Анна Джейн

Белые искры снега

Предисловие

Дорогой читатель! То, что Вы сейчас можете лицезреть на экране своего компьютера, планшета или телефона — электронный черновик романа «Белые искры снега» из серии «Мы — искры». Поэтому здесь возможны опечатки или ошибки, но я искренне надеюсь, что их мало. Над этим романом я работала долго, с апреля 2013 года, и признаюсь — в него вложено немало сил, исписан не один блокнот с планами и наметками и перечитано множество литературы:) Герои стали мне едва ли не родными: и Ярослав, парень с тонкой душевной организацией и врожденным умением довести до белого каления кого угодно, и Настя, девушка с железными нервами и четкими планами на жизнь, и Дарёна, призрак подростка, который не оставляет мысль свести этих двоих, и все остальные.

Жанр этого романа для меня непривычный — городское фэнтези (будем считать, что существительное «фэнтези» среднего рода), поэтому в «Искрах» будут не только привычные моим читателям истории о молодости, мечтах, любви и дружбе, но и истории о волшебстве, чудесах и сказках, а некоторые герои будут самыми настоящими магами:) Артефакты, духи, старинные легенды — все это тоже будет. Хотя основной, конечно же, останется, история чувств двух совершенно разных людей; история, которая пройдет свой путь от ненависти до любви, через принятие и понимание.

Поскольку я люблю плавное, неторопливое развитие сюжета, со множеством незначительных намеков, то и волшебный мир появится в книге не сразу, а будет показываться постепенно; сказки будут кружить вокруг героев, но они не будут замечать их (ведь нам, людям, это так свойственно — не находить чудеса вокруг вовремя, верно?), и лишь читатели будут знать, что происходит на самом деле:) А герои… Герои будут идти на поводу судьбы (или злого автора), либо сражаться с ней(не с автором, с судьбой, хотя-а-а…), чтобы дойти, наконец, до своего счастья. Надеюсь, Вы, дорогой читатель, разделите этот пусть с героями, и тогда они больше не будут моими, они станут нашими.

Приятного Вам пути по запутанным путям из слов, сквозь леса предложений и через озера абзацев! Не заблудитесь:)

Анна Джейн, за спиной которой маячат герои и показывают не самые приличные жесты

P.S.: Я не готов к такому! Меня не к этому жизнь готовила! (Ярик)

P.S.S.: Почему я должна участвовать в этом балаган-шоу? (Настя)

P.S.S.: Как же вы мне надоели… (Дарёна)

Все герои и события вымышлены,

совпадения — чистой воды случайность.

Как бы ты не бегал от меня, я все равно тебя найду.

Твоя судьба, с любовью.

Пролог

Музыкой этого пространства была тишина.

Цветом — космический оттенок беспечного бежевого.

Запахом — пролитое кем-то на снег ванильное молоко мороза.

А границ… границ тут не было вовсе. Хотя, может быть, их просто не было видно. Только летала, рассекая замершее пространство, пьянящая свобода.

Огромное пространство без горизонта. Без времени. Без суеты. Тут было, где расправить крылья — бесконечная сверкающая даль так и манила опробовать ее, обещая захватывающий дух полет.

Только те, у кого были крылья за спиной, тут не летали.

А те, у кого их не было, тем более не задерживались надолго. Да и что им было делать на осколках миллионов тонких зеркал, беспечно, словно облака, плывущих в разные стороны, одновременно и хаотично, и упорядоченно? Плыть вместе с ними в неизвестность? Играть с лучами потерянного слепящего солнца? Стать бликом и затеряться среди отражений?

И все же на одном из осколков с потекшими краями стояли две неясные фигуры, скрытые витающим тут же туманом, какие бывают у водопадов. Казалось, они сами сотканы из застывшего тумана — только более плотного, ослепительно-белого.

Крыльев у них не было.

Они разговаривали — смиренно, с затаенной болью, но с нежностью и непонятной надеждой, и неясно было, то ли только они слышат друг друга, то ли все это зеркально-свободное пространство стало свидетелем их мучительно короткой беседы.

— Я найду тебя, чего бы мне это не стоило. — Слова вырывались легкой дымкой, оседающей на соседних зеркальных осколках.

— А что если мы не узнаем друг друга?

— Не беспокойся. Я узнаю тебя. Веришь?

— Я боюсь…

— Поверь. Ты ведь веришь мне?

— Да, я верю тебе. И я… Я обязательно узнаю.

— Узнаешь. А я — тебя. Ну же, улыбнись. Я запомню эту улыбку.

Их пальцы соприкоснулись, и легкий болезненный ток пробежал по телам, а волосы взметнулись.

— Мне не хочется отпускать тебя. — Каждое слово им обоим давалось с трудом.

— Придется. Ты же знаешь…

— Да. Придется.

Разговаривающие приблизились друг ко другу, словно готовы были обнять друг друга, но не осмелились сделать этого. Где-то раздался молот грома приближающейся грозы, и оба они вздрогнули.

— Ну, мне пора, я пойду чуть раньше.

— Иди… Я тоже скоро буду.

— Приходи быстрей. Хорошо?

— Хорошо… Эй, дождись меня! Слышишь? Мы все сделаем по-другому!

— Я знаю. И я люблю тебя.

Сомкнутые ресницы, затаившиеся в уголках глаз с трудом сдерживаемые слезы отчаяния, шаг вперед, в пустоту, и сверкнула яркая искра — капля жидкого огня, устремившаяся вниз.

Никто не издал ни звука, но, казалось, зябкую тишину разорвал крик отчаяния.

На осколке зеркала осталась лишь одна фигура, обхватившая себя руками и склонившая голову вниз, съежившаяся на несуществующем ветру. И ответом ей была лишь гулкая тишина, переполненная пьянящим спокойствием. Гроза миновала. Лишь слышно было, как мягкие перья снега касаются вершин сияющих далеко внизу гор.

— Холодно без тебя, — тихий прерывистый шепот заставил зеркало покрыться рябящим инеем. — Холодно тут. Пусть тебе будет тепло, ладно?

Оставшийся среди зеркально-облачного безмолвия обнял себя за плечи.

— И я тебя люблю. Раз, два, — вдруг начал медленно считать он, — три, четыре…

На счет «четыре» вниз устремилась еще одна искра — стремительная, быстрая, похожая на вспышку северного сияния.

«Я найду тебя».

«Я верю тебе».

Движением этого странного места была сломанная стрела времени.

Символом — круг с пустотой в середине.

Тайной — сама жизнь.

«Чего бы мне это не стоило… не хочется отпускать… все сделаем по-другому…», — выводилось невидимым пальцем на запотевших зеркальных осколках, которых коснулся дым слов.

* * *

Я не знаю, почему это случилось с нами — наверное, так было кем-то задумано свыше. И этот «кто-то» наверняка большой хохмач и шутник. Безумный экспериментатор с извращенным чувством юмора. Гений, который вкусил сразу два плода — злодейства и глумления.

До сих пор не верится, что это произошло.

Как, как подобное могло случиться с нами, детьми современной эпохи техники, электричества и всемогущего Интернета? Может быть, я сошла с ума и выдумала все это? Может быть, меня злорадно посещают изощренные галлюцинации? Может быть, я, и правда, ненормальная? Хотя, кажется, нет — тихое глубокое дыхание крепко спящего на кровати рядом со мной человека, эгоистично завернувшегося в одеяло, говорит о том, что происходящее — реальность. Наша общая с ним реальность.

Я, сидя на широком подоконнике около приоткрытого окна, за которым царила тихая ночь, подтянула к себе чуть заостренные колени длинных ног, обтянутых джинсовой тканью, и бессильно уронила на них бледные руки с выступающими венами. Осенью, весной, а зимой особенно кожа на этих руках была благородно белоснежная, как у аристократов прошлых веков, а серебристый свет луны делал ее почти бескровной, как у мистического создания.

Пока никто не видит — можно позволить себе быть бессильной.

Подняв голову, я несколько раз осторожно провела кончиками пальцев по этой бледной руке, от широкого запястья до локтя и обратно, касаясь чуть выпирающих вен — их замысловатый естественный рисунок хорошо был виден под этой бледной кожей.

И это моя рука.

На лице моем появилась вдруг вымученная улыбка, скорее, думаю, больше похожая на гримасу отчаяния. И я уставилась в окно. Какая-то звезда подмигнула мне с неба.

Интересно, надолго ли это? Или — тут у меня замерло сердце — навсегда? Нет, этого не может быть. Навсегда — это не вариант. Навсегда — это как приговор, а я не согласна с ним! Я найду способ вернуть все на свои места. Верну и точка.

Я нервно тряхнула головой, почувствовав вдруг непреодолимое желание закурить. Чертов дурак, это из-за него мне так хочется попортить легкие табаком! Раньше у меня никогда не возникало такого желания. Я вообще отношусь к людям, которые хоть и не ведут здоровый образ жизни, но не злоупотребляют сигаретами и алкоголем, не говоря уж о куда более вредных веществах. А он…

Я перевела взгляд на человека, лежащего на кровати — в это время он перевернулся с правого бока на спину, еще больше закутавшись в одеяло — и мое сердце наполнилось нежностью — такой, что я даже на время забыла о том, что хочу курить. Правда, вместе с нежностью ко мне пришли злость, обида, раздражение и еще много других не самых приятных чувств.

Все случилось из-за него, того, кто даже в такой ситуации умудряется спакойненько спать, когда как я мучаюсь от бессонницы, не зная, что делать.

Мои глаза уже со злостью, самой искренней злостью, глянули на длинные золотисто-русые прямые волосы, разметавшиеся по подушке — лицо наполовину было скрыто одеялом. Разлегся тут, спит, сопит, как будто бы все хорошо.

Он вновь перевернулся на бок, уже на левый, запутавшись в одеяле, как бабочка в сетях паука. При этом одеяло умудрилось сползти с ног, сбившись в районе груди, и я точно отчего-то знала, что в ту же секунду на икрах появились мурашки.

А так ли спокойно этот человек спит, как я думаю, вдруг возникла у меня в голове неожиданная мысль. Я с неохотой слезла с облюбованного мною подоконника, неслышно подошла к кровати, замерла и стала слушать дыхание. Вроде бы тихое, мерное. Значит, не снятся очередные кошмары. И слава Богу.

Нагнувшись, я поправила одеяло, осторожно прикрыла обнаженные изящные ноги и устроилась рядом, на краешке кровати, глядя на того, с кем так крепко была повязана — куда там узам брака или даже родственным связям!

Можно смело сказать, что мы были одним целым.

Он что-то пробормотал во сне, дернулся, и я взяла его руку в свою, чтобы успокоить.

Этот благословенный незнамо кем отрок ночи родился в тот же день, что и я — пятого декабря, только вот ровно на четыре года позже. Представляете мое искреннее удивление, когда я узнала об этом? Ведь несмотря на то, что родились мы в один день, мы — совершенно непохожие, я бы даже сказала, диаметрально противоположные люди с совершенно разными системами ценностями. Знаете, как свет и тьма. Я, конечно же, в роли света, а он — в роли тьмы. Нет, я, естественно, не могу назвать себя воплощением вселенской добродетели, но по сравнению с ним, мистером Я-само-совершенство-преклоните-предо-мной-свои-никчемные-колени, я — истинный ангел. Может быть, поэтому мы так крепко невзлюбили друг друга при первой встречи?

Нет, серьезно, он скверный парень. Есть в нем что-то непролазно темное, колдовское. И даже его обаяние больше похоже не на приятное очарование, когда тихо и незаметно влюбляешься, чувствуя теплоту в груди, а на хлесткий удар плетью прямо по сердцу — когда тебя заставляют чувствовать симпатию против своей воли, даже если ты совсем этого не хочешь. Он отлично умеет манипулировать людьми, но даже, кажется, не сознает это.

Почему он такой? Не знаю.

То ли год, в котором он имел честь появиться на свет, был плохим, то ли переданные от родителей гены подкачали, то ли акушеры умудрились повредить ему и без того стукнутую головушку, то ли это было связано с какими-то другими факторами, но характером этот человек не вышел совершенно. Самоуверенность, надменность, коварство, стремление быть самым главным, самым лучшим и всех нагибать причудливо сочетались с… Думаете, я перечислю какие-то хорошие качества вроде смелости, дерзости, остроты ума и всего остального, что часто имеет место быть в людях с лидерскими наклонностями? Увы, этот парень не обладал ничем из вышеперечисленного. Он всегда только притворялся хорошим, и люди ему верили. Все считали его ангелом, а он делал все возможное, чтобы поддержать свой ангельский имидж.

С уверенностью могу сказать, что он не дружит с головой, а голова, будучи такой же мстительной, как и он сам, отвечает ему тем же — она с гордостью отказывается работать и устраивает многодневные забастовки, перекладывая всю ответственность за мыслительную деятельность на спинной мозг. Тот, не слишком работоспособный, простоватый, но расчетливый и хитрющий, как последняя лиса, отдает бразды правления этой, безусловно, важной частью жизнедеятельности, мозгу костному, настолько аморфному и ко всему безразличному, что вы сами понимаете, насколько в конечном итоге умен был этот несчастный человек. Хотя почему же несчастный? Таковым он никогда не был, и никто бы не возжелал назвать его несчастным — если только за глаза, шепотом и в полутьме, ибо говорить, что он несчастный — грех.

Жизнь дала ему все. Нет, не все, конечно, но очень многое: крепкое здоровье и эффектную внешность, любящих родных и верных друзей, достаточно высокий интеллект (не путайте его умственные способности с дурью, засевшей в голове) и творческие успехи, хорошее материальное обеспечение и возможность без особых хлопот получать желаемое, интерес противоположного пола и уважение окружающих, поддавшихся его обаянию и считающих его, как я говорила, ангелом.

Ведь он даже внешне чем-то похож на ангела. Если бы могла, я бы показала вам его фото, но так как такой возможности у нас нет, то я просто попробую описать нашего героя. А вы представите, что смотрите на его изображение во весь рост.

Издали он кажется кем-то вроде без пяти минут совершенства: аки модель, он достаточно высок и пропорционален — разве только ноги несколько длиннее, чем нужно, от чего его внешность только выигрывает. Довольно гибок, строен, но не кажется худым — спорт наш мальчик не любит, хотя заставляет им себя заниматься. Он подтянут и крепок в плечах, имеет вполне себе развитую мускулатуру, хотя иногда кажется неприлично хрупким — когда захочет, естественно. Этот парень вообще хороший актер, и каждый видит его совершенно по-разному, как захочется ему самому. Я бы обязательно купилась на его актерскую игру в ангела с одуванчиком в волосах, если бы волею случая не поняла, какой он монстр на самом деле. Может быть, поэтому он меня и невзлюбил? Играть передо мной не было смысла, я видела его с самой плохой стороны, которую он так отчаянно, почти героически, но надо признать, удачно скрывал.

Что ж, продолжим разговор о внешности — об одном из немногих его неоспоримых плюсов. Говорят, глаза — зеркала души, и поэтому пару слов нужно сказать о них. Глаза его воистину ведьмовские — зеленые. Не то, чтобы особенно яркие, но выделяющиеся на лице, скорее, светлые, чем темные, с каким-то мятным оттенком и слега смешанные с серебром у зрачка, с темной тонкой каемкой вокруг больших радужек. Его взгляд покажется вам воздушным и нежным, с едва заметной грустинкой, но вы не должны верить его глазам, потому что никакие они у него не зеркала души. Зеленые глаза этого клоуна лишь инструмент его манипуляций над окружающими — то добрые, то хитрые, то печальные, то смеющиеся. Выражают полный спектр эмоций.

Если разобрались с глазами, перейдем к чертам лица. Наверное, вы уже догадываетесь, что его личико почти без изъянов — правильное, чуть продолговатое и несколько сужающееся к низу, с едва заметной ямочкой на подбородке, яркими губами, нижняя из которых полнее верхней, благородными ровными скулами, высоким чистым лбом и нервным, чуть выпирающим кадыком на шее. Из отличительных знаков — тонкий, в несколько сантиметров длиной шрам на вершине правой скулы. Шрам небольшой, но заметный, однако не портящий внешность, а, напротив, придающий ей некий мужественный шарм.

И волосы у него — любая девочка позавидует: здоровые, блестящие, неломкие и чуть-чуть волнистые. Наверное, поэтому прическа у этого гуся удлиненная — выполнена слоями. Верхние пряди заканчиваются на уровне ушей, нижние почти касаются плеч. Его только из-за причесочки можно принять за мажора. А, впрочем, он и есть мажор. Голос, кстати, у мальчика тоже под стать — не слишком громкий, плавный, уверенный, чуть-чуть иронический и очень приятный, даже когда он нашептывает гадости.

И никакой печати порока в его внешности — может быть, только самые искушенные в человеческих характерах увидят его на дне светло-зеленых глаз.

С внешностью мы немного разобрались, поэтому можно перейти к характеру. О нем, впрочем, я уже говорила. Этот парень несносен: он капризный, очень нервный, хитрый, наглый, самоуверенный, гордый дурак, который всегда хочет быть во всем первым. Однако он почти всегда притворяется — и вполне успешно! — милым, самоотверженным человеком с золотым, невероятно большим сердцем, которое, того и гляди, сейчас начнет выпирать из груди. Его считают творческой личностью, хорошо разбирающимся в искусстве (ведь он еще и художник!), и неформальным лидером, который может вести к победе. И они за ним идут, да. На него надеются и доверяют. Считают, что он умен и интересен.

Мало кто знает, какой этот зеленоглазый парень настоящий. Лишь самый близкий круг общения. И, к сожалению, я вхожу в этот круг — против своей же воли. Увы мне, бедной.

Что же касается его семьи и материального положения — и здесь жизнь его не обделила. Довольно успешные родители, два старших брата, друзья, прекрасный дом, материальные блага, хорошая и стильная одежда, возможность путешествовать и покупать почти все, что захочет молодой человек в его возрасте — все это тоже у него было.

Ну как, можно ли назвать этого человека несчастным? Конечно же, нет. Возможно, вы даже позавидуете ему и захотите жить его же собственной жизнью.

И будьте уверены, если вы скажете нашему мальчику, что он несчастен, он рассмеется вам прямо в лицо. Негромко рассмеется, даже мягко, но со вкусом, как смеются над плохой шуткой те, кто знает толк в юморе, не желая обидеть весельчака-дурака, или же одними уголками тонких губ улыбнется — мягко, успокаивающе, как сумасшедшему, а в душе обзовет парой-тройкой непристойных слов и пошлет по матушке в самые глухие дали планеты.

Наверное, у вас возникает вполне логичный вопрос — зачем же я столько говорю о таком нехорошем и во многом смысле недостойном человеке? Ведь если он мне так сильно не нравится, не нужно обращать на него столько внимания. Да, вы будете правы, но есть кое-что, что заставляет меня постоянно думать и говорить об этой малявке — я все-таки на четыре года старше, что меня жутко радует! И это «кое-что» мне сильно не нравится — ведь избавиться я от этого не могу, сколько бы ни пыталась.

Вы хотите знать, что это? Даже если не хотите, я все равно скажу вам об этом.

Он заставил меня кое-что сделать. Кое-что, о чем я жалею. Очень жалею. До боли в груди.

Он заставил меня влюбиться. Влюбиться в того, кто тебя раздражает, бесит и вообще вызывает один лишь негатив. Только подумайте — влю-бить-ся! Даже звучит отвратительно.

Он заставил меня влюбиться в себя.

И я люблю и ненавижу одновременно. И эти чувства так сильны, что порой мне кажется, что меня разрывает на части. Знаете, как это тяжело? Нет, вы даже не догадываетесь. Ведь перед тем, как прийти к такому ошеломительному выводу — к тому, что я влюблена, мои душа и тело настрадались от него очень сильно. Да-да, вы не ослышались: тело — тоже пострадало. Нет, он не бил меня, даже пальцем не прикоснулся — девушек он не трогает, играет в благородство. И не приставал — в этом плане он тоже весьма щепетилен. Да и зачем ему ко мне приставать, если у него и без меня есть девушки, готовые разделить с ним постель?

Этот лже-ангел сделал кое-кто другое.

Едва я подумала об этом, курить резко захотелось еще сильнее — даже легкие болезненно сжались. Я все так же неслышно встала в кровати и направилась к двери, чтобы оказаться на кухне — но не затем, чтобы найти сигареты (их я благополучно выбросила, от греха подальше), а чтобы попить холодной воды и хоть как-то успокоиться. Не доходя до двери, я вдруг, сама не зная почему, остановилась около огромного, во весь рост, зеркала и посмотрела на свое отражение. Лунного света, проникающего сквозь окно, и ночного сияния спящего города мне хватило для того, чтобы разглядеть свое отражение. Холодная внешность, высокий рост, длинные ноги, стройная фигура с подтянутым животом и уверенным разворотом плеч, всегда привыкших быть прямыми и расправленными, русые волосы с пепельным холодным оттенком — удлиненные и растрепанные, светло-зеленые глаза с темной каемочкой по краю радужек, правильное холеное лицо почти без изъянов — красивое и аккуратное, шрам на скуле, который никогда и никем не считался недостатком.

Из зеркала на меня смотрел тот самый человек, которого я только что так ругала, которого любила и одновременно желала пожать ему шею, вместо руки — крепко так пожать, с силой.

Я вымученно улыбнулась сухими губами — улыбка вышла какой-то изломанной, ненастоящей, и коснулась указательным пальцем ямочки на подбородке — черт возьми, все-таки это лицо очень красиво. И даже начавшая пробиваться щетина не портит его. Его… не мое лицо.

Не выдержав, я вдруг закрыла лицо ладонями — большими, с выпирающими костяшками и длинными пальцами, которыми можно было охватить куда больше клавиш на фортепиано, чем это удавалось мне раньше. Правда, почти тут же я отняла руки от лица — мне показалось, что я прикоснулась к его лицу своими ладонями. Я никогда бы не дотронулась до его лица.

В прошлой жизни не дотронулась бы — так вернее.

Я жалостливо вздохнула, и в светло-зеленых глазах появились слезы.

Да, этот парень сделал кое-что другое.

То, что мы оба храним в тайне, иначе нам обоим не поздоровится.

Он просто случайно оказался в моем теле. А я — в его.

Наверное, не зря мы родились в один и тот же день — только с разницей в четыре года. И не случайно мы так часто сталкивались на протяжении последних пары лет. Ведь случайностей не бывает, верно?

Я еще раз глянула на него — или на себя? — в зеркало и, опустив голову, ушла на кухню. А там, устроившись за столом с чашкой холодной воды, незаметно уснула.

Ночью мне снилось, что я курю, облачившись в свое любимое платье.

Я так крепко спала, что даже не заметила, как меня укрыли пледом, чтобы я не мерзла.

Два года назад

Я всегда, сколько себя помню, а помню я себя лет с трех или четырех, очень любила свой День рождения, и ждала пятое декабря, на которое оно пришлось, с нетерпением и замиранием сердца.

В детстве и в раннем подростковом возрасте мне казалось, что этот праздник не просто привнесет в мою жизнь, не самую, если честно, простую, нотку радости и тепла, но и подарит чудо, самое настоящее прекрасное чудо — как в романтическом фильме про современную Золушку. И тогда в моей жизни что-то обязательно изменится, что-то важное и безумно мне нужное. Что-то, что сделает меня другой.

Я, правда, никогда не подозревала, насколько другой. А если бы подозревала, сразу уехала бы жить в горы, в гордое отшельничество, дав пару-тройку обетов. Например, никогда не разговаривать с зеленоглазыми красавчиками и кидаться в них солью всякий раз, когда вижу. Или поливать святой водой. Из шланга. А потом вновь и вновь посыпать их солью — самым лучшим средством против нечистых сил.

Когда я перешагнула отметку четырнадцатилетния, мои взгляды на мир стали взрослыми, наивность пропала, и я уже больше не мечтала о чудесах, вернее, мечтала, но уже не верила, что они могут реально произойти. Глупость же ведь, правда? Однако День рождения я любить не переставала и все равно с нетерпением ждала его — как, впрочем, и Новый год, и Рождество, и 14 февраля, и 8 марта, и еще несколько дат — дней рождений близких мне людей. Не знаю почему, но мне всегда очень нравились праздники. Я, с виду часто не очень-то уж эмоциональная, но всегда горящая внутри, буквально заряжалась энергетикой и суетливой взбалмошной радостью людей, собравшихся отмечать праздники всех калибров.

А уж как мне нравилось смотреть на свадьбы, в глубине души сожалея, что пока я не побывала ни на одной из них. Глядя на радостные смеющиеся лица людей — не только на праздниках, конечно, я сама немного становилась немного увереннее в себе, почему-то четко понимая: раз они смогли стать счастливыми, то и у меня это тоже получится. Раз они чего-то добились, то и я ничем не хуже — добьюсь тоже. Личный пример других становился моим стимулом и тайной подпитывающей батарейкой.

Однако в последние два года я, видимо, повзрослела еще сильнее — и хотя свой персональный праздник я ждала все с таким же оптимизмом, нет-нет, но появлялись в моей голове неконтролируемые мысли о том, что часы идут за часами, дни за днями, года за годами, люди меняются, чего-то добиваются, путешествуют, находят вторых половинок и даже обзаводятся детьми, а я словно остаюсь топтаться на одном и том же месте. Вместо того, чтобы оказаться на середине пути, я сделала лишь пару несмелых шагов по дороге, ведущей к замку моих самых главных жизненных целей, которых было не так-то много: стать отличным журналистом-профессионалом и найти того самого человека, от которого свеча в душе будет уверенно гореть всем ветрам назло.

Иногда я все так же изредка мечтала о чуде, но уже точно — на 100 % — знала, что его со мной не случится. Лишь я — кузнец своей собственно жизни и никто более. А чудес не бывает, к сожалению. Бывают удачи и неудачи, слабость и сила, упрямство и опущенные руки.

Но я зря так думала, чудеса — и добрые, и злые, и необычные, и дурные — бывают — жизнь сама мне доказала это. Она прямо-таки поставила меня перед фактом, ухмыляясь в накладные усы. «Хотела — получи, детка, — как будто бы говорили мне.

В детстве я так искренне грезила о чуде, чуде, которое изменит мою жизнь, что оно возьми да и приди ко мне. Нежданно-негаданно, уверенно, вразвалочку, как будто местный крутой гопник к сжавшемуся ботанику-старшекласснику с просьбой позвонить по новенькому айфону. Я не знаю, что это было — чье-то безумное волшебство, феерия непонятной дурацкой магии, в которую я никогда не верила и о которой только с удовольствием читала в книгах, промыслы высших сил. Но я знаю, что это дурное чудо стало моим персональным подарком. Ошеломляющим подарком. Я бы даже сказала, очень злым ошеломляющим подарком на День рождения.

Да, все началось именно в тот день, когда я родилась — пятого декабря, в субботу, когда мне, студентке последнего курса филфака, исполнялось ровно 22 года. Можно даже сказать, что это был первый, подготовительный этап изменений, пришедшихся на следующий год событий, поменявших меня морально и физически. Изменений, перевернувших систему моих ценностей с ног до головы. И едва меня не угробивших.

Почему все началось в тот день? Да потому что я впервые встретила нашего прелестного мальчика с замашками принца и комплексом переполноценности себя — ну, знаете комплекс неполноценности? У него был такой же, только с точностью да наоборот, этот комплекс даже будет правильнее назвать комплексом переоцененности. В общем, именно пятого декабря, в день моего, и как выяснилось позже, и его тоже Дня рождения мы имели честь познакомиться друг с другом. Это было что-то вроде неофициальной встречи, вроде той, когда президенты встречаются „без галстуков“, за чашечкой кофе, потому что официально мы с ним познакомились несколько позже. И я скажу, достаточно эффектно. По крайней мере, для меня.

Правда, потом оказалось, что в день нашего хэппи бездея произошла далеко не первая наша встреча, но ее я совершенно не помнила, как, впрочем, и он.

Утро моего личного праздника началось очень даже хорошо: я проснулась в отличном настроении, и хотя спала всего пару часов, полночи просидев в Интернете и занимаясь всякой ерундой, чувствовала себя бодрой. Сложнейшая сессия осталась позади — я закрыла ее на „отлично“, и теперь у меня был интеллектуальный отходняк, когда хотелось заниматься всяческими глупостями. Разбудил меня, конечно же, телефон — одна из моих подруг решила поздравить меня одной из первых, и больше я не заснула, то отвечая на звонки знакомых и приятелей, то делая то же самое уже в Инете, на своей страничке социальной сети ВКонтакте, от которой, по-моему, зависит большая половина молодежи как в нашей, так и в соседних дружественных странах. Я тоже завишу — частенько бываю, общаюсь с людьми, слушаю музыку и смотрю фильмы, храню фотографии, узнаю новости из жизни старых знакомых или просто играю в онлайн игрушки.

Очень сильно мое настроение поднял и дожидающийся меня подарок от моего друга и соседа по квартире, вместе с которым мы уже два года снимаем эту квартиру вместе. На столике в кухне стояла стройная хрупкая ваза с букетом белых роз без обертки, а под ними горделиво возвышалась большая тщательно запакованная круглая большая коробка с огромным красным бантом. Я не без труда распаковала подарок и обнаружила в коробке кучу всяких классных фирменных штучек для тела с ароматом моей любимой ванили — гель, скраб, несколько видов классно пахнущего мыла, пену для ванны, крема. В самом уголке лежал матового цвета тюбик с ярко-синей крышечкой, несколько не вписывающийся в концепцию подарка, а рядом с ним — записка, сложенная в четыре раза, которую я тут же схватила, не переставая улыбаться.

„Ты так много говорила о bb-креме, что я не мог не купить тебе его. Заказал прямо из Кореи. eBay рулит! С Днем рождения, Наська!“, — было написано черной гелевой ручкой в записке. Мелкий, с острым росчерком и угловатыми формами почерк Даниила я всегда узнаю. Он все-таки молодец! Как же круто, что я однажды познакомилась с этим парнем, и так совпало, что мы одновременно искали съемную квартиру.

Вы не подумайте, у нас ничего нет — я и Даня просто друзья и соседи по квартире, не более. А если вы до сих пор продолжаете не верить мне и усмехаться, говоря скептически, что дружбы между мужчинами и женщинами не бывает, то мне придется открыть вам тайну Дана, хотя, все, кто близко общаются с ним, эту тайну знают. Даниил — гей, и ему нравятся мальчики, а не девочки. Поэтому мы с ним просто хорошие друзья. Я не слишком сильно лезу в личную жизнь Дана, а его пассию — хрупкого милого юношу с белокурыми волосами и огромными голубыми глазами, как у ангела, я видела всего лишь несколько раз, и то, случайно. И, если честно, уже давно воспринимаю ориентацию и вкусы Даниила, как данное. Ну, нравятся ему мужчины, и пусть нравятся, его дело, его личная жизнь. Не спорю, мне хотелось бы, чтобы у Дани была девушка, а когда-нибудь — хорошая крепкая семья с парочкой детей — я видела, каким этот парень становится заботливым, когда их общается с ними, но, думаю, сам Даниил к этому не стремится. Если он не может изменить себя сам, ни я, ни его родители, ни друзья его изменить будут не в силах. Мы можем только надеяться на это и поддерживать его, ведь как человек он хороший, внимательный и всегда рад помочь.

— Дан, ты прелесть, — пересмотрев косметику, позвонила я другу, который в это время находился на учебе, скорее всего, на какой-нибудь скучной паре по менеджменту, но он сразу же взял трубку.

— С Днем рождения, милашка! Желаю тебя любви и море позитива, и пусть все в твоей жизни будет так, как ты сама хочешь, — услышав мой голос, начал поздравлять меня друг. Мягкий приятных баритон Даниила нравится многим девушкам, которые даже и не подозревали о его ориентации. Когда я узнала о том, что Дан предпочитает парней, очень удивилась — с виду он совершенно нормальный парень, всегда со вкусом и аккуратно одетый и улыбчивый.

— Как тебе мой подарок? — поинтересовался Дан.

— Отличный подарок, — рассмеялась я. — Спасибо, чувак. Круто! Действительно, здорово.

— Опять эти жаргонизмы, — притворно вздохнул Даниил, тот еще поборник нравственности. — Учись быть настоящей леди, Настя. Иначе тебя никто замуж не возьмет.

— А я и не хочу.

— О, Господи! Это ты сейчас не хочешь! А через десять лет мы, — он явно имел в виду себя и наших общих друзей, — будем вынуждены бегать и искать тебе женишка, потому что ты возжелаешь выйти замуж!

— Это будет моя проблема, если я возжелаю этого, — возразила я веселым голосом. Даня, как кудахтающая мамочка-курочка, озабочен тем, чтобы спихнуть меня хоть кому-нибудь в жены. Он знает, что разговоры о женитьбе мне не очень нравятся, поэтому подтрунивает надо мной.

— Это будет твоя проблема, а пострадаем мы все, — возразил он. — Ты наверняка начнешь прессовать нас еще больше, когда станешь старой девой.

Я только хмыкнула. То, что Даня называет прессом — для меня всего лишь проявление заботы. Кто еще позаботится об этих дураках, кроме меня? Да они без меня ничего не могут. Серьезно!

— Ладно, малышка, мне на пару пора, у нас семинар, встретимся вечером? — уточнил Дан, имея в виду клуб, в котором я хотела отметить свой День Рождения.

— Конечно. Пока!

— Пока, рыбка. — Он отключился первым.

С первого курса я всегда отмечала свой День рождения скромно и дома, либо в одиночестве, либо в скромном кругу друзей, и это был первый раз, когда я решила отпраздновать свой личный праздник с каким-никаким, но шиком. Конечно, по-хорошему, надо было потратить деньги с умом — например, купить новый пуховик или мобильник, но мне хотелось порадовать друзей. Ну и себя конечно. Устроить праздник. Поэтому я, получив скидку от приятеля Дана, работающего в известном во всем городе ночном клубе „Горячая сковорода“, забронировала там заранее столик. Вернее сказать, отдельную комнату с караоке, удобными диванчиками и звукоизоляцией от шумной дискотечной толпы. Я рассудила, что здесь мы сможем и потанцевать, если захочется, на общем танцполе, и уютно посидеть вместе в тихом местечке, где не будет ни сигаретного дыма, ни пьяных рож, ни вечно желающих познакомиться местных донжуанов, большая половина з которых искала себе просто лишь подружку на ночь.

Я и мои друзья, в том числе Дан, должны были приехать в клуб к восьми вечера, чтобы мы вместе смогли пройти на забронированные места мимо суровых охранников, устраивающих строгий фейс-контроль.

— А если секюрити не пропустят одного из моих гостей? — спросила я у приятеля Даниила, вспомнив ребят из нашей маленькой компании, которые многим могут показаться весьма странными людьми.

— Если забронирована комната или столик — пропустят, — ничуть не сомневался парень. — Так что все в порядке будет! Отлично проведете время в нашей клевой „Сковородке“. У нас тусовка — ого-го! А диджей-сеты — офигенствены!

И я ему поверила. Впрочем, не зря.

После позднего завтрака и традиционной проверки рабочей почты во время него — ноут частенько стоит на кухонном столе, я, попивая горячий кофе без молока и сахара, за пару часов дописала начатую вчера статью в одну из газет, не самую интересную и популярную, зато с большим тиражом, часть из которого бесплатно распространялась городской администрацией среди пенсионеров. Тема статьи тоже была уныла и скучна — я писала о о масштабной реконструкции одной из улиц и изменениях схемы проезда.

Уже второй год я подрабатывала в этой газете и не только в ней внештатным сотрудником, потому что стипендия, как всем известно, не очень высокая, в противовес растущим ценам. Если честно, денег у меня не так много — мне с первого курса приходится обеспечивать себя самой, и, наверное, я бы сломалась и не выдержала, если бы у меня не было крестной феи. Вы, наверное, подумали о той самой доброй волшебнице, которая помогала своей ненаглядной Золушке собираться на бал. Но моя крестная фея не умеет превращать тыкву в карету, а мышей — в слуг, зато она помогает мне материально.

Началось все с учебы в университете. Когда мне становилось совсем фигово в денежном плане, кто-то невероятно добрый переводил на мою банковскую карту определенную сумму денег — не слишком, конечно, большую, но для меня вполне значимую. Когда я впервые обнаружила эти деньги у себя на счету, я даже испугалась — откуда они взялись?! Кто-то по ошибке перевел, что ли? Их теперь заберут обратно? Несколько раз проверив в банкомате свой счет, я обратилась к сотрудникам банка, чтобы они разобрались во всей этой ситуации. Но все оказалось нормально. Эта сумма предназначалась именно мне. А вот кто перевел ее, я так и не смогла узнать, сколько не пыталась. Последующие неожиданные переводы денег меня уже даже не пугали — лишь настораживали, но я вынуждена была принимать их, хотя прекрасно знала, что просто так, бесплатно, ничего не бывает. Если кто-то дает мне деньги, значит, я должна дать этому человеку что-то взамен. А быть обязанной кому-то мне совершенно не хотелось.

Со временем я привыкла к своему таинственному спонсору и, наверное, была благодарна ему, но каждый раз снимая чужие деньги, чувствовала себя обязанной и злилась из-за этого, но отказаться от них так и не могла, и осознание этого мучило меня еще сильнее. Отказаться не могла не из-за жадности, а из-за того, что стипендии и денег от подработки не хватало, а устроиться на полный рабочий день я не могла — я должна была учиться, и учиться хорошо, потому что учеба могла быть залогом моего дальнейшего более менее достойного существования в будущем.

На третьем курсе я, наконец-то, узнала, кто был моим таинственным Длинноногим дядюшкой, моей персональной крестной феей. К моему удивлению, ею оказалась моя настоящая крестная, женщина в городе достаточно влиятельная и занимающая не самое последнее место в администрации губернатора. Она встретилась со мной в непримечательном, тихом кафе, расположенным на пятнадцатом этаже бизнес-центра, с ценником, раза в два, а то и в три превышающим ценники тех заведений, в которые я изредка ходила с друзьями и однокурсниками, и, устроившись напротив, чтобы лучше видеть меня, рассказала, наконец, правду.

— Я — лучшая подруга твоей покойной матери, которая тебя крестила, — говорила, глядя мне прямо в глаза через тоненькие стекла стильных деловых очков в серебристой оправе, крестная, которую звали очень звучно и поэтично — Матильда. Хоть эта женщина и разменяла пятый десяток, выглядела она хорошо и очень ухоженно: удлиненное каре идеально прямых белых волос, тонкие черты лица с четким контуром, минимум морщин, неплохая фигура человека, который в свободное время занимается спортом. Лицо у нее было беспристрастным, голос — уверенным и тихим, взгляд — твердым, и мне было даже как-то страшновато сидеть так запросто с ней в кафе. Я хоть и сохраняла спокойное лицо и вроде бы не подавать виду, как сильно ошеломлена, но очень нервничала — сжала на коленях пальцы в замок до боли, так, что они некрасиво покраснели.

— Мы никогда не виделись — думаю, ты догадываешься, по каким причинам, — продолжала Матильда, которая не разрешила называть себя по отчеству — сказала величать ее только по имени и никак иначе. Голос у нее был холодный, а сама она выглядела Снежной королевой в деловом костюме цвета зеленого чая. — И, думаю, ты никогда не слышала обо мне.

Я медленно кивнула в ответ. Я не просто догадывалась, я точно знала эти причины! И от этого даже разозлилась — теперь до боли я сжала не только пальцы, но и зубы.

— Но после того, как я узнала, что ты сделала, — она интонационно выделила последнее слово, — я решила стать тебе немного ближе. — Новоявленная крестная едва слышно вздохнула, и что-то странное отразилось в ее глазах за стеклами очков, однако она быстро взяла себя в руки и продолжила беспристрастным тоном. — Ты можешь задать мне вполне резонный вопрос, девочка, почему я сразу не пришла к тебе, не сказала, кем прихожусь и прочее.

Я настороженно кивнула — это вопрос меня, действительно, очень интересовал. Меня вообще терзала уйма вопросов, да и свойственное мне недоверие не отпускало моей руки, но от изумления я молчала и просто смотрела на Матильду, внимая каждому ее слову.

— Я, как ты заметила, уже взрослый человек с большим жизненным опытом, и во многом разбираюсь, — женщина позволила себе покровительственную полуулыбку, — скажем так, достаточно хорошо. А также живу согласно определенным принципам. Один из них — если хочешь помочь человеку, помоги делом, а не словом. На слова я скупа. Когда я узнала про тебя, я, естественно, как твоя крестная, — слово „мать“ Матильда избегала, — решила помочь тебе. Поскольку мы не виделись ни разу в жизни, было бы очень странно, если бы я приехала с объятиями, поцелуями и подарками. Это было бы крайней неестественно, — при этом она даже поморщилась. — Я даже не знала, примешь ли ты меня или нет. Все-таки, — она взглянула мне прямо в глаза, взглянула насмешливо, но почти по-доброму, — ты очень характерная девочка. Да и воля, как я вижу, у тебя есть. И свое собственно мнение.

Так она впервые похвалила меня — в своей особенной манере, как бы между делом, и мне это понравилось. Я, не привыкшая к тому, что родственники хвалят меня, испытывая одновременно какое-то детское внутреннее смущение, смешанное с удовольствием, отхлебнула свой кофе из чашки и чуть не подавилась — таким большим был глоток.

— Поэтому я решила какое-то время помогать тебе материально, — продолжала крестная. — И лишь потом, когда ты привыкнешь и поймешь мои добрые намерения, рассказать тебе правду.

Наверное, она сделала правильно. Кто знает, что бы я учудила на первом курсе? Это сейчас я стала более взрослой и более взвешенной. А так я действительно чувствую ее поддержку. Без помощи Матильды мне пришлось бы туго, и кто знает, может быть, я изменила бы свое решение, и вернулась туда, откуда ушла. Хотя, нет, я бы не вернулась — ни за что. Я мечтала стать журналистом, чтобы писать о том, что по-настоящему волнует людей, о том, что может хоть как-то им помогать. И я пообещала сама себе, что стану им. И пусть я не поступила на факультет журналистики, а на филфак, от своей цели я не откажусь.

— Вот как, — сказала я, отрывая взгляд от жемчужной нитки на ее шее и поднимая его к ее светлым глазам-хамелеонам, умело накрашенным и спокойным. — Здорово, что вы так поступили. Но…

— Но?

— Не поймите неправильно. Но как я могу точно знать, что вы говорите правду? — спросила я, выпуская мучающее меня недоверие наружу. Один голос в моей голове — звонкий, чистый — счастливо кричал о том, как здорово, что у меня теперь есть настоящая крестная, а другой — похожий не шорох гравия — тихо, но настойчиво, с паузами и лукавой интонацией говорил: „Ты не должна доверять незнакомым людям. Кто она такая и что она от тебя хочет? А если это ловушка?“. И я не знала, какой из голосов прав.

— Мне нравится то, что ты осмотрительна, — отозвалась Матильда, которая словно ждала этого вопроса. Она совершенно не обиделась, чего я, кстати, боялась. — Простодушие и доверчивость — первая ступень на пути к большим проблемам. — Она отпила из чашки. — Тебя успокоили бы доказательства?

Я непонимающе взглянула на нее и медленно кивнула.

— Когда ты попала в дом отца, у тебя была женская серебряная подвеска с гранатом, кажется.

Я с изумлением взглянула на женщину. Она была. Няне сказали выкинуть его, но няня оставила его — для меня, чтобы спустя несколько лет вручить. А еще несколько лет спустя ее забрали.

— Она принадлежала твоей матери. Помнишь? Должна помнить.

— Помню, — сказала я. В душе все кричало и смеялось.

— Я принесу тебе ее фотографии. Надеюсь, они еще больше убедят тебя в том, что мои слова — не ложь, и я, действительно, прихожусь тебе крестной.

В щеки впились сотни крохотных иголочек волнения.

— Я никогда не видела ее фотографий, — я кинула злой взгляд в стену. — Они не показывали мне их. — Все, что я знала — имя и то, что ее не стало почти сразу после моего рождения, из-за аварии.

— Даже так? — удивилась Матильда. — Значит, увидишь впервые.

— А почему… почему вы не принесли их сегодня?

— Чтобы ты пришла ко мне во второй раз, — было мне ответом.

— И вы расскажите мне про маму? — почти потребовала я, понимая, что наглею. Но наглость появлялась из-за страха. — Они ненавидели Ирину, ничего никогда не говорили про нее.

— Ирину? — переспросила крестная.

— Ну, маму, — пояснила я с непонятным учащенным дыханием. Почему она переспрашивает? Что-то не так?

— А, да. Ирина. Я так давно не слышала ее имя, — отозвалась Матильда и вздохнула. — Ее нет с нами чуть больше двадцати лет. А я привыкла называть ее просто Ирка… Ирина, кто бы мог подумать, что ее будут звать Ириной. Мы жили в соседних домах, общались с подросткового возврата, — пояснила она мне. — И называли друг друга по фамилии. — Она улыбнулась какому-то воспоминанию.

— И какая у нее была фамилия? У нее остались родственники? А что она любила, чем занималась, какая она вообще? — не выдержала я, и вопросы из меня полетели, как очередь из пулемета.

— Сергеева. Ирина Сергеева, — ответила мне крестная, чуть подумав — нужно ли мне сообщать эту информацию или нет. — К сожалению, близких родственников у нее не осталось. Иначе тебя не отдали бы отцу. Я расскажу тебе, какой она была, девочка, но в следующий раз.

— Хорошо, — даже как-то поникла я, проговаривая про себя фамилию матери. Сергеева. Простая и красивая фамилия.

— А где… она похоронена? — с некоторым трудом вымолвила я. Этого мне тоже не говорили.

— Не здесь. В нашем родном городе, — нехотя сказала Матильда. — Я иногда езжу к ней. В следующий раз возьму тебя с собой. Позже.

Почти минуту мы молчали. Первый голос во мне победил второй, и я, решив довериться, вдруг сказала:

— Вы… Вы очень помогли мне, правда. Очень. У меня тоже есть принципы, как у вас. И один из них совпадает с тем, о котором вы сейчас говорили. Я тоже помогаю не словом, а делом. Когда у меня будет возможность, я обязательно помогу вам.

Я говорила искренне, и я чувствовала, что это будет именно так.

— Т-с-с-с, — приложила к губам указательный палец с аккуратным ногтем Матильда. Я тоже бы не отказалась от белого френча, но, увы, пока что довольствовалась простым прозрачным лаком. — Не говори так, — крестная почти предостерегала меня. — Это уже слова. Слова — это лишнее. Только дело. Дело.

Я тут же с готовностью кивнула ей. На тот момент, да и сейчас тоже, мне казалось, что она не просто крестная, но и мой учитель, который вдалбливает мне в голову простые истины.

— Какие пирожные вы любите? — спросила я, сама себе удивляясь. Хоть внутри все у меня дрожало, голос мой был спокойным.

— Тирамису, — несколько удивленно отозвалась Матильда. Я кивнула и позвала проходящего мимо официанта с таким благородным выражением лица, словно он был князем, обходящем не зал в дорогом кафе не для всех, а собственные владения.

— Да, я слушаю вас, — почтительно застыл официант около нашего столика, примостившегося около большого французского окна на пятнадцатом этаже бизнес-центра, открытого в прошлом году. Вид отсюда был наишикарнейшим — взгляд охватывал едва ли не половину города, по крайней мере, весь его центр — переполненные машинами строго перпендикулярно-параллельные друг другу улицы, главную площадь с фонтанами, в которых искрилась разноцветная вода, величественные старинные храмы, здание администрации, больше похожее на современный дворец из бетона и стекла, парк с выходом к идеально круглому озеру, в котором крохотными точками были видны плавающие на прогулочных лодках и катамаранах люди. Была видна и кажущаяся тонкой серо-голубая нить реки, на левом, холмистом берегу которой расположился наш большой город.

— Два тирамису, пожалуйста, — сказала я почти уверенно.

— Два тирамису, — повторил официант, запоминая заказ — в этом заведении работники каким-то волшебным образом обходились без блокнотов и ручек, полагаясь лишь на свою память. — Это все?

— Да, все.

Официант почтительно нам улыбнулся, сообщил, когда десерт будет готов, и в мгновение ока исчез.

— Я тоже люблю тирамису, — сказала я, хотя совершенно не знала, сколько эти пирожные стоят в этом пафосном заведении — когда мы сюда пришли, Матильда предложила мне заказать что-нибудь поесть, но я ограничилась лишь кофе, и она последовала моему примеру, кажется, отметив для себя то, что я заказала простой экспрессо. Однако со мной была стипендия — повышенная, между прочим, потому что я умничка и отличница, и я надеялась, что уж на два терамису-то этих денег хватит. Пусть хоть так, но я докажу ей, что благодарить умею тоже делом.

Крестная почему-то рассмеялась, и хотя ее смех был достаточно тихим и непродолжительным, он не показался мне таким холодным, как ее речь. И определенно, в ней было что-то такое, за что она мне нравилась.

— Схватываешь на лету, Настя. Думаю, у тебя должны быть еще вопросы, — сказала мне женщина, и ничуть не ошиблась. Их у меня было великое множество.

— Расскажите мне о моей маме? — первым делом спросила я и вновь сцепила руки на коленях в замок. О моей маме мне никто и никогда не рассказывал. Как будто бы ее не было. Хотя, пару раз о ней все же говорили — когда ругали меня. „Ты такая же, как твоя мать“, — однажды жестко сказали мне еще в той, прошлой, полузабытой жизни, подернутой туманом времени. И хотя в голосе человека, который произносил эти слова, было отвращение, сердце у меня учащенно забилось — я похожа на свою мать?! Да это же прекрасно! Главное, что не на отца!

— Как я и предполагала, ты задала этот вопрос, — утвердительно кивнула Матильда. — Возможно, вы похожи.

— Похожи? — жадно пожалась я вперед. Фото своей покойной матери я не видела ни разу в жизни.

— Не внешне. Внешне ты почти полная копия отца. Тот же нос, глаза, волосы, черты лица. Думаю, ты пошла в его породу.

Это я знала, что похожа на родственников папочки, отлично знала, но меня это всегда лишь раздражало. Я хотела, чтобы во мне было хоть что-то от моей мамы. И, если честно, я, наивная душа, ждала, что Матильда, увидев меня, воскликнет что-то вроде: „О, Настя, ты — копия матери!“ или хотя бы: „Настенька, твои глаза — словно Ирины“. Я, все такая же мечтательница в душе, думала, что мне обязательно скажут, что хотя бы фигуры, рост, походка у нас одинаковые, но Матильда не увидела сходства, а я в который раз поняла, что все, о чем я мечтаю — это фигня. Все, кроме журналистики и личной жизни, потому что это не мечты, это мои цели. А думать о чуде — это только зря растрачивать свою жизненную энергию.

— А как тогда мы похожи? — растерялась я.

— Думаю, характером, — отозвалась крестная, помешивая ложечкой кофе в фарфоровой белоснежной чашечке. — Она… была стойкой и уверенной женщиной. Знающей себе цену и смелой.

Внутри меня вдруг разлилось тепло — никогда никто не говорил о моей маме хорошо. И каждое слово Матильды я готова была впитывать, как губка воду.

— А она была доброй? — спросила я вдруг с непонятной откуда взявшейся нежностью. Значит, мы все-таки похожи! Хоть не внешне, но внутренне!

Матильда едва заметно сглотнула и тут же сделала глоток кофе.

— Мы все добрые, — сказала она и скользнула взглядом вправо. — О, тирамису.

И правда, в этот момент к нам подплыл официант с подносом и аккуратно поставил перед каждой из нас тарелочки с итальянскими многослойными пирожными, припудренными какао-порошком.

Когда мы ели его, мы обе молчали, хотя я все ждала, что Матильда продолжит разговор о маме — у меня было множество вопросов. Она, словно не понимая этого, медленно, с наслаждением, отламывая кусочек за кусочком, аккуратно жевала пирожное, когда как я уничтожила его чуть ли не за две минуты. Если честно, такого вкусного тирамису я давно не ела. Все-таки есть плюс в дорогих местечках — хорошая кухня.

Когда Матильда отложила в сторону ложечку, она мельком глянула на часы на правом запястье — большие, круглые, красивые и явно дорогие.

— Мне уже пора, через час у меня совещание с губернатором — произнесла она. — Думаю, мы еще встретимся. Ты не против?

Естественно, я была не против, только обеими руками за! Эта женщина, которая объявила меня своей крестной, знала мою мать! Естественно, я должна была встретиться с ней еще — и много раз! Я хотела все знать о своей матери!

— Я очень хочу с вами встретиться, — твердо сказала я.

— Хорошо, когда у меня будет свободное время, я позвоню. У тебя теперь есть номер моего мобильного телефона. Если что-то случится — набери меня. Со мной порой бывает сложно связаться, поэтому звони мне несколько раз или пиши смс.

— Хорошо. Мы точно встретимся? — вдруг спросила я на всякий случай. На миг во мне появилось чувство, которое бывает у испуганных маленьких девочек и мальчиков, когда их мамы оставляют их и куда-то уходят, обещая вернуться. Я боялась, что мы больше не увидимся.

— Точно, — пообещала Матильда и напомнила. — В следующий раз я покажу тебе ее фотографию. Двадцатилетней давности, разумеется.

Я внутренне встрепенулась, а на лице моем появилась улыбка и снова откуда-то взялась эта щемящая сердце нежность. У меня никогда не было мамы, и я всегда хотела увидеть ее, увидеть хотя бы одним глазком. Поговорить с ней, послушать ее голос, почувствовать запах духов — а она ими наверняка пользуется, я ведь очень люблю духи! Мне хотелось знать, какая она и что любит, какие вещи ее раздражают, а какие — успокаивают. Любимая музыка, еда, вид спорта, кино — я все это хотела узнать. Я хотела ее обнять — раз в жизни. И об этом я мечтала в детстве. Но, как я уже говорила, чудес не бывает, и мама не воскреснет, но она всегда жива в моей памяти, хотя я ничего не знаю о ней, кроме имени. И уже фамилии.

— Ну, думаю, нам пора.

— Матильда, — сказала я вдруг, видя, что она уже собирается уходить, и почему-то запаниковала. Не знаю, зачем я задала следующий вопрос. Чтобы потянуть время? — Я много про вас слышала и читала…

Ну, может быть, немного, но местной политикой я интересовалась и была более-менее в курсе дел, творящихся в правительстве. К тому же на третьем курсе я как раз стала подрабатывать в городской газете, где о всяких там чиновниках частенько писали.

Она улыбнулась краешком уголков тонких губ благородного бордового цвета — помада у Матильды была хорошая, не смотря на то, что она пила кофе, на чашечке не осталось и следа от косметики, а губы как были накрашенными, так такими же и остались.

— Можно задать вам еще один вопрос?

— Задай.

— Я знаю, что вы общаетесь с Инессой Дейберт, — назвала я по имени одного из самых известных журналистов, вернее, журналисток, только мне не нравится, как звучит это слово, как то уничижительно, что ли, по отношению к женщинам, занимающимся журналистикой.

— И что? — вдруг откинулась на спинку стула Матильда. Она хотела даже руки скрестить, но не стала. — Почему ты про нее спрашиваешь?

— Знаете, я очень часто ровняюсь на людей, которые чего-то достигли в жизни. Они для меня пример. Дейберт — тоже пример, — искренне отвечала я. Инесса Дейберт была известным в городе журналистом. Она и писала в газете убийственные и разгромные статьи, и вела собственную программу „Вечер с Инессой Дейберт“, в которой проводила журналистские расследования, и вообще занимала позицию активного общественного деятеля и очень много помогала людям, попавшим в трудные жизненные ситуации. Я про нее даже сочинение в школе писала, после того, как посмотрела ее репортаж о совершенно диком случае. одна женщина, весьма неравнодушно дышащая к алкоголю и, видимо, страдающая какими-то психическими заболеваниями, родила ребенка. За ребенком она совершенно не следила. Кормила и одевала его, как в таких неблагополучных семьях обычно и бывает, бабушка. А после ее смерти мальчик остался совсем один. Его ненормальная мать, не желая слушать плачь голодного сына, додумалась посадить его на цепь, прикованную к батарее, чтобы он не мешал ей и ее дружкам-алкашам. С мальчиком обращались, как с собакой. Даже миску на пол рядом поставили. Если бы не бдительные соседи и мгновенно отреагировавшая на их звонок Инесса, с этим несчастным ребенком явно случилось бы что-то жуткое. Но после ее репортажа, который многие называли сенсационным, этим ужасным случаем, наконец-то, заинтересовались правоохранительные органы, а ребенка, слава Богу, забрали из этого омерзительного места и отдали на воспитание хорошей семьи. Потом, через пару лет, все из той же передачи, я узнала, что мальчик адаптировался и стал совершенно обыкновенным. Приемных родителей его не показывали — те не хотели огласки, но видно было, что это хорошие люди. У меня даже слезы на глазах появились, когда я увидела на его хорошеньком лице счастливое выражение. Глаза паренька буквально горели, когда он рассказывал о новой маме.

— Я бы хотела быть похожей на Дейберт, — продолжила я и почему-то покраснела. На тот момент мне вдруг подумалось, что крестная сможет когда-нибудь познакомить меня с человеком, который стал для меня примером для подражания в профессиональной деятельности. Наверняка они знакомы. А еще я хотела показать крестной, что я не просто глупая курица без идеалов и целей в голове — я целеустремленная.

Матильда чуть повернула голову на бок и как-то странно посмотрела на меня. Я, если честно, не слишком хороший знаток душ человеческих, и психолог из меня аховый, но мне показалось, что во внимательно-встревоженном взгляде моей новоприобретенной крестной появилось какое-то необычное выражение, которое я никак не могла разобрать.

— Вот как? Да, я знакома с Инессой, ты права. А кто для тебя еще является примером, девочка? — спросила почему-то женщина, глядя мне в лицо. Мне казалось, что она вдруг заинтересовалась мной.

Мне не особо нравилось, что она называет меня девочкой, а не по имени, но в тот момент я этого не осознала — осознала только спустя пару лет, когда поняла, что Матильда всегда обращается ко мне именно так. Она почти никогда не называла меня просто Настей. Почему — я не знаю.

— Анна Политковская, — назвала я известное имя журналиста и правозащитника, убитой в 2006 году, а после еще несколько известных и громких имен людей, которые были, по-моему мнению, отличными профи в журналистике, не жалеющими своих сил.

— Ого, да ты выбираешь в свои примеры для подражания сильных людей. Высокого полета. — Крестная почти усмехнулась, но мне показалось, она одобряет мой выбор. — Да, лучше равняться на тех, кто добился много. Это помогает добиться того, что хочешь ты. Окрыляет. Тебе так нравится журналистика?

Я ответила утвердительно и сказала, что пишу статьи кое-где. Все-таки дурочкой я тогда была, честное слово!

— Хорошо, — непонятно почему сказала Матильда.

Ее телефон, лежащий, видимо, в сумке, зазвонил — раздалась знакомая мне мелодия — ария Каравадоси из оперы Джакомо Пуччини „Тоска“ в исполнении Андреа Бочелли. Интересно, крестная любит оперную музыку? Я тоже люблю. У меня на звонке стоит „Песня половецких девушек“ из балетного фрагмента второго действия оперы „Князь Игорь“, написанной великим композитором Бородиным в исполнении известного хора, но в современной обработке.

— Нам пора прощаться. Иди первой, — решила она, вытаскивая из сумки телефон, — я пока отвечу на телефонный звонок.

Я торопливо кивнула и положила на стол деньги за тирамису.

— До свидания. И спасибо, — сказала я искренне, встала и, заставив себя не оглядываться, ушла.

Пальцы болели от напряжения — так сильно я их сжимала.

— Деньги возьми, — послышалось в спину

— Нет, — отозвалась я упрямо и почти бегом направилась к выходу.

Я не знала, что после моего ухода два года назад, у нее состоялся один очень интересный разговор, иначе бы, наверное, заподозрила Матильду в чем-то. Но я не слышала, а потому осталась в священном неведении.

— Я с ней поговорила, она только что ушла, — сообщила безэмоциональным голосом Матильда по телефону, когда Настя покинула кафе. — Да, я все сделала так, как ты сказал, Леша. Ты знаешь, она угостила меня тирамису. А она интересная девочка.

Женщина, словно забыв о том, что ей нужно попасть на совещание к губернатору, вытащила из кожаной сумки пачку сигарет и, поставив оба локтя на стол, закурила, глядя куда-то вверх и что-то обдумывая и глядя то в потолок, расписанный весенними узорами, то на свои аккуратные ногти с белым френчем. Скурив тонкую белую сигарету до половины и небрежно, но тщательно затушив ее в пепельнице, выполненной в виде прозрачной полусферы, Матильда вновь взялась за телефон — большой сенсорный, который с трудом умещался в ее небольшой, но крепкой ладони. Касаясь экрана кончиком указательного пальца, она открыла папку с фотографиями, сделанными, кажется, на каком-то торжественном официальном мероприятии, где было много мужчин в строгих костюмах и женщины в с высокими прическами и в вечерних платьях, между которыми сновали официанты в форме, напоминающей мундиры позапрошлого столетия.

— Тебе судьба сделала подарок, — вдруг сама себе тихо, но очень жестко, даже зло, сказала крестная Анастасии, с отвращением глядя в большой экран, на фотографию, где были запечатлены двое мужчин и две женщины, в том числе и сама Матильда. — А ты так бездарно отказалась от него. Глупая идиотка. Дура. А мне такого подарка не сделали.

Еще раз глянув на светловолосую статную женщину лет сорока, одетую в черное, с открытыми плечами, платье в пол, Матильда кинула телефон в сумку, подозвала официанта, попросила чек, быстро расплатилась и ушла прочь из этого освещенного невероятно ярким и ласковым для декабря солнцем места.

Деньги, которые были оставлены за тирамису, она так и не тронула — после ухода Матильды официант почитал их чаевыми.

Да, я ничего не знала о разговоре Матильды с неизвестным человеком и продолжала радоваться тому, что у меня появился родной человек. Ну, или почти родной — с крестной я так и не стала близка. Думаю, с этой железной женщиной, которую я очень уважала, невозможно в принципе было стать близким человеком — она держала дистанцию, и делала это отменно. По жизни она была одиночкой и сама всего всегда достигала — это я поняла по ее биографии, которую изучила вдоль и поперек, а также по ее редким оговоркам. Мужа и детей у Матильды не было, подруг, как я понимала, — тоже, лишь приятельницы и коллеги по работе, родители ее уже давно отправились в мир иной. Получается, у нее была лишь я, и мне, если честно, это нравилось, хотя я понимала, включая здравый смысл и логику, что, скорее всего, помогает мне крестная не из-за сильной любви, а из-за чувства долга перед своей умершей лучшей подругой. Раньше она не могла этого делать, а теперь у нее появилась возможность и она помогала мне так, как считала нужным. А я пыталась научиться быть похожей на нее. Я тоже хотела стать успешной женщиной, стальной леди, которая в свои сорок пять лет выглядит куда круче, чем большинство моих ровесниц, при этом даже не скрывая свой возраст. Наверное, с моей стороны тоже не было любви — но присутствовало искреннее уважение.

Отправив статью редактору газеты и немного пообщавшись с ней по скайпу, чтобы обсудить кое-какие рабочие моменты, я вытащила диктофон, на который было записано интервью с деканом физмата, и принялась за вторую статью — уже для университетской газеты, в которой числилась на хорошем счету. И только потом, усталая, потирающая глаза, но довольная потащилась в душ и провела там не меньше часа — сначала приняла ванную, нечаянно заснув минут на двадцать, хотя и не люблю там долго „разлагаться“, как говорит моя подруга Алена, а потом опробовала подарки Даниила, оставшись ими очень довольна. Подозреваю, что после душа я и мои волосы пахли ванилью за версту.

Поделав еще кое-какие дела по дому, и почитав поздравления на свой страничке в одной из самых известных социальных сетей страны, я долго крутилась около зеркала, решая, что лучше надеть в клуб и остановилась на черных прямых брюках из плотной ткани, облегающих ноги, чуть ли не как вторая кожа, белой простой майке и черном же приталенном пиджаке с короткими рукавами и манжетами в черно-белую полоску. Сверху надела длинные бусы, критично оглядела себя и, чуть подумав, нацепила на запястья крупные белые браслеты из пластика. Вышло вроде бы даже ничего. Я даже подмигнула своему отражению.

Не скажу, что гардероб у меня большой, но из всего имеющегося я пыталась выбрать то, что лучше всего подойдет для празднования Дня рождения в хорошем местечке, да и перед одним парнем хочется выглядеть красивой. Ну и чтобы еще и удобно было и при этом не очень холодно. Глядишь, может быть, познакомлюсь с каким-нибудь милашкой.

Ну, я, конечно, познакомилась, но только не с милашкой, а с отпетым негодяем и лицемером, правда, я об этом еще не знала.

Выбрав одежду, я, подпевая американской певице, чей клип крутили по музыкальному малоизвестному каналу, однако мною очень любимому, накрасила ногти в алый цвет. Подождав, пока лак высохнет, привела волосы в порядок — расчесала и завила плойкой в крупные локоны, которые тут же залила профессиональным сухим лаком, позаимствованным у Дана, чтобы прическа не распалась. Волосы-то у меня хоть и прямые от природы, но своевольные. Даже краска их плохо берет.

Затем, все так же напевая вслед за очередным музыкантом на ТВ, принялась за мейк ап. Подаренный Даниилом bb-крем вместо тонального, немного пудры, чтобы сделать цвет лица ровным, корректор для скул, придающий лицу несколько более четкие контуры, карандаш-подводка, темно-серые и белые тени — глаза должны быть выразительными, а взгляд — загадочным, тушь и светло-розовый блеск для губ.

Всему этому меня научил ни кто иной, как Дан, который одновременно учился в университете на менеджера и посещал курсы парикмахерского дела и визажа. У него очень даже неплохо получалось делать людей красивыми, а самое главное, он испытывал от этого удовольствие, а потом планировал связать свою жизнь с индустрией моды. Он постоянно, правда, в ущерб учебе, участвовал во всевозможных фотосессиях, где красил как профессиональных моделей, так и самых обычных людей, преимущественно девушек до тридцати лет, оплативших профессиональный сет у фотографа, с которым Даня частенько работал в паре.

Руки у меня хоть и не золотые, но слава Богу, растут не из того места, на котором принято сидеть, поэтому Даниил быстро научил меня разного рода хитростям в визаже и прическе и даже сказал как-то, что я смогла бы работать в этой области, пойди я учиться, но я лишь отмахнулась. У меня была совершенно другая цель — журналистика. Люди, правда, меня постоянно спрашивают, почему я учусь в таком случае на филологическом факультете, а не на журфаке, на что я всегда неизменно отвечаю, что мое личное дело, филология — это классическое гуманитарное образование, а журналистами становятся люди с совершенно разным образованием, даже технари и инженеры. Говорить о том, что я не поступила на журналистику, мне как-то не очень хотелось, а со временем поняла даже, что в том, что я поступила на филфак, есть свои плюсы. Взять хотя бы тот, что с тремя моими подругами — первыми в жизни настоящими — я познакомилась именно на учебе.

Не знаю почему — может быть, включилась моя интуиция, почувствовавшая неладное, но чем ближе был вечер, тем хуже у меня было настроение. Оно у меня вообще сумасшедшее, скачет туда-сюда без видимых причин. Добрый Данечка, строящий из себя ханжу, но вопреки этому любящий скабрезные шутки, конечно, находит этому объяснение, но я, пожалуй, не буду о нем говорить — слишком уж оно неприличное и связано с моим непосредственным общением с миром мужчин.

Обзвонив всех друзей, которые должны были приехать в клуб, я при полном параде выкатилась из дома, цокая по припорошенному снегом тротуару высокими каблучками ботинок, купленных мною недавно на одной очень классной распродаже. Правда, идти было неудобно, и я сто раз обругала себя за то, что не купила нормальную удобную обувь. Интересно, как я всю ночь на ногах проведу в клубе? Чем ближе я подходила к остановке, тем почему-то хуже становилось мое настроение. А еще раздражал снег, плавно ложащийся на мои волосы — я прямо-таки чувствовала, как он разрушает мне прическу! Я же ведь была без шапки, подумав, что она, как всегда, помнет локоны. Чем больше я злилась, тем больше шел снег и вскоре вообще началась едва ли не пурга.

Перед самой остановкой я умудрилась поскользнуться и на беду себе упасть, поцарапав колено и едва не порвав брюки. Естественно, от этого настроение у меня понизилось еще на градус. А вот температура на улице — на градусов пять, как минимум.

Нужного автобуса, который, когда не надо, ходит каждые десять минут, не было чуть ли ни час, и когда он, наконец, приехал, я казалась похожей на окоченевшую сосиску с негнущимися пальцами — даже через перчатки они сильно замерзли. Вместе с парой сотней людей, вместе со мной дожидавшихся этого маршрута, я не без труда залезла в автобус. Несмотря на отсутствие пробок, до нужного места мы ехали еще минут сорок, едва-едва плетясь около обочины и останавливаясь с поводом и без. Я все это время стояла, а не сидела, с трудом дотягиваясь до высокого поручня, а потому стала еще злее — ноги, непривычные к высоким каблукам, успели устать.

Единственное, что, вернее, кто меня порадовал, была кондукторша — веселая тетенька лет пятидесяти, с яркими голубыми тенями на веках, громким голосом и с золотым передним зубом. На широкой груди ее сверкала большая нежно-розовая брошка с каким-то цветком, который я, впрочем, плохо рассмотрела.

— Пассажиры, — командовала женщина, активно пробривая себе дорогу сквозь людской род, то есть, через тела людей своим собственным, видя, что в салон с трудом впихивается новая сотня пассажиров с остановки, — входите-входите, делайте мне план! Давайте, активнее! Женщина, поднимитесь на ступеньку! Мужчина, да-да, вы, в кроличьей шапке, пролезьте вперед!

— Куда я пролезу? — пропыхтел обладатель кроличьей пушистой шапки. — Тут люди. Я сквозь них еще не научился просачиваться.

— Тут везде люди, пролезайте! — отозвалась бойкая кондуктор. — Вот видите, получилось, а вы боялись.

— Я и сейчас боюсь, — отозвался мужчина. — Мне держаться не за что.

— Сейчас я вам помогу, — как-то угрожающе пообещала хозяйка автобуса и каким-то невероятным образом пропихнула его поближе к поручню.

— Пассажиры, проходите и рассчитывайтесь! А кто не рассчитается, тот огребет, — добавила она радостным тоном и стала пробивать себе путь дальше. Узрев меня, она вдруг подмигнула мне, вежливо отодвинула в сторону какую-то дородную женщину, протиснулась мимо двух парней и остановилась напротив меня, болтающейся на поручнях. Пока я рассчитывалась, боясь не удержаться и упасть, она вдруг сказала:

— Веселая жизнь у тебя начнется, девочка.

— Что? — не поняла я. Кондуктор пытливо оглядела меня и заявила, что я, дескать, скоро узнаю. Я, в свою очередь, подумала, что она много пьет, но благоразумно промолчала.

Всю дорогу я, зажатая со всех сторон собратьями по несчастью, точнее, по поездке, нервничала, потому как из-за дурацкого автобуса опаздывала на встречу с друзьями и боялась, что они будут стоять на морозе и ждать меня, ведь комната забронирована на мое имя, и без меня ребята не попадут внутрь. Они, правда, мне пока звонили и не писали, и это обнадеживало.

К клубу с наиглупейшим названием „Горячая сковорода“, который к этому времени уже открылся и радовал округу ярким светом неоновых огней, я подошла крайне злая. И на фирменный логотип ночного заведения — огромную якобы раскаленную сковородку, из которой вырывались малиново-красные лучи света, я посмотрела чуть ли ни с отвращением.

В голове я уже сочиняла слова извинения друзьям, которые, должно быть, замерзли, но пришла в самое настоящее изумление, поняв, что никого из них еще нет. Вот поэтому-то они не названивали мне — сами еще не приехали!

Это открытие меня не обрадовало, и я сама принялась набирать их номера телефонов. Оказалось, они все сейчас были вместе и почти что подъезжали к клубу на машине.

— Что значит почти что? — подозрительно осведомилась я у Дани, с которым, собственно, и разговаривала. Сквозь смех и вопли: „С Днем рождения!“, я с трудом услышала его ответ:

— Ну, вот так, почти, — как-то уклончиво отвечал Даня, и я нахмурилась — не зря он юлит. — Да заткнитесь вы, Наську не слышно! — заорал он шумной компании. — Дорогая, мы скоро, минут через десять. У Ранджи просто все время Танк глохнет!

Танк — большой старый, но вполне себе бодрый внедорожник „Ленд Крузер“ моей подруги Ранджи, доставшийся ей от отца, в котором могло поместиться семь человек, а при большом желании и не менее большой нужде — даже десять. Мы как-то раз пробовали. Было тесно, но весело. Однако иногда Танк вел себя плохо и почему-то глох в самое неподходящее время, хотя специалисты никаких неисправностей в нем не находили.

— Даю вам десять минут, — строго сказала я, ежась на ветру и ненавидя снег еще больше. — Не приезжаете — ухожу, делайте, что хотите.

Им всегда нужно грозить — они все, как на подбор, странные люди, за которыми нужен глаз да глаз, а еще им нужны инструкции, что да как делать.

— Хорошо-хорошо, не злись, Насть, мы приедем, — пообещал сквозь новую порцию поздравляющих криков Дан. Я улыбнулась и отключилась. Все-таки что бы я делала без своих друзей? Они для меня — самые близкие люди, и я всегда благодарна высшим силам за то, что они у меня есть. Хотя, конечно, их выкрутасы меня иногда раздражают. Ну, меня на самом деле многое раздражает, но я стараюсь держать свои эмоции в себе и делиться с ними только с самыми близкими людьми.

Я задумчиво посмотрела на трехэтажное здание клуба, около которого собралось много народа. Сегодня суббота, день законного отдыха. И поэтому сюда многие хотели бы попасть. Однако строгий фейс-контроль половину просто-напросто разворачивал обратно. Конечно, если тебя куда-то не пускает охрана, к тому же без объяснения причин, это неприятно, но политику руководства клуба я поддерживала — заведению нужно держать марку, чтобы в него не валили толпы гопников со всех районов с их некультурными подружками. Часто ведь бывает — открывается какое-нибудь новое пафосное заведение, куда с удовольствием ходит богема, а через пару-тройку лет становится нерентабельным, потому как контингент в нем становится, мягко говоря, не очень. Клуб „Горячая сковорода“ был заведением несколько иного уровня, и меня это в нем, если честно, и привлекало.

Я пристально всматривалась на дорогу, ожидая увидеть старый, но верный внедорожник Ранджи, но его все не было и не было.

Блин, у нас все, как обычно — друзья опаздывают. Они всегда так дружно опаздывают, что это выглядит так, словно я раньше приезжаю, хотя всегда прихожу к назначенному сроку, по крайней мере, стараюсь.

Пока я хмуро вглядывалась в дорогу, заполненную потоком медленно движущихся автомобилей и автобусов, подмигивающих городу фарами и отблесками зеркал, ко мне прицепился какой-то тип в кожаной куртке и коротким низким хвостиком, сидящий за рулем дорогой машины, кажется, новенького белоснежного „БМВ“ с высоченной подвеской. Он наполовину открыл окно и, жуя жвачку, разглядывал меня. Я одарила его равнодушным взглядом и отвернулась, открыв свою раскладушку и принявшись писать гневное сообщение Алене, которая вместе со всеми сейчас ехала в Танке. Спину какое-то время мне настойчиво прожигали, а затем, наконец, водитель „БМВ“ покинул свою тачку, чтобы подойти ко мне.

— Привет, — услышала я и невольно обернулась. — Я хочу с тобой пообщаться. Ты можешь сейчас? — Голос у парня был приятный, неторопливый, но слишком уж развязный, словно мы сто лет знакомы. Наверное, поэтому он мне и не понравился, впрочем, его владелец тоже не очень-то пришелся мне по вкусу, хотя выглядел вполне ничего: чуть выше среднего роста, довольно спортивный, скорее всего, сильный и, почему-то мне показалось, смелый, с довольно правильными чертами лица, находящимися на тонкой грани между грубыми и мужественными, а также наличие кожаной крутой куртки, серьги в ухе и длинных темных волос, собранных в низкий короткий хвост, делали его похожим на какого-то обманчиво милого мафиози из итальянского фильма про бандитов. Он довольно близко приблизился ко мне, неотрывно и приветливо глядя в глаза.

— Я жду, — отозвалась я скучным голосом.

— Молодого человека? — предположил он.

— Друзей, — не стала скрывать я.

— И когда они придут? Скоро? — его улыбка была искренней, и если бы не моя природная подозрительность и плохое нервное настроение, я, может быть, даже повелась и была бы милой, хотя сразу же заподозрила в нем человека, как говорится, состоящего в одной прелестной теме.

— Скоро.

— Значит, две минуты мы можем пообщаться. Ты красивая, мне прямо захотелось с тобой поговорить. И голос под стать — плавный, с симпатичным тембром. Ты, случайно, не оперная певица?

— А что, похожа? — поинтересовалась я с некоторым недоумением.

— Ага, наверное, партии с басом — твои. А я драматическим тенором пою. — Это звучало очень весело, и я чуть было не позволила себе улыбнуться, но в это время он в шутку коснулся моего локтя и задал неожиданный вопрос. — Ты любишь огни ночного города?

Я посмотрела на него долгим взглядом, все больше и больше понимая свою правоту, и отрицательно покачала головой. Чего еще за огни? Я люблю людей, которые не опаздывают и не пристают к другим людям.

— Дрезден, Лондон, Рим, Берлин, Нью-Йорк, Амстердам — огни какого города тебе больше по вкусу? — продолжал он мне все тем же развязным тоном. За этим тоном чувствовалась уверенность в себе и в своих силах.

Я промолчала, отправляя сообщение подруге.

— Эй, — явно обиделся обладатель хвостика, видя, что я не проявляю к нему никакого интереса, — ты чего меня игноришь так откровенно? А если я буду плакать?

Я с любопытством взглянула на него.

— А ты не назвал город, огни которого мне больше всего по вкусу, что я должна сказать?

— Даже так? И какой же твой любимый город?

— Прага.

— А те, которые я перечислил, тебе не нравятся? — прищурившись, спросил парень.

— Города как города. Хорошие, — пожала я плечами.

— О, то есть ты типа была во всех этих городах? — насмешливо поинтересовался он, явно намекая, что я вруша. Я чуть не закатила глаза к темному небу. — Да хорош гнать, не была ты нигде.

— Не была, так не была, — не стала спорить я. Да когда же они, наконец, приедут?

— Любишь приврать? Видимо, ты плохая девушка? — парень подошел еще ближе — так, что я недовольно уставилась на него. — А я люблю плохих девочек. Ты знала, что у нас волшебный город? — без перехода спросил он, касаясь ладонью моего локтя — я тут же сделала шаг назад.

— Бери выше — у нас волшебная страна.

— Волшебная страна — это Нарния, — отозвался он.

— Значит, мы в Нарнии.

— Тогда я ее принц. — Парень озорно улыбнулся.

— Поздравляю.

— Ты должна поздравить себя — я могу показать тебе волшебство города. Что ты делаешь сегодня вечером? — поинтересовался он, как бы между прочим.

— Общаюсь с друзьями.

— В этом местечке? — он кивнул на „Горячую сковороду“.

— А ты видишь какой-то другой клуб? — раздражённо спросила я.

— У тебя есть возможность увидеть волшебство ночного города. — Его голос буквально источал неравнодушие. И парень начал с силой напирать на меня, буквально вынуждая согласиться прокатиться с ним ночью на тачке, блестящей под светом фонаря.

— Ты должна согласиться, — настаивал он.

— Я же сказала, что не хочу, — произнесла я, злясь — больше даже не на него, а на своих сумасшедших друзей, застрявших непонятно где.

— Не хочешь? — поднял темные брови парень. — Ты хочешь. Ты просто не знаешь, чего ты на самом деле хочешь.

Я тоже вопросительно приподняла бровь.

— А ты знаешь, чего я хочу?

— Конечно, — самодовольно откликнулся тот, а я даже поморщилась. — Я экстрасенс. Ты веришь в магию?

— Ага, в экзорцистов, которые изгоняют из людей принцев Нарнии. — Я хмыкнула. Меня достал весь этот фарс. Мальчик и забавлял, и напрягал одновременно.

— Будешь моим экзорцистом ночью? Хотя нет, ты на ведьму похожа, — вдруг выдал он. Если он мне еще про то, что у меня волосы приятно пахнут, скажет, значит, точно, пикапер. Как-то раз я общалась с одним из них — нас познакомил один из моих друзей, и этот бравый парень, глотнув лишнего, весь вечер рассказывал нам о том, как он мастерски клеит девушек, используя метод трехсвиданки, когда в течение трех дней, используя определенные приемы, слямзенные из НЛП, мальчики пытаются развести девочек на физическую близость. И этот принц Нарнии кучу таких приемчиков уже незаметно использовал: и с забавной „открывашки“ начал диалог, не забыв поймать взгляд, и кино включил, то есть, кинестетику — прикосновения, и пытался „якорить“ и ввести в типа в трансовое состояние с помощью крышесносящих или как там они называются, фраз, ну и просто личное обаяние включил, которое при знакомстве всегда играет важную роль.

— А я и есть ведьма, — отозвалась я лениво, поправляя длинные и тяжелые от лака локоны, которые еще держали форму, не смотря на снег и ветер. — И если ты сейчас отсюда не сделаешь ноги, я тебя прокляну.

Он весело засмеялся.

Не знаю, куда бы завел нас наш диалог, но в это время неподалеку припарковалась еще одна машина, из которой вылезло трое парней и одна девушка. Один из них, достаточно высокий, стройный и утонченно красивый, облаченный в грифельного холодного цвета двубортное пальто с воротником-стойкой, достающее чуть выше колен, подошел к нам. Выглядел он холодно, стильно, но не вычурно — ни дать, ни взять представитель местной молодой богемы. Модное приталенное пальто подчеркивало силуэт молодого человека и с тонкими светлыми перчатками смотрелось еще более стильно и даже как-то аристократически. Как будто бы не просто очередной пижон вышел из крутой машинки, а самый настоящий английский пэр, какой-нибудь младший сын графа, двадцать третий претендент на священный престол Великобритании.

Казалось, его образ был продуман до конца — даже грубоватые ботинки на шнуровке в стиле милитари, в которые были заправлены темные джинсы, казались абсолютно в тему. Они как будто бы контрастировали с общим достаточно нежным образом, говоря, что в этом парне есть и мужественная сторона, а сам он уверенно стоит на ногах.

Почти утихомирившиеся снег и ветер тут же усилились, и на его русые волосы, самые длинные кончики которых касались плеч, беззвучно стали падать огромные полупрозрачные хлопья снега.

Со мной это было впервые в жизни. Как только я увидела этого человека, шум города на мгновение затих, и все мое внимание, против моей же воли, сфокусировалось на нем.

Луна, только что отогнавшая от себя обрывки облаков, казалось, треснула — я отчетливо услышала этот звук и вздрогнула. Гирлянды звезд на небе дружно зазвенели и стали одна за другой падать на небо с оглушительным равномерным звуком: тук-тук-тук. Я не сразу поняла, что я просто слышала биение своего сердца сквозь натянутую, как струна, тишину.

Снежные хлопья падал на него, нежно, аккуратно, с любовью, и еще какое-то мгновение мне казалось, что они, отталкиваясь от его волос, плеч, спины, рук, превращаются в белые искры. Белые холодные искры снега отлетали от этого человека, как бенгальские огни от стальной свечи, на которую был нанесен пиротехнический состав.

Мне показалось, что этот парень тоже что-то почувствовал, но виду он, как, впрочем, и я, не подал.

А еще — честное слово, я не шучу! — я услышала отдаленные голоса, мужской и женский, которые обещали найти друг друга. Эти голоса словно бы передавали по плохой рации, вставленной в мою голову. Стало невыносимо грустно — глубокая печаль, словно прорвавшаяся плотина холма и поля, затопила меня.

Что со мной? Схожу с ума? Крыша медленно, но верно, машет мне обеими лапками?

Щеки у меня загорелись непонятным жаром, ладони закололи тысячи стеклянных иголок, и секундное наваждение исчезло, оставив меня в недоумении. Я что, уже замерзаю, моя температура тела близка к тридцати пяти градусам, и у меня начались галлюцинации?

Почему его друг, уже минут пять распинающийся передо мной, не смог так сильно завладеть моим вниманием, как он, просто подошедший к нам из ниоткуда?

Я еще раз взглянула на русоволосого молодого человека, пытаясь разглядеть, какого цвета его глаза, как вдруг он испортил это непонятное волшебное мгновение. Он открыл рот и понеслось. Волшебство рассеялось, растаяло, как снег на теплой ладони.

Короче, я поняла, что терпеть его не могу, именно тогда, когда он заговорил.

— Ты что тут делаешь, пошли, — раздраженно бросил этот парень своему другу-пикаперу.

— С девушкой знакомлюсь, — ответил тот, продолжая смотреть на меня, как голодный папуас на добычу.

— С девушкой? — глаза, цвет которых я пока еще не рассмотрела в темноте, изучали меня не более трех секунд, после чего их обладатель потерял ко мне всяческий интерес. — Не теряй на это время, двигаем в клуб.

Вроде бы ничего особенного не сказал, а у меня сами собой сдвинулись брови. На „это“? Он так обо мне? Парень смеется или как? Или смерти ищет?

— А она ничего так. — Обладатель хвостика, чуть склонив голову на бок, вновь обратился ко мне. — Твои волосы вкусно пахнут.

— Ты токсикоман, что ли? — спросила я. Дождалась-таки этой фразы.

— В смысле? — удивленно взглянул он на меня.

— Они лаком пахнут, — пояснила я мрачно, точно уже для себя решив, что мальчик — пикапер. Телесный контакт он уже пробовал установить — касался меня, и сейчас, скорее всего, попробует еще раз установить его.

Как по заказу, парень с хвостиком пожал плечами, развязано подмигнул мне и вдруг, когда его надменный дружок, на ходу снимая перчатки, уже развернулся по направлению ко входу в клуб, поймал меня за руку и вложил в пальцы черный прямоугольник, который оказался ни чем иным, как его визиткой. На черном элегантном фоне белыми ровными буквами были выведены его имя и номер мобильного телефона.

— Я дал тебе свой номерочек, теперь твоя очередь, — сказал он мне, улыбнувшись, не отпуская моей руки. — Давай, запишем его в твой телефон? Ты не думай, мне не нужен от тебя секс или что-то еще вроде этого. Я просто хочу пообщаться с тобой. Показать огни города. Ты мне очень понравилась. Кстати, знаешь, с кем я знаком?

— О, Боже, с кем? — я попыталась вырвать руку, но у меня этого не получилось.

— С тобой. Меня зовут Николай. А тебя? Давай запишем мое имя тебе в телефон?

Ту же руку, которую он держал в своих пальцах, парень внезапно положил себе на грудь — его кожаная куртка была на треть расстегнута, и я ладонью коснулась свитера, почувствовав тепло его тела. Второй рукой он выхватил мой мобильник и открыл его без моего разрешения.

— Запомнила? Я — Николай, — весело прокричал он, принимая ярость в моих глазах за удивление. — А это, — он кивнул на мою руку, лежащую на его груди, — чтобы ты точно запомнила, как меня зовут!

— Слушай, Николай, у меня сейчас плохое настроение, и я не очень хочу общаться, — произнесла я, говоря чистую правду. Холодно, с прической фиг знает что, эти чудовища, друзья, то есть, опаздывают, а ко мне клеится какой-то пикапер-недоучка на дорогой тачке.

— Да сдалась она тебе, в клубе хорошенькую девочку найдешь, — недовольно прогундосил дятел в пальто, явно давая понять, что он обо мне весьма низкого мнения.

— Я не могу оставить эту ведьмочку, — возразил его друг и вдруг подмигнул мне, не понимая, что провоцирует меня. — Красотка. — Он вновь делал вид, что меня тут нет.

— Где красотка? — недоумок в пальто, который жалкую минуту назад ввел меня в самый настоящий ступор, приложил ладонь ко лбу, как капитан дальнего плавания, смотрящий в самое сердце моря, надеясь отыскать там землю, и картинно поглазел в разные стороны. — Очнись, — вынес он свой вердикт, — тут нет красоток.

Парень мигом растерял для меня всю свою волшебную привлекательность и аристократизм, которого в нем не было и в помине, и теперь мне хотелось залепить ему пару-другую пощечин за грубые слова и пренебрежительный тон. И его другу хотелось долбануть. Нет, я понимаю, есть такие люди, как пикаперы, и я много о них наслышана, но если, блин, девушка не настроена на общение, можно понять и чисто по-человечески отвалить?

— Тут одни только уроды. Моральные, — очень тихо, ни к кому не обращаясь, проговорила я. Русоволосый дружок пикапера, изображающий капитана, это услышал и хмыкнул, но лично мне ничего не сказал.

— Все, пошли уже, черт побери, — поторопил Николая он с великим нетерпением в голосе. — Нашел на кого время тратить.

Тот как-то обиженно и немного злобно посмотрел на друга и опять улыбнулся мне — обворожительно и мило. Если бы я была в хорошем расположении духа, возможно, я бы с ним побеседовала — мне всегда интересно, смогут ли пикаперы заворожить меня или нет. Искусство общения всегда было мне интересно. Но сейчас я просто хотела отвязаться от этого идиота. И злилась уже конкретно. Лицо мое оставалось непроницаемо-спокойным, а вот внутри все дрожало.

— В полночь жду на этом самом месте, — улыбнулся мне Николай и попытался в который раз коснуться обеими ладонями моих предплечий.

— Не трогай меня, — предупредила я его, а он, хрипловато рассмеявшись, полез обниматься. Контакт физический хотел, наверное, закрепить.

Голову накрыло воздушной волной недобрых чувств.

— Я предупреждаю, не прикасайся ко мне.

— Хорошо, хорошо, я только обниму тебя, конфета — у тебя волосы конфетами пахнут, я говорил? В общем, в полночь прихо… — начал, было, Николай новую песню, но закончить предложение не успел.

Я, оттолкнув его от себя, и от всей души врезала парню с хвостиком под дых — наша сильная Ранджи в свое время научила, спасибо ей. И хотя ему было не сильно больно, он явно опешил. Даже его дятлообразный дружок удивился.

— Ого-го, — сказал он. — А девочка с характером. Что за дракона ты пытаешься снять?

— Да она казалось милой, — отозвался деланно беспечно Николай потирая грудь. — Горячая штучка, — сообщил он мне. Он ничуть не смутился.

— Или отстань от меня, или я еще тебе добавлю, — прошипела я. Думаю, взгляд у меня был не самым добрым.

— Да все, парни, идем в „Сковородку“, — раздался веселый громкий голос, принадлежащий одному из парней, с которыми приехал дурень, назвавший меня драконом. — Шейк, ты проиграл! Ты так и не смог снять ее! Явный провал! Не надо так прессовать! Так жать на нее не надо было!

Данный текст не предназначен для публичного размещения.

Николай, он же Шейк, беспомощно мне улыбнулся, пожал плечами и послал воздушный поцелуй, заставив руки затрястись от ярости. Да они что себе позволяют, недоумки?! По ходу, даже ноздри у меня раздувались от переполнявших эмоций, а такое со мной редко бывает — обычно мои негативные эмоции выдает только холодный огонь в глазах.

Люди, проходившие мимо, с интересом смотрели на нас, но не вмешивались.

Парень в пальто, поглаживая правой рукой кожу тонких светлых перчаток, зажатых в левой руке, глядя мне в лицо, засмеялся — весело, громко, задорно. Издевательски. Глаза у меня остекленели. Ненавижу, когда надо мной издеваются. Все оскорбления я принимаю близко к сердцу. И стоять просто так не буду — сейчас пижон у меня поплачет. Я засунула одну руку в сумку и нашарила маркер — у меня всегда с собой есть черный, на всякий случай, мало ли, в универе понадобиться. Или в таких вот ситуациях.

Оба парня — и Николай, и его друг, не переставая ржать, отправились в сторону клуба, догоняя своих друзей, а я быстрым шагом нагнала их и дотронулась резким движением до плеча главного хохотуна.

— Чего тебе? — развернулся он так же резко, явно не понимая, что я сейчас сделаю — а я просто-напросто с невозмутимым лицом вытащила маркер и, пока он хлопал ушами, молниеносно нарисовала над его верхней тонкой губой довольно-таки миленькие гитлеровские усы, а после успела прочертить длинную полосу на носу, как у енота. Свое грязное дело я сделала быстро, буквально за две секунды, пока он стоял совершенно ошарашенный — эффект неожиданности сыграл свое дело, подарив мне драгоценное временное преимущество. После этого, правда, Адольфик пришел в себя, поняв, что я сделала. Заорав, он схватил меня за локти и с силой отпихнул от себя, так, что я чуть не упала. Черный маркер выскользнул их моих пальцев и остался черной непонятной палочкой лежать на белом снегу.

— Ты что, с ума сошла? — кричал русоволосый парень, безуспешно пытаясь оттереть маркер, прочно въевшийся в его бледную чистую, как у девочки, кожу. — Ты психованная? Идиотка!

— Я же сказала, что экзорцист. Это я так из тебя дурь изгоняю. Тайными знаками, — парировала я ледяным тоном, понимая, что он мне за эту выходку и врезать может.

— Я сейчас тебя сам изгоню, — проговорил он вдруг тихо и злобно, схватил со снега маркер, а после попытался меня поймать в свои объятия. Наверное, чтобы задушить. А потом запихать маркер в нос. Шучу — на самом деле наш новоиспеченный Адольфушка решил отомстить мне тем же способом — начертить мне что-нибудь на лице. Однако я этого совершенно не хотела, и мы забавным волчком закружились под падающим снегом на виду его совершенно обалдевших товарищей.

— Отстань от нее, она невменяша, — заорал его друг Николай-Шейк, — пошли уже!

— Яр! Оставь ее в покое! Ты что делаешь? — другие друзья тоже попытались воззвать к разуму дятла, чья рожа от бешенства теперь была похожа на гусиную. Однако, тщетно — разума у этого парня не было. Он все же поймал меня одной рукой и с силой притянул к себе, словно хотел заключить в пламенные объятия — я едва не стукнулась лбом о его подбородок. Другой рукой, в который был зажат мой маркер, парень попытался дотянуться до моего лица, но я ловко вывернулась и даже умудрилась укусить его за оголенное запястье. Испугались мы оба — и он, и я. Он, видимо, подумывал, а не заразился ли бешенством, а я — не вызвать ли мне бригаду скорой помощи. Для себя. Раньше я людей не кусала. Мне даже противно стало — а вдруг он заразный? И я принялась вытирать рот обратной стороной ладони. Умник тоже, видимо, думал, что я заразная, с ужасом глядя на слабенький укус. Глаза у него были ошарашенные.

— Зачем ты это сделала?! — через пару секунд рассерженным котом зашипел парень, видимо, более менее придя в себя. — Ты неприятностей хочешь? Я тебя сейчас прикончу! Больная, что ли?

И он схватил меня за плечи и принялся трясти, как яблоню, словно пытаясь стрясти плоды. Было не больно, а обидно.

— Это тебе возмездие, чтобы не смеялся над женщинами, — наставительно заметила я, пытаясь отцепиться от него. Хоть я тоже была в ярости, я не орала, а говорила холодным тоном. И только потом я поняла, что, как бы странно это не прозвучало, мне нравились прикосновения этого чокнутого. Но это я поняла много позже. Много-много позже.

— Ты не женщина, ты психопатка! Зачем ты меня укусила?!

Тут к нам все-таки подбежали его друзья и отцепили от меня идиота в пальто. Единственная девушка в этой компании: высокая, худенькая и симпатичная — у нее было словно лицо эльфа, случайно заблудившегося в мире урбанистической культуры, тут же принялась извиняться передо мной, а парни, пытавшиеся утихомирить этого самого Яра, глядя на его усато-полосатое теперь лицо, начали хмыкать, с трудом сдерживая смех. Они суетились вокруг него, что-то возмущенно вопящего, аки придворные вокруг принца-наследника.

— Ты, и правда, того, — покачал головой Шейк, обратившись ко мне. Темные глаза его весело блестели. — Зачем маркером-то его изрисовала?

— Детка, зачем ты его укусила? — спросил одновременно тот, который на всю округу орал про то, что этот самый Шейк пытался меня снять. Скверное слово — снять. Обычно снимают, ну вы сами понимаете, кого.

— Пометила. Все, идите, гуси, — царственно отпустила их я. И в этот момент, наконец, появились мои друзья. Они только что припарковались на месте отъехавшего „Ниссана“ и, увидев меня в компании незнакомых орущих людей, сразу же поскакали на помощь.

— Что случилось? Наська, что произошло? Это кто? — вопрошали ребята, а Ранджи, девочка боевая, первой сделала шаг вперед, взглядом профессионального бойца окидывая чужаков. Мальчишки тоже вышли вперед, агрессивно поглядывали на друзей Енота. Я почувствовала себя увереннее.

— У вас подружка — чокнутая, — сказал Шейк. — То дерется, то кусается. Щас поедем парню уколы от бешенства ставить.

— Ты за свои слова отвечаешь? — смело спросил один из моих друзей, Женька, взяв меня за руку и слегка сжав ее, словно бы говоря, что все хорошо. На мгновение чуть левее солнечного сплетения стало тепло. Честно говоря, к нему я относилась не совсем по-дружески. Этот парень нравился мне.

— Отвечаю, — усмехнулся тот.

— Может быть, сейчас ответишь? Прямо тут? — включился еще один мой друг — Олег с весьма специфической кличкой Темные Силы. Что такое драки, он знал не понаслышке. Да и человеком был вспыльчивым.

— Без проблем. Ты, главное, мой ответ выдержи, — усмехнулся Шейк. Пара друзей поддержали его одобрительными возгласами. Услышав это, Темные Силы картинно запрыгал на месте, как боксер, явно давая понять, что готов к разного рода разговорам.

Наверное, парни бы стали нарываться друг на друга, а после бы преступили куда к более активным действиям, если бы не один из друзей Шейка и Адольфика, самый, видимо, благоразумный, который просто заставил своих ребят покинуть место действия.

— Хватит цирка, уходим. Уходим! — решил крепкий загорелый парень в черной шапке, держащий своего усатого ругающегося друга за предплечья, и почти силой потащил его прочь. Остальные потянулись за ними, изредка оглядываясь в мою сторону. Я подняла маркер со снега и вздохнула — кажется, он больше непригоден, весь промок в снеге, да и наступил на него кто-то лошадиной ногой.

— Что тут произошло? — первым нарушил молчание изумленный Дан. — Ты это… в порядке?

— Они тебе ничего не сделали? — проводила сердитым взглядом толпу Алсу.

— Хочешь, мы этих придурков выследим и накастыляем? — от всей души предложил Темные Силы, хищно поглядывая в ту же сторону.

— Если вы бы еще подольше ехали, меня бы тут вообще убили, — проворчала я. Алена молча стала стряхивать с меня снег. Глаза у нее были большими от удивления. Кажется, подруга испугалась за меня больше меня самой.

— Да у нас Танк тормозил, — отвечала Ранджи глухим голосом — он у нее как визитная карточка, потому что для девушки достаточно низкий, но без сексуальной игривой хрипотцы, а твердый и волевой. — Опять в сервис ехать надо.

— А не надо было его Танком называть, — тут же встрял Дан. Они с Ранджи часто спорили и подтрунивали друг над другом, а сначала вообще слегка друг друга недолюбливали. Это потому что знакомство этих двоих началось с того, что моя подруга случайно ударила его локтем в нос, а он долго орал и вопил. — Как корабль назовешь, так он и поплывет. Надо было машинку Отто наречь, как я предлагал. Или Михаэь. Или Кими.

Танком внедорожник мы прозвали из-за того, что когда впервые увидели автомобиль, удивились, какой он грязный, а Ранджи невозмутимо сказала, что танки грязи не боятся и повезла его на мойку.

— Почему Михаэль и Кими я понял — в честь Шумахра и Райкконена, — назвал двух известных гонщиков Женька. — А почему Отто-то?

— Поэтично. Ассоциируется с ветром и легким полетом, — отозвался Даниил, не без основания считающий себя человеком творческим.

— Сам себе тачку купи и нарекай ее хоть Отто, хоть Михаэль, хоть Ариэль, хоть Колбаса Петровна, — спокойно отозвалась Ранджи, которая свои решения не меняла. Танк — значит Танк. И точка.

— Так, все быстро в клуб, — велела я.

— Так что с тобой случилось? — внимательно осмотрела на меня Алена. — У тебя же сегодня День рождения…

— Похоронный праздник, — перебила я подругу. Настроение было омерзительным.

— Кого хоронить будем? — ухмыльнулась Алсу. — Двадцать первый год?

— Точно, его, — вздохнула я.

— Так что приключилось? — вновь требовательно подал голос Дан. — Ты так и не ответила?

Остальные его поддержали. Ребята тут же загомонили, наперебой требуя рассказать, что произошло, но я сказала, что сначала мы должны оказаться в клубе, в нашей отдельной комнате с диванчиками и караоке-системой. Им пришлось подчиниться — они чувствовали себя виноватыми, потому что так задержались.

— С тобой точно все в порядке? — спрашивали меня они всю короткую дорогу до дверей, ведущих в клуб.

— Все нормально! Просто дураки прицепились.

— Что-то у тебя волосы всклокоченные, — заметил эстет Даня и попытался пригладить выбившуюся прядку, но у него ничего не получилось.

Если честно, я боялась, что охрана нас реально завернет, даже увидев, что у нас есть бронь на комнату. И страхи у меня появились не на пустом месте. Как я уже говорила, в „Горячую сковороду“ не пускают всяческий сброд, подозрительных личностей и просто людей, чья внешность нестандартна. Там могут только за джинсы отправить восвояси! И сейчас со мной было несколько человек, которые совершенно точно не прошли бы фейс-контроль, приди они в это местечко просто так.

Думаю, пора представить своих друзей. Про Даниила, шагающего справа от меня, я уже говорила — парень он обаятельный, симпатичный, подвижный, одетый с иголочки и подчеркнуто стильно. Как-никак, он визажист и парикмахер, у которого классный вкус. Он знает, какие цвета сочетаются с его типом кожи, каштановыми волосами и карими глазами, какая одежда лучше подчеркнет фигуру и какие аксессуары нужно надеть, чтобы выглядеть уместно.

Мы так привыкли друг ко другу за последние два года совместного съема квартиры, что иногда мне кажется, будто мы — супруги, претеревшиеся друг ко другу. Но неправильные супруги. В роли жены — Данька, отлично умеющий готовить, любящий наводить чистоту и с каким-то непонятным мне удовольствием гладящий белье. А в роли мужа — носящаяся всюду, как савраска с ноутбуком в обнимку, учащаяся, работающая, занимающаяся организационными вопросами разного рода в университете. Часто я приходила домой и Даня, улыбаясь, предлагал мне заботливо ужин — если, конечно, сам не был занят, а я нахваливала его кулинарные таланты. Странно, но все, что нужно было делать руками, у друга получалось на отлично. Я, впрочем, тоже не страдала болезнью, связанную с тем, что руки растут не из тех мест, но Дана уважала.

В общем, жили мы гармонично, не ругались, и в квартире у нас было хорошо и чисто — мы оба были любителями порядка. Я, правда, убиралась не так часто, как сосед, но и никогда ничего не позволяла себе раскидывать, поэтому могли мирно сосуществовать.

С Даней проблем на фэйс-контроле никогда не бывает, как впрочем, и с Аленой, моей очень хорошей подругой, которая шагала с левой стороны от меня и держала под локоть. С ней мы общались с сентября первого курса, а теперь вместе домучивали филфак. Алена — наша гордость, умница и настоящая красавица, которая даже участвовала в конкурсе „Мисс город“, правда, к нашему сожалению, несправедливо заняла только третье место, когда как первое заняла девица, которую я очень не люблю — взаимно не люблю. Отбоя от поклонников у Алены нет — она, действительно, эффектна и похожа на девицу-красу из народных преданий. Мягкая и в то же время выразительная славянская внешность, подчеркнутая шикарной светлой улыбкой, женственная изящная фигура и длинная толстая золотисто-пшеничная коса до самого пояса, которую подруга, правда, делает редко, предпочитая распущенные волосы или же собранные в незамысловатую прическу. И имя ей прямо под стать — такое же плавное и симпатичное.

Правда, не смотря на популярность среди мужчин всех возрастов, Алена девушка одинокая и отношений предпочитает не иметь, говоря, что хочет быть только с тем единственным, в которого она влюбится, а пока что она еще ни к кому не испытывает таких сильных чувств.

Если за Даниила и Алену я не боялась, то за остальных друзей из нашей маленькой компании переживала. Вдруг фейсконтроль завернет их?

Прямо за Аленой бодро шагал невысокий, очень стройный, я бы даже сказала, худой, но очень проворный и подвижный парень с темными хитрыми, чуть прищуренными глазами, черными крашеными волосами, небрежно касающимися плеч, хотя правый висок у него был полностью выбритым. Его часто считали остряком или же императором дурных шуточек — смотря у кого какое было чувство юмора. Кстати, слово „острый“ как нельзя кстати подходило к нему. Этот парень с тату древнего магического символа, которое красовалось у него под сердцем, и с какими-то диковинными знаками, украшающими его левое запястье, не только мог сказать что-нибудь острое и едкое, но и сам был какой-то острый: заостренные нос, острые кончики тонких пальцев и ушей, резко вычерченные скулы и линия подбородка, даже взгляд у него был острым, проникающим прямо в душу — по крайней мере, так казалось при первом знакомстве, на втором же и на третьем к специфическому взгляду этого парня все привыкали и считали его презабавным. Хотя некоторые продолжали считать дурным и странным.

Звали его Олег, но по-настоящему имени к нему обращались крайне редко, используя, как я уже говорила, донельзя оригинальную кличку Темные Силы — наш Олежка верил в магию и прочую чепуху и мог целыми сутками рассказывать про призраков, неупокоенных духов, монстров всех мастей и прелести мира загробного. А еще он умел гадать — на картах Таро. Обмолвился как-то, что его этому научила бабушка. И хотя я не слишком люблю все эти околомистические штучки, иногда наш Олег говорил очень странные вещи, которые даже иногда сбывались, заставляя меня, девушку-реалистку, изумленно поднимать брови вверх. В общем, Темные Силы у нас был слегка не в себе и, наверное, поэтому его подружкой была Алсу — тоже весьма необычная девушка, учащаяся вместе со мной и Аленой на дорогом и любимом филфаке. Так получилось, что это именно я познакомила Алсу и Темные Силы, после чего они счастливо образовали прочную пару, грозящую вот-вот переростки в ячейку общества, то есть в семью. Темные Силы, сейчас беспечно обнимающий Алсу за плечи серьезно пообещал, что на их свадьбе я буду свидетельницей.

Алсу, она тоже чуть-чуть странная. Она, знаете ли, у нас немного гот, поэтому слушает мрачный готический тяжеляк, одевается в темные одежды, частенько с заклепками и шипами, часто молчит, погруженная в свои мысли, но если начинает говорить, многие ее слова пропитаны сарказмом и иронией, поэтому с ней, как бы парадоксально это не звучало, всегда весело.

Внешность у нее очень примечательная — черные, абсолютно прямые длинные волосы до лапаток, бледное лицо, на котором двумя небольшими аккуратными безднами выделяются густо, но умело подведенные глаза яркого, из-за линз, цвета — от лилового до изумрудного, многочисленные проколы в обоих ушах и на лице. Чего только стоит бридж — прокол переносицы на уровне глаз!

Именно из-за экстрималки Алсу я когда-то проколола себе нос, вернее, она мне сама проколола — эта девочка-гот довольно профессиональная в вопросах, касаемых пирсинга, и даже подрабатывает в тату-салоне. Я была одной из первых жертв Алсу еще на далеком первом курсе и с тех пор так и хожу с аккуратной серебряной серьгой в левом крыле носа, называемой нострил.

Почти нога в ногу с Даном, все время пристающего ко мне, что же все-таки произошло, шагала Ранджи, девочка тоже очень неординарная. Ранджи с детства занимается единоборствами и вольной борьбой и достигла в этом определенных успехов — время от времени она ездит на соревнования самого разного уровня и привозит оттуда, на радость тренерам и собственному отцу-боксеру награды и медали. Ранджи невысокая, крепко сбитая, и кажется, что руки и пресс у нее сделаны из железа. Она всегда таскает длинную прямую челку, едва ли не закрывающую темные проницательные и спокойные глаза, на соревнованиях закалывая нетронутые какой-либо краской темно-каштановые волосы невидимками. Может быть, многим внешность Ранджи, одевающейся в какие-то балахоны и простые джинсы, покажется ничем не примечательной и даже грубоватой из-за резких черт лица с довольно тяжелым волевым подбородком, но на самом деле она классная — и внутри и снаружи. А уж как она дерется… Парни боятся ее с раннего подросткового возраста. И, кажется, до сих пор.

Чуть впереди меня шел последний член нашей команды, двоюродный брат Темных Сил, Евгений, — парень с факультета бихима, учащийся в нашем же университете. С виду он выглядел в меру покладистым студентом — доброжелательный взгляд без претензий, короткие жесткие волосы, черный напульсник, простые футболки с забавными надписями, кеды, рюкзак за спиной, однако на самом деле и его частенько переклинивало — Женька играл в местной дэз-метал группе, имел кличку Хирург и неплохо лабал на басухе, раскрашенный, как последний демон. Сцена что-то делала с ним, и из задорного и веселого парня он превращался в какого-то зверя. Раньше он как-то редко общался с нами, куда большее внимание уделяя парням из группы, но теперь очень часто проводит время с нашей сборной компанией, заставляя меня все внимательнее и внимательнее к себе присматриваться. Как я уже сказала, Женька мне нравился, вернее, совсем недавно я вдруг почувствовала к нему странную для меня тягу, и об этом знали только девчонки и Даниил. Первые говорили, что мы классно смотримся, а второй давал ценнейшие советы истинного профессионала в любовном деле, видя, как мы с Женькой переписываемся в социальной сети, порой разговаривая о чем-то важном, а порой просто перекидывая друг другу смешные картинки или даже просто прикольные смайлики. С этим парнем я чувствовала себя комфортно, удобно и как-то на удивление тепло. Было только одно но — никто из нас не решался пока на более активные шаги, словно мы оба чего-то выжидали. Поскольку я человек не без некоторого количества принципов (Дан называет их просто завихрениями мозга), то считала, что парень должен первым проявить инициативу, а Женька пока с этим как-то тух, и наши отношения все еще продолжали раскачиваться, никак не переходя на новый уровень. Впрочем, я не слишком страдала, надеясь, что все будет, как надо. Да и вообще, я умею ждать.

Перед входом в клуб я оглянулась и внимательно оглядела друзей. Если кого-то из них не пустят, будет печально и придется искать новое место встречи моего Дня рождения.

Однако, боялась я зря. Охрана без проблем пропустила нас всех, как только поняла, что я зарезервировала комнату, только вот на Даню один из плечистых секьюрити кинул нехороший насмешливый взгляд, словно догадавшись о его тайне. Хотя Даниил выглядит вполне обычным молодым человеком, хорошо одетым и достаточно мужественным, некоторые парни каким-то загадочным образом почему-то сразу понимают, что девочки Даню совсем не интересуют. Тот, впрочем, на такие вещи не реагирует. То ли ему все равно, то ли умеет скрывать истинные эмоции.

Только оказавшись в полутемной комнате с окном, из которого открывался вид на один из танцполов, усевшись на вожделенный мягкий диванчик, я смогла расслабиться и кратко, но более менее связано пересказать случившееся, что, впрочем, заняло у меня меньше минуты. Друзья охали и сочувственно ахали.

— Ну а теперь вы кайтесь, почему я вас так долго ждала? — хищно посмотрела я на них, но отвечать они мне не стали.

— Настена-сластена, — вскочив на ноги, улыбнулся мне во все зубы Темные Силы. — Мы поздравляем тебя с твоим личным праздником! Давайте-давайте, — помахал он рукой остальным. — Присоединяемся!

Друзья заговорщицки переглянулись, кое-кто прокашлялся, и ребята, став передо мной и достав кто губную гармошку, кто колокольчик, а кто старинные, чуть ли не дореволюционные на вид бубенцы, все вместе, хором, под непосредственным руководством Темных Сил, нашим непревзойденным массовиком-затейником, спели „С днем рождения тебя!“. Получилось это у них громко и эпично, и если учесть, что слух в нашей компании есть только у Женьки и у меня, то еще и не очень музыкально. Однако все это было очень трогательно, и у меня даже подозрительно защипало в носу — все-таки друзья классные, даже не смотря на то, что опаздывают. Все накопившееся за сегодняшний день недовольство сползло с моего лица, не оставив и следа, и я стала невольно улыбаться, чувствуя и восторг и смущение.

А потом они стали все тем же прикольным нестройным хором стали орать „С Днем рождения!“ чуть ли не на всех языках мира — даже на каких-то африканских наречиях, правда, я сначала думала, что это они просто так бессвязно вопят, а оказалось, со смыслом — поздравляют так. От их воплей я так расхохоталась, что не могла успокоиться еще минут пять, и пока ребята по очереди меня обнимали, желая, кажется, все самое хорошее на свете, я совсем растаяла, искренне обнимая их в ответ. Надо же, еще пару лет назад я терпеть не могла прикосновения — это казалось мне глупостями и слюнями.

Вскоре мое настроение кардинально изменилось — из плохого и сумрачного стало веселым и праздничным, каким и должно было быть последние пару часов. На оплаченный мною заранее депозит мы сделали нехилый заказ, и весело сидели за столом, намереваясь после пойти на танцпол, освещаемый всеми цветами радуги, только неоновыми, или попеть в караоке. В общем, предстояла классная ночь веселья. Ну, я так думала, потому что не знала, какие сюрпризы мне будут еще подготовлены.

Несколько часов было прикольно. Мне надарили подарков, а поскольку знали, что я — девушка практичная, то и они, подарки, то есть, были нужные и полезные. В основном это были сертификаты: в магазин косметики, нижнего белья и даже в творческий супермаркет, в который я давным-давно хотела сходить, да все не было возможности. А еще — сертификат на фотосессию.

Мы и поели, и наговорить кучу тостов, и натанцевались на танцполе, и напелись в караоке, изображая из себя великих певцов. Все, кроме Ранджи, которая была за рулем, успели попробовать алкоголь — я от всей души широкой заказала шампанское и бутылку виски, не зная, что сейчас в клубе проходит спец акция и при покупке одной бутылки, вторая дается в подарок, поэтому алкоголя у нас было много. Мальчишки разводили виски с колой, явно задавшись целью напиться халявной дорогой выпивки самим и споить девчонок. Я, в принципе алкоголь не слишком люблю, а потому пила мало, а вот Алена с Алсу не устояли перед напором парней и были, честно говоря, навеселе. Темные Силы, как всегда, пил больше всех — он вообще по жизни вододуй, а как дело касается спиртного, так в нем и вовсе просыпается какая-то водонапорная башня. Олежек больше всех веселился и орал то один тост, то другой:

— Эй! А давайте выпьем за Наськино желание! Давайте-давайте! Поднимайте свои бокалы, народ! Эй, Хирург, проследи, чтобы у всех налито было, у Аленки, смотрю пусто в бокале!

— Не пусто! — возмутилась подруга, сидевшая рядом со мной. Аккуратным наманикюренным пальчиком она указала на свой бокал, в котором виднелось еще немного виски с колой. — У меня есть еще алкоголь!

— Ничего не вижу, — заявил Женька и тут же проворно заполнил ее бокал почти до самого края. Алена только недовольно поморщилась, а я ей подмигнула.

— Так, у всех теперь бокалы полные? — зорким взглядом осмотрел стол Темные Силы. — Тогда поднимаем их! Будем пить за Наськино желание! Эй, именинница наша любимая! Загадывай желание!

— Вслух? — уточнила я.

— Ну, если оно не пошлое, то вслух, — великодушно разрешил Олег.

— Хочу на Олимпиаду! — заявила я.

— Надеюсь, в Сочи, а не по математике? — расхохотался Темные Силы. Смех у него веселый и, как говорит его ироничная девушка Алсу, слегка гиенистый, а еще очень заразный, поэтому, как правило, следом за Олежкой все тоже начинают ржать.

— Эй, — обратил внимание Олег на свою девушку Алсу, которая, как обычно, мало разговаривала. Сейчас она сидела и задумчиво грызла яблоко с общей фруктовой тарелки. — Эй, чертик, — он часто так называет любимую, а она, впрочем, была не против, — ты чего мне яблок не оставила?

Алсу подняла на него из-под прямой длинной челки большие серо-голубые глаза, контрастирующие с черными тяжелыми прямыми волосами… Яблоки она любила и только что доела последнее.

— Ты же не ешь их.

— Теперь, конечно, не ем, — подтвердил Темные Силы, обнимая ее и целуя в щеку, — ты ведь их съела!

Алсу что-то прошипела, но я не расслышала, зато Дан умилился. Он всегда умилялся, наблюдая за милыми парочками.

После Темные Силы отправился на импровизированную сцену вместе с Даном, чтобы ради прикола, как он сказал, спеть одну из заунывных старых рок-баллад. Песня и сама по себе была не особо позитивной, а в их ужасном гнусаво-безголосом исполнении она казалась вообще ужасно тоскливой. Женька, у которого и слух, и голос были отличными — не зря же он играл в группе, сидел, морщился и пил, изредка поглядывая на меня как-то весьма странно.

Мы расположились на одном диванчике, рядом, касаясь изредка друг друга руками. Все-таки он мне нравится, безумно хочется положить ему голову на плечо или потереться щекой о щеку. Я с трудом сдерживала себя, чтобы вдруг не коснуться его лица кончиками пальцев, поддавшись смелости, которую дарит алкоголь. Эх, если бы он сейчас взял и поцеловал бы меня — я бы совсем не была против, но он просто сидит, смотрит, молчит и улыбается как-то загадочно. Как будто б ждет, что что-то должно произойти.

Дан и Темные Силы выбрали в караоке новый шедевр — на этот раз из отечественного панка, и недружным хором заорали текст песни. К ним присоединилась Ранджи, услышавшая свою любимую группу, и их хор стал еще более громким.

— Когда же они заткнутся, — выдохнул Евгений, хмуро покосившись на импровизированную сцену с орущими в микрофон друзьями. — У меня уши скоро отвалятся.

— Это так забавно — наблюдать за страданиями других людей, — заметила я, украдкой улыбнувшись ему, зная, что парень терпеть не может подобного насилия над своим слухом, но мужественно терпит.

— Может, тебе в школу учителем устроиться? — задумчиво спросила Алсу, болтая в руке бокал с недопитым шампанским.

— Не хочу, — тут же отказалась я. Я мечтаю писать, а не учить детишек.

— Насмотришься там на страдания. Ну, или в детскую поликлинику, кровь брать.

— Нет, спасибо, не хочется, — вновь отказалась я, а Алена, увидевшая, что мы с Женей переглядываемся, вдруг шепнула мне заговорщицки:

— Сегодня тебя ожидает сюрприз.

— Какой? — во мне тут же поселилось радостное удивдение и предвкушение чего-то прекрасного и нежного. Мне еще с больше силой захотелось, чтобы Женька меня обнял.

— Увидишь, — улыбнулась мне подруга и я с умилением подумала, какая же она классная. Добрая, умная и красивая. Умело накрашенная, с распущенными прямыми золотисто-русыми волосами, одетая в вечернее мини платье темно-синего цвета и длинные, до колен, сапожки на шпильке, она была очень и очень привлекательна. На танцполе Алена умудрилась познакомиться сразу с несколькими парнями, вернее, они познакомились с ней и стали оказывать знаки внимания, которые Алене очень не понравились. В результате Дане пришлось уводить нашу подругу в комнату, сообщив ее навязчивым поклонникам, что он — ее парень. Для них обоих это была обычная отмазка.

А сюрприз я действительно увидела, только он оказался совсем не таким, как предполагала Алена.

В полночь к нам в очередной раз зашел один из двух официантов, обслуживающих нашу комнату — в одиночку с нашими заказами не справлялся, молоденький веснушчатый парнишка с носом-морковкой. В руках он, белозубо улыбаясь, тащил большую темно-бордовую подарочную коробку, перевязанную желтым ярким бантом.

— Для именинника, — объявил официант, оглядывая нас взглядом, желая понять, кто же тут именинник.

Друзья удивленно посмотрели на него, но ничего не сказал. Как позже объяснил Даня, они подумали, что это, может быть, какой-то сюрприз от заведения, а не их сюрприз, а потому и промолчали.

— Я именинница, — весело помахала я рукой, сгорая от любопытства: а что же внутри? Сомнений у меня не было — это и есть тот самый сюрпрайз, о котором шепнула мне Алена.

— С Днем рождения! — поздравил меня от души официант, вручая подарочную коробку, в которой лежало что-то интригующее. — В честь этого дня от нашего заведения фирменный коктейль „Снежный барс“ каждому гостю — в подарок!

Друзья под вопли Темных Сил, весьма уже накушевшегося, зааплодировали — так им понравились слова официанта, тут же удалившегося — видимо, за коктейлями. А что, холява для студентов всегда ценна!

Мои пальцы заскользили по прохладной шероховатой поверхности коробки. Внутри взыграло свою оперу любопытство — интересно, что там, что там? И как это связано с Женей? Это подарок от него? Как же все-таки мило.

Я даже не предполагала, что лежит внутри коробки.

— Давай, открывай! — подзадорил меня Дан, и остальные тут же согласно загудели, явно так же сильно, как и я, желая узнать, что же внутри. Только лишь Женя, запустив пятерню в короткие волосы, в недоумении глядел на коробку, единственный заподозрив неладное. Я не без труда распаковала ее и увидела открытку и что-то весьма странное, похожее на сложенную надувную лодку из тонкого материала телесного цвета. Взяв открытку, я открыла ее и вслух почитала:

— „Развлекись, как следует. Не стесняйся в желаниях! Твои любимые друзья! С Днюхой!“. Что ж. Попробую развлечься, — пробормотала я, ничего не понимая и доставая еще одну бумажку, оказавшуюся инструкцией к подарку. Судя по ней, в коробке лежала не лодка, а резиновая кукла, думаю, понимаете, для каких целей предназначенная и в каких магазинах продающаяся. В инструкции она была даже нарисована во всей красе — белокурая девушка с огромными голубыми глазами и довольно пышными формами.

Такого подарка я точно не ожидала.

— Это что? — медленно переводила я взгляд с одного ничего не понимающего лица на другое. Парни пожимали плечами, девчонки спрашивали наперебой, что там внутри.

— Вы надо мной издеваетесь, что ли? — спросила я хмуро, разглядывая содержимое коробки с долей брезгливости. Отличное настроение вновь куда-то пропало. Нежность к Женьке испарилась. Ожидание чудо исчезло, словно его и не было. Может быть, это Темные Силы во всем виноват и все это подстроил — не зря вышел из комнаты по своим большим делам две минуты назад. А он известный приколист. Одному другу в качестве подарка вручил альбом с распечатанными фотографиями самых разных помоек. А Алсу как-то приподнес на Новый год документ, подтверждающий, что он находится в ее собственности. А как Олежка ей в любви признавался…По балконам залез к ней на 4 этаж без какой-либо страховки, и постучал в балконную дверь, перепугав смотрящую ужастики Алсу почти до обморока.

— Ну так зачем вы это мне подарили? — сердито спросила я.

— Мы-ы-ы? — изумленно протянула Алсу, с удивлением вглядываясь в подарок. — Это не наш подарок. И вообще. Это глупое издевательство. А издеваться надо уметь красиво.

— А что там? — любопытные Дан и Ранжи, не выдержав, одновременно с двух сторон потянули инструкцию и чуть ее не порвали ее, однако, лишь глянув в нее, сразу все поняли. Глаза у них стали большие, как блюдечки. Ранджи закашлялась.

— Оп-па, — только и сказал Даниил потрясенно. — Это откуда.

— Вы такие няши, — сказала я милым тоном. — Мне будет вас не хватать.

— Где? Когда? — всполошились друзья.

— Когда я вас убью, — отозвалась я. Приколисты несчастные. Хоть бы что дельное подарили, а не резиновую тетку! Зачем она мне нужна? Этот вопрос я и озвучила, желая услышать внятных ответов. Потратить столько денег на чушь!

— Или это намек на то, чтобы я пол поменяла? — поинтересовалась я.

— Из тебя бы вышел классный парень, — кивнул серьезно Даниил. — Знаешь, как я жалею, что ты — девчонка?

Я кинула в него скомканной красной салфеткой, он засмеялся, после ловко завладел коробкой и стал рассматривать подарок с иронично поднятыми бровями. Между прочим, в детстве я всегда жалела, что не мальчишка. По мне так им жилось куда намного проще, чем девчонкам.

— Спасибо, блин, — покачала головой я. Я не то, чтобы обиделась — больше обалдела от такого впечатляющего презента и разозлилась чужой глупости. — Я перед вашими днюхами тоже секс-шопы посещу, будьте покойны, господа. Ну, кто надует эту леди? — почему-то уставилась я на Темные Силы.

— А чего сразу я-то? На фига мне эту резина, у меня девушка есть!

Алсу, сидевшая у друга на коленях, только закатила глаза. Олег как что брякнет иногда, так хоть стой, хоть падай, хоть вдаль лети без крыльев.

— Э-э-э, чего-то мне нехорошо, друзья, — не без труда встал Темные Силы на ноги. — Пойду-ка я проветрюсь.

Язык у него слегка заплетался алкоголь сделал свое дело.

— И не смотри на меня так, Настенька, — погрозил мне пальцем друг. — Я тебе ничего такого не присылал!

И он покинул комнату.

— Хирург, а ты же хотел подарок сделать Настасье? — повернулась вдруг Ранджи к Женьке, взгляд которого тревожно скользил по всему столу от коробки до двери, как будто бы он что-то ждал. Парень сердито хмыкнул и, скрестив руки на груди, отрицательно покачал головой.

— Я не дурак, — зло бросил он, — такое дарить.

— Он один дарить бы это не стал. Вы вместе решили надо мной прикольнуться, — объявила я. Первый шок уже прошел.

— Да это не мы! Мы такого не дарили! — попытались оправдаться ребята в разные голоса, и я услышала в них искренность, однако убедить меня в своей невиновности они не успели. Дверь неожиданно распахнулась, как будто бы ее открыли пинком, и в комнату залетел разъяренный дурачок, которого я изрисовала маркером, правда, уже без черных следов на лице — видать, оттерся. В переливающимся неоновыми цветами освещении я смогла получше разглядеть его, чем на улице, и тут же отметила, как же все-таки он привлекателен — от прямого лба до милой ямочки на подбородке. И очень воздушный, как поэт или художник. Жаль только, совсем не в моем вкусе. И тупой, как пробка. Без манер и самодовольный.

И дебил, добавил мой внутренний злой голос. А это хуже всего.

Оглядевшись и увидев меня, русоволосый парень, из которого, казалось, сейчас пойдет сизый дым, чуть ли не посинел от злости.

— Ты! — гневно ткнул он в мою сторону длинным указательным пальцем, забыв, что так делать некрасиво, еще и потыкал им в воздухе несколько раз, словно хотел проткнуть невидимую тонкую преграду. Простой, без наворотов, перстень из серебра или белого золота, надетый на соседний, средний палец, заискрился в свете, и я опять вспомнила снежные искры, которые в моем наваждении окружали этого чудака.

— Что? — посмотрела я на него так, как обычно глядят на перебравших выпивки или обкурившихся товарищей.

— Опять ты! — не унимался парень, даже не слыша меня. Его громкий голос — Ты специально это задумала? Решила меня с лучшим другом поссорить?

— Ты о чем? — опешила я. Глаза моих друзей тоже стали круглыми от удивления.

— О чем? Да так, ни о чем. Подставить меня решила, девочка-припевочка? — он, угрожающе сдвинув брови к тонкой высокой переносице, направился ко мне. Я лишь мрачно смотрела на него снизу вверх, не понимая, что происходит. Алсу, Алена и Ранджи тоже озадаченно взглянули на парня. Дан, со смешком в глазах глядя на гостя, шепнул, что у него не все дома, хотя жаль — он ведь такой хорошенький! А вот Женька напрягся.

— В смысле, мальчик-с-пальчик? — так же в рифму и таким же тоном назвала его я. Да что же это такое?! Сколько он мне может кровь портить, зараза? — У тебя мозг незабудками, что ли, порос? Ты что несешь? Давай-ка, выйди из этой комнаты, здесь частная вечеринка.

— Частная вечеринка? — захохотал он и окинул всех присутствующих ядовитым взглядом. — Собрание идиотов!

— Эй, ты поосторожнее, — расправил плечи Женька, и его прищуренный взгляд и сдвинутые к высокой переносице брови говорили о том, что он взбесился.

— О-о-о, помолчи, а? — глянул на него, как на шута горохового, гусь-мажор, засовывая руки в карманы джинсов. — Я не с тобой диалог веду.

— Эй, а ты не офигел часом? — вскочил Хирург, парень нервный и легко загорающийся, оказавшись напротив непрошенного гостя. Не знаю, как русоволосый дурашка, а Женька был слегка нетрезв, а потому, как следствие, несколько более агрессивен, чем обычно. Спина у него были напряжены, глаза сощурены, а широкие ладони с грубыми от игры на гитаре пальцами сами собой сжимались в кулаки.

— Заткнись, — коротко велел умник, не понимая, что сейчас ему здорово прилетит. Нет, у него точно комплекс принца! Хочет, чтобы все ему подчинялись! Может, в ноженьки ему упасть и полобызать пяточки?

— Тебя вежливости не учили? — спросил я устало.

— Я тебе заткнусь, — сурово посмотрел на Енота Женька, глядя ему прямо в глаза. Роста парни были одинакового, но я точно знала, что Хирург в драках не промах, есть у него такой опыт, а этот русоволосый мажор, наверное, если спортом и занимается, то какой-нибудь верховой ездой или стреляет из лука — боец из него никакой.

Пока все хлопали глазами, парни перекинулись парой недобрых фраз, и Женька вдруг ударил недруга. Вернее, попытался ударить — мажор с легкостью увернулся и каким-то образом дал сопернику обидный пинок под зад — ноги у него были длинные, гибкие и легко поднимались чуть ли не на два метра от пола. Хирург разъярился — даже лицо у него покраснело, а Адольфу Енотовичу было хоть бы хны — только выражение на лице стало ехидным, а улыбка — вызывающей.

— Ты, №Запрещено цензурой№! — темные глаза Хирурга блеснули опасным блеском. — Я тебя сейчас №запрещено цензурой дважды№, урод!

Женька умел круто выражаться, и часто в его песнях проскальзывали нецензурные словечки и выражения.

— На, — протянул вдруг ему несколько аккуратно сложенных купюр наш непрошенный гость, которого мне хотелось задушить, утопить, потом выловить из воды и закинуть куда-нибудь на Марс. — Возьми денег, мальчик, купи себе мыла. Антибактериального лучше всего. Чтобы от поганый вымыть. И не произносить более таких фраз.

— О-оу, — нараспев произнес Дан, чувствуя, что красавчик перегнул палку. — Лихо, черт возьми!

Женька схватил деньги и бросил их в лицо тому, кто посмел их предложить.

— Перестаньте! — нашла в себе силы закричать я — иначе бы просто-напросто не услышали. — Эй, ты, выйди из нашей комнаты!

— Ты себе смертный приговор подписал, — одновременно со мной прорычал Женька и вновь занес кулак, но в это время в комнате появились новые действующие лица — дружки мажора-гуся во главе с Шейком, позади которых я разглядела тонкую фигуру той самой девчонки, похожей на эльфа. Один из них, увидев, что сейчас начнется драка, совершенно не вовремя встал между парнями, видимо желая сгладить конфликт, и мой милый друг заехал по его лицу. Не хило так вмазал, скажу я вам.

— Упс, — несколько опомнился Женька, узрев, что ударил не того. — Сорри, чел.

— Я тебе сейчас покажу сорри! — взревел парень, у которого на разбитой скуле показалась кровь, и попытался взять Хирурга на таран, боднув головой в живот.

Началась развеселая драка, правда, без участия мажора, который спокойно стоял в стороночке, как ни в чем не бывало, только губы поджал, как будто бы его все это вызывало в нем отвращение. Двое его друзей и Дан с Ранджи попытались растащить дерущихся, и у них это не получилось — так крепко сцепились парни. Миг — и Женька завалил своего врага на стол, забыв, что на столе, вообще-то, стоит наша еда и алкоголь. Тарелки полетели вниз. Бутылка недопитого виски хорошей марки упала на пол, и напиток растекся безобразной серо-янтарной лужей, в которой тут же заискрился свет.

— Перестаньте! — заорала я, видя это бесчинство. — Хватит!

— Вы чего творите? — подал свой недовольный голос и мажор Адольфушка Енотович из своего угла. — Народ, их все же разнять надо. Разнимайте их!

Вот сам бы шел да разнимал! Об этом парню никто не сказал, однако его слова словно стали лозунгом, и ребята снова попытались разнять дерущихся, но опять безуспешно, я бы даже сказала, с плохим результатом — Николай вдруг стал огрызать, как цепной пес, на Даниила, уже не знаю, почему. То ли тот его толкнул, то ли обозвал. Шейк тоже решил ударить Дана, но тот ловко отскочил в сторону и обидно захохотал, и парню, довольно длинные волосы которого больше не стягивала резинка и которые обрамляли его лицо, пришлось, как дураку, бегать за моим другом, дабы все-таки вломить. Выглядело это потешно. Они носились по всей комнате, то перепрыгивая стол, то распихивая людей, то отталкивая и кидая стулья. Дан был проворным, а потому соперник поймать его не мог и злился еще больше.

Но мне в тот момент смешно не было — прикиньте, у вас День Рождения, вы заказали комнату в клубе, чтобы спокойно оттянуться с друзьями, а тут к вам заламываются какие-то клинические придурки и не из-за чего начинают драку! Двойную драку. А вы ничего не можете сделать, и охраны нет, она не слышит — комнаты-то звукоизолированы для удобства гостей, да и камеры отсутствуют по той же причине. И позвать охранников нет возможности — чтобы выбежать за дверь, надо миновать махающихся самцов, решивших размять косточки.

— Господи Иисусе, это просто что-то невероятное, — с непроницаемым лицом „покер фейс“ произнес тот, из-за чего все началось — этот смазливый русоволосый гад, косящий под аристократа. Он вдруг потянул носом, вдыхая слабый сладковатый аромат молочно-арбузного кальяна. — Понятно, да тут, наверное, травку курили. В воздухе дурь стоит.

— Это у тебя в голове дурь. Во всем ты виноват! — выдала я, услышав эти бесстыжие слова. Да он меня сегодня до белого каления доведет, демоненок! Парень, коротко взглянув на меня, только лишь небрежно махнул изящной кистью, мол, помолчи, женщина. Виноватой во всем он явно читал меня. Почему — убейте, не знаю. И вообще, с какого перепуга он завалился ко мне с какими-то обвинениями, чудило несчастное? Может, это он с травкой балуется?

— Ну, давай же, — в это время поманил пальцем разозленный и скалящийся Шейк Даниила, который драться явно не собирался — слишком уж он берег свои пальцы, основной свой инструмент труда. Даже если у него кровь из пальца берут, для него это уже трагедия — пальцы не так чувствуют волосы!

— Что же ты бегаешь от меня, как девочка? — продолжал Николай нехорошим тоном, надвигаясь на соперника, расставив руки, словно хотел поймать загнанного в угол зверя.

— О! Темные Силы! Темные Силы пришел! — радостно заорал вдруг Даня, напомнив сумасшедшего фанатика, и гусь с друзьями испуганно оглянулись, не поняв, что там еще за темные силы явились в эту скромную обитель дурости.

— Опа, — обрадовался перебравший Олег, он же Темные Силы, окидывая вновь прибывших веселым взглядом, держась за косяки. Драки он любил. — У нас эти… как их там… гости! Эй, — обратился он развязно к Ярославу, стоявшему рядом. — Ты чего такой странный? Это что за выражение лица у тебя? „Привет, я маленький дурачок“?

Тот, по-моему, едва не заскрипел зубами, а Темные Силы захохотал.

— Скажи мне, кто твой друг, и я скажу тебе, кто ты, — произнёс нараспев Ярослав, глядя не на слегка покачивающиеся из стороны в сторону Темные Силы, а на меня и старательно завил на палец прядь волос у виска — явно со значением. Я презрительно на него глянула, но промолчала, тревожно глядя на дерущихся парней.

— А тут у нас маха-а-алово, — с интересом уставился Олег на беспорядок вокруг и на два барахтающихся на полу тела прямо перед ним, которые медленно откатывались в противоположную сторону. — Клёва! Хирург! Мочи его! Мочи!

— Ты с ума сошел, друг мой небесный, — сердито взглянула на него Алсу, — разними их!

— Ага, сейчас, — тот обнял подругу, и она с возмущением его отпихнула. — Давайте делать ставки! Три к одному, что Хирург выйдет победителем! Делаем ставки господа! Став…

Алсу моментально закрыла Темным Силам рот, чтобы он не выступал.

— Что тут такое? — вбежал в это время к нам в комнату официант, не тот, который приносил подарок, а другой, постарше и посолиднее. В руках у него был поднос с графином, в котором булькала какая-то кроваво-красная жидкость, и бокалы — видимо, тащил кому-то заказ. Как потом оказалось, это была не просто жидкость, а дорогие вино, заказанное каким-то ценителем хорошего алкоголя. За его спиной стоял, испуганно глазея на весь этот балаган, парень с веснушками, тоже тащивший поднос, но с фирменными ярко-оранжевыми коктейлями для нашей компании. Видимо, он и позвал старшего коллегу.

— Дорогие гости, пожалуйста, успокойтесь! — завопил официант, сдуру кидаясь к нам прямо с подносом, и не заметив, как проклятый мажор сделал ему подножку — совершенно незаметно, как будто бы случайно вытянув вперед на миг длинную ногу в ботинке в стиле милитари. Официант с воплями грохнулся на пол, графин, соответственно, тоже, не орал, правда, а просто печально звякнул, рассыпаясь на множество осколков… Естественно, он разбился, а вино веселой лужицей растеклось на полу. Я на мгновение прикрыла глаза, а когда открыла, увидела, что засранец, как ни в чем не бывало, помогает официанту подняться. Двуликий подлец!

Тут же, наконец-то, появились и господа охранники — видимо, официант все же успел вызвать охрану перед тем, как сунуться в пекло. Дерущихся, а так же возмущающегося нетрезвого Олега и в довесок, просто так, Даниила, утащила охрана, а официант недвусмысленно намекнул, что пора бы и нам честь знать. Только нам намекнул — Ярославу и его оставшейся компашке ничего не было. Перед ними даже извинились, лебезя!

— Глупенькая стерва, — нагло заявил мне мажор перед тем, как уйти с видом триумфатора. — Ты ответишь!

— За что? — я еще никогда не испытывала такого чувства ненависти. Она обволакивала меня, словно вторая кожа, тонкая, невесомая и черная. Мой голос был тих и спокоен, но Алена, Алсу и Ранджи удивленно на меня взглянули. Поняли, что я больше не могу.

— За все. — Очень расплывчато объявил молодой человек.

— Уходите, — спокойно, но твердо сказала Ранджи. Она девушка солидная. На нее всегда обращают внимание. Парень взглянул на нее, как на протухшую куру и замолчал, позволив себя только презрительно хмыкнуть.

— Ярослав, пожалуйста, давай уйдем, — взмолилась девочка-эльф, беря его за локоть. Глаза у нее были на мокром месте. Алена, увидев ее, вдруг закусила губу — мне показалось, что она узнала девушку и потому кивнула ей. Та тоже кивнула в ответ и отвела взгляд. Им обеим явно стало некомфортно.

— Уйдем, — волком глянул в это время Адольф Енотыч на меня. — Но ты все равно помни, овечка, — он воинственно откинул прядь волос назад, — что я тебя найду, и тебе будет худо.

— Собрался геноцид меня устроить? — мой голос был чуть хрипловатым.

— Ага.

— Ну, не зря я тебе усы-то нарисовала, как знала, — отозвалась я тут же, явственно проведя параллель между одной печально известной исторической личностью и этим парнем.

— Дура, — бросил он мне, пристально всматриваясь в мое лицо, как будто бы запоминая. Даже не моргал.

— Молчать, бояться, — довольно грубо отозвалась я, одарив волной своего презрения. Он хмыкнул, явно не приняв мои слова за приказ.

Пока Ярослав смотрел на меня, я тоже почему-то внимательно всматривалась в его высокомерное лицо современного Принца. И поймала себя на мысли, что я все-таки разглядела цвет его глаз. Они оказались светло-зелеными, словно нежная мята, с темной каемочкой на краю радужки.

А еще я поняла, что на вершине его скулы есть шрам — длинный, тонкий, совершенно не портящий лицо.

И на миг меня вновь окутала темной пеленой непроходимая веками глубокая тоска. Но только на миг.

Когда Ярослав повернулся, чтобы уйти вслед за девочкой-феей, еще раз с извиняющимся видом обернувшуюся на Алену, его расправленные плечи чуть дрогнули, а ладони сжались в кулаки, но никто этого не видел, кроме меня.

А потом официант принес нам дополнительный счет, в котором необходимо было заплатить за разбитую посуду и пролитое вино. Едва увидев чек, я забыла всю прелесть Ярослава, обругав его самыми нехорошими словами.

Ярослав сегодня тоже праздновал День рождения. Только если Насте — девушке, с которой он имел несчастье познакомиться сегодня, исполнялось двадцать два года, то он отмечал свое совершеннолетие. Настя, скорее всего, удивилась бы, узнав, что это, как она с усмешкой говорила, ходячее воплощение комплекса принца, младше ее на четыре года — слишком уж взросло он выглядел и слишком уверенно себя вел. А еще, конечно бы, Анастасия удивилась бы, узнав, что у этого парня со светло-мятными хитрыми глазами, в самой глубине которых, под ложным слоем самоуверенности затаилась печаль, День рождение, как и у нее самой, приходится на пятое декабря. И хотя и Настя, и Ярослав в один голос утверждали бы, что они совершенно не похожи, их настроение в этот день менялось одинаково часто и с одинаковой амплитудой. У Ярослава день тоже начался отлично: поздравление от любимой большой семьи, долгожданный подарок — собственная машина, осталось лишь только сдать на права, звонки от друзей, приятелей и девушек, которые ему просто проходу не давали. Ближе к вечеру настроение парня стало хуже — из-за бытовых неурядиц, которые он ненавидел. Вместо любимого клуба „Водопад“ он и его близкие друзья, с которыми парень хотел провести вместе свою праздничную ночь, они попали в клуб с тупым, как он, истинный эстет, считал названием „Горячая сковорода“. Планы празднования поменялись мгновенно. Видите ли, в „Водопаде“ днем произошло короткое замыкание, и даже начался пожар, который тут же удалось ликвидировать собственными силами, но для того, чтобы разобраться с проводкой и не рисковать жизнями и здоровьем гостей, руководство этого пафосного заведения не для всех приняло решение закрыть клуб на пару дней. Узнав это, Ярослав, который терпеть не мог, когда что-либо шло не по его плану, пришел в кратковременную ярость — он вообще был натурой довольно эмоциональной, артистичной и непосредственной, но поделать уже ничего не мог. Пришлось ехать в эту самую „Сковородку“, около которой незнакомая воинственная девица с длинными локонами, прямой, как у королевны, осанкой и, видимо, с таким же самомнением, да еще и с пирсингом в носу разрисовала его подо что-то общее между Адольфом Гитлером и енотом-полоскуном. Еще и укусила. Нет, вы виделись, чтобы порядочные девушки кусались?! И вроде бы сама ничего: яркая, статная, с женственной фигуркой, симпатичным личиком и длинными натуральными медово-русыми волосами — а Яр очень ценил в девушках красивые волосы, но просто совершенно безумная! По десятибалльной шкале безумия Ярослав оценил Настю на все пятнадцать.

После ее выходок, друзья долго ржали над гордым Ярославом, а этого парень вынести не мог и рассердился так, что чуть не уехал обратно домой. Кое-как оттершись при помощи духов Жени — единственной представительницы женского пола в компании, которую он хотел видеть на своем празднике, Яр пришел в более-менее приличное расположение духа. Танцпол, алкоголь, кальян, знакомство с парой красивых девушек, которые сами оставили ему номера телефонов, на зависть Шейку-пикаперу, подняли парню настроение. Особенно помогло почувствовать себя человеком последнее, то есть симпатия со стороны прекрасного женского пола. На время покинув комнату, Яр зависнул за барной стойкой с коктейлем в руках — пиво Ярослав не очень любил, предпочитая его хорошему дорогому вину, рассматривая вместе с другом танцующих под быструю электронную музыку девушек.

— Видишь вон ту, в темно-синем платье, — прищурился Николай, он же Шейк и указал куда-то на танцпол, который, казалось, горел сине-зеленым пламенем из-за мощных осветительных приборов. — Я сейчас попытаюсь снять.

— Ты уже одну попытался снять, — скривился Ярослав, содроганием вспомнив сумасшедшую с черным маркером в руках. Зря его друзья увели, зря! Он бы ей на лбу написал все, что он о ней думает! И это „все“ свелось бы к одному короткому, но емкому слову „дура“.

— Не зря она тебя разрисовала, — заржал обладатель хвостика, подмигивая какой-то засмотревшейся на него девушке, которая, правда, была не в его вкусе. — Если бы не ты со своими тупыми комментариями, что эта конфета не очень, у меня бы все получилось. — Этот широкоплечий парень чуть выше среднего роста часто называл девочек, которые ему нравились, конфетами.

Ярослав глотнул коктейль и пожал плечами. В светло-голубой рубашке с закатанными рукавами и в темных джинсах он выглядел отлично, как все тот же по демократически одетый английский пэр, вышедший в свет к простым людям в глубинке.

— И ты ведь не первый раз портишь мне малину, — продолжал Николай. — Так ведь?

— Так, — вынужден был признать Яр. Глаза его блеснули в свете прожектора.

— Специально?

— Специально, — согласился русоволосый.

— На фига?

— А ты не знаешь? Не уважаю съём девушек, — голос Ярослава стал холодным, а после он, поняв, что не должен был это говорить, засмеялся. — Лучше, когда девчонки сами подходят и знакомятся. Так что я, — тут он ткнул кулаком себе в грудь, — лучше тебя, чел.

— Чем это лучше? — удивился Шейк, который считал себя неплохо подкованным в пикапе и этим гордился.

— Я никого не снимаю. Они сами ко мне липнут, — торжественно объявил Яр. — Я крут и все такое.

— Да пошел ты, — усмехнулся его длинноволосый друг, продолжая разглядывать танцующую девушку в обтягивающем точеную фигурку темно-синем мини-платье. Внешность у нее была интересная — надень на эту девочку кокошник и сарафан, из нее получилась бы настоящая Василиса Прекрасная. Ярослав тоже уставился на нее. На миг молодому человеку показалось, что рядом с девушкой он увидел ту самую идиотку, которая „пометила“ его лицо, но, кажется, ему показалось — это не та овечка. Овечкой он, естественно, называл Настю.

Николай так и не пообщался с понравившейся ему девушкой — она куда-то загадочным образом исчезла, зато успел взять обаять другую эффектную девушку, которая с легкостью поддалась его чарам.

В тот момент, когда Настя увидела в подарочной коробке надувную куклу, испытав при этом не самые лучшие чувства, Ярославу тоже досталось. Он и его друзья вновь вместе сидели в их комнате, наслаждаясь кальяном. Теперь здесь была не одна девушка, а несколько. На танцполе эти парни, все, как один, привыкшие к женскому вниманию, нашли себе подружек.

— Скоро подарок принесут? — глянул на наручные часы коротко стриженный крепко сбитый парень по имени Иван — чаще всего его называли просто Ван. Скорее всего, он часто бывал в тренажерном зале или же занимался каким-то силовым видом спорта, а потому выглядел эффектно, особенно когда надевал обтягивающие в меру рельефные мышцы майки и футболки.

— Скоро, — негромким голосом ответил ему друг. Парни дружно заухмылялись. Они приготовили для Яра подарок-прикол — надувную резиновую женщину — просто хотели поржать над его реакцией, и с нетерпением ожидали, когда официант принесет коробку с подарком, на котором со смехом завязали огромный невинный желтый бант. Однако когда официант — молодой парнишка с веснушками и длинным острым носом вошел, парни слегка удивились — в руке он нет пышный букет роз.

Официант с любезной улыбкой поставил цветы на стол и объявил:

— Для именинника! С Днем рождения! В честь праздника — каждому гостю по бокалу нашего фирменного коктейля! — после чего чинно удалился.

— Кто это тебе цветочки дарит? — пробасил один из друзей.

— Сейчас узнаем. Тут есть открытка, — весело отозвался виновник торжества.

Заинтригованный Ярослав, который, в общем-то, цветы любил, взял их в руки и понюхал — хорошие запахи, в том числе и арматы роз, он обожал. А после, под недоумевающие взгляды друзей, достал из цветов небольшую открыточку, сделанную своими руками, в которой было напечатано послание. Это послание Яр, вставший из-за стола и засунувший одну руку в карман, словно поэт, неосмотрительно, но с выражением прочитал вслух, после пожалев сто раз, что это сделал.

Записка лаконично гласила:

„Я люблю тебя. Давай встречаться. Женя“.

Один из парней — тот самый коротко стриженый мальчик с хорошо развитой мускулатурой поднял на Ярослава не самый добрый взгляд темных прищуренных глаз, в которых волны ярости бились о берега предательства, а после перевел его на слегка опешившую рыжеволосую девушку с худенькими руками и ногами и такой тонкой талией, что, казалось, ее можно было перехватить двумя пальцами. Ее как раз звали Женей, и она была любимой Вана, который все не так понял. Все всё не так поняли.

— Это чего такое? — с обалдевшим видом посмотрел на Женю именинник. Он не знал, плакать ему или смеяться. Евгения была девушкой его лучшего друга, с которым — Яр был уверен — его не разлучит ничто, слишком уж многое их связывало. Но Женя, действительно, ему нравилась, тайно ото всех. Она вообще ему понравилась с первого взгляда, как только они познакомились, но он благородно уступил ее другу, поняв, что тот по-настоящему влюблен в высокую и тоненькую, как тростинка, девушку-модель с лицом мечтающего о чем-то высоком эльфа. Ярослав очень сильно ценил Вана и готов был ради него поступиться своими желаниями — естественно, в тайне ото всех.

— Я этого не писала! — заверещала Женя. Вид у нее был потрясенный. — Ван, ты не подумай!

— Я уже подумал. И сделал выводы, — бросил молодой человек. — Счастливо быть вместе.

Иван, стукнув тяжелым кулаком по столу, вдруг просто схватил с вешалки свою куртку и покинул комнату, громко хлопнув дверью.

— Чувак, ты куда? Вернись! — обалдели молодые люди, а девушки, с которыми они сегодня познакомились, захихикали — подумали, что стали свидетельницами любовной драмы.

— Ван! — закричал другу вслед и Ярослав, рванулся, было за ним, но все же следом не побежал, остался с другими гостями, зная, что другу нужно время, чтобы он успокоился. Время и полное одиночество. А потом они все выяснят. — Зачем? — устало спросил он у Жени, на глазах которой появились слезы.

— А? — на лице рыжеволосой Евгении застыло испуганное, даже несколько затравленное выражение. Большие, редкого василькового цвета глаза с длинными натуральными ресницами, чуть закрученными вверх, впились в лицо молодого человека взглядом, который бывает у тонущего человека, случайно упавшего за борт и отданного на растерзание стихии. От этого взгляда у Ярослава чуть не подкосились ноги. А может быть, во всем была виновата выпивка.

— Зачем, Жень? — повторил он, понижая голос. — Зачем при Ване? Мы могли бы поговорить об этом наедине…

— Ярик, это не я, — девушка сложила руки на груди. — Правда, не я. Это не я.

— Да не она это, — поддержал возмущенно Шейк девушку. Он был однокурсником Жени, который, собственно, и познакомил ее с этими ребятами, в том числе, и с Ваном, на вечеринке у общих знакомых.

— Яр, это не я писала… Веришь?

— Верю. Кто? — обвел друзей грозным взглядом именинник. — Кто это сделал?

— Да мы-то откуда знаем, кто? — пожал плечами Шейк. — И вообще фигня ситуация! Разберемся! Щас я Ванычу позвоню и все утрясем! Чего он, как истеричка, убегает?

Позвонить Николай не успел — в это время в комнату зашел официант с подносом со стоявшими на нем бокалами с фирменным коктейлем, которым заведение угощало именинника и его гостей в честь праздника.

— Эй, — поманил его пальцем злой-презлой Ярослав. — Это ведь ты принес цветы. Ты?

— Ну, я, — несколько удивился официант, почувствовав, что атмосфера в комнате изменилась.

— Кто тебе дал этот подарок? — сквозь зубы спросил Яр. Женя размазывала слезы по лицу и одновременно пыталась дозвониться до Вана.

— Это… из соседней комнаты, четвертой, — невнятно пролепетал официант, поняв свою чудовищную ошибку. Ему стало очень страшно — что-то подсказывало ему, что клиенты очень недовольны. — Там тоже… День рождения…

Из его слов переполненный эмоциями Ярослав ясно понял для себя, что букет велел передать кто-то из соседней комнаты и, будучи человеком импульсивным, часто живущим чувствами, а не разумом, он, не дослушав официанта, бросился в четвертую комнату. Его друзья, переглянувшись, поспешили за ним. Ну а там, собственно, и произошло то, что произошло.

Лицо сумасшедшей он запомнил так хорошо, что, наверное, смог бы нарисовать. Но не стал. Ярослав не изводил краску на глупости.

Во всем этом был виноват официант Петя. Даже, вернее, не он, а отсутствие опыта — паренек с веснушками устроился в клуб официантом буквально на днях, выучив сложное меню и успешно сдав его управляющему. Но, оказалось, выучить меню было не самым сложным. Куда сложнее и непривычнее была работа с клиентами, которых здесь вежливо называли гостями. Из-за того, что с персоналом в клубе была беда — кто-то уволился, а кого-то уволил новый суровый управляющий, на Петю сразу взвалились нелегкие проблемы — его сразу, почти без практики, поставили в зал. Хорошо еще, что не дали свои столы, с которым Петя точно бы не справился, а назначили быть помощником уже давным-давно работающего опытного официанта, который обслуживал комнаты. Поскольку в комнатах гостей всегда было много, официант в одиночку не мог уносить-приносить посуду, и потому ему требовался помощник.

— Короче, у нас сегодня в двух соседних комнатах, в третьей и в четвертой, встречают Деньки-Рожденьки, — инструктировал паренька-стажера его наставник, уже много лет своей жизни посвятивший развлекательному сервису. — И в обеих комнатах гости попросили об услуге. А довольные гости — это довольный ты сам. Знаешь почему?

— Почему? — спросил юноша, который, если честно, пока еще побаивался гостей. Мало ли чего он сделает — не то блюдо подаст или напиток какой разольет.

— Потому что довольный гость оставит тебе хорошие чаевые, — наставительно заметил официант и спросил. — А недовольный?

— Нехорошие? — спросил Петя озадаченно.

— Никакие, — поправил его с огромным чувством собственной важности официант. — „Чаевые официантам приветствуются, но остаются на ваше усмотрение“, — процитировал он и погладил себя по белоснежному отутюженному фартуку. — В общем, если клиент довольный, то тогда ты тоже довольный. Короче, гости из четвертой комнаты заказали цветы, и когда их доставят, их тут же нужно отнести, чтобы вручить имениннику. А гости из третьей комнаты попросили в полночь принести подарок, они заблаговременно передали его нам, в подсобке лежит большая бордовая коробка, перевязанная желтым бантом. Короче, займешься этим. И пепельницы заодно проверь — запомни, если больше двух окурков — меняй! А, да, и в каждую комнату отнеси в честь праздника наши фирменные коктейли — подарок от заведения. Все понял?

— Понял, чего не понять, — ответил парнишка. Он этим и занялся. Цветы доставили почти в полночь, и он, недолго думая, отнес их в комнату номер три, а вот коробку с бантом — в комнату номер четыре. Признание Евгения Насте было прочитано Ярославом и неправильно им и его друзьями интерпретировано, а Насте достался шуточный подарок от компании Яра.

Петя просто перепутал комнаты, и сам потом не понимал, как это произошло, как будто бы бес попутал.

„Или призрак“, — хихикнула молоденькая девушка лет пятнадцати-семнадцати с темно-русым удлиненным каре, обрамляющим ее овальное симпатичное чистое личико, словно прочитав мысли парня, когда он пытался объяснить все своему разгневанному опытному коллеге. Почти все время, пока Настя и Ярослав праздновали свои Дни рождения, она находилась в коридоре между дверями, ведущими в их комнаты, прислонившись к темной стене, но никто ее ни разу не заметил — ни официанты, ни гости. Только Пете, когда он как раз вспоминал, в какую комнату относить какой подарок, показалось, что ему в волосы кто-то подул — парень даже оглянулся назад, но и он никого не увидел. А еще Темные силы, проходя мимо этого места, каждый раз чувствовал себя неважно, но все списывал на алкоголь, с которым он чуток перебрал в честь Дня рождения подруги.

Девочка отлепилась от стенки, вздохнула, услышав крики из комнаты номер четыре, и медленно несколько раз провела рукой по алым тонким губам, словно задумавшись. На пальцах до сих пор оставался запах горелой проводки. Но кроме нее этот запах никто не чувствовал.

Может быть, потому что его не существовало?

Или не существовало бледных пальцев с аккуратными миндалевидными ногтями, на которые был аккуратно нанесен темно-розовый лак, всего чуть-чуть, совсем едва заметно, ободравшийся на кончиках.

Несуществующая девочка с улыбкой посмотрела на свою открытую ладонь. Она сомкнула пальцы на несколько секунд и, распрямив их вновь, довольно улыбнулась, глядя на появившиеся на ладони две перевязанные между собой тонкие нити: белую, словно усыпанную блеском звезд и красную, как будто украшенную росчерками пламени.

— Первый узел. Все удачно, — радостно улыбнулась девочка-призрак.

Увидев в счете, сколько в итоге я должна заплатить, у меня чуть сердце не разорвалось. Пришлось отдать все, что было с собой в кошельке — слава Богу, хватило! Потому что, если бы не хватило, я бы крайней глупо выглядела перед друзьями.

— Сколько там? Ты чего побледнела, Наська? — спросила меня Алена осторожно, обняв себя руками — перепила алкоголя, и теперь ей было нехорошо. Она, Алсу и Ранджи уже собрали вещи — нужно было идти к Женьке, Дане и Темным Силам, выпровоженным суровой охраной вон из заведения. Ноги моей здесь больше не будет! Заведение из ряда „хуже некуда“.

— Все в порядке, — сказала я, вкладывая купюры в длинную узкую книжечку из черной мягкой кожи с логотипом клуба.

— В порядке? Покажи чек? — сказала Алена встревоженно. — Ты ведь оплатила депозит, что за чек этот придурок, — имела в виду она официанта с совершенно по-детски обиженным лицом, — принес тебе?

— Посуда, вино, — отрывисто произнесла я, чувствуя, как силы покидают меня. Вино официант разлил только потому что мажор, посмевший испортить мой День рождения, поставил ему подножку! Что за несправедливость! Почему именно он кинул меня на деньги?!

— Давай, мы скинемся и оплатим вместе? — предложила Ранджи. Не смотря на грубоватую манеру разговаривать и немного невежливо себя вести, она была одной из самых добрых девушек, которых я знала. Наверное, если бы не ее кажущийся устрашающим взгляд исподлобья, все бы давным-давно использовали бедняжку Ранджи, поняв, какая милаха она в душе. — Покажи счет?

— Не покажу, — прижала я кожаную книжечку к груди. Еще чего не хватало! — Там немного. Я сама все оплачу.

— А потом займу у кого-нибудь денег, — глядя на меня черными глазами, щедро и со вкусом подведенными, сказала Алсу, как всегда, попав в точку. Я собиралась занять их у Даньки — наличка у него всегда была.

— Все окей, — отозвалась я, оставляя счет на столике. — Все, пошли. Нас ребята уже заждались!

— Насть, может быть все-таки нам…

— Говорю же, — широко улыбнулась я. — Все хорошо! Простите, что такое сумбурное День рождение вышло.

Я первой покинула комнату, а девочки последовали следом за мной, зная, что спорить со мной не надо — в некоторых вещая меня трудно переубедить. Мы вышли в коридор, в котором было немного людей, но казалось так душно и накурено, что у меня чуть ли не моментально заболела голова.

— Идем, — уверенно повела я девчонок за собой к выходу, хотя ни разу не была в этом клубе до сегодняшнего дня. Просто я достаточно хорошо умела ориентироваться в пространстве, никогда не терялась и быстро находила нужные дома на совершенно незнакомых улицах.

Мы сделали, было, пару шагов, но тут я совершенно внезапно увидела среди идущей нам навстречу небольшой, но очень веселой компании парней и девушек в модных прикидах, человека, от одного взгляда на которого моя голова тут же перестала болеть. Боль вытеснили переполняющие меня чувства обиды и самой настоящей ненависти — чувствами, которые я не могу в себе побороть.

Столкнулись всего лишь две пары дымчато-серых глаз, а мне показалось, что в эту секунду загромыхал гром и разразилась молния.

Я, с трудом напялив маску безразличия, скользнула деланно ленивым взглядом по стройной и довольно высокой загорелой девушке с шикарной копной черных прямых волос, одетой в открытое изумрудного цвета платье, к которому были подобраны изящные батильоны на высоченных тонких каблуках. Она, в свою очередь, тоже не высказала сильных эмоций, хотя ее глаза все же задержались на мне, и в них промелькнуло что-то похожее на отвращение и большое удивление. Эта девушка явно не ожидала меня тут увидеть. Впрочем, я тоже этого не ожидала.

Мы обе сделали вид, что не знаем друг друга и вообще никогда не встречались. Зато Алене, идущей за мной, брюнетка нехотя кивнула, и той пришлось отвечать ей таким же вежливо-неохотным кивком, хотя я точно знала, что моя подруга терпеть не может эту девицу и здоровается только из-за врожденной тактичности.

— Ого, это же Яна Вербицкая, — восхищенно проговорил кто-то, увидев брюнетку в изумрудном платье, которая возвышалась над всеми другими девушками в компании.

— Точно, она! Красивая! — поддержали его голоса. — Милашка!

Я, не выдержав, оглянулась, заметив, как Яну провожают взглядами какие-то парни. Она всегда была такой — хотела быть в центре внимания, и добилась этого.

— Кто это? — задумчиво спросила у Алены Алсу, когда мы чуть-чуть отошли.

— Знакомая девочка, — отозвалась подруга.

— Это таких принято называть чиками? — хихикнула Алсу.

— Это „Мисс города“, Вербицкая, — отозвалась Алена, которая тоже участвовала в прошлом году в этом конкурсе. Как я уже говорила, победительницей она не стала, хотя имела на это все шансы. Алена просто не имела богатого папу, как Яночка, и его связей тоже не имела, пробивалась, как могла, сама. Подруга не говорила всего, но, кажется, во время конкурса они не очень поладили.

Мы обе: и я, и Алена не были в восторге от Яны Вербицкой, однако я ненавидела ее куда сильнее и дольше, чем моя подруга. Если они были соперницами в мире моды, то я ненавидела длинноволосую куклу с глазами совершенно по другой причине.

— А, это она тебя обошла на конкурсе? — спросила прямая, как палка, Ранджи. — Она хуже тебя. Все знают, что хуже. Наверняк взяла золото, то есть, первое место, — поправилась она, — потому что дочурка богатых папы и мамы.

Ранджи, да ты опять попала в точку! Еще каких богатых мамы и папы.

— Ой, да ладно, что было, то прошло, — махнула руками наша подруга. — Пройдёмте уже быстрее, нас мальчишки ждут.

Дан, Женька и Темные Силы, действительно, ждали нас на стоянке, около здоровенного внедорожника Ранджи, похожего на танк. На улице стало еще холоднее, даже замерзшая луна закуталась в лоскутное одеяло из облаков, как ребенок лишь высунув нос. А изо рта валил белый дым, неохотно растворяющийся в темноте ночи.

Даниил был возмущен поведением охраны и ругался, на чем свет стоит, упоминая их родственников и друзей, изредка он переключался на Олега и вопил на него, чтобы тот заткнулся. Женька, выпустивший всю свою агрессию во время драки, и у которого теперь была рассечена бровь, почему-то молчал, прислонившись к холодному боку машины, и не глядел на меня. А вот никогда не унывающий Темные Силы, не смотря ни на что, был весел и, кажется, пел какую-то совершенно дикую песню.

— Эх, трупячечная, эх, мертвячечная, — голосил он на манер какой-то известной русской народной композиции, залихватски хлопая то в ладоши, то по коленям, правда, иногда он промахивался и пытался ударить воздух. — Трупяки мои, мертвяки мои! Поднимайтеся-поднимайтеся! Обувайтеся-надевайтеся! Мы пойдем в село за ту горочку, мы попросим у людей хлеба корочку! — Тут он перешел на резвый рэп. — Хлеба не дадут, на пол упадут, мы их скрутим, есть их будем…

— Заткнись! — опять заорал Даниил, не в силах более этого выдержать. — Хватит выть!

— Мне кажется, я нашел поэта-песенника для нашей группы, — проговорил хмуро Женька, отлепившись от автомобиля. — Эй, Темный, замолкни.

— Девчонки! Он меня достал уже! — заметил нас Даня. — Вы слышите, что он поет?

— Эт, трупячечная, — вновь запел еще громче Олег и замахал шапкой.

— О, Господи, — покачала головой Алена. Я хмыкнула — юмор у нашего остряка, когда тот находился под влиянием алкоголя, был просто ужасный. И вообще не юмор, а какой-то идиотизм.

— Я его ненавижу, — простонал Дан. — Почему он это делает? В него вселился кто-то?

— Ага, дух по имени алкоголь, — отозвалась я, вспомнив, как пару часов назад болтала тут про экзорцизм с дружком уродского Адольфа Енотыча. — Сокращенно — алкаш.

— Давайте изгоним из него алкаша? — радостно предложил Даниил, ежась на морозе — ветер хоть и не было теперь, и снег больше не падал, но похолодало на градусов восемь точно.

— Как? — поинтересовалась я. — Будем вокруг него водить хоровод и монотонно бубнить: „Алкаш, уйди“? Или еще и ритуальные пляски включим? А можно его еще трясти, подвесив за ноги — до тех пор, пока алкаш сам из него не вывалиться.

Все заржали, и даже нахмуренный сейчас Женька улыбнулся. Я поймала его взгляд и тоже улыбнулась в ответ, не совсем понимая, что с ним не так.

— Ты как? — спросила я его, глядя на рассеченную темную широкую бровь, в порядке?

— В порядке, — кивнул парень. — Насть, слушай, я…

Женьку, естественно, перебили.

— Трупяки мои, — вновь затянул наш радостный сверх меры дурачек, одержимый духом алкашом. Темные Силы, когда переборщит с горячительными напитками, сходит с ума. Хорошо хоть не становится агрессивным и злым, бегая за всеми с намерением избить.

— Заткнись, не позорь нас, — прошипела Алсу. Олег, увидев черноволосую девушку, подскочил к ней, схватил за руки и завертел в танце, чем-то напоминающим кривой вальс. Готесса с трудом отцепилась от парня, пытающегося ее поцеловать.

— Не трогай меня, пока пьян, — гневно известила она его.

— Ты моя готическая девочка, моя готическая принцесса, — рассмеялся тот весело. — Иди ко мне, девочка-гот. Споем вместе.

— Больше ты не пьешь никогда, мальчик-пень, — сказала Алсу.

— Мальчик-алкаш, — заметил Дан.

— Все, рассаживаемся, народ, — сняла, наконец, с инвалидной сигнализации своего ненаглядного и тоже чуть-чуть инвалидного белобокого Танка Ранджи и первой села на водительское сидение. Все тут же последовали за ней в холодный салон, привычно разместившись на двух задних рядах, а Дан, конечно же, забрался на переднее кресло с хозяйским невозмутимым видом. Этот парень любит хапать себе все самое лучшее. Наглость — второе счастье, слышали? Это такие, как наш Даниил, придумали.

— Кыш, — тут же прогнала его наш водитель. — Тут именинница будет сидеть.

Женька, около которого я собиралась сесть, недовольно поглядел на девушку, но спорить не стал

— Ну ла-а-адно, пусть посидит сегодня впереди, — протянул друг, вылез из машины, придержал для меня дверцу, захлопнул ее и уселся рядом с Хирургом, которому Ранджи передала аптечку, и парень не без помощи Алены заклеил пластырем рассеченную бровь.

— Не приставай ко мне, — заявил Дан тут же Женьке, а тот только усмехнулся. К тому, что Даниилу нравятся парни, все уже давно привыкли. Люди с творческой жилкой зачастую более благосклонны и терпимы к тем, кто как-то отличается ото всех. Да и было кое-что, из-за чего ребята общались без проблем, но об этом я расскажу как-нибудь в другой раз.

— Все сели? — спросила я, оглядываясь назад. Оказалось, что не все — Темные Силы не полез в тачку, а все еще продолжал петь на радость только что вышедшей из клуба толпе людей, которые тут же оценили силу невнятной, но крайне эмоциональной песни про трупячечную. Ранджи и Женька, не растерявшись, вылезли из машины и вдвоем запихали-таки нашего недоумка в салон, на третий ряд. Наверное, так легко у них это не получилось бы — несмотря на довольно субтильное телосложение Темные Силы силен, как медведь, однако в салоне сидела Алсу, и она стала своеобразной приманкой для этого шебутного парня. Обняв ее и прошептав что-то ласковое, Темные Силы на время успокоился.

— Когда-нибудь он все-таки попадет на YouTube, — сказала Ранджи, аккуратно и неспешно выруливая со стоянки. Ее леворукая машинка-танк была мощной, хотя достаточно старой — или девяносто пятого года выпуска, или девяносто шестого. То ли по этой, то ли по какой-то другой причине могучее авто иногда выкидывало странные коленца — то неожиданно глохло посредине пробки, то останавливалось под носом у экипажа ДПС, то и вовсе не желало заводиться. Видимо, такой Лэнд Крузер мог быть только у флегматичной Ранджи, наделенной терпением ангела. Или снайпера, что более верно.

— И поделом ему, — отозвалась Алсу, поглаживая своего парня по предплечью. Несмотря на всю дурость, она все же любила свои Темные Силы. Он, словно почувствовав сквозь сон ее руку, еще плотнее прижал девушку к себе.

— Я хочу на вашу свадьбу, — умилился Дан. — Мои няшечки. На вашу прекрасную готичную свадьбу! Я уже представляю ее. Стены задрапированы черным бархатом. На столах — черные скатерти. Цветы — тоже черные. Все гости в черных пышных одеждах аля барокко, с выбритыми лбами, высокими прическами и тоннами украшений, а жених и невеста — в алых одеяниях. И вместо колец они обмениваются капсулами с кровью на цепочечках.

— Ты что несешь? — поежилась довольно бледная Алена, которая сидела неподвижно, с закрытыми глазами.

— Я боюсь приставить, кто будет их женить. Оззи Осборн? — предположила я, подумав, а кто же, интересно, из нашей небольшой компании первым женится или выйдет замуж. Первой мне быть почему-то не хотелось. Но и последней — тоже.

— Эй, устроители свадеб, куда едем? Тусоваться или по домам? — окликнула нас Ранджи, откинув со лба прямую длинную челку и поворачивая направо и пролетая мимо высоких домов с темными окнами. Ездить с ней я никогда не боялась — она всегда вела свой танк плавно и аккуратно, не пугливо, опасаясь, что сейчас машину кто-нибудь да порежет, а вполне уверенно. Идеальный водитель.

— Давайте покатаемся по ночному городу? — предложил Даня, вечный оптимист, которому, видимо, еще не хватило приключений. Все согласились, кроме Олега, естественно, — он продолжал сладенько спать и тихонько сопеть.

— И куда едем? — спросила водитель.

— Можно на остров, — предложила Алсу. — У меня там недавно фотосет был…

— Готический? — тут же влез Дан. Мне сразу вспомнились недавно выложенные подругой фотки в ВКонтакте, где она, бледная, черноволосая и красноокая, словно надменный прекрасный вампир, была запечатлена в длинном темном платье с пышной юбкой и корсетом на фоне старинных развалин и печальных деревьев, над которыми хмурилось темное некрасивое небо.

— Готический, — подтвердила девушка. — Не перебивай меня. Так вот, мы были на Монастырском острове до самого позднего вечера. А вечером с него открывается неплохой вид на город. Много огней отражается в воде, и это неплохо смотрится. Даже как будто бы и не наш город.

Я тут же вспомнила сегодняшнего пикапера и его огни города, и мне стало смешно. А потом вспомнила, что пережила из-за его крысеныша-дружка и снова помрачнела. Ну, попадись ты мне, мастер делать подножки и кидать людей на деньги, я тебе так отомщу, мало не покажется.

— Значит, едем на Монастырский остров? — спросила Алсу. — Все согласны?

— Все! — подтвердил разномастный хор голосов.

— Окей, едем на остров, — согласилась Ранджи и развернула Танк.

— Ален, — вдруг вспомнилось мне, что подруга кивала девочкоэльфу, с которая пыталась увести из нашей комнаты Ярослава.

— Что? — спросила та слабым голосом — видимо, немного перепила.

— А эта девчонка, с которой тот придурок был, ты ее знаешь?

— Какой придурок? — не поняла она.

— Ну, из-за которого все началось, — поморщилась я. — Который ворвался к нам….

— А, тот красавчик, — Алена потянулась, как кошка. Голос у нее стал мечтательным. Я забеспокоилась. Чего это с ней?

— А, да-а-а, — протянул и Дан, — он очень и очень ничего. Естественная красота, интересный типаж. Он везунчик. Его бы в модели, да? — посмотрел он на Алену, сидящую позади. Она, как и Даниил, неплохо ориентировалась в индустрии моды, а потому толк в ней знала.

— Да, — тут же согласилась подруга. — Яркий мальчик. Фактурный. Фигура и рост очень хорошие. И личико, конечно, тоже. Шрамик на скуле только придает шарма.

И когда она так успела этого негодяя с гитлеровскими замашками рассмотреть?

— Ребят, я в шоке от вас, — выдохнула я.

— В шоке? — дружно удивились Даня и Алена.

— Он испортил… немного испортил мой День рождения, и из-за него мы досрочно покинули клуб. Давайте не будем обсуждать плюсы этого козла? — попросила я, пытаясь скрыть раздражение, чтобы не сорваться на невинных людях. — Я вообще не о нем спрашивала.

— О чем? — улыбнулась примирительно Алена. Иногда я думаю, что если бы у меня был такой гибкий и неконфликтный характер, моя жизнь была бы совершенно другой.

— Та девочка, которая была с ним — высокая и худенькая, вы с ней знакомы?

— А, да. Она тоже модель и тоже работает в рекламе. Мы однажды пересекались на съемке, — кивнула Алена. — Я так удивилась, когда ее встретила. Кстати, — она вдруг усмехнулась, — теперь я знаю, как познакомиться с тем красавчиком.

— Через нее? — догадался тут же Дан, считающий себя мастером отношений и флирта, и похвалил Алену. Я только головой покачала. По-моему сугубо личному мнению, общение с этим придурком и гроша ломанного не стоит. Я даже хотела озвучить это свое мнение, но этому не суждено было произойти. Машин в этот поздний час на дороге было удивительно мало, не так как днем, когда куда ни глянь, всюду пробка, однако все-таки нашелся какой-то умник, который нас подрезал. Ранджи резко затормозила, и Танк здорово тряхнуло — мы чуть ли не подпрыгнули. Даже Темные Силы едва не проснулся.

— Что за фигня? — гаркнула Ранджи. Женька тоже выругался. А я присвистнула — и было от чего. Нас подрезала смутно знакомая мне белоснежная машина со знаменитым знаком БМВ на гордом вздернутом капоте, которая ехала теперь по соседней полосе, сигналя нам, как будто бы там заклинило клаксон. Так как все окна дорогого автомобиля, кроме передних, были тонированы, я разглядела лишь двух человек, сидящих впереди — спасибо ярким фонарям, расположенным вдоль дороги. К моему искреннему удивлению и новой порции злости, водителем „бэхи“ был небезызвестный мне пикапер Шейк, а рядом с ним сидел тот самый друг, который подрался с Женькой — тот сразу же напрягся.

— Смотри, куда едешь! — выкрикнула, высунувшись из окна, Ранджи, которая, как и все нормальные водители, чувствовала за своих пассажиров ответственность. Поскольку ее авто было „леворуким“, а в белом „БМВ“ руль располагался справа, они с Николаем отлично друг друга видели и слышали — он, кстати, тоже высунулся из своего окна, хищно улыбаясь и стал махать нам так, как будто был хвостом обрадованной собаки.

— О, не злись, крошка, — было ей громогласным ответом от весельчака Шейка, беспечно держащего руль одной рукой. Волосы его развивались на ветру, хотя скорость наших машин, ехавших бок о бок, была небольшой. Вот глупый — холодно же. И хватило же у него ума назвать нашу Ранджи крошкой. — А ты хорошо приручила своего зверя? А?

— Не хуже, чем ты своего, — отозвалась девушка, пытаясь оторваться от назойливых спутников, но этого у нее не вышло — как только она увеличила скорость, Шейк тоже нажал на педаль газа. — Давай, до свидания!

— Я уеду, если только ты дашь мне номер своего телефона!

— Мой номер у меня на бите записан, — отозвалась серьезно Ранджи. — Сейчас вытащу, посмотрю, скажу!

Между прочим, у нее в багажнике, правда, бита лежит. Мы сами ей ее дарили прикола ради прошлым летом, как раз на ее День рождения. Кстати, вспомнилось мне, а я так и не выяснила, кто презентовал мне резиновую куклу для людей, страдающих повышенным содержанием уровня страсти в крови. И-за всей этой суматохи я про это совершенно забыла. Может быть Олежка все же побаловался?

— Ого, да ты сурова, детка! — прокричал Шейк. Сообщение про биту его, видимо, восхитило. — Давай наперегонки!

— Почему неуверенные в себе люди все время пытаются что-то доказать другим? — пробормотала с заднего сидения Алсу, и я тут же с ней согласилась.

— Не вздумай! — запротестовала я, ежась от ветра, свобод гуляющего теперь по салону из-за открытого окна.

— Останови тачку, я сейчас с ними разберусь! — вновь завелся Женька, с ненавистью глядя на мчащуюся рядом „БМВ“, чьи бока сверкали под уличным электрическим светом, как бриллианты.

— Не-а. Я сейчас ему покажу всю свою мощь, — усмехнулась Ранджи, чуть сильнее сжимая руль своего танка.

— Гонка? — задорно проорал Шейк, вырываясь чуть вперёд, подначивая ем самым нашу подругу, чьи широкие ладони твердо лежали на руле.

Темноволосая девушка лишь усмехнулась, высовывая из окна кисть руки, большой и указательный пальцы которой были сомкнуты, показывая всем известный знак „окей“. Азарт взял вверх над благоразумием Ранджи, и она увеличила скорость, фактически нарушая правила — Танк на удивление резво тащился куда быстрее, чем разрешенные 60 километров в час. Наша водитель гнала так быстро, словно была на трассе за городом. „БМВ“, естественно, не отставал. Мало того, его наглый водитель что-то постоянно орал, явно подстегивая нас, махал свободной рукой, слал противные поцелуйчики и улыбался, как чокнутый. Ранджи на все это внимания обращала мало, больше внимания обращая на дорогу, чем на шута-пикапера, однако я прямо-таки чувствовала ее желание выиграть. А желание выиграть — это естественная потребность любого спортсмена. Я даже говорить ничего не стала, лишь смотрела в окно на машину соперников и что-то изредка кричала, как, впрочем, почти все, кто находился во внедорожнике. Дан так вообще высунулся из окна и что-то вопил соперникам, изредка обращаясь к Ранджи с забавной фразой:

— Подруга, если я тебя достал, давай ближе к столбам!

Гонка продолжалась по ночному городу почти минуту, а потом, за несколько секунд до поворота, стекло на заднем сидении опустилось, и миру явилась блоха по имени Ярослав. Он высунулся из машины с довольной миной, помахал нам, несколько раз ткнул большой палец вниз, явно демонстрируя свое презрительное отношение к нам, а после унизительно расхохотался с уморительной миной. Мне хотелось придушить его.

- Закройся, №Запрещено цензурой№! — прокричал Женя в свое открытое окно, яростно сверкая глазами. — Ранджи, гони! Сделай его!

— Не вопрос, — сдержанно отозвалась наша общая подруга.

— Неудачники! — прокричал Ярослав громко, ядовито и вместе с тем счастливо, а после его утянули внутрь машины друзья, и окошко закрылось.

„БМВ“ неожиданно стал снижать скорость и вдруг затормозил у обочины, включив аварийные огни. Мы, подумав, что что-то произошло с этой шикарной машинкой, дружно расхохотались, празднуя победу, — сломалась она, что ли? Однако смеялись мы рано. Очень. Ранджи на все такой же большой для города скоростью повернула направо и почти тут же была остановлена удобно притаившимся за поворотом сотрудниками дорожно-постовой службы. Сбросить скорость она просто-напросто не успела, совершенно не ожидая, что встретит полицейских.

Как только мы увидели сотрудников органов правопорядка, наш смех резко смолк, словно его и не было. Я стиснула зубы, Женька и Дан дружно употребили идентичное нецензурное выражение, и только Алсу с философским видом сказала:

— Жизнь только что проиллюстрировала нам свои черные и белые полосы и их резкие переходы из одной в другую.

— Точно, — вдруг неведомым образом проснулся Темные силы. — Моя темная зая, что происходит?

— Ничего. Спи дальше. — Алсу погладила любимого по удлиненным черным, как ночь, волосам.

— Не хочу, — заартачился парень. Его девушка картинно вздохнула.

— Да уж, — проговорила я голосом, срывающимся от злости и обиды. — И что теперь, штраф?

Водитель кивнула и открыла окно, к которому склонился торчащий на ночном морозе сотрудник правоохранительных органов с суровым круглым лицом, украшенным мужественными усами.

— Доброй ночи, капитан Пилимонкин, — сказал он Ранджи таким официальным тоном, как будто бы находился в зале заседания Совбеза ООН, где решали важный вопрос, связанный с применением и испытанием ядерного оружия. — Предъявите ваши права документы на машину, пожалуйста.

Его „пожалуйста“ звучало как „быстро“.

— Пилимонкин, — неожиданно заржал проснувшийся Олег на своем третьем ряду. — Вот ржака! Пилимонкин!

Алсу попыталась закрыть ему рот рукой, но у нее ничего не получалось, и она, не долго думая, закрыла рот парня поцелуем. Темные силы заткнулся, обняв девушку. Наверное, ее темная помада останется теперь на его лице.

— Что там у вас? — сдвинул брови мужчина в форме, услышав неясный шум, возню и хихиканье.

— Дураки там, — как можно бодрее сказала Ранджи, протягивая документы. — Друзей из клуба везу.

— Я чувствую, — потянул большим, покрасневшим на легком морозе носом Пилимонкин, забирая водительские права и техпаспорт. Он явно учуял алкоголь. Ну, его бы, наверное, не учуял только страдающий диким насморком. — Страховка есть?

— Есть, вот, — протянула ему еще один документ наша подруга. Полицейский долго и нудно копался в ее документах, когда как Темные силы сзади все еще ржал из-за забавной фамилии капитана, правда, Алсу удавалось его сдерживать.

— Хорошо, — наконец, справился капитан с документами. — Вы почему нарушаете? — вдруг спросил он тоном заботливого, но крайне грозного папочки. — Вам всего, — тут он сверился с документами, — двадцать один год, а вы гоняете так, словно у вас водительский стаж такой. Двадцатилетний.

Ранджи подняла на него темно-карие глаза, обрамленные не слишком длинными, но очень густыми ресницами, убрав с них челку.

— Так вышло, — была краткой она.

— Сегодня у вас штраф, завтра двойную сплошную пересечёте, послезавтра на встречку вылетите, а через неделю что? ДТП? — не мог успокоиться полицейский.

— Может, мы лучше пойдем протокол оформлять к вам в машину? — устало вдохнула водитель танка. Ранджи терпеть не могла оправдываться.

— Пойдем, естественно, — сказал как о чем-то совершенно естественном полицейский. — Еще, наверное, и употребляли?

Его нос вновь зашевелился, вдыхая воздух, как будто бы по нему пытался понять, пьяна ли водитель или нет.

— Не употребляла, — уверенно отозвалась девушка, расстегивая ремень и выходя из внедорожника.

— Ну, мы сейчас это на всякий случай и проверим, — пообещал мужчина, оглядев всю нашу притихшую компанию новым подозрительным взглядом.

— Пи-пи-пилимонкин, — раздался вдруг высокий голос Темных Сил. — Вашу Машу, вот это прикол!

— Чего? — резко развернулся к нам усатый мужчина, уже собравшийся топать следом за Ранджи, уверенно идущей к машине ДПС, в которой сидел его коллега.

— Я так сына назову — Пилимон! — никак не мог угомониться наш штатный идиот, который, как оказалось, в шутку скрутил Алсу, закрыв ей рот — ему казалось, что это такая игра. И серьезность ситуации друг не понимал. — Слышь, зай, если у нас это… сын будет, нареку Пи-ли-мо-ном!

— Мне кажется, или… — медленно произнес мужчина, но не договорил. Мимо нас неспешно проехала белая „БМВ“, в которой в меру громко играла электронная, смутно знакомая музыка начала двухтысячных с каким-то странным женским неразборчивым голосом, что крайне не подходило такой классной немецкой тачиле. В такой „бэхе“ нужно слушать какой-нибудь модный драм-энд-басс или крутой четкий американский рэп на крайняк. Окна машины были полуоткрыты, и на нас с любопытством и лукавством уставились четверо парней, в том числе водитель Николай и распроклятый Адольф Енотыч. Лица у них были довольные, а у последнего счастье просто-таки сияло в наглых глазах, и ехидная лыба была на пол-лица.

Скотина!

У меня от злости потемнело в глазах, а мышцы в руках напряглись — подставили нас, сволочи! Знали, что тут менты стоят и решили поиграть, а мы попались. Второй раз нас на деньги раскрутили! Сначала подножка и разлитое вино, теперь штраф из-за превышения скорости! Ну, ничего, мальчик с комплексом прекрасного принца, я однажды отомщу тебе.

Внезапно в электронной песне появились вполне разборчивые и очень уж знакомые чуть ли не с детства слова: „Лох — это судьба“, произнесенные мужским веселым голосом бывшего ви-джея МТВ Василием Стрельниковым. Когда-то давно, когда у нас еще не было Интернета, да и мобильников почти ни у кого не имелось, мы чуть ли не поголовно смотрели главный, как считали, музыкальный канал, на котором шли крутые передачи и постоянно крутились классные клипы. А стебную песню „Лох — это судьба“ просто обжали. Давненько я ее не слышала и даже не думала, что услышу ее вновь в такой вот поганой ситуации!

— Чер-р-рт, уроды, — прошипел Женька, глядя на „БМВ“, из которой торчали веселые рожи. Я была с ним совершенно согласна. Если бы у меня существовал черный блокнот, куда бы я записывала всех врагов, дабы поочередно уничтожить и извести, на данный момент мальчик-енот стоял бы там на почетном третьем-четвертом месте.

„Улыбайтесь, это всех раздражает“, — раздалось в песне вдруг завершающей нотой, когда машина немножко отдалилась от нас. Высунувшийся из окна Ярослав, следуя этим золотым словам, поднял руку в знаке приветствия, как президент на параде, и, махая, с радостной улыбкой уехал в ночную даль.

— Почему вы их не останавливаете? — возмутился Даня, который, не будь дураком, тоже все отлично понял.

— А они не нарушают ничего, — спокойно ответил капитан Пилимонкин. — Едут себе и едут на допущенной скорости.

— У них музыка громкая!

— Это не нарушение правил дорожно-транспортной безопасности, — был непреклонен представитель органов правопорядка.

— Музыка отвлекает водителя! — не мог прийти в себя от возмущения Даниил. — У него реакция замедляется! А если он…

— Зато у вашего водителя реакция была отменной, — рявкнул обозленный капитан, которому не нравилось, что с ним пререкаются. — С такой скоростью гнать по дороге!

— Пилимонки-и-и-ин, — как приведение, завыл Темные Силы. Мужчина, только что вновь развернувшийся, чтобы идти к Ранджи, вновь был вынужден повернуться в нашу сторону. Казалось, даже его густые усы нахмурились.

— Мне показалось, или…? — начал, было, он, но тут вмешалась я, понимая, что нас нетрезвый дружок сильно разозлил инспектора ДПС. — Я сейчас вашему шутнику такой штраф оформлю, кредит придется брать, чтобы расплатиться.

— Капитан, простите, у нас в салоне дурачок, — сказала я быстрым тоном, придвинувшись к открытому окну со стороны водителя, понимая, что надо как-то выпутываться из ситуации. Еще одного штрафа я не выдержу!! Нет, я не скажу, что деньги для меня — это главное, но, блин, я сейчас не миллионер, чтобы кидаться ими направо и налево, да и мои друзья — тоже. За последние годы я весьма недурственно научилась ценить деньги. Наверное, мои родственники очень удивились бы, узнав это, и, наверное, кто-то из них даже похвалил бы меня.

— Что? Дурачок? — уставился на меня весьма странно господин Пилимонкин. Кажется, такое сотрудник ДПС услышать явно не ожидал.

— Ну, понимаете, он… того, — медленно покрутила я указательным пальцем около виска, как будто бы наматывала на палец прядь волос.

— Что значит „того“? — с великим подозрением в глазах продолжал прожигать меня строгим взглядом полицейский.

— Он психически неуравновешенный, — нервно произнесла я, облизав губы. — Повторяет то, что услышит, а сам даже имени своего не знает.

— Ну, знаете, как попугай, — с полуслова понял меня Даниил.

— А он не пьяный ли просто? — подозрительно глянул на меня мужчина в форме. — Вы же все с клуба едете. Надрались, небось, как черти.

К сожалению, он был недалек от истины. Но я продолжила сражаться.

— Он не пил. Ему же нельзя, иначе припадок случиться, — самозабвенно врала я, хотя терпеть это дело не могу и по-крупному стараюсь не лгать, хотя, если честно, в моей жизни очень много неправды, из-за которой мне порой до головокружения стыдно перед друзьями, хотя ничего плохого я не делала.

— Припадок? — повторил полицейский. Кажется, он не особенно верил мне, но насторожился.

— Ага, припадок. Но у него сейчас редко бывают припадки. — Я печально вздохнула. — После курса в больнице — специализированной больнице — наш Олег себя лучше чувствует.

— А зачем вы его с собой взяли-то, больного? — строго взглянул на меня капитан Пилимонкин, как будто бы я была опекуншей этого умника, в которого вселился дух алкаш.

— Мы взяли его, потому что водитель — его сестра. Она не могла его дома одного со старой бабушкой оставить, потому что если Олег буянить начнет, она с ним не справиться, — всегда умел надавить на жалость Дан. Женька хмыкнул в кулак. Бабушку Темных Сил мы отлично знали — эта старушка весьма преклонных лет иногда казалась моложе всех нас. Олежка ее уважал и даже побаивался, а потому даже слушался.

— Так он еще и буянит! Вашему парню точно не место в клубе, — покачал головой страж правопорядка, качая головой, не зная, то ли верить нам, то ли нет.

— А чего, он не человек, что ли? — возмутился Даниил, всегда очень чутко относившейся к вопросам справедливости и предвзятости. — Если он не такой, как все, ему что, дома прятаться? Почему если он отличается от других, он автоматически считается кем-то таким, с чьим мнением нельзя считаться?

— Согласно статьи 1 Всеобщей декларации прав человека, принятый Генеральной Ассамблеи ООН резолюцией 217 А десятого декабря 1948 года в Париже, все люди рождаются свободными и равными в своем достоинстве и правах, — процитировала наизусть Алсу, вновь зажимая рот своего мычащего парня рукой. Капитан поднял густые брови, каждая из которых была похожа на ус, но ничего более нам не сказал. То ли Всеобщую декларацию прав человека уважал, то ли в этом был виноват его заждавшийся коллега.

— Андреич, давай быстрее! — заорал ему напарник на наше всеобщее счастье. — Сколько тебя ждать можно?

— Ладно, сидите со своим равным и свободным другом, — проворчал мужчина в форме и, наконец, покинул нас.

— Пилимонкин — дурак, — сказал Темные Силы напоследок и вновь добросовестно вырубился, устроив голову на плече Алсу.

— Засада, — только и смог произнести Дан, а Женька улыбнулся мне и показал большой палец, поднятый кверху — мол, хорошо придумала! Я улыбнулась в ответ, подумав вдруг, что у Евгения чудесные глаза. Захотелось вдруг коснуться его руки, но

Раджи вернулась минут через пятнадцать, вроде бы спокойная и, как и всегда, уверенная, но всем нам было понятно, что настроение у нее подпорчено.

— Так, поехали дальше, — невозмутимо сказала девушка и повезла нас на Монастырский остров. Когда-то давно на этом довольно большом, очень вытянутом острове, через который сейчас проходил самый длинный в городе мост, ведущий на другой берег, находились два старинный монастыря — один на одной стороне длинного острова, второй — на другом. Однако после революции их разрушили, и долгое время, почти неполное столетие, вместо звука колоколов здесь стояла тишина, затаившаяся в печальных развалинах. Десять лет назад один из монастырей восстановили, превратив его в белокаменную церковь, а вот к реконструкции второго еще только готовились. Алсу предлагала ехать именно ближе к безлюдным развалинам, которые находились почти на самом берегу острова — оттуда, по ее словам открывался изумительный вид на город, полыхающий огнями в ночи.

Подруга оказалась совершенно права. Когда мы приехали на остров и по плохой грунтовой дороге, которую Танк с легкостью преодолел, и подкатились к воде, встав под огромным ветвистым деревом, вид нам открылся потрясающий — городские огни в незамерзающей черной воде, кажущейся совершенно спокойной, как в озере, казались вытянутыми красно-желто-белыми стрелами, нацеленными куда-то в неизвестность. Зрелище завораживало. Природа словно дарила нам полотно, раскрашенная светом и огнями, над которым воцарила непривычная для города тишина. Казалось, даже облака на темном небе не двигались, застыли.

Мы всемером, встав стройным рядком около самой кромки неподвижной воды, у берега все же превратившейся в тонкий лед, дружно смотрели на эту красоту, вдыхая морозный воздух, и, кажется, чувствовали себя одинаково хорошо и беспечно. Безмятежно.

Несколько минут мы просто стояли и смотрели вдаль, не чувствуя, как в щеки целует холод, а наши пальцы потихоньку мерзнут. Даже слегка протрезвевший Олег вел себя сдержанно: обняв свою Алсу, он просто глядел вдаль, на высокий берег, на котором располагался город, словно пытался что-то разглядеть и понять. Почему-то лицо его было серьезным и даже не понятно было, что Олег нетрезв. Алсу, положив ему голову на грудь, тоже смотрела в ту сторону, но задумчивый ее взгляд ее был направлен сквозь высокие здания и стену Кремля на берегу.

Дан и Алена, не отрываясь, рассматривали реку, усыпанную огнями города, как мистическими кристаллами-самоцветами. На лице у Алены блуждала полуулыбка — видимо, на какое-то время, пленившись ночным пейзажем, подруга позабыла о том, что ей нехорошо от выпитого. Она глядела на воду так, словно вела с ней какой-то свой внутренний монолог.

Дан тоже едва заметно улыбался и пытался снять противоположный берег и часть реки на камеру телефона — наверняка хочет выложить в Инстраграм, у него там достаточно много фотографий. Часть — с девушками-моделями с фотосессий, часть — с ним самим, друзьями и зафиксированными на камеру моментами радости разной степени.

Женька смотрел вверх, на небо, на выглянувшую из редких облаков-шалей луну, которая, казалось, была посыпана морозной пудрой, Звезды стали ярче и с холодным блеском нехотя дарили свой свет тем, кто поднимал на них глаза. Он наслаждался тем, что видел. А может быть, и вдохновлялся — он музыкант, ему это нужно.

Я потерла ладони и, поднеся к губам, подула на кончики пальцев, стараясь немного согреть их своим дыханием. Перчатки остались в машине.

Небо надо мной было такое же неподвижное, как и речная гладь.

Часто говорят, что небо — это свобода, запредельная и бесконечная. Настоящая. Но мне почему-то казалось сейчас, что это небо — огромная клетка с невидимыми прутьями, в которую заключены далекие прекрасные звезды, взирающие на людей так же, как и звери в зоопарке — привычно, с опаской, надеждой, равнодушием. И непонятно, то ли они смотрят на нас, то ли мы на них.

Небо не свобода, и его несвобода вечная. Интересно, а есть ли свобода там, за гранью, за обителью звезд? И свободны ли в таком случае мы, находящиеся тут, на земле, или находимся в двойной клетке?

Ответа я не знала, но мне стало жаль заключенных в невидимую клетку звезды. А вот себя я чувствовала вполне вольготно, так, как будто бы целый мир принадлежит мне.

— Замерзла? — наклонившись, шепнул Женя мне на ухо.

— Есть немного.

— Возьми, — стащил с пальцев он свои кожаные перчатки и протянул мне. Я покачала головой.

— Не вредничай, — поймал мою руку Женька.

— Ладно, давай, но только одну, чтобы поровну было, — согласилась я. Он натянул мне на правую руку большую мне кожаную перчатку, хранившую тепло его пальцев.

— О, обмен перчаточками? — заметил это Даниил и тут же радостно сфотографировал нас двоих на камеру, а после принялся снимать всех по очереди, ослепляя вспышкой.

— Хочу сфотографироваться со всеми по очереди! — на правах именинницы заявила я. — Дан, работай фотографом!

— Уже, моя госпожа, — исхитрился заснять меня друг именно тогда, когда у меня был открыт рот. Фотографии в ночи вышли не очень качественными, зато эмоциональными. Мы смеялись, шутили, дурачились.

Я обнимала Алену и Алсу, развалилась в снегу вместе с Ранджи, ставила на снимке рожки полуживому Олегу, который впал в совершенно сонное состояние, целовала в щеку Даниила, играла в догонялки с Женькой, наслаждаясь простыми прикосновениями. В самом конце, разогревшись и навеселившись, мы попытались сфотографироваться всемером. Дан держал телефон в вытянутой руке и пытался заснять нас так, чтобы было видно всех нас, и, наверное, только с пятой попытки это у него получилось.

— Смотрите, самолет летит! — закричала Ранджи, задрав голову вверх. Самолет летел низко и мигал, как нам показалось, так приветливо, что мы тут же решили поприветствать его и что-то дружно закричали и замахали руками.

Я, вновь мельком оглядывая каждого из друзей, поняла вдруг, что, все-таки, не смотря ни на что, жизнь любит меня, а я — ее, и после с глупой улыбкой смотрела в высокое темное небо, в которое, наверное, можно было упасть.

Наверное, именно так, пусть просто и незамысловато, без фейерверков, необычных блюд и дорогих подарков, должен был закончиться День моего рождения. В тесном кругу близких людей, в ауре праздничного настроения, с улыбкой на лице, от которой уже ныли щеки.

На сердце у меня неожиданно появилась легкость, и если бы я была более чувственной и раскрепощённой в своих эмоциях особой, я бы крепко обняла каждого из своих друзей и сказала бы о том, как они дороги мне и как сильно я люблю их, ценю и уважаю, однако я не сделала этого. Просто наслаждалась моментом. К тому же Женька стоял рядом. Мне вдруг безумно захотелось взять его за руку — ту, которая была без перчатки, и переплести наши пальцы, а еще лучше — прижаться к его груди, но я не стала этого делать. Все, что я позволила себе, так это коснулась его ладони своей, как будто бы нечаянно, очень желая, чтобы парень ответил на мое прикосновение. Может быть, если бы мы простояли чуть подольше, это бы и случилось, но…

Подул ветер. Подул так неожиданно, что я даже на миг забыла, как дышать, а когда вспомнила, то поняла, что пора возвращаться в машину, ожидающую нас позади.

— Мне плохо, — прошептала вдруг стоявшая слева от меня Алена слабым голосом. — Мне совсем плохо стало.

— Что такое? — повернулась я к ней тут же.

— Виски. Мне не надо было так пить, — Алена судорожно глотнула свежий воздух. — Теперь меня тошнить начало, и голова кружится.

— „Вертолетики“, — со знанием дела сказал Дан и осторожно обнял Алену. Та положила голов ему на плечо. Если не знать, что этот парень гей, можно было бы подумать, что они с Аленой — милая парочка. — Пойдем, подруга, доведу до машинки. Посадим тебя у дверочки, если надо будет, откроешь. — Он подмигнул ей.

— Надеюсь, что не надо будет, — замотала головой подруга. Я только сочувственно вздохнула, чувствуя, как новый порыв ледяного ветра забирается под одежду.

— И этого милашку мы тоже посадим у дверочки, — сказала тут же Алсу, имея в виду своего Олега, который на свежем воздухе более-менее пришел в себя. Лицо Темных Сил было бледное, и про несчастного Пилимонкина он больше вообще не вспоминал. А наутро выяснилось, что эпизода с гаишником он не помнит вообще!

— Что, и ему плохо? — брезгливо спросил Дан.

— Ага. А ты думаешь, если он столько выпил, то теперь ему будет всегда хорошо? — нараспев произнесла Алсу. — Всегда хорошо только тем, кто выпил столько, сколько хватило для путешествия в мир иной.

Странно, но как только черноволосая девушка произнесла эти слова, мы вдруг услышали в отдалении вой. Не знаю, как у кого, а у меня мороз пошел по коже — вой был какой-то… человеческий. Тут же вновь резко подул ветер, относя вой в другую сторону. Где-то вдалеке, видимо, на другой стороне острова, мои глаза различили неясные огоньки. Что это еще такое? Бомжи устроили костер? Но зачем им зимой тащиться на холодный остров? Чтобы погреться? Не логично. Тут холоднее, чем в самом городе. Или это фары машины? Вроде бы тоже нет. Почему-то я подумала, что на острове кто-то прячется, и эта мысль не подарила мне оптимизма. Захотелось кинуться в машину и побыстрее оказаться на другом берегу реки. Там, где есть свет и люди. Ощущение опасности оцарапало мне щеки вместе с ветром.

— Это еще что? — поднял и без того высокую бровь Даниил. — Жуткий вой. Ветер, что ли?

— Нет. Мне кажется, собака, — произнесла Ранджи.

— Может быть, — согласился Женька, прищурившись, глядя на огоньки. — А вон те огоньки — это тоже собака?

— Местные собаки Баскервилей, — хмыкнула Алсу.

— Парни с общаги говорили, что были тут пару раз ночью, проезжали мимо по дороге и тоже видели какие-то огни и слышали странные звуки, — негромко произнес Женька. — А в последний раз они видели тут очень странных личностей в капюшонах.

Его слова казались зловещими, и всем одновременно как-то стало не по себе. Мне лично сразу же представился фильм ужасов, где подростки ночью едут неведомо куда и попадают в самые большие неприятности своей жизни. Зачастую — сааме последние. Мороз второй раз прошелся по моей коже. И, видимо, не у меня одной.

— Так, детки, быстро грузимся, — велела Ранджи, — я не хочу, чтобы это воющее нечто прибежало к нам, тряся своими огоньками. И не хочу лицезреть личностей в капюшонах.

Мы очень быстро и дружненько загрузились в машинку. Я вновь уселась на переднее сидение, Дан и Женька оказались сзади, а на втором ряду устроились у окошек страдающие Алена и Темные Силы, оба одинаково бледные. Между ними сидела Алсу, спрашивающая о самочувствии то у одного, то у второй. Оно, судя по их ответам, стремительно ухудшалось.

— Ну, в путь, — оптимистично произнесла Ранджи, заведя мотор. Кажется, мы все затаили дыхание, боясь, что Танк опять начнет капризничать и не заведется. Однако машинка бодро покатилась вперед, заставив всех облегченно вздохнуть. Особенно приободрился Даниил и, решив, что мы уже почти вырвались с Монастырского острова на берег, стал рассказывать недавно просмотренную передачу про каких-то жутких преступников.

Однако друг рано радовался.

Выезжали с острова мы эпично — он словно не хотел нас отпускать. Сначала у внедорожника внезапно погас один глаз, то есть что-то произошло с его правой фарой, и она потухла. Ранджи ехала едва ли не наобум, правда, не нервничала, а всего лишь один раз проронила:

— Я с одной фарой ни хрена не вижу, — а после внимательно уставилась вперед, не отвлекаясь на наши нервный смех и разговоры.

Спустя минуту она вдруг кинула взгляд на спидометр и сообщила как бы между прочим:

— Ну вот, у нас бензин заканчивается.

— Ты чего это не проследила за бензином? — возмутился Даня со своего третьего ряда. Своим рассказом он больше напугал себя, чем нас.

— Я следила, — оборвала его Ранджи. — Все было норм. Он таинственным образом исчез.

— Ага, его кто-то выпил, пока мы на берегу стояли, — ехидно проронил парень.

— Бензин был, — сказала я удивленно. — Я видела, когда мы на остров подъезжали, стрелка не на нуле стояла.

— Может, у тебя бензобак подтекает? — предположил Женька.

— Может, — легко согласилась Ранджи. — Но раньше такого не было.

— Вот мы сейчас на этом острове останемся, — зловещим тоном начал Даниил, — и будут нас потом с собаками искать. Тут часто люди пропадают.

— Ой, не каркай, — поморщилась Алсу, поглаживающая Алену по плечу. Ей становилось хуже с каждой секундой. Бедная подруга. Вообще алкоголь она, как и я, не слишком-то и любит, но сегодня ей как-то не повезло.

— Бензина у нас хватит доехать до ближайшей заправки, не переживай, Даня, — сказала Ранджи, все так же соблюдая спокойствие. Танк, словно услышав слова хозяйки, встал, как вкопанный. На секунду в салоне повисла удивленная тишина. Сердце у меня забилось чуть чаще, чем нужно. Было, от чего беспокоиться — ночью мы застряли на темном подозрительном острове, где людей почти нет. То есть они есть, но на другой стороне длинного острова, через дорогу моста, до которой нам ехать и ехать, а тут кто-то воет, бегает в капюшонах и огоньки, кажется, стали к нам еще ближе. Даже мне стало страшновато. Безмятежность, которую я чувствовала, стоя на самом берегу реки, куда-то пропала. Я кожей ощущала, что друзья испытывают те же чувства, что и я.

— Хватило бензинчику, мда. Ранджи, ты хоть биту сразу достань, — посоветовал умный Даня. — Хоть как-то отбиваться будем.

— По законам фильма, — вставил Женька, — если Ранджи выйдет из тачки, с ней что-нибудь да случиться. Поэтому сиди и пытайся завести машинку.

— Или сам сходи за битой, — посоветовала я другу. Он почему-то отказался.

— Что случилось? — спросил недовольным голосом Темные Силы. — Чего стоим?

— Мы, знаешь ли, без бензина и застряли, — сообщила ему Алсу.

— А где мы? Все еще на Монастырском острове? — завертел парень черноволосой головой.

— Ага, — ответила Алсу. — Как раз мимо развалин проезжаем. Проезжали. Теперь встали.

— Зря мы вообще сюда поехали, — помрачнел Олег, не переставая оглядываться. — Это не самое лучшее место в городе. Тут… уроды всякие.

Этот парень редко кого называл уродами. Значит, и правда, тут кто-то плохой „водится“.

— Мы за городом, — поправила его любимая.

— Неважно, — отмахнулся Темные Силы и со стоном схватился за голову, которая, видимо, заболела еще сильнее.

— Ребят, — нервно спросила я, глядя в боковое зеркало, в котором отражался кусок реки с ее восхитительными огнями, и деревья, гнущиеся под ветром, — а вам не кажется, что огни стали еще ближе?

— У меня есть складной нож с собой, — зачем-то сообщил Темные Силы, и я машинально нащупала в сумочке телефон.

— Кажется, — пригляделся Женька, повернувшись.

В салоне повисла напряженная тишина. Все стали с тревогой оглядываться назад.

И в это время Танк все же разрешил хозяйке себя завести и рванул вперед. Мы, обрадованные, даже и не заметили, как оказались на мосту, освещенному так хорошо, что даже сломанная фара не доставляла Ранджи дискомфорта.

— Мне кажется, или стрелка бензина растет? — удивленно спросила девушка, убирая со лба челку, которую мне очень хотелось подстричь.

— Тебе не кажется, — так же удивленно сказала я, глядя на спидометр. Теперь машинка показывала, что бензин почти в норме, однако на всякий пожарный Ранджи все равно заехала на заправку. Страхи острова моментально развеялись в ярком свете фонарей.

— Так, теперь все по домам? — поинтересовалась девушка за рулем.

— Да, я домой хочу, — подала слабый голос Алена. — Простите, ребята, но мне плохо. Я, действительно, сильно перепила, идиотка. Отвезете?

— Естественно, отвезу, — согласилась Ранджи.

— И этого придурка домой надо, — сказала Алсу, имея в виду Темные Силы. — Только надо, чтобы парни добусковали его до двери. И передали с рук на руки мамочке.

— Поняла, остальные как? — Ранджи посмотрела на пятерых пассажиров, устроившихся сзади

Женька посмотрел на меня, как будто бы хотел что-то сказать, и я мысленно подбодрила его — да, да, скажи, что ты хочешь потусоваться! Вместе со мной! Подай голос, ты же парень, не молчи! Просто дай понять, что ты заинтересован! Ведь ты дал мне свою перчатку! Однако Евгений все же ничего не произнес, и я разочарованно поникла. Поганое настроение стало еще хуже. Ну почему он так себя ведет? Ждет, что я буду прыгать по салону и с радостной улыбкой предлагать, где бы провести время? Я хочу, чтобы он сам проявил инициативу!

— Тогда я всех развожу по домам? — переспросила Ранджи.

— Давай, — решила я, что на сегодня приключений нам хватит.

Доехали мы, конечно, не без них. Наверное, не очень красиво это рассказывать, но все же Темные Силы не выдержал длительной поездки и, Ранджи спешно подъехала к обочине около перекрестка. Дверь внедорожника распахнулась, и наш нетрезвый друг, перебравший алкоголя, которого очень уж тошнило, решил немного удобрить почву. Наверное, смотрелись мы очень эпично, потому что секунду спустя вторая дверь тоже распахнулась — и бедная Алена, понимая, что тоже больше не может, склонилась над асфальтом. Самое забавное, что почти около нас остановилась полицейская машина, спокойно себе ждущая, когда загорится зеленый. Естественно, сотрудники органонов правопорядка большими глазами уставились на наше Танк с двумя открытыми задними дверями, из которых высунулись люди, явно плохо себя чувствующие. Однако, к чести их и к достоинству, делать полицейские ничего не стали — просто смотрели то на Алену, то на Темные Силы, то на нас, сидящих с абсолютно непроницаемыми лицами и не смеющими поднять глаза на полицейских. Рядом остановилась еще одна машина — тоже внедорожник, но „Лексус“, и уже оттуда на нас с интересом смотрели какие-то взрослые дядечки в костюмах. Хорошо, что нас не видели ровесники или кто помладше — явно бы тут же засняли на камеры.

После этого ничего особенного более не происходило — Только Алене было очень неловко, хотя мы успокаивали ее, как могли. А Темным Силам вообще было на все по фиг. В подобные ситуации он попадал не раз.

Меня и Дана Ранджи привезла домой последних, и мы уговорили ее остаться у нас ночевать, а не ехать одной вновь через весь город к себе в свой отдаленный район. Девушка согласилась, и мы вместе делили мой диван, еще часа полтора шепотом из-за заснувшего Даниила разговаривая обо всем на свете, правда, утром подруга уехала довольно рано — ей нужно было попасть на тренировку. Даниил отбыл вместе с Ранджи, она обещала подбросить его до дома первого клиента — по выходным Даня занят более всего и вообще может дома даже и не появляться.

А я счастливо спала допоздна, хотя нечасто могла себе это позволить.

Выспавшись, встала, поделала кое-какие дела, не поленилась покачать пресс, приготовила еду — Дан придет вечером и будет наверняка жутко голодным, а мне приготовить хотя бы раз в неделю совсем не влом, тем более, если есть время, а после стала собираться на встречу с крестной. Она звонила мне накануне, поздравив с Днем рождения, и сказала свои обычным бескомпромиссным тоном, что хочет встретиться со мной в воскресенье, чтобы поговорить и поздравить.

С Матильдой мы всегда встречались в одном и том же кафе — в том самом, расположенном на пятнадцатом этаже бизнес-центра, из которого открывался удивительно красивый вид на весь город. Несколько раз я была у нее дома, но мы никогда вместе не гуляли и не ходили по магазинам, и ко мне домой она не приезжала, хотя сама настоятельно рекомендовала (считай, заставила) съехать из общежития, любезно предоставленного мне университетом, в съемную квартиру, которую я сейчас делила с Даниилом.

Матильда, правда, была не в восторге от того, с кем вместе я снимаю квартиру — она вообще хотела, чтобы я жила одна и давала мне достаточное количество денег на это, но я, как могла, объяснила ей, что жить вместе удобнее и дешевле, и она лишь пожала плечами, сказав: „Как знаешь“, и больше к этому вопросу не возвращалась.

Матильда, как и обещала два года назад, честно рассказывала мне про маму в моменты наших редких встреч — она была очень занята, и встречались мы не чаще, чем раз в месяц, а то и реже.

Она принесла фотографии с мамой, которой было лет двадцать или двадцать два — как мне сейчас, и я долго рассматривала старые тусклые снимки с молодой красивой девушкой, совершенно непохожей на меня. Темные волнистые волосы сумасшедшего объема, карие смеющиеся глаза, иронично вздернутые брови, родинка над губой, женственная фигура с красивыми изгибами. Несколько фотографий я, с позволения крестной, забрала себе и храню их теперь, как зеницу ока. И если честно, изредка разговариваю с мамой — как будто бы она меня слышит. Когда я была маленькой, няня часто говорила мне, что мама стала ангелом, звездой на небе. Няня, конечно, была тем еще баяном, явно начитавшись сказок Андерсена, но я ей всецело верила, и когда мы выходили гулять на улицу вечерами, все время задирала голову вверх и смотрела на темное небо в поисках маминой звезды, чем умиляла старенькую няню. На небо я смотреть перестала после того, как отец однажды увидел нас во дворе и сказал строго: „Хватит заниматься глупостями. Вы бы лучше ее алфавиту учили, а не глупостям. Девочка, на небе — звезды. Звезды — это небесные тела. Твоей мамы там нет“. Тон у него был при этом зловещий, и я тогда, помнится, очень испугалась… Няня полвечера успокаивала меня. Об этом я, конечно, никому не рассказывал, и крестной — тоже, но она и без подобных рассказов знала мое отношение к отцу. Она не говорила про него ничего плохого, просто сказала, что не хочет, чтобы он узнал о наших встречах. Мне почему-то тоже не хотелось этого. Хотя, наверное, даже если бы он и узнал, ничего бы страшного не произошло. Думаю, он вычеркнул меня из их жизни, как сон, но не как страшный, а как абсолютно бесполезный, черно-белый, неяркий, но с дурацким сюжетом.

С Матильдой мы пообщались минут тридцать, не более — у нее были какие-то важные дела, и вместе с губернатором она должна была срочно вылетать в какой-то отдаленный от города район, она передала мне подарок — как всегда, деньги в простом белом конверте, которым, если честно, я очень обрадовалась — после вчерашнего у меня их почти не осталось, да и хотелось оплатить часть штрафа Ранджи. Поспрашивав, как мое самочувствие, дела и успехи в университете, Матильда вдруг сказала:

— Ах, да, девочка. Нам нужно кое-что обговорить. У меня к тебе есть, — она задумалась, подбирая слова, — пожелание, — наконец, вымолвила крестная.

— Какое же? — удивилась я.

— Я хочу, чтобы твое образование было полным.

— Полным? — удивленно спросила я крестную.

— Полным. Ты учишься на пятом курсе, и, когда закончишь его, получишь диплом специалиста, так? — спросила она.

— Так, — подтвердила я, не совсем ее понимая, но на всякий случай добавила. — Красный диплом.

— Знаю. Но я хочу, чтобы ты была не просто специалистом, а кандидатом наук, — сказала Матильда и внимательно глянула на меня. — Ты думаешь, что не сможешь сдать экзамены в аспирантуру?

— Да я вообще никогда не думала о том, чтобы учиться дальше, — честно сказала ей я. — Я хотела просто пойти работать и все.

— Ты будешь учиться и работать. И я, естественно, буду помогать тебе. Думаю, Ирина была бы в восторге, если бы знала, что ты не просто закончила университет, а стала кандидатом наук. Уважаемым человеком. — Слово „уважаемым“ крестная подчеркнула.

Она никогда не использовала имя мамы, чтобы манипулировать мною. Она вообще никогда не манипулировала мною, и тогда мне показалось, что Матильда действительно желает мне лучшего. Я, если честно, была в некоторой растерянности, и ничего внятного сказать крестной не могла.

— Я подумаю, — сказала я негромко. — Просто я хотела полностью заняться журналистикой, понять, смогу ли я…

— Быть как Инесса Дейберт, я знаю, — оборвала меня крестная. — Знаю-знаю. Она, между прочим, кандидат экономических наук.

Я кивнула — а ведь, действительно, женщина, на которую я пыталась ровняться, тоже закончила аспирантуру и меня это немного вдохновило.

— Я подумаю, Матильда, — сказала я, почему-то вспомнив отца. Он-то кандидатом никаких наук не был. В их семье вообще не было людей науки и искусства. Зато рождались первоклассные бизнесмены и отменные стервы.

Женщина, сегодня облаченная в белый, как снег за окном, деловой костюм, хмыкнула, словно поймав мои мысли.

— Ладно, девочка, мне пора. Иди первой. И не раздумывая, соглашайся. Ты ничего не теряешь. А я буду помогать тебе.

Я кивнула, попрощалась с ней, еще раз поблагодарив за подарок, и направилась привычным маршрутом к лифту. Оглянувшись, я увидела, как Матильда с кем-то разговаривает по телефону и держит в руке тонкую длинную сигарету и поняла вдруг, что многого о ней все же не знаю. Например, при мне она ни разу не курила.

В лифт, большой и зеркальный, с сенсорными кнопочками, отделанный натуральным деревом, я вошла вместе с двумя весьма представительными дядечками в черных костюмах и с дорогими галстуками на плотных шея, на которых в электрическом свете блестели запонки то ли из серебра, то ли из платины. В руках обоих были кожаные портфели — такой портфель наверняка стоил больше, чем весь мой гардероб вместе взятый. Один из мужчин, совершенно седой, и с симпатичным лицом, сохранившим следы былой красоты, рассказывал приятным тембром что-то о приближающемся падении цен на какие-то важнейшие акции, а когда вскользь глянул на меня, стоявшую в сторонке и обеими руками державшую перед собой сумочку, то его брови — в отличие от волос темные, почти черные — чуть удивленно приподнялись. Договорив мудрёную фразу о котировках на акции, седовласый, кивнув в знак извинения своему спутнику, вдруг обратился ко мне:

— Простите, девушка, но вы случайно не Реутова… — Дальше он даже договорить не успел.

— Нет, — перебив мужчину, что мне не свойственно, ответила я куда более резким тоном, чем того требовал элементарный этикет. — Нет. У меня другая фамилия.

Брови мужчины, так хорошо разбирающегося в акциях, вновь поднялись, выражая удивление, и в ту же секунду опустились.

— Тогда прошу прощения, — озадаченно сказал седой. — Не хотел потревожить вас. Вы очень похожи на дочь моего приятеля. — И он вновь повернулся ко второму мужчине, который тоже на меня теперь смотрел — только не удивленно, а, скорее, озадаченно. Так смотрят на только что принесенный горький ристретто, выглядевший в своей чашке демократично просто, когда как заказывал у официанта сладкий гляссе с воздушными взбитыми сливками и мороженым,

— Анатолий Иванович, ты что, — удивленно и негромко сказал второй мужчина в темном деловом костюме, — ты разве не видел дочь Реутова? Как ты умудрился перепутать столь разных девушек? — еще тише спросил он и, кажется, развеселился. Наверное, подумал, что его друган по-тихоньку стареет умом.

— Молчи уж, Валентин Яковлевич, — строго посмотрел на него тот, кто пристал ко мне с таким глупым вопросом. — И не смущай девушку.

Кажется, он хотел вновь обратиться ко мне то ли с вопросом, то ли с очередным извинением, как дверь открылась, и я тут же вышла из лифта, чувствуя, как мне в спину смотрят. Последнее, что я слышала, было то, что Анатолий Иванович заметила, что „вообще-то, у Реутова несколько дочерей“.

Отойдя подальше от лифта, я решила, что в таких местах, где полным полно людей, у которых одна только машина стоит, как у нас вместе все квартиры на лестничной клетке, нужно быть осторожнее.

Из этого огромного здания, гордо возвышающегося над всеми остальными и сверкающего своими холеными прямоугольными боками под декабрьским изумительно теплым солнцем, я вышла с двойственным чувством.

С одной стороны я была рада — рада тому, что вновь встретилась с крестной, которая благородно не забывает про свой долг. Пред свой подругой юности. И ее материальная поддержка меня действительно, выручает. А то, что Матильда рассказывает о маме, является для меня очень ценным — никто больше никогда и ничего не рассказывал мне о ней.

А с другой стороны, из-за встречи с Матильдой я была в смятении — новоиспеченная крестная каким-то образом внесла в мою душу сумбур, затронув самые тайные струны моей души. Почему она хочет, чтобы я была кандидатом наук? Она так пытается помочь мне подвинуться в жизни? Я сама никогда не думала о том, чтобы продолжить образование, но и отказать ей я не могу. Это не просто. И я попытаюсь объяснить, почему.

Она знала мою маму, была ее подругой — не зря ведь та успела сделать ее моей крестной, прежде чем отправиться туда, где никогда не бывает холодно. Она видела ее, общалась с ней, дотрагивалась до нее, слышала ее смех и голос, знала привычки, но почему-то не стала всего рассказывать мне. Матильда была единственным человеком, кто связывал меня с жизнью моей мамы. Единственным человеком из моих родных, кто не говорил о ней плохо, или вернее, вообще говорил о ней, хоть и скупо, но рассказывая кое-что о детстве и юности. Я не могла просто так взять и отказать крестной. Да еще и эти дядьки в лифте.

Я села на одну из лавочек — от обилия эмоций у меня даже слегка закружилась голова, что, впрочем, со мной не редкость. Рот у меня почему-то пересох, и я тут же полезла за пластиковой бутылочкой минеральной воды в сумочку, которую я машинально продолжала сжимать так, словно она была моей веревкой, а я — падающим со скалы вниз, для которого веревка — последняя надежда на выживания. Сделав несколько больших глотков, я написала смс-сообщение выздоровевшей уже Алене, с которой обещала встретиться и прогуляться.

„Я свободна, когда встретимся?“, — печатала я на телефоне. Он у меня был старый — раскладушка яркого синего цвета, кое-где пообтертая, и не раз бывавшая в воде, но выживающая вопреки всему. Экран в уголке был потрескавшимся, удобные кнопки поистерлись, кое-какие даже западали, поэтому приходилось давить на них с силой.

„Ой, Насть, я освобожусь только через час, у меня работа, подождешь?“, — написала мне в ответ подруга.

„Подожду:) Ты крута работать после вчерашнего! Встретимся в „Венеции“, — напечатала, допивая воду, я, имея в виду не город на побережье Адриатического моря, а известный во всем городе торгово-развлекательный комплекс неподалеку от бизнес-центра и Алениной работы — идеальный вариант для нас обеих.

„Заметано)))“, — была в курсе произошедшего подруга.

„Встретимся — и я тебе кое-что расскажу“, — сообщила ей я. Вставив в телефон наушники и включив музыку, встала со скамейки — ноги стали подмерзать. Декабрь, как-никак. Холодный месяц. Как мои светло-серые, без примеси голубого, глаза — это не я так по себя выдумала, это мне так Дан сказал однажды, у него душа поэта ведь, поэтому он всякую чушь и несет.

Слушая музыку — комическую оперу „Кавалер роз“ Рихарда Штрауса, я направила свои стопы к „Венеции“. Друзья часто говорят мне, что я слушаю старомодную и непопулярную музыку, но что поделать, если я люблю оперы? Нет, поп-мьюзик и рэп, и рок я тоже могу послушать, и даже техно, но оперные партии я люблю больше. Наверное, в этом виновата моя няня, которая заботилась обо мне все детство. Она была поклонницей оперы и оперных восхитительных голосов, и я, будучи совсем еще мелкой, постоянно слушала вместе с ней их выступления на музыкальном центре. Может быть, именно из-за няни я закончила музыкальную школу по классу фортепиано, но играю я, правда, весьма и весьма посредственно.

До „Венеции“ — огромного яркого здания с колонами и стеклянной крышей, которая создавала ощущение свободного пространства, простора и даже какой-то воздушности я добралась быстро — минут за десять, и в ожидании Алены, решила походить по многочисленным магазинчикам с вывесками одна краше другой. Пока есть время, можно присмотреть подарки друзьям, подумала я — Новый год меньше, чем через месяц, а обдумывать подарки я любила заранее. Метаться в поисках того, чего бы кому подарить за день или два до праздника я терпеть не могла, и вообще все стремилась сделать вовремя — не потому что была такой правильной, нет, а чтобы сохранить нервы себе и другим. Потому что если я начинаю злиться, характер у меня становится откровенно неприятным, и я превращаюсь в какую-то мегеру, которая не кричит, не хамит и не орет, а спокойным, чуть тихим от внутренней злости голосом говорит гадости и всяческие ехидно-издевательские вещи. После таких приступов злости я чувствую себя виноватой, но поделать с собой ничего не могу.

Я, все так же продолжая слушать оперу, стала ходить из одного отдела в другой, и совершенно случайно наткнулась глазами на огромную высоко висевшую ярко-малиновую вывеску, гласящую о том, что справа от меня находится недавно открытый супермаркет „Волшебство“, где продается „все, что нужно для творчество и даже больше“. Я тут же вспомнила о подарочном сертификате, который торжественно вручили мне вчера друзья, и тут же, не раздумывая, повернула в нужную сторону, чтобы через минуту оказаться там, где, действительно, продавалось все, что нужно для творчества: все, начиная от наборов для скрапбукинга и инструментов для вязания заканчивая всякими штучкам для мыловарения и инвентаря художника.

Если честно, я оторвалась, блуждая по бесконечным рядам с продукцией, и глазея на бесконечные ряды с товарами для творчества, которые хотелось хватать и хватать — я с трудом себя сдерживала.

А потом был сюрпрайз. Грит сюрпрайз. У меня даже от удивления фейерверки в глазах заискрились. Когда я подошла к одной из касс, у которой было целое столпотворение, поняла, что впереди меня стоит ни кто иной, как вчерашний парень с комплексом прекрасного принца по имени Ярослав.

Первой я приметила хорошо знакомую мне удлиненную прическу, чуть небрежную, но невероятно ему идущую, и не тронутую шапкой — наверняка мальчик и в минус 25 щеголяет без нее, гарцуя перед всеми девушками. Одежда, правда, на нем была другая. Тонкая с виду, серо-белая короткая куртка с капюшоном, обрамленным густым светлым мехом, из-под которой выглядывала водолазка, высокие, со шнуровкой ботинки, в которые были заправлены обтягивающие длинные ноги темно-синие, почти черные джинсы. Одет он был по-другому, и выражение его лица „мне все обязаны“ стало другим — более спокойным и человечным. В руке великовозрастная дебилушка держал ярко-красную корзинку с кучей коробочек и коробок, на одной из которых я прочитала: „3D Пазлы“. А еще у него в корзинке валялись кисти и баночки профессиональных красок.

Я за одну секунду подметила все это, испытывая и удивление, и злую затаенную радость, и нарастающее раздражение — почему этот придурок встречается мне уже второй раз за последние сутки? Но хорошо хоть он меня не замечает — стоит, уткнувшись в смартфон белого цвета со всемирно известным логотипом надкусанного фрукта на задней панели.

— Ты без Инета и смс-сообщений, я смотрю, как без рук, Яр, — раздался глубокий, прямо-таки затуманивающий сознание голос, принадлежащий высокому черноволосому представительному парню лет двадцати семи, который стоял радом с дурачком, уткнувшимся в свой планшет, как курица в кормушку с зерном.

— У меня важная переписка, — буркнул тот в ответ, что-то печатая в окошке сообщений сети „ВКонтакте“. Черноволосый посмотрел на него с легкой улыбкой — не высокомерной, а очень даже доброй. Он вообще мне с первого взгляда показался добрым — а именно это качество я более всего ценю в людях.

— Говорят, ты, братик, поссорился с Ваном? С ним переписываешься? — продолжил расспросы брюнет. Он был такой милый, что я на него даже засмотрелась — хорошо, что он стоял ко мне вполоборота, можно было на него любоваться.

— Кто говорит? — волком взглянул на него Ярослав. — Все у нас нормально.

Ван — это вчерашний парень с коротко стриженными волосами и широкими плечами, который так понравился впечатлительному Даниле?

— Хватит собирать сплетни. Кто их разносит? — светло-зеленые, ярко выделяющиеся глаза гневно посмотрели в невозмутимое лицо молодого человека. Их лица находились примерно на одном и том же уровне — роста парни были примерно одинакового, ну, может быть, черноволосый на пару сантиметров повыше. Да и вообще они были похожими: одинаковыого сложения высокие фигуры, чуть удлиненные лица с красивыми скулами, прямые носы с высокой переносицей. Только вот глаза да волосы отличались.

— Мне Женя сказала в студии, — пожал плечами брюнет. Парень явно не злился за тон своего умалишенного младшего братика, в отличие от меня. Я едва заметно покачала головой — был бы у меня такой братик, я бы, когда проводила с ним время, все внимание отдавала только ему. — Она сказала, что вы вчера здорово, — он замолчал на миг, подыскивая подходящее слово, повеселились в клубе.

— О, да, — только и сказал Ярослав так трагично, как будто бы говорил не про День рождения, а про похороны. — Повеселились. Это все та девка, — вдруг сказал он нервно, и я тут же поняла, что говорит он обо мне, не зная, зараза, что я стою у него за спиной.

— Какая девка? — не понял его брат. А я злобно уставилась на идиота, посмевшего меня обвинять.

— Из-за которой все пошло не так. Она поссорила меня с Ваном и Женей.

Я возмутилась. Это он мне вечер испортил, гаденыш! Еще и подставил дважды — с вином и на дороге!

— Нет, ну это же надо было додуматься до такого? — продолжал Адольф Енотыч. Про то, что я его изрисовала, он ни словом не обмолвился. — Кстати, — и тут тон Яра стал другим — более мягким, вопрошающим и очень приятным, даже как будто бы добрым. Вот же он лиса. — Как там Женя? Она… злится? Да?

— Нет, — улыбнулся ему брюнет. — Позвони ей, кстати. Она будет рада. А Ван остынет через пару дней, ты ж знаешь.

— Знаю.

— Так, стой тут, я еще кое-что забыл взять, — спохватился вдруг второй парень.

— Что? — голос гуся был само недовольство.

— Для бабушки, она просила формочки для блинов. Сейчас приду. И завяжи, ради Бога, шнурок, — тихо сообщил, наклонившись в парню его приятель или брат, не знаю, кем уж они друг другу приходились.

— Егор, ты почему сразу не мог взять? Мы же торопимся, — тут же рассердился Ярослав. — Как всегда. Быстрее иди обратно, чтобы нам еще раз не пришлось стоять в очереди.

Я еще больше рассердилась, но этот Егор явно был человеком с добрым сердцем и железным характером, а потому не обратил внимание на слова братика.

— Я быстро. А ты шнурки завяжи, — посоветовал брюнет.

— Черт, тупость, — глянул на собственные ноги Ярослав и выругался. Я тоже глянула — один из шнурков на его крутом ботинке со шнуровкой развязался.

— С тобой вечно, как с маленьким ребенком, — беззлобно фыркнул Егор, поворачиваясь, чтобы выйти из медленно движущейся очереди. Он ушел, протиснувшись мимо меня, а Ярослав, поставив на пол корзинку с покупками, присел на корточки, чтобы завязать коварный шнурок. Волосы тут же, как по команде, упали ему на лицо, и он с раздражением смахнул их, приведя в восторг двух каких-то малолетних девиц, стоявших около соседней кассы, которые, увидев Ярослава, оживились, как фанатки, увидевшие своего ненаглядного идола. Одна из них — честное слово, я не вру! — достала даже свой мобильник — внушительных размеров андроид, и стала снимать Ярослава, который был занят своим шнурком, на камеру. Сделав пару снимков, девицы захихикали и убрали телефон, как будто бы ничего и не фотографировали. Лица у них были довольные-предовольные.

А я в это время замышляла нехорошее дело. И не только замышляла, но и подло осуществляла его. Если честно, я никогда не делала ничего такого плохого, и это было мое первое преступление, моя первая подстава, на которую меня, видимо, искусили злые силы. Потом мне даже было стыдно, не за содеянное, а за собственную глупость, но в этот момент я была настолько зла на этого высокомерного дятла, что хотелось показать ему, где раки зимуют. Отомстить за вчерашнее!

Когда Ярослав присел на корточки, чтобы завязать шнурок высокого ботинка, я, недолго думая, схватила с прилавка, находящегося около кассы, несколько брелков в виде разноцветных косолапых мишек с вытаращенными глазами, и, словно заправский фокусник, быстро, но осторожно опустила их ему в капюшон. Мы вчера платили из-за него — чего только его подстава с гонками стоит! — пусть теперь и он потратиться, оплатит штраф за незаконный вынос вещей из магазина. Ха-ха-ха.

Придурок.

Я огляделась по сторонам. Никто ничего не заметил. Настенька все чисто провернула. Но меня тут же охватили смутные сомнения — зачем я это сделала, блин? А вдруг меня камера засекла? Если Ярославушка сейчас попадется, то начнет качать права и заставит найти запись воровства. А там вполне могу оказаться я. Тогда претензии охраны будут не к нему, а ко мне. Я быстро огляделась, пытаясь найти выход из положения и понять, где находятся камеры, и вдруг увидела, что одна из девушек в форме работницы творческого супермаркета неспешно направляется к свободной кассе, находящейся по соседству от той, в которую стояла я.

Сейчас она ее откроет, пронеслось в моей голове, и я рванула прочь из этой очереди, чтобы именно в тот момент, когда девушка-кассир неспешно сядет на свое место, быть около ее кассы с непроницаемой рожей и протянутой вперед рукой с пластиковой карточкой сертификата. Мне нужно было уйти из этого места до того, как обнаружится, что Ярослав „стащил“ брелки.

— Свобод…, - открыла, было, рот продавец, но тут увидела меня и глаза ее изумленно распахнулись, как будто бы вместо меня, вполне среднестатического покупателя женского пола в этом магазине, перед ней стоял Кощей Бессмертный собственной неприятной персоной.

— Здравствуйте, — кивнула она мне. — Вы так неожиданно оказались за кассой, — она вдруг улыбнулась. — Пожалуйста, давайте ваши покупки. Дисконтная карта есть?

— Нет. У меня подарочный сертификат, — помахала я перед ее лицом пластиковой картой.

— Хорошо. — Она все же не удержалась и громко проговорила. — Пожалуйста, проходите к кассе № 7! Касса № 7 свободна!

Народ услышал это и тут же понабежал к этой самой кассе, образовав самую длинную очередь во всем магазине, слепа веря, что именно через эту кассу их обслужат быстрее, чем через ту, к которой они долго стояли.

Крик продавщицы услышали многие — в том числе и находившийся неподалеку Прекрасный принц Ярослав, который в это время тоже протягивал покупки своему кассиру. Он повернулся в нашу сторону и зеленые его глаза расширились, когда он увидел меня. Естественно, он меня узнал. И естественно, он не был в восторге от нашего случайного столкновения (это он еще не знал о моей подлости, так бы он вообще от злости помер). Наши взгляды переселись, в точке пересечения заискрилась молния, и этот умник весьма артистично показал, что его тошнит в кулак — видимо, из-за меня. Я не растерялась и медленно, с удовольствием несколько раз провела по щеке средним пальцем правой руки, словно бы поглаживая себя, а на деле нервируя этим неприличным жестом его — кроме Ярослава в мою сторону не смотрел и не видел, что я там делаю со своими пальцами.

Мне кажется, он взбесился, рот его раскрылся, словно в усмешке любителя потроллить, брови искривились, взгляд ушел куда-то вправо и вверх, но через секунду гримаса спала, и парня стало донельзя серьезным. Он поднес к своим наглым глазам указательный и средний палец левой руки, сложенных в знаке виктория, но не перпендикулярно полу, а параллельно, и несколько раз повернул кисть приподнятой руки, показывая двумя пальцами то себе в глаза, то мне.

„Я слежу за тобой“, — явно говори мне Ярослав, щурясь с чувством собственного превосходства надо мной.

Потыкав в разные стороны пальца, он подкрепил этот выразительный ряд жестов еще одним — провел ребром ладони по шее. Ну, тут и дураком не надо быть, чтобы понять — он имел в виду, что мне конец.

Теперь я не только злилась, боялась — как бы успеть убежать, но и веселилась. Вот же он клоун! Но мимика хорошая, хвалю, и движения артистичные, все-таки внешние данные у мальчика хорошие. Эффектный парень, жаль, что не принц, а злодей. И не на белом он коне, а на горбу богатеньких родителей. Ясно ведь, что из обеспеченной семьи.

Не отрывая от Ярослава взгляда, я, улыбнувшись, пошмыгала носом, введя в ступор кассиршу и людей, стоявших позади в очереди, а после картинно закрыла двумя пальчиками нос и стала усиленно махать рукой в воздухе, словно отгоняя от себя дурной запах.

„Не воняй. Ты плохо пахнешь, уйди“, — как-то так это выглядело со стороны. Мне было дико весело, хотя, думаю, те, кто видел мое мини представление, думали, что я ку-ку.

Ярослав, на радость мне, рассердился еще больше. Красивое лицо побледнело от гнева и он, не церемонясь, ткнул в меня пальцем, а после несколько раз вдарил кулаком по поднятой распрямленной ладони, да с такой силой, что аж поморщился.

„Ты дождешься!“.

Я схватилась за щеку и покачала головой, как будто бы у меня болит зуб.

„Да-а-а-а, дожду-у-у-усь“. Я даже захихикала. Настроение поднялось до высот самым таинственным образом. Я была уверена, что моя шалость с брелочками в его капюшоне сработает.

— Девушка, — позвала меня, наконец, кассир, которая прекрасно все видела — кажется, эта миниатюра подняла ей настроение, и она улыбалась, — давайте уже свой сертификат.

— А, да, берите, — протянула я его, не отрывая зачарованного взгляда от Ярослава, который в этот момент достал из кошелька — здорового, черного, скорее всего, из натуральной кожи, банковскую карту, и небрежно положил на пластмассовую прозрачную тарелочку с логотипом супермаркета, куда обычно кладут деньги и чеки. К нему подошел старший брат — тот самый черноволосый красавчик и протянул небольшую коробочку — видимо, формочку для блинов, которую пообещал бабушке.

Вышло так, что расплатились мы одновременно и почти нога в ногу, поглядывая друг на друга с необъяснимым злым любопытством, пошли прочь от касс, дабы попасть в общий зал. Однако Ярославу выйти за пределы супермаркета не удалось — сработала система безопасности, установленная неподалеку от кассы, через которую он прошел. Она истошно заорала, и к ничего не понимающему парню с пакетами в руках, откуда ни возьмись приблизились чинные охранники с рацией и заинтересованными лицами. Они попросили обоих парней остановиться. Черноволосый Егор удивленно взглянул на брата.

— Что случилось? — услышала я его громкий обеспокоенный голос.

— Оставьте покупки и пройдите еще раз, — вежливо, но твердо сказала светловолосому принцу охрана. Яр психанул, дернул плечом, но все же подчинился их воле.

— Вы не пожалейте потом, — сказал он зло, выполняя их требования — он-то был уверен, что ничего не крал, и что система безопасности просто затупила. А я была уверена в обратном.

— Разберемся, — сказал миролюбиво один из охранников, мощный мужик, похожий на присмиревшего на время бультерьера.

Сигнализация опять заорала, как будто бы ее пинали.

— Давайте пройдем к нам в кабинет и посмотрим ваши вещи, так положено.

— Яр, да что ты опять сделал? — сдвинул черные брови вразлет, напомнив мне почему-то Финиста — Ясного Сокола, Егор.

— Ничего! — злобно ответил он.

— Давайте, пройдем вместе к нам, — вновь сказал бультерьер. Наверное, он таких воришек по сто раз на дню ловил — оставался удивительно спокойным. А мне было смешно. И ни капли не стыдно.

— Погодь, — произнес его напарник, мужик тоже немаленьких размеров вдруг потянулся к капюшону пижонской куртки Ярослава, который, видимо, ничего не понимал. Он вдруг вытащил из капюшона один из брелок — голубого медведя с офигевшими глазами на пол-лица, который непонятным образом торчал оттуда, выдавая лжеворишку с головой. Я закрыла рот рукой, чтобы не подавиться от смеха.

— Это не мое! Слышите меня, эй? — сердито заговорил зеленоглазый парень. Но его вновь попросили пройти с ними.

— С тобой никуда нормально сходить нельзя, — усталым жестом убрал назад черные волосы Егор.

В это время Ярослав случайно глянул на меня, и я мило заулыбалась, чувствуя себя девочкой-подростком, а не барышней, справившей накануне двадцатидвухлетие. Я пожала плечами и рассмеялась, а он мгновенно все понял. Умный мальчик. Развязно ему подмигнув и сделав при этом вид, что хочу укусить его, я, довольная, направилась вон из магазина. Будет знать, как обижать меня или моих друзей, придурок.

Однако я недооценила его мощь. Ярослав, самая главная умняша на планете, решил побежать за мной. То ли крышу у него переклинило напрочь, то ли злость взяла верх над всеми другими эмоциями и без того плохо работающим разумом, то ли что-то другое, но он решил погнаться за мной, проигнорировав требование охраны пройти с ними и осмотреть вещи. И он, ловко перепрыгнув через кассу, напугав продавца и изумив охрану и собственного брата, стремглав помчался ко мне. Я, не будь дурой, тоже включила ноги, и на скорости побежала прочь, через зону с кафешками и многочисленными столиками.

Яр молча, как робот, мчался за мной, быстро работая длинными конечностями. Охранники, естественно, этого идиота не бросили и погнались за ним — тем более в капюшоне его куртки все еще оставались разноцветные мишки-брелки, глаза которых от удивления, наверное, становились все больше и больше. Егор, ясно дело, бросить младшего брата не мог, и тоже побежал — но так как он предусмотрительно захватил с собой большие пакеты с их покупками, которые двигаться ему изрядно мешали, а потому отставал.

Я, конечно же, лидировала. Гордо, но неуверенно. Хоть я и бегала иногда, когда не лень, вечерами или на выходных, но явно уступала в этом виде спорта принцу, летевшему за мной аки птица. Меня спасало только то, что в зоне с кафешками я быстро маневрировала между столиками и удивленными людьми, а у Ярослава это получалось довольно плохо, не говоря уж об охранниках, которые, конечно, были сильными мужчинами, но, думаю, они лучше тягали штангу и поднимали гири в 50 кг, чем носились по зоне с препятствиями, то есть, по торговому центру.

Я и мой преследователь, а также охрана дружно сохраняли молчание, и шум поднимал только один черноволосый Егор, замыкающий нашу группу бегунов. Наверное, происходящее выглядело забавно. Мы резво мчались вперед, как делегация оленей на водопой, ни слова не говоря, сосредоточив все силы в мышцах ног, а этот брюнет, показавшийся мне добрым, кричал нам вслед:

— Эй, Яр! Остановись! Ярослав! Стой! Не убегай! Этим ты усугубишь свое положение! Ярослав!

Получалось это у Егора громко и даже как-то со вкусом, хорошо поставленным голосом.

Я, видя, что расстояние между мной и Ярославом, сокращается, птичкой взбежала на второй этаж, где продавалась женская одежда, и гусь помчался за мной, когда как наши, вернее, его, преследователи не поняли этого и поскакали дальше, в сторону гипермаркета, расположенного на первом этаже.

Я и дурачок, наконец, оторвались от преследования охраны и его брата, став лидерами гонки. Я изрядно устала и тяжело дышала, понимая, что вот-вот он меня догонит и, наверное, убьет. Сил у меня больше не было, и я остановилась около известного магазинчика с нижним женским бельем, в котором как-то раз была с Аленой. Она, желая порадовать парня, с которым на тот момент общалась, примеряла полупрозрачные красивые пеньюары, а я с видом знатока оценивала их.

Ярослав остановился в метре от меня, как и я, часто дыша, и не сводя с меня гневных зеленых глаз. Прохожие смотрели на нас с недоумением, но мы оба этого не замечали.

— Ты идиотка, — почти прорычал он, наступая на меня и сокращая дистанцию. Наверное, хотел поймать.

— На себя посмотри, — проговорила я, хватая ртом воздух.

— Подставить меня решила? — на миг мне почудилось, что из его глаз били темно-зеленые угрожающие молнии.

— Кто? — округлила я глаза.

— Не строй из себя еще более тупую, чем ты есть, — рявкнул он, еще ближе подходя ко мне.

— О чем ты? — я не собиралась выключать дурочку.

— Да я на тебя в суд подам!

— Ох ты, Господи, — всплеснула я руками, косясь в сторону магазина с бельем. — А президенту не пожалуешься?

— Я полиции пожалуюсь, — сообщил парень, скверно улыбаясь.

— У тебя из капюшона не все вытащили, — сообщила я ему наставительным тоном, чувствуя себя мелкой дурочкой, которая ссориться с дружком в песочнице из-за лопатки. — Зачем ты своровал брелки? Не стыдно?

Он тут же полез одной рукой в капюшон и вытащил еще парочку мишек. Даже не глядя на них, Ярослав с яростью бросил ни в чем неповинные брелки на пол, которые от обиды лишь жалобно звякнули при соприкосновении с ним. Парень приближался все ближе ко мне, норовя схватить, а я медленно пятилась, стараясь подойти поближе к дверям, ведущим в магазин.

— Я тебя спросил, зачем ты это сделала. Если я спрашиваю, отвечай. — Велел мне он. Самодовольный гнус. Ну, надо же, какая самооценка. Я спрашиваю — ты отвечай!

— Ты думай, что несешь, олух, — процедила я сквозь зубы. — Но ответить могу. Неудачник, это тебе расплата за вчерашнее. — С этими словами я неожиданно для него разулыбалась и замахала рукой, глядя за спину парню. — Ребята, я здесь, бейте его! — закричала а. Глупый Ярослав ошарашено оглянулся назад, и мне хватило этого мгновения, чтобы забежать в магазин нижнего женского белья. В прошлый раз, когда мы тут были с Аленой, мы поняли, что у него есть два выхода. Второй находился неподалеку от примерочных, сейчас занятых какими-то дамами — неподалеку от них стояли два серьезных и явно уставших мужчины. И хоть они совершенно не были похожими друг на друга, в глазах их стояла одинаковая мировая грусть. „Ну сколько можно нас мучить, женщины“, — говорили печальные глаза мужчин.

Я молнией проскочила между мужиками, повернула направо и выбежала из магазина, явно удивив своим поведением продавщицу, которая по просьбе одной из клиентов несла ей целую гору кружевных бюстгальтеров довольно-таки впечатляющего размера.

А вот мой преследователь повернуть направо не догадался.

Хоть Ярослав и называл меня тупой, тупой я не была и все-таки обманула его, бедолажку и дурочка. Судя по звукам, доносящимся из магазинчика, глупенький мальчик, явно находящийся в состоянии аффекта, решил проверить, нет ли меня в примерочной, и, кажется, ворвался в ту, в которой находилась какая-то полураздетая женщина. Сначала послышался ее визг, потом какая-то ругань, а после громогласный рев какого-то мужика:

— Ах ты, паскуда! К моей жене вздумал приставать?! Да я тебя сейчас!

Я даже остановилась, прислушавшись к цирку.

— На фиг мне ваша жена сдалась! Я бабушками не интересуюсь, — все еще тяжело дыша, надменно отозвался Ярослав. Я даже на какой-то миг зауважала этого парня — вот же скотина, даже в экстремальной ситуации знает, как нажать на больное.

— Да вы посмотрите на него! — заорала оскорбленная дважды женщина. — Он извращенец!

— Это вы, позвольте узнать, как определили? — ехидно поинтересовался Ярослав.

— Сволочь! — одарила его добрым эпитетом женщина. — Нет, вы посмотрите только на него! Послушайте его возбужденное дыхание! — она решила, что все собравшиеся глухи и продемонстрировала дыхание парня, которое в ее исполнении больше напоминало отдышку бегемота в возрасте.

Кто-то захихикал — подозреваю, это были продавщицы.

— Вы чего, тетя, — явно опешил извращенец Ярослав, который, действительно, после такой пробежки никак не мог восстановить дыхание. Я, впрочем, тоже. — Вы не по адресу. А я, пожалуй, пойду. У меня дела, знаете ли.

Услышав это, я воспаряла с духом и вновь побежала, не останавливаясь и лишь изредка оглядываясь. Меня заждалась Алена. А он пусть сам разбирается. Поделом мальчику.

По второму этажу торгового центра „Венеция“ медленно шла довольно высокая, кажущаяся очень тоненькой, молодая девушка в белоснежной куртке и такого же цвета сапогах до колен на простой плоской подошве. Шарф и шапка у нее тоже были белыми, впрочем, как и колготки, и только торчащая из-под куртки темно-фиолетовая юбка вносила приятный диссонанс в ее милый образ. Распущенные длинные светлые волосы с едва заметной игривой рыжинкой торчали из-под шапки и мягкими волнами по плечам спускались на спину, касаясь неровными кончиками поясницы. Девушка шла осторожно, внимательно оглядывая вывески невидящим взглядом — казалось, она о чем-то крепко задумалась.

Дойдя до магазинчика, в котором продавалось женского нижнее белье, длинноволосая девушка вдруг остановилась как вкопанная, увидев прямо перед собой другую юную, еще младше себя, особу женского пола, — на вид ей было лет пятнадцать-шестнадцать, и одета она была явно не по декабрьской погоде, а лишь в джинсы, голубой топик и кроссовки. Среднего роста, гибкая и длинноногая, с темно-русыми короткими волосами, обрамляющими симпатичное подвижное лицо и необычайно яркими зелеными глазами. Ничего особенного — подросток, как подросток, только в одежде не по сезону. Правда, если бы длинноволосая оказалась вчера в клубе „Горячая сковорода“, около комнат для гостей номер три и четыре, она бы всенепременно узнала эту юную леди.

Девушка беззлобно грозила кулаком в воздухе и разговаривала сама с собой звонким чистым голосом:

— Нет, ну вы посмотрите на этих идиотов! Я столько сил приложила, чтобы они встретились, а они! Увидели друг друга и начало-о-о-ось в колхозе утро! А ведь вроде бы взрослые люди. — Она в порыве чувств заправски ударила одной сжатой в кулак рукой по ладони другой, явно показывая степень своего разочарования и негодования.

Вторая девушка, одетая во все белое, за исключением, конечно, юбки, чуть приоткрыв рот, во все глаза смотрела на нее, но подросток, казалось, этого не видит и продолжает разговаривать сама с собой, жалуясь на каких-то двух „дегротов, которым начихать на собственную судьбу“.

— А я, бедняжка, вместо того, чтобы упокоиться, вынуждена бегать вокруг, как савраска, и организовать им встречу, — продолжала возмущаться девчонка. — Как будто бы я им тут сваха заправская! Не-е-ет, два дебила — это сила!

Она смешно ругалась, не обращая внимания на реакцию людей. А этой реакции и не было — казалось, зеленоглазую девочку-подростка с удлиненным каре никто, кроме девушки, облаченной во все белое, как снег, не видит. Все остальные просто проходили мимо, словно не слышали громкого неровного девичьего голоса. И они не делали вид, что не видят. Они, и правда, не видели.

— Нет, они специально меня провоцируют! Как вообще так? Как можно было устроить такой цирк имени Кащенко? Два узла уже завязала, а толку?!

Длинноволосая девушка в белом перевела вдруг взгляд на ноги ругающегося подростка и вдруг зажала рот трясущейся тонкой рукой — пальцы ее были холодны, как лед. Между мраморным серо-матовым полом и подошвами светлых кроссовок с ярко-синими, под стать джинсам, шнурками, было расстояние — сантиметров десять или чуть больше. Подросток не стояла на полу, она парила, легко, беззаботно, совершенно не обращая на это внимание, продолжая забавно злиться на кого-то. Переполненный ужасом взгляд длинноволосой она заметила не сразу, но как только заметила, все поняла. Глаза ее округлились от удивления и даже аккуратный, как красная вишенка, ротик чуть-чуть приоткрылся.

— Упс, — сказала девчонка, подергав себя за лямку легкого топика. — Меня видят, надо же.

Она несмело и как-то поспешно помахала девушке в белом, которая продолжала с ужасом в глазах зажимать рот, и просто-напросто растворилась в воздухе, заставив длинноволосую потерять сознание.

В это время, совершенно не замечая ничего сверхъестественного, к магазинчику женского белья быстрым шагом направлялся высокий черноволосый молодой человек в удлиненном черном эффектно расстегнутом пальто. Увидев, что прямо перед ним неожиданно упала на пол молоденькая девушка, он резко остановился, побросал покупки, правда, очень аккуратно, после опустился перед свалившейся в обморок, послушал пульс, убедился, что она дышит и поднял ее на руки. Под настороженный шепот столпившихся вокруг людей, он отнес ее на деревянную лавочку неподалеку и присел на корточки рядом, доставая телефон — большой сияющий черный айфон, чтобы, видимо, позвонить в скорую. Однако сделать этого он не успел, поскольку длинноволосая очнулась — парень не успел даже похлопать ее по белым щекам. С трудом открыв глаза, девушка с некоторым трудом сфокусировала взгляд на взрослом брюнете, склонившемся перед ней. В ее голове тут же запульсировала ярким огненным светом мысль — а он-то живой или тоже… тоже умеет летать и исчезать в воздухе??

Оказалось, что парень совершенно живой. И очень добрый.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он. Его голос был красив — очень глубок, и по девушке пробежала вдруг внутренняя дрожь. Она сглотнула, глядя ему в темно-ореховые глаза, в которых видела искреннюю заботу. Длинноволосая отлично умела читать чувства, и от того, что этот совершенно чужой парень в пальто беспокоился о ней, ей стало тепло.

— Х-хорошо, — прошептала девушка.

— Я сейчас „скорую“ вызову.

— Нет, нет, не надо — запротестовала она, вспомнив призрака. Если узнают, из-за чего она упала в обморок, ее же в психушку отправят! Никто не поверит, что она видит потусторонних существ! — Со мной такое бывает. У меня эта… как ее… анемия… Это не страшно, просто я падаю иногда.

— Понятно, — понимающе протянул спаситель. — А ты меня здорово напугала! Как тебя зовут?

— Мира, — девушка сглотнула.

— Какое запоминающееся имя. А меня Егор, — улыбнулся ей неожиданный спаситель и продолжил расспросы. — Сколько пальцев?

Он показал ей открытую ладонь.

— Все, — чуть смелее улыбнулась Мира.

— Правильно, — в ответ улыбнулся Егор. — И часто в обмороки падаешь, Мира?

— Иногда, — отвела взгляд в сторону девушка. Руки у нее дрожали и до сих пор были очень холодными, как будто бы она держала их в снегу. Они всегда становились ледяными, когда рядом были такие, как та девочка-подросток, висевшая в воздухе. Почти каждый раз Мира теряла сознание — так страшно ей было. Она ведь знала, что это за существа. Это те, кто находится между мирами. Это не люди, это осколки их душ, бродящие среди живых.

— Доктор сказал, это все из-за переходного возраста, — вновь поспешно и невпопад выпалила Мира, чтобы не пугать Егора. Подумает еще, что она какая-нибудь больная и заразная! — Поэтому падаю иногда… Ничего страшного!

Она попыталась встать, и у нее это получилось только с помощью парня. Почувствовав тепло его руки, девушка убедилась на 120 процентов, что он живой — такими теплыми были его пальцы.

— Голова кружится? — как-то определил Егор.

— Есть немного, — призналась девушка и случайно посмотрела в то место, в котором видела призрака. Она вдруг смутилась, поняв, что ее, кажется, несли на руках — этот взрослый красивый парень с заботливыми глазами и теплыми руками.

— Ты одна здесь?

— Одна… — Мира пришла сюда посмотреть платье на выпускной — заранее, хотя до него еще было больше, чем полгода. Ей вообще нравилось бродить по магазинам, да и по улицам тоже — главное, быть подальше от дома, где она, наверное, всегда будет чужой после смерти бабушки.

— Езжай домой, — велел ей Егор. — Возьми деньги на такси, — он вдруг протянул ей несколько купюр. — И обязательно купи шоколад. Окей? А, да, вот визитка с номером хорошего такси. На попутках ездить не стоит.

Мира несмело, не веря в происходящее, взяла в руки деньги и визитку, с недоумением глядя на Егора, который, кажется, был лет на 10 старше ее.

— Да-да, у меня комплекс старшего брата, — рассмеялся молодой человек. — Все, малышка, мне пора, меня ждет братик, который из-за своего скверного характера попал в беду.

И он ушел, оставив девушку в недоумении. Глядя на его широкую спину, Мира вдруг почувствовала, что хочет улыбаться. Пальцы ее наконец-то стали теплыми — как и его. На миг ей показалось, что случайный незнакомец по имени Егор подарил ей свое тепло.

А через несколько секунд на ее глазах цвета светло-голубого речного январского льда появились непрошенные слезы — стало невероятно обидно, что больше никогда она этого парня с чудесными темно-ореховыми глазами и с красивым именем Егор, не встретит. А если и встретит, то что? Ничего не будет. Остается лишь радоваться, что такие отзывчивые люди, как он, еще остались.

Мира встала и, чувствуя легкое головокружение, пошла прочь, боясь оглянуться.

Настя поспешно ушла, а вот Ярослав уйти никуда не смог — он и хотел, но ему не позволили. Муж женщины, к которой он умудрился забежать в примерочную, отпускать его не желал, даже не смотря на уверения парня, что никакой он не извращенец.

— Давай-ка разберемся, — угрожающе сдвинул он брови, подходя к молодому человеку, который уже проклинал все на свете, когда решил побежать за этой идиоткой.

Яр глянул на мужчину с недоумением и великим раздражением — так смотрят на коровью лепешку, в которую по чистой случайности наступают парадной обувью, но промолчал. Зато тот оценил силу его мрачного взгляда и завелся еще больше, решив, что „смазливый сосунок“ над ним издевается.

— Еще и смотрит! — вызверился мужчина. Его супруга, женщина дородная и яркая, чуть-чуть напоминающая симпатичного колобка в белом парике, тут же закивала — взгляд наглеца, забежавшего в примерочную, в которой она была, ей тоже не нравился.

— Я не могу не смотреть, — вежливо ответил парень. — Это мое физиологическое свойство. — Правда, когда я увидел вашу жену, чуть не ослеп. — Иногда Яр не мог прекратить нарываться. И вообще, он не понимал проблему — когда он случайно вбежал в примерочную и чуть не столкнулся с женщиной, стоявшей там, то и сам несколько опешил, искренне думая, что в кабинке прячется та дура из клуба, однако женщина была уже почти одета, и ничего такого он не видел. И слава Богу, что не видел!

— Нет, мы сейчас с тобой точно поговорим! — попробовал схватить Ярослава за многострадальный капюшон мужчина, но молодой человек ловко увернулся от его рук.

— Давайте успокоимся и все мирно решим, — раздался взволнованный голос продавщицы, но ее никто не слушал.

— Чего вы к мальчику пристали? — вдруг заступилась за Яра какая-то женщина, как оказалось позднее, та самая, которая была в соседней примерочной и которую тоже ждал муж. — Он, наверное, перепутал просто, не в ту примерочную забежал.

— А что, — язвительно отозвалась первая тетка, явно не слишком обремененная манерами, — он должен был к тебе забежать, что ли, и перепутал кабинки?

— Эй, уважаемая, полегче с моей супругой, — ту же встрял благоверный второй тетки. Если первая женщина могла похвастаться весьма дородным телом и пышными формами, то вторая казалась чересчур худощавой и даже чуть-чуть высохшей. Яр тут же просек это различие, и ему даже стало смешно. Рядом друг с другом они выглядели забавно.

— А ты моей жене не указывай, полегче ей быть или потяжелее! — тут же перевел всю агрессию с молчащего Яра на мужчину муж первой тетеньки.

— Ей бы лучше полегче, — брякнул парень, иногда не знающий, что иногда лучше помолчать, — слишком тяжелая.

— Сопляк! — вновь разошлась дама, к которой он посмел заглянуть в примерочную. Ярослав явно ударил ей по больному месту. — Как ты смеешь? Да как тебя родители воспитывали?

— А ваша жена пусть моей не хамит! — продолжал муж худой тетки.

— Чертов интеллигент! — расхохотались ему в ответ.

— А вы — козел, — дрожащим от праведной ярости голосом заявил мужчина.

— Ах ты, недоумок, — тут же перешла в новую атаку полная женщина, одну руку уперев в бок, а второй воинственно размахивая. Видимо, они с супругом до последнего защищали друг друга. — Да ты на свою морду посмотри — ни дать, ни взять, козлиная!

— А у кого-то — поросячья, — встряла тут же худая тетка. — Боже мой, Боже мой, что за быдло тут собралось?

— Ах ты, мумия скелетосочная! Ты кого быдлом обзываешь?! Я, между прочим, в администрации работаю!

— А больше похоже, что в сельпо.

— Эй, мужик, ты угомони свою женушку-то. Я женщин не бью, а ей так и хочется вмазать. Я тебе вместо нее вмажу, понял?

— Хамло! Я сейчас милицию позову!

— А нет уже твоей милиции! Сейчас полиция!

— А мне без разницы! Хоть фигиция!

— Дорогие клиенты, пожалуйста, успокойтесь, — с мольбою в голосе взывала к ним продавщица, но тщетно.

Виновник случившегося вновь скромно стоял в сторонке и с мрачным удовольствием наблюдал за происходящим, сложив руки на груди. Была у этого парня одна особенность — он часто выходил сухим из воды, даже если являлся зачинщиком конфликта, да и вообще умел как-то так влиять на людей, что они редко считали его в чем-то виноватым и не могли долго злиться. А еще он как-то совершенно интуитивно умел сталкивать людей, делая их едва ли не врагами. Впрочем, и положительные качества у него были — если нужно было, Ярослав мог развеселить даже самую хмурую толпу и настроить ее на позитивный лад. Этот парень умел отлично управлять настроениями людей, не прикладывая к этому больших сил.

Сейчас о нем, кажется, забыли все — даже оскорбленная тетка. Она была полностью увлечена горячей перепалкой на четверых. Даже продавцы не могли вставить в нее ни слова, только лишь глупо моргали, глядя на этих ужасных клиентов.

Ярослав, поняв, что этим сумасшедшим теперь не до него, змейкой выскользнул из магазина и нос к носу столкнулся с братом в том самом месте, где только что раскидывал мишек, вытащенных из капюшона.

— Вот ты где! — явно обрадовался Егор, но тут же строго нахмурился. — Немедленно в машину! Ты что себе позволяешь? Зачем ты брелки украл, а потом стал убегать от охраны? От большого ума? — он легонько постучал двумя пальцами по затылку Яра.

Младший брат стрельнул в родственника злым обиженным взглядом.

— Я ничего не крал. Эта та девка, за которой бежал, подсунула мне ваши идиотские брелки.

Судя по звукам, доносившимся из магазинчика, откуда Ярослав только что вышел, там началось рукоприкладство. Зеленоглазый довольно хмыкнул и только что не потер руки.

— Так, в машину, — велел Егор, понявший, что нужно отсюда немедленно уходить, и первым стремительно направился к лестнице. Девчонка с необычным красивым именем Мира, уже куда-то исчезла, и почему-то молодой человек почувствовал легкую досаду. — Разберемся дома.

— А что разбираться-то?

— Так ты зачем брелки украл? — спросил Егор. В его голосе не было злости, только искреннее любопытство.

— Мне их подложили, — на ходу процедил сквозь зубы его младший братик, откидывая русые пряди со лба. Выглядел он весьма раздраженным. А кто бы не выглядел раздражённым, если бы ему чуть ли не за шиворот закинули целую горсть каких-то девчачьих брелков в виде развеселых и разноцветных медведей с вылупленными глазами?

— Кто? — еще более внимательно посмотрел на него черноволосый Егор. Взгляд его темных, как крепкий кофе без молока, глаз был ироничным. — Дибук?

Яр скрипнул зубами, но промолчал.

Ярослав с детства отличался нестандартным мышлением и большой оригинальностью. Если все дети уверяли, что к ним приходят бабайки, призраки, чудовища, Бабы Яги и Кощеи Бессмертные или просто невидимые друзья и инопланетяне, то Яра посещал ни кто иной, как дибук. О нем любопытный Ярик в раннем подростковом возрасте узнал от друга семьи, кандидата науки и доктора философии, уважаемого профессора государственного университета. Однажды вечером, когда профессор засиделся у них в гостях допоздна, одиннадцатилетний Ярослав, которого родители отправили в свою комнату смотреть сны, устроил небольшую истерику на тему того, что он хочет спать со светом.

— Я боюсь без света, боюсь, — твердил он, размазывая по щекам слезы обиды и страха. В детстве этот мальчишка часто и много плакал. — Он опять ко мне придет!

— Кто же? — поинтересовался на беду всех домочадцев уважаемый профессор.

— Тот, кто меня душит ночью, — серьезно и даже как-то немножко важно сообщил ему мальчик, воинственно сверкая зелеными глазами.

— Душит? А ты в это время не можешь пошевелиться? — уточнил мужчина. — Так?

— Так, — кивнул испуганно Ярослав.

— А не кажется и тебе, что кто-то ходит или рычит?

— Кажется! Что кто-то ходит! Поэтому я буду спать только со светом! — выпалил мальчик.

— Это к тебе дибук приходит, — тут же заявил профессор, мигом смекнувший, что у ребенка приключается сонный паралич — состояние, когда тело еще спит, а мозг уже проснулся, сопровождаемое галлюцинациями, а также чувством удушья. Этот ученый муж хоть и был умным человеком, понятия не имел, как надо воспитывать маленьких детей, и ему проще было все спихнуть на таинственного дибука, чем рассказать про сонный паралич.

— И кто это? — с опаской спросил Ярик.

— В еврейской мифологии это неупокоенный дух, который приходит к тебе по ночам и высасывает из тебя жизненную силу, — обрадовал пацана профессор и зачем-то показал ему козу, явно забыв о возрасте. Если бы рядом в этот момент рядом были родители Ярослава, они бы, естественно, опровергли теорию о том, что к их сыну приходит некий загадочный дибук, но, увы, в то время они находились в соседней комнате — их другой ребенок перевернул и разбил вазу с цветами, и они поспешили на место происшествия, оставив гостя с хнычущим младшим сыном.

— И как мне от него избавиться? — большими зелеными глазами посмотрел на довольно ухмыляющегося профессора мальчик.

— Просто не спи на спине, — посоветовал тот, зная, что сонный паралич чаще всего происходит тогда, когда человек спит именно на спине. — И тогда он ничего тебе не сделает.

Прошло некоторое время, прежде чем Ярослав перестал верить в дибука, но домочадцы, которым хнычущий Ярик рассказал теорию о дибуке, все равно время от времени подтрунивали над ним. Тем более что на спине он до сих пор не спал.

— Достали меня со своим дибуком, — огрызнулся Яр и сейчас. Егор хмыкнул.

— Ты бы хоть поблагодарил меня за то, что я спас тебя от охраны.

— И как ты спас? — поинтересовался младший брат.

— Совершил преступление?

— Чего?

— Дал взятку, как еще. Эффективное средство. Сказал, что ты — не в своем уме с детства, они и поверили. Впрочем, трудно было не поверить, что ты слегка с приветом, — рассмеялся Егор, широким шагом направляясь к одному из боковых выходов из торгового центра — до центральной входной группы, самой большой и нарядной, оформленной колоннами, идти было далеко.

Перед тем, как залезть в машину, дожидавшуюся братьев на забитой транспортом парковке перед „Венецией“, которая считалась самым крупным торгово-развлекательным центром в городе, Ярослав, злой на весь мир, спохватился, что у него закончились средства на телефоне.

— Подожди, кину деньги через терминал, — хмуро сказал он старшему брату.

— Только не увяжись еще в какую-нибудь историю, — посоветовал тот, доставая брелок сигнализации. — Я уже устал от тебя сегодня.

— Очень смешно, — надулся тот и широким шагом направился через всю парковку к главному входу „Венеции“.

Вновь войдя в торговый центр, парень подошел к ряду терминалов, расположенных неподалеку от огромного входа и принялся за дело. Деньги на мобильник он закинул без проблем, однако совершил еще одну оплошность, стоившую ему несколько сотен, а, может быть, тысяч, нервных клеток. После того, как парень ввел номер телефона, а затем опустил несколько купюр в купюроприемник, он очень неосмотрительно не забрал чек с собой. Тот выпал из терминала и остался сиротливо лежать на полу. Как только Ярослав, вновь ставший прямо на ходу писать в своем планшете новое сообщение, удалился, сорвав восхищённые взгляды дух девушек, около терминала, зловеще улыбаясь, появилась Настя, которая еще не успела уйти из „Венеции“ — она все еще дожидалась запаздывающую подругу.

Осторожно, двумя пальцами подхватив чек, в котором были указаны не только количество заплаченных денег, дата и комиссия, но и номер телефона, на который, собственно, деньги поступали, она внимательно посмотрела в спину уходящему Ярославу, чуть покачав головой. Беспечность — один из врагов человечества.

Через пару минут он, сидя в машине старшего брата, получил совершенно презабавнейшее сообщение с незнакомого номера: „Съел, умник? Никогда больше мне не встречайся мне на пути, Царевна Ярославна. И верни брелки обратно! Воровать — нехорошо“.

Та самая девочка-подросток, которая висела в воздухе и которую видела девушка по имени Мира, плавала буквально у Насти за плечом. Зеленые глаза ее гневно сощурились, когда она увидела, как Настя, ухмыляясь, пишет на своем мобильнике-раскладушке смс-сообщение, адресованное хозяину чека.

Склонившись над плечом девушки, которая с силой тыкала на протертые кнопки мобильника, подросток закрыла лоб ладонью — точь в точь, как небезызвестный капитан Очевидность.

— Дорогая редакция, я в шоке, — выдала призрачная девочка, глядя на ответное сообщение, которое гласило: „Я найду тебя, овца, и тогда ты пожалеешь, что родилась на этот свет. И не пиши мне больше. Иначе буду думать, что влюбилась“.

„Ко-ко-ко“, — со смехом стала набирать Настя на своей раскладушке.

— Серьезно, взрослые люди, а ведут себя, не пойми как! — возмущалась та, которая умела летать, оставаясь невидимой для всех. — Блин, пора, — прошептала вдруг она, чувствуя зов. Глаза ее вспыхнули желтым теплым огнем. — Но я еще вернусь! А вы скоро вновь встретитесь! — это прозвучало торжественно и серьезно.

Естественно, Настя, увлеченная смс-сообщением, не видела ее, — она была простой девушкой, не смотрящий за пределы одного мира. А увидела бы — не просто упала в обморок, как Мира, а впала бы в кому. Ярослав, впрочем, тоже.

Данный текст не предназначен для публичного размещения.

Желтый огонь в глазах стал пугающе лиловым, и девочка-подросток, закусив тонкую алую губу, исчезла, мгновенно растворившись в воздухе, и словно сама став его молекулами.

Ее последние слова были истинной правдой. Они, эти двое, Ярослав и Настя, вскоре, очень вскоре встретились вновь.

Ни одна камера в этом месте не зафиксировала эту девчонку. Торговый центр, этакий единый организм, жил все той же жизнью, что и до ее появления в своих стенах. Все тот же шум, все те же запахи и краски и все та же плавно размеренная жизнь.

И ничего потустороннего.

После моего успешного побега от его превосходительства Принца всея Енотии, оставленного на растерзание покупательнице и ее супругу, я вполне успешно и очень быстро сделала ноги, позволив себе отдышаться только около центрального входа, состоящего из нескольких высоких и широких дверей, по обе стороны от которых, словно электронные рыцари стояли самые разные платежные терминалы. Неподалёку от них примостились деревянные лавочки со спинками, между которыми находились большие горшки с небольшими пальмами, и на одну из этих скамеек я и примостилась, постоянно оглядываясь — нет ли неподалеку идиота Ярослава. Он не появлялся, и я успокоилась и даже немного расслабилась, откинувшись на спинку лавочки и то и дело поглядывая на мобильник.

Хоть я и думала, что Алене придется меня ждать, но в результате ждать пришлось мне самой — подругу задерживали на работе, но она обещала по смс скоро прийти и очень извинялась за опоздание.

„Буду ждать тебя около главного входа в "Венецию", на лавке", — написала я Алена.

"40 мин и я буду, Насть! — тут же пришел ответ от нее, — у нас со стилистом проблема, поэтому все затянулось!".

"Все ок, — отвечала ей я, — я жду тебя".

Пока я ждала подругу, сидя на лавке и допивая свою минералку, краем глаза увидела, что в дверях, которые сами собой раскрывались, стоило только человеку подойти к ним, появилась печально знакомая мне фигура, которую венчала не менее печально знакомая рожа, сейчас унылая и недовольная.

Чертов Ярославушка!

Моим первым порывом было желание вскочить и убежать, но я остановила себя — вдруг, если я поднимусь на ноги, дурачок увидит меня и решит еще раз погонять по всему торговому центру на потеху окружающих? Поэтому я осталась сидеть, где сидела, склонившись над сумкой так, чтобы пряди длинных волос падали на лицо — за недругом я наблюдала исподлобья. Я не боялась встретиться с ним еще раз, но он меня раздражал, а портить настроение вновь мне не хотелось.

Жертва комплекса Принца, впрочем, никого не замечала. Ярослав быстрым шагом подошел к одному из терминалов, видимо, для того, чтобы оплатить какую-либо услугу. Наверное, он был занят только собой и своим планшетом, который нес в левой руке, а потому ни на кого более не обращал внимание, на меня, согнувшуюся на лавке в три погибели, тоже не смотрел, направляя все свое бесценное царское внимание куда-то вперед.

Я исподлобья наблюдала за ним, видя, как парень набирает номер своего телефона на сенсорном экране терминала. Не без приступа раздражения запихав в купюроприемник деньги, которые совершенно не хотели покидать Ярочку и вновь потыкав в экран, он степенно, с гордой осанкой, удалился, прильнув взором зеленых наглых глаз к экрану планшета. Видимо, мальчик был так сильно занят тем, что писал сообщение, что совершенно забыл взять чек, сиротливо валяющийся на полу.

В голову мне вдруг пришла идиотская шальная мысль, которая заставила меня мстительно захихикать, уткнувшись носом в сумку, тем самым вызвав подозрительный взгляд у пары, сидевшей на соседней лавочке.

Как только Ярослав вышел прочь из торгового центра, я на всех парах бросилась к тому самому терминалу, около которого пару секунд назад он и стоял, прожигая взглядом непослушные купюры. Я подняла чек, воровато огляделась и торопливо убежала в противоположный конец торгового центра, к лавочкам, расположенным около одного из боковых входов. Там я с удобством устроилась на одну из лавок — точную копию той, на которой я сидела пару минут назад, достала свою потрепанную раскладушку и стала писать смс-сообщение, с силой нажимая на кнопки и испытывая почти садистское наслаждение. Да, по детски, да, глупо, но мне так хотелось сделать Ярославу хоть что-то еще неприятное, даже послать глупое сообщение, что я была не в силах остановить себя.

"Съел, умник? — печатала я, вспомнив выражение лица принца, когда охранник около кассы вытащил из его капюшона брелок. — Никогда больше не встречайся мне на пути, Царевна Ярославна. И верни брелки обратно!".

Я тихо засмеялась, подумав, как сильно обрадует подобное послание этого умника, за сутки доставившего мне столько неприятностей!

Когда он прислал мне ответ, быстрый, и, конечно же гневный, я подумала, что он точно больше похож на капризную царевну, привыкшую всеми командовать, чем на нормального адекватного парня. Того, что Ярославна сможет найти меня, я не боялась — сим-карта была давным-давно зарегистрирована на несуществующую личность, а до того, чтобы найти человека по его мобильнику мальчик еще явно не дорос — не его уровень.

Поиздевавшись над праведно разгневанной Ярославной, которая обзывала меня овцой и все же грозилась меня найти, и наотправляв ей несколько смс со звукоподражаниями животных, среди которых было мое любимое "ко-ко-ко", которым я постоянно передразнивала неприятных мне людей в спорах, я посмотрела на время. Алена должна была уже подойти, хотя я совершено забыла написать ей о том, что жду ее уже не около центрального входа, а около одного из боковых. Со мной крайне редко случалось, чтобы я что-либо забывала, хотя, с другой стороны, если бы Алена уже подошла к центральному входу и не обнаружила меня там, она бы мне уже названивала, логично же?

Я только подумала о том, что, наверное, стоит написать подруге о том, что я поменяла дислокацию, как вдруг совершенно случайно подняла голову и чуть не поперхнулась собственной слюной, как последняя кретинка. В торговый центр со стороны бокового входа, на лавочке около которого сидела я, входила моя любимая подруга, одетая в приталенную кожаную курточку, из-под которой виднелась короткая обтягивающая юбка-карандаш, достающая до колен. Она была не одна, а под руку с высоким широкоплечим улыбающимся мужчиной лет сорока в брендовых очках-хамелеонах и в черном деловом костюме без галстука, поверх которого был небрежно накинуто стильное и, кажется, очень дорогое такое же черное пальто.

Сердце у меня опустилось, и я явственно слышала, как оно стучит — стучит тревожно, настороженно и беспокойно. Что Алена делает рядом с этим человеком, чьи холодные серые глаза смотрят на нее, как на свою собственность — на одну из дорогих машин представительского класса, или на очередную элитную квартиру, или на породистого скакуна. Почему она сморит на него так, словно он — мужчина ее жизни, и почему смеется счастливо, игриво прикрывая кончиками пальцев губы, выкрашенные в алый цвет? Что случилось? Как это произошло? Может быть, у меня галлюцинации?

Я, сжав ладони в кулаки, вновь опустила голову, пытаясь закрыть лицо длинными русыми волосами, боясь, что они увидят меня, и боялась я куда больше, нежели в случае с Ярославом. Там был просто детский утомительный прикол, а здесь — серьезная взрослая ситуация, которая требовала от меня выдержки.

Я сквозь пряди видела, как широкоплечий мужчина в распахнутом пальто обнимает мою Алену, легко прижимая к себе и моментально выпуская их объятий, держа ее за оба предплечья. Он что-то сказал ей, она вновь улыбнулась, преданно глядя в глаза снизу вверх — как бы высока не была моя подруга-модель, этот мужчина был намного выше ее — почти под два метра ростом и очень выделялся среди остальных представителей мужского пола. И хотя ему было уже немного за сорок, выглядел он отлично: дорого, стильно и представительно, как подобает удачливому бизнесмену, а потому с легкостью выиграл бы у восьмидесяти пяти, наверное, процентов, юнцов.

Наконец, он договорил и улыбнулся Алене своей холодной фирменной улыбкой, которую многие женщины считают непревзойденной. Для кого-то она нахальная или властная, для кого-то — саркастичная или язвительная, а я вот точно знаю, что улыбается этот высокий человек в очках всегда одинаково холодно и неискренне, просто потому что прекрасно понимает, что улыбка — это общепринятая норма, которая помогает устанавливать контакт с другими людьми, на которых ему, в общем-то, глубоко наплевать.

Алена что-то ответила ему, и они, наконец, расстались. Мужчина в очках-хамелеонах, ласковым, но уверенным жестом все того же заправского собственника коснулся волос Алены, заплетенных в объемные сложные французские косы с алыми лентами — под стать выглядывающей из-под куртки стильной блузки, которую мы когда-то вместе выбирали в этом же торговом центре. А после он пошел вновь в сторону выхода широким уверенным шагом, не оглядываясь назад, а девушка какое-то время оставалась на месте, глядя ему вслед. Я же смотрела на подругу почти с ужасом и со злостью — не к ней, а к мужчине. Она с ума сошла? С кем она связалась?

Подруга, не видя меня, пошла прочь мимо многочисленных отделов и магазинчиков, по направлению к центральной входной группе, где, по ее мнению, я ее ждала, а я, вскочив с лавки, поспешила за ней.

— Аден! — крикнула я, быстрым шагом спеша к ней. — Алена!

Из-за шума, царившего в "Венеции" постоянно, девушка не сразу слышала меня, но когда услышала и обернулась на мой голос, глаза у нее были большие и удивленные, даже немного дикие, как будто бы я поймала ее на чем-то запретном. Она даже губу закусила — верный признак того, что нервничает.

— Насть, привет! — подошла она ко мне. — Ты тут? А я думала, что ты около центрального входа.

— Нет, я тут была… На лавке сидела. Около центрального они все заняты были, — солгала я, не желая рассказывать сейчас по Ярослава — если бы я не увидела сейчас подругу с этим мужчиной, я бы, конечно, поведала обо всем, но сейчас мне хотелось выяснить, что связывает его и Аленку.

— А-а-а, понятно, — протянула подруга, держа прямо перед собой небольшую прямоугольную сумочку из черной кожи. Мне показалось, она чуть крепче сжимает плотные ручки сумки, чем надо. Я перевела взгляд на ее лицо — в голубых больших глазах, которые казались еще больше обычного из-за макияжа, стоял вопрос. Алена явно хотела понять, видела ли я ее с этим мужчиной или нет. И я решила ее не мучать.

— А кто это с тобой был? — улыбнулась я, пытаясь сделать голос более-менее естественным, а не напряженным. — Пойдем, прогуляемся, может быть, одежду посмотрим… Я джинсы хотела новые.

— Кто? — переспросила Алена, поняв, что я все-таки видела их вместе.

— Я мельком видела, что тебя обнимал высокий мужчина в костюме и в пальто. Взрослый. Ты нашла себе парня и не сказала нам? — я ткнула ее в бок локтем. Подруга улыбнулась.

— Ты что, глупая, — сказала она, хватая меня под руку, как она обожала это делать. — Какой еще парень? Я пока еще ни в кого не влюбилась, а без любви, — тут она так серьезно взглянула на меня, что я перестала улыбаться, — я не могу встречаться с человеком.

— Я знаю, — кивнула ей я, чувствуя, как все во мне напрягается в ответ на ее слова. Какая же глупая ситуация. И неприятная — для меня. — А кто это был? Очень симпатичный тип.

— Ага, симпатичный, — озорно улыбнулась Алена. — По нему много девчонок сохнет. И нашего возраста, и младше, и старше. Очень красивый мужчина. И мой дядя, двоюродный. Недавно из Канады прилетел, у него же там бизнес свой, — добавила она, понимая, что я хочу спросить, почему же раньше о нем ничего не слышала и никогда его не видела. У Алены, действительно, был дядя, который жил в Канаде — как-то пару раз она говорила о нем.

— А-а-а, — вновь глупо протянула я. — Понятно! Просто вы смотрелись, как парочка.

Алена погрозила мне пальцем.

— Извращенка! Он мой дядя! Кстати, привез мне классный подарок — духи и кое-какие украшения. — Подруга вытянула вперед руку, на которой красовался тонкий изящный браслет из белого золота, украшенный жемчугом, похожий на прелестную веточку с белыми лепестками, обхватившую запястье.

— Красиво, наверное, дорогой? — искренне произнесла я, хотя в душе у меня что-то перевернулось. Я остановилась, подняла голову и внимательно посмотрела в смеющееся открытое лицо подруги, пытаясь понять, понимает ли она, что делает.

— Наверное, не знаю, — с любовью погладила украшение другой рукой Алена. — Мне безумно нравится. Ты же знаешь, как я люблю жемчуг и белое золото… М-м-м! Я так рада была этому подарку.

— У тебя классный дядя, — несколько отстранённым голосом произнесла я, понимая, что последнее слово я выговариваю с трудом. Меня опять просто-таки таращило от негативных эмоций. Да что за бред?!

— Да уж! Это точно! Очень хорошо зарабатывает в Америке. Зовет меня и брата к себе перебраться, представляешь? — она округлила глаза. — Но я не хочу. Мне и здесь нравится. Насть, что с тобой? — вдруг спросила она, чуть сощурившись — поняла, что со мной что-то не так.

— Мне кажется, я что-то не то съела, — произнесла я, прикоснувшись ладонью к животу. — Мне как-то нехорошо. Ален, я в туалет сгоняю, — сказала ей я. — Подождешь меня тут, хорошо?

— Конечно, — она с тревогой посмотрела на меня, немного склонив голову. — Тебе сильно плохо?

— Нет, почти нормально, но… В общем, подержи, — проговорила я, почти кинула свою сумку в руки ошарашенной подруги и быстро перебирая ногами, зашагала по направлению к туалетам. Мне, действительно было не хорошо, но не физически, а душевно.

Алена сказала, что была со своим дядей. Но она солгала.

Это был не ее дядя. Это был мой дядя. Мой дядя из прежней, столь ненавистной жизни. Она сказала правду лишь о том, что ее настоящий дядя живет в Канаде — просто, чтобы прикрыть свою ложь.

Я, добежав до туалета, подошла к раковине, включила воду, тщательно, с мылом, вымыла руки, а после стала плескать ледяную воду в лицо — этот способ всегда помогал мне успокоиться и хоть как-то привести нервы в порядок. Кое-как утерявшись бумажным полотенцем, я вытащила из кармана раскладушку. Чуть подумав, я вздохнула и стала набирать номер телефона единственного человека из прошлого, с которым общалась. И хоть созванивались мы крайне редко, он быстро ответил на мой звонок — не прошло и пару секунд.

— Настасья? — удивлённо спросил мужской приятный тенор, и я поняла, что с облегчением вздохнула, уловив в нем нотки не только удивления, но и радости.

— Привет, Юра, — откликнулась я, видя в зеркале, как улыбаюсь.

— Привет, сестренка, — отозвался жизнерадостно Юра. — Давно я не слышал твой голос. Как жизнь?

— Хорошо. Надеюсь, твоя — тоже, — отозвалась я.

— Еще бы, — хмыкнул он. — У меня все окей. Чего ты мне звонишь ночью?

— У нас уже не ночь, а день, не забывай о разнице во времени, — наставительно произнесла я, даже и не подумав извиняться за столь поздний звонок. У Юры ночной образ жизни — даже сейчас на заднем плане играет громкая музыка и слышен веселый смех парней и девушек, он засыпает только под самое утро, а потому я смело набрала его номер.

— А, точно. Все время забываю эту огромную разницу во времени! Настасья, что-то случилось? Ты просто так мне не звонишь, — спросил Юра у меня. Он, как и настоящий дядя Алены, жил в Западном полушарии, только не в Канаде, а в США, а еще точнее, в Лос-Анжелесе. Его мать думает, что Юрочка там усердно учиться, а он отлично и со вкусом прожигает жизнь.

— Нет, мне просто нужно кое-что узнать, — сказала я.

— Узнай, — великодушно разрешил Юра.

— Где сейчас Тимофей? — я решила спросить прямо.

— Ого! Не ожидал, что ты будешь звонить мне посреди ночи — а, сорри, сорри, забыл, что у вас день! — с вопросом, где наш любимый дядя Тим, — захохотал двоюродный брат. Мне мигом вспомнилась картина из далекого детства, когда на большом совместном праздновании Нового года, в доме человека, называющего себя моим отцом, произошел курьезный случай, в ходе которого мелкий еще Юрка плюнул в тарелку ненавистному дяде Тимофею. Не просто так, а в наказание, ибо дядя выкинул его любимого робота, споткнувшись об него в холле. Правда, никто кроме меня и Юрки об этом до сих пор не знает, в том числе и наш дядюшка, так и не заподозривший неладное в своей тарелке с мясом, запеченным каким-то особым способом.

— Ага, любимый, — скривилась я, вспомнив дядюшку Тима, которого с детства не могла терпеть и боялась. Юрка тоже не пылал к нему особо яркими чувствами. Думаю, история с плевком в тарелку показательна. — Так где он?

— А я ему не нянька, чтобы знать, где он, — опять захохотал парень и вдруг завопил, как ужаленный, на ладном английском. — Синди, Синди, не смей меня щекотать! Ненавижу щекотку! — после он заржал, как сумасшедший, явно от кого-то отбиваясь. На заднем плане появился женский смешливый голос, который без остановки повторял: "Иди ко мне, иди ко мне, ну иди же ко мне!".

Я вздохнула, понимая, что после этого звонка буду разорена.

— Ты меня слышишь? — строго спросила я брата, продолжавшего ржать, и судя по тому, что его смех становился все менее и менее тихим, неведомая мне Синди оставила его в покое. Юра с детства боялся щекотки, как дурачок.

— Слышу. Блин, я чуть не умер, блин!

— Перезвони мне прямо сейчас, — велела я Юрию и отключилась. Он послушался, и через несколько минут я вновь разговаривала с кузеном, который, кажется, прятался от назойливой Синди и еще какой-то девицы в ванной или в туалете.

— Ну, что ты хотела? — спросил меня он, — говори быстрее, они мне щас дверь выломают, озабоченные!

— Это ты там озабоченный. Опять дома тусовку устроил? — спросила я.

— Ага. Люблю веселье! Если у меня есть возможность пожить в Лос-Анджелесе и есть бабло, почему я дожжен быть грустным или угнетенным. Так что ты там хочешь узнать о Тимофеиче? — никогда особо уважительно не относился к дяде Юрка.

— Он в Америке?

— Не-а, она в Раше, уже несколько месяцев, в нашем родном замечательном городе, ведет кое-какие дела, — был в курсе семейных дел парень. Я же о них ничего не знала уже несколько лет. — А что?

— С мегерой разошелся? — задала я следующий вопрос, не отвечая брату.

— Боже, ты что, сошла с ума, Анастейша? Когда тебя это интересовало? — воскликнул удивленно Юра. Любит он коверкать мое имя.

— Ну, отвечай! — потребовала я.

— Нет, не развелся он с тетушкой Ирэн. Только, — тут он хмыкнул, — ты же знаешь, что ему постоянно нужны девочки. Свежая кровь. — Тут я не выдержала и хмыкнула, однако вспомнив Алену, моментально прикусила себе язык.

— Говорят, опять нашел какую-то, — продолжал Юра. — Модельной внешности. Это мне мать рассказывала. Ты же знаешь, она всегда мне все рассказывает, хотя мне глубоко по фиг. — Это было правдой. Моя тетка, мать Юрия, постоянно рассказывала ему все сплетни, связанные с нашей — нет, с их! — семьей. Звонила она ему часто, несколько раз в день и трепалась обо всем на свете, а Юрка не мог положить трубку или сказать, что занят — пока мамочка довольна им, он доволен своей жизнью в городе ангелов.

Услышав слова кузена, сердце у меня застучало с новой силой, глухо отдаваясь где-то в висках. Глупая Алена, с кем она связалась?

Нет, это конечно, ее дело, с кем встречаться и даже тот факт, что она лгала по поводу того, что в отношения вступит с тем, кого любит, меня не особо задевали, хотя да, было как-то неприятно осознавать, что это все просто вранье. Хотя я сама не святая. Но то, что из всех мужчин этого города подруга связалась имён с моим дядей, меня угнетало. Он, серьезно, не самый хороший человек, да и женат, к тому же. А еще он вполне может узнать меня, а мне это совершенно ни к чему.

И как же теперь быть? Я ведь ничего не могу поделать, а бессилие я ненавижу!

— Зачем тебе это, систер? — поинтересовался Юра беспечно. — Собралась подставить дядюшку Тима перед тетей Ирой?

Тетя Ира — законная супруга дяди, первая и, наверное, последняя. По характеру своему она ничуть не лучше Тимофея, и я даже не знаю, если честно, как они живут вместе, терпя друг друга. Наверное, они никогда бы не сошлись, если бы не бизнес. Их брак произошел не по любви, а по самому расчетливому расчету, чтобы объединить две компании в большой холдинг. Тимофей постоянно ходила налево, и об этом все знали, включая его драгоценную супругу. Ходила ли налево она, я не знала и знать не хотела, однако мне казалось, что измены мужа Ирину бесят, потому что ее в принципе раздражает все на свете, хотя на первый взгляд она кажется милой и улыбчивой. Меня, если честно, тоже многое напрягает, но до Ирины и ее жуткого высокомерного нрава мне далеко, как до созвездия Ориона. Однако тетю Иру я хоть и недолюбливаю, но кое в чем ей очень благодарна.

— Он тебе как-то насолил? — допытывался Юра по мобильнику. — Мне было бы некомфортно даже от мысли, что мы с ним живем водном городе.

— Типа того, — не собиралась я ничего рассказывать про Алену. Но мысль рассказать обо всем жене Тимофея мне понравилась — Ладно, мне пора. Подруга ждет.

— Хорошенькая? — тут же обрадовался кузен. — Познакомь меня с ней.

— Спасибо за ответы, мне пора, — отозвалась я и, прежде чем он негодующие что-то завопил, я сбросила вызов.

Мрачно поглядев на себя в зеркало и запихав мобильник в карман джинсов, я двинулась по направлению к двери.

Я что-нибудь придумаю.

Алена проводила Настю чуть прищуренным взглядом голубых глаз и села на лавочку, как-то небрежно швырнув сумку Насти — обычную, не самую модную, слегка потертую, но вместительную — рядом с собой. Свою сумку — прямоугольную, аккуратную, с плоским дном и двойными ручками, недавно купленную в модном магазинчике, она положила куда более бережно. Поведение подруги ей не нравилось — это можно было понять, заглянув в красивое лицо с правильными чертами, а потому Алена была обеспокоена и еще почему-то очень зла. Достав из сумки овальное зеркальце и посмотревшись в него, убеждаясь, что с ее лицом и прической все в порядке, девушка вытащила из кармана кожаной куртки мобильник и стала набирать смс, стуча по поверхности большого сенсорного экрана длинными в меру ногтями с белым классически френчем.

"Я уже скучаю по тебе, — печатала она, то и дело закусывая губу, — я так рада, что ты у меня появился, Тим. И спасибо за браслет — он чудесный!!". Отправив это смс-сообщение, Алена, чуть подумав и вдруг усмехнувшись, стала набирать еще одно смс — только уже другому человеку.

"Привет, как дела у тебя? У меня к тебе есть просьба:):):)", — печатала она, все быстрее стуча ногтями по экрану. Если бы Настя знала, кому Алена отправляет сообщение, она бы удивилась.

Ответ от второго адресата пришел быстро.

"Привет. А что случилось?", — лаконично гласило его послание.

"У меня полетел ноут:(:(:(Брат уехал и теперь некому починить его. Придешь ко мне завтра?", — почти с азартом написала девушка с французскими косами.

"Хорошо. Во сколько? Я свободен во второй половине дня".

"Часов в шесть пойдет?".

"Пойдет".

"Тогда жду тебя, Женьк! Целую:**", — обрадовалась девушка.

Допечатав это сообщение, Алена улыбнулась и откинулась на деревянную спинку скамейки. Улыбка у нее была не самой доброй.

Ее мобильник опять завибрировал, и девушка, потянувшись, как кошка, схватила его. В это сообщение она вчитывалась куда более жадно, чем в предыдущие.

"Не пиши мне, когда я на работе", — гласило оно сухо и обидно. Отправителем значился некий Тимофей.

Прочитав эти слова, девушка тяжело втянула носом воздух. Она перевела взгляд на дорогой браслет из белого золота с жемчугом, коснулась его кончиками пальцев и только тогда выдохнула.

— Бесит, — прошептала она вдруг и обхватила себя руками.

Из туалета я вышла с чуть влажными от воды волосами на лбу, но более-менее успокоившаяся и решившая, что делать. К Алене я по поводу ее тайного романа с моим дядей приставать не буду — не думаю, что добьюсь успеха. К тому же раз она так тщательно скрывает их связь, вообще не вижу смысла указывать ей, что делать или советовать, как быть. Она уже взрослая девушка и сама решает, как ей быть и как поступать. Я могу лишь только подтолкнуть ее в нужное направление, не более, хотя, если честно, мне хочется схватить ее за плечи, трясти и орать, чтобы она одумалась и поняла, с каким человеком связывает свою жизнь. Но как бы мне не хотелось, делать я этого не буду, ибо это совершенно бессмысленна. Вдруг она влюблена в Тима без памяти? А все влюбленные невозможны и просто-напросто не видят недостатков в своих вторых половинах. Тогда она меня не только слушать не будет, но и возненавидит, если я попытаюсь ей открыть глаза на него. Откровенно с ней говорить о Тимофее тоже не стоит — она будет настаивать, что это ее дядя, а рассказать ей правду о том, что на самом деле это моя родственник, я не могу — сама очень сильно подставлюсь. Поэтому я поступлю по-другому, сжав все свои эмоции в кулак и включив на полную катушку логику и мысли.

Надо просто показать подруге, что она связалась не с тем человеком. А она уж пусть сама решает, как ей дальше поступать.

— Ну, как ты, Насть? — встретила меня Алена. Взгляд у нее был встревоженный.

— Все нормально, — улыбнулась ей я и забрала свою сумку, перекинув длинный ремешок через плечо. — Уже все нормально. Сильно после работы устала?

— Есть немного, — кивнула она. — С визажистом кошмар какой-то был. Она опоздала очень и в спешке всех нас красила, потому что студия была снята только на несколько часов — следом за нами другой фотограф с моделями должен был подъехать. Но вообще все нормально, мы задержались, но все успели, только я голодная и пить хочу очень!

Я молча достала ей свою недопитую бутылку с минералкой и протянула. Подруга улыбнулась, хотела, было, взять бутылку с водой, но в это время завибрировал ее мобильник, и Алена была вынуждена ответить на звонок — кажется, звонили ей с работы.

Я, услышав ложь подруги, и бровью не повела. Сама достала свой телефон, не без удовольствия, смешанного с раздражением прочитала новое неожиданное сообщение от милашки Ярославны, которое царственно гласило: "Где ты, овечка? Развлекай же меня, мне скучно, а из тебя получается неплохой красноносый товарищ" и, проигнорировав его, стала писать друзьям, не будут ли они столь любезны прийти к нам с Даном в гости, дабы "проводить меня и еще нескольких несчастных в последний школьный путь", то есть отправить завтра, в понедельник, на педагогическую практику в школу. Женька, Темные силы и Алсу откликнулись быстро, почти в ту же минуту, изъявив горячее желание оказаться у нас в гостях, Ранджи ответила позднее всех — была на тренировке, но тоже согласилась. А своему соседу я сообщила обо всем самому последнему, хотя, можно было, конечно, совсем не говорить ему об этом — гостям друг всегда рад. Алена, закончив разговаривать по телефону, тоже согласилась на вечерние посиделки, только предупредила, что алкоголь пить вообще не будет — ей ведь завтра тоже надо идти в школу на практику. Третьим несчастным, кто тоже завтра отправлялся в школу — была Алсу. Никто больше студентом злосчастного филфака с обязательной педагогической практикой не был. Как я уже говорила, Дан учился на менеджменте, а Женька — на химическом. Темные силы заканчивал последний курс экономического факультета, ну а Ранджи готовилась стать выпускницей факультета физического воспитания.

Находившись с успокоившейся, кажется, Аленой по торгово-развлекательному комплексу до такой степени, что у нас слегка загудели ноги, мы поехали к нам с Даном домой. Подруга вела себя, как обычно, шутила, мило смеялась, с интересом рассматривала многочисленные витрины и носилась по магазинам в поисках нужных вещичек. Я тоже старалась вести себя непринужденно и свободно, хотя, нет-нет, мой внутренний голос все же задавался вопросом о том, зачем Алена лжет о том, что ни с кем не встречается? Какие на это у нее причины? Вспомнив то, как она смотрела на дядю Тима, я содрогнулась. Нет, серьезно, не могла же подругу влюбиться в него? Он так запудрил ей голову? Или она считает, что раз он дарит ей такие подарки, значит, что-то чувствует к ней?

Домой мы приехали поздно из-за внезапной пробки, растянувшейся, как резиновый дачный шланг по главному городскому проспекту, и из-за долгого шоппинга, в результате которого Алена обогатилась стильным пиджаком, парой кофточек и платьем, а я — целыми двумя футболками. Одна из них, свободная, длинная — почти до колен и оголяющая одно плечо мне безумно приглянулась с первого взгляда, как только я увидела ее на манекене. Белого цвета, с изображением симпатичного аниме-мальчика с сине-голубой гривой волосы, она очень умиляла меня, и я схватила ее, даже не посмотрев на цену, хотя магазин, в котором она продавалась, был не самым дешевым. Наверное, это странно, что я часто задумываюсь о деньгах и говорю: это дорого или то недешево, но это не потому что я прижимистая скряга или злодейская жадина, просто я знаю цену деньгам. Покупать ерунду или переплачивать непонятно за что я не любила, а потому вопрос цены меня часто волновал. Хотя если дело касалось моих друзей или помощи нуждающимся, я становилась почти безумной и могла отдать все, что у меня было. Честно говоря, я часто, когда имела возможность, естественно, помогала нашему местному обществу защиты животных под скромным названием "Утенок", активисты которого — самые обычные женщины и разных возрастов и профессий ухаживали за бездомными раненными собаками и кошками, а после пристраивали их в добрые руки. Когда об этом узнал Дан, он очень долго ржал и называл меня зеленой, а нашу квартиру — зелено-голубой обителью двух ангелов — поржать над собой Даниил умел знатно, но другим, вернее, чужим, он этого с рук не спускал. Может быть, он и не мог хорошо вмазать тому, кто оскорбил его, зато мог задеть за живое словами.

Однако все оказалось не столь печально. Футболка, так понравившаяся мне, продавалась со скидкой, поэтому я приобрела ее с легкой душой. А, придя домой, тут же переоделась в нее, почувствовав себя невероятно уютно.

Как я уже говорила, из-за пробки и шопинга с Аленой мы приехали позже всех остальных. Ранджи, Темные силы, Женька и Алсу уже прибыли, как, впрочем, и второй хозяин квартиры — Даня.

— Слушай, — повернулась ко мне подруга, как только мы зашли в квартиру. — Как-то странно у вас… Не находишь?

Я находила. В доме, действительно, творилось что-то необычное. Во-первых, нигде не горел свет — исключением было лишь слабое мерцание то ли свечи, то ли фонаря в большой комнате, которая называлась у нас залом, хотя по сути была моей. Во-вторых, в воздухе витал терпкий, довольно тяжелый запах шалфея и чего-то еще незнакомого мне, но слегка дурманящего. А, в-третьих, было подозрительно тихо, хотя я точно знала, что у нас гости — судя по многочисленной обуви в прихожей, которую осветило моментально включенное мною электричество.

— Чудеса какие-то, — проговорила я изумленно, разуваясь и снимая верхнюю одежду. — Они с ума сошли?

— Кто их знает, — пожала плечами Алена, стоя у зеркала и поправляя свои шикарные косы.

— О, девчонки, — вышел нам навстречу Дан, как-то подозрительно улыбаясь и щурясь от яркого света. В зале недовольно зашуршали. — Привет, красотки.

— Привет, красавец, — отвечала я другу. — Что тут происходит?

— О-о-о, тут целый дурдом на выезде в нашу квартиру прибыл с мигалками и медведями на мотоциклах, — живо отозвался Даниил и доверительным тоном сообщил мне и Алене. — Тут, знаете ли, Олег наш утраивает особое цирковое шоу.

— Какое еще шоу? — не поняла я.

— А вот такое. Проводит мастер-класс по вызову духов, — с откровенно ехидной улыбочкой произнес парень, подперев плечом косяк.

— Да? — удивилась Алена. — И как, успешно?

— Не очень. Нам, вернее, Темным силам надоело вас ждать, опаздашки. и он только начал вызывать потусторонних сущностей. Вернее, начал готовиться. А тут и вы явились. А я уже думал, что к нам духи приперлись. — Даня хмыкнул. — Обрадовался. Даже чуть слезу не пустил.

Алена тихо рассмеялась, я печально вздохнула. Темные силы у нас парень веселый, азартный и совсем чуток помешанный на магии. Не удивлюсь, что когда-то он тоже ждал письмо из Хогвартса. Хотя никогда в этом не признается.

— Видели бы вы его, чернокнижник фигов. Если бы я был духом, я бы к нему за километр не подошел бы, — продолжал Дан.

— Темных сил и живые люди часто избегают, — возразила я, и Алена согласно покивала, без слов поддерживая меня. Я мельком взглянула на нее, дав себе обещание сделать то, что я задумала. Главное, чтобы все вышло естественно и чтобы из-за этого глупого спиритического сеанса ничего не случилось.

Дядя Тим все еще стоял у меня перед глазами.

— Ну, долго вы там? — заорал из зала недовольный Олег. — Давайте быстрее, у нас тут спиритический сеанс! Выключайте ваш свет и идите сюда!

— Он не наш, — мигом заартачилась я, — он всенародный. И вообще мы сначала руки помоем и мороженое в морозилку запихаем.

— Начинается, — проворчал довольно громко Олег. — Быстрее давайте!

— А то что?

— А то он плакать будет, — весело закричал из глубины комнаты Женька, и через секунду появился в прихожей, радостно мне улыбаясь. Я тут же почувствовала себя чуть-чуть счастливее. Может быть, у нас с ним что-нибудь получится?

— Давай, Насть, присоединяйся к нам, — шепнул мне парень, поглаживая короткий темный ежик волос на голове и неотрывно глядя на меня. — Я никогда не был на спиритических сеансах. Кажется, это весело.

— И неизбежно, — отозвалась я, подумав, что, наверное, здорово бы было, чтобы Женька вот так погладил по волосам не себя, а меня.

— Неизбежно, — согласился Хирург. — Этого придурка только посланники Армагеддона остановят.

— Чего вы там телитесь? — заорал Темные силы вновь. Если этот парень чего-то задумал, его уже не остановить. — Давайте-давайте, активнее шевелите колготками!

Сгоняв в ванную комнату и на кухню, а после переодевшись в обновку с изображением аниме-парня, я осторожно вошла в большую комнату, где уже собрались все мои друзья. Картина мне открылась, конечно, диковинная. В комнате было темно — свет был выключен, а шторы плотно задернуты. Единственными источниками света служили шесть свечей, оранжево-красное пламя которых то и дело нервно мерцало, отбрасывая причудливые тени на лица ребят, сидевших, поджав ноги, в центре комнаты вокруг невысокого круглого журнального столика на колесиках. На его прозрачной поверхности лежал большой, почти полметра в диаметр, плотный, порядком потрепанный лист бумаги, с нарисованным по центру здоровенным кругом, внутри которого красовался еще один круг, раза в три меньше. По периметру большого круга я не без удивления обнаружила написанные от руки алфавит и цифры от 1 до 0. В маленький круг был заключен какой-то мудрёный, чуть кривоватый символ — наверняка мистический.

Парни и девушки, сидящие вокруг стола со спиритическим, как я поняла, кругом, напоминали мне сейчас заправских сектантов во главе с непревзойденным магистром магии и дурости Олегом, который, кажется, чувствовал себя в своей стихии. Он сидел прямо напротив дверного прохода, в котором стояла я, поэтому я оценила всю прелесть его вовлеченности в мистический процесс. Сжатые в тонкую темную из-за игр света в полосочку губы, сверкающие чем-то потусторонним глаза, похожие на темные впадины, зло, чуть высокомерно вздернутый подбородок. На голове капюшон застегнутой наглухо темной кофты с замком спереди. В одной его руке была седьмая свеча, в которой, как впрочем, и во всех других я опознала свои собственные декоративные свечи, подаренные кем-то на Новый год, а в другой — светло-зеленёное фарфоровое блюдце, которое Темные силы усиленно коптил, рисуя импровизированную стрелку-указатель, проигнорировав услуги валяющегося на полу черного маркера, которым, видимо, совсем недавно мистический круг для вызова духов и был нарисован.

Противный, но стойкий запах шалфея в этой комнате был наиболее сконцентрирован, и я даже чихнула. Все тут же обернулись в мою сторону.

— Так, — увидев меня, заявил Олег, тыльной стороной ладони убрав лезущие в глаза черные волосы, — значит, ты, детка.

— Что я? — внимательно посмотрела я на друга с усмешкой.

— Снимай с себя все металлическое, — велел Темные силы важно, продолжая самозабвенно коптить фарфоровое блюдце. — А потом садись к нам. Отключи звук у мобилки. Шум не поднимай, веди себя прилично и тихо, мертвецы не любят глупостей и беспричинного смеха.

— Почему, монсеньор некромант? — только и спросила я, снимая с шеи цепочку с металлическим кулоном в виде четырехлистного клевера, а после отключая звук сотового телефона.

— Они могут подумать, что ты смеешься над ними и обидеться, — отвечал Олег так, словно с ним такое происходило уже сотни раз.

— Они же мертвецы, — пожала плечами Ранджи, которую все это, видимо, тоже забавляло. — Они не могут обижаться.

— Это ты так думаешь, — хмыкнул наш штатный маг. — Давай-давай, Наська, садись, не тяни кота за пуповину. И не поднимай шум. Тут настроенные, — важно добавил он, — особые энергетические вибрации, которые помогают приманить духа.

— Приманить? — спросила я. — Мы что, охотники, а они — утки.

— Сядь уже, — зыркнул на меня выразительными темными глазами парень. В свете свое его лицо стало еще более острым и мрачным, чем прежде, придавая ему какие-то вампирские черты, но я все равно знала, что этот тощий невысокий парень с симпатичным, но хищным личиком не причинит мне вреда. В своих друзьях я не сомневалась. Они же были моими друзьями. Самыми близкими людьми.

— Хорошо, барин, как скажешь

Я скептически оглядела журнальный столик, около которого ребята и так тесно друг ко другу сидели, выключила сотовый, а после села около Алены и Жени, касаясь его плеча своим. Мне неожиданно понравилась мысль, что ты так тесно сидим друг ко другу. Кажется, Хирургу тоже. Мы вновь переглянулись. Эй, парень, давай ты будешь активнее?

— Значит так, — наконец, справился со свечей и фарфоровым блюдцем Темные силы, оставив на нем черную косую отметину, призванную быть стрелкой. — Для опоздавших. — Он обвел острым пристальным взглядом меня и Алену. — Мы проводим спиритический сеанс. Поясняю — спиритический, это когда медиум вызывает духов умерших людей.

— А ты медиум? — тот же спросила я.

— Есть немного, — подмигнул мне Олег. — Это, — он кивнул на круг с алфавитом и цифрами, — мною лично нарисованный спиритический круг для вызова духов. А это, — он потряс в воздухе блюдцем, — штука, которая будет двигаться и указывать нужные буквы, когда дух будет отвечать на наши вопросы.

— Что, прямо-таки сама будет двигаться? — спросил Женька с любопытством и огромным недоверием. Я чувствовала сквозь тонкую ткань своей футболки его горячую руку и готова была улыбаться. Странно, и почему я раньше не обращала на него внимания?

— Духи будут водить по кругу, — важно отозвался Темные силы, грея теперь внутреннюю сторону блюдечка пламенем седьмой свечи, поставленной им на стол, но за пределы магического круга. Не зря он себе такую кличку заработал, ох, не зря. — Или вы не верите в их существование? — парень одарил каждого из нас персональным взглядом человека, который знает великую тайну, и которому очень жаль, что мы не можем быть к ней приобщены.

— Верим, — лениво отозвалась Алсу, которая тоже обожала все эти мистические штучки — не просто так же они с Олегом спелись.

— У тебя что, ша-ла-ла заиграла? — высоко поднял брови Дан, сидящий напротив меня. Он только у виска не покрутил, глядя на все приготовления к таинству гадания.

— Ага, ша-ла-ла, — подтвердил Темные Силы, колдуя со свечей и блюдечком. — Щас эта ша-ла-ла в тебе заиграет.

— Невежа ты и хамло, — заявил Даниил, ничуть не обидевшись.

— Зато ты у нас образец добродетели, бро, — тут же отозвался Олег. — Так, народ, еще раз — во время сеанс не ржать, не строить кислые мины, не тупить и не спать. Слышишь, Ранджи? — прикрикнул он на доселе молчавшую темноволосую девушку, которая привалилась спиной к дивану.

— Слышу, — отозвалась она сонно. Наверное, устала после тренировки.

— В сеансе буду участвовать я, как медиум, и еще двое человек.

— А почему не все? — тут же полюбопытствовала я, в уме проворачивая схему задуманного с Аленой, которая, казалось, была полностью увлечена процессом.

— Дурацкие вопросы тоже не задавать, — погрозил мне пальцем друг. — Потому что нам всемером неудобно будет блюдце держать. Трое общаются с духом, остальные смотрят. Спрашивать, что волнует, будете по очереди, чтобы духи вам ответили.

Даниил захихикал, я тоже не могла не улыбнуться. Бедные Темные силы! Он что, верит, будто бы к нам могут прийти потусторонние сущности? Которых, скорее всего, вообще не существует в природе. Но если он верит, что придут, посмотрим и поприкалываемся. В дружеском кругу ерундой тоже полезно заниматься. Это сближает. Понимаешь, что не ты один такой ненормальный — друг ничем не лучше, а, значит, и ты не совсем дебилушка.

— Теперь надо решить, чей дух мы вызовем, — оповестил всех Темные силы, продолжая греть пламенем блюдце. Он явно был в предвкушении.

— Пушкина! — радостный вопль Даня заставил Олега поморщиться.

— Фигушкина, — презрительно выплюнул нам медиум. — Без шуток.

— Петра Первого, — тут же вставила я, стремясь поддержать Дана. Мне было смешно.

— Нет, Екатерину Великую хочу, — мгновенно сориентировался приятель.

— Извращенец, — покачала головой Ранджи. — Она же умерла. Зачем ты хочешь мертвого человека, Дан?

— А мне всегда Елизавета нравилась, — поддакнула Алена с невинным видом.

— Крутая женщина! А давайте кого-нибудь посовременнее вызовем? — предложила я.

— Кого, Сталина? — спросила Алсу с усмешкой. Я знала, что подруга питает слабость к тоталитарному режиму, а дома у нее есть целая небольшая коллекция о тиранах и деспотах всех народов и исторических эпох, от античного Поликарта до итальянского Муссолини. Еще в ее коллекции были книги с биографиями выдающихся, ярких, но жестких правителей вроде Александра Македонского, Цезаря, Екатерины Медичи, Влада Цепеша, Петра Первого и прочих.

— Ты бы еще Гитлера предложила, — хмыкнул Женька, а я тут же вспомнила Адольфа Енотыча и его усы. А он в тот момент был очень смешной. Жаль, никто не успел снять наше общение перед клубом на камеру.

— Они слишком кровожадные, — запротестовала я. — Надо кого-то более человечного. Людей искусства. Коко Шанель? Или Мэрилин Монро. Отличная идея! Вот у меня спросят, что я вчера делала, а я скажу, что разговаривала с Мэрилин. — Я мечтательно закатила глаза. — Мэрилин, приди! — завыла я, имитируя голос профессионального медиума. — О-о-о, вижу, вижу, как передо мной показалась чья-то тень! Чье-то лицо! Оно смотрит на меня! Смотрит! Пытается что-то сказать! Денег… денег, говорит, дай! — прохрипела я и протянула вперед протянутую ладонь.

— Настена, помолчи, а? — предложил мне Олег, гневаясь.

— А как вам Фредди Меркьюри? — мне, действительно, нравился солист всемирно известной группы "Queen". Его голос всегда брал за душу. Дану он тоже нравился, и поэтому у нас дома часто играла музыка этой группы, пока мы занимались своими делами. Я в это время могу писать статьи, Даниил — изучая в интернете косметику, прически и макияжи.

— Эй, сероглазая малышка, закрой ротик на замок. Это не бирюльки! — Я хотела что-то сказать про таинственные бирюльки, но наглый друг велел. — Хирург, закрой ей рот!

Тот тут же с радостью принялся выполнять просьбу Темных сил. Между нами завязалась шуточная борьба, в результате которой меня прижали спиной к груди, одной рукой обхватив за плечи, второй — за живот. Я начала брыкаться, Женька пытался меня удержать, и мы чуть не перевернули стол с магическими атрибутами и, самое главное, свечами. Я бы не пережила пожара или дырок на ковре.

— Сидите смирно! — рявкнул Олег, которого мы уже совсем в край достали.

— Ну что ты так повышаешь голос, а как же твои драгоценные вибрации? — засюсюкал Дан. — Вдруг ты их разрушишь?

— Я тебя сейчас разрушу. Эй, детки, или я работаю сегодня вашим личным медиумом, или сворачиваю всю эту бодягу к чертям собачьим, — не на шутку разозлился Темные силы.

— Все в порядке, все норм, мы хотим, чтобы ты нам погадал, — спокойно сказала ему Ранджи.

— Это не гадание, это спиритический сеанс, — важно сообщил ей парень.

— Значит, мы хотим, чтобы ты провел нам спиритический сеанс, как мы и договаривались, — ничуть не была обеспокоена своим промахом девушка.

— Да-да! Мы хотим спиритический сеанс! Давай его уже проводить! — тут же загомонили все, решив, что пора прекратить измываться над тонкой нервной системой Темных сил. А то и впрямь передумает. А мне даже интересно стало, что у нас может получиться.

— Окай, — кивнул Темные силы. Он обвел пристальным взглядом каждого из нас и сказал. — Последний раз говорю вам, детки, во время сеанса общения с духом смеяться нельзя. Будьте предельно осторожны. А теперь нужно решить, какой дух мы вызовем. Исторические личности нам не подойдут, а кто откроет пасть, чтобы предложить Гитлера, Пушкина или Чапаева, тот будет изгнан на кухню. Следует вызывать духов умерших, которые были нам близки. Или тех, которых мы знали.

— А давайте, вызовем духа Пилимонкина? — предложила я невинным голосом.

— Кто это? — наморщил лоб наш доморощенный колдун.

Мы все многозначительно переглянулись — друг ничего не помнил о вчерашней встрече с ДПС, сотруднику которой мы представили его совершенно чокнутой маловразумительной личностью, которая несколько раз в году проходит курс реабилитации в дурдоме.

— Чего за Пилимонкин-то? — серьезно спросил Олег. — Смешная фамилия, — добавил он, но ржать, как тогда в машине Ранджи, не стал.

— Да так, типчик один, — отмахнулась Алсу. Она решила встать на сторону любимого, хоть бестолкового парня, а потому сказала твердо:

— Вызываем дух моей тети.

Темные силы расплылся в улыбке и потрепал подругу по черным прямым волосам.

— Твоей тети? — поежилась Алена, а я вновь вспомнила, что обязательно должна сделать то, что задумала, чтобы хоть как-то помочь подруге в ее отношениях с Тимофеем. Блин, даже звучит отвратно.

— А ты не боишься? — спросила она.

— Кого? — усмехнулась девушка, отбрасывая локоны назад. Загробного мира она, видимо, совсем не пугалась. Скажу больше — к нему она относилась вполне спокойно, по-философски. Я была в большом удивлении, когда узнала еще на первом курсе, что Алсу любит гулять по кладбищам, где, по ее словам, очень тихо и безмятежно, как в море. — Свою любимую тетю Алю? Я ее люблю, а не боюсь. И она меня всегда любила. И, думаю, любит до сих пор.

— Ну, тогда давай вызывать твою тетю, — решил медиум. — Значит, ты будешь работать со мной, крошка. И нам нужен будет кто-то третий. Ты, Наська, — его глаза остановились на мне.

— Я? — подавила я в себе желание расхохотаться, представив, как буду общаться с духом.

— Ты, — кивнул парень в капюшоне. — Узнаешь, наконец, темнота, что такое настоящий спиритический сеанс.

— Я и что такое искусственный спиритический сеанс, не знаю, — отозвалась я, но огласилась на эксперимент.

Главный колдун, он же эксперт по миру духов еще зачем-то подогрел блюдце и положил обратной стороной по центру листа. После он попросил нас помолчать и, закрыв лицо узкими ладонями с длинными пальцами, на одном из которых было надето кольцо со странными символами, которое парень никогда не снимал, и что-то стал шептать. Мы все изумленно таращились на друга, который словно забыл о нашем существовании, продолжая едва слышным голосом говорить непонятные, неразличимые слова, и переглядывались, как стайка психиатров, собравшихся на консилиуме с особо сложным больным, вообразившим себя канареечкой.

— Еще чуть-чуть, — прошептал Дан, — и я вызываю "скорую".

Однако сделать он этого не успел. Наш магистр спиритизма пришел в себя, отнял руки от лица и велел мне и Алсу коснуться пальцами бледно-зеленого блюдечка, которое призывно смотрело на нас — так, по крайней мере мне казалось в полутьме. Интересно, а это неопытное блюдечко, или оно уже участвовало в спиритических сеансах множество раз, и совсем уже не блюдечко, а этакое матерое блюдище?

— Как звали твою тетю? — спросил он у любимой девушки не своим голосом.

— Алевтина Сергеевна, — тихо отозвалась она. Голос подруги оставался спокойным и ровным, но все же мелькнуло в нем что-то, похожее на тихую грусть. За что Алсу понравилась мне еще все на том же далеком первом курсе за то, что она, так же, как и я, умела прятать свои эмоции.

— Втроем повторяем: "Дух Алевтины Сергеевны, приди к нам", — проинструктировал все тем же странным голосом нас Темные силы. — Трижды. Блюдечко должно начать двигаться само. Когда это произойдет, не убирайте руки. Ни в коем случае. И молчите. Вопросы буду задавать только я.

Все это напоминало детский сад "Три ползунка" и трусы в горошек, но мне и Алсу пришлось, сохраняя серьезные мины, следом за Олегом произносить, как дурочкам слова призыва умершей тети Алсу. Выглядело это довольно глупо даже в антураже темноты и семи свеч, с неохотой освещающих комнату. Хорошо хоть ребята, не участвующие в сеансе, не смялись и вели себя вполне прилично. Если бы кто-то из них издал хоть смешинку, я бы тоже тут же начала хохотать.

Мы вроде бы как призвали духа тети Алсу — даже уже трижды, итого девять раз громко произнеся ее имя и отчество в воздух, пропитанный шалфеем, но блюдечко все никак не двигалось и не двигалось.

— Не выйдет с ней, — вздохнул Темные силы, наконец. — Наверное, она не идет на контакт. Давайте вызовем кого-нибудь другого. Прости, малышка, — шепнул он подруге. Та ничего не ответила, только едва заметно кивнула, говоря, что все в порядке.

— И кого будем вызывать? — поинтересовался Даня, уже порядком заскучавший.

А меня вдруг переклинило — так, что я даже дышать на несколько секунд перестала. Алсу пыталась поговорить со своей любимой тетей, которая погибла несколько лет назад, а я… я ведь тоже могла бы предложить кандидатуру для этого дурацкого сеанса.

Моя мама. Та, которую я никогда не видела. Та, о которой мне никогда не рассказывали те, кто когда-то назывался моей семьей. Та, из-за которой Матильда заботилась обо мне. Моя мама. Едва я подумала о ней, как все мои мысли и эмоции — и по поводу Алены, и по поводу происходящего моментально выветрились. Я почувствовала себя беззащитной слезой, застывшей в воздухе. Внутри все сжалось.

Может быть… может быть… может быть…

Я открыла рот, но Темные силы, хвала ему — или им? — меня опередил, и я тихонечко выдохнула. Настя! Ты сошла с ума? Все это ерунда. Моя мама не станет говорить со мной через эту тарелку и кусок бумаги. Если она даже не снится мне, то как она появится в этой комнате?

Этого не может быть.

— Бывает, сложно призвать конкретного духа. Давайте, я попробую призвать кого-нибудь из свободных духов, — сказал задумчиво Темные силы, все моментально согласились, и он опять начал что-то шептать в свои бледные ладони.

Я в это время поспешно выдохнула, пытаясь прийти в себя. Все хорошо, Настя. Все хо-ро-шо. Ты не тряпка, чтобы так раскисать. Маме не понравилось, если бы она видела, как ты сейчас мучаешься, прикусывая язык почти до крови, чтобы сдержать слезы, которые никогда не должны будут показаться наружу перед кем-то, кроме самой себя.

Мне не нужно тешиться иллюзией того, что с помощью какой-то там магии или непонятного чего еще я смогу поговорить с тем, кого больше нет под этим ясным голубым небом. Мама живет в мое сердце, в самом теплом, уютном и надежно защищенном его уголке.

В правом глазу почему-то все же появилась вражеская влага, и я на несколько секунд прикрыла ресницы, чтобы не дай Бог слеза не потекла по щеке. Я давно заметила — стоит закрыть глаза, как наворачивающиеся на них слезы отступят, утекут куда-то в горло.

— Повторяем за мной: "Благой дух, приди к нам", — властно сообщил Олег мне и Алсу, которая все это время молча, и даже с каким-то удовольствием наблюдала за любимым, как будто любуясь.

— Благой дух, приди к нам, — уже более-менее стройным хором выдали мы трижды. После этого в комнате секунд на двадцать установилась тишина, которую я с натяжкой могла бы назвать зловещей. Мы молча пялились на спиритический круг, свечи таинственно горели, играя с тенями, темнота, чувствуя свое превосходство, сделалась важной и решила подарить нам напряжение.

Появись дух именно в этот момент, он бы произвел фурор — все бы мы жутко перепугались, разорались и развопились и высочили на улицу либо в чем были одеты сейчас, забыв обуться и в панике толкаясь в дверном проеме, либо вообще сделали бы это через окно, благо, этаж у нас второй. Увы, никто не пришел. Может быть, у медиума не хватило сил вызвать духа из мира мертвых, а, может быть, тетя Алсу очень сильно ее любила, чтобы пугать.

Хотя, о чем это я думаю? Духов не бывает. А если бывают, то тогда можно считать меня парнем.

— Дух, ты здесь? — громко спросил Темные силы, наконец. Все напряглись, ожидая момента расплаты за вмешательство в жизнь мира мертвых. Жизнь мира мертвых — ну и оксюморон, однако.

— Тута я, — раздался писклявый жеманный девичий голосок, от которого я чуть не подскочила, едва не оторвав пальцы от поверхности блюдечка — это Даня решил поприкалываться. — Возьми меня, я вся гор-р-рю, — последнее слово он практически прорычал, явно вложи в него всю свою силу страсти.

— Идиот! — яростно посмотрел на друга Темные силы. — Я же сказал.

— Ну ладно, ладно, — поднял руки вверх Даниил. — Прости.

Мы продолжили.

— Дух, ты здесь? — спросил вновь Темные силы, не отрывая взора черных глаз от спиритического круга.

— Я тут, людишки. Азь есмь царь Петр Великой, — раздался громоподобный бас. Олег откровенно разъяренно глянул на Дана, а тот лишь стеснительно пожал плечами — мол, само вырвалось.

— Скотина, — грозно прошипел Темные силы, — я же тебя после сеанса в пельмень превращу. С фаршем наружу.

— Прости, дружище, прости, — деланно поник Олег. — Я не хотел! Правда!

— Дух, — голос Темных сил был громок и полон энергии, а глаза светились желанием пообщаться с настоящим духом. — Ты здесь? Ответь.

Бледно-зеленое блюдечко со стрелкой молчало, а вот кое-кто опять подал голос.

— Я съем ваш мозг, — просипел неутомимый Дан, который все никак не мог уняться. — Миасо-о-о, писча!

- №запрещено цензурой№, чел, ты реально достал! — взорвался Олег.

— Да я не хочу, само вырывается, — принялся оправдываться Даниил, хитро поглядывая на друга. — Понимаешь?!

— У меня сейчас кулак тебе в нос сам вырвется, не удержу, — пообещал Темные силы. Этого Даня очень не хотел. Как я уже говорила, Олежка — парень, не смотря на свою субтильную нежную комплекцию, очень сильный. Ранджи явно не без намека, но с очень серьезным видом на этот счет говорит, что у тех, кто слегка особенен головой, физическая сила всегда очень высока.

— Успокойтесь, — велела им Ранджи, не отлипая от спинки дивана, на которую облокачивалась.

— Давайте я вам подкину духа? — предложил Женька. — Был у меня дед, классный мужик! Вот такой вот! — он поднял вверх большой палец, но Темные силы и Даня его не слышали: один наезжал, второй отпирался и препирался. Обычное дело в нашей компании. Серьезно Дан и Олег никогда не ссорились. Даже было дело, Олег как-то вступился за Даниила, выйдя один против троих — парни, на вид вполне нормальные, откуда-то прознали, что Дан — нетрадиционной ориентации, и это им очень не понравилось, настолько, что они решили выбить из Дана его направительное увлечение представителями не того пола. Эти ребятки не успели нанести Дану ощутимый урон — Олег вовремя подоспел и умудрился выйти из схватки победителем.

Пока они развлекались, явно нарушая вибрацию пространства, я вдруг почувствовала на руке чье-то мимолетное холодное дыхание, или, может быть, мне просто это показалось, после чего, рука моя, касающаяся тонкого фарфорового блюдца дернулась, но не сама по себе, а вслед за ним, как будто бы блюдце кто-то резко потянул в сторону. Я с возмущением посмотрела на Олега, который сам говорил ни в коем случае не отпускать девайс для общения с миром мертвых, подумав, что он психанул и решил покончить со своей спиритической игрой. Однако Темные силы сам смотрел на меня подозрительно и удивленно одновременно, перестав вопить на Дана. Мы попялились друг на друга, чувствуя, как блюдце нетерпеливо дрожит, а после перевели взгляд на третьего участника мистической драмы, Алсу, которая, впрочем, тоже выглядела изумлённой.

— Кто двигает блюдце? — задали мы с ней вдвоем одновременно один и тот же вопрос.

— Это не я, — почти так же одновременно ответили мы уже втроем с Олегом, явно заинтересовав Алену, Ранджи, Женьку и Даню в происходящем. Они с жарким любопытством уставились на нас.

— Чего у вас там, ребята? — спросила Алена.

— Кто-то двигает блюдце, — ответила я, испытывая огромное удивление. Блюдце все так же нетерпеливо двигалось.

— Это дух, — благоговейно прошептал Темные силы, веря, что все получилось. — Дух, ты тут? — задал он, дурацкий, по моему мнению, вопрос. К огромному моему недоверию, блюдце вполне себе самостоятельно заскользило к букве "кд", а затем указало нарисованной стрелочкой на "к". Затем оно повторило первоначальный маршрут.

— Ку-ку, — сказала Алсу, с недоверием глядя на блюдечко, нетерпеливо замершее посредине круга.

— У кого? — спросил Даниил жадно. Он тоже, как и почти все здесь, не верил в то, что к нам пришел настоящий дух.

— Ну ничего себе, — прошептала я, борясь с желанием убрать пальцы с блюдца и наехать на того, кто заставляет тарелку скользить по бумаге. Скорее всего, это Темные силы веселится, мстя за мои милые издевательства над его прекрасной персоной. А что, он парень мстительный. Его Алсу ради прикола на позапрошлое Иван Купала чуть-чуть облила из бутылки, так он на прошлое умудрился подкараулить ее и облить из ведерка с балкона своего дома, радостно ухмыляясь. Потом, правда, долго извинялся, утащив ее в свою комнату и запарившись там ото всех часа на три. Это точно Олег! Делает вид, что не при чем, сидит с совершенно невозмутимой харей, а сам наверняка двигает свою перевернутую тарелку.

— Дух, ты хочешь с нами говорить? — спросил повелительным, но вежливым тоном Олег. Блюдечко торопливо двинулось к букве "д", затем остановилось у "а", и пока Темные силы собирался с мыслями (подозреваю, придумывал, какую бы гадость сказать от имени духа), блюдечко заспешило к букве "у".

— У… т…е…б…я…, - медленно говорила Алсу, взяв на себя роль того, кто озвучивал результаты гадания, ой, то есть, конечно же, спиритического сеанса. — У тебя.

— Что у меня? — не понял Темные силы.

— Вопрос, — вновь сказала его девушка, следя и озвучивая перемещение блюдечка для все.

— Какой вопрос? — не поняла Ранджи. Кажется, происходящее, наконец, заинтересовало ее.

— Это Дан спрашивал, у кого ку-ку, — вспомнила я, и блюдце тут же вновь бросилось, как голодный пес, к буквам.

— Ну, — проговорила Алсу и подняла на нас глаза. — Он говорит ну. Наверное, имеет в виду, что ку-ку у тебя, Даня, — посмотрела она на друга. Тот только губы пождал. А я еще больше уверилась в своих подозрениях, что это развлекается Олежка. Блюдце опять задергалось. Забавно было ощущать то, как оно двигается под моими пальцами, хотя я не прикладывала к этому никаких усилий.

— Дураки дурацкие, — проговорила с большим удивлением девушка вслед за глупой мечущейся тарелкой. Нет, на юмор Алсу это не похоже. А вот Олежка такое выдать может.

— Что это значит? — спросил он совершенно серьезно у духа.

— Тупой, — обозвало и его блюдце.

— Кто ты? — спросил он, не обратив на это внимания.

— Дух благой, — выдало то с ехидцей. Даня захмыкал. Женька и Алена сдерживались. Ранджи вообще, видимо, ничего не могло выбить из колеи. Самый невозмутимый человек на свете.

— Что за глупые вопросы, — сказал Хирург. — Чел, давай уже конкретику спрашивай.

Он взглянул на меня, и по взгляду Женьки я поняла, что он, как и я, не верит во всю эту чушь. Но ему интересно.

— Дух, ты ответишь на наши вопросы?

— Да. Говори, — через Алсу сообщил дух, пропустив, правда, в глаголе букву "р".

— Какие у вас есть вопросы? — не глядя на нас спросил мошенник-медиум.

— Я про свадьбу хочу, — со смехом произнесла Алена. — Кто из нас первый женится или выйдет замуж?

Парням, ясно дело, вопрос не очень-то уж понравился, как, впрочем, и Ранджи, а вот мы, девушки, оживились. Интересно, что Темные силы выдаст? Алсу назовет первой или последней? Это, наверное, зависит от того, хочет ли он жениться на ней или пока не может расстаться со свободной жизнью?

— Наседка, — сказал дух, видимо, обращаясь к Алене. — Ты. — Тут блюдце показало стрелочкой на цифру 1. Мы расшифровали это как знак того, что первой выйдет замуж Аленка. Надеюсь, что не за дядю Тима от этой мысли я даже содрогнулась. Нет, я просто обязана сделать то, что задумала сегодня!

— Не забудь позвать, — сказал Женька Алене, которую ответ, не смотря на наседку, удовлетворил. По ее словам, она очень хочет найти парня, влюбиться в него и создать семью. Это ее мечта.

— Конечно, — рассмеялась девушка с косами. — Спасибо, дух, — сказала она, улыбаясь, блюдцу. То, впрочем, выразило свое негодование, ответив: "Фу".

— А мы с Наськой? — поинтересовалась Алсу. "Дух" сказал, что второй замужней дамой стану я, а третьей — подруга.

— Дальше, — велел Темные силы в нетерпении, которыму такие вопросы были не по душе.

— Есть девушка, которая мне нравится, — чуть хрипловатым голосом произнес Женька, не отрывая от меня взгляда. — Мы будем вместе.

Я поняла, что он говорит обо мне. Смущения не было — было лишь что-то приятное в груди. Крохотное солнце. А еще была радость — ну давай, Женька, хоть так дай мне понять, что я небезразлична тебе.

— Ну, вообще все от тебя зависит, — тихо заметил Дан, а Темные силы повторил вопрос.

— Без шансов, увалень, — ответил беспардонно дух. Ах, как бы я хотела подвигать рукой так, чтобы ответ был какой-нибудь такой: "конечно, да!", но рукой я не двигала принципиально. Пусть это делает наш балбес Олег, а я принципиально не буду разыгрывать друзей. Но за такой ответ я даже не стала обижаться на Темные силы.

— Ну, отлично, — криво улыбнулся Хирург. — Но это неправильный ответ.

Я широко улыбнулась. Алена увидела мою улыбку и улыбнулась в ответ, словно поняв меня.

— У меня тоже вопрос, — заявил Дан. — Я выиграю в конкурсе? — он имел в виду один из конкурсов, проводимых городом для начинающих парикмахеров.

— Ага. Дэбилъ, — сказало нахальное блюдце, припечатав в конце твердый знак. Даниил удовлетворительно хмыкнул.

— Я хоть и не верю в духов, но приятно, — ответил тот.

— Недоумок, — стал дух вновь обзываться. — Хр… др… пвскп, — вдруг стало показывать совершенную бессмыслицу блюдечко, нервно, рывками, ползая по спиритическому кругу.

— Что с ним? — спросила Алсу у Олега. Тот ничего не ответил, сосредоточившись на происходящем. Он вдруг облизнул губы, и я даже на секунду засомневалась, что это он двигает блюдце, играя с нами в игру "Здрасти, это дух пришел!".

Блюдце остановилось, подумало о чем-то, не обращая внимания на груз в виде наших пальцев, несколько длинных минут и опять заскользило, словно ведя наши пальцы следом за собой.

— Салют, — сказал дух и выдал мое полное имя, которым почти никто и никогда меня не называет. — Анастасия.

— Что Анастасия? — спросил Темные силы.

— Свадьба, — одним словом сказало блюдце.

— Что свадьба? — не понял тот.

— Первая, — сказало блюдце, явно противореча само себе. А после стало бросаться нашими именами. — Виктория, Евгений, Олег, Алсу, Алена.

— А я? — обиженно спросил Даня. Между прочим, в одиночестве всю жизнь он тоже не хотел.

— И ты, — сказал дух, не дожидаясь, пока наш горе-медиум продублирует его. — Ты неправильный юноша.

Неправильный юноша только хмыкнул.

— Так я первая или последняя? — спросила Алена с удивлением, странно взглянув на меня.

— И так, и так, леди, — было ей очень странным ответом. — Помни, что мать говорит. — Музыкант, играй, — добавил дух. Музыкант среди нас был только один — Женька. Он поднял брови.

— Что играть?

— Что говорит сердце, — так же таинственно отозвалось блюдце. — Мальчик, — вдруг сказало блюдце, — мальчик, опасайся тех людей. Мальчик Олег. Скажи "нет".

Ну, Темные силы дает. Совсем уже того.

— Хорошо, сделаю так, — совершенно серьёзно пообещал Темные силы, сглотнув — его острый кадык едва заметно дернулся. Может быть, это все же Алсу? Ей надо как-то приструнить друга или направить по другому пути, вот она и старается, зная, что тот верит в сверхъестественную чепуху?

— Мое, — сказал блюдичный дух. — Из последних.

Обзываться блюдце прекратило, но вместо ответа блюдце самым натуральным образом принялось говорить нам чепуху. И сколько бы мы не задавали вопросов, у нас выходила бессмыслица.

— Стоять…. Тысячи лет… дхф… страдаем в пути… жкжхп… не понимаем… арарукад… Слепит глаза… и я…и я…солнечный свет…живые, я тут… ам-ам… Мы…ндр… бред….шгд8щдщ….

— Олег, хватит, — не выдержала я.

— В смысле? — перевел он на меня тяжелый взгляд.

— Ну, ты же двигаешь? — напрямую сказала я.

— Не я, — отрезал парень. — Я не играю в такие игры, Настя.

— Алсу, это ты? — спросила я подругу, но та одарила меня таким укоряющим взглядом, что я не нашлась, что сказать, а такое со мной, поверьте, бывает очень редко.

— Это дух, Настенька, — пропел Даня.

Я сощурилась. В это время стало происходить что-то совсем странное

Что-то поменялось в комнате. Стало холоднее. Две свечи погасли, и тут же стало темнее. У меня на спине появились неожиданные мурашки.

Блюдце в который раз поехало к буквам. Медленне, чем в прошлые разы, но с куда больше силой, буквально заставляя моим пальцам скользить следом за ним.

— Хай, — проговорила Алсу, не отрывая широко открытых глаз от блюдца. Она, видимо, тоже почувствовала что-то неладное.

— Смайл. Двоеточие и е. — Сказало блюдце. Вышла очередная глупость то ли от Олега, то ли от его девушки. А, может быть, кто-то из них и сам не осознает, что какими-то микро движениями двигает блюдце? Может быть, это что-то вроде самообмана?

Может быть, даже я сама?

Эта мысль вдруг успокоила, хотя мурашки теперь полезли со спины на руки и грудь.

Девочка-подросток появилась в темной комнате самого обычного девятиэтажного дома, освещенной свечами и пропавшей шалфеем, довольно поздно. Над тремя парнями и четырьмя девушками, тесно сидевшими около журнального столика в центре комнаты, на котором лежал спиритический круг, предназначенный для вызова потусторонних сущностей, уже витали двое. Один — в форме благообразного, убелённого сединами почтенного дедушки в старом чистеньком твидовом костюмчике и с тростью. Второй — в форме молодого стройного мужчины лет тридцати с длинными темными волосами, собранными в хвост, за спиной которого видел чехол с гитарой.

Дедушка с интересом и ехидцей отвечал на вопросы смертных, касаясь длинной тростью светло-зеленого блюдечка с нарисованной кривой стрелочкой и таким образом двигая его. Дедушка не скупился и от души обзывал и дурил ребят, среди которых девочка тут же взглядом зеленых глаз нашла Настю. Обычное развлечение среди таких, как они. Поглумиться над теми, кто жив, но хочет залезть своим грязным носом в тонкий, живущий своей особой жизнью, мир мертвых, — это самое простое, безобидное и часто практикуемое. Некоторые подданные этого мрачного мира делают куда более жуткие вещи, когда слышат призывы, особенно призывы тех, кто имеет силу и власть, но не имеет опыта.

— Привет, — шустро поздоровалась с мужчинами, старым и молодым, подросток, чихнув из-за запаха шалфея, заинтересовавшись блюдцем — единственным материальным предметом, который она сейчас могла двигать, словно она — еще живая.

— Салют, девочка, — медленно повернулся в ее сторону длинноволосый мужчина. Лицо у него было бледное и очень печальное, а глаза — карими и неожиданно теплыми. А еще девочке казалось, будто бы она уже где-то видела этого человека в черной футболке и черных джинсах, дранных на коленях.

— Здравствуй, малышка, — проскрипел и дедушка, оторвавшись от разговора с живыми, и обвел взглядом водянистых глаз ее фигуру, особо остановившись на голых плечах. — Не хорошо ходить в таком виде, девочка. Надо одеваться так, как подобает, а не как попало.

— Как хочу, так и одеваюсь, — дерзко отозвалась девочка, заправляя за ухо короткую темно-русую прядь волос, которые не отрастали уже много лет. Дедушка, увидев ухо с тремя проколами, неодобрительно покачал головой. Топик чуть приподнялся, демонстрируя на животе кусочек цветной татуировки в виде бабочке, наколотой справа от пупка.

— Ужасно неподобающе, — сказал старик, укоризненно качая головой.

— На себя посмотрите, — огрызнулась девочка. Ей и раньше всегда указывали, как и что делать, а она всегда начинала беситься. При этом указывали ей не ее родители, чуткие и понимающие люди, а совершенно посторонние.

— Маленькая дрянь, — прошипел дедушка и вдруг оскалился, показав длинные острые пожелтевшие клыки и синюшный язык. Зрачки его стали узкими и багровыми. Черты лица заострились, а нос неожиданно оказался на щеке.

Он вдруг оказался около девочки, но та вдруг зажмурилась и выставила вперёд руки, и дедушка словно врезался в невидимую перегородку.

— Одна из оставшихся, — спросил он недовольно, принимая обратную форму. — Под защитой, да, девочка?

— Под защитой, дедушка, — смело сказала подросток, опуская руки, понимая, что старик не очень то и безобидный. Но страшно ей не было.

— И что же ты такого сделала, чтобы заслужить это? — прошептал старик с огромным интересом и неясной надеждой во вновь ставших водянисто-голубыми глазах.

— Вернулась. И была искренна, — по-взрослому отвечала девочка.

— Сама вернулась? — не поверил ее пожилой собеседник. Сейчас он ничуть не напоминал то чудовище, которым был минуту назад.

— Сама.

— Моя очередь, — сказал вдруг длинноволосый мужчина с гитарой, обратившись к деду. Тот недовольно зафырчал.

— Я еще не наигрался, — капризно сказал он.

— Не мои проблемы. Иди.

— И я! Я тоже хочу поразвлекаться! — вдруг появился в комнате и четвертый дух — лохматый небритый парень в клетчатой рубашке, котором можно было дать и двадцать и тридцать лет. Он, как вихрь влетел в комнату, безумно хохоча. — И я хочу! И я! — он вцепился в тарелку и стал беспорядочно водить ею по кругу.

— Пошел вон, — рявкнул на него старик. — Тупица! Вон! Вон! Кыш!

Парень оставил в покое блюдце и подлетел к деду. Схватив у него трость, он с улюлюканьем умчался прочь, просочившись сквозь стену. Дед, ругаясь, полетел за ним, сыпля проклятьями.

Длинноволосый мужчина подлетел к блюдцу и, прислушавшись к тому, что говорят живые, осторожно, даже с удовольствием, стал передвигать светло-зеленое блюдечко.

Какое-то время подросток молчала, глядя на парней девушек, с интересом глядящих на спиритический круг, с символом призыва таких, как они, нарисованным посредине, а после спросила:

— А можно я тоже?

— Можно, — согласился мужчина. — Подожди немного. Подождешь?

— Подожду. А почему вы к ним пришли? — с интересом спросила она.

— В этой квартире играла моя песня. Поэтому я и пришел, — отозвался обладатель гитары, не переставая передвигать рукой блюдце. — Я всегда слышу свои песни.

— А дедушка почему пришел?

— Он жил где-то в этом подъезде много лет назад. А зачем пришла ты?

— Я пришла поговорить с живой, — честно ответила подросток. — Кое-что сказать ей. Кое-что важное.

— Я спою им последнюю песню и скажешь, — пообещал мужчина. Однако сделать этого он не успел. Хохочущий обладатель клетчатой рубашки вновь появился в комнате, с безумным видом размахивая тростью старика.

— Я тоже хочу! И я! И я! — вопил он, пытаясь отобрать у длинноволосого блюдце. Тот не выпускал его, пытаясь разговаривать с живыми дальше. — Отдай! Я! Скажу им все! Скажу, когда они умрут! Скажу! Я! И я! И я хочу! Хочу!

— Убирайся! — рявкнул на него мужчина. — Прочь!

— Моя трость! — заорал дед, влетая в комнату сквозь потолок. — Отдай мою тростью, придурок! Козлина небритая! Трость верни! Верни, говорю!

— Это моя трость! Не отдам! — заверещал воришка. — Моя! Моя! Моя!

— Оба — проваливайте! — почти прорычал длинноволосый, который пытался рассказать о своей последней песне парням и девушкам, внимавшим его словам, как откровению. Ничего не выходило. И хоть связь с миром живых была отличной — магический знак и сила медиума, знающего особые слова, сделали свое дело, но два других духа, один из которых тоже хотел поговорить с живыми, здорово мешали. Поэтому рассерженный мужчина с гитарой за спиной, собрав все свои силы, оттолкнул этих двоих подальше от блюдца, поступившись разговором.

— Иди, девочка, на мое место иди, — сказал он подростку, которая с любопытством смотрела на потасовку взрослых духов.

И она пошла.

Как только девочка коснулась пальцами блюдца — единственную сейчас возможную связь между двумя мирами, она тотчас поздоровалась. Со смайликом, как привыкла. Правда, пришлось описывать смайл, но, может быть, будет понятно?

Она хотела сразу же обратиться к Насте, но одна из присутствующих девушек ее определила и задала вопрос о том, когда встретит любимого человека. Подросток, которой было это совершенно неведомо — не многие духи могут сказать, что будет, посмотрела в лицо спрашиваемой, и вдруг узнала ее. Красивая, высокая, синеглазая, русоволосая, со здоровскими косами и модной одежке. В окружении друзей. С невидимыми следами поцелуев на губах. И с красивыми длинными аккуратными ногтями с элегантным нежно-лавандовым френчем.

Девочка глянула на свои темно-розовые, облупленные по краям, уже много лет остававшиеся одними и теми же короткие миндалевидные ногти, и сжала зубы.

Ее гневу и обиде не было предела. Сразу же вспомнилось все, что было в прошлом. Все, до мельчайшей детали: от оттенка неба до того, в каком узоре были рассыпаны темно-зеленые стекла разбитой бутылки под ногами.

Она не сразу взяла себя в руки и, мерцая, словно свеча, коих в комнате горело несколько штук, девочка стала говорить дальше — с трудом, несколько бессвязно, но совершенно искренне. Глаза ее покраснели от слез, алые тонкие губы были закусаны, пальцы дрожали.

Девочка слышала зов, на который, повинуясь, должна была уйти прочь, но не могла этого сделать. И как только она собралась сказать Насте самое главное — о Ярославе, в комнате появились вдруг едва заметные то ли огоньки снега, то ли сияющие снежинки, наполнившие собой все пространство, и возник еще один представитель сверхъестественного мира. Не она пришла на его зов, а он сам явился за ней. Облаченный в белые одежды с золотой вышивкой статный мужчина лет тридцати пяти — сорока, главным украшением широкого круглого лица которого были чистые ясные глаза невероятно голубого, как дно горного хрустального озера, цвета, вздохнул и с сожалением покачал светловолосой головой.

— Нельзя, Дарёна, — сказал он со строгостью в тихом глубоком голосе, в котором слышалось и затаенное сострадание. — Пойдем.

— Я должна сказать! Пожалуйста, — в ее голосе была и мольба, и упрямство, и желание сопротивляться и делать по-своему. — Слышите? Пожалуйста!

— Нет.

— Вольга разрешил!

— Сомневаюсь.

— Пожалуйста! Вы не понимаете, что ли? — на глазах подростка показались слезы. Белых искр стало еще чуть больше, и они касались ее лица, как будто бы пытаясь успокоить девочку.

— Ты знаешь правила, — мужчина посмотрел на нее прямым твердым взглядом, в котором впрочем, не было жесткости. — Прямо сказать об этом ты не можешь. Они сами должны найти друг друга. Ты можешь только немного помочь им, Дарёна.

Однако эти слова не подействовали на девочку-подростка с необычным именем Дарёна. Миндалевидные зеленые глаза ее сузились от переполняющих ее эмоций.

— Нет, я должна сказать Насте! Она умная, она поймет! — и дух вновь стала торопливо отвечать живым, касаясь блюдца пальцами. Но, увы, ничего дельного сообщить им так и не смог.

Мужчина в белом вздохнул, щелкнул пальцами, и в комнате раздался оглушающий писк чьего-то мобильника, испугавшись которого, двое из трех человек, участвующих в вызове духа, вздрогнули и отпустили блюдце.

Связь прервалась. Девочка сжала кулаки. Надо было не злиться, а быстрее сказать обо всем Насте! Что же она наделала!

— Пойдем, тебе здесь не место, — позвал Дайрин мужчина. — У тебя будет еще шанс помочь им. Пошли. И более разговаривать с людьми через это, — он кинул брезгливый взгляд на блюдечко, — ты не сможешь.

Мужчина с голубыми глазами коснулся плеча всхлипывающей от своего бессилия девочки, и они исчезли.

Сияющие искры исчезли минуту спустя.

Наш спиритический сеанс продолжался.

— Задаем вопросы, народ, — сказал Темные силы. — Не тупим.

— У меня есть вопрос, — сказала Алена.

— Говори, детка.

— Когда я встречу своего любимого? — русоволосая девушка произнесла этот вопрос несколько смущенно, наверное, из-за парней.

— Умеешь любить? — вдруг выдало блюдце как-то зло. Движения его стали рванными и быстрыми.

— В смысле? — оторопела девушка, уставившись на Алсу. Та пожала плечами:

— Я не при делах, подруга. Оно… само. — И черноволосая девушка прочитала следующее послание духа:

— На крыше ты любила или играла?

— Ты о чем? — прошептала Алена, отодвигаясь от журнального столика.

— Тварь, — вдруг вновь начал обзываться дух. — Если никто не знает, это не значит, что никто не помнит.

Алена выглядела такой растерянной и даже напуганной, что Даниил обнял ее и успокаивающе погладил по голове.

— Завязывайте с фигней, — велел он.

Однако сделать этого мы не могли. В какой-то момент я вдруг поняла, что просто не могу оторвать пальцев от ставшего почти ледяным блюдца. Я никогда не верила ни в духов, ни в приведения, ни в модных астральных сущностей и всему могла найти логическое объяснение, но сейчас, в этой полутемной комнате, в которой потухло еще две свечи — внезапно, с разъяренным шипением, мне стало так не по себе, что я была на грани — почти верила в мистическую составляющую происходящего.

Воздух, казалось, был наэлектризован и в какой-то момент я поняла, что больше не чувствую приевшийся запах шалфея, а ноздри мои вдыхают любимый аромат озона. Блюдце тяжело, но очень целеустремлённо скользило по буквам.

— Моя ошибка, — читала Алсу голосом, который слегка дрожал.

— Может, хватит, Алене не по себе, — сказал Женька, глядя на то, как девушка прижимается к Даниилу, не боясь помять свои шикарные косы.

— Погоди, — прошептал Темные силы, как будто бы не верил в приходящее.

— Я не хотела. Больно. Скучаю. Должна помочь. Виновата, — говорила пересохшими губами Алсу вслух. Мы ничего не понимали. Коллективный страх перед неизвестным опутал нас, словно рыбацкие сети, и не хотел отпускать. Нервозность буквально летала по комнате, искря во все стороны.

— Анастасия, — писал дух тем временем мое имя. Я вздрогнула. Мне показалось, что кто-то положил холодную, как лед, руку на мое плечо. И тут блюдце стало просто летать.

— У каждого есть своя судьба. У тебя тоже есть.

— Моя судьба? — прошептала я, чувствуя, как моя рука, касающаяся ледяного фарфора, занемела.

— Да. Не потеряй его. Иначе будет плохо, — из-за этих слов мне стало не только страшно, но и дико печально.

— Иначе опять неизвестность и пустота.

— Кто моя судьба? — зачем-то спросила я, потом тысячи раз укоряя себя за то, что раскрыла рот.

— Его имя…

И тут все кончилось. Внезапно истошно заорал мой мобильник. Заорал с таким вкусом и так громко, что я чуть не посерела от ужаса, который принес с собой испуг. Впрочем, испугалась не я одна. Друзья, видимо, струхнули не меньше. Алена почему-то завизжала, Даня заорал, Женька метнулся к выключателю, и мгновенно в комнате стало светло. Ранджи в это время приоткрыла окно — и ослабевший запах озона, сцепившийся в схватке с шалфеем, потихоньку улетучился вон из квартиры.

Я чуть дрожащей рукой схватила лежащий рядом со мной мобильник и прочитала сообщение.

"Ну что, королева цирка? Смеешь игнорировать меня? Или ты на представлении?", — беззаботно и нагло писал Ярослав, которого мне мгновенно захотелось удушить. Нашел время, козел!

— Настя! — спокойно сказал Темные силы. — Я же сказал русским языком — выключи мобильник.

— Я выключила, — возразила я, сведя брови. Что за черт? Я же отлично помню, как выключала этот идиотский звук!

— Хорошо ты выключила, — явно не поверил он мне.

— Я, по-твоему, вру?

— Я видела, как она звук выключала, — сказала Ранджи. — Видимо, глюк телефона.

— И вообще, — вдруг поняла я, что меня смутило. — У меня никогда не стояло стандартных мелодий на звонке. У меня музыка стоит. Что за фигня?

Я с озадаченным видом принялась вертеть телефон в руках. Что за чудеса с ним стали происходить? А после, сцепив зубы, быстро и коротко напечатала царевне Ярославне:

"Исчезни, тупица".

Надеюсь, внемлет. Это он во всем был виноват. Ну а кто еще? Скучно ему, видите ли. Да не оборзел ли он в конец?

Нет, надо же, он уже третий раз мешает мне! Скотина! И где таких идиотов делают? На каком заводе?

— Так, Алсу, Настя, — позвал меня и любимую девушка Темные силы. — Мы должны закончить. Отправить духа обратно. Садитесь к кругу.

— Опять без света? — занервничал Даня. — Аленка, ну что с тобой? Смотрите, до чего вы девчонку довели!

Подруга и впрямь выглядела неважно. Ее слегка трясло, в глазах стояли слезы, и она буквально жалась к Даниилу, как будто бы боялась отпустить его от себя. Тот успокаивающе гладил ее по волосам и плечам, шепча, что все хорошо.

— Со светом, — отозвался устало Олег. — Аленка, ну чего ты испугалась? К нам просто плохой дух пришел, стал ерунду говорить. Они любят это делать. И вообще их несколько было. Все в порядке, подруга. Веришь? — он подошел к ней и взял ее руку в свою.

Алена, тихонько всхлипнув, кивнула, постепенно успокаиваясь. Темные силы, который был на полголовы ниже, улыбнулся ей. Вот же она впечатлительная, а! А мне еще сегодня задуманное надо сделать! И как, спрашивается, я сделаю, если она и так не в себе? Что за день сегодня — то родственничек встретился, то какой-то массовый психоз из-за каких-то там "типадухов" начался.

— Крошка, детка, — позвал нас с Алсу Олег, — за дело.

Мы вновь, но уже при мощном свете электричества, сели с Алсу и Олегом вокруг стола, на котором лежал магический круг, и Темные силы принялся что-то вновь читать, закрыв ладонями худое вытянутое лицо. Капюшон он снял, убрав волосы назад, и я увидела, что от напряжения на его лбу блестит пот. А, может быть, в комнате было еще очень душно.

А еще чуть позднее Ранджи нарисовала вдруг смайл, о котором говорил дух, хотя, конечно, никакого духа не было — все это наши выдумки и коллективный психоз. Но получился этот смайл каким-то зловещим — :Е. Как будто бы это была оскаленная пасть.

В результате сделать то, что я хотела, из-за спиритического сеанса не получилось, к тому же и Алена сильно расстроилась, да и остальные, включая меня, были в каком-то легком замешательстве.

Когда все разъехались по домам, если честно, мне было как-то не по себе, и я ушла спать к ворчащему Дане, который, впрочем, тоже был впечатлен.

Сны мне снились тревожные, нехорошие, нервные, как кардиограмма человека с сердечной патологией, но с утренними лучами солнца все страхи растаяли, вернув хорошее настроение и веру в то, что все произошедшее — дело рук приколиста Темных сил. Или же просто неосознанные движения рук кого-то из нас троих.

Впереди мне предстояло мое первое посещение школы в качестве практиканта по великому и могучему. По русскому языку, то есть. А еще — жуткая встреча с невыносимым человеком.

Ярослав безмятежно сидел в своей комнате на широком белом подоконнике, прижавшись спиной к стене, согнув одну ногу в колене и положив на нее левую руку. Ладонь же правой внутренней стороной покоилась на прохладной пластиковой поверхности подоконника, изредка подрагивая в такт музыки, играющей в наушниках. Глаза молодого человека были закрыты, словно он спал и видел лучшие в своей жизни сны, саундтреком для которых была рок-баллада "Лестница в небо" известной британской группы Led Zeppelin.

В комнате с высокими потолками, где находился Яр, было темно — практически так же темно, как и за окном, за которым падал густой, но почти невесомый снег, беззвучно касающийся холодных стекол. Казалось, легион белых быстрых искр желает — нет, даже жаждет — коснуться этого человека, застывшего в своем умиротворении на подоконнике, словно он — их повелитель или же кумир. Но каждая попытка оказывалась неудачной. Снег не мог коснуться Ярослава, раз за разом натыкаясь на прозрачную стеклянную границу, не в силах пробить ее и дотянуться до неподвижного молодого человека с закрытыми глазами, похожего сейчас на модную куклу BJD — шарнирную красивую куклу, сделанную из полиуретана. Даже грудь его почти не вздымалась, словно Яр и не дышал вовсе.

Внезапно мелодичное фолковое вступление композиции в наушниках прервалась коротким звуком нового входящего сообщения, и парень резко распахнул светло-зеленые глаза, которые в темноте казались серыми. Схватив планшет, лежащий у него на вытянутой ноге, чуть выше колена, от которого к ушам тянулись два белоснежных провода, парень, сморщившись, как от неприятного запаха, прочитал послание от все той же ненормальной девицы, которое коротко гласило:

"Исчезни, тупица".

— Это ты мне? — изогнул он темно-коричневую бровь. — Исчезни? Да еще и тупица? Как ты мне надоела, — проворчал Ярослав, зачем-то прочитав смс второй раз. — Дура. Ты с какой планеты — с Полоумнии?

Постучав изящными и достаточно длинными пальцами — длиннее, чем сама ладонь, которые очень бы подошли профессиональному музыканту, но, увы, никогда не касались клавиш и струн музыкальных инструментов, молодой человек потянулся, как молодой кошак после сладкого сна, хотя все это время не спал, а просто сидел и старался ни о чем не думать, а просто раствориться в любимых мелодиях.

Если честно, Яр ждал более развернутого сообщения от сумасшедшей, которая откуда-то узнала номер его мобильника, — отчего-то ему нравилось выводить эту, скорее всего, психически нездоровую девушку. Все-таки, какое у нее было лицо, когда он с парнями проехал мимо старой тачиллы ее друзей, остановленной ментами. Просто загляденье.

Вспомнив физиономию дурочки, перекошенную гневом и негодованием, Ярослав довольно улыбнулся. Прикольно он все-таки тогда придумал. И, главное, сработало же! А ведь сама виновата, чертова кукла. Не надо было ссорить его с Ваном, отправив цветы и открытку от имени Жени. Как она вообще узнала обо всей этой тупой ситуации, сложившейся между ним, Ваном и Евгенией? Упрямый Ярослав был уверен, что за всем этим стоит Анастасия, а то, что то всего лишь роковая случайность, в его буйную головушку не приходило.

В наушниках заиграла знакомая до умопомрачения и переслушенная тысячу раз песня "Smells Like Teen Spirit" — одна из самых известных мелодий легендарной группы Nirvana, которую Яр обожал с подросткового возраста, как и ее вокалиста и гитариста Курта Кобейна, покинувшего этот мир еще в далеком 1994 году, но оставившим большой след в истории музыки и в сердцах людей. Если под первую мелодию Яр расслаблялся, всецело отдаваясь музыке, то при первых же аккордах гитары второй его словно ударило током, и он, не в силах оставаться таким же спокойным, в такт музыки замахал головой, шепотом повторяя слова песни, которые отлично знал много лет. Одновременно с этим, испытав какое-то удивительное чувство злого вдохновения, Ярослав достал планшет, включил фотошоп и принялся рисовать женский портрет. С магией живописи этот парень был на короткой ноге, а потому между ним и искусством создания изображений царило полное взаимопонимание, гармония и любовь.

Уверенные штрихи, легкие мазки, скользящие движения левой руки, в которой был зажат черный стилус — компьютерное перо, появляющееся и исчезающее меню выбора цветовой палитры и кистей, касания сенсорного экрана указательным и большим пальцами, чтобы изменить масштаб изображения — и у Ярослава получились наброски для портрета. Под чуткими руками юного художника он постепенно приобретал все более и более знакомые очертания и цвета.

Слегка склоненное к плечу угловатое симпатичное лицо с высоким лбом и упрямым, чуть вздернутым волевым подбородком. Несколько глубоко посаженные — глубже, чем того требует идеал — графитно-серые глаза удлинённой формы. Широкие скулы, прямой нос, коричневые брови вразлет. Темно-пшеничные волосы со светлыми мелированными прядями.

Вскоре можно было понять, что с экрана планшета на мир смотрит Настя, чуть прищурившись и недобро поджав губы. Ярослав отлично смог передать ее плохое настроение.

— Ведь ты вроде бы ничего, — проговорил он почти ласково, вдруг вспомнив, в какой ступор вогнала его эта сумасшедшая, когда они только увидели друг друга около клуба "Горячая сковорода". Именно поэтому он и стал хамить, чтобы у Шейка ничего не получилось с ней — стало вдруг невыносимо думать о том, что и она тоже станет очередной жертвой пикапера. Правда, как он понял потом, такие как она — не жертвы, а самые настоящие охотники. Если честно, такие девушки — умеющие за себя постоять, напористые, упрямые, гордые и смелые Яру нравились. Но конкретно эта кулема бесила. Всем, чем только может раздражать человек: от внешности, особенно от этих серых глаз с вечным царским прищуром, до характера, хотя, конечно, Яр так до конца не понял эту Настю. И надеялся никогда не понять. Потому что понять человека можно, если ты с ним общаешься, а общаться с овечкой в ближайшие много веков в планы Ярослава не входило. Он вообще опасался, что психическое состояние Анастасии заразно, а становиться такой, как она, ему совершенно не хотелось.

Девушка, смотревшая на художника с экрана планшета, была с ним полностью согласна — она тоже боялась заразиться от Ярослава какой-нибудь дуростью.

— Вроде бы ничего, — повторил парень, чуть склонив голову влево, — но с черепной коробкой ведь явно не дружишь, мисс, — с этими словами Ярослав ловко пририсовал Насте знатные боярские усы и жиденькую мушкетерскую бороденку — видимо, недавняя травма все еще беспокоила парня.

Это заставило молодого человека весело похмыкать.

— Ты — неадекватная. — С этими словами Яр, отлично рисующий и отменно разбирающийся в фотошопе, видоизменил нос Насти, сделав его большим и грушевидным. — Дерзкая и истеричная.

Несколько коротких штрихов и смешок — и Настя могла похвастаться пушистой монобровью — вместо двух аккуратных, скептически вздёрнутых бровей на ее симпатичном лице с упрямо сжатыми губами появилась одна: широкая и длинная, похожая на застывшую ехидную гусеницу.

— И манер у тебя нет. — Теперь парень щедрою рукой подарил девушке россыпь прыщей, а также знатные мешки под глазами, словно она пила без просыху недели три. После у девушки появились уши-лопухи и кривой зуб, наезжающий на нижнюю оттопыренную губу.

— Прэлэсть, просто прэлэсть, — сказал довольно Яр, любуясь. — На аватарку.

"Ах ты, скотина, — сердито прокричало перекошенное и перепорченное изображение Насти с экрана. — Попадись мне только! Убью!".

Ярославу показалось, что он услышал голос Насти, а потому парень, подозрительно глянув на портрет под кодовым названием "Просто прэлэсть", вышел из фотошопа, впрочем, не забыв сохранить свое художество в одной из нескольких десятков папок, коими был забарахлен его рабочий стол. Особенной аккуратностью и порядком, как натура искусства, он никогда не отличался, а его комната частенько находилась на грани того самого легендарного творческого беспорядка, коим хвастаются многие творческие люди, и бедлама обыкновенного, присущего лентяям и разгильдяям. Правда, сейчас комната Ярослава была убрана — тут не было ни пылинки, все стояло и лежало на своих местах, и даже карандаши стояли в подставке для письменных принадлежностях по росту. А все потому, что на Яра изредка накатывало настроение знатного уборщика, и тогда, по меткому выражению старшего брата Егора, он "играл в чистоплюя". Кстати говоря, на внешний вид правило творческого беспорядка на Ярослава не распространялось — он всегда одевался со вкусом, довольно неброско и стильно, умудряясь даже в простых вещах на вроде синих классических джинс и рубашки в клеточку выглядеть так, как будто бы собрался скуки ради сфотографироваться для журнала мужской моды. При этом чувству вкуса у него было врожденным качеством, как, например, желание и умение рисовать.

Еще несколько раз прослушав "Smells Like Teen Spirit", русоволосый парень, наконец, переключил плеер на другую песню, которую под акустику исполнял один из самых знаменитых рок-музыкантов города, известный по всей стране под именем Аларм, несколько лет умерший, как и Курт Кобейн, от собственных рук и по собственной воле. Песня, которую слушал Ярослав, была совсем почти неизвестная, написанная, как говорили друзья музыканта, за пару дней до его смерти и исполненная лишь раз. И запись этой песни совершенно случайно попала к Яру через его брата, не Егора, а другого, тоже старшего — Власа.

Холодный глубокий и очень выразительный мужской тембр пел песню не спеша, но как-то пронзительно, от чего у Ярослава всегда перехватывало дыхание.

Дышать.

Мы угасаем словно огни -

Будто бы вечер тают они

И не разрешают с ними играть.

Стоять.

Тысячи лет мы страдаем в пути

И не понимаем, куда нам идти.

Слепит глаза дикий солнечный свет.

Мы — бред.

Кричать мы не можем, только мерцать.

Хотеть и желать, но не понимать,

Тая в пути, поглощая рассвет.

Нас — нет.

Искры в глаза словно ветер летят.

Мы души потерянных — мертвый фрегат.

Громко кричим мы, пытаясь молчать.

Не кричать!

И за собой мы уводим закат.

Он солнце с собою берет — он нам рад.

Лучами клеймит, заставляя рычать.

Печать.

Под эту композицию Ярослав незаметно для себя заснул, не зная, что будет завтра, и с кем его сведет судьба в лице девочки-подростка с темно-русым каре и зелеными глазами, которая этой ночью заглядывала на секунду к Яру вместе с длинноволосым мужчиной с гитарой за спиной, услышавшим свою последнюю песню.

Утро понедельника далось мне тяжело. Я с трудом встала по велению своего несносного крикливого будильника, встроенного в мобильный телефон, дошлепала босыми ногами до ванной комнаты, с трудом умылась и посмотрела на себя в зеркало. Поскольку уснула я поздно, волновалась из-за Алены, и спала беспокойно, то и дело норовя забрать одеяло у несчастного Дани, в чью кровать бессовестно залезла, то выглядела сейчас не лучшим образом — растрепанные волосы, красноватые сонные глаза, небольшие синяки под ними, бледная кожа на лице, блестящая от капелек холодной воды. Идти мне решительно некуда не хотелось, но не сделать этого я не могла. Настю с распростёртыми объятиями ждала школа № 181, куда меня отправил проходить практику наш руководитель — зловредная Диана Вячеславовна, а еще больше ждал 11 класс "Б", по предварительным данным, полученным после общения с моим куратором — учительницей русского языка, в составе двадцати пяти человек. Ну, я, правда, не уверена, что хотя бы один ученик из двадцати пяти меня ждет, да и я сама не горю желанием встречаться с семнадцати- и восемнадцатилетними оглоблями, но наша встреча уже предрешена свыше, и ничего поделать было нельзя.

Вчера мы с Алсу и Аленой — студентки пятого курса филологического факультета, увлеченные спиритическим сеансом, даже и не вспомнили о том, что в понедельник у нас начнется педагогическая практика в школе. А сегодня я волновалась о том, как все пройдет. В прошлом году, конечно, у нас тоже была педагогическая практика — по литературе, но, следуя требованиям положения о прохождении практики в нашем университете, проходила я ее в пятом классе, среди милейших послушных детишек, да и руководителем была другая препод, лояльная, если не сказать равнодушная Галина Петровна. В отличие от нее Диана Вячеславовна к своему предмету подходила с куда большим воодушевлением — она собралась контролировать нас, студентов, по всей строгости университетского закона, пообещав внезапно приезжать на наши уроки, дабы убедиться, что мы усердно и старательно проходим никому не нужную практику в старших классах средней школы. По мне все это было совершеннейшей глупостью — становиться учительницей русского и литературы я не собиралась совершенно, хотя все еще отлично помнила желание Матильды о том, чтобы я поступила в аспирантуру. На эту тему я еще серьезно не думала, решив оставить это на потом — принимать такие важные решения с бухты-барахты я не могла, сначала мне нужно было понять все плюсы и минусы, и только потом прийти к какому-то выводу.

Практика, аспирантура, Алена и дядя, вчерашняя идиотская попытка заняться спиритизмом — все это переплелось дружным кривляющимся хороводом из лягушек в моей голове, что я, не выдержав внутреннего эмоционального накала, вновь плеснула себе в лицо ледяную воду, пытаясь освободиться от ненужных этим утром мыслей.

Я наскоро приняла душ, помыла волосы и с тюрбаном из полотенца на голове поплелась в кухню, чтобы выпить горячего кофе, попутно просмотрев на нетбуке почту и свою страничку ВКонтакте — дурная привычка, но мало ли, кто мне написал? — а после привести себя в порядок с помощью косметики. Когда я допивала горячий кофе из любимой большой стеклянной кружки с японскими иероглифами, доедая наскоро сделанный бутерброд, на кухне появился сонный и взлохмаченный Даня в одних шортах. Сам по себе он стройный, но несколько лет посещений тренажерного зала дало свои плоды — подкачавшийся Дан, конечно, не имеет шесть кубиков на прессе, но и дохляком не выглядит — высокий парень среднего телосложения с достаточно широким разворотом плеч. Хотя, парадокс — Темные силы выглядит худее и жилистее, но не в пример сильнее Дана, да и вообще многих моих знакомых парней, если не сказать, что всех. Не смотря на то, как выглядит Олег, Алсу нечего и некого боятся рядом с ним.

— Ты меня разбудила, бесстыжая. А я ведь сегодня решил не посещать универ, — сообщил мне сосед, зевнул и сладко, как кот, потянулся. Все-таки он милый. Эх, любил бы Даниил девчонок, цены бы ему не было. Я бы в него влюбилась, а после заставила его на себе жениться. Хотя у нас с ним есть шуточный договор — если до тридцати лет ни он, ни я никого себе не найдем, то образуем счастливую ячейку общества и будем жить вместе.

— Не посещай, — разрешила я, глянув на настенные часы в форме расписной тарелки и потянувшись к красно-черной косметичке, которую заранее принесла на кухню — ну люблю я краситься именно в этой комнате, что поделаешь?

— Спасибо за разрешение, госпожа, — поблагодарил меня Даниил, наклонился ко мне, скептически всмотрелся в мое лицо и перехватил косметичку. — Так и быть, — сказал он, — помогу тебе собраться. Визажист я или кто?

— Или кто, — проворчала я, но с благодарностью приняла помощь друга, который, охая и ахая, жалуясь на то, то я, видите ли, разбудила его, несчастного, потащился в свою комнату за своей собственной фирменной и очень хорошей косметикой. Привычным жестом разложив на кухонном столе свой, как говорит Дан, "бьюти-кейс", в котором хранилось множество самых разных кистей, палитр теней, помад, карандашей, кремов и et cetera, он обработал руки антисептиком и, склонившись надо мной, принялся за дело. В короткие сроки друг привел мое лицо в порядок, сделав легкий элегантный макияж, умудрившись превратить мою кожу в чистую и сияющую, а глаза сделать более выразительными. После сосредоточенный и неразговорчивый Даниил (редкость, что он не болтает, но во время работы Дан всегда молчалив и серьезен) выпрямил мне волосы с помощью фена, уложил челку, побрызгав сверху стойким сухим лаком, а после, скептически осмотрев меня, заявил:

— Ну, все, ты готова к своим школьным победам, мисс учительница. Тебе бы еще очки в тонкой оправе, красную помаду, строгий костюмчик с мини юбкой и указку. Или хлыст. Или указку и хлыст. И тогда бы ты была ожившей фантазией всех мальчиков в классе, — продолжил издеваться друг.

— Я не учительница, — отозвалась я и полюбовалась на себя в большое овальное зеркало, висевшее в прихожей. Результат мне понравился. — Спасибо, милый, — проворковала игриво и послала Дану воздушный поцелуйчик, мстя за учительницу-фантазию. Тот скривился и удалился на кухню собирать свои косметические прибамбасы.

Я, пребывая уже в более хорошем расположении духа, быстрым шагом направилась в свою комнату, чтобы переодеться, однако этому помешала заигравшая нежная "Песня половецких девушек", стоявшая на звонке моего мобильника, стоявшего на зарядке. Пришлось спешить к телефону, недоумевая, кто так рано решил мне позвонить. Оказалось, что на другом конце провода был мой руководитель по педагогической практике Диана Вячеславовна. Интересно, что ей уже нужно? Вспомнив ее длинную скучную и нудную лекцию о том, как должны выглядеть и как должны себя вести практиканты из нашего замечательного и всеми уважаемого университета, я только поморщилась. Она что, решила позвонить и напомнить, что сегодня у меня первый день практики? Или захотела лично сказать, чтобы я убрала из носа пирсу — видите ли, по ее священному мнению, в таком виде не положено приходить в школу. В таком — это с серьгой-гвоздиком в крыле носа. Она мне, Алсу и еще нескольким девчонкам из группы почти весь мозг проела, с недовольным, я бы даже сказала, с брезгливым выражением глядя на наши лица. В результате им пришлось пообещать ходить в школу с наименьшим количеством украшений в проколах на лице и в ушах, а я, притворившись валенком, заявила ангельским голосом, что при всем желании гвоздик снять не могу — это можно сделать только хирургическим путем. Помнится, руководитель практики, женщина, кстати говоря, не только строгих моральных правила, но и консервативного вкуса, всегда одевающаяся в деловую одежду одних и тех же мрачных тонов с минимумом украшений, очень недовольно посмотрела на меня, несколько секунд гневным взором поиспепеляла мой пирсинг в носу, но ничего в ответ не сказала, лишь укоряюще покачала головой, увенчанной, как короной, высоким аккуратным пучком чисто вымытых волос.

— Анастасия Мельникова? — резкий, властный и чуть визгливый нервный голос преподавательницы бесцеремонно вторгся мне в уши.

— Да, это я. — Интересно, неужели и правда напомнит мне о том, чтобы я пирсинг убрала и оделась, как подобает? Ну, по ее мнению подобает.

— Это Диана Вячеславовна, — сообщила с глубоким чувством собственного достоинства женщина. — Ваш руководитель практики.

— Я узнала вас, — ответила я очень вежливо, ожидая начала моральной расправы над собой.

— Анастасия, — голос Дианы был на одну треть градуса теплее, чем обычно, — у нас произошла проблема.

— Какая проблема? — не поняла я.

— Неожиданные. — С омерзением произнесла это слово Инесса, поборница порядка и последовательности, живущая и работающая по четко определенному плану. Я насторожилась. — Дело в том, — продолжала женщина, — что ваш куратор — учитель по русскому языку и литературе в 181 школе не сможет выполнить свои прямые обязанности.

— В смысле? — переспросила я удивленно, начиная понимать, что произошло.

— Она неожиданно выиграла путевку на Бали и вместе с семьей незамедлительно отправилась в отпуск сегодня ранним утром, — все с тем же пренебрежением и осуждением в голосе продолжала руководитель практики. — Директор 181 школы только что мне позвонил и сообщил, что по этой причине они не смогут принять наших студентов для прохождения практики.

Ого! Может, меня на фиг от этой практики вообще освободят? Будет время и для работы, и для отдыха перед последней и самой короткой сессии.

Увы и ах, все мои надежды были разбиты, как хрупкая вазочка, хотя, конечно я отлично понимала, что не проходить педагогическую практику мне никто не позволит.

— Посовещавшись с нашим деканатом, мы решили направить вас, Анастасия, и вашу коллегу, Диану, которая должна была проходить практику вместе с вами в 181 школе, в другое среднее учебное заведение. — Господи, она может говорить не штампами хотя бы с утра пораньше.

— Да? И в какую же мне школу ехать тогда? — вздохнув, спросила я. Если в прошлом году мы сами выбирали себе школы для прохождения практики — чаще всего брали те, которые находись рядом с нашими домами или в которых работали знакомые, то в этом году нас распределяли в деканате под жестким руководством все этой же въедливой Инессы, желающей всех держать под своим неустанным контролем.

— Поедете в 8-ю школу, — сказала почти с торжеством женщина, как будто бы тоже отправляла меня в неожиданный отпуск на Бали, а не на практику в старшие классы.

— В 8-ю школу? — несколько удивленно переспросила я. В городе существовало несколько средних школ, которые считались особенными, можно даже сказать, элитными, куда ходили либо умные и талантливые дети, либо дети богатых родителей. Школа № 8 как раз была одной из таких. Вернее, почти таких. Почему — сейчас расскажу.

Построили ее лет пять назад в новом и стремительно развивающемся микрорайоне с большими красивыми высотками, угрохав на строительство кучу денег. Зато ее открытие освещали все СМИ нашего города, ласково называя "школой нового века", занимающей довольно-таки большую территорию и рассчитанной почти на полторы тысячи учащихся. Огромное яркое трехэтажное здание, состоящее из нескольких корпусов и огражденное от жёсткого внешнего мира высоким забором, хорошо запомнилось мне по многочисленным репортажам и фото к статьям в газетах. Крытый бассейн, огромный спортивный зал со всем необходимым снаряжением, раздевалки с душем, оснащенные по последнем слову техники компьютерные классы и классы, предназначенные для занятий по химии и физике, хореографический зал, допуск в здание по специальным личным пропускам, шкафчики для хранения вещей по аналогии с европейскими и прочее, прочее, прочее. Изначально предполагалось, что в школу № 8 будут ходить дети, живущие в этом районе, однако многие родители, особенно обеспеченные или занимающие высокие должности, тоже захотели, чтобы их отпрыски посещали столь привлекательное учебное заведение, в простонародье называемое элитным. Впрочем, простые родители из других районов тоже положили глаз на новенькую школу.

Ну а поскольку школа № 8 хоть и была рассчитана на большое количество учащихся, резиновое все же не являлась, то ее администрация придумала хитрый план. Детей по прописке в это заведение, конечно же брали — пришлось, но для того, чтобы попасть в школу, будущие ученики проходили определенный конкурс, то есть, судя по многочисленным слухам, ходившим вокруг этой школы, которыми с нами делилась в прошлом году наша первая руководитель практики, одно время преподававшая там помимо университета, в 8-ю школу старались брать более-менее приличных учеников, не потенциальных двоечников и хулиганов. Из других районов детей тоже брали, но не охотно и если только они были одаренными — в учебе, спорте, творчестве. Ну, или брали, как часто это бывает, по знакомству. Третью и самую желанную категорию учеников в 8-й школе составляли как раз дети обеспеченных или высокопоставленных родителей, которые проходили конкурс только формально. Конечно, чада совсем уж богатых людей или, скажем, министров, мэра и губернатора учились либо за границей, либо в частных гимназиях и лицеях, оплата обучения в которых могла вылететь в копеечку, но все равно в народе 8-я школа считалась привилегированной наряду еще с несколькими.

— В 8-ю школу? — еще раз повторила я, прикрыв глаза и вспоминая план города, чтобы понять, как далеко находится от моего дома это местечко.

— Да. Именно в восьмую, — подтвердил по телефону голос Дианы Вячеславовны. — С ними у нас еще действует договор. Я только что лично звонила директору, и он согласен принять вас в качестве практиканта. — Это прозвучало так торжественно, как будто бы она звонила в Земное посольство на Сатурне и договаривалась о моей стажировке в администрации Императора планеты.

Я сказала в ответ что-то мало определенное — нечто среднее между "Хорошо, спасибо" и "Черт возьми". Впрочем, думаю, Диана решила, что услышала первый вариант.

— Анастасия, к девяти часам приезжайте в 8-ю школу, вы знаете, где она? — стала раздавать четкие указания преподавательница.

— Найду, — ответила я.

— Хорошо. Подойдете к вахтеру, скажете свою фамилию, и вам выдадут временный пропуск для прохождения через турникеты. После пройдете в приемную директора — дорогу и кабинет спросите опять-таки на вахте. Вас там будут ждать.

— Я поняла, — ответила я. Попасть на практику в школу, половина которой — бестолковые мажоры — это не то, о чем я мечтала.

— Вот и отлично. И не забудьте документы, удостоверяющие личность, Анастасия.

— Не забуду, — пообещала я, и без нее поняв, что без паспорта меня никуда не пустят и никой пропуск не дадут.

— Хорошо, что нам удалось решить проблему с вашей практикой так быстро. Анастасия, вам повезло попасть именно в это учебное заведение, — вдруг почти доверительно сообщила мне руководитель практике — ее голос потеплел еще на две четверти градуса. — Сказать по секрету, уважаемый директор — мой бывший коллега и сокурсник — закончил со мной в один год наш любимый филологический факультет. И было бы хорошо, если бы вы все-таки избавились от вашего прокола в носу.

Я поморщилась, попутно вспомнив точно, где находится эта самая 8-я школа, и на какой автобус мне сейчас садиться.

— Попробую, — только и сказала я. Распрощавшись с Дианой Вячеславовной, я посмотрела на часы мобильника и поняла, что из дома нужно выходить как можно быстрее. Первая школа, где я должна была отрабатывать педпрактику, находилась в десяти минутах езды от меня, а школа № 8, как я помнила, — минутах в сорока. Одевшись в нежно-голубую с воротником-стоечкой и острыми отложными манжетами на рукавах блузку и черную юбку-карандаш до колена, которая не раз меня спасала в ситуациях, когда нужно было выглядеть официально, я схватила сумку со всем необходимым и поспешила в прихожую. Если честно, вещей у меня не то, чтобы очень много, я бы даже сказала, наоборот, но покупать я предпочитаю самое необходимое и нужное в гардеробе, то, что можно комбинировать с другими вещами и более-менее качественное, хоть и не очень дорогое.

— Я же говорил, тебе еще указку надо для полноты образа, о, гроза учеников, — вывалился в прихожую, пока я обувалась в ботинки на каблуках, Даниил, что-то усиленно жуя.

— Не смешно, — схватила я со стула сумку и, более не глядя в зеркало, открыла дверь и помчалась вниз по лестнице, слыша ободряющий крик друга за спиной:

— Давай, сестричка, уделай всех их!

Я мысленно согласилась с Даном и поспешила на остановку. Слава Богу, в этот раз автобусы ходили очень даже сносно, а пробок не было, и до объекта моего вождения — то есть до школы № 8 — я доехала за каких-то двадцать минут, комфортно сидя на свободном месте неподалёку от печки, что не могло не радовать.

Нужное мне здание находилось совсем недалеко от остановки — я сразу узнала его — большое, бело-сине-оливковое, с высокими окнами и стеклянным фасадом, больше похожее не на школу, а не торговый комплекс — только стоянки, заполненной машинами, около входа не хватало. Вместо нее около школы располагались широкая асфальтовая дорога, вдоль которой стояли пустые зимой клумбы и элегантные фонари, и лужайка, вероятно, летом яркая и зеленая, а сейчас белая от снега. Чуть дальше виднелись школьное футбольное поле и площадки для занятия баскетболом и волейболом, а также множество турников и еще почему-то качели. Огромная территория школы была ограждена белым высоким забором с несколькими воротами, к главным из которых я и направила свои стопы. Без двадцати девять я оказалась в основном корпусе, называя суровому мужчине в форме цвета хаки, которого язык не поворачивался назвать вахтером, свою фамилию, дабы он выдал мне пропуск, позволяющий миновать ряд турникетов и очутиться в школе.

— Представьтесь, — сказал мне охранник после того, как выслушал мои объяснения по поводу того, почему я оказалась в этом месте.

— Анастасия Мельникова, — ответила я, с интересом осматриваясь вокруг. Приятные светло-голубые, почти белые стены, высокие потолки, мраморный пол, по которому всегда очень громко стучат каблуки учительниц, большие окна с вертикальными бирюзово-серыми жалюзи. Простота и ученая элегантность. На одной из стен — прямо перед входом, крупно выведены разными цветами самые известные формулы химии, физики, алгебры и геометрии, самой заметной и яркой из которых была формула измерения скорости V=S/t.

— Паспорт, — потребовал охранник — высокий и достаточно мощный с виду молодой человек с вертикальной складкой между темными густыми бровями. Губы у него были жестко сжаты — словно он никогда не смеялся. Серьезный мальчик, такие обычно служат в горячих точках, а не сидят с дубинками в школах, охраняя покой учеников. Ну, или работают в охране у суровых богатых дядь. Или хотя бы, на крайний случай, охраняют особо важные объекты! Но никак не школы. Или нынче школы настолько суровы, что в охрану берут только самых стойких и мужественных?

Эх, знала бы я, с кем я столкнусь в своем классе, я бы, наплевав на Диану Вячеславовну и возможный неуд по практике, просто-напросто не пришла бы в эту школу, но, увы, я не обладала и до сих пор не обладаю способностями экстрасенса.

— Возьмите, — отдала я охраннику документ. Он внимательно просмотрел паспорт, больше времени уделив рассматриванию моего фото и сравнению его с моей же физиономией, и полминуты спустя вернул мне его вместе с пластиковым серым прямоугольником, который должен был заменить мне личный пропуск. — Проходите, — разрешил страж школьного порядка. — Завтра подойдете с двумя фотографиями, размер — 3,5 на 4,5 сантиметров. Вам оформят другой пропуск вместо временного.

Я только кивнула.

— Хорошего дня, Анастасия, — вдруг улыбнулся мне парень, и по его карим глазам я каким-то неясным образом определила, что он вовсе не суровый, а очень даже веселый.

— И вам хорошего дня…

— Артур, — подсказал он мне свое имя.

— Хорошего дня, Артур, — сказала я, не став возвращать в ответ улыбку — мне пока что было не до легко флирта со странными охранниками. Вместо этого я спросила, где находится приемная директора. Артур любезно подсказал мне, куда нужно идти, и еще спустя пару минут я стояла перед нужной мне дверью, расположенной на первом этаже здания, только в другом крыле. Когда я уходила, к стойке, за которой находился охранник, подошла полноватая женщина средних лет в пуховике и очень расстроенным лицом. Как я поняла, это была мать одного из учеников — и ей тоже выдали временный пропуск.

На мое удивление, в школе было тихо, как в склепе — и стук моих каблуков был самым громким шумом, который я слышала. Видимо, с дисциплиной тут все в порядке — все ученики сидят по классам и вкушают гранит науки, который с удовольствием, а может, без оного, дают им учителя в растолченном виде.

Откашлявшись, я постучалась в дверь и вошла внутрь. В светлом помещении, похожим на офис секретаря успешного руководителя среднего звена, за столом из светлого дерева сидела худая статная женщина в возрасте с умными глазами и высокой прической, которую больше хотелось назвать леди, а не бабушкой — такая ухоженная она была: от светлого маникюра до черных туфель на низком каблуке. Она что-то неспешно печатала, не глядя на клавиатуру, а когда я вошла, внимательно посмотрела на меня, стянув прямоугольные очки чуть ближе к кончику носа.

— Здравствуйте, — сказала я, собираясь представиться, но женщина опередила меня.

— Анастасия Мельникова, практикант с филологического факультета, пятый курс, — произнесла она благосклонно. — Верно?

— Все правильно, — подтвердила я.

— Я вас ждала. К сожалению, директор сейчас очень занят, и вами займусь я. — Она бросила быстрый взгляд на дверь, ведущую в кабинет директора, за которой были слышны какие-то неясные голоса.

— Раздевайтесь и присаживайтесь, — кивнула Галина Алексеевна на шкаф, а после на кожаный белый диванчик, предназначенный, видимо, для посетителей. — Я закончу с вашими бумагами, а после того, как прозвенит звонок, — она посмотрела на свои наручные часы, — это будет через двадцать пять минут, отведу вас к вашему куратору. У нее как раз будет урок в одиннадцатом классе, в котором вы будете проходить практику по, — она заглянула в какие-то бумаги, лежащие перед ней на столе, — по литературе, так?

— Да, — подтвердила я, присаживаясь на диван, оказавшийся мягким, но каким-то низким, а потому не сильно удобным.

— Кстати, ваше имя я знаю, а я вам не представилась. Галина Алексеевна, секретарь директора.

— Приятно познакомиться, — улыбнулась я вежливо, но, кажется, довольно сдержанно. Мне Дан говорит, что я не умею в нужный момент улыбаться тепло и искренне, но я его не совсем понимаю. Если я не чувствую теплоты, как я могу заставить свою улыбку стать дружелюбной и мягкой? Мне трудно это сделать.

— Взаимно. Подождите немного, скоро я закончу.

В ожидании я достала телефон и прочитала два сообщения — от Алены и Алсу. Еще когда я ехала в автобусе, я написала обеим подругам, которые сегодня в других школа тоже вынуждены были приступить к педпрактике. В прошлом году перед тем, как начать вести уроки — их нужно было провести восемь или десять, не помню, мы целую неделю таскались следом за учениками и сидели вместе с ними почти на всех занятиях, заполняя особые дневники по практике, где писали выводы чуть ли не о каждом уроке, а затем просили учителей поставить свои росписи в специальных графах — как подтверждение того, что мы, действительно, работали. Правда, в прошлом году была та еще халява — как я уже говорила, практику я проходила у пятиклассников, да не одна, а вдвоем с Аленой. К тому же мы быстро смекнули, что посещать уроки не обязательно, можно написать какую-нибудь ерунду вместо вывода и подделать подпись учителя — все равно нас никто не контролирует. Правда, уроки мы отвели вполне честно, и я лично готовилась к каждому из них по полвечера, находя в учебниках и в Интернете задания, которые казались мне полезными и интересными. В этом году из-за Инессы халявы ждать не приходилось — она сообщила, что лично будет контролировать каждого студента и без предупреждения заявляться на уроки, проводимые нами, предварительно узнав расписание. И она же не разрешила двум практикантам быть в одном классе. Правда, в этом году и на уроках сидеть не надо было — главное, проведи нужное количество занятий и свободен. Условие — проведи качественно.

Интересно, как пройдет моя практика в этой школе, считающейся элитной? В сообщениях и Алсу, и Алена желали мне удачи на практике в 8-й школе, и я сама себе желала удачи, хотя, если честно, не очень-то и боялась.

Зачем-то коснувшись гвоздика в носу, я написала Алене, вспомнив ее небольшую истерику после вызова духа:

"Ты как, в порядке после вчерашнего?".

"В полном. Просто вчера что-то на меня нашло… И так все глупо вышло, что даже стыдно:(Я глупая, да?".

Наверное, глупая — раз связалась с моим любимым дядей. Наверняка это из-за него у Аленки такое нервное состояние. Надо все-таки сегодня провернуть то, что я сделать вчера. Не знаю, правда, какие последствия будут, но я обязана это сделать.

Мои мысли прервал робкий стук в дверь.

— Извините, — заглянула в кабинет та самая женщина, которую я видела около входа, — можно?

Галина Алексеевна, вновь сдвинув очки на кончик носа, пристально гляделась во вновь пришедшую.

— Вы мама Колесникова? — уточнила она.

— Да, — кивнула женщина.

— Вас уже ждут, — сухо сообщила секретарь. Женщина перешагнула порог, обернулась и тихонько позвав кого-то по имени. Следом за ней в приемную вошел среднего роста парень-старшеклассник с коротким ежиком волос, ссадиной на скуле, заклеенной пластырем, и в форме — черных брюках, темно-синем жителе с эмблемой школы на груди, почти на сердце и в белой рубашке с закатанными до локтя рукавами. Руки у него были засунуты в карманы, а взгляд был исподлобья, как у ощерившегося нашкодившего щенка, который что-то натворил и боялся, что его повторно накажут.

Ученик, не глядя на секретаря и тем более, на меня, негромко буркнул слова приветствия. Кажется, чувствовал он себя не очень комфортно. Интересно, что мальчишка натворил?

— Руки из карманов вытащи, — шепнула ученику мать в это же время. Видно было, что она очень расстроена — уголки не накрашенных губ опущены, плечи поникли, в глазах — сожаление и, кажется, робость.

Галина Алексеевна кивнула старшекласснику в знак приветствия, встала со своего места и, взглядом пригласив посетительницу идти за собой, открыла дверь, ведущую, видимо, в кабинет директора, пропуская туда вновь пришедших. Я не могла видеть со своего места тех, кто находился внутри, но зато отлично могла слышать голоса — за собой дверь Галина Алексеевна прикрыла неплотно. Единственным персонажем, кого я успела заметить, была сидевшая ко мне боком очень молодящаяся женщина с тонким аристократическим носом и белоснежными кудрями, рассыпавшимися по меху тонкой дорогой шубки из натурального меха, которую она расстегнула, но не удосужилась снять. Холеное лицо блондинки было хоть и симпатичным, но не самым приятным — темно-морковные губы бантиком и выражение лица "Мне все обязаны".

— Здравствуйте, — поздоровалась с опаской женщина в пуховике. Парень вслед за матерью повторил слова приветствия, но вновь сделал это тихо, почти не слышно и крайней недовольно. Им тут же ответили два голоса: один мужской, спокойный, даже размеренный, который пригласил их присесть, чтобы во всем разобраться, а второй женский, громкий, высокий и неприятный, заявивший с пренебрежением после короткого скупого приветствия:

— А вот и главное действующее лицо. У меня очень мало времени, а проблема очень серьезная. Было бы очень хорошо, если бы вы не опаздывали.

— Мы же всего на пять минут, — возразила растеряно женщина.

— А пять минут, что, не время? Из пяти минут в количестве двенадцати штук складывается целый час, знаете ли.

— Уважаемые родители, — легонько постучал по чему-то твердому, скорее всего, по столу, мужчина, который был — я уверена на 100 процентов — директором. — Давайте приступим к нашей беседе, чтобы понять, что произошло.

— Дорогой мой Павел Степанович, — выдохнула обладательница высокого и даже высокомерного голоса с истеричными нотками. — Вы прекрасно знаете ситуацию. Прекрасно! Только осмотрите на моего ребенка, — видимо, в кабинете директора был и ее сын, — его элементарно избил этот малолетний преступник!

— Ну что вы, Костя не преступник, — сказала тут же мама старшеклассника со взглядом исподлобья. — ну какой же он преступник. Хороший мальчик, что вы говорите…

— Что, будете покрывать своего сына? Вы видите, что он с моим Мишенькой сделал? Видите? Я этого так не оставлю, будьте уверены! Я — мать, и я буду защищать своего ребенка.

Я, услышав эти слова, вдохнула. Наверное, иметь маму, даже такую неприятную, как эта тетка — хорошо. Очень хорошо. Прекрасно!

Я крепко, до легкой боли, сжала губы, не сразу вспомнив, что на них нанесена неяркая, почти незаметная помада.

— Лилия Аркадьевна, пожалуйста, успокойтесь, — примирительно сказал директор.

— Как я могу успокоиться? — бушевала неведомая мне Лилия Алексеевна. — Как? Моего единственного ребенка избил этот малолетний… этот мальчишка! — видимо, она хотела как-то обозвать того, кто посмел тронуть ее сына, но все же сдержалась. — Как, Павел Степанович, как?

— Простите, — только и пробормотала вторая женщина, явно не зная, что сказать в ответ. — Простите…

— Это пусть ваш сынок неповторимый у нас прощения с Мишей просит! — почему-то рассердило это невнятное робкое извинение шумную Лилию Аркадьевну, звучный голос которой приобрёл какие-то надрывные нотки. — Ужас, просто ужас.

Да уж, ужас. Будь я на месте этой женщины, я бы много чего этой нахалке в дорогой шубе сказала. Хотя, кто знает? Может быть, этот Миша реально сильно пострадал — я пыталась судить отстраненною.

— Да Костя только пару раз вашего Мишу и ударил, — на свою беду пролепетала женщина. — Тот его тоже ударил. Подрались мальчишки, с кем не бывает…

— Господи! Господи! С кем не бывает! Вот она, философия хулиганства! — надрыв в голосе истерички Лилии Аркадьевны усилился в разы. — Вы никак своего сына не воспитывали! Только и можете оправдывать! "С кем не бывает"! — передразнила она маму второго парня, видимо, впутавшегося в драку.

— Лилия Аркадьевна, успокойтесь, присядьте, — вновь произнес директор. — Галина Алексеевна, принесите ей воды. Мы сейчас все решим.

— Как я могу успокоиться?! — почти заорала блондинка с кудрями, как сирена. — Я отдала своего ребенка в такую хорошую школу, в школу, которую все хвалят, которая считается элитной! И что я вижу? Что? Что? — по мне, так она много раз подряд повторила слово "что". — Беспредел! Ученики избивают моего ребенка на глазах у всей школы! Администрации плевать!

— Нам совершенно не плевать, Лилия Аркадьевна, — возразил голос директора, в котором появилось чуть-чуть металла. — Давайте успокоимся и вместе рассмотрим эту ситуацию. Виновные будут наказаны, обещаю вам.

Галина Алексеевна тем временем вновь появилась в приемной.

— Ох, Анастасия, простите, тут небольшие школьные разборки, — улыбка слегка тронула ее сухие тонкие губы. — Одиннадцатиклассники подрались, не сильно, но их родители, — улыбка стала чуть шире, кажется, она имела в виду крикливую Лилию Аркадьевну, — их родители обеспокоены. Ну, думаю, вы помните, как это бывает.

— Помню, — отозвалась я. В моем классе, довольно небольшом, надо сказать, никто не дрался. Может быть, парни и хотели выяснить между собой отношения, но в нашей школе они бы не посмели этого сделать — слишком строгие правила, не смотря на то, что среднее учебное заведение, которое закончила я, было закрытым. А что они делали за пределами школы, мне было неинтересно.

— Прошу прощения, подождите еще немного, — сказала мне пожилая женщина, и я согласно кивнула.

Секретарь быстро и споро налила из кулера воды в графин, быстренько поставила на поднос несколько стаканов и вновь скрылась в кабинете директора, опять неплотно прикрыв за собою дверь, за которой неистовая родительница не прекращала обвинять парня с ежиком на голове в ужасном преступлении — избиении собственного сына чуть ли не до полусмерти. Его мама пыталась слабо оправдываться, но напор Лилии Аркадьевны подавляла всяческую ее попытку защитить сына.

— Ну что же вы так на Костю, — почти взмолилась женщина, — он ведь драку-то и не начинал. Мне ребята сказали, они оба виноваты. Да и Костик тоже в драке получил…

— Вы посмотрите! Посмотрите! — забушевав, перебила ее бесцеремонно Лилия Аркадьевна. — Получил он! Да ваш сын, уважаемая, не получил ни единой травмы! А теперь взгляните на моего Мишу! Миша, посмотри на маму, — велела она между делом молчащему парню. — Посмотрите! Губа разбита, под глазом вульгарный синяк! И на ребрах синяки!

— Да он сам нарывался на нас, — подал хриплый голос Костя. В ответ ему раздался смех — смеялся, скорее всего, тот самый Миша с фингалом под глазом. И если честно, смеялся как те самые ребята, которые снимают на камеру мобильника падение друга, хихикая при этом, как притомившиеся гиены. И снимают при этом вертикально.

— Нарывался? — переспросила изумленно от того, что с ней припираются, Лилия Аркадьевна.

— Нарывался, — с вызовом в голосе подтвердил парень. — Мало еще мы ему вмазали!

— Пр-р-ридурок, — прошипел в ответ ему оппонент по имени Михаил. Интересно, а если мальчишки прямо в кабинете директора опять схватятся, что они делать будут? А, тут же есть прекрасная охрана в лице Артура и его коллег. Они, наверное, быстро прибегут и восстановят мир и равновесие.

— Козел, — не сдержался Костя, и эта короткая перепалка вызвала новый приступ жесточайшего батхерда у Лилии Аркадьевны, которая даже меня начала напрягать. Отличная школа. Я думала, в ней тишина и покой, а тут войны целые.

— Как вы воспитали своего ребенка, уважаемая? Вы посмотрите на него — почти полноценный преступный элемент! Как вам только не стыдно за его поведение? Да я бы на вашем месте загорелась бы от стыда!

Я еще ни разу не встречала людей, которые горели бы от стыда синим пламенем, а потому хмыкнула.

— Не кричите на мою маму. — Видимо, Костю эта тетка довела до бешенства — голос его был тих, но крайне зол.

— Константин, помолчи, — велел ему директор. — Не усугубляй свое положение.

— А что, пусть говорит. — В голосе блондинки появился металл превосходства. — Пусть. Мерзавец. Вы что, думаете, я оставлю это просто так? О, простите, нет. Нет, нет, нет и еще раз нет. Я не позволю вашему сыночку ходить и просто так избивать детей. Этим делом займется полиция. Или вы думаете, у меня нет связей? Кстати, — вдруг спросила Лилия Аркадьевна хищно, — моего мальчика ведь двое избивали. Кто второй? Где его мать?

Тут произошла очень-таки эпичная сцена. Буквально за пару секунд до вопроса не прекращающей кричать Лилии Аркадьевны, которой не помогали даже увещевания явно уставшего от всего этого директора, дверь в приемную отворилась, и в кабинет быстрой упругой походкой вошла женщина с прямой осанкой и в деловом костюме: темно-синей юбке-миди по фигуре и жакете такого же цвета с округлым вырезом и контрастной светлой окантовкой. На согнутом ее локте висело аккуратно сложенное пальто, во второй руке она держала строгую женскую сумку, больше похожую на дипломат. Следом за ней шагал молодой человек чуть выше среднего роста, но крепко сбитый и, скорее всего, занимающийся каким-то силовым видом спорта — даже под школьной формой была заметна довольно-таки неплохая для школьника фигура. Загорелый, темноглазый и темноволосый, с греческим мужественным профилем, выглядящий старше своих лет и почему-то довольно знакомый, хотя где я видела этого парня, я ума не прикладывала, да и, если честно, в эти секунды мало обращала на него внимания. Куда больше меня заняла его спутница.

У меня, кажется, чуточку приподнялись брови, хотя внутри разыгралась настоящая огненная буря удивления и недоумения, приправленная редким для меня смущением. В этой женщине с открытым серьезным лицом и со светлыми густыми волосами, верхние пряди которых были заколоты на затылке, я не без удивления узнала Инессу Дейберт — известного журналиста, ту самую женщину, на которую я давным-давно хотела ровняться, и которая была для меня примером для подражания.

Я совершенно не ожидала, что встречу Инессу в средней школе № 8.

Мимолетом вежливо кивнув мне, журналистка стремительным шагом направилась к неплотно запертой двери, открыла ее и, услышав вопрос Лилии Аркадьевны, уверенным и очень знакомым мне по разным передачам голосом сказала:

— Я здесь. Доброго всем утра. Прошу прощения за опоздание.

На лице ее сына — а кем мог быть этот парнишка в форме ученика? — появилась ухмылка, впрочем, не злая. Вопрос Лилии Аркадьевны он тоже отлично слышал. Следом за матерью он вошел в кабинет, не потрудившись плотно захлопнуть дверь, что мне, конечно, было на руку. Ведь не каждый день можно встретиться с человеком, на которого хочешь быть похожим! До этого Инессу я видела только на двух официальных мероприятиях, на которых присутствовала, как сотрудник газеты, но не общалась с ней.

— Здравствуйте, Инесса Викторовна, присаживайтесь, — тотчас откликнулся директор, судя по звукам, вставая и отодвигая стул для матери своего еще одного ученика.

Степень моего замешательства стала еще выше. И, кажется, не только моего. Истеричная блондинка, так переживающая за своего гиенохихкикающего Мишу, вопреки моим ожиданиям, не стала орать и вопить, а манерным, но доброжелательным голосом произнесла:

— О-о-о, какая встреча! Инесса, доброе утро, доброе утро! И вы тут. Ах-ха-ха-ха, я и не ожидала встретиться с вами.

— Да? А я ожидала, — отозвалась Инесса. Голос у нее был довольно громкий, ровный, может быть, чуть-чуть жестковатый — такие бывают у людей, привыкших говорить в лицо все то, что думают, но очень хорошо поставленный — звуки журналистка произносила идеально.

— Ожидали?

— Ну конечно. Я знаю, с кем в классе учится мой ребенок, — отозвалась Инесса. — И с кем он подрался — тоже. Знаю, что это не совсем тактично прозвучит, но сегодня у меня очень много дел, в том числе прямой эфир, к которому мне нужно подготовится. Поэтому я предлагаю в максимально короткие сроки решить проблему.

— А что ее решать? — защебетала голубкой Лилия Аркадьевна, заставив меня сморщить нос. — Вон тот молодчик затеял драку на пустом месте, избил моего сына, и вашего ребенка тоже в драку втянул. Безобразие! А мать его только покрывает! Господи, я уже чего только тут не натерпелась, Инессочка! Этот наглец мне прямо при директоре и матери хамит, грубит и моего Мишу обзывает! Я буду добиваться того, чтобы этот, с вашего позволения ребенок, — почти выплюнула эти слова Лилия, — прекратил обучение в этой школе.

— Да что же вы его так, — почти со слезами в голосе спросила женщина в пуховике. — Просто подрались мальчишки.

— Это была не драка, а избиение моего ребенка, — отрезала Лилия.

— Да-да-да, — задумчиво, но с едва уловимым скепсисом произнесла Дейберт, — когда я зашла, вы говорили, что вашего сына избивали двое, и вторым избивающим был мой сын. Его вы тоже желаете убрать из школы?

— Вы неправильно поняли, — искусственно засмеялась Лилия Аркадьевна, и мне даже представилось, как она машет руками. — Конечно же, ваш сын, Инесса, совершенно не при чем! Очень хороший мальчик, — проворковала она, явно обратившись к Ивану.

— Я участвовал в драке и дрался с вашим сыном, — тут же, как назло сообщил он спокойным глубоким голосом, и мне опять показалось, что он совсем уже не школьник, а немного старше. — Если это можно назвать дракой, — добавил он.

— Иван, — укоряюще произнес директор.

— А мне Мишенька сказал, что его только вот этот негодяй избивал, — тут же возмутилась Лилия Аркадьевна.

— Никого не избивали, — отрезал Иван, который, видимо, был таким же прямым, как и его мать. Перечить ему шумная блондинка в шубе не ответила, но я почти уверена, что одарила его злым взглядом. Зато слово взяла Инесса.

— Вы знаете, у меня и у моего сына есть договоренность — я доверяю ему, он доверяет мне. Поэтому в первую очередь я буду основываться на его словах. Иван, расскажи еще раз, что у вас произошло в пятницу в классе?

— В пятницу Миша оскорблял девушку Кости, и тот вступился за нее. Поскольку у Миши в руке оказался кастет, — имя одноклассника Иван произносил с легкими нотками презрения, — то я не смог стоять в стороне и помог Косте. Правда, — тот он вновь ухмыльнулся, — Миша в результате этого немного пострадал. Зато кастет я у него отобрал. Чтобы никто не пострадал. Могу вернуть. — Я услышала достаточно громкий звук — кажется, Иван положил злополучный кастет на стол директора.

Лилия Аркадьевна ахнула так сильно, что можно было подумать, перед ней с торжеством положили извивающуюся змею.

— Да не может быть! — заявила она.

— Полкласса свидетели, — отозвался беспечно Иван, которому все это, кажется, вообще было до лампочки.

— Вы не верите моему сыну?

— Я… Но… Я не верю в происходящее! Как же так? Миша? Почему ты молчишь? Это твое?

Миша упрямо молчал.

— Кастет у ученика школы, — произнесла Инесса задумчиво. — Холодное оружие. Его ношение и использование запрещены. По-моему, это прописано в статье 20.8 Кодекса об административных правонарушениях. Я назвала нужную статью? Я иногда забываю некоторые цифры, хотя совсем недавно я со своим коллегой разговаривала о незаконном ношении оружия среди школьников — он как раз готовит репортаж о том, какой беспредел творится в некоторых учебных заведениях.

Кажется, она ничего особенного не сказала, но, как по мне, так ее маленький монолог был очень и очень затаенной угрозой для Лилии Аркадьевны и, может быть, директора. Блондинка что-то запричитала, обращаясь к своем сыну.

— Я конфискую кастет, — торопливо вмешался директор, — и поскольку ребята не очень пострадали — все-таки мы должны учитывать их возраст и понимать юношеский максимализм и буйство гармонов — думаю, что ограничимся мы тем, чтобы Иван, Миша и Костя извинились друг перед другом. И, конечно же, все трое получат наказание, которое будут отрабатывать после уроков.

— После уроков? Вы действуете в рамках западного обучающего процесса? — удивлённо просила журналист.

— Да-да, Инесса Викторовна, у нас образовательная программа модернизированная и включает все самое лучше, — отозвался устало директор.

— Только, пожалуйста, при всем при этом не забывайте, что "это все самое лучшее" не должно влиять на то, как дети в конце года сдадут Единый государственный экзамен.

— Да-да, — встряла Лилия Аркадьевна. Третья женщина, мама Кости молчала. Что ж, благоразумно.

— Конечно-конечно! Об этом мы позаботимся!

— Не знаю-не знаю, Павел Степанович. — Меня восхищало то, как за короткое время госпожа Дейберт решила эту проблему и, не особо трудясь, поставил на место истеричку Лилию Аркадьевну. — Пока вы будете оставлять ребят после уроков, они будут приспускать дополнительные задания, на которых они готовятся к экзаменам.

— Тогда мы придумаем что-нибудь другое, — тут же передумал директор.

— Мы сами накажем своих детей. Будьте уверены, Миша получит по заслугам, — кажется, специально для Инессы, которую побаивалась, заявила Лилия Аркадьевна. Та, кажется, прекрасно это понимала.

— С вашего позволения, и я Миша уйдем, — заявила блондинка. — Всего хорошего!

— Отличного дня. У вас сегодня репетиция? — вежливо спросила журналистка.

— Ах, да, репетиция. И я на нее очень опаздываю. Рада была видеть вас, Инессочка. Такой неприятный инцидент… Но что ж, всякое бывает, мальчики просто подрались, — совсем забыв о том, что недавно разоралась на точно такие же слова, произнесенные мамой Кости. — Ох, эти дети…

Она все так же манерно попрощалась персонально со всеми, кроме мамы Кости и ее сына, и стремглав покинула кабинет директора, громко хлопнув дверью.

Вид у нее был разъяренный.

— Ты с ума сошел, дорогой? — прошипела она сыну — высокому и прыщавому юноше со смазливым лицом, на капризном тонком лице которого стояла печать высокомерной тупости — я очень хорошо вижу такие печати на лицах людей, считающих себя детьми высшего общества. Синий фонарь под глазом изрядно портил личико парня и почему-то веселил — того и гляди, засветит. — Ладно, ввязался в драку с этим сопляком, но зачем ввязываться с драку с сыном этой несносной Дейберт?

Тот она заметила меня, одарила нелестным взглядом и, громко цокая высокими каблуками, покинула приемную вместе с сыном, посмотревшим на меня со слабым интересом. В этой блондинке я узнала одну из ведущих актрис Городского драматического театра.

Минуты две спустя из кабинета директора вышли Инесса со своим сыном, Костя и его мама, которой журналистка говорила какие-то ободряющие слова. Следом за ними в поле моего зрения появилась зачем-то присутствующая при разборках секретарь с подносом в руках. Директор так и не показался мне на глаза — думаю, он устал от такого скопления женщин.

— Анастасия, прошу прощения, — тут же сказала Галина Алексеевна. — Школа иногда просто невообразимо на поле военных действий. Без дипломатии не обойдешься. — Она вздохнула и вернулась на свое место к компьютеру.

Буквально через пару минут прозвенел настойчивый звонок, похожий на монофонический перелив глупого колокольчика. Секретарь подхватила какие-то бумаги и пригласила меня следовать за собой, повела по школьным коридорам и лестницам на второй этаж, к моему будущему куратору практики. Если на уроке в коридорах, в которых стояли удобные диванчики, предназначенные для притомившихся школьников, была тишина, то во время короткой первой перемены в них стоял совершенно нормальный для среднего учебного заведения шум и гам. Кто-то где-то орал, вопил, кричал, спорил и хохотал, и все эти звуки были такими громкими и яркими, сплетающимися во вращающийся хоровод школьников всех классов и возрастов, что я вновь сполна почувствовала школьную атмосферу — ту, которая окружала меня, когда я училась в обычной школе. Я с любопытством, не слишком свойственным для меня, озиралась по сторонам, глядя то на озорных пятиклассников, играющих в салки; то на хохочущих восьмиклассников, сконцентрированных тесной кучкой у стены, уткнувшихся в планшет и рассматривающих что-то невероятно смешное; то на влюбленных старшеклассников, сидящих на подоконнике и смотрящих друг другу в глаза; то на девчонок-дежурных с бэйджиками на груди, делающих вид, что они всеми силами поддерживают дисциплину в отведенном им месте, а сами, хихикая, писали что-то в мобильнике.

На моем лице, совершенно не к месту вдруг появилась улыбка, а в груди что-то незнакомо защемило — некстати вспомнился выпускной девятого класса, когда на сцене актового зала, украшенного шарами и самодельными надписями типа "Прощай, школа!" пелись прощальные песни, а учителям, промокающим глаза платочками, дарились букеты цветов. На выпускном одиннадцатого класса ничего такого не было — меня благополучно перевели в другую школу.

Интересно, как они, те, с кем я так давно училась? Почти ни с кем я не общаюсь, хотя наши отношения всегда были хорошими, да и к своим учителям я не захожу. О прежних одноклассниках знаю только то, что они оставляли в анкетах на своих страничках в социальных сетях.

— Вспомнили школьные деньки? — спросила проницательная Галина Алексеевна.

— Да. — Я с удивлением поняла, что чувствую грусть, вызванную еще одним случайным воспоминанием — приближающийся берег и садящееся за горизонт оранжевое солнце, и мы, выпускники девятого класса, шеренгой стоящие на верхней палубе вдоль борта небольшого теплохода, глядевшие на город и отражение берегов в слабых волнах сереющей старой реки, облизывающей наше белоснежное судно.

Стало еще грустнее, и я тут же напялила маску холодности и вежливости.

— Как вы узнали? — спросила, шагая рядом с Галиной Алексеевной по коридору, заполненному школьниками в темно-синей форме.

— Я давно работаю в школе. По глазам вижу, когда взрослые люди вдруг вспоминают свою учебу, — отозвалась она дружелюбно и остановилась. — Мы пришли, Анастасия.

Она открыла передо мной светло-коричневую дверь с табличкой, на которой значилось "Класс 2-24. Русский язык и литература. Гордеева Светлана Викторовна", и уже через десять секунд я знакомилась с невысокой, кругленькой, как колобок, рыжеволосой женщиной с очень веселыми васильковыми глазами и очаровательной улыбкой — этой самой Светланой Викторовной, которая вела мой предмет и должны была стать моим куратором. Она тут же увела меня из класса, в котором находилась лишь парочка учеников, чем-то занятых в мобильниках, в небольшое квадратное помещенье, которое назвала лаборантской, и принялась с самым восторженным видом, как будто бы впервые в жизни видела студентку-практикантку, расспрашивать меня об универе и о том, как нас учат методике преподавания. Если честно, нам преподавали ее ужасно, насколько, что даже я, в принципе, очень ответственно подходящая к подготовке к экзаменам и зачетам, почти ничего не знала о том, как правильно нужно преподавать русский язык и литературу. Впрочем, Светлану Викторовну это не смутило. Она проболтала со мной всю перемену, только в конце спохватившись заявив:

— Настенька, я же совсем забыла сказать вам о том, какой класс у вас будет — 11-й "Г".

Я вспомнила, как в первой школе мы, "ашки", обзывали "гешников", самым приличным из которого было "гады", и хмыкнула.

— Да-да, 11-й "Г"! Очень хороший класс. Гуманитарный, — тут же сообщила со сверкающими глазами Светлана Викторовна. — Милые, креативные дети, очень прилежные и вежливые! В нашей школе вообще детки — прекрасные, просто клад, а не детки. Думаю, вам понравится вести у них уроки русского языка. Очень!

Я в этом сомневалась, но перечить не стала. Видела я сегодня у директора уже один такой клад, который таскается в такую замечательную школу с кастетом, мне хватит.

— Знаете, как поступим, Настенька? — с пугающим энтузиазмом щебетала куратор. — Перед тем, как вы проведете уроки в вашем классе, нам с вами нужно будет ознакомиться с учебным планом и обговорить кое-какие тонкости учебного процесса. Давайте, вы подождете меня один урок, а после у меня будет два окна, во время которых мы все с вами и обсудим. А вы можете сейчас пока посидеть на моем уроке, чтобы, так сказать, проникнуться атмосферой. Заодно и со своим 11 "Г" познакомитесь, с этими замечательными детишками!

— Хорошо, — согласилась я и после весьма кстати прозвеневшего звонка выдержала процедуру знакомства с детишками, большая половина из которых была выше меня и казалась старше.

— Это Анастасия… э-э-э…

— Анастасия Владимировна, — сказала я, стоя, как новенькая ученица, около учительского стола и большой, почти во всю стену, интерактивной доски. Смущенной я, правда, себя не чувствовала.

— Анастасия Владимировна, — повторила за мной Светлана Викторовна, решившая представить меня деткам, взирающим на меня в стоячем положении — как только ученики увидели мою скромную персону, они тотчас встали, правда, нехотя и вразнобой. Мне сразу же вспомнилось, как в школе мы вставали в начале каждого урока, чтобы поприветствовать учителя. А учительница между тем продолжала. — Она практикант из нашего государственного университета и некоторое время будет вести у вас уроки русского языка.

Меня стали рассматривать еще с большим интересом, но все так же молча.

— Скажите им садиться, — шепнула мне весело Светлана Викторовна.

— Не могу, — отвечала я так же тихо, — это пока что не моя обязанность.

Что за глупости?

— Какая же вы стеснительная, — улыбнулась мне учительница и разрешила детишкам сесть. Они тотчас развалились за партами перед открытыми тетрадями и учебниками — урок был сдвоенным, и перемена прервала ребят на изучении какого-то материала — как позже оказалось, это был урок литературы и ученики обсуждали антиутопическую повесть "Котлован" Платонова.

— Вы пока посидите на задней парте, Анастасия Викторовна, посмотрите, как мы работаем, — сказала, улыбаясь, учительница, и я, послушав ее, пошла по проходу между первым и вторым рядами, к своей большой неожиданности увидев на третьей парте первого ряда мальчишку по имени Костя, который был в кабинете директора, а на третьем ряду, на предпоследней парте — сына Инессы Дейберт, Ивана. На втором ряду, на второй парте, с недовольным видом барчука сидел отпрыск визгливой Лилии Аркадьевны. В одном его ухе я заметила наушник. Что же, мальчик явно не любитель учиться, если на уроке слушает музыку.

Ого, а мне повезло оказаться с этими ребятками в одном классе. Забавно, однако. Глядишь, еще раз с Дейберт встречусь — она классная и справедливая. В этом я сегодня еще раз убедилась.

Класс оказался довольно большим — почти тридцать человек, и мальчиков было примерно столько, сколько и девочек, а может быть, на пару человек больше. Я села за самую последнюю парту второго ряда, которая по неизвестным причинам пустовала — сидевшие передо мной высоченные парни, больше похожие на профессиональных волейболистов с детскими лицами, тут же принялись оборачиваться. Когда мальчишки обернулись раз в третий или четвертый, я широко им улыбнулась и кивнула на доску, около которой Светлана Викторовна объясняла, что котлован — это метафора могилы, и что перед тем, как что-то создать, нужно что-то разрушить, и делала это все с тем же восторженным видом. Вот что значит человек, влюблённый в свою работу!

В ответ один из баскетболистов (как позже выяснилось, эти двое, действительно занимались именно этим видом спорта, выступая не только за сборную школы, но и за юношескую сборную города) печально вздохнул, так, что мне захотелось пожалеть его, а второй неистово помотал головой, говоря, что литература его совсем не интересует. Меня это, впрочем, не впечатлило, и я вновь кивнула на доску. Ребята отвернулись. Зато через минут пятнадцать мне на стол прилетела скомканная бумажка, в которой кто-то корявым почерком спрашивал, сколько мне лет, пририсовав кучу смайлов. Отвечать я, естественно, не стала, но настроение мне это подняло.

Время пролетело незаметно. По сравнению с тем, сколько длиться одна пара, урок показался мне коротким-прекоротким, я даже ни разу и на часы-то не взглянула. Занятие показалось мне интересным, да и большинство учащихся, к моему удивлению, не были аморфными бегемотиками, живущими от перемены до перемены — они слушали учителя, отвечали на вопросы, что-то записывали в тетради, искали в учебнике, не стесняясь, говорили свои мысли. Светлана Викторовна скакала по всему кабинету, явно находясь в эйфории от урока, и только в конце она опомнилась, что не отмечала отсутствующих в классном темно-зеленом журнале, важно лежащим у нее на столе с кипами тетрадок и стопками книг.

— Ох, две минутки до конца урока. Как же быстро с вами время летит! Все записали домашнее задание? Прекрасно! А кого у нас сегодня нет?

— Охотниковой нет, — ответило несколько голосов одновременно. — И Зарецкого!

— Катя болеет, — тут же сообщила какая-то девочка с первой парты, место рядом с которой было пусто.

— Ой, бедняга! Пусть выздоравливает! — засюсюкала Светлана Викторовна. — А с Ярославом что?

Я в тот момент даже ухом не повела, услышав это имя. Ну как, как мне могло прийти в голову, что это тот самый Ярослав? Да никак! Он вообще на ученика не очень-то был похож при наших двух печальных скоротечных встречах!

— Ванечка, — обратилась к сыну Инессы Светлана Викторовна. — Что с Ярославом? Болеет?

— Не знаю, — отозвался тот.

— Если болеет, пусть выздоравливает! Сейчас какая-то простуда по году ходит!

На это Иван уже ничего более не сказал. Эх, если бы я внимательнее присмотрелась к его смуглому непроницательному лицу, напрягла бы, как следует, память, я бы наверное, поняла, что за друг у него такой по имени Ярослав, но мне, увы, было совершенно все равно. Но я этого не сделала, более того, я подумала, что его лицо мне смутно знакомо как раз потому что он — сын Инессы Дейберт, которое я видела в какой-нибудь передачи или статье.

После того, как урок закончился, я почти полтора часа провела в компании ставшей действовать мне на нервы своим супер позитивным настроем Светланы Викторовны. И после, уставшая, как будто бы не просто так сидела и слушала дружеские наставления старшей коллеги, а разгружала вагоны с учениками, поплелась домой — готовить на завтра первый урок по русскому языку, который мне поручили сделать в электронном виде — дабы задания отображались на интерактивной доске. К тому же, каждый урок нужно было оформить в специальной табличке, где надобно было писать его подборный план, а также цели, задачи и какие-то выводы.

Я вышла из школьных ворот, соображая, где находиться остановка, и остановилась около дороги, неподалеку от резво затормозившей серебряной "Ауди", доставая из сумки наушники, конечно же, запутавшиеся так, словно они хотели стать одним целым.

— Давай уже, выпрыгивай и вали в школу, — услышала я мужской благодушный глубокий голос. Он доносился из авто, одна дверь которой была приоткрыта и из нее торчала длинная нога какого-то, судя по всему, парня в кроссовке. — И так опоздал на два урока.

— Я проспал, — огрызнулся кто-то в ответ — видимо обладатель подергивающейся ноги. — Поздно лег. И вообще, подожди, у меня наушники запутались.

— Наверное, тебе дибук спать не давал? — ехидно поинтересовался первый голос в машине.

— Это тебе он не давал. Вселившись в твою девчонку, — хохотнул смутно знакомый второй голос, но оборачиваться, чтобы посмотреть, кому он принадлежит, я не стала — и последнее, что я слышала, прежде чем погрузиться в мир оперной музыки, стал громкий хлопок двери и едва слышные звуки чьих-то шагов по асфальту.

Зря или нет?

Не знаю.

С уроком на завтра (звучит так, как будто бы я снова пошла в школу!) я справилась на удивление быстро, а после еще даже написала небольшую статью в газету, отправив ее главному редактору, с которым мы чаще всего общались по Интернету. Затем дала себе вовремя немного передохнуть и, отпивая глотки только что сваренного кофе, позвонила Алене. У нее в школе тоже все прошло довольно гладко, и даже класс ей понравился, хотя, судя по всему, мальчишки-старшеклассники пытались с нашей моделью заигрывать, что, в принципе, неудивительно.

— Ты сегодня свободна? — вспомнила я, наконец, о цели своего звонка.

— Да, — ответила Алена.

— Может быть, к нам в гости?

— В гости к вам? — растерялась подруга, видимо, вспомнив вчерашний вызов духа. — Не знаю…

— Приходи, я тебе черничный пирог сделаю, — пообещала я. — Или ты боишься?

— Боюсь? — переспросила девушка. И она, и другие члены нашей маленькой компании, да и не только они, бывают у нас с Даном в гостях. Если из-за идиотских экспериментов Темных сил Аленка перестанет захаживать к нам, я его убью, честно слово, эту дьявольскую няшу.

— Ну, после вчерашнего, — пояснила я. — Просто вчера так тупо все получилось. Ты из-за какой-то ерунды испугалась непонятно чего. И мне теперь неловко, — я говорила почти правду. Я, действительно, не хотела, чтобы подруга чувствовала себя дискомфортно из-за всей этой около мистической чуши. — Ты к нам в гости пришла, и тебя мы умудрились довести до такого состояния.

— Брось, Насть, — отмахнулась девушка. — Я сама виновата. Не надо было задавать вопросы и ввязываться во всю эту ерунду. — Я почувствовала, что со вчерашнего дня Алена стала смелее, и облегченно вздохнула, но продолжила упорно звать ее в гости.

— Тогда приходи на пирог! — торжественно объявила я.

— Приду, уговорила, — согласилась девушка. — Буду через два часа. Жди. А Даня, кстати, дома?

— Нет, он уехал на фотосессию, — отозвалась я — с соседом мы только что переписывались. — Будет вечером. Может быть.

— Посекретничаем вдвоем, — рассмеялась Алена. — Мы не часто просто так сидим — ты и я.

Это было правдой.

— Или ты кого-то еще хочешь позвать? — спросила подруга. — Алсу или Ранджи?

— Ранджи на тренировках, наверное, а у мамы Алсу сегодня День рождения, думаю, они вряд ли смогут приехать. Посидим вдвоем.

— Ну, хорошо, тогда я пошла мыть голову — сижу с маской на волосах, — сообщила мне Алена и отключилась, а я пошла на кухню исполнять свое обещание — делать черничный пирог, одну из немногих вещей, которые получилась у меня очень вкусными. Как раз к тому моменту, когда пирог только-только начал остывать, а я вытащила заранее приготовленные газеты, среди которых почти тут же нашла нужную в дверь квартиры позвонила подруга. Она разулась, легонько обняла меня и, демонстративно потягивая носом воздух, в котором плавал аромат выпечки, вошла в гостиную.

— Ого, — сказала она, увидев кучу газет на полу и журнальном столике, на котором вчера лежал спиритический круг. — Что ты тут ищешь?

— Да мне кое-какую инфу надо найти, срочно, — с невинным видом сообщила я, усаживаясь на пол к вороху газет, и любовно погладила одну из них.

— Какую? Тебе помочь? — села на краешек дивана подруга.

— Да я записала в какой-то из газет номер телефона одного важного дяденьки из агентства печати и массовых коммуникаций, который мне для интервью нужен будет, а Даня все газеты собрал. Сложил вместе и я теперь не знаю, где нужный номер телефона. — Я поморщилась — между прочим, у нас с другом такое уже было. Тогда, помнится, телефон этого самого важного дядечки я искала целый час и жутко злилась, а Даниил ходил кругами и читал лекцию о том, что всю информацию надо записывать в ежедневник, а не куда попало. Я, в общем-то, была с ним согласна, но все равно огрызалась. Зато это стало мне уроком и я теперь, когда разговариваю с кем-то по телефону, всегда держу при себе ручку и блокнот.

— Давай, я тебе помогу, Насть, — потянулась к одной из газет, лежащих на полу, подруга. Газеты, лежащие на журнальном столике, хоть и были к ней ближе, но все-таки оказались проигнорированы.

— Помоги, — согласилась я. — Я бы не стала сейчас их искать, но главный редактор позвонил и срочно потребовал этот телефон. А он, как назло, потерялся!

Я стукнула кулаком по полу.

— Не злись, — примирительно сказала Алена. — Сейчас найдем!

— А если Дан его этот номер вообще выбросил? — сварливо спросила я. — Что я тогда делать буду? Биться головой о стены?

— Прекрати, сейчас мы найдем номер телефона, — спокойно сказала русоволосая девушка, листая газету и внимательно проглядывая страницы ы поисках телефона. — Ты помнишь, где записала телефон? В начале, в конце?

— Да где-то в середине, синей ручкой, наверху, — поморщилась я, протягивая под шумок Алене несколько газет, в одной из которых и был наскоро записан мной телефон — на очень нужно странице. Помнится, когда пару месяцев назад я читала расположенную там статью, занимающую всю полосу, недовольно морщилась, в очередной раз поняв, что СМИ врут, преувеличивают или искажают информацию, иногда даже сами этого не понимая.

Листая газету, я краем глаза следила за подругой. Через минут пять она открыла нужный номер, и я даже замерла, стараясь не подать вида, что волнуюсь, хотя была уверена, что у меня это хорошо получается.

Шестая полоса, Алена должна открыть ее. Она так внимательно просматривает страницы, желая мне помочь, что ни за что не пропустит здоровенное интервью с фотографией дядюшки Тимофея, заголовок которой просто, но весьма примечательно гласит: "Тимофей Реутов: успешный бизнесмен и крепкий семьянин!". Собственно, в статье рассказывается о том, какой прекрасный дядя Тим управленец и предприниматель, который при всей своей загрузке не забывает о своей прекрасной семье, то есть, о дорогой тете Ире — их пара в газете выглядит чуть ли не совершенной. Оба молодые оба успешные, оба богатые и оба счастливые. И совместное фото, где они сидят в обнимку у настоящего уютного камина, установленного в их загороднем доме, это подтверждает. После краткого и восторженного экскурса в жизнь моего родственничка прилагается интервью, в котором дядя рассказывает о бизнесе, преодолении трудностей, отношениях с родными и близкими, которых он, конечно, безумно любит и о которых так же безумно беспокоится, и о красавице-жене, которая, по его словам, всегда готова ему помочь. Помнится, когда я это читала, сначала сердилась, что подобное написали в газете, где я числилась внештатным сотрудником, потом дико недоумевала, а потом, дойдя до этого места, стала хохотать — ага, тетя Ира поможет ему в могилу сойти, это точно!

Номер телефона, между прочим, реальный, я записала как раз на этой полосе с россказнями о моем дяде — если честно, надо было другой заголовок дать: "Перевратая жизнь мерзавца и изменщика". По моему гениальному плану, Алена не должна пропустить сие великолепие.

Почему я это делаю? Потому что боюсь, что моя добропорядочная подруга не знает, что у ее взрослого приятеля есть законная жена. С дяди Тима станется даже настоящие имя и фамилию не сообщить очередной кукле, которая ему приглянулась.

Я продолжала следить за Аленой. Она открыла нужную полосу, и мне показалось, что ее рука, на весу державшая страницу, дрогнула. Алена едва слышно сглотнула. Украдкой глядя на подругу, я подумала — если она вдруг сейчас заплачет, узнав правду о том, с кем встречается, я все-все ей расскажу — и про дядю, и про себя — если честно, иногда бывает так тяжело таскать все это в себе.

Но подруга ничем себя не выдала. Только сказала почти ровным голосом, лишенным, впрочем, энтузиазма:

— Насть, я нашла, кажется. Это, посмотри? — и она протянула мне отрытую газету, на одной из черно-белых страниц которых, прямо над фото дяди Тимофея, был моим размашистым почерком записан номер телефона.

— О, круто! — "обрадовалась" я, продолжая наблюдать за подругой. — Спасибо, Алена! Ты меня спасла от гнева главреда!

— Не за что, — улыбнулась она мне. — Иди, позвони ему, скажи, что нашла номер и пойдем есть твой черничный пирог. А я пока приберу газеты.

— Заметано! — покивала я, не совсем понимая, в чем дело. Или она уже обо всем знала, или у Алены такая сильная выдержка.

Я, прижимая к уху мобильник, пошла на кухню делать вид, что звоню, оставив подругу в гостиной в одиночестве. Только там меня посетила мысль, что дядя может рассказать обо мне подруге. Но я отогнала ее, как назойливую муху. Родственничек никогда не интересовался мной раньше, с чего бы ему сейчас быть в курсе того, кто я живу и с кем общаюсь.

Алена, оставшись одна, небрежно отбросила в сторону на диван кипу собранных газет, достала из сумочки, лежащей рядом, мобильник и спешно стала набирать смс-сообщение, тыкая в экран аккуратными пальчиками с красивым маникюром.

"Тим, мне кажется, она догадалась!!", — напечатала девушка, склонившись над телефоном — густые прямые светло-русые волосы упали с плечи и касались колен. Однако оправлять это сообщение Алена не стала — она вдруг стерла его, кое-что обдумав. Тяжело вдохнув воздух и прикрыв глаза, из-за умелого макияжа кажущиеся еще больше, чем на самом деле, девушка убрала мобильник обратно в сумку, отодвинула ее и принялась вновь собирать газеты в кучку.

"Надо все обдумать, — говорила она сама себе, нервно гладя браслет-веточку из белого золота с жемчугом. — Надо все просто обдумать. Может быть, это совпадение? Нет, совпадений не бывает". — Вспомнив жену Тимофея, Алена сжала кулаки и напомнила сама себе. — Я моложе ее и красивее. Лучше. Все хорошо. Я справлюсь".

В комнате вдруг раздался какой-то приглушенный шум, как будто бы где-то что-то упало. Алена резко подняла голову и с испугом покосилась на журнальный столик и поспешила к Насте, разговаривающей на кухне по телефону.

Они очень хорошо провели этот день, болтая за чаем обо всем на свете. А после Аленка ушла, сказав, что к ней должен прийти знакомый, который поможет ей со сломанным компьютером. Тон ее при показался Насте каким-то странным.

— Что, очередной влюбленный мальчик придет делать? — спросила она, держа в руках чашку с горячим черным кофе. В русоволосую голубоглазую высокую красавицу Алену часто влюблялись самые разные парни, которых она иногда чуть-чуть — совсем чуть-чуть — эксплуатировала. Хотя вообще они всегда были рады помочь милому улыбчивому объекту своих симпатий.

— Вроде того, — смеясь, сказала Алена и залпом допила свой фруктовый чай.

Вскоре она ушла, оставив Настю одну в размышлениях над тем, что же все-таки связывает Алену и Тимофея, и знает ли подруга о том, что он женат. В конце концов, она пришла к выводу, что не может лезть в личную жизнь Алены, даже если она ее хорошая, наверное, лучшая, подруга, раз та этого не хочет.

Настя всегда уважала чужие решения и чужой выбор.

Проснулась я в боевом настроении — как же, сегодня в полдень у меня будет мой первый урок по русскому языку у одинадцатиклассников, к которому я хорошо подготовилась. Освежила в памяти правила, связанные с использованием тире в неполных предложениях, а также между подлежащим и сказуемым в простых и полных предложениях, проштудировав временно выданный мне учебник, выбрала в нем же нужные упражнения, составила в документе на флешке несколько упражнений, — ну как составила, сперла в Инете и модифицировала — которые ученички должны были делать на интерактивной доске, а также придумала небольшой диктант.

Чувствуя себя знатной учительницей, я за полчаса до урока приехала в школу № 8, до начала своего занятия просидев в лаборантской с кружкой горячего зеленого чая, который мне буквально всучила добрейшая Светлана Викторовна. Она же пыталась накормить меня липким нежно-зеленым зефиром, но я, будучи зефироненавистницей, отказалась, решив кое-что, связанное с приготовлением плана к уроку, спросить у нее, как у профессионала. Пока учительница с радостью отвечала на мой вопрос, явно решив поделиться со мной всем своим опытом, прозвучал звонок на перемену, и я вместе с не прекращающей трещать женщиной вышла в пока еще пустой класс, который еще только поджидал учеников, аки хищный злобный зверь невинных зайчиков-ушастиков. Между прочим, в этой элитной школе классы были обустроены очень даже хорошо и по-современному — с интерактивной доской и проектором, обязательным компьютером для учителя и всяческой техникой вроде принтера или музыкального центра. Парты и стулья из светлого дерева были новенькими и чистенькими. Окна могли похвастаться нарядными шторами. Позади трех рядов парт стоял огромный книжный шкаф с самыми разными книгами. По стенам вполне традиционно были развешаны портреты известных писателей, а рядом с ними, не стесняясь такого соседства, висели в рамках картины учеников — очень даже неплохие. Один из углов класса был оборудован под некий творческий уголок, пестривший совместными школьными фотографиями, рисунками, коллажами, грамотами, наградами и небольшим почетным стендом с самыми лучшими учениками класса. Как оказалось, это был родной кабинет 11-го "Г", классным руководителем которого и была Светлана Викторовна.

— Не бойтесь, Анастасия, все хорошо пройдет, — говорила мне эта добрая душа, показывая, где и как включать интерактивную доску и как подключать ее к компьютеру. Пока я разбиралась со всеми этими техническими штучками, одним глазом поглядывая в план занятия, в кабинете стали появляться первые ученики, которые, хихикая и что-то обсуждая, рассаживались по местам и доставали тетради, учебники и письменные принадлежности. В прошлом году, когда я была практиканткой у пятиклассников, у них проходила настоящая война за то, у кого самая красивая ручка\карандаш\пенал\тетрадь и т. д. Среди одинадцатиклассников я наблюдала стремление к строгому минимализму — не у всех на столе лежали даже карандаши, впрочем, я и сама в последнем классе обходилась только лишь парой ручек, забив на всю остальную канцелярию. Да и к тому же эти ребятки старше меня, ученицу одиннадцатого класса, на год. Я училась десять лет, перепрыгнув через четвертый класс, по старой программе, а они — одиннадцать, пойдя по пути программы новой. Я и почти мои сверстники заканчивали школу в семнадцать лет, а эти ученики — в восемнадцать.

Класс потихоньку наполнялся учениками, и все они считали просто необходимым поглазеть на меня. Я, впрочем, против не была — пусть смотрят, мне не жалко. К тому же многие из их меня запомнили и здороваются, а это уже даже приятно. Надеюсь, у меня получится провести более менее приличный урок.

— Начните с проверки посещаемости и знакомства с классом — зачитывайте имена и фамилии, посмотрите на ребят, — посоветовала мне Светлана Викторовна, которая сама, по ходу, часто вообще о ней забывала, — а там пойдет, как по маслу. Я в вас уверена — у вас учительский твердый взгляд.

— Думаете? — спросила я, глядя, как в класс заходит Иван — сын Инессы, и к нему тут же летит стайка девчонок. Наверняка мальчик популярен.

— Конечно! Настенька, вот увидите — детки будут вас слушаться! И объяснить материал им вы хорошо сумеет — вы девушка не глупая!

— Спасибо, — поблагодарила я учительницу за своевременную поддержку.

Когда прозвенел звонок, я, аки статуя свободы, стояла около доски, глядя на то, как ребята, с неохотой прекращая шуметь, слушать музыку и разговаривать, встают со своих мест в знак традиционного приветствия преподавателя. Рядом со мной торчала Светлана Викторовна, которая радостно объявила классу, что сегодня урок по русскому языку буду вести я, Анастасия Владимировна. Типа, детки, любите и жалуйте, сегодня она ваш учебный гуру, не я.

— Надеюсь, вы покажете себя с лучшей стороны. А я в это время буду сидеть сзади и наблюдать за вами, — пригрозила учительница, правда, никто ее не испугался.

Я, почему-то чувствуя себя дурой — блин, эти лбы младше меня на какие-то 4–5 лет, поздоровалась с классом и сказала менторским тоном:

— Садитесь, — а после как-то глумливо добавила, — ребята.

Кажется, они видели, как я ухмыльнулась, а потому встревоженно посмотрели на меня. Кое-кто рассматривал меня со скучающим видом, кое-кто с надменный, кому-то до меня не было совершенно никакого дела — и эти кто-то разговаривали шепотом или глазели в мобильники, а один — рыжий, как сын солнца, так и вовсе улегся на парту с явным намерением заснуть.

Ну ладно, мне нужно просто отвести несколько занятий, и я буду свободна. Все окей, Настя, ты порвешь их — так мысленно успокоила я себя и озвучила тему урока — каюсь, не самым приятным голосом. Кажется, из меня получилась бы отличная злая учительница.

— Сегодня мы поработаем с учебником и с интерактивной доской, — сказала я, глядя на класс, чувствуя, что мои слова звучат почти угрозой. — А после напишем небольшой диктант, чтобы проверить то, как вы усвоили занятие.

— Анастасия Владимировна, вы можете ставить оценки, — подала голос с задней парты Светлана Викторовна, и я почему-то не сразу поняла, что обращается она ко мне. Никто еще не обращался ко мне по отчеству. Только если нетрезвый Темные силы, однажды усиленно строивший из себя супер интеллигентного интеллектуала, который со всеми весьма, до степени крайнего раздражения, любезен.

Я кивнула, все больше и больше вживаясь в роль учительницы русского языка. Ну что, повеселимся?

— Ребята, — это слово вновь вышло каким-то глумливым, как будто бы я обзывала их крайне некрасиво и даже пошло. — Как вы уже поняли, меня зовут Анастасия Владимировна, я — практикант из нашего государственного университета. Буду вести у вас русский язык. Поскольку вы со мной познакомились, а я с вами — нет, давайте, это дело исправим. — Я села за учительский стол — осторожно, подсознательно боясь обнаружить на нем кнопку или еще какую неожиданную радость, однако все было в полном порядке. Да и не та это школа, тут ученики не издеваются над учителями — это же элитное место обучения, в которое попадают далеко не все.

— Я буду читать ваши фамилии, а вы поднимайте руки или как-нибудь себя обозначайте, чтобы я поняла, что это именно вы, — продолжала я, открывая журнал и нужный предмет. Мои глаза заскользили по спискам учеников — тридцать самых разных фамилий и имен. Тридцать школьников, которых мне придется учить.

— Арбузова Галина, — прочитала я первое имя, и девочка со второй парты третьего ряда подняла руку, звонко говоря: "Я тут". Я продолжила дальше.

— Астаров Александр. — Мальчик с очень короткой стрижкой, сидящий на предпоследней, четвертой, парте третьего ряда, вяло помахал мне худой рукой в воздухе.

— Белый Сергей, — сказала я, двигаясь дальше по списку и поднимая глаза на класс. Класс молчал. — Белый Сергей, — повторила я, однако ответа не дождалась.

— Эй, разбудите Серого, — послышались крики учеников. — Серый, Серый, подъем!

— Рыжий, алло! — заорали другие.

— Белый, ку-ку! — вторили третьи, явно веселясь и сбив меня с толку. Я не сразу поняла, что Белый, Серый и Рыжий — это одно и то же действующее лицо. Вернее, почти не действующее, а крайне сонное.

Обладатель трехцветной клички — тот самый огненноволосый паренек, который развалился на парте с намерением поспать прямо на уроке, поднял, наконец, с рук тяжелую голову.

— Тута я, — сказал он, и вновь уронил голову, как мяч, на парту — она разве только не застучала. Я одарила его не самым добрым своим взглядом, не сразу врубившись, почему его так по-разному кличут школьные приятели. Белый — фамилия, Рыжий — цвет волос, Серый — вполне приличное сокращение имени Сергей.

Не разрешив себе похихикать над этой презабавнейшей ситуацией, я вновь принялась вновь читать список.

— Власова Анна.

Яркая симпатичная брюнетка с третьей парты третьего ряда, что-то неистово шепчущая сидящей рядом подружке, быстро посмотрела на меня и сказала:

— Я здесь!

Следующая фамилия поставила меня в тупик — я не могла понять, как правильно ее прочитать. И тут же мне совершенно некстати вспомнилось, как мы возмущались и обижались, когда учителя коверкали наши фамилии, особенно если при этом искажался смысл фамилии в обидную сторону. Я поднапряглась и выдала. — Вшивков Степан, — хотя на самом деле не могла понять по почерку, Вишков, Веливков, Вешевков этот парень или, действительно, Вшивков.

Хорошенький юный мальчик-неформал с кольцом в губе откуда-то с галерки встал на ноги и по-свойски помахал мне, улыбаясь в тридцать два зуба — только что воздушный поцелуй не послал и не позвал на переднее сидение своей тачки. Его дружки захихикали, впрочем, не зло, но я все равно почувствовала себя неуютно. Что еще за панибратство? Я ему не подружка вроде бы. О, Господи, Настя, ты начинаешь думать, как учительница. Остановись!

Нефорчик продолжал мне улыбаться. Мой взгляд не помог ему остепениться и скромно уставиться в парту. Даже слова Светланы Викторовны, призывающей подростка к порядку, ему не помогли.

"Интересно, — мрачно подумало мое темное я, — его Вшой не дразнят?".

"Ну что ты, Настя! — возмутился мой личный представитель светлого и доброго. — Как ты можешь так говорить о ребенке!".

"Фига себе ребенок! — возмутилось темное начало. — Не удивлюсь, если он уже дитё кому-нибудь заделал, этот ребенок с повышенной гормональной активностью!".

Ладно, забьем на него. Поставлю я ему двойку, тогда полыбится у меня, решила я мстительно и впилась глазами в следующую фамилию.

— Зарецкий Ярослав, — громко произнесла я, глядя на стайку стоявших в клеточках для оценок пятерочек напротив этой красивой, как мне показалось в тот момент, фамилии. Отличник, что ли, только и подумала я — больше мой мозг ничего не успел выдать.

Данный текст не предназначен для публичного размещения.

Сначала на эту звучную фамилию никто не откликался, хотя многие девочки вдруг оживились, как будто бы я сказала на весь класс: "Джаред Лето", а не какой-то там Ярослав Зарецкий. Не, конечно, звучное имя, как будто княжеское, но надо еще посмотреть, как выглядит его обладатель. Ведь имена и названия так обманчивы. Знаю я одного мужика по фамилии Владыко, и до тех пор, пока я его не увидела, он представлялся мне статным красавцем-брюнетом с гордой осанкой и орлиным профилем профессионального Черного Властелина, а на деле оказался плюгавеньким коротышкой с явными генами крокодила Гены (да, в его случае можно было сказать — во всем виноваты гены!).

— А Яра нет, — сообщила мне прилежная девочка с очень умными, но наивными голубыми-голубыми глазами. Она сидела прямо передо мной. Как позже выяснилось, это была одна из лучших учениц класса.

— Ярослава нет, Ярослава нет, — подхватил за ней тут же девичий хор, как песню. А один из парней выдал самый настоящий качающий, но не самый рифмованный реп на тему отсутствия школьного приятеля:

— А Ярослава нет,

И уже не будет.

Может быть, несколько лет,

А, может, несколько судеб!

— Йо, — подхватили со смехом несколько его одноклассников, подняв руки вверх. Я чуть не облезла от злости, вспомнив почти с печалью идеальную дисциплину в своем одиннадцатом классе.

— Чувак, это рэпчик, — добавил кто-то ехидно тоненьким голоском, подражая герою известного интернет-мема.

— Чего это меня нет? — открылась вдруг дверь, и в класс завилось оно. То ли чудо, то ли чудовище. То ли помойка, то ли сокровище.

"То ли девочка, а то ли видение", — сказало мое темное я, во все глаза разглядывая страдающего от комплекса принца идиота, с улыбкой застывшего у двери. Мне показалось, что пол подо мной зашатался — ан нет, у меня всего лишь закружилась голова от такой неожиданности. Ручка из моих рук выпала, но никто на это не обратил внимания — весь класс, как один, уставился на Ярослава Зарецкого.

— Всем привет! — в меру радостно, но с чувством собственного достоинства сказал молодой человек и отдельно поздоровался с учительницей. Меня он пока не замечал.

Не может быть! Быть такого не может! Нет! Нет-нет-нет!

Да-да-да, Настя, такова реальность. Он — твой ученик. Учи его! Забей его горло гранитом науки! Или просто забей!

Голос света во мне был полностью подавлен тьмой — у него, бедняжки, случился разрыв лучей добра, которыми он снабжал меня.

А я все никак не могла поверить в случившееся. Этот придурок — мой ученик! Не может быть, как так?

— Ярослав, — подала голос Светлана Викторовна. — Тебя вчера не было, сегодня опаздываешь, — я думала, учительница начнет орать на него, а она спросила с сочувствием. — Ты заболел, что ли, милый?

— Да, у меня небольшие проблемы со здоровьем, — одарил ее искренним взглядом светло-зеленых милых глазок парень. В темно-серой школьной форме с белой рубашкой, рукава которой, как и у Ивана, были закатаны до локтя, Ярослав смотрелся просто прелестно. Этакий прилежный ученичок с большим рюкзаком за плечами — не знаю почему, но лямки, за которые Яр держался согнутыми в локтях руками, делали его почти безобидным барашком. Только мои глаза особой прелести не видели, они пытались взглядом убить этого смазливого болвана, который как назло мне, оказался всего-навсего школьником. Небольшие проблемы со здоровьем? Скоро они будут большими.

— Ты лечись, Ярослав, милый, — сказала учительница с сочувствием. — Нельзя болеть сейчас, в конце полугодия. Лечись получше.

— Я стараюсь, — весело откликнулся ученик.

— Ну что же, иди на место, у нас сейчас урок начался, — как бы между прочим напомнила она стоявшему на ногах Яру. — И он будет очень интересным, — продолжала Светлана Викторовна. — Его у нас ведет наша практикант Анастасия Владимировна.

И тут это чмо удостоило меня своим прекрасным зеленоглазым взором.

Наши взгляды, наконец, встретились. Может быть, мне показалось, но Ярослав побледнел, а его губы сжались. Он явно не ожидал меня увидеть в своем родном классе. Да и я не горела желанием быть учительницей того, кто сделал мне столько гадостей. Блин! Вообще, да он же малолетка совсем! А я-то думала, взрослый парень, мой ровесник, раз по клубам шастает ночным и ведет себя так высокомерно!

А судьба знает толк в извращениях!

Кажется, мы поняли это оба, рассматривая друг друга с болезненным любопытством, огромным недоумением и затаенной злобой, которая грозила вот-вот перерасти в ярость. Яр вылупился на меня, я таращилась на него — представляю, как мы выглядели со стороны. Но оторваться от любопытного занятия — разглядывания друг друга — не могли.

— Садись, милый, садись, — сказала ничего не подозревающая Светлана Викторовна добродушно и обратилась ко мне. — Анастасия Владимировна, это, как вы поняли, Ярослав Зарецкий. Немного опоздал.

Яр, все так же глядя на меня, ухмыльнулся так, что мои зубы плотно сжались. Я слабо кивнула, поднимая упавшую на раскрытый классный журнал ручку и крепко сжимая ее в своих пальцах, продолжила прерванное знакомство с классом, не особо, впрочем, запоминая школьников, отзывающиеся на свои имена и фамилии.

Нет, это вообще как? Почему я вдруг случайно попадаю именно в эту школу и именно в этот класс, где учится полудурок Ярослав с аристократической красивой фамилией Зарецкий?

Чертов енот!

Ярослав, первый приступ ужаса у которого уже прошел, медленно опустился на свое пустующее место на второй парте третьего ряда, около сына Инессы Дейберт, который, впрочем, как-то странно отреагировал на него — молча кивнул и отодвинулся поближе к стене. Яр, видимо, не привыкший — или не умеющий? — скрывать своих эмоций, сдвинув темно-коричневые брови, как-то грустно и немного виновато посмотрел на приятеля, а после вдруг резко обернулся ко мне и одарил таким нелестным взглядом, что я возмутилась до глубины души. Чего на меня так крыситься-то? Я, что ли виновата, что мой руководитель по педпрактике запихала меня в этот класс?

Ярость в светло-зеленых глазах, взор которых все еще был направлен на меня, блеснула вновь так ярко, что я даже почувствовала себя неуютно. Одинокая мурашка поползла где-то в районе моего сердца, но я быстро ее прогнала, в свою очередь, очень мрачно уставившись на Ярослава. Он поморщился, как будто бы я предложила ему касторки, и отвернулся, пытаясь что-то сказать соседу по парте.

Произнеся очередную фамилию, принадлежащую девочке, сидевшей аккурат перед Иваном, я вдруг поняла, почему сын Инессы казался мне таким знакомым — он ведь был одним из спутников енота, которых я видела перед входом в клуб "Горячая сковорода", но который, правда, куда-то потом пропал.

Как же тесен мир. И как он порой странен.

Урок я вела с опаской, но довольно-таки уверено — все-таки подготовилась я к нему хорошо, не зря писала чуть ли не поминутный план и искала хорошие задания, отлично помня с лекций по методике преподавания русского языка, что следует заинтересовать учеников — это прекрасная мотивация к обучению. Правда, помню по себе и по своим одноклассникам, с которыми училась до девятого класса, — если нет желания заниматься, то никакая мотивация не поможет, будь задания такими же интересными, как "танчики".

Я старалась, честно старалась — во всем, что я делаю, я пытаюсь выложиться по полной, такой уж у меня характер. Алсу говорит, что я люблю брать ответственность, а Темные силы добавляет, что если бы я была парнем, мне бы было тяжело — считала бы себя ответственным за каждую, как Олег выразился, совращенную девушку.

Сначала теория, потом практика. Упражнения на интерактивной доске, около которой ученики работали со специальным маркером в руке, ставя нужные знаки препинания в правильных, ну, или неправильных местах, работа с распечатками и учебником и в самом конце — небольшой диктант на листочках с целью понять, усвоили ли детки материал, который вообще-то новым и не был, они и без этого урока знали правила использования тире в предложениях. И в полных, и в не полных. И в простых, и в сложных.

Да и вообще, как я поняла, ученики, которым в конце года предстояла сдача ЕГЭ, почти в обязательном порядке посещали репетиторов, тем более, что русский зык был обязательным экзаменом. Другое дело, старались ли детки или нет. Похоже, таким, как свежепобитый Миша, на все было наплевать. Он весь урок слушал музыку и ковырялся в своем дорогом телефоне. А такие, как девочка, сидевшие перед учительским столом на первой парте — та самая, с умными глазами, которая первая сказала, что Ярослава нет — такие знания впитывали в себя, как губка.

В общем, вроде бы урок шел вполне себе нормально. Даже мальчик-вша, ой, то есть, конечно, Степочка Вшивков, то и дело пытающийся привлечь к себе внимание и чуть ли не заигрывающий со мной, как и еще несколько парней, в том числе те самые баскетболисты, меня особо не беспокоили.

Единственным раздражающим и отвлекающим фактором был господин Зарецкий, притихший на своем месте, как сгусток темной, но готовой в любой момент взорваться, энергии мятного цвета. Он, скрестив руки на груди, сидел, откинувшись на спинку стула, и профессионально прикидывался перфоратором — прожигал меня своим взглядом. Только что не гудел при этом. Изредка он глядел на Ивана, сидящего рядом и почти не реагирующего ни на что в классе — мальчик, похоже, был сильно занят своими таинственными мыслями, и тогда из перфоратора Енот превращался в обычного, о чем-то переживающего человека с виноватым взглядом.

Кажется, весь урок он меня усиленно презирал. А я украдкой наблюдала за ним, опасаясь, что Енот Адольфыч попытается как либо сорвать урок в отместку за произошедшее в торговом центре. Ярослав, однако, никаких активных действий не предпринимал, почти заставив меня поверить в его здравомыслие. Однако, когда до конца урока оставалось каких-то жалких пять-семь минут, во время проверочного диктанта, заботливо составленного мною ранее, деградантушка все-таки вычудил. Левой рукой выводя каракули в тетради, правой он со скучающим видом взял планшет, лежащий на парте, и, умудряясь заниматься двумя делами одновременно, накатал мне сообщение. Мой телефон, лежащий на краю учительского стола, беззвучно замигал, сообщая о приходе смс-ки, но я, как полагается приличной учительнице, не обратила на него никакого внимания. Тогда мне замигал Ярослав. Он нагло, как голодный высокомерный кот, приказывающий хозяину достать из холодильника сосиску, уставился на меня своими зелеными глазами, после перевел взор на мой мобильник и повелительно кивнул головой. Я от удивления приподняла бровь, мол, что тебе надо, милый, а принц, пока его одноклассники, склонив голову и записывая продиктованное предложение, выдранное из бессмертного произведения Толстого "Война и мир" и безжалостно укороченное составителями упражнений по русскому, ибо предложения Льва Николаевича всегда славились своей длиной, приподнял свой планшет, помахал им в воздухе и ткнул в мою сторону. Хорошо, что этого никто не видел. Иначе бы народ точно заинтересовался, а мне этого совершенно не нужно было.

"Убери", — беззвучно прошептали мои губы, а после я, чуть откашлявшись и убедившись, что ученики дописали предыдущее предложение — об этом говорили их поднятые головы — продиктовала новое.

— Люблю небо, траву, лошадей, всего больше — море, — прочитала я, глянув на распечатку с планом урока. Сначала — полностью, чтобы ученики помнили, где оно заканчивается, а после — по частям.

Трава произвела фурор. Почти весь класс, за исключением пары человек, в том числе наивной Светланы Викторовны, заржал. А человек десять, не стесняясь, тут же громко заявили, что они тоже любят все вышеперечисленное, особенно — траву. Да уж, не зря школа № 8 славится своей любовью к демократии и к свободе, как к общечеловеческим ценностям — это я устав школы на втором этаже, рядом с учительской прочитала. Посмеялась. Зря смеялась, наверное.

— А можно я напишу по-другому? — спросил Вшивков, которого предложение про любовь к траве развеселило больше всех. — Люблю небо, лошадей, море, а больше всего — траву.

— Можно, — милостиво разрешила я и не удержалась. — Можешь написать только про траву.

— Правда? — оживился под хихиканье друзей парень. Он убрал на бок длинную светлую челку и посмотрел на меня озорными синими глазами. А повзрослеет — хорошеньким будет. Хотя, наверное, и сейчас от девчонок отбоя нет. Вот уж повезло этому классу — целых два дурочка с синдромом принца. Только у одного фамилия не очень, а у второго — княжеская. Один — как Иванушка Дурачок, глупый да, видимо, добрый, а второй — как внебрачный сын Кощея от Василисы Прекрасной — расчетливый и злобный.

Я вновь мельком глянула на малолетнего врага, притаившегося за своей партой и со змеиной улыбочкой наблюдающего за мной, поигрывая ручкой. Ничего опасного Ярославна не делала, поэтому я продолжила прерванный на пару секунд диалог.

— Правда, — подтвердила я, сухо улыбнувшись Степану. — Но только в этом предложении обязательно должно быть тире — мы же проходим как раз его. У нас, как-никак, тема такая.

— О-о-о, — протянул он. — Это как? Я люблю траву? Не-а. Сказуемого же не должно быть. Я — траву? Я — трава? — с недоумением спросил он и звонко захохотал. Ярослав, не глядя на одноклассника, покачал головой. Кажется, считал своего ближайшего соперника по красоте обалдуем и идиотом.

— Можешь написать и так, — согласилась я. — Если ты считаешь себя травой. Так, продолжаем, у нас времени мало осталось.

И мы продолжили. Последнее предложение тоже изрядно повесило детишек.

— Правилу следуй упорно: чтобы словам было тесно, мыслям — просторно, — проговорила я, цитируя Некрасова, игнорируя насупленный взгляд Зарецкого, который прислала мне еще одно сообщение. Честно говоря, мне стало вдруг жутко любопытно — что этот умник прислал мне опять, но из принципа брать на своем уроке телефон я не желала.

— Порно? — громко переспросил веселым и деланно озадаченным головой Вшиков, которого я про себя прозвала мальчиком-Вшей. Его большие синие глаза из под длинной светлой челки смешливо смотрели на меня. Парень явно ждал моей реакции. Я, если честно, удивилась. У меня слух никогда не был насколько плохим.

— Кто о чем, а вшивый о бане, — выдала в это время одна из девчонок на весь кабинете. Класс зашелся смехом. Я тоже с трудом подавила усмешку. Хорошая перекличка с фамилией, девочка языкастая.

— Можно подумать, его никто никогда не видел, — возмутился Степан, окидывая класс вызывающим взглядом.

— Упорно, ты ослышался, — сказала я и повторила еще раз предложение по частям. Как только детишки записали последнее слово, прозвенел диковинный звонок-колокольчик. Сдав диктанты на проверку и сфотографировав с доски домашнее задание на мобильники, даже и не подумав открыть дневники, которых, кажется, у школьников и не было — я не увидела на партах ни одного, ребятки дружно подорвались, собрались и спешно покинули кабинет русского языка. Почти в эту же минуту в него стали медленно стекаться шестиклассники, громкие и говорливые, как стайка обезьян. Зарецкий, правда, чуть задержался и посмотрел на меня озверевшим взором, выходя из класса последним. Я улыбнулась, помахала ему рукой, взяла свои вещи, быстро и аккуратно сложила стопку разномастных листиков с диктантом и спешно пошла в лаборантскую и, прищурившись.

Только там я открыла свою раскладушку, увидев целых три сообщения от Ярослава. Не самых приятных, конечно. Мое хорошее настроение, которое пришло ко мне во время конца занятия, когда я поняла, что, кажется, худо бледно справляюсь с ролью препода по русскому в одинадцатом классе, мгновенно испарилось, как кипяток на морозе. Ярослав Зарецкий обладал удивительнейшей способностью делать мое настроение плохим.

"Ты. Анастасия Филипповна. Учительница моя. Надо поговорить, — сдержанно гласило сообщение, но даже сквозь эти буквы я чувствовала его гнев и обиду. — После урока. Иди к актовому залу. И быстро".

Вот это самомнение! После урока идти за ним! еще и быстро! Третью скорость, наверное, включить надо будет! А умненький мальчик Ярочка подумал, что никуда я не пойду и подчиняться его эгоистичным желаниям не буду? Конечно же, нет. Есть такие люди, которые считают, что они всегда правы и что их слова и прихоти — последняя инстанция. Принц Енотов, кажется, был из таких. Наверняка учится здесь потому, что обеспечен. Богатые родители запихали чадушко в хорошую школу.

"Настя, как ты так можешь говорить? Ты же видела, что у него стоят по русскому языку одни пятерки!" — вмешалось доброе начало во мне, пока еще искренне верившее, что Ярослав — хороший мальчик, слегка сбившийся с пути истинного.

"Сейчас продают все на свете. Оценки в том числе", — сварливо заметила темная моя сторона, стойко убежденная в том, что Зарецкий — хам, дурак и истеричка.

Я же продолжала читать следующее сообщение. Как оказалось, этот русоволосый красавчик не слишком-то и терпелив.

"Ты тупая или как, Анастасия Ефимовна?", — лаконично спрашивал Ярослав во втором сообщении.

"Смеешь игнорировать меня, Анастасия Макаровна? — говорил он в третьем своем послании. — Отвечай немедленно. Это в твоих интересах.".

Как же я разозлилась, читая это убожество, в каждом из которых было переврато мое отчество. Надо же, осмелел.

— Настенька, ну как ты? — вошла в лаборантскую Светлана Викторовна, улыбаясь мне. — Страшно было? Я смотрю, все хорошо прошло. С ребятами ты контакт нашла. Степочка просто из кожи вон лез.

Ага, жалко, что не вылез.

— Видимо, ты ему понравилась, — рассмеялась учительница. — И не мудрено — хоть лицо у тебя и строгое, но ты девушка симпатичная и эффектная. Статная какая. — Она пошире расправила плечи, наверное, показывая мою статностью. Я, все еще злая из-за сообщений мальчишки, только кивнула ей.

— Я когда в свое время двадцать пять лет назад практику проходила, в меня влюбился один ученик, — мечтательно вздохнула Светлана Викторовна. — Высокий, красивый, с густыми рыжими волосами… первый хулиган. Гроза всей школы. Записки мне писал и гулять приглашал. А я ужас как смущалась и отказывала ему. Ох, давно же это было…

— И что? — дернуло меня спросить. — Вы с ним больше не виделись?

Стало почему-то жалко, что двадцатилетняя Света и влюбленный в нее рыжий хулиган больше не встретились.

— Почему же? — удивилась Светлана Викторовна. — Вот, сегодня утром завтракали вместе.

Я посмотрела на учительницу так удивлено, что она, не выдержав, расхохоталась.

— Вышла я за Севу замуж. Он упорный был. Никак меня в покое не оставлял. Вот я ему и сказала: после того, как поступишь в высшее учебное заведение какое-нибудь, тогда и пойду с тобой гулять. В шутку, думаю, отвяжется. А он и поступил на следующий год. На летчика. Как — сама не знаю. В общем, пришлось мне за него замуж выйти, — посмеиваясь, сообщила Светлана Викторовна. Я изумилась — ничего себе история!

"Вот влюбится в тебя кто-нибудь из твоего класса, — ехидно прогундосил внутри меня сами знаете, какой голос, — и ты тоже на нем женишься! В следующем году. Вот умора будет!".

Знал бы этот внутренний голос, насколько он прав. Только с одним годом он прогадал.

— Как интересно у вас, — искренне сказала я учительнице.

— Да уж, — покивала она мне, не переставая улыбаться. — Веришь, нет, с Севой ни разу не ссорились, и живем душа в душу, хоть он и младше меня на пару лет. Родственники сначала против были брака, да ничего… Ладно, вернемся к нашим баранам, то есть, — поспешно поправилась женщина, — к ученикам. — Все нормально прошло?

— Нормально. Хорошо, — сказала я. — Хотя, конечно, хотелось, чтобы все ученики в работе участвовали.

— Такого никогда не бывает, — вздохнула Светлана Викторовна. — Всегда, в любом классе, есть несколько человек, которые совершенно неактивны. К ним нужен особый подход. В идеале, классы хорошо иметь маленькие, человек по двенадцать, но, сама понимаешь — такое не возможно. Даже в нашей школе. Вот вроде бы она у нас хорошая, престижная на прекрасном счету находится — на первое сентября сам мэр приезжал и его администрация, но не имеет возможности содержать такие маленькие классы. Школа у нас, напротив, переполненная. Многие у нас хотят учиться. И по прописке попадают, и через связи и знакомства. Ой, что-то я уже не о том, заболтаю тебя. — В общем, невозможно добиться того, чтобы работали все дети, Настя. Ты пока еще хочешь быть идеальной учительницей.

Не хочу я быть идеальной учительницей. Я никакой учительницей быть не хочу. В принципе. И если бы не педпрактика, я бы в школу вообще не сунулась. Вот что за лажа — вроде бы учусь я не на преподавателя русского и литературы, а должна проходить практику в школе два года подряд.

А Светлана Викторовна тем временем продолжала упоенно:

— Есть неактивные дети, которые просто ничего не знаю — ну не делают они домашнюю работу. А есть те, которые все делают, но просто стесняются говоиить на уроке.

— Как Зарецкий? — сам собой спросил мой рот.

— Ярослав? — удивилась женщина. Будто бы в классе целый рассадник Зарецких. — Почему ты так решила?

— Вроде бы целый урок молчал, а оценки у него — только "отлично", — сказала я.

— Ах, это только сегодня. Ярочка же болеет, — отмахнулась добрая и наивная преподавательница. — Он обычно очень активное участие принимает в школьной работе! Очень хороший и милый мальчик! Болеет, бедный, потому и молчит.

Я не стала говорить, что у Светланы Викторовны сложилось в корне неправильное мнение о своем ученике, который, как выяснилось, был чуть ли не ее любимчиком и гордостью.

— Ах, он такие стихи пишет, просто молодец! — восторгалась Зарецким эта женщина, каждое сове слово подтверждая выразительной жестикуляцией. — И в театра играл школьном! А как рисует! Творческий мальчик. Добрый. Отзывчивый. Президент школы, между прочим, — добавила она, поразив меня в самое сердце.

— Какой еще президент? — переспросила я удивленно.

— Ну как какой? Такой. У нас традиция, Настенька, — со своей неизменной улыбкой отвечала учительница. — Каждый год из старшеклассников выбираем президента — у нас в сентябре самые настоящие выборы проходят. С агитацией, листовками и выступлениями кандидатов. А ученики выбирают. И Инициативный совет у нас еще есть. Тоже из школьников состоит. По словам директора, мы учим детей демократии. И, кажется, успешно, — осторожно добавила она. От удивления я даже злиться стала меньше. Ну и чудеса. Президент школы! А я думала, он принц! Как же я ошибалась, оказывается.

Послушав о том, какой же Яр умничка и золотой мальчик, я стала одеваться, попутно немногословно отвечая на вопросы Светланы Викторовны, оставшейся после моего первого урока очень довольной. После, получив от учительницы кое-какие наставления, касающиеся следующего занятия, которое должно было быть завтра утром, а также получив два учебных пособия для преподавателей старшей школы, я, наконец, вышла из кабинета, мгновенно окунувшись во все еще непривычный шум школьной жизни. Хоть это учебное заведение и было новым и современным, но дети всегда остаются детьми, а потому я вновь, уже в который раз, вспомнила свою школьную жизнь. Кажется, мы шумели точно так же и с таким же удовольствием. Спускаясь по лестнице, я открыла телефон, дабы ответить хамлу по имени Ярослав, как вдруг услышала около уха негромкое и холодное:

— Иди за мной. Сейчас же.

Я повернула голову налево, к источнику звука и чуть не столкнулась лбом с подбородком господина президента.

— Осторожнее, — прошипела я. Его глаза насмешливо сверкнули. Во мне совой заухала злость.

— Анастасия Владиславовна, пройдемте за мной, — сказал Зарецкий. Он, кажется, хотел взять меня за руку — его пальцы даже дрогнули, но он все же не решился этого сделать. Будет странно смотреться, если ученик, пусть даже сам Президент школы, схватит за руку практикантку и куда-то поволочет.

— Не могу. Я спешу. Завтра ко мне на уроке подойди. И решим твою проблему. — Продолжила спускаться я.

— Это у тебя проблема, а не у меня. — Ему пришлось спускаться следом за мной, что, кажется, Яра, раздражало.

— У меня?

— У тебя. Серьезно — пошли, поговорим. Или я сделаю так, что следующий урок ты проведешь во дворе для снеговиков. — В это время мы спустились на первый этаж и проходили мимо окон, за которыми какие-то первоклашки, действительно лепили косых-кривых снеговиков, вместо носов у которых были ветки.

— Скажи: "Пожалуйста", — решила поглумиться я над парнем.

— На каком языке? — уточнил он.

— Ярослав, приве-е-ет! — игриво помахали ему какие-то девчонки в спортивной форме. Он поздоровался с ними с миленькой улыбочкой, которая тут же спряталась, стоило ему перевести взгляд на меня.

— На корейском, — продолжала я издеваться.

— Много чести. Анастасия Геннадьевна, нам, серьезно, нужно поговорить, — продолжил он зло. — Это в твоих интересах.

— Да говори уже, достал. — Остановилась я под одной из лестниц, коих в школе № 8 было, аки в Хогвартсе. Только не перемещались. — У тебя минута. И запомни — мое отчество — Владимировна.

— Значит, так, Владимировна, — продолжил ледяным тоном Ярослав. — У тебя есть два варианта. Или ты уходишь из этой школы, Владимировна. Или ты идешь к Вану и все объясняешь. — Он не сдержался и снова добавил. — Владимировна.

Это он так пытается намекнуть на мой возраст? Милаш, однако. По поводу своего возраста я никогда не парилась.

— Что-что? — не поняла я. — Ты вообще о чем, Зарецкий?

Ах, какое же удовольствие я получила, называя его по фамилии. Это словно напоминало ему, кто он, а кто я. Учитель и ученик.

— Все о том же, — тихо, но с явной угрозой проговорил парень. — Иди к Вану и объясни ему про цветы и записку про Женю.

— Да ты, Зарецкий, наверное, наркоман? — предположила я.

— Объяснишь Вану, что это ты тогда в клубе прикольнулась насчет Жени, поняла? — грозно спросил Ярослав. Впрочем, говорил он достаточно тихо — зорко следил, чтобы этого никто не расслышал.

— Какой Жени? — устало спросила я. — Иди на урок, сейчас звонок уже будет. И не забудь по русскому сделать домашнее задание. Буду тебя спрашивать.

— Издеваешься? — почти прорычал он. Кулаки его сжались, кадык дернулся.

— Нет. Ты все не можешь забыть клуб? — спросила я. — Злишься из-за маркера? Ничего, маркер спиртовой, а спиртом прыщи прижигают. Так что, считай, я тебе бесплатно спиртовую маску сделала. Чтобы прыщей на носу не было. Или ты из-за случая в Торговом центре негодуешь? Так не надо было брелки воровать.

Он вдруг засмеялся: негромко, но весело.

— Какая ты, а? — почти с умилением сказал Зарецкий, резко остановив смех. — Косишь под стерву? Или ты все объясняешь моему другу, или проваливаешь из этой школы.

— Привет, бро! — подлетел к Яру какой-то старшеклассник и горячо пожал руку.

— Здорово. — Лицо только что до невозможности злющего Яра теперь стало улыбчивым и дружелюбным. Вот змей, а!

Перекинувшись с президентом школы (Боже, ну и смехота!), мальчишка куда-то смылся, а утонченное благородное лицо Ярослава вновь исказила плебейская злость. Актер, ничего не скажешь.

— Знаешь, — внимательно поглядела я на парня, — первая из тысячи твоих проблем — это глупость. Избавься от нее и автоматически избавишься от множества других проблем в своей жизни.

— Глупость? Я умный, — он хмыкнул — А умные часто привлекают идиотов. Догадываешься, к чему я виду?

— Вокруг тебя ходят стада придурков, с восхищением глазея на тебя и пуская слюнки?

— И это тоже, но я имею в виду тебя. Может быть, ты специально нашла меня и решила стать моей учительницей? — в голосе Зарецкого послышалось отвращение. — Может быть, я так тебе в душу запал?

Теперь рассмеялась я. Но не так заразительно, как он, а, скорее, угрожающе.

— Это у тебя мозг в голове запал, — покровительственно произнесла я и похлопала дурака по предплечью. В это время раздался звонок. — Иди на урок, малыш. Надеюсь, ты сделал домашнее задание?

— Или ты расскажешь правду Вану, или практику здесь ты проходить не будешь, милая моя. — Зеленые глаза явно не шутили.

— Какую правду, Зарецкий?

— Шутница чертова. Помни, — он наставил на меня указательный палец. — Практику ты в моей школе не сдашь.

— А давно ли она твоя? — сощурилась я. — А-а-а, ты же президент.

Кажется, мой голос был полон издевательского яда.

— Запомни, я давал тебе шанс, — ухмыльнулась эта моль. — Теперь не плачь.

— Иди на урок, Зарецкий. И учись, как полагается прилежному мальчику, — сказала я и, не желая больше тратить время на Ярослава, пошла прочь, ни разу не оглянувшись. У меня было полно дел.

Яр почти с ненавистью посмотрел вслед удаляющейся женской фигурке с длинными темно-пшеничными волосами, забранными в низкий хвост, забавно подпрыгивающими при быстрой ходьбе на невысоких каблуках. Ему прямо мечталось взять эту курицу за волосы, хорошенько раскрутить и бросить, куда подальше от школы, чтобы в реку улетела. Однако Ярослав был мальчиком культурным и очень приличным — по крайней мере, в глазах почтенной общественности, и портить с трудом созданный имидж в меру крутого парня с отличной репутацией, которого уважают сверстники, любят сверстницы и обожают старшие, ему не улыбалось.

Яр с раздражением откинул пепельного оттенка русые волосы назад с высокого лба. Эта девица в очередной раз вывела его из себя, не пожелав сознаться в содеянном, то есть, в том, что розы и записочка про Женю были делом ее рук. А Ярослав был уверен, что во всем виновата именно Настя, даже и не помышляя о том, что вообще-то вина лежит на официанте, который перепутал все на свете и от испуга сказал Яру, что цветы были посланы из той самой комнаты, где сидела компания Анастасии.

— Я покажу тебе прилежного мальчика, девочка, — с некоторым запозданием пробурчал Зарецкий злобно, которому претила мысль о том, что Настя — старше его, да еще и типа учитель. Ха! Она — учитель! Смешно, черт возьми!

Постояв в коридоре и побуравив взглядом гордо расправленную спину нахалки, посмевшей открыть свой прелестный ротик и вякать всякие глупости, молодой человек все же решил вернуться в класс, на урок биологии. Усевшись рядом с Ваном, который после субботнего происшествия вел себя, по мнению Ярослава, крайне странно, Зарецкий на автомате открыл общую, наполовину исписанную тонким, наклоненным влево почерком, тетрадь и учебник по биологии и, не слушая учителя, погрузился в свои думы, машинально вертя в руке тонкую синюю ручку. Изредка он косился на неподвижного Ивана, привалившегося к стене, около которой находилось его место, и глядевшего в раскрытый учебник, явно не понимая, что там написано и что за схемы нарисованы. Ван взглядов своего соседа по парте и по совместительству, лучшего друга, не замечал. Или не хотел замечать.

Ван Яра сейчас тоже бесил, правда, не так сильно, как Настя. И одновременно Зарецкий чувствовал себя виноватым перед другом, который был для него почти что братом. Нет, не почти что — настоящим братом, пусть некровным, но, что парадокс, родным.

Русоволосый президент школы № 8 еще раз искоса, из-под челки, взглянул на Ивана, невидящим взглядом буравившего ни в чем неповинный учебник по биологии, поморщился так, словно ему под нос сунули тухлую куриную ногу, и отвернулся, совершенно случайно поймав на себе взгляд одноклассницы Полины, сидевшей на первой парте и обернувшейся на Ярика. Большие чистые голубые глаза девушки-отличницы как-то странно смотрели на Зарецкого, но как только он уловил взгляд Полины и вопросительно кивнул, мол, что надо, она смущенно отвернулась, зардевшись. Ярослав, пользующийся у противоположного пола бешеной популярностью, но иногда жутко тупивший, являя собой пример гордой невнимательности и творческого разгильдяйства, сначала не понял, почему одноклассница уставилась на него, как жулики на драгоценность, а через секунду, когда девочка уже поспешно отвернулась, позволил губам тонко улыбнуться, поняв, что нравится этой симпатичной скромной отличнице. "Каков я, а?", — говорил в это мгновение его взгляд.

Еще в пятницу Яр толкнул бы локтем Вана и похвастался бы своим открытием, что еще одна крошка запала на него, но сейчас Зарецкий только вновь посмотрел на Дейберта, и, ничего не сказав, стал записывать под диктовку слова учителя. Правда, из-за того, что он сейчас не мог сконцентрироваться на учебе, через пару минут Яр, вместо того, чтобы записывать вслед за учителем, принялся рисовать прямо в рабочей тетради оскаленных монстриков, из раззявленных пастей которых текла слюна. Вообще Ярослав рисовал часто, много и где попало, не только на специальных холстах дома или в художественной школе, которую закончил еще в восьмом классе. Последние листы всех, без исключения, тетрадей могли похвастаться самыми разными узорами и картинками. Декорации для школьных вечеров, спектаклей и всяческих праздников. Портреты великих деятелей науки и искусства в учебниках были умело и смешно видоизменены — Яра оправдывало только то, что учебники были не школьные, а его личные. Некоторые скамейки, бесхозные гаражи, стены домов и магазинчиков тоже изредка становились объектами для рисования — тут Яра уже ничего не оправдывало, правда, с баллончиками в руках он не носился по городу уже несколько лет, ибо вырос, и, как следствие, ничего более на улице не портил, хотя граффити у него в свое время получались неплохие, а за одно из них он даже как-то лет в тринадцать с друзьями срубил денег — хозяин только что открывшегося цветочного магазинчика попросил юное дарование красиво разрисовать ему стены для привлечения потенциальных покупателей. Со своей задачей парень справился на "ура" и долго гордился тем, что сам, своими силами смог заработать денег.

Также Яр в разное время жизни рисовал на руках друзей, желающих этого или нет, на партах, на асфальте — например, по просьбе друзей признания или поздравления девушкам. Тот же Шейк, друг Яра, до того славного момента, когда он решил, что стал пикапером, очень славно дружил с одной милой девочкой, которой Ярослав собственноручно, под четким руководством Николая, летней светлой ночью писал под окном, на дороге: "Лена, я тебя люблю!". Правда, через месяц после этого Лена и Коля расстались из-за измены первой, что, собственно, послужило второму толчком для занятием пикапом.

Сейчас же Яр активно использовал для творчества планшет — и обычный, и специальный, графический, подсоединенный к компьютеру. Не забывал он и о самых простых кистях и красках или же мелках и карандашах.

Погрузившись в процесс рисования, Зарецкий и не заметил, как пролетел урок биологии, а потом и еще несколько: алгебра, которая Яру, истинному гуманитарию давалась худо, и история, на которой президент школы чуть не заснул от скуки — даже игра украдкой на планшете не помогла. И хотя желающих пообщаться с Яриком было много и на переменах, и на уроках, и виртуальных, и реальных, ему нужно было, чтобы с ним поговорил Ван.

Яр с одной стороны очень хорошо понимал своего лучшего друга, который безумно любил красавицу Женю. А с другой, тот своим поведением его жутко раздражал: вбил себе что-то в голову и все. Ему ведь все друзья в один голос твердят, что эту записку, прочитанную Яром вслух в клубе, писала не Евгения, что она любит его, Вана, а не Яра, что не нужно вообще обращать внимание на этот идиотский розыгрыш, но все это было тщетно. Упрямый тупица Ван уже сделал какие-то свои выводы и до сих пор думал, что его девушка влюблена в Ярослава, а не в него. С Женей, которая находилась в состоянии истерики, Дейберт не общался, хотя она писала ему и звонила, как сумасшедшая — даже домой приходила, но Ван не пожелал с ней разговаривать. Со своим лучшим другом, то есть, с Яром, Иван тоже особо не общался — говорил, что ему тяжело и нужно, чтобы прошло немного времени, поскольку ему тяжело.

Зарецкого это поведение, которое казалось ему поведением глупенькой девочки, невероятно сердило, но ничего поделать он не мог, поскольку на самом деле ему было, что скрывать от друга и чего опасаться. Как уже говорилось, на самом деле хрупкая рыжеволосая обладательница невероятных васильковых глаз Женя и ему нравилась — даже очень, а первое время просто до безумия. Но как только Яр узнал, что лучший друг влюблен в нее — по его словам, влюблен по-настоящему, самоотверженно, сильно, едва ли не с первого взгляда — он благородно уступил девушку Вану, хотя тот об этом даже не подозревал. Не подозревал он и о том, что и самой Жене Ярослав очень нравился, а с Иваном она стала общаться только потому, что ее об этом попросил Зарецкий.

Все произошло как-то совершенно неожиданно и очень быстро. В самом конце июля этого года Ярослав был утащен Шейком на вечеринку к их общей знакомой, которая осталась дома одна — обеспеченные родители уехали на неделю в морской круиз по Средиземному морю. Там, в другом море — море алкоголя, музыки, смеха и сигаретного дыма, хозяйка квартиры, уже изрядно нетрезвая, познакомила Яра со своей кузиной Женей — высокий тоненькой длинноногой девушкой, больше похожей на ожившую куколку с рыжими локонами, уложенными один на другой. Яр и Евгения, которая, как оказалось, старше его на два года, учится и работает моделью, весь вечер и ночь провели вместе, разговаривая обо всем на свете, смеясь, гуляя и романтично целуясь на рассвете, стоя около дома девушки, до которого Яр ее проводил. Откуда Яру было знать, что буквально за день-два до их встречи, его лучший друг Иван уже познакомился с Женей и влюбился в нее, как герой любовного романа, с первого взгляда? Яр громко хохотал, когда обычно ничем непробиваемый Ван рассказывал ему про девушку, к которой у него появились чувства — первые в жизни, не зная, что тот говорит именно о Жене. И даже давал всяческие коварные советы, как обратить на себя внимание этой леди, так понравившейся Вану, большинство из которых были смешными, хоть и несколько пошлыми. А тот только отмахивался, обещая надрать Яру зад за такие слова, но Зарецкому было понятно, что друг почти счастлив, хотя объект его неожиданных симпатий не очень-то идет с Дейбертом на контакт.

Когда же Ярослав, спустя пару дней, на какой-то другой большой тусовке, понял, что сердцем друга завладела та же девушка, что понравилась и ему, он заткнул куда подальше собственные чувства, встретился тайно с Женей и сказал ей обо всем. Сказал, что не может с ней общаться, поскольку его другу будет плохо и больно, а дружба их может вообще распасться, чего он, Яр, допускать не намерен ни в коем случае.

Он до сих пор помнил поздний теплый июльский вечер, когда они с Женей встретились на высоком берегу реки, покрытом зеленым бархатом невысоких и кое-где примятых изумрудных трав. Евгения, накрашенная и нарядная, наивно думала, что у них будет свидание, а он же позвал ее на прогулку, чтобы расставить точки над i. Парень, мрачный, как повелитель сизых туч, объяснил рыжеволосой девушке ситуацию, стараясь говорить спокойно и размеренно, чтобы она не поняла, как сильно он волнуется.

— Я не понимаю, почему ты так со мной, — сказала Женя, у которой от неожиданной вести подкосились ноги — длинные, стройные, даже тонкие, обутые в яркие розовые балетки с кокетливым бантиком.

— Послушай меня, Жень. Еще раз послушай. Не могу так поступить с Ваном, — сказал Зарецкий, глядя на слабые отражения первых городских вечерних огней в спокойной воде. — Ты ему нравишься. Очень. Если мы с тобой станем встречаться, ему будет реально плохо. Я это знаю. Это сто процентов. Поэтому мы с тобой общаться не будем. Прости, — добавил он в конце, глядя на то, как в васильковых глазах сжавшейся от услышанного Жени появляются слезы. — Будем друзьями. — Добавил он коронную фразу многих девушек, но никак не парней.

— Но, Ярик… — прошептала она, не в силах поверить в услышанное.

— Я не люблю, когда меня так называют, — поморщился парень. — Слушай, Жень, ты красивая и классная, и ты мне очень нравишься, но у нас с тобой ничего не получится. Обрати лучше внимание на Вана — он крутой. Реально крутой. Он отличный вариант для тебя. И он тебя типа любит. Просто любит, — поправился спешно зеленоглазый парень, чувствуя, как на душе скребут кошки.

— А я тебя люблю. Просто люблю. Сильно люблю, — выпалила вдруг Женя. Эти слова были подобны обстрелу, достигшему своей цели. Яр изумленно взглянул на девушку. Ему было и приятно, и обидно, и больно. Обижать ее не хотелось, и о себе хотелось подумать, о своих желаниях, но мысль о лучшем друге победила.

— Не надо меня любить, — сказал он довольно резко, вспоминая, как еще пару дней назад они беззаботно целовались около ее дома, а после перекидывались смсками и писали друг другу в Интернете. — Поняла меня?

— Почему же? — спросила девушка.

— Потому что я тебя не люблю. Ну, смотри сама, Жень. Ты мне понравилась, да. Ты красивая и с тобой приятно поболтать. Но больше месяца я бы с тобой общаться не стал. Мне быстро надоедают девушки, — сказал Ярослав голосом самоуверенного подонка, хотя, положа руку на сердце, ему было тяжело. — Мы повстречались бы месяц, и я нашел другую герл. Но зато потерял бы друга, которого знаю полжизни. Наши отношения этого не стоят.

— Не стоят, — повторила следом за ним девушка, которая, как оказалось, беззвучно плачет. — То есть я — только на месяц?

— Ну, может, на два, — не любил рамок и границ Яр. — Откуда я себя знаю? Короче, мы с тобой вместе быть не можем. Обрати внимание на Вана, — еще раз посоветовал он Жене.

— На Вана? — переспросила она и вдруг улыбнулась сквозь слезы. — Обращу. Если это будет единственный способ быть около тебя, то… обращу, — она с трудом произнесла эти слова и, прежде чем Ярослав успел что-то еще сказать, Женя убежала, оставив его в одиночестве на безлюдном берегу. Зарецкий, вздохнув, сел прямо на траву, достал из рюкзака бумагу и карандаш и рисовал до самой темноты. А через несколько дней он узнал от счастливого Ивана, что у них с Женей все пошло в гору. Яр часто виделся с Женей, но они ни разу не говорили о том, что произошло летом. Ванну Ярослав, естественно, ничего не рассказал. Он вообще в последнее время привык думать о Евгении как о друге и почти что о невестке.

После уроков, отбившись от предложений одноклассников куда-нибудь сходить, Яр не в лучшем расположении духа пошел домой, решив прогулять факультатив по обществознанию — он вообще часто это делал, отговариваясь тем, что у него, как у президента школы, множество общественной работы, чему учителя с охотой верили. Конечно, можно было поехать на автобусе или на такси, но парню хотелось прогуляться по морозному воздуху, тем более что снег, который он так не любил, уже закончился. А еще одной причиной был Ван, с которым Яр рассчитывал пройти половину пути и все-таки поговорить о сложившейся ситуации. Однако стоило парню пройти турникеты и оказаться около дверей, ведущих на улицу из этого шумного места, как его догнала девушка в очках и с двумя светлыми тонкими косичками — ученица параллельного класса, 11-го "М". Буква "М" обозначала математический уклон.

— Ярослав! Ярослав! — заорала она прямо в ухо неженственным басом, хватая Зарецкого за рукав. — Ярослав!!

Тот вздрогнул и почти с ужасом глянул на девчонку.

— Что, Аля? — спросил он, пытаясь отстраниться, а она потащила его в сторону, подальше от нескончаемого потока школьников, спешащих домой после занятий.

— Ярослав! — радостно заголосила обладательница косичек, не отпуская рукав темно-синей школьной формы русоволосого парня.

— Да что случилось? — с трудом освободился от ее хватки Яр. Девица его бесила и пугала с той самой минуты, как выяснилось, что она — его заместитель.

— Как что?! Сегодня школьный Совет! Я же тебе сто раз говорила! — громко сообщила девочка. — Ты, как президент, должен на нем быть! Ярослав, возвращайся назад! Тебя все ждут!

"Подождут", — злобно подумал парень, который всеми фибрами души ненавидел как Совет школы, так и свою мерзкую президентскую должность, на которую он попал этим сентябрем из-за сборища идиотов под названием "мой родной класс".

По недавно созданной традиции, каждый год ученики школы № 8 выбирали себе президента-старшеклассника. Все 10-е и 11-е классы представляли по одному кандидату на выборы, а вся школа после двухнедельной предвыборной кампании выбирала себе президента. Зачем директору и его администрации понадобились эти игры в демократию, Яр не знал — если только для статуса школы, считающейся одной из лучших в городе. "Вот, смотрите, у нас есть свой президент и даже Совет школы, которые решают самые разные, чаще всего, несуществующие проблемы, аха-ха-ха", — как-то так думал обо всем этом Зарецкий.

С одной стороны, в том, что Яр стал президентом, конечно же, была и доля его вины, и парень сам это прекрасно осознавал. Он так долго и старательно строил себе определенный имидж — имидж прекрасного, доброго, светлого и чистого принца в глазах одноклассников и учителей, а также всех, кто не был его друзьями, что когда в сентябре в их 11-м "Г" стал вопрос, а кого же, собственно, представлять от их класса на почетную должность президента, то ответ был почти единогласным — Ярослава Зарецкого, обязательного ученика, вежливого парня, настоящего друга, заботливого сына и просто творческую личность. Инициативу, конечно же, подержала Светлана Викторовна — классный руководитель 11-го "Г", которая души не чаяла в Ярославе. Друзья Зарецкого, прекрасно знающие его истинную натуру, со смеха умирали, когда злобный, красный и растрепанный Яр орал, как сумасшедший, дома у Шейка, устроившего тусовку для своих, что он ненавидит эту поганую школу и придурочных идиотов, проголосовавших за него на выборах. Совершенно неожиданно для себя Яр Зарецкий стал президентом школы, который постоянно должен был оставаться после уроков и заниматься какой-то, по мнению парня, несусветной чушью вместе с болванами из школьного совета. С одной стороны, ему, конечно, все же было лестно, а с другой, Ярослав просто волком готов был выть, когда сидел в импровизированном зале заседаний вместе с кучкой, как он считал, ботанов, зациклившихся на учебе и играющих в большую политику с маленькими детьми. Они решали всякую ерунду: нужно ли школе собственное радио, проводить ли Осенний бал для старшеклассников, как называть акцию по сбору вещей для ребят из малоимущих семей и вообще как ее осуществить. Сидя в конференц-зале во главе длинного стола для переговоров, по бокам которого расположились так называемые члены Совета, Ярослав безумно скучал и, делая вид, что что-то записывает, рисовал карикатуры на собравшихся тут парней и девчонок. Однажды он посеял бумажку с этими самыми карикатурами, и ее нашел кто-то из ребят. А так как карикатуры были нарисованы на всех, кроме, собственно, господина президента, то Яр уже думал, что сейчас его линчуют, потому как карикатурист из него был очень хороший, и недостатки этот парень видел куда лучше, чем достоинства человека, однако, все обошлось. Его спасала Полина, та самая одноклассница Яра, которой, по-видимому, он нравился. Она, входившая в пресловутый Совет школы, как одна из лучших учениц, сказала, что видела эти похабные рисуночки у парня, которого как раз недавно выгнали из школы и который, на счастье Яра, тоже хорошо умел рисовать. Тогда, обнаглев по полной, Зарецкий, ликующий в душе, что все утряслось, сказал Совету, что бумажку с карикатурами возьмет он сам, дабы провести расследование и узнать, кто стоит за таким нехорошим делом. Совет послушался и карикатуры отдал, после чего Яр через полчаса сжег их по пути домой — зажигалка у него была всегда с собой, хотя курил он редко — когда волновался или на тусовках.

— Аля, — ласково заглянул в глаза девочки с косичками Яр, в которых горел огонь желания работать на благо обществу. — Сегодня я не могу остаться.

— Почему-у-у? — разочарованно вытянулось лицо девушки. — Ты должен! Мы должны обсудить новогоднюю школьную вечеринку! Кто ди-джеем будет? И вообще все конкурсы предновогодние обсудить надо! Новогоднюю почту, — стала по очереди загибать Аля пальцы, — поздравления Деда Мороза и Снегурочки, проведение утренников для малышей и классных вечеров, новогодние газеты — нас как раз ждут ребята с факультатива журналистики! Елку в актовом зале надо обсудить — у нас встреча в четыре часа с руководителем нашей театральной студии! И это только часть того, что надо решить!! Ярослав, ты обязан быть!

"Идите на фиг со своими елками, газетами и утренниками", — устало подумал про себя Яр, который вообще сейчас был голоден и, как последствие, несколько зол. К тому же понимал, что Ван наверняка уже ушел далеко. Да и вообще дома его ждал пес, с которым надо было погулять, а весь этот бред мог затянуться до позднего вечера.

— Аль, — проникновенно заглянул сверху вниз в горящие глаза девушки Зарецкий. — Я сегодня еду к дедушке Арчибальду.

— К дедушке Арчибальду? — широко раскрыла глаза Аля. — Ему плохо, да?

— Да, — горько вздохнул бессовестный Ярослав. — Все хуже и хуже. Надо бы попроведовать. Продукты какие купить. В квартире убраться.

Аля закивала головой.

— Какой же ты хороший, Ярослав, какой хороший, — проговорила она чуть ли не со слезами на глазах, а тот лишь отмахнулся.

— Ну что ты, перестань.

— Нет, правда, такой хороший человек.

"Да-а-а-а, хоро-о-о-оший", — усмехнулся про себя тот, почувствовав слабый укол совести.

В середине октября Зарецкий, уже почти три недели отбывающий срок президентом, вдруг совершенно случайно нашел способ на законных основаниях отлынивать от своих глупых, как он считал, обязанностей. Вышло это совершенно случайно. Одна из завучей школы, ярая активистка и любительница протянуть руку убогим и обделенным, выступила с инициативой помогать одиноким нуждающимся старикам или воинам Великой Отечественной войны. По ее предложению, поддержанному директором и Советом школы, а также родительским комитетом, ученики каждого класса взяли бы себе на попечение старика или старушку, которым могли бы помогать — приходить в гости, изредка на средства школы покупать продукты, посильно делать какую-то работу по дому, просто общаться и слушать истории о лихой или не очень молодости. Первыми пример всей школе должны были показать члены Совета и, естественно, сам президент. И если первые были полны энтузиазма, то второй не горел желанием кому-то помогать или кого-то опекать. Из-за факультативов и дополнительных занятий по подготовке к ЕГЭ у Яра осталось очень мало свободного времени, которое он желал посвятить себе, друзьям или же милому сердцу хобби. Однако и ему пришлось включиться в общественное дело, дабы не выглядеть мерзавцем.

Для опеки Зарецкому достался некий пожилой мужчина под именем Арчибальд Петрович, фамилия которого — Страшный сразу ему не понравилась и вызвала некоторое подозрение. Закупившись в супермаркете самой разной едой, которая должна была послужить гостинцем, Яр и Ван, взятый в качестве группы поддержки, приехали к старику домой. Зайдя в последний подъезд старого, но невероятно крепкого, даже мощного дома сталинской постройки, друзья позвонили в дверь нужной квартиры. Однако вместо старика им открыл дверь высоченный шкафоподобный лысый амбал с небритой рожей, чьи суровые глаза стали сверлить молодых людей в синей школьной форме таким нехорошим взглядом, что даже Ван, парень не мелкий и не понаслышке умеющий драться, почувствовал себя крайне некомфортно.

— Че надо? — пробасил открывший дверь.

— Нам бы Арчибальда Петровича, — сказал Ярослав и добавил, вспомнив фамилию. — Страшного.

— Зачем? — не светился особым дружелюбием качек.

— Из школы послали, — потряс пакетом с продуктами Яр. Амбал подозрительно глянул на пакет, как будто бы в нем лежала отрубленная голова Змея Горыныча.

— Из какой школы? — нахмурился амбал.

— Кто там, Петруша? — раздался старческий голос из глубины квартиры, в которой, кстати говоря, был сделан очень-таки дорогой ремонт.

— Малолетки какие-то, дед, — ответил Петруша, продолжая буравить Ивана и Ярослава подозрительным взглядом. — Говорят, пришли помочь.

— Гони всех вон! — заорал старик. — Знаю я таких, помочь они решили! Опять будут документами трясти, чтобы я их подписал! Не отдам я вам свою квартиру, гниды! — вдруг обозвал он ничего не понимающих Вана и Яра. — Гони их в шею, внучок!

— Вон, — коротко велел Петруша, который, видимо, был внуком Страшного, и с хлопком закрыл дверь перед ошалевшими друзьями. В квартиру к гостеприимным внуку и дедушке они более звонить не стали, а спустились вниз, во двор, где хитрый Яр, втеревшись в доверие местных старушек, греющихся на лавках на осеннем, но теплом солнце, выяснил, что Арчибальд Петрович проживает вместе со своим внуком, который, по мнению пожилых разговорчивых женщин, обрадованных обществу Ярика, как концерту Кобзона, был бандитом и криминальным авторитетом местного разлива. Да и сам Арчибальд популярностью у местного населения не пользовался — его называли жуликом, вором и злостным рецидивистом, отбывшим несколько сроков еще во времена правления Брежнева и Хрущева. В результате Ярослав плюнул на все и, оставив обрадованным бабушкам купленные продукты для старичка по фамилии Страшный, уехал. В школе о произошедшем Зарецкий ничего рассказывать не стал, а потом как-то так вышло, что вместо скучных совещаний он изредка стал "навещать" своего подопечного, который, как оказалось, немного болен и требует, чтобы Яр приезжал к нему как можно чаще.

Вот и сейчас Зарецкий отмазался от своих обязанностей, сказав, что поедет к дедушке Арчибальду Страшному.

— Аля, ты — мой заместитель, которому я доверяю, — торжественно сказал он девушке с двумя косичками. — И твоим решениям я тоже доверяю. Ты справишься без меня. Я в тебя верю. — И Ярослав, похлопав расчувствовавшуюся Алю по плечу, все-таки покинул пределы школы.

Оказавшись на улице, он, вставив в уши наушники-капельки, на каждом из которых был изображено чудное личико под названием "Poker face", пошел по заснеженной улице, засунув руки без перчаток, случайно забытых дома, в карманы удлиненной куртки с меховым капюшоном, думая, как бы поговорить с придуроком Ваном и все устроить. Обычно у Яра отлично получалось направлять людей по нужному ему пути, проще говоря, незаметно манипулировать, но с Иваном это срабатывало плохо.

Спустя полчаса Зарецкий оказался в квартире, на седьмом этаже высокого, как свеча, бело-розово-оранжевого дома с огромными лоджиями, построенного всего пару лет назад. Дом, в котором жила семья Зарецких, располагался на берегу реки, и некоторые окна выходили на спокойную, не замерзающую зимой серо-голубую гладь реки, похожую на широкую асфальтовую дорогу, которую только что залили. Окна кухни и гостиной, в которой часто собиралась вся семья Яра — его родители и два старших брата, один из которых недавно женился и теперь жил отдельно, но в этом же доме, всего через два подъезда, и часто приходил в гости вместе с новоиспеченной супругой. Также частенько к Зарецким приезжали и их многочисленные родственники — тети и дяди со своими детьми, бабушки с дедами, двоюродные братья и сестры, крестная Яра, и устраивали посиделки, которые почему-то очень нравились Ярославу. Ему, парню взрослому и самодостаточному, как он сам считал, в этом было как-то стыдно признаваться даже самому себе.

Яр, даже будучи ребенком, никогда не отсиживался по комнатам, когда кто-то приходил к ним в гости, а с радостью выбегал и общался. Даже читать стихи, стоя на стульчике, ему было в радость, а как он любил слушать похвалу — прямо-таки начинал светиться, аки солнышко. Он всегда ходил в любимчиках у родственников и изо всех сил старался, чтобы это звание у него никто не перехватил.

Теплая домашняя атмосфера заставляла часто хмурого и всем на свете недовольного Яра улыбаться и чувствовать себя нужным и счастливым, хотя для многих его друзей — наверное, для всех, кроме Вана, для которого семья играла наиважнейшее значение в жизни — это было что-то почти невероятное. Детское и даже какое-то постыдное.

Для Ярослава же дом был самым надежным оплотом и защитной стеной от недоброжелательного порой внешнего мира.

Сейчас в квартире никого не было — никого из людей, однако как только Яр ступил за порог, настоящий хозяин квартиры — ирландский красный сеттер по кличке Сэт встретил молодого хозяина приветливым лаем и ритуальными вставанием на задние лапы, а также вопросительно-торжественным заглядыванием в глаза.

"Явился, — говорил умный взгляд породистого пса, чья яркая каштаново-красная шерсть блестела на солнце, лучи которого падали в прихожую из открытой двери, ведущей в гостиную. — Наконец-то!".

— Скучал, блохастый? — сбросив рюкзак на пол, Ярослав обеими руками взъерошил густую, но жесткую шерсть Сэта на загривке и спине. — Ну-ка, давай, проваливай! Дай раздеться. Сэт!! — заорал Яр, поскольку собака, явно издеваясь, поставила ему на грудь передние лапы и попыталась лизнуть в лицо.

— Фу! — возопил Ярослав. — Место! Подожди, я переоденусь. Место! Блин! Почему в этом доме меня даже собака не слушает?

Сэт громким лаем сообщил Яру все, что о нем думает. А после схватил с полки в прихожей кожаный плетеный поводок и поскакал к хозяину, который и так прекрасно понимал, чего хочет собака. Яр быстро переоделся в спортивный костюм и, бросив прощальный взгляд на кухню, где его ждал обед, заботливо приготовленный мамой, вновь потащился к двери, на ходу натягивая куртку, а после цепляя на обрадованного Сэта ошейник и поводок.

Через пару минуту хозяин и его энергичный пес оказались во дворе, а еще спустя минут пять — на набережной, возвышающейся над рекой, где Яр спустил сеттера с поводка. Тот, обрадовавшись свободе, вприпрыжку понесся по асфальтовой дороге вперед, резко развернулся и стал скакать по заснеженному газону — так, что только длинные уши развевались по ветру. Ярко-рыжая крупная собака с удлиненным телом и длинными сильными лапами отлично выделялась на фоне белого снега, оставляя множество следов.

"Психопат", — подумал Ярослав, опять слушающий музыку в плеере, наблюдая за скачущей собакой, в которой энергии было, хоть отбавляй. Сэт, вдоволь наскакавшись и, видимо, сделав все свои важные дела, откуда-то приволок здоровенную палку и кинул ее к ногам хозяина, всем своим видом показывая, чтобы тот играл с ним. Яру пришлось добрых полчаса кидать псу эту несчастную палку, пока на горизонте не показалась женщина с далматинцем на поводке, который был закадычным другом Сэта. Вместе собаки минут двадцать гонялись друг за другом по всему берегу, пока порядком замерзший Ярослав не потащил упирающегося сеттера домой.

Наскоро помыв собаке лапы, голодный, как сто чертей, парень пошел в свою комнату, а мокрый Сэт, радостно облаяв хозяина и завиляв хвостом, побежал следом за ним. Он с довольным видом улегся у порога, наблюдая, как Зарецкий переодевается из спортивного костюма в домашние бриджи и широкую футболку с изображением коварного Локи — героя фильмов "Тор" и "Мстители". Переодевшись, Ярослав глянул на себя в зеркальную дверцу шкафа-купе, занимающего всю стену слева от окна, поправил взлохмаченные волосы, потрогал с недовольным видом щеки, проверяя, видимо, их на гладкость, а после, подхватив ноутбук, направился на кухню. На пороге он чуть не споткнулся о Сэта и выругался, вызвав у паса что-то вроде собачьего смеха, выраженного в веселом беззаботном лае. Вволю повеселившись над ругающимся хозяином, который едва не выронил свой драгоценный ноут, ирланский сеттер легко поднялся на лапы и затрусил следом за Ярос на кухню. Там опять сел около ряда своих пустых разноцветных мисок, предварительно потыкавшись в ноги хозяина холодным носом, сообщая ему таким недвусмысленным образом, что хочет есть.

— Голодный? — ворчливо спросил Ярослав, гладя пса по густой ярко-рыжей шерсти, и посмотрел в угол, на миски Сэта. Сеттер вновь разразился лаем, всем своим видом показывая, что голоден, да еще как.

"Ты тупой, что ли? — словно спрашивала собака. — Естественно, я голоден!".

— Тихо! — прикрикнул на Сэта Яр и насыпал ему сухой корм в одну из мисок. Правда, постояв в задумчивости около высокого холодильника, парень вспомнил, что в нем есть вареная говядина, приготовленная специально для Сэта, и что по идее нужно было дать псу мясо, а не сухой корм.

— Двойной обед, — сообщил Яр собаке и угостил его и говядиной, положив мясо в соседнюю миску, явно обрадовав Сэта. А после он позаботился и о себе — нашел сковороду с котлетами и рис с овощами.

И пес, и парень одинаково обрадовано принялись за еду, едва ли не светясь от удовольствия. При этом, правда, усевшийся за кухонный круглый стол Яр привычно уставился в экран ноутбука. С компьютером есть ему было привычнее.

По привычке мышку он держал в правой руке, а пальцами левой касался клавиатуры, хотя был левшой и по идее, должен был делать все наоборот. Парадокс, но Яр писал, ел, рисовал и делал прочие важные вещи левой рукой, а вот когда дело доходило до компьютера, то мышка неизменно оказывалась в его правой ладони.

Вообще, как только в глубоком детстве обнаружилось, что Ярик — левша, родители стали пытаться переучить его пользоваться правой рукой, но все их попытки оказывались тщетными. Ребенок с пухлыми наливными щечками, серыми глазками и тогда еще белокурыми волосами, которые потемнели несколько лет спустя, совершенно не поддавался перевоспитанию. Когда ложку из левой руки перекладывали в правую — он ее бросал и прекращал есть. Когда в песочнице мама или папа пытались сделать так, чтобы сыночек взял лопатку или ведерко в правую руку, он начинал злиться. Когда пытались отнять карандаши и фломастеры, зажатые в пальцах левой руки, маленький, но жутко упрямый Ярик начинал кричать, вопить и орать благим матом. В общем, никакие увещевания и способы не помогали. Потом, правда, Зарецкие-старшие узнали, что левшу лучше не переучивать, а просто нужно помочь ему адаптироваться в праворуком мире, чем они, собственно, обрадованные, и занялись. В первом классе Ярик был единственным левшой среди одноклассников, чем он очень гордился. А когда он научился писать и левой, и правой рукой, и даже одновременно обеими, то вообще задрал нос.

Уже взрослый, но все еще продолжающий частенько задирать нос Зарецкий, не выпуская из левой руки вилку, пальцами правой кликнул пару раз по мышке и зашел в Интернет и, чуть подумав, открыл популярнейший сервис, предоставляющий услуги видеохостинга — Youtube. Там он без труда отыскал новый ролик с видеообзорами популярного русскоязычного интернет-шоу и принялся за просмотр. Чуть позже, уже поев, Ярослав открыл соседнюю вкладку и оказался на своей страничке в ВК. Отвечая кому-то из приятелей на очередное сообщение, ему вдруг в голову пришла замечательная идея — найти несносную практикантку в социальной сети — наверняка она должна же быть в ней зарегистрирована. Сейчас почти все где-нибудь да зарегистрированы! Не без труда припомнив фамилию Насти, Яр, почему-то ухмыляясь, вбил ее в поисковик, для ускорения поисков выбрал в списке городов свой родной и уже вскоре, найдя нужную Анастасию Мельникову, любовался ее аватаркой. Фото, судя по дате добавления, было сделано месяц назад. И оказалось студийным. На темном фоне загадочно улыбающаяся Настя игриво сидела на высоком барном табурете, чуть наклонившись вперед и вытянутыми руками упершись в край мягкого круглого сидения перед собой. Облачена она была в короткие темно-фиолетовые шорты и длинную, на пару размеров больше светлую футболку с изображением пейзажа с Эйфелевой башней. Каскад совершенно прямых блестящих волос спадал с одного плеча на грудь. Второе плечо, открытое, как, впрочем, и шея, могли похвастаться изящностью плавных изгибов. Кажущиеся из-за ракурса очень длинными согнутые в коленях ноги притягивали взгляд: одна из них покоилась на перекладине табурета между его ножками, а вторая касалась пола. Подведенные тонкой черной линией серые глаза смотрели на мир с экрана монитора веселым, чуть насмешливым взглядом. На глаза, правда, Ярослав обратил внимание в самую последнюю очередь, да и то, когда после обзора фигуры, рассматривал лицо, склонив голову к плечу. Взгляд Мельниковой его позабавил и даже немного удивил. Он совершенно не напоминал ее обычный взгляд — серьезный, спокойный, уверенный, так его раздражающий. Эта Настя очень отличалась от той поганки, которую он привык видеть. Художник в Яре поймал себя на мысли, что не прочь был бы нарисовать портрет этой девчонки.

Зарецкий усмехнулся, откинувшись на спинку кухонного стула. Настя на фото ему очень даже понравилась. Если бы он не знал, какая она стерва, наверное, даже бы запал на нее — так, немного запал. Она все-таки не его идеал. Далеко не его идеал. Так, курица с нахальными глазами и огромными самомнением.

Да, Яр считал, что Настя очень высокомерная, впрочем, Анастасия была такого же мнения и о нем самом. И они бы оба сильно удивились, узнав, что думают друг о друге примерно одно и то же.

— Красотка, блин, — произнес задумчиво Зарецкий, глядя в лицо своей врагини. — Бегаешь по фотографам, чтобы они тебе делали красивые фоточки?

Полюбовавшись на аватарку Мельниковой, Ярослав полистал и остальные ее фотографии. Их было немного, штук двенадцать, но каждое новое фото вызывало в парне недоумение. Сначала он просмотрел еще несколько фотографий, сделанных в тот же день в студии — Настя то сидела на табурете, то на каком-то здоровенном мягком кубе, то позировала стоя, уперев руки в боки, то соблазнительно лежала на полу, смеясь. После же пошли совершенно обычные фотографии, где девушка была запечатлена то с одним парнем, то с другим, то с третьим. Правда, конечно, присутствовали снимки, где Анастасия была одна или с подругами, но так как Яр, видимо, обладал избирательным вниманием, то он обращал его в большей степени на молодых людей. К тому же фото со сладким тандемом "Настя и какой-то чел" шли одно за другим, изумляя Яра все больше и больше. Он ни с того, ни с сего решил, что Настя из тех, кто постоянно клеит парней.

Вот высокий тип с короткой стрижкой и явными неформальскими наклонностями стоит рядом с Мельниковой где-то в горах, а за их спинами — пропасть, поэтому он крепко держит ее за руку, а она смеется. Вот еще один: худой, черноволосый и похожий на ржущего придурочного гота, оскалившись в вампирской улыбочке, небрежно, почти по-свойски обнимает Настю, сидя с ней на ступенях, ведущих в огромное пафосно-нарядное здание Государственного большого концертного зала — местной городской достопримечательности. Вот смазливый чел с гаденькой коварной улыбкой вообще посадил ее к себе на колени, развалившись на диване в чьей-то квартире. А еще на одном фото Настя вообще обнимает какого-то парня с серьгой брови, крепко к нему прижавшись. На последнем снимке Анастасия сидела в кафе около самоуверенного типа в очках с тонкой неприятной улыбкой и смотрела на него с несвойственной ей нежностью.

— Да ты популярна, детка. Это что, все твои бывшие? — покачал головой Ярослав, даже сам не подозревая, что слегка ревнует и совершенно забыл, что почти всех этих парней он видел в клубе. Откуда ему было знать, что Настя сфотографирована со своими друзьями и с Ранджи, которую Зарецкий вообще принял за парня. А фото, стоявшее у Насти на аватарке, и вовсе было случайным. Как-то она забежала после универа к Даниле в студию, чтобы отдать ему ключи, а он в это время вместе со своим коллегой-фотографом работал над фотосессией. И пока у них было свободное время, Даня решил сделать Насте подарок — классные студийные фото. Он быстренько накрасил подругу, распрямил ей волосы и, заставив переодеться в шорты, приказал попозировать. Позировала Настя долго и с трудом. И из множества снимков, нащелканных фотографом, ей понравилось лишь несколько, одна из которых и попала на аватарку. Только вот арень в очках на последней фотографии не был ее другом.

— Днище ты, — вынес суровый вердикт ничего не подозревающей Насте Ярик, вспомнив позор в творческом гипермаркете.

Зарецкий еще немного пошарился по странице Анастасии, которая в это время была офлайн, но ничего более полезного для себя не нашел — информации о себе девушка написала немного. Зато парень к своему удивлению обнаружил, что у них с Настей есть общий друг — его собственный двоюродный брат Максим, который был на несколько лет старше Яра и носил ту же фамилию. Ярослав, ни минуты не думая, скопировав адрес Настиной странички, и тут же написал кузену, у которого в друзьях было вообще очень много самого разного народа.

Ярослав

Привет, чувак

Ты знаешь это днище?:) http://vk.com/***

Брат ответил быстро — почти в эту же минуту, благо находился онлайн. Яр уже довольно потирал руки, предвкушая ответ, однако, увидев, что написал Макс, слегка удивился. В голове тут же мелькнула мысль — он что, делает вид, что не знает Настю? Покрывает ее, что ли?

Максим

Хах:) Привет:) Днище — так-то это ты:)

Ярослав

Ну, блин, я серьезно

Надо пробить инфу по днищу

Максим

)))))

Ты лучше мне помоги с курсачём:)

Ярослав

Ну, кто это? Откуда вы знакомы?

Сам себе помоги) У меня у самого куча домашки:)

Максим

Иди на фиг)))

Ярослав

Макс, если не скажешь, кто это, я тебя перед днищем подставлю как-нибудь:):)

Максим

Хорош мне мозг выносить! Мне курсача сейчас хватает!(

Ярослав

Ну, скажи, кто:) я ведь реально так сделаю:)

Яр не знал, как может подставить Макса перед Мельниковой и просто так написал это, страстно желая, чтобы брат рассказал правду. У него было такое гадкое чувство, что кузен что-то знает про Настеньку. Но не хочет о ней говорить, поэтому старательно избегает тему разговора.

Максим

Ну, правда, хорош!

Ярослав

Вы знакомы?

Мне, риал, надо про днище это знать.

А она у тебя в друзьях.

Как вы с ней познакомились?

Максим

Реально, хватит мозг выносить

Ярослав

Вы лично знакомы?

Максим

Ну, правда, угомонись!

Ярослав

Трудно, что ли, помочь?

Максим

……

Зарецкий был парнем упрямым и отставать от кузена не желал. Напротив, в нем разгорелся какой-от охотничий огонь. Правда, вместо дичи Яр жаждал стать обладателем ценной информации о Насте. Интересно, что Макс такого про нее знает, что столь упорно избегает разговора о ее персоне? Яр заинтересовался не на шутку, одновременно злясь на кузена-придурка.

Ярослав

Так да или нет?:)

Максим

Что?

Ярослав

Знаешь ее или нет?

Максим

Кого ее?

Ярослав

Ссылку открой!

Максим

Блин, приеду — по башке получишь!

Ярослав

Почему? Я же тебя, как брата, спрашиваю, знаешь ты эту девчонку или нет… А ты не говоришь, как будто бы, и правда, знаешь.

Максим

*фэйспалм*

Займись чем-нить полезным, Яр

— Идиот, — громко и с чувством произнес русоволосый парень и совершенно случайно пнул ногой развалившегося под столом Сэта. Пес глухо заворчал, а Ярослав в знак извинения почесал ему живот, а после продолжил переписку с двоюродным братом, не желающим признаваться в знакомстве с Настей.

Ярослав

Значит, вы знакомы

Какие у вас отношения?

Максим

Блин, сходи мозг проверь

Ярослав

Значит, знаешь))

Понятно

Максим

Придурок! Что тебе понятно?

Стопе мне мозг выносить

Ярослав

Знаешь и скрываешь

Максим

Блин, скотина, ты угомониться можешь?

Ярослав

А ты ответить, как пацан. Да или нет?:)

Максим

Что да или нет??

*запрещено цензурой*

Ярослав

Вы знакомы?

Максим

Твою же покрышку, на фига ссылку на мою страницу мне же кидаешь и спрашиваешь, знакомы ли мы?!

Прочитав это сообщение, Яр чуть не упал со стула. Он и подумать не мог, что каким-то волшебным образом копировал вместо ссылки на страничку Насти ссылку на страницу кузена. Естественно, тот был в огромном недоумении и сначала думал, что братик решил таким вот новым способом потроллить его. А теперь Макс думал, что кузен просто тупой. Естественно, во всем случившемся Яр тут же обвинил Настю, которая вообще и знать не знала, кто только что шарился по ее странице.

Ярослав

Блин))))))))) Это великая случайность!

Максим

*тройной фэйспалм*

Ярослав

*Запрещено цензурой*, прости((Я ссылки перепутал *бьется головой о стену*

Вот правильная ссылка — http://vk.com/***

Максим

А-а-а

Ярый, ты в своем репертуаре:):)

Чудилло

Знаю ее. Раз она у меня в друзьях, естественно знаю.

Ярослав

Ну и кто она?

Максим

Девушка однако!

Ярослав

Вот я не догадывался)

А если серьезно, откуда ее знаешь?

Максим

Это подруга моего одногруппника. Я про него тебе рассказывал. У него кличка прикольная. Темные Силы.

Как-то на какой то тусовке пересекались.

Классная девочка. Мне понравилась, потому и нашел ее в сети.

Ярослав

Ясно.

И как она тебе?

Максим

Говорю же — классная. Только недотрога

Я бы тогда с ней уединился:)))

Но сейчас у меня есть Надя:) И мне на других как-то паралелльно

Ярослав

Сэнкс))

Какие у нее дефекты?

Ответом брата Зарецкий был не особо удовлетворен и продолжил расспросы в своем хамоватом стиле. Неужели кузен ничего не расскажет про милую Настеньку?

Максим

Дефекты?:) Блин))) Ты как что скажешь

Я ее видел раз в жизни, откуда я знаю. Вроде прикольная девчонка, мне понравилась

Только к себе не подпускала((

А почему ты зовешь ее днищем?

Ярослав

Не твоего ума дела

Ты тоже днище)))

Ахахахахахаха

Максим

Скотина)))

По морде при встрече точно получишь

Пообщавшись еще некоторое время с двоюродным братом, Яр, так ничего толком не выяснивший про Настю, вышел из популярной соцсети и, подхватив, как ребенка, на руки ноутбук, направился в свою комнату. Сэт мигом пошел следом за хозяином, и пока тот, с трудом заставив себя делать домашнее задание по алгебре и по физике, корпел над открытыми учебниками и тетрадями, а также бессовестно подглядывая в решебник, спокойно дремал на кровати хозяина, положив голову на подушку.

С алгеброй Яр справился более-менее хорошо — все-таки не зря он дважды в неделю занимался ею с репетитором, готовясь к сдаче единого государственного экзамена. Физика отняла больше времени и сил, однако и ее Ярослав, не без помощи решебника, одолел. Такие предметы, как история или экономика не сильно занимали одинадцатиклассника — он получал по ним отличные оценки без особых усилий, читал на переменках параграфы и запоминал теорию. Но когда же встал вопрос о том, как делать задание по русскому языку, Ярослав вдруг разозлился, вспомнив свою учительницу, которая так подставила его перед Ваном, и послал далеко и надолго и ее, и русский язык, и домашнее задание по нему. Вместо того, чтобы делать заданные упражнения, Яр глянул на часы и, убедившись, что к этому времени Ван сегодня уже должен быть дома после тренировки, позвонил ему на мобильник. Однако друг не отвечал, как не отвечала и Женя, за которую Ярослав беспокоился. Так и не дозвонившись ни до кого из них, парень просто-напросто свалил в гости к Шейку, который вернулся из универа. В их общей компании только Ван и Яр еще были школьниками, хотя оба должны были учиться в университете — по разным причинам оба друга потеряли год.

От Шейка, с которым они, как два малолетних идиота, рубились в танчики, Яр приехал поздно: и мать, и отец уже спали, даже Сэт спал, и бодрствовал один лишь только Егор. Он, видимо, тоже не так давно прибыл домой и теперь, сняв пиджак, но оставаясь в галстуке, сидел на кухне, перед ворохом каких-то документов и ноутом и решал какой-то важный вопрос по телефону — Егор был юристом и, хотя ему было всего лишь двадцать восемь лет, он уже довольно-таки преуспел в своей сфере и работал в большой уважаемой компании.

Телефонная беседа Егора закончилась как раз тогда, когда Ярослав зашел на кухню.

— Здорово, — бросил Яр старшему брату и налил себе воды из графина. Она показалась ему слишком теплой, поэтому он включил кран.

— Здорово, — насмешливо посмотрел на него Егор, откидываясь на высокую спинку кухонного стула. — А она тебе сильно запала в душу, да?

— Кто она? — не понял Ярослав, глотая воду.

— Девчонка из супермаркета, — карие глаза Егора смеялись. Брови Яра поползли вверх.

— В смысле? — переспросил он удивленно. — Ты чего, рехнулся?

— Да я тут твой ноут взял, — кивнул на открытый ноутбук Егор, — свой в офисе забыл. Открываю, и первое, что вижу — ее страничка в ВКонтакте. Я ее мельком видел, пока вы бегали туда-сюда, но хорошо запомнил.

Лицо у Яра перекосилось от гнева. Надо же было забыть уйти с ее страницы! Вот дурак! Шарятся в его вещах всякие!

— Не твое дело, — ледяным тоном сказал старшему брату Ярослав, твердо решив не оправдываться перед Егором, который обожал над ним подтрунивать.

— Естественно, не мое, — широко улыбнулся Егор. Улыбка ему шла — именно она была главным оружием этого симпатичного высокого брюнета по привлечению женского пола. Хотя обычно Егору не было нужды кого-то привлекать — девушки сами летели на него, как пчелы на мед. Если бы не достаточно высокие моральные принципы Зарецкого, то, наверное, скорее всего он прослыл бы заправским бабником. Однако к прекрасным представительницам слабого пола Егор относился достаточно нежно и с уважением, привитым родителями, а потому не особо ценил однодневные отношения. До недавнего времени у него была постоянная подруга сердца, которая, как надеялась мама братьев, могла бы стать его супругой, однако с этой девушкой Егор расстался — по их обоюдному согласию, и теперь был свободен, словно ветер в чистом поле. Правда, на личную жизнь у него было очень мало времени — почти все его съедала работа.

— Не твое, а что лезешь? — ощетинился Яр, забирая свой ноутбук. Он дернулся и совершенно случайно, вместо того, чтобы опустить пустую кружку на стол, отправил ее в свободное плавание по воздуху. Оно длилось недолго — доля секунды и кружка с треском упала на пол, разлетевшись на части. Егор только головой покачал, глядя на младшего брата, который опустился на колени, собирая осколки и ругаясь. Естественно, не на себя, а на кружку.

— Что у вас там такое? — раздался сонный голос мамы, которая, щурясь из-за яркого света, появилась в проходе, ведущим на кухню. На вид это была обычная женщина с симпатичной улыбкой и ясными, но несколько уставшими глазами, которой можно было дать около сорока, хотя на самом деле ей было почти на десять лет больше.

— Что упало? — спросила Маргарита Сергеевна.

— У Яра голова упала и разбилась, — отозвался весело Егор.

— Дебил! — огрызнулся тот и, конечно же, порезался осколком.

Не без помощи брата и мамы, от которой, видимо, Ярик унаследовал цвет глаз, волос и кожи, потому как все остальные члены их семьи были кареглазыми брюнетами, осколки были убраны и выкинуты. А еще через час Яр, наконец, угомонился, повернувшись в своей постели на бок и уставившись в стену. Ему вдруг вспомнилась Женя, а следом за ней, как по цепочке, Ван, с которым Ярик так и не смог связаться. Затем в мысли парня величественной походкой вошла Настя. Думая о ней и почему-то все сильнее злясь, Ярослав, большой выдумщик на разного рода пакости, изобрел несколько способов сделать уроки Настеньки веселыми — в отместку за то, что она сделала с ним в гипермаркете и поссорила с лучшим другом. Однако девушка показала характер даже в воображении парня — стала гримасничать, обидно смеяться и злорадно ухмыляться. Она так достала Зарецкого, что он, не выдержав, вдруг схватил планшет, лежащий радом с подушкой, и написал девушке доброе смс.

"Готова к завтрашнему дню, Малышка Бабаевна?", — спросил он, чувствуя себя бравым казаком, а Настю записав во враги честного народа. И тут же получил ответ от Мельниковой, которая, видимо, разбуженная пиликаньем мобильника, просто-напросто послала его в дальние заграничные края и велела никогда более не писать. Этот ответ заставил Яра довольно поухмыляться, как сова. Услышав зловещие смешки хозяина, в комнату поскребся сонный Сэт, и Яру пришлось открывать ему дверь. Сеттер удобно устроился в ногах парня, а тот, перевернувшись на другой бок, опять стал вспоминать Вана, Женю и тот самый июльский вечер, когда он сказал ей, что им лучше не общаться, после чего она вдруг стала встречаться с его другом. Мысли от этой ситуации опять перетекли к Насте. И именно с мыслями о ней — не слишком приятными, Ярослав и провалился в царство Морфея.

Обычно Яр не запоминал своих снов, в голове наутро, мог, наверное, воспроизвести только те, которые носили слишком уж личный характер, но то, что снилось ему в эту ночь, он отчётливо помнил на следующий день — помнил в самых мелких деталях. Более того, не мог забыть странного гнетущего чувства, что не покидало его с самой ночи.

Сначала Ярославу снилось, что он идет куда-то вдоль реки в неприятной полутьме мира, где почти нет цветов: все вокруг блеклое, мрачное и грязное, вроде бы и не страшное, но заставляющее холоднеть кончики пальцев. Вязкая, как серый кисель, река течет слева направо, а он идет по ее берегу против течения — справа налево. Идет обреченно, тяжелой поступью, не видя света и пугаясь низко опущенных корявых ветвей каких-то противных голых деревьев с изъеденной корой, которые то и дело пытаются задеть его, подцепить, уколоть. Яру казалось, что он идет так уже давным-давно, целую вечность и идти ему еще далеко-далеко, хотя ноги передвигаются все тяжелее и тяжелее. "Не могу больше", — подумал Ярослав устало, и как только эта мысль появилась в его гудящей голове, он вдруг упал — просто провалился сквозь сухую пыльную почву и полетел куда-то вниз с замирающим от дикого ветра и шума в ушах ветра. Время запуталось. Полет длился одновременно и долго, и коротко. Вот Яру кажется, что он еще летит, как опавший желтый тонкий лист дуба, летит, и летит, и летит, хватая ослабшими руками воздух… А вот он уже стоит на ногах, на твердой земле, в густой траве еще влажной от росы. Страх отступил. Мягкий ветерок треплет его волосы и приятно касается кожи. Аромат каких-то неведомых трав наполняет легкие. Чирикает где-то неподалеку звонкоголосая птица.

Он расправил плечи.

Краски вернулись, стали теплыми, дружелюбными, яркими — они ласкали взгляд Яра, как и нежно-желтое солнце, медленно, с достоинством поднимающееся над горизонтом. Ярослав полной грудью вдохнул свежий, только что проснувшийся после темной ночи горьковатый от трав воздух, с удивлением оглядываясь вокруг. Он стоял в широком чистом поле, под ясным голубым, с оранжевыми прожилками, небом, голыми ногами касаясь прохладной, не нагретой еще земли. Вдалеке, справа и слева от него вздымался могучий березовый лес, позади весело журчал-смеялся хрустальный ручей. Пока парень оглядывался, с изумлением ловя каждый звук, каждый оттенок красок природы, перед ним, метрах в двадцати, появилась женская фигура в белой, длинной, до ступней, рубахе с яркой красно-золотой вышивкой по рукавам, подолу и вороту, талию которой перехватывал алый мудреный пояс. Через плечо девушки была перекинута толстая русая коса, на лбу сиял обруч с височными кольцами, но вот лица незнакомки Ярослав так и не мог разглядеть, сколько не всматривался. Он не понимал, кто она такая, но почему-то знал, что она дорога ему, и он должен разглядеть ее лицо прежде, чем проснется. Зачем — тоже не понимал.

За спиной приближающейся к нему девушки в старинном славянском одеянии солнце вставало все выше и выше, и золотой обруч на ее лбу ослеплял Яра все больше и больше, хотя светило не могло отражаться в нем — оно было на востоке, а шла его обладательница к нему, Ярославу, на запад. В обруче незнакомки с русой косой словно жило второе, крохотное солнце, и слепило Яра, не давая разглядеть ее лица.

Ярослав облизал пересохшие губы.

К нему словно приближалось два светила — огромное, на небе, и крохотное, на челе девушки. И сколько бы болезненно щурившийся Яр не пытался увидеть ее лица, он так и не смог этого сделать. К тому же он заметил вдруг, что как бы таинственная девушка не шла к нему, она все равно находится далеко. Молодой человек попытался сам шагнуть к ней, но не смог этого сделать — некая невидимая сила удержала его, не разрешая сдвинуться с места.

Яр не мог представить, что так и не увидит лицо незнакомки в рубахе с древними узорами на подоле и рукавах. От одной только этой мысли все в нем сжималось. Единственное, что он сейчас хотел — это оказаться рядом с ней, схватить за руку и никогда больше не отпускать. И спасти — непонятно от чего, но спасти.

— Кто ты? — с отчаянием крикнул он, понимая, что не может пошевелить даже пальцем. Его голос, взявшимся откуда ни возьмись эхом прокатился по утреннему полю. И после этого все во сне начало меняться. Поле пропало — теперь Ярослав стоял в непонятном темном месте, в котором кружила ярая пурга, и главным источником информации стали звуки — стук копыт, ржание лошадей, громогласные воинственные крики, звон стали, треск пожара. Дышать стало тяжело, кожа из-за жара стала болезненно влажной, из-за едкого дыма слезились глаза.

А после появился женский голос. Казалось, он был только у Яра в голове.

"Ярослав! — кричал этот голос, испуганный, но еще несломленный. — Ярослав! Ярослав!".

— Кто ты? Где ты? — завертелся вокруг себя в темноте Яр, не видя, кто его зовет, но чувствуя, что девушке, с такой болью кричащей его имя, нужна помощь.

"Ярослав! — почти плакала какая-то девушка, — Ярослав…".

— Я тут! — во всю мощь легких закричал парень. — Я тут! Я здесь! Где ты…?

Яр не знал, что пока спит, лежа на спине и раскинув руки в стороны, как морская звезда, он произносит все это вслух — тихо, слабым и каким-то изнеможенным голосом. Он никак не мог видеть, что в то время, пока он видел свой странный сон, в его комнате совершенно внезапно появилась та самая девочка-призрак с темно-русым удлиненным каре. Симпатичное овальное личико Дарёны исказилось от негодования, когда она увидела, что над Ярославом в воздухе летает нечто маленькое и кругленькое, напоминающее одновеменно большеглазую коалу, шкодливого котенка и летучую мышь. Существо влюбленными глазами ярко-фиолетового цвета, которые могли похвастаться жемчужными белками, глядело на спящего парня плохим тревожным сном, шепчущего что-то неразборчивое во сне. Передние короткие мохнатые лапки существа с растопыренными пальчиками, каждый из которых был увенчан коротким коготком, были направлены в сторону груди Яра, от которой исходило едва различимое грязно-розовое сияние. Чем больше Ярослав ворочался и шептал что-то во сне, сжимая зубы и тяжело вдыхая воздух, тем сильнее становилось это сияние, и тем довольнее становилось фиолетовоглазое существо с заячьим круглым пушистым хвостом.

Чудное существо было так увлечено Яром, что не заметило, как девочка-призрак подкралось по воздуху сзади и схватило за шкирку, как нашкодившего котенка.

— Ага! Попался! Ну и кто ты? Ага! Дибук первого класса! — обрадовалась существу, как родному, Дарёна. — Ну и что ты тут делаешь? — строго спросила она, глядя в мордочку потусторонней коалокошке с крыльями летучей мыши. Глаза дибука — а это был именно он — сделались еще больше от испуга, однако он молчал, таращась на незваную гостью.

— Пришел попить энергию сна из моего Ярочки? — покачала головой девочка. — Ай-ай-ай. Какой нехороший дибук. Знаешь, что я с тобой сделаю?

Дибук не стал ждать приговора, а ловко цапнул подростка за палец и смылся, пулей пролетев сквозь окно.

— Э! — заорала призрак, вмиг оказываясь на подоконнике и потрясая укушенным пальцем в воздухе. — Я тебя поймаю и в сортир спущу!!

Покричав что-то еще вслед наглому дибуку, девочка, заправив за уши надоедливые пряди, вернулась к спящему Ярославу. Сон его стал спокойнее, лицо разгладилось, а губы, в свете луны кажущиеся почти белыми, больше ничего не шептали.

— Бедный, — погладила его рукой по волосам Дарёна — ее ладонь, конечно же, прошла сквозь его голову. — Он опять к тебе пришел. А ведь тебе никто не верил. — Она вдруг тепло улыбнулась, вспомнив что-то забавное. — Спи, дубина. Надеюсь, с Настей у вас все получится. И ты не будешь вести себя, как кретин на последней стадии развития. Знаешь, чего мне стоило устроить Настю именно в твою школу? Знаешь, как трудно было сделать так, чтобы училка из другой школы выиграла путевку? Конечно, не знаешь, — с сожалением проговорила девочка. — Ты вообще ничего не знаешь. Дурачок потому что, — Дарёна проговорила эти слова с нежностью и, нагнувшись, поцеловала Яра в висок — конечно же, спящий парень ничего не почувствовал.

— Видишь? — достала она из кармана джинсов две искрящиеся нити — белую и красную, которые были связаны тремя узлами. — Это кусочки ваших нитей судеб, я взяла больше, чем можно было. Чтобы вы точно встретились с Настей и чтобы все получилось. Один узел — одна случайность.

Она вздохнула.

— Побуду с тобой до утра, вдруг дибук опять к тебе придет, — великодушно решила призрак и устроилась рядом со спящим Ярославом.

А утром он едва не проспал и на занятия его повез Егор, которому как раз было по пути.

Я проснулась совершенно разбитая и с огромным трудом разлепила глаза, хотя легла вчера довольно рано — как обычно, напечатала статью с интервью одного местного районного начальника департамента образования, к которому вчера же и ездила после практики в школе, сделала новый план урока о русскому языку со своим очаровательным 11 "Г", почитала немного перед сном популярный детектив одного норвежского писателя, по которому не так давно сняли фильм, и спокойно себе отошла в объятья Морфея в начале двенадцатого. А после мне стали сниться совершенно кошмарные сны, которые совершенно меня обессилили. Нет, они не были страшными и леденящими кровь. Они были странными и изматывающими. Тоска, злость, отчаяние, грусть, боль, страх — весь спектр отрицательных эмоций был сегодня прочувствован мною во сне. Снов было много, и все они сплелись в одно большое и неприятное сновидение. Прямо как одеяло, сшитое из кучи разноцветных лоскутов. Самым неприятным кошмаром, который мне пришлось пережить, был пожар. Мне снилось, что я была в каком-то деревянном доме, объятом пламенем, и, кажется, медленно умирала, задыхаясь и пряча руки от языков огня. Это было ужасно, действительно, очень ужасно — осознавать, что сейчас все закончится и никто не поможет, хотя я звала на помощь — изо всех сил.

Дан, увидевший меня утром, когда я плелась на кухню, сочувственно поцокал языком.

— Такое чувство, что ночью тебя били, Наська. Или ты сама кого-то била и замучилась. Или, — тут сосед позволил себя покровительственно усмехнуться, — как будто бы у тебя была очень бурная ночь. С кем-то очень активным.

— Доброе утро, — пробурчала я и, как зомби, направилась к шкафчику, в котором лежал кофе. У меня действительно, была бурная ночь — с активным кошмаром.

— Доброе, доброе. Сядь, я тебе кофе сварю, — приказал мне добрый Даниил, который собирался в универ.

— Спасибо, — бессильно опустилась я на табуретку и прислонилась к стене. Ничего не болело, но я чувствовала себя уставшей. И еще почему-то потерянной. У кого-то ноет сердце, у кого-то — живот, а у меня — душа. Мне даже говорить не хотелось — все то время, пока мой добрый друг готовил самый лучший в мире утренний напиток, я молчала.

— Ты, правда, как, в порядке? — поставил передо мной кружку с дымящимся кофе Даня. — Температуры нет? Бледная вся. — Он приложил широкую теплую ладонь к моему лбу и покачал головой. — Ты какая-то холодная.

— У меня утром температура низкая, — отмахнулась я, жадно потянувшись к кружке — большой, с толстыми стенками и изображением радостного кота Тома, готовящегося прибить нарисованной мощной кружкой наглого мышонка Джерри. Эту кружку я купила только из-за этой сценки. Хоть я и любила с детства всем известный мультик про войну кота и мыши, я всегда болела за глуповатого Тома, а Джерри считала садистом и идиотом.

— Смотри, не заболей, — наставительно сказал Дан, наливая кофе и себе. — Ты много переживаешь?

Я удивленно взглянула на него, снимающего с себя фартук. Даниил, будучи очень аккуратным парнем, всегда боялся запачкать одежду, тем более, он уже был одет в новые серые джинсы и теплый свитер со снежинками, которыми мне вчера хвастался.

— Не очень. А что?

— Нет, правда, что-то случилось?

— Да ничего не случилось. К чему такие вопросы?

— Ты сегодня разговаривала во сне. Я же чутко сплю. Потому услышал. Проснулся от того, что ты брыкалась в постели и бормотала что-то неясное. У тебя все в порядке?

— Все, — кивнула я хмуро, хотя не замечала ранее за собой способность разговаривать во сне. — Просто мне сегодня сны плохие снились всю ночь, — призналась я, хотя вообще никому не хотела говорить о ночных сведениях.

— Плохие? — переспросил Даня и сел рядом, жестом предлагая мне печенье. — Кошмары?

— Не то, чтобы кошмары. Нет, не кошмар. — Я потерла руками заспанное лицо и почему-то уставилась в окно, за которым первые лучи позднего декабрьского солнца разгоняли густую темноту. Небо на востоке было розовым и приятным глазу. — Просто какие-то очень реалистичные сны, — медленно произнесла я, — где мне нужно было найти какого-то человека. А я не могла его найти. Бегала по какому-то полю, в какой-то странной одежде, пыталась приблизиться к нему и не могла. А потом он пропал. И я пропала. Оказалась в каком-то сарае с соломой, в котором пахло чем-то горелым. И люди за стенками дрались. Я слышала, как мечи друг по друга звенят. Или не мечи… Не знаю, кто чем там дрался. Сон, но было страшно. И еще пожар там был. Дан, я никогда не задумывалась о том, как страшно умирать. — Я усмехнулась, касаясь кончиков распущенных волос, а друг удивленно взглянул на меня. — А потом я оказалась в сплошной темноте. И опять хотела найти кого-то. Но не могла. И от этого становилось очень плохо, как будто бы я потеряла самого дорогого на свете че… — Я резко закрыла рот, боясь наболтать лишнего. Чувство давней и какой-то неразрешимой боли опять копьем вонзилось мне куда-то под лопатку, даря мурашки всему телу.

— Самого дорогого на свете человека, — без какого-либо труда догадался друг и вдруг печально улыбнулся, как будто бы знал об этом все. — Мне тоже снятся такие сны. Очень редко, но я их ненавижу. Так что понимаю тебя, Наська. Но ты крепись! Твой самый дорогой человек, — он постучал себя в грудь, — с тобой! Твой повелитель не оставит тебя одну!

А после Дан издевательски захохотал. И его звонкий смех разрядил атмосферу. Мне стало чуть легче.

— Повелитель, — фыркнула я, жуя печеньку. — А что я говорила во сне?

— Я плохо разобрал, — честно признался мой темноволосый сосед. — Я хорошо слышал лишь слова: "Ты где, ты где?", — отлично передразнил мой голос он.

— Может, я и правда, перенервничала, — согласилась я, хмыкнув. — У меня много раздражителей в жизни. Только этот идиот из клуба, который у меня теперь в классе учится, ужасно раздражает.

Даня опять засмеялся — он, вообще, узнав, что у меня ходит в ученичках, очень долго смеялся и грозился прийти посмотреть, как у нас проходят уроки. А я вздохнула, вновь отпивая из кружки большой глоток свежесваренного горячего кофе. Даниил уставился на мою кружку.

— Она никогда мне не нравилась, — заявил он и ткнул пальцем в Джерри.

— Кто она? — не поняла я.

— Мышь.

— Джерри — мальчик.

— Да ладно? — изумился сосед. — А я всегда считал, что девочка.

Я покрутила пальцем у виска, с разговором потихоньку освобождаясь от оков странного сна.

В школу на урок русского языка я приехала вновь без опозданий — на десять минут раньше положенного, и опять сидела в лаборантской Светланы Викторовны, правда, без нее самой — учительница вела занятие у каких-то шумных шестиклашек. Когда же начался мой урок, я почти даже и не беспокоилась за его ход — умудрилась привыкнуть к ученикам, да и в себе стала более уверена: к занятию я подготовилась хорошо, материал тоже знала отлично, да и задания нашла интересные. О господине Зарецком я не то, чтобы забыла, но не держала его в постоянном фокусе своего внимания, подумав, что раз он уже парень взрослый, то не будет заниматься ерундой. И оставит свои личные обидки в стороне. Однако я ошибалась. Енот с королевскими замашками затаил на меня обиду, хотя я искренне не понимала, как это я умудрилась поссорить его с другом. И хотя я, как человек здравомыслящий и взрослый, хотела забыть его фокусы, ничего не получилось — Ярослав решил объявить мне войну, о чем и заявил в смс-сообщении, пришедшем ко мне прямо перед уроком.

"Я же сказал. Или ты уходишь, или я не дам тебе закончить практику", — было сказано в его послании, которое мгновенно вывело меня из себя. Но я и виду не подала, что зла, хотя больше всего мне хотелось вышвырнуть этого наглого мальчишку, бесстыдно улыбающемуся мне со своего места, вон из кабинета. А ночью, кода он разбудил меня, только что с трудом уснувшую, своей другой смс-кой, вообще хотелось превратить малыша Яра в настоящего разговаривающего енота, перед этим хорошенько отпинав.

Я бесстрашно посмотрела в мятного цвета глаза Зарецкого, явно давая ему понять, что марионеткой я в его детских лапках не стану. Наверное, в моем прямом взгляде и в едва заметно приподнятых уголках губ было что-то такое, что все нахальство из взора Ярослава пропало, оставив места недовольству, обиде и искреннему удивлению. А после, могу поклясться, в его очах мелькнуло что-то похожее на мальчишеский задор. "Попробуем поиграть — кто кого", — вот что я прочитала в них перед тем, как встать около доски, глядя, как поднимаются один за другим ученики в темно-синей школьной форме, дабы поприветствовать меня.

Так началось мое великое противостояние этому клиническому идиоту без справки. За те несчастные шесть уроков, которые я провела на этой недели в четверг, пятницу и в следующий понедельник — в эти дни нам поставили сдвоенное занятие по русскому языку, а затем и во вторник, он достал меня так, что я готова была дышать огнем, выдыхая ядовитые пары ненависти. Нет, Зарецкий не пользовался всякими глупостями типа кнопок на учительском стуле или подпиленных ножек на нем же. Он не мазал клеем стол или дверную ручку, не пулялся бумажными шариками, не оставлял глупых надписей типа: "Училко, выпей йаду" и не натирал мылом доску — хотя, наверное, обязательно бы сделала это, будь она простой, а не интерактивной. Зарецкий, возомнив себя гениальным манипулятором и хитрозадым интриганом, поступил по-другому, оставив всю эту "классику" издевательского жанра позади. Принц-дегенерат поступил по-другому.

По сути, его недельную игру со мной можно было разделить на три уровня.

Первый уровень заключался в том, что Енотик решил провести демонстрацию силы — мол, я шутить не намерен. Он явно хотел показать мне свое место и сказать, что никакая я не учительница, а так, с боку припека и простая дурочка. Ну, вообще я была с ним согласна — преподаватель из меня не первоклассный, но я никогда и не хотела им быть — мне нужна была только журналистика, ведь именно в ней я видела себя в будущем. В ней и только в ней. Однако сдаваться Яру я была не намерена. Уходить из школы по его прихоти я не собиралась, как, впрочем, и развлекать капризного мальчишку из обеспеченной семьи — тоже. Я сама привыкла решать, что и как мне делать, и никто указом мне не был — по крайней мере, Зарецкий указом мне стать явно не мог.

В общем, Ярочка решил поиграть со мной, но это не очень хорошо у него выходило.

Первый уровень начался почти безобидно.

Светиться в своих приколах надо мной самому Еноту не хотелось — ведь в глазах других он был воплощением ангела, поэтому мальчик действовал через других. Он как-то подговорил нескольких парней из класса, тех самых, которым на учебу было слегка наплевать, чтобы они доставали меня постоянными разговорчиками, тупыми вопросами, смехом тру гопников и всяческими типа смешными колкостями.

Началось все с того, что на сегодняшнем уроке в 11 "Г" я рассказывала теорию, тыкая указкой примеры, изображенные на интерактивной доске, а меня перебил громкий звук звонка на чей-то мобильник, хотя в школе пользоваться ими на уроке было запрещено.

— Адовые бабы — их тыщи, адовые бабы, они рыщут, — загремел чей-то голос, читающий рэп, на весь кабинет. Я, естественно, остановилась, глазами начав искать того, у кого завопил сотовый. Впрочем, долго искать не пришлось. Один из крепко сбитых парней с очень короткой, едва ли не под ноль, стрижкой, лениво достал навороченный телефон из рюкзака, висевшего за стулом, и вместо того, чтобы выключить звук, небрежно поднес его к уху и сказал вальяжно:

— Алло. Привет, брат. Не-а, я не пойду сегодня никуда. Да времени вообще нет. Предки заставляют ходить к репетитору. Задолбали со своими экзами.

Я удивленно посмотрела на беседующего, как ни в чем не бывало, ученика, припомнив, что его, кажется, зовут Стас, и выразительно постучала указкой по столу. Однако он не обратил ни это никакого внимания. Народ в классе стал откровенно ржать, а я, поборов в себе желание засунуть указку умнику в ухо, подошла к нему и тронула за плечо.

— Чего? — наглые темные глаза уставились на меня с усмешкой.

— Вообще-то как бы урок идет, — напомнила я ему. А себе напомнила, что я — учительница и ругаться на детей мне нельзя, тем более плохими словами.

— А, ну да, точно. Не, брат, это я не тебе. Тут эта, училк… учительница. Да, урок же у нас. Ну ладно, завтра свидимся, сегодня никак. Покедова. — И только тогда он положил свою мобильную игрушку в сторону.

— Я думала, разговаривать на уроке запрещено.

— Да ладно, че вы. Подумаешь, ответил на звонок, — пожал ученик плечами.

— Пожалуйста, больше не отвечай, — сказала я, и вернулась к доске, не без труда припомнив, на чем остановилась. Только я открыла рот, чтобы продолжить, как прекрасная песня про адовых баб снова меня прервала. Ребята засмеялись — ситуация казалась и забавной. Улыбка на лице Зарецкого была почти счастливой. Как он только подпевать не стал?

— Здорово. Все отлично. А ты как поживаешь? Не, я пас. — Снова прорвало разговорчивого дурочка, прижимающего телефон к уху и смотрящего прямо на меня, отлично понимая, что его поведение выходит за рамки. — Да не-е-е, я точно пас.

— Ты вообще-то в классе, — напомнила я ему. — Положи телефон или выйди за дверь.

— В нашей школе запрещено выгонять учеников, — противным писклявым голосом сообщила мне кукольного вида блондиночка с идеально ровной челочкой.

— Пользоваться телефонами на уроках — тоже, — ответила ей я металлическим голосом. — Стас!

— А, все, до скорого. Я на уроке же типа, — все так же лениво сказал ученик своему собеседнику и, неспешно с ним распрощавшись, положил смартфон на парту.

— Отключи звук и не доставай телефон до конца урока, — велела я парню, чувствуя, как время урока безвозвратно уходит.

— А че, вам песня не понравилась?

— Про адовых баб? — уточнила я, в воображении закапывая придурка в землю. Нет, не быть мне учительницей, точно. Это не мое призвание.

— Ну.

— Нет, — отрезала я, напоминая самой себе дремлющий вулкан.

— Жалко. Хорошо качает.

Хотя ничего смешного в этом не было, народ в классе опять разулыбался.

— А ты мне ее хотел исполнить и поэтому расстроился? — в моей голове созрел коварный план — заставить его выйти к доске после того, как я объясню теорию.

— Ага, — с тупой улыбочкой отвечал он мне. — Клевый музон.

— Со смыслом, — гоготнул его друг, сидящий по соседству. Чем-то эти двое были похожи: одинаковые мощные фигуры борцов, коротко стриженые волосы, глупое выражение лица, светлые брови и светлые ресницы. Только вот форма лиц была разной, рост и голоса. — Знаете, сколько щас адовых баб?

— А чего, они ниче так. Главное, избавиться вовремя, — как-то даже по-хамски сказал Стас, не отрывая от меня веселого взгляда.

— Не расстраивайся, а лучше следи за доской. Если хочешь усвоить материал. Думаю, чуть позже ты выйдешь к доске и продемонстрируешь всему классу свои способности по русскому языку. Давайте потише, ребята.

Я вновь вернулась к доске и принялась за теорию дальше. Но не прошло и пары минут, как все вновь повторилось. Пока я отвечала на вопрос отличницы, мобильник Стаса заорал вновь все тот же знакомый рэп. Естественно, я замолчала, крепко сжав в руках указку. Ученикам же, кажется, было весело.

— Алло-о-о, — с тупой и какой-то игривой интонацией произнес Стас. — Привет, крошка. И я по тебе скучаю. Не, реально, скучаю. Встретимся?

Я чуть не заскрипела зубами. Какого черта? Он надо мной издевается?

— Тебе адовая баба позвонила, Стас? — громко спросила я, вновь подходя к нерадивому ученичку. Он удивленно на меня взглянул и помахал рукой, мол, дайте договорить. Я вдохнула поглубже, призывая себя к спокойствию, протянула руку к уху парня и просто-напросто забрала телефон.

— Стас перезвонит позже, он занят, — сказала я и выключила аппарат связи, услышав возмущенный женский голосок, вопрошающий, кто я такая.

— Ну и что вы сделали? — с презрением посмотрел на меня парень снизу вверх. — Отдайте.

— После урока заберешь.

— Я сейчас хочу, — заявил он нагло.

— А я хочу, чтобы ты сейчас учился, — возразила я и положила телефон на учительский стол.

— А вы пользуетесь на лекциях телефоном? — спросила мелодичным голосом вторая барби с идеально ровной челкой, только уже брюнетка. Ее прищуренный взгляд, направленный на меня, был слегка издевательским. — Вы ведь еще в университете учитесь, да? — уточнила она, явно показывая мне, что не считает меня за учителя. — Студентка?

— Да, последний курс, — ответила я ученице. — Сообщаю для тех, кто не знал. Все практиканты, попадающие в школу — это студенты старших курсов.

— А-а-а, да-а-а, точно, — протянула брюнетка, ненароком демонстрируя длинные алые ноготки. — Так у вас разрушают пользоваться телефоном?

Естественно, я пользовалась на лекциях мобильником, как и все другие одногруппники, но делала это так, чтобы не мешать преподу. Звук на парах у меня всегда был выключен, а если я писала смс или что-то искала в мобильном Интернете, то совершенно незаметно, держа телефон на коленях или под столом. Если же нужно было срочно поговорить, я незаметно ускользала из аудитории в коридор, и то это было редкостью.

— Разрушают. Если это не мешает учебному процессу, — ответила я, все так же старательно сдерживая гнев.

— А что вы тогда Стасику запрещаете и отобрали его мобильник? — продолжала ученица и мельком глянула на Ярослава, словно ожидая его одобрения.

— Это мы обсудим на перемене, — сказала я, глянув на часы. — Нам еще многое нужно успеть. И я вновь, ощущая себя то ли акробатом, то ли клоуном, встала у доски, рассказывая теорию.

Чем больше я преподавала, тем больше понимала, что не желаю быть учительницей в школе ни за что на свете. Наверное, в этом виноват был Зарецкий и его план по избавлению от меня. С этого урока меня постоянно преследовали посторонние звуки, ужасно отвлекающие и меня, и других учеников от учебного процесса: то сообщение придет, то "скайп" или какая-от другая мобильная программа заявит о своем существовании, то вдруг заиграет какая-то непонятная мелодия то ли будильника, то ли звонка. Кто-то даже однажды запустил игру по планшетнику, и четверть урока меня нервировал звук выстрелов и непонятного рева, пока я не отобрала у друга Стаса, сидящего с ним за одной партой планшетник.

Однако с этим я справлялась. Держа себя в руках, я отчитывала нарушителей порядка спокойным, но твердым голосом, не показывая своих чувств, а также забирала их игрушки до конца урока. В дневниках ничего не писала — во, первых, у половины класса дневников с собой вообще не было, а, во-вторых, как я понимала, записи преподавателей в дневниках мало волновали многих родителей.

Однако постоянные посторонние звуки были далеко не единственными факторами на первом этапе Яра по изгнанию меня из школы. Мое ничтожество, как учителя показывали и другими способами. Глупые вопросы, еда на уроке, полнейшее игнорирование меня, а также заданий, смех и разговоры, демонстративный выход из класса посреди урока — все это присутствовало на каждом уроке.

Были и более забавные моменты. В этот же день, на втором уроке, один из парней развлекал себя и весь класс тем, что каждые десять минут бегал якобы по нужде в туалет, фальшиво объясняя мне, как ему плохо после поедания какого-то диковинного и не водящегося на нашем континенте фрукта, привезенного ему родителями из Африки. Я, понимая, что это очередной прикол, ему деланно сочувствовала, а после урока взяла мальчишку за руку и силой потащила к школьной медсестре — грузной тетеньке с веселыми глазами, которая, по ходу, сразу поняла, что ученик прикидывается и пригрозила ему в шутку клизмой.

В этот же день те две девочки, похожие на Барби с идеально ровной челкой тоже поддержали Яра и как-то вместо того, чтобы ответить на вопрос по теории про соединительное и интонационное тире стали рассказывать, подглядывая в тетрадь и хихикая, теорему по геометрии. Я обозлилась так, что, наверное, поставила бы этим начинающим курицам колы прямо в журнал, но положение спасла та голубоглазая девочка с первой парты — Полина, лучшая, как выяснилось, ученица класса и просто хороший и добрый человек. Она взяла и отчитала своих одноклассниц, что они некрасиво себя ведут. Барби прямо-таки офигели, другого слова не подберешь, и хотя многие стали смеяться над Полиной, она была довольна собой. Что помогла мне. Да и смех почему-то прекратился быстро — президентушка скучающим голосом попросил всех заткнуться. Я заметила, как Полина на него благодарно взглянула, обернувшись. Но туповатый Яр этого не видел — он о чем-то важном разговаривал с впереди сидящей девицей. Долго я смотреть на него не могла — Стас и его друг открыли рот и стали переговариваться с другом, сидящем на другом ряду едва ли не на весь класс. Правда, мне, к моему же изумлению, даже делать ничего не пришлось — их совершенно неожиданно заткнул Иван Дейберт, доселе молчавший. Видимо, его боялись, поэтому заткнулись.

Светлана Викторовна при этом всем балагане отсутствовала — решила, что я уже отлично управляюсь со школьниками, на уроке не присутствовала — убежала в учительскую, где, видимо, беседовала беседы с другими учителями, у которых были "окна". Она изредка заглядывала на моих уроках в кабинет, но как только учительница появлялась, все начинал вести себя очень пристойно, и она не могла нарадоваться за то, какое у меня прекрасное взаимопонимание с детьми. Я попыталась намекнуть ей вернее, нет, прямо сказать, что детки ведут себя как раз-таки не очень хорошо, но добрая и наивная Светлана Викторовна не уразумела моих слов и сказала, что умение общаться с учениками приходит с опытом, а потом добавила, что я чересчур требовательная к себе и мне только лишь кажется, что все не так хорошо.

Я себе именно это и повторяла, когда однажды вошла в класс и узрела, что на каждом из портретов великих классиков литературы были нарисованы усы — как оказалось, усы черным маркером были нарисованы на целлофановых пакетиках, которыми портреты заранее обтянули.

Еще как-то раз ко мне на урок пришел тип в костюме смерти и пытался сорвать урок, правда, я не растерялась, стала снимать его на камеру, пообещав, что выложу в Интернет, и растерявшаяся несостоявшаяся смерть быстренько ретировалась вон из кабинета.

Естественно, это было далеко не все. Ярочка очень старался показать, как ребята — некоторые ребята (наверное, он считал их "своими людьми") — не проявляют ко мне должного уважение, а учитель из меня — никакой.

Очень показательным было небольшое происшествие на следующем моем уроке, когда класс традиционно стоя приветствовал учителя, а кто-то, явно страдающий недостатком мозговой активности, весело выкрикнул:

— Кто первый сядет — с тем никто не будет разговаривать до конца года! То-о-от лох!

И что вы думаете, детки не спешили садиться за свои парты! Кто-то хихикал, а кто удивленно переговаривался и переглядывался, пока я в некотором недоумении смотрела на учеников, не сразу поняв, что делать в такой ситуации. Ярослав при этом, небрежно стоящий около своей парты третьего ряда, вновь ехидно смотрел на меня, явно говоря: "Ну что, съела, клуша?". На ногах ребята пробыли недолго, минут пять от силы — Степан Вшивков, тот самый симпатичный мальчишка с челкой, решивший, что может мне подмигивать, когда ему хочется, разрядил ситуацию, толкнув в бок соседа по парте. Тот грохнулся на одного из одноклассников, который доставал меня на предыдущем уроке, и между ними завязалась драка, которую по полуприказу-полупросьбе милорда Ярослава остановили другие мальчишки, коих в классе было достаточно. Он, как всегда, невзначай управлял массами.

Мое место, явно не учительское, пытались показать и два каких-от одинадцатиклассника, пришедших на перемене в гости к Яру и паре его подпевал обоих полов, постоянно крутившихся рядом с ним. Эти два рослых парня сделали вид, что приняли меня за новенькую ученицу и нагло пытались познакомиться, одновременно не очень гуманно хамя. Правда, и тут бедному Зарецкому не повезло — мальчишки-баскетболисты, те самые, позади которых я сидела, в этот момент пришли в класс и выгнали незваных гостей прочь.

Про то, что некоторые в классе называли меня Настенькой или Крошкой — не в глаза, а за глаза, конечно, но достаточно громко, чтобы я услышала, и говорить не стоит. Хотя, конечно, у меня чуть глаз дергаться не стал, когда я вдруг услышала девичий голос, принадлежащий ученице моего класса: "Ты сделала домашку, которую задавала Крошка?". Хорошо, хоть Мельницей не стали дразнить.

Конечно же, это были далеко не все глупости, придуманные Ярочкой, троллем 80 левела, потому как не сомневаюсь, что автором всех сих чудесных идей был именно он. Будь моя воля, я бы отдала его в детский сад и заставила бы таскать трусы в горошек или в мелкую чебурашку.

Второй уровень мести Ярослава был чуть более изощрёнее, но все равно глуповат. Мальчик пытался сделать так, чтобы я сама ушла из его школы, которую он, наверное, считал собственной.

Он ли или кто-то по его указке в пятницу налепил на дверь объявление, что урока по русскому языку сегодня у 11-го "Г" не будет, однако, прежде чем столпившиеся ученики реально поверили в это, объявление сняла проходящая мимо завуч, которая как раз отвечала за расписание. Она явно не помнила в нем таких изменений, а потому вызвала Светлану Викторовну и меня заодно, чтобы поинтересоваться, почему это мы по собственной воле отменяем занятия. Правда, она быстро поняла, что это была всего лишь, как она сказала, неудавшаяся шутка ученичков, а потому даже извинилась

Раза два меня так откровенно игнорировали и даже хамили, явно пытаясь сделать так, чтобы я вышла из себя, и оба эти раза мне на помощь приходил Степан Вшивков со своими друзьями, заставляя Ярослава злобиться. Он-то хотел, наверное, хотел, чтобы я наорала на его одноклассников или как-то наказала их, чтобы потом пожаловаться родительскому комитету, например. Кто-то подложил мне в сумку огромного мерзкого резинового паука — и если бы я страдала арахнофобией, то меня точно ждал бы удар. А если бы я боялась тараканов, то не смогла больше никогда залезть в собственный кошелек — там я нашла сразу двух, омерзительных, правда, тоже искусственных, но выглядевших, как настоящие — их я отдала Темным силам, который тут же принялся пугать одногруппниц в университете. Еще Ярослав растрезвонил мой номер телефона нужным людям и пару раз надо мной пытались поприкалываться по телефону, позвонив даже ночью и, как в бородатом анекдоте прохрюкав сквозь смех в три часа ночи мне в трубку: "Вы спите, Анастасия Владимировна, а я вот к вашему уроку готовлюсь".

Мне даже оставляли любовные записки. Причем и мальчик, и девочка. Они оба объяснялись мне в неземной любви и предлагали встретиться, а также писали романтические несколько пошлые стихи, весьма похожие друг на друга, из чего я заключила, что ими поставляет "влюбленных" кто-то один. Конечно же, посланий были мною проигнорированы, хотя понервировали изрядно.

На этом этапе самым забавным — естественно, не для меня, а для учеников — был случай, когда перемене во время сдвоенного занятия, когда я отлучилась из кабинета, а Ярик и его дружки вытащили из системного блока школьного компьютера флешку. Они немного поколдовали над презентацией, а потом также тайно вернули назад. В результате, когда я ее включила, дабы наглядно продемонстрировать ученикам кое-какой материал, раздалась разухабистая музыка и скрипучий голос, чувственно исполняющий всем известную блатную песню:

Речь держала баба, звали её Мурка,

Хитрая и смелая была.

Даже злые урки — и те боялись Мурки,

Воровскую жизнь она вела.

Мурка, ты мой Мурёночек,

Мурка, ты мой котёночек,

Мурка, Маруся Климова,

Прости любимого!

Удивилась не только я — в изумлении пребывали все ребята, таращившиеся на слайд, на котором под темой урока был изображен полуобнаженный Джигурда с широченной улыбкой.

— Это вы про себя включили? — поинтересовался кто-то с последней парты, и класс дружно грохнул. Я, сохраняя достойное лицо, пыталась выключить этот ужас, раздававшийся на весь класс, но с презентацией, куда мелодия и была встроена, что-то произошло, и она заглючила. Думаю, по замыслу дурачков, подстроивших это, презентация должна была листаться сама собой, поставленная на автоматический режим, демонстрируя классу весьма отвратительные картинки и не переставая играть блатной хит, однако я быстро среагировала и просто перезагрузила компьютер, сказав с улыбкой, что шутка была смешной, но, как известно, потехе — час, а делу — время, поэтому раз нам всем так было смешно, теперь следует и поработать. В результате ребята писали незапланированный диктант, благо, у меня с собой было пособие для учителей.

Я, конечно, могла ответить Ярославу на все его глупости, но почему-то решила про себя, что мои стойкость и упрямство, а также равнодушие ко всем его пакостям будут куда более эффективнее, чем заниженные оценки и подстроенные в ответ гнусности, хотя, признаюсь, плюнуть ему на спину мне часто хотелось. Однако я сдерживала себя в этом, решив, что сначала я пройду практику, получу зачет, а потом подготовлю для малыша сюрпрайз. Например, попрошу Темных Сил и Женьку с Ранджи подкараулить его в масках и выбить всю дурь. Я бы тогда и сама с удовольствием пару раз дала ему ногой по ребрам и потаскала бы за русые блестящие волосы, томными прядями закрывающими шею.

Единственное, что я позволяла себе — это подколы на уроках, когда от одного вида Зарецкого меня начинало трясти, но я делала вид, что все хорошо. И лучше мне становилось лишь тогда, когда я понимала, что мой целенаправленный игнор эффективно действует на Принца. Осознавая, что у него ничего не получается, Ярославушка злился, негодовал и. кажется, даже впадал в уныние. Но вообще, конечно, стоит сказать ему спасибо, что он не применял методов прямого насилия. По сути, ему ничего не стоило подстеречь меня вместе с крепкими парнями вечерком и с помощью запугиваний или даже физической силы заставить меня покинуть школу. Однако наш милаш был более менее благородным и предпочитал действовать исподтишка. Наверное, для мальчика это было очередной игрой, не более. А я чувствовала себя игрушкой. И именно это более всего меня раздражало. Да как он вообще посмел, это малолетний идиот, развлекаться за мой счет?

Третий уровень его моральных издевательств имел девиз такой: "Раз сама ты не покинула школу, то я заставлю тебя это сделать!". На этой стадии глупый представитель семейства енотовых решил выгнать меня из школы руками учителей.

Игра для Зарецкого продолжалась. Да, для него это все было не более, чем игра. Знаете, как искренне он смеялся, когда на одном из последних уроков чудаковатый парень с тройной кличкой — Рыжий-Серый-Белый вдруг начал прямо посреди занятия усердно молиться и громогласно явно не существующим богам. Одновременно с этим представлением два придурка, которые доставали меня своим смехом и приколами вдруг стали под музыку "Harlem Shake" изображать трясущихся крокодилов, в воду которым попала плойка под напряжением. А одна из девочек — постоянно смеющаяся коротко стриженная красноволосая неформалка Лера с печатью свободы на челе, вдруг, открыв окно, ласточкой оказалась на подоконнике, стоя на нем толстыми мощными подошвами "гриндерсов" на шнуровке. Она вдруг обратилась к одному из учеников — спокойному и приятному парню-отличнику, который явно этого не ожидал, и стала рьяно объясняться ему в любви.

— Я тебя люблю! А любишь ли ты меня? — спросила она у него театрально, пока я огромными глазами наблюдала сразу три разворачивающихся действа, не совсем понимая, что мне делать.

— Лер, ты чего, слезь, — помотал головой парень.

— Ты меня не любишь? — заорала Лера, и в ее глазах полыхал огонь ненависти. — Тогда я не желаю жить! И прыгну! — и эта дурочка, стоя на подоконнике около открытого окна, занесла ногу над воздухом. Не думаю, что она погибла бы, прыгнув с такого низкого этажа на сугроб снега, да и вообще не думаю, что она стала бы прыгать, но в тот момент я не на шутку испугалась, однако быстро взяла себя в руки и приблизилась к идиотке.

— Лера! — сказала я, — Лера, сле…

Договорить я не успела. Как назло — а, может быть, это было отлично продумано — в кабинет на шум заглянула завуч, женщина советской закалки и строгих нравов, которая именно в это время совершала обход школы. Увидев весь этот балаган, она обомлела, но быстро пришла в себя, велев вести себя прилично и продолжать урок. А сама же после занятия сурово поговорила со Светланой Викторовной и не поленилась позвонить моему куратору, которая в свою очередь перезвонила мне и так здорово отругала, что я готова была провалиться сквозь землю. Не от стыда — от злости.

Наверное, я бы не прошла практику, если бы вовремя после другого урока не увидела у себя под столом две бутылки из-под пива, одну пустую, вторую наполовину полную. Хорошо, что я выкинула их до того, как в кабинет зашли несколько родителей, пришедших на родительский совет, устраиваемый директором по поводу окончания одинадцатиклассниками школы в этом году. Одна из родительниц целенаправленно заглянула под стол, словно ожидая увидеть там что-то интересное, но не найдя ничего, недовольно посмотрела на меня, а после пошла звонить в коридор по мобильнику, и я слышала, как она произнесла не терпящим возражений голосом: "Зачем ты наговариваешь на учительницу?".

Я знала, что за всем этим цирком стоит довольный, как хомяк, Ярослав. Но я опять нацепила на лицо маску человека, которого трудно достать, и его радость была не полной — он так и не мог понять, цепляют ли меня его шуточки или нет. Сообщения он мне более не отправлял, но повадился ходить ко мне на страницу в ВКонтакте и даже нагло попросился в друзья. Я, шипя от злости, приняла его заявку, а после узнала, что теперь состою у него в подписчиках.

Апофеозом тупости Зарецкого стало воровство классного журнала. Он, наверное, думал, что если на моем уроке журнал пропадет, то накажут меня. Не знаю, каким макаром, но Адольф Енотыч уговорил похитить его Мишу, того самого неприятного типа, сыночка истеричной Лилии Аркадьевны, которую я видела в кабинете директора. Во время большой перемены между двумя уроками русского языка в понедельник, пока все были в столовой, как нормальные ученики, Михаил стащил классный журнал прямо со стола и спрятал в собственном рюкзаке. Однако он был или слегка туповат, или слегка неудачлив, а, может быть, и то, и другое, вместе, потому как каким-то образом о том, что Михаил взял журнал, узнали Степа Вшивков, мой милый заступник неформальской наружности, и его приятели. Они, применив к Мише грубую физическую силу, вернули журнал на место еще до звонка на урок и обо всем рассказали мне после занятия, смеясь и прикалываясь, в общем, ведя себя так, словно я — их закадычная подружка. Парни обступили меня со всех сторон в коридоре, рассказывая о том, какой Мишаня мудило, и в тот момент, когда няшка Степа, вообразив себя великим мачо, звал меня на свидание, мимо проходил Ярослав и его свита.

— Тебе. Ой, то есть, вам понравится со мной, — уверенно заявил Степа, которого я больше не звала мальчиком-вшей. — Вот увидите.

— Что я увижу? — улыбнулась я. Мне было все же приятно, что я пользуюсь у учеников популярностью. Ну, если не считать тех двух долбанутых подпевал Зарецкого, пишущих мне изредка любовные послания. В одном из них говорилось, кстати, что если я не отвечу взаимностью, то я очень пожалею.

— Какой я классный, — подмигнул мне Степа. Яр, шагающий мимо, одарил нас таким взглядом, что я, не удержавшись, хмыкнула — так сильно напоминал он мне благочестивую старую английскую леди, увидевшую непотребство. Только что нос не зажал при виде нас, и с презрительным холодным лицом завернул за угол.

— Я знаю, что ты классный, — улыбнулась я Вшивкову и даже потрепала его по волосам. — Ладно, ребята, мне пора. До завтра и сделайте домашнюю работу! Завтра диктант будет небольшой.

— А если я диктант напишу на "отл", — посмотрел на меня Степан веселыми озорными глазами, — вы пойдете со мной на свидание?

— Когда тебе будет восемнадцать — обращайся, подумаю. Все, я пошла. До свидания, мальчики.

— Да через три месяца! — заорал Степан мне вслед под смех друзей. — Через три месяца мне восемнадцать будет!

— Через три месяца и поговорим, — не оборачиваясь, ответила я, естественно, шутя. Степан Вшивков, при всей своей обаятельности и детской непосредственности, которая грозила в будущем перерасти в яркую мужскую харизму, не привлекал меня. Он вообще казался мне маленьким мальчиком. Тот же Принц Кретиныч был взрослее, хотя и он на звание мужчины моего сердца не тянул. Скорее, заслуженно получил бы от меня награду "Антипривлекательность". Единственным парнем, который мне нравился, был Женька, с которым в последнее время мы крайне редко общались Вспоминая его, я стала спускаться по лестнице, но как только я оказалась на первом этаже, как меня кто-то требовательно схватил за рукав. Обернувшись, я увидела Ярослава. В темно-синем жилете, прямых брюках такого же цвета и в белоснежной рубашке с закатанными, как часто он это делал, рукавами, Зарецкий был похож на усердного ученика.

— Что? — вырвав руку, спросила я сердито. — Что вы хотели, мистер президент?

По лицу парня пошли желваки. Брезгливое выражение на нем стало еще сильнее.

— Да так. Ты все еще не надумала признаться моему другу?

— Я надумала признаться тебе.

— М?

— Ты меня бесишь, — бросила я. Он мне, и правда, надоел хуже горькой редьки. Я уже даже начала подозревать его в том, что по отношению ко мне у Ярочки есть какая-то нехорошая "филия", а, может быть, даже мания.

— Ты меня тоже. — Видимо, эти слова не были для енота открытием. — Я в последний раз тебе говорю — если хочешь закончить практику в этой школе, признайся в подставе.

— Мне кажется, это врачам надо признаться в подставе, — нараспев произнесла я. — Они тебе, кажется, справочку нужную не выписывают. О том, что ты, — я легонько коснулась кончиками пальцев правой руки виска, — слегка не с нами. Слегка не здесь. А где-то в своем мирке.

— Думаешь, твои щютки смешны? — скорбно покачал он русоволосой головой.

— Это не шутки, — глядя парню прямо в глаза, ответила я. — Учись принимать реальность, детка.

В это время, как назло, мимо нас прошествовало несколько крепких парнишек лет по пятнадцать-шестнадцать, которых, кажется, использовали, как дешевую, вернее, бесплатную, рабочую силу. По-видимому, они что-то перетаскивали из одного кабинета в другой — и были загружены под завязку. Двое из них, пыхтя, несли шкаф, трое тащили по гипсовой голове, каждая из которых, по всей видимости, принадлежала какому-то крупному ученому. А еще один обнимал, словно любимую, огромный горшок с цветком.

Правда, тяготы физического труда не смогли лишить юные души хорошего настроения — парни шли и задорно хохотали. Когда они проходили мимо меня и Ярослава, собирающегося сказать мне очередную угрозу, вдруг случилось нечто совершенно непредвиденное. Ребятки гордо взошли на лестницу, под которой мы стояли, уставившись друг на друга, словно волки, и тот, кто замыкал процессию, вдруг споткнулся о ступеньку, и умудрился выронить из рук драгоценный гипсовый бюст. Как — ума не приложу. Лысая голова какого-то важного дядьки полетела прямо в меня и Ярослава. В больше степени на меня. А парень, кажется, даже и не осознавал происходящее — он по инерции продолжал хохотать над какой-то очередной шуткой друга.

Мальчишка ржал, аки безумный, его замолчавшие друзья с ужасом уставились вниз, закричав что-то невразумительное, а я, напротив, завороженно уставилась вверх, мысленно готовясь умереть. Не знаю, почему я замерла — меня парализовало от страха. Казалось, что все — эта белая штуковина точно обрушиться на меня, ан нет.

Ведь тут произошло нечто. Нечто страшное, жуткое и невероятное. Каким-то чудесным образом мигом сориентировавшийся Ярослав схватил меня за плечи — резко и очень быстро — и дернул к себе, прижав к груди, умудрившись отскочить чуть ли не на целый метр назад.

Гипсовая голова неизвестного ученного упала ровно туда, где секунду назад стояла я, развалившись на пару частей. Хохот парня, уронившего бюст, наконец, прекратился. Он огромными глазами смотрел вниз, все еще не понимая, что трагедия обошлась, а руки его все еще были подняты вверх, словно до сих пор держали злокозненный бюст.

Тут же стали раздаваться опешившие голоса свидетелей с лестницы. Оказывается, даже в элитной школе дети знают матерные слова. Я бы даже сказала так — в элитной школе знают элитные маты. Потому как некоторые слова из их лексикончика я вообще слышала впервые.

- №Запрещено цензурой№! Жесть!

— Это просто №Запрещено цензурой№!

— Офигеть! Эй, вы в порядке?!

- №Запрещено цензурой трижды№!!!

— Ва-а-аще, — проговорил то ли восхищенно, то ли со страхом школьник с дырявыми руками.

— О, Боже! — закричал какой-то испуганный женский голос — скорее всего, учительнице, которой ребята помогали. — Вы живы? Ребята!

— Живы, — отозвался не своим голосом Зарецкий, продолжая все еще прижимать меня к себе. И я не вырывалась — так и стояла, почти не смея дышать, уткнувшись носом в темно-синюю форму, от которой едва различимо исходил пленительный тонкий аромат одеколона, напоминающий ночную свежесть декабря, приправленную лесным снегом и нотками непонятно откуда взявшегося лайма.

Я едва слышно выдохнула. Отозвался не своим голосом? А я знаю, какой у него свой, а какой не свой голос?

Это единственное, что пришло мне в голову — больше ничего в ней не было.

Я никогда в жизни не чувствовала себя так, словно стояла на краю скалы над пропастью с бушующим морем, над которым играл с болезненно блестящими звездами молодой северо-западный ветер. Стою так, что до края осталось всего полшага, и стою босиком на холодном гладком сыром камне, в любую минут готовая упасть в морскую бездну, но стою не одна — а с тем, кто сможет меня спасти. Его руки на моей спине. И я верю этим рукам. И неясному успокаивающему шепоту.

Я не могла понять, сколько мы так простояли — несколько секунд или несколько вечностей — я словно попала в другую реальность с невероятно замедленным временным потоком. Брызги соленого бушующего моря долетели до моих ног, и я очнулась, тут же услышав звуки этого мира.

Оказалось, что никто мне ничего не шептал — это были новые изощренные выдумки моей фантазии, пребывающей, как и весь мозг, в шоковом состоянии от случившегося. Более того, в ухо мне громко и слегка грубовато сказали:

— Эй, ты в порядке?

А после так же грубовато схватили за плечи и оторвали от удобной груди Ярослава, вернее, он сам меня от себя отодрал, а после, заложив руки за спину, наклонился ко мне, прищурился и, всматриваясь в мое бледное лицо, заявил:

— Все с ней нормально!

— О, Господи, как хорошо, что все обошлось! — всплеснула руками симпатичная брюнетка средних лет в темном костюме с серебряной брошью-рыбкой. Глаза у нее были встревоженными и блестели — видимо, она видела основные действия нашей драмы. — Вы точно целы? Ярослав?

— Со мной все хорошо, Тамара Георгиевна, — сказал обладатель комплекса принца.

— А девочка? Я не знаю эту ученицу, — несколько растеряно произнесла учительница, глядя на меня. Яр, услышав последнее слово, хмыкнул.

— Я в порядке, — произнесла я не без труда. Оказалось, что голос у меня неестественно хриплый. Я откашлялась.

— Слава Богу. Я не представляю, что было бы, если бы он упал на тебя, — выразительные темные глаза Тамары Георгиевны глянули на то, что совсем недавно было величественным бюстом. — Как же хорошо, что все обошлось. — Она перевела взгляд на учеников, все еще торчавших на лестнице и глазевших на нас сверху вниз, и грозно сказала громким голосом:

— Бугаев — ко мне в кабинет. Все остальные — в кабинет биологии. Донесите туда без происшествий вещи. А вы — немедленно в классы! — крикнула она в сторону. Оказалось, что неподалеку стояло еще несколько очевидцев случившегося. Один из них — белобрысый мальчишка лет тринадцати, со вздохом убирал мобильник в карман — видимо, не успел заснять такие редкие кадры.

Ребята, услышав оклик учительницы, слиняли. Мальчишки с лестницы тоже послушались — тут же поспешили дальше, а тот самый паренек, который уронил гипсовую голову, поплелся вниз и остановился около Тамары Георгиевны с недовольно-виноватым видом.

— Я же сказала, чтобы вы аккуратно несли вещи! А вы шли и смеялись на пол школы. Извинись, — потребовала учительница у Бугаева. — Ты чуть не угробил президента собственной школы и ученицу! — Она посмотрела на меня. — Милая, ты из какого класса?

Я так молодо выгляжу, что меня принимают за старшеклассницу? Ух ты.

— Я тут не учусь, — ответила я, все еще приходя в себя. На меня еще ни разу ничего не падало. И даже не намеревалось упасть.

— Ах, точно, на тебе и формы нет. Ты из другой школы, да? У нас сегодня как раз проходит Олимпиада по геометрии, — припомнила Светлана Георгиевна.

— Нет, я вообще-то из университета, — поведала я правду.

— А что тут делаешь? — удивилась Тамара Георгиевна.

— Анастасия Владимировна — практикант по русскому языку, — объяснил вовремя Ярослав. Вид у него был довольный, и только позднее я поняла, почему — он ведь чувствовал себя героем.

— Да? — удивилась женщина. Тут до нее дошло, что бюст чуть не пришиб почти что преподавателя, и она заволновалась еще больше. — Может быть, вам в медкабинет?

— Со мной все хорошо, — заверила я ее, и Тамара Георгиевна опять принялась обрабатывать несчастного Бугаева.

— А все благодаря кому? — прошептал около уха вкрадчивый голос Яра. — Благодаря мне.

— Спасибо. — Эх, знали бы вы, как тяжело мне дались эти слова. Но я, правда, была благодарна ему за спасение. Не думаю, что бюст из гипса меня убил, но много неприятных минут доставил бы точно.

— В знак благодарности поможешь мне. Поняла?

— Как же?

Наш коротенький разговор оборвали извинения Бугаева.

— Простите, я не хотел, — сказал он с несчастным видом.

Ярослав великодушно кивнул, мол, я, барин, прощаю тебя, холоп, что ты чуть не прибил меня. Я ведь такой благородный.

— Да все нормально, — не держала я на него зла. — Ты же не специально… Наверное.

— Не специально! — испуганно замахал руками паренек.

— Специально или не специально, но родителей я твоих хочу увидеть, — велела Тамара Георгиевна. — Ты в этом месяце себя отлично показал, Саша. И финальным аккордом твоей деятельности стало то, что ты чуть не уронил на голову учителю бюст Ивана Петровича Павлова!

Бугаев так тяжело вздохнул, явно не желая, чтобы его родители посещали школу, что я вдруг сказала:

— Мне кажется, мальчику было очень тяжело, вот и не удержал.

— Что? — удивилась учительница.

— Я заметила, что когда он мимо нас проходил, у него руки дрожали. И видно было, что идти тяжеловато, — сказала я и добавила негромко. — И вообще, вдруг родители возмутятся, что детей заставляют таскать тяжести?

— Они же сами вызывались!

— Ну, родителям-то они могут и другое сказать, — вздохнула я и понизила голос, изображая кого-то из гневных родителей — "Из-за вас мой ребенок едва не стал преступником!". Да, наверное, мальчик и сам испугался, — я посмотрела на Бугаева, который вопреки значению своей фамилии бугаем не был или еще только обещался им вырасти — обычный среднего роста и телосложения парень с широкой физиономией оптимиста и весельчака.

— Они и так постоянно другое говорят, факты переиначивают и жертв из себя строят, — покачала головой Тамара Георгиевна, явно взвешивая факты "за" и "против". — Есть родители понимающие, а есть… Ох ладно, Бугаев, не нужно родителей. Но о твоем поведении сообщу классному руководителю. И уберешь это сам, — она кивнула на распавшийся на части бюст. Бугаев радостно затряс головой, понимая, что уборка убережет его от посещения урока, и побежал за всем необходимым для уборки, бросив на меня благодарный взгляд. Яр заметил его и тихо фыркнул.

Тамара Георгиевна, еще раз удостоверившись, что со мной и Ярославом все в порядке, тоже ушла, напоследок стряхнув с плеча Зарецкого невидимую пылинку. Кажется, она была очень восхищена его поступком.

— Иди на урок, милый, — сказала она. — А если спросят, почему опоздал, скажи, что все вопросы ко мне. Ты настоящий герой, спас свою учительницу.

— Да что вы, — совершенно искренне улыбнулся парень. — Какой я герой. Просто сделал то, что любой бы сделал. Главное, Анастасия Владимировна не пострадала.

— Не зря тебя сделали президентом школы, — чуть не пустила слезу женщина. — Проводи учительницу до дверей и иди в класс.

Как только она скрылась из виду, Енот тут же перестал быть милым. Провожать он меня явно не собирался и тут же набросился со словесной атакой, как ненормальный.

— Короче, теперь ты мне должна, Анастасия Гладиолусовна, — вновь "забыл" он мое отчество.

— И что я должна? — спросила я устало. Вроде бы я чувствовала себя хорошо, и страх прошел, но в душе осталось какое-то неясное волнение, горячим солнцем припекающее мне левую сторону груди. Я до сих пор чувствовала аромат темной снежной декабрьской ночи, хотя сейчас был день, и за окном не пролетела ни одна снежинка.

— Немногое, — заявил Зарецкий с довольной миной. — Я реально тебя спас, так что ты должна отработать.

— И я реально тебе благодарна, — сказала я.

— Это хорошо. Я люблю благодарных людей. Короче, Настенька, — вдруг назвал он меня уменьшительным именем, и я аж вздрогнула, — ты скажешь моему другу Вану, что это ты все подстроила. Поняла?

— Что подстроила? — вздохнула я, чувствуя себя какой-то разбитой. Что вообще такое происходит?

Яр закрыл глаза, вздохнул и открыл их, делая вид, что негодует. А, может быть, правда, негодовал. По крайней мере, когда он захлопнул свои зеленые зеньки, ресницы у него дрожали.

— Я, конечно, подозревал, что ты не знаешь, что ты — тупая и не ведаешь, что такое благодарность, но не настолько же. Короче, — он сдвинул брови. — Ты. Запоминай. Идешь к Вану. И говоришь ему правду.

— Какую правду?

— Такую. Говоришь, как все было.

— И как все было? — решила узнать я.

— Не строй из себя дуру! — рявкнул Яр. — Тебе это, конечно, идет, но надо знать меру. Знаешь, классно, когда от тебя пахнет духами, но ужасно, когда ты вылила на себя весь флакон.

Я криво улыбнулась.

— Так что ты хочешь?

— Немногого. Ты рассказываешь моему другу, что в субботу в клубе это ты прислала цветы и ту тупую записку про Женю. Чтобы отомстить мне за произошедшее на улице.

— Ты о чем?

— А ты будто не знаешь! — презрительно хмыкнул он.

— Так. Что мне еще рассказать? — гнев медленно начал подниматься у меня из самых глубин души. Но быстро застыл на слабом уровне, потому что за спиной Яра я вдруг увидела сына Инессы Дейберт, который неслышно приблизился к нам, сложив руки на груди. На его загорелом взрослом лице играли желваки — он отлично слышал наш разговор. Мы встретились с ним взглядом, и я заметила в его карих глазах жесткое выражение, которое с трудом прикрывало обиду и, кажется, страх.

— Можешь рассказать, какая ты идиотка, но Вану все равно, — не почувствовал ничего подозрительного Зарецкий. — Главное, скажи ему, что записка — твоих рук дело, а я тут не причем. Поняла?

Не успела я и рта открыть, чтобы посоветовать своему спасителю заткнуться и обернуться, как Иван Дейберт опередил меня.

— Она, думаю, поняла. А я — не очень. Ты что творишь, Яр?

Голос у него был спокойным, довольно глубоким, но очень недобрым. Парень явно подумал, что друг заставляет меня врать, чтобы выгородить себя в чем-то. Я, впрочем, тоже так думала, хотя у меня было подозрение, что Адольф Енотыч страшно тупит.

Выражение лица у Зарецкого поменялось в секунду: из довольного и высокомерного в печальное и встревоженное. Приглядевшись, я поняла, что спутала печаль с болью.

Ярослав повернулся к другу и одарил его голливудской улыбкой.

— О, здорово! Ты что тут делаешь?

— Здоровались уже. Тебя искал — Антоновна велела, — назвал не слишком вежливо Ван какую-то учительницу. — У нас контрольная сейчас.

— А что не позвонил? — улыбка мигом забывшего обо мне Зарецкого до сих пор была широкая, но какая-то болезненная.

— У тебя, как всегда, отключен звук, — отрывисто сообщил Дейберт. — Давай, говори, — вдруг обратился он ко мне на фривольное "ты", забыв о субординации.

— Что говорить? — уже устала я. Что за детский сад тут они развели?

— То, что он тебе велел сказать.

— А тебе не кажется, что "тыкать" в учителя ты не можешь? — спросила я.

Ван пожал мощными плечами.

— Извините. — Он поднял на меня тяжелый взгляд темных глаз. — Говорите, что он велел вам мне сказать.

— Ван! — возмущенно воскликнул Ярослав, поняв, что тот подслушал часть разговора и думает теперь, что Зарецкий решил с моей помощью выгородить себя. — Это не то, что ты думаешь.

— Яр, я все знаю. Женя любит тебя, и она в субботу это ясно дала всем понять. Я давно подозревал, что ты ей нравишься, — голос у Вана был почти безжизненный, но кулаки у него на миг сжались — я заметила это.

— Бред! В клубе произошла ошибка. Это она подстроила. — Яр кинул на меня уничтожающий взгляд. В обычной ситуации я бы за такое вранье просто послала бы далеко-далеко и на много лет, но сейчас, помня, что принц меня реально и почти самоотверженно спас, ничего говорить не стала.

— Я слышал, как она подстроила, — усмехнулся Иван. — Зачем ты прицепился к ней? Почему заставляешь врать? Ты вообще думаешь, что делаешь, господин президент?

Надо же, и он так Яра называет. Я почти умилилась.

Теперь ярость появилась и в зеленых глазах Зарецкого.

— Заткнись, — велел он другу. — Напридумывал себе всякой чуши и сам же в нее веришь. *Запрещено цензурой*, ты дебил, ты конченный дебил. Женька тебя любит, с ума сходит с субботы, а ты ее игноришь. Я тебе пытаюсь сказать правду, а ты меня не слушаешь — на хрен слушать меня, я же мудак и предатель, увел твою девчонку. На хрен слушать всех остальных, они же неполноценные и ничего не понимают. — Зарецкий зло ухмыльнулся, Дейберт же просто молчал, внимая монологу друга, как, впрочем, и я.

— Как всегда, сам решил что-то, придумал и пасешь свои мысли, не слушая никого. — Злость в голосе Яра становилась все более и более ощутимой. Как и обида. — Ты вообще мужик или так, рядом проходил? Да ты, как девчонка — сделал себе трагедию из ничего и живешь в ней. Ты точно мужик? Или просто себе бицуху накачал, чтобы мужиком называться?

Я не знаю, как Ван чуть не врезал Яру за эти слова — он почти готов был сделать это, но он продолжал его слушать.

— Тебе повезло с Женей, *запрещено цензурой*, а ты ее теперь так опрокидываешь из-за чьей-то тупости. — Теперь Ярослав глянул на меня. — А ты вообще, хороша, мисс училка. Мне официант ясно сказал, что заказ был сделан из вашей комнаты!

Я нахмурилась, ничего не поняв из его речевого потока, прямо-таки брызжущего разными эмоциями, в том числе искреннем негодованием и гневом.

— Ладно, пошутила тупо — забыли. Но, черт возьми, признаться-то ты можешь в своем приколе, а? Ты прикинься хотя бы благодарной, признайся. Признайся, что ты мне так отомстила, что так пошутила. Как вы меня достали все! Лучше бы я тебя не спасал, — бросил напоследок обозленный Ярослав, у которого из ушей пошел пар, и просто-напросто покинул нас в Ваном, бросив на прощание пару слов из обширной обсценной лексики, коей, по всей видимости, был богат его словарный запас.

Яр в этот момент был так эмоционален, что и я, и его друг просто были сражены не столько его словами, сколько эмоциональной мощной волной праведного негодования, исходившей от Зарецкого.

— Идиот, — громко и с чувством сказала я ему вслед. — Эй, — вдруг обратилась я к Вану. — Считай, что там, в клубе, это был мой прикол.

— Учительница, вам говорили, что врать — это нехорошо? — посмотрел на меня парень. — Не слушайте этого коз… Ярослава. Просто пошлите его в следующий раз, если он будет вас доставать.

— Иван.

— Что?

— Я не в курсе, что у вас там произошло в клубе, но если это как-то связано с розами — то они предназначались мне, — сказала я устало. Пусть Ярослав тот еще козел, но отблагодарить за спасение его стоит.

— Мы сами с ним разберемся, — не захотел меня слушать его друг. — До свидания.

И он тоже ушел, бросив безразлично-вежливое "До свидания". Я хмыкнула, попрощавшись с Дейбертом, покачала головой и направилась прочь из школы.

Я уже так устала от всей этой школьной возни, что в каком-то изнеможении притащилась домой, набрала полную ванную, залезла в пенистую и пахнущую персиками воду и закрыла глаза, пытаясь расслабиться. Во мне все еще жил страх того, что сегодня я чуть не стала жертвой гипсового бюста, едва не свалившегося на меня. Все-таки хорошо, что у Зарецкого такая хорошая реакция — он вовремя среагировал на опасность. Я вспомнила, как он прижал меня к себе, и вспомнила все те чувства, нахлынувшие на меня огромной прохладной чистой волной, когда я уткнулась носом в его грудь. Даже запах одеколона моя противная память воспроизвела так, что мне показалось, что Яр находится где-то рядом. И опять край моего сознания зацепил это странное ощущение, что я стою с ним на самом краю обрыва, под которым плещется бушующий океан на холодном скользком камне, крепко обнимая его и не желая отпускать.

Не выдержав всех этих эмоций, я, зажмурившись, вдруг с головой нырнула в воду, задержав дыхание и почувствовав, как сильно бьется мое сердце и сжимаются легкие от нехватки кислорода. Вынырнула я обратно почти через минуту, шумно хватая воздух ртом. Приняв душ и набросив на себя махровый халат, в котором мне всегда было тепло, я, взяв с собой большую кружку с горячим чаем, пошла к ноутбуку — печатать очередную статью, теперь уже в студенческую газету, посвященную победе команде КВН нашего университета в местной Лиге. С несколькими представителями команды я как раз встречалась вчера и весело провела с ними непринужденное интервью, больше похожее на беседу приятелей, поскольку двух КВНщиков я знала лично. Дело шло как-от плохо, и на статью в пять тысяч знаков я потратила почти пять часов, поскольку была не в силах сосредоточиться, то и дело вспоминая произошедшее. И чем больше я вспоминала, тем страшнее мне становилось — страх от произошедшего пришел ко мне задним числом.

Когда я поставила в статье последнюю точку, из моей сумки зазвучала "Песня половецких девушек". Я не без труда нашла в сумке мобильник и сказала: "Алло".

— Настя, это Диана Вячеславовна, ваш руководитель практики, — раздался знакомый резкий и не слишком приятный голос.

— Здравствуйте, — отозвалась я, сразу поняв, почему она звонит — наверное, хочет договорится о посещении моего урока в школе. И я оказалась права.

— Как проходит педагогическая практика? Сколько уроков вы уже провели? — поинтересовалась для проформы преподавательница.

— Хорошо проходит, — покривила я душой. — Осталось два урока.

— Что-то вы быстро закончили, — удивилась Диана Вячеславовна, всем своим тоном намекая, что я преувеличиваю. — Прямо подозрительно.

— У меня сдвоенных уроков много, — отозвалась я. — Поэтому быстро получилось. Все зафиксировано в дневнике и подписано куратором, — добавила я на всякий случай.

— И что же вы мне не позвонили тогда, — попеняла тут же мне препод. — Мне же вообще-то нужно ехать к вам в школу на проверку, чтобы посмотреть, как вы преподаете. Так, когда у вас ваши последние два урока, Настя?

О, Боже, она действительно решила приезжать на наши уроки. Уж если решила, почему нельзя сразу договориться со студентами, когда приедет на их занятия?

— В этот четверг, тоже сдвоенный. Или можно перенести их на пятницу.

— Какое легкомыслие, — вздохнула она так, будто бы я лично ее оскорбила своим поведением. Хорошо, что я вам сегодня позвонила. Иначе просто не знаю, когда бы смогла посетить ваше занятие. А от этого, между прочим, зависит оценка, которую вы получите по педагогической практике. В четверг во сколько?

Я назвала время.

— Отлично. В четверг посмотрим, как у вас получается проводить занятия с учениками, — довольным голосом сказала Диана Вячеславовна. — Сообщите своему куратору, что я приеду. До свидания, Настя.

Я положила телефон на столик и села на диван, откинувшись на спинку и скрестив руки на груди. Прекрасно! Через день, на моем последнем уроке будет присутствовать и Диана. Если при ней Ярослав и его подпевалы что-нибудь выкинут, мне несдобровать. Хотя, с другой стороны, с нами будет Светлана Викторовна, а, значит, при ней ученики не должны вести себя совсем уж плохо. Эта мысль меня приободрила.

Поделав по дому кое-какие дела, я, заскучавшая по подругам и захотевшая расслабиться, вызвонила их всех и позвала в кафе. Мужская же часть нашей небольшой компании сегодня никуда пойти не могла. Темные силы был на концерте какой-то жутко готической группы, Дан — на Дне рождении какого-то приятеля из своей темной тусовки, а с Женькой вообще происходило непонятно что. Он морально убивал меня тем, что совсем почти пропал. Мы с ним так и ни разу не виделись после того, как поучаствовали в спиритической дурости. Я ждала от него хоть каких-от знаков внимания, а он, вместо того, чтобы хотя бы написать сообщения по телефону или в ВКонтакте, молчал. Тупо молчал. Алена, знавшая, что я сильно расстраиваюсь из-за этого, говорила мне, что не стоит все свое внимание заострять на Жене, который ведет себя странно. И всячески поддерживала меня в том, что первым должен проявлять активность парень, а не девушка. Я сама как-то хотела несколько раз написать ему или позвонить, но всякий раз Алена останавливала меня, говоря, что девушка не должна навязываться.

Алсу же придерживалась несколько другой позиции — она считала, что нет ничего зазорного в том, чтобы иногда писать или звонить парню первой. Ранджи же вообще не видела никакой проблемы, заявив, что если мне надо, я могу не только писать и звонить, но и в гости без приглашения прийти. Ранджи у нас была девушкой простой и свободной от всяких условностей.

Я же, больше всего слушавшая не других, а себя, все же попыталась хоть как-то привлечь внимание Женьки и, найдя компромиссный вариант, позвонила ему якобы для того, чтобы позвать его в клуб, куда все собирались идти на выходных. К моему удивлению, ответил он мне сухо, хотя, кажется, обрадовался тому, что я позвонила ему.

— Наська, — мне показалось, что я вижу, как он улыбается. — Привет.

— Ребята в клуб решили пойти. В "Морализатор", — назвала я известный во всем городе рок-клуб, где каждую пятницу и субботу проходили живые выступления как местных, так и приезжих команд. Этот клуб мы с Даном, который, естественно, тоже был в курсе моих личных проблем, выбрали не случайно. Женька обожал рок и сам играл в рок-команде — даже как-то недавно выступал со своими ребятами в "Морализаторе", и обязан был клюнуть на эту приманку.

— Пойдешь с нами? — продолжала я, хотя на самом деле с удовольствием сходила бы в оперу, а не в это шумное место, подходящее только для тех, кто действительно, всей душой любит тяжелую музыку.

— Я… Когда?

— В субботу, вечером. Часов в 10 встретимся.

— Слушай, Насть, я не знаю, — ответил парень по телефону, и мне показалось, что голос его чуть более нервный, чем обычно. — У меня дел много — репетиции постоянные. Я подумаю. Может, пойду.

— Мы хотим к тебе на репетиции, — сказала я, сама не зная, зачем и сто раз пожалела об этом. Какие "мы"? Это я хочу на его репетиции.

— Пока нельзя, — отрывисто сообщил Хирург. — Ладно, меня тут зовут парни. Я перезвоню, если пойду в клуб. Пока.

— Пока.

В общем, в кафе, расположенном в центре города, которое славилось своими демократичными ценами, собрались мы вчетвером — я, Алена, Алсу и Ранджи. Я приехала раньше всех, как, впрочем, это бывает часто, потому что опаздывать я не люблю, и остановилась около входа в кафе — мне показалось, что девушка, идущая впереди — это Алсу, но я ошиблась. И мое временно замешательство стоило мне встречи с человеком, видеть которого я не желала.

Неподалеку от кафе, в котором я решила встретиться с подругами, за скромными, но надежными дверьми без вывески, располагался известный в узких кругах бильярдный клуб "Уинстон" куда попасть могли только определенного достатка люди и только по приглашению других членов клуба. Именно в тот момент пока я тормозила на тротуаре, из этих самых дверей вышел в сопровождении каких-то мужчин в неброских элегантных пальто и моя любимый дядя Тимофей, которого ожидал только что подъехавший личный автомобиль представительского класса компании "Мерседес" с персональным водителем.

Родственника я заметила слишком поздно и не смогла слинять, потому что он, завидев меня, тут же направился в мою сторону, приподняв в приветственной улыбке уголки тонких жёстких губ.

— Моя самостоятельная племянница, — сказал он мне чуть-чуть насмешливо, с некоторой толикой любопытства глядя с высоты собственного значительного роста, сквозь тонкие стекла брендовых очков-хамелеонов. Я тоже смотрела на дядю, но настороженно. Давно мы с ним не общались, почти пять лет, но за это время он ничуть не изменился и не постарел. В темно-русых коротких волосах ни единого седого волоса, на холеном серьезном лице почти нет морщин, голос все такой же глубокий, умеющий, не повышая тона, пугать людей и заставлять их делать то, что нужно. Только вот серые глаза стали еще холоднее, чем прежде. Хотя, у меня глаза точно такого же цвета и формы, но, надеюсь, их взгляд не такой же ледяной и жесткий. Не понимаю, как все эти женщины, которые вешаются на Тимофея, не видят его жестких глаз, покупаясь на вежливость, хорошие манеры истинного джентльмена, внешность и, конечно же, деньги.

— Добрый вечер, Настя, — продолжал дядя Тим, глядя на меня со все той же своей улыбочкой. Ну и что ему надо? Мог бы и пройти мимо, не заметив меня.

— Добрый вечер, — отозвалась я. И, чтобы он не понял, что я заволновалась, сказала первой, обратившись к нему на "ты", как и раньше. — Давно не виделись. Как у тебя дела?

Он, кажется, немного развеселился, по крайней мере, улыбка стала немного шире.

— Дела совершенно так же, как и пять лет назад, когда моя очаровательная племянница покинула отчий дом и решила больше не общаться со своими родственниками. А как у тебя… дела? — он, кажется, посмеивался надо мной. — Ты заканчиваешь свой университет? — последнее слово он произнес пренебрежительно-насмешливо. Наше современное российское высшее образование казалось дяде Тиму совершенно невразумительным — за парой столичных исключений, разумеется. Тимофей любил выгодное вложение средств, а я, думаю, казалась ему почти утраченной инвестицией убыточного проекта.

— Да, это последний год, — кивнула я.

— Значит, ты будешь журналистом? — весело сверкнули его глаза за стеклами очков-хамелеонов. Кажется, эта профессия дядю Тима веселила.

— Да, буду, — с вызовом подтвердила я. — И уже несколько лет этим занимаюсь.

— Чем — этим?

— Пишу статьи, — буркнула я в ответ.

— Какая же ты целеустремленная. — В голосе Тимофея послышалось почти одобрение, которое меня слегка удивило — обычно к своим племянникам дядя был совершенно равнодушным. Есть они или нет — его не волновало. — Похвально, Настя. Ты умеешь удивлять. Не скучаешь по своей семье?

— Нет, — ответила я почти равнодушно.

— И что, не хочешь вернуться?

— Нет, — мой ответ вновь был односложным.

— И даже проведать своих родных?

Тоже мне, нашел родных!

— Пока нет, — осторожно сказала я.

— Не жалеешь? — продолжал свой ненавязчивый допрос дядя Тим, все так же глядя на меня сверху вниз с высоты своего высокого роста.

— Не жалею. Я же занимаюсь тем, что мне нравится. И живу так, как мне нравится, — ответила я, понимая, что если сейчас сюда придет Алена, то она все поймет. Черт же ее дернул связываться с дядей Тимом! И ведь она наверняка знает, что он женат. Чем только Алена думает?

— Молодец, девочка. Твои рассуждения мне нравятся, — глаза за стеклами очков-хамелеонов хоть и оставались такими же холодными, но в них появилось что-то, похожее на одобрение, а, может быть, мне просто показалось. — Ты уверена, что всю жизнь готова заниматься своей журналистикой? — почему-то спросил он. Мне казалось, что он сканирует меня. И что дядюшке нужно?

— Думаю, да. Мне пора, прости, нужно идти, — заторопилась я, боясь, что сейчас появится Алена и увидит нас с дядей Тимом вместе. Не представляю, как я все это буду объяснять.

Родственник глянул на запястье левой руки, на которой я узрела его часы его любимой швейцарской компании "Патек Филипп", и сказал, как всегда, спокойно и уверенно:

— У меня есть свободный час. Предлагаю вместе поужинать. Все-таки мы родственники. Стоит отметить нашу случайную встречу. — Слово "предлагаю" было формальным. Если дядя Тим чего-то хотел, он этого добивался, маскируя свою настойчивость вежливостью. Впрочем, не он один.

— Я сейчас занята, — твердо сказала я, отлично помня о долгожданной встречи с подружками.

Тимофей чуть приподнял темную прямую бровь, спрашивая, чем это я занята?

— У меня встреча, — пояснила я, понимая, что внутренне еще больше раздражаюсь.

— Наш ужин не займет много времени, Настя, — ровно произнес родственник. — Отложи свою встречу на час или чуть менее. Неподалеку есть отличное местечко, где подают не менее отличную пасту. Ты же любишь пасту? — дяде Тиму было плевать на мои вкусовые предпочтения или вкусы других своих племянников — просто у него была отменная память.

— Но я не могу сейчас…

Меня перебили, чего я терпеть не могла. Но дядя, впрочем, как и некоторые другие представители семьи, которую у меня язык не поворачивается назвать нашей, обладал какой-то таинственной силой, заставляющей людей делать то, что ему нужно. Я, ненавидящая подчиняться, понимала, что не могу сопротивляться ему. А он будет довить о тех пор, пока не получит желаемое.

— Раз мы семья, нам нужно хоть иногда видится, не находишь? — продолжал он.

— У меня нет сейчас времени.

Эти слова не произвели на дядю Тима никакого эффекта. Он вообще их не слышал. И что ему от меня надо-то? Я в очередной раз оглянулась, боясь, как бы не появилась Алена или другие девчонки.

— Для семьи время всегда есть. Поужинаем вдвоем, поговорим.

— О чем же, интересно? — не выдержала я. — Помнится, мы и раньше как-то особо не разговаривали.

— Кровь не вода, знаешь ли. Она намного гуще, — спокойно отозвался дядя, и я нахмурилась. — Ты мне не чужой человек, Настя. Хочу знать, как ты живешь.

— Но я…

— Пошли. Моя машина вон там, — небрежно кивнул Тимофей на свой шикарный седан черного цвета с объемной решёткой радиатора известной немецкой компании, припаркованный около "Уинстона". — После ужина доставлю тебя в нужное место, на твою встречу.

И я пошла, понимая, что родственник не отстанет от меня до тех пор, пока я не соглашусь. А приход Алены, думаю, был все ближе и ближе.

Дядя открыл передо мной заднюю дверь машины и сделал пригласительный жест, предлагая мне забраться в просторный комфортный салон, обитый кремовой мягкой натуральной кожей. Перед каждым из двух задних сидений, разделенных между собой удобным подлокотником, было прикреплено по два 7-дюймовых ЖК-дисплея. Между ними находилась аудиосистема. Еще два монитора располагались на панели приборов, перед водителем. А чуть позднее я обнаружила и пятый монитор — потолочный, который был закрыт. Узнаю старого-доброго дядю Тима — он любит шикарные элегантные машины, когда роскошь сочетается с высокими технологиями. И женщин он любит роскошных, как моя Аленка, например. На мгновение стало обидно за подругу.

Сам Тимофей сел рядом со мной, проигнорировав переднее сидение, и коротко бросил водителю — молодому человеку с темными волосами, закрывающими уши и небрежной челкой набок, и безэмоциональным бледным кукольным лицом, на котором ярко выделялись черные большие глаза:

— В "Освальд".

Тот в меру учтиво кивнул и, не говоря ни слова, плавно отъехал от тротуара и выехал на дорогу, ловко вклинившись в плотный поток машин. Я еще раз оглянулась и поняла, что вовремя села в машину своего прелестного дяди Тима — около пешеходного перехода, ожидая зеленый свет, в коротенькой белой шубке стояла Алена, направляющаяся к кафе, в котором мы договорились встретиться. Черный "Мерседес" проехал мимо нее, и я наклонила голову, делая вид, что что-то оправляю на пуховике, чтобы подруга случайно не заметила меня, хотя ехали мы во втором ряду. Тимофей в это время доставал из элегантного дипломата — своего постоянного спутника, планшет, и тоже не приметил Алену, заставив меня облегченно вздохнуть.

Подруга перешла дорогу, держа в руках мобильник и с кем-то переписываясь, и я тоже вытащила свою раскладушку, чтобы сообщить Алсу, Ранджи и ей о том, что опоздаю на встречу. Дядя, поклонник всего нового, дорогого и качественного, взглянул на мою мобилку с легким пренебрежением. Впрочем, от замечаний воздержался — подозреваю из-за безразличия.

Молчаливый странный водитель, чьи длинные, кажущиеся почти белыми пальцы уверенно держали руль с фирменным знаком "Мерседес" посредине, повернул автомобиль на соседнюю улицу, с которой открывался вид на одну из главных местных достопримечательностей исторического цента нашего города — на Кремль, вернее, на его западную стену, находящуюся на холме. Я любила гулять по территории Кремля, может быть, не очень большой, но вмещающей в себе множество красивейших архитектурных сооружений, большая часть которых была построена еще много веков назад: одиннадцать башен, возведенных в самое разное время, два красивейших храма, недавно отреставрированный генерал-губернаторский дворец, несколько величественных зданий, в которых когда-то находились присутственные места Российской империи, то есть, по-простому говоря, государственные учреждения, а сейчас располагались Государственная Дума и несколько ведомств. На территории Кремля находились и несколько музеев, мемориальный комплекс с Вечным огнем, памятники выдающимся деятелям города и даже небольшая смотровая площадка, откуда открывался неплохой вид на город. Мне вдруг очень захотелось попасть на эту площадку, подальше от любимого дядюшки, однако сделать этого я не могла. Более того, мне совершенно запоздало пришла в голову почти паническая мысль, что дядя Тим везет меня в этот самый "Освальд" не просто так, а по просьбе другого человека. Я не часто чувствую себя неуверенно, но сейчас именно это неприятное ощущение стало главным в моем теле и душе.

Занервничав, я повернулась к Тимофею, который что-то просматривал на своем планшете, словно забыв обо мне, и спросила ровным голосом, скрывая все свое недовольство, недоумение и даже легкий страх.

— Это он сказал?

— Что? — поднял голову мужчина в очках.

— Отвести меня? — я вдруг даже похолодела, представив, что сейчас меня отвезут в место, где находится человек, которого я так не хочу встречать. Как же я раньше не додумалась?

Ногти моих сжатых в кулак пальцев, впились в ладони. Так, Настя, все хорошо. Не нервничай и не бойся.

"Прыгай на фиг из машины!" — весело заорала внутри меня моя темная сторона.

"Может быть, это и к лучшему? — рассудительно спросила светлая. — Увидишься с ним…".

Я не без труда погасила эти оба голоса в себе и выжидательное уставилась на родственника, который сразу понял, что и кого я имею в виду.

— Это только моя инициатива, дорогая племянница, — насмешливо ответил дядя Тим, сразу все поняв. — Не бойся, я тебя не на встречу к моему брату везу. Я не мальчик на побегушках. Да и сама подумай, Настенька. Если бы он захотел, сам бы все организовал, не прибегая к моей помощи. У него достаточно ресурсов, поверь.

Я включила логику в себе и, почти мигом успокоившись, поняла, что дядя прав. И чего только разнервничалась? Совсем с психикой нелады, видимо.

— А что ты хочешь от меня? — прямо спросила я.

— Я же сказал, что хочу пообщаться со своей самостоятельной гордой племянницей, — уголки его губ чуть приподнялись в улыбке. — Которая очень любит пасту и, кажется, не очень любит присутствие своего дяди.

— О чем-то конкретном пообщаться? — спросила я. Он невозмутимо приподнял широкие плечи. Почему-то совсем некстати вспомнилось, как Алена мне говорила, что ей нравятся высокие статные мужчины с широкими плечами. При мысли, что у подруги и у дяди Тима что-то есть, меня передернуло, и он это заметил.

— Что с тобой?

— Ничего, — не спешила я говорить правду и сняла с волос шапку — стало жарко. — Так о чем ты хотел поговорить?

— Когда приедем, тогда и поговорим. Мы почти на месте. Тебе идет твоя прическа, — тут же заметил дядя Тим. — Тебе вообще идет быть взрослой, Настя. Ты с детства отличалась своим взрослым образом.

— Да? Что значит взрослый образ в детстве? — стало любопытно мне.

— Ты всегда была тихой, неразговорчивой, серьезной и ответственной. Много хмурилась, не показывала своих эмоций — я даже не помню, что ты плакала. Странно, не находишь? Яна и Олеся плакали часто. Очень часто — а это раздражает. А тебя со слезами я не припомню, хотя, признаю, что не так много времени проводил со своими племянниками. Ты не плакала. А ведь рыдал даже этот кретин, просиживающий штаны в Лос-Анджелесе. — Это дядя Тим так отзывался о моем двоюродном брате Юрке, о том еще шалопае и раздолбае, который, тем не менее, был единственным из всех членов семьи, которого я любила.

В это время "Мерседес" плавно притормозил около крепкого пятиэтажного здания темно-серого цвета, построенного в середине прошлого века. Такие дома, невысокие, но крепко сбитые, нарядные, с колонами и арками, построенные в соответствии с основными принципами неоклассицизма, украшали несколько центральных улиц, лишь изредка деля городское пространство с огромными башнями современных торговых- и бизнес-центров и высоченным зданием городской администрации. Почти во всех таких домах на первых этажах и в подвальных помещениях располагались магазины, почта, бутики, кафе, бары и рестораны — как и ресторан "Освальд", в который мы ехали. Неброский вход с кованой вывеской названия заведения с козырьком над ним, большие окна с темными рамами, аккуратные ступеньки и два фонаря, словно из девятнадцатого столетия — вот что я увидела, выйдя из машины — дверь мне услужливо распахнул молчаливый водитель. Почему он не распахнул дверь перед моим дядей — загадка. В свете фонаря, рассекающем темноту зимнего вечера, его черные глаза на бледном лице выглядели пугающе.

После он подошел к вылезшему из "Мерседеса" Тимофею, и тот тихим голосом стал что-то говорить ему, явно своим беспристрастным голосом давая какие-то наставления и указания. Я в ожидании принялась оглядываться по сторонам. Спокойная улица с архитектурно-художественной подсветкой горделивых домов и белыми из-за падающего снега тротуарами, освещенными ярким электричеством дружного ряда фонарей, казалась уютной и совершенно безопасной. Машин тут было немного, несмотря на то, что это был центр, а вот людей, и спешащих куда-то по своим делам, и прогуливающихся неторопливой походкой, было в достатке. Мой взгляд задержался на довольно милой паре начинающих взрослеть подростков, идущих за руку. Девочка в яркой красной шапке с кокетливым помпончиком ловила ртом снежинки, а парень с таким же алым шарфом пытался фотографировать ее, шутя и смеясь. Глядя на них, хотелось улыбнуться, чего я, впрочем, все равно не сделала.

— Настя, нам сюда, прошу, — сказал мне родственник, кивком головы показывая на вход в ресторан, как будто бы я и сама не понимала, куда нам еще идти. Совершенно внезапный холодный порыв ветра грубо хлестнул меня по лицу, заставляя волосы развеваться в воздухе. Пришлось прижать их ладонью к вороту пуховика. Водителя же дяди Тимы мои растрепанные волосы явно позабавили — он даже улыбнулся мне, прямо, как и дядюшка, уголками тонких бескровных губ. Я взглянула на него чуть ли не с угрозой, мол, чего пялишься, никогда не видел, что у девушки растрепались из-за ветра волосы?

— Езжай, — велел Тимофей водителю, застывшему около "Мерседеса". — Сделай все, что я сказал. Через час жду тебя тут.

Брюнет слегка склонил голову в знак согласия и сел в автомобиль, однако не уехал до тех пор, пока я и дядя не оказались в ресторане "Освальд".

Сжимая в одной руке шапку и ручку сумки, а другой удерживая норовящие побыть импровизированным флагом волосы, я вслед за Тимофеем зашагала по ступенькам к тяжелой двери, за которой, в расслабляющей полутьме, нас встретил администратор — импозантный мужчина в смокинге с намертво приклеенной к симпатичному лицу широкой улыбкой, которую я сначала прияла за искреннюю, но поняла, что ошиблась, когда администратор признал Тимофея — тогда он улыбнулся по-настоящему тепло.

— Здравствуйте! Добро пожаловать в ресторан "Освальд". Если позволите, я провожу вас. О, Тимофей Петрович, добрый вечер! — поприветствовал он дядю. — Вы снова у нас! Прошу вас и вашу очаровательную спутницу пройти к гардеробу.

Он помог сначала мне, а затем и дяде избавиться от верхней одежды и передал ее седому старичку-гардеробщику добродушного вида.

— Как всегда, кабинет, Тимофей Петрович? — спросил администратор.

— Да, — коротко сказал дядя. А я находилась в некотором недоумении — ни от того, что оказалась в шикарном месте с живой качественной музыкой, звуки которой были слышны в холле, а от того, что администратор так живо и тепло улыбался дядя Тиму, человеку жесткому и, в общем-то, сволочному. И ему люди искренне улыбаются? Он что, дает большие чаевые? Я была удивлена, но не из-за роскоши этого места, а из-за отношения администратора к дяде. Тогда я еще ничего не знала ни о своем дяди, и о том, что он делает, ни об этом ресторане, ни о странном водителе, вообще ни о чем.

— Прошу вас, следуйте за мной. — Администратор провел нас через арку в просторный зал, оформленный в коричнево-красных тонах, в котором было много натурального дерева, кожи и хрусталя. Кирпичные шероховатые стены, приглушенное освещение, массивность мебели, придающая ей не громоздкость, а налет европейского шика позапрошлого столетия, импровизированная сцена, на которой исполнялась, кажется, 2-я часть струнного квартета № 1 Чайковского, — все это производило впечатление. Таким, как дядя Тим, было положено бывать в подобных заведениях.

Проходя неподалеку от невысокий сцены, я повернулась к музыкантам — четырём мужчинам в строгих смокингах с двумя скрипками, альтом и виолончелью. Играли они очень даже хорошо и профессионально — на сцене филармонии смотрелись бы так же хорошо. Казалось, они полностью поглощены миром струн и нот — лица их были умиротворенные и спокойные. Однако когда я поравнялась с белокудрым виолончелистом — самым, наверное, молодым в этой компании — чьи волнистые волосы цвета топленого молока, кончиками касались плеч, он повернул голову в мою сторону, и мы встретились взглядами. Музыкант улыбнулся, не переставая водить смычком по виолончели, извлекая чудесные звуки, и подмигнул. Я не ответила ему улыбкой, а пошла следом за дядей.

Пройдя через этот зал с гостями, а потом и через еще один, чуть поменьше — в них не было ни одного свободного столика — мы оказались перед дверью, которую администратор, не прекращающий ненавязчиво болтать что-то о блюде дня и новом шеф-поваре из Италии, ловко открыл перед нами и почтительно придерживал до тех пор, пока мы не оказались внутри небольшого, но уютного кабинета с двумя кожаными диванчиками, между которыми около которого стоял прямоугольный дубовый стол с безукоризненно белой плотной скатертью.

— Присаживайтесь, пожалуйста, — сиял улыбками администратор. Подобострастности я в нем так и не почувствовала.

Мы сели за стол с хрустальными и серебряными сервировочными приборами, накрытый на двоих, друг напротив друга. Слева и позади меня висели зимними натюрморты в массивных золотисто-коричневых рамах, напротив располагались полки с книгами в темных обложках с золотым тиснением, а справа, посредине стены, находилось большое окно с темными рамами из какого-то благородного дерева, которое при первом взгляде казалось самым настоящем, однако на деле было лишь элементом декора. Правда, даже не смотря на то, что оно было ненастоящим, приятно было глядеть на предпраздничный заснеженный город со старинными домами и каретами. Это окно поистине было окном в прошлое.

— Сегодня у нас… — хотел, было, что-то сказать администратор, но его перебил голос — женский, негромкий, очень мне знакомый, но не ровный, как всегда, а, напротив, с нотками раздражения и даже какой-то колкий.

— Не могла не зайти, Тима, и не поздороваться, увидев тебя здесь с новой пассией. А ведь тебе повезло, милый. Ира, твоя законная супруга, сегодня собиралась поужинать со мной именно тут. Представляешь, что бы было, если бы Ира увидела тебя с твой №запрещено цензурой№.

У администратора на лбу появились страдальческие морщины. Он совершенно верно почуял конфликт между двумя уважаемыми гостями.

В глаза мне словно напускали мыльных пузырей — я заморгала. Мне никогда прежде не приходилось слышать, чтобы моя крестная Матильда говорила вслух матерные слова, но сейчас она именно это и сделала, обозвав, между прочим, меня, не признав — я сидела спиной к двери. Ничего себе поворотец — крестная и дядя знакомы. Надо же. Неожиданно. Хотя это не удивительно — они крутятся почти в одних и тех же кругах.

— И тебе здравствуй, — совершенно равнодушно ответил дядя Тим, даже и не глядя на вновь пришедшую. — Рад тебя видеть. Как и всегда, ты прекрасна. — Комплементы, произнесенные таким голосом, настораживали. — Но, думаю, тебе не стоит оскорблять мою племянницу.

Я хмыкнула про себя — в глаголе, который использовал в своем последнем предложении дядюшка, как раз-таки содержалось то самое непристойное выражение. А после обернулась, чтобы увидеть Матильду, как всегда, в безупречном костюме, с ниткой жемчуга на изящной шее, с идеальной прической. Кажется, ее удивление было куда больше, чем мое.

— О, Господи, — она потерла ладонью шею, во все глаза уставившись на меня. Крестная совершенно не ожидала меня увидеть в этом месте, да еще и с Тимофеем вместе. Я, впрочем, совершенно разделяла ее недоумение.

— Здравствуйте. — Я хотела сказать ей что-то еще, однако крестная едва заметно покачала головой, явно давая понять, что мы незнакомы. Я прикрыла глаза, говоря, что понимаю и заметила, как она едва слышно вздохнула.

— Здравствуйте. Я … прошу прощения — я вас оскорбила. Я не думала, что вы — племянница Тима. Я знаю только двух его племянниц. — Матильда было очень хорошей актрисой — почти тут же взяла себя в руки, оставаясь все такой же невозмутимой, как и всегда. — А вас я не встречала.

— Настя предпочитает жить отдельной жизнью, — ответил скучным голосом дядя Тим, впервые взглянув на Матильду взглядом сдерживающегося людоеда, и я заметила, как та слегка закусила ярко-красную нижнюю губу, но быстро взяла себя в руки. — Извини, мы заняты. И, пожалуйста, плотно закрой за собой дверь. Приятного вечера. — С этими вежливыми словами, произнесенными не менее вежливым тоном, которые, тем не менее, выгоняли Матильду прочь из кабинета, Тимофей отвернулся. Женщина плотно сомкнула челюсти — на ее лице появились желваки.

— Я проводу вас до вашего столика, — ослепительно улыбнулся администратор крестной, на которую я старалась не смотреть — во мне сразу же возникало желание подойти к ней и этот вечер провести с ней, а не с этим человеком.

— Хорошо, — разрешила ему сделать это женщина и с презрением глянула на Тимофея, для которого больше не существовало никакой Матильды.

Как только администратор, пожелав нам приятного вечера, удалился вместе с Матильдой, к нам пришла официантка — молодая стройная женщина с короткими черными, как уголь, волосами и бледной кожей. Ее темные выразительные глаза с густыми ресницами напомнили мне водителя дяди Тимы. Они оба были чем-то похожи: одинаково мраморно-белая кожа, иссиня-черные прямые волосы, жгучие темные, чуть ближе, чем нужно, посаженные глаза. Только вот странный водитель был более утончен в чертах и линиях лица, которые могли похвастаться своей почти идеальной пропорциональностью, а официантка же имела неклассические черты — удлиненное худощавое лицо с высоким лбом и узким подбородком, тонкий орлиный нос, большой рот и ямочки на щеках, которые, тем не менее, делали ее яркой и симпатичной, и очень похожей на итальянку.

Почему-то стало холоднее, и я поежилась.

Данный текст не предназначен для публичного размещения.

Официантка поздоровалась с нами низким приятным голосом, представилась, сказав, что ее зовут Арина и что она будет обслуживать нас сегодня. Положив перед нами меню в кроваво-красной обложке, она мельком глянула на дядю Тима, словно любуясь им, и только потом удалилась. Перед тем, как покинуть кабинет, она еще раз быстро посмотрела на дядю, и это вновь меня удивило. В моей голове промелькнула мысль, что, возможно, она состоит в почетном списке соблазненных дядей.

Мой телефон, поставленный на вибрацию, засигналил, что пришло смс — Матильда впервые отправила мне текстовое сообщение, а не позвонила. И ее сообщение звучало так:

"Настя, Т. не должен знать. Мы незнакомы".

"Хорошо, я поняла", — набрала я в ответ. Наверняка она боится из-за отца. Боится, что дядя Тим расскажет ему о том, что она помогает мне.

А в кабинете повисло молчание, прерываемое только лишь почти беззвучным шелестом плотных страниц с блюдами. Меню тут мне очень даже понравилось, хотя большинство блюд названия имели сложные и для обычного уха странные.

— Давай же сделаем заказ, моя дорогая племянница, — сказал Тимофей, даже и не притрагиваясь к меню, когда же я, наоборот, листала его. Раз притащил меня в это место, пусть угощает ужином, как и обещал. А я сэкономлю — когда приеду к девчонкам, закажу себе только напиток и десерт.

— Давайте. Я готова, — тут же согласилась я, желая побыстрее поесть и убраться подальше, к подругам, которые уже были на месте встречи и, судя по смс, втроем ждали меня.

— Паста? — спросил дядя, прежде чем позвонить в специальный колокольчик, нужный для того, чтобы звать официантов в кабинет.

— Нет, блинная лазанья, — ответила я почти со злорадством, которое было явно не в тему. — И овощной суп минестроне.

— А ты любишь итальянскую кухню, да?

— Ну да.

— А как тебе сама страна? Не хотела бы съездить в Италию? — продолжал совершенно нейтральным голосом дядя, но я все равно почувствовала в его словах подвох.

Конечно, хотела. Когда-то я проводила там летние каникулы — очень давно, словно в прошлой жизни, совсем не похожей на нынешнюю. Наверное, те летние дни остались самыми счастливыми в моей прошлой глупой детской жизни. Ну а пока что новая поездка в Италию была лишь у меня в долгосрочных планах.

— Хотела бы. Попозже, — ответила я дяде. Черноволосая официантка, извинившись, вошла в кабинет и спросила все тем же глубоким голосом, больше подходящим певице, нежели работнице ресторана:

— Что бы вы хотели заказать?

Мне показалось, что в кабинете вновь стало холоднее.

— Мне как обычно, — сказал дядя. — И бутылку красного — вы знаете, какого. Принести вместе с заказом.

Интересно, он что, начал пить? Куда ему одному бутылка красного вина?

— Хорошо, Тимофей Петрович, — улыбнулась ему Арина и своими черными немигающими глазами уставилась на меня. Взгляд у девушки был пристальный, ледяной, у меня по спине поползли мурашки, и я инстинктивно отодвинулась подальше — внимательный Тимофей заметил это. Я хотела открыть рот, чтобы сказать, что хотела бы заказать, но что-то словно случилось с моим дыханием — я вдохнула воздух, но выпустить его из своей груди не могла. Да и к тому же показалось, что на лоб вдруг кто-то положил холодную, как снег на улицах, влажную руку.

— Настя, ты готова сделать заказ? — спросил дядя Тим у меня. — Дорогая племянница, тут все на высшем уровне, так что не бойся.

Он словно специально сказал вслух, что я — его племянница. Дыхание тут же стало нормальным, а ощущение холода на лбу, которое уже переползло на щеки, прошло. Я, резко выдохнув, обхватила себя руками, не понимая, что со мной происходило последние десять секунд.

— Настя? — коснулся моего плеча дядя. — Ты в порядке?

— А? Да, просто что-то голова внезапно заболела, но уже прошла, — ответила я, не без некоторого страха посмотрев на официантку. Ледяные прежде глаза казались дружелюбными и, кажется, чуть-чуть извиняющимися.

Так, что со мной творится? С нервами не порядок, что ли? Или с сердечно-сосудистой системой? Или с дыхательной?

Я глотнула из хрустального бокала воды, показавшейся мне вкусной, словно она была родниковой, прочистила горло и сделала, наконец, заказ.

— Кофе сразу, одновременно с основными блюдами или попозже? — уточнила девушка.

— Продолжим? — предложил Тимофей. — Ты бы хотела в Италию?

— Да, хотела бы. Но поеду туда позже.

Когда заработаю денег, мысленно добавила я, почему-то не сомневаясь, что заработаю. Я ведь буду отличным журналистом, почему бы и не заработать? Может быть не сразу, но со временем точно буду высокооплачиваемым специалистом. И это не мечты, а моя цель.

— Почему же позже?

— Так сложились обстоятельства.

— Денег нет, — сообщил мне дядя Тим то, что я и так знала. Вот же сноб. Еще и веселится при этом.

— Ну да, и что? Для чего ты вообще позвал меня сюда? Пять лет не интересовался, а случайно встретил и решил вместе поужинать.

— Знаешь, почему?

— Знаю, — фыркнула я, помня его слова на улице. — Потому что кровь гуще воды.

— Это да, — подтвердил Тимофей, снимая пиджак и оставаясь в одной рубашке с длинными рукавами. — Настя. — Он поставил оба локтя на стол и подался чуть вперед, смотря мне в глаза своим стальным взглядом.

— Что?

— Ты знаешь, что объединяет Юрия, Яну, Олесю, Павла и Андрея? — назвал он имена моих братьев и сестер, которые были моими ровесниками, плюс-минут три-четыре года.

— Что же? Кровь?

— Кроме.

— Не знаю.

Что за глупые вопросы? Все они совершенно разные — разная внешность, характеры, фамилии. Ничего общего кроме родственных отношений. И все из них, за исключением Юрки мне неинтересны, как, впрочем, и я им. Я бы даже сказала больше — Яна и Олеся меня ненавидят, а Паше и Андрею до меня нет никакого дела. По крайней мере, так было раньше, но сомневаюсь, что их чувства по отношению ко мне по прошествии пяти лет изменились.

— Подумай, — сказал дядя и прикрыл рукой рот — то ли зевнул, то ли улыбнулся.

— Ты меня для этого позвал? — нахмурилась я. — Откуда я знаю. Этими людьми я не интересуюсь.

— Кроме Юрия, — заметил дядя Тим, который, оказывается, был в курсе наших отношений. — Это странно, хотя, признаюсь, некоторых людей мне тоже жаль, и поэтому я с ними добр.

Это, наверное, он про жену говорит, тут же подумалось мне, но я привычно не стала озвучивать своих мыслей, помня, что иногда язык мой — враг мой.

— Я не могу ответить на твой вопрос. Их объединяют родственные отношения, — сердито сказала я. А дядюшка не зря вино заказал. Пить, небось, стал, вот с головой и случаются конфузы.

— Тогда поставим вопрос по-другому, — внимательно глядя на меня из-под стекол брендовых очков-хамелеонов, ответил спокойно Тимофей. — Что отличает тебя от них?

— Да много чего.

— Что первым тебе приходит на ум? — вкрадчиво спросил Тимофей.

— Они богатые, и могут поехать в Италию, когда им захочется, а я — нет, — отозвалась я, вспомнив его недавний вопрос.

— Ты бы тоже могла быть обеспеченной, дорогая племянница. Если бы не выкидывала свои фортели. Осталась бы дома, поступила туда, куда сказал тебе отец. Сейчас бы ты была счастливой обладательницей диплома из Оксфорда, Гарварда или Кембриджа. Тебя бы устроили на престижную работу. Ты бы жила в прекрасных условиях, путешествовала, покупала то, что хочется. Жила бы беззаботно.

— И без цели в жизни, — упрямо сказала я, сглотнув, и вовсе не из-за того, что хотела есть, а потому что в горле образовался ком. — Тратила бы чужие деньги, ничем бы не занималась и постепенно деградировала.

— Ты все же озвучила настоящее отличие от других моих племянников, Настя, — поднял палец кверху дядя вдруг.

— Что?

— Цель в жизни. Желание что-то делать. Желание добиваться. Желание идти вперед. Вот чем ты отличаешься от своих сестер и братьев, девочка моя. Ты одна из них, кто может решать, достигать и получать. Решать, что и как делать ради цели, достигать намеченное и получать отличный результат.

Я не слышала, чтобы дядя Тим так кого-то раньше хвалил. Только свою жену перед журналистами, чтобы показать, какая у них классная и гармоничная семья.

— Думаешь, я тебя хвалю? — не стали загадкой мои мысли для Тимофея. — Нет, я констатирую факты. Они совершенно бесполезны — и я говорю не только о бизнесе. Но если говорить о нем — не хочешь ли работать со мной?

— Еще раз? Работать с тобой? — вот же славный вечер открытий.

— Да, со мной. Именно со мной, а не с твоим отцом.

В это время в кабинет вошла официантка с подносом, на котором стояли наши напитки, в том числе и бутылка вина, а также закуску — что-о вроде подарка от ресторана. Она, извинившись, с легкой улыбкой осторожно, но очень ловко расставила все перед нами, а чуть позже вернулась и с горячими блюдами, действуя почти не слышно, стараясь не отвлечь от разговора. Льда в ее глазах я больше не видела, а позже вообще стала считать, что мне показалось.

— Как тебе мое предложение? Ты умная девочка быстро поймешь, что и как делать. И быстро сможешь занять неплохую должность в моей компании. Для начала будешь постоянно находиться рядом со мной — начнешь сопровождать меня в поездках, присутствовать на собраниях, во время рабочих моментов и так далее. Это все обсудим позже. Одновременно будешь изучать юриспруденцию, экономику и маркетинг.

Я в глубоком изумлении посмотрела на дядю Тима, напрочь забыв о своем супе. Мне по голове словно ударили огромной поварёшкой — так я была удивлена.

— Это серьезно?

— Ты же знаешь, что я редко шучу, — он сделал глоток красного вина.

— Для меня это неожиданность, — призналась я. — И я не совсем понимаю ситуации. Ты случайно увидел меня на улице, и к тебе в голову пришла такая идея?

— Она пришла мне в голову некоторое время назад, когда Яна рассказывала о тебе на семейном празднике, на котором я был вынужден присутствовать, потому что это был День рождения отца.

Я кивнула. Этот день из года в год праздновался в семье, хотя самого дедушки уже много лет не было в живых — почти уже двадцать. Зато собиралась, как правило, вся семья. И все делали вид, что друг друга любят и уважают.

— И что же обо мне рассказывала Яна? — осторожно спросила я.

— Ничего особенного. Что встретила тебя в каком-то местном клубе. С совершенно невнятными людьми. Думаю, она имела в виду твоих друзей, к которым ты так рвешься сегодня. Увы, долго о тебе не слушали — Рита не любит упоминаний о тебе.

Рита — мать Яны. Упоминаний о ней я тоже не люблю. Как только я вспомнила об этой женщине, мое настроение тут же заметно испортилось. Да и неожиданно предложение дяди, как и встреча с ним, оптимизма не добавили. Я сколько времени бежала от того, что дядя Тим мне предлагает, сколько времени бежала прочь от этих людей, так хотела все и всех забыть и жить хоть и одиноко, но так, как я хочу, что слова Тимофея меня не только пугали, но и отталкивали.

— Вернемся к разговору. Мне нужен помощник. Кто-то из тех, у кого со мной общая кровь. Но, увы, в бизнесе им делать нечего. Богатенькие детки, которые не знают, что такое работа, мне не нужны.

Я молчала. И это молчание затягивалось, но не потому что я взвешивала все "за" и "против" — в своем ответе я была уверена, а потому что не знала, как отделаться от дяди Тима, привыкшего все за всех решать.

— Как тебе мое предложение? — поинтересовался родственник, спокойно разрезая ножом кусок симпатичного с виду запеченного мяса с соусом и зеленью.

— Я не готова принять его, — произнеся это, я старалась сделать так, чтобы мой голос был предельно тверд. То, что предлагал Тимофей, было привлекательным, очень привлекательным и перспективным. Но… но было тысяча "но". Хотя главным из них было одно — я не хочу. Я не желаю. Мне это не нужно.

— Ты уверена? Твои финансовые возможности сейчас не самые лучшие.

Надеюсь, он не знает про Матильду и ее помощь мне. Его брат, приходящийся мне отцом, не должен узнать про подругу моей мамы, которую, мне кажется, он ненавидел. В отличие от дяди Тима, спокойного, как робот и лишь иногда выходящего из себя, мой папочка весьма бывает эмоционален. Однажды, когда я пыталась спросить у него что-то про маму, он совершено неожиданно из спокойного и сосредоточенного человека превратился в дракона, и хотя эта вспышка ярости длилась недолго — моя няня быстро прибежала на крик и увела меня, но испугалась я сильно и плакала весь день, не понимая, почему отец так со мной поступает.

Впрочем, неважно.

— Я уверена, — тихо, но твердо сказала я.

— Ты из тех, кто не отступает от принятого решения? — дядя ухмыльнулся. Вот же блин. Он теперь что, решит меня сломать?

— Ну не то, чтобы я такая принципиальная, но да.

— Не принципиальная? А что же тогда тобой движет?

— Честность, — чуть подумав, сказала я.

— Честность? — удивился он.

— Ну да. Что-то вроде честности по отношению к себе. Я честно хочу делать то, что по-настоящему хочу, — попыталась объяснить я. — Ты хочешь рисовать картины? — спросила я вдруг.

— Картины? — дядя Тим явно удивился такому вопросу, но виду, как обычно, не подал. — Нет, рисовать — это не для меня.

— А если бы тебе сказали, что ты должен рисовать картины, а не заниматься бизнесом, ты бы согласился?

— Смотря какие условия были бы мне предоставлены, — дядя понял, что я имею в виду. — Но, думаю, художник из меня получился бы плохой. А даже если бы и хороший, что это за занятие для мужчины — рисовать картины?

— Думаешь, это женское занятие?

— Не знаю. Может быть.

— Что это за занятие для женщины — заниматься бизнесом? — точно таким же тоном постаралась сказать и я. — Это не женское дело.

— Все выдающиеся художники — это мужчины, — тут же сообщил дядя Тим, который, по-моему, развлекался по полной программе. — Так что и среди женщин есть много отличных бизнесменов. Бизнес-леди, — поправил он сам себя и привёл в пример несколько громких женских имен, часто встречающихся на страницах журнала "Форбс".

— Все равно я не хочу. И не могу.

И не буду, добавила я про себя. Нашел себе бизнес-леди.

Тимофей неопределенно покачал головой — я не поняла этот жест. Разозленным он не выглядел, хотя, бывало, приходил в тихую, почти незаметную ярость, когда у него что-либо не получалось. Я бы сказала, что его серые, как асфальт, глаза за стеклами очков оставались спокойными, и было в них что-то довольное. Как у ученого, который только что экспериментом подтвердил свою гипотезу.

— Что ж, мне понятен твой ответ. — Просто сказал он. — Давай примемся за еду. Через пятнадцать минут подъедет Меркурий.

— Какой еще Меркурий? — не веря, что меня больше не прессуют и не заставляют делать то, что я не хочу, спросила я, а потом с тоской подумала, что это только начало.

— Мой водитель, — пояснил дядя. А я подумала — ну и имя у парня. Почти как у Меркурио из "Ромео и Джульетты". — Он увезет тебя туда, куда ты ему прикажешь.

Если честно, ужинать мне больше не хотелось, но я заставляла себя есть, чтобы не показать, как я нервничаю. Ну почему эти люди не могут оставить меня в покое? Почему они вечно приносят мен неприятности?

— Может быть, вина? — спросил Тимофей, видя, что я допила свой кофе. — Рекомендую — "Chateau Beychevelle" 1996 года.

Я согласилась — черная элегантная бутылка с белой этикеткой казалась мне очень заманчивой — скорее всего, это что-то дорогое и удачного урожая. Почему бы и не попробовать немного?

Плохое вино этот человек пить не будет — как-то, когда я училась в старшей школе, я услышала от этого человека интересную фразу: "Плохое вино и хорошая вода часто стоят одинаково. Но я лучше выпью хорошую воду, чем куплю плохое вино".

Дядя аккуратно налил мне в бокал бордовый ароматный напиток, и я, погрев бокал в руке, втянула носом чуть терпкий сладкий аромат и сделала маленький глоток, пытаясь распробовать его. В вине я разбиралась не слишком хорошо, да и особыми обонятельными и вкусовыми качествами не была наделена, а потому весь букет вина и отдельные его нотки уловить не смогла, но все же насладилась вкусом. Чудесный напиток. Совсем не похож на то, что продают в местных магазинах. А может быть, дядя прав, говоря о плохом вине?

— Кстати, — вдруг взял дядя Тим с дивана лежащий рядом дипломат и поставил его на колени перед собой. — Встречу с тобой я уже планировал некоторое время и даже приобрел тебе подарок. Это удивительно, что мы встретились именно сегодня. Вообще-то я хотел заявиться с визитом к тебе домой, — доверительно сообщил мне Тимофей. Я чуть не подавилась вином, но смолчала. Представляю, что бы было, если бы дядюшка заявился ко мне домой, когда у меня в гостях, например, находилась Алена.

— Не хочешь узнать, что именно я хочу подарить тебе? — почти весело спросил родственник, доставая из дипломата бархатную синюю коробочку.

— Понятия не имею, — настороженно следила я за его действиями. Дядя Тим дарит подарок?! Мне? Что с ним? Во всем виновато действие вина?

— А на что тебе фантазия? Ты же журналист. А журналистика — творческая профессия. Подумай, что там может быть. Протяни руку, — велел он мне без перехода.

— Зачем? — всегда отличалась я некоторой подозрительностью.

— Твои вопросы начинают надоедать, дорогая племянница. Протяни руку, — приказали мне вновь мягким голосом.

Я сделала еще один большой глоток вина, вновь подивившись, какое же оно приятное, и с большой неохотой подчинилась и протянула руку вперед, ладонью вверх, не понимая, что этот человек опять задумал. Надеюсь, более мы не встретимся, или он будет меня преследовать со своим предложением работать вместе с ним?

— Как думаешь, что это? — спросил Тимофей.

— Украшение?

— Именно.

Миг — и на моей левой руке оказался браслет. Моя кожа даже не почувствовала прикосновений пальцев Тимофея. Я резко поднесла запястье к своему лицу, разглядывая неожиданно свалившийся на меня подарок. Нечего необычного — тонкий браслет из платины или белого золота, без камней или вставок, похожий на стальную полосу шириной около сантиметра, с лаконичным геометрическим узором по краям. Пальцем правой руки я осторожно провела по холодному металлу, украшающему теперь мою руку. Странно, но дядя Тим угадал с моим вкусом — я люблю простые вещи без особых излишеств, украшений и прибамбасов. Четкие линии, аккуратный дизайн, гармоничность и простота — вот что я ценю.

— Ну как тебе, Настя? — дядя, не отрываясь, смотрел на мою руку, словно видел браслет в первый раз.

— Нравится, — правдиво сказала я, глядя на запястье. Честно говоря, мне безумно понравилось, но попыталась тут же снять украшение. Голова вдруг слабо закружилась, но я списала это на эффект от вина. Я сделала всего лишь несколько глотков, но все равно, алкоголь есть алкоголь. — Спасибо, конечно, но я не возьму.

— Тебе же нравится, — удивился родственник, глядя, как я пытаюсь стянуть с руки браслет — это получалось крайне плохо. Застежек на нем не было, а сниматься через ладонь он никак не желал. И как его только этот умник мне его на руку натянул-то?

— Не снимай, — почему-то сдвинул брови к высокой переносице дядя. — Он твой.

— Да мне не нужен подарок от тебя! — я почему-то занервничала, чувствуя, как сильнее начинает кружиться голова. В глазах появилось напряжение, заставляющее их закрыться, но я силой воли не позволила векам сомкнуться.

— Почему же? — осведомился дядя Тим.

— Потому… — Договорить я не смогла. Слабость, завладевшая мной, стала такой сильной, что я начала заваливаться на бок.

Мне показалось, что я больше не сижу, а как будто бы парю.

— Настя! Настя, что с тобой? — говорил мне голос дяди сквозь какую-то непонятную пелену, застилавшую глаза. Я пыталась не потерять сознание и боролась до последнего, но все-таки не смогла бороться с чернотой, пришедшей на смену болезненной пелене, и упала лицом на диван.

Я не знаю, подхватил ли он меня или нет.

Мне снился удивительный сон, который легко можно было перепутать с явью. Я находилась все в том же ресторане, все в том же кабинете и все около того же человека, с которым пришла сюда. Я неподвижно лежала на диване, с ногами, касаясь щекой кожаного подлокотника, словно меня кто-то заботливо уложил на него, но чувствовала себя так, словно я лечу, не имея крыльев за спиной, а имея лишь одно желание. И лечу не вверх, а вниз, а когда мне кажется, что сейчас столкнусь с препятствием, делаю резкое пике, взмываю вверх и опять на всей скорости мучусь вниз.

Это было далеко не единственной странностью сна.

Я как будто бы оказалась в другом измерении с давящей тишиной, в которой время от времени слышались приглушенные удары колоколов, а в воздухе витал смешанный аромат вина, смолы и каких-то пряных трав. Эти же травы весело шептали мне на ухо, легонько касаясь моих щек и лба своими длинными тонкими зелеными листьями цвета неяркого, зализанного солнцем, малахита:

— Настя, Настя, хозяйка, Настя, хозяйка, Настя…

Цвета вокруг стали более яркими, насыщенными, а контуры предметов — более размытыми, как будто бы я смотрела на мир сквозь особую линзу, дающую сказочную яркость, но ставшую почему-то мутной. Или как будто бы я попала в измерение, живущее по законам эффекта какой-то графической программы.

Кожаный диван стал ярко-бордовым, стены — пылающе-красными, пол — затягивающе-черным. Замысловатые рамы картин сияли, как золото на полуденном солнце. Белая скатерть казалась горным снегом, от которого слепило глаза. Хрусталь сиял и переливался всеми цветами радуги.

— Настя, хозяйка, — все так же слышала я сквозь замедленные удары колоколов шепот высоких трав. — Настя…

К этим звукам присоединилось ясное цоканье копыт и детский радостный смех.

Я с трудом перевела взгляд вверх, откуда исходил звук, и увидела, что за окном, которое раньше казалось мне ненастоящим, шел снег, мягкими хлопьями ложась на старинную частично расчищенную улицу, по широкой мощеной дороге которой неспешно ехали кареты, запряженные лошадьми. Стук копыт смешивался со скрипом колес, глухим шумом города девятнадцатого столетия и звонким криком мальчишки-газетчика о свежих новостях.

Я лежала, падала и зачарованно смотрела на снег за окном то ли несколько секунд, то ли целую вечность. Мне казалось, что я — это снег, который падает вниз, на землю.

Невероятно чудной сон.

— Настя, Настя, Настя, — трижды, каждый раз чуть более повышая голос, позвал меня кто-то по имени, и я отвлеклась от созерцания своего чудной картины и странного чувства, что я — снег. С трудом повернув голову направо, откуда исходил звук, я увидела дядю Тима, стоявшего с опущенными руками позади дивана, около самой двери и смотрящего на меня спокойным, но странным сосредоточенным взглядом. Пиджака на нем не было — только лишь антрацитового цвета жилет.

— Настя, — вновь повторил дядя мое имя и чуть склонился вперед. Мои губы сами собой приоткрылись от удивления — не только цвета и предметы стали странными. Тимофей в этом сне тоже был необычным. От него исходило странное спокойное светло-стального цвета сияние, в котором иногда мелькали всполохи то ярко-красного, то зловещего бордового, то мелькали тонкие четкие прямые линии сапфирового цвета, устремляющиеся вверх и пропадающие, а потом вновь появляющиеся. Сияние повторяло контуры его тела.

— Ты меня слышишь?

Я прикрыла ресницы, говоря "да".

— Это сон, Настя. Просто красивый странный сон.

Тимофей едва слышно вздохнул, посмотрел на часы, удовлетворительно кивнув чему-то, обошел стол, засунув руки в карманы брюк, подошел ко мне и присел около дивана, все так же глядя на меня. А я во все глаза рассматривала сияние, исходящее от него. Электрический свет тоже стал неестественным — медленно пульсирующим, с голубоватыми прожилками. Казалось, что лампа становится то ярче, то тусклее. Иногда по воздуху прокатывалась радужная рябь, и это тоже было очень необычным, но одновременно завораживающим.

— Ты подаришь мне кое-что, — медленно сказал Тимофей.

А я, продолжая лететь, не понимала, что он имеет в виду.

— Час своего времени. — Пояснил родственник. Сапфировые линии резвыми стрелами пронеслись по его ореолу. — Я украду его у тебя. Хорошо? — голос его стал чуть более ласковым. — Я украду час твоей жизни и твоих воспоминаний. Но взамен я оставлю тебе его, — он кивнул на мою руку, наполовину свешенную с дивана.

Оказывается, от моей руки тоже исходил свет. Я медленно, с огромным трудом — во сне ведь часто нелегко даются даже простые движения, приподняла руку. Браслет на ее запястье светился ровным мягким серебряным светом. Мне показалось, что на моей коже сомкнут не металл, а кусочек месяца, висящего сейчас на зимнем темном вечернем небе в компании звезд, которых почти не видно из-за туч и легко снега.

— Не бойся, Настя, ничего плохого не случится, — донесся до меня голос дяди. — Просто насладись тем, что ты сейчас видишь, слышишь и чувствуешь.

Дядя Тим внезапно крепко взял меня за плечи и, как куклу, усадил на диван, прижав мою спину к спинке дивана — чтобы я не падала от слабости, все еще владеющей моим летящим телом.

— Нужно допить вино, — ласково сказал мне дядя и поднес к моим губам недопитое мною вино, которое сейчас пело в радужном бокале. — Пей, — велел мне все тем же теплым голосом Тимофей, — пей, Настя, до конца.

Он принялась поить меня вином, и с каждым глотком мне казалось, что я лечу все быстрее и быстрее, и уже не падаю вниз, а устремляюсь вверх. Я послушно делала глоток за глотком, глотая не вино, а свободу.

Почти вечность я допивала вино, и только когда в бокале осталось всего несколько капель, дядя вернул его на стол.

— Тебе нравится браслет, Настя? — спросил он меня, поднеся мою светящуюся руку к моим же глазам.

— Да, — разлепила я губы, чувствуя на них привкус вина, казавшегося мне божественным нектаром. Скорость моего полета увеличилась.

— Согласна отдать за него час своей жизни и воспоминаний? — голос дяди стал кошачьим. Он сел рядом на диван, продолжая меня придерживать. — Всего час — это ведь так мало, да, Настя?

— Да, — снова ответила я. Лунный браслет мне очень нравился. Да и все вокруг мне нравилось тоже, например, очередная винная полупрозрачная радуга, исходящая от хрустального бокала. Я попыталась коснуться ее слабыми пальцем, но радуга тут же сбежала от меня, устроившись на плече Тимофея.

— В этом состоянии она на все ответит вам "Да", командор. Это ведь я делала напиток. Напиток жидких чар. "Перунов цвет". На тысячи километров вокруг только наша семья владеет его секретом. — Услышала я насмешливый женский голос, эхом отдавшийся в моих ушах — в кабинет вошли официантка Арина, а следом за ней меланхоличный водитель дяди и тот самый белокудрый виолончелист в черном костюме, которого я видела на сцене зала ресторана.

Что же за сон! Эти трое показались мне живыми сокровищами. Ведь у каждого из них также, как и у дяди Тима, была полупрозрачная сияющая оболочка — темно-синяя, как грозовое небо над неспокойным южным гордым морем. Я любила этот цвет — цвет берлинской лазури, величественный и неброский.

Мой дядя и эти трое разговаривали, а я смотрела на них, не отрывая взора, но не слышала ни слова и не понимала, что они делают тут вместе с Тимофеем.

В персональном сиянии белокудрого музыканта, окутывающем высокое, стройное по-девичьи тело, сверкали сапфировые и платиновые звезды, и то и дело мелькали падающие метеориты. Казалось, его окружает королевская ночь августа месяца, одна из тех, когда небосклон транслирует всему миру прелесть и великолепие Млечного пути. Белокурый послал мне улыбку, и она прохладным, как сухой лед, солнечным зайчиком, коснулась моей щеки, почти около самого уголка губ, заставляя улыбаться в ответ.

После ко мне подошла, окутанная своим сиянием, Арина. Ее удивление, сменившее улыбку, ударило по мне веткой молодой, набирающей силы крапивы, как только она увидела лунный браслет на моей руке. Миг — и Арина оказалась около меня, став на одно колено, цепко схватив за запястье и близко наклонившись, стала рассматривать лунный браслет, не смея притрагиваться к нему. В ее темно-синем сиянии, повторяющим контуры тела, взрывались бомбы, и тысячи осколков разлетались от кончиков черных волос до кончиков аккуратных, покрытых прозрачным лаком ногтей.

Меркурий мгновенно оказался за ее спиной, глядя на меня своими черными глазами, как на чудо. Его сияние было похожим на гладкий бархат, по которому то и дело серебряной строчкой пробегали то прямые линии, то такого же цвета зигзаги, то медленно появлялись фиолетовые треугольники, обведенные золотом, и так же медленно исчезали.

А после я стала лететь с такой немыслимой скоростью, что все вокруг стало черным. Кажется, я провалилась во всепоглощающую пустоту, и только дважды выныривала из нее, ртом глотая воздух, перенасыщенный ароматом трав.

Они явились тогда, когда Настя пришла в себя, пробыв без сознания несколько минут — Меркурий, Арина и белокурый виолончелист. Он первым зашел в кабинет, в то время как водитель Тимофея с вежливым почтением придерживал ему дверь.

— Приветствую, князь Август, — отвесил ему короткий кивок Тимофей, резко вставая с дивана, на котором лежала длинноволосая девушка, рассматривающая потолок так, словно он был расписан рукою самого Микеланджело. Тот благосклонно и медленно кивнул в ответ. Его чуть волнистые волосы были забран в низкий хвост, а лицо с двух сторон обрамляли короткие пряди, касающиеся заостренного подбородка. Это делало музыканта несколько даже женственным, хотя не портило, а придавало особенную изюминку.

— Благодарю, что откликнулись на мою… просьбу. Понимаю, она был внезапной.

— Я не мог не откликнуться, командор, — ответил Август не слишком приятным тоном. — Вы ведь прекрасно знаете это. Было очень мало времени, чтобы подготовится. И, откровенно говоря, я до сих пор не понимаю вашей логики, хотя Меркурий попытался мне все объяснить.

— Как только мы закончим, я дам вам более развернутые комментарии, — пообещал дядя Тим тоном человека, который изящно умеет водить за нос, маскируясь под благочестивого гражданина. — Сейчас главное, чтобы все, что задумано, прошло по плану. И у нас есть совсем немного времени.

— Небольшая доза моего напитка — и этот час, о котором вы говорили, выпадет из ее памяти навсегда, — вклинилась Арина, глядя на Тимофея с обожанием, как кошка на доброго хозяина.

— Почему ты называешь свои зелья напитками? — спросил Август таким же, как и у нее, насмешливым голосом — милым, даже каким-то игривым тенором. — Почему не эликсирами, например?

— Может быть, мне еще варевом их называть?

— Тогда может быть, тебе стоит называть себя не колдуньей, а, скажем, экстрасенсом? Или ясновидящей. Или биоэнергетиком. Или там индиго. Хотя нет, для индиго ты уже сильно ста… взрослая. Может быть, просто знающей? — продолжал с легкой полу ухмылочкой блондин. — Я сегодня утром за завтраком читал газету, и там, в рекламном разделе "Прочие услуги" была дама, называющая себя Знающая и имеющая титул великого эмиссара магии. Между прочим, у нее были дипломы некой высшей международной школы белой биоэнергетики, а также Института яснознающих, ясновидящих и яснослышащих.

— Вы как скажете. Прекратите читать всякую чушь. Вернитесь к Канту и Фёдорову. Великий эмиссар магии, надо же, — хмыкнула Арина и, наконец, обратила внимание на Настю. — А вот и наша девочка. Милая. Как тебе после моего напитка? — ласково спросила она. — Он ведь лучше, чем те блюда, которые я приносила тебе? "Перунов цвет" дарит простым людям то, что не подарит ни один наркотик, хотя тех, кто пробовал мой напиток, можно пересчитать по пальцам. И хотя она попробовала совсем ничего — концентрация его слаба, но готова поклясться на крови, сейчас в эйфории. — Брюнетка улыбнулась Насте и даже помахала рукой, пальцы которой были увенчаны парой тяжелых колец с темными камнями. Она вдруг замерла, уставившись на ее руку, на запястье которой был видел браслет.

— Командор, вы раньше не показывали его нам, — хриплым голосом сказала она, продолжая глядеть на Настин браслет, который она прозвала лунным. Сама же девушка, лежащая на диване не с меньшим интересом разглядывала видимые только ей резкие всполохи фиолетового в сиянии Арины и огненно-оранжевые цветы, то распускающиеся ярким всполохом, то пропадающие.

— Собственно, никто кроме хранителя не должен видеть его, — скучным голосом сообщил дядя Тим. — Сегодня — исключительный случай. У вас все готово?

— Да, — стройным хором откликнулись его черноволосые водитель и официантка-ведьма. Август лишь вновь коротко кивнул, на расстоянии, заложив, как принц, руку за руку, изучая Настю и изредка переводя взгляд на Тимофея. Он явно о чем-то задумался. Тимофей поймал один из взглядов, брошенных на него князем, и на его суровом сейчас лице появилось вопросительное выражение.

— Твое варево в вине? — поинтересовался белокудрый у Арины, тут же переведя взгляд глядя на бутылку.

— Нет. В ее бокале только. "Перунов цвет" прозрачен. Не отличить от воды. И для малышки потребовалось всего лишь пара капель — я капнула, как вы сказали, варево, в ее бокал, перед тем, как принесла его сюда. Все просто. — Кажется, странная официантка с тяжелым взглядом ожидала похвалы, и когда дядя Тим благосклонно кивнул ей, Настя увидела, как в ее сиянии одновременно взорвались несколько звезд, а на красных губах заиграла полуулыбка.

— Она пришла в себя ровно через 6 минут. У нас осталось 54 минуты. Пора приступать. Мы должны успеть. За мной. Меркурий, возьми девочку. — сказал Тимофей.

С этими словами дядя Насти, кивнув Меркурию, направился к чудесной картине-окну, за которым играли в снежки местные дети и пробегала по мерзлой мощеной дороге очередная двойка лошадей, запряженная в карету. Он коснулся ненастоящего окна открытой ладонью, и окно вдруг стало дверью — часть стены просто-напросто почти бесшумно отъехала.

Меркурий, как и приказал ему Тимофей, взял Настю на руки, держа при этом так легко, словно она и не весила ничего. Август, он же князь, стал позади него и задумчиво погладил девушку по голове. Так осторожно, не желая навредить, обычно касаются цветов.

— Эх, дитя, дитя, — произнес он с сожалением. — Командор, вы уверены, что желаете передать браслет ей? — с сомнением в голосе спросил белокурый, все так же гладя меня по волосам.

— Почему бы и нет? Я знаю, что делаю, — равнодушно отвечал Тимофей. — Она моя племянница. Но никто не подумает на нее. Девчонка больше не связана с нашей семьей — самовольно покинула ее. И я в ней уверен — она подходит на эту роль. А тот, кто ищет браслет, будет считать, что он все еще у меня, — Тимофей довольно потер указательным пальцем подбородок.

— Племянница? — сверкнули васильковым огнем глаза виолончелиста. — Ты… в этом уверен?

— Насколько я помню, кровавое родство при передачи артефакта не важно. Даже если мой брат воспитывал ребенка не от него, — в голосе дяди Тима мелькнула насмешка, — мне все равно. Я уже выбрал ее, как следующую хранительницу. И у меня есть план. А если у меня есть план, то…

— Но, — попытался что-то возразить белокурый, однако дядя Тим его прервал.

— Работаем без лишних слов, князь Август, не забывай о своих обязанностях и обязанностях твоей семьи.

— Вы все-таки должны зна…

— Князь, — хмуро глянул Тимофей на обладателя волнистых волос цвета топленого молока. — Просто проведите обряд, остальное — не ваше дело. Только мое. У вас должны быть совершенно другие заботы.

— Ну что же, — склонил голову к плечу тот, явно сердясь, — я понял. Хорошо. Как скажете, командор.

Взгляд его ярко-синих глаз говорил: "Ну, смотри же, ты сам этого хотел, я буду молчать".

— Вы ведь знаете, где надежнее всего можно спрятать вещь?

— На самом видном месте? — проворчал Август, заправляя светлые пряди волос за уши.

— Я догадывался, что вам это известно, — с этими словами дядя Тим первым спустился вниз по ступеням в странную потайную комнату. Следом за ним внизу оказалась Арина — ей дядя Насти по-джентельменски подал руку. Следующим внизу оказался виолончелист Август, а последними — держащий Настю Меркурий. Давящий мрак смело разбил яркий луч электрических фонарей, который держал дядя Тимофей, и два желто-оранжевых пламени, которые появились в открытых ладонях молчаливого Меркурия и взволнованной Арины.

— Положите нашу гостью на камень. Командор, вам сюда, укладывайтесь, — стал распоряжаться август, чувствуя себя в этом месте так же уютно, как и дома. И не забудьте переодеться в ритуальную одежду. Мерк, Арина, вас это тоже касается. Кинжалы тут, — он кивнул на каменный столик, на котором лежала и одежда разных цветов. — И, надеюсь, вы не забыли церемониал, хотя сегодня я упрощу его до невозможности. И да, командор, не волнуйтесь, времени у нас предостаточно.

— Командор, — тронула Тимофея за рукав черноволосая девушка. — Даже если вы больше не будете хранителем, я все равно буду вас защищать.

Тот улыбнулся ей, но в мгновение ока стер улыбку с красивого лица.

— Ты должна делать то, что должна, а не то, что хочешь. После сегодняшнего проведения обряда ты будешь верно служить ей, — и он кивнул на свою беспомощно лежащую на камне племянницу, волосы которой разметались, а зрачки под веками двигались из стороны в сторону, словно она длительное время находилась в последней фазе сна. — Иначе я сам объявлю тебя отступницей. Поняла меня, Арина?

— Поняла, — сквозь зубы ответила та.

— Приступаем! — оповестил всех Август и добавил недовольным голосом. — Ненавижу себя резать. Арина, после всего ты просто обязана будешь заживить мне рану своим зельями.

— Конечно, князь, — ответила девушка и последний раз глянула на командора.

Никто из них не заметил, как из-за угла старинного дома в картине выглядывает тонкое девичье лицо. Зеленые глаза Дарены были испуганными и разгневанными одновременно. На ее волосы и оголенные плечи падал снег, однако не таял, словно тело было холоднее снега.

— Что вам нужно от моей Наськи? — прошептала призрак, прежде чем исчезнуть — ее силой выдернуло назад, на улицу.

Первый раз, вынырнув из ниоткуда, я поняла, что нахожусь на руках у Меркурия, прижимающего меня к своей груди, — перед моими глазами была очередная серебряная прерывающаяся полоса в его сиянии, устремившаяся от ключицы куда-то вниз, перед черным входом в стене, появившейся на месте живой картины, потянуло едкой тьмой и холодом, укусившим меня за лодыжку. Оттуда же сквозило тайной, а пол старательно лизали клубы легкого серого дыма, в которых подмигивали друг другу черно-белые искры.

Меркурий, черные волосы которого блестели, как черная нефть, занес меня туда, в обитель тайны, тьмы и дыма, и я вновь оказалась вне пространства и времени — в темноте.

В следующий раз я вынырнула тогда, когда лежала на чем-то холодном, твердом — на каменном возвышении, в полупрозрачных путах все той же таинственности, не в силах пошевелиться. Я находилась в полутемном зале, напоминающим мне своими высокими сводами пещеру, в котором клубилась все та же сонная незлобная тьма, томно щурящаяся от света огней в ладонях Агаты и Меркурия, стоявших с прямыми плечами и каменными лицами напротив меня. Одежда на них была необычной — напоминала широкие мантии — на парне она была белой, на девушке — алой. Их сияния были приглушены, но были все такими же необычными. Взрывающиеся звезды и фиолетово-золотые прямоугольники завораживали меня — я видела это сквозь мерцание воздуха.

— Тимофей, сын Игоря и Тамары, кавалер пятого круга и командор Ордена Рассветного золота, человек по рождению, — нараспев раздался негромкий, но отчетливый, убаюкивающий тенор златокудрого, стоявшего справа от меня в темных багровых одеждах, достающих широким подолом до пола, с длинными рукавами и капюшоном. — Являясь хранителем священного артефакта — браслета Славянской тройки, охраняемого Орденом в соответствии с его нерушимыми вековыми традициями, и хозяином Великого слова, передаешь ли ты сей браслет, и все права на него, и Великое его слово другому хранителю?

— Передаю, великий князь, — раздался хриплый голос Тимофея. Я с невероятным усилием приподняла голову и увидела, что дядя лежит на каменном прямоугольном возвышении — видимо таком же, как и я.

— Делаешь ли ты это осознанно и добровольно, без злого умысла, с целью, не противоречащей целям и законам Ордена?

— Да, великий князь.

— Готов ли кто засвидетельствовать слова его? — словно бы ни к кому не обращаясь, произнес белокудрый все так же нараспев своим звучным мелодичным голосом. Меркурий, сделав шаг вперед, сказал тихо, но уверенно:

— Я готов, великий князь. И сердце мое готово так же, как и душа.

— Назови же себя, изъявивший желание засвидетельствовать правдивость слов хранителя, — потребовал белокудрый, словно не знал, как зовут этого парня.

— Меркурий, сын Владислава и Анны, кавалер третьего круга Ордена Рассветного золота, прижизненный протектор хранителя по крови, маг по рождению, — ответил черноволосый — словно отчеканил военный.

— Готов ли ты засвидетельствовать слова хранителя осознанно и добровольно, без злого умысла, с целью, не противоречащей целям и законам Ордена?

— Готов, великий князь, — был вполне ожидаем ответ Меркурия.

— Подойди, — велели ему. Тот коротко кивнул, сделал несколько шагов и протянул свое оголенное запястье вперед, удерживая в другой руке все тот же волшебный огонь. Беловолосый полоснул по его запястью чем-то острым и блестящим. Я отчетливо слышала, как падают на каменный пол капли крови, и с трудом вдохнула тяжелый воздух, пропитанный запахом бурого железа, от которого в висках застучало так сильно, что, казалось, тонкие кости вот-вот не выдержат напряжения и просто-напросто сломаются.

— Слова твои — подтверждения намерений разума твоего, а кровь — подтверждение сердца, — торжественно объявил белокурый, более похожий на невероятного волшебника, проводящего не менее невероятный мистический обряд. Хотя, это сон, и здесь может быть все, не так ли? Даже такие обряды.

— Разум и сердце должны быть едиными — это дарует наивысшую степень честности и верности в намерениях и помыслах. — Музыкант наклонил голову ко мне, так и лежащей на холодных камнях. Невидимые травы продолжали щекотать мое лицо, шею и руки.

— Анастасия, дочь Владимира и Ирины, — голос музыканта сделал небольшую заминку, — человек по рождению, готова ли ты принять дар от Тимофея и стать хранителем священного артефакта — браслета Славянской тройки, охраняемого Орденом в соответствии с его нерушимыми вековыми традициями, со всеми правами и обязанностями, а также и хозяином Великого слова, неотделимого от священного артефакта?

— Если хочешь заполучить браслет, согласись, — пронесся прохладным ветерком шепот Тима у меня в голове. Я вспомнила чудесный лунный браслет на своей руке, от которого до сих пор исходило нежное сияние, и поняла, что не могу правиться. Мне нужен этот браслет! Очень нужен!

— Готова принять, — прошептала я. От стен отлепились блики огней и ласково коснулись моей кожи.

— Великий князь, обращайся к нему именно так, — снова услышала я голос дяди Тима.

— Готова принять, великий князь, — сами собой открылись мои губы.

— Приняв его, уже не сможешь отказаться — только лишь передав свое право через обряд, — предупредил меня белокудрый в своих пугающих одеждах и капюшоне похожий на большую хищную птицу. — Готов ли кто засвидетельствовать слова ее?

Теперь пришел черед Арины. Она проговорила чуть взволнованно те же слова, что и Меркурий пару минут назад.

— Я готова, великий князь. И сердце мое готово так же, как и душа.

— Назови же себя, изъявившая желание засвидетельствовать правдивость слов будущего хранителя.

— Арина, дочь Владислава и Анны, кавалер четвертого круга Ордена Рассветного золота, прижизненный протектор хранителя по крови, маг по рождению, — сказала черноволосая девушка, и ее глаза горели так же сильно, как и звезды в ее сиянии.

— Готова ли ты засвидетельствовать слова хранителя осознанно и добровольно, без злого умысла, с целью, не противоречащей целям и законам Ордена?

— Да, готова, великий князь, — слова легко срывались с губ девушки, но, звезды в ее сиянии стали темнеть.

— Подойди же.

Теперь кровь закапала на пол с руки Арины. Когда лезвие вошло в ее кожу, она даже не дрогнула, не отрывая от меня немигающего сосредоточенного взгляда.

— Слова твои — подтверждения намерений разума твоего, а кровь — подтверждение сердца. Разум и сердце должны быть едиными — это дарует наивысшую степень честности и верности в намерениях и помыслах. Единство разума и сердца дарует гармонию, а гармония дарует мир. Ставшие свидетелями священного обряда, пусть же те, за кого вы поручились разумом и сердцем, завершат обряд передачи артефакта.

Меркурий и Арина, которым, видимо, ход обряда был прекрасно известен, одновременно шагнули к невысокому каменному столику, взяли небольшие одинаковые кинжалы с изящными тонкими рукоятками, на которых сияли голубы неоном морозные узоры, а лезвие светилось холодным светом. Меркурий оказался около Тимофея, Арина — около меня. Я не успела понять, как это произошло, хотя знала, что черноволосая девушка собирается делать. Под чудаковатое песнопение белокудрого, она наклонилась и, взяв мою левую руку, не сомневаясь, не сожалея и не боясь, полоснула по запястью — кровь густыми рубиновыми каплями закапала на пол, и почти тут же с шипением стала впитываться в каменный пол — словно водой брызгали на раскаленную печку в бане. Точно такое же шипение раздавалось и справа — Меркурий сделал порез и на руке Тимофея.

Холодный камень под их ногами принял кровь от нас четырех, и последний штрих довершил белокудрый волшебник — он провел лезвием по своей ладони, и его кровь тоже оказалась внизу.

— Я, Август, сын Владислава и Анны, кавалер пятого круга Ордена Рассветного золота, наследный князь семьи Вальзар, прижизненный протектор хранителя по крови, маг по рождению, даю свое соглашение для передачи священного артефакта из рук Тимофея в руки Анастасии, — произнес он так, словно бы и не порезал только что сам себя, — даю его разумом и сердцем, дабы следовать устоям и принципам Ордера. И сохранять мир.

Я смотрела на него, окутанного прекрасным сиянием, и мне не было страшно — я ни капли не беспокоилась, хотя искрящийся воздух становился все более тяжелым. Белокудрый взмахнул руками, и из широких рукавов его мантии полетели искры. В это же время с пола тонкими струйками бордового дыма начали подниматься пять извивающихся линий, которые, причудливо переплетясь между собой, образовали вскоре символ цветка. Еще один взмах руки музыканта, следившего за этим чудом, не отрывая от него глаз, и в воздухе начал распускаться самый настоящий цветок ириса. Цвет его поменялся — ирис стал нежно-розовым. Прошло еще немного времени, и ирис упал на пол, туда, где только что впитывалась с шипением наша кровь.

— Настя, Настя, хозяйка, хозяйка… — услышала я вновь. А после в моей голове опять появился голос дяди.

— Белые искры снега, — шептал он мне так тихо, что я едва слышала. — Эти слова ты должна хранить так же, как и браслет. Белые искры снега. Поняла меня, Настя? Запомни их. Запомни. Зная эти слова, ты сможешь управлять своим браслетом.

— Я запомню, — произнесла я. — Я буду помнить их и никому не скажу.

— Даже если то будет стоить твоей жизни, Настя.

— Даже если так…

— Передача священного артефакта другому хранителю свершилась, — не торжественно, а устало сказал белокурый волшебник, осторожно подобрав цветок и опустив его мне на солнечное сплетение. — Символ Ордена, созданный вашими сердцами, подтверждает это.

— Приветствуем тебя, Анастасия, не как простого человека, а как равную нам. Ты стала новым хранителем браслета Славянской тройки. Поскольку ты становишься хранителем артефакта, находящегося под защитой и охраной Ордена, то ты становишься и одной из его дочерей. Дарую тебе звание дамы второй ступени и бирюзовые одежды. Протекторы, охраняющие священный артефакт, переходят к тебе, и будут служить тебе также, как и прежнему хранителю. Ты же обязуешься теперь защищать браслет ценой своей жизни и жизнями тех, кого ты любишь и кто тебе дорог. Нет теперь для тебя ничего дороже браслета на твоей левой руке, — продолжал говорить белокудрый своим завораживающим тенором, а я чувствовала, что меня опять затягивает в темноту, из которой я вынырнула.

— Настя, хозяйка, — шептали мне, не переставая, с любовью и нежностью, а спокойная темнота овладела мной полностью, накрыв с головой.

Я закрыла глаза, чувствуя, как розовый ирис растворяется во мне, тая от прикосновений горячей кожи, как лед на загорелых пальцах нежившегося на южном золотистом пляже.

А браслет все светил своим глубоким ровным мягким лунным светом, и кто-то пел мне старые песни, убаюкивая и поглаживая по щекам.

И я ничего не запомнила. Совсем ничего.

Дядя Тим сказал верно — он просто украл час моей жизни.

И подарил за это браслет.

— Настя! Настя, что с тобой? — услышала я голос дяди Тима. — Настя! Тебе плохо?

Я не без труда распахнула ресницы и увидела Тимофея, склонившегося надо мной. Кажется, в его стальных глазах было беспокойство. Первые секунды я не понимала, что происходит и лишь удивленно озиралась по сторонам.

— Что с тобой? — повторил дядя, помогая сесть. Мне было настолько не по себе, что прикосновения человека, которого я терпеть не могла и столько лет не видела, меня никак не задевали за душу. Никогда в жизни я не теряла сознание — а, кажется, именно это я только что и сделала.

— Не знаю, — растеряно произнесла я, чувствуя, как кружится голова, и как пылает в солнечном сплетении легкая саднящая боль.

— Ты чем-то больна? — осведомился не слишком тактичный родственник.

— Нет, кажется. Нет! — я почти возмутилась, но пыталась сохранить голос ровным и более менее спокойным. — Со мной все в порядке. По крайней мере, было раньше, — добавила я, прижимая сжатый кулак к груди. Чем-чем, а здоровьем я всегда выгодно отличалась от большинства людей. Даже простуда у меня бывала крайне редко.

— Выпей воды, — протянул мне бокал дядя Тим. — Может быть, врача? Ты бледная.

— Нет, не надо, мне уже лучше, — ответила я, и правда, чувствуя, как голова необъяснимым образом становится ясной. Да и солнечное сплетение успокаивалось. Оно больше не горело, огонь превратился в камень. — Не знаю, почему так вышло. Я никогда раньше не падала в обмороки.

Я почти с жадностью стала пить, обеими руками вцепившись в бокал и делая большие глотки.

— Возможно, тут просто очень душно, — ответил дядя Тим, наблюдая за мной, скрестив руки на груди. — Ты, действительно, в порядке? Мне не трудно будет отвезти тебя в клинику.

Ехать с ним в клинику мне совершенно не хотелось, и я покачала головой, давая понять, что никуда я не пойду. К тому же я очень хорошо помнила, что меня ждут девчонки в кафе, и мне следует поторопиться.

— Мой водитель довезет тебя до того места, откуда я тебя забрал, — словно прочел мысли Тимофей. — Я держу свое слово. Но лучше тебе поехать домой и отдохнуть.

— Мне уже хорошо, — ответила я.

— Тогда, я пойду? — мой взгляд почему-то уцепился за картину с изображением зимнего городского пейзажа позапрошлого столетия. Пальцы вмиг похолодели. Что все-таки со мной? Давление веселиться? Но такого со мной никогда не было.

— Посиди немного, ты только что пришла в себя, и уже куда-то мчишься.

— Я хочу выйти на улицу, мне, и правда, тут душно, — воспользовалась я дядиным предположением, и уже через пару минут шагала в сопровождении дяди по залу, к выходу. Проходя мимо музыкантов, исполняющих что-то из Баха, я уловила на себе чей-то взгляд, резко обернулось и поймала улыбку все того же симпатичного блондина-виолончелиста с чуть вьющимися волосами цвета топлёного молока. Я вновь не ответила ему взаимностью и отвернулась, чтобы увидеть, как где-то около барной стойки проходит легкой походкой официантка Арина с подносом в руках. Она заметила меня издалека и тоже улыбнулась — как старому знакомому, частенько, как и дядя Тим, наведывающемуся в этот ресторан. А я, чувствуя себя невероятно странно, позволила дяде помочь надеть мне верхнюю одежду и, забыв о том, что на голову стоит натянуть шапку, первой вышла на улицу, почти с удовольствием вдохнув морозный воздух, в котором летали серебрившиеся в свете фонарей и вывесок снежинки.

Людей на улице было все также много — как и снежинок. И они все куда-то шли, бежали, спешили. А я… Я чувствовала себя застывшей во времени снежной крепостью, выстроенной для игр. Камень в груди потеснил сердце, когда я вдруг увидела остановившуюся неподалеку счастливо смеявшуюся пару — молодой человек наклонился к своей сияющей спутнице и поцеловал ее.

Лучше бы это была зависть. Но когда я увидела эту картину, меня охватила тоска, острая, как тончайшее лезвие ножа, на которое падали снежинки и рассекались надвое.

Надвое… надвое… Единое — надвое.

Все это кружевным вихрем пронеслось у меня в голове, а следом за ней перед внутренним взором мелькнуло и чье-то расплывчатое изображение — какого-то молодого мужчины, но узнать его я не смогла.

Нет, со мной однозначно что-то не то.

Наверное, под снегом я простояла минут пять, не меньше. И в себя я пришла только после того, как меня негромко окрикнул по имени Меркурий, водитель дяди, предупредительно открывший заднюю дверь машины. Я спохватилась, кое-как отряхнулась от снега, вольготно падающего на плечи, и молча села в "Мерседес", не замечая, что продолжаю хмуриться.

О том, что на моем левом запястье до сих пор был подаренный Тимофеем браслет, я вспомнила уже тогда, когда автомобиль плавно и уверенно тронулся с места. Кроме меня и Меркурия в нем никого не было — дядя Тим остался в ресторане, сославшись на важную встречу. Надеюсь, ближайшие несколько лет мы не увидимся. И о тех глупостях, что он болтал в ресторане, Тимофей более не вспомнит.

Звук входящего сообщения вырвал меня из дум в реальность

"Ну и где ты, девочка моя? Что-то случилось?", — интересовалась Алсу.

"Все ок. Скоро буду! Уже еду", — напечатала я в ответ холодными пальцами. Машину слегка тряхнуло — на этом месте дороги асфальт весь был в ямах, которые не успевали заделывать.

— Ты забудешь меня, как только выйдешь из машины, — промолвил вдруг Меркурий, обернувшись ко мне на пару секунд. Однако его черные глаза, так сильно выделяющиеся на бледном узком лице, почти напугали меня — казалось, за это мгновение они умудрились прожечь меня насквозь.

— Что? — не поняла я и сначала даже слегка напугалась, а потом вдруг сказала, как будто бы это было совершенно естественно. — Конечно. Конечно, забуду, — добавила я, чувствуя в висках легкое покалывание.

— Здорово, — спокойно, почти равнодушно отозвался Мерк. — Включить радио, Настя?

— Включи, — кивнула я, чувствуя приступ острого, казалось бы, беспричинного беспокойства и паники. Заколотилось сердце, дыхание участилось, а грудь сковал железный обруч непонятного страха. Я задергалась и в каком-то ужасе стала озираться по сторонам, понимая, что что-то не так, и даже попыталась открыть дверь машины, которая оказалась заблокированной. Однако в это же мгновение я почувствовала легкое, даже нежное, прохладное прикосновение к горящему лбу, и все прошло — как рукой сняло. Я почувствовала себя в безопасности. Ужас ушел, дыхание выровнялось и последним стало спокойней и сердце.

Мне показалось, что Меркурий улыбнулся.

— На улице морозно и синоптики говорят, что нас ожидают еще более серьезные холода, снег и ветер, — раздался женский жизнерадостный голос диджея, — но мы с вами знаем — главное, чтобы наши сердца оставались теплыми. Морозы мы переживем, ветер — тем более, а снег — это вообще не проблема, а, скорее, еще один элемент декора нашего города. Какими же волшебными становятся заснеженные улицы с белоснежными деревьями! Настоящее чудо для теплолюбивых иностранцев. Главное — чтобы снега не было чересчур много. Хорошего всем декабрьского настроения, дорогие радиослушатели! С вами Небесное радио и я, Диана Данилова, ведущая программы "Теплые сердца". Оставайтесь с нами!

Я прикрыла глаза. Мне показалось, что кто-то вновь коснулся меня прохладной рукой, но я не предала этому значения.

"Все так, как и должно быть, Настя", — словно шепнул мне кто-то в ухо.

Хорошо.

Дарёна, зависшая в воздухе, сквозь снежную пелену наблюдала за тем, как Настя садится в шикарную черную машину и уезжает. Бледное лицо ее, обрамленное темно-русыми короткими прямыми волосами, ничего хорошего не выражало, напротив, оно было переполнено молчаливой яростью, перемешанной с резким удивлением и даже испугом. Кулаки девочки, прижатые к бедрам, были сжаты так, что костяшки побелели. Губы ее тоже были сжаты, превратившись в полоску, крылья тонкого точеного носа трепетали, а глаза были широко раскрыты. Дарёна уже давно летала около этого проклятого четырехэтажного дома, в котором находился ресторан "Освальд", не в силах более попасть внутрь — мощное колдовство, рыбацкой сетью окутывающее здание, не давало ей возможности сделать это. Ни только призраки и духи не могли проникнуть на территорию магов, которых Дарёна не очень-то жаловала, но и другие люди, обладающие магическими способностями не имели возможности сделать это — только с разрешения хозяев дома.

Это было вполне разумно, но Дарёну бесило неимоверно. Она видела, как Настасья подъезжает к "Освальду" в сопровождении подозрительного высокого взрослого мужчины с красивым бесчувственным лицом, по которому нельзя было прочитать не единой эмоции, и молодого, но достаточно сильного парня-мага с черной шевелюрой и бледной мордочкой любителя флегматичного настроения. И видела, как мужчина заводит Наську в обитель магов, прикрывающуюся вывеской дорогого ресторана.

Правда, девушка-подросток все же смогла на пару минут попасть внутрь, используя лазейку в сплетении заклятий, обволакивающих дом. Но хитрые чары вскоре обнаружили ее и выкинули вон. Недаром Дарёна всегда сравнивала защитную магию со своеобразным антивирусом на компьютере, который, сканируя систему, рано или поздно находит вирус и удаляет. Ее, словно зловредный вирус, также бесцеремонно вышвырнули вон. Если бы Дарёна не умерла пару лет назад, она точно бы сделала это сейчас — волшебная охрана дома не церемонилась. А если бы она была простым призраком, то и вовсе бы растворилась в воздухе. Однако простым призраком эта девочка в топике и в джинсах не была. Скорее, очень непростым.

Дарёна ничего не поняла из подслушанного разговора, и единственное, что для нее было яснее ясного — наглые маги хотят как-то использовать ее и опоили чем-то странным. Опасения девочки подтвердились — через некоторое время они вывести Мельникову в очень странном состоянии, явно одурманенную. Девушку посадили в машину и куда-то повезли.

— Как же меня это достало, — пожаловалась снегу Дарёна, шмыгнув носом. — Я столько всего делаю, чтобы Наська и этот идиот Ярославушка встретились и подружились. Чтобы влюбились друг в друга, наконец. Но мало того, что они друг друга терпеть не могут, так еще Настю сейчас магические кретины к себе заберут! Вот зачем она им? Она же обычный человек. — Призрак обхватила тонкими руками голову. — Если Орден заберет ее к себе, она с Ярославом вообще больше не встретится никогда. Или они ей так мозги промоют, что она о нем и не вспомнит. Надо что-то срочно делать. — Призрак в задумчивости взлетела вверх и села на фонарь, глядя на поток машин и людей сверху вниз. — Пока что у меня еще есть возможность. — Она хмыкнула, нервно потирая ладони. — Вы у меня попляшете. Сделаю все, что смогу. И что не смогу.

Вдруг Дарёна резко подняла голову и посмотрела в темное окно на четвертом этаже. Однако, не смотря на то, что в окне не горел свет, ее острый взгляд увидел за тонким стеклом белокурого молодого мужчину с прямой спиной. Одного из магов, которые были способны видеть сквозь пласт пространств таких, как она. То и он смотрел прямо на нее, то ли любовался падающим снегом, она не поняла.

И исчезла вместе с новым порывом ветра.

Тот, кого увидела девочка-призрак и тот, кого Настя приняла за музыканта-виолончелиста, в сонной, но коварной полутьме своего кабинета, задумчивым взором сапфировых глаз глядел вперед, то ли на снег, то ли сквозь него. Одна рука его была заложена за другую, а заостренный подбородок чуть приподнят вверх. Создавалась иллюзия, что это знатный аристократ стоит в своем особняке, оглядывая спокойным уверенным взором владения.

Тот, кого увидела девочка-призрак и тот, кого Настя приняла за музыканта-виолончелиста, в сонной, но коварной полутьме стоял у окна на последнем этаже того самого здания, в котором располагался "Освальд". Одна рука его была заложена за другую, а заостренный подбородок чуть приподнят вверх. Создавалась иллюзия, что это знатный аристократ стоит в своем особняке, оглядывая спокойным уверенным взором владения. Обстановка в кабинете этому соответствовала — изысканная старина и утонченный шик неоклассицизма шли тут рука об руку. Нежные тона, изящные прямые линии, благородные простые формы, одновременное ощущение легкости и величия — все нежным шепотом говорило о том, каким хорошим вкусом обладал тот, кто продумал дизайн и убранство.

Не только ресторан, но и весь большой дом в центре города принадлежал этому человеку с молочными волосами и необычными яркими глазами василькового цвета. И если в соседних зданиях, таких же могучих и одновременно нарядных с виду детищ сталинского монументального классицизма, построенных в эпоху правления Советов, на верхних этажах располагались квартиры с высокими потолками или же офисы фирм и государственных предприятий, то в этом доме все пространство принадлежало Ордену Адрианитов и его членам — не совсем обычным людям. Людям, обладающим особенными способностями. Гипноз, ясновидение, левитация, подчинение стихий, связь с царством мертвых, лечение руками, тайные слова, управляющие особой энергией этого мира, и многое другое — все это входило в список этих уникальных способностей, заставляющих их обладателей именоваться магами.

Да, белокудрый тоже был магом. Однако он, как и все другие его собратья по необыкновенным способностям, не очень-то афишировал это. С виду Август был совершенно обычным человеком. Может быть только чуть-чуть эксцентричным и очень музыкальным. Но ведь творческим людям это позволяется, не так ли? А еще Август был князем — главой координационного центра, расположенного в этой части России, этаким наместником Великого магистра.

Белокудрый маг задумчиво смотрел вниз, наблюдая за девушкой, только что вышедшей из ресторана. После обряда, когда Настя, сама того не зная, стала хранительницей сильнейшего артефакта, испокон веков оберегающегося Орденом, внешне она ничуть не поменялась. Может быть, только стала бледнее. А вот внутренне девушка изменилась достаточно сильно — Август прекрасно видел это. Он вообще видел такое, что неподвластно было человеческому взору и далеко не каждому взору магическому — не зря же он был кавалером пятого круга Ордена и очень сильным магом, которому с легкостью открывались многие тайны волшебного мира. И видел он мир так же необычно, как Настя, после того, как выпила "Перунов цвет", жидкие чары, которые помогли отобрать у девушки час ее жизни. Только для Насти это было словно необыкновенный чудной сон, а для Августа — реальностью и совершеннейшей нормой. К которой он привык.

"А командор затейник", — подумал Август, любуясь снежным серо-белом сиянием, окутывающим Настю, в котором то и дело вспыхивали аметистово-фиолетовые и зеленые нежные волны, между которыми бежали вертикальные геометрические узоры цвета персидской сини — мало какой человек мог похвастаться таким же.

Анастасия села в машину к Меркурию и уехала, а Август еще некоторое время наблюдал за заснеженной улицей — ему очень нравился вид из окна его кабинета. Единственное, что пришлось не по душе этому магу с утонченным вкусом, так это юный дух, зависший напротив дома, который, однако, тотчас исчез, стоило Августу перевести на него взор васильковых глаз. Соприкасаться с поданными царства мертвых маг терпеть не мог, поэтому остался удовлетворен тем, что призрак исчез.

В этот же момент дверь в кабинет отворилась, неохотно впуская в комнату свет из коридора — на пороге появилась высокая широкоплечая фигура Тимофея Реутова. Он, подслеповато щурясь, вошел в кабинет и осмотрелся.

— А я вас ждал, командор, — не оборачиваясь, произнес Август.

— Если ждали, князь, могли бы и включить свет.

В отличие от Августа Настин дядя не любил сидеть в темноте и рассматривать вечернюю улицу, предаваясь воспоминанием и размышлениям. То ли для него эта была бесполезная трата времени, то ли непозволительная роскошь.

Август повел плечами, шепнул что-то, и мягкий не настойчивый желтый свет полился из хрустальных жирондолей, горделиво стоявших на геридонах — изящных столиках на одной ножке. Верхний свет хозяин дома включать не стал и жестом пригласил гостя сесть на один из стульев со спинкой в форме овала и прямыми, сужающимися к низу ножками — такие обычно называются французскими стульями. Как только Тимофей сел, Август опустился в точно такой же стул напротив — мужчин разделял только лишь изящный столик с круглой крышкой.

— Свет включен, начнем разговор? Помнится, вы хотели дать комментарии, — сказал Август почти теплым тоном, хотя в глазах его тепла не было — скорее, холод снега за окном. — Или, может быть, сначала вы желаете чего-нибудь выпить?

— Нет, не желаю. Не располагаю временем, увы, — тотчас отказался Тимофей. — Сразу перейду к самому главному.

— К обряду передачи артефакта, который, признаюсь, стал для меня, полнейшей неожиданностью?

— Да. Это — из штаба, лично от Великого искусника. Прочтите сейчас. — С этими словам Настин дядя вытащил из внутреннего кармана пиджака маленький запечатанный конверт и положил его на стол. Август тотчас взял его, коснулся указательным пальцем центра, вновь что-то прошептал, и на конверте появился чей-то простой вензель, а над ним поплыли синие озорные искры, норовящие запутаться в молочных локонах. Белокудрый отмахнулся от них с некоторой досадой и развернул письмо — светло-голубую бумагу верже, которая была совершенно пуста. Однако васильковые глаза мужчины несколько минут вчитывались в невидимые никому другому строки.

— Вот оно что, — произнес, наконец, Август, поднимая взгляд на гостя. — Теперь понятно. Понятно, почему хранитель браслета так…, - он выдержал паузу, — внезапно поменялся. На артефакт охотятся. "Черная роза", я так понимаю? — назвал он организацию магов, существующую столько же веков, как и сам Орден, однако являющуюся отнюдь не дружественной.

— Да. К ним попала информация о браслете. И о том, что будет, если соединить все составляющие Славянской артефактной тройки. Поэтому вы должны выполнить оба пункта, о которых написал Великий искусник. Защищать имеющееся и искать утерянное.

— Я исполню все, что сказал Великий искусник. — С этими словами Август провел по голубой бумаге ладонью, и та растворилась в воздухе, словно ее и не было. — Новый хранитель браслета будет обеспечен надежной защитой. Кстати, командор, что послужило причиной тому, что именно эта девушка стала хранителем?

— На то были свои причины, — все так же сухо произнес Тимофей.

— А вас не смущает тот факт, что теперь она, однажды став хранителем браслета, никогда уже не будет в безопасности?

— Нет, — прямо ответил Тимофей. — Девчонка — лишь временный этап. Через какое-то время браслет заберут.

— И она станет наживкой? — блеснули глаза Августа.

— Возможно, — явно не собирался ничего более обсуждать господин Реутов. — Операция разработана не до конца, будем действовать по обстоятельствам.

— Вот ка-а-ак, — протянул хозяин кабинета. — И вы не исключаете того, что новая хранительница может пострадать?

— Не исключаю.

— А своего ребенка вы бы сделали хранителем, командор?

Реутов едва слышно вздохнул — его явно утомляли ненужные слова и мысли собеседника. Как умного учителя слова глупенького ученика, отстающего по всем предметам.

— У меня, как вам известно, нет детей.

— Но, может быть, вы все-таки выслушаете мое мнение по поводу того, стоило ли вам передавать артефакт той девуш…

Августа перебили, несколько беспардонно, впрочем, для Реутова это было нормой.

— Ваше мнение по этому поводу, князь, совершенно излишне. Как я уже сказал, у меня мало времени, а нам нужно обсудить еще кое-какие дела. Например, фонд. И черных продавцов энергии. Кажется, в вашем регионе такие случаи участились, не так ли? Ваши люди не справляются с безопасностью.

— Как хотите, — вздернул заостренный подбородок блондин. — Перейдем к этим вопросам.

Мужчины разговаривали около получаса, более не возвращаясь к вопросу о новой хранительнице браслета, а после одновременно встали и попрощались вполне традиционным человеческим образом, пожав друг другу руки без особой, впрочем, симпатии.

— Надеюсь, в вашем отчете, князь, будут только положительные результаты по всем фронтам вашей деятельности. Что касается какой-либо информации о Славянской тройке, ее вы передаете только мне, Великому Искуснику или же Великому Магистру. Ах, да, ваш музыкальный двойник внизу слегка фальшивит, поработайте с ним, — на прощание произнес Тимофей и вышел из кабинета.

— Это вы фальшивите, командор, — сам себе сказал Август, оскорбленный обвинениями в том, что его магическая копия, видите ли, плохо играет. — Только сами об этом не догадываетесь. — Белокудрый маг вновь приблизился к окну, за которым в очаровательном танце кружился снег. — Все-таки люди, пусть даже и трижды командоры Ордена, — идиоты. Зря вы не выслушали меня. Вот я бы не хотел подвергнуть такой опасности своих детей. Сделать их хранителями такого мощного артефакта, за которым охотятся извращённые душами. Полный нонсенс. Впрочем, это ваше дело, командор. Вы отвечаете за Славянскую тройку. Делайте же то, что считаете нужным.

— Что такое Славянская тройка, дядя? — раздался вдруг звонкий мальчишеский голос — сквозь стену, около которой стоял деревянный книжный шкаф, прошел ребенок лет десяти-одиннадцати — аккуратный худой мальчик с челочкой набок, в темном костюмчике и лакированных ботинках. Этакий маленький взрослый с любопытным взглядом больших карих глаз.

— О, Арнольд, твои успехи с материей меня радуют. Но вот твои манеры — не очень. Ты не можешь заходить ни в одну из комнат, предварительно не постучавшись. Если, конечно, на то не будет особых поручений от меня или иных обстоятельств.

— Простите, дядя, — виновато склонил голову мальчик. — Я не хотел вас сердить.

— Сейчас я не сержусь. Буду сердиться в следующий раз — если, конечно, ты так сделаешь. Ты о чем-то спрашивал меня?

— Да, дядя. Про Славянскую тройку, — мальчик уселся на один из французских стульев и уставился на Августа.

— О, это старейшие артефакты, — ответил тот своему воспитаннику, совсем еще юному магу с большим потенциалом. — Некогда принадлежащие одному славянскому магу. Много-много лет назад, еще до создания Ордена. В былинах его зовут Вольгой Святославичем. По современной классификации его назвали бы универсалом. Блестящие способности в любой из трех сфер магической деятельности. Правь, навь, явь, — перечислил он три эти сферы, названные так из-за ассоциаций с устройством Вселенной по мифологии славян. — Каждый из артефактов ныне потерянной Тройки имел силу одной из сфер. По старинным летописям достоверно известно, что браслет обладал силой яви, силой настоящего, если хочешь. Давал возможность увидеть истину.

Август щелкнул пальцами и с книжных полок вылетела большая книга с золотистым теснением, плавно приземлившиеся на стол к хозяину кабинета. — Арнольд, — позвал он ребенка. — Возьми эту книгу и прочитай. Срок — две недели. После мы поговорим о прочитанном.

— Хорошо, дядя, — сказал мальчик, цепко схватив книги и прижав к себе. — Я прочитаю.

— Можешь идти. И помни — не заходи без приглашения в чужие комнаты, — напутствовал Арнольда Август. — Или делай это хотя бы тогда, когда в них не будет хозяев.

Он улыбнулся мальчику и пропал из кабинета — видимо, решил настроить музыкальный слух у своего двойника внизу.

Молчаливый Меркурий быстро доехал до кафе, в котором меня ждали подруги, и затормозил прямо перед входом в здание.

— Спасибо, до свидания, — сказала я, открыла дверь машины и оказалась на улице. Меркурий кивнул, не говоря ни слова. Когда обе подошвы моих ботинок коснулись заснеженного асфальта, я тотчас забыла о нем, как он и сказал.

Если бы я знала, какие последствия будет иметь для меня сегодняшнее посещения этого местечка, с роду бы не сунулась в него. Но я как-то даже и представить не могла, что этот зимний рассвет буду встречать вместе с этим глупым заносчивым Енотом, откликающимся на кличку Ярослав.

Поёжившись от холодного порыва ветра, я быстрым шагом направилась к ступенькам и почти тут же оказалась в теплом кафе, в котором аромат еды перемешивался с запахом сигаретного дыма из зала для курящих, а звучащая громкая музыка — с людскими голосами и смехом. Народу тут сегодня было так много, что, казалось, негде и протолкнуться. Все столики в обоих залах оказались занятыми, а уставшие, но все еще улыбающиеся официанты сновали туда-сюда, раза в два чаще разнося не тарелки, а бокалы и чашки — это местечко славилось не кухней, а хорошим и разным кофе и большим количеством сортов пива и коктейлей. О том, что в кафе сейчас нет свободных мест, мне тут же сообщила и администратор, однако я сказала, что меня ждут и ей ничего не оставалось сделать, как пропустить меня.

Подруг я нашла, несмотря на многолюдность, довольно быстро. Девчонки успели занять хорошие места на двух алых кожаных диванчиках у самого окна, расположенных друг напротив друга. Алёна сидела рядом с Ранджи, место около Алсу явно было приготовлено для меня. Алёна что-то рассказывала, попивая из трубочки оранжево-желтый напиток, который я не смогла идентифицировать, а Алсу и Ранджи внимательно слушали ее.

— Привет! — громко оповестила я о своем приходе подруг и опустилась рядом с Алсу, повесив пуховик на вешалку рядом. — Простите, что задержалась, — мне пришлось улыбнуться им в тридцать два зуба. Я чувствовала себя виноватой. Ведь я сделала то, что саму меня раздражало в людях — опоздала, да еще и сильно.

— Ого, кто пришел, — тут же повернулась в мою сторону Алсу. Она не изменила своему стилю — вновь облачилась в черную одежду — водолазку и длинную юбку, до колен обтягивающую, а ниже — расклешённую, что, правда, делало ее еще более загадочной, чем она была.

— Наська, мы уже и не надеялись, что ты приедешь, — улыбнулась мне Алёна, прервав свой рассказ. — Заждались тебя!

Ранджи, которую издалека можно было принять за парня: простой синий свитер, джинсы, заправленные в грубоватые ботинки, похожие на армейские, короткие волосы с длинной челкой — все это делало ее не самой женственной, но зато одной из самых классных девчонок, которых я знала, подняла ладонь в знак приветствия. И молча подвинула мне через весь стол блюдце с аккуратной белоснежной чашкой. Нежная воздушная пенка с шоколадной стружкой сверху говорили, что передо мной капучино. Два точно таких же напитка стояли перед Алсу и Ранджи. И только Алёна не пила кофе, предпочтя ему ядовитого цвета модный коктейль, который удивительным образом сочетался с ее нежно-сиреневой водолазкой с руками, доходящими почти до середины ладони.

Я так же молча кивнула Ранджи в ответ. Чашка была горячей — видимо, кофе заказали сразу же, как я написала сообщение, что еду.

— Так где ты была? — вновь поинтересовалась нетерпеливо Алёна. — Мы волновались вообще-то. Сильно замерзла?

— Не-а, я не на улице была, меня довезли, — отозвалась я.

— И кто нас довозит? — поинтересовалась Алсу, приподняв и без того изогнутые тонкие черные брови.

— Да, так, — отмахнулась я, точно зная, что про дядю Тима я им не расскажу.

— Тебя носило два часа? — почти одновременно с ней спросила Алёна вновь. — Что-то случилось, Насть?

— В смысле? — не поняла я. — Какие еще 2 часа?

— Ты обещалась приехать еще 2 часа назад, Насть, — вздохнула Алёна. — Потом сказала, что задержишься на час. Мы тебя тут ждем-ждем, а тебя все нет и нет.

— Погодите-ка, я же, действительно, только на час задержалась, — несказанно удивилась я, не веря тому, что говорит подруга и взглянула на часы в своем телефоне. Они показывали 19:12.

— Чего ты меня разыгрываешь, — волком посмотрела я на Аленку. — Я звала вас в кафе к шести. Сейчас время — семь вечера. Вернее, семь десять. Я опоздала на час.

Девчонки переглянулись.

— Все понятно, у тебя что-то с часами, — сказала Алсу. — А мы-то уже думали, что с нашей суперточной Настасьей, которая никогда никуда не опаздывает, что-то случилось. Звонили тебе, звонили, а ты не брала трубку.

У меня, кажется, вытянулось лицо.

— В смысле?! У меня все хорошо с часами. И никто мне не звонил. Девочки, вы же знаете, что я не люблю, когда меня разыгрывают.

Подруги опять переглянулись, и у меня почему-то аж сердце сжалось. Кажется, либо они что-то не понимают, либо я.

— Насть, время — 20:12, - сказала Ранджи и в доказательство продемонстрировала мне свои наручные часы, больше похожие на мужские, нежели на женские, протянув руку через весь стол. Алсу и Алёна же показали свои мобильники, которые показывали примерно то же самое время. А в завершении всего музыка в кафе закончилась и послышалась знакомая мне заставка Небесного радио, после которой сообщили точное местное время — пятнадцать минут девятого.

— Вот видишь, это с твоим мобильником что-то случилось, Насть, — вздохнула Алёна.

Я тут же схватила свою "раскладушку" и стала проверять журнал звонков. Как оказалось, девчонки мне, действительно, звонили. И не раз. Я умудрилась потерять час и не слышала звонков. Что со мной не так? Неужели я так долго пробыла в ресторане с дядей Тимом, не чувствуя хода времени? Ладно, это возможно, если учесть, что я сегодня чудесным образом свалилась в позорный обморок. Но почему звонки-то я не слышала? Может быть, телефон не ловил сигнал? Или, действительно, стал барахлить?

— Позвоните мне сейчас, — попросила я нервно — мне совсем не хотелось, чтобы телефон сломался. Ранджи исполнила мою просьбу, но телефон оказался вполне себе исправен, что меня озадачило.

— Да ладно, Настя, расслабься, — коснулась моего плеча Алёна. — Закажи себе что-нибудь, согрейся и расскажи, где была.

— Хорошо, — перевела дыхание я, прислушавшись к звукам в кафе. Хитовая песня, исполненная, правда, безголосым певцом, кончилась, и на весь зал зазвучал женский голос ви-джея с Небесного радио. — А почему тут радио играет-то? — не поняла я.

— Хозяин этого местечка и Небесное заключили контракт, — поведала мне Алсу. — Так что тут теперь круглосуточно играет эта волна.

— Так где ты была, Насть? — посмотрела на меня пристально русоволосая подруга. Почему она так сильно хочет это знать?

— Да тут внезапно брат мой объявился двоюродный, — сами собой раскрылись мои губы, говоря ложь.

— Брат? — крайне удивились мои подруги, которые считали, что у меня нет близких родственников.

— Да, брат. Мы крайне редко видимся. Приехал по дела из Москвы, — продолжала говорить я неправду, от злости на саму себя сжимая кулак левой руки, лежащей на коленях. — Он меня, собственно, и задержал, потому что совершенно внезапно приехал. А после отвез сюда, к вам.

— А чего к нам не зашел? — огорчилась Алёна. — Я бы хотела посмотреть на твоего братика. Если он такой же симпатичный и умный, как его сестренка, то я бы пококетничала с ним. — Она улыбнулась мне широкой искренней улыбкой.

А меня чуть не хватил новый удар — сразу же вспомнилось, как Алену обнимал дядя Тим, на которого я, действительно, достаточно сильно похожа. Отец и дядя — почти копия друг друга, и раз я похожа на отца, то похожа и на Тимофея.

— Юра не похож на меня, — поспешно сказала я, вспомнив кузена, проживающего сейчас в Лос-Анжелесе. — Он не в твоем вкусе, Ален, — взглянула я на подругу.

— М? В смысле? — оторвалась она от своего коктейля и как-то странно посмотрела на меня.

— У него нет впечатляющего торса и широкого разворота плеч, высокого роста и мужественного подбородка. Обычный парень, веселый, компанейский, — сказала я. — Без особых капиталов, но порядочный.

У Юрки были капиталы, очень даже особые, но могла я в тот момент сказать правду? Я только лишь сильнее сжала кулак.

— На что ты намекаешь? — спросила подруга. Лицо у нее было слегка растерянное, но в голубых глазах на мгновение показалось что-то, похожее на пламя огня.

— Ну, я же знаю, какие парни нравятся тебе, — пристально посмотрела я на нее и заставила себя прикусить язык. Что я несу? А вдруг она догадается, что я знаю про нее и дядю Тима. Вот же мерзость! Как так получилось, что именно Аленка повелась на моего прекрасного дядюшку? Вот же бабник. Да и подруга хорошо — знает же, что он женат.

— Да ладно тебе, мне всякие нравятся, — пожала плечами моя русоволосая подруга. — Только вот ты же знаешь, что дальше "нравится" у меня никогда не заходит. — У нее даже голос не дрогнул.

— Знаю.

Я почему-то еще и разозлилась, но внешне это никак не показала. Да и вообще, сколько раз повторять — я не могу злиться за то, что кто-то скрывает правду о себе — я весь сама такая же.

"Это не твое дело, — сказала я мысленно сама себе. — У всех есть право на тайны".

— Ты какая-то не такая, — удивленно произнесла Алёна, в упор разглядывая меня. — Что-то не так?

— Все нормально. Это просто… Женька виноват, — выдала я.

— А что он? — нахмурилась Алёна.

— Все так же тупит? — спросила Алсу с сочувствием.

— Ага. Звала его в клуб на выходных, он сказал, что, видите ли, не может. Бесит. А звала не куда-то там в попсовое местечко, а в "Морализатор", где все любители рока собираются, — ответила я раздраженно. Мои эмоции тотчас переместились на Женьку, как стрелка компаса с севера на юг. Мне казалось, что я ему нравлюсь, а теперь он меня который день игнорирует.

— Может быть, это из-за твоего Дня рождения? — задумчиво спросила Алсу, отпивая кофе из белой чашечки — длинные черные ногти ее тонких заостренных пальцев контрастировали с фарфором.

— В смысле? Из-за того что они с Темными силами с кем-то там подрались? — переспросила я. — Я же не просила его ни с кем драться.

— Наверное, ей пора уже рассказать? — обращаясь словно к самой себе, проговорила негромко Ранджи.

— Что рассказать? — не поняла я, просматривая одним глазом чайную карту. — Ну-ка, ну-ка. Вы что-то скрываете от своей прекрасной подруги?

Девчонки переглянулись. Раджи ухмыльнулась.

— Да колитесь уже! — рассердилась я.

— Дело в том, — начала Алёна под ободряющим взглядом Алсу, — что Женя хотел сделать тебе на День рождения сюрприз-признание.

— Чего-чего? Какое еще признание? — удивление во мне зашкалило.

И мне, наконец, поведали эту славную историю, забавность которой граничила с глупостью.

Я не знала, что приключилось с Женей, зато узнала, наконец, почему господин Зарецкий постоянно твердил мне про какие-то розы. В кафе мне рассказали тайну — на День рождения Хирург приготовил для меня классный букет роз, который должен был принести в нашу комнату официант, но вместо этого притащил резиновую куклу, которую я теперь хранила дома, хотя, вообще-то, нужно было бы выбросить. Скорее всего, официант перепутал заказы и отнес мои цветы в другую комнату — наверное, обладателю королевских замашек и комплекса принца. Однако из-за драки и из-за того, что охрана вышвырнула моих друзей-парней на улицу, Женя не успел со всем этим беспределом разобраться, а потому, поняв, что у него ничего не получилось с персональным подарком, попросил всех держать от меня это в тайне. Ему казалось, что если я это узнаю, то он в моих глазах опозориться и опуститься. По крайней мере, так интерпретировали случившееся девчонки, вернее Алёна. Алсу иногда дополняла ее, а Ранджи по своему обыкновению молчала, откинувшись на спинку дивана.

— Вот так вот все и вышло. Женька очень расстроился, — закончила сие печальное повествование Алёна.

— Ничего себе, — только и смогла проговориться, услышав все это. Теперь моя слегка уменьшившая злобность перенаправилась на Ярослава — если бы не он, возможно, сейчас у нас с Женькой начинались бы отношения, которые мне так требовались! Этот мальчишка везде мне успел нагадить. Методично и системно — тут, там, здесь. Правда, тотчас мне вспомнилось, как он почти самоотверженно спас меня от летящего бюста и проломанной головы, и я вдруг смягчилась, на миг почувствовав те странные ощущения, которые посетили меня, когда он обнял меня, прижав к себе.

Я даже прикрыла глаза, чтобы сосредоточиться на этом крайне странном, но волнующем воспоминании, и медленно сделала несколько больших глотков остывающего кофе.

И лучше бы я не открывала глаза. Ведь когда я сделала это, то увидела того, кого не должна была видеть. Кто же это был? Нет, в середине переполненного зала появились вовсе не Женька, не дядя Тим и даже не Ярослав. Около одного из столиков я узрела симпатичную озорную девчонку лет пятнадцати в легком топике и джинсах, которая глядела мне прямо в глаза.

Правильные аккуратные черты худенькое лица, обрамляющие его короткие темно-русые прямые волосы, выступающие скулы и заостренный подбородок, ухмылочка на тонких нервных губах. Только вот в зеленых глазах не было привычной игривости и доли ехидства — только серьезность. А руки, всегда активно жестикулирующие, беспомощно опущены вниз.

Стоп.

Откуда здесь появилась эта очень знакомая мне девчонка в летнем наряде? И почему я знаю, какое выражение должно быть в ее глазах?

Что вообще творится?!

За доли секунды до меня вдруг дошло, кто это, на кого похожа эта девчонка. Меня обдало волной всепроникающего холода, по глазам ударили мелкие осколки льда, а рук коснулась зимняя река — кончики пальцев мигом похолодели.

Я узнала ее. Но это было невозможно… Невероятно. Нереально!

Кажется, она улыбнулась мне. Так же приветливо, как и много лет назад.

Это длилось всего мгновение. Компания шумных посетителей, около столика которых маячило мое личное видение, встала, на пару секунд закрыв собой хрупкую высокую фигуру девчонки, и когда они отошли, ее там уже не было.

Теперь я видела только лишь столик с парой пустых бокалов да дымящейся пепельницей и отодвинутыми как попало стульями.

Воздух в груди тут же стал каменным. Руки — тоже. От неожиданности кисти мои разжались, но кофейная чашка упала не на меня, а на стол и даже не разбилась. Зато остатки капучино тут же разлились — хорошо, что его было совсем немного. Я, правда, даже и не сделала попыток хотя бы поднять перевернутую чашку, продолжая взирать туда, где только что стояла та, которая ушла из жизни много лет назад.

— Ты чего, Насть? — удивленно уставились на меня три подруги. Я ошарашено потрясла головой и ошарашено кивнула в зал.

— Что там? — не поняла Алсу.

— Там человек стоял! — сообщила я подругам хрипло, чувствуя дрожь в руках. Из-за осколков льда, попавших в глаза, появились слезы — в отличие ото льда не холодные, а горячие.

— Какой человек? — почти хором спросили они с недоумением, не понимая, почему у меня такое испуганное лицо.

— Официантка?

Я помотала головой.

— А кто?

— Девчонка, подросток, в джинсах и в топике. И я… — Я постепенно восстанавливала дыхание. — Я знала ее, но…

Тут я замолчала.

— Что но? — в глазах у каждой из девушек стоял большой знак вопроса. Такой меня они еще, кажется, не видели.

— Ее нет в живых уже много лет, — прошептали сами собой мои губы. Кажется, они тоже стали каменными.

— Да ты обозналась, — уверенно заявила Алсу.

— Нет, это была она, именно она.

— Что? — черноволосая подруга потрогала мой лоб, проверяя, нет ли у меня температуры. — Уверена? Чего-то ты холодная какая-то.

— Ты сегодня ничего не пила, Насть? — осторожно спросила Алёна. Ранджи молча вытащила салфетки и стала протирать стол. На розовых салфетках тут же появились бесформенные темные пятна.

— Вино, с дя… братом, — вовремя поправилась я, зачарованно глядя на эти пятна. — Но совсем немножко.

У меня что-то с головой? Обморок, галлюцинация… Что будет дальше? В моей голове появятся голоса, приказывающие мне вершить великие дела?

То, что я видела призрака, мне даже в голову не приходило. Я была настолько рациональной, что мне казалось, что я просто схожу с ума.

— Ты, наверное, перепутала что-то, — осторожно предположила Алсу. — Перенапрягаешься, наверное, много. Дан говорит, что ты даже и дома сидеть без дела не можешь. И спишь мало. Недосып и перенапряжение влияют на нервную систему, знаешь ли.

Я согласно кивнула — спала я, действительно, не очень много, куда меньше положенных восьми часов — в половину меньше. Может быть, пришло время изменить распорядок дня?

— Но это была именно она. Я отлично видела ее лицо

— Да кто она? Кого ты увидела? — вздохнув, спросила Ранджи.

— Подругу. Она была моей подругой. Единственной в жизни в то время, — призналась я, вспомнив Дашку — живую, веселую, шумную, несущую веселые глупости и гораздую на всякие шалости. Сколько лет прошло, а когда я вспоминаю ее, до сих пор подступают грустные слезы.

— Тебе просто почудилось, Насть, — мягко сказала Алёна, положив мне на руку свою ладонь. Мой взгляд остановился на покрытых шеллаком темно-вишневых, почти черных в слабом освещении ногтях. На безымянном пальце ноготь был белый с изображением игривой кошечки с выгнутой спинкой.

— Вот именно. Некоторые люди вообще похожи, как близнецы, — с видом знатока сказала Алсу.

— Точно, — усмехнулась Ранджи, пытаясь разрядить ситуацию. — Меня часто путали в школе с одним челом по кличке Щавель. Особенно зимой, со спины. А он, скажу я вам, был пренеприятнейшим типом. Кто-нибудь постоянно желал украсить его лицо отпечатком своих костяшек. И пару раз, когда меня принимали за этого Щавеля, было очень забавно.

— Темные Силы однажды перепутал меня с какой-то девчонкой, — вспомнила Алсу. — Подбежал к ней, обнял со спины и зашептал на ушко, что сейчас съест ее. Она закричала, ударила его локтем под дых и убежала. Со стороны это выглядело презабавно.

— А что за подруга? — поинтересовалась Алёна, с сочувствием глядя на меня. — Я раньше никогда о ней не слышала.

— Да так, мы с ней в лагере познакомились, — не хотелось сейчас мне говорить о том, кто давно покинул этот мир. Острый лед кольнул глаза вновь и я, чтобы сдержать ненавистные слезы, со всей силы впилась ногтями большого и среднего пальца в среднюю фалангу большого.

— Вы были хорошими подругами? — допытывалась Алёна. Я вздохнула.

— Я расскажу о ней когда-нибудь потом. — Дала я понять, что не хочу говорить о Даше.

— Хорошо. И помни, тебе показалось. Здесь так много народа, ты просто обозналась.

Еще минут двадцать мне внушали, что мое зрение меня обмануло и мне всего-навсего что-то показалось, что я не видела человека, давно покинувшего этот свет. А я внушала сама себе, что не больна и все со мной нормально, но к невропатологу (или сразу к психиатру?) в студенческой больнице заглянуть все же стоит.

Хотя, может быть, я правда обозналась? Но никогда ранее со мной такого не бывало.

Холод понемногу уходил из тела и я, заказав чай с травами, отогревалась. А девчонки, чтобы отвлечь меня, вновь перебрались на обсуждение животрепещущей для меня темы про Евгения, отказывающегося со мной встречаться. Алсу и Алёна до сих пор склонялись к версии, что это последствия неудачного признания, а Ранджи, человек прямой и не склонный к смущению, сказала, что мне нужно поговорить с ним напрямую.

— И что Наська скажет? — спросила куда более склонная к дипломатии Алёна. — Я предлагаю, чтобы Дан или Темные Силы расспросили Женьку, в чем дело, и поведали нам. Тогда…

Подругу перебил телефонный звонок. Едва взглянув на экран, Аленка едва заметно закусила губу и почти убежала в холл, коротко пояснив, что это "по работе". Я почти физически почувствовала ее волнение.

— Какая-то она странная в последнее время, — неторопливо произнесла Алсу, разглядывая меню, подперев голову рукой, согнутой в локте. — Вы не заметили, девочки?

— Может быть, — ответила Ранджи. Я неопределенно пожала плечами.

— Особенно после эксперимента Олега с вызовом духа, — продолжала Алсу листать меню. Она не называла своего парня Темными Силами, как это привыкли делать другие. Даже когда они познакомились, Алсу не поддалась привычке всех его друзей, а разузнала имя и иначе, кроме как Олег, к парню не обращалась.

— Тогда вообще с ней треш был, — осторожно сказала я. — Темные Силы переиграл.

— Причем тут он? Ты же сама знаешь, что доску двигал не Олег, а она двигалась сама, — недовольно поморщилась Алсу. — И вообще, я другое имею в виду. Видели, как Алёна быстро ответила на звонок? Телефон теперь всегда лежит около нее. И как только начинает звонить, она тут же хватает его. Как будто бы ждет звонка. А раньше мобильник находился в ее сумочке, и ей было как-то все равно — дозвонятся до нее другие или нет.

Темные, густо подведенные черным карандашом, глаза Алсу посмотрели сначала на меня, затем на Ранджи.

— Вам такое поведение незнакомо?

— Думаешь, она постоянно ждет звонка от какого-то парня? — спросила я. Судя по тому, с каким щенячьим восторгом Алёна смотрела на дядю Тима, наверняка ждет.

— Не знаю. Может быть. Когда ей звонят, она уходит и разговаривает не при нас, как будто бы не хочет, чтобы мы услышали разговор. Меня не то, чтобы это напрягает, но удивляет. Я понимаю, что у всех есть свои секреты, но если у Алёны кто-то появился, почему бы не сказать об этом нам? Мы ведь ее подруги. А я терпеть не могу волноваться за тех, кто мне дорог. — В чем мы с Алсу похожи — так это в том, что редко показываем наши эмоции, удерживая их в себе. Впрочем, Ранджи тоже этим грешна.

Но очень скоро, кстати говоря, мы узнали Аленин секрет — больше Алсу могла не беспокоиться по поводу странного поведения подруги. Вообще случилось много забавностей, которые на время заставили меня забыть об особенностях собственного организма и о страхе, что я схожу с ума, и мне мерещатся умершие люди.

Через полчаса после неожиданной галлюцинации я, вроде бы пришедшая в норму, решила на минутку отойти в дамскую комнату. Я пересекла наш зал и почти около холла я и встретила неожиданное препятствие — высокого брюнета со спортивной фигурой и мужественным лицом с легкой модной щетиной и вертикальной складкой между темными веселыми глубоко посаженными глазами. Я хмуро поглядела на парня, не предпринимая пока попыток обойти, но уже готовя план побега.

— О, Настя, верно? — с легкой симпатичной улыбкой спросил молодой человек, глядя на меня. Настороженность из моих глаз пропала — я узнала его. Передо мной стоял Артур, охранник из школы, где я проходила практику. Недаром он постоянно улыбался мне и желал хорошего дня.

— Верно, — подтвердила я.

— Приятно встретить тебя тут. Ты помнишь меня? — на всякий случай спросил парень, забыв, что в пределах школы мы общались на исключительное "Вы".

— Помню, конечно — кивнула я. Было бы глупо отрицать это. А без темного строго костюма, в белой футболке, подчеркивающей мышцы, и в простых синих джинсах этот Артур казался более молодым и более близким к народу, что ли. Напускной суровости сейчас в его образе не было ни капли — только лишь приятная мужественность.

— Отлично. Я рад, что встретил тебя, если честно.

— Да-а-а? — протянула я.

Он улыбнулся.

— Да. Всегда хотел пообщаться с тобой. Но, сама знаешь, в школе это сделать почти нереально. А тут мы встретились в такой неформальной обстановке, что я не смог удержаться и не подойти к тебе.

— Надо же.

— Ты, кстати, тут одна или с друзьями? — спросил Артур, кажется, желая или присоединиться ко мне, или присоединить меня к своей компании.

— С подругами, — честно сказала я, подумав, что, может быть, стоит познакомить девчонок с охранником. Парень он вроде бы неплохой. Конечно, у Алсу уже есть Темные Силы, то и дело сейчас надоедающий ей телефонными звонками, зато, может быть, Артуру понравятся Ранджи или Аленка. — Они вон там сидят, — и я кивнула на подруг, которые уже заприметили, что я общаюсь с каким-то незнакомым им парнем. Алёна тут же помахала мне.

— Слушай, здорово, — явно обрадовался Артур. — А я со своими парнями. Нас, правда, всего трое. Может быть, объединимся? Если ты не против, конечно, — договорил он, глядя на мою реакцию — соглашусь или нет.

Почему бы и нет, подумала я, однако вслух озвучить свое решение не успела. Совершенно внезапно и очень быстро к нам приблизился Джек Воробей. Нет, я не шучу — именно Джек и именно Воробей. По крайней мере, этот чудик позиционировал себя именно так. Потеснив нас, он самым наглым образом встал между мной и Артуром, уперев руки в боки, как Фрекен Бок.

— А вот и я! Не ждали? — сообщил нам лже-Джек веселым громким голосом. — Прекрасная леди, господин недоумо… то есть, чудесный джентльмен, доброго вечера, — он галантно поклонился, хитро покосившись на меня светлыми глазами, густо и неряшливо подведенные черным карандашом, а после развязно подмигнул.

Честно — мы не ждали. И у меня и у Артура пропал дар речи — на пару секунд, не больше. Мы молча с удивлением разглядывали незнакомца в пиратском облачении. Длинные, не самые чесанные темно-русые волосы до середины спины, алая повязка, закрывающая часть лба и завязывающаяся на затылке, с одной стороны которой болталась подвеска с фенечками, жидкие усы и бородка, заплетенная в две тощие косички с зелено-красными бусинками. Белая сорочка с длинными рукавами с кружевными манжетами и шнуровкой на груди, длинный жилет темно-сливового цвета, перехваченный широким и длинным белым кушаком в красную тонкую полоску, поверх которого был надет кожаный пояс с резной пряжкой. Вместо положенных пиратских брюк на местном Джеке были штаны армейской раскраски. Образ завершали совершенно дурацкие ботфорты.

В общем, выглядел парень крайне странно и очень заметно. Версия для убогих и ни разу не видевших пиратский корабль — только знаменитый фильм про пиратов Карибского моря. Однако не смотря на свою нелепость, местный Джек Воробей произвел своим внезапным появлением почти что фурор у всех сидевших рядом посетителей кафе.

— Я пришел за тобой, моя леди, — доверительно сообщил пират мне, протягивая руку, пальцы которой были унизаны перстнями с яркими камнями. — Пошли же?

Перспектива пойти с человеком, стоящим на учете в психиатрической больнице, меня нисколько не прельщала, и я помахала головой.

Капитан Джек Воробей с круглым славянским лицом очень сильно расстроился, но руку не опускал в надежде заполучить мою собственную ладонь. Он даже поманил меня пальцем.

— Ну как же так, красавица? Наверное, тебя не отпускает он? — со вздохом спросил парень в пиратском облачении. Его рука явно намеривалась схватить меня за локоть, однако Артур резким движением отвел руку незнакомца со специфическим шизофреническим мировоззрением в сторону.

— Ты кто? — нахмурив густые брови, от чего складка между ними обозначилась сильнее, спросил Артур.

— Не видишь, что ли? — ловко крутанулся вокруг своей оси парень. — Не узнаешь, малышок? О-о-о, да ты плох. Короче, это моя леди, и она пойдет со мной. Смекаешь?

— Смекаю, — постепенно разгоралась в Артуре злость — нет, даже ярость. Бьюсь об заклад, его еще никто никогда не называл обидным словом "малышок". — Настя, ты его знаешь? — повернулся он ко мне.

— Нет, впервые в жизни вижу, — покачала головой я. Если бы мы хотя бы раз встретились, я бы это чудо пиратской генетики не забыла.

— А как же наши совместные лунные ночи на верхней палубе? — картинно возвел руки к потолку пират-недоделка.

Я выразительно постучала указательным пальцем по виску.

— Не неси чушь.

— Это не чушь, ле…

— Проваливай, парень, — велел Артур, перебив умника. — Догоняй свой цирк.

— Только вместе с леди. И не цирк, а корабль. — Рука лже-Джека опять потянулась ко мне.

— Космический, — пошутил кто-то из посетителей кафе, сидящих рядом.

— Отстань ты от меня, — рассердилась я, делая шаг назад, не желая, чтобы руки пирата меня коснулись. Артур встал между нами, закрывая меня спиной. Мне было не страшно, скорее, я недоумевала, что происходит.

— Не огорчайте меня, леди, — строго сказал фанат "Пиратов Карибского моря". — Я пришел подарить вам свободу вообще-то.

— Мне и так свободно, — обрадовала я его. Что за чудак?

— Капитан Джек Воробей не часто делает такие предложения.

— Ты больше на облезшую сороку похож, а не на Воробья, — фыркнула я, не представляя, чем там умудрилась привлечь внимания чокнутого капитана "Черной Жемчужины". Сидящие рядом люди улыбались. Кое-кто даже фотографировал пирата на мобильник.

— У леди нет манер, — покачал патлатой головой Джек. — Это потому что леди общается с таким отребьем, как малышок. Но я позже научу вас всему.

— Или ты сейчас сам уходишь, или тебя выносят, — серьезно предупредил Джека Артур, который рассердился не на шутку.

— Да ла-а-адно тебе, — положил руку на плечо брюнету Джек. — Давай договоримся. Сколько ты за нее хочешь?

— Эй, а ты не обнаглел ли? — возмутилась я, слыша такие слова. Кому рассказать, не поверят, что ко мне прицепился такой персонаж.

— Леди, не лезьте, пока мужчины решают важные вопросы, — бросил мне Джек Воробей.

— Руки, — предупредил брюнет с изрядной долей брезгливости. Пират его словно не слышал.

— Руки, — еще тише, но куда злее предупредил Артур пирата. Тот, вместо того, чтобы убрать ладонь, вальяжно похлопал Артура по мощному плечу, а после потрепал за щечку, как маленького мальчика. Тот тут же схватил капитана за ворот рубахи, с трудом сдерживая злость.

— Я сказал, проваливай, — тихо произнёс охранник, который по всем физическим параметрам явно превосходил Джека. — И ты сейчас же это сделаешь.

Смешки за соседними столиками стихли — народ почувствовал напряженность ситуации.

— Я без леди никуда, — деланно серьезно отозвался Джек Воробей, каким-то немыслимым образом увернулся от сильных рук Артура, долбанул его кулаком по плечу и, ослепительно улыбнувшись, отпрыгнул в сторону. Артур, в темных глазах которого появилось что-то похожее на желание убивать, попытался его схватить, однако капитан Джек Воробей сиганул за один из столиков, мимолетом извинившись перед тремя девушками, которые за ним сидели. Та захихикали. Даже мне стало смешно, и я прикрыла рот костяшками пальцев.

Ситуация, и правда, была презабавной. Пират местного речного разлива бегал между столиками с обидным хохотом, корчил Артуру рожи и говорил обидные слова, явно дразня противника.

— Малышик, ты ведь такой сильный, ну поймай меня. Или кишка тонка поймать капитана Джека Воробья? Иди на абордаж, друг мой! — приветливо помахал Артуру пират, а после приставил большие пальцы обеих раскрытых ладоней к ушам и пошевелил пальцами. Артур медленно, не сводя глаз с длинноволосого шутника, как хищник с жертвы, приблизился к пирату, застывшему около стенки между двумя столиками, люди с которых удивленно наблюдали за происходящем. Однако схватить Воробья у охранника не получилось — Джек рыбкой нырнул под один из столов сбоку и, ничуть не стесняясь, ловко двигая конечностями, пополз под ним к соседнему проходу. Там он, недолго думая, показал окаменевшему Артуру еще одну умопомрачительную рожу — такую, по-моему, корчил Буратино в старом советском фильме, и пополз себе дальше под другой стол.

— Прошу прощения, извиняюсь, — то и дело орал пират тем, под чьими столами он полз на четвереньках. — Вынужденная необходимость! Крайняя мера! Леди, ждите меня! — это он явно обращался ко мне.

Я хмыкнула, не зная, что делать — смеяться, ржать или помогать Артуру. Если честно, я не бывала в таких глупых ситуациях, если, конечно, не брать в расчет царевну Ярославну и все его выходки.

Люди вновь начали смеяться, кто-то даже выкрикивал пирату слова поддержки, однако не все были хорошо настроены к косплейщику известного фильма с Джонни Деппом в главной роли.

— Что тут происходит? — подошла ко мне Ранджи, засунув обе руки в карманы и пристально глядя на Джека Воробья. Наверное, она тоже решила пойти в туалет.

— Сложно сказать, — отозвалась я. — Я встретила знакомого, а к нам прицепился придурок в одеянии Джека Воробья. Теперь он донимает Артура.

— Нехило, — удивленно проговорила подруга.

— Да уж, я сама в шоке. И охраны нет, чтобы этого ненормального поймать!

— Так, давай, я помогу, — тотчас предложила свои услуги смелая Ранджи. Я вцепилась в ее футболку.

— Не смей в это влезать! — категорически запретила ей я. — Пусть парни сами разбираются, без тебя. — Нет, ну кода надо, охраны нигде нет, — вспомнила я клуб, в котором праздновала День Рождения.

Однако охрана для этого не понадобилась.

Одному из парней, под столом которого полз неугомонный Джек, явно не понравилось столь наглое вторжение, к тому же девушка, с которой он коротал время в кафе, завизжала, когда пират нечаянно использовал ее ногу вместо поручня. Он выудил незваного гостя из-под стола, чтобы в следующую секунду передать его из рук в руки обозленному Артуру, который, как и я, не понимал, почему этот полудурок к нам привязался.

— Пошел вон, недоумок! — заорал тот, кто поймал Джека Воробья. — К девушке моей под шумок решил пристать?! Эй, парень, лови этого безумного! Щас вместе ему врежем!

— Гена, не надо никому врезать, — тут же воспротивилась его девушка.

— Я лучше знаю, надо или не надо, — возмутился Гена. — Он же тебя лапал, чертов извращенец!

— Гена, не бей никого, иначе я уйду, — жёстко заявила девушка.

— Ла-а-адно. Врежь ему за меня! — тут же поправился ее благоверный.

— Сейчас кое-кто пострадает, — вынесла вердикт Ранджи, наблюдая за этим балаганом, грозившим перерасти в ринг.

— Артур! — закричала и я, понимая, что моему знакомому не стоит затевать драки в кафе во избежание неприятных последствий. — Оставь его!

Однако меня он не слышал. Выругавшись сквозь зубы и молча, кивком головы поблагодарив помощника, Артур замахнулся, чтобы от души врезать лже-Джеку по наглой круглой физиономии, однако тот быстрым изворотливым движением протянул вперед небольшую прямоугольную бумажку, на которой что-то было написано или нарисовано — я не видела, что именно. Однако это увидел Артур. Прищурившись, он смотрел на бумажку, даже и не думая больше бить разулыбавшегося капитана Джека Воробья. Я не знаю, что было в этой записке, но Артур, оттолкнув от себя пирата — так, что тот с трудом удержался на ногах да и то, за счет подошедшей официантки, у которой, слава Богу, в руках ничего не было, провел пятерней по коротко стриженным темным волосам и внимательно оглядел весь зал, словно искал кого-то. После он повернулся ко мне, просканировал взглядом молчавшую Ранджи и сказал негромко:

— Мне пора идти, Настя.

— Ты… уходишь? — удивленно выговорила я. Что случилось-то? Что за записку клоун в обличие пирата показал Артуру?

— Да, так сложились обстоятельства. Прости, что так вышло. — Судя по тону, Артуру было совершенно все равно. Кажется, темноволосого охранника заботило что-то совершенно другое, а что, я понятия не имела. Он кивнул мне на прощание и просто ушел. Я схватила Ранджи под руку и потащила прочь, к нашему столику. А доблестный капитан Джек Воробей пропал, словно его тут никогда и не было. Козел!

Когда мы шли к нашему столику, за которым нас ждали Алсу и Алёна, я развернула смятую бумажку, которую незаметно подобрала, — ту самую, которую капитан Джек Воробей вручил Артуру. На ней ровным аккуратным почерком с округлыми симпатичными буквами было написано следующее:

"Я знаю, что ты делаешь в городе. Скоро об этом буду знать не только я. Может быть, найдешь меня? Твой славный друг из О. С самыми искренними пожеланиями доброго настроения и добрых дел".

Чуть ниже несколькими четкими штрихами был нарисован знак геральдической лилии, но только не с тремя лепестками, а с пятью. Рядом тем же неизвестным художником был изображен перевернутый цветок с пятью лепестками и с коротким стеблем, на котором был лишь один листик — второй был оторван, находясь чуть левее того места, в котором должен был крепиться на стебель. Цветок напоминал геральдическое изображение розы. В самом конце бумажки красовался еще один символ, правда. Очень уж современный, состоящий из двух параллельных линий и полукруга — простой смеющийся смайлик.

Я задумчиво засунула оброненную Артуром бумажку в карман. Вот что передал капитан Джек Воробей Артуру. Но что же его так напугало? И что он делает в городе? Не опасен ли он, а то от записки неизвестного отдает чем-то зловещем. И что значит "твоя славный друг из "о"? Может быть, "о" — отдел по каким-нибудь расследованиям и все это попахивает криминалом?

Впрочем, я решила, что это не мое дело. Артура я не знала и, кажется, вряд ли мы будем хорошими друзьями, особенно после сегодняшнего разгула пиратского безобразия в лице круглолицего и длинноволосого юноши с мозгами набекрень.

— Насть, ты где так долго была? Опять потерялась! — с укоризной сказала мне Алёна, как только увидела нас.

— Тебя Ранджи отправилась искать, — подтвердила Алсу. — Но и она пропала. Я сама хотела уже узнать, где вы.

— Жаль, что вы не видели того, что видели мы, — закатила я глаза, садясь рядом с черноволосой подругой и принялась рассказывать о произошедшем.

Да, я была в большом недоумении и удивлении от произошедшего, но я просто не знала, что ждет меня уже буквально через полчаса. Я не была готова к тому, что встречу Ярослава Зарецкого да еще и в местном туалете.

Яр и его друг Николай, он же Шейк, он же знатный пикапер, попали в то же самое место, где проводила вечер Настя с подругами, совершенно случайно. Они вообще не собирались идти ни в какое кафе, а спокойно себе ехали к друзьям в боулинг, предвкушая вполне себе приятный вечерок в хорошей компании и с симпатичными девушками. Особенно на это надеялись Шейк и водитель машины — тот самый парень, с которым Шейк как-то поспорил около клуба "Горячая сковорода", что сможет снять Настю. Однако все их планы рухнули, когда автомобиль на середине пути сломался. Просто заглох, встав посредине дороги, как вкопанный, еще больше затруднив движение. Незадачливому водителю ничего не оставалось, как вызывать эвакуатор и вместе с еще одним пассажиром отправиться вместо боулинг-клуба в автосервис. А вот Шейк и Ярослав решили добраться до клуба на своих двоих. Однако им тоже не совсем повезло — сначала они шагали по морозу, который все усиливался и усиливался, до остановки, а потом долго ждали нужный автобус, который, впрочем, так и не пришел. Ребята заказали такси, однако и оно не спешило ехать — вечернее движение и снег сделали свое дело. Заказов в такси было много, а вот исполнителей — крайне мало, и большинство из них стояло в пробках. Оператор честно предупредила парней, что не знает, когда за ними приедет машина, и посоветовала запастись терпением. В результате заснеженный и злой, как волк, Яр заявил, что он замерз и желает чего-нибудь горячего. Шейк, которому тоже надоело ждать транспортное средство, углядел вывеску кафе и предложил подождать такси именно там, естественно, знать не зная, что там они встретят Настю, хотя именно друга позднее и обвинял Ярослав.

Потирая озябшие ладони, Ярослав первым зашел в кафе и недовольно огляделся по сторонам. Ему тут сразу не понравилось. Во-первых, было слишком людно и громко. Во-вторых, достаточно накурено. В-третьих, большинство посетителей произвели на Зарецкого не самое приятное впечатление, и он тут же про себя окрестил большую половину нелестным словечком "быдло". В-четвертых, Яру сразу не приглянулась вышедшая к ним администратор — по его мнению, она не слишком-то доброжелательно встречала гостей и неискренне улыбалась им. Ну а в-пятых, в кафе не было свободных мест, о чем красноречиво свидетельствовало отсутствие пустых диванчиков. Хотя нет, было еще и в-шестых — кофе в этом месте избалованному Ярославу не нравился. Он предпочитал более дорогие места.

Единственным плюсом было лишь то, что в помещении было тепло, и не шел снег.

— Может, сделаем ход назад и поищем другое место? — недовольно спросил Яр, оглядывая мрачным взором зал.

— Перетопчешься, — лениво отозвался Шейк, которому очень не хотелось обратно на холодную улицу. — Я делаю ходы только вперед, как настоящий мужик.

— Вот это критерий для определения настоящего мужика, вот это да, — поухмылялся его друг. — И где мы тут будем сидеть? На полу? — язвительно поинтересовался Зарецкий. — А что, около барной стойки, например, примостимся. Там тепло и выпивка рядом. Если нам дадут табуретку, у нас даже будет импровизированный стол.

— Не ной, — ослепительно улыбнулся девушке-администратору Шейк. — Я сейчас все организую.

Несколько минут Николай болтал с ней, явно все больше очаровывая, и вскоре стал обладателем номера ее телефона и уже полноправным клиентом заведения — за это время волшебным образом освободился столик на двоих, за который администратор тотчас их и увела и самолично вручила меню.

— Вот видишь, — победно улыбнулся Шейк, откинувшись на спинку стула и оглядывая зал для некурящих в поисках новой симпатичной жертвы, — а ты гундел. Все просто — главное терпение и правильный подход.

Зарецкий, листающий меню, даже взгляда не поднял на друга.

— Молодец, боец, — отозвался он, до сих пор чувствуя дрожь во всем теле. Холод он терпеть не мог, а снег так вообще почти ненавидел. — Черт, сегодня одно невезение. В боулинг мы, похоже, не поедем. Долбанный снег.

— Да сколько можно ныть, ты ж мужик, — подколол его приятель, но удостоился только лишь выразительного взгляда.

В более менее хорошее расположение духа Ярослав пришел после того, как ему принесли долгожданное латте в высоком бокале и стейк, хотя недовольничать не переставал.

— Что там с Ваном? — спросил между делом Шейк, настроение которого тоже поднялось. Единственное, что омрачало обоих парней — отсутствие такси. — Он как-то меньше стал тусоваться с народом после того случая на твоей днюхе.

— Придурок, — поморщился Ярослав. — Ведет себя, как девчонка. Все никак своим крохотным умишком не может понять, что между мной и Женей нет ничего. А вся эта хрень с запиской — подстроена.

— Кем же?

— Есть одна, — свято верил Яр, что во всем виновата Настя. И зачем он ее только спас? Надо было дать, чтобы бюст упал ей на голову. Глядишь, просветилась бы.

— А на самом деле как? — вдруг спросил Коля, неторопливо глотнув нефильтрованное пиво в высоком бокале.

— Что на самом деле? — волком взглянул на него Зарецкий. — Ты думаешь, что ли, что это я так прикольнулся?

— Нет. Я не о том. Ходят слушки, что Женька-то раньше тебе подмигивала, и только потом к Вану ушла. Да и я помню, что вы пару раз с ней на свиданки ходили.

Ярослав плотно сжал губы. Вилка с аккуратно отрезанным кусочком стейка остановилась на полпути.

— Ты поосторожнее со словами. Или тебе врач в травмпункте подмигивать начнет, — ответила Зарецкий, явно рассмешив приятеля. Яр хоть и был выше, но Шейк фигуру имел гораздо более крепкую и выглядел более внушительно. Если Ярослав напоминал английского пэра, то Николай больше был похож на члена клана итальянской мафии.

— Ну, как минимум, мы будем перемигиваться, — отозвался Шейк беспечно. — А как максимум, ты будешь освещать темные улицы двумя яркими фонарями. А отблески гипса тебе будут помогать.

Яр усмехнулся. Он отправил-таки в рот кусок мяса, тщательно его прожевал и сообщил:

— Все эти ваши сплетни — полная фигня. И если ты в них веришь — хреновый из тебя друг, Шейки. Да, мы пару раз встречались с Женей. Пару раз, — подчеркнул Ярослав более громким голосом, стараясь перекричать очередную заоравшую песню. — А когда понял, что Женька нравится Вану, распрощался с ней. Понятно тебе?

— Понятно, почему не понятно-то? Да не кипятись ты так. — Хлопнул друга по плечу Николай. — Все ок и норм.

— Ага, ок и норм, — скривился Яр. — Придурок Ван из меня уже все нервы вытянул. Не понимает, что между мной и его Женечкой нет ничего и быть не может. Где это такси? Черт, как тут шумно. И куча гопников. — Молодой человек обвел зал глазами, остановившись на мгновение на соседнем столике, где что-то праздновали трое молодых людей в спортивных костюмах. Во взгляде его читались неудовольствие и раздражение.

— О-о-о, ну и заведение. Вон, смотри, сейчас два придурка махаться будут. — Через пару столов углядел Ярослав еще двух парней: высокого и, судя по плотному телосложению и широкому развороту плеч, часто посещающего качалку, и странного субъекта с длинными волосами, одетого так, словно он только что сошел с пиратского судна. Увидев его, ехидный Зарецкий позволил уголкам губ подняться в глумливой улыбке. Такие типы-ролевики его всегда смешили, как, впрочем, большинство неформальных личностей.

Однако улыбка быстро сошла с лица Зарецкого. Потому что рядом с парнями стояла неподвижно длинноволосая девушка, которая тут же перехватила внимание Яра, заставив на время забыть о почетных кандидатах в участники драки.

— Опять она, — нехорошо сощурился Ярослав, глядя на Настю. — Ну и поклоннички же у тебя, детка.

— Кто она? — не понял Шейк, таращившийся в это время ровно в противоположную сторону — на симпатичную одинокую светловолосую девушку в стильном кашемировом пуловере терракотового цвета, аккуратно помешивающую трубочкой свой мохито. Она поймала взгляд симпатичного парня с низким хвостиком, наделенного неким опасным, но таким притягательным для хороших девочек шармом, прикрытым озорной улыбкой и прищуренным веселым взглядом, и кокетливо улыбнулась.

— Днище в человеческом обличие. — Наблюдал Ярослав за тем, как бугай хватает пирата за шкварник, что-то зло говорит ему, а тот только таращиться на соперника и ржет в ответ.

— Чего? — не понял Шейк, обменивающийся взглядами со светловолосой. Она показалась ему очень милой, и он не прочь был бы пообщаться с ней.

— Да повернись ты уже, хватит пялиться на нее, — потребовал Ярослав, который в девушке, попивающей махито, ничего интересного не увидел. — Смотри, видишь вон тех двух типов, которые сейчас устроят реслинг?

— Ты имеешь в виду Джека Воробья? — соизволил, наконец, прервать зрительный контакт с любительницей махито Шейк, заржал Николай, тут же выделив самую потешную и запоминающуюся фигуру. — Потешный тип.

— Ага. Рядом субстанция женского пола топчется, позади кабана, — нелестно охарактеризовал атлетично сложенного и высокого Артура добрый Ярослав, не узнав в нем школьного охранника. — Вот она и есть днище.

— Какое милое днище, — присмотрелся к Анастасии получше Шейк — А, та самая горячая штучка с нехорошим характером, — заулыбался он, вспоминая сцену у клуба. — Жаль, мы тебя сфотать с усами не успели. Ты был очень забавным. В инстраграме собрал бы тысячу коммов.

— Заткнись.

— Так это она у тебя училкой стала? — допытывался Николай до друга, рассматриваю Настю с возрастающим интересом. Девушки, которых он по каким-либо причинам не мог завоевать, его интересовали. А те, кто долго динамил — очаровывали, заставляя проводить длительную осаду. Впрочем, на чужое Николай никогда не зарился. То, что принадлежало друзьям, находилось не в пределах его охотничьих угодий. — А ей волосы в пучок и очки на носик — будет очень даже секси. И еще указочку и блузку с вырезом.

— Что ты мелишь? Совсем уже крыша поехала? — поджал губы Яр. Но тем не менее, в его буйном визуальном воображении тотчас пристала Настя в строгом учительском темно-синем костюме с короткой юбкой и тесной блузке с расстёгнутыми верхними пуговицами, в очках, с заколотыми волосами и с указкой в руке. Кроме того, губы ее были ярко-алыми, а взгляд — томным и дразнящим. Яр, чертыхнувшись, не без труда прогнал образ такой Насти из головы.

— А что? — невинно взглянул на друга Шейк.

— Да ничего.

— Вот ведь стерва, — с явным неодобрением наблюдал Ярослав за тем, как Джек Воробей бьет бугая кулаком по груди и сматывается. Неодобрение сменилось на искренне изумление — драка переросла в глупую погоню. Яру даже стало жаль качка, хотя жалость тут же была послана прочь — сам виноват, что с такой девицей связался.

Парни некоторое время наблюдали со своего столика за происходящим.

— Ничего себе, какие у Днища дружки. Где она такого себе откапала? На ролевых играх? Вот пугало. — Зарецкий точно был уверен в том, что именно Мельникова стравила парней. — Вертит хвостом перед всеми. Лисица.

— Так лисица или днище? — насмешливо глянул на него Шейк, не забывая время от времени поворачиваться к девушке с мохито.

— Дура, — вынес суровый, но ничем не обоснованный вердикт Ярослав, ибо услышав это слово, Настя заявила бы, что она не дура — ее ай кью гораздо выше, чем у Зарецкого. — Я так и знал, что она по мужикам бегает. Сначала из-за нее два чела чуть не подрались, теперь третьего за руку хватает. — Заметил Яр, как к компании присоединяется Ранджи, приняв ее за молодого человека. — Интересно, сколько у нее парней? И все они такие странные, как эта версия Джонни Деппа для неадекватных?

— Кстати, это не парень. Это девчонка. Та, которая за рулем "Джипа" сидела, — вгляделся Шейк в фигуру Ранджи, со спины достаточно крепкую, чтобы принять ее за парня. — Суровая, — с уважением протянул он. Девушка его заинтересовала еще во время первой встречи.

— Как не парень? — даже расстроился Ярослав. Это рушило его свежепостроенную теорию о том, какая Мельникова развратная девица. Зарецкий явно был неравнодушен к своей учительнице-практикантке. Она, и правда, казалось ему странной и наглой, однако когда вокруг нее крутились какие-то непонятные личности мужского пола, Яру не нравилось. Его сердце прямо так категорически и заявляло это, вот только мозг эту информацию расшифровывал по-другому, говоря сознанию Ярослава, что Настя его просто бесит.

— Вот так.

— Ну ладно. О, смотри, Джекки поймали. Щас ему этот кабан вломит, — болел за Артура Ярослав. Однако его ожидания не оправдались — хоть Артур и замахнулся на капитана Джека Воробья, но бить не стал — просто оттолкнул в сторону, перекинулся парой слов с Настей и ушел. Пират тоже быстренько сделал ноги, оставив Настю с подругой. Ярослав улыбнулся — был доволен, что с Днищем не осталось ни одного из парней. Это казалось ему справедливым наказанием. Хоть какое-то развлечение в этом дурацком месте, в котором они застряли.

— Сейчас вернусь, — встал со своего места Ярослав спустя минут двадцать. О такси друзья уже и забыли. Кажется, дорога в боулинг-клуб была для них сегодня заказана.

Как только высокая фигура Яра скрылась из виду, Шейк, слушающий радио, вдруг прислушался к голосу позитивного ви-джея, предлагающего всем желающим послать на Небесное радио сообщения как при помощи телефона, так и при помощи Интернета, с улыбкой заправского злодея достал мобильник и быстро напечатал на нем смс. Зачем он это сделал, парень позднее не мог объяснить, по его словам, ему просто захотелось разыграть друга, который терпеть не мог симпатичную практикантку.

Конечно же, он не мог видеть Дарёну, летающую кругами по залу для некурящих и курсирующую туда-сюда от стола Ярослава до стола Насти.

— Сегодня вы столько раз столкнетесь, что вспоминать всю жизнь будете, — говорила она, нервно потирая тонкие бледные ладони. — Вы обязаны быть вместе, обязаны!

Кажется, именно она была виновата в том, что Ярослава занесло в это кафе.

Дарёна понимала, на что идет — если она превысит свои небольшие полномочия в этом мире, ее по головке не погладят и долго запретят появляться не только рядом с Настей и Ярославом, но и вообще в царстве живых. Однако никакие кары не пугали этого странного зеленоглазого духа, вбившего себе в голову, что она должна свести вместе Настю и Яра.

После того, как я рассказала подругам о том, что творилось в другом конце зала, и наслушалась их шуточек и веселых подколов, мною была предпринята еще одну попытка посетить дамскую комнату. Ну как сказать дамскую — в этом заведении, видимо, из-за нехватки места, туалет был один, общий, в который заходили как мужчин, так и женщины. Меня, естественно, это не смущало никаким образом, но почему-то именно это место стало точкой пересечения меня и Енота Адольфовича, этого скверного мальчишки из школы.

— Не понимаю, зачем этот придурок вырядился в Джека Воробья, — проворчала я перед тем, как вылезти из-за стола. — Опозорил перед всеми.

— Что с этих убогих взять, они и так наказаны — у них нет и не будет индивидуальности, — беспечно отозвалась Алсу. — Куда направилась? Опять теряться собралась?

— В туалет, — отозвалась я. — Не бойтесь, не потеряюсь, скоро приду.

Однако я опять умудрилась потеряться. Потому что встретила того, кого не нужно было встречать. Лучше бы я встретила капитана Джека Воробья.

В туалете, в котором играла музыка все того же Небесного радио, было безлюдно, а теплый свет и приятно-оранжевые стены создавал некоторую иллюзию интимности. Я подошла к ряду раковин, над которыми висело большое прямоугольное зеркало, и посмотрелось в него, поправив волосы. Что-то со мной сегодня явно не так. Вроде бы из зеркала на меня глядит обычная Настя, такая, которую я вижу каждый день, но что-то в ней теперь совершенно не так, как прежне, как еще несколько часов назад. Я еще раз окинула свое отражение внимательным взглядом, отчего-то вздохнула и направилась к одной из двух дверей, каждая из которых вела в туалетную комнату со всем положенным санитарно-техническим "оборудованием" для этого места. Знаков "М" или "Ж", естественно, на этих дверях не было, и это сыграло со мной забавную шутку.

Спустя несколько минут я, еще раз посмотрев на свое отражение в другом зеркале — теперь уже овальном, и умыв руки и лицо теплой водой в раковине, примостившейся под этим зеркалом, потянулась к ручке замка и открыла его. И, кажется, едва не попала дверью по какому-то человеку, который в эту минуту подошел вплотную с намерением тоже открыть дверь, только с другой стороны.

Этот человек тихо выругался мужским, слабо знакомым голосом и по инерции отошел на шаг назад, а я распахнула дверь сильнее и увидела Ярослава. Наверное, у меня вытянулось лицо. Кого-кого, а своего ученичка я тут встретить не ожидала. Он меня, впрочем, тоже. Зеленые глаза Енота стали больше, а вместо обычной юношеской заносчивости и тупости в них поселилась величайшее удивление.

— О, Боже, — только и выговорила я.

— Ты! — одновременно со мной произнес он.

Мы злобно уставились друг на друга, подозревая друг друга в слежке и прочих глупостях. Я, потеснив Зарецкого, вышла из туалетной комнаты к общему рукомойнику. Дверь за мной бесшумно захлопнулась.

— Ну, я, и что? — взяла я себя в руки, чтобы не выглядеть совсем уж удивленной. Однако, каюсь, у меня от неожиданной встречи в туалете даже сердце забилось сильнее — от страха, наверное.

— От тебя и тут не скрыться, — фыркнул Зарецкий, засунув руки в карманы и глядя на меня взглядом а-ля царь всемогущий.

— А ты знаешь, что это незаконно?

— Что незаконно? — не понял мальчишка.

— Следить за людьми незаконно, — отозвалась я. Его хорошенькое лицо скривилось.

— Нужна ты мне, дура, — тут же оскорбил он меня, моментально взбесив. — Где потеряла своего пирата, кстати? Вы потешно смотрелись. Все, кто рядом сидел, со смеху умирали.

— Я же говорю, слежка — это незаконно, — смутилась я про себя, что Енот видел всю эту непотребную сцену.

— За тобой следить — это как грех, Анастасия Иосифовна, — тотчас заявил он, вновь переврав мое отчество. В соседнюю туалетную комнату зашла какая-то чересчур надушенная красноволосая и коротко стриженая женщина с недовольным видом, от которой несло сладко-цветочным ароматом, как от отдела парфюмерии, и, неодобрительно глянув на нас, скрылась за одной из дверей.

— Какой еще грех?

— Не такой сильный, как первородный, но тоже, знаешь, ничего хорошего. Это как обижать котенка, или мучать щенка, или как подавать милостыню чеками из супермаркета, — продолжал разглагольствовать Зарецкий, давая понять, что он не ставит на одну линию меня рядом с другими людьми.

— Мальчик, — смерила я его тяжелым взглядом, — успокойся. И иди, куда шел. И не пей. Негоже детям напиваться и приходить в школу с похмелья.

Упоминания о возрасте и о том, что я старше, а он — малолетка какой-то явно выводили Зарецкого из себя.

— Я-то, конечно, уйду и пить не буду, но вы сами, Анастасия Ануфриевна, не пейте. Плохой пример не подавайте. И не занимайтесь ничем… таким непристойным.

— Каким еще непристойным? — сощурилась я.

— Вы, Анастасия Зауровна, двое мужчин, драка — все это может очень негативно отразиться на карьере преподавателя. — А вы любите ролевые игры с пиратами, да? — невинно поинтересовался

— А не пойти ли тебе далеко, — очень тихо произнесла я, вновь вспомнив этот позор. Голос мой был почти спокоен, а вот в глазах кажется, метала туда-сюда молнии ярость.

Зеленоглазый ослепительно мне улыбнулся, посоветовал зачем-то проверить голову и, глянув на себя, бравого, в зеркало, потянулся к ручке двери свободной туалетной комнаты. Однако именно в этот момент дверь, ведущая из холла в туалет, распахнулась, и я с ужасом увидела двух представительниц женского пола, с которыми не за какие коврижки не хотела встречаться в столь тесном пространстве. Если бы более молодую — тоненькую, как щепка, симпатичную и воздушную обладательницу вьющихся легких волос цвета меди я бы пережила, то встреча с ее матерью, похожую на гордую вдовствующую императрицу с прямыми волосами цвета воронова крыла и точеными загорелыми скулами, просто выбила бы меня из колеи.

Я органически не перевариваю женщину, которая считалась моей мачехой, и не потому, что я такая плохая. Потому что она ненавидит меня. Ненавидит так, как будто бы — чудовище, подкинутое в ее дом — обиталище ангелов.

Уже пять лет я не видела Риту — жену моего отца, и до сих пор во мне не возникало и ни грамма желания встретиться с ней вновь. Страх, ненависть, злость, ярость, еще страх, и снова ненависть, жесткость, и так до бесконечности — вот эмоции, которые дарила мне Рита на протяжении всего того времени, когда мы жили под одной крышей.

Она нисколько не постарела за это время; казалось, стала только еще элегантнее в своей властной уверенной ауре обеспеченный дамы, лучшие друзья которой — бриллианты, а подруги — такие же, как и она, прекрасные чопорные жены богатых мужей, живущие напоказ.

Я не хотела встречаться с Ритой и ее второй дочкой — Олесей. Я не хотела вспоминать то, что было когда-то давно. Я не хотела встречаться с прошлым лицом к лицу. Поэтому сделала то, что сделала — ворвалась в туалетную комнату следом за Ярославом, который еще не успел закрыть за собой дверь, и сама повернула ручку, заперевшись от внешнего мира в этом узком пространстве с голубыми стенами и синим полом.

Я опять превращалась в маленькую Настю, которая пряталась от этой женщины, как только та оказывалась в доме. Из-за нее моя золотая клетка одиночества превращалась в темницу без окон.

— Эй, ты чего?! — заорал, было, Зарецкий, но я быстрым движением закрыла ему рот одной рукой и прижала к своим губам указательный палец другой, моля о том, чтобы он сейчас замолчал. Я не знаю, что было в моих глазах, но Ярослав, растерявшись, послушал меня, кивнул и убрал мою руку с его губ.

Я не ожидала, что этот сумасшедший парень поймет меня и мой глупый совершенно необдуманный поступок маленького ребенка. Я думала, что сейчас он выставит меня вон — ведь хоть Яр и младше, он все же мужчина, и он намного сильнее меня. Но он ничего не делал — просто стоял и смотрел на меня, внимательно и так, как никогда раньше не смотрел на меня.

А я вдруг вновь почувствовала то странное чувство, которое с головой накрыло меня, когда он прижал меня к себе в школе. Хоть сейчас мы и не касались друг друга, мне казалось, что я и он стоим на побережье вечернего океана, волны которого мягко лижут песок. Солнца уже почти не видно — оно где-то там, за ровным невозмутимым вечным горизонтом, и лишь его красная раскалённая макушка выглядывает из-за линии, разъединяющей небо и воду.

Крики чаек, шепот пологих неспешных волн, соль на губах, незнакомые запахи океана, а мы стоим босиком на влажном песке, и не отрываем взгляда друг от друга.

Глаза у него были странными — немигающими, по-ведьмински зелеными. Взрослыми. Куда более взрослыми, чем у меня, хотя я и была старше.

И они были… знакомыми. Знакомыми, как мои собственные глаза, которые я каждый день видела в зеркале.

Это было так странно. Никакой романтики и веселья. Туалет какого-то кафе, совершенно глупая ситуация, детский поступок, совершенный под давлением такого же детского страха, и мы с Ярославом — совершенно чужие люди, между которыми возникла взаимная неприязнь.

Совершенно неожиданно пришла необыкновенная мысль. Мы могли быть идеальными: любящими, уважающими и понимающими, но вместо этого терпеть друг друга не могли. И стояли в туалете в полном молчании, отражаясь в овальном зеркале.

Может быть, эти странные видения пришли мне от нас зеркальных? Может быть, у тех Насти и Ярослава, которые видны в зеркальной поверхности, все хорошо и есть одно на двоих общее воспоминание о вечере на берегу безмолвного океана. Может быть, у них есть какой-то свой особенный секрет?

Может быть, они уже встречались? По человеческим меркам когда-то давно, а по меркам Вселенной — миг назад?

В себя я пришла только тогда, когда услышала голос мачехи, спокойный, негромкий и уверенный. Каждую букву она произносила четко, но обманчиво плавно. За чёткостью скрывалась твердость. За плавностью — хитрость и изворотливость. А за красивым голосом — совсем некрасивые поступки. Или… душа?

— Олеся, зачем ты притащила меня в это ужасное место? — спросила жена моего отца сухо.

По меркам Риты это кафе — отвратительное. Она — ВИП-посетитель только самых дорогих и лучших мест. Голос рыжеволосой сестры, в отличие от голоса ее матери был куда более тонким, даже звонким — иногда он казался мне даже писклявым, детским, однако куда более мелодичным и эмоциональным.

— Мам, я показала тебе это место, потому что Паша — его владелец. Должна же ты знать, чем занимается мой парень. — Голос Олеси нервным фальшиво играющим колокольчиком разлетелся по помещению.

Кажется, в туалет эти две зашли не по физиологическим нуждам, а чтобы переговорить о чем-то и поправить макияж. Кокетка Олеся наверняка, как и всегда, носит в своем сумочке целую тонну косметики. Артистичная и смешливая сестричка, с детства видящая себя успешной балериной, насколько я слышала от Юрки, учится в Хореографическим училище нашего города.

Ярослав тронул меня за плечо, одними губами спрашивая, кто это. Я ткнула в себя указательным пальцем и после несколько грубоватыми движениями скрестила перед собой руки, показывая, что меня не должны увидеть. Он растерянно поджал плечами. Удивительно, но меня он не выдал. Можно сказать, даже помог — уже во второй раз.

— Если твой Паша — владелец этого заведения не для самого высокого контингента, то я категорически не рекомендую тебя с ним общаться в дальнейшем, — сказала Рита без эмоций, словно читая вслух инструкцию к применению пароварки.

— Мама! — я слышала, как Олеся топнула по полу каблучком. В ее голосе эмоции зашкаливали. — Он владелец не только этого места, но и целой сети кафе и баров!

— Да ты что? — холодно произнесла ее мать. — Какой молодец. Однако он птица не твоего полета. Надеюсь, ты понимаешь это, Олеся.

— Но я его люблю! — возмутилась рыжеволосая девушка за дверью.

— Сейчас ты скажешь ему, что нам с тобой срочно пора уезжать, — продолжала женщина спокойно, словно не расслышав слов младшей дочери. — Я даю тебе возможность не попасть в неприятную ситуацию, когда мне в лицо, доступно и без лишних слов, придется объяснять твоему Паше сложившуюся ситуацию.

Для кого-то зять, владеющий несколькими кафе и барами, популярными в городе был бы настоящим сокровищем, но Рита явно читала такой брак мезальянсом. Я почти видела, как на ее холеном лице с ярко выраженными скулами, искусно подчеркнутыми пудрой, появляется едва заметное брезгливое выражение.

— Я даю тебе пять минут, чтобы ты объяснила ему, что нам срочно пора уезжать, — продолжала Рита. — Буду ждать тебя в машине.

— Мама! — возмущению ее младшей дочери в голосе не было предела.

— Я пошла. Отвратительно место.

"Отвратительно. Ты сделала это отвратительно. Как ты выглядишь? Ты отвратительна". — Рита постоянно повторяла это. Я почти отчетливо слышала ее голос из прошлого, когда она обращалась ко мне.

Отвратительно.

Отврат… Я тяжело вздохнула, заставив Ярослава удивленно взглянуть на меня.

Перед тем, как Рита покинула туалет, послышался голос передушенной духами красноволосой женщины, которая так неодобрительно посмотрела на меня и Зарецкого, перед тем, как зайти во вторую туалетную комнату.

— А эти двое что, вместе зашли в одну кабинку?

— Что, простите? — не поняла Рита. Я, про себя всячески обзывая тетку, лезущую не в свои дела, крепко сжала зубы. Зарецкий тоже не выглядел добрым.

— Парень с девушкой здесь стояли. Не видели, кто-нибудь из них уходил?

— Не видела, — холодно отвечала женщине Рита. Я опять почти видела, как она прикрывает тонкий нос рукой — она ненавидела, когда кто-то чересчур сильно душился, да еще и сладкими ароматами. А если эти духи вдобавок были дешевыми или подделкой, ее и вовсе начинало тошнить.

— Значит, они вместе в одну кабинку все же зашли! — почти торжественно вскричала женщина. — Это молодое поколение развратников!

Ярослав закатил глаза.

— Прелестно. — Медленно, с долей отвращения отозвалась Рита. — Олеся, это еще один показатель того, что твой Паша совершенно не подходит тебе. Туалет, знаешь ли, определенный показатель культуры заведения.

И она, почти неслышно ступая, покинула, наконец, это место, дав мне облегченно вздохнуть. Олеся, громко стуча каблучками модных — я уверена! — сапожек, побежала за ней, что-то обиженно лопоча.

— Ага, я знаю, что вас там двое! — заявила в это время женщина, засевшая у нас под дверью, и даже постучала кулаком, громко, как пьяный гном в таверну.

— Трое, — прошипел Ярослав и произнес громко, поняв, что Рита и Олеся ушли, а после выдал. — Уважаемая, хватит меня преследовать. Я, между прочим, еще несовершеннолетний, а вы меня в туалете караулите и пристаете.

— Что-о-о?! — наверное, тетенька чуть не хватилась за сердце. — Что ты несешь, умник? Это я-то к тебе пристаю? Да ты там заперся со своей девицей!

— Я тут один! А вы мне мешаете, — злобно отвечал Зарецкий, изумляя меня все больше и больше. Про розы ему, что ли, рассказать и про то, что наши подарки поменяли? Так сказать, порадовать мальчика. Пусть с другом помирится.

— Один он там. Конечно, один, — не поверила ему тетка, но все же ушла. Мы моментально оказались у общего рукомойника, и не знаю, у кого из нас вид был более ошарашенный — у него или у меня. Дверь хлопнула и мимо нас прошагала молодая женщина с вертлявым ребенком в голубеньком утепленном комбинезончике годиков четыре от роду. И зачем мама его, интересно, в кафе притащила? Ему уже скоро спать пора, наверное.

— Я даже спрашивать не буду, зачем ты это сделала. — Возвращалась к Ярославу его прежняя самоуверенность.

— Х-км, хорошо. Спасибо тебе. — Я умела быть благодарной.

— Не за что, — самодовольство в голосе Зарецкого поубавилось, видимо, он почувствовал себя героем, и ему это льстило.

— Раз ты меня спас, — прокашлявшись, чтобы мой голос не был хриплым от волнения, отвечала я, — то тогда я тебе про розы расскажу и про то, как…

Закончить я не успела, потому как дверь опять распахнулась, и я увидела двух девушек, совсем еще юных, но, кажется, чем-то напугавших Зарецкого. Он, видимо, не совсем понимая, что делает, цепко схватил меня за руку, не позаботившись о том, чтобы мне было не больно, и вновь затащил в туалет — буквально одним рывком. Оказалось, что этот мальчишка сильнее, чем я думала.

Сказать, что я оторопела — ничего не сказать. Теперь настал мой черед возмущаться, однако не успела я и слова произнести, как горячая широкая ладонь Яра закрыла мне рот, а сам он нервно зашептал, щекоча ухо дыханием, а щеку — кончиками волос:

— Молчи. Сейчас твой черед. Это девицы из школы. Они не должны меня видеть. Вместе с тобой особенно. Иначе практику свою ты точно не пройдешь.

Я кивнула и убрала его ладонь от своего лица — что я, не в себе, орать? Мастер подставлять саму себя — это явно не я.

Надо же, я и этот несносный великовозрастный ребенок в модных шмотках опять находимся вдвоем в туалетной комнате. Какая ирония судьбы. А она уж как-то чересчур часто нас сталкивает. Не ирония, судьба, хотя я, признаться, не особенно в нее верю.

Мы стояли друг напротив друга в узком пространстве, и иллюзия интимности, создаваемая светом и цветовой гаммой, отступала, дав место интимности настоящей. Не знаю, о чем там подумал Зарецкий, но он вдруг беззвучно хмыкнул в кулак, лукаво на меня взглянув. Если бы я была натурой куда более тонко организованной, чем есть, я бы смутилась, однако я всего лишь подмигнула ему, и, кажется, смутилась принцесса Ярославна, правда, поле этого она, вернее, конечно, он вновь заулыбался. Это мне почему-то не понравилось. Я сложила руки на груди, задев его предплечье локтем, и вновь поймала на себе взгляд Ярослава — крайне странный, задумчиво-смешливый и очень уж уверенный в себе. Правда, как только раздались голоса зашедших в сию печальную обитель девчонок, Енот сник и даже опять успел обозлиться. Ситуация крайне напрягала нашего впечатлительного мальчика.

Две девчонки, которые оказались ученицами параллельного класса, надолго окопались около рукомойника и зеркал, явно наводя марафет перед отбытием из кафе.

— Слушай, Аля, если я завтра в том новом вязаном голубом платье приду, он обратит на меня внимание? — донесся до нас голос одной из девушек.

— Кто он? — спросила с ноткой недоумения ее подруга низким голосом, который не совсем вязался с образом школьницы.

— Ярочка, конечно, — отозвалась ее подруга с некоторым придыханием. — Аль, как ты думаешь, ему нравится романтический стиль в одежде?

— А я-то откуда знаю? — удивилась еще больше Аля. — Оксан, ты чего?

— Ну, ты же его заместитель! — возмутилась Оксана. — Должна знать, что Ярославу нравится! Ну, скажи, он обратит на меня внимание, если я в этом новом платье приду и случайно с ним столкнусь, а? И оно как будто бы задерется.

— Кто?

— Да платье же! Или, может быть, мне на Ярочку упасть. К нему прямо на грудь.

Я, окинув повеселевшим взглядом торс Ярочки, еле сдержалась, чтобы не засмеяться, а вот Зарецкий был чуть ли не в ярости — речь явно шла о нем. Губы на его бледном лице сжались в тонкую полоску, ноздри гневно раздувались, а во взгляде метались туда-сюда искры негодования и, кажется, смущения.

— Вы меня достали, — басовито и слегка грозно отвечала Альбина, заместительница господина президента школы № 8. — Откуда я знаю, обратит или не обратит? Хватит за ним бегать, оставьте вы его в покое, он с вами скоро чокнется.

Яр тут же закивал в знак согласия со словами своей заместительницы.

— И вообще, Зарецкий, как президент, должен многое делать для школы и для всех нас, — явно идеализировала она парня, — а не глупостями заниматься!

Я показала Ярославу большой палец, поднятый к верху, а он не без отвращения глянул на дверь. Кажется, такое внимание было Еноту не по душе.

— Каки-и-ими глупостями? — обиженно протянула влюбленная девушка за дверью, включая кран.

— Любовными! — четко и громко произнесла Альбина, перекрывая своим громовым голосом журчание воды. — У Зарецкого дел по горло, пусть ими и занимается, а не вами и вашими соплями. Знаешь, сколько у нас проблем, Оксана? Знаешь, как Совет и президент заняты предновогодней подготовкой? А что насчет Олимпиад и городского КВНа? А трудовые отряды и помощь ветеранам? А день самоуправления? Мы с Ярославом вообще-то от нашей школы будем заменять чиновников, если ты не знала! — выдала она пафосно, так, словно они с Зарецким должны были встретиться с генеральным секретарем ООН, дабы обсудить важнейшую общемировую проблему. — Там подготовки не день и не два! А ведь мы еще и учимся, и к экзаменам готовимся!

Не знаю, в курсе ли была эта самая влюбленная Оксана, что на день самоуправления ее пассия поедет заменять чиновников в нашем местном правительстве, а вот мальчишка точно не знал — лицо у Яра слегка вытянулось — видимо, от удивления, а во взоре появилась почти что ненависть. Я хмыкнула про себя — а вот и цена за то, что всем окружающим Зарецкий кажется прекрасным и добрым милашкой. Общественная работа. Много общественной работы.

— В общем, не лезьте вы к Зарецкому со своими глупостями, он занят. Между прочим, пока ты ходишь по магазинам и по кафе сегодня, он навещает больного дедушку. Каждую неделю навещает или даже дважды в неделю. — В голосе Альбины слышалось искреннее восхищение.

— Какой же он добрый, — выдохнула за дверью Оксана.

Я с усмешкой взглянула на Яра, который сейчас должен был находиться у больного дедушки. Значит, господин президент нагло врет. Понятно, почему он не захотел, чтобы девицы его увидели — уличили бы во лжи и разочаровались в нем, по крайней мере, басовитая Аля.

— Не знала, что ты раздваиваться можешь, — шепнула я парню, а он волком взглянул на меня и прижал указательный палец к губам, явно приказывая к молчанию.

Я умолкла, надеясь через пару минут убраться из этого места, чтобы до пятницы не видеть Зарецкого. А в пятницу увидеть в последний раз и навсегда забыть. Однако жизнь внесла свои коррективы.

Судя по звукам, к рукомойнику вышли мама и ее вертлявый ребенок в комбинезоне, которому она принялась мыть руки, попутно за что-то ругая. Школьницы замолчали, перестав обсуждать Ярослава, и одна из них скрылась в освободившейся туалетной комнате. Зато вернулась та самая крикливая красноволосая тетка, переборщившая со сладкими цветочными духами, и вернулась она не одна, а вместе с администратором и подругой.

— Они, значит, там заперлись, — громко вещала она, — и не выходят! Еще и нагрубили мне! Тогда я позвала по телефону свою подругу…

— Меня, — вставил какой-то незнакомый жизнерадостный женский голос.

— Сказала ей сторожить дверь, пока эти двое не выйдут…

— Да-да, я стояла под дверью и сторожила, — вновь перебила ее подруга.

— А я побежала искать администратора, то есть, вас, чтобы вы эту парочку оштрафовали!

— За что? — не совсем поняла администратор, которую явно притащили сюда против воли. Кажется, она не въезжала в ситуацию.

— За что? — возмутилась тетка. — За аморальное поведение в общественном месте! Закрылись вдвоем в одном туалете. Девица и ее хахаль. Думаете, для чего? В прятки решили поиграть, что ли? Смею вас огорчить, дорогая моя. Они там совсем другим заняться решили.

Ярослав провел ребром ладони по горлу, явно желая придушить эту скандальную женщину, заподозрившую нас невесть в чем. Я, впрочем, тоже нахмурилась. Да что ей от нас надо-то? Совсем чокнулась. Что у кого болит, тот о том и говорит. У меня бы не хватило ума обвинить людей в том, в чем обвиняют нас с Зарецким.

Невольно мне захотелось обвинить во всем его, но я подумала, что виновата сама — не надо было мальчику подавать плохой пример с самого начала.

— Это вы про ту парочку, которая тут стояла? — совершенно некстати влезла мамочка, мывшая своему ребенку руки.

— Да-да, вы их тоже видели? Закрылись тут вдвоем в одном туалете!

— Да вы что? — удивилась молодая мама. — Ужас какой. Точно, они тут стояли вдвоем, а как выходили, я не слышала даже. Ну совсем уже обнаглели. До дома подождать не могли.

— А мы с подругой никого не видели, — пискнула школьница Оксана. — Зашли, а тут никого, но обе комнаты занято.

— Они все там же вдвоем сидят, — совершенно уверенно заявила наша преследовательница. — В наше время такого, не побоюсь этого слова, разврата, совершенно точно не было.

— Извините, а вы уверены, что они там вдвоем? — несколько испуганно спросила администратор.

— Уверена, — отрезала тетка. — Растлители общества! Вот, милая моя, чему научат такие, как они, вашего ребенка? — обратилась она к молодой маме. — Какой пример подадут? Вы собираетесь что-нибудь делать или нет? — спросила она администратора, которая, видимо, стояла в нерешительности. Она прокашлялась и осторожно постучалась к нам.

— Извините, вы не могли бы выйти, когда закончите? — попросила она очень вежливо.

Конечно, не могли бы. Мы что, смертники?

— Когда закончите? Нам что, еще ждать этих бесстыдников? — заорала женщина с бурной фантазией, решившая, что мы с Ярославом закрылись в одном туалете не просто так, а с некой нехорошей целью.

— Вот именно! — поддакнула ее подруга. — Выходите, негодники. — Она вдруг захихикала.

— Откройте, — завопила красноволосая тетенька, дергая нашу дверь на себя, а после принялась стучать обеими руками, ногами и, кажется, даже головой. Даже если бы она взяла дверь на таран, мы бы не стали выходить, иначе что бы о нас подумали эти самые Альбина и Оксана, ученицы из параллельного класса? Бьюсь об заклад, уже бы завтра вся школа судачила о том, что я и этот умник с русыми волосами, которые вот-вот из-за обувших Ярослава негативных чувств, поднимутся ирокезом, занимаемся непонятными вещичками в туалете кафе. Кажется, в таком случае, практику я бы точно не прошла. Да и на репутации Зарецкого это плохо бы отразилось. Мы оба это понимали и молчали, таращась в зеркало, висевшее на стене напротив.

Господи, как я оказалась втянута в такой позор? И как выпутываться из всего этого? Выход один — ждать, пока школьницы уйдут и сдаться. Тогда я выговорю этой ненормальной все, что о ней думаю.

— Откройте, пожалуйста, — вновь робко попросила администратор. — Женщина, не шумите вы так, — сделала она несмелое замечание красноволосой сумасшедшей. — Сейчас мы во всем разберемся.

— А что там разбираться? — встряла смешливая подружайка громкоголосой тетки с красными волосами. — Понятно, что молодые тут делают. — Она вновь зашлась смехом.

— Открывайте! — вновь заорала самая громкоголосая в этом театре абсурда. Не надо было все же Зарецкому ей хамить.

— Я в ваше кафе больше не ногой, — вставила и свои пять копеек молодая мама. — Я тут с ребенком маленьким, а они тут вертеп устраивают.

Каким-то волшебным образом ко всему этому балагану присоединилось еще пара человек, решивших заглянуть в туалет, и гвалт усилился, как, впрочем, наши с Зарецким перспективы попасть в очень плохую ситуацию. Да что сегодня за день такой мерзкий? Все из-за дяди Тима, он всегда приносит неудачу.

— Что тут такое? — вышла из второй туалетной комнаты Альбина. Я не без труда слышала ее голос из-за всеобщего шума. — Оксан, что тут такое? Почему все так орут?

— Да там, представляешь, парочка засела, — почти с восторгом отвечала школьница приятельнице. — И заперлась. Ну, сама понимаешь, для чего. Хи-хи-хи. Это даже романтично.

— Капец, — вынесла суровый вердикт вторая школьница. — Оксан, пойдем, пора уже.

— А я подумала, если так с Ярочкой запереться….

— Прекрати ты уже со своим Ярочкой. Пойдем, говорю.

— Но я хочу посмотреть, — явно была против та.

— На что смотреть? Пошли уже, мой папа за нами приехал, ждет, я смс-ку только что получила, — вновь не без труда расслышала я.

— Но Аля! Интересно же!

— Пошли, папа уже звонит. Если опоздаем, он больше не согласиться меня забирать.

Кажется, они все-таки отбыли.

— Свалили, — с облегчением в голосе шепнул Ярослав, брови которого были сведены у тонкой переносицы. Я, кивнув, глянула на него, и наши взгляды встретились. Почему-то мне стало волнительно так, словно я сдавала экзамен по древнерусской грамматике — самый страшный в моей жизни, и сердце мое билось с явно нарастающим беспокойством. В каждом его ударе было крайне странное чувство, которое я никак не могла идентифицировать умом, а упрямое сердце не желало признаваться, что с ним не так.

— Открывайте! — не могла остановиться сумасшедшая красноволосая тетка. Ее поддержало два или три голоса.

— О, времена, о, нравы, — процитировал кто-то Цицерона, а я так и не поняла, глумливо или праведно.

— Извините, мне придется охрану позвать, если не откроете, — сдалась под напором общественности администратор. — Пожалуйста, откройте.

— Пора открывать, — прошептал мне Ярослав. — Да?

— И что мы скажем? — волком уставилась я на него. Его зеленые глаза очертили круг на потолке, а после парень воссиял. Кажется, наш мальчик придумал план.

— Найду, что сказать. — Он шагнул к раковине и включил воду под слабым напором, она тихо зажурчала.

— Умойся, — велел мне Зарецкий. — Намочи немного волосы.

— Зачем это? — не любила я следовать ничьим указаниям.

— Умойся, говорю, чтобы лицо и руки были влажными, — тихо и быстро-быстро заговорил он. — И выходим. Иначе они реально охрану вызовут, и тогда нам будет плохо. Черт бы подрал этих дур, — последнее еле различимое замечание явно относилось к школьницам, из-за которых Яру и пришлось прятаться в туалете.

— Для чего? — не врубалась я.

— Давай, — зашипел мне Зарецкий. — Намочи лицо. Ты же не хочешь платить штраф за совращение малолетнего в туалете кафе?

— Ты уже совершеннолетний, — заметила я, но тут же замолчала, потому что Енотушка, зачерпнув в ладонь воды, от души прыснул ею мне в лицо, предварительно попытавшись согнуть меня к раковине, удерживая за шею. Я машинально вырвалась, и в результате вода оказалась не на моем лице, а на одежде. Я от души выругалась, правда, все тем же шепотом. Ярослав же успел тащить с моих волос резинку, и они накрыли мне плечи, частично закрыв лицо.

— Ты чего? — угрожающе прошипела я.

— Того. Умойся, я же нас спасаю. Давай же, — поторопил он меня, и мне все-таки пришлось намочить лицо холодной водой. Что сегодня за день такой? Я скоро с ума сойду, как с поезда, и не вернусь обратно.

— И торчи у раковины, не оборачиваясь, поняла? Алло, поняла меня?

— Да.

— Ну и отлично. И ничего не говори, — напоследок велел он мне. — Я в тебя верю, тормоз, — напоследок похлопал он меня по спине, а я чуть не подавилась водой, случайно попавшей мне в рот.

Я только выключила воду, вытирая губы тыльной стороной руки, как Ярослав первым распахнул дверь, кажется, едва не попав по носу той самой тетеньке, которая была уверена в том, что в этой туалетной комнате происходят дикие непристойности.

— О, открыл, надо же! — оживилась тетка, переборщившая с духами. — Вы только посмотрите на него! Бесстыдник! Тебе сколько лет, блудник?

— А девушка где? — присоединилась к ней молодая мама.

— И правда, двое, охальники какие! — вклинился голос какого-то непонятно откуда взявшегося дедка интеллигентного вида.

— Выходите немедленно! Что вы там вдвоем делали? — вклинилась еще какая-то женщина. — Что вы устраиваете?

Зарецкий преобразился почти мгновенно. Из злого и слегка растерянного парня, прячущегося по туалетам от однокашниц, он вдруг превратился в гневно настроенного благородного юношу с голосом, который вполне мог бы принадлежать будущему праведнику и к речам которого была способна прислушиваться толпа.

— Ну что? — обвел он внимательным взглядом вех собравшихся у рукомойника. — Пришли поглумиться над больным человеком? — в голосе его было так много горечи, что не поверить ему было невозможно. Его неожиданные слова возымели странный эффект — все разом замолчали. Я даже закашлялась от неожиданности. Что он несет?

— В смысле? — крайне осторожно спросила администратор.

— В прямом, — твердо и уверенно отвечал Ярослав, показывая себя превосходным актером. — Что вы устраиваете? Взрослые люди, а похожи на свору детей, которая отбирает игрушку у того, кто послабее.

Я почти видела, как на его лице появилась сухая и совсем невеселая улыбка, какая бывает у несгибаемых революционеров около погоста — в моем представлении. И мне вдруг стало смешно. Что он несет? Совсем из ума выжил? И зачем я ему позволила продолжить этот балаган? Надо было просто выйти, ничего не объясняя, и все.

Я не выдержала и украдкой оглянулась. Зарецкий стоял ко мне спиной, опустив руки, сжатые в кулаки, чуть опустив голову и, кажется, глядя на всех собравшихся каким-то довольно-таки интересным взглядом.

— Вы о чем, юноша?

— Что случилось?

— Что происходит? — не ожидали такой реакции со стороны "охальника", спрятавшегося в туалете с девушкой, присутствующие. Даже орать перестали.

— Совсем уже совесть потерял? Что несешь? — не растерялась только лишь так самая боевая тетенька с красными короткими волосами, которой Ярослав нахамил в первое наше с ним совместное посещение туалетной комнаты. Она это прекрасно помнила и отступать явно не собиралась.

— Если бы вы были мужчиной, я бы вам врезал, — от души сказал Ярослав, еще больше ошарашив присутствующих, и я была с ним согласна. — Десять минут назад я ясно дал вам понять, что моей подруге плохо, и мне нужно дать ей лекарство. А вы собрали такой балаган, обвиняя нас черте в чем. Если сейчас ей из-за вас станет плохо и мне придется вызывать "скорую", я просто так это не оставлю. Я подам на вас в суд. — Его голос дрожал настолько, насколько должен дрожать голос очень оскорбленного, но крайне благородного человека, с трудом сдерживающего свой праведных чувства. Публика оценила этот его тон и ее симпатии мгновенно переместились к Ярославу.

Несмотря на всю напряженность ситуации, мне так захотелось смеяться, что я с трудом сдержалась, все так же стоя около раковины с распущенными волосами и мокрым лицом. Отлично, теперь он выставляет меня больной! Просто молодец парень, находчивый.

— Что-о-о-о? — белугой взревела красновласая любительница сладких духов, которую обвинили в полнейшей откровенной чуши. — Что ты несешь, окурок малолетний?! Совсем уже? Вы там кололись, что ли, со своей девкой?

— Пожалуйста, замолчите, — велел ей ледяным голосом обиженного в лучших чувствах человека Зарецкий.

— Тань, уймись, — перестала хихикать ее подруга, тоже поверившая Ярославу. Кажется, она слегка смутилась из-за поведения приятельницы. — Чего ты опять на людей бочку катишь? Видишь, там девушке было плохо, а ты развела тут базар какой-то. Окружающие тут же осуждающе зашушукались, глядя на эту самую Таню.

— Да врут они все! — разъярилась не на шутку тетенька и затопала ногами. — Эй, покажи свою больную девицу! Больна она, как же! Знаю, чем такие, как она больны! Извращенной фантазией, вот чем!

— Да замолчите вы уже, — направился на нее народный гнев. — Хватит уже про больного человека так говорить!

— Это у вас извращенная фантазия, милочка, — заметил дедок. — Если человеку плохо — помогите, а не устраивайте нелепый фарс.

Хоть я и стояла спиной ко всем этим людям, склонившись к раковине, мне стало очень неловко. Притворяться больным человеком мне крайне не хотелось — по моему мнению, это не самый красивый поступок, но отступать я не могла. Даже в носу вдруг защипало.

Как я дожила до такого позора?

— Что с вашей подругой? — опасливо спросила администратор между тем у Ярослава.

— Уже все хорошо. Но будет плохо, если все это не прекратится, — сказал он. — Пожалуйста, уберите эту женщину. Она невменяема.

— Да, конечно, — растерялась администратор. — Я сейчас позову охрану, сейчас мы все отрегулируем, не волнуйтесь, пожалуйста. Уважаемые гости! — обратилась она к собравшимся. — Пожалуйста, пройдите к своим столикам. Вы сможете вернуться в туалет через 10 минут, а пока что просьба освободить его. Прошу прощения за неудобство, мы компенсируем вам его нашим фирменным кофе!

— А мы кофе не пьем, — сказала молодая мама тут же.

— Вам мы предоставим мороженый десерт, — быстро сказала администратор, пытаясь выпроводить зевак. Хоть их было не так много, но ненужного шума они создавали порядочно.

— У Сашеньки горло болит. Ему нельзя, — ответила тотчас мамочка.

— Тогда фруктовый, — внесла новое поспешное предложение администратор, которая не совсем понимала, что происходит, но явственно чувствовала, что все это не к добру. — Пожалуйста, покиньте помещение! Уважаемые гости! — И администратор стала вызванивать кого-то из коллег.

Народ, правда, уходить не хотел.

— А я не уйду! — завопила закусившая удила Татьяна, которая, видимо, всем своим существом чувствовала несправедливость. — Совсем малолетние засранцы обнаглели! И меня теперь оболгали!

— Да успокойтесь вы уже, женщина, — сердито сказала молодая мама, крепче прижимая к себе ребенка в комбинизончике. — Если девушке плохо стало, зачем себя так по-свински вести? Напридумывали невесть что.

— Так ты же сама их видела тут! — ахнула Татьяна. Что за скандальная женщина, а?

— Не тыкайте мне, пожалуйста, и не орите, когда я с ребенком, имейте совесть, — не полезла в карман за словом та. — И вообще, вы меня с толку сбили своими гнусными обвинениями. Когда я мимо проходила, между прочим, на девушке лица не было. Стояла бледная, как полотно. Покачивалась, бедняжка.

Ярослав, продолжающий стоять в дверях, кивнул, подтверждая слова молодой мамочки.

— Бедняжка? — пророкотала распалившаяся красноволосая скандалистка, у которой был весьма буйный характер. — Да шалава она, вот и все!

— Извинитесь, — голосом Ленского, вызывающего на дуэль Онегина, произнес Зарецкий. И тут меня посетила мысль, которая до этого не приходила мне в голову. Почему посетила в этот момент — тоже загадка. Никакой он не Ленский и даже не Онегеин! Он Зарецкий, и в "Евгении Онегене" тоже был свой Зарецкий — секундант Ленского. Насколько я помню, Пушкинский Зарецкий мог остановить ставшую кровавой дуэль между двумя друзьями, поскольку понимал, что все происходящее — недоразумение, но делать этого не стал, ибо:

"Умел он весело поспорить,

Остро и тупо отвечать,

Порой рассчетливо смолчать,

Порой рассчетливо повздорить,

Друзей поссорить молодых

И на барьер поставить их…".

Я тряхнула головой, прогоняя из головы некстати вспомнившиеся строки из великого романа в стихах, и подумала, что стоять просто так, пока мой ученик разбирается с сумасшедшими, я больше не могу. Нужно и мне что-то делать — бездействие меня сковывает почище железных наручников. Я развернулась и направилась к двери. В носу совершенно некстати что-то защекотало, и я совершенно машинально утерла его все той же тыльной стороной ладони.

— Перестаньте, пожалуйста! — попросила администратор, которая, видимо, уже не знала, как угомонить эту тетку, любительницу сладких духов и скандалов.

— И извинитесь, — влез Ярослав, не сдавший позиции и замерший на пороге. — Немедленно. Передо мной и перед моей подругой.

— Ярослав, не надо, давай просто уйдем, — тихо сказала я, подходя к нему сзади, и осторожно подергала за рукав, чувствуя себя идиоткой, которая опять врет, да еще и на публике. Он обернулся на меня, и глаза мальчишки стали большими, как у испугавшегося ребенка, рассказывающего родителям, что под кроватью живет жуткое страшилище. Вид у администратора стал еще более растерянный, впрочем, и у всех тех, кто еще не успел уйти из туалета и видел мою скромную персону позади Зарецкого.

— Тебе… стало хуже? — с огромным недоумением спросила Яр, разглядывая мое лицо. Нос у меня опять зачесался и кожа под ним — тоже. Я вновь провела рукой по нему и только потом догадалась посмотреть на свои костяшки — они были в крови. Совершенно неведомым, странным образом у меня впервые в жизни носом пошла кровь. Не скажу, что я испугалась за свою жизнь, но пару неприятных минут пережила, это точно. Кажется, с моим здоровьем явно что-то не так. Совсем не так. Что еще за странности со мной происходят? Не надо было Зарецкому притворяться, что я больна, это как-то сумело визуализироваться и воплотиться в жизнь. Я в детстве один раз сказала, что у меня болит зуб, чтобы не присутствовать на Дне рождении моей сестренки Яны, и он действительно заболел! С тех пор я никогда не говорю, что у меня что-то болит, а у Зарецкого, видимо, язык черный — как что каркнет, то и сбудется.

Я почувствовала металлический вкус крови на губах и спешно утерла ее, вспоминая, что надо делать в случаях, когда открывается подобное кровотечение.

Меня тут же принялись жалеть.

— Девушке так плохо, а она сцену устроила!

— Какая женщина грубая!

— Бедняжка! — тут и там раздавались голоса людей, сочувствие которых по отношению ко мне просто-таки росло с невидимой силой.

— Да вранье это все, — заявила вспыльчивая скандалистка Татьяна уже не таким уверенным, как раньше, голосом, а Ярослав молча схватил несколько салфеток, протянул мне и велел запрокинуть голову вверх.

— Дурак, что ли? — прошептала я раздраженно, припоминая уроки ОБЖ, на которых учитель настоятельно советовал не запрокидывать голову назад при носовых кровотечениях. — В таких случаях голову опускать надо.

Подарив мне тяжелый взгляд, Ярослав с силой запихал мне в ладонь еще одну порцию салфеток, которые я прижала к носу

Администратор и подоспевшие к ней две коллеги с перекисью, ватой и даже льдом все-таки заставили народ покинуть туалет и усадили меня на пуфик около рукомойников. Слава Богу, внезапное кровотечение кончилось так же быстро, как и началось, я даже не успела толком испугаться или разозлиться.

— Вам лучше?

— Лучше, — отвечала я, все еще прижимая лед к переносице.

— А что случилось? — спросила администратор, по виду, моя ровесница, с сочувствием глядя на меня. Зарецкий наклонился к ней и что-то очень тихо принялся объяснять.

По мере того, как его губы почти беззвучно шевелились, глаза девушки становились все больше и больше, а выражение в них все удивлённее и удивленнее. Я расслышала только слово "синдром", и это мне не очень понравилось, но говорить я ничего не стала. После того, как Ярослав поднял голову, администратор перевела взгляд на меня, и я явственно разглядела в нем сочувствие. На Яра же она смотрела с уважением — с таким, с каким обычно смотрят на героев войны.

— Прошу прощения, что из-за нас вышел этот инцидент, — извинился он и туманно пояснил голосом профессионального мошенника. — Эта девушка — моя подруга детства. И с детства она больна, — его голос доверительно понизился, а на лице мелькнуло вполне себе искренне сожаление. — Я случайно встретил ее в кафе, когда понял, что у нее приступ. И хорошо, что встретил, как видите.

— Все в порядке, вы что, — замахала администратор руками. — И не переживайте! Эта женщина, которая затеяла скандал, больше вас не побеспокоит.

— Отлично, — кивнул молодой человек. — Настя, ты как? В порядке? — обратился он ко мне. Забота в его голосе настораживала.

— В порядке, — все еще несколько глухим голосом отозвалась я, понимая, что опять пропала, а девчонки ждут меня уже минут как пятнадцать или двадцать, хотя мне казалось, что наши приключения в туалете длятся уже час или два.

— Может быть, вам еще льда все-таки принести или нашатырного спирта? — обеспокоилась работница кафе.

— Нет-нет, все нормально, — поспешно отказалась я, чувствуя себя очень даже хорошо и выбрасывая остатки стремительно таящего льда в раковину.

— Тогда, позволь, я провожу тебя к твоему столу, Настя, — показывал чудеса галантности Ярослав. Я устало кивнула в ответ.

Извинившись еще раз, мы вышли, наконец, из туалета, который успел мне порядком надоесть. Я ожидала, что на нас с Зарецким уставятся все, кто был в зале, но на нас, казалось, никто не обращает внимания, за исключением идущих с нами администратора и двух ее коллег, а также той самой молодой мамочки с ребенком, которые ожидали свой обещанный фруктовый десерт в компании с каким-то унылым мужчиной — видимо, ее мужем. Еще на нас обратил внимание дружок Зарецкого, тот самый незадачливый пикапер, который крайне удивился, увидев нас вместе, но Енот Адольфович крикнул ему, что сейчас придет, и тот угомонился, но все-таки успел мне подмигнуть.

— Где ты там сидишь, веди меня, — приказал мне Ярослав, одновременно очень мило улыбаясь администратору и придерживая меня за локоть.

— Я сама дойду.

— Играй до конца, — было мне ответом. Я поморщилась, но не стала спорить.

— Кстати, об игре. Тебе бы актером быть. Или мошенником. Отлично людей обманываешь, — отозвалась я сварливо.

— Тебе, — с легкостью отдал мне эту сомнительную честь Яр. — Ты такая артистичная, что у тебя даже кровь носом пошла. Ты продемонстрировала верх умения вжиться в роль! Профи. Считай, что я аплодирую. И Станиславский тоже.

— Какая честь, Зарецкий.

— Это даже более круто, чем, если бы ты просто заплакала, — все никак не мог угомониться парень.

— Считай, что я и так плакала. Кровью из носа.

— А ты образец милашества. Тебе бы быть чуть более дружелюбнее к людям и…

Я одарила Зарецкого выразительным взглядом, он хмыкнул, но заткнулся.

— Ну, где ты сидишь-то?

— Вон мой столик, третий после арки, у окна. Отпусти меня, я сама дойду, — устало сказала я и даже попыталась вырвать руку, но Зарецкий меня так просто не отпустил.

— Я же сказал играть до конца. Или ты хочешь, чтобы они что-нибудь заподозрили? Боже, почему я так опозорился сегодня? Все из-за тебя. Ну, хотя бы по школе не оползут глупые слухи, — заныл парень.

Пока он жаловался на судьбинушку, я вдруг узрела, что за нашим столиком пополнение — за ним сидит Женька. Сидит на месте Алёны, а сама она расположилась там, где раньше пила кофе я. Друзья негромко разговаривали о чем-то, и после того, как Алсу пошутила, Женька негромко, но так знакомо мне рассмеялся. Наверное, только он умеет смеяться так — весело, заразительно и симпатично. Да, знаю, что симпатичный смех — весьма странное понятие, но из моих наблюдений я сделала вывод, что есть люди трех категорий: которые смеются некрасиво, которые смеются симпатично и которые вообще не умеют смеяться.

Этот темноволосый парень с рассеченной бровью — она до сих пор не совсем зажила после памятной драки в клубе — всегда смеется симпатично.

Я сама не заметила, как успела соскучиться по Женьке — так долго мы не виделись.

Наши взгляды встретились, и мне захотелось улыбнуться. Но всего лишь захотелось, улыбаться я не стала. Свои чувства я упрямо заткнула за пояс — если он меня игнорирует, я бегать за ним не буду. Женя, прекратив веселится, тоже не улыбался — со смесью недоумения, удивления и неприязни смотрел на того, кто держал меня за локоть и болтал о том, какой он бедный и несчастный и судьбой обделенный.

— О, Наська! — заметила меня Ранджи и помахала — в ее карих глазах с темной тонкой каемкой, всегда спокойных и уверенных, появились лукавые искорки. Алсу обернулась и, увидев меня, идущую под руку с незнакомцем, сощурилась, тонкая черная левая ее бровь поползла вверх с явным изумлением. Невозмутимый вид сохраняла только Алёна.

Я вяло помахала друзьям. Зарецкий, узрев наш столик, остановился, не выпуская мой локоть, и с любопытством оглядел ребят, проигнорировав неприятный взгляд Хирурга.

— Ты где так долго была? — спросила Алсу, впрочем, глядя не на меня, а на моего спутника. Она, да и не только она, явно узнала Ярослава, хотя видела только однажды — в печально для меня и для всей нашей компании запомнившемся клубе "Горячая сковорода". Кажется, Ярослава никто из моих друзей не забудет.

— У тебя сегодня день теряния, — весело добавила Алёна, заказавшая, видимо, уже второй бокал все того же коктейля ядовитого цвета.

— Да так, встретила знакомого, — отозвалась я устало, между делом вырывая руку из лап застывшего Зарецкого. Я так и не поняла, узнал ли мой вынужденный спутник моих друзей. — Извините.

— Все в порядке. Но мы хотели уже пойти искать тебя, — отозвалась Алсу, все так же разглядывая Ярослава, чуть склонив голову. — А вы кто? — спросила она в лоб у Зарецкого, видя, что я не желаю представлять им его.

— Мой ученик это, — отозвалась я, перебив открывшего рот парня, который явно хотел сказать какую-то глупость. — Встретила его в туалете, он мне… помог.

Один уголок губ Женьки в неприветливо пополз вверх, демонстрируя всем окружающим то, что в книгах называется "кривая улыбка" — когда он был не в себе, часто улыбался именно так, и выглядело это угрожающе. Широкие темные брови, одна из которых была рассечена ровно посредине, чуть сдвинулись к переносице. Плечи слегка напряглись.

— Анастасии Владимировне. — Впервые употребил мое отчество правильно Зарецкий, тоже без особо добра глядя на Женьку, — стало немного плохо. Вот я ее вам и привел.

— В смысле плохо? — не понял Женька, обеспокоенно и коротко, словно невзначай глянув на меня, но с места не поднялся. Почему-то меня это огорчило. Блин, Хирург, ты вообще нормальный? Я тебе нравлюсь или нет? Что с тобой случилось? Почему ты меня игнорируешь?

— В том, что не хорошо, — отрезал Яр, которому явно не нравился Хирург. — Садитесь, Анастасия Владимировна. Я пойду к другу. Лечитесь. Безумно жду ваших уроков.

Данный текст не предназначен для публичного размещения.

— У нас один урок остался, Зарецкий, — отозвалась я.

— Тогда еще более безумно жду его.

Где-то позади нас раздался шум и возгласы — с одной из стен свалилась картина — прямо кому-то на стол. Ничего страшного, правда, не произошло, и мы не придали этому большого значения.

— Хорошая Анастасия Владимировна учительница? — со смехом спросила Алёна, наблюдая за нами.

— Очень, — серьезно отвечал парень, оценивающе взглянув на мою подругу. Кажется, она понравилась ему, и Господин школьный президент подарил ей теплую, как горячие пирожки в школьной столовой, улыбку. — Она все очень правильно объясняет. И очень добрая, душевная.

Алёна весело рассмеялась, не выпуская из руки свой коктейль. Она-то знала, как я терпеть не могу этого умника. Да и отлично помнила его хамское поведение в клубе.

— Двойки не ставит? — полюбопытствовала моя светловолосая подруга и ее плечи внезапно передернулись. Она растеряно огляделась по сторонам.

— Не ставит, что вы. Я отличник, — не отрывая глаз от Алёны, произнес Зарецкий. — Анастасии Владимировне одно удовольствие меня учить.

Алёна кивнула, но почему-то разговор продолжать не стала = взяла свой мобильник и принялась писать кому-то сообщение, склонив голову и словно отгородившись от этого мира длинными прямыми волосами, блестящими под электрическим светом.

— А мы раньше с вами нигде не встречались? — спросила Алсу, ухмыляясь.

— Я бы вас запомнил, — по-джентельменски и с явным намеком отозвался Енот. Алёна рассмеялась еще громче. Как у Хирурга, ее смех был красивым — изящным и непринужденным.

— Это я тебя запомнил, малыш, — медленно произнес Хирург. Ярослав с великой неприязнью глянул на моего друга, явно желая, чтобы тот провалился куда-нибудь в подполье.

— Меня малышом только родители в детстве называли. И я что-то не могу вообразить тебя одним из них, — на симпатичном лице Зарецкого появилась ухмылочка, которую больше всего хотелось назвать издевательской. — Думаю, единственный человек, кто может меня называть так же — это моя вторая мама, моя замечательная учительница. — Мятные глаза весело посмотрели на меня. И я совершенно некстати узрела на лице Зарецкого тонкий длинный шрам на вершине правой скулы.

— Я буду твоим вторым папочкой, — отозвался Хирург.

— Даже третьим не станешь, Мурашка, — отозвался Ярослав, явно намекая на надетую под клетчатую рубашку футболку с изображением злобного абстрактного насекомого, похожего на рогатого муравья, — символа любимой американской группы Хирурга. Он вновь криво улыбнулся, и я почти почувствовала пульсацию его злости, и внимательно оглядел Зарецкого. Но никаких изображений на неброской и, конечно же (как же не без этого!) стильной одежде Енота не увидел — ни на джинсах, заправленных в грубые ботинки в стиле милитари, ни на застегнутой на молнию толстовке.

— Нам надо пообщаться тет-а-тет, гномик. Видимо, в ваше школе совсем не припадают уроки вежливости и этикета, — сквозь зубы процедил Женька, явно намереваясь встать и поговорить с дерзким оппонентом где-нибудь на улице, с применением таких средств воспитания, как прямое физическое воздействие, однако я жестом попросила Хирурга остаться на месте. Благо, он меня послушал. Не хватало еще, чтобы он пострадал из-за разборок с избалованным школьником. Да и я, как почти педагог, не могла допустить того, чтобы моего ученика побили на моих же глазах.

— Ярослав, тебе пора. Спасибо, что помог. Я хочу в знак благодарности купить тебе коктейль. Разумеется, молочный, — сказала я благодушно.

— Ну что вы, Анастасия Владимировна, не стоит, — солнечно улыбнулся мне он. — Вы садитесь, вам не нужно стоять. Вдруг опять это повторится? — голосом выделив слово "это", Зарецкий чуть ли не силой усадил меня на место около Алсу, которая дурочкой не была и смотрела на нас двоих с таким любопытством, с каким кошка смотрит на мышек.

— Что — это? — влезла Ранджи, которая не так тонко понимала многие психологические моменты, будучи человеком открытым и прямым.

— Кровь из носа, — отозвалась я неохотно.

— Ого, что с тобой? — изумилась Алсу и тыльной стороной руки коснулась моего лба, проверяя температуру. — Тебе плохо, подруга?

— Давление играет? — предположила Ранджи. — Ты сейчас-то себя как чувствуешь?

Женька один промолчал, но тревога в его карих глазах все же была. Меня это радовало… и раздражало. Если ты беспокоишься за меня, встань, возьми меня за руку и спроси, что со мной!

— Со мной все нормально, ребят, — отозвалась я, не желая рассказывать про приключения в туалете. Не потому что мне было неловко, на это мне вообще было плевать, а потому что я не могла рассказывать друзьям ро свою прошлую жизнь.

— Ярослав, не задерживайся допоздна. До пятницы. — Мне очень хотелось спросить о синдроме, которым Ярослав наградил меня в разговоре с администратором, но я не стала этого делать. Потом спрошу.

— До пятницы, — кивнул он мне, еще раз при этом улыбнувшись задумавшейся Алёне. — До свидания.

И он ушел. А вместе с ним, как это ни странно, остатки моего хорошего расположения духа.

Спустя секунд десять я вдруг почувствовала чей-то внимательный взгляд. Подумав, что на меня смотрит Зарецкий, я, подняв голову, я встретилась глазами с симпатичной девушкой в терракотовом свитере. Алёна тоже мельком глянула на нее и отвернулась.

За нашим столиком воцарилась напряженная тишина.

Дарёна, хихикая и время от времени прикусывая от смеха кончик языка, летала над Настей и Ярославом, которые медленно двигались к столику, за которым сидели друзья девушки. Пару минут назад, в туалете, сидя на раковине и болтая ногами, она со смеху умирала, глядя, как чудят эти умники, дважды запиравшиеся то в одной кабинке, то в другой. Воистину, большая фигура — да дура. Такие взрослые, а ума… Словом, то, что делали эти двое, знатно потешило юного зеленоглазого призрака. Впрочем, для нее их новая внезапная встреча явно не была неожиданностью, как, впрочем, и все остальные — тоже. Было бы вернее сказать, что эти "внезапные" встречи были делом рук самой Дарёны. Сколько усилий она приложила для этого!

А все для того, чтобы эти двое после стольких совпадений поняли — они предназначены друг для друга и остались вместе, как это и было задумано мирозданием с самого начала, пока она, глупая Дарёна, все не испортила! Каждый раз, осознавая, что она натворила, девочка начинала с новой силой ненавидеть себя. Во время таких моментов в этом мире, таинственном и необъяснимом, где законы физики были совсем не такими, как на Земле, или вовсе отсутствовали, она взмывала вверх, далеко вверх, выше птиц, и, разогнавшись, скользила по воздушной глади, проходя сквозь облака и не оставляя следа.

Парадоксально, но она, призрак, по доброй воле оставшийся в своем старом мире, к которому принадлежали Ярослав и Настя, тоже умела плакать. И еще странным было то, что раньше она боялась высоты, а теперь — нет. Однажды отдав себя высоте и тем самым принеся ей саму себя как жертву, Дарёна полюбила ее, как, впрочем, и высота полюбила Дарёну.

А после ненависти и высоты наступал этап менее сильного, но такого же болезненного для души чувства — сожаления: о прошлом, о будущем, о настоящем. В такие моменты девочка сидела на крыше высоченных зданий, глядя сверху на людей и болтая ногами. Затем Дарёна успокаивалась — до следующего посещения облаков.

Может быть, поэтому, чтобы не чувствовать ни ненависти, ни сожаления, девочка-призрак так старалась изменить реальность, перевязывая сверкающие белую и красную нити?

Да, теперь они были связаны в тугие узлы уже не трижды, как было разрешено старшими духами, а куда больше. Судьбы Насти и Ярослава будут пересекаться столько раз, сколько сплетены между собой их нити жизни, оказавшиеся в руках у Дарёны. И пусть это считается преступлением — влезать в жизнь людей настолько сильно, но отступать прозрачная девочка не могла. Она еще при жизни была упрямой и упорной. А еще хитрой. И именно поэтому она смогла провернуть самую настоящую аферу в невидимом мире духов, не вернув нити судеб Ярослава и Анастасии в небесное хранилище после вязания законных трех узлов, а оставив себе и бережно храня.

Один узел — одна случайность, соединяющая этих двух все крепче и крепче. Они будут встречаться столько раз, сколько нужно им будет для осознания того, что они просто обязаны быть вместе, это самая настоящая судьба!

Гордеев узел даст гарантию того, что Настя и Яр не смогут расстаться друг с другом. Будут сталкиваться до победного.

Честно говоря, сначала Дарёна и не помышляла о таком преступлении, она считала, что и трех законных узлов, на которые она получила право, им вполне хватит. Но нет, вместо того, чтобы влюбиться друг в друга, ее подопечные предпочли взаимную неприязнь и чуть ли не ненависть. Поэтому и пришлось срочно разрабатывать новый план.

— Какая я молодец, — промурлыкала девочка сама себе, наблюдая за подопечными, чьи нити судеб были надежно спрятаны у нее в кармане. — Все устроила, от старших скрылась. Только эти дурацкие маги все испортили. Чего таскаются за Наськой, как привязанные?

Дарёна знала, что снаружи в машине — уже в другой — сидит тот черноволосый тип, который привез Наську, и черноволосая ведьма из ресторана. Еще одна магиня в терракотовом свитере сидит в кафе, попивая какой-то напиток и перемигиваясь с симпатичным приятелем Яра, который Дарёне очень нравился — ей вообще нравились удалые парни, а Николай казался ей именно таким. Это человеческое заведение было просто нашпиговано магически одаренными личностями. Хорошо хоть, что одна из таких личностей покинула сие заведение — тот самый парень, который попытался пообщаться с Настей, но которого довел до ручки Джек Воробей. Капитан Джек Воробей то есть. Дарёна явственно видела, что ролевик передал записку магу.

— И чего вы все здесь собрались? Чтобы вам всем в Космосе оказаться! — пожелала Дарёна магам от всей души, радуясь, что среди собравшихся магов нет тех, которые могут видеть призраков — а такие среди них встречаются!

— Мельникова и Яр должны быть вместе и точка, — вынесла девочка-призрак суровый вердикт, видя, как Ярослав ведет Настасью под руку к столу с ее друзьями, а те во все глаза смотрят на них. Ненависть, тотчас проснувшаяся к омерзительной Алёне, тоже глядевшей на Настю, не сразу улетучилась — Дарёна силой заставила себя успокоиться, даже глаза закрыла, представив тихое спокойное лазурное море и берег с желтым песочком.

Открыв глаза, Дарёна еще раз взглянула на ту, чье лицо было последним из тех трех, которые она видела перед падением — перед своей первой встречей с высотой. Красивая, ухоженная, длинноногая. В стильной одежде и на каблуках. Живая. Попивает какую-то ядовито-желтую дрянь. У Дарёны от ее одного вида уже началась бы изжога, будь она живой — от вида дряни, а не Алёны, разумеется, хотя последнюю Дарёна с легкостью назвала бы не только дрянью, но и подарила бы слова и куда более крепкие, такие, которыми и сапожники не побрезгуют.

— Ничего, мы еще посмотрим, — непонятно к чему произнесла Дарёна, силой воли заставляя себя не смотреть на Алену, а на Настю и Яра, которые уже подошли к столику. Дарёна прищурилась — левая рука Мельниковой не слишком заметно, но завораживающе светилась холодным серебром — так, если бы вокруг запястья девушки тонкой змейкой обвилась линия горизонта на западе с заходящим стальным солнцем.

Призрак приоткрыла от удивления рот. Сияние показалось ей очень знакомым — не по виду, а по внутренним ощущениям. От браслета веяло чем-то невероятно и непередаваемо знакомым. Давно забытым, но таким приятным старым. Дарена на мгновение закрыла глаза, почти чувствуя аромат цветущих яблонь и сирени, чувствуя вкус холодного молока, видя высокое летнее голубое небо, слыша ласковый шелест листьев и журчание ручья и смутные голоса родных…

И травы — высокие, сочные, нежные, мягко гладя ее по щеке, зашептали что-то далекое и важное. Запели прекрасную песню, слов и музыки которой было не разобрать…

Дежавю. Оно длилось не дольше пары секунд.

Браслет дарил ощущение полу стертых, но еще не выцветших воспоминаний. Это казалось невероятно странным, но в этом прозрачном царстве безмолвия вообще многое чувствовалось совсем не так, как в мире живых.

Глубокое чувство дежавю не покидало подростка, плавающего в воздухе над десятками голов. Чтобы избавиться от него, Дарёна даже головой потрясла. Почему-то ей хотелось улыбаться.

Наверное, на этот чудесный браслет наложены легкие чары, например, чтобы сделать его талисманом. В мире духов некоторые волшебные штучки имели интересные эффекты. Идет, скажем, какой-нибудь маг с магической штуковиной, заряженной на то, чтобы причинять боль и разруху, а в царстве духов такой артефакт светится черным и по нему неспешно ползают отвратительные жуки. Или сидит девушка на лавочке, а на шее у нее защитный амулет — магический подарок, и он сияет молочной радугой. Некоторые маги, наделенные даром призывать духов, даже устраивают им специальные ловушки или же специально договариваются с ними, чтобы обитатели прозрачного мира искали им артефакты. Правда, это не всегда срабатывает — волшебные предметы не видны большинству духов сквозь одежду, или если они закопаны в земле, или лежат в тайнике, или даже спрятаны в закрытом шкафу. Иные из них могут слышать магические вещи или же чувствовать.

— Интересно, откуда у Насти такая штука? Недавно же еще не было. И чувства странные, — удивленно произнесла Дарёна, но отмахнулась сама от себя, решив поразмышлять об этом позже. Сейчас надо думать о другом!

— А они хорошо смотрятся, — вслух подумала она, глядя на подопечных. — Ярке бы еще подрасти, а так вообще ништяк! Э! — зычно прикрикнула она вдруг, резко обернувшись. — Ты чего ко мне привязался?

На нее, сидя под одним из столов, всеми незамеченный, печальный и одинокий, смотрело огромными фиолетовыми глазами то самое существо, которое Дарёна отгоняла от Яра одной из ночей — смесь большеглазой коалы, шкодливого котенка и летучей мыши.

— Че те надо, умник? — пробурчала призрак. — Иди отсюда, куда шел!

Дибук всем своим видом показывал, что он никуда не шел, а очутился тут совершенно случайно и теперь рад встречи со знакомым духом. Кругленькое существо с фиолетовыми любопытными глазами испуганного лемура даже подняло вверх переднюю короткую лапку со втянутыми внутрь — прямо как у кошки! — коготками и нелепо помахало Дарёне. Девочку это совершенно не впечатлило.

— Отстань. Чего привязался? И к нему, — кинула взгляд на Ярослава подросток. — Больше не приходи. Я слежу за тобой, понял?

Глаза существа стали еще больше. В них бегущей строчкой проплыло что-то вроде: "Я к кому-то хожу?! Да ты что! Да ни в жизни!".

— Понял? — грозно повторила девочка, убрав за ухо прядь коротких волос.

Мохнатый дибук, мелкий воришка хороших снов, похожий на милое сказочное чудовище, понял и покорно покивал.

— К ней ходи, — кивнула Дарёна на Алену, которая совершенно не подозревала, кто смотрит на нее с воздуха. — Она — отличная жертва. Усек, арбуз мохнатый? — разглядела на кругленьком тельце девочка темные полосы.

Арбуз мохнатый понял и с интересом покосился на Алену, запоминая ее. Кажется, она пришлась ему по вкусу — дибук даже вылез из-под стола и короткими перебежками по воздуху достиг ноги Настиной подруги, которая в это время весело смеялась. Под веселое хихиканье Дарёны, обнюхав ногу Алёны, которая совершенно ни о чем не подозревала, существо облизнулось и подняло влюбленные глаза на девушку. Алёна закинула ногу на ногу и случайно коснулась потустороннее существо, даже и не заметив этого. И в ту же секунду дибука словно откинуло прочь невидимой силой метров на десять — он врезался в кирпичную стену, с которой тут же упала картина, и, не удержавшись, вылетел сквозь стену на улицу. Дарёна услышала его жалобы — что-то похожее на обиженное кудахтающее мяуканье с лисьим повизгиванием. Кажется, мохнатый фиолетовоглазый дибук подумал, что Дарёна специально подставила его.

— Ну, точно, — фыркнула девочка, не переставая наблюдать за парочкой подопечных. — Делать мне больше нечего, тебя подставлять. И не таскайся за мной, арбуз мохнатый! — крикнула она в пространство глупому существу, которое частенько теперь крутилось около нее.

Мяуканье сменилось недовольным ворчанием, тяжелым вздохом и дибук пропал. А из его ворчания Дарёна заключила, что на мерзавке Алёне есть защитный амулет или какой-то маг поставил не нее хорошее такое заклинание. Чтобы никто из другого мира не мог ей навредить. Естественно, спрятанный под одеждой — иначе бы Дарена увидела.

— Опять эти идиотские колдуны! Что это вообще творится такое, а? — сама у себя спросила девочка с негодованием. — Откуда у этой подлюки такая защита? Несправедливо.

— Несправедливо, — согласился позади Дарёны мужской веселый голос, и она согласно закивала, обрадовавшись неожиданной поддержке.

— Вот именно! Все ей достается. Нена…

Тут Дарёна осеклась, почувствовав себя рыбаком перед огромной надвигающей на него морской волной. Рыбацкой лодке никогда не совладать со стихией — вот-вот она перевернет ее и поглотит.

Сглотнув, девочка резко развернулась. Внутри что-то оборвалось, уши словно водой заложило — внизу стоял, вернее, делал вид, что стоял, едва касаясь пола сапогами, высокий, статный, с военной выправкой мужчина, в темной короткой бороде которого пробивалась легкая благородная седина. Если бы Дарёна не знала, что маги могут быть самыми разными внешне, она обязательно сказала бы, что этот мужчина — истинный волшебник: вытянутое лицо с мощным подбородком и резко очерченными скулами, прямой нос с высокой переносицей и резко вырезанными крыльями, неподвижные равнодушные глаза цвета сухой земли, над которыми нависли темные прямые брови.

Нет, он не волшебник — лишь был им когда-то. Таких, как он, называли в старые времена волхвами. А сейчас он тоже обитатель мира теней и духов. Один из сильнейших, обладающий не только большой властью среди старших, но еще и правом Вызова. Старинный, ко всему, кроме долга, безразличный дух, живший еще во времена Киевской Руси, самый старый из неушедших и самый могущественный в этих краях. Когда-то его звали Вольгой. Вольгой Святославовичем. О нем Дарёна даже читала в былинах. Племянник князя, возглавляющий собственную дружины, богатырь и кудесник, хитрый и умный, умеющий превращаться в разных зверей.

Поговаривали, что Вольга остается в призрачном мире уже много веков, а вот что его удерживает, никто не знал. Но зато все знали, что он неукоснительно следует правилам бесцветного царства духов. И следуя этим правилам, Вольга накажет ее. А зачем больше ему приходить к ней? Он наверняка узнал о ее преступлении.

Морская волна начала застывать, покрываться корочкой тонкого льда.

Дарёна в нахлынувшем отчаянии закусила губу. Неужели ее прекрасный план полетит в пропасть?!

Словно прочтя ее мысли, старый дух, едва заметно кивнул головой — да, именно, план провалился.

— Дарёна — тебя ведь так зовут, дитя? — спросил он сухим официальным голосом. Вопреки представлениям Дарёны, он не разговаривал на древнерусском наречии, и, не смотря на старинные одежды — подпоясанный кафтан до середины икр, поверх него корзно — длинный бордовый плащ, украшенный золотой каймой, наброшенный на одно плечо и застегнутый на другом, сафьяновые сапоги, круглая шапка с мехом, речь его была вполне современная. Все же мир духов был необычным миром, со своими законами логики, порой причудливыми. А еще время этого мира дарило знания. И некоторые по своей воле оставались в этом мире только затем, чтобы получить их спустя века.

— Так… — отозвалась подросток севшим голосом.

— Дарёна, зачем ты сделала это? — спросил Вольга без негодования или любопытства и неспешно, но властно поманил ее пальцем. Дарёна нехотя и с большой опаской спустилась на пол, почти касаясь его носками своей летней обуви. Теперь она была напротив мужчины, опустив голову, однако кулаки ее сжались еще сильнее. Стояла и молчала, а время вокруг словно замерло. Замерло и замерзло.

— Думаешь, можешь исправить все? — продолжал он

"Исправлю", — говорил взгляд Дарёны, сжавшей кулаки и исподлобья глядевшей на старшего духа. Она ненавидела сдаваться. Но как можно расплавить лед, если в руках нет пламени — лишь снег со вмерзшим в него цветком, а вместо дыма — морозный пар?

— Глупо так думать, — продолжал негромко мужчина. Казалось, Вольга был совершенно спокоен, узнав о ее преступлении. А еще казалось, что он не парит в воздухе, а стоит на ногах, касаясь ступнями пола, как обычный человек. Только одежда на нем была не обычная человеческая, а старинная, как с картинки книг с былинами, похожая на княжескую. — Ты ведь не имела права делать это, — попенял он Дарёне, хотя она была готова поклясться, что ему все равно. Он просто выполняет свой долг.

— Они должны быть вместе, — тихо сказала девочка, сжавшись и ожидая сурового наказания. Посмотреть в неподвижные глаза мужчины ей было страшновато. Хотелось исчезнуть, спрятаться, растворится в холодном воздухе, но Дарёна знала, что сила Вольги не позволит ей сделать этого.

— С чего ты взяла, дитя? — снисходительно-равнодушно взглянул на нее старший дух. Глаза цвета сухой земли оставались такими же безэмоциональными, как у высеченной из камня статуи.

— Они предназначены друг другу судьбой, — пискнула зеленоглазая, стараясь держать себя в руках, но при старшем духе этого не получалось. — Я должна была их… связать, но… оказалась тут. Эта жизнь — их последний шанс встретится, — ее голос стал совсем робким, едва разборчивым.

— Это их шанс и их жизнь, ты не должна встревать в чужие судьбы, — безразлично обронил Вольга.

— Но как же так! — воскликнула Дарёна, пытаясь быть смелой, но вновь почувствовала себя рыбацкой лодкой в грозном ледяном море. — Я из-за них и осталась!

— Из-за себя ты осталась. Идем, дитя, ты понесешь наказание за то, что пыталась влезть в чужие судьбы.

— Я не могу! Я ведь заключила договор, что мне разрешат трижды помочь им попытаться встретиться, если я останусь тут и буду служить у вас! — отчаянно воскликнула Дарёна, со слезами в глазах глядя в сторону Насти и Яра, которые, кажется, вот-вот должны были распрощаться. Стоят, глупые, смотрят друг на друга чужими взглядами и не знаю ничего…

— Я помню это. Но также помню, что ты использовала все свои шансы. Все три узла. Однако я также вижу, как сильно ты нарушила уговор. Отдай, — вдруг суровым голосом произнес Вольга и протянул руку с цепкими мраморными пальцами.

— Что? — от отчаяния попробовала схитрить девочка.

— Нити.

— Какие нити?

— Какие взяла, такие и отдавай.

— Ну, пожалуйста, — взмолилась Дарёна. Ее ресницы намокли от подступающих ледяных слез и слиплись. Ярослав, Ярик, Яр, ну почему ты такой дурак?! Ну, сделай же что-нибудь!

Вольга покачал головой, сделал плавное движение рукой, протянул ее вперед и к нему на широкую сухую ладонь упали две нити — красная, неистово искрящаяся, и белая, звездная.

— Сколько узлов навязала. — Первая эмоция — неодобрение — мелькнула в голосе Вольги. Он махнул второй рукой, и узлы сами собой стали исчезать.

— Дайте мне… им шанс! — выпалила Дарёна, с ужасом глядя на то, как плоды ее многочисленных трудов исчезают, растворяются в воздухе.

— В обители тебе объявят о наказании. — Пара узлов все-таки не исчезла — продолжала связывать белую и красную нити, и Вольге это не очень понравилось. Видимо, разрушить их было не в его власти. Скорее всего, судьба уже взяла на заметку эти узлы, как должное, запустив колесо случайностей.

— Но я всего лишь хотела искупить свою вину перед ними и отправится дальше! Почему же три раза можно, а больше — нельзя? Посмотрите на нее! Чем она не заслужила свое счастье?! — срывался голос девочки, слезы стекали с ее бледных щек и в замершем воздухе превращались в темные маленькие, с рваными краями круглые отверстия — как будто бы корку льда пробивали пули.

Старый дух даже и не думал слушать Дарёну. И кто знает, что могло случиться, но Вольга по какому-то странному велению судьбы, с которой боролся, машинально проследил за взглядом Дарёны, и вдруг целая волна чувств прошлась по его ранее каменно-безучастному лицу.

Сначала это было глубокое удивление, шок — оно, казалось, поникло во все уголки его морщин на лице. Затем ярким, давно забытым росчерком сверкнула на его лице радость — нечаянная, долгожданная, а от того дикая, ярая, где-то смешенная с воскресшей надеждой, где-то — с благодарностью самим небесам, а где-то и со страхом: а вдруг все происходящее — шутка, мираж, глупый сон?

Ну а после в лице старинного духа появилась и жадность. Не такая, которая рождается в горящих глазах безумного коллекционера, готового отдать за очередной экземпляр все свои деньги до последней монеты, и не такая, которая пробуждается во взоре человека, давно и упорно добивающегося души и тела предмета своего вожделения, а теперь получившего все это в свое распоряжение. А такая, которая может быть только у давно больного и страдающего человека при виде бутылька с некой лечебной настойкой, которая сможет вернуть его в жизни.

Жадность-вера, жадность-неверие. Жадность-отчаяние. Жадность, которая может и погубить, и спасти.

Вольга, не отрываясь, пожирал глазами Настасью, которая в этот момент, ни о чем не подозревая, разговаривала со своим другом Женей. Дух не смотрел ей в лицо и не разглядывал фигуру — его вспыхнувший взор был направлен на ее левую руку, запястье которой обхватывала полоска горизонта с заходящим серебряным солнцем, примеченная недавно Дарёной.

Миг — и старый дух оказался рядом с девушкой, низко, словно в поклоне, склонившись над ее рукой, и разглядывая браслет — глаза его буквально впились в украшение. Подрагивающими пальцами он коснулся серебряного заката, обвивавшего девичье запястье.

Опешившая и ничего не понимающая Дарёна даже моргнуть не успела — так быстро он переместился. Она вообще не понимала, что делает Вольга. Наськин браслет сиял, конечно, заманчиво, но почему это тот, кто пришел наказывать ее, Дарёну, так много внимания дарит этому украшению? Может, сбежать, пока он занят?!

— Сюда подойди, — услышала она голос Вольги, который, наконец, распрямился, но все еще глядел на браслет Насти с вожделением — широкие ноздри его носа едва заметно раздувались, как от быстрого бега, а белки глаз покраснели. Да и в глазах застыло странное выражение — Дарёна видела его всего лишь миг, но все-таки видела!

Это было больше, чем отчаянное желание, страсть или вожделение. Это было воскрешение. Воскрешение надежды.

Нежданный ливень пролился на сухую, в комках, землю.

— Задам тебе несколько вопросов, дитя. Отвечай правдиво, иначе тебе худо будет, — произнес Вольга голосом статуи: отсутствующим, бездушным, и девочка послушно кивнула, тоскливо взглянув в ту сторону, в которую ушел Ярослав.

— Это та, которой ты помочь хочешь? — спросил он, взглядом показывая на Настю. Взгляд мужчины ненароком сбежал на ее левое запястье.

— Т-та, — волнуясь, ответила Дарёна.

— Знала ее при жизни?

— Знала.

— Откуда у нее браслет тот?

— С закатом который? — удивленно уточнила Дарёна, ничего не понимая.

Вольга прищурил один глаз.

— С закатом, — сказал он. — Ну, отвечай.

— Не знаю, — честно сказала Дарёна, зная, что не сможет обмануть главного духа. — Я… я сама только сегодня увидела. Раньше не было. Только сегодня на ее руке и углядела. После общения с магами, видимо, появился, — с презрением в голосе сказала девочка.

— С магами, говоришь?

— Да.

— А ты и магов видишь?

— Вижу, — созналась Дарёна. Из ее рта вырвался сверкающий пар.

— Способное дитя.

Не все духи могли понять, кто из живых обладает чудесными силами. Как и люди, жители прозрачного мира, были совершенно разными.

Дарёна, не понимая, что происходит, посмотрела на Настю, левую руку которой так жадно рассматривал Вольга. Почему его настолько сильно заинтересовал ее сияющий браслет, она искренне не понимала. И перемены Вольги Святославовича пугали. Это как будто бы статуя стала разговаривать — таким диким было его поведение!

А может быть, это какой-то ужасный артефакт, подаренный мерзкими магами, которые сделали с Настасьей что-то непонятное? Вдруг он угрожает ее жизни?

Дарёна, насупив брови, еще раз пригляделась к девушке, которая разговаривала с друзьями, даже и не заметив прикосновение старшего духа. И опять чувство глубокого дежавю наполнило Дарёну. И травы ласково защекотали, и опять запели где-то далеко….

И вновь те же запахи, цвета, голоса окружили ее, и мир завертелся вокруг девочки, как цифровой вихрь, сверкая картинками из жизни — блеклыми и яркими, черно-белыми и наполненными насыщенными красками. Родители, братья, друзья, тот, кого она считала любовью всей своей жизни, одноклассники, знакомые… Родной дом, улица, дорога, по которой она проходила не меньше тысячи раз, чтобы попасть в школу, класс… Высокое голубое небо, свежий воздух, луга — зеленые-зеленые, усеянные крапинками ярких цветков, вишневые деревья в саду, аккуратный дом, прячущийся в неистово розовом цветении, раскрытое окно на втором этаже с клетчатыми тонкими, легкими как облако, шторками, столик — девчачий, новый, еще пахнущий деревом и лаком. А на нем — шкатулка с украшениями. И рядом лежат два кольца. Старых, немодных, тоненьких, с россыпью невзрачных камушков.

Дарёна почти наяву видела, как берет пальцами — на коротких, по обыкновению, ногтях яркий дерзкий синий лак — оба колечка и рассматривает их. Прабабушка вручила их ей, придя поздним вечером в ее комнату и тихо прикрыв за собой дверь. Лицо у нее было торжественное и в слабом свете лампы казалось, что торжество это размыло ее морщины.

— Это тебе, — сказала она, назвав Дарёну ее настоящим, земным именем, употребив его в уменьшительно-ласкательной форме, что девочку всегда невероятно раздражало, и протянула внучке алый мешочек с серебряными завязками.

— Что это, ба?

— Подарок на твой тринадцатый День рождения, — улыбнулась старушка, садясь рядом с внучкой. — Передается в нашей семье из поколения в поколение. От матери к дочери, от бабушки к внучке. У меня, как назло, только сыновья были, да и внуки все — мальчишки. И правнуки старшие, братья твои… Поэтому я тебе и отдаю. Единственной девочке.

Тогда Дарёна необычайно сильно удивилась, даже телефон отложила в сторону. Прабабушке было уже совсем много лет, и порой она делала вещи, которые их большая семья списывала на причуды старости.

— Бери, деточка, бери, — заговорщицки подмигнула ей пожилая родственница. — Это теперь твое. И ты будешь хранить их. А потом отдашь своей дочери или внучке. Поняла меня?

Дарёна, подумавшая, что бабуля в очередной раз чудит, взяла мешочек, развязала и достала колечки.

— Красивые, — соврала она, мельком глянув на них. Такие вещички были совершенно не в ее вкусе! Вот если бы что-нибудь с шипами или с черепом — вот тогда бы она обрадовалась! — Спасибо, ба! Классный подарок!

Старушка только хитро улыбнулась в тот поздний вечер.

— Не говори никому об этом подарке и храни его. Обещаешь? — пожилая женщина взяла Дарёну за руку.

— Обещаю, — ничего не оставалось сказать той, и девочка улыбнулась прабабушке. Листья деревьев в саду зашелестели, где-то далеко раздался гул отдаленного грома. Внезапно в открытое окно ворвался порыв ветра и, словно окутав двух родственниц, умчался прочь, ввысь, к сверкнувшей в ночном небе зарнице.

Дарёна поёжилась, а ее прабабушка как-то с облегчением вздохнула.

— Вот и славно. Когда время придешь — отдашь следующей. Да что я буду рассказывать. Они тебе сами все расскажут, деточка, — туманно произнесла старушка и погладила правнучку по коротким волосам. Та опять делано улыбнулась старушке.

— Ба, тебе спать пора, поздно уже, — сказала она. Потом опять с давлением мучится будешь.

Старушка вскоре ушла, а колечки остались на столике.

Зарницы сверкали всю ночь. А Дарёне снились странные сны. В одном из них она надевала кольца, вдруг ставшие сверкать золотым рассветом — точь-в-точь таким, какой был на следующий день. И что-то шептали невидимые пряные высокие травы…

Все это пронеслось в голове девочки, ставшей призраком, за секунду.

Словно вспышка сверкнуло воспоминание, в которое переросло настойчивое дежавю. И во всем был виноват Настин браслет.

Застывшая ледяной фигурой волна отмерла и обрушилась на Дарёну, разбившись на миллионы осколков, поплывших по воздуху, словно бесхозные крохотные звезды.

— Я вспомнила! — от охвативших ее эмоций вдруг воскликнула Дарёна, забывшись, с кем она разговаривает (при жизни манеры Дарёны оставляли желать лучшего). — Я вспомнила это ощущение!

По каменному лицу Вольги словно трещина прошла.

— Какое же? — прошептал он. И вместе с шепотом раздался хруст ломающегося тонкого льда.

— Травы! И кольца! Рассвет тоже был! — невнятно выкрикнула девочка, которая не понимала, что происходит, но знала — это очень важное. Безумно важное.

— Какие кольца? — едва слышно, но угрожающе произнес дух. Подул свистящий ветер. — Ну, говори. Говори же.

— Мои, — пискнула Дарёна, почему-то внутренне сжимаясь под терпким взглядом сухих, как обожженная терпким солнцем, глаз. — Они мне от прабабушки достались…

Кое-как, сбивчиво, перескакивая с одного на второе, девочка рассказала Вольге все, что знала, все, что произошло, все, что она сделала. Дарёна говорила, а время хоть и бежало вперед, но, казалось, все вокруг застыло, замерло, остановилось. Звуки мира живых были смазанными, сами люди, предметы и даже стены казались полу стертыми. Четкими в возникшей из ниоткуда полутьме оставались только два духа, да серебряный браслет на руке ни о чем не подозревающей Насти.

— И где теперь эти… кольца? — близко наклонившись к девочке, хриплым голосом спросил дух. Вновь повеяло холодом, от которого — вот парадокс! — бросало в жгучий жар.

Что же так взволновало того, кто всегда лишь безразлично исполнял свой долг? Почему перевитые между собой жадность-отчаяние-вера — словно сплетенные в одну тугую косу пряди, с такой силой исходят от Вольги. Что для него значит Настин браслет и кольца, подаренные прабабушкой?

— Где они? — вновь потребовал тот, о ком писали в былинах.

— Я их оставила там, — проговорила не без труда девочка, до сих пор боясь встретится взглядом с Вольгой. Равнодушным он казался ей менее страшным, менее опасным.

— Где — там? — переспросил он.

— Закапала в саду! — выпалила Дарёна. — Они мне надоели! Я закапала в саду и… потом…, - она терялась в словах, — потом ушла, — наконец, выговорила она. Вольга вдруг поймал горсть ледяных искрящихся осколков в ладонь и с хрустом сжал, превращая в мелкую крошку.

— И никому не успела передать, — созналась Дарёна.

Какое-то время Вольга думал о чем-то, а потом вдруг удивил и без того нервничающую Дарёну еще больше.

— И я до сих пор не понимаю, как ты это провернула, — на тонких губах, словно из серого камня высеченных, появилась улыбка. Самая настоящая улыбка! — Способное дитя. Пожалуй, наказывать тебя я не буду.

Дарёна, уже готовящаяся к худшему, в громадном изумлении уставилась в посветлевшее лицо старшего духа, но тут же опустила голову вниз, не выдержав взгляда.

— Нити ты вернула. Узлы почти распутались. А те, что не смогли распутаться ни к чему страшному не приведут. Веди меня в свой сад, — приказал он внезапно и кивнул Дарёне, показывая, что она должна сделать это незамедлительно. И даже руку протянул — раскрытой ладонью кверху.

— Представь то место, и мы окажемся в нем.

Девочка, колебаясь, несмело коснулась его сухой и показавшейся неожиданной теплой ладони — хотя как ладонь духа может быть теплой или холодной? Мгновение, равное падению звезды, — и они перенеслись в то место, которое представила Дарёна.

Сейчас там никого не было — зимой в дачный поселок старались не приезжать, если только на Новый год или Рождество, но летом, ранней осенью и поздней весной в двухэтажном уютном коттедже почти всегда кто-нибудь обитал. Их семья любила собираться вместе — и по праздникам, и просто так, без особого на то повода.

Сейчас участок выглядел совершенно незнакомым, молчаливым, спящим. Стоявшая тишина убаюкивала. Все было завалено снегом — не только земля, но и забор, дом, клумбы, лавочки. Деревья, обсыпанные белой пудрой в свете тусклого фонаря на дороге, казались сотканными из волшебного бархата. Дорожки из следов чьих-то крохотных лапок казались мистическими узорами. А черные провалы окон напоминали пустые глазницы, безучастно наблюдающими за происходящим.

— Веди, — отпустил руку Дарёны мужчина. Она вздохнула, с тоской глядя на дом, и полетела в сад, лавируя сквозь деревья, хотя могла и проходить сквозь них. Привычка?

Остановилась она за домом, неподалеку от деревянной резной беседки с крышей, похожей на купол. Раньше она любила сидеть здесь летом и читать книги или просто смотреть на лес или далекие темно-синие очертания гор — их участок находился на холме, и поэтому вид из окон и беседки был просто восхитительный — одновременно простой и манящий.

— Здесь, — негромко сказала Дарёна, касаясь рукой ствола единственной на участке березы — высокой, с раскидистыми ветвями. Ее пальцы, конечно же прошли сквозь дерево, но девочку это ничуть не смутило.

— Под ней закопала? — спросил все так же хрипло Вольга. Если Дарёна мельком любовалась садом и домом — своими утраченными воспоминаниями, то старшего духа интересовало только одно — место, где были закопаны кольца.

— Да. Там неглубоко, но никто не найдет. А колечки лежат в коробочке, наверное, с ними ничего не случилось, — ответила Дарёна, опять чувствуя знакомые волнения в воздухе.

— Думай о них, представь их, — велел старый дух, и его слова, словно обруч, стиснули виски юного духа с внешностью подростка в летней одежде. — Кольца все еще твои.

И вновь побежали картинки из прошлого.

И опять травы запели вдалеке — словно под водой — приветственную песнь.

И в который раз стали ласкать, касаясь щек, щиколоток, запястий.

Вольга, казалось, тоже стал свидетелем этого. Он закрыл глаза и, раскинув руки в широких рукавах, несколько минут прислушивался то ли к ним, то ли к самому себе. А Дарёна вдруг явственно увидела теплый розовый свет, исходящий из-под земли в том месте, где она закапала колечки. Это длилось всего мгновение, но девочке хватило, чтобы зачарованно приблизится к этому свету — она даже ладонь протянула, как будто бы пытаясь взять этот свет в свои пальцы или же погреть их в нем. Стало и горько, и смешно, и на удивление хорошо. Сколько длилось это зимнее безмолвие, Дарёна не знала. Она, заключенная в свои мысли и эмоции, не следила за ходом времени.

Что же за колечки подарила ей прабабушка? Почему они светятся из-под самой земли, как Настин браслет? Что хочет Вольга?

Травы пытались рассказать обо всем в своей песне, но слов было не разобрать.

А потом все прекратилось, как отрезало. Вольга тоже распахнул глаза. Теперь в них явственно читалось потрясение. Казалось, он увидел то, что хотел. Какое-то время он был похож на человека, пробежавшего прочь от смертельной опасности много километров и теперь задыхающегося, с сухими губами и сводящей болью в легких, но добравшегося до нужного места и протянувшего руку к высокому, чуть запотевшему стакану с чистой свежей холодной родниковой водой. Еще чуть-чуть, еще немного — и он сможет коснуться влажного стекла потрескавшимися губами.

— Надо же, — прошептал он потрясенно. — До сих пор…

Он отчего-то уставился на свои ладони, подняв их почти к самому лицу.

— Дитя, — позвал он, наконец, и Дарёна тоже словно очнулась.

— Знай, что ты хранила мои вещи.

При этих словах луна, зависшая прямо над домом, позволила себе легкую улыбку.

— Ваши вещи?

— Когда-то я создал несколько вещей. И много веков ищу их, чтобы соединить воедино и уйти, — спокойным, отстраненным и почему-то совсем не страшным голосом сказал Вольга. Дарёна вдруг перестала бояться его. Она с замиранием сердца слушала мужчину и почему-то ей стало совсем грустно. — Эти вещи волшебные и наделены большой силой. Браслет, кольца и подвеска. Дети нави, прави и яви, — он позволил себе слабую улыбку, и Дарёна поняла, что это ирония! — Те, кого ты называешь магами, тоже их ищут, — продолжал Вольга. — Они всегда силы чужой ищут, потому что в себе найти не могут. И даже название дали — тройка славянская. Скрывать не буду — кольца, что тебе отдали, и браслет той девицы — мои. Сколько веков искал, а нашел в единый час почти все! — и Вольга вдруг расхохотался. Никто никогда не слышал, чтобы этот старый дух в славянских княжеских одеждах смеялся.

— Хочешь еще раз попытаться помочь им? Все исправить? — так же внезапно остановившись, спросил дух.

— Х-хочу, — с трудом выговорила Дарёна, все равно мало что поняв из слов Вольги. — Только как я это сделаю, если вы сами сказали, что ничего не получится изменить? Я вон сколько узлов навязала, а вы распустили, — добавила она, наглея на глазах.

— А зря ты навязала столько узлов, дитя.

— Но я хотела, как лучше! Я хотела, чтобы они встретились наконец-то и поняли, что предназначены друг для друга! Вот и навязала узлов специально. Чтобы они точно никуда друг от друга не делись.

— И как, не делись, влюбились друг в друга? — полюбопытствовал Вольга.

— Нет еще, — смутилась девочка.

— Странно-то как, — можно было сказать, что Вольга ухмыляется. Просыпалось в нем что-то живое, некогда то ли потерянное, то ли забытое. — Узлов-то много было. Они уже должны были жениться тогда.

— Может, и женятся, — пробормотала Дарёна устало.

— Просто всему свое время.

— Что?

— Ступай теперь, — Вольга вглядывался в темноту, словно видел что-то известное только ему одному.

— Куда?

— К ним.

— Зачем? — чувствовала, что сходит с ума Дарёна. Ну могла ли она предположить, что все закончится вот так?

— Сама поймешь, — было ей туманным ответом. — Помощь нужна твоя. Забыла, кто ты такая?

— А наказание… — никак не могла забыть Дарёна о том, что полагается за ее проступок.

— Я же сказал — не будет его. Взамен будешь меня слушать. И делать, что говорю. Тогда и мне поможешь, и себе, и им, — отозвался Вольга. Между широких темных бровей его пролегла задумчивая складка, больше похожая на вертикальную трещинку.

Пошел снег, медленно, плавно, даже изящно ложась на все те же ветви деревьев, крышу, забор. Раз за разом все плотнее укутывая землю. Серебря воздух.

— Увидишь, кому помочь. И торопись.

Глаза Дарёны послушно вспыхнули желтым огнем, и она в мгновение ока исчезла, позволив себе раствориться в студеном воздухе.

Вольга, закинув руки за спину, неспешно прошелся по снегу, не хрустя им и не оставляя следов, и если кто-то увидел бы в этом царстве природной белизны его, облаченного в красно-бордовое княжеской корзно, среди деревьев, принял бы, может быть, даже за Деда Мороза.

А вскоре и он исчез, кинув прощальный взгляд туда, где были спрятаны браслеты. Только лишь корзно взметнулось.

Когда Зарецкий, не оглядываясь, ушел, молчали мы недолго.

— И что это было? — первой спросила Алсу. Глаза у нее откровенно смеялись. Кажется, она поняла, что это за ученик со мной был.

— Не что, а кто. Говорю же, мой ученик, — отозвалась я устало. — Дайте меню, хочу заказать кофе еще. Хотя нет, — вспомнила я о кровотечении и даже поморщилась. — Не надо кофе, лучше что-нибудь холодное.

— Тот самый? — многозначительно произнесла Алёна, оторвавшись от телефона. Женька внимательно перевёл взгляд с удаляющегося Ярослава на нее, проигнорировав меня, но все же смолчал, хотя я, если честно, рассчитывала на обратную реакцию.

Вот же дурак ты, Женя.

— Что значит "тот самый"? — беспечно поинтересовалась Ранджи. — А, тот самый твой ужасный ученик, которого ты терпеть не можешь? А выглядит он вполне себе, — тут она беспечно рассмеялась.

— Вроде того, — отозвалась я, выбирая себе напиток из списка соков и морсов. — Как дела, Жень? — спросила я сухо. Мне вдруг захотелось поговорить с ним. И поговорить так, чтобы он почувствовал себя скверно. Как и я.

— Ничего так, а у тебя? — стандартно ответил он.

— Да тоже неплохо. Вроде бы.

— Что-то случилось?

— А у тебя? Не звонишь, не пишешь. Пропал.

Диалог получался натянутым. Раньше такого никогда не было.

— Так вышло, занят с группой, — было мне ответом.

— Чем? — поинтересовалась я.

— Репетиции, — как-то холодно ответил Женька. — Много репетируем. Даже универ прогуливаю.

— А, понятно. Жень, а ты как сюда попал, если так занят? — все же спросила я с притворным беспокойством.

— Ранджи пригласила, — отозвался он почти равнодушно, но мне на короткое мгновение показалось, что в глубине души парень нервничает.

— Вот как, — протянула я, чувствуя, как внутри копошится обида. — Я тебя тоже несколько раз приглашала, только мне ты не мог времени выделит. Наверное, из-за репетиций. Наверное, ты просто не знал, что я тут буду, да?

Я явственно попала в точку. Ну, Ранджи, сводница, удружила! Сама она до этого не додумалась бы, наверняка тут Алёнка или Алсу замешены, или они вместе

— Насть, да ладно тебе, — не сильно хотел развивать эту тему парень. Он хотел что-то сказать, но почему-то замолчал. Зато стала говорить я. Подруги только молча и явно с удивлением слушали нас, переводя изумленный взгляд то на него, то на меня.

— Я просто хочу знать правду.

— Перестань усложнять, — сердито произнес Женька, и я почти чувствовала его желание прикоснуться ко мне.

— Когда это истина стала усложнением? Значит, ее ты не игнорируешь, а меня игнорируешь? — продолжала я ровным тоном, не глядя на него, а скользя взглядом по меню. Мне очень хотелось посмотреть на него, но я сдерживала себя. Ненавижу скучать по кому бы то ни было. Но еще больше меня выводит из себя равнодушие человека, который мне дорог. Кажется, это моя уязвимая сторона. И, кажется, я как раз тот человек, который способен переступить черту, отделяющую любовь от ненависти, добрые чувства и расположения от злых и неприязни.

— Не игнорирую я тебя, — отозвался Женька. Голос его был вроде бы тоже спокойным, как и мой, но я чувствовала в нем легкое напряжение. — С чего решила?

— Ты игнорируешь мои звонки и мои предложения встретиться где-либо, — продолжала я изучать меню, не глядя на парня. — Никого больше из компании ты не игноришь. Как я должна это воспринимать?

— Воспринимай, как хочешь, — отозвался Хирург, начиная напрягаться. Я точно знала, что если сейчас коснусь его плеча или предплечья, почувствую, как напряжены мышцы. Мне больше всего на свете вдруг захотелось коснуться Женьки — даже в кончиках пальцах появился жар, но я сдержала себя. И это желание, как и горячее желание быть любимой и получить свой кусок от человека, к которому было неравнодушно мое сердце, вдруг превратились в совершенно иную эмоцию — холодную злость. Она, как заправский наездник, оседлало все мои прочие чувства, превратив их в ледяного скакуна.

— Тогда я восприму это как нежелание общаться со мной. — Я перевернула страницу меню, не найдя ничего подходящего из предложенных напитков.

— Ребят, — попыталась влезть Алёна, но у нее этого не получилось.

— Ну и зря, — рассерженно произнес Евгений, не слыша ее. Кроме злости я уловила в его голосе вину, и это рассердило меня еще больше, хотя вида я и не подала.

— Зря, что ты так со мной ведешь после того глупого случая в клубе. Ты ведешь себя, как ребенок. — Мне вдруг захотелось поиграть с ним и даже немного помучить. Сделать чуть-чуть больно. Ну, или хотя бы увидеть какие-то эмоции, но сейчас Женька полностью закрылся от меня, словно я его в чем-то обвиняла. Как это часто бывает, меня накрыло ледяной волной внутренней ярости, и я была уверена, что вскоре я пожалею о своих словах, но сейчас я не могла вести себя иначе.

Алсу легонько толкнула меня локтем.

— Наська, — предостерегающе произнесла она.

— Что? — спросила я. Из всего увиденного в меню мне понравился молочный коктейль.

— Ты ведешь себя так, как будто бы я у тебя в черном списке, — усмехнулся Женька, откинувшись за спинку диванчика.

— Ты теперь там и будешь, — не смогли смолчать мои ярость и обида. — И ты сам этого добился.

— Настя, — негромко спросил меня Женя, — ты что несешь?

А я, наконец-то почувствовал в его голосе легкий, как прикосновение перышка, страх, улыбнулась и подозвала официанта, заказав молочный коктейль.

— Как она выглядит? — спросила я неожиданно сама для себя. Меня как будто бы озарило, почему Хирург перестал общаться со мной. Новый браслет одобряюще сверкнул под светом, и мне показалось, что сердце мое кольнула булавка. Я словно точно поняла причину. — Красивая?

— Кто? — не понял парень. Глаза подруг стали еще более удивленными. Алёна от неожиданности даже чуть не разлила свой ядовито-желтый коктейль — всего лишь пара капель попало на стол, и она тут же схватила салфетку, чтобы вытереть их.

— Мельникова, полегче, ты чего разошлась? — обеспокоенно спросила и Ранджи. Алсу, кажется, покрутила пальцем около виска, показывая друзьям, что со мной явно что-то не так.

— Девушка, — спокойно продолжала я. — Если честно, Женя, ты мне очень нравился. И я думала, у нас это взаимно. Особенно после того поцелуя. — Вспомнила я случай перед моим Днем рождения, произошедший около подъезда — о нем не знал никто, даже мои подруги, только Дан, по счастливому стечению обстоятельств видел все это из окна, а после долго и весело прикалывался надо мной домой.

Алсу и Ранджи переглянулись изумленно, Алёна покачала головой, а я продолжила.

— Но если у тебя появился кто-то, не нужно так себя со мной вести. Просто скажи, что между нами ничего не может быть, и все, я пойму.

— Настя, что ты за ерунду несешь? Пойдем, поговорим, — Женя резко вскочил и попытался взять меня за руку, но, думаю, и говорить не надо, что я не дала этого сделать. Просто вырвала руку из его пальцев, сейчас казавшихся мне горячими.

— Ну что, она красивая? Не бойся говорить при девчонках. Все свои — Я встала, чтобы быть с парнем на одном уровне, и наконец, взглянула на него, стоящего около меня в какой-то растерянности. — Думаю, да. Наверное, красивее меня. Так и должно быть. Ты не думай, я не обижаясь, я все понимаю. И про черный список я сказала сгоряча. Все нормально, Женя. — Я даже улыбнулась.

— Ладно, тогда я пойду, — просто сказал он. А я опять непонятно каким образом почувствовала, что добила его.

— Эй, приятель, куда? — изумленно посмотрела на него Ранджи. — Ты даже заказать ничего не успел!

— Как трусливо, — едва слышно сказала я, глядя в потолок, сцепив руки на груди и выводя указательным пальцем узоры по локтю. Хирург услышал меня и отвернулся. Что-что, а трусость он презирал, и сам был смелым человеком, поэтому эти мои слова явно затронули его за живое.

— Жень, — почти жалобно произнесла Алёна. — Жень, ну не уходи.

— Потом, как-нибудь потом. Алён, мне идти надо. Пока, девчонки, — сказал, не глядя, Женка, схватил с вешалки свою кожаную черную куртку и быстрым шагом направился прочь.

Женька ушел, а я вдруг вспомнила, что и отец, и дядя Тим, общаясь с теми, кого им нужно было прессовать, не смотрели на этого человека, а разговаривали с ним, делая вид, что его нет. Разговаривали с ним точно так, как я сегодня разговаривала с Женькой, поднимая взгляд только лишь однажды — в самом финале разговора, когда собеседник был уже выжат. Это был очень действенный метод, я видела, как он отлично работал как на домочадцах, так и не подчиненных.

Я копировала их манеру поведения, и это меня испугало. Что со мной не так? Я никогда не хотела быть такой же, как братья Реутовы. Такой же, как все Реутовы.

Волна отвращения прошлась по моему лицу, но девочки поняли это по-своему.

— На-а-асть, — протянула Алёна. — Зачем ты так с ним?

— И что это было? — с укоризной спросила Алсу. — Знаешь, чего нам стоило его сюда притащить с его дурацкой репетиции? А ты мастер действовать человеку на нервы, Наська, когда тебе надо.

— Я не специально, — устало вздохнула я, чувствуя, как обида и злость уходят, а приходит дикое разочарование и обиду — я почти на все 100 процентов была уверена, что у Женьки появилась другая девушка. Но что меня сейчас тревожило больше — это или то, что я вдруг непроизвольно копировало поведение нелюбимых отца и дяди?

— Да ну, — отмахнулась Ранджи. — Ты ему всегда нравилась.

— Нравилась, нравилась, да перестала, — отрезала я.

— Да уж, — покачала головой черноволосая подруга. — Когда ты про другую девушку сказала, Женька занервничал. И это было заметно. Но Олег бы мне сказал, если бы у него кто-то появился. Бред какой-то.

— Ненавижу ссоры, — тихо произнесла Алёна. И я вспомнила, что с самого первого курса мы с ней ни разу не поссорились. С Алсу мы пару раз ругались, не сходясь во взглядах, правда, быстро мирились, с Ранджи тоже было пара небольших конфликтов и споров, а вот с Алёной отношения были гладкими.

— Девочки, я так не могу. Не могу! Я за ним пойду, пусть одумается! — подруга встала, взяла свою верхнюю одежду — тонкую белоснежную шубку — и побежала следом за молодым человеком, который, скорее всего, уже вышел из кафе, звоня на ходу. Ранджи согласно мотнула головой, полностью одобряя действия подруги.

— Алёна, не надо, — хотела образумить я ее, но девушка лишь покачала светловолосой головой и, не натянув на нее шапку, быстрым шагом направилась прочь.

— М-да, — проводила ее долгим взглядом Алсу, откинувшись назад и обхватив себя одной рукой за плечо, а пальцами другой постукивая по столу. — Чудеса. Надеюсь, Аленка угомонит этого психа. Хотя ты, детка, — обратилась она ко мне, — тоже псих изрядный! С чего ты взяла, что у Женьки кто-то есть?

— А то я не понимаю, — усмехнулась я.

— Да ну, нет у него никого, Олег сразу бы разболтал, у него язык как помело, — живо возразила Алсу. — Ты зря наехала на парня! Слушай, — повернулась она ко мне. — А как он целуется-то?

— Как все люди, — мне моментально вспоминался тот вечер и осторожные изучающие прикосновения. — Девочки, давайте на некоторое время сделаем вид, что ничего не происходило. Мне, правда, фигово, — отозвалась я, чувствуя себя не очень хорошо — не физически, а морально.

— Давай, — пожала плечами Алсу.

Я посмотрела на браслет, плотно, но мягко обхватывающий запястье, и вздохнула.

Нет, правда, что сегодня за день?

Серебро озорно блеснуло мне в ответ, и я слабо улыбнулась сама себе.

Алсу и Ранджи, послушав меня, стали говорить на какие-то нейтральные темы, а я попивала свой холодный молочный коктейль, принесенный официанткой, которая поинтересовалась, как я себя чувствую, смотрела то свой браслет, то на кружащийся за окном снег, и слушала радио. В себя я пришла совершенно неожиданно, услышав то, что никогда и не при каких обстоятельствах не должна была слышать.

— К нам не перестают приходить ваши смс-сообщения, что не может не радовать. "Настенька, я тебя люблю. И с нетерпением жду нашей встречи! Твой Ярослав", — с выражением прочитала диджей одно из сообщений. — Ярослав также просит нас поставить песню Аларма "Они". Видимо, для своей любимой Анастасии.

Я не сдержалась и хмыкнула в кулак. Просто прелесть — Настенька и Ярослав. Поскольку единственным Ярославом, которого я знала, был тот самый мальчишка со школы, который сидел где-то неподалёку, то в голове у меня тут же возник его надменный образ. Надеюсь, малыш не мне сообщения тайком на радио отправляет?

— Что ж, мы исполняем эту просьбу, — бодро продолжала ведущая Диана. — Пусть грустная лирика Аларма согреет не только эту девушку, но и всех нас. А еще советую запастись горячим кофе или чаем. Что может быть приятнее в зимний снежный вечер, чем любимый ароматный напиток и любимая музыка в наушниках? Особенно здорово сидеть в это время на подоконнике и смотреть на улицу, грея руки о кружку. Но я отвлеклась — встречаем прекрасную композицию.

Заиграла спокойная, незамысловатая, но очень запоминающаяся и атмосферная мелодия, которая мне нравилась, но никогда не была мне понятной: темная она или светлая, о нежной любви или о владении кем-то, о близости или о захвате, о себе или о другом?

Я — это ты, а ты — это я.

Давай будем вместе, что думаешь на этот счет?

Я буду твой, а ты — только моя.

Мы будем парой, только парой наоборот.

Слыша отточенный, выразительный, запоминающийся вокал Аларма, который имел удивительную и редкую тенденцию проникать куда-то глубоко, в самую душу, я вдруг улыбнулась, поняв для себя, что наверняка это сообщение на Небесное радио написал Ярославушка. Решил так поиздеваться после нашего приключения. Вот дурачина. Однако меня это совсем не разозлило, лишь подначило. Решил поиграться, господин школьный президент? Будет исполнено!

Я дождалась окончания песни и того счастливого момента, когда ди-джей объявила короткий номер для отправки смс-сообщений для заказа песен и передачи приветов, взяла в руки телефон и, забыв, что на счету у меня не так уж и много денег, и написала смс-ку, заказав специально для Зарецкого прекрасную и известную всем песню, написанную еще в далеких девяностых.

— Ты чего это хихикаешь? — подозрительно спросила меня Алсу. — Ранджи, она сегодня вообще не в себе.

— Вижу, — в шутку мрачно отозвалась подруга. — Настя, ты в порядке?

— В порядке, в порядке, — махнула рукой я и опять захихикала, представляя лицо Зарецкого.

— Может быть, пойдем уже? — спросила Алсу. — Ранджи, ты нас довезешь?

— Без вопросов, — тут же согласилась подруга.

— Давайте посидим еще немного! — уперлась я. — Я хочу еще немного побыть тут.

Подруги с некоторым недоумением посмотрели на меня, но все же согласились.

Я с довольны видом, словно и не было у меня сегодня сердечных терзаний, подперла кулаками обе щеки. Может быть, я просто хотела, чтобы именно он был автором сообщения?

Шейк аки Цезарь, делал одновременно несколько дел. Он медленно потягивал темное пиво из высокого бокала, таинственно, как герой фильма, улыбался светловолосой леди в терракотовом свитере, которой это льстило и, кажется, немного смущало, рисовал на салфетке нечто, с большим трудом напоминающее изображение полуобнаженной девушки, накаляконной ребенком, и слушал Небесное радио, которое вот-вот должно было возвестить слушателей о том, что некий Ярослав любит некую Анастасию. Да-да, это было именно его рук дело. Хотя Шейк и сам не понимал, зачем так по-детски решил пошутить над другом, только что с мрачной непередаваемой ухмылкой пересказавшей ему историю о приключениях в туалете вместе с той самой своей училкой, которую они однажды встретили в "Горячей сковороде". История оказалась занятной и Шейк от души повеселился. Он планировал веселиться и дальше, предвкушая бурную реакцию своего друга на сообщение по радио. Однако тот в самый неподходящий момент взял и свалил из зала — в очередной раз стали звонить из службы такси, которую оба парня успели уже по нескольку раз проклясть, а так как связь почему-то стала вдруг жутко плохой, Ярослав пошел в небольшой холл, надеясь, что там телефон лучше ловит. А в холле радио почти не было слышно, поэтому Зарецкий успешно пропустил мимо ушей часть о том, что некий Ярослав признается в любви некой Анастасии. К том уже в холле, около широкого, во всю стену, зеркала он вновь увидел хорошенькую высокую подружку Дна, телефончик которой был бы не против заполучить, и ее же дружка, которого Яр с легкой руки нарек Мурашиком, — того самого придурка с рассеченной бровью и прищуренным взглядом, который ему дико не понравился еще при первой встрече в клубе.

"Интересно, а кем он Дну приходится?", — невпопад подумал Ярослав, прижимая к уху мобильник и слушая порцию очередных извинений и клятвенные заверения, что машина вскоре приедет — парень чувствовал себя запертым в этом поганом месте. Ему вспомнилось, как посмотрела на него Настя, когда они подошли к ее столику. Хоть Дно и хотела выглядеть равнодушной, но его-то, художника (ну или почти художника!) не проведешь. Этот несносный тип наверняка нравится ей. А и ему Дно не совсем безразлично, судя по всему. Как он угрожающе поглядывал и улыбался криво.

Отключив телефон, Зарецкий еще раз глянул в сторону Жени и Алёны. Подружка его практикантки что-то объясняла молодому человек, сложившему руки на груди и опустившему голову, почти касаясь подбородком груди и глядя не на собеседницу, а куда-то вниз. Девушка, впрочем, тоже не смотрела на него — ее взгляд был направлен на собственное отражение в зеркале. Одной рукой она держала сумочку, намотав на тонкое запястье ремень-цепочку, второй — медленно гладила перекинутые через плечо гладкие прямые волосы и что-то говорила.

Ее поза, жесты и взгляд не на собеседника, а на саму себя, насторожили Зарецкого, который порой, как заправский психолог, тонко чувствовал людей. "Наверняка та еще леди-стерва", — подумал он про себя с усмешечкой.

Алёна что-то продолжала негромко говорить, а Женя слушал, и в какой-то момент резко перебил подружку Дна.

— Ты хочешь, чтобы я все ей рассказала? — услышал Яр, набирающий сообщение одной из девчонок, с которой намеревался сходить куда-нибудь, — Алёна повысила голос.

Женя провел пятерней по волосам, сказал что-то негромко, надел шапку и направился к выходу. К улыбнувшейся самой себе Алёне, которая теперь достала помаду и стала аккуратно водить заостренным благородно-алым столбиком по губам.

Из большого зала вышла светловолосая девушка в терракотовом свитере — кажется, на нее запал Шейк, на ходу застегивая короткий пуховик. Они перекинулись парой слов. Алёна небрежным движением накинула на точеные плечики белоснежную тонкую шубку, и девушки вышли из кафе следом за тем, кого добрый Ярослав прозвал Мурашиком или Мурашкой.

— Все в порядке, тебе почудилось, в кафе никого нет. Но ты должна и дальше оставаться очень внимательной, — сказала, выйдя на морозную улицу девушка в пуховике, о побеге которой чуть-чуть погрустил Шейк.

— Хорошо, — кивнула девушка, накидывая на голову капюшон. Ее телефон зазвонил, и она грациозным движением достала его из сумочки, улыбаясь только от звуков песни Петулы Кларк "My Love", которая стояла только на звонке одного человека.

— Да, я слушаю, Тим, — неожиданно мягким голосом произнесла Алёна. В голубых глазах с длинными, почти кукольными ресницами появилась неподдельная нежность. — И я скучаю, — рассмеялась она звонко и счастливо.

Ее спутница только ухмыльнулась.

Но Ярослав этого, разумеется, всего этого не слышал. Он уже был в шумном зале, в котором играла песня, заказанная коварным Шейком от имени Яра для Насти. Музыку и лирику Аларма, ныне уже покинувшего этот мир, Зарецкий любил и песню "Они" знал наизусть, а потому, не подозревая подвоха, подошел к своему столу, машинально напевая ее про себя вслед за Алармом, чей голос доносился из динамиков, окутывая невидимой тончайшей серебряной сетью всех присутствующих. Настроение у Яра опустилось еще на пару градусов: проклятая служба такси сообщила, что машин до сих пор нет, и когда они будут, никто не знает; звонки в другие такси результата не дали — где-то было занято, а где-то операторы просили подождать от сорока минут до часа. К тому же еще девушка-администратор привязалась с наиглупейшими вопросами, явно пытаясь привлечь внимание парня, разозлив его еще больше, хотя виду он и не подал.

Еще больше его настроение понизилось спустя пятнадцать минут после того, как он опустился за свое место, мрачно сообщив приятелю о том, что такси пока еще не назначено, приправив это сообщение своими собственными и весьма нелестными комментариями, как о службе такси в частности, так и об этом дне в целом, используя и эмоциональный подростковый слэнг, и нецензурную лексику. Ярослава ожидал настоящий удар под дых. На все кафе — да чего уж там, на весь город! — прозвучало то, что привело его в ярость, а все более менее теплые воспоминания о практикантке Анастасии мигом были растоптаны.

— На улице до сих пор снег, и температура стала еще ниже, однако ваша активность в смс-ках продолжает радовать! Многие из вас желают тепла и прекрасного настроения своим родным и близким, и это, действительно, греет, — продолжала все та же жизнерадостная ведущая программы на радио.

— Ага, особенно тех, кто на улице, — проворчал Ярослав. — Чтобы я в этом место еще раз пришел. Радио в кафе — что за тупость? И почему у нее проблемы с дикцией? — вслушался он в голос работницы радио. Та, впрочем, его не слышала и продолжала, оставаясь все на той же позитивной ноте.

— Роман передает привет своей жене Кате. "Катя, я очень тебя люблю, — пишет он. — Ты у меня самая лучшая! Прошу поставить для нее какую-нибудь хорошую песню". Конечно, поставим, Рома. Хорошую песню для вас и для вашей жены — я уверена, что она у вас прекрасная! — пообещала ви-джей и с энтузиазмом принялась за следующее сообщение. — "Скажите моей сестренке Иришке, что я ее сильно люблю, пусть не расстраивается из-за сессии, ведь все будет хорошо! Поставьте ей веселую песню, пусть она улыбается. Она ваше любит Небесное радио и сейчас слушает его!". Небесное радио — не наше, оно — ваше. Мы работаем для вас, — тут же со смехом поправила ведущая отправителя сообщения.

— Я бы сказал — против нас, — беззастенчиво отхлебнул пиво у друга Ярослав. Алкоголь сегодня заказывать не стал — завтра его ждало серьезное учебное мероприятие, по мнению Яра, глупое, но все-таки очень приятное.

Шейк моментально отобрал у него бокал.

— Ириша, не стоит расстраиваться, — тем временем весело обратилась к невидимой девушке ви-джей. — С сессией все будет хорошо, мы в тебя верим. Главное — береги нервы! А вот еще одно сообщение, немного неординарное! Нам пишет Анастасия. — В приятном женском голосе ведущей появились симпатичные смешинки. — "Добрый вечер! У меня много чувств по отношению к одному человеку, и я хотела бы выразить их песней. Пожалуйста, поставьте для Ярослава Зарецкого песню А. Укупника "Я на тебе никогда не женюсь". Правильнее было бы "не выйду замуж", но я таких песен не помню. И передайте ему, чтобы перестал заниматься глупостями. У него еще ЕГЭ впереди. Когда вырастит, тогда и поговорим. Заранее спасибо!".

Шейк подавился от неожиданности и выругался. А Ярослав первые пару секунд даже не мог осознать, что это сообщение — для него. А когда осознал, разозлился так, что, казалось, сейчас из его ушей пойдет пар.

— Ого! А не та ли самая это Анастасия? — со смехом спросила у своей огромной, но невидимой аудитории слушателей ви-джей. — Ярослав, не занимайся глупостями, ты должен хорошо сдать экзамены! Может быть, если ты отлично их сдашь и поступишь в хороший университет, Настя обратит на тебя внимание? — Выждав короткую, но болезненную для Зарецкого паузу, видимо, предназначенную для улыбок и смешком слушателей, ведущая продолжила. — Что ж, поставим эту песню. Может быть, она и вам поднимает настроение? Небесное радио всегда с вами и дарит вам настроение экстра-класса!

Тут же заиграла бодрая музыка, ставшая известной еще в девяностые годы. Шейк подавился второй раз — от подступающего к горлу хохота.

Слыша все это, Ярослав Зарецкий, которому и была адресована сия композиция, явно стал одержим демоном ярости — на лицо зеленоглазого легла сумрачная тень злости, сделав черты его привлекательного лица более резкими и острыми. Зубы его крепко сжались, на скулах заходили желваки, глаза широко раскрылись от переполняющего молодого человека праведного гнева. Может быть, многими ожидалось, что при всем при этом Яр побледнеет, покраснеет или даже позеленеет, однако его кожа продолжала сохранять свой естественный оттенок, только вот аура стала вдруг обжигающе ледяной, как холод Арктической пустыни.

Начался припев, и Шейк не смог удержаться от хохота.

Я на тебе никогда не женюсь,

Я лучше съем перед загсом свой паспорт.

Я улечу, убегу, испарюсь,

Но на тебе ни за что не женюсь.

— Ты ей не нравишься, старик, — хлопнул друга по плечу лыбящийся Шейк, подумав, что кому рассказать — не поверят! — Слушай, эта тебе же песенка, зажигай, давай! — и темноволосый парень стал делать шутливые движения руками и плечами, имитируя неизвестный, но крайне энергичный танец, стараясь попасть в такт музыке. — Присоединяйся! — предложил Шейк другу,

А вот Зарецкому песня все-таки очень не нравилась.

— Уймись, №Запрещено цензурой№! — прикрикнул он на кривляющегося друга и тот вновь стал ржать, время от времени подпевая.

— Стерва, — тихо и зло произнес Ярослав сквозь зубы, сжав в руке нож, некстати оказавшийся в зоне опасности. Тот, кого Настя называла царевной Ярославной, в одно слово умесил столько ненависти, презрения и справедливого гнева, сколько не каждый смог бы уместить в целом трактате, освященным этим сильным и отрицательным чувствам. — Стерва, — повторил он, всеми фибрами души ненавидя песню, весело звучащую сейчас в кафе. Парню казалось, что все посетители поняли: Ярослав Зарецкий — это именно он и никто другой, и сейчас сидят и смеются над ним. Как раз некстати бурным смехом разразилась компания, сидящая неподалеку и ранее охарактеризованная Яром как "быдло районное, обыкновенное", и это заставило юношу еще в большей степени почувствовать себя не в своей тарелке. К тому же, ему тут же представилось, как все его друзья, одноклассники и знакомые обязательно именно в эти минуты сидят перед приемниками, и тоже слышат это омерзительное послание от идиотки-практикантки, которая принесла ему так много горя и страданий с первого дня их встречи. Он столько времени потратил, создавая себя определенную репутацию, а эта дура взяла и все разрушила! Испортила День рождения. И с Ваном они так и не помирились. А он, идиот, ее дважды спасал: то от летящего ей на башку гипса, то от теток в туалете. Да он вообще святой после всего этого!

Количество персональной ненависти к Мельниковой в душе у Ярослава возросло еще в пару делений. Сомкнутые зубы злобно скрипнули. Пальцы до боли сжали нож.

А вот Шейк, напротив, от происходящего пришел в восторг — он-то понял, почему сообщение от Насти появилось на радио — девчонка отвечала на сообщение, которое отправил от имени Ярослава он сам. Закрыв лицо рукой, он смеялся — приглушенно, негромко, чтобы не разъярить приятеля еще больше, но весело.

— Что ты ржешь, придурок? — волком взглянул на друга Ярослав и произнес еще парочку непечатных бранных слов.

— Да прикольно же! — не спешил признаваться ни в чем коварный Николай. — Твоя практиканточка — просто огонь! — и опять стал смеяться. К тому же вновь начался потешный куплет, в котором лирический герой обещал улететь и испариться, и даже съесть собственный паспорт, лишь бы не совершать такую ошибку всей жизни, как женитьба.

— Да что ты говоришь? — прошипел оскорбленный Яр. — Я сейчас этот огонь погашу.

Глаза его мстительно блеснули.

— Эй-эй, приятель, убери это из рук, тебе еще, правда, в универ поступать, потом хорошую работу искать, — забеспокоился Шейк, видя, что пальцы друга все никак не выпускают нож. Не то, чтобы он боялся, что Зарецкий может напасть на кого-то с холодным оружием, да и нож тупой, не причинит никому вреда, по крайней мере, особенного, за который надо потом расплачиваться свободой, однако Шейк знал Яра много лет и успел за это время запомнить: иногда у Зарецкого что-то переклинивает в голове, и он совершает воистину странные поступки. Странные поступки Ярослава были немногочисленными, но необычными и явно зависящими от его эмоционального настроя. В таком состоянии он мог даже навредить сам себе.

Года полтора назад, на веселой, многолюдной и беззаботной тусовке у общих друзей, по традиции выпроводивших родителей на отдых, Яр как-то не на шутку схлестнулся с одним новым в компании типом, который, видимо, тоже был из тех, кто всегда негласно становятся лидерами и заводилами. А так как двух лидеров одновременно никогда не бывает, то между парнями началось что-то вроде соревнования, понятного только им обоим. Все началось с, казалось, безобидных шуточек и взаимных подколов, а закончилось едва ли не прямыми угрозами. Яр, конечно, не был хлипким и беззащитным парнем, однако, его оппонент был куда более высоким и широкоплечим, и если бы началось выяснение отношений на кулаках, то Зарецкий, вероятно, проиграл. Однако до этого не дошло. Когда накал между ними двумя достиг апогея и речь пошла уже о прямом физическом воздействии, то есть, попросту говоря, о драке, Ярослав, любитель странных поступков, совершил одну вещь, которая тогда многих поразила. Он взял лежащий на барной стойке беспризорный нож для фруктов, которым недавно резали яблоко, вытер его лезвие о собственную ладонь и к недоумению присутствующих, дважды провел лезвием по руке, чуть выше запястья, так, чтобы получился знак "икс". Хоть порез и был неглубоким, зато обе линии были длинными и крови выступило достаточно. Словно забывший, что такое боль Яр спокойным приглушенным голосом, не сводя глаз с противника, уже желающего устроить разборку, коротко сообщил, что не в настроении и с удовольствием распишется точно так на лице того, кто посмеет его потревожить. Что-то было в его голосе такого, что находившимся в кухне стало не по себе. Шейку тогда показалось, что перед собой он видит не Ярослава, своего давнего друга, а кого-то совершенно чужого — холодного, отчужденного и жестокого. Показалось всего на миг, но не забылось до сих пор.

Оппонент, тоже, видимо, впечатленный видом крови, довольно быстро перевел ссору в шутку и чуть позже вообще ретировался, оставив Зарецкого наедине с его психозом. Правда, потом он за глаза называл Яра бабой, за то, что тот использовал фокус с порезом, но Яру было наплевать. Зато не наплевать было Вану, который со сплетником и разобрался.

Еще Шейк хорошо запомнил, как лет в двенадцать-тринадцать их шумная подростковая компания, которую сейчас бы он с улыбкой назвал позерской, весело и громогласно шагала по хорошо освещенному проспекту и, чтобы перейти дорогу, зашла в подземный переход, в котором часто околачивались уличные музыканты. Правда, в тот раз переход был пуст, если не считать просящую милостыню бабульку с тусклыми глазами в шерстяном платке и в стареньком, но аккуратном зимнем пальто, которое явно не подходило по погоде — было только начало осени. Их компания, веселясь, прошла мимо, и кто-то, кажется, даже начал веселиться по поводу того, что надо лучше учиться, чтобы не стоять, как "вон так бабка в переходе". Тут же начались смешки и шуточки по этому поводу.

Наблюдательный Шейк сразу заметил, что обычно веселящийся со всеми Ярослав, молчит и подозрительно хмуриться, сверля взглядом того, кто стал инициатором глупых смешков. Как только их компания вышла из перехода, как Зарецкий, крикнув, что обронил брелок с рюкзака и сейчас нагонит, убежал обратно в переход. Шейк интереса ради двинулся следом за ним и глазам своим не поверил, видя, как приятель достает из карманов всю мелочь и, не глядя на бабульку, отдает ее ей. Одна из монеток со звоном упала, и Яр тут же поднял ее, вернув новой владелице, с некоторым испугом глядящей на высокого нервного подростка в капюшоне, натянутым так низко, что и глаз почти не было видно. После, когда компания возвращалась по домам, Яр сказал, что потратил все деньги и со смехом попросил занять ему на дорогу. Шейк, конечно, ничего никому не сказал, но для себя выводы по поводу Зарецкого сделал — положительные. Почему-то поступок приятеля ему импонировал.

Через какое-то время тот шутник, так невежливо шутивший про бабульку-нищенку да и вообще славящийся тем, что постоянно кого-то подкалывал и непристойно, а порой и совершенно некрасиво шутил, из их компании пропал — на него вдруг резко ополчились почти все ребята, и Шейк, логически сопоставив события, сделал для себя вывод, что за этим стоял хитрый манипулятор Ярослав.

На следующий год Зарецкий и пара его таких же малолетних друзей, возвращающихся домой после несанкционированного посещения клуба, угадила в переплет, потому что Яр увидел, как компания пьяных здоровенных мудаков, каждому из которых было за двадцать, пристает к перепуганной девчонке. Недолго думая, юный Зарецкий бросился к девчонке — защищать. Единственным другом, который кинулся следом за Яром, был, собственно, Шейк. Почему он побежал следом за Яром, он и сам не знал. Просто увидел, как друг несется к девчонке и побежал следом, не думая, чем все это может закончится. Остальные их приятели предпочли быть Швейцарией — соблюдали священный нейтралитет, испуганно глядя на то, что могло стать "избиением младенцев", однако этому помешал неожиданный приезд патруля, который по счастливой случайности проезжала мимо. В результате Яр, волшебным образом умеющего выходить из конфликтов, почти не пострадал, а вот Шейку досталось побольше — он какое-то время щеголял разного размера и цвета синяками на лице и теле. Зато теперь уже Яр присмотрелся к нему, и отношения друзей стали по взаимному молчаливому одобрению более близкими.

Правда, иногда странное поведение Яра было не таким благородным. А, наоборот, вызывающим, но всегда имеющим для этого вескую причину. Яр мог поступить плохо для того, чтобы помочь человеку. Как, например, тогда, когда он, Шейк, пытался взять на крючок милашку-практиканку около клуба, а Яр сломал ему всю малину, которую и так трудно было назвать малиной, наехав на девушку и во всеуслышание заявив, что она страшная, дабы она не поддалась чарам Шейка. Конечно, он мог бы просто объяснить девушке ситуацию или попросить друга-пикапера остановиться, но тогда это было бы не круто — тогда Яр, как он считал, упал бы в глаза собственных друзей. А он привык быть самым лучшим, самым крутым. Этаким хладнокровным типом с замашками принца, высокомерного и одновременно благородного.

Да, этот странный парень иногда очень специфично совершал добрые поступки. И как-то совершенно по-своему, в особой манере, реагировал на несправедливость. Особенно по отношению к самому себе.

— Успокойся, Ярыч. Все окай. Дай мне сюда эту штуку, — особо не церемонясь, вытащил ножик из пальцев друга Шейк. Того все еще не покидал демон ярости.

— Чего тебе надо? — волком глянул Яр на друга, который и не помышлял им ничего делать. — Зачем тебе мой нож? Я им ем, вообще-то.

— Тогда ты тоже ел, яблочко, — вспомнил Николай случай, произошедший пару лет назад. — А потом исполосовал себе руку этим ножичком.

— Сколько раз повторять! — прошипел Ярослав совсем озлобленно. Он был раздосадован и его все раздражало. — Я сделал это, потому что тот придурок боялся вида крови. И вообще, действовал согласно тридцать четвертой стратегеме, — имея в виду древнекитайский военный трактат, добавил он. Как раз за пару дней до того конфликта Яр проштудировал его на каком-то из скучных уроков. А потом книгу увидели одноклассницы, и это породило новые легенды по поводу того, какой Зарецкий умный и неординарный! Все парни в RPG играют, а Ярочка книжки умные читает.

— Все равно, отдай, — не слишком-то довел другу Шейк, которому плевать было на какую-то там неизвестную стратегему. — Может, тебе заказать еще что-нибудь, а? Вискарь не хочешь?

— Не хочу. Я же сказал, что у меня завтра награждение, — высокомерно отвечал Зарецкий. — А мочить свою репутацию в алкоголе мне западло.

— Западло ему. Ботаник, — хмыкнул Шейк. — Ну, давай хавки тебе закажем еще. Я когда поем, добрым становлюсь.

— Не хочу никакой хавки, — отрезал Ярослав. — Хотя… — В зеленых глазах его появилось какое-то загадочное и нехорошее выражение, и парень потянулся к меню под финальные аккорды Настиного послания. Следующие пару минут под неустанные расспросы Шейка, Яр яростно листал меню, а после торжествующе заржал. Настя классифицировала бы его смех, как некрасивый.

— Да что с тобой не так? Ярыч, чего ты угораешь?

— Нашел. Нашел! Ну, стерва, я тебе отомщу, — недобро произнес он.

— Что нашел? — не понимал ничего молодой человек с хвостиком. — Ты больше креветки любишь или рыбу? — неожиданно спросил он у друга. Тот, привыкший к неожиданностям со стороны Зарецкого, ответил, пожав широкими плечами:

— К пивасу лучше рыбка.

— Ага, — восторжествовал Яр, — значит будет рыбка. Вот. — Ткнул пальцем в одно из блюд в списке салатов парень, зеленые глаза которого опасно заблестели.

— Селёдка под… Э-э-э… шубой, — прочитал Шейк удивленно. Он машинально оглянулся, желая вновь увидеть светловолосую красотку в терракотовом свитере, однако к его разочарованию, ее уже не было на месте. Пару секунд ему было жаль. Впрочем, только пару секунд, не больше. На свете ведь очень много девушек и страдать из-за какой-то одной Шейк более никогда не собирался.

— Без э-э-э, — мастерски спародировал друга Яр. В зеленых глазах солнцем засияло взрослое самодовольство, а вот лучи этого самого солнца явно граничили с детским желанием ответить обидчику. — Просто. Селёдка под шубой. Анастасия Владимировна — селедка. Я выбирал между креветками и селедкой, но думаю, ты прав, наша практиканточка — безмозглая рыбина. Рыбки как раз на дне живут.

Парень царственным жестом хлопнул в ладони, словно призывая явиться прямо сюда, в кафе, несчастную безгласную селедку, закутанную в соболя. И Яр опять рассмеялся. Битва, может быть, и проиграна, но вот сражение — еще нет.

— Селёдка под шубой? — спросила я удивленно у официантки, принесшей за наш столик просто-таки огромное блюдо с известным салатом, которое мы не заказывали — мы вообще уже собиралась уходить. Я, конечно, очень ждала реакции от Ярослава — ведь он просто обязан был услышать эту песню, но, кажется, он или уже ушел, или проигнорировал меня. То, что селёдка — привет от Зарецкого, до меня дошло несколькими мгновениями позднее, когда официантка, тоже, кажется, не совсем понимающая, зачем один столик с молодыми людьми заказал другом столику с девушками такой специфический салат да еще и такую здоровую порцию, сказала нам, что это подарок.

— От кого? — задала Алсу вполне логичный вопрос.

— От восемнадцатого столика, — аккуратно поставила блюдо с салатом официантка на наш столик.

— Вы точно не ошиблись? Именно нам?

— Именно вам. Я ничего не перепутала. И вот вам послание. — И девушка положила на стол аккуратно сложенную светло-сиреневую салфетку.

— И кто же это решил нас угостить? — хмыкнула Ранджи, а я уже понимала — кто. Впрочем, для подруг это тоже недолго оставалось загадкой — лишь до того самого момента, как я развернула салфетку-послание, на которой неаккуратным нервным почерком было выведено: "Для меня ты, всего лишь рыбина под шубой. Но я люблю девушек, а не селедку. Та песня актуальна для МЕНЯ. С уважением и всяческими хорошими пожеланиями, г-дин Зарецкий".

Г-дин? Да туда только буквы "а" поставить вместо дефиса и после "н" — и будет выражена вся сущность Енота Адольфовича.

Не скажу, чтобы мне было злобно или обидно — скорее весело, хотя эту возню первой начала не я. Первым начал этот мальчишка, послав сообщение на радио, а я лишь ответила. Но раздражение все-таки присутствовало. Я устала за сегодняшний день и хотела отдохнуть, избавившись от всех плохих и тревожных мыслей. Дядя Тим и Рита, а также происшествие в туалете, ссора с Женькой и плохое самочувствие сделали свое дело. И, блин, ребята, я не селёдка! Да и последнее слово должно остаться за мной.

"Хоть браслетом разжилась" , - довольным голосом сказал внутренний темный голос, и я вынуждена была согласиться.

— Отнесите обратно, — бодро попросила официантку я, пока Алсу и Ранджи с вытянувшимися лицами читали послание. Сначала они ничего не поняли, а потом им обоим стало смешно. До них тоже дошло, от кого этот презент.

— Не могу, — развела руки в стороны официантка. Хорошо, что она хотя бы не видела наш с Енотом общий позор в туалете, иначе, представляю, что она думала бы о нас. Точно бы решила, что мы — сумасшедшие. — Клиент просил ни в коем случае этого не делать.

— Да? — не удивилась я этому и постучала пальцами по столу. — Тогда несите контейнеры.

— С собой возьмете? — тут же смекнула работница кофе.

— Да, — кивнула я невозмутимо. — Чего добру пропадать-то? Салата много.

Алсу прыснула, Ранджи показала большой поднятый палец, демонстрируя свое одобрение.

— Да, сейчас все сделаю, — отозвалась девушка, и уже вскоре я стала обладательницей пары контейнеров, в которых хранился будущий обед и завтрак. Дан селёдку под шубой, между прочим, любит, да и я от нее не откажусь. А если Зарецкий такой дурак, что разбрасывается деньгами направо и налево, то это его проблемы, а не мои.

— И принесите, пожалуйста, нам счет и пустую тарелку, небольшую, — попросила я в самом конце, и официантка вновь покорно принесла мне то, что я просила, хотя косилась на меня с изрядной долей любопытства.

— Что ты собралась делать? — с недоумением спросила Алсу, пока я искала в сумке ручку.

— Отправлю нашему маленькому упрямому ослику послание. — Меня охватил азарт. Думаю, стоит поставить мальчишку на место!

— Да зачем тебе это надо, подруга? Оставь ты ребенка в покое. Нравишься ты ему, вот и изгаляется, — посоветовала мне Ранджи.

— Сейчас подарок отправлю и оставлю в покое, — благодушно ответила я, царапая на салфетке красной ручкой, нашедшейся на дне сумки, следующее: "Вы для меня, как то, что есть на этой тарелке, г-дин Зарецкий. А на тарелке пусто. Вы пустое место?". После я взяла горе-записку Ярослава и исправила допущенную им ошибку — убрала лишнюю запятую в предложении: "Для меня ты, всего лишь рыба под шубой", а внизу подписала, что таких глупых синтаксических ошибок в его возрасте делать не следует. И довольно улыбнулась, аккуратно складывая обе салфетки в пустую тарелку под недоуменный взгляд официантки.

— Передайте все это, пожалуйста, тому, кто подарил нам селёдку под шубой, — вежливо попросила я без меры удивленную девушку, отдавая ей и тарелку и счет. — Спасибо, — заранее поблагодарила я ее.

— Хорошо, передам, — несколько растеряно ответили мне.

— Да, Наська, я тебе поражаюсь, — положила мне руку на плечо Алсу. — Зачем тебе, взрослой девушке, возня с этим малолеткой? Нет, он, конечно, красивый мальчик, милаш, но он, — тут последовала брезгливая пауза, — одинадцатиклассник.

— И мой ученик, — с задором ответила я. — Мне нужно поставить его на место. Знаешь, как за время практики он меня задрал? И я еще сдерживаюсь в своих желаниях ему навалять. Помните, девчонки, мы в Инете видели картинки с мультяшками, каждая из которых была подписана? Ну там, например, нарисован бурундук из "Чип и Дэйла" в гавайской рубашке и надпись под ним: "Слабоумие и отвага"? Так вот, если взять фото этого Зарецкого, то его вполне можно подписать: "Высокомерие и глупость". И это будет правдой.

— Мы тебе верим, — покивала Ранджи. — Если хочешь, я и парни с клуба проведут с ним беседу, — имея в виду свой спортивный клуб, где она тренировалась, от всей своей широкой души предложила моя боевая подруга.

— Не надо его бить, — поморщилась я, не слишком приветствуя такие способы разборок между друг другом. — Встрянете. У этого мальчика непростые предки, да и много чести ему.

— Много чести, так много чести. Тогда двигаем на выход? — мотнула в сторону двери подруга.

— Мне хочется увидеть, что он в ответ сделает, — честно призналась я, совершая ошибку. Вот если бы мы ушли сразу, то ничего бы больше не произошло, и два часа ночи я бы спала и видела третий сон, а не шлялась бы где попало в компании сомнительной личности со скверным характером, на которых можно было бы смело лепить табличку: "Высокомерие и глупость".

— Что ж, тогда посидим немного, вечер обещает быть веселым, — согласилась Алсу, однако вскоре ей пришлось оставить нас с Ранджи. Позвонила ее мама и срочно потребовала подругу домой — оказывается, она забыла ключи дома и теперь топталась в подъезде, ожидая, когда дочь приедет и откроет дверь. Ранджи хотела, было, подвезти подругу до дома, но та отказалась — жила Алсу близко, через пару кварталов.

— Пока ты будешь по пробкам этим бесконечным ехать, я уже трижды успею туда и обратно смотаться, — отозвалась Алсу, натягивая длинный черный приталенный кожаный плащ с замысловатыми эполетами и с какой-то мега тонкой, но мега теплой подкладкой. Вид ее был недовольным — покидать нас ей явно не хотелось, но не сделать этого подруга не могла — Дина, ее мама, которая не разрешала называть себя по отчеству и которая, к слову сказать, работала художником по костюмам в самом большом и известном городском театре, в ярости была страшна. Наверное, именно от мамы, талантливой в своем деле, наша Алсу унаследовала способность здорово шить и придумывать самые невероятные вещи в своем (и не только) гардеробе. Она же открыла для меня удивительный мир hand made.

— Не было печали, мама позвонила, — проворчала девушка. — Ладно, котяточки, оставляю вас двоих. Не шалите.

Распрощавшись с нами и наказав звонить, писать и отчитывать обо всем, брюнетка, чьи прямые волосы из-под угольно-черной шапки обрамляли бледное лицо с обеих сторон, вставила в уши наушники-капельки, помахала нам и, включив музыку — любимый дез-метал, если не ошибаюсь, направилась к выходу, оставив нас с Ранджи вдвоем.

Да, наверное, надо было уйти вместе с Алсу, но мы не ушли. Не люблю сожалеть о том, чего я могла бы сделать, но в этот раз я, правда, сожалела.

— Такси к нам выехало, — довольным голосом проговорил Ярослав, откладывая в сторону мобильный телефон, по которому ему только что сообщили, что машина, наконец, выехала на их заказ. Ему порядком надоело сидеть в этом месте. Они тут словно застряли.

— Отлично, сваливаем отсюда! — обрадовался Шейк, одним глотком допивая свое пиво. — Просим счет и делаем ноги из этого унылого местечка. Где наша официанточка? — принялся высматривать он среди посетителей девушку, обслуживающую их столик. — Заметил, какие у нее прелести? — и он очертил в воздухе два внушительных полукруга собственной грудью.

— Ну уж не такие, — усомнился Яр.

— Я бы поставил ей "троечку", — авторитетно заявил Шейк, явно имея в виду не школьные оценки.

— Не дотягивает, — отозвался его друг лениво, однако в голосе его звучали нотки превосходства, мол, я все равно лучше знаю. — Меньше.

— Ты лично уже, что ли, проверил, дружище?

— У меня глазомер четкий.

— Глазомер четкий, говоришь? А кто летом палатку собрать не смог со своим четким глазомером и все детали перепутал? — усмехнулся Шейк, вспомнив июльскую поездку за город на машинах. Ярослав приехал одним из первых и великодушно решил собрать палатки. У него ничего не получилось, он психанул, перепутал все детали, и в результате палатки собирали Ван, сам Шейк и еще один парень из их компании. А Зарецкий, заявивший, что во всем виноват производитель этих "кривых палаток", в это время ушел гулять в лес и делал карандашные зарисовки, сидя напротив озера, притаившегося между деревьями. Друзей же он не предупредил, и когда стемнело, те закономерно подумали, что Яр потерялся, и пошли его искать. Зарецкого обнаружили быстро — спящим в обнимочку со своими листами на здоровенном камне, нагретом за день палящим солнцем, да вот только потеряли одну девочку — уже по-настоящему. Вот ее искали долго. Ребята уже хотели обращаться в МЧС, однако все обошлось. Шейк самолично нашел перепуганную девушку.

— Палатки были неправильными, — с ледяным спокойствием отвечал Ярослав, который редко сомневался в собственной правоте.

— Может быть, были неправильными руки у одного идиота, который их собирал, а потом все детали перепутал? — предположил Шейк с невинным видом.

— Или у идиотов, которые купили бракованные вещи, — не спешил соглашаться Яр. — И все-таки ты не прав, — вернулся он к первоначальной теме разговора.

— Прав. Тройка у конфеты, — стоял на своем Шейк, считавший себя — и не без оснований — знатоком женского пола.

— Нет, — был непреклонен Зарецкий, которого иногда легче было прибить, чем переубедить. — Не дотягивает.

— Да ты в шары, что ли, долбишься? — возмутился темноволосый парень. — У тебя в голове что-то где-то не дотягивает.

И друзья продолжили препираться. А предмет их спора, ни о чем не подозревая, подошла спустя пару минут.

— Счет, пожалуйста, — попросил Зарецкий, а его друг еще раз оглядев, как следует, фигуру девушку, незаметно от нее показал другу ладонь с тремя оттопыренными пальцами и выразительно поиграл темными бровями. Яр ухмыльнулся и едва заметно покачал головой.

— Да, конечно, счет сейчас принесу. И еще вот. Для вас. — Поставила на стол послание от Насти девушка.

Увидев перед собой пустое блюдо с салфетками, Ярослав вопросительно посмотрел на официантку. Та молча ему улыбнулась, чувствуя себя при этом некомфортно.

— Это что? — спросил он с недоумением.

— Тарелка.

— А это? — ткнул пальцем Яр в аккуратно сложенные салфетки.

— Послание от пятого столика.

— Да ну? — изумился парень. Кажется, он не ожидал еще одного ответного хода от практикантки. — Ну, посмотрим, что мне пятый столик накарябал. — И с этими словами он брезгливо взял обе записки. Развернув, парень принялся читать, и на его лице все отчетливее становилась видна ярость.

Дочитав, Ярослав злобно произнес несколько непечатных слов и резко отбросил послания на салфетках в сторону.

Глядя на столь бурную реакцию друга, любопытный Шейк тут же схватил записки и пробежался глазами по высокому ровному "учительскому" почерку Насти, который словно в противовес почерку Ярослава, был аккуратным и твердо выведенным. А после стал смеяться. Официантке, которая, вытянув шею, прочитала Настино послание, и ей тоже стало смешно, но она и виду не подала, а просто-напросто ушла за счетом.

— Что ты ржешь? — во взгляде Зарецкого не было ничего хорошего — в нем бушевал ледяной огонь бешенства.

— Твоя училка очень горячая девочка! Не зря она мне тогда так понравилась! — тут же заявил Шейк, вспомнив, как подкатывал к Насте около клуба в День рождения друга. Жаль, что тогда все сорвалось.

— Горячая? — прошипел Яр. — У этой горячей, по ходу, температура. Написать такое можно только в бреду. Пустое место? — он ненатурально, словно герой-злодей из сказки, рассмеялся. — Да кто она такая, черт возьми! Опозорила, как только смогла, — никак не мог простить парень Настину выходку с радио. И хватит ржать, придурок, — окрысился он на приятеля. — Ее тупость не смешна.

— Да она вроде бы не тупая, тебе ошибку исправила, — все равно было смешно Шейку. — Но в ней есть что-то учительское, да? Девочке бы для полноты образа еще очки, указку, костюмчик… Я бы не отказался от того, чтобы меня наказала така-а-ая учительница.

— Заткнись. — Вспомнилось не к месту Яру, что однажды Настя представилась ему именно в таком образе. Да даже и не однажды — в таком виде она как-то даже ему снилась, только вот рассказывать об этом парень никому не собирался.

— Да ладно тебе, дружище. Все нормально. Посылай ей лучи добра, — все равно было весело Шейку.

— Я ей такие лучи добра пошлю, что сгорит, — пообещал Ярослав. Его взгляд упал на пустое блюдо, и парень инстинктивно сжал челюсть. Эта девица решила, что сможет тягаться с ним? С человеком, который благородно спас ее в туалете от разборок и не дал бюсту в школе свалиться на ее несчастную голову? Да она должна его боготворить, а не унижать. Неблагодарное Дно!

Еще чуть-чуть, и у Яра из ушей пошел бы дым.

— Что-то у тебя рожа дюже зверская, — заметил Шейк, которого ситуация очень веселила. Яр что-то ответил ему, однако друг не расслышал — компания гопников за соседним столом разразилась громким смехом, как будто бы волю положительным эмоциям давали не трое подозрительных личностей, а целый еще более подозрительный батальон.

— Что за место, — скривился русоволосый парень, который везде и всегда находил плохие стороны. — Бычары.

— Зато здесь пивас нечего так, — не был с ним согласен друг. Он вдруг расплылся в улыбке. — О, троечка к нам идет. И не спорь больше со мной.

Ярослав одарил его нелюбезным взглядом, но промолчал. На то, какой размер груди у официантки, ему было плевать — сейчас все его мысли занимала Настя. Настя и ненависть к ее омерзительной особе.

— Ваш счет, пожалуйста. — Положила на стол шкатулочку с чеком официантка.

— Спасибо. И заберите это, — кивнул Ярослав на пустое блюдо, которое, по замыслу Насти, должно было стать метафорой, раскрывающей всю истинную сущность ее ученика. Однако работница кафе его не расслышала — вновь захохотали за соседним столом. Ярослав обернулся на новый взрыв смеха и некоторое время внимательно смотрел на тех, кого совсем недавно окрестил "бычарами". Парни в спортивных костюмах поднимали тост за известное только им троим мероприятие. Глядя на них, Зарецкий вдруг улыбнулся — так, как будто бы что-то задумал.

— У меня есть еще одна просьба, — вдруг обратился Ярослав к официантке. — Какое у вас самое хорошее вино?

Девушка, подумав, что этот гость все-таки очень странный, ответила на вопрос и получила еще одну весьма странную просьбу. Если честно, она не взялась бы за всю эту глупую беготню с записками и тарелками, а теперь еще и с вином, если бы не чаевые, на которые был щедр Ярослав. Да и его ослепительная улыбка, как бонус, была приятна.

Выполнив новый неоднозначный заказ русоволосого парня с красивым капризным лицом человека, привыкшего делать все, что душе угодно, девушка-официантка, направилась к барной стойке — заказать алкогольные коктейли для одного из своих столиков. Количество народа в кафе все никак не уменьшалось, и официантка, смена которой подходила к концу, чувствовала, как устала спина и как начинают ныть ноги. За высокой барной стойкой, которая скрывала от взоров посетителей кафе и администратора, она со вздохом опустилась на табурет и потерла ноющую лодыжку.

— Ты чего вздыхаешь? — спросила ее коллега — коротковолосая девушка-бармен с ямочками на щеках, ловко разливая по высоким бокалам жидкости.

— Устала. Весь день суматошный. Народу прорва. Да в зале два каких-то сумасшедших гостя. Пятый и восемнадцатый столики. Парень с приветом, и девушка от него не сильно отстает, — пожаловалась официантка.

— Да уж, сегодня забавный денек, — отозвалась бармен, не отвлекаясь от своего занятия. — В туалете, я слышала, одной гостье плохо стало, парень пошел с ней, чтобы помочь, а другие гости стали орать, мол, почему они вдвоем в туалет сидят. Непотребство какое! — хмыкнула хозяйка барной стойки. — Забавно, наверное, было. Юля, — назвала она по имени администратора, — сказала, что гостья больна. У нее какой-то синдром. Еще смешной такой: то ли Бармалейкина, то ли Злодейкина. Слышала о нем?

— Не-а. А у моих гостей, по-моему, синдром Дуралейкина, — не знала официантка, что они с барменом говорят об одной и той же девушке.

— Да забей ты на них, — добродушно посоветовала хозяйка бара, доставая очередную бутылку с яркой этикеткой. — Главное, чтобы не буянили и чаевые оставили неплохие.

— Ага, оставят, — усмехнулась официантка, потирая теперь другую лодыжку. О том, что Ярослав уже выдал ей несколько крупных купюр, она предпочла умолчать. — Я хорошо людей читаю. Такая, как эта девица, не оставит ничего. Скорее, сама заберет. — Настя показалась ей расчетливой и прагматичной девушкой, которая не сорит деньгами направо и налево. Да и взгляд у нее не был особенно дружелюбным: довольно холодный, одновременно внимательный и как будто бы "сам в себе".

Вспомнив Анастасию, девушка недовольно наморщила вздернутый носик и продолжила:

— Только парень чаевые даст, если не забудет, конечно. Он, кстати, тако-о-ой милый, профиль просто сказочный, но, кажется, придурок. Нет, конечно, часто люди с одного столика на другой что-то оправляют, в мою прошлую смену молодой человек понравившейся девушке отправил бутылку шампанского и попросил еще цветок розы купить. Рома-а-антика. А этот милаш тарелку с салатом "Сельд под шубой" отправил. Нормально, нет? Я думала, гостья или на пол блюдо с салатом кинет или пойдет к этому дурачку разбираться, а она знаешь что сделала?

— Что же? — заинтересовалась ее коллега по цеху.

— Сказала в контейнер с собой положить! — всплеснула руками официантка.

— Ну а что, правильно, чего добру пропадать-то? — усмехнулась бармен.

— А как же гордость? Если бы мне кто-то "Сельд под шубой" передал, я бы ему эту сельдь в уши вставила, — фыркнула официантка, которая явно себя ценила.

— Может, они давно знакомы и у них это развлечения такие — друг другу всякую фигню посылать. Мало ли у кого какие забавы, — отозвалась ее собеседница меланхолично.

— Да уж. Она ему в ответ пустую тарелку отправила. Мол, ты для меня пустое место. А знаешь, что он в ответ сделал? — официантка осталась недовольной реакцией спокойной девушки за стойкой бара.

— Не знаю. И что же? — почти доделала какой-то хитрый коктейль бармен.

— Заказал вина бутылку — ты мне ее пять минут назад давала. И велел отправить…

— Опять этой девушке? — перебила коллегу коротковолосая. — Вот, кстати, готов твой заказ.

— Если бы этой девушке! Не угадала ты! Двум пьяным гостям за шестнадцатым столиком! — изрекла официантка с ухмылкой, надеясь, что теперь коллега поразится тому, какая все-таки придурь может вдарить в головы людям.

— Зачем? — действительно удивилась бармен.

— Я так поняла, отправил вино этим гопникам, пардон, гостям, от имени девушки, которая селедку получила. Поиздеваться решил. И еще записочку приложил, мол, мальчики, вы нам нравитесь. — Вспомнила девушка, как обладатель сказочного аристократического профиля, криво улыбаясь и оттого еще больше походя на не менее сказочного дебила, вывел на бумажке игривое, по его мнению, "мяу", прежде чем попросить официантку отнести записку вместе с бутылкой гостям

Брови бармена скептически приподнялись.

— И правда, у тебя странные гости, — поговорила она. — А ты что же, за просто так гоняла между столиками? — ехидно поинтересовалась она.

— Почти, — не спешила рассказывать коллега о чаевых Ярослава, — ты же знаешь, я не могу красивым мужчинам отказать…

Больше девушки обсудить ничего не смогли — им помешали.

— Девочки, вы работаете или просто болтаете? — выросла, словно из-под земли сердитая администратор, которая до сих пор еще, видимо, отходила от разборок в туалете. Красноволосую скандалистку удалось выпроводить с большим трудом, однако же она вернулась и потребовала компенсации за моральный ущерб. Все это время пришлось объяснять разгневанной женщине, что заведение ничего ей платить не будет. — По-моему, у нас полно гостей, а вы тут без дела рассиживаетесь. Мария, — кинула она взгляд на официантку, — будь добра в зал. Хватит бездельничать.

— Да я не бездельничаю! — возмутилась девушка, хватаясь за поднос с бокалами коктейля. — Я пришла за… — Она вдруг осеклась, услышав шум и какие-то крики из большого зала с гостями. Музыка на время как раз прекратилась, поэтому их было очень хорошо слышно.

Это были отнюдь не радостные возгласы.

Все три работницы кафе почти синхронно повернули головы вправо — в сторону большого зала. Барная стойка находилась в малом зале, поэтому то, что происходило в соседнем, большом, видно не было. Только слышно. Возмущенные пьяные вопли не прекращались.

— Когда этот день кончится? — схватилась за голову администратор и быстрым шагом направилась в большой зал, дабы урегулировать конфликт.

Официантка Мария, закусив губу, помчалась за ней следом, потому как вдруг поняла, кому могут принадлежать эти крики. Девушка выбежала из малого зала следом за администратором и, чуть не споткнувшись, остановилась, узрев дивную картину.

Посредине большого зала в нокауте распласталось мужское тело в спортивном костюме, громко издающее нецензурные слова, изредка забывая их склонять, а над ним склонилась одна из девушек с восемнадцатого столика, которую со спины можно было легко принять за юношу. Кажется, именно она и отправила ругающегося парня в нокаут. Впрочем, это было далеко не самое страшное. Друг нокаутированного, тоже орущий, как сивый мерин и, к тому же, облитый чем-то красным — кажется, вином, кажется, решил отомстить обидчице за товарища. Он замахнулся на девушку, явно желая ударить, но на этом этапе его планы и потерпели крах — откуда-то со стороны холла вдруг выбежал гость с пятого столика — улыбчивый и с хвостиком, ловко перехватил руку гопника, каким-то странным образом развернул к себе и от души вмазал по лицу, после чего досадливо потряс кистью руки — кажется, сбил костяшки при ударе.

Всего лишь миг — и в кафе завязалась драка. Впрочем, дракой это было назвать сложно. Парень в спортивном костюме махал руками и ногами, безуспешно пытаясь достать Шейка, а тот с глумливой ухмылочкой уворачивался и говорил что-то неприличное и задиристое.

Впрочем, это был не единственный фронт борьбы. Официантка Мария с неподдельным ужасом в глазах смотрела, как рядом с девушкой, со спины похожей на парня, появился третий тип в спортивном костюме — друг первых двух, и начал, как это говорится в народе, наезжать на нее, угрожающе помахивая кулаками и оттесняя ее к стене.

В эти же секунды нокаутированный парень, все так же не забывая поминать самых разнообразных родственников, преимущественно чьих-то мам, поднялся и каким-то неведомым образом оказался прямо перед второй гостьей с восемнадцатого столика — длинноволосой, той самой, которая решила забрать салат. В руке у нее был пустой бокал. Кажется, одного из тех, кого Ярослав пренебрежительно назвал "бычарами", облила именно она. И облитый жаждал мести. Он угрожающе надвигался на нее, пока та спиной не уперлась в стену. Одной рукой озлобившийся парень попытался схватить девушку, а второй замахнулся для удара. Ее сильная подруга была слишком далеко, чтобы прийти ей на помощь.

Все происходило очень быстро — как при ускоренной съемке.

— Не трогайте ее! — закричала администратор, большими глазами наблюдая за происходящим и узнавая проблемную гостью из туалета. — Не трогайте! У нее же синдром Бармалейкина!! — заорала она пуще прежнего, смело подскакивая к "больной". — Не трогайте ее, она нездорова!

"Больная" с огромным удивлением в глазах глянула на администратор — изумление пересилило и страх, и праведный гнева, и затронутую гордость.

— Чего? — уставился в глубоком на администратора парень в мокром спортивном костюме. — Че еще за синдром?

— Опасный! — заломила руки перепуганная администратор. — Ее нельзя не….

Но парень ее не дослушал, поняв все по-своему.

— Так ты еще и заразная, дичь?! Щас тебя Валера поучит вежливости и манерам! — взревел он и занес руку еще выше — наверное, чтобы удар получился лучше, однако и у него не получилось наказать обидчицу. Откуда ни возьмись появился Ярослав. И хотя он не влез в драку, но всего лишь пара его движений — и накал страстей в кафе стал больше раза в три. Он всего лишь толкнул гопника в бок и сделал ему какую-то замечательную подножку, и тот с воинствующим воплем полетел не куда-нибудь, а прямиком на столик, за которым сидели молодые мужчина и женщина.

— Ах ты, пьяный гад! — заорал мужчина, вскакивая и отряхивая с себя пролитый горячий чай. — Хватит к девушкам приставать, скотина! — решил он, что пора включиться в происходящее и как-то защитить беззащитную девушку, а также свое собственную жену. Он, явно не рассчитав силу, толкнул Валеру в сторону. А тот, не устояв на ногах и дико ругаясь, полетел в небольшую банкетку, огражденную от большого зала лишь плотными шторами, которые не спасли небольшую компанию, находящуюся в банкетке, от неожиданного визита Валеры. В полете он умудрился задеть одну из девушек, а при приземлении уничтожил добрую половину алкоголя и блюд. Пол вокруг стал мокрым и липким от пива, в котором блестели большие осколки от бокалов.

— Э-э-э, простите, мужики, — пробормотал Валера. Но было уже поздно. Двое мрачных мужчин молча поднялись со своих мест.

Ярослав, благоразумно утащивший Настю подальше, только присвистнул. Как всегда, он сумел сделать так, что ситуация накалилась до предела, а он вроде и не при чем.

В это же время из малого зала на крики пришли еще несколько также не совсем трезвых, но воинственно настроенных молодых людей, которые признали в Валере и его приятелях старых товарищей. Они тут же решили поучаствовать в разборках, дабы "помочь своим".

Гости мужского пола, которые до этого с недоумением смотрели на происходящее, не зная, влезать ли им в чужие разборки или нет, словно активизировались. Некоторые из них тоже включились в выяснение отношений, желая объяснить нарушителям спокойствия правила поведения в общественных местах, а также вбить в их головы одну простую истину — женщин надо уважать и трогать их нельзя.

Кое-кто из других гостей, видя перевес одной из конфликтующих сторон, тоже вскочили со своих мест и направились в гущу событий для урегулирования конфликта. Там же замелькала бандана капитана Джека Воробья.

События сменяли друг друга с ужасающей быстротой, а конфликт становился все более глупым и яростным. А Ярослав, страшно довольный собой, принялся высматривать в толпе друга. Сам он в "зону боевых действий" не спешил.

Официантка Мария, видя все это, прижала руку ко рту. Другие официанты, прибежавшие на место сражения, с удивлением глазели на представление, но не вмешивались. Администратор, наконец, взяла себя в руки.

— Мария, вызывайте наряд вневедомственной охраны, пока они тут что-нибудь не разгромили. Быстрее! Молодые люди! Молодые люди, перестаньте! — попыталась воззвать она к разуму парней, но ее никто совершенно не слышал. "Нужно просить директора нанимать охрану. Они же нам все разгромят", — подумала она про себя мимолетом.

— Да вызвали уже! — крикнула ей другая официантка. — Сейчас будут!

Никто и глазом моргнуть не успел, как в большом зале началось нечто, напоминающее побоище. Адреналин летал в воздухе, дразня и дурманя мужчинам голову. Началась одна из любимейших их забав.

А ничего этого могло и не случиться. Но если бы не было этих событий, кто знает, что бы потом было в будущем? Каждое слово, каждое движение, каждый выбор — это нити, которые плетут одну веревку, по которой можно карабкаться вверх по горе жизни.

Перед тем, как открыть входную дверь, чтобы вновь выйти в зимний морозный вечер, Ярослав, уже вполне довольный жизнью, вдруг оглянулся, словно повинуясь какому-то порыву. Если бы не оглянулся, у него был хороший шанс уйти из этого заведения без дальнейших приключений.

— Стой, — все же остановил он Шейка, уже коснувшегося дверной ручки. — Посмотри назад, — в его голосе слышались торжествующие нотки.

— Что там? — обернулся Николай и хмыкнул. — О, смотри-ка, крошки обзавелись кавалерами. Только, по-моему, кавалеры им не очень нравятся.

Посредине зала стояли Настя Мельникова со своей подружкой-водителем, которую Зарецкий сначала принял за парня, а путь по направлению к двери им перегораживали двое тех самых, как сказал Ярослав, бычар, которым от имени Мельниковой была отправлена бутылка вина. Что они говорили девушкам, парни не слышали, зато видели, как презрительно на них смотрит Настя и как мрачно — Ранджи. Один из парней попытался обнять Мельникову, однако взаимности не получил — она оттолкнула его. Он усмехнулся и нагло провел пальцами по ее щеке и шее, за что был удостоен гневных слов. Затем он, с неприятным смехом что-то говоря, попытался напоить Настю из своего бокала, доверху наполненного вином — видимо тем самым, которое прислал им коварный Ярослав. Девушка вновь увернулась и с вызовом что-то сказала, на что получила, видимо, какой-то совсем нехороший ответ, потому как мгновение спустя каким-то невероятным образом бокал с вином очутился в ее руке. Миг — и содержимое бокала оказалось на парне. Он заорал на весь зал, используя при этом только лишь ненормативную лексику, и замахнулся на храбрую Настю, однако его руку весьма умело перехватила Ранджи. А после ударила его по скуле — да так, что парень полетел на пол.

— Сильна-а-а, — уважительно произнес Шейк, наблюдая за происходящим. — Как смачно ему в щи дала. Вот это девочка. Хочу с ней поближе познакомиться. — Он стряхнул с себя оцепенение. — Слушай, — забеспокоился парень с хвостиком, наблюдая за всем этим действом, — а ты не переборщил?

— Не ты, а мы, — тут же отозвался Ярослав, — ты в этом тоже участие принимал. Прямое.

Однако судя по его нахмурившимся бровям, и он не ожидал от своей выходки такого эффекта. Зарецкий думал, что бычары попристают немного ко Дну и ее подружке, попортят настроение и отвалят. Кто же знал, что они такие чокнутые! И Мельникова хороша! Облила вином!

— Эй, урод, не лезь к девушке! — заорал вдруг Шейк, видя, как второй парень хочет ударить Ранджи, и, прежде чем друг успел хоть слово молвить, кинулся ее спасать, в три прыжка оказавшись рядом. Драться он умел и любил. И, конечно же, практиковал. Чаще всего, конечно же, в спортивном зале, но и на улице тоже, бывало, разминался.

С большой неохотой следом за другом последовал и Ярослав, ругаясь про себя на чем свет стоит. Он терпеть не мог конфликтов — по крайней мере, тех, зачинщиком которых не был он сам, а значит и не мог контролировать, но с появлением этой недоучилки, самые разные конфликты просто окружили его и роют ему яму!

К своей практикантке Яр подоспел вовремя — облитый парень как раз хотел восстановить справедливость и от души треснуть ей, однако Ярославу пришлось вмешаться. Не то, чтобы ему было жаль Мельникову — наоборот, ее бы следовало хорошенько проучить, чтобы знала свое место, зараза, однако Зарецкий был совершенно убежден, что девушек бить нельзя. Более того, он был уверен, что рукоприкладством занимаются только те, у кого совершенно нет ни чести, ни мозгов. И как бы Ярик не мог терпеть Настю, он все-таки проявил чудеса благородства и героизма — защитил ее от гопника. Вовремя подоспел, оценил ситуацию и вместо того, чтобы двинуть парню по челюсти или там по печени, как это любил делать Шейк, просто-напросто толкнул. Правда, эта его защита вышла боком для всего кафе, потому что вспыхнула грандиозная драка.

— Анастасия Парамановна, вы в порядке? — сварливо спросил Ярослав у девушки, которую благородно закрыл собственной грудью. Происходящее ему не нравилось. Все внутри кричало: "Парень, сваливай отсюда!".

— Нет, — с трудом пришла в себя та, наблюдая за военными действиями. — В каком я могу быть порядке, Зарецкий? Ты что устроил?

— Я? — возмутился парень. — Вот ты стерва, — почти с восхищением произнес он, искренне полагая, что во всем виновата Настя, а он — уже в который раз! — всего лишь жертва обстоятельств.

— За языком следи, — бросила девушка. — Ладно, потом разберемся. Ранджи! — бросилась она к появившейся подруге, которая, не будь дурой, не осталась в центре событий. Не потому что не могла постоять за себя и хорошенько двинуть кому-то из мужчин, а потому что не любила подобные конфликты и считала пьяные драки глупостью, которые не приводят ни к чему хорошему. Хочешь настоящий бой — иди на ринг.

— Ранджи, ты как? — с огромным беспокойством оглядела подругу Настя. — Ты в порядке?

— В порядке. К тебе из-за этого стада, — кинула на дерущихся и делающих вид, что дерущихся насмешливый взгляд девушка, — пробиться не могла. Тебе ничего не сделали?

— Не сделали, — хмыкнула Настя. — Меня мой ученик спас.

Ранджи одобрительно посмотрела на Ярослава. Смелых людей Ранджи уважала.

— Надо сваливать отсюда, — проговорила Мельникова нервно. — Зарецкий, пойдешь с нами, ты как-никак, мой ученик.

Тот скривился. Быть учеником Дна ему не улыбалось. Однако он ничего не ответил — его взгляд вдруг выхватил из шумящей орущей толпы друга — Настя узнала в нем принца Нарнии, того самого пикапера. Он зажимал щеку одной рукой, пытаясь остановить кровь, а второй отмахивался от своего противника, добывшего с пола кусок стекла, которым и полоснул парня по лицу.

Ярослав выругался и опять был вынужден поспешить на помощь другу, однако Настя решительно перегородила ему путь.

— Ты туда не пойдешь, — заявила она. — Ты мой ученик и я за тебя отвечаю.

— Отстань, — легко отодвинул ее в сторону парень, но и двух шагов не сделал в сторону эпицентра событий, как Настя упрямо выпятив подбородок, цепко схватила его за локоть.

— Я за тебя отвечаю, — упрямо и очень серьезно проговорила она. — Ты туда не пойдешь.

— Я же сказал — отстань! — рассердился Ярослав, пытаясь отцепить от себя эту наглую девицу, но она вцепилась в него словно клещ, упрямо твердя, что, как учитель, не может подвергать своего ученика опасности, пусть даже ее ученик — дурак.

— Стоять.

— Да ты кем себя возомнила?! Какой я тебе ученик? Какая ты мне учительница?!

— Такая, — гневно глянула на парня Настя, которая, действительно ощущала за этого раздолбая ответственность. Она вообще была девушкой серьезной и любящей следовать правилам, а практика в школе накладывала на нее определенный отпечаток по отношению к своим ученикам, пусть даже таким, как этот невыносимый дурак.

Пока они выясняли отношения, выяснилось, что помощь Зарецкого Шейку уже не нужна. Ранджи отправила в нокаут его противника — уже второй раз за день! — и привела Николая в укромный уголок, в котором стояли Настя и Ярослав. Рана у него на лице была не опасная, однако вся его щека, а также шея и ворот свитера были в крови. Впрочем, Ранджи к виду крови была привычной, да и Настю нельзя было назвать человеком, которого может испугать вид чужой крови.

Зато Зарецкий — натура впечатлительная (хоть он ото всех это и скрывал) — поморщился. Пришли, называется, в кафе погреться и такси дождаться. А машина их до сих пор ждет.

— Ты как? — обеспокоенно спросил он у друга, который, не смотря на ранение, выглядел довольно веселым и заинтересованно посматривал в сторону Ранджи.

— Нормально все, — ответил тот, стараясь не слишком раскрывать губ, чтобы избежать напряжения мышц на лице, а оттого не слишком понятно. Видно было, что говорить Шейку больно. Настя поспешно достала из сумочки пачку салфеток и протянула пострадавшему. Тот, кивком поблагодарив девушку, тут же прижал пару салфеток к щеке.

— Все вопросы потом. Уходим! — коротко приказала всем, словно командир отряда, Ранджи. — В машину.

— А чего ты приказываешь? — возмутился Ярослав не вовремя, но раненный друг ткнул его в плечо.

— Они ментов вызвали, — спокойно пояснила девушка. — Не успеем уехать, нас загребут вместе со всеми. А я в обезъяннике сидеть всю ночь желанием не горю.

Таким желанием никто не горел. Больше и Зарецкий не спорил, в отделение полиции он хотел попасть меньше всего. И все трое, послушавшись, смешно пошли следом за девушкой. Многие гости, находящиеся в большом зале, повскакивали со своих мест. Кто-то заторопился побыстрее покинуть это гостеприимное заведение, предпочтя морозный вечер сомнительному времяпровождению, кто-то снимал происходящее на камеру и веселился, кто-то пытался успокоить конфликтующих, правда, безуспешно.

Настя, Ранджи, Ярослав и Шейк быстро шли между столиками, некоторые из которых уже были пустыми. Правда, просто так, без дополнительных приключений, им уйти не удалось. Их приметил Валера и его друзья, изрядно уже потрепанные, но почему-то веселые.

— Вот они! — заорал радостно Валера, тыча пальцем в ребят. — Вот эти девки! Это из-за них все началось! Клофелинщицы чертовы! Хотели нас подпоить! — почему-то обозвал он Настю и Ранджи. — Со своими укурками!

— А мы щас укуркам личика-то попортим, — расхохотался один из его дружков — тот самый, который порезал Шейка. В руках у него блестела своеобразная "розочка" из разбитого высокого бокала. — И девкам заодно.

Шейк грязно выругался, не смотря на боль в щеке.

— Эй, волосатый, щас мы тебе хвост-то и выдерем! И в рот засунем, чтобы плохих слов не говорил, — тут же весело пригрозили ему.

— Сматываемся, — отдала новое указание Ранджи, поняв, что оставаться и "принимать бой" нет смысла, ибо через пару минут все равно приедут полицейские. Да и вовремя новой драки может пострадать Настя или она сама. Дважды ей повторять не пришлось — ее маленькая команда тут же пустилась бежать следом за ней. Настя, которая была на каблуках, отставала, и Ярослав схватил ее за руку. Несколько человек бежали за ними под вопли Валеры, который из всего происходящего никак не мог простить того, что наглая девка плеснула ему в лицо вино. Сама сначала заигрывала, гребанную бутылку прислала, а потом так дерзко продинамила, как последняя овца, и оскорбила при всех, а он всего-то и хотел подарить ей свое внимание. Намотать бы ей волосы на кулак да показать, кто он такой и чего она, дичь, стоит!

Настя словно бы прочитала его мысли и, крепко вцепившись в ладонь Ярослава, быстро выбежала за дверь, навстречу падающему снегу, блестящему в электрическом свете фонаря, и морозному ветру, обжигающему кожу.

Ранджи первой добралась до припаркованного неподалеку Танка и, отключив на ходу сигнализацию, первой уселась на холодное водительское сидение. Я по привычке уселась рядом с ней, а Зарецкий со своим приятелем залезли на заднее сидение. Понятливые мальчики.

— Давай, детка, — пробормотала Ранджи, пытаясь завести машину. — Давай, слушай мамочку… Ну давай же.

Я оглянулась, увидев сквозь наполовину замерзшего окна придурков из кафе, которых больше всего мне хотелось назвать животными, почти поравнялись с нашим автомобилем. Кто-то из них поигрывал разбитым бокалом, как ножиком. Я сжала кулаки, чувствуя, как внутри меня горит кровь и холодным вязким, как полу растаявшее мороженное, комком шевелится страх.

Ранджи все пыталась завести замерший Танк, а они были все ближе, и ближе, и ближе. А комок холода — все больше, и больше, и больше. Я почти видела этот страх, и видела, как он, размываемый волнами крови, растворяется в ней.

Сидевший позади меня внезапно успокаивающе положил руку на мое плечо. Я вздрогнула, но ничего не сделала. А Ярослав — это был именно он, наклонился почти к моему уху и прошептал тихо и почти нежно:

— Не бойся, они нас не догонят. Все хорошо.

От его руки пошел странный, но безумно приятный щекочущий жар, который концентрировался на запястье моей левой руки. Казалось, его охватывал браслет, а невидимая полоса из энергии тепла и спокойствия. Комок страха, пытающийся раствориться в крови, стал испаряться и конденсироваться в блестящие искры, уходящие куда-то далеко, в темное небо, к звездам.

Рука на плече, дыхание на виске, загадочное тепло в запястье, которое спиралью поскользило к сердцу… Казалось, прошло не пять секунд, а целая вечность. Так было всегда и… Не было никогда.

Наверное, это был отблеск царства Морфея.

Я пришла в себя, услышав шум мотора, смех Зарецкого и ликующие возгласы Ранджи и пикапера. Танк довольно загудел, словно извиняясь за то, что завелся не сразу и поехал прочь. Кто-то из гопников успел стукнуть по капоту, но это все, что они смогли сделать. Ярослав издевательски засмеялся, высунулся в окно и крикнул пару-тройку обидных слов преследователям

Ранджи все же стартовала. Мы спаслись.

Да, мне сегодня было страшно. Честно говоря, все произошедшее стало для меня настоящим шоком. Мы с Ранджи просто уходили, попросив другого официанта принести счет, потому как наша куда-то пропала, и к нам внезапно на середине пути привязались эти трое моральных уродов, которые о слова "вежливость" и "приличие" знают только то, что это слова. Ни с того, ни с сего, один их этих неприятных типов стал откровенно пошло заигрывать со мной, что-то твердя все о какой-то бутылке вина, опускать сальные шуточки, приставать и делать не самые пристойные предложения. Собственно, последнее и стало той самой каплей, которая переполнила мою чашу терпения — в состоянии сильнейшего негодования и праведного гнева я и плеснула в морду этого придурка вином. Знала бы, чем это закончится, сдержалась бы, но… Я ненавижу подобное поведение и подобных людей, для которых остальные — это либо мусор, который можно выкинуть, либо игрушка, с которой можно поразвлечься. Еще в далеком детстве я решила, что давать себя в обиду я никому не дам, тем более, такому слабаку, который может позволить себе издеваться над теми, кто слабее. Была бы я мужиком, вмазала ему так, что мало бы не показалось. То, что Зарецкий и его друг помогли нам, стало настоящим сюрпризом, но, честно говоря, во мне включилась учительская программа, и теперь я боялась не только за себя, подругу, но и за своего, так называемого, ученика. Моментально все обиды по отношению к нему испарились, а приоритетом стала его безопасность. Понимаю, что это глупо, но именно так я чувствовала себя все это время. Я хоть и не могу назваться настоящим учителем, но я ответственна за него, каким бы мерзким он не был и какие бы подлости по отношению ко мне не делал. И самое главное — мы смогли убежать от этих пьяных придурков и никто не пострадал. Почти не пострадал, за исключением приятеля Яролслава.

Что они могли бы сделать нам, если бы Танк не завелся, мне было даже страшно представить.

Я, все еще пребывая в каком-то странном состоянии полусна, обернулась и чуть не вскрикнула — позади меня сидел вовсе и не Ярослав, а сам капитан Джек Воробей и довольно скалился. Облачен он был в нечто странное, напоминающее то ли модный тулуп, то ли старинную дубленку. Шапки на нем не было — на голове красовалась все та же бандана, из-под которой торчали темные волосы.

— А ты еще тут откуда? — резко спросила я. Надеюсь, это не он на мое плечо свои грабли клал? Или прикосновение мне тоже почудилось? Нет, у меня точно проблемы с головой.

Все резко повернулись к пятому члену нашего экипажа.

— Спасаю свою шкуру, прекрасная леди, — дал вполне логичный ответ Джек Воробей, лучась солнечными улыбками. — Вижу, вы в тачку бежите, ну, думаю, и я с вами. Где четверо, там и пятеро. Тем более, машина большая. А девушка-капитан мне нравится. Люблю смелых дам!

— Я тоже, — подал голос Шейк, прижимая к ране новую порцию салфеток, которые стали пропитываться кровью. Хорошо его, однако, порезали.

— Возьми сзади аптечку, — сказала я устало. — Там антисептик есть и бинты.

— Заботливых леди я тоже люблю, — мигом сообщил пират. Я хмыкнула.

— И драки тоже. И записки, — вспомнилось мне послание от Джека Артуру. Если бы не мерзкая пародия на великолепного киногероя, я сейчас была бы в компании школьного охранника и его друзей, и ничего бы из всей этой вереницы глупостей со мной не приключилось бы!

Или приключилось бы еще что-то более плохое.

— Какие такие записки? У тебя галлюцинации, — заявил пират чрезвычайно уверенным тоном.

В это время по соседней полосе по направлению к кафе промчались несколько полицейских автомобилей. Все мы разом выдохнули, радуясь, что успели отбыть до появления представителей органов правопорядка. Кажется, каждый из нас еще и позлорадствовал.

Ранджи включила обдув, чтобы привести стекла в порядок, и печку — в салоне было довольно-таки холодно, хотя мне было тепло — казалось, внутренний огонь все еще осторожно греет меня.

— Я не знаю, как он тут оказался, — вновь вернулся к теме нового пассажира Ярослав с долей своего фирменного усталого презрения. Кажется, соседство с пиратом ему не особо нравилось. — Оказался в машине впереди нас. Высадите его. — Он вдруг чихнул, и меня это здорово рассмешило.

Однако капитан оказался не промах. Хитро прищурившись, он заявил тоном бывалого сказителя:

— Есть примета одна такая. Если кто на левом борту корабля при отплытии чихнет, то быть несчастью. Кораблекрушению, — понизив голос, сообщила пират. — А ты, парень, как раз слева сидишь. По левому борту. Смекаешь, чего сделал?

— Смекаю. А если по правому борту кто чихнет? — язвительно поинтересовался Ярослав.

— Удача будет.

— А я знаю еще одну примету, — сказал Зарецкий.

— Морскую?

— Универсальную. Стопроцентную. Идиот на борту — к беде. Высадите-ка его.

— Да пусть едет, — решила добрая Ранджи. — Кстати, куда едем? — спросила водитель и сама себе ответила. — В травмпункт? До районного через минут десять доберемся.

— Не, не зачем, я мазью помажу и заживет, — беспечно отозвался сзади Шейк, возясь сзади с аптечкой.

— Какой мазью? Волшебной, из Нарнии? — вспомнился мне наш первый разговор. Не думала я тогда, в День своего рождения, что когда-нибудь еще встречусь с этим парнем. Однако жизнь сложилась так, что мы вновь столкнулись друг с другом. Сейчас, правда, этот тип меня не раздражал, к тому же я даже зауважала его, когда он бросился на помощь к Ранджи. Она бы не дала себя в обиду, но все равно это здорово, когда есть кто-то, кто может защитить или помочь. Даже сильные люди нуждаются в защите. Когда сильный человек знает, что есть кто-то, кто не даст в обиду и поддержит, он становится еще сильнее. В одиночку становится сильным трудно.

— Тебе зашить рану надо, — обернулась к парню я. — Шрам может остаться. Как девчонок пикапить будешь? Фразы типа "твои волосы чудесно пахнут" не всегда проходят.

Парень хмыкнул, видимо, тоже вспомнив нашу первую встречу около клуба.

— Ладно, — сдался он, плотнее прижимая салфетку в щеке. — Травмпункт, так травмпункт. Если она со мной на свидание сходит, — заявил он, имея в виду Ранджи. Я мстительно засмеялась — заставить мою подругу прийти на свидание, это надо постараться.

— Сходишь? — спросил он вновь, все так же глотая некоторые звуки, так как старался не шевелить губами.

— Схожу, — усмехнулась Ранджи. Брюнет принял все за чистую монету и поверил. Наивный мальчик. А еще пикапер.

И мы поехали по дороге, освещенной яркими уличными фонарями.

— Меня кстати, Николай зовут, но вы можете звать меня Шейк, — объявил парень с хвостиком. — Яра вы знаете. Я в курсе, что тебя зовут Настя, — обратился он ко мне. — А вот имя нашего милого водителя для меня загадка.

— Ранджи, — отозвалась подруга беспечно. Свое настоящее имя она говорит крайне редко.

— Это индийское имя? А, блин, — поморщился он от боли — разговаривать ему все-таки было некомфортно.

— Заткнись, — велел ему друг. — Сиди молча. И радуйся, что тебе не насквозь щеку пробили.

— А я капитан Джек Воробей, — добавил наш пятый пассажир, поняв, что про него все забыли. — Для вас просто капитан Джек Воробей.

— Мда-а-а, — протянул Ярослав тоном человека, попавшего в компанию к клиническим дурочкам. — А у тебя какая доза, чел?

— Я наркотики не употребляю. Только ром — моя любовь, — выдал лже пират.

— Я не про наркоту. Я про лекарства, — продолжал Зарецкий. — Тебе ведь точно феназепам выписывали. А ты не пьешь. Оттого и страдаешь.

— Я страдаю, когда ко мне кретины обращаются, а я им вынужден отвечать, потому что воспитан, — отбил выпад капитан.

Чтобы заглушить их препирательства Ранджи включила радио, и в салон ворвалась ритмичная музыка — один из последних хитов популярной западной певицы. Правда, кончилась песня быстро и раздался жизнерадостный голос ведущей.

— Небесное радио снова с вами! Мы продолжаем принимать ваши заявки!

Ох уж это радио. Мне тут же вспомнилось "признание в любви" своего нерадивого ученичка. Надеюсь, песня, которую я для него заказала, ему пришлась по душе.

Но все-таки интересно, зачем он решил отправить такое сообщение на радио, зная, что я услышу?

"Он прикалывался над тобой, однозначно, детка, но ты хорошо отомстила", — сказал плохой голос.

"Он просто ребенок и неудачно пошутил, прости ему эту шалость", — сказал голос хороший.

А вдруг я, действительно, нравлюсь этому восемнадцатилетнему лбу?

Сзади кто-то весьма выразительно закашлялся. Сначала я не обратила внимания на это, но когда кашель стал настойчивым, как стук в дверь непрошенного гостя, уверенного, что хозяева дома, пришлось вновь обернутся.

— Ты что, подавился? — спросила я у кашляющего, как больной старик, Ярослава. Тот сразу же затих.

— Нет, — отозвался тот с великим достоинством. — Я просто думал, тебе стало стыдно.

— Стыдно? — переспросила я.

— Стыдно. Из-за тебя началась эта заварушка.

— Чего? — удивилась я. — Малыш, ты нигде не падал, головой не прикладывался об тупые углы?

Капитан Джек Воробей одобрительно захихикал.

— Почему об тупые? — не понял мальчишка.

— Подобное притягивает подобное, — отозвалась я, опять злясь. Его тон тоже казался недобрым. А вот остальным явно было весело.

— Вообще-то, Зарецкий, ты первый начал. Кстати, сильно?

— Что сильно? — подозрительно сощурился он. Шапку он снял, и русые волосы теперь растрепались, однако смотрелось это довольно-таки мило. Я понимаю тех малолеток со школы, разговор которых мы подслушали в туалете кафе.

— Сильно меня того… любишь? — извернулась я и поскребла ногтями по его коленке. Енот испуганно дернулся и закашлялся по-настоящему. Капитан Джек Воробей заботливо похлопал парня по спине.

— Слюнкой подавился? — нежно спросила я, вдруг почувствовав новый приступ веселья. Странные вещи меня смешат — то, как Зарецкий чихает и кашляет.

— Анастасия Леопольдовна, вы совсем того? — заявил он, наконец, подчеркнуто вежливым тоном. — Что вы несете?

Он вдруг вытащил перчатки — из тонкой светлой кожи, и натянул одну из них на руку. И, подняв кисти вверх, устроил самодельный кукольный театр одного актера. Роль кукол исполняли его собственные пальцы — он сложил их щепоткой, имитируя движение раскрывающегося-закрывающегося клюва.

— Скажите, что с ней не так? — сказала рука в перчатке глубоким печальным басом и указала в мою сторону.

— Наверное, что-то не так с психикой, — ответила вторая рука тоненьким неприятным манерным срывающимся голоском.

— Недостаток интеллекта? — предположил бас. На этом представление кончилось. Зарецкий сорвал нервно перчатку, и мне подумалось, что он сейчас кинет ее мне, вызывая на дуэль за непонятно какое оскорбление.

— Знаете, Анастасия Еромолаевна, перед тем, как сказать очередную очевидную глупость, вы сначала подумайте. Просто подумайте. Несколько раз. Если долго думать, можно приходить изредка к правильным выводам, — заявил парень с оскорбленным видом.

— В чем дело, Злорадский? — перековеркала я в отместку его фамилию. Почему-то он опять стал меня веселить.

— Ты решила меня опозорить по радио, а теперь песни поешь про какую-то там любовь? — обозлился еще пуще Ярослав.

Вот наглый щенок!

— Я? У тебя проблемы с памятью? Кто первым послал на радио смс-ку с признанием в любви?

— Тише-тише, Насть, ты чего так орешь, — бросила Ранджи.

— Извини. Злорадский, я только ответила на твой прикол своим приколом, — ответил я.

— Я не Злорадский! — вызверился он и только потом переспросил, скрестив руки на груди. — Чего? Какое смс? Ты в своем уме? А, хотя чего я спрашиваю про то, что отсутствует.

Вот ведь гаденыш!

— Такое смс. Где в любви признавался, песню Аларма еще просил поставить. Я в ответ тоже послала сообщение на радио. — Енот так сильно возмущался, что мне вдруг подумалось — а вдруг мне все это тоже показалось или же это был совершенно другой Ярослав, который открывал свои чувства совершенно другой Насте?

— Я никаких сообщений не посылал. Какие еще сообщения?

Ответом на все вопросы стало приглушенное, но крайне веселое ржание Шейка. Ему даже говорить ничего не понадобилось, и так все всем стало понятно. Решил, видимо, пошутить.

— Это ты, идиот? — спросил Ярослав тихо и угрожающе своего дружка. Тот пожал плечами и заржал еще веселее. Всю оставшуюся дорогу до травмпункта Зарецкий возмущался и сетовал на то, какой его друг неполноценный.

В травмпункт раненный пикапер и его друг направились вдвоем, однако вернулись они уже минут через десять. Судя по всему, щеку Шейку так ничто и не зашил.

— Вас что, в травмпункт не пустили? — поинтересовалась я лениво, расслабившись на своем месте и чуть ли не уснув. Пришлось их ждать — Ранджи пообещала отвезти парней домой.

— Пустили, — сердито отвечал Зарецкий. — Только там вместо врачей был охранник со встроенной функцией администратора. Он нам любезно объяснил, что господа врачи заняты, у них то ли перекур, то ли перерыв, то ли ужин, то ли кварцевание, то ли все вместе. И к тому же у них много других пациентов, и вообще посоветовал поехать в другую травму. В любую другую.

— Что? Куда? В какую другую? — не поверила я. — Ничего себе! Ну-ка, я сама пойду с ними поговорю! А если бы у него серьезная рана была, он бы кровью вообще истек уже!

— Я тоже так сказал, — отозвался Шейк, прикладывая новую салфетку к многострадальной щеке. Свитер он свой кровью попачкал изрядно, поэтому кожаную куртку снял.

— И что тебе ответили?

— Если бы мне было совсем плохо, я бы вызвал "скорую", а не ездил по травмпунктам, — ответил парень беззаботно.

— Ничего себе! — возмутилась я такой несправедливости. — Нет, пойдемте, еще раз сходим, со мной вместе!

— И со мной, — встрял Джек Воробей. — У меня есть надежные методы убеждения. — И он выразительно поиграл бровями.

— Не думаю, что это поможет, — отозвался раздраженно Яр. Наверняка он уже пытался качать права в травмпункте.

— А может, на фиг все эти больнички, поедем веселиться, — предложит неутомимый Шейк. — А это само заживет!

— Чтобы ты мне потом всю жизнь жаловался на свою перекошенную от шрама рожу? Нет уж, — возразил Зарецкий.

— Другой травмпункт, так другой, — спокойно сказала Ранджи и вновь завела Танк. — Не так и далеко.

— Как скажет наш капитан, — попытался через боль улыбнуться парень. — Но, может, лучше потусим где-нибудь? Я классные места знаю.

— Нет уж, — мстительно глянул на него друг. — Но вообще я понимаю, почему тебя подрезали.

— И почему?

— Это наказание за твой идиотский поступок, — все еще не мог забыть выходку приятеля Зарецкий.

— А сам-то, — фыркнул тот, — кто придумал прикол с вином?

— С каким вином? — тут же заинтересовалась я. Однако Зарецкий не ответил — ему стали названивать на мобильник, кажется из службы такси. Оказывается водитель машины, которую заказали Енот с другом, заждался. Пришлось отменять заказ и вежливо извиняться. Оказалось, Зарецкий умеет это делать, когда хочет.

— Так что там с вином? — вновь спросила я, как только разговор закончился, заподозрив неладное.

— Ничего, — отозвался радостно Шейк.

— Много вина выпили, — буркнул Ярослав. — Вот у него башню и сорвало.

— А у тебя не сорвало? — Вспомнился мне пакет с пластиковым контейнером, в котором лежал тот самый салат. Он до сих пор был у меня на коленях. — Зачем ты мне рыбку-то прислал?

— Что за рыба, что за рыба? — встрял капитан, который хотел знать все, но на него уже никто не обращал внимание.

— В отместку за сообщение и песню, — буркнул Яр. — А ты зачем, такая вся взрослая и разумная, прислала пустую тарелку?

— В отместку за рыбу, — поджала я губы. — Кстати! Зарецкий, что за синдром Бармалейкина? Что ты там администраторше наплел?

— Твой персональный синдром, — растянулись его губы в улыбке. — Из-за такого синдрома сначала врут не по-божески, а потом кровь носом хлещет.

— У тебя фантазия просто экстра-класса, Зарецкий. Ладно, ты. Но как взрослый адекватный человек смог поверить в существование такого синдрома?

— Просто мне верят, — небрежно отмахнулся Ярослав. Я презрительно хмыкнула. Он прошипел что-то невнятное, но явно оскорбительное.

— Ну, вы просто горячая парочка, — похвалил нас радостно Джек Воробей. — Нравитесь вы мне!

Ты нам не нравишься. В слух я этого говорить не стала.

В салоне вновь включилось неугомонное Небесное радио. Думаю, Ранджи, ценящая спокойствие, тишину и мир, вновь хотела заглушить наши препирательства.

— Не хочу больше это дерьмовое радио слышать, — заявил тут же Зарецкий. — Терпеть не могу радио, — добавил он. Ранджи не стала спорить с ним, а просто включила музыку со своей флешки.

Мы быстро мчались по дороге в травмпункт соседнего района, обгоняя другие машины. Ранджи любила и, главное, умела водить.

— Давайте поиграем в молчанку? — предложил заскучавший Джек Воробей, когда все затихли.

— В волчанку, — хмуро отозвался Ярослав, которого субъект в пиратском одеянии раздражал еще больше, чем, видимо, его прекрасная учительница.

— Откроешь рот — и мы начнем тебя бить, злые аки волки, — мрачно добавила я, как и Зарецкий, не испытывая особо добрых чувств по отношению к благородному пирату, сидящему позади. Ибо отлично помнила, как он ко мне прикапался и отвадил Артема.

— Да что же свирепые такие? — ухмыльнулся круглолицый капитан. — Нужно быть на позитиве и…

Я повернулась к нему и одарила весьма многозначительным взглядом. Алёна как-то обмолвилась, что такие взгляды — ледяные, проницательные, заставляющие замолчать — получались у меня отлично, хотя я никогда особо и не ставила перед собой задачу как-то по-особому смотреть на людей, чтобы напугать или озадачить их.

— Слушай, позитив, перестань выступать, — сказала я, в который раз повернувшись назад.

— Прекрасная леди, вы все-таки очаровательны в своем гневе, — ответил мне комплемент пират. — Если господин Раненая Щека берет себе нашего отважного капитана, то я бронирую вас, дорогая леди-штурман. А ты, юнга, останешься один, — пообещал он Ярославу. — Будешь страдать.

— Ой, да ты что. Я буду счастлив в своем прекрасном одиночестве.

Эти двое препирались всю дорогу. А я, расслабившись в кресле, думала обо всем, что произошло сегодня — а событий было немало! Я пыталась логически обдумать все это, понять, объяснить самой себе, но только еще больше запуталась. Видимо, проанализировать сегодняшний день нужно на свежую голову, например, завтра утром.

В старое, порядочно изношенное здание травмпункта, мы пошли все вместе. Я уже в который раз уверилась — если хочешь сделать что-то хорошо, сделай это сама. Поэтому и пошла вместе с Енотом и его веселящимся приятелем, дабы, если их и тут вновь пошлют, заставить врачей оказать этому Шейку медицинскую помощь. Я устала, мне хотелось оказаться в своей комнате, закрыть глаза и заснуть, поэтому ехать куда-либо еще с этими двумя мальчишками мне не хотелось совершенно. Ранджи пошла со мной за компанию. Пирата одного в машине она оставлять была не намерена, поэтому потащила вместе с нами. Так, большой компанией мы и зашли в здание, которое, как, наверное, и все больницы на свете, пропахло какими-то лекарствами. Народу в узком коридоре было совсем немного: девушка с растяжением ноги в сопровождении своего парня, две нетрезвые подравшиеся личности средних лет, то шумно что-то выясняющих, то начинающих брататься и признаваться друг другу в самых дружеских чувствах, да, собственно говоря, дружок Шейка.

Он довольно быстро попал на первичный осмотр, а после был препровожден в перевязочную. Пока мы его ждали, то молчали — за исключением капитана Джека Воробья, который безуспешно подкатывал то ко мне, то к Ранджи, и рассказывал разные истории — одна глупее другой. Зарецкий, подпирающий спиной больничную грязно-голубую стену, с недовольством посматривал то на нас, то на кабинет, за дверь которого ушел Шейк, то на собственные наручные часы. Более, чем уверена, Енот Адольфыч был не рад, что нелегкая занесла его в кафе. Всего лишь пара часов — и столько событий, по большей части наиглупейших. А время уже — начало двенадцатого, и глупому школьничку полагается быть дома.

Когда непонятно почему довольный Шейк вышел из перевязочной с пластырем на щеке, все мы, кроме говорливого капитана, облегченно вздохнули.

— Меня залатали! Ну что, может, теперь расслабимся в одном местечке, — начал он, увидев нас, но друг перебил его.

— Нет уж, — твердо сказал. — Хочешь веселья — веселись, только без меня. Или вон с ними, — кинул обладатель мятных глаз и противного характера на нас с Ранджи недовольный взгляд. — Или даже с ним. — Теперь уже пират был одарен презрительным взором.

— Мы — пас, — твердо сказала я.

— Зато я могу! — отозвался тотчас Джек.

— Нет уж, парень, с тобой я точно веселиться не буду, — тут же забрал свои слова назад Шейк, осторожно трогая пластырь.

— Все нормально? — спросил я на всякий случай. — Зашили рану-то?

— Зашили. А какая там медсестра была — самые нежные женские ручки, которые я только встречал за последний год. И телефончик раздобыл, — похвастался он другу, забыв, что совсем недавно звал на свидание Ранджи.

— Раз зашили, значит, идем. — Стала я одеваться — в здании было очень жарко, пришлось снимать верхнюю одежду. И, если честно, не особенно сильно хотелось оставаться в больнице.

Как оказалось, приехали мы в травмпункт вовремя, ибо поток посетителей вдруг резко увеличился. Прибыла целая компания подравшихся молодчиков навеселе, пожилой мужчина со сломанной ногой в сопровождении супруги, окровавленная жертва снега и плохой видимости, громкоголосая дамочка, на весь коридор жалующаяся на сотрясение мозга и требовавшая, чтобы ее обязательно пустили первой и многие другие. Даже "скорая помощь" подъехала, остановившаяся неподалеку от входа и беззвучно мигнувшая пару раз, осветив зловещим сине-красным отблеском соседние дома. Мы как раз толпой вышли на крыльцо и поспешно с него спустились, давая дорогу врачу и двум девушкам: взрослой и совсем юной, лет пятнадцати-шестнадцати на вид, не больше.

Чем-то она зацепила взгляд. Тоненькая — даже хрупкая, с бледным тонким заостренным лицом со светлыми ресницами и бровями. Длинные светлые волосы собраны в растрепавшийся хвост, кончик которого был влажным — тонкие пряди с двух сторон прилепили к оголенной шее. Из одежды на девочке были белоснежный пуховик, накинутый на плечи, домашнее то ли платье, то ли сарафан до колен и самого простого покроя, да длинные белые сапоги. Обе ее руки, согнутые в локтях, были туго перетянуты бинтами, и сквозь них проступали пятна крови.

Она шла, пошатываясь и не падая только потому, что с двух сторон ее поддерживали врач и чуть не плачущая взрослая девушка, и смотрела перед собой совершенно пустыми глазами.

Мне вдруг стало жаль ее. Она, что же, решила перерезать себе вены? Пьяна, под наркотиками или в депрессии? Как же так, она еще совсем ребенок с виду. Или решила таким образом привлечь внимание родных или любимого мальчика?

Я никогда не одобряла суицид. Более того, когда-то одна из моих подруг сделала непоправимое.

— Мирочка, все хорошо, сейчас доктор тебе поможет, — говорила вторая девушка. — Все хорошо, Мира.

Ярослав тоже глядел на девочку с сожалением и каким-то внутренним волнением, блеснувшим в его глазах, которые почему-то стали какими-то детскими, уязвимыми, даже испуганными. Такими они не были даже тогда, когда за нами тащилась та пьяная компания в кафе, а сейчас… Все-таки не смотря на свое поведение, в душе он совсем еще мелкий.

Пострадавшую, едва переставляющую ноги, увели в травмпункт, а мы направились к машине Ранджи и вновь загрузились в нее — только уже вчетвером. Доблестный капитан Джек Воробей заявил, что неподалеку живет его лучший друг и свалил в неизвестном направлении, вставив в уши наушники — подозреваю, включил саундтрек из фильма, которому поклонялся.

— Домой, детишки? — устало спросила я, усаживаясь на свое место рядом с водителем.

Яр на детишек ничего не ответил, а его изрядно повеселевший заштопанный друг в который раз стал предлагать какие-то совершенно необъяснимые тусовки.

— Куда вас вести? — прервала его Ранджи, включая зажигание. Парни по очереди назвали адреса. Оказалось, оба они жили неподалеку от школы, в которой я проходила практику, в районе чуть ли не на другом конце города. Но отступать мы не могли — раз пообещали довезти, значит, нужно выполнить свое обещание, хотя оба парня не раз предлагали нам выбросить их где-нибудь, чтобы они вызвали такси и самостоятельно добрались до дома. Однако я прямо-таки чувствовала, что за этими двоими необходимо проследить.

Дарёна прилетела к Яру и Насте тогда, когда они выходили из травмпункта. Сначала у девочки мелькнула мысль, что эти двое подрались между собой, но потом она увидела Николая с пластырем на щеке и поняла, что пострадала именно он. То, что Наська и Ярик были вместе, ее изрядно повеселило, не смотря на встречу с Вольгой, от которой девочка еще не совсем оправилась. Дарёна хотела, было, скользнуть следом за ними, но внезапно она поняла, почему Вольга послал ее именно сюда.

Сейчас в этом месте был человек, нуждающийся в помощи, и Дарёна должна была — нет, просто обязана! — помочь ему. То есть, ей. Той самой девчонке во всем белом, которая однажды узрела Дарёну — были среди людей такие, которые обладатели редким даром, видеть тех, кого не должны были. Опасен ли был этот дар или полезен, сказать было трудно — все зависело от самого человека. Но вот те же маги, ищущие по всему свету себе подобных и отправляющие учиться в специальные заведения, невероятно ценили подобный дар и учили правильно и осторожно обращаться с ним. Но девчонка, которую увидела Дарёна, явно не была в ученицах у магов. Она, с окровавленными бинтами на руках, бездумно шагала к дверям травмпункта, а рядом с ней, покачиваясь в воздухе, как в гамаке, висел парень примерно ее лет с глазами цвета спелой сливы. Ему было смешно.

— Ну, ты и дурочка, моя маленькая Мира, — говорил он, и слышали его только светловолосая да Дарёна. — Я же пошутил, а ты поверила. Впрочем, если в следующий раз ты все сделаешь верно, сможешь составить мне компанию. Будем вместе летать. Тут забавно. Эй, чего молчишь? Боишься разговаривать со мной при них? А что, они сочтут тебя умалишенной и отправят в психушку. Я там тоже как-то был. Ску-у-учно. Но я все равно ушел. И ты сможешь уйти. Например, ко мне. — Он вдруг оказался у самого лица окровавленной девушки, напугав ее — она даже зажмурилась. — Знаешь, когда я жил, у меня не было девушки. А ты мне нра-а-авишься. — Сказано это было зловеще. Губы прозрачного парня покрылись персиковым льдом. — О-о-очень нравишься. Мы будем вместе, да? — Он коснулся ее руки, и крови на бинте стало как будто бы больше.

— А ну-ка отвянь от девушки! — не выдержала Дарёна, видя, как напугана девчонка. Вот урод! Понял, что она видит его, придурка, сохранившего даже в этом странном мире свой мерзкий характер, и пристает! Довел до чего — она аж вены пыталась перерезать! Ничего себе! Понятно, почему Вольга отправил ее именно сюда, но непонятно, почему поручил это дело не кому-то более сильному или опытному.

Мира, увидев еще одного призрака, повисла в руках врача и родственницы. Те заволновались. Какой-то мужчина, стоявший неподалеку, подхватил потерявшую сознание и понес в травмпункт.

— Это ты мне, малявка? — злобно сощурился парень.

— Нет, дяде Пете. Убирайся и никогда больше не приближайся к ней. И не лезь к живым, раз уж решил тут остаться. — Дарёна еще при жизни имела крутой нрав.

— Ой, а что ты мне сде… — Закончить парень не успел, потому что Дарёна, даже не пошевелившись, что-то сделала. Какая-то вибрирующая сила откинула его прочь, заставив замолчать и отгородив от жертвы. Дарёна сдвинула брови — подлых и обижающих слабых она не любила. Зато ей нравилось помогать людям — и при жизни, и сейчас.

Дарёна следила за своей новой подопечной, которая ей почему-то понравилась, и когда ту отвезли домой (к счастью, раны оказались не очень глубокими, а ее родственница уговорила врача не вызывать психиатрическую бригаду), она все же показалась ей, лежащей в кровати в обнимку с огромным плюшевым медведем. Но не наяву, а на пару минут забравшись в ее сон, висевший над кроватью, на цветущий берег радужной реки под пшеничным вязаным солнцем, к которому были пришиты пугливые пуговки-глазки.

— Эй, — сказала во сне Дарёна приветливо, садясь рядом с Мирой. Во сне она не пугалась, просто удивилась, что ее покою помешали. — Привет. Не бойся меня. Я хорошая.

— Ты прогнала его, — сказала девочка шепотом, не веря.

— Угу. Прогнала, потому что это моя работа. А тот лось к тебе больше не приблизиться. Даю слово. Кстати, меня зовут Дарёна. А тебя?

— Мира, — прошептала та, протянула руку, и на ее палец опустилась красивая нежно-сиреневая бабочка с искрящимися фиолетовой блестящей пудрой крыльями. — Я тебя видела… в торговом центре!

— Точно! В общем, так, Мира, считай меня своим хранителем. Я очень крутая, чуть-чуть особенная и люблю рок.

Сон плавно тек дальше.

Глазки вязаного солнышка загадочно блеснули. А где-то далеко запел соловей.

Я думала, что день все же закончился, но не тут-то было! Мы проделали уже половину пути, когда Шейку позвонили на мобильник и состоялся крайне любопытный разговор.

— Здравствуйте, — отозвался Николай, более менее приноровившись говорить, особо не напрягая мышцы на лице. — А-а-а… он со мной, — произнес он. — Рядом сидит, в машине, мы домой едем. С друзьями. Да, конечно, сейчас. — И он протянул телефон другу.

— Мать, — шепнул он Зарецкому. Я зажала рот тыльной стороной ладони, стараясь не засмеяться. Надо же, нашего маленького мальчика потеряла мамочка. А он еще строит из себя взрослого.

— Алло, мам, — недовольно произнес Енот. — Все в порядке. Мы в кафе были. Едем домой. Я не слышал, как ты звонила. Нет, правда. Ну, прости, я не хотел тебя расстраивать, — голосом послушного мальчика сказал он, я обернулась и показала ему большой палец, поднятый кверху, заслужив презрительного взгляда. — Я скоро буду.

Он отключил мобильник, вернул его хозяину и, чуть ли не скрепя зубами, стал искать свой телефон. Увы, поиски его не увенчались успехом. Телефона — новенького смартфона последнего поколения нигде не было. В карманах, на сидении, под сидением — совершенно нигде. Я молча, но от души посочувствовала Зарецкому. Что же у него сегодня за день такой? Потерял телефон, бедняжка.

— Давай, я на него позвоню, — предложил Шейк и набрал номер друга. Женский механический голос на том конце провода сообщил по громкой связи, что телефон отключен или находится вне зоны действия сети.

— Как он мог выключиться-то? Зарядки еще на пару часов было. Это он, — вдруг яростно проговорил Ярослав.

— Кто он? — не поняли мы.

— Этот чертов пират свистнул мой мобильник! — заорал парень на весь салон. — Скотина! А я и думал, что он с нами тут ошивается! Урод! Поймаю, урою, — неожиданно заявил он, глубоко вдыхая воздух от переполнявшей его ярости. И врезал костяшками пальцем по сидению. Я вздохнула, одновременно проверяя в сумочке наличие кошелька и собственный мобильник. Телефон у Злорадского был новый, с наворотами, дорогой — последний в серии американской известнейшей компании с логотипом в виде надкушенного фрукта. Если бы я такой потеряла, я бы изрядно расстроилась. Правда, Ярослав больше переживал не из-за потери, а из-за уязвленной гордости. Надо же, какой-то там косплеер-недоумок умыкнул его личную вещь, да еще так коварно.

— Джек Воробей, мать его, — разорялся эмоциональный Зарецкий, решив, что пред нами скрывать свое истинное я не нужно, и так все всё видели и все всё знают. Глаза его гневно блестели, щеки пылали. — Волосатый п…

— Э-э-э, друже, полегче насчет волосатых, — остановил поток брани Шейк — у него ведь тоже была нестандартная мужская прическа.

— Прям не Воробей, а Сорока, — ухмыльнулась Ранджи. — Ни у кого больше ничего не пропало?

Оказалось, что не пропало.

— Не надо было чихать на левом борту, — насмешливо сообщил между делом Николай. — Вот несчастья и навлек.

Ярослав треснул его по предплечью с новой порцией ругательств, из которых было ясно, что парень совершенно не собирался так быстро распрощаться с недавно купленным гаджетом, столь дорогим его чуткому сердцу.

— Поехали в полицию, — решила я с тяжелым вздохом. — Заявление напишешь. Может быть, найдут.

— Да ничего они не найдут, — вмешался посерьезневший Шейк. Ранджи его поддержала — у ее сестры был похожий случай, когда украли мобильник, вытащив его прямо из кармана в автобусе, но заявление, написанное в ближайшем отделении тогда еще милиции, эффекта никакого не дало. Впрочем, я тоже знала пару таких случаев. У одногруппницы телефоны воровали целых три раза, и не один не вернулся больше к законной хозяйке.

Неожиданно мы разделились на два фронта — ехать в отделение или не ехать. Шейк и Ранджи были уверены, что это ничего не даст. Я и Ярослав склонялись к тому, что в полицию все же надо прокатиться. Я так считала, поскольку полагала, что так будет правильнее, вдруг случится чудо, и сотовый вернут владельцу? Мало ли, смогут как-нибудь отследить. А Яр горел желанием найти ушлого капитана, полагая, что такого яркого персонажа в нашем городе найти будет хоть и проблематично, но возможно, особенно если он уже попадался в руки органов правопорядка.

Победили мы с Енотом. Подумать только, я и он мыслим одинаково — в пределах ситуации, разумеется. И он даже нормально общается с "ненавистной практиканткой", забыв обо всех разногласиях. Правда, длилось это недолго, минут десять, затем благоразумие Зарецкого вновь приказало долго жить. В результате, Ранджи, которая терпеть не могла спорить, повела Танк в сторону отделения полиции, предварительно найдя его по навигатору. Яр попытался отцепиться от меня и Ранджи, но я цепко держала его на крючке, заявив, что я в полиции буду его законным представителем.

— Я совершеннолетний, — сообщил Зарецкий. — У меня вообще-то День рождения был недавно. Который ты испортила. Кстати, когда ты поговоришь с Ваном и во всем признаешься? — вновь завел он прежнюю песню.

— Никогда. Тебе надо, ты с ним и разговаривай. И вообще, котик, вопрос, кто кому День рождения испортил. — В который уже раз одни только слова Енота Адольфыча заставили меня мгновенно раздракониться, хотя я вновь, как и всегда, не подавала виду. Ходячий раздражитель.

— В смысле? Естественно, ты мне. Постой, хочешь сказать, у тебя тоже была днюха? — чуть подумав своим мощным прибором, заменяющим мозг, коленом, то бишь, произнес Зарецкий. — Да ну, — его голос неожиданно повеселел. Кажется, ему стало приятно, что и мой праздник был подпорчен.

— Дошло? — холодно спросила я. — Да, с логическим мышлением у вас туго, Злорадский. Впрочем, и с любым другим мышлением — тоже.

— Не коверкай мою фамилию.

— Ну что ты, я совершено ничего не коверкаю.

Он презрительно хмыкнул.

— Значит, мы родились в один день? Удивительно. — Это было сказано так, словно пятого декабря личный праздник мог быть только у него и ни у кого более.

— Удивительно, — согласилась и я.

— Сколько тебе исполнилось, тридцать? — ангельским голоском спросил этот шутник.

— Сорок, — огрызнулась я.

— А почему ты все еще учишься в университете? — все тем же милым голоском осведомился Зарецкий.

— Слушай, ты, разговаривающая обезьянка, я тебе не подружка, чтобы ты со мной шутил, — отчеканила я. — Я вообще-то твой педагог.

— А, точно. Простите, Анастасия Пугаловна. Я больше не буду. — Степень издевательства в певучем голосе Зарецкого зашкаливала.

Мне захотелось его ударить.

— Ребят, давайте вы молча поедите? — миролюбиво предложила Ранджи, явно понимая меня.

— Да, как-то уже достало, — был с ней солидарен и Шейк. — Ярыч, веди себя прилично.

Оставшуюся дорогу мы молчали, и даже в отделении полиции, где мы проторчали не меньше часа — почти не разговаривали. Я лишь перекинулась парой слов с подругой, а Зарецкий перезвонил матери и сказал, что задерживается, но переживать за него не стоит.

Бравый капитан Джек Воробей, покинув травмпункт и наскоро попрощавшись с компанией попутчиков, резвым шагом пересек дорогу и скользнул в черный неприметный хэтчбэк непонятно какой марки.

В теплой машине сидело двое. За рулем — водитель Тимофея Реутова, тот самый парень со странным именем Меркурий, на заднем сидении — Арина, официантка из "Освальда", по совместительству ведьма, сварившая для Насти особое зелье с действием на час.

— А вот и я, — с шумом уселся Джек Воробей поближе к Арине, как бы невзначай попытавшись коснуться ее колена, обтянутого плотной джинсовой тканью. Девушка фыркнула и ударила пирата по руке.

— Ну чего ты, леди, — заныл он, смахивая назад длинные волосы. — Я же ничего не сделал.

— А я для профилактики, чтобы точно ничего не делал, — отозвалась Арина громким уверенным голосом. — Ну, что?

— Что ну? — широко улыбнулся ей пират.

Машина плавно тронулась с места.

— Рассказывай!

— Чего рассказывать?

— Вацлав, у нас нет времени, — раздался спереди негромкий голос Меркурий спереди.

— Вот именно, — зловеще добавила Арина. — Отберу лик, если будешь трепать мне нервы.

— Какие вы скучные, — вдохнул Вацлав и достал из-за пазухи непонятную вещь, похожую на круглый, тонкий и совершенно плоский, словно отполированный каменный диск черного цвета, покрытый пурпурными и зелеными тонкими узорами, завитками и цветами и разделенный четкой вертикальной линией на два сектора. Сверху к нему крепился еще один диск, только в два раза меньше по диаметру и подвижный, который мог крутиться вокруг своей оси. На нем был изображен белый треугольник, видимо, выполняющий роль стрелки. Пират осторожно покрутил верхний диск, так, чтобы белый треугольник повернулся на 180 градусов. И в этот же момент Джек Воробей совершенно преобразился — с ту же секунду, без вспышек, грома, ряби воздуха и прочих спецэффектов. Вместо длинноволосого круглолицего пирата в машине теперь сидел рыжеволосый худощавый юноша со впалыми, как у модной модели, щеками, россыпью симпатичных веснушек и длинной серьгой в ухе с голубым камнем.

— Я хочу нормальный лик, меня достал этот, — пожаловался он, впрочем, вполне бережно убирая за пазуху камень — лик, артефакт, позволяющий менять внешность. Лик Вацлава был самым простым, позволяя хозяину оборачиваться только одним человеком.

— Заслужи, — отозвалась Арина. — Ну же, хрюкай, давай.

— Сама хрюкай, — обиделся парень и тут же получил подзатыльник.

— Я жду, — поторопил рыжего паренька с веснушками и пирсами Меркурий, аккуратно двигаясь следом за большим черным внедорожником.

— Записку тому типу из "Черной Розы" я передал, как ты, Мерк и просил. Он сразу слинял. И чего-то испугался. Но не понял, что я из Ордена. Лик не дал ему не малейшего шанса, запутал, — заявил Вацлав и стукнул себя кулаком в грудь. — Ладно, он свалил, а я наблюдал за девочкой нашей. Агата ушла со своей "подружкой". Все было спокойно. Потом в кафе заварушка началась непонятно из-за чего, и наша девочка с подругой и непонятными типами слиняла в машину. Я сел с ними.

— Мы все это знаем, дальше, — прервала его девушка.

— А чего дальше. Я прощупал всех троих — нормальные. Ничего необычного, — пожал плечами рыжий. — Кроме того, что они неудачники, конечно. А так все норм. Я, правда, одному типу подарочек оставил, — мелко захихикал он.

— Какой еще подарочек? — обалдела Арина. — Ты дурак, зачем следы оставляешь? Бестолочь! — и она вновь не удержалась от подзатыльника, однако на этот раз рыжий умело уклонился.

— Все путем, по профилю. Создал ему иллюзию одну, через полчаса — час рассеяться и следа не останется. Я в этом мастер, — гордо сказал рыжий.

— Если в следующий раз ты проявишь свою инициативу, — сказал Меркурий, — будешь наказан.

— А-а-а… Хорошо, — погрустнел рыжий. — Не, правда, я буду слушать тебя во всем! Только Августу не говори, а? Ну, пожалуйста. Мерк?

Брюнет, сидевший за рулем, только кивнул. Его черные глубокие — как озера на дне пропасти — глаза не отрывались от едущего впереди внедорожника, в котором сидела новая хранительница.

Какое-то время они ехали молча. Арина и Вацлав залезли каждый в свои планшенты. Затем на мобильный черноволосой девушки — необычный, с обратной стороны украшенный россыпью крохотных камней, выполняющих, впрочем, не только эстетические, но и волшебные функции, позвонили. Несколько минут девушка разговаривала с кем-то, больше слушая и лишь изредка вставляя односложные ответы.

— Ме-е-ерк, — протянула радостно Арина, когда разговор закончился. — У тебя, кажется, появилась, девушка.

— Не повезло ей, — захихикал Вацлав, вынимая из уха наушник. — Господину сухарю нужна женщина-молоко, чтобы размягчить его. Только чем мягче будет сухарь, тем меньше в чашке будет молочка.

Арина повела тонкой черной вздернутой бровью, и рыжеволосый схватился за висок, который пронзила мимолетная боль.

— Да, братик, вот и у тебя женщина будет, — сказала, хихикая, она. — И мы с Агатой дождемся племянничков.

До полицейского участка доехали мы достаточно быстро.

За сегодняшний день это было второе государственное учреждение, которое мы посетили, и впечатления о нем у меня остались не самые хорошие. Дежурный за стеклом — мужчина средних лет и средней комплекции, окинув нас совершенно усталым взглядом, спросил, что мы забыли в отделении столь поздним вечером и с ходу сделал три предположения: у нас увели документы, деньги или мобильник. Услышав, что его версия с крайне телефона верна, он долго уговаривал нас пойти домой, а прийти завтра, "часиков после десяти и со свежей головой написать заявление", но, видя наше коллективное упорство, смирился и сказал подождать, не уточнив, правда, чего. Я так поняла, что второго пришествия. Дежурный вежливо предложил нам присесть в коридоре (не на пол, а на скрипучие и, кажется, еще дореволюционные стулья), а после работники правопорядка о нас словно совершенно забыли, занявшись какими-то в крайней степени подозрительными блатными типами, у которых каждое четвертое слово было матерным, а каждое третье — блатным. Типы прошагали мимо нас в сопровождении мужчин суровых мужчин в форме и с оружием. После них привезли совершенно невменяемую компанию (да сколько же нетрезвых в городе!), потом — каких-то растерянных парней, с виду совершено нормальных, которых тоже посадили в коридоре.

Пока мы сидели, мне пришла в уставшую голову идея написать статью о том, что происходит в государственных учреждениях, куда первым делом в случае каких-либо происшествий обращаются горожане. Может выйти неплохой материал, особенно если уговорить Ранджи покататься со мной по другим отделениям травмпунктов и полицейских участков. А если договориться с начальством, можно сделать и целый репортаж на тему: "Один день в травмпункте" или "Сутки в дежурной части". Я и фотографии сама смогу сделать какие-никакие. А вообще можно целую серию репортажей сделать: и в больницах, и в дежурных частях, и в пожарных. А можно и с преподавателями из родного учебного заведения — университетская газета точно не откажет! Можно писать о буднях самых разных профессоров с разных факультетов, в том числе и иностранных. Здорово же!

Я загорелась идеей и пока обдумывала свой будущий предстоящий проект, не заметила, как бежит время.

Очнулась я спустя час, когда было уже начало первого. Не вытерпев, я все-таки подошла к дежурному, чтобы узнать, когда мы все-таки сможем написать это чертово заявление. Зарецкий маячил за моей спиной.

— Еще немного подождите, — сказал мне дежурный.

— А чего ждать-то? Дайте хотя бы образец заявления. Или просто скажите, что писать и на чье имя. Мы пока ждем, все сделаем.

Полицейский смерил меня непередаваемым взглядом, в котором читалась смесь возмущения и неодобрения, но ничего сказать или сделать он не успел, потому что за нашими спинами раздался глубокий завораживающий мужской голос, смутно знакомый:

— Яр? Ты что тут делаешь? Ты же матери сказал, что домой едешь. — С огромным удивлением спросил обладатель потрясающего голоса. Мы с Зарецким синхронно оглянулись, и я увидела того самого черноволосого представительного парня в длинном пальто, который был с Ярославом в торговом центре, когда я подложила брелки в капюшон своего тогда еще будущего ученика. Видимо, они все-таки братья.

Ярослав выдавил кривую улыбку.

— Мобильник украли, — сознался он.

Черные, вразлет, брови молодого человека, высоко поднялись.

— Гопники отжали, что ли? — спросил он удивленно. Я бы тоже предположила именно это — на дворе была уже глухая ночь. А в то, что смартфон похитил коварный капитан Джек Воробей, мне бы, например, в голову не пришло.

— Яр, зачем ты один по темноте ходишь, — продолжал черноволосый, не дав Зарецкому ответить. — Опасно же. Сколько я раз говорил? Еще и с девушкой. — Внимательно посмотрел он на меня. В темных глазах мелькнула искра узнавания и почему-то веселья. Кажется, он припомнил тот случай в торговом центре.

— Егор, — с великим раздражением ответил Енот. — Нигде я не ходил, ни по каким темным улицам, улочкам и даже проулкам. Тем более, вместе с девушкой. Тем более, вместе с этой. Телефон украл знакомый. А дежурный не хочет заявление принимать, — мстительно добавил он, глянув на полицейского. — Ты как юрист, сделай что-нибудь!

— Я, как юрист, сделаю что-нибудь, если пойму в чем дело, — пообещал ему Егор и засыпал вопросами. — Какой еще знакомый украл? Когда? Где? Ты уверен?

Дежурный, услышавший слово "юрист", без особой радости посмотрел на Егора, полез куда-то под стол и вытащил тощую пачку сероватых тонких листов, один из которых протянул мне, открыв окошко.

— Пишите, — буркнул он. — К следователю завтра придете.

— Да был один шут, — поморщился Ярослав, отвечая брату, и неохотно добавил. — Подвезли его на свою беду. Он ушел, козел, а я обнаружил, что тела нет.

— Звонили на телефон?

Данный текст не предназначен для публичного размещения.

— Ну, естественно, — закатил глаза парень. Видимо, забота старшего брата ему не особо нравилась. Похоже, у мальчика не только комплекс Принца есть, но и комплекс Младшего брата. — Отключен.

— Когда звонили? — не прекращал расспросы Егор, не обращая внимания на своего юного родственника. Как я уже говорила, добрый он парень.

— Как только обнаружили пропажу, так и стали звонить, — совершенно абстрактно объяснил Зарецкий.

— Час полтора назад примерно, — была я поточнее. — Несколько раз звонили. Гудков не было.

— А позже звонили?

— Нет, — хором ответили мы.

— Вы уверены, что телефон украли? — оглядел нас с ног до головы брюнет.

— Уверены, Егор. Думаешь, мы просто так сюда приехали? Делать нам нечего, да?

— Не знаю. Понимаешь ли, — Егор понизил свой очаровательный голос, который буквально срубал с ног. — Я лично звонил тебе минут сорок назад, хотел попросить кое-что по дороге купить. И телефон был включен. Я слышал длинные гудки.

Он достал свой телефон и собственноручно набрал номер младшего брата. Тот только, изогнув бровь, улыбнулся, мол, звони-звони. Все равно не дозвонишься.

— Этот придурок, наверное, уже сим-карту вытащил и…

На этом Зарецкий прервался. Потому что из его куртки, раздался приглушенный звук — стандартный неназойливый звонок, с каждой секундой становившийся все громче.

Я опешила. Егор, точно также, как и Енот недавно изогнув темную бровь, вопросительно посмотрев на своего незадачливого брата. Тот медленно полез в карман своей удлиненной модной куртки с меховым капюшоном и каким-то резким движением достал свой ненаглядный мобильник, нервным движением отклоняя звонок.

Сначала Зарецкий побледнел. Затем покраснел. Когда я уже думала, что он посинеет, он неожиданно стиснул зубы и так крепко сжал длинными с аккуратными ногтями пальцами свое персональное средство связи, словно хотел, чтобы оно лопнуло.

Вот он дуралей, ей Богу. Это ж нужно таким быть! Прошляпил в кармане собственный мобильник и решил, что его свистнули. Хорошо, что он заявление написать не успел, а то вообще бы весело было. Ну, Зарецкий, просто клад глупости.

— Так чего, заявление то писать будете или нет? — высунулся из окна дежурный.

— Пока нет. Так, пойдем, отойдем, ребята, — поманил нас за собой Егор, и мы ушли подальше в коридор, где сидели, о чем-то переговариваясь, Ранджи и Шейк. Впрочем, они не сразу заметили нас.

— Ярослав, — очень серьезным голос сказал Егор, положив ему руку на плечо, — посмотри-ка на меня.

— Зачем? — волком глянул на него младший брат.

— Алкоголем от тебя не пахнет. Глаза вроде ясные, зрачки не расширены, — констатировал тот. — Но поведение у тебя неадекватное. Ты ничего не употребляешь?

— Спятил? Нет, конечно, — нахмурился Ярослав, все с прежней ь сжимая мобильник.

— А как же ты умудрился якобы потерять телефон? — не отставал Егор. — Или ты прикольнуться решил, прийти в полицию и поизображать жертву грабежа?

— Я его везде искал! Его не было в этом тупом кармане! Я трижды проверял!

— Мы, правда, думали, что телефон пропал, — опять вмешалась я. Егор вздохнул.

— Я понимаю, что Яр тебе нравится и ты хочешь его защитить, но…

— Не нравится он мне! — тотчас поправила я старшего представителя семейства Зарецких. — И защищать я его точно не хочу. Я вообще его препо…

Теперь уже Принц поспешно перебил меня, покрутив у виска, пока брат не видел. Да, наверное, не стоит ему знать, что без пяти минут педагог его братика ездит с ним ночью в машинах.

— Что препо? — не понял Егор, глянув на часы. Кажется, он спешил.

— Я никогда не видела, чтобы Заре… Ярослав, — не без труда выговорила я имя парня, — препараты какие-то принимал. Он даже не пьет. Хороший мальчик, — и я погладила Енотика по светлым волосам, заслужив озлобленный взгляд. Я даже умилилась — ну просто злой Барбос на поводке, которого посмели потрепать по холке.

— Ладно, езжайте по домам, детки. Вы на машине? Или вам такси вызвать?

— На машине. С друзьями. А ты вообще зачем тут? — спросил старшего брата Ярослав.

— Приятелей задержали, позвонили, попросили помочь, — отозвался тот. — Ладно, я пойду, меня ждут очень. Кстати, мы так и не познакомились, — улыбнулся он мне, и я поняла, что уголок моего сердца вновь тает от его голоса. Представляю, он защищает клиента в суде, а все женщины — прокурор, судья, присяжные с трепетом слушают Егора, наслаждаясь глубоким голосом и шикарной улыбкой, и раз за разом, дело за делом он выигрывает и выигрывает… — Яр, представь нас?

— Это мой брат Егор, — буркнул тот. — А это мой… моя знакомая.

— Настя, — вместо него назвала я свое имя.

— Приятно было познакомиться, Настя, — пожал мне руку Егор и почему-то подмигнул братцу. — Мне пора. Надеюсь, еще встретимся. Яр, не забудь девушку до квартиры в такой час проводить. И насчет твоей пропажи века поговорим дома.

И он ушел, на ходу доставая какие-то документы из кожаного дипломата, мельком поздоровавшись с порядком удивившимся Шейком и направившись к тем самым приличного вида парням, которых его появление обрадовало.

— Сваливаем, — коротко отдал распоряжение Ярослав, когда его друг и Ранджи подошли к нам.

— А чего с заявой-то? — полюбопытствовал Николай.

— Не будем писать.

— Почему это? Телефон, что ли, нашелся? — съязвил он.

— Да, — совершенно серьезно сказала я, но он на эти слова, естественно, не обратил никакого внимания.

Уже в машине, когда я рассказала причину, Шейк ржал так, что у него чуть слезы из глаз не потекли. Время от времени он награждал Зарецкого взглядом, которые заслуживают лучшие цирковые клоуны в моменты самых их смешных выступлений, передразнивал: "Чертов пират! Своровал мой телефон!" и вновь начинал ржать, как безумный, хотя ему и было больно. Ранджи и я тоже знатно повеселились, а насупленный Зарецкий сначала доказывал нам, что в кармане телефона не было, а потом и сам дал волю смеху. Телефон, правда, он больше из рук не выпускал.

Мы опять отправились в путь, дабы Ранджи развезла нас всех по домам, однако кому-то на небе показалось, что это будет очень легкий путь домой и нам устроили еще одно испытание.

Когда мы подъехали к одному из центральных проспектов, через который лежал путь в район Зарецкого и Шейка, оказалось, что его перекрыли — на ночь, поскольку где-то там прорвало трубу, и дорога превратилась в сплошной каток. Ранджи развернулась и сказала:

— Ничего, можно по Краснова добраться. Так даже быстрее будет. — Она имела в виду дорогу на улице Краснова, находящуюся в промышленной зоне города, которая соединяла центр и район, в котором как раз и жили незадачливые друзья: побитый и полуограбленный.

И мы поехали по ней. Машин почти не было, людей здесь почти не наблюдалось даже днем, не то, что в такой час. По обе стороны от широкой дороги высились склады, производственные здания и хозяйственные корпуса, по другую, метров через.

— Опа, — вдруг снизила скорость Ранджи. — Не рассчитала.

— Что не рассчитала? — оправился от очередного приступа смеха Шейк.

— Бензин, — произнесла девушка и плавно затормозила на обочине. Я глянула на красную мигающую лампочку и стрелку топлива на нуле и поникла. Танк порою выбрасывал самые разные фокусы. Еще минуту назад уровень бензин во внедорожнике была вполне приличной.

— Отлично, — деланно жизнерадостно потер руки Ярослав. — Теперь нет бензина. А что будет потом? Отвалится днище, — он почему-то мерзко ухмыльнулся. — И работать колесами будут наши ноги?

— Ну, признавайтесь, девчонки, кто из вас неудачник? — спросил Шейк. — Черт, я не могу, — он опять заржал. — Что за вечер такой, а? Может, кого сглазили?

— Тебя, — елейным голосом ответила я. — У тебя еще и рана есть на щечке.

— Бензина у меня нет. Надо на заправку идти. Тут как раз одна метров через пятьсот должна быть.

— Так мы и сходим. Мальчики идут за бензином, девочки остаются и ждут мальчиков, — заявил Шейк, которого не пугали безлюдная улица, ночь и холод. Снег и ветер хотя и прекратились, но теплее не стало

— Девочек вдвоем оставлять небезопасно, — возразил Яр. Изредка он таки показывал себя почти рыцарем. Забывался, наверное.

— Тогда пойдем все вместе, — тут же нашел решение Шейк. — Я бы прогулялся. Или можно сделать так — мы с хозяйкой машинки пойдем за бензином, а вы станетесь тут, — он опять задорно подмигнул Ярославу.

— Надо на бензин сложиться, — вполне справедливо, как мне казалось, произнесла я.

— Надо, — кивнул Шейк. — Вот мы с Яром и сложимся. — Мы ведь сегодня ваши пассажиры.

В результате в Танке я, действительно, осталась вместе с Зарецким, который пересел на водительское кресло. Ранджи с пустой канистрой и Шейк быстрым шагом направились вдоль дороги.

Больше никаких других людей не наблюдалось. Они обещали вернуться быстро, по словам подруги, мы "даже замерзнуть не успеем".

— Ну и куда ты смотришь? — спросила я, глядя, как Яр, запрокинув голову и прильнув к окну, таращиться вверх, хотя и так можно было догадаться — на ночное небо, усыпанное десятком ярких серебряных искр.

— На звезды, — вполне ожидаемо ответил парень.

— Братьев по разуму ищешь? — хмыкнула я, тоже подняв взгляд вверх. Ярослав медленно опустил подбородок и повернулся ко мне. Мятные глаза в полутьме казались серыми. А еще в них явственно читалось недоумение и вселенская усталость великого ученого человека, вынужденного коротать время с глупым невеждой.

— Очень остроумно! Браво. — Яр, изобразив на лице что-то вроде подобия восхищения, захлопал. Однако привычного звука аплодисментов не получилось — из-за перчаток слышны были лишь глухие хлопки. — Вот ты вроде бы учитель, — сказал он, — но такое чувство, что с тобой явно что-то не так. Для индивида, который пропустил одну из важнейших ступеней развития человека, ты мыслишь очень даже неплохо. Но вот что касается роли учителя… Это какая-то насмешка над классическим преподаванием. Ты такой человек, который притягивает глупости несуразицы.

— Да ты что? И почему это? — лениво спросила я. От слов царевны Ярославны обидно совершенно не было, напротив, было забавно наблюдать за этим глупым мальчишкой.

— Потому что стоило мне с тобой связаться, как все пошло наперекосяк. Я как будто бы попал в поле абсурда, ядром которого являешься ты. — По-твоему, мне охота торчать с тобой вдвоем непонятно где посреди ночи?

— А что, — улыбнулась я, — наш Ярославочка боится темноты? Кстати, ты знаешь… Говорят, в этом месте водятся приведения.

Изловчившись, я неожиданно ткнула его пальцем в плечо. Не ожидавший такого парень вздрогнул, словно подтверждая озвученный мною его страх. Я тихонько, но, кажется, издевательски рассмеялась.

Зарецкий хлопнул себя по лбу ладонью, явно пытаясь изобразить фэйспалм, а после отвернулся к окну машины, игнорируя меня и ища взглядом Ранджи и Шейка. Я же аккуратно и почти бесшумно открыла бардачок и вытащила оттуда старую, слегка помятую маску Анонимуса, с которой подруга щеголяла на прошлом Хеллоуине. Когда Ярослав повернулся ко мне, он уже не вздрогнул, а вскрикнул — ведь с соседнего сидения на него пялилась чья-то зловещая белая рожа с ехиднейшей улыбкой и черными провалами вместо глаз.

— Сумасшедшая!! — заорал на меня Яр, пару секунд спустя поняв, что его разыграли. А я осталась довольной аки сытая сова, удачно вышедшая на ночную охоту. Не смотря на все то, что произошло, у меня вдруг стало хорошее настроение.

Парень забрал у меня маску.

— Да ладно тебе, — вполне себе мирно сказала я. — Кстати, кое-что забыла тебе рассказать.

— И что? Очередную страшную байку?

— Не-а. Про записку, розы и клуб. А то ты меня со своим другом Иваном достал. Внимай, Зарецкий. В общем, официант перепутал подарки. Мой и твой. Если не веришь, съезди в "Сковороду" и сам поговори с ним. Кстати, твои друзья очень веселые, они решили, что тебе не хватает общества резиновой женщины. — Я зевнула, чувствуя, как на плечи наваливается приятная и долгожданная усталость.

Ярослав посверлил меня взглядом, а потом почему-то вздохнул и сказал только:

— Понятно.

Я хотела сказать, что слышу, как в его голове щелкают механизмы, с трудом анализирующую ситуацию, но мне стало так лениво, что я ничего не ответила.

А благодарить он меня, разумеется, не стал, что, впрочем, меня никак не задело. Зато вдруг улыбнулся.

— А тебя Мурашка любит.

— Кто-кто? — не сразу поняла я.

— Твой дружок из кафе. Так в записке его было сказано. И, как назло, зовут его так же, как и подругу Вана.

— Прямо-таки любит? — вновь сладко зевнула я. Почему-то сейчас на Женьку было наплевать. И на то, догнала ли его Алёнка или нет. Забавно… Мурашка.

— Ну, я уж не знаю, прямо он тебя любит или как-то криво и своеобразно, — очертил указательным пальцем Зарецкий прямую и волнистую линии, как иллюстрацию собственных слов, — но в записке так было написано.

— Забавно, — не нашла я, что сказать.

— Это было не забавно. Со мной лучший друг поссорился и … — Зарецкий замолчал, словно одернув себя.

Между нами установилось хрупкое, как весенний лед, перемирие. Я вдруг почувствовала едва уловимый, но волшебный запах весны, до которой по календарю еще было очень далеко. Манящая полу забытая свежесть, деревья в облаках цветений, влажная земля…

"Спасибо", — шепнула я Ярославу мысленно. Шепчущие травы укладывали меня в постель, свитую из их стеблей и листьев.

Я вновь глянула на звезды, прикрыла глаза и, совсем не контролируя себя, поплыла в царство Морфея, в покачивающемся на небесной реке ложе из нежных дурманящих трав. Что происходило дальше, я не слышала.

Ярослав еще какое-то время наблюдал за звездами. Ждать он не любил и не умел, поэтому ему все время казалось, что его друг и подружка Дна куда-то запропастились.

— Эй, как думаешь, они скоро? — спросил парень, в очередной раз глянув на отлично освещенную дорогу — а не идут ли по ней Шейки и Ранджи с долгожданным бензином. Все происходящее ему порядком наскучило и сильно хотелось домой. Но по дороге пока что только проезжали редкие автомобили.

Настя не ответила.

— Алло, слышишь? — вновь позвал Ярослав девушку и, наконец, соизволил обернуться к ней.

В первую секунду он испугался. Настя без единого движения сидела в кресле, закрыв глаза и, кажется, даже не дышала. Свет фонарей падал на ее спокойное лицо так, что оно казалось бледным и осунувшимся. Совершено дикий, почти животный страх первобытным копьем кольнул Яра в сердце — слава Богу, это длилось лишь какое-то мгновение. Затем он понял, что девушка всего-навсего спит и испытал невероятное облегчение — как будто все к тому же сердцу, которое только что кольнуло копье, приложили лечебную мазь из мяты и горьких трав. Яр даже выдохнул от осознания того, что все хорошо. Правда, он все же не сдержался и на всякий случай решил убедиться, что Настя точно спит. Парень поспешно снял перчатку и протянул указательный палец к самому носу девушки, чтобы почувствовать собственной кожей ее дыхание. Естественно, оно было — спокойное, теплое, и паникер Яр совсем успокоился. Правда, большим пальцем он умудрился задеть плотно сомкнутые даже во сне губы Насти, и это заставило его — нет, не улыбнутся, а стать еще более серьезным. Он не замер, не одернул руку, в панике обтирая ее о пуховик, а чуть склонив голову, продолжил свои "исследования" — несколько раз осторожно провел все тем же большим пальцем по контуру Настиной нижней губы. Такой — беззащитной, слабой, не сопротивляющейся — она ему нравилось куда больше. Ярослав вообще любил нежных женственных девушек (таких, как Женя) с тонкой душевной организацией, которые могли бы понять его душевные порывы и принять Яра таким, какой он есть…. Хотя… Ярослав, не понимая еще как сильно он зачарован спящей Настей и продолжая нежно, почти невесомо касаться кончиками холодных пальцев уже не горячих губ, а теплой щеки, осознал одну важную для себя вещь. Яру хотелось, чтобы его приняли не таким, каким он был, а таким, каким он хотел казаться. Не впечатлительным, творческим, ревнивым и легко ранимым, напоминающим временами ребенка и требующим к себе внимания, а рассудительным, хладнокровным и взрослым, умеющим постоять за себя и за свою девушку. Он хотел — нет, требовал! — чтобы его считали лидером, сильным, справедливым, смелым, умеющим принимать четкие и быстрые правильные решения. Человеком, который не мастерски рисует людей, а который людей строит и ведет за собой.

Яр Зарецкий хотел быть настоящим мужчиной. Героем, о которых пишут в книгах и о которых снимают фильмы. А он был лишь собой, и это безумно раздражало его.

Казаться тем, кем он на самом деле не был, Ярославу удавалось на отлично. Будучи натурой артистичной и умеющей играть свою роль до конца, он легко убеждал окружающих в том, что он именно такой, каким ему хотелось быть. Именно поэтому в школе его считали лидером, даже сделали президентом, что и раздражало из-за обязанностей, и льстило. Для взрослых он был идеальным подростком и примерным учеником. Девочкам казался недосягаемым принцем с планеты Совершенные мужчины, холодным, вежливым и невероятно симпатичным. А парни уважали и считались с его мнением, а некоторые даже побаивались и предпочитали не связываться.

Дерзкий, сильный, опасный, расчетливый, но благородный — вот каким хотел быть Ярослав.

Лишь только хорошим друзьям, которым он доверял, Яр показывался без своих многочисленных масок, в окружении целой кучи заскоков, которые, честно говоря, были и есть не только у Зарецкого, но и у всех остальных людей.

Настя тоже видела Яра таким, каким он был на самом деле, и, возможно, именно это раздражало парня. К тому же он отлично чувствовал характер девушки и к своему внутреннему изумлению, понял, что у нее именно тот характер, который он так сильно хотел бы присвоить себе. Если бы Настя вдруг стала парнем, она бы, наверное, стала тем самым недостижимым идеалом Ярослава, который этот идеал мог только умело копировать. Она бы могла быть и благородным разбойником, и хладнокровным типом-одиночкой, умеющим саркастически ухмыляться, и не боящимся выразить свое мнение лидером, за которым могут пойти другие. По крайней мере, так казалось Зарецкому. Если бы саму Настю спросили, какой бы она стала, если бы вдруг по какой-то причине родилась мужчиной, она бы с недоумением ответила, что она все-таки родилась женщиной, и уже потом добавила бы равнодушно, что осталось бы самой собой. А еще чуть позднее сказала бы, подумав, что у мужчин часто несколько больше возможностей, чем у женщин и, может быть, парнем ей было бы жить удобнее и проще, но поскольку она родилась девушкой, значит, так и должно было быть, а ныть и сожалеть она не собирается.

Ярослав с осторожностью провел пальцем по скуле спящей девушки, и непонятно откуда взявшееся чувства нежности и временной власти над девушкой захлестывали его. Он чувствовал себя стоящим в море, которого волна за волной накрывают ранее невиданные чувства, и приятная тяжесть разливается по всему телу.

Настя не нравилась ему, потому что она видела Яра настоящим, и потому что она была такой, какой он сам хотел быть, и потому что он воспринимал ее отчасти как девушку, а отчасти — как соперника, не понимая, как сильно запутался в себе и в происходящем.

И именно поэтому она его притягивала. И именно поэтому волны в его персональном море чувств и чувствительности становились все более сильными, высокими, упругими, почти сбивающими с ног.

Ярослав смотрел на Настю, и сердце его билось так сильно, как будто бы он только что пробежал с десяток кругов на школьном стадионе. И кровь разгонялась в жилах все сильнее и сильнее, и дыхание начало становится тяжелее, и даже мышцы пресса напряглись. Если бы Настя сейчас проснулась и по невероятной причине решила бы поцеловать Яра, он бы не просто не возражал, он бы, наверное, отдался охватившему его безумству, плюнув на то, что это практикантка из школы и, вообще, девица, которую он терпеть не может.

Несколько ярких картин-вспышек промелькнули перед глазами Ярослава, обладающего отличной фантазией, и он почти почувствовал обжигающее дыхание Насти на своей шее, а ее руки — на своих плечах.

"Поцелуй ее, — шептал чей-то настойчивый голос в голове у Ярослава, — ну же, будь смелее, поцелуй ее. Вот увидишь, она будет твоей, как только откроет глаза, не сможет сопротивляться тебе Она тоже этого хочет. Поцелуй ее. Запусти пальцы в волосы, сними эту тяжелую верхнюю одежду. Подари ей свою нежность, покажи ей свою силу. Ведь сейчас она так беззащитна".

Если бы в этот момент парень глянул на себя в зеркало заднего вида, что увидел бы, как блестят его глаза.

Не в силах выносить больше этот свой внутренний настойчивый голос, жаждущий чего-то намного большего, чем простые прикосновения, Ярослав резко нагнулся к девушке, готовый вот-вот запустить одну руку ей в волосы, а другой обнять, но в последний момент вдруг передумал, и вышел из машины, с удовольствием глотнув свежего морозного воздуха. Яр не курил — так, пару раз, но сейчас вдруг почувствовал острую необходимость затянуться, чтобы заполнить образовавшуюся внутри пустоту если не чувствами, то хотя бы сигаретным дымом.

Ему безумно хотелось быть рядом с этой Настей, несчастным Дном, и желательно не в одной машине, а в одной комнате и в одной постели, и чтобы у нее волосы по подушке разметались, и губы были закушены, и чтобы главным был он, а она — эта сильная личность, делала бы все, что он ей скажет!

— Идиотизм! — со злобой пнул Яр по колесу Танка, пытаясь отогнать новый поток картинок своей неконтролируемой порой фантазии, и попрыгал на месте. Холода он пока не чувствовал, а прыгать ему понравилось. Все равно никто не видел, и можно было делать, что хочешь. Да и скрип снега Ярослав почему-то с детства любил.

"Ну, хоть снегом поскрипи, раз кроваткой не получилось", — шепнул ему ехидный внутренний голос. — Ты же знаешь, как надо было действовать, чел. Чего там все девчонки хотят? Чтобы парни подходили к ним, уверенно брали за руку, вели, куда им надо, и делали, что хотели? У тебя был такой шанс показать себя настоящим мужиком!".

Яр представил уже почти трезвой, освободившейся от всяких фантазий, головой, как тащит куда-нибудь Настю, чтобы сделать с ней то, что он хочет, и как получает от нее по голове или там под дых. А если кто-нибудь эту Ранджи увести так захочет? В больнице потом лежать будет с переломом всего, что возможно?

"Тупость, — думал он, автоматически продолжая прыгать на месте — уже от того, что холод стал пробираться под одежду. — Сами не знают, чего хотят, пишут ерунду постоянно".

— А чего это ты скачешь, как заяц? — раздался веселый голос Шейка за спиной забывшего о нем и Ранджи Зарецкого.

— Просто так, — встал, как вкопанный, Яр. Щеки от легкого мороза и прыжков у него раскраснелись, хотя глаза продолжали блестеть.

— Просто так? — не поверил Шейк и глянул в окно машины. — А чего это она спит? — спросил он и захохотал. — Уморил девочку, что ли?

— Я тебя сейчас уморю, — нахмурился Яр, который на декабрьском ночном воздухе порядком уже освежился и не о чем не думал.

Пока Ранджи подкармливала бензином Танк, Шейк успел слазить в салон и достал маску Анонимуса, которой Настя напугала Яра. Он тут же напялил ее на себя и принялся бегать за Зарецким вдоль дороги, размахивая руками. Несмотря на ранение, настроение у парня было отличное.

Как назло именно в этот момент по пустой дороге проехало несколько машин, водители и пассажиры которых тут же уставились на надвигающегося на Яра Шейка, который в маске выглядел пугающим. Одна машина даже притормозила, и водитель крикнул:

— Помощь не нужна?

— Помогите мне его поймать? — предложил Шейк, но водитель, поржав, отказался и уехал в ночь.

После, наконец, все трое загрузились в машину и поехали. Правда, Шейк маску с себя так и не снял, таращился в окно, пытаясь хоть кого-нибудь напугать, и в результате Танк вновь остановила полиция — тот самый инспектор Пилимонкин, с которым Ранджи и ее компания уже однажды сталкивались.

— Здравия желаю, капитан Пилимонкин. О, это опять вы, — с каким-то даже чувством глубокого удовлетворения произнес полицейский, глядя на Ранджи. Шейк, сидящий за ее спиной, хмыкнул, услышав фамилию сотрудника органов правопорядка. — Что на этот раз? Кто это у вас там на заднем сидении сидит? Очередной помешанный? — Капитан покрутил пальцем у виска, видимо, вспомни Темные Силы, которого выдавали за человека не в себе.

— Почему очередной? — обиделся Шейк, стягивая маску, и шутливо обратился к водителю. — Малыш, ты кого возишь тут?

— Нет, у нас все нормальные, — отозвалась с легкой тоской в голосе Ранджи.

— А чего это ваши нормальные ездят в масках и людей пугают? — продолжал допытываться полицейский, которому, кажется, было просто скучно.

— Законом не запрещено, — огрызнулась водитель.

— Пройдемте, покажите ваши документы, — поскучнел Пилимонкин. — Кстати, — увидел он спящую, как младенец Настю. — А с девушкой что?

— Спит.

— А чего это она у вас спит? Опьянение наркотическо-алкогольное? — допытывался Пилимонкин, который никак не мог забыть, как один из дурней, сидящих в прошлый раз в этой машине, коверкал его фамилию, которую с гордостью носило множество поколений его родственников.

— Девушка просто устала, — сухо отозвалась Ранджи, отстегивая ремень и точно зная, что сейчас ничего не нарушила, а значит, еще один штраф ей точно не светит.

— Надо же, как устала, и не про… — Договорить мужчина не успел, его позвал коллега — кажется, в полицейском автомобиле заработала рация.

— Андреич, срочно!

— Свободны, — мигом потерял интерес к Танку и его пассажирам и водителю Пилимонкин.

— До свидания, — отозвалась Ранджи, закрыла окно, вновь пристегнулась и поехала прочь, подальше от поста полиции.

— А что он имел в виду под "очередным помешанным"? — спросил Шейк. — Часто менты останавливают, в лицо знают, а?

— Останавливают, — вспомнилось девушке за рулем, что в последний раз их остановили именно из-за Шейка и Ярослава, надувшегося на своем сидении на весь мир. — Помнишь, как в прошлый раз вы позаботились нал тем, чтобы нас остановили?

— Э-э-э, — не нашелся, что сказать Николай и от всей души предложил. — Слушай, может, этих двух завезем по домам и поедем в одно местечко?

— В гараж, чтобы машинку поставить?

— Не-а, — мотнул головой парень. — Хотя можно и в гараж, если он теплый. Ну как, там тепло? В том местечке, куда я тебя зову, теплее и есть, что выпить. Ты, наверное, любишь выпить, а?

Ранджи промолчала, явно проигнорировав провокационный вопрос парня. Шейк, который уже самыми разными способами пытался пробить броню этой странной девушки с насмешливыми глазами и упрямым волевым подбородком, нахмурился. Ему, конечно, нравилось покорять крепости, но раздражало, что его игнорируют. Все, на что он за это время развел Ранджи — так это только разговор, который на удивление получился интересным.

Шейк все пытался и пытался разговорить уставшую Ранджи, которой порядком все надоело, но его попытки закончились крахом, несмотря на все используемые им психологические трюки. Против игнора мало что может помочь. В конце концов, он надоел уже и Яру, который попросил друга скромно помолчать, тот демонстративно заткнулся, все же послав Зарецкого к чьей-то прабабушке, и оставшуюся дорогу все молчали.

— Номер телефона, — потребовал Николай, прежде чем покинуть машину девушки. Она вздохнула.

— Зачем? — поинтересовалась с ленцой девушка.

— Пообщаться хочу, — пожал плечами, обтянутыми кожаной курткой, парень.

— Ну, если пообщаться. Давай?

— Что давать? — не понял Шейк.

— Телефон давай.

— Держи, — с готовностью протянул молодой человек ей свой мобильник. Ранджи наскоро забила в него свой номер, а Шейк тут же перезвонил — удостоверился, что его не обманывают.

— Отлично, — сказал он, пряча мобильник в карман. — Странно, конечно, что девушка довезла меня до дома — обычно я делаю это. Так что ты старательно разорвала мои шаблоны и озадачила. Но, тем не менее, приятно было пообщаться, Ранджи.

— Взаимно, — улыбнулась она ему.

— Классно водишь. Пока. Я напишу!

Он вышел из Танка, но через пару шагов обернулся.

— Кстати!

— Что? — готова уже была сорваться с места девушка, но все же приоткрыла окно.

— Как тебя все же зовут? — поинтересовался Шейк.

— Когда-нибудь узнаешь, — ответила Ранджи и поехала прочь.

— Естественно, узнаю, — хмыкнул парень и направился к подъездной двери. Он не врал — его впервые привезла домой девушка.

Так безмятежно я не спала очень давно. Я не слышала гула моторов, голосов ребят, прочих шумов, я словно провалилась в другой мир — зовущий, тянущий за собой, дарящий спокойствие. И время в этом мире шло совсем по-другому. Мне казалось, что прошло всего несколько секунд. Но проснулась я только тогда, когда в машине сидела лишь одна Ранджи.

— А эти где? — сонно пробормотала я, приподнимая голову и не сразу понимая, где я нахожусь.

— Развезла уже, — усмехнулась подруга. — Вылезай, приехали. Я у вас переночую, а то мне ездить уже надоело туда-сюда. — Она потерла лицо.

— А, конечно, хорошо, — в который раз зевнула я. Не помню, как шла по подъезду, как добралась до кровати и как рухнула, не расправляя постель, лицом вниз.

— Чего это с ней? — спросил заспанный Дан, щурясь на ярком электрическом свету в прихожей.

— Ты не поверишь, — хмыкнула Ранджи.

Устроившись на кухне, она рассказывала другу о том, что сегодня случилось, а я сладко спала, обняв подушку. И вновь мне снился странный сон. Странный, но красивый и до головокружения приятный.

Мне снился розово-серебряный нежный закат, ласкающий своими отблесками голубую гладь воды необыкновенно чистого моря. Песчаный безлюдный берег дарил ощущение необъяснимой свободы.

Я шла по золотому, горячему еще песку, и сзади, как крылья, развевались на ветру тонкие разноцветные одежды. Я не знала, куда иду, но точно знала, что должна идти и что меня ждут.

Он стоял в воде — она ласково лизала волнами его щиколотки, спиной к заходящему слепящему солнцу, и лица его не было видно — оно скрывалось в тени. Увидев этого человека, я вдруг явственно поняла, что именно он ждет меня, ждет давно, но терпеливо. Я побежала, не оставляя следов не песке. Ветер сорвал с моих волос резинку, распуская длинные волосы, и тут же стал играть с ними.

Без страха и сомнений я зашла в удивительно теплую воду. Теперь мы стояли друг напротив друга. Хоть лица я так и не видела, но чувствовала, что нашла кого-то важного и абсолютно родного.

Расколотое надвое соединялось воедино.

— Настя? — от его тихого голоса мне хотелось смеяться — такая радость накатила на меня.

— А ты…

— Ты помнишь меня, Настя? — спросил он, и я знала, что на его лице появилась улыбка.

— Нет, — честно сказала я. — Но я вспоминаю тебя.

— Хорошо, — было мне ответом. Он осторожно коснулся рукой моих волос, нежно провел тыльной стороной ладони по щеке, шее, вдоль руки, на которой сиял под лучами заката мой браслет. Наши пальцы переплелись. Щемящая, почти болезненная нежность полоснула по груди тупым ножом. От этой нежности хотелось плакать., но я улыбалась.

— Я помню тебя только в некоторых снах, — сказал мне парень, держащий меня за руку. И я вдруг тоже вспомнила. Вспомнила ровно на мгновение

— Ты…, - прошептала я, — ты ведь….

— Да, — просто сказал он, поняв меня с полуслова. — Ты ждала.

— Ждала. Но я больше не хочу ждать.

Что-то стало меняться. Мы синхронно подняли головы вверх.

Небо потемнело за четверть минуты. Солнце сорвали и выбросили за горизонт. Сизые угрожающее тучи, толкаясь и обгоняя друг друга, нырнули в небесное море, сердито уставившись на нас сверху. Где-то между ними мелькнула разрывом молния. Загрохотал гром неведомой силы. Заволновалось и море: воды его потемнели, став сине-черными, холодными, неистовые волны пугали, зловеще пенясь.

— Прости. — Тот, кого я искала, отпустил мою руку и сделал шаг назад. А потом еще шаг и еще. И еще

Волны стали просто огромными, а он уходил в них — спиной назад и скрываясь в воде по середину искры, по колено, по бедра….

— Нет! Стой! Подожди! — что есть мочи закричала я и пошла за ним, с трудом переставляя ноги в холодной, ставшей вязкой, как кисель, воде. — Не уходи! Пожалуйста! Туда нельзя!

Прости…

Разбудил меня звук мобильного телефона. Я, отбросившая одеяло на пол, а потому замерзшая, не сразу поняла, что случилось и что это за звук. Вытащив руку из-под подушки, которую обнимала во сне, я попыталась нащупать на тумбочке трезвонящий сотовый, но получилось это у меня далеко не сразу.

— Алло? — хрипло произнесла я, наконец, не понимая, кто звонит мне в семь часов.

— Настенька, это Светлана Викторовна, — раздался еще более хриплый, я бы даже сказала, басовитый голос учительницы из школы, в классе которой я проходила практику.

— А, здравствуйте, — откашлялась я.

— Доброе утро, Настенька. Я тут заболела сильно, прямо за ночь подкосило, встать и то не могу, — продолжала преподавательница сипло. — Хочу вот тебя об одолжении попросить. Если у тебя время есть.

— О каком? — насторожилась я, садясь в постели и свешивая ноги вниз. На сегодня я ничего не планировала — только съездить в редакцию газеты и поговорить насчет цикла статей, которыми я загорелась вчера.

— Проведи уроки по литературе сегодня у одинадцатиклассников моих. — Она натужно закашлялась. — У 11 "Б" и 11 "Г". У каждого класса по два урока. — Вновь громкий кашель прервал ее речь. — Ничего сложного делать не надо. Они у меня сегодня сочинение пишут в классе, надо проследить, чтоб не списывали ниоткуда да чтобы в классе шумно не было. — Теперь она громко высморкалась. И правда, сильно заболела. — А я уж, Настя, позабочусь о том, чтобы твоя характеристика у тебя отличная была и с планами уроков помогу да с отчетом.

— Ну, давайте, — мигом оценила я эту возможность. Планы уроков я хоть и делала, но еще не оформляла их так, как требовала куратор. Да и отчет по педагогической практике еще был не готов.

— Спасибо, Настенька, выручила, — явно обрадовалась Светлана Петровна и сказала мне, к каким урокам следует приехать в школу, а также объяснила задание.

— Ты потом собери у них тетради и положи стопочкой мне на стол. Или, если хочешь, сама проверь, потренируйся. Ой, а еще же дело одно есть, Натенька! Я же должна сегодня трех ребят из своего класса сопроводить на церемонию вручения грантов, — спохватилась она в самый последний момент.

— Какую церемонию? — удивилась я.

— "Верис", — ответила Светлана Петровна все тем же сиплым голосом, и ее легкие исполнили новый виртуозный пассаж.

"Верис", или международный благотворительный фонд "Вериора Верис" (переводящийся с латыни как "сущая правда"), учрежденный огромной транснациональной корпорацией, уже много лет — наверное, с середины девяностых, славился тем, что инициировал и поддерживал большое количество программ в области образования по всему миру, в том числе и в нашей стране. Фонд не только давал стипендии перспективным студентам и гранты не менее перспективным аспирантам и магистрам, но и устраивал разного рода олимпиады старшеклассникам, победители которых получали неплохую возможность обучаться в самых престижных вузах региона или страны, а некоторые даже уезжали обучаться заграницу.

Оказалось, сразу трое учеников из класса Светланы Петровны оказались среди номинантов регионального этапа олимпиады "Вериса" сразу по нескольким предметам. Впрочем, в других одиннадцатых классах тоже были номинанты. И именно сегодня ученики в сопровождении своих классных руководителей должны были поехать на церемонию вручения грантов, где, собственно, и должны были объявить победителей. А она, несчастная Светлана Петровна, заболела, и просить коллег неудобно, да и заняты все, а оставлять детей без внимания ну никак нельзя

Я вздохнула, понимая, чего хочет от меня учительница.

— Я с ними съезжу, — пришлось сказать мне. Неужели никто из школьных преподавателей не смог ее заменить?

— Спасибо! Ох, спасибо! — явно обрадовалась женщина. — Нужно просто доехать с ними до места вручения, а после довезти до дома. Я физрука попрошу вас на своем личном авто отвезти.

Разговор Светлана Викторовна закончила, рассыпаясь в извинениях, выводя очередную впечатляющую руладу. Я пожелала ей скорейшего выздоровления, глянула на часы и со стоном принялась собираться — нужно было успеть в школу к третьему уроку. Что мне снилось, я уже и не помнила, только когда мыла руки и лицо прохладной водой, подумала почему-то о море.

В учебное заведение я приехала без опозданий, надеясь встретить Артура и поговорить с ним, но его, к сожалению, возле турникетов его не было. Вместо него стоял еще более внушительный мужчина лет тридцати с совершенно непроницаемым взглядом. Такой охранник уместнее смотрелся бы в колонии для малолетних, нежели в элитной школе.

— А Артур сегодня на работе? — на всякий случай спросила я.

— Нет, — коротко ответил мужчина, и я пошла дальше, в кабинет, цокая каблуками и наслаждаясь временной тишиной, наступившей перед переменой.

Хлопот с 11 "Б" не было никаких, и я даже пожалела, что на практику не попала именно в этот класс со спокойными и доброжелательными детьми, которые уже знали, что я подменяю Светлану Викторовну. Я провела перекличку, дала темы сочинений по литературе серебряного века, которые заранее приготовила заболевшая учительница, объяснила задание, хотя ребята и без того прекрасно понимали, что делать, — сочинений на своем веку они написали уже немало, и принялись за дело. Неспешно походив по классу и найдя целых двух списывальщиков, украдкой заглядывающих в телефоны, я вернулась на учительское место и задумчиво подперла ладонью щеку, глядя поверх голов. В школе я любила писать сочинения, да и вообще обожала литературу, историю, обществознание, но при этом мне нравились и точные науки, и по математике, физике, химии у меня были самые высокие оценки. Однако не смотря на то, что училась я хорош, в школьные годы возвращаться мне совершенно не хотелось. Свобода мне нравилась больше.

Два урока тянулись откровенно долго. Ученики писали сочинение на одну из выбранных тем, я сидела со скучающим видом и листала методическое пособие, лежащее на столе. Потом в голову влезли вчерашние события, и я размышляла над ними, понимая, что, видимо, вино, выпитое с дядей Тимом, было каким-то необычным и сильно вдарившим в голову. А чем еще можно было объяснить галлюцинации, потерю во времени, кровь из носа? Видимо, только этим.

Затем в голове прочно застрял образ Женьки. Запоздалое раскаяние коснулось моих щек, заставив их вспыхнуть от нахлынувших воспоминаний. Наверное, не стоило так разговаривать с Хирургом. Он обидчивый, ужас просто.

Осторожно поглядев на детей, я достала из кармана пиджака мобильник, опустила руку на колено, отключила звук и стала печатать сообщение Алёне.

"Привет! Ну что, поговорила вчера с Женькой?".

Ответ пришел сразу.

"Привет, солнце! Я пыталась, но он какой-то странный:(Ничего не хотел слушать((".

Я не успела ничего ответить, как пришло новое сообщение:

"Насть, не расстраивайся из-за него! Он отойдет, и вы помиритесь! Я его уломаю".

Я мысленно фыркнула. Чтобы его Алёна уговаривала со мной помириться? Да пошел он! Не хочет со мной общаться, я не настаиваю. На нем свет клином не сошелся.

— А можно выйти? — вывели меня из состояния злых, как осы, мыслей.

— Можно, — сказала я девушке с третьей парты.

"Мы и не ссорились. Просто он нашел себе девушку", — напечатала я, с силой нажимая на кнопки.

"Ну не знаю… Мне кажется, ему нравишься ты. Ну как он целуется?)))", — все же полюбопытствовала Алёна.

Я тут же вспомнила его нежные прикосновения и осторожные касания твердых сухих и очень теплых губ, и ощутила себя еще более одиноко и потеряно. Я даже головой тряхнула, чтобы отогнать это чувство.

"Средне", — написала я подруге.

"Ой, ладно тебе))) И не переживай, все будет супер гуд! Кстати, о поцелуях… Мне нужно тебе кое-что рассказать:)".

"Что?", — напечатала я, не глядя на телефон, а посматривая на опущенные головы учеников.

"О поцелуях:* О своих…". — Кажется, Алёна была в игривом настроении.

Я чуть не подавилась собственной слюной. Если сейчас подруга будет описывать свои… э-э-э… поцелуи с Тимофеем, меня точно стошнит.

"В смысле?".

"В прямом:) Мне кое-кто нравится, я хочу вас познакомить) Ты же моя лучшая подруга:**".

Я сглотнула. Если Алёна "познакомит" меня с дядюшкой Тимом, будет катастрофа! Представляю его реакцию! И свою — тоже.

"Это моя лучшая подруга, Настя, — почти услышала я радостный голос подруги. — А это мой парень, Тимофей, можно просто Тим.

"Вообще-то Анастасия привыкла звать меня дядей Тимом, — ответит в таком случае он. — Настя, когда ты соблаговолишь вернуться домой? Ты подумала о моем предложении работать в компании?".

Я содрогнулась. Надеюсь, такого все же не произойдет. Еще одна проблема на мою голову.

"Ты меня заинтриговала". — Сдержано написала я в ответ, потирая подбородок.

"Может быть)) Ладно, Настён, у меня съемка начинается, я тебе позже напишу, пока-пока!".

И я осталась наедине со своими мыслями. Только теперь Женьку из головы вытеснила настоящая проблема — дядя Тим. Кто-то, а он точно сможет сделать мою жизнь веселой. Просто так этот человек ничего не делает. И если ему понадобится, он заставит меня сделать то, что хочет. Но, надеюсь, до этого не дойдет. Словно услышав мои мысли о родственники, позвонила Матильда. Я вышла за дверь, оставив обрадованных одинадцатиклассников, которые, видимо, тут же принялись списывать, откуда только могли.

— Да, — нажала я на зеленую кнопку, встав около двери в класс.

— Здравствуй, Настя. Ты сейчас можешь говорить? — услышала я голос крестной.

— Здравствуйте. Могу.

— Его рядом нет? Я вчера не звонила тебе, не знала, как долго он будет рядом, — явно имею в виду Тимофея, сказала Матильда.

— Нет, я в школе, на практике, — ответила я.

— Хорошо. Во-первых, извини за вчерашнее. Думала, что Тимофей опять веселиться с новой подружкой. Мне пришлось так поступить. Сама понимаешь, он не должен знать, что мы общаемся. Иначе твой отец тоже об этом узнает.

Я отлично понимала крестную. Если он ненавидел маму, то и Матильду, которая с ней дружила, не особо любит.

— А, во-вторых, — продолжала по телефону Матильда. — Что он от тебя хотел?

— Честно сказать, я не совсем поняла. Мы встретились случайно, и он пригласил меня поужинать. Ну как пригласил, — хмыкнула я, вспомнив привычный напор родственника. — Просто повез с собой. Говорил о том, что журналистика — это не профессия. И, — тут я запнулась. — Предлагал работать с собой.

— Вот как, — холодно откликнулась Матильда. — Интересно. И с чем именно работать, не уточнил?

— Нет. Никакой конкретики. Сказал лишь что-то про свою компанию. Но я не хочу работать с ним, понимаете! — вдруг горячо сказала я. — Не хочу! Я не хочу никого из них видеть!

— Успокойся, — сказала своим хоть негромким, но уверенным голосом велела крестная. — Если не хочешь — не будешь. Так, мне пора на совещание. Держи со мной связь, девочка. Если Тимофей Реутов еще раз свяжется с тобой, сообщи об этом мне. Поняла?

— Поняла.

— И не бойся его.

— Откуда вы его знаете? И его жену? — не могла не спросить я.

— Оттуда же, откуда знаю твоего отца.

— И вы… дружите с Ириной? — осторожно уточнила я.

— Общаемся немного. Мне пора, скоро увидимся.

Мы попрощались и я, приободрившись, пошла обратно в класс, в котором тут же стало тихо, словно десять секунд назад никто ничего и не списывал. Я, впрочем, никаких мер принимать не стала, и села на свое место, вспомнив, что теперь мне предстоит встретиться с Злорадским. Опять. Вчера я почти забыла о том, что он — мой ученик. А теперь это ощущение вернулось вновь с новой силой.

Сочинения начали сдавать за пятнадцать минут до второго урока. Кто-то, написав быстрее, чем товарищи, отправился гулять за дверь, кто-то, напротив, дописывал на перемене. Перемена между четвертым и пятым уроками как раз была большой, чтобы детки успели покушать в столовой. За десять минут до начала пятого урока кабинет, наконец, опустел. Я приоткрыла окна, чтобы помещение проветрилось, закрыла класс на ключ, выданный мне охранником, и пошла, как говорится, попудрить носик, на ходу уворачиваясь от мчащихся туда-сюда школьников, которые во время перемен становились просто безумными. Впрочем, старшеклассников это не касалось, одни из них, напротив, вальяжно прогуливались по школе мелкими группками, неспешно переговаривались и дружно смотрели в экраны телефонов и планшетов. Другие такими же небольшими группками сидели на диванчиках или подоконниках с открытыми учебниками и тетрадями и что-то постоянно повторяли по учебе.

На обратном пути, возвращаясь в класс, я стала свидетельницей финала одной не очень красивой сцены, но, видимо, уже привычной сцены. В школе, как известно, дети зачастую делятся на охотников и добычу, и я воочию увидела, к чему приводят подобные ситуации.

Неподалёку от кабинета русского языка, на одном из диванчиков с рюкзаком на коленях сидела Полина — одна из лучших учениц класса, та самая, которая тайком была влюблена в Ярослава Зарецкого. Убрав пушистые чуть вьющиеся темно-русые распущенные волосы за спину, она, положив тетрадку на рюкзак, что-то писала, изредка грызя кончик ручки. На соседних диванчиках сидели ее одноклассники, занятые разговорами. На подоконнике важно восседал Степан Вшивков и что-то громко и с задором рассказывал парням. Зарецкого с его другом Иваном, правда, нигде не было видно.

Полина, увлеченная своим занятием, не видела, как к ней подошли две одноклассницы-барби: брюнетка с идеально ровной челкой и легким загаром и блондинка с вьющимися волосами и длинными ресницами. Настя, конечно же, помнила их имена, вот только про себя звала их исключительно барби — может быть, непедагогично так думать, но девочки казались капризными красивыми куклами и не представляли на данном этапе своего развития что-либо большее.

— Эй, Маслова! — громким противным голосом сказала барби-брюнетка, садясь рядом с Полиной. Та подняла голову, не понимая, зачем к ней пожаловала одноклассница, а брюнетка продолжила:

— Что делаешь, Маслова? А дай-ка посмотреть?

Собаки бегут за теми, кто убегает. Полина инстинктивно захлопнула тетрадь и прижала к себе, тем самым привлекая внимание кукольных подружек.

Брюнетка, что-то весело щебеча, тут же попыталась выхватить тетрадь, но Полина прижала ее к себе. Тогда в дело вмешалась блондинка. С издевательским смехом и возгласом: "А что это ты там прячешь?", она схватила запястье девочки и сжала их, давая возможность подружке выхватить злосчастную тетрадку.

— Отдай! — закричала Полина вскакивая. — Это не твое! Отдай!

— У нас все общее. Ну, что там? — брюнетка интенсивно принялась листать тетрадь. — Ух ты! Это твой дневник, да? Народ! Мы нашли тайный дневник Масловой!

— Чего за дневник? — тут же радостно откликнулся Степан со своего подоконника. — Точно тайный, Плахова?

— Отдай! — почти взвизгнула Полина. — Отдай!

Она почти кинулась на темноволосую барби, но блондинка, которая была сильнее и выше, вновь остановила ее.

— Точно, Вшивков! Наша Маслова тут тако-о-ое пише-е-ет! Закачаешься! — отозвалась брюнетка, листая записи — их было еще немного, но почти все они были посвящены одному человеку. И весь класс, вернее, вся школа, этого человека прекрасно знала. А кто не знал их любимого президента?

— Что пишет? — заинтересовались и другие ребята. — Плахова, зачитай-ка!

Полина предприняла еще одну отчаянную попытку вырвать свое сокровище из рук наглой одноклассницы, но ее вновь остановили. На глазах девочки навернулись слезы отчаяния.

— Наша тихушница Маслова влюблена в Зарецкого! — торжественно прокричала на весь коридор барби, и Полине показалось, что земля уходит у нее из-под ног. Силы вдруг покинули ее.

Парни заржали и засвистели.

— "Сегодня Ярослав был очень милым. И улыбался так, что у меня тряслись коленки. Почему тряслись? Потому что он улыбался именно мне. Мне! Это волшебство какое-то. Он улыбается, и мое настроение сразу летит вверх, как стрела", — громко стала зачитывать брюнетка. Почерк отличницы — ровный и прямой — читался с легкостью. — А вот еще классное! "Ему безумно идет синий цвет, делает его еще более утонченным. Иногда мне кажется, что Ярослав — аристократ. Не принц, потому что это банально, а граф или герцог". Вы только посмотрите, наша малышка Маслова прям как писательница!

С новой порцией азарта девушка принялась зачитывать строки из дневника Полины, а та стояла, оглушенная, обездвиженная, пораженная, и молчала, даже не чувствуя, как соленые слезы катятся по бледным щекам. То, что она хранила в самом потаенном своем уголке сердца, а тайне ото всех, одноклассники восприняли, как невероятное развлечение.

Она плакала, почти физически ощущая, как разрывают ее мечту по кускам. Каждый новый переполненный глумливым весельем взгляд был сродни ударом тупого ножа по ее мечте, каждый новый смешок становился железной вилкой, которой подцепляли куски того, что она несколько лет нежно берегла.

Слезы все катились по лицу, а они все продолжали свою веселую травлю. Многие даже и не понимали, каково сейчас Полине. Они просто смеялись, наслаждались забавным моментом. Чрезе десять минут или через час они все забудут, а Полине теперь как забыть?

— "Меня тянет к нему так, что нет сил этому сопротивляться. Я ловлю каждое его движение, каждое слово, каждую улыбку. Я запоминаю, что он говорит. Я делаю то, что делает он. Я хочу быть лучше, чтобы не отставать от него. Я его безумно лю…"..

— Что происходит? — раздался вдруг знакомый каждому в классе голос с лестницы. Ярослав, наконец, помирившийся с Ваном, и еще несколько ребят-одинадцатиклассников, которые состояли в школьном совете, поднялись на этаж, и, естественно, все услышали.

— А вот и наш герой-любовник! — засмеялась барби-блондинка, маня к себе Зарецкого. — Яр! Я-а-а-ар, у тебя новая поклонница! Наша Полиночка Маслова.

— Да, тут тако-о-ое, — помахала дневником ее подружка. — Ты только послушай!

— Ярыч, она на тебя конкретно запала, — сообщил Зарецкому Михаил — сын то самой оперной певицы, которая приходила на разборки к директору. — Попользуйся. Маслова хоть и невзрачная, зато девочка и фигурка ничего так, а?

Некоторые парни поддержали его и засмеялись.

— Это ее дневник! Она про тебя пишет! Вот-вот, слушай! "У него глаза, как жадеиты. Зеленые, красивые, часто без причины грустные…" Что еще за жадеит?

— Замолчи, — вопреки ожиданиям девушки, не стал смеяться Яр. Он мельком глянул на стоявшую в сторонке зажмурившуюся Полину, и ему стало не по себе.

— Жадеит обладает магическими свойствами. И глаза Ярослава — тоже. Они волшебные…".

— Хватит, — поддержал друга Ван. Ему вся эта ситуация совершенно не нравилась.

— Да вы чего, парни? Или не смешно7 Вот смешное! "В этом году он стал президентом школы. Это почетно и очень важно. Но для меня показателем стало вовсе не это. Показателем для меня стало то, что Ярослав каждую неделю ездит к больному дедушке…".

— Ты тупая, что ли? — грубо сказал Зарецкий, уже не в силах сдерживаться. — Я же сказал заткнуться. Меня не интересуют подобные вещи.

— Но ты-то эту вещь интересуешь, — явно имея в виду полумертвую от шока Полину, сказала брюнетка. — Эй, Маслова, — обернулась она к Полине, — а вот и твой любимый пришел. Посмотри на него и пово…

Дальше договорить она не успела. Полина, прижавшаяся к стене между окнами, вдруг резко осела на пол. Голова ее откинулась вправо, глаза закрылись.

Смеяться мгновенно перестали — в коридоре повисла тишина. Даже ученики других классов, находящиеся поблизости и наслаждавшиеся спектаклем, замолчали. Все в недоумении уставились на лежащую без сознания Полину.

— Э-э-э… — пробормотала брюнетка, брезгливо откидывая дневник к рюкзаку, который все так же сиротливо лежал на диванчике. — Я ничего не делала. Я просто пошутила.

— И просто довела ее, — раздался голос Степана.

— А ты как будто бы не смеялся! — огрызнулась девушка.

— Да пошла ты! — не страдал тот обременительными манерами.

— Что делать-то? Позвать надо кого-то? Может, "скорую" вызвать? — заговорили почти одновременно школьники. Одна из девочек, осторожно похлопала Полину по щеке, но та так и не пришла в себя.

— Я ничего не делала! — заявила еще раз брюнетка, отходя еще дальше. — Я ничего не делала!

— У Масловой мать — прокурор, — опять встрял Вшивков. — Она тебя, крошка, наверное, посадит за это.

— Да сделайте уже что-нибудь! — закричала какая-то девушка, видя, что Полина не приходит в себя.

— Идиоты, — процедил сквозь зубы Ярослав Зарецкий, пробился сквозь толпу ребят и взял Полину на руки — Ван помог ему.

— Что тут происходит? — раздался еще один голос — теперь уже уверенный, достаточно громкий. Девушки и парни, оглянувшись, увидели молодую практикантку, которая, сдвинув брови, внимательно смотрела на учеников. Хотя Анастасия Владимировна и не была учительницей, да и ребята часто прикалывались над ней, не особо жалуя, сейчас вдруг только одно ее появление заставило их всех замолчать и занервничать. Заметив Полину, Анастасия Владимировна тут же подошла к ней и пощупала пульс. Видимо, с ним все было в порядке, потому что она не начала паниковать, нервничать и орать практикантка не стала.

— Что вы с ней сделали? — спросила она холодно. — Учтите, ребятки, если с Полиной Масловой что-то серьезное, вам всем несдобровать. Зарецкий! — скомандовала она опешившему Ярославу, держащему на руках Полину. — За мной и быстро. Идем в медпункт. Вшивков, возьми ключ от кабинета и запусти всех в класс. Ждите, когда я приду. — Степан подхватил ключи, почувствовав себя почти героем. Молодая практикантка ему очень нравилась, и он даже пытался заигрывать с ней.

Ярослав одарил Настю незаслуженно злым взглядом и заспешил следом за ней, умудряясь делать вид, что нести хрупкую Полину ему совсем не тяжело. И вовсе не страшно.

Медкабинет находился двумя этажами ниже, и Енот почти без проблем донес Полину Маслову до самой кушетки. По пути нам встретился спешащий к классу, около которого все произошло, охранник, увидевший происходящее по камерам и даже хотел лично взять потерявшую сознание на руки, но Ярослав вздернул подбородок и заявил, что сам прекрасно может позаботиться об однокласснице. И хотя только что прозвенел звонок на урок, в коридорах оставалось полно народу — все они с недоумением глядели вслед Зарецкому, несущему на руках Полину. А он не смотрел ни на кого, просто шел следом за мной, и лишь изредка поглядывал на обессиленную девочку. Мне почему-то казалось, что он испуган и несет ее бережно, с той же долей опаски, которая появляется тогда, когда, например, берешь впервые крохотного пищащего котенка в руки, боясь что-нибудь ему сделать, как-нибудь навредить. Но было в Зарецком помимо этого что-то еще, что-то очень личное, глубоко зарытое, бережно спрятанное. Не думаю, что Полина нравилась ему, хотя, надо признать, он хорошо относился к девочке — я видела это на уроках. Однако что-то непонятное мне Ярослав чувствовал, и я не могла расшифровать это чувство, потому что подобного опыта переживаний у меня не было.

Медсестры в медкабинете к нашему появлению отнеслись на удивление спокойно — видимо, школьнички часто посещали ее скромную обитель с самыми разными травмами, и единственный, кто испугался, так это какой-то пятиклашка, пришедший на прививку. Он такими огромными глазами смотрел на Полину, как будто бы с ней случилось что-то совершенно ужасное. Я же почему-то была уверена, что с девчонкой все в порядке. Видимо, свалилась в обморок из-за нервов — когда я шла в начале коридора, слышала, как окружившие ее одноклассники радостно ржут — видимо, над ней. Даже издалека происходящее казалось гадким — как будто бы на беззащитного ребенка налетела стая каркающих ворон, а не родные одноклассники. За высокой белоснежной ширмой процедурного кабинета медсестры принялись приводить девочку в чувство, а мы с Зарецкой остались в кабинете.

— Что произошло? — Спросила я (по пути в медкабинет мы не разговаривали). И, если честно, хоть вчера мы вместе пережили много очень веселых и не очень минут, сейчас между мной и мальчишкой вновь стояла невысокая, но крепкая стена под названием "субординация". Я — учительница, он мой ученик. И мы не в кафе, не на улице, не в одной машине, и даже не в одном отделении полиции, мы в школе.

Мятные глаза с неудовольствием посмотрели на меня, и Зарецкий процедил нехотя, засунув руки в карманы брюк.

— Полина упала в обморок.

— Это мне понятно. Из-за чего?

— Наверное, ей стало нехорошо. — Не желал ставить меня в известность Енот. Вот сволочь! Я тут переживаю, пытаюсь понять, что делать дальше, как помочь Полине и как рассказать обо всем классному руководителю, чтобы она предприняла меры и хоть как-то наказала виновных, а он опять выделывается, ломается, как девчонка перед ухожером.

— Зарецкий, я с тобой разговариваю серьезно. Что случилось? Не расскажешь ты, расскажут другие.

— Вшивков, например, — ухмыльнулся Яр.

— Хоть бы и он. — Со Степаном мы хорошо общались. Он недавно добавился ко мне в друзья в социальной сети и тоннами присылал картинки, шутки, большинство из которых, правда, были глупыми, и миллионы смайлов.

— Вот у него и спроси, — непонятно почему занедовольничал Енот Адольфыч.

Я крепко сжала зубы. Глупый мальчишка!

— Зарецкий, если сейчас ты сам не расскажешь, что произошло, я буду считать, что ты был одним из тех, кто травил Полину. И о своих наблюдениях доложу Светлане Викторовне и заучу. Нехорошо будет, если господина президента всея школы заподозрят в плохих делишках, а?

— Невыносимая. — Второе слово я не расслышала — это было что-то среднее между "девица" и "дура".

— Что-что ты сказал? — сощурилась я. Если бы он не был молим учеником, я бы его пришлибла. Говорила это сто раз, но повторюсь — этот мелкий тип обладает невероятным свойством начать злить меня, просто пару раз открыв рот и что-то вякнув.

— Мне замолчать?

Я мысленно представила, как откручиваю еноту голову, однако все же сохраняла спокойствие.

— Говори.

— Я не могу говорить, — словно издевался он, сохраняя при этом совершено невозмутимый вид. — Иначе мои одноклассники подумают, что я сдал их. Это, знаешь ли, может повредить мою репутацию. А я, как-никак, — тут он позволил себе премило, непринужденно и даже чуть-чуть извиняющее улыбнуться, — президент школы.

— Никто из твоих одноклассников ничего не узнает. А если ты президент, — я с усмешкой выделила это слово, — школы, то на тебе лежит ответственность. Ведь тебя выбрали люди, так?

— Ну, предположим, так, — изящным жестом убрал Яр волосы со лба назад, видимо, порою даже не особо понимаю, насколько артистичными бывают его движения. Мой взгляд почему-то зафиксировал выступающую косточку на запястье, чуть ниже которой висел простой черный резиновый браслетик.

— Тогда перед кем несешь большую ответственность — перед беззащитным человеком, которого обидели, или перед теми, кто обидел, но боится наказания? — с некоторым трудом оторвала я взгляд от его руки. Теперь я смотрела прямо в светло-зеленые глаза, в которых тонуло беспокойство.

Ярослав поерзал на стуле, вытащил руки из карманов, постучал по колену, потер шею. Ситуация его не устраивала, а остатки совести настойчиво барабанили в дверь с табличкой "Центр принятия решений".

— Просто скажи, что произошло с Полиной Масловой. Ее опять доставали ваши штатные барби? — очень непедагогично назвала я учениц.

Зарецкий повеселился, услышав про барби, и соблаговолил, наконец, открыть рот:

— Ты…. Вы же более чем прекрасно понимаете, Анастасия Филипповна, что практически в каждой социальной группе есть индивиды, которые позволяют издеваться над собой? В нашей школе это не так ярко выражено, но все же имеет место быть, Анастасия Ололоевна. Полина, — тут он понизил голос, видимо, опасаясь, что Маслова сможет услышать его, — девушка нормальная, но постоять за себя не в силах. У нас нет травли, как таковой, но класс разделен на несколько частей, и та часть класса, к которой принадлежат, как вы выразились, барби, позволяет себе вольности по отношению к той части класса, к которой принадлежит Полина. Она нормальная, — вновь повторил он, медленно поглаживая большим пальцем подушечки остальных. — Умная, творческая, все такое. Но если к ней цепляются, не может постоять за себя. А я контролировать весь класс постоянно не могу, — он посмотрел на меня так сердито, как будто бы именно я виновата в том, что Зарецкий не может сдержать своих одноклассников. — И я не нянька. Я и так помогал, сколько мог.

Это звучало как оправдание.

— Ничего особенного сегодня не произошло, Анастасия Куровна, — его наглость уже зашкаливала, но я все равно оставалась спокойной, понимая, что сейчас мальчишку лучше не перебивать, иначе он мне потом ничего не расскажет. — Просто девчонки взяли дневник Полины и стали читать вслух. А она там в любви признавалась.

Я с удивлением заметила, что обычно бледные щеки парня слегка тронула розовая пудра смущения, даже шрам на скуле стал более виден.

— К тебе, что ли признавалась? — смекнула я. — А ты услышал? Полина поняла, что теперь ты знаешь обо всем и грохнулась в обморок?

Вот же подростки. И что у них за проблемы? Подумаешь, одноклассники узнали, в кого ты влюблена. Что здесь такого? Ты же не в преступлении признавалась, а в чувствах. Полина-Полина…

— А ты роковой вьюноша, Зарецкий, — хмыкнула я, про себя подумав — хорошо, что не произошло ничего действительно серьезного, драки, например. Но я недооценивала степень отчаяния Полины, для которой эта выходка ее одноклассников стала почти пригором. — Пользуешься популярностью у женского пола.

— Ну, уж не то, что некоторые, — нагло заявил он мне и добавил шепотом, явно провоцируя. — Сельд под шубой — не самое популярное блюдо. Обычно предпочитают что-то другое.

— Суши, наверное, их все любят, — с намеком предположила я, вспомнив, с каким удовольствием почти все мои знакомые и друзья поедают это японское блюдо. Я не особенно их любила, кроме того, вкус настоящих японских суши с только что выловленной рыбой сильно отличался от того, что готовили у нас. — Только, говорят, что суши не всегда можно наесться. Да и глисты в сырой рыбке бывают. Ты ведь тоже любишь суши?

— Терпеть не могу, — удивил меня парень. Судя по тому, как он скривился, суши явно не входили в список его любимых блюд.

Я ничего не успела ответить Ярославу, которого в душе успела прозвать Сушиной, потому как к нам вышла одна из медсестер.

— С девочкой все нормально, — сообщила она. — От переутомления упала в обморок да от стрессов, видимо. Нервная очень. Сидит, плачет непонятно от чего. Ох уж эти выпускники! Все с ними не так, все не то. В прошлом году девочка такую истерику устроила, грозилась из окна прыгнуть, — пожаловалась женщина в белом халате мне. — Едва успокоили. А года два назад девчонка как узнала свои баллы по ЕГЭ, так тоже хлопнулась в обморок. — Она недовольно покачала головой. — В общем, ваша ученица пока у нас побудет, отдохнет. Освобождение от уроков, естественно, напишем.

— Хорошо. — Совсем успокоившись, поднялась я с места. — Тогда мы идти можем? У нас урок идет уже пятнадцать минут.

— Идите-идите. И тебе мальчик, спасибо, что не помог, — сказала медсестра Зарецкому. Тот вяло улыбнулся и что-то вежливо ответил.

На урок мы возвращались вместе, но теперь впереди шел наш бравый рыцарь в школьной форме вместо доспехов. Если бы я на своей шкуре не ощутила вредный характер Енота, тоже думала бы, что он — хороший добрый мальчик. Как же!

— Зарецкий, — окликнула я его неподалеку от кабинета. Он молча обернулся.

— Присмотри за Полиной, раз она… нормальная, — вспомнила я слово, которым дважды Яр награждал одноклассницу.

— Постараюсь, — буркнул он и первым вошел в класс, в котором было достаточно шумно — ученики бурно обсуждали произошедшее. Ну, хотя бы все сидят по своим местам, и никто не бегает вокруг парт и не стоит на ушах. Даже Полинин рюкзак приволокли — положили на ее место. Рядом с рюкзаком лежал и дневник девочки.

— Анастасия Владимировна! — выкрикнул радостно Вшивков, заприметив меня. Остальные тотчас замолчали, а после почти одновременно что-то зашептали.

— С вашей одноклассницей все в порядке, — объявила я громко, встав у доски. — О том, кто довел Полину до обморока, будете разбираться со своим классным руководителем. Сегодня на литературе я замещаю Светлану Викторовну, потому что она плохо себя чувствует. Однако занятие будет проведено по плану — сегодня вы пищите сочинение.

По классу пронесся разочарованный гул.

— А Маслова-то придет на урок? — спросил кто-то.

— Не придет. Она отдыхает в медкабинете.

— А мы не успеем сочинение написать! Уже почти двадцать минут прошло от урока!

— Точно! Мало времени!

— Я не смогу так быстро написать! — тут же заголосили с разных концов класса. Почуяли, что можно попытаться отвязаться от сочинения.

— Нужно сказать спасибо своим одноклассникам, — холодно отозвалась я, не собираясь идти ни на какие уступки. — Если бы они не довели Полину Маслову до такого состояния, вы бы уже давно писали сочинение.

— Так давайте их и накажете, — недовольно заявил один из друзей Степана, глянув на надувшихся подружек-барби, которые поглядывали на меня с ненавистью. — Пусть пишут. Мы-то почему должны страдать?

— А вы тоже виноваты, — уселась я за стол. — Надо было не наблюдать за происходящим, а помочь тому, кто в этом нуждался. Поэтому вывод — виноват весь класс. В Уголовном Кодексе, насколько я помню, статья есть — оставление в опасности.

— А что, мы смотрели, как человека убивают? — возмутился Миша. — Просто над Масловой девчонки шутили!

— Заткнись, — тут же зашипели барби.

— Все начинается с малого, — отрезала я, включая интерактивную доску, подсоединенную к компьютеру. — Пишите сочинение. Не хотите писать — сдавайте пустые тетради, оценки будут соответствующими. Темы можете увидеть на доске — все они посвящены поэзии серебряного века, которую вы проходили. Выбирайте одну из семи и вперед. Не списывать. Не разговаривать. Не доставать мобильники, — напомнила я классу.

— Люблю строгих девочек, — донесся до меня голос отчего-то довольного Вшивкова, однако я сделала вид, что не слышу.

На этом, впрочем, Степушка не ограничился. В конце урока он умудрился прислать сообщение — я даже не видела, как он набирал его!

"Настенька, подскажи, что писать по Блоку:***", — появилось на экране моей "раскладушки".

Не успела я даже возмутиться, как пришла следующая смс-ка:

"Я помню только "Ночь. Улица. Фонарь. Аптека")))))".

"Бессмысленный и лунный свет. Я не похож на человека. Вампир я — мне уже сто лет", — мысленно ухмыляясь, напечатала я в ответ наглому Степану. Он получил сообщение и радостно мне улыбнулся и заговорщицки подмигнул. Я даже не знаю, кто наглее — он или его одноклассник Зарецкий.

"Я нападаю в подворотнях на юных дев и старых жен. В вампиров превратил уж сотню. Но только лишь в одну влюблен", — продолжила я печатать, хищно улыбаясь. К моему удивлению, Вшивков не понял, что я шучу и принял все за правду.

"Спасибо, малыш. Твоя помощь была бы весьма кстати…:***", — получила я еще более фривольное сообщение. Я тебе сейчас помогу, милашка, так помогу, что никогда не забудешь мою помощь. Да что за одинадцатиклассники? Где элементарное уважение? Ну я ему сейчас от всей души помогу.

"Пиши, детка. Александр Блок — представитель младосимволистов. *** Один из первых поэтов, который помимо прочих мистических символов затрагивает одну из важнейших тем, ставшую актуальной в ХХ и ХХI веках. Это тема вампиризма".

Вшивков удивленно взглянул на меня, и я кивнула ему, мол, все правильно. Он опять расплылся в довольной улыбке. Ну, придурок, надеюсь, Светлана Викторовна поставит тебе кол, а твое сочинение вслух зачитает перед одноклассниками. Станешь легендой в языцех,

"По одной из версий, Александр Блок, взяв псевдоним Брем Стокер, Блок написал одну из самых известных книг про вампиров — роман "Граф Дракула", — печатала я самозабвенно. Конечно, великий поэт не имел никакого отношения к вампирам, которые стали в наши дни безумно модными в массовой культуре. Правда, препод по истории литературы начала двадцатого века говорила, что Блок состоял в каком-то Ордене, но к вампирам он имел точно такое же отношение, как

Дописав весь этот бред, и даже почти не глядя, чем занимаются детишки в классе, я откинулась на спинку стула и позволила себе довольно улыбнуться. Степан подумал, что я улыбаюсь ему и исхитрился послать воздушный поцелуйчик. Зарецкий, в это время поднявший голову и о чем-то размышлявший, заметил это и неодобрительно покачал ею. В его глазах прямо-таки было написано глубокое, искренне отвращение.

До конца второго урока мы досидели без особых происшествий. Детишки корпели над сочинениями, время от времени пытаясь списать откуда-нибудь, а я лениво следила за ними и пыталась распланировать свой день. Интересно, во сколько часов мы вернемся с мероприятия, на которое мне нужно будет сопроводить трех человек с класса? И вообще, кто это? Если среди них окажется Зарецкий, будет не смешно. Он достал меня так, что я не видеть, не слышать его больше не желаю. Завтра проведу последний урок — открытый — в этом милом кабинете, получу от Светланы Петровны все, что нужно для подтверждения прохождения практики, и больше не вспомню школу № 8, как страшный сон.

Под конец урока от скуки я стала делать ставки сама с собой, какую из тем выберет осточертевший мне Енот Адольфыч. Тем для сочинения было несколько, и каждая из них была связана с тем или иным направлением в поэзии серебряного века.

Зарецкий сдал свою работу, когда стопочка тетрадей на краю учительского стола была совсем еще тонкой — сочинения были готовы у тех, кто либо не знал, что писать, либо у тех, кто был настолько умен, что все уже написал. Ярослав небрежно положил тетрадь, даже не взглянув на меня. А я ждала, что он хоть как-то сможет скрасить мне минуты ожидания, скажет что-нибудь веселое или, по обыкновению, глупое. Однако Принц был насуплен и чем-то недоволен. Почти сразу после него свою работу сдал и Степан Вшивков.

— Спасибо, милая, — развязно шепнул он мне. Зарецкий, который еще и пары шагов не сделал, услышал и обернулся. В его глазах читался немой укор.

— Анастасия Владимировна, — тут же добавил Степан. Я по-злодейски ухмыльнулась. Не за что, милый Вшивков.

— Все написал, Ярыч? — весело спросил Зарецкого Степа и похлопал по спине.

— Ну не три четверти. Естественно, все.

— И я почти все!

— Ребята, тихо! — повысила я голос. — Написали и выходите. Не мешайте остальным. Осталось десять минут, — известила я спешно пишущих школьников. Мое известие их не обрадовало.

Как и в случае с предыдущим одиннадцатым классом, сочинение дописывали на перемене, и последние ученики — стайка прилежных девочек — упорхнули только лишь заслышав звонок, возвещающий о новом уроке.

— До свидания! — хором сказали девчонки, убегая из класса.

— До свидания, — ответила я и потерла лоб. Первую половину порученного я сделала — провела два сочинения, отсидев четыре урока. Осталось съездить на мероприятие, и я буду свободна, как ветер. Светлана Викторовна обещала, что ко мне придет одна из завучей и все объяснит, и в ожидании этого, я стала листать работы, написанные не в толстых тетрадях по литературе с классной работой, а тоненькие, восемнадцати листовые, в линеечку, предназначенные только для сочинений. Те, кто забыл принести такую тетрадь из дома, писали свои работы на двойных листочках.

Первой, конечно же, я вытащила тетрадку Зарецкого. Сочинений с начала учебного года они написали порядочно — писали после каждого изученного произведения. Я почему-то думала, что Ярочка выберет футуризм — Маяковского, Хлебникова, Северянина. Мне казалось, что если бы Зарецкий был поэтому, он был бы таким, как автор "Облака в штанах". Ярким, громким, необычным. Однако я ошиблась. Сочинение он стал писать об акмеизме, и особенно много внимания уделил Анне Ахматовой.

К моему удивлению, у Ярослава был довольно-таки неплохой язык, да и размышлять и анализировать он, видимо, все же умел, хотя изредка делался жутким дураком. С грамматикой у него тоже все было очень хорошо, единственное, что ему не давалось в совершенстве — так это пунктуация.

Я читала его сочинения, написанные мелким убористым почерком, и мне как будто бы открывался новый Ярослав Зарецкий — вдумчивый, рассудительный, тонко чувствующий для своего возраста молодой человек, умеющий отлично излагать свои мысли. Нет, его сочинения не были идеальными — как и любой другой, пусть даже умный ученик, он мог ошибаться, в чем-то путаться, допускать логические ошибки или перескакивать с одного на другое, но каким-то образом он всегда выхватывал главное, приходил к нужной мысли, зрил в самый корень проблемы. Он, на первый взгляд высокомерный и нервный, умел рассуждать и, кажется, любил это делать. То ли у него была отличная интуиция, то ли он прекрасно разбирался в литературе, несмотря на возраст, но он точно не списывал и не повторял вслед за кем-то — Зарецкий думал.

Увы, дочитать сочинение Ярослава до конца я не успела — в класс, хиленько, для проформы, постучавшись, вошла завуч, очень представительная высокая женщина с модном костюмчике и высокой прической. Просто не учитель, а какой-нибудь финансовый директор в фирме.

— Здравствуйте! Анастасия Владимировна? — уточнила она у меня.

— Да-да, здравствуйте, — запоздало поздоровалась и я, вставая и поспешно откладывая раскрытую тетрадку Зарецкого на стол.

— Спасибо, что согласились заменить Светлану Викторовну, — тут же поблагодарила меня женщина. — Отправлять ребят без сопровождения взрослых на такое важное мероприятие мы не имеем права, а все учителя, как назло заняты — как говорят у вас в литературе, к нам едет ревизор. Проверка у нас, — пояснила женщина. — Все ужасно заняты нужно привести в порядок все документы. У учителей так много бумажной работы, вы просто не представляете, дорогая Анастасия Владимировна. Может быть, пройдем в учительскую, выпьем чаю, и я вам все объясню? — предложила она.

— Да, давайте, — согласилась я. — Только окна приоткрою, чтобы проветрить класс. Душно.

Настя ушла, приоткрыв пару окон и совсем забыв о том, что на учительском столе осталась лежать раскрытая тетрадь Ярослава Зарецкого. На улице, заснеженной и сонной, подул ветер — северный, сильный, игривый. Баловства ради он проник и в класс, промчался между рядами опустевших парт, сделал круг вокруг стола преподавателя и разметал несколько бумажек по полу. Он же лихо перевернул страницы тетради Ярослава на самую последнюю, напоследок потрепал листья растений у стены, и вновь вырвался на улицу, время от времени заглядывая в кабинет.

Если бы в этот момент Настя вернулась в класс, она бы с удивлением обнаружила, что самая последняя страничка тетради Яра изрисована синей обыкновенной ручкой. Конечно, многие ученики рисуют на последних страницах своих тетрадей. Часто от скуки на уроках они выводят непонятные узоры, линии, абстрактные фигуры, малюют карикатуры или просто старательно переносят на бумагу образы любимых героев, которые получаются весьма и весьма коряво. Однако на последней странице тетрадки Ярослава были изображены девушки, и изображены умело, в движении. Первую он нарисовал во весь рост, идущую вперед, с развевающимися на ветру длинными волосами, облаченную в старинный наряд, и лица ее не было видно — сияние обруча на лбу не давало разглядеть его. Вторая была изображена по плечи, и приятно удивляла портретным сходством с оригиналом. Третья девушка — в самом низу страницы — походила на героиню карикатурного схематичного комикса. С торчащими волосами, злобными глазками и оскаленной улыбкой она орала: "Я — учитель года!" и хлестала плетью сгорбленных за партами учеников с огромными от страха глазами.

Если во второй девушке легко можно было узнать практикантку 11 "Г" — Настю Мельникову, то на третьем рисунке она была еще и подписана.

Только Анастасия этого уже не видела. А еще через пару минут ветер вновь перелистнул страницы тонкой тетрадки.

Спустя четверть часа после того, как девушка ушла в учительскую вместе с завучем, кто-то подергал за ручку двери, а после она легонько повернулась, и в классе осторожно вошел Ярослав Зарецкий, прячущий в кармане школьного пиджака ключи от класса. То, что Днища не было в кабинете, его очень обрадовало — не надо теперь объяснять ей, зачем ему понадобилась собственная тетрадь. Зарецкий покопался в стопке с сочинениями, и не найдя своего, несколько удивился — даже затылок почесал. После он осмотрелся и, заприметив свою тетрадку в отдалении ото всех, радостно улыбнулся. Он схватил ее и тут же выдрал самый последний лист с рисунками, смяв и запихнув в другой карман пиджака. Ярослав очень поздно вспомнил, что сдал Дну тетрадь, в которой ее же недавно и рисовал, хотя не только ее, но и девушку из старого сна, но не важно. Что бы Настя подумала о нем, узрев его рисуночки, Зарецкий даже и предполагать не хотел. Он до сих пор находился в стрессовом состоянии от вчерашнего — то в кафе придурков встретили, то телефон пропал, то Днище заявила, будто бы он в нее влюблен. То она вообще заснула рядом с ним!

От одного только воспоминания об этом по рукам Ярослава поползли мурашки. Коварное подсознание тут же подсунуло картинку, в которой Настя сладко предавалась сну, сидя на переднем сидении внедорожника своей боевой подружки. Беззащитность, которую ей подарило царство Морфея, невероятно привлекала. В тот момент она казалось совсем не такой, какой Ярослав привык ее видеть.

Парень тряхнул головой, пытаясь избавиться от навязчивой картинки и уже знакомого коктейля чувств — от непонятной нежности и всепоглощающей тоски до самого обычного желания просто быть рядом с ней. А еще этот Вшивков раздражал. Ему, видите ли, нравится практиканточка — об этом уже весь класс знал. Яр с некоторой злостью подумал, что не удивится, что у него будут высокие оценки за сочинение, ведь милейшая Анастасия Владимировна помогала ему по смс, а Вшивков ей лыбился, как ужаленный в рот.

"Ну, ничего, — мстительно подумал Зарецкий, — я намекну классной, с чего вдруг в Стапашки такие высокие оценки". Он вытащил из кармана рисунок, расправил его и с усмешкой поглядел на карикатуру Мельниковой.

"Надо сфотать, — решил он, — прежде чем избавиться. Будет прикол про Дно".

Зарецкий положил листик на учительский стол и вытащил телефон, включая камеру. Однако планам парня не суждено было сбыться. Вновь подул ветер, и листик, подхваченный потоками прохладного воздуха, полетел под массивный стол и забился в самом углу.

— Блин! — выругался парень. Все, что связано с этой Мельниковой — все не так, все не по-человечески!

Ярик сел на корточки и попытался достать улику, свидетельствующую о том, что он неравнодушен к Днищу, однако не смог этого сделать, и ему пришлось, выругавшись, встать на колени и залезть под стол, под которым кстати говоря, было пыльно.

Не успел Ярослав выползти, сжимая в кулаке трофей, как кто-то подергал ручку кабинета и вдруг, вставив ключ в замок, открыл дверь.

"Дно пришло! — с негодованием подумал Яр. Он собирался, было, вылезти, чтобы выразить свое фи практикантке, однако это была вовсе не Настя, а совсем другая девушка — Полина. Ярослав услышал ее голос — одноклассница с кем-то разговаривала по телефону. У нее, как и у Зарецкого, были ключи от кабинета, и, видимо, она пришла из медкабинета за своими вещами. Почему-то парень затаился. Выяснять отношения с Масловой ему вовсе не улыбалось. Честно говоря, он вообще не знал, что делать и планировал вести себя с ней, как обычно, будто бы ничего и не было. И одноклассникам решил сделать внушение, чтобы к Полине больше не приставали, и чтобы все жили спокойно и счастливо — как-никак последний год вместе. Не то, чтобы Ярик был миротворцем, но он ценил комфорт вокруг себя — в том числе, психологический.

— Я хочу с вами встретиться, — говорила по телефону Полина тонким голосом, едва сдерживая себя, чтобы не разрыдаться, и Яр, затаившийся под столом, едва слышно вздохнул.

— Мне не очень хорошо. И нужна ваша поддержка. Я согласна, — тихо добавила она, выслушав своего собеседника. — Я хочу сделать это. И как можно скорее. С-сегодня? — ее голос чуть дрогнул. — Н-ну, давайте… сегодня. Куда мне ехать? На Монастырский остров? — спросила она. — Хорошо, тогда я буду ждать, когда вы заедите за мной. А это не страшно? Ну тогда хорошо. До свидания, Артур.

Судя по звукам, Полина схватила свой рюкзак, еще какие-то вещи и вдруг, усевшись куда-то за последнюю или предпоследнюю парту, тихо расплакалась.

Зарецкий, который чувствовал себя полноценным придурком, крепко сжал зубы. Надо было бы выйти к однокласснице, поговорить с ней, успокоить

Теперь вылазить из-под стола было совсем глупо. А больше всего на свете Яр боялся показаться глупым. Особенно перед девушкой, которая любит его. Хоть он ничего и не чувствовал к Полине, все равно не хотел выглядеть в ее глазах идиотом.

— Как русалочка, — услышал он вдруг, а после Полина тихонько закрыла дверь и вышла. Яр тотчас вылез из-под стола, вновь запихал бумажку в брюки и уверенным шагом пошел к двери. Он все-таки решил поговорить с девушкой, которую ему стало искренне жаль. Он тоже переживал, когда уступил Женю Вану, но Женя ему просто нравилась, а тут, оказывается Маслова аж влюблена! Наверное, ей не сладко.

По пути Яр заметил, что глупая Полина забрала рюкзак, а вот свой драгоценный дневник по рассеянности взять с парты забыла. Не растерявшись, парень сунул его в свой шкафчик, чтобы завтра отдать его однокласснице. Выждав чуть-чуть, он приоткрыл дверь, выглянул, убедился, что Полины уже нет в коридоре, закрыл за собой дверь на замок и почти бегом направился к лестнице. Полину он нагнал на первом этаже — она надевала на ходу длинный пуховик.

— Полин! — крикнул он ей, и девушка испуганно обернулась. Глаза у нее до сих пор были несчастными и чуть красноватыми.

— Давай, поговорим? — улыбнулся ей Ярослав, не особо зная, что ему надо сказать ей. "Маслова, все в порядке. Ничего страшного, что я знаю о том, что ты меня любишь. Меня много, кто любит. Все нормально. Это не беда, однажды ты встретишь хорошего парня, бла-бла-бла".

Девушка почему-то смутилась еще больше и энергично покачала головой, так, что ушки забавной шапочки заметались из стороны в сторону. А затем стала пятиться.

— Полина? — с недоумением произнес Ярослав, приближаясь к однокласснице и не понимая, что вообще происходит. — Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, — пискнула Маслова. — Мне пора! Пока!

И она просто умчалась в сторону турникетов.

— И что это было? — с недоумением произнес Зарецкий. Он развернулся, не понимая поведения Полины, и пошел на урок, с которого отпросился якобы по организационным надобностям, которые возникли в студенческом совете. Впрочем, иногда ложь может оборачиваться и правдой.

— Ярослав! — на пол коридора раздался мощный голос его заместительницы Аллы, и парень с тоской услышал топот чьих-то быстрых ног. Девушка нагнала его и буквально повисла на плече, словно боялась, что может упустить добычу. — Ярослав! А вот и ты! Ты срочно нам нужен! Срочно!!!

— Зачем? — промямлил Зарецкий, чувствуя себя мышкой перед удавом. Лидерство лидерством, но все эти невыносимые обязанности президента школы его утомляли.

— Сейчас все объясню! — выпалила Алла. — Но это очень срочно! Крайне важно! Безотлагательно! Я тебя уже по всей школе ищу! Пойдем быстрее!

И Яру пришлось подчиниться.

Как оказалось, в конкурсе, учрежденным фондом "Вериора Верис", традиционно принимали участие все ученики одиннадцатых классов школы № 8. И также традиционно несколько из учащихся прошли в финал и были сегодня приглашены на торжественную церемонию оглашения стипендиатов регионального этапа — приехать должны были школьники со всего федерального округа.

Как я поняла, даже если ребята не побеждали и не становились стипендиатами, которые каждый месяц получают пусть и не большую, но фиксированную сумму в течение срока всего обучения в высшем или среднем учебных заведениях, то наличие в школьном досье грамоты об участие в этом известном конкурсе, было делом престижа.

Класс моей Светланы Викторовны отличился — в этом году целых трое учеников из 11 "Г" должны были приехать на вручение, которое, кстати говоря, должно было состояться за гордом, в популярном парке развлечений, на территории которого располагался гостинично-развлекательный комплекс.

И этот факт меня не особенно порадовал.

— А как же мы доберемся до туда? — спросила я, понимая, что день точно пошел насмарку, и ничего полезного я не успею сделать. Пока мы приедем на вручение, которое состоится только вечером, пока переждем его, пока поедем обратно — будет уже совсем поздно.

— Не переживайте, школьный транспорт довезет вас до места назначения, — зачирикала завуч. — Общий сбор будет в четыре часа около школы. Из пяти одиннадцатых классов у нас целых девять человек прошли в финал по самым разным дисциплинам! Это, знаете ли, показатель! Недаром наша школа считается одной из лучших в городе.

Я ничего не сказала на это, вспомнив свою последнюю школу, и пансионат в Англии. Как бы я не любила эти унылые заведения, уровень образования в них был куда выше.

— С ребятами из каждого класса поедут их руководители, а Вам, Настенька, выпала честь сопровождать детишек из самого сильного в этом году класса, — щебетала завуч, не забывая попивать горячий и, надо признать, вкусный кофе. В учительской не было преподавателей, и она почему-то напоминала мне нечто среднее между гостиной и столовой в большом доме — большая, уютная, светлая комната со множеством диванчиков, шкафов из дуба, мягким ковром и большим круглым столом посредине, вокруг которого стояли стулья с высокими спинками. Большие вытянутые окна с воздушными шторами дополняли это впечатление. Завуч казалась гостеприимной хозяйкой этого чудесного дома.

Обговорив некоторые детали я, стараясь не демонстрировать свою кислую мину, поехала домой — сидеть в школе до четырех часов я смысла не видела. И раз это такое торжественное мероприятие, на котором будут присутствовать, по своему обыкновению, высокопоставленные гости и представители фонда "Вериора Верис", то его вновь будут освещать местные СМИ. А я смогу написать о нем статью — надо только договориться с газетой, где я числюсь внештатным сотрудником. Тогда и день будет проведен не зря. Да и выглядеть надо соответствующе — этому меня учили с детства. Конечно, мой гардероб теперь не такой впечатляющий, но все же есть у меня пара вещичек, которые придутся весьма кстати.

Пока я ехала домой, созваниваясь с редактором и обдумывая предстоящее событие, мне вдруг вспомнилось, что "Вериора Верис" имеет какое-то отношение к дяде Тиму и его бизнесу. А вот какое именно — мне вспомнить так и не удалось, и я сделала пометку в голове, чтобы поискать об этом информацию в Интернете.

Дома, к счастью, оказался Даниил, которого я тут же решила использовать в своих корыстных целях, заставив сделать прическу и соответствующий случаю макияж.

— Куда это ты собралась? — скептически поинтересовался сосед по квартире, видя, как я копаюсь в шкафу, выбирая вещи. — На свиданку?

— С кем на свиданку? — мой голос казался глухим.

— Тебе лучше знать с кем, — флегматично отозвался парень, который сегодня был не в настроении. — С Хирургом?

— С Демиургом, — отозвалась я, хмурясь только об одном упоминании о Женьке. Вот дятел. Взял и все разрушил. И зачем надо было начинать? И когда он успел найти себе даму сердца, если еще на мой День рождения посылал букет с признанием в любви? Ладно, пусть этот букет мне не дошел — в этом виновато стечение обстоятельств. Но разве у Женьки не было языка, чтобы признаться в своих чувствах в тот же, например, день, или позднее? Какая разница, как сказать обо всем, что он чувствует — через записку, через смс-сообщение или лично. Если тебе нравится человек, он будет продолжать тебе нравится, несмотря на то, каким образом ты сообщил ему об этом. Или Женька узрел в том, что розы не дошли ко мне, плохой знак? Вроде бы он не суеверный парень. Но что же с ним тогда приключилось? Неужели внезапно я ему разонравилась? Кто у него появился? Почему он нормально общается со всеми, кроме меня? Или я его чем-то обидела? Но чем? Нет, я его обидеть не могла, только он меня.

— Ранджи рассказала про то, что вчера у вас было, ребятки, — сказал Дан. — Весело вы время провели. Просто клуб неудачников в сборе, — хихикнул он, видимо, вспомнив рассказ нашей общей подруги. Да уж, день вчера выдался отменный.

— И про Женьку тоже рассказала, — добавил сосед. — Ты с ним поссорилась?

— Я-а?! — почти заорала я, не в силах больше сдерживать чувств, хотя знала, что Дан не любит истерик. — Это он со мной поссорился! Я просто сказала, что думала, вот и все! В отличие от него я могу себе это позволить! Придурок! — и я от души стукнула кулаком по деревянной створке шкафа. Тупая боль мгновенно меня отрезвила, и я затрясла кистью, шипя как змея.

— Настя-Настя, — вздохнул Даниил. — Осторожнее, руку повредишь.

— Бесит все, — уселась я на диван с размаху. — Бесит! То одно приключиться, то другое, то третье. Достало.

— Насть, это жизнь, — философски заметил парень, садясь рядом. — Всякое бывает. Просто успокойся и прими все, как есть. Я не знаю, что там с Женькой, и почему он ведет себя, как придурок. Но если он так себя ведет, может быть, есть смысл на время забыть о нем?

— Навсегда забыть, — буркнула я, совершенно некстати вспоминая наш единственный поцелуй. У всех отношения как отношения, с букетно-конфетным периодом, свиданиями и обязательными маленькими ссорами, после которых примирение особенно сладко, у меня полная неразбериха.

— Слушай, Настюха, да не парься, — потрепал меня по плечу Дан. — Он классный, но и ты тоже классная! Тебе найти парня — не проблема.

Конечно, не проблема. Проблема найти парня, который мне понравится. И чтобы при этом ему нравилась я.

— Спасибо, Дан, — улыбнулась я другу, приходя в себя. — Что-то я совсем стала истеричкой. Ладно, пора брать себя в руки и собираться на торжественное мероприятие.

— Глядишь, подцепишь там какого-нибудь чела, — заговорщицки произнес парень. — Из тусовки для богатых или одаренных, — имел в виду он присутствующих на вручении разного рода местных деятелей искусства и культуры.

— Да, особенно богатого, — хмыкнула я.

— А что, — как маленький, верил в истории про Золушек, Дан. — Ты девушка видная, статная, породистая, я бы сказал. Не удивлюсь, если на тебя западет какой-нибудь богатый тип и предложит тебе руку, сердце и счет в банке.

Наивный Даня. Из тусовки, как он выразился, богатых, просто так никто ни на кого не западет, а уж тем более не предлагает руки, сердца и, самое главное, счета в банке. Подобное тянется к подобным. Самое большое, на что можно рассчитывать — так это так называемый статус племянницы, то есть, конечно, любовницы. Пусть, конечно, прозвучит очень грубо, но быть на месте Алёны, встречающейся с дядей Тимом, — ужасно. И все-таки мне надо как-то поговорить с ней на эту тему… Объяснить, что не стоит пытаться играть с Тимофеем, потому что он выигрывает в любом случае и имеет нехорошую привычку разбрасываться людьми, которые не представляют для него больше ценности. А уж если про Алёну прознает тетя Ира, будет совсем плохо. Хоть она однажды мне и помогла, но я отлично знаю, что эта женщина из себя представляет и на что может пойти.

— Откуда браслет? — спросил возящийся с моими волосами Дан, заприметив подарок дяди. Я машинально пробежалась пальцами по прохладному серебру. Браслет мне безумно нравился, и снимать я его не собиралась. Я не совсем понимала, зачем Тимофей сделал мне такой подарок, и как только я начинала пытаться вспомнить, начинала болеть голова.

— Купила, — отмахнулась я, назвав один из магазинчиков с бижутерией.

— Стильный. Умеешь ты все-таки выбирать хорошие вещи, — ответил мне комплемент Даня. — Ну-ка, голову прямо. Ага, так. Дорого смотрится вещица.

— У Алёны тоже есть новый браслетик, — вспомнила я подарок дяди Тима, вытянув вперед руку и глядя на украшение. Этот браслет четко ассоциировался у меня со спокойствием и благородством. И смотрелся он очень изящно.

— А, видел-видел. Милая штучка. Но недешевая. Поклонник подарил?

— Не знаю. Кстати, о поклонниках. Мне тут Алёнка написала в смс-ке, что ей кое-кто нравится.

— Да ну? И то же? — активно работал расческой и стайлером Даниил.

— Откуда мне знать, — искренне надеялась я, что избегу сцены знакомства с дядей Тимом.

— Надеюсь, кто-то хороший, — искренне сказал Даниил, который любил Алёну, как сестру. — Ей нужен достойный человек.

— То есть, мне богатый, — в шутку возмутилась я, — а ей — достойный?

— Да не верти ты головой. И почему ты вечно меня превратно понимаешь?

— Я тоже хочу достойного!

— Достойного чего? — стал веселиться Дан.

— Ни чего, а кого. Меня, — заявила я.

— Значит, будет, — невозмутимо ответил друг и продолжил заниматься прической.

В холле школы я была ровно в четыре часа — с точностью до минуты. Впрочем, учителя тоже отличились редкостной пунктуацией и пришли вовремя, а вот дети немного припозднились — все, кроме Ярослава Зарецкого. Он со скучающим видом, который многие принимали за скромность, явился буквально через пару минут после меня.

Я почти точно знала, что среди тех трех прекрасных учеников 11 "Г" будет и он. Просто как чувствовала, и предвкушающее улыбнулась. Енот же так кисло на меня посмотрел, что я решила не обращать на него никакого внимания. Зато мне обрадовался Вшивков, прямо как родной. А он-то здесь откуда? Насколько я помню, учеба далеко не его конек.

— И ты здесь, Степа, — удивленно взглянула я на долговязого ученика, который возвышался надо мной с довольной улыбкой.

— И я здесь, — подтвердил он. — Компы и техника — мое все, — постучал он себя в грудь.

— Вот как.

— Я — хакер, — заявил он самоуверенно, наклоняясь к моему уху. Я подальше отодвинулась от наглого ученика и вежливо ему улыбнулась. Хакер, так хакер. Странный, конечно этот фонд, раз такие, как Вшивков могут стать его стипендиатами. Нет, против этого парня я ничего не имею, не подумайте! Может быть, он не силен в науках и наглый, как танк, но человек вроде бы хороший. Просто я за справедливость. Мне очень сложно поверить, что Степан настолько умный, что приглашен на такое мероприятие. Может быть, его обеспеченные родители отвалили нехилую сумму, чтобы сделать сыночку приятное? Впрочем, неважно.

Все та же завуч, которая, кстати, тоже была классным руководителем одного из одиннадцатых классов, стала проводить перекличку. И, как оказалось, одного из учеников мы не досчитались.

— А где Полина Маслова? — растерянно спросила она, глядя то на меня, то на Ярослава, то на Степана.

Вот оно что. Значит, третьей должны была приехать та самая девочка, которая сегодня упала в обморок. Вот невезенье.

— Ребята, позвоните Полине, — попросила я парней. Пока Зарецкий копался в рюкзаке в поисках своего почти что навеки утерянного мобильника, Степан уже бордо набирал ее номер.

— Не отвечает! — отрапортовал он. Я вздохнула и принялась объяснять завучу сегодняшнее происшествие. В подробности я вдаваться не стала, просто сказала, что Полина почувствовала себя плохо

— Какой ужас! — довольно-таки артистично заломила руки завуч. — Почему вы сразу мне об этом не сказали?! — набросилась она на меня, как будто бы я знала, что Полина едет на вручение. — Что же довело ребенка до такого? Как же быть, что делать?! Галина Сергеевна, — обратилась она к одной из учительниц, — звоните секретарю, узнайте номер телефона родителей Полины Масловой! Анастасия Владимировна! Это безответственно с вашей стороны!

— Я обо всем сообщила классному руководителю, — отозвалась я. Терпеть не могу, когда на меня кричат или делают из меня крайнюю. Делаешь доброе дело, а тут еще и виноватой оказываешься? Просто отлично.

— Кошмар! А ведь у нас лучшая школа в городе, — никак не могла выйти из образа женщина.

— В лучше школе города одни ученики не доводят других учеников до бессознательного состояния, — тихо, но вполне себя внятно сказала я.

— Что? — выключился режим истерички у завуча, и она вновь превратилась в адекватную женщину.

— Говорю, взаимоотношения в классе не самые хорошие между учениками.

— Ой, ну не говорите уж так, Настенька. Просто подростки всегда такие сложные, просто ужас. Сейчас все мы выясним. Галина Сергеевна, вы узнали номер телефона мамы Полины Масловой? Еще звоните? Давайте побыстрее. Ах, секретарь еще не взяла трубку?

Телефон Масловой-старшей добыли в ближайшие пару минут, и мама Полины сообщила, что ее дочь очень плохо себя чувствует и останется дома.

— Честно говоря, я бы очень хотела, чтобы она поехала на вручение, но у нее сильно поднялась температура — заболела, — сказала женщина по телефону.

— Какая жалость. Ну, пусть Полиночка выздоравливает, — повздыхала завуч и наскоро распрощалась с Масловой-старшей. Под ее руководством все мы погрузились в школьный микроавтобус, который тут же тронулся вперед.

Вшивков уселся рядом со мной и принялся всячески развлекать какими-то совершенно невозможными шуточками, Зарецкий, сидевший неподалеку, поглядывал в нашу сторону с особенным неодобрением.

Но не успели мы проехать и трех кварталов, как затормозили.

— Как же я забыла! — закричала на весь салон завуч, изрядно перепугав водителя, который сердито глянул на женщину. — Нам надо купить цветы! О, Господи, цветы!

— Какие еще цветы? — удивились остальные. Несколько букетов и так лежали на заднем сидении.

— Мы совсем забыли про букет для Лилии Петровны! Всем купили, а ей — нет! Лилия Петровна — из департамента образования нашего района, очень любит белые розы, — пояснила завуч нам, хотя я не понимала, зачем вручать цветы непонятно кому на вручении наград школьникам. — А когда я покупала цветы, на базе белые розы были в каком-то совершенно ужасном состоянии. Уважаемый! — закричала она, обращаясь к водителю, — остановитесь возле какого-нибудь цветочного магазина!

Водитель, крякнув, почти сразу затормозил.

— Там, — за углом есть, — сказал он завучу, кивнув влево, где вдоль дороги, на первых этажах старых, но могучих, недавно реконструированных могучих домов располагались самые разные магазинчики. Десятки ярких вывесок привлекали внимание, узоры уже работающих новогодних гирлянд притягивали взгляды, а нарядные миниатюрные елочки в витринах заставляли вспоминать, что уже совсем скоро наступит Новый год. Я любила этот райончик — так же мило и ухоженно, как и в центре, но куда меньше людей и тихо. А чуть дальше, за домами, есть отличный каток, на который мы как-то хотели сходить с девчонками, но все никак не собрались.

Завуч, было, уже сорвалась с места, чтобы побыстрее оказаться в цветочном, но ей совершенно не вовремя позвонил сам господин директор, и она тут же перепоручила покупку цветов тому, на кого ее глаз упал первым — то есть, на меня. Как всегда, я осталась крайней.

— Настенька, купите цветы, белые розы, ровно двадцать штук, вы самая молодая и быстрая, — сказала она, прижимая трубку к уху, и вручила мне деньги. — Найдете цветочный магазин?

— Найду, — визуально помнила я, где он находится.

— Можно, я с ней схожу?! — встрял Вшивков, но ему не разрешили. Я спешно вышла из школьного автобуса на залитую зимним солнцем улицу, и, полной грудью вдыхая неповторимый аромат морозной свежести, зашагала по дороге, слушая, как скрипит снег под моими ногами. День был погожий, довольно теплый для декабря-месяца, безоблачный и безветренный, и улицы казались иллюстрацией к открытке — все было завалено искрящимся под дневным светилом снегом. Особенное внимание привлекали деревья, словно одетые в мантии из ослепительно-белых облаков.

Правда, вскоре к "моему" скрипу присоединился "чужой" — кто-то поспешно догонял меня.

— Злорадский? — очень удивилась я, обернувшись. — А ты что тут делаешь?

— А ты подумай немного и догадаешься, — отозвался возмущенно парень. — И если сможешь, запомни мою фамилию, Анастасия Куровна.

— Куровна уже была, — отозвалась я. Опять этот мерзкий ребенок меня дразнит!

— Ничего страшного. Белка просила передать, что нужно купить не двадцать роз, а двадцать одну, — сказал он мне.

— Какая еще белка?

— Завуч наша. Зовут ее все Белкой.

— А позвонить нельзя было и сказать?

— Они твоего номера не знали, — отозвался Зарецкий. О, Боже, они там все с приветом, что ли?

— Хорошо, куплю двадцать одну розу, можешь идти. — Денег завуч дала предостаточно.

— Я пойду с тобой. Проконтролирую, — отозвался парень.

— И что ты будешь контролировать? Чтобы я всю сдачу принесла, что ли? — прищурилась я.

— Сама разбирайся со своей сдачей, — отозвался с достоинством Ярик. — Гляну на цветы. А то вдруг ты покупаешь цветы так же, как проводишь сочинения.

— В смысле? — снизу глянула я на вымахавшего Зарецкого.

— Помогаешь любимчикам. Вшивковым всяким, — делал вид, что его интересует пейзаж, парень.

— Никому я не помогаю.

— Ну да, конечно. — Его только за один насмешливый голос хотелось удушить и прикопать где-нибудь здесь, под снегом. — А то никто ничего не понял.

— Слушай, ты вообще зачем пошел? — остановилась я.

— Чтобы не пошел Вшивков, — отозвался легкомысленно Ярослав. — Сначала хотели послать его, но сходить решил я. Куда ему со мной тягаться? — самодовольства в его словах было много. Нет, какой же он еще ребенок, меряется в песочнице с другим ребенком, у кого куличики лучше и ведерко больше.

Я засмеялась и, распахнув дверь магазинчика, жестом пригласила Ярослава войти.

— Прошу, Ваше Высочество, — сказала я и даже слегка поклонилась. Проходящие мимо люди странно на нас покосились.

— Детский сад, — задрал Яр нос и зашел в пропитанный ароматами самых разных цветов магазинчик, не позаботившись придержать дверь для меня.

Женька оказался в этом районе города совершенно случайно — ночью, во время репетиции с парнями из группы у него порвалась струна, и он поехал в любимый, затерявшийся между высоченными домами, музыкальный магазинчик, в котором и нужный товар всегда имелся в наличие, и цены радовали демократичностью, и одним из продавцов был его старинный приятель — тоже музыкант. Приобретя все, что было нужно, и заодно присмотрев классную акустическую гитару, Женька стоял и трепался с другом-продавцом обо всех возможных плюсах этого музыкального инструмента.

— А в комплекте еще крутой жесткий кейс.

— Главное, звук приличный. И сборка качественная.

— Так покупай, — махнул рукой длинноволосый продавец.

— После сессии подзаработаю и приду за этой малышкой, — ухмыльнулся Женька, бережно проводя рукой с напульсником на запястье по деревянному корпусу. — А сам-то чего не берешь, раз так нахваливаешь?

Приятель погрустнел и вздохнул.

— Да я бы с радостью, но у меня девушка, — даже с какой-то гордостью изрек он.

— И? — не понял Евгений.

— Красивая девушка, — пояснил длинноволосый, как будто бы это все объясняло.

— Ну и?

— Ты дурак, что ли, Хирург? — заржал парень-продавец. — Она у меня красивая и требовательная. Кафе, кино, подарки — я должен быть на уровне. В марте в Таиланд полетим, — доверительно сообщил он Женьке. — Так что гитара отпадает. А как там у тебя с девчонками?

— Нормально, — не стал распространяться на эту тему Женя.

— Я тебя с такой красоткой тут на днях видел из машины. Вы вечерком шли по центру. Не твоя?

— Нет, просто знакомая.

— О, смотри! Вот такой букет я хочу своей купить на День рождения, у нее как раз скоро, — оживился продавец, глядя за окно. Из соседнего магазинчика, в котором продавались цветы, вышел парень с огромным букетом белых грустных на морозе роз, завернутых в прозрачную упаковку. Пару секунд спустя к нему подбежала длинноволосая девушка в пуховике, и парень вручил цветы ей, торжественно улыбаясь.

— Круто смотрится, — сообщил Хирургу приятель, глядя на парочку. — Уважуха пацану прям. Моя бы обрадовалась. Сколько такой букет стоит-то, а?

Женьку совершенно не интересовало, сколько стоит этот букет или какой-либо другой. Его поразило кое-что совершенно другое. Потому что девушкой, которой подарили столь впечатляющий букет, была ни кто иная, как его Настя. Она прижала розы к себе, как сокровище, что-то сказала парню, сделавшему ей такой подарок, он ответил, и они заспешили прочь. При этом малолетний мудак — а это был именно тот самый дегеренат, которого Женька видел вчера в кафе, по-свойски положил Насте руку на пояс. А после они, завернув за угол, скрылись из вида.

— Вот… — нехорошо и крайне злобно выругался Хирург и, не прощаясь с изумленным приятелем-продавцом, бросился вон из магазина, следом за парочкой. Но их уже нигде не было — видимо, Настя и ее ухажер сели в машину — как раз следом за микроавтобусом с парковки отъезжал черный автомобиль с темными стеклами — разглядеть, кто за ними скрывается, Женька не мог. Но почему-то он подумал, что Настя сидит именно в этой машине. Злость накрыла его с головой так, что даже в кончиках пальцев появились пульсирующие иголки. Да и к сердцу кто-то попытался прикрепить степлером бумажный портрет Насти, которая с нежностью держала свой волшебный белоснежный букет.

Он безумно заревновал ее, хотя сам отталкивал.

Женька вдруг достал мобильник, перестав себя контролировать, хотя знал, что это необходимо — это условие оговорено с Алёной. Он набрал номер телефона, который и так знал наизусть, и несколько раз пнул ногой в высоком ботинке со шнуровкой забор в ожидании ответа.

Настя взяла трубку не сразу.

— Да, — услышал парень ее удивленный голос. Он был прав — судя по звукам, она была в движущемся автомобиле.

— Привет, — видимо, голос Хирурга был не очень похож на обычный, потому что девушка спросила:

— Привет. Что-то случилось?

— Нет. То есть, да.

— В смысле? — не поняла Настя. — Говори яснее. Что-то произошло?

— Ты где? — задал вопрос Женька.

— На практике.

Он никогда не слышал, чтобы Настя врала и недоговаривала. Она всегда была прямолинейной и могла без проблем озвучить свою точку зрения, однако делала это вежливо и без всякого желания кого бы то ни было обидеть — именно это качество и привлекало Женьку в Анастасии, хотя многие считали ее то слишком холодной, то чересчур настойчивой. А теперь она говорила ложь — ведь Женька собственными глазами видел ее с другим парнем и с этим тупым букетом в руках!

— Скоро закончишь? — с трудом погасив свой внутренний огонь ревности и возмущения, спросил Женя.

— Не знаю. А что ты…

Парень перебил ее.

— Приезжай ко мне. Я скучаю, — сказал он. Настя молчала. — Приедешь? — спросил он с какой-то совершенно глупой надеждой, почти точно зная, что Настасья не бросит этого модного кента, который дарит такие шикарные розы. И, наверное, не только розы. Что он там ей еще дарит, и чем они занимаются, Хирург предпочел бы не знать.

— Ну?

— Я приеду, — ответила девушка осторожно. — Но не сегодня. Завтра. Давай, я приеду завтра? — если бы Женька мог мыслить адекватно в эту минуту, он бы услышал, как в голосе девушки появились почти счастливые нотки. Но он весь был в эмоциях, которым, правда, не давал выхода, и это грозило перетечь или во много часов репетиций — до боли и в без того мозолистых пальцах, или в шумную тусовку с какими-нибудь очередными приятелями, или даже в бессонную ночь с какой-нибудь милой девушкой.

— Или сейчас, или не приезжаешь вообще, — зло сказал парень, вновь пиная забор. — Поняла?

— Что? — не поняла Настя, которая терпеть не могла и такого тона, и чьих-то приказов. — Ты в себе? Или пьян?

— Я в себе, — огрызнулся снедаемый ревностью Женька. — Ладно. Понял. Могу не ждать, да?

— Да. До свиданья, — решила попрощаться с ним Настя.

— Почему он тебе нравится? — все же задал мучающий его вопрос Женька. Он прекрасно понимал, что обижает ее, и его это одновременно радовало (ведь она тоже делает ему больно!), и удручало.

— Кто он? — устало осведомилась Мельникова.

— Тот, кто рядом с тобой. — Вновь вспомнил Хирург парня, подарившего его Насте проклятые розы.

— Ты идиот? — тихо, видимо, чтобы ее не слышали, спросила девушка.

— Да, я идиот, видимо, — с горечью подтвердил Женька.

— Рядом со мной учителя из школы, где я прохожу практику. Если ты больной — лечись. И не раздражай меня.

И Настя бросила трубку.

— Уродство. — Пнув напоследок забор, хрипло произнес парень, который прекрасно понимал, что ни на какой практике Насти нет. И он набрал номер другой девушки.

Белые розы в магазинчике были, и выглядели они очень прилично. А пока я рассматривала их, Зарецкий, улыбаясь продавщицам, как заправский плейбой, махал гривой и смеялся. Судя по блеску в глазах, одна из девушек понравилась ему — невысокая, стройная, черноволосая, белокожая и чем-то неуловимо напоминающая Белоснежку — не диснеевскую, а ту, которую я видела на картинках в книге Андерсона.

Ярослав болтал с ней непринужденно, почти по-светски, отвешивая легкие комплименты и ловя ее деланно смущенные взгляды из-под длинных угольных ресниц. Я выразительно покашляла за его плечом.

— Выбрала? — поскучнел он, увидев за своей спиной меня.

— Выбрала. Белые ро…

Однако Зарецкий меня перебил.

— Белые розы. Двадцать штук, — сказал он спокойно, но вместе с тем с каким-то джентльменским достоинством, так, как будто бы покупать сразу двадцать довольно-таки недешевых цветов для него — плевое дело.

— Двадцать одну, — поучительно поправила я его из-за спины. Что за память?

— А, да. Двадцать одну белую розу, — махнул кистью Яр, даже не оглянувшись на меня и продолжая улыбаться Белоснежке местного разлива. — Я люблю круглые числа, но из-за всех этих предрассудков с четным и нечетным количеством цветков… Сами понимаете, — его глаза еще ярче вспыхнули, когда брюнетка повела плечом и как-то невзначай расстегнула на кофточке пуговку. Я недовольно застучала ногой, но на меня не обратили внимания. Это мне почему-то не понравилось, и я мысленно мрачно усмехнулась.

— Сейчас все сделаем, — заторопилась вторая продавщица, тоже очарованная магией Енота. — Белые розы — отличный выбор! Берете для девушки? — осведомилась она с любопытством, вытаскивая по одному роскошные цветы с длинными колючими стеблями и укладывая их на широкий прилавок

Яр, было, раскрыл рот, чтобы выдать еще один грандиозный ответ, как я оттеснила его плечом и заявила так уверенно, как будто бы это была правда.

— Для девушки. Вы правы.

— А-а-а… Вы — его девушка? — уточнила продавщица, занимающаяся цветами.

— Сложно сказать, что я — его парень. Да, Ярослав? — положила я руку парню на плечо. Он затравленно глянул на меня и ничего не сказал. Наверное, не хотел выглядеть глупо. — Какие упаковки вы можете предложить? — глянула я на недовольную Белоснежку. — Думаю, надо что-то простое и лаконичное. Согласен, Ярик? — похлопала я его по спине. Он промолчал, видимо, обидевшись, что я разрушила его флирт с девчонкой. Та, кстати, мигом потеряла к нему интерес и занялась своими прямыми обязанностями, зашуршав упаковками. Вообще-то Зарецкий должен был быть мне благодарен. Зачем ему девица, которая ради него неспособна противостоять даже слабому напору? Но он, видимо, так не считал.

Букет получился отменным — нежные полураскрывшиеся бутоны казались снежными и хрупкими, идеально подходящими для свадебного наряда невесты, а не для какой-то там Лилии Петровны из департамента образования, и я сама бы не отказалась от такого прелестного букета в простой прозрачной упаковке, которая, впрочем, только подчеркивала невинную красоту и самодостаточность цветов.

Пока я расплачивалась, обиженный Ярослав, подхватив букет, вышел на улицу, не подумав своей дубовой головой о том, что на холоде, пусть и десятиградусном, цветочкам не очень комфортно находится даже лишние две минуты. Расплатившись, я почти выбежала на улицу, чувствуя, как спину жжет злобный взгляд Белоснежки.

— Зарецкий! Цветы отдай! — заявила я тут же свои права на букет, который буквально притягивал меня, ассоциируясь с гармоничной простатой, чистотой и нежностью.

— На, — небрежно вручил он их мне, и я тут же прижала довольно увесистый букет к себе. Надеюсь, с ним ничего не случится по пути в школьный автобус.

— Вежливее надо быть, Зарецкий, — сказала я. — Улыбайся — и люди к тебе потянуться.

Он осклабился в ответ, явно дразня.

— Ко мне и так сильно тянуться. Щупальца бы пооторвал половине.

— Будь добрее. А то в следующий раз телефон по-настоящему потеряешь, — отвечала я, переходя на быстрый шаг.

— Кто б говорил. Значит, ты моя девушка? — вдруг спросил он. Я хмыкнула. — Да ты мне в бабушки годишься, Анастасия Куропатовна. Знаешь, а я твоей наглости прямо восхищаюсь уже. Тебе палец в рот не клади — по локоть откусишь. И как не стыдно учительнице приставать к своим ученикам? — из-за того, что голос Яра был веселым, я слегка растерялась. Похоже, он уже перестал грустить о своей Белоснежке из магазина роз.

— Я к тебе не пристаю, — отозвалась я, с беспокойством глядя на букет и очень боясь, что цветы замерзнут.

— Пристаешь. — Зарецкий вдруг положил руку мне на талию — совершенно по-хозяйски, как бы между делом, но достаточно уверено. — Видишь? — продолжил он, и рта не давая мне раскрыть. — Заставила себя обнять. Пригрозила поставить низкий балл по сочинению. А я не могу поступиться своей учебой и поступаюсь совестью…

Он стал чуть смелее и привлек меня чуть ближе к себе. Что же за человек-то такой? Если он думал, я начну орать, чтобы он меня немедленно отпустил, то глубоко ошибается.

— Зарецкий? — подняла я голову и хитрыми глазами уставилась на умника.

— Что? — голос у Яра был напряженный — он явно был разочарован, что я не начала бушевать и сдирать его руку с себя. Теперь он сам уже был не рад своей затее и жаждал поскорее отделаться от меня, но гордость не позволяла ему сделать этого. Мы, напоминая прохожим влюбленную парочку, завернули за угол.

— Ты такой милый. Скажи мне "мур-мур-мур"? — тоненьким голоском пропела я и даже потерлась головой об его плечо.

— Отстань от меня! — заорал он, резко убирая руку и отскакивая на шаг вправо. — Достала! А если эти идиоты, — был он не самого лестного мнения об учителях и учениках родной школы, — нас увидят? Чокнутая.

Я победно улыбнулась. Мал еще со мной тягаться, Енотушка.

— Зарецкий, смотри, твой друг, — указала я на криво слепленного местной детворой снеговика с морковкой вместо носа. — Может попозируешь около него? У вас профиль один в один.

И зачем я к нему лезу? Хочу уколоть? Или мне становится весело, когда этот ребенок начинает со мной препираться?

"В восемнадцать лет уже не дети", — уверенно заявил злой голос внутри меня.

"А ты была в восемнадцать лет ребенком?", — спросил хороший голос.

Царевна Ярославна ничего мне не ответила, только фыркнула

До места проведения мероприятия мы доехали без особых и не особых происшествий. Правда, на мосту, ведущему на другой берег через Монастырский остров — тот самый, на который я однажды наведалась с друзьями, мне стало немного нехорошо: закружилась голова, сдавило грудь, и вместо воздуха в легкие хлынул поток концентрированного страха. Правда, длилось это не больше минуты, а потом — как рукой сняло.

Мои переживания по поводу моего здоровья еще больше усилились. Наверняка что-то с сосудами.

Я сидела, прислонившись лбом к холодному стеклу, и бездумно глядела на проносившиеся мимо белые поля и на вершины безмолвных холмов на горизонте, которые казались заснувшими великанами.

Загородный парк, в котором должно было состояться мероприятие, находился на некотором отдалении от города. Кроме гостинично-развлекательного комплекса, в котором будет проходить церемония объявления победителей, на территории парка располагались современные аттракционы, кафе, канатная дорога и много всего еще.

Несмотря на то, что парк пользовался популярностью у горожан, я была там только однажды — в день открытия, лет восемь или девять назад. И стоило мне только подумать об этом, как воспоминания сами собой всплыли в голове. Моя память почти не сохранила картинок, но голоса в ней остались надолго.

Это был чудесный теплый летний вечер, обагренный алыми разводами заката с желтыми прожилками. Этот визуальный образ был единственным, который я отлично запомнила.

— Отвратительно. — Это слово резало слух, как острый нож масло. — Она поедет с нами?

Ответом было лишь молчание.

— Алексей! Она не должна ехать с нами. Она должна остаться дома. Там ведь будут люди! — Женский голос, произносивший эти слова, был полон негодования, злости и глубокой затаенной ненависти — словно глубокая чаша была переполнена ядовитой жидкостью.

— Я уже все сказал. Она едет с нами, — негромко отозвался мужчина. В его голосе совершенно не было эмоций.

— Но… Я этого не допущу.

— Собралась спорить со мной? — поинтересовался мужчина все так же безразлично, однако что-то изменилось — возможно, в его взгляде, потому что женщине спорить было все труднее.

— Я просто хочу, чтобы мы поехали семьей, — сказала она глухо. — Ты, я и наши дочери, Леша.

— Так и будет. Она тоже твоя дочь.

— Это не смешно!

— А я и не смеюсь.

— Только по документам! Только по чертовым документам эта дрянь является моей дочерью — Женщина вдруг театрально рассмеялась. Судя по звукам, она неспешно ходила по кабинету. — Когда-то в детстве я очень любила одну сказку, дорогой. Ты ее тоже знаешь. Сказку о Золушке. Мне всегда было так жаль милую Золушку и я просто терпеть не могла ее противную мачеху. Но кто бы мог подумать, кто мог подумать, что спустя почти тридцать лет я сама стану злой мачехой? Все как в сказке, Алексей. Не находишь? Мечтаем быть Золушками и Белоснежками, а в итоге оказываемся злыми мачехами и ведьмами. — Она усмехнулась. — Я, правда, попала в сказку. Злая мачеха, старшие мерзкие дочери и младшенькая Золушка, ангел во плоти. Но твоя Настя далеко не ангел. Ты видел, как она на меня смотрит?

— И как же? — поинтересовался мужчина.

— Как на врага. В общем-то, правильно, делает. — В женском голосе слышалось отвращение.

— Это все, что ты хотела сказать мне, Рита? — спросил ее супруг.

— У твоей доченьки ужасный характер. Она смеет перечить мне. Утром подралась с Яной, обидела. А ты вместо наказания везешь ее вместе с нами!

— Я поговорю с ней. Довольна?

— Как же я ненавижу твою дочь! — с этим криком Рита уронила что-то на пол — судя по звукам, большую напольную вазу. — А знаешь почему?!

— Полегче, Рита. Полегче.

— А я тебе скажу, почему, Леша. Даже если ты не хочешь слушать, скажу все равно. Можешь считать меня кем угодно, дорогой. Но твоя дочь — это вечное напоминание о той суке, с которой ты мне изменил. — Презрение в голое Риты достигло своего апогея. — Вечное напоминание моего позора. Вс в мать. Ты знаешь, что мне пришлось пережить тогда, когда ты заявился домой вместе с ребенком от этой дряни? Тогда, когда я сама должна была родить твою дочь? Ты ничего не знаешь, тебе всегда на все наплевать, дорогой. Чтобы хоть как-то отмыться от позора в глазах общества, мне пришлось оформлять твою Настеньку на себя. Надо же! По документам я — мать близняшек! — Рита громко, но совсем не весело рассмеялась. — Воистину, никогда не знаешь, как Вселенная исполнит твои желания.

— Это все, что ты хотела сказать? — спросил мужчина.

— Почти, дорогой. И пусть твоя доченька мне по документам хоть кто, хоть дочь, хоть сын, но для меня она никто. Чужая. Бастард. И мои родные дети вынуждены жить с этой мерзавкой под одной крышей. Вынуждены считать это отродье своей сестрой! — Голос женщины звенел от праведного негодования и обиды, переросшей в глубокую нелюбовь. — Я не собираюсь ломать комедию в обществе, называя ее доченькой. Достаточно уже я изображала шута.

— Все решено. Выйди, — в равнодушном голосе прорезался вдруг металл. — Поговорим, когда успокоишься.

— Леша.

— Выйди. Оставь меня одного.

— Как хочешь! Как же все отвратительно!

Я успела убежать от кабинета отца до того, как распахнулась дверь, и из нее вылетала разъяренная Рита, моя мачеха. Она редко давала волю эмоциям, и эта истерика была, скорее, исключением из правила, а не наоборот. Отец же так и остался в своем кабинете, как и всегда, занимаясь своими делами.

А небо за окном напротив лестницы, на которой я пряталась, слыша их с отцом разговор, до сих пор сохранилось в моей памяти. Спокойное, вечернее, с желтыми прожилками и алыми разводами. Тогда я точно поняла, что лишняя в этой семье.

На открытие парка я все же поехала вместе с отцом, мачехой и двумя сестрами — полный комплект Золушки, только вместо фамильного замка — трехэтажный благородный особняк со строгим неброским фасадом, зимним садом и охраной. Только такой же доброй и терпеливой, как Золушка, я не была. Я не устраивала истерик, не рыдала, молчала, смотрела исподлобья на обидчиков и делала все по-своему, раздражая Риту и беся сестричек.

И на открытии парка, на людях мы все играли свои роли. Отец казался любящим и главой семьи, мачеха — заботливой матерью, а я — воспитанной дочерью и доброй сестрой.

А через две недели меня отправили учиться в закрытый пансионат, в котором я провела пару лет, приезжая домой только на каникулы.

Я не сразу заметила, что автобус заехал на заснеженную и огражденную территорию парка, и как только мы вышли на улицу, вихрь событий подхватил нас и понес сквозь довольно-таки приличную уже толпу в модное здание — сплошь стекло и бетон — совершенно невообразимой конструкции, чем-то напоминающее здоровую космическую тарелку с приоткрытым люком, таинственным образом приземлившуюся между рекой и вековым лесом.

Мы оставили вещи в гардеробе, зарегистрировались в нарядном холле, там же получили ценные указания и узнали, где располагаются наши места, а после прошли в огромный, ярко-освещенный банкетный зал, в котором стояло множество изящных круглых столиков, с расставленными вокруг них не менее прелестными стульями с высокой спинкой. В конце зала располагалась небольшая сцена — видимо, на ней и будут награждать победителей.

На входе в банкетный зал нашу группку встретила одна из девушек-администраторов с приятным голосом и вполне себе профессиональной улыбкой и провела нас к одному из столиков, на котором помимо вазы с цветами стояли фрукты и напитки. Однако, тут все сделано на уровне. Следует похвалить организаторов — немногие так расстараются ради обычных школьников, приехавших со всего региона.

За столом Ярослав каким-то немыслимым образом вновь оказался около меня, что хорошего настроения ему не прибавило.

— Тебе бабочки не хватает, — шепнула я ему — Зарецкий вырядился, прямо как на выпускной бал.

— Аристократ, — услышала мои слова девочка из параллельного класса.

Я хихикнула. Он такой же аристократ, как я — продавщица магии. Мелкий пижон.

— А тебе платье подлиннее, — не остался Зарецкий в долгу.

— Чем это тебя мое не устроило? — машинально провела я рукой по плотной ткани своего платья — того самого маленького — черного, приталенного, выше колен, который на все случаи жизни. Чтобы выглядеть прилично, я даже поменяла обувь — взяла с собой закрытые туфли на высоком каблуке. Сапоги и праздничный наряд не особенно сочетались, правда, так думали далеко не все, и я сама видела девушек, напяливших модные яркие платья и не снявших сапог до колен или ботинок на платформе.

— У тебя несоответствие. Извилины прямые, а ноги — кривые. И вообще, скромнее надо быть, — отозвался Зарецкий, я мрачно на него взглянула, и больше мы друг на друга внимания не обращали.

Минут через тридцать, когда все собрались, действо все-таки началось. Освещение стало приглушенным, зато сцена осветилась яркими огнями, как бы намекая, что смотреть стоит только на нее. Ведущий — представительный и яркий мужчина средних лет, этакий профессиональный шоумен, радостно поприветствовал всех присутствующих и пару минут трепался о том, какой сегодня важный для многих из нас день и как фонд "Верис" заботится о детях. Затем он принялся представлять почетных гостей мероприятия. Сначала на сцену по очереди выкатывались дяденьки из министерства образования в однообразных деловых костюмах, которые похожими голосами с одинаково фальшивыми интонациями нахваливали нашу систему образования, вызывая у меня просто-таки приступы скепсиса. После они дружно начинали размышлять о том, как стране в целом, а им в частности важны талантливые и перспективные ученики, которые собрались в этом зале. И затем плавно переходили к теме "Похвали организаторов, или мастер-класс ораторов-подлиз". Через минут сорок поток государственных деятелей местного значения, к моему облегчению, иссяк, и на сцену под аплодисменты вышли представители регионального фонда "Верис". Они привлекли куда большее внимание, чем чиновники — и менее напыщенными речами, и более интересной внешностью. Среди них особенно заметен был молодой мужчина с породистым, как говорят, лицом, волосами цвета топленого молока и в подобранном со вкусом двубортном темно-сером костюме. Почему-то мне вспомнился вчерашний музыкант виолончелист из ресторана, в котором я была вместе с дядей Тимом. Они были невероятно похожими друг на друга, однако как только я подумала, что, может быть, это один и тот же человек, хотя как только я подумала об этом, как тут же и забыла. Словно по мановению чужой волшебной палочки.

Он стоял в отдалении ото всех, заложив руки за спину, и рассматривал присутствующих, напоминая не одного из директоров такой влиятельной организации, а искушенного туриста, которого привезли в очередной музей. Вроде бы и в новинку, но после посещения тысячи подобных мест — уже не то.

Поскольку наш столик находился не так далеко от сцены, то мне было довольно хорошо видно лицо этого мужчины. И сколько я не вглядывалось в него, не могла понять, где же мы встречались? Блондин казался безумно знакомым, но моя память упорно отказывалась вспомнить его. А еще мне показалось, что, уходя со сцены, он внимательно посмотрел в мою сторону, и хотя отсюда невозможно было разглядеть цвет его глаз, я вдруг точно поняла, что они — как сапфиры, ярко-синие и загадочно блестящие.

После того, как все желающие побывали на сцене и порасхваливали организаторов мероприятия и учеников, вышедших в финал конкурса, нам сыграли на удивление таки прилично отрывок из Рахманинова, и началось самое главное — оглашение результатов. Длилось это часа два с половиной, и, если честно, я устала зевать украдкой. Всего фонд "Вериора Верис" проводил конкурс по четырем направлениям науки — гуманитарному, общественном, естественному и техническому. Первый этап состоял в том, что ежегодно представители фонда приезжали в школы нашего региона и давали одинадцатиклассникам некое общее задание. Набравшие нужное количество баллов допускались во второй этап. Они получали задания на дом, выбирали одно из четырех направлений и отсылали ответы по почте организаторам. Те выбрали самые лучшие работы, формируя, таким образом, список претендентов на победу. Затем все, прошедшие второй этап, приглашались для оглашения результатов в какое-нибудь местечко наподобие этого. По каждому из четырех направлений выбирались несколько стипендиатов, которым поступления в вуз ежемесячно платили деньги из фонда. А еще некоторых стипендиатов приглашали учиться в столицу или заграницу — с учетом того, что в дальнейшем они будут работать на благо организации, создавшей фонд "Вериора Верис".

Первым стипендиатом в наших рядах стал ни кто иной, как Степан. Когда его пригласили на сцену, чтобы торжественно вручить диплом, даже я не смогла сохранить невозмутимое лицо, хотя обычно мне это легко удавалось. Впрочем, мое удивление ничего не стоило по сравнению с тем изумлением, которое испытали учителя и одноклассники Степы. Сам он тоже явно пребывал в шоке, и, как следствие, ухмылялся, как сова, и нервно хихикал.

Еноту тоже повезло. Когда очередь дошла до гуманитарных наук, его имя было оглашено — Зарецкий оказался среди стипендиатов. Он, гордо расправив плечи, непринужденно и без всякого страха в глазах прошел к сцене, так, словно выступал перед множеством людей ежедневно. Ему поаплодировали, пожали руки — обе, по очереди, похлопали по плечу — а одна дама даже обняла в порыве чувств, и он, явно зная, что на него смотрят сотни глаз, сказал, что он безумно счастлив — не потому что, теперь все годы обучения в вузе будет получать какие-то там деньги, вовсе нет! Самое главное, он смог защитить честь школы, которая теперь может им гордиться. Завуч и другие учителя, слыша это, чуть ли не расплакались от умиления, да и однокашники тоже порядком растрогались, за исключением, разве что, Вшивкова, который ухмылялся, как пьяный кот, видимо, еще не в силах прийти в себя после своей награды по технически наукам.

Я не ожидала, что царевна Ярославна станет одним из победителей, однако, вспомнив его размышления в тетради по литературе, подумала, что все-таки за фасадом эгоистичного недоросля с замашками принца и прискорбной манией величия, в Ярике скрывается некто очень поэтичный и, не побоюсь этого слова, умный и умеющий анализировать.

После пламенной речи и вполне себе заслуженных аплодисментов он с довольной рожей продефилировал обратно к нашему столику. Ярослав, которому все-таки очень шла сцена, вернее, шло быть на сцене, вернулся к нам, просто-таки разрываясь от чувства собственной значимости. Его, естественно, тут же начали хвалить, а завуч вновь едва не прослезилась от счастья.

Зарецкий сиял, как начищенный пятак. Еще бы не сиять — теперь до конца учебы в университете, в который, надеюсь, дурашка поступит в этом году, ему будут платить стипендию. Она, конечно, не огромная, но вполне себе приличная. Да и приятно быть первым.

— Молодец, Злорадский, — похвалила я его голосом заботливой мамочки и взъерошила волосы. Почему-то мне всегда казалось, что волосы у него мягкие, а на самом деле, они оказались довольно жесткими, но на ощупь все равно очень приятными.

— Спасибо и отвяжись, — сказал парень так, чтобы его слышала только я. — Еще раз меня за волосы схватишь, я тоже поиграю с твоей прической.

И он вновь кому-то заулыбался, говоря, что совершенно и не ожидал, что станет стипендиатом и для него это большая честь. Как же, как же. Самомнение у Принца большое, думаю, он с самого начала рассчитывал быть одним из лучших.

А потом славу Енотика и Степана Вшивкова перебил паренек из параллельного класса: незаметный, худенький, невысокий, в здоровенных очках в роговой черной оправе и в темном свитере с незамысловатым узором. Он стал лучшим в естественных науках, и учительницы искренне обрадовались за него — паренек был умен, но семья его была небогатой.

Четвертой гордостью школы стала Полина Маслова, однако в виду того, что ее не было, на сцену отправились ее одноклассники и я. Завуч успела предупредить организаторов о том, что девочки не будет, а те решили, что в таком случае на сцену выйдут ее одноклассники. Видя Степана и Ярослава, легко подумать, что они — друзья Полины. И не скажешь, что только сегодня девочку обидели при косвенном вмешательстве одного и попустительстве другого.

Август, сидящий за столиком прямо напротив сцены, внимательно осматривал каждого из учеников. Некоторых он уже знал — заочно, по фотографиям, и именно на них он обращал самое пристальное свое внимание, видя то, что не видел никто другой в этом месте. За исключением, наверное, Насти, попробовавшей вчера "Отвар Перуна", и на час получившей возможность видеть то, что мог видеть только сам князь да небольшое количество равных ему по силам.

Подростки, которых князь видел на фотографиях, всегда попадали в финал конкурса, проводимого фондом "Верис", наравне с теми, кто действительно заслужил победы. Это легко можно было подделать. Их называли отобранными. И каждого из отобранных должен был увидеть тот, кто мог смотреть на мир иначе — особенным зрением, которому не было преград между самыми разными планами жизни.

Августу нужно было понять, обладает или нет очередной ребенок способностями, принято называть магическим. Он буквально сканировал взглядом редчайшей красоты синих глаз каждого ученика на сцене, пытаясь раствориться в потоках его энергии, уловить самую суть, понять, есть ли в нем потенциал стать таким же, как и сам Август.

Ордену были нужны новые силы — и нужны постоянно. Орден не мог позволить себе упустить способных юных магов, которые продолжат дело основателей, и именно поэтому Орден, а вернее, подконтрольная ему международная организация основали фонд "Вериора Верис", чтобы, прикрываясь ширмой благотворительной организации, обзаведясь вполне себе легальным доступом в учебные заведения, спокойно искать магически одаренных подростков. Фонд действительно помогал способным ученикам, но главным и основополагающим для него было совсем не это. Найти того, кто станет новой опорой Ордена — вот какой была основная цель у фонда, который, кстати говоря, в этом регионе страны возглавлял Август, одновременно курирующий местных магов. По какой-то причине в последние несколько десятилетий магический фон переместился в центр и на восток континента, особенно концентрируясь в северных районах, поэтому магически одаренных детей в этих областях было куда больше, чем, скажем, в Европейской части Евразии или на Африканском континенте. Хотя, конечно, сильные и способные маги рождались в любом месте — нельзя было точно спрогнозировать точно, где появится вихрь магического фона, одаривший того или иного ребенка специфическим даром.

Август продолжал разглядывать каждого из участников мероприятия. Фонд выбирал для участия одинадцатиклассников, поскольку именно в возрасте шестнадцати-семнадцати лет магические способности начинали формироваться, и их можно было заметить и даже определить, к какому классу из трех они относятся.

Глядя на жизнерадостную девушку с рыжими локонами до пояса, Август медленно, перебирая в пальцах два поющих камня, сказал своему помощнику, сидевшему слева.

— Ее. Предположительно, "навь", некро. 9-10 баллов.

Баллы Август давал за силу, которую видел. Если сила была меньше 5, то магические способности считались слабыми, и таких подростков рассматривать не рекомендовалось за некоторыми исключениями. Правда, не всегда даже таким, как Август, удавалось точно определить силу того или иного ребенка — от ошибок никто не был застрахован. К тому же попадались и такие дети, которые на первый взгляд казались слабыми, скрывая основной дар в резервах. В силу каких-либо причин иногда просто не удавалось опознать детей, обладающих даром.

После того, как служителями Ордена Адрианитов обнаруживались новые маги, их, в зависимости от силы, "специализации" и психологических характеристик, отправляли учиться, например, в закрытее пансионы, находящиеся очень далеко от населенных пунктов, чтобы дети могли тренироваться, никого не пугая и не тревожа. Либо отправляли в ученики к кому-либо из уже состоявшихся сильных магов — чаще всего самых одаренных или же неспособных жить среди других детей. "Ваш ребенок –

стипендиат фонда "Верис", и его приглашают учиться заграницу, потому что он перспективен", — эти слова были своего рода надежным прикрытием, позволяющим забрать ребенка, избежав всяческих подозрений.

Август продолжал глядеть на сцену. Высокий неформального вида мальчишка с обаятельней улыбкой, в котором легко можно было узнать Степана Вшивкова, заинтересовал его.

— Его. Предположительно, "правь", техно, 7–8 баллов. — Август прикрыл глаза от бьющего импульсами ярчайшего света, который исходил ото всех тех, кто мог заниматься особым видом магии, связанной с техническими изобретениями.

— А этот год удачный. Больше дюжины набрали уже, — довольно улыбнулся помощник Августа, делая пометки в ежедневнике. Конечно, каждого из выбранных еще раз "проэкзаменуют", чтобы точно удостовериться в том, достойны ли они войти в Орден или нет. Но чем больше будет таких ребят, тем лучше. Ордену, конечно. Не всегда самим детям.

— Его. — Чуть прищурил глаза, обрамленные светлыми ресницами Август, глядя на одинадцатиклассника по имени Ярослав Зарецкий, ставшего еще одним стипендиатом фонда. — 1–2 балла.

— Что? — удивленно спросил помощник князя, не находя парня в списках отобранных. — Да в нем дара почти нет.

— Нет, — подтвердил Август, внимательно следя за мальчишкой, говорящего в это время слова благодарности. Своим внутренним взором он видел блестящий снег и северное величественное сияние, повторяющее контуры тела Ярослава. — Но в его роду был сильный маг. Очень сильный. Кровь чувствую. — Он вдруг прикрыл глаза и глубоко вздохнул — полной грудью, словно находился сейчас в том самом месте на севере, где озаряло темное небо своим роскошным величием северное синие, и мог почувствовать запах свежести, мороза и непередаваемой свободы, окрашенной во все оттенки белого. Только внезапно к этому примешался тонкий, едва уловимый аромат летних трав с озаренных ласковым солнцем полян, и лесных ягод, и цветений, и свежескошенного сена. К этому же коктейлю ароматов примешался еще один запах — нежный, молочный, ванильно-небесный, понятный только самому загадочному князю.

— Далекая кровь, сильная. — Прошептал он и облизал сухие губы. — Проверьте его сестер. — Август распахнул глаза, и его помощник спешно стал искать парня в базе данных раскрытого перед ним ноутбука.

— Сестер нет, — отозвался он, глядя в экран и щелкая мышкой. — Только два брата. Старшие.

— Узнай, есть ли у них дочери. В его семье дар передается по женской линии, — произнес князь, переводя взгляд с Ярослава на собственные ладони. Это помогало ему на время отключить свое специфическое второе зрение. — Поставь на контроль. — Велел он помощнику.

— Будет сделано.

Работа продолжилась.

— Двое из отобранных не пришли, — сказал Август спустя полчаса, проглядывая один за другим подростков-степендиатов. — Проверь обеих. — И он придвинул к помощнику две фотографии, с которых на мир смотрели две юные девушки: одна светловолосая с испуганными большими голубыми глазами на тонком бледном лице, вторая — темно-русая, круглолицая, с озорными ямочками на щеках и с искренней улыбкой.

Вместо Полины диплом получали два ее одноклассника, вместо Миры — приехавшая учительница.

Помощник кивнул и сделал беглую пометку в ежедневнике: "Полина Маслова, Мира Ветрова. Неявка. Проверить". Глагол он подчеркнул дважды.

— Что насчет черных продавцов? — задал вопрос Август, не отрывая взгляда от еще одного подростка на сцене — уже одного из последних.

— Ищем, — коротко ответили ему. — Они отлично маскируются. Видимо, используют мощные артефакты. Но Макс должен скоро выйти на связь.

Черные продавцы славились тем, что незаконно выкачивали энергию у малоодаренных магически людей, которые были слишком слабы, чтобы стать членами Ордена, но все же обладали некоторой силой. Выкаченную магию нелегально продавали тем, кто нуждался в дополнительной подпитке. Все бы было хорошо, однако вмешательства в тонко устроенные потоки энергии людей порой приводили к необратимым последствиям в их психике, а официально Орден был против любого насилия, и черные продавцы жестоко наказывались, если, конечно, их удавалось поймать. В последнее время черные продавцы так обнаглели, что вели свою деятельность и в крупных городах, например, в городе, власть в котором находилась в руках у Августа — главы представительства Ордена в этой части страны.

После того, как официальная часть закончилась, и все стипендиаты были оглашены и награждены, началась праздничная часть вечера — фуршет и развлечения. На сцене появился музыкальный квартет, и очаровательная спокойная живая музыка тут же наполнила весь зал. Август, закончив разговоры с коллегами и отделавшись от толпы местный чиновников, которые видели в нем едва ли благодетеля, поскольку фонд был щедр с теми, кто ему нужен, легко поднялся со своего места и уверенно пошел сквозь толпу. Цель у него была одна — та самая девушка, которую командор считал своей племянницей. Августу было любопытно пообщаться с хранительницей браслета, да и не мешало проверить, как девушка чувствует себя после всего того, что с ней вчера произошло. К тому же князю была интересна одна вещь — почему прозрачные, развивающиеся как крылья позади спины, нити судьбы Анастасии связаны с нитями Ярослава, того, которого он только что велел поставить на контроль. Планы, на которых видел людей Август, позволяли ему узнавать самые невероятные вещи.

— Вы уронили, — улыбнулся белокудрый мужчина задумчивой Насте, стоявшей около одного из фуршетных столов с бокалом в руке, и протянул ей непонятно как выпавший из сумочки кошелек. Август казался удивленной Насте таким изящным, таким утонченным, таким артистичным, что она невольно улыбнулась в ответ и осторожно взяла из рук князя неожиданную пропажу.

— Спасибо.

— Я вас видел у входа, — продолжал Август, очаровательно улыбаясь. — Честно признаться, подумал, что вы — ученица. А оказалось, вы — учительница.

Насте такой комплемент явно понравился.

— Я не совсем учительница, — ответила она и честно призналась. — Я практикант. И не знаю, буду ли педагогом.

— Вот как? — удивился Август — или сделал вид, что удивился? — А кем же вы хотите быть?

— Я бы хотела быть человеком, который говорит правду, — вновь улыбнулась девушка.

— Занятно. Я люблю людей, которые говорят правду. Порой, чтобы сказать правду, надо быть смелым человеком.

— И чтобы ее принять — тоже, — подхватила Настя, приняв правила игры.

— Правда — затратное дело, настолько затратное, что порой совершенно невыгодное, — рассмеялся Август, сканируя девушку, хотя она приняла его внимательный взгляд совсем за другое. Внимание этого яркого мужчины с плавным приятным голосом ей льстило. Да и болтать с ним было приятно.

— Наверное, вы правы. Но лучше один переплатить за правду, чем всю жизнь расплачиваться за ложь с большими процентами.

Август приподнял брови. Девушка казалась ему забавной.

— Согласен! — заявил он. — Выпьем за правду? У вас вино в бокале?

— Нет, что вы, — покачала головой Анастасия, — я же с учениками. — Всего лишь виноградный сок.

— Тогда и я буду виноградный сок. Меня зовут Август. А как ваше имя?

— Анастасия.

— Анастасия…. Нас-тя, — словно пробуя имя девушки на кус, произнес Август. — Приятно звучит.

— А у вас имя интересное. Летнее. Поэтичное. — Скорее всего, девушка была консерватором, и ей были понятны и близки более простые имена, но она не могла не ответить вежливостью на вежливость.

— И что же в нем поэтичного? — поинтересовался мужчина, не сводя глаз с девушки. Она приняла это за интерес, а он буквально сканировал ее потоки энергии.

— Когда я услышала ваше имя, у меня перед глазами тотчас раскинулась целая панорам. Конец лета, поле неподалеку от деревни, стога сена, свежий воздух с горьковатыми ароматами трав, темно-синее небо — тысячи звезд и Млечный путь. Может быть, звезда падает. И корова где-то мычит, — добавила девушка.

— И правда, поэтично, — согласился Август, который сам себя, в первую очередь, ассоциировал не с деревенским пейзажем, а с римским правителем. — И часто вы наблюдали небо в конце августа?

— Ни разу, — призналась Настя честно. — Это все тургеневские рассказы виноваты. Но мне очень хочется хотя бы раз попробовать так провести ночь — на природе.

Между ними завязался разговор — приятный, легкий, но в то же время совершенно ни о чем. Они немного шутили, немного смеялись, пили виноградный сок, совсем чуть-чуть — в рамках положенного — флиртовали.

— Потанцуем? — вдруг совершенно неожиданно спросил Август, когда квартет заиграл новую мелодию — очень знакомую, спокойную, чарующую.

И не успела Настя отказаться, как совершенно внезапно очутилась посредине зала. Ее пальцы покоились в узкой ладони Августа, а его рука осторожно, почти невесомо касалась ее талии.

— Я не хочу танцевать, — возразила Настя, и ее щеки почему-то вспыхнули — то ли от близости к невозмутимому Августу, то ли от того, что на них двоих тут же устремились взоры окружающих. Девушка хотела освободиться из объятий своего нового знакомого, но это были только лишь мысли — ее тело словно перестало подчиняться ей. Она положила руку на его плечо. — Август!

— Я уверен, вы прекрасно танцуете, Настя, — отозвался тот и неспешно, но вполне себе уверенно повел ее в танце. Тело девушки словно подчинялось Августу. Со стороны их танец казался незамысловатым, без особых изысков и неожиданных пируэтов, но движения их были пластичны, а сами Настя и Август смотрелись очень гармонично.

Август, который пригласил Настю на танец не ради собственного довольствия, а ради возможности какое-то время касаться девушки, закрыл глаза, не переставая двигаться в такт музыки. Он, конечно, мог и не приглашать родственницу командора на танец, а мог бы, например, подчинить ее волю своей, увести в другое помещение и просто взять за руку, чтобы прочувствовать ее потоки энергии, но, честно говоря, опасался делать это — из-за браслета и из-за того, что девушка, возможно, все еще отходит от вчерашнего напитка, приготовленного Алиной. Хоть доза "Перунова цвета" и была небольшой, но побочные эффекты еще какое-то время будут сопровождать Анастасию. Сны, интуиция, даже видения — их еще можно назвать положительными, а вот плохое самочувствие, панические атаки, неоднозначные реакции на магическое воздействие или, например, неожиданные картины из других миров — это уже отрицательные эффекты Поэтому Август избрал самый легкий и безопасный для Хранительницы способ. Лишь чуть-чуть помудрил, чтобы Настя не отказалась и не сбежала, а танцевала вместе с ним.

Мужчина, не отпуская девушку, и не открывая глаз, все глубже погружался в потоки ее энергии, и образы, звуки, запахи подобно невидимыми молниям устремлялись к его белокудрой голове и одновременно атаковали. Несколько минут он танцевал с закрытыми глазами, словно отдав своему телу приказ двигаться под обворожительную мелодию, а потом, узнав, все что нужно, в одно мгновение пришел в себя. И тотчас он почувствовал слабый толчок в грудь. Сигнал.

Август повел глазами, прошептал что-то едва разборчивое, и вдруг в зале яркий электрический свет сменила тонная полутьма. Все изменилось до неузнаваемости. Тишина поглотила звуки. Краски поблекли, черный цвет засиял, а белый заблестел — словно каждый предмет, каждую деталь одежды этого цвета посыпали мелкой звездной пылью. В воздухе явственно чувствовался аромат корицы и восточных цветов. Люди застыли. И теперь они походили на прекрасно выполненные статуи, выполненные в движении. Кто-то замер с развевающимися волосами или взлетевшим подолом юбки. Кто-то — с поднятыми в жестикуляции руками или открытым ртом. Одна юная девушка в этот момент уронила тарелку, но та так и не долетела до пола.

Шумный праздничный зал превратился в тихий сад из статуй, однако это не выглядело зловеще или страшно. Скорее, происходящее вызывало недоумение и зачаровывало своим фантасмагорическим видом.

Но не все, кто был в зале, замерли в неизвестной неподвижности. Некоторые люди могли двигаться. И каждый из них тотчас устремил свои взоры на Августа, отпустившего Настю и с легкой снисходительной улыбкой поправившего своей партнерше по танцу локон, выбившийся из прически.

— Князь, что случилось? — раздался голос его личного помощника. Эхо тотчас разнесло звуки по всему залу.

— Сообщение от Макса. — Эти два слова и предлог успокоили всех магов, которые находились в зале, и могли двигаться, в отличие от людей и своих юных будущих последователей. Они обеспечивали безопасность в парке.

— Моя милая хранительница, не злись, я опять украл у тебя время. Еще пять минут, — обратился к Насте Август и почему-то обратился к ее браслету, коснувшись кончиками пальцев кожи на запястье девушки, но не смея затронуть вспыхнувшее серебро. Где-то вдалеке запели травы.

— Я не причиню ей вреда, ты же знаешь. Я всего лишь пытаюсь понять, что происходит. Нитями судьбы твоя подопечная связана вон с тем молодым человеком. — Мужчина обернулся и взглянул влево, словно сквозь толпу видел Ярослава. — И так интересно связана. Словно кем-то, специально. Уже не распутать. Но есть и еще кое-что. Они связаны еще на одном уровне. — Мужчина погладил Настю по волосам.

В это время в зале появилось двое мужчин в серой экипировке и черноволосый Меркурий. Они, стремительно, но в то же время осторожно, чтобы не задеть застывших людей, приблизились к Августу.

— Великий князь, — коротко поприветствовал мага крепкий мужчина с грубоватым лицом, словно высеченным из камня, и умными глазами. — Мои ребята нашли гнездо. — Под ним он, вероятнее всего, имел в виду тех самых черных продавцов энергии. — Двое взяты в плен, один сбежал. Все трое — из Розы. Нужно ваше разрешение для допроса и прочих процедур. — На этих словах мужчина криво улыбнулся.

Август вздохнул, понимая, что от него хотят.

— Терпеть не могу все эти бюрократические проволочки. Насмотрелись на людей. Давай. — Протянул он руку, и тотчас в ней оказалась бумага с гербом в виде ириса. Белокудрый маг провел ладонью над бумагой, и с кончиков его пальцев потекли темно-синие прописные буквы, линии, закорючки, которые сложились в слова и замысловатую подпись.

— Держи, — отдал бумагу мужчине в серой экипировке Август. — Сделай все, как надо. Присоединюсь к тебе после праздника.

— Благодарю, великий князь, — быстро склонил голову его собеседник и ушел со своим напарником. Их словно никогда здесь и не было.

— Теперь ты, Меркурий, — перевел взгляд на черноволосого Август. Тот почтительно склонил голову. — Что привело твою подопечную сюда? ТЫ не должен был пускать ее к нам во избежание подозрений.

— Я прошу простить меня, князь, — проговорил Мерк, так и не поднимая головы. — Это моя ошибка. Я не думал, что она поедет именно сюда, а когда понял, куда она едет, было уже поздно, мы попали в буферную зону, — назвал он зону вокруг парка, в которой не было возможности применять магию; это традиционно делалось для безопасности приехавших на отбор магов и их будущих учеников.

— Я понял, об этом и о твоем наказании мы поговорим завтра. Время на исходе.

Август явно дал понять, что разговор закончен, но Меркурий так и остался стоять рядом, только теперь смотрел на Настю.

— Что еще? — лениво спросил Август. — Время на исходе.

— Хочу удостовериться, что с хранительницей все хорошо, великий князь, — отозвался брюнет напряженно. — Ведь я ее протектор. Чувствую влияние.

— Если она со мной, с ней будет более, чем хорошо, — раздраженно отозвался Август. — Завтра на рассвете будь в резиденции, поговорим. Время тает.

— Да, великий князь. — Меркурий еще раз внимательно поглядел на застывшую Настю, которую обязан был теперь защищать, и с легким полупоклоном ушел.

— По местам! — объявил помощник Августа остальным магам, видя, что собирается делать князь — возвращаться в реальный мир.

Август встал около Насти так, что ее рука вновь оказалась на его плече, протянул пальцы к ее ладони, вновь что-то прошептал и…

Время вновь начало свой бег, пространство ожило. Все вернулось на круги своя. Какой-то миг и вновь зал наполнился светом, красками, голосами, музыкой, и только лишь звона разбитой тарелки, выпавшей из рук девушки, не было слышно — кто-то из магов заботливо поставил ее на пол.

Словно ничего и не было.

Август открыл глаза.

— Я думала, вы заснули, — сообщила ему Настя, которая стала более адекватно оценивать действительность, но все еще не понимающая, как она вдруг согласилась на танец? Многие, кстати говоря, насмотревшись на их пару, тоже осмелились выйти в центр зала парами и стали двигаться под музыку. Настя и Август оказались первооткрывателями, теми самыми, после которых на подобных мероприятиях остальные перестают смущаться, приглашают на танец и принимают приглашения.

— Я наслаждался, — возразил девушке Август.

— Чем?

— Кем. Вами.

— Вы забавный, — улыбнулась девушка, уже более уверенно касаясь его плеча. И тело, и душа получали удовольствие от движений.

— И чем же, Настя, я забавен?

— Тем, что позволили себе мною очароваться.

— Я думаю, я не единственный, кто очарован вами, — возразил Август. — Посмотрите, как вы вдохновили гостей на танец. Сколько пар теперь танцует?

— Я насчитала двенадцать, — отозвалась девушка. — Ах нет, уже четырнадцать. И думаю, то, что гости стали танцевать, — ваша заслуга. Вы здорово двигаетесь.

— Вы тоже. Значит, будем считать, что эта заслуга — общая.

Они танцевали еще один танец, разговаривая и смеясь, но время от времени Настя кожей чувствовала, как на нее кто-то внимательно и неодобрительно смотрит, только вот кто смотрит — она понять не могла.

А одним из тех, кто смотрел ей в спину, был, как ни странно, Ярослав. Он не сразу понял, что это именно Дно кружится по залу в объятиях белобрысого старпера. А когда понял, почему-то разозлился, решив, что Мельникова — все-таки та еще вертихвостка. Его подозрения усилились тогда, когда девушка, закончив танцевать, была отведена своим кавалером к их общему столику, а после вдруг опять куда-то навострила лыжи. Яр, недолго думая, пошел за Настей, и к его огромному удивлению, неподалеку от дамской комнаты ее вдруг перехватил здоровенный тип лет сорока с высокомерным лицом и оттащил в сторону, подальше от посторонних глаз. Они принялись о чем-то говорить.

Ярослав все время их печального знакомства с Дном подозревал, что оно, вернее, она не так проста, как кажется, и мужики просто-таки слетаются на нее, как мухи на… мед, то есть, конечно, как пчелы. Вчерашний тип в кафе, которому Мельникову нравится, уродский пират, бугай, с которым капитан Джек Воробей чуть не подрался, гопники, белобрысый и подозрительно утонченный старпер, с которым она только что танцевала, а теперь еще и второй старпер, судя по прикиду, богатенький. И как Дно только успевает ловить всех этих мужиков? Этому уже лет сорок, наверное, хотя молодится и наверняка таскается по таким девчонкам, как Ее высочество.

Зарецкий еще раз окинул парочку внимательно-подозрительным взглядом. Ему было злобно и интересно — что это еще за терпило в костюме и в стильных очочках рядом с Настей? Может быть, один из ее кавалеров, которому она наставила увесистые рога? А это в стиле Дна. Дно же беспринципное. Захотело отомстить — и Ван перестал общаться с ним и… Тут Ярослав мысленно запнулся и с неудовольствием вспомнил Настины объяснения по всему произошедшему в клубе и то, что с Ваном они теперь помирились.

Ярослав хотел, было уже уходить, как услышал повышенный голос Насти (до этого они разговаривали очень тихо, приглушенно):

— Оставьте меня в покое.

— Не оставлю, — мужик тоже повысил голос. — Иди в машину.

— Не пойду.

— Мне тебя за руку тащить? Ты уже большая девочка.

Вообще-то Ярик хотел пить и тусоваться в зале с классными девчонками-ровесницами, а потом позвонить друзьям и вместе с ними и понравившейся милашкой укатить куда-нибудь веселиться. Однако стоило ему услышать четыре эти слова, как он, не особенно понимая, что делает, развернулся на сто восемьдесят градусов и направился к Насте и ее терпиле.

"Моя доброта меня погубит", — подумал он про себя, видя, как девушка хочет уйти, но ее хватают за локоть. Сейчас и правда, увезет ее куда-нибудь, потом ищи-свищи.

— Эй, мужик! — громко сказал он, мигом придумав план действий по спасению неблагодарной девицы. — Что нужно от девушки?

Старпер и Настя одновременно обернулись на Зарецкого, и лицо у обоих было одинаково удивленное.

Неожиданный танец с Августом меня не только удивил, но и почему-то придал сил и даже, не побоюсь этого сказать, — вдохновения. Настроение повысилось, хотелось улыбаться и даже петь, и дело не в том, что я была рада, что понравилась такому человеку, как этот мужчина, вовсе нет. Просто Август умел заряжать эмоциями и энергией. Два танца с ним придали мне удивительную бодрость, и когда он отвел меня к нашему столику, я даже чувствовала толику сожаления, что все закончилось. Перед тем, как попрощаться, он вручил мне свою визитку, улыбнулся тепло и исчез, сказав, что я мог ему звонить, если у меня будут проблемы.

— Звонить? — высоко подняла я брови, удивляясь щедрости этого странного мужчины. Обычно люди его положения не разбрасываются своими номерами телефонов и предложениями помощи.

— Звонить. Я должен вам, Настя, за два чудесных танца, — отозвался Август, посмотрел мне в глаза, и я почему-то стала считать, что так и надо. — Мне пора. Дела. До встречи.

— До встречи, — от всей души улыбнулась я Августу, все еще приходя в себя от танца — не физически, а душевно.

Он удалился, а все сидящие за нашим столом — и учительницы, и пара учениц тут же засыпали меня вопросами о том, как я умудрилась познакомиться с главой фонда, да еще и на танец его затащила.

На вопросы чужих людей я отвечать любила не особенно сильно, поэтому отделалась лишь парой ничего не значащих фраз и, улыбками, и, выпив еще бокал сока, встала из-за стола, сказав, что мне нужно в туалет. Ощущение того, что на меня смотрят, не проходило, но мое настроение после общение с Августом взлетело настолько, что я перестала обращать на это внимание.

Я спокойно шла по коридорчику, в котором музыка была почти не слышна, помахивая сумкой, пока вдруг не была остановлена знакомым голосом. Голосом, который я меньше всего хотела бы здесь и сейчас слышать.

— Настя.

Я остановилась как вкопанная и нехотя обернулась. Позади меня стоял дядя Тим собственной незабываемой персоной. Обычно спокойное лицо его было напряжено — посторонний человек не заметил бы ничего, но я понимала это по едва прищуренным серым глазам и более, чем обычно, сжатым губам. И даже складки, идущие от носа у уголкам губ, стали более заметными.

— Здравствуйте, — ошарашено проговорила я. Опять он! Вторая встреча за два дня! Следит он за мною, что ли? Да быть этого не может; дядя слишком занят собой и своим делами.

— За мной, — велел мне Тимофей.

— Что? — не поняла я.

— За мной.

И я не смогла нарушить этот приказ, хотя отчасти мне было любопытно — что на этот раз-то? Наверняка Тиму что-то нужно от меня. Или его все-таки подослал отец? Но с каких пор дядя стал его мальчиком на побегушках?

Мы отошли в какое-то полутемное небольшое помещение, подальше от людских глаз.

— Ты что тут делаешь? — тихо, но с какой-то непонятной мне угрозой, спросил дядя Тим. У него был такой взгляд — пронзающий насквозь, наполненный холодной, едва сдерживаемой яростью, что мне сделалось не по себе.

— С учениками приехала, — отвечала я, ненавидя себя в эти секунды за то, что испугалась своего родственника.

— Какими еще учениками? — прикрыл он на секунду веки.

Тимофей ничего не делал — просто говорил и смотрел в глаза, а я чувствовала себя загнанной в угол. Оттого и мой взгляд, наверное, стал недобрым, как у не собирающегося сдаваться волчонка — до волка мне пока что было очень далеко. Когда же я вырасту, когда смогу общаться с ним и с отцом на равных?

— Из школы, — я сглотнула. — Со школы, где прохожу практику. Понятно?

— Сейчас же уезжай, — велел мне дядя тоном повелителя. Если кто-то думает, что лидеры с тираническими замашками или мужчины, которые умеют (и любят!) заставлять повиноваться себе, — это круто и даже романтично, глубоко ошибаются. Когда твоя воля ломается простыми словами и взглядом, ты ощущаешь себя беспомощным и ничтожным человеком. Тобой повелевают, когда с твоим мнением не считаются, а, значит, не уважают. Это я усвоила с детства. Лучше я сама буду приказывать, чем будут приказывать мне.

— Почему я должна уезжать? — не поняла я.

В серых глазах дяди словно взорвалось что-то, и желваки заходили по ухоженному лицу, но он сдержался, и ничего не сказал мне.

— Почему? — вновь повторила я, не понимая, что сделала не так.

— Потому что ты должна уехать. — Его тихий голос, за деланным спокойствием которого крылось нечто опасное, настораживал больше, чем крики. От него вообще исходила особенная, подавляющая энергия. И как только Алёна его терпит?! Ладно, тетя Ира, она сама не лучше, но что моя подруга нашла в нем?

— Я никуда не поеду. — Эти слова дались мне очень дорого. С чего это вдруг я должна отсюда уезжать?! Я не собираюсь прыгать под ничью дудку, сколь бы громкой она не была.

— Сейчас ты пойдешь в раздевалку. Возьмешь верхнюю одежду. И сядешь в машину, номер которой я тебе скажу, — продолжал, как ни в чем не бывало, Тимофей. — Тебя доставят до дома.

— Не хочу! — сама от себя не ожидая, вдруг топнула я ногой. Дядя взглянул на меня с огромным интересом, который некоторое время затмил его внутреннюю непонятную холодную и очень опасную ярость.

Перечить этому человеку — опасно. Даже родственникам.

— Не хочу? — с улыбкой кобры, мышь которой, припасенная на обед, вдруг устроила забастовку, переспросил дядя Тим. — Девочка, а ты умеешь удивлять. Подумай над моим вчерашним предложением. Со мной можно достичь многого.

— Я буду журналистом, — отозвалась я твердо.

— Ты будешь дурой, постоянно отказываясь от перспектив, — вдруг устало сказал дядя.

Я обиделась. Вдруг вспомнилось, как Алсу рассказывала про своего дядю, который подарил ей на выпускной в школе ее тогдашнюю мечту — шарнирную дорогущую куклу с прекрасным фарфоровым лицом и черными блестящими волосами до талии. И который всегда привозил ей сюрпризы из многочисленных поездок. И который тепло поздравлял свою племянницу по праздникам, учил водить машину, пару раз прикрывал от матери после особо веселых вечеринок, где она перебирала с алкоголем, и даже как-то надрался за компанию с Темными Силами — они вместе пили за здоровье Алсу. А дядя Тим… Что он сделал в моей жизни? Высокомерно смотрел? Холодно улыбался? Отстраненно разговаривал? Какое он вообще имеет право вмешиваться в мою жизнь? Он, человек, который ничего обо мне не знает, кроме имени, даты рождения и еще нескольких фактов! Что у нас общего? Кровь? И что эта кровь дает? Да ничего! Абсолютным счетом ничего. Он чужой человек, и даже фамилии у нас теперь разные.

Мне стало вдруг так невыносимо обидно, что даже в глазах вдруг защипало, и только силой воли я не дала слезам показаться на ресницах.

— Оставьте меня в покое! — почти прокричала я.

Дядя Тим вздохнул. Он выглядел так, словно его маленькая собачка взбесилась и теперь тявкает на весь двор, конфузя перед соседями.

— Не оставлю. Иди в машину. — В его взгляде появилось некоторое недоумение — я явственно прочитала его, прежде чем родственник нацепил маску холодного отстраненного равнодушия. Это меня чуть-чуть приободрило. Неожиданные повороты опасны даже для большой машины.

— Не пойду, — опять проговорила я упрямо.

Он попытался взять меня за локоть, но я вовремя отпрыгнула. По-моему, запас терпения у Тима на пределе. Вот-вот сквозь серое стекло глаз прорвется ярость от неподчинения.

— Мне тебя за руку тащить? — проговорил он деланно спокойно, но голос дяди был таким, что спорить с ним хотелось все меньше и меньше. Голосом человека, который умел подавлять, делая это с какой-то непринужденной легкостью, неестественной для большинства людей. — Ты уже большая девочка.

Я хотела, было, ответить, однако мне не дали этого сделать. Да, неожиданные повороты имеют большую силу. Того, что произошло дальше, даже я не ожидала.

— Эй, мужик! — раздался позади нас знакомый, по-мальчишески самоуверенный голос. — Что нужно от девушки?

И я, и дядя Тим оглянулись. У меня в глазах вместо злых слез запрыгали вопросы. На лице родственника же было написано брезгливое изумление. Знаете, такое, словно он увидел разговаривающую палку и одновременно наступил в грязь.

Не знаю, кто и когда называл дядю Тима мужиком и обращался на "ты", но я отлично понимала, что посмевший сделать это, сейчас нехило огребет. Тимофей — не тот человек, который потерпит панибратства и пренебрежительного отношения.

Дядя Тим окинул глупого Зарецкого взглядом все того же человека с тявкающей породистой собачкой, за которой вдруг стал увиваться дворовый грязный пес с завалявшейся шерстью и хвостом-калачом. Тимофей словно думал, как его отогнать — ногой или пригрозить? Впрочем, свое внимание мальчишке дядя дарил недолго.

— А это еще кто? — более не смотря на Ярослава, а глядя мне в глаза, медленно спросил и без того не особенно добрый Тимофей. Я и рта не успела раскрыть, как Енот вновь выдал:

— Ты скоро? — скучающим голосом спросил он. — Мне надоело тебя ждать. Заканчивай, и пойдем, Настенька, — глумливо добавил Ярослав. Мне понадобилось мобилизовать все свои внутренние силы, чтобы контролировать мимику и не выдать своего изумления.

— Кто это? — повторил свой вопрос дядя с большим нажимом. И я знала, что он очень не любит спрашивать одно и то же дважды.

— Мой ученик, — тихо, четко произнося звуки, ответила я, вновь чувствуя на себе его неприятный давящий взгляд. Он как каменная глыба возвышался надо мной

— Какая разница, кто я? — одновременно со мной провозгласил Зарецкий, не чувствовавший опасности. — Я ее спутник. И я буду решать, когда и с кем она уедет. Ты… — тут он все же смешался, встретившись, наконец, взглядом с грозным Тимофеем. — Вы поняли?

Надо отдать ему должное — он не испугался, а схватил меня за руку. И мы вдвоем уставились на Тимофея.

— Что? — изумленно спросил дядя. Наконец-таки он смог проявить свои искренние чувства, впрочем, ненадолго. Конечно же, он справился с удивлением и раздражением. Дворовая собака посмела гавкнуть! — Что я должен понять?

— Что она для вас сильно молода, дядя, — дерзко отвечал Зарецкий, растерявший последние крупицы здравого смысла. Я попыталась заставить его замолчать, но Яр только сердито на меня глянул, мол, отстань, когда мужчины разбираются.

— Молода? — задумчиво повторил Тимофей. Хотя, конечно, выглядел он более, чем хорошо — выскокий, с царственной осанкой, подтянутый, ухоженный, элегантно и со вкусом одетый, но было ясно, что ему не тридцать. Дядя Тим был одним из немногих, кто выглядел на свой возраст и не скрывал его, нося с достоинством, но при этом не многие молодые парни могли бы с ним тягаться, и дело было не в его материальном положении, а в особенной энергетике, которая исходила от него. Одно из немногих качеств, которые я ценила в этом человеке, заключалось в том, что он умел ценить принадлежащее ему, будь то деньги, личностные качества или же возраст.

— Ага, молода для вас, — не затыкался Ярослав, который в силу своих умственных особенностей все еще не понимал серьезности сложившейся ситуации. — Вы ей в отцы годитесь, дядя.

Я ожидала, что Тимофей сейчас откинет ногой надоедливую тявкающую дворняжку, но тот вдруг повел себя совершенно не так, как я предполагала. Он улыбнулся — нет, не широко, не весело, лишь слегка приподняв уголки губ кверху, но эту улыбку можно было назвать почти дружелюбной.

— Вот оно что, — сказал дядя Тим, глядя на моего защитника с долей заинтересованности. — А вы годитесь ей в…? — тут он замолчал, давая возможность Ярославу продолжить его мысль.

— Ах этот возраст, память с ним все хуже делается, — со скорбью в голосе произнес Зарецкий. — У бабушки та же беда. Я же сказал полминуты назад — я ее спутник и я ее…

— Хватит, перестань, — одернула я его, боясь, что дядя сейчас, действительно, что-то сделает с моим учеником, но тот оставался на удивление спокойным. Кажется, Яр даже веселил его, и для меня происходящее было пугающе странным. И я произнесла скороговоркой. — Извините, нам нужно идти, мы спешим. До свидания.

И я потащила Ярослава за собой. Дядя Тим не попытался нас остановить и не сказал ни слова. Наверное, он смотрел вслед, но я не смогла заставить себя оглянуться.

Зарецкий негромко смеялся.

Настя и дерзкий мальчишка убегали, и Тимофею Реутову не оставалось ничего, кроме как смотреть им вслед, нахмурив брови. То, что девчонка не подчинилась ему — раздражало, зато ее парнишка временно развеселил — такой наглый, самонадеянный и глупый, но в то же время смелый. Смелых людей Тимофей не то, чтобы обожал, а, скорее, ценил. Чаще всего смелость шла рука об руку с благородством, а благородными людьми всегда легче управлять, потому что легко находится их слабое место, болевая точка. Впрочем, Ярослав Зарецкий, кинувший ему вызов, занимал мужчину недолго, все же беспокойство за сохранность артефакта, который он передал Насте против ее воли, было в нем куда более сильным. Как она тут вообще оказалась? В месте, в котором ей не стоит быть?

— Ну что, поговорили с племянницей? — отделился вдруг от густой сонной тени человеческий силуэт, и рядом с мужчиной появился Август в своем безупречном сюртуке.

Серые ледяные глаза без особого удовольствия посмотрели на белокудрого мага. Тот, кажется, видел всю сцену, прячась в своей тени, и был доволен этим крохотным спектаклем.

— Командор, не расстраивайтесь, — продолжал Август вполне учтиво, и трудно было расслышать иронию в его дружелюбном спокойном приятном голосе, — в этом возрасте они все еще дети. Не то, что раньше — становились мужчинами в пятнадцать. Примите слова этого ребенка за ребячью глупую дерзость. И должен признать, ваша племянница не лишена очарования, грубоватого, но вполне ощутимого. Немного опыта, немного изящества, и она сможет с легкостью покорять ненужные ей сердца. Она не из женщин-Афродит, но в ней определенно есть что-то от Афины Паллады. Свой стиль у Анастасии присутствует, не находите? Очень, знаете ли, похожий на ваш, — добавил с некоторым смешком маг. Он изящно взмахнул кистью руки, и их окутал едва заметный серебряный кокон, не дающий возможности никому видеть их или слышать.

— Что она тут делает? — прервал его Тимофей резко.

— Полагаю, вы слышали ее ответ — пришла на награждение с учениками, командор, — изящно пожал плечами мужчина.

— Великий князь, я определенно ценю вас и ваши умения, полезные Ордену, — процедил Реутов. — Стать частью тени, чтобы подслушать разговор, сможет не каждый. Но иногда, решая сложные задачи, вы забываете, сколько будет дважды два.

— Что вы хотите сказать, командор? — еще более, чем обычно выпрямил спину Август, приподняв заостренный подбородок.

— Милый князь. Вчера мы своими руками вручили девчонке могущественнейший артефакт, пытаясь сделать благое дело для Ордена и защитить его от нашей взаимно нелюбимой Черной Розы, а сегодня Хранительница, которая по идее, не должна никак быть связана с магами Ордена, бегает по месту, в котором этих магов — пруд пруди! А если здесь есть шпионы? — голос Реутова звучал все громче и опаснее. Сейчас Тимофей мог позволить себе эту роскошь — говорить громко, поскольку знал, что они защищены от прослушивания и наблюдения магией великого князя. — Мы желали сделать Хранителем человека, не связанного с нами, потому что они близко. Потому что они ищут. Потому что они уже нашли двойника бывшего Хранителя и убили его, насколько вы помните, Август. И хотя у Хранительницы также есть двойник, нужно быть крайне острожными. А не тащить Хранительницу на отбор! Да тут каждый третий — маг! — зло говорил Тимофей. — Вместо того, чтобы увезти ее отсюда немедленно, вы тащите ее танцевать. На виду у всех.

— Вы же искусный манипулятор, — повел плечом Август. — Отлично разбираетесь в психологии, неужели не понимаете, что если ваша племянница вдруг резко покинет мероприятие, это вызовет еще большее подозрение. Да, я и не думал, что Анастасия окажется тут, в окружении магов. Но если так случилось, не стоит показывать, насколько она тут лишняя. Ее протекторы здесь, и они проконтролируют безопасность Хранительницы.

Тон Августа несколько остудил его собеседника. Однако Тимофей продолжал:

— Неужели протекторы, видя, куда она направляется, не могли остановить ее?

— Видимо, не могли, — холодно отозвался Август, ни слова не говоря о Меркурии. — Если это их ошибка — они будут наказаны. — А вы не могли бы вести себя более непринужденно и не тащить племянницу на виду у всех за угол? Как вы сказали, если здесь есть шпионы, им покажется подозрительным то, что вы встречаетесь с племянницей второй раз за два дня. Но, впрочем, вам не о чем беспокоиться, командор. В этом месте и среди этих людей нет шпионов Розы. Я лично занимался этим. Они не осмеляться подослать кого-то ко мне шпионов, дорогой мой командор, — это было сказано почти самодовольно. Август сам знал, насколько огромной силой обладает. Да, в ней были изъяны, но мало кто из магов современности мог похвастаться таким же ярким даром.

— Ах, ну да. Они не послали шпионов. Только наблюдателей. Ваш нелюбимый и крайне неуважаемый коллега Карл Прейслер Риттенберг прибудет в ближайшее время в город, — сообщил с усмешкой Реутов князю. Тому известие явно пришлось не по вкусу

— Что? — побледнел Август — не от страха, от негодования. — Это посмешище? Скоро прибудет?

— А что вы удивляетесь, великий князь? Как доложили из Праги, Карл на днях получил звание Охотника за Артефактами, и сама королева Розы вручила ему этот титул. Будет продолжать искать Славянскую Тройку, — хмыкнул Тимофей. — Знаете ли, она у них пользуется огромнейшим спросом. С тех пор, как глава корпорации MGI сблизился с Ее Высочеством. — На этих словах Август сузил свои удивительные сапфировые глаза.

— Вы не боитесь? — прямо спросил он. — Карл охотится на вас.

— И уже убил моего Двойника, что заставило меня тайно передать артефакт, — подтвердил Тимофей. — Боюсь, — чуть помедлив, сказал он. — Я знаю, что он доберется до меня, раз добрался до Двойника. Но у меня еще есть время. Несколько недель. Я успею уехать до того, как он приедет за мной. Впрочем, поговорим об этом позднее, мне пора. Да и вам тоже, князь. Надеюсь, в этом году вы нашли много талантливых детей.

— Улов радует. Доброго вечера. О Хранительнице мы позаботимся. Не беспокойтесь, командор.

— Это радует. Последствия могут быть печальными, в первую очередь, для вас.

— Я усилю вашу охрану.

— Пусть будет по-вашему.

С этими словами мужчина развернулся и сделал шаг, вплотную подойдя к серебрящимся стенкам защитного кокона. Август вновь махнул рукой, убирая свое волшебство, и шагнул назад в тень.

Словно этого разговора и не было.

Мы быстро удалялись прочь, шли, не глядя по сторонам и не понимая, куда, лишь бы оказаться подальше от дяди Тима. Попетляв по коридору и свернув направо, я и Ярослав оказались во втором зале. Музыка, смех, звон бокалов, шуршание вечерних платьев, отсутствие камер корреспондентов, освещавших происходящее, — и не скажешь, что это мероприятие посвящено талантливым детям. Тут собрались вовсе не ученики, а совершенно другие люди — те, кто были спонсорами, чиновниками министерства образования, приглашенными гостями, в общем, местной элитой, которая каким-то образом была связана с фондом "Верис". На детей всем им по большему счету было плевать, но завтра газеты напишут, что второй заместитель губернатора, что-то обсуждающий справа от нас с дядечками в дорогих костюмах, побывал на торжественном вручении наград стипендиатам фонда, ведь он ужасно печется о будущем поколении. Или что смеющаяся слева от нас женщина в алом платье — известная в городе предпринимательница, помогает фонду, потому что считает, что дети — самое дорогое, что у нас есть. Как же меня раздражают подобные двуличные люди! Дядя Тимофей, видимо, оказался тут, потому что тоже был среди приглашенных гостей, которым небезразлична судьба будущего поколения. И случайно заприметил меня, решив, что может сыграть на этой случайной встречи. И чего он так ко мне прицепился? Надо обдумать это чуть позже, когда я буду в более спокойном состоянии, сейчас же распаленные чувства мешают мне рационально и логически мыслить.

Я, вырвав, наконец, ладонь из руки своего малолетнего спутника, прислонилась к стене, прикрыв ресницы. Эмоции постепенно отступали, и я, забыв, где нахожусь, постепенно погружалась в себя, существовании своего спасителя, с которым мы молча дошли сюда, я совершенно забыла. Но он, уразумев это, тут же напомнил о себе, и я распахнула глаза.

— Эй, Анастасия Пиявовна, — был по-детски изобретателен Ярослав в том, что касалось обидных кличек, — чего затихла? Где это мы? Пошли обратно. Классно я того мужика, да? — его зеленые глаза радостно сверкнули. Похоже, Ярочка чувствовал себя победителем. А я тут же как воочию увидела перед собой дядю Тима; мне казалось, что он сейчас обозлен, как никогда. Интересно, он будет меня искать? И что ему от меня надо? — А где мое законное спасибо, а?

— Ты дурак, Зарецкий? — проговорила я устало. — Ты адекватный?

— А что? — не понял он. Мой тон, видимо, ему не понравился, потому что вся бравада вдруг слетела с его лица. Кажется, я тоже умела всего лишь парой слов подпортить Ярославу настроение.

— Нет, ты неизлечим. Ты вообще понимаешь, что сделал? — повторила я.

— Поссорил тебя с богатым любовником? — спросил он неожиданно зло. Этого я услышать не ожидала. Мгновение — и хрустальный кубок моего сознания наполнился обжигающей водой. Несколько капель пролилось на стол.

Я с трудом удержалась, чтобы не влепить ему пощечину. Меня просто затрясло от гнева — да как он смеет говорить такое?!

— Зарецкий, — прошипела я, сдвинув брови. — Знай свое место. Не груби мне. Иначе пожалеешь.

Наши взгляды скрестились.

— Вот я знал, что ты такая! Знал! — громко и зло сказал Ярослав. В мятных глазах стояла совершенно не детская ярость — такая могла быть только у взрослого мужчины, и для меня стало открытием то, что в мальчишке могут быть подобные чувства. От удивления я даже не сразу ответила на его гневные слова. — Надо было оставить тебя вместе с этим старпером, а я, как дебил, побежал тебя спасать. Девушка в опасности. Надо прийти на выручку. Вдруг этот бык с ней что-нибудь сделает? Я рядом, я могу помочь ей. Я должен это сделать, как нормальный человек. Она ведь девушка, слабая, беззащитная, смотрит на него испуганно, — продолжал парень, с каждым словом сам, как медный кубок ледяной водой, наполняясь эмоциями все больше и больше, и, вдруг, сам того, видимо, не осознавая, приблизился ко мне, крепко схватил меня за запястье и даже чуть-чуть нагнулся, наверное, чтобы я лучше слышала его. — Я ей помог. Потому что как иначе? Пройти мимо? Сделать вид, что не заметил? Забыть, что видел? Нет, я не могу так. Я помог, — повторил он со смесью отвращения и усмешки, видимо, над самим собой. — А что в ответ? "Дурак, неадекватный, неизлечимый". Какие слова, а? Но плевать на слова. Ты знаешь, Настенька, мне до твоих слов дела нет. Но смотри на меня по-другому, — мятные глаза, которые теперь казались светлее обычного, сверкнули. Пальцы на моем запястье сжались сильнее, не причиняя боли, но крепко вцепившись в кожу. — Поняла меня? Не как на придурка, а как на человека, который не прошел мимо.

Не знаю, что произошло, но мне внезапно стало очень стыдно. Кажется, поддавшись эмоциям, я сильно погорячилась и в своих выводах, и в поведении. Зарецкий ведь, действительно, помог мне — в меру своих сил, пусть еще совсем юношеских, но, кажется, вполне искренних, а я разозлилась из-за того, что думала не о Ярославе, а о том, что дядя Тим еще больше разгневается на меня за то, как с ним обращался мой несмышленый ученик.

— Я не могу пройти мимо, — отчеканил парень, и я вдруг на сотую долю секунды увидела его другим, совершенно другим, вплоть до одежды. Там, в моем воображении, которое вдруг взыграло, он был не восемнадцатилетним избалованным мальчишкой, не знакомым с ответственностью, а взрослым мужчиной, воином, который знал свой долг. Нет, я не взглянула вдруг на Зарецкого с другой стороны, не поняла в один миг всех его прекрасных качеств, не осознала плюсов, не замеченных мною ранее, а просто узрела в нем другого человека. Возможно, он мог бы стать этим другим человеком, возможно, как бы странно это не звучало, он был этим другим человеком. И это ошарашило меня, как будто кто-то неожиданно вылил на голову ушат холодной воды. Правда, это странное чувство захватило меня совсем ненадолго, оно было всего лишь мелкой волной, на смену которой пришли более крупные, захлестнувшие с головой.

В груди стало жарко от коктейля неловкости, смущения, осознания своей ошибки, и было в нем что-то еще, еще одно какое-то чувство, пока еще едва заметное, но уже ощутимое и связанное с поступком Яра. Благодарность? Признательность? Радость от того, что он не остался в стороне? Облегчение, что есть кто-то, кто может помочь мне, той, которая мало что знает о помощи других людей? Как бы ни называлось это чувство, оно было легким, неожиданным и приятным, и очень теплым. Если сначала меня окатили ледяной водой, то теперь привели к уютно трещавшему камину и завернули в теплое одеяло, посадив перед огнем.

Обуреваемая странными эмоциями, я подалась вперед. Рука моя выскользнула из ослабевшей ладони парня; миг — и мои теперь пальцы легонько сжимали запястье Яра, жесткое, твердое, с выступающей косточкой.

— Прости, Ярослав, — сказала я, вздохнув и проникновенно глядя ему в глаза. — Я была не права. Просто я… Я испугалась, — мои губы прошептали это признание с трудом, а голова опустилась вниз. — Спасибо, что вмешался.

И опять время остановилось на несколько мгновений. Звуки вокруг приглушились, цвета, напротив, стали ярче, и я чувствовала его пульс.

— Правда, спасибо. Извини, что нагрубила. У меня бывает.

На этом неожиданный запал Зарецкого иссяк. Он выдернул свою руку из моих пальцев, сделал шаг назад и пробормотал что-то вроде "ладно, отстань". Только что исходящий праведным гневом, он вдруг стушевался. Промелькнувший на долю секунды воин скрылся, и передо мной стоял все тот же глупый ребенок с большим самомнением, который все же пытался меня защитить.

— Я не хотела тебя обидеть. Ты злишься? — осторожно спросила я. Мне вдруг захотелось улыбнуться Ярику или нежно погладить по волосам. Все же он бывает таким милым.

— Нет, — отозвался тот нервно. — Все. Что ты ко мне привязалась? Отвяжись.

— Это не мой любовник, — неловко призналась я. — Это мой дядя.

— Мне-то что, хоть муж, — отозвался Зарецкий, с независимым видом оглядывая зал. Кажется, ему было любопытно, что это за местечко такое. Или, может быть, любопытством он скрывал свое смущение.

— Нет, правда, это мой дядя, — сказала я. — Он хотел, чтобы я поехала с ним, а я не хотела.

— Почему не хотела? — удивился парень.

— Потому что он, наверное, хотел отвезти меня домой, — задумчиво сказала я, подумав, что, возможно, Тимофей преследовал именно эту цель. — А я туда не хочу.

— Почему?

— Потому что.

— Серьезно, почему ты не хотела домой? — искренность, с которой он задавал этот вопрос, давала понять, что Ярик не знает, что такое не хотеть возвращаться домой. Судя по всему, с семьей у него все хорошо, и это не может не радовать. Все же странный он — иногда глаголет речи, достойные мужа, а иногда спрашивает совершенно банальные вещи, как ребенок.

— Да что ты как почемучка? — сделала вид, что рассердилась я. Зарецкий фыркнул. В этот момент мимо нас прошел официант, и Зарецкий схватил с подноса бокал, а я, улучив момент, все же потрепала его по русым волосам. Атмосфера между нами моментально изменилась. Ярик опять превратился в напыщенного мальчишку, в чье личное пространство вторглась злая училка.

— Не трогай меня. Оставь в покое! — вновь рассердился он. Теперь Яр напоминал мне котенка, которого хотелось потискать, а он все время убегал и прятался под диван. Впрочем, ловить котят я умела — все детство проохотилась на них, когда летом жила в загороднем доме, в дачном поселке, где кошек было много.

— А что это ты пить вздумал? Кстати, смотри, вон наши идут, — решительно спросила я и, пока Зарецкий хлопал ушами, выхватила у него бокал, который, как я и думала, был наполнен шампанским.

— Эй! — возмутился он. — Анастасия Кощеевна, вы вообще в маразм впали, не приходя в себя после атаки глупости? Это мое.

— Тебе пить нельзя, — отозвалась я.

— Я совершеннолетний, — отрезал он гневно. Да, Енот опять злился, но не так, как пару минут назад — я видела это по его лицу.

— Ты еще школьник, — отрезала я. — При мне ты пить не будешь.

— Хорошая у тебя, госпожа учительница, логика, — криво улыбнулся парень. — При тебе не пить, а не при тебе — можно? Типа, пока учителя не видят, можешь выдуть пинту пива и все будет зашибись? Только не попались училкам, делай при них вид, что ты хороший чел. Что за методы воспитания?

— Ты брюзжишь, как старый дед. Пошли, пожалуйста, в общий зал, — попросила я, и мы направилась к тому коридору, из которого вышли. — Ярослав? — позвала я его — парень шел впереди меня.

— Что? — обернулся он.

— Правда, извини.

— Да-да-да, все, забыли. Ладно? — по-моему, Зарецкий и сам был не рад своей вспышке гнева. А мне почему-то было весело и легко, и о дядя Тиме я на время забыла.

— Ладно, — легко согласилась я. Молча мы шагали к залу с учениками — до тех пор, пока Ярослав, видимо, плохо ориентирующийся в пространстве, не прошел нужный поворот, и вместо нашего зала оказался в интимной полутьме широкой лоджии с колонами, с которой открывался поистине волшебный вид. Поскольку парк находился на возвышении, то отсюда были видны огни города за рекой, который, напротив, находился в низине. Конечно, зданий видно не было — лишь только множество огней и огоньков, собравшихся вместе, но зрелище все равно было впечатляющим. Нитка огней моста придавала ему особое изящество.

Прямо над городом повисла полная круглая луна. На небе не было ни облачка, и хорошо были видны высокие звезды, похожие на крохотные рваные отверстия на плотной ткани ночи, из которых лился тусклый серебряный свет. Казалось, что стоит только снять эту ткань, как вновь наступит день.

— Ярослав, — негромко позвала я ученика, зябко поведя плечами, сбрасывая невидимый волшебный палантин, которым меня хотело укрыть это заснеженное место. — Нам не сюда.

— Я знаю, — с достоинством отвечал Зарецкий, не любивший, видимо, признавать ошибки. — Я сюда зашел целенаправленно. Чудесный вид, — с видом ценителя кивнул он на застекленную от пола до потолка лоджию. На его губах заиграла улыбка — искренняя, светлая. И я с немым восхищением смотрела сквозь стекло. Казалось, до парка из города мы ехали долго, но если бы дорогу проложили по прямой, путь сократился бы раза в четыре. Город, над которым парила иллюзия ореола, создаваемого электричеством, был так далеко и так близко одновременно, что дух захватывало, хотя, конечно, открывшийся вид нельзя было назвать каким-то уж невероятным. Такой красотой здорово наслаждаться в полном одиночестве, погрузившись в ночную атмосферу, фантазируя, ожидая, что на фоне луны пролетит сказочная ведьма на метле, а в черной неровной бахроме леса на холмах мелькнут отблески волшебных фонарей его жителей. В детстве я всегда думала, что в лесу живут волшебные существа, конечно же, добрые, в чудесных домиках с печками, на которых можно спать, с разукрашенными ставнями, надежными заборчиками и вкусным вареньем в подвалах. А перед Новым годом, особенно когда показывали праздничные старые мультфильмы, мне представлялось, что в самой чаще в таком вот домике живет сам Дед Мороз…

Я не без труда вырвалась из объятий детских приятных фантазий и огляделась. Кроме нас в помещении было еще несколько человек, стоявших группками. И, несмотря на то, что лоджия была застеклена, здесь все равно дуло и было прохладно.

— Чудесный, — запоздало согласилась я, и мне захотелось вдруг подойти к холодному стеклу и прижаться горячими ладонями и щекой к нему. И я зашагала вперед, а Зарецкий поплелся за мной, вытаскивая на ходу телефон — чтобы сфотографировать красоту. Когда мы проходили мимо одной из колонн, оказалось, что за нею стоят две женщины — молодая и постарше. Алое платье в пол и короткое платье цвета бутылочного стекла. Орехово-русые волосы, собранные в высокую прическу, и рассыпанные по плечам рыжие кудряшки.

Данный текст не предназначен для публичного размещения.

— Она меня не понимает, — раздался тонкий голос девушки, как только мы поравнялись с колонной. Кажется, она плакала. И голос ее показался мне очень знакомым… Как, впрочем, и второй, который я услышала через пару секунд. — Она хочет, чтобы я все делала, как она велит! Она мне точно не мать! А я его люблю-у-у…

— Милая, ну успокойся, пожалуйста, — ласково проговорил голос, принадлежащей даме постарше. Статная женщина в алом вечернем платье в пол обняла свою рыдающую собеседницу. — Я помогу тебе, слышишь? Не плачь.

На этом они прервались, потому что Ярослав, тоже услышавший их голоса и повернувшийся к ним, вдруг удивленно поздоровался с женщиной в алом, стоявшей к нам спиной.

— Яр? Что ты тут делаешь? — не менее изумленно произнесла она, медленно отстранившись от плачущей девушки, и тут я в который раз за последнее время испытала нечто, очень напоминающее шок. Потому что женщиной в алом оказалась не кто иная, как Инесса Дейберт, та самая журналист, которую я обожала и уважала, как профессионала, и на которую я хотела равняться. Но это было еще не все — девушкой с волосами цвета меди в стильном коктейльном платье цвета бутылочного стекла оказалась Олеся, моя сестра. Она плакала, и хотя дорогая косметика и продемонстрировала чудеса водостойкости, ее лицо и шея покраснели, а глаза припухли. Я совершенно не ожидала увидеть ее, а она еще в большей степени не ожидала увидеть меня, поэтому первые секунды мы смотрели друг на друга, а после синхронно отвернулись, сделав вид, что не знакомы.

— Мне пора, — сказала она нервно своим еще более звонким голосом, чем всегда, перебив Ярослава, который как раз объяснял, что он тут забыл и как случайно наткнулся на Инессу. Я мгновенно вспомнила, что Дейберт — мать Вана, его друга, видимо, поэтому они и знакомы.

— Нет, подожди, Олеся, — сказала Инесса, и я с недоумением взглянула на нее, не понимая, откуда они знают друг друга и почему такой человек, как Дейберт, успокаивает мою сестричку. Что происходит? Честно говоря, вместе с лавиной удивления я почувствовала и некую то ли зависть, то ли ревность. А еще я терпеть не могла что-либо не понимать!

— Потом поговорим, простите, — почти шепотом ответила Олеся и упорхнула от нас, уставившись в пол. Инесса посмотрела ей вслед странным взглядом, полным сожаления. Она даже инстинктивно подалась чуть вперед, как будто хотела пойти следом за Олесей. А, может быть, мне все показалось? Игра теней бывает довольно коварна.

— Дочь моей подруги, у девочки кое-какие неприятности, — сказала Яру Дейберт тем временем, и я чуть ли не упала — она, человек, на которого я хочу равняться, дружит с Ритой? Да быть не может! Невозможно! Когда же они успели подружиться? Пять лет назад этого не было и в помине? Как же так?! Как?

— Ярослав, ты один из стипендиатов? — продолжала Инесса. — Не ожидала тебя здесь увидеть, но приятно, что ты получил награду. Заслуженно. — И она отечески. потрепала его по плечу. — Твоя мама, думаю, невероятно рада. Если бы ты знал, как она тобой гордится, — подмигнула она Яру. Видимо, и с его матерью Инесса дружит. Кошмар.

— Да чего она гордиться, — скромно отозвался парень. О, Боже, ну и выражение лица а ля "ангел спустившийся в небес на грешную землю". Да он в восторге от самого себя из-за случившегося!

— Президент школы, победитель олимпиад, стипендиат "Вериора Верис", как же ей не гордиться? — живо возразила Инесса. — И просто хороший ребенок. Марго очень повезло с сыновьями, — улыбнулась она. О маме Яра она говорила с симпатией и теплотой, которая никак не вписывалась в ее телевизионный холодный образ независимого справедливого журналиста, привыкшего действовать разными методами для того, чтобы доказать свою правоту. — А это твоя девушка? — обратила она на меня внимание. Взгляд ее был дружелюбным, но оценивающим.

— Нет, ты что, — замахал руками Ярослав, обращавшийся с Инессой на "ты". Видимо, они более чем хорошо знакомы. — Это наш учитель по русскому языку. Практикант, вернее, — добавил он, не говоря обо мне гадостей и даже "вспомнив" мое отчество. — Анастасия Владимировна. А это мама Ивана Дейберта.

— Вот как? — женщина улыбнулась и протянула мне руку. Я осторожно пожала ее. Почему-то захотелось счастливо засмеяться. Надо же, как приятно и волнительно общаться с человеком, которым ты так восхищался. И от Енота польза есть. — Приятно познакомиться. Иван рассказывал мне немного про вас. Здравствуйте еще раз, Анастасия Владимировна.

— Здравствуйте. Классный руководитель одиннадцатого "А" не могла приехать, и я подменила ее, — сказала я вполне себе официальным тоном, стараясь не выдать своего волнения.

— А я вас помню, — вдруг сказала Инесса. — У меня очень хорошая память на лица. Я видела вас в кабинете школьного директора.

Наверное, все неприятности последних дней стоили того, чтобы я познакомилась с этой женщиной. Я смотрела на нее и понимала — какая же все-таки она яркая. Может быть, и не писанная красавица, но самодостаточная, уверенная и обладающая сильным характером, стойкая — о таких говорят, что у них внутри железный стержень. Настоящий образец сильной женщины, умеющей бороться за свои права. К тому же отличный журналист, не оставляющий в стороне тех, кто попал в беду.

Мы разговаривали, и я чувствовала себя как-то совершенно необычно. Нет, мне не казалось, что мы давно знакомы, я не думала, что она — самый прекрасный человек из всех встреченных мною, да и автограф просить не хотелось, как, впрочем, и орать, что я — ее фанат. Я чувствовала легкий, как ветерок от веера, восторг, и настроение мое необъяснимым образом поднималось. Мне нравилось смотреть на Инессу Дейберт, слушать ее, понимать ход ее мыслей, да даже просто находиться рядом. Около нее было спокойно, так же спокойно, как в кроватке зимним поздним вечером, когда ты лежишь под одеялом, напившись горячего какао, с любимой игрушкой под мышкой, а рядышком сидит кто-то взрослый и добрый и читает тебе книжку. За окном, покрытым узорами, метель, ветер завывает грозные песни, ветки стучатся в стекло, но ты знаешь, что находишься в безопасности и в уюте, и рядом тот, кто тебя очень любит. И скоро Новый год и подарки.

Эта безумная ассоциация, промелькнувшая яркой картинкой в моем сознании, покорила меня, как и Инесса Дейберт.

Мы говорили на нейтральные темы, и все это время я старалась не показать, насколько я рада такой неожиданной встречи, во все уши слушала Инессу и старалась поддержать разговор, как могла. Ярослав вел себя на удивление спокойно и рассудительно, и даже один раз обратился ко мне на "вы", являя собой поистине образцово-показательного ученика. Я, впрочем, тоже не отставала и играла роль доброй и чуткой учительницы. Разговор наш, который я, наверное, запомню на всю жизнь, был прерван неожиданным появлением новых действующих лиц.

— Инесса, милая, ты здесь? А я тебя ищу, — услышала я позади себя вдруг еще знакомый женский голос — уверенный и четкий, как у Дейберт, но с высокомерными нотками. Когда женщина, которой принадлежал этот голос, обращалась ко мне, он был куда более грубым и неприятным, с презрительными нотками, словно я была какой-то преступницей. Я резко развернулась и поняла, что зря вчера пряталась от Риты в туалете вместе с Зарецким — жена моего отца все равно нашла меня.

— Рита, — с легкой светской улыбкой повернулась к ней Инесса. — Рада тебя видеть.

Да, я оказалась права — это была именно Рита. Она подошла к нам, увидев, по всей видимости, Инессу, но не разглядев, кто стоит рядом с ней за колонной. Конечно же, мачеха узнала меня. Для нее наша встреча стала полной неожиданностью, и она первые несколько секунд явно не могла совладать с собой, глядя, как на восставшее из мертвых чудовище; удивление, злость, все то же знакомое мне отвращение появились в ее насыщенно-карих глазах с чудесным темным вечерним макияжем. Тени на лице, подчеркивающие точеные скулы и лежащие в ямочке на подбородке, черное прямое платье, короткие прямые волосы цвета воронова крыла, непрозрачные камни оттенка цейлонского эбенового дерева в элегантном колье и в серьгах из того же комплекта, темная незримая давящая аура — все это делало Риту в моих глазах Черной Королевой, которую я с детства боялась и ненавидела, ведь там, где есть страх, любви нет места.

Рита раньше смотрела на меня так, как смотрят на вора, укравшего хлеб у сироты, а теперь в ее взгляде появилось что-то еще, помимо этого и помимо жутчайшего удивления. Я не могла расшифровать ее взгляд, но внутри все свело от холода.

"Отвратительно", — услышала я у себя в голове ее голос и резко отвернулась в сторону, кляня себя за малодушие.

— Рита, что-то не так? — удивилась Инесса, глядя на мачеху. Она, женщина проницательная, тотчас поняла, что эта неловкая пауза возникла неспроста и как-то по-новому взглянула на меня, пытаясь определить, чем я вызвала временный ступор у Риты. Та, впрочем, как и все Реутовы, по крайней мере, старшее поколение, быстро сумела взять себя в руки. Я же так и смотрела в пол, и мне казалось, что я сейчас нахожусь не тут, а летаю под потолком, наблюдая всю эту сцену оттуда.

— Нет, все хорошо. Голова немного закружилась, — проговорила Рита. — Хотела кое-что с тобой обсудить. Но вижу, ты занята.

— Я совсем не занята, — отозвалась Дейберт. — Общаюсь с сыном своей давней подруги — кстати, он один из стипендиатов, и его прелестной молодой учительницей. Кстати, Настя, очень рада, что в нашем образовании есть такие педагоги, как вы — еще юные, но с горячими сердцами.

Если бы не присутствие Риты, я бы взлетела на крыльях счастья и, конечно же, сказала бы, что я мечтаю быть журналистом, и что Инесса Дейберт — это образец профессионализма, и что я хочу быть такой же, как и она. Я хочу не просто писать статьи, я хочу заниматься расследованиями, восстанавливать справедливость, помогать людям, говорить правду, ведь правда — это самое главное! И я так трудилась все эти пять лет, чтобы достичь своей цели, и пусть сейчас я занимаюсь еще пока ерундой, оттачивая стиль, учась на своих ошибках, понимая специфику работы, но потом я обязательно стану такой же, как Инесса Дейберт. Но… Но я промолчала. И от несказанных слов вдруг пересохло горло; плохое сравнение, но казалось, что все эти слова превратились в пепел у меня на языке, и ужасно захотелось пить. Я, забыв о том, что учителя не должны пить при своих учениках, осушила почти залпом бокал с уже изрядно выдохшимся шампанским, который все еще был у меня в руке. Стало легче. Вниз, к желудку, заструилось змейкой тепло. Зарецкий удивленно взглянул на меня, но ничего не сказал.

— Поздравляю, — без особых симпатий в голосе произнесла Рита, обратившись к Ярославу, который был недоволен тем, что его беседе с матерью друга помешала какая-то незнакомая высокомерная тетка. Рита же вновь глянула на меня, и уголок ее губ, покрытых рубиновой помадой, чуть дернулся.

— Вы не знакомы? — спросила вдруг Инесса. — Мне показалось или… — Она многозначительно замолчала.

— Мы? — удивленно подняла темную, с резким углом бровь Рита. — Нет, кажется, раньше мы не встречались. Или я ошибаюсь? — она спокойно глядела мне прямо в лицо, ясно давая понять, что сне не стоит признаваться в наших родственных связях, и я тоже смотрела на мачеху, чувствуя, как леденеет каждая вена. Господи, я ведь уже взрослая, взрослая, взрослая! Почему же я так реагирую на нее? Она — никто. Ничего не сможет сделать мне. Чего я боюсь?

— Не ошибаетесь, — сказала я чуть более хриплым, чем обычно голосом и откашлялась. — Я вас не знаю. К сожалению, — добавили сами собой мои губы.

Глаза Риты сверкнули, черные ресницы дрогнули, а пальцы с длинными темными ухоженными ногтями чуть сильнее сжали маленькую кожаную сумочку. Она улыбнулась — очень холодно, и провела ладонью по меху горжетки — единственном белоснежном пятне в ее безупречном образе.

— Хотя сначала вы мне напомнили одну девушку, не скрою, — заявила она спокойным тоном, поняв, что должна усыпить бдительность внезапно заинтересовавшейся нами Инессы. — Первые несколько секунд я даже думала, что вы — это она. Но все же я обозналась. Наверное, из-за головокружения.

— Плохо себя чувствуешь? — участливо осведомилась Инесса, прищурившись, и именно эта фраза дала мне вдруг понять, что никакие они не подруги. Видимо, они общаются, каждая преследуя свои цели. И какие — мне даже знать не хочется. До мачехи мне нет дела. А в Инессе… не желаю разочаровываться. Ненавижу разочаровываться в людях, каждый раз чувствуя себя не просто в дураках, а соучастницей их спектакля, которым они обманули меня.

— С кем ты перепутала Анастасию Владимировну? — спросила Дейберт. Возможно, она спрашивала это из любопытства, но мне казалось, этому есть иная причина.

— С одной очень неприятной особой, — отвечала Рита и добавила со своей непередаваемой интонацией. — Отвратительной. Но, к счастью, ее тут нет. Иначе бы вечер был испорчен. Еще раз прошу прощения, — сказала она мне глумливо. Я сцепила зубы.

— Ничего страшного. Такое часто бывает. Извините, мне, кажется, пора, другие ученики остались без присмотра, — сказала я, стараясь, чтобы мой голос казался спокойным, но я понимала — еще чуть-чуть, и я не выдержу. Мне нужно срочно бежать отсюда.

— Буду рада снова с вами увидеться, — сказала мне вдруг Инесса и во второй раз сжала мою руку. — Ярослав, задержись, я хочу, чтобы ты кое-что передал матери.

Попрощавшись, я быстрым шагом направилась прочь из лоджии, забыв про красивый вид, Ярослава, других учеников, наметки о будущей статье, посвященной вручению наград стипендиатам "Верис", и не замечая даже, как у меня замерзли пальцы на руках. Слов Зарецкого, просящего, чтобы я его подождала, я не услышала тоже. Рита! Как же я встретила ее тут?! Вот уж, действительно, испорчен вечер. И почему же я такая глупая, почему я так себя веду, ведь я выросла, я взрослая, уверенная, самостоятельная молодая женщина, сколько же мне будут портить кровь детские страхи?

В висках стучало, сердце наполнилось самыми разными чувствами и напоминало красный воздушный шарик, надутый до предела — ткни и лопнет.

— Стой, малышка, — услышала я вдруг еще один знакомый голос и затормозила от неожиданности. Да что за невероятный вечер встреч?! Передо мной стоял еще один человек из прошлого, носящий фамилию Реутов, вернее, Реутова. Курносое, озорное, узкое личико, по которому весьма трудно определить возраст его владелицы, веселые темно-малахитовые глаза, светлые прямые волосы, собранные в узел под шляпкой, несколько маленьких кокетливых родинок на щеке, которые, впрочем, придавали этой женщине еще некоторое количество легкого очарования, красные губки бантиком, привыкшие не опускаться вниз, а, напротив, приподниматься, ямочки на щеках. Совсем немного эпатажа, доля театральности в жестах и мимике, капелька харизмы, живость ума и хорошее чувство юмора, а также хитринка в чуть раскосых глазах — на первый взгляд Ирина Реутова казалась веселой яркой личностью с легким характером и простыми взглядами на жизнь. Но дядя Тим не был бы собой, если б не взял в жены кого-то достойного себя — достойного в плане жесткости, властности и, конечно же, материальных благ. Внешний вид обманчив, и, несмотря на веселый задорный смех, которым то и дело радовала окружающих Ирина, любовь к шуточкам и подколам, легкость в общении, артистичность и демократичность, эта женщина была высокомерной, достаточно деспотичной и терпеть не могла тех, кто не считался с ее мнением, не восхищался и не поддавался чарам.

Как я и говорила однажды, дядя Тим женился на Ирине не просто так. Она была дочерью одного очень богатого человека, чьи предки эмигрировали из России еще до революции, приходящегося хорошим другом моему деду, которого, кстати, я никогда не видела, ибо он покинул этот мир незадолго до моего рождения. Их брак был заключен по расчету, поскольку и деду, и отцу Ирины было выгодно объединить две большие компании.

— Привет, малышка, как ты изменилась, — с интересом оглядывала меня тетя Ира. Ее я не боялась, хотя никогда и не любила. — Взрослая. — Она вдруг погладила меня по скуле, и я отшатнулась. Ее это обрадовало.

— Здравствуйте, — произнесла я. И она здесь. Мачеха, дядя, тетя… Неужто и отец где-то тут?! Тогда нужно быстрее бежать вон из этого места. Не хочу встречаться с ним.

— Вежливая, — хитро улыбнулась Ирина. — Какая ты прелестная, Настенька. Скучала?

— Не особо. Вы тоже хорошо выглядите, — пришлось признать мне. Удивительно, но и ей, и Рите удавалось выглядеть так же, как и пять лет назад.

— Спасибо, малышка. Я стараюсь. Наверное, не нужно, чтобы нас видели вместе. — Она вдруг схватила меня за руку и потащила за собой, вверх по ступенькам, стуча каблучками. Мне пришлось идти за ней. Мы оказались на лестничном пролете, полутемном и мрачном. Казалось, что музыка, которая доносилась до сюда, играет где-то в другом изменении.

Тетя встала напротив меня, умиленно сложив ладони у щеки и склонив голову. Было на ней что-то странное, одновременно притягивающее и чуть пугающее, пять лет назад я этого не замечала в ней, но сейчас отчетливо поняла, что в ее образе сочетается легкий магический флер выступающих на цирковой арене и дух карточной колоды. Возможно, виной всему была ее одежда, как всегда со вкусом подобранная — сегодня наряд Ирины напоминал мне коллекцию "Цирк" модельера Эльзы Скиапарелли, одной из самых известных законодательниц моды Парижа в тридцатые года прошлого века. Она была главной конкуренткой Коко Шанель, применяла в дизайне сюрреалистические мотивы, порой шокирующие публику, а вместе с ней над созданием некоторых ее вещей трудились Сальвадор Дали, Пабло Пикассо и Жан Кокто.

Накинутый сверху черный пиджак с V-образным вырезом, большими карманами с искусной отделкой, широкими квадратными плечами и эполетом на одном из них, длинные, выше локтей белоснежные перчатки, весьма необычное платье с длинной пышной юбкой из плотной угольного цвета ткани и корсетом с принтом в виде черно-белых ромбов. Конусообразная шляпка и ожерелье-ошейник с бантиком дополняла этот странный экстравагантный образ, который все же умудрялся оставаться элегантным.

А, возможно, виной этому была улыбка — жизнерадостная и озорная на первый взгляд, но на самом деле неестественная и лукавая.

Ирина со своей неугасаемой улыбкой вновь глянула на меня, встав напротив.

— Какая встреча, да? Сколько мы с тобой не виделись? — она глянула на потолок, словно там был написан ответ. Черные загнутые длинные ресницы почти коснулись бровей. — Года четыре или три?

— Пять, — сухо сказала я.

— Пять? Ах да, пять лет назад я помогла тебе покинуть отчий дом. Я молодец, да?

Я сдержанно кивнула. Действительно, когда я приняла решение уйти и из дома, и из семьи, не в силах более выносить хитросплетения всего этого змеиного клубка, об этом узнала тетя Ира. Как — понятия не имею, но она сказала, что поможет мне и сделала мне новые документы — на другую фамилию и даже отчество, лишь имя я оставила прежнее. Так я и стала Мельниковой Анастасией Владимировной, которая забыла прошлую жизнь и прошлые горести и поступила в обычный университет, желая стать журналистом. Не знаю, зачем она помогла мне, но помощь Ирины оказалась очень кстати. Это уже потом я поняла, что она помогла, потому что хотела избавиться от меня, правда, чем я так не угодила ей — не знаю. В семье мы почти не сталкивались, она не замечала меня, лишь изредка бросая задумчивые взгляды (возможно, ей не нравилось наличие бастарда в семье), а я обходила Ирину стороной, я вообще обходила стороной всех, кроме няни.

— Пять лет? Как быстро время летит, моя прелесть, да? А еще недавно ты была такой маленькой девочкой, — вдруг пустилась она в воспоминания. — Ты никогда не улыбалась. И все время читала книжки. А волосы у тебя были собраны в косичку. Такая маленькая и такая аккуратная… И с детства такая самостоятельная. Мне кажется, Рита тебя недолюбливала, — вдруг сказала она, не переставая улыбаться ярко-красными губами, — и даже предлагала Тиму взять тебя к нам. Ты ведь знаешь, у меня не было детей и нет. — Она притворно вздохнула. Как будто бы ей когда-то хотелось иметь детей. В памяти всплыл случай, когда они с дядей Тимом поругались именно из-за того, что Ирина детей совершенно не хотела. Не знаю подробности всего этого, тогда я была слишком мала, но от дамы-экономки и повара, которые сплетничали на кухне, я слышала, что Тимофей возжелал едва ли не развестись с тетей Ирой.

— Что ты тут делаешь, Настенька? — продолжала она.

— Приехала вместе с учениками, — пришлось ответить мне. — А вы?

— А я приехала веселиться, ведь самое веселье еще впереди, — пропела она. Она вдруг цепко взглянула на меня, опустив голову к тому плечу, на котором красовался яркий эполет, как на костюме дрессировщиц, и сообщила. — Я позвала тебя, чтобы нас не увидела Рита. А Рита ведь тоже здесь.

— Мы виделись.

Кажется, Ирина осталась разочарована, что эта новость не стала для меня новой. Она театрально вздохнула.

— Да и не только она, — сквозь зубы добавила я, желая оказаться подальше от родственницы. Если бы она тогда мне не помогла, я бы никуда с ней и не пошла сегодня, а так… пришлось. До сих пор чувствую себя ее должницей.

— Надо же, и твой любезный дядя тут? — спросила Ирина и вдруг звонко рассмеялась, прикрывая рот ладошкой в перчатке. — Надо бы его найти. Как считаешь, муж и жена должны быть вместе?

Я насторожено посмотрела на нее — вроде бы не пьяна, но голос веселый и глаза странно блестят. И вообще, она напоминает мне не актрису, а переодевшуюся клоунессу в венецианской маске, злую клоунессу, которая читает сказки без счастливых концов и наслаждается, когда испуганные дети плачут.

Если честно, мне было даже интересно, что испытывает Ирина к дяде Тиму. С одной стороны она ненавидела его — за измены, сухость в общении и нежелании поддаваться ее милому женскому волшебству. Но с другой… Кажется, она все-таки испытывала к нему какие-то чувства, весьма странные, надо заметить.

Однажды, в детстве, я стала невольной свидетельницей ее слез после какой-то очередной их ссоры. Я полезла на чердак, в свое потайное место, чтобы спрятаться там ото всех, и обнаружила там, среди хлама, который в детстве кажется невероятной ценностью, тетю Иру. Она сидела на полу под чердачным окном, заплаканная, раскрасневшаяся и в слезах, прижимая к уху массивный мобильный телефон — в те времена, когда сотовая связь только-только начала набирать обороты, мобильники были кнопочными и весьма увесистыми по сравнению с современными ультра-тонкими моделями.

Тетя Ира плакала и разговаривала по телефону, то ли с подругой, то ли с родственницей:

— Он ее все забыть не может, — всхлипывала она, и злые слезы текли по ее милому личику. — Ищет ее в каждой встречной! Я так не могу больше! Я ее ненавижу, его ненавижу. Нет, я не могу его бросить. Он мой, понимаешь, он только мой. Мой! И я его накажу! И ее накажу! Хотя ее я наказала, — вдруг расхохоталась она, и что-то злое вспыхнуло в ее малахитовых глазах, — отобрала у нее самое дорогое! А он ничего не замечает! — она друг заметила меня и закричала. — Пошла вон, маленькая тварь! Вон!!!

Она так орала в тот раз, что я немедленно убежала прочь, едва не упав на лестнице, запнувшись о ступеньку. Честно говоря, в нашем доме редко так повышали голос. Даже Рита отчитывала меня негромко — вся сила ее голоса заключалась в интонации, а не в громкости.

— Наверное, должны, — сказала я осторожно. Тете Ире ответ понравился, и она закивала головой, как болванчик.

— Конечно, должны, как же иначе? Как? — спросила она сама себя. — Иначе быть не может. Что ж, Настенька, милое солнышко, я прощаюсь с тобой, но не говорю до свидания. Пойду искать своего прекрасного мужа. А ты поговори со своей мамочкой, твоя мамочка тут, — она вдруг громко расхохоталась и помахала кому-то рукой. Я в панике оглянулась, ожидая увидеть Риту, но внизу было пусто.

— Всего лишь шутка, — вновь подмигнула мне тетушка и вдруг посерьезнела. — А на самом деле, Настенька, тебе стоит поговорить с Ритой и отцом. Вы, как-никак, семья. Твой отец, кстати, тоже скоро подъедет. Может быть…

— Нет, спасибо, — решительно отказалась я. С ним мне точно встречаться не хотелось.

— Понимаю, — вздохнула Ирина. Когда она была серьезна, нравилась мне куда больше. — Знаешь, малышка, а ты мне нравишься. Из всей этой семейки ты — самая адекватная. Нет, серьезно. С тобой что-то не так, — заявила она вдруг. — Ты так изменилась.

— Все меняются, — пожала я плечами, не понимая, куда клонит Ирина. Она, потирая указательным пальцем подбородок, еще раз внимательно оглядела, и мне почудилось, что она даже втянула носом воздух.

— Ты права. Ты очень сильная, — вдруг сказала она мне. — Слушай, у меня просьба. — Тетя удивила меня — ловко достала из сумочки распечатанную колоду карт — самых обычных, игральных. Я с удивлением глядела на них. — Вытяни парочку, — вдруг предложила мне Ирина. Я почесала нос, чтобы она не заметила, как я хмыкнула. Тетушка и раньше интересовалась всякими такими штучками. То приглашала на вечер специалиста по какой-нибудь хиромантии, то вдруг влюблялась в астрологию, то начинала активно интересоваться рунами. Видимо, теперь ее новое увлечение — карты. Темные Силы в юбке. Кстати, это было еще одним камнем преткновения между ней и дядей Тимом, который был до мозга костей рациональным человеком, а занятие супруги его порядком должно было раздражать. Если бы мой муж игрался с картами, я бы тоже была жутко недовольна.

— Зачем? — не хотела я ничего вытягивать. Глупости какие.

— Давай, малышка, давай. Помоги мне ответить на вопрос. Твоя рука вытянет то, что нужно.

Мне не нравилось все это, но, чтобы тетя Ира отстала от меня, я вытянула несколько карт и вручила ей.

— Дамы всех мастей, — с восторгом сказала она, глядя на карты. — Трефы — это я, пики и черви мне знакомы, а кто же дама бубен? — она пытливо взглянула на меня. — Нет, это не ты, ты еще не дама, ты еще валет.

Я выдавила сухую улыбочку. Совсем чокнулась.

— Как интересно, — продолжила Ирина. — Борьба между ними или союз? Ты меня еще больше запутала, — попеняла она мне.

— Мне пора, — сказала я, не желая оставаться больше на лестнице.

— Если хочешь, можешь взять мою машину и уехать. Твой отец прибудет с минуты на минуту. Думаю, Рита скажет ему о тебе. Или Тим. И где же мой мальчик ходит? — задумчиво спросила Ирина саму себя.

Я заколебалась, даже не обратив внимания на то, как она назвала Тимофея, в другой ситуации я бы смеялась, честное слово. Школьный автобус в путь собирался еще не скоро, через час или два, если не больше, а по-другому уехать отсюда невозможно, если только вызвать такси, но это влетит мне в копеечку, а я не Настя, которой была пять лет назад. Мои возможности ограничены.

— Я приехала с водителем, — продолжала Ирина, внимательно глядя на меня. — Я отведу тебя на стоянку. Он отвезет тебя. А после он вернется. Наверное, лучше было бы ему позвонить, — щебетала она, хитро поглядывая на меня, — но у меня опять новый водитель, и я не то, чтобы номер, имени его не помню. Но он здорово целуется, — зачем-то поведала она мне. Я чуть не завела глаза к потолку.

— Ну что, малышка моя?

И я все согласилась. Родственница, громко стуча высокими каблучками и то и дело потешно оглядываясь — как бы не появились Рита, Тимофей или мой отец, повела меня к подземной стоянке. В этом месте она ориентировалась более чем хорошо.

— Я тут так часто бываю, — сказала она мне, испытывая какое-то тайное странное удовольствие от нашей так называемой игры "Не попадись никому на глаза". — Устраиваем тут тайные колдовские сборища, — широко открыв малахитовые глаза, поведала она мне, надеясь то ли рассмешить, то ли напугать.

Когда мы спускались на нижний этаж, меня в который раз окликнули, и я обернулась — к нам быстро спускался Ярослав.

— Я тебя ищу, вообще-то, — заявил он мне сердито. — И не только я. Завуч все не может понять, куда ты делась и опять послала меня искать тебя. А я не собака.

Ирина тоже остановилась и с удовольствием принялась разглядывать Зарецкого. Кажется, он ей понравился — высокий, с правильными чертами лица, миловидный, элегантный, изящным движением кисти откинувший назад пепельно-русые волосы.

— Какой милый мальчик, Настенька, — сказала она, — твой?

— Что мой? — не поняла я, всей душой рвущаяся на стоянку. Подальше бы отсюда, подальше!

— Твой мальчик? — повторила она, не сводя цепких глаз с Яра. Тот мило улыбнулся ей, поздоровался, и, встав у меня за спиной, сварливо осведомился:

— Долго мне ждать, я, между прочим, есть хочу.

— Это мой ученик, — отозвалась я устало. Что их всех, переклинило? Не видят, что он совсем мелкий?

— Ах, вот как. Какой хорошенький ученик, — умилилась Ирина.

Ярослав хмыкнул в кулак, но промолчал.

— Ярослав, я уезжаю. Пожалуйста, передай это остальным, — попросила я Зарецкого.

— Уезжаешь? — вскинул тот брови. — Ну и я с тобой, пожалуй, — сам себе разрешил он, решив, видимо, что делает мне великое одолжение.

— Нет. Ты останешься тут.

— Да не хочу я тут оставаться, — чуть ли ни топнул ногой парень. — Тут скукота. И вообще, мне физику делать надо.

Ирина звонко расхохоталась, услышав это.

— Ладно, — проговорила я, не в силах спорить. — Все равно не отвяжешься.

— Верно, — согласился Енот тотчас и бодрым хвостиком поплелся за нами в гардероб. Я позвонила завучу и объяснила, что уезжаю, а Зарецкий хочет поехать вместе со мной. Честно сказать, я думала, что мне гневно запретят брать ученика с собой, но этого, как назло не произошло. И вскоре мы оказались на подземной стоянке. Ирина лично препроводила нас к красной шикарной "Ауди", на водительском сидении которой находился мужчина, коротко что-то сказала ему, а после глумливым жестом пригласила нас в салон.

— Спасибо, — сказала я.

— Не за что, малышка. Кстати, — вдруг остановила тетя меня после скупых слов прощания. — Ты не знаешь, с кем тут твой дядя. Мне кажется, у него есть какая-то молоденькая любовница. — Ирина снова превратилась в дурачащегося клоуна. — Твоего возраста. Какой ужас, да? А ты бы смогла найти себе мужчину таких лет? Или тебе нравятся ровесники и помладше, — тут она вновь кинула насмешливый взгляд на Зарецкого. — Ладно-ладно, не смущайся! Сбегай с бала, Золушка, — сказала она мне тоном беззаботной сказочницы. — Карета готова. Обожаю сбегать с бала! — Она щелкнула зазевавшегося Ярослава по носу, и тот ошарашено глянул на женщину. Хоть Ирина и была младше своего супруга, а моего дяди Тимофея, но все же между нами была очень приличная разница в возрасте, и Яру было странно, что взрослая женщина вдруг стала к нему проявлять такие знаки внимания. Почему-то Ирина ему совершенно не понравилась, хотя они почти не общались, и я это поняла, поскольку при ней он не пытался строить из себя ангелочка.

Мы сели на заднее сидение красной "Ауди", принадлежавшей Ирине. Машина медленно и плавно тронулась.

— В город? — глухо спросил водитель — молодой мужчина с кольцом в ухе, чем-то напомнивший мне волшебника.

— В город, — отозвалась я, откинувшись назад. Мы выехали наружу, в метель.

— Это ведь тачка той ненормальной, да? Кто она тебе? — поинтересовался Енот. — Она озабоченная, походу. Кажется, я знаю, что испытывают девчонки, когда их раздевают глазами. Жесткая тетка. — Он даже поморщился.

Я приложила палец к губам и кивнула на водителя. Тот едва заметно усмехнулся и включил музыку — расслабляющий транс.

Мы ехали в город и еще не знали, что по пути, прямо на дороге, нас высадят, и мы окажемся в объятиях колдовской метели и равнодушного холода.

Ирина немигающим взглядом малахитовых глаз проводила машину с Настей и ее мальчишкой, который своей мордашкой заинтересовал ее, и достала мобильный телефон в милейшем чехольчике с камешками и забавными фигурками акробатов и цирковых животных, который уместнее смотрелся бы в руках девочки-подростка, нежели взрослой обеспеченной женщины. Она набрала номер и пошагала вперед быстрым шагом, на ходу надевая пиджак. Трубку сняли не сразу.

— Рита? — ее голосок был милым и бодрым.

— Что? — недовольно спросила ее собеседница. — Я занята.

— Ты знаешь, кого я видела? — торжественным тоном спросила Ирина.

— И кого?

— Твою милую падчерицу Настеньку, — проворковала Реутова.

— Да ты что, — ничуть не удивилась Рита. — Я тоже имела счастье наблюдать ее перед собой.

— Заметила, как она изменилась? Красивая, гордая. Напоминает тебя в прошлом, — вкрадчиво произнесла Ирина.

— Не неси чушь, — рассердилась Рита. Кажется, она была занята. И зла.

— Ах, прости-прости, дорогая. А ты знаешь, зачем она сюда приезжала? — вкрадчиво спросила Ирина.

— Зачем же? Мне сказали, что она тут со своими учениками. И знать я больше ничего не хочу, — отрезала Рита.

— Кто сказал?

— Инесса.

При звуках этого имени Ирина резко замерла. Лицо ее вдруг перекосилось от ярости.

— Инесса… Это которая Дейберт? Ты все общаешься с ней?

— У тебя спрашивать разрешения я точно не стану, — самодовольно отозвалась Рита. Судя по звукам музыки и голосам, она вновь была в зале с остальными гостями. — До свидания. Я действительно занята.

— Погоди. Мне нужно сказать тебе кое-то. Это очень важно. Ведь на самом деле твоя падчерица хочет встретиться с отцом, — зловеще произнесла Настина тетя, закусывая алую губу, чтобы не рассмеяться. Она облокотилась о стену, теребя пальцами круглую пуговицу на пиджаке. — Спрашивала, когда приедет Алексей. Кажется, девочка поняла власть и ценность денег. Наверное, — вдруг зашептала она, — Настенька хочет, чтобы отец оставил ей наследство.

— Что? — не веря, произнесла Рита.

— Она ищет отца. Чтобы "случайно" встретиться. Хочет помириться и втереться в доверие. Хочет, чтобы твои дочери остались на втором месте. Понимаешь? Ее бесстыдству нет предела, моя дорогая Рита. Она хочет забрать ваши деньги. И не только деньги, она хочет забрать отца у твоих дочерей. Она ненавидит вас. — Эти слова сначала огорошили Риту, а потом вдруг ужасно рассердили. Все, что говорила ей Ирина, казалось волшебным образом неоспоримой правдой.

— Да пусть только попробует сунуться к нам! — сказала женщина зло. — Пожалеет.

— Сначала ее мать причинила столько несчастий вашей семье, теперь она сама, — шептала Ирина, покачивая головой в такт доносящейся до нее музыки. — А ты столько терпела, бедная моя. Не допускай ее в семью. Возможно, она решится действовать через Тимофея.

— Где она сейчас? — сквозь стиснутые зубы проговорила Рита. — Где?

— Уехала, она уже уехала. Заставила предоставить ей мой автомобиль, — печально произнесла Ирина, приоткрыв ротик и с удовольствием вдыхая ярость своей родственницы, которая полупрозрачной струйкой алого дыма сочилась прямо из телефона. Щеки женщины немного покраснели.

— Это еще как? — подозрительно спросила Рита. — Как она тебя могла заставить?

— Сказала, что расскажет Тиму мой маленький секретик. Ты ведь знаешь, у меня такой милый водитель….

— Можно подумать, он чист перед тобой, — фыркнула собеседница Ирины. Она ненавидела измены всем своим сердцем. — Сразу видно, что братья, — непонятно к чему добавила она. — Два скота. Так, значит, эта наглая девица едет домой на твоей машине? — вдруг спросила она. — А ты где?

— На стоянке, — кротко вздохнула Ирина, мысленно внушая Рите, что она должна делать. — И не волнуйся, я немного проучу ее, не переживай. Девчонку нужно ставить на место.

— Жди меня, догоним эту паршивку на моей машине, и я объясню ей, как надо себя вести, — холодно произнесла женщина. — Я сама поставлю ее на место.

— Как скажешь, — коротко согласилась Ирина, отключилась и весело рассмеялась. Правда, смех ее резко оборвался.

Женщина достала из сумочки сигареты и закурила прямо на стоянке. Из сумочки случайно выпала та самая распечатанная колода карт. Наверху лежал крестовый король, дама червей и почему-то две дамы треф, хотя в колоде их всегда бывает только по одной. Ирина, выругавшись, нагнулась, чтобы подобрать карты.

— А ты куда лезешь, маленькая разлучница, — прошипела она одной из дам крестей и, приблизив карту к себе, сказала. — Со мной тебе не тягаться, девчонка. Сравни себя и меня. Ты забьешь только один гол, в ворота с табличкой "Молодость", все остальные ворота мои, милая Алёнушка. Ты ведь не хочешь играть со мной в Белоснежку? Я ведь просто затолкаю в тебя отравленное яблоко целиком. — И Ирина щелкнула ногтем по пластиковому прямоугольнику. После она аккуратно сложила карты в пачку и засунула их вновь в сумку. Сделав несколько нервных затяжек, Реутова вдруг размахнулась и, не позаботившись о том, чтобы потушить сигарету, выкинула ее.

Маска, скрывавшая все истинные ее чувства, на несколько минут сползла с лица.

— Тим, Тим, — прошептала Ира вдруг совершенно обессиленным тоном самой обычной женщины, которая страдает. — Зачем ты так со мной, Тим?

Она обхватила себя за плечи, чувствуя колючий холод, ласкающий кожу сквозь одежду тонкими незримыми пальцами.

Когда пришла Рита, Ирина казалась такой же веселой, как и всегда.

Ни она, ни жена брата ее мужа не увидели, как за ними внимательно наблюдает сквозь стекла очков в серебряной утонченной оправе женщина с идеально уложенными короткими белыми волосами. Глаза ее гневно сверкнули — она слышала разговор Реутовых.

Наша машина ехала совершенно неспешно, то и дело позволяя обгонять себя одиноким автомобилям. Видимо, шофер опасался гололеда, заснеженной дороги и метели, поэтому предпочитал вести "Ауди" крайне неторопливо даже для такой ужасной погоды, решив, что лучше потратить больше времени на дорогу, нежели попасть в аварию или вылететь в кювет. Впрочем, ни я, ни Ярослав Зарецкий, сидевший рядом, не жаловались. Я думала, безразлично глядя на белые холмы, медленно проплывающие за окном, мой ученик, которого в уютном тепле разморило, сладко заснул, откинув голову назад. Сначала я не поняла, зачем он захотел поехать со мной, а не остался и дальше купаться в лучах славы и женского вниманиям — такие, как он, всегда пользуются популярностью у противоположного пола. Но Зарецкий все же любезно пояснил — в честь него, прекрасного, друзья устроили небольшую вечеринку, на которую ему не терпится попасть, поэтому он желает поскорее улизнуть подальше отсюда.

— А кто не доставит меня до дома, как не моя милая добрая преподавательница? — тоном невероятно воспитанного ученика, в котором все же проскальзывало глумление, спросил Енот. Я ничего не ответила, а он заснул.

Так мы и ехали — молчавший водитель, которого, казалось, не интересует ничего, кроме дороги и музыки, спящий с довольный улыбочкой одинадцатиклассник и я, его временная учительница-мучительница, размышляющая над невероятной чередой сегодняшними встречами. Я так и не могла дать объяснения многим вещам, произошедшим и вчера, и сегодня, и что-то не давало мне покоя — что-то очень важное, я бы даже сказала, основополагающее, но пока что недоступное для понимания. Мне казалось, что все, что происходит со мной — не случайность, а сама я — пешка в какой-то мистической игре, но у логики не было достоверных фактов, подтверждающих мои умозаключения, а предчувствиям и фантазиям она не доверяла. Я строила самые разные предположения, зачем я понадобилась дяде Тиму и что происходит, но сама же их решительно отвергала, совершенно не подозревая, что за всем этим кроется на самом деле.

Я так погрузилась в свои мысли, что не сразу поняла, что мы остановились.

— Что-то случилось? — спросила я, понимая, что не слышу больше рокот мотора, а заснеженные холмы за окном остаются неподвижными. Ярослав проснулся и поднял голову.

— Уже приехали? — удивленно спросил он.

— Нас попросили остановиться, — невозмутимо отозвался водитель.

— Кто? — не поняла, почему-то подумав сначала на полицейских, но стоило мне выглянуть в окно, и вместо патрульной машины с мигалками я увидела длинный черный автомобиль с гладкими блестящими боками — вальяжный, не боящийся морозов "Вольво", а в свете его фар, вместо гаишников в салатовых жилетах — женщину в длинной, но кажущейся легкой и воздушной шубке. Казалось, что метель, которая в дороге ослабла, была ей совершенно нипочем. Царь небесный, Рита! Гналась за мной она, что ли? Ее дичью мне быть совершенно не хотелось.

— Можно сказать, это моя вторая хозяйка, — поведал мне водитель тем временем, пока я смотрела в полузамерзшее окно. — Она просит вас выйти.

— Кто это? Что произошло? — вопрошал Ярослав, но я, не став ему отвечать, решительно выбралась из теплого уютного салона наружу. В лицо ударил холодный ветер со снегом. Незащищенные от мороза лицо и ладони стал легонько колоть мороз, впрочем, я не замечала этого. Я встала в нескольких шагах от Риты, щурясь от яркого света фар ее "Вольво". Первой говорить я все же не решилась.

Мачеха смотрела на меня добрые полминуты — прямо мне в лицо, я чувствовала ее прожигающий взгляд. Ей в лицо я смотреть не желала, но и опускать глаза вниз не хотелось, а потому я глядела на шикарный меховой воротник.

— Ну что ж, здравствуй, Настя, — сказала, наконец, после длительной паузы Рита. Я все же подняла взгляд и на несколько секунд наши взгляды скрестились. Кажется, Рите это не понравилось — ноздри ее породистого, с небольшой горбинкой носа широко раздувались, видимо, от не самых добрых чувств по отношению ко мне. Впрочем, я и не просила ее ехать следом за мной. Мне показалось, что в глазах мачехи блеснули угрожающие молнии, я моргнула от неожиданности, а после стала рассматривать багажник ее важной стремительной машины.

— Здравствуйте, — поздоровалась все-таки я, поняв, что новая пауза возникла, потому что мачеха терпеливо ждала, пока я отвечу ей что-либо. Ветер и снег я по-прежнему не замечала.

"Назови ее мамой, посмотрим, как ее корячит", — ехидно предложил плохой голос.

"Будь стойкой и выдержанной", — заметил голос добрый.

— Не ожидала увидеть тебя здесь и сегодня, — сказала Рита вполне еще спокойным голосом, хотя мне казалось, что ее разрывает от внутреннего напряжения. — Надеюсь, ты не скучала. Как-никак, мы столько лет не виделись.

— Не скучала, а вы? — такого дерзкого ответа я сама от себя не ожидала.

Мачеха криво усмехнулась, пытаясь скрыть свое удивление — раньше послушная Настенька не позволяла себе такого, раньше она стояла, сцепив зубы и склонив голову к земле, и покорно все выслушивая.

— Пытаешься острить? Поверь, твои шуточки на меня не подействуют. Наверное, ты хочешь знать, что мне, твоей ужасной злой мачехе нужно от тебя, бедной принцессы, Золушки, так?

Я молчала. Рита улыбнулась. Зловеще. Она была злая, безумно зла, и ее ярость казалась мне абсолютно справедливой, как будто бы я, действительно, чем-то провинилась перед ней.

— А ты молодец, — сказала мачеха. — Машина Ирины?

— Да.

— Научилась шантажировать? — почти с одобрением произнесла она. — Откуда узнала?

— Что узнала? — мой мозг так и не понимал, что от меня хотят — слишком велико было изумление. Терпеть не могу непредвиденные ситуации, частенько теряюсь в них.

— Про водителя, — сообщила Рита.

— Она сама мне сказала, — осторожно отвечала я, не понимая, к чему клонит Реутова. Однако она, кажется, сделала для себя какие-то одной ей известные выводы и вновь стала изучать меня темными внимательными недобрыми глазами.

— Что вы хотите? — хрипло спросила я, не в силах выдержать гнетущее молчание.

— Я скажу, что хочу. Я не хочу видеть тебя более никогда, негде и не при каких обстоятельствах. Более того, я не хочу видеть тебя около членов моей семьи. Слушай внимательно. Слушай и запоминай, Анастасия. Слушай и вдолби мои слова в свою маленькую коварную и глупую голову. Ты. Не смей. Приближаться. К нашей семье. — Громко говорила Рита. — Ты ушла из нее. Ты — чужая.

Она подошла ко мне совсем близко.

— Если попытаешься предъявить свои права, будь то имущество, деньги или отец, я тебя уничтожу, — вдруг неожиданно тихо и ласково произнесла она. — Тебе не мной не тягаться.

— Мне от вас ничего не нужно, — отозвалась я, с удивлением и гневом чувствуя в голосе дрожь. — Понятно? — почти крикнула я.

Мачеха поморщилась и, явно преодолевая отвращение, поправила мне капюшон, заставив напрячься каждую мышцу в теле.

— Ты меня не обманешь. Я бы хотела сказать, что ты — такая же, как твоя мать. Но это будет выглядеть, как в дешевой драме, — презрительно проговорила Рита.

Кружащийся снег, холод, разрезающий, как скальпелем, темноту свет фар, звуки, все это на мгновение исчезло, стерлось из головы, оставив место только одному образу — образу мачехи. Мачехи, которой опять от меня что-то понадобилось. Мачехи, которая угрожала мне. Мачехи, которая говорила мне непростительно обидные и странные вещи.

— Я не понимаю вас, — почти проговорила сквозь плотно сжатые зубы я.

— Я повторю еще раз. Более доходчиво. Выработаю рефлекс, как у собаки Павлова. Ты. — И она ударила меня по лицу ладонью, обтянутой тонкой черной кожей перчатки. Звонко, хлестко, со вкусом. Я оцепенела. — Не смей. — Пощечина по второй щеке показалась на морозе огненной. — Приближаться. — Рита третий раз занесла руку для следующей пощечины, которой вознамерилась наградить меня, решив каждое свое слово иллюстрировать болью, но больше ей ничего мне сделать не удалось — мой юный спутник перехватил руку мачехи.

— Вы что делаете? — возмутился Ярослав.

— Отпусти, — приказала Рита, но к моему удивлению, тон мачехи не подействовал на парня. — Отпусти!

— Отпущу, если отпустило вас, — хладнокровно заявил он. О, нет, что он опять делает?

— Ты не понимаешь, что делаешь, — прошипела Рита, явно борясь с тем, чтобы не ударить и его. — Отпусти меня, глупый мальчик, иначе пожалеешь.

И Яр нехотя повиновался.

Я смотрела на них, как статуя на живых — отстранено, не мигая. Я могла вытерпеть страх, я перенесла бы боль — и физическую, духовную, но прощать унижение?

— Убирайтесь вон, — велела вдруг я. След от сильных пощечин жег кожу сильнее мороза. Я так убегала от прошлого и от воспоминаний, что стала совсем трусихой, но теперь во мне что-то надломилось, нет, порвалось, высвободив Настю, которую я усердно прятала.

"Не давай себя в обиду, хозяйка, — пропели далекие травы где-то на границе между сознанием и подсознанием. — Не дашь ты, не дадим и мы. Мы — как ты".

— Что ты мне сказала?

— Убирайтесь. И никогда больше не появляйтесь в моей жизни, — проговорила я не своим голосом, глядя на мачеху глазами, в которых, как я точно сейчас знала, не было страха. Только ярость — да как она посмела?!

— Это ты мне? — удивленно спросила Рита и неестественно засмеялась. — Мне? Ты? Мне? — повторяла она.

— Вам. Если будете мне мешать, пожалеете. Обещаю, — безжизненно и сухо сказала я. Наверное, лицо мое кажется каменной маской, но за ней пылает огонь и кипит лава.

— Отродье, — фыркнула Рита и вдруг добавила. — Думаешь, будешь копировать своего дядюшку, тебя будут бояться? Нет, детка.

— Если вы сейчас не уедете, — сообщила я учтиво и холодно, — мне придется записать вас в свою черную записную книжку.

Рита вскинула брови.

— А ты не обнаглела ли, а? — вдруг почти человеческим голосом поинтересовалась она. — Предупреждаю — сунешься в нашу семью, я тебя изведу. Ты меня знаешь.

— Знаю, поэтому давно послала вас к черт. И только поэтому прощаю вам вашу сегодняшнюю шалость. — Я не знаю, почему я говорила эти слова, касаясь кончиками замерзших пальцев щеку. — В следующий раз вы пожалеете, что поступили столь… необдуманно.

Секунд десять мачеха не могла произнести ни слова. И только потом, еще раз кинув на меня гневный взгляд — а теперь я смотрела ей только в глаза — отчеканила:

— Ты не нужна своему отцу. Не надейся на его деньги и милость.

И она, круто развернувшись, пошла к своему автомобилю.

Обе машины уехали, и как только они скрылись из виду, я вдруг резко села на корточки. Гнев, наполняющий меня во время беседы с мачехой, испарился — я сдулась, как воздушный шарик, и чувствовала себя теперь опустошенной. Щеки жгло, пальцы замерзли, в волосах запутался снег, он же лез в глаза и рот, как приставучий тополиный пух. Холодный безжалостный небесный пух.

Темнота, холод и очередное унижение, имя которому не боль, а беспомощность. А ведь рядом со мной еще и ученик, тот, кого я должна защищать, но по моей вине и из-за моей беспомощности он остался со мной на зимней пустой трассе.

— Ты чего? — вдруг присел рядом со мной Ярослав. Обычных его ехидства, наглости и бесцеремонности в голосе и поведении сейчас не было. Он заглянул мне в лицо, явно боясь, что я плачу. А я не плакала — я же сильная! — а сидела и смотрела на снег. На какую-то секунду мне показалось, что все вокруг подернулось рябью. Но, наверное, это была игра воображения. Зато вдруг кончилась метель, и стало тихо-тихо.

— Ничего.

— Все в порядке? Тетка — ненормальная какая-то. Кто она тебе? Родственница?

— Мачеха.

Если это и удивило парня, виду он не подал.

— Ей бы в "Золушке" играть или в "Спящей красавице". Имела б успех, — хмыкнул он. — Да ладно, она просто не в ладах с домиком, — постучал она себя по виску двумя пальцами, показывая жестом, какой именно домик он имеет в виду.

— У тебя ведь есть семья? — спросила вдруг я глухо.

— Есть, — неуверенно отвечал парень.

— Хорошая?

— Хорошая, — еще более неуверенно отозвался он.

— Большая?

— Ну так…

— Это здорово. Береги ее, — зачем-то сказала я. — Это, правда, здорово.

Хорошо, что ночь была лунная, а все пространство вокруг — завалено снегом, потому этот поздний вечер казался светлым. Белый цвет отражает свет.

— Луч падающий, луч отраженный и перпендикуляр, восстановленный в точке падения отражающей поверхности, лежат в одной плоскости, — зачем-то сказала я, вспомнив уроки физики.

— Чего? — не сразу врубился Ярослав.

— А угол падения равен углу отражения, — закончила я.

Зарецкий вдруг взял меня за плечи и поднял. А я не сопротивлялась.

— Приди в себя, — не отпуская меня, сказал он, глядя в лицо. — Где безумная бойкая высокомерная девица, которую я знаю? Очнись, Настя, — потряс он меня, впервые, кажется, называя по имени. Просто по имени, без обзывательств, глупых отчеств, и тоном — обеспокоенным и одновременно обескураженным.

— Я в себе, — грустно улыбнулась я Ярославу. Это не понравилось ему еще больше. Он нахмурился.

Мы стояли так близко (преступно близко), его ладони все еще были на моих плечах, и хотя он был в перчатках, а я в пуховике, мне казалось, я чувствую тепло его рук. Может быть, была виновата луна и ее мягкий свет, обволакивающий самое сердце, может быть внезапно унявшаяся метель, а, быть может, пьянящий холод, заморозивший логику, но мне вдруг безумно захотелось обнять парня, стоящего напротив.

Я не знаю, что было у меня в глазах, возможно Зарецкий принял их лихорадочный блеск за слезы, но он сам меня обнял, робко, боясь, что я оттолкну его. Но я этого не сделала, сопротивляться мне казалось преступлением, и я сама несмело положила ему руки на пояс.

— Когда я училась в школе, я подумала однажды на уроке физики. Все мы — отражения своих родителей. У меня был только отец. Я бы хотела быть этим отраженным отцовским лучом, Ярослав, — зачем-то сказала я тихо. — Чтобы быть такой же, как они. Если он — луч падающий, то я — луч отраженный. Только мой угол отражения не равен его углу падения. Если его угол — 45 градусов, то у меня и пяти не доберется.

Я секунду душевной слабости я положила голову ему на грудь, и щека коснулась холодной плотной ткани пуховика. А он, сам того не понимая, сильнее прижал меня к себе. И что мы делаем? Но как же здорово…

— А что было бы, если бы твой угол был равен сорока пяти градусам? — каким-то образом поняв меня, спросил Ярослав.

— Я бы сейчас не стояла тут, как дурочка. И я бы достойно ответила ей.

— Поверь, ты и так ей неплохо ответила, — почему-то хмыкнул он. — Ты себя просто не так оцениваешь. Ты, наверное, думаешь, что добрая и милая, а на самом деле наглая и высокомерная, в будущем вылитая твоя мачеха, — вдруг выдал он, разрушив хрупкую атмосферу. — Если это — только пять градусов от луча твоего отца, я боюсь представить, какой он у тебя. Такой же, как твой любезный дядя? — вспомнил он Тимофея, с которым столкнулся.

Я моментально отстранилась от Зарецкого, который широко ухмылялся и едва ли не ухал от переполняющей его радости. По какому поводу он радовался, уж не знаю. Наверное, понял, что задел меня за живое. А вообще, грустить надо — мы оказались в такой глупой ситуации!

— Заткнись, — недобро велела я ему.

— Я же говорил! — весело отозвался он. — Учись доброте и смирению, Анастасия Паукановна.

— Зарецкий, ты с огнем играешь, — недобро сказала я. Быть нормальным больше двух минут у него не получается, увы.

— Да ладно тебе, мисс училка, — отозвался Яр. — Давай думать, как отсюда выберемся. У меня вообще-то вечеринка, — вдруг вспомнил он и тут же полез в карман за мобильником.

— Надо такси вызвать, — вздохнула я, решив, что звонить Ранджи буду в крайнем случае, у нее сегодня тренировки.

— У меня связи нет, вызывай со своего, — заявил Енот, пиная носком высокого ботинка со шнуровкой и толстой подошвой снег. Он высоко разлетался.

Однако связи не было не только у него, но и у меня. Что еще за мертвая зона тут?

— Федеральная трасса, близко к городу, а связи нет, — ругалась я негромко, не понимая, что происходит. Становилось все холоднее — за городом температура всегда ниже, а чем ближе была ночь, тем крепче становился мороз.

Мы походили, пытаясь поймать связь, но было тщетно. Кроме того, за это время мимо нас не проехала ни одна машина. Это, честно говоря, пока что не пугало, но настораживало. Я понимаю, что это не город, но не единого автомобиля за двадцать минут? Когда мы ехали на вручение, машин на трассе было предостаточно.

Я в очередной раз достала холодными пальцами из кармана телефон. Связи как не было, так и нет. Зато мороз пробирался сквозь одежду. Хорошо, хоть метель унялась.

— Чего руки голые? — недовольно, аки мамочка, увидевшая дитя без шапки осеннюю порою, спросил Зарецкий, глядя на мои руки.

— Перчатки в машине остались, — ответила я с великим сожалением. Терять вещи я крайне не любила.

— Вот козел, уехал, — прошипел Яр, не забывая поминать водителя тети Иры недобрым словом каждые пять минут. — Ты номер помнишь? У меня дядька в ГАИ работает, пробьет, найду его тачку, слова благодарности гвоздем напишу на бочине.

Я, представив, как Ирина с ужасом смотрит на огромное корявое "спасибо" на дверях своей стильной машине, хмыкнула. Однако Яру связываться с ней не стоит. Она и так на него странно косилась.

— Стекла в цветочек сделаю. Хотя, зачем мне номер, ты мне скажешь, — никак не мог успокоиться он, зато все же сложил дважды два. — Ты ж ту тетку знаешь. Откуда, кстати?

— Зарецкий, отстань, — отмахнулась я, стараясь не паниковать. Пешком, что ли, до города идти?

— Говори, кто она. Я такого не проща… Смотри, — вгляделся внезапно в стену деревьев Ярослав. — Там огоньки! Дом, наверное. Пойдем, попросим телефон? Или такси вызовем. Мне холодно.

Мне тоже становилось все холоднее. Ну, Рита, если что-то случиться, я тебе не прощу.

— Что-то мне неохота ходить по незнакомым домам в лесу, — призналась я, подозрительно глядя вдаль.

Ярослав, почему-то неотрывно глядевший вдаль, на огонек, словно тот его гипнотизировал, сказал упрямо:

— Пойдем.

— Но…

— Пойдем! — настойчиво повторил Ярослав. — Там люди.

Огонек словно становился все ярче, лесок, в котором он светился, все — ближе к трассе, а холод — все крепче и крепче, словно за минуту температура понижалось на добрый градус.

— Люди? — повторила я задумчиво, словно огни могли принадлежать дому, где жили животные. Может быть, это из-за холода я с трудом думаю? Но ведь мы пробыли на трассе совсем немного времени, чтобы так сильно замерзнуть…

— Люди. Пошли к ним. Пошли же! — в нетерпении топнул ногой Ярослав. Деградирует в развитии, что ли? Еще бы улегся на землю и начал стучаться головой по полу. Или бить по нему руками и ногами — так делала Яна. Однако воспоминания промелькнули где-то далеко в созаннии, словно между мной и ими, а также реальной жизнью, была стена изо льда, через которую нельзя было увидеть людей и предметы, она пропускала только свет, делая его тусклым.

— Но… — Все никак не могла решиться я. С одной стороны меня тоже безумно вдруг потянуло к неизвестному домику вдали.

Лес стал еще ближе

— Да пойдем же! — выкрикнул Ярослав. Лицо его было странным, щеки раскраснелись, в глазах сияла вьюга. — Пойдем!

В это время перед нами появилась белокрылая птичка с белым же хохолком и радостно что-то зачирикала. Зарецкий, глядя на нее, вдруг как-то совершенно по-детски засмеялся. Словно ребенок в предвкушении подарка под елкой!

— Надо за ней идти! — сообщил мне он радостно и, схватив за руку, побежал за птичкой. Правда, остановился, снял вдруг перчатку с правой руки и вручил мне.

— Надень. У тебя руки замерзли, — сказал Яр мне, и я натянула ее на пальцы, чувствуя внутри его тепло.

Левой он вновь схватил меня за руку, согревая своей ладонью.

Птичка обратила на себя наше внимание, пролетев над нашими головами несколько кругов. Мы смотрели на ее крылышки, хохолок, черные глазки-бусинки и смеялись. А после пошагали следом за ней, как двое детей, держась за руки.

Лесная жительница, продолжая чирикать, запорхала по направлению к подступившей совсем близко полосе леса, огонек, крывшийся в котором стал еще более ярким, манящим, теплым. Мне почему-то представилось, что там, за заснеженными высокими деревьями, кроется большой двухэтажный деревянный дом, с верандой, резными балконами, окнами со ставнями, из которых и светит электричество. В этом чудесном доме живет счастливая крепкая семья: мама, папа, много детей, быть может, бабушка и дедушка, и, конечно же, там есть большая собака! Они все вместе собираются на ужин в столовой с камином, в котором трещат поленья, за общим столом, накрытым кружевной скатертью, громко болтают, пьют душистый травяной чай и рассказывают добрые истории.

Вокруг снег, лес, тишина, а в доме тепло, радостно и всегда светло.

Огни манили к себе.

Теперь и я безумно хотела попасть в этот дом. Наверняка там живут добрые хорошие люди. Они нам обязательно помогут, и, конечно же, усадят за свой стол, и напоят тем самым душистым чаем…

"Настя, зачем ты туда идешь? — тоненько звенели заледеневшие полупрозрачные травы. — Настя, Настя, Настя, не ходи туда. Это очень сильное волшебство, Настя!".

"Пусть идет, — раздался мужской спокойный голос, который мог принадлежать человеку уже в годах. Травы были рады этому голосу. Они с удовольствием подчинились ему, зазвенев с легким волнением и почтением. — Быть может, кое-что узнает".

Я услышала эти голоса и тотчас забыла о них, неведомой силой влекомая к загадочным огням и забывшая обо всем на свете.

Там точно живет семья с Новогодней открытки!

По коже пробежала мелкая дрожь. И только запястье ласкал странным теплом серебряный браслет. Может быть, только благодаря ему я потом соблюдала остатки разума, когда как Зарецкий казался заколдованным.

А дальше все происходило, как в тумане — и в прямом, и в переносном значении этого слова. Это был словно сон, в котором я ничему не удивлялась, сон, который дарил сказку и который забирал в обмен на нее реальность.

Мы шли по снегу, утопая в нем по щиколотку, а кое-где едва ли не по колено, следом за птичкой и смотрели на нее совершенно счастливыми глазами. Лес не пугал нас, деревья изредка словно расступались, давая нам возможность пройтись. Пару раз я запиналась, но Яр не давал мне упасть.

— Как ты думаешь, кто там живет? — возбужденно спросил меня Ярослав, не выпуская мои пальцы из своих. Было холодно, но мы не обращали на это внимание. К тому же на расе, в отличие от леса, было куда более морозно. Чудеса…

— Большая семья, — уверенно отвечала я. Почему-то в лесу было необыкновенно светло. Ах, это же из-за снега, скрипящего под ногами, луны и звезд… Изредка, правда, из-за деревьев выплывал кусками туман, но птичка знала, куда нужно лететь.

— Да ну, нет, там живет художница, — мечтательно сказал Яр, не отрывая взора от огоньков. — Талантливая известная художница, которая уехала ото всех в лесную глушь в поисках вдохновения. Чтобы остаться наедине с природой и подальше от людской злобы, зависти, глупости…

Я насмешливо покосилась на него, но ничего не сказала. Ведь я знала, что это не так.

Огни приближались. Кажется, мы пришли к цели нашего небольшого импровизированного путешествия. И оказались на круглой лесной заснеженной полянке, в центре которой высился деревянный дом — большой, надежный, с двумя этажами, с верандой, просторным балконом над ней. Из трубы валил дым — значит, там есть печка, такая же большая, теплая… Окна на первом этаже гостеприимно светились. В ближайшее, справа от двери, наполовину занавешенное шторой из тяжелой светло-голубой ткани, я и заглянула. Кажется, это было окно гостиной комнаты, потому что мой взгляд выхватил кусок дивана и картин на стене.

Наша птичка-путеводитель взлетела на перила балкона.

Этот дом был почти такой же, как я представляла в своих фантазиях. Ну, конечно же, я была права. Только ставен не было.

Заледенелые травы вновь тоненько зазвенели, но я не расслышала их. Мне и не хотелось. Однако, повинуясь непонятно порыву, я подняла взгляд наверх, и мне показалось, что в темноте окон второго этажа мелькнули два тусклых огонька — если бы они, конечно, могли жить в чьих-то глазах.

— И правда дом, — заворожено уставился на крепкую дверь Ярослав. — Пойдем?

— Пойдем, — согласилась я. Мы поднялись по лестнице в несколько ступеней и, оказавшись на крыльце, постучали в дверь.

— Иду! — раздался бодрый женский голос, приглушенный стенами. — Иду-иду!

— Отлично! — возликовал Ярослав и вдруг, поднеся наши сцепленные в замок руки, прижал тыльную сторону моей руки к своей холодной щеке.

— Настя, — сказал он мне. — А ты бываешь классная.

Я ему улыбнулась.

Дверь распахнулась, и перед нами возникла пожилая благопристойная женщина в домашнем длинном платье, теплой шали на плечах и седыми волосами, собранными сзади в пучок. Лицо у нее было простое, в морщинах, но миловидное и улыбчивое. Тусклые голубые глаза с удивлением рассматривали нас. У ног ее крутилась пятнистая кошка с куцыми усами.

— Вам чего, ребята? — спросила хозяйка дома. Из двери потянуло запахом свежеиспеченных булочек и какао. Ярослав сглотнул. Кажется, он голоден. Да и я бы не отказалась от чашечки горячего какао или кофе.

— У нас не работают мобильные телефоны, — начала я. — Можно, мы вызовем от вас такси?

— Конечно-конечно, — засуетилась женщина. — Проходите-проходите, не стойте на пороге, нечего в дом холод запускать, у меня натоплено…

— Пойдем, — шепнул мне Ярослав.

Белокрылая птичка прочирикала что-то на прощание, слетела со своего места и унеслась в лес. Когда за нами захлопнулась дверь, мне показалось, что вместо радостного чириканья я слышу злорадное довольное уханье.

Холод, снег и темнота остались позади.

Мы оказались в небольшом холле с пятью дверьми и лестницей, ведущей наверх, в темноту.

— Проходите, ребята, — сказала хозяйка, сильнее закутываясь в серую шаль. — Тапочки возьмите, а обувь на полочку ставьте. Вы как сюда попали?

— Птичка привела, — радостно доложил плененный домом Зарецкий. Однако у меня все же оставалась способность мыслить, а потому я сказала тут же:

— Огоньки увидели с дороги.

— С дороги-и-и? — протянула она. — А куда дорога ведет?

Вопрос почему-то не показался мне глупым, и я честно ответила, куда.

— Вот как, — засияли ее тусклые глаза. — Ну, хорошо, проходите. На улице похолодало так и снегом все замело. Может быть, горячего чаю хотите? Или какао? Я только что сварила, — засуетилась женщина, распахивая перед нами одну из дверей, ведущую как раз в ту самую гостиную, которую я видела из окна.

Первым в комнату продефилировала пятнистая кошка, в холле презрительно нас рассматривающая, следом зашагал почти счастливый Ярослав, затем в гостиную ступила и я, а последней была хозяйка дома, которая почему-то улыбалась.

Большая светлая комната, люстра с канделябрами, коричнево-ореховые тона убранства, полосатые обои, мягкий ковер с замысловатым восточным узором под ногами, картины в больших рамах — все выглядело также благопристойно и уютно, под стать пожилой хозяйке.

— Присаживаетесь, — указала она нам на диванчик у стены, справа от камина, а сама села в кресло слева от него, расположившись напротив нас. Между нами был низенький кофейный столик.

Кошка запрыгнула на комод, уставленный фигурками, статуэтками и вазочками, и притаилась около больших прямоугольных часов на кривых ножках, время на циферблате которых я так и не смогла разглядеть, сколько не старалась.

Мне нравилось здесь все, кроме этих часов. Чем больше я на них смотрела, тем больше в душе моей росло раздражение.

— Вас как зовут-то? — спросила женщина ласково. — Я Юлиана.

— Красивое имя у вас, — вырвалось у Зарецкого. — А я Ярослав.

— Настя, — представилась я, наслаждаясь теплом. Руки и ноги горели — отходили от холода.

— Приятно познакомиться. Вы — пара? — вдруг хищно посмотрела она на нас, я моргнула и поняла, что мне это показалось.

— Нет, она мне как… как сестра, — помедлил с ответом Яр.

— М-м-м, жалко, — поскучнело лицо у Юлианы. Или мне опять показалось?

— Почему жалко? — спросила я.

— Когда пара… Тогда веселее, — неопределенно ответила она.

— А вы одна тут живете? — разглядывал стены Зарецкий. Кажется, картины привлекли его внимание больше, чем мое.

— Одна, милый, одна, — покивала головой женщина. Эх, жаль, что моя фантазия — что в доме живет дружная семья, не осуществилась. Но я нисколечко не расстроилась.

— Вам не страшно? — вырвалось у меня. — Одной, в лесу… У вас даже забора нет.

— Да кто ж меня тронет, — рассмеялась непонятно чему Юлиана. — Живет в глухом лесу одинокая женщина, с которой нечего взять. Кому я нужна, милая? Ох, что ж я сижу, — спохватилась она. — Надо ж вас горяченьким напоить. Вы что хотите, какой или чай? У меня и вкусненько всего много.

Мы дружно выбрали какао, и Юлиана неспешно удалилась в кухню. Кошка осталась на месте и ее зеленые недружелюбные глаза следили за каждым моим движением

Яр поднялся с дивана и принялся рассматривать картины на стене, заложив руки за спину.

— Ну как тебе тут? — спросила я его.

— Здорово, — ответил он мне. — Такие картины замечательные. Как она рисует!

— Замечательные? Рисует? — подняла я бровь. Хоть в живописи я не разбиралась, но среди них увидела пару репродукций. Может быть, она сама и делает копии знаменитых картин, а Яру это нравится. Ах, пусть так. Главное, что тут тепло и сейчас нас напоят душистым… А, нет, не чаем, какао.

Но стоило мне расслабиться и погрузиться в уютную атмосферу дома, как кошка вновь строго на меня посмотрела своими зелеными глазищами и повела ушами.

Вскоре в гостиную вернулась, семеня, Юлиана с подносом, а потом еще с одним и еще. Она принесла не только какао, но и горячи шоколад, ароматно пахнущий чай с травами и много-много сладостей — от конфет и мармелада до свежеиспеченных булочек и щербата. Весь журнальный столик был заставлен едой. Тарелочки и чашечки едва ли не падали на пол.

Глаза Ярослава загорелись, как у мальчишки, едва он увидел все это пиршество. Я тоже заинтересовалась подношениями хозяйки.

— Угощайтесь, — хитро улыбнулась хозяйка дома.

Ярик тотчас принялся что-то жевать. Господи, какой же он мальчишка еще. Я погладила, совсем того не стесняясь, его по волосам. Яр тоже ничуть не смутился и улыбнулся мне.

— Ешь, — сказал мне он, взял со стола пирожное и поднес к моим губам.

Я откусила от эклера с заварным кремом, тающим во рту и не заметила, как съела его. Ярослав и Юлиана разговаривали об искусстве, в котором она, к моему удивлению, оказалась подкованной, Ярик внимательно, почти восторженно слушал ее и лопал сладости, запивая их какао. Но только я поднесла к губам чашку с какао, как вздрогнула — под столиком меня цапнула за щиколотку кошка, покинувшая свое место около часов. Я сердито посмотрела на наглое животное — пить хотелось невыносимо, потому как во рту было ужасно сладко. Оно не менее сердито посмотрело на меня, и мне даже показалось, что укоризненно покачало головой, украшенной куцыми усами. Почему-то я не стала пить какао, поставила чашку на стол и, несмотря на сладость во рту, взяла другое пирожное, украшенной ягодами малины. И только я вновь поднесла чашку с какао к губам, наглая кошка опять махнула лапкой, оцарапав меня. Я с грохотом поставила чашку на стол и против воли взяла конфету. А кошка принялась сосредоточено вылизывать лапку, с чувством выполненного долга.

Кроме часов и кошки меня почему-то напрягала сама хозяйка. Она все время поправляла свою серую шаль, и это начало ужасно раздражать. Это движение Юлиана повторяла и повторяла, причем каждый раз совершенно одинаково. А еще мне пекло запястье, и это тоже мешало наслаждаться происходящим.

О том, что мы куда-то хотели звонить, мы совершенно позабыли.

Тиканье часов, треск камина, ненавязчивая болтовня, запахи, расслабляющая теплота — все это зачаровывало и постепенно усыпляло. Веки мои стали закрываться, а в руках растеклась тяжесть.

Может быть, я бы и заснула, если бы вдруг не грохот, раздавшийся непонятно где. Хозяйка дома, сморщившись, вскочила.

— Что это? — пробормотал сонно Ярослав, который тоже, казалось, засыпал, откинувшись на мягкую спинку дивана. Если я держалась, то он едва ли не спал.

— Да так, — торопливо сказала она. — Кошка у меня в другой комнате, игривая больна.

— У вас несколько их? — из вежливости спросила я.

— Да куда там, одна, но шу-у-умная, — сказала Юлиана, в сотый раз поправляя шаль. — Я сейчас, ребяточки. Пей какао, Настенька, — сказала она, на ходу заглянув мне в чашку, что показалось жутко неприличным. — Чтобы все выпила к моему приходу, — властно добавила она, глядя выцветшими глазами в мои, затянутые пеленой чародейства.

Я проводила ее удивленным взглядом. Ведь ее единственная кошка вроде бы сидела прямо тут и нагло время от времени цапала меня за щиколотку, когда ей это взбредало в ушастую голову.

Мы остались вдвоем — я и засыпающий Ярослав.

— Яр, — потрепала я его по плечу.

— Настя, — открыл он какие-то совершенно одурманенные глаза и протянул ко мне слабую руку, коснувшись кончиков моих распущенных почему-то волос. — Мне так жутко хочется спать. Но тут совершенно чудеснейшие картины. А ты — красивая, — непонятно зачем добавил он.

Он откинул голову назад, улыбаясь мне, а рука его безвольно упал а колено. Наверное, он очень устал. Я взяла со стола какао и вновь попыталась сделать глоток. Но на плечо мне запрыгнула вдруг совершенно нежданно-негаданно кошка, и я от неожиданности разлила порядком уже остывшее, но все еще достаточно горячее липкое какао на себя.

Сонное оцепененье как рукой сняло. Я с тихой руганью вскочила на ноги, отряхивая черное платье.

Кошка предусмотрительно спряталась под комодом и оттуда следила за мной, прижав уши.

— Скотина, — проговорила я. — Ужасная невоспитанная кошка.

Она укоризненно мяукнула мне из-под комода, а я пошла искать ванную комнату, надеясь, что хозяйка дома не особо расстроится, если я вымою руки и попробую привести себя в относительный порядок.

Знакомые лестница и шесть дверей холла, одна из которых вела на улицу, встретили меня молчаливой полутьмой — горел лишь один тусклый светильник под потолком.

И какая же из плотно закрытых дверей ведет в ванную комнату?

Я толкнула наугад одну из дверей. Судя по смутным очертаниям, это была хозяйская спальня, из которой несло затхлостью и почему-то землей. Вторая дверь вела на кухню. Тусклого света из холла хватило, чтобы я узрела жутчайший беспорядок. Пол был усеян кучей оберток, как будто бы их в спешке кидали мимо мусорного ведра из которого, кажется, не слишком приятно пахло сгнившими фруктами. На столе в хаотичном беспорядке стояли какие-то банки и коробочки. На давно немытой плите высилось нечто, напоминающее котел, из которого все еще клубился синеватый пар. Раковина была завалена грязной посудой. В этой раковине мыть руки у меня не возникло ни малейшего желания.

Я брезгливо поморщилась и осторожно подняла с пола сорванную впопыхах прозрачную обертку с белой этикеткой-наклейкой — такие бывают в супермаркетах. "Пастила. 500 грамм", было напечатано на ней. Далее шли стандартные состав, калорийность, срок годности, дата изготовления (вчерашняя) и, собственно, название супермаркета. Таких магазинов у нас в городе не было — в отличие от соседнего, в котором эта сесть магазинов появилась не так давно. Юлиана привезла продукты аж оттуда? У нее вроде даже и машины нет.

Выбросив упаковку в ведро, я закрыла дверь, ведущую на кухню, и открыла третью, но и это оказалась не ванная комната. Это помещение больше походило на заброшенную пыльную комнату, куда складывали все ненужное. Коробки, ведра, снова коробки, забитый чем-то шкаф — даже дверки его с трудом закрываются. Поломанные вещи, стопки книг, швабры, лейки, — что тут только не пылилось! А еще тут было фортепиано, прикрытое белой скатертью. На нем, как и на комоде в холле, стояли многочисленные фигурки, шкатулочки, вазочки с пожухлыми цветами.

Повинуясь какой-то загадочной силе этого полусна — полуреальности, я шагнула к фортепиано. Дверь за мной бесшумно захлопнулась, и темнота стала выползать из всех углов, надеясь схватить меня за ноги, но я, подчиняясь правилам этой странной действительности, дернула за шнур торшера, стоявшего тут же, и в комнате вновь стало светло.

Внимание мое привлекла небольшая простая шкатулка темно-синего цвета, и мои руки против воли потянулись к ней. Я открыла ее. На меня смотрела изящная крохотная, стоящая на пуантах, балерина с грустным личиком. Белая пачка, белые перчатки, белые, обманчиво мягкие туфельки, ленты которых обвивают икры. Куколка с большими глазами и собранными сзади волосами.

Я несколько раз, с тихим скрипом, повернула ключик, расположенный сзади. Пружины запустились, и механизм пришел в действие. Раздалась красивая незатейливая мелодия — звонкие серебряные переливы ксилофона и перезвон нежных колокольчиков. Такие мелодии незаметно пробираются в голову, и их постоянно хочется напевать и напевать.

Изящная печальная балерина медленно заветрелась вокруг своей оси. Тонкие ручки ее, облаченные в белоснежные перчатки, опускались и поднимались под чудесную мелодию плавную мелодию. Головка с навечно собранными вверх волосами слонялась то к одному плечу, то к другому. Я залюбовалась этим механическим танцем, улыбаясь грустной балерине.

Какая же прелесть!

Одна рука балерины вытянулась вперед, и крохотный пальчик указал на фортепиано. Я, ничуть не удивившись, поняла, что хочет кукольная красавица на пуантах, и открыла крышку пыльную фортепиано. Пальцы сами собой скользнули по черно-белым клавишам, до боли знакомым. Когда-то я играла на фортепиано… Когда-то очень давно. Меня нельзя было назвать талантливой пианисткой, но я любила музыку.

Музыкальная шкатулка продолжала играть, повторяя раз за разом короткий кусочек запоминающейся приятной мелодии. И я вновь опустила пальцы на фортепиано, чтобы продолжить эту мелодию, исполнив пару аккордов.

Жаль, что фортепиано оказалось расстроенным.

А дальше словно был сон во сне. Я поняла вдруг, что помещение изменилась. Моя душа находилась совсем в другом месте

Эта квадратная комната была залита нежным весенним солнечным светом. Небо за распахнутым окном сияло лазурью, за ним тянулись кверху веточки деревьев, на которых только-только набухли нежно-зеленые почки.

Стены цвета чайного дерева, однотонный ковер папоротникового оттенка, тонкие, светло-мятные занавески, письменный деревянный стол, стул с мягким сидением, шкаф, диван, на спинке которого громоздились мягкие игрушки, прибитые к стене полки с дисками, книгами, журналами, альбомами, косметикой. С одной из полочек свисало несколько пар ярких бус и цепочек, рядом с другой висел плакат с загадочным лицом известного тогда музыканта Аларма. На краю стола, грозясь вот-вот упасть вниз, стояла салатовая подставка для ручек, карандашей и фломастеров. На подоконнике высилась тарелочка с жевательными и конфетами и леденцами.

Обычная девчачья комната. Чудесное весеннее субботнее утро. Атмосфера юности, легкости, предвкушения и юношеских дерзких фантазий.

Фортепиано, стоявшее в углу, тоже стало другим — новеньким, блестящим на солнце. Мои пальцы лежали на его клавишах — так же, как и в комнате дома Юлианы. И я знала, что нужно играть дальше.

Сев на стул перед фортепиано, я вновь принялась играть — сначала осторожно, зажато, сбиваясь и начиная сначала, но затем кисти обеих рук стали легкими, почти невесомыми, движения — более плавными, а звуки — более уверенными и насыщенными, и в комнате раздалась легкая солнечная музыка — импровизация мелодии, принадлежавшей балерине и ее шкатулке. От удовольствия, получаемого от игры, я сомкнула ресницы и полностью отдалась столь нежданно настигшему меня вдохновению. Пальцы летали над клавишами, затылок ласково грело солнце, по телу струилось умиротворение.

Однако вскоре мне пришлось открыть глаза — я стала частью дуэта. Кто-то подошел ко мне мне, и теперь мы играли в четыре руки. С интересом распахнув глаза, я увидела, как к моим пальцам на фортепиано присоединились тонкие длинные пальцы зеленоглазой девчонки лет пятнадцати с узким веселым лицом, обрамленным темными, до подбородка, волосами. Она подмигнула мне, и я улыбнулась ей в ответ. Этой девушки не должно было тут быть, однако волшебство этой реальности сделало свое дело — я даже не удивилась. Более того, была даже рада такой внезапной встречи.

Мы играли вдвоем, понимая друг друга без слов, разговаривая звуками, и мелодия все менялась и менялась, дразнясь и выходя сказочно-завораживающей. Изредка я и зеленоглазая девчонка смотрели друг на друга, как старые друзья, и улыбались.

Прошлое опустило на мое лицо тонкий полупрозрачный платок, сотканный судьбой ему в подарок.

Мелодия все звучала, и я растворялась в ней без остатка, и вдохновение, как волшебство, было везде, искрилось в лучах и приятно покалывало кожу.

Запахло луговыми травами и солнцем.

В светлой квадратной комнате — судя по предметам интерьера, чьей-то женской спальне, находились две молодые девушки примерно одного возраста: высокая, с собранными в высокий хвост темно-пшеничными волосами, и достаточно женственной оформившейся фигурой, в белой блузке и темно-синей прямой юбке до колена, и чуть пониже, хрупкая, с темным каре и заколотой назад челкой, одетая в домашний топик и шорты.

Лицо первой юной особы было серьезным, губы — слегка поджаты, а в серых глазах застыл лед. Она сидела на стуле так прямо, что, казалось, проглотила палку. Вторая девочка, судя по всему, хозяйка комнаты, расположилась на диване, скрестив под собой ноги в полосатых носках. Нос у нее был красный, она то и дело чихала и сморкалась в большой платок в синий горошек. Девочка простудилась и не ходила в школу. Именно по этой причине староста класса, а заодно и подружка, пришла навестить ее и, конечно же, принести домашнее задание. Настя была очень обязательной, исполнительной и внешне строгой. А Даша, напротив, была разгильдяйкой, дерзкой и смешливой и больше всего на свете любила веселиться. Однако, несмотря на разницу в характерах, девочки подружились. Не так давно Даша перешла в новую школу, попала в класс, в котором училась Настя, и так вышло, что их посадили за одну парту. Сначала они не обращали друг на друга внимания, а затем как-то разговорились после уроков, оставшись убираться в классе, выяснив, что у них много общего и одинаковые вкусы в музыке и в кинематографии. И с этого началось их общение. Настя помогала Даше с уроками, объясняла точные предметы и покрывала прогулы, а Даша таскала Настю с собой в клубы и вечеринки и знакомила со своими многочисленными друзьями, потому как оказалось, что у Насти их совсем и не было. Не сказать, что они стали лучшими подругами, но довольно близкими — это точно!

— Что в школе еще веселого? — спросила чуть гнусавым голосом хозяйка комнаты.

— Все тихо, — отозвалась Настя. — Смирнов по тебе скучает, все косится на твое пустующее место. А сегодня после биологии спрашивал у меня, когда ты придешь. Я сказала, что понятия не имею. Он расстрился.

— Да нужен мне этот Смирнов, у меня Артемка есть, — фыркнула Даша, но по лицу ее можно было сказать, что она довольна тем, что поклонника беспокоит ее отсутствие. — Меня тут Артем на концерт одной группы классной приглашает, кстати. Быстрее бы выздороветь! Достало уже сморкаться каждые пять минут. И угораздило же меня в такую теплынь заболеть! — Даша машинально вытащила из кармана мобильный телефон — серебряную раскладушку с кучей брелков, чтобы убедиться, что она не пропустила ни одного сообщения от своего парня.

— Тебя больше его бывшая не достает? — полюбопытствовала Настя. Смазливый самовлюбленный Артем ей не очень-то и нравился, хотя видела она его всего лишь дважды, да и то мельком.

— Неа, угомонилась. Но ему тут какая-то Алёна написывает, я случайно прочитала сообщения у него в мобилке, — пожаловалась Даша.

— И кто это такая?

— Я тоже у него спросила, кто это такая? А он мне — знакомая и все. Но ничего, я ее номер удалила. Блин, иметь популярного парня — такая морока!

— А ты его любишь? — спросила Настя и сама же смутилась своего вопроса.

— Ну-у-у, — задумалась Даша. — Вроде люблю. Он классный. Романтичный. Веселый. Милый. С Артемом здорово. Слушай, а ты влюблялась? — спросила она с интересом у Насти.

— Нет, кажется, — ответила та с запинкой. Девочкой она была скрытной и молчаливой, и делиться такими вещами ей было не то, что бы неохота, как-то неловко.

— Слу-у-ушай, — протянула ее подружка, в амурных делах куда более искушенная, — а ты с кем-нибудь вообще целовалась? Наська, ну расскажи!

— В лагере с одним парнем, — смущенно призналась та. — В этом году. Мы вроде как почти парой были.

— Ого! И ты мне не говорила! — всплеснула руками эмоциональная Даша. — Так ты еще не совсем потерянная для общества! Что за тип?

— Могу фотографию показать, — сказала Настя.

— Покажи!

Девушка достала мобильник и, поискав в нем что-то, протянула подруге.

— Ого! Красавчик! Какой классный! Только не говори, что вы сейчас не общаетесь! — поразилась Даша, глядя в экран.

— Нет, не общаемся, — покачала головой Настя.

— И почему?! Он тебе надоел? Или это он ступил и тебя бросил? У него что, глаза на затылке, что ли?! — Даша даже возмутилась.

— Нет, — Настя улыбнулась. — Просто он… слишком лидер.

— Это как?

— Слишком много любил приказывать, и вообще хотел, чтобы я все делала, как он хочет, — как-то жестко отозвалась Настя, и Даша не решилась выспрашивать подробности. — Терпеть не могу таких. Я лучше сама приказывать стану, чем подчиняться.

— Ну и ладно, другого такого найдешь, — заявила хозяйка комнаты.

— Можно? — спросила внезапно Настя, в который раз глянув на синтезатор. Дашка играла не особо хорошо — бросила музыкалку еще пару лет назад, но синтезатор у родителей затребовала, потому что вдруг захотела играть на нем в какой-то группе, которую собирал лучший друг ее парня.

— Умеешь? — оживилась Даша.

— Музыкальную школу закончила, по классу фортепиано, — отозвалась Настя. — В прошлом году выпускной был.

— Вери найс! — воскликнула хозяйка комнаты. — Какой предмет любимый был?

— Сольфеджио.

— Какой ужас! Ты ненормальная! — на живом личике Даше перемешались ужас и восхищение. Когда узнала, что любимые предметы подруги — физика и геометрия, ее реакция была точно такой же. — Ну же, сыграй!

— Спасибо.

— Справишься с ним?

— Конечно.

Стоило девушке с высоким хвостом коснуться клавиш синтезатора, как вся ее напряженность и серьезность мигом испарились, а на лице появилась легкая улыбка. Музыка преображала строгую внешне девушку.

Лед в глазах треснул. А под ним плескалась живая вода

Настя без нот, по памяти, сыграла что-то из Бетховена, а затем — мелодию из популярного кинофильма, а потом исполнила популярную песенку. Играла она не совсем чисто, но с удовольствием, заставляя Дашку слушать мелодии почти с восторгом, и остановилась нехотя, внезапно. Одернула руки от синтезатора так, как будто он внезапно нагрелся.

— Наська, классно же! Ты вообще молодец! — искренне сказала Даша подруге. — Скрытый талант, блин.

— Ничего особенного, — знала свои способности девушка. — Но мне нравится…

— А ты дома часто играешь?

— Нет.

— Почему? Все у тебя надо клещами вытягивать! — возмутилась Даша

— Не на чем, — ответила Настя.

— А как же ты в музыкалке училась? — округлились светло-зеленые любопытные глаза у Даши.

— Рита убрала мое фортепиано, оставило только фортепиано Яны. Оно у нее в комнате, я не могу заходить к ней.

— Почему убрала? — не поняла Даша и высморкалась.

— Чтобы я не играла.

— Смысл?

— Потому что мне нравилось играть на нем, — едва заметно улыбнулась Настя.

— Вот сука! — все поняв, вскочила эмоциональная Даша. Она часто употребляла бранные выражения. — Она у тебя совсем чокнутая, что ли?!

— Есть такое.

— Вот же, а! Бывают такие ненормальные!

Дашка подскочила и обняла Настю, правда быстро отстранилась — чтобы не заразить ее.

— Слушай, может тебе от них свалить? — спросила она жалобно.

Настя с какой-то взрослой печалью посмотрела на подругу.

— Не могу. Мне некуда.

— Совсем-совсем?

— Совсем.

— А давай я родителей попрошу, чтобы ты с нами жила? — вдруг предложила Даша.

— Ты что, — почти испугалась Настя. — Не надо! Но спасибо, что беспокоишься обо мне. Правда. Пока что я ничего не могу поделать, просто надо подождать, — туманно добавила она.

— Такое чувство, что тебе не пятнадцать, а все сорок пять, — вздохнула Дашка.

— Какая есть, — пожала плечами Настя. Она взглянула на настенные часы необычной стекающей формы, чем-то напоминающие по форме часы с известной картины Сальвадора Дали "Постоянство памяти".

— Мне пора, Даш, — сказала с сожалением девочка с высоким хвостом, поднялась и взяла со спинки стула аккуратно сложенный пиджак.

— Да ты же недавно только пришла! В первый раз в гости пришла и уже уходишь!

— Я отпросилась у классной с нескольких уроков, потому забежала. После занятий мне сразу надо идти домой.

— Зачем это?

— Я наказана. Могу ходить только в школу и на дополнительные занятия. Рита узнала, что в ту субботу мы с тобой ходили на дискотеку, — вдруг хмыкнула Настя. — Теперь играет в крокодила. Никуда ходить больше не разрешает.

— Жа-а-алко, — протянула Даша. — В смысле ее жалко, совсем у тетеньки с головой не ладушки. Слушай, а она заставляет тебя там убираться с утра до ночи или еще как-нибудь наказывает?

— Нет, что ты, — засмеялась Настя. — Она по части моральных страданий.

— А отец?

— Что отец?

— Он как относится к тому, как с тобой себя мачеха ведет? Он…

— Он все время работает, — оборвала подругу Настя.

— Понятно. Как сможешь, приходи ко мне еще, ладно? Я познакомлю тебя со своим братом, — она вдруг хихикнула. Настя удивленно посмотрела на Дашу. — Он на твоего красавчика с фотки похож — тоже брюнет высокий. Зовут Егором. Знаешь, какой добрый? Командовать ни за что не станет! Он, правда, тебя старше, ну да ладно.

Болтая, девочки пошли к холлу. Настя натянула ветровку, надела туфли на низком каблучке, взяла сумку, а Дашка стала открывать дверь и едва не попала по лбу высокого для своего возраста светловолосого мальчишки с совсем еще детским шкодливым лицом и с ранцем за спиной.

— Дура! — заорал он на Дашу. — Чуть по лбу не попала!

— Ты как со старшей сестрой разговариваешь, шпендик?! — возмутилась та.

— Кто шпендик? Кто шпендик, ты, великовозрастная балбесина?! — не полез за словом в карман мальчишка. Тут он заметил Настю, поздоровался и поутих, лишь злобно сверкал своими большими светло-зелеными — как у сестры глазами.

— Проходи и шуруй обедать, мелкотня, — объявила Дашка. — Мой младший брат, — пояснила она Насте. — Вреднючий, просто кошмар. Мама в этой четверти из-за него уже раза четыре в школу таскалась.

— Три, — поправил ее брат, стаскивая кроссовки и раскидывая их как попало.

— Значит, скоро будет четвертый, — ничуть не сомневалась Даша. — Ярочка в последний раз чего учудил, — смеясь, поведала она подружке. — С пацанами повадился бегать к женской раздевалке и вместо того, чтобы подглядывать, куковать стали в скважину и орать: "А я все вижу!". Их физрук поймал и за шкварники к классухе притащил. Малолетние дурики.

— Тупица обезъяноподобная, — наградил сестру нелестным эпитетом Ярочка и, счастливо избежав тумака, с хохотом унесся в ванную комнату.

— Ужасный ребенок, — пожаловалась Дашка. — Все время к девчонкам пристает. Наверное, бабником вырастит.

— Зато у вас весело, — сказала Настя искренне. — Ладно, я пойду. Пока!

— Пока, Реутова! Ты классная!

Дверь захлопнулась, и Настя направилась к лифту.

— Это кто? — выглянул из-за угла Ярослав.

— Подружка моя, Настя. Со школы. А что? Понравилась она тебе, что ли? — рассмеялась Даша. — Она хорошая, умная.

— Ну, ничего так, — важно покивал мальчик. — Вроде с головой получше, чем у тебя. Будет моей сто восьмой женой, за меня учиться.

— У тебя там что, уже и гарем есть? — поразилась старшая сестра и расхохоталась, и пока брат обедал, с омерзением вылавливая из тарелки с супом лук, подкалывала его насчет Насти.

Мелодия звонко разливалась по всей комнате.

— Ты лучше стала играть, — с улыбкой сказала я.

— Спасибо. А ты не разучилась, — ответила мне Даша. — С тобой здорово играть. Но пока есть возможность, я бы хотела тебе кое-что передать. Главного я сказать не могу, но вот помочь…

Она зачем-то убрала руки с клавиш, немало этим расстроив меня — я хотела играть всегда! — встала, подошла к шкафу и вытянула какую-то книжку с полки.

— Возьми.

Я продолжала играть в одиночестве, не обращая на нее внимания.

— Возьми! — настойчиво повторила она. — Давай же! Настя, это важно!

Нехотя я все же последовала ее примеру и оторвала руки от клавиш. Прекрасный звук исчез, и лишь мелодия музыкальной шкатулки, пол которую танцевала балерина, наполняла комнату… И вместе с ним стал меркнуть солнечный свет, льющийся из окна, мебель стала менять очертания, и весна куда-то пропадала, уступая дорогу тревожно ревущей за окном зиме.

Вместо трав стало пахнуть молоком.

— Что это? — не поняла я. Мне хотелось играть дальше, дальше, дальше..

— Это то, что тебя спасет, Настя, — серьезно сказала мне Даша, сдув волосы с лица. Она тоже стала медленно таять в воздухе. — Быстрее, она идет! Смотри же!

Я глянула на книгу: темно-зеленая обложка с золотым теснением, чуть больше ста страниц, кажется, есть иллюстрации. "Сказки братьев Гримм", — было написано на книге готическим вытянутым шрифтом. Я раскрыла ее на первой попавшейся странице и к своему удивлению попала на сказку под названием "Гензель и Гретель". История о девочке и мальчике, которые попалили в дом к ведьме, желающей их съесть…

Она хочет нас усыпить и…

Музыкальная шкатулка все играла, но с каждой нотой все тише и тише. Книга стала исчезать — как и Даша, которая почти уже растворилась в воздухе и улыбалась, глядя мне в глаза.

Я слышала шаги хозяйки дома.

"Тук-тук-тук-тук-тук", — стала стучать шкатулочка, забыв свою мелодию. И она стучала в такт моему сердцу. Балерина смотрела на меня с такой невыразимой печалью, что я не выдержала, захлопнула крышку и засунула шкатулку в карман кардигана, а после поспешно захлопнула крышку рояля и отскочила подальше от него

Дверь медленно открылась.

— Что ты тут делаешь, девочка? — спросила Юлиана. Я нервно обернулась, и слова застряли у меня в горле. Наверное, если бы все это была реальностью, а не подобие сна, я закричала бы от страха.

Передо мной стояла все та же пожилая женщина с приклеенной улыбкой и в серой шали, только вот кожа ее сморщилась, волосы с благородной сединой пропали, обнажив лысый череп с непонятными татуировками, тонкие длинные губы были неестественно красными, словно выкрашены гуашью, а крохотные глазки с глубокими тенями под ними, которые казались едва ли не черными провалами, светились тускло-желтым светом.

И я сразу поняла, что с трассы мы видели не свет дома. Мы видели отблески ее чудовищных глаз. Она заманила нас к себе.

Тень, что отбрасывало это чудовище, тянуло ко мне свои скрюченные пальцы.

"Господи, помоги, — взмолилась я про себя, чувствуя, что попала в какой-то кошмар. — Что же делать?".

Облик Юлианы вновь изменился, и передо мной опять стояла обычная пожилая женщина. Но теперь-то я знала правду! Она — ведьма. Заманила нас к себе, как в той сказке… Птичкой.

— Я хотела попасть в уборную, а попала сюда, — сказали сами собой мои губы. Мне, непонятно как, удалось сдержать свои эмоции, и вести себя, как обычно. Потому что я знала — пока эта ведьма не догадывается о том, что знаю я, у меня и Яра есть возможность выбраться отсюда.

Браслет на мгновение стал теплее, подбадривая.

Та, что называлась красивым именем Юлиана, в упор глядела на меня.

— Представляете, пролила пол кружки какао на себя, — я смущенно указала на свое все еще влажное платье. — И так спать хочется, — хорошо получилось изобразить жалобу мне. Почему-то я знала, что ей понравится, когда я скажу, что мне хочется спать. А спать ну никак нельзя. Только вот Ярослав спит…

— Ты не туда зашла, милая. Ошиблась дверью. Давай, я покажу тебе уборную, — сказала Юлиана, одарив меня пронзительным взглядом, но, кажется, ничего не заподозрив. — А потом ты пойдешь спать. У меня есть две замечательные кровати наверху. Теплые, мягкие, с пуховыми одеялами. Мигом уснешь, деточка.

Она обвела тускло-голубыми глазами комнату, словно удостоверяясь, ничего ли я не трогала. Пропажу шкатулки ведьма не заметила.

А я думала только о том, как мне разбудить Яра и выбраться прочь отсюда.

Черная машина, в которой сидели Меркурий, Арина и Вацлав, замерла на обочине дороги. Протекторы хранительницы браслета пребывали в полнейшем недоумении, поскольку та, которую они должны были защищать, исчезла. Они поехали следом за красной машиной, в которой сидела Настя, однако совершенно неожиданно их автомобиль заглох. Пока Мерку удалось завести двигатель, прошло минут двадцать, и в это же время мимо пронеслась та самая красная машина, в которой по идее, должна была находиться Настя, вот только в обратном направлении. Сначала Меркурий развернул авто и помчался следом за этой тачкой, которая, как выяснилось, может не только едва-едва плестись, но и Мерк, и Арина, связанные с Настей ритуалом передачи артефакта, почувствовали неладное. Черноволосый маг подрезал лихого водителя красной машины, и оказалось, что Насти в ней и в помине нет. Ничего не понимающий мужчина за рулем поведал под немигающим взглядом Меркурия странную историю, по которой выходило, что девушку и ее спутника ему велела высадить хозяйка, и не просто посторонняя женщина, а Ирина Реутова, жена Тимофея, прекрасно известная и Мерку, и Арине, и даже юному Вацлаву.

Выяснив, что Настя теперь находиться где-то на пустой трассе, Мерк погнал по направлению к городу сквозь метель, но хранительницы браслета нигде не было. Более того, в том месте, в котором ощущалось ее присутствие, девушка тоже не наблюдалась. Меркурий остановил машину в пяти метрах от того места, на котором еще недавно находились Настя и Ярослав, и хотя тонкое белое лицо его было невозмутимым, черные глаза тревожно блестели. Он опять и опять настраивался на Настю и не мог понять, где она находится. Ситуация была такой глупой и серьезной одновременно, такой, что даже весельчак Вацлав, понявший всю важность происходящего, молчал.

— Отлично, — деланно весело сказала Арина после серии безуспешных попыток найти их подопечную. — Мы просто настоящие протекторы! Лучше телохранители. За один день два промаха. Сначала допустили девчонку на мероприятие. Теперь вообще потеряли. Куда она деться-то могла? Если ее высадили тут? Я ведь чувствую, что она стояла тут. У Ирины вообще мозг отшибло, — с некоторым призрением сказала она. — Зачем она привезла девчонку сюда?

— Может, стоит великому князю сказать? — предложил наивно Вацлав. Арина развернулась и взъерошила его рыжие волосы.

— Князю мы и так скажем. Вот он обрадуется, — добавила она с иронией и поежилась, представив, в какой ярости будет Август. А в какой "восторг" придет Тимофей… Девушка все еще оптимистично надеялась, что им ничего не придется рассказывать, что девчонка просто уехала на другой машине, а тот факт, что она сидела в автомобиле, принадлежащим Ирине Реутовой, — случайность.

— Нет, серьезно, вдруг с ней что-то случилось? — никак не мог взять в толк рыжеволосый мальчишка.

— Она жива. И пока что с ней все хорошо, — отозвался Меркурий сухими губами негромко, даже не открыв глаз. Со стороны казалось, что он ничего не делает, просто неподвижно сидит, однако это было совсем не так. Он усиленно искал хранительницу, только используя свои необычайные способности.

— А если ей что-нибудь грозит? — не успокаивался Вацлав. — Ведь по идее она тут, ее энергетический след тут, но ее тут нет!

— Твой учитель как раз пытается понять это. Сиди и не мешай, — шикнула на него Арина, которая от нервного напряжения трясла ногой и то и дело теребила черные прямые пряди собранных в конский хвост волос. — А князь сейчас занят. Не лучшее время сообщать ему о неприятностях.

Меркурий, сидевший до того неподвижно, вдруг тряхнул головой, словно приходя в себя. Сжатый кулак его раскрылся, и темный салон автомобиля осветился нежным розовым светом, исходящим от небольшого шарика, похожего на резиновый мячик, — видимо, это был какой-то поисковый артефакт.

— Нашел, — отрывисто сообщил он.

— Нашел? И где же она? — тут же поинтересовалась Арина. — Что случилось? Братец, говори! Ну же!

— Мертвая петля, — нехотя сообщил Меркурий, назвав сильнейшее запрещенное заклинание.

— Что?! — Ушам своим не поверила брюнетка и подалась к Мерку. Рыжий мальчишка, пивший газировку, от неожиданности закашлялся, и вода пошла у него носом.

— Попала в мертвую петлю, — повторил Меркурий. — Она сейчас затягивается. Кто-то навел ее кристаллами вечной зимы. Хранительница и ее спутник попали в нее.

Мертвая петля — пространство-ловушка, в которой время замедлялось, а пространство менялось; этакая смоделированная кем-то полу реальность, законы которой полностью контролировались ее хозяином.

— Кто раскинул тут мертвую петлю? — широко раскрыла густо подведенные глаза Арина. — Да тут же никого нет! Патрули бы сразу засекли всплески магии!

— Этот кто-то очень далеко. Петля длинная, сотни километров.

— Проследить откуда, сможешь? — деловито осведомилась Арина.

— Смогу, но нужно время, — сказал черноволосый, вновь сжимая в ладони святящейся шарик. — Вызывай патруль.

И он прикрыл глаза, вновь погружаясь в свой странный транс, пытаясь понять, где находиться Настя. Просто так высвободить из пространства-ловушки он ее не смог.

— А мне что делать? — спросил Вацлав растеряно.

— А ты, рыжий, сиди и не дергайся, — подмигнула ему Арина, вышла из машины, достала из кармана шубки совершенно обычный мобильный телефон и сделала пару звонков, связавшись с главой патруля — с ним куда проще было пообщаться нормальным человеческим образом, нежели ментальным. А после, чуть подумав, девушка позвонила личному секретарю Августа, чтобы доложить о том, что происходит.

Когда она, вся усыпанная снегом, вернулась в автомобиль, Мерк уже пришел в себя.

— Карту, — попросил он, а Арина тотчас открыла бардачок и достала сложенный в несколько раз большой прямоугольный лист бумаги с изображением местности региона. Меркурий развернул ее и почти минуту всматривался в непонятные символы. Выглядел он ужасно усталым. Под газами появились круги, вены на лбы вздулись, губы резко пересохли, а руки едва заметно дрожали.

— Здесь, — ткнул он пальцем в карту. Арина с великим интересом вгляделась в местность. — И рядом место пятнадцатилетнего заточения ведьмы Юлианы Кольбова. Думаю, мертвую петлю раскинула она.

Арина, услышав имя, подняла брови и стала в спешке вновь кому-то звонить. Меркурий молча пил воды из бутылки, словно не мог напиться.

— А кто такая эта Юлиана? — удивленно спросил рыжий, который много еще не знал, когда Арина закончила разговор.

— Живет тут в лесу такая, — сказала удивленно девушка. — Ну как тут — почти за тысячу километров. Из "Черной розы", в свое время была лучшим артефактологом. Удивительный нюх на артефакты. Была одной из Гончих королевы.

— Чего еще за Гончие? — не понял юный Вацлав.

— Особый отряд госпожи королевы, лучшие из лучших. Получали особые задания, — отозвался Меркурий.

— Какие? — не унимался рыжий паренек.

— Да разные. Убрать кого-то, достать редкий артефакт из какой-нибудь гробницы, найти особые заклинания, — стала перечислять Арина. — Щекотливые ситуации и секретные поручения. А Юлиана Кольбова была одной из лучших. Известнейшая личность. Ты совсем, что ли, не посещал уроки современной истории? — строго спросила она. — Если нет, то краткая справка. Юлиана переборщила с запрещенными заклинаниями. То ли молодость хотела вечную, то ли еще что. В общем, наколдовала такое, что сошла с ума. Королева осторожно убрала ее подальше от двора. Зачем ей сломанные вещи? У Юлианы окончательно поехала крыша, и она стала использовать такие заклинания, что Орден забрал ее под свою юрисдикцию и заточил в лесу без права использования артефактов и силы. Она, однако, нашла способ, как я вижу, и дальше использовать магию.

— И что она хочет сделать с ними? Ну, с хранительницей и ее дурачком? — вспомнил Вацлав, как дурачился в машине с Ярославом и как проучил, заколдовав его телефон.

— Что-что, — пожала плечами Арина. — Забрать себе их жизненную силу. Ты почему такой глупый? Ее ведь за это и заточили.

— А почему вы ничего не делаете-то? — задергался Вацлав, парень впечатлительный и эмоциональный. — Они ж в опасности! И Настя, и дурень ее. Вы же протекторы!

Мерк и Арина переглянулись.

— Малыш, успокойся, — нежно сказала брюнетка. — Пробиться к ней мы одни не в силах. Сейчас мы ждем помощь. Просто нужно научиться не паниковать. Иначе можно сойти с ума, — зловеще добавила она. Меркурий, который устало откинулся на спинку кресла, легким кивком подтвердил слова сестры.

Помощь прибыла довольно быстро.

Если бы кто-то из них троих мог видеть призраков, он бы заметил на капоте машины полупрозрачную юную коротко стриженую девушку с коротким каре и узким ехидным личиком. Она дослушала разговор магов и ветром взметнулась в небо, в метель. Почти тут же она очутилась рядом с Вольгой, делавший вид, что расхаживает по небольшой поляне, в центре которой стоял покосившийся двухэтажный домик самого зловещего вида — ни дать, ни взять жилище ведьмы. В этом заснеженном месте не было снега и ветра, и ночь сияла крупными звездами-алмазами.

— Маги вызвали помощь! — взволнованно сообщила Дарёна Вольге. — Ой, ты на Морозко похож из сказки, — вдруг захихикала она, но под тяжелым взглядом старинного духа замолчала.

— Они пробрались на второй этаж, — медленно сказал Вольга, глядя на логово ведьмы, сощурив глаза. — Надеюсь, спасутся. — и он насмешливо посмотрел на девочку. Та в отчаянии всплеснула руками. Лицо ее жалобно скривилось. Дарёна понимала свою вину.

— Блин! Это я виновата! — тяжело вздохнула она и закрыла лицо худыми руками. — Такая дура, дура, дура. Я думала, что раз в этом пространстве Настя может видеть меня из-за своего браслета, я скажу ей все, что хотела, скажу, что она должна быть с Яром, — всхлипнула Дарёна.

Они с Вольгой наблюдали за Настей и Ярославом уже давно. Пробираться на территорию парка они не смогли — во-первых, мощной была защита, а, во-вторых и главных, Вольга не хотел нарваться на "детей нави", как сказал сам, то есть на тех, кто был способен видеть жителей призрачного мира. Таких людей было немного, но все-таки несколько из них сегодня находились на вручении наград стипендиатам благотворительного фонда "Верис". Вольга и Дарёна оставались неподалеку и наблюдали. Бойкая девочка все меньше и меньше боялась старшего духа, и он не казался ей уже таким же грозным, как при первой встречи, и даже пыталась выпытать у него некоторые подробности создания артефактов, один из которых некогда принадлежал ей и был закопан теперь в саду загородного дома, а второй красовался на руке Насти.

Выяснить Дарёне удалось немногое. При жизни Вольга, будучи весьма сильным магом княжеских кровей, таким, что позднее о нем стали слагать былины, занимался тем, что создавал волшебные предметы, ныне прозванные современными магами артефактами. Вольга наделял их магической силой и чудесными свойствами. Три последних его работы — браслет, кулон и парные кольца, позже прозванные Славянской тройкой, были одними из самых могущественных и обладали невероятной силой. Браслет Насти, например, звался браслетом яви, и мог показать то, что происходит на самом деле.

А еще Дарёна поняла из слов Вольги, что рядом с Яром и Анастасией, которых высадили прямо на трассе, находится некое странное искривленное пространство — ловушка ведьмы, и в этом пространстве Настя, как обладатель браслета, может увидеть призраков. Дарёна тотчас загорелась этой идеей, тотчас решив, что сможет в этой самой ловушке доступно объяснить Насте, что она и Ярослав — предназначены друг для друга, и должны быть вместе!

— Пусть они идут туда, я отвлеку магов, которые ходят по пятам за Настей! — воскликнула тогда зеленоглазая девочка. — А потом проникну в это пространство и все расскажу Наське!

— А не боишься, что ведьма сделает что-то с ними? — спросил довольный отчего-то Вольга.

— Я им помогу, — решительно сказала его спутница.

— Ты все же думаешь, что сможешь заставить их быть вместе сейчас? — полюбопытствовал старый дух. — Не веришь мне, что всему свое время?

— Не верю! — упрямо сказала девочка. — Я смогу соединить их судьбы сейчас.

— Что ж, раз уверена, — согласился Вольга, — делай. А я посмотрю, что выйдет.

И теперь нетерпеливая Дарёна убедилась в истинности слов старинного духа с каменным лицом и выцветшими глазами. Проникнув в жилище ведьмы, она, прикинувшись кошкой, а после используя зеркальную магию, так и не смогла ничего рассказать Насте — вроде бы хотела сказать ей одно, а получилось, что поведала совершенно другое. И вернулась, признав полное свое поражение, поняв, что не только не помогла младшему брату и подруге, так еще и подвергла их большой опасности. Благо, что маги все же вызвали подмогу…

— Надеюсь, Наська правильно меня поняла и использует браслет, — тяжело вздохнула Дарёна, с беспокойством глядя на кажущийся черным дом, в котором были заперты Яр и Настя.

Что-то в этом пространстве без метели неуловимо изменилось. По покрытой морозом поляне пробежали трещины — как будто бы это был вовсе не снег, а зеркальная поверхность.

— Вот же я дура дурой… И зачем ты меня послушал? Знал ведь, что ничего не получиться… А ты ведь мог остановить их… Узнав, кто владелец твоего браслета, ты ведь как-то смог общаться с ним, да? Стой… Ты же специально это сделал? — вдруг догадалась Дарёна. — Так ведь?! Ты хотел, чтобы Настя и Яр попали в эту ловушку!!! Зачем?!

— Так нужно, — туманно ответил призрак, но в глазах его что-то загадочно блеснуло. — Сейчас зов будет. Пора нам, дитя.

Юлиана сопроводила меня в ванную комнату, в отличие от кухни, опрятную и не пахнущую гнилью. Освященная ярким электрическим светом, обложенная светло-зеленым кафелем в мелкий цветочек, заставленная бутылочками с шампунями и бальзамами, с чистыми вафельными полотенцами и душистым земляничным мылом — она казалась до такой степени нормальной, человеческой, что сложно было поверить, что она принадлежит такому существу, как Юлиана.

Открыв кран над белоснежной раковиной и кое-как отряхнув платье, я намылила руки розовым куском мыла и принялась тщательно смывать пену, глядя на свое отражение в зеркале, что висело прямо над раковиной. Но я видела не только себя, но и полупрозрачную Дашу. Она улыбалась мне и показывала пальцем правой руки на приподнятое запястье левой.

"Вспомни слова", — прочитала я по ее губам.

С удивлением глядя на подругу, появившуюся из прошлого, я вспомнила вновь книгу, которую она мне дала — сказки братьев Гримм.

И тут же на какое-то мгновение все вокруг вновь изменилось, показав истинность того места, где я находилась и испугав меня до дрожи в пальцах, которую никак не получалось сдержать в отличие от возгласа

Замызганное старое зеркало с разводами и отпечатком чьей-то руки, грязная ванна со следами чего-то бурого, склизкого, омерзительного, серая потрескавшаяся стена с облупленной известкой, по которой ползут, обгоняя друг друга, усатое насекомое и одна из теней. Откуда-то тут был сквозняк, и занавеска для ванной — клочки какой-то мятой тряпки, проеденные молью, шевелились. Вода из старого крана текла ржавая, и я тут же убрала руки, застыв и прикрыв на секунду глаза.

Открыла их — и вновь все сделалось нормальным. И опять я стою в обычной ванной комнате с новеньким кафелем и кучей бутыльков на аккуратных полочках. Однако, зная истинную сущность этого помещения, ни к чему мне притрагиваться не хотелось. Я кое-как обтерла руки об подол, с опаской выключила кран, переборов брезгливость, и вышла к хозяйке, дожидающейся меня за дверью. Увидев ее, я тут же фальшиво улыбнулась и не менее фальшиво зевнула, но она обрадовалась еще больше:

— Спать хочешь, да? Пойдем же в спальню. Я вам уже расправила кровати. Ничего, что вы в одной комнате?

— Ничего, — я опять зевнула и, стараясь выглядеть сонной, направилась следом за Юлианой, моля Бога, чтобы она не прознала о том, что я догадываюсь, кто она такая и что она хочет сделать.

В гостиной, в которой, кстати говоря, больше не наблюдалось кошки с куцыми усами и зелеными глазами, я едва растолкала Ярослава — он, полностью отдавшись темным чарам, вернее, зелью, что ведьма выдавала за какао, лежал на диване, согнув колени и подложив под голову локоть. Русые волосы его разметались, закрыли пол-лица.

— Какой милый, — услышала я шепот с придыханием, хотя Юлиана не раскрывала рта, только улыбалась, глядя на беззащитного Яра.

— Вставай, — села я перед ним на корточки и потрогала за предплечье. — Вставай же.

Парень с трудом приподнял голову.

— Настя, — прошептал он. — Я так хочу спать. Ложись рядом.

— Нет, Яр, вставай. Мы будем спать в другой комнате, — проговорила я почти с отчаянием и с силой ударила по плечу. — Вставай!

Он, наконец, поднялся, едва ли не пошатываясь от безумного желания спать. Я взяла его под руку и буквально потащила следом за Юлианой, пребывающей в роли хорошей хозяйки и рассказывающей какую-то историю.

— А вот и ваша спальня, — открыла она нам дверь комнаты, последней, в которую я еще не заглядывала. Большую ее часть занимала двуспальная кровать со светлым покрывалом. Рядышком стояли шкаф, комод и кресло-качалка. За окном было темно и тихо.

Яр тотчас рухнул на кровать — лицом вниз и обнял подушку. Глупый ребенок.

— Кажется, он совсем выбился из сил, — сказала я, и опять зевнула, уже по-настоящему. — Мне тоже так спать хочется…

— Ложись, деточка, ложись, — заботливо проговорила Юлиана, и я услышала далекий заливистый смех ведьмы.

— Спасибо вам за все, — выдавила я голосом невинной овечки.

— Это вам спасибо, — растянулись ее губы в подобии улыбки.

— За что? — сонно пробормотала я, преодолевая себя и садясь рядом с Ярославом. Не потому, что не хотела лежать рядом с ним, а потому что знала, что из себя представляют эта кровать, и это одеяло, и эти простыни.

— Развлекли старого человека. — На долю секунды перед мной вновь появился ее истинный облик. Ведьма довольно ухмылялась. — Спокойной ночи, — сказала она, проследив, как я ложусь рядом с Яриком, и вышла, выключив свет.

Я подождала минуту — вдруг она вернется? — и вскочила, откинув одеяло от себя. Надо было что-то делать. Я знала, что у меня есть время, пока она не сделает задуманное, и за это время нам нужно спастись, чтобы навечно не остаться в этом мерзком доме.

— Яр, Яр, Яр, — шепотом стала будить я парня. — Ярослав, пожалуйста, проснись, — в отчаянии проговорила я, опасливо косясь на дверь, встала на ноги и, стараясь не шуметь, передвинула к ней кресло-качалку. Если Юлиана попытается войти, у нее не сразу получиться это сделать, а я сразу пойму, что к нам ломятся. Внезапность может напугать и привести к панике, а так родит бездействие. Бездействовать же в такой ситуации никак нельзя!

Я вернулась к Зарецкому.

— Яр, — зашептала я ему на ухо, тряся за плечи. — Проснись! Как же тебя разбудить, как… Ярослав, Яр, Яр!

Он что-то пробормотал и улегся на бок.

Я взяла его за руку, закатала рукав и укусила — сначала слегка, а затем сильно, подозреваю, что до синяка. Это подействовало — парень вскочил.

— Что такое? — большими глазами уставился он на меня. — Зачем… зачем ты меня… разбудила? — с трудом проговорил он, зевая, как бегемот. — И укусила… Глупая Настя… — И он вновь стал заваливаться на бок.

— Ярослав! — зашипела я, хватая его за плечо левой рукой — кончики пальцев коснулись кожи шеи. — Не спи! Она убьет нас! Она — ведьма, понимаешь? Ведьма! Ярослав!

Внезапно он тряхнул головой и словно бы очнулся от наваждения.

— Зачем ты меня укусила? — вполне себе нормальным и сварливым голосом произнес он. — Анастасия Зубастовна, ты чего? А если я укушу девушку, мне скажут, что нормальные парни так не делают, — добавил Зарецкий, потирая место укуса. — И отпусти меня, — велел парень

Но едва я убрала руку, как он вновь начал мгновенно засыпать. Однако стоило мне вновь коснуться его кожи, как Яр пришел в себя.

Кажется, все дело было в серебряном браслете на моем левом запястье, который едва заметно сиял в темноте, а я заметила это не сразу. Быть может, он волшебный? Ведь в сказке может быть все, что угодно, верно?

После пары коротких экспериментов я сделала вывод — если я держала Ярослава левой рукой, то он не засыпал, хотя зелье ведьмы давало себе знать, и он был заторможенным и сонным, но хотя бы мог контролировать себя. Поняв, что если я держу его за руку, он не засыпает, парень так крепко сжал ее, что мне стало даже немного больно.

То, что браслет помогает, нам обоим казалось нормальным.

— Так что произошло? — спросил он, испуганно оглядываясь по сторонам. — Где мы?

— Помнишь, мы шли к дому?

— Помню. Я помню, как мы зашли, помню картины, помню, как мы ели и разговаривали с Юлианой…

— Все правильно. Мы до сих пор в ее доме, — зашептала я горячо. — В спальне. Она опоила тебя каким-то снотворным зельем.

— Зельем? — тупо повторил Ярик.

— Она ведьма.

— Кто?

— Ведьма.

— Ведьма? Какая еще ведьма? — переспросил Ярослав с великим удивлением в голосе.

— Откуда мне знать, какая, — на миг закрыла я лицо ладонью — пальцы второй сжимали руку парня.

— Нет, серьезно, что еще за ведьма? — приспичило узнать ему.

— Страшная, — подняла я на него глаза, пытаясь не выдавать испуг. — Она хочет нас…

— Что нас? — не сводил с меня ошалевшего взгляда парень.

— Ты читал сказку "Гензель и Гретель"? — вместо ответа спросила я нервно.

Он медленно кивнул. Глаза его расширились от ужаса. В этой странной страшно-сказочной реальности он верил мне. И сразу понял, что хочет сделать с нами эту жуткая женщина.

— Когда я искала уборную, я все поняла, — прошептала я. — Она не та, за кого себя выдает. Она — ведьма. Юлиана специально принесла так много сладкого, чтобы мы пили какао или чай, запивая все эти конфеты и печенья. Потому что в напитках было что-то усыпляющее. Я не пила ничего, а вот ты…

— Я же не знал! — он, поняв, что повысил голос больше, чем следует, покосился с опаской на подпертую креслом дверь. — Вот же! — ударил он кулаком по подушке. Настя, нам надо бежать. Мы выйдем отсюда тихо и убежим, и позовем кого-нибудь на помощь… Полицию, спасателей, не знаю… Надо убегать, — твердил Ярослав, которого пугало то, что он начинает терять контроль над собой и погружается в царствие злого неправильного Морфея. Быть обедом сумасшедшей ведьмы ему не хотелось. Мне, впрочем, тоже. А еще нам было очень страшно, так, что пульс ощущался где-то в горле и, несмотря на тепло, кончики пальцев заледенели, а коленки подгибались.

— Мы бесшумно выйдем и побежим, — повторил Ярослав. "Пока не поздно", — говорил его выразительный взгляд.

— Надо не забыть взять одежду и обувь, — тихо произнесла я. — В лесу и при таком морозе мы далеко без нее не убежим. Ты буду открывать замок, а ты в это время возьмешь наши вещи с вешалки.

— Я не могу отпускать тебя, — возразил он. — Я просто упаду. Ты не понимаешь, это словно анестезия. Глаза закрываются и… все. Все.

— Ладно, вместе берем одежду, ты держишь мои вещи, я открываю дверь, и мы убегаем, — придумала я новое решение. В голове билась только одна мысль: "Подальше отсюда, подальше, подальше!".

И я опять словно услышала хохот ведьмы. Она сомневалась, что мы убежим.

— А нас кошка не выдаст? — спросила я вдруг.

— Какая кошка? — удивился Яр. — Тут нет никакой кошки. Я не видел.

— Ага, ты видел только картины с репродукциями, — нервно хихикнула я. Ну мы и встряли…

— Чего? Какие репродукции? Да это импрессионизм на новый лад, — возмутился парень. — Тот, кто рисовал это… гений! Это ты, как дурочка, уставилась на шкаф около дивана и рассматривала его.

— Там был камин, — отчеканила я.

— Какой камин?!

— Слушай, — вдруг догадалась я. — Ты ведь хотел, чтобы в этом доме жил художник, да?

— Ну да…

— А я хотела, чтобы тут жила крепкая семья, и чтобы у низ обязательно был камин… — Вздохнула я. — Наверное, это часть колдовства. Она заманила нас, внушив нам то, что мы хотели бы видеть… Впрочем, неважно.

— Неважно, — согласился Яр. — Давай действовать.

Мы, осторожно шагая, стараясь не производить ни малейшего шума, подкрались к двери спальни. Я аккуратно повернула ручку, она не поддалась, и я тут же запаниковала.

"А если она заперла нас тут, как в клетке?!", — лихорадочно думала я, но Яр, мягко отстранив меня, все же сумел открыть ее — ручку стоило повернуть в другую сторону. Я немного успокоилась.

Мы оказались в полутемном холле с шестью закрытыми дверьми и лестнице, ведущей наверх. Было ужасно тихо и казалось, что это старый заброшенный дом, в котором никто не живет. Сердце колотилось, как бешенное, хотелось сорваться и побежать к выходу, но я понимала, что действовать надо осторожно. Мы на цыпочках прокрались к вешалке. Половицы под нами пару раз скрипнули, и каждый раз, когда это происходило, мы вздрагивали и застывали, как вкопанные с ужасом глядя на дверь хозяйской спальни. Однако Юлиана нас не услышала. Мы сняли с крючков верхнюю одежду, я затолкала шапки и шарфы в рукава, жестом сказала Ярославу, который был белее мела, взять свою и мою обувь, а после велев ему держать меня за предплечье, осторожно стала открывать замок. С тихим щелчком в нем что-то повернулось, но… Дверь так и не открылась. Яр решительно спихнул вещи мне и сам потянулся к замку, встав на колени и светя на него телефоном, который до сих пор не работал, а мне пришлось положить руку ему на затылок. Наверное, это смотрелось комично, но нам обоим было не до смеха. И он, и я были объяты прозрачным обжигающе-холодным пламенем страха.

Я почти поверила, что Ярослав откроет дверь. Почти… Но, этого не случилось. Все его попытки отпереть замок заканчивались провалом. Он и сам понимал это, его руки слегка тряслись, виски были влажными от пота, глаза болезненно блестели. Но молодой человек ничего не мог сделать.

— Не получается, — проговорил он едва слышно сквозь зубы.

— А куда это мои гости пошли? — раздался за одной из дверей голос ведьмы. — Не попрощавшись с хозяйкой, уходят в ночь. Ай-ай-ай, нехорошо.

У меня волосы на голове стали дыбом от этих слов. Зарецкий резко поднялся с колен и повернулся ко мне.

— Настя, — зашептал он мне на ухо жарко, крепко обхватив за руки. — Уходим окном. Я его разобью, кидай на улицу одежду и прыгай, я прыгну следом за тобой. Поняла меня? Поняла?

— Но… Ярослав, — с трудом разлепила я пересохшие губы. — Тут нет… окон…

Окна, действительно, исчезли, словно их и не было.

Ведьма издевательски захохотала, и теперь это услышал и Ярослав.

Она с самого начала знала, что мы не выберемся.

— Я иду к вам, — пропела Юлиана. — Иду-у-у!

Яр растерянно оглядывался по сторонам, пытаясь найти хоть какое-то подобие оружия, а я поняла, что единственное наше спасение — это лестница. Может быть, наверху есть какой-то выход? Там точно есть балкон и окна, точно! Я их видела!

— Наверх, — проговорила я, — быстрее.

— Куда наверх? — посмотрел мимо лестницы Ярослав, — там же дверь в нашу комнату…

— Ты не видишь лестницы? — изумилась я. Я-то ее видела отлично. Но, как и пропавшую зеленоглазую кошку, Яр не замечает ее. Но почему?

Потому что на нем нет этого волшебного браслета. Вот почему. Браслет не дал мне заснуть, браслет позволяет мне видеть то, что есть на самом деле — не все, а частями.

— Не вижу. И тут один этаж.

— Их два. За мной! — потянула я его к лестнице. — Просто шагай за мной.

— Но там дверь, стена…, - не понимал он.

— Иди за мной! — заорала я, кое-как натягивая пуховик и заставляя одеться и его.

И я шагнула на первую ступеньку, ведущую в темноту, пытаясь разогнать ее слабым светом мобильного. Глаза Ярослава стали не только испуганными — теперь они стали еще и ошарашенными. Он ничего не видел, но чувствовал, что поднимается наверх. Колдовство не давало ему возможности увидеть истинность этого места. А браслет частично давал мне это и все сильнее и сильнее жег кожу, давая понять, что защитит.

— Вокруг темнота, куда мы идем? Куда? — спрашивал не своим голосом Ярослав.

— Наверх. Не бойся, — отвечала я, хотя саму меня трусило.

Когда же я проснусь и выберусь из этого кошмара?

Поднявшись наверх, мы побежали по коридору вперед, к единственной комнате с открытой дверью — несколько остальных, ручки которых я с силой дергала, не открывались.

— Где же вы, ребята? — раздался разочарованный голос ведьмы внизу. — Поиграть со мной вздумали? Это мой дом. Я вас везде найду. Везде!

Я услышала ее голос и прибавила скорости. Мы забежали в открытую комнату, заставленную старой мебелью и коробками, и сердце мое ёкнуло от радости — именно тут был выход на балкон, на свободу! И здесь Ярослав снова смог нормально видеть. Однако как только мы, мысленно находящиеся уже на свободе (мысль о том, что надо будет прыгать с высоты второго этажа, не выглядела пугающей), оказались у окон, они тут же исчезли. Дверь захлопнулась, злорадно скрипнув.

Мы опять очутились в ловушке и, как дикие звери, заметались по комнате.

А Юлиана уже была на втором этаже. Она неспешно шла по коридору, в котором загорелся тусклый свет, пробивающийся сквозь щели, заглядывая в комнаты и зная, что ее гостям некуда от нее деться. Хозяйка ужасного дома приговаривала наши имена, как детскую считалку, словно решая, что из нас первым станет ее обедом, вернее, поздним ужином.

Понимая, что это нас не спасет, мы с Яром спрятались за стареньким потрепанным диваном, прижимаясь друг ко другу.

— Мои милые гости, где же вы? — глумливо говорила Юлиана совсем близко. — Зачем вы заставляете старую женщину высоко подниматься и так много ходить? Выходите, ребяточки. Не бойтесь меня. — И она визгливо засмеялась. — Я так голодна. Где же вы? И у кого из вас оказался такой сильный артефакт, что разрушил чары дома? Наверняка у девки, — забубнила она вдруг изменившимся голосом, в котором была алчность. — Противная девка. Зато мальчик какой сладкий… Сладкий мальчик. Люблю таких милых мальчиков. Эй! Девка! Проваливай со своим артефактом прочь из моего дома! Тебя, так и быть, я не трону, раз ты одна из нас. Отдай сладкого мальчика. Отпусти его. Он будет спать. И станет моим. Ничего не почувствует.

От ужаса у меня закололо щеки и лоб. Я точно знала, что не одна из них. И Ярослава отдавать не собиралась. Но тот испуганно взглянул на меня.

— Настя, не отпускай меня, не бросай, — тихим шепотом попросил он. — Я не хочу заснуть и остаться тут, с ней.

Я молча обняла его, отрицательно помотав головой, и он с облегчением вздохнул, боясь отпустить меня.

Дверь в комнату распахнулась, словно ее открыли пинком. Тусклый свет ворвался в комнату. Браслет стал совсем горячим, а сердцебияние — учащенным.

— А я ведь знаю толк в артефактах, — сказала с порога Юлиана. — Я была гончей у самой Королевы. Мы охотились за самыми редкими, за самыми прекрасными артефактами. Вашему Ордену и не снилось, что мы находили, — мечтательно произнесла она и добавила почти хвастливо. — И какими способами. И всем остальным не снилось.

Она повела носом, как будто бы принюхиваясь. И продолжала нести чушь.

— Я чувствую его силу, девка, — почти с благоговением сказала ведьма. — Он сильнее кристалла вечной зимы, который привез мне Карл. Он был у меня сегодня со своей чокнутой ясновидящей, со своей мерзкой Фиалкой. Она сказала мне быть осторожной, сказала, что меня ждет не ссылка, а решетка Орлиной норы, но вы ведь тоже не верите предсказаниям? Мерзкая Фиалка, мерзкая, мерзкая. Думает, мой Карл купится на ее кроткий вид, на ее свежую красоту, на белую кожу, на синие глазки… Ну, где же вы, выходите! — взвизгнула она в нетерпении и почти зашептала, зловеще, со свистом. — Мне надоело вас искать. Я голодна. Я хочу испить вас. Я хочу ваши силы и вашу молодость. А артефакт вас не спасет.

Она неспешно шагала, скрипя половицами, зная, что мы от нее никуда не денемся. Я застыла, не в силах пошевелиться от страха, а Яр, кажется, боялся дышать.

— Мой новый кристалл вечной зимы… Какие ловушки делает этот кристалл, загляденье. Старый был силен, но новый куда лучше! Не успела поставить — и пришли вы. Ваш проклятый Орден никогда и не догадается, куда вы делись. Как не догадался, куда делись остальные. Белокурый князь, чтоб его скособочило, думает, что запер меня в чащобе? — она опять расхохоталась. Кажется, старухе было скучно, и она рассказывала нам свои бредни, издеваясь, нагоняя еще больше страха, чтобы нас помучить.

— Карл нашел способ мне помочь и после заточения. Мой милый Карл… Мерзкая Фиалка. Проклятый Орден! Ну где же вы, я устала. Сейчас я вас найду. С кого же мне начать, с девки или со сладкого мальчика? — пробормотала она.

Я закрыла рот рукой, прижав голову к груди Ярослава. А он крепче, почти до боли, стиснул меня в своих объятиях.

Может быть, в другой ситуации, в другом сне, это показалось бы романтичным, но сейчас мы больше напоминали прижавшихся друг ко другу котят, испугавшихся злой рычащее собаки.

Еще четверть минуты, и она бы нашла нас, но в соседней комнате раздался вдруг шум и Юлиана выругалась.

— Неужто я ошиблась комнатой? — удивилась она. Шум, как будто что0то падало, раздался вновь. — Охальники, спрятались от доброй бабушки, — почти по-доброму проговорила сумасшедшая ведьма и посеменила прочь, рассказывая что-то еще про какого-то Карла, Орден и кристаллы, один из которых помог поймать нас, и какой-то артефакт вдобавок.

Яр выдохнул. Я немного отстранилась от него и посмотрела в лицо. В его глазах, как и в моих, плескался ужас. Наверное, если бы это была реальность, мы бы поняли, что двум взрослым людям не стоит боятся какой-то там чокнутой бабки, что с ней можно легко справиться, но в этом полу сне мы знали, как бессильны перед ней. А еще мы знали, что единственная возможность спастись — это убежать отсюда.

— Она ушла? — спросил Ярослав дрожащим шепотом.

— Кажется…

Я осторожно выглянула из-за дивана и оцепенела. На пороге сидела та самая невоспитанная зеленоглазая пятнистая кошка с куцыми усами. Она сидела и смотрела на меня с укоризной, как будто бы я не покормила ее или не сделала того, что она просила, чего-то очень важного.

Я тотчас спряталась назад. Когда я осмелела, чтобы выглянуть во второй раз, кошка сидела уже прямо за диваном. Взгляд ее был недовольный. круглые глаза пылали в полутьме.

Кошка коротко и требовательно мяукнула. Хвост ее заметался из стороны в сторону. А я, глядя на это странное животное, вдруг внезапно опять вспомнила зеленоглазую Дашку в зеркале, показывающую на левое запястье. Что же она хотела мне сказать?

Браслет словно уменьшился и стиснул руку, давая подсказку. Я с недоумением уставилась на него — он продолжал слабо-слабо серебриться.

Если браслет помог Ярославу не засыпать, а мне — увидеть истинный облик этого дома и его хозяйки, значит, наверняка он обладает еще какими-то чудесными волшебными свойствами!

"Браслет, помоги нам, вытащи нас отсюда", — попросила я про себя, слыша, как разговаривает с воздухом в комнате неподалеку Юлиана. Она сердилась, что мы не выходим и, судя по звукам, начала разбрасывать вещи, хохоча, как безумная, и говоря, что все равно найдет нас.

Кошка продолжала бить хвостом об пол, глядя на меня, не мигая.

— И что мне делать, киса? — спросила я устало. Смиряться со своей участью мне не хотелось.

— Я не киса, — сказал Яр с нервным хриплым смехом. По-моему, он находился на грани. — Но для тебя и ею побыть могу.

— Я не тебе, — отмахнулась я.

— А кому? — широко распахнул он глаза.

— Кошке.

— Какой кошке?

— Да вот же сидит…

— У тебя галлюцинации, да? — жалобно спросил он. В это время ведьма, которая так и не нашла нас, протяжно завыла. Мы с ужасом друг на друга посмотрели, понимая, что рано или поздно она доберется до нас.

— Нет, это кошка, — едва шевеля губами, произнесла я.

Усатое создание мяукнуло в подтверждение моих слов. Ее светящиеся зеленые глаза словно бы говорили: "Как же ты меня достала!".

А браслет все больше и больше сдавливал руку. Перед глазами почему-то поплыли картинки того, как дядя Тим надевает мне его на руку. А потом какой-то странный подвал, люди в широких разноцветных мантиях, странные слова и бледно-розовый цветок ириса, распустившийся прямо в воздухе.

"Белые искры снега", — услышала я мужской тихий шепот, похожий на голос Тимофея. Он говорил мне эти слова давно, в другой реальности, и хотя я не помнила этого, мне вдруг захотелось произнести их вслух.

Я прошептала эту странную фразу пересохшими губами. Где-то далеко застучал ледяной звонкий ксилофон из трав.

Кошка торжествующе мяукнула и подпрыгнула.

"Хозяйка великого слова, — пропели тонкие голоса радостно — их обладатели давно меня ждали. — Наконец-то ты вспомнила! Мы покажем тебе истинную сущность происходящего. Мы — силы браслета яви. Мы покажем все, что происходит на самом деле".

Браслет перестал давить. Страх исчез. На сердце стало неожиданно тепло. Кто-то осторожно поцеловал меня в щеку, пробежал ловкими пальцами по предплечью, изучая, погладил по волосам…

Я, повинуясь непонятному желанию, медленно протянула руку вперед. Браслет заиграл разными цветами, как будто его тончайшим слоем покрывало северное сияние. Сначала оно было слабым, едва заметным, но с каждой секундой оно становилось все ярче, и комната все сильнее и сильнее освещалась нежным светом, исходящим от браслета. Белые полупрозрачные искры, похожие на снежинки, разлетались в разные стороны.

Чары разрушились. Окна вновь появились, ощущение безграничного, почти дикого ужаса исчезло, а сам дом неуловимо изменился — браслет заставил принять его истинный облик. И я знала наверняка — окажись мы сейчас на первом этаже, оба видели бы мерзкое убранство дома, всю грязь, пыль и мусор. Камин превратился в груду сваленных камней, картины — в газеты. Замки распахнулись, а иллюзии исчезли.

Браслет и три странных слова, активировавших его, с легкостью справились с пропитанным сказочной темнотой волшебством ведьмы.

— Что это? — спросил Ярослав, зачарованно глядя на браслет. В его глазах, в которых теперь отражались белые искры, тоже не было больше ни капли страха. Я больше не держала его за руку — сонное зелье Юлианы не имело больше действия.

— Это волшебный браслет. Он нам поможет, — произнесла я, улыбаясь. Яр тоже улыбнулся мне — широко, счастливо, и я поняла, какая все же красивая у него улыбка. И сам он невероятно притягателен — так и хочется коснуться его, быть с ним, не отпускать, прижать к себе или прижаться к нему самой, закричать от переполнявших чувств.

Я словно узрела то, что было на самом деле. На короткий миг, пьянящий, как безграничное чувство свободы, но хлесткий, как удар хлыстом по обнаженной беззащитной коже.

Это казалось большим, чем просто симпатия, нежность или даже влюбленность. Это чувство было глубоким и сильным, и оно походило на клад, который я пыталась выкопать преждевременно, зимой, зная, что этот клад там, под моими ногами, но не в силах пробить лопатой мерзлую землю. Чтобы стать владелицей сокровища, надо было ждать весну, тепло, солнце. Но хотелось ли мне ждать, когда я уже точно знала, в каком месте зарыт мой клад? Хотелось ли делиться им с теми, кто может прийти сюда, когда потеплеет, хотелось ли потерять его? Трижды нет. Но и поделать ничего я сейчас не могла, и мне оставалось только ждать, ждать, ждать…

Я прикоснулась ладонью к его щеке, склонив голову и глядя на Ярослава глазами, полными невыплаканных слез. Счастье, щемящее грудь, и горечь переполняли меня.

— Настя, — неуверенно произнес Яр, наверное, не понимая меня, однако выглядел он потрясенным. Я провела большим пальцем по его губам. Мне казалось, что мы знакомы тысячу лет.

— Я опять забуду это, — прошептала я, откуда-то точно зная, что абсолютно права. — А я не хочу это забывать. Я боюсь больше тебя не найти.

— Я найду тебя сам, — пообещал Яр, сдвинув брови к переносице. Лицо его стало взрослее, мужественнее, и опять я видела перед собой не ребенка, а взрослого воина. — Поняла меня? Если что-то случиться, я найду. Ты…. — Ярослав схватил меня за руку, глядя так, словно в первый раз увидел. Однако продолжить не успел. В наш хрупкий мир ворвался оглушительный вскрик, полный невероятного, почти мультяшного удивления.

В комнату приковыляла ведьма — в истинном своем обличие, отвратительном и пугающем, но нам уже было все равно. Мы знали, что спасены и не боялись. Теперь боялась она.

— Не может быть, — бормотала она, таращась черными провалами глаз на нас, и тут же прикрыла лицо. Свет, ласково светящий для нас, ослеплял ее. — Не может быть! Да что же за артефакт такой у тебя, девка, что даже без силы слова был сильнее моих?! Как же так?!

Ее глаза впились в мое запястье из-под тени приподнятой в защитном жесте руки.

— Что же за чудный артефакт у тебя, девка? — прошептала она в бессильной ярости, с которым, однако, было смешаны и безграничное восхищение, и зависть, и удивление — такие чувства бывают у сумасшедшего коллекционера, узревшего невероятно ценный экспонат в чужих руках.

Ведьма попыталась подбежать к нам, сделала пару шагов, больше похожих на прыжки, заставив забеспокоившегося Яра загородить меня собой, но свет остановил ее, и Юлиана замерла. Уродливая, с перекошенным от злости лицом, испуганная, шипящая злые слова, она не казалась больше леденящим кровь порождением зла. Я смотрела на нее и вдруг подумала, что когда-то, когда она была человеком, должно быть, красивой яркой женщиной

И эта женщина, полупрозрачная, — с гордым породистым лицом, яркими смелыми синими глазами, собранными в небрежный пучок черными вьющимися волосами, спортивной фигурой и в форме цвета хаки, стояла за спиной Юлианы, усмехаясь и небрежно держа в руке двустволку. Рядом сидела большая собака с умными глазами, овчарка в ошейнике и, задрав голову, смотрела на хозяйку.

Такой, видимо, ведьма была раньше — браслет показал ее истинный облик. Полупрозрачная женщина, от которой веяло уверенностью и твердым характером, увидела меня и подмигнула, гладя свободной рукой собаку, а после растворилась в воздухе. И от этого стало совсем грустно.

— Что у тебя на руке, девка?! — закричала та Юлиана, которая находилась передо мной. Она все также закрывалась от света, но постоянно таращилась жадными черными глазами на браслет. Она напоминала обезображенного мотылька, кружащего над лампой. — Что же это такое, что же за артефакт дали тебе? — забормотала она хрипло и стала вдруг принюхиваться.

— Большая сила, какая же большая сила, — хрипела ведьма. — На девке один из потерянных артефактов, огромной силы… Огромной… Огромной.

— Настя, пора уходить отсюда, — сказал знакомый голос — я обернулась и увидела за окном Дашу. Она каким-то образом оказалась там, на улице, за стеклом и грустно смотрела на меня несколько секунд, а после исчезла, ясно дав мне понять, что уходить мы должны так, как и хотели — через окна. Яр ее так и не увидел.

— Девка, дай прикоснуться к артефакту? — жалобно попросила хозяйка жуткого дома, все же еще на пару шагов приблизившаяся к нам.

— Открывай окно, — попросила я Ярослава, и тот тотчас с легкостью распахнул его.

— Что же это за браслет? Что это за артефакт, девка? Старый, сильный, часть тройки, — говорила она, то и дело облизывая лиловым языком алые губы. Она пыталась считать артефакт. — Привязанный к этим местам. Магия яви. Тройка… тройка… тройка… Ты не маг по рождению и не маг по способностям… А он подчиняется тебе…

— Вы же были не такой, — сказала я зачем-то и грустно взглянула на Юлиану. — Вы были сильной и…

— Заткнись, наглая девка, — перебила ведьма. — Не говори о том, чего не ведаешь.

— И смелой, — закончила я. Ярослав с удивлением взглянул на меня.

Юлиана меленько засмеялась.

— Откуда тебе, девка, знать, какой я была. Я и сама не помню. — Она вдруг замерла, пальцы ее задвигались в воздухе, как паучьи лапки. — Ты видела… Ты видела… Как ты могла видеть?… Что же за артефакт дал тебе эту возможность, что же… — Она вдруг торжествующе воскликнула неожиданно нормальным голосом, и опять образ женщины с собакой мелькнул рядом с ней. — Браслет легендарной Славянской тройки! Утерянный в веках! Дай же посмотреть, просто посмотреть, только взглянуть… — Вновь забормотала она.

Но я уже не слышала ее. Мы с Ярославом стояли на подоконнике распахнутого в зимнюю реальность окна, держась за руки. Холод пока еще осторожно касался нашей кожи.

— На счет три? — спросил он. Он смотрел на меня с нежной улыбкой, которую я вскоре забуду. Глазами, полными счастья, о которых я вскоре не вспомню. Касался теплой рукой, которая вскоре вновь станет чужой.

— На счет три, — согласилась я. — У вас была хорошая собака, — обернувшись, сказала я. — Овчарки — умные. Мне они всегда нравились.

И мы прыгнули из окна, прямо в сияющий под луной и звездами декабрьский снег, в который провалились по и полетели дальше, оказавшись в сверкающем безвременном пространстве, среди зеркальных облаков, дыхания ветра и белой убаюкивающей тишины.

Я больше не была в том месте, но знала, что Юлиана скорчилась на полу, рыдая и дрожа всем телом, а полупрозрачная гордая красивая женщина рядом с ней гладила собаку.

Чуть позднее в этом доме появились люди, много людей — молчаливых, серьезных, и все, как один, обладающих магической силой. Сначала прибыли люди из Патруля, затем — из лиги Орла, организации, следящей за магическим порядком. Они пришли наказать Юлиану за преступления. Запрещенные магические артефакты и заклинания, колдовство, направленное на лишение человека воли, и последующий отбор энергии для поддержания жизни в самой ведьме, покушение на саму жизнь людей, и прочие несоблюдения Общего устава грозили ей огромным наказанием, и даже спешно прибывшие люди общества "Черная Роза", к которому некогда принадлежала Юлиана, ничего не могли поделать.

— Мерзкая Фиалка оказалась права, — хохотала ведьма, когда ее уводили из дома. — Права! Я не хочу в Орлиную Нору, не хочу! Дайте мне еще раз увидеть браслет! Дайте!

Но никто ее не слушал.

Я не видела всего этого, но знала, что так все и происходило. Ведь в снах может быть все, что угодно, верно?

А в сказочном лесу то и дело скрипел снег и ухала сова. И звезды были блестящими и далекими. И никакая метель тут не заметала следы двух пар ног.

Снег радостно валил на нас, взвивался над головами, запутывался в волосах и лез в глаза. Метель не успокаивалась, мороз щипал щеки и игриво пробирался под одежду.

Я тряхнула головой, отгоняя от себя странную мысль, что я только что была в другом месте. Привидится же…

— Там огоньки! — вдруг удивленно сказал нахохлившийся от холода Ярослав. — Дом, наверное. Смотри!

— Хочешь туда пойти? — спросила я, приглядевшись — и точно, в лесу огоньки мерцают. На миг мне показалось, что я там уже была.

— Я совсем идиот, что ли? — с усмешкой спросил Яр, поежившись. — Чтобы тащиться непонятно к кому, кто живет в лесу? Нет уж, спасибо. Если хочешь, иди, я с тобой не пойду, — взглянув на меня, заявил он, засовывая руки в карманы и подозрительно глядя на огоньки.

— А что так, трусишка? — прищурилась я. Идти туда я не имела ни малейшего желания, но подразнить ученичка хотелось. — Боишься, да?

Зарецкий с жалостью глянул на меня.

— Понимаешь, есть такая штука, как инстинкт самосохранения, — тоном человека, который открывает большой секрет, сообщил он. — И он у меня неплохо так развит.

— Ты просто боишься! — с коварной улыбочкой объявила я. Мальчику-еноту это заявление не понравилось.

— Только дураки не боятся, — снисходительно заметил он. — Мне моя жизнь дорога. Мало ли кто там жить может? Я иногда, в отличие от тебя, смотрю фильмы и читаю книги. Всем известно — огней в лесу следует опасаться. И вообще бежать от них как можно дальше. Со всех ног и без оглядки. Поняла меня? — тоном великого наставника спросил Ярослав. Видя, что я засмотрелась вдаль, он закатил глаза. — Нет, ты серьезно, что ли, туда хочешь? Анастасия Скудоумовна, глупая ты разговаривающая голова, у тебя все хорошо с мыслительными процессами, хотя кого я спрашиваю?

— Отстань, — отмахнулась я от Зарецкого, пропустив мимо ушей "глупую голову".

— Я и не лезу. И спасать тебя не побегу. Вот же! — выругался он. — А где моя вторая перчатка? Только что же была на мне…

Пока он ворчал, мне почему-то вспомнились огни среди деревьев острова, когда мы с друзьями приезжали на берег реки полюбоваться городом. Тогда и с Женькой все было нормально, он держал меня за руку… А теперь все иначе. Вроде бы и не случилось ничего, но наши так и не начавшиеся отношения дали трещину. Льдина раскололась, и обе ее половинки теперь удаляются в разные стороны. Я в одну, он — в другую. Хотя Женя и звонил мне сегодня зачем-то. Сначала я обрадовалась, а потом…

Вспомнив, как он со мной разговаривал, я рассердилась. Нашелся мне повелитель. "Приходи прямо сейчас"! Ну как же, да, сейчас все брошу, скину все свои обязательства и прибегу на задних лапках.

— Тачка едет! — обрадовано сообщил мне порядком замерзший Яр, который все никак не мог смириться, что его прекрасный новенький телефончик на трассе бесполезен. — Лови!

— Почему я?! — возмутилась я искренне. А к нам, и правда, приближалась машина.

— Ну, ты же девушка, — сказал умник Зарецкий. — Больше вероятности, что мужик за рулем остановится при виде особы в юбке, чем в штанах.

Однако, он оказался не прав, за рулем сидела женщина. Ее машина, которую я не сразу узнала, притормозила рядом с нами. Я решительно открыла переднюю дверь и заглянула в салон. Человека, сидящего за рулем, я встретить здесь и сейчас никак не ожидала, впрочем, этим чувством — неожиданности — был пропитан весь сегодняшний день.

— Вы? — безумно удивилась я, увидев крестную, руки которой лежали на руле. Она смотрела на меня серьезно и даже как-то сердито.

— Я. Садитесь, — велела Матильда. — Ты — рядом со мной. Спутник — сзади, — добавила она, и я устроилась на удобном сидении, кивнув перед этим Зарецкому на заднюю дверь. Тот моментально оказался в салоне.

Порядком замерзшие, мы не верили своему счастью — в машине было тепло и уютно. Декабрьская стужа осталась позади, как и странные огоньки в темном лесу. Страшная сказка закончилась более, чем хорошо.

Ехали мы быстро и молча, только играло негромко радио. Матильда, которая не стала нас ни о чем спрашивать, лишь коротко поинтересовалась адресом Ярослава, и через минут сорок ее автомобиль остановился около одного из подъездов высокого дома-башни, принадлежащего новому жилому комплексу. Где-то в этом районе находилась и школа, в которой учился Зарецкий и проходила практику я.

Яр, поблагодарив Матильду и скупо попрощавшись со мной, вышел из автомобиля и почти сразу скрылся в своем подъезде, ни разу не оглянувшись. Крестная все также молча развернулась и выехала на проспект, по которому, несмотря на время, мчалось туда-сюда множество машин.

— Спасибо, вы очень нам помогли, — несколько несмело начала я, сделав для себя вывод, что, во-первых, Матильда чем-то безумно недовольна, а, во-вторых, она не хотела говорить ни о чем при моем спутнике.

— Не за что, — ровным голосом ответила она. — Я тебя довезу и поговорим, — добавила крестная.

Мы опять поехали по ночным спокойным дорогам. Оживший мобильник запиликал, и я прочитала сообщение от Дана, что к нам в гости пришли ребята и все ждут меня.

До моего дома добрались мы довольно быстро. И только тогда светловолосая женщина в элегантных очках отпустила руль и повернулась ко мне, давая понять, что готова к разговору. Она смерила меня внимательным взглядом голубых холодных глаз.

— Ты в порядке? — спросила она почему-то.

— Да, все хорошо, — отозвалась я и наконец, задала волнующий меня с самого начала вопрос. — Как вы оказались там, на трассе?

— Услышала, что Реутовы поедут следом за тобой, — отозвалась она. — Решила, что будет правильно, если я за ними… прослежу.

— Реутовы? — подняла я бровь. — Но там была только Рита… Или? — Тут до меня запоздало дошло, почему нас высадили из тачки, принадлежащей тете Ире. И как до меня раньше не дошло! — Вот же змея, — недобро произнесла я, сжав кулаки. Злость, как это часто бывало, набросилась на меня внезапно, сжав своим невидимым обручем виски.

— Кто? — полюбопытствовала Матильда.

— Ирина. Жена Тимофея.

— Расскажи мне все по порядку. Почему ты очутилась в этом месте и что произошло. Подробно.

И я рассказала ей все, что с нами произошло. Поведала о том, как я оказалась на вручении стипендиатов фонда "Верис", как вновь встретилась с Тимофеем, как он себя вел, как столкнулась с Ритой и с Ириной, как попалась на удочку своей ушлой чокнутой родственницы. Я рассказывала довольно долго, но четко, со всеми подробностями, упомянув даже Инессу Дейберт и Олесю. Только про Ярослава я почти ничего не говорила, ограничившись словами о том, что он — мой ученик. Матильда внимательно, не перебивая, слушала меня.

— Интересно, — проговорила она задумчиво, пытаясь проанализировать ситуацию. — Настя, никогда более не соглашайся на какие-либо предложения женщины по имени Ирина Реутова.

Мне показалось, что в ее голосе мелькнуло раздражение или даже отвращение.

— Да, я так и сделаю. Просто тогда я была в состоянии легкой паники, не хотела встречаться с отцом, что по глупости согласилась на ее предложение, — вздохнула я, понимая теперь, как ступила. — Еще и ребенка с собой взяла.

— Ребенка? Ах, этого юношу. На ребенка он не тянет, — с полуулыбкой произнесла Матильда. — Признаться честно, я даже решила, что это твоя парень. Что же, тебе повезло, что я услышала их разговор и поехала следом за ними, а потому быстро нашла тебя. Не думаю, что с вами что-то случилось бы, машин на трассе много, но ты должна понимать, что это была демонстрация силы. Тебя пытались поставить в унизительное положение. Показать тебе твое место. Твое бессилие.

— Рита думает, что мне что-то надо от отца. Его деньги, — поморщилась я, вспоминая, как мачеха ударила меня. Щека вновь запылала — теперь уже не от боли, а от гнева.

— Это была не демонстрация сил Риты, — медленно проговорила Матильда, сняв свои очки и вертя их в руках. Она часто так делала, когда о чем-либо думала.

— А чья? Да нет, Ирине-то какое дело до меня, — покачала я головой. — Она больше похожа на кошку, которой охота поиграть с мышкой. Думаю, она просто повеселилась за мой счет. Чокнутая. Из-за дяди Тима у нее совсем крыша съехала.

— Значит, какое-то дело есть.

Я устало потерла лицо. И тут до меня дошло.

— Ирина ведь знает, что у дяди Тима есть молодая любовница, — произнесла я. — Она это точно знает, она сама сказала мне об этом.

Матильда несколько смутилась, видимо, вспомнив, что сама со спины приняла меня за одну из пассий Тимофея.

— Вы ведь дружите с ней! — вспомнилось мне. И даже стало как-то обидно. Оказывается, моя крестная дружит с этой подлой тетей Ирой. Но как же так?

— Мы не дружим. Мы — общаемся, — поправила меня Матильда. — Это — разные вещи, девочка. Не пойми превратно, да Реутовой мне дела особого нет, но ведь ты знаешь, что связи решают все. Я использую ее, она — меня. Ты думаешь, это дружба? — внимательно посмотрела она на меня, оставив в покое очки.

— Нет, — несколько стушевалась я. Я знала, что такое настоящая дружба.

— Я с тобой согласна. С твоей матерью я дружила. Когда-то давно. С Реутовой я не дружу. Я ни с кем теперь не дружу, — вдруг сказала она с какой-то горечью. А я вдруг поняла, что и у мамы, и у тети одинаковое имя. — Людьми моего положения дружба считается чем-то глупым и наивным, партнерство кажется более приемлемой формой сосуществования. Но, вместе с тем, дружба — непозволительная роскошь. Как и любовь. Которые намеренно обесценили, понимая, что ни то, ни другое недоступно. Если ты чего-то не можешь получить, в глазах других это что-то нужно сделать недостойным внимания, — поведала мне крестная. — Что, вернемся к разговору. Повторю еще раз — Ира Реутова мне не друг, никогда не была и никогда более не станет. И ты для меня стоишь в куда большем приоритете. Поэтому не сердись, а лучше расскажи про любовницу Тимофея. Впрочем, девок у него много, это не новость.

— Его… э-э-э… любовница, — с некоторым трудом выдавила я, — моя знакомая. Точнее подруга. Наверное, Ирина узнала об этом и решила меня так наказать, что ли.

— Твоя подруга? — очень удивилась крестная. — Ты познакомила свою подругу с Реутовым?

— Нет, вы что! — даже повысила я голос. Познакомить свою Алёну с дядей Тимом, этим себялюбивым тираном? Нет уж, увольте! Я люблю свою подругу! — Они познакомились без моего участия. Моя подруга — модель, может быть, поэтому он на нее запал. Просто я видела их вместе, — призналась я. Нет, все-таки я поговорю с Алёной о дяде Тиме. Я должна ее предупредить. Хоть я и влезу в ее секрет, но… Так нельзя.

— Даже так? Что ж, интересно. Возможно, ты и права, — задумчиво произнесла Матильда. — В любом случае — никогда более не соглашайся на любые предложения этой женщины. Она — кукловод. Твой отец не должен был приезжать сегодня на вручение награды фонда "Вериора Верис", — пояснила крестная, увидев вопрос в моих глазах. — Я знаю списки гостей. Она, понимая страхи человека, может заставить его делать то, что ей нужно. Думаю, Рите она наговорила что-то о том, что ты приехала искать расположение отца, а заодно и его деньги и та, поверив в этом, помчалась доказывать тебе, что у тебя это не выйдет. Зная Иру, могу предположить, что она сидела в машине Риты и наблюдала за всем происходящим.

Я выругалась про себя. Вот же я идиотка, попалась в ее сети. Она ведь, и правда, ничего не делает просто так.

— Она помогла мне убежать из дома, — призналась я зачем-то, глядя на свои руки. — Сделала новые документы.

— Избавилась от тебя, — усмехнулась Матильда. Мы никогда не обсуждали мой поступок, но я понимала, что крестная не одобряет его. — Видишь, ты чем-то мешала ей еще пять лет назад. Или, думаешь, что она помогла тебе просто так?

— Я не знаю, чем я могла ей мешать, мы никогда особо не пересекались, — твердо сказала я. Действительно, чем?

— Возможно, ты просто не знаешь всей правды, — сказала туманную фразу Матильда. — Прости, девочка, мне пора ехать. И вот, возьми, — вдруг вложила она мне в руку несколько крупных купюр.

— Но…

— Возьми, купи себе нормальный пуховик. Этот совсем тонкий, — сказала она, поворачивая ключи и тем самым давая понять, что разговор окончен.

— Я не хочу, чтобы вы думали, что от вас мне нужны только деньги.

— Я так и не думаю. Иди.

Я не стала спорить с крестной и, попрощавшись, вылезла из ее теплого автомобиля на холод. Во дворе у нас почти не горели фонари, и Матильда включила фары, освещая мне дорогу. Когда я подошла к подъезду, она уехала.

— Настя! — раздался голос Женьки. Он появился словно из ниоткуда. Видимо, на улице парень находился давно — его плечи и шапка были в снегу.

— Привет, — сухо сказала я. И зачем он сегодня звонил мне? Все испортил. Дурак.

— Привет, — повторил он за мной, встав напротив. — Настя… — Вновь произнес он мое имя и замолчал.

— Ты к нам? — открыла я тяжелую подъездную дверь и первой зашла внутрь. Ребята приходили в гости и в более позднее время.

— К вам, — двинулся он следом за мной по ступенькам вверх.

— Сегодня так холодно, — сказала я, делая вид, что между нами ничего не произошло. — И этот снег… Ужасно замерзла.

— Настя, — в третий раз повторил он мое имя, и на тускло освещенной площадке между первым и вторым этажом поймал меня за руку и развернул к себе, держа одной рукой за плечо. Мы стояли так близко, что сердце замирало. Женька ужасно мне нравился, но я не могла его простить — не за сегодняшнее хамство, это ерунда, а за то, что он был с другой. Он точно дал понять, что был. И в эти дни я была ему не нужна, хотя, думаю, он догадывался, как я переживаю.

— Прости меня, — хрипло сказал Женя. — Я не хотел тебя обидеть.

— Все в порядке, — осторожно произнесла я. Парень, глядя на меня блестящими странными глазами, поправил прядь моих выбившихся из-под шапки волос, погладил холодной рукой по щеке и склонил голову — наши лбы соприкасались.

— Прости, я не хотел, — повторил он. — Я не знаю, что на меня нашло.

Женька нежно поцеловал меня в висок, скулу, щеку, замер, словно наслаждаясь моментом, и только потом обнял, прижимая к себе.

— Настя, если бы ты только знала, что я чувствую, — прошептал он с затаенной горечью. — Я чувствую себя таким придурком…

Женя попытался меня поцеловать по-настоящему, но, едва почувствовав его губы — не в пример ладоням горячие — на своих, я попыталась вырваться. Конечно же, он был сильнее и удержал меня.

— Не надо, — устало попросила я. — Женя, отпусти меня, пожалуйста.

— Прости меня, — повторил он болезненным шепотом.

— Я простила. Но что это изменит? — Мне так не хотелось, чтобы Хирург касался меня, что почему-то думала лишь о том, чтобы он отпустил мои плечи. А раньше мне безумно нравилось касаться этого человека и чувствовать его ладони на своей коже… Что со мной не так? Может быть, я не была в него влюблена, но он определенно нравился мне, и трепет, нежность, наслаждение — все это я испытывала, обнимая Женьку или просто думая о нем. Я наивно надеялась, что со временем мои симпатии будут расти и расти, и однажды я пойму, что не могу без этого человека — я не верила в любовь с первого взгляда, про предначертание друг другу, но я верила, что любовь — это цветок, который можно вырастить из семечка взаимной симпатии, удобрив его привязанностью, дружбой и уважением. Но после моего Дня рождения Женька решил, что выращивать этот цветок вместе со мной он не будет. Что ж, его право. А сделать вид, что ничего не случилось, я не могу.

— Ты ведь опять была с ним? Да? — спросил вдруг Женя. — Это он привез тебя на своей машине?

— Кто он? — не сразу поняла я.

— Тот, с кем ты сегодня обнималась, — нес какую-то околесицу друг.

— Я все видел. И тогда, и сейчас. Нашла кого-то, у кого такая крутая тачка? — он зло усмехнулся, не замечая, как сильнее сжимает пальцы на моих плечах. Видимо, видел, как я выхожу из автомобиля Матильды, и сделал неправильные выводы.

— Ладно, Настя, давай по-честному? — в его темных глазах была решимость и даже какое-то отчаяние. — Ты мне нравишься. Я тебя люблю.

— Ты уж определись, — сказала я равнодушным тоном. Мне было очень обидно, и даже плакать хотелось от таких несправедливых обвинений, но, как часто это бывало, внешне я оставалась преступной спокойной. Это часто выводило из себя Риту в детстве, когда она ругала меня.

Женька сглотнул.

— Иногда мне кажется, что тебе все равно, — проговорил он.

— Мне все равно, — солгала я.

— Ты жестокая, — вдруг сказал Женя и стал говорить такое, что я никогда раньше не слышала. — Ты иногда похожа на Снежную королеву. Тебе словно все равно. С тех пор, как мы познакомились, я часто наблюдаю за тобой. Мне нравится смотреть на тебя — ты красивая и загадочная. Уверенная, самостоятельная, умная. Но ты никого не подпускаешь близко. У тебя много секретов и до тебя не достучаться. Иногда я просто боялся подойти к тебе. Привык, что у меня девчонки нежные, ласковые, добрые. Как котята. А ты больше похожа на дикую кошку, — каким-то странным тоном произнес он.

— Думаю, тогда тебе пора пойти к своим котяткам. Отпусти меня, — едко проговорила я. Женькины слова мне совершенно не понравились. Мне вообще не нравилась вся эта ситуация.

Он, не отпуская меня, сделал несколько медленных шагов вперед, заставляя меня пятиться к стене.

— Ты быстро раздражаешься, и самая частая твоя эмоция — это гнев. А я хочу видеть тебя радующейся. Я хочу сделать тебя счастливой. Дай мне эту возможность, — прошептал он мне на ухо, касаясь своей щекой моей щеки.

Женя прижал меня к стене. Кажется, он вновь хотел попытаться меня поцеловать, но не стал делать этого, вспомнив мою реакцию.

— Прости, — опять сказал он как-то непривычно ласково. — Я хочу быть с тобой. Я забуду, что у тебя был кто-то другой. Мне все равно.

— Знаешь, еще бы месяц назад я бы кричала от восторга, — призналась я. — Но тебе будет лучше с той девушкой, с которой ты проводил время.

— Что? — не понял парень.

— Я все знаю, Жень. Не стоит отпираться. Лучше признайся честно. Не люблю ложь.

По его лицу заходили желваки. Но он ничего не сказал.

— Настя, подумай. Я хочу быть с тобой. Я стану для тебя самым лучшим. Добрым, нежным, какие там еще вам, девчонкам, нравятся?

— Мне нравятся верные, — пожала я плечами, чувствуя некое преимущество. Сейчас все зависело от меня.

— Ты так говоришь, потому что у меня нет такой машины, да? — горько усмехнулся он.

— Что за глупости, — нахмурилась я. — И отпусти меня, наконец. Надоело.

— Настя, Настя, Настя, что ты со мной делаешь? — сквозь сжатые зубы проговорил он, нехотя отпуская меня. Кулаки его были крепко сжаты. Может быть, если бы он ударил кулаком по стене, закричал, обнял, проявил бы хоть какую-то эмоциональность, попытался как-то доказать истинность своих чувств, лед на моем сердце тронулся бы, но Женька затих, замкнулся. И я — тоже.

Наверху раздались звуки захлопывающейся двери и шаги.

— О-о-о, кого я вижу! — раздался громкий веселый голос Темных Сил. Он и Алсу спускались по ступенькам, видимо, выходили из нашей квартиры.

Парни пожали друг другу руки, мы с Алсу обнялись. А мы с Женькой синхронно делали вид, что ничего не произошло.

— Чего вы тут делаете? — спросила подруга, оглядев нас с Хирургом подозрительным взглядом темных глаз.

— Встретились на улице, поднимались домой, — отозвалась я. Женька кивнул.

— Понятно… — задумчиво протянула Алсу. Кажется, она мне не поверила.

— Это тебе, — скромно сказал Олег и протянул мне черный пакет с завязанными ручками.

— Что это? — с подозрением глянула я на сомнительного вида презент.

— Там мусор, не бери, — вмешалась Алсу, и я одернула руку.

— Эй, подруга, ты чего меня обламываешь?! — возмутился Темные Силы, обожающий всякие глупые приколы.

— Мы пошли в магазин купить вина и фруктов, а Дан попросил мусор вынести заодно, — пояснила Алсу. — Олег! Хватит совать ей пакет!

— Гадство, — остался недоволен тот и, наконец, оставил свои попытки вручить мне черный пакет. — Ладно, ребятки, мы пошли. Скоро будем.

— Я с вами пойду, — тут же вызвалась я, не желая оставаться наедине с Женькой даже то жалкое время, которое мы бы потратили, поднимаясь на наш этаж.

— Пойдем, — тут же согласилась Алсу. — Ранджи уже у вас. Ждем только Алёну. Она пообещала нам сегодня устроить небольшой сюрприз.

Супермаркет находился за углом, и к нам в квартиру мы вернулись очень быстро, управившись минут за двадцать. Когда мы вернулись, судя по обуви в прихожей, Алёна уже приехала и, как выяснилось, не одна — я поняла это по паре мужских ботинок на толстой подошве, которые стояли около длинных замшевых сапожек подруги.

— О, ребятки, — весело встретил нас Дан, улыбаясь. — Проходите, у нас в компании пополнение.

— Какое еще пополнение? — удивилась я. Олег, благородно опустившийся на колено перед Алсу, дабы помочь с замком на сапоге, который совершенно некстати, заело, хмыкнул.

— Алёна сегодня привела к нам своего парня, — тихо поделился Даниил. Судя по голосу и улыбке, за Алёнку он был очень рад. Я чуть не упала — на какое-то мгновение мне подумалось, что подруга притащила к нам домой дядю Тима. Но нет, такая обувь не могла ему принадлежать.

— Теперь свободными остались вы с Викторией, — назвал он Ранджи по имени, которое она терпеть не могла, — но мы и вас устроим.

И он выразительно покосился на обувь, принадлежащую Женьке, а после подмигнул мне, явно давая понять, в какие руки он меня устроит. Но я так недовольно на него взглянула, что улыбка мигом сошла с его приветливого лица. Дан закатил глаза, покачал головой и ушел в большую комнату.

Я, разувшись и повесив пуховик в шкаф, обнаружила вдруг в его кармане кожаную мужскую перчатку. Не ее ли искал Зарецкий? И почему она у меня? Правда, об этом я решила поразмышлять в другой раз и стремительно вошла, почти влетела в гостиную, дабы точно убедиться, что у нас в гостях не Тимофей, которого я пару часов назад имела удовольствием наблюдать за городом.

Почти сразу я довольно улыбнулась — мои мысли оказались верными. На диване рядом с Алёной сидел вовсе не дядя Тим, а смутно знакомый черноволосый парень с челкой набок, бледным лицом и темными яркими глазами. Чем-то он был похож на нашего Олега — цветом волос, лица, некоторой худощавостью, хотя казался намного выше ростом. Однако если у Темных Сил была подвижная мимика, яркая жестикуляция, громкий голос и задорный смех, то спутник Алёны больше походил на неподвижную куклу с правильными чертами лица. И казался он старше — ему точно было больше двадцати пяти. Олег был стремительным градом, а этот парень — застывшей ледяной скульптурой, которая, впрочем, вызывала интерес.

Браслет на руке чуть-чуть похолодел, и по левой руке побежали мурашки.

Данный текст не предназначен для публичного размещения.

Алёна сидела, прижавшись к этому брюнету и положив руку на колено, а он осторожно обнимал ее за плечи. Подруга что-то рассказывала Ранджи, Дану и Женьке, выглядела оживленной и улыбалась. Первой почему-то меня увидела не она, а ее парень. Он так внимательно посмотрел на меня своими выразительными черными глазами, что я на секунду замерла, с трудом заставив себя не отвести взгляд, а выдержав его. Странно… Он кажется куклой (наверняка, как и Алёна, — модель), но его взгляд совсем не пустой, а тяжелый, внимательный, изучающий, почти магнетический. И очень умный.

— Привет всем! — громко сказала я и широко улыбнулась, ничего не понимая.

— Наська! — сорвалась с места Алёна и обняла меня. — А я пришла не одна! — сказала она, отстранившись, но держа меня за руки. — Это мой парень. Его зовут Меркурий.

— Я же говорила, что у нее кто-то есть, — прошептала мне на ухо Алсу.

Брюнет встал и подошел к ней, учтиво поздоровавшись со мной, Алсу и Олегом. Алёна торопливо представила нас, то и дело закусывая губу, а после виновато сказала:

— Простите, что не говорила раньше. У нас все было так сложно и неожиданно, что мы сами не поняли, как стали встречаться.

Меркурий кивнул в подтверждение ее слов и аккуратно положил руку на ее тонкую талию.

У меня словно камень с души упал. Алёна больше не встречается с дядей Тимом?! Слава Богу! Как же вовремя они расстались, а она нашла себе этого типа со странным именем, которое я, кажется, где-то слышала.

— Простите, что так поздно приехали сегодня. Мерк… Меркурий был на работе, — продолжала счастливым голосом подруга, положив голову ему на плечо. Смотрелись они довольно интересно и контрастно. Светло-русые мудреные косы и темные чуть растрепанные волосы, голубые глаза и черные, радостная улыбка на ее лице и внимательные глаза на его.

— А где ты работаешь? — поинтересовался Дан. За Алёнку он всегда искренне переживал.

— В охранной фирме, — удивил меня ответом Меркурий. Ранджи молча подняла вверх большой палец.

— Что ж, ребятки, давайте праздновать! — похлопал в ладоши заводила Темные Силы. — Девчонки, давайте, приступайте к своим прямым обязанностям!

Часа полтора мы провели довольно весело — сначала все расспрашивали обо всем на свете молчаливого Меркурий, потом просто болтали, смеялись, обменивались новостями. И все было бы ничего, если бы не пристальный взгляд Женьки, который сидел напротив меня и не с водил с меня тревожных глаз. Я так устала от того, что он пялился на меня, что в конце концов под предлогом убрать грязную посуду, просто ушла на кухню. Помыв тарелки и кружки, я, выключив свет, встала у окна и стала смотреть на небо. Метель утихомирилась, и теперь было отчетливо видно луну, на которую я и смотрела. Я безумно устала, словно этот день тянулся в два раза больше обычного, а на душе была непонятная тоска.

— Если долго смотреть на луну, можно стать идиотом, — раздался позади голос Олега. Я с улыбкой повернулась к нему.

— Вроде еще нормальная, — констатировал Темные Силы. — Слышь, Наська?

— Что?

— Я тут с Жекой разговаривал, — он как-то замялся. — Ну, я вообще не спец в амурных делах, мне эта розовая сгущенка вообще вся по фигу, но хочу тебе кое-что сказать.

— Что же? — внимательно посмотрела я на друга.

— Не буду ходить вокруг да около. В тебя Хирург втрескался.

— Поздравляю его, — холодно отозвалась я.

— Я передам твои поздравления. Так вот, он с тобой хочет быть. Общаться, встречаться, все-такое. — Олег выразительно поиграл темными бровями. — Ты его продинамила сегодня, а?

— Продинамила, — согласилась я.

— Непорядок! — положив мне руку на шею, похлопал меня по плечу друг. — Ты чего, Наська, хороших парней динамишь-то? Тебя Динамо называть?

— Отвяжись, человекоподобный, — огрызнулась я, сбросив его руку.

— Цезарь, ты злишься, значит, ты не прав, — ничуть не обиделся Темные Силы. — Жека на тебя конкретно и давно запал. Прям вообще конкретнее некуда. Он испугался и повел себя, как последний лох, но прости его. Он классный, правда.

— Я сама разберусь, — вздохнула я. — Но спасибо тебе.

— Обращайся, подруга, — широко улыбнулся черноволосый парень. — А у тебя еще кто-то есть, да?

— Что значит еще? — не поняла я.

— Да Жека видел тебя с кем-то.

— У него галлюцинации, — отрезала я. — Ладно, пойдем к остальным?

С ребятами я посидела совсем немного и пошла спать — завтра предстоял последний день моего пребывания в школе, а также открытый урок, на который должна была прибыть куратор. Хорошо еще, что я подготовилась к этому уроку заранее.

— Настя, — постучалась ко мне в дверь Алёна, когда я уже накрылась одеялом. — Можно?

Она неслышно подошла к дивану и села около меня на корточки.

— Ты сегодня так уставшее выглядела. Работы много? — осторожно спросила она и погладила меня по волосам. — Не заболей.

— Не заболею, — улыбнулась я ей, в который раз поняв, что мои друзья — чудесные люди.

— Как тебе Меркурий?

— Вроде ничего, — сказала я правду. — Вы мило смотритесь.

— Я тебе о нем подробней попозже расскажу, когда один на один будем. Ты не обиделась, что я тебе раньше ничего не говорила про него? — заглянула мне в глаза Алёна.

— Нет, что ты. У каждого должны быть свои тайны, — отозвалась я. Это было почти правдой. Я с трудом избавилась от почти болезненного желания знать все, что происходит с теми, кто мне дорог, а еще лучше — в некоторой степени контролировать их. Конечно, мне хотелось, чтобы Алёна рассказывала мне все свои секреты, но я понимала, что это невозможно, и если и злилась, то скорее на себя — за излишнюю ревность.

— У тебя тоже есть тайны? — спросила подруга вдруг.

— Есть, — почему-то не стала лгать ей я.

— Расскажи? Или… Ладно, расскажешь, когда захочешь. В любом случае, я надеюсь, что ты доверяешь мне.

— Доверяю, — кивнула я, чувствуя, как слипаются глаза.

— Тогда, надеюсь, ты прислушаешься к моему мнению, — все так же осторожно произнесла она. — Я хотела сказать про Женю… Он тебя любит и хочет быть с тобой. Пусти его к себе.

— В кровать? — неудачно пошутила я. Неужели каждый из моих друзей по очереди будет говорить мне, что я должна быть с Женей? Почему они ему об этом не говорили, когда я ждала шагов с его стороны, когда ждала, что он снова обратит на меня внимания после моего Дня рождения?

— В жизнь, — сказала подруга. Мы еще немного поговорили и она ушла. А я почти мгновенно заснула и спала без снов, не слыша ни смеха друзей, ни их разговоров, ни звонков в дверь…

Проснулась я за пару минут до того, как прозвенел будильник, потаращилась в темное окно и, потянувшись, встала, накинула халат и пошла на кухню. Там уже был Дан, который с самым задумчивым видом допивал остатки виски, которое вместе с вином притаранил вчера Темные Силы.

— С утра пьем? — удивленно спросила я, наливая себе воды.

— Я успокаиваю нервы, — проговорил растрепанный Даниил. Взгляд у него был какой-то шальной.

— Может быть, тебе пустырником их успокаивать, а не виски? — неодобрительно спросила я.

— Может, — кивнул парень.

— Что случилось-то? — села я напротив него.

— Чего? — он растеряно повертел в руках стакан с алкоголем. — Какая-то жесть.

— Подробнее.

— Ребята ушли часа в два. Я лег спать. И проснулся в кровати с девушкой, — выдал сосед по квартире. У меня округлились глаза. Почему-то я подумала, что вместе с ним… заснула Ранджи. Но, оказалось, я зря надеялась.

— Она была красивой, как фея, — добил меня Дан. — Невысокая, изящная, тоненькая, похожая на балерину. Личико, как у ангела. Глаза в пол лица. И без ничего, — добавил он с каким-то несвойственным ему стеснением.

— Как это без ничего? — еще шире больше удивилась я.

— Она в одеяло завернулась. А я проснулся от того, что мне было холодно. Повернулся — и она рядом, — растеряно сообщил мне друг и зачем-то засмеялся.

— И где она?

— Ушла.

— Даня, ты вчера перепил, что ли? — спросила я прямо.

— Я пил мало вроде… Я не мог перепить так, что словил белочку! — почти закричал Даниил, который совсем не походил на себя. — Нет, это точно были не глюки!

— Ладно, если это не глюки, что это за девушка? Откуда взялась?

— Она не сказала. Мне кажется, что она — немая, — сообщил мне Дан новые потрясающие сведения.

— И что ты с ней сделал-то? Как вы общались? — забыла я, что нужно пить из стакана, который моя рука держала около губ.

— Она писала мне записки, — выдавил Дан, чувствуя себя не в своей тарелке. Я приподняла бровь.

— Ну, прямо Русалочка к тебе пришла, — усмехнулась я. Случившееся меня скорее забавляло, чем расстраивало. К тому же проснувшийся интерес Дана к противоположному полу не мог не нравится. Я всегда ведь хотела, чтобы у него была девушка, а не парень.

— Ну что ты на меня так смотришь? — занервничал Даниил. — Я не выдумываю! Она тут была! В моей комнате! В моей кровати! Ты мне не веришь, да? — Он взъерошил темные волосы. — Но она была. Писала записки. Извинилась, попросила одежду и…

— И деньги, — закончила я вместо него. Стоило заснуть, впустили в дом какую-то мошенницу! Небось, утащила все, что могла!

— Нет, попросила вызвать такси, — почему-то обиделся Дан. — Что ты за человек такой? Знаешь, какая она красивая? — мечтательно добавил он. — Нет, она не просто красивая, она прекрасная. Чудесная. Идеальная.

— Переходишь в другую команду? — ехидно спросила я.

Даниил поднял вверх ладонь, жестом прося меня замолчать, что я и седлал. На секунд пятнадцать. А потом опять привязалась к нему с вопросами. Как оказалось, друг, узрев это чудесное создание в своей кровати, сначала испугался, а потом, завороженный ее хрупкостью и нежностью, стал общаться с ней. Он задавал вопросы, а она писала ответы на них. Как девушка попала в дом, Даниил так и не понял, но, вздумав поиграть в рыцаря, что было ему совершенно несвойственно, решил помочь — дал какую-то одежду и вызвал такси по адресу, который прелестное создание написало на очередном листочке.

— И где все эти листочки? — спросила я, напряженно думая, могла ли ночная гостья, появившаяся непонятно откуда (а, скорее всего, ее привел кто-то из наших, когда я заснула, а Дан, перепив, ничего не помнит), найти тайники с деньгами.

— У меня в комнате! — заявил он, явно пребывая в каком-то восторженно-опустошенном состоянии. — Пойдем, покажу, если не веришь!

Мы направились в его комнату, но насладиться записками нам помешал звонок в дверь.

— Наверное, твоя прекрасная балерина пришла, — съязвила я, не зная, радоваться мне или нет, а Дан, моментально оказавшись около двери, распахнул ее, не глядя в глазок. И попятился от неожиданности. Я только в кулак хмыкнула — перед нами стояла дородная представительная дама в мехах и отличной, несмотря на раннее утро, укладкой на коротких красных волосах. Она была богата, очень богата, и это чувствовалось, особенно мне, привыкшее к таким людям с самого детства. Стиль, одежда, уверенность на лице и в осанке и еще нечто неуловимое, властное, было в этой полной женщине в шубе до пола.

Несмотря на удивление, мои губы тронула улыбка. Это что, и есть та самая прекрасная балерина? Если да, то, наверное, Даниил врет, и они вчера без меня напились просто до навязчивых чертиков. Или не пили, а употребляли что-то другое. Но в таком случае я их просто прибью.

— Вы кто? — спросила я, поскольку сосед мой молчал. До чего же его ночная гостья довела, а!

Красноволосая дородная женщина внимательно посмотрела на меня и сказала низким голосом, который очень подходил к ее внешности:

— Вы — Анастасия Мельникова?

— Я, — кивнула я, не представляя, что ей от меня нужно в такую рань. — А что вы, собственно, хотели?

— Поблагодарить, — с великим чувством собственного достоинства произнесла женщина, как будто бы благородность от нее была великим благом. В речи ее был едва заметный акцент. — Хотела прибыть сразу, но эти ваши самолеты… До Москвы я добралась вмиг, а из нее до вас пришлось лететь. Огромные расстояния, так мало порта…. Портов! Впрочем, неважно.

— За что поблагодарить? — спросила я изумленно.

— За спасение моей племянницы, — сказала дама с недоумением. Такое недоумение бывает у кассира, когда покупатель протягивает пятитысячную купюру, чтобы купить жвачку, а потом не понимает, о какой сдаче идет речь и уходит, не забрав деньги.

— Вашей племянницы? — еще с большим изумлением произнесла я. — Вы о чем?

Женщина тонко улыбнулась мне.

— Вы ведь понимаете, о ком я говорю, Анастасия.

— О балерине? — спросила я, вспомни ночную незнакомку.

— Можно сказать и так, — улыбнулась она мне неожиданно тепло — эта улыбка совершенно не вязалась с ее образом величественной обеспеченной дамы в шикарных мехах и со стильной укладкой.

— Тогда это он ей помог, а не я, — кивнула я на Даниила.

— Анастасия, не будем спорить, ведь мы знаем, как все произошло, и обе знаем, что это было смело, хоть и произошло по незнанию, — сказала женщина. — О, вы ведь не помните, вот оно что, — добавила она, словно что-то увидев во мне. — Досадно. Что же, это ничего не меняет. Как я могу отблагодарить вас? Поставим вопрос иначе — что вам больше всего сейчас нужно? Деньги? Квартиры? Машины? Свой бизнес?

Кажется, она сумасшедшая.

— Извините, — решительно сказала я. — Мне ничего не нужно. Вы, наверное, что-то перепутали.

Дама хмыкнула.

— Просто скажите, что вы хотите.

— Ничего.

— Ах, понимаю. Человеческая память — та еще преграда. А уж принципы — и того хуже! Тогда сделаем так. Аделаида Затонская объявляет себя вашим должником, — торжественно известила нас гостья. — Однажды вам могут понадобиться мои услуги. Иметь в должниках одну из Затонских — это почти уму непостижимо, но в вашем случае реально. Я не тот ма… человек, который остается в должниках. Ах, да, молодой человек, и вам спасибо. Удача будет с вами. Помните. Вы собрались участвовать в какому-то конкурсе? Всенепременно победите. И не только в нем.

Дан только глазами похлопал. Вскоре он действительно должен был участвовать в каком-то местном конкурсе стилистов.

— Вы сделали большое одолжение моей племяннице. Она лестно о вас отзывалась. Анастасия? Вы так и не решили? Что же, вот, тут мои данные, — протянула мне вдруг бархатную бордовую, с золотыми буквами, визитку особа со звучным именем Аделаида Затонская. — И купите лотерейный билет, милая моя Анастасия. А мне пора. До свидания, добрые дети.

Я машинально взяла бумажку, не зная, стоит ли обращаться к врачам, или эта женщина сама покинет нас. Добрыми детьми нас с Даном еще никто не называл.

— Одежду племянница отдаст вам чуть позднее, вместе со своими искренними благодарностями.

Подарив нам улыбку, она стала неспешно спускаться по лестнице, а мы так и смотрели в ее спину большими глазами.

— И не думайте, что я не в себе, — строго добавила Аделаида, обернувшись, и даже погрозила пальцем с длинным рубиновым ногтем. — Я куда в большем разуме, чем вы и молодой человек.

Когда дверь захлопнулась, Дан в изнеможении опустился на стул, а я прислонилась к стене. Как-то одновременно мы начали нервно смеяться, ничего не понимая, а потом с удивлением стали рассматривать визитку этой странной женщины. Имя, фамилия (на двух языках — русском и английском) и номер телефона — более на ней ничего не было. Судя по коду, жила Аделаида где-то в Европе.

— Полный абзац, — сделал вывод Дан. — Тетка не в себе. Зато, теперь я точно знаю, что фея мне не приснилась и не привиделась!

— Ты так восторженно о ней говоришь, словно влюбился, — сказала я и нетактично спросила. — Дан, а у тебя раньше девушки были?

— Были, — ответил он, вмиг посерьезнев, и я восторжествовала. Вдруг ему, правда, понравилась эта девица, непонятно как оказавшаяся в нашем доме?

— Но давай об этом не будем говорить, — попросил парень.

— Не будем, — согласилась я, глянула на настенные часы и поняла, что еще немного — и я начну опаздывать, а опаздывать я не ненавидела.

— Ладно, мне бежать уже надо. Приду и будем разбираться, откуда у нас в доме взялась эта девушка. Кстати, сможешь сегодня хозяйке деньги за квартиру отдать? Она днем приедет.

Дан сказал, что сможет, потому что уедет только вечером, а я, перепроверив на всякий случай место, где хранила деньги, и убедившись в их целости и сохранности, полетела в ванную комнату. Собралась я быстрее, чем планировала, и вскоре уже выходила из дома, оставив друга в крайней степени задумчивости.

Нужный автобус подошел быстро и был пуст, поэтому я ехала в удобстве и тепле, то и дело протирая замерзшее стекло, правда, в конце своего пути попала в пробку и вылезла на пару остановок раньше, чтобы пройти их пешком — благо идти было недалеко, к тому же над улицей занимался зимний ленивый рассвет.

Он брал небосвод в полукруг. На востоке небо казалось полосатым: у горизонта оно было почти оранжевым, ярким, и этот цвет плавно перетекал в темно-розовый, дважды перечеркнутый тонкими длинными сизыми тучами, а после уходил в глубокую синеву. Воздушные полоски светло-розовых облачков стремились к северу, а на юге виднелись нежно-коралловые отблески рассвета.

Я шагала по снегу, радуясь легкому морозу, разрумянившему щеки, и смотрела то на рассвет, то на последние этажи домов, в окнах которых он отображался, то на бледную луну, все еще не желающую признавать свое поражение и висящую в середине темно-голубого неба. Несмотря на вчерашние события и сегодняшнее недоразумение, настроение у меня было хорошим. Я думала, что проведу отличный урок, получу, наконец, все нужные бумаги от классного руководителя и директора, заслужу высокую оценку от куратора и со спокойной душой закрою практику раньше сроков. И буду свободна!

— Анастасия Владимировна! — радостно окликнули меня неподалеку от крыльца школы, в которой сейчас шел первый урок. Я обернулась и увидела, что ко мне чуть ли не вприпрыжку несется Степан Вшивков. Сияющие синие глаза, широкая улыбка, куртка нараспашку — все в нем говорило о том, что паренек чем-то очень доволен. И я даже знаю чем — вчерашней победой. И как он все-таки умудрился стать одним из стипендиатов?

— Здравствуй, Степа, ты почему без шапки? — строго спросила я

— Да меня только что отец привез, — отмахнулся парень. — Какая вы сегодня классная!

— Прогулял первый урок? — все тем же учительским тоном поинтересовалась я, проигнорировав не совсем уместный комплимент.

— Обижаете! Нам сегодня ко второму, историчка заболела! Не верите, у мистера Президента спросите, — сообщил Степа, по привычке дотронувшись пирсинга в губе. — Вон, вышагивает, Саранча, — вдруг обозвал он Ярослава, которого только что подвезли к воротам школы. Зарецкий вылез из машины с чувством собственного достоинства и тотчас был остановлен какой-то девчонкой. Она что-то вещала ему, а он слушал одновременно внимательно и устало, словно был крон-принцем, которому надоедают собственные подданные, но оставить их без внимания он не может.

— Саранча? — ухмыльнулась я, поведя себя непедагогично — дала понять, что мне эта кличка нравится. Степа довольно заржал.

— Я его так кличу. Только вы ему в лицо не говорите, а то он нашествия саранчи устроит, — доверительно сообщил мне долговязый парень. — Он же с головой не дружит. Мстительный дебил.

— Любишь ты одноклассника, — покачала я головой.

— Да мы с ним все детство дрались, мы ж с первого класса вместе, я знаю, какой он придурок, — поведал Степан в порыве откровенности. — Это другие думают, что он бабочка ночная. Анастасия Владимировна, а зачем вы мне подсказали неправильно-то вчера? — с укоризной спросил он. — Я вчера про Блока и Брема Стокера сестре сказал, она чуть от смеха не упала.

— Чтобы ты учил в следующий раз и книги читал, — улыбнулась я ему.

— Ладно, буду, я хочу, чтобы вы знали, какой я способный, — вдруг сообщил мне парень. — Видели, какой я вчера был молодец? Я ж крутой, да? А помните, я вам сказал, что докажу, что я — классный. Помните? Я ведь классный?

— Классный, Степа. Ты молодец, — похвалила я его.

— А вы потом со мной на свидание сходите? — опять привязался ко мне школьник, не переставая улыбаться. Ему нравилось меня смущать.

— Года через два или три. Если в университет поступишь, — усмехнулась я.

— А в прошлый раз говорили, что когда мне восемнадцать лет будет! — возмутился Степан.

— Когда восемнадцать будет, тогда и обращайся, — не особо нравились мне подобные разговоры.

В это время мимо нас вновь вышагивал своими длинными конечностями Енот. Увидев меня, он недовольно поджал губы, сухо поздоровался и прошел мимо. Вот же маленький козлик. Мог бы после вчерашнего и поинтересоваться, нормально ли я до дома добралась. Нет же — окинул высокомерным взглядом и едва выдавил приветствие.

— Здорово, Зарецкий, — громко сказал Степан, явно дразня Яра, и протянул ему руку.

— Доброе утро, — холодно отозвался тот и нехотя пожал ладонь. И вдруг сказал. — Что, Анастасия…кхм… Владимировна, я тоже классный?

— Пятьдесят на пятьдесят, Зарецкий, — отозвалась я. — А про свидание даже не спрашивай.

Степан захохотал. Мятные глаза Ярослава недобро блеснули, однако он мило улыбнулся.

— Анастасия Владимировна, у вас сегодня урок последний, открытый, так? — милым голосом осведомился он. — Не боитесь, что сорвется? Готовились, наверное, всю ночь? Обидно будет, если ничего не получится. Проблемы в университете будут.

И снова здорово! Что с этим мальчишкой делается в школе? Он становится еще более несносным и капризным. Я-то уж думала, что мы подружились более менее, а он опять за старое. Так ему выпендриться, что ли хочется?!

— У меня все получиться, Ярослав, — окинув тяжелым взглядом парня, произнесла я, и, пока Степан смотрел в сторон, провела большим пальцем у себя под горлом, мол, смотри у меня. Зарецкий довольно ухмыльнулся и почесал указательным пальцем висок, вроде как намекая, что у меня не все в порядке с головой.

— О, Полинка идет, — узрел в пустом дворе еще одну одноклассницу Вшивков и с укоризной сказал Яру. — Пришла сегодня все-таки в школу. Довел девчонку, рад, да?

По дорожке, ведущей к крыльцу, медленно шагала Полина. Плечи ее были понуро опущены. Кажется, девочка не очень хотела идти в школу. Неужто уже выздоровела? А знает ли о том, что зря не поехала вчера на вручение наград, ведь тоже стала одной из победительниц.

— Я довел? — возмутился Зарецкий, мельком глянув в сторону Полины. — Ты что несешь, одноклеточное?

— Правду и только правду, дурила. Из-за тебя же над ней все теперь смеются. Девчонки ее вчера весь день доставали в Интернете. А, блин, Анастасия Владимировна, — опомнился Степан, видя, что я нахмурилась. — Я ничего не говорил! Я никого не сдавал.

— Трус, — высокомерно усмехнулся Ярослав, словно забыв, как сам в медкабинете не хотел рассказывать мне, что случилось с Полиной. — Трясешься из-за себя, а на других наплевать.

— Мне не наплевать! Просто…

Тут мимо нас прошмыгнула Полина Маслова, втянув голову в плечи и опустив взгляд вниз. Она даже не поздоровалась, просто забежала в здание, явно пытаясь казаться невидимкой.

Вскоре в школе скрылись и Зарецкий с Вшивковым, а я еще несколько минут стояла и наблюдала за небесным представлением. Роскошный рассвет почти распался, лишь плавали по голубому, как весной, небу подсвеченные темным золотом тучки, а луна совсем поблекла.

Высоко над школой пролетела черная стремительная птица и скрылась за заснеженными деревьями, а я, вдохнув свежий воздух, пошла в здание. Я надеялась увидеть Артура, но охранника не было на месте.

Мой урок начинался еще через два занятия, а я пришла раньше, чтобы обсудить со Светланой Викторовной открытой урок — у нее как раз были "окна". Она все еще болела, но голос у нее стал получше. Мы сидели в учительской, за большим, в полкабинета, круглым столом, пили кофе, которым добрая преподавательница угостила меня и разговаривали — сначала об уроке, о заданиях, об успеваемости некоторых из учеников, затем о вчерашнем вечера фонда "Верис" (она безумно была горда за своих учеников!), а после — на самые обыденные темы. Светлана Викторовна спрашивала меня об учебе, о планах на будущее, предавалась воспоминаниям, и эти два урока пролетели просто незаметно. После я встретила руководителя практики — вечно недовольную и куда-то торопящуюся Диану Вячеславовну, которая в сто пятый раз проехалась по поводу серьги в моем носу, и втроем пошли в кабинет русского языка, в котором меня ждал 11 "Г".

Честно говоря, я была уверена, что все пройдет отлично, несмотря на слова Ярика-комарика, однако, когда через пять секунд после звонка мы распахнули дверь в кабинет, я поняла, что этот гад подставил меня по полной программе.

В классе никого не было. Вообще никого. Ни единого ученика.

— Ну, Анастасия, где дети? — спросила недовольным голосом Диана Вячеславовна. — Вы перепутали дни, кабинеты, расписание?

— Она ничего не путала! — вмешалась удивленная Светлана Викторовна, которая, как и я, не понимала, что происходит. — 11 "Г" должен быть тут, у них сейчас урок русского языка.

— Но 11 "Г" ведь сейчас нет, — сухо сказала руководитель практики и посмотрела на меня, как будто бы я была виновата в том, что учеников нет на месте.

— Ничего не понимаю… Может быть, их физрук задержал? — пробормотала классная руководительница.

Светлана Викторовна принялась названивать старосте, то есть, Ярославу, но он не отвечал. Время шло, а никто из школьников так и не появился в классе, более того, никто из тех, кому звонила учительница, не брал трубку. А я не знала, что и думать.

— Никогда такого не было! — в пятый раз пробовала дозвониться до Ярослава классная. — Что случилось-то? Не могли же они специально не прийти, — с беспокойством глянула на меня она. — Да и никогда не было проблем с дисциплиной…

— А могли и специально не прийти. Анастасия, у вас были конфликты с вашими учениками? — прямо спросила меня Диана. Я медленно кивнула. Первое время Зарецкий и его приспешники конкретно меня доставали. Но ведь сейчас же наши отношения наладились… Как же так? Хороший голос говорил, что Яр, хоть и паршивец, не мог так со мной поступить. А плохой… Он твердил: "Найти и уничтожить".

— Вы не смогли наладить контакт с учащимися? — продолжала Диана Вячеславовна. — А ведь это первоочередная задача педагога. Анастасия, вы ведь понимаете, что без оценки по практике не закроете сессию и не будете допущены с государственным экзаменам? А у меня нет времени, чтобы мотаться туда-сюда через весь город по пробкам.

Мне нечего было сказать. И я молчала, сжав зубы.

— Перестаньте, — возмутилась Светлана Викторовна. — У Насти хоть и были некоторые разногласия с учениками, она вполне смогла их преодолеть! И даже вместо меня вчера сопровождала детей!

Руководитель практики победно улыбнулась, услышав про разногласия

— Тогда где дети? — едко спросила она.

Ответить ей мы не успели — распахнулась дверь и в кабинет влетела одна из учительниц.

— Света! Там твои… — Женщина осеклась, увидев, что коллега не одна, и спешно поправилась. — Светлана Викторовна! Там ваш 11 "Г" заперся в раздевалке спортзала! И не выходит!

— Что?! — округлились глаза у той.

Диана Вячеславовна иронически изогнула тонкие брови, явно давая понять, как она изумлена происходящим. А я готова была прямо сейчас отыскать шутника-затейника (а в классе он только один, и мы знаем, кто это!) и с нетерпением пожать ему обеими руками шею.

— Что значит не выходит? — от волнения классная охрипла еще больше.

— То и значит! — всплеснула руками учительница. — Как ушли переодеваться, так больше не выходили! Мало того, даже не отзываются! Пожалуйста, пойдемте, уговорите их выйти! Физрук и я не можем!

— Конечно-конечно, — засуетилась Светлана Викторовна. — Но как же так, что же случилось?

— Наверное, на урок русского языка идти не хотели, — хмыкнула Диана. — Что ж, пойдемте, я с вами прогуляюсь.

В результате мы вышли из кабинета вчетвером и спешно направились к лестнице — спортзал находился на первом этаже. Я молчала, Светлена Викторовна одновременно пыталась дозвониться до кого-то из своих учеников и хриплым из-за болезни голосом внушала моему руководителю, что все произошедшее — наверняка просто недоразумение. А Диана Вячеславовна, видимо, вкушала то, как поставит мне по практике незачет.

Но не успели мы даже спуститься на первый этаж, как раздался странный пугающий звук — как будто где-то громко разорвалась большая петарда. Окна коридора, по которому мы шли, тоненько и жалобно задребезжали. Мне показалось, что даже здание на миг дрогнуло, словно началось землетрясение. Следом раздались еще несколько подобных звуков — но уже более тихих и похожих на выстрелы.

Сначала я даже и не поняла, что произошло. Учителя, впрочем, тоже. Мы остановились и в удивлении уставились друг на друга, как будто бы надеялись, что кто-то из нас знает ответ.

— Что это? Вы что тут проводите? — неуверенно спросила Диана Вячеславовна. — Школа считается элитной, а дисциплина…

Договорить она не успела, ибо в этот миг громко зазвучала пожарная сирена, а следом раздался безжизненный механический голос:

— Внимание! Пожарная тревога! Пожалуйста, немедленно покиньте здание школы. Сохраняйте спокойствие. Следуйте плану эвакуации. Внимание! Пожарная тревога! — и репродуктор по кругу стал повторять одно и то же, вгоняя нас в полнейший ступор.

Обе преподавательницы замерли, пренебрежение и ирония испарились с лица Дианы Вячеславовны, а я, хоть и оставалась с виду спокойной, поняла вдруг точно, что что-то произошло. И что-то совсем нехорошее. Меня словно заморозила фея зимы, коснувшись ледяной тонкой волшебной палочкой моего сердца. И оно медленно стало холодеть, покрываться тонкой корочкой льда, замерзать, как озеро, только не с краев, а в середины.

Первой опомнилась, как это ни странно, именно руководитель практики.

— На выход, — скомандовала она нам, и мы моментально оказались в коридоре, который постепенно заполнялся людьми. — Быстрее! Быстрее!

Я хорошо помнила, что происходило дальше и, хотя понимала, что что-то произошло, оставалась спокойной, вернее, замороженной.

Из классов стали спешно выбегать ученики и учителя; все они, привыкшие к учебным пожарным тревогам, не совсем понимали, что происходит. Такие тренировки проводились часто и не были ничем из ряда вон выходящим, однако все слышали странные звуки, похожие на взрывы, и это по-настоящему пугало, правда, далеко не всех — некоторые из детей, преимущественно мальчишки из средних классов все-таки радовались, что урок сорвался. Я отчетливо расслышала, как проходящий мимо меня семиклассник с довольной круглой физиономией орал, как ему круто повезло, ведь его только вызвали к доске!

— Внимание! Пожарная тревога! Пожалуйста, немедленно покиньте здание школы, — вновь оповестил всех механический голос. Сирена не прекращала душераздирающе выть.

— Без одежды, что ли? — возмутилась какая-то сухопарая преподавательница в годах, за которой выстроились перепуганные пятиклашки. — Дети же замерзнут!

— Это не учебная тревога! — проорала ей одна из коллег, пытаясь совладать с восьмым классом, который шумел, орал и толкался.

Мы вчетвером направились к лестнице вместе с бурным потоком учеников, которые, несмотря на замечание голоса не паниковать, как раз это и делали — кто-то кричал, кто-то бежал, кто-то распихивал всех вокруг, пытаясь первым оказаться на лестнице.

— Но как же мой класс? — с каким-то отчаянием проговорила Светлана Викторовна. Лицо у нее было белое. — Мне надо к ним! А они в раздевалке!

— Нам надо на улицу! Там по уставу техники пожарной безопасности и сообщим директору о вашем классе! — рявкнула Диана Вячеславовна. Кажется, она совсем не ожидала, что ее визит в школу, на урок к практикантке, обернется чем-то подобным.

Мы спустились на первый этаж, с лестницы ручейком вливаясь в полноводную реку пытающихся эвакуироваться и выйти через центральный вход. Каждым миллиметром кожи я чувствовала панику, однако пока что не происходило ничего экстраординарного — дети не зря столько раз участвовали в учебных тревогах, а потому вели себя более-менее спокойно.

По иронии судьбы путь к центральному выходу из школы лежал как раз именно возле спортзала, и Светлану Викторовну умудрился узреть физрук — двухметровый плечистый мужчина в спортивном синем костюме и с неизменным свистком на шее. Он казался ужасно растерянным, и в его глазах было куда больше паники, чем в глазах спешащих на улицу детей.

— Не открывают! — заорал он испуганно. — Там что-то произошло! Там взрыв был!

Ему, наверное, тоже надо было уходить из школы, но оставить 11 "Г", засевший в раздевалке, он не мог. Белая, как снег, Светлана Викторовна рванула к нему (благо, толпа не была плотной, а шли мы почти у стеночки), вторая учительница заспешила следом, впрочем, как и я, все еще замороженная, а потому спокойно-отстраненная, и за нами балластом прицепилась Диана Вячеславовна, верещавшая, что нас надо на улицу.

— Сначала в раздевалке закрылись, а теперь и в спортзал не попасть, — сообщил мужчина.

— Неужто ни один из входов в спортзал не открыт? — в отчаянии спросила классная руководительница. Физрук отчаянно замотал головой и спешно стал объяснять, что случилось. Дети пошли переодеваться после урока и закрылись. Первым это обнаружил десятый класс, который тоже пришел в раздевалку, дабы облачиться в спортивные костюмы перед уроком. Те сначала решили, что в раздевалках никого нет и она заперта, а потому десятиклассники побежали к физруку за ключом. Тот был уверен, что раздевалка открыта — ведь сам видел, как 11 "Г" заходил в дверь, ведущую в нее, и никто из ребят обратно не выходил, иначе бы он видел, ибо стоял в самом зале и трепался с коллегой. Сначала физрук решил, что дети прикалываются и долго орал под дверью, чтобы они открыли, затем к нему присоединились несколько других учителей, в том числе та, которая прибежала в кабинет Светланы Викторовны (она была заместителем директора по воспитательной части), но все их попытки были тщетны — 11 "Г" не открывал двери и вообще никак не реагировал на стук и крики порядком уже обозлившихся преподавателей.

— А как же оказалось так, что теперь и в спортзал не попасть?! — выкрикнула Светлана Петровна. Я тоже этого не понимала. А физрук только пожал мощными плечами и промямлил, что он еще раз побежал проверить выход с улицы, ведущий прямо в раздевалку, и в это время прозвучали звуки, подозрительно похожие на взрывы. И завыла сирена. Когда он, не понимая, что происходит, вернулся к спортзалу, тот стал таким же недоступным, как раздевалка. Второй преподаватель физкультуры в это время также не присутствовал в спортивном зале — он оперативно выводил десятиклассников на улицу. Открыть двери не получалось, выломить — тоже.

— Как же так?! Как так?! А если с ними что-то случилось? Они, наверное, пострадали… С ними что-то случилось, раз двери заклинило, — прошептала, хватаясь за сердце, Светлана Викторовна. Она выглядела болезненно и стала оседать на пол, однако коллеги успели ее поймать. Я стеклянными глазами смотрела на классную руководительницу 11 "Г". Никакой злости на Ярослава во мне не осталось — все внутри замерзло и даже, кажется, мысли, и я не совсем понимала, что должна делать и как могу помочь детям. Паника умело разбивает разум, как тяжелый молот — тонкий лед.

— Света, Света, — защебетала вторая учительница, хлопая ее по щекам. — Все будет хорошо, ну что ты! Идем на улицу, тебе там лучше будет! Пожарные и МСЧ сейчас приедут, твоих ребят вытащат и все будет хорошо! Ну что ты стоишь, — набросилась она на физрука, — давай выводить ее. А потом сообщить надо будет пожарным о том, что в спортзале дети остались!

Опять раздался странный звук — как будто где-то в спортзале что-то обрушилось.

Механический голос еще раз настойчиво посоветовал всем покинуть здание школы, и мы вновь влились в толпу школьников, которая уже значительно поредела — многие успели к этому времени выбраться на холодную улицу.

"Настя!", — услышала я вдруг чей-то голос и испуганно обернулась, однако почти сразу поняла, что он прозвучал у меня в голове. По рукам, от запястий к локтям, побежали мурашки. Я вновь посмотрела на оставшуюся позади дверь, ведущую в спортзал, и вдруг увидела, что сбоку есть еще одна дверь, малозаметная и… приоткрытая. Никто в нее не заходил, более того, никто ее не замечал! А я — замечала. Я могла зайти в нее и вывести из спортивного зала школьников.

И вновь меня посетило глубокое чувство дежавю, словно я оказалась в странной сказочной реальности, и логика в ней была чужеродным элементом.

Сердце-озеро еще не совсем замерзло — около берегов была вода, и я нырнула в эту холодную, но живительную воду, разбивая лед изнутри.

Сложно описать то состояние, в котором я находилась, но, наплавав на вопли разума, я внезапно развернулась и бросилась к этой малозаметной двери

— Анастасия! Вы куда! — крик Дианы Вячеславовны утонул в общем шуме. Да и стук собственного пульса в висках я слышала гораздо лучше, чем чьи-то слова.

Оттолкнув в спешке несколько человек, я умудрилась едва ли не в мгновение ока оказаться у массивных дверей, ведущих в спортивный зал и, убедившись, что они так и заперты изнутри, осторожно шагнула ко второй двери, чуть приоткрытой. Из-под нее сочился влажный холод, который невидимыми раскормленными змейками опутывал ноги. Судя по всему, за второй дверью было непроглядно темно, но и это меня не остановило. Я, лишь секунду поколебавшись, коснулась пальцами ручки (волосы мои взметнул непонятно откуда взявшийся ветер) и потянула дверь на себя. Она с трудом, но совершенно беззвучно распахнулась, и я, сделав глубокий вдох, шагнула в спортивный зал, надеясь, что еще могу помочь своим пусть временным, но ученикам.

Дверь за мной стремительно захлопнулась, и темнота обступила меня со всех сторон, холодная, влажная, давящая, не ждавшая меня, но, тем не менее обрадованная моему визиту. Живая темнота.

Последнее, что я слышала, перед тем, как дверь неожиданно легко захлопнулась, — вой сирены и все та же просьба оставаться спокойными.

Но спокойной я не была — сердце билось безумно громко, и мне было страшно.

Я попыталась сделать несколько шагов, но постоянно натыкалась на стены — холодные, мокрые, скользкие. Я ощупывала эти стены дрожащими ладонями, которые тоже стремительно холодели, но никак не могла понять, где выход и как мне отсюда выбраться, и темнота давила, ласково терлась о щеки, сжимала нежно горло, гладила по волосам. Она звала меня, тянула за руки к полу, проникала в самое сердце. И самое ужасное, с этой темнотой нельзя было бороться — она была тут хозяйкой, не я.

Наверное, я бы сошла с ума, если бы меня не спас мой серебряный браслет, который весьма ощутимо напомнил о себе, сжав запястье до боли, словно напоминая, зачем я здесь. Пока я приходила в себя, он терпеливо дарил мне тепло и словно шептал: "Вспомни, вспомни, вспомни"… И в какой-то миг, не осознавая, что я делаю, и сколько времени прошло, я вдруг вспомнила три странных слова, сказанных голосом дяди Тима — слова о белых искрах снега. Неведомая сила заставила прошептать их, едва разлепляя замерзшие губы, в голове кто-то весело рассмеялся, и тут же из браслета вырвался луч света, пробивая преграды из темноты и ведя меня за собой — я так и шагала, с вытянутой вперед рукой, не понимая, что происходит и со мной ли вообще происходит это?

Путешествие по чернильной вязкой темноте кончилось так же внезапно, как и началось — сделав очередной шаг, я вдруг очутилась в спортивном зале, до которого уже не чаяла добраться. Это место мало было похоже на обычный спортивный зал, может быть, только на его копию из сказки. Равнодушная полутьма, пронизывающий холод, ночная чернота за окнами, на которых переливались искрящимся золотом решетки, голубоватое сияние над потолком — словно кто-то прилепил к нему звезды и заставил мерцать, даря свой скудный свет этому местечку. На полу, напротив, то тут, то там вспыхивали узорами красными зловещие красноватые огоньки. Я старательно обходила их, не понимая, что происходит, но вполне уверенная, что нахожусь во сне. Опять. В странном сне.

Браслет вдруг перестал согревать руку и как будто бы уменьшился.

А еще все вокруг было в жутком беспорядке. Шведская стенка обломками валялась на полу, маты, сложенные в углу, были разорваны, словно их драла когтями гигантская кошка, стены в трещинах и опалены, пол неподалеку от меня в небольших воронках, из которых поднимались клубы ледяного дыма, баскетбольные мячи сами по себе прыгали по всему залу, который вдруг стал невероятно огромным — как футбольное поле. И самое удивительное — в углу этого поля, в воздухе, друг напротив друга зависли двое человек, два темных силуэта. Один с длинной тростью, второй — в длинном плаще. Судя по всему, причиной всех этих разрушений были именно они. Я замерла и с огромным удивлением уставилась на них, хорошо освященных синим светом потолочных звезд. Кажется, они не просто беседовали, стоя в воздухе, а бились. Один из этих невероятных людей махнул длинной тростью, и в силуэт в плаще полетела сплетенная из голубого сверкающего метала цепь, которая больше была похожа на живую змею. Она попыталась обвить человека, но несколько пассов рукой, и цепь сначала с оглушающим грохотом ударилась о стену, а после разлетелась на несколько кусков, один из которых прилетел в плечо к хозяину, и, кажется, ранил его. Трость упала вниз.

Силуэт в длинном плаще небрежно замахнулся на своего подбитого соперника, руки которого теперь были странно согнуты, и на него налетела непонятно откуда взявшаяся волна коричнево-оранжевого света. Пассами раненный с трудом ответ от себя эту угрожающую волну, она ударилась о потолок, и по нему побежали трещины, но его соперник тотчас послал новую, почти черную, и человек, не справившись с ней, полетел вниз, к своей трости, однако умудрился прямо в полете метко послать в своего соперника огненный, похожий на миниатюрное солнце, обрамленное в рамку из темного серебра, шар. Человек в плаще не успел отклониться и тоже полетел вниз.

От ужаса я присела на корточки и закрыла голову руками, хотя знала, что нужно бежать к упавшему и попытаться помочь ему, но еще я знала, что мне нужно попасть к раздевалке, дверь в которую перекрыта все такой же золотистой решеткой, как и на окнах, чтобы предупредить 11 "Г" об опасности или узнать, что с ними случилось. Я не могла оставить их в беде.

С трудом заставив себя подняться, я, оглядываясь, побежала к раздевалке, но пробежала совсем ничего — заметила на полу, на обломках лавочек и стеклянных осколков, трех девочек из 11 "Г": Полину Маслову в нежно-голубом платье с пышной воздушной юбкой до колен и в сверкающей назло всем диадеме в спутанных волосах, которая лежала на спине, широко раскинув ноги и руки, и двух барби, что задирали ее. Они покоились по бокам от Полины, совершенно неподвижные, у одной была кровь на лице, вторая неестественно согнула руку. Я бросилась к девочкам и трясущимися руками проверила их пульсы — слава Богу, они были живы и, казалось, что все три школьницы крепко-крепко спят. Страх немного отступил. Я потерла лицо, пытаясь понять, что происходит.

Так, если девочки тут, значит, 11 "Г" тоже должен быть в этом месте, и я найду всех остальных. Бросив на школьниц полный сожаления взгляд и зачем-то погладив Полину по волосам, я прошептала, что вернусь за ними, и побежала со всех ног к раздевалке. Решетка таинственным образом отодвинулась, давая мне возможность попасть внутрь. Перед тем, как сделать шаг вперед, я на секунду замешкалась. Этой секунды хватило, чтобы сзади вдруг кто-то сильный положил мне руки на талию и осторожно притянул к себе, касаясь грудью моей спины. Я попыталась вырваться, но не смогла, захотела закричать, но не сумела, лишь чувствуя, как лед сковывает внутренности, а меня властно повернули на 180 градусов. От страха все поплыло перед глазами — сомнений не было, предо мной стоял человек в плаще, который только что летал под потолком, посылая в своего соперника невероятные потоки энергии.

Он продолжал меня держать, не давая ни единой возможности вырваться, и смотрел прямо в глаза.

— Девочка. — с акцентом сказал мужчина мне и по-немецки добавил. — Как же ты попала сюда? Не ушла с остальными? Молодец… Не бойся меня, милая фрау. Не бойся. Помоги мне.

От его глаз, глубоко посаженных, цвета скал, невозможно было оторвать зачарованного взгляда. А его голос, спокойный, глубокий и ровный окончательно прогнал страх из моей груди. Теперь для меня существовал только он.

Наверное, если бы это был не сон, этот человек во всем черном понравился бы мне: высокий брюнет, подтянутый, с широким разворотом плеч, достаточно привлекательный — с римским профилем, ассиметричными темными широкими бровями и волевым подбородком, а, самое главное, с умными глазами. Единственное, что бы меня смутило, — так это длинные черные волосы, собранные в низкий хвост, но и это я смогла бы простить ему, если бы… Если бы… Если бы…

Мысли стали теряться, а разум сконцентрировался только лишь на этом молодом мужчине, на его глазах, лице… Я медленно протянула руку и двумя пальцами коснулась его щеки. Он поймал мою ладонь своей — ледяной и твердой — и накрыл.

— Ты — моя удача, — вновь по-немецки сказал он и взял меня на руки.

Мы очутились в каком-то помещении с пробитой стеной, кажется, в коридоре, а после — в одной из раздевалок.

Брюнет поспешно опустился на колени, положив обездвиженную и зачарованную им меня на пол, и склонился надо мной, загадочно улыбаясь тонким бескровными губами. Последнее, что я запомнила, — были его темные глаза. Совершенно обычные, уставшие, слегка покрасневшие, но обладающие запрятанным на дне карих радужек магнетизмом.

— Я все сделаю быстро, фрау, — все так же по-немецки произнес он волнующим шепотом, нашел мою руку, переплел наши пальцы и коснулся губами жилки на моей шее, прерывисто вздохнул…

И я провалилась в густую темноту.

Браслет на моей руке съежился и превратился в тоненькую цепочку, стараясь быть как можно более незаметным. Сейчас именно так он оберегал свою хозяйку.

После утренней встречи с Настей, настроение невыспавшегося Ярослава, которое и так было не особенно хорошим, опустилось еще на несколько градусов. Перепалка со Вшивковым, которого он не любил, презирал и вообще считал за четверть человека, тоже не поспособствовала гармонизации его душевного равновесия. Появление этой странной Полины, которую он вновь не успел поймать для разговора, также внесло свою лепту в омрачение его настроения. Поэтому Зарецкий не в самом добром расположении духа поплелся сначала в класс, чтобы оставить вещи, а затем и в спортзал. Благо, там уже был Ван и еще несколько парней, которые без спроса учителя взяли пару мячей и стали играть в импровизированный баскетбол. Яр присоединяться к ним не спешил — играл роль тренера, болельщика и судьи в одном лице. Он не то, чтобы не любил спорт, но любые игры с мячом вызывали у него либо скуку, либо недовольство, ибо несмотря на рост и комплекцию, Зарецкий крайне плохо закидывал мячи и чаще всего промахивался. Он отчаянно мазал мимо ворот в футболе, не мог нормально попасть в корзину во время игры в баскетбол, а во время игры в волейбол метал мяч то высоко и далеко, то позорно попадал в сетку. По другому дело обстояло с легкой атлетикой — Ярослав быстро бегал и хорошо прыгал, через того же козла, и даже в младших классах заслужив от Вшивкова кличку "козел", за что жутко на него обиделся и разозлился, и когда их поставили в паре, чтобы ребята поддерживали друг друга при прыжке, услужливо позволил Степану упасть. Тот тогда довольно сильно повредил ногу и ревел, а мелкий Ярик потирал ручки, стоя в сторонке.

— Зарецкий, гоу к нам? — раздался веселый голос одноклассница. Ярослав с раздражением глянул на присоединившегося к игре Степу. У Вшивкова с баскетболом и волейболом, кстати, всегда все было хорошо, и это не могло не раздражать Ярослава, желающего быть лучшим во всем.

Ответить Зарецкий, впрочем, не успел — начался урок, и физрук построил весь класс в ряд и начал разминку. Те, у кого были освобождения, скоромно сидели на лавочках — они занимались после уроков лечебной физкультурой. В их числе была и Полина Маслова, которая сидела отдельно, и вообще старалась не общаться с одноклассниками. Появилась она только после звонка, вбежав в спортзал после учителя и тут же уселась на лавку, заставляя Ярослава время от времени украдкой поглядывать на нее, уткнувшуюся взглядом в пол. Все же то, что произошло вчера, расстроило его, хотя парень не признался бы в этом никому.

Правда, на девушку поглядывал не он один — одноклассники не забыли вчерашнее. Вшивков пророчил Зарецкому Полину в жены, кое-кто из парней в открытую похабничал, девчонки то и дело хихикали, вспоминая вчерашнюю историю с личным дневником и падение в обморок. Равнодушных осталось мало. Если вчера все несколько напугались, то сейчас, видя, что Маслова в полном порядке, вновь начали самоутверждаться за ее счет, выдавая умопомрачительные, как считали, шутки. Правда, нескольким особенно рьяным и пошлым весельчакам сделал замечания грозный Ван, и они поутихли — связываться с ним не хотелось.

Впрочем, если мальчишки поржали и забыли, то девчонки никак не могли успокоиться. Во второй половине урока, когда одна часть класса сдавала нормативы, а другая болталась с мячами и скакалками по залу, несколько девушек оказались неподалеку от Полины и вновь стали опускать какие-то шуточки, которые смешные казались только им, но никак не Полине, чье лицо запылало от злых слов одноклассниц. Она молчала и только крепче сжимала лямки своего рюкзака, который держала на коленях. Хорошо еще, те две девушки, которых Настя прозвала барби, не присутствовали сегодня на уроки физкультуры, иначе сжавшееся на своей скамейки в комочек Полине было бы совсем худо.

Ярослав издали наблюдал за конфликтом, но не вмешивался, не совсем понимая, что ему делать в этой ситуации. То, как вели себя одноклассницы, его безмерно раздражало, впрочем, нежелание Полины постоять за себя тоже порядком ему не нравилось. Однако Зарецкий понимал, что ему нужно все же как-то решить эту ситуацию, тем более, что Ван, его верный друг, не вытерпел и сказал ему тихо и сердито:

— Да сделай ты уже что-нибудь. Недоело это кудахтанье.

— А я-то тут причем? — возмутился Яр.

— Из-за тебя же, — пожал широкими плечами загорелый темноволосый Ван.

— Я, что, виноват, что Маслова всякие глупости писала?!

— Наверное.

— Что?! — еще больше раззадорился Зарецкий, но, увидев, как на него оборачиваются одноклассники, зашептал другу. — Ты что несешь? Причем тут я? Да Маслова не в себе! Я с ней дважды поговорить хотел, а она убегала.

— Сейчас поговори. Сейчас ей бежать некуда, — посоветовал Ван и ловко закинул мяч в сетку. То же самое попытался повторить Яр, но промахнулся и заозирался — не видел ли кто его позора?

— Как мне все это надоело, — прошептал Ярослав злобно. — Глупые девицы. Она какую-то фигню написала, а я виноват. У меня, между прочим, поясница болит после вчерашнего, — вспомнил он, как таскал Полину на руках, делая вид, что ему вовсе и не тяжело — госпожа Дно не должна была заподозрить его в слабости!

— И с девчонками поговори, чтобы не лезли к ней, — добавил Ван. — Растолкуй, что к чему. Ты же дипломат, лисья морда, — прекрасно знал он о том, как друг хитростью порою решал самые разные конфликты.

— Бык, — не остался в долгу Яр и все же направился к низенькой скамейке, на которой сидела Полина. Девчонки, что задирали ее, ушли сдавать нормативы, и сейчас она была вновь в одиночестве. Парень же решил действовать напрямую — пусть все видят, что между ними хорошие отношения, надо показать, что Маслова под его покровительством, тогда от нее и отстанут.

— Привет, — бухнулся на лавку Ярослав. — Ты зря вчера не поехала на вручение наград стипендиатам. Ты ведь знаешь, что ты тоже стипендиат?

— Привет, — едва слышно обронила смутившаяся Полина, которая даже чуть-чуть заикаться стала. — З-знаю, мне звонила классная.

— Тусовка была так себе, скучная, но какое-никакое разнообразие, — светским тоном продолжал Зарецкий. — Только я не уверен, что там все честно.

— Это как? — округлила зеленые глаза Полина.

— Вшивков, — многозначительным тоном произнес фамилию одноклассника Яр. — Он тоже стал одним из стипендиатов. Прикинь — Вшивков и знания. Знания и Вшивков. Это две составляющие моего когнитивного диссонанса.

Полина несмело улыбнулась. Яр продолжал непринужденно болтать, и если сначала девушка словно одеревенела, то теперь постепенно приходила в себя и все смелее и смелее смотрела на одноклассника.

— Слушай, — перед самым звонком с урока, сказал Зарецкий. — То, что вчера было, — не думай об этом. Все нормально. И не обращай внимания на идиотов.

Полина удивленно на него взглянула большими зелеными глазами. За удивлением крылся страх. Однако она медленно кивнула, вновь сжимая лямки рюкзака так, что побелили костяшки пальцев.

— Ну ладно, мне пора, надо еще в столовку успеть забежать, в горле пересохло, — продемонстрировал Полине самую свою непосредственную и добрую улыбку Зарецкий, легко встал и, засунув руки в карман, направился вслед за уже славшими нормативы одноклассниками в раздевалку. В небольшом коридорчике, ведущем к женской и мужской половине, Полина вдруг нагнала Яра и пугливо дотронулась до его плеча, отчаянно пытаясь не обращать внимания на взгляды и смех одноклассниц.

Ярослав удивлено обернулся.

— Ты… Ты сказал, что хочешь пить? Д-да? — вдруг спросила Полина странным голосом, глядя на парня расширенными, видимо от осознания собственной смелости, темно-синими глазами. Она резким нервным движением расстегнула ранец и достала темно-зеленую пластиковую бутылку без этикетки. — Вот, — протянула она Зарецкому бутылочку. — Это домашний напиток… На основе свежевыжатого сока и трав. По рецепту бабушки, — девушка опустила взгляд и закусила губу. Кто-то из ребят вновь стал прикалываться над ней.

— Маслова, ты к активным действиям перешла? — спросил с ухмылочкой Мишка. Его друзья заржали.

— Ярочка, не пей из ее рук, она ж ненормальная, на тебе помешенная, — добавил кто-то из девчонок ехидно. — Мало ли что в ее домашнем отварчике?

Плечи Полины вздрогнули. Ярослав, которому все это порядком надоело, взял бутылку и оглядел одноклассников тяжелым взором.

— Это уже не смешно, — ледяным голосом Снежного Принца, в груди которого билось горячее сердце, проговорил он — это было его лучшее амплуа. Отстраненный, но ответственный, хладнокровный, но справедливый, являющийся примером, но не боящийся пойти против всех — таким его видели те, кто не был его близким родственником или другом, за исключением чокнутой Насти, которая опять снилась Яру в весьма фривольном сне, или того же Вшивкова, с которым они были знакомы с детства. Для одноклассников Зарецкий был авторитетом, хотя он был достаточно умен, дабы не потерять его и не использовать слишком часто. Однако сейчас наступил именно такой момент.

— Все ваши намеки на произошедшее я буду принимать на свой счет, — сказал отстраненно Ярослав, глядя в стену, хотя в душе его кипело хорошо скрываемое возмущение: "Как вы меня достали, стадо! Ведите себя адекватно. Чего пристали к девчонке? А ты, на фига было свой драгоценный дневник тащить в школу? И меня еще в свои шуры-муры впутывать?! Идиотизм!".

— Да Ярик, ладно тебе, — примирительно улыбнулась одна из девочек, которая сегодня доставала Полину. — Мы же прикалываемся!

— Надо мной?

— Ты что! Нет, конечно! — хором стали возражать девчонки. — Мы просто так шутим!

— Я не умею просто так шутить, — холодно ответил парень и весьма эффектно удалился в мужскую почти пустую пока что раздевалку под слова умеющего казаться грозным Вана, что если кто будет шутить над его другом, будет разбираться с ним лично. Угроза эффект возымела.

Довольно быстро переодевшись в форму, Яр повертел бутылку в руках — пить ему, действительно, хотелось. Он открыл пробку и понюхал напиток, приготовленный Полиной — пах тот весьма недурственно: травами, хвоей, явственно угадывались нотки лимона и малины. Зарецкий сделал пробный глоток. После того, как в детстве он случайно выдул залпом пол кружки самогона у бабушки в деревне, у него выработалась привычка перед тем, как что-то пить, изучить, что это.

— Ну как? — весело спросил Ван, натягивая майку, которая плотно облегала крепкий торс и плечи. Поступок друга ему понравился — этот парень вообще был обеими руками за справедливость.

— На вкус? — не сразу понял Яр, смакуя странный вкус напитка — сладковатый, но с приятной кислинкой и удивительным освежающим послевкусием.

— На цвет, — усмехнулся Ван.

Ярослав отмахнулся, вновь поднес к губам бутылку и успел сделать ровно два глотка — на втором он благополучно и подавился; напиток Полины чуть не пошел у него носом.

— Девки дерутся! — радостно сообщил Михаил, заглядывая в раздевалку.

— Кто? — удивились парни, и все, кто был в помещении, выскочили в коридор. Там уже собрался весь класс, видимо, все уже сдали нормативы и пошли в раздевалку, где и застали еще один акт драмы.

Дракой это было назвать сложно, скорее избиением младенца И в роли жертвы вновь была Полина Маслова, вжавшаяся в стену.

— Стерва! — наотмашь, видимо уже в который раз ударила ее по лицу черноволосая барби. Она и ее подруга-блондинка только что пришли в спортзал. — Нажаловалась училкам? Нажаловалась, да? Из-за тебя моего отца вызывают в школу! В эту чертову тупую школу! — орала она. Отец этой девушки был человеком достаточно строгим, в некоторых вопросах даже деспотичным, а потому, после звонка классной руководительницы, узнавшей все от Насти, решил применить к дочери наказание — лишить карманных денег на несколько месяцев, а дома устроил целый скандал — посещать школу из-за проблем в поведении ребенка ему казалось отвратительно унизительным занятием. Свою роль сыграл и тот факт, что ему вечером позвонила еще и крайне возмущенная мама Полины, которую Светлана Викторовна тоже оповестила о случившемся, еще больше рассердил мужчину, тем более что та думала почему-то, что дочь толкнули или ударили, что она аж упала.

Брюнетка схватила Полину за длинные пушистые волосы и резко дернула, а после стала наматывать их на кулак — кажется, в эту минуту контролировать она себя не могла, даже светловолосая подружка-барби не могла остановить ее. Она просто держала Маслову за руки, чтобы та не вырывалась, ее родителям было все равно, как девушка ведет себя в школе, но с подругой она была солидарна — таких, как эта тихушница Маслова, которая их оклеветала (они ведь вчера ее и пальцем не тронули!), надо учить! То, что мама Полины все не так поняла, им просто не приходило в голову. И во всем они винили одноклассницу.

— Мерзавка! Уродливая крыса! — орала брюнетка в ярости. — Пойдешь и скажешь, что я не виновата! Ты сама упала в обморок, придурочшная, а на меня спираешь все?! Да я от тебя мокрого места не оставлю!

Она почти повалила вяло сопротивляющуюся ошарашенную Полину на пол.

— Эй, хватит! — попытались остановить ее парни. — Девчонки!

— Атас, — покачал головой Вшивков, пытаясь вместе с другими оторвать одноклассниц друг от друга. Удалось им это с трудом. Если блондинка не сопротивлялась, то с брюнеткой дела обстояли гораздо хуже — она вцепилась в Полину мертвой хваткой. Рвущуюся в бой черноволосую барби едва оттащили в угол трое парней.

Кто-то из девушек помог Масловой подняться с пола. Взгляды Ярослав и Полины встретились. Лицо ее было красным, волосы — растрепаны, в глазах стояли слезы. Вид ее был таким, что Яр против воли ощутил жалость, граничащую с легкой степенью отвращения. Возможно, это чувство отразилось в его широко открытых светло-зеленых глазах, и Полина разглядела его, а, возможно, катализатором стало что-то другое, но то, что произошло дальше, стало настоящим шоком для всех.

Девушка вдруг закричала — громко, пронзительно, сжалась в комочек, зажмурившись, а потом… Потом тело ее приподнялось на несколько сантиметров над полом, голова откинулась назад, и из кончиков пальцев забил яркий свет, желающий проломить стены, на которые он падал.

В помещении воцарилась такая тишина, словно оцепеневшие от увиденного ребята даже забыли, как нужно дышать. То, что происходило здесь и сейчас, было нереальным и казалось сценой из очередного фильма или компьютерной игры. На худой конец — странным сном. О том, что это реальность, одинадцатиклассники вспомнили тогда, когда тело Полины внезапно растворилось в воздухе. И тут же в раздевалке, в которой столпился весь класс, стал мерцать свет, а воздух стал ледяным.

Школьники в ужасе замерли, затравленно оглядываясь по сторонам, а после началась паника — дикая, во всей своей красе. Всей толпой, что-то крича, ребята кинулись к дверям, отталкивая друг друга. Однако они не могли выбраться наружу — и не потому что двери были заперты — дверей не было вообще! Они пропали, как и Полина. Сколько бы школьники не метались, выхода не было. Они громко кричали, стучали по стенам, но результата не было. Их никто не слышал, так же, как и они не слышали никого. Сколько прошло — минута, две или же час, ученики 11 "Г" не понимали. Они как будто очутились в другой реальности, где у физики были свои, особенные, законы. Пространство медленно менялось. Помещение превратилось в прямоугольную комнату с низким потолком. Школьникам было страшно, но вместе с тем, они принимали игру этой реальности.

Ярослав, который был перепуган не меньше других — сердце его вырывалось из груди — изнеможенно прислонился к холодной стене. "Я сплю, сплю, сплю", — повторял он себе в отчаянии, но он уже понял, что это не сон. И нужно что-то делать. Он переглянулся с Ваном, вид у которого был такой, словно ему только что дали обухом по голове. На лбу его выступила испарина. В карих глазах застыл ужас, еще старый, лежащий в глубине подсознания, но иногда все же прорывающийся на волю — в сознание.

— Давайте успокоимся! — крикнул срывающимся голосом Зарецкий, сжимая в кулаки ладони — пальцы дрожали, а ноги — подкашивались.

— И разделимся! — выкрикнул кто-то с нервным смешком. Кто-то также нервно хохотнул, кто-то заплакал, кто-то продолжал стучать в стены.

Ван сжал плечо друга, таким жестом поддерживая его. Яр знал, насколько ему плохо — закрытые пространства были для Ивана настоящим адом. И ему нужно было помочь выбраться из него.

— Успокойтесь! — опять прокричал Зарецкий, едва сдерживая себя от того, чтобы не сесть прямо на пол и не начать раскачиваться взад-вперед. — Перестаньте!

С огромным трудом ему удалось собрать всех в кучу. Ребята поплотнее прижались друг ко другу. Неизвестность пугала больше всего.

— Куда она делась? — спросила жалобно блондинка, обнимая черноволосую всхлипывающую подругу.

— Мне по фиг, куда она делась! — заорал Михаил. — Я хочу выбраться отсюда!

— Я тут, — раздался вдруг за их спинами тихий голос. Все испуганно обернулись. Подина вышла прямо из стены и стояла позади них — в пышной юбке, с диадемой на распущенных длинных волосах, бледная, но с алой размазанной помадой на губах. Что-то в ней неуловимо изменилось. Черты лица стали более утонченными, плечи расправились, а в голосе появилась странная печаль, но вместе с ней и уверенность. Несмотря на весь ужас ситуации, Зарецкий вдруг подумал, что Полина красива.

— Я тут, я тут, я тут, — эхом разлетелось по помещению, которое некогда было раздевалкой.

Ярко-синие глаза тоскливо взглянули на застывшего в шоке Ярослава.

— Добро пожаловать в мой маленький мир, — прошептала Полина и взмахнула детской волшебной палочкой, украшенной стразами и блестками, и обе барби оказались около нее — на коленях, упершись ладонями в пол. Тела не слушались их, и только полные невыразимого ужаса глаза говорили, что все происходит против воли.

— Я всегда хотела двух собак, — задумчиво произнесла девушка, глядя на тех, кто унижал ее. — Больших. Черную и белую. Вы будете моими собачками.

Блондинка завиляла несуществующим хвостом, брюнетка весьма талантливо залаяла, и хотя смотрелось это потешно, 11 "Г" дружно выдохнул — а если эта ненормальная Маслова, или кто она теперь, и с ними сделает что-то подобное, или что-то еще хуже?! Она ведь умеет управлять людьми!!

Полина звонко рассмеялась и погладила одноклассниц, приползших к ней на четвереньках, по головам. Еще один взмах детской новогодней волшебной палочкой — и в ее руке появились два поводка, крепящиеся к ошейникам на шеях брюнетки и блондинки.

Наигравшись со своими "собачкам", девушка вновь обратила взгляд на одноклассников, столпившихся друг за другом. Девчонки прятались за парней, некоторые из них беззвучно плакали, впрочем, и представители сильного пола не выглядели храбрецами, скорее, загнанными в угол мышами. Наверное, самым смелым из них был Ван, но он, сраженный приступом клаустрофобии, сидел на корочках, обхватив голову руками.

— Ярослав, — тихонько произнесла Полина, плавными, скользящими шагами приблизившись к одноклассникам, прижимающимся друг ко другу. Но кроме Зарецкого, как оказалось, ей никто не был нужен. — Ярослав, ты такой красивый, — она ласково улыбнулась парню и протянула руку, поманив его указательным пальцем. Яр, который почувствовал себя магнитом, оттеснил плечом Степана, и шагнул к Полине.

— Не бойся, — прошептала она.

Страх мгновенно пропал, оставив только любопытство и странное, зарождающееся неким искусственным способом чувство. Яр, не отрываясь, смотрел в лицо столь сильно изменившееся одноклассницы. Маслова притягивала его, волновала, цепляла чем-то неуловимым. Остальные для него не существовали.

— Ради тебя я отдала им много своей энергии, — проговорила Полина, вплотную приблизившись к Ярославу. — А они дали мне средство, чтобы ты стал моим. Только зачем? Сегодня произошло что-то… что-то такое… Я чувствую себя такой могущественной. Такой влюбленной, — она вновь звонко, как колокольчик, рассмеялась. Девушка коснулась волос Ярослава, потом пальцы ее оказались на его скуле, щеке, застыли около кончика губ. Кажется, Полина наслаждалась тем, что может быть рядом с тем, о ком писала в своем дневнике, только помнила ли она прежнюю себя?

Встав на цыпочки и обняв Ярослава, длинноволосая девушка попыталась поцеловать его — неумело, но настойчиво и нежно. Едва она коснулась своими губами его губ, Яр вдруг вспомнил дурманящий аромат напитка, которым она его угостила (кажется, еще в другой жизни!). Свежесть хвои, нотки малины и лимона, дурманящие травы — так пахло от самой Полины, и парню безумно нравился этот запах, до приятного головокружения. Не понимая, что делает, он положил обе руки на талию девушки, однако, ответить на поцелуй не успел.

То, что произошло в следующую секунду, тоже нельзя было назвать рядовыми событиями.

По одной из стен словно ударили гигантской кувалдой — она пошла трещинами. Еще несколько глухих ударов и половина стены разлетелась — в дыру тотчас хлынул зимний тусклый солнечный свет, снежный воздух и звуки реального мира, из которого появился вдруг высокий черноволосый мужчина в черном длинном плаще. Он достал из кармана какой-то странный предмет, похожий на вырезанную из черного камня стрелу, сжал его в руке, и тотчас нашел взглядом Полину, безошибочно определив, что именно она стала виновницей всего произошедшего, молниеносно оказался возле нее и схватил за плечо. "Собачки" зарычали — им не нравилось, что хозяйку обижают.

— Что тебе надо? — сдвинула брови Полина. — Это мой мир!

Она топнула ногой и дыра тотчас исчезла, путь ко спасению вновь был закрыт. Мужчина чуть склонил голову, изучающее глядя на девушку — кажется, он не ожидал от нее такого. Полина попыталась как-то воздействовать и на него, но этого у нее не получилось.

— Кто ты? — настойчиво спросила она, злясь — стены едва заметно задрожали.

Вместо ответа черноволосый, который совершенно не боялся ее, рванул ворот простой белоснежной футболки, обнажая ключицы, и победно улыбнулся узкими бескровными губами — на шее девушки, под майкой, висел на простой серебряной цепочке темно-синий, как и глаза девушки, кулон. Не успела Полина ничего сделать, как мужчина вытащил откуда-то (словно из воздуха) странный предмет, похожий на грубо вырезанную из камня серую снежинку и приложил к кулону. Снежинка мгновенно налилась алым светом, а на узком лице мужчина появилось торжество. Правда, оно тут же сменилось досадой — в комнате появились еще двое человек. Первый — тоже брюнет, тоже с бледной кожей, со жгучими черными глазами, но более молодой и кажущийся хрупким — лицо его напоминало кукольное. В его почти белых пальцах была трость. Второй — совсем мальчишка, взъерошенный, рыжеволосый и большеротый, с пирсингом в брови.

Выругавшись, мужчина в плаще быстро прошептал несколько слов и исчез — вместе с Полиной и обеими барби, прибывающими сейчас в ипостаси животных. Второй прибывший едва слышно выругался и, не глядя, велел своему юному спутнику:

— Уведи их, Вацлав. И сразу же сообщи князю.

А после ударил тростью по полу и тоже исчез — как будто бы бросился в погоню.

Словно и не было тут этих людей.

— Ты куда?! — горестно возопил Вацлав и повернулся к оцепеневшим школьникам, пребывающим в состоянии шока. Они оторопело смотрели в то место, в котором только что растворился незнакомец с тростью. Где-то за стеной были слышны громкие пугающие хлопки, похожие на звуки взрывов.

— Сколько вас тут, — выдохнул рыжий и почесал затылок. — Что вообще происходит? — спросил он, но в ответ получил только выразительные взгляды парней и девушек, которым казалось, что они сходят с ума. Пожав плечами, рыжий направил к стене, в которой когда-то был запасной выход, поднял руку, и, подмигнув одной из зареванных девчонок, прикрыл глаза и пошевелил пальцами. Ничего не произошло. Вацлав явно пытался магически воздействовать на стену, но у него, в отличие от обоих мужчин, сейчас находящихся в спортзале, ничего не получалось. Он кусал губы, покраснев от напряжения и смахивая со лба бисеринки пота, делал какие-то пассы руками, но ничего не происходило. Зато он спиною чувствовал страх, исходящий от одинадцатиклассников, и его это порядком нервировало, как и девчачьи всхлипы и испуганное прерывистое дыхание парней.

— Кто ты такой? — спросил его кто-то из них дрожащим голосом. — Что тебе нужно?!

— Я тот, кто пытается вас отсюда вытащить, — огрызнулся Вацлав, который никак не мог совладать с законами этого пространства.

— Вы нас убьете? — выкрикнула какая-то девчонка. Рыжий обернулся — вопль сбил его с толку.

— Нет. Как надоели, мешаете, — скривился он и вдруг вытащил из кармана широких штанов с цепью хрупкий хрустальный шар, наполненный седым дымом. Вацлав, не церемонясь, кинул его на пол, шар разбился, высвободив дум, и тот стал быстро распростираться по комнате. Все те, кто вдохнул его, вдруг стал забывать, что происходило с ними в последние минуты. В голове их остался лишь вязкий кисель из неясных воспоминаний. Дезориентированные в пространстве и времени школьники глупо озирались по сторонам, не понимая, что происходит и где они находятся.

Вацлав предпринял еще одну попытку, резко замахнулся на стену, словно желал ударить ее и тогда, наконец, раздался грохот, стена пошла трещинами и на том месте, где когда-то была дверь, появилась внушительная дыра с неровными краями. Школьники от неожиданности присели, правда, реакция их была заторможенной.

— Перестарался, — виновато улыбнулся парень.

Комната медленно начала принимать очертания раздевалки. Стали появляться двери. Свет перестал, наконец, мигать. Зато ничего не понимающих школьников охватил новый приступ паники, и они бросились всей толпой к проходу в реальный мир. Страх гнал вон из этого места. Никому не хотелось оставаться тут вечно. Первым покинул коридор раздевалки рыжий нервничающий Вацлав — ему предстояло сообщить обо всем князю. Впрочем, как оказалось, в резиденции князя уже обо всем знали, и только позднее рыжий понял, что учитель просто-напросто выгнал его из опасного места.

Седой дым стал рассеиваться, унося с собой воспоминания, и ученики вдруг как-то одновременно услышали вопль сирены и просьбу покинуть здание школы, что и стали выполнять на автомате, бросившись к проходу на улицу, из которого тянуло декабрьским холодом.

В библиотеке Августа, служившей ему и кабинетом, с самой ночи было достаточно многолюдно, хотя глава регионального отделения Ордена Рассветного пламени предпочитал, чтобы в его личном пространстве находилось не более двух человек одновременно. Тот факт, что в библиотеке присутствовал не только он, но и секретарь, несколько подчиненных, всегда невозмутимый глава патруля и двое его людей, а также безликие офицеры из Лиги Орла и суетливые представители "Черной Розы", совершенно не делал его счастливым.

Вчерашнее происшествие на трассе между городом и природным парком, в котором проходила ежегодная церемония награждения стипендиатов из числа школьников и студентов благотворительным фондом "Верис", вызвало много шума. И официально этот "шум" выглядел так. Из-за заключенной в лесу ведьмы Юлианы Колбовой, бывшей Гончей королевы, едва не погибли двое людей. Она заманила их в мертвую петлю и пыталась "выпить". По официальной версии, люди спаслись только благодаря своевременному вмешательству проезжающих мимо Меркурия с учеником и Арины, которые совершенно случайно засекли использование кем-то запрещенной магии и тут же вызвали Патруль, а тот, прибыв на место и поняв, что происходит, спешно освободил людей, стер им память и отправил восвояси, а после связался и с представителями лиги Орла — детьми Фемиды в магическом мире. У Юлианы обнаружили запрещенные артефакты, а также многочисленные улики, свидетельствующие, что попытка заманить к себе в дом магией людей была далеко не первой и, кажется, единственной неудачной. Но откуда у сумасшедшей, заточенной в лесу ведьмы оказались такие сильные артефакты, даровавшие ей кратковременное могущество, было непонятно. "Черная роза", к которой она некогда принадлежала, делала вялые попытки оправдать Кольбову, хотя прекрасно понимала, что наказания ей не избежать. И сейчас люди "Розы" находились в кабинете князя не с целью убедить Орден или лигу Орла в невиновности Юлианы, а с целью доказать, что они непричастны к ее темным артефактам. И как они появились в доме Кольбовой, понятия не имеют.

У Августа, конечно, на этот счет было свое мнение, однако на данные момент его больше всего заботило не это, а тот факт, что в происшествии едва не пострадала Хранительница. Как получилось, что протекторы потеряли ее из виду, а сама она, судя по всему, смогла использовать в мертвой петле силы древнего браслета, даже он не совсем понимал, хотя догадки были — и много. И ни одна из них не нравилась князю.

Большая часть нежданных посетителей покинула кабинет Августа только к утру, когда на востоке постепенно начало светать. Остались лишь Арина, все это время молча стоявшая у дверей и, не мигая, глядящая в пол черными глазами, в которых застыла вин, начальник Патруля и личный секретарь князя, застывший около рабочего стола из дуба в весьма живописной позе, выставив одну ногу вперед, держа перед собой какие-то документы со старомодной печатью в виде ириса, более напоминая поэта, нежели личного помощника.

Белокудрый князь поднялся из кожаного кресла и, ослабив узел галстука, подошел к окну, заложив руки за спиной. Он был без пиджака, в жилете и в белоснежной рубашке, рукава которой были закатаны по локоть

— И сегодня снегопад будет, — сказал Август будничным голосом, словно и не было никакого ночного разбирательства и распахнул окно, с удовольствием втягивая носом холодный воздух, пахнувший морозным молоком. — Или искропад, — задумчиво добавил он и задумчиво почесал подбородок. Легкая щетина не прибавила ему хорошего настроения.

— Великий князь, — неторопливо обратился к нему глава Патруля, мужчина лет шестидесяти, крепко сбитый, помятый, с круглым, в меру приветливым невозмутимым лицом, по которому, казалось, нельзя прочитать ничего кроме добродушия и спокойствия — ни дать, ни взять дядюшка из провинциального сонного городка. Его выдавали ярко-синие глаза — цепкие, хваткие, с очень подвижным зрачком. — Будут ли еще указания?

— Только одно — моя просьба должна навеки остаться между нами, Константин. Никто не должен знать, что те двое выбрались из дома Юлианы сами, — отозвался Август, все так же глядя в окно на оживающий город. — Их спас патруль, вызванный случайно почуявшими мертвую петлю магами.

— Да, великий князь, будет сделано. Вы же знаете, мои люди будут хранить это в секрете, — понимающе отозвался мужчина.

— Я буду волноваться, если расстроится Великий Магистр. А Великий Магистр очень расстроится, если правда всплывет наружу, — грустно улыбнувшись, сообщил блондин и соизволил повернуться к собеседнику. И Константин, хоть и не показал виду, но заволновался. Если дело касается самого главы Ордена, то лучше стоит стереть память тем, кто знает слишком много. Досадно. Придется потратить на это еще некоторое количество личного времени.

— Правда — это, безусловно, хорошо, — продолжал Август мягко. — Но правда в руках врагов может принести непоправимый вред. Пусть правда будет с нами, а не с ними. Можете идти, Константин, вы славно потрудились сегодня. И ваши люди — тоже. Орден награждает за верность идеалам.

Глава Патруля, попрощавшись, ушел, но не успел он Август поднести к губам чашечку со свежесваренным ароматным густым кофе, как личный секретарь, прижав указательный палец к виску, поморщился и сообщил:

— Великий князь, к вам срочный посетитель. Та, кого вы хотели видеть.

Август кивнул, отпила крохотный глоточек кофе, поняв, что чего-то не хватает, задумчиво провел языком по губам и внезапно обратил внимание на застывшую Арину, негромко позвав ее по имени.

— Да, великий князь? — тотчас подняла та голову, но все же не смотрела на Августа. Вся ее бравада, смелость, ехидство куда-то делись. И только вина, ответственность за происшедшее оставались. Обычно она общалась с князем, который к тому же, приходился ей родственником, более уверенно и даже позволяла себе шутить, но сегодня, после такого промаха с Настей, каждое слово давалось Арине с трудом. Нет, не из-за страха. Из-за понимания сложившейся ситуации. Что было бы, если они так и не нашли ее?

— Ты ведь знаешь, что говорить о том, как наша милая Хранительница попала на пустую заснеженную трассу, говорить никому не стоит? — положил несколько ложечек сахара в белоснежную чашечку из тонкого китайского фарфора Август. На серебряном подносе, которые только что принес личный помощник, все прибор были цвета альпийского снега. Это был любимый сервиз князя, доставшийся от матушки.

— Знаю, великий князь, — сказала Арина.

— Отлично. Меркурий и его ученик — Вацлав, верно? — тоже знают, но на всякий случай напомни им. Меркурий сейчас с Хранительницей?

— Да, великий князь. Она поехала на практику. Меркурий и Вацлав с ней.

— Отлично.

Август принялся помешивать сахар, более ничего не говоря, а вот Арине хотелось сказать — и многое.

— Великий князь, — начала она несколько взволнованно, — мы виноваты в том, что произошло — мы не должны были упускать Хранительницу, поэтому мы возьмем…

— Возьми вторую книгу с восьмой полки справа самого крайнего стеллажа и принеси мне.

— Но, великий князь!

— Обо всем остальном мы поговорим позднее. Может быть, сегодня не хватает сливок? — сам у себя спросил он, и в это время дверь распахнулась. В библиотеку, слабо и по-особому уютно освещенную, вошла женщина — достаточно с виду еще молодая, миловидная, не слишком высокая, но на больших каблуках, одетая в белую короткую шубку поверх бархатного темного глубокого цвета платья с воротником-стоечкой и приподнятыми плечиками. Абсолютно прямые гладкие волосы обрамляли суженное к низу личико с вишневыми губками бантиком, ямочками на щеках и курносым изящным носиком. Она приветливо улыбалась — и губками, и темно-малахитовыми опущенными к низу глазами, вот только было в этой особе нечто такое, что даже Август разговаривал с ней на равных. Почти на равных, разумеется.

— Ирина, доброе утро, — улыбнулся он ей.

— Доброе утро, — вернула она ему улыбку и, изящно сбросив свою шубку прямо на пол, легкой походкой подошла к столу князя, но села не на кресло перед ним, а опустилась на краешек стола. Арина закатила глаза, а личный помощник князя тотчас бросился за меховым изделием.

— Вы в приподнятом настроении, — заметил Август.

— Не люблю так рано вставать. Просто раздражает. Но обожаю так поздно ложиться, поэтому ваши люди не разбудили меня, и я еще весела после ночных развлечений. Ах, эта ночь, всегда полна забав, — рассмеялась Реутова, отбрасывая назад волосы. Жест вышел премилый. Ирина принялась что-то рассказывать и даже флиртовать — не по забывчивости или привычке, а ради того, чтобы подразнить Августа, но хозяин библиотеки не реагировал и просто молчал.

— Какой же вы скучный, Август! Прямо пропорционально вашей эффектности. О чем вы хотели поговорить? — нехотя спросила Реутова, наконец. Ей хотелось дурачиться и дальше.

— О вашем вчерашнем поступке, — отозвался Август, елейным тоном. — Знаете ли, он привел к тому, что сегодня ночью в моем кабинете устроили штаб-квартиру не только люди из Патруля, "Черной Розы", но и представители лиги Орлов.

Упоминание последних несколько изумило Ирину, перебирающую в тонких заостренных пальчиках серебряную цепочку, соединяющей декоративные серебряные же уголки воротника.

— А этим что нужно было?

— Вы спросили бы лучше, что нужно было всем вышеперечисленным мною особам. А их тут было не менее… Сколько их было? — обратился он к личному секретарю.

— Двадцать два человека, великий князь, — с готовностью отозвался тот.

— И что хотели от вас… двадцать два человека? — насмешливо спросила Ирина.

— Правды, я так понимаю, — невозмутимо отозвался хозяин кабинета. — А я утаил правду.

— Да что вы, — изогнула тонкую бровь женщина. — И что вы утаили?

— Я утаил то, из-за чего мне бы задали вопрос: "Почему дочь предыдущего, ныне почившего, Великого Магистра Ордена Рассветного Золота отправила в мертвую петлю двух невинных человек"?

— Что-о-о? Вы шутите, надеюсь?

— Отнюдь. Зачем вы отправили свою племянницу и ее друга в мертвую петлю? Вы ведь знаете, что такое мертвая петля?

Лицо Ирины переменилось. Она встала, чеканным шагом прошла к креслу и, наконец, опустилась в него с совершенно прямой спиной.

— Знаю, — сухо бросила она. — Если я не обладаю магией, это не значит, что я о ней ничего не знаю. И то, что вы говорите, великий князь, — назвала она его титул впервые в разговоре, — Вам не кажется это странным? Нет, нелепым?

— Нет, герцогиня, — словно вспомнил, что и у Ирины есть свой титул Август. — Лично мне доподлинно известно, что вы причастным к тому, что Анастасия Реутова и ее друг, имя его опустим, были высажены вашим приказом из машины на трассе М-54, в тридцати двух километрах от города. Там же, некой ведьмой, заточенной за тысячу километров, была раскинута мертвая петля, в которую эти двое угадили. Знаете, герцогиня, почему она смогла закинуть мертвую петлю так далеко от жилища?

— Понятия не имею.

— У Юлианы Кольбовой были кристаллы вечной зимы, — почти с удовольствием ответил Август. — Вы ведь знаете, что это та…

— Знаю, — резко перебила его женщина. — И что же, вы решили, что это я? Дала этой вашей… как ее? Юлиане кристаллы, — с какой-то брезгливостью произнесла Ирина, — а после подговорила ее кинуть мертвую петлю, а сама направила туда свою племянницу с ее мальчишкой?

Реутова вновь отбросила волосы назад, только теперь этот жест был вовсе и не кокетливым, а достаточно резким.

— Но ведь как-то Анастасия оказалась там, — откинулся в своем кресле Август, с сожалением глядя на остывающий понемногу кофе.

— Что с ней? — спросила Реутова. — Выбралась или… осталась? — ее голос не дрогнул, и лицо не изменилось, только лишь пальцы повернули несколько раз круглое черно-белое, несколько дисгармонирующее с общим образом, кольцо с изображением джокера из карточной колоды. Она знала, что такое мертвая петля и как опасна она для людей

— Выбралась, — уклончиво отозвался мужчина, и Ирина оставила кольцо в покое, положив обе руки на колени.

— Занятная история. Я, действительно, приказала своему водителю высадить ее и мальчишку по дороге, — достаточно резким голосом сказала она. — Более того, я была рядом, в другой машине, когда это происходило. Знаете ли, хотела сама убедиться, что девчонку вышвырнут. Думаете, если бы я хотела ее отправить в мертвую петлю вашей ведьмы, светилась бы с ней рядом? И для чего мне это? — пожала она плечами. Происходящее ей не нравилось, и Ирине хотелось закурить, но она точно знала, что если сидение на столе князь простит ей, то сигарету в обожаемой библиотеке — нет.

— Аргумент, — согласился Август. — Может быть, хотите позавтракать, герцогиня? — спросил он, в излюбленной своей манере меняя тему разговора.

— Нет. Привыкла завтракать только дома.

Они замолчали. Князь вновь занялся своим кофе, Реутова отстраненно принялась рассматривать яркий черно-синий матовый маникюр.

— Великий князь, к вам командор, — воспользовавшись паузой, сообщил секретарь, вновь приложив палец к виску. Бровь Ирины вопросительно поднялась.

— Как волнуется о племяннице, — тихо, но вполне отчетливо проговорила она, сморщив носик. — Князь, вы издеваетесь? Зачем вы сообщили… ему? Смею уверить вас, Тимофей — не ценитель родственных связей и совсем не сентиментальный человек. К тому же племянниц у него несколько, продажу одной он не заметит. О, князь, — вдруг веселым хрустальным смехом рассмеялась Ирина, кокетливо прикрывая рот ладонью. — Или вы желаете, чтобы Тимофей меня пожурил? Вы затейник, скажу я вам!

Август вежливо улыбнулся ей, но ничего не сказал.

Дверь распахнулась, и в библиотеку привычно широким шагом вошел Тимофей Реутов. Собранный, сосредоточенный, готовый к очередному бою.

Князь недовольно опустил чашечку на блюдце, так и не допив кофе.

— Доброе утро, Командор, — поприветствовал белокудрый нового гостя, как и всегда, облаченного в пальто с меховым воротом и деловой костюм, на сей раз темно-синего цвета. Несмотря на раннее утро, выглядел он свежо. В отличие от Августа он был гладко выбрит.

— Доброе, если таковым его можно назвать, — как обычно, ровным голосом спросил Тимофей, без приглашения усаживаясь в кресло рядом с супругой, но ничего ей не говоря. Судя по всему, он уже был в курсе всего случившегося, хотя Август не отдавал приказа связаться с командором. Несмотря на внешнее спокойствие, Тимофей Реутов был в гневе. Однако прекрасно держал себя в руках.

Ирина криво улыбнулась, и в ее темно-зеленых глазах блеснуло что-то странное, но в следующее мгновение она справилась с собой и с милой улыбочкой, от которой на щеках появились очаровательные ямочки, повернулась к мужу, чуть склонив голову. Он внимательно глянул на Ирину, а та повернулась и заботливо поправила ему галстук, хотя тот в этом не нуждался.

— Тим, ты сменил порфюм? — спросила она нежным голосом и прикрыла глаза, вдыхая воздух. — Грейпфрут. Табак. Нотки бергамота и мускуса. Мне нравится. "Коромальди"? — назвала она один из известнейших итальянских домов моды, который также выпускал и духи.

Ответа она так и не узнала. Вместо того чтобы сказать что-то жене, Тимофей обратился к Августу.

— Как она? — спросил сероглазый мужчина, имея в виду не супругу, а Настю, и князь это понял. Впрочем, Ирина — тоже.

— С вашей племянницей все в порядке, командор, она находится под присмотром. Не пострадала и ничего не помнит, — осторожно отвечал князь. — Вы можете не волноваться.

— Тим, милый, ты так переживаешь за Настю? — проворковала Ирина и вновь дотронулась плеча мужа — видно было, что прикосновения доставляет ей удовольствие. Мужчина промолчал, а его супруга, как ни в чем не бывало, продолжила, словно и не имела никакого отношения к происходящему.

— С ней все хорошо, князь заверил меня в этом. Мы можем не переживать. Тим, ты такой заботливый. Я уверена, ты был бы отличным отцом. — Она театрально вздохнула и сообщила Августу, который с интересом наблюдал за представлением:

— Знаете, князь, у нас, к сожалению, нет детей, но это не вина Тима, ни в коем случае, — поспешно добавила она, гладя мужа по плечу. — Просто так бывает. Я бы хотела дочку. И Тим, наверное, — тоже. Но вместо дочек у него есть только племянницы. Поэтому он так волнуется о Насте. Тим, правда, с ней все хорошо. Хочешь, мы вместе съездим к ней?

Арина, вновь застывшая у дверей, хмыкнула, с неодобрением глядя на супругу командора, которая всегда казалась ей змеей. Личный секретарь Августа вообще старался не смотреть на чету Реутовых.

— Оставьте нас, — обратился Август к Алине и личному секретарю, и те тотчас покинули кабинет.

Тимофей ничего не отвечал, и Ирина грациозно встала и, обойдя кресло, опустилась вдруг на колени мужа, обняв его за шею. Тот не оттолкнул ее, но и не прикоснулся к ней в ответ, однако женщину это не остановило, и она нежно поцеловала его в щеку, прикрыв глаза.

— Я так по тебе скучала, — вполне искренне прошептала Ирина, прижавшись к неподвижному Тиму. Август спрятал улыбку за чашечкой остывающего кофе.

Заговорил Реутов только тогда, когда его жена пересела с его колен на подлокотник кресла, закинув ногу на ногу и положив локоть на плечо мужа. Она выглядела довольной жизнью кошкой. А ее супруг казался застывшей каменной глыбой.

— Мне сообщили, как моя племянница попала в мертвую петлю, — сказал все тем же отстраненным тоном мужчина в темно-синем костюме, словно и не было рядом его супруги. — А также сообщили, с чьей помощью. Это правда?

— Правда, — не стал скрывать белокудрый мужчина и тонко улыбнулся. — Ваша жена, кажется, решила проучить вашу племянницу, высадив ее на трассе. Мы как раз это обсуждали. Герцогиня не знала, что именно там буде раскинута пространственная ловушка.

— Это случайность, милый, — проворковала женщина и подула ему на волосы. — Правда. Честно-честно. Я бы хотела дочку, похожую на Настю, — продолжала она. — Знаете, князь, Тим так хотел бы дочку, что встречается с девушками, которые как раз годились бы ему в дочери. Может быть, нам удочерить ту милую девочку, м? — задала она откровенно провокационный вопрос мужу тоном бесспорно любящего человека. — Правда, получится, что я родила ее в неполных семнадцать, но кому какое дело, верно?

Август пожал плечами.

— Зачем? — все так же не глядя на женщину, задал вопрос Тимофей, пропустив все ее слова мимо ушей.

— Девчонка плохо вела себя, — пожала плечами Ирина. — Была невежлива со мной, поставила в неловкое положение Риту — хорошо еще, никто не вспомнил в ней одну из дочерей Алексея. Было бы неудобно. Не мне, разумеется, Рите. Честно говоря, я бы хорошенько проучила малышку еще раз, разумеется, для ее же блага.

На этот раз у нее получилось — Тим обратил на нее внимание.

— Если с моей племянницей что-то случится, — тихим, но угрожающим голосом произнес он, вроде бы и не обращаясь к супруге лично, но явно имея в виду ее, произнес мужчина, — то ответственный за это будет наказан.

— А я давно хочу, чтобы ты меня наказал, — хриплым голосом произнесла вдруг Ирина, и серые глаза, наконец, посмотрели в ее лицо — без особо любви, вернее, вообще без нее; во взгляде Реутова за ширмой деланного ледяного спокойствия, пряталось усталое отвращение.

— Я люблю, когда ты меня наказываешь, — продолжала женщина, и теперь темно-малахитовые глаза ее горели. — Я люблю все, что ты делаешь, — добавила она вызывающе. — И если ценой твоих эмоций или хотя бы пары слов, брошенных мне, станет эта девчонка, я заплачу эту цену. Без раздумий. — Ее рука словно против воли потянулась к щеке мужа, но Тимофей вдруг перехватил ее запястье, заставив женщину удивленно приоткрыть пухлые вишневые губки, а после отвел ее руку в сторону.

Она нервно улыбнулась.

— Не я буду наказывать. Орден, — сообщил безэмоциональным тоном Тимофей, справившись со своими эмоциями, рвущимися наружу.

— Орден? — подняла брови женщина. — Орден? — повторила она. — Любимый, причем тут… О! Она под защитой Ордена? Вхожа в него? Не говорите мне, что у нее есть одежды и звание! — Ирина рассмеялась на весь кабинет. — Этого быть не может. В ней магии-то нет или… — Она вдруг осеклась и пристально посмотрела на мужа и с изумлением произнесла. — Не-е-ет, любимый, ты так не мог поступить. Даже ты не мог… Вот это да! И что вы ей доверили, князь? Сделали хранительницей ваших страшных секретов или, быть может, артефакт вручили ей какой?

И хотя лица обоих мужчин ничего не выражали (Тимофей смотрел прямо перед собой, пытаясь унять огненные искры в глазах, а Август с легкой улыбочкой попивал свой кофе), догадливая женщина все поняла. Она вытащила вдруг из сумочки нераспечатанную колоду, открыла коробку и наугад вытянула несколько карт, а после бросила их на дубовый стол. Валет бубен, десятка пик, король крестей, король пик и туз бубен.

— Ты с ума сошел, — прошептала она, явно что-то поняв из этого набора. — Тим, мальчик мой, — это обращение не вязалось с обликом Реутова настолько, что Август позволил себе улыбнуться и заправил за ухо прядь молочных волос, — ты отдал ей… его? Ты с ума сошел.

— Видимо, твои карты сказали тебе что-то дельное, — сухо произнес мужчина, не удивившись действиям Ирины. Кажется, его аналитический мозг решил, что лучше открыть супруге некоторое количество правды, дабы та не стала вредить Хранительнице браслета Славянской Тройки. — Не лезь к девчонке. Навредишь ей, ты навредишь всем нам.

— Да, то, что Анастасия едва не покинула наш мир из-за вашей, осмелюсь сказать, глупой выходки с ведьмой, могло дорогого стоить, — подтвердил хозяин кабинета. — Я тоже думаю, нет смысла скрывать от вашей уважаемой супруги, командор, правду. Настя стала Хранительницей важной вещи и…

И тут его прервали.

— Великий князь! — взволнованно сообщил высунувшийся из-за дверей личный секретарь. — Срочное сообщение!

— Говори, — разрешил тот.

— В городе объявился Карл Риттенберг, — сообщил тот, назвав по имени одного из самых могущественных магов, принадлежащих "Черной Розе" и входящих в узкий круг доверенных лиц Королевы — был одним из ее Гончих и был удостоен звания Охотником за артефактами. — Патруль заметил его на Красном проспекте, однако тот быстро скрылся.

Тимофей не изменился в лице, только задумчиво кивнул, словно сам себе.

— Я думал, у меня есть пара недель, — задумчиво произнес он, поправляя очки в тонкой оправе и уже обдумывая свои дальнейшие действия.

— Карл Риттенберг? — с каким-то недоверчивым ужасом переспросила Ирина, которая хоть и не обладала почти никакими магическими умениями, но мир магии был ей более чем отлично знаком, хотя бы потому, что она носила титул одной из уважаемых в этом мире семей.

Женщина словно в лице переменилась — все ее заигрывания, кокетство, желание соблазнить или что-либо доказать мужу моментально пропали.

— Королева уполномочила его искать Славянскую Тройку, так говорят. И он ищет, — произнесла она глухо, с каким-то недоверием глядя на Тимофея. — Ты что, связан с ней? А девчонка? И… она? Неужели ты?.. — вдруг догадалась она, вспомнив расклад, и запустила пальцы в волосы. — Ты отдал артефакт девчонке, а сам будешь отвлекать внимание Карла?

Реутов ничего не ответил ей, просчитывая про себя, что делать. И хотя выглядел он все так же спокойно, его и без того тонкие губы были еще больше поджаты.

Август, отдавший секретарю поручения, встал и, вновь глядя в окошко, за которым буйствовал рассвет, произнес:

— Кажется, вам нужно уезжать из города как можно скорее, Командор.

— Да, пожалуй.

— Я выделю вам еще несколько человек дополнительной охраны.

— Благодарю вас, князь, безусловно, они подарят мне несколько часов или даже дней жизни, — отвечал Реутов, и Август не сразу понял, что тот шутит. Впрочем, шутки этого мужчины редко когда понимали, да и шутил он крайне редко.

— Я поеду с тобой, — заявила Ирина с вызовом. Но Тимофей вновь перестал обращать на нее внимание, начал обговаривать какие-то детали с князем. Хоть эти двое не особо жаловали друг друга, но работать вместе умели. Со стороны казалось, что они обсуждают какой-то бизнес-проект, а не план спасения жизни Реутова — такими спокойными выглядели оба.

— Герцогиня, думаю, вам стоит отдохнуть, — мягко обратился к ошарашенной Ирине белокудрый хозяин кабинета. — Должно быть, вы устали.

— Не собираюсь я никуда ехать, — огрызнулась та и вскочила на ноги, взмахнув синим подолом. — Тим! Тим! Я поеду с тобой, — с каким-то отчаянием заявила она, вплотную подойдя сидящему в кресле мужу, нагнувшись и глядя в его лицо. — Я хо-чу по-е-хать с то-бой, — по слогам произнесла она.

Мужчина смерил ее долгим тяжелым взглядом.

— Обуза не нужна, — вымолвил он. — Уезжай. И сделай вид, что ничего не знаешь. Тебя не тронут.

— Может быть, тогда поцелуешь на прощание? — прошептала его жена.

— Великий князь, еще одно новое срочное сообщение, — влетел без стука в кабинет личный секретарь. — Карл Риттенберг и Меркурий устроили поединок в одной из школ! Его ученик только что связался с патрулем.

Август выпрямился. Ирина замерла, Тимофей впервые за это утро выглядел обеспокоенным — на лбу его появились горизонтальные морщины, а по холеному лицу ходили желваки.

— Патруль не почувствовал магического волнения, — продолжал секретарь, словно повторяя вслух чьи-то слова, которые слышал у себя в голове по ментальной связи, — потому что они оба находятся в мертвой петле, слабой и созданной без артефакта кем-то в школе. Возможно, неинициированным магом по рождению.

Пока Август отдавал новые распоряжения, подключившись по ментальной связи к своим людям, Тимофей вдруг подошел к стоявшей около одного из стеллажей Ирине, чуть раскосые глаза которой метали молнии. Мужчина оказался совсем близко от нее, двумя пальцами приподнял подбородок изумленной супруги и сказал вдруг:

— Ты хотела поцелуй? Сколько тебе лет, а все играешь, как подросток. Что ж, давай поиграем в бартер. Заключим сделку? — Он провел рукой по ее предплечью, заставив женщину вздрогнуть. Она настороженно наблюдала за Тимофеем. Но каждое его прикосновение заставляло ее закусывать губу.

— Что ты хочешь, Тим? — бессильным голосом спросила Ирина. Ей хотелось обнять супруга, крепко стиснуть, прижаться к груди, провести ногтями по спине — так, чтобы до крови, улыбаться, глядя на него спящего в ночной полутьме спальни, в конце концов. Но ее единственное желание (или слабость?) не осуществилось ни двадцать лет назад, ни сейчас.

— Чтобы ты присмотрела за моей племянницей, пока меня не будет. И больше не пыталась заманить ее в мертвые петли, к примеру. Подари ей свою благосклонность. — Тимофей Реутов умел быть нежным, когда этого требовали дела. Он целомудренно поцеловал супругу в висок.

— Я не знала, что там раскинута эта чертова мертвая петля! — топнула ногой Ирина, понимая, что рядом с мужем даже спустя столько лет сердце бьется, как сумасшедшее.

— Я согласна, — хрипло вымолвила она, понимая, что тот не возьмет ее с собой. Какой бы не была Ирина Реутова и что бы она ни делала, мужа она любила. Даже слишком. По крайней мере, такой любви, какой испытывала она к нему, он, по ее мнению, не заслуживал. Но поделать с собой она ничего не могла. Как и с Тимом.

Спустя полчаса она мчалась домой в своем любимом автомобиле, нарушая правила дорожного движения и нисколько не печалясь об этом. Только что она разговаривала по телефону с Алексеем Реутовым, старшим братом мужа, и словно бы невзначай сообщила тому своим вкрадчивым голосом о том, что вчера совершенно случайно стала свидетельницей того, что Рита и Настя встретились; более того, Рита высадила Настю прямо в холод на пустой трассе, и на дороге произошел какой-то крайне неприятный инцидент, который мог стоить девушке жизни.

— Я, конечно, понимаю, что у Риты нет особой любви к девочке, она так и не смогла принять ребенка от другой женщины, — невинным тоном сообщила Ирина Алексею, который молча слушал ее. — Но зачем так поступать? Это просто не по-человечески. Рита вбила себе в голову, что ты собрался сделать Настю одной из наследниц и теперь она просто одержима идеей не допустить этого. Мне кажется, — понизила голос Реутова, — у нее совсем поехала крыша.

— Я понял, — произнес мужчина голосом, похожим на голос Тимофея. — Я приму меры.

После разговора с Ириной, отец Насти, находившийся в своем рабочем кабинете, тяжело ударил кулаком по столу. Рита обещала оставить девочку в покое, но не сдержала слова. То, что жена посмела ослушаться, раздражало, но то, что она может всерьез может взяться за Настю и навредить ей.

А еще через некоторое время ему позвонила одна из подруг девочки, которая "присматривала" за ней по его настойчивой просьбе, подкрепленной некоторым денежным эквивалентом, и сказала, что с той что-то произошло в школе, в которой она проходила практику.

В суматохе Яр споткнулся и приложился головой о кусок стены, но Ван тотчас помог подняться ему, и вскоре оба друга оказались на холодной улице, не понимая, что происходит, почему из школы все выбегают, а вокруг толпится народ. Странный дым, который попал в легкие ребят, делал их отстраненными. Ярослав растерянно стоял рядом с Ваном, слегка покачиваясь из стороны в сторону, чувствуя, как болит голова, а по щеке течет тоненькая струйка крови — все-таки приложился он хорошо. На губах он ощущал странный вкус — хвои, малины и лимона, а перед глазами стоял образ Полины Масловой. Он попытался найти ее взглядом среди одноклассников, к которым уже бежал кто-то из взрослых, но Полины нигде не было. Вкус напитка, которым она угостила его, усиливался, сердце билось чаще и громче. Яр провел рукой по щеке и с удивлением уставился на собственную кровь. То ли ее вид и боль привели Зарецкого в чувство, то ли влияние напитка Полины было так велико, но вдруг Яр понял, что безумно беспокоиться за эту девушку.

— Ван, где Маслова? — с некоторым трудом спросил он у друга. Тот отстраненно пожал плечами. Никто вокруг не знал, где она.

Зарецкий крайне редко думал о свое однокласснице Полине — сегодняшнее утро было редчайшим исключением, но сейчас почему-то все его мысли были заняты ею. В школе пожар, а она, кажется, осталась в раздевалке, где ее хотела избить эта сумасшедшая (дальнейшее вылетело у него из головы). А если Полина пострадает?!

Ярослав вновь бросился к дыре в стене, с одной мыслью — спасти Полину, она осталась внутри!

Зарецкий, совершенно не понимая, что делает, вновь оказался в коридоре раздевалки, но Полины там не было. Тогда парень, чувствуя, как сильнее и сильнее кружится голова, зашел сначала в женскую раздевалку — она была пуста, а после и в мужскую — а там, как раз, люди были: на полу лежала длинноволосая неподвижная девушка с закрытыми глазами и раскинутыми руками, а около нее на коленях стоял странный, смутно знакомый тип в черном плаще. Он склонился к Насте (а это была именно она), одну ладонь подложив под ее голову, а второй упираясь в пол. Со стороны казалось, что он целует девушку в шею. Зарецкий, хоть и чувствовал себя неважно и вообще не понимал и не помнил, что происходит, вдруг разозлился.

— Ты что делаешь? — грубо окрикнул он наглеца, который при ярком свете электрических ламп казался ему обнаглевшим эксбиционистом, возомнившим себя вампиром. Нашел девушку без чувств, прилип к ней, сейчас как распахнет свой плащ!

Увидев Настю, Зарецкий вдруг совершенно позабыл про Полину.

— Эй! Ты! — Еще раз крикнул Ярослав и толкнул наглеца в плечо. Если бы подобное произошло в другое время, он бы здорово пожалел о содеянном — Карл Риттенберг никому и никогда не позволял вести себя с собой так дерзко и славился хоть и сдержанным, но гордым нравом. Однако сейчас силы его были на исходе после короткой, но неожиданно затратной борьбы с Меркурием, а Настя стала для него настоящее находкой — он собирался "подкрепиться" ее энергией, как вчера хотела сделать ведьма Юлиана. Он только что начал вытягивать из девушки силы, прикоснувшись к точке выхода энергии на артерии — физический контакт давал возможность провести эту процедуру быстрее. Карл должен был поспешить, чтобы набраться силы и предъявить права на хранительницу кулона Славянской Тройки. Чтобы предъявить права — тоже нужна была энергия, а ее в мужчине почти не осталось. Те крупицы, что не ушли на бой с псом Ордена, понадобились, чтобы восстановить тело после травм и падения. Без подпитки он мог продержаться совсем немного.

— Щенок, — прорычал на немецком Карл — выпить силы он успел лишь совсем немного, а теперь связь между ним и девчонкой оборвалась, и ее нужно настраивать заново, а это вновь потребует драгоценных минут времени! — Ты! Уходить! — добавил он на русском с большим акцентом, метнув на Ярослава опасный взгляд. Тот взгляда не понял — он вообще ничего не понимал — и отступать не собирался.

— Что с ней?! — крикнул парень, понимая, что Настя без сознания. Она лежала так тихо, спокойно, улыбаясь в своем забытье, что у Яра дрогнуло сердце — такой хрупкой и беззащитной казалась ему сейчас эта обычно раздражающая его девица. — Что ты с ней сделал, урод?

Он вдруг кинулся на обидчика Насти и повалил Карла на пол, не понимая, как ему невероятно повезло, что мужчина в плаще сейчас не может навредить ему, используя магию. Впрочем, и без магии он оказался еще достаточно силен — Карл несколько раз ударил щенка, посмевшего на него броситься — бил в четверть обычной силы, но и этого хватило, чтобы Ярослав согнулся на полу, тяжело дыша. Не обращая внимания на беззвучно стонущего парня, Карл направился вновь к Насте, все также улыбающейся в своем зачарованном сне, но вдруг остановился, прислушиваясь к чему-то и понимая, что не успел — псы Ордена уже почуяли неладное и приближались, поэтому он решился на то, что могло стоить ему жизни. Прислушался к себе, собрал всю свою энергию, что была, и с трудом произнес хриплым полушепотом нужные слова, дарующие связь между ним и носительницей артефакта, как между учителем и учеником. Слабая вспышка над потолком стала знаком, что связь установлена. Карл улыбнулся — один из артефактов он все же нашел. Осталось еще два. И они в этом городе — Фиалка видит это в своих видениях. Зелье Королевы увеличило ее способности.

В это же мгновение в помещении появилось трое мужчин — магов из Ордена, которые тотчас бросились к Карлу, который все же добился своего.

— Я первый нашел ее, — тихо сказал, усмехаясь, длинноволосый. — А потому я беру ее в свои ученики.

И рухнул на пол. В создание заклинание он вложил почти все свои силы, в том числе и те, которые отвечали за жизнеспособность организма.

Забрав Карла, трое мужчин исчезли, не забыв вновь бросить нечто дымящиеся, чтобы изменить, запутать память двух находившихся тут людей.

Когда же они нашли Полину, на ней стояла метка Черной Розы. Девушка была принята в ученики ее последователя, а потому сама стала одной из тех, кто служит Королеве.

Правда, это произошло позднее, тогда, когда всем случившимся занимались маги Ордена, трудясь над тем, чтобы обычные люди ничего не поняли и не узнали правды. А сейчас в раздевалке остались только испачканный собственной кровью Яр, который из-за сильных ударов в живот с трудом дышал, и спящая Настя.

Парень попытался привести девушку в сознание, но она не открывала глаз, и тогда он с трудом поднял Настю на руки и, почти ничего не видя, не понимая, словно на автомате, понес ее прочь из этого места, к выходу, к снегу, к морозному воздуху, к людям…

Многие видели, как из полуразрушенной стены вышел молодой человек с девушкой на руках, и едва только он оказался на улице, как рухнул без сил.

Они так и лежали в объятиях снега, глядя закрытыми глазами в голубое приветливое небо, пока к ним не подбежали и не унесли на носилках

Им снился сон — один на двоих. Сон-иллюзия, сон-воспоминание, сон-будущее. Сон, который знал больше реальности

Молочные облака ластились к бесконечно-голубому небу и подпирали основание чудной террасы высокой башни из светлого кирпича, чьи низкие перила были увиты бледно-розовыми цветами. Ветер осторожно играл с лепестками и заостренными листьями, похожими на наконечники стрел из зеленого металла. Хрустальное белое солнце блестело на обложенном черно-белой плиткой полу, касалось стен башни, пробиралось в каждый уголок, не давая возможности ни единой тени пробраться в это хрупкое место, находящееся на самом краю неба.

Влажный свежий воздух — где-то рядом, прямо в небе, раскинулся океан, звук волн которого наполнял пространство упоением — заставлял дышать полной грудью.

Умиротворение, полновластно царившее тут, расслабляло.

Ощущение покоя даровало чувство гармонии.

Казалось, в этом месте можно было встретиться с самим собой, чтобы понять себя, признаться самому себе в том, в чем раньше признаваться было страшно, даже простить.

Тут все расставлялось по своим местам.

И у них тут тоже все было расставлено по своим местам — у сероглазой девушки в кремовом простом подпоясанном платье до колен, и зеленоглазого юноши в свободной рубашке и штанах такого же цвета. Она ждала его на балконе, и он не замедлил появиться, вышел и сразу остановился напротив нее. Она подняла взор, и их глаза встретились.

И все вокруг замерло… Даже небо на миг затаило дыхание.

Они могли броситься друг ко другу, обнять, поцеловать, закружиться в вихре нахлынувших чувств, но… сейчас им хватало и взглядов, чтобы все понять.

И взгляды, и объятия, и поцелуи — все это было неким волшебным, сокровенным таинством — одним на двоих — и они хотели насладиться им. Главное — соприкоснуться друг с другом душами, а не телами.

Где-то там, внизу, за километрами облаков, их звали Ярославом и Анастасией. Но это было где-то там, далеко, в другой реальности, в другой жизни, и там даже небо, солнце и океаны были другими. Там, где они пока еще не были самими собой.

— Здравствуй, — сказал юноша.

— Здравствуй, — произнесла в ответ девушка.

В их взглядах не было страсти, влечения, горечи от разлуки и эйфории от долгожданной встречи. Не была взрыва чувств. Не было и удивления. Они знали, что однажды встретятся вновь. Ждали этого.

В их взглядах было нечто гораздо большее, настолько чистое, неземное, хрупкое, как стеклянный шар, повисший то тоненькой ниточке на последнем этаже небоскреба

В их взглядах было другое — щемящее душу чувство чистой небесной радости, смиренная благодарность и облегчение от того, что вера их дала ми шанс.

Юноша и девушка были счастливы от того, что находятся на краю неба, на этом чудесном балконе, когда открывается прошлое, будущее больше не таит в себе тайн, но, самое главное, становится понятным настоящее.

Они одновременно сделали несколько шагов, улыбаясь, все еще не веря в эту встречу в башне на самом краю неба, и оказались совсем рядом. Юноша склонил голову, а девушка, напротив, привстала на цыпочки, тянувшись к нему.

— Как ты спала? — спросил он.

— Плохо. Я скучала без тебя.

— Как и я. Зато мы снова встретились, верно? Пусть и не так, как должны были, — ободряюще улыбнувшись, произнес юноша, любуясь тем, как ветер играет с распущенными волосами девушки. Он тоже коснулся их, а она взяла его за руку — простой жест, но в нем было много нерастраченной нежности.

— Верно. И скоро проснемся, да?

Она подалась вперед, положила голову ему на грудь, а он осторожно стал гладить ее по волосам.

— Скоро, — пообещал он.

— Я сразу узнала тебя… там. Вокруг тебя всегда искры, — прошептала сероглазая, прижимаясь к юноше.

— А вокруг тебя — свет. Только, — он весело взглянул на девушку и поцеловал в лоб, — характер у тебя ужасный, как и всегда.

— Ты сам не лучше, — рассмеялась она, стиснув его рубашку. — Будь со мной повежливее. Я люблю, когда меня слушаются. А если не хочешь слушаться, хотя бы делай вид.

— А ты будь со мной поласковее, — отозвался тотчас он. — Я люблю быть значимым.

— Мы ведь поймем, да? — прошептала девушка.

— Конечно. Нужно подождать, — подумав, сказал зеленоглазый.

Они мало разговаривали, больше молчали. Облака пели им свою песню, и хрустальная мелодия гармонично сплеталась со звуками небесного океана и шумом ветра.

Так странно — проснуться во сне и осознать, что спал всю свою жизнь. Понять, что ты хочешь и кто тебе дорог. Забыть ненужное, откинуть шелуху, сосредоточиться на главном и… любить.

Так странно — проснуться в жизни и забыть, что открылось в чертогах сна.

Время шло не здесь; стрелки двигаются там, где есть часы, а тут их не было не одного. И они… Они касались друг друга, смотрели друг на друга, а, самое главное, чувствовали друг друга, и этот нежный, как дуновение ветерка, невесомый, как перо, но такой сильный, безостановочный, как поток бурной горной хрустально-чистой реки, восторг смешивался с горьким, словно полынь, предчувствием скорой разлуки и испытанием времени.

А небесный океан все пел, и пел, и пел…

Мы проснемся однажды и вдруг улыбнемся мечте.

Мы — реальности птицы отважные, глупые, певчие.

Спали мы много лет, под охрану отдав пустоте

Свои чувства — наивные, но нам без них было легче.

Сон во сне — это жизнь? Или жизнь — это сон наяву?

А, быть может, наш сон — это место, где тень оживает?

Жаль, увижу тебя, лишь Морфея когда обниму.

А в реальности нашей когда — кто же знает?

Лишь во сне понимаю, что делать, и кто ты такой.

Так устала я спать, разбуди меня песней мятежной.

И найди меня, и подари долгожданный покой

Может солнечным летом, а не зимой этой снежной.

Мы — желание чуда, и чудо исполненных грез —

Мы навстречу друг другу летим, рассекая рассветы.

Мы проснулись во сне, местом встречи стал неба утес,

А проснуться в реальности завтра — другая победа.

Я хотела чудес, только чудо есть в каждом из нас:

В наших душах, сердцах и умах. И, конечно же, вере.

И в любви. Знаешь, скольких людей их тандем уже спас?

Поменяй "я хочу" на "я жду". И откроются двери….

…Ровно в срок.

Когда Настя и Яр пришли в себя, они так и не вспомнили, что им снилось, и каким нежным было хрустальное белое солнце, голубым — бесконечное небо, пророческими — слова из песни небесного океана.

Они не помнили и того, что было в спортивном зале и в раздевалке — их воспоминания похитили, оставив лишь смутные ощущения, что произошло что-то важное и, быть может, овеянное флером волшебства.

Ярослав открыл глаза вечером, и его тут же обняла заплаканная мама, которую напугали сообщением, что с младшим сыном что-то случилось. Их дружная теплая семья едва ли не в полном составе собралась в больнице, беспокоясь за парня, а старший брат

Настя очнулась ближе к ночи, окруженная тишиной и неизвестностью, с пересохшими губами и головокружением, не зная, что всего полчаса назад от нее ушел Алексей Реутов, просидевший с ней несколько часов и очень много думающий. Несколько раз его рука касалась мобильного телефона, но он так и не решился сделать один очень важный звонок.

А Дарёна в беспокойстве летала от брата к подруге и обратно, на всякий случай прицепив недовольного дибука на поводок, чтобы он не ускользнул и ненароком не забрал у кого-нибудь энергии из сна. Девочка-призрак не совсем понимала, что происходит, как вышло так, что Яр и Настя вновь едва не пострадали и почему Вольга так довольно потирал бороду.

— Судьбу не обманешь, — сказал он ей, перед тем, как покинуть и унестись в темные дали, — им не суждено было встретить друг друга сейчас, и как бы ты не старалась, связывая нити их судеб в узлы, у тебя так ничего и не вышло, дитя. Всему свое время.

— А что, всему есть судьба? — спросила вдруг Дарёна. Дибук повернул голову в ее сторону и умиленно сложил лапки.

— Чему-то и есть, а чему-то и нет.

— Как это? — не поняла девочка.

— Судьба дает шанс, а вот воспользуешься или же нет — это от человека зависит, — отвечал Вольга задумчиво.

— А у меня была судьба?

Старинный дух смерил ее странным долгим взглядом.

— У каждого она была или есть. И у каждого есть выбор — подчиниться своей судьбе или же изменить ее.

— Я совсем ничего не понимаю, — грустно сказала Дарёна. — И все еще больше запутала.

— Ты хотела, как лучше, но поступила глупо, — жестко ответил Вольга. — А теперь присматривай за Мирой. Ей нужна твоя помощь.

— А Ярик и Настя?

— Их время еще не пришло. А когда придет, мы и вмешаемся, — загадочно обронил старинный дух, вдруг улыбнулся девочке, и та впервые почувствовала в нем волну пусть и холодную, северную, бушующую, но все же еще живую, бьющуюся о замерзший каменный берег с тем неистовством, которое бывает только у бушующей стихии. Дарёна теперь словно стояла на берегу, завороженная волнами, все еще боясь их, но зная, что ледяная волна не захлестнет ее.

Ей ничего не оставалось делать, как полететь к девушке, наделенной способностью видеть жителей другого мира. Впрочем, однажды она должна была сыграть важную роль во всем этом спектакле, устроенным то ли самой судьбой, то ли самими людьми.

Разбирательство между Орденом и "Черной Розой" длилось не долго, но весьма эффективно. Лига Орлов, фемида магического мира, созданная несколько веков назад для поддержания порядка среди обладателей магической силы, приняв к сведению показания обоих сторон, наказала и Меркурия, и Карла, запретив им обоим пользоваться магией выше второй ступени три года в наказание за дуэль, устроенную им в человеческой школе. Формально Карл был наказан за то, что пытался "подкрепиться" энергией человека по рождению и крови. Меркурий — за нападение на Карла. И оба они — за дуэль, которую посчитали возникшей по недоразумению. Впрочем, настоящих ее причин Лига Орлов так и не узнала, ибо ни одной из сторон это было крайне невыгодно.

Карл Риттенберг утверждал, что приехал в город не только для поиска артефакта по поручению Королевы, но и для того, чтобы открыть в городе представительство "Черной розы", объяснив это тем, что их организация тоже ищет учеников, а так как вихрь магического фона переместился в эту сторону континента, целесообразно искать учеников в этом месте.

— Наши люди уже несколько месяцев находятся в этом городе, — говорил Карл неспешно, взвешивая каждое слово, — ищут одаренных детей. Мой помощник Артур работает в этой школе и нашел для меня одарённую ученицу. Девочку по имени Полина Маслова, — произнес он ее имя и фамилию на русском, но с заметным акцентом. — Я приехал в город и сразу же направился к своей ученице, чтобы заключить договор между нами. Не хотел терять ни минуты. Мой помощник сообщил, что на нее положил глаз Орден. Но когда оказался около школы, понял, что что-то стряслось. Девочка создала мертвую петлю. Была не в себе. Угрожала жизням других детей. Я попытался остановить ее, но был атакован человеком Ордена. — При этом Карл кинул на Мерка внимательный и не предвещающий ничего хорошего взгляд. О том, что Полина была обладательницей одного из артефактов Славянской Тройки, Карл предусмотрительно умолчал.

Меркурий же объяснил свое нападение на иностранного гостя (а именно он ударил первым, подумав, что Риттенберг прибыл в школу из-за Насти) тем, что решил, будто именно Карл создал опасную мертвую петлю — пространство-ловушку, которая на самом деле была творением Полины. С одинадцатиклассницей произошла довольно распространенная вещь — кто-то откачивал ее энергию, как выяснилось чуть позднее, — черные продавцы энергии, которых искали в городе люди Ордена. А такая откачка энергии вкупе с нестабильным психоэмоциональным состоянием становилась угрозой внутреннего всплеска. По сути, из-за психического перенапряжения и без того нестабильная из-за откачек магическая энергия Полины вырвалась наружу, изменив ее саму, а поскольку магический потенциал в ней был велик, то и заодно создала мертвую петлю, в которую попали все ее одноклассники.

Несмотря на все произошедшее, Орден все же оказался в более выигрышном положении. Ему удалось скрыть, что Настя была Хранительницей браслета, а Меркурий — ее Протектором. Карл же был склонен полагать, что дуэль завязалась из-за того, что Орден тоже положил глаз на артефакт-кулон. Человек Ордена пришел за артефактом вторым, а потому и атаковал, хотя и понимал, что намного слабее. Скорее всего, считал немецкий маг, Орден, следил за ним, а потому шел по пятам, в надежде первым завладеть кулоном Славянской Тройки.

— Я убью тебя в следующий раз, — спокойным, почти кротким голосом пообещал Карл Меркурию после заседания, когда они стояли в коридоре. — Ты уничтожил Поиск времен, — назвал он один из мощнейших артефактов, доверенных ему Королевой. На артефактах Славянской Тройки стояли сильнейшие заклинания, дабы никто не мог почувствовать в трех обычных предметах силу, даже самые опытные маги-артефактологи. Поэтому Карлу был выдан редчайший артефакт, уникальный в своем роде — созданный еще в семнадцатом веке поисковик, для которого любые наложенные чары не были преградой, даже те, которыми наградил Славянскую Тройку ее создатель.

В тот момент, когда Карл нашел Настю, артефакт уже был уничтожен, иначе бы в этот день Риттенберг стал обладателем двух предметов Славянской Тройки из трех.

Конечно же, маг нашел Полину Маслову совершенно не случайно. Недаром его помощницей была предсказательница по кличке Фиалка, и именно она и смогла подсказать Карлу, что один из предметов Тройки сейчас находится в этом городе, а потом и вовсе указала на школу, куда и направился тотчас Карл с "Поиском времен", дабы отыскать то, за чем послала его Королева. Конечно, Фиалка могла бы использовать свой дар, чтобы найти сразу все три составляющие Тройки, но тут был важный нюанс — для поиска девушка использовала усиливающее ее способность зелье, редкое и настолько мощное, что употребить его можно было раз в несколько лет, иначе магические силы могли и вовсе исчезнуть. Именно по этим причинам поиски двух других артефактов Карл думал продолжить через некоторое время, а пока что он решил прочно обосноваться в городе и возглавить новое отделение "Черной Розы". Фиалка была уверена, что два других артефакта находятся где-то неподалеку — об этом ей сказал ее редкий дар, и Риттенберг собирался приложить все усилия, чтобы найти Славянскую Тройку и передать ее в дар своей Королеве. О том, что именно он дал кристаллы вечной зимы Юлиане Кольбовой, так никто и не узнал. Как и о том, что Полина Маслова — хранительница кулона, передающегося в их семье из поколения в поколение. Впрочем, и Настя осталась для него обычной человеческой девушкой, которую не удалось использовать, и даже лицо ее он почти не помнил, хотя им еще предстояло встретиться и не раз. Впрочем, как и с Ярославом. Но это должно было произойти через несколько лет, тогда, когда Карл Риттенберг почти с удовольствием играл роль обычного человека — все равно сильной магией ему пользоваться запретили.

Меркурий, тоже лишенный права использования магии выше второй ступени, все равно постоянно находился рядом с Настей, в качестве парня ее лучшей подруги. Да и Арина сумела приблизиться к Хранительнице, не вызвав подозрения у Карла Риттенберга и его людей. Они клялись охранять Настю, хранительницу браслета, до самой смерти, как, впрочем, делали и их родители, и родители их родителей…

Эпилог

Сегодняшний день был на удивление теплым; морозы, ворча, отступили на север, и на улице было не больше десяти градусов. Ветерок был слабый, южный, а воздух казался свежим и пах, кажется, молоком, и потому вдыхать его было одно удовольствие.

Я неторопливо шла по заснеженной и сверкающей гирляндами улице, витрины магазинов которой были украшены перемигивающимися друг с другом огоньками, блестящей мишурой, красочными елочными игрушками — Новый год был уже совсем близко, а потому повсюду витало легкое, как ванильное облачко, праздничное настроение, и, казалось, воздух был наполнен ожиданием чего-то нового, светлого и чудесного. Шагающие мне навстречу с городской елки накатавшиеся на горках дети в сопровождении родителей смеялись, и я с улыбкой смотрела на них — дети всегда по-настоящему, искренне радуются Новому Году и верят в сказки ровно с той же силой, с какой взрослые не верят в волшебство. Я тоже отчаянно хотела верить в сказку, и, кажется, даже чувствовала ее рядом с собой — ее дружеское прикосновение, теплое дыхание, тихий шепот, но… Я все же была взрослой, и мне не полагалось верить в то, чего не существовало.

Сказок не существует. Чуду нет места в жизни. Волшебство искрится только в книгах

Может быть по этой причине, а, может быть, совершенно по другой, о которой я никак не могла вспомнить, сегодня, за день до Нового года, мне было грустно. Светло на душе, но необъяснимо грустно. Вроде бы все было хорошо, все шло по плану. Здоровье было в порядке и больше я не наблюдала за собой никаких странностей, друзья оставались рядом и поддерживали меня, родственники более не докучали, работа и учеба были в полном порядке. По практике я получила "отлично", несмотря на то, что открытый урок был сорван выходкой Ярослава Зарецкого, а после и чрезвычайным происшествием. Мне без разговоров поставили самую высокую оценку в зачетку и ведомости и предельно ясно намекнули, что это моя компенсация за случившееся. То, что произошло в школе, я толком до сих пор не понимала, впрочем, не я одна. По официальной версии из-за короткого замыкания спортзале начался пожар, и всех эвакуировали, в том числе и меня. А я… я кажется, надышалась угарным газом, ибо потеряла сознание и последнее, что я помню, так это то, что иду мимо спортивного зала с Дианой Вячеславовной и двумя учительницами, и весь коридор заполнен спешащими на улицу учениками. И я зачем-то оборачиваясь, смотрю назад, на двери спортзала и, кажется, хочу что-то сделать, но на этом мои воспоминания обрываются. Но есть кое-что еще… Еще я…

Я остановилась посреди небольшого уютного парка, окруженного по периметру окутанными снежной ватой деревьями, которые под светом фонарей сверкали голубым серебром, и замерла, подняв голову к темному ясному небу. В кои-то веки не было и дымки, ни тумана, не облаков, и из города были хорошо видны высокие звезды, похожие на крохотные поблескивающие зерна. Мне вдруг показалось, что кто-то специально рассыпал их по небосводу, чтобы привлекать людские взгляды. Человек должен смотреть в небо. Чтобы не забывать, кто он есть, откуда пришел и куда однажды уйдет. Ночное небо — небо особое, темное, непонятное, обездвиженное, но именно оно может стать тем катализатором, который позволит заглянуть внутрь себя, своих сомнений и своих страхов.

Я смотрела ввысь, и отчего-то мне стало так тоскливо, что захотелось бессильно опуститься на колени, склонив голову и опустив ладони в снег.

Еще я… Еще я, кажется, влюбилась.

Да, влюбилась. В человека, который спас меня — ведь из здания школы меня вынесли и я даже смутно помню, как чьи-то руки подняли меня, а моя голова была на груди этого человека. Я не знала, кто это сделал, в моей памяти осталось лишь неясное видение незнакомца: узкое бледное лицо, римский благородный профиль, темные глаза, широкие ассиметричные брови и черные волосы, низко собранные сзади. Я почти ничего не помню, но от этого человека веяло уверенностью и спокойствием.

Глупо? Глупо. Но я вновь и вновь вспоминала это лицо, с тех самых пор, как вышла из больницы. Оно преследовало меня; я засыпала, представляя его, спала, видя его, и просыпалась, вспоминая его.

Никогда в жизни еще я не была влюблена, кажется, я чувствовала лишь легкую степень влюбленности и симпатию, например, к Жене, но сейчас все было иначе. Я постоянно думала о человеке, которого не знала, но который спас меня. Я как будто бы нашла родного человека, настолько душевно близкого и невозможно дорогого, что думать о ком-то еще мне совершенно не хотелось. Иногда мне снилось, что я стою на балконе самого высокой в мире башни, и подо мной плывут облака и слышится шум моря, и я жду этого человека, которого так странно нашла и так быстро потеряла. А он все не идет и не идет, словно заблудился. Во сне из-за этого было ужасно тоскливо. Найду ли я его когда-нибудь? Узнает ли он меня? А, быть может, все это — плод моего больного воображения, которому захотелось любви? Или виноват угарный газ?

Я вдруг подумала что на Новый год обязательно загадаю одно-единственное желание — найти этого человека, что спас меня и подарил ранее неизведанные чувства, возможно, даже и не зная этого. И буду загадывать это желание каждый год, до тех пор, пока оно не исполнится.

Четверть часа назад я уже загадала, что обязательно встречу того, кто похитил мое сердце, если лотерейный билетик, случайно попавший ко мне в руки, выиграет хотя бы что-то.

Я вздохнула, сделала несколько шагов, но вновь остановилась. Вдруг пошел снег, пушистый, смешливый, почти невесомый. Он падал и падал, кружась в непонятном танце с воздухом, и в свете фонарей казалось, что с неба падают белые искры.

Несколько минут я заворожено смотрела на серебрящийся искропад, поймав то самое мгновение, которое можно назвать отголоском счастья — короткое, но насыщенное жизнью, эмоциями, планами и решительностью, и на душе сделалось тепло и уютно. И захотелось улыбаться, высунуть язык, чтобы снежинки падали на него или упасть в сугроб, широко раскинув руки и ноги. Я вдруг явственно ощутила, что он, тот, кто спас меня, тоже сейчас наблюдает за падающим снегом. А если мы наблюдаем за одним и тем же, значит, мы совсем рядом.

Я найду этого человека. Обязательно.

И я пошла вперед, по широкой заснеженной блестящей в свете фонарей дороге, мимо высоких домой с яркими окнами, за каждым из которых — то жизнь.

Ярослав, по своему обыкновению, в темноте, сидел на широком подоконнике своей комнаты, подтянув колени к подбородку. На голове его была белая повязка — результат того, что недавно произошло в школе. Голова все еще кружилась, и по идее, ему следовало бы быть в кровати, но парню надело бессмысленное лежание настолько, что бессмысленное сидение казалось заманчивой перспективой.

Яр слушал музыку и задумчиво глядел в окно, за которым под аккомпанементы ветра летали хлопья снега. Рядом лежал альбом и несколько карандашей. С белого листа на мир взирало недорисованное женское печальное лицо, обрамленное копной русых волос, в которых сияла диадема.

Это был портрет Полины Масловой, одноклассницы Ярослава, о которой он с момента пожара в школе думал так много, как ни о какой другой девушке. Полина стала его навязчивой идеей, его болезнью, его мечтой… Мечтой с причудливым вкусом хвои, лимона и малины.

Несмотря на то, что все обошлось, и ни Зарецкий, ни его одноклассники не пострадали, парню до сих пор было не по себе. Ему казалось, что в тот безумный день он одновременно и потерял, и обрел.

Обрел Полину. Почему она вдруг поселилась в его сердце, да еще и в таком странном образе, в виде огненной принцессы с пылающими глазами, Яр так и не понимал. Девушку после того самого дня он больше не видел, но каждый раз, когда вспоминал, острее и острее ощущал желание встретить ее вновь. Увидеть, обнять, прижать к себе. Почему он до этого не обращал внимания на Полину? Как мог не замечать ее? Отчего не понимал, что она — та самая?

А потерял… Что Ярослав потерял, он и сам не понимал. Лишь знал, что это нечто важное, настолько важное, что от этого зависит его счастье, нет, его жизнь. Но вот что?.. Или кого?..

Иногда ему снилось, что он поднимается по невероятно высокой лестнице, чтобы попасть в башню, где его очень ждут. Но кто его ждет, Яр так и не понимал — он ни разу не добрался до самого верха, кто-то постоянно сбрасывал его вниз, и он падал в небесную бездну, беззвучно крича и просыпаясь в поту.

Ярослав включил новую песню, не дослушав до конца старую, и вновь это оказалась песня Аларма, меланхоличная, грустная, посвященная горькой любви, которая охватывает сердце красным петухом и выжигает до дна, и смотрел в окно, не замечая времени.

И где взять сил, чтобы, как и раньше, усмехаться и говорить, что никакой любви не существует? Никто не должен знать о его слабостях, разве только альбомный лист.

Снегопад гипнотизировал его, приковывал к себе, манил, и Ярославу вдруг захотелось стать снегом, и падать, кружась под луной и далекими звездами, на землю. И однажды упасть на ее лицо, нежно коснуться, как лепесток сакуры, и растаять на теплой коже, превратившись в талую воду.

Они обязательно встретятся.

Ее ждала обещанная удача, его — новые впечатления. А их обоих — еще одна встреча. Последняя перед вечным расставанием или же вечным воссоединением.

Конец первой части

Апрель 2013 — январь 2015 г.

Примечания

Орден Рассветного пламени (орден Адрианитов) — старинная секретная международная организация, объединяющая людей, наделенных особым магическим даром. Основан вначале Х века на севере Италии монахом-бенедектинцем Адрианом и его соратниками, создавшими закрытый монастырь, в котором проживались и обучались только маги. Также была создана женская ветвь.

Орден стал оплотом противодействия магам-одиночкам и тайному обществу "Черная роза". Основная цель создания — научить молодых обладателей дара контролировать силы, а также использовать его только во благо и не вредить людям.

В настоящее время Орден трансформировался в транснациональную корпорацию, одну из самых мощных магических организаций в мире, которая имеет свои филиалы (координационные центры) по всему миру, наибольшим влиянием обладая на западе, севере и центральной части Евроазии. Также Ордену принадлежат благотворительные фонды, под видом которых адрианиты ищут новых магов — их отправляют на обучение в специальные школы-интернаты или же берут в ученики некоторые члены Ордена. Кроме того, существует финансовое подразделение, в которое входят и посвященные люди без дара.

Внутренняя структура Ордена традиционно состоит из пяти кругов, принадлежность к которым можно понять по цвету парадной мантии, мужчины зовутся кавалерами, а женщины — дамами. Кроме того, существует богатая символика, так, один из символов Ордена — цветок ириса.

Глава Ордена — Великий Магистр, который стоит во главе Малого совета — Генерального капитула. Также туда входят Великий Казначей, Великий Артефактер, Великий Посланник, Повелитель Нави, Владыка Прави, Властелин Яви. Существует и Большой совет Ордена — Совет командоров, высокопоставленных магов пятого круга и входящих в организацию не обладающих даром людей.

"Черная Роза", или розианцы — старинное тайное общество, созданное одним из аристократов при дворе Оттона Великого, первого императора Римской Империи, который также владел магией, но использовал ее в корыстных интересах. Как в прошлом, так и в настоящее время "Черная роза" практикует магию, которая вредит как другим магам, так и простым людям, несмотря на договор с Орденом о нейтралитете. Имеет достаточное влияние во всем мире. Опекает мелкие объединения магов, так называемые "семьи" в Восточной и Западной Европе.

Во главе тайного общества стоит один из членов так называемой королевской семьи — потомков Оттона Великого, обладающих даром. Сейчас власть сосредоточена в руках Королевы, резиденция которой находится на севере Германии. Гончие — особый отряд лучших магов общества, приближенных к Королеве, выполняющие ее личные поручения.

Лига Орла — организация, следящая за порядком в магическом мире. Создана несколько веков назад членами Ордена и "Черной Розы" для совместного урегулирования конфликтов. Спустя какое-то время Лига стала полностью автономной организацией, отделившись и от адрианитов, и от розианцев. Штаб-квартира засекречена. Место заключения совершивших преступление магов — Орлиная Нора, воздушная тюрьма.

Правь, навь, явь — три основные сферы магической деятельности, названные так из-за ассоциаций с устройством Вселенной по мифологии славян.

Магия прави связана с познанием будущего, ясновидением, сновидениями, мирами зеркал, грез и иллюзий. Сюда же относится и техномагия, а также магия, связанная с водной и воздушной стихиями.

Магия нави связана с секретами прошлого, духами, существами из других миров, умением разговаривать с животными и растениями, понимать законы мироздания. Сюда также относится эфирная магия.

Магия яви связана с настоящим миром. Это стихийная магия земли, огня и металла, бытовая, боевая, лекарская, артефактология, трансформация.