Площадь Согласия бурлила народом. Как на барахолке у родного ГУМа, торговали всякой всячиной – от мебели под заказ до никому не нужных соломенных сомбреро. Мужчины в кожаных жилетах и высоких ботинках со шнурками до колен, крикливые торговки в многослойных «пачках», патрули, собаки, темные личности, озабоченно шныряющие по рядам – всё смешалось в единой колготне, живущей по законам рынка.

– Торговля, как видите, процветает, – заметил Гибиус. – Эти люди не верят в поражение, они наивно полагают, что правительство сумеет их защитить, не подозревая, что в правительстве сидят такие же люди, а порой и хуже.

Их было трое, и они медленно брели по центральной аллее, заросшей столетними дубами. Суета царила вне сквера, а здесь преобладала лениво гуляющая публика. Агенты безопасности страховали шефа, мимикрируя под бездельников и, вероятно, напрасно – очень немногие знали в лицо министра. А хорошо одетыми людьми, творящими моцион по центру Чуги, никого не удивить. Третьим был прямой, как штык, пустоглазый субъект в сутане, представленный Вуном. О роде его занятий оставалось только догадываться. Но явно не кочегар и не плотник.

– Я все же не совсем понимаю… – пробормотал Верест, затылком ощущая недоброе.

– Сейчас поймете, – Гибиус усмехнулся и неожиданно остановился. В рядах гуляющих произошел краткий сбойчик – кто-то экстренно затормозил, другие продолжали движение.

– Выберите человека из толпы. Любого, – приказал Вун.

Они стояли напротив толкучки – у последнего ряда, где торговые места переходили в хранилище и пакгаузы. Двое мальчишек-близнецов, оба босоногие, с сиреневыми от напряжения ушами толкали тележку с мешками. Прохаживался патруль. Подвыпивший бродяга подпирал забор. У хранилища особа женского пола пыталась приделать на башмак отпавший каблук. За ней разбирались двое. Отечный толстяк в пижонских сапожках (по-видимому, начальственное лицо в пакгаузах) грубо отчитывал понурого паренька-грузчика. Так и стояли, как два дурака – один по определению, другой – по званию.

– Итак? – поторопил Вун.

– Бродяга у столба, – буркнул Верест.

Министр развеселился.

– Ну, уж нет. Это мой агент. Нам его жалко. Давайте следующего.

– Толстяк в сапогах…

– Хороший выбор, – одобрил министр. – Ваше слово, Вун. Работайте.

Да это же маг! – осенило Вереста.

Озноб прогулялся по телу: зря он глянул на этого господина. В пустоте глазных впадин зажглись огни! Настоящие, с оранжевыми переливами. Взгляд сосредоточился, напрягся… Энергия плеснула почти визуально. Как у искусного бойца, валящего с ног свирепым ударом, не касаясь тела врага, поскольку энергия идет впереди кулака и бьет наповал…

– Ударь парня, – процедил Вун.

Толстяк не изменился в лице. Недоговорив фразу, поднял пудовый кулак и двинул парню в челюсть. Подчиненный рухнул, как сухое деревце – удар был что надо.

«Дешевый трюк, – поморщился Верест. – Ничего фантастического».

Колдун повернулся спиной к толстяку, лицом к Вересту.

– Теперь извинись, – процедил.

Толстяк с изумлением воззрился на кулак, на поверженного, аккуратно поставил парня на ноги и что-то заискивающе зачастил. Это был уже не гипноз. Прямой контакт отсутствовал.

Патруль уставился на них с интересом. «Бродяга» у столба лениво зевнул. Тетка мельком обернулась.

– Разденься, – приказал Вун. – Быстрее.

Толстяк оставил в покое парня, сбросил жилетку. Суетливо вцепился в застежки на рубахе. Но руки не слушались – тогда он рывком отодрал застежки, скинул рубаху в пыль, порвал пуговицы на штанах – те сами поползли по ногам. Тетка открыла рот.

– Не надо, – попросил Верест.

– Хорошо, – кивнул маг. – Не надо. Оденься.

Толстый принялся облачаться – как на кинопленке в обратной прокрутке: натянул штаны, поднял с грязи рубаху… Теперь уже все смотрели на него остолбенело. Паренек косолапо пятился, патрульный стучал пальцем по каске – коллега ржал.

– Я понял, – вздохнул Верест. – Довольно спектакля.

– Нет, – сказал министр. – Мы досмотрим до конца. Работайте, Вун, представление должно продолжаться.

– Подойди к патрулю, – продолжал Вун. – Ты сильный и бесстрашный. Дай под дых солдату, у офицера отбери пистолет.

Толстяк прилежно следовал инструкциям. Вразмашку зашагал к военным – те удивились еще больше. Нападения не ожидали, не принято в Колокусе беспредельничать средь бела дня. Удар в живот согнул солдатика. Офицер возмутился, схватился за кобуру. Толстяк стиснул ему кисть, бедолага заорал от боли, выдирая из клешни сломанные фаланги. Не меняясь в лице, толстяк вывернул предплечье, завел за спину, умножая переломы, а свободную руку запустил в кобуру.

– Избавься от него, – бросил Вун.

Удар кулаком по загривку – и офицер шлепнулся носом в грязь. Из толпы понеслись возмущенные крики. Не получая дальнейших инструкций, толстяк растерянно завертелся, тыча по сторонам громоздким стволом. Тетка с каблуком онемела от ужаса. Солдатика продолжало крючить.

– Довольно, – процедил Вун. – Ты совершил злодейский, отвратительный поступок. Взведи курок и выстрели себе в рот. Немедленно.

– Не надо! – метнулся Верест.

Поздно. Часть затылка отделилась от черепа и брызнула в тетку. Толстяк грузно завалился. Появились люди, окружили место преступления, загалдели, замахали руками. Вереста подтолкнули – под сень раскидистого дуба.

– Можно и не озвучивать установки, – спокойно заметил Гибиус. – Это только для вас, ради пущей демонстрации. Достаточно усилия мысли. Итак, господин Лексус, ваше энергетическое поле, или, назовем его иначе – душа, находится в памяти Вуна. Где бы вы ни находились, не обязательно в зоне видимости, достаточно небольшого усилия, и вы начинаете чудачить.

Верест молчал. С колдовством он сталкивался лишь однажды, в нежном возрасте. Деревенская ворожея, диковато повизгивая, по заказу бабушки Томы заговаривала водку – дабы отвадить дедушку Федю от бражничества. Мальчик с превеликим любопытством взирал на эту сценку, а потом с не меньшим – как дедушка Федор эту водочку аппетитно кушал.

– Инструкцию по маршруту и поведению получите, – сообщил Гибиус. – В случае успеха за вами пожизненно закрепляется титул графа, роскошный замок на Дамане и крупное денежное содержание. Очень крупное, не пытайтесь представить сумму. Король способен одарить спасителя Отечества.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Пароход со звонким имечком «Империя» вторые сутки плыл по течению, выдыхая ядовитый дым. В каюте было душно и неинтересно. За стеной гудел паровой котел, ухали поршни. Приходилось часами пребывать на палубе – то болтаясь вдоль ограждения, то возлежа на мешках с шерстью, которых тут было великое множество. Даман катил мутные воды на север, забирая воду из множества рукавов и разрастаясь в могучую реку. Мангровые заросли по берегам сменялись непролазными джунглями, джунгли – высотными лиственными лесами из неведомых деревьев (из ведомых был только дуб да какой-то аналог кедра – с волдыристым стволом и хвойными кисточками врастопырку). Постоянные излучины тормозили движение – рулевому приходилось проявлять чудеса, чтобы держаться быстрины и не слишком втыкаться в берег. Быстроногие животные – пятнистые, с живописными рогами, по-видимому, те самые курычи, о повсеместности которых говорил покойный Хорог – молодцевато уносились от водопоев, едва пароход выходил из меандров.

Путеводных бакенов на этой реке не держали. Каким наитием ориентировался шкипер – только небу известно. Но, по словам министра Гибиуса, экипаж «Империи» – настоящие речные волки и в случае нужды могут не только вписаться между тесными скалами, но и разнести в щепки эскадру нечисти, если таковая, конечно, обнаружится в пределах досягаемости единственной пушки.

– На запад не пройдете, – просвещал на инструктаже Гибиус. – Через линию фронта наши лазутчики не ходоки. Верная могила. Можно югом, но и это решение убогое. До Бангура, столицы Урибы, вас, положим, доставят – дорога прямая, страна дружественная. Ну а потом? Четыреста криллов по пескам Аркатура, где за каждым барханом – хитрозадые симаи на мустангах? Можно заплатить за место в охраняемом караване и даже добраться в надлежащем, то есть не мертвом, виде до Симайского залива, и успешно повернуть обратно: через Мглистые горы вы не перелезете, а плыть до Мерта – дело вредное. Во-первых, там пиратов – как мошкары, во-вторых, Мерт, да и весь Гонзаг напичканы гарнизонами «Духа Запада». Вас возьмут еще на берегу. Поэтому давайте будем реалистами. Северный морской путь – дорога трудная, но верная. Даман впадает в море Отчаяния, в его устье – колония Монг, одна из немногочисленных в землях Отчуждения – собственно, туда и плывет пароход. Швартовы отдает послезавтра, следует через Колокус, Фуриам, Лагорию и двести криллов по землям Отчуждения. Заход в три порта – Архирус, Мариджо и Тамалугу – для дополнительной загрузки. Таможенные проверки исключены: движение «Империи» – под ведением Королевской Безопасности. Соседние страны в курсе.

Орхант – суровый край, там возможны любые неприятности. Бытует поверье, что эти земли заколдованы, и многие факты это подтверждают. Но в устье Дамана богатые залежи никеля и свинца – их крайне мало на планете. Отсюда и появление наших колоний. За два-три дня доплывете. Возможно, придется провести в Монге пару дней: корабль курсирует северным путем от Касперо в Лагории до Гариббы в Торнаго. Гарибба не занята нечистью – отбивает атаки и даже отыграла часть территории. Возможны штормы, обстрелы, то есть досадные задержки. Но волноваться незачем – документы в порядке, согласно им вы персона особой важности, и любое должностное лицо в Монге обязано оказать вам содействие.

Плыть по морю в тех краях риск умеренный: колдовство не вбирается морем – не додумались пока еще. Досадны встречи с пиратами, но корабли под лагорийским флагом оснащены современной артиллерией – отобьетесь. Вам предстоит доплыть до Гариббы. А вот теперь – «незабудка»: согласно дополнительному пакету документов, вы эмиссар правительства Лагории; прибыли для консультаций по поставкам нефтепродуктов. Это на случай излишнего внимания. Если такового не наблюдается, ищите проводника, пересекаете Рог Таймана и в городе Мальма на Западном побережье Торнаго посещаете магистрат – не удивляйтесь, местные органы управления кое-где существуют, но находятся в полном подчинении у «Духа Запада». Вас интересует некто Авейра. Три месяца назад он был помощником бургомистра. Человек наш. Он подскажет, как под видом местного дурачка перейти Аргутовы горы, Предгорье и на более безопасном участке войти в Залесье. Генератор с Лабораторией локализованы в Вороньей пуще – обширном заболоченном лесу южнее городка Кроул – во всяком случае, раньше в Фанжере существовал такой городок… Других данных нет – под землей он, в скалах или на земле. Там же – Штаб-квартира. Это одна компактная зона. Ориентируйтесь по обстановке, на пролом не прите. Учтите, в этом мире происходят страшные вещи.

Вы получите три ампулы. Одна резервная – для успеха операции достаточно двух. Вскрывайте в непосредственной близости от объекта. Содержимое ампул – мощные болезнетворные бактерии. Выведены лабораторией Вуна. Поражают всё живое в радиусе трехсот тулий. Территория становится «мертвым домом» – на нее уже не войти, будь вы хоть трижды в противогазе. У вас минуты две с половиной… ну, может быть, три – пока произойдет взаимодействие суспензии с водородом. Ликвидируются штаб и компетентный персонал Лаборатории – блокируется Генератор. Как итог – захлебывается процесс воспроизводства и движения Нечисти. Пусть временно. Топчущихся на месте нетрудно уничтожить. Но не тяните время. У нас от силы месяц. Если Нечисть докатится до Голубых гор и расползется по равнинам Колокуса – это катастрофа…

Он размышлял над словами министра, собирая жуткие нестыковки и подозрения. Нужен ли он Гибиусу впоследствии? Вот вопрос из вопросов. Если нужен, то дрянь в ампуле действительно дает фору человеку, если не нужен – будет беда. А главное, проверить невозможно – ампулы в поясном ремне под скрученными деньгами – серые пилюли из сверхпрочного стекла. Разбиваются только твердым тупым предметом. Пока не дойдет до применения – хрен проверишь.

Напарник с опухшей от морской болезни физиономией на корточках выбрался из каюты и зигзагами потрюхал к борту.

– Ты стал еще короче, Прух, – ухмыльнулся Верест. – Не спится, братишка?

Очевидно, коротышка никогда не плавал. Его стошнило в первую же минуту качки. С тех пор покоя в жизни не было. Периодически, дико вращая глазами, Прух выпрыгивал на палубу и, перегнувшись через борт, заливал пароходные лопасти. Глубоко дышал и, жалобно хныкая, убредал обратно – до повторного выбегания на сцену. В Архирусе, когда угрюмая матросня закатывала в трюм бочки с газолином, а Верест затоваривался в корчме пивом, коротышка выпал на пирс и, придурочно хохоча, целовал землю. Загонять его на борт пришлось пинками – дважды досталось и Вересту: отбивался Прух с отчаянием обреченного, всеми четырьмя конечностями.

Не замечая напарника, коротышка проковылял к борту. Перегнулся. Судя по утробным, жалостливым звукам, улучшения в состоянии не предвиделось.

– А это еще что за глупости? – простонал Прух.

Из любопытства Верест тоже перегнулся через борт. Какие-то животные резвились рядом – ныряли, погружались, соблюдая попарную синхронность. Похожи на дельфинов, но больно уж физиономии неласковые. Ждут, пока кто-нибудь в воду сверзится? Верест сунул руку в мешковину с шерстью, извлек пивную баклажку из заначеной обоймы, выдернул пробку. Развалясь с удобством, отхлебнул. Качество пенистого напитка в этом мире, как и на родине, зависело от цены. Хозяйчики питейных заведений, в большинстве, «палёным» не торговали. Боялись за репутацию. Если пиво дерьмовое – так и предупреждали, если качественное – об этом доходчиво сообщала цена. Естественно, Верест брал самое лучшее – нужно же было куда-то тратить выданную Гибиусом сумму. Он не железный.

– Сволочь ты, Лексус, – простонал страдалец, падая плашмя на соседний мешок. – Пиво жрешь, хорошо тебе, сибариту…

– Хочешь пивка? – с улыбочкой поинтересовался Верест.

– Скотина ты, Лексус, – жалобно сетовал Прух. – Саддах ты вонючий, вот ты кто. Совести у тебя нет, доброты и жалости. Лежишь тут, пиво жрешь….

– Это ты уже говорил, – Верест с наслаждением вытянул ноги. – Не отчаивайся, старик. Всё пройдет, и это тоже. Мы тебя вылечим. Ты бы дополз до каюты, вздремнул?

– Подонок ты, Лексус, – стонал Прух. – Ничтожная ты, бессердечная личность…

Пару дней назад, ведомый печалью, он пришел к обгорелому трактиру Хорога. Родни у трактирщика не было – все ценное имущество в первую же ночь растащила полиция, оставшееся после официальных лиц – мародеры. Коротышка с убитым видом сидел на пепелище и красил усы головешкой.

– Ты жив, Лексус, – улыбнулся он тишайшей улыбочкой Пьеро. – А у Пруха хандра мировая. Денег нет, Фармадох квартиру сторожит, грозится мне уши оторвать, работать не умею, а в игорных домах меня как облупленного знают – швабрами гонят. Как ты думаешь, Лексус, если я вон на той перекладине повешусь, она выдержит?

Пришлось тащить коротышку к Каймаку и отпаивать пивом. Разумеется, Верест не молчал. Опустил только цель и место выполнения великой миссии. Прослушав его невероятную историю, пройдоха задумался. Желания лезть на перекладину заметно поубавилось.

– Послушай, Лексус, – сказал он серьезно. – А если ты сделаешься графом, назначишь меня управляющим своим имением?

– Ни за что, – покачал головой Верест. – Мне нужен управляющий, а не пропивающий имение. Я назначу тебя старшим конюшим. Терпеть не могу лошадей.

– Можно и так, – согласился Прух. – Считай, заметано. Едем вместе. Слушай, а нам форму новую дадут?

Удивленный качеством и численностью команды, министр, тем не менее, дал добро. На складе прибарахлили: выдали рюкзаки, прочные гидрофобные комбинезоны из молескина, фонари, укороченные автоматы со спаренными рожками (достижение собственной лаборатории Гибиуса), несколько разрывных гранат, ножи, топорик, сетки от гнуса. Прочли молитву и отправили на пароход.

Команда имела откровенно пиратское обличье. Матерое зверье с застывшими рожами. Капитан и того страшнее – мускулистый черт в черном камзоле и с кривым ножом на поясе. Резать на кусочки пассажиров он, впрочем, повременил. Внимательно изучил протянутые бумаги и сделал вид, что улыбнулся.

– Каюта номер пять. Располагайтесь. Парни вас не тронут, – но не путайтесь у них под ногами, а то мало ли чего, народ горячий…

Пассажиров на «Империи» было немного. В основном вооруженные люди – мрачные, неразговорчивые. Технари, служитель господствующего культа Эрмаса – на усиление местной епархии, несколько купцов с шерстью, какие-то романтики, не очень понимающие, куда и зачем едут, три-четыре подозрительные личности. Почти не общались, сидели в каютах. Пили, конечно, безбожно. Кто-то пытался завязать драку, но капитан это дело пресек, пообещав виновного без суда отправить за борт.

В столице Фуриама Мариджо жизнь кипела, как в столице подзабытой родины. По мостам носились экипажи, набережные пестрели бездельниками. Аккуратные домишки каскадами уносились в горы: каждый домик – камушек, а в целом – цветная мозаика, беспорядочная, но красивая. Прух оправился от своей болезни, подрумянился и потащился за Верестом в гущу событий. Три часа им пришлось болтаться без толку. Дальше базара, впрочем, не ушли, бродили по рядам и таращились на разную продажную всячину. Впервые Верест увидел представителей другой расы. Так называемые нлоки – меньше всего похожие на людей (генетически также несовместимые). Спокойные, неназойливые, говорят, пришли с восточных островов лет семьдесят назад; в одних регионах их приняли, в других прогнали. Одеты как люди, но худые, кожа серовато-шершавая, безволосая. Рты крошечные, носов почти нет, зато глаза огромные, а надбровные дуги – просто козырьки от непогоды. Держались нлоки кучкой, боязливо, межнациональную рознь не разжигали: двое торговали какими-то глиняными горшками, остальные лупали шарами, пребывая явно не в своей летающей тарелке.

Возвращались на пароход, туго набитые провизией – пивом, сыром, неведомыми фруктами (несведущий в местных плодах Верест попросил Пруха оценить съедобность товара, коротышка поморщился и туманно сообщил, что с пивом потянет). В резиновом бурдюке несли настоящих раков – с ними чуть не оконфузились.

– Они же тухлые, – корил Верест торговку.

– Сам ты тухлый! – орала торговка. – Они живые!

– Тухлые, – упрямо твердил Верест. Других раков поблизости не было, и даже от тухлых уходить не хотелось.

– Они живые! – разорялась торговка.

– Они тухлые, – заводился Верест.

– Они живые, пошляк! – багровела и рычала королева лотка.

– Не ссорьтесь, дети, – вклинился между ногами Прух. – Командир, ты глубоко неправ; эти раки еще не померли. Они спят. Гони четыре монеты, не пожалеешь. Это особые раки; их едят чуть поджаренными, а на запах наплюй – жрать начнешь, вмиг забудешь.

Больше всего Верест боялся, что раки проснутся в желудке. А вышло очень даже вкусно. Запах выделяли железы по краям брюшка. После их отрыва и полоскания раков в воде вонь пропадала. Прух выпросил у боцмана горелку, и теперь умело насаживал добычу на прутья и подрумянивал.

К вечеру накачались пивом с раками до такой степени, что проворонили Тамалугу – последний порт перед входом в земли Отчуждения. Утром выбрались на палубу. Лучше бы этого не делали, но находиться в душной каюте уже не могли.

– М-да, – пожаловался Прух. – Головка что-то не очень.

Первым делом увидели скалы, нависающие над берегами. Погода резко портилась. Небо заволокло тяжелыми тучами, ветер разгулялся не на шутку – свистел порывами, теребя навес над кормой. Туда и побрели – спасаться от дождя, падающего густо, медленно и с наклоном.

Десять пассажиров, зябко кутаясь в одежды, кучковались под навесом. Бородачи, одетые в кожано-меховые изделия, волосатый служитель культа в грубой мешковине до пят, прыщавый отрок. Все вооружены, вплоть до попа, сжимающего тяжелый карабин. Осмотревшись, Верест обнаружил, что и пароход до предела милитаризован. Пушка расчехлена, митральезы выдвинуты из люков и окружены расчетами. Капитан – на мостике, на вид бесстрастен, но присмотреться – желваки гуляют.

Для внедрения в компанию Верест пустил по кругу недопитую баклажку. Приложились охотно, даже отправитель культа с предельно закоксовавшейся физиономией, из чего был сделан вывод, что местные теологи не шибко увлекаются бессмысленными запретами.

– Перемена климата? – как бы в никуда поинтересовался Верест.

– Орхант, – объяснил широкоплечий бородач, возвращая пустую баклажку.

– Двести криллов проклятой земли, – с пафосом сочным баритоном добавил батюшка. – Если Эрмас соизволит, к вечеру прибудем в Монг.

– А может и не соизволить? – наступая на ногу громко пыхтящему, замерзающему и похмельному Пруху, засомневался Верест. – Объясните, мужики, а то мы в этих краях новички.

– Не хотелось бы сгинуть в юном возрасте, – простучал зубами Прух.

Объясняться не спешили. Сжимая оружие, пассажиры с опаской озирали берега. Разойтись по каютам им, в принципе, никто не мешал, очевидно, намеренно собрались на палубе – нервы помотать.

Неровности по берегам заметно подросли. Горы сдвинулись, превратив акваторию Дамана в падь глубокого ущелья. Берегов практически не осталось – костоломные громады почти отвесно опускались в воду, обнажая то извилистые гроты, то пещеры, то лишаистые трещины, прорезающие скалы от воды до самых макушек. Иногда сквозь бреши в утесах проступали вершины окрестных гор, припудренные серым, как будто вулканическим пеплом. Флора практически отсутствовала – кроме лишайников и редких кустиков, робко жмущихся к утесам.

– Проклятая земля, – повторил слова батюшки бородач. – По легенде тысячу лет назад ее заколдовали черные маги, пришедшие с севера. Племена, обитавшие в нынешних Торнаго, Вергилии, Фуриаме не пустили магов в свои земли. Как гласят мифы, по всей ленте Змеиного хребта шло сражение колдунов – северных и южных. Никому в итоге не досталось. Северные ушли, наложив проклятие, а южные не смогли его снять и тоже отступили. Так и лежат эти земли сами по себе…

– Тут мерзости полно, – сообщил отрок. – Я сам не видел, но дядя Сван рассказывал, он частенько ходил в эти земли.

– А в чем мерзость проявляется? – упорствовал Верест.

– А ты почаще сюда езди, узнаешь, – буркнул бородач. – Нет, люди здесь живут – пытаются, но не всегда им это удается. Только по океану, да в крепостях при полном вооружении…

– Могут птицы-людоеды налететь, – пророкотал батюшка. – Иссиня-черные, оперение с золотой каймой, головы человеческие, только с клювами… Иногда совсем огромные – их драконами кличут. От таких сразу отступать нужно: их пулей не пробьешь, а митральезу настропалить не успеешь.

– Племена здесь обитают страшные, – вступил еще один из пассажиров. – Выше нас – людей, шерстью обросшие, разговаривать не умеют, бросаются с палками, забивают насмерть, съедают, и весь разговор… Болота чуть севернее хребта – уж больно неприветливые. Говорят, топь разверзается на твердых тропах – как живая, ждет, пока ты к ней приблизишься.

– Обвалы в горах – рядовое дело, – рокотал батюшка. – Лес-пересмешник. Ты ему – «ау», он тебе – «ау». Сам не ведаешь, куда идешь. Затянет в овражек, оглянуться не успеешь, а тебя уже кустиками накроет, точно саваном – и помолиться некому… А то и вовсе – ядом дерево плюнет, на глаза попадет – слепым станешь. А слепой в тех краях – тот же мертвый.

– Ведьмы-вахлачки хороводы кружат, – мечтательно тянул тинэйджер. – Дядя Сван сказывал – красивые, мочи нет. Выловят тебя такие штучки, и давай охмурять. Кружатся над тобой, заголяются. А куда деваться – мужики не железные. Оглянуться не успеют, а над ними уже старая карга с волчьей пастью… Пару лет назад целый отряд из Очаги охмурили. Один только и выжил – силен был, не поддался на чары, а врезал девахе прикладом – и в лес.

– Ладно, парень, ты шибко-то не трясись, – ухмыльнулся второй бородач. – Плывешь в Монг – значит, надо тебе. В колонии безопасно – главное, за посты ни ногой. А на реке и вовсе – сколько лет пароходы туда-сюда, и ничего. Пару раз пропадали, но это давно было, в ту пору еще ни пушек, ни картечниц не придумали…

С новой силой мандраж разыгрался через два часа, когда они лежали в каюте на грубых нарах, порешив, что лучше забыться в духоте, чем бояться на свежем воздухе. Ухнула пушка, заголосили митральезы, осыпая палубу стреляными гильзами. Верест натянул сапоги, вопросительно глянул на Пруха.

– Не пойду, – буркнул коротышка, натягивая пыльное покрывало. – Я что, с бархана рухнул? Сам и иди, коли свербит – только башку там не потеряй, мне одному скучно будет.

Пострелять не удалось. Группу странных существ, попытавшихся подобраться к «Империи», рассеяли ураганным огнем. На каменистом козырьке, угрожающе висящем над рекой (неплохой плацдарм для прыжков на палубу) осталась груда косматых тел. Какие-то люди-медведи. Кряжистые, плоскостопые, с широкими волосатыми физиономиями. Выжившие косолапо пятились, прячась в расщелинах, злобно шипели, отмахиваясь палками от пуль. По команде огонь прекратили – отброшенные к скалам, те представляли опасность чисто психологическую. На соседней террасе шевельнулась лохматая масса – картечница уже трещала, вырывая из бедолаг клочья шерсти. Но брошенные камни долетели до палубы. Один свернул крышку люка для митральезы, другой попал в бок матросу. Не фатально, но ругани было – как в порту на разгрузке. Толпа схлынула, не успев возвестить начало штурма. Раненые протяжно выли, ползли за отступающими. Матросы дружно палили.

– Право руля! – гаркнул в рупор капитан. Судно медленно поволоклось к правому берегу – подальше от дикарей.

В дальнейшем инцидентов не было. Пару раз оживало орудие, за ним тявкали митральезы – но огонь, очевидно, велся предупреждающий, по сомнительным складкам. Ближе к сумеркам народ потянулся на палубу – подплывали к колонии. Дельта Дамана расширялась, превращаясь в огромное конусовидное русло. Пароход шел по левому берегу, держась стороной прибрежных рифов. По мере движения правый берег уменьшался, пропадал и, наконец река сделалась океаном – безграничной серой массой. Дул пронизывающий ветер – комбинезоны, выданные по приказу министра, оказались очень кстати: изнанка ткани, покрытая коротким, но плотным мехом, практически не пропускала холод. В натуре рыбий мех – объяснил Прух. Речные млекопитающие – альмареллы, резвятся в глубоководных рукавах Дамана. Полжизни проводят в реке. У детенышей от 3 до 7 месяцев отрастает подшерсток, обладающий уникальными защитными свойствами. После семи месяцев пропадает. Не успеешь поймать да постричь – считай, опоздал.

У причала, в бухте, однако, было тепло. Окруженную крепкой стеной с дозорными вышками колонию окольцовывали каменные гиганты. Кое-где росли деревца с голыми стволами. Пароход пришвартовался к дощатому пирсу, где уже мирно дремала кучка ботиков. Четыре ухаря скинули трап. Моряки предчувствовали выпивку – нездорово суетились. Встречающих было человек пятнадцать, в основном мальчишки – плюс крытые гужевые повозки. Сходили на берег при оружии, не шифруясь. Нацепили и холодное – ножи, сабли в ножнах. У батюшки на поясе красовался чекан – тяжелый топорик с длинным клювом на обухе. Даже Прух хохмы ради приделал на бедро кожаные ножны, из которых торчала рукоять в форме рыбьего хвоста.

Встречающие взрослые были вооружены поголовно – кто кривой саблей, кто ружьем. У самого вальяжного – толстяка, превшего в меховой шубе нараспашку, на поясе висела кобура. Толстяк салютовал капитану, остальных проигнорировал, чего пассажиры и не заметили из-за гвалта. Мальчишки орали наперебой:

– Постоялый двор «Отдых в пути» – мягкие постели, вкусная еда, отзывчивые служанки!

– Меняла Риттер – любые монеты на нужные с ущербом для себя и выгодой для вас!

– Купец Барси Мур – лучший посредник на севере! Никаких таможенников, полицейских и прочей бюрократической шелупони.

– Ну что, к отзывчивым служанкам? – осклабился Прух. – Или к меняле заглянем? Слушай, Лексус, мне, собственно, без разницы, куда, но давай хоть чуток расслабимся, а?

– Перебьешься, – пробормотал Верест.

Он поймал за хлястик шибздика, декламирующего гимн какой-то забегаловке с угрюмым названием «Гулять так гулять!», поинтересовался:

– Дом купца Ажена Турбата – проводить сумеешь? – и достал из кармана монету в четверть тулера.