хорошо. Говорил, что жалеет вас… Что вам никогда не вернуться…

– Я найду скантр! – упрямо заявил полковник.

– Это не поможет. Я не должна, наверно, говорить, но вы очень мужественный человек, Михаил… Кроме скантра нужна установка, а она сейчас находится под строгой охраной. Дело в том, что Волков хотел уйти вместе с вами к Деникину, но узнал, что Второй канал полностью отключен от источников энергии. Даже его захват ничего не даст. А одного вас не выпустят. Волков говорил, что вы слишком много знаете, и вас никогда не отпустят обратно. В крайнем случае инсценируют несчастный случай… Мне очень жаль, Михаил.

– «Марш вперед, трубят в поход, марковские роты…», – барон как-то сразу выпрямился и напрягся. – Стало быть, сударыня, мы квиты. Перед вами

– покойный полковник славной Добровольческой армии Михаил Корф, трагически рассыпавшийся на молекулы аккурат на сто первом году жизни! Ничего, Кора… Господь нас не оставит.

– Он отвернулся от меня, – прошептала девушка. – Не будем об этом. Я хочу предложить вам вот что… Это план Волкова, но мы можем им воспользоваться. Если мы захватим скантр, то спрячем его в безопасном месте, а затем поставим ультиматум: или вас отправляют домой, или мы просто уничтожим «Ядро». Для гарантии в момент передачи скантра мы пригласим иностранных журналистов.

– Умно, – барон вновь ощутил слабую надежду. – Но, сударыня, что может делать этот бандит у Деникина? Он не боится… на молекулы?

– Не знаю, – покачала головой Кора. – Он ищет еще что-то… Может, это гарантирует ему безопасность?

– Ладно! – полковник хлопнул ладонью по колену. – Стратегический план принят… Ну, а что у наших?

– Фрол вам расскажет… Мик – он молодец! Но, боюсь, Михаил Модестович, ваш родственник мною излишне, как бы это сказать…

– Уши оборву! – решил барон. – Хотя осуждать не могу, гм-м… Однако для личных дел у нас еще будет время. Сейчас главное – помочь Николаю. Пойдемте, сударыня, нам, по-моему, пора.

Барон склонился перед девушкой в галантном поклоне. Та секунду колебалась, затем все же подала ему руку…

Келюс ожидал допроса, предъявления обвинения, может быть, даже очной ставки. Он прикинул, что его легко обвинить в государственной измене: в хаосе, наступившем после августа, внуку старого партийного функционера легко приписать любые грехи. Но с ним с самого начала поступили странно. Милицейский автомобиль, покружив, выехал на какую-то пустую улицу, где уже стоял крытый военный фургон. Келюса вывели из «лунохода» и усадили в кузов, причем рядом оказался все тот же усмехающийся Китаец. Милиционеры откозыряли и отбыли. Фургон, однако, остался на месте – они никуда не ехали.

– Что происходит? – не понял Лунин. – Если я арестован, я требую…

– Адвоката просить будешь? – покачал головой капитан. – Поздно требовать, Лунин. Сиди… Прикажут – съездим в одно интересное место. Прикажут – я тебя здесь, прямо в кустах закопаю. Молись, если веришь в своего Христа…

Китаец улыбнулся, но было видно, что убийца и не думает шутить. Стало страшно – по-настоящему. Что он должен ждать? От чего зависит его жизнь?

Лунин покосился на своего конвоира. В фургоне, никого не было, кроме них и шофера, но тот – далеко в кабине. В голове мелькнуло: «Двинуть этого… Жаль, пистолета нет… Оглушить – и ходу…»

– Не вертись, Лунин, – посоветовал капитан. – Не хочешь молиться? Ты атеист, Лунин? Плохо тебе будет умирать!

– Сволочь! – ругнулся Келюс. – Фрол бы вас всех, бином… Морским узлом…

– Большой человек – глупый человек, – покачал головой Китаец. – У вас даже йети уважают милицию. Как просто, Лунин: твой йети перебил вард Волкова, а мы вас взяли голыми руками. Стоило лишь надеть форму… Вы, люди Запада, смотрите только на внешность. Жаль, я не достал тебя, Лунин, тогда ночью. Был бы ты национальным героем. Хоть не так обидно… А сейчас ты всем доставил хлопот!

– Вы не сможете меня убить! – заставил себя усмехнуться Николай. – Меня Генерал знает. Я даже с Президентом знаком! Если я пропаду – будет шум…

– И Президент тебя знает, – закивал Цэбэков. – Генерал тебя знает. Большой ты человек, Лунин! И сам шибко много знаешь… Ничего, он решит, что с тобой делать.

– Кто – он? Президент?

– Зачем Президент? – удивился Китаец. – У тебя мания величия, Лунин! Президент – человек занятой. Он сказал: надо обеспечить секретность, наше дело – выполнять. А насчет шума – не бойся! Тебя убьют враги перестройки… Или как сейчас у вас, русских, это называется?

– А, ну да! – озлился Лунин. – У нас, значит? А ты? Вансуй-банзай? «Алеет восток, поднимается солнце»! Идеи чучхе всесильны, бином, потому что они верны!

– Ай, Лунин! – губы Цэбэкова вновь растянула улыбка. – Ты, значит, расист? Не любишь нас, азиатов? Только я не китаец. Ханьцев я и сам ненавижу… И не японец, Лунин… Так что «банзай» кричи сам. Я – бхот. Географию учил, а?

Келюс неплохо знал географию, но о бхотах имел более чем смутное представление.

– Если хочешь, зови меня Шинджа, – продолжал капитан. – Так меня зовет он.

– Не хочу…

Тем не менее Лунин постарался на всякий случай запомнить странное имя Китайца, оказавшегося не китайцем, а каким-то бхотом. Правда, Николай не был уверен, что эти знания ему пригодятся…

Прошел час, может, даже больше (времени Лунин не засекал). Цэбэков замолчал и даже перестал улыбаться, глядя на свою жертву холодно и равнодушно. Дважды капитан доставал рацию, включал, но каждый раз, подождав несколько секунд, вновь цеплял ее на пояс. Наконец передатчик пискнул сам. Шинджа быстро включил его и выслушал короткую команду – Келюс понял, что говорят не по-русски. Удовлетворенно улыбнувшись, Китаец расстегнул кобуру.

– Можно убить по-разному, Лунин. Знаешь, нас учили убивать мгновенно

– это очень просто. Но мне всегда было интересно стрелять так, чтобы пуля убила не сразу. На животе у человека есть одна точка… Если попасть туда, ты умрешь через три минуты, но эти минуты покажутся тебе годами…

Келюс не стал отвечать. Страх сменился ненавистью. Китаец был не просто убийцей, работающим из-за денег или по приказу. Николай еще ни разу не ощущал желания уничтожить в человека, и теперь он понял, что это такое.

– Но тебе повезло, Лунин, – Шинджа хлопнул рукой по кобуре и вновь усмехнулся. – У наших что-то не вышло, и ты нужен живым. Так что готовься

– будешь отвечать на вопросы. Тебе придется очень постараться…

Фургон тронулся с места. Ехали долго, окон в кузове не было, и Келюс никак не мог определить даже направление, в котором его везли. Только по толчкам он догадывался, что автомобиль проезжает по скверной грунтовке. Очевидно, они были за городом.

Наконец машина затормозила. Китаец открыл дверцу и приглашающе кивнул. Лунин осторожно выглянул: они остановились во дворе большой, окруженной забором дачи. Подошла охрана – молчаливые парни в пятнистой униформе. Николая провели к высоким, окованным железом дверям, за которыми оказалась лестница, ведущая вниз. Китаец, велев подождать, вновь связался с кем-то по рации, затем хмыкнул и указал рукой вниз. Спустившись по лестнице, Келюс оказался в темном сыром коридоре, освещенном слабым светом электрической лампочки.

– Хорошо здесь, правда? – хмыкнул бхот. – Привыкай, Лунин!

Пройдя по коридору, они остановились у какой-то двери.

– Кажется, здесь, – заметил Шинджа. – Поздоровайся со старым знакомым, Лунин!

Келюс с испугом подумал о Фроле или о Корфе, но, когда дверь открылась, он увидел на полу нечто, совершенно не напоминающее человека: на голом цементе корчился кусок окровавленного мяса. Засохшая кровь покрывала все тело; правой руки не было – из предплечья торчали обрывки мышц. Тело еще жило, подергиваясь, вздрагивая, но не издавая ни звука. Келюс отвернулся: смотреть на это было невозможно.

– Не узнал? – удивился Китаец. – Ай, Лунин, знакомых не признаешь!

«Фраучи!» – вдруг догадался Келюс, и ему стало не по себе. Кем бы ни был бывший подполковник, такого Николай ему не желал.

– Крепко дрался, – пояснил Китаец. – Живуч! Ну, варды все живучи. Странно звучит по-русски, правда? Варды – живучи, а?

Шинджа провел Келюса в конец коридора, звякнул связкой ключей, и Николай оказался в небольшой камере с окошком, когда-то, вероятно, выходившим во двор, а теперь заложенным кирпичом. Лампочка освещала деревянный, похожий на пляжный, лежак, маленький столик и умывальник в углу.

– Не скучай, Лунин! – посоветовал Китаец, закрывая дверь. Николай остался один.

Первые несколько часов он старался не расслабляться, вздрагивая при малейшем шуме в ожидании гостей. Но о Келюсе, казалось, забыли. Молчаливый охранник принес скудный ужин, а еще через пару часов лампочка погасла.

Итак, его тюремщики не спешили. Когда возбуждение спало, Лунин попытался рассуждать логически. Это оказалось нелегко: страх не отпускал, перемежаясь со смутной надеждой на помощь. Но кто мог добраться сюда? Фрол? Корф? Милиция? Нет, надеяться было не на кого…

Все же постепенно Келюс начал кое-что понимать. Его не убили, хотя Шинджа был уже готов пустить в него свою «хитрую» пулю. Китаец ждал приказа, но вместо этого неведомый «он» велел доставить Николая в этот подвал. Зачем? Если он просто опасный свидетель, вопрос давно бы решился…

Ответ был один – Волков. У его тюремщиков, как намекнул Китаец, что-то сорвалось. Что? Наверно, налет на Головинское. Окровавленное тело Фраучи, похоже, оказалось единственным трофеем; ни Волкова, ни бумаг, ни, самое главное, скантра добыть не удалось. Значит, они хотят как следует расспросить Келюса, и лишь потом заставить его молчать.

Выводы оказались невеселыми. Из него вытрясут все, а потом Келюс исчезнет. Китаец даже намекнул, как это будет сделано: Лунин падет жертвой «врагов демократии». Почему бы и нет? Ведь он защищал Белый Дом, был даже ранен… Почему-то собственное участие в этих событиях, которым Келюс так гордился, теперь вызывало только стыд. Приходило на ум то, о чем не думалось раньше, в августовской горячке. А что если Белый Дом атаковали бы по-настоящему? Сотни трупов? Танки прошли бы сквозь толпу, как сквозь масло, – и это называется оборона! А может, как уже поговаривали неглупые люди, твердыню демократии никто и не думал штурмовать! Келюс уже знал, что колонна, которой они преградили путь, уходила из города. Что же было на самом деле? Он уже догадывался – спектакль! Масштабный, страшный, с настоящими жертвами, в числе которых Келюс не оказался совершенно случайно. А в это время в небольшой комнатке на восьмом этаже вершилось главное. Он, Николай Лунин, это видел, и теперь становился опасен.

Весь следующий день Лунин по-прежнему ждал допроса, но его вновь не беспокоили. Охрана приносила еду, его даже вывели на короткую прогулку во двор, но никто, даже Китаец, им не интересовался. Вначале это обрадовало, но затем Келюс ощутил беспокойство и странное нетерпение. Он уговаривал себя, что задержка – лишь на пользу, время пригодится его друзьям, чтобы принять меры, но нетерпение росло. Хотелось одного – скорее! И Николай невольно подумал, не специально ли это придумано. Ожидание – не худший способ «размягчить» узника.

Так прошли еще два дня. Завтрак, короткая прогулка, обед, ужин… В недолгие минуты, когда Николай оказывался вне стен камеры, он пытался присматриваться. Понять удалось одно: он на военном объекте. Часовые, проволока, охраняемые здания… Правда, все военные без погон и знаков различия, в одинаковой пятнистой униформе. Постройки были старые, еще довоенные, но где-то дальше, судя по всему, находилась вертолетная площадка. На бандитское логово все это никак не походило. Режимный секретный объект. Значит, он узник не разбойничьей шайки, а той самой власти, которую защищал в августе.

Вечером третьего дня, после ужина, Келюс внезапно почувствовал себя странно. Закружилась голова, в ушах послышался легкий далекий звон, все тело охватила слабость. Лунин присел на койку, а затем, не выдержав, прилег. Мелькнула запоздалая догадка: что-то подмешали в еду. Значит, решили отравить? В голове начало мутиться, руки забило мелкой дрожью, дальний угол комнаты стал расплываться…

«Как просто, – подумал Николай. – Значит, все?»

Впрочем, никакой боли не чувствовалось. Напротив, неподвижное тело обрело странную легкость, слух, уже не улавливающий никаких реальных звуков, наполнился странными и нездешними голосами. Глаза еще видели, но словно сквозь небольшое круглое окошко, окруженное расплывающимся радужным туманом.

Не слухом, а по какому-то колебанию воздуха Келюс понял: дверь в камеру отворилась. Кто-то подошел – но тут перед глазами встала серая пелена. Лунин ощущал только взгляд – внимательный, любопытный. Это продолжалось долго, возможно, не меньше часа. Наконец, пелена пропала, камера вновь была пуста. Потянулись долгие минуты, и вот кто-то снова вошел в комнату. На этот раз Лунин видел гостя. Желтоватое узкоглазое лицо, покрытое глубокими морщинами, темный плащ, похожий на балахон, маленькая круглая шапочка… Без труда вспомнилось: ночь в Белом Доме, комната на восьмом этаже и старик, выходивший из секретной комнаты.

– Приветствую вас, Николай Андреевич, – голос говорил по-русски с легким акцентом, но чисто, без всякого выражения и эмоций. Келюсу даже показалось, что он не слышит никакого голоса, а слова возникают сами собой в его сознании, но в этом он мог и ошибиться. Во всяком случае губы старика шевелились, но еле заметно, почти не разжимаясь.

– Для начала я хочу кое-что уточнить. Это не займет много времени…

Лунин хотел было возразить, что не намерен беседовать в подобной обстановке, но внезапно темные глаза гостя приблизились и словно выросли. Николай почувствовал, как звон в ушах переходит в глухой резкий гул. Еще мгновение – и сознание исчезло…

…Тишина – абсолютная, недвижная. Каким-то краешком Келюс продолжал ощущать себя, но время остановилось. Сколько это тянулось, понять было невозможно. Наконец откуда-то издалека послышался резкий повелительный голос:

– Очнитесь! Николай Андреевич!

Вздрогнув, Келюс открыл глаза. Смуглое лицо смотрело на него бесстрастно и холодно.

– Извините за подобный метод. Он, по крайней мере, не сопряжен с физическими страданиями. Итак, теперь я знаю все, и мы можем поговорить…

Лунин понял: гипноз! Усыпили и заставили все рассказать! Для этого и подмешали наркотик – чтобы ослабить волю… На миг вспыхнула ненависть, но тут же исчезла. Остались страх и почему-то – любопытство.

– Как я понял, вы уже сообразили почти все. Да, вы, Николай Андреевич

– совершенно лишний свидетель. Вы увидели, как действует то, что мы называем «Тропой Света». Это небольшая тайна, но мы ее очень бережем. К сожалению, благодаря оплошности других людей вы познакомились с некоторыми важными документами. Вы коснулись Тайны Больших Мертвецов и даже что-то знаете об Оке Силы. Это очень плохо – для вас. Есть два выхода, и оба вас не устроят. Первый – тот, которого вы так опасаетесь. Второй – не лучше, но об этом сейчас не будем. К вашему счастью, тот, кому я служу, не желает такого. Почему – не так важно. Скажем, вы родственник его очень давнего и упорного врага. Тот, кому я служу, по-своему справедлив, и не хочет, чтобы ваше устранение походило на месть…

Лунин невольно удивился, но тут же возникла догадка. Старик говорил о его деде, старом большевике Лунине! Вот, значит, как? С кем же враждовал бывший нарком?

– …Но вы слишком опасны, чтобы вас просто отпустить с миром. К тому же вы связались со странной компанией, а это еще опаснее. Итак, вы останетесь здесь и, боюсь, надолго. Через некоторое время вас переведут в более приличные условия, и мы встретимся снова. Меня зовут Нарак-цэмпо, запомните это имя…

– А что будет с остальными? – это было первое, о чем решился спросить Келюс.

– Забудьте о них, Николай Андреевич. Впрочем, вы имеете шанс несколько улучшить свое положение. Нас беспокоит Соломатин. Он может быть опасен, а поэтому его следует обезвредить как можно скорее. Надеюсь, вы окажете нам помощь. Это зачтется…

Хотелось крикнуть, но Лунин сдержался. Они хотят «обезвредить» Фрола? Не выйдет, воин Фроат им еще покажет…

– Подумайте, – закончил Нарак-цэмпо. – Вы, конечно, догадываетесь, что у нас есть способы убеждения. Некоторые из них вам не понравятся. До встречи, Николай Андреевич.

Смуглое морщинистое лицо начало расплываться, и Келюс ощутил, что вновь теряет сознание. Странные голоса вновь зазвучали в полную силу, свет перед глазами померк, и Лунин провалился в немую бездну. Тьма поглотила его; исчезли не только мысли, но и ощущение себя самого – последнее, что теряет человек…

…Он очнулся – камера была пуста, голова казалась свежей, и все случившееся в первую секунду представилось Николаю ночным кошмаром. Но кошмар был наяву: легкая дрожь пальцев еще не прошла, в ушах звучали отзвуки странного хора, и с каждой пульсацией крови в висках отдавалось эхом непонятное имя – Нарак-цэмпо.

Первая попытка встать оказалась неудачной: слабость брала свое. Собравшись с силами, Лунин вновь привстал, и на этот раз дело пошло успешнее. Он сделал несколько шагов по камере. Одурь постепенно уходила, и, вспомнив Корфа, начинавшего каждое утро с неизменной гимнастики, Келюс принялся проделывать какое-то подобие зарядки. Впрочем, его хватило всего на несколько упражнений. «Нарак-цэмпо… Нарак-цэмпо…» – стучало в голове. Наконец-то все стало ясно. Его пока не убьют. Зато всех остальных ждет смерть. А его постараются использовать, чтобы «обезвредить» парня, который спас Николая дождливой августовской ночью. Чем им так помешал Фрол? И что за «способы убеждения» имел в виду этот желтолицый? Впрочем, последний вопрос был самым несложным. Вновь вернулся страх – безграничный, парализующий волю и чувства…

– Не бойся, воин Николай…

Это прозвучало настолько неожиданно, что Келюс замер, затем обрадованно вскрикнул и оглянулся. Варфоломей Кириллович стоял посреди камеры – такой же спокойный и уверенный в себе, как и той страшной августовской ночью. Почему-то в первый миг Николая совсем не удивило, каким образом старик очутился в его камере. Об этом он подумал значительно позже, теперь же ощутил радость и невероятное облегчение.

– Здрав ли ты? – продолжал старик, улыбаясь уголками губ. – Как твой сосуд скудельный, что ты «черепушкой» величал?

– Спасибо… Уже не болит… – Келюс наконец обрел дар речи. – Варфоломей Кириллович! Вы… Вы знаете… Здесь они…

– Ведаю, воин Николай, все ведаю… Пойдем.

Это было сказано так просто, что Лунин послушно кивнул и, наскоро приведя в порядок одежду, выжидательно взглянул на Варфоломея Кирилловича. Тот неторопливо подошел к двери, и тут только Келюс вспомнил, что камера заперта, снаружи – охрана, пулеметы и проволока в несколько рядов. Но растерянность тут же сменилась изумлением: старик легко ударил рукой по двери – и та со скрипом приоткрылась. Келюс лишь сглотнул слюну и вышел вслед за стариком в коридор.

Часового он увидел почти сразу. Крепкий парень в маскхалате, вооруженный короткоствольным автоматом, стоял под слабо горевшей лампой и откровенно скучал. Ни Варфоломея Кирилловича, ни Келюса он явно не видел. Старик оглянулся и, как показалось Николаю, слегка подмигнул. Приободрившись, Лунин ускорил шаг. Отчаяние и страх исчезли: те, кто грозил ему и его друзьям смертью, не были всесильны…

У выхода из подвала им встретился еще один часовой, также не обративший на беглецов ни малейшего внимания. Вскоре они уже были во дворе, где сновали люди в пятнистой униформе, но Варфоломей Кириллович, казалось, не их, впрочем, как и они его. Келюс, осмелев окончательно, уверенным шагом направился к воротам. Часовые смотрели куда-то в сторону, и беглецы уже были готовы переступить черту, отделявшую их от свободы, как внезапно Келюс ощутил невидимый толчок в грудь. В висках застучала кровь:

– Нарак-цэмпо… Нарак-цэмпо… Нарак-цэмпо…

Лунин поднял глаза и различил памятный ему черный балахон. Тибетец стоял в воротах, подняв обе руки, словно пытался загородить путь. Варфоломей Кириллович тоже заметил его, но спокойно шел дальше, прямо в проем ворот.

– Стой, старик, – ровным, без малейшего выражения голосом проговорил Нарак-цэмпо, не опуская поднятых рук. – Ты нарушаешь закон. Это уже не твоя земля. Ее люди много лет назад отреклись от твоего хозяина и разметали твои кости. Уходи, откуда пришел, и не мешай нам.

Варфоломей Кириллович на мгновение задержал шаг. Правая рука поднялась в крестном знамении:

– Изыди, бес… Прочь!

Яркая вспышка – на мгновение глазам стало больно. Через секунду, когда глаза вновь стали видеть, Лунин облегченно вздохнул: в воротах никого не было, путь свободен, кровь в висках перестала стучать. Лишь легкий прах клубился под ветром на месте, где только что стоял Нарак-цэмпо.

Они вышли наружу и не спеша двинулись вдоль высокой ограды, после чего свернули в лес. Тропинки разбегались перед глазами, и Келюс остановился в нерешительности.

– Иди смело, воин Николай, – старик кивнул на одну из малозаметных троп. – Ведомы сии места мне. Прежде ходил я здесь, когда от пустыни нашей в Столицу добирался…

– Варфоломей Кириллович! Извините, я… вы… столько раз меня выручали, а я даже спасибо не сказал!

– Однако сказал же, – на лице священника вновь промелькнула улыбка. – Невелика моя заслуга. Ты бы и сам, воин, выбрался, да враги твои чернокнижием сильны. А тут и я пригодиться могу…

Николай вновь кивнул: конечно же, православные священники способны дать бой этим «черным». В атеистической душе Келюса шевельнулось что-то вроде раскаяния.

– Спасибо… – повторил он. – А вы, значит, монах?

Варфоломей Кириллович кивнул:

– Из Ростова семья наша. Батюшку моего сослали с женой да с нами, малолетними. В лесах и вырос. Там и в обитель пошел.

– А-а! – все становилось на свои места. – Так вы из раскулаченных! Вот коммуняки! Никого в покое не оставят! Варфоломей Кириллович, вы должны потребовать возвращения имущества. Сейчас закон вышел…

– Хлопотно сие будет, – усмехнулся старик. – Ежели мне, грешному, добро отцово востребовать… Да и ни к чему, лет прошло немало. Бог им всем судья… Не держи гнева на врагов, воин Николай. Тот, в Кого ты не веришь, учил прощать…

– Ну, нет! – давняя атеистическая закваска сразу дала о себе знать. – Убийцам этим? Волкову?

– И ему… Не только ненависти, но и жалости достоин тот, кого ты так зовешь. В давние дни был он славным воином, в граде великом правил, в битвах ратоборствовал, тайны многие постиг. Много ему дано от Господа… И кто знает, может, и не его вина, что стал он нелюдем…

– А, все равно! – махнул рукой Лунин. – Колом его осиновым! А еще лучше – огнеметом!

– Не в том огне гореть ему… Слыхал я, что, погубив душу свою, позабыл он имя, от Бога данное. Ежели вновь услышит его, то порвется цепь, что душу сковала…

Келюс недоуменно пожал плечами: странные слова не убедили. Между тем старик, постояв, неторопливо зашагал по тропинке вглубь леса. Николай поспешил следом.

– Я… извините, конечно… Я понимаю, гипноз, экстрасенсорика и прочее, бином… Но с такими, как Волков, хороши другие средства – посильнее. К тому же его Всеславом зовут!

– То не имя, – возразил Варфоломей Кириллович. – Не так его в Святом крещении нарекли. По крестному имени зовет человека Бог. Но пока своего имени Волков не вспомнит, а сие не под силу ему, да он и не тщится, ходить ему по земле яртом… Можешь тому верить, воин Николай, можешь нет, но дела его сам видишь. Душу свою погубив, других, невинных, губит…

– Кора! – вспомнил Келюс. – Варфоломей Кириллович, а как ей можно помочь? У вас… ну, в монастыре, наверно, такое лечили?

Старик остановился и покачал головой:

– Нет… Не отпустит ее Волков. Но как только его душа в геенну изыдет, и ее душа от муки кромешной избавится. Не впади в соблазн, воин Николай. Многое может чернокнижие, но, ее спасая, себя погубишь, а ее не вызволишь.

Он двинулся дальше, а Николай остался стоять в полной растерянности. Что имел в виду старик? Кора излечится, если убить Волкова? Странно, хотя какая-то логика в этом ощущалась.

Спохватившись, Келюс быстро догнал старика. Несколько минут они шли молча, пока не добрались до небольшой поляны. Варфоломей Кириллович указал на одну из тропинок:

– Ну, воин Николай, иди… Да не отымет Тот, Кого вспоминаешь ты так редко, от тебя десницы Своей…

Старик ускорил шаг и внезапно свернул на боковую тропу, уходившую куда-то в лесную глушь. Келюс поспешил было за ним, но тут же остановился: тропинка была пуста. Лунин постоял и, не торопясь, пошел по указанной ему дороге…

8. МАНУСКРИПТ ГИЙОМА ДЕ ТУ

В сухом, едва тронутом осенью лесу, было спокойно. Келюс шел быстро, почти бежал, радуясь тому, что жив и свободен. За последние дни он смог оценить значение этих слов. Но к радости примешивалась тревога. Он возвращался в Столицу, где его ждали не только друзья.

Все его неприятности сводились к причине наипростейшей – к тайнам власть предержащих, к которым ему довелось прикоснуться. То, что эти тайны охранялись бхотами-экстрасенсами, было вполне объяснимо и, как помнил Келюс, имело аналогии в не столь уже давней истории. Даже ярты и несчастная Кора вполне укладывались в давно уже бродившую по газетным страницам теорию о существовании специальной программы «Зомби», разработанной якобы в недрах службы госбезопасности. «Тропа Света» – очевидно, виденная Николаем в Белом Доме система пространственной связи – при всей своей экзотичности была явлением вполне объяснимым. С «Тайной Больших Мертвецов» подобной ясности не было, но Лунин догадывался, что речь идет о виденном им списке таинственных захоронений. Оставалось загадочное «Око Силы». Быть может, так называют скантр? Или… какой-то военный объект? Интересно, о какой силе идет речь, не о термоядерной же? И вдруг Лунину вспомнилась таинственная карта из серой папки. Объект N1! Не там ли это Око? Горы – Тянь-Шань, Памир или… все-таки Тибет? Но ведь Тибет – территория КНР! И почему изобретением русского гения Тернема занимаются именно бхоты?

Ответов на эти вопросы Келюс, ясное дело, найти пока не мог. Тем временем деревья стали редеть. Тропинка вывела Лунина прямо на шоссе, в котором он сразу узнал Столичную Окружную дорогу. Николай вздохнул, представив себе путь до ближайшей автобусной остановки. Впрочем, долго путешествовать не пришлось: за перекрестком Лунина остановил милицейский патруль. Документов у подозрительного небритого парня в мятой одежде не оказалось, и стражи порядка принялись за основательные расспросы. Внезапно один из них, хлопнув себя по лбу, достал из планшета большое свежеотпечатанное объявление, украшенное плохо выполненной, но все же узнаваемой фотографией пропавшего без вести Лунина Николая Андреевича, разыскиваемого уже третий день всей Столичной милицией.

Дальнейшее помнилось Келюсу смутно. Возможно, виной этому была усталость после пережитого, а может, он просто перебрал впечатлений. Усадив в коляску мотоцикла, Лунина с ветерком доставили прямиком на Огарева, 6, где гордые патрульные передали Николая из рук в руки какому-то важному полковнику. Тот отвел Келюса в большой кабинет с неизменным портретом Железного Феликса в полный рост. Вскоре туда набежала дюжина офицеров, и Келюсу пришлось долго рассказывать о своих злоключениях. Лунин держался твердо. Обстоятельства ареста на Головинском он описал со всеми подробностями, равно и странную базу за Окружной, где его держали, но о причинах случившегося Келюс не проронил ни звука. Похоже, это всех устроило. Лунину сообщили, что виновник его незаконного ареста полковник Курбяко – вероятно, тот самый щекастый толстяк в форме – исчез, и его ищут. Правда, об этом было сказано таким тоном, что Лунин понял: искать щекастого станут долго…

Потом в кабинете появился угрюмый Фрол, буркнувший: «Привет, Француз». Лунина и дхара пригласили пройти вниз, где посадили в черную «Волгу» и повезли куда-то в центр. Келюс надеялся оказаться дома, но их высадили у большого двухэтажного особняка, где уже толпились журналисты, тут же ослепившие Келюса блеском фотовспышек. От интервью Лунин отказался и быстро прошел, сопровождаемый Фролом и милицейскими чинами, на второй этаж. Там их встретила возбужденная толпа, бросившаяся к Николаю с поздравлениями и расспросами. Лунин не без удивления узнал Калерию Стародомскую, запомнившуюся ему еще по избирательной компании, и двух-трех демократов калибром поменьше. Это и был штаб, занимавшийся розысками сгинувшего героя обороны Белого Дома. Тут же присутствовал Мик, неузнаваемый в новом изящном костюме и модных очках в золотой «профессорской» оправе.

Келюс уже знал, как вести себя. Он долго благодарил за помощь, охотно подтвердил тут же родившуюся версию о том, что похитители, узнав, что их имена известны (опять прозвучала фамилия Курбяко), вынуждены были отпустить Лунина под напором требований возмущенной демократической общественности. Затем все выпили кофе, и Николай наконец-то получил возможность передохнуть. Приятели уселись в потрепанные «Жигули», принадлежавшие, как выяснилось, все тому же Мику, и поехали в Дом на Набережной. За всю дорогу Келюс не произнес ни слова.

– Че, сильно били, Француз? – тихо поинтересовался дхар, когда машина уже въезжала на Набережную. – Вид у тебя, елы…

– Не-а, – вяло покачал головой Лунин. – Не били. Наркотики…

– Во гады! В карету их…

В квартире оказалось неожиданно много народу. Там была Кора, заметно пришедшая в себя после их встречи на Головинском, художница Лида, глядевшая на Келюса с плохо скрытым восхищением, мрачный Корф и неизвестный молодой человек в штатском.

После первой бури восторгов Корф решительно провел Лунина в кабинет. Вслед за ними проследовал и «штатский».

– Я понял, – кивнул Лунин, когда ему было предъявлено удостоверение в красной обложке с гербом.

– Извините, Николай, – виновато произнес барон. – Я бы ничего не сообщил им, но речь шла о вашей жизни…

– Николай Андреевич! – перехватил инициативу «штатский», оказавшийся капитаном госбезопасности. – Позвольте выразить сочувствие и возмущение фактом беззакония, которое было допущено по отношению к вам. Наверно, вы уже поняли, что наши структуры не имели к этому никакого отношения…

Лунин без всякой охоты кивнул. Похоже, капитан прав, и Белый Дом не имел отношения к его похищению.

– Господин Корф может подтвердить, что мы старались помочь, чем могли. Нам удалось узнать имена похитителей, и поэтому вас оставили в живых…

Келюс принял без спора и эту версию. Может, и тут была своя правда.

– Более того, мы намекнули тем, кто так интересовался вами, что в случае вашей гибели некие договоренности будут считаться расторгнутыми…

– Спасибо, – в искренность людей из Большого Дома Лунин не верил, но неблагодарным быть не хотелось.

– Мы люди бессердечные и меркантильные, – улыбнулся «штатский». – Услуга за услугу, Николай Андреевич… Они нашли скантр?

– Нет, – нахмурился Келюс, – не достали. Но они, похоже, узнали все, что мне известно. Дали какой-то наркотик…

– Гады! – не выдержал Корф. Гэбист сочувственно покачал головой:

– Был налет на Головинское. Там нашли несколько трупов… очень странных. Фраучи пропал…

– Он у них. Тоже… очень странный, бином…

– Так-так, – гэбист задумался. – Вас отпустили?

Келюс медлил с ответом. Рассказывать о Варфоломее Кирилловиче он не собирался.

– Мне помогли бежать, – сообщил он наконец. – Я их не знаю… Меня держали на какой-то военной базе, в лесу возле Окружной. Я уже рассказал в милиции… Извините, точнее сообщить не могу.

– Это вы извините, – «штатский» поднялся с места. – На прощанье позвольте совет, Николай Андреевич: немедленно уезжайте из Столицы! Это – единственное, что гарантирует вам относительную безопасность. О Михаиле Модестовиче мы позаботимся…

– Ага, – неопределенно ответил Келюс, после чего гэбист откланялся.

– Не знаю… – после паузы заметил Корф. – Может, мне стоило молчать? Но эти гады могли бы вас прикончить…

– Все правильно, бином! – подбодрил полковника Лунин. – Значит, Михаил, и вас арестовали?

– На самой Лубянке был! – с гордостью сообщил барон. – В кабинете господина Дзержинского. В чекистском буфете «мокко» кушал!

Николай, – продолжил он совсем другим тоном. – Мы рассказали Михаилу… Мику… о Коре. Он даже почернел, бедняга… Ну, и обо всем прочем, в том числе о скантре…

– Мик – молодец! – улыбнулся Лунин.

– Еще бы! – воскликнул Корф. – Горжусь! Он тут весь город поднял, на митингах не хуже господина Троцкого выступал! Только, Николай, про себя я ему ничего не рассказывал. С него и прочего хватает. Да и мне как-то в прадедушки… Мне ведь еще и тридцати-то нет… то есть не было, конечно. В 19-м…

И барон сокрушено вздохнул.

Вечером, когда Фрол отправился провожать Лиду, а полковник беседовал с Корой в гостиной, Мик, державшийся все это время в стороне, подошел к Келюсу.

– Николай Андреевич…

– Николай, – поправил Лунин. – Или Келюс. Как угодно, бином, но не по отчеству.

– Ага, – согласился Плотников. – Келюс – это полный атас.

– Как? – поразился Николай.

– Атас, – охотно повторил Мик. – Ну… Клево, в смысле. Понимаете, Келюс, мне все рассказали про ваши, то есть наши, дела. Сурово… И вот я думаю – я ведь физик и мог бы… Насчет скантра…

– Белая Сила, бином, – хмыкнул Лунин. – Как же, как же…

– А чего, Белая Сила? Келюс, неужели вы не просекаете?

– Просекаю, друг Мик, – вздохнул Николай.

– Вот ведь прикол! Даже вы не верите! Ну, совок… Выучили про первичность материи!..

Келюс поглядел на юнца столь выразительно, что тот затих.

– Келюс… Николай, – заговорил он совсем другим тоном. – Вы напрасно смеетесь. Вот, облом… Я ведь могу помочь! Я уже смотрел у Папюса… Надо спасти Кору! Я кое-что, кажется, нашел…

Вспомнилось предупреждение Варфоломея Кирилловича, но Лунин решил выслушать Мика до конца. Однако тот загадочно промолчал, очевидно не желая делиться секретами Белой Магии и великого чародея Папюса.

На следующий день был собран военный совет. Барон и Келюс подробно рассказали о своих злоключениях. Корф, правда, умолчал о том, что узнал от Коры, Келюс же не стал распространяться о беседе с Варфоломеем Кирилловичем. Впрочем, материала для раздумий хватало и так.

Отступать никто не собирался. Легкий намек Лунина на возможность уехать подальше был воспринят в штыки. Барон напомнил их прежний план – найти Волкова и достать скантр. Келюс согласился и предложил высказываться. Как и полагалось на военных советах, первое слово было предоставлено младшему – то есть, Мику.

– Мужики! – бодро начал он. – По-моему, мы слишком подставляемся. Лезем рогами вперед…

– Михаил! – укоризненно вздохнул Корф.

– То есть, действуем в лоб, – перевел Плотников. – Мы зря тащились на Головинское: нас просто заманили в засаду! Теперь надо не лажануться… не промахнуться… Чего я предлагаю? Во-первых, скоро концерт Алии. Меня Волков не знает, я могу съездить и поглядеть. Во-вторых, план в записной книжке. Там есть метка – перевернутая звезда…

Келюс и Корф переглянулись. Юный Мик, похоже, иногда рассуждал здраво.

– Знаете, что это, мужики? Так обозначают места встречи эти… Которые Черная Сила…

Лунин разочарованно вздохнул: Плотникова опять начало заносить. Теперь следовало ждать появления Силы Всех Цветов Радуги.

– Лежбищ у этих «черных» много, – продолжал Плотников, – но то, что на плане – где-то над подземельем. Возможно, на кладбище.

– А почему не в здании ТАСС? – пожал плечами Келюс. – Там просто обозначено подземелье, откуда имеется путь в «Карман». Это может быть секретная ветка метро или еще что-то, бином…

– У Волкова когда-то была база в старых катакомбах, – вспомнила Кора.

– Он рассказывал, что всегда можно спуститься, отсидеться… Там будто бы ничего не изменилось со времен Ивана Грозного.

– И ты молчала! – огорчился Фрол. – А то повелись тут некоторые с этим Головинским! Ясное дело, елы, катакомбы!

– Подземелий в Столице много, – охладил его пыл Корф. – Помнится, в мое время, – он нерешительно взглянул на Мика, – рассказывали, что один ход нашли в самом центре. Там, под землей, была часовня, построенная самим Малютой…

– Во всяком случае, уже что-то, – подытожил Келюс. – Старое подземелье и сборище этих, из Зеленой Силы…

– Черной, – обидчиво поправил Мик, но Лунин его не слушал.

– По крайней мере, какая-то связка… По поводу концерта Алии – тоже правильно. Волков может прийти туда… Кто следующий?

– Я, – неожиданно встала Кора. – Вот…

На столе оказался небольшой круглый предмет.

– Мой значок! – удивился Николай. – Вот, бином, а я думал, что он потерялся! Мне его в детстве подарили!

– А чей это портрет? – поинтересовался Корф, рассматривая изображение на массивной, покрытой красной эмалью безделушке. – Экий усач!

– Был один… лучший друг советских детей, – неохотно пояснил Лунин.

– Поэтому я его и не носил: мне об этом усатом дед еще в детстве все рассказал…

– Позвольте, позвольте, – вспомнил барон. – Так это он! Ваш Великий Вождь Номер Два? Вот паскуда большевистская, не достали его наши в Царицыне!

– Не достали… – машинально повторил Лунин. Странная ассоциация пришла на ум: Вождь Номер Два – и список Больших Мертвецов из серой папки. Список, в котором Номер Второй почему-то отсутствовал.

– Я уже рассказывала Фролу, – между тем продолжала девушка. – Волков велел мне отыскать одну вещь. Он сам не знал, как она выглядит…

– И ты должна была определить ее по энергополю, – вспомнил Келюс.

– Это она, – Кора кивнула на значок.

– Серьезно? – Келюс был поражен. Остальные, изрядно заинтригованные, принялись передавать значок с профилем Тирана из рук в руки. Необычного в этой культовой безделушке, на первый взгляд, ничего не было, но Фрол и Мик ощутили сильную энергию, идущую от безобидного кусочка металла. Все взгляды устремились на Келюса. Тот пребывал в полнейшем недоумении.

– Ну, обычный значок, бином… Мне его подарили лет семнадцать назад,

– Лунин повертел в руках странный предмет, пытаясь припомнить подробности.

– Дело было так: к нам в гости приехал какой-то родственник. Он был очень похож на моего двоюродного деда, который в 37-м пропал… Ну, про него я уже потом сообразил, когда фотки увидел. С этим мужиком был пацан – сын, мой сверстник… Его звали как-то странно… Ким! – Николай довольно усмехнулся. – Таки вспомнил, бином! Серьезный такой пацан… Он мне подарил и велел спрятать. Я и спрятал…

– Волкову-то, елы, откуда это знать? – поразился дхар. – И на кой этот значок ему?

– Знаете, я его в нашу лабу, – Мик покосился на барона и уточнил: – Ну, в лабораторию отнесу. Там у нас аппарат отвязанный! В общем, установка западногерманская… Я эту штуку даже раскручивать не буду…

Пожав плечами, Келюс вручил значок Плотникову. Тот тщательно его спрятал, замялся и внезапно потребовал, чтобы, ввиду сложной обстановки и важности порученного задания, его вооружили одним из трех имевшихся в квартире «стволов».

По этому поводу высказались по очереди Фрол, Келюс и Корф. Уже после первых слов уши беспутного Мика горели, а под конец он покорно потупил взор и признал свою неправоту. Правда, он тут же оговорил за собой право вооружиться самостоятельно, чем вызвал новый вал комментариев, отчего его уши приобрели совершенно небывалый оттенок…

Ближе к ночи, когда Плотников был уже отправлен домой, а остальные собирались ко сну, громко и требовательно зазвонил телефон. Лунин снял трубку, послушал, затем сказал: «Да, это я» – и выжидательно замолчал. Постепенно лицо его затвердело, губы сжались, но он слушал внимательно, не перебивая, и лишь под конец произнес: «Хорошо. Я обещаю».

Встревоженный Фрол вопросительно взглянул на приятеля. Келюс долго молчал, затем помотал головой и тихо проговорил:

– Только никому… Он обещал не трогать нас, если мы будем молчать.

– Елы, кто? – насторожился дхар. – Волков, что ли?

– Генерал. Сказал, что все это недоразумение, его люди перестарались. Мы должны никому не рассказывать о том, что видели в Белом Доме и после…

– Во, недоразумение! – вспылил дхар. – Перестарались, в карету его! И ты обещал?

– А что было делать, бином? Если так, то эти ублюдки – Нарак-цэмпо и Китаец, – оставят нас в покое. Один Волков – еще полбеды… Да и кому мы сможем рассказать? Кто поверит?

– Верно, – вздохнул Фрол. – Этак нас сразу в Кащенку… Может, и вправду, отстанут?

В следующие за этим несколько дней основная работа выпала на долю Мика. Юный наследник барона всерьез увлекся порученным делом. Правда, с исследованием странного значка дело затянулось. Плотников обещал нечто необычное, но просил потерпеть, ссылаясь на сложность задачи. Попутно Мику удалось через верных адептов Белой Силы выйти на несколько точек, где регулярно собирались их злейшие конкуренты – поклонники Силы Черной. По крайней мере три из этих мест вполне заслуживали зловещей метки (перевернутой звезды), поскольку находились на заброшенном кладбище, в бывшей церкви и в доме, где некогда обитал Генеральный прокурор.

Барон также принял посильное участие в поисках. Выправив благодаря вездесущему Мику билет в бывшую Румянцевскую библиотеку, он проводил там целые дни, штудируя краеведческую литературу, а заодно перебирая подшивки газет за прошедшие десятилетия. Фрол также появлялся в Доме на Набережной лишь поздно вечером, и, похоже, здесь не обошлось без увлечения живописью. Лишь Келюс и Кора проводили в квартире почти все время. Николай не был болен, вернее, его болезнь не походила на привычные ОРЗ, грипп или даже сердечно-сосудистые. То и дело Келюса охватывало странное оцепенение, мешая сосредоточиться, думать, даже взять в руки детектив. Перед глазами начинали всплывать странные картины – дикая смесь виденного за последние недели. В ушах слышались непонятные голоса, а кровь в висках то и дело начинала стучать короткими злыми пульсами: «Нарак-цэмпо… Нарак-цэмпо… Нарак-цэмпо…» В такие часы Келюс мог только лежать, закрыв глаза и укрывшись с головой одеялом.

Иногда в комнату заходила Кора, садилась в кресло и молча сидела рядом. В такие минуты Лунин чувствовал странную общность их судеб, хотя, казалось, даже сама мысль об этом должна была пугать. Да, с ним происходило что-то непонятное – для него, но не для девушки. Лунин совсем не удивился, когда Кора, словно невзначай, посоветовала ему задергивать днем шторы в комнатах, выходя на улицу, надевать темные очки, а на закате обязательно лежать, не открывая глаз и не двигаясь. Келюс без особых колебаний последовал этому совету, и ему стало легче.

Однажды днем, вскоре после обеда, Корф сидел в большом зале библиотеки, на верхней галерее, где обычно бывало малолюдно, что его вполне устраивало. Полковник обложился подшивками газет, основательно штудируя комплект «Правды» за 1953 год. Занятие это настолько увлекло барона, что он даже не заметил, как на его плечо легла чья-то рука. Корф вздрогнул и чуть было не вскочил, но тут же успокоился: рядом стоял Мик. Вид у правнука был несколько взъерошенный.

– Майкл, привет, – шепнул Мик, – чем маешься?

– Пещера Лейхтвейса, – барон кивнул на подшивку, – дело господина Берия. Начудили, однако, комиссары…

– А-а! – зевнул Плотников. – Это мы еще на первом курсе… Слушай, Майкл, хорошо, что тебя встретил!.. Тут такое дело – полный атас…

Они спустились с галереи, вышли из зала и, пройдя мимо гигантской мраморной лестницы, свернули в курилку. Народу там оказалось немного, и разговору никто не мешал.

– Майкл! – все тем же шепотом продолжал Плотников. – Я тут нашел одну штуку… В отделе рукописей. Еле попал туда, хорошо, одна знакомая помогла…

– Рукописи? – лицо Корфа вытянулось. – Мон шер, ты что, Нестора читать вздумал?

– Да нет! Нестор тут не поможет. Я насчет Коры…

При этих словах полковник вздрогнул, но Мик, не заметив этого, продолжил свой рассказ.

Когда Фрол поведал юному наследнику барона о том, что случилось с Корой, он упомянул и о святом Иринее. Правда, дхар и сам не особо вник в смысл сказанного Варфоломеем Кирилловичем, но Плотников вынес из всего услышанного одно: святой Ириней, о котором он имел весьма смутное представление, мог каким-то образом снять заклятие, наложенное на Кору.

В агиографии Мик был не силен, но знакомая сотрудница из библиографического отдела помогла подобрать необходимую литературу. К сожалению, ни в «Словаре русских святых», ни даже в «Великой Минее» ничего подходящего Плотников не почерпнул. Ириней оказался иностранцем, и сведения о нем имелись настолько скупые, что Мик было совсем отчаялся.

Но вскоре ему повезло. В библиотечном буфете, где в годы тоталитаризма и коммунистической диктатуры варили превосходный кофе, он заметил молодого парня в рясе. Мик немедля пристроился рядом и, будучи человеком общительным, узнал много любопытного.

Парень в рясе оказался студентом духовной академии. Он рассказал об Иринее немало интересных подробностей, но, самое главное, вспомнил, что в отделе рукописей имеется труд французского монаха Гийома де Ту, известного также под именем Овернский Клирик, целиком посвященный именно святому Иринею.

Остальное было делом несложным. Уже через час Мик держал в руках огромный том в потемневшей коже с большими медными застежками. Фолиант оказался настолько редким, что Плотникову не дали даже самому эти застежки расстегнуть. Так или иначе, но вскоре Мик смог полюбоваться великолепными заставками и уникальными цветными миниатюрами. К сожалению, большего ему книга не дала. Овернский Клирик писал, естественно, на латыни, причем, как подчеркнула всезнающая сотрудница отдела, не на языке Цицерона и Ливия, а на «кухонной латыни» средневековья, понимать которую было особенно затруднительно. Увы, всезнающая сотрудница «кухонной латынью» не владела, и расстроенный Мик отправился обратно в основное здание библиотеки, где и встретил кузена Майкла.

Барон был изрядно озадачен. Чернокнижия он чурался. Правда, труд Гийома де Ту о святом Иринее не мог подпадать под эту категорию, но что-то заставляло Корфа быть настороже. К тому же его гимназическая латынь изрядно рассеялась за фронтовые годы, и, кроме обязательного «арма, армо, армэ» и «аморе, море, оре, ре, е» в голову ничего латинского не приходило.

Однако полковник послушно проследовал в отдел рукописей и полюбовался прекрасными миниатюрами, изображающими различные эпизоды из бурного жития Иринея. В тексте удалось опознать несколько знакомых слов, но, после получасовых попыток, барон посоветовал правнуку признать поражение и отправиться домой.

Уже на выходе из библиотеки наметанный глаз Корфа скользнул по куртке Мика. Взглянув еще раз и убедившись, что не ошибся, полковник подождал, пока они углубятся в тихие арбатские переулки, и там, возле безлюдной подворотни, внезапно схватил Плотникова левой рукой за плечо. Таиться больше не имело смысла, и смущенный Мик извлек на свет Божий внушительного вида клинок в кожаных ножнах.

Барон укоризненно покачал головой и, не слушая сбивчивых пояснений наследника по поводу взятой для самозащиты семейной реликвии, вынул оружие из ножен. Тускло сверкнула в неярких лучах вечернего солнца серая сталь. Барон всмотрелся: перед ним был немецкий егерский нож.

– Прадед оставил, – объяснил смущенный Мик. – Бабушка рассказывала, что когда в 17-м коммуняки заварушку устроили, он подарил его деду… ну, ее брату. А потом…

Корф наконец вспомнил. Нож достался ему темной октябрьской ночью 15-го, после короткой вылазки в немецкие окопы. Германский унтер взмахнул ножом перед самым лицом барона, но ударить не успел, – Корф уложил врага из верного нагана. В 17-м полковник и не думал оставлять нож шестилетнему Вовке. Он просто забыл трофей, когда, спасаясь от красногвардейского налета, уходил черным ходом из квартиры.

– Ну, дядя Майкл! – канючил правнук. – Ну, облом прямо! Крутой облом! Почему вы все – с оружием, а я – нет?..

– Хорошо, – чуть подумав, заключил Корф. – Завтра отдам. Только, мон шер, носить его надо иначе. Ладно, потом покажу…

Рано утром барон съездил к заутрене на Ваганьково, а затем подошел к священнику и обратился к нему с весьма необычной просьбой. Поначалу старик даже испугался и хотел отказаться, но, еще раз поглядев на Корфа, неожиданно для самого себя согласился. Немецкий нож был по всем правилам освящен, и удовлетворенный полковник отправился в город, размышляя о многих вещах сразу: от необходимости уберечь неумеху-правнука от серьезных неприятностей до нерешенной пока проблемы «кухонной латыни».

В библиотеке не сиделось, и ноги привели Корфа в Дворянское Собрание. Он прошел в небольшой зал, который на этот раз был почти заполнен. Похоже, намечалось какое-то мероприятие. Барон не преминул поинтересоваться, и ему охотно сообщили, что Собрание намерено разобрать два животрепещущих вопроса: составление протеста против отделения Малороссии и деятельность малого предприятия «Мико-Рюс». Полковник лишь пожал плечами, еще раз обвел глазами зал и наконец заметил в дальнем углу знакомое лицо. Старик Говоруха сидел в заднем ряду, внимательно наблюдая за Корфом.

Похоже, повестка дня намечавшегося заседания не особенно интересовала Ростислава Вадимовича, поскольку он охотно откликнулся на приглашение Корфа погулять по прекрасным осенним улицам Столицы. Немного пройдясь, барон и Говоруха присели на лавочке в скверике, любуясь желтеющими кронами высоких кленов.

– Рад вас видеть, Михаил Модестович, рад… – приговаривал старик. – Признаться, подумывал даже вас искать. Вы же теперь, можно сказать, знаменитость…

– А-а! – понял Корф. – Да-с, побывал в «чека»… Довелось…

– Н-да, именно в «чека», – поспешно согласился Говоруха. – Видел, видел, как Миша Плотников выступал… А я, знаете, Михаил Модестович, грешным делом вам не поверил. Походил, поспрашивал, даже в это самое «чека» запрос послал…

– Это вы о чем? – насторожился полковник.

– Как бы это сказать, чтоб не обидно было… В общем, не было у Владимира Михайловича Корфа сыновей. У него вообще семьи не было. Так что я не ошибся. Никаких Корфов в Канаде нет – по крайней мере, потомков Модеста Корфа.

– Да… – печально подтвердил барон. – Не было у Вовки детей, Славик. Он и был последним Корфом…

– Не последним! – старик перешел на шепот. – Я, конечно, стар, Михаил Модестович, да и Совдепия ума не прибавила… Да только тебя, Миша, я и на том свете узнаю! Вначале, признаться, чуть не спятил. Отвык от такого в эпоху, так сказать, диалектического материализма… А потом понял: нет, не спятил! И ты, Миша, не самозванец! Именно ты меня за уши таскал…

– Был грех! – хмыкнул барон, которому совершенно расхотелось играть в собственного правнука. – А нечего было наушничать, Славик!

– Но ты же погиб, Миша… – еле слышно выговорил старик. – После войны Ксения искала тебя, ездила в Харьков, потом в Таганрог. Ей сказали, что ты погиб еще в 19-м. Ты был курьером, возил какие-то секретные депеши, и однажды не вернулся… Володя так гордился тобой! У него всегда висела твоя фотография. И в 20-х, и даже потом, когда началась эта мясорубка…

– Не надо… – слышать о сыне, которого он запомнил шестилетним, Корф был не в силах.

– Я не знаю, почему ты здесь, Миша, – вздохнул Ростислав Вадимович. – Кто прислал тебя… и за кем.

– Брось, Славик! – нашел в себе силы усмехнуться барон. – В наш век, как это вы называете… научно-технического прогресса… принимать меня за тень отца Гамлета! Это забавно…

– А хотя бы и так… Я очень рад тебя видеть, Миша.

Давние знакомые, постепенно оставив патетический тон, разговорились о делах давних и не очень. Говоруха все больше жаловался на маленькую пенсию, грубость нынешней молодежи и соседей по коммуналке. Корф не стал спорить об этих абстрактных для него материях и, дабы не смущать старика невероятными событиями, приключившимися с ним самим, походя посетовал на казус с латинской рукописью. Барон был почти уверен, что после семи десятилетий комиссародержавия найти в Столице латиниста не представляется возможным.

– Мне бы твои проблемы, Миша, – покачал головой Говоруха. – Давай свою рукопись. Я ведь филолог, – правда германист, но уж как-нибудь попытаюсь. Я полвека в университете преподавал, пока на пенсию не выперли. И просил я их… Хоть бы почасовку оставили, но куда там!..

– Что за выражение, пардон, «выперли»! – возмутился барон, вспомнив лопоухого гимназиста Славика. – Ты же филолог! Помилуй, у нас в гимназии за такие выражения…

– Извини, Миша, – покорно кивнул старик. – С моими соседями и не тому научишься. Полный декаданс…

На следующий день барон, Мик и Говоруха встретились в библиотеке. Накануне Корф вернул правнуку нож и долго обучал его искусству ношения холодного оружия. Теперь куртка юного Плотникова внешне выглядела совершенно безупречно. Рукопись Овернского Клирика изучали уже втроем. Говоруха, надев очки с сильными диоптриями, внимательно всмотрелся в изящные буквицы и поинтересовался, требуется ли полный перевод текста, общее изложение или отдельные фрагменты.

В иное время барон, да и Мик, не возражали бы против редкой возможности прочитать целиком такую уникальную рукопись, но оба понимали, что это может занять не одну неделю. Поэтому Мик попросил Ростислава Вадимовича найти то место, где говорится о заклинании, применявшемся святым Иринеем для воскрешения умерших. Говоруха, прикинув толщину рукописи, пообещал позвонить через несколько дней.

Тем же вечером в квартире Лунина собралась вся компания. Фрол привел Лиду, которая пришла с внушительного вида папкой. Там оказались ее новые работы, а также рисунки Фрола. Картины Лиды рассматривали долго. Келюс одобрительно кивал головой, но от комментариев воздержался; барон чесал подбородок и вежливо помалкивал; Кора, сдержано похвалив, также не стала вдаваться в подробности. Зато Мику увиденное чрезвычайно понравилось. Он заявил, что лучшего «сюра» видеть ему еще не приходилось, и вообще, это «атас» и «кайф», после чего посоветовал найти подходящего покупателя среди многочисленных «баксовых» гостей Столицы.

Затем были продемонстрированы рисунки Фрола. Дхар смущенно смотрел в сторону, но рисунки, по общему мнению, были хороши. В основном, дхар рисовал портреты и небольшие пейзажные зарисовки. Мик вежливо молчал, но по его виду становилось ясно, что «сюра» в данном случае ему явно не хватает.

– А вот еще, – Лида достала последний лист. – Это Фрол вчера нарисовал…

– А вот это – сюр! – первым подал голос Плотников. – Ну, Фрол Афанасьевич, вы прямо Дали!

Келюс ничего не сказал, хотя увиденное не оставило его равнодушным. С рисунка глядело жуткое чудище, отдаленно напоминающее первобытного человека, но огромное, заросшее шерстью, с раскинутыми мохнатыми лапами. Глаза чудища горели, страшная клыкастая пасть щерилась.

– Однако, – односложно оценил барон. – Лихо вы это, Фрол!..

Кора все это время молча смотрела на Келюса. Тот незаметно кивнул; оба сразу сообразили, что имел в виду дхар.

– Это наш, как его… Ну, родовой знак, – начал пояснять Фрол, обращаясь главным образом к барону и Мику. – Ну, как его, тотем, елы… Мне дед рассказывал…

Мик, похоже, что-то понял и поглядел на дхара уважительно, даже с оттенком боязни. Только Лида и барон так и не взяли в толк, что дхар попросту нарисовал автопортрет.

– Круто, воин Фроат, – резюмировал Келюс. – Это можно сразу на выставку.

– Я ему говорила, – загорячилась Лида, кивая на молчавшего дхара. – Можно договориться, хотя бы у нас, на Малой Грузинской. И вообще, Фролу нужно учиться.

– Вот, елы! – не выдержал дхар, слышавший это явно не впервые. – Хватит уже, выучился! Один техникум, в карету его! Снится даже… Я, Лид, просто вижу – и рисую. И чего тут особенного?

– Акын, – прокомментировал Лунин. – Вообще-то говоря, загнать бы твои шедевры, воин Фроат, не мешало. Не при дамах будь сказано, наши депансы…

– Да я что? – пожал плечами Фрол. – Только кто их купит, елы? Сейчас таких картин в Столице хоть…

Он не договорил и смущенно покосился на Лиду.

– Я могу попытаться, – влез вездесущий Мик. – Есть на примете чувак… Вы не возражаете, Фрол Афанасьевич?

– Михаил! – возмутился Корф. – Помилуй, заниматься гешефтами? Да я лучше часы продам! Они все-таки серебряные, «Бурэ»…

– Ну, дядя Майкл! – вытаращил глаза правнук. – От тебя ли слышу? Ты будто не из Канады, а из Тургенева!

Барон, сообразив, что увлекся, смолк. Рисунки было решено отдать Мику, тем более, что ни Лида, ни Фрол и не думали возражать. Деньги, включая скромные сбережения покойного Лунина-деда, были на исходе, а на стипендию Мика, равно как и на мифические канадские доходы Корфа всерьез рассчитывать не приходилось. Мик пообещал устроить это дело как можно быстрее, заодно намекнув, что исследование таинственного значка с усатым профилем успешно приближается к финалу. Подробностей он по-прежнему не сообщил.

Говоруха позвонил на следующий же день. Мик был в институте, и барон направился в библиотеку сам.

Давний знакомый Корфа действительно вполне сносно помнил латынь. Впрочем, особых трудов рукопись не доставила: переписчик оставил многословные заглавия каждого раздела, а заодно и многочисленные глоссы – комментарии на полях. Нужное место Говоруха отыскал почти сразу, тем более, что оно было единственным, где упоминалось о воскрешении. Впрочем, старик сразу же разочаровал Корфа, пояснив, что собственно об оживлении мертвых речь там не шла.

– Понимаешь, Миша, – увлеченно частил Говоруха, сам весьма заинтересовавшийся далекой от его пенсионной жизни проблемой, – у католиков, судя по всему, вопрос о воскрешении мертвых, как бы это точнее сказать… ну, особо не муссируется. То есть, они, само собой, верят в конечное Воскресение: христиане все-таки. Но что касаемо воскресить в данном, так сказать, конкретном случае…

– Ага, – сообразил Корф, – что-то помню… Ведь даже Спаситель – и тот воскресил одного Лазаря!..

– Ну, не одного, – поправил Говоруха. – Еще минимум двоих, но, в общем, ты понял. В Житиях случаи воскрешения особо не акцентируются. А вот у святого Иринея этот вопрос вообще ставится иначе. Ты, наверно, помнишь, Миша, что Ириней был великим борцом с бесами…

– Конечно, помню, Славик, – улыбнулся полковник. – Регулярно перечитывал Иринея… Особенно перед атакой.

– Да, извини, – в свою очередь улыбнулся старик. – Ты прав. Да и в России Иринея не особо знали. Короче, боролся он с бесами, а они, в свою очередь, стремились его искусить. Вернее сказать, тщились – и не могли, само собой. Но пару раз они были близки к успеху, и этот случай как раз из таких.

Говоруха замолчал, неторопливо перелистывая тяжелые пожелтевшие страницы.

– Вот этот раздел, Миша. Тут Ириней еще сравнительно молод, хотя и достаточно известен. Итак, в одном городе жил некий всеми уважаемый муж. Нищих оделял, на церковь Божию жертвовал, – всем хорош был, но, увы, увлекся чернокнижием. И уловил его тот, кого поминать не станем, в свои сети. И когда сей муж умер, то не успокоился, а стал, как здесь сказано, не жив и не мертв: страх для ближних и укор для благочестивых. Упырем стал, одним словом…

Барон вздрогнул, вспомнив Кору.

– Вызвали Иринея, – продолжал Говоруха, не заметив реакции Корфа. – Тот, не имея еще должного опыта, а попросту, не зная, что подобные случаи лечатся только осиновым колом… Это я уже от себя, Миша…

Корф опять вздрогнул и даже как-то поежился.

– …Решил попытаться. Молился, изгонял беса – и без всякого результата. А тут Нечистый и явись… Не в собственном, натуральном, обличье, а под видом некоего ученика Иринеева. И предложил средство…

Корф стал слушать очень внимательно, хотя какой-то непонятный страх начал подкатывать к горлу.

– Это было заклинание. Ученик, то есть не ученик, а тот, кто себя за него выдавал, посулил, что, произнеся заклинание, Ириней сможет отпустить заклятую душу. То есть, как видишь, не воскресить, – это вещь вообще невозможная, – а именно спасти душу, разорвать цепи, так сказать. Попросту

– подарить нормальную смерть, без осинового кола…

– Я понял, – прервал его Корф неожиданно хриплым голосом.

Старик, внимательно поглядев на него, покачал головой и вновь заглянул в книгу.

– Ириней усомнился. Всю ночь он молился, а под утро, как и следовало ожидать, было ему видение. Явился ангел и возвестил, что заклинание это – ловушка. Тот, кто его произнесет, действительно снимает заклятие с жертвы, но одновременно сам становится заклятым – то есть берет проклятие на себя. Ну, Ириней и шуганул этого лжеученика, а богача-чернокнижника, – тут не сказано, но подразумевается, – излечил осиной. Бесы в очередной раз осрамились, вот и сказке конец. Все…

– Значит, – неуверенно поинтересовался Корф, – прочитай Ириней это заклинание, то сам бы стал вампиром?

– Всенепременно. Во всяком случае, так пишет этот Гийом де Ту. Типичная жутковатая католическая байка, так Мише Плотникову и передай. И мой ему совет: пусть поменьше таким чтивом балуется.

– Так и передам, – пообещал барон. – Слушай, Славик, а самого заклинания в тексте нет?

– Да что ты! – достаточно естественно возмутился Говоруха. – Это в католическом-то Житии?

– Покажи это место, – потребовал Корф, любивший доводить любое дело, даже подобное, до конца.

– Нет тут его! – решительно заявил старик, но тут же прибавил тихим, еле слышным голосом: – То есть, в основном тексте, конечно, нет, да и быть не может, но на полях… Там есть глосса более поздняя, сделана совсем другим почерком. Смотри, Миша… Только, видит Бог, зачем тебе это?

Барон вгляделся в указанный абзац. На полях тонким мелким почерком зелеными, чуть выцветшими от времени чернилами, было написано несколько строчек.

– Могу продиктовать, – предложил Говоруха. – Если хочешь, конечно. Не думал, что ты любитель подобной экзотики…

– Не хочу! – резко заявил Корф. – Насколько я понимаю, вслух это произносить нельзя. Ты мне это напишешь – кириллицей. И вот что, Славик: Мику, то есть Мише Плотникову, об этом ни слова. Саму историю расскажи, да я и сам ему изложу, а об этом – молчи!

– Охотно, – кивнул Ростислав Вадимович. – Признаться, эти увлечения мне никогда не нравились. Католическая мистика, да еще худших времен. Тогда во Франции как раз расплодились катары..

…Корф несколько раз прочитал написанное на клочке бумаги заклинание, затвердив его наизусть. Сам листок, выйдя из библиотеки, он разорвал на мелкие кусочки и сжег в ближайшей урне.

Мик был разочарован, заявив, что Ириней попросту струсил, а Овернский Клирик оказался до тупости нелюбознательным. Впрочем, подумав, Плотников решил, что еще не все потеряно, и он сядет за второй том Папюса. К тому же, юный Плотников был изрядно занят: исследования странного значка подходили к концу, вдобавок Мика ожидали хлопоты с рисунками Фрола и авангардистскими изысками Лиды, которые он собирался «толкнуть». Корф несколько успокоился – его наследник, кажется, сумел избежать сетей, в которые чуть было не попался тот, чье житие описал французский монах…

9. АЛИЯ

Прошло два спокойных дня. Осень постепенно вступала в свои права; бульвары Столицы оделись в воспетые когда-то Поэтом багрец и золото. Бурное лето страшного года Белой Козы уходило, унося с собой терпкую романтику ночного противостояния у бетонных баррикад и сладкий привкус недолгой свободы. Все возвращалось в привычную колею. Люди клубились толпами у опустевших прилавков, по телевизору уже перестали показывать много раз повторенные кадры столь памятной Келюсу и Фролу ночной схватки, и гигантская страна словно застыла, прислушиваясь ко все более явственным подземным толчкам, близившим очередную Смуту.

Келюс, вынырнув из своего оцепенения, прошелся по столичным институтам, пытаясь пристроиться хотя бы на временную работу, но тщетно: проштрафившийся преподаватель оказался столь же не нужен в сентябре, как и в июне. Лунина не особо печалила подобная перспектива, но денежный вопрос с каждым днем становился все более ощутимым.

Впрочем, Мик не дремал. Вечером, на третий день встречи барона со стариком Говорухой, Плотников явился в Дом на Набережной с важным и даже несколько таинственным видом. В квартире он застал Келюса, барона и Кору, вообще редко выходившую из дому. Фрол с Лидой отсутствовали. Узнав, что их нет, Мик немного огорчился, но ждать не стал и эффектным жестом извлек из кармана куртки внушительную пачку десятирублевок.

– Во! За все сразу! Ништяк!

– Это доллары? – поинтересовался наивный Корф.

– Ну, дядя Майкл, – смутился Мик. – Не обломилось с долларами. Зато все-таки…

– Молодец! – подытожил Лунин. – Подожди Фрола, сам ему отдашь.

Дхар вернулся поздно. Мик торжественно вручил ему деньги, присовокупив, что снежный человек особо понравился покупателю. Фрол равнодушно взвесив на ладони пачку, передал ее Келюсу, велев отсчитать долю Лиде, а остальное оставить на хозяйство.

– А у меня кое-что есть, – заметил Мик, когда вопрос был закрыт. – Могу рассказать.

– Про Папюса, елы? – хмыкнул не отличавшийся деликатностью дхар, чем явно обидел юного Плотникова.

– Ага, про Папюса, – желчно парировал он. – Между прочим, Фрол Афанасьевич, я кое-кого специально два часа ждал, чтобы потом лишний раз не пересказывать. Сами же просили… – и Мик извлек из кармана металлическую коробочку, в которой, обложенный ватой, лежал значок с усатым профилем.

– Ну, положим, сэр Мик, – не преминул вставить Келюс, – кое-кто, не будем показывать пальцами, сам предложил свои услуги. Ладно, бином, открывай страшные тайны.

– Ну вот, и вы тоже, – Мик обиделся, похоже, всерьез.

Впрочем, его хватило ненадолго. Поломавшись для приличия, он поудобнее уселся в кресле, положил перед собою значок и приготовился рассказывать.

– Дамы и чуваки, – начал он, – рад сообщить вам, что многодневные труды на государственном и строго режимном оборудовании, равно как использование интеллектуальных возможностей нашей лаборатории, позволили прийти к весьма стебному выводу…

– К чему? – взмолился барон. – Михаил, ради Бога…

– То есть, к выводу прямо-таки удивительному, – поспешил поправиться Мик. – В общем, скажу сразу: нам эта фишка оказалась не по зубам.

– Так бы и сразу, – одобрил Фрол. – Можно было, елы, и без политинформации…

– Но, невзирая на это, – продолжал юный Плотников, пропуская реплику мимо ушей, – считаю своим долгом доложить о некоторых полученных результатах. Учитывая высокий образовательный уровень присутствующих… Фрол Афанасьевич, не меняйтесь в лице, пожалуйста!.. Итак, прежде всего, дамы и чуваки, внутри медного корпуса находится небольшой плоский диск, выполненный из сложного сплава. Диск создает сильное энергетическое поле, то есть имеет внутри себя источник энергии. Это весьма любопытно, даже стебно, но далеко не все. Самый кайф начался, когда мы попытались проверить его взаимодействие с другими источниками энергии…

Увы, студент Бауманки все же увлекся, и дальнейшая его речь, обильно уснащенная терминами, оказалась куда сложнее для восприятия. Впрочем, главное поняли все: значок, а точнее диск внутри него, создавал вокруг себя поле с очень сложными, постоянно меняющимися характеристиками. В зависимости от характера энергии поле тоже было разным. Временами оно даже становилось видимым, и тогда вокруг значка появлялся странный розоватый ореол, хорошо заметный в темноте.

– В общем, дамы и…

– Господа, – не выдержал Корф.

– И господа, – подхватил Плотников. – Этот изящный образец прикладного искусства времени культа личности является ни чем иным, как миниатюрным… Догадываетесь? Ну, господа гуманитарии, вы же мне сами рассказывали: источник неизвестной, но сильной энергии, способный преобразовать воздействие внешних полей самым неожиданным образом…

– Скантр! – догадалась Кора, и довольный Мик тут же изысканно поклонился девушке.

– Постой, постой… – поразился Келюс. – Ну, ничего себе, бином… Откуда же он взялся?

– Ну, это уже вам виднее, мсье Лунин, – развел руками Плотников. – Это вам такие подарки дарят. Ну, теперь доступно?

– По крайней мере понятно, зачем этот гад Волков искал его, – согласился Фрол. – Только откуда ему известно о значке?

– Он и не говорил, что это значок, – пожала плечами девушка. – Волков лишь знал, что нечто подобное имеется в квартире. Наверно, он просто почувствовал. Мы… такие как он… и как я… мы чувствуем это.

– Поле, – подсказал Мик.

– Да, это поле. Когда я впервые вошла сюда, то сразу услышала какой-то легкий звон. Даже не знаю, как объяснить точнее…

– Похоже, – кивнул Плотников. – Поле для такой маленькой фишки…

– Михаил! – вновь воззвал Корф.

– То есть вещицы, очень сильное. А вот как она сюда попала – вам, мсье Лунин, виднее.

– Слышь, орел, – обратился к Мику дхар, когда обсуждение постепенно зашло в тупик. – А почему ты, елы, ломался – мол, не по зубам?

– А потому, Фрол Афанасьевич, – наставительно ответил Плотников, – что сути этого устройства я действительно не знаю. И никто у нас не знает. Если это сделал Тернем, то остается снять шляпу. Но даже гению нужны материалы, а такого сплава, как тот, что внутри значка, на Земле, судя по всему, нет. То сеть, на Земле – то он как раз и есть, но материалы, рискну предположить, внеземные…

Странное предположение не вызвало поддержки, хотя и спорить никто не стал. Плотников, убедившись, что научный спор закончен, вздохнул:

– Благодарности в приказе я, похоже, не получу. Готов этим пренебречь и приступить к параграфу номер три. Напоминаю, концерт Алии послезавтра.

К «параграфу номер три» никто не был готов. Лунин предложил, не мудрствуя, просто сходить на концерт, а в антракте, вместе с другими почитателями таланта Алии, попытаться проникнуть за кулисы. Мик тут же предположил, что Келюс давно не бывал на концертах эстрадных суперзвезд. Получив подтверждение этого тезиса, Плотников снисходительно пояснил, что проникнуть за кулисы на таком концерте практически невозможно: охрана «звезды» отсекает всех любопытствующих, включая фанатов и журналистов. Это тем более касается Алии, на выступлениях которой всегда бывают скандалы, а посему охрана работает с тройной бдительностью.

Барон напомнил о таинственном багаже Алии, который, по слухам, стерегут особо тщательно. Мик хмыкнул и сообщил, что это – именно слухи. Никакого таинственного багажа у Алии, естественно, нет. Просто на концерты приходится привозить уйму всякой аппаратуры, стоящей немалых денег; кроме того, некоторые артисты позволяют себе возить запасную аппаратуру на случай каких-нибудь неприятностей с капризной электроникой. Алия как раз и возит такой комплект, который и охраняют от возможных посягательств.

Убедившись, что задача усложняется, Корф предложил вначале выслать разведку. В конце концов, утверждал он, не существует помещений, в которые нельзя войти через запасной вход или окно. Кроме того, совсем необязательно попадать за кулисы – Волкова можно подстеречь на улице. С бароном согласились, назначив разведку на завтра. Мику было велено озаботиться билетами, а заодно узнать свежие слухи по поводу Алии и ее окружения.

Когда все было согласовано, Келюс включил телевизор. Новости не отличались разнообразием, но внезапно все насторожились. Диктор с присущим его профессии цинизмом сообщил о двух малоприятных происшествиях: покончил с собой крупный работник аппарата запрещенной партии, а в лесу, неподалеку от Столицы, найден обезображенный труп полковника милиции Курбяко, находившегося в розыске. В качестве комментария диктор присовокупил, что покончивший с собой функционер был связан с партийными архивами, а дни свои завершил традиционным уже способом, прыгнув с балкона. О сгинувшем полковнике милиции дополнительной информации не последовало.

– Лихо, – высказался Келюс. – Генерал, бином, не шутит! Эти прыжки с балкона – прямо-таки стиль. Похоже, все, кто видел эти проклятые бумажки…

– Курбяко – который бензин экономил? – вспомнил дхар. – Знаешь, Француз, а нам с тобой еще повезло…

Следующий день посвятили разведке. Барон, наконец-то почувствовавший себя в родной стихии, отправился в сопровождении Лунина к большому залу возле стадиона, где намечался концерт. Корф обошел вокруг здания несколько раз, внимательно изучая все ходы, окна и люки. Осмотр длился долго, но по виду полковника трудно было понять, доволен ли он его результатами.

Вечером все вновь собрались вместе. Совершенно неожиданно Фрол пришел в сопровождении Лиды, посему приходилось то и дело переходить на эзопов язык. Впрочем, Келюс поступил мудро, выдав Лиде несколько роскошно изданных альбомов из библиотеки деда, а заодно и семейную реликвию – несколько рисунков знаменитого художника Ингвара, хранимые Луниным-старшим еще со времен гражданской войны. Юная авангардистка ойкнула и тут же отключилась, уйдя мыслями далеко от нелегких проблем дня нынешнего.

Первым докладывал барон. Он сообщил, что в здание, где будет проходить концерт, можно проникнуть через семь входов, не считая двух весьма подходящих окон и одного люка, причем два хода ведут, судя по всему, именно за кулисы. Один из них используется постоянно, а второй обычно заперт. Хлипкий, замок не вызывал у барона особого почтения.

– В общем, господа, – резюмировал он, – если из зала проникнуть за кулисы будет невозможно, то рискну предложить свои услуги. Удобств особых не обещаю, но дверь вышибить берусь.

– Уголовщина, дядя Майкл, – поморщился Плотников. – Не знаю, как у вас, в Канаде, но у нас за такое и повязать могут.

– У вас в Квебеке, – с достоинством ответствовал Корф. – Тоже могут, как это вы изволили выразиться?

– Повязать. Это… то есть…

– Я понял, – смилостивился барон. – Именно это я имею в виду. Но, любезный кузен, равно как и все присутствующие, я предложил это на крайний случай. По-моему, проникать за кулисы нет ни малейшей нужды.

– То есть? – вскинулся Келюс.

– Помилуйте, Николай, – развел руками Корф. – Представьте себе, что вы посланы в разведку и вам надо получить сведения о каком-нибудь вражеском гарнизоне. Помнится, в сентябре 16-го, недалеко от Дубно…

Барон вовремя спохватился, поглядел на Мика и Лиду и продолжил:

– Об этом написано в одной очень любопытной книге. Представьте себе, господа, Юго-Западный фронт, сентябрь, дожди молотят еще с середины августа, курево не подвозят… Наступление захлебывается, в штабе – ругань, и тут поручают мне… То есть, господа, увлекся, – одному капитану, перейти линию фронта и выяснить наличие свежих частей противника верстах в пятнадцати южнее Дубно. Болотистые, надо вам сказать, места, комарье… А тут еще дожди…

Барон поморщился и брезгливо передернул плечами.

– На фронте, господа, против нашей дивизии… То есть той дивизии, где служил этот капитан, стояли австрийцы, бригада гонведов.

– Кого-кого? – не понял Мик.

– Венгерских солдат, – пояснил всезнайка-Келюс. – Особо стойкие части.

– Совершенно верно, Николай, – подтвердил Корф. – Воевали они, признаться, неплохо. Но к этому времени мы, то есть та дивизия, о которой в книжке написано, измотала их изрядно. Им на подмогу перебросили два немецких батальона. И вот этот капитан, господа, с отделением был послан выяснить, что там затевается.

– В общем, господа, – одернул сам себя Корф. – Разболтался я что-то, извините… Обожаю, мон шер Мик, военную историю!.. Так вот, немецкий штаб стоял на хуторе и охранялся образцово. Можно было, конечно, вломиться, нашуметь, наскандалить… Но я… то есть этот капитан, поступил проще. Там было всего две дороги, ведущие на хутор. Капитан поставил по пять нижних чинов в засаду возле каждой и уже через три часа прихватил «языка». С тем и отбыл, без единого выстрела и, естественно, потерь… Правда, комарье, поверите ли, чуть не съело!

– И как? – поинтересовался Келюс. – Наградили этого капитана?

– А как же! – встрепенулся Корф. – Владимир четвертой степени с мечами и бантами! Вообще-то могли дать и Георгия… – не без сожаления прибавил он. – Ведь, господа, «язык»-то был первоклассный! Полковник, да еще с документами!

– Я тебя понял, Михаил, – вмешался Фрол. – Станем у обоих входов и подстережем Волкова, когда он с концерта пойдет.

– Естественно, – кивнул полковник. – Выйдем заранее. Придется поскучать, конечно, зато все сделаем чисто – проследим до самой берлоги. Ведь у нас есть авто, Мик?

– Да, тачка имеется, – юный Плотников был настолько разочарован. – Только это все как-то просто…

– Да, просто, – вмешалась Кора. – Хорошо придумано, Михаил Модестович, но это не поможет.

– Почему, сударыня? – удивился барон. – Рискну возразить на основании своего скромного опыта…

– Ваш опыт не поможет, Михаил Модестович, – покачала головой девушка,

– и опыт того капитана, о котором вы рассказывали, – тоже. Волков может не пойти через обычный вход…

– Перекроем запасной, – вмешался Келюс.

– Он не пойдет и через запасной. Волков очень осторожен в таких случаях. Не знаю, почему он помогает Алие…

– Ясно, почему, – прищурился Мик. – Такой вайлтс!..

– Мик!.. – простонал барон, и юный Плотников поспешил прикусить язык.

– Может быть, – невозмутимо согласилась Кора, – но мне кажется, его интересуют деньги: концерты дают неплохой доход. Волков редко посещает людные места, и в этом случае не пользуется обычным путем. Никто не видит как он приходит, и как он уходит…

– Подземный ход? – загорелся Плотников. – В таких залах всегда что-нибудь такое предусматривают – для начальства…

– Он может оказаться внутри и без подземного хода. Волков это умеет. Если он и будет на концерте, то не в зале. Значит, надо обязательно пройти за кулисы…

– Ну, раз такой ремиз, – решил барон, – попробуем с дверью.

– Не надо, – грустно улыбнулась девушка. – Туда пойду я. Я тоже… В общем, я смогу туда пройти. И кроме того, я его почувствую…

– Кора! – встревожился Фрол. – А ведь он, елы, тебя тоже почует!

– Там буду не одна я… такая. Если что, успею уйти…

И девушка как бы случайно прикоснулась к груди, где, как помнил Фрол, висел крестик, подаренный Варфоломеем Кирилловичем.

– Итак, принимается, – заключил Келюс. – Двое стерегут входы, Кора проходит внутрь… Да, кто эти двое?

Барон и Мик тут же вызвались идти в дозор. С ними не спорили.

– Дежурить весь концерт не стоит, – продолжал Лунин. – Надо дождаться начала, убедиться, что Волков там, а потом минут за десять до окончания выйти.

– Когда Алия будет петь на «бис», – вставил Мик.

– Именно. Все остальные будут в зале. Получим, бином, эстетическое удовольствие и понаблюдаем. Все решили?

– А меня слушать не будете? – с обидой в голосе вопросил Плотников. – Я всех тусовщиков обошел, старался…

…Навестив своих эстрадных знакомых, Мик сумел узнать кое-что любопытное. Алию в этом мире не любили. Она была провинциалка, взлетевшая на концертные подмостки с чьей-то мощной подачи. Ее постоянно критиковала пресса, а далекая азиатская родина давно перестала пускать блудную дочь к себе на гастроли. Но в Столице Алия чувствовала себя уверенно. Прочие «звезды» держались в стороне, не решаясь связываться с чужачкой, имевшей превосходную охрану, публика же посещала ее концерты исправно. Причиной этого являлся не только репертуар, но и частые скандалы, до которых народ был всегда охоч. Выступления Алии неоднократно пытались срывать прежде всего немногочисленные патриоты, ратующие за отечественную нравственность. Эти схватки и вызывали постоянный интерес не только зрителей, но и столичной прессы. Теперь, когда после длительного перерыва, намечался очередной шабаш, несколько наиболее оголтелых патриотических группировок готовились прийти на концерт во всеоружии и дать бой заезжей диве. Назревало нечто, выходившее за рамки обычного скандала.

Келюс рассудил, что подобная заварушка скорее поможет, чем помешает. Правда, в этом случае всем надо держаться вместе и желательно – подальше от дебоширов.

– Ну, так чего? – не понял его опасений Мик. – Возьмем «стволы»…

Он не успел договорить и осекся. Лида, которая, казалось, безвозвратно витала в мире галереи Уффица, отложила альбом в сторону и внимательно слушала беседу.

– Я… это… – промямлил Плотников, но было поздно. Художница медленно встала, глядя на всю компанию с плохо скрытым испугом.

– Лид, ты чего? – Фрол тоже вскочил, исподтишка демонстрируя Мику кулак.

– Ребята… – растерянно проговорила любительница авангарда. – Вы… вы что, бандиты?

Келюс и Фрол растерянно переглянулись, барон изрядно смутился.

– Мне, наверно, лучше было промолчать, – продолжала Лида, – но что вы задумали? Кого-то выслеживаете, постоянно говорите о каких-то тайнах, об оружии… Фрол, Николай, да вы что? Вас же арестуют!

Келюс только вздохнул: оказывается, Лида умела замечать в жизни еще кое-что, кроме Ренуара и Комара с Меламедом.

– Когда вы пропали, Николай, я подумала, что вы действительно – демократ, с вами сводят счеты совковые бонзы. Вы, Мик, так хорошо об этом выступали по телевидению. А выходит, вы на самом деле охотитесь за какими-то секретами, кого-то хотите поймать и даже… убить.

– Господа! – воззвал Корф. – В самом деле, скверно получается! Лидия может решить, что мы, с позволения сказать, галантерейщиков грабим!.. Николай, следует рассказать…

– Нет, – поморщился Келюс. – Михаил, не забывайте, чем мы заняты. Лида, поймите, то, что мы делаем, – очень опасно. Вам лучше об этом не знать…

– Да, конечно, – в голосе девушки звучали одновременно обида и страх.

– Я… я пойду… Фрол, не провожай меня.

Дхар вскочил, бросился вслед за Лидой, а затем неуверенно остановился. Хлопнула входная дверь.

– Беги за ней, чукча! – велел Келюс. – Расскажи ей… что сможешь!

Фрол растерянно произнес «ага» и исчез.

– Зря ее Фрол Афанасьевич сюда привел, – ни к кому не обращаясь, заметил Мик. – Дамам вообще ничего нельзя рассказывать… Кора, это я не о вас.

– Боюсь, вы правы, Мик, – спокойно ответила девушка. – У Лиды есть что-то… Не знаю как сказать, но ей будет среди нас особенно опасно. Я чувствую…

– Да ну тебя! – возмутился Лунин. – Накаркаешь еще, бином! А вообще-то, зря мы при ней…

Фрол вернулся поздно, когда все, кроме Келюса, уже спали. Не став вдаваться в подробности, он сообщил, что рассказал Лиде историю с документами и о банде Волкова. О прочем, во что с первого раза поверить невозможно, дхар, естественно, умолчал. На расспросы Келюса он лишь расстроенно махнул рукой, после чего им обоим не оставалось ничего, как отправиться на боковую.

Барону спалось скверно. То и дело снились кошмары. В привычные фронтовые сновидения врывалась всякая нечисть и нежить, вместо комиссарских шинелей под прицелом его пулемета оказывались красномордые упыри, которых обычные пули не брали. Запас же серебряных, как выяснилось тут же, был разворован шкурами-интендантами.

В конце концов, проснувшись в очередной раз в холодном поту, Корф взял пачку сигарет и направился на кухню. Не став включать свет, он сел на стул возле окна и жадно затянулся, надеясь прогнать одурь.

Внезапно барон понял, что он на кухне не один. Рядом с ним тихо, настолько, что не было слышно дыхания, стояла Кора. Корф вздрогнул от неожиданности, всмотрелся, и его вновь передернуло: от девушки шло еле заметное зеленоватое свечение.

– Не спится, Михаил? – одними губами, почти без всякого выражения, спросила Кора.

– Нет… да… в общем, по всякому, – растерялся полковник. – Понимаете, сударыня, кошмары замучили! Упыри мерещатся, кол им всем осиновый!

Тут он сообразил, что сморозил явную глупость, но извиняться было бы еще несуразней, и он замолчал.

– Кол не поможет, – совершенно равнодушным голосом, словно речь шла о чем-то само собой разумеющемся, ответила девушка. – Если душа заклята, ее не освободит даже разрывная пуля в сердце. И даже огонь…

– Ради Бога, Кора, что вы такое говорите? – чуть не застонал Корф.

– Извините, Михаил… Со стороны, наверно, это звучит жутко. Просто иногда бывает так тяжело. Здесь все меня принимают за больную, которую можно вылечить. Ваш Мик… Он славный мальчик.

– Про Папюса толковал, сударыня? – деланно-веселым тоном поинтересовался Корф.

– Да, – улыбнулась Кора. – Про Папюса, про Елену Блаватскую, чудодея мсье Филиппа и про Тибетскую Книгу Мертвых… Он даже рассказал про древнюю рукопись о святом Иринее и жаловался, что ее автор не записал какое-то заклинание. Если бы это было все так просто…

– Кора… – барон на мгновение запнулся. – Я, право, не специалист в чернокнижии… И сохрани меня Господь от этого… Мику, паршивцу, ей-ей уши надеру!.. Но рукопись об Иринее действительно существует…

И Корф как можно точнее передал то, что слышал от Ростислава Говорухи.

– Конечно, это может быть простой выдумкой… мистификацией, – закончил он, – но заклинание я помню. На всякий случай…

– Михаил Модестович! – прервала девушка. – Михаил! Ради Того, к Кому обращаться я не имею права, – перестаньте! Забудьте об этом! Если заклинание – выдумка, оно не поможет. А если правда – вы понимаете, что будет с вами?

– Пока не очень… Признаться, пробовать не тянет. Представляете: гвардейский офицер и… Но если не будет другого выхода…

– Забудьте, Михаил, – повторила Кора. – Ради всего для вас святого!

– Я убью Волкова! – твердо ответил Корф, и тут же поправился. – Мы убьем…

– Да… – эхом отозвалась девушка. – Мы убьем его, и он расплатится за все. Он храбр, но боится смерти куда больше, чем обычные люди. Там его ждут уже давно. Волков как-то проговорился, что смерть принесет ему какой-то молодой солдат… или офицер, не помню. Он в это верит и не щадит никого. Но я знаю: Волков сгинет, и тогда очень многие получат право на покой.

– Так и будет, Кора, – барон уже взял себя в руки. – Только надо успеть. У меня, к сожалению, очень мало времени…

С утра Корф и Мик, ночевавшие эту ночь у Келюса, отправились к «Олимпийскому», где намечался концерт. Барон, человек основательный, решил действовать наверняка и проследить все с самого начала. Правнука он взял с собой не столько ради автомобиля, поскольку в погоню по оживленным столичным улицам не очень верил, сколько ради собственного спокойствия. Корф предпочитал держать своего экспансивного родственника под присмотром, тем более что Мик отправлялся на первое в своей жизни опасное задание. Польщенный доверием Плотников клятвенно обещал во всем слушаться канадского кузена.

Остальные не покидали квартиры, кроме Фрола, который отправился к художнице, (Лида сама позвонила), обещая вернуться в самое ближайшее время. Пришел он, однако, нескоро, причем не один, а с девушкой. Лида заявила, что по-прежнему не понимает, отчего самочинные сыщики не заявят на Волкова в милицию, но Фрола одного не пустит. Вздохнув, Келюс согласился, велев дхару не отпускать от себя девушку ни на шаг.

Часа в четыре пополудни позвонил Мик. Пожаловавшись на недостаток сигарет, он сообщил, что прибыл автомобиль с багажом певицы. Охраняли его действительно тщательно, но ни Волкова, ни самой Алии пока не было.

Вскоре Келюс дал команду выступать, и все вместе направились к «Олимпийскому». На станции метро было людно: похоже, намечался аншлаг.

У громадного здания спорткомплекса, стены которого пестрели гигантскими плакатами, изображавшими полуобнаженную диву с раскосыми восточными глазами – вероятно, саму певицу, – уже клубились толпы поклонников. В основном это были юнцы с клеймом ПТУ на лбу, и такого же сорта девицы; часто мелькали провинциалы, оказавшиеся в эти дни в Столице и решившие посетить редкое зрелище. Присмотревшись, Келюс заметил группу крепких мужчин, явно не из тех, что посещают концерты поп-звезд. Лунин удивился было, но тут один из них развернул имперский бело-черно-золотой триколор, а еще у нескольких Николай заметил свернутые транспаранты. Все стало ясно: патриоты готовились к бою.

Народ валил валом, и городские власти заранее оцепили здание тремя кордонами людей в форме. Первый ощетинился внушительного вида дубинками, которые время от времени угрожающе вздымались, заставляя толпу сохранять терпение. Впрочем, зрители вели себя тихо, приберегая эмоции для самого концерта.

Оставив Фрола и девушек в стороне от основного потока, валившего ко входу, и запретив им сходить с места, Келюс направился к одной из запасных дверей, где должны были находиться барон и Мик. Он застал юного Плотникова в одиночестве: барон, любивший основательность, лично дежурил у наглухо закрытого служебного хода, надеясь подстеречь нежданных гостей.

Мик держался гордо. Ради пущей таинственности он водрузил на нос темные очки вместо обычных и демонстративно смотрел в противоположную от входа сторону, лишь время от времени бросая туда осторожные взгляды. Первым делом он закурил сигарету из пачки, привезенной Келюсом, а затем приступил к докладу.

Выгрузку багажа они наблюдали вместе с бароном, который мог лично опознать Волкова. Однако среди охраны, грузчиков и прочей обслуги майора обнаружить не удалось. Не мелькали в толпе и черные куртки: охранники Алии были одеты в цивильное.

– А багаж? – напомнил Келюс.

– Обычный, – пожал плечами Мик. – Аппаратура, усилки, клавишник… инструменты всякие… В общем, несколько контейнеров.

– Большие контейнеры? – Лунин вспомнил то, что капитан-гэбэшник рассказывал Корфу.

– Не-а, я же говорю – обычные. – Мик минуту подумал и добавил. – Один, вроде, крупный. На нем еще надпись – «Не кантовать!», как на телевизоре…

После того как прибыли музыканты, и стихла суета у запасного входа, барон, оставив Мика в карауле, отбыл ко второму, запертому, входу. Сделал он это больше для очистки совести: старая дверь имела совершенно заброшенный вид, да и ведущая к ней от решетчатой ограды калитка была заперта на замок.

Лунин задумался. Волков, конечно, мог проскользнуть через запертую калитку, пока Мик и барон наблюдали за выгрузкой багажа, но это казалось маловероятным: подступы ко второму входу хорошо просматривались с того места, где Корф устроил наблюдательный пункт.

Келюс велел Мику подождать еще десять минут, а потом вместе с полковником идти в зал. Похоже, первая часть замысла (засада) провалилась. Фрол нетерпеливо поглядывал на Лунина, но тот, отрицательно покачав головой, в двух словах обрисовал ситуацию. Дхар пожал плечами и поглядел на Кору. Та кивнула.

– Там два входа, – принялся было объяснять ей Келюс. – Один открытый…

– Не надо, – остановила его девушка. – Я сама. Дайте мне билет, Николай, я скоро вернусь…

Вскоре Лида, Фрол и Келюс оказались в зале. Их места были достаточно далеко от сцены, зато близко от входа, что в данном случае имело свои преимущества. Для полной гарантии Келюс захватил мощный полевой бинокль, чтобы не упустить ничего из происходящего в зале.

Публика, заполнившая «Олимпийский», уже свистела и вопила, требуя начала. Справа от сцены сгрудилась сотня мрачного вида патриотов; они сидели молча, держа наготове плакаты, транспаранты и, как заметил Келюс, несколько мегафонов. Вероятно, те, кто готовил концерт, опасались чего-то подобного, поскольку здесь же расположились люди в синей форме, а у самых подмостков стояли молодые люди спортивного вида в штатском. Фрол, взяв у Николая бинокль, внимательно их оглядел, но никто из охранников не напоминал красномордых головорезов Волкова.

– Наверно, Алия не приехала, – Келюс поглядел на часы. – То-то наши ее не видели.

– Они всегда опаздывают, – откликнулась Лида, чаще Лунина бывавшая на таких мероприятиях. – Аппаратуру настраивают… Да и марку держат.

– Марку, елы, – пробормотал Фрол, не бывший поклонником поп-эстрады.

– Обезьяны, в карету их!

– Фрол, нельзя же так обобщать! – удивилась художница. – Алия не лучшая, конечно, но ведь есть очень приличные…

Дхар пожал плечами. В приличных поп-звезд он явно не верил.

Через несколько минут, когда в зале уже стоял сплошной рев, появились Мик и барон. Корф устало опустился в кресло и махнул рукой. Келюс понял: ничего интересного наблюдателям обнаружить не удалось.

– Странно, – пробормотал Плотников, снимая темные очки и надевая обычные. – Алия так и не приехала! Во, облом…

Тут свет наконец-то погас, грянули аплодисменты, ударила разудалая музыка, и занавес поехал в сторону. Через несколько секунд на сцене появилась, вся в цветных пятнах подсветки, высокая худая брюнетка с красивым восточным лицом, на котором, казалось, навсегда застыла широкая и абсолютно неестественная улыбка. Брюнетка, размахивая обнаженными руками, выскочила на середину сцены и послала публике воздушный поцелуй.

– Алия! – констатировал Келюс. – А кто-то, бином, говорил, что не приехала.

– Ремиз! – растерянно воскликнул Корф. – Первый раз в жизни такое… Прошляпили!.. Десять суток ареста!..

Алия запела, но Лунин слабо вслушивался: ему было не до сомнительных вокальных достоинств певицы. Келюс размышлял о предметах более насущных. Если барон со всем своим опытом не заметил, как Алия проникла в здание, то приходилось признать: к этой экспедиции они подготовились из рук вон плохо.

Место рядом с Николаем пустовало: билет был у Коры, но девушка до сих пор не появилась. Фрол пару раз выразительно поглядывал на Келюса, в ответ тот лишь пожимал плечами, хотя понемногу начинал волноваться.

Между тем, после нескольких песен обстановка в зале постепенно накалялась. Наконец зазвучало «Дорогой, ты улыбнулся», и некоторые наиболее рьяные поклонники полезли прямо на сцену. Заработали милицейские дубинки, по проходу повели первых задержанных. Келюс уже намеревался высказаться по поводу всего происходящего, как вдруг почувствовал легкое движение воздуха перед самым лицом. Ветер был неожиданно холодный, вызывающий озноб. Келюса передернуло; совершенно случайно он бросил взгляд налево, где только что было пустое кресло и обомлел: там сидела Кора. Девушка выглядела очень бледной. То ли из-за плохого освещения, то ли по иной причине, но кожа на ее лице казалась странного желто-зеленого цвета.

– К-кора… – оторопел Лунин. – Ты… у тебя все в порядке?

– Волков там, – еле слышно отозвалась девушка. – С ним еще двое. Они переоделись, но я их сразу узнала… Боюсь, они меня тоже, но я успела уйти.

– Волков тут, – шепнул Келюс барону, а тот передал по цепочке дальше.

Первое отделение подходило к концу, и Алия начала петь свой знаменитый шлягер, посвященный переживаниям вдрызг пьяной женщины. Девчонки-пэтэушницы заранее вопили от восторга, кто-то принялся танцевать прямо в проходе, но тут над правым флангом взвилось трехцветное знамя, крепкие руки развернули транспаранты, плохо видимые в полутьме, и голоса, усиленные мощными мегафонами, заревели на весь зал:

– Долой сионизм! До-лой си-о-низм! До!-лой! си!-о!-низм!

Зал ответно взвыл. К транспарантам потянулись ручищи, но патриоты были, похоже, готовы к такому обороту событий. Вокруг транспарантов, флага и людей с мегафонами сомкнулась живая стена.

– О чем это они? – поразился барон. – Или у вас так принято?

Мик вкратце объяснил кузену из канадской провинции значение упомянутого патриотами термина. Барон глубоко задумался, а затем, нерешительно осведомился:

– Но… мон шер, разве мадемуазель Алия – тоже? В мое время… то есть, у нас в Канаде ее приняли бы скорее за хивинку… туркменку… татарку…

– До-лой! До-лой! Си-о-низм! – продолжали стонать патриоты.

– Эх, дядя Майкл! – снисходительно пояснил Мик. – У нас сейчас что татары, что узбеки, – все они тоже…

– Как? И узбеки? Однако… – Корф окончательно растерялся.

У эстрады между тем заваривалась серьезная каша. Первый натиск патриоты отбили успешно. Неорганизованные и необученные болельщики отступили, милиция же по-прежнему не двигалась с места, словно происходящее ее не касалось. Алия все еще пела, совершенно не замечая беспорядка. У Келюса мелькнула мысль, что певица напоминает ему биоробота из дурных американских фильмов.

– Люди русские! – неожиданно вострубил какой-то бородатый патриот, перекрикивая общий гвалт. – Православные! Покайтесь! Покайтесь, что пришли сюда на игрище бесовское! Раздавим врагов Святой Руси от моря Белого до моря Желтого! Да сгинут предатели, жидами купленные! Черноморский флот был, есть и будет нашим! Спасай Россию!

Неизвестно, сколько еще длилась бы патриотическая речь, но внезапно в толпу защитников отчизны врезалось несколько крепких молодых людей из охраны певицы. Их было немного, но в руке у каждого из них, словно пропеллер, вращались нунчаки. Послышались сдавленные крики, один из транспарантов упал, трехцветное знамя накренилось в сторону…

Тут уж не выдержала милиция, и в свалке замелькали синие мундиры.

– Однако, однако… – бормотал, пораженный до глубины души барон. – Хаживал я на концерты, Плевицкую слушал… Но чтоб такое…

– Ничего, дядя Майкл! – подбодрил его неунывающий наследник. – Это только начало!

Мик словно в воду глядел: внутри группы патриотов произошло заметное движение, и сразу несколько рук метнули в толпу продолговатые предметы, похожие на плоские бутылки. Буквально через секунду перепуганных зрителей накрыло сизое облако.

Первым опомнился Корф. Принюхавшись, он деловито заметил:

– Господа! Газы! Как под Стоходом в 16-м, ей Богу!

– Уходим! – скомандовал Келюс. – Мик, Михаил, Фроат, прикрывайте Лиду!

Сам он повернулся к Коре, но та лишь слабо улыбнулась:

– Не беспокойтесь за меня, Коля. Не потеряюсь…

Паника в зале нарастала, и первые беглецы уже устремились к спасительному выходу. Времени терять было нельзя. Барон и Мик, выскочив в проход, образовали временный заслон, позволяя всем остальным выйти. Несколько раз их крепко пихнули, Плотникова чуть не сбили с ног, но рука барона удержала его на месте. Наконец все, включая Келюса и Кору, вышли за ряд кресел и быстро направились к выходу. Толпа в панике напирала, пришлось взяться за руки, чтобы не упасть и не потеряться.

В зале, между тем, творилось нечто неимоверное. Патриоты, бросив в толпу еще с десяток емкостей с газом, надели респираторы и ровным строем двинулись к выходу, всеми способами расчищая себе путь. Зал кипел. Его дальние углы еще сидели в растерянности, но центр уже вскочил, задыхаясь в клубах едкого вещества. Кто-то упал, и его тут же принялись топтать. Над всем стоял дикий крик сотен голосов. Алия же допела песню и поклонилась, словно ожидая от агонизирующего зала аплодисментов. Постояв минуту, она спокойно удалилась, помахав зрителям рукой, а невидимый ведущий объявил об окончании первого отделения. Словно по команде, милиция, давно надевшая респираторы, но реагирующая на побоище крайне вяло, исчезла, и бегущие в ужасе зрители оказались предоставленными сами себе.

Келюс успел трижды мысленно поблагодарить Мика, купившего билеты недалеко от входа. Всю компанию буквально вынесло наружу. Они уже переступили, вернее, перескочили порог, навстречу серому осеннему вечеру, как вдруг Лунин заметил, что бежавший рядом с ним паренек лет шестнадцати оступился и тут же исчез под ногами толпы. Какая-то девчонка закричала, зовя на помощь, но никто из десятков охваченных страхом людей ее не слышал.

Келюс оглянулся, поймал взгляд Фрола, тоже заметившего все, и нырнул прямо в толпу. Ему несколько раз попали чем-то острым по спине и бокам, кто-то въехал локтем прямо в челюсть, но уже через минуту Лунин вцепился в упавшего и рванул на себя. Поначалу это не удалось, но тут чьи-то руки схватили за плечи потерявшего сознание парня и легко подняли. Фроат стоял прямо посреди толпы, широко расставив ноги, и люди обтекали его, словно дхар был из камня.

Наконец, все собрались в стороне от главного входа, где народу было немного. Публика, выбегая из зала, мчалась к станции метро, навстречу подъезжавшим милицейским машинам.

Никто серьезно не пострадал. Келюсу и Фролу досталось изрядно, но до членовредительства дело не дошло. Парень, вытащенный дхаром из толпы, по-прежнему не приходил в сознание. Девчонка, звавшая на помощь, теперь стояла рядом и ревела, повторяя: «Убили! Убили!»

Первым опомнился Фрол. Цыкнув на ревущую девицу, он велел ей бежать к одной из прибывших машин скорой помощи. Та, сообразив, рванула так, что на асфальте остались туфли на высоких «шпильках». Дхар склонился над потерпевшим и нащупал пульс.

– Жив, елы, – буркнул он, вставая. – Кости, вроде, целы. Ну и концерт, до смерти не забуду!

Остальные молчали. Лида, похоже, основательно перепугалась, Мик казался весьма возбужденным, барон – растерянным, лишь Кора стояла чуть в стороне, невозмутимо глядя на царивший вокруг хаос.

– Вот что, – опомнился Келюс. – Мы с Фролом идем к запасному выходу, все остальные ждут здесь. Ясно?

– А машина? – возразил было Мик, но, оглянувшись, понял, что в этой толпе едва ли удастся выехать на улицу.

– Я с вами! – вдруг вызвалась Кора, и Лунин не стал спорить.

…У запасного выхода толпилась милиция. Рядом стояло несколько машин, куда уже грузили какие-то вещи. Очевидно, второе отделение концерта отменили. Милиция держалась агрессивно, угощая дубинками попадавших под руку зевак, и Келюс поставил свой маленький отряд подальше от людей в синих мундирах.

– Волкова нет, – констатировал Фрол, всматриваясь в публику около машин.

– Он там, – уверенно возразила Кора.

Ситуация внезапно изменилась. Вслед за Келюсом и его спутниками к запасному выходу приблизилась толпа в полсотни патриотов, явно не растерявших боевой пыл. Люди под трехцветным знаменем развернули помятые транспаранты и принялись что-то скандировать. Однако из-за отсутствия мегафонов, вероятно, потерянных при отступлении, уловить смысл призывов не представлялось возможным. Милиция пока не вмешивалась, но ряды сомкнула.

Тем временем продолжался вынос вещей и инструментов. Вслед за несколькими небольшими контейнерами из дверей вытащили огромный, почти двухметровый ящик, украшенный какими-то надписями. Келюс понял – именно об этом ящике говорил Мик. И тут Кора чуть заметно прикоснулась к локтю Николая. Он всмотрелся и понял – ящик сопровождал высокий широкоплечий мужчина в сером костюме.

– Волков, елы, – Фрол тоже узнал майора.

– Там еще двое, – кивнула девушка, но Лунин, как ни всматривался, не мог различить бандитов Волкова среди одетых в одинаковые светлые костюмы телохранителей.

Все трое, не сговариваясь, подошли поближе, почти смешавшись с толпой патриотов. Вдруг Келюс, услыхав за спиной шум, обернулся и сразу же толкнул Фрола: с тыла цепью надвигались омоновцы в черных комбинезонах с дубинками наизготовку.

– Влипли, в карету его! – отозвался дхар. – Сматываться надо!

Уйти они не успели: минута – и омоновцы врезались в толпу. Патриоты, спасаясь от ударов, бросились врассыпную. Людская масса потеснила охранявших вход милиционеров, и те, размахивая дубинками, сомкнули ряды так, что грузчики, продолжавшие выносить вещи, вынуждены были остановиться. Омоновцы, между тем, принялись раскидывать патриотов, невзирая на вопли и призывы к солидарности в борьбе с сионистами.

Вдруг в толпе прогремел взрыв – лопнул брошенный кем-то взрывпакет. Люди рванулись в разные стороны. Келюса и Фрола выбросило вперед, прямо на строй милиции. Кому-то из толпы еще раз досталось дубинкой, но через мгновение синий кордон был прорван. Толпа покатилась назад, сметая все на своем пути. Несколько человек налетели на грузчиков, несших ящик, кто-то упал, послышался крик, контейнер повернулся и неторопливо повалился набок.

В этот момент Фрол и Келюс, потеряв Кору из виду, оказались у самого ящика. Крышка съехала, и к изумлению всех, бывших рядом, изнутри посыпалась черная жирная земля.

Люди застыли. Земля продолжала сыпаться, и вдруг над толпой пронесся стон: из-под груды чернозема показалась женская рука, мелькнуло яркое платье… Еще мгновение – и тело Алии покатилось по асфальту.

Побоище мгновенно захлебнулось. И толпа, и синие мундиры, и даже омоновцы смотрели на певицу. Наконец, кто-то из милиционеров присел рядом, взял Алию за руку и тут же отпустил.

– Мертвая… – прокатилось над толпой.

– А ведь ярытница, елы! – зло бросил дхар, брезгливо глядя на желтое, в зеленоватых пятнах лицо. – То-то Волков…

– Волков! – подхватил Келюс, указывая куда-то в сторону автомобильной стоянки.

Фрол посмотрел туда: к одной из машин подходили трое в светлых костюмах. Волков шел ровно, не оглядываясь, словно случившееся не имело к нему никакого отношения.

10. КНЯЗЬ ВСЕСЛАВ

– Ах ты! – выдохнул Келюс. – Уйдет, бином! Машину бы сюда… Прозевали…

Словно в ответ, он услышал гудок. Повернувшись к кромке тротуара, Лунин увидел знакомые «Жигули». Мик сидел за рулем и нетерпеливо махал рукой.

– Во, молодец! – одобрил Фрол. – Пошли?

Они подбежали к машине и спешно вскочили внутрь. Фрол, открывший заднюю дверцу, удивленно присвистнул: там уже сидела Кора.

– А, это ты Мику сказала, – сообразил он. Девушка молча кивнула.

– С Лидой дядя Майкл остался, – докладывал между тем Плотников, выруливая на дорогу. – Там полный аут! Между прочим, вас, Фрол Афанасьевич, искали.

– Че, милиция? – помрачнел дхар, пока не видевший за собой особой вины, но тем не менее ожидавший любых неприятностей.

– Не-а, журналисты – из «Вестей». Вы же там кого-то спасли… А сейчас репортеры набежали. И телевизионщики…

– Сенсация, бином, – развеселился Келюс. – Зря тебя, воин Фроат, не нашли. Стал бы народным героем, вроде дяди Степы.

– Скажешь еще, Француз, – буркнул дхар. – Хорошо, что еще не вроде, елы, сенбернара…

Машина, между тем, уже подъезжала к стоянке, куда направился Волков, но среди толпившихся людей ни майора, ни его спутников уже не было.

– Неужели уехал? – растерялся Лунин, осматривая площадку. – Быстро же он…

– Там! – Кора уверенно указала на желтую «Тойоту», которая в эту минуту тронулась с места.

– Ты уверена? – дернулся Николай, но Мик, не дожидаясь команды, уже дал газ. «Жигуль», напрягая все силы, помчался вслед за желтой машиной.

– Уверена, – после минутной паузы ответила девушка. – Он там. Я чувствую…

– А он… знает, что ты здесь? – встревожился Фрол, глядя вслед «Тойоте», уходившей на большой скорости к центру города.

– Должен знать, – неохотно ответила Кора. – Это нетрудно…

– Фу ты… – подосадовал Келюс. – То-то жмут! И гаишников не боятся! Куда бы это они?

Вопрос был чисто риторический. Между тем, «Тойота» уходила все дальше. Мик жал на газ, скорость постепенно достигала опасной черты, но Плотников вел машину уверенно, твердо. Лицо его застыло, у рта обозначилась резкая складка, и Келюс с удивлением увидел, что в эти минуты беспутный Мик стал очень похож на прадеда.

«Тойота» пересекла перекресток, и почти сразу же загорелся красный свет. Мик еще плотнее сжал губы, но притормозил, внешне не проявляя ни малейшего нетерпения. Наконец, «Жигули» вновь рванули вперед, но сразу же стало ясно: «Тойота» исчезла. Буквально через несколько сот метров проспект упирался в новый перекресток, и машина Волкова, похоже, успела свернуть. Мик вопросительно поглядел на Келюса, но тот лишь беспомощно оглядывался, словно надеясь увидеть пропавшее авто.

– Налево! – отрывисто скомандовала Кора, и Мик послушно включил левый поворот.

«Тойоту» увидели почти тотчас, хотя Волков успел оторваться еще на сотню метров, и его автомобиль теперь казался небольшим желтым пятном. Хорошо еще, что в этот час дорога не была перегружена. Внезапно желтое пятнышко вновь пропало.

– Направо, – уверенно заявила Кора. Фрол, сидевший рядом, вдруг с испугом обнаружил, что девушка говорит, даже не открывая глаз.

– Где? – не понял Мик, кося на пролетавшие слева по курсу переулки.

– Сейчас… Здесь!

«Жигули» взвизгнули тормозами на повороте. В переулке «Тойоты» уже не было и, следуя указаниям Коры, Мик через пару минут выехал на широкую улицу с лентой бульвара посередине. И почти сразу же они увидели желтую машину. Она стояла у светофора, где свет уже готов был мигнуть зеленым.

– Куда же это они? – вопрос Келюса вновь повис в воздухе.

«Тойота» резко набрала скорость, но Плотников не отставал. Минут через пять машина Волкова свернула в переулок, и на несколько минут ее потеряли из виду. Скоро желтое авто вновь оказалось перед глазами. Машина проскочила переулок и мчалась дальше, минуя небольшую площадь.

– Стойте! – неожиданно велела Кора, но Мик нерешительно поглядел в сторону Келюса. Тот повернулся к девушке.

– Стойте, – повторила она. – Волкова нет в машине.

«Жигули», рывком затормозив, причалили к кромке тротуара.

– Табань, – устало произнес Лунин. – Приплыли, бином…

– Если он и вышел, то где-то рядом, – Мик, видно, не терял присутствия духа. – Проедем по переулку!

– Лучше пройдем, – предложил Фрол. – Если он и вправду здесь вышел, я этого ярытника враз учую…

– Слышь, воин Фроат, – забеспокоился Лунин. – Ты оружие взял?

– Зачем, елы? – благодушно поинтересовался дхар. Келюс хотел было популярно объяснить – зачем – но взглянул в недобро прищуренные глаза приятеля и промолчал: воспоминание о мохнатом чудище, рвавшем яртов на части, тотчас заставило прикусить язык.

Переулок был невелик, поэтому решили, оставив машину, пройти его из конца в конец.

– Между прочим, – Мик запер дверцу и проверил замок, – кварталах в двух отсюда есть церковь.

– Скажешь еще! – усомнился Келюс. – Волков – и в церкви?

– Да она, кажется, заброшенная, – самым спокойным тоном добавил Мик, и Келюс при этих словах почему-то вздрогнул.

– Ладно, пошли! – тут же превозмог он себя, и вся компания, не особо торопясь и оглядываясь по сторонам, двинулась по переулку, уже освещенному желтоватым светом редких фонарей.

– Церковь там, – Мик взмахнул рукой, когда миновали очередную поперечную улицу. – Налево.

– Стойте! – отозвалась Кора. – Он вышел здесь.

– Точно! – подтвердил дхар. – След, елы, аж светится!

– Ты что, следы видишь? – поразился Лунин, но дхар лишь кивнул, не пускаясь в объяснения.

Они прошли еще несколько десятков метров, и Фрол, шедший первым, остановился, а вслед за ним – и все остальные.

– Ну, я же говорил, мужики, – удовлетворенно изрек Мик. – Церквуха!

– Не церквуха, – Келюс внимательно разглядывал плохо различимое в сумерках небольшое здание странной архитектуры. – Это, между прочим, костел. Правда, непонятно, куда подевался шпиль… Но узнать еще можно.

– «Спортивный клуб „Астра“, – прочитал Плотников, подойдя вплотную к табличке у входа.

Словно в ответ, за высоким сплошным забором, окружавшим боковую и тыльную части здания, громко завыла собака. Фрол, нахмурившись, хотел было что-то сказать, но передумал.

– Штурм, думаю, придется отложить, – на Келюса собачий вой подействовал не самым лучшим образом.

– Жутковато тут, – согласился Плотников, – и пусто. Спать они уже легли, что ли?

– В костеле? – не понял Лунин.

– Нет, на улице…

Действительно, переулок, несмотря на сравнительно ранний час, был абсолютно пуст. Вновь послышался собачий вой.

– Перелезть, что ли? – проговорил дхар, бродя вдоль забора. – Люблю, елы, таких собачек…

Тут над самыми головами пронеслось нечто темное и скрылось под крышей костела.

– Летучая мышь! – Мик удивленно проследил нетопыря взглядом. – Они же осенью не летают!

Фрол и Кора переглянулись, но промолчали.

– Ну что? – вздохнул Келюс. – На штурм? Или отложим?

– Он там! – Кора не назвала Волкова по имени, но все поняли. – Мы легко его найдем, но ничего не сможем сделать.

– Ну, Кора, – возразил дхар, – так уж и ничего!

– У них оружие. Он уйдет подземельем, а остальные прикроют…

– Верно, – вынужден был признать Лунин. – Без оружия туда соваться нечего… Вот, бином, обидно…

Сам бы он еще рискнул, но подставлять под пули остальных не хотелось.

– Уходим…

Чем больше они удалялись от костела, тем спокойнее становилось на душе. Но возле самой машины откуда-то повеяло холодом, и непонятный страх заставил всех застыть на месте. Летучая мышь вновь вынырнула из темноты и, пролетев возле самого лица Фрола, исчезла среди черных ветвей высокого клена.

Барон и Лида встретили вернувшихся с нескрываемым облегчением. Корф не преминул намекнуть на то, что его боевой опыт используется явно не в полную силу, но Келюс успокоил барона, объяснив обстановку. Рассказ Лунина был выслушан в полной тишине, после чего полковник, подумав, заметил:

– Однако, господа, по-моему, вы дали маху. Этого мерзавца следовало брать теплым. Уйдет, ищи его потом…

– Но ведь оружия не было! – Келюс только рукой махнул. – Да и куда ему, бином, уходить? Неужели у него в Столице так много убежищ?

– Начет оружия – резонно, – согласился Корф. – Что ж, приступим к регулярной осаде. Похоже, именно у костела может быть вход в его логово…

– Завтра же разведаем, – подхватил Николай. – Только…

Келюс посмотрел на Лиду. Дхар перехватил его взгляд в все понял.

– Лид, – неуверенно начал он, – может, тебе на несколько дней уехать?

– Иного я не ожидала, – вздохнула девушка. – Сейчас вы скажете, что полностью мне доверяете, но дело слишком опасное, вам придется стрелять, скакать верхом на мустангах и прыгать с вертолетов, а все это не для такой изнеженной натуры, как я… Ребята, а вам не кажется, что вы слегка спятили? Вы охотитесь за какой-то бандой, хотите лезть в катакомбы… Если вам не дороги ваши жизни, то они дороги мне. Фрола, во всяком случае, я с вами не отпущу. Михаил Модестович, вы ведь старше их всех, что вы молчите?

– Я… г-м-м, – замялся барон.

– Между прочим, я тоже умею стрелять, – продолжала Лида. – У художника должен быть острый глаз и твердая рука. Не смею особо хвастаться, но восемьдесят из ста выбиваю…

– Верим, верим, – поспешил вставить Келюс. – Но, Лидуня, не в этом дело…

– За Кору вы почему-то не боитесь! Джентльмены…

– Боимся… – возразил Николай и замолчал, понимая, что объясниться будет трудно.

С утра Келюс отправился в город, желая поподробнее узнать о заброшенном костеле. Мик, в свою очередь, обещал разведать, чем занимается клуб «Астра», после чего заехать к Лунину. Фрол, оставшись без дела, слонялся по квартире, то перекидываясь словом-другим с Корой, неподвижно лежавшей на диване в затемненной комнате, то отвлекая барона от чтения очередного исторического опуса из лунинской библиотеки. Внезапно зазвонил телефон. Думая, что это Келюс, дхар снял трубку и бросил: «Слушаю».

– Слушай внимательно, чуг, – насмешливо проговорил низкий мужской голос, и Фрол замер. – Сейчас же собирайся и поезжай туда, где вы были вчера вечером. Дверь будет открыта. И учти – никому ни слова.

– Еще чего! – нашел в себе смелость хмыкнуть дхар. Подчиняться приказам Волкова он и не думал.

– У тебя сорок минут, чуг, – Волков помолчал и добавил. – Твоя девица сейчас в Сокольниках – этюды пишет. Если поторопишься, с ней ничего не случится. И не вздумай привести «хвост»! Понял?

– Понял, елы… – с глухой ненавистью процедил Фрол, но в трубке уже гудел отбой.

Не объясняя ничего барону, всерьез увлекшемуся мемуарами Буденного, дхар стал быстро собираться. Оружие решил не брать: в любом случае это было бесполезно. Уже надевая куртку, он вдруг увидел, что рядом стоит Кора.

– Я… – пробормотал растерянный Фрол; ничего подходящего на ум не приходило.

– Не верь Волкову, – тихо сказала девушка, и дхар понял: ей все известно.

– Кора… – но девушка повернулась и, не оглядываясь, ушла к себе. Дхар помотал головой, сжал кулаки в карманах и шагнул за порог.

Как он ни спешил, у костела оказался только через сорок пять минут: подвел транспорт, да и в столичных маршрутах дхар разбирался плохо. Фрол подбежал к двери и дернул ручку. Дверь открылась.

В прихожей, – а это была именно прихожая, ничем не напоминавшая вход в Храм, – дремал старичок-вахтер. Фрол поглядел на него, но старичок и не подумал обращать на вошедшего внимание, и дхар прошел дальше к высокой двери, которая вела в главный зал. Дверь, заскрипев, отворилась, и Фрол оказался в большом сумрачном помещении. Свет еле сочился из наполовину заложенных стрельчатых окон. Зал пустовал, только на полу лежали спортивные маты, а на стенах были развешаны лозунги, приветствовавшие участников какой-то спартакиады. Но дхару было не до них: в конце зала, рядом с тем местом, где когда-то был алтарь, он увидел высокую, почти черную в полутьме, фигуру.

– Ты опоздал, чуг, – Волков говорил негромко, но голос, усиленный акустикой, отдавался, казалось, во всем здании. – Впрочем, тебе, наверное, трудно ориентироваться в городе. Чуги привыкли жить в лесу. Подойди поближе.

Дхар, не сказав ни слова, подошел и остановился в трех шагах от ярта. Вблизи он понял, что тень сыграла с ним шутку, и на самом деле Волков одет в светлый костюм, тот же, в котором он был вчера. На указательном пальце правой руки блеснул золотом массивный перстень.

– Что вам надо? – Фрол сглотнул: в горле внезапно пересохло.

– Ты говоришь мне «вы», – удовлетворенно заметил майор, бесцеремонно разглядывая дхара, словно тот был чем-то неодушевленным. – Для чуга это уже неплохо.

– А вы мне чего тыкаете? – не выдержал Фрол.

Волков удивленно поднял брови:

– Обращаться на «вы» к чугу? Впрочем, сейчас настало время скотского равенства. Ты родился недавно, чуг, и этот век слишком развратил тебя. В этом ты, пожалуй, не виноват… Хорошо, Фроат, сын Астфана из племени серых дхаров, будем следовать традиции этого глупого столетия. Пойдемте присядем…

Волков, не оборачиваясь, прошел за невысокую ширму, отделявшую алтарную часть от зала. Там стоял небольшой столик, на котором лежала шахматная доска и в беспорядке валялись фигуры. Рядом стояло несколько металлических стульев. Волков сел на один из них и повелительным жестом указал Фролу на другой, стоявший напротив. Дхар сел в полной растерянности: то, что его отца звали не Афанасий, он никому, даже Келюсу, не говорил, а о «серых» дхарах помнилось вообще смутно: то ли так называлось одно из племен, то ли «серыми» их просто дразнили соседи.

– Итак, Фрол Афанасьевич, я попросил вас прийти, чтобы попытаться договориться. Причем, прошу заметить, в первый и, подчеркиваю, в последний раз. Прежде всего, позвольте объяснить мое внимание именно к вашей персоне…

Пока Волков говорил, Фрол пытался исподтишка рассмотреть майора. Но, то ли случайно, то ли, что более вероятно, намеренно, тот сидел в густой тени. Лицо ярта почти невозможно было рассмотреть – свет из стрельчатого окна лишь краем задевал Волкова, золотя перстень на его руке. Фрол поневоле всмотрелся: украшение имело печатку, на которой цветной эмалью была изображена вытянувшаяся в прыжке фигура хищного зверя.

– Итак, немного о вас, – продолжал Волков. – Именно о вас, Фрол Афанасьевич – ваши друзья меня совершенно не интересуют. Я бы мог уничтожить их всех за один час, и, признаться, давно сделал бы это: господин Лунин не внял моему предостережению. Но я этого не сделал. Пока. Как вы можете догадаться, Фрол Афанасьевич, не из странного чувства, которое в этом веке называют гуманизмом. Я опасаюсь вас. Видите, Фрол Афанасьевич, я и не думаю этого скрывать.

– Вы меня удивили, – майор, помолчав несколько секунд, чуть откинулся на спинку стула. – В свое время я, да и не я один, сделали все, чтобы чуги… дхары, если вам так будет угодно… исчезли или превратились в деревенщину худшего пошиба. Но вы, я вижу, кое-что помните… Вы убили моих парней. Я знаю, как именно вы это сделали. Признаться, что-то подобное я подозревал и держался в стороне. Фраучи был наивен: думал заманить вас к себе и договориться по-хорошему. Он всегда попадал впросак, этот Фраучи… Как видите кончил – хуже некуда. Вас проморгал, да и сам попался, как неопытный щенок. Просмотрел этого… Черного…

– Нарак-цэмпо, – произнеся это, дхар, с удовлетворением заметил, как Волков вздрогнул.

– Да… – майор вновь помолчал. – Вы не боитесь произносить это имя? Странно… Впрочем, я мог догадаться… Вы не только убили трех моих болванов, которые, откровенно говоря, иного и не заслуживали… Но вы освободили из-под моей власти Татьяну Корневу…

Теперь настало время удивляться Фролу. Волков понял это, и едкая усмешка перекосила безупречную линию рта:

– Не удивляйтесь, Фрол Афанасьевич! Она забыла свое имя. Кора, если бы вы знали благородный эллинский язык, означает просто-напросто «девушка». Да, вы освободили ее. Как вам это удалось, до сих пор не могу понять. Серые дхары… Они всегда были для меня загадкой…

«А про Кирилыча не знаешь, сволочь!» – злорадно подумал Фрол.

– Впрочем, ее душа все равно не найдет покоя, если я не сниму заклятия. А я, естественно, не буду этого делать… Впереди у нее долгие годы, очень долгие, а с каждым днем ей будет становится все хуже… Однако, вернемся к вам, Фрол Афанасьевич. Вы мне мешаете. У меня достаточно проблем и без вас. Не думайте, что я беззащитен. Даже сейчас я могу вас убить. Почему я не делаю этого, вас не должно касаться. Итак, предлагаю следующее. Сейчас вы выходите отсюда, едете на вокзал и садитесь в ближайший поезд. Отправляетесь домой и сидите дома месяц. Через тридцать дней можете делать, что пожелаете. Я же, в свою очередь, даю слово… между прочим, первый раз в жизни даю слово чугу… Так вот, никому из ваших друзей я не причиню вреда. Даже Татьяне, извините, Коре, даже этому самоубийце Лунину. Более того, даю слово, – слышите, даю слово! – при первой же возможности переправить барона Михаила Модестовича Корфа домой. У меня будет такая возможность, и довольно скоро, если, конечно, вы не вмешаетесь. Итак, я все сказал, Фрол Афанасьевич. Я жду…

«Не верь Волкову», – вспомнились слова Коры. Майор говорил на первый взгляд искренне, но Фрол вдруг понял: ярт боится! И не только его, Фроата. Похоже, краснолицего убийцу все-таки взяли за горло!

Усмехнувшись, дхар встал, расправил плечи и неторопливо расстегнул куртку. Майор вскочил и сунул руку в карман.

– Давай, давай! – почти весело заметил Фрол, чувствуя, что еще минута

– и он разорвет ярта в клочья. – Авось попадешь, елы! Снайпер, в карету тебя…

– Не сходи с ума, чуг! – пригрозил сквозь зубы Волков. – Меня ты не убьешь, а твою девку кончат!

– Если с Лидой что-нибудь случится, – раздельно, словно для глухонемого, произнес дхар, – я про вашу банду все расскажу Генералу. Он свистнет Нарак-цэмпо… Договорились?

– Уходи, чуг! – отшатнулся Волков, доставая из кармана пистолет. – Я не трону ее. И тебя не трону, если все же одумаешься и уедешь. Даю срок до вечера…

Фрол еще раз поглядел на врага. Ему нужно было несколько секунд, чтобы обхватить шею ярта беспощадной хваткой костистых черных лап. Но этих несколько секунд, чтобы принять Истинный лик, как называли перевоплощение его предки, у дхара не было: Волков успеет разрядить всю обойму. Фрол схватил стул, легко оторвал все четыре железные ножки и бросил обломки в угол. Затем повернулся и, не оглядываясь, пошел к выходу.

На улице было тихо. Ни слежки, ни вообще чего-либо подозрительного дхар не заметил. Впрочем, особо осматриваться он не стал, ибо спешил в Сокольники. К счастью, в соседнем переулке удалось поймать такси.

Лиду он нашел сразу. Девушка, забыв до поры искусы авангардизма, увлеченно набрасывала сепией подернутые желтизной деревья. Рядом с нею никого не было, только в соседней аллее прогуливались несколько молодых мамаш со своими чадами.

– Фроат! – обрадовалась девушка. – Ты откуда? Как ты меня нашел?

– Лид, слава Богу… У тебя все в порядке? – выдавил из себя Фрол, все еще будучи под впечатлением недавнего разговора.

– Конечно! – удивилась та. – А что случилось? У тебя такой вид…

– К тебе никто… Тут никого не было? – сбивчиво поинтересовался дхар.

– Да кому тут быть? Сегодня же не воскресенье! Только собаки бегали, большие такие… Я их в последние дни что-то часто встречаю…

– Лида, – Фрол постарался придать своему голосу максимум убедительности, – ты это, елы… Тебе нужно уехать! И немедленно, елы! Заедем к тебе, возьмешь вещи, я тебя провожу…

– Это уже не остроумно, – дернула плечом художница. – И не оригинально, Фроат. Вы, похоже, заигрались в Калле-сыщика. Я не собираюсь бежать из собственного дома из-за твоих прихотей. И не думай, ни в какой набег я ни тебя, ни Николая не пущу.

– Тебе надо уехать, – настаивал Фрол, чувствуя, что и на этот раз убедить девушку не удастся.

Вышло еще хуже. Юная художница наотрез отказалась покидать из-за пустых подозрений Столицу и ехать неизвестно куда. Вдобавок, она вновь обиделась, на этот раз всерьез, и, собрав мольберт, решительно направилась к автобусной остановке. Дхар понуро побрел следом. Разговаривать с ним девушка больше не желала.

Для того, чтобы попасть на остановку, следовало перейти оживленное шоссе. Переждав поток транспорта, Лида и Фрол, не глядя друг на друга, пошли через дорогу. Внезапно дхар почувствовал смутный страх. Нахлынула волна знакомого уже холода, кровь в висках тяжело запульсировала, а голову, казалось, сдавил железный обруч. Какое-то шестое чувство заставило его повернуть голову, и он увидел мчавшийся на полной скорости грузовик. Фрол мог поклясться, что еще несколько секунд назад этой машины на дороге не было: то ли вывернула из-за поворота, то ли вообще взялась неизвестно откуда. Грузовик летел на Фрола и Лиду, стараясь пересечь им путь и не давая возможности добежать до тротуара. Дхар оглянулся – встречная полоса пока была чистой. Не теряя времени, он схватил девушку за руку и потянул назад. В первую секунду та, не сообразив, что происходит, попыталась вырваться, но Фрол не ослабил хватку и с усилием побежал, волоча Лиду за собой. Тут только она увидела грузовик и побежала сама, пытаясь не отставать от Фрола.

На миг показалось, что опасности больше нет – они уже почти достигли тротуара, сумасшедший грузовик оказался на другой стороне шоссе. Но вдруг невидимый шофер прибавил газу, машина взревела и, развернувшись, помчалась поперек движения прямо на противоположную сторону дороги, где стояли Фрол и Лида. Какая-то «Волга» из встречного ряда еле успела отвернуть, врезавшись в дорожный бордюр.

– Фроат! – отчаянно закричала Лида. Дхар потянул девушку в сторону, но грузовик тут же вильнул носом, и его грузная кабина, от которой несло запахом бензиновой гари, оказалась совсем рядом. Фрол успел заметить поразившую его деталь: руль сжимали чьи-то руки, но за ними, показалось ему, не было больше ничего…

Дхар попытался отбросить девушку влево, а сам рванулся вправо, надеясь, что невидимый шофер не успеет повернуть, и грузовик-убийца промчится прямо между ними. Фрол почти не ошибся. Сам он прыгнул, в целом, удачно, хотя и здорово ушиб голову и локоть, на который пришлось падать: колеса машины перекатились в нескольких сантиметрах от его ботинок. Лиде повезло меньше. Высокий каблук задел о какую-то неровность на старом, давно не ремонтированном тротуаре, девушка пошатнулась, и через долю секунды горячий, дышащий смрадом капот толкнул ее в грудь. Тело, отброшенное на несколько шагов в сторону, несколько раз перевернулось в воздухе и упало, глухо ударившись о тротуар. Машина вновь взревела, разворачиваясь, и через миг, не обращая внимания на крики сбежавшихся людей и свистки гаишников, уже мчалась по шоссе туда же, откуда появилась.

Перед глазами Фрола мелькали чьи-то лица, ему совали под нос что-то резко пахнущее, отчего становилось еще хуже. Он все хотел спросить о Лиде, но язык не слушался. Наконец, кто-то произнес «Скорая», и дхар потерял сознание.

Долгое отсутствие Фрола поначалу никого не удивило, поскольку барон, а затем и вернувшийся Келюс, рассудили, что дхар решил повидаться с Лидой. Кора, у которой, похоже, были свои соображения, молчала, и вся компания, включая подъехавшего вскоре Мика, принялась обмениваться новостями.

– В общем, так, – начал Лунин, поудобнее усаживаясь в любимое мягкое кресло и затягиваясь сигаретой, – прежде всего, дамы и господа, немного о самом костеле. Это костел святого Варфоломея. Слыхали о таком?

Мик тут же признал свою некомпетентность в данном вопросе, а барон вспомнил, что Варфоломей – один из двенадцати Апостолов, – был изжарен на железной решетке.

– Именно, – согласился Келюс, – впрочем, по другой версии, его разрубили на части. Звали его кстати, Нафанаил, а Варфоломей, собственно, «бар-Толмай» – это отчество. Между прочим, самый зловещий из Апостолов.

– Ну да, Варфоломеевская ночь, – вставил Плотников, вспомнив то ли школьную программу, то ли «Королеву Марго».

– И не только, – подхватил Келюс. – Накрутили вокруг великомученика преизрядно, бином. Без вины виноват оказался.

– Как знать, господа, – прервал его Корф. – Наш полковой священник, отец Глеб, – ученый был человек, доложу вам, – говорил, что имя определяет больше, чем нам кажется.

– Ну да, – хмыкнул Николай. – Слыхал: имя передает судьбу носящего. Теории господина Флоренского… В общем, костелу тоже не повезло. Его построили местные немцы-католики в 1914 году. Аккурат к началу.

Барон кивнул. Эту дату он забыть не мог.

– Неизвестно даже, успели ли его освятить, – продолжал Келюс. – Много лет он пустовал, при большевиках там было все, что угодно, включая хранилище химических отходов, ну, а последние три года там размещается эта «Астра». Обыкновенный спортивный клуб, естественно, хозрасчетный. И самое главное, господа, под костелом имеется подвал. Вход в него сбоку – как я понимаю, за тем забором, что мы видели. Вот, пожалуй, и все. Что у тебя, Мик?

– Я насчет клуба, – подхватил Плотников. – Совершенно верно, клуб хозрасчетный, каратэ и тайквандо, ошивается, в основном, местная пацанва. Уже полгода там новый тренер – высокий такой, красивый, лицо, правда, красноватое…

– Неужели он? – встрепенулся Келюс.

– По документам – Зотов Иван Иванович. В клубе, правда, все его зовут «майором» – он сам так велел… Да, еще в том самом подвале по пятницам работает клуб «Мистагог». Совет не хотел их туда пускать, но тренер лично уговорил. Будто бы обещал их всех спортом перевоспитать.

– Перевернутая звезда, – кивнул Лунин. – Значит, там подземелье? Выходит, накрыли-таки, бином!

– Ну, не накрыли еще, – охладил его пыл Плотников. – А вот насчет подземелья… Тут я к Ростиславу Вадимовичу забегал…

Корф понял, что Мик имеет в виду Славика Говоруху, и с интересом поглядел на правнука.

– Он сказал, что слыхал об этом подземелье. Будто бы его открыли в начале века, а в 30-х стали использовать и засекретили. В костеле будто бы в годы войны был какой-то пункт связи. ВЧ, кажется… Ход из подвала ведет как раз в катакомбы.

– Так-так… – задумался барон, – я, признаться, тоже кое-что нашел. В библиотеке обнаружил статью некоего профессора Белина. В 1912 году он обследовал часть подземелий. Там был план, я его перечертил…

Корф принес лист бумаги со своими набросками и записную книжку Волкова. Рисунки почти совпали, правда, план Белина охватывал лишь часть катакомб, и хода, ведущего к костелу, там не было.

– Не был уверен, честно говоря, – продолжал полковник. – Но теперь, думаю, вопрос ясен. Логово господина Волкова именно там. Этим же вечером предлагаю нанести ему визит.

– Стойте! – вмешалась Кора. – Волков там будет не один. У него остались эти… «черные»…

– Действительно… – Келюс открыл записную книжку на нужной странице.

– Если это и в самом деле список его, бином, гвардейцев, то тут их одиннадцать.

Барон кивнул.

– Троих можно вычеркнуть, – продолжил Лунин. – Тут воин Фроат постарался. Кого-то еще прищучили на Головинском…

– Думаю, по меньшей мере, двоих, – предположил Корф. – Господин чекист говорил о трупах во множественном числе.

– Значит, в худшем случае их осталось шестеро, – проделал несложный подсчет Николай, – плюс Волков.

– А у нас три револьвера, – задумчиво проговорил полковник. – И две бомбы. Немного, конечно, но ежели повести дело с умом…

– Пули их не берут, Михаил, – покачала головой Кора. – Вы же знаете…

– Да… – Келюс вспомнил страшное окровавленное лицо ярта, которому прострелил голову, и нахмурился. – Тут надо что-то, бином, посерьезнее.

– Не знаю, не знаю, – пожал плечами барон. – Конечно, читать приходилось: осиновые колья, чеснок, омела… Но думаю, ежели бомбой, то надежнее будет.

– Надо пробить сердце, – подсказала Кора и, немного помолчав, добавила, – это не убьет, но двигаться они уже не смогут.

– Ну что ж, – согласился Корф, – в сердце, так в сердце. Думаю, не промахнусь…

Совещание было прервано – зазвонил телефон. Келюс поднял трубку, минуту слушал, а затем бросил: «Сейчас еду!» Лицо его при этом стало пепельно-серым.

– Мик, ты с машиной? – спросил он, не реагируя на посыпавшиеся вопросы.

– Ну… на тачке, – кивнул Плотников. – А что такое?

– Фрол… Лида… Они в больнице… Какой-то грузовик… Лиде совсем плохо… Таки достали…

Гулкая тишина темного и пустого больничного коридора лишь изредка нарушалась быстрыми шагами людей в белых халатах. Коридор оканчивался стеклянной, занавешенной серым пологом дверью, перед которой на линолеуме была проведена жирная белая черта, запрещавшая вход. За этой чертой – в реанимации – уже несколько часов находилась Лида.

Келюс и Фрол сидели на стульях и молчали. Дхар выглядел неважно: и без того исцарапанное лицо покрывали свежие ссадины. Под левым глазом расплылся синяк, а ухо украшал огромный кусок пластыря. Впрочем, все это в данный момент абсолютно его не волновало.

– Пойдем, Фрол, – Лунин неловко приподнялся, – до утра ничего нового не узнаем. Родители – и те уехали. А утром позвоним…

Дхар послушно встал, и они пошли к выходу.

Весь день Фрол, отбиваясь от врачей, пытавшихся уложить его на койку, просидел у дверей реанимационного отделения, но утешительного узнал немного. Уже вечером врач заявил, что опасности для жизни нет, но (это он просил покуда не говорить даже родителям) девушка на всю жизнь останется инвалидом. Сильный удар, раздробивший в нескольких местах кости, повредили позвоночник.

В квартире было тоже тихо. Все собрались на кухне. Чье-то предложение вскипятить чай повисло в воздухе. Барон молча курил, глядя в темное окно. Кора сидела в углу, куда не достигал свет настольной лампы, и сама казалась тенью, Мик и Келюс держались поближе к сидевшему у стола Фролу. Поначалу Лунин опасался, что дхар начнет требовать немедленных действий, но тот внешне оставался спокоен. Молча выслушав все, что узнали другие, он коротко, но четко пересказал беседу с Волковым.

– Надо было его кончить, елы, – заключил свой рассказ дхар. – Разорвал бы гада на части! Пули испугался, дурак…

– Ты бы не убил его, – возразила Кора. – Иначе Волкову давно не ходить бы по земле.

– А в сердце? – спросил Келюс. – Если пулей.

– Он не такой, как его ярты. Не знаю, есть ли у него вообще сердце.

– Да что он, бессмертный, черт возьми?! – поразился Мик.

– Да, – просто ответила девушка.

– Кирилыч что-то говорил о его имени, – наморщил лоб Фрол, припоминая рассказ Келюса.

– Точно, – кивнул тот. – Вроде бы Волков забыл свое имя – то, что ему дали при крещении – и если позвать по имени, то тут ему и конец. Типичная экстрасенсовская выдумка – слово-ключ. Включает закодированную программу.

– Я слыхал что-то подобное, – задумчиво проговорил Корф. – Не про экстрасенсорику – тут я профан. Но я где-то читал, будто по имени человека зовет Бог. И если человек забывает имя, Бог не может его окликнуть…

– Колом бы его, елы… – буркнул Фрол, не очень доверявший предложенному способу. – И без имени обошлись бы. Да все равно, в карету его, имени-то мы не знаем…

– Ну, а еще он тебе ничего не сказал? – настаивал Лунин. – Вспомни, еще раз, воин Фроат. Ну, хоть что-нибудь!

– Да не говорил он ничего такого, – пожал плечами дхар, – все намекал, что давно живет. Мол, наш век ему не нравится, будто у него этих веков было, елы… Вот о Коре сказал…

Дхар прикусил язык, но было поздно. Все взгляды устремились на него.

– Ну, имя назвал. Ее имя…

– Кора, тебя же зовут… Ты же Кора?.. – спросил растерянно Келюс, обращаясь к девушке, которая, казалось, растворилась в густой тени, окутавшей угол кухни.

– Меня так зовут, – спокойно ответила та, – может, раньше у меня было другое имя – не знаю. Вернее, не помню…

– Как не помнишь, елы? – удивился Фрол. – Ты же о себе рассказывала! Что студенткой была…

– Это я узнала от Волкова…

– Постойте, Фрол, – вмешался барон, напряженно следивший за их диалогом. – Но если вы узнали ее настоящее имя, то должны молчать. Ведь не хотите же вы, чтобы Кора…

– Я не исчезну, – покачала головой девушка, чуть подаваясь вперед, отчего ее бледное лицо выступило из тени. – Я заговоренная, и только Волков может меня освободить. Он – или его смерть. А сам Волков – не просто ярт. Мы забываем наши имена, но они не могут нам повредить. Волков

– совсем другой…

– Он сказал, – неуверенно начал дхар, – что тебя зовут… звали… Таня… Татьяна Корнева…

– Корнева… Татьяна… – медленно, почти по слогам, произнесла девушка, – может быть… Не помню, Фрол…

– Хватит, господа! – от волнения барон повысил голос. – Пожалейте Кору… Давайте-ка об этом мерзавце. Фрол, вы не помните больше ничего?

– Ничего, елы. Ну, белый костюм – тот, что вчера. Да, еще перстень – дорогой, с печаткой…

– С печаткой? – встрепенулся Келюс. – Что ж ты молчал, якут ты этакий! На печатке была надпись?

– Надпись? Нет, там какая-то кошка… или, елы, тигр…

– Нарисовать сможешь?

Фрол без особой охоты сходил за карандашом и стал прямо на салфетке набрасывать запомнившееся ему изображение. Все с нетерпением поглядывали через плечо дхара, наблюдая, как из-под грифеля возникает застывший в прыжке зверь. Наконец, Фрол отложил карандаш и представил рисунок на суд зрителей.

– По-моему, тигр, господа, – заметил барон без особой уверенности.

– Пума, – возразил Мик.

Келюс воздержался высказывать свое мнение по столь спорному вопросу. Он молча разглядывал рисунок, поворачивая его по влево, то вправо.

– Определенно, я это уже видел, – заметил он. – Михаил, вам это не напоминает какой-нибудь герб?

– Герб? – поднял брови барон. – Позвольте-ка… Нет, признаться, во всяком случае, в русском гербовнике такого зверя нет.

– Я его уже видел, – упрямо повторил Лунин. – Но если не в гербовнике…

– То в зоопарке, – шкодливо встрял Мик и сжался, ожидая нагоняя, но его не удостоили даже этого.

– Ладно, – Келюс отложил рисунок. – Пока оставим, авось само вспомнится… Итак, вернемся к нашим делам. На когда назначим экскурсию?

– Да на сейчас, елы! – воскликнул дхар. – Перекусим – и вперед! Чего тянуть?

Впрочем, это предположение не прошло. Лунина и всех остальных беспокоило самочувствие дхара, которому после случившегося нужна была хотя бы одна ночь спокойного сна. Барона, помимо всего прочего, смущала чисто тактическая сторона плана: слишком многое еще оставалось неясным.

– Так чего? – сник Фрол. – Еще целые сутки ждать? Да Волков же смоется! Я же ему сказал, что расскажу все Генералу! Он тут и дня не просидит!

– Думаю, просидит, – возразил Лунин. – Если бы он мог, то давно бы ушел, сразу, как украл скантр. Но что-то его держит.

– Алия, – предположил Фрол.

– Значок, – подала голос Кора.

– Или что-то третье, бином. Сначала он охотился за партийными секретами, затем искал мой значок… Кстати, значок для него – дороже золота, ведь у него уже есть скантр, а он рискует. Потом, наверное, ждал Алию. Тебя, Фрол, он хотел убрать из Столицы на месяц. Даже если с месяцем он специально загнул, то все равно – сегодня он еще не уйдет. Иначе ушел бы, особенно, бином, после концерта…

– Да-а, – протянул Фрол. – Сильный был концерт. Дома расскажу, елы, – не поверят.

– А кстати, что об этом пишут? Об Алие, бином? Я сегодня даже газеты не открывал…

– Да ничего не пишут, – охотно сообщил Мик. – Ну, про драку разве что.

Келюс сходил за газетами. О концерте писали не так уж и мало. Кто-то возмущался Алией, кто-то – патриотами, сообщалось, что убитых, по счастью, не оказалось, но многие травмированы, и в дальнейшем такие концерты допускать не следует. Об Алие писали разное. Одни – что певица получила тяжелую травму, другие, более информированные, – что она отделалась лишь легкими ушибами и даже отказалась ехать в больницу. Правда, вероятно под впечатлением случившегося, певица отменила все концерты и намеревалась в ближайшее время уехать на отдых.

– Во! – отреагировал Фрол. – Рвут когти, елы! Легкие ушибы… Поглядели бы на нее…

– Может, и глядели, – Келюс отложил газеты в сторону. – Только что бы они написали? Популярная певица, бином, вываливается из ящика с могильной землей?

– Господа, у меня предложение, – вмешался молчавший до этого времени Корф. – Если мы не атакуем этой ночью, то чего может ожидать Волков?

– Что мы атакуем следующей, – откликнулся Мик, – или вообще не будем атаковать.

– Именно. Поэтому предлагаю ударить не ночью, а днем. Точнее, ближе к вечеру, часов в шесть. Если он будет в костеле, то мы его там и накроем. Если нет – устроим засаду.

Предложение понравилось. Сошлись на том, что сначала необходимо обследовать спортивный зал, выставив караул у входа в подвал, затем, если Волкова в костеле не окажется, заняться подземельем. В связи с этим решено было захватить фонарики и, на всякий случай, пару свечей. Предложение Фрола о заостренных кольях после обсуждения было отвергнуто: пользоваться этим экзотичным оружием никто не умел.

Попутно барон упомянул о плане Волкова спрятать скантр и предъявить ультиматум Генералу. Келюс согласился, но вмешался Мик, совершенно не понимавший, зачем и куда следует переправлять его канадского кузена. Излишне любопытному юноше было обещано рассказать обо всем в должное время. Когда это самое время наступит, уточнять не стали. Плотников насупился, но в дальнейшие расспросы вступать не решился.

Перед завтрашней операцией было решено выспаться. Все уже укладывались, когда из комнаты, где расположились Фрол и Келюс, раздался торжествующий крик Лунина:

– Вспомнил! Вспомнил!

Все сбежались на шум. Келюс в одних плавках, босиком, с всклокоченными волосами, лихорадочно рылся в книжном шкафу.

– Ага! – изрек он, вытаскивая толстую книгу весьма почтенного возраста. – Вот, прошу! Это, кажется, здесь…

Николай быстро перелистывал страницы, нетерпеливо переступая босыми ногами по холодному паркету. Наконец он удивленно произнес: «Есть!» – и показал страницу всем собравшимся.

На небольшом рисунке в левом верхнем углу страницы красовался почти такой же зверь, как и на рисунке Фрола.

– Полоцк! – сообщил Келюс, торжествуя. – Герб Полоцка! Только не новый, а старый, до XIV века! Встречается на некоторых печатях, очень редкий, поэтому я сразу и не вспомнил…

– Тигр или пума? – поинтересовался дотошный Мик.

– Не тигр, не пума и не гепард. Это «зверь лютый» – геральдическая фигура. Породы, судя по всему, не имел. Такой же был на гербе Пскова, но стоящий на четырех лапах.

– Да… кивнул Корф, что-то напряженно вспоминая. – Но считалось, что на гербе Пскова изображена все-таки рысь… Кстати, «зверь лютый» – это как раз фигура не геральдическая. Геральдические – это крест, перевязь…

– Сдаюсь, – Лунин поднял руки вверх. – В геральдике почти профан. Но все-таки это Полоцк.

– Ну и что? – осведомился скептик-Фрол, пока Келюс лихорадочно надевал джинсы и накидывал на плечи рубашку. – Ну, Полоцк, елы…

– Съездим? – предложил Плотников и осекся: время для экскурсии было не очень подходящим.

– Постойте… постойте… – бормотал Лунин, теребя ворот рубашки, – Всеслав Волков… Всеслав Волков из Полоцка, который был славным витязем, ратоборствовал, вдобавок занимался чернокнижием… И все это было очень давно…

– Чернокнижник… – задумчиво проговорил барон. – Волхв…

– Волхв… – тихо повторил Келюс. – Всеслав Волков… Всеслав Волхв, князь Полоцкий…

– А кто это? – удивился Мик, явно не перегруженный познаниями в отечественной истории.

Вместо ответа Келюс снял с полки какую-то книгу, нашел нужную страницу и прочитал:

Год 1044: «В тот же год умер Брячислав, сын Изяслава, внук Владимира, отец Всеслава, и Всеслав сел на столе его. Мать же родила его от волхвования. Когда мать родила его, на голове его оказалась сорочка, и сказали волхвы матери его: „Эту сорочку навяжи на него, пусть носит ее до смерти. И носит ее Всеслав и до сего дня; оттого и не милостив на кровопролитие“… Это Лаврентьевская летопись, перевод Лихачева.

– Это о нем в «Слове о полку Игореве»? – вспомнил барон. – Там этот Всеслав вроде оборотня… волколака…

– Точно, – кивнул Келюс. – Выходит, этому мерзавцу без малого тысяча лет… Ого…

– Ну, допустим, это он, – с сомнением в голосе заговорил дхар. – Хотя, елы… Мало ли волхвов этих было? Но даже если так, нам нужно его настоящее имя, которое при крещении дали.

– Сейчас, сейчас… – Лунин рылся в примечаниях. – Здесь должно обязательно быть… Ах, черт! Нет! Просто Всеслав Брячиславич… Где бы еще поискать?

– Не надо, – внезапно произнес барон. Келюс, отложив книгу, удивленно взглянул на него.

– Можете не искать, Николай. Я был в Полоцке… Года два назад, то есть, конечно, не два, но вы понимаете… Там служили полковую обедню в храме святого Дмитрия. Этот храм основал Всеслав Брячиславич, нам священник рассказывал. Он еще «Слово» цитировал, вот я и запомнил. Всеслава звали Дмитрий. Дмитрий Юрьевич…

– Михаил, вы уверены? – заволновался Келюс. – Ведь это было давно, могли, бином, перепутать…

– Уверен? – переспросил барон. – Знаете, еще минуту назад я не помнил ничего, и вдруг – вспомнилось, да еще так ярко… Как в синема… А сейчас, право, начинаю, сомневаться…

– Попытаемся проверить, – решил Лунин. – Все, джентльмены, прошу извинить за беспокойство. Отбой…

Наутро, за кофе, Келюс, почти всю ночь потративший на перелистывание фолиантов, рассказал, что поиски были тщетны. Христианского имени Всеслава найти не удалось. Правда, его отца – Брячислава – в крещении действительно звали Юрием.

– Ниче! – рассудил Фрол. – Мы с ним, Француз, здороваться не будем! Дадим залп из трех стволов, а то и…

Дхар выразительно посмотрел на собственные руки.

После завтрака Фрол уехал в больницу, барон и Мик занялись чисткой оружия, Келюс же, не имея дела, пристроился в любимом кресле, пытаясь в последний раз продумать предстоящее. Впрочем, ничего, кроме омелы и остролиста, в голову не лезло.

– Николай… – Лунин вздрогнул от неожиданности: Кора, как всегда, оказалась рядом совершенно незаметно. – Николай, я подумала… Волков не зря охотился за вашим значком. Когда мы пойдем туда – наденьте его.

– Зачем? – Келюс крайне удивился, но поразмыслив, достал-таки давний подарок. Продев шнифт в верхнюю петлю куртки, он накрепко завинтил его. Отложной воротник надежно скрыл усатый профиль.

– Вроде незаметно, – Лунин надел куртку и взглянул в зеркало. – Ого, какой тяжелый!

В самом деле, куртка стала весить чуть ли не на несколько килограммов больше. Сколько бы ни весил значок, такого в любом случае быть не могло. Келюс хотел было снять значок, но что-то его остановило, и он оставил все как есть.

– Не забудьте, Николай, – повторила девушка, – мне кажется, он может помочь.

Келюс кивнул, но без особого энтузиазма. Носить усатое изображение, хотя и скрытое воротником, было неприятно. Правда, надев куртку, он ощутил не только неожиданную тяжесть, но и еще более странное чувство – уверенность и даже спокойствие, столь невероятны при таких обстоятельствах…

Фрол вернулся из больницы после двух пополудни и долго пил холодный чай, не отвечая на вопросы. Все поняли, что дело плохо. Так и оказалось. К Лиде дхара не пустили, хотя девушка уже пришла в сознание. У нее была сломана левая рука, три ребра, но самое страшное – вчерашний диагноз относительно позвоночника оправдался. Только чудо могло помочь девушке встать на ноги.

– Я убью их, Француз, – тихо, почти без выражения сказал Фрол, глядя не на Келюса, а куда-то в пространство. – Всех, елы, на куски порву. Пусть меня потом хоть, в карету его, в зоопарк сажают… Хоть стреляют…

Лунин хотел успокоить приятеля, но понял: слова не помогут.

11. КАТАКОМБЫ

Между тем, назначенный час приближался. Корф и Мик привели в порядок и зарядили оружие. Келюсу достался браунинг, барон сунул в карман верный наган, а Фрол спрятал в самодельную кобуру пистолет, доставшийся Корфу после схватки в электричке. Гранаты были уложены в ту самую сумку, с которой барон пришел на квартиру Луниных. Мику ничего стреляющего не досталось, пришлось довольствоваться все тем же егерским ножом, который он теперь носил, как и научил его Корф, – слева подмышкой. Келюс перерисовал план катакомб из записной книжки в нескольких экземплярах и раздал каждому. Кора, улучив момент, напомнила о значке, но Лунин, приподняв воротник куртки, продемонстрировал усатый профиль: подарок был на месте.

Они собрались в кабинете, где Корф когда-то передавал секретный пакет старому большевику Николаю Лунину, и присели на дорогу. Об этой старой традиции, – «чтоб беда села», – напомнил Фрол. Келюс, такого обычая не помнивший, не стал возражать.

– Ну, что, дамы, господа, дхары и товарищи, – вздохнул Лунин, выждав минуту, – пора…

Ему вдруг захотелось сказать что-то значительное, серьезное, под стать предстоящему, но тут же понял: делать этого не стоит. Не то, чтобы не хватало слов, преподавательский опыт выручал в таких случаях безотказно. Келюс понял, что на такую речь он не имеет права: руководителем этой маленькой армии его никто не выбирал. Он хотел было просто пожелать, чтобы все здесь присутствующие благополучно вернулись в том же составе и в самом скором времени, но побоялся сглазить.

– Погодите, господа, – внезапно произнес Корф. – Я хотел бы… Мне довелось попасть сюда при странных обстоятельствах. Но я рад, что так вышло, и что я познакомился с вами… Что бы дальше ни случилось… Ну, с Богом!

Барон махнул рукой и, прихватив полевую сумку с гранатами, направился к выходу. Остальные потянулись следом.

Вначале была мысль подъехать к костелу на «Жигуленке» Мика, однако затем решили от этого отказаться. Машина была слишком приметной, ее уже видел Волков; кроме того, катакомбы могли вывести очень далеко, в другую часть города. Решили ехать обычным транспортом, не привлекая к себе внимания. Дневная толпа пассажиров давала возможность легко затеряться, добравшись до самого переулка незамеченными.

Выйдя из метро, они уже собрались идти прямо к костелу. Внезапно барон стал проявлять признаки беспокойства. Похоже, он пытался себя сдержать, но, в конце концов, не выдержал и отозвал Келюса в сторону.

– Николай, – начал он неуверенным тоном, – извините, Бога ради. На душе неспокойно… Вы бы не стали возражать, если бы я зашел в церковь? На минуту, не больше. Даже свечки не стал бы ставить, просто бы зашел…

Келюс стал прикидывать, где они находятся.

– До Елоховской далеко… Чтобы тут поближе?.. Ах да, тут недалеко есть одна церковь, ее недавно решили снова открыть. Правда, там ремонт…

Компания сделала небольшой крюк и вскоре оказалась у небольшого храма, над которым высились строительные леса. Впрочем, храм работал: дверь была отворена.

Барон, передав сумку с гранатами Фролу и перекрестившись, поспешил войти.

В церкви было совершенно пусто. Вместо иконостаса стояла временная перегородка, на которой висели не иконы, а простые фоторепродукции. Службы не было, и Корфу показалось, что он тут – в полном одиночестве. Подойдя к одной из икон в левом пределе, у которой горело несколько свечей, он замер, глядя на спокойный, надмирный лик Спасителя. Барон даже не молился, а просто смотрел на икону. Внезапно он почувствовал, что кто-то стоит рядом. Он оглянулся.

– Варфоломей Кириллович! – произнес он растерянно и одновременно с немалой радостью. – Здравствуйте! Как вы здесь…

И тут Михаил, вглядевшись в лицо старика, внезапно замолчал и чуть было не попятился, но, сдержавшись, все же остался на месте.

– Здравствуй, воевода Михаил. Зашел пожелать удачи. Храбрости не желаю: ты и так храбр.

– Я… понял… кто вы… – прошептал Корф.

– Полно, – улыбнулся старик. – А кто я? Раб Божий Варфоломей… Только и дивного, что наречен именем апостола, в храм коего вам идти сейчас… В храмину сию латинскую не заходите, того, кого ищите, там нет. В подземелье он. И держитесь вместе, что бы не случилось…

– Благословите, отче, – хрипло произнес Михаил, наклонив голову.

– Во имя Отца… Сына… И Святаго Духа… – старик перекрестил Корфа и, чуть помолчав, добавил:

– Неси свой крест, воевода…

– Я, наверное, не вернусь, – негромко заговорил барон, – говорят перед боем бывают такие предчувствия… Не страшно: пожил, и так все годы пули щадили… Но что будет с ними? Они же еще мальчишки! И Кора… Татьяна… Волков – он как змей, если уйдет…

– Все в руках ваших, – спокойно ответил Варфоломей Кириллович, – и в руках Того, Кто над вами. Но не поддайся искушению, воевода!

Корф понял – старик знает о заклинании из старинной рукописи. На мгновенье стало не по себе.

– А сейчас – ступай, – велел Варфоломей Кириллович. – Остальным не говори ничего… Ступай…

Барон вышел на улицу и на секунду зажмурился от яркого света, ослепившего после сумрака храма. Его с нетерпением ждали, и Корф, ничего не говоря, забрал у Фрола сумку с гранатами и кивнул, показывая, что готов.

Поход начинался спокойно и даже буднично. Они шли по оживленным улицам, среди занятых обычными хлопотами людей, пересекали полные чадящими автомобилями магистрали, и сама мысль о том, куда и зачем они направляются, могла показаться дикой. Келюс ловил себя на мысли, что это несерьезно, и путешествие закончится ничем: слишком нереальным казалось происходящее. Лишь браунинг в кармане куртки напоминал о том, что их экспедиция – не сон и не бред.

Не доходя до костела, они остановились, чтобы оговорить последние детали. С общего согласия, командование было поручено Корфу. Тот не стал отказываться. Еще раз проверив оружие, он велел идти не спеша, поглядывать по сторонам и ни в коем случае не отделяться от группы.

При свете дня костел выглядел серым и ободранным, вообще мало похожим на храм. Из широко раскрытых дверей доносились отчаянные вопли: там, похоже, вовсю шли занятия. Барон сделал знак, и Фрол, взбежав по ступенькам, заглянул внутрь. Буквально через минуту он вышел наружу и отрицательно покачал головой: ни Волкова, ни его краснорожих бандитов в костеле не было.

Корф кивнул и двинулся направо, где в самом конце деревянного забора он приметил калитку. Через несколько секунд все уже стояли там. Барон оглянулся: тишину и покой переулка не нарушало ничего, лишь вдалеке несколько прохожих шли по своим делам.

Келюс протянул руку к калитке, но полковник отстранил его и прислушался. За забором было тоже тихо. Он потрогал калитку, убедившись, что та заперта изнутри.

– Михаил! – Фрол уже стоял рядом. – Я мигом.

Корф вновь кивнул. Дхар расстегнул куртку, подтянулся на руках и одним махом оказался на другой стороне.

В первый момент он ничего не заметил: небольшая асфальтовая площадка, на которой там и сям валялись кирпичи и какие-то тряпки, дальше – растрескавшаяся, с вывалившимися во многих местах кирпичами, стена костела. Дхар занялся поисками входа в подвал, и вдруг что-то черное бесшумно и быстро метнулось навстречу. Даже не сноровка, а инстинкт развернул Фрола, и он что есть силы ударил ногой по черной тени. Тень кувыркнулась – огромная собака вскочила, встряхиваясь, готовая повторить бросок.

– Вот, елы… – рука сразу потянулась к револьверу.

Слева метнулась вторая тень. Собака, такая же большая и черная, подбежала и остановилась рядом с первой.

«И не лают», – подумал дхар, и тут одна из собак посмотрела ему прямо в глаза, Фрол похолодел и все понял.

– Знакомые, в карету вас! – хмыкнул он и поднял руку в крестном знамении.

Первая собака шарахнулась назад, вторая отбежала к стене костела, ощерила пасть, и в ее глазах полыхнул красный огонек.

Фрол шагнул вперед, но тварь, не дожидаясь его, припала на передние лапы, вздыбила шерсть на затылке и умчалась прочь. Дхар покачал головой, вернулся к калитке и отодвинул засов.

– Что тут? – Корф вошел первым, держа наган стволом вверх.

– Собаки, елы, – оскалился Фрол. – Видать, я им не понравился…

Как только все вошли, барон тщательно задвинул засов и велел всем оставаться на месте, сам же подошел к двери, ведущей в подвал.

Дверь находилась не прямо в стене, а в углублении, куда вели ступеньки. Ни замка, ни задвижки на тяжелой, обитой железом двери не было. Рядом висело написанное на куске фанеры объявление:

Клуб оккультных знаний МИСТАГОГ.

Время работы – по пятницам, с 20 до 24 часов

Корф обернулся и махнул рукой, подзывая остальных.

– У, черные! – не выдержал Мик, увидев объявление.

Барон осторожно спустился вниз и потрогал дверь.

– Заперто, господа. Похоже, английский замок.

Немного подумав, он направил револьвер в замочную скважину. Но тут Кора, до этого державшаяся сзади всех, шагнула вниз и взяла Корфа за руку.

– Не надо, Михаил. Я сама…

Барон отошел в сторону, а девушка, поднеся ладони к замку, несколько раз провела ими по воздуху. Затем, положив правую руку прямо на замочную скважину, внезапно резко отдернула кисть.

Дверь заскрипела и не спеша приотворилась. Из открывшегося проема хлынула темнота.

Барон хотел было шагнуть внутрь, но Кора подняла руку, к чему-то прислушиваясь.

– Они были там только что. Но сейчас там пусто.

– Точно, – согласился Фрол, изучив темный проем. – Яртами, елы, несет. Слышь, Михаил, я первым пойду: в темноте вижу.

– Ладно, – согласился полковник. – Револьвер достаньте. Сразу же найдите выключатель, там должно быть освещение.

Дхар кивнул, на миг закрыв глаза, чтобы легче привыкнуть к темноте, достал оружие и быстро шагнул за порог. Через несколько секунд вспыхнул свет, и голос Фрола пригласил всех заходить.

Подвал не отличался большими размерами. По сути, это была просто комната, в которой стояли стол, несколько стульев, старый телевизор и чучело волка с оскаленной пастью. По стенам висели знаки пентаграмм и треугольников с Оком внутри.

– Вот, елы, – неодобрительно изрек дхар, оглядывая помещение.

– Однако, – оценил барон, – не хватает только помела…

– Здесь должна быть еще одна дверь, – напомнил Келюс. – Смотрите, там какой-то щит…

Действительно, возле одной из стен стояла вплотную прислоненная древоплита, выкрашенная в такой же цвет, что и остальное помещение. Фрол и Лунин рванули ее – плита легко отошла в сторону. За нею оказалась дверь, такая же массивная, как и предыдущая, но обитая не железом, а блестящей сталью.

– Пункт связи, – понял Келюс. – С войны который, бином.

Кора подошла к двери, протянула руки, но тут же бессильно уронила их.

– Она… заговорена… мне не открыть…

– Вот, елы! – Фрол уже искал глазами что-нибудь потяжелее. Заклинаний дхар не боялся, но видел, что открыть дверь будет мудрено, тем более, в подвале ничего подходящего для взлома не оказалось.

– Закройте дверь! – барон расстегнул ворот рубашки. Мик поспешил прикрыть вход в подвал и задвинуть массивный засов. Корф жестом велел всем отойти в сторону и направив ствол нагана в замочную скважину, нажал на курок.

Грохот выстрелов, гулко раскатившийся под каменными сводами, оглушил. Пули расплющивались о сталь, рикошетили, но барон продолжал стрелять, стараясь попасть в механизм замка. Патроны кончились, и Келюс протянул полковнику браунинг.

Наконец, стальной лист был пробит, и после третьей пули, пущенной прямо в замок, внутри него что-то клацнуло, и массивная створка двери сдвинулась с места.

– Нашумели! – барон отдал браунинг Лунину и принялся перезаряжать наган. – Делать нечего, господа… Открываю…

Он начал медленно тянуть за ручку, стоя так, чтобы не попасть под выстрел. Но за дверью было тихо, на ступеньки, ведущие куда-то вглубь, падал неяркий свет, а по стенам тянулись толстые провода, покрытые почерневшей изоляцией.

– Связь, – понял Келюс. – А мощный был узел, бином…

По ступенькам шли осторожно, но на лестнице никого не оказалось. Фрол подозрительно всматривался в пространство впереди: он всей кожей чувствовал недавнее присутствие врага. Кора совсем притихла и неслышно ступала вслед за Миком. Внезапно Плотников, оступившись, случайно обернулся и увидел, что глаза девушки закрыты – Кора шла вслепую. Мику стало страшно и он, закусив губу, сунул руку под куртку, где висел немецкий нож.

Лестница кончилась, и они очнулись в небольшом абсолютно пустом зале. Провода, которые вели когда-то к узлу связи, были теперь обрублены, и о прошлом напоминала лишь огромная дверь напротив лестницы, сделанная из цельной стальной плиты. Подобные двери, снабженные массивным замком, можно было встретить в старых бомбоубежищах. В центре двери находилось колесо, напоминающее руль – для приведения в действие шарниров засова.

– Пусто, – Келюс быстро обошел все помещение.

– Они только что ушли, – сообщила Кора, – след еще теплый…

– Точно, елы, – подтвердил дхар.

Мик был настолько полон впечатлений, что поспешил закурить. Его примеру последовали Келюс и барон.

– Подвал мы прошли, – продолжал Лунин, рассматривая план. – Сейчас мы в бывшем пункте связи. Стало быть, бином, за дверью – катакомбы…

– Дверь серьезная, – уважительно отозвался Фрол, оглядывая стальной механизм замка. – Не раскурочишь…

Кора подошла ближе, провела рукой и тут же отпрянула – дверь, как и предыдущая, оказалась заговоренной.

– Делать ничего, – барон бросил окурок и растоптал его каблуком, – придется бомбой…

Он внимательно обследовал дверь, затем оглянулся и критически покачал головой:

– Опасно… Осколки – все посечет…

– Гранату привяжем к замку, – предложил Келюс, – а сами, бином, – на лестницу.

– Запал на четыре секунды, – барон измерил взглядом расстояние от двери до лестницы. – Кому-то, господа, придется здорово рискнуть… Ладно, двум смертям не бывать, попробую…

– Не успеешь, – Фрол также поглядел на дверь, а затем на лестницу. – Вот что, твое благородие…

– Высокоблагородие, – привычно поправил Корф, прикидывая, успеет ли выскочить из зала. Времени было явно в обрез.

– Ну, сиятельство, елы! Уводи всех наверх. Я тут сам…

– Не выдумывайте, Фрол! – отрезал полковник. – У меня все-таки опыт…

– Причем тут, елы, опыт?! – дхар сморщился, как от боли, и принялся стаскивать куртку. – Спрячь гранату, еще пригодится.

Фрол вручил куртку Мику и начал снимать туфли. Барон и Плотников удивленно следили за этими приготовлениями, но Лунин, понявший, в чем дело, с сомнением покосился на стальную дверь: даже снежному человеку она едва ли по силам.

– Ладно, дуйте наверх, – велел дхар и стал расстегивать рубашку. Подождав, пока зал опустеет, он не торопясь подошел к двери и вытянул вперед руки.

– Ну, давай, елы! – тихо и зло проговорил он. – Мутант!

Он собрался добавить по поводу медведя, но вместо собственного голоса услышал низкий рык, пол ушел куда-то вниз, и перед глазами мелькнули знакомые когтистые лапы. Фрол хотел от души ругнуться, но услышал рев, шумно вздохнул и взялся за стальную ручку. Рывок, еще – дверь держалась мертво. Дхар дернул вновь, разозлился не на шутку и, взревев, рванул дверь изо всех сил…

– Господа, что это? – шептал барон, прислушиваясь к тому, что доносилось из подвала.

– Я же говорил, он Гуру! – Мик восторженно тыкал пальцем в сторону лестницы. – У него высшая степень!

– Ладно тебе, – осадил его Келюс. – Он же дхар, я тебе рассказывал…

Кора молчала, но время от времени ее плечи передергивало, словно от холода.

Грохот внизу стих. Барон, велев всем оставаться на местах, с опаской начал опускаться по лестнице.

Первое, что он увидел, была стальная дверь. Сорванная с петель, она лежала посреди зала, а вокруг валялись вывороченные из стены кирпичи, куски штукатурки и какие-то мелкие железки. Открывшийся проем был темен, оттуда несло сыростью и гнилью. Но Корфу в первые секунды было не до того, он с ужасом смотрел на огромное страшилище, почему-то облаченное в рубашку и брюки Фрола. Черный мохнатый зверь сидел прямо на полу, массируя одну лапу другой.

Увидев барона, чудище взревело и знакомым жестом махнуло лапой, после чего вновь принялось массировать когтистую кисть, что-то бормоча под нос. Корф вдруг понял, что оно жалуется: ударило, де, руку… то есть лапу, а в бессвязном бормотании барону почудилось знакомое «елы».

– Фрол, – осторожно позвал барон, все еще не веря своим глазам. – Помилуйте, это… вы?

Зверь взревел, и хотя Корф не понял ни слова, да и слов никаких не было, но полковник был готов поклясться, что ему ответили:

«Елы, а кто же еще?»

– Что с рукой? – Корф вновь ощутил себя командиром. – Ранили?

Чудище указало на дверь, покачав огромной мохнатой головой и заворчало, продолжая растирать ушиб. Барон вздохнул, подумав о бинтах, которых на этакую лапищу может и не хватить, после чего подошел к пролому и заглянул во тьму.

Там было тихо, но тишина казалась живой – где-то поблизости раздавались удары падающих капель, что-то шуршало и даже, казалось, слышалось чье-то хриплое дыхание. Барон понял – самое трудное только начинается.

– А, воин Фроат! – Келюс спускался вниз, не дожидаясь приказа. – Чего это с тобой?

– Да рука, елы! – с огромным облегчением услыхал барон голос Фрола и поспешил обернуться.

Никакого чудища не было, на полу сидел Фрол в расстегнутой рубашке, босой, – и ощупывал левую руку. Вид у него был усталый и даже растерянный.

– Дверь, зараза… Пока выбил, елы…

Полковник хотел было перекреститься, но раздумал: мало ли как воспримут такую слабость подчиненные.

В подвал тем временем спускались и все остальные. Мик смотрел на Фрола с нескрываемым восторгом, а Кора, подойдя, погладила дхара по щеке.

– Ниче, – вздохнул тот. – Сейчас оклемаюсь. Ну ее, эту медвежью жизнь!

– Фрол Афанасьевич, – прошептал Мик. – Вы…

– Сгинь…

Мик хотя и не сгинул, но немедленно замолчал и отошел в сторону.

– Значит, катакомбы, – резюмировал барон, доставая схему и разглядывая ее в бледном свете лампы. – Теперь у них преимущество. Куда идти, господа? Столько ходов…

– Это нетрудно, Михаил, – Кора подошла ближе. – След свежий, я поведу.

– Помилуйте, сударыня! – воспротивился Корф. – Вас и так не следовало сюда брать. Первым пойду я…

– Я не боюсь пуль и вижу в темноте, Михаил… Михаил Модестович. Это место, где бывают лишь такие как я… и как Волков…

– Точно, – Фрол уже надевал куртку. – С Корой пойду я. Я их тоже враз учую…

– Хорошо, – нехотя согласился полковник. – Вы – первые, я – за вами, затем Мик, замыкающим – Николай. Господа, прошу проверить оружие. Стрелять только по команде или в ответ на выстрелы. Прошу зажечь фонари… Вперед!

Первые шаги прозвучали гулко, но затем толстый слой то ли пыли, то ли мелкой каменной крошки поглотил почти все звуки. Слышался лишь скрип обуви, дыхание и подземные шорохи, доносившиеся со всех сторон.

Фонарики освещали узкий неровный коридор между двумя стенами, которые то казались вырубленными в скале, то дыбились старой развалившейся кирпичной кладкой. Кирпичи попадались странные – огромные и плоские. Келюс вспомнил: такие были в ходу в допетровские времена. Катакомбы имели долгий век…

Отряд вела Кора. Она шла чуть впереди, стараясь не попадать в лучи фонариков. Дорогу девушка находила безошибочно: след был свежий. Шли быстро: времени и так потеряли достаточно.

Внезапно фонарик Фрола дернулся, луч упал под самые ноги. Удивленный дхар нагнулся:

– Гильза! Старая, елы, от трехлинейки!

Вскоре гильзы стали попадаться целыми россыпями. Среди них барон опознал знакомые ему наганные. Коридор расширился, впереди оказался мрачный неровной формы зал, посреди которого гильз было особенно много – они лежали горками, старые, позеленевшие от времени.

– Стрельбище у них тут было, что ли? – Келюс разгреб носком кроссовки кучу глухо звеневших цилиндриков.

Барон взял у него фонарь и провел лучом по стенам.

– Это не стрельбище, Николай. Глядите…

В свете фонаря было видно, что вся стена изрешечена пулями, выбившими на ней не просто углубления, а целые ямы. Похоже, стрельба шла здесь каждый день на протяжении многих лет.

– Но зачем? – начал было Лунин, и тут же понял – зачем.

У подножия стены лежали сотни расплющенных пуль и старый, совершенно рассыпавшийся ботинок.

– Ну его к бесу! – Фролу это место чрезвычайно не понравилось. – Пошли, елы, отсюда!

Коридор вновь сузился, слева и справа стали попадаться ниши. Некоторые были невелики – с форточку, другие напоминали целые комнаты, но без внешней стены. Это встревожило барона – в такой нише их вполне могла ждать засада. Оставалось надеяться, что Фрол и Кора вовремя почувствуют опасность.

Одна из ниш размером с дверь почему-то насторожила дхара. Он посветил фонариком, но убедился, что внутри пусто. На земле валялись куски битого кирпича, среди которых Фрол заметил что-то ржавое. Копнув носком туфли, он извлек из-под обломков огромную железную цепь. Поискав глазами, дхар легко обнаружил место, где когда-то ввертывался в стену крюк.

– Лихо, – заметил подошедший Келюс. – Сюда бы еще, бином, скелет!

Ни крюка, ни скелета не было, но все же Фрола не оставляло ощущение ужаса, исходившее прямо от каменных стен. Воздух словно пропитался чьей-то предсмертной мукой и невыносимыми страданиями, которые не рассеялись за долгие десятилетия, а может, и века.

Наконец, ниши стали попадаться реже, а затем и полностью исчезли. Подземный коридор несколько раз раздваивался, но Кора и Фрол уверенно находили нужную дорогу.

Они шли уже больше двух часов, а может и еще дольше (в спешке время засечь забыли). Внезапно вдали что-то бледно засветилось, и барон приказал остановиться. Источник света находился впереди, казалось, прямо в центре коридора.

Фонарики погасили. Кора, неслышно ступая, прошла несколько шагов и тут же вернулась – ни Волкова, ни его яртов там не было. Отряд направился дальше, и вскоре все прояснилось: коридор поворачивал направо, а светлая полоса выбивалась из торцовой стены, точнее, из приоткрытой стальной двери. Свет был сильный, но неяркий, и напоминал подсвеченный туман.

Дверь оказалась явно не допетровских времен – литая, массивная, со стальным колесом запора. Корф недоверчиво осмотрелся, но из-за молочного сияния не доносилось ни единого звука.

Фрол посветил фонариком вдоль стены, и все невольно вздрогнули: чуть правее от двери на земле лежал полурассыпавшийся скелет в черной форме, похожей на ту, что носили бандиты Волкова. Впрочем, волнение быстро улеглось: в подобном месте наличие человеческого остова не казалось диковинным. Скорее, можно было удивляться, что подобная находка не попалась раньше.

– Давно, видать, лежит, жмурик! – расхрабрился Мик и вдруг ойкнул: скелет задергался. Вернее, он попытался сдвинуться с места, но лишь беспорядочно перебирал костями рук и ног.

– Хичкок какой-то! – охнул Келюс.

Скелет затих, но время от времени кости упрямо подергивались.

– Это… этого не может быть… – лепетал Мик, прижимаясь к плечу Корфа. – Дядя Майкл, этого не может быть…

– Однако, – покачал головой барон, по-прежнему держа револьвер наготове. – Господа, кто-нибудь может пояснить?

– Не скелет это, – наконец заметил Фрол, подошедший поближе. – Смотрите!

Он подсветил фонариком, и все увидели, что над полурассыпавшимися костями отблескивает странная радужная оболочка, контурами напоминающая тело.

– Его вроде как испарили, елы, – Фрол осторожно склонился над костями. – А след остался…

– А разве так бывает? – набрался смелости Плотников.

– Почем я знаю? Только сдается, это кто-то из бандюг Волкова. Куртка приметная.

– Точно! – озарило Келюса. – Они уходили, а этот сунулся за дверь! За эту дверь!

Все с опаской посмотрели на молочный отблеск и на всякий случай отошли подальше.

– А похоже, – согласился барон. – Этот тип вошел туда, и его вроде как выбросило, причем в весьма непрезентабельном виде…

– Там за дверью – страшная энергия, – Мик, осмелев, подошел к металлической плите. – Там такое поле…

– Да, – кивнула Кора, – но это не поле яртов. Я такого еще не встречала, хотя… Николай, подойдите, пожалуйста!

Келюс шагнул вперед и вдруг почувствовал, что куртка, на которой висел значок, и без того подозрительно тяжелая, налилась свинцом.

– Стой, Француз! – рявкнул Фрол. – Ты же весь светишься!

Келюс оглядел себя: дхар не ошибся – по телу перекатывались мягкие, пульсирующие огни. Еще через секунду он понял, что является их источником и приоткрыл спрятанный под воротником значок: тот сверкал, словно лампа невиданной мощности. Лунин поспешно отошел назад – сияние погасло.

– Николай! – осенило Мика. – Это же скантр! Понимаете! Он реагирует на поле! Это же… это же пропуск! Там какой-то переход…

– «Карман»! – Келюс спешно развернул схему. – Ну конечно, бином!

– Позвольте? – барон заглянул ему через плечо. – Да, похоже… Значит, здесь вход в этот самый «Карман». Что бы это могло быть?

– А посмотрим, – предложил Келюс. – Если это действительно пропуск, тогда понятно, зачем нужен Волкову значок… Слушайте, там, наверное, такой же переход, как тот, что в Белом Доме! Только его защитили, бином, по-серьезному. А ну-ка…

И прежде, чем кто-либо попытался ему помешать, Лунин шагнул прямо к двери. Тяжелая сталь поддалась неожиданно легко – шарниры оказались хорошо смазанными. Слепящий свет ударил Келюсу в глаза, он почувствовал, как запульсировало окружающее его поле. Значок становился все тяжелее, и вдруг стал невесомым. Молочная завеса кончилась, и Келюс оказался за порогом. Он оглянулся – свет теперь клубился за спиной.

Он стоял в небольшой пустой комнате, чем-то похожей на бывший узел связи, который они недавно видели. Только выглядела комната более обжитой: пол был чист, в углу стоял веник. У противоположной стены, где была еще одна дверь, на этот раз деревянная, находился стол с прибитым на боку жестяным инвентарным номером. Рядом стоял старомодный стул, который можно увидеть разве что в музее. На столе горела лампа с железным колпаком, тут же лежала газета. Келюс, не удержавшись, подошел поближе: это оказались «Известия» двухдневной давности.

Николай взялся было за ручку следующей двери, но вспомнив, что его ждут друзья, не без огорчения повернул назад, шагнув обратно в молочный туман.

К его удивлению, вся группа, вместо того, чтобы стоять у двери, как это было минуту назад, теперь сидела полукругом, причем Мик, к крайнему изумлению Лунина, дремал, умудрившись свернуться чуть ли не в калачик. При виде Келюса Фрол и барон вскочили.

– Фу ты! – пробормотал дхар. – Ну, Француз, бить тебя, что ли? Ну и напугал!

– Слава Богу! – барон перекрестился. – Где вы были Николай? Я уже не знал что и делать.

– То есть? Я же был там всего полминуты! Ну, минуту, бином!

– Тебя не было полчаса, Француз, – Фрол поглядел на Лунина, как на тяжелобольного.

Келюс не стал спорить и показал Фролу циферблат наручных часов. Тот, подсвечивая фонариком, посмотрел на свои и присвистнул – часы Келюса отставали ровно на полчаса.

– Это… как в Шамбале! – возбужденно воскликнул Мик, первым успевший осознать случившееся. – Другое время!

– Помолчал бы, елы, – вздохнул дхар. – Шамбала… Ну а ты чего скажешь, Француз?

Лунин в двух словах описал увиденное.

– Ладно, – решил барон. – После обсудим. Очевидно, там за дверью действительно какое-то убежище, и Волков хотел получить туда пропуск. Однако, нам пора…

Они тронулись в путь, и уже дорогой Николаю рассказали, что за это время Кора два раза чувствовала приближение яртов. Похоже, за ними следили, поэтому оружие уже не прятали.

Сухой коридор сменился узким сырым проходом. По стенам сочилась вода, капли которой отблескивали в лучах фонариков. С потолка начало капать, под ногами захлюпало.

– Не иначе, мы под рекой, – предположил Мик, ежась от сырости. – Скорее бы пройти!

Но сырость не исчезала, разве что капать стало чуть меньше, и лужи встречались пореже. То и дело коридор пересекали другие проходы, иногда узкие, а иногда значительно шире того, которым приходилось идти. Вновь стали попадаться ниши, но небольшие, не крупнее почтового ящика. Несколько раз на перекрестках Кора останавливалась, стараясь угадать верное направление, но в конце концов каждый раз указывала один и тот же маршрут

– прямо.

Все уже порядком устали, и у Келюса пару раз мелькнула мысль, что обратный путь будет нелегким. Наверху уже стемнело, и мысль о том, что начинается ночь, почему-то показалась особо неприятной.

Фонарик шедшего первым Фрола высветил очередной перекресток, и вдруг Кора, остановившись, резко подняла руку вверх. Все замерли. Вокруг было по-прежнему тихо, но Фрол тоже заволновался, покрутил головой и указал рукою вперед.

Барон понял. Оглянувшись, он посветил фонарем – до только что пройденного перекрестка было не больше двадцати шагов. Полковник секунду подумал и жестом приказал отходить.

Отступали тихо, даже разгильдяй Мик, почувствовав общую тревогу, шагал беззвучно, словно опытный охотник по тайге. Он первым достиг перекрестка и нырнул за угол. За ним последовал Келюс. Барон подошел ближе, но за угол прятаться не стал, а остался посреди прохода, ожидая дхара и Кору. Те уходили последними. Фрол заметил, что девушке плохо – какая-то сила словно сковала ее, парализуя волю и мешая двигаться. Они были уже почти у самого поворота, и Фрол, чувствуя, что нельзя терять ни секунды, потянул девушку за руку, чтобы поскорее оказаться в безопасности. И тут среди шуршащей тишины, заполненной лишь звуками редкой капели, казалось, грянул гром: тишину разорвали автоматные очереди.

Барон упал ничком наземь и, не обращая внимания на боль в ушибленном колене, выставил вперед руку с наганом и стал посылать пулю за пулей, целя в яркие вспышки. Фрол успел отпрянуть за угол, потянув Кору за собой. Пули просвистели совсем рядом, но дхар был уже в безопасности, прижавшись к сырой стене и крепко придерживая левой рукой притихшую Кору. В правой Фрол держал револьвер. Во всем теле он чувствовал странный холод и уже подумал было, что одна из пуль все-таки попала в него, но вдруг понял, что этот холод идет от Коры – ее тело казалось куском льда. Первым инстинктивным желанием было оттолкнуть девушку, но дхар взял себя в руки, погладил Кору по голове, смахнув несколько приставших к волосам кусочков штукатурки, а затем, осторожно выглянув за угол, стал прицельно бить из револьвера, целясь, как его когда-то учили, – чуть ниже вспышек.

Келюс тоже стрелял, но после нескольких выстрелов, когда обойма в браунинге кончилась, не стал перезаряжать. Он первым понял, что стрельба не вредит тем, кто в упор бил по ним из автоматов.

Барон сообразил это несколькими секундами позже, когда пришла очередь вторично перезарядить наган. Он стиснул зубы, стараясь не поддаться столь обычным в бою чувствам – страху и азарту, на ощупь достал последнюю пачку и стал вслепую вставлять патроны в барабан, заставляя себя одновременно думать.

Врагов было двое – барон понял это почти сразу. Они стреляли почти наобум. То ли вспышки ответных выстрелов слепили их, то ли, вдруг пришло на ум Корфу, бандиты попросту их боятся и держат заслон без всякой охоты, лишь выполняя приказ. Эта мысль заставила Корфа усмехнуться. Он спрятал уже заряженный револьвер в карман пиджака и достал из сумки гранату.

Барону надо было проползти не больше десяти метров – совсем немного, но вспышки выстрелов могли осветить его и выдать врагу. К счастью, бандиты стали стрелять реже, да и отвечал им лишь револьвер Фрола. Барон успел подумать, не случилось ли чего с Келюсом, и о том что будет скверно, если краснорожие решатся наступать. Но Фрол продолжал стрелять, хотя и редко, затем вновь вступил пистолет Лунина, а невидимые враги все еще предпочитали вести огонь, не трогаясь с места.

Еще раз отметив глазами вспышки и окончательно решив, что ярты стоят прямо посреди перекрестка и стреляют с колена, барон тщательно, словно на учении, проверил гранату, вынул чеку и на мгновение приподнявшись, метнул ее прямо между вспышками. Теперь оставалось одно – вжаться в сырую мокрую крошку, покрывавшую землю, и надеяться, что осколки просвистят мимо.

Взрыв прозвучал даже громче, чем можно было ожидать. На долю секунды стали видны осклизлые грязные стены, вжавшееся в землю тело барона и огненный столб в десяти шагах от него. Затем снова наступила темнота, на этот раз полная, не нарушаемая ничем, а потом с дальнего перекрестка ударил луч фонаря.

– Эй, Михаил, жив? – Фрол водил фонарем по коридору.

– Выключите! – крикнул барон, откатываясь к стене. Но предосторожность оказалась излишней: впереди, откуда только что стреляли, было тихо.

Корф подождал еще несколько секунд и вскочил, стряхивая с одежды налипшую грязь. Все остальные были уже рядом.

– Пошли, поглядим, – Келюс посветил фонариком вдоль коридора.

– Пошли, – согласился полковник, – но оружие не прячьте.

Впрочем, оружие не понадобилось. В центре перекрестка зияла аккуратная воронка, а вокруг валялись клочья и обрывки того, что походило на что угодно, кроме человеческого тела. Пол и даже стены заливала густая темная жидкость с терпким солоноватым запахом.

– Кровищи-то, – покачал головой Фрол, водя фонариком по тому, что осталось от яртов. Некоторые из ошметков все еще подозрительно шевелились. Дхар с омерзением отвернулся.

– Кровь… – наконец-то сообразил Мик, и ему стало дурно. Кора, вероятно, почувствовав это, подошла к нему и положила руку на плечо. Плотников вздрогнул и замер, стараясь не глядеть на то, что было у него под ногами.

– По-моему, оба, – предположил Келюс, брезгливо осматривая место взрыва. – Автомата, во всяком случае, два. Но разнесло-то их…

– Замкнутое помещение, своды каменные, – пояснил барон, поднимая один из «калашей». Оружие было не в лучшем состоянии: ствол погнуло, затвор бессильно ходил взад-вперед.

– Второй цел, – Фрол поднял другой автомат. – Тут есть рожок… Ага, вот еще один…

– Что с оружием? – деловито поинтересовался барон. – У меня, господа, семь патронов.

– У меня обойма, – сообщил Келюс.

– А я все расшлепал, – махнул рукой дхар. – Михаил, я возьму автомат.

– Берите… Жалко, второй сломан… Однако, пора в путь. Кора, куда нам?

Девушка, подумав, уверенно указала прежнее направление – прямо.

– Кора, – вдруг сообразил Лунин, когда луч фонаря упал на девушку. – Ты же ранена!

Все бросились к Коре. Две пули прошли насквозь, пробив грудь и выйдя из спины. Но на разорванной рубашке не выступило ни единой капли крови.

– Пустяки, – глухо ответила девушка. – Потом затянется… Пойдемте, след слабеет…

– Ну, знаешь! – вздохнул Келюс, но продолжать не стал.

Они вновь шли узким коридором. Постепенно становилось суше, капель перестала, под ногами зашуршал чистый речной песок. Перекрестки исчезли, пропали ниши, дорога стала ровной и прямой. Но, пройдя еще около километра, пришлось остановиться. Лучи фонарей уперлись в кирпичную стену.

– Тупик, что ли? – Фрол осторожно шагнул вперед. – Вот, елы, пришли… Ага, да здесь проход! И еще один!

Это оказался не тупик, а небольшой зал, в углах которого находились отверстия, от которых тоннели вели дальше.

– Сюда, – Кора указала на тот, что вел влево.

– Кора, елы, – удивился дхар, стоя у противоположной стены. – Здесь тоже след!

Девушка подошла туда, где стоял дхар, и несколько раз провела ладонями по воздуху.

– Да… Здесь тоже след. Они разделились!

– А нам чего делать? – вслух подумал Фрол. – Тоже разделиться?

Барон вспомнил слова Варфоломея Кирилловича и отрицательно покачал головой.

– Нет, господа. У нас только один автомат и граната. Сколько этих… упырей осталось у Волкова?

– Один плюс два – будет три, – рассудил Келюс. – Если, конечно, тот остов у двери – из этой банды. Значит, с Волковым остались двое. Или даже один.

– Все равно, – решил барон. – Опасно. Придется выбирать, господа. Кора, вы ничего не подскажете?

Девушка, не отвечая, постояла у правого прохода, затем подошла к левому и вновь провела ладонью по воздуху.

– Здесь след сильнее. Но это не Волков. Я, правда…

Договорить она не успела. Из тьмы тоннеля ударила автоматная очередь, пули прошили насквозь тело девушки, закружили и бросили на землю. Барон выхватил револьвер, но тут из темноты выступила высокая плечистая фигура. Луч фонаря скользнул по черной куртке.

– На пол! – крикнул барон, стреляя навскидку, но было поздно. Вторая очередь ударила ему в бок, полковник рухнул навзничь, и в ту же секунду новая очередь разнесла фонарь в руке Фрола. Второй тоже погас: Келюс, падая, уронил его на землю.

На секунду воцарилось молчание. Затем прозвучали выстрелы: стрелял Фрол, целясь в сердце ярта. Но в темноте дхар видел все-таки хуже, чем при свете, и пуля попала в плечо врагу. Послышался хохот, и Фрол увидел, как черная фигура, не торопясь, шагнула к нему, медленно наводя ствол автомата.

Мик лежал в темноте, застыв от ужаса и чувствуя себя совершенно бесполезным, что обессиливало его больше, чем страх. Он не видел в темноте, он был слаб, у него даже не было пистолета. Плотников вспомнил, что дядя Майкл упал и, наверное, ранен; и тут чья-то нога наступила ему прямо на грудь. Мик даже не успел испугаться окончательно, он ухватил двумя руками за сапог и что есть силы дернул его в сторону. Тяжелое тело обрушилось на землю рядом с ним. Мик на какую-то секунду возликовал, но тут же на его горле сомкнулись холодные, словно лед, руки. Где-то рядом прогремел автомат Фрола, и вспышка осветила склонившееся над Миком лицо, темно-красное, почти бурое, с отвисшей нижней губой и глубоким шрамом на щеке. Плотников успел подумать, что у ярта был когда-то разорван рот, и зашили рану грубо и неумело.

Ледяная хватка сдавила горло. На мгновение Мику стало совсем страшно, но страх тут же сменился ненавистью – такой, какую молодой парень еще не ощущал ни разу в жизни. Левой рукой он вцепился в холодные пальцы, стараясь оторвать их от горла, а правой – вынул из чехла егерский нож и ударил им в грудь склонившегося над ним врага. Послышался протяжный хрип, смертельная хватка ослабела – освященный клинок пробил ярту сердце.

12. РАССВЕТ

Вспыхнул фонарик. Резкий свет вырвал из темноты несколько неподвижных тел.

– Эй, кто живой? – крикнул Келюс, водя лучом по залу. В правой руке Лунин держал пистолет, но вокруг было тихо.

– Зажги свечи, Француз, – отозвался Фрол. – Мой фонарь накрылся. Эй, и вправду, кто живой?

– Я, вроде, – послышался слабый голос Мика. – Фрол Афанасьевич, помогите! Он тяжелый…

Пока Келюс зажигал захваченные с собой свечи, и темный зал постепенно освещался мерцающим неровным пламенем, дхар помог Мику вылезти из-под неподвижного тела ярта.

– Молодец! – Фрол не без труда извлек из груди бандита нож. – Лихо ты его, елы…

– А-а… да ничего… – Плотников постепенно приходил в себя. – Ну и морда у него… Фрол Афанасьевич, что с дядей Майклом? Где Кора?

– Я здесь, – отозвалась девушка. – Не могу встать, что-то с ногой…

Келюс подошел к ней и охнул: пули, изрешетив тело, перебили кости ног. Кора не могла теперь даже приподняться.

– Ничего, – попыталась улыбнуться она, – почти не больно, ног не чувствую… Я ведь вроде Электроника – только ломаюсь. Николай, что с Михаилом Модестовичем?

– Эй, барон! – позвал Фрол, отыскивая неподвижное тело Корфа. – Михаил, елы, да ты жив?

– Кажется, – тихо ответил полковник, попытавшись привстать.

Барона осторожно приподняли и расстегнули окровавленную рубаху. Две пули, пробив бок и сломав ребра, вышли навылет.

– Бинты, скорее! – велел дхар. – Вот елы… Ничего, барон, перевяжем

– будешь, как новенький!

Келюс и Фрол занялись перевязкой. Корф терпел молча, лишь закушенная нижняя губа говорила о том, что ему приходится ощущать.

– Спасибо, господа, – с трудом выговорил полковник, когда его поудобнее усадили у одной из стен, где было посуше, укрыв его же пиджаком и курткой, снятой с убитого ярта. – Это, право, пустяки… Николай, теперь вам командовать. Оставьте меня и идите.

– Да ты что, Михаил! – возмутился дхар. – Чтоб мы тебя бросили! А Кора?

– Оставьте меня с Михаилом Модестовичем, – попросила девушка, которую усадили рядом с Корфом, наскоро перетянув бинтом простреленные ноги. – Если что увижу, я смогу предупредить…

– Нет, – выдохнул Келюс. – Пойдем все вместе.

– Отставить! – тихо, но твердо, проговорил полковник. – Я приказываю! С нами далеко не уйдете. Покончите с Волковым и возвращайтесь. Хватит спорить, поручик, выполняйте!

Барон понимал: иного выхода нет. Знал он и другое: в тоннеле, где прятался ярт, мог быть еще кто-то. И тогда враг окажется за спинами тех, кто пойдет дальше. Полковник решил сделать единственное, на что еще был способен – прикрыть наступление с тыла. Он ощущал страшную слабость, бок онемел, но голова работала четко и руки не дрожали.

Барону оставили револьвер, весь запас свечей и гранату. В последний момент Плотников сорвал с себя куртку и укрыл Кору поверх простреленного пиджака, которым поделился с нею барон. Девушка запротестовала, но Мик не стал слушать.

– Благослови вас Господь, – барон перекрестил уходящих и закрыл глаза. Кора ничего не сказала и лишь попыталась улыбнуться. Улыбка вышла невеселая, и Мик вдруг всхлипнул, тогда девушка поманила его рукой и, чуть приподнявшись, поцеловала в висок.

– Держитесь, – крикнул Фрол, исчезая в темном проходе. – Мы скоро!

– Счастливо, – прошептал Корф и попытался махнуть слабеющей рукой…

Темный коридор постепенно расширялся и становился выше. По бокам вновь стали появляться ниши, в одной из которых фонарик высветил что-то черное, большое, странной формы. Келюс поднес фонарик ближе и присвистнул.

– Ого! – покачал головой Фрол. – Гроб, елы!

– Железный, – удивился Мик. – Нет, похоже, цинковый…

Гроб стоял не на земле, а на невысоком деревянном настиле. Слева и справа торчали полусгоревшие свечи. Ни креста, ни надписи не было.

– Пошли отсюда, – предложил Фрол. – Не нравится мне это, елы…

Тут что-то зашуршало, и всем троим показалось, что звук доносится прямо из ниши. Келюс поспешил выключить фонарь, и они поспешили прочь от жуткого места, откуда продолжало доноситься шуршание и легкое царапанье, словно кто-то скреб ногтями по металлу.

Коридор начал петлять. Пару раз встретились небольшие проходы, но дхар уверенно вел группу вперед.

– Сколько мы всего прошли? – поинтересовался Плотников, чьи ноги уже гудели, отказываясь идти дальше.

– Наверно, всю Столицу протопали, – предположил Фрол. – А, может, и по кругу ходим. Жаль, компас не взяли.

– Как это не взяли? – обиделся Лунин. – Вот он, башкир ты этакий! Мы не петляем, это стрелка что-то дергается…

– Наверху город, – откликнулся Мик, – там металла полно, вот стрелка и кочумает.

– Свет! – Келюс остановился и выключил фонарик. – Тихо!

Все трое замерли. Вначале дхар решил, что Лунин ошибся, но затем, когда глаза привыкли к темноте, он заметил мерцающую желтую точку.

– Свеча вроде, – шепнул Мик. – На лампу не похоже…

– Это не свеча, – Фрол теперь окончательно освоился и видел то, что остальным было незаметно. – Там этих свечей, елы, штук десять. Только далеко – коридор ровный, вот и заметно…

– Волков? – в голосе Келюса слышались надежда и одновременно тревога.

– Пес его знает… Ну, чего, Француз, командуй!

– Проверить оружие! – Лунин вспомнил барона. – Мик, что у тебя с обувью? И я тоже про шнурки… Готов? Воин Фроат, ты как?

– Яволь, – дхар снял автомат с предохранителя. Второй «калаш» был теперь у Келюса.

– Идти тихо, – продолжал Николай. – Не разговаривать, без команды не стрелять…

– Суворов, елы, – откликнулся дхар. – Ладно, пошли…

Лунин шел первым, Фрол – вторым, а Мик – замыкающим. Кроме ножа, Плотников был теперь вооружен браунингом Келюса, что придавало ему дополнительную уверенность. Впрочем, и сейчас он боялся отстать и поэтому шел почти в затылок Фролу.

Они прошли еще с полкилометра. Мерцающий огонек постепенно рос, превращаясь в большое светлое пятно…

Корф сидел молча, не двигаясь, экономя силы. Револьвер и последняя граната лежали рядом, под рукой. Кора сидела слева от барона, прислонившись к стене и вытянув пробитые пулями ноги. Михаил чувствовал, что начинает сдавать. В висках пульсировала кровь, по всему телу расползался холод. Полковник понимал, что это значит, но старался думать лишь о главном – никто не должен успеть выйти из темного тоннеля прежде, чем он возьмет гранату.

– Больно, Михаил Модестович? – Кора с трудом повернулась, пытаясь увидеть лицо барона.

– Нет… Нет, правда… Вы-то как, Кора?

– Мне все равно, – девушка отвернулась. – Я ведь не такая, как люди. Если я даже здесь останусь, то буду сидеть и год, и десять… Не знаю, смогут ли срастись кости…

«Прекратите, ради Бога», – чуть было не вырвалось у Корфа, но он сдержался, а вместо этого бодро произнес:

– Нас скоро выручат. Ребята найдут этого гада!

– Плохо, что меня с ними нет, – тихо проговорила Кора. – Волков может уйти, он не боится ни пуль, ни креста. Он не боится даже огня – а ведь огня боятся и живые, и мертвые. Фрол с ним не справится…

– Но… Николай знает его имя, – неуверенно начал Корф и замолчал.

Послышался какой-то шум, но как барон не напрягал слух, он так и не смог разобрать – почудилось или нет.

– Я не очень в это верю, Михаил Модестович. Не верю в заклинания, заговоры и всякую мистику. Странно, правда? Такая, как я, – и не верю. Просто для меня это все – страшная реальность, и непохоже, чтобы несколько слов убили такого, как Волков. Он ведь очень осторожен. Даже кольцо мог надеть нарочно, чтобы сбить со следа. Волков ничего не делает просто так. Вы знаете, зачем он назвал Фролу мое имя?

Барон пожал плечами. Краснолицый мог просто проговориться.

– Волков знал, что Фрол упомянет его, думая мне помочь. Но я не помню своего имени. Я уже не Татьяна Корнева, и это имя – настоящее – мучает меня все больше и больше…

– Ничего, Кора, – полковник пытался говорить по-прежнему бодро, но не очень получалось. – Они его найдут. Жаль, что я тут… загораю…

Звон в ушах становился все сильнее, Корфу почудилось, что его обволакивает мягкая полупрозрачная пелена. Перед глазами поплыли лица тех, кого барон хорошо знал, но теперь почему-то не мог вспомнить; вдалеке послышался резкий памятный голос генерала Маркова, и барон лишь слабо удивился, вспомнив, что Сергея Леонидовича, его полкового командира, давно нет в живых. И вдруг он услышал песню, похожую на колыбельную, и снова удивился, подумав, что колыбельную ему не пели очень давно. Пелена становилась все гуще, Михаилу стало казаться, что перед глазами медленно кружится какая-то белая фигура, и далекие голоса зовут его по имени. Корф стиснул зубы, приказывая себе очнуться, и вдруг почувствовал, как что-то ледяное прикоснулось к плечу. Полковник открыл глаза – к нему склонилась Кора.

– Там, в тоннеле, – прошептала она. – Дайте револьвер, Михаил.

Барон хотел было возразить, но поняв, что стрелок теперь из него никудышный, и протянул наган девушке. Кора взвела курок и направила револьвер в сторону левого тоннеля. Теперь и Корф услыхал тихие шаги и хриплое дыхание.

– Последний, – подумал полковник. – Значит – мой…

…Шаги приблизились и замерли. Похоже, тот, кто подбирался к ним, пытался незаметно выглянуть из тоннеля. Барон заранее предусмотрел это – у самого входа горели две свечи, а он сам и девушка лежали в темноте. Тот, кто заглянул бы в зал, в первый миг ничего не увидел, но зато немедленно выдал бы себя.

Пламя свечей заколебалось. Барону показалось, что в проходе мелькнуло что-то темное. Корф хотел было сказать, чтобы девушка не стреляла, но не успел. Ударил выстрел, пуля выщербила камень над проходом.

– Ниже, Кора! – шепнул полковник, срывая чеку с гранаты.

Снова выстрел, в ответ из темноты хлестнула автоматная очередь. Пули прошли над самой головой, посыпалась каменная крошка. Кора продолжала стрелять, снова ударил автомат, и левое плечо барона онемело. Корф понял – сейчас он потеряет сознание. Из прохода вырастала широкая коренастая фигура в черной куртке, нога в сапоге опрокинула и затоптала одну из свечей…

Михаил в резком рывке приподнялся, бросив гранату прямо под ноги ярту. Он еще успел пригнуть Кору к земле, и тут грянул гром. На долю секунды стало ослепительно светло, а затем все померкло…

Услыхав взрыв, Келюс остановился. Они были уже почти рядом с тем, что вначале приняли за маленький огонек. Теперь стало ясно: свет идет из какого-то помещения в конце тоннеля. Впереди была высокая, вырубленная в камне дверь, куда вели ступеньки. Внутри можно было разглядеть мигающие огоньки – там горели свечи.

Николай остановился и жестом указал Фролу в ту сторону, откуда эхо донесло грохот. Дхар подумал и покачал головой. Они были уже у цели, и, как бы не спешили, не успели бы на помощь барону. Лунин кивнул и медленно, стараясь не шуметь, пошел дальше. Он старался не вспоминать о Корфе, но чувство вины не отпускало. Келюс еще раз подумал, что все, кто шел с ним по проклятому подземелью, оказались здесь в конечном счете из-за него. Затем вспомнился Волков, и Николая охватило холодное бешенство. Уже не таясь, он взял автомат на изготовку, взбежал по ступенькам и заглянул внутрь.

В глаза ударил свет. За дверью оказался небольшой зал, освещенный десятком свечей, – необычных, огромных, почти метровых, толщиной с руку. Но на свечи он обратил внимание не сразу; первое, что бросилось в глаза, это пустой черный гроб, стоявший посреди зала. Келюс невольно вздрогнул, присмотрелся и заметил второй гроб, стоявший у стены – тоже без крышки, но накрытый темным покрывалом. Больше в зале ничего не было, лишь на противоположной стене темнела невысокая дверь.

Над ухом послышалось чье-то дыхание: Фрол стоял рядом, разглядывая это странное место. Сзади, на ступеньках, топтался Мик.

– Вроде церкви, – буркнул дхар, на всякий случай перекрестившись.

Келюс понял, что его приятель прав. Зал действительно походил на пещерную церковь: высоко вверх возносились своды, смыкаясь под острым углом, в стенах темнели ниши, но ни креста, ни икон не было. Там, где должен быть алтарь, ничего не сохранилось, кроме уже замеченной им двери. Лунин вспомнил рассказ барона. Часовня, открытая еще в начале века… Наверное, это она.

Не опуская автомата, Келюс осторожно вошел внутрь, остальные последовали за ним; гулко прозвучали под высокими сводами шаги. Зал оказался пуст. Лунин, бегло осмотревшись, не удержался и заглянул в открытый гроб.

– Ого! – Фрол тоже подошел к мрачной находке. – Земля, елы… Ярытники, в карету их!

Келюс кивнул и подошел ко второму гробу. Помедлив, он взялся за покрывало и рывком сдернул его. В ту же секунду Мик ойкнул и застыл на месте, а сам Лунин почувствовал, как по спине ползет холод. Второй гроб не был пустым. В нем лежала красивая женщина с раскосыми азиатскими глазами. Измятое платье и темные волосы были покрыты землей, черные комья лежали на груди, зеленоватое лицо кривилось жуткой нечеловеческой улыбкой.

– Алия! – Келюс попятился. – О Господи!

– Да ну, Француз! – Фрол уже пришел в себя. – Обыкновенная ярытница, елы! У нас таких колом в момент вразумляли.

– Она… живая? – прошептал Мик, для которого такое зрелище было внове.

– Дохлая, – дхар уже снимал нательный крестик. – А все, елы, успокоиться не может! Смотри, только не пугайся.

Фрол, поднеся крест ко гробу, правой рукой резко провел по воздуху. Тело мертвой дернулось, на губах выступила пена, пустые неживые глаза раскрылись…

– Пакость! – Фрол сплюнул. – Жаль кола нет, елы… Ну, ничего, другое придумаем!

– Оставьте ее! – раздался громкий резкий голос, и поднятая рука дхара дрогнула.

В проеме дверей, ведущих за алтарь, стоял Волков. На нем был теперь не светлый костюм, а привычная черная куртка. На шее болтался небольшой вороненый автомат.

– Еще чего! – заметил Фрол самым наглым тоном, на какой был способен, хотя внутри все захолодело. – Мик, давай-ка сюда нож…

Плотников, завороженно глядя на Волкова, начал доставать освященный клинок, но тут майор взмахнул рукой, и Фрол ощутил, что натыкается на непроходимую стену, отделившую его от гроба.

Новый взмах – и все трое почувствовали, что невидимая стена окружает их со всех сторон.

– Вот и все, – Волков подошел поближе. – Я не стану вас убивать. В мое время убивать таких, как вы, считалось оскорблением оружия. Мы вас просто топтали конями.

– Благородный, значит! – прохрипел Фрол, срывая с плеча автомат. – Коммунякам служил, потом, елы, их же обворовал и смылся! Да ты просто ширмач!

– Дурак ты, чуг! – светлые глаза Волкова недобро блеснули. – Я никогда никому не служил – просто брал, что мне нужно. Спрячь автомат, пули не пробьют Непускающую Стену.

– Мне вас не жаль, – продолжал он, презрительно глядя на своих врагов. – Холопы! На кого посмели поднять руку! Твоего деда, Лунин, надо было расстрелять еще семьдесят лет назад, вместе со всеми его дружками! А ты, чуг, перед смертью запомни: вы, дхары, всегда были лесными бродягами и бродягами подохнете! Ну, а что до вас, молодой человек, – майор повернулся к Мику, – то я вас не знаю, да и знать не хочу. Впрочем, вы и так причинили мне достаточно хлопот. Сейчас я заберу скантр и документы, и уйду, а вы останетесь здесь. Вас не найдут, не надейтесь. Скоро свечи погаснут, и пару дней вам придется поскучать в темноте. Ну а потом моя дама проснется, и ей понадобится легкий завтрак. Я бы пожелал вам легкой смерти, но к сожалению, лишен этой приятной возможности…

Волков склонил голову в насмешливом поклоне и вновь скрылся за внутренней дверью.

– Сейчас он выйдет, – прошептал Фрол. – Врежем из автоматов…

– Не поможет, – Келюс потрогал невидимую стену. – Тут он прав.

– Мы умрем? – вдруг спросил Мик и всхлипнул.

– Не дрейфь! – дхар хлопнул его по плечу. – Прорвемся!

Впрочем, что делать, не знал никто. Тем временем послышались шаги, в двери появился Волков. В руке он нес огромный черный чемодан, весивший, похоже, немало, но майор держал его легко, словно чемодан был наполнен воздухом.

– Пора прощаться, – Волков, подойдя поближе, вновь наклонил голову в насмешливом поклоне. – Счастливо оставаться, господа!

Михаил Корф знал, что умирает. Он понял это быстро, но мысль о смерти почему-то не вызывала того страха, который казался неизбежным. Наверное, барон слишком часто видел смерть, а может, высшее милосердие даровало ему это спокойствие последнего перехода. Полковник Корф, бывший батальонный Марковского полка, кавалер Владимира и Анны, умирал по-солдатски – от потери крови. Последним усилием он сумел немного привстать и опереться о стену, что позволяло время от времени поворачивать голову и видеть то догорающую свечу, то лицо сидевшей рядом Коры. Девушка что-то говорила, но слов уже было не разобрать.

Михаил Корф умирал, жалея, что не погиб несколькими годами раньше, на Германской. Тогда бы не пришлось увидеть гибель родной страны, хоронить друзей, павших от русских пуль, пережить их всех и умереть здесь, в сыром страшном подземелье без исповеди и причастия. Но Михаил одернул себя: смерть не выбирают. Его путь был простым и ясным, барона вел долг, и в этот последний час ему не в чем упрекнуть себя. В своей недолгой жизни он сделал, что мог, остальное же довершат другие. Корф мысленно пожелал удачи своему нескладному правнуку, ворчуну Фролу и доброму зазнайке Келюсу. Он помогал этим ребятам, как мог, и не вина барона, что он не сумел дойти с ними до конца. И тут полковник вспомнил о Коре.

Губы девушки шевелились, и барон, напрягая слух, смог, наконец, различить слова:

– Михаил, не уходите! Не оставляйте меня… Не уходите…

Барон сцепил зубы, чтобы не застонать. Он уже ничем не мог помочь девушке. Теперь от других зависит, найдет ли покой ее измученная душа. И тут Корф подумал, что, быть может, Кора права: Волков опять улизнет. Ребята опоздают, и тогда Кора навсегда останется здесь, рядом с его трупом. А может случиться еще страшнее: Волков, вернувшись, заберет ее, а он, Михаил Корф, сейчас умрет и ничем не сможет помочь… И в памяти вновь всплыло заклинание из старинного манускрипта.

Михаил помнил слова Варфоломея Кирилловича, но чувствовал: иного выхода нет. Он мысленно попросил прощения у Того, перед Кем он сейчас так страшно согрешит, перекрестился немеющей рукой и тихо позвал:

– Татьяна… Таня…

Кора повернула голову, и барону показалось, что девушка откликнулась не только на голос, но и на имя – свое имя. А может, цепенеющее сознание уже обманывало его.

– Ты не останешься здесь, Таня! – из последних сил выговорил Корф. – Сейчас ты будешь свободна…

– Михаил! – услышал он испуганный голос девушки, но силы уходили, и Корф сосредоточился на главном – медленно, выговаривая каждую букву, он начал произносить древнее заклинание. Он читал страшные, непонятные слова, и лицо Коры постепенно расплывалось перед ним, туман густел, исчезло пламя свечи, но Михаил продолжал читать слово за словом заклинание святого Иринея, пока вечная тьма не остановила его…

Волков не оглядываясь, шел к выходу, неся чемодан в чуть вытянутой руке. Трое, оставшиеся в часовне, для него уже не существовали.

– Постой, майор! – внезапно позвал Келюс, и Волков невольно задержал шаг. – Ты кое-что забыл.

– Что? – бросил Волков не оборачиваясь, но Николай вдруг почувствовал, что ярт забеспокоился. Объяснить это было трудно, но Лунин ощутил уверенность и решил поторопиться.

– Ты забыл свое имя, майор!

Волков вздрогнул, поставил чемодан на землю и медленно обернулся. Лицо его оставалось спокойным, на губах играла насмешливая улыбка.

– У меня было много имен. О каком из них ты говоришь, мальчишка? Тебе что-то рассказал твой дед?

– О твоем! – отрезал Келюс. – О том, которое ты забыл! О том, которое дал тебе Тот, от Кого ты отрекся…

Волков стоял молча, на лице уже не было улыбки. Он прикрыл глаза, слушая, казалось, не голос Лунина, а свои собственные мысли.

– Будь ты проклят! – крикнул Келюс, вкладывая в слова всю свою ненависть. – Будь ты проклят, Дмитрий Юрьевич, князь Полоцкий, упырь и убийца! Вспомни свое имя и отправляйся в ад!

Глаза Волкова раскрылись, страшный нечеловеческий взгляд заставил Николая отшатнуться. Но и сам упырь, не удержавшись, попятился, прислонившись к стене. И тут все почувствовали, что Непускающая Стена, окружавшая их со всех сторон, исчезла без следа.

– Да… – тихо проговорил Волков. – Я Дмитрий Юрьевич… Я князь Полоцкий и Киевский… Ты проклял меня, мальчишка – будь проклят и ты! Моя смерть не принесет тебе радости. Прощай…

Волков стал медленно опускаться на землю, кожа на лице пожелтела, затем начала чернеть, лопаться, кисти рук скрючились, потемнели и застыли. Глазницы провалились, из ссохшегося горла вырвался сдавленный хрип… Высохший скелет, на котором висели лохмотья черной кожи, с глухим стуком обрушился на землю.

– Сдох-таки, елы! – дхар опомнился первым. – Ну, Француз, ты впрямь герой! Чисто, елы, вышло!

– Варфоломею Кирилловичу спасибо, – пробормотал Лунин, все еще не веря случившемуся. Он сделал осторожный шаг вперед, за рухнувшую Непускающую Стену, и только после этого облегченно вздохнул.

Волков оказался прав: его смерть не доставила Келюсу ни малейшей радости. Он ощущал страшную опустошенность и одновременно – непонятное, тревожное беспокойство.

– Чемодан! – наконец вспомнил он. – Фрол, надо посмотреть…

Дхар вместе с Миком, не без труда сдвинув чемодан с места, принялись возиться с замком. Келюс отрешенно шагал взад-вперед по залу, стараясь не смотреть ни на страшный гроб, где лежала Алия, ни на то, что осталось от майора.

– Есть! – послышался голос дхара. – Гляди, Француз…

Лунин без особой охоты подошел и заглянул в чемодан. Там лежали серые папки, под которыми оказался большой черный футляр цилиндрической формы с фигурными выступами на матовой поверхности и цифровым замком.

– Партийный архив, – констатировал Николай, бегло просмотрев несколько папок. – Тут, наверное, и те, что были у деда. Сколько людей погибло из-за этой дряни! А это…

– Скантр… – мечтательно произнес Мик, с трудом приподнимая тяжелый цилиндр. – Ч-черт, закрыто…

– Сломаем? – Фрол потрогал замок. – Жалко, елы!

– Постойте! – Келюс вдруг почувствовал – куртка потяжелела, значок вновь начал излучать энергию. – Они, кажется, взаимодействуют! А ну-ка…

Он быстро открутил значок и осторожно поднес его к цилиндру. Вначале ничего не изменилось, но всех охватила какая-то теплая волна. Куда-то исчезла усталость, перестали болеть ушибы, легче забилось сердце.

– Здорово! – прошептал Мик. – Кайф! Вот это сила!

Келюс медленно передвигал значок вдоль поверхности цилиндра, пока не поднес к замку. И тут внутри что-то щелкнуло, цифры на замке стали сами собой вращаться, затем вновь последовал щелчок, и темный футляр разошелся на две половины.

– Осторожно! – напомнил дхар. – Еще рванет, елы…

Но Лунин, уже решившись, аккуратно разъял обе части контейнера. Что-то тяжелое опустилось в его ладони. Он поднял руки выше и ахнул.

– Класс! – только и произнес Мик. – Полный отпад!

Скантр лежал на ладони – огромный светящийся кристалл, похожий на неровную призму. С двух сторон его прикрывали пластинки светлого металла, но большая часть поверхности оставалась открытой. Свет шел изнутри, но это было не механическое свечение лампы. Внутри кристалла что-то переливалось, пульсировало, бурлило, как будто под холодной поверхностью кипела какая-то тяжелая жидкость. Но это была не жидкость – твердая поверхность и пульсирующая светом глубина составляли единое целое. Оставаясь холодным, кристалл излучал теплую энергию такой силы, что ладони Келюса начали неметь.

– Дайте посмотреть! – Мик осторожно взял кристалл в руки и поднес к глазам. – Ух, ты… Там… вроде движется… Как будто лицо…

– Хватит! – Лунин забрал скантр и аккуратно спрятал его в контейнер.

– Потом будем разбираться. Уходим…

– А может, туда заглянем? – Мик указал на дверь, откуда вышел Волков.

– Нет времени, – Фрол тоже стал собираться. – Нас же Михаил ждет, елы! Забыл, что ли?

– Ой, дядя Майкл! – опомнился Плотников. – И Кора! Пойдемте!

Келюс начал быстро вспоминать: чемодан, значок, оружие… Вроде, все…

Они бросили последний взгляд на страшную обитель, где оставались два черных гроба, застывшие среди высоких свечей. Келюс, не удержавшись, поглядел на рассыпанный скелет у стены и быстро отвернулся. Фрол задумался и вдруг попросил у Мика нож.

– Пусть лежит, – возразил Лунин, сообразив о чем идет речь. – В конце концов, зла она нам не сделала.

– Легкий завтрак, елы! – пробурчал дхар, но спорить не стал. Остановившись у входа, он несколько раз провел ладонями по воздуху, что-то при этом тихо шепча.

– Жаль, чеснока нет, – сообщил дхар, возвращаясь и беря чемодан. – Ну, ниче, будет не хуже, елы, Непускающей Стены…

…Шли быстро, но все же не так, как хотелось: чемодан был слишком тяжел. Приходилось нести его по очереди. Они были уже на полдороге к залу, где оставили Кору и барона, когда Келюс внезапно остановился.

– Подождите! Дальше нести не будем!

Фрол и Мик удивленно переглянулись, и Лунин поспешил объяснить:

– Надо будет выносить Михаила и, наверное, Кору. А мы с оружием, вдобавок – скантр… Нас тут же заберут, бином!

Фрол кивнул – наверху их вполне могли уже ждать. Более того, их заберет первый же милицейский патруль, ведь придется ехать в больницу, куда нужно доставить Корфа…

Чемодан оставили на месте, а сами разошлись по тоннелю в поисках подходящей ниши. Мик быстро нашел нужную – большую, словно комнату, внутри которой оказалась другая, маленькая, почти незаметная. Туда спрятали скантр. Чемодан с документами и все оружие Келюс оставил в соседней нише и аккуратно заложил ее камнями. Фрол заметил место, уверив остальных, что найдет его даже с завязанными глазами.

Теперь они почти бежали. Справа промелькнула темная впадина, где стоял страшный черный гроб. Келюс почувствовал, что оттуда повеяло холодом…

…Зал встретил их полной темнотой: последняя свеча уже догорела. Луч фонаря метнулся по стенам, спустился вниз и встретил воронку левого прохода, вокруг которой были разбросаны черные клочья. Что это, поняли все, даже Мик. Невдалеке валялся перекореженный взрывом автомат. Келюс провел лучом вдоль стены – и все увидели два неподвижных тела.

– Дядя Майкл! – отчаянно крикнул Мик.

Плотников плакал, пытаясь найти пульс на ледяном запястье барона, прислушивался в надежде почувствовать биение сердца, но тщетно – Михаил Модестович Корф был мертв. Смерть не успокоила его – на лице барона, казалось, сохранилось какое-то страшное напряжение, уголки губ скорбно опустились, и могло почудиться, что даже сейчас Корфа одолевает тревожная дума. Мик сидел возле тела прадеда, не замечая, что Фрол и Келюс стоят рядом, но смотрят не на барона, а на то, что было рядом.

– Кора! – вдруг понял Мик и хотел взглянуть на девушку, но Лунин тут же выключил фонарик.

– Не надо, Мик… Не смотри. Ее уже нет…

Плотникову стало совсем плохо, но он все же собрался с силами и попросил включить фонарь. Свет вспыхнул, Мик поглядел и отшатнулся.

Коры не было. Скорченный скелет, каким-то чудом еще не рассыпавшийся в прах, сидел у стены. Исчезла даже кожа, только с безглазого черепа свисали пожелтевшие пряди. Татьяна Корнева обрела, наконец, покой…

Фрол оставался единственным, кто не потерял способность рассуждать. Убедившись, что друзьям уже нечем помочь, он принялся не спеша обходить зал, прислушиваясь к еле заметным шумам, доносившимся из проходов.

– Француз! – он легко толкнул Лунина, неподвижно стоявшего у тела Корфа. – По-моему, тут есть выход. Свежим воздухом тянет…

– Сейчас, воин Фроат, – кивнул Николай. – Что-то мне тошно…

– Надо уходить! – дхар вновь прислушался. – Мне, елы, тут не нравится!

– А чему тут, бином, нравиться? – вздохнул Келюс. – Ладно, будем собираться. Возьмем Михаила с собой, вдруг откачают. Коре-то уже…

Труднее всего было привести в чувство Мика. Ему с избытком хватило того, что пришлось пережить за последние часы, и парень с трудом понимал, чего хотят от него Лунин и дхар. С большим трудом Плотников очнулся и заявил, что готов идти дальше. Фрол уже начал прикидывать, как удобнее нести тело барона, как вдруг его внимание привлек какой-то звук.

– Слышь, Француз! – обратился он к Николаю. – А ведь сюда идут!

Келюс прислушался. Теперь и он мог различить топот, доносившийся из дальнего тоннеля.

– Эх, елы! – вздохнул дхар. – А мы оружие спрятали! Возьмут теплыми.

– Да, – опомнился Лунин. – Оружие! Все, что осталось! Мик, выбрось нож!

Разбитый автомат и наган Корфа забросили поглубже в один из проходов. Мик достал егерский клинок, но выбросить не решился и аккуратно положил его рябом с бездыханным телом барона.

– Вот что, господа и товарищи, – голос Келюса звучал устало, но твердо, – что бы сейчас не случилось, молчите. Даже, если будут, бином, к стенке ставить. Буду говорить я. Все понятно?

– Куда уж понятнее, – согласился Фрол. – Жаль, что «калаши» спрятали. Устроили бы, елы, последний парад.

Мик ничего не сказал, но было заметно, что упоминание о стенке подействовало на него не самым лучшим образом.

Шум в тоннеле усилился, отчетливо слышался топот множества сапог.

– Слоны, бином, – Келюс осматривал карманы в поисках лишних бумаг. – Фрол, Мик, – давайте сюда планы! Они уже ни к чему.

Бумаги с планом катакомб как раз успели стать пеплом, когда из дальнего тоннеля ударили лучи фонарей, и десятка два высоких фигур в маскировочной пятнистой форме мгновенно заполнили зал. Келюс и Плотников ждали, стоя плечом к плечу невдалеке от стены, у которой лежали барон и Кора. Те, что ворвались в зал, не походили на яртов. Обыкновенные парни из ОМОНа с неизменной кобурой посреди пояса и наручниками на боку. Вдобавок каждый сжимал в руках новенький чешский автомат «шкода».

Их ни о чем не спрашивали. Автоматы были взяты наизготовку, и Лунин, чувствуя, что жизнь висит на волоске, поспешил поднять руки. Его примеру последовали остальные – и вовремя: парни в пятнистой форме окружили их, стволы ткнулись в ребра, крепкие руки обхватили за плечи, на запястьях защелкнулись наручники. Те же руки обшарили карманы, а затем обыскали сверху донизу. Все было проделано молча, лица парней казались суровыми и сосредоточенными.

Через минуту в проеме тоннеля появились еще двое. Первым вошел офицер огромного роста, широкоплечий, с загорелым худым лицом. При виде его омоновцы вытянулись по стойке смирно и застыли – стало ясно, что именно он тут главный. Вторым был невысокий гибкий человек в такой же пятнистой форме с автоматом, но не чешским, а обычным «калашом». Даже в неровном свете фонарей Лунин тут же узнал его – бхота по имени Шинджа, которого он сам называл Китайцем, а остальные – капитаном Цэбэковым.

– Сопротивлялись? – высокий офицер хмуро поглядел на задержанных.

– Никак нет, – ответили ему. – Оружия не обнаружено… Но три трупа, товарищ полковник.

– Ясно… – протянул офицер и почему-то поглядел на Китайца. Тот оскалился и, подойдя ближе, махнул рукой. По этому знаку двое парней отвели Келюса в сторону.

– Здравствуй, Лунин! – Шинджа улыбался, отчего Николаю стало совсем невесело. – Скантр где?

Келюс промолчал. Хотелось плюнуть под ноги косоглазому и объяснить, куда ему следует идти, но Лунин сдержался. Пусть говорит.

– Сейчас ты умрешь, Лунин. Вы все умрете, но твоих друзей мы убьем сразу, а тебе придется обо всем рассказать. Нарак-цэмпо мудр, он решил не мешать вам. Вы ведь очень хотели найти скантр, правда? А я смотрел за вами. Все очень просто, Лунин! Жаль, что твои друзья спрятали оружие – мы бы пристрелили их на месте. Ну, ничего, по дороге может случиться всякое. А с тобой поговорю я сам. Нарак-цэмпо учил меня…

Келюс почти не слушал разглагольствований косоглазого убийцы. Да, их просто использовали как наживку, чтобы найти пропавшее «Ядро-7». Теперь Фрола и Мика уберут «при попытке к бегству», а из него вытрясут все…

Лунин искоса взглянул на «пятнистых» парней. Обычный ОМОН. Наверное, им сказали, что речь идет об аресте террористов. Кроме того, главным здесь был все же не Китаец, а тот, кого называли полковником.

– Говори, Лунин! – настаивал Шинджа. – Скоро ты будешь умолять не о жизни, а о смерти, но и ее не получишь. Говори…

– Товарищи! – крикнул Келюс во весь голос. Те, кто были в зале, обернулись. – Товарищи, моя фамилия – Лунин! Николай Андреевич Лунин! Я был в избирательной команде Президента!

Китаец, не размахиваясь, коротким движением ударил его, Николай упал, но продолжал кричать:

– Эти двое – Соломатин и Плотников! Мы с Соломатиным были в Белом Доме! Мы были ранены…

– Молчи! – шипел Шинджа, но Лунина было уже не остановить:

– На нас напали бандиты майора Волкова, он служил в группе «Бета», а сейчас – в розыске!

Келюс видел, как на лицах омоновцев появляется что-то, напоминающее человеческий интерес. Китаец скривился и начал медленно отступать в вглубь коридора.

– Если нас убьют, запомните: Лунин, Соломатин и Плотников! У кого-то из вас еще осталась совесть – расскажите! Лунин, Соломатин, Плотников!

Ему никто не ответил. Омоновцы стояли молча, но Николай видел, как они то и дело переглядываются, посматривая то на арестованных, то на Китайца.

Первым опомнился высокий офицер. Он подошел ближе и, решительным жестом отстранив подскочившего Шинджу, помог Лунину встать.

– Я полковник Глебов, – голос был низким, густым, но спокойным. Было заметно, что этот человек привык командовать людьми.

– Я получил приказ задержать вас за подготовку террористического акта…

– Мы не террористы, – перебил Келюс, – у нас нет оружия!

– Вижу… Вы что-то сказали о Волкове. При чем здесь он? Вы что, знаете где он находится?

– Да… И не только. Волков хотел нас убить…

– Так, – полковник задумался, – очень интересно… Капитан, а вы что мне сказали?

Это относилось к Шиндже. Китаец, не отвечая, вновь отошел в сторону.

– Ладно… Сопротивления вы не оказали, оружия у вас нет… Кроме того, Николай Андреевич, я вас вспомнил: вы лежали в госпитале Белого Дома, я заходил к вам… Что ж, разберемся. В любом случае, ваша жизнь в безопасности.

Он махнул рукой, и омоновцы сняли с арестованных наручники.

– Сейчас мы поднимемся наверх, – заключил он. – Там вас ждут. Об остальных мы позаботимся…

И Глебов кивнул в строну неподвижного тела Корфа.

– Товарищ полковник! – быстро заговорил Келюс, боясь, что его перебьют. – Этот капитан… Цэбэков… Его настоящее имя – Шинджа, его разыскивают за похищение. Он вообще не офицер, он убийца…

– Разберемся, – повторил полковник. – Шинджа, говорите? Проверим…

Он отдал приказ, и парни в маскировочной форме окружили арестованных, приготовившись их конвоировать. Китаец, отозвав полковника в сторону, начал в чем-то его убеждать, кивая на Келюса, но Глебов отрицательно покачал головой и отдал приказ двигаться.

Они вновь шли по подземному тоннелю, на этот раз наверх. Путь оказался недолгим. Подъем сменился каменными ступенями лестницы, проход расширился, пахнуло свежим ветром. Наконец, вдалеке мелькнул серый неровный свет. Тоннель кончился, лестница вывела их на гранитную набережную большой реки, пересекавшей Столицу. Вход оказался замаскирован под сток одной из подземных рек, еще в прошлом веке замурованных в трубы и теперь впадавших в главную реку города через забранные решетками проемы. Впрочем, решетка на ложном водостоке была теперь предусмотрительно снята.

Выйдя наружу, все на минуту остановились, жадно вдыхая свежий ночной воздух. На набережной было пустынно. Келюс ожидал, что их тут же погрузят в «луноходы» и отправят в милицию, а то и в тюрьму, но омоновцы отвели арестованных к небольшой площадке, где стоял крытый грузовик и остановились. Лунин растерянно оглянулся, но тут вдалеке загудел мощный мотор, и через минуту к площадке подкатил огромный черный «мерседес».

– Пошли, – кивнул Глебов, и Келюс понял, что это – за ним.

Они подошли к машине, дверца отворилась, и навстречу шагнула высокая фигура в военной форме. Свет фонарей упал на знакомое усатое лицо, но Келюс и без этого сразу узнал Генерала.

– Лунин? – в голосе было удивление, словно приехавший не ожидал увидеть его здесь. Глебов отвел Генерала в сторону и что-то начал рассказывать.

– Ладно… – Генерал вновь повернулся к Николаю. – Ну, здравствуй, Лунин!

– Здравствуйте, – Келюс отвернулся. Говорить с этим человеком не хотелось.

– Знаю, что ты думаешь, Лунин, поэтому скажу сразу: я не приказывал убить тебя тогда, в августе. Ни тебя, ни кого-нибудь еще. Я приказал проследить за вами – не больше. В остальном я не виноват. Можешь верить, можешь – нет, как хочешь…

Николай пожал плечами. Даже если Китаец действовал по своему усмотрению, погибших не вернуть.

– Я много узнал о тебе за эти дни. Очень жаль, что ты не хотел помочь, поэтому мы решили проследить за тобой и твоими друзьями. Вы почему-то очень хотели найти скантр… Мне доложили, что ты знаешь, где Волков?

– Да, – кивнул Келюс и посмотрел собеседнику прямо в глаза. – Я убил его. Мы убили его и всех его нелюдей…

– Ого! – Генерал покачал головой. – А ты опасный человек, Лунин! Ладно, где скантр?

Келюс не стал отвечать. Теперь, когда барона уже не было в живых, «Ядро-7» уже не могло помочь бывшему марковцу. Но Николай помнил другое он не знал, в чьи руки попадет изобретение Тернема.

– Ты храбрый человек, Лунин! Кроме того, ты умудрился узнать то, что не положено знать никому, даже мне. Поэтому у меня нет выбора, Лунин. Или ты отдашь скантр, или я прикажу убить тебя и твоих друзей. Это незаконно и несправедливо, но я поступлю именно так.

– Я был на баррикадах в августе, – Келюс отвечал не столько Генералу, сколько самому себе. – Мне сказали, что начинается революция, я поверил, – и не я один. Я думал, что все это нужно для победы демократии. Мне велели охранять эту чертову комнату, потом – жечь машины… Вы приказали найти и убить Волкова. Вы не бандит, вы второй человек в стране. Почему вы так поступаете? Это что – революция?

– Это государственная необходимость, Лунин. Я уже сказал тебе: у меня нет выбора. Даю слово, что ни тебя, ни твоих друзей не тронут, хотя вы узнали слишком много. Но скантр тебе придется отдать. Решай сам…

Келюс на минуту задумался, хотя думать было, в общем, не о чем.

– Вы отпустите Соломатина и Плотникова, сейчас же, – велел он, – на моих глазах. Отвезете их ко мне домой, и Фрол позвонит сюда. Потом я принесу вам скантр. И уберите отсюда Цэбэкова. Он убийца, я не хочу его видеть.

– Хорошо…

Генерал подозвал Глебова и отдал приказ. Тот кивнул и тут же кольцо охраны вокруг Фрола и Мика разомкнулось.

– Вы свободны, – Генерал бросил взгляд на Келюса, – сейчас вас отвезут на квартиру к товарищу Лунину и оттуда вы позвоните. Номер вам сообщат…

– Я скоро вернусь, – перебил его Келюс. – Мик, сразу звони домой, скажи где ты. Фрол, в записной книжке есть телефон Стародомской…

– А ты? – дхар настороженно переводил взгляд с невозмутимого Генерала на столь же спокойного Глебова.

– Товарищ Лунин немного задержится, – Генерал махнул рукой, подзывая машину. – Вас же благодарю за помощь в уничтожении опасной банды врагов демократии…

– Держись, Француз! – крикнул дхар, уже садясь в «мерседес». – Ежели чего, я всю столицу переверну…

…Потянулись долгие минуты ожидания. Лунин наконец-то вспомнил, как давно не курил. Сигарета немного успокоила, но сил не прибавилось. Он не знал, можно ли верить Генералу, но, подумав, понял, что иного выхода ему не оставили.

Наконец, Глебов принес ему переносной аппарат. Звонил Фрол, сообщивший, что он уже в Доме на Набережной. Келюс кивнул и, велев дхару ждать до утра, не спеша направился к темному входу в подземелье.

Дальнейшее он помнил плохо. Серые стены катакомб мелькали перед глазами, ноги заплетались, и, если бы не сопровождающие, он наверняка бы заблудился. Добравшись до зала, куда вел тоннель, он кивнул на правый вход и тут же закрыл глаза, чтобы не смотреть туда, где лежали барон и Кора. Тоннель казался бесконечным, Николая уже начало качать, и Глебов, шедший вместе с ним, несколько раз приказывал останавливаться и отдыхать. Но Келюс спешил, хотелось быстрее вырваться отсюда, и он шел вперед, стараясь не глядеть по сторонам. Ничто уже не могло заинтересовать его в этом страшном месте.

Нишу, где находился скантр, он разыскал сразу. Покуда «пятнистые» омоновцы разбирали тайник, Лунин успел подумать, что второй тайник с оружием и папками с документами останется нетронутым, и немного погодя можно будет сюда вернуться и забрать их. Эта мысль ненадолго утешила, но вскоре вновь навалилась усталость, и Келюсу стало уже все равно…

Обратный путь не запомнился совершенно, и очнулся Николай уже на поверхности. Глебов что-то докладывал Генералу, тот при свете фонаря осторожно осматривал скантр, и Келюс еще раз увидел чудесное свечение загадочного кристалла. Наконец, все было кончено. Генерал уехал, кивнув на прощание, а Келюса усадили в подъехавший милицейский «луноход» и повезли, не спрашивая адреса, прямо по набережной, в сторону его дома.

Выйдя из машины, он не торопясь пошел к подъезду. На душе было тяжело. Волков, проклиная его перед смертью, не ошибся – за победу пришлось заплатить слишком дорого. Да и была ли победа? Он отомстил за деда, за Кору, за Лиду, но ни Лунин-старший, ни девушка уже не узнают об этом, а несчастной художнице не станет от этого легче. Волков убит, но барон Корф уже никогда не вернется домой. И главное – скантр, чудесный светящийся кристалл теперь в руках тех, кому Келюс уже не мог доверять. Нет, ни он, ни его друзья не победили. Ноша, за которую они взялись, оказалась слишком тяжелой, и Николай чувствовал себя раздавленным ее неимоверным весом.

Китайца он заметил сразу. Шинджа стоял возле подъезда, не скрываясь, не пытаясь спрятаться. Он ждал Келюса, зная, что тому некуда деваться. И Лунин понял: его счет оплачен еще не до конца.

– Привет, Лунин! – Китаец привычно улыбнулся. – Ты не заставил меня ждать, поэтому я убью тебя сразу и тебе не придется мучиться. Это хорошо, правда? Что молчишь? Испугался?

Нет, Келюс не испугался. Ему было что сказать этому убийце, но он понял, что сейчас нужно молчать. Молчать – до самого конца.

– Генерал отпустил тебя, – тем же тоном продолжал Шинджа. – Он добрый, ваш Генерал. Но ты стал опасным, Лунин. Ты даже что-то знаешь об Оке Силы, поэтому Нарак-Цэмпо приказал убить тебя. И я убью тебя с удовольствием. Чего молчишь, Лунин?

Келюс отвернулся и поглядел вверх – туда, где над высокими пожелтевшими кронами старых тополей уже начинало бледнеть серое ночное небо. Занимался рассвет, и холодный порывистый ветер нес опавшие листья прочь. Где-то там, за рекой, за высокой стеной огромного дома, скоро поднимется бледное осеннее солнце. Страшный Год Козы уходил навсегда, покрывая траву траурным серебром первых заморозков. Николай закрыл глаза. Все стало безразлично – даже смерть…

Он услышал крик и удивился, зачем Китайцу кричать, затем ухо уловило знакомые голоса, и Келюс нехотя открыл глаза. Первое, что он увидел, было то, что Китаец исчез. Потом он понял, что Шинджа никуда не делся, но уже не стоит, а лежит, распростертый на асфальте, над ним возвышается Фрол, а Мик деловито, будто бы всю жизнь занимался этим, вяжет Китайцу руки бельевой веревкой.

– Ну, Француз! – повторил дхар то, что Лунин в первый раз не услышал.

– Живой? Ну, елы, едва успели! Хитрый, гад…

– Мы вас, Николай, давно ждем, – добавил Мик, затягивая узел покрепче. – Боялись, что вас не выпустят…

– Да ну их всех! – махнул рукой Фрол. – Бросай косоглазого, Мик, пусть так и валяется, в карету его! Пошли домой, Француз!

– Да… – Келюс посмотрел в холодное осеннее небо, уже подернутое белесой рассветной пеленой. – Пошли домой…