Алексей Бессонов

Стратегическая необходимость

Часть первая

Глава 1

1.

Майор Эрвин Рутковски пошевелил затекшими от долгого сидения в кресле ногами и горько выругался: писанины ему оставалось еще часа на два, а в казино у геологов уже начинались вечерние игрища. Вчера он просадил доктору Скотту половину недельного жалования и страстно мечтал отыграться, но затягивать с документами было нельзя, – еще утром ему позвонили с централа и сообщили, что войсковой транспорт, который ждали уже битую неделю, заходит, наконец, на посадку.

«Будь проклят этот Альдарен! – подумал Рутковски, терзая висящую перед ним иллюзорную клавиатуру. – Будьте вы прокляты, эти горы… горы… горы!..»

Он закрыл глаза и с усилием помассировал виски. Горы, тянущиеся на тысячи километров, древние горы Альдарена, рвущие своими снежными вершинами далекие облака, забыть было невозможно, он знал, что теперь они станут преследовать его до самой могилы. Ледяные ветры, заставляющие смотреть на мир через наглухо замкнутое забрало боевого шлема. Страшные и коварные провалы, поглотившие десятки его бойцов. Крылатые змеи, тупые, но не менее от того опасные, атакующие из совершенно невероятных укрытий – щелей, крохотных пещерок, из черной пасти ближайшей расселины… и – выстрелы, выстрелы, выстрелы! Стрелы длиной в полтора метра. Тяжелые и примитивные, однако ж сбивающие бронированного десантника в пропасть, кремневые ружья. Древние имперские излучатели, невесть как сохраненные в некоторых кланах, и пущенные в бой – против них!

Два года в этом проклятом мире прибавили Рутковски немало седых волос. Теперь его наконец снимали – весь легион, в котором он имел счастье командовать отдельным горно-стрелковым дивизионом. Теперь его ждал новый чин и служба в другом месте: втайне от самого себя Рутковски надеялся, что кадровики проявят хоть какую-то долю сострадания и отправят их несчастный легион на какую-нибудь ровную, а еще лучше – водянистую планету. Только не в горы! Проклятье, на равнине егерям тоже найдется работенка… а здесь пускай мучаются другие.

Над его головой неожиданно зазвенел колокольчик, и входная дверь упала вниз, освобождая проход. Майор Рутковски взлетел из кресла, поискал на столе пилотку, не нашел, и вытянулся по швам – в кабинет, чихая и ругаясь, неторопливо вошел длинный и тощий тип с погонами легион-генерала на кожаной, весьма редко употреблявшейся в войсках, куртке со множеством змеек.

– Э-ээ, а ч-черт! – возопил генерал, хватаясь за нос. – Ну и пылища у вас, коллега! А-аа, чч-черт!!! Кондера у вас нет, что ли?

Недоуменно хлопая глазами, Рутковски все же дал себе труд приглядеться к вошедшему.

Ни рубашки, ни уж, тем более, галстука на нем не было – очевидно, генерал не обременял себя такими тяжеловесными излишествами. Рыцарский крест с Мечами был небрежно пришпилен на кожу чуть ниже змейки левого нагрудного кармана. Под курткой генерал носил совершенно не уставной светлый пуловер собачьей шерсти, зато галифе и сапоги… Рутковски едва не поперхнулся. Кожаные галифе из строевой формы экипажей атмосферных машин и – роскошные, наверняка заказные бронеботфорты! Такого уникального набора он еще не видывал.

Голову генерала, оснащенную густой черной косой, венчала вполне стандартная ушастая пилотка с незнакомым майору ромбом легиона.

«Victor Lancaster», прочел он на серебристой ленте «именничка», пришитой слева на груди генерала.

«Гренадер, – сказал себе Рутковски. – Какой черт мог загнать сюда гренадера?!»

Он кратко доложил о себе и остался стоять, совершенно не зная, что делать дальше – невиданное чудище с генеральскими погонами, так поразившее воображение несчастного майора, не обращало на него внимания: Ланкастер бесцеремонно сдернул со стены висевший там имперский излучатель с намертво прогоревшим испарителем, захваченный в бою одним из унтеров Рутковски, и теперь недоуменно вертел его руках.

– Удивительно, – бормотал он, – просто странно даже, откуда он мог здесь взяться…

– С вашего позволения, мы захватили его во время одной из операций, – почтительно пискнул Рутковский.

– Что? – содрогнулся генерал. – Захватили? А, это, понятно, да. Я не о том – я понять не могу, как на эту планету могла попасть модель, разработанная специально для поставок на Лид-ду. Или в какой-то момент имперские интенданты совершенно запутались и отправили в войска партию экспортного оружия… гм… на аукционе за него можно просить хороший кусок. Будете уезжать, – забирайте с собой. А что это вы все столбом, коллега? Жопу отсидели?

Рутковски свалился в кресло и приготовился рапортовать о состоянии дел в легионе – сдавать дела было поручено именно ему, так как почти весь штаб во главе с доблестным командиром уже загорал на Авроре, вызванный особым распоряжением кого-то из столпов военной мысли, возжелавшим потолковать с людьми, проторчавшими свой срок в этом гостеприимном краю.

– Итак, ваша милость, – прокашлялся он, – я, временно исполняющий обязанности…

– Погодите, Эрвин, – махнул рукой генерал, усаживаясь в глубокое кресло напротив стола, – давайте без глупостей. Мы с вами профессионалы, вот и давайте… профессионально. Идет, майор?

Рутковски почувствовал, как у него вырастают крылья. Странноватый гренадер, похоже, был нормальным, живым человеком – больше всего майор боялся прибытия очередного «старого кавалериста», помешанного на грохоте каблуков и отглаженности рубашек. Таких он за свою жизнь навидался более чем достаточно, и прекрасно знал, что сдавать запутанные и просто запущенные дела базы напомаженному педанту – хуже каторги. Ланкастера интересовало дело: отлично, значит, особых проблем ждать не стоит.

– Идет, господин генерал, – закивал Рутковски. – С чего начнем? Я тут готовлю отчет – для вас и для вышестоящего, понятно, штаба, так вот…

– Я, – перебил его генерал, – никаких отчетов никогда не читал. В юности как-то попробовал, но потом почуял, как паранойей запахло… и не пишу я с самой Академии, за меня их канцеляристы пишут. Кто их читает, тот пускай и с ума сходит. А мне мозги дороги. Итак: что из себя представляют наши подопечные?

– Геологическая база, филиал одного из столичных научных институтов, – вздохнул Рутковски. – Сперва лезли куда ни попадя, сейчас немного поумнели, но все равно с ними то и дело что-то происходит. Летальные потери за период моей ответственности – сорок восемь человек. Из них тридцать пять – по причине контакта с местным населением. Контакт тут, как правило, летален…

– Это я представляю. Не думайте, что я не готовился к своей миссии. Конечно, я не думал, что нас загонят в такую дыру, но, как известно, мудрость начальства безгранична. Кто-то наверху решил, что нам самое время поразмяться… а что, эти наши научники, они постоять за себя не могут? Тридцать пять трупов за относительно короткий период – это что-то многовато, вам не кажется?

– Солидно, – вздохнул Рутковски. – Но аборигены…

– Я читал. Немотивированно агрессивны, коварны, совершенно непредсказуемы. Да, я читал еще имперские материалы. Они ведь перед Большой войной целый дивизион обеспечения вырезали. Оттуда и имперское оружие. Следует благодарить боженьку, что наши дорогие братики по крови живут только на одном континенте!

– Благодарить надо Айорс, – хмыкнул майор, – которые притащили сюда всю эту банду. Притащили и бросили. Если бы не горы, никто б из них не выжил. На равнинах тут творится такое, что вы себе не представляете. Мы потеряли нескольких идиотов, которые решили поохотиться на дракончиков с обычными бластерами. Да только дракончики иногда оказываются быстрее, чем подготовленный солдат.

– Кого-то из геологов, кажется, тоже пожрали?

– Нет, только покусали – там наши на катере подоспели и открыли такой огонь из восьми стволов, что мясо на километр летело. После этого, конечно, без прикрытия никто не рискует – задница-то не казенная! Но это, в сущности, полбеды. Беда в том, что все руды – и те, что были открыты в имперскую эпоху, и те, что раскапывают уже сейчас – находятся именно в горах. А гор здесь много. И никогда невозможно понять, откуда в тебя сейчас выстрелят. Детекторы биомасс работают не всегда, слишком много отражений из-за рельефа, а прятаться эти сволочи умеют так, как нам и не снилось. Вам придется столкнуться с необходимостью постоянно охранять временные лагеря геологоразведки. Конечно, у них полно робототехники, но без людей тоже не обходится. В свое время мы сошлись на том, что ни один из лагерей не должен торчать на месте больше трех-четырех суток. Поверьте, это как раз то время, в течении которого можно работать относительно спокойно. На четвертый день обычно появляются местные охотники. Иногда они не стреляют, но это еще хуже…

– Почему? – насупился Ланкастер.

– Они завели себе моду захватывать наших живьем. Да-да, не смейтесь, пару раз им такое удавалось. Расплачиваться с ними пришлось оружием. Правда, не совсем, скажем так, исправным, но… – Рутковски почесал нос и опустил глаза. – Впрочем, все это есть в отчете, вы можете ознакомиться.

Генерал почему-то вздохнул и поднялся из кресла.

– Отчет отчетом, – хмыкнул он, – а ваше мнение – это совсем другое, не так ли?.. Ладно. Мне нужно бежать, заниматься размещением штаба, а с вами, я полагаю, мы еще встретимся.

– Разумеется, господин генерал, – выпучил глаза Рутковски.

Этот тип произвел на него самое странное впечатление.

2.

– А бараки у них отстроены недурно, – произнес Ланкастер, втягивая носом сухой ветер, несущий новые для него запахи чужой планеты. – А, Моня?

Начмед легиона флаг-майор Чечель, стоящий рядом с ним на небольшой возвышенности, что господствовала над лагерем третьего охранного дивизиона, недовольно передернул плечами и сплюнул в сторону желтовато-коричневых крыш типовых десантных казарм, спроектированных для установки на диких мирах.

– У нас командир усиления – не кадровый, – сообщил он.

– Как? – искренне поразился генерал. – Резервист?

– Хуже. Территориальная гвардия, потом университет… слишком долго мы воевали. Развелось у нас таких, мать бы его.

– Ты досье его смотрел?

– А как же. Нет, досье у него просто блеск – высадки, медали, аж Кассанданский Крест заработал. Но, толку? – территориал он и есть территориал.

– Но все-таки же в войсках его оставили…

– Оставили, – вновь дернул плечом врач. – Знать бы еще, на кой нам это усиление!

Ланкастер молча пожевал губами и уставился на север, где далеко-далеко, на самом горизонте виднелись приземистые, похожие отсюда на диковинные решетчатые цветы, сканеры противодесантных систем.

– Скоро сбор, – заметил он, бросив короткий взгляд на дорогой золотой хронометр, видневшийся из-под расстегнутого левого манжета куртки. – Ты знаешь, что на ужин?

– Мне положено, – горько отозвался Чечель. – Для господ старших офицеров нынче бигос по-бифортски. С грибами. Терпеть не могу.

– Жри манную кашу, – посоветовал ему Виктор и легко потрусил вниз, к трехэтажному штабному корпусу, подле которого стоял малый орбитальный бот.

Получасом позже генерал Ланкастер поправил засунутую под ворот свитера салфетку и стукнул вилкой по стоящему перед ним бокалу:

– Все здесь? Можно ужинать.

– А то мы не знали, – пробурчал себе под нос Чечель и осторожно ковырнул вилкой в тарелке. После одного старого отравления, едва не стоившего ему жизни, грибов он боялся панически.

За столом увлеченно чавкали, прекрасно зная, что командир не зря вернул их всех на борт носителя, оторвав от множества неотложных дел по размещению штабного персонала и имущества. Сейчас будет инструктаж, первый на этой довольно странной планете: говоря по совести, мало кто из собравшихся на ужин офицеров представлял, о чем именно пойдет речь. Уж слишком необычным, чтобы не сказать таинственным, выглядело это назначение.

Ланкастер дождался, пока люди начнут откладывать в сторону вилки и налил себе легкого белого вина.

– Как вы, конечно, догадались, я имел совершенно определенный приказ, запрещавший мне доводить до вас точку высадки, – будничным голосом произнес он и сделал небольшой глоток. – Поэтому я благодарен всем вам за отсутствие дурацких вопросов во время перелета. Извиняться я, понятно, не стану…

– Разрешите вопрос, командир? – перебил узкоплечий подполковник, сидевший в дальнем углу стола.

Генерал скользнул взглядом по его обветренной остроносой физиономии, на которой мокро посверкивали хитрые, выпуклые, как у мыши, черные глазки, и улыбнулся.

– Да, Ари?

– Я могу поинтересоваться, откуда исходил приказ? Из штаба крыла? Или?..

– В штабе крыла эпидемия, – безмятежно заметил Чечель. – Размягчение мозга – опаснейшая инфекция, джентльмены.

– Или, – кивнул Ланкастер, не обращая на врача ни малейшего внимания. – А что, вы тут думаете, меня это все не удивляет? Есть два объяснения – простое и сложное. Простое должно быть очевидно для вас без подсказок, а в сложном я вовсе не уверен и говорить о нем не хочу. У вас уже есть все необходимые документы, кое-что вы знали и без них, так что долгая болтовня нам ни к чему. Все понимают, куда мы попали… Сейчас главная задача – расквартироваться, подтянуть после перелета людей и попытаться получить максимум информации по обстановке. На наших уважаемых предшественников рассчитывать не следует, я уже понял: эти олухи тут только и делали, что охотились на монстров да спали в дозорах. У них тридцать пять трупов гражданских исследователей. Для нас, как вы понимаете, такая цифра станет позором. Впрочем, беседы с научниками я пока возьму на себя, у вас хватит других дел. Первое – определиться с орбитальной наблюдательной группировкой, роботы должны висеть над материком круглые сутки. С программными ориентирами мы разберемся чуть позже, пока я хочу просто поглядеть на все это безобразие. Начальнику оперативного отдела – подобрать все доступные материалы по планете, размножить их в необходимых количествах и подготовить к первичному анализу в соответствии с той информацией, которую мы получим в ближайшее время. Через трое суток мы соберемся снова и каждый изложит мне свою точку зрения на проблему. Начальник разведки: Барталан, ты должен быть готов к тому, что дежурное звено атмосферной техники может понадобиться буквально в любую секунду, поэтому помимо дозора держи в готовности еще одно. Если наши парни подумают, что здесь курорт с прекрасной охотой, я вышибу из них эти мысли вместе с мозгами… Больше я пока ничего не скажу: работайте, джентльмены, и не дергайте меня без толку.

3.

В толстых, густо поросших рыжим волосом пальцах доктора Скотта чуть качнулся узкий тонкостенный фужерчик, и Рутковски не без труда подавил тяжелый вздох. Отыграться не удалось, хорошо хоть при своих остался. А эта жирная сволочь, тем временем, получила с корабля свой заказ и теперь вот наливается дорогущим виски, до которого несчастному Эрвину тащиться с десяток парсек минимум.

– Так как, вы говорите, называется этот легион? – Геолог пошевелил мохнатыми седыми бровями, и осторожно, словно обращаясь с ядом, налил Рутковски на два пальца.

– «Мастерфокс», – машинально ответил тот, не вспомнив даже, что он, собственно, еще ничего и не говорил.

–»Мастерфо-окс», – нараспев повторил Скотт и повернулся к своему коллеге магистру Тассмену, – это уже интересно, не правда ли?

– Не понял? – прищурился тот.

– Да это я к тому, что чудные у нас тут вещички происходят, друзья мои, – Скотт разговаривал скорее с самим собой, нежели с окружающими, и наслаждался производимым впечатлением. – Неужели же у вас такая короткая память?

Тассмен раздраженно махнул рукой и, не дожидаясь, пока ему нальют, сам потянулся к мощной литровой бутыли с гнутой ручкой на боку. Он снова продулся, поэтому сейчас его не интересовало ничего, кроме выпивки.

– Да ведь это же тот самый легион, который прославился на Виоле! – возмутился Скотт. – Вы помните восстание в последний год войны?

– Что-то действительно припоминаю, – согласился Рутковски. – Только в тот момент я был очень далеко. А кто там, собственно, восстал?

– Восстали там аборигены. Не все, конечно, а какой-то большой остров, но известно, что давил их именно наш славный «Мастерфокс». До того о них никто и не слыхивал… скрыть эту историю не удалось, и сразу после окончания боевых действий командира должны были отдать под суд.

– За что? – не понял офицер. – Мятеж во время войны… да смеетесь вы, что ли?

– За резню. По крайней мере, речь шла именно о резне и большом количестве виселиц. Был момент, когда об этом событии довольно много говорили, но потом – оп! – и кто-то сделал болтунам ай-яй-яй. Тут же начались слухи, что мятеж аборигенов был инспирирован эсис, а сражался там якобы какой-то глубоко секретный легион, давно уже использовавшийся во всяких особых миссиях.

– А – аа, – Тассмен не донес до рта ломтик поджаренной ветчины. – То есть вы хотите сказать, что к нам перебросили единственный легион Конфедерации, которому уже приходилось резать л ю д е й?!

– Я всегда говорил, что вы умница, Гарри, – расплылся в улыбке Скотт. – Наливайте себе еще, не стоит так дуться на меня из-за проигрыша… и давайте пока не будем распространяться о наших догадках: я слышу, к нам бредут коллеги. Вы будете играть дальше, Эрвин?

– Нет уж, спасибо, – дернул головой майор. – Я пошел, пожалуй. У меня еще документы: сдача позиции, так сказать. Прошу простить, джентльмены…

Рутковски выбрался на воздух и, ежась от холодного влажного ветра, побрел в сторону штаба. Слова Скотта пробудили в нем смутные воспоминания. Теперь он уже знал, о чем шла речь… но все это выглядело более чем странно. Будь Эрвин Рутковски человеком чуть менее робким и субординированным, он, пожалуй, явился бы к этому долговязому генералу с бутылкой и попытался потолковать с ним по душам – в конце концов, традиции недавней войны еще не до конца испарились в войсках, но увы. В сопляках майор никогда не числился, зато его личная скромность носила несколько болезненный характер, благодаря чему его уже не раз обходили по службе. Войдя в свой кабинет, Рутковски со вздохом распахнул стенной сейф и извлек бутыль армейского пайкового рому. Стакан он всегда держал в нижнем ящике типового письменного стола. Впрочем, здесь все было типовым и казенным – стакан тоже.

Что-то они затевают, сказал себе Эрвин, наливая на пару глотков.

Когда месяц назад на базу неожиданно прибыл полностью укомплектованный – по штатам военного времени, гм! – противодесантный дивизион, оснащенный новейшими комбинированными ракетно-лучевыми системами с чудовищной мощностью поражения, Рутковски просто пожал плечами. Почему бы и нет? Возможно, парни имели задачу на проведение каких-нибудь контрольных стрельб и тренировки расчетов в условиях «ровного места». Пока, правда, стрелять никто не собирался. Дивизион осел плотно, стационарно, в рекордные сроки отстроив себе парки и укрытия – в ход пошли подземелья давно заброшенной имперской базы, – развернул все положенные системы обнаружения и принялся нести службу. Всерьез и надолго.

Эрвина, в конце концов, это не касалось никак, а задумываться о хитросплетениях стратегической мысли вышестоящих военачальников он не желал.

Но лучший антидиверсионнный легион Конфедерации, хитрые лисы, приученные вынюхивать, выслеживать и давить ядовитых мышей, проникающих в темные щели старых амбаров? Он прекрасно знал, что мятеж на Виоле был осуществлен с подачи эсис. Однако ж помимо Виолы было и еще кое-что, и об этом Рутковски тоже слышал. Были тайные базы на Диких Мирах и не слишком афишируемые операции по захвату невероятно далеких и бог весть кому нужных планет, вызванные какими-то высшими стратегическими интересами. В большинстве этих операций действовал именно «Мастерфокс», таинственный легион, сформированный в первый год войны из разномастных специалистов, появившихся словно ниоткуда.

Какие интересы могли забросить его сюда?

Бедняга Рутковски, конечно, не знал, да и знать не мог, что особый легион «Мастерфокс» существовал в с е г д а. Ну, может быть, не всегда, но давно. С того самого момента, когда внешней разведке стало окончательно ясно: новая война неизбежна, и подготовиться к ней, как водится, не удастся. Психология будущего врага была ясна не до конца, но кое-что понять все же удалось. Они, подозрительные парни в черном, знали – после того, как сорвется первый, ошеломляющий по силе удар, эсис начнут войну другого рода, используя до сих пор слабую связь между некоторыми человеческими мирами и многочисленные внутренние противоречия огромной, плохо управляемой Конфедерации. Сил Службы Безопасности не хватит, как ни увеличивай ее штаты. Вербовать агентов везде, где только можно – да, способ. Но и этого мало. Агенты – только глаза и уши, нужен кулак. Нужно высокомобильное, ни на что, по сути, не похожее, ударное подразделение, укомплектованное специалистами высочайшего уровня, способными действовать в любой, даже совсем уж запредельной обстановке. Способными, когда это будет нужно, выслеживать и жечь представителей своей расы. Простого солдата на такое не пошлешь, свихнется…

Тогда из линейных подразделений стали исчезать люди – один, другой, третий. Официально они убывали на переподготовку, но в свои части уже не возвращались. Примерно через год «переподготовленные» с повышением приписывались уже к другим легионам и тихо тащили службу. До тех пор, пока не раздались первые залпы новой войны.

Тут они исчезли еще раз, чтобы объявиться в составе вновь сформированного легиона, не проходившего пока ни по одному из тысяч кадровых регистров вооруженных сил. Даже номера у него не было. Вот знамя было, а номера – нет. Да и зачем, собственно, ему номер?..

И уж, конечно, никто не обратил внимания на исчезновение скромного молодого подполковника, просиживавшего галифе в одном из научных институтов генштаба. Мало ли в Конфедерации докторов военных наук, ни разу в жизни не командовавших даже взводом?

Взводом подполковник, однако, командовал. И ротой тоже. Правда, эти эпизоды его служебной биографии почему-то не упоминались в послужных листах, надежно похороненные под пылью спецхранов кадрового управления.

Обо всем этом Рутковски не слыхал.

Но и того, что он знал, было вполне достаточно, чтобы понимать – надо уносить отсюда ноги как можно скорее. Кто-то заваривает кашу… о том, что это за каша, ему не хотелось даже думать.

Глава 2.

1.

Ланкастер глотнул кофе, поправил тлевшую в пепельнице сигарету и снова опустил руки на виртуальную клавиатуру.

«…Захват одного из штабных кораблей, на борту которого находились трое офицеров стратегического уровня, стал шокирующим событием… первые же допросы – а данные генералы, следует заметить, шли на контакт довольно охотно, настолько велико было их презрение к представителям «молодой» расы, – дали информацию, в которую сперва просто не хотелось верить. Так, один из пленных, ответственный за стратегическую разведку так называемой «южной армии» неприятеля, на вопрос о его личной оценке мобилизационных возможностей Конфедерации, едва ли не со смехом заявил, что говорить о чем-либо большем, нежели развертывание двух-трех корпусов, укомплектованных резервистами недавних сроков демобилизации, он не может. Такое заявление повергло представителей «Ц»-службы Флота, осуществлявших допросы, в искреннее недоумение. Пленный начальник разведки был отправлен на срочную мнемоэкспертизу. Эксперты указали, что тот не лжет. Всю тактику дознания пришлось кардинально менять… последующие беседы выявили не просто неподготовленность неприятеля, а нечто вопиющее, никак не укладывающееся в привычные нам рамки сбора информации о грядущем объекте удара. Понятие «мобилизационный ресурс» для эсис являлось чем-то расплывчатым. О мобилизации экономики речь не шла вовсе. Когда пленному показали истинные возможности нашей военной промышленности, способной, как выявила практика, в кратчайшие сроки не только восполнять все потери в технике, но значительно, в разы, увеличить ее производство, вся его спесь буквально испарилась. Автор присутствовал при одном из поздних допросов этого генерала и видел, насколько подавленным и даже испуганным тот стал после короткой экскурсии по нескольким верфям Авроры.

Последовавшие вскоре сражения, происходившие уже при неизменном количественном перевесе сил Конфедерации, показали полнейшую правоту выводов, сделанных комиссией «Ц»-службы на основании допросов пленных генералов неприятеля. (Следует заметить, что доклад, представленный комиссией, многие сочли не просто излишне смелым, а откровенно лживым!)

На третий год войны, благодаря работам корпорации «Энгельгард мекеник» и Бифортского арсенала Флота, в значительной мере было преодолено и то качественное преимущество в области систем управления и вооружения, которое противник имел в первый период войны. Следует откровенно признать, что концептуальные различия в подходах к исполнительным системам боевых кораблей, ярко проявившиеся в первые же дни войны, сохранились до самого перемирия, и здесь счет не всегда был в нашу пользу. Впрочем, большая, по сравнению с нашими кораблями, гибкость искусственного интеллекта, компенсировалась, во-первых, полнейшей шаблонностью в действиях неприятельских командиров, маневры которых легко просчитывались даже нижними чинами экипажей Конфедерации(!), чему лично автор был свидетелем, а во-вторых, огромной огневой мощью и живучестью наших «летающих крепостей» поздних поколений. Так, стандартное построение типа «боевая плоскость», сворачивающаяся при необходимости в полуцилиндр, причинившее нам сперва немало бед, оставалось неизменным даже тогда, когда была разработана тактика, позволяющая эффективно уничтожать противника в момент «сворачивания» – фланги уходили «вниз», открывая, таким образом, центр плоскости, в которой всегда шли корабли управления. Последние гибли мгновенно, не успев принять никаких мер по собственной защите, а дальше бой развивался уже по нашим правилам. Командиры неприятельских кораблей, потеряв командное ядро, продолжали выполнять свой маневр, словно не замечая того, что более быстроходные и защищенные человеческие корабли уже давно ускользнули из ловушки и, разбившись на звенья, отсекают фланги, чтобы затем уничтожить вырванные из строя корабли.

На место погибших эсис слали тысячи и тысячи новичков, совершенно не знакомых с обстановкой и способных лишь на такие же, будто по лекалу вычерченные, однобокие действия – в конечном итоге, в пространстве война для нас приняла характер охоты. Но так было, увы, не везде. На некоторых, малоизвестных широкой публике, театрах мы до последнего дня сражались с полнейшим напряжением всех сил, беспрестанно оказываясь в нештатных, непредусмотренных уставами ситуациях, которые вынуждали нас к импровизациям. По сути говоря, нам приходилось то и дело выкручиваться, часто выбирая между привычными нравственными нормами нашей расы и жестокой военной необходимостью.»

Генерал Ланкастер вздохнул и отключил мемориблок. Он не знал, удастся ли ему когда-нибудь опубликовать эту свою работу, но был твердо уверен: написать ее он должен. Слишком многое прошло перед его глазами за последние годы, слишком большой опыт, необходимый грядущим поколениям, он получил. Будучи, по сути, ученым до мозга костей, Ланкастер хорошо понимал, что такое обобщение и систематизация информации – тем более, что его опыт был в немалой мере уникален. Будущие контрразведчики еще скажут ему спасибо…

Дверь его кабинета требовательно загудела. Ланкастер бросил взгляд на часы, недоверчиво улыбнулся и протянул руку к сенсору открытия.

– Господин генерал! Полковник Томор явился для прохождения службы согласно приказа…

– Здравствуйте, – мягкий голос Ланкастера заставил вошедшего сбиться на полуслове. Командир дивизиона клацнул зубами и осторожно опустил правую руку. – Садитесь, Томор, я не могу разговаривать с вами стоя.

Виктор указал вошедшему на ворсистое синее кресло в углу кабинета и прошелся вдоль стены, оправляя на себе китель. Полковник молчал, провожая его глазами, – Ланкастер, чуть заметно щурясь, крался по толстому ковру: он остановился тогда, когда первое мнение о командире противодесантного усиления сформировалось в его голове окончательно.

– Хоть вы-то понимаете, чего ради вас засунули в такую дичь, да еще и прицепом к особому легиону? – в упор спросил он.

– О том, что вы «особый», я узнал только вчера, – Томор сложил свои тонкие губы сердечком и покачал головой, будто сожалея о чем-то. – А вот насчет понимания…

– Откровеннее, Томор, иначе нам тут не сработаться. Я, например, кое-что понимаю, но чем больше об этом думаю, тем сильнее запутываюсь.

– Либо мы «подсадные», либо здесь какие-то игры.

– Браво! – Ланкастер скользнул в свое кресло, пошарил рукой в тумбе массивного деревянного стола и достал бутылку: – Виски будете?

– Буду, – серьезно ответил Томор. – А почему вы проверяли меня на идиотизм?

– А потому что я боюсь идиотов, – признался генерал. – И еще… ваше – именно ваше лично, – назначение развеяло кое-какие мои сомнения. Другие, правда, остались, но сейчас я о них не буду. Всему свое время, договорились? Как вас зовут, кстати?

– Вы же знаете, – хмыкнул комдив. – Антал Томор, всегда к услугам вашей милости. Бывший унтер-офицер Кассанданской Территориальной гвардии, выслужил майорский чин, потом закончил заочную академию десантных сил, специализировался на мобильных зенитных системах, четыре высадки, два ранения, по собственному желанию оставлен в кадрах…

– Я не знал, что вы из унтеров, – искренне удивился Ланкастер. – Только не подумайте, что это уменьшает мое к вам уважение!

– Я социотехник по образованию. Занимался финансовыми прогнозами и все такое… на уровне среднего бизнеса, не более, к биржам меня не подпускали. А лейтенанта я получил после первой же высадки эсис на Кассандану – помните?

«Я в то время был дьявольски далеко от Кассанданы, – подумал Ланкастер, – и она меня, по совести, не слишком интересовала.»

– Помню, – сказал он. – Теперь понятно. Вы их просто в блин раскатали, они долго очухивались… да, было.

– Я стоял на южном полюсе. Всем выжившим дали офицерские чины. И рядовым тоже – правда, мало кто войну пережил.

Внешность Томора производила странное впечатление – при том, что он то и дело шевелил губами и втягивал щеки, верхняя часть лица оставалась почти неподвижной, словно заледенелой; водянистые зеленые глаза и тонкие брови только углубляли это ощущение. Определить его возраст было практически невозможно, полковник замер между тридцатью и шестьюдесятью – Ланкастер знал, отчего это. Таких, как он, в армии оставляли весьма охотно – вот только осталось их и в самом деле не много…

– Какой у вас был приказ? – спросил Виктор, выставляя на стол приплюснутую красную бутыль.

– Ничего особенного, если, опять-таки, не слишком задумываться, – Томор, щурясь, рассматривал угощение. – Расквартироваться, оборудовать позиции, используя при этом территории старой имперской базы, и держать готовность два. При этом одна рота должна быть мобильна для переброски на другую сторону планеты. Довольно стандартно – так, как будто мне следует удерживать плацдарм до прибытия основных сил. Или отбиваться от очень слабого контингента. Одним дивизионом, даже таким, как у меня, планету не удержишь.

– Может быть, держать следует только базу? – Ланкастер присел на край своего стола и поднял серебряный бокальчик.

– У меня почти восемьдесят процентов ветеранов, – ухмыльнулся в ответ Томор, – которые понимают не хуже меня, что удержание одной только базы не имеет никакого стратегического смысла. Или мы ждем подкреплений, или нас будут атаковать самоубийцы. Подавить мой дивизион чертовски сложно, а я зато могу расстрелять целый десантный легион.

– При условии, что он идет без оперативного прикрытия, – понимающе кивнул Ланкастер.

– Да, конечно. Но где вы такое видели?

– Я, Антал, и не такое видел…

Они выпили, и Томор, вопросительно глянув на командира, потащил из кармана кителя сигару. Ланкастер придвинул поближе к нему чашеобразную пепельницу на длинной деревянной ножке, щелкнул своим портсигаром, сосредоточенно понюхал его содержимое, потом подцепил ногтем длинную черную сигарету.

Томор негромко кашлянул.

– Я хотел бы задать вам один вопрос…

– Да?..

– Мне до сих пор непонятно, как события на Виоле могли просочиться наружу?.. неужели это было сделано намеренно? Честно говоря, мне не всегда понятны резоны командования, выставляющего напоказ наши с вами грязные носки.

– А, это… – махнул рукой Ланкастер, – Там все довольно просто. В штабе местного гарнизона нашлись политически активные люди, хорошо понимавшие, что война когда-нибудь закончится, и надо зарабатывать свои э-ээ, дивиденды. Пока мы носились как очумелые под огнем, совсем, кстати, не представляя, что же нам делать, они пили коньяк и радостно потирали руки.

– Неужели вот так прямо? – едва не оторопел Томор.

– Бывает и хуже. Они ведь и предполагать не могли, что вся эта возня с общественным обвинением станет для нас поистине благословением божьим – прикроет нас от настоящего скандала, до которого, поверьте, оставалось очень немного. Мы действовали так потому, что у нас не было другого выхода. Но виноваты в этом люди из верхних эшелонов, совершенно просравшие оперативные планы эсис.

– Значит, эсис там все-таки были? Я приблизительно так и думал.

– Да, они там были. Но мы не знали где, а на разведку уже не было времени, нас выбросили на третий день мятежа, многие города к тому времени полностью перешли под власть вождей мятежников, там резали семьи наших чиновников и комиссаров, да вообще всех не местных, даже врачей… в гарнизоне абсолютно не понимали, с чем именно они имеют дело – в общем, там было просрано все, что только можно. Главную ошибку допустили на самом верху, в стратегических службах. Тамошние умники поняли: очередной «вариант просачивания» произойдет на одном из Айоранских миров. Но они были убеждены, что это будет Рогнар!

– Да с чего вдруг? – совершенно изумился Томор. – Рогнар с нами чуть ли не тысячу лет, там никто и не думает отделять себя от остального человечества!

– Верно. Случайно открытый Трайтеллар всерьез не воспринимался, эсис о нем просто не знали. А Рогнар выбрали потому, что к нему проще подобраться – я имею в виду, технически. Система хорошо завалена всякими мелкими телами, наблюдать за ней очень сложно, масс-детекторы не в состоянии отследить перемещение небольшого корабля, тем более, вы, наверное, слышали, что в системах их скауты идут в коконе холодной плазмы, исключающей стандартный поиск лучами Холла. В итоге рогнарские территориалы стояли буквально на ушах, контрразведка проводила повальные аресты религиозных ортодоксов и обследовала чуть ли не каждый метеорит, упавший на поверхность. Обшаривалось все, вплоть до океанов. А каста «воспитателей» оказалась куда лучше подкована с точки зрения ксенопсихологии. Они побывали на Виоле еще лет за десять до войны – и это мы тоже не заметили, как потом выяснилось. И просчитали они все до мелочей. Религиозный фанатизм большинства населения, наши приходы-уходы, когда триста лет там ни один корабль не появлялся, наша финансовая политика туда же… недовольных там было много, а уж «обращать» эту публику эсис умели, как никто другой – вспомните, сколько тысячелетий они «воспитывали» целых три расы? В итоге полыхнула едва не треть планеты. И остановить их методами убеждения было, поверьте мне на слово, невозможно.

– Но зачем вас вообще бросили туда? Война шла к концу, восстание так или иначе увяло бы само собой.

– А кто в тот момент предполагал, что через одиннадцать месяцев эсис уберутся восвояси? Вспомните прогнозы: генштаб собирался воевать еще лет пять, не меньше, до полного посинения противника. Вы знаете, как раз в тот период наши генералы от промышленности доложили на самый верх: Конфедерация может драться практически до бесконечности – вся экономика переведена на военные заказы, ресурсов хватало, и кадровых пока тоже… ну, по крайней мере лет на двадцать точно? Какое уж тут увядание? А создание оперативного форпоста прямо у нас под носом? Тем более, вы все время забываете про политику. Нет, терять Виолу было нельзя, даже на короткое время. Но мы опять оказались не готовы… и, самое главное, не готовы к некоторым новинкам, с которыми раньше не слишком сталкивались. Я воевал с толпой зомби – вы понимаете, что это такое?

– Лучевое воздействие? – захлопал глазами Томор. – Или биохимическое? Но это же так сложно!..

– Все гораздо проще, Антал. Психотехники, разработанные специально для человека с особым складом мышления – специально для среднего жителя Виолы, с детства нафанатизированного до полной потери здравого смысла и привыкшего исполнять чужую волю. Я же сказал, эсис «воспитывали» других несколько тысячелетий. И если они ошиблись в главном – то есть в отношении нас с вами, то в мелочах, поверьте, работали безукоризненно. Вообще каста «воспитателей» даже внешне отличалась от тех недоносков, что сидели в звездолетах. Они умели и работать и воевать не хуже нас. Поэтому остановить толпу мог только инстинкт самосохранения. Он у всех разный… кто-то продолжал стрелять и после того, как я повесил всю его общину, а большинство, поняв, что их ждет, предпочли все-таки сдаться. Одновременно мы нашли и накрыли огнем три опорных пункта «воспитателей», а чуть позже – все их корабли, пытавшиеся удрать с планеты. У меня вообще был четкий приказ никого из спецкоманды живьем не отпускать. Наши маршалы, как вы понимаете, не очень любят, когда их тыкают носом в собственное недоумство. Так что тот скандальчик, который мне все-таки устроили, пришелся очень даже кстати – под него все острые углы сгладились сами собой, и никто ничего не вспомнил. Сейчас, разумеется, выкопать хоть часть правды уже совершенно невозможно. Да и кто, собственно, поверит?

– Главное, она уже никому не нужна, – поддакнул Томор. – Война позади, теперь у нас поголовно все герои, даже чемпионы по художественному бегу вперед задницей, и разбираться в чьих-то «совершенно секретных» ошибках совсем не с руки.

– Не совсем так, контрразведка как раз тщательно анализирует все ошибки и неудачи, но широкой публике до этого, конечно, дела нет. Тем более что эпизод на Виоле – не самый еще интересный. Каста «воспитателей» – любопытнейший феномен, никогда ранее нам не встречавшийся. Профессиональные боги, понимаете? Тысячелетиями повелевающие и навострившиеся в этом деле не хуже, чем мы, к примеру – в искусстве дезинформации. Всякий раз, когда инициатива находилась на нашей стороне, мы достигали полнейшей внезапности. Почему? А потому что они свято верили: ну не могут какие-то «молодые» так изощренно маскировать свои истинные намерения. Если куда-то идет большой флот, значит, именно там нас и будут атаковать. Если строят базу, значит, будет очередной ключевой пункт обороны. А в итоге, когда целые армии попадали в ловушки и изничтожались чуть ли не до последнего бойца, они искренне недоумевали: ну как же так, ведь мы же видели…

– Или манера атаковать старые планеты с многоэшелонной обороной и воинственным да плюс крайне обозленным населением – ну, долетят до поверхности процентов двадцать десантников, и дальше что? – полковник с удовольствием пронаблюдал, как Ланкастер, не слезая со стола, вновь наполняет бокалы и тихонько цыкнул зубом. – Потом за ними чуть ли не бабушки с фамильными бластерами бегают – когда территориалы прилетают, спасать уже некого. А они, бедные, жалуются – что ж это вы, гады такие, мы вам истину принесли, а вы в нас палите из чего ни попадя. У меня на Ламине в огневой зоне батареи две капсулы плюхнулись, прозевали мы их. Пока я собрал людей, местные жители всех до единого перестреляли: там городок был в горах, тысяч на пятьдесят, не больше, так вот охоту они устроили первосортную – даже деды двухсотлетние повыскакивали, и все поголовно с оружием. Эти-то идиоты прямо возле ратуши хлопнулись: специально, наверное. Они, как потом говорили, даже разбежаться не успели – а куда ты разбежишься, когда весь город смотрел, как они садятся и спешил скорее в кладовки из излучателями. Ясное дело, где еще так поохотишься? Ратушу, правда, спалили, но кого это волновало? Мэр потом орден получил…

– Посмертно? – скривился Ланкастер.

– Нет, чего, живьем. Мы когда примчались, он там честь мне отдавал, анекдот ходячий – левой рукой, зато с жуткой древней пушкой на шее.

– Да, наша испытанная политика – поощрять вооружение населения, часто приносит свои плоды. Трудно воспитывать расу, у которой даже старухи держат излучатель, а младенцы могут подавать магазины. Ладно, Антал, – генерал скользнул глазами по хронометру и протянул комдиву ладонь: – теперь я уверен, что мы с вами отлично сработаемся. Кстати: раза три в неделю я устраиваю обеды со своим штабом – считайте, что вы в его составе. Это приказ.

– Слушаюсь! – сдвинул брови Томор. – Разрешите идти?

– Давайте… если у меня появятся новые соображения, я вас тотчас же вызову.

Ланкастер посмотрел, как за спиной командира усиления закрылась дверь, и потянулся к селектору:

– Барталана и Лемфордера ко мне. Полковник Рауф еще не прибыл?..

2.

Плоский стереоэкран занимал целую стену его кабинета. Сейчас на чуть фосфоресцирующей поверхности висело четкое, казавшееся неестественно ярким изображение – широкая долина реки, по берегам которой теснились сотни похожих строений с круглыми крышами, покрытыми чем-то вроде черепицы. На узеньких, мощеных камнем улочках можно было разглядеть крохотные фигурки людей.

– Интересно, сколько тут населения? – почесался Ланкастер. – Никаких данных, хоть стреляйся. Наши предшественники даже этого, элементарного, и то не сделали.

– Это уже наш снимок? – с любопытством вытянул шею начопер полковник Лемфордер.

– Это еще их, – вздохнул генерал. – Я для сравнения. Наши, в сущности, пока не намного лучше – сейчас надо разобраться, что нам, собственно, смотреть. Представляешь, геологи не имеют планов разведмаршрутов даже на следующую неделю.

– Как это?

– Говорят, опираются на спутниковую информацию… просто шаманство какое-то! Правда, лично я с ними еще не общался, но первое впечатленьице у меня самое поносное. Непонятно, почему они вообще не могут использовать для разведки орбитальную группировку? Зачем нужно лазить по этим горам, чтоб они все провалились? В общем, дурдом полнейший. Наведем мы здесь порядок, как же! С другой стороны, – Ланкастер поднялся из кресла, прошел мимо распахнутого окна и остановился перед экраном, – других вариантов у нас не предусмотрено. Что делать будем, господа офицеры?

– Просто охранять не получится, – скривился Барталан. – Если загнать в горы целый дивизион… проблематично. Люди не поймут.

– Понять-то они, может, и поймут, – фыркнул Ланкастер, – но толку с того? Нужно бороться с проблемой, а не с ее следствием. Руки у меня развязаны, никакая политика устрашения мне карьеры не испортит: полномочия… Но не вешать же всех подряд? Вот если бы четко отслеживать, кто именно, из какого клана напал на очередную партию – а потом уже устрашить, тогда да, хм-м. Но как? Постоянно снимать весь континент?

– Нереально, – ответил Барталан. – Техники не хватит. Можем постоянно снимать один азимут относительно той или иной исследовательской группы и рассчитывать на везение. И то я гарантирую луч не длиннее трех тысяч километров с раствором в пятнадцать градусов.

– А если этот луч крутить? Какую частоту ты сможешь мне дать?

– Относительно фокуса? Об этом я не думал… можно попробовать, но мне нужно пару суток, чтобы я успел поэкспериментировать с настройками. Теоретически, такое возможно. Орбитер ставится в точку, и начинаем крутить – да, попробовать стоит. Только там все равно облачность, а в разломах холлметр не сработает.

– Попробуй масс-детекторы.

– А на что мне их настраивать? И потом, где гарантия, что они не свихнутся от этих самых руд? Они ж тут едва не на поверхности!

Ланкастер звонко щелкнул пальцами, что означало некоторую степень раздражения.

– На каком дерьме приходится работать, а?

– Не в дерьме дело, – возразил Лемфордер, – а условия такие. Была б равнина – ну какие проблемы? А с таким рельефом… хочешь плачь, хочешь, смейся.

– Это, как известно, к Моне, – рассеянно улыбнулся в ответ генерал. – Ну, хорошо. Сейчас я покажу вам один матерьялец, доставшийся по отчету от наших героических предшественников. Интересная картинка, вот увидите.

Сперва на экране возникла величественная горная вершина, укрытая, словно колпаком, искрящимся снегом. Ниже, среди черных провалов и изломов каменной кручи, снега почти не было. Через несколько секунд записывающая головка опустилась, наконец, вниз, и стало видно небольшое каменистое плато: снег лежал редкими сероватыми проплешинами, кое-где виднелись пятна растительности.

– Это запись со шлема командира взвода охраны, – пояснил Ланкастер. – Видите, он стоит на возвышенности… любуется.

Генерал провел в воздухе рукой, изменяя фокус обработки, плато приблизилось. На краю его, почти повиснув над пропастью, громоздилась неряшливая туша стотонного атмосферного носителя, который доставил геологам технику. Сами научники, сбившись в кучу, копошились возле уже установленного комбибура, широко раскинувшего во все стороны многосуставчатые лапы опор. Поодаль виднелись три временных пенных модуля, на круглых крышах был снег – очевидно, их установили заранее, и они уже успели почувствовать на себе ледяное дыхание гор.

– А где охрана? – удивился Барталан. – В засаде, что ли?

– Сейчас он покрутит башкой, – ответил Ланкастер. – Вот, смотри.

Дверь кабинета снова взвыла. Генерал удовлетворенно хмыкнул, коснулся сенсора открытия и улыбнулся:

– Это Рауф…

Лемфордер дернул плечом и поскреб в ухе, всем своим видом давая понять, что прибытие начальника штаба его никак не касается. В кабинете тем временем появился невысокий мужчина в кожаной куртке с полковничьими погонами. Его лицо выглядело неприятно-хищным: узкое, с сильным загаром, тонкие морщинки от уголков рта к подбородку делали его еще злее. Из-под черных чуть вьющихся волос, неряшливо падавших на лоб, смотрели темные блестящие глаза.

– Я опоздал, командир, – без всякого выражения произнес вошедший.

– Садись, – отозвался Ланкастер. – Сейчас будут чудеса…

Замершая было картинка ожила. Офицер, со шлема которого велась запись, осторожно двинулся вниз по склону, и в это момент люди возле бура неестественно заметались, пытаясь отбежать в сторону носителя – и они падали на бегу, один за другим, быстро окрашивая снег в красное. Офицер скачками бросился вниз, изображение задергалось, становясь трудным для глаза. Плато принялось дергаться, как на горизонтальном маятнике – смотревшие с трудом различали уже группу солдат, полосующих голубоватыми молниями склон ближайшей горы, – как вдруг все – и снег, и черный паук комбибура, и черные же тела, раскоряченные в алых пятнах, все кувыркнулось вверх, а на экране поплыли низкие серые облака.

– Убит? – поинтересовался Рауф.

– Насколько я помню, не летален, – Ланкастер выключил запись. – Вот так. Там было три трупа. Гражданских!

– М-мерзость, – комментировал увиденное Барталан. – Оцепления нет. Командир бродит, грибы собирает. Наблюдения с воздуха нет. Случись беда – эвакуироваться на чем? На грузовике? Пока он поднимется, пока дойдет да базы, там все окочурятся.

– Все так, – вздохнул Виктор. – Есть еще кое-что: долго не могли понять, откуда эти додики появляются.

– Кэк это? – изумился Лемфордер.

– А вот тэк, – в тон ему ответил командир. – Не могли понять! Причем, в сущности, не новобранцы тут служили. Да, простые егеря, но ведь и они кой-какие засады видывали. Вот не могли понять, и все. Потом, когда в двадцатый раз обшарили местность вокруг одной из таких вот походных баз, нашли щель. Совсем рядом, но без сканера не заметишь. Мимо пройдешь – не увидишь. Харкнешь туда – хрен поймешь, что это. Н-да: решили лезть… а она переходит в лабиринт пещер, все глубже и глубже, и тянется просто в бесконечность! Все эти горы изрыты миллионами ходов. Масса естественных каверн, соединенная лазами и норами – все это вырыто многими поколениями. В те еще времена, когда они тут от драконов прятались. Там, внизу – все, что хочешь: вода, относительное тепло даже без огня, грибы, слизни съедобные, еще и рыба в озерах водится. Одна умная голова из штаба наших предшественников высказала мысль, что в некоторых местах торчат дозорные, которые чуют бур на огромных расстояниях. И не только чуют, а четко определяют азимут. Потом собирается диверсионная группа – сутки, может двое, на дорогу – и пожалуйте.

– Диверсионная, – саркастически повторил Рауф. – Наблюдение с воздуха они организовать пытались?

– Пытались. Катер был сбит. Точнее, поврежден.

– Чем?! Пулей?

– Ох, Рафаэль, если бы пулей! Имперским излучателем. Документы читал?

– Читал, – помрачнел начштаба.

– А ты читал, что они вырезали имперский дивизион не целиком? Что большинство женщин увели с собой в горы? И пользоваться оружием, соответственно их научили… я сразу подумал, что в дивизион они проникли не просто так. Не было в те времена такого разложения, чтобы банда зверюг с самопалами могла запросто войти в периметр и покрошить почти тысячу бойцов.

– Там темная история.

– Темная, не спорю. Но в результате арсенал у них – бож-же мой. Какое-то количество выстрелов, они, разумеется, за эти столетия потратили, какие-то стволы пришли в негодность, но боеприпасов им достались тонны, а стволов – тысячи. Они вообще, кажется, берегли все это барахло на черный день. Нас ждали. Вот результат. «Беркут» подожжен и еле доплелся до базы: висел он невысоко, и по нему отработали из какой-то носимой зенитной системы. После этого никакие атмосферные машины над лагерем уже не вывешивали. Кому охота? Холлметры, повторяю, на таком рельефе почти бесполезны. Да, они дают обработку, а толку? Ни один вычислитель не отличит глубокую расщелину от входа в лабиринт. Расщелина может, опять-таки, изгибаться, и вход – там, внизу, под тоннами и тоннами породы. А кругом суперсплит – под поверхностью! – да плюс трансуранитовые трубы. Картинка просто плющится. Для того, чтобы отработать все возмущения и дать ясную графику, нужен, наверное, корабельный мозг!

– Договориться с ними пытались? Я имею в виду не тогда, а – сейчас. Пытались?

– Ох-х… и пытались и, кажется, пытаются. Я пока не в курсе, но думаю, что все бессмысленно. У них не совсем человеческое мышление. Аналогов нет. Анализ любой агрессии начинается с поиска мотивирующих факторов. Которые, в свою очередь, находятся всегда. Ну, вы сами все знаете. Здесь факторы просто отсутствуют. Случай нетипичной ксенофобии. В общем, сейчас так, джентльмены: время пока есть. Немного, но есть. Подумайте как следует. Послезавтра общий обед – жду… а ты, Раф, останься.

3.

– Я стал грешить дурной логикой, – произнес Ланкастер, вытаскивая непочатую бутыль рома.

Рауф вопросительно поднял бровь и чуть скривился.

– А может, – продолжил генерал, ставя на стол тарелочку с тонко нарезанными фруктами, – у меня прорезалась мания преследования. Делиться ею с Моней мне чего-то неохота…

Рафаэль Рауф ждал – он хорошо знал своего командира.

Ланкастер тем временем ловко сорвал с бутыли крышку, разлил ром по широким стаканам и присел на край стола.

– Ты смотрел кадровые списки персонала? – спросил он наконец.

– Проглядывал, – разлепил тонкие губы начштаба.

– Вот я думаю – кто?

– Ты все-таки…

– Слишком упорно, – Ланкастер поднял свой стакан, – слишком упорно меня зовут в политику.

– Но ведь не чужие, – возразил Рауф.

– А там не бывает своих. Ты слишком долго служишь, Раф. Я-то знаю, чем я им интересен. Конечно, никто и никогда не выдвинет меня на публичный пост! даже деревенским депутатом… но интриги, Раф! Кто-то же должен в этом разбираться.

– Это что-то новенькое, – полковник остался невозмутим.

– Извалять меня в говнище, чтобы в армии от меня просто шарахались. Довести до депрессии. И тут же предложить интересную, нужную, и совершенно невидимую работенку.

– Тебя? До депрессии? Вы льстите себе, господин генерал. Скромнее, скромнее…

– Да что ты видел, кроме службы, Раф? Что?

– Не спорю, таких друзей, как у тебя, я сроду не имел. Но дураком себя не ощущаю.

– О, сколь мы щепетильны в вопросах чести! Хорошо, поехали по варианту два. Где-то – где-то на краю у света затевается очередная «акция». Но не сегодня. Может, завтра. Может, через год. А мы слишком долго торчали в базах, наели жирок, привыкли ходить на службу прямиком из теплой жениной постели… зверствовать разучились в корень. Да еще и стресс какой перенесли со всеми этими судами! Так тебе лучше?

– Лучше. По крайней мере, проще. Я, знаешь ли, привык, – самое простое объяснение часто бывает самым близким к истинному.

– Поэтому ты скоро станешь генералом.

Начштаба равнодушно пожал плечами. Он видел, что командир «на взводе» – и, конечно, вовсе не из-за проблемы с непослушными аборигенами. В глубине души Рауф и сам понимал, что назначение «Мастерфокса» на эту дурацкую планету выглядит небезупречно. Но, во-первых, он знал, что в больших штабах логика и не ночевала – атмосфера там, знаете ли, не располагает, а во-вторых, он предпочитал не забивать себе голову… взрывообразное состояние Ланкастера начальник штаба не одобрял. К чему изводить себя ожиданием жути? Завтра тебе снесут башку, а послезавтра ты уже будешь лежать в уютном гробике под черно-золотым флагом, и друзья встанут в почетном карауле: привычно. Желательно сделать дело так, чтобы голова осталась на законном месте, это да-а… но ждать, представляя себя в ящике?

Рауф умел просчитать едва ли не любую ситуацию из тех, что преподносила им судьба, но сейчас он считать ничего не хотел. И – точка! Одно дело вслушиваться в собственную интуицию, по тысяче раз прокручивать карты в поиске вероятного направления удара противника, и совсем другое – ломать голову о холодные лабиринты политики, в которых постепенно запутывался его легион-генерал Ланкастер…

– А теперь третий вариант. Самый, с твоей точки зрения, глупый. Н-но!.. Попробуй-ка сообрази, кому нужна эта несчастная планета? Только без банальностей насчет того, что она нужна человечеству. Человечеству она нужна как лишняя дырка в заднице. Времена абстрактного гуманизма ушли навсегда – хватит, научили нас.

– Флоту. Это в первую очередь. Это оперативная база…

– … в неудобном для Флота месте. Эх ты, навигатор! Отсюда противно выходить – с трех азимутов постоянные трехплоскостные вихри, корабль тратит энергию не столько на разгон, сколько на борьбу с гравитационными возмущениями. Дальше, мой полковник. Забудьте, что на вас мундир – так или иначе, в старости вас ждет цивильная жизнь. Выборы и агитаторы. Окружные судьи, с которыми вы будете пить мескаль по вечерам. Шерифы, зовущие вашу милость на воспитательный вечер для несознательных юношей. Итак – дальше!

– Дальше промышленникам. Неглубокий сплит стоит любых инвестиций.

– А каким промышленникам? Сырьевым баронам! Эта публика не остановится ни перед чем. Но причем здесь мы? Флоту Альдарен нужен как заштатная база присутствия – по логике, и сидеть тут должны не десантники, а спешенная флотская бригада охранения. Ну, проблемы, скажешь ты. Все равно не повод. Значит, кто-то, стоящий очень высоко – я имею в виду, в информационном плане, просит отправить сюда почти секретный легион, чтобы навести полный и окончательный порядок. Особенно в свете отмены абстрактного гуманизма. А также полного отмирания гуманизма оперативного. Все логично! Нас взяли и подложили под кого-то. Обидно – а где мои денежки? Задаток-то дайте, суки!

– Ну, – согласился Рауф. – Так чем ты еще не доволен?

– Все не так, – вздохнул Ланкастер, наливая себе еще рому. – Тут какой-то сложный конфликт. Знать бы, кто из персонала…

– Да кто – что? – едва не взорвался начштаба.

– Кто есть кто… и еще: этот дивизион усиления. Все, опять-таки, логично: развернут противодесантный дивизион, так положено. То есть раньше не было положено, а теперь вот решили привести ситуацию к штатному расписанию. Все не так! – заорал генерал и врезал кулаком по столешнице. – Это пусть они Моне Чечелю глазки замазывают – а мне не надо! Какой д-дурак будет гнать на базу присутствия отдельный дивизион, укомплектованный сплошными ветеранами, да по штатам военного времени, да вооруженный новейшей техникой! Это когда на старых мирах не хватает «стреляющих» операторов, а системы через раз довоенные. Командир, конечно, ничего не знает. Он – что? – он песик. У него послужной список сияет, как Скала Славы. Ему скажут: служи – он служит. Велят блох вычесывать, так вылижет. Скажут «фас» – будет стрелять… что с такого возьмешь? Он не фигура… а мы? А если один «господин икс» ставит сюда нас, а другой – «игрек», кидает дивизион. Я, дескать, тоже не с дуба падал! Это – что? Это тоже инвестиции. Скрытые, Раф, скрытые… чем все это закончится?

– Повышением. Тебе-то что? Ты один черт в науку вернешься. Дадут еще один крест в погон, станешь начальником кафедры…

– Если бы. Ох, и не хочешь же ты думать, Раф… все, вон с глаз моих долой. Послезавтра – оперативные планы по наведению порядка. И учти – научники могут сорваться в экспедицию, когда им в голову стукнет. Ты не забывай, не мы тут хозяева.

«И не заставишь, – мрачно вздохнул Ланкастер. – Вот не заставишь его думать, хоть плачь. Зачем ему, собственно? Его дело – оперативные планы составлять, что он всю дорогу и делал. А мне – н-да, со мной дело похуже. И все-таки, кому ж это я так сильно понадобился?»

Глава 3.

1.

Он поглядел на хронометр: по логике, рабочий день у научников закончился, сейчас они собираются в клубе-казино. Что ж, пора. Хотя кто вообще знает, каков у них этот самый рабочий день? Накинув на плечи куртку – снаружи уже холодало, – Виктор вышел из кабинета.

По совести говоря, вид типового штабного барака осточертел ему много лет назад. Мечталось об уютных корпусах какого-нибудь старого военного университета, меж которых бесшумные жуки-уборщики неутомимо посыпают песком вдоль чисто выметенных дорожек, а после утреннего развода можно спокойно шествовать в полутемный кабинет, свалив первые лекции на молодого коллегу. Совсем, кажется, недавно, и сам он был молодым доктором, сочетающим преподавание с наукой, но… о небо, как давно все это было! Война казалась теперь вечностью, а чужое небо, которому уже не удивляешься – не судьбой даже, а, – данностью. Словно так было всегда.

Но…

Но когда-то семнадцатилетний лейтенант, только что выпустившийся из престижнейшей академии, более всего мечтал, как и положено всем юным, о славе, что виделась ему завоеванной в первом же бою, – и не был разочарован, оказавшись в элитном, насквозь пропахшем традициями легионе. А через месяц, не успели еще примяться ремни снаряжения, легион был отправлен в зону малоизвестного, отнюдь не добавившего ему славы, конфликта. Зачем он нужен был политикам Конфедерации, не понимал никто. Равно как непонятна была и причина, заставившая два клана корварцев обнажить мечи друг против друга. Людей эта война не касалась вообще никак, и сперва все решили, что задача ограничится лишь демонстрацией дружественного присутствия. А потом все стало плохо. Совсем. Прославленный легион погиб: из числа выживших можно было собрать от силы дивизион.

Лишь один взвод не только выполнил свою задачу, до самого конца прикрывая уходящих, но и вернулся почти без потерь – это был взвод лейтенанта Ланкастера, который, перепрыгнув через чин, стал теперь капитаном…

В лицо ударил порыв ветра, и генерал поежился – короткая волна памяти отступила назад, потерялась в желтом предзакатном небе. Далеко на севере, не приближаясь к опасному для них силовому куполу базы, плыли две изломанные черные тени: кошмарные воздушные охотники готовились к вечерней трапезе. Ланкастер представил себе, что чувствует сейчас дежурный расчет зенитной батареи, непрерывно ощупывающий небо, и не удержался от короткого смешка. Интересно, там еще не спятили в приступе охотничьего азарта?

Мягко прогудела, а потом чмокнула за спиной тяжелая дверь барака-казино. Пройдя через холл – в горшках росли нелепые среди желтого пластика цветы, – Ланкастер вошел в бар. Начальник экспедиции, легко узнаваемый по первому же снимку, был уже здесь. Генерал приветливо улыбнулся и шагнул к стойке.

– О, рад приветствовать, – Скотт приподнялся с табурета и протянул пухлую короткопалую ладонь. На его лысине, обрамленной бахромой рыжеватых волос, заиграли блики: прямо над стойкой висел длинный плафон со множеством разноцветных ламп. – Господин командир легиона охраны?

– Виктор Ланкастер. – Вблизи фигура ученого казалась совсем уж комичной: и как такой хомяк может скакать по горам?..

– Что будете пить, господин генерал?

Виктор помедлил с ответом, осматриваясь по сторонам. Кроме главного по науке в баре находились двое мужчин, резво передвигавших фигуры на шахматной доске, да молодая женщина с неопрятно-короткой стрижкой, забившаяся в угол под пыльную пальму в кадке.

Кадка тоже была стандартно-армейской.

На миг Ланкастеру стало до тошноты неинтересно.

– Виски, пожалуй, – вздохнул он, демонстрируя усталость. – «Белый демон»… во-он, я вижу. Двойную, пожалуйста.

Бармен, пегий, взлохмаченный и опухший, ошарашено моргнул и потянул с полки запыленную бутыль дорогого напитка. С учетом доставки его стоимость поднималась к звездам, но для Ланкастера это обстоятельство было последним.

– Запишите на мой счет, – приказал он бармену, прочитав в глазах доктора Скотта вспышку отчаяния.

– У вас недурной вкус, – проворчал тот. – Мы здесь привыкли обходиться более прозаичными вещами. Полевая обстановка, знаете ли.

«Я тебе устрою обстановку, – подумал Виктор, не без удивления наблюдая за непрестанно шевелящимися пальцами научника.

– Когда возвращаешься из этих проклятых снегов, – продолжал Скотт, – о качестве пойла уже не задумываешься. Хочется лишь, чтобы покрепче. Я вот вам завидую: вы этого безобразия и не увидите…

– Отчего же? – хмыкнул Виктор.

– Ну, – Скотт, похоже, удивился, – вам-то зачем? Да и не положено генералу!

– Это смотря какому. Я привык все контролировать самостоятельно. Даже такие мелочи… отвечать за них мне, а не моим сержантам, верно? И за каждого погибшего с меня сдерут как следует, не сомневайтесь. Так что порядки, простите, немного поменяются.

– Вот как? И что же вы намерены предпринять? Ваши предшественники, знаете ли, испробовали все мыслимые способы. Но результаты остались прежними. Все мы, подписывая этот контракт, прекрасно отдавали себе отчет в том, что отсюда можно не вернуться. Но за страх идет отдельная плата.

– То есть вы боитесь, что если страх исчезнет, то компания сократит ваши гонорары? – рассмеялся Ланкастер.

– А… нет, я так не думаю, – растерянно просвистел доктор. – Конечно, я готов к любым вашим мерам, чтобы… но дело в том, что интересы программы стоят у нас на первом месте, и если вы начнете ограничивать нас, то я…

– Разумеется, я не вправе ограничивать вас в работе по программе! Мне всего лишь хочется, чтобы вы согласовывали свои действия с моим штабом, а лучше – со мной лично. Маршруты, если это возможно, указывать заранее. Мой опыт говорит, что хорошая разведка местности способна сэкономить много жизней. Я должен представлять себе, куда вы отправитесь в следующий раз, понимаете? Поэтому мне необходимо дня три – всякий раз, когда ваша экспедиция выбирается на новый маршрут.

Скотт хмуро повертел в пальцах свой стаканчик.

– Мы ведь постоянно ведем внешнюю разведку. Иногда маршруты составляются буквально в последнюю минуту. Я, как руководитель программы, имею определенные приоритеты, и если робот докладывает о том, что нашел, скажем, новый выход сплита, то мы бросаем все наши трансурановые трубы и мчимся в указанную им точку.

– Я понимаю вас, – вздохнул Ланкастер. – Ну, что ж… все же я хотел бы надеяться, что нам удастся договориться.

– Я тоже надеюсь, – Скотт, как показалось Виктору, вздохнул с явным облегчением. – Может, отметим наш уговор? Вы что-то все не пьете?..

– Ах, да, – спохватился генерал. – Ваша удача, дорогой доктор.

Отравляя в рот глоток виски, он неожиданно почувствовал на себе обжигающий неприязнью взгляд девицы под пальмой. На миг Ланкастер поежился – столько откровенной ненависти было в глубоких темных глазах девушки.

– Кстати, а кто это? – тихонько поинтересовался он, сделав незаметный жест в сторону незнакомки. – Из ваших?

– К счастью, нет, – кривя губы, так же тихо ответил Скотт. – Это, ваша милость, достопочтеннейшая Эрика Бонго, полевой офицер Комиссии по контактам. Боюсь, с ней у вас будут серьезные проблемы.

– Хм-м?

– Она ксенопсихолог. Ее задача – изучать наших, так сказать, оппонентов. Ну, вы меня поняли… беда в том, что у нее собственный, причем весьма своеобразный, взгляд на проблему. Мэм Эрика считает, что несчастные дикари милы и обаятельны, а вот мы с вами – как один хамы, садисты и конкистадоры. Так что готовьтесь, скоро она изложит вам все это лично. Предупреждаю сразу – спорить с ней бесполезно.

– Я просто не пущу ее в кабинет.

– Она представитель правительственной организации высокого ранга.

– Я тоже, доктор. Только я и сам в немалом ранге.

Скотт восхищенно развел руками, при этом в его глазах мелькнуло затаенное злорадство.

– Будем считать, что вы меня уели. И все же – поберегитесь…

От беседы с руководителем экспедиции у Ланкастера осталось двойственное ощущение. Скотт не пытался понравиться и в то же время не становился в откровенную позу. Похоже, легион, стоявший здесь до «Мастерфокса», никак его не трогал. Охрана сама по себе, экспедиция, – соответственно. Отсюда и мертвецы. Видимо, прежний командир считал, что нервы ему куда дороже возможного разноса по итогам дежурства. Виктора подобный разнос также не волновал, но у него был совершенно иной подход к делу. Война научила его: стоит дать слабину в мелочи, как завтра рухнут плотины. Сейчас он распустит людей наплевательским отношением к охране этих, будь они неладны, научников, а завтра, в серьезной миссии, лягут целые дивизионы.

А вот госпожа Бонго вызывала легкое раздражение. В войну ее ведомство играло роль вспомогательного подразделения контрразведки, и он не помнил ни одного случая, что бы коллеги Эрики нормально исполнили хоть что-нибудь. Они лезли в каждую дырку, многозначительно намекая на свой могучий многолетний опыт, и благополучно проваливали все, за что брались. Эсис орудовали у них под носом, а офицеры Комиссии браво докладывали наверх о патриотическом подъеме обитателей Айоранских миров. Война закончилась – но привычка всюду совать свой нос осталась. И апломб «больших ученых», несомненно, тоже. Выход у Виктора был один – не обращать внимания, чтобы ни случилось.

– И черт с тобой, – процедил он, открывая дверь своего кабинета.

2.

– Любой первичный анализ показал бы одно и тоже: – Лемфордер поковырялся в ухе и воздел невинный взгляд к потолку, – наше назначение – классический случай оперативно-штабной паранойи. Здесь должен стоять специальный охранный легион, оснащенный специальной же техникой, а не ударное подразделение, не умеющее даже прыгать по горам.

– Ну, насчет «не умеющего» кто-то загнул, – равнодушно вставил Рауф.

Лемфордер окинул его скептическим взглядом и продолжил:

– Самым разумным было бы создание силового купола над каждой из временных баз, но для нас это невозможно чисто технически. У нас нет соответствующих источников питания. Геологи уже пытались таскать с собой мобильные эмиттеры, но – во-первых, купол может быть устойчивым только на относительно ровном месте, а во-вторых, все знают, сколько они жрут, эти сволочи. Носиться по горам с портативным химическим реактором удовольствия мало, а безопасных гравитационных у них нет и не будет – компания предпочла сэкономить. Я уже навел справки: говорят, их сейчас мало и они слишком дороги.

– Суки, – отозвался начштаба. – На складах этого добра осталось – мама моя!..

– Давайте по делу, – раздраженно вмешался Ланкастер. – Что ты придумал?

– Да ничего оригинального… пока, по крайней мере. Если дело происходит на хоть сколько-нибудь ровном плато, тащим с собой эмиттеры и сжигаем батареи катера. Если кругом скалы и прочие каменюки – разведка местности, замаскированные стрелковые позиции в узловых точках, перекрестный прострел всей, так сказать, диспозиции, и постоянное внимание. Вообще, конечно, я хотел бы сам посмотреть на все это безобразие. Хотя бы пару раз – уже будет легче.

– Да, – вздохнул Ланкастер, – охранять нас действительно не учили, а готовые методики в нашей обстановке не тянут. Я, правда, о них особо и не думаю. Мы ведь охотники, э, парни?

– Веселая охота, – хмыкнул Барталан. – Больно зверь дурноват.

– В меня, – добавил Чечель, – никогда еще не лупили из имперского стационара… а вы знаете, что на таком морозе лучевое ранение в голову – ужаснейшая гадость?

– Спасибо за консультацию, – Ланкастер оценил его юмор коротким подзатыльником. – Прекратите балаган, а то я прикажу Шнеерсону месяц кормить вас манной кашей. И пусть кто-нибудь попробует украсть тушенку!

– Командир, – вздохнул Рауф, – да ведь их уже как только не травили. Я два дня отчеты читал. Не получается с этой сволочью воевать. Они расползаются по пещерам, как тараканы, и драться, выходит, не с кем.

– А ты собрался с ними драться?

Голос Ланкастера стал зловещим, и в штабе разом стихла вся возня. Он возвышался над оперативным столом, прямой, как копье, медленно обводя взглядом своих офицеров – казалось, то двигается спаренная орудийная башня древнего броненосца.

– Или, может быть, кто-то думает договориться? Так этот путь тоже испробовали – те, что погибли здесь полтыщи лет назад. Никто не пробовал их к а р а т ь!

Рауф деловито потер ладони, отчего сразу стал похож на большую, лохматую и мрачную муху, зачем-то натянувшую мундир офицера Конфедерации.

– Но карать мы будем предметно, и это – задача, достойная «Мастерфокса», – теперь на губах командира появилась усмешка. – Будет наказан каждый, поднявший руку на человека Большого Мира. Каждый! И только тогда, когда это дойдет до последнего младенца, вопрос Присоединения будет решен раз и навсегда. Иначе не получится ничего. Мы дождемся очередного нападения – ясно ведь, что нашим друзьям совершенно наплевать, кто встал перед ними: они как лезли, так и будут лезть, – а потом, потом мы начнем поиск и травлю. Это будет славная травля! Мы покажем этой бородатой сволочи, с кем они теперь имеют дело. Мы найдем всех тех, кто надумает поразвлечься с геологами, – и накажем. Сперва только их… Но для начала выберем в дозор лучших стрелков и выясним, кто быстрее: мы или они. Если удастся с ходу перестрелять всю банду – прекрасно, пока остановимся на этом варианте.

– Если же нет… – Рафаэль Рауф счастливо облизнулся. – Хм, это будет уникальная операция. Надерем задницы славным предкам!

– Жаль только, что об этом, как всегда, никто не узнает, – с сарказмом повел плечами Чечель. – Вся наша слава, дорогой Раф, достанется штабным козлам.

– Утремся, – равнодушно парировал Ланкастер. – Я смотрю, Моня, у тебя прорезался комплекс Наполеона? Ты же сам сказал: как всегда… для меня лично гораздо важнее вопрос самоуважения. Итак: если нам повезет, и Скотт представит маршрут хотя бы за день до вылета, мы вполне успеем подготовиться. Состав дозора должен быть готов сегодня же. Людей оповестить, но особо не нервировать. Для работы в горах нужна акклиматизация, так что ты, Ари, погоняешь всю команду где-нибудь сверху, где холоднее. Полное снаряжение и двойной энергозапас. Боекомплект тоже двойной.

– Орбитер уже готов, – доложил Барталан. – Группа обработки тоже. Я развернул полный оперативный центр, специалисты проинструктированы, техника проверена. Все что будет возможно, мы увидим.

– Отлично! И… вот еще что, – взгляд Ланкастера уперся в начальника оперативного отдела, – никаких документов пока не готовить. Потом… задним числом. Контролировать нас тут некому. Пока все. Старший по разработке – подполковник Ариэль Барталан. Доклад сегодня вечером. Господина старшего штабного повара – ко мне.

3.

Господин старший штабной повар, майор Джо Шнеерсон, исполнял также обязанности начальника продовольственной службы легиона. Шнеерсон выслужился из рядовых и выше подняться не мог по определению, но это его не слишком волновало. Трое его сыновей владели на Авроре сетью ресторанов, и Джо давно уже пора было на пенсию, однако покинуть армию он не мог: в гражданской жизни все выглядело слишком ясным и определенным – здесь же, в «почти секретном» легионе каждое новое утро могло принести удивительные приключения. Для Шнеерсона это было наркотиком: на груди его мундира висели несколько орденов, а правый рукав украшали три ленточки ранений. Излучателем он владел ничуть не хуже, чем ножом и сотейником.

Вкусы командира майор Шнеерсон знал наизусть, и давно уже научился определять его настроение по заказу на ужин. Сегодня генерал Ланкастер потребовал свинину, протушеную в острейшем кассанданском соусе «шем», и аврорский красный салат. Значит, командир находится в процессе обдумывания очередной каверзы, и жгучее кушанье должно обострить его и без того изощренный ум. Господин старший штабной повар очень уважал своего командира. В некоторых случаях он только наблюдал за тем, как его сержанты готовят для старших офицеров, сейчас же Джо взялся за дело сам. Ему было ясно: начинается…

…«Едва лишь был выбит первый эшелон нападавших, исход войны стал ясен для всех нас. Потеряв относительно подготовленные кадры, противник не мог более рассчитывать на достижение своих оперативных целей – виной тому были и расстояния, не позволявшие эффективно снабжать непрерывно бросаемые в бой подразделения, и хаос, воцарившийся в умах его стратегического командования, и, безусловно, мобилизация экономики Конфедерации, о чем уже шла речь выше. Тем большей неожиданностью стало возникновение новых театров военных действий – они появились фактически в тылу…

Айоранские миры, столетиями воспринимаемые как неотъемлемая часть Человечества, вдруг вспыхнули целым рядом необъяснимых, как сперва казалось, мятежей. Подобное не могло быть воспринято иначе, как предательство, и мятежи были жестко подавлены. Слишком поспешно, как выяснилось – но тогда мы этого не знали. Многочисленные просчеты, обусловленные благодушием и самоуспокоенностью ряда чинов контрразведки, стоили впоследствии большой крови. Всего этого можно было избежать, но в данный момент анализ ошибок не является задачей автора – о них речь пойдет ниже. Сейчас следует говорить о причинах, вызвавших к жизни эти бессмысленные и бесполезные акты – итак, что же должно было произойти, чтобы жители ряда миров, давно уже вошедших в большую человеческую семью, однажды отринули расовые ценности, встав на сторону совершенно чуждого им по крови врага?

Косвенной причиной случившегося явились культурные и, в первую очередь, религиозные традиции, оставшиеся неизменными со времен Изоляции. Давняя имперская политика, проникнутая абстрактным гуманизмом, сыграла злую шутку с потомками тех, кто вводил вновь открытые человеческие миры в единую морально-этическую и культурную систему, называемую сегодня Большим Человечеством. Деструктивные тенденции, всегда наблюдавшиеся среди религиозных авторитетов Айоранских миров, попросту не замечались. Тогда, столетия назад, это объяснялось уважением к автохтонным культурам и нежеланием применять насилие. Принято было считать, что, ознакомившись с имперским «образом жизни», туземцы примут его как должное, и процесс пройдет легко и безболезненно. Казалось, требуется только время – быть может, два-три поколения.

Подобный взгляд был колоссальной ошибкой.

Имперский «гуманизм» не раз оборачивался кровью. Теперь лить кровь пришлось нам, такова была плата за грехи отцов. Не желая замечать откровенную дикость, объявляя ее отголосками автохтонных культур, уже наши администраторы посеяли драконьи зубы, взошедшие мечами. Традиционные для Айоранских миров верования, в корне отличающиеся от привычных нам религиозных систем, базировались не на вере в некий, зачастую абстрактный объект, а на знании. Им не приходило в голову искать богов. Они просто помнили – боги б ы л и, боги привели их в этот чуждый мир, и могущество богов б ы л о неизмеримым. Раз так, вся теология является лишь перечнем обрядов, отнюдь не подразумевая построения тех или иных этических систем.

То есть развитие религий шло по пути, совершенно отличному от земного.

Влияние религий на общество оказывалось столь же своеобразным. В большинстве устойчивых социосистем, встретившихся нам на этих мирах, власть светская либо отсутствовала вовсе, либо же – на Рогнаре, к примеру, фактически играла роль вспомогательной ветви власти религиозной. Еще одним удивительным моментом, на который мало кто обращал внимание, являлось почти полное отсутствие внутренних войн за все тысячелетия изолированного развития. На Рогнаре войны велись, но в основном по религиозным причинам. То же наблюдается и на Трайтелларе, однако последний слишком мало изучен, к тому же судьба этого мира настолько удивительна, что говорить о нем еще рано. Заметим лишь, что по понятным причинам Трайтеллар не мог принимать участия в описываемых конфликтах.

Особняком от прочих отстоял также загадочный Альдарен.»

– Вот именно. – сказал сам себе Виктор, глядя на поднос. Над тарелкой с грудой плавающего в соусе мяса еще вился парок, но он знал, что теперь пора есть. Шнеерсон не меняется, любое горячее блюдо подается прямо с огня, и приходится ждать, сходя с ума от аромата специй и травок. На то и расчет – Джо невероятно тщеславен, прямо балерина, а не офицер, и мысль о том, что человек томится закуской, утопая в пряном волшебстве паров, доставляет ему особое, утонченное удовольствие.

Такие слабости Ланкастер прощал легко.

Так же легко он воспринимал веселое панибратство, давно воцарившееся в его штабе. Большинство этих людей он подбирал сам, вытаскивая их с ротных должностей, и твердо знал, чего можно ждать от каждого из них. Рафаэль Рауф, без сомнения, мог претендовать на звание самого кровожадного аналитика Десанта: любую задачу он решал исключительно в плане нанесения максимального урона противнику, тяготея при этом к глубоким парализующим ударам. Ариэль Барталан, немного мечтательный начальник разведки, умел выжать хоть какие-то крохи информации даже из голой пустыни. Замом Рауфа Виктор давно уже поставил Мануэля Кертеса, человека удивительно бесшабашного и хитрого. Что бы Мануэль ни устроил, ему все сходило с рук: он служил Рауфу этаким балансиром, немного оттеняющим его мрачность. Великим хитрецом был и ехидный Генри Лемфордер, занимавший должность начальника оперативного отдела.

Эти люди, включая начмеда Мозеса Чечеля, составляли ядро боевой группы, совсем не похожей на привычный штаб большого подразделения. Штаб «Мастерфокса» всегда шел в бой вместе с командиром, не только планируя, но и осуществляя самые головоломные миссии в боевой карьере легиона. Этим людям Ланкастер верил.

Сейчас, размышляя над грядущим делом, он думал еще и о распределении ролей, – кому что достанется… это было важно.

Он внимательно просмотрел последний абзац и выключил аппарат, чтобы потянуться за вилкой.

Глава 4.

1.

– Около двенадцати часов, – Ланкастер поморщился, – так что придется успеть. Впрочем, лететь туда меньше часа… итак – материалы просмотрим по дороге. Одеваться, людей в машины!

Сам он был уже готов, оставалось только соединить квазиживые разъемы, связывающие шлем и бронекомбинезон, превращая их в единый, послушный ему организм. Шлем лежал перед ним на столе. Машинально, не задумываясь над тем, что он делает, генерал проверил наличие второго энергокомплекта – сейчас тот висел в длинном набедренном кармане, – и защелкнул замок петли своего излучателя, уже занявшего привычное ему место под левой рукой. Со стороны взлетной площадки раздался тонкий свист тестируемых двигателей. Виктор еще раз окинул взглядом свой кабинет, сунул в нагрудный карман тонкую пластинку проектора, содержащую информацию о двух точках, в которых собирались завтра бурить геологи, схватил шлем и выскочил в распахнутое окно.

Атмосферный створ мощного четырехместного катера мягко скользнул в сторону, открывая ему вход в полутемное нутро машины. Ланкастер улегся в наклонную капсулу второго пилота и повернул голову, чтобы подмигнуть Моне Чечелю, занимавшему сегодня левое кресло.

– Командир на месте.

– Пилот командира на месте.

– Координатор машины «В» на месте…

– Пилот «В» на месте…

– Координатор «С»…

– Старт, – сказал Ланкастер.

Монина капсула тотчас поплыла, превращаясь в высокое кресло, перед ним вырос рогатый черный штурвал, едва слышно взвыли моторы, и черная приплюснутая туша, похожая на наконечник стрелы, стремительно сорвалась в небо – уже через секунду, слегка опустив нос, она мчалась на северо-запад.

– Обзор, – приказал Виктор, и перед ним вспыхнула иллюзорная картинка приближающихся гор.

Моня держал машину на высоте в пять километров, отсюда сверкающие белыми шапками вершины казались не столь величественными, как с поверхности, и все же они поражали, завораживали. Горы были всюду, занимая собой почти сто восемьдесят градусов обзорного поля. Ланкастер знал, что этот массив тянется на многие тысячи километров, и что некоторые вершины вздымаются более чем на десять километров. А там, в глубоких разломах долин, текут реки и шумят под ветром густые леса. Крупные хищники в горы не заходят, для них почти непреодолимы заледеневшие тропы перевалов, и потому там, в этих темных для него низинах, – там живут люди.

Да люди ли?

Он усмехнулся. Ну, по крови, да. Они были рождены Землей, как и мы.

А потом – давно, почти восемь тысяч лет тому как, звездная раса Айорс, стоящая перед дверью в Вечность, решила оттянуть неизбежное и вырастить себе союзников. Вроде кактуса в горшке… планы их не сбылись, – они попросту не успели, их главный галактический конкурент – Дэф, сокрушил старых, слишком старых и немногочисленных Айорс, но те все же смогли доставить с Земли немалое количество полудиких homo и даже начать с ними работать. Точнее, работали с Трайтелларом – на остальные шесть миров, запланированных под «инкубаторы», не хватало уже ресурсов, их просто бросили. Люди смогли выжить далеко не везде. Не выжили бы и здесь – жуткий животный мир весьма странной планеты сжевал бы крохотную популяцию чужаков одним махом, но тех спасли горы. И еще – почему-то сюда, на Альдарен, Айорс доставили самое большое количество одетых в шкуры охотников. Несколько разных племен сразу: Айорс всегда искали для своих подопечных миры с низкой гравитацией. И они смогли выжить… правда, ни о какой техногенной культуре не шло и речи: лишь общее направление, единое для всего рода людского. Когда их нашла старая Империя, дикари все так же охотились с луками и копьями, освоив, правда, примитивную металлургию – руды тут прямо под ногами. Большое Человечество, получив в свое время прощальный дар Айорс, навсегда покинуло Землю и рванулось в небо, его звездолеты уже крушили неизбежных конкурентов в вечной гонке за пространствами, а здесь все было почти так же, как тысячелетия назад.

И не надо нам было сюда лезть, сказал себе Ланкастер. Кабы не сплит… да нет, все равно полезли бы. Как же – братики заблудшие, куда ж им без нас, бедным. «Единое человечество»! Яйца б поотрывать гуманистам хреновым. Сколько тут экспедиций перерезали, аж оторопь берет. Одно время в этих самых горах едва ли не война шла. Как, спрашивается, бородатая публика с дубьем и пиками может сражаться против бластеров, атмосферных катеров и информационных центров? Выходит, может…

И в конце концов, положив в снегах чуть не легион, на них плюнули. Оставили на давно выстроенной базе дивизион охранения и улетели. Да только и дивизион тот прожил недолго. Сумели бородатые преодолеть тысячелетний страх перед равниной. И через силовой купол пройти тоже смогли. Не сами, наверняка, но теперь это не имеет значения. Что показательно, имперские гуманисты их все-таки цивилизовали: со временем у ребят уже и мушкеты появились.

«Ну, ничего, – мрачно подумал Виктор. – С тех пор воды утекло… ой-ой сколько. Сейчас вот и стволы у нас покруче, и сами мы поумнее стали. Не хотите миром, – спалим к черту. Нас уже научили, у нас были прекрасные учителя, они умели лечить сопливость раз и навсегда. Мы долго жили в уютном и комфортабельном мире, мы долго рождали великие идеи – по сто штук в год на душу населения, а потом заплатили за них чуть ли не четвертью этого самого населения. Если ты не можешь победить, ты погибаешь – вот единственная идея, вокруг которой вертится сама Вселенная. Все остальное, увы, просто жалкий треп…»

Он вспомнил отчаяние недавних, кажется, п е р в ы х д н е й, когда не приученные воевать экипажи бросались в бой и гибли, гибли один за другим. А эсис перли, как на параде, раз за разом перемалывая лучшие, прекрасно оснащенные легионы. Это потом уже, когда выжившие получили под свою руку новые, наспех сформированные подразделения, когда они вдруг снова выжили и научились сперва этому – еще не побеждать, но уже выживать, это тогда только все вдруг увидели, что былая слава человечества не пустой звук, и мы еще можем показать, чего стоит наш заржавленный меч. А сначала!.. и куда подевались все прекраснодушные идеалисты? Именно они почему-то менее всех рвались гореть в железных коробках.

За них горели другие… как жаль!

– Цель – минута, – раздался в шлеме голос Чечеля.

Катер неощутимо провалился на пятьсот метров вниз и начал заход. Моня вел машину так, словно под ним действительно была цель, по которой нужно ударить и тотчас же, не ожидая, пока по тебе заработают спящие почему-то зенитные системы, форсажным зигзагом, выматывая нервы до ломоты в костях, уйти вверх и в сторону. Ланкастер потянулся и вырубил обзор – больше он ему не требовался. Вот катер завис на месте, потом Моня сдвинул его несколько левее, заработала опорная тяга, выдерживая машину, пока пилот не выпустит лапы шасси, и наконец, моторы смолкли.

– Створ, – произнес Виктор.

Капсула развернулась и встала почти вертикально. Генерал Ланкастер шагнул в глубокий снег.

Вокруг него выпрыгивали из катеров фигуры в темном снаряжении, которое тут же белело, приспосабливаясь к окружающему миру. По орлиным крыльям на шлеме он различил Рауфа, спешащего с обязательным в таких случаях докладом.

– Ох-х… – вздохнул кто-то.

Они находились на крохотной, не более ста метров в поперечнике, относительно ровной площадке. С двух сторон ее окружали пятнистые скалы, с третьей полого уходил вниз сверкающий заснеженный склон, а за спиной у Виктора темнела пропасть.

– Кайтесь, грешники! – утробно заговорил Чечель. – Кайтесь, сучьи дети, ибо истинно реку вам: вам здесь жить. И, возможно, умирать.

– Всем проверить отопление! – приказал Ланкастер и повернулся к Рауфу: – Как думаешь, эмиттер даст здесь купол?

– Сомнительно, – вздохнул начштаба. – Разве что Р-третий, так а что с него толку? Десять метров?

Ланкастер мрачно кивнул и двинул в шлеме подбородком, включая нужный сенсор.

– Барталан? – позвал он.

От группы десантников тотчас отделилась белая фигура и, утопая в глубоком снегу, бросилась к машине командира.

– Орбитер нас видит?

Начальник разведки – правая часть внутреннего проектора его шлема уже показывала картинку, согласно кивнул и сообщил номер канала.

– Так, – хмыкнул Ланкастер, оставшись доволен увиденным, – подними свою машину и каждую щелочку обшарь сенсорами. Радиус тебе пятьсот метров. Ты, Раф, берешь людей и лезешь во-он туда, на скалу. Там нужно поворошить камни и как следует замаскироваться. С секторами, я полагаю, ты уже определился?

– Проблема только там, – начштаба махнул рукой в сторону обрыва. – По сути, придется брать девяносто градусов сверху… если увидим: я не в состоянии был экстраполировать высоту по картинке. Кто знал, что эти олухи выдадут нам голую плоскость!

– Согласен, – отмахнулся Ланкастер. – Работайте, работайте…

Ему здесь совсем не нравилось. Слишком высоко, а он уже знал, что аборигены редко нападают выше трех тысяч – очевидно, пещеры располагались большей частью в низинах. Скорее всего, вся эта возня без толку. Хотя – когда там был последний эксцесс? Почти месяц назад? Пожалуй, парни уже засиделись. С их-то охотничьими инстинктами этак тронуться можно. Если, конечно, они смогут услышать бур.

– Орбитер, – позвал он, – расстояние до ближайшего населенного пункта?

– По прямой? – уточнил робот.

– Да.

– Двести двадцать три тысячи семьсот метров.

Учитывая высоту… ну нет, за трое суток им никак не успеть, так что данную площадку можно считать условно-безопасной.

– Рафаэль, что у нас дальше?

– Двести к югу, – отозвался с вершины скалы Рауф.

– Заканчивайте определяться, здесь дела не будет. Пускай оболтусы поставят себе эмиттер и ковыряются под куполом: тут все равно никто не появится. Просто не успеют, даже если услышат. Разложи им на десять персон, да и хватит с нас – поехали.

– То есть, отделение? – педантично уточнил начштаба.

– Именно так. По машинам, господа!

Теперь катера скользили вниз. Вторая точка, запланированная Скоттом под очередное бурение, находилась на высоте чуть больше тысячи метров. Переориентированный Барталаном орбитер сместил фокус и сейчас показывал мрачную холмистую равнину: меж многочисленных гранитных валунов там и сям виднелись проплешины серо-зеленого кустарника. Ланкастер куснул губу. Этот пейзаж он уже видел среди материалов, предоставленных Скоттом, но то был плоский снимок геологического робота, не дававший почти никакого представления о рельефе, – сперва ему даже показалось, что вторая база будет стоять среди частокола скалистых клыков.

«Хорошенькое местечко, – подумал Виктор. – Интересно было бы просчитать коэффициенты распространяемости шума бура в зависимости от почв. Вот только по какой, интересно, методике? И почему в академиях не читают хотя бы основы планетологии? Хотя, впрочем, я же «сапог», а не инженер…»

– Вторая машина, подготовить подробную обработку рельефа – вплоть до каждой мышиной норы. Рафаэль, тут будет много работы.

– Я думаю, – согласился Рауф. – Может быть, удастся замаскировать стрелков в гнездах между камней? Сделать для них что-то вроде индивидуальной норы, чтоб только камера торчала?

– Где садиться? – влез в разговор Чечель.

– В геометрическом центре, – машинально ответил Ланкастер, занятый обдумыванием предложения начштаба. – Впрочем, – сказал он ему, – здесь, похоже, можно установить эмиттеры.

Моня опустил машину на ковер толстенного серого мха, и Виктор едва не упал, шагнув из створа в мягкую, почему-то заскрипевшую под ним губку.

– Зараза, – сказал он, с любопытством поднимая ногу. – Но не рвется… однако. Моня, мать твою, ты можешь объяснить мне, почему от моих восьмидесяти кило на этом дерьме не остается следов?

– Фактура у него такая, – безразлично пожал могучими из-за брони плечами начмед. – Да и весишь ты сейчас не восемьдесят а по коэффициенту 0,86. Ланкастер махнул рукой и пошел к ближайшему нагромождению бурых, покрытых, как ему казалось, какой-то слизью, валунов. Приблизившись, он понял, что ему казалось в них странным.

Груда камней высотой в два ему роста не была естественным образованием – нет, они лежали по ранжиру, внизу крупные, весом, пожалуй, не в одну тонну, а выше более мелкие и легкие. Из-за коричневатого налета, оказавшегося не слизью, а густым, шерстистым мхом издалека загадочное строение выглядело почти монолитным. Ланкастер поправил бронеперчатку – так, словно она могла свалиться с его кисти, – и с силой провел пальцем по округлому боку камня. Мох отдираться не желал.

– Остальные – такие же? – спросил он у подошедшего Рауфа.

– Да, – качнул головой начштаба. – Разных размеров, но суть одна и та же. Их кто-то строил, причем довольно давно: может, лет так сто. Может, и больше, на глаз я не скажу.

– Смысл в их расположении есть?

– Я уже думал. Сейчас думает «мозг»: я пока не вижу.

– Что под ними?

– Под ними? – Рауф не понял сказанного.

– Да, – Ланкастер пошел вдоль сооружения и, не пройдя и пяти шагов, ковырнул носком сапога мягкий грунт под ближайшим камнем – странного губчатого мха здесь не было. Влажная земля нехотя сползла вниз, обнажив пустоту. – Смотри, – генерал ткнул пальцем в камень, – он врыт, причем глубоко. Но с этой стороны, кажется, только краем. Что там, внизу?

– Камни навалены поверх нор?

– По краям, как иначе?.. странно, что норы не осыпались. Сколько тут весу? Так… тащите сюда полевой сканер.

Через минуту к ним подбежали двое унтеров и Лемфордер. Проснувшийся Чечель с любопытством ходил вокруг каменного холма, потом попробовал взобраться наверх, но съехал на землю. Не желая сдаваться, он выстрелил автокошку и сейчас, злобно ворча, полз по скользкому мху.

– Сканировать вниз, – приказал Виктор унтеру, держащему в руках небольшой округлый прибор. – Во-он туда. В дырку.

Оператор встал на колени и направил головку сканера в едва заметное, уже почти осыпавшееся углубление.

– Там пустота, – доложил он. – Ширина около метра… входное отверстие то есть. Дальше лежат камни, но все равно опять множественные пустоты. Шахта идет вертикально вниз на глубину в сто семь метров, дальше поворачивает к западу… все, больше я не вижу. Ширина колеблется от метр девять ровно до восемьдесят четыре и два.

– Спасибо, свободен. Ну, джентльмены, какие идеи?

– Это их пресловутая сеть пещер, – заявил Рауф, – что тут еще размусоливать? Придумали ж наши, где сплит искать!

– Он и без тебя здесь, – хмыкнул Виктор, – вопрос не в этом. Зачем прикрыты входы? Зачем их тут так много? Хм-м… если я прав, то это заваленные шахты. Руду отсюда доставали, ясно? Но какая-то шахта так или иначе соединена с сетью, в этом можете не сомневаться. Пустоты служат отличным резонатором: только научники врубят свой бур, как наши друзья начнут вытаскивать дедушкины бластеры.

– Будем ждать? – спросил Рауф.

– Я согласен с твоей идеей насчет стрелков в «стаканах». Возьмите людей, тщательно обследуйте каждую из этих гор и постарайтесь оборудовать по индивидуальной ячейке. Закончишь – доложишь. Моня, в машину.

2.

…Не сбрасывая ног на пол, Ланкастер вылетел из кровати и подскочил к висящему в воздухе виртуальному пульту управления, который натужно стонал сигналом экстренного вызова. Это был Рауф.

– Все, как мы и думали, – горячо выдохнул начштаба. – Полезли из двух дыр.

– У нас?.. – перебил его генерал.

– Рядовой Карпец – летально… по сути, несчастный случай. Они лезли прямо из-под него, а он поздно услышал шум. В общем, башку ему в куски. Чем-то лучевым, как я понял.

– Проклятье!.. а геологи?

– Да эти-то в порядке, не считая шока, с ними сейчас Моня разбирается. Там странно вообще получилось: мы уложили девятерых, но я уверен, что это не все.

– Вы что?!.. рано пальбу открыли? Не дали вылезти?

– Не так, командир. Они не все сразу лезли: как будто сперва разведка, потом уже остальные. Но не все, не все: я почему-то уверен, что не все.

– Привезите мне дохлятину! – рявкнул Ланкастер, смахивая со лба вдруг выступивший пот: в спальне было довольно жарко. – И начальника партии: у него башка в порядке?

– У него да. Там женщины были, с ними беда, в общем-то.

– Эвакуируйте всех, сориентируйте орбитер на постоянный обзор. Картинка записи есть?

– Разумеется…

– Все, бегом сюда.

Виктор посмотрел на часы: была половина шестого. В горах пока еще светает рано, значит они полезли либо на рассвете, либо сразу после. Умно, если не принимать в расчет то, что на этой точке геологи страшно спешат и работают в две смены. Как раз ночная и заканчивала… Ланкастер поскреб левой ногой лодыжку правой, злобно выматерился и потянулся к рубашке, висящей, как обычно, на спинке кресла.

– Я вам покажу, сволочи, – прошипел он и, накинув рубашку на костистые, поросшие густым седым волосом плечи, отправился в санузел.

Низко нагнувшись над раковиной – рост всегда заставлял его проклинать стандартный дизайн, Виктор несколько раз плеснул в лицо ледяной водой, с силой провел ладонью по темному подбородку – затрещало, и, не трогая полотенце, вышел.

– Завтрак! – крикнул он в пустоту.

С подбородка капала вода.

Через четверть часа он уже стоял, поправляя на шее скользкий шелковый шарф, и смотрел, как из приплюснутого черного катера вышвыривали, словно мешки с дерьмом, наскоро завернутые в светлый пластик тела. После девятого свертка на площадку выпрыгнул взъерошенный Чечель, шлем болтался у него на поясе. Ланкастер подошел к ближайшему трупу и откинул край савана носком сверкающего сапога. На него смотрело густо заросшее черной бородой скуластое лицо. Веки мертвеца были распахнуты, в узких серых глазах застыло изумление. Грудь разворотило выстрелом; в левой руке абориген сжимал нечто вроде клевца, грубо откованного из бронзы. Ланкастер пошел дальше, по очереди сбрасывая пластик с убитых. На третьем он остановился и оскалился. К широченному кожаному поясу, украшенному серебряными пластинами, воин прицепил позеленевший от древности имперский подсумок с четырьмя магазинами. Ланкастер наклонился, отомкнул застежку и вытащил короткую черную трубку.

– Ага, – удовлетворенно сказал он. – Без осечек, братцы, вам не обойтись… Моня! Где его оружие?

Подошедший Рауф – он прилетел во второй машине, махнул рукой:

– Это что… вот, сейчас: этого мы вместе с пушкой завернули.

Он быстро прошелся вдоль ряда мертвецов и, наклонившись, сбросил пластик с мужчины огромного, больше двух метров, роста: рядом с ним лежала какая-то темная труба с прикладом, длиной тому чуть не до плеча. Рауф поднял неведомое оружие и вернулся к командиру.

– Стреляет эта пакость рубленым свинцом, – сообщил начштаба. – Причем один раз он выпалить успел… мое счастье, что заряжать ее долго. Смотрите…

Рауф повернулся спиной, и Ланкастер с изумлением увидел несколько царапин на его наплечнике.

– Это с какой дистанции? – очумело поинтересовался он.

– Да метров с двадцати, – ухмыльнулся начальник штаба. – А что удивляться: я думаю, сюда пороху пол-кило уходит. Я, по крайней мере, летел вверх ногами.

– С коэффициентом 0,86 это не вопрос, – отрешенно заметил Чечель, глядя на мертвецов. – Гравитация, ваше здоровьице.

Ланкастер перехватил самопал из рук Рауфа и едва не согнулся от неожиданной тяжести.

– Жуть, – согласился он, заглядывая в ствол. – Можно драконов дубасить… Зато замок – хм, да, фитиль. Странно, я слышал, они уже до кремня додумались. Хотя, с другой стороны, эта пушка и смотрится древней. И литье на редкость дерьмовое, удивительно, что ее до сих пор не разорвало.

Снаружи ствол громадного ружья и впрямь выглядел очень грубо, – металл изобиловал мелкими раковинами, в которых чернела вековая грязь. Изнутри, наоборот, он был гладок и порядком закопчен. Ружьем пользовались, причем регулярно, не слишком утруждаясь его чистить. Ланкастер с любопытством оглядел примитивный фитильный замок, топорно выкованный спусковой рычаг, защищенный ржавой скобой, и швырнул оружие в ноги его мертвому владельцу.

– Что у них было… серьезное? – спросил он, в упор глядя на Рауфа.

Начштаба по пояс всунулся в створ катера и, пошарив в кабине, извлек два излучателя. Прошедшие столетия не слишком изменили их грозный облик, очевидно, оружие хранили либо в консервационных футлярах, либо в каком-то особо сухом и проветриваемом месте. Немногие металлические детали обоих армейских «Марлинов» не имели следов ржавчины, а матовый черный пластик мог пережить тысячелетия. Взяв в руки короткий двухствольник с выдвижным прикладом, Ланкастер поднял и внимательно осмотрел прицел, явно не использовавшийся аборигенами. К его немалому изумлению, в рамке послушно затеплился зеленый огонек, а секундой позже, очнувшись от многовековой спячки, ожил процессор, выдавший хоть и тускловатую, но вполне приемлемую картинку: в батарее все еще оставалась энергия! Сухо щелкнув язычком стопора, Виктор поймал выпавшую в ладонь обойму.

– А с боеприпасами, – хмыкнул он, рассматривая ее содержимое, – у нас дела плохи… могу вас поздравить, господа: через испаритель не пройдет и половина выстрелов.

– А что с ними будет? – осторожно спросил Чечель. – Заклинит? Там ведь, кажется, какая-то механика?..

– Мекатроника, – поправил Ланкастер. – Ничего там, к черту, не заклинит. Знаток, мне, оружия! Выстрел сгорит, но энергии не даст, просто плевок. Сигарету вот прикурить можно будет. То есть при стрельбе очередями реальная скорострельность падает примерно вдвое. При одиночных – и так понятно. Ну ладно, с этим пока ничего нового: стандартное дерьмо рядового состава со складов имперского дивизиона. Что еще интересного?

– Ничего, – ответил Рауф. – Тяжелого, зенитного – ничего. У меня вообще такое ощущение, будто это какие-то любители. Прежние повеселее бывали.

– Почему ты уверен, что вылезли не все? – резко спросил генерал. – Логика?

– Девятеро – раз… – начал Рауф. – Слишком мало, чтобы перестрелять всю геологическую банду и справиться с охраной, пусть они и привыкли, что охрана спит. Оружие – два. Двое с излучателями, а где остальные? Хорошо, по характеру вооружения разведгруппы я делаю вывод о низкой подготовленности отряда в целом, но все равно их слишком мало. Мало, командир! И вообще – я чувствую.

– Это не доказательство, – перебил его Ланкастер. – Но… пусть так. Если ты прав, то дело наше худо. Моня, приберитесь тут и через полчасика все ко мне на совещание. Будем мозгов промыватушки…

– Дежурный адъютант, – приказал он, войдя в свой кабинет.

На пороге почти тотчас возник громоздкого вида лейтенант с кое-как пришпиленным аксельбантом под правым погоном мятого, явно мало ношеного повседневного кителя. В «Мастерфоксе» молодые офицеры обычно надевали либо полевое, либо кожаную «полигонку», бродить в кителях им было просто некогда.

– Лично обнаружить цель в виде начальника геологической группы доктора Скотта, – распорядился Ланкастер и полез в ящик стола за куревом, – и лично передать мое особое приглашение на военный совет. Начало через полчаса.

– Слушаюсь! – сипло ответствовал адъютант и, вращая глазами, ускакал чуть позади грохота ботфорт.

Виктор присел на край стола и, достав из кармана зажигалку в виде небольшого древнего револьвера, стал раскуривать длинную сигару с золотым колечком, на котором красовалась гордая эмблема десантных сил Конфедерации. Сигара была пайковой, правда, генеральской. Вони такой чин ей не убавлял…

– Хреново, мои котятки, – прошептал он, глядя в окно. – Ну ничего, ничего. У рыжей лисички есть ушки… на макушке, мать вашу.

Повернувшись к висящему в воздухе пульту, генерал набрал какой-то короткий код. На стене засветилась многоцветная карта континента. Шустро дергая пальцами, Ланкастер вывел нужный ему район. Теперь перед ним развернулись заселенные аборигенами горы. Некоторое время Виктор внимательно всматривался в зеленые провалы долин, потом снова сузил поиск.

– Здесь, – промычал он, разглядывая желтые и коричневые квадратики двух поселений, расположенных в полусотне километров друг от друга, по краям широкой долины, в глубине которой синело вытянутое озеро. – Вот здесь, наверное…

Штаб явился за минуту до срока. Вслед за офицерами тащился доктор Скотт, лоснящаяся физиономия которого имела несколько нервных красных пятен. Ланкастер уже успел проветрить кабинет и развернуть оперативный стол, без которого не проходило ни одно совещание.

– Присаживайтесь, доктор, – радушно предложил он. – Где хотите, собственно… сегодня у вас без потерь. Не так ли? Расстройство я, правда, в счет не вношу, вы уж меня простите.

– Сказать по совести, дорогой генерал, это просто чудо, – промямлил Скотт. – Я уже говорил с людьми… да, я с ними говорил! Уму не постижимо, как могло так случиться, что негодяи полезли из грунта, да-да, из грунта – внутри силового купола! Все в таком ужасе, вы себе просто не представляете! Э-ээ, я хотел сказать, что действия ваших солдат выглядят настоящим подвигом. Теперь я понимаю, почему сюда направили именно вас.

– В ужасе? – вежливо переспросил Ланкастер, тотчас метнув в сторону Мони короткий взгляд, – Чечель едва заметно пожал плечами и отвернулся, не желая принимать претензии на свой счет. – Но ведь никто, как я понял, не пострадал?

– Стараниями ваших доблестных стрелков, – вздохнул Скотт. – Но ведь люди внутри купола чувствовали себя в полной безопасности. Эмиттер нормально работал, местность прекрасно просматривалась на несколько километров – что, как вы понимаете, в наших условиях большая редкость, и тут вдруг – изнутри! Изнутри, дорогой генерал!

– Абсолютную безопасность не гарантирует вам даже начальник Генерального Штаба. – усмехнулся Ланкастер, теряя слащавость тона. – Но об этом мы с вами поговорим чуть позже. Я хотел, чтобы вы присутствовали на нашем небольшом совете, доктор.

– Да-а?

– Да-да, как вы говорите. Ваше присутствие необходимо для выработки общей – то есть нашей с вами совместной, – стратегии. Без вас и вашего согласия ни о какой безопасности не может идти речи. Позавчера я разговаривал с вашим заместителем доктором Кепеником, и он сообщил мне, что ваши работодатели спустили вам новый график изысканий. Теперь, по его словам, вам придется высылать три, а то и четыре группы одновременно.

– Да, это так, – согласился Скотт. – Он рассказывал мне о беседе с вами – собственно, именно поэтому я и не стал доводить до вас новые распоряжения. Кепеник, как я понял, объяснил вам все достаточно ясно. У вас возникают какие-то трудности с обеспечением нашей безопасности?

– Какие трудности? – фыркнул Ланкастер. – У меня полный легион, так что людей хватит на десять ваших партий, работающих хоть в двадцати местах одновременно. Дело все в том, что в данный момент я занят обдумыванием принципиально новой концепции безопасности… хм. И мне хотелось бы, чтобы вы также приняли участие в этой разработке.

– Ну, я человек невоенный, – подбоченился Скотт. – Чем я смогу быть полезен вам, известному тактику и аналитику?

Ланкастер пропустил неуклюжий комплимент мимо ушей – Скотта он уже не слушал.

– Барталан, – вкрадчиво начал он, глядя на начальника разведки, – почему тебе не пришло в голову раскрутить орбитер так, чтобы каждым третьим витком он смотрел, что делается в окрестных деревнях? Или ты опять заявишь мне, что это невозможно? Я привлеку тебя за саботаж…

– Возможно, – охотно согласился подполковник. – И обвинение в отсутствии инициативы на поле боя я отрицать не собираюсь. Но у меня был совершенно четкий приказ: вести постоянное наблюдение за строго определенным участком местности… я уже в трибунале?

– Ах, не утруждайтесь продолжать, ваша милость, – зашипел Ланкастер. – Я тебе потом все выскажу. От тебя, честно говоря, не ожидал… х-мм.

– Вы, командир, вечно молчите до последнего, – нерешительно кашлянул Кертес. – А потом начинается.

– Вот я вам и рассказываю! Я хотел бы знать, из какой именно деревни пришли эти люди. Из каких именно домов.

– Из какого именно клана, – неожиданно вмешался Скотт. – Вы это хотели сказать? Мне не совсем понятен ваш замысел, генерал. Вы хотите точно знать, к какому именно клану принадлежат эти разбойники? И для этого вы установили орбитальное наблюдение?

Ланкастер повернулся к ученому и несколько секунд смотрел на него с откровенным удивлением.

– Так кто из нас аналитик? – спросил он. – Суть моей игры, дорогой доктор, в том, что я не собираюсь наказывать кого попало. Подобная тактика не только развращает моих солдат, она просто бесполезна. Изначально я собирался полностью уничтожать все группы, нападающие на ваших людей. Сегодня это не удалось. Будем надеяться, удастся завтра.

– Но вы же убили… всех?

– Уничтожены только те девять лиц, которые появились на поверхности. Мой начальник штаба убежден, что основная часть данной группировки благополучно ретировалась по сети древних туннелей. Учитывая расстояние, отделяющее площадку от ближайшего населенного пункта, их возвращения домой следует ожидать не раньше завтрашнего вечера. Они пришли на третьи сутки после включения бура, не так ли? Я уверен, что где-то под землей аборигены имеют нечто вроде опорно-наблюдательных пунктов, в которых постоянно дежурят «слухачи», быстро засекающие работу буров и дающие сигнал к атаке.

Скотт потер подбородок, размышляя.

– Ваш предшественник не утруждал себя такими сложными разработками, – признался он. – Нас просто охраняли, и все.

– Мой предшественник, скажем прямо, мало интересовался службой. Его ждало повышение и тихая должность в уютном гарнизоне. А мы здесь, – Ланкастер небрежно махнул рукой, указывая на своих офицеров, – привыкли воевать по-настоящему. Вы ведь сами все знаете, не так ли? В наших наградных листах никогда, ни единого раза не указывали истинную причину представления. Так что о такой ерунде, как чины и кресты, мы думать просто не умеем. Но если мы беремся за дело, – он воздел к потолку палец, – то мы его, как правило, делаем. А сейчас нам придется делать его вместе с вами.

– Я польщен, – почти искренне захлопал ресницами ученый. – И все, что я смогу, – вы понимаете… да-да.

– Значит, приступим, – кивнул Ланкастер.

На стене вновь вспыхнула карта.

3.

– Кадет Ланкастер.

– Я, господин генерал…

Начальник курса уинг-генерал Марселлас, седоватый мужчина с сильно выдающимся вперед подбородком, остановился посреди коридора и, чуть приподняв голову, внимательно посмотрел на высокого черноволосого юношу, вытянувшегося перед ним по стойке «смирно». Несколько секунд Марселлас молчал, словно размышляя о чем-то.

– Идемте со мной… в кабинет.

Марселлас всегда выглядел задумчивым и несколько рассеянным, преображаясь лишь на лекциях по спецтактике, которые вел у двух старших потоков Академии. На кафедре он, казалось, метал молнии, стоило же лекции подойти к концу, как генерал тотчас погружался в привычное всем полусонное состояние, часто даже забывая реагировать на приветствия кадетов или встреченных в коридоре коллег-преподавателей.

В его кабинете Ланкастер побывал лишь раз, во время наряда по штабному корпусу – Марселлас вызвал дежурного, чтобы тот принес ему какие-то ничего не значащие распечатки из хозчасти, которые начкурса запросто мог бы затребовать по внутренней сети. Недоумевая, Виктор выполнил распоряжение и вернулся в дежурку, сочтя происшедшее очередной выходкой хрестоматийно забывчивого профессора. Сейчас он шел рядом с ним по нескончаемым коридорам второго этажа учебного корпуса, размышляя, на кой ляд мог вдруг понадобиться старому чудаку.

Марселлас открыл дверь своего кабинета, прошагал к огромному письменному столу и нервным движением распахнул верхний ящик. Ланкастер с изумлением увидел в его руке гнутую флягу, из которой слабо пахнуло коньяком.

– Садитесь, кадет, – приказал генерал.

Виктор осторожно опустился в продавленное кожаное кресло и стал ждать продолжения. Марселлас тем временем развернул над столом виртуальный экран, вызвал на него какой-то текст и около минуты глядел в него, шевеля время от времени губами.

– Да, так вот, – неожиданно проговорил он, поднимая голову, – я прочитал вашу работу.

– Вы имеете в виду… – удивился Виктор, вспоминая курсовой доклад трехмесячной давности – более свежих сочинений за ним не водилось.

– Да. За декабрь месяц, – подтвердил Марселлас и достал откуда-то огромную черную трубку. – Обычно я только просматриваю подобные доклады, да и то, выборочно, но вас, Ланкастер, я взял на заметку довольно давно. Вы не раз демонстрировали неординарный подход ко всем вопросам, которые традиционно ставятся перед кадетами нашей Академии. Нет, я имею в виду не только тесты, конечно. Здесь ваши результаты не вызывали у меня никакого беспокойства. Я говорю о рефератах, докладах… вы помните свое сочинение о Бифортском завоевании?

– Разумеется, ваша милость, – Виктор напрягся. Это был шестой курс, слишком давно. Что я там наворотил? Нет, не помню, хоть ты убей меня. – Но это… это ведь всего лишь подростковый взгляд на события…

– Ну, кадет, вы и сейчас отнюдь не старец.

– Да, ваша милость.

Худые, странно волосатые пальцы Марселласа ловко набили трубку крупно порезанным, желтоватым табаком, щелкнула зажигалка. Генерал смешно пошевелил носом.

– Вы гуманист, Ланкастер.

– Господин генерал?..

– Я не хочу сказать, что вам нечего делать в войсках, отнюдь нет. Но ваш подход к решению весьма банальных тактических вопросов, обозначенный в данной работе, – струя дыма пронзила иллюзорный монитор, – меня удивил. Признаться, меня уже давно не удивляли мои собственные кадеты. Ваша убежденность… н-да, вот: вы, получается, глубоко убеждены, что при постановке той или иной задачи должны учитываться возможные потери личного состава. Сейчас, по вашему, они всего лишь «принимаются во внимание». Далее, вы заявляете, что любая грядущая война будет, как и прежде, войной высокотехнологичной, и жизнь каждого подготовленного солдата может стоить гораздо больше, чем некая сиюминутная выгода от решения незначительной задачи, в ходе которого этот солдат будет потерян. Здесь же вы добавляете, что никакой штабной компьютер не в состоянии рассчитать все вероятностные факторы, могущие повлиять на выполнение той самой задачи.

– Это так, господин генерал, – неуверенно кашлянул Виктор. – Пренебрежение жизнью солдата – я оперирую, разумеется, совершенно абстрактной боевой единицей, не делая особой разницы между полковником и ефрейтором, – во-первых, разлагающе аморально, а во-вторых, элементарно невыгодно с точки зрения математики. Это сугубо прикладная задача, здесь не нужны никакие компьютеры. Самый поверхностный анализ показывает, что многие из известных сражений были проиграны исключительно по причине падения боевого духа. Хомо неохотно идет на верную смерть, это азы расовой психологии. С другой стороны, любой солдат, уверенный в том, что его не бросят в огонь просто так, а всегда оставят ему значительные шансы на спасение, сражается не в пример лучше. И, самое главное, изобретательнее. И еще – высокий уровень расходования войск едва не привел к краху Империи в первый же год Великой Войны. Заметьте, израсходованы были именно кадровые, наиболее подготовленные войска.

– Ваш отец – достаточно известный ученый, а мать считают перспективным общественным политиком, – вдруг перебил его Марселлас.

От неожиданности Виктор дернул щекой.

– Отец – всего лишь преподаватель скромного колониального университета, – сказал он, мучительно пытаясь понять, при чем тут его семья. – А мама скорее общественный деятель, чем политик.

– Зато ваш дядя, полковник Бочкин, личность весьма своеобразная, – продолжал генерал, словно не обращая внимания на слова Виктора. – Он принимал участие в вашем воспитании?

– В некоторой степени, ваша милость… у дяди бизнес на плантациях, и я часто гостил у него. На каникулах, в основном.

– Я предполагал нечто в этом роде. Видите ли, Ланкастер, я тоже убежден, что следующая война снова будет войной с малоизвестным, весьма технократичным противником. Вероятно, превосходящим нас количественно. Я, скажем так, это чувствую. Не могу сказать, что я полностью разделяю ваши взгляды на индивидуальную подготовку строевого офицера – по крайней мере, я совершенно не понимаю, как реализовать ваш тезис о «педагогической харизме командира», – но, тем не менее, я считаю, что вы должны иметь некоторые преимущества при распределении. Обычных строевиков у нас миллионы, а вот людей думающих, увы…

Ланкастер ощутил, как от ужаса у него холодеют ноги.

– Вы оставите меня в Академии? – вырвалось у него.

– За каким чертом я должен гробить вам карьеру? – удивился Марселлас. – Идите, кадет. Если вас не искромсают вышестоящие начальники, к тридцати вы получите лампасы. Идите – вас ждет то, чего вы достойны. И не забывайте – думать, думать… раз уж у вас это так хорошо выходит.

Виктор неловко поднялся, отдал честь и шагнул к двери.

– Продолжайте оставаться гуманистом, – вдруг произнес Марселлас.

И идиотски хохотнул ему в спину.

Глава 5.

1.

Рауф так и знал, что они полезут именно из этой самой щели. Метрах в трехстах от площадки, представлявшей собой относительно ровный треугольник посреди дикого нагромождения замшелых серо-зеленых скал, была еще одна дырка, но уж больно неудобно она выглядела, – слишком заметна, просто отверстие в скале, ее и обнаружили сразу же, при первом облете. Рауф отнюдь не считал, что имеет дело с идиотами. Он и катер замаскировал так, словно ждал врага, оснащенного целым арсеналом прицельно– наблюдательной техники. Откуда ни смотри, катер был всего лишь безобидным зеленым холмом, поросшим отвратительно колючим, жестким, как проволока, местным кустарником. Взлететь, разумеется, он мог в любую секунду.

Пятерка дозорных, расставленных в самых нелепых точках периметра, усердно изображала дегенератов. Солдаты рылись в земле, подражая свиньям на трюфельной охоте, швыряли в рычащий и трясущийся бур разнообразные булыжники и демонстративно прикладывались к полевым флягам.

И так двое суток.

Геологи работали посменно. Бур, сложная семидесятитонная конструкция, уходил все глубже и глубже, почти постоянно подавая на поверхность образцы пробиваемых им пластов. Ночами площадку освещали огромные белые прожекторы, поднятые на легких решетчатых опорах. Рауф не сомневался, что они погаснут в первые же секунды нападения. Многократно проинструктированные геологи шутили, что наступившая тьма будет командой на бег в укрытие.

В три часа пополуночи наблюдатель, неотрывно глядящий на большой плоский валун, что врос в грунт за скалой к югу от площадки, сообщил, что в щели под ним появились двое людей.

– Ричфилд и Кински, – произнес в лежащий перед ним шлем Рауф, – походите взад-вперед и ложитесь на грунт. Вы спите… только не одновременно

Через минуту улегся, подложив под голову кусок породы, дозорный северной стороны. Чуть позже, отбросив в сторону окурок, свернулся под кустом юго-восточный. Наблюдатель, зарывшийся в камни на почти плоской вершине скалы, осторожно пошевелил крохотным хвостиком видеоголовки.

– Один высунулся, – доложил он. – Наверное, ему плохо видно.

– Ага, – отозвался Рауф.

«Как всегда, на рассвете, – решил он, ворочая затекшей шеей, – как всегда. Хоть бы что-нибудь новенькое придумали. Хотя, впрочем… у них нередко получалось и так.»

Разведчики исчезли в норе.

Рафаэль Рауф достал из-под панели томик Йонга и в сотый, пожалуй, раз подумал, если бы не сложные измышления шефа, он просто заложил бы в туннель хорошенькую вакуумную мину да и завалил бы всех гостей к чертям собачьим. Но шеф считал, что вслед за исчезнувшей группой неизбежно придут сородичи покойников. А вот они-то, по его мнению, должны увидеть трупы… Рауф не всегда мог понять, чего именно добивается его обожаемый командир. Правда, раз за разом получалось так, что все сложнокрученые замыслы приносят успех. Иногда уж вовсе непостижимый…

– Пятеро! – вдруг взвыл наблюдатель. – Еще трое! Еще трое! Еще пятеро! Еще…

«Вот черт, – успел подумать Рауф, прежде чем его пальцы машинально метнулись к сенсору общей тревоги.

На площадке не произошло почти ничего. Дозорные все так же тупо спали или пялились в бездонный звездный шатер над головой, бур по-прежнему урчал, пара геологов, стоя возле приемника-анализатора, разглядывала слабо светящийся зеленоватый экран, на котором отображались неведомые Рауфу параметры пластов. Задергался лишь дежурный оператор, сидевший в прозрачной кабинке на высоте трех метров над землей. Он нервно распахнул выпуклую пластикетовую дверцу и сбросил вниз легкую составную лесенку. Один из геологов поднял голову и что-то сказал ему. Кивнув в ответ, оператор принялся спускаться – демонстративно неторопливо, как очень уставший человек…

– Пятьдесят четыре, – выдохнул наблюдатель. – Все. Больше там никого нет, по крайней мере у меня в визире.

– Ничего себе, – кровожадно обрадовался Рауф. – Какая честь на мои седые яйца! Ребята, не спешите стрелять. Дайте им подойти… дайте им расстрелять фонарики…

В скалах, тщательно замаскированные, ждали атаки семнадцать стрелков и четыре офицера. Рауф распахнул атмосферный створ катера – закрепленный на нем дерн со слоем мха остался на месте, – и выскользнул в ночной холод. Сейчас он мог видеть все в двух проекциях: и изображение с орбитера, и картинку, передаваемую ему дежурным наблюдателем. Начштаба выбрал последнее.

Темные фигуры, все как один в коротких меховых куртках и мешковатых штанах, заправленных в мягкие сапожки, пригибаясь, бежали к краю площадки. К краю светового поля… Рауф знал, что сейчас они откроют огонь по прожекторам. Скорее всего – так, по крайней мере, он думал – для этого они используют свои мушкеты, не желая тратить бесценные имперские унитары на незащищенные цели. Сколько у них лазеров, понять было невозможно, – за спиной у каждого горца был приторочен длинный, то ли кожаный, то ли полотняный, сверток, который мог оказаться и мушкетом, и чехлом «Марлина». Зенитной техники, видимо, у этой команды не было. То ли не было вообще у их клана, то ли они не собирались атаковать атмосферные носители.

Едва покинув катер, полковник скользнул в темноту. Боевой комбинезон сразу же почернел, превращая его в невидимку. Пробегая мимо лежащего на земле капрала Ричфилда, изображавшего, согласно приказу, спящего, Рауф махнул тому рукой – внимание, и капрал едва заметно пошевелился, давая знать, что увидел и понял.

Начштаба присел на колено, всматриваясь в едва заметные – они умело прятались за камнями, – фигурки и вдруг ощутил хорошо знакомый холодок.

– Огонь! – хотел приказать он, но не успел: из горла вырвалось лишь запоздалое бульканье.

Двое – всего лишь двое, тысяча чертей! – вдруг сорвали с себя свои «свертки» и, не останавливаясь, выстрелили. То были не мушкеты. Две голубые молнии старинных имперских излучателей располосовали тьму. Не веря своим глазам, Рауф увидел, как дернулись и рухнули два геолога. Тогда он заорал, что есть мочи.

Скалы вспыхнули, замелькали искорками белесых огоньков. Не успевшие еще добежать до площадки аборигены повалились один за другим, через несколько секунд уже все они лежали в лужах крови, некоторые еще сучили в агонии ногами, один – попытавшийся приподняться – свалился, наполовину разрубленный последним выстрелом.

– База, – обессилено позвал начальник штаба. – Командира.

– Ланкастер, – ударил ему в уши хорошо знакомый голос: сна в нем не было.

– У нас ситуация «ноль», – удивляясь собственному безразличию, доложил Рауф. – Два трупа – геологи.

Командир легиона шумно вздохнул.

– Они повели себя совсем не так, как мы предполагали. Они… начали атаку с ходу, не пытаясь убрать свет. И на большой дистанции. Все было слишком неожиданно.

– Сворачивайтесь и ко мне, – коротко приказал генерал.

…На рабочем столе Ланкастера стояла здоровенная бутыль пайкового рому и тарелочка с мелко нарезанной ветчиной. Вваливающиеся в кабинет офицеры – еще возбужденные, еще пахнущие мхом и холодом, недоуменно захлопали глазами. Сам генерал, сидевший в огромном транскресле, выглядел постаревшим на лет пять. Света было немного, лишь тусклый зеленый плафон у него за спиной, и им казалось, что узкое лицо Ланкастера изрезано глубокими темными морщинами.

– Я никого ни в чем не обвиняю, – тихо произнес он. – Это было нападение…

У Рауфа задергалась щека. Он первым понял, что имел в виду командир. Такое открытие выглядело для него ужасающе неправдоподобным, но спорить сейчас было нелепо…

– Пока вы летели, я три раза просмотрел материал, записанный орбитером. Надеюсь, вы обратили внимание на состав коллекции экзотического оружия, которую привезли с собой?

Ариэль Барталан посмотрел на Лемфордера и увидел, как у того полезли на затылок брови.

Мушкетов было всего семь. Все остальное – разнообразный имперский хлам. В работоспособном, впрочем, состоянии… и впечатляющий запас боеприпасов – так, словно аборигены собирались вести долгий бой, отдавая себе отчет в огневом превосходстве противника.

– Вот-вот, – Впервые за все время Ланкастер пошевелился, меняя позу. – Берите посуду, – вздохнул он. – Там вон, в шкафу. Похоже, нам есть о чем поговорить.

Рауф махнул рукой – командир штурмовой роты капитан Волверстон встал с дивана и распахнул дверцу стенного шкафа. Ланкастер молча ждал, пока он наполнит широкие низкие стаканы.

– Они не собирались никого захватывать. И это не был традиционный тревожащий набег без особых целей, как они это обычно практикуют: прибежали, постреляли, смылись. Самая большая группа, упоминаемая в отчете наших предшественников, состояла из двадцати девяти человек. Этой группе удалось сбить катер: причем, согласно отчета, четыре рыла тащили зенитную систему. В собранном виде, гм… итак, на нас напали. Я хотел бы знать: почему?

– Потому что они перестали бояться, – вдруг выпалил Барталан.

Генерал резко повернулся в его сторону и несколько секунд сверлил начальника разведки немигающим кошачьим взглядом.

– Почему они перестали бояться? – как эхо, спросил он.

– М-мм… – замялся Барталан, – я, хм, могу предположить, что несколько кланов, до того разобщенных, вступили в военный союз…

– У них нет межплеменной вражды в нашем понимании, – перебил его Ланкастер. – Говорил же – всем: читайте, оболтусы, отчеты! У них имеет место нечто вроде межкланового соперничества. Но не вражда – их и так слишком мало, а кругом абсолютно чужой и агрессивный мир, в котором они выживают уже восемь тысячелетий.

– Я читал, – обиделся Барталан. – Да, вражды нет. Но они все же разобщены – расстояниями, в первую очередь… вот я и представил себе – ну, что-то вроде совета старейшин, на котором решено покусать нас покрепче. На пределе возможностей. Агрессивная молодежь, опять-таки, рвется доказать свою социальную состоятельность. В данном социуме… это вопрос личного выживания. Мы же смотрели – там одни мальчишки были!

– Ну, не одни, – поморщился Рауф. – Но то, что большинство – да, факт, сам видел. Лет пятнадцати – шестнадцати, вряд ли больше. У них бороды только прорастать начали.

Ланкастер втянул щеки.

– Вот дьявол, – произнес он после недолгого молчания. – А это все здорово осложняет. Или Ари прав, и тогда все достаточно просто, или… о, Боже, только не это! Вы не заметили каких-либо странностей в их поведении?

– Да все странно, – пожал плечами начальник штаба. – И численность группы, и тактика. Ну, я понимаю, конечно, они бежали, уверенные, что мы их еще не видим. Но как-то уж очень уверенно. Черт побери! Я ведь, как идиот, ждал, когда погаснет свет! Несчастные покойники еще там шутили… я ведь их намертво убедил: если никто не боится и делает все правильно, ничего страшного не будет. И н-на тебе, з-зараза!

– Вот уж точно, что намертво, – хмыкнул Лемфордер.

– Ты меня в чем-то обвиняешь?! – стремительно развернулся Рауф: несмотря на полумрак, все увидели, как задрожали его губы.

– Прекратить треп!!! – Рявкнул Ланкастер. – Иди к Моне, Раф, лечи нервы… нашелся мне на голову. А ты, Лем, сиди молча…

– Тоже тут, аналитик, – Рауф провел рукой по лбу и отвернулся к стене.

– Пейте, что вы расселись, как на исповеди, – вздохнул генерал. – Нервы у всех!

– Я сам поговорю со Скоттом, – буркнул в стену начштаба.

Ланкастер раздраженно махнул рукой и выбрался из-за стола.

– Значит, пока примем версию Барталана, – сообщил он, почесывая шею. – Исходя из нее, будем ждать нападения – не исключено, что более серьезного. Так, увеличиваем состав охранных сил, больше внимания маскировке, и – задача пока все та же: тотальное уничтожение нападающих. Стрелять мы умеем…

– Следующий выход геологов – через трое суток, район известен, – напомнил Барталан. – А что делать с этими? Они там еще не закончили.

– Они вернутся после того, как на месте трагедии побывают родственнички почивших. Ари, сделай мне так, чтобы орбитер не упустил этого душераздирающего зрелища.

– Слушаюсь, командир. Не упустим.

– Ну и хорошо. Оперативные планы должны быть у меня на столе завтра в полдень. Идите, отсыпайтесь. Хотя я бы порекомендовал кое-кому выпить. Свободны!

Оставшись в одиночестве, Виктор подошел к окну и некоторое время стоял, глядя на далекий восток, где над бесконечным серо-зеленым маревом леса все выше поднимался шатер алого света. Солнечные лучи неторопливо пробивали утреннюю дымку, делая все более контрастным, отчетливым: рождающееся утро стремилось прогнать суетливый морок прошедшей ночи, но сейчас легион-генерал Ланкастер не мог видеть этого. Он смотрел на далекий лес мертвыми, остановившимися глазами.

Ему не в чем было винить себя. Ни в несобранности и неспособности видеть проблему целиком, ни даже в сентиментальности. Он видел слишком многое, чтобы понимать: в с е учесть немыслимо. Принимать во внимание возможное изменение устоявшейся тактики противника? Но в данном случае мотивация неприятеля не представляла никаких проблем, – ну, или почти никаких. И все же это случилось – два трупа штатских, тех, ради кого «Мастерфокс» и загнали на эту идиотскую планету.

Что-то здесь было не так. Ланкастера сверлила догадка, но она казалась до того страшной, что даже и думать о ней не хотелось. Нет, нет, сказал он себе. Это чушь, такого не может быть. Просто они действительно объединились, посовещались и решили дать молодежи шанс на самореализацию. Фу дьявол, до чего ж я стал мудрым, тошнит просто… Шанс, самореализация… повоевать охота сукиным детям: так что будем смотреть на вещи проще, key?

Как же вымотала нас эта война – дурацкая, дурацкая, война непонятно за что и против кого… самая идиотская война во всей, пожалуй, истории человечества. Она словно бы оскорбила всех нас, только понимать это мы стали много позже, тогда, когда вчерашние залпы стали не забываться еще, нет, а как бы поблекли, что ли. И тогда вдруг мы задали себе вопрос: а с кем, собственно, мы воевали? С кем и чего ради мы дрались с такой невероятной яростью, миллионами укладываясь в могилы? Последняя Большая, навсегда угробившая Империю и показавшая нам истинное место дутой гордости – да, там все понятно, мы воевали чтобы выжить, просто остаться на свете, вцепившись в свои никчемные шарики: а эта? – нас ведь даже не собирались убивать!

В том-то и дело: когда мы наконец осознали, что нас будут всего лишь «воспитывать», ставить на путь, так сказать, истинный, мы попросту озверели. И я озверел, хотя права не имел, как не имею и сейчас. Но – после вчерашнего озверения, потери, по сути, облика человеческого, пришла едва ли не радость. Все, теперь у нас нет ни сострадания, ни гуманности, – морали вообще. Мы теперь убедились: выживает только тот, у кого крепче зубы. Раньше, даже погибая, мы в это верить не хотели. Теперь, когда нам грозила не гибель, а у н и ж е н и е, мы враз позабыли и мораль и гуманизм. Хо-хо, мы этому обрадовались!

Н-да, мы им показали, как мы умеем воевать. И как мы умеем думать – за неполных два года создали принципиально новые системы вооружений и новую тактику: при том, однако, что за последние триста лет в этой области ничего нового не появилось, кроме, конечно, волновой тяги кораблей. Но тяга всего лишь приятное приложение… оружие, по сути, было все тем же, что и раньше. Системы управления не менялись вообще. Даже в мелочах. И тут мы им показали… вопрос: а как мы будем жить дальше? Жить, понимая, что воевать по-старому, соглашаясь на перемирия, признавая те или иные результаты войны, – мы уже никогда не сможем, теперь любая война будет войной на уничтожение противника, теперь мы любого будем вбивать в каменный век, причем навсегда, без права возврата? Как? Теперь мы – потенциально – самая опасная раса известной части Галактики.

Неужели не было иного способа? Способа мышления, наконец?

Нет, сказал себе Виктор, отходя от окна. Не было. И поэтому мой начальник штаба превращается в невротика, а сам я страдаю шпиономанией.

На панели пискнул вызов дежурного адъютанта.

– Глава ученой миссии доктор Скотт.

– Просите.

Придать лицу скорбное выражение он не потрудился. Не со Скоттом: это будет фальшиво, а тот слишком умен.

Доктор не вошел даже, а ворвался. В глазах была растерянность, немного удивившая Ланкастера. Генерал молча указал ему на кресло, сам оставшись возле стола.

– Вы завтракали, док?

– Ч-что? – Скотт вздернулся, непонимающе уставился на возвышавшегося над ним Виктора.

– Выпейте. Вот, прошу вас…

– С утра я не… а, впрочем, какая теперь разница. Вы знаете, один из убитых был моим личным другом.

– Я соболезную, вам доктор. Но упрекнуть моих людей мне не в чем. На временную базу было совершено нападение. Именно нападение, военная акция, а не набег с целью захвата заложников или оружия. Аборигены собирались вести бой, рассчитывая, вероятно, на привычную для них неподготовленность и малочисленность охранных сил. При удаче они, наверное, думали всех там переколотить. Ну, что ж… на этот раз не ушел ни один.

Скотт поморщился от рома и поставил стакан на стол, глазами требуя продолжения. Ланкастер охотно налил ему полный и все-таки придвинул поближе тарелочку с ветчиной.

– Адъютант, кофе! – приказал он, протянув руку к пульту.

– Хорошенькое дело, – выдохнул Скотт. – Переколотить… всех? Но как они решились?

– Мой начальник разведки считает, что мы имели дело со сводным отрядом агрессивной молодежи. Для них этот рейд мог стать чем-то вроде экзамена на аттестат охотничьей зрелости. Или, может, половой, не знаю. Ясно, конечно, что без разрешения старейшин они бы шагу не ступили. К тому же кто-то выдал им драгоценное имперское оружие. Почти все аборигены были вооружены излучателями – вам говорили об этом?

– Н-нет еще. Собственно, я и пришел к вам за подробностями. А как вы считаете – это может повториться?

– Еще несколько раз. Без трупов, я надеюсь.

Ученый жадно присосался к большой глиняной кружке, принесенной дежурным. Отставив ее, он снова схватился за ром.

– Может быть, все же стоит провести какие-то зачистки? Акции устрашения?

– Акцию устрашения мы как раз сейчас и проводим. А что до зачисток – да, у меня целый легион, прекрасно вооруженный и натасканный. Но ничего подобного я делать не хочу. На практике идея зачистки нереализуема. Как вы себе это представляете? Ну прилетели, ну, прошерстили деревню. Пока туда-сюда, все оружие будет попрятано. Ну да, я понимаю, как вы себе это представляете: неожиданный налет, высадка, прочесывание. Да, это мы делать умеем. А норы, которые, кажется, проели тут весь обитаемый континент, вы их учли? Один раз, возможно, и получится. А дальше – засады и бесконечные перестрелки. Почитайте имперский отчет. Тут воевал целый легион, обученный ничуть не хуже, чем мои ребята. А может, и лучше, потому что это были все-таки егеря, специально подготовленные для войны в горах. Сколько народу положили в пещерах? Кажется, три дивизиона целиком. Мило, не правда ли? Конечно, я не могу вам обещать, что впредь не погибнет ни один геолог. Но насколько я вижу ситуацию, ничего более реалистичного, чем подготовленный нами план, пока изобрести невозможно. Либо мы их запугаем, и они предпочтут держаться от нас подальше, либо эта битва будет бесконечной.

– А может, вам стоит поговорить с Эрикой? – в глазах ученого появилась задумчивость.

– С этой, из Комиссии? – удивился Ланкастер. – Помилуйте, да о чем же с ней говорить? Из-за таких, как она, погибла уйма народу.

– Но она знает о бородатых гораздо больше, чем вы. И потом: в каком-то смысле она тоже работает над обеспечением нашей безопасности. Ну, теоретически.

– Я таких теоретиков!.. а впрочем, ладно. Правда, вы, кажется, говорили, что она не очень-то доброжелательна?

– У нее сложный характер. Но цель-то у вас общая…

– Не знаю, не знаю. Ее коллеги крепко попортили мне нервы. Они то и дело путаются под ногами, а потом льется кровь. Причем, заметьте, виноватым оказывался я, а не они. А всего-то – чуть больше скромности, чуть трезвее самооценку…

– Я слышал, – хмыкнул Скотт. – Я вообще много чего слышал, только какое теперь это имеет значение?.. Эрика единственный человек на планете, разбирающийся в психологии аборигенов. Давайте начистоту, генерал: для нас с вами они просто не люди.

– Для меня они объект повышенного внимания, – усмехнулся в ответ Ланкастер. – А для нее предмет изучения.

– Не совсем так. Эрика, как мне, кажется, идеалистка. Она действительно пытается их понять. Вы знаете, что она вызвалась заменить наших заложников – и в итоге ее отпустили!

– Как это?

– Ну-у, там была целая история. В конце концов ее привезли на птице, что вообще редкость: говорят, они почти утеряли искусство приручения своих небесных скакунов. Или мор был, и почти все птенцы погибли, не знаю толком. Мне и не важно. Но они ее привезли и высадили возле границы силового поля. Живую и невредимую.

– А разведка? То есть разведка того… легиона, что стоял здесь раньше? Они с ней беседовали?

– Насколько я понял, нет. Там все были поглощены идеей передать аборигенам испорченное оружие – ну и передали. Больше их ничего не волновало.

– И уже получив хлам, они ее все же отпустили?

– Да. Там ведь был не совсем хлам, просто испарители поставили почти прогоревшие. На пару десятков выстрелов, не больше.

– Господи, эти кретины даже не отметили этот инцидент в отчете. Про заложников и излучатели я помню, а про Эрику там ни слова. Какие идиоты!.. Да, я действительно поговорю с ней. А про ваших, доктор – не переживайте, мы примем все возможные меры. Вплоть до того, что ребята будут поддевать бронекомбезы. Это я вам могу обещать твердо.

2.

Под ногами была трава – густая и жесткая, способная, пожалуй, прорезать голую стопу. Ланкастер усмехнулся: интересно, а как же выживали здесь они? Хотя у них и ноги, наверное, были другие, твердые, как железо. Когда ребят утащили с Земли, сапог там еще, кажется, не носили. Что, впрочем, я знаю о сапогах в те времена?

Он оглянулся, чтобы посмотреть на серебристые пенные блоки типового танкового парка, оставшиеся далеко за спиной. Там шла обычная послеобеденная возня с никому не нужной проверкой машин, едва слышно гудели два или три мотора. Вечно мы думаем, чем занять солдата… как будто ему на самом деле нечем заняться. Сплюнув, генерал зашагал дальше, к решетчатым башням противодесантного комплекса, вынесенного на самый край окутанной силовым полем территории. Без поля на Альдарене было никак нельзя: низкая гравитация породила огромное количество летающих хищников самых разных калибров, от мелочи размером с ноготь до сорокаметровых гигантов – вся эта публика то и дело втыкалась в купол, обжигалась и с жалобными воплями летела дальше, уже забыв, кажется, о пережитом приключении. Ланкастер не раз с интересом наблюдал за охотой грациозных, кажущихся почти ленивыми крылатых, которые, срываясь в стремительное пике, подхватывали добычу с поверхности буквально в метре от границ поля. Крупные хищники, похоже, были умнее мелкоты, по крайней мере они на купол напарывались гораздо реже. Лемфордер, правда, выдвинул теорию о том, что из-за особенностей зрения мелкие летуны просто не видят голубоватое свечение над базой, но проверять ее было некому: биологов здесь не водилось.

Если б не особенности расположения, делавшие Альдарен невыгодным с навигационной точки зрения, то базы здесь построили бы уже очень давно, и не факт, что люди. Кто-то, кажется, и строил, по крайней мере в имперских отчетах попадались упоминания о каких-то загадочных гранитных причалах на большом острове в южном полушарии – но в предвоенный период Империи было уже не до археологии. Росс и Корвар, которые вышли в Большой космос на столетия раньше людей, Альдарен просто не успели найти, пронырливые лидданы так далеко от метрополии свои флоты не загоняли; может, то были торговцы-глокхи… Ланкастеру хотелось слетать туда, но он понимал, что на такую экспедицию у него вряд ли найдется время

Жуя погасшую сигару, он постепенно добрел до контрольного поста противодесантного дивизиона. Навстречу ему из полосатой будки выскочил сержант в комбинезоне, отдал честь и отрывисто попросил разрешения доложить командиру.

– Да зачем? – лениво отмахнулся Виктор. – Все равно ведь ты вызовешь его, едва я отойду. Где его искать?

– Штабной блок желтого цвета, – моргнув от неожиданности, пояснил дежурный. – Во-он туда, за рощицу…

Ланкастер кивнул и зашагал по чисто выметенной бетонной дорожке. Здесь, в отличие от расположения его легиона, реконструкция старинной имперской базы была проведена гораздо хуже: дорожку просто кое-как залатали и бросили. Имперцы строили на века, но веков оказалось много больше, чем они могли предположить. Роща, о которой говорил сержант, умудрилась прорасти прямо через осевший и растрескавшийся бетон, превратив остатки бывшего то ли плаца, то ли тренировочного парка в некое подобие миниатюрных развалин. Солдаты Томора, очевидно, растащили наиболее крупные обломки, плюнув на все остальное, – теперь это выглядело так, будто исполинские деревья выросли среди покосившихся стен и бастионов старинной крепости.

Сержант, разумеется, успел доложить. Огибая рощу, Ланкастер увидел, как распахнулась дверь желтого двухэтажного строения с десятком разнообразных антенн на крыше, и на крыльцо, прикрытое полукруглым козырьком, выскользнул командир дивизиона.

– Не спешите так, дружище! – крикнул он ему, заметив, что Томор собирается перейти с рыси на галоп. – Я от вас никуда не денусь, поверьте… лучше распорядитесь насчет кофе. Сегодня немного прохладно, вам не кажется?

Пройдя вслед за хозяином в кабинет, Виктор умостился в широком, невоенного образца кресле и раскурил наконец свой окурок. Томор тем временем достал высокую бутыль весьма приличного коньяка.

– Кофе сейчас будет, – словно извиняясь, сообщил он. – С поваром у меня полный порядок.

– У меня тоже, – добродушно отозвался Ланкастер, обозревая кабинет комдива. – Что-то я не пойму, полковник – стол у вас имперский, что ли?

Томор почесал затылок.

– Мародерствую, – честно признался он. – Тут оказалось, что прямо под нами – резервные входы в подземную часть старой базы. А там…

– Что, все так хорошо сохранилось? Да как такое может быть?

– Там очень сухо и вентиляция хитро продумана. Стол, кресла – это все ерунда. Там все системы жизнеобеспечения могут работать, и гравитационный реактор тоже. Мы тут, в принципе, можем осаду выдержать. Имперцы-то, собственно, все свои базы такого ранга строили с многократным запасом долговечности – именно из расчета на долгую осаду. Восемнадцать этажей, представляете? Ничем не прошибешь. Были б еще планы…

– Да, гм, планов нет. Уцелели только кое-какие отчеты, да и то в основном относящиеся к более позднему периоду, чем строительство. О базе мы толком ничего не знаем. Кажется, я слышал, что второй узел входа на глубину расположен на юге – там, где уже наши всю энергетику монтировали.

– Не знаю, я запретил солдатам лазить вниз. В конце концов, одному господу известно, что там можно еще найти. Я говорю – восемнадцать этажей, но это только те, до которых я добрался сам со своими офицерами. Что дальше – понятия не имею.

В кабинет крадучись вошел щуплый немолодой унтер с нашивками мастер-повара на рукаве. Он водрузил на стол поднос с парой глиняных чашек и, довольно неловко отдав Ланкастеру честь, удалился. Виктор повел бровями – унтер был явно кадровый, но какой-то вопиюще нестроевой, – и потянулся за кофе. В отличие от разносчика, напиток был настоящий десантный: крепкий до одури и очень сладкий.

– Значит, в случае чего вам есть где прятаться, – подмигнул он Томору, смакуя кофе. – Недурной погребок, а?

– Прятаться я не намерен, – комдив обиженно сложил губы сердечком. – С такой-то техникой… а что, – вдруг спохватился он, стараясь, тем не менее, не смотреть в глаза генералу, – вы думаете, что?.. э-ээ?

«И дураков я не люблю, – с тоской подумал Ланкастер, – и слишком умные, да еще ветераны… не всегда хороши. Интересно, а до чего он сам додумался, этакий не-дурак, гм?..»

– Я уж не знаю, что думать, – почти честно признался он. – Впрочем, я сейчас не за этим. Скажите-ка, Антал, а есть ли у вас офицер, умеющий пить и при этом достойный доверия? Да, и еще хорошо б ему быть красавцем…

Томор выпучил глаза и впервые за все время шевельнул бровями.

– У меня все умеют пить. И все, я надеюсь, достойны доверия. А… что, собственно вы имели в виду?

– Да уж не то, о чем вы успели подумать.

– Милорд!

– Ну тише, старина, тише. Это дело – шпионское… Вы слышали о том, что у нас тут работает офицер Комиссии по контактам?

– Я просматривал списки. Эрика Бро… как ее там? Вы о ней, что ли?

– О ней, Антал. – Ланкастер наклонился к начдиву и многозначительно прищурился: – И боюсь, она крепенько попьет моей кровищи. Вам понравится, когда эта красавица из Комиссии станет пить кровь старшего по чину товарища?

– Если я хоть что-то понимаю в этой жизни, у вас с Комиссией были, так сказать, трения.

– Вы многое понимаете, Антал.

– И вы опасаетесь этих трений сейчас.

– Я их предвижу. Но без Эрики мне, кажется, будет туговато. Однако же я – гм, Виктор Ланкастер, командир, гм-м, «Мастерфокса», не могу же я пойти к ней с бутылкой! Как вы считаете, Антал? Или могу?

– Боюсь, что в данный момент даже распоследний рядовой…

Ланкастер расстегнул нагрудный карман кителя и, достав оттуда старинный деревянный портсигар, щелкнул кнопкой и протянул его Томору. Полковник с кивком вытащил черную сигарку, тщательно обнюхал ее, потянулся за зажигалкой:

– Есть у меня именно то, что вам надо. И пьет, как танк, и мозги на месте, и красавец… экзотический. Гусар, одним словом.

– Не думал, что вы занимались военной историей.

– У меня было время… много времени, – Томор потянулся к пульту и негромко произнес: – Сугивару сюда, быстро.

– В качестве благодарности, – задумчиво начал Ланкастер, но полковник не дал ему договорить, резко махнув рукой:

– Отчего у вас столь дурное мнение обо мне?

– Я подозрителен, – честно признался Виктор и вздохнул: – примите мои извинения…

– Это неудивительно. А Сугивара, как начопер, мне сейчас и не нужен… Так что же, вы замыслили шпионскую миссию? Или мне не следует об этом знать?

– От вас, Антал, у меня особых тайн нет. Как иначе я пришел бы к вам?

Томор рассеянно кивнул и вновь наполнил рюмки. Виктор повертел свою в пальцах, втягивая носом густой, немного отдающий цветами аромат, глотнул, запил кофе и вцепился крепкими, словно у хищника, зубами, в сигару. Похожий по вкусу коньяк они с Моней Чечелем пили на Форсайде – в ту ночь, когда рота молодого еще Волверстона сожгла ферму, на которой больше года жили двое «воспитателей»-эсис: сожгла вместе со всеми ее обитателями, кроме двух крохотных девочек-близняшек, отправленных Моней в санчасть на попечение старшего врача, зверовидной майорицы тетушки Энн… погреба фермы хранили в себе и самодельные вина, и коньяки. Тот был с Авроры – старый, сохранивший в себе запах цветущей степи и тень, намек на морской ветер Портленда, где его когда-то разлили.

У них за спиной, треща и постанывая, горела большая добротная ферма. Ее хозяева уже перестали орать, задохшиеся в дыму. Ланкастер сидел на ящике от микрореактора, прихлебывал из пыльной бутылки терпковатый коньяк и, щурясь, смотрел на двух огромных, почти трехметрового роста эсис, что стояли перед ним. Это были типичные представители «третьего пола» или пола С: только они и были в касте «воспитателей», активно проникавшей в периферийные человеческие миры, такие как Форсайд, всего лишь двести лет назад присоединившийся к Конфедерации. Разум пришел к эсис в результате эволюции куда более долгой и сложной, чем у хомо или корварцев. Два первых пола – А и В являлись как бы промежуточным этапом, в окончательном виде раса эсис была трехполой, причем стоящие перед Ланкастером гиганты представляли собой некий «венец творения». Они могли переносить высокую гравитацию, разреженную атмосферу и даже, в некоторых пределах, управлять электромагнитными полями. Их сложнейший метаболизм позволял третьему полу питаться практически любыми белками – да, для «воспитуемых» они и впрямь были богами, сошедшими с небес в колышущихся плазменных коконах своих кораблей. Внешне они выглядели почти как люди, за исключением того, что их немного сплюснутые с боков черепа покрывали не волосы, а губчатый сероватый мох.

Пленные не были связаны – они понимали, что бежать им не дадут в любом случае.

Ланкастер глотнул коньяку, поставил бутылку возле своей ноги и произнес, не задирая вверх головы:

– Вы умрете не только потому, что пришли сюда незваными гостями. Нет. Смерть – это единственное, чего вы боитесь по-настоящему, не так ли?.. для меня, живущего совсем недолго, смерть ясна и понятна, она не вызывает у меня ни страха, ни особого желания отодвинуть ее подальше. Я знаю, что отпущено мне немного, и готовлюсь к уходу с самого рождения. Вы же, долгоживущие, способные увидеть и впитать гораздо больше меня, страшитесь смерти, как придавленная крыса.

– Ты слишком самонадеян, молодой, – гулко ответил ему один из пленных. – Ты всего лишь тень разума, не способная осознать бездны, наполняющие каждого из нас. И ты смеешь грозить нам смертью? Покорись! – и его голос вдруг загрохотал, на секунду пробудив в глубине Виктора безотчетный, атавистический ужас перед далекой грозой.

– Поздно, – ухмыльнулся он, придя в себя. – Вы опоздали на две тысячи лет как минимум. И еще, – Виктор встал, оказавшись на уровне груди гиганта, и положил руку на поясную кобуру: – знайте: никогда вам не встречался такой противник, как мы, люди. Мы безжалостны, мы стремительны, мы полны ярости, как крадущийся в ночи хищник. Вы ошиблись! Не ждите пощады – вы умрете как слизни, растоптанные нашими сапогами…

…Щелчок входной двери заставил его содрогнуться. Резко повернувшись, Ланкастер увидел высокого бронзовокожего офицера с густыми, вьющимися черными волосами, упрямо рвущимися из-под пилотки. Тонкий горбатый нос и несколько необычный разрез огромных темных глаз, дополняющие облик вошедшего, выдавали в нем уроженца Рогнара.

– Господин генерал, – немного удивленно козырнул он, – господин полковник… майор Кэссив Сугивара по вашему приказанию прибыл.

– Но у вас же… – начал было Виктор и тут же осекся, вовремя схватив себя за язык.

Он хотел сказать: «но у вас же человеческая фамилия!» – но вдруг с ужасом поймал себя на мысли о том, что этот офицер, такой же подданный Конфедерации, как и он, не является для него человеком.

– Да, господин генерал? – хлопнул глазами Сугивара, почтительно поворачиваясь к нему.

– Вы, как я понимаю, с Рогнара? Территориал?

– Нет, – удивление все еще сквозило в голосе начальника оперативного отдела, – я кадровый, последнего военного выпуска. И родился я на Авроре. Мать… да, она с Рогнара. А отец родился на Бифорте.

– Простите, майор, – словно оправдываясь – более, впрочем, перед самим собой, проговорил Виктор. – Что ж, так даже лучше. Присаживайтесь, у меня к вам небольшой разговор. Берите рюмку, и поболтаем. Ваш командир характеризует вас как э-ээ, истинного офицера в лучших, я бы сказал, старых традициях. Это как раз то, что сейчас нужно.

Сугивара совсем растерялся. Бросив изумленный взгляд на Томора, он нерешительно взял предложенный коньяк и уселся в свободное кресло у стены.

– Я готов выполнить любой приказ, господин генерал, – сказал он. – Но все же не совсем понимаю…

– Все достаточно просто, – улыбнулся Ланкастер, – и сложно одновременно. Вам приходилось в детстве играть в шпионов?

– Б-боюсь, что нет, господин генерал. Разве что, – Сугивара выдавил настороженную улыбку, – я любил приключенческие книжки, даже в Академии читал. Вы хотите предложить мне разведывательную миссию?

– Совершенно верно, майор. Разведмиссию в духе древних боевиков. С соблазнением женщин и распитием элитных коньяков. Томор уверяет, что вы справитесь. Как, а?

– О!.. – Майор Сугивара озабоченно потер нос. – Я надеюсь, погони и перестрелки идут в комплекте?

– Здорово, – засмеялся в ответ Виктор. – То, что надо, Антал. Нет, Сугивара, погонь я вам пообещать не могу. Будет просто совращение неприступной красотки с целью анализа ее характера, привычек и так далее – составление психологического портрета. Еще нужно будет вести с ней беседы о бедных заплаканных аборигенах, которым нечем вычесывать из бороды блох. Чем больше она вам расскажет, тем лучше для всех нас.

– А кого вы, собственно, имеете в виду?

– Здесь, помимо научников, работает небольшая группа представителей Комиссии по контактам, руководимая полевым офицером по имени Эрика Бонго. Сам я по некоторым причинам пока воздержусь от тесных контактов с этой, гм-м, особой. Зато я знаю, что дама здорово скучает без общества и, насколько мне известно, регулярно посещает казино научной группы. Для такого блестящего офицера, как вы, майор, вполне естественным будет желание перекинуться в картишки с умными людьми, выпить пару рюмочек – и, в конце концов, угостить милую грустную леди. Не так ли, Кэссив? Полковник Томор готов временно освободить вас от основных служебных обязанностей.

– Я постараюсь, – очень серьезно ответил Сугивара, – но вы же сами понимаете, господин генерал: на свете существуют и неприступные женщины…

– Да, бывают и такие, гм… отклонения от нормы. Но это, как мне кажется, несколько не тот случай. Вы, главное, дерзновенней, Кэссив. Вы же все-таки Десант!

– Я всего лишь зенитчик. Но, правда, и мы кое-что умеем. Когда мне приступать, господин генерал?

– Да прямо сегодня вечером. Выпейте для запаха и шуруйте в казино, – Ланкастер засунул руку в боковой карман кителя и вытащил небольшой черный конверт. – Здесь карточка, открытая на пользователя. Это вам на расходы. Не отнекивайтесь, выпивка тут стоит денег: вы представляете себе, во что обходится банальная бутылочка виски, доставленная военным транспортом с Авроры или Кассанданы? Вот то-то. А вам, майор, придется угощать даму не каким-нибудь пайковым дерьмом, а приличными напитками: не сомневаюсь, что в них вы разбираетесь ничуть не хуже, чем в системах целеуказания.

3.

– Те изменения, которые ты видишь сейчас – это, боюсь еще полбеды. Да-да, мой мальчик: может статься, это только начало.

Виктор покачал в раздумьи головой и, наклонившись, поднял из-под ног плоский серый камешек. Несколько секунд он катал его в пальцах, потом, резко, коротко и почти неуловимо размахнувшись, швырнул навстречу такой же серой волне. В соснах за его спиной, словно удивляясь, зашипел ветерок.

– Хотел бы я знать, сенатор, что вы имеете в виду на этот раз.

Сенатор Сомов, огромный, чуть выше самого Виктора, мужчина с копной густых, лишь слегка тронутых сединой волос и пронзительно-голубыми глазами вечного подростка, вынул изо рта сигару. Его длинный висячий нос смешно зашевелился:

– То, что в стратегическом сообществе пришли к власти люди, формально не повинные в ошибках войны – это только начало. Скажу тебе по секрету: первое, что они сделали, это собрали закрытое совещание начальников всех служб, вплоть до разведки Флота, и объявили им – итоги действий стратегических служб Конфедерации будут пересмотрены.

– В какую сторону? – немного удивился Ланкастер.

– Догадайся сам. Для начала они заявили, что операция «Четыре всадника» была отнюдь не ошибкой. Просто заявили: теперь таков их взгляд на проблему – без каких-либо на сегодняшний день комментариев.

Виктор дернул бровью. «Четвертый всадник»… за десять суток до заключения мира четыре экспериментальных сверхдальних корабля, не входящие в состав Флота, выскочив для эсис буквально из ниоткуда (те и представить не могли, что Конфедерация располагает тяжелыми машинами, фатально превосходящими по скорости и дальности все то, чем располагали они сами!), нанесли шокирующий удар по первой колонии их старейших и наиболее преданных прозелитов – джеров. Результат налета оказался весьма скромным, но важен был сам факт – на огромном расстоянии от миров Конфедерации появились боевые звездолеты с черно-золотыми крестами на бортах! И их не засек ни один патруль, ни одна стационарная сканерная система – они шли с ошеломляющей, невозможной скоростью. Формально джеры в войне с человечеством не участвовали, однако разведка прекрасно знала, что они, во-первых, поставляют патронам уйму стратегических материалов, а во-вторых, полностью взяли на себя патрулирование внутреннего периметра, контролируемого теми. Удар казался совершенно бесцельным и даже вредным: в тот момент наиболее трезвые головы пришли к мысли о том, что дальнейшее унижение и так поверженных Старых есть лишь пустая трата ресурсов. Руководители сообщества стратегических служб, однако же, были убеждены: именно этот удар окончательно склонил верхушку эсис к признанию своей военной неудачи.

– Это симптоматично, тебе не кажется?

– Вопрос, как всегда, один – кто за этим стоит?

Сомов остановился, задумчиво ковыряясь в крупном песке носком охотничьего сапога. Ветер переменился – теперь он дул с моря, холодный, седой ветер севера, он шумел в верхушках вековых сосен, взметал надо лбом старого сенатора нимб темных волос.

– Кое-кто, – тихо, словно их могли подслушать, начал Сомов, – очень недоволен слишком ранним, как им думается, окончанием этой войны. Не генералы, Виктор, ты сам это знаешь: ваше сословие навоевалось на три поколения вперед. Промышленники, спросишь ты? В некоторой степени, но они сейчас слишком озадачены возведением новых башен на месте павших старых – нет, им не до этого. Сырьевая аристократия? Но они получили больше, чем хотели…

– В Конфедерации появилась новая сила? – недоверчиво фыркнул Ланкастер. – Да еще и столь влиятельная, что может перекроить партитуру «эсэсных» дудок? Но где же она? Если я не ошибаюсь, любое влияние на подобные процессы начинается с Сената?..

– Отвратительный нынче ветер, – запахивая на себе короткую замшевую куртку, пожаловался вместо ответа сенатор. – Идем-ка в дом. Джемс, пожалуй, уже разжег как следует камин. Мне, кстати, не так давно привезли пару ящиков чудного орегонского хереса: в такую погоду это то, что надо.

Джемсом Сомов именовал своего сервисного робота, прислуживавшего ему на протяжении последних тридцати лет – с той самой поры, как он купил этот уединенный дом на берегу холодного северного моря. Море не замерзало даже зимой, что приводило политика в искренний, какой-то полудетский восторг. Он любил прилетать сюда в промежутках между сессиями вне зависимости от сезона. Зимой, закутавшись в меха чуть не по самые брови, Сомов выходил на пляж и долго смотрел, как исчезают в волнах крупные снежинки. Сейчас стояло лето, но море было все таким же серым, как впрочем, и небо; солнце висело низко над горизонтом, и даже не верилось, что всего лишь за несколько тысяч километров отсюда люди изнывают от жары, сжигая миллионы киловатт энергии в своих кондиционерах.

Слова старого пройдохи встревожили Ланкастера. Благодаря давним связям своей семьи он не просто разбирался в политике – генерал Ланкастер, стоило ему захотеть, тотчас же нашел бы себе интересную работу в любой из сенатских комиссий, превратившись со временем в настоящего «серого кардинала» той партии, с которой он решил бы связать свою судьбу. С самого окончания войны родня атаковала Виктора душеспасительными беседами о «наилучшем приложении» его очевидных талантов, но легион-генерал Ланкастер оставался непреклонным. Пока его держали в войсках, он и не думал ни о чем ином, кроме следующего командного поста; по окончании же линейной службы Виктор намеревался получить под свою опеку какой-нибудь провинциальный военный университет или, на худой конец, кафедру в одной из старых академий, благо в ученых званиях он недостатка не имел.

Сомова Ланкастер знал давно – с ним дружил его дядька по линии матери, человек, в традиционных политических кругах весьма известный. Время от времени он навещал нестареющего сенатора, чтобы отвлечься от бесконечной скуки привычных развлечений обеспеченного офицера-отпускника. Бордели и курорты интересовали «секретного генерала» – так его именовали в семье, – куда меньше, чем последние слухи и сплетни властного Олимпа Конфедерации.

Сенатор, как всегда, оказался прав – в камине уже весело гудело пламя, наполняя захолодевший после обязательного утреннего проветривания холл смолистым сосновым теплом. Что-то бурча себе под нос, Сомов сбросил на диван куртку и принялся шуровать бутылками в древнем, имперского стиля дубовом буфете.

– Джемс! – гаркнул он, не оборачиваясь. – Приготовь бисквиты!

– Да, са-а, – тотчас отозвался робот, все это время деликатно стоявший за дверью гостиной.

Ланкастер удобно расположился в необъятном плюшевом кресле и подумал, что с таким пристрастием к крепленым винам сенатор, должно быть, уже раза три проходил через реконструкцию печенки. Что все же не мешало ему избираться в Сенат больше двух десятков лет. Веселый прохвост пережил три крупных кризиса и неисчислимое количество мелких, сковырнуть его с насиженного места не могло решительно ничто. Сомов всегда умел сказать то, что было нужно и там, где это было нужно – будь то раут у премьер-министра или собрание фермерской общины в его немаленьком округе. При этом, – что, кстати, лучшим образом говорило о его недюжинном таланте, – всегда и везде сенатор Сомов умудрялся оставаться самим собой, то есть человеком, олицетворяющим консервативные принципы. Даже в те дни, когда правительства меняли друг друга с совершенно удручающей скоростью, а Совет Общин по сто раз на дню грозил Сенату роспуском, он не сдвинулся влево ни на один миллиметр.

– К ужину примчатся мои секретари, – сообщил Сомов, выставляя наконец на стол пару высоких бутылок в соломенной оплетке, – но пока времени еще навалом. Итак, на чем мы остановились? Ах да, ты сказал, что удивлен, какая же сила могла так изменить стиль э-ээ, мышления парней из ССС? Ну, как я уже говорил тебе, в руководстве Сообщества были решительные кадровые перестановки. Весь старый хлам, умудрившийся проспать нападение, отправили, наконец, на пенсию. Но интересно вот что: вместо них пришли не «замы», а куда более молодая поросль – начальники служб, выдвинувшиеся в конце войны. Ты слышал про такого Генри Шера?

– Только имя. Без контекста.

– Ну вот, похоже, что набег «Четырех всадников» спланировал именно Шер. Значит, уже тогда, будучи лишь начальником службы перспективного планирования, он смог так надавить на свое начальство, что оно согласилось на это безумие.

– Кто он теперь? – прищурился Ланкастер.

– Теперь он в Совете Трех. Совет – ладно, о нем позже, а мне интересно другое: как ты считаешь, какими рычагами мог обладать начальник службы – всего-то, заметь, легион-генерал, если он смог заставить старых лис отправить несерийные машины, не числящиеся к тому же в официальных регистрах, в рейд, военно-политические последствия которого прогнозировались как катастрофа?

– Лис тут один – это я, – задумчиво пробормотал Ланкастер, глядя как старик ловко выдергивает пробку. – Выходит, он знал что-то такое, что позволяло ему быть уверенным, на все сто уверенным в успехе… гм-м. Или он гений, или же имел какую-то информацию, о которой мы с вами даже не догадываемся. Но вопрос – откуда? Впрочем, знаете, я слышал, что разведка Флота часто темнила в официальных рапортах. Однажды я сам чуть не влип в большую задницу из-за того, что они не пожелали поделиться с нами своими материалами.

– О чудесах флотской разведки я слышал больше твоего, – кивнул Сомов и наполнил густо-желтым вином узкие резные бокалы. – А что касается информации… я хотел бы задать тебе один вопрос, который, вероятно, покажется странным.

– Э, сенатор? Вы думаете, что меня можно удивить странными вопросами?

– Как посмотреть, мой мальчик. Скажи, ты уверен, что ни один из «воспитателей» не ускользнул из твоих рук?

От неожиданности Виктор едва не поперхнулся. Да, Сомов знал о «воспитателях» и роли его легиона, но это было неудивительно – несмотря на то, что послевоенный скандал, связанный с событиями на Виоле, проходил под грифами «ДСП», подробности стали известным многим, даже тем, кто не имел прямого отношения к военной прокуратуре. Но… он понял, почему старик спросил его об этом.

– Я допускаю, что были другие операции, – тихо сказал он. – Что они могли быть. Правда, я плохо понимаю, кем они осуществлялись, но, в конце концов, в жизни бывает всякое.

Вино с бульканьем исчезло в глотке сенатора. Сомов проворно наполнил свой бокал по-новой и крякнул от удовольствия.

– Все-таки вы балбесы, со всеми вашими академиями и прочим, – констатировал он. – О «всадниках» знал весьма ограниченный круг лиц. Идиотов в этом кругу водиться не должно по определению. И вот ведь никому, ни единому охламону в лампасах не пришло в голову поинтересоваться: а что мы, собственно, вообще знали о джерах? Что есть такая кислорододышащая раса, что это первые, кого взяли на воспитание наши почтенные оппоненты, и – все?.. ну хорошо, знали, что они активно сотрудничают с патронами, но воевать не воюют, а потому и мы с ними пока не воюем. Все? Теперь все. А откуда, скажи мне, у Шера взялись точные галактические координаты их колонии, откуда вероятный состав и характеристики оборонительных сил?! Или он послал «всадников» просто в белый свет – авось найдут когда-нибудь? Вот ты, доктор военных наук, скажи мне – тебе это пришло в голову?

– Нет, сенатор, – признался Ланкастер. – Я больше думал о риске… риске последствий. Я был изумлен и здорово сбит с толку. Мелочи типа координат мне просто не приходили в голову. Ну и еще, конечно – мы все гордились нашими ребятами. Надо же, под самый занавес, наподдали уродам так, что надолго запомнится!

Сомов возмущенно зафыркал. С минуту он молчал, теребя в пальцах сигару, потом наклонился к Виктору и произнес – совсем тихо:

– А тебе не кажется, что последствия этой операции были просчитаны на очень дальнюю перспективу?

Глава 6.

1.

Сперва из щели под замшелым валуном появилась миниатюрная, похожая на подростка, фигурка в короткой меховой куртке, лоснящихся черных штанах и треугольной шапке. Человечек осторожно вылез на свет, замер, будто бы принюхиваясь, и вдруг, воздев над головой руки, повалился лицом в мох. За секунду то того Ланкастер, прикусив от любопытства губу, увеличил разрешение – да, у карлика густая черная борода, значит, верно, не подросток, взрослый мужчина. Не взяли бы сюда юнцов… Коротышка еще бился головой о планету, а из дыры уже лезли его товарищи. У большинства из них Виктор разглядел подозрительно короткие меховые «свертки», и хмыкнул: вот так-так, ребята уже не с кремневками, нет, судя по компактности, это наверняка имперские излучатели. Но сейчас его интересовало не это.

В сотне метров от щели на мху лежали пятьдесят четыре изуродованных трупа. Они были выложены рядком, почти по ниточке – покрытые засохшей черной кровью, страшные: некоторые скрюченные смертью, некоторые с отсутствующими конечностями или головами, большинство же могли показаться просто уснувшими – если бы не жуткие раны и не кровь… За прошедшее время их не тронул ни один хищник, это выглядело немного странным, и Ланкастер вдруг подумал, что даже животные шарахаются от такого зрелища. Впрочем, аккуратно уложенные трупы давно уже стали излюбленным символом легиона «Мастерфокс». Вот только зверье об этом еще не знало.

– Получили, красавцы, подарочек? – поинтересовался Ланкастер и протянул руку к тлеющей в пепельнице сигаре.

Их было двенадцать – двенадцать мужчин, уже поднявшихся с колен и замерших возле страшного строя тех, кто недавно еще был их сыновьями и братьями. На лицах пришедших не было ни ужаса, ни боли – только искреннее, почти детское изумление. Некоторые растерянно озирались по сторонам, словно надеялись отыскать среди скал ненавистных убийц, впервые за все последнее время нанесших такой удар. Да, они привыкли уходить почти без потерь, и часто – с добычей. Ланкастер понимал: для них это действительно шок. Что ж, придется привыкать.

Один из аборигенов, стянув с головы конусовидную меховую шапку, что-то приказал, и остальные принялись стаскивать окоченевших мертвецов в кучу. Сложив из трупов нечто вроде кургана, бородачи разбрелись по окрестностям, собирая хворост. Скоро жуткая пирамида скрылась под слоем сухих веток. Такое же количество валежника вложили и меж тел… Тогда предводитель, наклонившись, принялся высекать огонь. Когда из-под хвороста потянуло дым, он выпрямился и, подняв руку, обратился к своим товарищам с речью.

– Жаль, я не могу услышать, что ты там мелешь, – ухмыльнулся Виктор. – Ничего, я тебе отвечу…

Погребальный костер горел долго. Ланкастер успел выпить чашку кофе, выкурить две сигары и начал терять терпение – они не уходили, все так же стояли, глядя на пламя. Наконец предводитель скорбно махнул рукой, и отряд скрылся в норе. Виктор отрубил проектор, развернулся вместе с креслом к окну и некоторое время бездумно пялился в голубое небо. На глазах у него из-за небольшого низкого облачка камнем вывалился огромный крылатый, привлеченный, очевидно, движением возле парка атмосферных машин, и с маху шарахнулся о жалящий купол силового поля. В уши Ланкастеру ударил отчаянный визг. Заработав крыльями, оглушенный хищник, петляя, помчался прочь от непонятного места.

– Все вы такие, – зевнул он. – Пока по башке не получите, ничего понимать не хотите.

Возле парка еще раздавались раскаты хохота – очевидно, солдатам понравилось представление.

– Командир, – это был вызов Рауфа, ушедшего с геологами в очередную экспедицию, и Виктор ответил тотчас же:

– Здесь командир. Что у вас?

– Полевая база закончила программу, начинаем сворачиваться.

– Понял. По плану.

Собственно, в этих двух экспедиционных выходах, прошедших после той проклятой ночи, он никаких эксцессов и не ждал, понимая, что пока бородачи не выяснят причину исчезновения большого «молодежного» отряда, никто в горах не дернется. Теперь же… Ланкастер куснул губу. Теперь или – или. Еще какое-то время явно ничего не случится – они будут идти домой, потом обсуждать увиденное, наверное, проводить какие-то свои ритуалы, совещаться с представителями других кланов. Возможно, неделя с сегодняшнего дня. Возможно, больше. Вряд ли они остановятся, не та все-таки фактура. Значит, либо будет удар всеми возможными силами, либо довольно долгое затишье, а потом опять набеги. Виктор был уверен в первом. Гибель своих мальчишек они спишут на случайность или, что вероятнее, неопытность. Решат, что те забыли о маскировке, бросились под организованный огонь и не смогли уйти. Такой вывод напрашивался сам собой. Если Барталан был прав, – а похоже, что это именно так, значит, самоуверенные юнцы просто не выдержали экзамен. Итак: прекрасно. Пусть приходят мудрые седобородые воины, мы покажем им, на что способен легион, воевавший без малого десятилетие.

А потом – что ж, хитрый рыжий лис с огромными, заходящими аж за нижнюю челюсть, клыками, изображенный на знамени легиона, начнет свою охоту. Берегитесь, крысы!

– Господин генерал… – на сей раз это был дежурный адъютант. – На связи командир зенитчиков полковник Томор.

– Слушаю, Антал. У вас что-то стряслось?

– Все в порядке, господин генерал. Дело в том, что мой повар заколол поросенка, и мы как раз собираемся его жарить. Я позволю себе наглость пригласить вас на ужин.

– Погодите, Антал – какого, к чертям поросенка? Откуда тут поросенок?! Вы что, развели в дивизионе свинарник?

– Я всегда держу в расположении животных, – без тени смущения ответил Томор. – Мы же здесь не на два дня, верно ведь?

– С ума сойти, – фыркнул Ланкастер. – Ладно, я скоро буду. Смотрите, без меня не начинайте.

«Дурдом, – подумал он, нащупывая в шкафу кожаную «полигонную» куртку. – Свинарник в боевой части. Проклятье, чем они еще там занимаются?»

– Когда прилетит Рауф, – сказал он адъютанту, – пусть пишет отчет как положено. Я у Томора. Да, и проследи, чтобы офицеры, прилетевшие с позиции, не остались, как в прошлый раз, без обеда! А то Шнеерсон мне заявил, что ему ничего не докладывали.

– Слушаюсь! – выпучил глаза дежурный, решительно не понимая, как повар мог забыть приготовить на штабных. Он не знал, что старый Джо очень не любил выбрасывать несъеденные порции.

Выбравшись из барака, Виктор прикинул время и решительно свернул направо, где под прочным бетонным навесом всегда ждал командирский транспортер – легкая шестиколесная амфибия со спаренной лазерной установкой на коробчатой подвижной ноге за спиной водителя. Ланкастер не глядя хлопнул ладонью по пусковому сенсору и вырулил к желтой дорожке. Когда он проезжал мимо нарядной оградки танкового парка, ему показалось, что за деревьями, на дороге, ведущей к казино, мелькнула фигурка Эрики Бонго.

«Что там, гм, Сугивара? – подумал генерал, провожая ее глазами. – Уже шестеро суток… впрочем, дело может оказаться не слишком быстрым!»

Вскоре он притормозил возле знакомого полосатого поста. Вышедший навстречу мастер-унтер-офицер вскинул к виску два пальца и, пригнувшись поближе, спросил:

– Прикажете проводить, ваша милость?

– А как ты бросишь пост? – полюбопытствовал Виктор.

– Я не один, – унтер даже удивился.

– Хитрец твой комдив, – хмыкнул Ланкастер. – Иди служи, мастер, я уж сам доеду. Или они не в штабе?

– На задах, господин генерал. Вы увидите, когда мимо рощи поедете.

Ланкастер сделал большие глаза и снял ногу с тормоза. Все оказалось в точности так, как и было сказано: дымок он увидел еще объезжая рощу – за желтым блоком, на аккуратно выметенной лужайке суетились трое в таких же, как у него, кожаных куртках. Руководил поросенком сам командир дивизиона, а двое других – флаг-майор и подполковник, – резали овощи на переносном столике.

– Давно я такого не видел, – сообщил Виктор, остановив машину на краю лужайки.

– Вы даже не охотились? – с улыбкой повернулся к нему Томор.

– У нас не было ни сил, ни времени. Специфика службы, знаете ли.

– Разрешите представить вам моих офицеров: начальник штаба подполковник Декстер и главный инженер флаг-майор Глушко.

– Весьма рад, джентльмены. О, проклятье, я же думал еще взять пива! Сейчас свяжусь…

– Не стоит, господин генерал. Наши склады забиты под завязку… Декс, пива командиру.

Ланкастер принял протянутую ему банку и присел на брезентовый стул в тени похожего на пальму деревца с ярко-розовой корой.

– Хорошо вы тут устроились. Кстати, а вы ведь нисколько не боитесь начальства, Томор…

– Зачем мне вас бояться? – рассмеялся полковник. – Бояться нужно дураков… вы-то ведь прекрасно понимаете, что мои свинки и овечки никак не скажутся на боеготовности дивизиона.

– У вас тут еще и овцы? О боже! Где же вы их держите?

– Места здесь хватает, а здешнюю траву они жрут за обе щеки. Правда, бедные овечки уж очень возбуждают драконов, но под куполом им ничего не страшно. Мои солдаты все время просят разрешить им пострелять по воздушным целям, но я помню, что есть приказ, запрещающий всякую охоту.

– Наши предшественники, насколько я знаю, тут уже поохотились на свою голову. Из-под купола лучше не вылезать. Кстати, Антал, что там у нас с Сугиварой?

– Сугивара как раз на боевом посту. Похоже, ему понравилось играть с учеными. С Эрикой он уже познакомился, так что скоро, наверное, будут первые результаты. А вам нужно поскорее?

– Ну, торопить его бесполезно, хотя, конечно, хотелось бы… через некоторое время мне придется принимать определенное решение, и Эрика могла бы очень помочь. Ситуация, конечно, дурацкая, согласитесь: у меня под носом имеется квалифицированный специалист, но я, тем не менее, не в состоянии просить его о помощи. Я, если быть честным, побаиваюсь последствий возможной ошибки. Потому что если ошибусь я, сюда пришлют другого, а уж он натворит такого, что о каком-либо умиротворении планеты придется забыть надолго.

Томор выпрямился и пристально посмотрел на генерала. Ланкастер выдержал его взгляд; тем не менее командир дивизиона не сказал ничего – он лишь качнул незаметно головой и снова вернулся к поросенку, уже подходившему на вертеле. Сбрызнув поросенка белым вином из высокой бутылки, что стояла рядом с ним, Томор втянул носом аппетитный запах и блаженно улыбнулся.

– Соусы готовы, Фил? – поинтересовался он, не оборачиваясь.

– Так точно! – отрапортовал главный инженер.

– Прекрасно. Господин генерал, вы не откажетесь от вина?

– Я начал с пива… но это, в общем-то не имеет значения. Что, ваш свин уже готов?

– Скоро можно будет садиться за стол. Расставьте салаты, господа офицеры. Кто знает, когда нам доведется попробовать такую чудную штуковину… последний раз я жарил поросенка еще на Бифорте, на тренировочной базе. Там была такая скука, что я, честно, говоря, с восторгом принял даже такое странное назначение, как Альдарен.

– Вы ожидали назначения на постоянную дислокацию?

– Ну, нам было объявлено, что дивизион скоро подчинят 140-му корпусу планетарной обороны, то есть – Сент-Илер. Недурное место, особенно для тех, у кого подрастают дети. Прекрасный климат, немногочисленное население и отличный старинный университет.

– Сент-Илер? Моя родина… хотя что до климата, то это как повезет. Если бы вас поставили на экватор, то многим, особенно уроженцам сухих миров, пришлось бы туговато. Близость огромного океана – дожди, которые могут идти неделями. Мой дядька, владеющий кое-какими плантациями, уверяет, что на привыкание уходит пару-тройку лет. Я вырос как раз в университетском центре, это умеренная полоса, там, да, неплохо: зимой редко бывает ниже плюс десяти.

– Мы, по сути, уже готовились… – Томор выложил поросенка на громадное глиняное блюдо и, запустив руку в небольшой бочоночек, обильно посыпал его ароматной смесью приправ. – Признайтесь честно: хотите ножку?

– Ой, нет, – не согласился Ланкастер, – вырежьте мне ребрышки. Сказать по совести, сам я готовить толком не умею, зато всегда уважал людей с кулинарными талантами. Наверное, ваша жена от вас без ума?

Томор внимательно посмотрел на узкое лезвие самодельного, с наборной рукояткой ножа.

– Вторая, – негромко сказал он. – Правда, она еще слишком молода. Первая погибла на Кассандане, когда я единственный раз промахнулся по десантирующемуся эшелону, – и всадил нож в поросячий бок.

Ланкастер покачал головой.

– Я часто думаю, насколько странно то, что мы совершенно не изменились, – произнес он, усаживаясь за стол.

– Что вы имеете в виду, милорд?

– Ну, смотрите: мы с вами сидим на планете, удаленной от нашей забытой прародины на десятки световых лет, вокруг нас – мощнейшая техника, способная уничтожить миллионы людей в считанные доли секунды. Уже тысячу лет мы бродим по космосу, становясь то умнее, то, наоборот, глупее на целые столетия – и вот мы с вами сидим здесь, в тени этих чудных, хотя и абсолютно чужих деревьев и, смешно сказать, жарим родного нашего поросенка. Как тысячи, десятки тысяч лет назад! Даже одеты мы с вами в такую же свиную кожу, как и тогда…

– Только бластер у вас на поясе не соответствует, – вдруг улыбнулся подполковник Декстер. – И коннектер на шее – тоже не из пепла тысячелетий.

– Бесспорно! Но внутри мы остались такими же. На кой черт носить пластик, если можно иметь одежду из натуральных материалов. Зачем гонять небезопасный антиграв, требующий волнового реактора, когда можно ездить на колесах с банальной фузионной турбиной, хоть и используется она уже лет восемьсот? Мы идем от простого к сложному, на этом построена вся наша цивилизация, но на первом месте все равно – всего лишь целесообразность, позволяющая нам ощущать полноту жизни без ненужных трат энергии. Ведь и предки наши, собираясь жарить дракона, не думали зажигать для этого лес.

– Динозавра, – машинально поправил Томор. – Хотя, кажется, ящеры вымерли раньше. А может, и нет. Кто сейчас знает? А изменения… знаете, я думаю, что тысячу лет назад наши предки никак не думали, что и мы, их далекие потомки, будем все так же воевать – даже, пожалуй, более жестоко и исступленно, чем они, убивавшие друг друга.

– Они не имели представления о законах конкуренции, – невесело улыбнулся Ланкастер. – А если и догадывались, то стремились их идеализировать. Вселенная казалась им величественной – но они не думали даже, насколько она ужасна. Мы сами, бродяги и авантюристы, столетиями бороздящие космос, долго надеялись, что вокруг нас действуют законы, изобретенные тысячи лет назад на маленькой голубой планетке! Но увы, оказалось, что слово «гуманность» действительно является всего лишь синонимом слова «человечность». Мы могли быть человечны – другим же, живущим по своим законам, само это понятие было чуждо. Войны с негуманоидами немного научили нас жизни, и все же мы до последнего верили, что те, кто похож на нас, те, кто способен нас понять, могут быть столь же человечны, как и мы. Дурацкая иллюзия!..

Полковник налил Виктору стакан белого, затем неторопливо выложил на его тарелку порцию салата и вдруг тяжело вздохнул. Ланкастер удивленно двинул бровями.

– Я вспомнил кое-что, – Томор поднял бокал. – Очень похожие вещи говорил мне один парень, с которым я познакомился во время своей госпитальной эпопеи на Кассандане. Мне, видите ли, здорово не повезло в одном деле, и в итоге я почти полгода странствовал по госпиталям. Ну, вот… на Кассандане я разговорился с одним офицером ССС, проходившим там реабилитацию после какого-то странного эпизода. Умный был парень – и его рассуждения поразительно походили на ваши. Он тоже считал, что нам, Человечеству, давно пора отказаться от сопливости и крушить любых врагов, хоть даже если они принадлежат к нашей же расе.

– Вот как? – заинтересовался Ланкастер. – Гм… откуда, говорите, был этот парень? Аналитик ССС? А из какой службы, не помните?

– Если я правильно его понял, он был в каком-то засекреченном диверсионном подразделении, где и получил свое. Что-то они делали на Окраине – что именно, он, конечно, не рассказывал.

Ланкастер не донес свой стакан до рта.

– Полевой офицер ССС?! Вы не ошиблись, полковник? В Сообществе нет полевых офицеров, там только клерки и агенты, но уж никакие не диверсанты! Если им нужна, как сами они говорят, «грубая сила», то используются спецкоманды Десанта, или флотские «синие львы».

– Нет-нет, генерал, я прекрасно все помню, он был именно из ССС – я и сам немного удивился. Что-то они там делали на Окраине, что-то совсем секретное, о таком маме не рассказывают.

Ланкастер глотнул, – и на секунду ему показалось, что легкое вино обожгло горло. Немыслимо. Он сразу вспомнил относительно недавний разговор с сенатором Сомовым, его смех по поводу недогадливости генералов… значит, некий Генри Шер, в ту пору всего лишь начальник отдела, самостоятельно создал подразделение, способное вычислить и захватить живьем одного, а скорее всего, нескольких «воспитателей» – задача сама по себе невероятно сложная, для этого нужны специально подготовленные люди, а откуда их взять, соблюдая при этом такой режим секретности, что об операции не узнал решительно никто, кроме крайне узкого круга «молодых псов». Да как, черт его подери? «Мастерфокс» формировали и тренировали в условиях полного «вакуума», и то слухи о нем расползлись во все стороны. Значит, Шер – или кто-то еще, – смог не только установить беспрецедентный режим, но и добраться до старинных методик «легионов рыжих лис», по которым готовили его легион. Если это и впрямь так, значит, верны давние слухи о таинственных «черных фондах» и рассуждения о том, что ССС много лет служит не Конфедерации, а самому себе, превратившись в загадочный орден с непонятными целями и стремлениями!

– На Окраине происходило много такого, о чем не очень-то расскажешь. Кое-где Флот строил ложные базы – но потом опять-таки говорили, что это пока они ложные, а вот после войны… для чего, спрашивается? Некоторые операции Флота в удаленных от старых метрополий районах выглядели совершенно дикими и бессмысленными, поэтому о них стараются не говорить даже сейчас: публике трудновато объяснить суть отвлекающих маневров, которые обернулись большими победами за десятки световых лет. У нас, ведь, сами понимаете – люди, видевшие войну с уровня капитана или майора, уже ринулись писать ее историю в подробностях и с картинками. А кому охота читать потом, что честно заработанные тобой медали получены, оказывается, за бессмысленные и идиотские сражения? Так что пока лучше действительно помолчать. Пройдет время, улягутся страсти, диссертанты выкопают миллионы мемуаров, которые, как вы понимаете, сейчас пишутся со всех ног, и история сама рассудит, что было правильно, а что нет. Тогда, возможно, кто-нибудь защитится и по моему несчастному легиону, который барахтался в жутком дерьмище, а получил в итоге «общественное порицание». Годы, они рассудят, Антал. И может быть, ваши промахи и ошибки не будут казаться историкам такими ужасными, как сейчас он кажутся вам. Просто… как бы это поточнее сформулировать… уйдет личное. Профессия историка требует хладнокровия, вы согласны? А уж когда дело дойдет до этой, н а ш е й с в а м и войны, беспристрастность потребуется юным диссертантам в полной мере, ибо нагадили мы, если честно, порядочно.

– Вы очень хорошо сказали, милорд, – нашей с вами. Да, она навсегда останется нашей войной, нашей и ничьей иной. Сколько поколений людей прожили свои жизни – хорошо ли, плохо ли, неважно – ни разу не увидев врага в прицеле? А нас встряхнуло и перемешало. И внуки выживших… они будут помнить.

– Они, Антал, не будут помнить то отупение, которое все мы ощутили, услышав о мире. Знаете, мне почти сразу сказали: держать никого нельзя, но и формировать заново тебя никто не станет, дальше есть полиция и жандармерия, ты ненужен, чтобы не сказать опасен со своими головорезами, вкусившими человечинки – поэтому если уйдет тридцать процентов состава, то все. И я, гм… ну, в общем я не произносил никаких речей, ничего такого, просто объявил – все желающие подают рапорт, и – до свиданья. Ушло, Антал, двенадцать процентов. Двенадцать! Мы отупели от бесконечных скачек по пустыням и беготни по джунглям, нам до смерти будут сниться подожженные нами городки и фермы, но – в мирной жизни большинству из нас делать просто нечего. Вы представляете себе провинциального жандармского лейтенанта, который вчера еще жег людей? А ведь людей, Антал, в этом-то и весь ужас!

– Свихнувшиеся были? – деловито поинтересовался Томор.

– Нет. Вы не представляете, как нас готовили. Сохранились очень старые методики, еще имперские, специально для работы в Айоранских мирах. Они не во всем подходили, кое-что переделывалось прямо на ходу, кое-что просто выбрасывалось, но наши шефы уже немного представляли себе, с чем именно нам придется столкнуться. Предотвратить заразу они не могли, а для пресечения ее распространения, нужен был особый легион… хотя скажу честно, я не очень понимал, на что я иду, принимая свое странное назначение. Я был ученым, сидел в кабинетах, рылся в архивах, и мои темы были довольно далеки от предложенной. Полевой опыт у меня, конечно, был, я ведь один из немногих, кто действительно повоевал еще до всего этого. Лезли наши маршалы куда их не звали, гм-м… наверное, все это вместе взятое и сыграло свою роль.

– Но ведь сейчас у вас, кажется, полный состав? Значит, вас все-таки пополнили до штатной численности?

– Да, в основном молодыми, проходившими подготовку по специальной контрдиверсионной и охранной программе. Ну, впрочем, им вряд ли предстоит заниматься тем, чем занимались мы. Война, слава богу, позади, значит, в своем традиционном виде «Мастерфокс» уже не нужен. Пусть пока учатся.

– Я вижу, – негромко рассмеялся Томор. – Кто-то у вас там действительно учится…

– Что вы имеете в виду? – не понял Ланкастер.

– Дело в том что я, как человек стреляный, не всегда доверяю инструкциям. По инструкции у меня, как положено, «готовность два», но я держу такую, знаете, «полтора» – один из сканеров у меня работает постоянно. И вот мои операторы уже несколько раз со смехом докладывали, что над базой ходит какая-то легкая машина, класса, очевидно, «Спринтер», причем заход на посадку удается ей через раз. Иногда нормально, с первой попытки, а иногда промахивается, и снова на круг. Наверное, это ваши инструкторы тренируют пилотов-атмосферников?

– Но у меня нет ни «Спринтеров», ни вообще легкой техники, – фыркнул Ланкастер. – На кой бы черт, у нас только беспилотные «глаза»-разведчики. Все катера – классов «Сигма» и тяжелые, «кашалоты». Наверное, это геологи носятся. Вот дьявол, неужели они все-таки нарушают запрет и летают на охоту? Спасибо, Антал, я с ними разберусь – хватит с меня трупов, еще не хватало, чтобы эти умники опять вляпались в историю. Сами знаете, кому придется отвечать за их шуточки.

– Ну, с меня, к счастью, взятки гладки – не всегда хорошо быть большим начальником. Да что мы сидим, в самом деле? Вам не нравится вино? Декс, принеси-ка тот ящик, что стоит в подсобке!

2.

Легендарных альдаренских прирученных птиц, «небесных скакунов», так поразивших еще имперских исследователей, Ланкастер видел впервые. Согласно отчетам, сейчас они использовались гораздо реже, чем в прежние времена. Причина этого оставалась тайной, – то ли аборигены действительно разучились выращивать и дрессировать птенцов, то ли самих крылатых стало куда меньше. Сейчас огромный силуэт грациозно планировал на темном фоне лесистых гор, лишь изредка взмахивая широкими крыльями с белой полосой у основания. На шее живого самолета, в прямоугольной плетеной корзине, виднелись два человечка в характерных конических шапках.

– Высота у них небольшая, – задумчиво проговорил Ланкастер, не отрывая глаз от экрана.

– Похоже, они идут по рельефу, – заметил Барталан. – То вверх, то вниз. Может, этот коршун ловит восходящие потоки?

– Скорее всего. Раф, ты хотел бы прокатиться на этаком птенчике?

– Упаси боже, командир. Меня сейчас другое интересует – а куда, собственно, они собрались?

Барталан шустро поскреб ухо.

– Насколько я вижу их курс, скоро покажется долина реки, которую они называют Менк. Вдоль берегов полно поселений, среди них два крупных, по несколько тысяч домов. Я думаю, в каком-то из этих городов их ждут. Или же наоборот, они несут какую-то весть. Потому и птицы…

– Ты не догадываешься, какую именно? – Виктор саркастично поднял брови.

Начальник разведки хмыкнул. Еще бы он не догадывался! Сейчас ему самому было очень интересно – прав он насчет «экзамена для юных» или нет. Пока выходило, что да. Но дальше… В целом рассуждения Барталана почти во всем совпадали с командирскими, он не соглашался с ним лишь в одном – Ариель полагал, что теперь аборигены затаятся надолго. Через какое-то время набеги начнутся опять, но будет это не завтра и даже, пожалуй, не через месяц. Наиболее крупный отряд из всех, когда-либо нападавших на геологов, выбитый до последнего человека! Такое испугает даже самых отчаянных. Раньше они шли на определенный риск, прекрасно зная, что в самом худшем случае потеряют одного, может быть, двоих – зато, весьма возможно, вернутся с добычей. Теперь же, после этакого показательного разгрома, о добыче не может идти и речи.

Горы тем временем становились все ниже. На миг Ланкастеру показалось, что внизу мелькнула узкая дорога, идущая меж гор по лесной просеке. Через минуту на экране действительно показалась река – довольно широкая, она густо-синей лентой ползла среди ставших скалистыми возвышенностей. Долина становилась все шире, появились неровные квадратики полей, редкие еще домишки. Птица пошла на снижение, и вот за поворотом реки неожиданно открылся город – сверху он казался неряшливым скопищем коричневых прямоугольников, прилепившихся к речному берегу на несколько километров вниз.

Видимо, небесного скакуна заметили. Люди, сновавшие по узким, невероятно кривым улочкам, начали махать руками, на одной из серых островерхих башен, что стояла прямо у воды, взвилось белое полотнище. Птица, управляемая своими седоками, сделала круг, и все, сидящие в кабинете, увидели, как она, опустив вниз длинные лапы с цепкими когтистыми пальцами, уселась на плоской крыше большого пятиугольного здания, выстроенного впритык к белому меловому холму, нависавшему над рекой. «Пилоты» шустро выбрались из своей кибитки – а навстречу им из распахнувшегося в крыше люка уже спешили встречающие. Некоторые тащили какие-то корзины: их поставили перед гнутым желтым клювом птицы, и она тотчас принялась кормиться, выклевывая из корзин большие желтые шары.

– Понятно… – протянул Ланкастер и повернулся к своим офицерам. – Так, что у нас со следующими выходами?

– Дальше смотреть не будем? – обиженно спросил Барталан.

– Дальше смотреть нечего, они ушли рассказывать друзьям о своем горе. Или ты думаешь, что орбитер может заглянуть под крышу?

– Выходов сейчас два, – с готовностью начал докладывать Рауф, – обе площадки полностью обследованы. Одна совершенно безопасна, там нет ни намека на щели или пещеры – мы облазили все на пять километров вокруг. Вторая хуже, там горы, но зато высоко, почти пять тысяч. На такой высоте нападений еще не было. Видимо, их подземная паутина так высоко не поднимается.

– Первый – послезавтра? – уточнил Ланкастер.

– Так точно. По планам геологов, данная разведка недолгая, они говорят, что им потребуется менее двух суток. Точнее, конечно, сказать нельзя.

– Кто идет на первую площадку?

– Кертес и Лемфордер. Второй взвод Волверстона, и первый на резерве.

– Отставить Кертеса. Пойдешь ты.

Рауф удивленно поднял брови, но ничего не сказал, лишь вскинул привычно руку к виску.

– Катер должен быть замаскирован. Зайдешь к атмосферникам и возьмешь у них лучшего оператора-наблюдателя. Днем сканер должен шарить по небу постоянно.

– Понял. Вы думаете?..

– Я не думаю, Раф. Я кое-что предполагаю. Например, я предполагаю, что дело зашло куда дальше, чем мне хотелось. Но менять решение я не стану. Я тоже упрямый… всё, свободны. К завтрашнему утру – письменные доклады.

Офицеры вышли из кабинета. Ланкастер размял пальцы, вытащил из кармана кителя сигару и, не спеша ее разжигать, откинулся на спинку зафиксированного транскресла. В его поблескивающих глазах медленно разгорались злые темные огоньки.

В тот момент, когда он поднес наконец к сигаре зажигалку, флаг-майор Чечель приложил к замку своего кабинета пластинку ключа, и бронированная белая дверь нехотя сдвинулась в сторону.

– Заходи, болезный, – позвал он стоящего рядом с ним Рафаэля Рауфа.

Рауф уселся в кресло возле окна и посмотрел на врача – Моня, небрежно сбросив с плеч китель, возился в шкафу. Чечель был похож на приплясывающего воробья: такой же резковатый во всей своей пластике, миниатюрный и немного взъерошенный. Вот он повернулся, держа в руке бутылку с коньяком, небрежно поставил ее на стол и отошел к холодильной камере, где всегда хранил закуску.

– Ты знаешь, – позвал его Рауф, – ты помнишь майора Зайдлица?

– Ну, – резко повернулся Чечель. – Ты о чем?

– Да вот… – Рауф вдруг провалился в кресле, так, словно он стал намного тяжелее. – Ты помнишь, что шеф тогда уехал в командировку?

– Да, я много чего помню…. И Зайдлиц – что же?

– А то, что похоронки тогда писал я.

– Раф, ты…

– Что – ты? Что, мудило?

– Ничего, хватит… пей.

– Я – что?! Я выпью… но ты всоси, начмед, я, писал похоронки, я!!!

– Тебя, начальник штаба, нужно просто увольнять по профнепригодности. Ты же психопат. Это я тебе говорю как врач.

– Нет, ты никак не можешь понять, о чем я говорю. У Зайдлица остался только сын – жена и родители погибли. Понимаешь, когда пишешь похоронку жене, это одно, а тут – сыну-подростку. И как я напишу ему, что его отца убили мало того, что в спину, так ведь не чудище инопланетное, а – человек! Понимаешь, Моня, человек! А сын должен расти в убежденности, что отец его пал как герой на поле боя с коварным и, м-мм… безжалостным противником. Нет так, скажешь?

Рауф налил почти полный стакан коньяка и вбил его в себя одним махом, словно кол вколачивал. Вернул стакан на стол, долго вздохнул и потер веки. Чечель смотрел на него, прищурясь.

– Я понимаю тебя, – негромко произнес он.

– Ты циник, Моня, – в голосе начальника штаба была обреченность.

– Я врач.

– Нет. Не только… а вот я… понимаешь, в какой-то момент я перестал понимать цели, преследуемые нашим обожаемым шефом. По сути, я не могу больше с ним работать. Знаешь, почему? А потому, что мне стало казаться, что никаких целей у него, кажется, и нет. Он просто работает, как механизм, который завели еще на первом курсе Академии и настроили таким образом, чтобы железяка стала самосовершенствующейся системой. Сообществом кристаллов и шестеренок – или чего там еще у него внутри. И сейчас он совершенен, как абсолют. Он не просто выполняет свою работу, он делает ее с предельно возможной точностью и минимальными потерями на трение или сопротивление сигнала.

– Просто он слишком замкнут в последнее время, вот и все. Разве у него нет на это причин?

– Это дешевая сказочка, Моня. Причины… хе. У каждого из нас более чем достаточно причин для замкнутости. Но мы, по крайней мере, стремимся как-то оправдать свои действия, мы что-то переживаем, – да, пусть и скрывая свои эмоции друг от друга. А он перестал.

– Ты хочешь сказать, что раньше шеф оправдывался перед самим собой, а теперь вот перестал? Да брось, Раф. Он если и оправдывался, то только тогда, когда погибали наши люди. О других он не думал ни мгновения. Это, кстати, главная причина, почему именно с ним я не боялся воевать. С любым другим – мочил бы штаны регулярно, я, ты знаешь, к страху привыкнуть не могу: не способен. А с ним не боялся… и за это я его уважаю. Вспомни хоть один случай, когда он послал кого-нибудь из наших в дело, не продумав прикрытие и обеспечение. Ну, вспомни? А самооправдания – да не нужны они ему. И тогда, и теперь.

– Может, ты и прав – а я просто не могу толково выразить свою мысль. Но понимаешь, я стал искать настоящие причины для самооправдания именно сейчас. Я убивал подданных Конфедерации, относящихся к моей же расе. Сколько лет должно пройти, чтобы я перестал об этом думать? Или сейчас ты скажешь, что все это попросту банально, а я действительно превратился в психопата?

– Раф, ты убивал врагов. И не просто врагов, а мерзавцев, забывших о том, что здесь, в этой чертовой Вселенной, нет ничего выше интересов расы. Ты сам ведь прекрасно понимаешь, чем все это могло кончиться. Ты ж не дурак, тебе не нужна пропаганда – ты же знаешь, что стоило им зацепиться хоть где-нибудь, хоть в одном мире, считающемся человеческим – и тогда крови было бы намного больше.

– А мы, по-твоему, укольчики делали?

– Мы делали кровопускание, была такая мода когда-то – чуть голова заболела, тут же вену вскрыть и пол-литра в тазик вылить. Говорят, помогало.

– Ну да, сейчас мы тоже делаем этакое кровопускание… только заметь вот что – тогда, раньше, мы убивали подданных Конфедерации: за измену и все такое прочее. Теперь же мы опять убиваем людей, только вот к Конфедерации они пока еще отношения не имеют. Забавный получается парадокс: мы убиваем их для того, чтобы вручить выжившим удостоверения личности и налоговые листы. Так, Моня?

– Ты заранее знаешь, что я тебе отвечу. Как врач я против любого убийства. Как человек, как «подданный» – да мне на них просто наплевать. Но я военный, как и ты, а военный обязан выполнять приказы, даже тогда, когда он осознает, что делает то, что всего лишь выгодно далеким отсюда политикам. Если тебе это не нравится, ты всегда можешь подать рапорт на увольнение. Но почему-то ты этого пока не сделал. И не сделаешь, потому что волнует тебя не столько моральная сторона проблемы, сколько поведение командира. Ты перестал его понимать? Бедненький! Я тоже… а что дальше? Мы все постепенно сходим с ума – мы никак не можем понять, за каким дьяволом нас сюда засунули, но все почти одинаково ощущаем, что закончится это плохо. Мне, наверное, пора садиться за диссертацию о развитии пророческого дара у старших офицеров спецподразделений.

– Странный у нас разговор… – Рауф неожиданно встал. – Лучше я пойду, Моня. Спасибо за коньяк. Если почую, что с головой совсем швах, ты узнаешь об этом первым.

Чечель запер за ним дверь, вернулся к столу и задумчиво налил себе на два пальца коньяку.

– Надо писать на него рапорт, – промычал он себе под нос. – Но как, ч-черт его возьми?

3.

– Майор Сугивара, господин генерал. Явился с докладом по случаю…

– Садитесь, Кэссив, – Ланкастер не дал ему договорить: уставной рапорт казался нелепым. – Садитесь и рассказывайте. Честно говоря, я уж заждался. Что, тяжелый случай?

– И да и нет, господин генерал. Приручить ее оказалось совсем не трудно, а вот говорить с ней о деле… у меня получилось не сразу – именно из-за этого я и тянул так долго. Видите ли, в вопросах профессионального плана Эрика производит довольно странное впечатление, я сперва даже решил, что это своего рода поза, хотя мне трудно представить нигилиста в серьезной государственной службе.

– Позвольте, позвольте… я что-то не успеваю следить за вашей мыслью. Что значит – нигилиста?

– Ее рассуждения в корне противоречат нашему пониманию проблемы. Она находится здесь отнюдь не для того, чтобы способствовать ведущимся исследованиям. Как раз наоборот – своей целью она видит нанесение максимально возможного вреда экспедиции… в общем, чтобы мы все отсюда поскорее убрались.

– А вместо нас, значит, прилетели этнологи-энтомологи? Так что ли?

– Опять нет, господин генерал. Она хочет, чтобы мы навсегда забыли об этой планете.

– А вы не сказали ей, Кэссив, что тогда о ней вспомнят другие?

– Что-то вроде того, ваша милость, – Сугивара улыбнулся и почесал затылок. – И, знаете, был просто потрясен ее ответом. Она заявила мне, что любая наша деятельность на Айоранских мирах была и является – да, до сих пор, – преступлением. Мне, как вы понимаете, слышать такое довольно странно. Я бывал на планете предков, и прекрасно знаю, сам ведь видел, насколько отличается жизнь глухих районов от принятых в «старых мирах» стандартов. Да-а… об этом не любят говорить. Но кое-где до сих пор правят не выборные советы, не общины, да вообще не светские власти – правят религиозные «авторитеты», слепо поддерживаемые фанатиками. Особенно на Среднем Севере, конечно. В Аххид Малайяк человека могут убить только потому, что он не пришел в храм на праздник. Да, там действуют те же тайные храмовые суды, что и тысячу лет назад. А комиссары Конфедерации, сидящие в крупных городах, делают вид, что ничего этого не существует, что все это выдумки… но люди знают – жаловаться бесполезно. Поэтому кое-кто с Рогнара бежит при первой же возможности. А Эрика считает: все это именно от того, что когда-то Рогнар влился в Большое Человечество. Мол, если б некуда было бежать, так и не бежали бы.

– Она – идиотка? – спросил потрясенный Ланкастер.

– Она, если позволите, крайняя идеалистка. Только идеалы у нее какие-то странные. Мне трудно выговорить слово «антипатриотизм», но ничего другого я придумать не могу.

– А как она относится к нашим друзьям эсис?

– О, их она тоже считает преступниками. По сути, она считает преступной любую колониальную политику, не делая различий между нами и теми же эсис. Мне кажется, скоро она объявит преступной саму цивилизацию. При всем при этом Эрика замечательно умный и тонкий специалист. О ваших подопечных она знает куда больше, чем я мог себе представить. Кажется, – пока еще я в этом не уверен, – ее принимают в нескольких влиятельных горных кланах, которым принадлежат крупные города.

Виктор едва не впал в прострацию.

– То есть вы, Кэссив, хотите сказать, что она контактирует с аборигенами?

– Но, господин генерал, позволю себе заметить, что в данный момент они не являются военным оппонентом Конфедерации. А полномочия офицера Комиссии по контактам вполне позволяют ей такое общение. Даже наоборот…

– Да-да, майор, вы, пожалуй, правы. И что, вы много беседовали с ней на темы, гм-м, нравов, быта, умонастроений, принятых среди этих… этих?..

Он замялся. Ему хотелось сказать – «этих скотов», но генерал Ланкастер сдержался.

– Увы, пока нет. Эрика раскрывается далеко не сразу. Ведь во мне она видит того же преступника. Зато я выяснил кое-что более важное. Я предполагаю, что Эрика способна каким-то образом влиять на двух-трех старейшин. По крайней мере, они ей верят: я видел запись ее присутствия на каком-то празднике, происходящем раз в году. Там… знаете, ваша милость, я был немного потрясен – она снимала человеческое жертвоприношение.

– Это меня уже не удивит, – проворчал Ланкастер. – А как сама она это объяснила? Традицией народного гулянья?

– Нет. В прошлом раз в год каждый клан выбирал красивейшую из своих девушек в качестве жертвы для какого-то подземного хищника. Девушке вырезали сердце и спускали тело вниз, в туннели. Сейчас хищников не осталось, их давно перебили, но традиции, как утверждает Эрика, в здешнем обществе очень стойкие. То есть необходимости в жертве нет, но все равно… у них вообще очень жестокий социум. Каждый юноша должен пройти ритуал посвящения – либо сразившись с каким-то мелким драконом, либо убив кого-то там, под землей. Если он не проходит ритуал, то его оскопляют. Вообще эта глупость мне совершенно непонятна… с кем там в подземельях воевать – тоже неясно. Эрика, впрочем, знает, но на мой вопрос ответила только, что это, дескать, «страшная ошибка Айорс» – и не более того.

– Это все, Кэссив?

– Пока да, ваша милость. Но прогресс есть, так что я думаю, что в самом скором времени смогу подготовить ее к встрече с вами.

– Вы только меня заранее подготовьте… хорошо, майор, и на том спасибо. Идите, работайте. Времени у нас осталось мало.

Последнюю фразу он вдруг повторил про себя – и удивился. Мало? А на что оно ему? Для того, чтобы сидеть на этой дурацкой планете, разрабатывая блестяще идиотские планы разгрома бородатых макак? Так это даже хуже, чем давиться скукой в каком-нибудь заблеванном гарнизоне, каждый день глядя, как сержанты гоняют пропыленных и ко всему уже безразличных солдат. Там по крайней мере можно пойти в бордель или дать в ухо не в меру забуревшему обывателю, ежели тот попадется под руку. А где в этих горах найти шлюх, не говоря уже о хулиганах? Где, я вас спрашиваю?

Вот это я молодец, фыркнул Виктор. А что, послать пару рот в какой-нибудь городишко… интересно, бабы у них тут тоже с бородами? Нет, пока всей этой публике придется подождать. Совсем чуть-чуть, если повезет.

«…в сущности, специально сформированный и обученный по особым методикам, легион ни разу не применялся, так сказать, en masse, более того, во многих случаях ударные дивизионы использовались лишь в качестве вспомогательных подразделений, обеспечивавших действия малых, преимущественно офицерских, групп. В операциях раннего периода такая тактика вызывала некоторое недоумение вышестоящих начальников, курировавших действия легиона, однако неизменная удача заставила штабы выдать командиру карт-бланш.

Основным стремлением автора, осуществлявшего, как известно читателю, командование данным легионом, было, в первую очередь, достижение максимальной эффективности при минимуме привлекаемых ресурсов и минимальных же потерях личного состава. Блестящая работа штаба легиона, составленного из прекрасно образованных, опытных и инициативных офицеров, позволяла командиру пресекать планы противника в начальной стадии их осуществления. За исключением нескольких прискорбных случаев, когда штаб опирался на неверные директивы высшего командования, массированное применение ударных сил легиона представлялось излишним. Исходя из вышесказанного, читателю может показаться странным создание в предвоенные годы столь дорогостоящего подразделения, как наш легион, ведь более простым решением было бы формирование отдельных компактных групп особого назначения, наделенных соответствующими полномочиями – но следует помнить, что в те дни, когда шла речь о противодействии достаточно экзотическим методам диверсионной работы вероятного противника, руководство контрразведки имело весьма размытое представление о ее масштабах. Поэтому меры противодействия планировались «с запасом». Как показала практика, такое решение было верным. Возможно, ударные подразделения легиона могли бы быть более компактными, однако же уровень офицерского и унтер-офицерского состава в таком случае, по-видимому, оказался бы ниже – тогда как при полной комплектации в данном легионе служили едва не лучшие специалисты планетарно-десантных сил Конфедерации. Автор с гордостью признается в том, что практически любые, даже, быть может, кажущиеся невероятными, планы штаба, исполнялись в точности; обстановка же, как правило, могла быть охарактеризована, как нештатная.

Не будет преувеличением заявить, что именно легион «Мастерфокс» в первые же недели войны разрушил миф о неодолимом интеллектуальном превосходстве противника – и это при том, что легиону противостояли отнюдь не линейные войска, а своеобразная элита, обладавшая значительным опытом психоэмоциональных диверсий…»

– Вот именно, – прошептал Ланкастер, – психоэмоциональных диверсий…

Мы загоняли их в волчью яму, из которой не могло быть выхода, они умирали с пеной на губах.

И они верили до конца. Черт возьми, мы никогда не поймем, что с ними делали… все наши домыслы просто наукообразный треп. Что нужно сделать с человеком, чтобы он предал своих в огромном и холодном мире, в котором у него нет и не будет друзей?

Кто-то сказал: он должен увидеть истинных богов.

Но тогда – что вообще человек? Жалкий комок протоплазмы, не способный ни на волю, ни на мысль?

Боги бессмертны. Эти б о г и умирали от моей руки – я сжигал их, я вешал, я резал им глотки десантным тесаком: и люди, видя гибель своих богов, лишь укреплялись в вере.

Так кто же мы?

Он вдруг вспомнил – Фарнзуорт, фермерская планетка с населением едва в сто миллионов, заселенная после Распада беглыми рабами… Казалось, время остановилось, и она навсегда осталась все тем же Окраинным миром, что и четыреста лет назад. Стратегического интереса Фарнзуорт не представлял, вся власть Конфедерации состояла из губернатора, пары налоговых комиссаров и роты жандармов. Вся цивилизация – десятка три торговых агентов, скупавших местное зерно и не особо ценную шерсть, поставляя на местный рынок товар промышленных миров. О том, что «воспитатели» проникнут в эту пейзанскую идиллию, ни одному умнику из ССС и в голову не могло прийти. Но, тем не менее… к счастью, налоговый комиссар оказался наблюдательным, а командир жандармов исполнительным. Объезжая по службе отдаленные районы, комиссар увидел нечто, показавшееся ему странным, и решил посоветоваться с жандармом, а тот, не будь дурак, тотчас же отправил по «дальней» рапорт куда надо. На следующий день «Мастерфокс» был уже в пути.

Там-то, на Фарнзуорте, и случилась история, еще долго икавшаяся всем, даже самым закаленным. Даже ему, легион-генералу Ланкастеру – ибо представить себе такое он не мог и в кошмарном сне.

Они действовали быстро – понятно, что от «воспитателей» появление на орбите огромного тяжеловооруженного носителя скрыть невозможно, поэтому двадцать мобильных групп на атмосферных катерах облетели окрестности указанного комиссаром района, выхватив из теплых постелей три десятка общинных старейшин и просто уважаемых граждан. Списки были составлены заранее… Перепуганные дядьки оказались в мрачном каземате планетарной жандармерии, где их встретил высоченный генерал, обтянутый черной кожей и, о ужас, подпоясанный длинным бичом. Ни одного из них он не тронул и пальцем – но через полчаса легион уже высаживался в пыльной двухэтажной «столице» Фарнзуорта.

Из сбивчивых рассказов фермеров Виктор с изумлением понял: ого, тут затевается что-то не совсем обычное. По крайней мере, выбивающееся из привычной практики. То, что у полуизолированной общины, компактно расположившейся на границе холмистой степи и кошмарных, непроходимых джунглей, вдруг резко выросли урожаи, не означало ничего особенного. Но зачем вокруг небольшого городка стали расти какие-то башни из невесть откуда взявшегося бетона?.. а все жители этого городка состояли, как сказал жандарм, «в прямой и косвенной, но родственной связи».

И все-таки они опоздали – но то уже были обстоятельства…

Когда два дивизиона с ротой тяжелых наземных машин сноровисто окружили этот злосчастный городишко, группа эсис успела скрыться в джунглях. Но не одна: пока Ланкастер, матерясь, требовал немедленно выбросить над зеленым морем наноскаутов, Моня и Рауф наскоро пустили кровь местному старейшине, и тот объяснил, куда исчезли молодые женщины с малолетними детьми, которых, по имеющимся данным, в городке насчитывалось не менее двадцати. А также – почему арсенал общинной самообороны стоит нараспашку.

Среди эсис находился «ведун», и он был болен, его несли.

Что такое «ведун», Ланкастер уже знал: экземпляр третьего пола весьма почтенного возраста, приобретший с веками странные способности к прогнозированию. Грубо говоря, пророк-аналитик, способный, пусть и ценой огромных усилий, напрямую включаться в полумифическую «мировую инфосферу».

В здешних джунглях бесполезна любая техника, вплоть до тяжелых танков, значит, они уходят пешком. Поэтому женщины с детьми – для щита. Интересно, «ведун» знает, кто сейчас за ним погонится?

– О, черт! – сказал Ланкастер, когда все это сложилось у него в голове. – Ну, конечно, средство эвакуации где-то там, и дай нам всем бог, чтобы далеко, потому что если это легкий рейдер, то «Бегемот» его не перехватит.

«Бегемотом» они звали свой неизменный линкор-носитель серии «Пратт». Оборонительное вооружение он имел весьма могучее, но перехватить стремительный рейдер, уходящий в сверхсвет прямо от планеты, носитель действительно не мог.

– Быстро идти они не сумеют, – заявил Кертес. – Как только определимся с азимутом…

– Еще как, – скрежетнул зубами Моня Чечель. – Еще как сумеют. На пару суток «ведун» форсирует всю моторику этих идиоток, вплоть до подъема температуры тела, и они поскачут со своими младенцами, как гончие. Потом, конечно, девки скорее всего сдохнут, но ему-то что до этого?

– Все атмосферные средства, которые можно использовать для разведки, будут здесь через десять минут, – доложил подошедший Барталан.

– Внимание! – Ланкастер уже знал, что делать. – Лейтенант Мисин с нами?

– В поселке.

– Сюда его. Взять троих унтеров с тяжелыми пушками. В сто седьмом катере находится горное снаряжение – захватить один комплект. Рауф, Чечель, Лемфордер, и Кертес. Барталан остается здесь – как только прибудет главный катер целеуказания, немедленно прыгаешь в него и висишь на связи. Уходим через пять минут…

Они стояли на краю небольшого городка в три улицы, застроенного почти одинаковыми двухэтажными домишками из дерева. Горизонт золотился пшеницей, узкая гравийная дорожка петляла меж заботливо огороженных колючей проволокой полей, где-то в небе повизгивали птицы. Ланкастер сплюнул в красноватый песок под ногами, куснул губу и постарался вспомнить все, что знал о джунглях Фарнзуорта. Гравитация 0,9, поэтому растительность достигает огромной высоты, лес, по сути, многоярусный, продраться через него будет нелегко. Хуже всего то, что наноскауты могут потерять в этом хаосе ориентацию. А катера, даже оснащенные сканерами с высоким разрешением, будут, похоже, и вовсе бессильны: на что их наводить – на тепло, на массы? Но соответствующий тепловой выхлоп даст любая стая местных обезьян, или что тут у них лазит по грунту, а масса в паутине высотой с небоскреб, буквально пропитанной трепещущей жизнью, скорее всего не просчитается. И все-таки он был уверен, что след уходящей группы его люди найдут. А там уже… их много, они с оружием, с детьми и с больным. Да, они смогут идти быстро, очень быстро, но ведь не даром же и нас столько гоняли – и в академиях, и в тренировочных лагерях: мы просто обязаны их достать!

Через три минуты из городка выскочил колесный вездеход. За рулем его сидел лейтенант Марк Мисин, выросший среди дремучих лесов Сент-Илера: все его детство прошло в бесконечных охотничьих экспедициях отца, благодаря чему Мисин приобрел редкие навыки следопыта. Сзади были отобранные им стрелки.

– В танк! – скомандовал Ланкастер, бегло оглядев снаряжение мрачных унтер-офицеров, вооруженных четырехствольными излучателями. – Мисин!

– Я, командир!

– Этот ублюдок, глава местной общины, рассказал, что вся банда побежала в сторону водопада. Это – вот здесь, – Виктор поднял руку, и на матово-желтом потолке десантного дека тяжелого «Буффало» возникла картинка, сделанная одним из катеров. – До леса километров семь, и кажется, туда мы сможем доехать. Дальше начинается каша – ужас густой и все такое прочее. Нужно, чтобы вы определили, куда они двинулись дальше. Я не думаю, что рейдер эсис спрятан так близко, да еще и на относительно открытом месте. Сейчас катерники заканчивают съемку местности: когда мы приедем туда, они уже дадут нам расшифровку рельефа. Попробуем подумать, где можно было бы захерить небольшой корабль. Радиус может быть довольно большим: это, как вы понимаете, и хорошо и плохо…

Карта уже светилась на навигационном дисплее перед водителем, роль которого, как это обычно бывало, исполнял Чечель. Едва слышно гудя моторами, танк мчался по желтому пшеничному морю, оставляя за собой широкую просеку, которая, впрочем, должна была со временем исчезнуть – две пары широченных гусениц имели очень низкое удельное давление на грунт: намного меньше, чем у человека. Взлетев на невысокий холм, Моня выключил трансмиссию.

– Следы, – хмыкнул он.

Ланкастер повернулся к своему обзорному экрану, расположенному на переборке дека – Моню, естественно, он видеть не мог.

Перед холмом поле обрывалось, слева от него шла узкая присыпанная гравием дорожка, резко, в обход линии колючей проволоки, сворачивавшая вправо. Чуть левее поворота начинался спуск к заболоченному ручью: на влажном красном песке отчетливо виднелись свежие следы множества ног.

– Все правильно, – буркнул Ланкастер, – они не стали брать антигравитационные платформы: знают, сучата, что технику мы засечем вмиг. Еще, наверное, думали, что старейшина не расколется… а, Рауф?

– Как бы не было подвоха, – сумрачно отозвался начальник штаба. – «Ведун» все-таки!..

– Посмотрим. Моня, вперед! Водопад, как я понял, уже близко.

Майор Чечель нажал на газ, танк с маху перелетел через ручей и пошел вверх, сшибая заостренным бронированным носом тоненькие еще деревца. Через пару минут внешние микрофоны донесли какой-то шипящий гул. Чечель аккуратно прошел меж двух поросших травами холмов и резко осадил машину. Прямо перед танком шумела мелководная стремительная речка – сотней метров правее жизнерадостно сверкающий на солнце поток окутывался белой пеной, разделенный надвое гранитным валуном, который кто-то свалил прямо поперек русла, и неожиданно исчезал, словно растворяясь в пространстве.

– Там бездна, – сказал Чечель.

– Переползай на ту сторону, – приказал генерал. – Я не хочу лишний раз бродить по воде. Мисин, готовьтесь.

Оказавшись на противоположном берегу, танк замер. Дальше ехать было и вправду нельзя – почти сразу за идиллически-песчаным пляжиком нависала стена. Стена зеленой паутины, сперва еще низкая, метров двадцать, но дальше…

Мисин первым покинул машину через бортовой атмосферный створ и вскарабкался на крышу. Встав на полуутопленную в броне орудийную башню, он принялся озираться по сторонам. Вслед за ним вылез и Ланкастер.

– Вы что-то видите, лейтенант?

– Пока нет… хотя, впрочем… – И Мисин, спрыгнув на мягкий песок, почти бегом бросился к водопаду. Там вода вплотную подходила к висячим корням могучих деревьев; Ланкастер одобрительно кивнул головой: да, он тоже выбрал бы это место для перехода через речку. На песке следы были бы видны еще очень долго, а здесь могут остаться лишь надломленные ветви… Мисин вскинул руку.

– Здесь! И они очень спешили. Вот, видите – на корнях содрана кора, и тонкие ветки обломаны. Да, командир, след совершенно отчетливый. Если дальше деревья не станут реже, то мы пойдем за ними как по нитке.

– Реже – не знаю, – ощерился генерал, – но тут кругом кустарник, так что вы обязательно разглядите их маршрут. Все – за мной!

Через полчаса мучительного продирания сквозь заросли Виктор получил сообщение о том, что два наноскаута проглочены местными птицами, еще один ударился о какую-то ветвь и упал в лужу, а остальные продолжают поиск.

«Смешно вам, идиотам, – раздраженно подумал он, отводя в сторону очередную ветку – упругую и скользкую, – ну ничего, посмеетесь у меня на базе.»

Он прекрасно понимал, что от наноскаутов, в сущности, толку и не будет, они не смогут много разглядеть в таких условиях, но не отправить миниатюрных разведчиков тоже не мог – а вдруг?

Несколько раз Мисин останавливался и принимался описывать круги, отыскивая потерянный след. Потом все начиналось сначала. Группа шла быстро, гладкое защитное снаряжение и «зубастые» сапоги позволяли идти напролом, не обращая особого внимания на кустарник и осклизлые бревна, то и дело попадавшиеся на пути. Так продолжалось больше двух часов – Ланкастер стал думать, что преследуемые двигаются куда стремительнее их; неожиданно на связь вышел Барталан.

– Командир, я, кажется, знаю, где их рейдер.

– Что? Ари, ты что-то нашел?

– Да, мы уже там, у цели. Здесь ущелье – фактически, оно скрыто лесом, сверху его почти не увидишь, стены отвесные, и деревья закрывают все целиком – вам до него чуть больше семи километров… мне понадобился анализ рельефа, а это, как вы понимаете, требует времени.

– Не слишком ли ты долго?

– Нет… кстати, будьте осторожны – у вас прямо по курсу глубокий распадок, в нем озеро. Вам до него метров триста.

– Сколько у тебя сейчас людей?

– Здесь, на месте еще две машины. Сейчас я отправлю людей вниз, чтобы они обследовали эту щелку. Но рейдер там как раз мог бы поместиться.

– Будь на связи! Если корабль действительно там, опускайтесь как можно ниже, и ищите их! Моня считает, что у женщин может быть повышена температура. Датчики учуют…

– Смотря на какой высоте! Не могу же я маневрировать среди ветвей. Я переориентирую все оставшиеся наноскауты, но им тоже потребуется время, пока в этом районе нет ни одного.

Семь километров! И эсис, по-видимому, еще не дошли, несмотря на их возможный темп. Видимо, что-то их все же здорово тормозит. Больной «ведун»? Вероятно, его дела совсем плохи – ведь не смог же он вовремя «увидеть» появление легиона, только в самый последний момент, когда бежать, по сути, было уже поздно.

Ланкастер не сомневался в том, что он и его люди справятся с эсис. Их там пятеро, не считая больного, они, конечно, вооружены, но в прямом огневом столкновении с парнями «Мастерфокса» выстоять не смогут. В общем-то «воспитателей» и не учат воевать в полном смысле этого слова. Да, они многое умеют, они очень умны и прозорливы, но обычно «воспитатели» успевают сделать не более пары выстрелов – их просто сметает шквал прицельного огня гренадеров.

Едва группа выскочила на край оврага, о котором предупреждал Барталан, как с противоположной его стороны ударили нервные очереди. Все тотчас попадали в заросли, унтеры выдернули из-за спин свои излучатели. Над их головами с шипеньем сгорали пропитанные влагой ветви.

– Накрыть! – приказал Ланкастер.

Его тактический сканер был развернут, еще секунда, и он увидел молодую женщину, лежащую меж двух поваленных стволов с излучателем в руках. Но что это? Излучатель упирался в какой-то сверток, и этот сверток… шевелился.

– Внима!.. – крикнул генерал, но было поздно – два выстрела сразу превратили грудь и голову молодой матери в кровавое месиво.

Излучатель уткнулся в моховидный ковер, покрывавший собой грунт.

Они стремительно перебрались через овраг – помогла толстая ветвь, упавшая когда-то поперек распадка, и подбежали к убитой. То, что Ланкастер принял за сверток, было мальчиком лет двух-трех: он-то и лежал на бревне перед своей матерью. Выстрелы гренадеров разорвали его тельце пополам, и он упал рядом со свой родительницей, уперевшись лбом в ее изуродованное лицо, так, словно и в смерти стремился к материнской ласке.

– О, с-сука! – выдохнул Чечель и поднял забрало шлема. – Что же они делают, твари?

Один из унтеров, Деллинг, осторожно взял на руки изувеченный трупик, уложил его под куст и наскоро забросал ветвями. Хоронить женщину не хотелось никому: она вполне достойна того, чтобы ее сожрали местные зверьки.

– Быстрее! – сквозь зубы приказал Ланкастер.

Через три километра в шлеме командира загремел голос Барталана:

– Они прямо перед вами, дистанция не более пятисот метров! Право сорок градусов! Вы их еще не видите?

– У меня на сканере черт знает что! – выкрикнул в ответ Ланкастер и запараллелил тактический канал: – Внимание: противник на двух часах, дистанция пятьсот! Приготовиться! Эсис брать живьем! Барталан!

– Корабль пока не нашли, но я уже уверен, что он там. Мои говорят, слишком много расщелин метров по двести… найдем. Сейчас все будут над вами, срок прибытия минут пять!

Группа бросилась бегом. Минутой позже Ланкастер увидел тех, за кем они гнались.

Те, впрочем, тоже.

Женщины, прижимая к себе детей, залегли полукольцом, кое-как используя поваленные стволы и толстые ветви, а эсис – Ланкастер захлебнулся ненавистью, кажется, впервые в жизни, – эсис присели чуть поодаль, прячась за телами молодых и, боже, совсем юных матерей, которые закрывали их собой…

– Ариель! – крикнул он, и начальник разведки отозвался тотчас же:

– Две минуты!

Дистанция составляла около двухсот метров. Эсис должны были понимать, что их шансы равны нулю – до рейдера еще далеко, оперативно-поисковая группа, сама по себе превосходящая их и в выучке и в огневой мощи, тут же вызовет массированные ударные силы… и все же женщины легли, закрывая их собой – а перед женщинами настороженно сидели ничего еще не подозревающие дети. Секунд у Ланкастера было немного. Он постарался использовать их максимально эффективно.

– Господа! – его голос был сжат и тускл. – Постарайтесь сохранить малышей. Мы не воюем с детьми.

«Боже, какая банальность», – успел подумать он, пока его рука тянула из бедренной петли уникальный заказной «Боргвард» – подарок матери по случаю получения генеральского чина.

Полированный приклад из сикулового дерева, сверкнув золотой и платиновой инкрустацией, привычно уперся в плечо. Мягко моргнули мелкие изумруды, выводившие по дереву «лг-гл Вк.Л.». Мощнейшее электронно-оптическое устройство, мало чем уступавшее навигационному мозгу атмосферного катера, тотчас же вывело на забрало шлема алый курсор правофланговой цели.

На все это ушли секунды – может быть, три. Скорее всего, даже меньше.

Но умирающий «ведун» осуществлял целеуказание ничуть не хуже совершеннейшей биоэлектроники, произведенной на заводах Конфедерации – он действовал прямо в мозг своих стрелков. Ланкастер понимал, что ударные силы, несущиеся сейчас на нескольких катерах – крепкие мужи в тяжеленных гренадерских бронекомбезах, оснащенные самым мощным стрелковым оружием обозримой части Галактики – они опоздают. Все решится сейчас – в секунды. Всего лишь несколько секунд. Две, три? Вряд ли больше. Одна?..

Выстрелы раздались куда раньше, чем он предполагал.

Женщины пытались стрелять прицельно, но их старенькие, трехсотлетней давности разработки, излучатели терялись оптикой в переплетении ветвей, и импульсы лишь бесполезно жгли растительность над головами гренадеров.

– Внимание, подавить! – и раньше, чем закончилась фраза, Ланкастер выстрелил.

Его палец ласково, как на стрельбище в Академии, коснулся спускового крючка, украшенного тончайшей резьбой. Перчатка, тщательно передающая все ощущения на кожу, заставила его почувствовать давно знакомые нюансы рисунка – крохотный рыцарь поражал дракона.

Голова женщины, лежавшей справа для него, разлетелась кипящим алым цветком. Легкое движение левой руки – следующий выстрел.

Ланкастер приподнял торс и проорал по тактическому каналу – впрочем, его слышали и те, что мчались над джунглями в катерах:

– Не давать встать!

Он не слышал крика мастер-унтер-офицера Андерсона, который получил импульс в плечо, сломавший ему руку. Он не слышал стрельбы своей группы – он мчался, огибая атакуемых по дуге, мчался, ломая своим узким двухметровым телом ветви, топча древние мхи – на внутренней стороне забрала горели несколько экранов, показывающих ему ситуацию на поле боя, но смотрел он лишь на один – на тот, что показывал эсис, присевших с оружием на корточки подле длинного тела, прикрытого серой тканью. Завтра она станет его саваном. Тот экран был взглядом майора Чечеля, который крался слева – но легион-генерал Ланкастер об этом еще не знал. Впрочем, для него это было не важно. Он бежал, впервые в жизни ненавидя врага. В его сознании неощутимо рушились тысячи аксиом, впитанные им еще в детстве.

Он не помнил, сколько времени ему понадобилось – это не имело особого значения. Он знал, что штаб и унтеры мгновенно подавят сопротивление живого щита из матерей, прикрывавшихся, в свою очередь, детьми. Он хотел ударить.

Просто ударить – сокрушить, как это делали его далекие предки…

Доктор военных наук, автор двух десятков работ по спецтактике тяжелых пехотных подразделений, вылетел из-за колючих кустов и, вкладывая весь свой вес и немалый рост – плюс годы и годы мучений на полигонах, – врезал трехметровому эсис прямо в зубы, ломая драгоценным прикладом обе челюсти. Тут же – анализировать было некогда! – уперев приклад в грунт, развернулся вокруг его оси и свалил обеими ногами второго. Срез двух вертикальных стволов «Боргварда» был заточен под острие: излучатель за цевье, укол, тесак в левой руке – ах, мать твою, жаль, нет наградного меча! – удар по предплечью, какие ж вы, гады, высоченные! – укол стволами в живот – пас, на тебе защита, кувырок, отход… что это?

Свистящий рев: джунгли не позволяли использовать привычные антигравитационные «столбы», поэтому десантники валились с неба на тонких, как струны, тросах.

Эсис были живы – все, включая «ведуна», лежавшего на носилках. Ланкастер содрал с головы шлем, молча хлопнул по наплечнику Ариеля Барталана и повернулся – Рауф вел пятерых женщин в рваной одежде. Выглядели они страшновато даже для подготовленного человека: руки и ноги изодраны в кровь, но – лица! Эти лица были красны, как сырое мясо, глаза едва не вылезали из орбит, тела трясло мелкой дрожью, головы то запрокидывались к небу, то резко, толчком, падали на грудь. Сбившиеся колтуном волосы метались вверх-вниз…

Стремительно разворачиваясь, Ланкастер шагнул к больному «ведуну» и с размаху ударил его носком ботфорта в затылок.

– Командир… – голос был непривычно слабым, и Виктор тотчас обернулся, ожидая увидеть раненого, но нет – перед ним стоял Деллинг, без шлема, дрожащий: он держал за руки, схватив своей громадной чешуйчатой перчаткой сразу множество крохотных ладошек, девятерых детей. Самому старшему было лет пять – все они, бледные до синевы, едва держались на ногах. Еще двух крох, вряд ли умеющих ходить, широченный унтер уместил на своем наплечнике, придерживая их свободной рукой.

– Мо-озес! – надрываясь, крикнул Ланкастер. – Вашу мать, почему на поле боя только один врач? Мозес!!!

Чечель был уже здесь, – бросив раненых эсис, он осторожно оторвал детей от Деллинга, и, шепча им что-то, отвел их в сторону – малышей нес лейтенант медслужбы, спустившийся с катеров. Унтер, не спрашивая разрешения, присел на поваленный ствол и потянул из кармана сигарету.

– Мастер-унтер-офицер Деллинг, встать! – сглотнув, непривычно тихо приказал Виктор.

Офицеры штаба, находившиеся рядом, по привычке вытянулись и обменялись недоуменными взглядами. Рауф на всякий случай стянул с головы шлем и приблизился к командиру.

– Ваша милость… – начал он, но Ланкастер отодвинул его легким движением ладони.

Деллинг неловко поднялся. Он был по-прежнему бледен; рука отшвырнула зажженную сигарету, глаза смотрели вниз. Унтер вздохнул, но встретить взгляд командира не сумел.

– Поздравляю вас лейтенантом. – Легион-генерал Ланкастер говорил тихо, слишком тихо. – И, – сейчас голос его возвысился, – Крестом Конфедерации в Золоте. Рауф! Где пленные?

– Что делать с женщинами? – негромко спросил кто-то за его спиной.

– Сжечь, – не оборачиваясь, ответил Ланкастер. – Все равно им подыхать. А хоронить их я не позволю.

Он подошел к «ведуну», пнул неподвижное тело ногой. Эсис открыл глаза. Виктор тотчас же ощутил удар в области затылка, но сейчас ему это было не страшно.

– Твои друзья подохнут относительно быстро, – Ланкастер вытянул из внутреннего кармана куртки сигару и, щелкнув зажигалкой, пустил в затененное ветвями небо струйку безразличного ко всему дыма. – А тебя я засуну в форсажную камеру маршевого двигателя моего линкора. Ты будешь подыхать часов десять. Ты, кажется, боишься смерти? О, ты вспомнишь все свои страхи с самого рождения!

И он, как всегда, исполнил свое обещание – главный инженер «Бегемота», облаченный в скафандр, распахнул тяжеленный люк, двое солдат в таких же скафандрах впихнули в узкий тоннель длинное, отчаянно изгибающееся тело, и люк закрылся. Ланкастер, сидевший в кресле второго пилота, хмыкнул и потянул на себя тугой сектор газа маршевых двигателей.

Так он учился ненавидеть.

Глава 7.

1.

Где-то за окнами шумел океан, и этот ровный, пульсирующий в висках гул мог свести с ума – он то приближался, то откатывался куда-то за пределы реальности, чтобы вернуться вновь, но не ласково, не умиротворяюще, а наоборот, с тяжкой туманной угрозой. Ланкастер потянулся, чтобы закрыть наконец оконную раму, и в этот момент проснулся. Над головой зеленовато тлел плафон дежурного освещения. Окна, разумеется, были герметично закупорены, а от ближайшего моря его отделяла не одна тысяча километров.

– Черт, – сказал Виктор. – Адъютант, прикажите дежурному повару подать кофе и что-нибудь перекусить.

Он прижал пальцем управляющий сенсор плафона, в кабинете вспыхнул общий свет. Виктор сел на постели, свесив ноги на пол, и прикрыл глаза. Было понятно, что теперь уже не уснуть. Самым смешным выглядел тот факт, что проклятые нервы сдали уже после войны, после допросов в военной прокуратуре, вообще после в с е г о. Смешно и глупо, хотя, по уверениям Чечеля, обычно так и бывало, не он первый, не он последний…

«Другим снятся кошмары, – подумал Виктор, натягивая рубашку. – По крайней мере, содержательно…»

Он умылся, растер лицо горячим полотенцем, и без всякого удовольствия посмотрел на поднос, принесенный адъютантом – горстка риса в чашечке, кусочки копченого осьминога, тонкие ломтики жареной утки, овощное ассорти. Поднос выглядел игрушечным натюрмортом, так готовил сержант Лаурен, большой мастер подавать на званых обедах. Сейчас Ланкастер предпочел бы обычный кусок ветчины, но обижать старательного повара не следовало. Даже здесь, хмыкнул он, я во всем завишу от подчиненных.

В спальне было прохладно, однако включать отопление генерал не стал – так, пожалуй, лучше думается. Он накинул на плечи любимый старый свитер, взял поднос и прошел в кабинет. От белой рисовой пирамидки поднималась тоненькая струйка пара, такая же ненавязчиво-изысканная, стильная, как и весь этот неожиданный ночной завтрак. После первого глотка кофе почему-то запершило в горле. Виктор кашлянул и с недоумением уставился на верещащий экстренным вызовом блок внутренней связи. Это был не Рауф – случись что, они вышли бы по боевому каналу в обход дежурных служб. Кто мог решиться поднимать командира в такое время?..

– Слушаю командир.

– Ваша милость, – адъютант казался удивленным. – Вас требует полковник Томор, срочно.

– Переключайте.

«Что там у тебя? – тревожно кольнуло шею. – ЧП? Вряд ли так просто…»

– Господин генерал, простите. Я не стал бы тревожить вас, но мои офицеры считают, что это было необходимо.

– Я не спал, Антал. Что у вас, говорите…

– Произошла очень странная история. У нас тут стоит новейшая система наведения, ее в последний год разработали, и работать с настройками пока трудновато. Поэтому мои люди гоняют ее день и ночь, посменно… в общем, наш «глаз» видит гораздо больше, чем все его загоризонтные предшественники. Вроде бы обычный «трикс», то есть с тройным отражением от ионосферы, но у него специфические возможности.

– И что вы там увидели? – Виктор поставил чашку на стол и незаметно для себя прикусил изнутри щеку.

– Да вот, у меня такое ощущение, что вблизи экватора был какой-то выброс энергии…

– Что значит «какой-то»? Вы что, не можете определиться?

– В том-то и дело. Кажется, мои инженеры перемудрили с настройками, и на какое-то время вывели из строя весь аналитический блок, он просто перестал отзываться на все запросы. Но тут вот еще… какой-то след в атмосфере, что ли… выглядит так, как будто был проход некоего энергетического сгустка до верхних слоев, причем без отражения.

– С выходом за пределы атмосферы? – Ланкастер сжал кулак.

– Насколько я могу понять, нет. След был нестабилен и исчез практически сразу же. Потому я и беспокою вас – у меня тут есть инженер: когда-то она училась на планетолога, потом летала, после списания переучилась, – неважно… она бросила мысль, что это может быть извержение вулкана. Недра, по ее словам, иногда преподносят самые странные сюрпризы.

– Так отправьте туда катер.

– У меня нет таких машин. Это больше десяти тысяч километров, а у меня только «джипы»… Может быть, вы переориентируете свой орбитер? Для него это вопрос нескольких минут, не понадобится даже далеко отгонять.

– Обождите, Томор. Вам приходилось видеть след прохождения плазмозащищенных челноков эсис?

Полковник помолчал.

– Приходилось.

– И?..

– Во-первых. Я видел это сверху вниз, и ни разу наоборот. Во-вторых, я работал на другой аппаратуре. Но все же… нет.

– Вы уверены?

– Точно нет, не тот спектр. Не тот шлейф, я бы сказал. Впрочем, вы, наверное, не поймете.

– В этой области профессионал у меня один – вы. Но… тогда что же?

– Вы сами понимаете, – Томор виновато вздохнул, – теперь уж не уснем. Посмотрите своими силами, это же не слишком сложно?

– Я представляю себе реакцию моего главного инженера… но с вами я согласен, гм… полностью. Сейчас будем что-то решать. Готовьте мне карту, что ли – где там этот вулкан?

«Или он умнее, чем кажется, или я подозрительный идиот. Или?.. или?»

Главный инженер проснулся сразу, – не успел еще позабыть науку, полученную в войну. Когда-то все они хорошо знали, как гибнут спящие и просто заспанные… даже если кругом стоит тишина.

– Второй орбитер немедленно к запуску, – приказал Ланкастер. – Сейчас поднимется заместитель начальника разведки…

– Второй неисправен, – со вздохом сообщил инженер.

– Как?! – поразился Ланкастер.

– Я и докладывал – как раз замначальнику разведки. Сутки назад при проведении регламентного обслуживания отказала система ориентации. Мое мнение – дефект последнего ремонта. Ему десять лет… перед отправкой с базы мы получили всю технику как положено, со всеми проверками и актами. А теперь не работает.

– Отремонтировать пытались?

– Нужен завод, командир. Такие вещи даже на базе не делают.

– Хорошие дела… так, внимание! Офицерам штаба – боевая тревога. Всем немедленно прибыть в БИЦ!

Ланкастер раздраженно отключился и пошел в спальню. Сообщение Томора встревожило его не на шутку. Весьма вероятно, что он, опытный специалист, прав, и это не кокон, а просто… ну, вулкан, или черт его там что может быть! Да и вообще, какие эсис, война давно закончилась, и в говне мы их вываляли крепко, теперь долго вылизываться будут… но – черт, черт, черт! Именно потому, что он классный вояка, повидавший за войну такого, о чем и думать потом неохота, именно поэтому…

Да. Именно поэтому.

Боевой информационный центр был оборудован еще предшественниками – они решили, что от добра добра не ищут, поэтому разместили его в отремонтированных и слегка перестроенных помещениях древнего имперского КП первой линии. Второй, куда более просторный и лучше сохранившийся, находился на огромной глубине, но тащить туда всю инфраструктуру никому не хотелось, обошлись минимумом. Впрочем, Ланкастера это вполне устраивало. Он влез в галифе и сапоги, набросил кожаную куртку и неторопливо прошел к лифту. Возле дверей его настиг немного бледный Чечель.

– Что у нас там? – спросил он, не докладываясь.

– Сейчас будем выяснять, – скривился в ответ генерал. – Хорошо, что я не спал… а ты как всегда последний?

– А!.. – Чечель втолкнул его в подошедшую кабину и лифт, зачем-то моргнув плафонами, неощутимо провалился вниз.

Виктор оказался прав – начмед действительно был последним, все остальные, кроме находящихся на позиции Рауфа и Лемфордера, уже сидели в просторном зале, тускло освещенном багровыми козырьками оперативных стоек. При появлении командира от стены стремительно отделился дежурный в черном комбинезоне, еще двое его помощников вскочили с мест, вскидывая руки к пилоткам. Все остальные поднялись вяло: в боевой обстановке штаб не утруждал себя соблюдением уставных норм.

– Информация от полковника Томора прошла? – спросил Ланкастер, делая знак дежурному опустить доклад.

– Так точно, ваша милость! Карта и графики! Я держу его на связи.

– Прекрасно. Свободны… итак, джентльмены, – Ланкастер уселся в особое, с высокой спинкой кресло командира, в подлокотники которого были вмонтированы десятки сенсоров, позволявших ему управлять любым узлом центра без прямой помощи оперативного, – у нас нештатная ситуация.

Он не глядя активировал первую линию мониторинга, зная, что дежурный уже вывел туда все, что получил, и над головами офицеров вспыхнула карта далекого экваториального континента. Карта была еще имперских времен, – первые экспедиции Конфедерации не слишком утруждали себя облетами и съемками, используя достаточно полные архивные материалы.

– Ничего себе разбросец у него, – пробурчал он, глядя на оранжевый кружок, внутри которого поместились как минимум сто квадратных километров площади. – Хотя – «загоризонтка», да еще и не отлаженная… итак. Только что со мной связался наш сосед полковник Томор, командир зенитчиков. Они гоняли какую-то новую и, как я догадываюсь, ну совсем секретную аппаратуру – какой-то «трикс», только последнего поколения, и засекли вот здесь, где вы видите, некий выброс энергии. Какой, они объяснить не могут, потому что в самый интересный момент у них спятил «аналитик». Запись, как я понял, если и велась, то совсем не долго. Я спросил Томора, не похоже ли это на след плазмококона, но он твердит, что нет. У него там есть дама – бывший планетолог, так она считает, что это может быть даже извержением вулкана. Ваши мнения, джентльмены.

Его офицеры зашевелились. Новичков или недоучек среди них не водилось, кроме того, все они давно привыкли к тому, что командир никогда не дергает по ерунде – может, он и недоговаривает, но раз поднял среди ночи, значит, считает, что ситуация и впрямь требует немедленного рассмотрения все составом штаба.

Но пока они молчали, обдумывая. Первым высказался Кертес, как формально старший по должности:

– В другой ситуации я заметил бы, что мы рискуем показаться полными идиотами. Но, так как на нас никто не смотрит… Панков, подготовьте к старту наш второй орбитер.

– Я только что доложил командиру, – скривился главный инженер. – Второй вышел из строя при регламентном тестировании. Сутки тому… не, уже чуть больше.

– Запустим «Манту», командир? – предложил замначопер Дженнаро. – Я сам готов слетать.

– Двенадцать тысяч километров, – дернул плечом Ланкастер, – даже с заатмосферной глиссадой – не меньше часа. А хочется сейчас. Чжу, сколько понадобится времени, чтобы переориентировать наш орбитер над горами, чтобы он увидел все, что нам надо?

– Минута на разворот, две минуты на подъем – придется менять орбиту. Мы поднимем его повыше и все прекрасно увидим. Но потом еще маневр – уже на ориентировку.

– Четыре минуты, – подытожил Ланкастер. – Столько же на возвращение. Риск?

– Риск, – согласился Барталан. – Я бы не стал. Сегодня вторая ночь на позиции.

– Слишком рано, – махнул рукой Кертес. – До рассвета еще далеко… не полезут они в такое время.

– Восемь минут, – негромко сказал Ланкастер.

«Да, имеем шанс просрать момент выхода бородатых. Но… если там нет ни вулкана, ничего… ну, вот тогда я буду действительно психовать по-настоящему. А то так несерьезно получается. Нет, всего восемь минут!»

– Снимаем орбитер, – приказал он. – Дайте мне Томора.

2.

– Ваша смена, господин полковник.

Рауф уже не спал, давний, с Академии еще, «автопилот» поднял его за пять минут до нужного времени – он просто лежал в кресле с закрытыми глазами, прислушиваясь к не столько слышимому, сколько ощутимому гудению аппаратуры катера. Сканер, для экономии энергии, работал в режиме ближнего боя, отслеживая противника в радиусе пяти километров, – по мнению полковника, он был вообще не нужен, тем более ночью, но приказ есть приказ, и его следует выполнять.

Начальник штаба неторопливо размял кисти, принял из рук вестового раскаленную кружку кофе и, хлопнув по спине зевающего Лемфордера, выбрался наружу – сидеть в кабине ему не хотелось. Ночь была удивительно безветренной и казалась поэтому почти не холодной, его отопитель был выставлен едва на треть, и то в бронекомбезе было немного жарко. В сотне шагов от замаскированного катера ревел комбибур, ярко освещенный прожекторами. В серебристой кабинке геологов светились круглые окошки. Рауф поглядел на непривычный для него звездный рисунок и медленно зашагал к геологам. Виски у них, конечно, не было, – за этим следили строго, но поболтать можно было и всухую. По пути его остановил унтер-офицер, неожиданно вынырнувший из чернильной тьмы, начинавшейся сразу за границей светового поля.

– Часа полтора назад, – сказал он, – мне почудилось какое-то шевеление, вот там вот, – и указал на невидимое в темноте скопище замшелых валунов двумястами метрами южнее площадки, – я взял троих и обшарил все, что можно: и глазами и сканерами. Ничего. Может, животное. Помните, вчера?..

– М-мм, – кивнул Рауф, прихлебывая из чашки – действительно, вчера ночью вокруг лагеря шастали какие-то мохнатые твари. При первом появлении их сперва засекли, а потом уже, потратив полтысячи зарядов, наконец увидели. – Сканер – пусто?

– Ни массы, ни тепла, – ответил унтер. – Да, кажется, ветер дунул. А там кусты, тени. Все-таки технике я привык доверять. Так что докладывать не стал, чего дергаться?

– Они долго еще не полезут, – хмыкнул начштаба. – Ур-роды.

Из кабины на него дохнуло характерным запахом разогретой аппаратуры. Четверо мужчин и одна женщина, сидящие вокруг большого стереодисплея, который непринужденно парил перед ними в воздухе, разом обернулись.

– А, полковник, – произнесла женщина, иронически щурясь, – решили прогуляться? Что ж, кофе, я вижу, у вас есть и так, значит, предлагать не буду. Да и вообще, что его варить, если часа через два заканчиваем? Сейчас останавливаем бур, начинаем складываться, и до рассвета еще будем на базе. Хотя я, конечно, предпочла бы собирать вещички при дневном свете.

– Я всего лишь исполняю приказы, леди Вэл, – улыбнулся Рауф. – И мне четко приказано не сидеть на позиции ни одной лишней минуты, особенно, когда дело идет к рассвету. Мой командир очень не любит, когда ему дерут задницу. Да и вам, я полагаю, не слишком охота лишний раз рисковать шкурой…

– Раф, – загремел в его шлеме тактический канал, – проверь сканер!

– Что? – удивился начальник штаба. – Сканер?

– Да! – рявкнул Лемфордер, – Сканер! Верхнюю полусферу!

Не прощаясь, Рауф выскочил на воздух и поспешно опустил забрало шлема. Сканер развернулся, скользнул «картинкой» по окрестностям, четко высветив каменистое поле, усеянное осточертевшими уже валунами размером с два танка – кое-где прямо из камня росли жесткие, словно проволочные, кусты, и вдруг отказал. Рауф машинально дернул челюстью, включая перезапуск головки, дисплей засветился мутно-зеленым, знакомые каменюки теперь выглядели так, словно он смотрел на них сквозь заболоченный аквариум, при этом не действовал ни дальномер, ни масс-детектор, ни холлметр, – вообще ничего! Такого просто не могло быть, но тем не менее было.

– У меня свихнулся «аналитик», – быстро сообщил он. – Ты меня еще слышишь?

– У нас встал на произвольном перезапуске общий! – крикнул Лемфордер. – Все каналы связи блокированы, остались только тактические. Я сейчас свяжусь с базой через орбитер, по прямому лучу.

– Да что же это? – вслух изумился Рауф.

Впрочем, ноги уже сами несли его к катеру. До него оставалось не более сорока метров, когда полковник услышал слитный вопль нескольких солдатских голосов:

– Воздух!!! – и задрал голову, чтобы увидеть плотный рой неярких синих огоньков, несущийся прямо ему в лицо.

Упасть он уже не успел.

3.

– Пошел в набор высоты, – доложил оперативный, следящий за работой новой программы орбитера. – Через две десять – фиксация и начало поворота.

– Командир, полковник Томор снова на связи, – позвал его помощник.

– Ну, мы снимаем орбитер, Антал, – произнес Ланкастер, касаясь соответствующего сенсора. – Сейчас все увидим.

– А, черт. Значит, я опоздал, – огорчился Томор. – Мои спецы расшифровали и обработали тот кусок записи, что все же сохранился. Может, я кажусь вам идиотом, уж простите – там был тепловой выброс…

– Это точно? – переспросил Ланкастер, ощущая идиотом себя.

– Точно… у нас всего три секунды, но этого достаточно. Наверняка, вулкан. Может, магма с глубины бесится, или еще что там, мало ли. Слышали теории о том, что большинство планет – по сути, живые организмы?

– Ладно, все равно сейчас посмотрим. Оставайтесь на канале.

– Да! – вдруг непонятно-нервно выкрикнул помощник оперативного, и на весь зал заревел голос Лемфордера:

– Отказ общей аналитической системы узла целеуказания катера, отказ всех каналов связи, кроме «тактики», не могу связаться, прохожу через орбитер! Отказ общей…

«Какого черта он повторяет? – вскинулся Ланкастер. – Ведь надо же требовать подтверждения, а не… о боже, он уверен, что нас не услышит!. А?..»

Лемфордер умолк, и в ту же секунду всем сидящим в зале почудилось, что они услышали адски далекий, уходящий горным эхом, крик ужаса и боли. А потом из-под потолка брызнул омерзительный, режущий уши свист, и помощник оперативного тотчас срезал громкость.

Впрочем, раньше, чем он это сделал, палец Ланкастера сорвал предохранительную крышку с сенсора общей боевой тревоги.

Неожиданные контратаки у них случались не раз – война, как известно, зачастую преподносит сюрпризы, поэтому суеты не было. Офицеры, сорвавшись с кресел, мгновенно заняли свои места у пультов и окутались невидимыми сферами аудиополей. Не было ни отрывистых команд, ни напряженных лиц, ни суеты докладов. По боевой тревоге доклады начальников служб, находившихся в БИЦе, командиру, исключались, он и так знал, что те все сделают как надо, а внутренние доклады приходили начальнику штаба, роль которого исполнял сейчас Кертес. Ланкастер же отдавал приказы дежурному:

– Первый дивизион атмосферных машин к взлету. Роту 2Е атмосферной защиты к взлету. Дежурный дивизион охраны периметра усилить танками, взять два дивизиона произвольно. Начальник связи – запуск двух группировок ионосферных ретрансляторов.

Кертес положил палец на сенсор аудиосферы и повернулся к командиру:

– Дивизион Томора работает всей техникой, к стрельбе готов. Анализ системы будет через четыре минуты. Пока целей не видит.

– Мои поздравления, – пробурчал Ланкастер и резко поднялся из кресла. – Чечель, санитарную команду! Кертес за командира, Дженнаро и Таннер со мной! Комдива катерников в мою машину!

Из глубин подземных ангаров тяжело поднялись огромные лифты, на платформах которых стояли пятьдесят девять машин первого дивизиона атмосферных катеров, рядом с ними одновременно выползли на поверхность двенадцать машин-перехватчиков роты 2Е, каждая из которых способна была обнаружить и уничтожить практически любую небронированную воздушную цель в радиусе четырех тысяч километров. Большинство пилотов, сидящих в их кабинах, имели не один десяток сбитых скаутов и катеров эсис – они гонялись за ними не один год, попадая порой в самые невероятные ситуации… каждый из этих истребителей мог немало порассказать и о жутких галлюцинациях, возникавших в тот самый момент, когда катер противника занимал собой уже почти половину экрана целеуказания – а стрелять с дальней дистанции часто было бессмысленно, ракеты уходили в небо, сбитые с курса вражеской аппаратурой волнового противодействия, и о невыносимой, рвущей душу тоске, что накатывала иногда на выходе из атаки, когда пятнистый блин скаута, окутанный пламенем, распадался в воздухе на куски. Они прошли через это, выдержали и не свихнулись – ни один. Во второй фазе войны пилоты получили новые машины, «мозги» которых уже не плавились при сближении с противником, а ракеты наконец стали попадать в цель с первого захода. Прекратились и галлюцинации – кабины машин имели особый изолирующий генератор, работающий в противофазу телепатическим ударам «воспитателей». Теперь даже легкие боевые звездолеты эсис, рискнувшие столкнуться в атмосфере с истребителями «Мастерфокса», неизменно находили свою могилу на поверхности.

Майор Эйк Синг Ти, ведомый ротного командира подполковника Анхеля Ружеро, лениво проследил за тем, как погасли две оранжевые объемные полусферы по бокам технического монитора, свидетельствующие о полной исправности всех систем, и запустил двигатель. Справа от него, на толстой платформе, моргнули синим кормовые эжекторы огромного командирского катера, и почти сразу же черная машина с короткими, плавно загибающимися к хвосту крыльями, взмыла в воздух.

– Рота, взлет, – буднично скомандовал подполковник Ружеро.

– Досиделись-таки, – пробурчал сквозь зубы Синг Ти и потянул штурвал. – Это точно не учебная, там хрень какая-то стряслась. Накидали пацанам…

Над его головой с бешеной скоростью пронесся санитарный катер с эмблемой начальника медслужбы на борту, и Эйк не удержался от того, чтобы уважительно выматериться – так летал только папа Чечель, и никто иной. Можно было не сомневаться в том, что он прибудет на место крыло к крылу с командиром.

– Полный газ, – приказал вдруг Анхель Ружеро, и Эйк ощутил беспокойство, почти забытое с того дня, как все они услышали о заключении мира.

Что все это значит, спросил он себя. А?

Если бы опять что-то началось, то уж явно не с нас.

Огромная колонна машин с чудовищно зубастым рыжим лисом на килях, растянувшись по горизонтали почти на двадцать километров, неслась в сторону спящих гор, и практически каждый из тех, кто сидел сейчас в темных кабинах, произносил про себя эту фразу.

Далеко внизу, оставшись позади пульсирующих волновых эжекторов марш-моторов, почти двадцать тысяч человек всматривались в дисплеи и индикаторы, ожидая нападения с любой стороны, но ночь молчала холодной безветреной тьмой. Танкисты, выпустившие из-под броневых скорлуп все свои башни и антенны, гренадеры в тесных деках транспортеров, наряды охранных дивизионов, зенитчики Томора – все они готовы были обрушить на противника смерч огня, взорвать равнину скрежетом гусениц и свистом несущихся над травами катеров, расколоть ночное небо тысячами ракет и фиолетовыми молниями противодесантных излучателей… врага не было.

Их командир, сидящий в своей машине, которая шла во главе колонны, пытался понять, где же его теперь искать. Впрочем, сперва нужно было разобраться, что вообще произошло. Вернувшийся на место орбитер показывал жуткую картину – от катера, тщательно замаскированного под мшистый холм, остались все еще дымящиеся обломки, ни один из тактических каналов телеметрии, позволяющих командиру знать, каково состояние любого из его бойцов, «не заводился» – то ли потому, что мозг катера в момент удара послал мощный дезактивирующий импульс (такое уже было, сам видел) то ли потому, что живых там и впрямь не было.

На картинке, увы, движущихся фигур он не видел…

Он видел рухнувший комбибур, взорвавшийся грузовик-носитель, закопченные ошметки аппаратной кабины геологов и ничего более. Даже тел он пока не видел, и это было хуже всего. Либо они разорваны в клочья, либо… их забрали с собой? После такой атаки: они что, потащили бы раненых? Все может быть…

– До цели минута, – доложил наконец пилот.

Ланкастер стиснул зубы. Он знал, что не увидит живыми ни своих солдат, ни своих офицеров, ни штабистов Рауфа и Лемфордера, рядом с которыми он прошагал через всю войну от первого до последнего дня. Он не думал о мести, его интересовало только одно: как?

– Плацдарм чистый, – услышал он голос оператора систем наблюдения.

«Плацдарм! – горько повторил про себя Виктор. – Кладбище…»

Он выпрыгнул из машины первым, раньше даже, чем выбрался из своего катера Чечель, опустившийся одновременно с ним, впритык к обломкам грузовика.

По площадке разбегались солдаты и санитары. Ланкастер, не говоря ни слова, подошел к тому, что осталось от катера и внимательно всмотрелся в искореженную груду металла и пластика, над которой тянулись в небо удушливые струи черного дыма. Техника Конфедерации горела плохо, но здесь температуры были явно плазменные. Обойдя катер вокруг, Ланкастер вдруг нагнулся и, опустившись на колени, принялся ковырять пальцами почти спекшийся от страшного жара грунт.

В этот момент подполковник Ружер, распределив пять пар по местам охранного периметра, увел Эйка Синг Ти в северо-восточную его часть и уставился в приборы, время от времени бросая взгляд на происходящее ниже, там, среди жутковатой каши, которая недавно еще была могучей техникой. Эйк, наоборот, смотреть туда не стал, ему хватило лишь одного короткого взгляда. Их пара медленно плыла по кругу, то взмывая вверх на полкилометра, то опускаясь вниз, едва не задевая броней макушки высоких холмов. Он приоткрыл забрало шлема, почесал кончик носа и вздохнул. Надо же, как не повезло ребятам. Сколько, интересно, их тут было? Паршиво подыхать ночью… подняв голову к звездам, Эйк неожиданно похолодел.

– Опять глюки? – захрипел он.

Если то, что он увидел, было глюком, ему следовало доложиться командиру. А если нет… взгляд на сканер (пугливый, как бы исподтишка), убедил его, что галлюцинациями тут и не пахло. В пяти километрах восточнее их пары, чуть выше – метров на двадцать, не больше, – вяло шевелили крыльями две огромные то ли птицы, то ли бабочки – так, по крайней мере, ему казалось. И еще Эйк Синг Ти увидел, как возле одной из них коротко вспыхнули какие-то крохотные синие точечки. Кажется, их было шесть.

Сирена насквозь пронзила мозг Анхеля Ружера, и он, подчиняясь давнему рефлексу пилота, тотчас же воздел свою стремительную машину вертикально вверх. Он не знал, чем в него стреляли. Он не знал, что имперский «Ландскнехт», один из самых мощных носимых зенитных комплексов, создавался для поражения тяжелобронированных танконесущих ботов – шестизарядная револьверная батарея обеспечивала плотный пакет синхронно маневрирующих ракет, способных если не взорвать, то хотя бы сбить тяжелого противника с курса. Впрочем, у Ружера шансы все же были, хотя и об этом он еще тоже пока не догадывался. Во времена Империи практически все разумные расы обозримой части Галактики использовали гиперреактивные двигатели с почти субсветовой – для атмосферной техники – скоростью истечения потока. Его же катер, гораздо более маневренный и мощный, ходил на волновой тяге, то есть наведение по двигателю исключалось. Наведение по массе тоже, его броня не излучала тепло, и за отсутствием оператора у «Ландскнехта» оставался лишь один канал – по движущемуся контуру.

Головки двух ракет отказали сразу, и они ушли куда-то вверх, чтобы закончить свой путь среди ледяных скал и расщелин. Остальные четыре, мгновенно перебрав все свои варианты, помчались за ним. Одну из них Ружер сбил с курса резким рывком по вертикали, и она воткнулась в какую-то скалу, осветив все вокруг бледной синеватой вспышкой бинарного разрыва. Размышляя, сколько секунд ему осталось – хорошо, если хоть одна, но целиком! – Анхель вновь поставил истребитель носом в небо и рванул рычаг катапульты.

Его тотчас вышвырнуло из кабины, скафандр автоматически загерметизировался, включились системы жизнеобеспечения – все это произошло очень быстро, но все же не настолько, чтобы его, еще несущегося вверх вместе со своим креслом, не настигла ударная волна от попадания ракет в пустой уже истребитель. Ружер ощутил чудовищной силы толчок и тут же потерял сознание. Кресло кувыркнулось в воздухе, его маленький «мозг» воспринял ситуацию как нештатную и активировал одноразовый антиграв. Анхель Ружер медленно поплыл вниз…

– Подполковник Ружер атакован неизвестными ракетами и поражен! – завопил по всем каналам Эйк. – Атакую неизвестную воздушную цель! Тройка, ко мне!

Практически одновременно с ним аналогичный доклад закончил флаг-майор Стен Хейген, ведущий второй пары. Услышав призыв Эйка, он коротко рявкнул своим:

– Круг! – и потянул штурвал, выцеливаясь в хвост его истребителя.

Оставшиеся девять машин немедленно замкнули круг над площадкой, включив все свои системы поиска и отражения. Теперь древние имперские ракеты были для них не так опасны: прикрывая друг друга, они могли перехватить весь пакет еще на подлете.

Сперва Ланкастер услышал далекий хлопок и тут же, с интервалом около секунды – тягучий гром, как будто в горах ударили в невероятных размеров гонг. Он сразу понял, что это – так взрывается главный генератор атмосферного катера. Доклад плеснул ему в уши раньше, чем он успел подняться с колен.

– Подполковник Ружер поражен неизвестной воздушной целью! Майор Синг Ти в атаке!

– Что вы видите? – он знал, что операторы командирского катера уже развернули все сканерные узлы и теперь видят всю «картинку» целиком.

– Две боевые птицы аборигенов, азимут восемьдесят, удаление десять, высота один-двадцать два. Ружер был поражен неизвестными ракетами, запущенными с одной из птиц.

– Он жив?

– Катер пять-двенадцать выходит в точку спуска.

– Определиться на триста шестьдесят!

– Прочих воздушных целей нет. Майор Синг Ти поразил первую из целей, флаг-майор Хейген в атаке!

Для того, чтобы не проскочить мимо отчаянно машущих крыльями «пташек» – видимо, седоки, то ли испугавшиеся, то ли исчерпавшие запас ракет, приказали им уходить на высоту, – Эйку пришлось убрать газ почти до нуля. В экране задней полусферы возник острый нос машины Хейгена – Эйк понял, что даже если он промахнется, то ведомый завершит атаку. Пользоваться ракетами ему почему-то не хотелось, видимо, хватило той секунды, когда неожиданное зрелище парящих в небе крылатых напомнило о жутких телепатемах эсис и беспомощности, охватывавшей его всякий раз, как произведенный залп уходил куда угодно, только не в цель. Он выдвинул батарею излучателей: у них, по крайней мере, не было «мозгов», а значит, их невозможно было сбить с толку.

Когда до ближайшей птицы оставалось не более двухсот метров, – Синг Ти отчетливо, без включения «зума», видел широченные крылья, низко опущенную голову со странно маленьким загнутым вниз клювом, и корзинку с «пилотами» на шее, целящимися в него из какого-то длинноствольного оружия, – он вздохнул и коснулся кнопки на правой рукояти штурвала. Восемь стволов, торчащие в носу его истребителя, плюнули голубым. Не было ни вспышки, ни пламени – птица просто превратилась в комок окровавленных перьев, падающий навстречу темным холмам. Сразу после выстрела Эйк дал газ и ушел в сторону, открывая Хейгену вторую цель. Тому повезло больше – из корзины по нему открыли огонь из имперского лазера. Две молнии сверкнули над самой кабиной, и Хейген не стал тратить время на прицеливание, дав длинную очередь, которая мгновенно прекратила мучения крылатого скакуна и его наездников… Бросив короткий взгляд на летящие вниз перья, флаг-майор пристроился рядом с Эйком и спросил его:

– Что с Ружером? У меня на «диспе» он вроде как жив.

– Его уже забирают.

– Ты не знаешь, чем это его так?

– Какое-то имперское дерьмо. Наше счастье, что оно не слишком свежее. Две ракеты вообще не пошли за целью, третью он кинул, но остальных, как видишь, хватило.

– У них там что, целая батарея была?

– Да нет, похоже, просто залповая установка. Для пущей вероятности. Ты еще не слышал, что там с нашими пацанами?

– Эйк, ты вниз смотрел? У них там гуляш с гарниром…

– Воздушные цели поражены, подполковник Ружер поднят на борт машины пять двенадцать, его состояние в норме. Обстановка сто.

– Передайте Ружера медикам. Где Чечель?

– В настоящий момент … командир, я вижу канал полковника Рауфа!

– Командир! – это был уже Моня. – Раф живой! Его просто завалило всяким дерьмом, и видимо, заэкранировало. Он без сознания… переломы… но жив, сукин сын!

– А… Лемфордер? – Ланкастер резко повернулся, отыскивая глазами Чечеля с его санитарами – трое рылись в обломках катера с противоположной стороны, а начмеда он не видел с самого приземления.

– Лем был в катере… Я здесь, возле бура.

Сунув то, что он выковырял из сожженной земли, в набедренную сумку, Виктор бросился к поваленному комбибуру. Вблизи замысловатая конструкция выглядела совсем странно: не просто руины, а дикое, обессмысленное переплетение винтом свернувшихся опор, под которыми лежало некогда цилиндрическое тело рабочего органа. Вокруг валялись какие-то рваные щиты, обгорелые пластиковые панели и кабеля. Чечеля он увидел сразу, едва приблизился – врач стоял на коленях над недвижным телом в распахнутом бронекомбинезоне. Шлем начальника штаба валялся рядом, овальная головка сканера, расположенная почти на макушке, была разбита, забрало покрыто маслянистой копотью.

– Как он?

– Не лучшим образом… но жить будет, раз целый, да еще и дышит. Разрыв селезенки, внутренние кровотечения, куча переломов, зато череп цел, хотя по башне его приложило крепко. Мы его под кучей дерьма нашли, потому и сигнала не было: от потрохов шлема вообще мало что осталось. Голову-то он спас, но вся энергосистема в клочья, «тактика» еле дышала, хорошо, чтоб на пять шагов. Там, кстати, один рядовой почти как новенький, только руку оторвало – он у меня в катере. Но говорить с ним без толку.

– Ты что, не можешь вывести его из шока?!

Чечель выпрямился и сделал знак санитарам забирать Рауфа в машину.

– Я могу собрать тебя по кусочкам… как ты знаешь. Говорить не о чем. Ракетный удар из темноты – и все. Сколько ракет, с какого азимута – ничего он не видел.

– Но ракеты видел?

– Ну, он так полагает, что ракеты. Говорит даже, что с воздуха. С какого, спрашиваю, воздуха?! Сверху, говорит, из темноты. Как так, зачем-почему – ни хрена не видел, шарахнуло, и все. Сразу все. Причем шок ему, конечно, «доктор» купировал тут же, то есть видеть должен был.

– Ну, и?

– Говорит, видел один залп, сразу уничтоживший катер, а потом – просто огонь и его аж в скалу впечатало.

– Если с воздуха, как они могли прозевать птиц? Тут только что двух сбили… на одной ракеты были… нет, я совсем ничего не понимаю. Зенитная ракета не наведется на наземную цель. Попасть можно только в том случае, если бить прямой наводкой, то есть в пределах визуального обнаружения цели. Берем высоту… хорошо, имеем удаление километров в десять, – световое пятно тут было огромное, но как же они их не увидели? Хотя… о черт, это совсем меняет дело…

– Мы теперь никогда не узнаем, сколько времени на катере не работал сканер, – медленно произнес Чечель, глядя на обломки. – Но я предполагаю, что птицы – если это действительно были птицы с зенитными ракетами – вышли на дистанцию прицеливания именно в тот момент, когда он сдох.

– То есть ты хочешь сказать, что… нет, невероятно.

– А по-моему, именно так все и было. Либо мы должны признать, что у бородатых завалялись не только зенитные, но и противотанковые тактические комплексы, способные хватать среднеразмерные наземные цели по азимутальной наводке с приличных расстояний, либо получается, что они пересекли границу именно в тот момент, когда сдох сканер. На какую дальность он должен был работать?

– Рауф ворчун, но он всегда пунктуален – ночью пять километров. Проклятье, я должен подумать…

– Ты опять говоришь меньше, чем знаешь! – возмутился Чечель.

– Я не знаю, я только думаю, – проворчал Ланкастер, направляясь к своему катеру. – Давайте смотреть картинку орбитера, – сказал он своим операторам, забравшись в кабину. – БИЦ! Барталан, включай запись, а то за три минуты полета я так ничего и не успел понять.

– Зато я уже успел, – хмуро отозвался начальник разведки. – Хреновые у нас дела, командир. Мы тут не одни такие умные.

Часть вторая.

Глава 1.

1.

Генерал-коммодор Ронни Ди Марцио раскурил наконец свою сыроватую сигару и подумал, что в следующий раз он точно вышвырнет ко всем чертям горшок с проклятым папоротником, что стоял возле окна. От растения исходил приторный аромат, неизменно вызывавший у него тошноту, но деваться было некуда – ублюдок Генри проводил свои любимые брифинги только здесь, в многократно защищенной от прослушки и любых «наводок» зале на последнем этаже отеля «Симонэ». Сегодня на Совете Трех присутствовали двое посторонних – сенатор Блиммер, рослый мужчина с выкрашенными в фиолетовый колер волосами и невинным голоском кастрата, и представитель разведки ВКС легион-генерал Годар.

– А! – вдруг вспомнил Ди Марцио и, пригнув голову, негромко обратился к сидящему рядом вице-маршалу Эйгену Керсу. – Доклад группы Коржа у него будет целиком?

– Наконец-то – да, – так же тихо ответил Керс. – Он сказал мне еще сегодня утром…

Договорить он не успел: в зале совершенно неожиданно для всех – никто, кажется, так и не уловил тот момент, когда он просочился через двери, – возник вице-маршал Шер. Никто его не приветствовал, лишь сенатор как бы задумчиво прищурил свои узкие глаза и наклонил на бок голову, рассматривая высокого, нескладного мужчину в потасканном зеленом костюме. На ногах у него были совершенно идиотские желтые туфли, сильно стоптанные вовнутрь, и любой случайный взгляд останавливался прежде всего на них, не фиксируясь на лице. Всем, кто его знал достаточно близко, Генри Шер, глава Сообщества Стратегических Служб Конфедерации, казался, по меткому выражению его покойного начальника, «сотканным из лжи и фантазий». Сам же Шер неоднократно повторял: «Окружите себя ложью, нелепостями и непристойными слухами – и никто никогда не узнает правды.»

Лицо вице-маршала выглядело не слишком примечательным, если не считать противоестественно высокого лба с ранними, не по годам, морщинами. Лоб он, как правило, маскировал под шляпой, а глаза – серые, постоянно бегающие по сторонам, словно бы не способные к фиксации на каком-то определенном объекте, прятал за темными очками.

– Так. – Шер крайне редко здоровался с людьми – не чаще, по крайней мере, чем надевал мундир. – Сенатор, я готов выслушать ваши новости.

– Мои прогнозы самые пессимистичные, – пропел своим нежным контральто Блиммер. – Боюсь, что проект военного бюджета, предложенный нашей фракцией, будет провален в первом же чтении. Обстановка, к сожалению, накаляется. Никто, даже Шэттак, не желает слышать о новых расходах. Партия Шэттака в основном сражается с левыми. А промышленники, разумеется, думают только о налогах.

– От крысы Шэттака я ничего другого и не ждал, – спокойно произнес Шер, опускаясь в кресло.

Из бокового кармана его пиджака почти незаметно появилась очень дорогая трубка с янтарным мундштуком, и небольшой кисет. Тонкие, длинные, женственные пальцы маршала несколькими движениями набили ее черным табаком, из рукава возникла золотая зажигалка, и вот неспокойные серые глаза исчезли в облаке ароматного белого дыма.

Ди Марцио понял, что сейчас чихнет.

«Выродок, – сказал он себе, сверля глазами ковер. – Ведь ты выродок, сукин сын. Ты посмотри на свою рожу, ты же ходячий генетический дефект. И почему я должен сидеть и выслушивать твои дебильные идеи, которых никто, кроме тебя самого, не понимает и не поймет никогда, потому что это идеи шизофреника, дебила, недоноска!..»

– И эти люди берутся решать судьбы человеческой расы, – фыркнул голос Шера из дымовой завесы. – Господи, ну что за мерзавцы! Лавочники и дешевые ростовщики, неспособные воспринять решительно ни одной идеи, так или иначе связанной с их же собственным будущим. Им не интересно не то что послезавтра, хуже, – этой толпе неважно, что случится завтрашним же утром. Они живут только сегодняшним днем.

– Промышленной партии нужно как можно меньше налогов и как можно больше рабочих рук, – отозвался Блиммер. – Левые запутались окончательно, потому что в условиях дефицита рабочих рук довольно странно пытаться высидеть из довоенных лозунгов хоть что-то, но тем не менее они активны: по крайней мере, в этом созыве. Если бы выборы были не через два года, а сейчас, в Сенат прошло бы от силы три левых.

– Левые! Вот кого надо бы вообще перевешать, как собак! – рявкнул Шер. – Десятилетия сидеть на сокращенных военных программах, а потом укладывать миллионы людей в каждой вшивой операции. Что-то я не помню, кто из наших радетелей справедливости отправился добровольцем! Но это, – его голос опустился так же неожиданно, как минуту назад взлетел к потолку, – все частности. Наши фонды достаточно велики, и похоже, что нам даже не удастся вычерпать их до конца. По крайней мере, в течении этого года…

«Вот интересно, – неожиданно подумал генерал Годар, – а что бы сказали их милости сенаторы, случись им узнать, что две маленькие, но хорошо оснащенные верфи уже три года гонят целую серию непонятно чьих кораблей, каждый из которых способен переколотить половину горшков на кухне у любого противника в галактике? И на чьи деньги это делается? На деньги маршала Шера? А кто он для них такой? Да, по сути, и никто…»

– Если задача останется неизменной, – подал голос Эйген Керс.

Шер повернулся к нему – взгляд маршала был, как всегда, абсолютно, непоколебимо равнодушным, водянистые голубые глаза казались неживыми. Шер медленно поскреб ногтем кончик носа и кивнул.

– Модификации, конечно, возможны.

– И если мы не ошиблись со сроками, – все так же, словно в воздух, добавил Керс.

Ди Марцио понял, что сегодняшний день окончательно следует занести в черный список. С утра ему не давала покоя аллергия, причиной которой являлась мелкая, но совершенно неизлечимая инфекция, подхваченная им по лейтенантской юности на одной далекой планетке, название которой он старался вспоминать пореже. Наличие в зале проклятого папоротника сделало зуд в носу невыносимым. Он чувствовал, что вот-вот чихнет, но никак не мог разрешиться от этого бремени, непроизвольно ерзая в кресле, как школяр перед экзаменатором.

«Лучше б я тогда застрелился, – подумал он, глядя, как Шер покачивает зажатой в правом кулаке трубкой. – Ну что б они со мной сделали, ну что? Ну не разжаловали бы ведь… ну, вставили б фитиль, так что, я первый такой? Ну, отстранили бы… проклятье, если б я знал, чем все это кончится, я пошел бы на все – и на разжалование, и на отстранение, и хоть под трибунал бы пошел, а потом застрелился к чертям, и вся недолга. Так нет, сиди тут теперь, слушай… вот странно, почему же он все-таки не педик? По всем законам природы такие ублюдки просто обязательно должны быть педиками, а вот поди ж ты – ходок тот еще, бабы с ума сходят. А вот интересно, – Ди Марцио неожиданно посетила мысль, заставившая его вмиг забыть про зудящий нос, – как бы они верещали, если б узнали, с кем спят на самом деле? То-то смеху было бы! Представить, – баба, вдруг усирающаяся от ужаса… прямо под ним, ублюдушкой…»

Ди Марцио, тогда еще довольно молодой генерал из разведслужбы ВКС, крепко прилип посреди войны, во время проведения операции «Зеленое сердце», стоившей Десанту ста сорока тысяч человек при весьма сомнительном результате. В сущности, ошибка Ронни заключалась всего лишь в том, что он не потрудился лично разобрать представленный ему анализ разведданных, но, как это часто бывает, восьмидесятилетние стратегические умы, спланировавшие заранее провальную и главное – ненужную операцию, шустренько нашли юного и безответного виновника торжества. Ди Марцио уже готовился загреметь под трибунал, (собственно, вопрос был лишь в том, застрелиться ему до или после трибунала, так как жить с сорванными погонами он – тогда! – не смог бы), но вдруг ему сделали более чем интересное предложение, от которого он не смог отказаться. Так он попал в орбиту мало кому известного генерала Шера.

О, Шер многое мог, умел, и делал это улыбаясь.

Задолго до войны он знал, с кем придется воевать. Он знал, как будет выглядеть течение первого периода войны. Он мог четко предсказать, какие именно ошибки будут совершены тогдашним руководством стратегических служб Конфедерации, и в какую кровь они обойдутся.

Он вполне ясно представлял себе и переломный период, несколько теряясь лишь в финале. Чего он тогда никак не предполагал, так это итогов войны, но всему, как известно, свое время.

Самым ужасным было то, что молодой лейтенант, потом капитан и майор Генри Шер прекрасно понимал: слушать его не станет ровным счетом никто, за исключением двух-трех старых маньяков пенсионного возраста, уходящих на покой в презренных капитанских эполетах – когда другие трещали языками, эти парни думали… и вот старательный тихоня Генри, тогда еще просто серый, а не феерически лживый и высокомерный, стал собирать документы. Он собирал буквально все. Там, где не мог раздобыть оригинал решения, находил достоверную копию. С терпением скарабея, толкающего в бесконечность свой катышек дерьма, он собирал и собирал… пока не закончилась война. Тогда вдруг выяснилось, что у него есть все – и на всех.

Вверху – без исключения.

И полетели – только не на пенсию, а под трибунал, – девяностолетние мыслители, провалившие в начале войны все, что только можно было, а потом, когда дела пошли на лад, увлеченно награждавшие сами себя блестящими орденами и мечами за храбрость. Кое-кто был просто изгнан без пенсии, иные, кому повезло меньше, оказались еще и разжалованы с лишением наград, но досталось всем.

Сверху – без исключения.

За несколько месяцев Генри Шер с позором обезглавил почти все службы сообщества, не тронув лишь тех, кто действительно работал и сражался, а также тех, кто был ему нужен. В той или иной степени, конечно, ибо уж кто-кто, а вице-маршал Шер хорошо знал, что ничего абсолютного на свете не бывает.

Ди Марцио был ему полезен, а значит, скоро получил одну из высших должностей в сообществе, а на Керса, как это ни удивительно, ничего не было. Но Керс имел свои императивы, мало понятные простым смертным, поэтому присоединился к Шеру без малейших сомнений.

– Все же, дорогой сенатор, я хотел бы, чтобы вы – я имею в виду вашу уважаемую фракцию, – все же выставили законопроект на обсуждение. – Как бы задумчиво произнес Шер, ритмично помахивая трубкой.

– Вы думаете? – нахмурился Блиммер. – Нет, фракция, конечно, настроена по-боевому, но заранее провальный проект может нанести урон нашей репутации, вы не считаете?

– Не считаю, – отрезал Шер. – Черт возьми, вы же достаточно опытный политик, не вам ли понимать, что чем вы активнее, тем выше курс ваших акций. Продолжайте, продолжайте! Иного выхода у нас просто нет.

Блиммер вздохнул и поднялся.

– Мы сделаем все, что в наших силах. Счастливо оставаться, джентльмены.

– Удивительный экземпляр, – хмыкнул Шер, когда за Блиммером беззвучно закрылись двери зала. – Идиот по убеждению. Боже, с кем приходится иметь дело, а?

– Остальные еще хуже, – пожал плечами Ди Марцио и, едва успев закончить фразу, оглушительно чихнул.

– Опять аллергия? – повернулся к нему Шер.

Ди Марцио безнадежно махнул рукой.

– Сажусь под колпак по два раза на дню. Чтобы сэкономить время, беру его с собой всякий раз, когда иду гадить. А что еще прикажешь делать? Доктора говорят, что может быть и хуже.

– Завидное пищеварение, – ободряюще улыбнулся Шер. – Итак, о докладе. Корж закончил полностью – собственно, именно ради этого я и оторвал вас от работы. Но сейчас это важнее. У меня с собой по экземпляру на каждого – времени вам трое суток. Бросьте все, свалите документы и поездки на адъютантов, и сидите. В четверг утром каждый из вас – не приказываю, а прошу вас – каждый представит на общее обсуждение свое мнение. Сделайте резюме по тем вопросам, которые покажутся вам наиболее важными. Я полагаю, что весь четверг мы посвятим именно этой проблеме. Вылетим на побережье, там и засядем…

2.

Дежурный по информационному центру смотрел на Ланкастера глазами провинившейся собаки. В случившемся не было и намека на его вину, но все же Виктор не мог найти в себе силы сказать хоть что-нибудь ободряющее – ни ему, ни остальным.

Он не был ни подавлен, ни растерян. Последние полчаса его мозг стремительно перебирал десятки вариантов возможного развития событий, и не мог остановиться ни одном из них. Впервые за довольно долгое время легион-генерал Ланкастер просто не понимал, что именно произошло, хотя в целом картина вырисовывалась довольно отчетливо.

Но выглядела она невероятной. Немыслимой.

За годы войны Ланкастер навидался всякого. Приходилось ему и удивляться… но самые, казалось бы, странные события рано или поздно находили свое вполне логичное – с той или иной точки зрения – объяснение. Любые действия противника так или иначе укладывались в одну из понятных, а значит, просчитываемых, стратегических схем. Сейчас было непонятно решительно все.

Он молча уселся в свое кресло, медленно провел глазами по лицам своих офицеров и взял со стола приготовленную для него чашку кофе.

– Давайте сначала, – предложил он. – С самого начала… вылет девяти птиц орбитер заснял, это мы видели. Движение по маршруту тоже – здесь ничего интересного. Потом птицы подходят к семикилометровому рубежу, и в этот момент отказывают аналитические блоки как катера, так и орбитера. По словам Рауфа, после вызова Лемфордера он первым делом проверил свой тактический сканер. Сканер запустился, тут же скис, благополучно перезапустился и какое-то время работал, но с незапущенным «аналитиком». Та же самая картина с орбитером. Сканер дохнет, включается программа перезапуска, головки работают, информация идет, расшифровки нет, сканер опять дохнет, и так по кругу в течении трех с половиной минут. И – плюс! – за несколько часов до того, на очень короткое время то же самое происходит и с аналитическим узлом системы целеуказания у зенитчиков Томора. Если бы их станция в тот момент не работала, никто б ничего и не заметил. Но она, как на грех, крутилась в режиме подбора настроек. Что в этом странного?.. главный инженер, повторите нам то, что вы рассказали мне, пока я летел.

Панков задумчиво пощелкал пальцами.

– Поляризация кристаллов идет по трем ветвям краун-волны. Условно говоря, вывести их из строя так, чтобы они перестали понимать, что происходит, но не свихнулись окончательно, можно только одним способом – поменяв ветви местами, причем, скорее всего, А поставив на место С, при этом В – ствол, останется на месте, гарантируя нормальное восстановление функций при прекращении воздействия. Чтоб совсем понятно… ну, скажем так, кристалл просто «заикнется»… а дальше начнет работать как ни в чем не бывало, и что показательно, может даже и не запомнить, что с ним случилось. Но как этого добиться – я не представляю в принципе. Я слышал, что смещения краун-поля добивались в экспериментах с холодной миди-плазмой, но никто никогда не мог ее стабилизировать, значит и смещения были кратковременны и нестабильны. Так что все это не больше чем мои домыслы. Будь среди нас квалифицированный физик-полевик, он, возможно, объяснил бы происшедшее более внятно: но я не могу. Я только догадываюсь… одно могу сказать точно: у эсис такой техники нет, и не может быть.

– Почему? – резко спросил Кертес.

– Ну-у… – Панков замялся, почесал кончик носа и посмотрел на командира, словно ища у того поддержки, – Ну, потому что существуют разные плоскости развития цивилизаций. Эсис тысячелетиями двигаются по пути создания смешанной, биомеханической техносферы. Их машинерия процентов на семьдесят – квазиживая, если использовать такой, ну, лицейский что ли, термин. Мы тоже давно используем биокомпонент в своих машинах, но в гораздо меньшей степени. А работа с плазмами требует иного, сугубо механистического мышления: это, кстати, главная причина того, почему мы так поздно освоили сферы высоких энергий. Но у них все не так! Даже вычислительная техника эсис тысячи лет строится по принципам хромосомных сообществ – почему она совершенно непостижима для нас. Цивилизация эсис, в силу особенностей своего технического мышления просто неспособна подойти к уровню постижения природы энергий. Они только щупают, и если что-то и применяют, то – найденное именно наощупь, эмпирическими методами. Благо, у них были эти тысячелетия!

– И появиться за прошедшее время она не могла? – не унимался Кертес.

Панков беспомощно развел руками.

– Я слышал, что в конце войны они бросали против нас лучшее, что у них было. Лучшее… это не басни пилотяг, а мнение разведки ВКС. И их самые мощные «глушилки» работали на простых и понятных физических принципах. Здесь мы имеем дело с непознаваемым, понимаете? Ну невозможно на их уровне техники создать генератор, способный свести с ума краун-поле! Это не одна ступенька вверх, поймите… может быть, три или даже четыре.

– То есть мы имеем дело с цивилизацией, намного обогнавшей нас в военно-техническом отношении?

– Не обязательно в военно-техническом! Просто с более механистическим разумом, дальше нас продвинувшимся в понимании фундаментальных вопросов межполевых взаимосвязей. В плане оружия им это мало что дает, в этом я уверен. Мифическая полевая броня? Ну-у, может быть, хотя законы взаимосвязи энергий пока еще никто не отменял.

Брови Кертеса сошлись в гримасе упрямого несогласия.

– Из всего этого я делаю только один вывод, – произнес он после недолгой паузы, – Мы должны немедленно сообщить обо всем происшедшем на базу.

– Рауф считает точно так же, – кивнул Ланкастер. – И я, в общем-то, должен был бы прислушаться к мнению моих старших офицеров. Но… на сей раз не все так просто. Чертовски похоже, парни, что мы влипли в какие-то очень секретные – я бы даже сказал, таинственные игры. Кто их ведет, я не знаю. Могу только догадываться, да и то – слишком мало информации.

В БИЦе повисла гробовая тишина.

Офицеры сидели не шевелясь, едва ли не затаив дыхание. Всем им не раз доводилось слышать леденящие душу рассказы о линейных подразделениях, брошенных в такие «игры», особенно в последний год войны. Таинственные операции прикрытия, операции дезинформации противника… легионы либо гибли, либо, если им везло, их расформировывали, навек запечатывая уста людей страхом. Многие из них не раз задавались вопросом, какую же цену пришлось заплатить за столь неожиданное полуотступление-полупоражение эсис, запросивших мира в самый разгар битвы? Да, мы их теснили, да их дело было плохо, но ведь они сражались со все тем же тупым упорством, что и в самом начале, нисколько не проявляя признаков слабости или отчаяния. Особого ума, правда, они тоже не проявляли…

Но война закончилась! Эсис убрались, формально признав свое поражение и отказавшись от какой-либо экспансии на оговоренных территориях, и было похоже, что они и впрямь не скоро очухаются от полученной трепки. Некоторые люди, имевшие кое-какое отношение к переговорам, утверждали, что эсис уходили, преисполненные отчаяния. Что могло их напугать? Военные таланты человечества, масштабы освоенных им ресурсов, или же что-то еще, по-настоящему страшное?

– Дело в том, – продолжал Виктор, – что при получении назначения мне не дали никаких инструкций. Вы понимаете, что это значит, не так ли? А еще мне очень мягко посоветовали не задавать лишних вопросов. Сперва, признаться, я решил, что нас действительно отправили сюда по слезной просьбе промышленников, кровно заинтересованных в благополучном исходе геологических работ. Конечно, здесь нужен обычный охранный легион с хорошей выучкой, и не более того, но – я решил, что у кого-то просто сдали нервы, а деньги, сами знаете, на месте лежать не могут… А вот потом стали появляться нестыковки. Больше всего, конечно, меня пугает присутствие здесь Томора. Мы должны быть готовы абсолютно ко всему. У меня есть такое ощущение, джентльмены, что наше выживание никак не входит в чьи-то планы. Уж очень здорово получается, не правда ли – всунуть опасный, скандальный и всем мешающий легион в какое-то темное дело, а потом, когда от него останется пол-взвода, тихонько забыть о том, что такой легион вообще когда-то существовал. Документов-то нет? Нет… А теперь представьте себе, что сейчас я связываюсь с базой и подробнейшим образом докладываю о случившемся. Во-первых… никаких прямых доказательств того, что наша техника подверглась некоему необъяснимому воздействию, не существует. Зато на войне бывают невероятные совпадения, и любой унтер вмиг расскажет нам, что мы просто страдаем неврозом в особо тяжелой форме, что у нас мания преследования, кто-то наверняка вспомнит, как после мастурбации ему снятся летающие эсис, и всем все станет ясно, правда? Во-вторых, будь оно все проклято – сейчас у нас есть какие-то шансы выкарабкаться при любом сценарии, по крайней мере, мне так кажется. Если же там, – палец Ланкастера показал на темный потолок, – поймут, что мы умнее, чем они думали, мы, возможно, даже не долетим до дому. Корабли иногда взрываются, да? Так что единственное, что нам остается – это стиснуть задницы и ждать. Я понимаю, более противного занятия придумать невозможно, но поверьте, мне, старику: мы влипли!

– Ох, роди меня мама, обратно, – прошипел сквозь зубы Чечель.

Барталан хлопнул ладонью по подлокотнику своего кресла и вопросительно посмотрел на Кертеса. Тот кусал губу, обдумывая что-то. Панков сидел с совершенно отрешенным видом, словно происходящее его не касалось. Остальные штабисты также молчали, погруженные в размышления – к тому же вряд ли кто-либо из них решился бы подать голос раньше, чем выскажется заместитель начальника штаба.

– Ладно… – Кертес поднял голову, – «мама» кричать уже поздно. Я предлагаю тщательно обревизовать наши энергетические ресурсы – с боеприпасами все понятно, но неизвестно, сколько нам придется тут сидеть на полуосадном положении, и одновременно сформировать исследовательские группы, которые полезут вниз. Еще раз попробовать отыскать какие-нибудь материалы по старой базе – что-то ведь осталось, я же точно знаю. Если нам предстоит удар сверху, удержаться можно будет только там.

– Я не сказал, что нам предстоит удар сверху, – перебил его Ланкастер. – Я сказал только, что меня удивляет, что нам зачем-то прицепили дивизион Томора. Из его назначения может следовать все, что угодно…

– Но по-моему, к десанту все и идет, – невесело усмехнулся Барталан. – Вопрос только, кто нас будет атаковать? Неужели опять эсис? Немыслимо…

– Да, – согласился командир. – Бредово, не правда ли? У меня такое ощущение, что все это то ли сон, то ли глюк – но тогда я уже явно в дурдоме, а вы – мои товарищи по палате. Не будем спешить с выводами, джентльмены. Идею с исследованием подземелий я полностью поддерживаю. Так как Кертес сейчас занят, вопросами обеспечения и безопасности займешься ты, Пратт, – он повернулся к заместителю начальника оперативного отдела, занявшему место погибшего Лемфордера. – Подберешь серьезных ребят: три группы по взводу, я думаю, так, чтобы одна была внизу, а две ее страховали и могли всегда прийти на помощь. Там могут быть любые сюрпризы. Что касается ресурсов, я думаю, Панкову много времени не понадобится.

– Без вопросов, – вздернулся главный инженер. – А что командир, это может быть… надолго?

– Надолго – не знаю. Но то, что всерьез, это точно. Так что работайте. И… кто-нибудь, принесите виски. Нужно помянуть наших ребят. Лучше сделать это до подъема флага, а не после.

3.

Ди Марцио отпустил служебный кар возле задней калитки своей усадьбы и торопливо, не глядя по сторонам, прошагал по выложенной неровными плитами дорожке к крыльцу. Когда-то здесь было много цветов, но в последние годы, мучаясь прогрессирующей аллергией, он постепенно убрал их к чертям, и теперь древняя, любовно выложенная его прадедом дорожка вилась среди ровно подстриженной травы.

На пороге кухонного выхода Ронни остановился и, оглянувшись, с непонятной тоской посмотрел на небольшую сливовую рощицу, прижимающуюся к высокому, давно позеленевшему каменному забору.

«Надо будет поговорить с мастером ландшафтов, – подумал он. – Пусть устроит тут что-нибудь этакое – шары, что ли, из кустов… а то от этой ровной травки скоро сам в козла превращусь».

Закрыв за собой дверь, Ди Марцио сбросил на стул плащ и поскорей достал из стенного шкафа небольшой, похожий на ермолку, сетчатый колпачок. Сбоку у колпачка находилась крохотная пуговка – едва генерал взял его в руки, пуговка приветственно заморгала красным огоньком. Ронни нахлобучил «ермолку» на макушку и, облегченно вздохнув, прошел в обеденную залу с низким сводчатым потолком.

Этот особняк построили почти двести лет назад с соблюдением канонов бессмертной «моды на древность», и с тех пор в нем мало что поменялось, за исключением, конечно, бытовой техники и индивидуальной энергосистемы. Мебель в двухпространственной кухне была все та же, что и при прадеде – из вечного мореного дерева, ни намека на пластик, лишь местами бронзовые панели, покрытые пятью слоями особого лака, исключавшего саму возможность потемнения. Заказывая новую модель кухонного автомата, Ди Марцио заранее пригласил дизайнера, чтобы тот изготовил агрегат в соответствии с остальными элементами интерьера. Когда-то здесь жили два, а иногда и три поколения большой семьи лордов Ди Марцио, но со временем их становилось все меньше и меньше… война оставила Рональда последним. Жена ушла от него три года назад, устав от бесконечных инспекционных поездок и постоянного отсутствия мужа, детей у них не было – она не хотела категорически, и тут уж Ронни ничего не мог сделать, а во второй раз жениться он просто не успевал. На ухаживание за женщинами у генерала Ди Марцио совершенно не хватало времени, да и вообще с возрастом они интересовали его все меньше и меньше. Раз или два в месяц он вызывал к себе приличную профессионалку, и ему этого вполне хватало. Все его силы поглощала работа.

Ронни снял китель, повесил его в узкий, как пенал, встроенный шкаф – туда же, вниз, полетела и портупея с кобурой и, ослабив на шее черный форменный галстук с тремя лентами-воланами, распахнул тяжелую дверцу буфета. Некоторое время он смотрел на три ряда разнообразных бутылок, мысленно перебирая на языке гамму вкусов и оттенков, потом, криво ухмыльнувшись, снял с полки приземистую, в форме тыквы, бутыль с золотой печатью на горлышке.

– Черт возьми, сегодня был слишком тяжелый день, – сказал он, садясь за стол с бокалом в руке.

Автомат выдал ему горячие булочки с запеченной внутри ветчиной, сок лао-лао и фруктовое ассорти. Ди Марцио налил себе на два пальца, выпил, и откинулся на спинку высокого стула. Благодаря сетке-излучателю зуд в носу и надоедливая ломота в суставах уходили, он оживал: теперь следовало ждать, когда старый виски погонит по жилам застоявшуюся кровь: можно будет сосредоточиться и начинать думать.

Некоторые положения доклада Коржа он уже видел. Собственно, группа аналитиков, в которую входили почти три десятка разнообразных специалистов – ксенопсихологов, криптологов, инженеров, – начала работать сразу же, как только закончилась война. Всех этих людей, так или иначе связанных с разведкой, (в основном с Ц-службой ВКС), Шер под разными предлогами повыдергивал с прежних должностей и собрал у себя. На начальном этапе они шли с должностным понижением, но как только Шер расправился с когортой древних маршалов, каждый получил то, что ему обещали – беспредельные полномочия, интереснейшую работу и, как сами они смеялись, почти любой чин на выбор. До полковника включительно…

Они начали со сбора любой, даже кажущейся неважной, информации, касающейся эсис, вплоть до солдатских баек и легенд. Были еще раз, с невероятной тщательностью, пересмотрены и проанализированы материалы допросов пленных военачальников, которых отпустили после заключения мира. Некоторые из пленных командиров так и не попали в руки разведки, ими занимались обычные армейские дуболомы, не способные иногда понять и половину того, что им рассказывали. Из допросов же следовало вычленить явную ложь и понять, на чем она основывалась… Начиная работать по заданной им теме, люди Коржа еще не представляли, какую конкретно задачу перед ними поставят впоследствии – на первом этапе задавался только сбор и анализ. Поиск нестыковок, поиск мотивации лжи, усовершенствование сложившегося психоэмоционального портрета представителей всех трех полов, – получалось три совсем разных портрета, и никак иначе; сперва это здорово удивляло. С третьим, высшим полом было трудно, до центра ССС доехали буквально несколько экземпляров, причем половина из них не в лучшем состоянии, но так уж складывалось. Если б не рвение некоторых особо страстных контрразведчиков, жить было бы не в пример легче, но во время войны о таких вещах не хотелось даже заговаривать. Довольно скоро выяснилось, что зачастую и представители военной разведки, беседуя с пленными, интересовались в основном техникой, тактикой и способами оперативного планирования, совершенно не трогая общие вопросы. Что из себя представляет эта загадочная цивилизация, на каких принципах строятся взаимоотношения с «воспитуемыми» – их это почти не волновало. Сие, в принципе, понятно: времени в обрез, начальство требует конкретики, а ты, идиот, с ним о поэзии?!

Нет, кое-что, конечно, понять все же удалось. То, например, что понятие «технический прогресс» у эсис не очень похоже на наше. Что их моторы примитивны, зато системы искусственного интеллекта, столетиями находившиеся под косвенным запретом у нас, функционируют пусть странно, зато действенно. Что сами они головой думать умеют, но не всегда, ибо некоторым думать не положено в принципе. Причем до самой старости. А вот почему – молчок. Половые различия? И да и нет. Так как тогда же? «А как вы определяете, кому быть лейтенантом, а кому полковником?» Ну, как же… невозможно стать полковником, не побывав лейтенантом. «Ах, вот как?.. очень глупо».

И все в таком роде.

Работать с третьим полом было и вовсе невозможно. Попробуйте поработать с экземпляром, презирающим вас не до глубины души даже, а до туманных глубин подсознания, причем вашего. Попытки считать что-либо прямо из мозга не приводили ни к чему, не было методик, а горячечные их разработки так ни к чему и не привели. Силовые методы убеждения заканчивались беспримерно стойким сумасшедствием палачей. Да, они панически боялись смерти, но это мало что давало. Дало лишь в одном случае, уже ближе к развязке – когда поняли, что чем они старше, тем сильнее в них этот страх, а тут как раз попался очень старый «воспитатель», добытый из-под самого носа проклятых «контров». Те просто укладывали всех, боясь, что в клетке они начнут свои фокусы, и неприятностей не оберешься. А самый главный специалист по «укладке», лис хренов, имел вообще такие приказы, что если бы не покровители, которых он клятвенно пообещал сдать, буде узрит светлый лик прокурора, черта б рытого ему от суда отвертеться.

Так вот тот-то старик и рассказал кое-что полезное, в частности, построил очень интересную систему галактических координат. Остальное уже было лишь делом техники – криптологи с образованием навигаторов Флота под рукой имелись, и в итоге старшие из «сыночков», джеры, резко получили шилом в жопу: аж брызнуло. О, это было гениально… ведь Шер уже тогда точно знал, что эсис уходят не из-за того, что решили оставить несчастное Человечество в покое, а потому, что им больше просто нечем воевать! За годы этой самонадеянной авантюры они сожгли девяносто пять процентов своего дальнего флота и потеряли практически все экипажи, способные хоть как-то рулить боевым звездолетом. Конфедерация же за это время построила не только сотни тысяч кораблей разных классов, но и создала – частично сама, частично с помощью Корвара, – системы вооружений принципиально нового уровня, не оставляя эсис ни единого шанса. Искусственный интеллект, подсказывающий тебе оптимальные тактические решения, это, конечно, здорово, (хотя и дьявольски опасно, что-то вроде танцев на минном поле – может, и не взорвется, конечно, но уж если рванет, то лечиться будешь у патанатома), но что ты сделаешь, когда на тебя прут кошмарные «крепости» с опытными, хищными весельчаками в ходовых рубках! И они, эти проклятые «молодые» звери, уже потирают руки, представляя, как от тебя сейчас полетят кипящие клочья, а они намалюют себе очередной крестик на корпусе.

Имелся, правда, и еще один мощный стимул убраться восвояси, но тут пока уверенности не было ни у кого, даже у Шера с его фантазией…

Интересных, точнее, наводящих на размышление, эпизодов, было всего два. Но!

В конце войны Ди Марцио, имевший самое непосредственное отношение к Ц-службе ВКС, получил по своим негласным каналам сообщение о том, что возле облака Рахери со сгоревшего командного корабля эсис снят какой-то странноватый пилот, вроде бы охотно идущий на сотрудничество, да вот беда – похоже, он от ужаса спятил, потому что, ответив на все стандартные вопросы, начал вдруг молотить какую совершенно дикую чушь… Зная ограниченность тех, кто с этим пилотом работал, Ди Марцио категорически затребовал пленного себе. Дальше начались любопытные дела.

Пилотяга оказался очень старым представителем пола А, с которым работать было не слишком сиропно, и начал он свой рассказ с того, что подробно объяснил Рональду, почему его сожгли. Не как, а – почему. Уже одного этого генералу хватило, чтобы вызвать врача, хорошо разбиравшегося в предмете, и попросить его освидетельствовать клиента: он и сам усомнился в его здравомыслии.

– Совершенно здоров, – заявил врач. – Тут, мой генерал, другое. Вы хоть представляете, сколько ему лет?

– Ну, я вижу, что немало. Вы думаете, это просто маразм?

– Будь маразм, я бы так и сказал, но маразма у эсис, насколько я знаю, не бывает. Их мозг использует другие способы накопления и обработки информации, но вы не поймете… а лет ему, – если по-человеческим меркам – все триста. Он очень стар даже для эсис. И еще, генерал – он считает, что должен передать вам какие-то свои знания. Кажется, вам очень повезло.

Ди Марцио поправил взмокшую от пота рубашку и вернулся в помещение, где сидел этот самый старикан. Генералу было тяжело, и не только из-за жары – для старца создали наиболее комфортные условия: температура тридцать два, давление семьсот шестьдесят, и чуть больше кислорода, отчего допрос можно было выдержать часа три от силы, потом приходилось либо закручивать вентиль, либо прерываться. Проблема состояла не только из жары и кислорода. Он вообще с трудом работал с эсис А и В, и не он один. Ронни никак не мог определиться, как их воспринимать: эсис были гермафродитами, и вообще их система размножения выглядела настолько странно, что, не будучи врачом, разобраться в ней удавалось не сразу. Многое так и осталось непонятным – и главное как, в силу каких ухищрений они производили на свет пол С, который в одних ситуациях участвовал в зачатии, в других – нет, а родиться могли все три… причем рожали и А, и В, и, кажется, в некоторых случаях могли прогнозировать результат… но опять-таки не в случае с полом С! С психологическими различиями было еще хлеще. Человек, выросший в обществе с достаточно четким делением на два пола, каждый из которых выполнял свои, строго определенные природой функции, испытывал при знакомстве с эсис некоторый шок. Психологи рекомендовали просто не думать об этом, но с Ди Марцио такой номер не проходил, причиной была мамочка, катастрофически помешанная на моральной чистоте своего сыночка, в результате чего Ронни боялся женщин чуть ли не до самых лейтенантских погон. Позже он даже обследовался, – психологи заверили его, что о подавленной гомосексуальности говорить не приходится, просто нужно вспомнить гусарские баллады и все пройдет само собой. Пройти-то оно прошло, да иногда икалось.

– Я готов выслушать и воспринять все, что вы хотите мне сообщить, – сказал он, возвращаясь к пленному деду (или, тысяча чертей, все-таки бабке?!)

Они говорили шестнадцать с половиной часов. Температуру пришлось понизить, но клиент не возражал. Два раза его кормили, причем во второй раз Ди Марцио, потребовавший себе солдатский кофе с ромом, рассказал эсис о человеческом обычае «разделения трапезы». Пилот перестал давиться своим желе – его кормили рационной пищей из запасов, снятых с разбитых вражеских кораблей – некоторое время сверлил Рональда своими немигающими оранжево-желтыми, без зрачков, глазами, потом тихо и медленно (Ди Марцио вдруг ощутил, что – печально, хотя, в принципе, эмоции эсис были ему недоступны), ответил ему:

– Мне слишком жаль, молодой. Ты теплый во мне, и я стыжусь того, что ты враг. Обычай твоей расы прекрасен и горяч. Я знаю, почему вы побеждаете.

Ди Марцио не стал его спрашивать, почему, они говорили не об этом, да он и сам догадывался, что тот ему скажет.

Пилот рассказывал ему невероятные истории о своих давних путешествиях на окраину Галактики, о загадочных водородных ветрах, в волнах которых живут непостижимые твари, не просто существующие прямо в Бездне, а еще и умеющие перемещаться во времени. Точнее, он сказал «в потоках времен» – транслинг работал четко, но переспрашивать Ди Марцио не стал. Все это и так выглядело не просто таинственным, нет – от рассказов старого пилота веяло темной, леденящей жутью… Не вдаваясь в подробности, он поведал Ди Марцио, что в один прекрасный день эсис полностью свернули свои дальние экспедиции, и это вызвало бунт среди «множества достаточных».

– Вы встретили врага? – несколько удивился генерал.

– Я встретил Призрачный флот, – ответил эсис. – Бунтующие пали, но им и не нужно было знать. Хватало того, что знали Преисполненные. В тот год появилось мое первое дитя, и это было моей карой.

Рональду было плевать, почему рождение ребенка стало карой для этой старой развалины. Он почуял одну из тех страшных полутайн-полуслухов, о которых много читал в детстве, а потом слышал от опытных пилотов. Официально ничего подобного не существовало, но… правда, ни о каком Призрачном флоте ему слышать пока не приходилось. Генерал Ди Марцио навострил уши.

Когда-то, говорил ему пилот, раса эсис встретилась с чужими, уходившими в никуда, потому что их родная планета, а также немногочисленные колонии подверглись набегу призраков… чужаки погостили на столичной планете, а потом ушли дальше. Куда именно и что они искали – новый дом или смерть, – не знал никто. Призраки!.. они приходили с противоположной стороны бытия, для того чтобы постичь их суть, следовало постичь сущность смерти, а она непостижима, по крайней мере, самим эсис это не удалось. Отсюда, кстати, и страх смерти, так досаждающий им и делающий их плохими воинами. Некоторые другие расы способны сражаться гораздо лучше их, и лишь мощь Преисполненных пресекла в прошлом и пресекает ныне дар, которого лишены эсис.

Он, старик, собственными глазами видел Призрачный флот на марше. Сотни тысяч кораблей разных рас и времен. Истрепанные тысячелетиями, со следами множества ремонтов, совершенно разные по конструкции и по возрасту, они медленно, на субсвете, шли в сторону центра Галактики – да, среди них были древние субсветовики давно исчезнувших рас, были и совсем непонятные аппараты, окруженные светящимися или пульсирующими сферами и кольцами, очевидно, какими-то полями – он видел этот поток издалека, но сразу же понял, с чем имеет дело. Это был Ужас. Парад мертвецов, миллионы, а может и миллиарды лет шествующий по Вселенной. Никто из живущих не может знать их целей, но одно известно точно – горе тем, кто случайно окажется на их пути.

– Победить их, – медленно говорил пилот, и бесстрастный транслинг вещал в голове у ошарашенного Ди Марцио, – сможет лишь тот, кто до конца постигнет сущность небытия. Мы же не знаем ни пространства, ни времени, мы лишь пыль, покрывающая поверхность планет. Некоторые из нас догадываются, что тот мир, который доступен нашим глазам – это тоже лишь пылинка, плывущая в истинном Мире. Размеры его не могут быть восприняты ни одним мозгом, он – больше даже, чем то, что мы привыкли именовать воображением, хотя воображение – это тоже мир, бескрайний и непредсказуемый, живущий в каждом из нас. Но то, что он увидел в одной из своих экспедиций, не было ни галлюцинацией, ни проекцией. Они, эти корабли – шли в реальном пространстве. Их засекли приборы. Он лично сделал соответствующие записи, которые и были продемонстрированы Преисполненным. Зачем они приходят оттуда, – не скажет никто.

Произнеся это, пилот попросил об отдыхе. Ди Марцио встал; впервые в жизни ему хотелось сказать врагу какие-то ободряющие слова, но он сомневался, что тот поймет его правильно. И он промолчал.

– Скоро я узнаю, – произнес пилот на прощанье.

И через час умер. Как, почему – врачи не знали. Сделали, конечно, вскрытие, развели руками – от старости. Старший патанатом, перевидавший три сотни мертвых эсис, заметил, что у данного экземпляра чрезвычайно изношена система воспроизводства, странно даже, что он умудрился протянуть так долго.

– Счастливая была мамаша, – хмыкнул он, подписывая для Ди Марцио заключение.

Генерал с трудом поборол в себе желание плюнуть ему прямо в середину жизнерадостной розовой лысины. В эту минуту он вдруг с ужасом вспомнил, что не поинтересовался, как звали старого пилота – речевые аппараты эсис и хомо не слишком различались, и он, возможно, смог бы произнести тот набор звуков, который был его именем. В протоколах же, доставленных вместе с пленным, значился лишь тип корабля, координаты встречи и должность, которую тот сообщил спасателям: первый пилот. Ничего больше.

Во втором эпизоде Ди Марцио, к сожалению, непосредственного участия не принимал, что не удивительно – а ну-ка, сфера событий суть не в сто световых лет, десятки звездных систем, сотни операций, огромные флоты, то атаки, то оборона. Правда, он вдумчиво работал и с людьми, и с материалами. Дело было так: за полтора года до окончания боевых действий патрульный линкор, болтавшийся в приграничье на «ничьей» территории в направлении на Антарес, повстречал легковооруженный исследовательский корабль горган, болтавшийся в дрейфе по причине отказа маршевого двигателя. К великому счастью, экипаж линкора состоял в основном из молодых, но достаточно опытных ребят, которые быстро сообразили, что к чему: будь командиром закаленный восьмидесятилетний дуб, он просто расстрелял бы безобидных чужаков к чертовой бабушке и пошел себе дальше, тем более, что когда-то очень давно, вскоре после Бифортского завоевания, люди уже имели с горган небольшие проблемы. Но линкором командовал умный парень, хорошо учивший в академии военную историю, и сразу же вспомнивший – а ведь горган-то живут где-то недалеко от эсис, но тем не менее, кажется, не являются «воспитуемыми». В общем, он решил попробовать.

К войне людей и эсис горган не имели решительно никакого отношения, границы они не нарушали, а никакой из известных межрасовых кодексов не запрещает оказывать помощь тем, кто в ней нуждается.

На всякий случай командир сообщил о встрече на базу, но там было не до него, крыло готовилось к выходу в составе большой колонны, и его попросту послали к черту, приказав заниматься своими делами самостоятельно. Потом, кстати, кое-кто получил за это крепкий фитиль, но это было уже потом. Канал связи ребята подобрали не сразу, а на световую сигнализацию горган не реагировали никак. Как выяснилось, увидев подползающую к ним махину с давно знакомыми черно-золотыми крестами на броне, несчастные астрофизики собрались в кают-компании, и принялись вспоминать молитвы.

Но обошлось. В конце концов с ними удалось связаться и объяснить, что главный моторист линкора уверен (корабль горган, естественно, был довольно легко «прошит» боевыми сканерами излучения) – мотор можно отремонтировать на месте. Кое-что подкрутим, кое-что свое поставим. В общем, заведем ваше сердечко и потопаете себе домой. Командир горган, конечно, ожидал подвоха, но что, собственно, он мог сделать? Скажи «нет» – а на тебя сотни пушек смотрят, вот они, прямо перед носом. А так хоть помучаемся…

Главмех оказался большим оптимистом. Банда инженеров и техников долго шаталась с корабля на корабль, сперва вспоминая принцип работы гиперреактивного двигателя со сверхсветовой скоростью истечения потока, а потом думая, как и, главное, – чем вернуть в чашки ионообменника точку отражения антивещества, и все это время командир линкора и его первый пилот сидели у командира горган, пили виски (горган тоже пили!!! Когда Ди Марцио прочитал это в отчете, он решил, что над ним смеются. Оказалось – отнюдь. Метаболизм у нас с ними одинаковый. Какого, спрашивается, мы когда-то вовевали?) и беседовали на заранее оговоренные темы. Это было платой за ремонт и расход запчастей. Главной темой были эсис.

Выяснились удивительные вещи.

Во-первых, впервые точно обозначилось число «воспитуемых» (горган презрительно говорили «деток» или «недоносков») – шесть. Всего шесть, а не несколько десятков, как думали раньше. Координаты двух столиц – джеров и куатто – горган дали тут же, правда, в горганской сетке, но это уже частности, потому что привязка к ориентирам была понятна, а световой год одинаковый у всех навигаторов. Остальные координаты они, видимо, действительно не знали. По их словам, именно джеры и куатто представляли из себя сколько-нибудь значимую силу, остальные же играли для эсис роль полурабов-полуживотных. С куатто была связана какая-то темная история: один из ученых-горган заявил, что по давней легенде, они приняли руку эсис после того, как те уничтожили их конкурентов во внутренней системе. Уникальный случай, две планеты с разумной жизнью возле одной звезды…

О войне с Конфедерацией они оказались наслышаны, хотя раса горган в силу различных не очень понятных причин последние пятьсот лет находится в полной изоляции.

– Для них это первая фаза краха, – сказал командир. – С такими убийцами, как вы, лучше в драку не влезать, это мы поняли еще тогда, когда вы слегка надрали нам задницы. Спасибо за урок.

– Но почему вы никак не дали о себе знать позже, ведь все обиды давно забылись? – удивился командир линкора, расслабленный невероятной адекватностью собеседников. – Мы могли бы торговать, это было бы выгодно и нам и вам.

– Ну да, – зафыркал горган, – и завалили бы наши несчастные три планеты дешевой техникой. У вас сверхмассовое производство, сверхнизкая себестоимость продукта, а мы научились контролировать рождаемость и живем в своих прекрасных лесах, обходясь, в основном, натуральными вещами. Промышленность, разумеется, у нас тоже имеется, но… мы не такие, как вы, понимаете? Мы похожи, да, но все же нам лучше в одиночестве.

Командир линкора пожал плечами и раскупорил очередную бутылку.

– Почему же эсис не захватили вас?

– Когда они нашли нас, мы были уже слишком зубастые, а они трусливы. К тому же мы для них… постные. А вы казались им жирными и аппетитными, и еще слабыми. А о Корваре эти тупицы вообще ничего не знали, как будто его и нет. То, что они, эти недоумки, полезли на вас, хомо – это свидетельство конца. Они никогда ничего не умели, только заимствовать: наверное, они хотели, чтобы вы научили их воевать. Никто из встреченных нами рас не умел воевать так хорошо, как вы. Но научиться они просто не успеют, это видно. Наверное, вам и производить ничего не нужно – только учите других, как надо воевать, и средств хватит на все что угодно.

Последнюю фразу командир линкора пропустил мимо ушей.

– Что вы имеете в виду, говоря об эсис, что они ничего не умеют, а только заимствуют?

Горган, и особенно ученые, ответили ему утробным фырканьем, являвшимся эквивалентом человеческого смеха.

– Что же они могут уметь, если у них треть мозга занимает система, отвечающая за аппарат размножения?

Ди Марцио вспомнил командира того патрульного линкора – улыбчивого молодого полковника, спокойного и открытого, хотя общение с чинами военной разведки подействует на нервы любому. Он отвечал на все вопросы четко, как на плацу, ничего не скрывая, но и не фантазируя, лишь пару раз, когда Рональд попросил его высказать свое личное мнение – что в словах горган было правдой, а что нет, полковник сдвинул брови и некоторое время сидел так: Ди Марцио видел, что он тщательно обдумывает ответ.

– Я думаю, лжи было немного. Скорее, не лжи даже, а преувеличений. Они и в самом деле здорово похожи на нас: так вот, мне показалось, что эти безносые ребята очень старались нам понравиться.

– Потому, что боялись?

– И поэтому тоже. Но не только, господин генерал. Просто они хотели произвести приятное впечатление – в целом, если можно так выразиться. Прошу прощения, но я, разумеется, не ксенопсихолог, и не мне судить…

Отказавший двигатель, кстати, инженеры линкора все же кое-как запустили, и через десяток часов звездолет горган отправился восвояси, а патруль вернулся на маршрут. Шер воспринял этот эпизод с глубочайшим интересом. Первым делом он сам, без штурманов, соотнес уже известные от старика-«воспитателя» координаты столичной планеты джеров с теми, что указали горган. Цифры совпали. Ди Марцио знал, что именно тем вечером в голове Генри Шера впервые появилась идея нанести укол в уязвимую точку эсис.

Шер знал, что формально, с позиции подписанных Конфедерацией Кодексов, такой налет являлся ничем иным, как военным преступлением. Но для эсис никаких кодексов не существовало в принципе, и все это прекрасно понимали. Воевать по рыцарским законам с врагом, для которого законы не писаны? – многие отстаивали именно такой подход к проблеме, но со временем их становилось все меньше и меньше.

Эсис, например, не брали пленных. Никто за всю войну не слышал, чтобы их спасательные службы сняли экипаж поврежденного человеческого корабля. Они презирали людей, отказывая им не только в праве на выбор пути, но и в праве выбора между жизнью и смертью. Люди же – да, не «воины Конфедерации», всего лишь люди, взявшие в руки оружие, для защиты не столько своей жизни, а – цивилизации, истории, памяти, – эти люди их сперва ненавидели, а потом, когда сила Человечества стала необоримой, они просто выметали эсис так, как хозяин выметает со своего двора скопившуюся снежной зимой грязь.

Они делали это с холодным омерзением.

Через два года после окончания войны в руки Шера и его службы попал взорвавшийся из-за непонятной аварии генератора дальний разведчик джеров. Живых там не оказалось, но именно этот корабль, точнее, расшифровка обнаруженных на его борту материалов, полностью убедила Шера в том, что он оказался прав, задумывая свой безумный рейд, вошедший в историю как «Четыре всадника»… сомнения ушли, и «черный фонд» заработал в полную силу.

Ронни Ди Марцио налил себе еще виски и, раскрыв встроенный в кухонную стену небольшой сейф, вытащил из него личный инфорблок. Коробочка с кристаллодиском лежала в боковом кармане его кителя. Достав ее и положив перед собой на столешницу, Ди Марцио ощутил легкое раздражение. Трех дней было мало, слишком мало, а он не привык делать свою работу кое-как. Но выбора у него не было.

Глава 2.

1.

На большой полукруглой площади, вымощенной грубым коричневым камнем, горели костры.

Костров было много, не меньше двух десятков, на них жарились туши небольших длинноногих животных, насаженные на вертела. Ближе к краю площади, возле колодца, на огне стоял огромный закопченный котел, возле которого суетились женщины, от макушки до пят укутанные в грязные серые или черные плащи. Их лица были полностью скрыты такой же черной, но более тонкой материей. Мужчины, толпящиеся подле костров, к ним не только не подходили, но даже не смотрели в сторону котла.

Почти все они имели при себе оружие, в основном – длинные тяжелые кремневые ружья с грубыми прикладами, лишь несколько самых молодых воинов держали на плече огромные, метра по полтора, луки. Двое, очевидно, вожди, щеголяли имперскими пехотными излучателями.

В стене самого заметного на площади трехэтажного здания, сложенного из необработанных серых булыжников, раскрылись широкие ворота, и две фигуры, одетые в женские плащи, но с открытыми безбородыми лицами, выкатили пузатую бочку. Следом за ними появились еще четверо, в таких же черных нарядах – они несли несколько разнокалиберных барабанов. Мужчины у костров оживились. Один из вождей подошел к бочке, пнул виночерпия ногой и приказал ему что-то. Тот согнулся в поклоне и поспешно вытащил затычку, – вождь ловко подставил под струю большую чашу с двумя ручками, которую снял перед тем со своего пояса. Его соратники замахали руками, а молодые воины с луками, образовав круг, принялись выписывать замысловатые коленца.

– Праздник у ребят, – криво ухмыльнулся Ланкастер, – с выпивкой. Не иначе как по поводу окончательной победы над коварным и вероломным врагом. Ну, ничего. У меня тоже бывают праздники. И выпивка. Пилот, срок прибытия?

– Три сорок пять.

– Полный газ! Приготовиться к высадке!

А там, в небольшом городке у реки, уже плясала вся площадь. Неистово гремели барабаны, выбивая сложный синкопированный ритм. Задрав к небу иссиня-черные бороды, тряслись, обняв друг друга за плечи, два вождя с излучателями за спинами. Прихлопывая поднятыми вверх руками, кружили вокруг них остальные воины.

В грохоте барабанов никто не услышал тихий свист множества двигателей, возникший с трех сторон сразу. Никто не заметил, как почти восемьдесят черных теней опустились на окраинах городка, окружив его плотным кольцом. Площадь заходилась в неистовом танце, даже женщины, позабыв про свое варево, нерешительно покачивались подле котла в такт барабанам.

А в домах, прилепившихся к склону холма, в приземистых рыбацких хижинах с плоскими, крытыми неровными глиняными черепками крышами, вылетали двери, и стремительные фигуры, облитые черной броней, деловито осматривали все помещения вплоть до птичников. Четыре отряда – по числу улочек, ведущих к площади, быстро шли по серой брусчатке. Подошвы их высоких сапог не издавали ненужного шума.

Барабаны еще гремели, как вдруг отчаянно заверещала одна из женщин. Следом за ней подняли крик и остальные. А мужчины, опьяненные танцем, не могли остановиться – да и стоит ли воину, украшенному бородой, обращать внимание на вопли презренных нечистых? Они кружили и кружили, не видя ничего, кроме бесконечного ослепительно-голубого неба, и сердца их бились в такт рокочущей ярости, заполнившей собою весь мир.

Но вдруг что-то сломалось. Сперва умолк самый большой, гудящий, как далекие боги грозы, басовый барабан. За ним и остальные неожиданно потеряли рисунок ритма, и – остановились. Только что кружившееся воины едва не попадали друг на друга, встали, недоуменно глядя по сторонам. Они не могли поверить в то, что видели.

Всюду, куда ни глянь, стояли недвижные черные фигуры с круглыми безликими головами. Их были сотни, они заполнили всю площадь. Двое или трое воинов, издав крик отчаяния, рванули с плеч свои ружья – и тотчас же рухнули на камни, забрызгав кровью своих товарищей. Оба вождя ошарашено крутили головами, но везде, везде было одно и то же: громадные люди в гладких черных одеждах. Вдруг ряд чужаков раздался, и к плясунам приблизился высокий человек, за спиной которого висел длинный, почти до пят, плащ, подбитый алым. На боку у него был меч в черных с золотом ножнах. Он легко, словно ребенка, отодвинул в сторону крепкого молодого воина, попытавшегося заступить ему путь, – тот едва дорос ему до плеча, и неожиданно для всех обеими руками схватил вождей за бороды.

Старшего из вождей знали как человека, не ведающего страха. Он родился под кровом прославленного охотника, державшего у своего ложа семерых жен, которые принесли ему множество сыновей. Вождь был старшим из них. Остальных своих братьев он убил в тот день, когда их отец отправился на вечную охоту за облака, в тучные земли далеких предков. Он вырос самым сильным и самым безжалостным. Он видел черных людей далеко в горах; они были слабы и неповоротливы, они сами боялись своего могучего оружия, и он убивал их, смеясь всякий раз, когда этим безбородым и ничтожным все же удавалось подстрелить кого-нибудь из его охотников. Хороший охотник никогда не позволит, чтобы его убила дичь, а плохим не место среди гор: таков закон. Но сейчас, скосив глаза вниз и посмотрев на черные пальцы, вцепившиеся в его бороду, вождь вдруг ощутил, как подгибаются колени, а по ляжкам течет что-то горячее. Черный человек, держащий его, ничем не походил на тех безбородых, что встречались ему раньше. Те боялись его, стремились спрятаться или убежать, и иногда он позволял им это – просто ради забавы. Этот же не просто не испытывал страха, наоборот, это от него шла волна ужаса, безразличная, как ледяной ветер, за мгновения промораживающий насквозь душу самого сильного воина.

– Этих двоих отвести в сторону, – приказал Ланкастер, вытащив обессилевших от переживаний вождей из толпы воинов. – Остальных сжечь. Евнухов и женщин, естественно, не трогать. В городе есть еще кто-нибудь?

– Все мужчины здесь, на площади, – доложили ему из-за плеча. – В домах только женщины и несколько кастратов.

– Прекрасно. Дитрих, приступайте.

Подполковник Йорн Дитрих, командовавший штурмовым дивизионом, который принимал участие в сегодняшней операции, махнул рукой, и его солдаты без единого звука бросились на три с лишним сотни мужчин, растерянно топтавшихся посреди площади. Кое-кто предпочел встретить врага ножом или прикладом ружья – таким сворачивали шеи или ломали позвоночник, бросая искалеченных, но еще живых тут же под ноги. Через несколько минут все мужское население городка, уже разоруженное, было загнано в угол площади между колодцем и глухой каменной стеной и плотно спрессовано. Они стояли, тупо таращаясь на странных и ужасных чужаков: мало кто, кажется, понимал, что теперь те самые безбородые пришли к ним взыскать долги. Солдаты отбежали на несколько шагов, две роты кое-как выстроились полукругом и открыли огонь.

Когда площадь наполнилась страшным многоголосым ревом расстреливаемых из излучателей людей, когда на древние камни хлынули потоки крови, Ланкастер взял одного из вождей за шиворот, и внимательно заглянул ему в глаза.

Там не обнаружилось ровным счетом ничего, кроме тупого животного ужаса.

И еще воняло так, что пришлось включить подачу кислорода в шлем.

– Ваша милость, – вызвал его один из ротных. – Все дома кое-как почищены по второму кругу, нашли небольшой арсеналец. Что с этим делать?

– Зенитные установки есть? – спросил Ланкастер.

– Так точно, четыре древних «Ландскнехта», все пустые, ракет не нашли ни одной.

– Из пушек повытаскивайте испарители и сожгите, а стволы бросьте в реку. Ракетницы возьмите с собой.

«Ну вот и все, – с некоторым облегчением подумал Виктор. – Конечно, «Ландскнехты», а не «Панцертрапперы» или, паче чаяния, «Ундины». Вот все и встало на свои места… прямой наводкой, по визуально обнаруживаемой цели. Ну что ж… посмотрим, что вы мне расскажете, ребятки.»

– Унтер! Эту парочку – в какой-нибудь из грузовиков, от них страшно воняет. Я забираю их с собой. Дитрих, сворачиваемся!

Женщины лежали на камнях ничком, прикрывая голову руками, и не было на свете силы, способной поднять их на ноги. Они не видели, как солдаты деловито покинули площадь, оставив после себя гору изуродованных, сплошь кровью трупов и отвратительный запах горелого человеческого мяса. Едва последний из солдат пропал из виду, из-под чашеобразного большого барабана вылез безбородый музыкант и подскочил к своему товарищу, сжавшемуся в комок у стены трехэтажного здания с зеленым замшелым фасадом и плоской крышей. Что-то запищав, он встряхнул его и потянул кверху. Остальные, барабанщики и виночерпии, прятавшиеся за воротами, осторожно выползли на свет. Едва глянув на залитую кровью площадь, они побледнели, один тут же сел на свой барабан – его не держали ноги.

Других мужчин в городке не осталось.

2.

Ланкастер появился в БИЦе неожиданно – его ждали почти час, Чечель трижды предлагал соорудить партию в покер или хотя бы развлечься костями, Барталан уже погрузился в какие-то свои документы, остальные мрачно молчали, дымя сигаретами, и вдруг бахнула тяжеленная бронедверь, в красном полумраке появилась долговязая черная фигура:

– Где клиенты? Готовы?

– Я запер их в резервном посту связи, – отозвался Чечель. – Что б они тут не воняли. Осинский, – обратился он к своему анестезиологу, дежурившему в центре для присмотра за пленными, – выводи голубчиков.

– Вы их, что не отмыли? – неприятно удивился Ланкастер, глядя, как огромный, выше его самого, капитан отпирает почти незаметную дверь в дальней стене.

– Естественно, отмыли, – хмыкнул начмед. – Это я так…

Находившиеся в БИЦе зашевелились. Мелькнул желтый свет из резервного поста, и все увидели двоих низкорослых мужчин с длинными черными бородами, одетых в серые госпитальные балахоны. Ничего воинственного, а уж тем более внушающего страх, в их облике не наблюдалось, наоборот, теперь сами они выглядели жалкими и перепуганными. Гигант Осинский усадил пленных вождей в два специально закрепленных кресла под тыльной, наименее загруженной аппаратурой стеной, и включил над их головами яркий узконаправленный плафон. Ариель Барталан закончил работу, выгрузил из инфора кристаллодиск и, протянув руку куда-то в полумрак, врубил транслинг.

– Готовы, – доложил он.

Ланкастер молчал, всматриваясь в свою добычу.

Он видел большие, черные, как угли, глаза, наполненные ужасом и растерянностью. Кривые потемневшие зубы меж подрагивающих бледных губ; испарину на низких смуглых лбах. Тот, что постарше, мял на коленях складки своего нелепого одеяния, время от времени поднимая взгляд, чтобы судорожно оглядеть сидящих перед ним – в красном полумраке, – офицеров в черных куртках, узких брюках с множеством карманов и высоченных сапогах. Похоже, именно их сапоги, а также длинные, ниспадающие на плечи волосы, пугали его больше всего. Второй из вождей, остролицый, с недавно выбритым черепом, смотрел прямо перед собой отсутствующими, ничего не видящими глазами, его руки кукольно недвижно свесились вниз. Лишь часто вздымающаяся грудь выдавала в нем жизнь.

Генерал Ланкастер не раз смотрел в лица тех, кого считал не просто оппонентами, а мерзавцами, продавшими самую суть своей человеческой природы – и делали они это, как правило вполне сознательно. Находясь в здравом уме и трезвой памяти. Это были вполне состоявшиеся люди, привыкшие не задумываясь потреблять все блага, предоставляемые им человеческим обществом – права и свободы и, особой статьей – безопасность, уверенность в защите, которую дает только ощущение принадлежности к огромной и могущественной «стае». И все же они почему-то забыли об этом, похоронив самую свою суть, совершив то, что трудно даже назвать преступлением. В глазах Ланкастера это было нечто большее, чем измена: та, по крайней мере, всегда объяснима. Но как можно навсегда отречься от памяти, от тысяч и тысяч поколений, каждое из которых вложило свою долю в создание твоей души? Смерть, по мнению Виктора, не могла быть достойной карой этим (людям? нет, он не мог называть их людьми, – не получалось, как ни старайся!) несчастным. И все же он убивал их, потому что оставить жить дальше – не мог.

«Вот работа, – неожиданно для себя подумал Ланкастер, – хуже золотаря.»

Раньше, убивая, он старался не думать о своих мертвецах как о людях. Просто дерьмо, которое нужно убрать с дороги, чтобы не пачкать сапоги. Они прекрасно понимали, что делают, они догадывались, пожалуй, что получится в итоге: что ж, за все нужно платить. За несбывшиеся мечты тем более. Сейчас же перед ним сидели всего лишь злые, испорченные дети, которым, по-хорошему, нужно было бы как следует надрать жопы и отпустить восвояси.

Но и их приходилось убивать, потому что иначе нельзя.

«Все это чушь, насчет благородной борьбы за свою землю и мерзких захватчиков, которые в ней копаются, – думал Виктор, глядя на мужчин в сером тряпье, – все чушь. Мы для них просто добыча, объект охоты, более вкусный, чем какие-нибудь местные бараны или что у них тут водится… охотники оказались в роли дичи, поэтому они так удивлены. Не столько напуганы, сколько удивлены. Немного, совсем немного времени, и страх пройдет, – как только они уверятся, что я не собираюсь резать их на жаркое. А как только пройдет страх, появится и прежняя наглость, ведь если я не спешу их резать, значит, я слаб. Как все это знакомо!»

– Кто предложил лететь на птицах? – громко, с рычащими интонациями, спросил он.

От ментального удара транслинга, который переводил сразу в мозг, оба вождя содрогнулись. Старший всплеснул руками и отчаянно завертел шеей, пытаясь понять, чей голос он слышит в своей несчастной голове, младший же заморгал и принялся тереть кулаками заслезившиеся глаза.

– Кто?! – крикнул Ланкастер. – Отвечать!

Младший вцепился обеими руками в свою бороду и затрясся в беззвучных рыданиях. Старший же наконец понял, кто с ним говорит, но Ланкастера он видел лишь как огромный черный контур в мрачном красном свечении стоек, и страх никак не проходил. Но отвечать было необходимо, он это понимал. Надежда, что его все-таки не убьют, или, может быть, убьют не сразу, или… сердце трепыхалось в груди, как раненый птенец, то взмывая куда-то вверх, то падая вниз тупой болью в животе.

– Ко-колдун, – прошипел он и повторил, уже громче: – Колдун. Аннат Крылатый.

– Птицы принадлежат ему?

– Нет, досточтимый великан, – старший вождь хлопал глазами, пытаясь все же разглядеть лицо темного гиганта. – Птицы принадлежат моему роду. Аннат – колдун, он воспитатель. Он учит наездников, как воспитывать птенцов. Когда он приходит в мой род, куры родят благополучно. Если нет – мы теряем много птенцов. Аннат умеет разговаривать с курами, когда им пора родить. Тогда они родят много и легко.

Проклятая железяка, фыркнул Ланкастер, что ж тебя заклинило на этих «курах»? Простейший перевод понятия «самка птицы»? Вот еще проблемы…

Он машинально расстегнул карман своей кожаной куртки и достал портсигар. Оба бородатых, увидев вспышку зажигалки, отшатнулись и втянули головы в плечи.

– Я бы дал этим говнюкам немного пива, – послышался голос Чечеля. – А то они, кажется, приняли зажигалку за кремневый замок – того и гляди, опять обосрутся.

– Дежурный, свяжитесь со Шнеерсоном и потребуйте пару литров светлого. Мне пускай подадут рому, и еще грогу на всех. Вообще, если что-то будет непонятно, выкачаем прямо из мозгов.

Пока повара несли пиво и грог, Ланкастер все так же молча и недвижно сидел в своем кресле, потягивая сигарку и наблюдая за пленными. Те постепенно отходили от обуявшего их ужаса, даже младший вышел из транса и с любопытством таращился в темноту, пытаясь разглядеть сидящих перед ним людей.

– Вообще странно, – вдруг сказал Чечель, – что это с ними такое: гравитация ниже нормы, а они какие-то низкорослые и вообще дохлые. Я читал о здешних мутациях, но в имперских отчетах сплошная путаница. Одни пишут одно, другие – другое. Ясно, что тут все дело в трансурановых, да еще и привычка лазить по пещерам, но все равно с точки зрения физиологии интересно. Я, по крайней мере, о таких мутациях не слышал. Наверное, все в комплексе – и трансурановые, и близкий сплит.

– Ты не забывай, где служишь, – фыркнул в ответ Барталан.

Ланкастер с улыбкой покачал головой – действительно, даже Моня, один из самых низкорослых офицеров легиона, имел сто восемьдесят пять, остальные же гренадеры вымахали за два метра.

Перед допрашиваемыми появился повар с подносом, на котором стояли два пластиковых цилиндра, над которыми возвышались прелестные шапки пены.

– Пейте, – гулко приказал Виктор, – колдовской напиток сделает вас бесстрашными.

– Я уверен, – опять вмешался Чечель, – что пиво-то они точно варят. Не видел я еще людей, не умеющих варить пиво. Хоть из дерьма, но сварят.

По-видимому, начмед оказался прав. Опасливо принюхавшись, оба бородача припали к своим литровым стаканам. Потом, почти одновременно выдохнув, с удивлением посмотрели друг на друга – оба были живы и вполне довольны.

– Продолжаем. Кто такой колдун Аннат? Он принадлежит к вашему роду?

– Колдун живет в горе, – заморгал от неожиданности младший вождь.

– Да, – подхватил старший, – в моем роду колдуна нет. Аннат живет в темном мире, внутри гор, и он приходит к нам, и еще к роду Эйлил, и к роду Наам, с которым мы охотимся за перевалами, и он учит, как растить птенцов. Он – мастер птиц, колдун лечит их болезни и предсказывает, когда и какую добычу встретят охотники наших родов. Еще с ним ходит кузнец Беймаа, но он не живет в горе, у него свой род, маленький, в долине Бейа перед перевалом Желтых туманов. Он делает ружья и продает их, а наши сыновья собирают для него кремни.

– Гм-м… это Беймаа принес вам те большие старые ружья безбородых, которыми вы убили новых безбородых, прилетев на охоту на птицах?

Это была чистая импровизация, но внутренний голос, которому Виктор вполне привык доверять, говорил ему, что все происшедшее выглядело именно так. Он не ошибся:

– Да, это был Беймаа, это он! Мы всегда знали, что род его деда держал большие старые ружья, взятые у безбородых, когда деды наших дедов еще не видели небес! Аннат сказал нам, что мы не должны идти мстить по Нижним Путям, потому что лучше полететь на птицах, а безбородые не смогут увидеть нас. А Беймаа дал нашим воинам большие ружья и показал, где у них спуск. Это были очень большие ружья, почтенный великан! Двое, а то и трое воинов держали каждое из них! Они… они стреляли шесть раз сразу вот так – а-аах! – и у них были огромные пули, которые летели так далеко, что можно было стрелять дальше, чем из самого сильного лука, дальше, чем видишь, если смотреть с высокой горы!

На этой тираде транслинг чуть споткнулся, видимо, ракетную установку аборигены обозначали каким-то особым понятием, не имеющим четкого аналога в интере. Поэтому у автомата получилось просто «большое ружье».

– И колдун пообещал вам, что безбородые вас не увидят? – уточнил Ланкастер.

– Он сказал, что если мы вылетим точно в час Лукавого змея, и не будем задерживаться в пути, то духи, с которыми он имел беседы три недели назад, сделают безбородых слепыми.

– Значит, духи твердо пообещали ему, что безбородые ослепнут? А если бы вы вылетели раньше часа Лукавого змея, что тогда? Вы спрашивали его об этом?

– Я спрашивал, я! – заерзал на стуле младший из вождей.

– И что же он сказал тебе в ответ?

– Колдун сказал, что духи не станут растрачивать свои силы попусту. Мы должны увидеть долину, где безбородые ковыряются в земле, на исходе часа Яйца. В это время духи соберут совет своих вождей, и совет ослепит безбородых, чтобы мы могли убить их из своих больших ружей.

– Они не лгут, – сухо констатировал Чечель, то и дело поглядывающий на небольшой дисплей, закрепленный на его правом запястье. – Все так и было. Нужно искать колдуна, – он, безусловно, посредник между этими уродами и нашими таинственными оппонентами.

– Ты полезешь под землю? – повернулся к нему Ланкастер.

– Лезть под землю – последний выход. Я придумаю что-нибудь другое. Весьма вероятно, что этот могучий кузнец знает, где и как можно найти колдуна: а может, и сам он связан с нашим противником. Его нужно потрясти как следует, причем чем быстрее, тем лучше.

– Ты читаешь мои мысли, – кивнул Ланкастер. – Оперативный! Разверните все карты, что у нас есть, – и меркатор, и угловые записи. Будем заниматься географией.

3.

Едва вице-маршал Озеров успел повесить в шкаф форменный кожаный плащ, как в дверь кабинета позвонили. Открывать не хотелось до смерти: моросящий с самого рассвета дождь давил на затылок и, прежде чем начинать разбор документов, которые пришли в течение выходных, Озеров надеялся размяться кофе с коньяком.

Жалобно вздохнув, маршал хлопнул ладонью по сенсору открытия двери. Как он и ожидал, в кабинет шустро просочилась мышиная фигурка его адъютанта.

– Вы портите мне нервы, Фолланд, – проворчал он. – Ну, что там у вас опять? Только не говорите мне, что это очередной вызов на сенатскую комиссию – сегодня и без того отвратительный день…

– Сенаторов вы уже давно не интересуете, – хитро улыбнулся адъютант. – Вам инфо, закрытое и загрифованное. Пришло сегодня в шесть утра с пометкой «срочно». Я не стал беспокоить вас до прибытия на службу – это, в конце концов, не мобилизация, три часа и подождет. Я заложил в папку «входящие» первой строкой.

– Спасибо, – поморщился Озеров. – Передайте Лэмпу, пусть он проведет десятичасовый брифинг без меня.

Адъютант понимающе улыбнулся и исчез. Озеров расстегнул черный форменный китель, подошел к высокому окну и с отвращением опустил штору. Смотреть на дождь у него просто не было сил. Оглядев свой кабинет, – коричневый ковер на полу, светло-желтые стены, несколько кресел и небольшой стол, примыкающий к его собственному, нарочито массивному, изготовленному из дорогого черного дерева, – маршал вытащил из автомата чашку горячего кофе, потом уселся в кресло и, распахнув дверцу правой тумбы стола, бережно достал оттуда початую литровую бутыль коньяка. Там же, в столе хранился и обязательный запас шоколада. Озеров зубами выдернул из горлышка пробку, блаженно понюхал и, зачем-то обернувшись, (как будто кто-то мог установить в кабинете начальника контрразведки записывающую головку!), сноровисто налил себе треть стакана.

– Вот погода на мою голову, – промычал он, отдышавшись после доброго глотка.

Его личный штрих-кодер включился автоматически, едва инфорузел определился с уровнем доступа.

– Ну вот, – огорчился Озеров, бросив взгляд на экран. – Как всегда… «совсекретно», «срочно», «лично»… а потом выясняется, что это доклад о моральном разложении офицерского состава где-нибудь на Границе. Тьфу, идиоты!

Минутой позже, однако, он изменил свое мнение о полученном донесении. Быстро проглядев текст, Озеров потянулся сперва за сигарой, а потом – к блоку внутренней связи.

– Барнета ко мне, – приказал он, продолжая глядеть на дисплей инфора – и, услышав, что тот пошел к начальнику техслужбы, вдруг заорал: – Жи-во! Совсем мне тут уже одурели от безделья! Я вам устрою!..

Вырубив линию, вице-маршал Озеров налил себе еще коньяку и тут же выпил. Его узкие желтые глаза заблестели; теребя в пальцах не зажженную сигару, он снова и снова перечитывал довольно короткий текст и смотрел на многоцветную картинку, следовавшую за ним. Для неспециалиста картинка выглядела произведением усталого абстракциониста – хаос черных, синих, лиловых, изумрудных линий, помещенный в мелкую сетку с бессмысленным набором цифр по краям. Но Озеров хорошо понимал, что сие значит.

Скоро раздался привычный звонок, и Озеров увидел седоватого коротко стриженого полковника с опухшим нездоровым лицом. Полковник шмыргал носом и старался не встречаться глазами с начальством. Здесь все было понятно, Озеров тотчас же извлек из глубин письменного стола второй стакан, из автомата – еще одну чашку кофе, и деловито поманил вошедшего указательным пальцем.

– Жуткая погода сегодня, – оживился Барнет, подходя к столу.

– Да-да-да, – согласился маршал. – Сукин сын, грех на душу мою! Только мне и дел нет, как похмелять подчиненных. Лупи давай по-быстрому, у нас тут вопрос серьезный.

Полковник с чувством выхлебал пол-стакана, скептически покосился на кофе и выразил готовность служить отечеству. Посмотрев на него, Озеров выбрался из-за стола, освобождая место за дисплеем, и принялся наконец раскуривать свою сигару. Менее чем за минуту с лицом Барнета произошла странная метаморфоза: оно разгладилось, тусклые глаза заблестели живым и умным взглядом, даже фиолетовый нос вернулся к своему природному колеру.

– Как тебе эта спектрограмма? – поинтересовался Озеров, с интересом наблюдая за реакцией полковника.

– Интересно, – дернул плечом тот. – Даже очень.

– Это точно не могут быть эсис?

Барнет ответил не сразу. Он внимательно рассматривал цветной узор на координатной сетке и беззвучно шевелил губами.

– Не думаю. Да и обстоятельства встречи: патрульный крейсер в двух парсеках от Границы, рядом несколько баз… вряд ли они решились бы сунуться.

– Тогда что же это?

– Одно из двух – либо это плазмоид, либо ребята увидели след какого-то чужака, причем довольно тихоходного. Странно… его скорость никак не соотносится с уровнем техники, позволяющим создать кокон такого уровня. Ведь его практически не видно! Невозможно определить ни один из основных параметров, кроме курса – все остальное приблизительно. И скорость, да, конечно… потому, кстати, они за ним и не погнались.

– Что ты имеешь в виду, Томми? Почему это – потому?

– Они решили, что это плазмоид. А даже если это чужак – вы бы бросились за ним в погоню, э? Даже в молодости, Питер – бросились бы на старом разваливающемся крейсере, у которого половина батарей на последнем издыхании?

Озеров помолчал, обдумывая услышанное.

– Современная наука отрицает существование плазмоидов как самостоятельной формы жизни, – выдавил он после долгой паузы.

– Наши академики могут отрицать существование чего угодно, хоть даже собственных задниц, – меланхолично пожал плечами Барнет. – Если от этого им станет легче, то ради бога. Я собственными глазами видел такие вещи, что, поверьте, волосы у меня вставали дыбом. Знаете, кстати, что ваш уважаемый предшественник, прочитав легендарный доклад группы Ломбарди, назвал его «пьяным бредом»? И где он теперь?

– Ломбарди… – Озеров налил в оба стакана коньяку и уселся на подлокотник одного из свободных кресел. – Ты, Томми, тоже веришь во все это? В живых мертвецов, в «третью сферу существования», в эти идиотские антимиры? Мне почему-то кажется, что в последний предвоенный период в старой Империи развелось слишком много сумасшедших – всего-то навсего. А мы тут головы ломаем.

– Ерунда, Питер, – замотал головой Барнет. – Как раз перед Войной в Империи стали понимать, что все далеко не так просто на этом свете, и полузабытые легенды, курсирующие по галактике не одну тысячу лет – вовсе не ерунда и не фольклор ушедших цивилизаций. Ломбарди многие считали сумасшедшим, это правда, но ведь тех же плазмоидов действительно видели, и не раз! И приборы их видят. Другое дело, что я никогда не слышал про одиночного плазмоида. Они всегда ходят стаей…

– Значит, ты думаешь, что это был чужак? И точно – не эсис?

– Эсис? Ну, давайте рассуждать здраво – флота у них почти не осталось. Процентов восемь, не больше: это многократно подтвержденный факт. Никаких принципиально новых разработок в течение войны не наблюдалось, вся техника была точно той же, что и в первые дни. Под конец стали появляться более громоздкие корабли, но это, оказалось, было просто трехсотлетнее дерьмо из каких-то запасников. Ни о каких новых способах маскировки или защиты речь не шла. Что же, за несколько лет они разработали и запустили в производство принципиально новый «кокон»? Но это означает новый генератор, причем скажу вам сразу – я видел уйму чужой техники, даже совсем непонятные и непонятно чьи конструкции, которым по пятьдесят тысяч лет: но ничего похожего я не встречал. Мимо нас проскочил представитель расы, которая долго и серьезно работала с физикой высокой плазмы. Я даже приблизительно не могу сказать вам, каких затрат энергии потребует подобный генератор. Если хотите, можете поговорить с серьезными физиками. Но боюсь, и они вам скажут то же самое…

– Очень мило, – маршал раздраженно щелкнул пальцами и взялся за свой стакан. – Следовательно, у нас под носом бродит какой-то чужак, которого мы не способны ни остановить, ни даже идентифицировать! И как я должен реагировать на все это?

– Почему? – Барнет еще раз вгляделся в спектрограмму. – Остановить его, вероятно, можно, скоростью он не блещет. Масса определяется более чем приблизительно, но все же видно, что она невелика, значит, это нечто вроде разведчика. Стало быть, его совсем не трудно догнать и прищучить. Всего-то и надо, что хорошо вооруженный линкор-перехватчик с опытным экипажем. Но, Питер: кто вам сказал, что он появится у нас еще раз?

– Я с удовольствием списал бы это донесение в архив, – вздохнул Озеров, – однако после чертовой войны мы все стали бояться даже мухи, жужжащей на окне.

– Не «после войны», – ухмыльнулся полковник, – а после трибуналов… но вам-то чего бояться? Обвинений в потере бдительности? Однако если я хоть что-то понимаю в этой жизни, новой войны пока не предвидится. Мой вам совет, Питер – плюньте. Если это был чужак, то все равно он вряд ли появится у нас еще раз. Если же это и впрямь плазмоид, вы окажетесь в дураках, чтобы там ни говорили наши столетние ученые мудрецы.

– Пей коньяк, – обреченно приказал вице-маршал. – Не знаю, что тут и думать. Чудится мне, что не все они рассказали, эти орлы. И начальник особого отдела, отправлявший мне эту депешу, тоже… будь ребята уверены, что встретились с плазмоидом – ну, стали бы они докладывать об этом на самый верх? Очень им надо. Нет, тут что-то не так. Самое обидное, что можно, конечно, всех вызвать, допросить, поработать с ними как следует, но ведь все равно ничего нового не узнаешь. Да, видели. Что видели? А след прохождения некоего сверхсветового объекта, закамуфлированного коконом холодной плазмы неведомых характеристик. О чем и доложили по инстанции. Так может, ребята, это был просто странный такой плазмоид, путешествующий в одиночку? Так точно ваша милость, именно плазмоид и был, – если, конечно, ваша милость в них верит. А мы нет, не верим. Потому написали донесение: объект. О! Или может, я буду им руки выкручивать, пальцы выламывать? Как ты считаешь, Томми – буду я боевым офицерам Конфедерации пальцы выламывать?

– Пальцы не пальцы, – улыбнулся Барнет, прислушиваясь к своим ощущениям после новой порции коньяка, – а вот слухи, наверняка появившиеся в их подразделении, я бы подсобрал. Если, конечно, это возможно.

– После войны наши возможности ограничены, – боднул головой Озеров. – Но ты прав. Итак, что это у нас… ага, Восьмой флот, корпус «Аттика», легион «Генрих Мати». Славный легион, если мне память не изменяет. Ну-ка, пусти меня за стол: сейчас посмотрим, кто у них, во-первых, особист, и кто там из наших еще остался. Если остался, конечно.

– Вы думаете, что особист там из новых?

– Я, конечно, не могу помнить всех по фамилиям, но – чувствую. «Старик» не стал бы морочить мне мозги такими обтекаемыми формулировками. Нет, они точно видели больше, чем рассказывают. Но докладывать мне почему-то не хотят. Томми, ты не мог бы поразмыслить над этим?

– Я всего лишь инженер, Питер. Тут нужен аналитик. Если хотите, я приведу к вам старого пропойцу Скарбелотто. Правда, он-то уж точно верит и в плазмоидов и во все остальное, включая живых мертвецов.

Озеров закатил глаза и прикинул сегодняшние планы. Если сюда придет Скарбелотто, о них можно забыть. Запас коньяка недавно обновлялся, но маршал твердо знал, что в этом случае придется посылать дежурного за добавкой.

– Ладно, – решился он. – Сейчас я его вызову. Кстати, он тоже это… страдает?

– Так ведь понедельник, – даже удивился в ответ Барнет.

Глава 3.

1.

– Тут есть еще одна нестыковка, – сказал Чечелю Виктор, когда они садились в командирский катер. – По времени. Вспомни, прежде аборигенам требовалось минимум трое суток, чтобы обнаружить геологов и организовать охотничью экспедицию. А во многих случаях, я уверен, они просто не успевали, приходили тогда, когда геологи уже свернули лавочку. Здесь же вся информация поступила очень быстро. Слишком быстро, тебе не кажется? Я начинаю думать, что наши любезные «духи» отслеживают появление геологов с первым же поворотом бура. И спланировали воздушный налет, конечно же, не эти несчастные засранцы, а именно «духи», дающие дельные советы подземному колдуну.

– Да, – согласился Чечель, – те, скорее всего, просто не додумались бы до такого. Из чего, кстати, следует, что «духи» хорошо осведомлены о составе фамильных арсеналов аборигенов. Но вооружать их чем-то более современным они пока не спешат.

– Конечно. Они не хотят демаскировать себя. Но увы, бедные ребята еще просто не представляют, с кем именно им придется работать. Если бы здесь стоял обычный охранный легион, в штабе которого сидят обычные же дуболомы, у них, возможно, что-нибудь и получилось. Но с нами, кажется, такие варианты еще ни разу не проходили.

– Кстати, а что мы будем делать, если семейство кузнеца начнет пальбу?

– Не начнет, – уверенно помотал головой Ланкастер. – Здесь нужно смотреть, так сказать, в корень психологии. Они привыкли всегда выступать в роли охотников, и еще никогда дичь не падала им на голову. Я просчитал это еще во время налета на деревню – и оказался прав. Ты сам видел, насколько они ошизели, когда увидели нас у себя на празднике. Так будет и сейчас.

Сидевший в соседнем кресле Барталан хмыкнул и на всякий случай проверил, легко ли выскальзывает из набедренной петли его излучатель. Они летели лишь на двух машинах – Ланкастер, Чечель и он в командирском катере, да еще десяток солдат под командой Дитриха во втором, десантном. База осталась далеко позади, сейчас два приплюснутых черных силуэта неслись над снежными макушками гор, выходя к зеленой долине, которую занимал род кузнеца Беймаа.

– Вижу перевал, – доложил пилот. – В долине – с десяток строений.

– Вероятно, это оно и есть. Снижаемся на высокой скорости, – приказал Ланкастер. – Резкое торможение, акустические буфера снять, пусть они там попрыгают.

Через мгновение узкая долина наполнилась адским грохотом реверсируемых двигателей. Пилот осадил командирскую машину возле самой земли, пасущиеся в бревенчатом загоне длиннорогие животные заметались от ужаса, со склона горы посыпались небольшие камни. Двое мужчин, чинившие сбрую возле приземистого, сложенного из коричневатых булыжников домика, упали в траву и закрыли руками головы. Командирский катер сел, второй остался в воздухе, повиснув над плитчатыми крышами домов и амбаров. Кресло Ланкастера тотчас изменило форму, опускаясь ниже и вытягиваясь в длину, и он проворно выскользнул из машины.

Он замер, наслаждаясь неожиданным, густым цветочным ароматом, наполняющим долину. Слабый ветер гнал едва заметные волны по ярко-зеленой траве, где-то на склонах гор, окружавших ее с трех сторон, вскрикивали мелкие крылатые, поднятые ревом моторов из своих гнездовий, да блеял перепуганный скот в загоне.

– Вот ведь черт, – с восхищением произнес Ланкастер. – А мы все какие-то курорты ищем… вот где рай земной! Недурно было бы здесь поселиться, а Моня?

– Договорись с кузнецом, – дернул плечом начмед, внимательно оглядывающий скученные вдоль ручья строения, – я думаю, за пару обойм он даст тебе и стол и кров. Вот только куда они все попрятались?

– Боюсь, они сейчас осваивают дедушкины погреба, – подал голос Барталан. – И вытаскивать их оттуда будет нелегко. Мы зря не взяли хотя бы роту… все было бы намного проще. Может, все-таки вызвать подкрепление?

– Не надо, – отмахнулся Ланкастер и шагнул к тем двоим, что решили зарыться в траве.

Нагнувшись, он схватил их обоих за куртки и одним рывком поставил на ноги. Бородачи оказались довольно молодыми, можно сказать, почти юношами. Один из них все еще сжимал в руке длинное шило, которым работал. От их нарядов, состоявших из одинаковых кожаных курток с веревочными завязками и коротких серых штанов, воняло кислым. К аромату примешивался отчетливый запах пота – добры молодцы отчаянно трусили.

– Тоже обделаетесь? – ласково поинтересовался Виктор.

Парень с шилом, ощутив внутри себя неведомый бесплотный голос транслинга, зашатался и решил было упасть на колени, но генерал пресек его попытку в зародыше.

– Прекратите трястись, – распорядился он, и оба, как ни странно, тут же почувствовали себя увереннее. – Идите к Беймаа, и передайте ему, что я хочу с ним поговорить. Если у него хватит смелости выйти без оружия, то никто из вас не пострадает. Идите!

Юноши изумленно переглянулись и бросились бежать в сторону длинного одноэтажного строения с рядом узких закопченных окон. Из дымовой трубы, выведенной почему-то вдоль боковой стены, валил густой черный дым.

– Как бы они не начали палить, – прищурился Чечель, положив ладонь на рукоять своего излучателя. – Если будет пальба, я с этими идиотами церемониться не стану – разнесу их хибары ко всем чертям. Не нравятся они мне что-то…

– Не будет никакой пальбы, – заверил его Ланкастер. – Они слишком испуганы и ошарашены… Беймаа должен выйти, не может же он обгадиться на глазах у всего своего рода.

Он оказался прав. Минуты через три после того, как парни заскочили в серую дощатую дверь кузницы, на ее пороге появился седобородый мужчина с лысой головой, макушку которой венчала крохотная расшитая шапочка. Его мускулистый торс, покрытый густыми волосами, был почти полностью покрыт замысловатыми узорами татуировки, а жилистые руки с огромными кулаками украшали два десятка браслетов из крашеных ремешков. К некоторым ремешкам крепились то ли амулеты, то ли знаки его статуса. На ногах у кузнеца были высокие кожаные сапоги с толстой подошвой.

Ничем не проявляя волнения, Беймаа неспешно приблизился к Ланкастеру и встал в трех шагах от него, внимательно разглядывая черного гиганта с длинным мечом на поясе. Виктор стянул с головы шлем и жестом указал кузнецу на толстое бревно возле ворот загона, вырубленное кем-то в виде скамьи. Увидев перед собой обычное человеческое лицо, старейшина вздрогнул и приоткрыл рот.

– Что он делает?! – прошипел Чечель, напряженно скользя взглядом по окнам жилищ. – Ему же прошибут голову!

– Не прошибут, – тихо ответил Барталан, – если мы не позволим… хотя пока они, кажется, об этом и не думают.

Беймаа тем временем проследовал за Ланкастером и нерешительно опустился на растрескавшуюся от старости скамью-колоду. С минуту они молча смотрели друг на друга. Видя, что ничего страшного огромные черные безбородые с ним не делают, кузнец тихонько вздохнул и осторожно поглядел на их ужасную птицу, что уселась в десятке шагов от загона. Самым удивительным было то, что вблизи птица выглядела неживой. Скорее, она напоминала воздушные лодки из легенд, которые старики-воспитатели рассказывают своим питомцам. Тогда, давно, безбородые уже приходили в горы, но воины всех кланов, объединившись даже с ненавистными подземными ублюдками, победили их и захватили волшебное оружие и многих из их жен. Беймаа не очень хорошо знал, что в этих легендах было правдой, а что вымыслом, но волшебные ружья, заклятые именами духов грозы, имелись и у него, потому что двое из его предков отличились в той ночной битве.

– Выпей, – вдруг услышал Беймаа и не сразу понял, кто с ним говорит. – Это доброе вино, оно развеселит твое сердце и прогонит ненужный страх.

Черный гигант протягивал ему довольно большую флягу в кожаном чехле. Беймаа осторожно, покосившись на странную чешуйчатую перчатку безбородого, взял ее в руки и понюхал горлышко. Пахло хорошо, более того, завлекающе. Старейшина подумал о крадущихся в ночи демонах, которые уносят души неродившихся воинов и спросил себя, не повелевает ли ими этот верзила? Но потом, коротко заглянув в его спокойные, чуть поблескивающие глаза, он решился.

Вино мягким горячим шаром скатилось в его нутро, и Беймаа сразу ощутил, как в груди весело заиграли крохотные теплые иголочки. Это было так непохоже на привычное отупение, наступающее после кружки того напитка, который его люди гнали из плодов дерева айхья, что старейшина не удержался и сделал еще пару глотков, потом лишь сообразив, что ведет себя невежливо по отношению к гиганту, разделившему с ним вино.

– Пре… красно, – выдохнул он, возвращая ему флягу. – Из чего вы делаете это?

– Из ягод, – просто ответил безбородый и поднял к небу чешуйчатый палец, – которые растут там, очень далеко отсюда. Когда мы будем вместе, у твоих детей тоже будет такое вино.

– Вместе? – поразился Беймаа, не понимая, что тот имеет в виду. – Вместе? Там, на небе?

– Здесь, – терпеливо пояснил гигант. – Мы с тобой – одного рода. У нас общие предки, просто ты и твои братья оказались в чужом мире. Ты же знаешь, как это было?

– Старики всегда говорят, – кивнул Беймаа, – что нас принесли злые демоны. А раньше мы жили среди лесов, полных кроткой дичи, и наши охотники не ведали чудовищ с равнины. Я не знаю, верить ли в это? Я многое видел и во многом сомневаюсь…

– Я знаю, ты искусный кузнец. Покажи, мне, какие ружья ты умеешь делать?

Старейшина удивился еще больше. Черному гиганту интересны его ружья? А впрочем, гордо вскинулся он, почему бы и нет. О, у Беймаа было что показать самому привередливому охотнику! Его ружья били на двести шагов, а некоторые и больше. Еще в молодости, когда он привел в свой дом самую первую жену, он придумал, как улучшить обработку ствола, и очень скоро к нему начали приходить охотники даже из самых далеких южных родов!

– Ты смыслишь в кузнечном ремесле, господин? – спросил он, вставая.

– Не очень, – улыбнулся безбородый. – Но я много лет учился: учеба помогает быстро приобретать нужные знания и навыки. Ты согласен?

Беймаа неопределенно дернул плечом и повел своего гостя (да, именно гостя, каким бы странным ни казалось ему подобное!) к главной мастерской.

– Сегодня шлюз на ручье закрыт, – пояснял он по дороге, – потому что шлифовать готовые стволы и резать пластины для замков мы начнем только дня через три. Сейчас мои подмастерья готовят прутки, которые затем расковываются в ленты. А из лент они будут крутить стволы. И только потом, проварив их, откроют шлюз, чтобы запустить механизмы. Потому что шлифовка и проточка требуют самого большого труда…

Старейшина распахнул скрипучую дверь из тяжелого дерева со странным спиральным рисунком, и Ланкастер шагнул в слабо освещенное помещение, наполненное, несмотря на вентиляционные окошки под потолком, тяжелыми запахами угля и горелого металла. Справа от него, у боковой стены, располагались три большие печи. Рядом с ними на прочных железных столах стояли большие грубые тиски и разной формы наковальни. Слева потолок наличествовал лишь частично, как задняя стена – через отверстия тянулись несколько ремней, приводивших четыре больших шкива, перед которыми на дощатом полу были уложены своеобразные рельсы. Приглядевшись, Ланкастер удивленно поднял бровь: выходило, что Беймаа додумался до системы модульных орудий! На шкив, вероятно, надевались то ли шлифовочные колеса, то ли сверла или фрезы, а по рельсам к этакому «станку» подгонялись специальные столы с тисками или оправками.

– Тебе часто приходится менять ремни, – утвердительно проговорил Ланкастер, заглянув за стену.

– Откуда ты знаешь, господин? – в очередной уже раз изумился Беймаа.

– Я вижу. И зубчатые колеса перекашивает, так ведь? Тебе нужен понижающий редуктор, поэтому ты мучаешься со шкивами, ремнями и прочим. А ведь все можно сделать довольно просто. Смотри.

Он взял с ближайшего стола небольшой кусок угля и принялся чертить прямо на досках.

– Сперва ты изготовишь обычное зубчатое колесо. Это не очень трудно, так ведь? А потом нужно будет сделать вот такой вот винт, только большой. Ты насадишь его на любой нужный тебе вал и получится пара – червяк-шестерня. Не нужно будет ломать голову, как изменить направление отбора мощности с главных колес и мудрить с перекосом шкивов в разных плоскостях, отчего рвутся ремни.

В глазах кузнеца загорелся огонек.

– Конечно! – воскликнул он, хватая с пола еще одни уголек. – Винт будет постоянно вращать шестерню, значит, вторичный вал пойдет под углом, а там еще пара шестерен, и никаких перекрученных ремней! Ах, как же я не придумал этого раньше! Вы великий мастер, господин!

– Вздор, – сказал Ланкастер и увидел, как из невысокой дверцы в дальней стене осторожно высунулась чумазая физиономия с редкой еще растительностью на щеках и подбородке.

Видя, что хозяин увлеченно беседует со страшным гигантом и совсем его не боится, подмастерье сделал знак, и в кузницу выползли остальные – и мастера, и ученики. Ланкастер тем временем вытащил из ножен свой меч.

– Ты смог бы отковать такой, кузнец? – спросил он.

Сверкающий клинок доходил Беймаа до пупка, а весь меч с длинной, под две ладони рукоятью и замысловатой гардой – аж до кончика его красноватого носа. Кузнец очень аккуратно принял оружие из рук Ланкастера, уважительно взвесил на ладонях и закатил глаза, разглядев гарду. Орел и дракон угрожающе щерились на него из-за разлапистого черно-золотого креста. Беймаа осторожно попробовал пальцем заточку, восхищенно дернул плечом и вернул меч хозяину.

– Это работа больших мастеров, – сказал он. – Но, господин, я никогда не встречал такого металла!

– Ты не встречал еще многого… теперь покажи мне свои ружья, Беймаа.

Старейшина согласно боднул головой и коротко приказал двоим мастерам достать из кладовых недавно оконченный заказ. Вскоре те появились, неся с собой три длинноствольных мушкета. Ланкастер взял один из них в руки, заглянул в ствол – качество обработки оказалось вполне приемлемым, хотя абсолютно прямым назвать его было трудно, и внимательно осмотрел замок. Детали выглядели аккуратными, без заусенцев и даже царапин, очевидно, их тщательно полировали, и хорошо подогнанными. Он взвел тугой курок, в клюве которого уже закрепили кремень, нажал на спусковую скобу, и удовлетворенно хмыкнул. Тяжелый приклад из прочного черного дерева тоже долго полировали, он ладно ложился в руку, сразу наполняя стрелка приятным чувством оружия.

– Продай его мне, старейшина, – попросил Ланкастер, с улыбкой глядя на Беймаа. – Я не знаю, что тебе дать, но могу, например, вот это.

И, положив мушкет на стол, генерал отцепил от пояса ножны десантного тесака.

Кузнец с восторгом вытащил тесак, повертел его на свету – рядом зацокали языками любопытные мастера, – и вздохнул.

– Он никогда не затупится, – сказал Ланкастер. – Им можно резать и пилить любое, самое крепкое дерево. А в рукоятке – выкрути заглушку, видишь, – набор инструментов, которые намного прочнее твоих. Если соединить его с ножнами, можно кусать проволоку или резать железо. Ну хорошо, – прибавил Виктор, видя, что кузнец колеблется: ружье уже оплатили, а он не любил нарушать свое слово, – я добавлю тебе фонарь и к нему запасные батареи, их хватит очень надолго. Смотри.

Из набедренной сумки появился складной сигнально-поисковый прожектор. Ланкастер щелкнул едва заметной кнопкой, развернув рефлектор, и включил сперва белый свет – невыносимо яркий луч ударил в дальний угол кузницы, высветив самые мелкие царапинки на закопченной стене, потом переключил на красный и затем – на карусель синий-желтый-зеленый-белый-вишневый-оранжевый-изумрудный.

– Если ты добавишь мне рог с порохом и немного пуль, я дам пару бутылок крепкого и лекарство от твоих больных суставов. Идет?

– Но для чего вам мое ружье, господин? – отчаянно взмолился Беймаа, уже понимая, что черный незнакомец полностью завладел его душой. – Ведь у вас вот… – и показал на излучатель, висящий на бедре генерала.

– Мне нравится хорошая работа, – невозмутимо отозвался Ланкастер. – Так что же, по рукам?

Кузнец судорожно вздохнул и закивал головой, стараясь не смотреть на волшебный фонарь. Ланкастер быстро объяснил ему, как менять батареи, когда они исчерпают свои запас энергии, выложил на стол запасной комплект и предложил выйти на воздух. Мушкет, рог с порохом и мешочек пуль почтительно нес за ним старший из мастеров.

Возле дверей мялись с ноги на ногу Барталан и Чечель. Увидев ружье, Моня схватил пальцами рукоять своего излучателя, но Ланкастер остановил его коротким смешком:

– Я купил эту штуку, и теперь ее, как и положено, несут за мною следом. Это, кузнец старшие вожди моего отряда, – сказал он Беймаа. – Главный лекарь и главный э-ээ, следопыт. Моня, засунься в аптечку и поищи что-нибудь от суставов. Сдается мне, у этого парня крепкий ревматизм – ты видишь, как он ходит?

– У него еще и почки на исходе, – неодобрительно буркнул Чечель, распахивая свой походный бокс.

Через несколько минут ружье уложили в катер, кузнецу подробно рассказали как пользоваться мазями и микроинъектором, мастера, дрожа от волнения, унесли в дом старейшины две бутылки недорогого коньяку из катерных запасов, и Ланкастер, прихватив пару стаканов, предложил Беймаа продолжить приятно начатую беседу. В руке он держал штоф офицерского пайкового рому, перед разрушительными способностями которого пасовала даже фузионная бомба. На закуску сгодился типовой походный обед в саморазогревающихся банках, состоящий из горохового супа, овощного рагу со свининой, таблеток масла, хлеба в вакуумных пакетиках, сливок, варенья и кофе. Глядя, как Виктор привычными движениями вскрывает банки, из которых тут же начинает пахнуть пусть и незнакомо, но чрезвычайно вкусно, несчастный старый кузнец совсем расчувствовался. Он чувствовал себя ужасно неловко – следовало немедленно кликнуть старших жен, подмастерьев, и приказам резать самого жирного, самого длиннорогого уркааса, чтобы удивительному гостю было что вспомнить ледяными зимними вечерами. Но Беймаа, тем не менее, сидел, боясь пошевелиться, ибо столько чудес сразу он еще не видел. Пока черный господин – так он назвал его про себя – раскупоривал все новые и новые чудесные яства, старейшина осторожно, боясь, как бы его не засекли, посматривал на старших вождей. Один из них, тот, который был лекарем, храбро вошел в загон к уркаасам и, о ужас, трепал за ухом свирепого вожака, способного устрашить своим неукротимым нравом даже опытного пастуха. Однако вожак, вместо того, чтобы поддеть черного на рога, покорно стоял на месте и, кажется, жмурился от удовольствия. Второй же вождь, начальник следопытов, залез на верхнюю перекладину загона, весело крича что-то своему побратиму.

– Ну что ж, – Ланкастер налил по полстакана и протянул Беймаа пластиковую вилку, – выпьем. Пусть между нашими родами воцарится вечный мир.

Старейшина опрокинул в себя пахучий чуть сладковатый напиток, отдающий незнакомыми пряностями, и задумался. Мысли его были весьма невеселы.

– Я горд тем, что вы, господин, разделили со мной стол и вино, – наконец выдавил он. – Еще более я горжусь вашими словами о мире. Я тоже против того, чтобы… чтобы воевать с вашими родом. Но другие, охотники и воины, они… я всего лишь кузнец, господин! А охотники всегда рады добыче, вы должны знать это.

– Я знаю, – согласился с ним Ланкастер. – Но неужели же ты считаешь, что я, со всей своей мощью, не способен покарать тех глупцов, которые по скудоумию своему считают моих людей беззащитной добычей? Сегодня я уже наказал деревню у реки, чьи погонщики птиц напали на моих побратимов с большими ружьями старых безбородых. Больше там нет ни одного охотника.

– Они ушли, господин? – удивился Беймаа, недоумевая, как можно было наказать могущественный клан, объединявший три многочисленных рода, прославленных своей охотничьей удалью.

– Они мертвы. Все до единого, – ответил ему черный господин, вновь наполняя диковинные белые чаши.

Старейшина на миг задохнулся от ужаса. Поверить в гибель всего клана было невозможно, но инстинкт подсказывал ему, что непостижимый безбородый, предлагающий ему вечный мир, не лжет. Похоже, он вообще не стал бы лгать ему… но ведь большие ружья, стреляющие длинными пулями, дал им он, Беймаа! Он не хотел, действительно не хотел, однако колдун!.. если б не колдун, он вряд ли отдал бы свое родовое сокровище. Колдун сказал, что так приказали духи – и разве мог он, глава хоть и славного, но не слишком-то большого рода, противиться его словам?

– У тебя честные руки, – продолжал черный гигант, – и честные глаза. Я сразу понял, что ты не трус, и с тобой можно говорить как с мужчиной. Ты должен знать, – торговля всегда лучше, чем война.

– Это так, господин, – прошептал Беймаа, пряча взгляд от своего гостя.

– Скоро сюда придут мои соотечественники, которых вы называете безбородыми. Их будет много, очень много. И если вы согласитесь вести с ними честную торговлю, ты и твои сыновья станете богатыми, очень богатыми, но главное – перед вами откроется огромный, безграничный мир. Огромные возможности, кузнец! Вам не придется больше трястись от ужаса, видя случайно залетевшего в горы «крылатого с равнин», вы не будете умирать от болезней, потому что мы, ваши старшие братья по крови, давно научились их лечить. Вам не придется рисковать на охоте… вы станете членами большого единого рода. Но если такие, как те охотники из деревни у реки, будут по-прежнему видеть в безбородых свою законную добычу, что ж. Тогда сюда придут воины, которые просто уничтожат вас всех.

– Всех? – не поверил Беймаа.

– Ты знаешь, сколько нас? Нас больше, чем листьев на деревьях во всей твоей стране. Ты гордишься тем, что твои ружья бьют на двести шагов? Но наше оружие может поразить сразу тысячу целей там, – Ланкастер дернул пальцем за плечо, – на твоей луне! Ты видишь моих военных вождей? Слабейший из них – лекарь – голыми руками разорвет десять самых сильных охотников из самого сильного рода!

Старейшина осторожно посмотрел на Чечеля. Тот уже наигрался с местным бараном и уселся, как и начальник разведки, на ограду загона, любуясь прекрасным видом поросших зеленью склонов. Лица его Беймаа по-прежнему не видел, но бугры мускулов под тонкой, казалось, черной тканью его облегающих одежд, а также огромный жесткий наплечник убедительно говорили за себя: господин лекарь был шире в плечах даже его самого. Кузнец нисколько не сомневался, что дай такому лекарю молот, он сокрушит наковальню.

– Но чем же мы можем торговать с вами, господин?

– Выпей, и пусть твоя торговля будет удачной, принося тебе и доход и почет. Ваши горы полны сокровищ. Мои соотечественники всегда дадут за них справедливую цену. У вас появятся и лекарства, и свет волшебных фонарей, и удивительная еда из далеких миров. Вы сможете путешествовать по этим мирам, потому что мы, люди – самые могущественные из всех повелителей звезд, и никто не может противостоять нашей воле. Вы сможете увеличить поголовье своих животных, сможете посадить новые сады – за все вам будут платить свою цену. Вам не нужно будет охотиться, опасаясь свернуть себе шею в этих чертовых горах, вы будете жить и честно трудиться, чтобы честно торговать…

– Увы, господин, – грустно перебил излияния Виктора старейшина. – Немногие согласятся на это… и, может быть, даже угроза смерти не проймет их.

– Они не боятся смерти?! – поразился Ланкастер. – Но ради чего?..

– Они не поверят вам, господин. Вы будете убивать их, но они все равно не поверят, уж так они устроены. Вы всегда будете для них добычей – до тех пор, пока не убьете последнего из охотников.

– Твои слова вселяют в меня тоску, кузнец. Поверь, мне всегда больно убивать моих братьев. Но иногда, к сожалению, приходится делать и это. Все же я надеюсь, что мы сможем стать одной семьей, одним родом. Потому что другого пути у нас просто нет.

– Наверное, ты великий воин, мой господин, – тряхнул бородой Беймаа. – Но… у нас свой мир, и он не похож на ваши… миры. Мы должны жить так, как привыкли. Иначе мы не сможем.

– Увы, вас не оставят в покое. Если мы не примем вас в свою семью, сюда придут могущественные демоны, и нам все равно придется сражаться с ними. Но тогда думать о вашей судьбе будет некому. Люди войны, сражающиеся среди звезд, безжалостны к чужим. Либо вы станете своими, либо падете. Все до единого.

– Демоны? – прищурился кузнец. – Наш колдун, живущий среди Подземных Путей, объявил, что в толще гор ему открылись могучие духи, повелевающие ветрами. Разве они не помогут нам?

– Скорее они погубят вас. Я не слышал, чтобы духи несли добро. Они могут и помочь тебе, но потом потребуют платы, которая окажется для тебя чрезмерной. Впрочем, мы еще, быть может, поговорим об этом. Сейчас же мне пора идти. Спасибо тебе за ружье, кузнец. Пусть твой род не знает печали!

– Зачем вам эта идиотская мортира, командир? – удивленно спросил Барталан, когда катер, оторвавшись от грунта, стремительно набрал высоту и лег на курс возвращения.

– Повешу в кабинете, – устало отозвался Ланкастер. – Учитывая, что я отдал за нее обычный тесак, фонарик да пару бутылок дрянного коньяка, мушкет кажется мне вполне недурным приобретением. Экий антик! Где такой достанешь, а?

– Надо было прикупить ящик бус и пару цистерн спирта, – проворчал Чечель. – Организовали бы классическую колониальную торговлю: за литр разбавленного спирта – двух козлов. Интересно, какое жаркое сварганил бы из них наш дорогой дядюшка Джо?

– Вы говорили с ним о колдуне? – негромко поинтересовался Барталан.

– Я беседовал с ним на философские темы, – вздохнул Ланкастер. – Чем зародил в нем сомнения. Да еще и заключил, как видите, сделку: а торговля способствует смягчению нравов и облагораживает смятенные натуры. Я еще прилечу сюда через пару дней – тогда и поговорим. Надеюсь, Ари, ты уже догадался, что орбитер должен почаще заглядывать в эту идиллическую долину?

– Думаете, появится колдун?

– Я не уверен, что его чин обозначен у него на макушке. Но что он появится – наверняка. Там и посмотрим… по месту, так сказать. А со временем кузнец расскажет мне о подземных духах больше, чем сегодня. Мне кажется, теперь он здорово заинтересуется этим вопросом. Моня, – Ланкастер расстегнул замки перчатки и протянул Чечелю левую ладонь, – мне еще со Скоттом беседовать, а я и не спал, и ром пил с этим старым олухом. Поставишь меня на ноги?

– Не вопрос, – отозвался начмед, открывая свой бокс.

2.

Легион-генерал Скарбелотто по кличке Стакан выглядел очень печальным. Ему и впрямь было невесело. Большую часть воскресенья он провел за диссертацией, а вечером, плюнув на все и всех, в том числе бронебойно визгливую жену, уехал в свой любимый бар «Два ангела», где и просидел до трех часов ночи. Как он вел обратно машину, Валерий Скарбелотто не помнил. С утра, едва продрав глаза, он кубарем скатился в подземный гараж и внимательно осмотрел свой серый кабриолет «Осмонд-сентинел» на предмет побоев и крови на бампере. Машина была целехонька. Скарбелотто счастливо вздохнул и в сотый раз пообещал себе никогда больше не садиться за руль в таком виде. На самом-то деле и пьяный он прекрасно управлял любыми транспортными средствами, но, во-первых, после подобных загулов ему редко удавалось вспомнить, что там творилось ночью, а во-вторых, у него уже были проблемы с дорожной полицией. Конечно, генерала СБ полицейские не тронут ни за какие блага мира, но делать внушения – пытались, а этого Валерий не любил категорически. Два раза душеспасительные беседы на ночной трассе заканчивались мордобоем – потом было ужасно стыдно за невинно переломанные ребра и свернутые полицейские носы.

Но хуже всего было то, что генерала Скарбелотто не пробирали решительно никакие средства борьбы с похмельем, а пить в понедельник утром не получалось – в десять часов происходил неизбежный еженедельный брифинг, который проводил начальник управления вице-маршал Озеров. Вот и приходилось терпеть как минимум до обеда…

Сегодня его страдания приняли ну совсем уж мучительный вид. Явившись на брифинг, Скарбелотто увидел, что ведет его отнюдь не шеф, а зам по оперативному отделу. Валерий проклял все на свете. Сидя в своем кресле и в пол-уха слушая какую-то ахинею о низком уровне исполнения отчетных документов за последний квартал, несчастный аналитик мечтал о бутылке виски, спрятанной в оружейном отделении служебного сейфа. Неожиданно зам по оперотделу прервался на полуслове и окутался аудиосферой. Валерий видел, как он пару раз кивнул и раздраженно взмахнул рукой.

– Легион-генерал Скарбелотто – к шефу, немедленно.

Начальник аналитического отдела воздел очи горе и вышел из конференц-зала. Бутылка виски все более напоминала собой призрак далекого рая.

Едва он переступил порог кабинета, Озеров извлек из стола глиняную пивную кружку и вылил в нее то, что еще оставалось в бутылке. Скарбелотто ощутил, как у него вырастают крылья. Такое обращение начальства свидетельствовало об одном, – произошло нечто серьезное и, наверное, интересное. Он в три глотка прикончил коньяк, запил его кофе и вытащил из нагрудного кармана кителя давно припасенную там конфетку.

– Смотри сюда, Стаканище, – криво усмехнулся Озеров, снова выбираясь из-за стола. – А как посмотришь – мы тебя послушаем. Дежурный! Распорядитесь, чтобы нам принесли горячих бутербродов, да побольше, и пару лимонов. И еще – меня ни для кого нет!

Пока Скарбелотто вглядывался в дисплей, вице-маршал, непрестанно вздыхая, достал из бара очередную бутылку.

– Какие драгоценности на вас, гадов, перевожу, это ж с ума сойти можно…

– Меня вполне устроит ром, – произнес аналитик, не отрываясь от текста.

– Если ты, Стакан, хватанешь сейчас солдатского, толку от тебя не будет, – фыркнул Озеров. – А дело, как видишь, серьезное.

– Вижу, – согласился Валерий. – Только не до конца…

– Ты тоже так думаешь? – Озеров замер с бутылкой в руках.

– Думаю. Вы, шеф, наливайте, не стесняйтесь. Я сейчас посмотрю кадровые файлы. Кто у них там командиром, интересно?

– Тебя интересует командир крейсера? Какой-то молодой…

– Командир крейсера – обычный баран, каких миллионы. Он даже не понял, что именно увидел. И донесение, естественно, составлял не он. И, может быть, не особист. Вы что, не поняли, что перед вами далеко не вся спектрограмма?

– Господи, какой я идиот! – неожиданно хлопнул себя по лбу Барнет. – Ну конечно! Теперь до меня наконец дошло, что же именно казалось мне таким неправильным. Ко-неч-но! Поисковый конус!

– Конус? – Озеров удивленно переводил взгляд с одного на другого. – Что вы имеете в виду?

– Это жаргонное выражение, вы его просто забыли. Поисковый конус – это сектор обзора дальнего боевого сканера корабля…

– Корабли были у скопцов, – назидательно перебил его Скарбелотто. – А у наших бравых парней – звездолеты. Скажи еще «судно»!

– Так вот, – продолжал Барнет, – сектор обзора, с учетом перемещения корабля, на самом деле несколько шире, чем они нам показали в спектрограмме. То есть либо крейсер в момент съемки стоял на месте, чего быть не может в принципе, либо они не показывают нам какой-то ее кусок.

– По-моему, начало, – промычал Скарбелотто, резво выплясывая пальцами по виртуальной клавиатуре. – Та-ак, ну вот они все, как на ладони. Читайте вслух, шеф, так нам будет проще.

– Ну-ка, ну-ка… – Озеров снова уселся в свое кресло. – Ну, значит, командир легиона – Энгельберт Цухес, ох и имечко!.. пара крестов, пол-войны в тылу, ничего выдающегося. Нигде и ни в чем не замечен. Первый заместитель – Роджер Морсби, три ранения, пол-войны, опять-таки, в госпиталях… отчислен из Академии Генштаба по причине неуспеваемости… все понятно: рекомендовали дурня из уважения к его ранам, так он даже доучиться не смог. Начальник штаба – Марита Клесс. Вот это номер!

– Марита? – подскочил Барнет. – Та самая?! Йо-го-го! Я был уверен, что после двух разжалований ее-то уж точно ни один идиот в кадрах не оставит!

– Колоссальная дама! – захохотал Скарбелотто. – Кажется, ее авантюры стоили вам половины седин, а, шеф? Тогда все понятно. Точнее, пока еще ничего не понятно, но ясно, кто там командует легионом на самом деле. Можно даже не гадать – это она. Дядя Цухес только ротик открывает, а всеми делами вертит Марита. Без сомнения, клянусь своей печенкой.

– У тебя еще что-то осталось от печенки? – скептически поинтересовался Озеров. – Ох, не знаю, Стакан, не знаю… что же ты можешь предположить по этому поводу?

Аналитик глазами указал ему на раскупоренную бутылку. Не вставая из-за стола, маршал налил ему почти полкружки, и извлек из автомата очередную чашку кофе. В этот момент, как раз вовремя, появился дежурный с подносом. Скарбелотто понюхал ломтик лимона, затем аккуратно приложился к своей кружке и закатил глаза. Озеров и Барнет терпеливо ждали, пока он соберется с мыслями.

– Они смогли просчитать вероятный курс чужака, – наконец произнес он.

– Курс возвращения? – не понял Озеров.

– Да нет же, шеф! При чем тут курс возвращения? – он может сто раз свернуть куда угодно, и никто никогда не возьмется просчитывать такие вещи. Нет, они, а точнее, я думаю, сама Марита, просчитали, откуда он шел. Конечно, такие прикидки тоже совершенно умозрительны, но заметьте – в донесении отсутствует именно начальная часть спектрограммы. Я понял это по дальности, с которой они обнаружили цель. В данной спектрограмме приличный «провал» по расстоянию. Значит, они увидели его куда раньше, чем докладывают. Почему?

– А они не могли действительно принять чужака за плазмоида? – нахмурился Озеров. – Тогда это многое объясняет…

– В каком-то смысле – да, – согласился Валерий, – но тут больше психология, следование устоявшейся модели поведения пред ликом, так сказать, начальства. Нет. Марита выше любых моделей, к тому же она точно знает, что одиночных плазмоидов никто никогда не видел. Они вообще не способны существовать вне стаи или сообщества, кой черт их там разберет…

– Да кто это сказал, в конце концов?

– Кое-кто, шеф, знал о них куда больше нас с вами. А официальная наука, как вы знаете, во все века управлялась исключительно заслуженными маразматиками, априори отрицающими все, что не втискивается в их дурацкие «теории». Мы, по сути, до сих пор ни хрена не знаем о процессах, происходящих в центре галактики, а для них не существует ни минус-полей, ни пространственных срывов, ни тайм-бомберов… плазмоидов видели тысячи людей, существуют сотни и сотни записей, но вот поди ж ты – академики не желают признавать их существование! Бедные плазмоиды – как им, поди, тяжко от отсутствия официального признания со стороны Академии Наук!

– Валерий, давай серьезно, – раздраженно махнул рукой Озеров. – Ты и так уже увидел больше, чем мы с Томом. Что все это может значить? Неужели эта сумасшедшая баба задумала как-то использовать сложившуюся ситуацию? Но что она с этого поимеет?

– Весьма вероятно, что поимеют ее – в очередной раз, – ответил Скарбелотто, барабаня пальцами по кружке. – Но ясно, что она увидела какую-то перспективу. Какую, черт побери? Если бы я мог знать, каким уровнем информации она способна оперировать… понятно, что она знает куда больше, чем простой офицер ВКС, хоть даже и бывший генерал – Марита часто совала свой нос в чужие дырки. Однако же! Если ее так взбудоражила история с этим чужаком, что тетка пошла, по сути, на должностное нарушение, значит, там действительно что-то серьезное. Я пока могу предположить одно, – чужак в плазме шел с какого-то нашего объекта. Причем не простого, а какого-нибудь особого, может быть, секретного или даже очень. Какие особые объекты могут быть в тех краях?

– Че-ерт, – скривился Озеров, – значит, придется вызывать куратора ВКС.

– Ни в коем случае! – замотал головой Валерий.

– Но я имею полное право потребовать…

– Шеф, бога ради! Кто вам что-то расскажет? Если Флот крутит какие-то очередные «темные» программы, то, поверьте, официально вам никто и ничего… и никогда в жизни.

– Да знаю я, знаю… Но получается, что драная Марита о чем-то таком знает, а мы с вами – нет.

– Шеф, Марита – это Марита, и этим все сказано. У нее более чем широкий круг знакомств, и служит она, не забывайте, именно на Флоте. А мы с вами – ЭсБе. И я что-то плохо припоминаю, когда это Флот добровольно – а не принудительно – делился с нами своими секретами.

– Хорошо, Валерий, что ты предлагаешь?

– Вариант первый – выбросить все это в корзину.

– Отпадает. Я уже чувствую, как вокруг этого дела начинаются какие-то игры. Наше счастье, что нам вообще прислали это донесение, пусть и в урезанном виде, – как раз, похоже, и рассчитывая, что мы плюнем на него и забудем. Если не заниматься этим делом, то, я уверен, мы окажемся в дураках, – причем, скорее всего, не где-нибудь а на сенатской комиссии или в Генштабе.

– Шеф, вы опять считаете, что под нас копают?

– Под нас копают всегда, не прекращая эти раскопки ни на секунду. Я, как ты понимаешь, имею несколько другое информационное поле, нежели, к примеру, вы с Томми. Есть вещи, которые не касаются тебя напрямую – поэтому, сам понимаешь, и знать тебе о них не очень нужно. До тех пор, пока и Флот, и банда мутного гаденыша Шера знают, что контролировать нас у них не получится, они будут под нас копать. И стоит нам обосраться по-крупному, как они тут же преподнесут это событие в самом выгодном для себя свете. Не сомневаюсь, кстати, что для такого дела Флот объединится с Шером. И тогда, Стакан, ты гарантированно пойдешь на пенсию, потому что с пометкой «убежденный алкоголик» тебя не возьмут даже в провинциальную академию десанта, а ты, Томми, если и останешься, то знаменосцем в роте сантехников. Если вам не нравится такая перспектива, – я вас слушаю.

Скарбелотто лично налил себе еще полкружечки и потянулся к лимону.

– Тогда есть другие варианты, – хладнокровно заявил он и надолго присосался к кружке. Глядя на его скачущий кадык, Озеров в очередной раз удивился, – как можно столько пить, причем почти каждый день, и при этом держать мозговую мышцу в наилучшей форме? Впрочем, сам Стакан над этой проблемой никогда не задумывался – он просто пил и все.

– Вариант два! – объявил Скарбелотто, поставив пустую кружку на стол. – Так как в деле крутится Марита, которая ничего не делает просто так, было бы крайне любопытно узнать, с чего же именно она так уцепилась за этого чужака. То есть, что она такого знает, чего не знаем мы? Путь – досье на нее огромное, значит, нужно внимательно просмотреть списки ее друзей, так или иначе известных нам. Может, всплывут интересные личности.

– М-мм… крайне запутанно, на мой взгляд, но тем не менее. Ты займешься этим сам или тебе нужны люди из отдела?

– Пусть мой отдел трудится как положено, то есть согласно плана… я разберусь и без них. Есть еще третий вариант, более затратный по времени.

– В том-то и дело, что я плохо представляю себе, сколько у нас может быть времени. Именно так, Валерий – может быть…

– Я понимаю вас, шеф. И все же. Вариант таков – осторожно потолковать с особистами научных институтов Флота на предмет новых объектов в сфере… сколько там у нас получается? Да совсем немного, в общем-то. Странно, кстати, что пустых кислородных миров в этой сфере нашего поиска нет вообще.

– Флоту далеко не всегда нужен кислородный мир, – произнес Барнет, – в некоторых случаях предпочтительна безатмосферная планета с низкой тяжестью. Смотря какие эксперименты они думают ставить.

– Это верно, – кивнул Скарбелотто. – Здесь, конечно, работать придется непосредственно вам, шеф.

– Хорошо, согласен. Итак, договорились – как только кто-то узнает хоть что-нибудь новое, тут же ко мне. Я, конечно, тоже буду держать вас в курсе. Все, джентльмены, ступайте себе. Хватит пить мой коньяк, у вас уже рожи покраснели. Неужели не стыдно перед собственными подчиненными?

3.

Ди Марцио с трудом открыл глаза и щелкнул пальцами, включая настенный плафон. Во рту было сухо, но стакан на прикроватном столике отсутствовал – вчера, засидевшись с документами, он забыл даже про это. Ронни посмотрел на часы – было без десяти восемь, – и, застонав, сел на постели. Суставы ломило, в носу горел огонь, а каждое движение тут же отдавалось в затылке мерзкой пульсирующей болью.

– Что-то сегодня вообще, – простонал генерал, поднимаясь. – Ладно б пил вчера, а то… дьявол, пора ехать к доктору.

Он не глядя надел свою сеточку, коснулся сенсора включения и побрел в сортир. Когда Ронни принялся раскуривать сигарету, то вдруг понял, что у него трясутся руки. Это было нечто совсем новенькое, раньше с ним такого не случалось.

Продолжая морщиться, он вышел на крыльцо и долго стоял, прислушиваясь к пению птиц. Постепенно боль и ломота уходили, да и нос уже почти не напоминал о себе. Ди Марцио вернулся в дом, снял свою лучевую сеточку и уселся за стол в кухне. Автомат испек его любимые булочки с сыром и ветчиной. Ронни смешал себе коньяк с красным виски, одним глотком выпил полбокала, выдохнул и принялся за завтрак. Алкоголь погнал по жилам приятное тепло, заставляя на время позабыть о проклятой болезни. Приказав автомату сварить большую чашку кофе, генерал вытащил свой инфорблок, положил перед собой коробку сигар и раскрыл очередную папку на том месте, где он прервался вчера.

Он скользил взглядом по строчкам и таблицам, – во многих случаях все эти материалы уже были ему знакомы, – и думал о том, что уже полгода не обследовался у медиков, а здоровье становится хуже буквально с каждым днем. С другой стороны, ложиться сейчас в клинику не получалось. Нужно постоянно контролировать верфи, и еще – финансовые потоки Фонда, в которых высокомерный лодырь Керс ни хрена не понимает и понимать не хочет, а значит, приходится постоянно носиться туда-сюда, подписывать кучу дурацких бумаг, заключая сделки с такими прохвостами, с какими при иных обстоятельствах он не стал бы и здороваться. Но без этих людей – никуда, о легальных способах прокрутки денег нечего и думать, их мгновенно засекут и пойдут сперва слухи, а потом, упаси боже, проверки. Тогда уж точно все. В лучшем случае каторга. А скорее всего, просто подстрелят темным вечерком, да и вся недолга. Скандалы такого уровня если и случались – да, в общем-то, было кое-что похожее, – то ни разу еще не становились достоянием широкой общественности. Сукины дети в Сенате и в правительстве никогда не допустят потери лица, для них это хуже смерти, а раз так, то до суда участники аферы вряд ли доживут. А бежать?.. Вроде бы у генерал-коммодора разведки масса возможностей, но если задуматься, то – куда? Сейчас даже пиратов, по сути, нет: так, театр варьете, не более. То ли дело весело было при Империи! Народ тогда кишку имел покрепче, «волки пространства» самого дьявола не боялись.

Ронни потер переносицу, вздохнул и потянул из коробки сигару – первую за сегодня. Он догадывался, что к вечеру под такое настроение коробка, скорее всего, опустеет.

К десяти часам он дочитал очередную папку отчета, набросал тезисы «частного определения» и вышел на воздух. В саду соседней усадьбы весело возились дети. Кутаясь в теплый халат, Ди Марцио медленно побрел по дорожке.

– Я опять не замечу, как наступит осень, – неожиданно отчетливо произнес он и остановился.

В ветвях старого ясеня негромко посвистывала какая-то птичка. Ди Марцио прислушался к ее голоску, тоненькому и такому печальному, будто птица хотела рассказать ему о каких-то горестях и потерях, хотела и – не могла, он не понимал ее слов. Генерал постоял под деревом; птичка умолкла, и теперь он слышал лишь детский смех и скрип качели у соседей. Ронни зачем-то посмотрел на свои ноги, обутые в смешные домашние шлепанцы с загнутыми вверх носками, потом перевел взгляд на зеленый ковер травы. На его губах появилась странная, грустная и презрительная одновременно, усмешка. Он ощутил себя похожим на эту неведомую ему птаху – таким же нелепым, неуместным среди яркой зелени лета и звонких детских голосов. Жизнь, прожитая без счастья, без любви, жизнь в бесконечных, сводящих с ума перелетах, стычках, жизнь в постоянном напряжении, выматывающем жилы и заставляющем забывать обо всем, кроме сегодняшней, непосредственной задачи. Все только сегодня, потому что завтра может и не наступить, а то, что случилось вчера, не всегда имеет хоть какое-то значение. Тысячи лиц, навсегда зафиксированных профессиональной памятью офицера спецслужбы, и тут же забытых за ненадобностью, звездное небо далеких планет, не вызывающее уже никаких эмоций, запах женщин, деливших с ним краткие мгновения любви, не слишком нужной ни ему, ни им, – затем война, кошмары отступления, бешеная контратака прямо здесь, на Кассандане, кровь, крики раненых, мертвенно-синие вспышки в ночном небе, тяжелый танк, несущийся по коричневой весенней равнине, гладкий холодный штурвал в руках и понимание того, сейчас он один успеет смять, сжечь, намотать на гусеницы тех, кто все-таки умудрился высадиться… а если не успеет, – они развернут батареи, и о том, что будет тогда, лучше не думать.

Потом – ордена, ранение, сперва одно, за ним другое, генеральские эполеты, наградной меч. Окончание войны долго не хотело находить свое место в сознании. После войны наступило похмелье, не отпускавшее Ронни Ди Марцио года два. Но он научился…

Он знал, что опять не заметит, как наступит осень.

Странным казалось лишь то, что это знание огорчило его только теперь. Менять что-либо было поздно. Да и… давно поздно.

Генерал вернулся за стол, достал новую сигару и развернул следующую по списку папку. Эту часть общего доклада готовила команда незнакомого ему полковника Антрупа. Ронни лениво прочитал название темы, потом, вдруг насторожившись, пролистал оглавление параграфов.

– Откуда, черт возьми, у него эти материалы?!

Ди Марцио вытащил из кармана халата свой служебный коннектер, с которым не расставался даже в постели, и вызвал дежурного по управлению.

– Найдите мне этого… полковника Антрупа из группы Коржа. Что значит – когда? Сейчас! Чем раньше, тем лучше.

Дожидаясь, пока офицер разберется с кодами и доступом, Ронни нервно прошелся по кухне. Спустя пару минут коннектер взвизгнул резкой трелью.

– Полковник Антруп, – услышал он. – Господин генерал?..

– Да, – отрывисто произнес Ди Марцио. – Здравствуйте, господин полковник. Я тут добрался до папки с отчетом вашей группы… мне не совсем понятно, откуда у вас взялись такие странные материалы? Почему все это прошло мимо меня? Я понимаю, что это, конечно не, кх-гм, фантазии, однако все же – мне никто не докладывал…

– Ясно, господин генерал. Дело тут в том, что материалы, которые легли в основу анализа, попали в наши руки совсем недавно. Вам, возможно, действительно не докладывали: Корж знает, что вы, э-ээ, загружены сверх всякой меры, а мы твердо обещали закончить эту разработку к крайнему сроку сдачи всего доклада.

– Подробнее, – потребовал Ди Марцио. – Что значит – недавно? Как мне это понимать – это что, материалы послевоенного периода?

– Не совсем так, ваша милость. В марте обычный патруль наткнулся на звено линейной разведки легиона «Эссен», считавшееся пропавшим без вести еще в первый год войны. С этим звеном случилась не совсем типичная история. Во время обычного боевого вылета они обнаружили и атаковали корабль неизвестной конструкции. Тот не сопротивлялся, весь его экипаж погиб почти сразу: когда абордажная партия взошла на борт, они поняли, что корабль вообще не имел вооружения. На борту этого таинственного чужака инженеры с крейсеров нашли вполне адекватные нашему техногенному мышлению памятные машины и кое-какой архив на кристаллоносителях. Все это барахло они перетащили к себе на борт, сделали какое-то количество записей и двинулись по прежнему маршруту, но практически тут же налетели на крупное оперативное соединение эсис. Что там было дальше, понятно без слов. Парни даже не успели связаться с базой. Ну, вот… в марте патрульный фрегат нашел эти три несчастных крейсера, точнее, то, что от них осталось. Командир приказал обшарить все три корабля, и на флагмане нашли и кристаллы, и мемориблоки. К сожалению, не все кристаллы уцелели в том бою…

– То есть тот чужак был кораблем джеров? В первый же год войны у нас под носом ползали джеры?!

– Так точно. И не просто корабль – это был летающий командный пункт, осуществлявший постоянную связь с правительственным гнездом на столичной планете. Почему он не нес хоть какое-нибудь оборонительное вооружение, мы уже никогда не узнаем. Судя по захваченным материалам, на борту этого корабля находился один из членов правительственного гнезда, принимающий участие в выработке основных Решений.

– Решений? Каких решений?

– Вы еще не ознакомились с документами, ваша милость?

– А… нет, простите. Я был здорово удивлен темами параграфов в оглавлении и сразу же кинулся искать вас, полковник. Некоторые вещи не сразу воспринимаются… я больше думал о том, как информация такой важности могла пройти мимо моих глаз. Теперь мне все понятно. Скажите, полковник, кто еще знает об этой находке?

– Командир фрегата, разумеется. Но он не имеет ни малейшего понятия, с чем именно ему пришлось столкнуться. Начальник разведки легиона – тоже. По записям, сделанным парнями с крейсеров, он понял, что корабль принадлежал джерам: там прямо в кадре трупы плавают, – и сразу же связался с нашим 6-м отделом. Так что утечки тут быть не должно. Все материалы расшифровывали уже непосредственно мы с коллегами, никто посторонний их не видел и даже не имеет представления об их существовании.

– М-мм… я понял… спасибо, господин Антруп. Надеюсь, мы с вами скоро познакомимся поближе. С меня коньяк за консультацию. Еще раз благодарю вас…

Выключив коннектер, Ди Марцио автоматически потянулся в сигарную коробку и потом только понял, что не разжег и ту сигару, что вытащил из нее, усевшись за стол.

– Ну и дела, – хмыкнул он. – Это действительно многое меняет!..

Глава 4.

1.

– Проходите, доктор. Я должен извиниться за свое отсутствие, но меры, увы, пришлось принимать сразу, едва рассвело.

– Налейте мне чего-нибудь, – бесцветно попросил Скотт, мешком падая в кресло. – Со своими людьми я если и выпью, то потом. А сейчас, кажется, мне это решительно необходимо. Иначе я могу попросту не выдержать.

– Я соболезную вам, дорогой доктор, – как можно мягче произнес Ланкастер, подходя к стенному шкафу. – Погибли и мои люди… погиб начальник оперативного отдела, тяжело ранен начальник штаба, с которым я прошел всю войну. На этот раз я уже не стал церемониться, – вздохнул он и выдернул пробку, – виновные казнены.

– Виновные? – Скотт, похоже, не очень понимал, о ком идет речь.

– Поверьте, мне очень не хотелось прибегать к этой тактике, но другого выхода я сейчас не вижу. Я приказал расстрелять всех мужчин в той деревне, из которой поднялись птицы. У них как раз был праздник по поводу удачной охоты. Если и это не остановит аборигенов, я буду повторять карательные акции до тех пор, пока они не поймут, что с нами не стоит связываться.

– Я рассказал вам не все… – вдруг перебил его Скотт.

– Ну, я и не надеялся. Теперь вы решили открыть мне глаза на некоторые подробности, о которых умалчивали в наших прежних беседах?

– Не совсем так, генерал. Если вы думаете, что я лгал, то ошибаетесь. Я был честен – но, скажу так, не до конца откровенен. Дело в том, что мы должны сохранить проект любым способом. Каким угодно! Компании, финансирующие наши изыскания, готовы идти на любые расходы, в том числе на выплаты беспрецедентных компенсаций родственникам погибших. В конце концов, все мы прекрасно знали, какова здесь степень риска, и вообще, далеко не все мои коллеги работали в поисковых партиях исключительно за деньги.

– Тогда что же вас так беспокоит, доктор?

– Меня беспокоит реакция вашего командования.

– Моего командования? Что-то я плохо понимаю вас. Вы хотите сказать, что у меня могут быть неприятности? Но поверьте, легион «Мастерфокс» вряд ли подвергнется судебному преследованию за наказание агрессивно настроенных аборигенов, уничтожающих охраняемых лиц из числа подданных Конфедерации, нанося при этом потери личному составу военнослужащих. Кажется, я правильно формулирую?

Скотт помотал головой и залпом выпил предложенный коньяк.

– Не в вас, собственно, дело. Вы просто не знаете… вокруг этой планеты идет нешуточная война. Группа энергокомпаний, используя, м-мм… средства, выделяемые им из бюджетных сфер на восстановление разрушенных в войну мощностей, финансирует наши изыскания.

– То есть попросту тратит средства не по назначению? – скривился Ланкастер.

– Какая разница! Впрочем, я объясню чуть позже, сейчас речь не об этом. Несколько влиятельных политиков из числа бывших военных, ведущие непримиримую войну с промышленными группировками за раздел финансовых потоков, готовы на все, чтобы эти, ну-у… эти расходы стали достоянием широкой общественности. Путь у них только один – провокация скандала. Поэтому здесь и стояли ваши предшественники. Насколько я знаю, своей пассивностью они должны были убедить аборигенов в нашей полнейшей беззащитности.

– Пассивность, беззащитность… погодите, доктор, а сами они об этом знали?

– Сами? – уныло скривился Скотт. – Да откуда, если это был свежесформированный легион, в котором собрали неудачников и недоумков со всего Десанта! Ведь этот легион специально формировали для того, чтобы он здесь погиб вместе с нами! И, похоже, что вы появились как раз в тот самый момент, когда аборигены, обнаглев окончательно, решили перейти к более активным действиям.

– Вы что же, считаете, что им удалось бы прорваться через силовой барьер?

– А они, между прочим, уже пытались. Точнее, искали в нем прорехи – как будто кто-то их надоумил. Вокруг купола бродили небольшие группы охотников.

– Здесь, на равнине?

– Некоторые из них рискуют спускаться с гор. Собственно, имея пару дюжин мушкетов, это уже не очень опасно. Так вот… они искали дыры в куполе. К счастью, мои инженеры нашли их раньше, чем бородачи.

– Дыры?! В куполе?

– Вы знакомы с устройством простейшего силового эмиттера, господин генерал?

– Разумеется, как и всякий офицер-десантник.

– Так вот что я вам скажу, – у трех эмиттеров были неисправные пульсары. Причем заметить это мог только опытный инженер-энергетик, да и то не сразу. Пульсары были старые, выработавшие по два ресурса, и раз в пять-десять минут они замыкали на грунт – ненадолго, может, минуты на три, но зато регулярно. Прямо как реле, знаете? Нам помогло то, что через такую «дырку» проскочило небольшое животное, которое вовремя заметил пилот одного из наших грузовиков.

– Вы сообщили об этом военным, доктор?

– Нет! Мы потихоньку привели эмиттеры в порядок, а этих, простите, олухов я просто побоялся лишний раз нервировать. А то они могли, чего доброго, удрать со страху на другую сторону планеты. Они и так все время грызлись между собой, кому идти в очередной дозор. А стоило появиться аборигенам, ваши доблестные коллеги впадали в ступор. Между прочим, три раза они вообще пытались бежать вниз, у них тогда пять солдат погибло на склоне.

– То есть вы хотите сказать… что мое назначение на Альдарен произошло именно потому, что кто-то из ваших нанимателей заплатил моему командованию? – спросил Виктор, потрясенный услышанным.

– Я не могу утверждать этого. О боже, плесните мне еще, что-то мне не по себе… да, ну так вот: я этого не говорил. Может быть, это и так. Дело, в сущности, не в этом. Поймите, генерал – с этой планеты уходить нельзя!

– Слушайте, доктор, да объясните мне наконец, откуда такие страсти?

– Все довольно просто… вы многого не знаете, да об этом вообще не принято говорить… дело в том, что война нанесла очень сильный удар по всей нашей энергетической отрасли. Промышленные предприятия можно отстроить, восстановить, выучить новых специалистов, да все что угодно, – но энергии больше не будет. Мы вычерпали большую часть известных запасов. Альтернативная энергетика способна покрыть лишь мизерную часть наших потребностей. Поэтому в ближайшие годы нас ждет жесточайший кризис. Несомненно, он вызовет большие потрясения в обществе. Зная все это, те самые политики из числа вчерашних маршалов уверены, что именно они войдут в состав нового правительства. А уж это, «кризисное», правительство будет обладать поистине широчайшими полномочиями – в первую очередь, в области распределения энергоресурсов. Это феноменальная комбинация, здесь пахнет сумасшедшими деньгами, за них эти люди способны на все что угодно. Какой-то лишний легион для них – это меньше чем ничего.

– Если я правильно вас понял, они заинтересованы в прекращении геологоразведки на Альдарене? Из-за трансурановых? Из-за сплита?

– Генерал, здесь, у нас под ногами, – Скотт с силой топнул ботинком по ковру, – ближайшее будущее человечества! В геологическом отношении Альдарен просто уникален. В горах ресурсоносители залегают относительно неглубоко, поэтому мы и начали с них, но общие результаты предварительной орбитальной разведки показывают, что сплит здесь везде. Просто везде…

– То есть, если я наведу порядок и усмирю аборигенов, никакого кризиса не будет, правительство останется на месте, и вокруг сами собой распустятся розы? Хорошо, допустим, я принимаю вашу логику. Но скажите мне, а каким боком здесь оказался наш зенитчик Томор? Признаться, я до сих пор терзаюсь этой загадкой.

– Все очень просто, Ланкастер. Его отправили в ссылку, надеясь, что он сложит свою не в меру буйную голову. Не спрашивайте его об этом – есть вещи, о которых не рассказывают. Томор один из лучших в своей профессии, и просто убрать его с глаз долой не очень-то и легко. Поэтому беднягу и законопатили на Альдарен, полагая, что не сегодня-завтра он превратится в весьма гибельное место. Могу дать вам слово – ни в чем предосудительном с точки зрения нормального человека Томор замешан не был.

– Просто лез куда не надо, – понимающе кивнул Ланкастер.

– В некотором роде. Наши старые военачальники иногда очень своеобразно относятся к понятиям «честь» и «справедливость».

Виктор в задумчивости прошелся по комнате.

«Что, интересно, с ним будет, если я расскажу, что мы здесь не одни? Кажется, лучше не надо, мужик и так весь извелся. Если он услышит, что на поле появились новые игроки, да еще и не поймешь из чьей команды, он совсем расклеится».

– Конечно, я не собираюсь бросать все и запираться в куполе, – негромко произнес он. – Тем более что вас и ваших людей, как я понимаю, не остановят никакие потери. Единственное, о чем я хотел бы вас попросить, – это остановить на время любые изыскания на малых высотах. Не знаю, решатся ли бородатые на второй рейд с использованием авиации… насколько я в курсе, птиц у них мало, ракетных установок и того меньше, так что если они и полезут, то, скорее всего, как обычно, из-под земли. А высоко в горах, вы сами знаете, туннелей пока не обнаружено. Так что попробуйте пока рыться там, где повыше. Это не слишком повлияет на ваши планы?

– График у нас довольно свободный, – кивнул геолог, – так что месяц-два мы можем работать и на высокогорных площадках. Там, конечно, не сахар, и не всегда можно нормально опустить грузовик, но ничего, мы справимся. У вас появились какие-то особые планы, генерал?

– Не так чтобы особые… Просто я хочу понаблюдать за ними: как они отреагируют на сожженных охотников – их там ведь человек триста было, не очень-то и мало, если вдуматься. К тому же я пытаюсь разобраться в психологии: понимаете, вся беда в том, что мы толком не знаем, чем их можно напугать по-настоящему. Ясно, что потери в набегах эту публику нисколько не пугают, они привыкли к гибели соплеменников на охоте и воспринимают такие вещи совершенно равнодушно. Посмотрим, что они запоют после настоящей карательной операции.

– У вас что, есть какие-то источники информации? – скривился Скотт.

– Пока еще нет, но будем надеяться, что появятся. Мне, по сути, нечем их купить, но есть и другие способы.

Доктор Скотт тяжело вздохнул и выбрался из кресла. В его глазах была тоска, и сейчас Ланкастер искренне сочувствовал этому толстяку потерявшему этой ночью своих друзей и коллег точно так же, как и он – с той только разницей, что цивильные ученые вовсе не обязаны были брать в руки оружие и умирать на поле боя.

В отличие от солдат.

– Я свяжусь с вами, как только мы определимся с новым графиком полевых выходов, – произнес геолог. – Думаю, это произойдет денька через три.

– Буду вам признателен, если вы информируете нас о новой экспедиции немного раньше, чем обычно. Нам может потребоваться чуть больше времени для подготовки позиции. Мне, вероятно, придется увеличить количество людей на участке, каким бы безопасным он ни казался. Пусть мои ребята лишний раз пошевелят костями – а вашим людям все меньше нервотрепки, верно?

– Спасибо… до свидания, господин генерал.

Ланкастер любезно проводил своего гостя до выхода из корпуса, посмотрел ему в спину и закурил. Вокруг стояла непривычная тишина, не было слышно ни лязга техники в парках, ни солдатских голосов. Нигде, ни на дорожках, ни на спортивных площадках не маячили фигуры в черной форме, – легион словно вымер, лишь на полукруглой верхушке небольшой граненой башенки, возвышавшейся над шахтами старого КП, невозмутимо вертелся венчик антенны оперативной связи.

– Я отправил доклад, командир, – услышал он за спиной голос Мануэля Кертеса.

– На базу?

– Разумеется. Получен приказ действовать по обстановке. Подкреплений не ожидается. Что вы намерены делать?

– В данный момент я размышляю, лечь спать сейчас, или поговорить сперва с Томором. Он должен знать о наших открытиях в первую очередь.

– Вы считаете, что нам все же стоит опасаться десанта?

– Ман, ты хорошо представляешь себе наше местоположение в пространстве?

Кертес задумчиво пожевал губами. В Академии он, конечно, проходил обязательный для всех прикладной курс навигации и, в теории, должен был даже уметь проложить несложный маршрут от звезды к звезде при помощи малого штурманского вычислителя, но это было так давно, что он давно все забыл.

– Понятно, – верно истолковал его грусть Ланкастер. – Я, конечно, тоже не бог весть какой штурманяга, но определиться в пространстве пока еще способен. Видишь ли, братец Кертес, мы находимся в точке, недалекой от границ, и если я еще помню приблизительные сферы обороны, как раз неподалеку от нас лежит этакий «коридор» с очень низкой интенсивностью прохода патрулей. То есть небольшое оперативное соединение вероятного противника вполне способно прорваться на Альдарен незамеченным. И никто не успеет нам помочь, потому что самый быстроходный корабль будет идти с ближайшей базы ни много ни мало часов так сто. А то и больше. При этом, насколько я опять-таки знаю, на ближайших базах как раз быстроходных кораблей и нет: в патрульных легионах они ни к чему. Вот и думай, чего нам ждать.

– Нас сомнут, – Кертес сморщился и полез в карман куртки за сигаретой, – даже если б мы умели обороняться по-настоящему, и имели соответствующую технику – что такое один легион при обороне целой планеты? Нас перемолотят в фарш, можно не сомневаться. И какого дьявола нас сунули в эту проклятую дыру?

– Может, и не сомнут, – шевельнул уголками губ его командир. – Это смотря с кем нам придется воевать.

– Но мы ведь даже этого не знаем!

– Вот я и размышляю, как бы нам это разузнать… а кстати, на Томора ты уже не сдаешь? По-моему, рано. У него отличная техника, да и сам он, слышал я, стрелок хоть куда. Говорят, он редко промахивался. Но, ладно! Я отрублюсь ровно на три часа: остаешься за командира. И вот, пожалуй, что – найди Джо и закажи ему приличный обед на всех наших плюс Томор. А самому Томору передай от меня приглашение. Через… ну, чтобы привести себя в порядок, получаса мне хватит.

2.

Ланкастер появился в офицерском совещательном зале чуть раньше, чем следовало. Разносчики еще сновали с блюдами и графинами, в углу Джо Шнеерсон негромко беседовал с главным инженером Панковым, у раскрытого настежь окна стоял с сигарой Барталан, а остальные не торопились, зная, что командир, как правило, приходит последним. Виктор приветливо кивнул Шнеерсону, понюхал копченого гуся, и подошел к начальнику разведки.

– Ну, что там Скотт? – спросил Барталан. – Проект еще не закрывают? Или он приходил, чтобы посоветоваться насчет того, как ему составлять доклад работодателям?

– Проект и не закроют, – невесело усмехнулся Ланкастер и провел рукой по еще влажноватым после душа волосам – он не стал связывать их в хвост, оставив свободно падать на плечи. – Тут, дорогой мой, всплыли еще кой-какие подробности, причем весьма веселого свойства. Вокруг этого несчастного Альдарена, оказывается, идут нешуточные игры.

– Да кому он нужен, это чертово захолустье с полубезумными дикарями? Да ведь сюда нужно всадить миллиарды, чтобы добиться хоть какого-то результата!

– Я тоже так думал. Но, оказывается, здесь чистое золотое дно. Здешние недра, по словам Скотта – будущее человечества. При этом, кое-кому их разработка очень невыгодна. Вот и думай, к чему это и зачем это. Хороша задачка, нет?

– Это вам Скотт рассказал?

– Да, и я ему верю – по крайней мере, вещает он складно. Я, признаться, и сам подозревал нечто подобное, но не думал, что вся эта сказка имеет такие масштабы.

– Это, командир, если и сказка, то со страшным концом. Получается, нас запихнули сюда на деньги каких-то магнатов? Прекрасно… а где, любопытно, я мог бы получить свою премию за сверхурочные работы?

– Я, Ари, не знаю даже тарифов, а ты спрашиваешь меня – где. И вообще, дай бы бог дожить до окончательного расчета! О, вон уже и наши идут – чуют, красавцы, где вкусно пахнет!

В зал, оживленно переговариваясь, входили Кертес, Чечель и остальные штабисты. Рядом с Кертесом шел мрачный как туча полковник Томор. Поздоровавшись по очереди с командиром, офицеры расселись за столом, и Ланкастер сделал знак наливать.

– Помянем… – коротко приказал он.

Все встали. Ланкастер посмотрел на лица своих людей – они не первый раз поминали товарищей, но никто, пожалуй, не ожидал, что это будет происходить снова, да еще и здесь. Война давно закончилась, стала уже и забываться, отзываясь лишь ломотой в старых прострелах да пьяной тоской, накатывающей иногда по вечерам. И вот она опять постучалась в дверь – неожиданно, жестоко и нелепо. Нет, они вовсе не испытывали к альдаренским бородачам какого-либо сочувствия, для них это был просто враг, а что нужно делать с врагом, им объяснили еще в детстве. И все же они отвыкли от смертей, происходящих буквально у тебя на глазах, отвыкли от той пустоты, возникающей в сердце всякий раз, когда уходит товарищ, еще минуту назад стоявший рядом с твоим плечом.

Они не думали, что это будет происходить с ними и после войны.

Ланкастер проглотил свой солдатский пайковой ром, вздохнул и швырнул стакан в открытое окно.

– Прошу садиться. Разносчик, стакан командиру!

Он подождал, пока офицеры утолят голод, и только потом протянул руку к стоящей рядом бутылке с ромом.

«Нажрусь сегодня, – подумал он. – Как сука нажрусь, хоть и нельзя, а плевать. Надоело все. Там убивали и умирали, думали, всё уже, хватит, набегались, нет, зараза – на тебе. Опять бегай и опять поминки. Ох, сил моих нет уже…»

– Томор, – позвал он.

– Да, господин генерал, – зенитчик поднял на него красные от усталости глаза.

– Виновные уже наказаны. Я не делал таких вещей очень давно и надеялся, что больше мне не придется их делать никогда. Но, оказалось, я был не прав.

Томор сдвинул брови.

– Полковник Кертес сказал мне, что у нас какие-то проблемы.

– Я не успел ввести коллегу в курс дела, – отозвался замначштаба. – Это было на бегу…

– Проблемы? Да, похоже, что так. Очень похоже, Томор, что мы тут не одни. Я хочу сказать, что на планете действует некая третья сила, обладающая могучими и весьма своеобразными ресурсами. Аналитические блоки отказали не только у вас. У наших – тоже. И у орбитера, когда он смотрел на поле боя. Одновременно: у наших, там, в горах, и у орбитера. Как вы считаете, это может быть трагическим совпадением?

– Нет, – сказал Томор, бледнея. – Не может… но как? Я не знаю, что за «глушак» мог свести с ума мою аппаратуру! Там такая защита! От всех известных видов излучения, плюс комбинированный полевой «гроб», через который ничто не пробьется.

– Как видите, что-то пробилось. У нас защита вполне стандартная, поэтому они зарубили наши сканеры без всякого труда и держали их в таком состоянии столько, сколько им было нужно. А с вами у них, видимо, получилось хуже, они почему-то не смогли долго держать большую мощность луча. Возможно, это был вообще их предел. Так что, дружище, похоже, что вы увидели именно взлет какой-то сволочи, а не извержение вулкана.

Томора едва не затрясло. Он налил себе в стакан рома, потом зачем-то отставил его в сторону и с ужасом посмотрел на Ланкастера:

– Неужели опять эсис? Но это же… просто невозможно!

– Мой главный инженер, – Виктор кивнул в сторону Панкова, – считает, что для эсис это невозможно еще и технически. Так что, Антал, вопрос, как видите, довольно сложный.

– Вы уже доложили на базу?

– Конечно, нет! И не буду, пока не будет хоть какой-то ясности в этом вопросе. Что, по-вашему, я мог доложить? Что у нас синхронно отказали сканеры? А лет им, извините, сколько? Или вы думаете, что у нас тут кругом новейшие образцы вооружения? Да куда там! У нас все то же старье, с которым мы воевали десять лет назад. Кто бы стал перевооружать легион, для которого не осталось работы? Хорошо, я присовокупил бы к докладу и ваш отказ. Ну и в итоге там, наверху, решили бы, что я или спятил, или устал от работы. Выводы? Поставьте себя на место начальства? Нет, Антал, пока мы не выясним, кто это и что это, ни о каких докладах не может быть и речи.

– И чего же в таком случае нам ждать дальше?

– Да уж чего угодно, вплоть до десанта. Я, конечно, с трудом верю, что какие-то сумасшедшие ринутся атаковать планету в нашей сфере обороны, но, тем не менее, отрицать такую возможность не следует. Готовиться, как всегда, нужно к худшему.

«Нет, он не дрейфит, – подумал Ланкастер, внимательно глядя на Томора, – просто парень давно сказал себе, что уж теперь, коль он пережил войну, с ним ничего случиться не может, разве что метеорит в голову попадет, или молния ударит. А оказывается, все не так, все сложнее. Теперь будет сидеть и ждать… не лучший случай, но что с ним поделаешь. Главное, чтоб стрелял, когда придется!»

– Давайте выпьем, – негромко предложил Чечель, очевидно, чтобы прервать затянувшуюся паузу, – за победу.

– Да, – очнулся Кертес, – за победу, джентльмены!

– За еще одну победу, – едва слышно пробормотал Томор.

Ланкастер подцепил вилкой кусочек заливного языка, отправил его в рот и вдруг поймал мрачный взгляд Чечеля, который пережевывал ломтик сыра, почему-то в упор глядя на своего командира.

– Что ты, Моня? – тихо спросил Виктор.

– Да я все время думаю, – отозвался тот, – какого черта нужно было вести долгие беседы с этим ублюдком в райской долинке, если можно было взять его за яйца да и выкачать из головы все, что нам нужно. Это ведь именно он, кузнец хренов, одолжил тем скотам свои фамильные ракетницы.

– Ты слишком плоско мыслишь, – вздохнул Виктор. – Выкачать-то мы б выкачали, да, как ты знаешь, не все. А я сразу подумал – если кузнец окажется более-менее адекватным, с ним нужно поговорить.

– О чем? О чем с ним говорить, он убийца! Из-за него погиб Лем и наши парни. Опять писать похоронки – и это после войны! О, ч-черт!

– Да не так все просто, Моня. Смотри, как я мыслил в данном случае: я плохо представляю себе, чтобы те же «Ландскнехты» у него могли просто отобрать. Почему? Да, род у него небольшой и далеко не самый могущественный. Но – он знаменитый мастер оружия, к нему приходят богатые и знатные покупатели, и вряд ли кто-то решился бы обижать человека, имеющего массу крепких покровителей. Верно?

– Верно, – без энтузиазма согласился Чечель. – Ну и что с того?

– Значит, его как-то убедили. Как? Скорее всего, колдун ему или что-то дал, или что-то твердо пообещал. Вот я хочу знать, что… кстати, еще один момент – мужик и в самом деле далеко не запущенный. Он способен на креативное мышление и отчаянно любопытен. Я предложил ему в обмен на мушкет свой тесак, и он загорелся, но еще сомневался. А когда я добавил фонарик, мужик растаял. О чем это говорит? О том, что у него, скажем так, пытливый ум, то есть он не просто тупое животное, для которого какую-либо ценность имеет только сила и злобность, а человек ищущий, задающий себе вопросы. Будь он простым молотобойцем, дурацкая игрушка с разноцветными огоньками не представляла бы для него ни малейшего интереса, – для примитивных, неисправимо дикарских натур любая новая вещь наверняка хуже привычной, проверенной отцами и дедами. Так что Беймаа – экземпляр весьма перспективный. Он предпочитает смотреть на жизнь под своим собственным углом и в то же время восприимчив к тем аргументам, которые кажутся ему разумными – ну, здесь уж подобрать ключик будет несложно. Я добился того, что он стал меня сперва слушать, что уже, как ты понимаешь, немало, а потом – слушать с интересом! Через пару дней я обязательно слетаю к нему еще раз. Потом еще… спрошу, не привезти ли чего – может, лекарств. Куплю еще пару ружей – кстати, у него в кузнице я видел довольно интересные экземпляры с художественной отделкой, с любого этноаукциона уйдут за хорошие деньги без всяких сертификатов подлинности. И тогда, увидишь сам, мы узнаем намного больше, чем если б ты кинулся прямо на месте промывать ему мозги. Не забывай: он, видимо, постоянно общается с колдуном! А колдун у нас кто? Вероятный посредник.

– Я предпочел бы действовать, – неодобрительно буркнул Моня. – А то этот мудрый кузнец просто поморочит нам головы, а потом мы влипнем в засаду. Я бы вообще не летал к нему без роты охраны, – кто знает, что на уме у чертова дикаря? У него свои понятия о добре и зле… нет, не стал бы я шутить с такими вещами.

– А я и не собираюсь являться к нему в гости без соответствующей свиты. Насколько я понимаю, в примитивных культурах большому вождю, а тем более вождю военному, свита и охрана просто необходимы. Не стану же я убеждать его в обратном! Понимаешь, в данный момент я просто чувствую, что кузнец – самый простой, точнее говоря, наименее затратный путь получения хоть какой-то информации о наших оппонентах. Ясно ведь, что под землю мы не полезем. Хотя, может быть, и лезть-то будет незачем, – Виктор вдруг широко раскрыл глаза и распорядился: – Панков и Томор, подсядьте ко мне. У меня появилась очень простая идея…

3.

Выбираясь из машины, Ронни Ди Марцио увидел, как на приемную пятку госпиталя садится флаер экстренной помощи, и к нему уже бегут из раздвинувшихся дверей люди с антигравитационной платформой.

«Авария, наверное, – с сочувствием подумал он, – и ладно если дотянут…»

Он еще раз глянул на флаер, из которого сейчас выгружали пострадавшего, и решительно шагнул в стеклянную дверь. В холле было пусто и тихо. Ронни подошел к регистрационному табло, вставил в него свою карточку, потом приложил к панели ладонь. Табло пискнуло и высветило номер кабинета на знакомом ему третьем этаже. Сам не зная, зачем он это делает, Ди Марцио свернул на слабо освещенную боковую лестницу, которой пользовались хорошо если раз в год. Поднимаясь по шершавым серым ступеням, он рассматривал гладкие, такие же серые стены и думал о том, что в этакой цветовой гамме выздоровление больных довольно проблематично. Коридор, впрочем, выглядел куда более жизнерадостным – светлые деревянные панели на стенах приятно контрастировали с темно-красным паркетом из какого-то незнакомого ему дерева. Да мало ли в наших колониях разных деревьев, вздохнул он про себя, отыскивая взглядом нужный номер на дверях кабинетов.

– Разрешите, доктор?

Врач был все тот же – Вим Мертенс, давний знакомый, вот только теперь его почему-то посадили в другом кабинете. Только и всего, однако этот ничего не значащий факт вдруг заставил Ди Марцио разволноваться.

– Заходите, господин генерал. Давненько вы у нас не были – а в вашем случае запускать здоровье я бы не рекомендовал. Ну, садитесь. Как самочувствие? Виски злоупотребляете по-прежнему, или поуспокоились?

Ронни зачем-то потеребил пряжку портупеи.

– Плохо, – выпалил он, глядя врачу в глаза. – Совсем плохо, Вим. Последние недели… и хуже буквально с каждым днем. Лучевая сетка почти не спасает, так теперь к аллергии примешалось еще что-то.

– В чем это выражается? – Мертенс почему-то потерял свой игривый тон и смотрел на Ди Марцио серьезно, если не с тревогой.

– Ломота в суставах… страшная, особенно с утра, и не проходит подолгу. В затылке пульсирующая боль. А сегодня с трудом встал с постели – первые минуты ноги вообще не слушались. И еще – темнеет в глазах. На очень короткое время, но все же. Как будто слепну на секунду, понимаете?

– Снимите с тела все металлические предметы и идите в камеру, – коротко приказал Мертенс, и не глядя более на Ронни, развернулся к большому стереоскопическому дисплею диагностического комплекса.

Эту процедуру Ди Марцио проходил сотни раз. Он привычно расстегнул портупею, выдернул ее из-под погона, потом отщелкнул поясную пряжку, бросил всю свою «сбрую» вместе с кобурой на кресло в углу кабинета, стащил китель и галифе.

«В рубашке, галстуке и трусах я выгляжу, как застигнутый врасплох любовник!» – вспомнил он фразу одного из своих бывших коллег. Ох, как же давно это было! Ди Марцио сдвинул в сторону тонкую дверцу и шагнул в прохладную полутемную камеру. Лег на холодный гладкий топчан, вытянул руки вдоль тела и подумал, что хорошо было бы подремать эти несколько минут вынужденного безделья и неподвижности, да вряд ли получится. Сегодня среда, завтра – совещание у Шера, а работы по докладу Коржа еще довольно много, не считая того, что на резюме пока готовы только наброски. В принципе, развивать их в письменном виде не обязательно, хватит и того, что уже есть, но такой подход к работе – непорядок, а непорядка педантичный Ронни не переносил на дух.

Пластик топчана постепенно нагрелся от его тела, и стало даже уютно. В какой-то момент Ди Марцио вдруг показалось, что внутри него зазвучала музыка – тихая мелодия, слышанная в детстве, и давно позабытая, вытесненная его рафинированно-избирательной памятью за ненадобностью. Теперь же она вернулась: зачем, ведь эта простая мелодия не несла с собой никаких ассоциативных рядов, она просто жила в нем, слабо пульсируя где-то на самой грани сознания. Ронни закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться, чтобы вспомнить все же, где и когда он слышал эту вещицу, и тут над ухом раздался глухой голос Мертенса:

– Выходите, господин генерал.

– Ну, и что там у меня видно? – спросил он, вдевая правую ногу в штанину.

– Одевайтесь, – тихо сказал Мертенс, все еще сидя спиной к нему.

Ди Марцио натянул китель, застегнул пояс и, еще просовывая портупею в проклятую дырку под левым погоном, уселся на свой стул. Врач наконец повернулся к нему. Покрутил на пальце обручальное кольцо.

– Плохо, Рональд.

– Что – плохо? – не сразу понял Ронни. – Из-за аллергии?

– Увы, нет. Вы должны быть мужественны, господин генерал.

Ди Марцио сглотнул. Такие вещи врачи не говорят пациентам! – возопил внутри его тот, второй Ронни, что жил в нем с раннего детства и часто подзуживал на разные непотребства. Говорят, – вздохнул первый. Генералам стратегической разведки и кавалерам Рыцарского Креста – говорят, потому что иначе нельзя: в первом случае высшие интересы службы, а во втором не сказать как бы оскорбительно…

– Вы не могли ошибиться, доктор? – еще не договорив, Ронни упрекнул себя за малодушие.

Мертенс горько покачал головой.

– Может ли ошибиться старый штурман, прокладывающий маршрут на хорошем вычислителе? К сожалению, господин генерал, у вас начался необратимый процесс разрушения кроветворных органов и стволовых клеток спинного мозга. Ваша кровь меняет свои свойства, и сделать тут, увы, ничего нельзя. С вашей болезнью многие доживали до глубокой старости, но были и… такие случаи. Мы сделаем все, чтобы вы не страдали, но остановить этот процесс современная медицина не в состоянии. Вы сами знаете, мы успешно восстанавливаем людей даже после тяжелейших ранений с потерей множества органов, но вот некоторые чужие болезни… увы.

– Лучше бы мне просто оторвало яйца. Или рак, – мрачно хмыкнул Ронни. – Так, что ли?

– Так, господин генерал. В обоих случаях я привел бы вас в полный порядок без малейших проблем и задержек. Но здесь, к сожалению, сделать ничего нельзя.

– Хорошо же… в таком случае у меня стандартный вопрос: сколько?

– Достаточно много, хотя, конечно, как посмотреть. Год я могу гарантировать смело. Вероятно – больше. Виски уже можете пить в любых количествах, это теперь ни на что не повлияет. А сейчас идемте со мной к фармакологам, займемся подбором необходимых вам средств.

Часом позже он вернулся к себе домой, отягощенный парой бутылок дорогущими напитками, приказал кухонному автомату нарезать мясо для барбекю а сам, не снимая мундира, – сбросил только китель, – вытащил из кладовой решетку с поддоном на ножках, уголь и вернулся в кухню, чтобы забрать стул. Все эти действия Рональд Ди Марцио проделал совершенно автоматически, в голове было ни единой мысли – он знал что придти в себя удастся только после основательной дозы спиртного.

Он разжег угли, снял с подноса автомата подготовленные куски свинины и горшочек с заправленным специями жиром, прошагал на лужайку и сел на стул, стеклянно глядя перед собой. Вокруг царила безветренная тишина.

– В могиле будет точно так же, – сказал себе Ди Марцио и скрутил пробку с бутылки «Снежной королевы».

Добрый глоток отдался холодом в груди. Выложив мясо на раскаленную решетку, Ронни глотнул еще раз, удовлетворенно фыркнул и подумал, что черта рытого он станет сегодня заниматься докладом. Ему нужно было о многом поразмыслить.

Выводы, изложенные группой Антрупа, едва не потрясли ко всему, казалось бы, привычного генерал-коммодора. За свою достаточно долгую жизнь он навидался всякого. Видел самоуверенность врага и непробиваемую глупость престарелых военачальников Конфедерации – собственно, обладай эсис чуть более трезвыми взглядами на реальность, первый период войны обошелся бы человечеству в неизмеримо большую кровь. Но они, к счастью, не желали считать людей сколько-нибудь достойными противниками и не смогли изменить свои взгляды даже тогда, когда огромные человеческие флоты принялись выметать их из пространства, как ненужный мусор. Да, впрочем, тогда уже было поздно. Эсис если и имели какие-либо шансы на победу, то лишь в первый год войны. Военные ресурсы Конфедерации стремительно таяли, опытные кадры гибли, а сам по себе перевод экономики в «тотальный» режим военного времени виделся делом слишком трудным, почти нереальным. Но со всеми этими проблемами удалось справиться.

И сейчас Ди Марцио хорошо представлял себе реальный военно-технический потенциал человечества.

Фактически, за второй период войны Конфедерация совершила колоссальный прыжок вперед, создав не только новые технологии, недавно еще выглядевшие для ортодоксальных ученых совершенно запредельными, выработав не только принципиально иные тактические модели, но, главное – Человечество убедилось в том, что способно сокрушить противника, который поначалу казался воистину непобедимым.

Ди Марцио знал, – это был прорыв тысячелетия.

Прежде всего прорыв в мышлении: здесь и таилась главная опасность.

Мы теперь уверены, думал он, переворачивая куски мяса на решетке, что нам все по плечу. Что для нас не существует нерешаемых задач. И это бы ладно, – но мы уверены, что не осталось в обозримой части Вселенной врага, представляющего для нас хоть какую-то опасность. Почти уверены. И если сейчас устроить еще одну, совсем небольшую и убедительно-победоносную войнушку, эта уверенность останется с нами надолго. Мы уже высокомерны; дальше будет хуже, ибо через два, много три поколения мы уверуем в собственное право решать чужие судьбы. То есть превратимся в тех же эсис.

И Генри Шер все это знал. Знал именно в то время, когда отдал приказ нанести удар не по какой-либо из колоний эсис, а по практически беззащитной столице джеров. Он тогда уже о многом догадывался – характерные для него гениальные прозрения. Он догадывался, что джеров связывают с эсис отношения куда более сложные и многоплановые, нежели банальное преклонение перед всемогущими «воспитателями». Шер был уверен, что джеры не смогут перенести такого оскорбления в тот момент, когда унижены и практически разбиты их учителя. Он только не знал, когда они решатся на ответный удар.

Зато он хорошо знал, что бить джерам практически нечем.

Выводы полковника Антрупа и его аналитиков в точности подтвердили все догадки Шера. Джеры никогда не воевали. Да, у них было некое подобие флота, созданное по аналогу флотов эсис и, вероятно, самостоятельно разработанные системы вооружений, но воевать они не умели. А значит, и не могли. Малочисленные – у них всего три планеты, не имеющие понятия о тактике боя, несчастные джеры должны были сами, добровольно улечься на рельсы перед несущимся на них огромным локомотивом.

Ибо, несмотря на все сокращения и урезания, военная машина Конфедерации представляла собой колоссального, хорошо смазанного стального монстра. Такой военной мощи человечество не имело еще никогда. Война закончилась относительно недавно. В экипажах полно людей, до блеска отточивших свое умение побеждать. В штабах служат офицеры, прославившиеся своим умением принимать парадоксальные в своей логике решения и уничтожать врага даже тогда, когда преимущество, казалось бы, целиком на его стороне. Все эти люди оснащены страшной боевой техникой, их не нужно ничему учить, достаточно лишь указать цель – и, взревев моторами, сотни легионов бросятся вперед, готовые снести, сжечь, перемолоть любого. Даже вся противоестественная коалиция эсис, со всеми ее внутренними ресурсами, сейчас уже не смогла бы остановить их.

О том, чтобы удар Конфедерации выдержали джеры, не могло быть и речи.

Возможно, сами они и не понимали, что их отчаянная «атака возмездия» станет для всей расы лишь прологом к самоубийству, но, в любом случае, оставить полученную пощечину безответной джеры не могли. Таковы были их взгляды на честь. Они ударят – и на них тотчас обрушится мрачный черный шторм, не оставляющий шансов на спасение…

Насквозь механистическая, странная для человеческого разума цивилизация джеров управлялась не только советом избираемых правителей, но еще и сообществом искусственных интеллектов, которые принимали все сколько-нибудь значимые для общества решения раз в определенный промежуток времени. Длительность этого промежутка ранее не была известна, но исследования людей Антрупа дали ответ на вопрос.

Большое Решение было принято совсем недавно.

И Шер еще тогда, готовя «Четырех всадников», заранее знал, каким оно будет.

О, сколь сладко ощутить себя не только победителями, а еще и богами! Громовержцами, повелителями судеб. И нет на всем свете силы, способной оспорить наше право распоряжаться жизнями других!

А ведь недавно еще мы руководствовались совсем иными принципами, считая, что в любой, даже самой страшной ситуации человек обязан оставаться гуманным: способным на милосердие к поверженному, способным на понимание, – на поиск, наконец, взаимоприемлемых решений в споре. Но последняя война изменила нас. Из войны все мы вынесли недоумение и растерянность, но сами так и не смогли понять этого. Из растерянности родилась ненависть, навек зашвырнувшая гуманизм и милосердие на пыльный чердак философии как пару казусов, не соответствующих моменту.

И лишь один шаг отделяет Человечество от окончательного превращения в расу холодных прагматичных убийц. Наша мрачная кровавая история сделала нас изощренно-умелыми солдатами – никто, кажется, не воевал столько, сколько пришлось воевать нам: пока еще мы солдаты. Всего одна победа… еще одна победа в ненужной, бесполезной войне, и тогда уже нас не остановит ничто. Вероятно, мы сможем породить принципиально новую философию – так, скажем, как создали новые системы оружия. Но сможем ли мы называться людьми?

Стратегическая необходимость бывает отчаянно горькой.

Это знает каждый полководец. Необходимость есть неизбежность принятия решений, а принимает их так или иначе человек, готовый взять на себя ответственность за все возможные последствия. Генри Шер считал, что тотальное уничтожение всей коалиции эсис является стратегической необходимостью для человечества. В его решении не было и тени эмоций, он всего лишь убедил себя в том, что уничтожение разбитого и изгнанного врага даст человечеству новые, невиданные прежде силы, избавит от древних страхов поражения, и сделает, таким образом, непобедимым в принципе. Этико-философские вопросы его не занимали.

Он хотел навсегда избавить людей от страха войны как такового.

Ронни вынес на поляну легкий плетеный столик, снял с углей золотистые куски свиной вырезки, аккуратно, как всегда, выложил их на тарелку и втянул носом божественный аромат.

– Способы есть, – пробормотал он, орудуя ножом.

Да, способы были. Он думал об этом и раньше, но как-то не всерьез, уверенный в том, что времени еще навалом, вполне можно успеть подготовиться. Теперь он знал, что времени больше нет, что конвой вторжения, возможно, уже снялся с орбит навстречу своей неизбежной гибели. Действовать следовало немедленно, однако любые попытки переиграть Генри требовали довольно сложных манипуляций.

Ответный удар можно было отвести только одним способом: успеть пресечь нападение джеров раньше, чем они достигнут своей цели. Куда те будут бить, Ди Марцио знал почти точно. Ясно, что крупные «старые метрополии» отпадают сразу – их системную оборону вообще не пробьет никакая сила, разве что многомиллионный флот тяжелых кораблей, не уступающих по огневой мощи человеческим. Миры Окраины тоже представлялись довольно сложной мишенью, потому что вокруг них понастроили огромное патрульных баз, а значит, конвой не сможет прорваться незамеченным. Ну а как только его заметят… боя не будет, будет банальное избиение. Следовательно, остаются давно открытые Айоранские миры, привлекательные для джеров еще и потому, что эсис, не давая себе труда разобраться в истинной системе взаимоотношений внутри Большого Человечества, считали их такими же «воспитуемыми». Но и к ним не очень-то пробьешься, практически все они находятся внутри Красного Кольца обороны: сбор всех оперативных соединений занимает не более двух суток – отпадает. Эсис однажды удалось прорубиться через передовые корпуса и подойти вплотную к Авроре, Кассандане и Ахерону, но сие вовсе не значит, что такой номер удастся кому-либо повторить. К тому же и потери у эсис были такие, что в оперативном смысле их прорыв оказался пустой тратой войск и ресурсов.

Значит, оставались лишь два варианта. Либо Трайтеллар, случайно найденный в начале войны группировкой Вальтера Даля, либо Альдарен. Оба варианта выходили гнусными, но каждый по-своему. Трайтеллар нельзя назвать совсем уж беззащитным – там едва не пять миллиардов человек, и на момент открытия они уже строили свои первые звездолеты. Конечно, у ребят нет ни противодесантных комплексов, ни, тем более, заатмосферных перехватчиков, однако голыми руками их не возьмешь, к тому же в одной из северных столиц сидит немаленькая дипмиссия, в составе которой достаточно превосходных военных специалистов. Так что Трайтеллар способен как следует наподдать джерам по сраке. Другое дело, что попытка высадки на нем вызовет совсем уж страшный политический скандал. Тогда война неизбежна. Альдарен… с Альдареном дело худо: он сам не защитится никак. Жутковатый по-своему мир, людей там вообще немного, и к нашим они настроены очень враждебно. На Альдарене стоит какой-то зашмырганный охранный легион, толку от которого, конечно же, не будет. Легион вместе с ученой миссией они выжгут, а аборигенов, скорее всего, чем-нибудь потравят, может, прямо с орбиты.

Вот если бы перехватить конвой! Причем, конечно же, на нашей территории, да еще и исхитриться сделать это совсем небольшими силами, так, чтобы инцидент не вызвал никакого общественного резонанса. Конечно, всем им придется умереть. Всем до единого, – это одно из главных условий. Когда из рейда не вернется вообще никто, джеры успокоятся навеки. А с нашими героями разобраться и вовсе не трудно. Тому крестик на грудь, тому очередной крестик в погон, этому рекомендация в Академию генштаба, и никто рта не раскроет.

Но как это сделать?

Ронни удивленно посмотрел на бутылку – за то недолгое время, что подходило на решетке мясо, он успел выхлебать больше половины. По глоточку, по маленькому…

– Придется звать старых друзей, – мрачно проскрипел Ди Марцио. – Чтоб они поперелопались, г-ххады!

Глава 5.

1.

Ланкастер как раз содрал с себя трусы и приготовился нырнуть в свой личный мини-бассейн, как заверещали экстренным вызовом все средства связи сразу, – и в кабинете, и у него на шее.

– Да! – возопил он, врубая свой коннектер. – Кого там?..

Это был майор Сугивара.

– Виноват, ваша милость! – затараторил он. – Не стал бы беспокоить, но к вам мчится госпожа Эрика. Она… она не просто на взводе, а совершенно вне себя. Боюсь, как бы я не опоздал…

– Спасибо! – фыркнул Ланкастер и отключился. – Вот пизда! – пожаловался он, влезая в халат. – Это уже решительно никуда не годится! Нервы, черт возьми, и так на взводе, так еще и эта сумасшедшая. Да что ж это за жизнь, в самом деле…

В кабинете уже надрывалась входная дверь. Виктор уселся за стол – голым ногам было холодно, – и коснулся сенсора открытия. Первым вошел все же адъютант, хотя Ланкастер ожидал уже чего угодно.

– Ваша милость, к вам госпожа Эрика Бонго, старший офицер представительства Комиссии по контактам. Настаивает на немедленной встрече. Прикажете пропустить?

– Запускай, – махнул рукой Виктор.

Женщина и впрямь ворвалась в кабинет, как ракета. И, остановившись в паре метров от стола командира, замерла в недоумении. Разумеется, она ожидала увидеть генерала во-первых в форме, хотя бы в рубашке, а во-вторых либо за документами, либо за отдачей команд подчиненным. Виктор же сидел в коротком цветастом халате, немного выехав вместе с креслом из-за стола, так что были видны его длинные, густо заросшие серым волосом ноги с острыми коленями, а вместо документов на столе перед ним стояла бутылка обычного солдатского рома, несвежий стакан и тарелка с засохшими пирожками.

– День добрый, мэм, – дружелюбно приветствовал он ее, наливая себе почти полный стакан. – Садитесь вон там, в кресло, там меньше по полу дует. Рюмочку потянете? Я тут, извините, заработался порядком, так что вы не обращайте на меня внимания. Я, в общем-то, давно хотел с вами познакомиться поближе, да вот столько работы с этими геологами!.. Они, наверное, и вас достали как следует, а? Или еще не успели?

– Какой ужас… – прошипела Эрика, усаживаясь на самый краешек кресла. – Вы еще хуже, чем я думала.

– А что вы, позвольте полюбопытствовать, думали? – спросил Ланкастер все тем же задушевным тоном.

– Это не имеет значения, – отрезала женщина, встряхнув своими неряшливыми кудрями. – Я пришла сообщить вам, что завтра же подаю на вас представление в Центральную военную прокуратуру.

– А почему не сегодня? – перебил ее Ланкастер.

– Что? – осеклась Эрика.

– Я спрашиваю, почему вы подадите представление только завтра? Зачем терять столько времени?

– Да вы!.. Нет, каков негодяй! Вы понимаете, что вам придется отвечать за содеянные вами преступления?! Или вы что, думаете, что вам опять все сойдет с рук? Как тогда, после Виолы и всего прочего? Нет, дорогой генерал, на этот раз вам не помогут никакие покровители! Вы не уйдете от…

– Да вы лучше успокойтесь, – фыркнул Виктор и подошел к стенному шкафу. – Выпейте, вот, – он достал початую бутылку коньяка, охлажденное фруктовое ассорти и пару маленьких упаковок с соками. – Нельзя же вечно корчить из себя дуру. Давайте сядем и поговорим спокойно, как профессионалы.

– О чем мне говорить с убийцей?

– Понимаете, мэм, если я для вас буду по-прежнему убийцей, а вы для меня – идиоткой, то конструктивного разговора у нас и впрямь не выйдет. Но ведь поговорить нам все же необходимо, не так ли?

– Кем?.. идиоткой?

– Ну конечно, кем же еще.

Эрика Бонго часто заморгала и протянула руку к налитой ей рюмке, – бутылку и все прочее Ланкастер умостил на маленьком столике, который придвинул поближе к своей гостье. Впрочем, она, наверное, и не заметила всего этого. Коньяк увидела, а откуда он взялся перед глазами, – нет.

– Ваше здоровье, – галантно произнес Ланкастер и, поднеся к губам стакан, опустошил его в два глотка. – Люблю, знаете ли, простой солдатский ром! Кто-то из классиков древности сказал, что ром – молоко солдата. Совершенно с ним согласен! Наверное, парень крепко хлебнул солдатской доли.

– Почему вы считаете меня идиоткой? – Эрика осторожно запила коньяк соком и потянулась к фруктам.

Взяв кусочек апельсина, она бросила на Ланкастера короткий, немного пугливый взгляд, которого ему вполне хватило.

– Человека судят по его делам, миледи, – усмехнулся он. – А вы, насколько мне известно, и палец и палец не ударили, чтобы хоть чем-то помочь несчастным геологам, которые гибли из-за столь милых вам аборигенов. А ведь могли же, не так ли? Правильно. Могли. Но – не считали нужным. Значит, для вас человеческая жизнь значит ничуть не больше, чем для убийцы Виктора Ланкастера. С той только разницей, – его губы скривились в презрительной ухмылке, – что я убиваю врагов, а вы пособничаете в убийстве своих. Так кто из нас преступник? И не надо, богом прошу, корчить мне тут оскорбленную невинность. На меня такие штучки не действуют. Ситуация у нас очень осложнилась, так что давайте по делу. Если вы пришли для серьезного разговора, то я готов. Если нет – выметайтесь отсюда, вы мне мешаете.

– Этот мир нужно оставить в покое, – твердо произнесла Эрика. – Послушайте, генерал, если вы уж решили напоить меня коньяком, так не оставляйте меня с пустой рюмкой, это не вежливо для офицера.

– Вот это разговор! – обрадовался Виктор и ловко наполнил посуду. – Рад вашему здравомыслию. Боюсь только, что вряд ли смогу принять вашу точку зрения насчет «оставить в покое»…

– Вы не понимаете, – резко перебила его женщина, – вы просто многого не понимаете. Они никогда не пойдут на тот контакт, который устроил бы наших политиков. Они не так устроены… тут слишком много факторов. Ведь прошедшие тысячелетия были для них не просто Изоляцией. Вы слышите меня?

– Я слушаю вас очень внимательно, мэм. Я давно ждал этого разговора и готовился к нему. Вас не смутит, если я буду перебивать вас наводящими вопросами?

– Нет… ничего. Спрашивайте, если что-то не поймете. Так вот, генерал – здешние аборигены – вообще не совсем люди.

– Ну, по менталитету – это точно. Никто, насколько мне известно, так и не смог ответить на вопрос, почему они настолько агрессивны к представителям своей же собственной расы.

– Генерал, они агрессивны по отношению ко всему окружающему их миру! По большому счету, им и самим здесь не место. Нигде, ни на одной из планет Айоранского проекта, окружающая среда не находится в такой дисгармонии с человеком, более того, – нигде она не проявляет такой враждебности к нему. И ведь это было сделано сознательно…

– Не совсем понял вас, мэм… вы хотите сказать, что Айорс специально высадили группу их предков в мире, совершенно не пригодном для человека?

– Конечно! Именно поэтому здесь, на Альдарене, была высажена самая большая группа хомо. Их было почти пятьдесят тысяч человек, все из самых разных племен, захваченных в разных точках Земли. Это был эксперимент, цель которого – проверить уровень видовой приспособляемости. Они наверняка знали, что наличие трансурановых неглубокого залегания вызовет тяжелые мутации, и это явление, видимо, им тоже хотелось изучить как следует. Преступление Айорс вообще не имеет аналогов в истории галактических цивилизаций…

– Это, возможно, и так, но не забывайте, что Айорс вроде как расплатились с далекими потомками тех, кого они расселили по семи мирам. И именно благодаря этой плате мы, хомо, вышли в дальний космос и вообще сохранились как целостная раса.

– Я придерживаюсь иного мнения, – фыркнула Эрика, но развивать тему не стала. – Из этих пятидесяти тысяч большинство погибло в первые же месяцы, остальные – жалкая горстка измученных и перепуганных людей, бежали в горы. Не все смогли преодолеть перевалы, так что в итоге основу нынешнего социума заложили всего несколько тысяч самых сильных мужчин и женщин. И единственным способом выживания для них стала именно агрессия по отношению ко всему, что их окружает – поймите, они были всего лишь зверьми, загнанными в глухой угол, из которого нет и не будет выхода.

– Ну да, – кивнул Ланкастер, – лучший способ обороны – это нападение. Неплохая тактическая максима, только далеко не во всех условиях она применима. Это я вам говорю как военный. Что ж, я начинаю понимать – так как то, древнее, протообщество формировалось именно самыми тупо-агрессивными, в принципе не способными на врастание в окружающую действительность, другой способ мышления невозможен для них и сегодня. Бей все, что видишь! А увидел нечто непонятное – бей вдвойне!

– Вы упрощаете, генерал. Да, со временем такая модель поведения перестала быть актуальной, но в замкнутых социумах, знаете ли, даже дурацкие традиции живут дольше, чем в открытых. Порой они даже мешают дальнейшему развитию – как кстати, и в нашем случае, – но отказаться от них уже невозможно. Возникает позиционный тупик. Социум топчется на месте. А учитывая его абсолютную, совершенно глухую замкнутость, он может топтаться так тысячелетиями. Что мы и наблюдаем. Но и это лишь одна сторона вопроса. Я еще не говорила о мутациях. Айорс, по известным причинам, не досмотрели ролик до конца, то есть результатов эксперимента они не увидели. А между тем они есть и поверьте, они ужасны. Изменились даже те, что остались на поверхности, а та часть людей, которая в первые же годы после переселения в горы ушла под землю, вообще потеряла человеческий облик. Сегодня на Альдарене существуют две независимые друг от друга ветви человеческой расы, причем вторая, мутировавшая до неузнаваемости, к роду хомо имеет весьма отдаленное отношение.

– Подземные жители… – задумчиво прищурился Ланкастер.

– Да. Их довольно много, они используют как огромные естественные пустоты – ведь половина континента представляет собой, по сути, губку, – так и прорытые за тысячелетия ходы и пещеры. Мы знаем о них совсем мало, кроме, пожалуй, того, что они более похожи на стайных животных, нежели на разумных существ. Последние столетия, насколько мне известно, их колонии ушли вглубь континента, покинув рукотворные пещеры и проходы. Встретить их очень трудно, да, в общем-то, мало кто к таким встречам стремится.

– Но там, внизу, тоже полно всякой живности, не так ли?

– Да, подземный животный мир тут довольно богат, но за редким исключением, безобиден. Опасны только два-три вида хищников, однако их не так уж и много. Когда-то, давно, «внешняя» часть колонии даже воевала с «внутренней», но сейчас об этом нет и речи. «Нижние» навсегда ушли вниз.

– А в чем выражаются мутации «верхних»? Я что-то не заметил у них никаких ярко выраженных отклонений, кроме бесконечной бородатости. Странно, правда, что при здешней гравитации они такие низкорослые – ну, может, предки у них были вообще карликами, кто знает.

– Наиболее бросающееся в глаза последствие длительного лучевого воздействия довольно парадоксально. Тут много работы для генетиков… дело в том, что их женщины рожают как минимум двойню. Чаще – тройню, нередко сразу четверых. Что-то сместилось в репродуктивной системе, но что – пока не известно. Поэтому, кстати, жизнь ребенка здесь ценится довольно низко, так же как и жизнь женщины. В какой-то период, а эти мутации проявились буквально в течение первого тысячелетия после высадки, такая плодовитость позволяла держать высокие темпы роста популяции, но потом она стала мешать. Горы не способны прокормить многих.

– Мне вообще не понятно, как они не выбили тут до сих пор всю дичь. Они же глушат буквально все и вся! И так уже восемь тысяч лет. Парадокс…

– Не совсем так. Во-первых, они уже давно предпочитают охотиться на крупного зверя – здесь и традиции и, в общем-то, целесообразность, так как охотятся аборигены только родовыми группами. Проще забить крупное травоядное, которого всему роду хватит на долгое время, чем каждый день лазить по горам в поисках мелкой добычи. А во-вторых, наиболее популярные, скажем так, животные, несколько месяцев в году поднимаются на выскокогорные плато для размножения. Кстати, животные, населяющие горную часть континента, не просто резко отличаются от равнинных видов, они еще и чрезвычайно плодовиты. Самки некоторых видов приносят потомство два, а то и три раза в год. «Лишние» особи либо попадают на стол аборигенам, либо в поисках пищи спускаются на равнины, где рано или поздно становятся добычей хищников. Да, выходы трансурановых породили на Альдарене множество странностей.

– Дурдом для биологов… я во многом согласен с вами, мэм, и будь моя на то воля, я действительно оставил бы этих несчастных дикарей в том виде, в котором они сейчас э-ээ… находятся. Но это, увы, невозможно. И виноват здесь не только не я, но даже не сенаторы, принимающие решения на самом верху. Существует объективная реальность, и надо смотреть ей в глаза. – Ланкастер кашлянул, подлил собеседнице коньяку и присел, по привычке, на край своего стола, но тут же, опомнившись, соскочил с него и предпочел разместиться в рабочем кресле. – Альдарен находится не просто в сфере наших стратегических интересов, он астрономически расположен внутри охраняемой сферы, которую мы считаем своей территорией. Поверьте, – видя, что женщина хочет перебить его, он предостерегающе поднял палец, отчего речь приобрела особенные интонации, – те или иные интересы можно, скажем так, позабыть… на некоторое время. Но нельзя бросать территории. Война с эсис научила нас слишком многому… и теперь я могу сказать совершенно точно – Альдарен никто просто так не оставит. Слишком сильны страхи. Вы понимаете меня?

Эрика горестно вздохнула и подняла на него глаза. Их взгляды встретились, и Ланкастер незаметно усмехнулся. Нет, переубедить ее не удастся, такие, как она, всегда стоят на своем, даже если реальная обстановка не оставляет ни малейшей надежды. Для женщины это скорее плохо, чем хорошо. Раньше подобные качества могли вызывать определенное уважение, сейчас – нет, они попросту устарели. Слишком быстро все изменилось, но тут уж не нам решать.

– Что бы ни случилось, – она позволила себе улыбнуться уголками рта, – нам, то есть Конфедерации, обладание этим миром не принесет ничего, кроме разочарований.

– Может быть, – охотно согласился Ланкастер. – Но сейчас меня мало занимают подобные материи. Я, видите ли, долгое время являлся теоретиком, зато потом меня заставили заняться практикой. Так что последние годы я, так сказать, – чистый практик. И вопросы меня занимают сугубо практические. Ситуация у нас мэм, отвратительная.

– Еще бы! Вы убили триста человек!..

– Я, мэм, не «убил триста человек», а казнил захваченных мною бандитов, – исходя, кстати сказать, из своих официальных полномочий. Так что с представлением для Прокуратуры вам придется подождать. И вообще, давайте пока опустим эту тему. У нас есть вопросы поважнее. Дело в том – и сейчас я разговариваю с вами как с офицером вашей Комиссии, – что мы здесь уже не одни.

– Что вы хотите этим сказать, генерал? – вскинулась Эрика.

– Только то, что я уже сказал. И еще вот что – мне нужна ваша помощь. Точнее, она нужна всем нам, без вас дела могут пойти еще хуже. Повторяю, мэм офицер – мы здесь не одни. На планете действуют диверсионные силы неизвестного техногенного противника. Состав, численность и их цели нам пока неизвестны. Известно только то, что они начали координировать действия аборигенов, направленные на подрыв безопасности изыскательских групп, которые я и мои люди обязаны защищать по долгу службы.

– Неизвестного… противника? – женщина не побледнела даже, а пожелтела, мелко затряслись губы.

Ланкастер резво выбрался из-за стола, налил ей новую порцию и сунул рюмку в руки.

– Да, – повторил он, – неизвестного противника. Он применяет принципиально новые для нас технические средства, и совершенно ясно, что именно он модифицировал действия аборигенов, которые вместо обычных мелких набегов компактными и плохо вооруженными группами перешли вдруг к четко организованным боевым действиям. В последних акциях принимали участие отряды более полусотни стволов в каждом. Одни отряд был уничтожен полностью, но аборигенов это не просто не испугало, – ха, кто-то надоумил их на атаку с воздуха, да еще с применением старинных имперских ракет. Сами бы они до этого явно не додумались, можете не сомневаться. И это еще не все! Атака была не просто продумана, а еще и скоординирована с диверсионными силами противника по времени. Строго в определенный момент наши загадочные оппоненты сумели вырубить сканерные системы катера охранной группы и, одновременно – орбитального робота, наблюдавшего за происходящим. Вам достаточно, мэм? Или мне продолжать? Убиты все геологи и все мои люди за исключением одного искалеченного солдата и тяжело раненого начальника штаба легиона. А я, по-вашему, должен был расцеловать тех ублюдков, которые решили развлечься таким экзотическим образом?

– Да погодите же! – слабо выкрикнула Эрика Бонго. – Вы так спешите, что я едва успеваю поспевать за вашим изложением. Откуда он тут взялся, этот ваш противник? Каковы его цели? Кто он вообще такой, в конце концов?

– Да если б я мог это знать!.. Пока я знаю только, что он применяет технику, аналогов которой у нас сегодня нет. Мои инженеры считают, что само по себе наличие такой техники еще не означает, что противник имеет перед нами решающее военно-техническое превосходство, но все же говорит о многом. Цели… тут тоже полный туман. Ясно, что он хочет выпить как можно больше нашей крови, но при этом категорически не стремится проявить свое присутствие – то есть, например, не снабжает ваших бородачей своим оружием. Еще я выяснил один любопытный, как мне кажется, факт – эмиссары противника сидят где-то в подземельях и морочат голову одному довольно авторитетному колдуну, а тот, в свою очередь, занимается организацией боевых групп. В частности, налетом на геологов мы обязаны именно его организаторскому таланту. Аннат Крылатый – вы с ним, случаем, не знакомы?

Ланкастер испугался, что у Эрики от изумления вылезут глаза.

– Аннат?! – похоже, упоминание этого имени привели ее в глубокое расстройство. – С чего вы взяли? Он…

– Я захватил и подверг допросу двух вождей из той деревушки, охотники которой и совершили налет на геологов. Они сообщили мне, что и план операции и оружие – имперские зенитные комплексы типа «Ландскнехт», – доставил им колдун по имени Аннат Крылатый. Судя по вашей реакции, вы с ним хорошо знакомы?

– Аннат – самый яркий просветитель эпохи. Он… он ученый, философ, лекарь-травник, прекрасный интуитивный диагност и вообще замечательный человек. Его суждения поражали меня своей глубиной. Родись он в другом месте и в другое время, Аннат наверняка оставил бы память о себе в веках.

– Ваш философ, – зарычал Виктор, – имеет дела с врагом! Это он принес вождям оружие, это он рассказал куда и когда нужно лететь, и он же показал этим тупорылым животным, как наводить «кнехта» по визуально наблюдаемой цели, чтобы гарантированно попасть, куда следует. Рассказывайте – что вам про него известно? Где вы с ним вообще познакомились? Что этот ублюдок из себя представляет? Где его можно отыскать?

– Насколько я знаю, большую часть своего времени он проводит под землей, собирая лекарственные грибы, слизней и ценные минералы, которые потом обменивает на нужные ему вещи. Еще Аннат занимается подготовкой «всадников» и лечит заболевших птиц и других животных. Иногда он оказывает помощь и людям… но я просто не могу поверить! Ведь он в жизни не держал в руках оружия!

– То есть он кастрат?

– Нет, он прошел обряд, но… он другой, вы понимаете?

– Сейчас, мэм, я понимаю только то, что мне необходимо поймать этого вашего гуманиста и как следует взять его за шкирку. Я должен найти этих ублюдков, которые вертят свои дела прямо у меня под носом. Пока они здесь, пока мы не знаем даже, с кем и чем имеем дело, ни о какой безопасности не может идти и речи. Ладно… будем считать, что нам удалось добиться взаимопонимания. Завтра или послезавтра мы с вами полетим в гости к кузнецу Беймаа и попробуем поразмыслить над тем, где бы нам разыскать чертова колдуна…

Когда женщина, все еще не оправившаяся от потрясения, покинула его кабинет, Ланкастер схватился за коннектер.

– Найдите майора Сугивару… да. А… Кэссив? Слушайте меня внимательно. Сегодняшний вечер и, желательно, ночь, проведите с Эрикой. Она уже немного приняла, так вы накачайте ее как следует и послушайте, что она вам наговорит. Что? Да, и про меня, разумеется, тоже. Завтра доложите, ясно?

2.

Ди Марцио остановил машину в пятидесяти метрах от заброшенного старого пляжа. Здесь, на побережье, пронизывающий ветер, задувавший с самого утра, ощущался еще сильнее, и он, едва выбравшись на воздух, поспешил поднять воротник своей короткой кожаной куртки. Скользнув взглядом вдоль линии прибоя, Ди Марцио сразу различил одинокую фигуру в длинном плаще, замершую возле самой воды. Закат густел, и силуэт человека в плаще казался вырезанным из черной бумаги. Генерал вздохнул.

– Привет, – громко сказал он.

Валерий Скарбелотто неторопливо повернулся и ответил ему короткой улыбкой.

– Легко же ты оделся, – заметил он. – Может, поговорим в машине?

– Если ты не боишься, – сострил в ответ Ди Марцио.

– Не смешно, – пожал плечами Скарбелотто.

Ронни скользнул за руль и приоткрыл правую дверцу своего широкого приплюснутого купе. Скарбелотто расположился в глубоком замшевом кресле, вытащил из кармана плаща небольшой деревянный портсигар и, раскрыв, предложил его Ди Марцио. Тот, взяв короткую черную сигарку, нажал в свою очередь клавишу на тоннеле между сиденьями, и из него выехал элегантный мини-бар, отделанный изнутри красным деревом и пластинками розоватого аврорского хрусталя. В баре находились две бутылочки виски и грушевидная бутылка коньяку.

– Всегда завидовал твоему умению тратить деньги, – хитро улыбнулся Скарбелотто, подцепив из бара виски.

Ди Марцио молча кивнул и последовал его примеру. Свернув пробки, они чокнулись горлышками бутылок, потом, после двух ощутимых глотков, Ронни вытащил из пепельницы тлеющую сигару:

– Мне нужно будет минут двадцать.

– На сегодня я свободен. Говори, не пугай…

Скарбелотто прекрасно понимал, что без веского, даже, – очень веского повода Ронни Ди Марцио никогда не попросил бы его о встрече. Собственно, когда-то они были приятелями, потом, много лет назад, судьба разбросала их по разным «конторам», а позже вражда между всеми ветвями стратегических служб Конфедерации превратила обоих офицеров в этаких искусственных противников. Они ничего не имели друг против друга, но ведомственная вендетта не оставляла места для дружеских чувств.

– Нас скоро ударят, – начал Ди Марцио, внутренне ежась – он ставил слишком много, и несмотря на все имеющиеся в его распоряжении аргументы, всегда оставалась вероятность, что Скарбелотто не поверит, а тогда… об этом думать не хотелось. – Удар не будет иметь какого-либо военно-экономического значения, но политические последствия могут поставить все с ног на голову.

– Кто?

– Джеры.

– Откуда?..

Ди Марцио шумно выпустил дым изо рта.

– В руки Коржу попали материалы, которых у вас нет. Теперь мы знаем, с какой частотой они принимают свои Решения. Так вот, очередное Решение было принято совсем недавно.

– И ты уверен?..

– Да, Стакан. Либо они уже вышли, либо выйдут в самое ближайшее время.

– Объясни, почему я должен тебе верить?

– Во-первых, потому, что мне от вас ничего не нужно. Я ничего не прошу и ничего не буду просить. Во-вторых, если это игра, то риск для Шера – очень большой, а сейчас ему не до риска, а для меня просто смертельный.

– Возможен третий вариант.

– И это я предусмотрел. Ты помнишь, что в двадцать два года я подцепил лихорадку Диллона? Ну так вот, у меня она перешла в красную стадию… Следовательно, если представить себе, что я пришел к тебе потому, что хочу свалить Шера, чтобы занять его место – а это, согласен, было бы в сегодняшней ситуации вполне реально, то – зачем это покойнику? А если Шер сейчас рухнет, то после меня всю лавочку возглавит Керс. С этим трансцедентальным шизофреником не справится уже никто и ничто.

– Когда ты узнал?

– Вчера… если не веришь, можешь проверить – у тебя наверняка есть выходы на Вима Мертенса.

Сарбелотто задумчиво отхлебнул из бутылочки и махнул рукой:

– Твои действия.

– Я знаю, что бить они могут в два места – либо Трайтеллар, либо Альдарен. О последствиях тебе говорить не надо.

– Что думает Шер?

– Шер думает, что это будет Трайтеллар. Погибнут несколько миллионов людей, но и это не самое страшное. Он давно держит на поводке Годара и всех его бобиков. Как только… в общем, даже от Сената не многое будет зависеть.

– Нам трудно воздействовать на Флот. Начальником оперативного управления недавно поставили Алека Мароцкого, того самого, которого чуть не прикопал наш дядя Петя. Петю он не то что слушать, он на него и смотреть не станет. Но, в общем-то, есть и другие способы. Сколько у нас времени?

– Времени – минус, Валерий. Повторяю, скорее всего, конвой уже идет. Подумай. Для перехвата хватит, наверное, одного тяжелого легиона: хорошие, опытные истребители, и все, без шума и гомона. Потом я помогу замять возню, у меня есть возможности.

– То есть ты все-таки побаиваешься, что Шер узнает, кто утопил его хрустальную мечту?

– Я одной ногой в гробу, Стакан. Но у меня есть около года, и мне нужно кое-что закончить. В сущности, мне действительно безразлично, что скажет мой дорогой сукин сын Генри, – однако учти, любая возня вызовет только ненужные сотрясения воздуха. А мы от них уже все устали, и ты, и я.

– Хорошо, – Скарбелоттто допил виски и распахнул дверь автомобиля. – Будем считать, что мы договорились. Я свяжусь с тобой, как только переговорю с дядей Петей.

– Но ты же понимаешь, что я с ним… никак.

– Без вопросов. Пока.

И, хлопнув дверью, Валерий Скарбелотто неторопливо побрел вдоль берега в сторону оранжевого зарева городских огней.

3.

Виктор приоткрыл глаза, глянул на голубоватое табло настольного хронометра, машинально отметив про себя время – семь тридцать пять, и медленно перевернулся на спину. Вставать не хотелось до ужаса, но многолетние привычки делали свое дело, заставив его еще лежа несколько раз подтянуть к подбородку колени, и тут же, не оставляя и секунды на расслабление, сбросить ноги на пол. После душа он поставил поднос с завтраком на рабочий стол, тяжело вздохнул и принялся листать файлы ежедневника внутренней службы. Последний раз он заглядывал в него еще на базе. Вообще всей документацией занимались Лемфордер, Рауф и в меньшей степени Кертес, сам же Ланкастер крайне редко снисходил до чтения расписаний по нарядам и графиков тактических занятий с нижними чинами. Сейчас он листал ежедневник с единственной целью отвлечься от жуткой мысли, сверлившей ему мозг последние тридцать часов: если да, то – когда?

Нюх на неприятности, появившийся у него еще в кадетские годы и здорово обострившийся за годы сражений, подсказывал, что все идет именно к высадке неведомого врага. После сбивчивого монолога Скотта подозрения переросли в уверенность. По всей логике войны выходило, что кто-то, не слишком могущественный для того, чтобы атаковать «внутренний» человеческий мир с открытым забралом, решил попробовать пролезть в него как бы изнутри. Для начала – а потом, конечно, будет и десант организованных сил. Вот только когда?

Ланкастеру следовало во что бы то ни стало получить прямые доказательства существования этих самых диверсионных сил, этих чертовых «духов», сумевших наставить философствующего лекаря по тактике применения штурмовой авиации. Без доказательств докладывать ему было нечего, а он хорошо знал, какую реакцию вызовет в штабе доклад по форме «слышал про то, не знаю что»… война давно закончилась, теперь подавляющему большинству генералитета совершенно не нужны остряки, проявляющие повышенную бдительность с тенденцией перехода ее в анекдот.

«Пожалуй, полечу к Беймаа прямо завтра, – подумал Виктор, ковыряясь вилкой в горке парового риса, сдобренного пряностями. – Пока он не остыл. Хорошо бы, конечно, лететь с Эрикой, но кто возьмется предсказать ее действия? Начнет молоть языком, наговорит всякого бреда, и весь контакт, считай, до жопы. Где потом искать следующего оборванца, способного хоть как-то слушать то, что ему говорят старшие по званию? Да еще и знакомого с самим Аннатом! Нет уж, лучше пока обойтись без консультантов».

Ланкастер закрыл ежедневник, отставил в сторону недоеденный рис и вызвал схему расположения легиона на территории старой базы. В принципе, забаррикадировавшись на нижних этажах, все они вполне могли продержаться до подхода патрульных сил. Правда, срок прибытия ближайшего легиона составлял от полутора до двух суток, – а если у них половина бортов на профилактике, то и больше, но все это время «Мастерфокс», засев в мрачном подземном лабиринте, как раз и рассчитанном на долгую осаду, мог бы выдержать практически любое воздействие. Да еще плюс Томор, способный крепко потрепать нервы даже опытным десантникам, однако существовала и проблема совсем другого рода.

В тот момент, когда Ланкастер окончательно сказал себе – да, атака «сверху» неизбежна, он понял, что помимо сохранения ученой миссии его людям придется спасать еще и чертовых аборигенов. В аду б они горели, но если нападающие ударят по абсолютно беззащитным горным селениям, с него спросят так, как не спрашивали еще никогда. Почему ты не спасал людей, Ланкастер, спросят у него, ни секунды не задумываясь о том, что отправляли его на Альдарен для того, чтобы он их, собственно, убивал.

– Чертовы говнюки, – буркнул Виктор, глядя на переплетение разноцветных линий плана. – А выгребать опять придется мне…

– Командир, – услышал он голос дежурного, – к вам начальник медицинской службы флаг-майор Чечель.

– Запускай.

Взгляд у Мони был немного странный.

– Я только что от геологов, – произнес он с непонятным смешком, – так надо бы туда послать пару молодых офицеров, а то черт знает чем все может кончиться.

– Что – кончиться? – не понял генерал.

– А у них там поминки перешли в массовое попоище. Пьют с самого вечера и останавливаться не собираются. И врачи их тоже – в куски, поэтому пришлось меня вызывать.

– Да что там, в конце, концов, случилось? Ну пьют себе… я б тоже на их месте пил неделю.

– То вы, а у них четыре могучих алкогольных отравления и одна печенка забастовку объявила. Ну, это-то ничего, что там страшного, а вот еще у них оружия полно, и кое-кто уже собрался на карачках в горы отправляться.

– Какое у них оружие, Моня? Откуда?

– Ну какое у них может быть оружие? Гражданское, конечно, но вы что, думаете, что если получить из «гвоздильника» прямиком промеж рогов, то доктор понадобится? Не знаю, доползут ли они до ближайшей горки, но вот друг друга перестрелять – это сколько угодно.

– Господи, только этого мне не хватало! Слушай, отправь туда кого-нибудь из своих, покрепче, и санитаров со всем необходимым. Как полезут из-под купола – сразу фиксировать, и в госпиталь, а я потом сам разберусь.

– Понял, – кивнул Чечель, вытаскивая из кармана кителя служебный коннектер. – Выпили б вы винца, ваша милость, – предложил он после того, как отдал необходимые приказания командиру санитарной роты.

– Что? – испугался Ланкастер. – Вроде ж порядок… ты чего мне тут, шутишь, гад такой?

Моня рухнул в кресло и неопределенно пошевелил пальцами.

– Вы выпейте, хуже оно не будет. Я ведь знаю, что у вас в сейфе пол-ящика «Токамуса» стоит. Я как врач вполне разрешаю вам выпить до обеда.

– Да это шантаж какой-то! – возмутился Ланкастер, однако все же выбрался из-за стола и распахнул дверцу сейфа.

Он налил по стакану себе и Чечелю, присел на подоконник и усмехнулся:

– Говори давай. Я же знаю, что ты никогда не начинаешь просто так. Что у тебя стряслось?

– У меня пока ничего, – ответил начмед. – Вот только мне странно, почему вы, командир, все время молчите. Складывается такое ощущение, что вы опять знаете больше, чем хотите нам рассказать. Я не говорил вам… в общем, у Рауфа на этом фоне развился легкий психоз. Он не может идти в бой вслед за человеком, которого перестал понимать.

– Мне и впрямь нечего сказать, Моня, – глубоко вздохнул Виктор. – Мы, Моня, оказались в крепчайшем дерьме, и хуже всего то, что за это дерьмо нам придется проливать кровь. А жаловаться, как ты понимаешь, некому.

– Да, ближайший военный прокурор довольно далеко отсюда. Знаете, командир, мне тут пришла в голову одна мысль… вам не кажется, что мы имеем дело с кем-то из коалиции эсис?

– Кажется, – кивнул генерал. – Но начинай ты. С чего ты взял?..

– Я подумал об этом сразу, как только узнал, что Аннат контактировал с какими-то там «духами». Почему, спрашивается, он, дикарь, этих самых духов не испугался? Или, учитывая стандартную реакцию бородатых на все непонятное, – не попытался их угробить? Нет, ей-богу, здесь здорово пахнет знакомыми технологиями, пускай и не совсем в том варианте, с которым сталкивались мы. Получается ведь что? Некий колдунишка, ползающий по пещерам в поисках галлюциногенных грибочков, наталкивается на инопланетян, которые тут же его вербуют и начинают задвигать ему тезы на предмет того, как бы покрепче прищемить нам нос.

– Ну, может быть и не «тут же», но я размышлял точно так же. Возможно, кстати, что они очаровали не только Анната. Но что нам с этого толку? О составе коалиции и возможностях ее участников толком не знает даже разведка. Рассуждая логически, их военный потенциал не может составлять сколько-нибудь заметную величину, потому что в таком случае мы воевали бы не только с эсис, а с кем-нибудь еще впридачу. Да и вряд ли сами эсис допустили бы создание такого потенциала. Какие-то силы они, вероятно, имеют, но с нами им, конечно же, не справиться. Я вообще не могу понять, у кого это хватило ума лезть на наши территории, зная, какой топор сейчас же треснет их по загривку. Логика войн едина для всех известных нам рас. Война – она для всех война, каким бы странным ни казалось нам мышление тех или иных персонажей. Законы войны строятся на чистой арифметике. Эсис имели мощный, тщательно подготовленный кулак, но оказались не способный к мобилизации промышленных и силовых ресурсов после того, как кулак развалился. Но, располагая этим кулаком, они действовали в рамках абсолютно нормальной логики, пытаясь свалить нас серией первых же ударов – настолько сильных, насколько они считали нужным. Ни один психически здоровый военачальник не станет вводить свои силы на территорию противника поротно или побатальонно: ворота вражеской крепости не проломишь струйкой воды. Вот здесь-то, Моня, и кроется главная загадка. Я не могу понять… неужели же они и в самом деле настолько сильнее нас, что могут пренебречь основными принципами военного искусства? Но и тогда, уж поверь мне, как ученому, было бы куда проще свалить нас массированным ударом, чем затевать всю эту возню с десантом на одну-единственную, пусть и беззащитную, планету.

– Вы уверены, что только на одну?

– Безусловно, да ты и сам это понимаешь. Если бы хоть где-то еще обнаружилось нечто подобное, – а ведь эта публика, заметь, действует довольно грубо, то по всей Конфедерации уже ревела Красная тревога. Это несоответствие занимает все мои мысли, я буквально не могу думать ни о чем другом! Логика, Моня, логика: куда она, черт ее дери, подевалась?

Мозес Чечель одним глотком допил свое вино, поставил стакан на стол и поднялся.

– Я хотел бы попросить вас об одной вещи, – проговорил он, оправляя на себе китель. – Когда вы решите лететь к этому вашему кузнецу, не летайте без меня. Что-то не нравится мне в этой райской долинке, вот честное слово.

– Хорошо, – кивнул Ланкастер. – Наверное, завтра.

Чечель козырнул и вышел из кабинета.

– Ну, как там? – зачем-то спросил его молодой дежурный адъютант.

– Нормально, – дернул плечом Чечель.

«Командир слишком много лет просидел на научной работе, – вдруг подумал он. – И слишком хочет к ней вернуться…»

Оказавшись за дверями штабного блока, он глубоко втянул носом прохладный еще утренний воздух и, пораскинув недолго мозгами, отправился в офицерскую кантину.

Ланкастер тем временем снова развернул план-схему базы и минут десять смотрел на нее, не отрываясь. Подлив себе вина, он раскурил сигару, подошел к окну, затем резким рывком распахнул раму. В ближайшем к штабу парке бронемашин звенел молодой голос дежурного лейтенанта, отвешивающий наряд нерадивому солдату. Виктор сплюнул в песок под окном и вернулся за стол.

– Нет, не надо пока суетиться, – решил он. – Случись что, мы их и так встретим.

Ему отчаянно хотелось соврать самому себе, но генерал Ланкастер прекрасно знал – хоть его легион и оснащен большим количеством тяжелой техники, обороняться его солдаты не умеют совершенно. Да и сам он, к сожалению, тоже.

Глава 6.

1.

– Ну? – спросил Озеров, раздраженно дернув себя за лацкан кителя. – И где ты был вчера, когда тебя искали чуть ли не с полицией? Или офицеру СБ положено прогуливать службу, выключая при этом коннектер? А если война?

– Да хоть пожар пополам с потопом, – хмыкнул Скарбелотто. – Я могу присесть? Шеф, у меня очень серьезное дело. И не только серьезное, но и срочное.

– Садись, – буркнул его начальник.

Стакан был не только трезв, но и без малейших следов похмелья. Вкупе со вчерашним невыходом на службу это чертовски интриговало.

– У нас очень печальная картина, но если мы будем действовать быстро, то сможем выйти из положения без малейших потерь. Хотя, конечно, некоторых усилий не избежать. Итак: я говорю о том самом загадочном чужаке… это – скаут джеров, которые готовятся ударить по Альдарену. До удара осталось совсем немного времени. Но мы, повторяю, скорее всего, успеваем.

– С чего ты взял? – выпучил глаза Озеров.

– Ко мне пришел Ди Марцио. В его руки попали уникальные документы, о которых мы с вами, к сожалению, даже не слышали. Он считает, и я ему верю – что недавно джеры приняли очередное Решение. В той его части, которая касается нас с вами, предусмотрен некий «удар возмездия». Куда он может быть нанесен – понятно. Либо Трайтеллар, либо Альдарен, других слабых мест у нас нет в принципе. Шер считает, что это будет Трайтеллар. Но я знаю другое. Скаут джеров шел с Альдарена.

– Но Ди Марцио! Ты понимаешь, что все это может быть чудовищной подставой, провокацией?! Если мы начнем теребить Флот, Шер наверняка использует ситуацию против нас.

– Шеф, – Скарбелотто вздохнул и вытащил из портфеля небольшую папку, – я не спал больше суток. Давайте не будем… а?

Озеров задумался. Ему очень не хотелось выглядеть законченным параноиком с манией преследования, да еще и в глазах одного из лучших офицеров Управления.

– Рассказывай, – приказал он, решившись слушать до конца.

– У Ди Марцио нет мотивации участвовать в подставе. В первую очередь он подставит самого Шера, и тут вроде бы все понятно, потому что после его смещения он, скорее всего, займет его должность. Все, кажется, правильно, но! Дело в том, что у Ди Марцио «диллон» в красной стадии. Это правда, шеф, я сам проверил. Я нашел способ выйти на его лечащего врача, генерала Мертенса. Скаут, повторяю, шел с Альдарена, что нам, конечно, и в голову придти не могло. Но достаточно представить себе его маршрут, не так ли?

– Да, – согласился Озеров, быстро вспоминая трехмерную карту. – Значит, Альдарен… согласен. Дальше?

– Дальше ясны планы Шера и тех, на кого он может опереться. Но нам с вами эта война не нужна катастрофически, потому что получится, что просрали ее именно мы, не так ли? Разведку ВКС отмажет Годар, а Шер выступит в роли пламенного трибуна, поэтому его-то уж точно никто ни в чем не обвинит. Теперь переходим к конкретике. Конкретика у нас такова – перебросить на Альдарен какие-либо организованные сила Десанта мы не можем, да и, скорее всего, уже не успеваем. Воздействовать на Флот мы тоже не можем. Это одна сторона. Теперь вторая – я, как видите, стараюсь быть максимально последовательным. На Альдарене, оказывается, сидит зенитный дивизион некоего полковника Томора, оснащенный самыми последними комплексами, да по штатам военного времени, а сам Томор имеет репутацию прекрасного вояки с очень мощным послужным списком.

– Какого черта он там оказался? – не понял Озеров. – Кто вдруг отправил туда зенитчика?

– Его просто слили с глаз долой, потому что он, бедолага, имел свойство совать нос туда, куда не надо. Вот и отправили проветриться. Но и это еще не все. На Альдарене каким-то волшебным образом оказался «Мастерфокс».

Озеров опустил голову и полез за коньяком. Ему было очень неприятно, хотя Скарбелотто, по большому счету, особенности финансовой жизни дорогого шефа интересовали не больше, чем половой процесс остриц. Но Озеров понимал, конечно, что поделиться следовало – вот только время уж вышло.

– Выпьешь? – спросил он.

– Наливайте, – охотно согласился Стакан. – Итак, я продолжаю. Наш общий друг Ланкастер известен своими талантами выпутываться из любых передряг, причем без криков о подкреплении. Если мы его не подставим, они с этим Томором вполне способны оказать кое-какое сопротивление.

– Но потом их все равно растопчут, – отозвался Озеров, вытирая рукой губы. – Что такое один легион, даже с зенитным дивизионом впридачу?

Скарбелотто задумчиво понюхал предложенную ему рюмку, но пить пока не стал, поставив ее на гостевой столик.

– Теперь мы переходим к торжественной части нашего заседания, – объявил он. – У нас остается Марита с ее легионом. Если она успеет выдвинуться и занять позицию за системой, или хотя бы подойти в нужный момент – пусть уж хоть это, – мы выиграли. Джеры воевать не умеют да и вообще, по-видимому, не способны.

– Хм, а как ты заставишь ее это сделать? – поморщился Озеров. – Кто ты для нее такой? Или она, по-твоему, меня станет слушать?

– Шеф, повторяю еще раз… я не спал более суток. – Скарбелотто наконец выпил свой коньяк, довольно осклабился и похлопал по своей папочке. – В сорок седьмом году Марита устроила заговор с целью избавления от своего командира крыла, который ущучил ее на махинациях с тыловыми фондами и прямом неподчинении приказу. В итоге комкрыла вдруг помер, а начальник тыла дал смутные, но оправдательные показания. Естественно, дело развалилось еще в прокуратуре. Начтыл потом уволился, однако со временем дал другие, правдивые показания, которые были соответствующим образом запротоколированы, но – отложены на всякий случай. Сам он тоже на том свете, но это не важно, потому что теперь его показания у меня на руках. Так что наша тетя Марита никуда не денется. Я даже продумал вариант, как ей отбиться от начальства по случаю неожиданного выведения легиона из базы. У нее есть и командир, и начопер, да и вообще, маневры в масштабе легиона – прерогатива командира, не так ли?

2.

… – Все будет зависеть от способа высадки, – Томор задумчиво поскреб затылок и поднял глаза к потолку. – Если они повторят традиционные способы эсис, то нам, честно говоря, не позавидуешь. Хотя и здесь, как всегда, все решит количество выброшенных капсул и ботов. Но с другой стороны, если они повалятся прямо нам на головы, то окажутся в патовой ситуации – плацдарм вроде захвачен, а достать обороняющихся из подземелья невозможно, да плюс времени нет – с минуты на минуту могут подойти организованные силы.

– Я не исключаю того, что главной их задачей будет не подавление нас с вами, а, скорее, уничтожение беспомощных аборигенов, – ответил Ланкастер. – Но это станет ясно в первые же минуты. Если они действительно стремятся нанести удар по горцам, то некоторая часть высадочных средств устремится именно туда. Скажите-ка, Антал, сколько времени вам понадобиться на то, чтобы перебросить в горы отдельную роту?

– Перебросить недолго, час от силы, однако же, нужно время на то, чтобы развернуть ее на новом месте и заново отстроить аппаратуру. На это нужно еще не меньше часа. Но это время, господин генерал, у нас будет – я увижу приближающуюся колонну противника задолго до того, как она завершит орбитальные маневры, так что перебросить одну роту я успею. Другое дело, позволят ли они мне это сделать…

– Это тоже вопрос, но нам не остается ничего иного, кроме как надеяться на везение и собственную расторопность. Сегодня же отберите людей и направьте их на поиски позиции. Ровных плато в горах достаточно, причем я рекомендовал бы вам забраться повыше, это гарантирует вас от происков бородатых охотников за головами.

– Так мне выгоднее и с технической точки зрения, – кивнул полковник.

– Но давайте вернемся к базе. Итак, вы считаете, что жесткая привязка каждого дивизиона к определенным секторам только будет сковывать инициативу командиров? Но так они смогут взаимно прикрывать друг друга.

– Конечно, нарезать всем сектора необходимо, но привязывать намертво я бы не стал. Учтите – сколько б я их не сбил, какая-то часть десантников все равно рухнет не снаружи, а внутри периметра обороны Так что пусть лучше все огневые силы имеют приказ на круговую оборону.

– Я, пожалуй, сделаю еще вот что, – Ланкастер прищурился и звонко щелкнул пальцами, – я выведу некоторую часть тяжелых танков и большинство истребителей за пределы базы, рассредоточив их среди холмов предгорья. Визуально они там не обнаружатся, а сканеры десанта покажут огромное количество единичных целей – не думаю, что они смогут отличить камуфлет от реального танка. Зато когда станет ясно, что основная часть приземлившихся «сложилась» в относительно компактную группу, ребята ударят по ним с нескольких сторон сразу, и даже если не смогут окружить их то уж расколоть точно. Все-таки атаковать нам куда проще, чем держать оборону в неподвижном состоянии.

– Отличная мысль, – улыбнулся Томор. – Итак, я готовлю документацию по «спешенным» отрядам? В чье подчинение прикажете поступить мне?

– После того, как уйдет последняя ракета? – усмехнулся в ответ Ланкастер. – Ко мне, то есть непосредственно в мой штаб. Я найду, чем вам заняться. Идите, господин полковник, и немедленно отправляйте людей в горы для разведки отдельной позиции. Не забудьте дать им не меньше взвода стрелков. Или, если хотите, я сейчас выделю своих.

– Справимся, – Томор вскинул руку к пилотке, четко, как на плацу, повернулся и вышел из кабинета.

Ланкастер не спеша докурил сигару, раздавил окурок в пепельнице и вызвал дежурного офицера:

– Я улетаю в горы. За меня – как обычно. Катер командира к взлету, подготовить транспортник с двумя взводами охраны, вызвать флаг-майора Чечеля, – и переключился на линию начальника тыла: – Мэткалф, загрузите в мой катер два ящика консервов с копченостями – языки, ветчину и все прочее в ассортименте, ящик овощей, только в вакууме, а не в маринадах, и коробок со спиртным, тоже в ассортименте – ром, виски, вина, побольше пива разных сортов.

Договорив, он снял форму и принялся натягивать боевой бронекомбинезон. Его движения были отточены до автоматизма – рука привычно провела от промежности до горла, заклеивая шов, потом на бедрах сомкнулся широкий обманчиво-эластичный пояс со множеством кармашков и небольших сумок, ноги – в невесомые ботфорты до самых бедер, короткая куртка, сложный рифленый наплечник, шлем, энергосистема, оружие. Держа шлем в руке, он вышел из штаба. Его катер уже стоял на приемной пятке, поднятой могучей гелевой опорой на пол-метра над грунтом, и двое солдат под присмотром самого начтыла загружали в салон объемистый серый ящик, в котором глуховато позвякивало стеклом.

– Как приказали, – коротко доложил Мэткалф. – Два ящика мясных консервов, ящик овощей, ящик спиртного. Еще что-нибудь?

– Хватит, – улыбнулся ему Ланкастер. – Да где там Моня шляется?

Чечеля пришлось ждать несколько минут, но наконец появился и он, почти бегом выскочив из-за угла госпитального блока. В руке он держал массивный кофр первой помощи.

– Виноват… пришлось задержаться.

– Садись за руль, – хлопнул его по спине Виктор. – Полетели к кузнецу. Дорогу найдешь?

– Что ее искать, она в навигационном вычислителе есть. Про свиту не забыли, командир?

– Посмотри в обзорник.

Чечель бросил взгляд на экран задней полусферы, убедившись в том, что за ними идет ТДК[1], и успокоенно кивнул.

Пара машин почти бесшумно набрала высоту и помчалась в сторону послеполуденного солнца.

– Красиво здесь все-таки, – вздохнул вытесненный Чечелем первый пилот катера, полулежащий в свободном кресле инженер-оператора. – Там, вверху, снег, а вниз посмотришь, так все синее, будто море.

– Это где такое море синее? – удивился Чечель.

– У меня на родине. На Килборне.

– Тяжелый мир, – усмехнулся Ланкастер. – Климат у вас там не очень, разве что в тропиках еще терпимо.

«В гробу б я всю эту красоту видал, – вдруг подумал Моня. – А сколько еще сидеть тут – одному богу известно. Говорила мне мама, что не надо было в армию идти, так нет, не послушал старушку…»

– Вон он, кузнец, – произнес Чечель, добавляя увеличения боевому экрану передней полусферы. – Руками машет.

– Машет? – удивился Ланкастер, поворачиваясь в своей капсуле-кресле так, чтобы лучше видеть пульт, – Но он же не может нас видеть?

– Вот теперь уже видит, – уверенно сказал пилот. – Да и тогда мог, мы ж без экранов шпарим.

И действительно, Беймаа стоял возле ручья на краю небольшой ухоженной рощицы фруктовых деревьев, подняв обе руки в приветственном жесте. Рядом с ним, слегка разинув рты, щурились в небо два подростка. Один из них держал в руках треугольный сачок на длинной ручке, – похоже, славное семейство как раз собиралось немного порыбачить. Чечель опустил катер на ровной лужайке в полусотне метров от рыбаков, и Беймаа, все же немного настороженный, двинулся к машине.

Ланкастер выскользнул наружу без шлема. Кузнец сразу узнал его, широко улыбнулся и потряс над головой сложенными лодочкой ладонями.

– Я таки знал, что это ты, господин. Хороша ли твоя охота, почтительны ли твои вожди?

– У нас с этим строго, – ответил Ланкастер, смеясь. – И прикажи своим парням встать с земли, будущим воинам не стоит бояться человека из чужого рода.

Они уселись на знакомую колоду-скамью, Виктор достал из нагрудных карманов пару банок пива, отщелкнул крышки и предложил кузнецу. Беймаа осторожно глотнул, блаженно крякнул и выдул почти всю порцию одним махом.

– Знатное пиво, господин, – сказал он. – Разреши, господин, я прикажу своим мужчинам заколоть уркааса, чтобы ты мог насладиться жирным мясом?

– Я благодарен тебе за гостеприимство, – чуть наклонил голову Ланкастер, – но, боюсь, что у меня не очень много времени. В моем отряде у меня слишком много дел. Скажи-ка, а ведь наверняка ты делаешь всякие ножи, кинжалы для благородных охотников из знатных родов?

– Это так, господин, – кивнул кузнец. – Ты хочешь взглянуть на них?

– Прикажи принести такие, что украшены резьбой или насечкой. В ходу ли у тебя рукояти из кости дикого зверя?

Беймаа лукаво блеснул глазами и поднялся со скамьи. Когда он исчез в дверях кузни, Виктор вызвал своих пилотов и приказал принести ящик с алкоголем и второй – с мясными консервами. Парни успели вовремя. Тем временем из катера выбрался Чечель, тоже без шлема, но со взведенным на всякий случай излучателем на поясе, и подошел к загону, снова уставившись на животных.

– Интересные твари, – задумчиво произнес он и наклонился, чтобы сорвать травинку. – Что-то в них не так, как будто мьюты…

В кузнице бахнула дверь. Впереди Беймаа шел давешний подросток с двумя кожаными сумками в руках. Подойдя к сидящему на скамье Ланкастеру он низко поклонился, достал из одной сумки белую шкуру какого-то зверя, аккуратно обрезанную квадратом и обметанную по краям шнуром, а из другой принялся вытаскивать разнообразные ножи. Некоторые были вложены в ножны, обшитые то кожей с тисненым рисунком, то мехом, их рукояти отливали мягким теплом полированной кости, на некоторых в кость инкрустировались полированные серебряные бляшки. Разложив товар на шкуре, юноша сунул руку в первую сумку, и перед Ланкастером возникли несколько кинжалов в окованных серебром ножнах. Он нагнулся, взял в руки первый попавшийся. Матово-серый клинок прорезали загадочные волны протравленного чем-то узора, рукоять плотно обтягивала немного шершавая кожа. Виктор попробовал острие пальцем, и с удивлением убедился в том, что качество стали у Беймаа находилось на весьма приличном уровне.

– Прими любой из них в дар, господин, – проговорил кузнец. – Ты окажешь мне великую честь, если сделаешь это.

– Я благодарю тебя и принимаю твой дар, – согласился Ланкастер. – Но я выберу еще один, и ты позволишь мне за него расплатиться. Смотри, здесь, в этом ящике, прекрасные напитки, которых ты никогда еще не пробовал. Здесь пиво, которое сейчас мы будем пить, здесь вина, разлитые на далеких и прекрасных мирах, здесь крепкий ром, согревающий война в стужу. Все это будет твоим – я привез это не столько в дар, сколько в уплату за твои ножи. Ты возьмешь такую плату?

Кузнец не сдержался и заглянул в приоткрытый ящик. Стоило ему увидеть три десятка бутылок и несколько упаковок пива, как Ланкастер понял, что уговаривать мастера не придется.

– Я счастлив такой плате, – сообщил Беймаа и облизнулся. – Мой господин очень щедр. Но могу я попросить господина не только разделить со мной радость от этих напитков, но рассказать мне… – он замялся, посмотрел себе под ноги, – рассказать мне немного о мирах, лежащих там, за Куполом Ночи?

– Садись, – предложил ему Виктор, – и пусть к нам присоединится мой начальник лекарей, который все время смотрит на твою скотину. Не бойся, от него не может быть вреда…

– Я знаю, господин, – серьезно отозвался Беймаа, посмотрев на лицо воина с волнистыми черными локонами, ниспадавшими на широкие плечи. Его лицо он видел впервые, и ему понравились большие серые глаза, в которых всегда плясала улыбка – но в то же время острый подбородок и запавшие щеки несли отпечаток суровой воли, не раз виданной старым кузнецом у самых могущественных и безжалостных охотников.

– Здравствуй, старейшина, – произнес Чечель, подходя к скамье.

– Будь счастлив и ты, благородный вождь колдунов. От твоих мазей у меня перестали болеть колени, а когда я съел два из данных тобой шариков, я стал спокойно спать по ночам, потому что раньше у меня ныла поясница, и на меня жаловалась младшая из моих жен. Прошу тебя, возьми в ответный дар любой из кинжалов или охотничьих ножей, из числа тех, на которых не остановил свой взгляд твой благородный господин.

Чечель улыбнулся – Беймаа подумал о том, что, случись увидеть эту улыбку любой из его младших дочерей, и ему, кузнецу, не пришлось бы уже мечтать о хорошем зяте из могущественного рода. Господин благородный вождь колдунов выбрал себе отличный длинный кинжал, лишенный украшений, зато с хорошо уравновешенным лезвием и рукоятью, обтянутой двумя слоями мягкой кожи, и тут же опробовал его в деле, умело вскрыв две банки консервированного языка.

– Ты должен принимать по два шарика каждый день еще в течении одной недели, – сказал Моня, вскрывая три банки пива. – И каждый день мазать суставы. До тех пор по крайней мере, пока они совсем не перестанут опухать.

Беймаа принял из рук Ланкастера пивную банку, с восторгом повертел ее, разглядывая непонятные надписи, и отпил – теперь уже бережливо. Моня протянул ему разовую самораспадающуюся вилку, предупредив, что к вечеру она исчезнет и ее нельзя бросать в воду. На вилку кузнец посмотрел с трепетом. Такое колдовство было ему в новинку. Зато язык привел его в такой восторг, что бедняга едва сдержал стон.

– Что же мне рассказать, кузнец? – задумчиво спросил Ланкастер. – Ведь ты и твой народ видели лишь малую часть своего собственного мира, который так же велик и разнообразен, как и все прочие! А таких миров множество. И каждый из них прекрасен сам по себе, и на многих живут люди, похожие на нас. Есть миры, на которых деревья растут едва не до облаков, а есть такие, где безбрежные равнины полны сочной травой, среди которой бродят тучные стада. Есть миры, почти целиком залитые водой, и человеку вроде тебя было бы там тяжело дышать. Все эти миры скоро откроются для тебя и твоих детей. Может быть, ты захочешь увидеть некоторые из них – что ж, никто не может отнять у тебя такого права.

– И все их жители – такие же воины и такие же искусные колдуны, как ты и твои люди? – сверкнули глаза Беймаа.

– Если ты имеешь в виду то, что они летают по небу и путешествуют среди далеких звезд, то да. И все мы воины, если хочешь знать. У нас сражаются даже женщины – да, наравне с мужчинами, и многие из женщин становятся военными вождями.

– Я знаю вашу колдунью, что прилетает с равнины, – покачал головой кузнец. – Но не могу вообразить себе женщину-вождя. И что же, таких женщин слушают мужчины-воины, или же они командуют только другими женщинами, как моя младшая жена?

– У нас очень строгие воинские законы. Тот, кто становится вождем, отдает приказы, и ни один младший вождь, не говоря уже о простых воинах, не смеет ослушаться. Иначе – смерть.

– Но как женщина может стать вождем? Разве ваши мужчины могут допустить, чтобы ими командовала женщина?

– Вождями становятся самые умные и самые смелые, и некоторым нужно для этого много лет. Тот, кто хочет стать вождем, должен долго учиться, постигая премудрости воинского знания. Потом ему придется воевать, и лучшие из тех, кто останется в живых, станут со временем старшими военными вождями. А если бы мы держали своих жен и матерей с закрытыми лицами, презирали их, как вы, нам никогда не выстоять в войнах со страшными демонами, приходящими из неведомой бездны мироздания.

Кузнец вздохнул. То, о чем говорил черный гигант, казалось невозможно ужасным, но в то же время он почему-то верил ему и понимал, что рано или поздно сюда, в родные ему горы, придут тысячи его собратьев, и тогда привычный мир уйдет навсегда. И его дочери, наверное, тоже будут расхаживать с неприкрытыми – голыми, лишенными бороды, а потому непристойными лицами, и пожалуй, сами станут выбирать себе мужей. Но зато они, наверное, увидят кое-что кроме этих самых гор, а его сыновья, возможно, тоже захотят стать такими же могучими, гордыми воинами, и уйдут к звездам вслед за своими новыми вождями.

И Беймаа думал, что это, скорее, все же хорошо, а не плохо, чтобы ни говорил ему Аннат Крылатый, давший клятву новым духам, объявившимся в сердце гор.

Флаг-майор Чечель тем временем не уставал открывать пиво.

– А хорошо ли ты знаешь окрестные горы, кузнец? – спросил вдруг Ланкастер.

– Горы? – Беймаа не сразу оторвался от своих размышлений. – Как же мне не знать их, если я здесь родился и вырос. И отец мой, и дед, и прадед – все жили в этой долине и охотились в горах. Мне случалось уходить на много дней, туда, куда человек идет вслед за солнцем…

– И тебе приходилось опускаться под землю?

– Не очень много, господин, – кузнец на секунду задумался. – Я не ищу руд внизу, потому что железа полно на поверхности, вон там, сразу за перевалом. А если спуститься вниз по реке, то можно найти и серебро – совсем неглубоко. Колдун Аннат знает подземный мир куда лучше меня. Он обычно или бродит там, внизу, общаясь с духами, или сидит в своей хижине, что выше по этой речке – меньше дня пути. Иногда он ходит искать травы и колдовские камни, но редко уходит далеко.

Ланкастер понял, что его собеседник почему-то не желает распространяться на тему подземелий, но это было не очень существенно – оказывается, Аннат, обитает где-то неподалеку! Уже ради одной этой новости следовало лететь сюда и тратить спиртное.

– Я приду еще, – сказал он, вставая. – Вот плата за нож и кинжал. Сейчас тебе принесут еще один ящик, там разные фрукты и овощи, которых ты тоже еще не пробовал. Не благодари меня, это лишь малая часть того, что я должен был бы сделать для тебя…

– Но зачем, господин? – по-детски изумился кузнец.

– Просто как старший, – невесело улыбнулся Ланкастер и положил свою тяжелую ладонь на плечо кузнеца. – У всех свои долги, Беймаа, и это ты тоже когда-нибудь поймешь…

– Да, командир, «склеили» вы парня потрясающе, – восхитился Чечель, вновь разглядывая свой кинжал. – Теперь он наш с потрохами. Н-да, пожалуй, я оставлю эту штуку себе на память. А что ему можно дать за мушкет типа того, что вы купили в прошлый раз?

– Сам договаривайся, – устало вздохнул Ланкастер. – Ребята, шуруем на базу, мне обедать пора. Да и вам, кажется, тоже. Моня, ты понял, что он сказал: чертов колдун обитает где-то вверх по реке, и его вполне можно изловить!

– Может, прямо сегодня и попробуем?

– Не знаю. Что-то говорит мне, что спешить не следует. Хотя, может, я и не прав…

Катер вертикально поднялся вверх. Кузнец Беймаа остался возле загона с животными один в окружении трех ящиков. Обе черные машины уже исчезли, скрывшись за зелеными вершинами окружающих долину гор, а он все еще стоял, сам не понимая, почему не уходит, и почему не опускает руки, воздетые над головой в прощальном жесте.

3.

– Майор Сугивара, ваша милость…

– Да, Кэссив. Что вы так долго?

– Простите… я почти не отходил от нашей подопечной. В общем, мне кажется, что вы произвели на нее самое благоприятное впечатление, так что вполне можете рассчитывать на сотрудничество. Она заявила мне, что думала о вас неоправданно плохо, а на самом деле вы, если и совершали некие преступления против человечности, то исключительно потому, что руководствовались неверно понимаемым чувством долга.

– Любопытная формулировка, – вздохнул Ланкастер. – Как у вас там с ней дела?

– Сейчас она летит в горы, гости к какому-то вождю, и просит, чтобы я полетел с ней.

– Сейчас, на ночь глядя?

– Как я понял, сегодняшней ночью соберется какой-то совет, и она хочет, чтобы я там поприсутствовал. Не знаю уж, зачем ей это надо, она вечно недоговаривает.

– Хорошо, Кэссив. У вас есть десантное снаряжение?

– Разумеется, как у всех.

– Обязательно оденьте и не забудьте оружие. В случае чего излучатель можно оставить в машине, но пистолет припрячьте куда-нибудь в раструб сапога.

– Но я не думаю, господин генерал…

– Думать, Кэссив, нужно всегда. Мне иногда приходится делать это за моих подчиненных, поэтому у меня уже сложились определенные привычки. Так что послушайте, что я вам говорю – полное снаряжение!

– Не знаю, понравится ли это ей.

– А вы не спрашивайте. Прилетите, доложите.

– Слушаюсь, ваша милость.

Ланкастер отключил связь и снова погрузился в изучение планов некоторых коридоров и залов старой базы, которые только что принесли ему разведчики, отправленные Барталаном вглубь этого титанического комплекса. Сооружение оказалось даже более объемным, чем он предполагал, даже непонятно, с какой целью сюда всадили такие средства. Впрочем, старая Империя часто строила не просто с запасом, а с каким-то, неясным теперь, дальним прицелом. Возможно, на Альдарене предполагалось разместить линейное подразделение ВКС или что-то вроде секретного форпоста дальней разведки СБ – но фактом оставалось то, что даже в наскоро пройденных этажах мог отсидеться не то что легион, а корпус. Практически везде действовала система вентиляции и аварийные магистрали рециркуляции на случай, если придется герметизироваться, неиспользованными остались и огромные запасы кислорода. Круг жизнеобеспечения был подключен к трем артезианским скважинам большой глубины. По словам инженеров, аварийные гравиреакторы также выглядели исправными, и запустить их можно было в любой момент.

В свете этих открытий давняя гибель охранного дивизиона выглядела загадкой, но заниматься подобными вопросами Виктору было совершенно не с руки, особенно сейчас. Он уже распорядился, чтобы все основные блоки аппаратуры дальней связи, включая резервные модуляторы, перенесли на девять этажей вниз и включили не только в действующую энергоцентраль, а еще и в древнюю аварийную сеть, которая могла быть запитана от спящих реакторов. Реакторов было несколько, и если энергорота легиона все же погибнет, то хоть два из них запустятся наверняка – в Империи строили очень долговечную технику, время над ней почти не властно.

Виктор не сразу заметил, как сумерки оборвались густой синей тьмой за окнами. Он размял плечи, вырубил свой инфор и, набросив на плечи кожанку, вышел из штаба. Вечер ударил в лицо сильным холодным ветром. Генерал задрал голову в небо и стоял так несколько минут, словно там, в узорах незнакомого ему рисунка созвездий, он мог разглядеть колонну приближающегося противника.

Обойдя полукруглый блок офицерской кантины, он прошел по бетонной дорожке к зданию госпиталя. Над входом горели положенные по уставу фонари. Госпиталь разместили не в своем, привозном блоке – тот даже не собирали, – а в древнем опорном пункте, больше похожем на громадный керамокомпозитный надолб. Под госпиталь он был оборудован еще предшественниками «Мастерфокса», в основном из-за того, что в нем не только работали все коммуникации (большое дело – подключить насосы!), а еще и имелся прямой «спуск» в подземелья.

Ланкастер позвонил, и двери тотчас же распахнулись. Перед ним стоял дежурный лейтенант в белом комбинезоне и шапочке. Знаки различия и змеи Эскулапа на воротнике были вышиты серебристой нитью.

– Чечель на месте? – спросил Ланкастер, проходя в приемный покой.

– Никак нет, – отрапортовал дежурный. – В кантине. Прикажете вызвать?

– Не надо. Проводи меня к Рауфу. Как его дела?

– Состояние полностью стабилизировано, регенерационные процессы в норме, Си-реакций не наблюдается. Скоро встанет на ноги.

Лейтенант провел его в бокс. Рауф полулежал на высокой койке, сунув под спину несколько подушек, и читал книгу в темно-красном переплете. Услышав щелчок герметической двери бокса, он встрепенулся.

– Вы, командир?..

Ланкастер сделал знак лейтенанту удалиться и придвинул к койке сверкающий белизной стул.

– Как ты? – спросил он.

– А как может быть? – улыбнулся в ответ начштаба. – Нормально. Селезенка растет как на дрожжах. С башкой тоже вроде порядок. Говорят, скоро разрешат вставать. Пока… – он откинул левой рукой край одеяла и продемонстрировал генералу жгут трубок и волноводов, торчащий из его бока. – Пока я вроде робота. А что у вас там? Сегодня заходил Моня, говорил, что вы завели дружбу с каким-то кузнецом, который якобы может вывести нас на этих?..

– Эти скоро нас треснут, – криво усмехнулся Ланкастер. – Но сперва я выясню, кто они такие. Колдуна я возьму завтра. Пусть пока побродит.

– Если они треснут, то дело плохо, – Рауф положил свою книгу на прикроватный столик и уселся поудобнее. – Против десанта мы не выстоим. Почему вы не хотите докладывать наверх?

– А что докладывать, Раф? Или ты сам не представляешь ситуацию? К тому же выяснились еще кое-какие подробности. Оказывается, мы здесь не просто так. За нас, знаешь ли, было заплачено.

– Я так и предполагал.

– Наши предположения теперь до жопы. Я уверен, что мы выясним, кто тут у нас расселся, и тогда уже и доложим.

– Может, надо было выяснять сразу?

Ланкастер закусил губу.

– Знаешь, я слишком боюсь показаться сумасшедшим, – признался он после долгого молчания. – Какой-то подвох виделся мне тут с самого начала. Я… понимаешь, я не хотел демонстрировать свои сомнения. Сомнения, страхи, называй как угодно. Командир, который дергается туда-сюда, никому не нужен. Ты же помнишь, какой я был – даже если я в чем-то и сомневался, то вы об этом и не догадывались.

– Догадывались, – тихо произнес Рауф.

– Вот как, – хмыкнул Ланкастер. – Все это время?

– Если вы имеете в виду войну – конечно, нет. Но перед Виолой… первым заметил Моня, потом уже я.

– И вы болтали об этом у меня за спиной, как старые бабы?

– Командир, но вы-то никогда не отличались излишней разговорчивостью. Во многих случаях мы до последнего не знали, куда идем и что нас там ждет. А спрашивать… – Рауф дернул плечом, – мы не считали себя бабами.

– Прости. Я совсем не это имел в виду.

– Ничего. Не думайте, что мы не верим вам. Как раз наоборот. Знаете, Моня как-то раз сказал мне, что рядом с вами ему воевать не страшно. А вообще он, по его словам, трус. Смешно, нет?

– Не очень. Если б у нас было побольше таких трусов, как Моня… Я, наверное, и в самом деле виноват перед всеми вами, Раф. Я действительно не хотел, чтобы вы видели мои сомнения. У каждого человека бывают минуты неуверенности, но командир не может себе позволить, чтобы его неуверенность увидели подчиненные.

– Значит, вы сознательно лишали себя человечности.

– Я никогда не был жестоким.

– Я не о том. Вы часто повторяли, что в мире не бывает ничего абсолютного, я сами пытались выглядеть абсолютом. Разумеется, мы все благодарны вам за то, что под вашим командованием большинство из всех нас благополучно пережили эту чертову войну, да, за что мы выжили, и вообще за наш процент потерь, ниже, кажется, ни у кого и не было, но… Вы всегда были отстраненным, ну, словно у вас есть не только задачи легиона, а еще и какие-то свои, собственные, и в них вы нас не посвящали. Так и сейчас. Почему вы не вцепились в кузнеца сразу, если он знал, где этот странный колдун?

– Потому что я попытался дать себе слово… – Ланкастер встал со стула, на его губах появилась горькая полуулыбка. – Слово стать человеком. Выздоравливай, Раф. Может, я приду еще завтра.

Он вышел из госпиталя со странным чувством какой-то потери. Может, потери иллюзий… нет, Ланкастер не думал, что его офицеры, рядом с которыми он прошагал все военные дороги, перестали в него верить. Он не боялся, что они отдаляются от него, в конце концов война давно позади, и того странного братства, что держало их вместе, уже не вернуть. Ему казалось, что сам он, легион-генерал Виктор Ланкастер совершает сейчас некую ошибку, наполненную глухим, молчаливым фатализмом.

«У меня нет пути вперед, – подумал он, медленно шагая по дорожке и слушая, как бетон отзывается мягким рифленым подошвам его сапог, – но и назад тоже. Я словно бы застрял, как муха в янтаре. Я существую, но это иллюзия, потому что на самом деле это мир крутится вокруг меня, а сам я навеки замер, закованный в своем ужасе… ужасе чего? Ужасе ошибки? Ужасе оказаться слабее, чем я есть?»

На шее у него заверещал коннектер.

– Господин генерал, – выдохнул ему в ухо Томор, – над горами какие-то вихревые электромагнитные аномалии.

– Над горами? То есть в атмосфере?

– Да, именно так. И мне кажется, я раскусил, где эпицентр.

– Сейчас я буду в БИЦе, передайте картинку туда.

В центре дежурил Кертес. При появлении командира он вскочил, коротко отрапортовал и добавил:

– Только что все закончилось. Буквально полминуты назад.

– Картинка есть? – спросил Ланкастер, усаживаясь в свое кресло.

– Да, Томор прислал. Вы знаете, она, кажется, как раз там, где обитает этот ваш кузнец. Точнее, чуть к востоку, но эпицентр, по реконструкции Томора, совсем близко.

– Дайте мне его… да, Антал. Я уже здесь, в БИЦе. Что-то я смотрю на ваш натюрморт и не совсем понимаю, что там к чему. Почему две спирали? Два излучателя?

Томор шумно поскреб небритый подбородок.

– Один, господин генерал, но «стреляет» он как бы восьмеркой. Вообще… мне кажется, что это была какая-то настройка аппаратуры. Боюсь, что это у них приводной маяк.

– Маяк для десанта?! Мы что, будем воевать с младенцами? Кстати, ваши сканеры на это безобразие не реагировали?

– В том-то и дело, что нет. Должен признаться, господин генерал, мне это все не нравится. Я отдал приказ на круглосуточное обшаривание системы, но ведь планета, как вы понимаете, крутится, а мобильных средств наблюдения у меня нет… Если бы были, я отправил бы хоть один «глаз» на дневную сторону, но у меня его просто нет!

Ланкастер звонко щелкнул пальцами.

– Кертес, – повернулся он к заместителю начальника штаба, – надо готовить приказ на оборону. Вызывай всех командиров дивизионов, будем нарезать им огневые сектора. Самое хреновое сейчас то, что поставить четкую задачу не удастся, ты понимаешь? Мы не знаем даже, с кем нам придется драться, не говоря уже об их возможной тактике. Значит, будем импровизировать по месту. Сейчас главное – оформить приказ так, чтобы каждый знал свой сектор ответственности, иначе начнется хаос.

– Вы все же думаете, что?.. – округлил глаза Кертес. – Уже сейчас?..

– Нет, но потом может быть поздно.

Глава 7.

1.

…Он сорвался с постели, мельком глянув на хронометр – о дьявол, еще два часа спать можно, – и схватил лежащий на столике коннектер. Первой мыслью, сверкнувшей в голове было удивление: если уже началось, почему никто не подал общую тревогу?! Все наряды, и в БИЦе в том числе, удвоены еще с полуночи…

– Командир, – это был Кертес, – по-видимому, сбита машина Эрики Бонго.

– Когда?!

– Разумеется, только что, – Томор вел их с самого вылета. Сорок секунд назад они поднялись в воздух из восточной части квадрата Е-48, и на двадцать второй секунде полета исчезли с монитора. Связи с ними нет ни по одному аварийному каналу. Это еще не все. Там, в Е-45, опять появилась спираль, но только одна, и, так сказать, локальная.

– Шестую штурмовую роту дивизиона А – к вылету. Поднять Чечеля и Хуберта. Срок вылета – три минуты, – Ланкастер уже натягивал броню. – Пусть парни из оперативного отдела еще до рассвета приведут в порядок всю возможную документацию, а ты подготовь варианты доклада на базу по поводу обнаружения диверсионных сил неопознанного противника. Хотя сдается мне, что сейчас я кого-то все-таки опознаю…

– В отчете указывать наличие отдельной группы средств дальнего наведения? – деловито уточнил Кертес.

– Придумаешь что-нибудь такое… запутанное!

За окном негромко взвыли двигатели командирского катера, уже поднятого из подземелья на стартовую пятку. Ланкастер бросил на него короткий взгляд и, схватив в охапку не надетые еще элементы снаряжения, выбежал из своих апартаментов. К катеру мчались Чечель и помощник начальника разведки флаг-майор Хуберт – один со стороны госпиталя, другой из подземного офицерского общежития.

– Что там за черт? – выкрикнул Чечель, затягивая на себе пояс с энергосистемой, – Я так спешил, что ничего толком не понял. Кого опять сбили?

– Эту специалистку хренову, Эрику! – ответил Ланкастер и нахлобучил тяжелый наплечник. – И как раз неподалеку от моего друга Беймаа.

– Ты думаешь, это он, сучий сын, развлекается? – Чечеля едва не перекосило от бешенства.

– Вряд ли. Поехали! Там наши загадочные «духи» пробуют какой-то привод, поэтому связи нет вообще, но где она грохнулась, известно точно.

Чечель сплюнул и, не надевая пока шлем, запрыгнул в кабину катера. Вслед за ним уселся Хуберт, последним – Виктор, и едва он умостил задницу в трансформируемом боевом кресле, Моня тут же дернул машину вверх.

– Шестая рота, внимание! – вызвал Ланкастер свой маленький отряд. – Сейчас мы придем на место, и вам придется попрыгать по горам. Что искать – пока не понятно, но скорее всего это должна быть какая-нибудь дырка, вроде вертикальной шахты. Не разбредаться! Командирам отделений разбить людей на тройки. Учтите, возможны проблемы с тактической связью, так что лучше поддерживать визуальный контакт.

– Катер лежит в расселине на склоне горы, – заговорил тем временем Кертес, успевший переориентировать орбитер, – внешних повреждений нет, оба люка распахнуты… в контуре опорной тяги высокая температура… ни людей, ни животных вокруг не видно.

– Черт, надо было постоянно вести этих путешественников орбитером! – выругался Ланкастер. – Что с главным генератором, он не грохнет, когда мы подойдем?

– Панков не может объяснить природу воздействия на контур опорной тяги, но кажется, сбили их вовсе не ракетой, а чем-то другим. Сверху, по крайней мере, никаких повреждений не видно.

– Кертес, ищите дырку! Мне кажется, они не стали бы работать излучателем из-под земли, там слишком много трансурановых возмущений. Хотя, конечно, все может быть… Моня, будь внимательнее.

– Я и так, – прошипел Чечель.

Обе машины – и командирская, и носитель с солдатами, шли на предельной скорости, стараясь держаться как можно ближе к грунту, вылизывая рельеф. Ланкастер смотрел на изображение, передаваемое орбитером: катер и впрямь казался неповрежденным, он лежал, сильно накренясь на левое крыло в узкой, не шире двадцати метров, щели на склоне густо заросшей деревьями горы. От долины, где обитал род почтенного Беймаа, эту гору отделяло по прямой чуть меньше пяти километров.

– Тридцать секунд до цели! – выкрикнул Моня. – Где садиться?

– Ниже по склону, – приказал Ланкастер и повернул свое кресло, готовясь первым выскочить из катера.

Машина коснулась грунта. Первым делом, едва он выбрался наружу, – Моня приземлился в полусотне метров от темного массива леса, на относительно ровной площадке, достаточной для посадки обоих катеров, – Виктор проверил все каналы связи. Все было в порядке.

– Томор, эта хрень еще крутится? – спросил он, используя в качестве ретранслятора орбитер, так ему показалось надежней.

– Встала за десять секунд до вашей посадки, – ответил зенитчик. – Я не могу сказать, вели они вас или нет, нам не совсем понятна природа этого излучения… если это и средство наведения, то оно, по-видимому, создает что-то наподобие информационного поля.

– Час от часу не легче.

Виктор приказал двум взводам занять круговую оборону, а сам, взяв с собой остальные три во главе с ротным командиром, рванул в сторону сбитого катера Эрики и Кэссива Сугивары. На позиции остался так же и Хуберт – за координатора. Пятеро солдат с тесаками шли впереди, прорубаясь, где это было необходимо, через паутину скользких лиан, опутывающих ветви деревьев. Впрочем, во многих случаях заросли удалось обойти – уже через десять минут группа вырвалась из леса и остановилась вблизи лощины, из которой торчал высокий киль сбитого катера.

– Окружить, – приказал Ланкастер. – Не рассеиваться, сохранять постоянный визуальный контакт. При появлении противника брать живьем.

Взводные повторили приказание, и солдаты почти мгновенно рассыпались вдоль лощины – в длину она занимала не более ста метров, поэтому со стороны казалось даже странным, какого черта катер угораздило рухнуть именно в это игольное ушко.

Ланкастер, Чечель и ротный командир Хоменко в сопровождении пяти солдат осторожно спустились вниз. Катер не имел никаких следов внешнего воздействия, корпус выглядел совершенно целым. Оба люка в правом борту были открыты, но света в кабине почему-то не было. Пригнувшись, Ланкастер прошел под задранным в небо крылом и вдруг, не успев еще заглянуть в кабину, резко нагнулся.

– Моня! – крикнул он. – Тут Сугивара…

Чечель мгновенно оказался возле командира. Втроем с подоспевшим на помощь Хоменко они осторожно вытащили из-под пузыря правого крыльевого нагнетателя безжизненное тело в черном. Ниже, за телом обнаружился и никем не тронутый излучатель майора. Чечель снял с него шлем и вдруг заматерился, поспешно расстегивая сумку первой помощи у себя на боку.

– Он жив? – недоуменно спросил Ланкастер.

– Наплечник надо было одевать! – отозвался Моня. – Ему врезали сзади по шее и бросили.

– А почему не отзывался его шлем?

– Да потому, что у него свой аварийный канал, а мой, врачебный настроен только на наших, как и ваш, командирский. Помогите-ка мне его посадить. Сейчас я его немножко оживлю…

Пока Чечель возился с раненым, Ланкастер доложил о нем на базу и полез в кабину. Ответ на вопрос, почему нет энергии, он решил не искать – полезешь в щит, так еще генератор, чего доброго, грохнет, поэтому лучше было воспользоваться собственным прожектором на шлеме. Виктор внимательно осмотрел все четыре кресла, пол и даже потолок, но нигде, ни одной панели не обнаружил крови…

– Гм, – скривился он, вылезая. – Ну что, Моня, как он там?

– Вроде уже стабилизировался… Сугивара! Майор Сугивара, вы меня слышите? Да что это он так долго…

Раненый зашевелился. Едва раскрыв глаза, он дернул головой, едва не ударившись он борт катера. Чечель достал еще один инъектор и приложил его к шее Сугивары.

– Ну, что вы, наконец?

– Это вы… – почти шепотом произнес Сугивара. – Вот черт… хорошо он меня приложил…

– Рассказывайте, быстро, – наклонился над ним Ланкастер, вытаскивая флягу с коньяком. – Что произошло? Где Эрика?

– Мы были в деревне недалеко отсюда, – голос майора окреп, – на сборище каких-то вождей. О чем они там толковали, я особо и не понял, несмотря на транслинг. По-моему, разговор шел о каких-то духах и талисманах. На меня они вообще не смотрели, зато все время посматривали на Эрику. А она… там пришел какой-то колдун, что ли, ну, в общем, она все время шепталась с ним, потом сказала, что нам нужно слетать к нему на хутор. Это совсем рядом, там река еще течет, я помню… Едва мы приземлились и вылезли – все трое, из землянки выскочили пятеро с излучателями, и Эрика закричала мне, чтобы я улетал. Я даже не успел схватить излучатель, как меня огрели по затылку, а из землянки появился какой-то жук.

– Жук? – не понял Ланкастер. – Да вы выпейте, не стесняйтесь. Какой жук? Какая-то подземная мерзость?

– Нет, по-моему, это был робот. Я выстрелил в него, уже на бегу, те, с излучателями, начали палить в меня, а Эрика уже исчезла – похоже, ее утащил этот самый колдун… там все вообще очень непонятно, я немногое успел заметить… темно было, и только два факела горели…

– Какого дьявола вы не надели шлем?! – рявкнул Ланкастер.

– Она была против, господин генерал! Она сказала, что не следует появляться перед вождями в снаряжении.

– Она сказала!.. Куда они ее утащили?

– Я не знаю, господин генерал… но там что-то не то происходит… едва я отлетел на несколько километров, у катера как будто вырубился главный генератор. Хорошо, хоть высота была маленькая, я упал, и… дальше не помню.

Ланкастер ударил кулаком в бронеперчатке по борту катера и выматерился.

– Моня, надо лететь к Беймаа. Он хорошо знает обиталище Анната – ясно, что именно этот колдун заманил Эрику в ловушку. Вопрос, только, зачем?.. и понятно, что он сейчас в контакте с этими… этими…

– Жуками, – резюмировал Чечель, вставая на ноги. – Хоменко, прикажите своим людям тащить майора Сугивару! Идемте, командир, скоро начнется рассвет. Что-то мне и самому не по себе стало…

Когда два катера замерли над зеленой долиной рода Беймаа, небо на востоке начало светлеть. Ланкастер приказал Моне сесть поближе к жилым постройкам, но будить старого кузнеца не пришлось – услышав шум моторов, он сам выскочил из двухэтажного домика с зеленой, покрытой толстым дерном крышей. Старейшина был в одном халате на меховом подбое, на его лице читалась растерянность. Приблизившись, Ланкастер сделал успокаивающий жест:

– Я не стал бы будить тебя, кузнец, но случилась беда. Оденься во что-нибудь подобающее, и летим. Твой друг Аннат готовится совершить великое зло. Пришла пора спасать свой народ, Беймаа.

– Я?.. на этом? – и указав рукой на черную махину катера, старейшина закашлялся от ужаса.

– Спеши! – приказал Виктор. – Большая беда может придти на твой порог!

Размахивая руками и путаясь в полах своего халата, кузнец помчался обратно в дом. Оттуда он выскочил буквально через минуту, завязывая на ходу шнурки короткой куртки. Теперь уже на нем были кожаные штаны и крепкие по виду мягкие сапоги до колена.

– Я готов, господин! – еще издали завопил он. – Я уже готов!

Ланкастер ободряюще хлопнул его по плечу и помог забраться в кабину катера. Когда Беймаа усадили в высокое кресло наблюдателя, и перед самым его лицом вспыхнул многоцветный виртуальный дисплей с картой, старик часто заморгал, вцепился руками в ворот куртки и решил было потерять сознание, но Виктор быстро поднес к его губам заветную флягу.

– Ты узнаешь местность? – спросил он.

– Похоже, господин, – залепетал кузнец. – Вот это – гора Уйдур, а здесь начало реки, которая мимо Желтого перевала.

– Аннат живет здесь? – Ланкастер ткнул пальцем в несколько квадратиков возле синей ленточки реки.

– Нет, господин, это летний поселок рыбаков. Аннат построил свой «вассад» вот здесь, чуть выше по течению. У него там дом, лабазы, где он сушит травы, а выбрал он это место потому, что рядом с рекой большая пещера… говорят, ее прорыли Старые, но кто знает?

– Моня, вперед! – скомандовал Виктор. – Хоменко, внимание! Мы заходим ниже по реке, вы возьмете на полкилометра вверх. Если в нас начнут палить, будете выбрасываться по гравиколодцу.

– Понял, – отозвался из второй машины десантник. – Если я кого-то увижу, далеко они у меня не убегут.

– Не сомневаюсь, – хмыкнул Ланкастер.

Впрочем, помощь солдат Хоменко не понадобилась. Из узкого, словно башня, бревенчатого строения на шум выбежали трое невооруженных охотников, да так и застыли, словно в ступоре, глядя на несущуюся прямо в лицо остроносую черную птицу – Ланкастер выпрыгнул из люка еще до того, как Моня нашел, где сесть и мгновенно сбил с ног двоих, а третий, закрыв руками голову, свалился на влажную землю сам.

– Где колдун Аннат и колдунья безбородых?! – заревел Ланкастер, вспомнив искусство подачи строевых команд. – Где-е?!

Из приземлившейся машины уже выскочил Чечель, а сверху по течению, как и было приказано, шустро бежали десятка три солдат – остальных Хоменко решил придержать в резерве. Тот охотник, что свалился, закрываясь от черного ужаса, пискляво запищал, старясь, кажется, врыться физиономией в глинистый грунт:

– Крылатый вкусил колдовских трав и ждет прибытия духов освобождения, а его добыча возлежит с ним…

– Где? – еще ужаснее взрыкнул Виктор и подбодрил охотника легким пинком по ребрам.

– Там, – несчастный извернулся, как червяк, стремясь указать жуткому демону направление, и в то же время отчаянно не желая видеть его обличье.

Ланкастер бросил взгляд на круглую глиняную хижину с острой соломенной крышей, и махнул рукой солдатам:

– Поглядите, что там.

Через минуту солдаты выволокли из хижины седого, тощего как спица деда с невероятной длины бакенбардами, завернутого в вонючие разноцветные тряпки. Дед слабо вращал белыми глазами и что-то попискивал. Изо рта у него капала слюна.

– Командир, – озабоченно нахмурился Хоменко. – Она там, живая, но…

– Что – но?

– Да похоже, что тетка накидалась грибочков на пару с этим иллюзионистом. Глаза, по крайней мере, у нее совершенно такие же. И еще… там, за халабудой этой, что-то непонятное. Идемте, я не решился это трогать без вас.

Ланкастер зашагал следом за офицером. Обойдя хижину, он остановился.

– Вот, – сказал Хоменко, – и следы свежего лучевого поражения, видите?

– М-да, – протянул Виктор, осторожно нагибаясь.

На присыпанной прелыми листьями земле перед ним лежал, раскинув в стороны четыре пары тонких полупрозрачных ножек, вытянутый серый предмет метра в полтора длиной, действительно похожий на жука. В его передней (передней ли?) части находилось утолщение из мутного зеленоватого пластика, внутри которого угадывались очертания то ли головы живого существа, то ли какого-то агрегата. Сразу за этой «головой» загадочный механизм был пробит навылет, под его брюхом уже успела застыть большая желтая лужа. Ланкастер сел на корточки, вытащил из ножен тесак и поковырял им нижнюю часть головного узла. Тесак взрезал неподатливый зеленый пластик, и «голова» вдруг снялась с «тела», обнажив уродливую густо-желтую головку, принадлежавшую, несомненно, живому существу. Точнее, еще недавно живому. В нос Виктору ударил сильный сладковатый запах.

– Так вот вы какие, – проговорил он.

– Ч-черт, а! – Хоменко непроизвольно отшатнулся. – Кто это, командир?

– По-моему, перед нами типичный представитель расы джеров, – медленно ответил Ланкастер, разглядывая навеки застывшие огромные глаза без зрачков цвета темного золота, крохотный рот и две пары белесых усиков, уложенные вокруг головы инопланетянина. – Тоже гуманоидные, хотя, как видишь, довольно странные на наш взгляд. Впрочем, передних конечностей у него, кажется, шесть.

– Но он явно передвигался в этом своем скафандре горизонтально, – не согласился Хоменко. – Какой же он гуманоид?

– Если я что-то еще понимаю, так это не скафандр. Это индивидуальная транспортная машина, потому что кто-то говорил уже, что они родились на планете с очень низкой тяжестью. А передвигался он действительно в горизонтальном положении. Это и есть тот «жук», которого подстрелил Сугивара. Но почему, черт возьми, он был здесь один? Идем, я надеюсь, Моня приведет этих грибников в порядок: колдун должен знать.

– Лучше я на всякий случай отстрелю ему черепушку, – предложил Хоменко, подозрительно пнув ногой джера.

– В нем и так приличная дырка, – махнул рукой Ланкастер. – Нет, он, безусловно, мертв. Хочешь, оставь пару солдат в качестве почетного караула…

Эрику уже вытащили из хижины, и сейчас она лежала на полевых носилках рядом с отчего-то икающим Аннатом. Моня, матерясь сквозь зубы, складывал бокс первой помощи.

– Две добрые интоксикации, – объяснил он. – Хорошо хоть, органического происхождения. Ничего, сейчас они вернутся в наш светлый мир… гораздо хуже то, что этого колдуна совершенно бесполезно «прокачивать», у него в голове три мешка дури в бульоне из перманентных галлюцинаций.

– Поэтому я и взял Беймаа. Где он, кстати?

– Пока сидит в катере, боится высовываться. А что там, за этой парашей? Хоменко что-то нашел?

– Там дохлый джер, – пожал плечами Виктор. – Сходи, полюбуйся.

– К-кто-о?! – Чечель аж зашатался от изумления.

– Джер, насколько я понимаю. Маленький, желтенький, с кучей ножек. Или ты слышал про них что-то другое?

– По-моему, про них вообще мало кто слышал… но если желтый и несколько пар добавочных конечностей, то действительно джер. Черт, ты подумай, – Моня вытащил сигарету и нервно закурил, – а мы ведь о них и вправду ничего не знаем. Значит, это они? Но что ж это будет? Неужели опять война?..

– Войны, может, и не будет, – мрачно выдохнул Ланкастер. – А вот небольшой погром, по-видимому, да.

2.

Беймаа беседовал с Аннатом долго. Над двумя горными вершинами на востоке, похожими отсюда на кривоватое седло, уже появилось солнце, а они все сидели рядом друг с другом, периодически принимаясь размахивать руками. Несколько раз у колдуна опять летела изо рта пена, но он быстро успокаивался. Со слов Эрики Ланкастер уже понял, что Аннат хотел зачем-то скормить ее джерам, но после того, как Сугивара уложил их посыльного, – а мертвец за хижиной колдуна был именно посыльным, осуществлявшим связь с подземным центром, – Аннат просто накачал ее грибным бульоном, выпил пару стаканов сам и улегся ждать, когда его новые друзья забеспокоятся по поводу долгого отсутствия своего коллеги и полезут на поверхность. Эрике было плохо, несмотря на все препараты Мони последствия галлюциногенного супчика пока не проходили, и ее пришлось положить в десантном катере. Переправлять женщину на базу Ланкастер не спешил, она могла еще понадобиться в разговоре с колдуном.

Наконец Беймаа и Аннат пришли к какому-то консенсусу. Кузнец встал и, растирая колени, доковылял до Виктора, сидевшего на берегу речки в грубом плетеном кресле из местной лозы.

– Он готов говорить с вами, господин, – заявил Беймаа с вымученной улыбкой. – Он согласился рассказать вам, где и как встретил желтых духов, которые научили его искусству настоящего полета.

– Что ты имеешь в виду, говоря о полете? – нахмурился Ланкастер.

– Мне кажется, желтые духи помутили его разум, господин.

Ланкастер понимающе кивнул и поднялся.

– Хорошо, идем со мной. Ты поможешь мне говорить с колдуном. Моня, – позвал он, – тащи-ка сюда Эрику, пора браться за дело.

Чечель помог офицеру по контактам выбраться из катера и усадил ее на толстое бревно напротив нахохленного, но, по-видимому, все еще самоуверенного колдуна – тот восседал на чурбаке, украшенном какими-то злобными желтыми рожами по окружности. Сам Ланкастер сел в принесенное солдатом кресло, а Беймаа пристроился на таком же старом пне, только без портретов.

– Итак, колдун, расскажи мне, как ты познакомился с твоими многорукими приятелями из старых подземелий?

Услышав его голос у себя в голове, Аннат не испугался, из чего Виктор сделал вывод, что и джеры, конечно же, общались с ним при помощи ментального транслинга, похожего по конструкции на человеческий.

– Я встретил могучих золотых духов в тот день, когда богиня Лун послала мне знак: я нашел очень редкий гриб, могущий убивать, но способный дать человеку настоящее чувство полета. Я спустился в старый колодец Сургаан, и увидел их сразу – они руководили своими хитроумными железными слугами, которые рыли в Большом Зале Суригатта землю, чтобы найти воду.

– Ты там бывал? – Ланкастер резко повернулся к Беймаа.

Тот усиленно задергал головой.

– Только один раз, господин, еще когда мальчишкой готовился к посвящению. Тогда я мало чего боялся, господин, не то, что теперь. Старики говорили, что это место священное, а потому очень опасное: туда ходят только колдуны, а простым охотникам в зале Суригатта делать нечего.

– Хорошо, пусть теперь говорит колдун. Ты испугался их?

– Испугался? – Аннат потеребил свои бакенбарды, причем обеими руками сразу. – А почему же я должен был испугаться золотых духов с железными слугами, если в своих странствиях я встречал самые ужасные порождения всех Трех Миров? Они просили меня показать, где еще можно искать воду, – я не отказал им. Они искали выход к воздуху, и я указал им старый колодец, ведущий наверх, к древнему святилищу племени Умм. Они только разобрали немного камни, которыми древние колдуны закрывали вход в колодец, и теперь у них было вдосталь воздуха. А потом золотые духи научили меня истинному полету через Врата Трех Миров.

– Что этот говнюк имеет в виду? Какие врата? – спросил Ланкастер, наклонившись к Эрике. – Это какая-то разновидность бреда? Последствия грибов?

– Он употребляет не только грибы, – тихо ответила женщина. – При помощи разных местных трав и, я так полагаю, крупного самородка сплита он впадает в очень своеобразный транс. О подобных вещах мы знаем совсем мало, это тонкий мир…

Ланкастер понимающе кивнул. О тонких мирах он и сам любил поболтать, особенно после второй бутылки рому. Он взял в руку свой шлем и произнес:

– Хуберт, немедленно связаться с базой, пусть орбитер смотрит на район этого, черт, «эпицентра» передачи, как его Томор назвал, и ищет нечто похожее на заваленные камнями колодцы, с которыми мы уже сталкивались, помнишь? Не думаю, чтобы их тут было уж очень много, а разглядеть их нетрудно.

– Типа тех, из которых выскочили аборигены? – быстро уточнил Хуберт.

– Да. Как только найдут, сразу отправишь туда два взвода солдат. Хорошо же, колдун, – теперь он говорил, глядя на Анната, – и что, могучие золотые духи катали тебя по небу на своих железных птицах?

– У них нет железных птиц, – с усмешкой отвечал тот. – Они им не нужны. Их слишком мало, и они пришли сквозь Врата только для того, чтобы крикнуть в наше небо своим собратьям, затерявшимся среди звезд.

– Он не лжет, – шепотом сказала Эрика. – Это последствия недавнего транса, я его уже видела в таком состоянии. Он сейчас может рассказать вам все, что знает, так что давите на него, как можете.

– А духи сообщили тебе, что случится после того, как они докричатся до своих братьев?

– А разве человек кричит только для того, чтобы что-то случилось? – парировал Аннат.

«Философ, на хрен, – подумал Ланкастер, ощущая, как растет раздражение – ему уже хотелось взять этого грибоеда за цыплячью шею и, размахнувшись как следует, шмякнуть о склон ближайшей горы. – Я тебе покажу философию!»

– Это они подговорили тебя устроить налет на безбородых, используя птиц? Или ты сам додумался?

– Однажды я усомнился в их могуществе, – хитро улыбнулся Аннат, – и тогда духи, не желая терять моего расположения, предложили мне способ убедиться, что они и вправду так сильны, как говорят о себе. Я рассказал им о том, что охотники любят совершать короткие набеги на безбородых, пришедших со звезд, когда те роются в земле, и сперва они точно сообщали мне место, куда прилетели на своих птицах твои друзья-землеройки, а потом предложили набег при помощи птиц, пообещав, что если охотники точно выполнят их условия, то безбородые ослепнут.

– Слышал бы его Скотт, – коротко вздохнул Ланкастер. – То-то я еще поражался, как эти мерзавцы научились так быстро находить геологические партии… но ты, колдун, говори дальше. Расскажи мне, ты видел всех духов, или где-то здесь, в горах, есть еще?

– Нет, иначе я бы знал. Их мало, всего двенадцать, потому что они смогли открыть только Малые Врата, а сквозь них может пройти лишь несколько сущностей за раз, потом приходится искать Врата снова. Но они не оставляют надежды открыть Врата Ливней, и тогда к нам придут тысячи их собратьев.

– Они придут, чтобы уничтожить твой народ.

Ланкастер произнес последнюю фразу со спокойной уверенностью, и Аннат неожиданно задумался. Его рот шевелился, то прорисовывая скептическую улыбку, то, наоборот, демонстрируя глубокую озабоченность.

– То же самое говорит мне Беймаа, – заметил он спустя некоторое время. – Но почему я должен верить вам – ему и тебе?

– Потому что мы с тобой одного рода. И золотые духи, прячущиеся в горе, хотят нанести удар по моим сородичам, странствующим среди звезд. Но нам они не могут причинить большого вреда, поэтому они убьют всех вас, зная, что мы всегда страдаем, когда гибнут наши братья.

– Я готов поверить в то, что у нас общая кровь, – легко согласился Аннат, – а духи – действительно чужие мне. Но почему тогда они отнеслись ко мне ласково и дали мне волшебные зелья, с помощью которых я стал летать в удивительных, новых мирах? Почему они не убили меня сразу? Где же правда в твоих словах, о Черный Воин?

– Я могу только догадываться об этом, колдун. Возможно, они поступили так потому, что хотели как можно больше навредить нам руками твоих собратьев-охотников. Теперь, однако, это уже не очень важно. Мы должны убить их, а ты должен спасти свой народ.

– Вы хотите, чтобы я провел вас в зал Суригатта? Но это может сделать и Беймаа, раз он подпевает твоим песням.

– Беймаа тоже придется помогать нам спасти вас. Тысячи собратьев золотых духов придут в этот мир независимо от того, убьем мы этих лазутчиков или нет. Но если мы все же убьем их и уничтожим их железных слуг, сделать это будет намного тяжелее. Ты же должен будешь убедить вождей собрать всех, кого только можно, и увести людей вниз, в подземелья. Люди пробудут там недолго, меньше одного дня, потом можно будет выходить. Но если этого не сделать, погибнут невинные…

Аннат снова погрузился в тяжелые размышления. По его виду было понятно, что он и сам подозревал – с духами, вдруг объявившимися в сердце гор, дело действительно не так уж чисто. Убежденные речи Беймаа, которого он, видимо, уважал, и аргументы Ланкастера поставили его перед нелегким выбором.

– Обнаружен колодец со следами недавней разборки каменного кургана, – доложил вдруг Хуберт. – Шесть километров юго-юго-запад, почти точно совпадает с точкой, обозначенной Томором.

– Немедленно людей туда. – Ланкастер на секунду прикусил губу. – Пусть здесь останутся два взвода, остальные с Хоменко – туда. Катер посадить в зоне прямой видимости, взять на прицел и никого оттуда не выпускать.

Несколько секунд спустя десантный носитель завел двигатели. Ланкастер посмотрел, как в его нутре исчезают солдаты в черном, и подумал, что джеры, конечно, вряд ли будут бежать через колодец излучателя, но застраховаться все же необходимо.

– Хуберт, пусть Кертес готовит доклад на базу, – приказал он, поднимаясь на ноги. – Идем, Аннат. Я вижу, ты уже все решил для себя…

И колдун, вздохнув, покорно развел руками.

Ланкастер отобрал восемь самых низкорослых солдат, приказав остальным отдать им свои резервные энергопатроны и воду. Хуберт, пилоты командирского катера и двое взводных, а также все остальные десантники, остались на поверхности. Моня, вздохнув, проверил боеприпасы и прожектор на шлеме:

– Никак не думал, что все-таки придется…

– Там может быть плазма, – тихо ответил ему Ланкастер. – Если запихнуть через колодец подрывной заряд… ты знаешь, что будет?

– Нет, – скривился начмед. – И никто, собственно, не знает.

Глянув на долговязую, кажущуюся широкой из-за наплечника, фигуру командира, Чечель поймал себя на мысли, что уж он точно не может сказать, каким образом тому удается так легко подчинять людей своей воле. Да не просто подчинять, а заставлять их идти следом за собой – с верой и гордостью. Хотя, легко ли?..

Аннат повел их маленький отряд за хижину, левее которой обнаружилась узкая едва заметная в высокой жесткой траве дорожка, когда-то выложенная неровными каменными плитками. Вскоре дорожка свернула к реке, и тут колдун остановился.

– Вот, – просто сказал он, указывая рукой на большой куст с шипами на концах веток. – Самый короткий путь к зал, где поселились золотые духи. Идемте, этот рукав не будет долгим.

И он нырнул под куст. Последовав за ним, Ланкастер увидел наконец довольно узкую темную дыру в каменистом склоне холма.

«Только бы не ползком, – подумал Моня, на секунду ощутив, как похолодела спина, – с нашим ростом лазать по пещерам немыслимо, честное слово!»

Командир, однако, без особого труда пролез в горло подземелья, за ним в темном провале исчезли один за другим и солдаты. Моня пошел замыкающим.

Ход, к удивлению Виктора оказался довольно широким, он мог идти по нему, лишь слегка пригибая голову. Под ногами похрустывали мелкие камешки. Стены и свод, похоже, были обработаны чьими-то трудолюбивыми руками – постепенно уходящая вниз нора имела чуточку искусственный вид. Вероятно, в прошлые столетия здесь поработали целые поколения землекопов, расширявших естественные пещеры, чтобы иметь защиту на случай неожиданного нападения крупных хищников.

– Аннат, а зачем тебе понадобилась Эрика? – спросил Ланкастер у семенящего в авангарде колонны старца.

И в этот миг неожиданно «погас» его сканер.

– Командир! Господин полковник!

Томор с трудом раскрыл глаза – выспаться последнее время не удавалось категорически, голова просто гудела, и час назад он рухнул прямо у себя в кабинете, даже не снимая сапог, благо старинный кожаный диван легко чистился, – над ним стоял дежурный адъютант с расширенными от ужаса глазами. Одного взгляда на него Томору хватило, чтобы мгновенно сбросить с себя сон и вскочить на ноги.

– Господин полковник, засечка!

Дежурный был совсем еще молод, войну он застал в мундирчике кадета-младшекурсника, и настоящего страха ему испытывать, пожалуй, не доводилось.

– Сколько? – резко спросил Томор, хватая со спинки стула свой темно-зеленый китель.

– Пока трудно сказать, они идут плотным роем, мы взяли их на пределе разрешения, за орбитой десятой планеты… тип не определяется…

– Понятно, понятно, – скороговоркой перебил его полковник, вылетая из кабинета.

Его КП располагался на минус третьем этаже базы, в бывшем зале боевого управления второго уровня энергосистемы. Вся аппаратура была достаточно компактна и в зале почти ничего не перестраивали, просто установили блоки мониторинга и вычислительные узлы. Сейчас под сводчатым синим потолком плескался давно забытый шум. Войдя – точнее, вбежав, – Томор привычно оценил обстановку и коротко дернул шеей, что означало удовлетворение. Большинство его людей были тертыми ветеранами, четко знающими свое место и способными работать по цели без командира. В линейной координации они уже давно не нуждались.

– Обстановка! – потребовал Томор, плюхнувшись в свое кресло на небольшом возвышении посреди зала.

– Дистанция четыре и семь, скорость роя 0,9L, динамика сокращения нестабильна, тормозят как будто рывками, курс пока в обгон нас… – четко отбарабанил начальник штаба, – типаж не идентифицируется. Количество неясно, но судя по тому, что уже видно, не менее ста единиц разных массо-габаритных категорий.

– Идут плотным роем… – задумчиво произнес Томор. – Да-а, интересные ребята. Если они и дальше будут так шпарить, то очень скоро мы научим их жить.

– Господин полковник, на линии… – начальник связи взволнованно прикусил губу и воздел к потолку толстый сосископодобный палец с дутым платиновым перстнем.

– Кто? – не сразу понял Кертес. – Крыло? Что ты мне бормочешь?

– Эс-бе, – хрипло сообщил связист и сделал огромные глаза.

– О, боже, – Кертес почувствовал, как на лбу выступил пот. – Какой канал?

– Третий, – все так же сипло буркнул начсвязи.

Кертес прерывисто вздохнул и положил палец на нужный сенсор. Сидящие вокруг него офицеры тревожно переглянулись. Вокруг головы Кертеса возникла едва видимая сфера аудиополя, и он выключился из общего звукового фона.

– Кто-о? – властно спросили его через бездну в два десятка парсек.

– Подполковник Кертес, заместитель начальника штаба легиона. В данный момент за командира.

– Вице-маршал Озеров… где твой командир, Кертес?

– Командир возглавляет… – Кертес замялся, не зная, как охарактеризовать то, чем занимался в данный момент Ланкастер, – разведывательный рейд по территории аборигенов.

– Делать ему там н-не хрен! – мрачно буркнул его абонент. – С ним что, связи нет?

– Так точно, ваша милость. В настоящий момент он в подземельях, а тут сплит частично экранирует…

– Пон-нял. Где твой начштаб, подпол?

– Начальник штаба в лазарете после тяжелого ранения.

– О бардак! Прямо на вас и не похоже. Ладно, Кертес, слушай внимательно. На вас скоро повалятся джеры. Сколько и когда – никто не знает. Но вы не бойтесь, кое-кто вас сверху прикро…

В ушах Кертеса раздался звук, похожий на звон распрямившейся пружины, и «дальняя» пропала, словно ее отрезали.

В ту же секунду отказались анализировать наблюдаемую картину и все средства дальнего поиска в дивизионе Томора. Могучая машинерия словно издевалась над людьми, демонстрируя на мониторах что угодно, только не то, что от нее требовалось – планеты вдруг поменяли орбитальные и массовые характеристики, сотни бороздящих систему комет ускорили свой бег до запредельных сверхсветовых скоростей, а приближающийся к Альдарену неприятельский рой просто растворился во всей этой чехарде.

– Дьявольщина! – выкрикнул Ланкастер, включая шлемный прожектор, – Они опять врубили свою сучью глушилку!

– Эта какая-то разновидность электромагнитного поля, но, что интересно, для нас она, кажется, пока не опасна, – отозвался из хвоста колонны Чечель, у которого имелся особый медицинский сенсор.

– Хреновые дела, командир, – заметил сержант, идущий вслед за Виктором. – Светом мы себя издалека демаскируем.

– Во-первых, врубите синие фильтры, как это сделал я, – огрызнулся тот, – во-вторых, поменьше болтайте. Аннат, долго нам еще?

Колдун, морщась от синего луча, забившего из шлема Ланкастера, – ему самому, кажется, свет вообще не был нужен: пока работали системы ночного видения, он бодро вышагивал в полнейшей тьме ни разу даже не споткнувшись, – недовольно махнул рукой, указывая вперед:

– Скоро колодец…

По ощущениям Чечеля они прошли уже не шесть, а все шестьдесят километров. Хоть он и был едва не самым низкорослым офицером легиона, от необходимости пригибать шею это его не избавляло. К тому же Моня страшно боялся, что старый грибоед заведет их в какие-нибудь дебри, а сам скроется, поэтому он с самого начала включил маршрутный вычислитель, и теперь при необходимости мог сразу увидеть на забрале своего шлема всю карту пройденного пути. Чертов Аннат – «тоже мне, бля, коллега!» – вообще казался ему очень подозрительным. Моня хорошо знал о чуть не ли мистической способности Ланкастера подчинять себе людей, но все же согласие колдуна сдать своих друзей, одаривших его какой-то особо улетной дурью, выглядело немного неестественным.

На стенах и потолке вокруг него время от времени попадались разнообразные мерзкие на вид наросты, причем некоторые из них испускали слабое свечение. Глядя на всю эту красоту, Моня испытывал сильное желание сорвать несколько образцов, определить среди них не самый опасный галлюциноген и, вернувшись на базу, заварить себе бульончик. От реальности его мутило.

Отряд прошагал еще несколько сотен метров, и Аннат неожиданно остановился.

Секундой позже, не глядя еще на колдуна, замер и Ланкастер – ему вдруг почудилось, что под ногами возникла какая-то слабая, еле ощутимая вибрация. Прислушавшись, он понял: да, внизу что-то есть. Значит, Крылатый не соврал: они почти у цели.

– Здесь начинается святой колодец Сургаан, – с придыханием сообщил он и показал рукой куда-то влево.

– Он выводит в зал… прямо сверху? – тихо спросил Ланкастер.

– Нет, – усмехнулся Аннат. – Колодец выходит в зал сбоку, из-под Скалы Заветов. Не бойся, воин. Духи не сразу увидят тебя. К тому же они не боятся никого и ничего, и я не думаю, чтобы им пришло в голову выставлять стражу.

– Ты пойдешь в середине, – решил Ланкастер. – Погасить свет!

Он осветил прожектором большое неровное отверстие в стене. Синий луч выхватил из мрака какие-то не то рисунки, не то письмена на потолке, уходящие в глубину колодца, который опускался вниз под углом градусов в сорок.

– Чем-то пованивает, – вдруг произнес Моня. – Я бы перешел на патроны…

– Аннату же ничего, – отозвался Ланкастер. – И индикаторы ничего опасного не видят. Будет нужно, загерметизируемся.

Колодец был узок, но не настолько, чтобы в нем не мог поместиться гренадер в снаряжении. Ланкастер нырнул головой вперед и пополз на животе, упираясь руками в шершавые стенки. Эта святая дыра имела, скорее всего, естественную природу, но и над ней немало поработали аборигены. Вероятно, пещерный зал, находившийся ниже, имел для них какое-то ритуальное значение.

Чечель, влезший в трубу последним, с ужасом вспомнил, что на третьем курсе академии у него вдруг диагностировали клаустрофобию, причем выявилась она не на полигонах – кто бы, к черту, стал гонять будущих десантных врачей по канализационным трубам? – а на тестах. Тогда его даже лечили… впрочем, как раз о клаустрофобии лучше было не думать вовсе, ибо шлем не очень предназначен для того, чтобы в нем блевали.

В каком-то смысле Моня даже желал бы, чтобы этот колодец оказался подлиннее… впереди его ждал бой, причем, что хуже всего, бой с абсолютно незнакомым противником. Моня Чечель не зря носил свои кресты в погоне: он давно не боялся ни людей, ни эсис, подсознательно ощущая свою способность справиться с врагом, даже если тот превосходил его физически, как те же трехметровые «воспитатели». Одного такого амбала Чечель когда-то чуть не забил ногами. Собственно, и забил бы, не подоспей Ланкастер и Рауфом: уж больно он был тогда разъярен. Сейчас ему предстояло стрелять отнюдь не в серокожих гигантов, а в миниатюрных, едва ли не жалких, многоруких уродцев, рожденных на планете с сорокапроцентной гравитацией – для них он, со своими семидесятью с лишком килограммами железных мускулов, оптимизированный даже для большей, чем единица, тяжести, выглядел настоящей машиной смерти, монстром из кошмара, способным просто разорвать самого сильного из них.

И все же по спине полз неприятный холодок – он не знал, чего ему от них ждать.

Ланкастер тем временем бодро продвигался вперед. Ему здорово пригодился бы сейчас универсальный сканер, хотя бы для того, чтобы определиться с длиной колодца, но тот не работал, поэтому приходилось полагаться лишь на свои глаза. В какой-то момент он даже проклял инженеров, напихавших в шлем кучу умной машинерии, которую, оказывается, можно свести с ума. Имперский десантный шлем, куда более примитивный по возможностям, в такой ситуации его бы не подвел, ибо сублазерный ПНВ был прост как заклепка и не мог иметь собственного мнения ни по какому вопросу.

Колодец вдруг начал загибаться вправо, став почти горизонтальным, и Ланкастер вдруг увидел впереди слабое желтоватое свечение.

– Внимание, – тихонько произнес он. – Я первый. Стреляем во всех, кого видим, но стараемся не попасть в технику. Не пытайтесь влезть в рукопашную: похоже, они все в скафандрах с усилителями.

Внезапно он почувствовал, что ползти стало намного легче. Местная антигравитация? Очень может быть, им тут слишком тяжело, для них наша «единица» больше «двойки», так что или усилители или антиграв…

Свет становился все ярче, резко проступили рисунки на стенах – впрочем, ритуальная графика бородачей сейчас его не интересовала. Колодец еще раз изогнулся, и впереди появился световой овал. Выход!

… – Динамику мы просчитать не успели, но с такой скоростью они будут у нас над головами очень скоро, – говорил Томор. – Когда эта публика появится на орбите, я смогу стрелять даже без сканеров, но до того – увы…

Слушая его, Кертес делал знаки подчиненным. Боевая тревога проревела в легионе сразу после того, как Томор доложил о появлении противника, и сейчас все подразделения уже занимали свои позиции. Люди действовали четко и спокойно, как на полигоне. Обороняться им еще не приходилось, но Ланкастер недаром стремился выработать у своих офицеров способность к импровизации: командиры дивизионов уже знали, кто кого будет прикрывать. Три роты тяжелых танков высадились с носителей в лесистом предгорье, еще одна зарылась в джунглях на равнине, раскидав повсюду надувные камуфлеты с имитаторами излучения волновых генераторов, отличить которые от реального танка можно было только детектором масс. Двадцать восемь истребителей и почти полсотни тяжелых ударных катеров спрятались в щелях и лощинах ближайшего горного массива, готовые в любую секунду идти на перехват тех, кому удастся избежать поражения зенитными средствами. Правда, никто не имел представления о том, какую тактику изберут атакующие, но Кертес полагал, что не слишком искушенные в воинском искусстве джеры просто повалятся сверху, попробовав для начала обработать базу с орбиты. Впрочем, Томор твердо гарантировал, что пока у него не выйдут боеприпасы, над всем континентом не сможет пройти ни одна сволочь. Оставалась очень опасная возможность того, что джеры смогут открыть огонь по планете с большого расстояния, но те же эсис, как все помнили, так никогда не делали, предпочитая стрелять чуть ли не в упор – по астрономическим понятиям, конечно.

Кертес грыз ноготь, еще раз прикидывая, все ли он сделал как надо. Ланкастер неоднократно говорил, что хорошее подразделение должно уметь работать и без командира, но сейчас Кертесу дьявольски не хватало именно его, – командира, – ну и, конечно, Рауфа, которого пока еще нельзя было отрывать от койки.

А связи с командиром до сих пор не было.

Ланкастер очень осторожно высунул из дыры голову, и сразу понял, что там Аннат булькал про какую-то скалу с заветом – действительно, колодец заканчивался под массивным каменным карнизом, да еще и, очевидно, в каком-то глухом углу зала. До пола было не больше метра. Все это выглядело просто великолепно, но Ланкастер не видел решительно ничего, кроме довольно яркого белого света, льющегося из-под неровного края «козырька». Не утруждая себя излишними раздумьями, Ланкастер спрыгнул вниз, приземлившись на руки, тотчас же улегся на серый каменный пол пещеры и прошептал:

– Пока сидим. Маркос, возьмешь на себя нашего старикана.

Он врубил боевой режим снаряжения и, став пятнисто-серым, подполз к краю нависавшей над головой скалы. То, что он увидел, удивило его до чрезвычайности.

«Вот черт, – пронеслось у него в голове, – и эти игрушки имеют такую дикую мощность?!»

Посреди огромного, не менее сотни метров в поперечнике, зала с довольно низким неровным сводом, находился небольшой бассейн, по края наполненный водой – явно слишком правильной формы, чтобы быть естественным, да и аборигены, скорее всего, не смогли бы сделать его таким аккуратным. Посреди бассейна из воды возвышалось сооружение, напоминающее собой изящный садовый фонарь в виде пагоды. Полупрозрачные стенки его «этажей» интенсивно светились красным, и казалось, что внутри агрегата что-то пузырится. С трех сторон, образуя нечто вроде звезды, от «пагоды» тянулись гофрированные то ли шланги, то ли кабеля, – два из них шли к ровному ряду одинаковых ребристых блоков, а один включался в то, что Ланкастер безошибочно определил как главную излучающую антенну – сотни миниатюрных, не более апельсина, золотистых шаров, уходящие в широкое отверстие в потолке. Возле ребристых «сундуков», как назвал их про себя Ланкастер, стояли – нет, скорее полусидели, опираясь на нижнюю пару верхних конечностей, три существа в облегающих тело синих комбинезонах. На ступнях нижних конечностей, узких и неестественно длинных, никакой обуви, кажется, не было. Еще восемь особей сидели в полусферических креслах-ложементах, выстроенных в ряд перед антенной.

Виктор оглядел зал настолько внимательно, насколько ему позволял его сектор обзора – впрочем, достаточно широкий. Вдоль дальней стены тянулись одиннадцать одинаковых предметов, напоминающих сплющенное яйцо. Вероятно, это были временные жилые капсулы. Никакой иной аппаратуры, кроме той, что он увидел сразу, больше не было, а белый свет лился из нескольких сверкающих шаров, свободно висящих в воздухе под потолком.

– Пошли, – сказал он своим людям. – Двух постараемся живьем. Одного из тех, что возле сундуков, и правого из этой царственной восьмерки.

Его группа почти мгновенно высыпалась из колодца и, распластавшись под скалой – места как раз хватило, чтобы занять «шахматную» огневую позицию, – открыла огонь.

В принципе, с этой задачей Ланкастер справился бы и сам, без солдат и даже без Моня. Что такое поразить девять неподвижных мишеней на дистанции в шестьдесят метров? Задача для кадета-первокурсника. Поэтому он даже не стал стрелять. Едва грохнул залп и он увидел, как разлетелись – да, именно так, просто разлетелись в клочья девять хрупких синих тел, он швырнул свое тело вперед.

И немного не рассчитал. Гравитация тут не превышала шестидесяти процентов, поэтому, подброшенный могучими мускулами, Виктор просто взвился в воздух, опустившись на пол гораздо дальше от своей первой жертвы – крайнего правого в ряду кресельных заседателей, который не успел даже среагировать на мгновенную и жуткую гибель своих товарищей. Прыгать вторично ему что-то не хотелось: можно было опять промахнуться и влететь, к примеру, в антенну, а Ланкастер не сомневался, что его масса, даже с минусом сорока процентов, сметет хлипкое сооружение, как рождественскую елку в детском саду. Поэтому он скользнул (честно говоря, работать в таких своеобразных условиях ему приходилось лишь раз или два – на тренажах) по полу и вмиг выхватил невесомое тельце из мягкого кресла. Второго аккуратненько зацепил Моня.

– Выключить!!! – взревел Ланкастер, глядя в золотисто-желтые, с крохотными точечками зрачков глаза джера.

Его жертва издала вдруг пронзительный, режущий уши писк, содрогнулась и повисла у него на руке. Зрачки вспыхнули напоследок и медленно погасли, исчезнув совсем.

– А, черт… – удивленно замычал Ланкастер. – Моня, он что, сдох?

– Неси его сюда, – распорядился Чечель. – Мой, гад, вырывается. Тихо, ты сволочь!

Чечель держал своего пленника за верхнюю часть торса, между первой и второй парой «рук», а тот то обвивал его кисть своими «усами», то начинал сучить коротенькими ножками, пытаясь его ударить. Неожиданно и он пискнул – правда, не в пример тише первого, и обвис поломанной куклой.

– Да что за черт? – Моня опустил трупик на пол и распахнул медбокс. – Дьявольщина, и вправду мертв…

– Это не может быть подобием анабиоза? – тревожно спросил Ланкастер.

– Да нет, он труп, это точно. У него отсутствуют признаки жизнедеятельности мозга… точнее, остаточные, как обычно.

– Проклятье, а я так надеялся получить «языка!» Ну что, давай глушить аппаратуру.

– А ты уверен? – тревожно спросил Моня, оглядывая странную машинерию.

– А что тут такого? В бассейне явно генератор, причем, видишь, какие они хитрые парни: не только вода им нужна была, они еще и прямиком в пласт сплита влезли. Ты видишь, что у тебя на индикаторе?

– Точно, фонит. Не очень, но все же лучше отсюда убираться по-быстрому.

– Ну… значит, сперва нужно лишить все это добро энергопитания. Значит, отстрелим от него волноводы!

– Ой, командир!..

Договорить Моня не успел – Ланкастер вскинул «Боргвард» и тремя выстрелами практически мгновенно перерубил гофрированные «кабеля», тянувшиеся от «пагоды». Раздался резкий треск, неожиданно запахло горелым пластиком, но ничего страшного не произошло, если не считать того, что у всех разом заработали сканеры, а ушах Ланкастера забубнил усталый голос дежурного офицера связи:

– База вызывает командира… база вызывает командира…

– По-моему, – вдруг сказал Моня, вновь глядя на своего покойника, – они оба померли от стресса. Никогда такого не видел!

3.

– Мать моя!

После того, как вдруг, совершенно неожиданно для всех присутствовавших на КП, снова заработала аппаратура наведения – мгновением позже полковник Томор едва не вылетел из своего кресла.

– Да они сумасшедшие!!! Огонь по готовности!

Секундная тишина, вызванная невероятным удивлением, взорвалась множеством голосов.

– Дистанция пятьсот сорок три тысячи, скорость… динамика торможения…

– Сто тринадцать целей, построение типа «рой», вынос по иксу шестьсот тысяч метров, по игреку – двести двадцать! Восемнадцать типов, флагман не определяется!

– Угловое склонение двенадцать на плюс тридцать четыре!

– Первая батарея к открытию огня готова!

– Вторая батарея… готова!

– Третья батарея…

– Первая – по четверке наиболее крупных, по две свинки в каждого – пли!

И первый офицер старта отрепетовал команду, перекинув на своем пульте небольшой ярко-красный рубильник.

То, что они сейчас видели на мониторах, не укладывалось в голове, а ведь все – опытные зенитчики, навидавшиеся всякого. Но представить себе, чтобы сто тринадцать кораблей различных типов вытормаживались на дистанции в полмиллиона километров от атакуемой планеты плотным, борт к борту, и казавшимся совершенно хаотическим «роем», было просто невозможно. Да еще и чуть ли не над самыми антеннами противодесантного дивизиона!

– На что они тут рассчитывали, эти кретины? – успел удивиться Томор.

За время, которое потребовалось ему для того, чтобы произнести эту фразу, ракеты первой батареи преодолели плотный покров атмосферы и, ничем более не сдерживаемые, рванулись к своим целям. Впрочем, «рванулись» – это не то определение. Их маршевые двигатели проработали менее полусекунды. Этого времени им хватило на то, чтобы головки подтвердили уверенный захват и, не успел еще Томор закрыть рот, как восемь его любимых «свинок», раскрашенные желто-синими полосами, проскочив на экстенсивном сверхсвете всю дистанцию, влипли в четверку наиболее крупных сигарообразных кораблей, которые шли в передней части роя.

Первый исчез в яркой беззвучной вспышке, но три других оказались покрепче. Одному начисто снесло корму, и он, закувыркавшись, провалился вглубь строя, второй получил две громадные пробоины тоже в районе кормы, но судя по всему, его двигательные системы не встали окончательно, и он сохранил стабильный ход, четвертый получил всего одну ракету, которая в куски разворотила его нос но тоже остался в строю. Последняя, восьмая ракета, почему-то проскочившая мимо цели, прошла чуть дальше и в пыль разнесла относительно небольшой яйцевидный аппарат, двигавшийся чуть левее. Секундой позже в глубине роя вспух густо-желтый взрыв – это цель номер два, хаотически крутившаяся среди плотного скопища своих собратьев, влипла в чей-то борт.

– Крепкие однако, гады, – с некоторым удивлением произнес главный инженер дивизиона – так, словно олухи, не имеющие элементарных представлений о тактике десантного соединения, и корабли должны были строить из бумаги.

– Беглый огонь! – распорядился Томор, с трудом сохраняя хладнокровие.

Видимо, командир джеров все же понял, что сто грамм ему тут не нальют, и принялся шевелить мозгами. Рой вдруг развалился на несколько отдельных групп, которые, резко набрав скорость, помчались в разные стороны. На экранах вычислителей замелькали стремительно меняющиеся цифры и графики данных стрельбы. Все три батареи, не теряя времени – ясно было, что большинство джеров сейчас рванет на ночную сторону, а там их ракеты не достанут, слишком медлительны они в атмосфере и слишком недолго, меньше секунды, работают их марш-моторы – выстрелили, и каждая «свинка» сумела найти свою цель.

– Уходят в ночь! – крикнул первый офицер наведения.

В батареях выли, вздрагивая от напряжения, приводы автоматов перезарядки, подавая на трубчатые направляющие новые сорокаметровые сигары с острыми, вытянутыми носами – «колпачки» не уступали по прочности броне тяжелого звездолета, да иначе и быть не могло, ведь при прохождении атмосферы они принимали на себя совершенно чудовищные температуры и давления.

– Первый пораженный вошел в верхние слои атмосферы, – бесстрастно доложил второй офицер целеуказания. – Держит глиссаду, упадет в океан. Второй вошел… траекторию не держит… отошли фрагменты…

– Высадочные средства? – быстро перепросил Томор, поворачиваясь к соответствующему монитору.

– Не думаю… нет, это именно фрагменты, в основном обшивка. Третий вошел… держит глиссаду, падение… черт, рядом с нами! Вошел непораженный! Второй непораженный!

На последних метрах древнего колодца, через который их вытаскивали десантники, уже упираясь руками в гладкие от влажности булыжники, которыми были выложены его стенки ближе к поверхности, Ланкастер услышал далекий тяжкий рев и почувствовал, как все вокруг содрогнулось от жуткого атмосферного удара. Едва его голова показалась над камнями, в затылок ударил тугой порыв ветра, едва не сваливший генерала обратно в зал Суригатта, превращенный в саркофаг для непрошеных гостей.

– Все, – сказал он, прыгая на траву, – Томор начал разгром. Сейчас мы увидим интересное шоу. Вот, Аннат, ты и дождался: к нам пожаловали друзья тех, – Ланкастер указал пальцем на узкий каменный курган над колодцем, – твоих приятелей.

В глазах колдуна появился страх. Он дернул себя за бакенбарды и пропел какое-то длинное слово – транслинг почему-то решил оставить его без перевода.

– Сейчас увидишь, что с ними будет.

Первый появился даже раньше, чем он ждал. Далеко на западе, низко над горизонтом вспыхнула оранжевая капля и, коротко сверкнув, ушла из поля зрения.

– Один есть, – удовлетворенно произнес Ланкастер.

– Это… тоже золотые духи? – недоверчиво спросил Аннат.

– Да, – усмехнулся Моня. – Только уже мертвые. О, второй! Да он и вправду не промахивается.

Жуткий рык, перешедший в грохот, едва не повалил их всех на землю. Ланкастер понял, что это значит – залп всего дивизиона, но среагировать не успел – вслед за грохотом пришел треск ломаемых в лесах ветвей, и колдун все-таки свалился от воздушной волны.

– Ч-черт, ну и с-скорость! – в детском восторге завопил Моня. – Ураган, цунами!

– Да, – хмыкнул Ланкастер, – только к нам катера летят…

С катерами, к счастью, обошлось, и шестой дивизион, вызванный с базы, пришел на пеленг без проблем и потерь. Подозвав к себе Эрику, Анната и потрясенного всем происшедшим кузнеца Беймаа, Ланкастер начал:

– Вы получаете по роте солдат… я тоже буду с вами, так что не бойтесь и не теряйтесь, а делайте то, что я сейчас скажу. Времени у нас мало: даже если они тут и не высадятся, то падать начнут наверняка.

– Командир, – вмешался изумленный комдив-шесть, – вы не вернетесь в легион?

– Бой будет долгим, – вздохнул Ланкастер, – на меня еще хватит. Сейчас главное – это люди…

На подходах к атмосфере полковник Томор выбил не менее тридцати целей. Некоторые, не отличавшиеся большими размерами, погибли мгновенно, другие получили столь значительные повреждения, что рассыпались в плотных слоях, пять кораблей ворвались в атмосферу, хаотически кувыркаясь и камнем рухнули вниз, причем один из них – всего в сотне километров от южных границ базы. Остальные вошли в атмосферу нормально, и на этом работа ракетами закончилась. Что поразило Томора более всего, так это стрельба с кораблей по его дивизиону. Они клали заряды куда угодно, только не туда, куда надо – несколько раз вспыхнул клубами едкой пыли бетон на старинной базе, в мгновение ока выгорела красивая рощица южнее расположения третьей батареи, но ни одного точного попадания зафиксировано не было. В этой дуэли, используя импульсные системы, он разнес в куски еще два десятка носителей. С некоторых успели отделиться десантные боты, однако все они опустились слишком далеко, чтобы сейчас о них думать.

– То ли слепые, то ли дурные, – с сожалением сказал Томор, когда стало ясно, что все выжившие в этой мясорубке пока находятся вне пределов его творческой мысли.

– По всем законам природы мы прожили уже два срока существования отдельного дивизиона, – сказал его главный инженер и добавил, уже нервно: – Не пойму, почему на кораблях вторжения нет «глушилок»?..

– Мне кажется, все они были на самых крупных, – вмешался начштаба. – Или вообще одна – здесь.

Томор поморщился. Сейчас его операторы передавали в БИЦ легиона данные о точках посадки носителей. Благополучно опустились пятьдесят два корабля – несколько, очевидно, все же поврежденные обломками коллег, потеряли траекторию на финальном участке снижения и рухнули в океан недалеко от берега, еще четыре сели неудачно – «триксы» дивизиона засекли серию мощных взрывов в точках посадки.

Мануэль Кертес, сидевший в кресле командира легиона, отдал приказ поднять атмосферные машины еще до того, как закончилась обработка точек высадки. Но через несколько секунд после того, как катера взвились в небо, пришло сообщение о появлении множества воздушных целей и, что хуже всего – о подъеме и продвижении двух крупных носителей в сторону горного района континента. Теперь главная роль в БИЦе перешла к офицерам наведения атмосферников.

Томор тем временем сумел поймать один из этих вновь взлетевших носителей в прицел, несмотря на то, что он шел довольно грамотно, прячась за горами. Томору и его наводчикам хватило буквально двухсекундной ошибки пилотов. Носитель получил залп восемнадцати излучателей, сильно задымил и сразу пошел на посадку.

– Х-хрен вы у меня оторветесь от поверхности! – прорычал полковник, вытирая со лба пот.

– Вы, – Аннат, Беймаа и Эрика – должны убедить вождей немедленно собрать всех людей, по крайней мере тех, кто может ходить, – прихватить с собой запас воды и продуктов на сутки, и укрыться в пещерах. Пока сюда не упал ни один корабль, но нет никакой гарантии, что они не попробуют подобраться к горам ближе. Тогда их начнут сбивать… Каждый из вас получает в свое распоряжение роту солдат. Вперед! Начинаем с самых крупных селений!

Командир шестого дивизиона Артур Фицич недоуменно повертел шеей. Спасать… этих? Да мы даже не знаем, сколько джеров приходится на каждого солдата! А тут целый дивизион расходуется на чертовых дикарей! Но спорить с командиром он не посмел…

Где-то на востоке раздался оглушительный трескучий гром. Аннат с кузнецом испуганно вжали головы в плечи. Для них все происходящее было не просто непонятным – они ощущали угрозу каждым нервом, но не знали, как на нее реагировать. Ланкастер сверкнул глазами и нахмурился.

– Один, кажется, получил свое рядом с нами. Проклятье!

«Значит, я был прав, – подумал он, – они лезут в горы…»

Над его головой стремительно промчались две черные тени, уши резанул короткий свист рассекаемого воздуха. Правее скользнули еще три, в которых он опознал ударные штурмовики – они шли на минимальной высоте, плавно облизывая каждый холм.

– Они начали! – крикнул Виктор. – По машинам!

Первыми бой с десантом приняла пара Ружер – Синг Ти.

От ближайшей цели – группировки из четырех носителей опустившихся к востоку от базы, – их отделяли менее трехсот километров. Следом за ними стартовали два звена штурмовиков по три машины в каждом. Полет до цели занял несколько минут. За это время Ружер успел переговорить с командиром ударных машин и велел тому держаться за хвост Эйка, не отрываясь до самого выхода на рубеж атаки.

Вскоре они увидели противника – сначала на экранах, и первое звено залпом выпустило все свои ракеты по четырем бочкообразным кораблям, что стояли посреди большого травяного поля, не пытаясь хоть как-то замаскироваться. Ракеты ударили в броню, но результаты были не слишком ощутимы – все четыре задымили, из трещин (трещин, но не проломов!) в бортах брызнуло и тут же исчезло пламя. Первое звено отошло в сторону, теперь настала очередь второго. Пилоты постарались уложить своих «свинок» точно в места поражения, и всем троим это удалось. Один из носителей, выдав фонтан синеватого пламени, рухнул с опор шасси, над им вспух огромный черный гриб. Второй и третий загорелись, и сбить пламя им удалось далеко не сразу. Четвертый пострадал меньше других.

Под кораблями вяло шевелились сотни небольших полупрозрачных яиц, светящихся изнутри. Некоторые из них парили в воздухе, другие еще лежали на грунте – с расстояния это напоминало кладку икры. Первое звено штурмовиков развернулось в воздухе на высоте чуть ли не в метр, их острые носы замелькали короткими вспышками очередей. «Икринки» одна за другой исчезали в огне, уцелевшие зачем-то бросились вверх, попав под огонь Анхеля Ружера.

Пара истребителей сделала круг, щедро поливая капсулы из носовых пушек, при этом Ружер ухитрился всадить две свои ракеты прямиком в пролом борта везучего носителя и даже успел заметить, как из глубины корабля брызнуло пламя. Секундой позже Эйк Синг Ти увидел, как на сером полотне брони зашевелилась надстройка, напоминавшая собой глаз хамелеона. Он чуть довернул нос машины и нажал на гашетку. Ракета, влипнув в гнездо «глаза», вбила его в борт, и снова плеснуло струей пламени.

Неожиданно взорвался один из носителей. Находившиеся в воздухе катера сильно тряхнуло, и штурмовик из второй тройки доложил, что у него начались проблемы с компрессором. Так как боезапас на ударных машинах подходил к концу, Ружер приказал им возвращаться на базу для перевооружения.

– Добро пожаловать, ребята! – рявкнул он и отправил свои последние ракеты в ту часть наименее пострадавшего корабля, в которой, как ему, казалось, находились двигатели. Над полем вырос еще один столб дыма.

– Командир, на экране двести с лишним целей! – завопил Эйк. – На двух часах, идут прямо на нас!

– Я пришел сюда не для того, чтобы лгать или запугивать тебя! – проревел Ланкастер, черной глыбой возвышавшийся над старейшиной селения, спрятавшегося в узкой зеленой долине, которая оканчивалась удивительно красивым темно-синим озером.

Старейшина, с распушенной ветром седой бородой, не доходил ему и до груди. Рядом с ним стояли настороженные молодые охотники, у многих были излучатели. Но за спиной Ланкастера мрачно замерли три десятка солдат – такие же огромные, как и он: бородачи не могли не понимать, что, стоит им лишь поднять свое оружие, и все они навсегда останутся тут, на грубо мощеной булыжником рыночной площади.

– Грохот в горах – это смерть! И не время сейчас говорить о войне и прошлых обидах – я пришел к тебе сам, но не для того, чтобы мстить, а для того, чтобы спасти ваши трижды никому не нужные жизни! Говорю тебе, вождь – спеши, времени у тебя уже нет! Скоро они будут здесь, и тогда никто из твоего клана не сможет увидеть солнца!

Старейшина обернулся. Его сын, такой же широкоплечий, с просвечивающей в бороде сединой, облизнул губы.

– Я верю безбородому, отец. Никто не помнит, чтобы безбородые врали. И потом, ведь он и вправду не угрожает нам? Пересидим в пещерах день и ночь, и выйдем. Разве ты думаешь, что он хочет ограбить нас? Зачем ему наши дома и стада, отец?

– Как твое имя, охотник? – спросил Виктор.

– Энба, Черный. Но как зовут тебя?

– Я – военный вождь Ланкастер. Если я останусь жив, то вспомню тебя, Энба, и мы выпьем по чаше за хорошую охоту. А сейчас – собирай людей и уводи их в подземелья! Спеши, Энба, смерть идет за тобой по пятам! Пусть твои лучшие побратимы встанут в пещере неподалеку от входа и умрут, если это будет нужно. Вы опознаете врага без моих подсказок.

Энба резко кивнул головой, признавая старшинство черного великана.

– Хорошо, – проскрипел старейшина. – Мы уйдем. Но если ты солгал и хочешь ограбить нас, то ни один из твоих землекопов не вернется с гор, как бы ты ни хранил их покой. Я сказал.

Три звена штурмовиков, осуществлявших непосредственное прикрытие базы, потратили боекомплект, так и не сумев остановить целую тучу довольно громоздких, метров по триста каждый, штурмботов, двигавшихся с юго-востока. Прежде чем уцелевшие сели, по ним отработали батареи Томора, сократив их количество еще на сорок единиц. Но остальные все же опустились в трех километрах от границ базы. Едва определилась точка приземления, взвыли двигатели двух танковых дивизионов. С жутким ревом и лязгом бронированная толпа пронеслась по космодрому, взяла левее и пошла, ориентируясь на огромные столбы черного дыма, поднимающиеся над травяным морем саванны.

Полковник Кеннет Фицпатрик, шедший в головном танке, посмотрел на картинку, только что выданную группировкой наноскаутов, и весело щелкнул пальцами:

– Да у нас боеприпасов на них не хватит! Вы только посмотрите!

По равнине плыл целый фронт небольших приземистых машин, напоминавших собою вертикально установленную грушу. В головной части антиграва виднелся прозрачный колпак с водителем. Серо-пятнистые, странно неторопливые, «груши» растянулись чуть ли не на десять километров, они шли над самой травой, ничуть не пугаясь несущихся на них приплюснутых пятидесятитонных черепах, каждая из которых могла одним залпом разворотить скалу.

Первый залп ракетами танки дали на границе силового поля, используя для наведения данные наноскаутов. Ракеты исчезли за грядой плоских холмов, и тут же «груши» резко увеличили скорость, поднявшись на пару метров над землей. Некоторым повезло, и мчавшиеся на огромной скорости ракеты влипли в травяное море. Невезучие превратились в ослепительные белые вспышки. Водители танков сбросили скорость, и миг спустя первые вражеские машины показались над холмами. По ним тут же ударили башенные орудия. Танки, поворачивая, разбежались в стороны – Фицпатрик стремился охватить фланги. Но тут стало происходить что-то странное. Никто не видел, как «груши» открыли огонь, просто несколько танков вдруг встали, окутавшись дымом.

Эфир наполнился воплями сгорающих экипажей. Вот в одном из дымящих танков откинулся бортовой люк и на грунт выпали оба члена экипажа – противопопожарные комбезы спасли им жизнь, но машина была прожжена почти навылет.

– Что там происходит? – сверкнул глазами Фицпатрик. – Что это за чертовщина?

Его неуязвимые толстокожие чудовища поражали врага первым же выстрелом, но и сами гибли один за другим, и во многих экипаж навсегда оставался за пультом управления. Такого просто не могло быть, однако это было – вокруг!

Опытный Фицпарик соображал быстро, и сейчас он принял единственно верное решение.

– Прорываемся через линию! – приказал он. – Полный газ, темп огня не терять! Где, черт возьми, наше воздушное прикрытие?

Его водитель, зверея, немного не рассчитал, и танк командира налетел на «грушу», двигавшуюся в метре над землей. Острый нос бронированного гиганта смял обшивку вражеской машины так, словно та была бумажной, отброшенная страшным ударом в сторону, она рухнула оземь – а из нижней части тотчас повалил дым.

Самым странным для Фицпатрика было то, что чертовы «груши» даже не подумали разворачиваться или переносить огонь назад, они все так же упрямо шли в сторону базы, где их уже ждали в укрытиях расчеты тяжелого пехотного оружия. Все прорвавшиеся танки, – а первую фазу боя, к ужасу командира, выдержали не более половины его машин, – тотчас же развернули башни и снова открыли огонь. Но «груш» оставалось еще не менее пяти сотен, и на всех действительно могло не хватить боеприпасов.

– Да где там «воздух»?! – взвыл Фицпатрик по командному каналу. – Ребята, мы тут дохнем, как мухи!

– Сейчас загоним последних в нашем секторе, – доложил Моня. – Вроде все в порядке, Эрика и вправду умеет с ними разговаривать. Не пойму как, но ее эти уроды слушаются с первого раза… – и вдруг затараторил сбивчивой скороговоркой: – Воздушные цели, идут на нас, прямо на нас, дистанция двенадцать… одиннадцать…

– Они?! – рявкнул Ланкастер.

– Рассредоточиться! – услышал он срывающийся голос Мони. – Да плюньте вы на этих, все туда, за камни! За камни! Риккерт, командуй, что встал? Шеф, – это он уже говорил явно ему, – я заперт в долине, вынужден уйти в пещеры вместе с аборигенами. Координаты по пеленгу. Принимать бой не могу, их слишком много.

Где-то рядом ударил тягучий взрыв, и Чечель умолк, было слышно лишь его дыхание.

– Моня? – осторожно позвал Ланкастер.

– Это был катер… – тихо ответил Чечель. – Я бегу в пещеру. Если они попробуют залезть, мы всыпем им как следует. Ч-черт! Они десантируются! Риккерт! Огонь! А-аа, суки!

– Я близко! – успел выкрикнуть Ланкастер, но он не знал, услышал ли его Чечель – связи с ним уже не было.

Ему оставалось «обработать» еще два небольших селения, но по раскладу БИЦа выходило, что на данный момент в горах смог сесть только один носитель, да и того сразу после посадки крепко обработали штурмовики, так что на Моню мог навалиться лишь относительно небольшой отряд джеров. Ланкастер прикинул – нет, встречаться с ними в воздухе нежелательно, за истребитель может сойти лишь его катер, и то с натяжкой, но зато у носителя подвешен полный комплект ударного вооружения, да и пилоты не чета этим мозглякам… он быстро связался с остальными группами и выяснил, что Беймаа приближается к последнему городку, а Аннат заканчивает в предпоследнем. Это обстоятельство давало превосходные шансы врезать по десанту, запершему группу Мони силами всего дивизиона.

После секундного размышления Виктор приказал роте Беймаа оставить его в последнем, по плану, селении, а самим немедленно идти на пеленг командира. Рота Анната оставалась в резерве. После этого он вызвал БИЦ.

– Дайте мне пару истребителей, – приказал он.

– Не могу! – выкрикнул Кертес. – В горы пошел еще один тяжелый, Томор подпалил ему бок, но он и не думает падать! У нас кошмар к юго-востоку, триста наземных машин уже на территории, и с востока идет целая толпа атмосферных! Все штурмовики сейчас там!

– Идем на пеленг, – скомандовал пилоту Виктор. – Разберемся своим ходом…

Ружер рывком поднял свой истребитель вверх, но проклятый серый треугольник, из числа той четверки, что сопровождала огромный рой полупрозрачных «икринок», завернул полубочку, и он снова не смог поймать его в прицел – маневренность у мерзавца была просто потрясающая, а ракеты Ружер давно потратил. В сущности, он не сомневался в исходе боя, просто ощущал, что крутить в небе карусель нельзя, нужно беречь силы, ибо сегодня еще будет жарко, да не раз. Один из серых истребителей, с ходу заваленный Эйком, уже догорал где-то в недалеком лесу, а сам он как раз сейчас разбирался со второй парой, почему-то бросившей своих подопечных на произвол судьбы.

Серый закрутился винтом, уходя к самой земле, и в этот момент Ружер все-таки загнал его в алую рамочку прицела. Есть засечка!

– Анхель, слева! – услышал он крик ведомого, но отреагировать уже не успел, все его внимание было поглощено серой машиной, несущейся над желто-зеленой равниной. Пушки рявкнули, он успел увидеть, как от вражеского истребителя полетели клочья, и он, кувыркнувшись в воздухе, скрылся в оранжево-черном облаке взрыва. Теперь Ружер посмотрел на экран кругового обзора и обомлел – левее его, имея преимущество по высоте в две сотни метров, мчались еще восемь таких же треугольников. Ружер мгновенно ушел вниз, затем, поняв, что нападать на него они не собираются – не видят что ли, олухи?! – дал полный газ и, оказавшись у них за спиной, надавил на гашетку. Восьмерка шла двумя «коробочками», он атаковал двух самых левых, и они, тут же окутавшись густым дымом, пошли вниз. Два истребителя зачем-то полезли в набор высоты, не меняя курса, при этом Ружер легко свалил нижнего. В этот момент в кабине раздался предупреждающий писк. Боеприпасы закончились, у него оставался один короткий залп. Пользуясь явным преимуществом своей машины в скороподъемности, Анхель воздел нос истребителя и пошел на сближение с уходящим к облакам серым. Он подошел к нему на две сотни метров и удивился, почему тот не пытается хоть как-то сманеврировать, а все так же тупо набирает высоту. Выстрел!

В последние доли секунды мозг подполковника Ружера еще успел понять, что серый треугольник неожиданно сбросил скорость, но отреагировать он уже просто не мог, как не мог и представить себе такого странного маневра уклонения.

Его машина, двигавшаяся на скорости около двух М, влетела в искореженный огнем корпус вражеского истребителя, и тело Анхеля смешалось с кипящим металлопластиковым месивом, валящимся вниз, навстречу чужой для обоих пилотов саванне.

За несколько секунд до его гибели Эйк Синг Ти легко уклонился от четырех синих трасс, резавших небо за хвостом его машины, позволил своему последнему противнику проскочить у себя над головой и, чуть приподняв нос своего истребителя, отправил джера к предкам. Нелепая смерть командира, случившаяся буквально у него на глазах, заставила Эйка похолодеть от ужаса. Он нервно облизнулся, посмотрел на индикатор расхода боеприпасов – унитаров к пушкам осталось совсем мало, и тут увидел следующую четверку. От нее можно было бы легко уйти, но он и так уже пропустил к базе двоих, а других истребителей в этом районе не было.

Эйк визгливо выругался и дал полный газ, устремляясь навстречу джерам, летевшим почти над самой землей в семидесяти километрах восточнее его.

Первую пару он атаковал на скорости, практически исключавшей уклонение – к тому же, как он уже понял, пилоты джеров почему-то панически боялись перегрузок и старались маневрировать как можно аккуратнее, единственным исключением был тип, за которым долго гонялся Ружер. Ему показалось, что пилоты сбитых им машин даже не успели увидеть несущийся на них черный истребитель с клыкастой лисьей рожицей на борту. Вторая же пара, промчавшись под ним, неожиданно синхронно развернулась и выпустила ракеты.

Это было что-то новенькое, сегодня ракетами баловались лишь второй раз, очевидно, джеры берегли их для наземных целей. Истребитель Эйка выбросил пакет ловушек и заревел реверсируемым двигателем, уходя к земле. Но их было слишком много. Будь рядом напарник, Эйк сумел бы завалить и этих, но от второго ракетного залпа он уйти уже не смог, это было выше сил измотанного долгой каруселью пилота, тем более что джеры, кажется, решили покончить с ним любой ценой.

Одна ракета сбила ему край левого крыла и взорвалась в районе носа – на Айка полетели обломки приборной панели, однако он все еще был жив, вторая попала в двигатель, но, о чудо, не взорвалась. Катапультироваться Айк не решился. Истребитель с чихающим и дымящим двигателем мчался над самой землей; он что было сил дернул рычаг аварийного сброса фонаря и, молясь, реверсировал тягу. Двигатель за спиной жалобно заверещал, но скорость упала до сорока километров в час. Эйк вырубил энергосистему, сжался в своем чашеобразном бронекресле и толкнул ногами штурвал. Едва искореженная машина замерла, майор выскочил из кабины и, петляя, как заяц, помчался в сторону каких-то зарослей. Только упав в кусты, он решился посмотреть в небо.

Но там было пусто – разделавшись с ним, серые истребители ушли к базе.

Эйк понял, что сидеть тут ему придется долго.

На подходе к долине Ланкастер выбросил наноскаут. Крохотная глазастая «муха», мигом домчавшись до цели, выдала довольно странную картинку. Густо заросшие цветущим кустарником склоны были усажены сотнями желтых сферических капсул, некоторые из них имели следы лучевых поражений, и кругом, особенно внизу, среди приземистых домиков с соломенными крышами, там и сям лежали изуродованные «жуки» джеров. Живые, не больше ста особей, столпились зачем-то на берегу озера, вяло двигаясь взад-вперед.

– Вот как! – удивился Ланкастер. – Да, кажется, они и впрямь совершенно не похожи на нас. Ну что ж, заходим с двух сторон и обрабатываем эту падаль, как на полигоне.

– Командир, две воздушные цели, дистанция восемнадцать, выскочили из-за горы…

К долине подходили два довольно крупных носителя. Внешне они выглядели почти по-человечески: вытянутые сигарообразные корпуса, даже некое подобие аэродинамических плоскостей в кормовой части.

Ланкастер хлопнул по подлокотнику и выдвинул на себя панель управления ракетными барабанами. Всего ракет у него было восемь, и далеко не самых крупных, зато десантный катер имел оснащен посолиднее. Первые четыре ракеты влипли в нос головного носителя, сразу сбив его с курса и вызвав струи пламени вперемешку с дымом, но он, очевидно все же сохранил способность держаться в воздухе, и из него посыпались уже знакомые капсулы. Второй носитель, обогнав ведущего, успел занырнуть в долину.

– Выбрасываемся на краю! – приказал Виктор следовавшим за ним десантникам.

Командирский катер скользнул вниз, еще две ракеты достали второй носитель, и он наконец разломился на две части, не успев дойти до своей цели менее километра. Синий веер орудийных выстрелов прорезал воздух, поражая миниатюрные и, очевидно, вообще никак не защищенные самоходные капсулы джеров, которым удалось покинуть сбитый корабль. Они приближались к краю долины беспорядочной толпой, даже не предпринимая попыток рассредоточиться, и на их уничтожение ушло меньше минуты.

– Вот интересно, зачем лезть туда, где тебе уже поджарили хвост?

Десантный катер, быстро выбросив свою роту, нырнул вниз, и засадил половину запаса своих ракет в носитель джеров, повисший над серединой озера – из него в это время горохом сыпались десятки желтых капсул с десантом. Двенадцати ракет носителю хватило вполне, он получил три огромные пробоины, из которых уже привычно брызнуло пламя и, взвыв двигателями, сместился к берегу, где и рухнул.

– Ну, поехали, ребята!

Ланкастер выскользнул из машины по антигравитационному столбу и бросился к поросшему мхом валуну, возле которого проходила широкая тропа, ведущая вниз. Рядом с ним тут же оказалось отделение десантников, имеющее стандартный приказ прикрывать командира. Двое из них были оснащены пехотными «ракетницами», и сейчас уже пристраивались с краю валуна, выбирая себе наиболее удобную позицию.

Командирский катер прошел у них над головой и завис не несколько секунд носом вниз, поливая высадившихся джеров огнем носовой артиллерии. Те неожиданно начали шевелиться, навстречу катеру полоснули голубые молнии, но броня выдержала, отразив импульсы в скалу.

– Уйди оттуда! – приказал пилоту Ланкастер. – Сейчас мы их поджарим без особого риска! Давай, парни! Давненько мы не воевали!

Рота, залегшая на краю обрыва, ответила ему восторженным ревом, и вниз помчались миниатюрные ракеты. Там, где они попадали в цель, вспухало белое облачко – все, что осталось от недавнего десантника в многоногом скафандре-транспортере. Джеры неумело рассредоточились (Ланкастер подумал, что эсис их все же пытались хоть чему-то научить) и ответили частым беспорядочным огнем.

Неожиданно из-под раскидистого дерева, что росло у дальнего для Виктора склона, уверенно и мощно загремел тяжелый излучатель. Следом за ним оттуда же начал гавкать, часто сбиваясь – осечки! – имперский «Марлин». В шлеме у Виктора раздался шум.

– Командир, это вы? – услышал он голос Чечеля.

– Ну, а кто же, – весело отозвался Ланкастер, не прекращая стрельбы.

– Тогда мы пошли!

– Господин полковник… на пределе разрешения… похоже, там идет бой! – офицер дальнего обнаружения вскочил со своего места. – Там… наши! Вся группировка только что вошла в сферу наблюдения! Двадцать четыре корабля – восемнадцать линкоров, остальные крейсера! И – эти… пятьдесят две единицы… как они их крушат, вы только посмотрите!

– Где?! – Томор мгновенно развернулся вместе с креслом.

Настоящего эскадренного боя он не видел уже много лет, и открывшаяся ему картина сбила от восторга дыхание. Легион Конфедерации заканчивал разгром второго эшелона джеров. Линкоры четверками, как на учениях, шли сквозь рой десантных кораблей, оставляя после себя изуродованные, парящие развалины. Первая четверка вышла, изящно развернулась, вытормозилась, и ушла в сторону, мгновенно перестроившись в плоскость. Вторая…

– Кертес! – завопил он, вдруг пуская петуха. – Вы это видите?

Офицеры в БИЦе обнимались, кто-то уже помчался за ромом. Еще минуту назад они с напряжением всматривались в боевые мониторы, отражающие данные о происходящем на поле боя, – теперь все это уже казалось несущественным, тем более, что пехота практически перемолола две волны атакующих «груш», а атмосферные машины у джеров кончились еще до этого. Из двух танковых дивизионов уцелел хорошо если взвод, но об этом сейчас никто не думал, как не думал и о пилотах-истребителях, погибших почти до единого…

Эпилог.

Генерал-коммодор Рональд Ди Марцио умер семь месяцев спустя. Его смерть была мучительна, но он ни разу ни о чем не пожалел. Даже спустя годы вице-маршал Шер так и не смог выяснить, каким образом легион «Генрих Мати» оказался в системе Альдарена через несколько часов после начала высадки джеров. Так как «Мастерфокс», известный своей неразборчивостью, уничтожил абсолютно всех высадившихся раньше, чем те смогли нанести хоть какой-то урон аборигенам, эта бессмысленная атака не вызвала сколько-нибудь заметного общественного резонанса.

Валерий Скарбелотто вскоре был убит известным гангстером Питом Скрэмблером. Обстоятельства его смерти остались неясны.

Легион «Мастерфокс» был расформирован, и судьба его старших офицеров сложилась по-разному.

Флаг-майор Мозес Чечель перевелся в ВКС, где принял участие в ряде секретных исследовательских программ, и вскоре получил чин полковника. Рафаэль Рауф не нашел своего места в мирной жизни, несколько раз его имя мелькало в прессе в связи с рядом чрезвычайно запутанных дел; поговаривали, будто он возглавил крупную преступную группировку. Ариель Барталан получил должность командира школы полевой разведки сержантского состава Планетарно-Десантных Сил.

Полковник Антал Томор стал заместителем командира корпуса планетарной обороны на Сент-Илере.

Виктор Ланкастер был произведен в уинг-генералы, но, в силу ряда обстоятельств, вернуться к научной деятельности ему не удалось. Правда, это уже совсем другая история.

Все эти люди очень не любят вспоминать о событиях, произошедших однажды на Альдарене.

Харьков – Санкт-Петербург – Харьков, 2003–2004.

Торпедой пли!

Брату моего деда – Борису, прошедшему через ад подводной войны на Севере – посвящается…

… – Итак, можем ли мы считать, что все – я подчеркиваю, абсолютно все явления, которые так или иначе относятся к так называемой «непознанной» области человеческого знания, несут нам исключительно зло? Отчего мы думаем, что обыкновенный, но, наверное, все-таки не лишенный души полтергейст, обязательно стремится к тому, чтобы нанести нам тот или иной ущерб? Откуда в нас, прямых наследниках великой гуманистической мысли предыдущих поколений, столько ненависти и нетерпимости?

Лектор, высокий седобородый мужчина в давно не глаженном костюме, слегка кашлянул в кулак.

– Мне кажется, что наш уважаемый гость несколько удалился от темы диспута, – осторожно заметил он. – Мы обсуждали тему НЛО…

– О, да, безусловно, – гость был стрижен ежиком, откровенно худ и тонок в кости – тем не менее, большинство присутствовавших на диспуте студенток поглядывали на него с заметным вожделением. – Безусловно… в заключение своей ээ-э… тирады я хочу сказать лишь, что страх и порожденная им ненависть не могут привести ни к чему конструктивному – я хочу сказать, что… г-кхм… ненависть, накапливающаяся в течение уже нескольких поколений, может лишь осложнить наш грядущий диалог – великий диалог, как я думаю.

– Довольно странно слышать такие слова от офицера! – выкрикнул кто-то.

Лектор поспешил спасти ситуацию.

– Нам остается лишь поблагодарить нашего уважаемого гостя, прибывшего к нам с Западного побережья…

Когда они остались одни, он выразительно похлопал «гостя с Запада» по плечу.

– Все было превосходно, Джорди… прекрасная речь, ничего не скажешь.

Тот смущенно улыбнулся.

– Все-таки я совершенно не умею выступать перед людьми.

– Может быть заедем куда-нибудь, выпьем пива?

– С удовольствием, но… я не хочу надолго оставлять мать одну. Ты же понимаешь…

– Да, такое горе… мне очень жаль, Джорди.

Распрощавшись с профессором, майор Джордж Санчес да Силва неторопливо прошел тщательно выметенной дорожкой, которая вела от корпуса к автостоянке, и погрузился в свой новенький «Бьюик-Роадмастер». Громадный универсал, едва слышно шурша покрышками, выехал с территории университетского городка и помчался в сторону побережья.

Полчаса спустя «Бьюик» остановился возле аккуратного двухэтажного коттеджа на неширокой улочке, застроенной почти такими же, средне-респектабельными домами. По тротуарам носились подростки на роликах, на лужайке перед домой напротив пыхтел с гантелями толстяк пенсионного возраста. Майор да Силва выбрался из автомобиля, приветливо улыбнулся страдальцу-спортсмену и распахнул дверь отцовского дома.

В просторном холле стояла мать – такая же высокая, как и он, яростно черноволосая женщина с тонким лицом, на котором никак не желала угасать ее былая красота.

– Карен повезла детей в парк, – сказала она, глядя на сына. – Я… ты знаешь, я принялась перебирать бумаги твоего отца…

– И – что? – вдруг напрягся майор да Силва.

– Я нашла там вот это…

Да Силва взял в руки протянутый ею конверт, на котором было крупно выведено: «Для Хорхе», и нетерпеливо разорвал плотную желтоватую бумагу. Ему в ладонь выпал небольшой листок.

«Мистер Даглас Робертсон, Саутерн-драйв, 16, Корэл-Гейбл, Флорида. Обязательно, в любое время.»

Майор поглядел на часы.

– Кажется, это недалеко, – пробормотал он. – Наверное, я успею к тому времени, когда вернется Карен с детьми.

…Он остановил машину подле шестиэтажного дома времен конца Великой Депрессии, захлопнул дверь и с неудовольствием огляделся по сторонам. Этот район населяли в основном выходцы с Кубы и нелегалы-мексиканцы. Горячий ветер гнал вдоль асфальта пустые банки из-под напитков, бумажные обертки из Макдональдса и прочий мусор. Возле черного от старости пожарного гидранта валялся грязный шприц. Майор да Силва раздраженно дернул плечами и шагнул к расположенной на первом этаже аптеке.

– Простите, я хотел бы спросить у вас, где я могу найти мистера Дагласа Робертсона…

Из-за прилавка на него изучающе зыркнули светлые глаза длиннолицего скуластого старика в аккуратном белом халате. Аптекарь не спешил с ответом – его пытливый взгляд скользил по лицу Джорджа да Силва, словно сравнивая его с кем-то.

– Джордж Санчес да Силва, майор, командир эскадрильи, противолодочная авиация наземного базирования? – неожиданно резко спросил он.

Джордж дернулся и непроизвольно вывесил челюсть.

– Да, это я, – признал он. – А вы…

– Следуйте за мной.

Старик аптекарь провел его длинным полутемным коридором, который закончился старой, покоробленной дверью с мутным стеклом. Повозившись над замком, хозяин вошел в помещение и приглашающе взмахнул рукой.

Да Силва оказался в просторной комнате, оклеенной мрачными обоями – вероятно, ремонт здесь не производился с момента возведения дома. Комната была уставлена старинной тяжеловесной мебелью, в углу пыльной громадой возвышался массивный коричневый сейф. Приглядевшись, майор заметил на стене возле окна небольшую рамку темного лакированного дуба – под стеклом висели два совершенно незнакомых ему ордена в форме витиеватых крестов и какой-то знак, в середине которого он с изумлением рассмотрел нацистскую свастику. Аптекарь распахнул сейф. Да Силва бросил короткий взгляд через его спину и увидел, что на верхней полке сейфа покоится высоковерхая черная фуражка с серебристым черепом на околыше…

Старик по-птичьи резко выпрямился и протянул ему небольшой металлический ящик с плотно пригнанной крышкой.

– Это, – проскрипел он, – то, что должен был передать вам ваш отец…

– Но я…

– Ни слова больше! – Аптекарь прищурился и окинул Джорджа взглядом настолько властным, что тот едва не присел. – Идите… идите, и не возвращайтесь!

Да Силва вылетел на улицу, словно ошпаренный. Запрыгнув в машину, он неверной рукой повернул ключ зажигания, привычно пхнул в «драйв» селектор и обрушился на педаль газа. Перед его лицом все еще стояли глаза старого аптекаря – страшные, стреляющие бесовской властью бесцветно-серые глаза. На перекрестке он распахнул «бардачок» и вытащил оттуда плоскую коробку сигар. Раскрыв все окна, майор да Силва закурил – он делал это очень редко, но сейчас ему было плевать на сокрушенные вздохи жены и перспективу рака легких.

Вспыхнул зеленый. Джордж привычно перенес ногу с тормоза на газ, но его «Бьюик» вдруг зачихал и дернулся всем своим телом. Да Силва придавил педаль сильнее – натужно взвыв, тяжелая машина бросилась вперед, и вновь задергалась, едва лишь миновала злополучный перекресток.

«Зажигание, – с тоской подумал майор. – Ничего другого…fucking sheet!»

Автомастерскую он нашел лишь через четверть часа.

– Вообще-то мы ремонтируем в основном «Крайслеры» и все такое, – сообщил ему седоватый русский в промасленном комбинезоне, от которого крепко разило пивом, – «General Мотоrs» не наша специальность – но для вас, конечно, можем сделать исключение…

– То есть, cash only? – спросил да Силва.

Мастер согласно кивнул и распахнул капот.

– Так вы говорите, зажигание? – переспросил он. – А откуда вы знаете?

– Я летчик, – с достоинством ответил да Силва.

– А-аа, – отозвался механик. – Ну, в общем, приходите завтра, с утра…

Джордж замычал и покинул мастерскую.

Таксист привез его в недорогой отель на окраине городка. Взяв у портье ключи от номера, да Силва позвонил матери, объяснил вернувшейся жене сложившуюся ситуацию и поплелся на третий этаж.

За окнами горел оранжевый закат. Джордж стащил с себя пиджак, плюхнулся на кровать и придвинул к себе загадочный ящик, полученный от мистера Робертсона. Ключ был в правом кармане брюк.

В ящике лежало всего три предмета: пара небольших картонных коробок, обмотанных несколькими слоями скотча и толстый, тщательно заклеенный конверт. Поглядев на коробки, Джордж пожал плечами, раскурил новую сигару и разорвал конверт.

«Мой дорогой Хорхе! Я слабею, силы покидают меня. Твоя мать пыталась скрыть от меня мой диагноз, но я не первый год живу на свете и понимаю, что это – мой приговор. Я и так прожил слишком, слишком много лет. Благодарение Богу, я был счастлив! Я рад, что сумел вырастить тебя добрым и порядочным человеком, я рад видеть исходящий от тебя свет.

Я знаю, что уже много лет в свободное время ты занимаешься проблемой инопланетных цивилизаций, я знаю, что во всех дискуссиях ты придерживаешься одной и той же, гуманистической точки зрения на эту проблему, чем снискал себе как известность, так и ненависть множества оппонентов. Хорхе! Сейчас, умирая, я должен рассказать тебе историю, которая, по всей видимости, напрочь разрушит все твои иллюзии и даже, наверное, пошатнет твою уверенность в собственной правоте – но ты должен это знать.

На самом деле я вовсе не аргентинский инженер-кораблестроитель. Моя (и твоя, конечно), настоящая фамилия не Санчес да Силва, а…впрочем, теперь это уже не важно. Именно поэтому ты так не похож на латиноамериканца. Я – немец, моя семья веками проживала в Восточной Пруссии. В середине тридцатых годов я, нафанатизированный речами фюрера, вступил в нацистскую партию, и вскоре стал офицером СС. В те годы я заканчивал одну престижнейшую техническую школу в Гамбурге. Когда началась война, я занимался рядом проблем германских ВМС, а позже меня перевели в секретную службу Третьего Рейха. История, о которой я должен тебе рассказать, произошла весной 1942 года. По странному совпадению, мне тогда было столько же лет, сколько и тебе – сейчас, и я находился в том же самом чине майора – я был штурмбаннфюрером войск СС.

Итак, была весна, поздняя весна 1942. Я и еще два офицера СС ниже меня рангом вышли из норвежского порта Нарвик на подводной лодке – наш путь лежал на русскую Новую Землю, где мы должны были выполнить секретное задание командования. Это была большая, так называемая «океанская» субмарина, но из-за того, что на обратном пути предполагалось принять на борт довольно большой груз, мы имели всего две торпеды – одна была заряжена в одной из носовых труб, вторая – в корме… Мы выполнили свою миссию и были на полпути к базе, когда…»

Полчаса спустя Джордж Санчес да Силва, задыхаясь, отбросил от себя последний лист, исписанный аккуратным отцовским почерком, и закрыл глаза. Перед ним живо и властно поднялась страшная картина той ледяной весны – он готов был поклясться, что чует соленый ветер далекого Баренцева моря, всем своим существом ощущает, как…

…волна ударила лодку в скулу, по-змеиному шипя, прокатилась по палубе и рассыпалась об острое ребро рубки, обдав всех стоящих на мостике пронзительно холодными брызгами. Корветтен-капитан Цихаус привычно выругался и украдкой взглянул на стоявшего рядом с ним мрачного мужчину с впалыми щеками и пронзительно голубыми глазами, которые взирали на мир с непробиваемым презрением. Тот даже не пошевелился. Струйки воды торопливо сбежали по прорезиненной ткани его зюйдвестки и ушли через шпигаты за борт – он двинулся лишь тогда, когда несколько капель, соскользнув с надвинутого на лицо капюшона, обожгли холодом его щеку.

Цихаус, сильно затягиваясь своей едкой сигаретой из дрянного болгарского табака, оглядывал прищуренными, слегка воспаленными глазами пляшущую серую линию горизонта. Голубоглазый офицер курил небольшую трубку. Неожиданно он сильно стиснул ее зубами и поднял к глазам мощный бинокль, до того без дела болтавшийся на его узкой груди.

– Там корабль, капитан, – отрывисто сообщил он, – взгляните сами.

Цихаус поспешно воздел свой «Цейсс».

– Срочное погружение! – рявкнул он в рубку. – Русский эсминец, герр штурмбаннфюрер. Скорее! Интересно, о чем думает акустик?! Сигнальщик! Я отдам вас под суд!..

Шипя насосами, лодка провалилась под холодное покрывало волн. Цихаус, все еще продолжая ругаться, поднял перископ и замер, воткнув лицо в резиновую маску визира.

– Доннер веттер, – сказал он, – эти большевики шпарят на таких узлах, что нам не стоит и пытаться… но все-таки мы попытаемся. Рильке! – позвал он штурмана. – Ну-ка полюбуйся на этих красавцев. Что скажешь?

– Как же я ненавижу тригонометрию, Эрик, – отозвался штурман, отняв лицо от маски. – Идем… где моя линейка?

Грызя ногти, пухловатый штурман стремительно произвел вычисления. Цихаус, стоя возле рулевых, отдал команды на изменение курса и снова прилип к перископу.

– Ну вот, – прошептал он через несколько мгновений, – теперь – пли!

Обильно смазанная тавотом, торпеда покинула носовую трубу. Цихаус напряженно наблюдал за ее движением. Тем временем русский эсминец, словно почуяв угрозу, неожиданно переложил руль. Цихаус исторг шквал ругани и в исступлении заколотил по рукояти ни в чем не повинного перископа. Неожиданно он смолк и вновь приник к резиновой маске.

– О, мой бог, – хрипло зашептал он. – Посмотрите, герр штурмбаннфюрер, посмотрите на это!

Эсэсовец решительно отодвинул его от перископа. Перед его глазами открылась жуткая и… странная картина: что-то большое, напоминающее собой ската (вдоль ребра объекта тускло помаргивал ряд желтых огоньков) медленно падало из седого неба прямо на русский эсминец. Запрыгали, исторгая фонтаны свинца, зенитные пушки – но через секунду все закрыло собой ослепительно яркое, искрящееся зеленное облако.

В рубке стал слышен скрежет металла – то море рвало переборки тонущего корабля… Штурмбаннфюрер провел рукой по лицу и глухо сказал:

– Я не знаю, что это.

– Это наши? – изумленно переспросил Цихаус.

– Я не знаю, – все так же глухо ответил эсэсовец. – Но, думаю, что нам лучше покинуть этот район. Как можно быстрее.

Корветтен-капитан послушался его совета. Напрягая моторы, лодка рванулась вперед. Теперь они делали почти десять узлов. Никто в рубке не смотрел друг на друга… через час акустик сбросил с себя наушники и помассировал виски:

– За нами идет какой-то гул… непонятный гул, я никогда не слышал ничего подобного.

Цихаус поднял белые от ужаса глаза. Штурман, не понимавший, что, собственно происходит, удивленно заморгал и отвернулся. Командир повернулся к офицеру в черном. Тот стиснул челюсти, отчего покрытые щетиной щеки запали еще сильнее:

– Я считаю, что мы должны всплыть. Возможно, это испытательный полет нового аппарата рейха… никакого другого объяснения я придумать не могу.

– Да о чем вы, черт побери, толкуете? – возмутился штурман.

Цихаус нервно облизал сухие губы и тронул плечо горизонтальщика:

– Всплытие… все моторы – стоп!

– Что здесь происходит? – продолжал ерзать в своем креслице штурман.

Ему не отвечали.

– Шум встал, – медленно сказал акустик. – Он был рядом, совсем рядом. Пеленг…

Командир отдраил кремальеру главного люка и резво выскочил наверх. Офицер СС, накинув на плечи просохшую зюйдвестку, ринулся за ним.

Увиденное ошеломило их. Не более чем в одном кабельтове позади лодки из пляшущих свой танец серых волн росло в небо странное черное сооружение. Цихаусу оно показалось лоснящимся округлым конусом, украшенным поверху рядом неярких желтых фонариков. В боку черного конуса виднелось слабо светящееся отверстие – возможно, люк или дверь. Цихаус вытащил сигарету; к его изумлению, неразговорчивый эсэсовец попросил и себе.

Они молча курили около пяти минут. Цихаус бросал на эсэсовца короткие взгляды, словно ожидая команды, но тот молчал. Лишь докурив сигарету, он потеребил пальцами свой бинокль и распорядился – не слишком решительно:

– Прикажите спустить на воду бот, капитан.

– Вы считаете? – ужаснулся Цихаус.

– Мы здесь одни… возможно, это экспериментальный аппарат, потерпевший аварию. Ничего другого я придумать не могу. Возьмите с собой матроса. И… распорядитесь, чтобы мне принесли пулемет.

Цихаус икнул и скрылся в люке.

Несколько минут спустя лодчонка с капитаном, эсэсовцем и рослым матросом на веслах приблизилась к таинственному объекту. Эсэсовец держал на коленях «МГ» с длинной лентой, у Цихауса и матроса были с собой автоматы. Из прямоугольного люка в рост человека лился неяркий голубой свет. Матрос остался в лодке, эсэсовец с капитаном ловко запрыгнули вовнутрь странного аппарата.

Они очутились в тесном овальном коридоре, стены которого сочились нереальным, словно бы дымным, светом. Эсэсовец продернул затвор и решительно шагнул вперед. Он сделал всего несколько шагов: пелена спала, они стояли в большом полукруглом помещении, ярко освещенном скрытыми в потолке лампами. Противоположная от них стена была…

Эсэсовец пришел в себя от истошного визга корветтен-капитана. Железное самообладание позволило ему взять себя в руки и заткнуть подводнику глотку. А кричать было от чего.

В метре от него, в паре высоких стеклянных колб, слабо шевелилось желтовато подсвеченное, мутное желе… вот оно забурлило активнее, и эсэсовец вдруг увидел – в правой колбе висел темноволосый юноша в форме бойца Красной Армии, в левой – женщина средних лет в полушубке… они двигались в этой желтой мути, они были живыми! Слабо отдавая себе отчет в том, что он делает, эсэсовец перевел взгляд налево – и содрогнулся от ужаса и отвращения. Соседняя с женщиной колба, наполненная почти прозрачной белесой жидкостью, содержала в себе жуткую помесь серой жабы и носорога – но, сумев задержать на чудовище свой взгляд, штурмбаннфюрер понял, что оно смотрит на него _разумными_глазами!!!

Еще колбы, еще муть – разноцветная, разная по консистенции и своему страшному содержимому.

Впервые в жизни эсэсовец почувствовал, как дрожит его палец на спусковом крючке. И тогда он глубоко вздохнул.

Длинные очереди мощного пулемета взорвали липкую тишину страшного полукруга. Плохо соображая, что он делает, корветтен-капитан Цихаус потянул на себя рычаг затвора и открыл огонь вслед за эсэсовцем. Глухо лопаясь, жуткие колбы обрушили на пол потоки разноцветных зловонных помоев. Не желая верить своим глазам, эсэсовец видел, как дергается на полу юноша в русской форме – он стрелял по верху колбы, и пули не причинили тому вреда, но все же он умирал: страшно и непонятно. Видел, как ползет к нему, вытягивая четыре крохотные ручки, полосатая тварь с огромными радужными глазами, наполненными болью и смертной мукой…

Лента, содержавшая в своем змеином теле двести пятьдесят лоснящихся смертью игрушек, закончилась неожиданно. Тут же смолк и автомат в руках моряка.

– Б-бежи-иим!!! – крикнул он, хватая эсэсовца за рукав.

Тот швырнул на пол бесполезный теперь пулемет, сильно толкнул капитана в спину и вдруг резко качнулся в сторону. В тот миг, когда он вновь окутался туманом, подводнику почудилось, что эсэсовец хватает что-то из расположенной в стене помещения ниши. Впрочем, он не мог бы поручиться в своей правоте.

Офицер в черном прыгнул в лодку секундой позже командира субмарины. Едва взглянув на их перекошенные ужасом лица, матрос взмахнул веслами, и ялик полетел по волнам.

– Погружение!.. срочное погружение! – заорал Цихаус, падая в рубку.

Лодка вновь нырнула в темную глубину моря. Цихауса колотило. Штурман, сунувшийся было к нему с расспросами, с треском отлетел в переборку. Эсэсовец исчез в глубине корабля и вскоре вернулся с объемистой бутылкой.

– Выпейте, – предложил он командиру, – это ром. Настоящий ямайский ром… пейте – только не забудьте про меня.

Цихаус даже не улыбнулся. Вылакав не меньше стакана, он наконец тяжело выдохнул и опустился в креслице.

– Гул, – доложил акустик, – тот же самый гул, он догоняет нас…

Командир стал белее мела, и тогда эсэсовец решительно поставил бутылку на штурманский стол. Кожа на выдающихся скулах натянулась, вокруг глаз побежали мелкие морщинки.

– Слушать меня! – распорядился он с непривычной для всех властностью – Штурман – готовьтесь к торпедной атаке… считайте же, черт вас дери! Что вы расселись, как пивовар на ярмарке? У нас есть еще одна торпеда! Тысяча чертей!.. подвсплыть на перископную глубину!

Среди хаотичного танца волн штурмбаннфюрер отчетливо видел черный конус загадочного аппарата, щедро украшенный белыми бурунчиками. Кошмарный «скат» держался на довольно приличном расстоянии, но даже он, далекий от морской службы человек, понимал, что торпеда его достанет. Его пальцы, обхватившие рукоять перископа, побелели от напряжения.

– Стреляйте, лейтенант, – приказал он штурману, отходя в сторону, – и да поможет вам бог…

В первый миг всем, кто находился в лодке, показалось, что ее просто вышвырнуло из воды. Грохот, наполнивший стальное тело субмарины, был настолько силен, что потом они еще долго не могли прийти в себя и избавиться от назойливого звона в ушах… штурман решил, что он ослеп, ибо в глаза ему ударила нестерпимо яркая синяя вспышка – она пронзила его мозг, заставив пошатнуться и сильнее ухватиться за рукояти перископа…

Джордж да Силва вновь поднес к глазам последний лист и всмотрелся в ровные строчки, написанные черной шариковой ручкой – работая с документами, аккуратный отец использовал только этот цвет чернил, приучив к тому и сына.

«Мы вернулись в Нарвик, и, разумеется, молчали как рыбы – а кому хотелось оказаться в сумасшедшем доме? В рапорте командир лодки указал о двух неудачных попытках атаковать русский транспорт, и о торпедах его никто не расспрашивал. Позже я узнал, что лодка корветтен-капитана Цихауса погибла летом того же года, и я оказался единственным прикоснувшимся к той страшной тайне.

В апреле 1945-го, когда русские уже стояли у стен Берлина, мне в числе других чинов СС удалось покинуть Рейх. Я оказался в Аргентине, где вскоре женился на твоей матери. Позже, пользуясь деловыми связями твоего деда Хуана, мы смогли перебраться в Штаты, где и появился на свет ты.

Работа, семья и все прочее не давали мне много времени для исследования тех артефактов, которые я захватил на борту инопланетного корабля. Лишь в шестидесятых годах я сумел «включить» тот белый шар, который лежит в одной из коробок (там же ты найдешь подробное описание тех действий, которые необходимо для этого произвести). Не сразу, но все же я понял, что в мои руки попал проектор, несущий в себе фрагмент отчета о той страшной деятельности, которой занимался на разных планетах экипаж этих «исследователей»…

Джордж положил лист на кровать, поднялся и вызвал коридорного.

– Дружище, – сказал он, отчаянно роясь в карманах в поисках наличных, – я вас очень прошу – найдите мне в этом городе виски. И побольше, ладно?

Харьков, октябрь 1999.

Сказка страсти

Она его ненавидела.

Тихо; ну, а что с этим делать: бытовуха…

И, между прочим, традиционные подъездные бабки, скажите вы им об этом, так же тихо пожали бы плечами. И верно – с дуру ведь бесится, девка. Бабок, между прочим, было немного. В престижнейшем доме остались только те семьи, в которых пресловутая, всеми ругаемая «молодежь» смогла подняться до уровня, позволяющего выдавать на-гора немаленькую, в силу новых условий, квартплату. Подъездные старушенции, естественно, щеголяли в сэконд-хэндовских дубленках и весьма охотно помогали внукам разгружать багажники их не совсем свежих «Фордов» и «Байеров».

Анна Ивановна, вдова полковника-комиссара, сама когда-то командовала зенитной батереей. Глаз-алмаз, вы тут не шутите! Когда в тесный старый двор заезжал громадный «Континенталь» ее соседа, он сам кричал ей: «а, баб Ань, а ну-ка, гляньте там, впишусь ли!» «Линкольн» был старенький, да водитель – глаза молодые, а старая пулеметчица задавала азимут лучше, чем хваленый немецкий автомат целеуказания.

Жили, в общем-то, недурно. Молодняк если и дурковал, то исключительно пивом, до водовки дело не доходило, а уж про слово «анаша» знали исключительно из программ НТВ; жили. Квартиры агромадные, места всем хватит. Бабки за внуками смотрят – скорее, правда, за правнуками, – так что ж, чего ж не жить; все пашут, дом – полная чаша, страна, худо-бедно, но живет: президент, опять же, новый, представительный мужчина, да еще и молодой: чего ж не ж жить. «мы-то, помню, когда из Венгрии приехали, так у Валентин-Григорьича «Хорьх» был, ага. Я-то с Ленинграда еще машину водила, а он, после контузии-то, боялся, вот как… А щас у Сережки моего, Ленка, села в свой «Фиатик» – жжых – и ага! « «А что ей, Пал-лна, они ж молодые…»

Его любили; ее – сказать трудно. Они квартиру не покупали, наследовали от старенькой бабушки, вдовы полковника: это – статус… Ремонт, понятное дело. Машины, две: так кого удивишь. Ловкий, аккуратный «Мерс» у него, а ей он после ремонта купил лапочку, весь двор влюбился – «Пежо – 206», темно-вишневый, ласковая, чудная машинка, вроде как котенок в доме прижился. Анна Иванна, сидя на скамеечке, так и ловила себя на желании бок ей погладить – ах, до чего ж сладкая она, эта машина! Будто младенчика принесли…

Его любили. Жили они на восьмом этаже, приезжал он, как правило, поздно, но летом-то вечера долгие, да и тепло ведь: аккуратный, как машина его, приветливый, тонкий да звонкий, все бегом-бегом, телефон на руке болтается. Взбежал по ступенькам, дверью подъездной бахнул, а все ведь приятно. Старушенции тоже девками были: давно – а… и, ревность. Смешно, скажете? Ай, нет. Ох, и нет же: она-то, все какая-то мрачная ходит. Мрачная? Да нет, не так сказал. Внутри у нее что-то было, с самого начала, ага. Почему? А кому оно надо? Молодая… красивая, между прочим. Высокая: с каблуками его выше. Глаза – безумные, ну разве могут быть у нормального человека такие глаза – голубые? И ведь любил как. Выпивал, да, так а что ж, чего ж и не выпить в субботу – водочки, коньячку, друзья там, но ведь тихо все. Такси, мгновенно, распрощались, проводили… порядок. А смотрел как! Ох, глаза эти – Анна Иванна, помнится, аж пожалела о годах своих, когда взгляд его раз перехватила. Глазищи у него серые, холодные, но как глянут – ох, ты, сердце мое старое…

А она его ненавидела.

Вышла замуж – не потому, что пора. Нет, он ей тогда нравился. И он нравился, и, особенно, его отец, раздобревший, под старость, знаменитым ставший архитектор. Нравилась его независимость. Отец – да! Всегда веселый, вполне довольный собой, ироничный дядька. Нравились, до безумия, отцовские друзья, седые, часто волосатые, художники: от них пахло дорогущими одеколонами и – травой… Мать его умерла рано, отец с тех пор так и не женился, довольствуясь гаремом из молоденьких девушек, которые вились вокруг него. И нравилось то, что он не брал у отца ни копейки. Он все сделал сам… сам сделал себя, так и не сумев закончить университет. Нравилось: он был спокойный, он так легко и уверенно водил свою «девятку», у него – тогда! – была такая завораживающая улыбка.

А потом она научилась его ненавидеть.

Он купил «Мерседес». Это было уже после квартиры. После квартиры, но до ремнота: это важно. Цэ-класс, два-и-восемь, почти экстрим, дерево, люк, навороты – а ремонт он свалил на нее. Он просто уехал, у него были дела. Но тогда ей это нравилось – бригада аккуратных хохлов мгновенно сделала все, что он требовал, даже убрала мусор: она варила им борщ и обживала эту, новую для себя территорию. Они ели свинину, вежливо благодарили и уходили. А потом приехал он. И ее поразил, тогда еще впервые – его взгляд: холодный, расчетливый. «О, кей, малыш. Это порядок. Надеюсь, порядок будет и дальше».

Он никогда, нет, никогда не лгал ей.

«Я обожаю тебя, котенок. Вот, смотри, – и он бросил на стол ключи с характерной эмблемой: золотой лев встал на дыбы. – Я так люблю тебя…» Они праздновали окончание ремонта, за столом были его друзья и ее институтские подруги: все зааплодировали.

В этот момент она ненавидела их всех.

Два комплекта ключей упали почти ей в тарелку. На них был лев, и, о, как она ненавидела этого льва! На нее смотрел муж, подтянутый, аккуратный, с его такими ухоженными тонкими руками – ах, этот маникюр! – белоснежные зубы, тихая улыбка… ей казалось, что это улыбка идиота.

Он никогда не бил ее.

Он никогда, ни при каких обстоятельствах не повышал на нее голос.

Она возненавидела его – именно в тот момент, когда ключи с золотым львом упали на стол рядом ее тарелкой. Она научилась ненависти и, одновременно, зависти: она завидовала этой суке Ирке, которая вышла замуж за обычного лоточника… этой Маринке, у нее Мишка врач, живет на зарплату, но ведь живет! А ее муж, едва привыкнув к новому для себя месту жительства, стал читать Конфуция. Он устроил себе отдельный кабинет, он зашил его книжными полками, и принялся перемежать Шопенгауэра с Ирвином Шоу. Он купил себе старинный письменный стол, старинную лампу, он купил себе трубку.

Скоро ему исполнилось тридцать. «У тебя такой милый львенок, – говорил он про ее машину, – почему ты ездишь на такси?» В доме пахло «Амфорой». Он приобрел странную привычку – прежде чем придти к ней в постель, он тщательно чистил зубы и обрызгивал себя одеколоном. Она тонула в запахе – это был дорогой запах, и в ней росла ненависть. Она научилась ненавидеть его тело. Это было тонкое, без капли жира, мускулистое и удлиненное тело – это были тонкие, сильные пальцы, их ласки, способные довести до безумия монахиню – ее они доводили до рвоты. На этом теле не было лишних волос, ни одного. Оно было гладкое, как поршень, движущийся в одном из шести цилиндров его «Мерседеса»: уверенное в себе, пb очти мальчишеское, но в то же время мужское тело… о, как она ненавидела его! Она научилась ненавидеть звуки, доносящиеся из ванной – звуки, свидетельствующие о том, что он скоро войдет в спальню, мягко опустится рядом с ней, и начнет шептать все те глупости, от которых у нее заранее болит голова. Он будет тыкаться в нее носом, он станет гладить ее своими мягкими пальцами… о, нет!

Скоро он понял. Нет, он не стал закатывать истерик или требовать объяснений – он стал ночевать в своем кабинете. Теперь он приходил к ней только тогда, когда визиты друзей и деловых партнеров вынуждали его принять на борт не менее полукилограмма коньяку – а ничего другого он не пил. Он делал свое дело с максимальной деликатностью. Он целовал ее – пару раз он даже пытался вызвать ее на « на разговор». Он был честен. От его честности ее тошнило. И именно тогда ей стали сниться сны.

Однажды, поднявшись с их огромной, двойной постели, он спросил у нее: «Господи, ну почему? Ведь ты даже не хочешь говорить…» Она не сказала ему ни слова. Боль, волной ударившая ей в спину, не имела никакого значения. Ей уже снились сны.

Сперва ей приснились крылья. Запах пришел позже, позже на несколько ночей – острый, пряный запах, совершенно незнакомый ей ранее, поглотивший ее дух, – да, он пришел позже, а сперва были крылья. Огромные, черные крылья, они накрыли ее и понесли куда-то далеко; восторг, страх, страсть – сразу же, в тот же миг, словно и не было всех этих лет. Она летела. Она проснулась – дело шло к рассвету, а летом рассвет так спешит. Рядом спал он, округло вздымалось его светлое плечо, привычно пахло двухсотдолларовым-запахом-настоящих-мужчин, и слабо белели ухоженные ногти, лежащие на голубом шелке подушки: модно.

Вечером он пил коньяк со старинным другом. В коридор тянуло сигарным табаком, из кабинета доносились яростные взрывы гитар. В молодости они играли. Они играли харду, он с ума сходил от последних навороченных новинок – ах, малыш, я предпочитаю Европу, арт-н-хард, прогрессив, это так круто… она фыркала, совершенно не желая понимать, зачем тратить деньги на эти дурацкие «компакты» и настолько дорогую аппаратуру. Деньги были его – она молчала. Из кабинета ревели гитары, она приняла сибазон и легла спать.

И сразу же ее накрыли крылья. Они несли ее над бескрайней красно-черной равниной. Она пыталсь поднять голоову – и не могла, чужая, тугая плоть облекала ее сверху, не давая понять, кто же несет ее, кажущееся таким тщедушным, тело. Она смотрела вниз. Там камни перемежались с волнами песка: песок был черным, а камни – алыми.

И вот они опустились. Под ней была красная, шершавая голь огромного монолита. Она решилась открыть глаза – да, камень был красным… тогда она подняла голову. Запах, этот магический аромат, кислый и сладкий одновременно, давно уже сводил ее с ума: теперь он стал еще сильнее – это был запах мужчины, почти забытый ею за годы супружества. Она подняла голову.

Над ней, ясно вырисовываясь на фоне далекого коричневого заката, вовышался темный силуэт огромного, рельефно развитого мужчины. Он имел крылья! Они росли от его плеч – сейчас, наполовину сложенные, крылья казались неким подобием плащ-палатки, повисшей за спиной мускулистого офицера. Он смотрел на нее, в закатном полумраке поблескивали его янтарно-желтые, как у персидского кота, удлиненные глаза.

– Ты испугалась? – негромко спросил он.

Она не нашла ответа. Камень не был холодным, нет, ее холодило присутствие этого невообразимого существа, и еще – невероятная о щ у т и м о с т ь сна. Она ощущала полет, она жила в запахе, в этом, таком сладком для нее запахе настоящего, огромного, готового подмять ее самца… в эти мгновения она почувствовала, как теплеет низ ее живота… она сдвинула ноги.

– Нет, – ответила она, гадая, когда сон уступит место привычным дневным коллизиям. Запах сигарного табака, так мучавший ее на протяжении всего вечера, почему-то исчез.

Она подняла голову, она заглянула в желтые глаза крылатого существа.

– Нет-нет, – проговорил он, читая ее желания. – Всему свое время.

И опять запахло сигарами, а в уши ворвался надоедливый вой электрогитар и грохот барабанов. Он пришел к ней этой ночью; он был почему-то зол на нее, он был яростен до грубости – настолько, что даже сумел доставить ей некоторое удовольствие.

А следующей ночью крылья подняли ее – опять. На сей раз они летели недолго. Оп устив ее на землю, желтоглазый вдруг исчез. Она огляделась, не веря тому, что видит – вокруг нее щерился древними желтыми камнями узкий двор старинного замка, глухо мощеный крупными черными булыжниками; кругом не было ни души. Она посмотрела на тяжелые, потемневшие от времени двери главной башни, и содрогнулась от холода. Словно ощутив ее, с неба упала крылатая черная тень.

– Идем, – просто сказал он, и она пошла вслед за ним.

Двери открылись, будто по волшебству – лишь боковым зрением она успела разглядеть две низкорослые фигуры, склонившиеся по углам. Стрельнув глазами, она прошла вслед за ним в огромную залу, где жарко пылал камин, а на огромном – под рост хозяина столе – тонула в соусе утка, зеленели овощами салаты, стопкой высились на глиняном блюде горячие лепешки.

Ели они молча. Бросив в угол кости, он хлопнул в ладоши – и тотчас из темного угла выросла миниатюрная, скрюченная фигура, просеменила к столу, в свете масляной лампы возник большущий кувшин, – и серебряный кубок, стоявший перед ней, отозвался довольным бульканьем вина.

– Я хочу, чтобы ты была счастлива, – произнес он, поднимая свой кубок – огромный, с золотой насечкой, – ты достойна счастья…

– Ах, – едва слышно вздохнула она.

Вино было довольно противным. За годы, прожитые рядом с утонченно-элегантным мужем, она привыкла пить столь же элегантные грузинские и молдавские вина, нисколько, впрочем, не задумываясь о тех особенностях «букета», о которых так любили толковать его друзья.

В три глотка она выпила кубок. Правая рука машинально пошла вдоль стола в поисках шоколада, но его здесь, увы, не было. Крылатый недоумевающе поглядел на нее:

– Тебе не нравится мое вино?

– Отлично… – прошипела она. – Отличное вино.

Кто-то осторожно тронул ее за плечо. Она открыла глаза. В сером свете дождливого утра темным пятном вырисовывалось лицо мужа. В сознание влился запах – одеколона, зубной пасты, кожи – от чехла мобильного телефона, который лежал у него в кармане, – запах спокойной, уверенной в себе ненависти. Ее ненависти.

– Малыш, – тихо произнес он, – я поехал. Не забудь, пожалуйста, что мы договорилсь везти твою маму к стоматологу… договорилсь на двенадцать, а уже десять. Вставай…

Мягкие, теплые губы коснулись ее лба, и она едва не застонала.

– Гадина, – сказала она ему вслед – шепотом, – как же я тебя…

Она была рада, что вечером он, ни говоря ей ни слова, ушел в кабинет – и в спальню проник сладковатый запах трубочного табака.

На сей раз крылья несли ее совсем недолго. Едва раскрыв глаза, она увидела себя в просторной зале: по правую руку от нее на высоком стуле сидел он, желтоглазый, а дальше, вдоль стола – такие же как он крылатые, облаченные в странные, чешуйчатые металлические доспехи.

– Время не ждет нас, – гулко произнес один из них, и желтоглазый тотчас же поднялся.

– Да, – сказал он. – Битва решит… честь мы оставим на совесть предков. Я должен найти выход! И я найду его!

– Ты привлек женщину срединного мира? – иронически спросил кто-то.

– Она верит мне.

– Что ж… пусть так. Пусть ее кровь послужит нам… хотя бы в качестве утешения.

Желтоглазый вспыхнул.

– Нет! Ее душа принадлежит мне!

– О чем ты… говоришь? – с усилием переспросила она.

– Что? – удивился он, будто не слышав ее вопроса. – Я… ах, нет…

Взмах крыльев – и под ней снова помчалась черная равнина, усеянная красными пятнами каменных массивов.

– Надежда, – услышала она над собой. – Надежда, страсть… надежда на познание страсти – разве не этого ты ждала в течении многих холодных лет?

– Да, – прошептала она. – Да, да, да! Все впустую… я живу в холоде. Нет… нет смысла… да, да, да!!!

– Ты нужна мне!

Она снова ощутила его запах. Она снова ощутила тугую, бьющую над ней плоть – волю мышц, покоряющих небо, обжигающее тепло огромного, давящего на нее мужчины, свист ветра:

– Я приду к тебе! Я приду тогда, когда ты станешь моим спасением! Ты готова?

– Да!.. Да!..

Она сидела на балконе, удивляясь тому, что на безоблачном – еще час назад небе – не видно звезд. На город опустились тучи? Странно: это выглядело совершенно иначе, так, будто чье-то гигантское крыло накрыло светящийся вечерними огнями мегаполис. Небо было черным – ни туч, ни звезд. Из кухни доносились звуки музыки и пьяные мужские голоса. Звон рюмок, очередное обсуждение – сперва политика, потом бизнес, затем, по мере наливания коняком, они, безусловно, начнут рассуждать об отношениях Леннона и Оно, а чуть позже, помянув покойника Заппу, станут восторгаться творениями Гауди. Она не была в Испании. Она вообще нигде не была, ее не удивляли пирамиды, минареты и эта, как ее там, все уши уже прожужжали, «саграда фамилия»… ехать еще к черту на рога, чтобы полюбоваться каким-то идиотским собором! Она смотрела его на видео, и он не произвел на нее ни малейшего впечатления.

Опять взрыв хохота, шаги, чей-то ехидный голос: «Господин старшина первой статьи, как рядовой необученный – докладываю: такси у подъзда, а нам пора это вот… валить.» Ах, ну да, он же служил в морской пехоте, на Дальнем… как он этим гордится! Раз он вытащил ее на охоту. Лес, камуфляж, друзья – всем слегка за тридцать, у большинства ученые степени: социология, экономика… некоторые прошли через Кавказ. Они выперлись на какое-то глухое лесное озерцо, расчехлили удочки. Карась: огромный, жирный – он осторожно снимает его с крючка, машет над головой и бросает далеко в воду. Хохот. Вертикальный «Зауэр» сороковых годов – целое состояние – валяется на песке. Сервиз, вынутый из рюкзака, и расколоченный в воздухе. «Дура, зачем ты взяла эти резиновые перчатки? Зайца обдирать? Какого зайца? Идиотка! Разве солдат станет стрелять в живое?»

Руки. Руки на руле. Рука, спокойно лежащая на кулисе. Обручальное кольцо, на мизинце – узкий перстень с рубином. Рука, управляющая чейнджером с компактами. Правая нога. «Спешить? Куда, в морг? Успеем.»

Светящаяся стрелка спидометра, намертво прилипшая к цифре 60. Левая рука держит сигару, потом она плавно переползает на руль. Она держит его на двенадцати часах. «Не делай так, малыш. Мне можно – а тебе пока не стоит.» Острые скулы. Высокий, подтянутый – всегда. Водит машину, стреляет из пулемета, может сделать укол – совсем не больно. Плачет, когда больно мне – было… она всхлипнула. В это момент хлопнула дверь, и по коридору едва слышно зашуршали шаги мужа.

– Комары поедят, – услышала она за спиной его голос – хриплый от выпитого. – Давай, вылазь с балкона.

Он был полуголый – джинсы и тапочки. Мягко щелкнул выключатель ночника.

– Я купил себе статью, – из-за спины вдруг появился большой пистолет, – Ленька провалил… он копаный, чистый. Смотри, лапа какая – «Кольт», армейский, 11, 43, слона за борт вынесет.

Узкая рука без усилия продернула затвор. Он явно любовался покупкой, ему не терпелось опробовать ее в действии. Боевой пистолет! ее шатнуло. Ружей в доме было более чем достаточно, но такого он еще не приносил. Он был доволен собой. Пистолет бесшумно лег под вторую подушку. С шорохом сползли на пол джинсы.

– Давненько я уже не был со своей женушкой.

Она вздохнула. Возможно, сегодня он будет похож на мужчину…

– Ты уверен, что он не выстрелит?

– Я так похож на идиота?

Он был отвратителен. Легкие касания пальцев, теплые, чуть влажноватые губы, скользящие по ее телу, невозможность ощутить хотя бы это, сухое, пропахшее табаком и одеколоном тело – она уснула, провалилась во тьму, мечтая отделаться от него раз и навсегда, страдая от невозможности этого – едва не со слезами, но рыдать она себе не позволяла. Рассвет осторожно прокрался в спальню через незапертый балкон.

Она открыла глаза. На перилах сидел крылатый. Не тот желтоглазый, а – мощнее, узкая борода свисала до самой груди. Ветер заносил в комнату его характерный аромат, запах человека, преодолевшего немалое расстояние, отразившееся на нем потом и солью.

– Он ждет тебя, – услышала она.

Одеяло полетело на пол. Она встала, потянулась, с торжеством посмотрела на скрючившуюся на простыне фигуру мужа – жалкую, младенчески беззащитную, – и шагнула к балкону. В темно-синем рассветном небе кружила черная точка.

Муж неожиданно зашевелился. Его серые глаза настороженно стрельнули по комнате.

– Гос-споди… – прошептал он. – Господи боже мой!..

Правая рука скользнула под подушку.

– Уйди! – от крика, казалось, зазвенели стекла балконной двери. – Уйди, на хр-рр!..

Крылатый выпрямился, но времени у него уже не было: первая пуля – тяжеленная, тупорылая пуля одного из самых жутких пистолетов этого мира – ударила его в грудь… крылатый не успел упасть, как вторая разнесла ему череп, и она, стоявшая на пороге балкона, оказалась обрызгана мерзкой желто-кровавой массой.

Она оглянулась. Муж, сжимая в руке свой «Кольт», стоял посреди спальни – ноги раздвинуты и чуть согнуты, безумные от ужаса глаза шарят в поисках новой цели. Она посмотрела в небо – черная точка приближалась, явственно вырисовываясь в ширококрылую фигуру, – и тогда она, смеясь, перебросила ногу через перила балкона и шагнула вниз.

И утренний воздух, упругий, сладко-холодный, подхватил ее, понес на своих бессмертных крыльях. Крыльях, вселивших в нее страсть, – ту страсть, которой она была лишена.

Выстрелов она уже не слышала.

Возвращение в красном

Маневры закончились. Десант благополучно высадился на заранее намеченный плацдарм – двоих рядовых и одного унтера санитары споро утащили в реанимацию с переломами позвоночника, а один молоденький лейтенант умудрился свернуть себе шею, с разбега всунувшись в люк боевой машины, – «синие» лихо отстреляли «красных» и подготовили плацдарм к приему тяжелых кораблей, после чего все пошло, как и положено, то есть по плану. Офицеры от капитана и выше достали из сапог контрабандные фляги со спиртом, пьянство очень скоро перешло в феерическую стадию, но летальных случаев не наблюдалось.

Откланявшись, отбыли посредники из союзных миров. Маневры закончились: командующий поставил свою размашистую подпись под резолюцией, приложил к идентификатору ладонь и поднял голову – крупный, слегка погрузневший вице-маршал с гренадерским черепом над левым карманом темно-зеленого кителя.

Он смотрел на наблюдателя от военно-космических сил, седого, с висячими усами, генерал-коммодора, который сидел, прихлебывая лимонад, в соседнем с ним переносном креслице.

Генерал встал: синий мундир липко облегал его ладную юношескую фигуру.

– Благодарю вас, ваша милость, – произнес он, склоняясь над почтительно придвинутым к нему штабным документом.

Росчерк пера; маршал вскочил и протянул старику широкую пухлую ладонь.

– Нас ждет ужин, ваша милость, – маршал сверкнул глазами и с трудом подавил в себе желание облизнуться.

– Польщен, старина, – теперь, после того как чернила легли на пластик тесным, трудноразборчивым узором, генерал позволил себе дружелюбную улыбку. – И чем же вы станете потчевать старика?

Коммодор был не тщедушен, а – узок, словно вытянувшийся от долгой службы канат. Здороваясь со штабным офицером, он неизменно касался пальцами его плеча, и молодой здоровяк с аксельбантским шнуром тянулся в нитку, испытывая страстное желание пасть ниц перед этим стариком с Рыцарским крестом на небрежно завязанном узле черного форменного галстука.

Даже фуражка всегда сидела на нем как-то криво, фатовски, будто бы сдернутая ветром и небрежно водруженная на место.

В нескольких метрах от серебристого пенного блока штабного узла уже был накрыт стол. Слабый ветерок гнул бирюзовую траву – то был новый, недавно открытый мир, и вокруг штаба охрана рассыпала цепь силовых эмиттеров, отсекающих наружу все живое. Впрочем, генераторы уже готовились отключить. Энергорота сворачивалась, теперь на ее место затупали обычные караульные, а биологи клялись, что опасных насекомых здесь нет в принципе.

В прохладном, наполненном травяными ароматами воздухе витал запах жарящегося на огне мяса. Четверо поваров в белых халатах поверх формы колдовали над вертелами и мангалами, еще несколько их коллег поспешно проверяли, все ли приборы стоят там, где положено.

Офицеры, потягиваясь и перешучиваясь, высыпали на скошенную поляну. Под высокими ботфортами штабных хрустнули чужие камешки: поплыл сигарный дымок, и вице-маршал, улыбаясь, махнул рукой, призывая всех к столу.

Адьютант подвел генерала к столу под правую руку командующего, но маршал вдруг замялся, глядя на старика в синем: тот мягко улыбнулся, обвел глазами стоящих у стола офицеров и разомкнул узкие губы:

– Прошу… леди и джентльмены.

Адьютант ловко поправил за ним стул. Гомон возобновился. Маршал налил наблюдателю полную рюмку виски и постучал по своему бокалу вилкой.

Шум стих – командующий, враз посерьезнев, встал, вроде бы нечаянно стукнул ножнами меча за столешницу и кашлянул.

– Первый тост – за нашего уважаемого гостя!..

Командир отдельного дивизиона атмосферных машин, сидевший на противоположном конце стола, неожиданно поморщился. Вчера, после окончания учебно-боевых действий, старик вдруг попросил у него целую роту наблюдательных катеров и, прихватив с собой старшего офицера связи, умчался в неизвестном направлении. После десяти часов отсутсвия связист рассказал ему, что они навертели бесчисленное количество витков вокруг планеты, разыскивая обломки какого-то старинного корабля. Ни обломков, ни вообще каких-либо следов катастрофы найдено не было, но вежливый старикашка заморил экипажи до такой степени, что люди едва добрались до своих коек. Не иначе, решил «атмосферник», он связан с флотской разведкой, а все эти маневры всего лишь ширма… настроения эта мысль ему не прибавила.

Выпивка привела штабных в приятное расположение духа, и поданный к столу шашлык был встречен одобрительным ревом. Седой генерал вполголоса разговаривал с командующим, сидящий напротив него начальник штаба от нечего делать рассматривал красивые руки главного энергетика – крупной, немного флегматичной блондинки, а фланги давно уже перестали обращать внимание на начальство и погрузились в размышления по поводу предполагаемых отпусков. Кто-то визгливо толковал о политике.

Неожиданно взгляд начштаба сосредоточился на лаково-черном кресте, висевшем чуть ниже левого кармана флотского старца.

– Ваша милость, – начал он, видя, что тот умолк и задумчиво глядит куда-то вдаль, – я вижу, вы участвовали в Винийском Побоище?

Коммодор недоумевающе взмахнул ресницами, словно не понимая, о чем его спрашивают, потом вдруг опустил глаза.

– Это было так давно… – негромко произнес он.

– Чуть меньше ста лет тому, – услужливо подсказал начштаба. – Ваш крест…

– Да, вы, конечно, правы… понимаете ли, я тогда был совсем молод…

Начштаба встал и поднял свою рюмку:

– Имею честь предложить тост! За вас, генерал!… за то мужество, которое…

– Ах, что вы, – взмахнул рукой коммодор. – С этим временем связано слишком многое…

Он умолк, проглотил свою порцию и в задумчивости повертел вилкой с наколотым на нее куском мяса – но все сидящие рядом умолкли, поняв, что старик не просто переполнен своей памятью, нет, с черным крестом действительно связано нечто, во многом определившее всю его дальнейшую жизнь.

– Я командовал тактическим разведчиком, – вилка мягко легла на тарелку, в зубах генерала сама собой возникла тонкая черная сигара, и командующий поспешил поднести ему зажигалку. – Это были маленькие кораблики, нас отстреливали от линкора-носителя, и мы шли – часто на верную смерть. Пять человек, стиснутые в крохотной, кое-как бронированной коробочке, мы не имели ни мощного оружия, ни моторов, способных унести нас от противника – только аппаратура наблюдения и связи, ничего больше. Но – война: кто из нас выбирал?.. Я… мне было чуть больше двадцати, и у меня была она: мы росли с ней вместе, потом мы закончили одну и ту же академию и, так уж сложилось, получили назначение на один и тот же корабль. Она была моим штурманом: сейчас уже совершенно не важно, как ее звали… Я, знаете ли, не боюсь запутаться в событиях, я помню все так, словно это произошло вчера. Приблизительно в этом районе, может быть, в парсеке отсюда, ожидалась незначительная концентрация сил неприятеля. Знаете, как это бывает: аналитики предполагают… цель казалась слишком заманчивой, и нам следовало проверить, насколько их домыслы похожи на реальность. В таких случаях, как вы понимаете, не очень принято думать о жертвах и потерях. Задача ставится – и все, тем более, что бортразведчик есть единица расходуемая… изначально.

Генерал умолк и сам налил себе виски. Командующий и остальные слушатели поспешили сделать то же самое, но старик, по-видимому, не обращал на них ни малейшего внимания.

– Она была рыжая, даже, я бы сказал, красная: мутации Парадайз-Бэй, мы родились там, уже потом наши родители перебрались в другое место. В экипаже мы шутили, что ее необыкновенные волосы служат нам чем-то вроде талисмана. Удивительно – в ту прагматичную эпоху, очень далекую от сегодняшнего романтизма, мы не искали друг в друге выгоды, мы были друзьями… боюсь, сегодня это понять нелегко, мы вернулись к стародавнему идеализму, а тогда, уж поверьте мне на слово, хорошенькие девушки гнались за контрольными пакетами акций, а не за лейтенантскими погонами.

Кто-то негромко фыркнул. Генерал с улыбкой посмотрел на светловолосую женщину-энергетика и пригубил из своей рюмки.

– Мы не просто любили друг друга – мы жили только в те минуты, когда оказывались вместе. Нет-нет, мы не давали никаких клятв, тогда они были не в ходу, но все прекрасно знали, что наши отношения… э-ээ, далеки от предписанных уставами. Как ни странно, мы совершили несколько весьма удачных вылетов, не получив ни единой царапины. Нас считали удачливым экипажем, постепенно мы и сами поврили в собственную неуязвимость. Мы надеялись, что пройдем всю войну без потерь… в тот день мы благополучно отстрелились и пошли к точке поиска. Операция была спланирована тщательно: нам следовало пройти на пределе разрешения поисковых систем, передать на борт полученную информацию и немедленно возвращаться обратно. Но на войне самые лучшие планы часто превращаются в ничто: в точке поиска никого не оказалось, и мы получили приказ следовать к этой системе. Тогда она была еще не исследована, никто не знал даже точного количества планет. Спустя сутки мы вытормозились после сверхсветового броска, и буквально через минуту были атакованы малым сторожевиком охранения. Мы огрызнулись: у нас были две легкие башни, и он слегка отошел, но следующим же залпом снес нам главную антенну. У нас была необходимая информация, однако передать ее мы не могли. Я понимал, что обязан вернуться на носитель любой ценой, но…

Шум за столом постепенно стих, и офицеры, немного удивляясь сами себе, завороженно слушали ровный, лишенный эмоций голос генерала. Он рассказывал свою историю так, словно читал академическую лекцию – и в то же время громадная, странная для них сила его страсти заставляла штабных недоуменно щуриться, прислушиваясь к этому сухому, казалось бы, рассказу. Вокруг них едва слышно шумел травами ветер.

– Проблема заключалась в том, что на тактических разведчиках типа «Рифи» штурманский пост расположен в корме. Залп сторожевика уничтожил бортинженера и оператора систем наблюдения, вся средняя часть корабля была изуродована и перекручена, но мы с офицером информационного узла могли уйти и добраться до базы на отстреливаемой носовой части. Она оставалась в корме… В ее распоряжении находились двигатели и навигационное оборудование, но перейти на сверхсвет она не смогла бы, так как залп сторожевика уничтожил главный генератор. Она могла двигаться в пределах этой самой системы и даже смогла бы сесть – даже, используя спасательную аппаратуру, подать сигнал. Возникал вопрос: мог ли я бросить ее?

– Уйти вместе вы не могли? – тихо спросил командующий.

Генерал пожевал губами, потом опрокинул в рот остатки виски и взял тлеющую в пепельнице сигару.

– «Рифи» был устроен по-дурацки, – ответил он, не поднимая на гренадера глаз. – Я убил бы того, кто его сконструировал. Генератор!.. До носителя могла дойти только носовая часть, но у нее… у нее, видите ли, не было возможности туда пробиться. Я… – он глубоко вздохнул и провел рукой по лицу, – принял решение искать место для посадки. Тогда офицер обработки достал бластер и приставил его к моей голове. Я ударил его в висок, он отлетел в угол рубки и перестал дышать. И через секунду я услышал ее последние слова… а потом – толчок, она отстрелилась.

Командир дивизиона атмосферных машин ощутил, как на лбу у него выступили капли пота. Он незаметно сплюнул себе под ноги и, схватив ближайшую бутылку с коньяком, налил себе полную рюмку, – а потом, убедившись в том, что на него никто не смотрит, залпом всунул коньяк себе в глотку. Через несколько секунд очертания командующего приобрели несвойственную им четкость, комдив моргнул и дал себе слово сегодня же ночью напиться по-настоящему.

– И что же она сказала, вашей милости? – осторожно поинтересовался вице-маршал.

– А? – генерал облизал губы и ответил ему своей обычной вежливой улыбкой. – Она сказала: «Ты найдешь меня»…

– И что же, ее не искали? – удивилась блондинка-энергетик.

– Тогда не искали даже генералов, кто ж стал бы искать какого-то лейтенанта… мой офицер обработки выжил, но не сказал ни слова: эта история забылась, и я…

Над столом повисло молчание. Некоторое время штабные сидели как истуканы, пораженные только что рассказанной драмой – сухой и короткой, однако же потрясшей их до того, что хмель неожиданно ушел, оставив после себя лишь тяжесть в сердце, – а потом генерал как ни в чем не бывало подлил командующему виски и они опять тихонько заговорили о каких-то своих делах. Повара подали несколько поросят, выпивки было достаточно, кто-то уже принялся целовать хохочущих дам, посреди стола икотно цитировали Мольтке, а далекое солнце разлило над бирюзовой степью спелую закатную медь. Небо приобрело удивительный, непривычный глазу лиловый оттенок, и вряд ли кто различил в нем небольшую тень, кругами снижающуюся над серебряным куполом командной времянки. Начальник штаба спохватился только тогда, когда над столом промелькнуло ярко-красное пятно и довольно крупная птица с красивым, отливающим золотым блеском алым оперением неожиданно уселась на левое плечо генерал-коммодора. Начштаба вскинул бластер, но генерал вдруг предупреждающе поднял руку.

Птица наклонила свою изящную, украшенную черным хохолком голову к его уху и мелодично промурлыкала что-то. Командующий замер с рюмкой в руке – он смотрел на старика-генерала и видел, как разглаживаются лучики морщинок, разбегающиеся от его светлых, как у ребенка, глаз.

– Это… ты? – прошептал генерал, осторожно касаясь оранжево-красного крыла. 

Тени желтых дорог

… в шестой год эпохи Сэн, когда необычайно ранняя весна заставила мир укрыться пестрым одеялом цветов, по желтой, ведущей в гору дороге неторопливо шествовал крупный мужчина в черном – сведущий глаз безошибочно распознал бы в нем одного из тех монахов-воинов, что, покидая стены своих обителей, каждый год отправляются в путь, ведущий их к покаянию осмысления; и мало какой мудрец, разве что из числа просвещенных, догадается, какими дорогами пустится тот или иной инок.

Наш монах был не молод, седина щедро посеребрила его локоны, собранные на макушке в сложной формы косу. В нем ощущалась сила и спокойное, без тени смирения, достоинство – из-под ризы виднелась рукоять дорогого и очень древнего меча. Он медленно поднимался в гору, вокруг него луково золотились старые сосны, пахло смолой. Неожиданно остановившись, инок поднял голову – далеко в небе занудливой мухой пели моторы королевского воздушного корабля. Монах проводил серебристую сигару долгим задумчивым взглядом, отчего-то вздохнул и продолжил свой путь.

Вскоре он оказался на вершине горы. Сосны здесь были редки. Замерев, монах вперил свой взор в причудливую черно-медную храмовую башню, что стояла на вершине соседней горы; лес на ее склонах был тщательно вырублен, и средь невысокого разнотравья там и сям мелькали многокрасочные островки простых полевых цветов. Тропа, все такая же желтая, петляя, вела к низеньким храмовым воротам – отсюда они казались изящной лаковой игрушкой.

Монах присел на пень, устало вытянул ноги в прочных дорожных сапогах, и теперь только увидел, что он не один – в десятке локтей от него, уютно умостившись в складном креслице, сидел перед мольбертом художник: такой же седой, упругий стан выдавал в нем то ли старого солдата, то ли любителя ездить верхом. Он ничуть не походил на тех бродячих маляров, что продают свои работы на рынках, и берутся нарисовать ваш портрет за две серебряные монеты – одежды на нем были дорогими, с пояса свисал небольшой кинжал в сафьяновых ножнах. Заметив на себе взгляд монаха, мастер с легкостью поднялся на ноги и приветствовал своего невольного гостя коротким элегантным поклоном.

Инок ответил ему тем же. Поглядев – не без любопытства – на холст, он на секунду широко раскрыл глаза и, вдруг отчего-то смутившись, зашарил рукой на груди, отыскивая свою привычную трубку с длинным янтарным мундштуком. Работа была великолепна. Кисть мастера, неведомым образом сочетая в себе лаконичность с некоторой, небрежной даже размашистостью, запечатлела кривые ветви сосен, песок, и дальше – гору, покрытую цветами. Тропа показалась иноку ожившей… он кашлянул и поднял голову, встретив понимающий, но спокойный, без тени самодовольства, взгляд художника.

– У вас прекрасная рука, – произнес инок тихим голосом, в котором чувствовалась огромная, не забытая еще сила. – Я давно не получал такого наслаждения.

– Покорно благодарен. О, у вас замечательный табак! Был бы счастлив угоститься – здешние сорта, знаете ли…

– Да, это с острова Сирт. Примите, прошу вас.

Художник взял в руки объемистый кожаный кисет, с наслаждением вдохнул густой запах зелья и принялся набивать свою трубку. Инок тем временем продолжал всматриваться в картину.

– Не хочу показаться невежей, однако же, уважаемый мастер, мне непонятно, отчего на вашей прекрасной работе на уместилась храмовая башня…

Ответом ему был негромкий смех.

– Но, досточтимый, – ветерок легко унес небольшое облачко табака, – известна ли вам легенда, связанная с этим местом – легенда, породившая новую богиню весны и любви?

– Известна, – коротко кивнул монах. – Собственно, именно поэтому, вспомнив о старых страстях я и пришел поклониться ей. В память…

– Гм…

Художник негромко кашлянул, посмотрел на лицо своего собеседника, изборожденное ранними, не по годам еще, морщинами, и продолжил:

– Если вы помните, то когда-то здесь, на этой горе, жила молодая отшельница, давшая обет смирения. Люди долины носили ей еду, она держала каких-то коз… и вот однажды, весной, на эту гору поднялся молодой воин, раненый в недалеком бою. Он умирал.

– … а она не могла принимать его у себя, – глухо отозвался инок, – и все же ее сердце дрогнуло, и отшельница оставила юношу в своей хижине. И, полюбив ее, он совершил чудо – он выжил… а потом она родила сына. И с тех пор мрачный, голый холм каждую весну покрывается цветами. Насколько я знаю, сюда приходят бесплодные женщины и те, кто несет в своем сердце неразделенную любовь. Но почему храм?..

Мастер ответил не сразу. Некоторое время он смотрел на прекрасный пейзаж, открывавшийся перед ним.

– Видите ли, досточтимый, – тихо, в задумчивости, проговорил он, – храм все считают жилищем этой юной богини, так? А я рисую не жилище, я рисую ее саму – в этих цветах, в этом чуде жизни, возникающем каждый раз, когда солнце превращает холод и мрак в свет и нежность.

Инок застыл, пораженный услышанным. Перед его мысленным взором вдруг встала целая вереница образов – тех, что он давно уже считал погребенными в пыли собственного сердца. Он поднял глаза к небу и глубоко вздохнул; а потом, встав, низко поклонился художнику, оправил на себе пояс и, не говоря ни слова, зашагал прочь.

Когда его фигура отчетливо прорисовалась на желтой змейке восходящей тропы, художник выбрал тонкую кисть и несколькими точными, резкими мазками набросал ее на готовой уже картине.

Все, кто видел ее, поражаются, насколько живым выглядит этот темный, кажущийся сгорбленным силуэт. 

Табачный соус

Эта история случилась в то время, когда мы с Перси Пиккертом, подустав от безнадеги, купили на последние деньги потрепанный тягач типа «Гермес» и принялись челночить по окрестностям Миров Человека. Собственно, идея принадлежала Перси – правда, сам он именовал себя не иначе как Персивалем, да еще и с прибавкой «сэр». Вообще, на этот его заскок не обращали особого внимания даже в портовых барах, а уж их-то на нашей памяти было множество. У Перси была фантазия – за такое ценное качество я готов простить человеку многое. Когда на Спенсере рухнули акции одной «многообещающей» компании, и мы с Перси оказались на нуле – а весь наш капитал был вбит именно в них, в эти ненужные бумажки, – нам не оставалось ничего другого, как перейти на подножный корм. Транспортная лицензия у меня была с незапамятных времен, а Перси быстренько подыскал старый «Гермес», единственный недостаток которого заключался в том, что он был рассчитан на эксплуатацию экипажем из шести человек. А нас, как вам уже понятно, было двое, и мы не могли себе позволить нанимать остальных специалистов. Во всех наших периферийных мирах довольно лояльное отношение к соблюдению технических норм, но от профсоюзов не спрятаться – хочешь нанимать, плати как положено. В общем, нам пришлось выкручиваться вдвоем.

Сперва дела шли совсем плохо. Случалось так, что мы сидели без работы по месяцу и более, а однажды нам даже пришлось обедать в столовке благотворительного общества «Христиане Вселенной». Обеды там, конечно, были не те что в люксовых ресторанах, но голод, как говорится, не тетка. Наверное, именно с голодухи сэру Персивалю вдруг пришла в голову совершенно гениальная мысль.

– Сэм, – сказал он мне, прожевывая кусок вареной говядины, – а что если нам упасть под теплое крылышко военного ведомства?

– Что? – не понял я. – Ты решил наняться в армию?

Перси укоризненно покачал головой, брезгливо отодвинул к краю тарелки бурое пятнышко того, что здесь называли свекольным салатом и поднял на меня кристальной ясности глаза:

– Тебе не приходилось слышать о том, что на периферии нет смысла гонять военные грузовики, и интенданты баз снабжения частенько заключают контракты с мелкими гражданскими перевозчиками? Контракты не очень-то обременительны: ты берешь только попутный груз, но платят за него по самым первосортным расценкам. А если ты им приглянешься, то они помогут и другими, не менее выгодными фрахтами. Понятно, да?

И он весело подмигнул мне.

– Что-то здесь не так, Перси, – отозвался на это я. – Если дела идут именно так, как ты говоришь, то от желающих, наверное, отбоя нет. И уж конечно, они похитрее нас с тобою.

– Но попробовать-то стоит, верно?

Я отправил заявку в тот же вечер.

И, к моему изумлению, утром же на мое имя пришла депеша, сообщавшая, что старший интендант флотской базы «Спенсер-девятый» ждет моего визита в любое удобное для меня время… когда я смекнул, в чем же там петрушка, было уже поздно. Контракт, сроком на год, исключал любые опоздания, усушки-утруски и вообще какие-либо нарушения инструкции, вплоть до самый мелких ее пунктов, а было их там не менее трехсот. Первые две ходки утомили нас так, что я проклял и Перси с его свекольным салатом, и военное министерство с его обожравшимися интендантами, и, в первую очередь – себя самого, добровольно подписавшегося на это гиблое дело. Если мы должны были подойти к военному причалу в семнадцать, к примеру, двадцать восемь по абсолютному времени, то я знал: засечка должна звякнуть в рубке именно в двадцать восемь, но, боже упаси, не в двадцать семь или, что еще хуже – в тридцать!.. От этого можно было сойти с ума, но мы все же сумели приспособиться и даже стали подумывать о том, чтобы нанять навигатора и парочку инженеров. Еще два-три человека, и я смог бы спать хотя бы шесть часов в сутки – подумайте, какая роскошь для человека, который не спит и четырех!

Фрахты вдруг посыпались на нас как из рога изобилия. Перси оказался прав – военные и в самом деле помогали тем, кто взялся на них работать. Правда, во всех увеселительных заведениях, куда нас заносила судьба, я то и дело ловил на себе изумленные и сочуственные взгляды, но к этому, как оказалось, тоже можно привыкнуть. Зато нас жалели официантки – а с этой жалости оборотистый парень может поиметь немало сладкого сиропу.

Со временем мы почти отвыкли от безделья. Сегодня здесь, а завтра уже на старт и – прощай, прощай, ты жди меня… История с табачным соусом, которую я, конечно же, Перси никогда не забуду, произошла во время одного ничем не примечательного рейса со Святой Катарины на наш родной Спенсер.

Наверное, началось все с того, что у нас сломался кухонный программатор. Сломался он давно, и никто не брался довести его до ума, а на новый блок тратиться не хотелось, поэтому мы приноровились питаться жиденькими супчиками из концентратов, а также кашками и порошковым картофелем. Жратва не самая лучшая, но при помощи соусов и кетчупов эту задачу решить можно: сегодня мы ужинаем рисом с соевой подливой, завтра – картошкой с чили, потом с чем-нибудь еще и так до конца рейса, то есть до нормального ресторана. Но попробуйте в течении нескольких недель жрать то же самое, только без ничего, впустую, так сказать!.. Нам пришлось – потому что чертов Перси, у которого на Катарине была ну очень страстная мулаточка, забыл пополнить наши запасы, и мы вылетели на остатках чили и с половиной баночки горчицы. Ко всему прочему этот мерзавец должен был купить сигареты. Как вы понимаете, из курева у нас было только то, что оставалось у меня в кармане.

По графику переход до Спенсера был рассчитан на двадцать суток. Ясное дело, что уже через неделю обстановка на борту «Гермеса» накалилась до предела. Даже компания «Филипп Моррис» еще не додумалась расположить табачные автоматы в глубоком космосе. Про кетчуп и говорить нечего. В мерзейшей тоске, матерясь и страдая, я попробовал соорудить подливу из подручных материалов, как-то лука, муки и пресной воды, но у меня получилась жижа, одного взгляда на которую было достаточно, чтобы понять: это варево нас не спасет. Скорее уж, наоборот…

Перси старался пореже попадаться мне на глаза. Однажды я застал его за скручиванием «козьей ножки», набитой чаем. Дело было плохо: без курева я жить еще могу, но когда в меня не лезут даже бобы, я за себя не ручаюсь.

В ту минуту, когда Перси вдруг вызвал меня в рубку, я как раз сидел на кухне и пытался вспомнить хоть какой-нибудь рецепт, способный вернуть мне хорошее расположение духа.

– Что у тебя там? – мрачно отозвался я, даже не думая поднимать задницу.

– SOS, – выдохнул Перси. – По всем частотам… здесь болтается чья-то спасательная капсула.

Как раз этого мне и не хватало. Я не слышал о каких-либо катастрофах в этом секторе, но в космосе случается всякое, да и новости иногда доходят до тебя с опозданием. Поэтому я прервал размышления о соусах и способах их приготовления, и отправился в ходовую рубку. Нам следовало принимать решение.

– Дело закончится неприятностями, – сказал я своему приятелю, прикинув с помощью вычислителя, какие маневры нам придется совершить в ближайшее же время. – Мы опоздаем часов на десять как минимум.

– Дело кончится судом, – резонно возразил Перси. – Дело кончится судом – если мы не остановимся и не подберем несчастного. Это капсула с перегринского малотоннажника, взорвавшегося две недели назад. Я уже установил прямой контакт с ее «мозгами». На борту один пассажир, и он еще жив.

– А мы, конечно же, ближайший корабль? – вздохнул я. – И чего это сюда занесло этих синих крокодилов?

Через четыре часа, затормозив почти до нуля и отстегнув прицеп, в котором, помимо прочего барахла, покоились и двести тысяч тонн военных грузов первой категории срочности, мы подошли к небольшому оранжевому цилиндру, спокойно висевшему в пустоте. После недолгих манипуляций с цанговым захватом Перси удалось загнать его в шлюз, и мы отправились знакомиться с нашим пассажиром.

– А если там – не кислорододышащее существо? – подумал вслух мой компаньон. – Что тогда?

– Капсула стандартная, – прервал я его размышления. – На индикаторе болтается код его биохимии… увидим.

На всякий случай мы все же одели скафандры. К моему облегчению, спасенный дышал тем же газовым составом, что и мы. Ему вообще вполне подходили наши условия.

– А представь, там девчонка? – мечтательно зашипел сэр Персиваль. – Хорошенькая…

– Заткнись, – оборвал его я, запуская механизм раскупорки.

Когда из раскрывшегося люка полился тусклый желтый свет, мы оба напряглись. В окрестностях существует немалое количество разумных форм жизни, и далеко не все они приятны на вид, даже те, кто дышит кислородом. Я, конечно, ожидал увидеть перегринца – мерзкого синеватого крокодила с четырьмя парами глаз и традиционно склочным характером. Однако вместо ящерицы из капсулы неторопливо выбрался… здоровенный, мне по грудь, полосатый кролик – серо-белый такой, с короткими ушами, любопытными серыми глазищами и двумя парами ловких передних лапок, похожих на руки ребенка.

– Гранг, – выдохнул я. – Ну и ну…

Гранги редко путешествовали по галактике. Эта раса сидела на своих планетах, приторговывая всякой ерундой вроде трансурановых элементов и не очень-то высовываясь. Правда, мне уже приходилось слышать, что из-за перенаселенности они потихоньку начали проникать в человеческие миры, но живьем я еще не видел ни одного гранга, поэтому наш гость заставил меня немного похолодеть от ксеношока. Хотя, если честно, это с непривычки: полосатый кроль в серебряных штанишках и каких-то невообразимых, похожих на ласты, сапогах, был скорее симпатичен, чем ужасен.

– Вау, – певуче заговорил гранг, – вы есть люди! Какое счастье есть!

– Вы говорите по-нашему? – обалдело заморгал Перси.

– Я – Тхор, могучий и лицензионный повар-метаболист, обученный специально для работы с людями, – заявил спасенный, так и лучась дружелюбием и благодарностью.

– Наверное, все-таки лицензированный, – машинально поправил его я, ловя себя на мысли о том, что воняет от него действительно порядочно. – А где вы учились, уважаемый?

– А что такое «метабол»? – вмешался неугомонный Перси. – Это какая-то новая игра, наподобие спаун-тенниса?

– Наверное, речь идет о метаболизме, – вздохнул я. – Тхор хочет сказать, что он специалист по пищеварению человека. Но я где-то слышал, что гранги едят то же самое, что и мы, люди…

– Верно-верно есть! – усердно закивал Тхор. – Я учился на Солли, я имею настоящий лицензия, позволяющий мне кормить любых людей на любой планете.

– Замечательно! – обрадовался я. – Но сейчас нам нужно подумать о том, чтобы зацепить наш проклятый «рюкзак» и начать разгон. Ох, и придется же мне писать объяснительные…

В дальнейшем разговоре со спасенным выяснилось, что он был единственным пассажиром крохотного грузовичка, шедшего на Гловердейл, где Тхор надеялся найти работу. В человеческие миры его погнала ужасная безработица. Он отучился в поварской школе на Солли, распределения не получил и решил попытать счастья где-нибудь в другом месте. Почему шарахнул крокодильский грузовик, он не знал, так как очухался уже в капсуле, где и проболтался битых две недели, успел совершенно отчаяться, и если бы не «Гермес», то… прервав его излияния, Перси не слишком вежливо отправил Тхора в душ.

Следующий день начался со страшной свары по поводу курева. У сэра Персиваля пухли уши, у меня, в общем-то, тоже – мы устроили совершенно безобразную сцену, начав с сигарет и закончив горчицей. В самый неподходящий момент в рубке возник Тхор.

– Я думал, может помочь вам чем, – тихо заявил он, смешно потирая верхними передними лапками.

Мы умолкли и уставились на него.

– Я, правда, в шкале не разбирайся, – так же скромно произнес Тхор и попытался усесться в пилотское кресло. – Я военный навигатор есть.

– Вы же повар! – воскликнул Перси, не понимая, что вообще происходит.

– Повар есть, – печально отозвался Тхор. – Флот сократить, офицер Тхор – за борт. Теперь Тхор повар есть. Ю-ха-ха… жизнь такой. Нелегко вам есть вдвоем?

– Что нелегко, так это точно. Простите, Тхор, а сколько вам лет?

Полосатый кролик повозился в кресле, грустно вздохнул и ответил:

– Тхор молодой есть. Это главный вычислитель есть? А панель ввода где?

– Попробовали бы вы что-нибудь приготовить, – мечтательно предложил я. – А потом и с панелями разберемся. Сходите на кухню, а? Нам еще десять дней лететь…

– Есть, – без особого энтузиазма хмыкнул Тхор.

Склока наша утихла сама собой. Перси принялся прикидывать, каков будет размер федеральной премии за спасение терпящего бедствие инопланетянина, а я погрузился в тоскливые размышления по поводу бренности всего сущего. О кулинарных способностях нашего нового кока я не думал.

Как оказалось, зря.

Обед был готов в час по корабельному времени.

– Мы, военные, к порядку приучены есть, – заявил нам Тхор, выставляя на стол кастрюлю и пару закрытых крышками судков.

Смысл его выражения стал ясен позднее, а сперва мы здорово порадовались наваристым щам, сваренным из давно забытой нами капусты. Оказывается, в кладовых «Гермеса» таилась уйма сокровищ, оставшихся еще от прежнего хозяина: Тхор нашел и душистый перец, и лавровый лист, о существовании которого я даже не догадывался – в общем, щи у него получились на славу.

– А что на второе? – сияя, осведомился Перси.

– О, на второе…

Физиономия Тхора обрела крайне загадочное выражение.

– Вы, видно, сами не знать, что у вас есть.

– Что вы хотите этим сказать?

– Ну, – он немного замялся, – вы про табак спорить? Про соус спорить? Никогда Тхор не слышал, чтобы табак люди вовнутрь употребляй, но у нас на Солли хороший педагог был. Он импровизации учил. То, что импровизировано – может быть вкусным, очень вкусным. Тхор взял муку, взял лук, взял воду, а потом пошел перец искать. И табак нашел. Целая пачка. И вот, – пожалуйста. Табак, правда, больше нет, но я…

– Ч-что? – спросили мы хором.

– Белый соус, – ответил он. – С табаком.

И поднял крышку судка.

И в нос нам ударил густейший аромат трубочного табаку, справно проваренного с мукой, тушеным луком и прочими, не менее необходимыми ингридиентами.

Как говорил потом Перси, от рукоприкладства его удержали исключительно межрасовые законы.

Вы думете, это самое замечательное, что случилось с нами в этом рейсе? Ошибаетесь. Пока я писал на Спенсере объяснительные, а Перси – получал премию, благодарный Тхор собрал свои вещички и отправился искать работу. Не знаю, потчевал ли он табачным соусом еще кого-то, но факт то, что в тот день, когда я наконец отмучился с докладными записками, а Перси – получил наконец премию, под трапом «Гермеса» появилась знакомая полосатая рожа.

– Шкип, – жалобно произнесла она, – навигатор нужен?

– Только не повар, – ответил за меня Перси.

– Да ладно, чего там, – я махнул рукой и отвернулся, не желая, чтобы этот чертов кроль видел, как от смеха у меня текут слезы. – Но только за одну ставку, идет?

Достижения цивилизации

Я много раз утверждал, что приличному человеку, да еще обремененному серьезными делами с военным ведомством, вовсе незачем лезть в Миры Апокалипсиса. В конце концов, мы, уроженцы старых метрополий, совершенно не виноваты в случившейся с ними трагедии. Да, они приняли на себя основной удар проклятых Кочевников, но, во-первых, это было давно, а во-вторых, это отнюдь не повод для тех ужасных обвинений, которые их жители с таким наслаждением обрушивают на наши головы. Чем, спрашивается, мы перед ними провинились?

Перси Пиккерт, конечно, тоже знал, что нас, а уж особенно тех, кто родился на матушке-Земле, в этих чертовых Мирах совсем не привечают. Не рады они нам, даже тогда, когда мы тащим для них совершенно необходимые вещи вроде невидимого мыла и патентованного средства от диареи, попутно усиливающего потенцию. Но алчность Перси пределов не имела никогда, хуже того, – по мере того, как наши дела постепенно шли в гору, он стал все больше стенать по поводу собственной нищеты и ужасных перспектив голодной старости в ободранном приюте на берегу Женевского озера. Другой бы на его месте спокойно трудился, постепенно наращивая капитал и расширяя бизнес – другой, говорю я, но сэра Персиваля отчаянно мучила идея заработать хорошие деньги одним-двумя рейсами, не выходя при этом за рамки закона. Задача, как вы понимаете, почти невыполнимая.

Буквально в каждом порту, едва сойдя с борта «Гермеса», он тотчас же мчался в самый сомнительный из всех наличных баров, чтобы, сидя в углу с парой пива, жадно прислушиваться к пьяной болтовне шкиперов и контрабандистов, коими неизбежно кишат подобные заведения. Я был на все сто уверен, что все его «идеи» не стоят и ломаного гроша, но однажды Перси все же повезло.

Дело было на Катарине. Пока я разбирался с документами, а наш третий член экипажа, гранг по имени Тхор, занимавший должность вахтенного навигатора и, по совместительству – судового повара, приводил в порядок кухню и служебные помещения перед явлением на борт санитарной комиссии, Перси, как обычно, смылся. Я знал, что вернется он не раньше полуночи, – так и случилось.

– Есть потрясающее предложение! – горячо зашептал Пиккерт, едва войдя в каморку, именуемую на «Гермесе» «капитанской каютой», где я надрывался за клавиатурой, в сотый уже раз сверяя ведомости на топливный акциз,

– Чего ты шепотом? – вздохнул я, поворачиваясь к нему вместе с креслом. – Секретная информация?

– А? Что? – не понял он. – Да ну тебя! Я говорю, нам сделали потрясающее предложение!

– Немыслимо, – засмеялся я. – И что оно из себя представляет, это твое предложение?

– Восемьдесят тысяч кредов за чепуховый рейс! – возопил Перси, протягивая руку к моему стакану с джин-тоником.

– Мило, – согласился я, вовремя перехватывая свою выпивку. – А почему от таких деньжищ отказались другие шкипера? Или им просто не повезло?

– Сэ-эм, – Перси назидательно воздел палец, – или ты все-таки считаешь меня идиотом? Документы в полном порядке. В полнейшем! Мы все проверили прямо через нотариуса: более того, груз принадлежит предприятию с государственным капиталом.

– Мы – это кто?

– Ну, я и агент. Кто еще? Нет, с грузом все в полном порядке. К тому же, груз частично гуманитарный: медикаменты и врачебное оборудование, удобрения, ну и двести тонн всякой «коммерции», но у владельцев товара – контракты непосредственно с агентом, и все лицензии, сертификаты – все просто отлично. Полный ажур! Я уже все просчитал: туда идем в грузе, а обратно прямо на Милею, где, как ты помнишь, нам нужно быть для очередного военного фрахта. Еще и время экономим, так что на Милее сможем отдохнуть в военном профилактории – помнишь, нам причитается?

Я уже начал понимать, в чем подвох, но виду пока не подавал.

– Перси, – сладенько поинтересовался я. – А туда – это, собственно, куда? Не в Приграничье ли часом?

– Не-ет, о чем речь, Сэм! Эта планета называется, э-ээ, Флегмона. Что-то я про нее слышал: кажись, это ее в честь какого-то цветка назвали. Красивое название, правда? Боже, восемьдесят кусков, Сэм! Можно будет купить наконец приличный навигационный комп, а то перед парнями уже стыдно. А?

– Эта планета, мой дорогой, называется не Флегмона – чтоб ты был сто лет здоров! – а Фиммона, и это МА. Ты понял теперь, почему твой агент сулит за этот фрахт такие деньги? Ты собрался лететь в МА? Идиот, у тебя ж даже нет семьи, чтобы получить твою страховку!

Перси сник, как продырявленный воздушный шарик. Да уж, лететь в один из Миров Апокалипсиса ему не хотелось. Но в то же время я видел, что проклятая цифра 80 уж очень овладела его сознанием. А если Перси увидел деньги, то, клянусь вам, он воробья в поле до инфаркта загоняет, – так уж он устроен.

– Но ведь груз-то правительственный! – возопил он, найдя, как ему показалось, лазейку. – Гуманитарный! Сэм! Ну подумай, кто нас тронет с гуманитарным грузом?

– Сэр Персиваль, я остаюсь непреклонным. Если ты хочешь лететь на эту чертову Фиммону, то – сколько угодно. Только не со мной, и не на нашем корабле.

Бормоча проклятья по поводу моей нерешительности и, – вы только подумайте! – любви к нищете, он ушел в свою конуру. На душе у меня было неспокойно. Я чувствовал, что этим дело не кончится: и, как всегда, не ошибся. Следующим утром, едва я разделался с санитарной комиссией – пришлось-таки пожертвовать бутылку приличного коньяку, но здесь, на Катарине, это совершенно неизбежно, Перси появился на борту в компании благообразного типа в неприметном сером костюмчике.

– Вот, Сэм, познакомься, – заворковал он, сияя самой зубастой из своих улыбок, – это мистер Вицки, агент на государственном контракте, о котором я говорил тебе вчера вечером.

– Капитан Колоброд, – мрачно представился я, оглядывая гостя. Похоже, он и в самом деле являлся самым что ни на есть государственным агентом – солидным и без подвоха. Это открытие меня немного успокоило.

– Очень рад, капитан, – скупо улыбнулся Вицки. – Ваш уважаемый компаньон сказал мне, что вы сомневаетесь по поводу безопасности предполагаемого фрахта, а так как кораблем вы владеете на равных паях, то без вашей подписи исполнение контракта невозможно. Что ж, мистер Колоброд, я хорошо понимаю ваши опасения. Фиммона и в самом деле относится к так называемым Мирам Апокалипсиса.

– Да в том-то и дело, сэр. Не скрою, деньги нам очень нужны, – а кому они не нужны в наши времена? – но очень уж много крепких парней сложили головы в погоне за такими деньгами, вам не кажется?

– Я полностью с вами согласен. Но хочу сказать еще вот что: Фиммона, мистер Колоброд, отличается необычайно высоким уровнем социальной организации, преступности там нет в принципе, так что вам не следует опасаться ни гангстеров, ни даже коррумпированных портовых чиновников. Это я могу гарантировать твердо. Более того, капитан – в данных случаях, когда речь идет о государственном грузе значительной важности, я уполномочен предлагать перевозчику весьма широкие страховые бонусы, включающие в себя такие страховые случаи, как задержка по вине местных властей, нанесение ими либо по их попустительству любого ущерба судну, и многое другое. Страховые ставки, мистер Колоброд, самые высокие. Поверьте, я, как агент на государственном контракте уже сталкивался с подобными случаями – и не помню, чтобы полученный ущерб не был оплачен в соответствии со страховым полисом.

– Почему же, интересно, государственные службы не отправят туда, скажем, обычный военный грузовик?

– А почему, мистер Колоброд, к вашим услугам прибегает то же военное ведомство? – умело парировал агент. – Потому что мелкие партии груза гораздо выгоднее отправлять при помощи именно таких, как вы, частных перевозчиков. Так же и здесь…

– Сэм, – вмешался Перси. – В конце концов, это нелепо. Мало того, что мистер Вицки тратит на нас свое время, хотя желающих, заметь, – сколько угодно, так ты еще и…

Я вздохнул. Восемьдесят тысяч. Проклятье, нам нужно как минимум два, а то и три месяца, чтобы выкрутить такую сумму! А ведь есть еще и накладные расходы, да и отдыхать хотя бы раз в три рейса необходимо, иначе протянешь лапы. Вот и получается, что скопить столько кредов для нас практически нереально – вроде бы они и зарабатываются, но в то же время так же и уходят с каждодневными тратами.

– Хорошо, мистер Вицки. Но учтите – я не первый день в космосе, и контракт всегда читаю чрезвычайно въедливо. Идемте в кают-компанию.

Контракт оказался составлен грамотно и без тех заковырок, которые иногда подносят частные менеджеры, специализирующиеся на отлове салаг. Лет пятнадцать назад, помнится, я уже оказался в ситуации, когда, доставив честно груз и сдав его получателю, я вдруг остался должен кругленькую сумму… Пока я изучал бумаги, Вицки спокойно ждал, не делая никаких замечаний и не встревая с разъяснениями. Видимо, он и впрямь был уверен, что никаких проблем с таким грузом у нас не будет.

В конечном итоге мы ударили по рукам, и уже через час на орбитальном терминале началась загрузка нашего «хвоста». Перси был вне себя от счастья.

– Хватит не только на комп, а еще и на триггеры! – вопил он, размахивая початой бутылкой виски из неприкосновенного запаса. – Заживем, наконец, как люди! А потом, когда сможем ходить в дальних конвоях, подзаработаем, да и возьмем второй тягач. Чего нам? «Хвост» всегда можно арендовать, а когда у тебя уже два корабля, это – компания, а значит, любой банк в любом порту даст тебе вкусненький кредит на развитие бизнеса. Главное, ведь что? Главное – кредитная история. А так как мы работаем на военных, она у нас, сам знаешь, самая что ни на есть…

– Эх, хорошо бы быть, – вздохнул Тхор, задумчиво шевеля своими верхними лапами – у них, то есть у грангов, верхние конечности довольно мелкие и слабенькие, да зато их две пары – а так вообще Тхор похож на полосатого кролика, обутого в ласты. – Тягач бы побольше, а то в рейсе друг у друга на ушах сидим…

Уши у Тхора не то чтобы значительные, но внимание все же привлекают, особенно когда он, волнуясь, начинает выписывать ими загадочные кренделя. Ощущение такое, словно на башке у нашего штурмана вертятся два небольших пропеллера, причем каждый на свой лад. Ничего не поделаешь, анатомия такая.

В общем, выпили мы слегка виски, и я отправился готовить документы к вылету – на Катарине это тоже целая процедура. Следующим утром мы благополучно зацепили «хвост» и легли на рассчитанный Тхором курс к Фиммоне. По поводу удачного контракта он расстарался и приготовил на обед превосходный борщ с зажаркой на сале, так что чувствовали мы себя просто превосходно, да и вообще, как это часто бывает, решительно ничто не предвещало беды.

Перелет прошел нормально, если не считать забарахлившего на полпути навигационного компа, но к его выкрутасам мы уже так привыкли, что перестали обращать внимание, тем более, что болячки у него, как правило, случались одни и те же, и Тхор давно выучился лечить их на месте. В общем, через двенадцать суток мы вытормозились у этой чертовой Фиммоны и подали кодовый сигнал диспетчерской службе ее единственного орбитального терминала. Тхор в это время как раз готовил ужин.

Диспетчерская ответила нам не сразу, и мы уж начали переживать, если там хоть одна живая душа – терминал-то был девственно пуст, чего никогда не увидишь на орбите сколько-нибудь обжитого мира. В конце концов, после каких-то странных размышлений, мастер-диспетчер приказал нам причаливать и оставаться на корабле в ожидании представителей местных таможенных служб. Такое обращение, в общем-то, несколько нервировало, но я хорошо отдавал себе отчет в том, что здесь, в МА, возможны решительно любые сюрпризы, так что лучше всего – это спокойно сидеть и поменьше волноваться. Случись что, за все ответит страховая компания. Таможенников пришлось ждать еще четверть часа, а готовый ужин все это время скучал в кухне, что никак не повышало мой тонус.

В конце концов они появились – аж четверо, все в каких-то черных гладких костюмах с капюшонами, сильно смахивавших на скафандры. Первое, что удивило меня, едва я разглядел эту компанию в коридоре шлюзового узла – это странная одинаковость их физиономий. Они выглядели как четверо родных братьев, не иначе. Или, вдруг подумал я с ужасом, как четыре клона. Впрочем, меня это мало касалось. Я провел таможенников в ходовую рубку, – за все это время они не произнесли ни единого слова, даже не поздоровались! – и раскрыл файлы с судовыми документами. Двое «братцев» тут же склонились над компом, а вторая парочка застыла у переборки, тупо глядя себе под ноги.

– Груз по государственному контракту, – не выдержал тишины Перси. – Часть – коммерческая партия, часть – гуманитарная. У вас какие-то претензии к нам, господа?

Ему никто не ответил. Двое у компа все так же бесстрастно перелистывали файл за файлом, их коллеги все так же подпирали переборку. В конце концов документы были изучены, и один из братцев, вперившись в меня жутковатым неживым взглядом, потребовал:

– Предъявите к осмотру жилые помещения тягача.

– Вы – и санитарная комиссия тоже? – забеспокоился Перси. – Но обычно это делается после посадки…

– Предъявите… – повторил свою фразу таможенник.

– Роботы они, что ли, – прошипел Пиккерт и сделал приглашающий жест: – Что ж, прошу вас. Жилые помещения в вашем распоряжении. Только на кухне, боюсь, может быть не очень убрано, мы еще не ужинали, и поэтому там… ну, не убрано, в общем.

Вся четверка резво обшарила наши крохотные каютки, не постеснявшись заглянуть в шкафы и тумбочки, потом обследовала санузел – я даже удивился, что никто из них не стал совать башку в унитаз, и ринулась в кухню. Перси, как положено радушному хозяину, везде пропускал их вперед, хотя я уверен, что они это никак не оценили.

В кухне неожиданно раздался короткий многоголосый вопль, и Перси оказался зажат между телом замыкающего и переборкой. Я попытался протиснуться вперед, но удалось мне это не сразу: лишь услышав удивленный и жалобный голос Тхора, твердящий «Я не… что вы себе позволяете, господа?. я не есть животный-контарабнда…», я все же оттеснил, точнее, отшвырнул замыкающего таможенника в коридор и прорвался в нашу милую кухоньку. То, что я там увидел, шокировало меня до глубины души.

Тхор лежал на полу, вяло подергивая ногами, а в это время двое парней в черном затягивали какими-то тросами его верхние конечности. У третьего, стоявшего рядом, в руке находился здоровенный пистолет. Признаться, я растерялся.

– Что вы делаете?! – заорал я во всю глотку. – Немедленно отпустите моего штурмана!

– У вас борту чужак! Чужак!!! – проревел тот, что был с пистолетом. – Вы привезли чужака!!!

– Это мой штурман! Он записан в судовой роли как полноценный член экипажа, у меня с ним контракт по всей форме, сейчас я вам покажу документы, и вы сами все поймете!

– Никаких документов! Вы привезли чужака! На Фиммону! Сейчас вы спуститесь вниз, на планету, и вами займутся представители Комитета. До этого момента корабль не покидать. Любые агрессивные действия приведут к немедленному уничтожению корабля.

– Что они… со мной? – простонал несчастный Тхор, которого, схватив как тюк, уже волокли к выходу.

– Тхор, старина! – крикнул я ему вслед. – Не дергайся и не сопротивляйся! Мы тебя вытащим, это просто какое-то недоразумение! Не бойся, дружище, все будет нормально, мы тебя не бро-осим!

– Господи, что же это за чертовщина? – Перси был в полной прострации. – За что они его? У нас же все в полном порядке?

– Ты лучше думай, куда мы из-за тебя попали, сукин ты сын! – рявкнул я. – И готовься к спуску. Посмотрим, что нам расскажет этот их Комитет. Как бы и нас с тобой не потащили таким же точно образом.

Садились мы, естественно, по приводу. Когда старик «Гермес» пробил своим острым носом полог низкой облачности, я успел заметить довольно странный городок, прилепившийся к небольшому давно не ремонтировавшемуся космопорту, – около сотни совершенно одинаковых строений с рифлеными крышами, более всего походившие на бетонные ангары. Но, тем не менее, это все же был город – меж ангарами были проложены дорожки, на которых там и сям виднелись фигурки обывателей. Посадочное поле оказалось девственно пустынным. Ни единого корабля! Я такого не видел еще никогда в жизни. От пустоты, серости и небольшого дождика, накрапывающего за бортом, мне сделалось как-то не по себе.

– Прилетели, – с непонятным облегчением заметил Перси.

– Вопрос – куда мы прилетели, – вздохнул в ответ я. – Дай бог выбраться отсюда живьем да при своих. Бедный Тхор, что они там с ним сейчас делают?

Перси передернуло от ужаса, но выразить свое мнение на этот счет он не успел: над головами заорал динамик радиоприемника базовой связи.

– Экипажу грузового судна «Гермес» оставаться на борту до прибытия представителей Комитета Расследований!

И так три раза подряд. Наверное, подумал я, они тут с первого захода плохо соображают, и уверены, что все вокруг такие же точно.

– О, Боже, – застонал Перси. – Еще и полиция… да за что?!

– А ты думал, что парни с терминала имели в виду Комитет-По-Торжественной-Встрече?

Сэр Персиваль погрузился в горестные размышления по поводу ожидающих нас бедствий и невзгод, а я, как человек более конструктивный, больше думал о Тхоре и перебирал в голове варианты будущих обвинений. Идиотизм был, конечно, совершеннейший: незаконный арест официально оформленного члена экипажа, – а с правом на работу и соответствующими лицензиями у бедняги все было в порядке, – есть грубейшее нарушение федерального законодательства. За такие шутки полицейских по головке не погладят! Или им тут плевать на законы? То, что мы попали на планету, погрязшую в пучине махрового тоталитаризма и ксенофобии, я понял сразу же. Именно она, ксенофобия, и послужила причиной задержания Тхора. В принципе, и это объяснимо – Фиммона крепко получила от проклятых Кочевников и теперь здесь боятся любого не-человека, как адова пламени. Оставалось лишь надеяться, что люди из этого их Комитета, разобравшись в документах, все же поймут, что федеральный Закон един для всех, независимо от того, нравится он вам или нет.

Таким образом мы грустили минут сорок, как вдруг из приемника прозвучал приказ отпереть шлюз и встречать гостей. Перси тут же помчался искать бумажные копии контрактов с Тхором, я а двинул в сторону шлюзокамеры. Когда раскрылись внутренние «ворота», в коридорчик сперва проникли двое парней с какими-то бластерами на шеях, а следом за ними – молодая коротко стриженая девушка в строгом темно-синем брючном костюме. В руках она держала официального вида папку с двумя магнитными застежками.

– Вы владелец судна? – железным голосом поинтересовалась гостья…

– Совладелец, – уточнил я, – Семен Колоброд, к вашим услугам, мэм. Пройдемте в рубку, там вам будет удобнее…

Кивнув своим спутникам, молодая особа проследовала за мной. Деловито усевшись в кресло бортинженера, она расстегнула свою папку и соизволила, наконец, представиться:

– Старший инспектор Зонального Комитета Расследований Эдна Линник. Итак, мистер Колоброд, меня интересует, с какой целью и по чьему наущению вами был доставлен на Фиммону этот чужак? Учтите, мистер Колоброд, все, что вы скажете, может быть использовано следствием против вас. Я слушаю, мистер Колоброд.

– Здесь, мэм, имеет место глупейшее недоразумение, – как можно более непринужденным тоном заявил я. – Подданный Грангона Тхор Мзендарлалик имеет все необходимые документы, позволяющие ему осуществлять любую трудовую деятельность в Мирах Человека, а так же все соответствующие лицензии на право исполнения обязанностей навигатора и судового повара. Разумеется, он оформлен в экипаж по всем правилам, с соблюдением всех формальностей… вот пришел мой компаньон, он как раз принес вам все документы мистера Мзендарлалика. Извольте взглянуть, мэм, и убедитесь, что…

На бумаги суровая инспектриса даже не взглянула.

– Все эти вещи, – отрезала она, – на Фиммоне недействительны. У себя, там, – она непринужденно взмахнула ручкой с неряшливо обгрызенными ногтями, – вы можете забавляться с чужаками сколько угодно. Для нас же появление чужака не может быть расценено иначе, как попытка диверсии либо же акт шпионажа.

Тут мое терпение лопнуло. Терпеть не могу тупиц, а уж тупиц высокомерных – тем более. Таких, я думаю, надо убивать еще в детстве, что бы они, выросши, не морочили голову приличным налогоплательщикам.

– Так что же, федеральные законы на Фиммону не распространяются? – поинтересовался я. – И ближайший федеральный прокурор практикует в десятке парсек отсюда?

– Подобными ссылками вы нас не проймете, – насмешливо парировала Линник. – Отвечайте, мистер Колоброд – с какой целью вы доставили к нам монстра?

– Да какой он, к чертям, монстр! Тхор, повторяю – член экипажа, с ним оформлен соответствующий контракт и все такое прочее. Ответьте лучше мне вы – каким образом ваш Комитет собирается объяснять незаконный арест подданного союзной расы? Или вы думаете, что мы не доберемся до грангонского консула?

– На Фиммоне мы никаких консулов не держим, – скривила дама свои тонкие серые губы. – И ареста пока еще не было… но если вы приметесь упорствовать в своем молчании, то арест может и состояться. Тогда, уверяю вас, вы лет двадцать не сможете добраться ни до какого консула.

– Но это чистейшей воды произвол! Я немедленно… я требую адвоката!

– Если будет нужно, мы вызовем вам адвоката. Пока я не вижу в этом необходимости. Итак, мистер Колоброд, я в третий раз повторяю свой вопрос. Хочу заметить вам, что мое время довольно ограничено.

– Но ведь я уже ответил вам, мэм!!! Тхор – член нашего экипажа. Почему вы не хотите ознакомиться с его документами? Почему вы не объясняете нам, на каком основании он был задержан, да еще в такой скотской форме?

– Скотство, мистер Колоброд, якшаться с чужаками! Ну что ж, – мэм инспектриса поджала губы и с треском захлопнула свою папку. – Раз вы не хотите отвечать на наши вопросы, то делать мне здесь нечего. Как только вас разгрузят, вы покинете Фиммону. Но впредь вы к нам уже не попадете, это я могу вам обещать.

– Да уж очень надо! Отдайте нам нашего штурмана, и мы немедленно улетим.

– Это невозможно: монстр останется у нас. Его судьбу будет решать Совет.

– Мы без него никуда не полетим! – заорал я, но меня уже никто не слушал.

С минуту, наверное, я стоял перед закрывшейся внутренней дверью, тупо глядя на серый пластик. Оставить здесь беднягу Тхора, нашего верного товарища и, без преувеличения скажу, – друга, было попросту немыслимо. В эти моменты я вдруг по-настоящему понял, насколько он стал нам дорог за все время совместных скитаний. Нет. Об этом не могло быть и речи…

– Что же делать? – задумчиво приветствовал меня Перси, когда я вернулся в рубку. – А знаешь, кстати, пойду-ка я, пожалуй, прошвырнусь по окрестностям…

– Не думаю, что здесь есть хоть один приличный бар, – вздохнул я. – И вообще, кто тебя выпустит?

Перси явно размышлял над какой-то каверзой. Впрочем, я не очень-то доверял его хитрованским способностям, ибо гораздо чаще сэр Персиваль попадал во всякие малоприглядные истории, а вытаскивать его приходилось, разумеется, мне.

– А я попробую, – сообщил он и пошел переодеваться.

Я пожал плечами, уверенный, что он не выдвинется дальше ворот. Перси тем временем благополучно выбрался из корабля и зашагал по полю. Махнув на упрямца рукой, я отключил экран и погрузился в судовые документы – во-первых, для меня это лучший способ хоть как-то отвлечься от горьких мыслей, а во-вторых, я с минуты на минуту ждал появления местной санитарной комиссии.

Через два часа чей-то железный голос – видно, они тут действительно все одинаковые, – потребовал, чтобы я отправил на терминал все документы на груз и копию контракта. Я машинально выполнил все это и тогда только вспомнил, что мы так и не поужинали. Жрать, честно говоря, у меня не было сил, но я понимал, что голод мне ума не прибавит, поэтому я все же поднялся и пошлепал на кухню.

Когда я поставил греться превосходное грибное рагу со свининой, у меня из глаз сами собой потекли слезы. Господи, бедняга Тхор! Что ж ему так не везет-то, в самом деле? И чем его там эти гады кормят?.. если кормят вообще – а ведь с его гастритом голодать нельзя никак, того и гляди дело до язвы дойдет. Жрал на военной службе всякое дерьмо, вот и доигрался…

– Расисты сучьи, – пробормотал я и, чтобы успокоиться, достал из кладовки бутылочку пива.

«Вот тебе и восемьдесят тысяч, – горько думал я, с трудом прожевывая тушеные грибы, – вот тебе и быстрые денежки. Слетали, называется. Что, если это вообще последнее блюдо Тхора? О, боже, только не это!»

В общем, с двумя несчастными бутылками пива я просидел часа три… а может, и все четыре. По корабельному времени уже наступила ночь, но уснуть я, конечно, не смог бы при всем желании. К тому же меня начало беспокоить долгое отсутствие Пиккерта. Еще не хватало, чтобы местные полицейские приняли и этого охламона. Впрочем, надо отдать ему должное, – из лап полиции он как раз выворачивался довольно безболезненно.

Когда я начал задумываться о том, что в качестве снотворного следует все же поглядеть на бутылочку водки, в шлюзе зашумел насос. Он у нас вообще разболтан до предела, но давление пока держит, и поэтому мы его не трогаем, ограничиваясь периодической заменой осевых вкладышей. Я встрепенулся, высунулся в коридор: клянусь, я ожидал уже чего угодно, вплоть до появления группы захвата, но то был всего лишь Перси, причем, что интересно, не один, – а он никогда не водит на корабль случайных собутыльников. Вслед за моим достопочтенным компаньоном в коридоре показался высокий, основательно заплывший тип во вполне цивилизованном костюме и даже, о чудеса, с галстуком на шее. Перси был немного взбудоражен. В руке у него я заметил бутылку виски незнакомой мне марки.

– Проходите, проходите, мистер Бин, – услышал я. – Вот сюда, в камбуз, хе-хе… мой Сэм – прекрасный парень, вы наверняка подружитесь.

Вблизи наш новый гость оказался вполне добродушного вида дядькой лет пятидесяти с располагающей улыбкой и хитрыми веселыми глазами. Он по-хозяйски расположился за столом и протянул мне пухлую волосатую ладошку:

– Александр.

– Семен, – отрекомендовался я, уже понимая, что мистер Бин здесь не просто так, и полез в наш бар за подобающими случаю стаканами.

– Ты мне не поверишь, Сэм,. – тарахтел тем временем Перси, распечатывая бутылку – на ней, как я заметил, красовалось не менее полудюжины разнообразных акцизных марок, – но наш друг Александр – самый настоящий адвокат! Невероятно, не правда ли? А, Сэм?

– Действительно, – согласился я, мигом трезвея от восторга, – я уж было начал думать, что на этой планете адвокатами и не пахнет. По какому праву вы специализируетесь, Александр?

– Я, в некотором роде, универсал, – ответил тот, – благо набор лицензий позволяет. Я занимаюсь обслуживанием жителей нашего небольшого цивилизованного сеттльмента – здесь, неподалеку, у нас свой довольно милый поселок.

– Это тот… с ангарами? – удивился я.

– Нет, – засмеялся Бин. – В бараках живут местные, фиммонаки. Я говорю о наших, то есть о людях с цивилизованных миров, которым приходится ломать здесь спину по государственным контрактам. Федеральная администрация довольно далеко, в столице, да и вообще фиммонаки на нее почти не обращают внимания, так что без здешних юристов нашим не прожить. Фиммонаки такой народ, что без федерального адвоката с ними лучше вообще не разговаривать.

– Ну, за встречу, мистер Бин, – жизнерадостно вмешался Перси, успевший уже наполнить стаканы.

Адвокат чокнулся с нами, в два глотка потребил свою порцию и деловито вытер губы:

– Ну, за дело. Выпить мы всегда успеем. Тащите-ка, Семен, документы вашего несчастного штурманяги, только в бумажном виде. А потом я расскажу вам, что тут можно придумать.

Некоторое время он внимательно изучал все лицензии и контракты Тхора, потом вздохнул и отложил файлы в сторону. Лицо его стало задумчивым.

– Плохи, парни, ваши дела. То есть вытащить мы его, конечно, вытащим, да только хорошо если живого. Фиммонаки просто помешаны на инопланетянах, так что могут угробить его в тюряге, а концов потом в жизни не сыщешь.

– Угробить?! Да как же это, мистер Бин… он ведь совершенно безобидный!

– Для них что обидный, что безобидный – все едино. Они так потерпели от Кочевников, что любым инопланетянам сюда дорога навсегда заказана. Здесь нет ни одного консульства, ничего такого… и администрация уже даже не пытается эту ситуацию изменить. Ксенофобия, джентльмены, причем в острейшей, патологической форме.

– А если попытаться… – я пошевелил пальцами.

– Увы, – помотал головой адвокат, – на Фиммоне много чего есть, но вот коррупция отсутствует как явление природы. Да и вообще им ваши деньги до одного места. У них тут такой строй… с ума сойти можно. У них даже взаимоотношения полов не поощряются. То есть, прямо скажем, я ни разу не видел, чтобы парень ухаживал за девушкой. Никакого секса, упаси боже!

– А как же они тогда размножаются?

– Принудительным порядком, по распределению. Матери своих детей никогда не видят, их сразу отбирают и увозят в специальные ясли, а воспитывают потом в лагерях. Там же, в яслях, присваивают имя и фамилию.

– То есть, отношения между мужчиной и женщиной вообще запрещены?

– Не то чтобы запрещены – о прямом запрете, насколько я знаю, речь не идет, но, я бы сказал, не приняты в обществе. Хотя, я знаю, бывали исключения, но это, в общем-то, редкость. Поэтому очень плохо, что ваше дело ведет молодая баба. Был бы мужик, было бы проще. А так… в общем, гарантировать я ничего не могу, но попытаться, конечно, возьмусь. Не вешайте носы, парни! Что-нибудь да придумаем. Сегодня же я отправлю протест в федеральную администрацию и нажму на все кнопки, чтобы его рассмотрели как можно быстрее. Но там так любят тормозить… короче! Я пока пошел, а как только что-то прояснится, – сразу сообщу.

– Где ты его нашел? – спросил я Перси, размышляя, налить мне себе еще порцию или все же не стоит.

– Места знать надо, – неопределенно ответил он. – Паршивые дела с этой чертовой администрацией. И вообще, вся эта дерьмовая планета… наверное, Сэм, ты был прав – не надо нам было сюда лететь.

– Еще не вечер, – мрачно буркнул я и все-таки налил себе виски.

Признаться, мне очень хотелось отвесить ему по шее.

Спали мы больше двенадцати часов. Астронавт-дальнобойщик типа нас, случись ему такая невиданная роскошь, как возможность выспаться как следует, будет дрыхнуть до упора, невзирая ни на какие жизненные неурядицы. Согласен, может быть, кое-кому наш сон покажется кощунством, но вот попробуйте систематически не высыпаться в течение хотя бы пары месяцев, я потом я на вас посмотрю. Когда мы наконец проснулись, – а это произошло почти одновременно, – по местному времени наступило раннее утро. Я проверил, не пришло ли нам уведомление об окончании разгрузки «хвоста», но служащие терминала, похоже, не отличались особым трудолюбием.

– Кажется, такими темпами эти олухи будут разгружать нас трое суток, – заметил я за завтраком. – Вручную они, что ли, контейнеры таскают?

Мой компаньон пожал плечами, и в этот момент запищал коммуникатор. Перси равнодушно протянул руку к дублирующей панели над обеденным столом и бесцветно произнес:

– «Гермес», старший помощник Пиккерт.

– Это Бин. – услышали мы.

– Ну?!

– Есть новости. Вашу чертову Эдну не очень греет перспектива получить по ушам от федеральной администрации, и она согласилась предоставить вам свидание с задержанным. Давайте, собирайтесь по-быстрому, пока эта зараза не передумала. Через десять минут я жду вас с тачкой возле южных ворот порта.

– А что ему можно передать?

– Ну, вы даете… – рассмеялся адвокат. – Что, никогда не?.. а, ладно. Белье, кружку, туалетные принадлежности – пока все. И жратвы захватите, консервов побольше, а то черт его знает, чем они его там кормят.

Следующие пять минут мы носились по кораблю, как ошпаренные, складывая в мешок вещи Тхора вперемешку с его любимыми бычками в томате. Наконец, собрав арестантскую дачку, мы с солдатской скоростью впрыгнули в комбинезоны и вылетели наружу. Бин ждал нас возле большого, по самую крышу заляпанного грязью джипа.

– Будем надеяться, что этой стерве и в самом деле не нужны неприятности, – сказал он, когда мы все погрузились на переднее сиденье. – Знать бы еще, как ее, гадину, дожать?

– А что, вопрос зависит от этой, как ее, Эдны? – удивился Перси.

– Да, – кивнул адвокат. – Прокуроров у них тут тоже нет, а она – старший следователь Зоны. Раз она приняла ваше дело, она все и решает.

– А суд?

– Да какой тут у них суд… не дай бог, дело дойдет до Совета – тогда все уже ясно. Пока он у Эдны, можно попытаться. Вот как же ее доломать, вот вопрос…

Наш джип промчался по длинной асфальтированной улице между рядом совершенно одинаковых бараков, – я, кстати, не заметил ни одного аборигена, свернул направо и скоро остановился возле серого пятиэтажного здания с облупившейся штукатуркой. Бин выключил двигатель и, морщась, приказал нам выгружаться. Внутри нам пришлось остановиться возле большой стеклянной будки, в которой сидели двое охранников с неизменными бластерами на шеях. На нас они старались не смотреть. Впрочем, мы на них – тем более. Адвокат долго разговаривал с кем-то по древнему телефону, потом раздраженно выключил трубку, положил в окошко будки, и махнул рукой:

– Пошли, парни.

На площадке второго этажа нас встретила уже знакомая следовательница. Увидев нас, она скорчила недовольную рожу и поманила пальчиком, после чего тщательно осмотрела содержимое мешка с передачей.

– У вас десять минут.

Стоявший в коридоре охранник распахнул перед нами какую-то грязную дверь со множеством допотопных замков. Честно признаться, я еще ни разу не бывал в камере, разве что видел ее интерьер в сериалах про грязных следователей, которых в конце концов препровождали на каторгу: в своих мыслях я представлял жуткий темный каземат с кучей крыс и соломенным матрасом, брошенным на бетонным пол.

Однако я ошибся. Перешагнув порог, мы оказались в ярко освещенном помещении без окон. Напротив двери находилась койка, намертво приваренная к металлической стене, и низкий столик. На койке, тихо постанывая, лежал Тхор. Он не был ни избит, ни искалечен, – он просто лежал и выпевал свою бесконечно длинную, заунывную молитву. Я услышал, как шумно сглотнул Перси.

– У нас всего десять минут, – напомнил я – не столько ему, сколько себе, но первым очнулся мой компаньон.

– Тхор! – завопил он, бросясь к нашему навигатору. – Старина!

Тхор умолк и медленно раскрыл глаза.

– О, это вы есть… – тихо прошептал он.

Через секунду он уже пытался вырваться из наших рук. Кажется, мы с Перси едва не задушили друг друга, пытаясь выразить свое сострадание нашему несчастному штурману… впрочем, это не слишком важно. Тхор и в самом деле выглядел плохо.

– Они тебя били? – спросил Перси, выбрасывая на койку консервы вперемешку с простынями – хотя, надо сказать, бельем арестанта обеспечили полностью.

– Нет, – уже спокойно ответил Тхор. – Они меня сюда просто сунули… и кормить раз вдень. Какой-то гавно дают, а что – не знаю…

– Раз в день? – поразился я. – Ну это уже вообще…

– Не будем о конвенциях, – резко перебил меня Перси. – Так, Тхо: здесь твои любимые бычки, вот две буханки хлеба, сало… ты, главное, не бойся: мы уже нашли адвоката, он подал протест, так что скоро мы все отсюда умотаем. Ты не бойся ничего, понял? Ничего они с тобой не сделают! Мы здесь, и без тебя никуда не улетим. Понял? Понял, Тхо?

– Да, и вот, – вмешался я, доставая из кармана катушку тонкой проволоки, – нож, понятно, нельзя, но я вот когда-то читал, что раньше в тюрьмах, ну, на Земле, сало резали ниткой. Вот, держи. Разберешься…

– Свидание окончено! – рявкнул охранник за дверью.

– Так ведь десять минут! – пискляво возмутился Перси, но тот лишь повторил свои слова – так же безразлично, словно, робот. Впрочем, я уже понял, что чертовы фиммонаки действительно строятся по одному, раз и навсегда утвержденному стандарту, так что удивляться тут было нечему.

– Мы без тебя не улетим! – выкрикнул напоследок Перси. – Твердо!

Эдна сочла необходимым проводить нас до выхода.

– Вы не имеете претензий, господа? – спросила она, не переставая морщиться.

Перси неожиданно устремил на нее довольно странный взгляд.

– Я могу подать частное заявление по существу дела? – спросил он.

– Конечно, – следовательница откровенно опешила. – А… что вы имеете в виду, мистер Пиккерт?

– Пока ничего. Мне нужно подумать и проконсультироваться со своим адвокатом.

– Вы можете пройти ко мне в кабинет…

– Нет-нет, мэм. Повторяю: мне нужно подумать. Я смогу найти вас в течение сегодняшнего дня?

Мэм следовательница замялась, и я совершенно отчетливо увидел, что – да, лишние неприятности ей почему-то действительно не в кайф.

– Сегодня я буду здесь до самого вечера. Если вы считаете нужным, то сможете найти меня через пост охраны внизу. Но, все же, что вы имеете в виду?

– Я поразмыслю над этим, – загадочно улыбнулся Перси, и мы погрузились в джип.

– Что ты опять задумал? – спросил я, удивленный этой довольно странной беседой.

Однако Перси лишь помахал мне лапкой и ухмыльнулся.

– Не спеши…

Адвокат довез нас до ворот порта – очевидно, дальше его машину не пускали, – и тогда лишь поинтересовался:

– Ну, как он там?

– Да ничего, – устало ответил я. – Мы боялись, что будет хуже. С кормежкой только совсем плохо, а у него желудок… ну, будем надеяться, что они выпустят его раньше, чем начнется язва.

Бин покачал головой.

– Кстати, ребята, нужно поговорить еще вот о чем. Если вы хотите, за очень скромные деньги я могу заверить все ваши проблемы для страховой компании. Ведь как я помню, государственный агент положил вам целую кучу подписанных полисов на все случаи жизни?

– Идемте на борт, Александр, – вздохнул я: в общем-то, сейчас мне было не до полисов, но дело есть дело, – там и поговорим. Да и выпьем заодно, а то у меня после вчерашнего что-то голова совсем ту-ту-у…

Пока мы с мистером Бином приканчивали остатки вчерашнего виски и готовили бумаги, Перси выволок из шкафа свой парадный костюм и снова куда-то умчался. Будучи в сильном расстройстве мыслей, я даже не обратил на это внимания. Мы допили виски, я проводил милейшего адвоката до ворот и вернулся на корабль. Жрать было практически нечего, а мысль о том, чтобы приготовить что-либо без Тхора, казалась мне жутким кощунством. Поэтому я завалился на койку, но сон не шел.

Я вертелся и крутился минут, наверное, сорок, потом все же поднялся, отправился на кухню и достал с горя сигару, предназначавшуюся, в общем-то, для совершенно иных случаев. И тут меня осенила идея.

Следующие полчаса я потратил на то, чтобы найти коды местного военного представителя. Надо сказать, это была нелегкая задача, но я справился.

– Полковник Кузакин, – ответил мне густой прокуренный бас. – Что вы хотели, борт «Гермес»?

Я назвал свой номер и номер контракта по реестру вспомогательных кораблей и принялся излагать проблему. Слушая меня, Кузакин постепенно начал сопеть. В конце концов его сопение перешло в горловой рык.

– Как они мне здесь осточертели со своей ксенофобией и прочим идиотизмом! – рявкнул он. – Опять начнется дипломатический скандал! Ну, нет, хватит с меня! Сегодня же подаю протест, и пусть только эти кретины попробуют не отреагировать.

– А сколько времени это может занять? – осторожно поинтересовался я.

– Времени? Времени, думаю, немного, месяц, может, два. Не беспокойтесь, ничего с вашим штурманом не случится. После протеста они не посмеют его закопать, побоятся. Это я вам могу гарантировать. Все-таки убийство инопланетянина – не шутки, особенно, когда мы успеем подать протест по всей форме, как положено.

– За месяц он умрет без всякого воздействия с их стороны, – воздохнул я. – У него предъязвенное состояние.

– Ох ты дьявол, совсем плохо дело! – заволновался Кузакин. – Это ж получится, что мы, земляне, ни за что ни про что замучили в тюрьме неповинного гранга! Я немедленно должен уведомить гражданскую администрацию, пусть они заранее готовят что-нибудь, ноту там какую-то, что ли…

– А Тхор!? С ним что будет?

– Я немедленно пишу протест! – заверил меня бравый вояка. – Немедленно!

Я со стоном выключил связь и решил, что самым лучшим решением будет выпить еще виски. За этим занятием меня и застал Перси. От него немного попахивало вином, при этом вид он имел довольно загадочный.

– Разгрузкой интересовался? – спросил он, усаживаясь за стол.

– Да какое там… – горько замотал я башкой. – Я тут уже военпреду звонил… так эта сволочь говорит, что Тхора продержат месяц минимум. Что толку со страховых премий, если они его там заморят голодом? Надо будет завтра найти этого Бина и попросить, можте, он договорится еще о свиданке, а?

– Посмотрим, – кивнул Перси. – Идем, глянем, что там с разгрузкой делается.

Разгрузка, к моему удивлению, подходила к концу. Проверив, все ли в порядке с документацией, Перси наскоро отобедал консервированным рассольником, тщательно вычистил костюм и снова удрал. Я проводил его с некоторым изумлением – что, и здесь, на этой чертовой Фиммоне, он нашел портовый бар со старыми трепачами, умеющими отвесить пару историй про старые добрые времена? Невероятно.

Ближе к вечеру – по местному времени, разумеется, – Перси вернулся окончательно, причем на этот раз он был не то чтобы пьян, но все же несколько подшофе, а брюки его оказались заляпаны какой-то желтоватой грязью.

– Где тебя носило? – подозрительно поинтересовался я, подозревая, как всегда, перспективу очередных полицейских неприятностей.

– Гулял по окрестностям, – невинно признался мой компаньон. – А хороших дорог у них маловато. Зато природа, о-оо! Нетронутый, дикий мир…

Я пожал плечами и отправился спать: признаться, вся эта ситуация да плюс виски здорово подействовали мне на нервы.

С утра, ковыряясь вилкой в банке с перловой кашей, сэр Персиваль неожиданно заявил мне:

– Тщательно проверь всю документацию, отметься в портовой службе и вообще вылижи все документы, как если бы мы собирались вылетать.

– Какого ты мне об этом напоминаешь? – взорвался я. – Ежу ясно, что уж здесь-то я не допущу никаких нарушений, хватит с нас Тхора. Когда ты думаешь отыскать Бина? Он бывает живым до обеда?

Перси неопределенно помахал рукой.

– Бин, я думаю, всегда в порядке. Если я договорюсь о свиданке, то или приеду, или свяжусь с тобой. У нас бычки в томате еще остались?

– Полно, – буркнул я. – Только лучше ты поторопись.

– Да хорошо, хорошо! – ответил Перси с неожиданным раздражением и выскользнул из кухни.

Разгрузку нашего «хвоста» закончили еще на рассвете. Я распечатал копии всех документов для сверки и пошел в портовую канцелярию. Там я позабыл и о Перси и даже о Тхоре – потому что таких тупых и ленивых клерков мне видеть еще не приходилось. По-моему, они специально гоняли меня из кабинета в кабинет, чтобы позабавиться. Впрочем, неудивительно, если учитывать высочайшую загруженность порта торговыми судами и колоссальный грузооборот, который этим олухам приходилось обслуживать. Странно даже, зачем их там держали в таком количестве: не иначе, как для престижу.

В общем, все необходимые печати я получил в глубоко послеобеденное время – точнее, время уже шло к ужину. Я вернулся на «Гермес» нечеловечески уставший и голодный, сунул в кухонный комбайн банку с минерализованной копченой уткой и раскупорил пиво. За бортом начало темнеть. Ну вот, подумал я, сукин сын Перси, конечно же, так и не нашел адвоката, следовательно, бедняге Тхору придется опять сидеть голодным. В это время заработал шлюз.

Когда я увидел Тхора, то сперва решил, что у меня начались галлюцинации, хотя ни алкоголя ни тем более грибочков я не потреблял. Вместе с Тхором в коридоре появился Перси – смеющийся и ужасно довольный собой.

– Поехали на взлет, Сэм! – заорал он. – Все в порядке, так что давай дави на газ!

– Ты его что, украл? – кажется, я слегка остекленел.

– Да нет. Его выпустили. Сказал же, все в порядке, поехали!

О том, каким образом удалось вызволить нашего штурмана. Перси рассказал уже после того, как мы зацепили наш верный «хвост» и легли на курс.

– Женщины, – сказал он, – существа, как вы знаете, двоякие. В некотором смысле они более подвержены инстинктам, нежели мы, мужчины, да это и понятно, а все же и дары цивилизации для них значат даже больше, чем для нас. А уж такое достижение, как процесс ухаживания с проявлением восторга и нежными вздохами у них нельзя отнимать категорически. Стоит отнять, как это придумали сумасшедшие фиммонаки, и все, греха не оберешься. Это я понял, заглянув в глаза нашей дорогой Эдне. В первый же день я осмотрел окрестности на предмет поиска какой-нибудь идиллической рощицы, и тогда же, только уже вечером, предложил ей небольшую приватную беседу, только подальше от служебной территории. Ну, как добиться успеха у женщин, я знаю с младенчества, – при этом Перси выпятил грудь и подлил себе виски, – а все остальное было уже делом техники. Честно признаться, я не думал, что вытащить ее из офиса будет так легко. Да, боюсь, что скоро на Фиммоне случится восстание.

– Ну вот, – засмеялся я, – а девочка теперь ждет…

– Да ничего она не ждет, – хмыкнул Перси. – Я просто продемонстрировал ей одно из наиважнейших достижений цивилизации, вот и все. А дальше они там сами разберутся. Без инструкторов.

Харьков, 2003–2004