Николай Иванович Леонов

Алексей Викторович Макеев

Потерянный родственник

Глава 1

Перфилов осторожно перелил коньяк из бокала в рот и, задержав дыхание, проглотил разом. Через минуту на лбу у него выступила испарина, в голове зашумело, и стало почти не страшно. Он немного подождал, пока тепло не разольется по телу, и небрежным жестом достал из кармана сигареты. Руки совсем не дрожали. Перфилова этот факт обрадовал больше всего. Дрожащие руки – это конец. Это хуже волчьего билета, хуже отрицательной характеристики с последнего места работы. Когда у тебя начинают дрожать руки, с тобой прекращают разговаривать лично и передают через секретаршу, что в твоих услугах временно не нуждаются, и это "временно" означает бесконечность.

До сих пор Перфилову удавалось обуздывать себя. Его никто не видел с дрожащими руками. Все и всюду знали про его грешок, но только понимающе усмехались в спину, потому что рука его не подводила, а он не подводил тех, кто платил ему деньги. По крайней мере, так было до сих пор, до того проклятого дня, когда все перевернулось вверх тормашками. Хорошо, что никто не видел, в каком дерьме он оказался и как в это время ходили ходуном его руки. Перфилов и сам уже не знал, от чего больше – от страха или от водки.

Впрочем, мозги у него еще, слава богу, работали, и Перфилов заставил себя не лукавить. Напугался он здорово, что там говорить, но главной причиной всех неприятностей была водка – самому себе в таких вещах нужно признаваться откровенно. Другим необязательно, но про себя нужно знать – ему не удается контролировать свое состояние. А это уже, как говорится в народе, финиш.

Что-то похожее случалось и раньше, но Перфилов предпочитал не сосредоточиваться на провалах в памяти, на мелких и не очень скандалах, на потерянных деньгах, испорченных костюмах – потери, конечно, были, но Перфилов выкручивался и превращал все в шутку. И вот – шутки кончились.

Пожалуй, можно даже было назвать точную дату этого знаменательного события, но сам Перфилов никак не мог этого сделать. Все произошло на этой неделе – он как раз всю эту неделю беспробудно пропьянствовал, и большая часть фактов ускользнула из памяти, как рыба из дырявого невода.

Что же произошло? Именно это Перфилов пытался осмыслить, забравшись в незнакомый бар на окраине. Он никого здесь не знал, и его никто здесь не знал. Именно то, что нужно. Трудно сказать, насколько это убежище надежное, но пока все шло чудесно – Перфилов смог успокоиться и даже слегка расслабиться. Коньяк в этом смысле творит чудеса. В разумной дозе, конечно. Но Перфилов на этот раз не собирался выходить за границы разумного – с него хватит. Впрочем, до границ еще далеко – он ведь только начал.

Перфилов подозвал бармена и заказал еще одну порцию. Равнодушный, ко всему привычный бармен – лысый, похожий на вышедшего в тираж тренера – молча наполнил бокал. Перфилов сейчас был даже рад такому равнодушию, оно воодушевляло его.

Он без колебаний выпил, закурил еще одну сигарету и вполне благодушно посмотрел по сторонам. В интимном полумраке зала плавали туманные розоватые фигуры – почему-то большинство из них были женскими. Перфилову приглянулась одна – независимая, коротко стриженная брюнетка с большими глазами и хищным разрезом рта. На ней было багровое, с металлическим отливом платье в обтяжку. Она без конца курила и частенько наведывалась к стойке бара. Впрочем, ни пьяной, ни вульгарной она не казалась. Самостоятельная, раскованная женщина – такие Перфилову всегда нравились. А сейчас, после пережитого кошмара, ему было просто необходимо маленькое утешение или развлечение – это уж понимай кто как хочет.

Вообще-то всего минуту назад он думал совсем не об этом. Минуту назад Перфилов как раз собирался заняться анализом и попытаться понять, что с ним случилось и что ждет его впереди. Но эти благие намерения развеялись быстрее, чем дым от сигареты. Коньяк придал Перфилову уверенности и направил мысли в привычном направлении.

Единственное, чем он на этот момент озаботился, – это попросил у бармена добавки. Перфилову не хотелось упускать ощущения надежды, которое давало опьянение. Кому, как не ему, было знать, насколько оно мимолетно, это ощущение.

Деньги в бумажнике, как ни странно, еще были. Сам по себе этот факт удивления вызвать не мог – два дня назад Перфилов срубил хороший куш и на какое-то время мог чувствовать себя богачом. Смущало то, что после всех передряг большая часть "капусты" осталась целой. Перфилов воспринял это как подарок судьбы.

Допивая коньяк, Перфилов на короткий миг все же почувствовал что-то вроде угрызений совести – было похоже, что он снова заигрался, – но мысленно отмахнулся и призвал себя не огорчаться. Брюнетка опять появилась в поле его зрения.

Перфилов передвинулся вдоль стойки и оказался так близко от женщины, что без труда смог вдохнуть запах ее духов. Как и ожидалось, духи были возбуждающие, с жарким, нетерпеливым оттенком, с предвкушением безудержной и беспощадной страсти – ночь в Тунисе, пустыня Сахара, след босой ноги на песке…

Перфилов хотел поймать взгляд женщины, но она упорно не смотрела в его сторону, и тогда он, уставившись на нежную смугловатую кожу ее щеки, сквозь которую едва уловимо просвечивал жар естественного румянца, сказал развязно и совсем не остроумно – первое, что пришло в голову:

– У меня к вам предложение. Давайте будем дружить домами!

Черные жгучие глаза наконец-то сосредоточились на Перфилове, но с таким отвращением и тоской, что весь пыл его и благодушие улетучились. Он еще по инерции пробормотал:

– Нет, ну, в самом деле… Вот мне, например, кажется, что у нас с вами много общего. Вы посмотрите на меня внимательнее! Мы с вами тут вроде как два одиночества… В таких случаях самое лучшее – это сразу же познакомиться. Когда вы узнаете меня поближе…

– Пошел-ка ты на …, урод! – вполголоса прошипела ему в лицо женщина и тут же, резко обернувшись, почти истерично выкрикнула в полутемный зал: – Марек, тут какой-то лимитчик клеится! Может, пошевелишься?

Теперь она уже не казалась Перфилову ни прекрасной, ни загадочной, ни даже самостоятельной, поскольку во всем полагалась на неизвестного Перфилову, но уже крайне ему несимпатичного Марека из темного прокуренного зала.

Он оглянулся – женщины рядом уже не было. Зато теперь к стойке направлялся невысокий, но крепенький, как боровичок, парень в курточке из тисненой кожи. Он шел ленивой, но уверенной походкой, ни на секунду не сводя с Перфилова пристального, полного превосходства взгляда.

И еще один неприятный взгляд поймал на себе Перфилов – бармен рассматривал его из своего угла с нескрываемым злорадством. "Дорогу я им тут перешел, что ли?" – с досадой подумал Перфилов. Никакого душевного подъема, столь необходимого перед дракой, он не испытывал – напротив, его опять охватили страх и усталость. Он мрачно уставился на приближающегося Марека, пытаясь понять, насколько случайна их встреча, и не является ли она прямым продолжением обрушивающихся на него неприятностей. Пьяный мозг плохо справлялся с этой задачей, и никто не торопился прийти ему на помощь.

Марек подошел и навалился на стойку грудью. Теперь он не смотрел на Перфилова. Теперь он разговаривал.

– Что, папаша, приключений на свою жопу ищем? – довольно добродушно спросил он, пока бармен привычно наливал ему в стакан что-то прозрачное, с масленым блеском.

Перфилов был озадачен – из подросткового возраста он, конечно, давно вышел, но и на папашу, как ему казалось, еще вовсе не претендовал. Что этот сопляк себе позволяет? Впрочем, это праздный вопрос – он может себе позволить все, что угодно, потому что он здесь свой, а Перфилов – чужой, и ему лучше молчать в тряпочку.

– Пардон, – сказал он. – Вышло недоразумение. Обознался. У меня неприятности, понимаете? Все валится из рук. Черная полоса пошла – и ничего не поделаешь.

– А тут и делать ничего не надо, – заметил Марек, отхлебнув из стакана и с интересом уставившись на Перфилова. – Домой надо идти, папаша. В постельку, и бай-бай. Это самое лучшее теперь, серьезно тебе говорю!

– Да-да, – с облегчением проговорил Перфилов и полез в карман за деньгами. – Сейчас расплачусь, схожу отолью – и домой. Все нормально. Прошу извинить, если ненароком кого-то обидел. Я ничего не имел в виду плохого.

Он бросил на стойку деньги и бочком направился к выходу. Никто его не преследовал. Перфилов нашел туалет и заперся в чистой, сверкающей кабелем кабинке.

– Ах ты, стерва! – с пьяной обидой бормотал он, делая свое дело. – А я так тебя полюбил!..

Он вышел, застегивая брюки. В помещении было пусто. Бликующий холодный свет отражался от белых стен. Из настенного зеркала на Перфилова надвинулась чья-то диковатая тень. Он присмотрелся и узнал свое собственное отражение.

В общем, у Марека были основания зачислить его в папаши – это следовало признать и смириться. Из зеркала на Перфилова смотрела опухшая, землистая, покрытая двухдневной щетиной физиономия. Редкие спутанные волосы слиплись на лбу, глаза казались бесцветными и бессмысленными. Если прибавить к этому помятый, измазанный побелкой пиджак, то со всей беспощадностью возникала мысль – прав был не только Марек, права была и красотка в баре – выглядел сейчас Перфилов неважно. Такого не только лимитой, но, пожалуй, и бомжом наречь не грех. Почему-то ему казалось, что вид у него должен быть все-таки получше. Наивное заблуждение! Хорошо хотя бы, что на этот раз обошлось без насилия, без выбитых зубов и порванных лацканов. Этого Перфилов не выдержал бы – он и так уже на пределе. Ему бы сейчас на самом деле в постельку – может быть, даже выпить таблетку димедрола, чтобы покрепче отключиться и заспать весь этот кошмар. Но вот вопрос – а может ли он вернуться сейчас домой?

Эти два дня Перфилов не рисковал. Даром что не просыхал ни минуты, а сообразил, что дома его достанут в первую очередь. Сообразить вообще-то нетрудно было – когда он еще на автопилоте выруливал к Марине, в памяти уже всплывали какие-то обрывки кошмара – люди в черном, леденящий свист над ухом, безнадежный бег по ночным улицам. Наверное, уже тогда он поостерегся сразу отправляться домой. Но его отыскали и у Марины. Он абсолютно не понимал, что происходит. Знал только, что дело плохо и нужно делать ноги.

Перфилов сполоснул лицо под струей холодной воды, тщательно утерся бумажным полотенцем – хорошо, здесь на этом не экономили. Хотя бар, безусловно, поганый. Ноги его здесь больше не будет. Перфилов подумал так, и у него немедленно засосало под ложечкой – чарующее действие алкоголя катастрофически быстро рассеивалось. Он опять оставался один на один со своим страхом.

Но вернуться к стойке бара у него уже не хватило духу. Перфилов сунул в рот сигарету и вышел на улицу. Было темно. Небо щетинилось мелким дождем. На асфальте блестели мокрые пятна. Перфилов тоскливо выругался, поднял воротник пиджака и побрел в сторону метро.

Устал он зверски. Нелепое происшествие в баре высосало последние силы. Перфилов подошел к тому пределу, когда ничто уже не имеет значения и хочется одного – забыться и ни о чем больше не заботиться. Для этого у человека есть дом. Что бы ни случилось, он идет туда и укрывается за надежными стенами от тягот мира. Сейчас Перфилову уже казалось, что последние два дня он просто валял дурака, потакая своим пьяным фантазиям. Конечно же, давно нужно было вернуться домой! И все встало бы на свои места. И запой прекратился бы гораздо раньше. Обычно больше одного-двух дней Перфилов не загуливал. На этот раз его вынудили перейти границы, вышибли из привычной колеи.

Но вот кто это сделал и зачем? Этот вопрос Перфилов задавал себе не впервые, но каждый раз, когда нужно было напрячь мозги, его что-то отвлекало, и он даже ни на шаг не приблизился к ответу.

Перфилов спустился в метро, механически прошел турникет и шаркающей походкой вышел на перрон. Из тоннеля полз горячий неживой ветер, от которого по спине бежали мурашки.

Перфилов не любил ездить на машине, хотя машина у него была. Настойчивый и довольно расторопный в жизни, Перфилов позорным образом терялся, оказываясь за рулем. Уличное движение ввергало его в панику и отчаяние. Машину он продавать не стал, но ездить предпочитал на такси. Сегодня он интуитивно выбрал метро. Смутное воспоминание из какого-то кинофильма подсказало ему, что преследователи часто подсовывают жертве такси с целью заманить в ловушку.

Но, в сущности, все это было настоящим бредом. Кому он мог понадобиться, обыкновенный фотограф? Ну, допустим, не совсем уж обыкновенный, конечно, но в Москве таких, как он, пруд пруди. Никаких сверхдоходов, никакой политики – модельные агентства второй руки, иллюстрированные еженедельники для недалеких девушек, немножко светской хроники в изданиях посерьезнее – вот и вся его бухгалтерия. Платят ему прилично, хотя не всегда регулярно. Скандальных снимков он старается избегать – с детства не любит получать по морде.

По морде ему, конечно, все равно дают, но в основном на почве беспорядочной личной жизни – обыкновенно это мужья и приятели его приятельниц. Такие мимолетные недоразумения Перфилова не слишком огорчали – во-первых, давали обыкновенно тогда, когда он был выпивши и слабо чувствовал боль, а, во-вторых, теперь, слава богу, не семнадцатый век – нарушения супружеской и прочей верности мало кто принимал всерьез. Поэтому били морду формально, без сильных эмоций – берегли их для бизнеса и творчества. То есть тот, кто сегодня давал тебе по морде, завтра мог столкнуться с тобой на улице нос к носу и ни хрена не узнать.

Теперь был не тот случай. Если бы мозги у Перфилова были хотя бы чуточку пояснее, он мог бы назвать все происходящее охотой. Но окончательные выводы он пока делать не решался. В конце концов, все могло ему пригрезиться. С пьяных глаз всегда мерещатся ужасы, и случайные, ничего не значащие факты могут сложиться в воображении в зловещую невероятную картину.

Все это так, но для очистки совести следовало хотя бы припомнить эти факты. Это было мучительное занятие, но Перфилов на нем сосредоточился. К счастью, в полупустом вагоне никто ему не мешал. Он забился в самый угол и, мрачно глядя сквозь стекло в плотную темноту тоннеля, стал вспоминать эти чертовы факты.

Первое воспоминание было приятным – он получил приличные деньги в модельном агентстве за выполненные заказы. Ему даже отпустили пару скупых комплиментов и выразили надежду на дальнейшее сотрудничество. Впереди были восхитительные часы настоящей свободы, которая определяется не только наличием свободного времени, но и непременным сопутствующим приложением в виде твердой валюты.

Сгоряча Перфилов набрал всякой снеди, дорогих бутылок и покатил к Марине. Да, к ней он поехал прежде всего и сразу. Потом было еще одно посещение, но еще более неудачное. Впрочем, обо всем по порядку.

Ему не повезло с самого начала. Марины дома не оказалось. Ну, конечно, он как-то совсем упустил из виду, что у нее могут быть свои дела. Эту неприятную подробность он всегда упускал из виду. Не в силах вынести разочарования, он позвонил ей в офис, уверенный, что в такой день продажа сотовых телефонов, которой занимались в этой конторе, не пострадает из-за отсутствия одного из менеджеров. Оказалось, что у Марины имеется своя точка зрения на этот вопрос. Они немного повздорили, но Марина осталась непреклонной и пошла на все, чтобы испортить Перфилову первый день свободы.

Он старался сдерживаться, и все-таки закончили они разговор на весьма повышенных тонах, и Перфилов остался один на один со своей свободой, сердитый и чувствующий себя ужасно глупо с пакетами в руках. Вот тут-то он пожалел об оставленной в гараже машине.

Судьба, однако, сжалилась над ним и послала на подмогу старого знакомого – Ваську Видюнина. Этот жизнерадостный циничный мужик подвизался в каком-то рекламном агентстве, был не дурак выпить и, кажется, даже в сортир ездил на своем любимом "Фольксвагене". Именно он тормознул в тот день рядом с растерянным Перфиловым и, с ходу вникнув в ситуацию, предложил поехать в Крылатское к какой-то хорошей знакомой. Перфилов согласился.

Но прежде чем добраться до знакомой, они нанесли еще два или три визита попутно – уже на втором сознание Перфилова начало туманиться, и единственное, что он хорошо запомнил, это презрительные рассуждения нетрезвого Видюнина о возможностях и способностях сотрудников ГАИ.

Почему его так развезло? Наверное, сказались усталость и нервное напряжение. Во всяком случае, думать именно так ему было удобнее. А похожие случаи вспоминать просто не хотелось. Да и не в том сейчас была суть.

Перфилов хорошо помнил, что, кроме пакетов с выпивкой и закуской, при нем были цифровая фотокамера – он вообще старался без фотоаппарата из дома не выходить, – мобильник, ну и, разумеется, бумажник с приятно хрустящими купюрами.

Следующее воспоминание, туманное и обрывочное, уже не фиксировало ни фотоаппарата, ни телефона, ни пакетов, вообще никакой ручной клади, кроме пачки сигарет, в которую он лазил едва ли не каждую минуту, блуждая по каким-то закоулкам, которые казались ему в ночной темноте загадочными лабиринтами, не имеющими никакого отношения к Москве, да и вообще к планете Земля. Разумеется, так ему только казалось – слава богу, в этот нелегкий период у него не возникло тяги к перемене мест. Просто память вернулась к Перфилову в самый неподходящий момент – среди ночи и в малознакомом районе.

Впрочем, что-то смутно ворочалось в подсознании – вроде и не такой уж это был малознакомый район, и попал он туда далеко не случайно. В некотором смысле его туда загнали. Но кто и почему и что он там делал? Этого Перфилов объяснить не мог. Убегал он от преследователей как раз там – в кривых закоулках. Может быть, это была Таганка? На него напали словно из-под земли, и спасся он чудом. Или все-таки он ждал этого нападения?

Голова Перфилова почти закипала от напряжения. Воспоминания ничего не проясняли, а только вызывали чувство гадливости и отчаяния. Наверное, пора всерьез подумать о том, чтобы закодироваться. У него начинаются кошмары.

И все-таки, когда он выпутался из тех проклятых закоулков, он что-то чувствовал и потому отправился не домой, а опять попытался найти убежище у Марины. Была глубокая ночь, и никакие свои дела не могли помешать ей приютить Перфилова. Во всяком случае, он на это крепко рассчитывал.

Но и на этот раз все получилось не так, как было задумано. Во-первых, радости его появление не вызвало. Перфилов сгоряча заподозрил присутствие другого мужчины, но причина, разумеется, была в нем – растерзанный, пьяный, несущий какую-то околесицу, он представлял собой неаппетитное зрелище. Правда, эта простая мысль посетила Перфилова слишком поздно. Остаток ночи они с Мариной провели во взаимных упреках. Кажется, она даже не пожелала выслушать леденящие душу подробности о его приключениях, и это Перфилова очень обидело. Впрочем, он не уверен, что мог изложить их достаточно связно, потому что перед тем, как заявиться к Марине, одолел бутылку вина в какой-то подвернувшейся ночной забегаловке.

Далее опять все покрывалось туманом. Возможно, он заснул за кухонным столом. Когда утренняя дрожь вернула его к жизни, в квартире было тихо – видимо, Марина, пресытившись бессмысленной беседой, ушла в спальню. Едва брезжил рассвет. В окно была видна пустая, покрытая тоскливым сумраком улица. Перфилов хотел заглянуть в ванную комнату и в этот момент услышал, как кто-то осторожно копается в замке входной двери. Его прошибло ледяным потом, но он нашел в себе силы посмотреть в дверной глазок. Тот оказался залеплен.

С трудом удерживая в себе желание закричать от ужаса, Перфилов разбудил измученную Марину и шепотом попросил вызвать милицию. Она восприняла это как очередную блажь, особенно когда Перфилов попутно выразил желание немедленно покинуть квартиру через балкон. Положение было пиковое. Ужас терзал Перфилова. У него уже не было сил ничего доказывать. В конце концов Марина почуяла что-то неладное и пошла проверить дверь. В это время Перфилов без стеснения перебрался с ее балкона на соседний – благо, что дверь там была открыта, – и умудрился выйти на лестничную площадку, даже не разбудив соседей. Ему невероятно везло, как может везти только крепко пьющим людям. Задним числом все это выглядело, конечно, ужасно, и, вспоминая сейчас обо всем, Перфилов испытывал невыразимые муки, но, как говорится, из песни слова не выкинешь.

В результате он оказался в другом подъезде, где почувствовал себя в относительной безопасности. О Марине он как-то не подумал – рассчитывал, что у нее все-таки хватит ума вызвать милицию. И в конце концов, Перфилов был уверен, что охотятся за ним, и думать следует прежде всего о себе. В нем внезапно открылся инстинкт конспиратора. С превеликой осторожностью Перфилов спустился на первый этаж и высунул нос на улицу.

Все было как обычно, но в глаза ему бросилась приземистая, ядовито-зеленого цвета машина, которая своими хищными очертаниями напомнила ему летающую тарелку, хотя на самом деле Перфилов никогда в жизни таких тарелок не видел. Машина стояла в отдалении, и рассмотреть номер не было никакой возможности. Но именно на ней сосредоточилось все внимание Перфилова. В этом районе он бывал слишком часто, обыденные уличные подробности прочно отпечатались в его мозгу, как изображение на негативе, и эта машина была в них лишней, он был готов поклясться. Никогда раньше он ее здесь не видел.

В более вменяемом состоянии он, вероятно, сам бы отнесся скептически к таким скороспелым выводам, но теперь они казались ему незыблемо верными, как законы из учебника физики. Да и все дальнейшие события вроде бы подтвердили опасения Перфилова. Минут через десять из подъезда, где жила Марина, вышли три человека – трое темноволосых смугловатых мужчин крепкого телосложения, одетых, как показалось Перфилову, во все черное – они вышли и быстро пошли к зеленому автомобилю. Перфилову не удалось рассмотреть их лиц. Да, по правде говоря, он и не жалел об этом. Спина у него пошла мурашками от какого-то потустороннего ужаса. Он терпеливо дождался, пока зеленая машина сорвется с места и скроется за углом, вышел из подъезда и без оглядки припустил к метро.

Дальше вспоминать, собственно, было нечего. Ни разу больше не вспомнив о Марине, Перфилов провел день еще у одной подружки – непритязательной и ласковой Ленки, продавщицы из косметического отдела, – но и там не нашел покоя. Напившись и разругавшись вдрызг, он пошел бродить по городу, пока наконец нелепый случай в баре не заставил его серьезно задуматься. Только толку от этих раздумий оказалось немного – одна головная боль.

Он вышел на "Войковской" и, прижимаясь к стенам домов, побрел домой. Дождь моросил на его горящее лицо, стекал за шиворот и хлюпал в ботинках. Перфилов почти не обращал на него внимания. Он мечтал об одном – поскорее забраться в постель и хорошенько выспаться. Опьянение прошло совершенно – только тело словно горело изнутри, и голова разламывалась.

Свернув в Старопетровский переулок, где он жил, Перфилов подозрительно огляделся и вдруг увидел метрах в тридцати от своего дома то, что больше всего опасался увидеть, – приземистый ядовито-зеленый автомобиль с черными окнами. Он остановился как вкопанный. Сердце екнуло.

Нет, конечно, в темноте он не мог определить цвет этой машины, но, несомненно, это была она. Перфилова никто не смог бы сейчас в этом переубедить. Его нашли. Перфилов осторожно, шаг за шагом приблизился к своему дому и, напрягая зрение, всмотрелся в полутьму. Ему показалось, что возле его подъезда под дождем маячит человеческая тень. Какой дурак стал бы торчать сейчас под дождем? Для этого должна быть серьезная причина. Этот человек дожидался его, Перфилова.

Перфилов раздумывал около минуты, а потом в голову ему пришла блестящая мысль. Он побежал обратно, нашел телефонную будку и, задыхаясь от волнения, набрал номер своего домашнего телефона. После нескольких длинных гудков в трубке щелкнуло, и автоответчик попросил оставить сообщение. Перфилов с ходу вылепил:

– Ленка, если ты там, то срочно приезжай в Сокольники – я буду ждать тебя возле главного входа. Нужно сказать тебе что-то очень важное!

На этом его фантазия иссякла, Перфилов повесил трубку и, по-стариковски шаркая мокрыми подошвами, вернулся в переулок. Сейчас собственная выдумка уже не казалась ему такой остроумной, как вначале. Он укрылся в подворотне и с некоторым сомнением стал наблюдать за притаившимся в темноте автомобилем. Но через каких-то пять минут произошло то, чего он интуитивно ждал и боялся. От его собственного дома вдруг отделились три тени и в темпе погрузились в свою "летающую тарелку". Зафыркал мотор, автомобиль сорвался с места и, заливая мостовую слепящим светом фар, промчался мимо вжавшегося в холодную стену Перфилова.

Когда затих шум машины, Перфилов дрожащей рукой вытер мокрое лицо. У него и мысли не было, что все это могло оказаться совпадением. "Куда я влип? – с тоской подумал он. – И что мне делать? Идти в милицию бессмысленно. Никто не станет со мной разговаривать. Да и как вообще возможно все это объяснить? Никто не воспримет этот абсурд всерьез. Боже, куда мне идти?!"

И вдруг Перфилов понял куда. Он махнул рукой и, точно слепой, заковылял в глубину чужого двора. "Мария! – подумал он. – Стыдно, конечно, но что делать. Кроме нее, никто не поможет. Все-таки мы родственники. Это единственный выход… Да, это единственный выход".

Глава 2

Старший оперуполномоченный Гуров очень любил свою жену. В каком-то смысле он был не одинок в своем чувстве. Марию Строеву, известную актрису, красавицу, боготворили многие. Впрочем, это было совсем другое. Боготворить иногда проще, чем быть рядом, угадывать желания, прощать мелочи и дурное настроение. У известных актрис мало свободного времени, непростой характер и, что ни говори, свои капризы. Принять это как должное совсем не просто. Гораздо проще восхищаться издалека, из зрительного зала, например. Но Гуров справлялся. Встречу с Марией он рассматривал как нежданный подарок судьбы, ниспосланный ему на склоне лет, и ни разу еще не усомнился в этом. Наверное, дело было еще и в том, что его чувство не было безответным. Можно сказать, они с Марией нашли друг друга.

Ссоры, а скорее даже размолвки были между ними крайне редким явлением. Когда же такое случалось, обоих выручала работа. В противоречии с расхожими представлениями, работа не разъединяла их, а, наоборот, делала союз прочнее. Театр и уголовный розыск, пожалуй, имели гораздо больше общего, чем можно было предположить. И то, и другое затягивало с головой, побуждало порой забывать обо всем на свете и не давало остыть, сделаться равнодушным, замкнуться в самом себе. Да и в отличие от многих им всегда было что порассказать друг другу. Одним словом, их семейной гармонии завидовали друзья и не верили враги.

В то злосчастное утро враги могли вволю позлорадствовать, потому что, против обыкновения, началось оно в доме Гурова с напряженного разговора, грозившего перейти в серьезную ссору. Самое неприятное было в том, что начала разговор Мария, а Гуров оборвал ее, толком даже не выслушав – происшествие в их совместной жизни совершенно необыкновенное, можно сказать, из ряда вон выходящее, расстроившее до глубины души обоих.

После короткой словесной перепалки Гуров удалился бриться в ванную, оставив растерянную, побледневшую жену в одиночестве. Удовлетворения такая ситуация ему не принесла – совершенно наоборот. С отвращением рассматривая свое хмурое лицо в зеркале, Гуров на все корки ругал себя за несдержанность, подозревая, что с его легкой – или, скорее, тяжелой руки – их счастливая жизнь дала серьезную трещину.

Причина, вызвавшая у него такую бурную реакцию, показалась ему слишком серьезной, чтобы промолчать, но теперь, высказавшись, Гуров совершенно ясно видел, что обсуждение именно серьезных вопросов совсем необязательно проводить раздраженным тоном. Вернее, подобного не должно быть в принципе, а его собственное поведение ничем оправдать невозможно – ни усталостью, ни разочарованием, ни служебными проблемами, потому что Мария не имеет отношения ни к одной из них.

Да, несомненно, дело в нем самом. Неожиданную просьбу Марии, которой она огорошила Гурова с утра, можно считать нелепой, но в мире существуют разные точки зрения. В конце концов, его жена не носит погон и не давала присяги, и взгляд ее на жизнь и человеческие отношения изначально должен отличаться от его собственных – как любят выражаться дикторы телевидения, "по определению".

Да и так ли нелепа была ее просьба? Он ведь толком даже не успел в нее вникнуть. У какого-то дальнего родственника Марии возникли неприятности с законом, и она просила ему помочь. Разумеется, Гуров и мысли не допускал о том, что он даже теоретически способен "отмазать" человека, преступившего закон, будь тот хоть родственник, хоть сердечный друг, но ведь он даже не ухватил суть проблемы. Ведь человек мог стать жертвой обстоятельств, минутной слабости, чьих-то интриг. И само преступление необязательно подразумевало нечто чудовищное, не заслуживающее никакого снисхождения. Нет, если кто и повел себя в этой ситуации нелепо, так это сам Гуров. Мудрый и сильный человек – а именно таким считают Гурова окружающие его люди – сначала выслушивает собеседника.

Наверное, он начинает сдавать, с грустью подумалось Гурову. Его стало гораздо проще, чем раньше, выбить из колеи. И это при его репутации самого выдержанного и рассудительного сыщика во всей системе МВД! Нужно срочно брать себя в руки, пока болезнь еще в самом начале. Всегда есть какие-то волевые ресурсы. Полковник Гуров не имеет права распускаться.

Трудно было даже сказать, что так возбудило его сегодня. Неужели вчерашнее убийство? Бесспорно, преступление страшное. Убийство не бывает нестрашным, и неважно, какое оно по счету в твоей практике – а в данном случае еще и довольно странное преступление, потому что в нем не прослеживается четкого мотива, очень мало улик и практически никаких свидетелей. Наверное, это тоже можно считать стрессом, профессиональной вредностью, от которой нет лекарства. И еще имелось одно обстоятельство, которое мешало Гурову воспринимать ситуацию адекватно – по сути дела, ни он, ни его друг и коллега Крячко не должны были заниматься этим убийством. Об их подключении настоятельно просил следователь прокуратуры Балуев – видимо, сразу почуял, что следствие запросто может зайти в тупик. И решил на всякий случай подстраховаться. К удивлению Гурова, на этот раз начальство договорилось между собой без особого напряжения, и их вместе с Крячко включили в следственную бригаду.

В Сокольниках была убита молодая красивая женщина. Ее прикончили прямо на пороге собственной квартиры. Когда это произошло, никто не знал – соседи ничего не замечали до тех пор, пока в середине дня один из них не обратил внимание, что дверь в квартиру Марины Станиславовны Гловацкой – так звали погибшую – приоткрыта. Она была приоткрыта и тогда, когда этот сосед, пенсионер Куракин, спускался в магазин за хлебом, и когда он через час возвращался, поговорив во дворе со стариками. На всякий случай Куракин заглянул в квартиру и сразу же увидел лежащее недалеко от порога тело. Убедившись в том, что женщине уже ничем не поможешь, он немедленно поднял тревогу.

Судя по всему, Гловацкая была убита рано утром. Кто-то позвонил в квартиру, и она открыла – то ли не проверив, кто за дверью, то ли ни в чем своих гостей не подозревая. Эта беспечность стоила ей жизни. Впрочем, у криминалистов сложилось особое мнение относительно двери, и они изъяли для исследования дверной замок, но результатов экспертизы Гуров еще не знал. В квартире было обнаружено множество отпечатков пальцев, но говорить о том, что хотя бы некоторые из них принадлежат убийце, было преждевременно.

Смущал и способ убийства. Не применялось никакого оружия. Убийца был настолько опытен и тренирован, что отправил свою жертву на тот свет голыми руками. На шее Гловацкой остались характерные следы – кто-то нанес ей сильнейший удар в область сонной артерии. Такая причина смерти не часто фигурирует в сводках.

Но самое странное, что в квартире убитой ничего не тронули – ни денег, ни золотых украшений, ни дорогих вещей. Создавалось впечатление, что убийца просто сводил счеты. Было в этом деле еще множество всяких мелких "но", однако Гуров считал, что прежде всего следует начать с личного окружения погибшей и разобраться в ее знакомствах и особенно любовных историях, которые при ее внешности, несомненно, имели место. В сущности, обычная работа, и никаких особых оснований нервничать у Гурова не было. Его личные пристрастия и неудовольствия касаются его одного.

Мрачно орудуя бритвой, Гуров размышлял над тем, каким теперь образом загладить вину перед женой. Так резко они еще никогда не разговаривали, и вполне вероятно, что Мария не захочет делать вид, будто ничего особенного не произошло. Худой мир, говорят, лучше доброй ссоры, но его еще нужно заслужить. И тем не менее ради этого придется сделать все возможное и невозможное. Осознав нелепость своего поведения, Гуров не собирался делать невинный вид – просто нужно было решить, с чего начать.

Пока он решал, отворилась дверь, и в ванную комнату вошла Мария. Гуров опустил руку с бритвой и оглянулся. Мария сделала то, чего он никак не ожидал, – она шутливо потянула его за лацканы пижамы, приникла к нему и с укором сказала:

– Ну что, все еще дуешься, злюка?

Он невольно ткнулся носом в копну ее густых темных волос и оставил на них следы мыльной пены.

– Я тебя испачкал, – сказал он виновато. – А за грубость прости ради бога. Я вел себя непростительно.

– Ты вел себя как неподкупный и суровый служитель закона, – грозно хмуря брови, сказала Мария. – Я сама виновата. Нужно было объяснить толком. Я попыталась выехать на эмоциях. Забыла, что милиционеры шуток не понимают.

– Ну, это уже перегиб с твоей стороны, – улыбнулся Гуров, у которого отлегло от сердца. – Мы всего лишь не любим, когда шутят с Уголовным кодексом. Так что там произошло с твоим двоюродным братом?

– С чего ты взял, что он мне брат? – удивилась Мария. – Генка Перфилов всего лишь сын моей троюродной сестры. Я даже не знаю, как называется подобное родство. Признаться, я даже его мать видела три-четыре раза в жизни. Правда, Генку чаще, потому что в этом плане он иногда проявлял инициативу, и весьма охотно. Дарил цветы к праздникам, то-се… Он человек творческий, можно сказать, публичный, и ему лестно иметь среди знакомых известную артистку Строеву… Он, между прочим, делал мои портреты, и довольно удачно, по-моему. К сожалению, ни один не сохранился – подарила кому-то.

– Интересно, кому это ты даришь свои портреты? – как бы между прочим спросил Гуров и тут же добавил: – Так он художник, этот твой Генка?

– Ну, в каком-то смысле, – кивнула Мария. – Но вообще-то он фотограф. Профессионал.

– Понятно, – сказал Гуров. – И чего же натворил этот профессионал? Какого рода помощь ему требуется?

– Ему нужен сыщик, – ответила Мария.

Гуров поднял брови.

– Гм, требуется сыщик… Довольно неожиданно. Обычно тем, кто влип в какую-то историю, требуется совсем другое…

– Да, он, похоже, влип, – согласилась Мария. – Но во что, не говорит. Хочет признаться тебе. Как профессионал профессионалу. Единственное, на что он намекнул, – это якобы его хотят убить.

– Убить? – удивился Гуров.

– Я тоже не очень в это поверила, – вздохнула Мария. – Дело в том, что надо знать Генку… Он заявился вчера в театр в совершенно ужасном состоянии – бледный, опухший, глаза блуждают. Костюм – будто корова жевала…

– Он пьет? – догадался Гуров.

– В том-то и дело! Поэтому я сомневалась, сказать тебе или нет. С пьяных глаз что угодно может примерещиться, верно? Зачем кому-то убивать Генку? Если закрыть глаза на эту его слабость, то милее и безобиднее человека не сыскать. Фотограф он хороший, нашел свою нишу, пользуется спросом… Да и, насколько я знаю, в этой среде как-то не принято избавляться от конкурентов таким варварским способом. Может быть, сейчас что-то изменилось?

– А кроме основной профессии, у него случайно нет других интересов? – спросил Гуров. – Может быть, он влез в какой-нибудь сопутствующий бизнес?

– Не думаю, – покачала головой Мария. – Он бы сказал… Да и не бизнесмен он по натуре. Он свободный художник. Обожает поваляться в постели, выпить, пустить пыль в глаза, любит женщин – и они его, кажется, тоже…

– Может быть, женщина? – предположил Гуров. – Обманутый муж, и все такое?

– Ох, не знаю! – вздохнула Мария. – Но он был очень расстроен. Просто ужасно. По-моему, все это очень серьезно.

– Ну, хорошо, – заключил Гуров. – Если все это настолько серьезно, почему он просто не обратился в милицию? Почему он пошел таким сложным путем?

– Это тебе такой путь кажется сложным, – заметила Мария. – Ты упускаешь из виду, что люди в массе своей не доверяют милиции. А тут все-таки родственник… И еще Генке, похоже, неудобно выкладывать кому попало подробности своей интимной жизни. Он даже мне ничего не сказал.

– А мне, значит, скажет?

– У него нет выхода, – пожала плечами Мария. – По правде сказать, он надеется на тебя как на бога.

– Ну, хорошо, пусть приходит в главк, – согласился Гуров. – Я скажу, чтобы ему выписали пропуск. Как его полное имя?

– Перфилов Геннадий Валентинович, – машинально сказала Мария и тут же добавила: – Дело в том, что я не знаю, как с ним связаться. Он не живет сейчас дома. Околачивается у знакомых и каждый день меняет явку. – Она слабо улыбнулась. – Так напуган. Он должен позвонить мне сегодня в театр.

– Тем лучше, – сказал Гуров. – Я сегодня наверняка задержусь. Как только он тебе позвонит, направь его ко мне. И пусть обязательно меня дождется, если это для него так важно.

– Для него это очень важно, – уверенно заявила Мария. – Он шарахается от каждой тени.

– Лишь бы это не оказалось белой горячкой, – с некоторым сомнением заметил Гуров. – Это не по моей части.

– Я тоже на это надеюсь, – вздохнула Мария. – Потому что еще неизвестно, что было бы хуже. Беда с этими творческими личностями! В их представлении творчество и водка неразделимы. Сколько творческих порывов погибло на дне бутылки – об этом они не думают…

– Ну, я-то знаю по крайней мере одну творческую личность, которая не имеет пороков, – улыбнулся Гуров. – Но, видимо, эта личность просто счастливое исключение. Будем работать с тем материалом, который есть. Что выросло, то выросло.

– Пожалуйста, отнесись к бедному Генке со снисхождением, – попросила Мария. – Я знаю, ты не терпишь неряшливости и легкомыслия, но ему и так уже досталось… И если все его жалобы окажутся выдумкой, то… Ну я не знаю… Постарайся привести его к нам, что ли… Все равно нужно будет думать, как ему помочь. Я постараюсь найти хорошего психиатра.

– Да уж, психиатр нам не помешает, – согласился Гуров. – Даже в том случае, если у нашего родственника имеются реальные причины чего-то опасаться.

– Ну, не отчаивайся! – ласково сказала Мария. – Может быть, все не так плохо. Мне кажется, ты сумеешь помочь.

Гуров не был в этом уверен, но спорить не стал. Он был страшно рад, что намечавшийся семейный разлад разрешился так скоро и благополучно. Он поехал в главк, дав себе мысленно зарок никогда больше не повторять подобных ошибок. На душе у него стало легко и спокойно, и даже предстоящая встреча с неряшливой творческой личностью уже не раздражала его. Тем более что перспектива этой встречи откладывалась, как он понял, на довольно неопределенное время.

Однако тут Гуров ошибался. Пока он добирался, произошло много событий. Милейший Генка Перфилов успел созвониться с Марией, все выяснить и оказаться у главка раньше Гурова. Когда тот подходил к подъезду, Перфилов уже ждал его, но почему-то не у входа, а на углу. Было очень заметно, что фотограф нервничает. Бутылка пива, зажатая в его правой руке, сильно раскачивалась, грозя расплескать свое содержимое на одежду Перфилова. Как раз в тот момент, когда Гуров собирался окликнуть его, он с грехом пополам поднес ее ко рту и сделал огромный судорожный глоток. Да, должно быть, припекло его здорово.

Как ни странно, Гуров узнал Перфилова сразу. Он вспомнил, что однажды ему приходилось видеть этого человека. Он появлялся в театре на какой-то премьере – с поздравлениями и цветами. Они даже немного общались, кажется. Впрочем, Гуров не обратил тогда на этого человека внимания. Перфилов был слегка пьян и немного рисовался, а этого сочетания Гуров всегда терпеть не мог. Неудивительно, что он так быстро выбросил дальнего родственника из памяти. Правда, время от времени родственники имеют обыкновение напоминать о себе, в чем Гурову и предстояло теперь убедиться.

Перфилов действительно выглядел неважно. От Марии Гуров знал, что ему тридцать пять лет, но сейчас ему запросто можно было дать больше сорока. Первое впечатление о Перфилове осталось у Гурова совсем другое – когда-то это был круглолицый, румяный и, в общем-то, симпатичный мужчина. Теперь перед ним стоял измотанный, даже изможденный человек в обвисшем костюме и с траурной каймой под ногтями. Серая кожа на щеках была покрыта морщинами. В глазах стояли страх и неуверенность.

Завидев Гурова, Перфилов виновато улыбнулся и как-то осторожно, бочком приблизился. Гуров остановился и на всякий случай спросил:

– Геннадий Валентинович? Я не ошибся? Однако быстро вы! Признаться, не ожидал!

– Да вот подумал, что тянуть? – пробормотал Перфилов, втягивая голову в плечи. – Но если вы заняты…

– Я занят, конечно, но это ничего, – радушно ответил Гуров. – Мы и с вами сейчас разберемся, и с прочими делами тоже. Мы тут как Цезари, понимаете…

Перфилов не отреагировал на шутку. Он терпеливо и даже подобострастно слушал Гурова, но его интересовало прежде всего что-то конкретное. "Да, здорово его припекло! – опять подумал Гуров. – По самое не могу".

Вслух же он сказал совсем другое:

– Ну что же, пойдемте в мой кабинет, там и поговорим.

На лице Перфилова появилось озабоченное выражение. Он заговорил, запинаясь и делая длинные паузы:

– Вы знаете, Лев Иванович, я бы предпочел здесь поговорить… Мне, честно говоря, было бы спокойнее… На меня и так уже ваши коллеги косо посмотрели, я потому вот и от входа отошел… Не люблю, когда на меня косо смотрят… Да и дело все-таки личное, я ведь не хочу официально ни о чем заявлять…

Гуров неосторожно вдохнул, и в нос ему немедленно ударил сопроводивший слова Перфилова запах вчерашнего еще, вроде бы водочного, перегара вкупе со свежим пивным. Он непроизвольно поморщился и решил, что действительно нет никакой необходимости тащить этого человека в кабинет по коридорам главка, демонстрируя его по пути всем не в меру любопытным сотрудникам.

– Ну что ж, личное так личное, – легко согласился Гуров, отходя еще немного в сторону, под сень большого дуба. Перфилов охотно последовал за ним. – Давайте выкладывайте вашу проблему.

Перфилов совсем смешался и растерянно замотал головой.

– Я, собственно, даже не знаю, как все это рассказать… – выдавил он из себя наконец.

– А вы все-таки попробуйте, – построжел Гуров. – И очень прошу вас не размазывать кашу по тарелке, потому что у меня много других дел.

– Я понял, – поспешно ответил Перфилов. – Я сейчас же… Я просто не знаю, как все это выразить. Ужасно неловко…

– Вы что-то натворили? – жестко спросил Гуров. – Это что-то серьезное? Если серьезное, то с него и начинайте. Так будет проще, поверьте.

– Гм, дело в том, – замялся Перфилов, не зная, куда спрятать глаза. – Дело в том, что я сам не знаю, что я такого натворил… Я, знаете ли, три дня был, это… в запое. Мало чего помню, – он виновато пожал плечами.

– Но ведь не просто же так вы пришли ко мне? Давайте излагайте! Чего-то вы не помните, но тем не менее какую-то информацию вы хотели довести до моего сведения?

– Да, хотел, – потухшим голосом признался Перфилов. – Только она вам покажется идиотской, наверное… Меня, кажется, хотят убить, Лев Иванович!

Он посмотрел на Гурова, и в глазах его отчетливо читался страх – но не страх смерти, а страх, что ему не поверят.

– Ну, допустим, – кивнул Гуров. – В наше время в этом нет ничего невероятного. Вероятно, вы догадываетесь, кто желает вашей смерти?

– В том-то и дело, что нет! – с отчаянием воскликнул Перфилов. – Я как кретин напился и, наверное, перешел кому-то дорогу. Больше-то чего же? Я вообще-то пьяный не шебутной, Лев Иванович, но кто его знает… В принципе мог и на скандал нарваться.

– Но у вас есть хотя бы какие-то предположения, кому вы могли перейти дорогу? – спросил Гуров.

– Никаких абсолютно, – сознался Перфилов. – Один туман.

Вид у него был совершенно несчастный. Вообще-то Гуров не терпел пьяниц, но все-таки он тоже был русским мужиком и понять кое-что мог. Тем более что сидящий перед ним человек никак не был похож на закоренелого мерзавца. Да и на больного, одержимого белой горячкой, тоже.

– Хорошо, давайте попробуем с другой стороны, – предложил Гуров. – Что навело вас на мысль, будто вас хотят убить? Были какие-то попытки?

– Собственно… – проблеял Перфилов. – Как тут сказать… Да, пожалуй, что были. А главное, я домой боюсь идти. Они там были!

– Кто?

– Трое каких-то типов. Ни одного из них раньше не видел. Смуглые, в черном, такие… решительные. Ездят на большой темно-зеленой тачке. Я на ней их дважды видел, когда немного в себя приходил. Но ни номера, ни марки не рассмотрел. Просто боялся близко подойти… Последний раз они около моего дома стояли. В ту ночь, когда я из запоя вышел. Они меня в квартире ждали. Но я сумел их вычислить и по телефону позвонил. У меня там автоответчик – вот я и наплел, будто стою у входа в Сокольники. У меня расчет был – если они в квартире, значит, клюнут на удочку. Так и вышло! Пяти минут не прошло, а они выскочили, и в машину! Но я, конечно, домой уже не пошел. Вдруг кто-то там остался?

Перфилов невольно увлекся, рассказывая, – глаза его заблестели, и на щеках появился бледный румянец. Но Гуров никак не мог разделить его воодушевления.

– Погодите! – сказал он. – Вы уверены, что люди, которых вы видели, находились у вас в квартире? Вы видели, как они выходили из вашей двери?

Взгляд Перфилова сразу сделался беспомощным. Он развел руками и произнес:

– Я так и знал, что вы мне не поверите! Правда, я их не видел, но я уверен, что они ждали меня. Ну, понимаете… Был такой момент, когда за мной гнались. Кажется, даже стреляли… И потом, когда я был у своей… гм, знакомой, к ней пытались проникнуть в квартиру…

– Стоп-стоп-стоп! – предупредительно воскликнул Гуров. – Вы меня окончательно запутали. Давайте вот что сделаем – вы расскажете все по порядку. Вспомните отправную точку, с которой начались ваши неприятности, и танцуйте от нее – все, что сумеете вспомнить. Только в строго хронологическом порядке и по возможности не пропуская подробностей.

– Я попытаюсь, – послушно сказал Перфилов.

Он уже открыл рот, чтобы начать, как вдруг Гуров заметил выходящего из здания главка Крячко. Стас тоже заметил Гурова и махнул рукой. Для человека несведущего, хотя бы для того же Перфилова, этот жест означал всего лишь приветствие. Для Гурова же было совершенно очевидно, что у Крячко есть к нему важный разговор. Он не успел оглянуться, как Крячко уже подскочил к ним.

– Я извиняюсь! – решительно сказал он. – Но это очень хорошо, что я тебя так быстро нашел! Понимаю, что некстати, но его превосходительство требует тебя к себе срочно. У него там сейчас какой-то чин из прокуратуры, и они хотят задать тебе несколько вопросов по убийству Гловацкой…

– А ты не мог сам ответить на эти несколько вопросов? – недовольно поинтересовался Гуров. – Тем паче что отвечать пока нечего.

– Примерно так я им и сказал, – с серьезным видом сообщил Крячко. – Его превосходительство остался мною доволен и поставил крепкую тройку. Теперь к доске вызывают тебя. – Стас усмехнулся и, ничего больше не говоря, с чувством выполненного долга направился обратно ко входу в главк.

– Трепач. Хоть бы постороннего человека постеснялся, – беззлобно сказал ему в спину Гуров и, обернувшись к Перфилову, предупредительно сказал: – Сожалею, но меня вызывает начальство. Придется вам немного подождать.

Его поразило застывшее, напряженное лицо фотографа – тот явно был растерян и даже шокирован. Неужели он так болезненно воспринял помеху в их беседе? Если так, то для мужчины Перфилов был слишком чувствительным. Это качество в людях Гуров не любил даже больше, чем запойное пьянство.

"Ничего, голубчик, потерпишь! – думал он, направляясь в кабинет генерала Орлова. – Еще неизвестно, у кого вопросы труднее. И вообще, крайне неприятный человек этот Перфилов. В его возрасте стоило бы быть чуточку помудрее. Умудриться натворить что-то и ни черта не помнить! Но ничего не поделаешь – я люблю свою жену, а за любовь приходится платить. Выслушаем Геннадия Валентиновича, никуда не денемся…"

Однако Гуров ошибся. Когда он вернулся от "его превосходительства", Перфилова на месте уже не было. На немой вопрос Гурова ответил Крячко, весело куривший все под тем же деревом:

– Твой собеседник удрал. Я на воздух захотел и, когда выходил, видел, как он драпал. Полное впечатление, что у него живот скрутило не на шутку. Побледнел весь, затрясся… Он у тебя запойный, что ли?

– Выходит, запойный, – рассеянно ответил Гуров. – Только не у меня. Он сам по себе запойный. И давно ушел?

– Да минут пятнадцать как, – ответил Крячко. – А что?

– Не договорили мы с ним, – встревоженно вздохнул Гуров.

– Я вообще так понял, что это твой знакомый, верно? Что-то я раньше его не встречал вроде? Что он вообще за чудак такой? – В Крячко проснулось здоровое любопытство.

– Дальний родственник, – сказал Гуров. – Со стороны Марии. Перфилов Геннадий Валентинович. Чего-то накуролесил по пьянке – теперь сам не поймет что. Просил вот помочь, а сам сбежал… Наверняка уже и след простыл. А ты чего рот открыл-то? Привидение увидел?

Действительно, с Крячко происходило что-то непонятное. Его круглое простецкое лицо вдруг приобрело растерянное выражение, рот сам собою раскрылся, а в глазах появился самый настоящий испуг. Гуров невольно даже оглянулся через плечо.

– Не наблюдаю никаких духов, – недовольно сказал он. – Что ты рожи-то корчишь? Или я так изменился после визита к генералу?

– Как, ты говоришь, фамилия этого родственника? – вместо ответа тихо произнес Крячко.

– Перфилов, – сказал Гуров, настораживаясь. – Геннадий Валентинович. Под судом и следствием не состоял, насколько известно. А что тебя вдруг так смутило? Ты эту фамилию где-то слышал?

Крячко не сразу сумел ответить. Сначала он долго и беспомощно тыкал пальцем в зажатую у него под мышкой папочку и только через минуту наконец выдавил:

– Тут результаты экспертизы, Лева. В квартире Гловацкой нашли три сотовых телефона. Теперь установлено, что два из них принадлежали хозяйке, а третий… А вот третий, Лева, принадлежал гражданину Перфилову Геннадию Валентиновичу. Такие вот пироги.

Глава 3

Гуров остановил машину напротив многоэтажного жилого дома в Старопетровском переулке и некоторое время сидел, погрузившись в какие-то, видимо мрачные, мысли и машинально постукивая пальцами по рулевому колесу. Крячко, не проявлявший вначале беспокойства, все-таки не выдержал.

– Ну что ты голову повесил? – сказал он. – И на старуху бывает проруха. Ты же не мог знать результатов экспертизы. Найдем мы твоего Геннадия Валентиновича. Небось не иголка.

– Дело не в этом, – покачал головой Гуров. – Я же говорю – родственник. Я сейчас, когда к Марии в театр забегал, полным идиотом себя чувствовал. Называется, помог человеку! Видел бы ты ее лицо в тот момент, когда я ей все выложил! Родственник, подозреваемый в убийстве, такое хоть кого введет в остолбенение.

– Представляю! – хмыкнул Крячко и вдруг добавил серьезно: – Только ведь Перфилов не убивал, Лева! Почти наверняка не убивал.

– Спасибо, утешил! – сказал Гуров. – Ты-то откуда знаешь?

– А я видел его лицо, когда с тобой разговаривал, – пояснил Крячко. – Ты-то отвернулся – на меня смотрел, а я видел. Он, когда фамилию Гловацкой услышал, чуть в обморок не свалился. Голову даю на отсечение, для него это было полной неожиданностью. Не знаю, как ему удалось сдержаться.

– Какого же черта он тогда сбежал? – сердито спросил Гуров. – И почему ты мне ничего сразу не сказал?

– Ну, я тоже не семи пядей во лбу, – развел руками Крячко. – Хорошая мысля приходит опосля. Сначала я подумал – мало ли что, может, у мужика отходняк такой тяжелый? Кто же мог поверить в такое совпадение – человек, знавший Гловацкую, сам пришел к нам, да еще, можно сказать, под ручку с Гуровым!..

Гуров покачал головой.

– Шестой десяток разменял, а ума не нажил, – с горечью сказал он, и было непонятно, имеет ли он в виду себя или кого-то другого. – Только я с твоими выводами, Стас, не согласен. То, что смерть Гловацкой для Перфилова новость, еще ничего не значит. Он мог прикончить ее в состоянии глубокого опьянения, а потом все забыть. Это именно такой человек. Мы ему невольно подыграли. Теперь, все выяснив, он будет прятаться от нас до посинения. Знакомых у него много, так что на скорую удачу можно не рассчитывать. А в этой квартире мы его точно не найдем.

– Для чего же мы тогда сюда приехали? – спросил Крячко.

– С чего-то надо же начинать, – резонно заметил Гуров. – Мария никого из его круга не знает. Знает только домашний адрес – вот в этом доме напротив, квартира девятнадцать. Заглянем для проформы. В конце концов, не стоит отбрасывать в сторону и его собственные признания. Он уверяет, что за ним охотились какие-то неизвестные люди. Якобы вламывались в его квартиру, в квартиру его знакомой…

– Так, может, это Гловацкая и была? – перебил Крячко. – Вполне правдоподобно, Лева. И вспомни, как она была убита – профессиональным смертельным ударом. Как хочешь, а твой родственник такой приемчик ни за что не проведет – особенно в нетрезвом виде.

– Пожалуй, ты прав, – нехотя согласился Гуров. – Да и вообще действительно трудно представить Перфилова в роли хладнокровного убийцы, орудующего голыми руками. Ему открыли дверь, а он тут же у порога нанес разящий удар и смылся? Не вяжется! Не тот тип.

– Не тот, – подтвердил Крячко. – А могло быть вот что – искали на самом деле Перфилова, а нашли только любовницу – или кто она ему была… Ну, и чтобы не оставлять свидетеля…

– Могло, – угрюмо сказал Гуров. – Только, значит, это серьезные ребята – зачем им так сильно Перфилов понадобился? Не понимаю! И еще такой момент – получается, что в квартире Гловацкой он был? Раз телефончик нашли. Почему же ему удалось избежать участи хозяйки?

– Может, он не в этот день был, – пожал плечами Крячко.

– Да, как ни крути, а нужно искать самого товарища фотографа, – заключил Гуров. – Чем дальше в лес, тем больше дров, в смысле вопросов, ответить на которые никто, кроме Перфилова, не может. Да и сам-то он, по-моему, больше рассчитывает на то, что кто-то со стороны расскажет ему, что на самом деле случилось. Вся штука в том, чтобы найти его как можно быстрее. А я боюсь, что теперь у него пропало желание с нами встречаться.

– Да, теперь он уверен, что мы повесим на него убийство Гловацкой, – согласился Крячко. – Тем более что он страдает провалами в памяти. Ему теперь мерещатся такие ужасы…

– Найдем-то мы его все равно, – задумчиво сказал Гуров. – Он же в любом случае не профессиональный преступник. Рано или поздно ему придется выйти из подполья. Вот только одно меня смущает – а что, если "люди в черном", про которых он мне рассказывал, – не галлюцинация? Тогда возникает неизбежный вопрос: в чем наш Перфилов перед ними провинился и снята ли эта проблема с повестки дня? Если его по-прежнему ищут, нас могут ждать новые неприятности. Я потому и решил начать с квартиры Перфилова, чтобы убедиться, не заблуждался ли он насчет проникновения в его жилище?

– Выходит, нам тоже придется в это жилище проникнуть? – деловито поинтересовался Крячко. – В таких случаях хорошо бы иметь что-то похожее на прокурорское постановление, Лева…

– Хорошо-то хорошо, – со вздохом ответил Гуров. – Только тут, признаться, во мне взыграли родственные чувства. Хочется пощадить Марию. От того, что мы найдем на квартире Перфилова, будет зависеть, под каким соусом мы подадим эту информацию в прокуратуре. Если Перфилов в каком-то смысле пострадавшая сторона – это одно, а если он наврал – то совсем другое…

– Как будем проникать? – спросил Крячко.

– Как воры, – мрачно сказал Гуров. – С помощью отмычки. Зачем ты задаешь эти неприятные вопросы? Лучше пошарь в бардачке – там должен быть кое-какой инструмент…

Через пару минут они уже поднимались на лестничную площадку, где находилась девятнадцатая квартира. Оба держались с достоинством, вполне официально, на случай возможных осложнений. Но подъезд был пуст и тих, как это обычно бывает в разгар рабочего дня. Все же сначала Гуров несколько раз надавил на кнопку дверного звонка, и, только когда стало окончательно ясно, что за дверью никого нет, Крячко приступил к не вполне корректным действиям. Действовал он споро и быстро, и через несколько секунд они без проблем проникли в квартиру.

Квартира действительно была пуста. И, судя по всему, по крайней мере в течение последних двух-трех дней нога человека сюда не ступала. В спертом воздухе стоял плотный запах прокисших остатков пищи, табака и пыли. Квартира, безусловно, была холостяцкой, но беспорядок, царивший в ней, превосходил все разумные пределы. Проще говоря, все здесь было перевернуто вверх дном – открыты все ящики, все дверцы, перерыта постель, повсюду разбросаны бумаги, кассеты, дискеты, компакт-диски, пленки, фотоаппаратура. По квартире словно пронесся небольшой ураган.

– Та-ак! – задумчиво произнес Гуров, обозревая последствия разгрома. – Вот мы и попали, на ровном месте и мордой об асфальт! Какие будут предложения?

– Ну, как подсказывает мне интуиция, – хладнокровно ответил Крячко, – здесь действительно что-то искали. Поэтому версию твоего родственничка насчет "людей в черном" отбрасывать, пожалуй, преждевременно. Если только сам хозяин не имеет обыкновения переворачивать квартиру вверх дном, когда пытается найти любимые запонки.

– А я бы хотел подчеркнуть это твое "что-то искали", – сказал Гуров. – Именно что-то! Трудно себе представить, что в поисках самого Перфилова было так уж необходимо выдвигать ящики стола и переворачивать матрац. Конечно, это не значит, что Перфилов был им не нужен. Но он не интересовал их как личность. У него было или есть что-то такое, ради чего эти суровые люди не гнушаются лезть в чужие квартиры и рыться в чужих вещах. По-моему, это логично.

– Да, перед такими доводами онемеет все Министерство юстиции, – заметил Крячко. – Правда, мы вот тоже… не погнушались. Но это ведь между нами, полковник? Надеюсь, вы не трогали дверную ручку своими нервными пальцами?

– Я использовал для этого чистейший носовой платок, – в тон ему ответил Гуров. – Однако возникает следующий вопрос – имеет ли смысл оставаться нам здесь и дальше? Как ты думаешь, у нас есть шанс обнаружить нечто важное, ускользнувшее от глаз налетчиков?

– Мне кажется, такого шанса у нас нет, – покачал головой Крячко. – Тут так все перевернуто, что требуется целая бригада просто для того, чтобы все разложить по местам. Вот пусть этим Балуев и занимается. Тем более что у меня такое впечатление, что ничего тут интересного нет. Чем этот Перфилов вообще занимался? Торговал наркотиками? Держал разбойничью кассу?

– Он фотограф. Творческий человек, – сказал Гуров. – Но это по словам Марии. Она не так хорошо его знала, чтобы за него ручаться. Естественно, я его знаю еще меньше. И если подумать, то знаю с плохой стороны… В пользу Перфилова говорит только одно – он сам захотел встречи со мной. Если бы он держал кассу, он этот момент оттягивал бы до последнего. Кроме того, существует такое понятие, как психологический тип. Ты Перфилова видел. Возможно, он не идеал гражданина, но на преступника-профессионала не похож однозначно.

– Не похож, – согласился Крячко. – Он похож на человека, который в ближайший понедельник идет кодироваться от алкоголизма. Но ты говоришь, что он фотограф?.. Может, в этом весь фокус-покус? Может, он что-то не то заснял, Лева?

– Не знаю, – сказал Гуров. – Не ко мне вопрос. Хотя приблизительно я знаю, что он занимался какими-то нейтральными вещами – фотографировал девушек для модельных агентств и прочее в том же духе.

– Значит, занимался порнографией, как сказали бы в добрые старые времена! – заключил Крячко. – Я, конечно, утрирую, но в принципе в этом что-то есть. Может, он какую-то девушку как-то не так заснял? Оскорбил чье-то эстетическое чувство?

Кивая на разгром, Гуров возразил, что не уверен в наличии подобного чувства у столь бесцеремонных людей.

– Одним словом, гадать нечего! – заключил он. – Мы убедились, что опасения Перфилова имеют под собой основания, и этого достаточно. Теперь уходим. Надеюсь, ты сумеешь аккуратно запереть дверь?

– Как будто у меня есть выбор, – проворчал Крячко.

Покинуть квартиру им удалось также без свидетелей. Садясь в машину, Крячко поинтересовался:

– Ну что, в прокуратуру? Или есть еще какие-то мысли?

– Лучше этой мысли не придумаешь, – ответил Гуров. – Теперь у нас есть все основания требовать обыска в квартире Перфилова. Это человек, который бывал у Гловацкой. Кроме того, он обращался к нам со странными, скажем так, идеями. И вдобавок повел себя еще более странно, если не подозрительно. Думаю, что если в ближайшие два-три дня он не придет сам, имеет смысл объявить его в розыск. Такие люди слишком долго думают, а нам ждать некогда.

– Ты считаешь, что домой он больше не вернется? – спросил Крячко. – Может, имеет смысл покараулить его там?

– Кто его знает, – пожал плечами Гуров. – Если у него есть друзья и подружки, он запросто может перекантоваться у них хоть месяц. Домой он идти побоится однозначно – во-первых, там его могут накрыть люди в черном, во-вторых, теперь и мы тоже. Думаешь, он этого не понимает?

– Ты думаешь, эти ребята его ждут? – с интересом спросил Крячко. – Думаешь, они где-то рядом?

– Необязательно, – возразил Гуров. – После трюка с телефоном они поняли, что Перфилов не так прост. И они, скорее всего, владеют информацией в гораздо большем объеме, чем мы. Они будут искать его в других местах. Вот еще одна причина поторапливаться.

– Легко сказать, – покачал головой Крячко. – С нами бы кто поделился информацией! У него небось тысяча подружек. И где искать творческого человека?

– В кабаке, конечно, – усмехнулся Гуров. – Мария на это утром намекала. В смысле на приверженность этого круга граждан к горячительным напиткам.

– Да? А ты знаешь, сколько в Москве кабаков? – с грустью спросил Крячко. – Вот и я не знаю. Хотелось бы, конечно, узнать, но это уже из области хрустальных мечтаний.

– Вообще-то я пошутил, – сказал Гуров – Перфилову сейчас не до кабаков, я думаю. Надо связаться с Марией. Хоть что-то о месте его работы она должна знать!

Он достал мобильник и набрал номер театра. После не очень долгих переговоров Марию Строеву все-таки пригласили к телефону. Гуров поразился тому, какой у нее взволнованный голос.

– Не знаю, как тебе и сказать, дорогая, – виновато начал он. – Но тут такое дело…

– Я знаю, – неожиданно сказала она. – Генка недавно мне звонил и все рассказал. Это ужасно. Вы собираетесь его арестовать?

– Постой, что такое он тебе рассказал? – растерялся Гуров. – И почему мы непременно должны его арестовать?

– Не притворяйся, Гуров! – устало произнесла Мария. – Я же говорю, что все знаю. Убита женщина, с которой Генка долгое время поддерживал отношения. Он был в ее квартире в день убийства. Там кругом отпечатки его пальцев. Он это отлично понимает…

– Там не только отпечатки, – машинально заметил Гуров.

– Что это значит? – насторожилась Мария.

– Раскрываю тебе тайну следствия, – невесело пошутил Гуров. – Перфилов забыл у этой женщины свой мобильник.

– Еще лучше! – ахнула Мария и после тяжелой паузы робко спросила: – Ты считаешь, что Генка мог совершить это убийство?

– Я ничего не считаю, – возразил Гуров. – У меня для этого нет пока оснований. Но побеседовать с нашим непутевым родственником я очень желаю. Дело в том, что он сбежал, когда случайно услышал фамилию убитой. А мы со Стасом ничего, лопухи, не заподозрили. Где он теперь прячется?

– Он не сказал, – жалобно ответила Мария. – Я пыталась его убедить, что скрываться глупо, но он уперся как баран. Уверен, что вы хотите повесить на него всех собак. Ему, видишь ли, говорили, что в милиции всегда так делают.

– С таким благодарным родственником остается себя только поздравить, – усмехнулся Гуров. – Он хотя бы обещал еще раз позвонить?

– Ничего он не обещал, – сказала Мария. – Он был не в себе, может быть, даже опять выпил. Он мне с пятого на десятое рассказал все обстоятельства. Он пришел к этой женщине ночью – на взводе, конечно. Вроде бы за ним кто-то гнался. Ну, ты знаешь… Она, судя по всему, не обрадовалась этому визиту. Кому понравится, когда любовник приходит пьяный, закатывает истерику и просит дать еще выпить? Выпить она ему не дала, а под утро, когда он дремал в одиночестве на кухне, входную дверь кто-то попытался открыть. К счастью, Генка это заметил… – Здесь Мария немного помолчала и добавила с осуждением: – К счастью для него, конечно. Женщину свою, насколько я поняла, он предал. Бросил ее на произвол судьбы и сбежал через балкон.

– Через балкон? – удивился Гуров. – Но там четвертый этаж!

– Этот придурок умудрился перелезть на соседний балкон, – объяснила Мария. – Через чужую квартиру выбрался в соседний подъезд и таким образом спасся. Говорит, что видел людей, которые садились в ядовито-зеленую машину. К сожалению, о бедной женщине эта скотина больше ни разу не подумала. Он, видишь ли, посоветовал ей вызвать милицию!

– Да, тяжелая история! – констатировал Гуров. – Интересно, насколько она правдива?

– Пьяные редко врут, – сказала Мария. – У них это плохо получается.

– Да, у них получается плохо, – согласился Гуров. – Но и у нас с Крячко пока ничего не получается. Без твоего Генки мы не можем двигаться дальше. Может быть, ты припомнишь, где он работает? Хотя бы одно место, куда он продает свои фотографии, ты знаешь?

– Пожалуй, знаю, – подумав, сказала Мария. – Есть такой журнальчик "Копилка". Дешевое чтиво для жен "новых русских", которые сидят дома и изнывают от скуки. Дешевое в смысле содержания, конечно. Полиграфия там отменная. Вот на этот журнал Генка точно работал. Откуда знаю – не помню. Так, врезалось почему-то в память.

– Ладно, это неважно, – сказал Гуров. – Это отлично, что ты вспомнила. У нас теперь есть от чего танцевать. Но я тебя попрошу, если родственник опять позвонит, убеди его ко мне явиться. Или, по крайней мере, дай ему номер моего телефона. И добавь, что милиция не совсем такая, как ее изображают в анекдотах.

– Я попробую, – вздохнула Мария. – А скажи… Дела этого безобразника совсем плохи?

– Дела его будут совсем плохи, если он в самое ближайшее время не явится пред мои светлые очи, – ответил Гуров. – А тебя я очень прошу – не принимай так близко к сердцу чужие, в сущности, заботы. Ты не можешь отвечать за выкрутасы всех своих родственников. Это, между прочим, достаточно взрослый мальчик. С девочками уже вовсю гуляет. Должен бы отдавать отчет в своих поступках.

– Да, наверное, ты прав, – упавшим голосом сказала Мария. – Все равно на душе скверно. И что толку, что он взрослый? А то ты не знаешь, что мужики до седых волос остаются несмышленышами.

– Ну, это какие мужики! – возразил Гуров. – Например, мы со Стасом…

– Уж вы со Стасом! – скептически отозвалась Мария. – Ладно, мне надо бежать. Если будет что-то новое, я позвоню.

– Значит, так, – сказал Гуров, пряча в карман сотовый. – Сейчас в прокуратуру. Надо накрутить Балуева – пусть организует обыск в квартире Перфилова. Чем черт не шутит – а вдруг что-то найдет? Ну а мы с тобой займемся моим родственничком вплотную. Знаешь, что он теперь отмочил? Позвонил Марии и раскритиковал МВД – мол, сажаем мы кого попало… И еще рассказал, что был в квартире Гловацкой буквально перед самым убийством. То есть он утверждает, что в ее квартиру пытались войти посторонние люди. А он сбежал через балкон…

– Вот почему ты говорил про четвертый этаж! – заметил Крячко. – Между прочим, когда мы осматривали место происшествия, у меня такая мысль мелькала. Но мимоходом. Высоковато все-таки и далековато, но Перфилова, видно, пьяный бог хранит…

– Не иначе, – согласился Гуров. – Если только все это правда. Одним словом, подробности я тебе по дороге расскажу. А из прокуратуры мы с тобой пойдем в разные стороны. Ты наведаешься в офис, где работала Гловацкая, расспросишь, не замечалось ли в ее поведении чего-то необычного в последнее время. Может быть, мы идем не в том направлении и убили ее совсем по другим причинам. Нам ведь об этой женщине ничего не известно. А я отправлюсь в редакцию журнала "Копилка". Перфилов вроде на них работал. Надеюсь, что там мне о нем смогут рассказать подробнее. Необходимо восстановить, что этот недотепа делал в последние три дня до убийства.

– Хорошо бы сделать это в присутствии самого недотепы, – вставил Крячко.

– Хорошо бы, – кивнул Гуров. – Только он придерживается иного мнения. Теперь он решил прятаться до тех, видимо, пор, пока репутация нашей милиции не изменится кардинально. В представлении, конечно, таких же недотеп, как наш Перфилов. Ждать, во всяком случае, придется очень и очень долго.

– Ну, это еще бабушка надвое сказала, – заметил Крячко. – Вот увидит свою физиономию на стенде "Их ищет милиция" – сразу в штаны наложит. Прибежит как миленький.

– Если ни в чем серьезном не виноват, – сказал Гуров. – А так – кто знает? И, пожалуй, надо мне договориться с ребятами из технической группы – пусть отслеживают все звонки, поступающие на мой телефон, вдруг этот трус все-таки решится позвонить?

Глава 4

В редакции журнала "Копилка" Гуров пробыл недолго. Его довольно любезно приняли и легко согласились поделиться сведениями о своем внештатном сотруднике. Впрочем, оказалось, что за последний год Перфилов только единожды выполнял задание для "Копилки".

– Скажу вам откровенно, – признался Гурову редактор. – У нас были временные трудности. Финансовые, разумеется. Иных трудностей я просто не признаю. Но эти затруднения спровоцировали временный отток кадров. Перфилов всегда работал только при условии гарантированной оплаты. Я не могу его за это осуждать. Рыба ищет где глубже… Одним словом, наши пути разошлись – уж не знаю, надолго ли. Но если вы хотите найти Перфилова, попробуйте заглянуть в модельное агентство "Фламинго-Вигос". Они сейчас на подъеме, и Перфилов пашет там, я слышал, не покладая рук – портфолио и прочие дела…

Редактор заодно попытался ненавязчиво поинтересоваться у Гурова, по каким причинам уголовный розыск вдруг заинтересовался художественной фотографией, но Гуров не стал удовлетворять его любопытство, а немедленно отправился по указанному адресу и, к полному своему удовлетворению, без особых проблем добился в офисе "Фламинго" приема у заместителя по менеджменту, хотя, судя по некоторой нервозности в поведении господина Фреймана – так звали заместителя, – встреча с представителем власти не слишком его вдохновляла.

Он принял Гурова в просторном светлом кабинете, из окна которого просматривалась симпатичная панорама Краснопресненской набережной. Сам заместитель оказался жизнерадостным мужчиной лет сорока, с румяным лицом, с которого не сходила понимающая улыбка, и черными вьющимися волосами, похожими издали на парик из бархата. Он держался нарочито свободно, а в своем казенном гостеприимстве был даже навязчив. Гурову с большим трудом удалось остановить перечисление напитков, которыми хозяин кабинета намеревался попотчевать гостя, и направить беседу в деловое русло.

– Благодарю вас, ничего не нужно, господин Фрейман, – решительно заявил он. – У меня очень мало времени, и мне хотелось бы потратить его с максимальной отдачей. Сразу хочу объясниться – претензий к вашему хозяйству никаких не имею. Это чтобы предупредить неверные толкования. Вы, наверное, сейчас гадаете, чем провинилась ваша фирма? Можете успокоиться – меня в данном случае интересует лишь один человек, который делает для вас фотографии. Не знаю, правильно ли я определяю его функции, но надеюсь, вы меня поняли.

– Ага, вас интересует кто-то из наших фотомастеров! – с энтузиазмом вскричал Фрейман, которого, кажется, не слишком-то успокоили заверения Гурова. Во всяком случае, его прищуренные хитроватые глаза смотрели по-прежнему недоверчиво и с иронией. – Должен заметить, у нас их несколько. Трое в штате и еще трое как бы на подхвате, понимаете? Иногда мы им платим, иногда платят спонсоры, которые намерены раскрутить какую-то девочку… Наверное, какие-то проблемы с налогами, верно? Должен сказать, что бухгалтерия нашей фирмы совершенно прозрачна, а что касается как бы личных инициатив со стороны некоторых моделей…

– Я уже предупредил, – сухо сказал Гуров. – Меня не интересует ваша бухгалтерия. Я представляю уголовный розыск. И меня интересует конкретный человек. Фамилия его Перфилов.

– Та-ак! – протянул Фрейман, ероша бархат у себя на голове. – Значит, Перфилов… Наверное, этого следовало ожидать. Люди, которые имеют проблемы с алкоголем, рано или поздно будут иметь их везде. Что натворил этот человек?

– Вообще-то мы договорились, что на вопросы будете отвечать вы, – напомнил Гуров. – Был бы очень признателен, если бы вы придерживались договоренностей.

– Ага, понимаю! – почти радостно воскликнул Фрейман. – Чисто машинально вырвалось. Но что бы вы хотели узнать об этом человеке, что бы знал я?

Гуров невольно усмехнулся.

– Мы не будем говорить о криминале и мрачных тайнах, – сказал он. – Меня интересуют бытовые подробности. В частности – круг знакомых господина Перфилова, его образ жизни, места работы… И еще – когда в последний раз Перфилов появлялся у вас в фирме?

Фрейман откинулся на спинку кресла, задумчиво пожевал пухлыми губами. Он по-прежнему опасался, как бы не ляпнуть невзначай что-то такое, что выставит его в невыгодном свете перед представителем власти. Должно быть, какие-то грешки за ним водились. Поэтому отвечал он осторожно, взвешивая каждое слово:

– Прямо скажу, в личную жизнь людей, работающих у нас, вмешиваться не считаю возможным. Понимаете, мне важно, чтобы человек был профессионалом. Главное – бизнес. Если отвлекаться на всякие мелочи… Перфилов – прекрасный фотограф. Мне этого достаточно, понимаете? То есть меня не интересует – ходит ли он в церковь, на футбол или же в кабак… По этой же причине меня никогда не интересовал круг знакомых моих работников.

– Однако о пристрастии Перфилова к алкоголю вы сами упомянули, – напомнил Гуров.

– Упомянул, да. Некоторые вещи невозможно скрыть, как ни старайся… Но на производственном процессе это почти не отражалось. Перфилов умел собраться в нужный момент, понимаете? Хотя периодически позволял себе расслабиться, и очень крепко, говорят, расслабиться…

– Говорят… – повторил Гуров. – Значит, кто-то здесь знает Перфилова ближе, чем вы?

– Естественно, – кивнул Фрейман. – Приятельских отношений я с ним не поддерживал. Это вам лучше обратиться к Сергею. Это еще один наш фотограф. У них с Перфиловым были общие интересы, и не только в смысле работы, по-моему. Вы можете поговорить с ним прямо сейчас. Я позвоню?

– Да, пожалуйста. Только сначала ответьте на вопрос, который не касается приятельских отношений. Когда Перфилов последний раз появлялся в фирме?

– А, ну да! – будто проснувшись, воскликнул Фрейман. – Как же, конечно! Вот здесь у меня даже записано – Перфилов, пятнадцатого сентября. Он был здесь, но очень недолго. Получил гонорар и смылся. Когда он срывал куш, то обычно день-два предавался, как он выражался, "вакхическим пляскам". Но теперь его что-то уж долго не видно… – Тут Фрейман исподволь взглянул на Гурова в надежде, что тот все-таки хотя бы жестом прояснит причины такой невидимости, но Гуров сделал вид, что ничего такого не заметил.

– Не заметили, какое у него было настроение? – спросил он.

– Настроение! – снисходительно отозвался Фрейман. – Лучше вспомните, какое у вас бывает настроение, когда в кассе дают бабки. Приподнятое было у него настроение, уверяю вас. Более чем.

– Вы уверены? Может быть, вы ошибаетесь? Припомните! Не показался Перфилов вам в тот день озабоченным, встревоженным?

– Что вы мне будете говорить! Перфилову не о чем было тревожиться. Признаться, я вообще не помню, чтобы он о чем-то тревожился. Не такой это был человек.

– Значит, пятнадцатого сентября Перфилов ни о чем не беспокоился, получил деньги и ушел, – констатировал Гуров. – Куда он отсюда направился, не знаете?

Фрейман развел руками, а потом потянулся за телефоном.

– Я все-таки приглашу Сергея, – доверительно сказал он. – Тот лучше ответит на ваши странные вопросы, если на них вообще в принципе можно ответить, господин полковник.

Глава 5

– Не огорчайся, лапуля! – донесся из ванной сочувственный Ленкин голос. – Ты ни в чем не виноват. Тебе просто надо хорошенько отдохнуть. Мужчины ужасно нежные существа! Любая неприятность выбивает их из колеи. Не бери в голову!

Перфилов услышал, как с шумом обрушилась на дно ванны вода, и подруга, напевая что-то вполголоса, начала плескаться под душем. Он скорчил кислую рожу и с отвращением посмотрел на свой голый дряблый живот и на то, что располагалось несколько ниже и, по идее, должно было составлять его гордость, а сегодня явилось причиной бесконечного позора. Он только что попытался заняться с Ленкой любовью, но потерпел сокрушительное фиаско. Он ничего не смог. Такое случилось с ним впервые в жизни.

Ленку он выбрал после долгого и мучительного раздумья. Разумеется, имелись и другие варианты – можно было отсидеться несколько дней в месте и поинтересней, но в конце концов Перфилов остановил свой выбор именно на Ленке. Она была добра, отзывчива и неприхотлива. Правда, у нее имелось множество недостатков, которые могли порой довести до белого каления – она была наивна, как ребенок, обожала кроссворды и песни группы "Руки вверх", могла за один присест съест кило конфет и звала всех мужчин "лапулями" – но деваться было некуда. О связи Перфилова с Ленкой знали очень немногие. Можно сказать, не знал почти никто, и это было огромным преимуществом. Во всех прочих местах, где он привык бывать, его могли запросто разыскать. Не сразу, конечно, но ему вряд ли станет легче, если преследователи задержатся на день-другой.

Перфилов со стоном откинулся на подушки и натянул на себя одеяло. В какую такую историю он влип? – сверлила голову мысль. Теперь еще Марина! Он едва не упал в обморок, когда услышал про это убийство. Ужас! Ужас, который окружает его со всех сторон. Марину, конечно, до слез жалко, но она сама виновата – ведь он ей велел сразу вызвать милицию, а она заупрямилась по своей бабьей привычке, и вот результат. А ведь задержись он еще на минуту, и его бы изуродованный труп рядом с телом Марины… Мысль об этом леденила душу.

Но какой он лопух – выходит, он там забыл свой мобильник! Кто теперь поверит, что не он убийца? Ведь, чтобы доказать обратное, нужно поймать настоящих убийц. Будто кому-то нужно этим заниматься! Вот он – кандидат на нары, тепленький, без алиби, да еще сбежал от оперуполномоченного. Лучшего варианта и не придумаешь.

Наверное, не стоило этого делать, но Перфилов в тот момент был не в себе и напуган до смерти. Хотя, с другой стороны, инстинкт его один раз уже выручил. Этот Гуров, допустим, родственник, но уж настолько дальний, что смешно думать, будто он будет подставляться из-за практически чужого человека. Нет, правильно он сбежал. Он будет ждать и действовать через Марию. Она все-таки какая-никакая его тетка, женщина, и актриса известная. На нее только и надежда. Пусть уговорит своего мужа настоящих убийц найти. А то привыкли они в милиции чужими руками жар загребать.

Шум воды в ванной внезапно оборвался, и совершенно обнаженная, мокрая и соблазнительная Ленка появилась на пороге комнаты, вытирая голову полотенцем. Перфилов посмотрел на нее почти с отвращением.

– Я сейчас должна уйти, лапуля! – неожиданно сказала Ленка. – Мне нужно к Наташке съездить. У нее беда. Ее кавалер триппером наградил. А она на четвертом месяце, представляешь? То есть она сейчас вообще никакая. То ли на аборт идти, то ли руки на себя накладывать. У нее ведь и прописки настоящей в Москве нет. А домой возвращаться не хочет. Говорит – лучше сразу в петлю. Надо ее поддержать. Морально.

Она встряхнула сырой гривой и простодушно посмотрела на угрюмо молчащего любовника.

– А ты, лапуля, разве не пойдешь сегодня домой? – спросила она.

– О, черт! Я же тебе сразу сказал, что мне нужно пожить у тебя пару дней! – в раздражении сказал Перфилов. – Неужели так трудно понять простую вещь? И я сто раз тебе говорил, не зови меня "лапулей"!

– Я поняла, – хлопая глазами, сказала Ленка. – Только я думала, что ты пошутил, лапуля. Ведь ты никогда у меня не оставался раньше.

– А вот теперь останусь, – заявил Перфилов.

Ленка озадаченно нахмурила лоб и машинально завернулась в полотенце. После короткого раздумья она виновато сказала:

– Я не знаю, лапуля. Может, тебе все-таки лучше домой пойти? Я ведь не знала, что ты так неожиданно появишься. Тем более что мы совсем недавно разругались с тобой вдрызг, с пьяным… Ты сказал, что вообще знать меня не хочешь… Ну и это…

– Что ты мямлишь? – вскипел Перфилов, едва не выпрыгивая из постели. – Говори, что хочешь сказать, и не тяни душу!

– Ну что ты сердишься? – рассудительно заметила Ленка. – Есть вещи, которые говорить неудобно… Все-таки ты мне не чужой, правда?

– Я тебе не чужой, но в трудную минуту ты меня выгоняешь из дома! – саркастически вскричал Перфилов. – Прекрасно! Вот она, бабья логика!

– Я же говорю, что не знала, – уже с обидой ответила Ленка. – Я думала, у нас с тобой все кончено. Ты так ужасно на меня орал тогда… Даже матом. Короче, Гена, я познакомилась с одним человеком. И сегодня вечером он должен прийти ко мне в гости. Не могу же я встречать мужчину, когда у меня дома еще один мужчина!

– Почему это не можешь? – враждебно спросил Перфилов. – Очень даже прекрасно можешь. Мне, между прочим, нет до этого никакого дела. Даже не собираюсь вам мешать. Можете хоть танцы при луне устраивать. В голом виде. Мне наплевать.

– Тебе, может быть, наплевать. – В глазах Ленки уже стояли слезы. – Я, между прочим, сразу поняла, что тебе вообще на меня плевать. Зачем только я слушала тебя, дура?.. А кое-кому очень даже не наплевать, Гена! Я, может, мечтаю свою личную жизнь устроить? И мне совсем неинтересно, чтобы ты все разрушил!

– Хм, личную жизнь! – несколько смущенно сказал Перфилов. – Устраивай, пожалуйста! Я не против. Но ты пойми, я же не из каприза тебя прошу. У тебя личная жизнь на уме, а мне просто жизнь спасать надо. Меня убить хотят, понятно тебе?! А ты мне в спасении отказываешь! Это вообще-то подлость называется!

Ленка от неожиданности даже открыла рот и несколько секунд разглядывала Перфилова, точно вдруг обнаружила, что в ее постели лежит совсем не тот человек, которого она ожидала увидеть. Но реакция ее была еще более неожиданной и исключительно неприятной для Перфилова. Она вдруг неуверенно рассмеялась и сказала:

– Тебя хотят убить? Ну и дела! Видно, ты кому-то крепко насолил, Гена! Жену какого-нибудь крутого трахнул? Сочувствую! Тут, конечно, всякое хотение пропасть может – ничего удивительного. Но я-то тут при чем, Гена?

Перфилов испугался. Он даже сел и почти умоляющим тоном проговорил:

– Но ты же человек, Ленка! Ты женщина! Ты же чуткая и добрая! Ты сама говоришь, что я тебе не чужой. Как же ты так? Меня ведь прикончат – ты никогда этого себе не простишь! Я просто тебя прошу! Ну, хочешь, на колени встану?

При этих словах Ленка, к его неудовольствию, прыснула, но, быстро подавив улыбку, сказала:

– Не надо на колени. Но, между прочим, мне обидно, Гена! Думаешь, я не вижу, какими глазами ты на меня смотришь? Я для тебя так, эпизод. Наивная дурочка, которая развлекает тебя по пятницам. А в другие дни недели ты находишь женщин поприличнее, так ведь?

– Да не было никаких женщин, клянусь тебе! – почти завыл Перфилов. – Что ты выдумала?

– Да ты сам мне рассказывал, – хладнокровно заметила Ленка. – Когда пьяный был.

Перфилов дернул себя за волосы и застонал.

– Ну я не знаю, как тебя уговаривать! – безнадежно сказал он. – Но так и знай – я никуда отсюда не уйду! Хоть что делай. Мне все равно. Запрусь в ванной и не выйду. Мне еще пожить хочется.

Ленка спокойно посмотрела на него и отошла к платяному шкафу. Открыв дверцу, она буднично сказала, рассуждая вслух:

– Не знаю, что надеть. Думала, что-нибудь поярче, но вроде неудобно – у Наташки настроение похоронное… А в черном тоже как-то глупо. Типа намек, да? Как ты думаешь, вот это синее платье – по-моему, хорошо будет?

Перфилов смотрел на нее глазами затравленного лося и ничего не отвечал. Ленка достала платье и прикинула к своей фигуре.

– Между прочим, растолстела я, – пожаловалась она. – На целый килограмм поправилась. Подруга шейпингом зовет заниматься. Думаю, может, и правда?.. Только дорого это. Одно занятие знаешь сколько?.. – Она вдруг обернулась и добавила, предупреждая: – Я, Гена, не из стервозности, как другие бабы, но ты учти, что мужчина, который ко мне придет, он в охране работает и карате серьезно занимается. Какой-то у него там пояс. И он очень горячий. Он тебя покалечить может, а мне этого совсем бы не хотелось.

– Час от часу не легче! – плачущим голосом сказал Перфилов. – Вы все сговорились, что ли? И что это за наваждение такое? Ну, я не знаю, ну скажи этому своему костолому, что я твой брат, что ли!.. У тебя брата не может быть, что ли? Приехал погостить из Орехова-Зуева…

Ленка вздохнула и с платьем в руках присела на край кровати.

– Знаешь что, – сказала она ласково. – Ты еще можешь у меня побыть, пока я от Наташки не приду. А потом сходи куда-нибудь погуляй, если тебе и правда некуда пойти. В кино, например. Или в ресторан. У тебя же есть деньги… А на брата ты совсем не похож.

– Сходи погуляй! – саркастически повторил Перфилов. – На улице, между прочим, не месяц май! Эх!.. – Он безнадежно махнул рукой и угрюмо затих.

Ленка некоторое время непонятно смотрела на него, а потом ушла одеваться. Перфилов сидел на постели, не шевелясь, погруженный в свои невеселые думы. Он даже не поднял головы, когда через полчаса уже принаряженная и надушенная Ленка заглянула в комнату и сказала весело:

– Я уже ухожу, лапуля! Если захочешь кушать, поищи что-нибудь в холодильнике. Только, пожалуйста, не пей шампанское, ладно? Это я на вечер приготовила. И пожалуйста, не настраивай себя так трагически. Все образуется!

Целовать она его на прощание не стала и с видимым облегчением упорхнула. Оставшись в одиночестве, Перфилов длинно и грязно выругался, потом плюнул в сердцах на пол и лениво слез с постели. Почесывая голый живот, он прямиком отправился на кухню и открыл холодильник.

– Сволочи! – сказал он вслух, неизвестно кого имея при этом в виду.

Потом он достал из холодильника приготовленную на вечер бутылку шампанского, мстительно сорвал пробку, обрызгав пеной стол и подоконник, и стал пить прямо из горлышка. Шампанское струилось у него по подбородку, стекало на живот, но Перфилов не обращал на это внимания. Когда он уговорил бутылку целиком, на душе стало чуть полегче.

Тогда Перфилов, словно доказывая кому-то, принялся хозяйничать в чужой квартире. Он на полную катушку запустил душ, включил телевизор и принялся слоняться из угла в угол, беспрерывно куря и стряхивая пепел куда попало. Это свинство приносило ему странное удовлетворение и давало ощущение свободы. Правда, он понимал, что выглядит смехотворно и весь его пыл пройдет, как только закончится действие шампанского. Но Перфилов уже придумал, что ему делать.

Он наскоро принял душ, наделав в ванной луж на полу и пятен на стенах, вытерся полотенцем хозяйки, которое демонстративно швырнул посреди комнаты, и, с отвращением натянув на себя грязную, пропотевшую одежду, принялся звонить Марии Строевой.

Поскольку благотворное действие шампанского уже начинало заканчиваться, а расслабленное душем тело, словно свинцом, наливалось болезненной усталостью, Перфилов невольно впадал в нервозность и вел себя не так, как ему на самом деле хотелось. Со своей знаменитой теткой он разговаривал с излишним надрывом и чересчур грубо, что было ничем не оправдано – она была его единственной надеждой. Он это отлично понимал, но остановиться не мог.

– Ты звонила своему мужу? – с ходу поинтересовался Перфилов, когда Мария взяла наконец трубку. – Ну что? Что он сказал? Он тебе не поверил, конечно? Ну! Почему ты молчишь?

– Потому что ты мне рта открыть не даешь, – сухо ответила Мария. – Гуров сказал, что ты ведешь себя глупо. Лучший для тебя выход – побыстрее явиться к нему и все рассказать. Вот что он просил меня тебе передать.

– Ага, только и ждет, когда я сам приползу в его мышеловку! – злорадно сказал Перфилов. – Ты мне одно скажи – собирается он ловить настоящих убийц или нет? – почти истерически выкрикнул он. – А все остальное, что он говорит, – это просто ля-ля, поняла?

– Во-первых, успокойся, – ответила Мария. – С тобой, насколько я понимаю, ничего пока не случилось. Подумай лучше о той, которой повезло гораздо меньше, чем тебе!

– Ага, значит, я еще виноват, что меня не отправили на тот свет! – обрадовался Перфилов. – Ты укоряешь меня тем, что я остался жив. Прекрасно! Можешь не расстраиваться. Скоро увидишь меня в морге! Для вас это будет праздник, я понимаю!

– Ты несешь чушь, – спокойно заметила Мария. – Нельзя так распускаться. Ты же все-таки мужчина, хотя так сразу этого и не скажешь. А что касается настоящих убийц, то без тебя их поймать будет слишком сложно. Ты должен встретиться с Гуровым. Где ты сейчас находишься?

– Так я тебе и сказал где! – зло ответил Перфилов. – И не подумаю.

– И кому от этого будет хуже? – возразила Мария. – Сколько можно прятаться? Тебя же все равно найдут.

– Да, конечно, меня вам найти проще, чем настоящих бандитов! – упрямо заявил Перфилов.

– Заладил! – с досадой сказала Мария. – Как их будут искать, когда ты – главный свидетель? Ну, боишься выходить из своей норы – так хотя бы позвони Гурову. Записывай его номер телефона!..

– Не стану я ему звонить! – упрямо буркнул Перфилов, однако номер все-таки записал.

После этого разговор выдохся. Перфилов вдруг потерял ко всему интерес и быстро распрощался. Он положил телефонную трубку и оглянулся по сторонам. Вид чужой ухоженной квартирки привел его почему-то в бешенство. Ему вдруг захотелось устроить тут погром, захотелось, чтобы этой безмозглой Ленке стало так же больно, как и ему, и лишь перспектива возможных осложнений удержала его от решительного поступка.

Но покорно ждать неизвестно чего в тишине и одиночестве было выше его сил. Перфилов закурил, взял со стола связку запасных ключей, которые оставила ему Ленка, и вышел из дома.

Отсутствовал он совсем недолго – на первом этаже был магазин, и Перфилов нашел там все, что было необходимо. Вид и приятная тяжесть бутылок немного подняли настроение. Вернувшись в квартиру, Перфилов, не откладывая, принял хорошую дозу и, окончательно приободрившись, неожиданно для себя позвонил Гурову. Что он ему скажет, Перфилов не знал, но ему ужасно хотелось услышать голос опера – Перфилов был убежден, что по голосу сумеет понять, что у Гурова на уме.

Гуров узнал его сразу и, кажется, совсем не удивился.

– Зря вы так, Геннадий Валентинович! – с легким упреком сказал он. – Сбежали, прячетесь… Не по-взрослому как-то получается! Назвался груздем – полезай в кузов! Слыхали такую пословицу?

– Мы с вами что – пословицами будем перебрасываться? – с вызовом ответил Перфилов. – Если у вас ко мне есть дело, так и давайте о деле! Мария сказала, чтобы я позвонил. Я позвонил. Что дальше?

– Ну откуда я знаю, что дальше, Геннадий Валентинович! – удивился Гуров. – Вы настолько непредсказуемы, что я даже теряюсь. Вообще-то я рассчитывал, что мы сумеем найти общий язык. Это ведь в ваших интересах. Неужели и дальше будете прятаться? Это же смешно.

– А мне, представьте, не смешно! – отрезал Перфилов. – Меня ищут убийцы, а теперь еще и родная милиция только и ждет, как бы запихать меня в кутузку. Мне совсем не смешно, господин опер!

Водка начинала забирать Перфилова, и язык у него уже слегка заплетался. Гуров это заметил, но виду не подал.

– Геннадий Валентинович, – проникновенно сказал он. – Уверяю вас, это заблуждение. Никто не собирается сажать вас в кутузку. Следствие нуждается в ваших показаниях. Очень нуждается. Но ни у кого даже мысли не возникает, что вы причастны к убийству.

– Я вам не верю, – заявил Перфилов.

– Это ваше право, – согласился Гуров. – А все-таки на досуге подумайте. Вечно так продолжаться не может. Рано или поздно вас найдут. И хорошо, если мы найдем первыми. Понимаете, о чем я? Кстати, должен вам сообщить – по постановлению городской прокуратуры на вашей квартире сейчас производится обыск. Дело в том, что вы оказались полностью правы – кто-то сильно вами интересуется. Настолько сильно, что перевернул ваше жилище буквально вверх дном. Кстати, может быть, подскажете, что эти люди у вас могли искать? Сразу скажу, что это не ограбление, потому что ни деньги, ни ценные вещи, похоже, не тронуты…

Несмотря на опьянение, Перфилов был ошеломлен.

– Я не знаю, чего им от меня нужно! Я сто раз это уже говорил! – выкрикнул Перфилов и вдруг, сообразив, прошептал в ужасе: – Так, значит, они и правда ждали меня дома?.. А я ведь мог их не заметить! Какой кошмар!

– Это еще не кошмар, Геннадий Валентинович, – назидательно заметил Гуров. – Кошмар произошел на квартире вашей знакомой. И мы с вами должны сделать все, чтобы этот кошмар не повторился.

– И вы… И вы правда роетесь сейчас у меня дома? – подозрительно спросил Перфилов. – А по какому праву?.. Хотя что я говорю! – горько засмеялся он. – Сейчас у вас все права… А я – человек вне закона, изгой, можно сказать…

– Вы заговариваетесь, Геннадий Валентинович! – строго оборвал его Гуров. – Я понимаю, что вы человек творческий, но у нас с вами разговор деловой, и давайте вести его по-деловому, без эмоций! Скажите, когда мне вас ждать? Как разумный человек вы должны понимать, что иного выхода у вас нет. Итак, когда?

– Я подумаю! – буркнул Перфилов и положил трубку.

Он был порядком смущен и сбит с толку. Теперь еще на него свалился и обыск на квартире. Мысль о том, что в его доме хозяйничают посторонние люди в мундирах, покоробила его и напугала. В этот момент он действительно почувствовал себя изгоем, щепкой, которую несет безжалостный грязный поток.

– Какому дьяволу… – пробормотал он, протягивая руку к бутылке и глядя остановившимися глазами в пустое окно. – Какому дьяволу я перешел дорогу, хотел бы я знать…

Он наклонил горлышко, и водка с плеском полилась в стакан. И одновременно с этим звуком из прихожей донесся мелодичный щелчок открывающегося замка.

Перфилов не сразу обратил на него внимание и с некоторым запозданием повернул непослушную голову. За спиной у него стояли два незнакомых человека. Просто стояли и смотрели на него злыми глазами.

Глава 6

Оказалось, что ответить на вопросы Гурова в принципе очень даже можно. Фотограф Сергей, которого пригласил Фрейман, был не слишком разговорчив, но увиливать от ответов не стал. Он совершенно точно сообщил Гурову, что в день получения гонорара Перфилов намеревался навестить свою любовницу, с которой в последнее время встречался особенно часто – а именно Гловацкую. О каких-то иных планах разговоров не было. Сергей также сообщил, что ни испуганным, ни озабоченным Перфилов в тот день не выглядел – наоборот, настроение у него было приподнятое и даже игривое. Он собирался "оттянуться на всю катушку", по его собственному выражению.

В общем, эта информация мало что могла прояснить – Гловацкой уже не было в живых. Но фотограф Сергей назвал Гурову еще несколько человек, которые могли считаться близкими приятелями Перфилова, и это уже было кое-что. Правда, в основном это были фамилии и прозвища, а также какие-то почти безликие Ленки, Татьяны и Анжелы, о которых Сергей имел только приблизительное представление, но все-таки он сообщил Гурову два телефонных номера, которыми тот и решил в самое ближайшее время заняться.

Он вернулся в главк и уже собирался позвонить некоему Видюнину, рекламному агенту, работавшему на одной из местных телевизионных студий. По словам Сергея, Перфилов частенько проводил время в обществе этого человека. Однако здесь Гурова ждал неприятный сюрприз – сотовый телефон Видюнина не отвечал, а на студии ему ответили, что Видюнин находится в больнице, потому что вроде бы сломал ногу. В какой больнице обосновался Видюнин, никто Гурову ответить не мог. Приходилось все начинать сначала.

Но тут вернулся Крячко. Он уже побывал в офисе, где работала Гловацкая, и кое-что выяснил.

– Там, конечно, все в шоке, – сообщил он. – Гловацкую ценили как работника и как женщину. По-моему, половина мужчин в фирме были в нее слегка влюблены. По секрету мне сказали, что у нее когда-то был роман с шефом, Ивановым Виктором Леонидовичем. Это такой представительный человек лет пятидесяти, довольно моложавый, из таких, что нравятся женщинам. Он, разумеется, ничего такого не подтверждает, говорит, что женатый человек и вообще на работе занимается только работой. Но чувствуется, что смерть Гловацкой для него нечто большее, чем потеря ценного работника.

– А как он физически? – поинтересовался Гуров. – Мог он убить женщину голыми руками, как ты думаешь?

– Ну, вообще-то, мужик крепкий, – ответил Крячко. – Но, честно говоря, представить его в роли убийцы трудно. Чрезвычайно уравновешенный и рассудительный мужчина. К тому же его роман с Гловацкой, если верить слухам, закончился уже два года назад. После этого между ними сохранялись ровные дружеские отношения. Никаких разборок и истерик, все по-европейски.

– Однако не исключено, что в душе этого человека дремал вулкан ревности, – заметил Гуров. – Вдруг он вот так и выплеснулся в один прекрасный момент?

– Ну-у, вряд ли, – покачал головой Крячко. – Ничего похожего. Он ведет себя совершенно естественно. На всякий случай можно будет проверить алиби. Наверняка то утро он провел дома.

– А что говорят про Гловацкую сотрудники? Никаких предположений о причине смерти?

– Я же говорю, все в шоке, – помотал головой Крячко. – Никто и предположить не мог, что такое случится. Кстати, о ее связи с Перфиловым многие знали. То есть видели ее с мужчиной, похожим на Перфилова. Между прочим, все удивляются, что она в нем нашла. Местные женщины даже в курсе, что он фотограф и алкаш. Но не совсем безнадежный. Скорее непутевый. Поэтому всем было обидно за Мариночку. Кстати, есть свидетели ее телефонного разговора пятнадцатого сентября – днем ей позвонил этот самый непутевый и, видимо, предложил немедленно пропить гонорар. Потому что призывал Гловацкую уйти с работы.

– А что она?

– Она его очень хорошо отчитала, чем заслужила всеобщее одобрение, – сказал Крячко. – Заявила, что ей некогда развлекаться. И вообще, если верить ее сослуживицам, в последнее время в отношениях Гловацкой и Перфилова стал намечаться определенный холодок. Мне по секрету сказали, что очень надеялись, что Мариночка этого типа скоро бросит.

– Вот как? – задумчиво проговорил Гуров. – И насколько этим секретам можно верить, как ты полагаешь?

Крячко пожал плечами.

– Как вообще женским секретам, наверное. Но факт остается фактом – Гловацкая предпочла остаться на работе. А своего любовника она едва ли не матом послала.

– А любовник без меры пьет и в пьяном виде способен выкинуть что угодно, – принялся размышлять вслух Гуров. – И невольно перед нами, товарищ Крячко, встает вопрос, а не спектакль ли разыгрывает перед нами эта творческая личность? Не является ли история о людях в черном плодом художественного воображения? Равно как и ловко сымитированный разгром в квартире? Не пытается ли господин Перфилов водить нас за нос?

– Ну что же, – серьезно откликнулся Крячко. – Версия правомерная. Никто этих людей в черном не видел. Мобильник, отпечатки пальцев Перфилова в квартире Гловацкой. И на его странное бегство можно ведь посмотреть совсем под другим углом. А что, если это тоже намеренно разыгранный спектакль? С некоторым прибабахом, конечно, а по-научному говоря, с некоторой долей абсурда. Но ведь у нашего Перфилова с головой не очень хорошо…

– Все может быть, – хладнокровно согласился Гуров. – Правда, сложновато получается для запойного, но, кто знает, может, он и свою зависимость от алкоголя преувеличивает – специально для нас?

Он прошелся по кабинету, морща лоб, а потом махнул рукой.

– Нет, не вытанцовывается! Труп Гловацкой лежал у порога. Если предположить, что убил ее находящийся в состоянии невменяемости Перфилов, то тогда вопрос – а где сопротивление, крики, опрокинутая мебель? Гловацкую убили одним точным ударом. А если Перфилов был трезв как стеклышко и настолько собран, то почему он не позаботился об отпечатках пальцев и забытом мобильнике? Ну и самое главное – эксперты подтверждают, что замок в квартире Гловацкой был вскрыт с применением отмычки. Значит, Перфилов разжился еще и отмычками? Просто какой-то боец невидимого фронта получается. Но ведь мы его с тобой видели. Возможно, женщины что-то в нем находят, но, на мой взгляд, Перфилов – порядочная тюха. И если все это сыграно, то никакой он не фотограф, а великий актер, вот что!

– Ну а что? – сказал Крячко. – У него есть в кого. Родство, конечно, дальнее, но иногда генетика такие фортеля выкидывает…

– Думаю, генетика тут ни при чем, – возразил Гуров. – Тут весь вопрос в том, что Перфилов делал в промежутке между тем моментом, когда он утром пятнадцатого получил гонорар, и тем моментом, когда утром семнадцатого сбежал из квартиры Гловацкой. Если верить показаниям соседей, ничего необычного за эти два дня с Гловацкой не произошло. Никто как будто бы к ней не приходил. Еще шестнадцатого люди видели, как она одна возвращалась с работы. Вообще, говорят, гости у нее бывали нечасто, мужчины в том числе. И никогда никакого шума, никаких скандалов… Но ведь встречалась же она с Перфиловым! Надо понимать, к агрессии он до сих пор не был склонен. Да и на работе о нем отзывались как о человеке спокойном, несмотря на приверженность к алкоголю. Выходит, за эти два дня что-то кардинально изменилось?

– Мало ли как о нем отзывались! – возразил Крячко. – Я знал женщину, которая о своем муже отзывалась как о редком семьянине и исключительно внимательном муже. На работе его перед каждым праздником награждали грамотами и ценными подарками. А по вечерам он регулярно напивался и бил жену смертным боем. Просто он никогда не страдал похмельем и с утра уже выглядел как огурчик. Никто и подумать не мог. Но однажды он выпал ночью с балкона, сломал ногу – и все открылось.

– Вот, кстати! – вспомнил Гуров. – Мне дали несколько фамилий. Это люди, с которыми Перфилов более-менее близок. Среди них некий Видюнин. Тоже на днях сломал ногу. В какой больнице лежит, неизвестно. Но у меня насчет этой ноги нехорошее предчувствие. С чего это она вдруг сломалась именно тогда, когда мне захотелось познакомиться с ее хозяином? Ты попробуй выяснить, где он обосновался.

– Я попробую, – сказал Крячко. – А Балуев еще не звонил?

– Нет, но он с экспертами уже там, в Старопетровском переулке, – ответил Гуров. – Будем надеяться, что наших следов они там не обнаружат.

– Дай бог, чтобы они вообще-то что-нибудь обнаружили, – заметил Крячко. – Кроме пустых бутылок. Ты не заметил там пустых бутылок? Я, между прочим, тоже. И это говорит не в пользу Перфилова. Каждый уважающий себя пьяница заставляет все углы использованной тарой. Какой делаем вывод?

– А я вот знал одного мужчину, – хитро улыбаясь, сказал Гуров, – в жизни которого не было ни одного дня, чтобы он как следует не нализался. Но при этом серьезнее бутылок из-под кефира в его квартире ничего не водилось. А знаешь, как открывался ларчик? Этот человек пил только в специально отведенных для этого местах – кафе, ресторанах и цирковых буфетах.

– Один – один, – сказал Крячко. – Но скажи, какого черта этот артист от нас прячется? Зачем он осложняет жизнь себе и нам заодно?

– Пьяницы всегда осложняют жизнь, – философски заметил Гуров. – И себе в первую очередь. Ничего загадочного тут нет – стоит только вспомнить некоторые эпизоды собственной биографии, и все сразу встает на свои места. Мне кажется, непоследовательное поведение Перфилова именно тем и объясняется, что мозг его никак не придет в порядок после алкогольного удара. Как только в голове у него прояснится, он придет.

Грубоватое лицо Крячко выразило глубокое сомнение, но ответить он ничего не успел, потому что зазвонил телефон Гурова. Тот поспешно поднес трубку к уху и почти одновременно, состроив зверскую гримасу, принялся подавать Стасу загадочные энергичные знаки. Тот понял все на лету и, выбежав в коридор, по своему телефону связался со службой прослушивания.

– У Гурова на мобильном висит объект! – сообщил он. – Кровь из носу – узнайте, откуда он звонит! И сразу докладывайте нам по служебному!

Когда он вернулся в кабинет, Гуров уже заканчивал разговор. Господин Перфилов по-прежнему был скуп на слова. Но уже одно то, что он нашел в себе силы позвонить, вселяло некоторые надежды.

– Вы заговариваетесь, Геннадий Валентинович! – строго сказал в телефонную трубку Гуров, подмигивая Крячко. – Я понимаю, что вы человек творческий, но у нас с вами разговор деловой, и давайте вести его по-деловому, без эмоций! Скажите, когда мне вас ждать? Как разумный человек, вы должны понимать, что иного выхода у вас нет. Итак, когда?

Ответ, скорее всего, оказался расплывчатым, потому что лицо Гурова разочарованно вытянулось. Он секунду подождал, а потом положил мобильник.

– Он подумает, – саркастически сообщил Гуров Крячко. – Однако для размышлений он не в самой подходящей форме. Опять пьян. Но чувствуется, что человек уже на пределе. Нет, это не хладнокровный убийца, Стас. Заурядный обыватель, попавший в переплет. Нам просто необходимо как можно быстрее выяснить, что с ним произошло в те два дня, которые стали для него роковыми. Что с прослушкой?

– Они позвонят, – заверил Крячко и тут же бросился к столу. – О, уже звонят! Наверное, это они!

Он схватил трубку и торжествующе посмотрел на Гурова.

– Так, я слушаю! – заорал он. – Так! Понял. Так. На хрена мне записывать – у меня память, как у Каспарова! Ну все, спасибо, мужики!

Он с треском положил трубку на рычаг и сообщил:

– Есть! Алтуфьевское шоссе! Частная квартира. Адрес я запомнил. Едем, пока этот хлюст не сделал ноги?

Гуров посмотрел на него, вздохнул и сказал:

– Едем!

Глава 7

– Поспешишь – людей насмешишь, – хмуро процитировал Гуров. – Мы с тобой оба шестой десяток разменяли, а ума не нажили. Помчались взапуски, как школьники на свидание! Мы с тобой вроде никогда раньше не слышали про дверные замки.

– Ну про замки-то мы как раз все знаем! – самодовольно откликнулся Крячко. – В принципе я и сейчас готов применить свои знания на практике. Я эту дверь так открою, Лева, что и сам даже не замечу.

– И не думай даже! – прикрикнул Гуров. – Хватит с нас этих авантюр. А то, боюсь, втянемся. Мы ведь даже не знаем, что это за квартира и что там внутри. Нет, мы пойдем другим путем, как говорил вождь и учитель…

Прибыв на Алтуфьевское шоссе, они оказались перед простым, но крайне неприятным фактом – нужная им квартира была заперта, а на звонки и стук никто не отзывался. То ли там уже никого не было, то ли обитатели не хотели себя обнаруживать. Подразумевался и еще более худший вариант – прослушка неправильно определила номер. Учитывая это, Гуров сразу же отбросил мысль о незаконном проникновении в квартиру. Оставалось одно – беседовать с соседями.

На лестничной клетке было еще пять квартир, но хозяева присутствовали только в двух. Причем в одной из квартир с ними категорически не захотели разговаривать. Старческий голос из-за запертой двери сообщил, что хозяин не желает иметь ни с кем дела и, если беспокойство не прекратится, он немедленно вызовет милицию. Крячко пытался втолковать, что они и есть милиция, но его слова пропали впустую.

– Поговорили! – заключил Крячко, посмеиваясь. – Народ уже в упор не видит милицию. Куда это годится?

– Погоны надо носить, а не рваные джинсы! – назидательно заметил Гуров. – Сто раз тебе говорили. Ты похож на безработного тренера по стоклеточным шашкам, а не на милиционера.

– Между прочим, для работы это очень удобно, – возразил Крячко. – Тем более что вот ты похож, а тебе все равно не открыли.

– Ничего, сейчас откроют, – уверенно сказал Гуров, нажимая на кнопку очередного звонка.

Он как в воду смотрел. В следующую минуту загремел замок, и дверь в квартиру бесстрашно отворилась. Перед ними стояла очень миловидная девчонка с живыми насмешливыми глазами. На ней были розовые слаксы и майка всех цветов радуги.

– О-па! Мужчины! – сказала она с некоторым изумлением. – Вы, наверное, к папаше? А он на работе. Вы разве не знаете, что днем люди, как правило, все на работе?

– Вы же не на работе, – возразил Крячко. – Да и мы, например, тоже не совсем на работе. Да, правду сказать, ваш папаша нам совсем и не нужен.

– Нормально! – возмущенно сказала девчонка. – А кто же вам нужен? Вы, может, продаете чего – пылесосы там, косметику? Нам ничего не требуется.

– Охотно верю, – улыбнулся Гуров. – Такой красавице зачем косметика? Но мы ничего не продаем. Мы из милиции.

– Ну, вообще! – захлебнулась от удивления девушка. – Вот вы даете! Я торчу от вас. Милиция мне еще меньше нужна, чем пылесос, между прочим.

– Не зарекайтесь, девушка, – покачал головой Крячко. – Никогда не знаешь, где соломки постелить, понимаете?

– Тоже верно, – вздохнула девушка. – Только все равно я не понимаю…

– Да ничего страшного, – вмешался Гуров. – Мы всего-то хотели узнать, кто у вас живет в квартире напротив и где этот человек сейчас. Если можете, помогите нам – это очень важно. Мы, видите ли, с коллегой – оперуполномоченные по особо важным делам. То есть пустяками заниматься не станем, и любопытство наше отнюдь не праздное. Скажу вам по секрету, речь идет об убийстве…

– Ничего себе! – ахнула девушка. – А убили-то кого? У нас в доме, что ли?

– Нет-нет, успокойтесь! – сказал Гуров. – Убийство произошло не здесь. Возможно, и соседи ваши не имеют к этому ни малейшего отношения. Но все-таки хотелось бы кое-что уточнить.

– А чего уточнять? – недоуменно моргая ресницами, сказала девчонка. – Это всем известно. В этой квартире Ленка Карпова живет. Нормальная девчонка. Одинокая, самостоятельная. Она косметику в каком-то магазине продает…

– Ну вот видите, – заметил Крячко. – Никуда от этой косметики не денешься. Говорите, одинокая она?

– Ленка-то? Конечно, одинокая! Ей уже лет двадцать восемь, наверное. В таком возрасте мужика найти такая проблема!

– Ну, мужика-то найти – что за проблема? – авторитетно заявил Крячко. – Мужики на одиноких, как бабочки на огонь, слетаются. Жениться только не хотят, сволочи!

– А вы разбираетесь! – иронически заметила девушка. – Сами небось еще тот фрукт?

– Ну что вы, он у нас серьезный мужчина, – заступился за друга Гуров. – Это он так, чисто теоретически. Значит, соседка ваша работает в магазине? В каком, не знаете?

– Не знаю, – пожала плечами девушка. – Где-то в центре, я не интересовалась.

– Сейчас она, конечно, на работе? – уточнил Гуров.

– Н-нет, по-моему, не на работе, – мотнула головой девушка. – Она, по-моему, дома должна быть. У нее выходной. У нее график какой-то чудной – никак не могу запомнить. Но я ее сегодня видела – примерно час-полтора назад. Я из булочной шла, а она на автобус садилась. Не на тот, что в центр идет, а наоборот. Значит, не на работу.

– Вот, значит, как! – разочарованно сказал Гуров. – Тогда еще один вопрос. А сегодня гостей у вашей соседки не было? Может быть, приходил к ней мужчина? Такой, лет тридцати пяти, в светло-коричневом костюме, на лицо не урод, но слегка потрепанный?

Девчонка посмотрела на Гурова иронически.

– Может, и приходил, – сказала она. – Я на потрепанных не западаю.

– И все-таки, приходил или нет? – настойчиво повторил Гуров.

– Да не видела я! – уже с досадой сказала девчонка. – Вы чего думаете – у меня других дел нет, кроме как за соседями подсматривать? Вообще, если хотите, слышала я сегодня – случайно, – как Ленка с каким-то мужиком разговаривала. И вроде он к ней потом зашел. А уж какой он там – плешивый или кривоногий, – этого я не знаю.

– Я о плешивости ни слова не говорил, – улыбнулся Гуров.

– Тем более! – гордо сказала девушка. – Еще есть вопросы?

– Ну уж какие тут вопросы! – развел руками Крячко. – Вы нас, можно сказать, поставили на место. Ходим тут, ерунду всякую выспрашиваем…

– Ну, я не сказала, что ерунду, – неожиданно смутилась девушка. – Это уж вы сами выдумали.

– Может, и выдумали, – не стал спорить Крячко. – Нам теперь ничего и не остается, как только выдумывать. Туман!

– А вот лифт шумит, – услужливо сказала вдруг девушка. – Может, это как раз Ленка вернулась?

Оперативники обернулись. Действительно, снизу послышался шум ожившего лифта. Размеренно постукивая, кабина неторопливо поднималась и наконец с многообещающим щелчком остановилась именно на том этаже, где они находились. Оперативники с надеждой уставились на изрядно поцарапанные двери лифта. И, когда они разъехались, девушка за их спиной с удовлетворением сказала:

– О! Она и есть! Вам повезло, товарищи менты! – И тут же, возвысив голос окликнула: – Привет, Лена! А тут к тебе гости!

Вышедшая из кабины лифта женщина настороженно посмотрела на "гостей" и неопределенно кивнула. Женщина выглядела довольно привлекательно и в обычное время была, судя по всему, веселой и общительной особой. Но сейчас она, видимо, была чем-то сильно расстроена и погружена в свои мысли.

Роясь в сумочке в поисках ключа от квартиры, она почти равнодушно сказала:

– Вы ко мне? А я вас чего-то не знаю… Вы, может, из страховой компании? Так я не интересуюсь…

– Нет, мы из милиции, – ответил Гуров, показывая удостоверение.

– Милицией она тоже не интересуется, – вставила словечко насмешливая девушка.

Елена посмотрела потухшим взглядом на Гурова, потом на соседку и сказала беззлобно:

– Заткнись, Светка, ладно?

Гуров видел, как у нее мелко задрожали руки.

– Не волнуйтесь, – мягко сказал он. – Мы просто хотим с вами побеседовать. У вас какие-то неприятности?

– Неприятности-неприятности! – сердито пробормотала Елена. – Конечно, у меня неприятности. Вы думаете, когда вы приходите, это сплошная приятность? Тут и без вас забот полон рот…

Она наконец нашла ключ и, словно не замечая никого вокруг, подошла к двери и принялась копаться в замке.

– Поехала утешить подругу, – вдруг сказала Елена с раздражением. – А она, дура, наглоталась таблеток. Как раз передо мной в Склиф отвезли. Я – туда, а в палату не пускают. Говорят, не волнуйтесь – жить будет… Ну и спрашивается, какого черта я туда моталась? Только время убила!.. Да что за черт! Замок теперь не открывается!

Она сгоряча пнула дверь носком туфли и рассеянно посмотрела через плечо.

– Этот придурок, что ли, защелку опустил? – вполголоса произнесла она и надавила пальцем на кнопку звонка.

Она несколько раз позвонила и, распаляясь все больше, принялась колотить кулаком в запертую дверь.

– Ты заснул, что ли, придурок?! – с отчаянием выкрикнула она наконец и приложила ухо к двери.

– Простите за любопытство, – сказал Гуров. – Судя по всему, вы надеетесь, что у вас дома кто-то есть?

– Честно говоря, – ответила Елена, снова терзая кнопку звонка. – Я больше надеюсь, что все как раз наоборот. Вот только, наверное, зря надеюсь. Потому что эта скотина заперлась изнутри! Надо было догадаться, что он выкинет что-то в этом духе… Эх, я дура! Пожалела придурка – теперь расхлебывай!

– Простите, наверное, мы могли бы вам помочь попасть в квартиру, – вежливо сказал Крячко, подходя ближе. – Только сначала хотелось бы узнать, кого вы так честите?

Женщина оставила в покое звонок и, опустив плечи, повернулась к Стасу.

– Кого-кого, – грустно сказала она. – Нашла вот хахаля на свою голову! Намекнула ему, чтобы к моему приходу убирался, так он вот чего выкинул!

– А этого, гм… мужчину случайно не Геннадием Перфиловым зовут, а? – спросил Крячко.

Елена вдруг побледнела и едва не выронила сумочку из рук.

– Так вы за ним? – ахнула она. – Так он натворил чего-то? А я-то смотрю, что он как будто сам не свой! Надо же! То-то он все талдычил – мне некуда идти, некуда идти… И чего он накуролесил, товарищ милиционер? По пьяному делу чего-нибудь?

– А вот это мы как раз и хотели уточнить, – деловито сообщил Крячко. – Поэтому давайте сперва попробуем открыть ваш замочек…

Он деликатно отстранил хозяйку от двери и принялся за дело. Через минуту он вдруг обернулся и со встревоженной интонацией сказал Гурову:

– Лева, голову даю на отсечение – в замке кто-то рылся!

– Ты серьезно? – обеспокоился Гуров.

– Точно тебе говорю! Они его когда открывали, наверное, повредили наборный механизм, а потом захлопнули, и теперь только с мясом придется ломать.

– Какой ужас! – притворно вздохнула девушка Света, которая из любопытства продолжала торчать на лестничной клетке.

Крячко оглянулся и повелительно махнул рукой.

– Так, красавица, тащи сюда стамеску, топор, лом – что у тебя есть?

– У меня фен есть, – невозмутимо сообщила Света.

– Я те дам фен! – грозно рыкнул Крячко. – Топорик для разделки мяса есть небось? Вот и тащи!

Хозяйка испорченного замка покорно смотрела, как чужие люди с помощью соседского топорика отжимают входную дверь. Сейчас она была на все согласна, лишь бы побыстрее попасть в квартиру. Ее терзали нехорошие предчувствия – если Перфилова уже ищет милиция, чего уж тут ждать хорошего!

Дверь наконец была открыта. Елена намеревалась ворваться домой первой, но Крячко предупредительно удержал ее за плечи.

– Стоп, красавица! – строго сказал он. – Не лезь поперед батьки в пекло!

Он пошел вперед, быстро заглянул в комнату, на кухню и сразу вернулся.

– Кажется, пусто, – сообщил он Гурову. – Если клиент не воспользовался по своей привычке балконом, значит, его уже давно здесь нет. Но был – прошу убедиться…

Теперь они вошли в квартиру все вместе. Хозяйка ахнула и прижала к щекам ладони. С точки зрения Гурова, ничего страшного здесь не случилось, если не считать испорченного замка, но чувства Елены были ему понятны. Перфилов, предоставленный самому себе, кажется, не очень-то стеснялся. В комнате резко пахло водкой. Содержимое опрокинутой набок бутылки вылилось на стол и пропитало скатерть насквозь. На подоконнике стояла опорожненная бутылка из-под шампанского. Возле ванной на полу были лужи – но на этот раз не водки, а простой воды. Посреди комнаты валялось мокрое полотенце. Однако все это мало походило на следы борьбы. Лучше всего ситуацию характеризовали слова Елены.

– Какая свинья! – с чувством сказала она. – Вот сволочь! Шампанское выпил, гад! А я ведь его просила! – Елена едва не заплакала.

Гуров сочувственно приобнял ее за плечи.

– Вы давно знаете господина Перфилова? – спросил он.

– Что? Перфилова? – словно проснувшись, переспросила Елена. – Нет, не очень. Мы полгода назад познакомились. Он в наш магазин случайно зашел. Ему подарок надо было выбрать. Он мне сначала вообще-то понравился. Такой симпатичный мужчина, не жадный, шутил все время… В ресторан меня пригласил. Потом мы стали встречаться. Но серьезных отношений у нас с ним не получилось. Генка такой человек – он только о себе думает. Я, конечно, тоже не девочка. Но мне вообще-то тоже жизнь хочется устроить. Я с хорошим человеком познакомилась. А тут Генка вдруг приперся, пьяный, злой как собака – никогда его таким не видала…

– Когда это было? – спросил Гуров, наблюдая за тем, как Стас шастает по квартире, осматривая все углы.

– Постойте… – задумалась Елена. – А вот – семнадцатого числа он ко мне приходил. Чушь какую-то нес, что он пропал и вообще… Я ему сказала, что если столько пить, то обязательно пропадешь. А он наорал на меня и опять ушел. А сегодня вот опять приперся. Как чувствовал, что у меня выходной. Только сегодня он как побитая собака был. Даже, извините, по мужской части у него ничего не вышло, хотя вообще он на это дело мастер. Ну а вообще сначала у меня прощения просил, ласковый был… Это когда я ему сказала, что вечером гостя жду – вот тут он опять выступать начал. Не уйду, говорит, никуда – меня убить хотят… Огулял чью-нибудь жену – теперь прячется, пакостник… И где были мои глаза?

– Не знаю, утешит ли это вас, Елена, – сказал Гуров. – Но дело тут вовсе не в чьей-то жене. Похоже, вашего знакомого действительно хотят отправить на тот свет, но по какой причине – мы пока не знаем. Но очень хотели бы узнать. Только нам никак не удается с ним встретиться. Вот и сейчас – у нас была информация, что он находится в этой квартире. Однако…

– А я сама не знаю, где он, – мрачно проговорила Елена. – То его палкой не выгонишь, то на тебе, исчез. Да еще шампанское выпил, скотина, которое вовсе не для него приготовлено было! И замок вот еще сломал… Я теперь вообще не знаю, что делать. Я не миллионерша, между прочим…

– Ну, шампанское – дело поправимое, – сказал подошедший Крячко. – Насчет шампанского мы обязательно что-нибудь придумаем, милая! А что касается замка… Похоже, Лева, кто-то тут побывал совсем недавно. Обрати внимание – стакан на столе с водкой стоит, а бутылка опрокинута. Не меньше трехсот граммов вылилось. То есть человек только приступил – и вдруг отбой! С чего бы это? И замок поврежден. Я полагаю, пока он тут разливал на одного, кто-то вошел в квартиру и приказал ему с пьянством завязывать. Очень убедительно приказал. Не похоже, чтобы Перфилов спорил. Его без шума увели.

– Да уж я думаю, что без шума! – сердито сказал Гуров. – А вот куда его увели и зачем?

– Да уж не свадьбу фотографировать, я думаю, – ответил Крячко. – Повели разбираться, куда он дел то, не знаю что… – Крячко обернулся к хозяйке: – Перфилов вас, Леночка, случайно ничего не просил спрятать, подержать у себя дома?

– Кроме себя – ничего, – ответила Елена. – Себя он просил подержать. Только теперь все! – мстительно добавила она. – Теперь ноги его здесь не будет, паразита!

– Мудро, – рассеянно похвалил ее Крячко и повернулся к Гурову: – Дело дрянь, Лева. Теперь мы главной зацепки лишились. Этих людей наверняка уже и след простыл. Может, собаку вызвать?

– Не стоит мучить животное, – поморщился Гуров. – Думаешь, они гулять отправились? Доведет нас собака до тротуара, где у них тачка стояла, и что дальше?

– Тоже верно, – почесал в затылке Крячко.

Он сосредоточенно уставился на оскверненную скатерть и с сожалением пробормотал:

– А ведь совсем недавно он тут еще был! Это ж буквально вот случилось! Эх, невезуха!

– Ладно, что выросло, то выросло, – заключил Гуров. – Не все еще потеряно. Не может быть, чтобы эти люди в черном следов не оставили. Они перемещения Перфилова каким-то образом отслеживали. Значит, где-то брали о нем информацию – его адрес, его связи… И нам нужно сделать то же самое. Найти человека, который знал, что Перфилов мог у Леночки обосноваться. Вы, Елена, не подскажете нам, кто из друзей Перфилова был в курсе ваших с ним встреч?

– Ой, не знаю, – покачала головой Елена. – Как-то и не припомню сразу. Вроде он меня никому не показывал… Может, хвастался кому-то – не знаю…

– Хвастовством тут не обошлось, – возразил Гуров. – Дело в том, что кто-то точно знал вас и ваш адрес.

Елена посмотрела на Гурова широко раскрытыми глазами и вдруг сказала растерянно:

– А точно – было! Приезжал он ко мне как-то раз с мужиком. Веселый такой мужик, заводной – все с прибауточками, с анекдотцами… На меня такими глазами смотрел, будто проглотить хотел.

– Как его зовут, не помните?

– Да вроде Владимиром… – неуверенно сказала Елена. – Или Василием? Что-то в этом роде. А точно не помню. Он говорил, что на телевидении работает, рекламщиком. Может, врал?

Гуров и Крячко переглянулись.

– Василий Видюнин, верно? – уточнил Гуров.

Елена пожала плечами.

– Может, и он, – со вздохом сказала она. – Но, кроме этого человека, Генка ко мне никого не приводил, теперь я точно припоминаю.

Гуров решительно ткнул пальцем в грудь Крячко.

– Значит, так! Ты прямо сейчас ложишься грудью на телефон и выясняешь, где отдыхает Видюнин, а я опрашиваю окрестных жителей на предмет людей в черном. Балуева отвлекать пока не будем – он наверняка еще со Старопетровским не разделался. Все равно здесь мы ничего не найдем, и надеяться нечего. В их расчеты не входило здесь копаться. А вот засаду у вас, милая, поставить придется!

– Засаду? – пролепетала Елена. – Зачем засаду? Ко мне вечером человек должен прийти…

– Может так случиться, – строго сказал Гуров, – что придет к вам не один человек, а сразу несколько. А люди эти крайне опасны. И поверьте, я нисколько не преувеличиваю. Есть основания полагать, что эти люди уже совершили убийство. Между прочим, убита хорошая знакомая господина Перфилова. Вот и делайте выводы – нужно ставить засаду или нет.

– Ой, я не знаю, – жалобно прошептала Елена. – А как же я?..

– Вам лучше всего переночевать где-нибудь в другом месте, – категорически сказал Гуров. – А человеку, которого вы ждете, потом все объясните. Если он действительно вас ценит, он должен понять. Учтите, это очень серьезно, Елена!

– Ну ладно, – упавшим голосом сказала девушка. – Мне прямо сейчас уходить?

– Ну что вы! Спешить не стоит. Сейчас мы все официально организуем, дождемся своих людей… А вы пока можете отдохнуть.

– Да какой уж тут отдых! – уныло проговорила Елена. – Повеситься хочется!

– Не вешайте нос, все образуется, – утешил ее Гуров и сказал Крячко: – Давай действуй, Стас! Ищи Видюнина! А я пошел свидетелей искать и заодно с генералом свяжусь со своего телефона. Времени терять не будем. Они от нас не уйдут.

Глава 8

Через сорок минут на квартиру Елены Карповой явились трое муровцев, назначенных в засаду по личному распоряжению генерала Орлова. Старшим у них был капитан, носивший довольно многозначительную фамилию Стечкин. Гуров проинструктировал его и призвал быть крайне осторожным.

– Мы практически ничего не знаем о тех, кого ищем, – объяснил он. – Но, судя по всему, преступники эти опытные и безжалостные. Сюда они могут вернуться в поисках некоего предмета, или записки, или не знаю чего – в сущности, не это сейчас важно. Упустить их ни в коем случае нельзя. Но и своими жизнями рисковать не стоит. В крайнем случае разрешаю применять оружие на поражение.

– Постараемся взять живыми, товарищ полковник, – сказал Стечкин. – Не в первый раз.

– Такое, капитан, всегда как в первый, – усмехнулся Гуров. – Если что – звоните мне немедленно!

Стечкин пообещал звонить, и Гуров с Крячко отбыли. За это время Крячко уже сумел выяснить адрес больницы, в которой лежал с переломанной ногой гражданин Видюнин, и теперь оставалось только побыстрее навестить его.

– Надеешься, что Видюнин встречался с Перфиловым в эти дни? – поинтересовался у Гурова Крячко.

– Есть такая мысль, – признался Гуров. – Даже больше скажу – меня его сломанная нога обнадеживает. Все-таки не та теперь погода, когда ноги ломают. Вот я грешным делом и думаю – не помог ли кто господину Видюнину?

– Думаешь, тут есть связь?

– Не исключено. Совпадения всегда настораживают. Видюнин – хороший знакомый Перфилова. Перфилов влип в скверную историю. Видюнин тоже по-своему влип. Почему бы не предположить, что это явления одного порядка?

– Ну, я так скажу, – покрутил головой Крячко. – Если бы Видюнину намеренно ногу ломали, то, скорее всего, к ноге и голову бы присовокупили. Не верю я, что эти парни, которые Гловацкую убрали просто за то, что она их видела, оставили бы в живых Видюнина, которого они, по твоей невысказанной версии, допрашивали.

– А я и не говорю, что я в это верю, – ответил Гуров. – Я говорю, что только надеюсь.

В больнице, где отлеживался Видюнин, никаких проблем не возникло. Удостоверение с красными корочками произвело магическое действие, и свидание с пациентом им разрешили сразу же, несмотря на то, что по распорядку у больных был тихий час. Здесь выяснилось, что Видюнин занимает отдельную палату и никто мешать им не будет. Гуров и Крячко нарядились в какие-то подержанные белые халаты, которые предложил им персонал, и без предупреждения нагрянули в палату, где лежал Видюнин.

Тот, похоже, нисколько не удивился. Видюнин принадлежал к тем счастливым людям, которые в любой компании и в любой обстановке чувствуют себя как дома. Единственное, что их угнетает, – это неподвижность и невозможность проявить себя в полной мере. Именно в такую ситуацию сейчас и попал Видюнин. Прикованный к постели, с гипсом и грузом на поврежденной ноге, он изнывал от безделья и скуки. Правда, в палате у него стоял телевизор, но Видюнина это только раздражало – пробегающие на экране картинки напоминали об огромном веселом мире, который был сейчас для Видюнина недоступен. Он смотрел на экран с таким выражением на лице, словно наелся тухлой рыбы, и при этом монотонно и безостановочно ругался матом. Однако, увидев на пороге незнакомых людей, он разом оживился, заерзал и попытался занять сидячее положение.

– Мужики! – заговорщицким шепотом провозгласил он с ходу. – Вы ко мне или ошиблись палатой? Ну, не важно!.. Выручайте, мужики! Сгонять надо! Тут в трех шагах от больницы – крутой магазин, винный… Пузыречек коньячку, а? Не в службу, а в дружбу! Плачу двойной тариф! Ну, тройной!.. Ну, не дайте пропасть!

Он был полноват, но очень подвижен – даже в таком безнадежном положении. Судя по всему, это был очень жизнелюбивый и легкий человек. Наверняка он нравился женщинам. На его круглых щеках горел здоровый румянец, в глазах был задорный блеск, и только намечающаяся на макушке лысина портила все дело. Правда, Видюнин в порядке компенсации завел себе довольно внушительные, с благородной проседью бакенбарды, но, откровенно говоря, они ему не шли. С ними он чересчур напоминал гоголевского Ноздрева. Да и его просьба с обещанием тройного тарифа тоже отдавала чем-то сугубо ноздревским.

– Что, допекло уже? – сочувственно поцокал языком Крячко, с уважением рассматривая противовесы, удерживающие ногу Видюнина.

– Не то слово! – с жаром сказал Видюнин. – Не поверите, мужики, я вторую ночь не сплю! Глаз сомкнуть не могу! Такая дрянь в голову лезет… О судьбах интеллигенции начинаешь думать, о родине, о том, зачем в этот мир явился, понимаешь…

– Иногда и об этом не грех подумать, – заметил Гуров.

– Оно, может, и верно, – согласно кивнул Видюнин. – Подумать можно. Только не по ночам, мужики! Только не по ночам! Лучше уж по кладбищу прогуляться – это я вам говорю… Так выручите, а? – На лице его появилось почти умильное выражение.

– Может, и выручим, – неопределенно пожал плечами Гуров. – Если вы нас выручите, Василий Матвеевич. Ничего, правда, не обещаю, но шанс вам оставляю. А уж дальше сами думайте.

В глазах Видюнина появилось сомнение. Он озадаченно всмотрелся в лица оперативников и вдруг упал духом.

– А вы вообще кто, мужики? – спросил он. – Я вас вроде не знаю. А у вас ко мне дело, понимаешь… Если чего по пьянке не то сказал или еще что – то прошу прощения. Русская национальная особенность, ничего не поделаешь! Имейте снисхождение к человеческой слабости.

– А мы всю жизнь только этим и занимаемся, – успокоил его Крячко. – Проявляем снисхождение то есть…

Видюнин уже по-настоящему забеспокоился. Глаза его слегка забегали, и он проникновенно сказал:

– Нет, серьезно, мужики, если кого обидел, то вот прямо сейчас предлагаю мировую. Угощение за мой счет, естественно.

– Успокойтесь, Василий Матвеевич, – посмеиваясь, сказал Гуров. – У нас к вам никаких претензий. Только вопросы. Мы с товарищем из милиции. Разрешите представиться – полковник Гуров, а это вот – полковник Крячко.

Видюнин открыл рот.

– Из милиции… – потрясенно произнес он. – Картина Репина "Приплыли"! У меня нет слов.

– А вот это зря, – покачал головой Гуров. – Слова вам как раз сейчас понадобятся. Разрешите, мы присядем?

Видюнин закивал головой. При этом глаза его безостановочно перебегали с одного полковника на другого. Он мучительно пытался сообразить, чего такого мог натворить, что ради него отрядили такую ответственную группу. Он даже о коньяке, похоже, забыл начисто.

Оперативники расселись, и Гуров приступил к беседе.

– Начну сразу с главного, Василий Матвеевич, – сказал он. – Вы знакомы с гражданином Перфиловым Геннадием Валентиновичем?

– С Генкой-то? – почти радостно воскликнул Видюнин. – А то! Конечно, знаком. Можно сказать, не разлей вода. А вы, значит, насчет него?.. Ну, ясно!

– А что вам ясно? – спросил Крячко.

– Да все ясно, – махнул рукой Видюнин. – Генка, должно быть, чего-то такое отмочил. Небось по пьянке кому-то не тому рожу разбил? Это бывает. Я вот один раз тоже в ресторане по ошибке какому-то депутату врезал – так еле отмазался, понимаешь. Сколько мне это стоило, говорить не буду, но с тех пор я эту привычку бросил. Пускай лучше я лишний раз по тыкве получу, чем потом по адвокатам таскаться… Хотя если откровенно, то у кого на этих депутатов руки не чесались? Если, так сказать, без протокола…

– Выходит, тому депутату все-таки не по ошибке досталось? – с невинным видом спросил Крячко. – Ну да бог с ним, дело давнее! Нас более близкое прошлое интересует. Вы когда последний раз видели гражданина Перфилова?

Видюнин задумчиво почесал переносицу, а потом показал пальцем на Крячко и радостно сказал:

– Абсолютно точно – шестнадцатого сентября! – сообщил он. – Потому что мы с ним как пятнадцатого загудели, так больше суток практически и не расставались. Не потому, что у нас с ним любовь такая, а просто бывают такие обстоятельства – вроде и пора расставаться, а не получается! Это вы, как мужики, должны меня понять.

– Допустим, понять мы можем, – сказал Гуров. – Но хотелось бы знать подробности. Можете рассказать, что произошло с вами и Перфиловым в течение того времени, когда вы были вместе?

– Что – все рассказать?! – изумился Видюнин.

– Основные моменты, – пояснил Гуров. – Нам очень важно знать, чем занимался в эти дни Перфилов, чем был озабочен, о чем разговаривал, куда направился, когда вы с ним расстались. В общем, все, что заслуживает хоть какого-то внимания. Кстати, вы каким образом травму получили, Василий Матвеевич?

Видюнин махнул рукой и скорчил ироническую гримасу.

– Да все тем же образом, господин полковник! – жизнерадостно сказал он. – Все в том же пьяном угаре. Чисто по глупости. Мне, понимаете, одна женщина нравится. То есть я практически без ума от этой заразы, извините за выражение. А когда мужчина без ума, от него любой глупости можно ожидать. Короче говоря, заспорили мы с ней, готов ли я ради нее совершить поступок. Ну, я и предложил в качестве варианта, значит, из окна выпрыгнуть. У нее второй этаж, поэтому я думал – обойдется. Но по причине алкогольного опьянения не сгруппировался как нужно, и вот вам результат.

– Это очень увлекательная история, – серьезно сказал Гуров. – Почти Шекспир. А Перфилов при этой акции тоже присутствовал?

– Не-е, Генки уже не было, – покачал головой Видюнин. – Это уже когда мы расстались.

– Тогда оставим в покое ваши подвиги, – предложил Гуров. – И начнем сначала. Вы встретились с Перфиловым пятнадцатого. Во сколько и где?

– А я его случайно на улице увидел! Ехал на своем "Фольксвагене" в районе Краснопресненской набережной – смотрю, Генка стоит, злой как черт, а из пакета бутылки торчат. Я сразу почувствовал, что человек от одиночества страдает, и не мог не помочь, конечно…

– И в чем же заключалась помощь? – спросил Крячко.

– Ну, понимаете, Генка как раз бабки получил у себя в конторе, – объяснил Видюнин. – Хотел это дело отметить у дамы сердца. А дама сердца у него деловая вумен, по часам работает. Вот и ему сказала в том смысле, что делу время, потехе час. Короче, обломала мужика. А я ему предложил залить горе в теплой компании. У меня в Сокольниках есть одна знакомая… Тоже женщина от одиночества страдает. Вот к ней мы и поехали.

– Чем вы там занимались? – поинтересовался Гуров.

– Ну, сами понимаете, не кроссворды разгадывали, – самодовольно ответил Видюнин. – Правда, и безобразий никаких не было, потому что мы тут как-то незаметно стали налегать на коньяк и, в общем, уже с этого круга соскочить не смогли. Тут уже как бы круговорот пошел. Саморегулирующаяся система. Мы ведь до Сокольников еще в два места заехали – так, чисто по делу мне надо было. Там пару слов сказал, здесь рюмочку пропустил…

– И все на машине, верно? – с интересом добавил Крячко.

– Был грех, – признался Видюнин. – Но на меня это дело за рулем не влияет. Честно скажу, я на машине в любом состоянии как по линейке проеду. То есть полный автоматизм!

– Назовите все адреса, где вы с Перфиловым побывали, – потребовал Гуров.

– А это обязательно? – с сожалением спросил Видюнин. – Я в принципе ничего, да вот люди могут не так понять…

– Знаете, Видюнин, – серьезно сказал Гуров, – вот вы упомянули здесь о женщине, которую назвали дамой сердца Перфилова. Вы ее знаете?

– Видел один раз. А что?

– Эта женщина семнадцатого числа была убита в собственной квартире, – сурово сказал Гуров. – Причем в тот момент, когда там присутствовал Перфилов.

– Ничего себе! – выдохнул Видюнин и даже слегка побледнел. Улыбка мигом слетела с его лица. – И вы теперь подозреваете его в убийстве? А меня, значит, в соучастии?

– Мы смотрели вашу историю болезни, – любезно сказал Крячко. – Согласно записи приемного покоя вы поступили в больницу до того, как произошло убийство. Значит, в соучастники вы не попадаете.

– И то хлеб, – пробормотал Видюнин. – Но Генка… ничего себе! Никогда не думал, что он способен убить человека. Да он, по-моему, кошку пнуть не в состоянии. Хотя… Когда человек на грудь примет, тут ничего нельзя гарантировать. Тут за него уже бес работает. А Генка, надо сказать, здорово уже нагрузился, когда мы расстались.

– Перфилов был сильно пьян? – спросил Гуров.

– Только что на ногах держался, – сказал Видюнин. – А соображал туго. Можно сказать, на автопилоте держался. Последнее, что его на плаву держало, – это профессиональный азарт.

– Это в каком же смысле? – не понял Гуров.

– А он вечно с собой камеру таскает – то зеркалку, то цифровую. Говорит, что самое главное случается, когда фотоаппарат дома забываешь. Вот он и старался не забывать.

– И что же?

– Ну и тут то же, – сказал Видюнин. – Мы вечером шестнадцатого в Свиблово мотались. Чего нас туда понесло – не скажу. Понимаете, я ведь тоже уже не такой свежий был. А в таком состоянии вечно носишься из угла в угол, приключений ищешь. Если, конечно, сосредоточиться, то можно и вспомнить, чего мы туда подались… Вроде на этот раз Генка хотел каких-то знакомых повидать. Не знаю, дошел он до них или нет, потому что тут мы с ним маленько сцепились, и я психанул и уехал.

– Ногу ломать? – догадался Крячко.

– Ее, – кивнул Видюнин. – А чего психанул? Он сказал – я на пять минут. Потом полчаса его не было, а потом появляется и говорит, что пошел делать сенсационные снимки. Сам лыка не вяжет, глаза в разные стороны, и туда же – сенсационные снимки! А я его должен ждать, значит! А я, между прочим, сам в таком состоянии, что в любой момент прав могу лишиться. На фига мне это надо, правильно? Ну, я его и послал. Хочешь ехать, говорю, садись! А нет, значит, вали – сам будешь добираться. Ну, послали друг друга и разбежались. Обычное дело. А видишь, как все обернулось!

– На карте Москвы можете показать то место, где Перфилов собирался делать свои сенсационные снимки? – спросил Гуров.

– Ну, более-менее, – не очень уверенно сказал Видюнин. – Это мы примерно стояли в районе Берингова проезда – Генка его все еще Беринговым проливом называл… А он куда-то направо свернул в переулок. Или налево?.. Короче, свернул куда-то. В какой-то переулок. Там у него вроде знакомые живут. А прибежал такой возбужденный и ахинею начал плести.

– Что конкретно – не помните? – спросил Гуров.

– Да разве упомнишь, – смущенно пробормотал Видюнин. – Когда под этим делом. Язык ведь как помело… Да он еще нес не поймешь чего. Вроде про какой-то подвал говорил. Про бомбу. И что вот он пойдет и сделает такие снимки, что все ахнут. Короче, я ничего не понял. Вечерело уже – какие, к черту, снимки? Правда, я не фотограф – может, он со вспышкой собирался? Или пленка какая-то особенная…

– Так, значит, вы уехали? – уточнил Крячко.

– Уехал, – печально сказал Видюнин. – Да кабы я знал, что такое получится, я бы лучше его силой в тачку затолкал. Но вы опять же учтите, что я к тому времени тоже не в себе был.

– Это мы учитываем, – заметил Крячко. – Жалко, мы начальника ГАИ с собой не захватили – вот бы он послушал, в каком виде у него по дорогам водители разъезжают…

– Да у меня за всю практику ни одного ДТП, господин полковник! – с гордостью сказал Видюнин. – Только парковка в неположенном месте. А так я чист, как грудное дитя!

– Испорченное, надо сказать, дитя, – строго заметил Гуров. – Но мы, так и быть, закроем глаза. Тем более бог вас уже наказал. И кое-что ценное вы нам, надо признать, сообщили. Осталось только выяснить два вопроса – где конкретно в том районе стояла ваша машина и кто из знакомых Перфилова там проживает? Что касается первого вопроса, сейчас мой коллега попытается отыскать у кого-нибудь карту Москвы, и вы нам покажете это место. А фамилию знакомых Перфилова вы просто обязаны вспомнить, Василий Матвеевич!

– Вся штука в том, – озабоченно пробормотал Видюнин, – что я вообще не знаю, кто там у него живет. Не был ни разу, да и не слышал. Хотя… Будто бы он про каких-то родственников говорил. Но это, может, мне примерещилось. Врать не буду.

Пока Крячко ходил по больничным кабинетам в поисках карты, Гуров попытался для очистки совести выяснить еще кое-какие подробности.

– И все-таки, Василий Матвеевич, до вашей ссоры с Перфиловым какое у него было настроение? Не высказывал он озабоченности, каких-то страхов, опасений?

– Ничего абсолютно! – заверил Видюнин. – Вот когда он в самом начале со своей бабой поругался – тогда он немного смурной был. А потом отошел. Я бы сказал, что мы с ним оттянулись на славу. Тут другой вопрос, что Генка в последнее время сдавать начал. Он раньше свободно литр засадить мог – и ни в одном глазу. А теперь чуток перебрал, и смотрю – поплыл Гена… Все бы ничего, да ведь одно за другое цепляется. Проблемы всякие возникают… Профнепригодность там… Опять же, говорите, убийство. Неужели Генка до такого уже дошел? Эх, кабы заранее знать!

– Пить меньше надо, – убежденно сказал Гуров. – Тогда и заранее знать ничего не потребуется. Вы бы, дорогой, хотя бы то знали, что с вами вчера происходило, а то ведь и здесь у вас полный туман. Хорошо еще, что вы себе на этот раз ногу сломали, а не голову. Что бы мы тогда делали, я вообще не представляю.

– Без головы, конечно, уже не то, – засмеялся Видюнин. – Но я же говорю – второй этаж. С третьего я бы уже не прыгнул.

– Вот за это особое спасибо, – серьезно сказал Гуров.

Вернулся Крячко с потрепанным, но довольно подробным атласом Москвы. Взмахнув им над головой, он сообщил:

– Вот, у главного врача выпросил! Давай, Василий Матвеевич, ориентируйся на пересеченной местности!

Видюнин нашел в атласе нужный район, долго водил пальцем по странице, а потом с долей сомнения в голосе сказал:

– Вот здесь! Или чуть подальше. Короче, помню, там поворот направо был, но какой поворот – первый или второй, не помню. Примерно здесь, значит…

Оперативники некоторое время разглядывали место на карте, по которому неуверенно ползал палец Видюнина, а потом Крячко забрал атлас.

– Посмотрим! – сказал он Гурову. – Поспрашиваем. Язык до Киева доведет.

– Возможно, мы к вам еще наведаемся, Василий Матвеевич, – сказал Гуров, поднимаясь. – А вы никому ничего лишнего про наш визит не говорите, ладно? Кстати, на прощание еще один вопросик: вы когда с Перфиловым "оттягивались", не заметили случайно, чтобы за вами следил кто-то, интересовался вами?..

По лицу Видюнина было видно, что подобная мысль вообще никогда не приходила ему в голову.

– А зачем за нами следить? – недоуменно спросил он. – Мы же не шпионы. И так все на виду. Нет, ничего такого я даже близко не видел.

– Ну и прекрасно, – кивнул головой Гуров. – Тогда до свидания.

Видюнин молча кивнул, и в глазах его появился какой-то странный блеск. Гурову показалось, что он едва удерживается, чтобы не напомнить оперативникам об упоминавшемся в начале беседы коньяке. Однако на это у Видюнина духу все-таки не хватило.

Уже в машине Гуров решительно сказал:

– Что хочешь со мной делай, а собака, похоже, именно там зарыта!

– Где, в проливе имени товарища Беринга? – усмехаясь, спросил Крячко. – Очень может быть, Лева. Только не зарыта, а утоплена, наверное. Если следовать логике этих разгильдяев, которые проезды называют проливами и прыгают с балконов. И потом, все же как-то темновато получается. Пьяные речи, нечеткие ориентиры, поди туда, не знаю куда…

– Не скажи, – покачал головой Гуров. – Кое-какие жесткие рамки все происшедшее имеет. Во-первых, время. До того момента, как Перфилов расстался со своим другом Видюниным – а это было соответственно шестнадцатого сентября, ближе к вечеру, – он не испытывал никаких отрицательных эмоций. А уже в ночь на семнадцатое, если верить его признаниям, за ним уже началась охота. А не верить его признаниям трудно. Это его странное исчезновение, вскрытые замки… Итак, со временем мы вроде разобрались. Что-то серьезное произошло приблизительно между семнадцатью-восемнадцатью часами шестнадцатого и семью часами семнадцатого. Что-то около двенадцати часов. Теперь место. Видюнин назвал нам точное место – Берингов проезд. Конечно, это не конкретная точка, но все же достаточно определенная. Придется походить, посмотреть, как ты справедливо заметил. Что мы надеемся увидеть?

– Людей в черном?

– Не знаю, – пожал плечами Гуров. – Одно можно сказать уверенно. То, что увидел там Перфилов, достаточно необычно, потому что иначе с какой стати речь шла бы о сенсации?

– Может, ему вообще примерещилось? – спросил Крячко.

– Шутишь? – возмутился Гуров. – За ним же не зеленые человечки гоняются, не бесы! Что-то он видел, Стас! И я даже думаю, что он это "что-то" сфотографировал. Или пытался сфотографировать. Но его заметили. Как он только ноги унес, не понимаю! В таком состоянии…

– В таком состоянии только и уносят, – авторитетно заявил Крячко. – Организм сам ведет. На голом инстинкте. Зов прерий, так сказать. Только поэтому он ни хрена не помнит. У таких алкашей память начисто отказывает. То есть что-то такое он помнит, а дальше – провал. По-научному называется…

– Ты мне лекций не читай! – поморщился Гуров. – То, что этот засранец ничего не помнит, я и без тебя знаю… Вот компания подобралась! Один по балконам лазит, другой с них прыгает! А с виду взрослые люди. Высокооплачиваемые работники.

– Взрослым-то иной раз почище детей прыгать приходится! – заметил Крячко. – А под этим делом…

– Ладно, что выросло, то выросло, – сказал Гуров. – Тут с проездом Беринга еще одна закавыка. Нужно выяснить, кто там у Перфилова живет, какие такие знакомые. Не исключено, что эти люди могут знать, что произошло в ночь на семнадцатое.

Глава 9

– И все равно, хорошо вы устроились, ребята! – заключил следователь Балуев, выслушав доклад Гурова о том, что им удалось выяснить. – Подсунули мне какой-то свинарник, а чего ради? Я даже пожрать сегодня толком не успел. Все надеялся, что на квартире этого вашего Перфилова действительно что-то будет. Так вот – ни хрена там нет!

Они находились в кабинете Балуева втроем. За окном уже стемнело. Гуров то и дело с беспокойством посматривал на часы. Он ждал звонка.

– Что значит – ни хрена нет? – ревниво спросил Крячко. – А разгром?

Балуев странно посмотрел на него, потом зажег спичку, помотал ею в воздухе, прикурил и только потом спросил насмешливо:

– А ты-то откуда знаешь, что там за разгром?

– Так ты же сам звонил, Сергей Михалыч! – смущенно пробормотал Крячко. Про разгром он ляпнул, не подумав – должно быть, слишком устал сегодня.

– Я про разгром ничего не говорил, – невозмутимо заметил Балуев. – Я вам сказал, что в квартире, видимо, кто-то побывал, но ограбление, скорее всего, исключается. Потому что деньги и ценности на месте. Вот что я сказал.

– Однако в квартире Перфилова кто-то все-таки побывал? – спросил Гуров, больше для того, чтобы увести разговор от щекотливой темы.

– А вот этого я не знаю, – упрямо сказал Балуев. – Может, хозяин всегда так живет? Следов, во всяком случае, мы никаких не нашли. Ну разве что такая странная вещь. Перфилов – фотограф, верно? Так вот, у него дома мы не нашли ни одного фотоаппарата, как это вам нравится?

– Нам это совсем не нравится, – приободрившись, ответил Крячко. – Ты же слышал, Сергей Михалыч, что вся эта бодяга, возможно, вокруг фотоаппарата и вертится.

– Это я слышал. Так что теперь прикажете – дело возбуждать по ограблению квартиры?

– Перфилова надо искать, – угрюмо сказал Гуров. – Его почему увели? Потому что все фотоаппараты, которые они нашли, были пустышкой. В понимании этих людей, конечно. Там не было того, что они ищут. А свой фотоаппарат, которым Перфилов по пьянке снимал, он где-то посеял. Вопрос только – где?

– Чепуха какая-то получается, – искренне сказал Балуев. – У нас убийство молодой женщины. Главный свидетель, а возможно, и подозреваемый где-то прячется, сказки оперативникам рассказывает. И мы тут сидим, эти сказки на полном серьезе обсуждаем.

– Вообще-то последнюю сказку нам не Перфилов рассказал, – заметил Крячко.

– Какая разница?! – вспылил Балуев. – Еще один пьяница! А вы подумали о том, что они могут быть в сговоре? И может так получиться, что никакого пьяного загула и в помине не было, а было хорошо спланированное преступление. А нас теперь водят за нос. У этого Видюнина алиби на момент убийства имеется?

– Да вот как раз имеется, – сказал Гуров. – Железное алиби. Он к тому времени уже в больнице лежал с переломом ноги.

– Это тоже могло быть запланировано, – отрезал Балуев. – Необязательно убийство совершали двое. А вот план они вполне могли разработать вместе.

– А мотив? – возразил Гуров. – С какого боку тут Перфилову выгода – не понимаю. Ему что – наследство светит? Или это жена опостылевшая? Да они в любой момент могли разбежаться, и все дела. Кстати, Перфилов совершенно спокойно делил свою любовь между несколькими дамами сразу и не видел в этом ничего необычного. Да и они, по-моему, тоже… Нет, здесь не бытовуха, Сергей Михалыч. Здесь вмешательство неких темных сил. Знаешь, как в древнегреческой трагедии…

– Мне своих местных трагедий хватает, – сказал Балуев. – Греческие мне без надобности. Вот еще одна головная боль – искать Перфилова. Это, кстати, ваша забота, ребята, – искать. Вот когда найдете, тогда и поговорим о "людях в черном", пропавших фотоаппаратах и прочей чертовщине. Когда главный свидетель у нас в руках будет. Заодно спросите, нет ли у него привычки носить с собой связку отмычек – так, на всякий случай…

– Значит, не устраивает тебя наша версия? – покладисто спросил Гуров. – Ну, цыплят по осени считают. Ты просто злишься, что мы тебя на этот обыск подписали, но мы действительно надеялись на результат. Тем более что в отношении самого Перфилова у нас прежде всего подозрения имелись. Теперь мы больше склоняемся к тому мнению, что Перфилов сам невольная жертва. И отрицательный результат в данном случае – тоже результат. В том смысле, что это мнение подтверждает.

– А по-моему, ничего он не подтверждает, кроме того, что у вашего Перфилова рыло непременно в пуху. И не зря он кочует по своим бабам. От безысходности это.

– Верно подмечено, – согласился Гуров. – Практически мы об одном и том же говорим, Сергей Михалыч.

– Только и разницы, что я реальные вещи имею в виду, а вы с Крячко воздушные замки строите… А что это ты все на часы посматриваешь? Сериал боишься пропустить?

– Жена должна звонить, – объяснил Гуров. – Она родственников обзванивает – насчет того, кто у Перфилова может быть в том районе.

– Ты и жену уже подключил? – недовольно проворчал Балуев. – Хорошенькая тайна следствия!

– А я разве тебе не говорил, Сергей Михалыч? – с невинным видом спросил Гуров. – Перфилов-то ведь мне дальним родственником приходится. По супруге. Вполне могу просить отстранить меня от дела. Имею все основания.

– Е-мое! А я-то думаю, что ты так стараешься? – покрутил головой Балуев. – Вот она, коррупция и семейственность! Я, пожалуй, сам буду просить, чтобы тебя отстранили. Ну, а если серьезно, что собираешься дальше делать? Я считаю, что Перфилова срочно в розыск объявлять надо. Иначе мы можем сесть в лужу. Наверняка у этого прохвоста не только в Москве родственники имеются. Вот заляжет он на дно в какой-нибудь Березовке или Сосновке – ищи его тогда!

– Не заляжет, – уверенно возразил Крячко. – Я таких деятелей знаю. Он за всю жизнь за пределы Кольцевой дороги не выбирался. Ему легче вокруг света круиз совершить, чем в деревню уехать. Это для него все равно что на Северный полюс.

– Смотрите, чтобы потом локти не кусать, – назидательно сказал Балуев. – Я вам настоятельно рекомендую перетряхнуть всю родословную Перфилова, выяснить адреса всех его баб и понадежнее перекрыть все вокзалы. А то пока мы тут теории разводим, он, может, билет покупает… До этой… до Подосиновки.

– Ты в школе по географии, наверное, здорово учился, – заметил с улыбкой Крячко. – Так и чешешь! А насчет адресов я совершенно согласен. И кое-что в этом направлении уже сделано. Завтра продолжим. Неприятно то, что человек холостой, неорганизованный. У такого связи отследить – одна морока.

– Захотите – сделаете, – заключил Балуев. – Если, конечно, не будете отвлекаться на свои теории. Это, знаете, был такой литературный герой – Дон Кихот его звали. Он тоже все с призраками сражался, а у себя под носом безобразий не видел.

– Дон Кихот, типа, с мельницами сражался, Сергей Михалыч, – деликатно вставил Крячко. – Я про это по радио слышал.

– Он со всеми подряд сражался, – отрезал Балуев. – Вроде вас деятель был. Нет, я ничего не хочу сказать – ваши идеи имеют право на существование. У Льва Иваныча нюх звериный, я этого не отрицаю. Но все-таки давайте поговорим об этих делах, когда Перфилов вот здесь сидеть будет – напротив меня.

– А вот этого вполне может и не случиться, Сергей Михалыч, – с сожалением сказал Гуров. – Если обстоятельства так повернутся, что Перфилов не нужен будет, с ним ведь церемониться не станут.

– Опять ты за свое, – вздохнул Балуев. – Ладно, поговорили! До завтра тогда. Мне еще тут посидеть надо, так что вы идите, ребята! Может, к утру придем к одному итогу.

– Утро вечера мудренее, – подтвердил Крячко.

Они покинули прокуратуру и, опять сев в машину, стали бесцельно кружить по переулкам. Так Гурову было легче думать.

– Почему не звонит Мария? – ворчал он. – Может, просто забыла? Еще десять минут, и буду звонить сам.

Мария просила ее не беспокоить, пока она занимается сбором сведений, но у Гурова терпение уже было на исходе. На улицах уже зажглись фонари и повеяло прохладой. Оперативникам хотелось есть и страшно надоело кататься по городу. Но обоих точила одна и та же мысль – Перфилов. Где бы он ни был в эту минуту, ему наверняка грозила смертельная опасность, и от них тоже зависело, превратится эта угроза в реальность или нет.

– Ладно, Мария! – скучным голосом произнес вдруг Крячко. – Ребята с Алтуфьевского ничего не сообщают. Значит, ничего. Может, и правда у нас с тобой воображение разыгралось?

– Это у Балуева воображение разыгралось, – сердито отозвался Гуров. – Надо такое придумать, будто два пьяных гаврика спланировали преступление в духе голливудского блокбастера! Да они всю жизнь одним днем прожили. Не удивительно, что у обоих ни семьи, ни детей! Только и умеют – один фотоаппаратом щелкать, а другой сникерсы по телевизору рекламировать.

– Ну, это ты уже загнул, Лева! – не согласился Крячко. – Они-то небось про нас думают – мол, только и умеют, что вынюхивать да подглядывать. Это уж кто что умеет. Тем более что бабки им неплохие, судя по всему, платят. Следовательно, есть за что.

– Да я не спорю, – сказал Гуров. – С досады это я – ты правильно говоришь. Мы вот тут зря бензин жжем, а где-то сейчас из Перфилова душу вынимают. Слышал, что Балуев сказал – в квартире фотографа ни одного фотоаппарата! Вот в чем соль – фотоаппарат им нужен! Потому и изъяли.

– Не проще ли было пленки просмотреть или засветить? – усомнился Крячко.

– А они торопились, – сказал Гуров. – Они, видишь ли, нигде стараются долго не задерживаться. Да и, наверное, не верили они, что Перфилов что-то дома прячет. Они в основном его самого искали. Чтобы все вопросы исключить. И нашли все-таки.

– Как они сумели – не понимаю! – возмущенно проговорил Крячко. – То из-под самого носа упустили, а то в какой-то дыре разыскали.

– Сам же говорил – из-под носа он на инстинкте уходил, – невесело усмехнулся Гуров. – А у любовницы расслабился, потерял бдительность… Но, откровенно говоря, я и сам всю голову изломал, как у них так все гладко получается. Одну любовницу мигом отыскали, другую… База информационная у них, что ли, такая мощная? Уж не с организацией ли какой связался наш Перфилов?

– Все может быть, – пожал плечами Крячко. – В наше время организаций всяких!.. При том, что организованности никакой, но организаций хоть пруд пруди. И каждая вторая – преступное сообщество. Перфилов вполне мог угадать. У нас там в Свиблове кто на эту роль больше всего подходит?

– Так лихо вряд ли кто из местных может действовать, – заметил Гуров. – Сдается мне, не простые это уголовники, Стас. Тут что-то другое…

– Может, и другое… – согласился Крячко и сдержанно засмеялся. – А с другой стороны, вот мы тут с тобой гадаем, нервы треплем, а вдруг на самом деле это исчезновение – очередной пьяный закидон Перфилова? Стукнуло ему в голову, и он рванул к очередной любовнице, никого об этом не предупредив? Вот чего я боюсь. Поднимут нас тогда на смех!

– Не все же тебе одному над людьми посмеиваться, – сказал Гуров. – Однако не верю я в такой поворот событий. Смерть Гловацкой, испорченные замки, фотоаппараты… Да и та же пьяная психология не позволила бы Перфилову смыться, оставив недопитой водку. Тем более разлить ее. Так пьяницы не поступают. Так поступают очень сильно напуганные люди, Стас.

– Допустим, я с тобой согласен. А только все равно опасение остается. Как там у классика сказано – есть многое на свете, что, типа того, нам, мудрецам, и не снилось?

– Классик сейчас, наверное, в гробу перевернулся от твоих цитат, – хмуро прокомментировал Гуров. – Лучше бы придумал, что дальше делать будем. Поедем в Свиблово?

– Жене звони, как собирался, – сказал Крячко. – Надо же знать, ради чего ехать.

Гуров набрал номер телефона Марии и предупредительно сказал, услышав ее голос:

– Извини, дорогая, но мы со Стасом решили нарушить договоренности. Понимаешь, время идет, а мы тут на распутье… Ты, наверное, ничего так и не сумела узнать?

– Как раз наоборот, – неожиданно ответила Мария. – Кое-что я узнала. И, наверное, неправильно сделала, что сразу не позвонила. Но, понимаешь, меня взяли сомнения… Дело в том, что это немного неприятная история. Я бы сказала, тут такая фамильная тайна, скелет в шкафу. Это мне по секрету рассказали родственники. Не знаю, следует ли мне посвящать в эту тайну милицию – даже в лице собственного мужа.

– Вот это ты зря, – с мягким укором заметил Гуров. – Милицию, как и священнослужителей, можно посвящать в любые тайны. Милиции я бы, пожалуй, даже отдал приоритет в этом вопросе. Тайны – это наш хлеб.

– Да хлеб тут, по-моему, ни при чем, – с сомнением в голосе ответила Мария. – Тебе эта тайна, скорее всего, ни к чему. Ну, впрочем, решай сам! Только уж не делай поспешных выводов – очень тебя прошу.

– Ты же знаешь, что я всегда делаю исключительно медленные выводы, – пошутил Гуров. – В этом плане тебе нечего опасаться.

– Ну тогда слушай… Там, в Свиблове, как раз где-то в районе Берингова проезда, есть маленькая булочная. Точного адреса я не знаю, но, думаю, вы ее без труда найдете и сами. Так вот, дело в том, что булочная эта частная и держит ее супружеская пара по фамилии Тягуновы. Муж – тоже какой-то мой дальний родственник, но его я вообще никогда в жизни не видела. Практически только сегодня узнала о его существовании. Он вроде бы очень трудолюбивый и серьезный человек. При том очень ревнивый и суровый мужчина. Жена у него симпатичная. Так вот, говорят, что-то у нее с Перфиловым было. Или намечалось – не знаю. Одним словом, об этом узнал муж и был очень разгневан. Досталось всем – и Перфилову, и жене. Вроде бы года два назад был очень большой скандал. Тягунов Перфилова сильно побил и с тех пор даже имени его слышать не может. Пообещал оторвать ему голову, если еще раз увидит около своей жены. Вот и вся история… Наверняка ты уже сделал поспешные выводы, Гуров! – В голосе Марии появилась тревога.

– Да какие же я успел сделать выводы? – удивился Гуров. – Последний раз, когда я видел Перфилова, голова у него была на месте. Да и не далее как сегодня он еще был с головой, потому что звонил мне. Другое дело, насколько хорошо этот орган у него работает… Из твоей информации я понял две вещи – в нетрезвом состоянии Перфилова могло потянуть на прежнее, и в принципе он мог видеться в тот день с Тягуновой. Но, скорее всего, не виделся, потому что физически не очень пострадал. Какие же я могу делать выводы? Судя по всему, ваша фамильная тайна тут ни при чем. Однако за информацию спасибо – в булочную мы все равно наведаемся. А вдруг там все-таки видели Перфилова?

– Но только, ради бога, осторожнее! – взмолилась Мария. – Могут пострадать ни в чем не повинные люди.

– Ты имеешь в виду меня и Стаса? – улыбнулся Гуров.

– Ты знаешь, кого я имею в виду! – уже начиная сердиться, сказала Мария. – У жены Тягунова могут быть неприятности, если ты затеешь при ее муже разговор про Генкины похождения.

– Между прочим, Перфилов пропал, – строго заметил Гуров. – Жизнь его находится в опасности. Может, он не образец добродетели, но жизнь ему мы обязаны спасти.

– Господи, неужели все так плохо? – ахнула Мария.

– Бывало и хуже, – кратко ответил Гуров. – Будем надеяться, что не все еще потеряно. Одним словом, я пока не уверен, что сумею за тобой сегодня заехать, дорогая. Мы со Стасом отправимся сейчас в Свиблово…

– Сейчас? – удивилась Мария. – Ты надеешься, что эта булочная работает круглосуточно? На твоем месте я бы лучше занялась домашним адресом Тягуновых, потому что живут они где-то в другом районе. К сожалению, адреса мне не сказали. Они мало общаются с родственниками. Хотя кто сейчас общается много?.. Мне даже отчеств не сказали. Просто Ваня Тягунов и Вика Тягунова. Тебя это устроит?

– Меня это устроит, но именно сейчас мне легче найти булочную, чем адрес Вани с Викой. Поэтому мы едем туда. Нам вообще хотелось бы осмотреться в том районе. Открою тебе еще одну фамильную тайну – где-то неподалеку от булочной Тягуновых с Перфиловым случилась какая-то серьезная неприятность. Все, что произошло дальше, – только следствие этой неприятности. К сожалению, нам со Стасом придется самим догадываться, что это такое было. Да и для булочной, я полагаю, еще не так поздно. Я слышал, теперь модно работать от зари до зари.

– Да, по крайней мере, одного такого человека я знаю, – со вздохом ответила Мария.

– Намеки тут неуместны, – сказал Гуров. – Я-то просто ищу пропавшего родственника.

– Ладно, только не забывай, о чем я тебя просила, – сказала на прощание Мария.

– Ну вот, – заметил Гуров, убирая телефон. – Мир действительно тесен. В том районе у жены еще один родственник. Некий Тягунов. Соответственно, он является родственником и Перфилову. Только, говорят, повел он себя по отношению к нему не совсем по-родственному. Вроде бы пытался отбить жену. В результате разгневанный муж отбил что-то ему… Те ли это люди, о которых Перфилов говорил шестнадцатого числа Видюнину, я не знаю. Но если это они, то выходит, что Перфилов решил с пьяных глаз повторить свою негодную попытку? Должен прибавить, что там у Тягуновых не квартира, а частная булочная. Надеюсь, что мы успеем их там застать. Ты хочешь свежую булку, Стас?

– Я бы предпочел что-нибудь посерьезнее, – мечтательно сказал Крячко. – Но в принципе сойдет и булка. Значит, мы едем туда?

– А что делать? Волка ноги кормят.

Глава 10

Между тем, пока Гуров с Крячко обсуждали особенности человеческой психики, находящейся под длительным воздействием алкогольных паров, эти самые пары из головы Перфилова давно выветрились. Однако это совсем не означало, что его состояние улучшилось. Состояние его было жалким. Собственно говоря, он дошел уже до того, что мысленно поставил крест на своей жизни, и теперь с тупым отчаянием ждал конца.

Все, что с ним происходило в последние часы, могло показаться дурным сном. Это навязчивое ощущение полного бессилия, какое и бывает-то, пожалуй, только в кошмарах, преследовало Перфилова с той самой минуты, как незнакомые люди выволокли его из квартиры Елены Карповой и затолкали в легковую машину, марки которой он, объятый ужасом, даже не запомнил.

Все, что он запомнил, – это адскую боль в ладони, которую сжимал один из мужчин, препровождая Перфилова до автомобиля. Хватка его напоминала действие какого-то гидравлического механизма. У Перфилова даже мысли не возникало, чтобы попытаться вырваться. Это было все равно что вырываться из-под наезжающего на тебя железнодорожного колеса. Он думал только о том, как бы не потерять сознание от боли. Не помогал даже алкоголь. Собственно, он уже тогда начинал стремительно улетучиваться, оставляя Перфилова один на один с холодным ужасом.

Сначала с ним вообще никто не разговаривал, и от этого было еще страшнее. Та слабая попытка сопротивляться, которую предпринял Перфилов, когда его выволакивали из-за стола, выглядела просто смехотворно и закончилась тем, что опрокинулась почти полная бутылка водки. Его слегка ударили под дых и заботливо взяли за руки. Оглушенный, он все-таки услышал, как хрустнули кости в раздавленной ладони. Боль пришла позже и, кажется, уже не отпускала ни на минуту.

Поначалу Перфилов, впрочем, еще таил какие-то надежды. Ему казалось, что не все потеряно и ему обязательно придет кто-нибудь на помощь. Наивность этого представления стала ясной очень скоро, тем более что сам он абсолютно ничего не делал, чтобы привлечь к себе внимание. Естественно, никаких чудес и не произошло.

Его посадили в автомобиль, грубо наклонили голову – наверное, для того, чтобы он не мог понять, куда его везут, – и поехали. Похитителями за все это время практически не было произнесено ни единого слова. Этим молчанием они еще больше напоминали Перфилову какие-то безжалостные механические существа, с которыми невозможно договориться и невозможно бороться.

Ехали они довольно долго. Шум городских улиц через некоторое время сменился гулом шоссе, а потом и вообще едва ли не полной тишиной, в которой слышалось только утробное урчание их собственного мотора. Слегка пришедший в себя Перфилов предположил, что они где-то за пределами Москвы. Наверное, он был прав, но проверить ему этого не дали. Когда машина остановилась, ему натянули на голову мешок и за шиворот вытащили из машины.

Сквозь грубую ткань мешка он не почувствовал никаких новых запахов и долго не мог понять, куда его ведут. Вскоре, однако, стало ясно, что попали они в нежилое помещение – об этом недвусмысленно свидетельствовало гулкое эхо, окружившее Перфилова со всех сторон, и какой-то особенно сильный, промозглый сквозняк, который характерен для крупных блочных строений.

Его долго вели по гулким цокающим коридорам, потом довольно небрежно препроводили вниз по каменным ступеням и наконец сорвали с головы мешок. Однако Перфилов ничего практически не увидел, кроме яркого луча электрического фонаря, перебегающего по стенам, и разнокалиберных черных труб, вдоль этих стен протянутых.

Тут он, правда, собирался задать сопровождающим вопрос, который мучил его с самого начала: что, собственно, происходит? Собирался и даже несколько раз мысленно репетировал, как этот вопрос должен прозвучать, но в реальности духу на это Перфилову так и не хватило.

Те же, кто его привез, не собирались ничего Перфилову объяснять. Они обращались с ним почти как с неодушевленным грузом. Они доставили его на место, и больше их ничего не касалось. Но еще одну неприятность они Перфилову приготовили. Его приковали наручниками к трубе.

Теперь он остался практически совсем без рук – левая была пристегнута к невидимой холодной трубе, а правая горела и немела от боли – Перфилов не удивился бы, если бы узнал сейчас, что тот мерзавец со стальной хваткой сломал ему пальцы.

А положение его становилось все тяжелее и неопределеннее. Приковав его, люди, лиц которых Перфилов так больше и не увидел, ушли, оставив его одного в кромешной тьме и полной тишине. Напоследок загрохотала где-то наверху стальная дверь, замерли, удаляясь, шаги, и все кончилось.

Вскоре мучения Перфилова начали расти как на дрожжах. Он начал мерзнуть. В этом чертовом подвале было холодно, как в могиле. И вдобавок ему понадобилось в туалет. Это желание нарастало с каждой минутой, и Перфилов почувствовал себя особенно унизительно. Практически ему ничего не оставалось, как мочиться в том же самом углу, где он был прикован. На железной трубе он нащупал какие-то отводы, которые мешали ему сделать хотя бы шаг в сторону. Да и с брюками была проблема – свободная рука явно не желала подчиняться. Впору было заплакать от унижения.

И все-таки через некоторое время желание стало настолько неодолимым, что Перфилов уже не мог сдерживаться. Кое-как расстегнув брюки, он облегчился, и впервые за последние часы у него появилось ощущение, похожее на удовлетворение. Однако оно очень скоро притупилось, а унижение осталось. Перфилов не сумел застегнуть как следует брюки и так и остался – с выбившейся наружу рубашкой, с приспущенными штанами и нелепо согнутой рукой, все сильнее холодеющей от прикосновения стали. В темноте все это было еще терпимо, но Перфилов живо представлял себе, каким жалким увидят его бандиты, когда вернутся, и от этого на душе становилось совсем скверно.

Однако прошло время, и Перфилов стал ждать возвращения этих страшных людей как избавления, потому что неопределенность вкупе с темнотой и холодом были еще хуже.

Кроме отчаяния и страха, Перфилова одолевали мысли. Их было необычно много, и они резко отличались от его обыденных представлений, от тех правил, которыми Перфилов обставил свою жизнь, руководствуясь своим, в общем-то, удачным и безоблачным жизненным опытом. Ему всегда везло, и, хотя больших высот Перфилов не добился, та ниша, которую он облюбовал себе в мире, вполне его устраивала. Все катилось по наезженной колее – работа, развлечения, женщины. Какие-то проблемы возникали, но тут же и решались, не давая повода всерьез задуматься. Может быть, в последнее время проблем стало чуть побольше, но Перфилов до сих пор думал, что еще долго продержится без серьезных потерь. Вышло иначе, и это напугало Перфилова ничуть не меньше, чем нападение неизвестных ему людей.

Дрожа от холода и страха в темном подвале, Перфилов вдруг решил, что отныне навсегда бросит пить. Если все обойдется, он больше не возьмет в рот ни капли спиртного. И это решение не стоило ему ни малейших усилий, потому что – самое удивительное – сейчас он и в самом деле не нуждался в алкоголе. Он был чист внутри, словно заядлый абстинент, никогда не нюхавший водки. Стресс странным образом встряхнул его организм. Одно плохо – слишком мало шансов было на то, что Перфилову удастся осуществить свой благой порыв. Постепенно его все больше стало одолевать убеждение, что он доживает свои последние часы на этой земле.

Но чего хотят от него эти непонятные люди? Что он сделал такого, за что его стоит разыскивать по всей Москве, выкрадывать средь бела дня и запирать в каком-то угрюмом подвале? Проступок должен быть очень серьезным, но никакого намека на серьезные события Перфилов в памяти не обнаружил. Даже смерть Марины он еще не воспринимал как неизбежную реальность. Его потрясли слова Гурова, но осознать в полной мере Перфилов их еще не успел. Он запомнил Марину живой, здоровой и сердитой. Но в тот последний момент он уже немного протрезвел. Прочее же улетучилось. Память, похожая на решето, – это был еще один повод дать решительный бой собственному пьянству. Перфилов отлично знал, что подобные провалы – симптом крайне неприятный, свидетельствующий о серьезном неблагополучии с психикой. Раньше ему не хотелось в этом признаваться, но теперь не было никакого смысла себя обманывать – он превращается в самого настоящего алкоголика. Может быть, этот процесс не такой явный, и он не режет глаз окружающим, как, например, фигуры пропитых бомжей в подворотне. Но это слабое утешение. Рано или поздно он тоже этим кончит. Пока Перфилов делает только первые шаги к распаду, но зато шаги эти с полным правом можно назвать семимильными.

Перфилов нисколько не жалел о своем решении бросить пить. Водка его погубила и поставила под угрозу само его существование. Зато сейчас Перфилов бы не отказался от сигареты – курить ему хотелось все сильнее, но свои сигареты он оставил у Ленки – можно сказать, впопыхах. Желание хотя бы разок затянуться сделалось в конце концов просто невыносимым. Измученный Перфилов начинал подумывать о том, что даже смертникам дается право на последнее желание. Пожалуй, сейчас он выбрал бы сигарету. Нет, конечно, в первую очередь он выбрал бы свободу, но если уж не судьба, тогда Перфилов остановился бы на сигарете. Он сам удивился, как, оказывается, мало нужно ему от жизни. Вот только по-прежнему он был один, и некому было предложить ему выбрать последнее желание.

Перфилов не представлял, сколько времени находится в подвале. Все обычные представления сместились, границы между реальностью и кошмаром стерлись. Иногда Перфилову начинало казаться, что он в заточении уже целую вечность. Вечность, как ей и полагалось, была ледяной и беспросветной, и конца ей не было.

Несмотря на муки, Перфилов, кажется, все-таки задремал ненадолго – провалился в темноту, еще более глубокую, чем та, которая его окружала. Этот короткий сон был похож на смерть или, скорее, на репетицию смерти. А потом Перфилов проснулся от стука собственного сердца. Оно колотилось как бешеное – казалось, эхо его ударов мячиком отскакивает от бетонных стен и рушится на голову со всех сторон.

И вдруг Перфилов понял, что слышит не только стук сердца – наверху неожиданно загремела железная дверь. И вслед за этим раздались размеренные тяжелые шаги нескольких человек, которые цепочкой спускались вниз по лестнице.

Перфилов ждал чего-то подобного с нетерпением, но, когда дождался, испугался не на шутку. Одно дело – представлять свою смерть, пусть даже в самых неприглядных вариантах, и совсем другое – оказаться с ней лицом к лицу. У Перфилова перехватило дыхание.

Шаги между тем неумолимо приближались. Они звучали уже рядом. В лицо Перфилову ударил сноп света. Он невольно зажмурился.

Люди, осветившие пленника фонариком, несколько секунд молча рассматривали его. А потом спокойный внушительный голос произнес одно слово:

– Свинья!

Сказано это было с презрением и брезгливостью, будто Перфилов уже стал грязным бомжом, от которого нужно держаться подальше. Наверное, кое-какие основания для подобного заключения имелись, но Перфилов обиделся на говорившего. "Тебя бы сюда! – подумал он зло. – Часика на четыре, а еще лучше на десять. Посмотрел бы я тогда на тебя, скотина!"

Между тем неизвестный, которому мысли Перфилова были недоступны, повторил с выражением:

– Свинья! Ты самому себе не противен, а?

Перфилов затруднился с ответом на этот вопрос. Он угрюмо молчал, отворачиваясь от ослепительного луча света, который настойчиво бился в его лицо. Нечего было и думать о том, чтобы рассмотреть лица вошедших или хотя бы прикинуть их количество. С Перфиловым разговаривала будто сама тьма.

– Ладно, твои проблемы. – Невидимый собеседник наконец оставил в покое моральный облик Перфилова. – Давай о делах говорить.

Перфилов опять промолчал, и это, кажется, не понравилось человеку из темноты. Он что-то негромко сказал кому-то, и тут же огненный круг надвинулся на Перфилова почти вплотную, и страшный удар обрушился на его челюсть. Перфилов отлетел к стене, больно ударившись спиной о трубы. Скрежетнула сталь наручников. Рот Перфилова наполнился привкусом крови. В голове все поплыло.

Преодолевая дурноту, он все-таки поспешил включиться в навязываемую ему беседу. Молчание сейчас не слишком было похоже на золото.

– О каких делах вы говорите? – прохрипел он. – Я не понимаю.

– Ответ неправильный, – спокойно отозвались из темноты, и тут же очередной удар вдребезги разбил Перфилову лицо.

Когда он снова пришел в себя, то обнаружил, что висит на руке, пристегнутой к трубе, до боли вывернув локтевой сустав. Сжав зубы и цепляясь за шершавую стену, Перфилов сумел подняться на ноги. С подбородка струйками стекала кровь. Он поспешно вытер ее рукавом под беспощадным светом фонаря.

– У нас мало времени, – несколько даже удивленно сказали ему из темноты. – А ты дурака валяешь. Не надо.

– Да я и сам не хочу, – нашел он в себе силы мрачно пошутить. – А что делать? Если я действительно не понимаю…

Договорить ему не дали, снова шарахнув по голове пудовым кулаком. Теряя сознание, Перфилов еще успел удивиться тому, какие резервы таит в себе организм. Раньше он никогда бы не поверил, что сумеет выжить после такого удара. Откровенно говоря, Перфилов был не силен в кулачных единоборствах и, если попадал в какую-нибудь пьяную передрягу, старался с наименьшими потерями из нее выбраться, иначе он, как правило, бывал бит, и очень жестоко. К счастью, это случалось крайне редко и уж, конечно, не шло ни в какое сравнение с тем кошмаром, который обрушился на Перфилова сегодня. Сейчас его били профессионалы, костоломы по призванию, настоящие мастера, и они собирались его искалечить.

Перфилов не хотел умирать и еще меньше хотел стать калекой, поэтому он с превеликим удовольствием поговорил бы со своими мучителями – на любую тему и о любом деле. Но, увы, он не мог этого сделать при всем желании. Он и представить не мог, какие у них могут быть общие дела.

Поэтому теперь он инстинктивно выбрал иную линию поведения – он решил тянуть время, насколько это будет возможно. Было чертовски больно висеть на пристегнутой руке, изображая потерю сознания, но эта боль пока казалась ему терпимой по сравнению с ударами, от которых раскалывалась голова. Однако этот номер у него не прошел. Рядом прозвучал совсем не ободряющий диалог:

– Чего он?

– Вырубился.

– Плесни!

Перфилов услышал, как где-то рядом брякнуло ведро, и вдруг на голову ему обрушился поток ледяной воды, пахнущей соляркой и еще какой-то гадостью. От неожиданности он вскрикнул, дернулся и встал на ноги. С него текло. Вся одежда промокла насквозь. Его стиснуло холодом, как панцирем.

– Ожил, – удовлетворенно сказали из темноты.

– Хорошо, – произнес спокойный голос и тут же обратился к Перфилову: – Ну что, теперь будешь говорить?

– Буду, – мгновенно ответил Перфилов, стуча зубами. – Вы мне только скажите, о чем. Я все расскажу.

– Вот сволочь, а? – с грустью сказал кто-то.

– Двинь ему еще разок, – посоветовал спокойный голос.

Перфилов не успел ничего возразить – последовал сокрушительный удар в солнечное сплетение, а затем в ухо. Он задохнулся, ослеп и оглох одновременно. Не меньше минуты он корчился, распятый на дурацкой трубе, а невидимые враги внимательно наблюдали за его страданиями, подсвечивая себе фонарями. Но долго расслабляться ему не дали. Снова загромыхало ведро, и еще одна порция вонючей и жесткой, как стекло, воды была выплеснута Перфилову за шиворот. От холода у него начало ломить в груди. "Конец приходит", – сумрачно подумал он и опять удивился – так ему вдруг все сделалось безразлично. Даже боль от ударов как будто бы притупилась.

Кажется, тот, кто являлся здесь главным, почувствовал эту перемену. Он вдруг как-то странно хмыкнул и едва слышно сказал:

– Так, сейчас перерыв. Минут на пять-десять. Потом продолжите, пока не заговорит. Если что будет – отзвонитесь. Мне нужно ехать.

Затем он сразу же повернулся и стал подниматься по лестнице, сопровождаемый еще одним человеком с фонарем. Тяжелые шаги шаркали невыносимо долго, отзываясь в голове Перфилова какими-то странными вспышками, но в конце концов стихли. Но легче ему, конечно, не стало. Ведь при нем оставалось не менее двух человек, которых Перфилов не видел, но угадывал по многим признакам. Да их никак и не могло быть менее двух, потому что один из них должен был держать фонарь, пока другой бьет Перфилова.

Теперь время бежало как сумасшедшее, и Перфилов с отчаянием понимал, что отпущенный ему срок вот-вот истечет. Он решил использовать его хоть с какой-то пользой.

– Мужики, – пробормотал он непослушными губами, – раз уж мы сейчас все равно отдыхаем, может, вы мне пока скажете, чего вам от меня надо. Это не понты. Я в самом деле не врубаюсь, в чем проблема. Давайте разберемся, в натуре…

Ответом ему было молчание – будто он говорил в пустой колодец. Люди, оставшиеся с ним, не проявили никакого интереса к его декларации.

– Вот суки! – с неожиданным удовольствием сказал тогда Перфилов. – Проститутки! Вам в кайф людей мучить? Подумайте своими тупыми мозгами – что я вам могу сказать, если не знаю, про что идет речь? Идио…

Тут он был вынужден оборвать свою речь, потому что его сильно ударили в голень. Ноги Перфилова подломились, и он опять повис. От дикой боли на глазах выступили слезы. А вскоре он расплакался по-настоящему, потому что его начали бить снова, размеренно и беспощадно, периодически окатывая водой из грязного ведра.

Силы его были уже на исходе. Перфилов с наслаждением бы целовал сейчас своим палачам подошвы, ползал бы у них в ногах, но ничего этого он сделать не мог, а слов они не понимали. Положение было безвыходное. Его неведение принимали за упорство и выколачивали это упорство с усердием машины. Вся беда была в том, что это ни к чему не вело.

Через некоторое время, однако, мучители взяли передышку. Перфилов долго сплевывал кровяные сгустки, набившиеся в рот, а потом безо всякой надежды просипел всю ту же песню:

– Может, скажете все-таки, в чем дело, мужики?

Он не ждал ответа, но в темноте вдруг сказали:

– Ну, я скажу – тебе легче будет? Будто сам не знаешь!

– Да не знаю я! – тоскливо отозвался Перфилов. – Два часа вам об этом долблю. Не знаю я, чего вы от меня хотите!

– Ты снимки делал? – насмешливо спросили его. – Делал. А где аппарат?

У Перфилова похолодело в груди. Значит, он что-то заснял, когда находился в своем безумном загуле! Он еще находил силы и время для практики! Можно себя поздравить. Только бы теперь вспомнить, что он заснял и где. А заодно куда делся фотоаппарат, который, как теперь выяснилось, ищут эти серьезные люди. Что-то забрезжило в памяти Перфилова, шевельнулось какое-то смутное воспоминание, но тут же и исчезло. Ему стало тошно – разве объяснишь этим идиотам, что существует такое понятие, как алкогольная амнезия? Только и остается утешаться тем фактом, что теперь ему известен предмет их вожделений. Толку от этого мало, но кое-какие выгоды из своего знания он может извлечь. По крайней мере, он может надеяться, что его не убьют до тех пор, пока не узнают, где фотоаппарат. Можно будет поводить их за нос. Совсем здорово было бы подать о себе весточку на волю. Теперь-то Перфилов по-настоящему оценил всю глупость своего поступка, когда он сбежал от Гурова. Сейчас-то Гуров был его единственной надеждой. Если Гуров ищет его, у него есть шанс – говорят, Гуров находит все, что ищет.

Но пока что Гуров был далеко, а то, что происходило рядом, настраивало на траурные мысли. Молчание Перфилова очень не понравилось его тюремщикам.

– Чего притих? – спросили его. – Думаешь, что соврать?

– Нет, – безнадежно сказал Перфилов. – Я просто не помню, где фотоаппарат, честно! Я же в запое был, мужики. Я что по пьянке делал, ни хрена не помню. Поймите же меня, мужики! Ведь с вами то же самое могло быть!

– Ты нас с собой не равняй, свинья! – презрительно оборвали его. – И вот что еще имей в виду – у нас твоя записная книжка. Там все твои знакомые записаны. Сам не скажешь, у кого фотоаппарат, – обойдем всех и всех вырежем. Поэтому думай быстрее!

Перфилов на минуту лишился дара речи – ему стало все ясно. Он умудрился потерять записную книжку! Ничего удивительного, что его с такой легкостью находили везде, куда бы он ни прятался. Наверное, он потерял ее тогда – во время ночной погони по кривым переулкам. Это было ужасно. Эти негодяи действительно были способны прикончить всех его знакомых – у Перфилова уже был шанс в этом убедиться. Правда, в записной книжке были записаны далеко не все его знакомые, но что это меняло? Если бандиты убьют еще хотя бы одного человека – как ему жить дальше? При условии, конечно, что ему предоставят такую возможность. Но Перфилов не обольщался – если для них опасен фотоснимок, значит, опасен и он сам. Его ни в коем случае не оставят в живых.

– Молчит? – спросил новый голос. – А ну, давай-ка теперь я…

И тут Перфилова вдруг осенило – у него еще оставался шанс на спасение – ненадежный, почти призрачный, но шанс. Утопающий, как известно, хватается за соломинку.

– Я вспомнил, где оставил фотоаппарат, – сказал Перфилов.

Глава 11

В маленькой булочной волшебно пахло свежим хлебом и карамелью. Такой насыщенный сладкий запах Гурову приходилось вдыхать лишь в булочных своего далекого детства, когда румяная теплая буханка казалась заманчивым и роскошным лакомством. Наверное, эти воспоминания немножко были иллюзией, и Гуров слегка улыбнулся своим мыслям.

Но людей, работавших в этой булочной, иллюзии вряд ли интересовали. Наверное, им приходилось порядком вкалывать, чтобы удержаться на плаву. Конечно, хлеб нужен в любые времена и, по идее, должен всегда приносить доход тому, кто им торгует. Но Гуров слишком хорошо знал, какие бюрократические рогатки расставлены на пути мелкого предпринимателя. Пока их обойдешь, с тебя сойдет не семь, а семьдесят семь потов. Гуров всегда испытывал уважение к людям, взявшимся за такое непростое дело.

К женщине же, стоявшей за прилавком, Гуров с первого взгляда проникся еще и симпатией. У нее было милое простое лицо и приятная, слегка усталая улыбка. Вряд ли можно было назвать ее красавицей, но было в чертах ее лица нечто такое, что придавало ей особое очарование. Безо всяких сомнений, это была сама хозяйка. Гуров нисколько не сомневался, что такой легкомысленный человек, как Перфилов, наверняка мог положить на нее глаз.

Но, как сыщик, он был обязан убедиться, что не ошибся. Гуров улыбнулся женщине и наклонился к прилавку.

– Здравствуйте, – сказал он. – Моя фамилия Гуров. А вы, насколько я понимаю, Вика Тягунова, верно?

Женщина почти не удивилась – лишь чуть-чуть приподняла левую бровь, отчего лицо ее сделалось еще более привлекательным.

– Я самая, – с иронией в голосе ответила она. – Значит, вас не хлеб интересует? Обидно. Сегодня у нас совсем не идет торговля.

– Ничего, сейчас мы обязательно у вас что-нибудь купим! – заявил, выворачиваясь из-за спины Гурова, Крячко. – Дайте нам что-нибудь большое, мягкое и с начинкой! У вас пироги есть?

– Пирогов у нас нет, – мягко ответила женщина. – В самом начале мы пытались расширить ассортимент, но дело не пошло. Район, что ли, такой…

– Да бог с ними, с пирогами! – великодушно сказал Крячко. – Бывают моменты, когда и черный хлеб пирогом покажется. Особенно если берешь его из рук очаровательной женщины… Вот это у вас что там – калач? Отлично, беру! Но только из ваших рук!

Судя по всему, Стасу хозяйка тоже понравилась. На его грубоватом лице появилась сладкая и многозначительная улыбка, от которой Гурова слегка тошнило, но женщине эта улыбка явно пришлась по душе.

– А из чьих же еще? – кокетливо сказала она, грациозно поворачиваясь и снимая с полки калач. – Здесь больше никого и нет.

– Да, пустовато у вас в магазине, – вставил Гуров, оглядывая небольшое помещение. – Всегда у вас так?

– Ну что вы! – сказала Тягунова. – Просто дело к вечеру. Все, кому надо было, запаслись уже.

Отвечая, она продолжала обмениваться улыбками с Крячко, и они оба не заметили, как за спиной хозяйки из подсобного помещения вышел мужчина в фартуке, надетом поверх обычной одежды. Навалившись плечом на косяк, он неодобрительно наблюдал за тем, что происходит у прилавка.

У него было резко очерченное лицо с твердыми скулами, мрачные глаза и черные густые волосы, курчавые и коротко постриженные. Гуров заметил его первым и сразу же обратил внимание на ту необычную неприязнь, с которой мужчина разглядывал покупателей. Чувствовалось, что он едва сдерживается, чтобы не вмешаться в диалог. Наверное, это был сам Тягунов.

Крячко взял хлеб и бережно прижал его к груди.

– Этот калач даже и есть неудобно, – заявил он хозяйке. – Пожалуй, я лучше поставлю его в красный угол, буду смотреть на него время от времени и вспоминать о вас…

– Да мне-то что? – засмеялась женщина. – Хоть на крышу ставьте, если вам нравится. Мое дело продать…

– Ты еще на голову его себе поставь! – вдруг донеслось из-за стеллажей с хлебом, и мужчина, у которого, видимо, кончилось терпение, выступил из полумрака. – Поставь на голову и ходи как клоун!

На лице у него, можно сказать, бушевал ураган. Он сверлил Крячко таким огненным взглядом, что Гурову показалось, будто в воздухе ощущается легкое потепление. Он поспешил вмешаться, пока страсти не накалились по-настоящему.

– Вы зря сердитесь, – сказал он человеку в фартуке. – Мой товарищ не имел в виду ничего плохого – у него просто такая манера разговаривать.

– А ты не разговаривай, – злорадно посоветовал мужчина. – Купил, что надо, и вали!

– Ну, это совсем не продуктивный подход! – огорченно заметил Крячко. – С таким подходом можно всю клиентуру растерять. Купил, и вали! Это просто социалистическая торговля какая-то! Тут, Борис, ты не прав!

– Какой я тебе Борис? – возмутился мужчина.

– Да это так говорится, – невозмутимо ответил Крячко. – Крылатые слова. Неужели не помните?

– Ты нарываешься, что ли? – тихо спросил человек в фартуке, терпение которого уже истощилось.

Женщина обеспокоенно взяла его за рукав и тихо, но негодующе сказала:

– Ну что ты, Ваня, в самом деле? Перестань! Неудобно!..

Ваня резко вырвал свою руку.

– А ты вообще помалкивай! – огрызнулся он. – Будто я не вижу, что ты всем подряд глазки строишь! Ох, доведешь ты меня! – Он налег грудью на прилавок и чуть ли не вплотную приблизил свое лицо к лицу Крячко. – А тебя, дорогой, по-хорошему прошу – забирай свою булку и уходи от греха подальше, не испытывай меня. Я только с виду такой добрый, но когда меня заводят…

– Никто вас не заводит, Тягунов! – уже совсем другим, суровым и требовательным, тоном оборвал его Гуров. – Вы сами себя заводите. Не умеете держать себя в руках – займитесь каким-нибудь другим делом, где не нужно общаться с людьми. Я вам честно скажу – будь моя воля, я таким, как вы, категорически запретил бы заниматься торговлей. Не ваше это занятие.

– Ни хрена себе! – почти весело проговорил Тягунов. – Он меня еще и учить жить будет! Вы вообще что за птицы?

– Вот что мы за птицы, – сказал Гуров, вынимая из кармана удостоверение. – Теперь довольны? Похоже, к вам без красных корочек в магазин и заходить не стоит?

Тягунов, несмотря на свой скверный характер и ярко выраженную ревность, был растерян. Он сразу же заметно сник и потерял желание разговаривать. Теперь он молча и настороженно смотрел на Гурова и Крячко, будто ожидая немедленных карательных санкций. Зато его супруга резко оживилась. Побледнев, она бросилась к прилавку и, заискивающе глядя Гурову в глаза, затараторила:

– Ой, да простите вы его, дурака, честное слово! Он совсем помешался от ревности, понимаете? Просто не может, когда я с мужчинами разговариваю. А как я не буду разговаривать? Работа такая, что хочешь не хочешь, а разговаривай. Сто раз уже с ним ругались. Я предупреждала, что нарвется он когда-нибудь на неприятности. А так он у меня не злой. Просто характер такой дурацкий…

– Да не переживайте вы! – сказал смущенно Гуров. – Никаких неприятностей мы вам устраивать не собираемся. Другое дело, что вы сами их себе устраиваете. На пустом месте. Но это не наша грядка. Разбирайтесь между собой. А мы к вам зашли совсем по другому делу.

– По какому такому делу? – сумрачно поинтересовался Тягунов. – У нас с милицией никаких дел нет. У нас все по закону. Все документы в порядке…

– А никто и не сомневается, – перебил его Гуров. – Речь идет о другом.

– О другом? Что значит – о другом?

Тягунов обменялся с женой обеспокоенным взглядом и в волнении потер руки. Ладони у него были крупные, грубые, привычные к труду и, если так можно выразиться, к обороне.

– Должен сразу предупредить, – сказал Гуров. – Мы расследуем дело об убийстве. Поэтому к нашим вопросам следует отнестись со всей ответственностью. Эмоции нас не интересуют.

– Убийство? – прошептала Тягунова. – Вы сказали, убийство? Но у нас здесь не было никаких убийств. Ваня, ты что-нибудь слышал об убийстве?

– Сейчас услышим, – злорадно сказал Ваня.

– Положим, об убийстве мы как раз распространяться и не будем, – возразил Гуров. – А вот от вас кое-какую информацию получить надеемся. Речь пойдет о человеке, которого вы оба знаете, о Перфилове Геннадии Валентиновиче…

Гурову показалось или он на самом деле услышал, как при имени Перфилова хозяин булочной скрипнул зубами. Гуров покосился на него – Тягунов, сжав кулаки, уставился себе под ноги. Ноздри его хищно раздувались.

– Я же просил без эмоций, – сказал Гуров.

– Да-да, конечно, мы знаем Перфилова, – поспешно вмешалась хозяйка. – Но отношений мы с ним не поддерживаем, вы не думайте!

– А мы пока ничего и не думаем, – заметил Гуров. – Пока мы задаем вопросы. Возможно, вы и не поддерживаете отношений с Перфиловым, но мы располагаем информацией, что этот человек мог появиться здесь у вас вечером шестнадцатого сентября. Поэтому и первый вопрос будет таким – шестнадцатого сентября сего года кто-нибудь из вас двоих видел гражданина Перфилова?

Супруги переглянулись. Глаза Тягуновой смотрели жалобно и испуганно, а из глаз ее мужа едва не летели молнии.

– Вот! Вот теперь ты видишь, стерва? – задыхаясь, сказал он и угрожающе надвинулся на жену. – Весь город уже знает, что эта мразь ходит сюда, как к себе домой! У-у, стерва!.. – Он взмахнул рукой.

– Стоп! – Гуров сильно хлопнул по прилавку ладонью. – Опомнитесь! Вы находитесь в присутствии представителей закона. Что это вы себе позволяете?!

Тягунов с сожалением отступил, но это стоило ему огромных усилий. На щеках его перекатывались желваки. На Гурова он не смотрел, опасаясь, видимо, сорваться.

– Мне повторить вопрос? – спросил Гуров.

– Никого мы не видели, – буркнул с ненавистью Тягунов. – Я эту сволочь даже на порог к себе не пущу!

– Интересно, а это помещение вы арендуете или выкупили полностью? – спросил вдруг Крячко. – Это я к тому, насколько этот порог является вашим… Все-таки это магазин. Мне кажется, сюда может войти любой, разве не так? Если вы кого-то выставите, он вправе будет подать на вас в суд.

– Короче, не видели мы Перфилова, – сказал Тягунов, не поднимая головы.

Однако по смущенному лицу его жены Гуров видел, что темпераментный булочник, скорее всего, лжет. Поэтому он не собирался оставлять его пока в покое.

– Вы что-нибудь слышали об ответственности за дачу ложных показаний? – спросил он. – Подумайте хорошенько – может быть, вы что-то запамятовали?

– Ничего я не запамятовал, – упрямо заявил Тягунов. – Не было здесь Перфилова – и точка. А я, между прочим, не на допросе, чтобы показания давать!

Он был похож сейчас на быка, упершегося рогами в забор. Забор свалить было ему не по силам, но и отступать он не собирался.

– На допрос мы вас вызовем, – пообещал Гуров. – Раз вам так нравится терять время в казенных кабинетах, мы вам это устроим. Не лучше ли решить все по-хорошему?

В помещении повисла неприятная пауза. Гуров подумал о том, что теперь в воздухе пахнет не сдобой и сладостями, а чем-то похожим на электричество. Женщина, без сомнения, была готова ответить на вопрос, но присутствие мужа сковывало ее. Гуров понял, что во избежание скандала она сейчас ни за что не станет уличать мужа во вранье. Ему хотелось стукнуть кулаком от досады, но он все-таки сдержался.

– Значит, так, – объявил он бесстрастным голосом, выкладывая на прилавок карточку с номером своего телефона. – Когда у вас пройдет этот бзик, можете позвонить мне вот по этому номеру. В любое время суток. Еще раз подчеркиваю, что речь идет об убийстве. Если до завтрашнего утра звонка не будет, ждите повестку на допрос. Мы здесь не в игрушки играем.

Ответом ему было угрюмое молчание. Белый клочок картона одиноко лежал на прилавке.

– Может, надумали? – с надеждой спросил Крячко. – Вопрос-то простой! Видели – не видели? Мы же вас не бухгалтерские книги просим показать…

– Нечего нам сказать, – хмуро ответил Тягунов.

– Ну как вам будет угодно, – сказал Гуров. – Мы вас предупредили. Дальше разговор будет совсем другой.

Он повернулся и, не оглядываясь, пошел к выходу.

– А за хлебушек спасибо, – Крячко улыбнулся женщине. – Все время бы к вам захаживал, да больно далековато!

Тягунова не решилась улыбнуться в ответ. Оперативники вышли на улицу, и здесь Гуров дал волю своему гневу.

– Вот бараны! – в сердцах сказал он. – Я же вижу, что они что-то скрывают. Видели они Перфилова!

– Надо было пожестче, Лева! – заметил Крячко. – Припугнуть надо было как следует!

– Этого булочника припугнешь! – с сомнением сказал Гуров. – Упертый тип! Такой если вбил что-нибудь в голову… Ну, ничего, думаю, что дамочка еще спохватится и обязательно позвонит. Она не допустит, чтобы ее благоверного в тюрьму посадили. Только она тайком от него позвонит.

– Может, и позвонит, – согласился Крячко. – Только время жалко.

Они сели в машину. Гуров набрал номер телефона на Алтуфьевском. Трубку взял капитан Стечкин.

– Ну что там у вас? – поинтересовался Гуров. – Гости не появлялись?

– Никак нет, товарищ полковник! Все спокойно. Хозяйка на свидание отправилась, а потом собиралась у своей тетки переночевать. А мы тут сидим как проклятые и ждем у моря погоды.

– Ну, ждите, – сказал Гуров. – Если что – сразу сообщайте.

Он убрал мобильник и тяжело задумался. Крячко невозмутимо грыз калач и с интересом посматривал по сторонам.

– Нет, я думаю, в квартиру Карповой никто уже не придет, – наконец объявил Гуров. – Скорее всего, ее уже осмотрели. Сразу же – когда за Перфиловым приходили. Зачем им дважды входить в одну реку? Квартира небольшая, мебели мало. А ищут что-то конкретное. Скорее всего, фотоаппарат или пленку.

– Пленку найти – все равно что иголку в стоге сена, – сказал Крячко.

– Это если ты продумал, где ее прятать, – возразил Гуров. – А если как в случае Перфилова – все на бегу да с пьяных глаз, вряд ли придумаешь надежный способ. Но эти люди резонно полагают, что не стоит тратить время на поиски пленки – куда проще найти ее хозяина и спросить у него. Что они сейчас, видимо, и делают.

– И как ты думаешь, каков результат? – поинтересовался Крячко.

– С таким экземпляром, как Перфилов, ничего нельзя знать заранее, – пожал плечами Гуров. – Результат может быть самым неожиданным. Одно можно сказать точно – вряд ли Перфилову приходится сейчас сладко.

– И что же будем теперь делать?

– Будем подвал искать, – невесело ответил Гуров. – Который Перфилову примерещился. Или Видюнину, черт бы их драл! А что делать? У нас никаких зацепок. Никто не видел, как уводили Перфилова, никто не видел, как убивали Гловацкую, никто не видел, как обшаривали квартиру Перфилова, никто ничего не видел. Если бы не смерть, то вообще можно было бы плюнуть на эти пьяные бредни и поехать пить чай. Но что-то мешает мне разделить точку зрения Балуева.

– Ну что же, давай посмотрим, что за подвалы в здешней округе, – сказал Крячко. – Темновато, конечно, но попробовать можно. А потом в любом случае предлагаю плюнуть и ехать все-таки к тебе – пить чай. Все равно ночью мы ни черта не сделаем. А к утру обязательно что-нибудь прояснится.

– Боюсь, к утру у нас еще один труп будет, – мрачно заявил Гуров. – Пропавший родственник. Ну, что выросло, то выросло. Волшебной палочки у нас с тобой нет? Значит, осмотрим сейчас район, а потом заберем Марию и поедем все вместе к нам. По крайней мере хотя бы жену заранее подготовим, чтобы не слишком убивалась.

Глава 12

К ночи вдруг испортилась погода – пошел мелкий дождь и подул ветер. Настроение у Гурова с Крячко тоже было неважное. Ничего хотя бы отдаленно похожего на сенсацию в районе Берингова проезда они не обнаружили, хотя обошли все окрестные переулки и заглянули во все места, где, по их мнению, могли находиться подвалы. Подвалы на их пути попадались, но были похожи на тысячи других таких же подвалов и ничем особенным не выделялись. Прочесывая дворы, они снова оказались рядом с булочной Тягуновых, но та уже была закрыта.

В полном молчании они вернулись к машине. Дождь уже начинался. Гуров позвонил в театр и предупредил жену, что заедет. Потом еще раз связался с капитаном Стечкиным и убедился, что у того все спокойно.

Крячко к тому времени уже подчистую уписал свой калач, чем вызвал неподдельное удивление Гурова.

– И как только в тебя столько помещается? – спросил он, качая головой.

– Есть о чем говорить, – проворчал в ответ Крячко. – Подумаешь, кусочек хлеба! Мне бы сейчас кастрюлю борща да сала полкило – тогда бы я что-то почувствовал.

– А вот мне совсем есть не хочется, – признался Гуров. – Как подумаю об этом разгильдяе, которого судьба определила в мои родственники… Не представляю, что я скажу Марии!

Однако сказать все равно пришлось, и Гуров даже удивился, как просто это у него получилось. Мария, уставшая и взволнованная после спектакля, рассеянно выслушала новость и не стала ничего спрашивать. Но Гуров чувствовал, что настроение у нее тоже испорчено.

Они поехали домой. Мария устало молчала, и Крячко пытался развеселить ее, болтая о разных пустяках. Она отвечала ему дежурной улыбкой, но, кажется, даже не слышала, о чем он говорит. Гуров в разговор не вступал, понимая, что Марии нужно время, чтобы переварить свалившуюся на нее неприятность. Какими бы дальними ни были родственники, совсем равнодушным к их судьбе никогда не будешь.

Только уже перед самым домом Гуров решился пошутить.

– Как дома с хлебом? – спросил он. – Стас у нас сегодня на хлеб налегает.

Но шутка прозвучала вяло, и даже сам Крячко на нее никак не отреагировал. Он понял, что расшевелить Марию не получится, и деликатно притих.

Они оставили машину у дома и поднялись в квартиру. На лестничной площадке было тихо – только едва слышно шумел за стенами дождь.

– Вот и осень пришла, – заметил Крячко, который не любил долго молчать. – Я как-то с детства недолюбливал осень. Ни футбола тебе, ни рыбалки – сиди дома и читай умные книги! Жуткое время!

– Да, тяжелое у тебя было детство! – впервые за весь вечер слабо улыбнулась Мария.

– Да нет, это же только осенью, – ухмыльнулся в ответ приободренный Крячко. – Да и то когда лило, как сегодня.

– Сегодня еще только моросит, – возразил Гуров. – Когда польет, ты из машины в подъезд будешь бегом бежать, а не вразвалочку, как сейчас!

Он достал из кармана ключи и принялся ковыряться в дверном замке. Открыв дверь, Гуров было посторонился, пропуская вперед жену, но вдруг тут же схватил ее за руку и резко рванул назад. Мария от неожиданности вздрогнула, обернулась и посмотрела на Гурова с изумлением.

– Спокойно! – одними губами произнес Гуров и жестом показал, чтобы Мария отошла от дверей подальше. А затем рука его нырнула за отворот пиджака.

Действия Крячко в этот момент напоминали зеркальное отражение его собственных действий. Они поняли друг друга без слов. Мария тихо ахнула, увидев в руках своих спутников оружие. Гуров приставил палец к губам и бесшумно проскользнул в прихожую.

– Кто здесь? – выкрикнул он, мгновенно меняя позицию.

Ответом ему был шорох ветра, гулявшего по квартире. Этот холодок, пахнущий свежестью и дождем, Гуров уловил мгновенно, едва приоткрыв дверь. Они не оставляли открытых окон, а самостоятельно окна не открываются. Вывод напрашивался только один – в их жилище кто-то побывал! А возможно, не только побывал, но и сейчас еще находится в квартире. Поэтому Гуров сразу же постарался, насколько возможно, обезопасить Марию.

– Есть здесь кто-нибудь? – повторил он, напряженно всматриваясь в призрачно светящийся прямоугольник, обозначающий дверной проем в соседнюю комнату.

И тут со стороны балкона донесся негромкий, но очень характерный стук – ни ветер, ни дождь стучать так не могли. Гуров опустил предохранитель пистолета и, осторожно крадучись вдоль стены, проник в комнату.

Сырой ветер трепал оконные занавески. Дверь на балкон была открыта, а снаружи над балконными перилами маячила чья-то тень. Кто-то спешил перелезть на другую сторону.

Гуров быстро оглянулся – Стас, молодец, не пошел с ним, а остался с Марией. Значит, за нее можно не опасаться. Поняв это, Гуров решительно бросился к балкону.

– Стоять! – крикнул он и тут же отпрянул от брызнувших ему в лицо осколков – человек на балконе второпях выстрелил в окно из какого-то бесшумного оружия и молнией нырнул вниз.

Гуров выскочил на балкон и перегнулся через перила. Черная тень бежала поперек тротуара в темноту ближайшей подворотни. Гуров мог выстрелить, но не рискнул делать это – внизу могли оказаться ни в чем не повинные люди.

Он стрелять не стал – зато где-то совсем рядом сначала раздался шум, короткий крик, и вдруг на лестнице грохнуло подряд два выстрела. Гуров внутренне похолодел и помчался обратно.

"Что происходит? – билась в его голове беспомощная мысль. – Кажется, со мной это впервые. До сих пор никто не решался потревожить меня в моем доме, хотя обещали многие. Неужели это опять Перфилов?"

Он выскочил на лестницу. Где-то наверху тревожно щелкали замки и звенели дверные цепочки – жильцы тоже пытались понять, что происходит. К счастью, никто из них не заходил слишком далеко. Иначе бы их ждало неприятное зрелище.

В углу лестничной площадки, прижимаясь к стене, бледная и едва живая от потрясения, стояла Мария. Между ней и дверью в квартиру стоял нахохлившийся, сжавшийся как пружина, Крячко. Ствол его пистолета был направлен прямо в лоб Гурову. А у его ног неподвижно лежало человеческое тело. В воздухе плавало облачко белой пыли. Крячко, опомнившись, медленно опустил пистолет.

Прежде всего Гуров бросился к Марии.

– Со мной все в порядке, – еле слышно сказала она, показывая рукой на Крячко. – Стас… успел…

– Он, наверное, в квартире затаился, а когда ты вошел, выскочил – и сразу стрелять, – хрипло объяснил Крячко. – Пришлось его уложить. Я не хотел насмерть. Но, кажется, не вышло.

Гуров непонимающе посмотрел на него, махнул рукой и полез в карман за телефоном. Связавшись с дежурным МУРа, он вкратце обрисовал ему ситуацию и распорядился поднять тревогу.

– Нужно по возможности быстро оцепить район и прочесать, – сказал он. – Плюс задействовать патрули ГАМ – пусть обратят внимание на машины, идущие отсюда. Возможно, заметят что-то подозрительное.

Он опустил руку с мобильником, посмотрел на Крячко и убежденно добавил:

– Только ни черта из этого не выйдет, конечно. Он спустился с балкона по веревке и сейчас уже далеко. Если бы не второй, я бы попытался его догнать, но…

– Может, быть, там еще кто-то есть? – предположил Крячко.

– Думаю, уже нет, – мрачно сказал Гуров. – Будут они нас дожидаться!

– Значит, они не нас дожидались… – задумчиво подхватил Крячко. – Значит… А что, собственно, это значит, Лева? Кто эти люди?

– Ты меня спрашиваешь? – сказал Гуров и обнял жену за плечи. – И что за день такой?.. Но ничего, не волнуйся, сейчас все образуется…

Мария высвободилась и сказала с заметным холодком в голосе:

– И что же образуется, интересно? Может быть, вы со Стасом оживляете мертвых? Или ты просто имел в виду, что к утру нам все-таки удастся уснуть?

Гуров промолчал. Это уже попахивало семейным конфликтом. Отчуждением между близкими людьми. До сих пор ничего подобного между ними не было. Но Гуров понимал, что в глазах жены оба они вряд ли могут выглядеть сейчас симпатичными – смерть, происходящая на твоих глазах, – непростое испытание для психики.

На помощь ему пришел Крячко.

– Не всякие мертвые заслуживают, чтобы их оживляли, – убежденно заметил он. – Ты, Маша, сейчас сердишься, я понимаю. Мне и самому не в радость палить по живым мишеням. Но ты видела, в каком состоянии он выскочил. Я бы на все пошел, но не допустил, чтобы ты пострадала.

– Да я ни в чем вас не виню! – со страшной усталостью в голосе произнесла Мария. – Просто все это не помещается в моей бедной голове… Я не знаю… Наверное, я поеду ночевать к подруге. Вы все равно теперь будете здесь всю ночь возиться… Но только, Гуров, все-таки ответь на вопрос – кто это? Что за люди приходят в наш дом?

Гуров наклонился к лежащему на каменном полу человеку и всмотрелся в неподвижное, уже подернутое смертельной бледностью лицо.

– Никогда прежде не видел этого человека, – сказал Гуров. – Никогда.

– Стрелял из "Макарова", – пояснил Крячко, кивая на валяющийся в стороне пистолет. – Одет, между прочим, в черное.

Гуров распрямился и посмотрел Стасу прямо в глаза.

– Ты думаешь… – начал он.

– Ничего я не думаю, – возразил Крячко. – Я говорю, что вижу. А думать – твоя прерогатива.

– Так, постой, – сосредоточенно проговорил Гуров. – Люди в черном. Насколько это возможно? Невероятно, конечно, но что-то в этом есть…

– Что именно? – недоверчиво произнес Крячко. – Послушай, Лева, да я так просто сказал. Какие, к черту, люди в черном! Подумай, что им делать у тебя? Банальные грабители – вот и все.

– Время неподходящее, – покачал головой Гуров. – И зачем именно нас грабить? В соседнем подъезде живет владелец сети ресторанов. А над ним – известный скрипач. Международные контракты, в доме предметы искусства, золото… И вообще, что-то не видно, чтобы эти люди хотя бы карманы чем-то набили.

– А что же они тут делали? – резонно возразил Крячко.

– Меня другое пока интересует – как они попали в квартиру, – сказал Гуров. – Дверь не тронута. Значит, с нашим замком они связываться не захотели. Скорее всего, спустились на балкон с крыши. Другого пути я не вижу. Конечно, до крыши тоже надо было добраться, но, видимо, ребята отчаянные – это для них не было такой уж сложной проблемой. Кстати, мы не обратили внимания, а ведь дверь в подъезде открыта. Может быть, кто-то из жильцов вышел на минуту, а, может быть, просто замок выведен из строя. Теперь, после случившегося, я склонен думать именно так.

– Знаете, давайте дальше без меня, – перебила его Мария. – Мне нужно прийти в себя. Может быть, ты отвезешь меня к подруге? Это займет десять минут, но, по крайней мере, я не буду путаться у тебя в ногах, а ты не будешь разрываться на части. По-моему, это разумное предложение.

Гуров согласился, что у них нет лучшего выхода. Оставив Крячко сторожить мертвеца, он отвез жену за несколько кварталов к ее лучшей подруге и оставил там, пообещав позвонить рано утром, чтобы рассказать, чем все закончилось. После этого у него действительно немного отлегло от сердца – во всяком случае, жена была теперь в безопасности.

Когда Гуров возвратился, на крыльце дома его встретили люди в милицейской форме, а в подъезде уже работала оперативная группа. Гуров разыскал Крячко, который давал какие-то пояснения незнакомому светловолосому майору. Над убитым хлопотал судебный медик в белом халате.

– Шуму на всю Европу, – сообщил Крячко Гурову. – Сейчас сюда обещал Балуев приехать, и даже вроде генералу сообщили. Может быть, тоже приедет.

– Это все хорошо, – кивнул Гуров. – Квартиру осмотрели?

– Сейчас смотрят. Но там, кажется, почти никаких следов. И это несмотря на то, что на улице дождь. Аккуратно работали, сволочи. Точно, спустились с крыши по тонкому стальному тросу, выдавили стекло в балконной двери… Один вниз ушел тем же способом. Второй – сам знаешь. А что искали – непонятно. Но что-то искали – в шкафы заглядывали, когда мы их спугнули. Вот только, оказывается, по тебе стреляли, когда ты на балкон стремился?

– Наугад стреляли, – отмахнулся Гуров. – Вслепую. "Перехват" ничего не дал? Задержали кого-нибудь?

– Бесполезно, товарищ полковник, – деликатно вмешался в разговор светловолосый майор. – Ничего подозрительного в вашем районе не зафиксировано. Да уже, думаю, и не зафиксируем. Время упущено. Сейчас жильцов опрашиваем – кто что видел. Получается, что практически ничего. Преступники, видимо, проникли в подъезд, когда кто-то открывал дверь. После чего они поднялись наверх, вскрыли замок чердачного хода, а уже с крыши спустились на ваш балкон. На крыше обнаружены инструменты и сумка – с ними сейчас работают эксперты. Думали овчарку вызвать, но решили, что по такой погоде толку не будет…

– А что насчет этого? – Гуров кивнул в сторону погибшего. – Осматривали труп?

– В карманах пусто. Даже сигарет нет. Похоже, кроме "Макарова", при нем ничего не было. Пистолет тоже эксперты взяли. Вам бы, товарищ полковник, квартиру проверить, – вежливо добавил майор. – Все ли у вас на месте?

Гурову и самому было интересно, что понадобилось в его квартире злоумышленникам. Так позарез понадобилось, что они готовы были рисковать ради этого жизнью. Но, осматривая квартиру, Гуров далеко не сразу сообразил, в чем дело. На первый взгляд преступники ничего не тронули. Однако по некоторым признакам можно было совершенно определенно утверждать, что поиски в квартире велись. И только мысль, которая постоянно как бы на фоне присутствовала в голове Гурова, подсказала ему, на что обратить внимание.

Убедившись, что он не ошибся, Гуров отозвал в сторонку Крячко и сообщил ему:

– Похоже, ты попал в самую точку, Стас. Знаешь, что они взяли? "Мыльницу"! Больше ничего не пропало.

Крячко пораженно уставился на него.

– Серьезно? Ты не ошибся? Они взяли "мыльницу"?! Но это же значит…

– Не горячись! – негромко посоветовал Гуров. – Еще ничего не известно. Может, я сам эту "мыльницу" куда-то засунул… Просто уж вся эта возня вокруг фотографа навела меня на мысль. Я посмотрел в столе, где у меня обычно валялся фотоаппарат, и не нашел его. Но ты знаешь, какой я усердный фотолюбитель. Сказать, что я ложусь с камерой и просыпаюсь с ней же, было бы чересчур смело. Вполне возможно, что ее куда-то переложили… Во всяком случае, выводы делать рано, хотя…

– Выходит, теперь они и до тебя добрались? – задумчиво проговорил Крячко. – А с какой, собственно, стати? Ты-то тут при чем? Ты в своей жизни снимал что-нибудь серьезнее семейных пикников на природе?

– Семейные пикники по-своему тоже серьезное дело, – заметил Гуров. – Но, конечно, вряд ли мой семейный архив так сильно кого-нибудь интересует. Да он и сегодняшних гостей не заинтересовал. Им был нужен фотоаппарат. И в квартире Перфилова пропали фотоаппараты. Но там все-таки был какой-то смысл, хотя бы гипотетический. А какой смысл в пустой "мыльнице" полковника Гурова, спросишь ты. И тут мне в голову приходит такое соображение – искали все тот же фотоаппарат Перфилова. То, что фотоаппарат находится в квартире оперативника, – мысль довольно дикая. Ведь если в нем было что-то интересное, наверное, я бы пустил это дело в ход, не дожидаясь, пока ко мне залезут. Скорее всего, эти люди не знали, что я работник милиции. И Перфилов об этом им тоже не сказал. Зато он сказал, что искать следует именно здесь.

– А на хрена? – вытаращил глаза Крячко. – У него совсем крыша поехала?

– Да нет, голова у него теперь работает, – возразил Гуров. – Я так полагаю, у него свой расчет был. Он не просто так сюда этих людей послал. Он надеялся, что я их возьму, Стас. Похоже, это его последняя надежда.

– Ты так думаешь? – почесал в затылке Крячко. – Тогда я тебе одно скажу – надежда эта действительно во всех смыслах последняя. Может быть, мы их и возьмем, но Перфилову это уже вряд ли поможет. И если он пошел на такую комбинацию, то, надо сказать, редкостная он свинья. Ведь он не только твою жизнь подвергал опасности – он Марию подставлял. Ее же убить сегодня могли! Это тебе не цветочки после спектакля преподносить! Это уже ягодки пошли…

– Ну, вряд ли он об этом думал, – сказал Гуров. – Больно ты много хочешь от Перфилова. У него сейчас своих хлопот по горло. Есть у него время о других думать! Он наверняка сейчас с нетерпением ждет результатов, а скоро будет крыть меня на все корки за нерасторопность. И, в общем, будет где-то прав. Мы с тобой должны спасать жизнь даже таких, как он. Таковы правила игры и правила морали.

– Ну, как бы то ни было, – упрямо заявил Крячко, – помочь ему мы не в состоянии. Одного мы вообще упустили. Второй – мертвый, а мертвые, как правило, молчат. Придется Перфилову как-то по-другому разбираться со своими… Не знаю, как сказать – должники они его или кредиторы?

– Этого я тоже не знаю, – ответил Гуров. – Но догадываюсь, что это какая-то строго организованная группа, которую Перфилов случайно заснял за чем-то предосудительным. Это называется дразнить гусей. Теперь его поймали и держат где-то взаперти – до тех пор, пока он не отдаст пленку или фотоаппарат с теми сенсационными кадрами. И знаешь, что я думаю? Перфилов до тех пор жив, пока не отдаст требуемое.

– Или до тех пор, пока этой группе не надоест с ним нянчиться. И мне кажется, этот момент все ближе и ближе. Наверное, Перфилов это тоже понимает. Во всяком случае, ему сейчас должно быть очень страшно. И неужели он настолько дорожит своим искусством, что может так выдерживать характер? – недоуменно покачал головой Крячко. – Беда с этими творческими людьми! Живого человека в два счета не пожалеют, а ради пары строчек в газете собственной жизнью рискуют! Ничего не поймешь!

– Скорее всего, Перфилов, не рискует, – сказал Гуров. – То есть рискует, конечно, но не по своей воле, а по своей глупости. А где фотоаппарат, он все равно не скажет. И не потому, что не хочет, а потому, что не может. Я подозреваю, что он попросту забыл, куда дел фотоаппарат. Вот и вся причина его запирательства.

– Ну что ж, это как-то больше похоже на Перфилова, – сказал Крячко. – Пожалуй, мне эта версия нравится. А то я уже побаивался, что скоро начну его уважать. Но если он сам не помнит, где аппарат – или что там у него, то как мы это узнаем?

– Очень может быть, что этого мы никогда не узнаем, – ответил Гуров.

И в этот момент ожил сотовый телефон. Гуров поднес трубку к уху и услышал запинающийся женский голос:

– Простите, я туда попала? Мне нужен милиционер… Ну, который приходил сегодня к нам в магазин. Это Тягунова Виктория Павловна. Вы меня не помните?

– У меня прекрасная память, Виктория Павловна, – сказал Гуров. – И вас я забыть никак не мог. Как я догадываюсь, вы решились мне что-то сообщить?

– Да, я решилась, – замирающим голосом ответила женщина. – Потому что я боюсь, что вы моего дурака посадите… Он хороший человек, но совершенно неуправляемый. Он и сам не рад, но ничего не может поделать со своим характером. Он такой с молодости. Взрывной, как порох.

"И упрямый, как осел", – подумал Гуров.

– Вы можете подумать, что он специально против вас что-то замышляет, а он просто вот такой у меня, – беспомощно объяснила Тягунова. – Поэтому я сначала ничего вам не сказала – там, в магазине. Иван просто бы убил меня на месте! А теперь решила признаться. Только… Вы не арестуете нас за ложные показания?

– Даю слово, – сказал Гуров, улыбаясь. – Но вы уверены, Виктория Павловна, что ваш супруг сейчас… э-э… не натворит ничего такого?

– Он не натворит, – быстро проговорила Тягунова. – После вашего прихода он так расстроился, что пришел домой и выпил водки. Много выпил. В общем, я его кое-как уложила и ушла к соседке… Я от соседки звоню.

– А, ну так это прекрасно! – облегченно сказал Гуров. – И что же вы мне сообщите? Шестнадцатого сентября вы видели Перфилова?

– Да, видели, – нерешительно призналась Тягунова. – Но очень недолго. Он был страшно пьяный и вел себя ужасно и очень странно.

– Ужасно – это я представляю, – сказал Гуров. – А что значит странно?

– Вечером он вдруг ни с того, ни с сего вбежал к нам в магазин, – волнуясь, объяснила Тягунова. – Глаза дикие, весь красный… Ужас! Я была за прилавком, отпускала товар. Он буквально распугал всех, запрыгнул на прилавок и побежал в подсобку… Да! Перед этим он что-то пытался мне сказать, но я ничего не поняла. Он задыхался, и язык у него еле ворочался. Он сунул что-то под прилавок и убежал. За ним будто гнались. Хорошо, мужа в этот момент в магазине не было. В смысле, он был, но как раз в этот момент носил коробки из машины. Он видел Перфилова, когда тот уже выбегал через задний ход. Не представляю, что было бы, если бы они столкнулись! Ваня его убил бы… Вы знаете, муж вообразил, что между мной и этим пьяницей что-то было!

– Ну, в этом направлении у мужчин воображение работает очень неплохо, – заметил Гуров. – Но меня очень интересует, что же такое Перфилов сунул вам под прилавок, Виктория Павловна?

– А-а… Это? – почти равнодушно протянула Тягунова. – Свой фотоаппарат. Перфилов вечно с фотоаппаратом ходит. Даже пьяный.

Глава 13

Перфилов потерял ощущение времени. Несколько раз он проваливался в какое-то липкое пугающее забытье и сам не мог понять – засыпал он или терял сознание. Но, судя по всему, с того момента, как его оставили в покое, прошло несколько часов. В кромешной темноте подвала невозможно было понять, близок ли рассвет, но Перфилов справедливо полагал, что приход его неизбежен, и тогда вместе с рассветом придет предельная ясность, кто и как распорядится его, Перфилова, судьбой. Сам-то он теперь был просто наблюдателем, не более.

Сейчас Перфилов уже не верил, что его нехитрая выдумка может иметь успех. Он направил своих врагов по адресу знаменитой родственницы в расчете на то, что профессиональный сыщик Гуров сумеет не только противостоять незваным гостям, но даже сумеет их задержать и допросить. Он ухватился за эту идею не от большого ума – просто испугался побоев и смерти. Любой ценой решил получить отсрочку.

Он ее получил. Бандиты клюнули на удочку и действительно оставили его в покое. Они ушли, заперев железную дверь, и унесли с собой фонари. Но первые минуты одиночества и мрака показались Перфилову просто восхитительными. Он пережил в этот миг настоящее счастье, с которым не могло сравниться ничто в жизни.

Потом восторг прошел, и Перфилов стал ощущать совсем другое – невыносимую боль в разбитом теле, страх и смертельный холод, который обволакивал его все больше и больше. Перфилову казалось, будто вокруг него нарастает корка тяжелого спрессованного льда. Его безостановочно бил озноб. Потом к нему прибавился кашель, который становился все чаще и мучительнее. "Один хрен, – безнадежно думал он. – Если меня не удолбят эти ублюдки, я сдохну от воспаления легких. Но почему я? За что? Я не хочу умирать! Почему все остальные должны жить – этот самоуверенный Гуров, счастливый придурок Видюнин, Ленка-дура? И почему никто из них даже пальцем не шевелит, чтобы помочь мне?"

Эта мысль была так обидна, что Перфилов пустил слезу – благо, что видеть его теперь никто не мог, да и все равно унижен он был до предела. Потом он вдруг начал молиться, выпрашивая спасение у бога, в которого до сих пор не только не верил, но о существовании которого даже никогда прежде и не задумывался. Молитв он, разумеется, тоже не знал и гнал, что называется, отсебятину. Но в какой-то момент Перфилову даже показалось, что его самодеятельные молитвы приносят плоды – он вдруг почувствовал, как его со всех сторон начинает обнимать отчетливое тепло, а в голове появился какой-то блаженный туман. Но так продолжалось совсем недолго, и очень скоро блаженство сменилось новым приступом лихорадочного озноба и ужаса. У Перфилова начинался жар.

Усугубляло положение то, что из-за наручников он не мог сесть. Несколько часов на ногах вынести не так просто даже здоровому человеку, а Перфилова достаточно сложно было назвать сейчас здоровым. Он отдыхал, привалившись спиной к стене, но тогда в ребра ему врезались твердые и холодные углы труб. Расслабиться не получалось.

В итоге круг замкнулся, и Перфилов постепенно опять начал мечтать о том, чтобы все побыстрее закончилось. Ему представлялось, что никто и никогда не испытывал подобных мук. По его разумению, это был настоящий ад. Он и казался бесконечным, как настоящий ад. О Перфилове будто забыли.

Конечно, он понимал, что любым отморозкам требуется время хотя бы на минимальную подготовку, чтобы успешно проникнуть в чужую квартиру. Требуется время и на саму акцию, и на подведение ее итогов. Итоги в данном случае Перфилову были известны заранее – для бандитов они при любом раскладе будут неутешительными. Но вряд ли они откажут себе в удовольствии поделиться ими с главным виновником неудач. Однако к Перфилову по-прежнему никто не шел.

"Может быть, план все-таки сработал? – робко думал он. – Мария говорила, что ее муж очень авторитетный в милиции человек. Не может быть, чтобы он не справился с подонками. А если все-таки не справился? А если его просто нет сегодня дома? Кстати, очень вероятный вариант. Менты часто сутками пропадают на работе, да и Мария помешана на своем театре.

Перфилов невольно вспомнил о предмете, из-за которого разгорелся весь сыр-бор, – о фотоаппарате, который он таскал с собой в те пьяные дни. Должно быть, черт тогда толкал его под руку. Ну на кой ляд ему понадобилось рисоваться с объективом перед бандитами?! Теперь-то уж Перфилов не сомневался, что по пьянке сфотографировал что-то не то – его засекли и пошли по следу. Как он только сумел сначала вывернуться? Недаром говорят, что у каждого пьяного есть свой ангел-хранитель. Но сколько веревочке ни виться… Тем более что он умудрился посеять записную книжку с адресами и телефонами – лучшего подарка бандитам и выдумать было нельзя. Правда, в этой книжке были отмечены далеко не все знакомые Перфилова. В этом отношении он был совершенно неорганизован и непредсказуем. Какие-то адреса он записывал, какие-то запоминал просто так. Иногда записывал, даже если помнил адрес как Отче наш. Иногда ставил напротив фамилии только одному ему понятные закорючки. Одним словом, не всем его знакомым не повезло. Например, адреса Гурова в записной книжке не было – это Перфилов помнил точно.

Однако что же он заснял и где – память по-прежнему не воспроизводила. И местонахождение фотоаппарата для него самого до сих пор оставалось загадкой. Что-то угрюмо возилось в глубине мозга – какие-то образы, какие-то звуки, создавая ощущение, что Перфилов вот-вот что-то вспомнит, но едва это происходило, как все опять заволакивалось глухим туманом, и Перфилов уже не мог понять, что у него в голове – воспоминания или обрывки галлюцинаций.

Тогда он бросил это бесплодное занятие и стал думать о другом, если можно было назвать мыслями ту кашу, которая образовалась в его голове. У Перфилова усиливался кашель, и от этих приступов просто трещал череп – пульсировала каждая кость, каждая мышца, каждая вена, наполненная зараженной кровью. Он казался себе куском мяса, который хорошенько отделали колотушкой, прежде чем пустить на котлеты.

Неизбежно пришлось подумать о том, что будет дальше с его избитым, окровавленным телом. Логика подсказывала, что скоро Перфилова опять будут бить. Даже если соберутся прикончить – все равно сначала отведут душу. Будь он на их месте – он бы отвел ее непременно.

Значит, хочешь не хочешь, а нужно было придумывать новую лазейку, которая поможет если не совсем избежать мучений, так хоть отсрочить их на какое-то время. К сожалению, выбор у него теперь был невелик. Знай он, где фотоаппарат, плюнул бы на все и сказал: "Жрите!" Но он знает не больше их – значит, опять нужно врать. Но теперь придется врать куда убедительнее и хитрее. А откуда взяться убедительности, если у него и так едва работает голова? Он же не титан, не экстремал какой-нибудь. Он нормальный человек, с нормальными рефлексами. Когда ему делают больно, он испытывает боль. Это так же естественно, как то, что он всеми силами старается от боли избавиться.

Как назло, ни одной идеи в голову больше не приходило – даже самой завалящей. Перфилов задыхался и обливался потом, будто только что бегом поднялся в гору, и в то же время его продолжала бить дрожь от холода. Он весь сейчас был как открытая рана. Если бы в эту минуту пытки возобновились, Перфилов, наверное, сошел бы с ума. Его опять охватил панический ужас. Он жаждал спасения и не знал, где его искать.

Против своей воли Перфилов принялся вспоминать тот кошмар, что происходил с ним несколько часов назад. Он снова будто пережил всю боль и унижение, которые ему пришлось испытать. Страдания казались еще ужаснее, потому что Перфилов не знал, как выглядят его мучители. У них не было лиц – только голоса, кулаки, похожие на паровой молот, и ослепляющие фонари. Это была воплощенная жестокость, зло, разлитое в мире. Перфилову казалось, что, если бы он мог видеть лица, ему было бы легче.

Правда, отчасти ему удалось увидеть их лица – когда его отыскали на Ленкиной квартире. Он был тогда пьян и напуган, но кое-что успел рассмотреть. Те люди, что забрали его, показались Перфилову очень несимпатичными, даже неприятными – у них были грубые лица, злые глаза и жесткие ладони. От них пахло потом, соляркой и дешевым обувным кремом. Это был солдатский запах, запах казармы. Перфилов когда-то служил в армии и не мог ошибиться.

Но при чем тут казарма? Он давно не имел никаких дел с армией и даже не помышлял об этом. Его нишей были шоу, мода, легкие светские скандальчики. Серьезные вещи его совсем не интересовали. Порой он, правда, слегка завидовал своим коллегам, которые работали в "горячих точках" или стряпали какие-то разоблачительные материалы о криминале. Они рисковали, конечно, но порой этот риск очень неплохо оплачивался. Не только деньгами, но и возможностями, связями, известностью, славой, наконец. Перфилову с его модельками средней руки слава не грозила. Поэтому его порой охватывал странный зуд – он мечтал о сенсации, о шокирующих снимках, которые вознесут его на вершину популярности. К счастью, никаких особенных усилий для утоления этого зуда Перфилов не предпринимал, и тот проходил сам собою. Да и не подворачивалось Перфилову ничего сенсационного. Не подворачивалось до того дня, как он в последний раз загулял. Но теперь уж он развернулся на полную катушку. Получил свою сенсацию. Жаль только, что плоды ее будут пожинать уже без него.

Но где он мог набрести на этих ужасных, пропахших солдатчиной людей? Скорее всего, это случилось, когда он расстался с Видюниным, потому что воспоминания о Видюнине совсем не связывались ни с какими солдатами. Они связывались с хохочущими девками и звенящими бутылками. И вообще, кажется, они с ним полаялись. У Перфилова было смутное, но недвусмысленное ощущение, что с Видюниным они теперь в ссоре. Как все произошло, Перфилов не помнил, да и не хотел вспоминать – такие вещи случаются неизбежно, как смена времен года. Главное, что Видюнин тут явно был ни при чем.

Но до сути дела Перфилов никак не мог добраться. Если имела место ссора между ним и Видюниным, значит, оба они уже были, что называется, хороши. Во всяком случае, он, Перфилов. Об этом он уже не раз с неудовольствием думал. Не тот он стал, сдает потихоньку. Но когда же и где они расстались с Видюниным? Если бы он мог вспомнить хотя бы этот момент!

И вдруг перед глазами Перфилова на какой-то миг встала до странности четкая картина – она даже обладала запахом. И это был запах свежего хлеба. А увидел он симпатичное личико Вики Тягуновой, с которой пару лет назад хотел завести роман, но был настолько неаккуратен, что ее муж, дикарь и мужлан – даром что родственник, – раскусил его сразу и едва не переломал Перфилову все кости. С тех пор Вика стала Перфилову, скорее, неприятна, и искать с ней встречи он мог только в состоянии полной невменяемости. Что, собственно, и имело место.

Перфилов весь горел – не только от температуры, но и от охватившего его возбуждения. Он почувствовал, что нащупал брешь в своем беспамятстве, и теперь всеми силами старался расширить эту брешь. Он даже на минуту забыл про наручники и едва не оторвал руку, когда вздумал подумать на ходу. Как многие люди, размышляя, он имел привычку расхаживать по комнате.

Думать пришлось на прежнем месте, но теперь перед Перфиловым понемногу начал брезжить свет, и это его вдохновило. Это могло означать, что у него появляется еще один шанс на отсрочку приговора.

Он, несомненно, видел Вику в этот раз, но где? Впрочем, Перфилов понял, что вопрос дурацкий – если он сумел даже воспроизвести в памяти запах хлеба, значит, он был у Тягуновых в их задрипанной булочной. Он там был!

Сердце Перфилова учащенно забилось. Он прижал ладонь ко лбу и напряг все мышцы, будто физические усилия могли помочь воспоминаниям. Со стороны он выглядел наверняка нелепо, но кто его сейчас мог видеть? В голове у него проносился просто вихрь образов. Какой только чепухи не вспомнилось ему сейчас! Он лихорадочно отбрасывал все лишнее, пытаясь ухватить главное. И вдруг вспомнил.

Перфилов с шумом выдохнул и обессиленно привалился спиной к стене. Холодный пот стекал по его опухшему изуродованному лицу. По телу волнами прокатывался то жар, то холод. В голове стучало. Но сейчас ему стало чуть-чуть полегче. Непослушная память выплюнула то, что от нее требовалось. Отдала с неохотой, после долгой борьбы, как собака кость. Кость была грязной, неаппетитной и ни на что не годилась. Но это было единственное, что оставалось в распоряжении Перфилова.

Ну конечно! Как он мог забыть! Был вечер, за ним гнались. Это было где-то неподалеку от булочной Тягуновых. Только он не сразу это понял – слишком был пьян и в панике. Он уходил на пределе. Как у него вообще получилось уйти, этого Перфилов даже не пытался вспоминать. Это не имело сейчас никакого значения. Важно было то, что он нашел булочную.

А ведь он заранее планировал нанести туда визит – еще когда все с ним было в порядке. Такая шаловливая мысль посетила его сразу, как только они с Видюниным попали в тот район, – это Перфилов тоже сейчас вспомнил. Может быть, по этой причине они и поругались с Видюниным? Впрочем, это тоже неважно сейчас.

Он ворвался в магазин и, слава богу, не увидел там Викиного мужа. Точно, он его не видел. А вот Вика была там, и она очень испугалась. А кто бы на ее месте не испугался. Перфилов тогда выглядел, наверное, как привидение. Но дело не в этом. Он спрятал у нее фотоаппарат!

Он осознавал это теперь совершенно ясно. Деталей память не сохранила. Перфилов не мог сказать – передал ли он аппарат прямо в руки или незаметно сунул куда-то. Такое вполне в его духе. Но вряд ли – у него не было на это времени. Он промчался сквозь магазин, как ветер, и затерялся в проходных дворах. Ночь спрятала его.

Перфилов почти успокоился. Он нашел решение задачи. Неважно, правильное оно или нет. Важно, что оно в принципе существует. Ему будет что предъявить своим палачам. Никакой уверенности, что они захотят его еще раз выслушать, но об этом лучше пока не думать. Он будет думать о хорошем, и у него все получится.

Он будет умолять, чтобы его выслушали. Он сошлется на что угодно – на испуг, на опьянение, на умопомешательство. Ему теперь ничего не стыдно. Он понял простую вещь – единственной ценностью на свете является только его собственная жизнь и ради нее можно пойти на что угодно.

Лишь бы ему дали шанс! Перфилов терялся в догадках, почему за ним никто не приходит? Теперь, когда он нашел выход, они могли бы и поторопиться. А может быть, они просто решили бросить его в этом подвале? Чтобы он тихо сдох на привязи, как паршивая больная собака? От этой мысли Перфилова снова бросило в дрожь. Он даже забыл, что намеревался думать об одном только хорошем. Ведь такая возможность была до обидного реальна – жаль, что он не сообразил об этом сразу.

Бандиты могли засыпаться, когда лезли в квартиру Гурова. Они могли погибнуть. Могли пуститься в бега. Им, может быть, уже не до Перфилова. Может быть, они катят сейчас в разные стороны от Москвы, и никто, ни одна живая душа не знает, что Перфилов сидит в этом подвале на цепи и не может выбраться. Его поищут-поищут и махнут рукой. А много ли ему нужно? Еще одни сутки в этом ледяном плену, и он труп.

Перфилову стало так страшно, что он начал кричать. Это была безумная затея – кто его мог услышать? Его надорванный, перемежающийся заливистым кашлем голос бессмысленно бился в каменные стены и тут же глох. И голос этот казался сейчас Перфилову чужим – будто рядом с ним выло отвратительное раненое животное. Но он продолжал кричать, потому что больше ничего не мог придумать.

В какой-то момент собственные вопли помешали ему расслышать шум открывающейся двери и шаги на лестнице. Он опомнился, только когда увидел вспышку белого света, плывущую откуда-то сверху. Он поперхнулся и замолк.

– Что ты орешь, сволочь? – серьезно спросили его из темноты.

Перфилов сжался в комок и с ужасом уставился на приближающийся фонарь. Метрах в двух круглый глаз фонаря остановился, и прежний голос сказал:

– Значит, ты еще живой? А зря! На твоем месте было бы умнее сдохнуть.

Перфилов ничего не ответил. А что тут можно было ответить? Человек с фонарем, по-видимому, повернулся в другую сторону – яркий луч ушел в противоположный от Перфилова угол – и сказал совсем другим тоном, обращаясь к кому-то наверху:

– Что будем с этой падалью делать?

На лестнице застучали новые шаги, и другой голос раздраженно ответил:

– Что решили, то и будем делать! Только сначала я его пополам порву, суку.

Но человек с фонарем был настроен по-иному, и это слегка обнадеживало Перфилова, потому что решающий голос принадлежал здесь, кажется, именно ему.

– Подожди рвать! – с досадой сказал он. – Я сначала разобраться хочу.

– Чего там разбираться? Он должен ответить!

– Он ответит. Куда он денется? Но сначала я хочу разобраться. Нам, между прочим, так и сказали – разобраться.

Второй спустился вниз и немедленно сунул Перфилову под нос еще один фонарь, от света которого тот едва не ослеп.

– У-у, сука! – плотоядно протянул второй. – Чешутся у меня на тебя руки!

– Ладно, подожди, я спрошу, – сказал первый и, оттеснив в сторону своего приятеля, ударил Перфилова ногой в пах.

От жуткой боли Перфилов заорал благим матом и рухнул без чувств на колени. Потом он долго корчился, скрипя зубами и шаркая по полу подошвами. Потребовалось не меньше минуты, чтобы он хоть как-то пришел в себя. Он ощущал себя так, будто его только что начисто выпотрошили. В голове тоже было пусто – один страх.

Передышки ему не дали.

– Не пойму, – сказал тот, кто его ударил. – Ты вообще кто по жизни? Ты на спецслужбы работаешь? Вроде не похоже. А с другой стороны, вон какие номера откалываешь… Кто ты вообще?

– Я фотограф, – с трудом ответил Перфилов. – Простой фотограф. Снимаю для журналов. Модели там, певички всякие…

– А какого же ты наших ребят на смерть послал? – со жгучим любопытством поинтересовался допрашивающий. – Откуда у тебя этот адресок был? Ты мне на этот вопрос должен сейчас честно ответить, потому что иначе я из тебя из живого кишки выну, понимаешь?

Перфилов ужаснулся этим словам и своему дару предвидения – только что примерещилось, и на тебе! Уже готово сбыться. Ничего отвратительнее быть выпотрошенным и представить было невозможно.

– Я скажу откуда, – поспешно заявил он. – Это просто. Там живет моя дальняя родственница. Я сначала думал, что я там фотоаппарат оставил. А потом вспомнил, что не там. А вы уже ушли, – тараторил он, опасаясь, что ему не дадут сказать главного. – Фотоаппарат я в другом месте спрятал. Это уже точно. Без болтовни. Просто я все эти дни пил без меры – поэтому у меня голова сейчас плохо работает…

– Что он лепит? – мрачно спросил второй.

– Объясняет, – сказал первый. – Не видишь разве? Врет опять. Родственница! А у родственницы – муж полковник МВД. Старший оперуполномоченный! С пушкой не расстается. Ты что, не соображаешь, что в засаду нас послал? Ну и что? Один наш убит, другой еле ушел. Взяли "мыльницу", пустую… Я давно сказал – ни к чему эти поиски. Аппарат ты передал кому надо. Я вот только хочу понять, на какие службы ты работаешь и что ты о нас вообще знаешь?

– Да я про вас вообще ничего не знаю! – запричитал Перфилов. – И я не спецслужбы… Я фотограф. Черт меня попутал… Я вам сейчас точно скажу, где этот долбаный фотоаппарат! Ну, поверьте мне!

– Вот мразь, – еще более мрачно заметил второй. – Слушай, никакой он, на хрен, не агент. Там таких долбодятлов не держат.

– Ничего себе, не агент! А кто фотографировал? Кто убегал? Кто нас только что подставил?

– Да при чем тут это? Он же пьяный был в соплю. Его сразу ловить надо было. По мозгам бы дали, чтобы вылетели на хрен, и не было бы сейчас никаких забот.

– Умный! Что же не ловил тогда?

– Во-первых, меня там не было. Не знаю, как можно было не поймать этого лоха.

– Вот так и можно. Потому что не лох он, а сотрудник.

– А если так, то кончать его надо.

У Перфилова уже не было сил слушать эти нелепые размышления по поводу собственной личности. Ничего общего с действительностью они не имели, но от этого не казались ни забавными, ни абстрактными. Решалась его участь. Вернее, она уже была почти решена.

– Да выслушайте меня! – завопил он. – Не агент я, не сотрудник! Вы у меня дома были! Вы что – не поняли, кто я по профессии? Я фотограф! Всю жизнь этим занимаюсь!

– Мало ли что, – хмыкнул первый голос. – Сотрудники тоже разные бывают. А зачем ты нас в переулке снимал?

– Да я даже не помню, что я вас снимал! – истерично выкрикнул Перфилов. – И не знаю, кто вы такие! Я всегда все снимаю, если подвернется случай…

Он внезапно осекся, словно получил еще один удар. Удар не был физическим действием, но ошеломил Перфилова еще больше. Он вдруг вспомнил все – кого он снимал, где и какой при этом имел расчет. И это воспоминание напрочь лишило его дара речи.

– Что же ты примолк? – участливо спросил голос. – Сам понял, что заврался? Просто так нас не снимают, это ты верно сообразил! И так просто от нас не бегают. Для этого особая подготовка нужна. Тебя готовили, верно? Скажи мне все, и я тебя выслушаю. Ты в ментуре работаешь или в ФСБ?

– Я могу сказать, где фотоаппарат, – уныло пробормотал Перфилов.

– Конечно, скажи! Только сначала ответь на вопрос. Мне так спокойней будет. Ты мент или фээсбэшник?

"А какого черта я ломаюсь? – почти безразлично подумал Перфилов. – Если ему так хочется… Главное, чтобы он позволил сказать, где я оставил фотоаппарат. Может быть, это поможет. А может, и нет. Какая теперь разница? Мне теперь каждая лишняя минута дороже прожитого года. Если они говорят, что у Гурова кого-то убили, значит, их всех уже взяли на заметку. Пока я жив, у меня еще есть маленькая надежда".

– Ладно, – сказал он устало. – Я из милиции. А фотоаппарат еще можно достать. Я никому его не передавал…

Глава 14

Довольно скоро выяснилось, что пресловутый фотоаппарат цел и спрятан Викторией Павловной в магазине среди всякого хлама.

– Понимаете, – проникновенно объяснила она Гурову. – Муж и так завелся до предела. Если бы он еще увидел эту штуку… А вещь дорогая – не выбрасывать же. Геннадий зарабатывает прилично, но, по-моему, потом он все равно будет жалеть, что потерял аппарат. Может, он ему и не нужен, конечно. Кто его разберет? Вообще не понимаю, зачем он его мне сунул – крыша поехала, наверное…

– Значит, вы уверены, Виктория Павловна, что фотоаппарат все еще находится у вас в магазине? – с надеждой спросил Гуров.

– А где же ему еще находиться? – удивилась она. – Мы вчера после вашего ухода вскоре закрылись. Ну, сами понимаете, какая уж там работа, когда вы нас так напугали… Я вообще с тех пор вся на нервах. Покоя себе не нахожу. Ведь мы с Ваней никогда с милицией дела не имели – никогда! Даже он со своим характером всегда старался держаться от всяких таких дел подальше. И вот кто бы мог подумать! Мы так расстроены, вы не представляете!

– Ну почему же? – сказал Гуров. – Только чего вам бояться, раз вы свой гражданский долг все-таки выполнили? Только, Виктория Павловна… Как бы нам с вами сейчас в ваш магазин попасть? Я понимаю, что время не самое подходящее, но нам этот фотоаппарат нужен срочно.

– Ой, я не знаю! – растерялась Тягунова. – Тут такое дело, товарищ милиционер… Ключи от магазина у мужа в кармане, а я боюсь сейчас его тревожить. Он ведь меня и слушать не станет. Просто такое устроит…

– А вы намекните ему, что милиция не дремлет, – сказал Гуров. – Сами же говорили, что в душе он у вас мягкий и пушистый…

– Так-то оно так, да ему когда шлея под хвост попадет, ничем его не вразумишь, – вздохнула Тягунова. – А сейчас он еще такой пьяный… Но я попробую. Если он крепко спит, может быть, я сумею достать ключи. И что мне тогда делать – звонить вам?

– В любом случае звоните! – строго сказал Гуров. – И вообще, знаете, дайте-ка мне на всякий случай номер этого телефона. Связь между нами не должна прерываться, Виктория Павловна! Не забывайте, речь идет о жизни человека!

Тягунова пообещала сделать все возможное. Однако чувствовалось, что напугана она не на шутку, и Гуров далеко не был уверен, что она выполнит свое обещание. Ему хотелось заполучить фотоаппарат как можно раньше, чтобы еще до рассвета у них были какие-то результаты, но ситуация складывалась таким образом, что он никак не мог в нее вмешаться. Оставалось ждать и надеяться.

К полуночи на квартире Гурова появился генерал Орлов. Он вошел в распахнутом плаще, сердитый и решительный. На его плечах мерцали дождевые капли.

– Что? – спросил он с порога. – Что с Марией? Она не пострадала?

– С Марией все в порядке, – успокоил его Гуров. – Спасибо Стасу. Было бы совсем здорово, если бы он немножко промахнулся, чтобы нам было сейчас с кем поговорить, но что выросло, то выросло…

Генерал метнул на него суровый взгляд.

– Поговорить ему захотелось! – резко сказал он. – Скажи спасибо, что все живы! А вообще вы меня до инфаркта доведете, мужики. Как так получилось, что на твою собственную квартиру бандиты налет организовали? Если была такая вероятность, почему не предвидел? Почему не принял мер?

– Потому и не принял, что не предвидел, – сказал Гуров. – Даже в уме не держал. Думаю, и сами преступники не очень понимали, куда они лезут. Они фотоаппарат ищут, Петр. Это уже не первый случай.

– Какой, к дьяволу, фотоаппарат? Какого рожна они у тебя его ищут? – возмутился Орлов. – Вы тут все с ума посходили, что ли? Ты ведь убийством женщины занимаешься. Этой… Гловацкой. При чем тут твой фотоаппарат?

– При том, что Гловацкая тоже из-за него пострадала и тоже не имела о нем никакого понятия, – ответил Гуров. – Хотя, собственно, мы-то как раз теперь в курсе. Осталось поехать и взять этот фотоаппарат. Не хочу загадывать, но, возможно, уже к утру мы узнаем, кто организовывал все эти нападения и убийство. Только мне нужно, чтобы отснятый материал на этом фотоаппарате срочно посмотрели криминалисты. Тянуть нельзя – у бандитов в руках сейчас еще одна жертва. Это владелец фотоаппарата – Перфилов. Возможно, нам еще удастся его спасти.

Генерал сунул в рот сигарету и сердито щелкнул зажигалкой.

– Ни черта не понимаю! – объявил он. – Давай с самого начала! Должен же я знать, по какой причине ночью людей поднимать…

Гуров принялся объяснять. Все у него шло гладко до тех пор, пока не зашла речь о предмете, вокруг которого сосредоточились все устремления. Вот тут генерал Орлов и задал вопрос, который смущал и самого Гурова.

– С чего ты взял, что на пленке будет что-то важное? – сердито спросил он. – Сам говоришь, что имеем дело с пьяницей, разгильдяем и вообще… Засадить бы этого типчика хотя бы суток на пятнадцать! Сколько из-за него люди горя претерпели! Негодяй настоящий! А наказанию, видишь ли, не подлежит – кодекс не нарушал. Ух, моя бы воля!..

– Все это эмоции, Петр, – мягко заметил Гуров. – Мне Перфилов, допустим, тоже не слишком симпатичен, так что с того? Ведь кодекса он действительно не нарушал. Разве что административный. Значит, законопослушный гражданин и должен пользоваться всеми правами. А что моральные качества… Есть люди и похуже, и ничего – живут. А что касается твоих опасений – я и сам об этом думал. Вполне может получиться и так, что этот проклятый аппарат окажется просто пустышкой. Но здесь уже, как говорится, человек предполагает… Я вот только не согласен насчет того, что пьяница и разгильдяй. Это все верно, однако как профессионал Перфилов до сих пор пользуется спросом. Значит, профессиональных качеств не растерял. А профессионал, он и в Африке профессионал. То есть он и в нетрезвом виде вполне мог кого-то щелкнуть – с высоким профессионализмом. Зря, что ли, за ним по всей Москве гоняются?

– Уже не гоняются, – мрачно заметил генерал.

– Да, к сожалению, – согласился Гуров. – А мне не хочется, чтобы еще один человек стал просто цифрой в отчетности. Пускай живет, я думаю. Если, конечно, остался у него такой шанс, – закончил он мрачно.

– Такие как раз живучие, – желчно заметил генерал. – Вот увидишь – выползет откуда-нибудь, как только все закончится… Однако твоя дамочка что-то задерживается со звонком! Ночь на дворе, а она копается. Что значит, ключи у мужа? А она кто? Не жена, что ли? Предлагаю не пускать это дело на самотек, а просто проехать к этим Тягуновым домой и потребовать ключи официально. Что это за детский сад? У них ревность, а остальные страдать должны?

– Есть тут одна закавыка, – покачал головой Гуров. – В спешке не выяснили адрес Тягуновых. Полагали, что не понадобится. Признаю, что ошиблись.

– Бывает, – неожиданно добродушно сказал Орлов. – Однако, если не позвонит, нужно будет определяться. Время-то идет…

Тягунова позвонила через пятнадцать минут. Она долго извинялась за задержку, оправдываясь тем, что не могла найти ключи и очень боялась, что муж проснется. Из этих извинений только с большим трудом можно было понять, что ключи раздобыть все-таки удалось, но Гуров наконец это понял и попросил Тягунову на этом остановиться.

– Называйте адрес, – сказал он. – Мы немедленно за вами приедем. И никуда ни в коем случае не отлучайтесь.

Он ужасно опасался, что Тягунова в страхе перед мужем может сделать что-нибудь не то и они опять потеряют время. Однако Виктория Павловна боялась милиции даже больше, чем мужа, и все требования Гурова выполнила неукоснительно. Поехали к ней Гуров и Крячко вдвоем, поскольку считали, что неожиданности, отпущенные на эту ночь, закончились и фотоаппарат они получат без труда. Следственная группа продолжала работать в гуровской квартире, и он рассчитывал вернуться даже раньше, чем они закончат.

Собственно, так оно и получилось. Гуров даже удивился, как легко на этот раз они получили то, за чем с таким усердием безуспешно гонялась куча народу. Забрав Тягунову от ее сердобольной соседки – оказалось, что Тягуновы живут в районе Ростокина, практически на проспекте Мира, – они мигом домчались до погруженной в темноту маленькой булочной в Свиблове. Хозяйка, невероятно смущаясь и поминутно извиняясь, отперла дверь и быстро отыскала за какими-то ящиками спрятанный фотоаппарат. На этом, собственно, все и закончилось.

Гуров плохо разбирался в фотографии, но ему показалось, что найденная техника действительно не из дешевых и находится во вполне исправном состоянии. Впрочем, подробности он решил оставить экспертам. Булочная опять была заперта, а Тягунова возвращена к себе домой. Прощаясь с ней, Гуров сказал:

– За находку огромное спасибо, Виктория Павловна! Не исключено, что именно она позволит нам раскрыть тяжкое преступление. Вы очень нам помогли, проявили настоящее гражданское мужество. Понимаю, как вам было нелегко пойти против собственного мужа. Но, в конечном счете, вы же и оказали ему неоценимую услугу. Не люблю капризных женщин, а капризных мужчин еще больше. А муж у вас, следует смотреть правде в глаза, капризный, как гимназистка. Для такого крепкого мужика это непростительно и некрасиво. Так ему и передайте. И непременно скажите, что мы скоро встретимся. Пусть меняет характер. Следствие еще далеко не закончено, и ваши показания понадобятся обязательно.

– У меня совсем голова идет кругом, – призналась Тягунова. – Мы никогда не нарушали закон. Даже в мыслях не держали. И вдруг такие дела – следствие, милиция… Что же нам теперь делать?

– А ничего не делать. Работайте потихоньку. Когда вы понадобитесь, мы вас вызовем, – успокоил ее Гуров.

Вряд ли его заверение действительно успокоило Тягунову, но большего Гуров пока сделать не мог. Да и занимали его уже другие мысли.

К их возвращению работа следственной группы была в основном уже закончена, и, практически не задерживаясь, они с Крячко поехали в лабораторию МУРа, где их ждали вызванные по приказу Орлова эксперты, которые должны были заняться фотоаппаратом.

Экспертов было двое. Это были молодые и симпатичные парни, которые, однако, выглядели сейчас мрачновато. В молодости сон особенно сладок, и, когда его прерывают, молодые люди легко впадают в депрессию.

Впрочем, увидев фотоаппарат, эксперты оживились.

– Недурная вещица! – скупо похвалили они импортную технику. – Почти профессиональная. Вспышка, дисплей, память приличная… Это цифровая камера. Одна из последних моделей. И состояние, насколько можно судить при визуальном осмотре, почти идеальное.

– Постойте, – перебил экспертов Гуров. – Цифровая камера? Это что же – пленку проявлять не нужно?

– Абсолютно! – снисходительно ответили эксперты. – Вот здесь карта памяти. Через специальное устройство присоединяем к компьютеру и смотрим.

– То есть прямо сейчас можно смотреть? – не поверил Гуров.

– Ну, естественно, – пожал плечами эксперт. – Конечно, в том случае, если карта памяти содержит какую-то информацию. Этой камерой снимали?

– Это я у вас хотел спросить! – заметил Гуров.

– Понятно! Значит, заряжаем, Володя? – обратился эксперт к своему товарищу.

– Не солить же ее! – резонно ответил Володя. – Конечно, заряжай. Между прочим, для такой работы вполне достаточно было разбудить и одного человека – например, тебя, Сашок.

Видимо, он особенно крепко спал этой ночью. Гуров не обратил внимания на эту колкость – все его мысли были заняты предстоящим просмотром.

Первый эксперт, которого, как выяснилось, звали Сашей, включил компьютер и, зевая, уже добродушно заметил:

– Строго говоря, для такой работы не стоило вообще никого будить. С цифровой техникой и ребенок справится. Просто, насколько я понимаю, товарищ полковник не специалист и к тому же сам не знал, с чем имеет дело…

– Ты умный, не дурак, – похвалил его Гуров. – Между прочим, на свете полно вещей, гораздо более интересных, чем сон. Просто начинаешь их ценить слишком поздно.

– Это какие же, например? – подумав, осторожно спросил эксперт Володя.

– А вот эта карта памяти, например, – ответил Гуров. – Я правильно ее называю?

– Абсолютно! – констатировал Саша, щелкая "мышью" и не сводя глаз с экрана. – Ага, есть!.. – объявил он торжествующе, откидываясь на спинку кресла. – Память наполовину использована. Значит, что-то есть… Включаю режим просмотра. Вы, товарищ полковник, сами говорите, когда менять картинку… Я бы мог поставить на автоматический просмотр, но, наверное, вам так будет удобнее?

– Да уж, давай пока без автоматики, – согласился Гуров и сел за стол рядом с экспертом. Крячко пристроился у него за спиной.

По команде Гурова Саша принялся менять картинки на экране компьютера. Несомненно, это были фотографии, сделанные Перфиловым, или уж, во всяком случае, человеком с твердой рукой профессионала. Здесь не было ни одного снимка, сделанного кое-как, – все было точно выверено и подано с истинно художественным вкусом. Но Гурова больше всего восхитило даже не качество фотографий, а то, что каждая из них была точно зафиксирована по времени ее создания. Мысленно Гуров объявил огромную благодарность создателям компьютера – хотя те наверняка не подозревали, что их изобретение в далеком будущем позволит старшему оперуполномоченному Гурову практически безошибочно определить роковой снимок.

Оказалось, что пользовался Перфилов именно этим фотоаппаратом не слишком часто. Это можно было понять по датам снимков. Первые были датированы еще концом августа. Затем шло штук пять, снятых до пятого сентября – дети с охапками цветов, идущие в школу, рыжая девушка, переходящая улицу, ночная мешанина огней на Тверской… После этого следовал перерыв – наверное, Перфилов работал в этот период с другой камерой – и следующий снимок был сделан утром шестнадцатого сентября.

Эта фотография не отличалась художественностью – обыкновенный портретный снимок. Две нетрезвые красотки в откровенных платьях и уже знакомый оперативникам Видюнин, тоже подвыпивший. Видимо, компания упросила Перфилова зафиксировать их для истории, что тот и сделал, однако механически, без души. Наверное, полагал, что история не пострадает, если групповой портрет выйдет не слишком хорошо. Но для Гурова это был уже не просто снимок, а оперативная информация. Теперь в его распоряжении были портреты возможных свидетелей. Правда, Гуров не очень верил, что от подобных свидетелей будет много толку, но все-таки на крайний случай сгодились бы и они.

Потом было еще два снимка – какая-то женщина в белом платье возле красного автомобиля (номер машины вполне можно было рассмотреть) и налитое багровым светом солнце, лежащее, казалось, прямо на крышах домов. Снимок выглядел немного сюрреалистически, точно кадр из фильма о вселенской катастрофе, и Гуров с ходу затруднился определить, в каком районе Москвы он сделан.

– Давай дальше! – озабоченно скомандовал Гуров, и Саша щелкнул "мышкой".

Гуров почувствовал, как в порыве возбуждения Крячко крепко саданул его кулаком в спину и пораженно воскликнул:

– Ничего себе! Ай да Перфилов! Лева, ты узнаешь?!

Гуров как загипнотизированный уставился на экран. Снимок явно был сделан со вспышкой – выхваченная из сумрака человеческая фигура, кирпичная стена и косая лестница, ведущая в подвал – черный треугольник, слегка подсвеченный хилой лампочкой под жестяным колпаком. Человек, явно уже собравшийся спускаться в подвал, почувствовал, видимо, что-то неладное и обернулся. Лицо его было видно четко, как на плакате. Да как раз на плакатах Гуров его до сих пор и видел. На тех плакатах, которые помещают в общественных местах под броским заголовком "Разыскивается". Этого человека разыскивали все спецслужбы Москвы. Его подозревали в причастии к нескольким террористическим актам и подготовке новых. Гуров не мог припомнить сейчас полного имени этого человека – да и достоверность его вызывала определенные сомнения, и больше он был известен под псевдонимом Аслан. Теперь все встало на свои места.

Оказалось, что Перфилов был совершенно прав, когда заплетающимся языком объяснял Видюнину про сенсационные снимки. Судя по всему, Аслана он засек совершенно случайно, но узнал сразу же. Возможно, Перфилов вообще привык обращать внимание на стенды с портретами разыскиваемых преступников. К тому же фотографии Аслана помещали и в некоторых газетах. Наверное, в том самом месте, что было запечатлено на снимке, Аслан находился довольно долго, если Перфилову удалось сбегать за фотоаппаратом, поговорить с приятелем и еще успеть вовремя вернуться. И, наверное, Перфилов, подогретый вином и азартом, совершенно не думал в тот момент об опасности, потому что щелкнул он Аслана не с такого уж далекого расстояния. А потом началась погоня.

Перфилова спасло, скорее всего, секундное замешательство среди соратников Аслана – совершенно определенно, что тот был не один. А за этот короткий миг ангел-хранитель, опекавший Перфилова, успел-таки ухватить его за шиворот и уволочь прочь с опасного места. Гуров вообще-то не верил в ангелов, но никакой иной причины чудесного спасения и бегства из-под самого носа террористов в данном случае просто быть не могло. Добрый ангел сопровождал Перфилова до самого утра – позволил ему избавиться от фотоаппарата и затеряться в московских переулках.

Хотя Перфилов был Гурову скорее неприятен, но все-таки некоторые его поступки вызывали у Гурова что-то похожее на уважение. Взять тот же случай с фотоаппаратом. Ведь для насмерть перепуганного человека было бы совершенно естественно швырнуть камеру куда угодно – в мусорный бак, в подворотню, под ноги преследователям, наконец. Однако Перфилов пошел на все, чтобы сохранить бесценный кадр. Наверное, он был все-таки настоящим профессионалом, если в первую очередь спасал свою работу. Зато потом он спасал уже только себя и делал это так по-хамски смачно, что, кроме отвращения, никаких чувств вызвать к себе уже не мог. Наверное, и ангел-хранитель в какой-то момент тоже почувствовал легкую тошноту и бросил Перфилова на произвол судьбы.

Итак, теперь они знали, кто преследовал Перфилова и убил Гловацкую. Ведь больше никаких снимков Перфилов не делал – Аслан был последним и единственным кандидатом. Но что это давало? Аслан откуда-то знал, где искать знакомых Перфилова, а вот где искать Аслана, ни Гуров, ни Крячко, ни вообще кто-либо в правоохранительных органах не имел никакого понятия. Недаром все общественные места были оклеены изображениями этого человека. Его разыскивали все, а нашел, на свою голову, Перфилов.

Оставалось одно – работать с полученным снимком. Определять место, опрашивать жителей в Свиблове, может быть, еще раз поговорить с Видюниным.

– Сумеете размножить этот кадр? – спросил Гуров у эксперта Саши.

– Без проблем. Вам сколько экземпляров? – сказал тот и, получив ответ, поинтересовался: – А что это за рожа, товарищ полковник? Как будто знакомая. А где видел, не припоминаю.

– А вот фотограф припомнил сразу, – усмехнулся Гуров. – Глаз – алмаз. Даром что алкаш, а главное ухватил с лету.

– Только на лету его и подбили, – сумрачно добавил Крячко.

Глава 15

Гуров и Крячко, слегка вялые после бессонной ночи, накачивались кофе у себя в кабинете. Несмотря на то что в расследовании произошел столь явный положительный сдвиг, настроение у обоих было далеко не радужное. Гуров только что звонил жене, чтобы справиться, как она провела ночь у подруги, но телефон Марии не отвечал, что само по себе было достаточно необычно и вдобавок заставило Гурова думать о еще одной ложке дегтя в семейной бочке меда. Нежелание Марии разговаривать могло означать только одно – она все еще не простила Гурову криминального сюжета в их собственной жизни. Гуров был печален, но осуждать Марию не решался – рано или поздно самые мудрые и терпеливые жены вдруг начинают понимать, что с них хватит. Почему Мария должна быть исключением?

Крячко был хмур по другой причине. В нем неожиданно взыграла корпоративная гордость, что вообще-то было для него не характерно. Но тут Стас завелся не на шутку.

– Правильно! Вот так всегда и получается… Мы с тобой выследили этого волка, – ворчливо заявил он Гурову. – А сливки теперь будут снимать другие. Козе понятно, что теперь дело передадут ФСБ, а нам скажут спасибо и адью! Потом и в газетах так напишут: "…сотрудниками ФСБ был пойман опасный преступник…" А мы с тобой опять в тени. Это справедливо?

Гуров пожал плечами.

– Строго говоря, этого, как ты выражаешься, волка выследили не мы, а Перфилов, – заметил он. – А мы пока никого не выследили. И еще неизвестно, будет ли преступник пойман. Я полагаю, что для этого придется задействовать не одну службу, и каждый свою долю "сливок" получит. Между прочим, пока еще и речи не было о передаче дела ФСБ, а ты уже расстраиваешься.

– Это решится в ближайшие часы, – упрямо возразил Крячко. – А я хочу лично поймать этого типа. Я из-за него на глазах у Марии человека убил. Представляю, каким чудовищем я теперь ей кажусь. Мало ли что это была самооборона. Актрисы – существа впечатлительные. Сам знаешь. Так что у меня к Аслану теперь личные счеты.

– А кто тебе мешает? – меланхолично поинтересовался Гуров. – Только его сначала найти надо. Ты знаешь, где он?

– Он где-то рядом. Я чувствую, – заявил Крячко.

– Не один ты чувствуешь. Только одних чувств тут явно недостаточно. Сколько уже портрет этого Аслана Москву украшает? А-а, не помнишь? Вот то-то и оно…

– Перфилов же его встретил, – угрюмо напомнил Крячко.

– Это верно, – кивнул Гуров. – Как говорится, повезло. Только кому – неизвестно. Второй раз может и не повезти.

– Я имею в виду, что он неспроста его в том месте встретил, – возразил Крячко. – Скорее всего, Аслан там бывает часто.

– Не исключено, – согласился Гуров. – Только где – там? Может, ты забыл, что мы с тобой обшарили весь район около легендарного проезда. И каков результат? Задействовать большие силы нужно. Разбить район на кварталы. Сменное наблюдение.

– Уйдет он, – скривил губы Крячко. – Наверняка он и сейчас уже нервничает. Перфилов ему здорово кайф поломал.

– Если так рассуждать, – сказал Гуров, – то нервничать он должен каждую минуту и каждый день своего пребывания в Москве. А этого не наблюдается. На снимке у него удивительно уравновешенное выражение на лице. Несмотря на то что его застигли врасплох. Некоторые в таких случаях вздрагивают. Этот, по-моему, не из таких.

– Все равно, искать его надо, – упрямо повторил Крячко. – Искать срочно, пока не ушел. У нас теперь снимок есть. Поднять несколько групп из МУРа, прочесать весь район – все равно мы этот подвал найдем!

– А если этот подвал не там, а в полукилометре севернее или западнее? – спросил Гуров. – Да и ни черта на этом снимке, надо сказать, не видно. Перфилов меньше всего думал о том, чтобы экстерьер фотографировать. Для него портрет важен был. Место он сам показать мог. Жаль, что теперь не может. И вот этот факт заставляет меня присоединиться к твоей навязчивой идее – искать. Потому что следующим пострадавшим в этой истории будет именно Перфилов.

– Чего же мы тогда ждем, если ты со мной согласен? – сказал Крячко. – Двигать надо, шевелиться. Генерал обо всем в курсе, следователь тоже. Указаний пока никаких. Самое время проявить инициативу. Потом не дадут.

– Мы до Свиблова и доехать не успеем, – заметил Гуров. – Отзовут нас. Генерал сейчас к министру уехал на совещание. Будут как раз решать, в чьи чистые руки передавать свежее дело о террористах, обязанности распределять и права. Как ты правильно заметил, мы будем, скорее, на подхвате. Поэтому я и говорю, что до Свиблова нам не доехать.

– Можно мобильник отключить, – пожал плечами Крячко. – Ничего хитрого. Не первый раз небось. А чего ждать-то? По крайней мере, шанс у нас будет первыми этот подвал найти. Я, кажется, даже знаю, где искать нужно. Представь себе, в зрительной памяти что-то такое отложилось – еще с того вечера.

– В психологии это называется иллюзорное представление, – усмехнулся Гуров. – Вместе с тобой лазили. Что-то в моей памяти ничего такого не отложилось.

– А этому тоже есть название, – хладнокровно заметил Крячко. – Старость не радость. Вот память тебя и подводит. Дальше еще хуже будет. Потому я и говорю, мы должны этого черта поймать! Чтобы на вершине славы завершить карьеру.

– Аппетиты у тебя! – покрутил головой Гуров. – Карьера! Вершина славы! Будто ты только вчера школу милиции закончил. С отличием. Но я в принципе не возражаю. Можно попробовать. Без ведома руководства, рискуя лампасами. Вот сейчас только кофе допью, и поедем. – Он прислушался и с любопытством добавил: – Только, кажется, мы опоздали – я слышу шаги судьбы за дверью.

Он не слишком ошибся – судьба не судьба, а следователь Балуев за дверью присутствовал. И не только присутствовал, но и без стука ввалился в кабинет, занял свободный стул и без разрешения сразу же закурил сигарету.

– Ну что, довольны? – спросил он, прищуриваясь на Гурова хитрым глазом. – Опять по-вашему вышло. Мне сейчас, между прочим, прокурор звякнул. Они там все еще совещаются – и закончат, наверное, не скоро. Ну а он вышел зачем-то. Может, руководство его специально попросило. Короче говоря, он меня предупредил относительно необдуманных действий. Я же счел своим долгом в первую очередь вас предостеречь – лично. Зная вашу анархическую жилку.

– Не понял, Сергей Михалыч, – скучным голосом сказал Гуров. – Ты все какими-то намеками говоришь. От чего ты нас предостеречь хотел-то? Без шапки на улицу не выходить? Или воду кипятить перед употреблением?

– Воду тоже можете кипятить, – спокойно ответил Балуев. – Но я о другом. Призываю временно воздержаться от оперативно-розыскных действий. Это дело будут теперь спецслужбы раскручивать. Они сложившуюся ситуацию всесторонне проанализируют, сделают необходимые выводы, сопоставят с имеющимися у них данными… Одним словом, подход строго профессиональный, без самодеятельности. Любые несанкционированные действия могут нанести непоправимый вред и повлечь за собой человеческие жертвы.

– Ты как по писаному шпаришь, Сергей Михалыч, – с уважением заметил Крячко. – Только нам-то это зачем? Нас насчет этих дел никто не предупреждал. Мы и знать не знаем, кто там чего анализирует…

– Вот потому я здесь и нахожусь, – назидательно сказал Балуев. – Можете рассматривать мои слова как приказ.

– Как устный приказ, – поправил его Гуров.

– Пускай как устный, – согласился Балуев. – Ему от этого хуже не будет.

– Нам тоже ни холодно ни жарко, – произнес Гуров. – Устный приказ как ветер – пролетел, и только его и видели.

– Это как же понимать? – опять сощурился Балуев.

– Кофейку хочешь? – спросил Гуров. – Хороший кофе. Особенно когда другого нет.

– Выпью чашечку, – милостиво сказал Балуев. – Только ты все-таки скажи, как понимать твой поэтический образ насчет ветра?

Гуров достал из шкафа чистую чашку, щедро насыпал в нее кофе из банки, залил кипятком и обернулся к следователю.

– Тебе сахару сколько кусков? Сахару у нас полно, так что можешь не стесняться.

– Меня сахаром не купишь, – заявил Балуев. – Поэтому три куска клади.

Гуров выполнил его просьбу, поставил чашку на край стола перед Балуевым и сказал:

– Я насчет образов не силен, поэтому не знаю, сумею ли понятно объяснить… В общем, пока там будут координировать и анализировать, времени пройдет немало. А глотку человеку перерезать – секундное дело. Поэтому мы с Крячко займемся все-таки пока своим прямым делом – будем и дальше искать бандитов. Тем более что эти бандиты на мою собственную квартиру и жизнь покушались. Имею полное моральное право.

– А как же приказ? – удивился Балуев.

– Это устный-то? – в свою очередь удивился Гуров. – Тут ведь вот какое дело. Ты к нам приехал, а нас уже и след простыл – вот ведь какая незадача! Бывает, когда предварительно не созвонишься.

– Так ведь я вас застал! – возразил Балуев.

– Ну так это просто повезло! – с невинным видом сказал Крячко. – Не можем же мы в нашем серьезном деле рассчитывать на везение. Это не карты.

– Вы меня силлогизмами не сбивайте, – нахмурился Балуев. – Повезло, не повезло… Я приказ до вас довел, и баста. Наломаете дров, кто отвечать будет?

– Отвечать, конечно, мы будем, – ответил Гуров. – Кто бы сомневался. Но мы, сам знаешь, дровами не занимаемся. Мы – сыщики. А ты своей принципиальностью нам лебединую песню портишь.

– Анархисты вы, по-моему, а никакие не сыщики, – пробурчал Балуев. – Во всяком случае, я всякую ответственность с себя снимаю.

– Кто бы возражал, – миролюбиво сказал Гуров. – А еще лучше напряги фантазию и представь, что ты к нам пришел, а здесь уже пусто – только забытая чашка кофе на столе дымится. Мистика! Читал про "Марию Селесту"?

– Я лучше кодекс почитаю, – сказал Балуев и выплеснул в рот остатки кофе. – Так вы что задумали, мистики?

– Да ничего особенного, – махнул рукой Гуров. – Пошарим немного в том месте, где Перфилов Аслана встретил. Может, набредем на похожий подвал. Если обнаружим гнездо террористов, обещаю никаких необдуманных мер не предпринимать и немедленно ставить в известность руководство.

– Хорошо, если вы их обнаружите, а не они вас, – ядовито заметил Балуев. – Кто кого тогда в известность ставить будет?

– Разберемся, – уверенно сказал Гуров.

– Ну, попутного ветра вам в зад, – с сомнением сказал Балуев. – Наверное, не перестану я вам удивляться, ребята. Говорят, баба с возу – кобыле легче. А вы наоборот – приключений ищете.

– Сыщики же, – усмехнулся Крячко.

– Махновцы, – вздохнул Балуев и безнадежно махнул рукой.

Глава 16

Когда Гуров и Крячко садились в машину, на сотовый позвонила Мария. Гуров уже не ждал этого звонка и чуть-чуть растерялся. Он предполагал, что придется выслушать нечто резкое и нелицеприятное. Как оперативник, он очень хорошо знал, какой стресс и депрессию испытывают люди, чье жилище подверглось нападению грабителей. Изменения в психике неизбежны – иногда они сохраняются в течение долгих месяцев. Человек необычайно остро чувствует свою незащищенность, ему кажется, что он до предела унижен и бессовестно обманут. А в том, что в подобную ситуацию попала жена главного сыщика, была какая-то особенная издевка.

Но тон Марии удивил Гурова. В нем не было ни капли вчерашнего разочарования и досады. Жена была удивительно тиха и заботлива. И первый ее вопрос был о Гурове.

– Наконец-то! Как ты? Я вся уже извелась, – призналась Мария. – Мерещились черт-те какие ужасы, а позвонить с обычного телефона никак не могла догадаться. После вчерашнего у меня абсолютно не работает голова. Во-первых, я забыла вчера в театре свой мобильник, а во-вторых, совершенно забыла о том, что забыла. Искала его у подруги, где его и в помине не было, представляешь, какая дура? Ну и в довершение ко всему забыла, что существуют обычные телефоны. Что теперь делать?

– Не волнуйся, все в порядке, – сказал Гуров. – Просто нужно забрать мобильник обратно, и все встанет на свои места. У нас дома ничего не пропало. Все как обычно. Можешь возвращаться. Преступники уже не появятся. Понимаю, что тебя это мало утешит, но похоже, что они забрались к нам по ошибке.

– А вдруг они снова ошибутся? – нервно спросила Мария. – Нет уж, я пока воздержусь. Только вместе с тобой.

– Не знаю, когда освобожусь, – виновато сказал Гуров. – У нас тут дым коромыслом.

– Ничего, я буду ждать тебя, – ответила Мария. – Весь день буду в театре, на людях. А вечером, если ты не освободишься, опять поеду к подруге. Мне теперь наша квартира кажется прозрачной, как стекло. Вот такая я трусиха. Ты разочарован?

– Наоборот – очарован, – серьезно сказал Гуров. – Когда буду посвободнее, обязательно позвоню. Целую тебя.

– Будь осторожнее! – с тревогой предупредила Мария.

– А у нас тут не опасно, – соврал Гуров. – Просто суеты много.

– А как… – Мария запнулась. – Что-нибудь слышно про Генку?

– Про Генку? – переспросил Гуров, невольно стараясь хотя бы на секунду оттянуть неизбежность ответа. – Про Генку, увы, пока ничего. Кроме того, что влип он в очень серьезную историю. И должен сказать откровенно, шансов выпутаться из нее у него катастрофически мало. Ты должна быть к этому готова.

Мария вздохнула:

– Странно! Никогда не испытывала к этому человеку слишком теплых чувств. А теперь будто в чем-то перед ним виновата…

– Тебе не в чем себя винить, – мягко сказал Гуров. – Объективно говоря, во всем виноват он сам. Даже в том… – Здесь Гуров запнулся и после секундного колебания продолжил: – Впрочем, это сейчас уже неважно. Будем думать о будущем.

– Береги себя! – еще раз предупредила Мария.

– Со мной Крячко, – пошутил Гуров. – Он не даст пропасть.

Они распрощались. В продолжение всего разговора Крячко молчал и был необычно грустен. Потом, уже когда они ехали в Свиблово, спросил:

– Мария ничего не говорила про меня?

– Ничего, – улыбнулся Гуров. – Но фамилию твою выслушала благосклонно. Тебе не о чем беспокоиться.

– Тебе хорошо говорить, – покачал головой Стас. – Ты-то никого не пристреливал на глазах у жены.

– Еще только этого не хватало! – сказал Гуров. – Для этого существуешь ты. А если серьезно, то ты становишься чересчур сентиментальным, старик! В следующий раз подари налетчику розу…

– Тебе смешно, – проворчал Крячко. – А мне действительно не по себе. Все-таки не в Средние века живем, не в джунглях. Украшать себя черепами убитых врагов давно вышло из моды.

Гуров на это заявление ничего не сказал, но впал в некоторую задумчивость. Только через несколько долгих минут он наконец заметил с затаенной грустью:

– Наверное, и правда наше время проходит, Стас! Пора на пенсию – камин, теплые носки, воспоминания… Ты будешь пить чай с шиповником и посыпать главу пеплом. А я буду вытирать тебе слезы. У тебя это, кажется, называется закончить карьеру на вершине славы?

– Не пытайся острить, – проворчал Крячко. – У тебя это получается совсем не смешно.

– Просто скоро ты вообще разучишься смеяться, как я подозреваю, – неумолимо заявил Гуров. – Будешь рыцарь печального образа Стас Крячко.

– Прекращай свои безнадежные упражнения и скажи лучше, с чего думаешь начать? – перебил его Крячко. – Опять будем обходить двор за двором? Может, стоит заглянуть в районное отделение? Кто-нибудь из участковых может узнать подвал, который на снимке.

– Верное замечание, – согласился Гуров. – Может и узнать. Вполне возможно. И все-таки сначала я хочу заскочить в булочную к Тягуновым. Во-первых, что-то у меня сердце не на месте – как там у них все закончилось? Во-вторых, наутро Виктория Павловна может вспомнить то, что не вспомнила вечером. И, в третьих, она тоже может узнать подвал. В конце концов, каждый день в этом районе.

– Ну, положим, – усомнился Крячко. – Они, по-моему, с мужем носа из магазина не высовывают. Бизнес! Однако заехать не возражаю. Действительно, страшновато за женщину при таком муже. Такую женщину, в принципе, на руках нужно носить и каждый день кормить плюшками. С маком.

– Ну вот, наконец ты заговорил своим голосом, – удовлетворенно заметил Гуров. – А то развел тут бодягу про джунгли и черепа!.. Женщины любят победителей, Стас, а не кающихся грешников.

– Это я и без тебя знаю, – заносчиво сказал Крячко. – Только твоя Мария – не обыкновенная женщина. Мне не хотелось бы, чтобы в ее памяти мой образ связывался с катастрофой.

– По-моему, ты загибаешь, – покачал головой Гуров. – По-моему, твой образ в ее памяти будет теперь связан с предотвращением катастрофы. Боюсь, она теперь будет думать, не в МЧС ли ты служишь.

– Отвечу твоими же словами, – сказал Крячко. – Кончай трепаться. Я знаю, почему ты так развеселился. Ты со вчерашнего дня смурной ходил, потому что решил – Мария теперь твою профессию возненавидит. А теперь гроза миновала. Так что не я один голову пеплом посыпаю. Просто некоторые даже это умеют делать по-джентльменски, а мы люди простые…

– Вот уж точно – кончай трепаться! – засмеялся Гуров. – На другое переключаться надо. Приехали уже.

Они затормозили возле маленькой булочной, в одинокой витрине которой отражались пасмурное небо и серые дома. Погода с утра немного улучшилась, но низкие тучи по-прежнему были готовы разразиться дождем в любую минуту.

Оперативники вышли из машины и направились к дверям магазина. Судя по всему, с утра торговля у Тягуновых шла неплохо – навстречу Гурову с набитыми хозяйственными сумками в руках вышли из магазина старушка в очках, пожилой мужчина в кожанке и парень, на голове которого легкомысленно торчали наушники. А уже в дверях в Гурова буквально врезался вихрастый вундеркинд, на ходу обкусывающий только что купленный каравай.

– Тебе смена растет, Стас, – кивнул Гуров, глядя вслед скачущему по тротуару вундеркинду.

– А что? Сразу видно – умный мальчик, – в тон ему ответил Крячко.

Они вошли в магазин, и первое, что увидел Гуров, – это несколько бледное, но от этого не ставшее менее миловидным лицо хозяйки. Правда, когда Тягунова подняла глаза и узнала вошедших, по ее лицу пробежало что-то вроде судороги, и Гурову пришлось это с неудовольствием отметить.

Самого Тягунова видно не было, но у прилавка стояла небольшая очередь – человека четыре, и оперативникам пришлось поневоле немного подождать, пока Тягунова отпустит покупателей. Ожидание затянулось, потому что присутствие незваных гостей подействовало на Викторию Павловну самым тягостным образом – она по нескольку раз переспрашивала покупателей, чего им нужно, с видимым усилием пересчитывала деньги и все равно ошибалась, путаясь в самых простых цифрах. Кончилось тем, что она сдала с пятидесятирублевой купюры более ста рублей сдачи, после чего безропотно выслушала ласковый упрек пенсионера, который не пожелал воспользоваться плодами такой неожиданной математики, но отказать себе в удовольствии прочесть бестолковой девчонке нотацию все-таки не смог.

Наконец суета немного спала. Последний покупатель с чувством превосходно выполненного долга покинул булочную. Тягунова, не поднимая глаз, поспешно раскладывала мелочь по ящичкам кассы.

– Здравствуйте, Виктория Павловна! – сказал Гуров, приближаясь к прилавку. – Не ждали нас так скоро? Извините, служба. У нас тут новая информация появилась благодаря вашей помощи. Так вот теперь надеемся еще кое-что у вас выведать… у вас как дома? Все в порядке?

Тягунова наконец посмотрела на него и невесело усмехнулась.

– Лучше не спрашивайте, – сказала она. – И вообще, зря вы пришли. Мой с похмелюги, – понизила она голос. – Рвет и мечет. Никак не может вчерашнего забыть. Это он еще не знает, что я вас ночью в магазин водила…

– А где он сейчас? – спросил Крячко.

– Уехал за товаром. Вот-вот должен подъехать.

– Ну, собственно, нам с ним встречаться необязательно, – заметил Гуров. – Мы с вами сейчас одну фотографию быстренько посмотрим… – Он достал из кармана последнее изображение Аслана и показал его Тягуновой. – Вот такого человека нигде поблизости не встречали? Нет, конечно… Но суть даже не в этом. Всмотритесь хорошенько – вот этот подвал, вход этот, лестница – это должно быть где-то тут рядом. Вам никогда этот подвал на глаза не попадался? Или что-то похожее? Перфилов этот снимок где-то здесь неподалеку сделал.

Тягунова робко, но внимательно посмотрела на картинку. Глядя на ее раскрасневшееся от волнения лицо, на неловко выбившуюся из-под белой наколки прядь, Гуров догадался, что вряд ли Тягунова сейчас достаточно хорошо соображает. Мысли ее были слишком далеко, и плохо различимый вход в незнакомый подвал на каком-то непонятном фотоснимке интересовал ее сейчас меньше всего.

– Я не знаю… – протянула она нерешительно. – Где-то рядом? Здесь во дворе вроде нет подвалов… А вообще я не знаю. Мы с мужем редко здесь ходим – туда и обратно на машине.

– Это понятно, – вздохнул Гуров, с сожалением пряча снимок. – Жаль! Честно говоря, надеялись, что вы и подвал узнаете. Рука у вас легкая.

– Да какая там легкая! – сердито сказала Тягунова. – Сейчас вон этому противному старику чуть сотню не отдала! Куда уж легче! Невезучая я, товарищ милиционер! До смерти невезучая! И муж, и долги, и милиция – все на мою голову!

– Ну, может быть, не все так плохо? – улыбнулся Гуров. – Может, это просто полоса такая, черная? Жизнь, она ведь как зебра – то черная полоса, то белая…

– Может, у кого-нибудь и как зебра, – с горечью сказала на это Тягунова. – А у меня как конь вороной. – Лицо ее вдруг напряглось, и она потерянно пробормотала: – Вон, муж подъехал. Пойду открою.

Гуров действительно расслышал замирающий шум машины за стеной и хлопок закрываемой дверцы.

– Так вы идите, наверное, – засуетилась Тягунова. – Может, не стоит, чтобы муж вас сейчас видел? Я прямо не знаю, до чего он с утра злой.

– С утра все мы немного злые, – заметил Гуров. – Но только зря вы нас так боитесь. Это с непривычки. А привыкать надо, Виктория Павловна. Нам с вами еще работать – я же вас предупреждал. Так что вы идите открывайте, а мы пока тут хозяйство посторожим.

Тягунова неуверенно посмотрела на обоих оперативников, но спорить не решилась. Она скрылась в подсобке. Оттуда послышался шум открываемой двери, короткий топот и непонятный, сразу же заглохший вскрик.

Крячко с тревогой дернул головой и вопросительно посмотрел на Гурова.

– Не пришиб ли ее там часом мужик? – спросил он. – С похмелюги-то… Я пойду гляну!

Гуров пожал плечами.

– Давай, – сказал он. Ему тоже не понравился этот странный шум в подсобке.

Крячко зашел за прилавок и уже почти перешагнул через порог подсобки, как вдруг с кошачьим проворством нырнул вбок и спрятался за полуоткрытой дверью. Гуров не успел удивиться – он увидел, какие большие глаза сделал прячущийся за дверью Крячко, и догадался, что происходит что-то неладное.

В следующую секунду он уже знал это точно, потому что в руках Крячко появился пистолет. Гуров, не раздумывая, выхватил свой и едва успел опустить руку, как из подсобки появилась Тягунова.

На этот раз она опять была бледнее бледного и шла неуверенной, пошатывающейся походкой. За спиной у нее маячила бессловесная мужская тень, но Гуров мог поклясться, что это не была тень Тягунова. "Вот попали, – мелькнуло в голове у Гурова. – На ровном месте да мордой об асфальт!"

– Товарищи покупатели, – деревянным голосом вдруг произнесла Виктория Павловна. – Прошу ненадолго покинуть магазин. Мы закрываемся по техническим причинам.

Гуров прекрасно видел эту техническую причину – угрюмая мужская фигура, старающаяся держаться в тени, воплощенная угроза и опасность. Гуров понял, что дело плохо, и нужно постараться выманить незнакомца из подсобки. Он решил разыграть небольшой любительский этюд в надежде, что Крячко, партнер верный и опытный, поймет его и поддержит.

– Что такое, девушка?! – гневно сказал Гуров, держась ближе к прилавку, чтобы не обнаруживать пистолет в своей руке. – Я жду здесь уже десять минут, и у вас все время какие-то причины! Теперь у вас еще технические причины, видишь ли! Работать не хотите? А на это есть комиссия по нарушению прав потребителей. Вот взгреют вас там разок…

Тягунова чуть не плакала. Ее умоляющий взгляд был красноречивее слов – она молила Гурова о спасении и никак не могла понять, почему он не приходит на помощь, а несет какую-то ерунду. Вряд ли она поняла из его тирады хотя бы одно слово. Но Гуров тоже не мог броситься в атаку с шашкой наголо – ситуация требовала терпения и хотя бы самого примитивного анализа. Гуров еще не до конца понимал, что здесь происходит.

Но человек за спиной Тягуновой, похоже, тоже спешил. Выслушивать сентенции Гурова он был не расположен и, решив, что перед ним обычный обыватель, подал из подсобки голос:

– Послушай, ты! Тебе сказали – выйди! Горгаз пришел, понял? – Он ляпнул первое, что пришло в голову. – Утечка газа, понял? Взорваться хочешь?

Наружу он так и не показывался, но, как предположил Гуров, наверняка держал Тягунову на мушке – такой страх, какой она сейчас испытывала, мог быть вызван только очень материальными причинами. Гуров подумал, что стоит сделать вид, что он сражен доводами "газовика", и сказал:

– Так надо же объяснять нормально! Для чего я тут стою тогда? И вообще, закрывать этот магазин надо, однозначно! Один бардак!

Он пренебрежительно махнул рукой, полуобернулся и сделал вид, будто собирается направиться к выходу.

– Запри за ним! – прошипел из подсобки нетерпеливый голос.

Тягунова встрепенулась и, спотыкаясь, послушно шагнула в сторону. И тут же была молниеносно подхвачена Крячко, который сгреб ее одной рукой и, прикрывая своим крепким телом, спрятал за дверью. Виктория Павловна вскрикнула от неожиданности и, кажется, почти потеряла сознание.

Внезапного исчезновения заложницы человек в подсобке уже не выдержал. Вряд ли он успел сориентироваться в ситуации – скорее всего, он решил, что женщина решила сама от него спрятаться. Уже не скрываясь, он прыгнул через порог и, наставив на Гурова короткоствольный автомат, завизжал, брызгая слюной:

– На пол, сучок! Быстро на пол! Мозги вышибу!

Человек с автоматом был черноволос, смугловат и говорил с едва заметным акцентом, который в принципе можно было принять за индивидуальную особенность речи. Гуров уже не сомневался, что теперь они снова играют все в ту же игру. Только теперь правила ее немного изменились.

Он упал на пол и трижды выстрелил сквозь прилавок туда, где должны были находиться ноги бандита. Сквозь грохот выстрелов он услышал крик боли и тут же опять вскочил на ноги.

Оказалось, что больно бандиту сделал не он, а Крячко, – поза Стаса недвусмысленно указывала на то, что он только что врезал сопернику рукояткой пистолета по затылку. А тот, закатив глаза и роняя из обессилевшей руки автомат, уже падал на затоптанный грязными подошвами пол.

Крячко при этом разрывался на два фронта, потому что на руках у него была бесчувственная Виктория Павловна, которую приходилось искусственно поддерживать в вертикальном положении, иначе бы она немедленно присоединилась к поверженному налетчику, чего Стасу, видимо, очень не хотелось.

Гуров бросился вперед, чтобы надеть на бандита наручники, и в этот момент из подсобки начали беспорядочно стрелять. Оружие было с глушителем, и Гуров скорее его почувствовал, чем услышал. И еще он увидел мечущуюся в соседней комнате тень. Второй налетчик пытался, кажется, открыть дверь во двор, которую сам перед этим и запер, но от волнения у него ничего не получалось.

Отпрянув к стене, Гуров тоже несколько раз выстрелил в ответ. Он стрелял не на поражение, а просто чтобы отвлечь на себя внимание противника. Крячко снова понял его без единого слова. Он все-таки оставил Викторию Павловну на произвол судьбы и, по-ковбойски перекатившись через порог в подсобку, внес свою лепту в общую перестрелку. У бандита как раз кончилась обойма, и Крячко практически беспрепятственно влепил ему пулю в правое колено.

Гуров услышал душераздирающий крик, а потом грохот падающего тела – вернее, двух падающих тел – и удовлетворенный голос Крячко, приговаривающий:

– Спокойно, мужик! Спокойно! Меньше движений! А то ведь я и покалечить могу ненароком… У нас с этим запросто!

Поняв, что Стасу помощь уже не требуется, Гуров перепрыгнул через прилавок и надел на первого бандита наручники. Виктория Павловна лежала в глубоком обмороке. Гуров слегка пошлепал ее по щекам, но, не добившись результата, распрямился и вошел в подсобку.

Пол в соседней комнате был перемазан кровью и мукой из простреленных пакетов. Крячко, тоже весь в муке и в крови, сидел на полу и слегка дрожащими руками прикуривал сигарету. Он посмотрел на Гурова веселыми глазами и сказал:

– На ловца и зверь бежит! А здорово лопухнулись ребята! Заигрались. Главное, обоих живыми взяли!

– Ты сам-то живой? – спросил Гуров. – Почему в крови?

– Это вот его кровь, – отмахнулся Крячко. – Повозились с ним маленько. Здоровый лось! Хоть я ему и ногу чуть не отстрелил, а он все дергался, силу свою показывал… Ничего, теперь вон лежит как миленький…

"Здоровый лось" действительно лежал, не двигаясь, уткнувшись щекой в пол, и только посверкивал на Гурова злым глазом. Запястья были скованы у него за спиной наручниками.

– Второй-то дышит? – добродушно поинтересовался Крячко. – А то я его от души по черепу приложил.

– Ты у нас просто победитель великанов сегодня, – рассеянно сказал Гуров. – Вот только хозяйка у нас без чувств. Как бы чего не вышло. Нужно "Скорую" вызвать.

– Без "Скорой" справимся! – сказал Крячко, резво вскакивая. – Я женщин в чувство умею приводить.

Он убежал в соседнюю комнату.

– Входную дверь запри! – крикнул ему вслед Гуров.

Все произошло так неожиданно, что столь необходимую вещь не смогли сделать сразу ни бандиты, ни они сами. На их счастье, никто из покупателей в эти минуты не заглянул в булочную.

– Итак, магазин все-таки закрыт по техническим причинам, – пробормотал под нос Гуров и остановился над раненым.

Тот слабо пошевелился и посмотрел на Гурова с ненавистью. Если бы не нога и не наручники, он бы наверняка разорвал Гурова на мелкие кусочки.

– Как там Аслан поживает? – спросил Гуров. – Не очень? Ну, дальше еще хуже будет.

– Какой еще Аслан? – неразборчиво пробормотал бандит. – Не знаю такого.

– А Перфилова? – спросил Гуров. – Тоже не знаешь… А сюда ты за хлебом зашел? Зашел за хлебом, а получил пулю. Бывает же такое! Расскажешь – не поверят.

– Кассу взять хотели, – угрюмо буркнул бандит.

– Серьезно? – удивился Гуров. – Это как же расценивать – как добровольное и чистосердечное? Ну ты меня просто радуешь! Такой сознательный бандит попался! Только сомнения меня берут. Такие крутые ребята, а берут кассу в паршивой булочной, да еще с утра. Не верится что-то. Или вы такие тупые от рождения, или ты мне мозги пудришь. Мне почему-то последнее более вероятным представляется. Зачем на самом деле приходили-то?

– Кассу брать, – тупо повторил бандит.

– У тебя вроде нога пострадала, а такое впечатление, что голова, – заметил Гуров. – Кстати, о голове… Ты вот о чем подумай – мы сейчас здесь одни, никому ни о чем пока не сообщали. Все в наших руках, понимаешь?

– Нет, – сказал бандит, невольно заинтересовываясь. Ему показалось, что Гуров хочет предложить сделку.

– Как тебе понравится, если мы доложим начальству, что при перестрелке один налетчик погиб? – спросил Гуров. – Ты напал на сотрудников милиции. Мы вполне могли пристрелить тебя на месте. Пуля, она ведь дура. Летела в ногу, а попала в голову.

– Замочить меня хотите? – спросил бандит. – Не имеете права.

– Пока имеем, – сказал Гуров. – Молчащий ты нам вообще без надобности. Чем меньше вашего брата топчет землю, тем она чище. У нас еще один такой есть. Вот мы его и оставим на развод. Не захочет последовать твоему героическому примеру – заговорит!

Раненый напряженно засопел и, задирая голову так, что на шее разом вздулись все жилы, с беспокойством следил за Гуровым. Вернее, за его руками, потому что Гуров неторопливо и аккуратно извлек в этот момент из пистолета пустой магазин и с эффектным щелчком вставил новый. Затем он передернул затвор и многозначительно посмотрел бандиту в глаза.

– Может, последнее желание имеется? – спросил он. – Не стесняйся. В пределах разумного… Я вот знаю, что ты фотографией интересуешься. Могу показать тебе напоследок, за чем вы охотились. Уйдешь на тот свет с чувством выполненного долга…

– Ладно, мент, твоя взяла! – с подобострастием сказал вдруг раненый. – За фотоаппаратом мы приходили. Аслан посылал. Я все расскажу. Только так сделайте, чтобы он меня не достал. Защита свидетеля должна быть, правильно?

– Быстро ты правильным стал, – усмехнулся Гуров. – Исправляешься на глазах. Придется пойти тебе навстречу. Только все ты расскажешь в прокуратуре. Или в ФСБ. Это где уж тебя пожелают допросить. А мне ты сейчас только три вещи скажи. Во-первых, кто убил в Сокольниках женщину утром семнадцатого сентября? Во-вторых, где сейчас Перфилов? И в-третьих, где подвал, около которого Аслана сняли? Отвечай быстро и четко, чтобы я не нервничал с оружием в руках…

– Бабу-то? – неохотно переспросил бандит. – Бабу Вачик замочил. Он с Асланом сейчас. У него коронка – он ладонью убивает. С одного удара. При каждом удобном случае тренируется. Мясник настоящий!

– Ты от эмоций пока воздержись, – посоветовал Гуров. – Все равно в искренность твоих чувств не очень верится. Где Перфилов?

– Этот лох, что ли? – презрительно сказал раненый. – Аслан его за городом прячет. Полсотни километров к северу от Москвы. По Дмитровскому шоссе. Там развилка. Ее вы сразу узнаете – там баба в красном платье нарисована и чего-то такое про шампунь написано… Типа "вы этого достойны". Дорога через лес идет, а за лесом – недостроенный цех какой-то. Корпуса бетонные, трубы… Его там в подвале заперли. Аслан себе в голову вбил, что этот лох – сотрудник ФСБ. Кретин! От этого Перфилова за версту лохом разит! Щелкнул Аслана на свою голову, фотограф…

– Он жив еще? – резко спросил Гуров.

– Ну вообще-то был жив, – не слишком уверенно проговорил бандит. – Когда нас сюда послали. А жив ли сейчас – не побожусь. Его как раз Вачик сторожит. Если бы мы, допустим, аппарат сейчас взяли и отзвонились, то ему бы точно конец. Аслану и так уже говорили, что кончать его надо, а он уперся – вбил в голову, что пленку эту ему в руки должны доставить. На хрена вот она ему? Подумаешь, засняли его! Да его портрет по всему городу развешан – кого это волнует? И этот Перфилов говорит, что пьяный был, когда снимал. Наши никто ему не верит, а я поверил. У него же на роже написано, что он натуральный алкаш! Да и Аслана снимать только пьяный дурак решится. Он и фотоаппарат-то наверняка от страха потерял…

– Да не потерял он фотоаппарат, – сказал Гуров. – Я же тебя о чем еще спрашиваю – где подвал, у которого Аслана засняли? Он должен где-то рядом быть, верно?

Бандит попытался перевернуться на бок, но застонал от боли и уронил голову на пол.

– Я тут улицы плохо помню, – глухо сказал он. – В смысле названия. На глаз могу показать…

– Значит, сейчас покажешь, – заключил Гуров и окликнул Крячко.

Тот вошел довольный и бодрый.

– Оба очухались, – гордо сообщил он. – Виктория Павловна стонет, но уже порозовела, а этот архаровец ругается на двух языках и обещает вырезать нас с тобой до седьмого колена. Горячий человек.

– Ну а этот уже немного остыл, – сообщил Гуров. – Сейчас, значит, вызывай подмогу и вези обоих куда прикажут. Только по пути не забудьте глянуть на наш любимый подвал. Вот этот гражданин утверждает, что зрительно помнит его месторасположение.

– А ты? – подозрительно спросил Крячко.

– Я вас покину, – ответил Гуров. – Нужно спешить. Есть шанс, что Перфилов еще жив. Но с минуты на минуту его могут прикончить. Вроде сторожит его один человек…

– Ладно, езжай! – махнул рукой Крячко. – Все-таки родственник какой-никакой… Только ты там на рожон не лезь. А я с этими разделаюсь, возьму ребят и сразу к тебе. Это где?

– Пятьдесят километров по Дмитровскому шоссе, – объяснил Гуров. – До развилки, где на щите женщина в красном платье нарисована. А там за лесом какой-то брошенный цех есть. Перфилов пока в подвале заперт. Пока.

– Держи! – сказал Крячко и сунул ему в руку две запасные обоймы. – Патронов не жалей!

– Хозяйке все-таки "Скорую" вызови, – сказал Гуров и направился к двери.

Кто-то сильно дергал ее снаружи за ручку. Гуров, держа в одной руке пистолет, другой повернул ключ. Дверь распахнулась от пинка, и на порог влетел злой как черт Тягунов с большой упаковкой газированной воды в пластиковых бутылках.

– Какого хрена… – зарычал он и вдруг осекся.

Он увидел пистолет в руке Гурова, рассыпанную повсюду муку и неизвестного громилу, растянувшегося на полу, тихо открыл рот и выпустил из рук упаковку. Бутылки упали со звонким баскетбольным звуком.

– Хорошо, сейчас на пластиковую тару перешли, – сочувственно заметил Гуров. – А то было бы дело!

Глава 17

За свою долгую карьеру Гуров частенько выслушивал обвинения в самодеятельности. Его подозревали в склонности к партизанщине и анархизму. Однако все эти упреки не имели под собой никаких оснований. Гуров терпеть не мог самодеятельности в том смысле, который вкладывали в эти слова обвинители. Он расценивал свои действия иначе – как способность принять на себя полную ответственность, когда того требует ситуация. Просто ответственность – вещь неудобная сама по себе, и некоторые люди предпочитали вообще о ней не слышать.

Но дело было не только в этом. Просто так, из спортивного интереса Гуров никогда не брал на себя эту самую ответственность. Это всегда было вызвано определенными обстоятельствами и непременно подразумевало точный расчет. При этом расчет мог быть и чисто интуитивным. За долгие годы работы Гуров привык доверять своей интуиции.

Бывали, конечно, случаи критические, когда приходилось махать рукой и на расчет, и на интуицию. Такое происходило нечасто, но все-таки происходило. Тогда Гуров целиком полагался на судьбу. Только он редко кому признавался в этом.

Сегодня был тот самый случай – когда, кроме судьбы, помощников больше у него не осталось. Уж очень неудачно все сложилось с самого начала. Предвидеть вообще сложно, но то, что бандиты нападут на булочную, Гуров не предполагал даже теоретически. Он полагал, что если бы это было возможно, то произошло бы гораздо раньше. Он был уверен, что Перфилов сам не знает, где оставил аппаратуру. Оказалось, что знает и даже делится своим знанием с другими. "Интересно, что за методы применили к нему, что у него так здорово заработала память?" – такая мысль невольно приходила Гурову в голову и ужасно его беспокоила.

Место, которое назвал ему раненый бандит, наверняка находилось в глуши, а это предполагало, что положение пьяницы-фотографа самое отчаянное. Странно, что его вообще до сих пор не убили. Может быть, действительно Аслан предполагает, что имеет дело с сотрудником спецслужб, и пытается выбить из Перфилова побольше информации? Тогда Перфилову не позавидуешь. Хоть вывернись он наизнанку, а удовлетворить любопытство террориста у него не получится. Аслан, послушав его брехню, просто решит, что Перфилов намеренно валяет дурака и водит его за нос. Не помогут никакие жалобы и слезы – Аслан примет все за актерство. Бывают такие роковые ошибки.

Но, подумав, Гуров отмел эту версию. Если бы Аслан видел в Перфилове секретного сотрудника, вряд ли он стал бы разводить всю эту бодягу и искать пропавший фотоаппарат. Скорее всего, Аслан прекрасно отдает себе отчет в том, что Перфилов – случайный человек, нерасчетливо вставший у него на пути, и единственное оружие, которым он обладает, – это тот самый снимок. А разговоры о спецслужбах Аслан ведет специально для своей команды, чтобы привести бойцов в тонус. Для него это что-то вроде дополнительной тренировки на местности – с поисками цели, погонями и засадами.

Но как бы то ни было, Перфилову легче не становилось. При любом раскладе он теперь являлся кандидатом в покойники. Если он еще не умер, то жить ему оставалось, скорее всего, считаные часы. Поэтому Гуров и взял на себя риск отправиться к Перфилову в одиночку.

Такое случалось очень редко. По крайней мере рядом с ним всегда был верный Крячко. Но сегодня Крячко пришлось заняться другими делами. Бутерброд упал маслом вниз решительно и бесповоротно. Выхода не было.

Гуров прекрасно понимал, что впоследствии ему здорово нагорит, даже если предприятие его закончится благополучно. Ему наверняка укажут, что выход был и буквально лежал на поверхности. Нужно было просто придерживаться инструкции – проинформировать руководство, получить ценные указания и уже согласно этим указаниям действовать. Для руководства это дело теперь гораздо шире, чем частный случай в биографии никому не известного фотографа. На кону интересы государства, и все должно подчиняться в первую очередь этим интересам.

Гуров все это отлично понимал, но он понимал и другое – если он будет действовать по инструкции, Перфилову вскоре понадобятся катафалк и венки с траурной лентой. А ему, Гурову, будет очень неудобно и стыдно, хотя большинство людей этого не поймут.

Гуров гнал машину на предельной скорости и менее чем за час доехал до нужной развилки. Щит, обещанный раненым бандитом, был на месте. Девушку в красном Гуров заметил, а вот чего она достойна, читать не стал – не было времени.

Он свернул на боковую дорогу и вскоре оказался среди лесного массива, состоявшего из молодых осин и берез, верхушки которых уже позолотила осень. Крутя баранку, Гуров постоянно поглядывал назад в зеркало – не увязался ли за ним "хвост". В создавшейся ситуации ожидать можно было всего. Но сзади было спокойно, и Гуров предположил, что фактор внезапности пока на его стороне.

Неожиданно лес кончился, и дорога побежала вдоль пустого серого поля, посреди которого громоздились бетонные стены недостроенных корпусов, и на покосившихся столбах уныло висели остатки проволочного заграждения. Гуров понял, что прибыл на место.

Местоположение заброшенного цеха невольно его покоробило. Подобраться к нему незаметно можно только в темноте. Но до темноты еще очень далеко, да и что бы он стал делать в таком месте ночью? Наверняка в этих развалинах и днем сам черт ногу сломит.

Гуров проехал еще немного вперед и, когда решил, что за ним никто не наблюдает, свернул с дороги на лесную поляну. Здесь он остановил машину, вышел, запер дверцы и с сожалением похлопал "Пежо" по капоту – у него было странное ощущение, что свой автомобиль он видит последний раз в жизни.

Гуров посмотрел по сторонам – тихий осенний лес был наполнен влагой и туманом. Сырая бурая трава скрадывала шаги и приятно пружинила под ногами. Сквозь негустую листву проглядывали серое небо и черные силуэты строений в отдалении.

Пока все, что рассказал раненый, оправдывалось. Окажутся ли его слова правдой и дальше, Гуров не знал, но был уверен, что бандиту не было смысла готовить ему ловушку. Такой поступок мог совершить фанатик, но этот тип на фанатика нисколько не был похож. Наверняка в услужение Аслану его погнали деньги. Вряд ли он, явный славянин по наружности, на самом деле способен воодушевиться какими-нибудь ваххабитскими идеями. Теперь, когда сотрудничество с террористами не предполагает никаких выгод, он, скорее всего, будет сдавать вчерашних соратников налево и направо.

Однако Гурову все равно следовало быть предельно осторожным. Даже если в этих развалинах присутствует всего один охранник, опасность весьма велика. Ведь, образно говоря, этот человек "у себя дома", а если он еще вовремя заметит приближение незнакомого человека, то тем более все козыри будут на его стороне.

Гуров еще раз проверил оружие, запасные обоймы, глубоко вдохнул терпкий лесной воздух и пошел неторопливо в сторону заброшенного цеха.

В стороне он видел укатанную колею, ведущую к одному из строений, – видимо, именно по ней подъезжали сюда бандиты. Но он этой дорогой не воспользовался. Это было бы совсем уж неразумно. Появись вдруг здесь люди Аслана, и ему некуда будет деваться.

Впрочем, и в чистом поле у него было немного шансов. К тому же идти было трудновато – земля раскисла после недавнего дождя, и редкая бледная трава, росшая повсюду клочками, не спасала положения – ноги вязли в полужидкой грязи. Любимая поговорка Гурова здесь явно не годилась – асфальтом даже и не пахло.

Тем не менее угрюмые бетонные казематы с черными провалами незастекленных окон приближались. Уже можно было рассмотреть щербины на серых стенах и буйные заросли чертополоха за разбитой оградой. Признаков разумной жизни Гуров пока не обнаружил, но отнюдь этим не обольщался. Наверняка охранник предпочитал сидеть в такую погоду под крышей, да и наблюдать из укрытия ему было гораздо удобнее.

Вскоре Гуров уже перешагивал через свесившуюся до земли ржавую проволоку, когда-то натянутую между столбами ограды. До корпусов было рукой подать. Гуров решил начать с самого ближнего, который имел наиболее законченный вид.

Пистолет он сунул за пояс и двигался теперь крайне аккуратно, реагируя на каждый звук, долетавший до его ушей. Но пока ничего настораживающего Гуров не услышал – только свист ветра и карканье ворон высоко в небе.

Он миновал черный прямоугольник входа и крадучись пошел вдоль стены. Добравшись до первого окна, Гуров осторожно заглянул внутрь. Ничего интересного он не увидел – все те же щербатые стены и разнокалиберный мусор, валяющийся на полу. Но в глубине помещения находилась дверь, ведущая в какой-то темный коридор. Гуров не стал лезть напролом, а сначала закончил наружный обход здания, заглянув во все окна поочередно и убедившись, что внутри нет никаких признаков жизни. Однако некоторые окна были расположены высоко, едва ли не под крышей и, как прикинул Гуров, относились как раз к тому помещению, куда вел темный коридор.

Закончив обход, Гуров задумчиво осмотрелся. Два других корпуса выглядели как после хорошей бомбежки – у обоих не было даже крыши, и Гурову показалось сомнительным, что в этих, похожих на решето зданиях можно кого-то прятать. Значит, нужно было идти дальше в главный корпус.

Гуров совершил еще один круг и опять оказался возле главного входа. Внутри по-прежнему было тихо, и Гуров вошел в здание. Теперь было особенно заметно, как здесь намусорено. Будто со всей округи на развалины свозили всевозможную рухлядь. Здесь были рессоры от трактора, битые лампы, тома обгоревшей и слипшейся технической документации и даже импортная детская коляска – ободранная и без колес.

Осторожно перешагивая через все это, Гуров приблизился к двери и, немного помедлив, вступил в темный коридор. Бесшумно идти не получалось – под ногами то и дело хрустело стекло и звякали какие-то железяки. Через некоторое время пришлось просто махнуть на это рукой. Гуров только расстегнул пиджак, чтобы пистолет в любую минуту был под рукой, и двинулся дальше.

Наконец коридор кончился. Гуров оказался в большом сумрачном зале, где стояли наполовину демонтированные котлы неизвестного Гурову предназначения. Мусора здесь было значительно меньше, и был он в основном производственного свойства. Окна под потолком заделаны толстыми плитками ребристого технического стекла, отчего помещение практически не проветривалось, наверное, с момента его постройки. Зато это позволило Гурову уловить слабый запах табачного дыма, висящий в сыром спертом воздухе. Ошибиться было невозможно – кто-то совсем недавно выкурил здесь сигарету. А поскольку навстречу Гурову никто не попался, следовательно, этот человек должен был находиться все еще здесь.

Гуров медленно обогнул последний котел и вдруг увидел еще один вход. Дверь была открыта, но за ней была темнота. Гуров на цыпочках подошел ближе и прислушался. Откуда-то до его слуха донесся странный металлический звук – будто на бетонный пол упала монета, и снова все стихло. Он подождал еще немного, не повторится ли звук, но вместо этого он вдруг услышал не очень разборчивый мужской голос. Что он сказал, Гуров не понял, но, судя по интонации, это наверняка было ругательство. Гуров решительно достал из-за пояса пистолет и снял его с предохранителя. Держа оружие наготове, он шагнул через порог.

Теперь он очутился в совсем узком коридоре, вдобавок петляющем из стороны в сторону, так что Гурову то и дело приходилось утыкаться носом в стену и менять направление. Видимо, проектом здесь предусматривалось электрическое освещение, но по естественным причинам рассчитывать на него не приходилось.

Сделав два поворота, Гуров уже явственно расслышал легкий металлический стук, а потом что-то похожее на скрип рассохшегося стула и неуверенные шаги по бетону, которые внезапно оборвались. Это уже было серьезно. Если там, за очередным поворотом темного коридора, был тот самый Вачик, убивающий человека с одного удара, то следовало держаться настороже, потому что, похоже, тот уже почуял что-то неладное.

Но больше всего Гурова сейчас мучил вопрос – действительно ли Перфилова охраняет один человек? Если это не так, то и действовать следует совершенно иначе. Но определить, так это или нет, у Гурова не было никакой возможности. Он находился в замкнутом пространстве, где и повернуться-то было непростой проблемой. Оставалось придерживаться тактики, которую следователь Балуев иначе как анархизмом не назвал бы. Гуров пошел вперед.

Как ни старался он не шуметь, в этом бетонном мешке подобное было просто невозможно. Он и сам прекрасно слышал легкое шуршание подошв за поворотом коридора. Кто-то шел ему навстречу – осторожно, прислушиваясь к шагам Гурова, так же как сам Гуров прислушивался к его шагам.

А потом эта игра в кошки-мышки внезапно кончилась. В лицо Гурову ударил сноп ярчайшего света. Человек, вышедший из-за угла, включил фонарь. Гуров невольно отпрянул и вскинул пистолет.

– Опусти фонарь! – крикнул он. – Буду стрелять!

Он ощущал неприятный холодок в груди, потому что и сам ждал выстрела – он был сейчас прекрасной мишенью. Но произошло неожиданное. Вместо пули в него полетел зажженный фонарь.

Гуров едва успел уклониться от летящего в голову снаряда, как из темноты на него с ревом бросилась приземистая разъяренная тень. Впрочем, назвать тенью мускулистого, за девяносто килограммов весом, потного мужика можно было только с большой натяжкой. Гуров почувствовал реальность этого громилы на своей шкуре, когда, стремясь опередить противника, бросился ему в ноги.

Он не имел представления о силе и возможностях охранника, поэтому применил самый простой способ, который позволил сбить Вачика с ног. Пока тот с грохотом катился по каменному полу, Гуров успел подняться и снова предупредил, что будет стрелять.

Вообще-то стрелять в такой тесноте он не собирался – после рикошета запросто можно было поймать собственную пулю. Да и охранник ему тоже нужен был живым. Но тот, похоже, рассуждал точно так же. Правда, было непонятно, зачем ему живой Гуров, но он не стрелял тоже. Он опять бросился на Гурова, стараясь сбить его с налету и подмять под себя. Он действовал наугад, но с таким жаром, что было видно – человек верит в свои силы и в свою удачу безоговорочно.

Настоящей драки в темноте быть, конечно, не могло. Гуров тоже отбивался наугад. Ему было нужно не подпустить к себе Вачика слишком близко. Сначала это ему удалось. Он отбросил наскочившего бандита ударом ноги и получил секундную передышку. Но тут Гуров наступил на разбитый фонарь, потерял равновесие и тут же снова был атакован из темноты – на этот раз удачно.

Бандит ударил в него всем телом как снаряд. Они вместе повалились на бетон, и Гуров тут же почувствовал, как крепкие волосатые пальцы смыкаются на его горле. Противник, не мудрствуя лукаво, собирался его придушить, и это у него неплохо получалось. Гуров вынужден был сделать нелестное для себя признание, что соперник на этот раз гораздо сильнее его и шансов сразить его в рукопашной очень мало.

Впрочем, пистолета из рук он так и не выпустил, и теперь, когда озверевший охранник месил, точно глину, его шею, Гуров изловчился и из последних сил врезал "Макаровым" туда, где, по его расчетам, должна была находиться голова бандита. Голова отозвалась бильярдным стуком, но, как ни странно, выдержала. Только изрыгнула прямо в лицо Гурову град ругательств – как на родном Гурову языке, так и на незнакомом гортанном наречии. Более того, теперь противник, кроме удушения, попытался еще раздробить череп Гурова о бетонный пол. Проделывал он это с таким остервенением, будто сил у него было запасено на семерых. Нельзя сказать, что его не заботило наличие у Гурова пистолета. Наверное, заботило, и как раз поэтому он старался закончить дело как можно быстрее, пока везение было на его стороне.

У Гурова перед глазами вспыхнули желтые пульсирующие пятна, а в ушах появилось такое ощущение, будто в них кто-то упорно набивал вату. Вдобавок он понял, что пальцы, сжимающие рукоять пистолета, перестают его слушаться. Выбора не было. Дело зашло слишком далеко. Немеющей рукой Гуров поднял пистолет и, вдавив его в твердое, как дерево, тело, нажал на спусковой крючок.

Выстрел будто отбросил его в сторону. На самом же деле, конечно, отлетел охранник, потому что Гуров перестал чувствовать на своей груди неподъемную тяжесть. Удавка на его шее разжалась, и воздух со свистом ворвался в легкие.

Он не сразу смог встать. Просто лежал и хрипел, а где-то совсем рядом хрипел подстреленный им бандит. Гуров не представлял, насколько серьезно тот ранен, но проверить это у него пока не было сил. Потребовалось не меньше минуты, пока он немного пришел в себя и сумел сесть. Дышать все еще было трудно, и шея едва ворочалась.

– Не царское это дело налетчиков хватать, – смущенно пробормотал Гуров.

Ему действительно было немного стыдно, что решать исход схватки пришлось с помощью оружия. Но так все-таки было лучше, чем проиграть.

Вскоре он почувствовал, что может подняться на ноги. Но прежде Гуров пошарил вокруг и нащупал валяющийся на полу фонарь. После нехитрых манипуляций лампочка наконец вспыхнула, и Гуров смог осмотреть поле боя.

Бандит лежал возле стены, запрокинув голову и разбросав руки. Даже невооруженным глазом было видно, что он без сознания. Изо рта его вырывалось прерывистое хриплое дыхание. По щеке стекала струйка крови из рваной раны на голове. Гуров быстро обшарил его карманы – они были пусты.

Гуров неопределенно покачал головой и, светя себе под ноги, пошел по коридору. За углом коридор кончался тупиком, по обе стороны которого располагались две двери – одна железная, запертая на замок, а другая – простая, обшитая деревоплитой и выкрашенная в грязно-зеленый цвет. Гуров распахнул ее, и ему открылась узкая с высоким потолком комната – скорее, камера – с длинным застекленным окошком наверху. Наверху было и кое-что еще – короткая лестница, сваренная из уголка и вмурованная в стену, вела к люку, расположенному на потолке. Люк был закрыт.

Гуров выключил фонарь. В комнате было сумрачно, но рассмотреть можно было без труда все углы. Собственно, и рассматривать особенно было нечего. В комнате стоял грубо сколоченный дощатый стол и старый рассохшийся стул – наверное, его скрип Гуров слышал, когда брел на ощупь по коридору.

Зато на столе Гуров увидел кое-что интересное – во-первых, это был разобранный на части пистолет и четыре заряженных магазина. Теперь стало понятно, почему охранник не применил оружие. Гурову просто повезло. Чтобы скоротать время, измученный бездельем бандит взялся за чистку своей пушки и немножко не угадал. Появление гостя застало его врасплох.

– Дуракам счастье, – безжалостно констатировал Гуров, рассматривая запасные части "Макарова" на столе.

А еще здесь были сигареты "Мальборо", запах которых стал для Гурова своеобразным сигналом, и, самое главное, здесь же лежал большой ключ на засаленной веревочке. Гуров подумал, что этот ключ может подойти к двери напротив.

После рокового выстрела в здании опять наступила гробовая тишина. Гуров подумал, что если бы охранник был здесь не один, то он бы давно почувствовал это на своей шкуре. Вывод был небесспорный, но Гуров решил на нем остановиться и перейти к основной цели своего предприятия.

Он взял со стола ключ и вышел из комнаты, оставив дверь открытой. Ключ подошел к замку сразу, и Гуров порадовался, что все так удачно складывается.

– Еще десять тысяч ведер – и золотой ключик у нас в кармане, – ободряюще пробормотал он себе под нос и отпер замок.

Дверь отвалилась в сторону с душераздирающим скрежетом, и на Гурова пахнуло запахом подвала – сырой земли, холода, ржавчины и испражнений. И еще он услышал доносящийся снизу странный звук – будто скулила собака.

В подвал вела бетонная лестница с неудобными высокими ступенями. Низ ее тонул в темноте. Гуров сходил за фонарем, вернулся и стал спускаться вниз, внимательно разглядывая ступеньки у себя под ногами.

Очень скоро он понял, что звук, который он принял за собачий скулеж, это звук беспрерывного слабого кашля. Внизу кто-то не переставая и, видимо, давно кашлял, бесповоротно надсадив голосовые связки.

Гуров спустился вниз и повел вокруг себя фонарем. Луч яркого света выхватил из темноты сырые стены, проржавевшие трубы и скорченную человеческую фигуру в углу. Гуров поспешно подошел ближе и ужаснулся.

В человеке, который бессильно висел на вытянутой руке, пристегнутой наручниками к толстой трубе, никак нельзя было узнать благополучного фотографа Перфилова. Перед Гуровым был окровавленный, измятый кусок человеческого мяса. Тусклые глаза бессмысленно смотрели в пространство, едва реагируя на свет. Перфилов поминутно заходился в клокочущем кашле, не вытирая слюны, текущей у него по подбородку. Вдобавок одежда на нем была насквозь мокрой.

– Геннадий Валентинович! – позвал Гуров. – Вы меня узнаете?

С огромным усилием Перфилов сосредоточил взгляд на Гурове и ничего не ответил. Кажется, он ничего уже не понимал. Гуров нашел ключи от наручников и освободил Перфилова. Тот повалился на пол, точно куль с мукой, и опять раскашлялся. Гуров взвалил его на плечи и вынес наверх.

При дневном свете Перфилов выглядел еще хуже. Он даже не мог усидеть на стуле, и Гурову пришлось оставить его на полу. Перфилов сидел, привалившись спиной к стене, и сипло кашлял. У него было разбито все лицо, опухли руки и, кажется, была сломана нога. Он по-прежнему не разговаривал и почти не смотрел на Гурова, погруженный в какие-то свои туманные видения.

Гуров не стал долго размышлять. Он сразу понял, что главное сейчас – переодеть Перфилова в сухую одежду. Возможности здесь были невелики – "лишняя" одежда имелась только у раненого бандита. Наверное, это было жестокое решение, жестокий выбор, но Гуров сделал его в пользу Перфилова.

Он зажег фонарь и вернулся в коридор. И здесь оказалось, что судьба облегчила ему выбор – Вачик уже не нуждался в одежде. Он вообще ни в чем теперь не нуждался, разве что в погребении по обычаям своих предков. Пока Гуров возился с Перфиловым, Вачик благополучно отдал богу свою злую душу.

Гуров раздел труп и с большим трудом переодел затем Перфилова в одежду бандита. Фотограф был тяжел и неповоротлив, как колода, к тому же то и дело вопил от боли. Вся процедура отняла у Гурова не меньше получаса.

Но наконец все было закончено. Теперь нужно было выбираться из этого гнусного места. Гуров неуверенно посмотрел на тяжело дышащего, безразличного ко всему Перфилова и сказал:

– Посидите тут пока. Я схожу подгоню машину.

Тащить неподъемного фотографа через поле на руках было бы безумием. Поэтому Гуров решил рискнуть, хотя ему очень не хотелось оставлять Перфилова одного. Чего он боялся, Гуров и сам не мог объяснить, но какое-то нехорошее предчувствие у него было.

На всякий случай он быстро собрал пистолет Вачика и вместе с обоймами сунул себе в карман. У порога еще раз оглянулся на Перфилова. Тот сидел в прежнем положении и дергался от кашля. Гуров покачал головой и поспешно пошел обратно по коридорам.

Через минуту он выскочил из корпуса и сразу же хотел бежать наискосок через поле – туда, где за дорогой стояла в лесу его машина. Но вдруг слух его резанул нежный звук приближающегося автомобильного мотора. Он посмотрел направо и увидел, что в сторону развалин пылит какая-то темная машина. В животе у Гурова похолодело. Машина была ему незнакома. Он повернулся и сломя голову помчался обратно.

Глава 18

Гуров не верил, что кто-то спешит ему на подмогу. Для этого было, пожалуй, рановато. Чтобы окончательно в этом убедиться, можно было позвонить, например, Крячко, но Гуров подозревал, что у него уже нет на это времени. Совсем скоро – через минуту-другую – неизвестная машина будет стоять во дворе. Что будет дальше – можно было фантазировать сколько угодно, но Гуров предпочел бы предаться такому занятию в более безопасном и уютном месте. Но куда он мог уйти отсюда с еле живым фотографом?

Гуров вбежал в каморку, где оставил Перфилова, и снова увидел железную лестницу, ведущую на крышу. Он поднялся по ней и надавил плечом на люк. Заскрипели ржавые петли, на голову Гурову посыпалась какая-то труха, но люк все-таки открылся.

Гуров проворно выбрался наверх и осмотрелся. Перед ним простиралась плоская крыша размером едва ли не с футбольное поле. Выход на нее, к счастью, оказался единственным, и это приободрило Гурова. Здесь можно было отсидеться. Только нужно было каким-то образом втащить сюда незадачливого родственничка.

Гуров опять спустился вниз и присел на корточки возле Перфилова. В глазах фотографа уже появилась некая разумная искорка, и к тому же он узнал Гурова. Еле шевеля разбитыми запекшимися губами, он тоскливо сказал, вернее, просипел:

– Ничего себе вас отделали!

Гуров хмыкнул.

– Кто бы говорил, – пробормотал он и тут же спросил: – Вам лучше? Это хорошо, что вы очухались. Встать сможете?

Перфилов изобразил с лицом что-то такое, что должно было означать трагическое закатывание глаз.

– Да я уже дышать не могу!.. О чем вы говорите!

– Я говорю о том, что нам с вами позарез нужно сейчас подняться на крышу, – терпеливо произнес Гуров. – Иначе обоим каюк. Сюда едут.

– Кто едет?! – с ужасом спросил Перфилов, напрягаясь и мгновенно забывая про страдания.

– Откуда я знаю, кто к вам сюда ездит? – сердито отозвался Гуров. – Судя по вашей физиономии, это не слишком любезные люди. Теперь понимаете, что нам нужно срочно уходить?

– Но я не могу подняться, – растерянно пробормотал Перфилов. – Нога адски болит. И вообще все тело. И руки…

– Да, организм ваш восторга не вызывает, – нетерпеливо сказал Гуров. – Но выбирать не из чего. Закусывайте губу и делайте через не могу. Один я вас на крышу не выволоку. Максимум – могу снизу подсадить.

– А вы точно знаете… – заговорил Перфилов, захлебнулся в кашле и наконец закончил плаксиво: – Точно знаете, что сюда едут?

– Не говорите глупостей! – оборвал его Гуров. – И поднимайтесь! Надо уходить.

– А вы здесь для чего же? – обиженно спросил Перфилов. – Вы – милиционер. Должны меня защищать.

Гуров молча сгреб его за шиворот и рывком поставил на ноги. Перфилов вскрикнул и, выпучив глаза, снова закашлялся.

– Лезьте на крышу, идиот! – с угрозой сказал Гуров. – Иначе мы оба здесь сдохнем! Лезьте, ну! – Он подтолкнул Перфилова к лестнице.

Охая и причитая, тот кое-как взобрался на первую ступеньку и повис. Гуров подхватил его снизу и решительно пихнул вверх.

– Перебирайте руками, кисейная барышня! – грубо сказал он. – И не нойте. В следующий раз не будете напиваться до бесчувствия. Лезьте же!

С большим трудом ему удалось продвинуть Перфилова на две ступеньки выше. Но тот вдруг остановился и убежденно сказал:

– Я больше не могу.

Гурову ужасно хотелось отвесить этому разгильдяю хорошую оплеуху, но он подавил в себе это желание.

– Слышите шум? – спокойно спросил он. – Это за вами. Вы хотите, чтобы эти ребята опять вами занялись?

Действительно, снаружи послышался явственный шум подъезжающего автомобиля. Потом он стих, но зато где-то совсем близко раздалось эхо шагов и невнятная речь. На лице Перфилова отразилась паника. Он испуганно оглянулся на Гурова и срывающимся голосом попросил:

– Подсадите меня еще, пожалуйста!

Гуров подсадил. Хрипя как умирающий, Перфилов подобрался к самому краю люка, лег на него животом и кое-как вполз на крышу. И это было очень вовремя, потому что Гуров с нарастающим беспокойством констатировал приближение большой группы людей к их ненадежному убежищу. Когда совсем рядом раздались тревожные крики, он понял, что труп Вачика обнаружен и становится совсем жарко.

Одним махом Гуров взлетел по лестнице и опустил крышку люка. Некоторое время он стоял, выпрямившись во весь рост, и осматривал окрестности. Ветер трепал его волосы. Серые облака мирно ползли по низкому небу. Было тихо. Казалось странным, что среди такой тишины и покоя может существовать смертельная опасность и действовать отчаянные люди с оружием.

Гуров посмотрел на своего спутника. Перфилов лежал, уткнувшись лицом в залитую гудроном крышу, и тяжело дышал. Его знобило. "Укатали сивку крутые горки! – подумал Гуров. – Это приключение надолго ему запомнится. Вот только что за выводы он из него сделает?" Гуров покачал головой, вспомнив, как Перфилов недавно напомнил ему, что, являясь милиционером, Гуров должен его защищать. Такое утверждение трудно было оспорить, но при всем при том Перфилов был слишком снисходителен к своей персоне – снисходителен до безобразия и, кажется, совершенно не замечал этого.

– Скажите мне, как бандиты так быстро сумели выйти на ваших знакомых? – спросил Гуров, присаживаясь рядом с Перфиловым на корточки.

Фотограф скосил на него измученный глаз и простонал:

– Господи, какая разница! Ну, я обронил записную книжку с адресами, и что теперь?

– Теперь? – Гуров недоверчиво посмотрел на крышку люка. – Теперь нам с вами нужно переместиться на середину крыши, чтобы нас не могли заметить снизу. И чтобы мы могли контролировать люк. Пойдемте!

– Я уже не могу! Я умираю! – с отчаянием произнес Перфилов.

– Может быть, оно было бы и к лучшему… – сказал Гуров и, подхватив своего родственника за шиворот и за брюки, отнес, точно багаж, подальше от опасного места.

Перфилов был ошеломлен таким обращением, но возражать у него уже не было сил. Он действительно чувствовал себя крайне скверно, и Гуров прекрасно это видел. Перфилову требовалась медицинская помощь, но вызывать "Скорую" Гуров не спешил. Во-первых, его могли услышать люди внизу, а, во-вторых, вызывать врачей в это осиное гнездо означало подвергать их неминуемой опасности. Поэтому, когда Перфилов принялся скулить и между приступами кашля требовать отправить его немедленно в больницу, Гуров ему строго ответил:

– Пока все складывается таким образом, Геннадий Валентинович, что отправить вас сейчас можно только в морг, простите за черный юмор. Но вы должны ясно понять, что мы с вами находимся в отчаянном положении. Поэтому попробуйте хотя бы некоторое время вести себя по-мужски, ладно? Как только появится возможность, вам будет оказана помощь. Я лично подыщу вам лучшую больницу. Хотя, честно говоря, мне этого совсем не хочется. Очень уж мне не понравилось, с какой легкостью вы отправили к нам домой бандитов. Между прочим, Марию в тот вечер могли убить…

– А вы злопамятный! – тоскливо сказал Перфилов. – А что мне оставалось делать, по-вашему? Если все меня бросили? Если позволили меня медленно убивать?..

– Сами во всем виноваты, – сказал Гуров.

Он неожиданно приложил палец к губам и прислушался. Со двора донесся какой-то шум. Снова заработал автомобильный мотор, послышались возбужденные голоса. Гуров лег на крышу и погрозил Перфилову кулаком.

– Лежите тихо! – сказал он и пополз к тому краю крыши, откуда доносился шум.

Сейчас Гуров был уже на сто процентов уверен, что внизу враги. Весь вопрос был в том, чего от них можно было ждать. Гуров дорого бы дал, чтобы выяснить, о чем думают эти люди. Они, конечно, уже обнаружили не только труп своего соратника, но и исчезновение пленника тоже. "Интересно, что они предпримут в таких обстоятельствах? – думал Гуров. – Все зависит от того, сообразят ли они, что все это произошло буквально у них под носом, или решат, что беглеца уже давно и след простыл. В последнем случае самым разумным для них будет побыстрее смыться. Для нас с родственничком это будет означать спасение, но для общего дела такой поворот нежелателен. Это птицы перелетные. Сейчас, когда запахло жареным, они постараются подыскать укромное убежище. Через час-другой они будут уже так далеко, что искать их станет практически бесполезно".

Будь Гуров один, он обязательно попытался бы задержать бандитов. Но рисковать жизнью Перфилова он, строго говоря, не имел никакого права. Здесь, вдалеке от жилья, их могут зажать в такие тиски, что выбраться из них уже не удастся. Гуров решил пока ничего не предпринимать, а лишь попытаться угадать, что на уме у бандитов.

Он осторожно подполз к самому краю крыши и посмотрел вниз. Площадка у входа была перед ним как на ладони. Внизу стояла большая темно-зеленая машина, из выхлопной трубы которой вырывался сизый дымок. Возле машины, оживленно жестикулируя, разговаривали четыре человека. В одном из них Гуров с удивлением узнал самого Аслана. Видимо, дела его были совсем плохи, если он решил забраться в эту дыру лично.

Гуров предположил, что в Москве уже кончили совещаться и приступили к делу. Если Крячко довел до сведения руководства информацию по подвалу, туда уже вполне могли наведаться. В таком случае у Аслана были все основания смазывать лыжи. Сюда он заскочил, скорее всего, чтобы забрать верного Вачика. Других причин у него теперь вроде бы не имелось. Разве что уже навсегда заткнуть рот незадачливому фотографу.

Разговор внизу велся не по-русски, с большим пылом. Гуров обратил внимание, что все четверо членов банды действительно смугловаты и предпочитают черный цвет в одежде. Наметанный глаз фотографа здесь не ошибся. Но вот о чем они спорили, оставалось загадкой. Гурову показалось, что один из спорщиков убеждает других поскорее уехать, а другой… Другой мог настаивать только на одном – хорошенько осмотреть окрестности.

Кажется, впопыхах они забыли про ход на крышу, потому что взгляды, которые они бросали по сторонам, сосредоточивались в основном на дороге да на темнеющем лесном массиве в отдалении. В принципе это Гурова устраивало, но если бы бандитам пришло в голову обшарить посадки возле дороги, они бы без труда обнаружили гуровский "Пежо", и тогда все козыри чудесным образом перешли бы к ним в руки.

Повлиять на спор Гуров никак не мог, поэтому лишь терпеливо дожидался, какое решение примут бандиты. Однако дискуссия затягивалась, а стороны никак не могли предъявить достаточно весомые аргументы. Аслан, казалось, их совсем не слушал и мрачно смотрел в поле, не произнеся за все время ни одного слова.

Неизвестно, сколько бы еще все это продолжалось, но вдруг один из спорящих особенно отчаянно замахал руками и, обернувшись, показал пальцем на крышу. Показал и увидел Гурова.

В один миг все переменилось. Бандиты заорали гортанными голосами и рассыпались по двору. Они действовали расчетливо – Гуров не мог сосредоточить внимание ни на одном из них и был вынужден спешно отползти подальше от края. Это было сделано вовремя, потому что тишину вдруг разорвал резкий звук автоматной очереди, и несколько пуль простучали по бетонной стене, точно бодрый стальной молоточек.

"Теперь кто-нибудь из них попробует проникнуть на крышу через люк, – подумал Гуров. – А остальные будут страховать снаружи и не дадут высунуться. Придется стрелять. И дай бог, чтобы хватило патронов. Одно хорошо – теперь можно спокойно позвонить нашим…"

Гуров вернулся к Перфилову и, опустившись рядом с ним, достал из одного кармана мобильник, а из другого свой пистолет. Перфилов посмотрел на него с ужасом.

– Что вы собираетесь делать? – прошептал он.

– Стрелять умеете? – вместо ответа спросил Гуров.

Перфилов негодующе помотал головой.

– Странный вы мужик! – хмуро сказал ему Гуров. – Я редко встречал таких, чтобы признавались, что не умеют стрелять. Ну, ничего… Жить захотите – выстрелите. Это как в анекдоте: "А чего тут сложного – наливай да пей!"

Перфилов не принял шутки и враждебно взглянул на Гурова, а тот невозмутимо протянул ему "Макаров" Вачика.

– Значит, как увидите, что кто-то лезет в люк, сразу нажимайте вот на эту штуку, – объяснил он. – Дуло, естественно, при этом направляйте не на меня, а в сторону люка. А мне нужно срочно позвонить.

Немного помедлив, Перфилов левой рукой брезгливо взял оружие и тут же положил его на гудрон рядом с собой. Лежать ему было холодно, и он сел, обхватив руками колени – нахохлившийся, отекший до синевы и абсолютно несчастный. Губы его болезненно кривились. Гуров покачал головой и, не сводя глаз с люка, набрал номер Крячко.

Тот не отвечал довольно долго, и Гуров начал потихоньку нервничать. Что происходит внизу, он не знал, но неприятностей ожидал с минуты на минуту. Перфилов ушел в себя, трясся от кашля, и помощник из него был никакой. Врагов же было человек пять, не меньше, и они были прекрасно подготовлены и готовы идти на все – расклад самый неутешительный.

– О чем думаете? – спросил Гуров, еще раз безуспешно набрав номер.

– А? – встрепенулся Перфилов и посмотрел на Гурова слезящимися глазами. – Я ни о чем не думаю. Хреново мне… В голове все путается, жар… Мне в больницу надо.

– Это верно, – со вздохом сказал Гуров. – Но придется еще немного потерпеть, Геннадий Валентинович.

– Да вы делайте чего-нибудь! – раздраженно заметил Перфилов. – Что вы сидите? Надо же делать что-то! А то сунули мне пистолет… На хрен он мне нужен? Я, между прочим, фотограф.

– А скажите мне, фотограф, – спокойно поинтересовался Гуров. – Зачем вам понадобилось снимать Аслана? Конечно, этим вы оказали правоохранительным органам неоценимую услугу, но вы ведь не об этом думали, когда щелкали затвором? Человек вы, прямо скажем, не геройского склада – как же вы решились? Знали ведь, что могут голову открутить!

Перфилов долго молчал, глядя несчастными глазами за горизонт, а потом неохотно пробормотал:

– Какая теперь разница, зачем мне это понадобилось? Пьяный был, вот и стукнуло в голову. Показалось, что смогу сделать все незаметно. Зато за такую бомбу в газете могли хорошие бабки отвалить – Аслан в центре Москвы! Это же сенсация.

– Как же вы его узнали?

– А черт его знает! Говорю же, пьяный был! – уже с досадой повторил Перфилов. – Доставляет вам удовольствие меня пытать. Ну, не помню я, как там оказался! Может, отлить в подворотню зашел… А рожу эту я назубок помню. У меня вообще с изображениями без проблем – визуальная память хорошая. А его пачку чуть не на каждом углу развесили.

– Печальная история! – заметил Гуров. – Вы хоть помните, где это место?

– Ничего я не помню! – обозлился Перфилов. – Сколько раз повторять? Был в таком состоянии, когда наутро ни хрена не помнишь. У вас, что ли, так не бывало? Это потом уже, когда они меня прессовать начали, кое-что всплыло. Выявились скрытые ресурсы организма.

– М-да, ресурсы, – хмыкнул Гуров. – Тягуновы – это самый последний ресурс, да?

Перфилов ничего не ответил. Гуров подождал еще немного и опять набрал номер. Наконец Крячко взял трубку.

– Какого черта? – сердито спросил Гуров. – Ты отключался, что ли?

– Лева! Прости дурака! – виновато сказал Крячко. – Выходил тут по делу, а трубку на столе забыл. Закрутился на хрен! Лева, где ты?

– В том самом месте, – ответил Гуров. – В том самом. И мне здесь неуютно. Вкратце обрисовываю диспозицию. Мы с Перфиловым сидим на крыше. Как голуби. А внизу Аслан со своими головорезами. Пока все находится в состоянии неустойчивого равновесия. Но как долго это продлится, сказать не могу. Помощь нужна срочно. А Перфилову еще и медицинская. Отделали его тут на славу.

– Лева, я немедленно выезжаю! – с жаром сказал Крячко. – Дело в том, что тут все закрутилось. Те, которых мы взяли, показали подвал и адреса кое-какие назвали. Так что тут все силы подняли на захват. Но раз ты говоришь, что Аслан у тебя, значит, ушел он, гад. Я сейчас доложу по-быстрому его превосходительству, а сам – к тебе.

– Ты шестой десяток разменял, а ума не нажил! – сердито сказал Гуров. – Тебя тут положат как куропатку! Тут голое поле – все как на ладони.

– Да ты не волнуйся, я же не один буду, – успокоил его Крячко. – Пусть ОМОН дают, вертолет… Конечно, придется тебе еще чуток потерпеть… – смущенно добавил он.

– Мы потерпим, – пообещал Гуров. – Только совсем чуток. Здесь, на крыше, холодно, а у Перфилова, похоже, воспаление легких.

– Я предупрежу "Скорую", чтобы были готовы выехать по первому сигналу, – сказал Крячко. – Ну все, уже бегу! Держись там!

– Я держусь, – пробормотал Гуров, пряча телефон.

Тишина внизу начинала его смущать. Тишина всегда – предвестник сюрпризов, и необязательно они получаются приятными. Шума отъехавшей машины они не слышали, и дорога в сторону леса оставалась пустой – значит, бандиты не собирались пока никуда уезжать. Значит, они были намерены сначала закончить здесь все дела.

С одной стороны, это радовало Гурова. Ему очень не хотелось, чтобы Аслан ускользнул от правосудия. Этот человек подозревался во многих тяжких преступлениях, и тюрьма по нему не то что плакала – рыдала навзрыд. Гуров многое бы дал, чтобы задержать здесь всю банду до прихода подкрепления. Но для этого самим нужно было остаться в живых. Гуров умирать, конечно, не собирался, но вот у Аслана на этот счет могло быть совсем другое мнение.

Неприятнее всего, что он немногое мог сейчас предпринять. Собственно, он мог только ждать да названивать по телефону. Можно было, например, позвонить в службу погоды и поинтересоваться насчет дождя. Сейчас им только дождя и не хватало.

Но про погоду Гуров решил не узнавать. Связываться с генералом он тоже не стал – Крячко на месте решит все гораздо лучше. Гуров подумал, что, пока все спокойно, стоит позвонить Марии. Она наверняка волнуется, и ей будет приятно узнать, что все ее родственники до сих пор живы. Да ему и самому хотелось услышать ее голос.

Гуров опять взялся за телефон и уже принялся тыкать пальцем в кнопки, как вдруг снизу донесся громкий крик. Похоже, его кто-то звал.

– Эй, ты там! – с легким акцентом кричали со двора. – Поди ближе! Не бойся! Поговорить надо!

Гуров с сожалением отложил мобильник и тронул Перфилова за плечо.

– Следите за люком! – строго сказал он.

Глава 19

Памятуя старинную заповедь, что не боятся только дураки, высовываться Гуров не стал, но поближе к краю крыши все-таки переполз. Приподнявшись на локтях, он крикнул:

– Давай говори! Я слушаю!

После секундной паузы тот же голос с осуждением заметил:

– Нехорошо говорить, когда человека не видишь! Боишься, да?

– Нехорошо стрелять, когда цели не видишь! – крикнул в ответ Гуров. – А тебя я не то чтобы боюсь, но опасаюсь, это уж точно. Можешь гордиться.

– Вообще-то ты правильно опасаешься, – миролюбиво крикнули снизу. – Только куда ты денешься? На небо не улетишь ведь! Послушай, что я тебе предлагаю, вы оба сейчас спускаетесь, и мы все решим полюбовно.

– Расшифруй, что это значит! – попросил Гуров. – А то я в мужскую любовь не верю.

Внизу довольно рассмеялись.

– Шутишь? Молодец! Спускайся, вместе пошутим! А то скоро тебе не до смеха будет. Если не спустишься, мы тебя все равно возьмем, и тогда вам обоим головы отрежем. Нехорошо, когда человека без головы хоронят.

– А если спущусь – не отрежете, значит? – поинтересовался Гуров.

– Тогда не отрежем, – заверили его. – Просто застрелим. Легко умрешь и красиво – как солдат.

– Не пойдет, – сказал Гуров. – Солдат побеждать должен, а не умирать. Меня так учили.

Наступила пауза. Внизу, похоже, принялись совещаться. Гуров воспользовался моментом и переполз на прежнее место. Намерения бандитов были ему более или менее ясны, и в продолжении переговоров он не видел никакого смысла.

– Чего вам сказали? – жадно спросил его Перфилов. – Кто это?

– Ну кто? – пожал плечами Гуров. – Все те же. Герои несостоявшегося репортажа. Похоже, со мной разговаривал сам Аслан.

– И что? – Перфилов сгорал от нетерпения.

– Нам предложили выбор, – сказал Гуров. – Если мы сейчас сдадимся, нас просто пристрелят. А если будем упорствовать – отрежут головы.

Перфилов побледнел и отшатнулся.

– Что же нам делать? – потерянно пробормотал он.

– Да не страдайте вы так! – поморщился Гуров. – Еще не вечер. Обычная бравада. Сначала пусть попробуют до нас добраться.

– А вы думаете, они не смогут? – с надеждой спросил Перфилов.

– Скоро мы это проверим, – успокоил его Гуров. – Только возьмите оружие. Оно может вам понадобиться в любую минуту.

Перфилов страдальческим взглядом посмотрел на "макаров", лежавший рядом. Гурову совсем не хотелось доверять такому типу, как Перфилов, столь опасный предмет, но он боялся, что за всем ему одному не углядеть, а так у Перфилова будет хотя бы теоретический шанс защитить себя. Если, конечно, с перепугу он не засадит пулю себе в ногу или еще куда-нибудь похуже. Но тут уж поневоле приходилось рисковать.

Кажется, Перфилов тоже уже несколько по-иному смотрел на перспективу применения оружия.

– А как вы считаете, я могу стрелять в кого угодно? – недоверчиво спросил он. – В любого, кого увижу?

– Определенно, – кивнул Гуров. – С одной поправкой – я вам не мишень, даже если видеть меня вы будете отлично.

– Вы шутите, – мрачно сказал Перфилов. – А мне вот не до шуток. У меня руки дрожат. И сил совсем не осталось. Мне очень плохо, понимаете? Сколько мы еще тут будем торчать? Неужели нас не могут спасти?

– Разумеется, нас спасут. Только немного попозже, – ответил Гуров. – А пока придется самим о себе позаботиться. Самое главное – не упускайте из виду люк.

– Я – фотограф, – упавшим голосом произнес Перфилов, будто это обстоятельство было серьезной помехой в процессе наблюдения за люком.

Пистолет он так и не взял в руки – наверное, ему действительно было тяжело держать такую железяку в разбитых пальцах. "Не скоро ты еще будешь щелкать красивых девочек! – подумал Гуров, глядя на измученного Перфилова. – Да и сможешь ли ты заниматься этим после того, что пережил?.. А, собственно, почему бы и нет? Такие люди способны забывать любые неприятности. Еще, глядишь, и в самом деле сенсационный репортаж сварганит. И бабки за него получит…"

Гуров не успел додумать свою мысль – из-за края крыши внезапно вылетел какой-то предмет и, крутясь, описал в воздухе небольшую дугу. Гурову хватило и доли секунды, чтобы понять, что это такое.

– Ложись! – заорал он и, бросившись всем телом на Перфилова, буквально вмял его в гудрон.

Фотограф тоже заорал – от боли, но тут же затих.

– Прижмитесь! – успел еще добавить Гуров, и тут предмет с глухим стуком ударился о поверхность крыши, а через секунду шарахнул взрыв, от которого у обоих заложило уши.

Разлетевшиеся веером осколки пробуравили воздух у них над головами. Гурову показалось, будто дыхание самой смерти коснулось сейчас его волос. Что думал Перфилов, выяснить он не успел, потому что вслед за взрывом раздался явственный шум откидываемого люка, и на крышу, как чертик из табакерки, выскочил человек в черной куртке и с компактным автоматом в руке.

Вернее, выскочить он успел только наполовину, потому что Гуров среагировал на его появление мгновенно и почти автоматически с вытянутой руки из положения лежа выпустил щедрую порцию пуль в направлении люка. По крайней мере две из них попали в цель. Гуров увидел, как человека отбросило назад, на его лице появилось недоуменное выражение, и он провалился вниз так же стремительно, как и появился.

Гуров не стал раздумывать. Он сильно дернул за руку Перфилова и негромко скомандовал: "Вперед!" Он предвидел, что одной гранатой дело не ограничится, и намеревался перебраться поближе к люку – там, ему казалось, будет безопаснее.

Но Перфилов заартачился. Он закрыл голову руками и сдавленно пробубнил:

– Я не могу!

Пистолет по-прежнему валялся рядом с ним, бесполезный и от этого еще более опасный. Гуров раздраженно понял его и сунул в карман. "Сказано – не мечите бисер перед свиньями, – сердито подумал он. – Одно слово – фотограф!"

Он еще раз хорошенько тряхнул Перфилова.

– Сможете! – категорически заявил он. – Если жить хотите. Сейчас они забросают крышу гранатами, и нас потом лопатой придется отсюда собирать. Мы должны на время вернуться вниз. Не теряйте времени!

Гуров полагал, что, получив серьезный отпор, бандиты не рискнут сразу повторять попытку. Скорее всего, они оставят кого-то у лестницы, а остальные устроят нечто вроде артобстрела. Но их планам можно помешать. Только действовать нужно быстро. А Перфилов не хотел или не мог действовать быстро.

– Возьмите себя в руки! – сказал Гуров. – И ползите к люку. Иначе вас взорвут. А я расчищу путь. – Пригнувшись, он быстро побежал к люку, а метрах в десяти от него упал на гудрон и пополз.

Гуров был уверен, что бандиты поступят именно так. Их тоже поджимает время, и им хочется кончить все побыстрее. Неизвестно, что произошло в Москве, но здесь они уже потеряли двух человек, что вряд ли входило в их планы. Костяк банды Аслану наверняка хотелось бы сохранить. Затяжной бой ему ни к чему – это не горное ущелье. Еще одним человеком он, пожалуй, рискнет, но не более.

Скорее всего, этот человек сейчас стоит под лестницей с оружием наготове и ждет, когда на крыше отгрохочут взрывы. Тогда он повторит вылазку. Хотя вряд ли это будет тот же самый человек, что и в первый раз.

Гуров оглянулся. До Перфилова все-таки дошло, что дело пахнет керосином, преодолевая слабость и боль, он упорно полз следом за Гуровым. "Хорошо бы он собрался, потому что еще надо будет спуститься вниз, – подумал Гуров. – А потом опять подняться. И все это в темпе. Иначе Мария больше никогда не получит цветов от господина Перфилова. Скорее уж наоборот…"

Он прополз еще немного вперед. До люка теперь было рукой подать. Гуров извлек из кармана второй пистолет, мысленно перекрестился и рывком приблизился к люку. Опустив в пустоту руки, он принялся палить вниз из обоих стволов. Раздавшийся внизу крик он выслушал с удовлетворением – значит, он все-таки не ошибся в своих расчетах. Но у этих расчетов был не только актив, но и пассив, и он тоже не заставил себя ждать.

Гуров успел вставить новую обойму, как на другом конце крыши прогремел еще один взрыв. Здание под Гуровым содрогнулось, но осколки, к счастью, ушли высоко вверх, не причинив никому вреда. Пожалуй, даже наоборот – взрыв подстегнул Перфилова, и он до предела увеличил скорость. Через секунду он был уже рядом с Гуровым, задыхающийся, страшный, но при этом почти счастливый.

– Вниз? – озабоченно спросил он.

– Сначала я сам проверю, – строго ответил Гуров и с пистолетом в руке заглянул в люк.

Он не видел, как упала на крышу очередная граната, и взрыв застал его врасплох. Рвануло совсем близко, и то, что они опять уцелели, было почти чудом. Но долго надеяться на чудеса не стоило, и Гуров, наскоро убедившись, что внизу тихо, буквально за шиворот втащил Перфилова в люк.

Они свалились к подножию лестницы и несколько секунд лежали без движения, приходя в себя после пережитого потрясения. Гуров, оглядевшись по сторонам, окончательно убедился, что пока все складывается как нельзя лучше – в маленькой комнатушке уже лежали два трупа. Тот смельчак, что решился выскочить на крышу, и второй, поджидавший у лестницы, – Гуров буквально изрешетил его из двух стволов. Вид у этого убитого был ужасный, и Гурову невольно подумалось, что бы сказал на этот раз Крячко, так неожиданно зациклившийся на проблеме насилия и убийства.

"Что выросло, то выросло, – сурово подумал Гуров. – Они сами выбрали этот путь".

На крыше грохнули подряд три взрыва. С потолка разом осела туча ядовитой пыли. Перфилов закашлялся. В наступившей тишине кашель его казался громким, как стук пулемета.

– А теперь наверх, Геннадий Валентинович! – скомандовал Гуров. – Сдается мне, сейчас сюда явятся с проверкой…

Перфилов жалобно посмотрел на него и уныло сказал:

– Я не смогу… Я опять той же ногой ударился. Боль адская. Вообще пошевелить ею не могу.

На этот раз он, кажется, нисколько не преувеличивал, но, опасаясь, что Гуров не поверит, он с трудом задрал штанину. Вид распухшей, посиневшей ноги привел Гурова в ужас.

– Да-а-а… Вот это называется – попали на ровном месте да мордой об асфальт! – с уважением сказал он и после секундного раздумья добавил решительно: – Значит, так! Крыша отменяется. Сидите здесь. Все равно хуже уже не будет. А я выйду нашим друзьям навстречу. Этого они от нас уж точно не ждут.

Он поднял с пола автомат, который принадлежал, видимо, бандиту, погибшему последним, и выскочил в коридор. Главное было – поскорее проскочить эти темные закоулки, опередить противника, потому что, если бы его забросали гранатами в этом каменном мешке, его остатки собирать пришлось бы уже не лопатой, а пинцетом.

Но, как выяснилось, спешка его и подвела. Бандиты заранее подстраховались и на выходе из неосвещенного коридора бросили какую-то массивную железяку – возможно, ту самую рессору от трактора, которую недавно видел Гуров. Но вот в коридоре он ее уже не увидел – врезался на полном ходу, потерял равновесие и, хотя и сгруппировался в падении, все равно довольно чувствительно ударился подбородком о какой-то ящик.

На мгновение у него потемнело в глазах, а когда зрение вернулось, первое, что он увидел, был человек с автоматом у входа в корпус. Гурова спасло то, что бандит только что появился в дверях и еще не успел как следует осознать, что происходит.

Гуров выпустил над его головой короткую очередь и крикнул стандартное:

– Бросай оружие! – Язык плохо ему повиновался.

Бандит, не целясь, стрельнул в ответ и тут же исчез. Гуров потрогал ушибленный подбородок. Челюсть онемела. Ничего удивительного, что он едва выговаривает слова. Бандит, наверное, его и не понял.

"Вот тут уж не поговорка, а чистая реальность! – с досадой подумал Гуров. – На ровном месте… Крячко лопнет от смеха".

Между тем он пристально обшаривал взглядом пустые окна корпуса, опасаясь, что его могут атаковать с тыла. Однако было на удивление тихо.

Впрочем, через некоторое время со двора послышались характерные хлопки закрываемых автомобильных дверок и шум мотора. Гуров привстал и, крадучись, пробрался к выходу. Отъезд автомобиля мог быть ловушкой.

Немного погодя он осторожно выглянул наружу и с досадой убедился, что машина с бандитами уже выезжает за ограду. Кто-то из них вполне мог остаться и спрятаться за углом, но Гуров уже не думал о безопасности – упустить Аслана после всех этих передряг показалось ему обидным до слез.

Гуров залег, словно на учениях, широко разведя ноги и надежно уперев в землю локоть. Небольшой автомат казался почти игрушкой, но Гуров покрепче стиснул его в руках, навел мушку на удаляющуюся машину и, задержав дыхание, нажал на спуск.

Выстрелы с треском разорвали тишину. По багажнику автомобиля пробежали искры. Гуров прицелился пониже и выпустил еще одну очередь. Раздался характерный хлопок лопнувшей камеры, и машина задергалась, теряя скорость.

Гуров еще раз выстрелил – на этот раз метясь повыше, туда, где должен был находиться водитель. Заднее стекло пошло трещинами, машину выбросило на обочину, и она встала.

После короткой паузы из машины выскочили двое и, выстрелив наугад в сторону корпуса, побежали по дороге к лесу. Гуров спокойно взял на мушку того, кто был ближе, и выстрелил. Бандит споткнулся и будто подпрыгнул. Когда он повалился на землю, Гуров, уже не таясь, поднялся во весь рост и бросился в погоню. Одинокий беглец на дороге был Аслан.

Около минуты они просто сосредоточенно бежали. Аслан иногда оборачивался и, убедившись, что разрыв между ним и Гуровым почти не увеличивается, прибавлял ходу. Он был моложе Гурова и умел бегать.

"Эдак он меня загонит, прощелыга! – подумал недовольно Гуров. – Чисто горный козел. Где мне с ним тягаться!"

Поняв, что силы на исходе, Гуров остановился и, стараясь дышать ровнее, навел на убегающую фигуру автомат. Аслан обернулся и несколько раз выстрелил на бегу из пистолета. Гуров нажал на спуск, и очередь хлестнула Аслана по ногам. Он упал, выронив из руки пистолет. Автомат Гурова поперхнулся и замолк – кончились патроны.

Он отбросил его в сторону и размеренно пошел туда, где на раскисшей земле лежал Аслан. Когда Гуров приблизился к нему, Аслан еще был без сознания. Гуров без хлопот надел на него наручники и, внезапно почувствовав смертельную усталость, присел рядом на пожухлую траву. На голову ему упало несколько холодных капель. Он посмотрел на небо. "Успели-таки до дождя", – подумал он и невесело усмехнулся.

Два вертолета с ОМОНом и специальной группой ФСБ опустились на поле примерно через полчаса. Крячко тоже был с ними. Гуров не стал ни о чем докладывать – просто сказал, что, кроме Аслана, живых нет, и попросил побыстрее отправить в больницу Перфилова.

– А вы не с нами? – осторожно удивился начальник ОМОНа.

– Мы с товарищем на своей уедем, – ответил Гуров. – Развеяться мне надо, командир.

Крячко не задал ему никаких вопросов. И вообще сначала молчал. Только когда омоновцы на руках выносили из корпуса Перфилова, Крячко потрясенно присвистнул и покачал головой.

– Отделали парня! – с уважением заметил он и, не удержавшись, все-таки выдал в своем стиле, косясь на Гурова: – Но зато теперь сразу видно, что вы с ним родственники.

– Это как ты разглядел? – подозрительно спросил Гуров.

– А у вас физиономии один к одному, – невозмутимо сказал Крячко. – Не отличить. Ты бы Марии позвонил – предупредил, что сменил имидж. А то она тебя домой не пустит.

Гуров машинально сунул руку в карман и досадливо мотнул головой.

– Давай твой! – сказал он. – Свой я на крыше оставил – под бомбами. Так что по нему теперь ангелы разговаривают.

Гуров взял протянутый Стасом телефон и набрал номер жены.