Данилова А. В. Пикник на красной траве: роман Эксмо М. 2009 978-5-699-31955-8

Анна Данилова

ПИКНИК НА КРАСНОЙ ТРАВЕ

Глава 1

Ей показалось, что девушка не дышит. Сначала было ровное спокойное дыхание, затем какой-то всхлип, и все – стало необычайно тихо. Ее попутчица возвращалась с курорта, где поправлялась после какой-то операции. Она была загорелая, веселая, угощала красным вином, черным виноградом и говорила, что это полезно для крови. Еще они слушали музыку – Инга, так звали девушку, достала из рюкзака маленький магнитофон с чистым, волшебным звучанием (она предпочитала классику) – и смотрели в окно. Музыка придавала поездке минорную, но одновременно какую-то счастливую ноту. Под божественные звуки маленькой ночной серенады Моцарта особенно живописно смотрелись умытые дождями зеленые леса и поля, сизые озера, мимо которых они проносились. Органная баховская музыка, хлынув со всей своей религиозно-мистической мощью прямо в самое сердце, разбередила в Маргарите ставшие заживать раны, коснулась слезных каналов, стало трудно дышать.

Если Инга, по ее словам, возвращалась с юга, где спокойно и в свое удовольствие отдыхала в обществе молодых и красивых мужчин, с которыми она легко заводила романы, наслаждаясь солнцем и золотым песком, то Маргарита, в отличие от нее, спасалась бегством от мерзавца-сожителя, проигравшего ее в карты и, по сути, собиравшегося продать в рабство. Человек, ради которого она бросила институт и устроилась работать официанткой в ресторан «Камелот», чтобы только заработать на квартиру и еду, оказался хрестоматийным игроком, в сущности, психически больным человеком. В тот день, когда все произошло, она как ни в чем не бывало готовила ужин и поджидала Вадима домой. Раздался звонок, она, не спросив, открыла дверь, и в квартиру вошел человек, при виде которого Рита побледнела… «Твой друг, моя хорошая Марго, задолжал мне. Денег у него, как ты и сама прекрасно знаешь, нет, поэтому он отдал мне тебя. Собирайся. Даю тебе четверть часа. Я жду внизу». Это был Гамлет, хозяин всех местных казино и бильярдных. Быть может, ничего страшного с ней и не произошло бы, пойди она с ним, Гамлет наверняка сделал бы из нее крупье или устроил барменшей куда-нибудь к себе, но сам факт того, что Вадим ПРОДАЛ ее кому-то, оскорбил ее до глубины души. Она понимала, что последние два месяца живет как-то не так, что связь с Вадимом опустила ее на несколько ступеней, придав всей ее жизни налет гнусности и грязи. Но она любила этого красивого парня, ей нравилось появляться с ним в ресторанах, куда он водил ее, когда был при деньгах. Кроме того, Вадим обладал одним качеством, которое его выгодно отличало от ее бывших приятелей, – он почти не пил. Вероятно, его сжигала другая страсть, посильнее денег, женщин и вина, – карты. Поначалу Маргарита не обращала на это внимания и первое время даже радовалась, когда он, возвращаясь под утро и выворачивая карманы, с каким-то даже отвращением (причем не показным, она его хорошо изучила) вываливал прямо на кровать или ковер смятые пачки банкнот, перетянутые тонкими цветными резинками. Но деньги кончались, и им приходилось есть одну морскую капусту и стирать сорочки дурно пахнувшим, черным хозяйственным мылом… Голодный желудок и любовь несовместимы, как весенние нарциссы и распухшие от горчицы и хлорки руки посудомойщицы «Камелота». Тяжелый труд отравил ее любовь к Вадиму. Она стала потихоньку ненавидеть его, откладывала тайком деньги в надежде в один прекрасный день бросить его и, сняв отдельную квартиру, начать новую жизнь, и, когда он об этом узнал, обнаружив тайник в банке из-под какао, впервые избил. Ударил несколько раз по лицу. Она выбежала из дома в одном платье, несмотря на холод и дождь, но, покружив недолго вокруг дома и вымокнув до нитки, поняла, что у нее все равно, кроме этого несчастного картежника, никого нет на всем белом свете; вернулась, поскулила под дверью, как собачонка, и, когда ее впустили, даже выдавила из себя улыбку – жизнь продолжалась. Затем приблизительно через неделю Вадим принес ей норковую шубу, золотые часы, но спустя пару дней все молча отобрал, продал и проиграл подчистую… И вот теперь он, задолжав Гамлету, расплатился, называется…

* * *

Инга была нелюбопытна. Ее совершенно не интересовало, кто куда едет. О себе же рассказывала охотно, хотя тоже избирательно, лишь то, что касалось ее времени препровождения на юге. На вопрос, замужем ли она, девушка загадочно улыбнулась и сказала, что брак – это отсутствие свободы, Марго поняла и не стала настаивать на более откровенном ответе. Но то, что у этой девицы с красивым именем Инга не было проблем с мужчинами, не вызывало сомнений. Она была обаятельна, умна, любила жизнь и наслаждалась каждым отпущенным часом. Натуральная блондинка с черными блестящими глазами, гибким телом и быстрыми, как у молодого животного, движениями, она вызывала у Марго нездоровое чувство зависти. Маргарита была на несколько порядков ниже своей попутчицы: стрижка, уродующая и без того невзрачную внешность (это Вадим постриг ее спьяну огромными портновскими ножницами: «Я стригу тебя, девочка, как газон, сиди и не шевелись, а то останешься у меня без ушей», и тут же: «Когда будут деньги, сходишь в приличный салон»), обломанные ногти с заусеницами, спортивный мужской костюм, болтающийся на ней, как на вешалке (убегая от Гамлета, она сама себя не помнила от страха и унижения, а потому надела первое, что попалось под руку), кроссовки, которые с прошлого лета «просили каши»…

Сейчас была ночь, за окном сияли огни – стояли на какой-то тихой безлюдной станции. Инга, вытянув руки вдоль тела, спала. Ее лицо казалось голубым от бьющего сквозь стекло света уличного фонаря, а грудь по-прежнему не вздымалась. Рита села и внимательно посмотрела на соседку, затем все-таки не выдержала, встала, подошла и склонилась над ней. «Или я сошла с ума, или она – умерла».

– Инга, – потрогала она ее руку, которая на ощупь оказалась еще теплой. – Инга, проснись…

Но она не просыпалась. Тогда Марго ущипнула ее, сначала слабо, затем сильнее, еще сильнее… Схватив девушку за плечи и приподняв ее, она трясла ее, как куклу. Все было бесполезно. Включив свет, Рита достала из сумки зеркало и поднесла к ее губам – оно не запотело… Попыталась нащупать пульс – его не было, не было! Задрала майку, прижалась щекой к груди слева – сердце Инги не билось. Она умерла. Не помогло ни красное вино, ни виноград… Видать, серьезная была операция…

…Поезд тронулся. Рита села напротив покойной и стала лихорадочно соображать, что делать дальше. Инга, в отличие от нее самой, заплатившей за свой проезд лично проводнице, ехала с билетом. Следовательно, если ее здесь обнаружат, то без труда определят фамилию, поскольку она указана в билете, а билет у проводницы. Если же ее не обнаружат, то о том, что она когда-то ехала в этом поезде, никто и не вспомнит. Разумеется, кроме тех, кто будет ее встречать на вокзале в Москве. Дрожащими руками Марго принялась расстегивать рюкзак попутчицы, предварительно закрыв дверь на замок и зашторив окно. Паспорт на имя Инги Новак, пластиковые карточки, разноцветные, красивые, о назначении которых неискушенная Марго могла только догадываться (банковская, телефонная, на метро?), портмоне, набитое долларами, марками и рублями, очки в футляре, водительское удостоверение, какие-то бумаги в небольшой кожаной папке на «молнии», связка ключей, пакет с туалетными принадлежностями, маленький фен, одежда… Она снова открыла паспорт и, листая его, поняла, что Инга не замужем, прописана в Москве – Рождественка… Судьба насмехалась над ней, когда столкнула в одном купе бездомную и без гроша в кармане Марго с внезапно умершей обладательницей не только московской прописки, но и наличных денег. Казалось, что кто-то могущественный и коварный предлагает Марго занять хотя бы на время ее место. Но как это сделать по-умному, чтобы, с одной стороны, не привлекать к себе особого внимания, но и в то же время успеть воспользоваться всем тем, что, можно сказать, само идет в руки? Первое, что пришло в голову, – это избавиться от тела. «Ведь она же все равно ничего не чувствует…» Марго вспомнила, как они ехали при открытом окне, как дышали свежим, пахнущим травами и цветами воздухом.

Надо было что-то срочно предпринимать. До Москвы каких-нибудь четыре часа, не больше. За это время надо выбрать удобный момент для того, чтобы сбросить тело в таком месте, где его не сразу найдут. Ей казалось, что ею руководит кто-то невидимый и хладнокровный: выключив свет и открыв, навалившись изо всех сил на широкую металлическую планку, окно, она спокойно подошла к лежавшей на постели мертвой девушке, раздела ее до трусов и, подхватив под мышки, подтащила к столу – оттуда было удобно столкнуть труп в прохладную, ничего не подозревающую звездную ночь, в черные бархатные заросли, поблескивающие оранжевыми пятнами от пролетающих мимо кое-где светящихся окон скорого…

Начавшее коченеть тело оказалось тяжелым, но последним усилием, помогая себе коленом, Марго все-таки избавилась от страшной попутчицы, отряхнула руки, как если бы выбросила в распахнутое окно пыльный мешок с мукой. Села, тяжело дыша, на свою постель, затем спустя пару минут закрыла окно, включила свет, достала из чужого рюкзака аккуратно сложенные джинсы, черную водолазку, надела их. Переобулась в белоснежные льняные ботиночки Инги (ловя себя на том, что всю дорогу только и смотрела на них, мечтая о таких, и подумала: не они ли послужили одной из причин, толкнувших ее на столь страшный поступок?), а свою одежду и кроссовки вместе с остальными вещами и сумкой отнесла в туалет – там тоже было раскрыто окно…

Поезд неумолимо мчал ее в Москву, к тому самому перрону, где Ингу могли встречать, следовательно, могли и узнать находящиеся в руках незнакомой девушки рюкзак с сумкой (большой дорожной сумкой Инги, содержимое которой Марго еще не успела проверить), да и приметные белые ботиночки… Она заметалась по купе, собираясь и укладывая вещи, доедая в каком-то нервическом порыве виноград и запивая его остатками вина, как вдруг сладкая сочная масса застряла у нее в горле – ей вдруг пришло в голову, что Инга умерла не своей смертью, а ее отравили те, кто угостил ее перед отъездом виноградом и вином… Но приторный ком все же проскользнул, она глотнула и непроизвольно сделала еще один, последний глоток вина – все было вкусное и прохладное, как раз для того, чтобы утолить и голод, и жажду и немного остудить мозги… Нет, никакой отравы она не почувствовала. Остатки пиршества тоже пришлось выбросить в окно туалета – открывать второй раз большое с тяжелой и тугой рамой окно купе она не решилась. Вернувшись, она вдруг почувствовала, как поезд замедляет ход. Как же это кстати! Сейчас будет станция, на которой она и сойдет. Чтобы проводница не разглядела ее лица, она надела очки Инги, оптические, слабые (та пользовалась ими всего лишь раз, когда пыталась разгадать кроссворд), не мешающие ее хорошему зрению, но на удивление изменившие внешность, и встала, застыла перед дверью с рюкзаком на спине и сумкой в руках, чувствуя всем телом одежду покойницы, давящую на нее своим прошлым, настоящим и будущим. «Меня зовут Инга. Инга Новак. Мне двадцать три года. Я живу в Москве по адресу: улица Рождественка…» Голова ее кружилась перед открывающимися возможностями. Ей не хотелось думать о том, какому риску она подвергнется там, уже в Москве, едва переступит порог «своей» квартиры, кто ее там встретит и что вообще ее ждет в ближайшие день-два… Но и без этой роковой встречи с Ингой Москва не сулила ей ничего, кроме рабского труда, ночевок на вокзалах, неизбежных встреч с представителями закона и прочих предугадываемых «прелестей», сопровождающих жизнь бомжей…

* * *

На ее счастье, проводница (для которой и были надеты очки), открыв на станции дверь, выпустила единственного пассажира и ушла к себе, дав возможность Марго спустя пару минут выйти никем не замеченной из вагона.

В Москву она приехала лишь к вечеру, пропустив два проходящих скорых, мчавшихся в столицу, и сев на третий. Проводница, толстая неприветливая тетка, устроила ее в крохотное купе проводников. И вот там, уже более спокойно осмотрев вещи Инги и документы, она поняла, что ни на какую улицу Рождественку она, конечно, не поедет. Наличных денег было вполне достаточно, чтобы на первое время снять номер в гостинице и осмотреться: не торопясь выяснить, с кем жила Новак на Рождественке, спохватился ли ее кто, да и вообще постараться войти в контакт хотя бы с соседями по квартире, чтобы как можно больше узнать об этой умершей девице. А что, если ее квартира ломится от родственничков, которые уже спустя час после прихода поезда начнут бить тревогу, звонить туда, откуда Инга ехала, справляясь, успела ли она на поезд и не изменились ли ее планы; затем обратятся в милицию, а там, в свою очередь, выяснят, что Инга Новак ехала таким-то поездом в таком-то вагоне… «Господи, какое счастье, что у меня не было билета, – думала она, глядя слипающимися глазами в окно, – а то бы меня быстренько вычислили… Соседка все-таки по купе».

Когда, приближаясь к перрону, поезд стал замедлять ход, Рите вдруг стало страшно. Она представила себе разбитую о насыпь и камни мертвую окровавленную девушку, и тошнота подкатила в горлу. Но все эти «сентиментальные» чувства сгинули, едва она вступила под своды вокзала и вдохнула в себя аромат кофе из буфета, кислый дух немытых бомжей, притулившихся на бойких местах и игравших свою неповторимую «ущербную» роль, и смрад полуразложившихся ходячих трупов – «синяков», подбирающих бутылки. Марго была уверена, что, не встреть она на своем пути Новак, тоже закончила бы свое существование где-нибудь на таком же вокзале или вообще на помойке.

Так, приободряя себя подобным образом, она достала из кармана билет на метро (теперь она постоянно будет пользоваться чужими предметами, суть которых начнет понимать постепенно, по ходу событий), спустилась на эскалаторе вниз и села в вагон, идущий к площади Революции (мне надо в центр, там уж я куплю карту и во всем разберусь, надо срочно сматываться с вокзала ).

Кроме гостиницы «Россия», что на Варварке, она слышала только об «Интуристе» да «Метрополе». Но в последние (для большинства – первые) она побоялась сунуться из-за дороговизны, а вот в «Россию» вошла, как в дом родной. Еще в детстве она бывала здесь нередко, когда они с мамой приезжали в Москву по делам. Но это тогда маленькой Марго казалось, что у мамы на самом деле важные дела по работе. Теперь-то она понимала, что мама приезжала в Москву на свидания с мужчиной. И если бы не ранняя мамина смерть (от воспаления легких, «она буквально сгорела в три дня», так говорили на ее похоронах), кто знает, быть может, она вышла бы замуж за этого человека, а у Риты появился бы маленький братишка или сестренка.

Подойдя к конторке администратора, она, краснея до ушей, нащупала в кармане еепаспорт. Испугалась, полезла в сумку и, боясь посмотреть красивой администраторше в глаза, протянула ей уже свой паспорт. На вопросы отвечала машинально, сказала, что хотела бы поселиться здесь на месяц и заплатить сразу всю сумму (кто знает, как дальше все сложится, а так хотя бы будет крыша над головой).

Портье помог ей донести вещи, она заплатила ему десять рублей, подумав о том, что в ее городе такие чаевые могут позволить себе далеко не все.

Номер был двухкомнатный, с видом на шумную улицу. Она распахнула окно, в комнату хлынул прохладный и вместе с тем незнакомый ей воздух, замешанный на бензиновой гари и запахе каких-то химикатов. Но уже очень скоро она перестанет замечать эти оттенки запахов, и ей будет казаться, что за окном свежий воздух и река с лесом. Быть может, это случится оттого, что гостиничный номер станет для нее на какое-то время настоящим прибежищем и декорацией свободной жизни?

Марго около часа провела в ванной комнате, приводя себя в порядок. Пользуясь казенным мылом, шампунем и кремом, вытираясь казенными полотенцами и кутаясь в казенный халат, она тем не менее чувствовала себя среди этих чужих вещей куда комфортнее, чем в одежде умершей Инги. Решение купить одежду, и как можно скорее, пришло само и почти вытолкнуло ее из гостиницы на улицу.

Вечерняя Москва сияла огнями, казалась праздничной и одновременно чужой, как бы существующей независимо от людей, ее населяющих, а уж тем более приезжих. Таких, как Марго. Войдя в первый же магазин, она поразилась ценам, ей показалось, что она попала на распродажу. И, только услышав краем уха разговор между продавцом и покупательницей, поняла, что цены проставлены в условных единицах, и немного успокоилась. У нее были деньги, хоть и чужие, а потому она заставила себя не думать о том, сколько стоят брюки, блузка и туфли. В конечном счете ее все равно арестуют и посадят, ей не сойдет с рук то, что она позволила себе в купе… Да и как теперь жить с этим?

Побродив по центру и заглянув еще в несколько магазинов, она поняла, что голодна. Купив в киоске карту города и сориентировавшись, быстро вышла на Пушкинскую площадь, зашла в «Макдоналдс», где перекусила пресными гамбургерами. Там же, разложив на столике карту (на обратной стороне, оказывается, была карта ближнего Подмосковья с маршрутами электричек), она без труда нашла Павелецкий вокзал и поставила крестик губной помадой на кружочке «Узуново». Затем пошла бродить дворами, разглядывая дома и подъезды, довольно четко, однако, представляя себе то, ради чего затеяла это опасное перемещение сквозь темные подворотни и зловещие, дурно пахнувшие переулки с шеренгами мусорных баков. И ей наконец повезло. Одинокий дворник, сидя на крыльце, задумчиво курил папиросу, глядя куда-то впереди себя. Марго сказала, что ей срочно нужна лопата. Дворник-флегматик только пожал плечами. Это надо было понимать: твои проблемы. «Я заплачу сто рублей, мне очень нужно… Привезли из Малайзии дерево редкой породы, надо срочно накопать земли». Она так никогда и не ответит на вопрос, при чем здесь Малайзия. Звучит экзотично, должен клюнуть. К тому же сто рублей – это на два пузыря.

«Стой здесь, счас принесу», – и ушел. Вернулся через десять минут. Лицо изменилось, темперамент тоже. Теперь она видела перед собой если не холерика, то крепкого сангвиника. В руках – лопата. Довольно приличная.

«Возвращать?» – спросила Марго, смутно веря в то, что когда-нибудь вернется в этот двор, да еще и с лопатой, на которой будет узуновская земля. «Добавь еще полтинник и можешь не возвращать», – облагодетельствовал ее московский дворник и, спрятав в кармане широких штанов деньги, ухмыльнулся: «Мужа грохнула, теперь в клумбе будешь закапывать?» И, не дожидаясь ее реакции – разговаривая сам с собой и по-стариковски размахивая руками, – быстро двинулся по направлению к арке. Оттуда рукой подать до гастронома…

В ближайшем хозяйственном магазине Марго купила большой фонарь с запасными батарейками, моток бечевки, три метра столовой клеенки, рулон скотча и две пары резиновых перчаток. Затем зашла в цветочную лавку, где купила торфяные горшочки для рассады, бутылку с раствором минеральных удобрений, и попросила все это сложить в большой прозрачный полиэтиленовый пакет.

Марго вышла на проезжую часть, нацепила очки Новак и остановила белые побитые «Жигули». Удивилась, когда за рулем увидела женщину средних лет. Злость в глазах, презрение ко всему, что движется. Безработная, добывает средства на жизнь, калеча машину и свое здоровье.

– Вы не подвезете меня до Узунова, на дачу? Мне срочно, я хорошо заплачу.

– Сколько? – Взгляд исподлобья, глаза – ледяные, светлые, как у рыбы.

– Сколько скажете. – Она боялась упустить эту женщину. Все же не мужчина, не изнасилует, не ограбит и не прибьет по дороге.

– Пятьсот устроит?

– Устроит.

– Садитесь.

И старенькие «Жигули» довольно резво припустили по розовой от фонарей дороге, запетляли по узким улочкам старого города, пока не вырвались наконец на Кольцевую, а оттуда в сторону Домодедова, Барыбина…

Она нарочно села рядом с водительским местом и устроила на коленях пакет с торфяными горшочками и бутылкой, чтобы ее принадлежность к садоводческому племени выглядела в глазах сидящей за рулем женщины более убедительной.

К счастью, та оказалась не из болтливых. Она молча вела автомобиль, уверенно давя на газ и осмеливаясь, ловко маневрируя, обгонять японские «Тойоты» и французские «Рено». Иногда, правда, словно опомнившись и понимая, что рискует, сбавляла ход, и при этом лицо ее становилось отрешенным, как у человека, который в очередной раз понял свое место в жизни, не говоря уже об автостраде.

В багажнике автомобиля, издавая шершаво-железистые звуки, билась о металлическую канистру, полную бензина, лопата. Ей предстояло коснуться земли, чтобы превратить ее в могилу Инги Новак.

* * *

Марго всю дорогу думала о том, что не принадлежала себе в том купе, когда дьявол подсказал ей гнуснейшую мысль – избавиться от мертвого тела. В прежней, нормальной жизни ей бы и в голову такое не могло прийти. Она упорно спрашивала себя, совершила ли она преступление, вытолкнув тело Новак из поезда? О причине смерти она не хотела даже думать – уж убийством это никак не назовешь. Остается предполагать одно – естественную смерть. Хотя в двадцать три года назвать смерть явлением естественным язык не поворачивался. Ее могли убить – отравить, проколоть сердце спицей или заставить его остановиться электрическим разрядом в тот недолгий момент, что Марго спала. Но сон ее был краток, да и купе было заперто на специальную щеколду, которую можно было отпереть только изнутри. Может, Инга выходила из купе в туалет или чтобы с кем-то встретиться? Но тогда она хотя бы словом обмолвилась о том, что едет в поезде с кем-то, кто находится в другом вагоне или купе. Нет, она умерла своей смертью. И эти разговоры о винограде, который полезен для сердца, как и красное вино.

То, что тело девушки надо предать земле, не подлежало обсуждению даже внутри себя. Ее надо было похоронить в незаметном месте, но с тем, чтобы эту могилу можно было быстро в нужный момент отыскать. И захоронение должно быть временное. Труп она обернет клеенкой, залепит скотчем и уложит в неглубокую яму, после чего присыплет землей и каким-то образом пометит место. А позже, но уже в самое ближайшее время Марго начнет поиски ее родных, чтобы сообщить им о смерти Инги. Но вот каким образом она покажет могилу, она и представления не имела. Звонок, возвещающий о смерти близкого человека, произведет эффект взорвавшейся бомбы. И чтобы впоследствии не быть втянутой во все это, необходимо таким образом похоронить тело, чтобы его могли найти, пользуясь точной и краткой информацией, полученной родственниками Инги по телефону. Значит, неплохо было бы найти некую точку отсчета, ориентир, при помощи которого можно было бы провести прямую линию, отсчитав определенное количество шагов. Больше в голову ничего не приходило.

– Мне к железнодорожной станции, наши участки располагаются прямо за насыпью, – говорила Марго, глядя впереди себя на прыгающие оранжевые пятна света от фар, когда машина запрыгала по ухабам. – А там меня встретят…

И спустя несколько минут, когда показались огни семафоров и в машине запахло железной дорогой, она вдруг сказала: «Все, это здесь… Вон и Николай…» По дороге, ведущей к рельсам, действительно кто-то шел.

Расплачиваясь, она старалась не смотреть на смертельно уставшую и еще более обозленную женщину. Она чувствовала, что стоит ей расслабиться и проронить хоть слово, как тотчас в ответ последует какая-нибудь грубость. Кроме того, ей надо было как можно быстрее скрыться в темноте. И она чуть было не рванула прочь от машины, но тут услышала за спиной: «Эй, а лопата? На кой х… она мне нужна?»

Марго на ватных ногах обошла машину и, подождав, пока не откроют багажник, приняла из рук женщины лопату. «Спасибо. Коля-а!» – и она побежала навстречу идущему мужчине. Но не так быстро, как могла бы, – ей надо было, чтобы машина отъехала на приличное расстояние и чтобы немая сцена (девушка, а вы, собственно, кто?) произошла уже после того, как исчезнет последний свидетель.

– Ну я Коля, дальше что? – услышала она голос из темноты. – А ты кто?

Она шарахнулась в сторону, пробормотав «извините, я ошиблась», и что есть силы понеслась к освещенной платформе. Там, рухнув на одну из скамеек, перевела дух. Огляделась. Ей предстояло теперь найти тело.

* * *

И только здесь, пройдя примерно километр ниже насыпи и чувствуя себя оглушенной тишиной, нависшей над ее головой, как и раскинувшееся черное, в звездах, небо, она поняла, что горячка прошла. Что голова остыла, как и чувства. Разве можно ночью в незнакомом месте что-нибудь найти, даже такое объемное, как труп двадцатитрехлетней девушки? Нет, нельзя. И где же это, голубушка, были твои мозги, когда ты останавливала машину? Спала бы сейчас себе спокойненько в кроватке и посапывала во сне, мечтая о новой, наполненной радужными планами жизни.

Она выбралась на небольшую опушку и, пугаясь лесных шорохов, подыскала себе довольно мягкое от хвои место для ночлега. Пригодилась и клеенка, и даже лопата, на которую она уложила пакет с торфяными горшочками. И пусть ее сон был тревожным и она довольно часто просыпалась от грохота проносящихся мимо поездов, все равно на рассвете она почувствовала себя много лучше. Разве что было холодно…

Она мысленно прикидывала, сколько времени прошло с того момента, как она скинула тело Инги Новак с поезда, и до полной остановки поезда. Сопоставив приблизительную скорость, с которой он подъезжал к станции, и умножая это на время, она получала путь в километрах.

Закрыв глаза и вдыхая всей грудью влажный хвойный запах (вдоль насыпи росли ели, а дальше от рельсов, в низине, поблескивало маленькое озерцо или большая лужа), она представила себя в кабинете математики. Стоять у доски она никогда не любила, ей казалось, что все, весь класс, видят ее худенькие ножки, едва прикрытые юбкой-гофре, слишком длинную шею, которую ей всегда почему-то хотелось втянуть в плечи. Учительница математики Вера Александровна, спокойная и умная женщина в вечном темно-синем трикотажном костюме и коричневых туфлях-лодочках, просит начертить на доске путь между двумя пунктами и вычислить его. Марго все делает машинально, дрожа всем своим худеньким телом и думая о том, что то, чем они занимаются, вообще никому и никогда не понадобится – машинист и сам знает, сколько километров от пункта А до пункта Б! Мелок летит из ее рук на пол и раскалывается на две части. Все смеются. Всем смешно. А ей хочется исчезнуть вместе с доской, поездами-скоростями, раствориться в воздухе, НЕ БЫТЬ. Ваша девочка способная, но уж больно зажата. Как выйдет к доске, так сразу же и теряется. А ведь в тетрадках у нее полный порядок. Это правда, что вы собираетесь выйти замуж? Вы уверены, что на Рите это не отразится? Вы, как мать, должны учитывать ее сложный подростковый возраст. И что это за человек? Он младше вас?

Но мама так и не вышла за него замуж. Заболела. Марго взяли к себе какие-то родственники, она даже лиц их не запомнила. В памяти осталась лишь большая комната, в самом центре – стол, а на нем гроб, в котором мама, помолодевшая, похудевшая, как девочка с красиво уложенными вокруг желтоватого лица волосами. Слышали? Они Риту в интернат собираются определить. Вот увидишь, они эту квартиру сдавать будут, а девочка на всем казенном… Что за народ пошел? А кто вон тот мужчина? Тот самый? Из Москвы? Молодой, ему Риту не отдадут…

Страх настиг ее в тот момент, когда она увидела белеющий предмет в голубоватой тени плотно стоящих елей. И если кто из пассажиров, стоящих у окна, смог разглядеть человеческое тело, подумала она тогда, то все равно сюда приедут не раньше сегодняшнего полудня. Да и вряд ли кому придет в голову звонить в милицию или сообщать проводнице об увиденном. Это могли быть белая бумага, мешок из рисовой соломки, набитый мусором и сброшенный с поезда…

Колени ее подкосились, когда она увидела белое, в налипшей грязи и пыли обнаженное тело своей попутчицы, налетевшее, по всей вероятности, на преграду – толстый ствол ели, да там и остановившееся, полусогнутое, со страшными рваными ранами и ссадинами – словно по коже водили наждачной бумагой или редкой металлической расческой с острыми зубьями. На большой скорости, переворачиваясь, это тело летело с насыпи, ломаясь и разрушаясь, как выброшенная из окна кукла.

Марго, дрожа от страха, утянула за руки ставшее как будто еще тоньше и длиннее тело подальше, в гущу деревьев – она уже слышала гул приближающегося поезда. Никто не должен увидеть их вместе. Затем вернулась за лопатой и, надев резиновые перчатки (они оказались велики, и кончики пальцев надулись от образовавшегося там воздуха, что сильно мешало движению), принялась копать землю там же, где и стояла. Труп, чтобы не видеть, она прикрыла клеенкой. Она копала долго, с перерывами, во время которых уходила подальше от крепкого духа свежеразрытой земли, саднящего горло запаха новой клеенки и, как ей казалось, самого трупа… Спину ломило, голова раскалывалась, а яма была слишком мелкой… Она копала, обливаясь потом и чувствуя, как горят ладони. Потом ее неожиданно стошнило. Затем – еще. И все же ей предстояло самое тяжелое – завернуть труп в клеенку и залепить скотчем.

Она проделала это в панике, совершая множество ошибок (первый раз она обернула тело клеенкой, сложенной вчетверо, словно кто-то подталкивал ее и торопил: быстрее, быстрее), но в конце концов ей удалось превратить тело Инги Новак в плотный белый кокон, обмотанный скотчем. Она уложила его в яму, присыпала землей и, выпрямившись во весь рост, огляделась. Тишина, покой, умиротворение. Но все это для кого-то, но не для нее. И не для Инги. Она воткнула лопату в землю и, упаковав перчатки, торфяные горшки и бутылку с удобрением в пакет, сделала несколько шагов к насыпи (раз, два, три… двадцать восемь), затем повернулась налево и, устремив взгляд на едва заметную светлую точку – станционные строения, – снова начала отсчет. Она знала, что, если не собьется и досчитает до самого конца, то позже, уже в гостинице, измерит шаг и умножит на их количество, выяснив таким образом путь. Снова путь.

Вечером, в гостинице, купив по дороге сантиметр, она будет знать, что от шлагбаума до поворота к лесу ровно пять километров и двести пятьдесят два метра, дальше – под прямым углом – еще двадцать восемь шагов. И лопата – пока что вместо креста.

* * *

Когда она открыла глаза, ей показалось, что она в спальне, в интернате. Единственная из всех двенадцати девочек, оставшихся здесь, – ей некуда было поехать на каникулы. Такая же тишина, такие же казенные запахи. Сейчас откроется дверь, и она увидит воспитательницу Ирину Григорьевну, которая скажет: «Ритуля, тебя к телефону». Это в обычных, нормальных семьях подобная фраза бы не удивила: мало ли кто может позвонить. Здесь же, в городе с пышным немецким названием Баронск, Марго не мог позвонить никто. Разве что кто-нибудь из девчонок, решивших из дома поздравить подружку с наступающим Новым годом. Но ведь они же только что уехали и полны радостных, предпраздничных забот. И если они и вспомнят о Рите, то не скоро.

От Ирины Григорьевны пахнет молоком и булочками – она только что из кухни, где ужинала. Теперь очередь Марго. А тут еще этот звонок.

Она накинула халат и бегом спустилась на первый этаж, схватила трубку.

– Кто это? – Не приученная разговаривать по телефону, она даже не поздоровалась – настолько была заинтригована этим поздним звонком.

– Рита? Здравствуй. Ты меня не знаешь. Я друг Владимира Николаевича, ты, наверное, помнишь его. Вы с мамой приезжали к нему в Москву.

Марго почувствовала, как волосы зашевелились на ее голове: смутные обрывки воспоминаний, фрагменты московских поездок на метро, чай с лимоном и тортом в теплой комнате, кулечек засахаренных орехов… Его звали дядя Володя. Как же все это было давно. Когда была жива мама.

– Да, я помню. И что же?

– Он прислал тебе посылку. Я позвонил, чтобы убедиться, что ты здесь и никуда не уехала. Через сорок минут, в крайнем случае через час, я приеду и отдам ее тебе. Здесь еще письмо.

Слезы мешали ей говорить. Она что-то буркнула в ответ. Мол, да, приезжайте. Положила трубку. «Родственники?» – участливо и ласково спросила Ирина Григорьевна. «Мамин друг, – сказала она, всхлипнув, – хочет мне через своего знакомого передать посылку». – «Ты знаешь маминого друга?» – «Я видела его несколько раз, и все. Но он хороший, я знаю, иначе мама бы к нему не ездила. Они должны были пожениться. Еще он хотел удочерить меня, но он младше мамы на десять лет. Ему не разрешили». – «И ты больше не видела его?» – «Нет, мы потерялись. Вернее, те, кто меня привез сюда, хотели, чтобы мы потерялись. Но ведь он мне все равно не отец. Зачем я ему?»

Она никогда еще и никому не говорила о нем. А вот Ирине Григорьевне, которую очень любила и жалела (у нее сын погиб в Чечне), рассказала. Неожиданно, как если бы пришло время.

Марго села и опустила ноги на пол. Закрыла глаза. Ей показалось, что она видит эту большую картонную коробку, набитую орехами и сладостями. На самом верху – конверт. В нем письмо. Дорогая Рита. Ты, наверное, меня уже не помнишь. Мы с твоей мамой были друзьями. Поздравляю тебя с наступающим Новым годом. Мне трудно представить, какая ты стала, но я очень хотел бы тебя увидеть. Напиши мне, пожалуйста, письмо. Адрес на конверте. Ты же скоро заканчиваешь школу, я мог бы тебе чем-нибудь помочь. Если будет возможность, позвони мне. Владимир Николаевич Лютов.

Это был царский подарок. Таким представлялись в ту пору Марго настоящие шоколадные конфеты, печенье, орехи, чернослив в белой сливочной оболочке…

Она открыла глаза. Лютов. Это был единственный человек во всей Москве, которого она знала. И хотя они лишь изредка переписывались, и Владимир Николаевич так ни разу к ней и не приехал, она чувствовала, что стоит ей позвонить, как он откликнется, согласится встретиться. А что дальше? Она всегда задавала себе этот вопрос и не находила ответа. Ни-че-го. Обычный вежливый в такой ситуации и никого ни к чему не обязывающий разговор, и никакого продолжения. У него своя жизнь, у нее, взрослой дочери его любовницы, – своя. Стоило ей только покинуть интернатские стены, как большая и неизвестная жизнь обрушилась на ее хрупкие плечи. Курсы парикмахеров, работа на окраине города в захудалой, не приносящей прибыли парикмахерской; общежитие на другом конце города, куда она возвращалась полумертвая от усталости (перед глазами продолжали мелькать головы, волосы, дрожащий горячий фен, деревянные палочки, а руки пекло от химикатов) и где не могла толком помыться, потому что душ не работал…

Она ставила ведро с водой на пол, опускала туда большой кипятильник и долго ждала, пока вода нагреется. Затем мылась в тазу на глазах трех своих соседок по комнате (две из них были из ее интерната, они так и не устроились на работу и зарабатывали себе проституцией), ужинала жареной картошкой, пила чай и ложилась спать. И так каждый день. Пока в ее жизни не появился первый мужчина. Его звали Юрий. Он держал несколько торговых точек на рынке, был добрым, снял для Марго комнату и заботился о ней, покупал ей теплую одежду, давал деньги на противозачаточные таблетки, приносил еду и как мог любил ее. Но он исчез, поговаривали, что его убили за долги. Вскоре Марго встретила Вадима. Началась совершенно другая жизнь. Она узнала, что такое пощечины, унижение, но в то же время – большие и шальные деньги, уплывающие из рук, как скользкие холодные рыбины… Она очень поздно поняла, что Вадим не в себе, что у него что-то с головой. И что до карт он всерьез увлекался шахматами.

Ты же скоро заканчиваешь школу, и я бы мог тебе чем-нибудь помочь …

Но после школы она не отправила в Москву ни строчки – ее пугала встреча с неизвестным человеком, с мужчиной. К тому же она боялась Вадима. Знала, что, стоит ей заговорить о поездке в Москву, он изобьет ее, назовет неблагодарной тварью…

И вот теперь она в Москве. Ей девятнадцать лет, никакого образования (не считая курсов парикмахеров), а теперь еще и преступление… Как дальше жить? Что делать? Искать родных Инги Новак, чтобы сообщить им, где находится ее тело? Тело, которое пока еще не разложилось… Но если она не поторопится, то не успеет проделать то, ради чего и пошла на весь этот кошмар. В ее планы входило побывать на квартире Инги, выяснить, кто она и чем занималась, откуда у нее столько денег и, главное, сможет ли она, Марго, пользуясь ее документами, продать ее квартиру, с тем чтобы на эти деньги купить себе хотя бы угол в Москве. А на оставшиеся от продажи деньги получить профессию и начать новую жизнь. Без жилья ей в Москве делать нечего. Был еще вариант – найти Владимира Николаевича и попроситься пожить у него, пока она не устроится на работу. А вдруг он ей действительно поможет? Второй вариант был безопаснее и спокойнее. Но к нему она еще успеет вернуться. Сначала надо навести справки об этой Новак…Но все это завтра, завтра. А сейчас надо постараться уснуть. Когда тебе очень плохо, дочка, надо вспомнить все только самое хорошее, что было у тебя в жизни. Например, свой день рождения или поездку на море. Затем закрыть глаза, расслабиться и попытаться представить себе, как ты входишь в теплую прозрачную воду, как бросаешься в море и плывешь… Мне это всегда помогает…

Утром поездка в Узуново показалась ей дурным сном. И хотя она в этом своем сне копала землю до ломоты в суставах, тащила ставшее невероятно тяжелым мертвое тело (она только сейчас вдруг поняла, что Инга Новак была при жизни некрасивой: белесые волосы, длинный утиный нос и больше розовые уши), все равно это не могло быть реальной жизнью. Самое подлое, на что она была способна, – это бросить Вадима. Все. Но чтобы так надругаться над покойницей? Разве что в нее вселился сам дьявол…Нет! Ну, как же нет, если все это было в реальности, милая. И то, как ты обворовала мертвую соседку по купе, и то, как ты сбросила ее с поезда! И нечего прикидываться, Марго, ты – преступница и теперь не имеешь права спать в этой чистой постели и обедать в гостиничном ресторане. Тебе уготована участь посудомойщицы в какой-нибудь захудалой забегаловке, и это, пожалуй, лучшее из всего, что только можно придумать в твоей ситуации. Или же – самое мягкое наказание, если не формула всей жизни.

Внутри ее поселилось чудовище – предатель, пожирающий ее сернокислой правдой. И имя ему – совесть.

Марго долго стояла под душем, смывая с себя сон, страхи и дурные мысли: пошли все прочь, дайте мне хотя бы один день…

Ее действительно впереди ждал ослепительный солнечный большой летний день. И она успеет вкусить всю его сладость и вседозволенность сполна.

Замотавшись в полотенце, она распахнула окно и осмотрела большую и чистую комнату. Она имеет право некоторое время пожить здесь, но потом надо будет принимать какое-то решение – либо возвращаться в Баронск и валяться в ногах у Гамлета, чтобы он пристроил ее в каком-нибудь своем казино, словом, дал работу. Потому что к Вадиму она уже не вернется – это решено. Либо успеть зацепиться за что-нибудь здесь, в Москве, в этом гигантском, равнодушном к чужим проблемам мегаполисе. Она отгоняла от себя мысли о Новак. О ней у нее еще будет время подумать.

В ресторане она заказала скромную яичницу, кашу и лимонный сок. Затем снова поднялась в свой номер, еще раз взглянула на себя в зеркало и, оставшись вполне довольной, положила в сумочку два паспорта – свой и Инги Новак – и вышла из гостиницы.

Солнце превратило Москву, еще вчера казавшуюся ей такой мрачной, в сверкающий промытыми витринами и открытый раскинувшемуся над головой сияющему небу город: роскошные вывески; тающие на лету иностранные слова – гортанное и грассирующее «r», бульдожье рявканье, напоминающее занудные английские учебные тексты с пластинок, живой, торопливый итальянский говор… Но самое главное, это был не Баронск, где тебя все знают, а город, где всем на тебя глубоко наплевать. Все куда-то спешат (у многих Марго заметила в ушах похожие на слуховые аппараты наушники от плееров), курят на ходу, держа в одной руке сигарету, а в другой – бутылку или банку с пивом (это же относится и к женщинам). Словом, радуются жизни и ведут себя так, как хотят. Некоторые, к примеру нищие, спят, развалясь в метро, и видят сладкие сны – полные шапки рублей и долларов, да в придачу еще и тарелку горячего супа. А вот мне сегодня ничего не приснилось.

Присев на успевшую прогреться на солнышке скамейку в двух шагах от памятника Пушкину, Марго развернула на коленях карту и поняла, что находится на Пушкинской площади, справа от которой, если стоять спиной к кинотеатру «Россия», находится ресторан «Макдоналдс», а слева, если немного пройти, – Елисеевский магазин. Значит, если ей, не спускаясь в метро, пройти, никуда не сворачивая, по Страстному бульвару, пересечь Петровку и выйти на Петровский бульвар, то там рукой подать до улицы Рождественки, где и живет (жила, черт бы меня побрал!) Инга Новак. Марго купила мороженое и не спеша двинулась к Страстному. План, который она успела придумать за то время, как она проснулась, состоял в следующем: она находит квартиру Инги, звонит несколько раз, стараясь, однако, не привлекать внимания соседей, которые могут запомнить ее в лицо, и позже, когда всплывет вся история смерти Новак, это сыграет против Марго. Если дверь откроют (а это может сделать кто угодно, кроме самой Инги, поэтому мне нечего бояться ), она скажет, что у нее поручение… Какое, к чертям, поручение, если Инги уже хватились, и любое лицо, имеющее даже косвенное отношение к ее персоне, уже будет на подозрении. Начнутся расспросы: что за поручение, кто послал и что нужно?

Значит, версия с поручением отменяется. Но что тогда? Кто может прийти по конкретному адресу и, главное, зачем? И тут она вспомнила про Владимира Николаевича. Лютов – вот кто ей поможет. Она решила подстраховаться и даже вписала в свою записную книжку адрес Новак на тот случай, если сидящие в засаде на квартире Новак милиционеры не поверят ей, что она искала по этому адресу Лютова, и начнут наводить справки. И пусть. Она приехала в Москву вчера… Стоп. А где доказательства? И что, если ее схватят за шкирку, как котенка, точнее, как бесправного жителя провинции (она слышала, что таких вот, как она, приезжих, которые задержались в Москве больше чем на три дня, забирают в отделение, мол, почему нет регистрации)? Билета-то железнодорожного у нее нет! Скажет, что потеряла. Хотя вряд ли, решила она, там, в перегруженной работой милиции, кто-то заинтересуется этим. Для проверки этого нужно делать запрос в управление железной дороги, а это лишние хлопоты. И Марго чисто внешне не походит на «преступный элемент», она хорошо одета, выглядит вполне культурно и пристойно, несмотря на то, что приехала из такого захолустья, как Баронск. А уж если им так приспичит навести о ней справки, так они сами выйдут на Лютова, и он с радостью расскажет им о Марго только самое хорошее… При воспоминании о Лютове ей стало нехорошо на душе. Его образ ассоциировался у нее с мамой, маминой смертью, с тупиком. А ведь она приехала в Москву как раз для того, чтобы выкарабкаться из этого проклятого тупика, куда загнала ее жизнь. Или же моя собственная глупость?

Итак, у нее есть еще два с половиной дня, чтобы спокойно передвигаться по Москве. И она пошла дальше, в качающиеся тени больших деревьев бульвара, вдыхая полной грудью новый для нее воздух, новую жизнь. Она уже придумала, что скажет, если дверь ей все же кто-нибудь да откроет.

* * *

Но дверь ей никто не открыл, хотя она стояла перед ней уже больше получаса. Вернее, она время от времени спускалась вниз, к почтовым ящикам, чтобы соседи не видели, насколько ей не терпится, чтобы ей открыли. На лестничной клетке было четыре квартиры – две в одной стороне и две в другой. Двери обращены друг к другу, и даже в «глазок» проблематично увидеть стоящую на другом конце лестничной клетки Марго. Только один «глазок» направлен прямо ей в затылок. Было одно обстоятельство, которое несколько успокаивало ее, – это забитый до отказа почтовый ящик. Интересно, чем? И тогда Марго набралась храбрости и, убедившись, выглянув из подъезда, что вокруг ни души, достала ключи от квартиры Инги и, без труда определив, какой из них от замочка почтового ящика, открыла его. И тут же к ее ногам упало несколько квитанций на оплату телефона, почтовых переводов и даже телеграмм! Собрав их быстро, она отошла к окну и внимательно их просмотрела. Оказывается, это были никакие не телеграммы и тем более не почтовые денежные переводы – обычные, только оформленные под типовые бланки, рекламные проспекты.

Марго хотела, конечно, попытаться проникнуть в квартиру прямо сейчас, но здравый смысл взял верх, и она заставила себя выйти из подъезда. Я вернусь сюда поздно вечером. И если окна будут темные, и на звонки никто не ответит, воспользуюсь ключами. А уж там будь что будет.

* * *

В гостиницу она вернулась после утомительного похода по магазинам. Марго приоделась, купила себе кое-что из косметики и гигиенических принадлежностей, маленький торт, пакетики со сладким одноразовым кофе и, едва передвигая ноги, поднялась к себе в номер. После многочисленных пирожков и пиццы, которыми она перекусывала в крошечных кафе и фургончиках с горячей выпечкой, обедать уже не хотелось. Она попросила дежурную принести ей кипятку и устроила себе роскошный десерт. Когда она жила с Вадимом, даже сладости, которые она любила, не приносили ей такого удовольствия, какое она получала сейчас здесь, в тихом гостиничном номере. Хотя этот маленький торт она охотно разделила бы с тем же Владимиром Николаевичем или просто случайный знакомым. Но она была одна. Совершенно одна. В постели, где она решила хорошенько выспаться перед ночным походом, Марго досмотрела по телевизору какой-то смешной фильм (неуклюжий светловолосый верзила, убегая от преследователей, попал ногой в унитаз и носился в таком виде по стройке, после чего все-таки его подстрелили, но не насмерть – таково правило комедии) и вскоре уснула. И в этот раз ей ничего не приснилось.

А в десять часов вечера, умывшись холодной водой и надев удобную одежду и обувь (чтобы проще было убегать?), с фонариком (точнее, большим дорожным фонарем) в сумке и ключами вышла из гостиницы. Она уже знала, как ей покороче добраться до Рождественки.

Все-таки я ночной человек, думала она, ловя себя на мысли о том, что находиться в темноте ей куда приятнее и что чувствует она себя ночью гораздо увереннее, словно по ошибке родилась человеком – должна была родиться хотя бы кошкой, если не настоящим хищником вроде пантеры или ягуара. Но все эти мысли как ветром сдуло, когда она поднялась на ярко освещенную лестничную клетку и замерла перед дверью, обитой ярко-рыжим дерматином. То, что в квартире никого нет, она определила по темным окнам. А что, если она ошиблась – вдруг квартира настолько большая, что состоит из двух слитых квартир, и тогда соседние окна могут принадлежать Инге Новак… Что тогда? Навряд ли. Все-таки это центр Москвы, квартиры эти, если судить по тем же газетам, которые она успела просмотреть в гостинице, стоят немалых денег. А Инга совсем молодая… Разве что эта большая квартира принадлежит ее родителям?

Она дотронулась до кнопки звонка. Затем еще раз и еще… Нет, ей никто не собирался открывать. И тогда она, достав из сумки приготовленный заранее кусок затушеванного помадой скотча, быстро залепила соседский «глазок» и бросилась на лестницу, вниз, чтобы проверить реакцию соседей, которые могли подглядывать за ней. Но прошло несколько минут – и ничего не случилось. Только наверху сработали дверцы лифта, и снова стало тихо, как в гробу. (А может, в гробу и не так уж тихо, как это себе представляют люди. Там же целая подземная жизнь с насекомыми, отвратительными и жирными, питающимися разложившимися трупами… Может, слышно, как они чавкают?)

Ее чуть не стошнило от собственных мыслей. Но она знала источник подобного мозгового «вдохновения» – внутри ее жила Инга Новак, квартиру которой она почти уже открыла трясущимися руками. А замков-то! Все, последний щелчок, одна дверь открыта. А здесь еще одна, внутренняя, металлическая, бронированная. И только один замок – четыре щеколды в разные стороны держат эту махину, – четыре поворота массивного ключа, и дверь распахнулась сама, словно только и ждала, чтобы ее отперли.

Марго стояла в темной прихожей и принюхивалась. Ни запаха еды, ни мыла, ни плесени или грязного мусорного ведра (видать, перед отъездом эта курортница привела все в порядок), хотя все равно пахнет чем-то специфическим, мама бы назвала это запахом новой жизни. (Мы переедем в Москву, к дяде Володе, и у тебя, малышка, будет своя комната. Там мы устроим уголок, куда ты поставишь кроватку для своей куклы, а рядом будет стоять твоя новая кровать. А еще у тебя будет новый письменный стол и полка для книг. Вот увидишь, тебе понравится. А к дяде Володе ты привыкнешь, он – хороший человек…) Посветив себе фонарем, она увидела длинный коридор с дверями по бокам, одна из них была открыта и вела, судя по всему, на кухню. Прошла вглубь и остановилась у окна. Отлично. Вид из окна был потрясающий – глухая стена соседнего дома. Лучше и не придумать для кухни, с которой она и намеревалась начать осмотр квартиры. И только теперь, когда все вокруг было залито светом, она поняла, почему память, эта щепетильная и весьма избирательная дама, подсунула ей тревожащий душу ночной разговор с мамой незадолго до отъезда в Москву, отъезда, который не состоялся из-за ее смерти: в квартире пахло новой мебелью, сладкой сухой древесиной и опилками, такой запах обычно стоит в столярных мастерских, мебельных магазинах, где новая мебель. Новая мебель, новая жизнь. Инга Новак, судя по роскоши, с которой была обставлена кухня, умирать не собиралась. Больше того, она только начинала жить, по-настоящему, с размахом…

Марго быстрым шагом вышла из кухни и двинулась по коридору. Комната, точнее кабинет. Тускло блеснуло золото на огромном письменном столе – какая-то дорогая статуэтка. Залоснились, переливаясь, спинки и валики кожаных дивана и кресел. Промелькнули разноцветные кнопки какой-то аппаратуры, малиновые занавеси. Еще комната, спальня, почему-то вся зеленая, даже мебель изумрудного цвета. Марго улыбнулась – как же все это было похоже на сон. Ей даже пришлось ущипнуть себя. Еще одна комната – пустая, если не считать толстого (цветной восточный орнамент, белые густые кисти по периметру) ковра. Она вернулась на кухню, открыла холодильник. Одни йогурты, овсяные и кукурузные хлебцы в пластике, консервы, а в морозилке – мороженое, фрукты, зелень.

В прихожей тоже можно было без опаски включать свет. Она увидела встроенный большой, до потолка шкаф, в котором, помимо одежды, на верхних полках она увидела теннисные ракетки, два мяча – футбольный и волейбольный, стопку спортивных маек, фирменных носков и две пары кроссовок. Недурственно для особы с больным сердцем. «Хотя, – подумала Марго, – с чего это я взяла, что у нее больное сердце? Потому что она ела виноград и приговаривала, как он полезен? Возможно, она всего лишь повторяла сказанную кем-то на юге (любовником ли, продавцом ли вина или винограда) эту расхожую фразу. И никаких проблем с сердцем у нее не было, поскольку шкаф ломится от спортивных вещей, причем явно женских». Что касается мужчин, то Марго не сомневалась – Инга жила одна. Ни одной детали, указывающей на то, что здесь жил мужчина, не было. Даже в ванной, куда она заглянула в последнюю очередь, на полочке она увидела лишь женские лосьоны, кремы и шампуни. Не было также и мужского халата или хотя бы домашних мужских тапочек. А если Инга и встречалась с мужчиной, то предпочитала делать это на нейтральной территории. Уж хотя бы пена для бритья или станок того мужчины, с которым она пусть даже время от времени встречается (встречалась), должен же где-то быть…

Марго довольно много времени провела в кабинете, проверяя ящики письменного стола. Плотно задернув шторы, она рискнула все же включить настольную лампу и разложила перед собой папки с бумагами, из которых узнала много интересного. Получалось, что эту квартиру на Рождественке Инга купила совсем недавно, буквально полгода тому назад. Приблизительно в то же самое время была куплена и машина «Тойота», судя по документам, вместе с гаражом – фамилия продавца была одна и та же. Здесь же в одном из ящиков Марго нашла и два ключа от машины и еще тяжелую связку – гаражный комплект. Кооператив «Радон», номер блока 27. Отлично. Что касается водительского удостоверения, то оно до сих пор лежало в сумке Инги, в гостинице. Если разыскать этот чертов «Радон» (тем более что в документах на гараж имелся штамп с адресом и телефоном), то можно будет, вспомнив уроки вождения, которые ей в свое время преподал Юра (совмещая эти уроки с голым сексом), покататься…

Было еще много документов, смысл которых Марго улавливала лишь интуитивно – все они были составлены на немецком языке, в них шла речь об автомобилях или запасных частях к ним. В самом конце этих документов были проставлены подписи: два лица, оба, судя по латинским буквам, имеют общий корень «директ». Пусть будут директора, решила про себя Марго и очень скоро потеряла интерес к этой (она не сразу поняла) ксерокопии. Были еще какие-то бумаги, уже на русском языке, связанные с банковскими делами: там почти на каждой странице встречались такие слова, как «кредит», «заем», а уж цифры были настолько нереальны, что она сочла это за фрагменты толстых банковских разработок или инструкций.

Попались ей на глаза и два небольших фотоальбома, и везде, на каждом снимке Инга собственной персоной. Вот она в белых шортах, кофточке и стильной кепке, в белых носочках на теннисном корте с ракеткой в руке. Инга в кафе, перед ней блюдо с персиками. Инга в лесу с грибной корзиной. Инга на пикнике: клетчатый красный плед на изумрудно-зеленой траве, на нем закуска, большое блюдо с румяным аппетитным шашлыком, бутылки, стаканы и легкий дымок (где-то совсем рядом костер) над невидимым людом… А за спинами, вдалеке типично русский пейзаж с церковными куполами – золотыми луковицами.

Странно, но, кроме Инги, на снимках всего лишь раз встречается девушка, некрасивая, худенькая, опухшая от жестоких комариных укусов (крупный план), на обороте надпись: «Инге от Марины».

Марго была разочарована осмотром. У этой квартиры не было ни лица, ни специфического родного запаха, ничего, разве что неплохо подобранная в дизайнерском смысле мебель да ковры с гобеленами и шторами. Нехорошая мысль посетила Марго: если вклеить собственную фотокарточку в Ингин паспорт, она без труда продаст эту квартиру. Но это может сделать лишь профессионал, а водятся такие персонажи (об этом она знала из своей многострадальной жизни с Вадимом) среди бывших зэков. А Москва ими просто кишит. Какая же ты сволочь, Марго! И что за мысли лезут тебе в голову? Хотя, собственно, свою преступную суть ты уже успела проявить еще там, в поезде… Остановись, пока не поздно.

Она вышла из квартиры, прихватив с собой лишь документы на машину и гараж, да еще ключи. Вернулась в гостиницу, и руки сами набрали номер Лютова.

– Да, – услышала она совсем рядом, как если бы он находился в соседней комнате, – слушаю.

Голос молодого мужчины. Видимо, у него поменялся номер.

– Мне Лютова… Владимира Николаевича.

– Да, я слушаю, кто это?

– Это я… – Она не знала, как ей ответить. Сказать, что ему звонит Рита из Баронска, прозвучало бы глупо. Хотя само слово «Баронск» резануло бы его, Лютова, по ушам. Он вспомнил бы Наташу Троицкую и ее маленькую дочку. – Вы меня, наверное, уже не помните…

– Мне знаком ваш голос. Я мог бы произнести имя той женщины, которую вы мне напомнили, но боюсь ошибиться и испугать вас…

– Говорите. Думаю, что вы не ошибетесь…

– Вы дочка Наташи Троицкой? Рита?

Она с трудом оправилась от услышанного. А все говорили, что мать ей ничего не оставила. А внешность? А характер? А голос? Вот только жаль, ее доброе сердце не перешло Марго по наследству, и подлость натуры и пороки достались ей наверняка от неизвестного ей отца.

– Да, это я, – сказала она, и слезы горячим потоком хлынули из глаз. Она была благодарна Лютову за то, что он узнал ее и что ей не пришлось униженным тоном объяснять ему, кто она.

– Рита, ты где? – Он сразу же перешел на деловой тон. – Ты в Москве?

– Да.

– Мы можем встретиться?

– Да. Но сейчас уже поздно…

– Ничего, я подъеду, у меня машина.

– Я в гостинице…

Глава 2

Она встречала его в холле гостиницы. И когда он вошел в стеклянные двери – узнала сразу. Он почти не изменился. Высокий, худощавый, в костюме и светлой рубашке. Ботинки вычищены (он женат, есть кому чистить башмаки и стирать рубашки, он нашел замену маме), но галстука нет. И нет, слава богу, той торжественности и мелодраматичности во взгляде, которые она терпеть не может. Он тоже сразу узнал ее. Подошел совсем близко и заглянул а глаза:

– Невероятно, просто невероятно… Если бы я не знал, что ты ее дочь, то расцеловал бы тебя, как ее… Надеюсь, ты не сердишься. Я очень любил твою маму.

Он говорил это без слез в голосе, а просто как человек со здоровой психикой, который все понимает и принимает даже смерть любимой женщины. (Философ хренов.)

– Нет, я не сержусь. Это вы, наверное, сердитесь, что я позвонила вам так поздно…

– Чушь! Я столько лет ждал твоего звонка! Между прочим, это не пустые слова. Ну что, пойдем в ресторан, потолкуем?

Они толковали с коньяком. Марго набралась по самые уши и рыдала у него на плече. Ей было горько при мысли, что рядом с ними нет сейчас мамы. Она чувствовала себя предательницей.

– Лютов, почему ты не увез меня тогда из того проклятого города? Почему позволил отдать меня в интернат, не похлопотал о квартире, которую они продали, а на вырученные деньги купили машину и дачу? Почему? – упреки сыпались из нее на голову почти трезвого Лютова как из мусорного ведра. И она понимала, что не должна этого говорить, но живущая в ней «Марго номер два» глушила ее своими биоволнами, усиленными коньяком, и не позволяла себя перебивать.

– Да потому что мне сейчас тридцать лет, представляешь? А тогда, когда тебе было двенадцать, мне – всего лишь двадцать два. И кто же это мне отдаст на воспитание такую взрослую девочку? Вытри слезы, вот тебе салфетка, и успокойся. Ты сама виновата, что не позвонила мне раньше и ничего не рассказала. Пойми, я молодой мужчина, мне надо было приложить максимум усилий, чтобы доучиться, во-первых, а во-вторых, заняться чем-то полезным и приносящим деньги. Как только я устроился в мэрию и стал более-менее сносно получать, первое, что я сделал, – это разыскал тебя и прислал посылку. Я подумал, что если бы тебе было так плохо, как ты рассказываешь, то ты бы нашла способ сообщить мне. Но ты писала вполне благополучные письма, из которых я сделал вывод, что учишься ты нормально, что со здоровьем у тебя тоже все в порядке. Я ждал, когда ты начнешь писать о своих планах на будущее, но ты почему-то перешла на дежурные поздравительные открытки, а после и вовсе замолчала. А что мне оставалось делать? Если бы тебе было пять лет, я бы удочерил тебя, хотя для начала мне бы пришлось жениться. Да я, собственно, женился, был такой опыт. Но у нас не сложилось, моя жена сошлась с одним канадцем, они организовали совместную фирму, а потом уехали. Женщина всегда выбирает… Вот, высморкайся. И не хлюпай, это не выход. Расскажи лучше, что ты делаешь в Москве и каким ветром тебя сюда вообще занесло.

– Пока еще не решила. Сбежала от одного парня, он картежник…

– Уж не проиграл ли он тебя?

Она подняла мокрое от слез лицо и покачала головой:

– А ты откуда знаешь?

Она не могла обращаться к нему на «вы» – они были почти одногодками с Вадимом: молодой красивый мужик, с густыми каштановыми волосами, темными умными глазами. Мама любила его, но не только за красоту. Она всегда говорила, что он не по годам развит, что, несмотря на молодость, настоящий мужчина. Марго помнила слова, которые она употребляла, когда говорила о своем московском друге: «ответственный», «надежность», «как за каменной стеной», «ласковый и нежный».

– Почитай криминальную прессу, если речь заходит о картах, так обязательно кого-нибудь проигрывают. И, как правило, сначала своих подружек. Но ты не должна упиваться своим горем. Еще раз повторяю, ты в Москве, а это теперь самое главное. Уж здесь-то я тебя не дам в обиду. У меня есть кое-какие связи, друзья, со мной ты можешь чувствовать себя в безопасности. А сейчас ты выпила, многое не воспринимаешь, но я все же тебе скажу – тебе незачем жить в гостинице. Переезжай ко мне. Я все равно один. Приставать к тебе не буду, это можешь в голову даже не брать. Мне достаточно того, что ты Наташина дочь, чтобы я держал себя в руках. Хотя, признаюсь, ты очень красивая, очень… У вас в Баронске все такие хорошенькие?

Ей вдруг расхотелось плакать. Какой же легкий это человек, поразилась она тому, как внутри ее от мягкого говора Лютова что-то высвободилось и покинуло ее, как выпутавшаяся из оконной марли ночная бабочка. В сущности, что страшного-то произошло? Она здорова, молода и полна сил. И если бы не история с Ингой… рассказать или нет? Лютов не предаст ее, но подскажет, как надо действовать. И все же что-то удержало ее, хотя коньяк, морскими волнами шумевший в голове, советовал как раз обратное. Но она вдруг испугалась, что Лютов разочаруется в ней и бросит ее здесь, расхристанную, пьяненькую, на произвол судьбы. Он с такой же легкостью и в популярной форме объяснит ей, что раз она сама избрала такой путь наживы и устройства в мире, то нехай себе и погибает…

– Поступим следующим образом. Сейчас я провожу тебя в номер и уложу спать. Тебя не тошнит?

Она что-то промычала в ответ. Ей было ужасно стыдно за то, что она напилась и вела себя как самая настоящая провинциалка, дорвавшаяся до бесплатной выпивки.

– Рита, ты меня слышишь?

Они были уже, оказывается, в номере, а она даже не заметила, как здесь очутилась. Начались провалы в памяти.

– Я тебе помогу раздеться, ты не обращай на меня внимание… Подожди, сейчас принесу халат… Стой и не падай… О господи!

Из Марго хлынуло, и Лютов, подхватив ее под мышки, поволок в ванную.

– Убить тебя мало, поганку такую… Открой пошире рот… – И два его пальца втиснулись в самую ее глотку.

* * *

Утром он поил ее горячим кофе. Постель ей уже заменили, халат принесли чистый.

– Если хочешь искупить свою вину, переезжай ко мне. Еще одно такое художество, и ты влетишь в какую-нибудь грязную историю. Ты девка красивая, доверчивая, словом, из Баронска. И не злись, в провинции все добрые и доверчивые. И это хорошо. Так переедешь ко мне?

– Я не могу, – говорила она, делая большие глотки и чувствуя, что никак не может напиться.

– Хочешь, я закажу для тебя апельсинового соку?

– Да, хочу, очень хочу.

– Тогда пообещай, что переедешь.

– Не могу.

Он относился к ее словам несерьезно. И это бросалось в глаза. И все же он казался ей самым близким и родным человеком на всем белом свете. Она уже боготворила его, она хотела жить у него, разговаривать с ним и задавать вопросы, но бурчала свое «не могу», не в силах признаться в причине.

– Понимаешь, – оживилась она после того, как выпила два стакана сока залпом, – я могла бы рассказать тебе кое-что, но тогда ты уже не захочешь, чтобы я жила с тобой в одной квартире.

– Ты занималась проституцией? – спросил он, не глядя на нее. – Так это не беда. Сейчас ты в Москве, где тебя никто не знает. Я покажу тебя хорошему гинекологу, мы подлечим тебя, будешь как новенькая, выдадим замуж за приличного человека, и все – твое будущее обеспечено.

– Дело не в проституции… – сказала она и почувствовала, как покрывается мурашками.

Лютов подошел к ней, рывком задрал рукава халата, словно опомнившись. Внимательно осмотрел вены.

– Ты на игле? Или «колеса» глотаешь?

– Нет, ты что! – прошептала она. – Я не наркоманка.

– Значит, у тебя СПИД? – Лицо его побледнело, и Марго поняла, как он переживает за нее, недостойную.

– Лютов, я здорова как лошадь, – ответила она мрачно и опустила рукава. – Я совершила преступление. Выбросила в окно труп соседки по купе.

* * *

– Значит, так, сопли размазывать не будем. Но чтобы ты знала, что тебя ждет за твои художества, я должен встретиться с адвокатом и проконсультироваться…

– Ты хочешь все ему рассказать?

– Я скажу, что один мой знакомый молодой писатель пишет книгу и ему нужно узнать…

– Понятно, – оборвала она его. – Валяй. Но только не выдавай меня. Я и сама не знаю, как это случилось. Меня бес попутал. Я не хотела быть проституткой, наркоманкой и закончить свои дни со СПИДом в крови. Посуди сам, у меня нет никакого образования, кроме парикмахерских курсов, в Москве меня никто не знает…

– А как же я? Почему ты так плохо думаешь о людях? Кто так поработал над тобой? Твой последний дружок-картежник?

– Не знаю, наверное… Но ведь она была мертва! Мертва!

– Откуда ты знаешь?! А что, если она была жива, когда ты ее выталкивала в окно?

– Нет, она была холодная. Ее сердце не билось. На зеркальце не было пара. Пульс не прощупывался. Она НЕ ДЫШАЛА, пойми ты! Она была мертва!

– А если она до сих пор жива? – Лютов остановился посреди комнаты, по которой носился вот уже несколько минут, переваривая страшную новость.

– Я не сказала тебе… не успела… Я же похоронила ее. Позавчера. Взяла машину и поехала в Узуново… Я расскажу тебе все, если ты принесешь мне еще соку или минеральной воды, только холодной.

Лютов слушал молча, лишь изредка бросая на нее странные, глубокие взгляды, словно спрашивая себя, а что он, собственно, делает в этом гостиничном номере, где воздух пропитан отравой?

– А ты хладнокровная и расчетливая особа, – сказал он, когда она закончила говорить. – Все раздобыла: и лопату, и фонарь, и клеенку… Отлично срежиссировала. Что я могу тебе на это сказать? Можешь какое-то время жить спокойно. Билета у тебя не было, поэтому никто, кроме проводниц, не сможет подтвердить, что ты ехала именно на этом поезде. Но у проводниц таких «зайцев» – тьма. К тому же шума-то еще не было. Твоя Инга могла выйти на какой угодно станции без особого труда. Я сам лично всегда выхожу на всех станциях – подышать свежим воздухом и купить пива. Раз труп оказался на месте, то есть под насыпью, следовательно, его никто не видел, а если и видел, то лишь из поезда, но его могли принять – правильно ты говоришь – за что угодно… Там же деревья? Поехали дальше. Кто тебя видел? Женщина, которая подвозила тебя до Узунова. Ну и что? Там наверняка есть дачи. И Узуново только у тебя, да теперь еще и у меня будет связано с именем Инги – труп-то пока никто не обнаружил. Да и вряд ли обнаружат. Разве что случайно. Или лиса разроет, или охотничья собака, или какой-нибудь бродяга наткнется. Но ведь там лес, что там делать бродяге, да еще и в пяти с лишним километрах от самой станции? Главное, ты не паникуй. Что касается, выдавать мне тебя милиции или нет, посмотрим на твое поведение. Но, если честно, ты разочаровала меня, Рита…

– Марго, – поправила она его. – Меня все зовут Марго. Хотя бы до тюрьмы зовите меня так, а потом мне уже будет все равно. Понимаете, моя жизнь не задалась с самого начала, да и у моей мамы тоже. Когда я увидела, что Инга мертва, я решила, что сама судьба подбрасывает ее мне. Вот такая я дура.

– Да уж, умной тебя никак не назовешь. Только прекрати выкать, уши вянут. Ты напилась?

– Напилась. Теперь я как аквариум, не хватает только апельсиновых рыбок.

Марго получила назад свои деньги и поблагодарила администраторшу за заботу (она имела в виду испорченную постель и загубленный белоснежный халат, но девушке, похоже, было на все наплевать – она читала, не поднимая головы, какой-то роман). Лютов повез ее к себе домой.

Он жил недалеко от станции метро «Аэропорт». В большом доме с охраной.

Просторная чистая квартира из нескольких комнат, полно диванчиков, подушек, торшеров, книг. Но больше всего понравился Марго паркет – ровный, блестящий.

– Знаешь, когда я была маленькой, я надевала толстые шерстяные носки и, опершись о подоконник и скользя ногами по новому линолеуму, изображала из себя фигуристку…

– Здесь ты можешь обойтись и без подоконника – катайся сколько хочешь, только постарайся ничего себе не сломать…

– Что же ты замолчал? Ты же хотел продолжить: в тюрьме тебе, Марго, и без гипса будет несладко, ведь так?

– А ты что, еще и мысли чужие читать умеешь?

Она не могла на него злиться.

Лютов выделил ей комнату, освободил шкаф. «Устраивайся, дочка». – «Спасибо, папа». Они играли и дурачились, словно обрадовались, что не одни в этой большой Москве. Марго спросила его про любовницу.

– Я же нормальный мужик, есть у меня одна, но с ней слишком много хлопот. К тому же, когда она здесь появляется, хоть всех святых выноси! От нее много шуму, хлопот, каких-то вещей, которыми она тут же заполняет все свободное пространство, а еще духи. Она обожает поливать духами все, что ее окружает. В том числе и твоего покорного слугу.

– А какой была моя мама? И где вы с ней познакомились?

– Твоя мама была чудесной женщиной. Во-первых, она была женственной, красивой и очень умной. А еще – легкой. С ней всегда можно было обо всем договориться. Я не верил, что она сможет приезжать ко мне сюда, в Москву. Но она приезжала, и ей нравилась эта двойная жизнь. И с ней не было никаких хлопот. Она всегда и всем была довольна. Она любила меня, и мы собирались жить вместе. Эта квартира досталась мне от родителей, видишь, какая она большая – мы втроем бы здесь замечательно устроились. Когда я узнал, что она тяжело заболела, болезнь уже зашла слишком далеко. У нас с Наташей не было общих знакомых, мне позвонила ваша соседка, она уж не знаю, каким образом, но разыскала мой московский телефон… А так бы я не успел даже на похороны. Ее смерть… Это было страшно и несправедливо. Я до сих пор не верю, что ее нет. Но есть ты, Марго, и я счастлив, что хотя бы для тебя могу что-нибудь сделать. А теперь постарайся хорошенько выспаться. И больше так не напивайся. Алкоголь разрушает не только кожу, но и мозг… Ты поняла меня?

– А ты куда?

– Поеду на рынок, куплю продуктов, у нас же теперь семья. Мне надо тебя кормить.

– А я? Я что, арестована? – Она еще ни словом не обмолвилась ему о документах Инги, о квартире, где успела побывать, гараже и машине, не говоря уже о документах на немецком. Она знала, что все равно покатается на «Тойоте» и потанцует на лезвии бритвы. И это оказалось сильнее ее благодарных чувств к Лютову. Ей нравилась эта двойная жизнь… Это он о маме. Всем нравится двойная жизнь. Тот, кто отрицает это, – подло лжет.

– Нет, Марго, ты не арестована. Пойдем, я покажу тебе, как открываются и запираются двери, как ставить квартиру на сигнализацию… Хотя это еще рановато. Ты сможешь передвигаться куда угодно и как угодно. Единственное правило, которое ты неукоснительно должна будешь соблюдать, – это давать о себе знать. Я буду заботиться о тебе, а ты, если захочешь, – обо мне. У нас все будет хорошо. Я знаю, о чем ты сейчас думаешь. Нет, та женщина, о которой я тебе рассказывал, не придет. При всей ее несобранности и стихийности, ко мне она всегда приходит только с разрешения и по договоренности.

– Но ты не должен лишать себя… свиданий…

– Пусть это тебя не тревожит. Что же касается твоей личной жизни, то постарайся держать меня в курсе. В Москве полно проходимцев, я уже тебя предупреждал. Ты девушка красивая, бросаешься в глаза. Будь поосторожнее… Я в ближайшем будущем подарю тебе сотовый телефон, и мы будем общаться. Я не слишком навязчив?

– Нет, ты – прелесть, – и она чмокнула его в щеку. – Тогда дай мне МОИ ключи.

* * *

Уже на улице, где она оказалась спустя полчаса после ухода блаженного Лютова, она почувствовала себя намного спокойнее. Но теперь, когда долю ответственности за совершенное ею преступление она возложила на своего «папочку», ей стало легче дышать. Пусть он теперь ломает голову над задачкой, пусть придумывает ей оправдание. Ты свинья, Марго, к тебе человек всем сердцем, а ты мчишься через всю Москву в Крылатское, чтобы овладеть не принадлежащей тебе «Тойотой». А ведь на водительском удостоверении вовсе не твоя мордашка. Ты рискуешь не только собой, но и репутацией, а может, и карьерой блаженного.

За Осенним бульваром, в каменных джунглях она раскопала наконец нужный район, ровные ряды гаражей кооператива «Радон» и остановилась перед боксом под номером 27. Посмотрев по сторонам и убедившись, что на нее никто не смотрит, она проворно достала из сумки связку ключей и методом тыка принялась открывать замки. Они были почти новые, хорошо смазаны, поэтому открывались в прямом смысле как по маслу. Последнее усилие, тяжелая металлическая дверь поплыла в сторону, как бы приглашая ее войти внутрь. Шикарная светло-зеленая машина распахнула свою дверцу – Марго села за руль и замерла. Ей показалось, что она, сев в машину, новенькую, пахнувшую кожей, натянула на себя словно эластичную и пришедшуюся ей как раз впору мертвую кожу Инги Новак – ее богатую, но неизвестную ей, совершенно чужую жизнь. И ей эта кожа не мешала. Дурной знак, подумала она.

Кое-что смысля в машинах, она проверила наличие бензина – бак почти полный. В салоне имелся ящик с черными автомобильными перчатками, картой города, сигаретами и прочими, необходимыми в дороге мелочами вроде складного стакана, ножичка… А чего, собственно, ждать? Садись и езжай. Пусть даже тебя и остановят, покажешь им водительское удостоверение – они все равно ничего не заметят, стоит тебе им только улыбнуться, как в рекламе жевательной резинки.

От этих мыслей ей стало жарко. Но соблазн был слишком велик – посмотреть Москву из машины, да еще какой?!

Все, колесо закрутилось, отступать поздно. Она выехала из гаража, вышла из машины, чтобы запереть его, нисколько не заботясь о том, что всюду оставляет свои отпечатки пальцев. Она сходила с ума от того, что делает, но и остановиться не могла. Уже в машине снова достала удостоверение. Овальное лицо, цвет глаз не разобрать, потому как фото совсем маленькое. Вытаращу глаза и скажу: вы что, молодой человек, ополоумели? Как это не я? Это вы, мужчины, почти не меняетесь, а я перекрасила волосы. Еще вопросы будут?

Дрожать она начала уже на Рублевском шоссе. Но постепенно, осваиваясь с плавно скользящей по асфальту машиной, успокоилась и даже стала испытывать наслаждение от езды. Машина была легка в управлении и слушалась ее, как только что найденный ею и обласканный ребенок. Ты будешь моим зеленым крокодильчиком. Нижние Мневники, смотрела она на карту, затем плавный переход в улицу Народного Ополчения и сразу направо, вот он, «Аэропорт»… Но это на карте было все так просто и быстро, на самом деле она потратила на эту прогулку много времени: Лютов наверняка уже вернулся с рынка и ждет ее вместе с объяснениями. Что она ему скажет?

Но все ответы она нашла в большом супермаркете, возле которого остановилась по дороге в «Аэропорт». Набрала целый пакет каких-то салфеток, моющих средств, мыла и прочей хозяйственной мелочи – пусть докажет, что она отсутствовала почти три часа. А так у нее есть шанс показать себя с хорошей стороны, во всяком случае, хозяйственной. Она уже была готова сделать генеральную уборку, чтобы только произвести на Лютова хорошее впечатление, как, войдя в квартиру, поняла, что он еще не возвращался. Тогда она подбежала к окну и выглянула, чтобы удостовериться, что ее «крокодильчик» – не сон, что зеленая матовая «Тойота» стоит у соседнего подъезда и ждет свою новую хозяйку. Сердце ее радостно подпрыгнуло, и она с каким-то рвением принялась за уборку. Подоспевший Лютов был приятно удивлен, увидев Марго в новеньком фартуке и со щеткой в руке. Сдунув волосы со лба, она победно окинула его вытянутую и напоминающую фонарный столб фигуру, мол, как я тебе?! Лютов же сгибался под тяжестью пакетов. «Самое тяжелое – это овощи: капуста, свекла… надеюсь, ты сваришь борщ?» – «Так ты меня так долго уговаривал переехать к тебе, чтобы не тратиться на домработницу и не обременять себя дорогой любовницей?» – «А ты как думала… Вот, принимай, это тебе, здесь разные вкусные вещи, которые ты, верно, и не пробовала. Марго, господи, как же хорошо, что ты есть! Если честно, то я терпеть не могу готовить, зато люблю хорошо поесть. Мы прекрасно заживем – я буду приносить продукты, ты готовить, а потом мы наймем тебе преподавателей, и они подтянут тебя по нужным предметам. Я вот тут купил справочник для поступающих в вузы…Ты, главное, не бойся и не комплексуй по поводу своего образования. Я уверен, что ты способная и талантливая, как и твоя мама, я ее тоже, кстати, уговаривал поступить в университет на журфак, но ее тянуло к цифрам. А тебя куда тянет?» Сесть в машину и укатить к чертям собачьим… Точнее, в Баронск, проехаться перед носом Гамлета, заглянуть к Вадиму и сказать ему в лицо все, что я о нем думаю, подонок…

«Меня тянет в театр», – сказала она первое, что пришло ей в голову. «В театр? – Лютов так и остался с бутылкой можайского молока в руках, пытаясь понять, шутит она или нет. – Нет, ты серьезно?» – «А что? Ты же сам говорил, что внешне я вроде бы ничего… Память у меня хорошая, роли быстро запомню…» – «Это слишком серьезный вопрос, – наконец он пришел в себя и снова полез в холодильник. – Ты не спеши, полистай все-таки на досуге справочник, попытайся понять, что, кроме профессии актрисы, есть более основательные, которые дадут тебе несравнимо больше… Ну вот, а теперь мне надо немного передохнуть, терпеть не могу ходить по магазинам. Они меня угнетают своей суетой…»

Пока Марго жарила отбивные и чистила картошку, он кому-то названивал. По отдельным репликам можно было понять следующее: он наводил справки о каких-то театральных курсах. В разговоре звучали громкие фамилии известных театральных деятелей, знаменитых режиссеров вроде Олега Табакова или Марка Захарова. «Может, я, конечно, и зря это сказанула, но чем черт не шутит», – думала она, переворачивая куски мяса и чувствуя себя в этой кухне как дома. До этого она не испытывала ничего подобного, ни когда жила с Юрой, а уж тем более с Вадимом.

– Сосед машину купил, – вдруг услышала она и перестала дышать. – Меняет их, как перчатки.

– А ты любишь машины?

– А кто их не любит? Но я однолюб, – улыбнулся он не то Марго, которой залюбовался, прислонившись к стене и наблюдая, как она управляется возле плиты, не то имея в виду свою машину.

У него был видавший виды черный «Мерседес», на котором он ее, Марго, собственно, сюда и привез.

– Мне тоже нравится «Мерседес», – сказала она тоном девочки, которая ничего не смыслит в технике. – Красивая машина, шикарная.

– Вот там, за окном, взгляни, видишь, стоит машина? Это японская «Тойота» – высший пилотаж! Тебе чем-нибудь помочь?

– Да нет, не надо, все уже готово. Мы где будем есть – в комнате или на кухне?

Спросила и обмерла: эти же слова она произносила в день по нескольку раз, когда жила с Вадимом. Обычно после еды они ложились отдохнуть, и все кончалось одним. Что будет теперь?

– Предлагаю поужинать здесь, чтобы не таскаться с подносами, а после ужина поедем, я покажу тебе Москву, – словно прочтя ее мысли, сказал Лютов. – Ты как, не против? Если устала, так и скажи.

– Нет, я не против. Тем более что я Москву совсем не знаю…

* * *

Ночью в постели Марго обложилась документами. Она знала, что Лютов крепко спит – из гостиной доносилось его сладкое похрапывание. Порывшись в папках, которые она предусмотрительно прихватила с собой из квартиры Инги, она выяснила, что, помимо машины с гаражом, у Новак имелся какой-то склад умопомрачительных размеров, находящийся на уже хорошо известном ей Петровском бульваре. Не так уж и далеко от Рождественки, где жила Инга.

Хотелось посмотреть. А вдруг ей удастся там, на этом складе, что-нибудь выяснить об Инге? Ведь не могла же она обзавестись всем этим движимым и недвижимым имуществом без чьей-либо помощи. Да и вообще, как же так получается: человек пропал, сгинул, а его до сих пор никто и не хватился. Как ни хотелось Марго обращаться к соседям, чтобы навести справки о покойнице, но другого выхода у нее просто не было. Ведь стоит ей только узнать, что у Инги никого нет и что по ней сейчас никто не плачет, как сразу же все встанет на свои места. А именно: можно будет уже искать людей, способных поменять фотографию на паспорте Инги, после чего все ее имущество будет продано, а деньги достанутся одной Марго. Ну, может, еще и Лютову, поскольку он свой человек и оценит ее доброту по достоинству. От этих наполеоновских планов кружилась голова. Ей не терпелось поскорее сесть в машину, примчаться на Петровский бульвар, разыскать склад… Стоп. Она не может появиться возле склада на своем «крокодиле». Люди, знавшие Ингу и находящиеся у нее в подчинении (а почему бы и нет?) – имеются в виду те, что работают на этом складе, – могут узнать машину, и тогда неприятностей не оберешься. Ладно, пусть на метро она доберется до Петровского бульвара, разыщет склад и, прикинувшись безработной, попытается устроиться туда на работу. Пусть даже на самую низкооплачиваемую, работать-то она все равно не собирается. Не пройдет и двух дней, как ей станет все ясно: кто хозяин, кем приходится Инге и все такое прочее. План показался ей просто-таки гениальным.

Утром Лютов ушел почти на рассвете, сказав, что у него срочные дела. Оставил ключи, показал даже, где лежат деньги, и, пообещав, что поговорит со знакомым адвокатом насчет «умершей в поезде Инги», убежал. Марго показалось неестественным, что он ни разу не спросил ее о том, зачем она это сделала. То есть он, конечно, знал, что она взяла деньги, на которые и жила в гостинице, и все! Неужели его фантазия на этом и кончалась? Неужели ему, этому неглупому человеку, не пришло в голову, что у Марго, решившейся на такое, были глобальные планы? Скорее всего, причина молчания кроется в порядочности блаженного, пришла к выводу Марго. Или он ждет, что она начнет рассказывать дальше. Ха, дальше. Так я тебе все и рассказала. Разве что снова напиться. По-трезвому такие вещи не рассказывают. Но тут же вспомнила, что призналась-то она ему с глубокого похмелья, продалась, что называется, за литр апельсинового сока. Есть такие люди, подумала она с грустью, имея в виду себя, родимую, которые умеют создавать сами себе проблемы. Жила бы себе спокойненько без Лютого, в гостинице, обедала в ресторане, каталась на «крокодиле», осматривая столичные достопримечательности, пока не решился бы вопрос с Ингой. А там уж видно было бы. Но, с другой стороны, она знала: что бог ни делает, все к лучшему. Мало ли что случится, у нее есть Лютов.

Как ни странно, но весь день она провела дома: варила обед, осматривалась, кое-что изменила для удобства в спальне, поменяв вещи местами. Затем, не дождавшись хозяина, пообедала, посмотрела телевизор, почитала «Джен Эйр», вообразив себя на ее месте, и, сморенная, уснула. Лютов приехал поздно, поужинал и засел за какие-то бумаги. «Не обращай на меня внимания, Марго, занимайся своими делами. А у меня работы по горло». Спать она легла рано, да только сна у нее не было. Из головы не шли документы. Вот где она пожалела, что не брала бесплатные уроки немецкого в интернате. Сейчас бы они ей наверняка пригодились.

Сложив аккуратно все бумаги в папку и спрятав ее в шкаф с нижним бельем, она откинулась на подушки. Да, он был прав, когда уговаривал ее переехать к нему. Здесь безопаснее, спокойнее и пахнет домом. Противоречивые чувства, которые владели ею постоянно, все время, что она находилась рядом с Владимиром Николаевичем, заставляли ее о многом задуматься. Во-первых, ей показалось, что он сильно изменился. Вместо взрослого мужчины, каким она его помнила, сегодня Лютов казался ей чуть ли не ровесником. Она понимала причину, которая крылась в первую очередь во взрослении самой Марго. Поначалу ей и старшеклассники с разницей в возрасте в пару лет казались взрослыми мужчинами. А что было тогда говорить о двадцатитрехлетнем Владимире Николаевиче? Кроме того, ведь он встречался с мамой. Следовательно, она и относиться должна была к нему как к потенциальному отчиму. А что получается на сегодняшний день? Лютов – потенциальный любовник, сожитель, друг, муж. Она спрашивала себя, смогла бы лечь с ним в постель, и отвечала твердо: нет. Между ними стоял светлый, в романтическом ореоле образ матери, Наташи Троицкой. Марго с грустной улыбкой подумала о том, что в устах Лютова имя матери воспринимается ею как-то особенно нежно.

Мысли ее упрямо возвращались к складу. И еще одно обстоятельство не давало покоя – ключи. Дело в том, что в связке с ключами от гаража осталось невостребованными еще несколько ключей, которые вполне могли иметь отношение к тому же складу.

Бессонница все-таки подняла Марго с постели. Она накинула тяжелый хозяйский халат (надо бы купить свой, да и обзавестись ночной рубашкой) и вышла на кухню. Открыла холодильник. Вот и снова она поймала себя на том, что ведет себя здесь как дома. Но почему?

Послышался шорох – она быстро обернулась и, увидев стоящего в трусах Лютова, смутилась.

– Я пить захотела, – извиняющимся тоном прошептала она, словно поблизости кто-то спал.

– Да я ничего, просто услышал звуки и решил узнать, все ли у тебя в порядке…

– Я вот еще что… – Марго стояла перед ним, неловко прижав к животу коробку с соком. – Как мне тебя называть? По имени-отчеству?

– Зови Володей, если хочешь. Можно дядя Вова. Мне все равно.

– Дядей Вовой не получится – это как по ране сыпать перцем. Давай Володей.

– По рукам. А я, ты знаешь, что-то проголодался. Видел только что гастрономический сон. Но если честно, то я по ночам часто ем. Ты не будешь возражать, если я себе подогрею щей.

– Странно… Почему это я должна возражать? Ты же здесь хозяин, это мне надо у тебя спрашивать, что можно делать, а что – нет.

– Глупости. Мы свои люди, и ты должна крепко это себе усвоить. Да, кстати, я обещал тебе узнать, что грозит таким нехорошим девочкам, которые выбрасывают тела из вагона.

Он посмотрел на нее хитрыми глазами, и лицо его расплылось в улыбке.

– Так вот, адвокат сказал мне, что никогда прежде не сталкивался с подобными случаями…

– И это все?

– Нет, не все… Он сказал, что весьма сложно определить, имеется ли в подобном действии состав преступления, хотя…

– Говори! Не тяни!

– … хотя все это попахивает статьей 244 «Надругательство над телами умерших и местами их захоронения»…

– Ты это серьезно? – Марго напряглась.

– Вполне… Однако в конце разговора он заметил, что раз героиня романа никакого преступления не совершала и перед тем, как выбросить труп из окна, убедилась, что девушка мертва, так она вроде как ни в чем не виновата. Другое дело – мотив… – Лютов говорил загадками, неприятными загадками, от которых мороз шел по коже.

Марго отвела взгляд. Началось. Вот он, разговор, которого она так ждала и боялась. Конечно, кому это захочется показывать все самые свои неприглядные качества души. Даже инстинкт самосохранения покажется жалким блеянием в свое оправдание.

– Мотив? А разве не понятно? – Она густо покраснела. – У меня же ни копейки за душой не было… Я открыла ее сумку и увидела деньги, ключи…

– Много денег?

– На гостиницу бы хватило, на месяц, да еще и приодеться.

– Марго, а вот это уже преступление.

– Я предупреждала тебя, что мне не следовало сюда переезжать. Теперь ты понимаешь?

– Такое понять трудно. Но, с другой стороны, у меня нет морального права упрекать тебя в чем-либо. Я могу допустить, что человек, попавший в определенную, сродни безвыходной, ситуацию, ведет себя неадекватно. То есть людям, живущим в сытости и покое, их поведение может быть непонятным и даже абсурдным, если не преступным. У меня вот тоже однажды была ситуация… Когда от меня ушла жена, я напился. Вообще не помню, где ночевал, с кем, но очнулся на улице, в сквере на лавке. Замерзший и ничего не соображающий. Никак не могу определить район, где нахожусь. Пальто в грязи, шляпы нет, карманы вывернуты наизнанку. А самого трясет не хуже, чем тебя недавно… Ладно-ладно, не буду… Так вот. Зашел в кафе, просто чтобы согреться. А там народу – никого, кроме одной девушки, которая за высоким столиком пьет кофе и ест пирожные. Она такая вся аккуратная, свежая и чистая в отличие от меня, помойного. Ты себе представить не можешь, как мне тогда захотелось выпить горячего кофе. Я прислонился к стене, чтобы не упасть…

– Тебе было так плохо с похмелья?

– Думаю, что меня кто-то грохнул по голове, потому что позже я нащупал там шишку, да и тошнота была скорее всего из-за сотрясения мозга. Меня же ограбили, украли золотые часы…

– Золотые?

– Да, представь себе, твой покорный слуга так разжился, что позволил себе купить золотые часы. Дальше рассказывать?

– Как хочешь, да только я и так все уже поняла. Эта девушка угостила тебя кофе.

– Да, ты права. Она специально для меня купила два – заметь, два! – стакана горячего кофе и одно песочное пирожное. Это был самый роскошный завтрак.

– Она увидела твое пальто, рубашку, оценила стоимость и поняла, что ты приличный господин, у которого случилась беда. Но если бы ты увидел меня в том спортивном костюме, в котором я выбежала из дома, спасаясь от Гамлета, ты бы, окажись я на месте той девушки из кафе, ни за что не протянул мне руку помощи. Здесь не надо быть психологом, чтобы разобраться, кто сколько стоит. За меня бы здесь, в Москве, никто ломаного гроша не дал. Разве что внешностью немного попользовался, да и все… Понимаешь, ты вчера, задавая свои страшные вопросы, не проститутка ли я, не наркоманка и нет ли у меня СПИДа, как бы тем самым заранее простил меня, то есть допуская все эти ужасы, принял меня вместе с ними… И тогда я поняла: да, правильно, что я рассказала Лютову об Инге, он должен понять. И, конечно, я ждала, что ты начнешь расспрашивать меня о причине, толкнувшей меня избавиться от трупа. Да, корысть, и говорить нечего. Ты еще больше будешь презирать меня, если я скажу тебе, что мне захотелось надеть на себя ее красивую стильную одежду, белые ботиночки… Я – ничтожество?

Лютов тяжело вздохнул. И она поняла этот вздох по-своему. Встала и кинулась в спальню.

– Ты куда?

– Я уеду, я сейчас же уеду отсюда… Тебе не надо было привозить меня сюда. Я нехорошая, грязная, у меня голова полнится корыстными идеями. Я хочу быть богатой, я не хочу ложиться под каждого, кто накормит меня горячим супом и предоставит ночлег, я не проститутка. Я бы предпочла быть убийцей, но только не связываться с мужиками, с этими подонками! У меня уже был опыт, у меня было два мужчины… – Выкрикивая истерично все это, она металась по спальне, собирая вещи и укладывая их в необъятный пакет. – Но если Юра был более-менее, то Вадим бил меня. Он, принося деньги, вел себя как последняя скотина. Он думал, что облагодетельствовал меня своими липкими бумажками… А почему это никто не подсчитывает, сколько стоит мой труд в качестве поломойки, прачки и кухарки? Почему никому из мужчин не приходит в голову, что их предназначение в этой жизни – забота о женщине?! Меня неправильно воспитывали, моя мама еще в раннем детстве нацепила мне на нос розовые очки, и я все до сих пор, представь себе, вижу в розовом свете. Тебе смешно?

– Марго, успокойся, я же тебе ничего не сказал…

– А мне и не надо ничего говорить, я и так все прекрасно прочла на твоем лице. Ты презираешь меня. Ты, чистенький, богатенький, из хорошей семьи… тебе родители оставили эту шикарную квартиру, а что есть у меня?

– Если ты и дальше будешь продолжать истерику, то можешь идти на все четыре стороны, – вдруг прервал он ее ледяным тоном, и лицо его при этом побледнело. – Ты сорвалась без видимой причины, ты удивила меня своим недоверием и близорукостью. Разве ты не поняла, что, кроме меня, у тебя никого нет? Разве ты не почувствовала, как я отношусь к тебе? Я предоставил тебе свой дом, я хочу помочь тебе, я люблю тебя как дочь женщины, с которой мечтал соединить свою жизнь, ты дорога мне, черт тебя возьми, а ты? Как ты ведешь себя? Мало того что я простил тебе твою идиотскую выходку с Ингой, теперь тебе нужно, чтобы я проглатывал и все твои остальные глупости с довольным видом? Я тоже живой человек, и у меня есть свои принципы. Да, ты поступила как воровка, обобрав мертвую соседку по купе. Но я пытаюсь понять тебя, понимаешь? Пытаюсь! Но это не говорит о том, что я пойму тебя.

Марго всхлипывала, рухнув в кресло. Он был прав, этот Лютов. Она прямо как сбесилась, сорвалась… Словно зарабатывала очки вперед. Как низко. Чего она ждала от него? Что он скажет, давай, мол, Марго, продолжай в том же духе. Ты обчистила Ингин кошелек, теперь приступай к ее квартире, забери машину, сделай поддельный паспорт, действуй, мать твою…

– Прости меня, – прошептала она. – Не знаю, что на меня нашло. Мне стыдно, но я внутри такая, ты должен знать. И еще я нашла в ее квартире ключи от гаража, я… словом, та зеленая машина… Инги. Я каталась на ней… – И она разрыдалась.

– Вот дура… Нет, вы только посмотрите на нее… Да тебя высечь надо! Ты что, с ума сошла?!

– Нет, просто я подумала, что ничего страшного не произойдет, если я просто покатаюсь. Мне захотелось немного свободы, я ничего не боялась, мне было на все наплевать…

– Постой… Значит, ты, пока я ездил на рынок и по магазинам, отправилась в гараж? И где же находится этот гараж?

– В Крылатском, – убитым голосом отвечала она.

– И ты спокойно села в машину и поехала? Марго?

– Да. Я подумала, что если меня остановят, то я смогу отшутиться, мол, покрасила волосы…

– У тебя есть ее водительское удостоверение?

– Да, говорю же! – У нее кончалось терпение.

– Покажи.

Она достала из сумки паспорт и прочие документы на имя Инги Новак. Лютов не спеша просматривал их.

– Да… подружка, с тобой не соскучишься. Но ведь вы с ней совершенно не похожи. Ты всегда так рискуешь?

– Нет, я веду так себя всего несколько дней. Я и сама не пойму, что со мной. Может, я скоро умру и, предчувствуя это, пытаюсь получить максимум удовольствия?

– Ты – хитрая лисичка, Марго. И скорее умру я от разрыва сердца, чем ты… Значит, так. Ты отдаешь мне на хранение все эти документы, машину возвращаешь на место, и на этом все…

– Как это все? – возмутилась она. – Этой Инги никто пока не хватился. В ее квартире – ни души. И вообще, квартира новая…

И она с жаром начала выкладывать все, что ей удалось узнать за это время о жизни Инги.

– Ты говорил, что у тебя есть связи, друзья, вот и помоги мне узнать все об этой Инге Новак. А что, если она жила одна и у нее никого нет? Надо же проверить, ищет ее кто-нибудь или нет, словом, навести справки.

– Ну, хорошо, пусть даже у нее никого нет, и что же дальше?

– Как что? Она же очень богата! Ты бы видел ее квартиру! А машина – блеск!

– Марго, остановись! Ты летишь…

– Да, я лечу, но что с того? Инга все равно мертва, а я – жива.

Он немного подумал, после чего сказал:

– Тогда сделаем так. Я помогу тебе, но при одном условии.

– Каком еще условии?.. – Она напряглась. Неужели он предложит мне сдаться милиции? Если так, то я пропала…

– Ты отдаешь мне все эти документы, как я уже говорил, а я навожу справки об Инге Новак.

– Но как ты будешь наводить о ней справки?

– Ты же сама сказала, что она возвращалась откуда-то с юга, вот я и попрошу одного своего товарища, чтобы он собрал мне всю информацию о понравившейся мне девушке…

– Ты скажешь ему, что познакомился с ней на юге?

– Я найду, что ему сказать, ты не бойся…

– Как же не бояться, если ее уже могут искать?

– Савченко – хороший человек, он не станет топить меня… Но вот что делать с тобой, не знаю…

– У нее есть еще склад, – вдруг выпалила она. – На Петровском бульваре. Перед тем как обращаться к своему Савченко, мы могли бы наведаться на этот склад, – и она поделилась с ним своим планом.

* * *

Они водворили зеленого «крокодила» на место, в душный бокс гаражного кооператива «Радон», что в Крылатском. Точнее, этим занимался Лютов. У него было какое-то «волшебное» удостоверение, он даже показывал его Марго, свидетельствовавшее о его принадлежности к касте неприкасаемых.

– Ты – представитель элиты? – с усмешкой спросила она его. – Какая честь для провинциалов…

– Ты кончай мне тут заливать про провинциалов. Будешь умницей, я тебе помогу обзавестись если не такой, то все равно не менее волшебной ксивой. А будешь творить глупости – посажу на поезд и отправлю в твой Баронск, так и знай.

– Ладно, не хворай… – Она чмокнула его в щеку. – Мне что же это, даже на склад нельзя без тебя?

– Говорю же – сиди дома и жди меня. Вот вернусь, тогда и поедем на твой Петровский бульвар. Только, если честно, что-то я не припомню там никаких больших складов. По-моему, там вполне приличный район, постройки чуть ли не восемнадцатого века… Ну да ладно, разберемся.

Пока его не было, Марго привела в порядок волосы – вымыла их и уложила феном. Если тебе, Марго, плохо и на душе кошки скребут, любила повторять мама, вымой голову. Как ни странно, но этот рецепт действовал безотказно. Сколько раз она убеждалась в этом. Вот и сейчас, сидя перед зеркалом с копной чистых, блестящих, уложенных волос, она испытала чувство, похожее на умиротворяющий покой. Словно вместе с волосами она промывала и мозги. Хотя волосы тут, конечно, ни при чем. Все дело в Лютове и ее решении ничего от него не скрывать. Себе дороже. Пусть он все про нее знает, так проще, легче и правильнее. А то на самом деле окажется еще на улице.

Подумала, но сделала по-своему – поехала на Рождественку потолковать с соседями. Что там агентура Лютова по сравнению со злыми бабскими языками. Марго была уверена, что Инга своим образом жизни наверняка вызывала зависть у соседей. Главное сейчас было найти эту женщину, эту злую тетку, которая бы ей, не скупясь в выражениях, обрисовала образ жизни Инги. Другое дело, кем представиться ей самой, Марго? Она думала всю дорогу и наконец придумала. Соседка по купе, которой Инга дала свои координаты. Подумаешь – соседка по купе!

Она несколько раз проговорила это, в последнее время ставшее ей ненавистным словосочетание, словно пытаясь таким образом избавить его от трупного зловония. Зато, если ее схватят, заподозрив что-то неладное, она всегда отмажется, показав свой паспорт и объяснив, что ехала в поезде без билета, но договорившись с проводником. И проводница подтвердит, что видела ее в купе. Мало кому придет в голову, что Ингу выбросили из этого самого купе, да еще и в мертвом виде. Больше того, сам факт, что Инга назвала ей свой адрес и пригласила зайти в гости (а почему бы и нет?!), да еще и само появление Марго в этом доме (разве преступник вот так, среди бела дня заявился бы на квартиру, где его могут ждать товарищи милиционеры?) не свидетельствовало ли в пользу Марго? Значит, Инга ей доверяла.

Стараясь не нервничать, Марго поднялась на третий этаж дома и для начала позвонила в квартиру Новак. Когда же ей и на этот раз никто не открыл, она позволила себе позвонить в ту самую дверь, «глазок» которой до сих пор был залеплен ее вымазанным в губной помаде скотчем. Странно, неужели хозяевам ни разу за это время не пришлось посмотреть в «глазок»?

Дверь открыли почти сразу. Хрупкая старушка с закатанными рукавами и руками, испачканными в муке, улыбнулась стоящей на пороге оробевшей Марго.

– Слушаю вас, – прозвучал мягкий приятный голос. – Вы из социальной службы?

– Нет, я вот… к вашей соседке, Инге. Который раз прихожу, а ее все нет.

– А… Вы к этой девушке? А ее уже больше двух месяцев нет. Кажется, она уехала отдыхать. Но точно я вам сказать не могу.

– Дело в том, что она должна мне деньги, – неожиданно для себя, краснея, выдала Марго. – Много денег. Вот так доверишься человеку, а он…

– Вы извините, но я ничего не могу сказать вам по этому поводу. Сейчас много мошенников. Собственно, они были всегда… Боюсь, что я не смогу вам ничем помочь.

– Сможете, если расскажете все, что знаете об Инге. Уже все сроки вышли, с меня тоже требуют деньги, а я не знаю, где ее искать…

– Тогда я вас огорчу. Эта девушка, как вы сказали, ее зовут Инга? Так вот, она поселилась здесь… так, сейчас август, значит – в конце февраля. И все это время здесь шел ремонт, стоял страшный грохот, я думаю, что они меняли плитку или вообще рушили стены… Затем привозили мебель. Я, собственно-то, и видела эту девушку, когда она руководила грузчиками.

– А это точно была Инга?

– Не знаю… Высокая, худенькая, со светлыми волосами. Нельзя назвать красивой, но хорошо одета, такая вся современная, деловая…

– Она что же, совсем здесь не жила?

– Да нет, почему же, жила. У нее еще машина была зеленая, красивая… Но ее, эту девушку, в нашем доме никто не знает, это точно. Есть люди контактные, а есть – нет. Так вот, ваша Инга из последних. Она неразговорчива, живет своей жизнью… Так многие сейчас живут, но я не осуждаю их… Может, зайдете? Я напою вас чаем…

Марго была потрясена. Ее, по сути, мошенницу, почти преступницу, вот так запросто приглашают в дом и предлагают выпить чаю? И как после этого дурно отзываться о москвичах? Все это глупости, люди везде разные. Но ей было приятно разговаривать с этой женщиной.

– Нет, большое спасибо за приглашение. Мне надо идти, у меня дела…

– Жаль, что с вами приключилась такая история. Но у этой девушки есть деньги, и будем надеяться, что вышло простое недоразумение, и как только она вернется, так сразу же и отдаст вам долг.

– Тогда у меня к вам совсем небольшая просьба… У меня, к сожалению, сейчас нет телефона, но не могли бы вы мне дать свой номер, чтобы я изредка позванивала вам и справлялась, не объявилась ли Инга? Пожалуйста.

– Да бога ради, – пожала плечами и снова лучисто улыбнулась эта необыкновенная женщина. – Записывайте… Только меня здесь подолгу не бывает, я в основном живу на даче, вот сейчас пирогов напеку и поеду, у меня там дети, внуки… (Так вот почему она еще не отлепила мой скотч! Ее просто не было дома.)

Марго вышла из подъезда потрясенная. С одной стороны, доверчивостью и добротой незнакомой ей женщины, с другой – своей тупостью. Ведь теперь эта соседка будет более внимательна к квартире Инги. Значит, там теперь появляться небезопасно. Вот будет номер, если она увидит, как Марго ключами отпирает эту квартиру. Хотя то обстоятельство, что она подолгу отсутствует, только на руку.

Постояв на крыльце, она вдруг поняла, что катает в руках какой-то липкий комочек. Это был скотч, тот самый, в губной помаде. И от него все пальцы стали красные.

Глава 3

Лютов привез ее на Петровский бульвар в десять вечера. Раньше не мог, поздно вернулся из мэрии. Даже ужинать не стал.

В машине разговаривали. Он спросил, не успела ли она за время его отсутствия наделать глупостей. Она в ответ лишь фыркнула. «Знаешь, Лютов, если лепить пельмени – большая глупость…» – «Ладно-ладно, не злись, злючка. Попробую я твоих пельменей. Если честно, то я у Савченко задержался, мы с ним зашли в кафешку, ну и поужинали. У него зарплата маленькая…» – «А он кто? Сыщик?» – «Почти. В прокуратуре работает, в следственном отделе. Хороший парень, толковый. Обещал помочь. Ну а я его угостил, напоил». – «Только с умными-то поаккуратнее надо, вдруг он просечет…» – «Да я уж тоже об этом подумал. Хотя Сашка не должен… Ох, Марго, чувствую, впутываешь ты меня в какую-то нехорошую историю… Ну вот и твой бульвар. Смотри, какая красота, сплошные особнячки…» – «Жили же люди!»

Припарковав машину с четной стороны улицы, они вышли и направились к строению номер семь и остановились в полном недоумении. Двухэтажный особняк, фасадом обращенный на проезжую часть, под прямым углом уходил в глубь двора и темнел там бывшими людскими и хозяйственными постройками. И никакого, конечно, ангара или другого крытого алюминием или шифером безобразия, который можно было бы назвать складом.

– Марго, может, мы что-то спутали? – Лютов достал из кармана договор купли-продажи и еще раз внимательно его рассмотрел. – Да нет, вроде бы все правильно.

– Меня смущает другое. Вот смотри, парадное крыльцо, роскошное, а на двери ни замка, ничего, и вывески нет.

– В Москве полно таких особняков. Но все они охраняются, будь спокойна. А то, что на двери нет замков, то ты сильно ошибаешься…

Он взошел на крыльцо, приблизился к высокой, дорогого дерева, массивной двери и показал ей маленькую дырочку.

– Вот тебе и замок. Только сложный, его так просто не откроешь. Давай обойдем дом, посмотрим…

С правой стороны было еще одно крыльцо. По обеим сторонам от двери, точь-в-точь похожей на первую, горели два небольших старинных фонаря. Имелась и табличка: «Телефонная сеть «Рондо».

– Ты когда-нибудь слышал о такой телефонной сети? – спросила Марго печальным голосом, чувствуя, как из-под ее ног уплывает целое состояние: Инга, оказывается, имела отношение к этому дурацкому «Рондо», и вскоре за этими окнами, в офисе появятся черные газовые занавески на зеркалах, а в красном уголке – фотография с траурной лентой наискосок и цветы, и венки… «Нашей дорогой сотруднице Инге Новак от ее сослуживцев…» Вот только когда они узнают о ее смерти и, главное, где они возьмут тело для пышных похорон? Она закусила губу, как если бы произнесла все это вслух.

– Что? Что ты сказал? Я задумалась…

– Я сказал тебе, что телефонных компаний в Москве полно, поэтому надо бы и об этом «Рондо» тоже справиться у Сашки. Ну-с, что дальше делать будем?

– Звонок видишь на двери? Давай позвоним. Вон три горящих окна с этой стороны.

– И что ты скажешь тем, кто нам откроет дверь?

– Это ты скажешь, а я спрячусь… Спроси воды, ты же на машине. Не звери – помогут.

– Как скажешь.

И он позвонил. Марго спряталась за угол и следила. Но сколько бы Лютов ни давил на звонок, результата не было.

– Я бы разбила фонарь, но это опасно…

– Слушай, а ты разрушительница, честное слово… И что это тебе в голову взбредает?

– Ничего… – огрызнулась она. – Теперь лучше ты иди в машину и не высовывай носа, а я попытаюсь сама, своими методами добиться того, чтобы мне открыли…

И не давая Лютову опомниться, она расстегнула блузку, вытерла ладонью губы и выпачкала ее в помаде, после чего на глазах ошеломленного «папочки» взлохматила волосы на голове и заорала как оглашенная: «Помогите же кто-нибудь! Откройте, убивают!»

Лютова как ветром сдуло. Марго же принялась колотить кулаками в дверь. Она стучала до тех пор, пока не услышала звуки за дверью. Она чувствовала, что там кто-то есть. И вдруг раздался характерный звон ключей – дверь открылась, и она увидела перед собой подростка в фуфайке. Огромные зеленые глаза смотрели на нее с ужасом.

– Пустите меня, пустите… За мной гонится один сумасшедший, мне страшно… Он хотел меня изнасиловать, затащил в темный проулок… Ну что ты так смотришь? – И она, оттолкнув мальчишку, ворвалась внутрь.

Она слышала, как за ней закрыли дверь, и немного успокоилась. Больше всего она опасалась, что ее истошные крики услышит проезжающая мимо патрульная машина. Вот тогда бы им с Лютовым несдобровать.

Марго для пущей убедительности опустилась по стеночке на пол и закрыла лицо руками. Она действовала по всем правилам: плечи и грудь ее ходили ходуном, как если бы она и в самом деле бежала без оглядки целый километр, а то и два. Она так не дышала, даже когда копала могилу.

Сквозь пальцы глядя на стоявшего возле нее мальчишку и делая вид, что сама находится в шоке, она ждала каких-то вопросов, но их не было.

– Принеси воды, – сказала она, отнимая ладони от лица, успев при этом мастерски размазать тушь. – Видишь, мне трудно говорить…

Мальчик принес кружку с водой, которую и пить-то было страшно – такие грязные руки ее держали.

– Господи, ты кто?

– А ты кто? – услышала она хрипловатый низкий голос и подняла голову.

С диким криком она вылетела на улицу. Вот теперь ей было по-настоящему страшно. Мальчик за какую-то минуту превратился в сморщенного старикашку с грязными скрюченными лапами и злыми глазами.

Она обломала ногти, открывая машину, где ее поджидал не менее разъяренный и перепуганный Лютов.

– Так, все, с меня хватит, – сказал он, резко разворачивая машину, – едем на вокзал. Там я посажу тебя на поезд, и на этом все закончится. Ты – сумасшедшая девка, от тебя мне будут одни неприятности. Ты – аферистка, мошенница, преступница, а может, и убийца.

Но ее почему-то его слова уже не трогали. Она думала о том странном превращении в коридоре, куда вломилась обманным путем. Кто был этот человек? И вообще, не привиделось ли ей все это?

– Ты почему молчишь? – вдруг услышала она и очнулась. Ее словно включили в электросеть и она затараторила:

– Там были привидения… привидения…

Понятное дело, что про вокзал было сказано сгоряча. Какой вокзал, если их ждал такой ужин!

Бухая на стол супницу с горячими, в масле, пельменями и обставляя ее, как башню, частоколом из бутылок с соусами и кетчупами, Марго все продолжала делиться своими впечатлениями о походе в офис. Теперь в разговоре это слово заменяло пресловутый «склад».

– Брось, тебе все это привиделось от страха. Не зря же говорят: у страха глаза велики.

– Ты меня не слушаешь и несешь всякую околесицу, только бы я от тебя отстала. Я же вижу, что тебе сейчас не до меня. Вы все, мужики, такие, вам бы пожрать да поспать…

– Слушай, Марго, давай обойдемся без обобщений. К тому же девушке с такой изысканной красотой, как у тебя, не пристало произносить такие грубые слова типа «пожрать» или «мать твою»…

У нее запылали щеки. Что это она на самом деле ему грубит? Но извиняться она тоже была не намерена. Просто учту на будущее и все, извинений он у меня не дождется…

– А ты-то сама почему не ешь?

– Я на диете, – отрезала она и удалилась к себе в комнату. У нее были дела поважнее.

Дело в том, что блузка ее была безнадежно испорчена. Во-первых, губной помадой, с помощью которой она превратила себя в жертву насильника, во-вторых, непонятной синей пылью. Синька – не синька, не поймешь что. Вот только откуда бы взяться этой синьке? Марго голову себе сломала, пока думала. Но ничего так и не придумала. Притащилась с блузкой на кухню:

– Сэр, у вас палец в супе…

– Ничего, он не горячий… – весело отозвался, блестя глазами, Лютов.

– Официант, – упорствовала Марго, – почему у вас такие жирные салфетки?

– Мисс, вы утираетесь блином… – все так же четко отвечал, зная все их «домашние» любимые анекдоты, Лютов. «Это действительно свой человек», – подумала она, и сердце ее радостно забилось, словно ей ответили на заветный и давно уже, казалось бы, забытый пароль.

– Официант, – шептала она, уже давясь слезами, – мне дикую утку, пожалуйста…

– Диких нет, к сожалению, но для вас, мисс, могу разозлить и домашнюю… Не реви, Марго, эти анекдоты мы с твоей мамой вычитали в какой-то дешевой брошюре. Там было еще много гастрономических анекдотов… Вижу, мои уроки не прошли для нее даром…

Он поднялся, обнял и прижал ее к себе, погладил, как маленькую, по головке.

– Ты решила превратить свою блузку в кухонное полотенце?

Она, немного успокоившись и взяв себя в руки, покачала головой:

– Вовсе нет. Просто я хотела тебя спросить, что это за синяя пыль, в которую я влетела вместе с этой блузкой.

Лютов повертел вещь в руках и пожал плечами: без понятия.

– Тогда ответь, ее можно спасти?

– Ха! Не то слово! Пошли, я покажу тебе один порошок, которым можно отстирать даже душу… если, конечно, постараться. Последний писк! Только я один во всей Москве его покупаю. Остальные узнают о нем только через месяц в рекламе… Вот, держи… замочишь на пару минут, и блузка твоя будет как новая.

Злыдень, про душу мог бы и промолчать.

* * *

Утром Лютов ушел на «государственную службу» (произнося это, он всегда поднимал указательный палец кверху, что означало «знай наших» или «это тебе не фунт изюма»). Марго же, вырядившись в его старые пижамные штаны и накинув сверху рабочий халат, нацепила на голову, спрятав волосы, обнаруженную на антресолях вязаную лыжную шапочку и тоже вышла из дома. Она поехала на Петровский бульвар, забралась в самую зелень его и тень, словом, устроила прямо в зарослях, насколько это было возможно, наблюдательный пункт. Ее взгляд в течение долгого времени был прикован к особняку, который при дневном освещении выглядел ну прямо как рождественский торт! Прошел час, другой, а на крыльцо, сбоку, где еще ночью горели старинные фонари, создавая видимость обитания и наличия хозяина, никто не поднимался. Ни одна машина не припарковалась рядом с офисом телефонной компании «Рондо». У Марго затекли ноги, спина, она устала и проголодалась, но так никого и не увидела. Ее бомжатский прикид был ориентирован на того паренька, который ей приносил воду. Всеми правдами или неправдами она надеялась найти с ним общий язык, но ничего умнее того, чтобы снова позвонить в уже знакомую дверь, она так и не придумала. Она уже поднялась с травы, на которой лежала, чтобы не привлекать внимание прохожих (один раз возле нее притормозил куда-то несшийся терьер, рявкнул, задышал над ней, высунув розовый влажный язык, но потом свистом хозяина был отозван на центральную аллею), как вдруг ее терпение и ожидание увенчались успехом: из особняка, прямо из парадной двери (той, что располагалась лицом к бульвару) вышел маленький человечек в фуфайке. В руках у него было нечто прямоугольное и плоское, как детская игра или огромных размеров книга, завернутая в холстинку. Бодрым, не стариковским шагом человечек направился в сторону Петровских Ворот. Марго едва поспевала за ним. Ей даже в голову не пришло, что девушку в таком виде, как она, могут запросто схватить и отвезти в участок для установления личности. Но она так была увлечена своим преследованием, что забыла обо всем на свете. Кроме того, Марго, по понятным причинам, не могла знать о том, что в столице уже давно перестали обращать внимание на подобных «чудиков».

Между тем человечек, уверенно перебегавший улицы прямо перед фарами автомобилей, двигался явно к Большому театру. Вот здесь, уже у театра, Марго немного пришла в себя, спряталась за колонну и стала наблюдать, что же будет дальше. Человечек повернулся в ее сторону, и она увидела изъеденное временем, как молью, тусклое лицо со слезящимися глазами. Это был, безусловно, тот самый старик, что так напугал ее ночью в офисе. Вероятно, его лицо менялось в зависимости от освещения, подумалось ей тогда. И в эту минуту к старику подошел бородач, молодой, полный, можно даже сказать, раскормленный, как поросенок. Весь в джинсе, с розовыми щеками, черной блестящей и густой бородой и красными сочными губами. На голове его, несмотря на август и тепло, красовался синий берет. Художники.

Марго видела, как «поросенок», взяв из рук старика какие-то картонки, принялся с интересом разглядывать их. Марго вышла из-за колонны и как ни в чем не бывало стала рассматривать афиши Большого театра. Краем глаза она все же увидела работы – какую-то мазню без сюжета в сине-желтых тонах. Она и глазом не успела моргнуть, как старик, получив деньги (мелькнули розоватые сотенные бумажки!), быстрым шагом направился за угол театра, прошел один квартал, затем этот серый резвый комочек закатился в подвал – Марго следом. Она была поражена тем местом, где старик явно чувствовал себя как дома. Это был одновременно и магазин, и винный погреб. Внизу – коньяки и вина (старика там знали – он положил в новый большой пластиковый пакет несколько красивых, солидных бутылок), наверху – английский чай, настоящий кофе… Марго сглотнула слюну и помчалась за стариком дальше, в другой магазин. Там старик покупал молоко, печенье, ветчину. Нагруженный, он продолжал двигаться по улицам так же быстро, легко. Он несколько раз оглянулся и внимательно посмотрел на Марго. И она всякий раз отводила взгляд. И вдруг, отвлекшись, засмотревшись на какую-то витрину, она все же налетела на него. Вскрикнула не то от страха, не то от неожиданности.

– Тебе чего? – услышала она, как это ни странно, довольно мягкий голос. Старик не злился. В его глазах она прочла жалость!

– Ничего… – растерялась она.

– Есть хочешь?

Она кивнула головой.

– Отойдем в сторонку, – шепнул он ей и, схватив за руку, затащил в подворотню. Сейчас убьет.

– Я могу мыть полы, посуду, возьмите меня с собой… – жалобно проблеяла она, решив, что старик служит (служил) у Инги или ее хозяина сторожем, а в свободное время рисует на картоне.

– Тебя ограбили, изнасиловали, изуродовали, отдали в рабство?.. – теперь он явно насмехался над ней.

– Нет, я просто из дома ушла.

– Ты москвичка, что ли? – снова насмешка.

– Нет, я с Волги.

– Тогда неси пакет. Документы у тебя есть?

– Нет. Если отец меня найдет – убьет.

Он сунул ей в руки один из пакетов, и они двинулись по Петровке.

– От тебя хорошими духами пахнет, – сказал старик. – Ты врешь мне, наверное.

– Тогда забирайте ваш пакет…

– Ладно, не злись. Просто я тебя к себе веду, а там у нас строго.

– А куда вы меня ведете?

– Я сторожем работаю. Хозяин уехал, так я его апартаменты сторожу. Я, правда, не один… Но ничего, посмотрим, может, и ты на что сгодишься… полы вот будешь мыть. Еще одна работенка есть, но здесь тебе самой надо будет выбирать. Если не согласишься – уйдешь. Нам тоже лишний рот не нужен.

Марго показалось, что он разговаривает сам с собой.

Он привел ее к особняку, достал ключ и легко открыл замок. Впустил ее в тот самый коридор, где она вчера устроила пошловатую сцену с разорванной блузкой и враньем.

– Проходи.

Марго шла по узкому коридору, затем спустилась за стариком по крутой лестнице вниз – всюду горели лампы, было тихо. Наконец он открыл одну из многочисленных дверей, и они оказались в небольшой комнате с электрической плиткой на шатком столе, умывальником и небольшим диваном.

– Тебя как звать?

– Марго, – сказала она честно. Она знала, что для того, чтобы врать, надо постоянно находиться в напряжении и многое держать в памяти, а потому, чтобы облегчить себе задачу, решила назваться собственным именем.

– Маргарита, значит. Красивое имя. – Старик разгружал пакеты. – А меня – Марк. Мы с тобой почти тезки. Молоко с булкой будешь, пока суп сварится?

Она кивнула, и тогда Марк, вдруг опомнившись и скинув фуфайку (под ней оказалась черная рубашка с короткими рукавами, заправленная в черные же джинсы), кивком головы указав ей на умывальник с мылом, достал с полки кружку, плеснул туда молока. Булку с орешками положил, едва касаясь пальцами, на тарелку.

– Вот, поешь. А потом и поговорим.

И Марго набросилась на еду. Никогда еще булка с орехами не казалась ей такой вкусной, а молоко – жирным и сладким. Похоже, старик знал, что покупать и где.

– Ты посиди здесь, подожди меня, а я пойду поговорю с одним человечком… Вернее, не поговорю, говорить-то он не умеет… – И, бормоча что-то, Марк вышел из комнаты, плотно закрыв за собой дверь.

Марго, доев булку и допив молоко, выскользнула за ним и, оказавшись в коридоре, стала ломиться во все двери подряд. Но все они оказались запертыми. Тогда она поднялась на один лестничный пролет и нырнула в темноватую арку, ведущую куда-то вправо, в коричневый душный мрак. Она шла довольно долго, чувствуя, что находится в здании, напоминающем ей старую баронскую поликлинику, которая в начале прошлого века была графским особняком: широкие коридоры с дверями по обеим сторонам, а за дверями – просторные комнаты с высокими потолками и окнами (теперь это медицинские кабинеты, убогие, с рыжими от ржавчины умывальниками, истертым паркетом).

И вот она дошла до конца коридора – внизу светилась щель. Она толкнула перед собой дверь и чуть не ахнула. Огромный зал. Бальный зал. Со сверкающим паркетом, пышными занавесями от потолка до пола и зачехленным роялем. Марго, понимая, что, кроме Марка, ей здесь бояться особенно некого, смело двинулась вперед, почти прокатилась (предварительно разувшись и оставшись в одних носках) по скользкому полу до рояля, коснулась его серого полотняного чехла и, собираясь уже повернуть назад, услышала какие-то голоса, точнее, голос. Подумала, что ее ищут, и спряталась за бархатной портьерой, затаилась. Но так больше ничего и не услышала. Попятилась, спиной открывая легко поддающуюся дверь за портьерой, и оказалась в следующей комнате. Тоже большой, но напоминающей скорее гостиную или непомерно большую туалетную комнату с зеркалами почти во всю стену, бархатными стульчиками «под старину», диванчиками, мраморным умывальником, над которым под слоем пыли, овальное, в тяжелой золоченой раме, еще одно зеркало. Вероятно, когда-то, в старинные года, здесь дворянские дочки, барышни, готовились к балу, поправляя в последний раз локоны, подрумянивая щеки, припудривая рисовой пудрой носы…

Куда я попала? Паркет новый, мебель – тоже. Много пыли. Здесь давно никого не было. Что это за чертовщина такая?

Она увидела еще одну дверь – следующая комната, уже поменьше, с вешалками, на полу – красный узорчатый ковер… И так она шла, углубляясь все дальше и дальше, пока у нее не закружилась голова и она не очнулась в туалете. Современная итальянская сантехника, кафельные плиты в матовых розовато-голубых, гобеленовых тонах – фарфоровые унитазы, биде, душевые кабины.

Совершенно сбитая с толку, Марго открыла кран, чтобы сполоснуть руки. Вода полилась теплая. Только сначала грязноватая, бурая, а потом прозрачная.

Пожав плечами и пробормотав про себя не хуже старика Марка что-то невразумительное, Марго почти бегом побежала в бальный зал, оттуда, по памяти, в каморку, где обещала (да кому я, собственно, чего обещала?!) ждать, и у самых дверей налетела на старика.

– Искала туалет, не нашла, – сказала она, глядя на него честными глазами.

– Меня бы спросила, – сухо бросил он, подталкивая ее в спину, не желая, видимо, чтобы она и дальше торчала в коридоре. – Далеко зашла?

– Там, наверху, темный коридор, я шарахалась от двери к двери, но все оказались запертыми. Что это за здание?

– Не твое дело. Ты поела? Вижу – поела. Сейчас будем варить суп.

– Вы должны были с кем-то переговорить, что-то спросить… – напомнила она ему.

– Я поговорил, если это можно назвать разговором… Думаю, что тебе лучше уйти. Ты не согласишься…

– А что надо делать?

– Раздеваться догола.

У Марго округлились глаза.

– Натурщицей сможешь поработать за стол и ночлег? Работа трудная, но в комнатах тепло, не замерзнешь…

– Натурщицей? Смогу, наверное, хотя я никогда не пробовала… Но сначала мне надо сходить в одно место…

– В туалет, что ли?

– Да нет! Одежду свою забрать у одной цыганки, вернее, часть одежды, остальное она отдаст мне, когда я верну ей долг.

– И много?

– Да нет… Двести рублей.

– Поди возьми… А когда поработаешь у нас, расплатишься со своей цыганкой и заберешь остальное.

Так ничего для себя и не выяснив, Марго, тепло поговорив с Марком и пообещав, что придет сюда ночевать, вышла из особняка и где-то с полчаса просидела на лавке под деревьями, пытаясь осознать увиденное. Мягкий августовский вечер наступил незаметно. Солнце напоследок позолотило скамейки Петровского бульвара, махнуло золотом по деревьям и скрылось. Марго впервые за последние дни почувствовала усталость. Ей захотелось к Лютову домой, забраться в постель и хорошенько выспаться. Но она уже знала, что спать ей придется в другом месте. И даже знала, как уговорить Лютова пойти на то, чтобы он принял ее план и отпустил ее сюда, на Петровку…

* * *

У него отнялся язык, когда он увидел Марго в шапочке и его пижамных штанах.

– Скажи мне на милость, ты в таком виде моталась по Москве?

Она молча смотрела на него, приготовившись выдержать все его упреки. Какая, в сущности, разница, что он теперь скажет? Главное, что ей удалось проникнуть в офис, познакомиться хотя бы с одним из его обитателей.

– Скажи, Лютов, ты так и будешь на меня орать всякий раз, когда я что-то сделаю без твоего ведома?

От такого прямого и нахального вопроса Лютов и вовсе потерял всякую способность что-либо соображать. Она не понимала, думал он, что своим поведением разрушает тот образ несчастной интернатской девчонки, что он носил до этой поры в своем сердце, порываясь взять билет до Баронска и два – обратно. Перед ним была самая что ни на есть «оторвяга», чья бандитская сущность проявлялась время от времени, как бы напоминая: я не Наташа Троицкая, умная и добрая, настроенная на семью женщина, с которой всегда можно договориться. Я – Марго, помесь бродячей кошки с домашней обласканной болонкой, и не тебе, Лютов, решать, на какое место мне прицепить розовый атласный бантик. Марго была обрушившимся на него фактом своего существования, и он, как человек ответственный, должен был принять ее такой, какая она есть.

А ведь он, подъезжая к дому, мечтал о спокойном ужине в домашней обстановке, о чистой и ухоженной девушке, которая встретит его у дверей и ласково улыбнется ему. Лютову было важно увидеть именно это. Совместная жизнь его с женщиной – в принципе – являлась для него сложной задачей. Он не смог жить со своей бывшей женой не потому, что она предпочла ему другого. Это была повесть для Марго. На самом-то деле жена его просто раздражала своим присутствием. Ему не нравилось в ней все. Ее манера подолгу валяться в постели, кисловатый запах ее тела, когда она появлялась неумытая на кухне и бухала на плиту сковороду, шарканье ее домашних шлепанцев по паркету, ее мерзкий шелковый халат желтого цвета… Он не любил ее, но так хотел до брака, что, убеждая ее в обратном, и сам понемногу начал в это верить.

Что касалось Наташи Троицкой, которая нравилась ему в любых видах и он просто бредил ее запахом молока и ванили, с ее смертью умерли и его надежды обрести свою, близкую ему духом и телом женщину. После ее кончины стали возникать ни к чему не обязывающие случайные связи с женщинами любых возрастов. Он спал с ними, чтобы выплеснуть свою сексуальную энергию. Хотя попадались и такие, которые не соглашались на секс до свадьбы. С ними он рвал жестко.

Марго была дочерью своей матери, но слишком молода. И не по годам, а по своему развитию. Наташа Троицкая сумела за свою недолгую женскую жизнь не расплескать чувственность и запас улыбок. Как бы ее жизнь ни била (а Марго появилась в результате ее связи с каким-то проходимцем, который после известия о беременности Наташи слинял из города и ни разу не объявился с тех самых пор), Наташа излучала свет и почти никогда не плакала. Марго же подчас, сама того не замечая, упивалась своей интернатской тяжелой «жистью» и своими непутевыми мужиками, которые (во всяком случае, один точно) поколачивали ее…

Ее стремление во что бы то ни стало разбогатеть за чужой счет раздражало его, но не настолько, чтобы он выставил ее вон. Он видел в ней родственную душу, тень Наташи, и уже любил ее по-своему.

И теперь, глядя на ее хитрое и насупленное лицо, которое она заготовила заранее, приготовившись к бою, ему вдруг расхотелось ее в чем-либо разубеждать. Пусть себе поживет в этом особняке, пусть поймет сама, что сильно ошибалась, намереваясь таким дурацким способом навести справки об Инге Новак.

– Ладно, мойся, приводи себя в порядок. Я разогрел еду, за столом расскажу тебе кое-что о твоей соседке по купе…

Марго уже через пять минут сидела за столом как пай-девочка, вперив в Лютова свои огромные глазищи.

– Значит, так, – говорил он не спеша, разливая суп по тарелкам. – Инга Новак, ей было двадцать три года. Она действительно была прописана в приобретенной полгода тому назад квартире на Рождественке. Но перед этим она жила где-то в Люблине, у меня есть адрес… Кажется даже, что та квартира сгорела или что-то в этом духе. Словом, дом на снос… У нее есть сестра, Валентина. И вот та, первая квартира, что в Люблине, раньше принадлежала мужу сестры, Андрею Александровичу Астрову. Значит, и Валентина тоже Астрова. По документам они сейчас должны проживать в сельской местности, где-то под Самарой, в поселке Синенькие. Так что у твоей Инги есть родственнички, то есть прямые наследники… И я так думаю, что хватит тебе дурить, позвони в милицию, расскажи, где ты закопала труп, а дальше все закрутится уже без тебя… От ее вещей постарайся избавиться, в этом я могу тебе даже помочь, мало ли что… Что касается тех денег, что ты нашла в ее кошельке, то если у тебя что осталось – верни их хозяйке…

Марго поперхнулась.

– Я имею в виду, отвези в ее квартиру и положи на видное место. И еще, ты там, в квартире, гараже, много оставила своих «пальчиков»?

– Не знаю… Но отдавать ей деньги я не собираюсь. Ты бы видел, какую могилу я ей выкопала, разве это не стоит денег?

– Марго, – Лютов аж покраснел от злости, – ты вообще-то соображаешь, что несешь?! У тебя что, денег нет? Я же показал, где они лежат, и откуда ты можешь брать столько, сколько тебе нужно будет. Если уж у тебя такие аппетиты, куплю я тебе и шубу, и машину, чтобы ты только не разевала рот на чужое! Неужели тебя этому мать не учила?

– А чем это ее родственнички лучше меня?

– Ты хочешь поссориться?

– Нет, я хочу туда, в офис, у меня там дела… И вообще, я нашла себе работу.

– Работу?

И она передала ему разговор с Марком про то, чтобы ей попробовать себя в роли натурщицы.

– А кто это, интересно, будет тебя рисовать? Какой-нибудь одинокий мужчина-извращенец?

– Не знаю. Мне известно только, что он немой.

– Господи, час от часу не легче…

Но остановить он ее все равно не мог. Поужинав, Марго переоделась в более-менее приличные лютовские джинсы, подвернув их внизу дважды, поменяла его рабочий халат на линялую толстовку и хотела было уже надеть лыжную шапочку, как получила легкого пинка… Обернулась, но, услышав: «Не смей прятать свои чудесные волосы», передумала давать сдачи. Уж не так часто ей приходилось слышать в свой адрес комплименты.

* * *

Три дня Марго позировала художнику, вокруг которого Марк Аврелий (так она про себя называла старика Марка) «наклубил» сплошные тайны. По первичным признакам сидящего перед ней существа, укутанного в длинный халат мышиного цвета (на голове его имелся цветной шутовской колпак, по словам Марка Аврелия, он подобрал его на Красной площади во время народной гульбы в новогоднюю ночь: красно-сине-желтый, из поролона, с бубенчиками), это все же была женщина. Она молча рисовала обнаженную Марго, и мысли ее, судя по задумчивому худенькому личику с большими бездонными зелеными глазами, витали где-то за пределами человеческого сознания. Она казалась сумасшедшей, поэтому Марго первое время трусила, оставаясь с ней наедине в тихой (сюда не доносился шум улицы), хорошо освещенной комнате. Марго сидела на красном плюшевом диване, накинув на грудь серую шелковую драпировку, волосы ее были высоко подняты (укладывали их они вместе с Марком Аврелием, используя купленные специально для этой цели допотопные шпильки и «невидимки»). Художница же мостилась на неудобном табурете, перед ней стоял самодельный мольберт.

– Может, вы мне скажете наконец, как ее зовут? – не выдержала к концу третьего дня Марго и приперла старика к стенке. – Иначе не пойду. И вообще – разорю все ваше осиное гнездо…

– Убью, – спокойно, без лишних слов, ответил ей Марк Аврелий. – Но перед этим сниму скальп, выну сердце, печень…

– А из крови сделаете кровяную колбасу? – Она его нисколько не боялась. Знала, что человек, умеющий готовить такой чудесный суп из шампиньонов, который они только что втроем прикончили («художница» все время молчала и ела очень мало, как птичка), не способен на обещанные злодейства.

– Во-первых, Марго, не принято в присутствии человека говорить о ней в третьем лице, – поправил он ее мягко, как учитель. – Во-вторых, ты доказала, что в состоянии работать с нами, поэтому можешь звать ее Машей.

– И это все?

Маша повернула голову, посмотрела на Марго грустными глазами и пожала плечами: она не была глухонемая, она все отлично слышала.

Когда она ушла, старик начал мыть посуду, а Марго вытирала тарелки и ставила на полку.

– Она все слышит.

– А я тебе и не говорил, что она глухонемая. Просто не разговаривает человек, и все.

– Не умеет, что ли? От рождения?

– Не знаю. Я подобрал ее – вот как тебя – в прошлом году. Она замерзала совсем, была без одежды, видать, с ней случилась беда… Я привел ее сюда, обогрел, накормил, да вот с тех пор она меня, старика, кормит. Рисует, я продаю, тем и кормимся. Но она умеет говорить, я слышал, как она во сне кричит что-то, кого-то зовет… У нее красивый голос. И вообще она человек красивый. Культурная, только потерянная. Ей деньги нужны, как я понял. Она копит их на что-то, только не признается, на что именно. Думаю, уехать хочет. Домой.

– Сейчас передача есть «Ищу тебя» или что-то в этом роде. У вас телевизор-то есть?

– У меня есть маленький, я купил по дешевке у одного алкаша. Но Маша его не смотрит. Она рисует и рисует, это ей заместо дыхания будет.

– Странно все-таки. Ну а вы-то сами кто? Почему здесь живете? Я же видела апартаменты эти… ваши… Бальный зал, уборную. Все такое красивое, сделано под старину. Только непонятно, почему здесь никто не живет…

– Да потому что сторожа здесь хорошие.

– А где же они? – удивилась Марго. – В будке у ворот, что ли? Но я их что-то ни разу не видела.

– Ну вот, дожили: одна – немая, другая – слепая.

Марго ничего не понимала.

– Да мы с Машкой все и сторожим! – воскликнул он, поражаясь, видимо, ее тупости.

– Вы? Ха… – Она отмахнулась. – Врете вы все. Где ваши хозяева? Куда делись?

Она ждала хотя бы слова об Инге Новак, но так и не услышала.

– Отдыхают господа, на курорте. А мы, значит, сторожим. И ни одна собака сюда не войдет без нашего или их, господского, ведома. Так-то вот.

– И давно отдыхают?

– Давно. – Старик был скуп на информацию о своих хозяевах.

– И много они вам платят?

– Платят… – Он хмыкнул и покачал головой. – Да разве ж сейчас кто платит обещанное? Сначала платили, а как уехали, так приходится самому пропитание себе зарабатывать.

– Это Маша вас кормит, а вы что делаете?

– Я создаю ей условия. Продаю ее работы, занимаюсь марнкентингом.

– Чем-чем? – прыснула Марго.

– Ничего смешного… Может, я и не так выразился, но изучаю спрос… Вот сейчас требуются «обнаженки»… Поэтому мы тебя к себе и взяли.

– А если потребуются натюрморты, так вы меня за дверь? – Марго изобразила на лице близкую к слезам обиду и даже всхлипнула.

– Полы будешь мыть. Варить.

– А вам что же останется?

– А я вас обеих сторожить буду.

И они неожиданно расхохотались.

Лютову она время от времени звонила и докладывала обстановку. Тот уговаривал ее «не дурить и возвращаться домой». Однажды после конфликта, возникшего неожиданно и сильно потрепавшего ей нервы, Марго вернулась домой.

– Они, точнее, этот Марк Аврелий…

– Марго, не называй его так, какой он тебе Марк Аврелий… Ты хотя бы знаешь, кто это?

– Неважно. Сволочь он, вот кто! Я имею в виду старика. Он не разрешает мне пользоваться ванной комнатой. Там, скажу я тебе, такая ванна! Сказка! Розовая, с подсветкой, умеет разговаривать с тобой, массаж делать… Кругом красота неописуемая, вода теплая, вернее, как отрегулируешь…

– А ты откуда знаешь, если он тебе не разрешает ею пользоваться?

– Ночью поднялась туда, сделала все свои дела… Налила в ванну всякие шампуни, которые нашла, правда, некоторые были жирные, вроде масла… Такой запах пошел, скажу я тебе!

– И он тебя застукал?

– Ну да! Влетел ко мне, стал орать на меня, что они не пользуются ничем этим, что хозяева будут ругаться, но я же не могу ему сказать, что их хозяйка в Узунове давно лежит и что ей теперь никакая ванная не понадобится…

– Эх и циничная же ты, Марго! И откуда это в тебе?

– От папочки. Или от тебя. Я вот смотрю на тебя и думаю, а что, если ты – мой настоящий отец?

– Доедай котлеты и ложись спать. Тоже мне, дочка нашлась. Да у меня знаешь какая бы девочка получилась?! Ласточка, вот кто! А ты – ястреб с окровавленным клювом…

Она выбежала из-за стола, расплескав суп. А ведь Лютов вовсе не хотел обидеть ее. Однако обидел. Забыл, что ее только что из душистого рая изгнали чуть ли не поганой метлой…

Марго тихо плакала, уткнувшись в подушку. Лютов, собиравшийся еще за столом сообщить ей важные новости, не знал, как к ней теперь и подступиться.

– Извини меня, я не знал, что обижу тебя этой шуткой… – Он присел рядом на кровати и положил ей руку на плечо. Марго вздрогнула. – Знаешь, а ведь я кое-что узнал про Астровых. Не знаю только, обрадуешься ты или нет, но это, оказывается, та самая «Астра», некогда известная в Москве компания по сборке немецких автомобилей… Ты слышала когда-нибудь об этом?

Марго в духоте пухлой подушки вдруг увидела аккуратно сложенные белые листы с немецким печатным текстом. Издав непроизвольно горловой, нервный звук, она резко подняла голову и оглянулась, словно услышала немецкую речь. Если бы я была собакой, то про меня бы сказали: повела ушами. Какая же ты дура, Марго… Тебе бы раньше показать Лютову все бумаги.

– «Астра»? Нет, не слышала… – Но ведь у Инги в письменном столе… – Постой, да у меня же все эти бумаги здесь, дома!

Это «дома» заставило кожу Лютова пойти мурашками. «Как в мелодраме», – подумал он, глядя вслед ее удаляющейся узкой спине.

Марго, забыв про обиду (сам дурак, и не какой я не ястреб, а красивая болотная птица, перья которой при закате горят малиновым огнем, или просто хрупкая цапля, вылавливающая из болота лягушек, что пожирнее), кинулась к шкафу за папкой с бумагами.

– Вот! – Она бросила папку, что называется, к его ногам, точнее, на его колени. – Смотри! Это договоры. Я же говорила тебе, что Инга причастна к этому, а ты… Дятел…

Но Лютов уже не слышал ее. Он видел перед собой интереснейшие документы, которым, по сути, не было цены. Но он не мог об этом пока говорить с Марго. Пусть, ничего не ведая, копает дальше. Ей незачем больше ничего знать про Астровых. И кто знает, вдруг ей повезет… И он поймал себя на мысли, что почему-то хочет, чтобы ей повезло. Слаб человек…

Она не могла себе позволить порвать с Марком Аврелием – слишком уж много было поставлено на карту. Во-первых, богатство Инги Новак, во-вторых, покой и обеспеченное будущее самой Марго. Ей не хотелось, чтобы каким-то там родственникам Инги досталось все, а ей, Марго, – ничего. Она считала это несправедливым, поскольку на самом деле, как и считал Лютов, упивалась своим интернатским прошлым, своим сиротством и неудачной личной жизнью, состоящей сплошь из унижений. Ей и в голову не могло прийти, что у Инги могли быть такие же несчастные родственники-наследники, как и она. Кроме того, она была твердо убеждена в том, что наследники Новак не заслужили этого наследства уже по той причине, что до сих пор, что называется, в ус не дуют по поводу исчезновения своей состоятельной родственницы. А раз так, пусть пеняют на себя. Особенно теперь, когда Марго узнала, что у Инги имеется сестра… Она, кстати, так и не поняла, где же эта особа проживает на самом деле: в какой-то деревне со странным названием Синенькие или в Москве, где, по словам Лютова, чета Астровых провернула гигантскую аферу, связанную с открытием автомобильного завода – филиала одного из немецких автомобильных концернов, на что и получила от государства колоссальный кредит. Лютов говорил ей об этом таким неуверенным тоном, словно и сам сомневался в том, что эта история супругов-мошенников Астровых имеет хоть какое-то отношение к покойной Инге Новак. Он так и сказал: Астровых в Москве слишком много, чтобы во все это поверить…

Словом, после разговора с Лютовым у Марго появилось много срочных и неотложных дел. Первое – это вернуться во что бы то ни стало к Марку Аврелию и постараться внушить ему, что это он виноват в их ссоре, чтобы потом помириться. Второе – у нее имелся адрес сгоревшей квартиры Инги Новак в Люблине, куда неплохо было бы наведаться. Тем более что раньше они проживали там все вместе – Инга, ее сестра Валентина с мужем Андреем. По словам Лютова, был один шанс из тысячи, что квартира еще существует.

Лютов привез ее на Петровский бульвар ночью и оставил машину аж за два квартала и проследил, чтобы она без происшествий дошла до особняка, и даже подождал целых полчаса на случай, если ее там не примут.

Но Марго уже ждали. Марк молча впустил ее, сказал, что переживал из-за ссоры, но мыться в хозяйской (он говорил «господской») ванной комнате все равно не разрешил. «Машка вон моется в тазу, в котельной, что в подвале, и ты там же будешь мыться. Воды горячей там – море, мойся – не хочу. И не тесно, везде простор…» И тут же, без перехода: «Есть будешь?» И Марго, которая от сытости едва стояла на ногах и была не прочь уже завалиться спать, сказала, что ей не здоровится и что она лучше позавтракает плотно, чем наедаться на ночь. «А где Машка?» – «Спит», – ответил Марк, не глядя на нее. Врет поди, Машка работает, рисует своими цветными мелками, тебе, старику, деньги зарабатывает…

Он проводил ее до ее комнаты, где стояли узкая деревянная кровать, стул и маленький шкафчик («комната для слуг», как объяснил ей Марк, устраивая ее в первый раз на ночлег), еще раз на всякий случай спросил, не желает ли она чего, не заболела ли, и только после этого, успокоившись, что все на месте, здоровы и все улажено, ушел. Но Марго не спалось. Спустя какое-то время она вылезла из-под тонкого шерстяного одеяла и, накинув его на себя, пошла как лунатик гулять по огромному, с длинными темными коридорами дому. Она знала, где спит Марк Аврелий (его комнатка находилась неподалеку от «столовой», где они готовили и обедали, старик спал на продавленном низком топчане, укрывшись старым пледом, над его головой висела икона и горела лампадка, в которую он время от времени подливал масла), из его комнаты доносилось свистящее неторопливое дыхание. Знала Марго, где комнатка Маши, но оттуда не доносилось ни звука. Маша, Мыша, Мышь, Мышка…Тихоня-художница, перенесшая потрясение.

Марго остановилась перед ее дверью и коснулась ручки. Надавила, и р-раз! Вошла в темную комнату. Прислушалась. Она была готова к тому, что услышит сдавленный стон или крик – Маша не может не испугаться. Но она сразу же включит свет и успокоит ее, скажет, что ей приснился дурной сон и что ей страшно. Для таких травмированных особ, как она, услышать о том, что кому-то еще хуже, – как бальзам на раны.

И вдруг как вспышка: мертвая Инга, лежащая на узкой полке в купе. Там была такая же тишина. Инга не дышала. Как не дышала сейчас и Маша.

Марго включила свет и перекрестилась непроизвольно, словно ее руками двигала кровь ее предков, явно набожных людей. Маши в комнате не было. Аккуратно застеленная постель. Может, в туалет вышла? Марго подождала в коридоре, затем вернулась в Машину комнату, осмотрелась. Будить Марка Аврелия, чтобы объявить ему о своем открытии, она не стала: возможно, он знает, где еще может ночевать его подопечная. А вдруг из милости он позволил ей почивать на мягких хозяйских перинах? Ведь сколько дверей в доме заперто – за ними десятки комнат: гостиные, спальни, кабинеты, кухня с подсобными помещениями, кладовки…

Комната Маши мало чем отличалась от спальни Марго. Разве что у стены стояли прямоугольные листы картона, а на небольшом столике коробки с пастелью, банки с кистями и карандашами, бутыли с растворителями, промасленные тряпки… И запах в спальне поэтому специфический, «художественный».

В углу комнаты Марго заметила иконку и маленькую полочку с лампадкой. Внизу, на полу, бутылка лампадного масла. Марго подошла поближе и увидела прямо под иконой предмет, напоминающий тонкую записную книжку. Она осторожно взяла предмет в руки – никакая это не записная книжка, а две сложенные и прижатые друг к другу толстые картонки, обращенные рисунками друг к другу. Каждая картонка была обтянута тончайшей полиэтиленовой пленкой, в какую заворачивают сыр и ветчину, и такая же пленка прижимала картонки друг к другу. Марго сняла первую пленку – картонки разъединились, и она поднесла их ближе к лампе. Странные рисунки, подумала она. Очень странные. На обеих картонках был изображен маленький аквариум, в которых вместо рыбок среди водорослей были две человеческие головы – женская и мужская. И над каждым из аквариумов нарисованы черным углем православные кресты.

Марго показалось, что она услышала шаги. Выключив свет, она выскользнула из комнаты в коридор и бросилась к себе. Наверное, у нее кто-нибудь из близких утонул…

Глава 4

Утром Маша как ни в чем не бывало завтракала в обществе Марка Аврелия и Марго. Когда она вернулась, Марго так и не поняла, потому что после ночного блуждания по пустому дому она, вернувшись к себе, неожиданно быстро уснула. Ей снились анфилады пыльных комнат, затянутых паутиной, какие-то немыслимые спальни с большими кроватями под бархатными балдахинами и с золочеными кистями… Уже под утро ее сон, пропитанный родным до боли запахом подгоревшего молока (так пахло по утрам на кухне, когда мама готовила ей кашу), унес ее на крышу старинного замка, где она, устроившись поудобнее в соломенную корзину, как в сани, вдруг взмыла к облакам и принялась парить над поросшими травой лугами, крышами сказочных домов… Она проснулась и поняла, что только что побывала в одном из своих детских снов. Ей хотелось и плакать, и смеяться одновременно. И все дело было именно в запахе. У Марка Аврелия подгорело молоко. Он снова варил овсянку. Увидев бледную и невыспавшуюся Машу, он сделал вид, что ничего не происходит. Они были похожи на заговорщиков, и это обстоятельство сильно задевало самолюбивую Марго. У них была тайна. Марго подумала, что если бы они сожительствовали, то исчезали бы куда-нибудь вместе… Марго, как тебе такое вообще могло прийти в голову? Маша и этот старик? Разве это возможно даже на физиологическом уровне?

За столом почти не разговаривали, но Марго знала, что ей и сегодня тоже придется полдня (и это в лучшем случае!) позировать Маше. На этот раз ей было предложено лечь в замысловатой позе, растянувшись на лиловом бархате. И только шорох стирающегося в пальцах мелка нарушал тишину большой светлой комнаты. Марго даже уснула под эти приятные и в то же время какие-то нервозные, шершавые звуки. Она знала, что часа через полтора они сделают перерыв, чтобы перекусить. Маша снимет свой длинный синий фартук, долго будет отмывать руки с мылом, чтобы после обеда снова испачкать их до черноты. А Марк Аврелий принесет ведро с теплой водой и будет тщательно стирать с драгоценного паркета цветную меловую пыль. На этот раз эта пыль будет лиловой.

Маша работала так, словно дорвалась до «натуры». Словно она, устав рисовать яблоки с грушами (Марго видела в ее комнате рисунки, выполненные пастелью, именно с такими незамысловатыми сюжетами), набросилась, дорожа каждой минутой позирования, на «обнаженку». И у нее это отлично получалось. Лежащая на лиловом бархате женщина (по мнению самой Марго) была прекрасна, и тело ее, несмотря на то, что являло собой «испачканную цветным мелками картонку», сияло белизной кожи и как будто даже источало тепло. К вечеру, когда обе, обессилев, замерли в каком-то блаженном оцепенении (Маша – удовлетворенная своей работой, которая подошла к концу, а Марго – в предвкушении отдыха), к ним заглянул Марк Аврелий. Он был одет в фуфайку, поэтому Марго решила, что он только что откуда-то вернулся. «Девочки, у нас сегодня праздник, – как бы в подтверждение ее мыслей, проговорил он, показывая стодолларовую купюру, – наши пастели хорошо продаются». И тут взгляд его упал на мольберт с прикрепленной к нему картонкой – лежащей в эротичной позе Марго. Марк Аврелий присвистнул: «Маша, да это же шедевр!» И Маша впервые за все время знакомства с Марго улыбнулась. И даже что-то просвистела-пробормотала на своем тарабарском языке. Накопила деньги – теперь дернет к себе на родину, к маме на Сахалин или во Владивосток.

– Я могу быть свободна? – спросила Марго, о которой все сразу забыли, словно и не она украшала своими роскошными формами картонку и ее заслуги в рождении этого пастельного шедевра нет.

– Да, конечно, – очнулся Марк Аврелий, отрывая взгляд от пастели. – Ты хорошо работаешь, и тебе причитается премия. Вот. Возьми двести рублей, которые ты задолжала своей цыганке, отдай, пусть она вернет тебе твои вещи.

И он дал ей денег. Марго взяла и подумала, что сам бог помогает ей – теперь она сможет уйти на несколько часов из дома, чтобы разыскать в Люблине квартиру Астровых.

* * *

Из метро она позвонила Лютову, рассказала в двух словах, как прошло примирение и куда она сейчас направляется. «Будь предельно осторожна. Ты напрасно едешь одна, могла бы позвонить мне раньше, я бы заехал за тобой…» Уверив его, что с ней ничего по дороге не случится, что она «уже большая девочка», Марго села в вагон и покатила в Люблино.

Этот спальный район Москвы мало чем отличался от ее Баронска – те же типовые дома, тусклые магазинчики, гаражи в тихих дворах, бродячие собаки с печальными глазами и относительная тишина.

Дом на улице Краснодарской напоминал полуразложившегося мертвеца: черные глазницы разбитых и обгоревших окон с «ресницами» копоти, серо-зеленый налет на кирпичных старых стенах, полуразрушенные ступени крыльца, неприлично-розовая тряпка развевается на ветке дерева где-то на уровне шестого этажа…

Рядом в чистеньком дворе недавно выстроенного дома текла своя вечерняя жизнь – возле подъездов на скамейках сидели старушки в теплых кофтах, по тротуару прогуливались с колясками молодые мамаши, на детской площадке дети с упорством насекомых в свежевыкрашенной песочнице рыли желтый влажный песок… Марго села на одну из скамеек и спросила у старух, что с соседним домом: сгорел? И получила исчерпывающую информацию. Да. Сгорел. Из-за окурка, брошенного на пол пьяным мужиком, загорелась одна из квартир на третьем этаже. Почти никто не пострадал (кроме самого пьяницы, который скончался в ожоговом центре) – жильцов дома вовремя успели эвакуировать. Теперь в доме никто не живет – его готовят под слом.

– Может, ищете кого?

– У меня здесь знакомые жили… Астровы…

– Про Астровых уже кто-то спрашивал. Но это не те Астровы, о которых в газете писали. Это однофамильцы. Наши Астровы скромно жили, на метро ездили да на троллейбусе, а те – на иномарках разъезжали.

– А кто спрашивал?

– Женщина одна. Говорила, что тоже Астровых знает.

– И что же?

– Ничего, покружила-покружила вокруг дома, да и укатила на своей шикарной машине. Она поняла, что ошиблась, и что тех Астровых, кого она искала, надо искать где-нибудь поближе к Кремлю или, на худой конец, на Рублевском шоссе, где сейчас такие вот, как они, себе особняки строят…

– А как выглядела эта женщина, и какая у нее была машина? Не зеленая «Тойота»?

– Я в машинах не разбираюсь, но та была розовая, красивая, как и сама женщина… И пахло от нее, как от розы.

– От машины?

– Нет, от женщины, говорю же!

Марго поняла, что проделала столь долгий путь напрасно. Она оглянулась – ну на самом деле, разве этот сгоревший теперь дом мог иметь что-нибудь общее с теми Астровыми, ворочавшими миллионами долларов? Лютов был прав. Но и уезжать вот так просто, не побывав на месте, она не хотела.

– А вы не знаете, дом не разрушается? Он не может рухнуть, если в него войти?

– Это довоенная постройка, сталинская, крепкая. Когда дом сгорел, внутри его многое пришлось порушить… Хотя поговаривают, что его якобы можно отремонтировать… Это вы в мэрии спросите, вам скажут.

Марго вежливо поблагодарила женщин за исчерпывающие ответы и сделала вид, что уходит совсем, даже за угол завернула, чтобы они подумали, будто она пошла по направлению к троллейбусной остановке. На самом же деле она обошла «астровский» дом с другой стороны – там рос припорошенный пылью бурьян да гнили кучи мусора, – остановилась напротив двери (подъезды были сквозные, и в дом можно было войти с двух сторон), чуть приоткрыла ее и проникла в пахнувшую копотью и плесенью черную дыру, некогда бывшую коридором. Тусклый свет, пробивавшийся из разбитых окон, освещал часть лестницы, ведущей на верхние этажи. Это был тот самый подъезд, где находилась интересующая ее квартира. Стараясь не шуметь, она на цыпочках начала подниматься вверх. Два раза она видела крыс – одна за другой они ныряли в зияющие страшные дыры возле радиаторов, вызывая тошнотворные спазмы видом своих длинных толстых хвостов и округлостью жирных боков…

Марго остановилась и прислушалась. Какой-то посторонний, не крысиный, звук заставил ее замереть. Он доносился из приоткрытых дверей квартиры на втором этаже (Астровы жили на этаж выше). Марго подумала про наркоманов и бомжей, наверняка обитающих в этом доме, и ей стало немного страшно. Хотя, успокаивала она себя, если что, заору…

Приоткрыв дверь пошире, она протиснулась туда и, вытянув шею, заглянула за угол, где должна была, судя по планировке, находиться кухня.

…Она очнулась уже на лестнице. Перед глазами таял мутноватый кадр: среди пустых бутылок два пьяных существа совокуплялись на полу, подстелив под себя рваные одеяла. Марго видела голые белые колени женщины и синеватые ягодицы мужчины…

На третьем этаже, перед предполагаемой квартирой Астровых, она остановилась. Дверь была распахнута – заходи кто хочешь. Марго вошла и оказалась в разоренном мародерами жилище. Все, что только можно было вынести, – вынесли: раковины, ванну и унитаз. Содрали даже часть некогда дорогих обоев и выломали паркет. Черными ранами со следами разложения смотрелись дыры от электрических розеток и выключателей. Кухня была загажена, в самой большой комнате на продавленном диване валялись пожелтевшие газеты, заменявшие сегодняшним неприхотливым обитателям постель. Квартира, потеряв свое лицо, а точнее, лицо бывших хозяев, молчала, оскверненная, растерзанная и источающая предсмертное зловоние.

Марго вылетела оттуда, зажав нос. На улице отдышалась и присела на скамейку, не представляя себе, в каком направлении ей двигаться дальше, чтобы узнать хотя бы что-то об Астровых. И тут к ней подошла женщина. В сумерках ее лицо показалось ей серым, как и ее платье.

– Я следила за вами из окна своего дома, – сказала она насмешливо и в то же время не зло. – Вы кого-то ищете?

– Да. – Марго смотрела на нее во все глаза, поддавшись мистике, поскольку опустившийся на двор вечер с его тревожными и мрачными красками придал появлению этой женщины именно такой смысл. Больше того, она задала этот вопрос в тот момент, когда Марго уже отчаялась вообще связать этот странный и страшный дом с Ингой Новак. – Я ищу Астровых…

– Астровых? – В голосе женщины прозвучала нотка разочарования. – Вы давно их не видели?

– Да, очень.

– Тогда мне, наверное, придется рассказать вам, что с ними стало…

Кожа Марго пошла мурашками. А по голове словно пробежала, перебирая легкими лапками, мышь…

– А что с ними стало? И кто вы?

– Я – почтальон. Я всех знаю, кто жил в этом доме. Астровы до тех пор, пока не разбогатели, жили здесь. Нормальная семья. Андрей, Валентина и ее сестра Инга. Хорошие люди, симпатичные. Но потом что-то случилось в его бизнесе, и они с женой пропали… Думаю, их убили.

– Убили?

– Мне рассказывали, что об этом даже в газетах писали. Но лично я эти газеты не видела и ничего не читала.

– А что стало с Ингой? Я, собственно, Ингу ищу.

– С Ингой? Понятия не имею. Возможно, что она пропала вместе с ними, но может такое случиться, что она жива и здорова и живет во-он в том доме… – И почтальонша показала рукой на сияющий огнями дом на холме. – Это новостройка, туда поселили жильцов из этого дома. Но это уже не мой участок, поэтому про Ингу я вам сказать ничего не могу. Разве что спросить на почте…

– А вы не могли бы это сделать для меня? Я вам буду очень обязана… – Марго посмотрела ей в глаза так, чтобы у той не осталось ни тени сомнения в том, что ее труды будут вознаграждены.

– Я могу попробовать… Запишите мой телефон и позвоните завтра часа в три, когда я уже разнесу почту.

Марго записала номер телефона и поблагодарила женщину.

– Простите, а вы не знаете, кто-нибудь еще искал Ингу или Валентину…

– Конечно, искали. Они были людьми общительными, правда, до поры до времени, как говорится. Возможно, они остались должны кому-то или наоборот… Андрей был добрым парнем, его тут многие знали и любили.

– Вы с ним лично были знакомы?

– Я же почтальон… У нас с ним были свои дела. Я приносила ему письма на дом, вручала в руки, нередко – денежные переводы. Вот с этих самых денег он мне давал какую-то часть, даже не считая. Разве такое забывается?

Да уж, подумала Марго, для почтальона с его мизерным заработком такой вот Астров был вроде волшебника. И она права, эта простая женщина, такое не забывается.

– А что же милиция, не искала их?

– Как же! Искала. Я только удивляюсь, почему это вы ничего не знаете…

– Я из Синеньких, – соврала Марго, понимая, что сильно рискует. – Они же там раньше жили. А про московскую их жизнь мне ничего почти не известно. Просто приехала вот, поступать буду в театральный, хотела у них остановиться, соседи адрес дали…

– Понятно-понятно, – остановила она ее. – С Синеньких ему переводы и присылали. К ним и письма оттуда приходили, они же оттуда родом… Инга туда часто ездила, я сама однажды телеграмму отправляла с почты, мол, еду, ждите… Но это давно было, очень давно…

Марго возвращалась из Люблина на метро, зажав в руке драгоценный клочок бумаги с номером телефона почтальонши. От грохота электрички уши закладывало, тошнило. Хотелось есть, спать, и она поехала к Лютову.

* * *

– Астровы пропали, Инга Новак умерла в поезде, все это неспроста, – говорила Марго за столом, наверчивая на вилку оранжевые от соуса спагетти. – Но почтальонша – добрая женщина. Мне нравятся такие люди. Только их очень мало. Я понимаю, конечно, что она ждет от меня подачки. Как в свое время ждала от Астрова, но ей не жалко подать. Ты молчишь? Тебе есть что мне сказать? Или же ты приготовил для меня речь, смысл которой сводится к тому, чтобы я бросила копать под Ингу?

– Ты ее уже закопала, – мрачно заметил Лютов, так и не решивший для себя, стоит ли рассказать Марго о том, что случилось с Астровыми, или нет. – Так что теперь, подруга, мы с тобой должны найти ее родственников, чтобы те хотя бы похоронили ее на настоящем кладбище…

– Знаешь, я не хочу богохульствовать, но иногда мне кажется, что душа Инги не успокоилась, что она еще долго, до сорока дней, будет летать над Москвой, ища меня, чтобы проклясть…

– Выкинь эту чушь из головы и живи спокойно. Не хватало мне только, чтобы у тебя заболели нервы.

– А разве нервы могут заболеть? По-моему, они имеют обыкновение расшатываться или шалить…

– Ты смеешься, и это меня радует. И вообще, Марго, давно хотел тебе сказать, что завидую твоей выдержке и той легкости, с которой ты идешь по жизни. Я бы тоже хотел вот так…

– Ты не смог бы выбросить труп из окна. Ты об этом?

– Да… Только вот еще не решил для себя, хорошо это или нет. И что лучше – быть сделанным из металла или из другого, хрупкого материала…

– Что-то ты заговариваться стал. То ты боишься за мои нервы. А теперь вот предполагаешь, что я сделана из металла…

И вдруг ей кровь бросилась в лицо. Может, он имеет в виду, что мы с ним живем вместе, а спим в разных постелях?

Марго посмотрела на него пристально. Нет, мне это показалось. Лютов – не такой. У него есть женщина, и он не набросится на меня…

Потом она спросила себя, желает ли она его как мужчину, и тут же получила исчерпывающий ответ: он мне как отец.

– Очень вкусные спагетти… Спасибо.

– Ты поедешь на Петровку?

– Да, мне надо туда вернуться, чтобы не было неприятностей с Марком Аврелием.

– Да, кстати. – И Лютов принес ей книгу, небольшую, в золотистой суперобложке. – Вот, почитай, и ты поймешь, кто такой Марк Аврелий…

– Нет, только не сейчас… Если ты меня в ближайшие полчаса не отвезешь, я усну прямо здесь…

И Лютов исполнил ее просьбу. В машине она, полистав книгу с высказываниями великих людей, уснула и спящая была так похожа на Наташу Троицкую, что он чуть было не наделал глупостей, когда, уже приехав на Петровский бульвар и открыв дверцу, чтобы помочь ей выйти, присел рядом с ней и обнял ее. Все чувства, последние дни приглушенные рассудком, болезненно оголились и бесстыдно проявили себя в самом что ни на есть физическом смысле. Он захотел ее не как Марго, а именно как Наташу, нежную и ласковую женщину, умевшую любить так, как никто другой. Он даже услышал ЕЕ запах, неповторимый аромат молока и ванили, который так возбуждал его.

– Марго, просыпайся, приехали… – Он прошептал эти слова, боясь спугнуть наваждение. – Да просыпайся же ты, черт тебя побери…

Лютов вдруг почувствовал себя маленьким мальчиком, беспомощным перед обрушившимся на него горем одиночества – отняли маму. Смерть забрала Наташу Троицкую, и он осиротел. Да, он стал сиротой без этой женщины, неприкаянным и заброшенным мужчиной, ищущим в каждом женском объятии те ощущения, что прежде давали ему чувство покоя и защищенности. А еще любви. Они любили друг друга.

Марго проснулась и заворчала, закапризничала…

«А это что?» – «Так ведь ты же пошла к цыганам за вещами, ты же не можешь вернуться с пустыми руками, иначе тебя сочтут лгуньей…»

Он был прав, и она приняла из его рук объемный пакет. «Что там?» – «Белые ботинки, свитера, джинсы». Она молча вышла из машины и, сонно махнув ему рукой, двинулась вдоль бульвара к похожему на рождественский торт особняку.

* * *

После завтрака, во время которого она рассказала Марку Аврелию о его тезке (во времена Древнего Рима он был императором из династии Антонинов, представитель позднего стоицизма, умнейший был человек, почти как вы, Марк, вам стоит почитать его мысли), Маша, сидевшая тихо и кушавшая, как небесный ангел, одни лишь яблоки да апельсины, глазами показала ей, что пора работать.

Марго нехотя поднялась со стула и потянулась, забыв все приличия. И тут она услышала вопль, от которого ее пробрал мороз по коже. Резко обернувшись, она встретилась взглядом с Машей. Та смотрела на нее как на привидение. Глаза ее медленно наполнялись слезами, потом Марго показалось, что она смотрит вниз, на ее, Марго, ноги. Белые ботиночки Инги ослепили ее? Маша кинулась на пол и принялась ощупывать белую льняную ткань, развязала шнурки…

Марго посмотрела на Марка, спрашивая его взглядом, что ей делать и как реагировать на странное поведение Маши. Но по его растерянному лицу поняла, что он и сам удивлен не меньше.

– Машенька, встань, поднимись, маленькая… Ну что ты?

– Может, они ей что-то напомнили или ей тоже хочется иметь такие же? – предположила Марго.

– Да нет, ей все равно, в чем ходить.

– Значит, у нее были такие? В ее прошлой жизни? Или же трагедия, которая с ней произошла, – шептала она на ухо Марку, – связана с женщиной, носившей такие же ботинки?

У нее язык чесался – так хотелось произнести имя Инги Новак.

– Ничего, ты иди к себе. А я с ней потолкую… Нездоровый человек, чего ты хочешь?

И Марго ушла. У себя в комнате переобулась и легла. Закрыла глаза, но образ перепуганной насмерть Маши не выходил из головы. Белые ботинки. Что бы это значило?

Она прождала довольно долго, пока не пришел Марк и не сказал, что Маша сегодня работать не будет. «Ей нездоровится, пусть девочка отдыхает – и так работает много…»

– Марк, посидите со мной. Расскажите, зачем Маше деньги? И что вы о ней знаете?

– Да ничего не знаю.

Марго поверила ему, глядя на то, как он переживает по поводу Маши. Если, конечно, им не движет эгоизм, ведь Маша кормит его. И если она перестанет рисовать свои пастели, то неизвестно, на что будет жить Марк.

– Вы в прошлый раз, когда мы говорили на эту тему, предположили, что Маша копит деньги, чтобы возвратиться домой. Но куда, вы не знаете.

– Правильно, я и теперь не знаю.

– Но ведь что-то вы о ней наверняка знаете. Разве вы не понимаете, что ей нужен хороший психиатр или невропатолог? Способная девочка, перенесла стресс, а вы, ее друг, имея на руках уже довольно приличную сумму, ничего не делаете для того, чтобы помочь ей… Разве так можно? Вот ваш тезка знаете что сказал в свое время? «Люди рождены друг для друга». Или вот. – Марго полистала книгу с высказываниями Марка Аврелия: – «Люди рождены, чтобы помогать друг другу, как рука помогает руке, нога ноге и верхняя челюсть – нижней».

– Надо же… Видать, правда, был умный человек, этот твой Марк Аврелий. Но мне до него далеко, это ты верно заметила. Я – простой человек. Мне мало надо. И я помогаю ей, сколько могу…

– Вы проедаете ее деньги, покупаете себе хорошее вино, продукты, живете за ее счет, и вам нет никакого дела до ее будущего! – разошлась она. – Вы больше всего на свете боитесь потерять ее. Что вы тогда будете делать?

– А ты злая, – сказал печально Марк. – И неблагодарная.

– Это вы злой. Живете здесь, пользуетесь плодами чужого труда, барствуете здесь и делаете вид, что сторожите этот особняк. А на самом деле я больше чем уверена, ходите по этим апартаментам, представляя себе, что они ваши. И вообще, надо бы выяснить, кому они принадлежат… Хотя я и так знаю…

Марк смотрел на нее широко раскрытыми слезящимися глазами и только качал головой – классический портрет человека, пригревшего на своей груди ядовитую змею, которая только что прокусила ему кожу и выпустила в ранку каплю яда…

– Я СТОРОЖУ этот особняк, и знай это, неблагодарная. Я вытираю пыль, слежу, чтобы не прорвало трубы, чтобы котельная работала исправно зимой, чтобы дом был готов к возвращению хозяев в любой день. У меня даже на кухне все готово для того, чтобы в любое время включить котел, электроплиту, был бы повар. И если что и не успеваю, так потому, что стар и слаб. Вот состаришься, тогда меня вспомнишь. Еще я продаю ЕЕ работы, – он посмотрел на дверь. – Если бы не я, она бы погибла, уж ты мне поверь. Да, она больна. Но она не хочет врача, я с ней говорил.

– Как же это вы с ней говорили?

– Я умею. Она умная девочка, способная…

– Это я уже слышала. Ну так помогите ей!

– У нее нет документов, ничего… Боюсь, что, если вызову врача, ее упекут в психушку, и она там сгинет…

Он говорил это таким убедительным тоном, что Марго снова купилась на это и подумала о том, что, вероятно, он прав. И может, время само вылечит ее. Хотя, с другой стороны, она много бы дала, чтобы раскрыть тайну Маши и попытаться помочь ей преодолеть стресс, шок, депрессию.

– Тогда расскажите о своих хозяевах. Кто они?

– Тебе это не надо знать, Марго. Ты ведь у меня временно, я чувствую, что еще немного, и ты вернешься домой. И это нормально. Тебе нечего делать в Москве, где у тебя никого нет. Москва – холодный город, он не согреет тебя. И чем раньше ты уедешь отсюда, тем для тебя же будет лучше. Ты же не вечно будешь позировать Маше. И она не вечно будет жить здесь и рисовать свои пастели…

– Вы видите ее будущее?

– Да. Вот вернется хозяин…

– Вот вернется барин, барин нас рассудит? Так?

– Почти. Мой хозяин – человек добрый, рассудительный. Я покажу ему Машины работы и скажу, чтоб помог девочке. Чтобы купил мастерскую и приставил к ней помощника. Или врача.

– И он вас послушает?

– Послушает. Он вообще людей слушает.

– Но ведь ваш хозяин бандит… – Она старалась говорить тихо, чтобы и правду сказать, и скандал не устроить. – Человек в наше время не может честным способом заработать столько денег, чтобы купить себе такой домище, да еще и отремонтировать его, придав облик настоящего дворца! Ваш хозяин исчез, и это тоже не случайно. Вы все знаете, понимаете, но продолжаете играть роль чуть ли не юродивого, только чтобы жить здесь… Я не удивлюсь, если ваших хозяев уже нет в живых…

– Тебе нельзя здесь оставаться после того, что ты сейчас сказала, – произнес вдруг Марк Аврелий и поднялся со своего места. – Ты должна уйти и забыть сюда дорогу. Не хочу тебе угрожать, но когда хозяин вернется…

– Бросьте, вы прекрасно знаете, что сюда никто не вернется. Сколько времени прошло с тех пор, как ИХ здесь нет?

– Кого?

– Астровых…

Марк вздрогнул. Было видно, что старику не по себе от прозвучавшей только что здесь из уст постороннего человека дорогой ему фамилии.

– Так ты знала, что это дом Астровых? Но откуда?

– Неважно.

– Тебе ОНА сказала?

– Кто? – оживилась Марго. – Кого вы имели в виду?

– Никого…

– Ингу? Ингу Новак?

– Ты знаешь ее?

– Знаю, я отдыхала с ней на юге.

– Значит, она жива… – Марк опустил голову и тяжело вздохнул.

– Что значит, она жива. Что вы о ней знаете?

– Инга Новак – сестра жены хозяина, Валентины. Это она послала тебя сюда?

– Нет… Просто она сказала мне, что этот особняк на Петровском бульваре – она мне описала его, я узнала этот дом по табличке «Рондо» и старинным фонарям, – теперь ее… И даже показала документ.

– Где она? – дрогнувшим голосом спросил Марк. – В Москве?

– Не знаю… Я думала, что в Москве, приехала сюда, позвонила по ее домашнему номеру – там никто не отвечает, пришла сюда, хотела увидеть ее…

– И куда же мы теперь, с Машей? – вдруг отчаявшимся голосом проговорил Марк, думая о своем. И Марго поняла, что теперь, после того как он узнал, что хозяева сменились, ему как бы незачем оставаться здесь. Если это вообще не опасно для жизни. Но, с другой стороны, на самом деле: куда же им двоим податься? Двум бомжам, облюбовавшим себе этот райский уголок?

– Вы мне скажите лучше, как же так случилось, что вас до сих пор никто не побеспокоил? Ведь ваших хозяев уже сколько времени нет в Москве?

– Пять лет… Но все, что принадлежало Андрею, было неприкасаемым ни для кого, и все в Москве, кто знал его, не зарились… Все, как и я, ждали его возвращения. Должен ли я верить тебе, Марго?

– Не знаю… Но думаю, что торопиться не стоит. А вдруг я на самом деле что-то напутала, и Инга просто решила передо мной похвастаться особняком, который на самом деле принадлежит ее сестре и зятю? Вы сами-то знали Ингу? Может, у нее есть какие-нибудь родственники в Москве?

Марго, забывшись, задавала вопросы, имеющие отношение исключительно к вопросу захоронения Инги, то есть била прямо в цель, не думая о последствиях такой нелогичности в своем поведении. Ведь, если задуматься, то зачем девушке, познакомившейся с Ингой где-то на юге, интересоваться ее родственниками? Это неестественно, если вообще не подозрительно.

Между тем Марк отвечал на поставленные вопросы, меньше всего придавая значение их логичности или нелогичности.

– Я сам-то Ингу не знаю, – говорил он чрезвычайно серьезным и напряженным тоном, – но если дом оформлен на ее имя, то сделать это могла только она и только при одном условии…

– Каком?

– Если нашли тела… – Он сжал свои маленькие узловатые кулачки. – Их долго искали, об этом писали в газетах… Уж слишком надолго они, что называется, легли на дно. И хотя мне передавали их распоряжения относительно этого дома…

– Какие еще распоряжения?

– Да так, по хозяйству: проследить за тем, чтобы вода в батареях не замерзла, чтобы их не разорвало, чтобы крыша не текла, потому что наверху ценная мебель и лепные потолки… Я уверен был, что эта информация поступает от Андрея или Вали, но после того, что ты мне сказала об Инге, я начинаю думать о том, что эти распоряжения могли исходить от нее… Хотя, – взгляд его заметно оживился, – Инга могла действовать от их имени, то есть была каким-то образом связана с ними…

– Вы говорите о вашем хозяине Андрее Астрове так, словно он был для вас не просто хозяином…

– Думаешь, мы с ним в дружбе были? Нет, конечно. Астров, он и есть Астров. Масштабный человек, интересный, богатый. Да только я в милость к нему попал, сторожил хорошо, следил за всем…

– Так ведь здесь, наверное, в его бытность охрана была немалая. Как же вы могли сторожить хорошо?

– Охрана охраной, да только я вроде завхоза здесь был. И за охраной присматривал. Они же молодые, где выпьют на месте, где покурят да окурок не загасят, а я – человек ответственный, Астров любил меня, и его жена, Валентина, меня уважала…

Марго слушала весь этот бред до тех пор, пока не поняла, что девяносто процентов сказанного Марк Аврелий, конечно, нафантазировал, приукрасил, возвышая себя в ее глазах, чтобы придать весомости. Главная его цель уже была не в том, чтобы рассказать Марго правду, а в том, чтобы после смены хозяев остаться ему в этом доме и продолжать свою нехитрую, заключавшуюся в простейших обязанностях службу. Он наверняка уже прикинул, что, раз Марго знакома с Ингой Новак – наследницей Астровых, значит, рано или поздно, когда Инга войдет в этот дом, они встретятся, и тогда он либо останется здесь благодаря Марго, либо ему придется убираться отсюда со своей блаженной Машей. Все было понятно и без слов. Но Марго мучило другое: как могло случиться, что особняк, набитый добром, до сих пор никто не разграбил, как, к примеру, квартиру Астровых в Люблине? Кто позаботился о том, чтобы к нему не прикоснулись грязные лапы настоящих бродяг и мародеров или просто воров? Этот вопрос она не раз задавала Лютову, и каждый раз он отвечал туманно, намекая, что особняк наверняка находится под охраной той бандитской группировки, на территории которой находится Петровский бульвар, и что эти люди всякому, кто вздумает наложить руку на астровскую недвижимость, башку снесут и всю родню пустят в расход. Знал ли об этом Марк Аврелий? Наверняка знал. Не маленький. Вероятно, приходили какие-то люди и передавали распоряжения от хозяев. Или же звонили. И теперь Марк не знает, кто отдавал эти распоряжения, сами ли Астровы или же Инга Новак.

Марго тряхнула головой. Итак, пока что получалось, что у Инги никого из родных в Москве не было. Иначе бы Марк Аврелий об этом знал. Или же эти родственники сами наведывались бы в особняк, если вообще не заселились в него с разрешения той же местной московской мафии.

Но все это были лишь предположения. И все же. Получалось, что Марк многое знал об Астровых.

– Марк, давайте говорить начистоту, – предложила Марго. – Теперь, когда вы знаете о том, что я знакома с Ингой, для вас будет важным, замолвлю ли я за вас слово перед ней или нет. Я права?

Марк, отвернувшись от нее, уставился в окно. Ему было неприятно услышать такое от человека, которому он по доброте душевной дал кров, еду и предоставил возможность заработать немного денег.

– Так вот, – продолжала безжалостно Марго, помня о своих, личных целях, – если вы расскажете мне об Астровых, если ответите на интересующие меня вопросы, я помогу вам…

Я стану твоей хозяйкой, Марк Аврелий, и ты будешь готовить мне эту роскошную ванную комнату перед сном. Еще ты будешь заведовать котельной, проверять трубы, котлы, вентили, задвижки, замки, следить за порядком в доме, за работой горничных и слуг, поваров и посудомойщиц, носить на поясе тяжелую связку ключей от кладовых и винных погребов… Эк тебя развезло, Марго…

– Мне нужен адрес квартиры, где в последнее время жили Астровы. Насколько мне известно, – блефовала она изо всех сил, – у них была большая квартира в центре, недалеко от…

Она была уверена, что Марк назовет ей Рождественку, и была удивлена, когда он назвал улицу Тверскую, «…недалеко от Маяковки». Это был новый адрес, новая страница жизни таинственной четы Астровых и, следовательно, Инги Новак. Кто знает, может, через несколько дней, когда мне доподлинно станет известно, что у Инги нет родных, я сама превращусь в Ингу Новак и стану хозяйкой всех этих квартир, особняка и всего остального… Марго, остановись!..

У нее захватило дух от представленного. Но она взяла себя в руки.

– Марк, у вас есть ключи от этой квартиры?

Он подошел совсем близко к ней и заглянул ей чуть ли не в душу. Щеки его стали розовыми и напоминали нарисованные рукой художника-дилетанта яблоки.

– Нет, – неожиданно сказал он.

– Врете?

– Я отвечаю за особняк. – Он пожал плечами, мол, делайте что хотите, но уж здесь я вам не помощник.

– Очень жаль…

– А на что тебе ключи от квартиры?

Марго не была готова к такому вопросу. Она уже давно поняла, что повела себя на редкость глупо, расспрашивая о квартире Астровых, но слова были произнесены, а Марк теперь будет подозревать ее во всех смертных грехах и сочтет мошенницей. Больше того, он может натравить на нее тех, кто вот уже пять лет присматривает недремлющим оком за недвижимостью Астровых. А это будет поопаснее истории покойной Инги Новак…

– О ключах я спросила просто так.

– Ты сказала, что, когда приехала в Москву, звонила им на квартиру… И что, никто не брал трубку?

– Никто. Поэтому-то я и пришла сюда…

Она поняла, что зашла в тупик, и теперь стояла и смотрела на слезящиеся глаза Марка Аврелия до тех пор, пока не закружилась голова. Внезапно в комнате произошло какое-то движение, она оглянулась – это распахнулось окно, и в комнату ворвался теплый ветер… Ах! И Марк Аврелий, сунув под мышку книгу о своем тезке, вдруг подбежал к окну, вскочил легко, как мальчик, на подоконник и, взмахнув руками, вылетел в солнечное утро, как птица…

…Марго открыла глаза – они с Лютовым, голова к голове, сидели на заднем сиденье машины. Он проснулся, когда она зашевелилась, расправляя онемевшую спину и плечи.

– Поспи еще, если хочешь, – пробормотал он, еще находясь во власти сна и поудобнее устраивая свою щеку на ее плече.

– Лютов, почему ты меня не разбудил?

– Будил, Марго, но ты снова уснула.

Теперь уже он окончательно открыл глаза и потянулся.

– Мне приснился сон, как будто я рассказала Марку Аврелию об Инге Новак… А еще – пакет с вещами. Он есть или его нет?

– Какой еще пакет?

– С моими вещами, говорю же! С белыми льняными ботинками на шнуровке, свитерами. Ведь я вроде бы как возвращаюсь от цыган, у которых должна была выкупить свои вещи…

– У меня есть в багажнике какой-то пакет, можно в него положить мой свитер, что-нибудь еще, чтобы видно было, что ты пришла не с пустыми руками. Надеюсь, что твой император не станет проверять пакет.

– Какое счастье, что это был сон, – все никак не могла успокоиться Марго, вспоминая, каких глупостей она успела наговорить Марку за недолгий, но богатый событиями сон. – В сущности, я сказала ему все, что думаю о нем и Маше. Я упрекала его за то, что он палец о палец не ударил, чтобы помочь ей. Но и он отвечал мне довольно разумно…

И Марго в подробностях рассказала Лютову свой сон.

– Да уж, на самом деле хорошо, что тебе все это только приснилось. Не вздумай говорить с ним об Инге Новак и даже не пытайся узнать, есть ли у них (или была) квартира. Наверняка была, ведь если это те самые Астровы, то у них было полно недвижимости. Но ты, играя свою роль, ничем не должна выдать себя. Достаточно того, что завтра ты узнаешь от почтальонши адрес Астровых в Люблине. Хотя даже если ты и поедешь туда, то это мало что изменит. Ну, увидишь ты квартиру… Хотя постой. А как же ты туда войдешь?

– Я уверена, что в связке ключей, что были в сумке Инги, есть ключи и от этой квартиры. Ведь она же – сестра Валентины, и, раз они все вместе, втроем жили в Люблине в сгоревшем доме, значит, и новый дом, куда их переселили после пожара, имеет к Инге непосредственное отношение. А что твой друг Савченко не мог узнать этот адрес по фамилии?

– Да в том-то и дело, что вся эта троица – Андрей и Валентина Астровы и ее сестра Инга Новак – по документам проживала в Синеньких, я же говорил…

– Но, помимо адреса в Синеньких, если, как ты говоришь, у них было много недвижимости в Москве, должны быть и другие адреса… В том же Люблине. Раз и почтальонша их знает, значит…

– Это еще ничего не значит… Кажется, я начинаю что-то понимать. Смотри. Если речь идет о тех самых Астровых, то они – люди очень осторожные и умные. Следовательно, вряд ли они будут «светиться» со своей недвижимостью, как Астровы. Думаю, что они…

– …оформили недвижимость на кого-то другого?

– Да или других… Я-то просил его узнать об Инге Новак. А остальные квартиры могли быть куплены на имя, скажем, Валентины Новак, его жены.

– Твой Савченко – халтурщик. Ну посуди сам, ты просишь собрать его всю информацию об Инге Новак, и он, вместо того чтобы первым делом сообщить тебе все ее адреса (в том числе, кстати, и на Рождественке, не считая вот этого особняка на Петровском бульваре, документы на который ты видел сам, собственными глазами!), называет тебе лишь один-единственный адрес в Люблине, причем фактически уже не существующий…

– Он не халтурщик, как ты выразилась… Думаю, причина кроется в другом. Просто твоя Инга Новак приобрела права на квартиру на Рождественке и этот особняк НЕДАВНО.

– А ты не допускаешь, что в регистрационной палате сидит человек Астровых, который тормозит ответы на запросы прокуратуры или милиции или что-нибудь в этом духе?

– Ты рассуждаешь вполне здраво, но мне в голову пришла еще более оригинальная мысль. А что, если вся эта недвижимость не зарегистрирована лишь по той причине, что документы находятся в работе?

– Ты хочешь сказать, что Инга Новак, став хозяйкой этой недвижимости, тут же начала оформлять ее на другое имя?

– Именно…

– Но на кого?

– Понятия не имею. Только чувствую, что ты, Марго, постепенно влезаешь в чужую жизнь, и кое-кому это скоро не понравится.

– Кого ты имеешь в виду?

– Пока еще не знаю, но думаю, что у Инги есть покровители…

Марго снова вспомнила свой сон, в частности, разговор, где речь велась о том, кто охраняет недвижимость Астровых, оберегая от мародеров и воров. Получалось, что во сне пришли в движения все ее мысли, касающиеся службы Марка Аврелия в особняке, да и всей ситуации, в которой она оказалась в целом.

– А почему бы тебе не задать твоему Савченко вполне конкретные вопросы, связанные с окружением Астровых: друзья, знакомые, любовники или любовницы… А что, если у Валентины был, предположим, какой-нибудь друг, на которого и была оформлена часть недвижимости? Или у Андрея была подруга…

– Я спрошу…

– Вот и спроси. А мне пора идти. Думаю, что сон, который я тебе рассказала, – символичный и явился мне своего рода предупреждением. Чтоб не болтала лишнего. Если честно, я несколько раз чуть не проговорилась на самом деле об Инге Новак. Вот только непонятно, почему во сне Маша так странно отреагировала на эти белые башмаки… Во всем виновата моя голова, набитая фантазиями. Но поживем – увидим. Что ты так смотришь на меня? Хочешь что-то сказать?

Лютов покачал головой, любуясь нежным профилем сидящей вполоборота к нему Марго.

– Ты очень, понимаешь, очень похожа на свою мать… – прошептал он и, взяв ее голову в свои руки, поцеловал прямо в губы. – Все, теперь можешь идти…

Марго, которая восприняла этот поцелуй как первый шаг к физическому сближению, вспыхнула и почти выскочила из машины. Лютов может спутать все ее планы. Ему не нужна мошенница, собирающаяся прибрать к своим рукам затянутую паутиной и присыпанную пылью империю Астровых. Ему нужна реальная покладистая женщина вроде Наташи Троицкой, которая будет довольствоваться ролью жены Лютова – домохозяйки.

Уже на крыльце она вспомнила, что не захватила вещи, предназначенные для отвода глаз. Но Марк Аврелий, увидев ее, даже не обратил на это внимание. Судя по его виду, он был даже рад, что она вообще вернулась.

– Где тебя носило? Мы же переживали… Как там твои цыгане? Все в порядке? Расплатилась?

– Да, все нормально… Просто мне долго пришлось ждать, пока не придет тот человек, которому я должна была деньги… Но я расплатилась, спасибо вам, так что теперь я никому и ничего не должна. Извините, что я так долго…

– Главное, что ты пришла. Хочешь чаю?

– Хочу… А где Маша, спит?

– Спит. А вот у меня бессонница. Все думаю, прикидываю…

– Вот черт, забыла для вас книгу о Марке Аврелии. Почитали бы на сон грядущий его мудрые мысли…

– А… Ну ничего, я сам поищу, здесь… Интересно же, кто такой Марк Аврелий…

– Император, но я о нем мало что знаю. Вот принесу книжку, и прочитаете тогда.

За чаем он заговорил о Маше, и Марго снова задала ему вопрос, зачем ей деньги. И как в ее сне, он ответил, что не знает. И тогда она, испытывая судьбу, спросила его, не собирается ли он подлечить ее, пригласить врача-психиатра. И Марк почти слово в слово ответил ей, как и во сне:

– У нее нет документов, ничего… Боюсь, что, если вызову врача, ее упекут в психушку, и она там сгинет…

Дальше развивать эту тему она не стала – испугалась. Поблагодарила за чай и пошла спать. И в этот раз ей уже ничего не приснилось.

Утром все было как обычно – завтрак, позирование. После обеда она, как договаривались, позвонила почтальонше и, на свое счастье, узнала новый люблинский адрес Астровых. Сказав Марку, что хочет прогуляться, Марго, прихватив связку ключей Инги Новак, поехала в Люблино, зашла на почту и, разыскав знакомую почтальоншу, дала ей сто рублей. Затем поднялась на холм и вошла в подъезд нового, еще пахнувшего краской дома. Остановившись перед квартирой, замерла. Вспомнила, как колотилось ее сердце, когда она точно так же стояла перед дверью квартиры Инги на Рождественке. И решила не рисковать – прежде позвонить соседям и расспросить их об Астровых. Но, как назло, никого дома не оказалось. Марго восприняла это как знак и позвонила. В квартире Астровых было тихо. Она звонила минут десять и только после этого достала ключи и почти без труда (дома она вычислила несколько ключей методом исключения) открыла дверь. И сразу же поняла, что квартира жилая. Ей стало страшно… Чистые полы, холодильник, полный продуктов, мокрое полотенце в ванной комнате, нигде не пылинки… Здесь жила женщина, молодая, некурящая, ведущая здоровый образ жизни. Ни одного следа пребывания мужчины. Судя по одежде в шкафах, женщина изящная, хотя и высокая, но одевающаяся со вкусом и дорого. На подоконниках комнатные растения – земля сырая, черная, ухоженная. На одном растении – с широкими жесткими зелеными листьями с белыми разводами – сверкают капли воды.

Кто бы здесь ни жил, этот человек мне и расскажет об Инге Новак. Вот только бы не было скандала…

Она обошла квартиру – все три комнаты – и вернулась в гостиную с твердым намерением ждать появления таинственной особы, живущей в квартире Астровых. Села в кресло и замерла. Взгляд ее переходил от одного предмета к другому, она нервничала, ее страшила встреча с незнакомкой. И вдруг она поймала себя на том, что разглядывает красные и синие клетки большого пушистого пледа на диване. Память тут же выдала ей картинку: сине-красный плед на изумрудной траве – пикник в лесу. Только уж слишком чистый плед, почти новый. «Это не тот плед, а его двойник». Марго сидела и думала о том, что что-то в этой квартире не так. Чего-то не хватало здесь, чего-то привычного… Она снова поднялась и осмотрелась, вышла в переднюю. Ну точно! Здесь нет вешалки. А куда же живущие здесь люди вешают пальто и плащи? Шляпы и зонты? В прихожей на полу был расстелен ковер и не было даже намека на мебель. Марго двинулась по квартире, постепенно метр за метром обследуя пространство. Но вешалки или шкафа с верхней одеждой так и не нашла. Вернулась в гостиную и села в кресло. Вытянула ноги – устала. Закрыла глаза, и сразу же замелькали фрагменты только что осмотренной квартиры: стоящий в углу пылесос, открытые шкафы с едва проступающими из темноты очертаниями плечиков с висящими на них платьями и костюмами, сложенные аккуратно там же, только внизу, обувные коробки, пара розовых туфель под кроватью в спальне… Розовые туфли, ковровое покрытие жемчужного оттенка на полу, а на нем следы от обуви, возможно даже, от этих же туфель…

Марго кинулась в спальню, заглянула под кровать и достала туфли. На подошве – цветная пыль. Она опустила одну туфлю на ковер – бурый отпечаток совпал с очертанием носка, от каблука на ковре остался лишь едва заметный след-углубление. Следы – их было всего два – вели к высокому напольному зеркалу. Женщина, обутая в эти туфли, стояла перед зеркалом, затем сняла их и поставила аккуратно под кровать. Ну и что?

Она подошла к зеркалу. Где-то на уровне груди на зеркале виднелись следы пальцев. Зачем было трогать зеркало? Марго подошла вплотную и всей пятерней покрыла видимую проекцию чужой руки, надавила на зеркало, и оно поплыло в сторону… Никакой мистики, Марго, стой спокойно и не падай в обморок. Обычная дверь на роликах. У тебя у самой был шкаф-купе с такими же дверцами. Ну же, открывай пошире и входи. Две смежные квартиры. Ничего особенного. Поэтому-то соседи и не отзывались – их попросту нет. Здесь один хозяин или хозяйка.

Марго стояла перед открывшимся дверным проемом, за которым просматривался еще один коридор, а за ним – дверь… Она прошла внутрь и увидела вешалку. Вот теперь все встало на свои места. Две квартиры, соединенные в одну. Темные следы обрываются на границе двух квартир. Марго прислушалась – ей показалось, что где-то льется вода. Она двинулась по направлению к предполагаемой кухне, но обнаружила вместо этого небольшой тренажерный зальчик с душем. Ванная и туалет были точными копиями таких же, как и в первой квартире. Марго слышала бульканье и жужжанье, вот только пока не могла понять, откуда идут эти звуки. Нервы ее были на пределе. Она понимала, что в любую минуту сюда могут войти, и уж тогда ей не поможет ни Лютов, который разбудит ее и вернет в спокойную реальность автомобильного салона, никто…

Но она продолжала двигаться на звук. Вот комната, симметричная спальне. Дверь. Марго открыла ее и увидела огромный аквариум, сверкающий промытыми стеклами, за которыми, как барышни в пышных оборчатых платьях, двигались, играя прозрачными яркими – красными, желтыми, синими, пятнистыми – плавниками, рыбки. Это были чудо что за рыбки. В зеленоватой воде, насыщаемой воздухом (вот откуда этот булькающий звук – работает компрессор, качающий в аквариум воздух!), застыли дивные подводные растения, поражающие воображение такого неискушенного зрителя, как Марго. Целый подводный лес с качающимися зеленовато-голубыми гирляндами, похожими на хвою, с миниатюрными фантастическими деревьями, коричневатыми камнями-замками, застывшими на дне, и все это – для роскошных, фосфоресцирующих дорогих рыбок…

Кроме аквариума, занимающего почти целую стену, в комнате, лишенной мебели, прямо на полу стояли два больших армейских термоса, чемодан, рюкзак и большая картонная коробка. Марго открыла чемодан – он оказался пуст. В рюкзаке – мыльница, зубная паста и щетка с полотенцем. Все. А вот в картонной коробке, размером с телевизор, лежал плед. Точно такой же, каким был покрыт диван в первой гостиной. Марго потянула за край, и он, большой, скомканный, кисло пахнувший, выпал на пол. В красно-синих клетках застряли зеленые сухие стебли, травинки, листья… Марго развернула его и увидела, что плед грязный, весь в темно-бурых потеках. Кровь? Ну не варенье же…

Она поспешно сунула плед в коробку. Ее всю трясло. Она вышла из комнаты на подкашивающихся ногах. И тут ей показалось, что на нее кто-то смотрит. Опираясь на ручку двери, она медленно повернула голову, и ей показалось, что в аквариуме, слева в углу, плавает человеческая голова. В натуральную величину. Голова улыбалась ей, показывая мелкие белые зубы. Марго, улыбнись и ты призраку, а то Маша лишится своей натурщицы, а Лютову будет некого целовать в губы… ну же, смелее!

Марго, словно под гипнозом, улыбнулась. Подошла поближе и увидела перед собой спрятанный в гуще зеленых растений фотографический портрет мужчины. Посмотри направо – там еще одна голова. Только женская. Видишь? Не бойся, это женские волосы, и тебе только кажется, что в них запуталась оранжевая рыбка… Это застекленный снимок…

Она, с трудом преодолевая отвращение, уже почти вплотную приникла к стеклу аквариума и, вглядевшись повнимательнее, поняла, что на фотографиях – лица не живых людей, а трупов. Подобные, отвратительные в своей натуралистичности снимки она могла видеть только в триллерах. Или же на последних страницах газет, где читателям предлагалось опознать по фотографии труп. «Такого-то числа в лесополосе обнаружен труп 30-летнего мужчины в синих спортивных брюках, тельняшке и коричневых ботинках…» Марго, держись…

Пятясь, она наткнулась на стоящие в углу металлические термосы. Она видела такие тоже только в кино. Приблизительно на двадцать литров. Марго смотрела на них с ужасом, словно уже заранее знала, что в них. Постепенно в ее сознании выстроилась логическая цепочка: пикник – клетчатый плед с разложенной на нем закуской и румяным аппетитным шашлыком – клетчатый плед, уже пропитанный кровью – два трупа, мужской и женский – вспышка фотоаппарата – два снимка под стеклом в прозрачных рамках – два лица с неестественно выпученными глазами и открытыми черными ртами – два термоса – две разбухшие субстанции, плавающие в темной духоте физраствора…

Марго, не дыша, откинула крышку одного из термосов и, увидев мокнущие в темной жидкости длинные волосы с фрагментом человеческой серой ушной раковины, закричала…

Глава 5

Она очнулась на полу. Ее мутило от тошнотворного запаха, плавающего в комнате. Поднявшись, она поняла, что сильно ушибла бедро и колено. Захлопнув крышку термоса, она, зажав нос, выскочила из комнаты и бросилась вон из квартиры.

Уже в метро, когда тошнота улеглась, она задала себе вопрос, ответ на который мог бы многое прояснить в деле Астровых. Кому понадобилось помещать в аквариум фотографии трупов? Поскольку остальное, что могло смутить каждого, кто побывал бы на месте Марго в этой двойной квартире, можно было объяснить логически:

– термос : в нем удобно хранить отрубленные головы, а также транспортировать; спирт ли или другой раствор, предохраняющий их от разложения, не прольется; герметичность крышки обеспечивает относительное отсутствие запаха;

– плед : в нем головы, судя по всему, и были перевезены на эту квартиру, потому он в крови; другое дело – почему его не выстирали?

– рюкзак : кто-то собрался в путь; а почему бы и нет?

– аквариум : мало ли на свете любителей аквариумов и рыбок?

– фотографии: зачем было фотографировать трупы? И главное – какие чувства должны были вызывать они у женщины, что живет в этой квартире, и почему она не избавится от них?

Могло существовать несколько причин этому. Во-первых, люди, чьи портреты хозяйка квартиры поместила в аквариум, были дороги ей. Но в этом случае куда естественнее было бы поместить перед глазами портреты ЖИВЫХ людей. Во-вторых, портреты могут служить устрашением для кого-то. Но для кого? Возможно, что в этой квартире, к примеру, живет не одна женщина, а две. Что тогда? Одна из них – убийца этих несчастных мужчины и женщины – намекает этими портретами другой женщине, на что она способна бывает при определенных жизненных обстоятельствах… Глупость, конечно, но должна же существовать причина, толкнувшая человеческое существо окружить себя всеми этими ужасающими предметами, начиная с окровавленного пледа и заканчивая нафаршированными мертвыми головами термосами…

В-третьих, эти опущенные в воду снимки покойников могли вызывать, а позже и подогревать в ком-то чувство мести и подталкивать к действию, следовательно, придавать силы. Хотя и эта версия сильно смахивала на утопию.

Теперь еще один вопрос: кто изображен на снимках? Исчезнувшие Астровы? Андрей и Валентина? Но если так, значит, Марго только что побывала в логове зверя, убившего эту супружескую пару, и в то же время это логово является квартирой самих жертв… Не означает ли это, что Астровы, приехав откуда-то, где они скрывались долгое время, в Москву, первым делом заявились к себе домой, где их ждал человек, которому они бесконечно доверяли. Кто это мог быть? Сестра. Инга. Та самая Инга, внезапно скончавшаяся в поезде и тело которой покоится теперь под Узуновом и ждет достойных похорон. Больше некому.

Марго, ехавшая к Лютову, неожиданно для себя оказалась на Петровском бульваре. Шумела листва высоких деревьев, над головой проплывали розоватые облака, пахло землей и цветами, и почему-то хотелось плакать. Возможно, из-за несоответствия всей этой простой природной красоты с тем, что Марго пришлось увидеть в Люблине… Естественность жизни и противоестественность смерти – вот что угнетало ее и заставляло думать о последней. Было и еще одно чувство, мешавшее ей сосредоточиться на своем страшном открытии, – тревога. Она ощущала ее почти физически. Предчувствие трагедии, чего-то смутного и необратимого, вызывало чуть ли не дрожь во всем теле. Она остановилась перед дверью, не решаясь позвонить. Но дверь вдруг открылась сама, и в полумраке проступило узкое бледное лицо. Это была Маша. Щеки ее были мокры от слез, которые прозрачными ручьями лились из глаз и капали на грудь. Схватив Марго за руку, она потянула ее за собой. И, конечно же, молча. «Что-то случилось? Скажи, ведь ты умеешь говорить…» – у Марго уже зуб на зуб не попадал от нервного перевозбуждения. Уж слишком тяжелым выдался сегодняшний денек. Но Маша молчала, всхлипывая и содрогаясь всем своим хрупким телом.

Она вела Марго по коридорам, пока не остановилась перед высокой дверью с золоченой ручкой. Здесь была библиотека. Небольшой зальчик с диваном, креслами и стеллажами. Хозяева особняка забили полки собраниями сочинений классиков – русских и зарубежных, плюс целая коллекция альбомов по искусству, легкого чтива – фантастики и детективов. Все новое и почти нетронутое. Как если бы собрать библиотеку было поручено толковому и ответственному человеку вроде секретарши с филологическим образованием, не более…

Причину Машиных слез Марго увидела не сразу: Марк с разбитой головой, лежащий в луже потемневшей запекшейся крови возле опрокинутой стремянки, прижимал к себе уже мертвыми руками небольшую книгу в золотистом переплете. Это была точно такая же книга, какую Марго оставила в машине у Лютова. Марк упал вместе со стремянкой, когда доставал ее с верхней полки. Если бы я не уснула в машине, то не забыла бы ее и Марк остался бы жив.

Она разрыдалась, выплескивая из себя вместе со слезами жалость к доброму бомжу Марку Аврелию, пригревшему ее, неблагодарную, на своей груди, и накопившуюся горечь и отраву последних, наполненных чужими смертями дней. Инга Новак, два трупа в термосах и теперь вот Марк …

– Что будем делать, Машенька? – обернувшись, она увидела, как Маша, плавно опустившись на пол, почти легла рядом с Марком, положив ему руку на плечо. – Ты не молчи, я же знаю, что ты можешь говорить. Что делать будем? Как хоронить? Где? Ведь сюда нельзя пускать никого постороннего. Это опасно. И не реви. У тебя и так нервы ни к черту… Поднимайся, нечего лежать возле мертвеца, поднимайся… Или, может, милицию вызвать?

– Нет! – простонала Маша, пряча лицо в ладонях. – Н-не м-милиц-цию…

– У тебя с ней проблемы?

Маша кивнула. Марго обратила внимание почему-то на ее тонкую белую шейку, такую хрупкую, как стебель. Вот только цветок – голова – еще не распустился, так и остался в бутоне, в плотно обтягивающей лоб шапочке из мягкой серой ткани (вместо так удивившего Марго в первый день знакомства шутовского колпака из цветного поролона, с бубенчиками).

– Мы ночью, когда улицы опустеют, вынесем его из дома и положим на скамейку под деревом. Утром его найдут и похоронят. Другого выхода нет. Если увидят нас и узнают, что мы живем здесь, то мы лишимся не только крыши над головой, но и покоя. Нас могут обвинить даже в убийстве… Но самое неприятное то, что сюда понабегут журналисты и устроят из этого несчастного случая целый скандал… Ведь этот особняк, я знаю, принадлежит Астровым. Я права?

Маша икнула. По ее лицу нетрудно было догадаться, что ее сейчас меньше всего интересует, кому принадлежит или принадлежал этот дом. Главным для нее было то, что она лишилась своего опекуна, своего покровителя, кормильца. Сон наоборот – Марго вспомнила свой сон, свои обвинения и упреки, которыми она осыпала Марка, и даже его чудесный полет в солнечное утро с книгой о своем тезке под мышкой… Что такое сны? Тени мыслей? Но каких: прошлых или будущих?

«Марк умер сразу», – подумала она уже более спокойно. Не мучился. Он улетел со своей стремянки прямо в солнечное утро небытия. Вот бы узнать, каково ему там.

Она взяла в руки книгу, послужившую причиной его трагической смерти, открыла ее наугад и прочитала вслух, чтобы могла услышать и безутешно плачущая Маша:

– «Ни один человек не счастлив, пока он не считает себя счастливым». Как ты думаешь, он был хотя бы немного счастлив здесь, рядом с тобой, заботясь о тебе и охраняя этот дом?

Но Маша, давясь слезами, не могла выговорить ни слова. Слишком уж велика была потеря…

* * *

Марго стоило великих трудов успокоить Машу и уложить в постель. Ее всю трясло. Пригодились таблетки и успокоительные капли, которые она обнаружила в комнате Марка, в ящике тумбочки. Там же она нашла и небольшую кожаную папку, старую, со сломанной «молнией», в которой оказалось несколько газетных вырезок. Она уже приблизительно знала, о ком Марк собирал информацию и кто занимал его мысли последние лет пять. И догадалась, что эти же сведения, некогда опубликованные в прессе, от нее скрывал и Лютов. Она не могла поверить, что он, человек, работающий в мэрии и живо интересующийся абсолютно всем, что происходит вокруг него, не мог не знать историю исчезновения четы Астровых. И если он молчал до сих пор, то, вероятно, потому, что не хотел мешать Марго спокойно продвигаться дальше в своем дилетантском расследовании. Ведь Лютов знал, что Марго затеяла опасную игру и что она не ограничится примеркой одного лишь имени и «кожи» Инги Новак – ей захочется примерить на себя если не всю ее жизнь, то, во всяком случае, ее богатство. Значит, Лютов ничем не лучше ее, Марго. И с ним можно делать дела. Опасные дела, но сулящие слишком много, чтобы от них отказаться…

«СТРАШНАЯ ПОСЫЛКА ИЗ ИСПАНИИ» – таков был заголовок одной из газет. В статье шла речь о том, что Астровы, которые скрывались в течение пяти лет в Испании и где их якобы видели их знакомые, в том числе и один известный журналист, вернулись «лишь частично». Их головы обнаружили в мусорном баке на территории Павелецкого вокзала. И хотя лица их были сильно деформированы, опознание, которое проводилось с особой тщательностью, позволило утверждать, что головы принадлежат именно Андрею и Валентине Астровым, тем самым Астровым – «известным в Москве и за ее пределами владельцам автомобильного завода «Астра», собирающего на конвейере немецкие машины». В этой статье не было ни слова о том, кто именно принимал участие в опознании, автор ее лишь смаковал подробности того, как выглядели эти «отрубленные злодейской рукой головы», особенно не давала ему покоя голова «красавицы Валентины», чьи волосы напоминали «окровавленную паклю». В другой же газетной вырезке речь шла о том, что на опознание Валентины Астровой была приглашена ее родная сестра (имени не было), которой прямо в помещении судебно-медицинской экспертизы пришлось оказывать медицинскую помощь, настолько тяжела была психическая травма, нанесенная ей одним видом мертвой головы… Следовательно, Инга узнала Валентину и ее мужа. В следующей газетной вырезке дотошный журналист по фамилии Жук писал о том, что Андрей Астров – круглый сирота, воспитывавшийся в детском доме, и что у него нет не только родителей, но и братьев и сестер. Его статья называлась «НАСЛЕДНИЦА ГОБСЕКОВ». Не совсем удачное название, если учесть, что Гобсек был великим скрягой, во всем себе отказывал, в то время как Астровы, если судить по «петровскому дворцу», жили на широкую ногу, хотя и маскировались под самарских крестьян из Синеньких или люблинских обывателей. Видать, этого Жука сильно заело, что наследство теперь обломится какой-то там девице, сестре Валентины. Однако и он не осмелился в своей статье упомянуть те группировки и тех конкретных лиц, с которыми Астровы были связаны и под чьим прикрытием организовали этот игрушечный заводик по сборке немецких автомобилей. Дело в том, что никакого завода на самом деле не было. Был лишь бутафорский конвейер и партия прибывших из Германии автомобилей. «Мошенники Астровы» – с участием специалистов, которые разобрали машины и тут же не спеша, со вкусом их собрали, – сумели убедить представителей правительства и Российского банка дать им на это дело «просто сумасшедший кредит». Жук пишет, что пятьдесят автомобилей, «собранных на этом конвейере», были тут же раскуплены членами этих банковской и правительственной комиссий и их родственниками по баснословно низкой цене. «Это ли не показатель роста производства в стране? Это ли не доказательство того, что страна идет по правильно выбранному пути экономического развития?» – изгалялся журналист, обиженный судьбой за то, что ему не повезло: он не вошел в число счастливчиков, купивших престижные авто.

Еще в одной газетной вырезке, помимо текста, автором которого также являлся Александр Жук, был черно-белый снимок: помещение со стенами и полом, выложенными плиткой, в центре – стол, на котором лежит нечто, прикрытое белой простыней, вокруг стоят люди. Фотография сделана явно профессионалом, который наверняка продал ее за приличное вознаграждение (фотограф умудрился проникнуть в морг), – качественное изображение, крупный план, видно даже лицо одной женщины, точнее, девушки, стоящей в профиль и что-то говорившей человеку в белом халате, скорее всего судмедэксперту. И эту девушку невозможно спутать ни с кем другим – это она, сестра Валентины Астровой, Инга. Марго, глядя на это знакомое лицо, вызвавшее у нее ряд леденящих душу ассоциаций (черный виноград; маленькая недышащая грудь девушки; неприятное, ускользающее тепло покойной; стук лопаты о землю; клеенчатый кокон и трава под ногами: раз шаг, два, три…), впервые за последнее время почувствовала себя убийцей. Не убивая. А что, если она была живая? Что, если я приняла живую Ингу, находящуюся в бессознательном состоянии, за покойницу… Боже, что я наделала? И как мог Лютов спокойно смотреть, как я, рискуя жизнью, лезу очертя голову в кровавую кашу, заваренную Астровыми… как я, шлепая по чужой крови, как по лужам, спокойно проторяю себе дорогу в адский рай, в райский ад пока еще неподвижной, но грозящей обрушиться мне на голову и придавить, превратив в красный плевок, империи Астровых?! А может, и сам он… из них? Он же работает в мэрии, у него могут быть связи с теми, кто помогал Астровым… И как же я раньше об этом не подумала? Марго, ты заглотнула крючок… Это Лютов, Лютов мог все подстроить: подговорить Гамлета (а почему бы и нет?! Гамлет часто бывает в Москве, у него здесь «крыша»… в лице Лютова?), да и проводница могла быть своим человеком, устроившим меня – беглянку – в купе Инги, которая тоже, в свою очередь, могла ехать в этом поезде по сценарию, написанному Лютовым… Но кто тогда убил Ингу? Ведь это наверняка убийство с целью сделать своей сообщницей «несостоявшуюся падчерицу», глупую Марго… Марго с документами единственной наследницы Астровых – Инги Новак. Да, потрясающий сюжет, достойный Буало-Нарсежака. Да только Лютов не может быть настолько умным, чтобы все это организовать. Слишком уж все сложно. Проще было бы склонить Ингу на свою сторону или хотя бы жениться на ней…

Марго убрала папку с вырезками на место и решила позвонить Лютову. Только он может помочь ей вынести труп Марка Аврелия и положить его на скамейку. Маша постоит «на стреме». Больше они ничего не смогут для него сделать. Нелепая жизнь (Марго ничего не знала о Марке: как он превратился в бомжа и попал на службу к Астрову), нелепая смерть и нелепые, циничные похороны в общей могиле на окраине какого-нибудь дешевого кладбища.

Пока она внизу, в холле, набирала номер телефона Лютова, мысли были только о мародерах, которые со смертью Марка непременно объявятся здесь и превратят особняк в отхожее место. Другое дело, если о его смерти прежде узнают те, кто до сих пор исправно следил за ним издали, эти великие невидимки Москвы, которым подчиняются все и вся и которые слеплены из особого, криминального теста.

– Лютов? Это я, Марго… У нас случилась беда, приезжай…

* * *

Глубокой ночью Лютов вынес обмытое и переодетое в чистую одежду тело Марка Аврелия и положил на скамью неподалеку от особняка. Маша восприняла появление в доме незнакомого мужчины молча, и Марго так и не поняла, обрадовалась ли она тому обстоятельству, что место Марка так быстро занял молодой и красивый мужчина, или нет. Опережая ее немой вопрос, Марго, ожидая с минуты на минуту приезда Лютова, сказала ей: «Сейчас придет человек, ты его не бойся, это мой друг. На него можно положиться». Маша, чье сознание и кровь были пропитаны транквилизаторами, лишь пожала плечами и отвернулась. Возможно, она и сама не знала, какое лицо ей «надеть» на себя, чтобы не ошибиться и не сделать Марго своим врагом. Маша была одна и нуждалась в помощи. «Похороним Марка и переедем к Володе», – сказала ей Марго чуть позже, после того, как она прямо в библиотеке губкой и водой обмыла Марка Аврелия. И снова никакой реакции. «Тебе надо бы собраться… Возьми краски и все, что тебе нужно, у тебя там будет возможность рисовать. А потом все образуется само собой. Володя – умный и порядочный человек, он найдет способ устроить тебя и подлечить…»

Говоря это, Марго меньше всего задумывалась над смыслом произносимых слов. Она не знала, чем именно может Лютов помочь Маше. Но и ход событий было уже не остановить – они не имели морального права бросить эту блаженную на произвол судьбы.

Марго с Машей видели из окна, как Лютов укладывает на скамью Марка, и обе ревели. Уж слишком неожиданно он умер, не успев распорядиться насчет того, как и дальше делать вид, что дом жилой и что хозяева появятся здесь с минуты на минуту… Лютов, вернувшись, сказал, что фонари на крыльце должны по-прежнему гореть, и в некоторых окнах неплохо бы оставить свет. Он был немногословен, мрачен и держался от незнакомой ему Маши на расстоянии. «Девочки, едем домой», – сказал он после того, как Марго обошла дом и проверила все окна и краны. Дом заперли, все трое сели в машину и поехали в сторону метро «Аэропорт».

Маше, которая, казалось, еще не осознала всего ужаса своего положения, было предложено принять ванну и лечь спать. Она покорно отправилась в ванную, прихватив с собой и теплый халат Лютова, который он одолжил ей на то время, что она поживет у него.

– Ты не боишься, что она сделает что-нибудь с собой? – спросил он, когда они остались вдвоем с Марго в кухне, где накрывали на стол, чтобы помянуть Марка.

– Не знаю, Володя. – Она и сама вздрогнула от этого теплого «Володя», прозвучавшего с какой-то непроизвольной интимной интонацией. – Маша – существо загадочное, нездоровое. С ней надо быть начеку. Если хочешь, я побуду с ней…

– Да уж, пожалуйста. Второй труп укладывать на бульварную скамью – это уже слишком…

Марго постучалась в ванную комнату. Маша открыла ей и впустила к себе.

– Володя прислал меня сюда, чтобы я помогла тебе. Он боится, что ты потеряешь сознание. Ведь ты столько сегодня пережила. Ты не будешь возражать, если я посижу вот здесь, на корзине с бельем? Ты не стесняешься меня?

Маша с понимающим видом кивнула и совершенно спокойно, без тени стеснения, как если бы она была в ванной одна, принялась стягивать с себя одежду. Когда она сняла шапочку, ей на плечи упали длинные каштановые волосы. И внешность ее мгновенно изменилась – Марго увидела перед собой девушку, а не существо среднего рода, каким воспринимала ее до этого момента. Еще несколько плавных, отрешенных движений, и Маша разделась догола. «У нее, оказывается, еще и грудь есть. Как это я раньше не заметила?»

Маша, держась рукой за стену, осторожно забралась в ванну, наполовину наполненную теплой водой, легла, утопив в зеленоватую прозрачную воду почти все свое тело и волосы и оставив на поверхности лишь лицо, и в немом блаженстве прикрыла глаза. «Тепло, вот чего ей не хватает», – подумала Марго, и сердце ее от этой мысли сжалось…

Ужинали селедкой, пили водку и поминали Марка. Вот только Маше решили не предлагать водку, потому что она днем наглоталась лекарств. Лютов после поминального ужина сам проводил ее в дальнюю, почти нежилую спальню, постелил постель и, положив на стол блокнот с ручкой, сказал, что если она не может говорить, то пусть пишет ему все, что сочтет необходимым.

– Ты уверена, что она действительно все слышит? – спросил он Марго, когда вернулся на кухню.

– Уверена. Она и говорить умеет. Ты мне лучше скажи, что теперь будет с особняком?

Марго поймала себя на том, что, думая и говоря об особняке, она проявляет беспокойство как будто о СВОЕМ имуществе. Не рановато ли, дорогуша?

– Пока еще не знаю, но на первое время будем сами туда наведываться, проверять, все ли там в порядке, гасить и включать фонари и делать вид, что ничего не изменилось, что ваш Марк жив и здоров… Кто знает, может, именно эти фонари и были теми знаками, которые свидетельствовали о том, что особняк охраняется, что все в относительном порядке?

Марго выпила три рюмки водки и рассказала Лютову о мертвых головах, обнаруженных ею в квартире Астровых в Люблине. Он расхохотался ей в лицо.

– Я что-то не поняла… Ты не веришь мне? – У Марго чуть язык не отнялся от такого предположения.

– Ты фантазерка, Марго. Да если бы это было на самом деле правдой, разве ты бы смогла молчать столько времени? За кого ты меня принимаешь?

– Там аквариумы, термосы, мертвые головы… А в папке Марка я нашла газетные вырезки. Они у меня с собой… Я все знаю, Лютов. Теперь твоя очередь объяснить мне. Почему ты все это время молчал и скрывал от меня факт смерти Астровых? Ты хотел, чтобы меня прирезали на одной из этих странных и страшных квартир? Вот тебе! – Марго неожиданно встала и плеснула Лютову в лицо остатки водки. – Приди в чувство!

Лютов застонал, держась за лицо. Марго ждала от него грубости, даже удара, пощечины… Так поступил бы Вадим. Но это был Лютов.

– Я ухожу от тебя, потому что ты, – она захлюпала, – ты, Лютов, свинья.

– Ну, спасибо, Марго.

– Не знаю, чем ты занимаешься в своей мэрии, – продолжала она, не обращая внимание на его слова, – но ты все знал и подставил меня. Я такое не прощаю. Когда я согласилась жить с тобой, я была уверена, что теперь-то наконец буду рядом с порядочным, ответственным человеком, настоящим мужчиной. А ты оказался еще более темной лошадкой, чем я. Моя искренность, видимо, забавляла тебя. Ведь я рассказала тебе о себе абсолютно все, ничего не утаивая. Призналась, в сущности, в преступлении. А что сделал ты? Что предпринял, чтобы оградить меня от той опасности, которая исходит от всего, что только связано с именем Астровых? Подлец, свинья, предатель…

Опьяневшая, не чуя своей силы, она наотмашь несколько раз ударила его по мокрому от водки лицу, разбив ему нос. Хлынула кровь, и Лютов уткнулся лицом в кухонное полотенце. Он молчал и даже не пытался оправдаться. Это окончательно вывело из себя разъяренную и без того Марго. Она схватилась за нож. Лютов поднял голову, глаза его расширились. Одним точным движением он отобрал у нее нож.

– Марго, ты все равно бы не остановилась, – проговорил он, снова уткнувшись в полотенце, которое на глазах становилось красным. Внезапно он посмотрел на нее, и сила, спрятанная под мягкой внешностью, блеснула в его взгляде, Марго вдруг захотелось, чтобы он набросился на нее, сорвал одежду и взял ее прямо здесь, на кухне. Но то желание оказалось минутным, случайным, животным, стыдным.

Она вырвала у него из рук полотенце и смочила его в холодной воде.

– Астровых нет, сестра Валентины зарыта в Узунове, все документы у меня… Кто может нам помешать превратить всю их недвижимость в живые деньги и махнуть за границу? – прохрипела она, осторожно вытирая ему лицо и приглаживая дрожащей рукой влажные волосы на его лбу. – Почему ты не хотел, чтобы я знала о том, что их тела, точнее, головы опознаны? Ты испугался за меня?

– Я хотел, чтобы ты сама об этом узнала и сама приняла решение, действовать дальше или бросить все к чертям и начать новую жизнь. Но ты права, я должен был тебе рассказать о том, что Астровы мертвы…

Марго и сама уже запуталась. Она вдруг представила, что могло бы произойти, узнай она об этом раньше. Собралась бы она в Люблино? Обнаружила бы термосы и аквариум?

– Может, ты и прав, – покачала она головой. – Наверное, все должно было идти так, как шло, то есть естественно, логично вытекая одно из другого.

– Что ты этим хочешь сказать?

– А то, что если бы я не попала в ту квартиру, то не знала бы, что в Москве живет женщина, имеющая к убийству Астровых прямое отношение. И что я должна опасаться ее. Она каждый день видит перед собой снимки мертвых голов Астровых, и на лице ее блуждает кровожадная улыбка… Она – дьяволица… И мы с тобой должны поймать ее.

– Марго, ты пьяна. И вообще, говори потише, теперь мы с тобой здесь не одни и надо вести себя очень осторожно.

– Поедем со мной на эту квартиру, я прошу тебя, и ты убедишься в том, что я говорю правду. У этой женщины есть розовые туфли, она ходит в них по квартире… Есть зеркало, за которым – длинный коридор, и там же дверь, ведущая в комнату с термосами. Я не удивлюсь, если у этой особы сзади болтается отвратительный розовый волосатый и жирный хвост! Я даже не уверена, что ее не было в квартире… А что, если я ее просто не увидела? Она могла сделаться невидимой человеческому глазу… А еще она собирается в дальний путь и приготовила рюкзак…

Лютов смотрел на Марго, слушал, как она несет весь этот бред, и боялся за ее психическое здоровье. Он верил в то, что она нашла у Марка папку с газетными вырезками. Это было реально. Но чтобы она, проникнув в квартиру Астровых, обнаружила там термосы с их головами?! Это уже смахивало на разгулявшиеся фантазии воспаленного мозга. Хотя, с другой стороны, придумать аквариум с портретами мертвых людей тоже было не так-то просто.

Что касается истерики Марго и пощечин, то Лютов принял их как наказание за свою мягкотелость, беспринципность и глупость, наконец. Марго была права, превратив его в мишень, – на кого еще она могла выплеснуть накопившуюся досаду и злость, как не на него, человека, невольно подставившего ее и пустившего, как малого ребенка, в сад, где рыскают, злобно скаля зубы, сорвавшиеся с цепи волкодавы. Из нестройного пьяного рассказа Марго можно было сделать вывод, что в квартире Астровых живет женщина. В ванной мокрое полотенце, сказала она, земля в цветочных горшках – влажная, как если бы ее недавно кто-то полил. Если бы Марго не закопала тело Инги Новак, то можно было бы предположить, что хозяйка аквариума, термосов, пледа и рюкзака – именно она, сестра Валентины, Инга. Но если Инга мертва, то кем тогда приходилась эта неизвестная женщина Астровым? Какое она имела к ним отношение?

– Марго, пойдем, я уложу тебя спать. Ты сильно возбуждена, у тебя сегодня был трудный день. Выспись, а утром мы с тобой еще потолкуем об этой квартире и аквариуме…

– Лютов, – Марго встала и оперлась на него, – ты обещаешь, что мы поедем туда вместе, чтобы ты мог убедиться в том, что я не вру и что эта квартира действительно существует? Я не сумасшедшая, я на самом деле видела все это… Больше того, я видела рисунок – два аквариума, а в них – вместо водорослей – головы… Я еще подумала тогда, что у Маши кто-то утонул… Там еще были кресты, православные, ты слышишь меня?

– Ты мне сейчас скажешь адрес и отдашь ключи – я поеду туда сам… А сейчас марш в постель. Ты не умеешь пить… Тебя не тошнит?

– Если только от тебя…

* * *

Савченко всегда хотел есть. Высокий, светловолосый, худой как жердь, он одним своим худосочным видом вызывал у Лютова желание его накормить. Его костистое тело почему-то напоминало Лютову дикого зверя, отощавшего и злого, как волк зимой. У себя в кабинете он не мог усидеть на месте, ерзал на стуле, словно ему нужно было срочно куда-то бежать, и посетители чувствовали себя всегда немного виноватыми в том, что они якобы отрывали его от куда более важных дел, чем то, с чем они пришли. Многим казалось, что Савченко слушает вполуха и думает при этом о чем-то своем, но на самом деле все было иначе. Старший следователь прокуратуры Александр Васильевич Савченко был человеком на редкость добросовестным, ответственным и все свои дела старался вести, что называется, «по горячим следам», не откладывая в долгий ящик. Его природная энергия была вся без остатка направлена лишь в одно русло – работа. И этим он напоминал охотничью гончую, которая вместо ожидаемой одной утки приносила и бросала к ногам хозяина еще и фазана с куропаткой. Савченко был умен, последователен и азартен. Он многое знал, умел, ему нравилось то, чем он занимается, но, достигая в своем деле определенных вершин, он страдал лишь от произвола высшего руководства, отдающего приказы, не сопоставимые с логикой и такими понятиями, как честь и совесть. Самые сложные дела – заказные убийства – приходилось скрепя сердце закрывать, чтобы не затронуть интересы тех, кто управлял сверху уже самой прокуратурой. И хотя имя заказчика для Савченко было очевидным, ему все равно приказывали сворачивать расследование, и один бог знает, какие чувства он при этом испытывал. Шумная история убийства четы Астровых была приблизительно из той же категории. Люди, имевшие отношение к тому кредиту, который был получен Андреем Астровым в свое время на строительство автозавода, сделали все возможное, чтобы и это дело замяли. Усилия следователей оказались никому не нужными: дело закрыли, не успев даже определить, где долгие пять лет скрывалась эта супружеская пара и кому понадобилось, убив их, отрубать им головы и засовывать в мусорные баки на Павелецком вокзале.

Прошло время, и о деле Астровых забыли, как и о многих других нераскрытых и туманных делах. И вдруг этот звонок Лютова и его желание навести справки об окружении Астровых, в частности о сестре Валентины Астровой – Инге. Зачем Лютову понадобилось поднимать это дело, какой в этом его личный интерес? И если в первый раз там, в кафе, куда Лютов пригласил его, чтобы угостить и расспросить про Астровых, Савченко промолчал и не задал этого вопроса, то во второй раз обязательно спросит.

Они встретились в том же кафе «Ни пуха ни пера», Лютов заказал обед и сам, не ожидая расспросов друга, признался в том, что его интерес к Инге Новак вызван причинами чисто личного характера, что его просто-напросто пообещали познакомить с этой девушкой, той самой Ингой, сестрой убитой Валентины, наследницей империи Астровых. Савченко, меньше всего ожидавший услышать от Лютова подобное откровение, расхохотался.

– Слушай, Володька, я, кажется, на этой работе совсем одичал… Ты не поверишь, но, когда ты только начал наводить у меня справки об этой девице, мне подумалось, что ты действуешь от имени какого-нибудь чинуши из мэрии, который попросил тебя собрать информацию о наследнице Астровых… Мне даже в голову не пришло, что ты интересуешься ею просто как мужик. Тебе надо было раньше мне об этом сказать…

– О чем?

– О том, что ты решил наконец образумиться и жениться.

– Ну, насчет женитьбы ты, я думаю, поспешил с выводами, я же ее не знаю, но, в принципе, конечно, было бы неплохо стать мужем такой состоятельной барышни…

– Откровенность за откровенность: я, в отличие от тебя, забыл, как выглядит голая баба. С тех пор как от меня ушла Татьяна, в моей жизни есть только работа. Мне стало легче, с одной стороны, потому что она просто терроризировала меня, замучила ревностью и вечными придирками по поводу того, что меня постоянно нет дома. Но, с другой стороны, я прихожу домой, где меня никто не ждет… Думаю, тебе не надо объяснять, что это такое… Жаль, что мне раньше не пришло в голову закадрить эту Ингу… А вот и супчик принесли… Слушай, а что это ты меня все угощаешь? Одними обедами не расплатишься. Вот наведу тебе все справки об Инге, ты женишься на ней, разбогатеешь – и с тебя десять процентов прибыли, договорились?

– Ты так говоришь, словно уже заранее знаешь, что она одна, не замужем… Да ее уже наверняка кто-нибудь прибрал к рукам, из своих же.

– Нет, она не замужем, это точно. Ты мне лучше скажи, ты ездил по тем адресам, что я тебе говорил?

– В Самару, что ли? В Синенькие? Не смеши людей, что ей там делать… А тот адрес в Люблине, что ты мне дал, – так этот дом сгорел.

– Как это сгорел?

– Так. Какой-то пьяный идиот не загасил окурок… Жильцы дома были эвакуированы, а позже расселены в новые квартиры. Но адрес Астровых мне уже дали. Другое дело, что там никто не живет. Я звонил-стучал – все без толку.

– Но зачем тебе вообще ехать к ней, если вас должны были познакомить? Я что-то не так понял?

– Да нет, все ты так понял. Дело в том, что перед тем, как нас с ней познакомят, я хотел навести о ней справки сам… Сначала посмотреть на нее издали, попытаться поговорить с соседями, друзьями. Я человек осторожный, и еще… я боюсь… Все-таки она из этой семьи… А вдруг у нее есть друг или любовник. Не хотелось бы получить пулю из-за того, что поухаживал за девушкой… ты понимаешь меня?

– Да, понимаю. И ты правильно опасаешься. Вот совсем недавно был случай, когда один мужик приударил за одной бабой, а она оказалась женой мафиози. Парня шлепнули, он так и не понял, наверное, за что… Они только и успели, что на концерт сходить. Так что ты хочешь о ней узнать?

– Мне бы адреса и телефоны их общих знакомых, которые проходили по делу об убийстве Астровых, я говорил тебе… Думаю, что она может жить у кого-нибудь из этих людей, раз ее нет по тому адресу, где им дали новую квартиру…

– Ты странный какой-то. Подумаешь, один раз пришел, и ему дверь не открыли. Да, может, она просто из дома вышла. Это не в счет. Но что касается окружения, то я кое-что узнал, составил небольшой списочек… – И Савченко достал из кармана смятый листок бумаги. – Бери – дарю!

– Ты смеешься надо мной? – Лютов вернул ему листок. – Это же квитанция из прачечной.

– Квитанция? Вот это да…. Значит, я оставил список в других джинсах, вот черт! Но я могу продиктовать тебе этот список по телефону.

– Продиктуешь…

– Лютов, ты, конечно, можешь не отвечать, но я как-то недавно звонил тебе, и трубку взяла женщина… Очень приятный голос. Я даже представил ее себе… Ты не боишься, что она помешает тебе в твоих планах? Женщины – мстительные существа… Познакомишься с Ингой, что будешь делать со своей сегодняшней подружкой?

– Это не подружка, это – моя дочь…

Савченко уронил булку, глаза его широко раскрылись. Официант принес горячее. Лютов взялся за нож.

– Дочь?

– Помнишь, у меня была женщина по имени Наташа… Она приезжала ко мне из другого города, из провинции?

– Как же не помнить, когда мы вместе тогда пили пиво, она запекала еще карпов с помидорами и укропом. Красивая женщина, кажется, она старше тебя… И что, она теперь живет с тобой? Она насовсем переехала в Москву или на время?

– Она умерла, Саша…

– Умерла? Наташа Троицкая? Господи, я даже вспомнил ее фамилию…

– Да, умерла… А ее дочь, Марго, приехала ко мне. Она будет поступать в театральный институт или училище, мы еще не решили…

– Но у нее такой голос, скажу я тебе… так бы и слушал…

– Да, она уже взрослая, красивая, кстати, как и ее мать. Ей девятнадцать.

– Так приходите ко мне сегодня в гости! Заодно я приготовлю тебе и списочек… Куплю винца, фруктов, торт. Посидим, отдохнем…

Лютов все понял и улыбнулся. Марго и Савченко – это интересно. Дрожащая от страха Марго с полукриминальным прошлым и следователь из прокуратуры. В этом что-то есть.

– Не знаю, надо с ней посоветоваться, спросить…

– Если не придете, то я решу, что у вас с ней роман. Уж возраст больно подходящий…

– Нет, нет никакого романа. А почему ты так решил? С чего взял?

– Да с носом у тебя что-то… распух, покраснел, вот я и подумал… – И он снова расхохотался. Лютов же, покраснев, принялся с остервенением резать мясо.

* * *

Лютов ушел на службу, а Марго с Машей стали мыть посуду. Находиться рядом с немым человеком было тягостно – Марго вся извелась, пока подавала ей тарелки, которые та вытирала. Наконец не выдержала, взяла ее за руку и усадила на стул напротив себя. На Маше был мужской халат. Длинные волосы стянуты на затылке резинкой. Чистое бледное лицо с большими зелеными глазами, маленькие, сливочного цвета, уши, пухлый розовый рот, тонкая хрупкая шея, округлость груди…

– Маша, если ты не можешь говорить, то хотя бы отвечай мне «да» или «нет» кивком головы, хорошо? Ведь ты теперь живешь здесь, и мы должны определиться с тобой, все хорошенько продумать, прежде чем показать тебя врачам. Я бы хотела немного узнать о тебе… Скажи, ты немая?

«Нет», – Маша замотала головой.

– Ты хотела бы что-нибудь сказать?

«Да».

– Ты бы хотела, чтобы тебя осмотрели врачи? Они бы помогли тебе…

«Да».

– У тебя случилось несчастье?

«Да».

– Кто-то погиб?

«Да».

– Любимый человек?

Маша удивленно вскинула брови: она не ожидала, что Марго так быстро угадает. Не в бровь, а в глаз?

«Да».

– Тебе нужны деньги? Марк говорил, что ты копишь… Это связано со смертью этого человека?

«Да».

– Я готова тебе помочь. Ты возьмешь у меня деньги?

Маша закрыла лицо руками.

– То, на что тебе нужны деньги, как-то связано с дальней поездкой?

«Нет».

– Ты, наверное, хочешь купить какое-нибудь оружие и отомстить… не надо, не говори. Ничего не объясняй. Я понимаю тебя. Но ты одна все равно ничего не сделаешь. Маша… Я много думала об этом и кое-что придумала. Ты читала сказку «Алиса в Стране чудес»?

Маша отняла руки от лица и слабо улыбнулась, вероятно, вспомнив детство.

«Да», – говорили ее глаза.

– Так вот, помнишь, она говорила, что все надо делать по плану. Это не простые слова. План – это порядок в голове. Вот я и тебе предлагаю действовать по плану. И первым пунктом в нем должно быть твое выздоровление и восстановление речи. Ты согласна со мной?

«Да». В глазах ее промелькнуло беспокойство. Возможно, она боялась, что не сможет справиться с этим пунктом.

– А вот уж потом, когда ты сможешь говорить, ты и расскажешь мне ли, Володе о том, что с тобой случилось и кто виноват в смерти твоего парня. По-моему, я дело говорю. Ты как, согласна?

Но Маша словно окаменела. Она переваривала услышанное.

– Можно поступить и по-другому. Мы не церберы. Я сама лично, просто из дружеских чувств могу подарить тебе деньги. Столько, сколько ты напишешь мне на листочке. И поступай как знаешь. Но в этом случае ты уже не сможешь вернуться сюда – то, что ты задумала, может оказаться опасным и для нас. Поэтому ты должна сделать выбор: действовать самостоятельно, рискуя, возможно, жизнью и мстя убийце своего парня, или же положиться на нас и отомстить или наказать преступника цивилизованным способом, то есть обратясь к правосудию. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Она понимала.

– Тебе нужно время, чтобы определиться с выбором?

«Да».

– Хорошо, тогда живи пока спокойно и ни о чем не думай. Вот вернется Лютов, и я поговорю с ним о тебе. И пусть все идет как идет…

Марго вздохнула – ей было тяжело. Маша невольно стала помехой в ее собственной жизни. Теперь придется уделять ей внимание, возиться с ней, как с маленькой, улаживать, если понадобится, конфликты между нею и Лютовым, иногда гулять с ней, выгуливать, как собачонку, помочь превратить спальню в мастерскую… И вдруг она вспомнила рисунки.

– Маша… Подожди…

Маша остановилась на пороге кухни, и в глазах ее Марго увидела страх.

– Ты чего испугалась? Я резко крикнула? Ну, извини. Просто я хотела тебя спросить: это ты рисовала пастелью два круглых аквариума с человеческими головами? Я видела их в особняке, там еще такие кресты, кладбищенские?..

Маша резко замотала головой.

– Ну не Марк же…

«Да! Да! Да!» – она энергично закивала.

– Он ничего не рассказывал тебе об этих головах? Это…

Марк Аврелий все знал об Астровых. Он мог нарисовать эти головы. Что здесь особенного, раз он так любил и уважал своего хозяина… И как это мне раньше не пришло в голову, что он тоже умеет рисовать. Ну да! Он тоже художник, иначе откуда бы он знал всех тех бородатых мужиков, которым он продавал работы Маши? А если он не художник, то нарисовать головы мог просто так, под настроение, тоскуя о хозяине… Или же он рассказал о трагической смерти своих хозяев Маше, и та, расчувствовавшись, сама взяла и нарисовала эти головы… Как все странно. Я ничего не понимаю.

Зазвонил телефон. Это был Лютов. Он рассказал Марго о приглашении Савченко. «Хорошо, я пойду с тобой. Но как мы поступим с Машей? Оставим ее одну? Ладно, я постараюсь ей все объяснить…» Она положила трубку.

– Я останусь… – вдруг услышала она и почувствовала, как похолодела ее спина, а по голове словно кто-то провел ледяной рукой. Такое бывает с чувствительными натурами, когда они смотрят киношные мелодрамы, в которых мертвецы оживают, а все главные герои оказываются друг другу близкими по крови людьми.

Маша, неожиданно проронившая фразу, смущенно пожала плечами: мол, не знаю, как так получилось…

– Вот и славно… Я знала, что тебе здесь будет хорошо и ты очень скоро восстановишься. Заговоришь. Чувствуй себя как дома. Звонил Володя. Понимаешь, нас пригласили в гости. Если хочешь, пойдем с нами…

Она замахала руками.

– Хорошо… Значит, ты остаешься… Что еще… Ах да… Ты, наверное, хочешь у меня спросить, кто такой Володя и откуда я его знаю? И еще тебе наверняка интересно, почему я, имея такого человека в друзьях или родственниках, жила вместе с вами в особняке, так?

Маша опустила голову. Да, безусловно, она хотела знать все, это естественно, нормально. Ей надо знать, у кого она живет, что за человек хозяин этого гостеприимного дома. В каких отношениях с Марго.

– Володя – друг моей матери. Мы с ним тогда немного повздорили, я вспылила и ушла… (Надо срочно придумать что-нибудь про Петровский бульвар: как я там-то оказалась?) Мы как раз проезжали мимо вашего особняка, у меня началась истерика… Нет, ты не подумай, он не приставал ко мне, у него этого даже в мыслях не было. Про нападение и про то, что меня хотели изнасиловать, я все придумала. Просто у меня было плохое настроение, да и нервы ни к черту… Кстати, про цыган я тоже все придумала, чтобы разжалобить Марка. Мне надо было заработать немного денег, вот и все, и я выдумала этот долг. А что касается моих родных, то я воспитывалась в интернате. Моя мама умерла, и, кроме Лютова, у меня никого на свете нет. Он хороший и добрый. Что касается тебя, то я уверена, что он тебе поможет. Я ответила на твои вопросы, которые ты мне передала телепатическим путем? – Марго улыбнулась, подошла и обняла ее. Поцеловала в висок. Как сестру, которой у нее никогда не было, но о которой она всегда мечтала. – Бедненькая ты моя… Все будет хорошо, вот увидишь…

И Маша ответила на ее объятие, поцеловала Марго в шею, прижалась, как котенок, словно хотела согреться ее теплом и любовью. «Люди рождены друг для друга», – вспомнила Марго слова императора Марка Аврелия, и ей показалось, что душа его бесприютного тезки только что навестила ее собственную душу.

* * *

Лютов после обеда с Савченко решил съездить в Люблино, чтобы собственными глазами убедиться в том, что у Марго «поехала крыша», раз ее посещают такие странные галлюцинации. Остановившись перед квартирой Астровых на лестничной площадке, Лютов подумал о том, что он трус. Он боялся вставлять в замок ключ, боялся звуков, боялся, что его кто-то увидит здесь, боялся того, что в квартире действительно обнаружит мертвые головы. Поэтому он сначала довольно долго звонил. Так долго, что онемел палец, давивший на звонок. И только после этого, убедившись в том, что там, в квартире, никого нет, прислушался к звукам в подъезде и достал ключи. Он быстро открыл дверь и вошел в квартиру. Кто-то невидимый вел его по коридору прямо в ванную комнату. Вот оно, влажное полотенце. А что, если это Марго его намочила? Хотя оно уже и не влажное. Да и цветы в горшках на кухне… Так. Цветы. Земля тоже подсохла, но цветы-то не засохли, значит, за ними действительно кто-то следит и поливает. В спальне он увидел и розовые туфли, о которых рассказывала опьяневшая Марго. Красивые туфли, дорогие. Да, она права, здесь действительно обитает женщина. Может, соседка сверху или снизу? Или подружка? Какая еще подружка? Чья? Лютов нервничал. Он смотрел на собственное отражение в зеркале до тех пор, пока не решился сдвинуть его, чтобы пройти во вторую квартиру. И когда зеркало поехало, он почему-то сразу понял, что у Марго с головой все в порядке и что сейчас он увидит аквариум. И он увидел его. И даже услышал легкое жужжанье и бульканье – работал компрессор, качающий воздух. А вот и фотографии, о которых говорила Марго, тоже на месте, среди красивейших, сказочных водорослей. И коробка с пледом. И армейские термосы. Это было серьезно, невероятно, это было смертельно опасно. Кто эта женщина, что здесь живет? Убийца?

Весь в поту, клацая зубами от озноба и страха, Лютов вышел из комнаты ужасов и остановился в коридоре. Прислушался. Было, слава богу, тихо. И тогда он достал свой сотовый телефон и набрал номер Савченко.

– Александр? Это я, Лютов. Да уж, действительно давно не виделись. Ты можешь ответить мне на один вопрос? Значит, так. Астровых убили, отрезали им головы. А что потом сделали с этими головами? Куда их дели? Отдали Инге? Ты уверен? А в чем? Почему странный вопрос? Нормальный. Ты не мог бы поточнее узнать? Это важно. Хорошо, спасибо, я тебе перезвоню через несколько минут.

Пот уже лил с него градом. Он не знал, стоит ли открывать крышки термосов, чтобы самому увидеть эти головы. Но неужели Марго решительнее и храбрее его? Марго – отчаянная, рисковая, ее уже только за это можно уважать. Она сильнее его. Вот так будет точнее.

Он вернулся в комнату с аквариумом, опустился на корточки перед термосами, как вдруг услышал характерный звук открываемой двери. Входной двери. Кто-то вошел в квартиру, во вторую квартиру, ту самую, где находился он. Теперь он никогда не выйдет из этой комнаты, и третий снимок, уже с его полуразложившейся физиономией, будет украшать или устрашать обиталище золотых рыбок…От страха он застыл и не мог пошевелиться. Ему стало холодно. Выйти сейчас из комнаты означало столкнуться с хозяином или хозяйкой этой квартиры, этих термосов и аквариума… Но и оставаться здесь он тоже не мог. Живот его наполнился словно холодной водой, которая просилась наружу. Физиологически он был унижен, поставлен в безвыходное положение.

Схватившись за ручку двери, он надавил на нее, дверь открылась, и Лютов вышел в коридор. Несколько шагов его разделяло от заветной двери, за которой открывался белый фаянсовый или фарфоровый вход в шумящий и журчащий рай. Он метнулся туда, заперся. Теперь возникла другая проблема: он слышал, как по квартире кто-то ходит, но что будет, если этот «кто-то» услышит его?..

…Он не помнил, сколько времени провел в уборной. Голова отказывалась принимать решения, ее мозговая деятельность оскудела, вырабатывая лишь элементарные вопросы: Савченко обидится, если Лютов с Марго не придут к нему на ужин? Догадается ли Марго, что он здесь? Как воспользоваться рычагом, чтобы вода не так шумела? Что будет, если он сейчас выйдет отсюда? Кто ходит по квартире, мужчина или женщина?

Он вышел, когда наступила тишина. Никто не ходил, не производил никаких звуков. Это означало, что человек либо вошел в комнату с аквариумом и теперь любуется рыбками, либо он (или она) сел в кресло в гостиной или лег на кровать в спальне. В ванной комнате, через стенку, тоже никого не было, в этом он был уверен на все триста процентов. Значит, в коридоре никого нет и можно, если двигаться быстро, выйти из уборной, пройти, а лучше на цыпочках добежать до входной двери и там, сообразив, как быстрее открыть замки, вырваться из плена… Он бы так и сделал, если бы его рука не произвела другое движение – привычное, чуть ли не на уровне инстинкта. Он надавил на кнопку, и вода с шумом и грохотом ринулась из бачка в унитаз. Это был конец.

* * *

Когда спустя три часа он ехал с Марго по вечерним московским улицам к Савченко, ему казалось, что все, что произошло с ним в Люблине, – кошмарный сон. Стыд жаркой волной разливался по его телу, когда он вспоминал себя там, в этой жуткой квартире. Хорошо, что там не было Марго. Иначе она бы уничтожила его своим презрением и до конца жизни вытирала бы об него ноги. Ей плевать на физиологию, ее забавляла бы комичность и пошлость ситуации. Она хохотала бы, глядя на его розовые щеки. Но ее там, слава богу, не было.

– Как там Маша? Ты общалась с ней? – Он с трудом заставлял себя не думать о Люблине.

Марго, одетая с иголочки, сидела рядом и распространяла вокруг себя сладкий аромат духов. Она была хороша, как никогда. Ехала в гости к следователю прокуратуры и думала наверняка о том, как бы перетащить его в свой лагерь, обратить в свою веру, сделать своим рабом. И тогда уже не он Савченко, а Савченко ему, Лютову, будет должен десять процентов.

– С Машей все в порядке. А вот ты – трус.

– Что опять не так? – возмутился Лютов.

– А то, что я очень надеялась, что ты поедешь в Люблино. Думаешь, приятно, когда о тебе думают, что ты – дурочка?

– Не понял…

– Я поехала в Люблино на ту квартиру, надеясь там встретить тебя. Но чудес на свете не бывает, и такие вот, как ты, «Лютовы», не способны на поступок. Ты не поверил мне. И ничего не сделал для того, чтобы убедиться в том, что я говорю правду. И тогда я, приехав туда, просто-напросто украла из аквариума одну фотографию. Хотела отрезать прядь волос с одной из голов, но не нашла ножниц. А потом мне показалось, что кто-то спустил воду в туалете… Короче, я испугалась и убежала. А вот если бы ты был со мной, то есть нас было двое, то мы бы, возможно, узнали, кто обитает в этой квартире. Вдвоем-то не так страшно, как одной.

– Ты ездила туда?

– Ну, ездила. Ты что, снова мне не веришь?

– Да нет, я не о том. А где же ты взяла ключи?

– Как – где? У меня же целая куча ключей. Как ты думаешь, если у этой Инги Новак столько квартир и особняков, заводов и прочей недвижимости и если она – единственная наследница всего этого, то что же, у нее должно быть всего по одному ключу от каждой двери?

– Просто я тоже взял связку ключей, чтобы поехать на ту квартиру. Я не обманывал тебя, когда сказал, что поеду туда. Но мне надо было встретиться с Савченко, поговорить с ним и даже напроситься к нему в гости, чтобы убедить его в том, что я интересуюсь Ингой Новак исключительно для того, чтобы познакомиться с ней и жениться. Вот черт, забыл ему перезвонить… – Он вспомнил, как, вылетев из квартиры, бросился вниз, на свежий воздух, как долго не мог прийти в себя от страха, и ему в тот момент было, конечно, не до звонка Савченко. Ничего, спрошу сейчас, куда подевались головы …

– Ты шутишь… – Марго от удивления даже открыла рот. – Значит, ты хотел увидеть этот аквариум своими глазами? Это входило в твои планы?

– Открой портфель, и ты увидишь там ключи…

Марго, повернувшись на сто восемьдесят градусов, перегнулась через спинку сиденья и достала рыжий мягкий кожаный портфель-саквояж Лютова. Открыла его и с удовольствием подержала в руке тяжелую связку ключей.

– Лютов, я торжественно приношу тебе свои извинения. Я не ожидала, ты сильно вырос в моих глазах.

А ему вдруг стало смешно. Он представил себе ее округлившиеся от страха и ужаса глаза, когда она столкнулась бы в темном коридоре с неизвестным мужчиной, выходящим из туалета. Она бы наверняка закричала. А может, они бы оба заорали и кинулись друг от друга в разные стороны. Его так и подмывало рассказать ей о своих сегодняшних злоключениях. Но он ограничился улыбкой.

– Смотри, – Марго, достав из своей сумочки нечто, завернутое в прозрачный пакет, сунула почти под нос Лютову. – Развернуть?

И не успел он ей ответить, как она, вынув из пакета еще влажный – металл со стеклом – фотопортрет женской мертвой головы (по периметру рамки снимок, судя по тому, что фотография не намокла, был хорошо зажат и пропитан клеем или подобным ему водонепроницаемым составом, что помешало воде просочиться внутрь), поставила его, цокая языком и дурачась, на панель. Лютову показалось, что запахло болотом…

Глава 6

– Мы тоже не с пустыми руками, – сказал Лютов, выкладывая из пакета купленные по дороге пластиковые ванночки с салатами, вино, пиво и три коробки с еще теплой пиццей.

Саша Савченко, приодетый и свежеумытый (на его светлых волосах еще блестели капли воды), увидев красивую и улыбающуюся Марго, растерялся. Ему показалось, что его разыгрывают и что он видит перед собой не дочь Наташи Троицкой, а ее саму, сохранившуюся чудесным образом и благоухающую как тропический цветок.

– Маргарита.

– Александр. Можно просто Саша.

– Тогда зовите меня Марго.

Он успел помыть полы, накрыть на стол, принять душ и даже просмотреть газеты. Приятный мужчина. Высокий, худой. Красивые светлые волосы. Карие глаза. Большой чувственный рот. Как у змеи, которая заглатывает яйца. Такой и меня проглотит всю целиком, без остатка. А я и сопротивляться не буду. Женщины в доме нет. Ею и не пахнет. Она ушла от него, бросила, не выдержала его постоянного отсутствия. Скорее всего он разведен. Может быть, у него даже есть дети. Без брюк и рубашки он – скелет, обтянутый загоревшей кожей. Под мышками и в паху – светлые кудри. В постели, наверное, хорош, но покидает ее чуть свет, а ложится под утро.

Марго, очнувшись, бросилась помогать Савченко раскладывать салаты, сполоснула высокие стаканы и вытерла их насухо, до чистого скрипа.

В комнате, где стоял накрытый цветной, с восточным орнаментом, скатертью стол, все окрасилось малиновым закатом. Было уютно, пахло едой и влажными полами.

– Вы сядете со мной? – спросил Саша, не сводя восхищенного взгляда с насмешливой и веселой Марго.

– Конечно.

– Марго в курсе, поэтому можешь смело говорить о моей будущей невесте, – сказал Лютов, усаживаясь на диван и обкладываясь шелковыми подушками.

– Марго, вы одобряете его выбор?

– А почему бы не попробовать?.. Инга Новак – завидная партия.

– Но почему именно она и откуда он вообще узнал о ее существовании?

– Мы с ним случайно наткнулись на старую газету, где и прочитали об Астровых… Ну, разговорились, пошутили на тему женитьбы, а потом, уже позже, одна моя знакомая сказала, что может организовать нам это знакомство. Ведь Володя тоже непростой человек, с положением, квартирой, да и вообще… Вы осуждаете нас?

– Упаси бог. Хотя все это довольно странно…

Марго только сейчас пришло в голову, что она своей затеей с Ингой ставит Лютова в дурацкое положение. Мужчина, решивший жениться на богатой наследнице и наводящий о ней справки. Что может быть циничнее? Да она бы на месте Савченко палец о палец не ударила для того, чтобы помочь такому вот прохвосту. Что, если Савченко о чем-то догадывается?

– А я думал, что он действует от имени и по поручению какого-нибудь авторитета, наводящего справки об Инге, чтобы вытрясти с нее долги или что-нибудь в этом духе… Уверен, что Астровы, исчезнув, лишили многих из своего окружения их доли. Такие люди, какими были Андрей и его жена, не существуют сами по себе, это – продукт криминальных сообществ. Инга Новак, судя по той информации, которую мне удалось собрать за последние дни, не имеет никакого отношения к делам своей сестры и ее мужа. В криминальном мире ее никто не знает. Мои люди пытались найти ее в Москве, но оказалось, что она уехала отдыхать, кажется, на море. Скорее всего, в Испанию или Италию.

– Откуда эта информация?

– Агентура. Ребята, вы ничего не скрываете от меня? Лютов, зачем тебе эта девица?

Лютов сидел как оплеванный. Он не знал, что сказать своему другу. Ему на помощь пришла Марго:

– Давайте сначала немного выпьем, а потом я вам кое-что расскажу. Но при условии, что все это останется в этих стенах. Володя сказал мне, что на вас можно положиться.

Савченко порозовел от смущения. Марго нравилась ему все больше и больше. Он вдруг представил себе, что Лютов внезапно исчезает, и он, Савченко, остается один на один с Марго. Он поцелует ее так, что у нее перехватит дыхание, и она забьется в его объятиях, как птица, попавшая в сеть. Он знает, что нравится женщинам, он сумеет приручить ее. Да только она уже через месяц бросит его. Он вернется домой и увидит, что плечики в шкафу пусты, а на кухне записка… Он сжал кулаки. Очнулся. Марго сидела рядом, и он чувствовал ее тепло.

– Я расскажу вам правду, потому что только вы и сможете мне помочь, – сказала она ему проникновенным голосом.

Лютов, услышав такие слова, понял, что Марго заводится даже от глотка вина! Но остановить ее теперь, когда она не смотрела на него, было уже невозможно.

– Понимаете, Инга Новак – моя знакомая. Случайная попутчица. Мы познакомились с ней в поезде. Разговорились. Она возвращалась действительно с моря. Это было две недели тому назад. Я тогда ничего о ней не знала, мы просто пили вино, ели виноград и говорили о пустяках. Но я призналась ей в том, что еду в Москву учиться на актрису. Она еще посмеялась надо мной и сказала, что это старая история: мол, провинциалка, возомнившая о себе невесть что, едет покорять Москву. Сюжет старый как мир. Меня это, конечно, задело. И вот тут Инга вдруг говорит мне, что может мне помочь в этом, что у нее есть связи, деньги и что, если какие-то ее знакомые, мнению которых она доверяет, посмотрят меня и скажут, что я перспективна, то ей ничего не стоит стать моим продюсером. Она сказала, что учиться на актрису в наше время вовсе не обязательно, что достаточно иметь хороших друзей или любовников, которые сделают все, чтобы ты сыграла главную роль в кино. Сценаристов и режиссеров в Москве – пруд пруди. Все только и ждут заказа. И будут снимать кого угодно, лишь бы им платили деньги. Она сказала мне, что пока на нее произвела впечатление только моя внешность. Но что и это не так уж мало… Короче, она оставила мне свой телефон, дала даже адрес и сошла на какой-то станции. Сказала, что объявится в Москве через несколько дней и чтобы я ей позвонила. Да, чуть не забыла…

«И Остапа понесло», – подумал Лютов, краснея за Марго. Он находился в сильном напряжении и ждал, что вот-вот она проболтается и скажет что-нибудь лишнее.

– …Мы с Ингой говорили о Володе. И она сказала мне, что уже слышала эту фамилию. И вот тогда мне и пришло в голову их познакомить. Я тогда еще не знала о том, что она очень богата и все такое… Просто мне нравится знакомить людей. Я – прирожденная сваха. С Ингой мы на эту тему, конечно, не говорили, я побоялась заводить такой разговор. Но когда, приехав в Москву, я случайно наткнулась на газету со статьей о ее сестре и поняла, с кем ехала в поезде, то решила, что мне надо искать Ингу. Мне ли, провинциалке, упускать такой шанс?! Тем более что она отнеслась ко мне очень хорошо, и вообще она довольно милая.

– А на какой станции она вышла, не можешь вспомнить? – спросил Савченко, забывшись, что находится не в своем кабинете в прокуратуре, а дома, за столом. Его занимал сейчас вопрос: что могло понадобиться Инге Новак на какой-то там станции, тем более что она возвращалась с моря домой, в Москву? – Это было далеко от Москвы?

– Да нет, не очень… Она сошла ночью. А что, это так важно?

– Я подумал, что она могла сойти на станции только в том случае, если бы ее там кто-то ждал. Такие девушки не ночуют на станциях.

– Ну и что, что ее кто-то ждал. Почему вас это так заинтересовало?

– Дело в том, что после смерти Астровых все их имущество, вся недвижимость оставалась в неприкосновенности. Эти люди жили по своим законам, и тем, кто посмеет их нарушить, не жить. Вот я и подумал, а что, если эта самая Инга Новак сможет вывести нас на настоящее окружение Астровых, на тех, кто помог им в свое время заполучить часть территории Москвы со всеми ресторанами, казино и подпольным бизнесом?

Лютов ожил, зашевелился. Кажется, на этот раз Марго сделала все правильно. Рассказала ровно столько, сколько им понадобится теперь для того, чтобы выяснить, появятся ли у Марго враги, способные помешать ей в претворении в жизнь ее наполеоновских планов в отношении присвоения наследства Новак.

– А как же тот список, о котором ты говорил мне в кафе? Разве это не те же самые люди?

– Нет. Список… Где он, кстати? – Савченко порылся в кармане и извлек оттуда смятый листок. – Держи. Это подруги Валентины Астровой, их общие знакомые с Ингой. В основном женщины. Я думал, что они являются женами тех, кто работал вместе с Андреем, но оказалось, что одна из этих дам – парикмахерша, другая – портниха… Словом, небольшой женский круг. И никакого криминала. И они общались с Валентиной просто как со своей клиенткой, подружкой, но не более…

– А откуда у вас этот список? – Марго улыбнулась, блеснув своими белыми зубками, играя роль недалекой, наивной провинциальной дурочки.

– Работаем… – улыбнулся ей в ответ примерно такой же фальшивой улыбочкой Савченко, который довольно быстро раскусил Марго, и теперь ему доставляло особое удовольствие говорить с ней. Он, глядя на нее, уже мысленно не только переспал с ней, но и женился и даже прожил целый месяц. Сейчас он видел ее в домашнем халате, ссыпающую в кастрюльку белые комочки пельменей, и от этой картинки у него заломило где-то внизу живота. – Инга Новак… – продолжил он задумчиво. – Вот теперь мне более-менее ясно, зачем вы ее ищете. А то придумали какую-то дурацкую байку про сватовство…

– Но ведь это же не исключается… Лютов – не менее завидная партия для Новак. Где еще она найдет такого порядочного мужчину?

Марго, не переиграй. Савченко – не дурак. И если бы он не растаял от твоего присутствия, то, может, и почувствовал бы, что его снова дурят …

Лютов ревновал Марго к Савченко. Смотрел на них двоих и ревновал. Он не хотел, чтобы Марго ушла от него. Он обрел в ее лице родного человека, и вот теперь это дорогое ему существо млело от жеребца Савченко и могло в любую минуту бросить его.

– Послушайте, – вдруг очнулся Саша. – Если у вас есть ее телефон и адрес, так в чем проблема? И что это за телефон и адрес? Где находится эта квартира? В Люблине?

– Нет, – ответила за Лютова Марго. – Это на Рождественке. Но я несколько раз приходила туда, соседка говорит, что Инги нет, что она еще не вернулась с юга. Я только не поняла, почему у вас нет этого адреса… – Это прозвучало как упрек, и Лютов бросил на нее полный недовольства взгляд.

– Квартира может находиться в стадии оформления, – предположил Савченко, своими словами подтверждая высказанную ранее мысль Лютова, когда они с Марго рассуждали на эту тему.

– Или же там, в регистрационной палате, сидит человек Астровых, который придерживает эту информацию в случае, если к ним приходит запрос из милиции или прокуратуры?

– Да откуда угодно… – пожал плечами Савченко. – Люди – на редкость продажные существа. За деньги могут продать даже мать родную. Но ведь и на старуху бывает проруха. Не вечно же будут оберегать их интересы, тем более что Астровых уже давно нет в живых, и об этом известно всем, кто имел отношение к их бурной деятельности.

– А кто оберегает их интересы? – не унималась Марго. – Мафия?

– Марго! – одернул ее Лютов. Но Савченко лишь улыбнулся, блаженно прикрыв глаза. Ему нравилось в Марго все, даже ее глупые вопросы.

– Мафия, Марго, мафия. Правда, мне лично это слово не нравится. Уж больно оно пахнет морем и апельсинами…

– Я поняла, – Марго даже прихлопнула в ладоши, – вы имеете в виду Италию?

– Именно. У нас же все это, – он руками вылепил из воздуха шар, – пахнет кровью и трупами… И если там мафия – семья, пусть и криминального плана, то у нас не семья, а какое-то бандитское сообщество, разнузданное, замешанное на беспределе…

– Вы вот, Саша, встречаетесь с этими людьми, что вы можете о них сказать? Какие у них цели в жизни? Что они хотят? Власти? Ведь когда у человека много денег, он все равно не успокаивается. И самое ужасное, по-моему, что их ему никогда не хватает…

– Власть… Не знаю, не думаю… Власть определенного толка у них есть, им же подчиняются эшелоны головорезов, что касается мирового господства – это вопрос посложнее… В этом плане преступным авторитетам далеко до политиков.

– А разве редкость, когда бандит идет в депутаты, а оттуда еще выше и еще… Разве у порядочного и честного человека хватит денег, чтобы расчистить себе дорогу в депутаты, убрав соперников, и организовать практически гарантированный результат выборов в свою пользу?

– Всякое бывает, но в чем-то ты, конечно, права… И сами депутаты необязательно из бандитов, они просто могут воспользоваться их деньгами, пообещав лоббировать их интересы в Думе… В сущности, схема очень простая до безобразия. И деньги, пожалуй, самый мощный рычаг.

Марго, плохо разбирающаяся в политике, но инстинктивно чувствующая, что живет в больном обществе, слушала Савченко, ловя каждое слово. Ей нравилось, что ее никто не поучает, не ставит на место, грубо одергивая и затыкая рот, как это было при Вадиме. С ней эти люди, в частности этот симпатичный Савченко, разговаривали как с равной, и она, расслабившись, чуть было не рассказала ему о мертвых головах в Люблине, о своем предположении, что в этой квартире живет убийца Астровых.

Ее спас Лютов, который, вспомнив одновременно с Марго аквариум и термосы, спросил, кому были отданы головы Астровых.

– Головы? Да, я узнавал… Их отдали этой самой Инге Новак, как если бы это были тела, для захоронения… Мне рассказали даже некоторые подробности. Головы сложили в большой пакет, прикрыли сверху газетой и вот в таком виде вручили ей… Но почему вас это интересует?

– Почему? – Лютов посмотрел на Марго. – Мы с Марго как раз подумали, что Инга наверняка похоронила останки своих родных, а вот где их могила – нам неизвестно. Вот мы и предположили, что она сошла на станции для того, чтобы навестить могилу…

– Ты хочешь сказать, что она могла похоронить их не в Москве? Но зачем ей такие сложности? Это слишком хлопотно, на мой взгляд…

– Но ведь для чего-то она сошла на станции, – поддержала мертворожденную версию Лютова Марго. Она уже устала сочинять на ходу и мечтала о том, чтобы этот разговор поскорее закончился. Они с Лютовым уже узнали, кому следственные органы отдали мертвые головы, а теперь еще и обзавелись списком подружек Валентины. Пора остановиться, чтобы не навредить себе.

– А знаете, о чем я сейчас подумал? – вдруг сказал Саша. – Синенькие! Она могла похоронить их у себя на родине, в Синеньких…

– Какое странное название… Мысль, конечно, интересная, – задумчиво проговорил Лютов, и Марго поняла по выражению его лица, что и он тоже уже устал от этого напряженного, балансирующего на грани срыва разговора. Человек мягкий, по природе добрый и доверчивый, каким он представлялся Марго, он тоже, наверное, испытывал потребность выговориться перед Савченко, но не имел права подставлять Марго. Поэтому, когда разговор плавно перешел в географическое русло, счел возможным закрыть тему Инги Новак, предложив выпить «еще по одной».

Ближе к полуночи стало ясно, что Лютов перебрал лишнего и не может вести машину. Марго же, в отличие от него, выпила мало, но ее пьянило присутствие сидящего рядом Савченко. Когда он наклонялся к ней, чтобы предложить пиццу или салат, и его дыхание касалось ее щеки или уха, она мечтала о том, чтобы это мгновение длилось как можно дольше. Она хотела, чтобы он обнял ее, прижал к себе. Все ее чувства были обострены и сейчас казались ей чуть ли не любовью. Так было и с Юрой, и с Вадимом, и эта приятная ватность тела и глухие удары сердца где-то внизу живота – лишь дань природе. Но все равно, пусть даже пару часов он будет с ней рядом, она будет слышать его голос, чувствовать бедром его жесткое бедро и мечтать о том, как он сожмет ее в своих объятиях. Это была игра души и тела, и Марго на какое-то время забыла об Инге Новак. Кроме того, существовал еще и Лютов, который не спускал с нее глаз и явно ревновал. Она жалела его, любила, но не так, как смогла бы полюбить незнакомого ей Савченко. Сашу она воспринимала как мужчину, Лютова же – как близкого и родного человека, переспать с которым означало бы совершить акт кровосмесительства. Хотя Лютов ей тоже нравился, причем настолько, что она могла бы жить с ним, как жила со своими бывшими мужчинами. Образ матери возникал между ними всякий раз, когда вспыхивало внезапное и явно обоюдное желание. И это тоже было удивительной и сильной по ощущениям игрой, в которую они играли, не сговариваясь.

Лютов согласился было уже остаться заночевать у Савченко, как Марго напомнила ему, что дома их ждет Маша. И тогда решено было поехать на такси.

– Я провожу вас, – вызвался Саша, и Марго покраснела. Она знала, зачем он это делает. Чувствовала.

Так и вышло. Лютова посадили в машину рядом с водителем, а Марго с Савченко сели на заднее сиденье, и Саша всю дорогу тихо целовал ее в краешек губ. Это были чудесные поцелуи – нежные и какие-то целомудренные. Он знал меру, этот Савченко, и Марго, чувствовавшая это, просто пылала рядом с ним…

* * *

На следующий день, в полдень, Марго поехала в парикмахерский салон «Астра».

– Не надо быть умным, чтобы догадаться, что этот салон – детище Валентины Астровой, – говорила она утром после завтрака.

Лютов собирался на службу, Маша на кухне мыла посуду. Она вела себя так, словно жила в этой квартире всю жизнь – занималась хозяйством, ни у кого ничего не спрашивала, а в свободное время или спала в своей комнате, или рисовала все, что попадалось ей под руку: вазы, тарелки, чашки, яблоки, апельсины. И все молча, не проронив ни звука и стараясь не смотреть в глаза ни Марго, ни Лютову. Марго же успела передать Лютову свой вчерашний «разговор» с Машей, касающийся ее будущего, и он пообещал найти хорошего психоаналитика, чтобы показать Машу.

– Ты хочешь поговорить с парикмахершей Зухрой?

Сулейманова Зухра числилась первой в списке близкого окружения четы Астровых. Напротив ее имени стояли номера телефонов, название салона, где она работала, и адреса – домашний и рабочий.

– А почему бы и нет?

– Тебя подвезти?

– А как это ты меня подвезешь, если свою машину ты оставил у дома Савченко. Ругал меня за то, что я не умею пить, а сам напился… Нет уж, Володечка, я тебя ждать не буду, а поеду сама, на метро или возьму такси. Ты мне только скажи, как лучше добраться до этого Камергерского переулка.

– Ты что, вот так просто заявишься туда и начнешь задавать вопросы этой Зухре?

– Нет. Во-первых, я позвоню туда и узнаю, там ли она сейчас, ее ли смена, а уж потом соображу, как напроситься на стрижку… Нет-нет, я не собираюсь стричься. Просто подровняю концы волос. И вообще, Лютов, я не маленькая и не обязана тебе отчитываться в каждом своем шаге.

Она поцеловала его, дурачась, в щеку и, повернувшись на каблуках, направилась к выходу. Впереди был долгий солнечный день, заполненный до предела делами, надеждами и встречами. Марго это чувствовала, и от этого сердце ее готово было треснуть от многообещающих предчувствий. Она и сама не знала, отчего ей сегодня так хорошо. То ли день такой, то ли потому, что Савченко обещал за ней заехать в семь вечера и покатать по вечерней Москве. Счастье захлестнуло ее еще там, в такси, и не отпускало из своих теплых, нежных рук…

Не дойдя до метро, Марго чуть не упала – сломался каблук. «К счастью», – дала она себе оптимистическую установку и, весело напевая, повернула назад. Это даже хорошо, что он сломался. Надену удобные ботиночки Инги, белые брюки, белую английскую блузку…

Она поднялась, открыла дверь своим ключом и остановилась, прислушиваясь к непонятным звукам. Память, эта весьма избирательная дама, тут же услужливо подсунула влажную, как свежий фотографический снимок, медленно проступающую цветную картинку: рваные пестрые одеяла, пустые бутылки, голое колено, голубые ягодицы… хрипы…

Она остановилась в коридоре, боясь пошевелиться. Затем подошла к неплотно прикрытой двери, ведущей в гостиную, и увидела на красном ковре Лютова и Машу. Среди шелковых подушек и неизвестно как оказавшейся на полу красной же, в синих цветах скатерти… Молочно-белая спина юной художницы подрагивала под ласковыми руками Лютова, тонкие ноги ее напоминали розовый циркуль. Закрыв глаза, она, эта маленькая молчунья, шептала что-то, заходясь от наслаждения…

Крепкие ягодицы Лютова и его розовые щеки (негодяй, сладострастник, он ищет новые наслаждения) вызвали неприятное чувство, словно всю эту здоровую плоть у нее, у Марго, украли… И кто? Тонконогая и стройная Маша, НЕМАЯ, постанывающая теперь в его объятиях и твердящая хриплым, словно сорвавшимся голосом бесстыдные слова…

Марго очнулась в своей комнате, дрожа от стыда и ревности, переоделась и, не оглядываясь и стараясь не думать о том, что увидела в гостиной, вышла из квартиры. Вот теперь она все поняла. Мужчины – всеядные животные. Им главное – утолить голод. Ну что ж, утолим и свой.

* * *

Смуглая и тоненькая Зухра была занята. Марго, пообещав Лютову, что позвонит в «Астру», не позвонила. Забыла, закружилась. И теперь вот сидела и ждала, пока Зухра не освободится.

– Вы ко мне? – спросила девушка у Марго спустя полчаса, когда ей сказали, что ее ждут в холле.

– Да. Мы могли бы где-нибудь поговорить? – Марго с самого начала решила поставить себя таким образом, чтобы Зухра, не успев прийти в себя, испугалась, затряслась и выдала ей все, что ей известно об Астровых.

– А вы кто? – спросила Зухра, разглядывая Марго и пытаясь, вероятно, вспомнить, видела ли она прежде эту яркую, одетую во все белое девушку.

И тут Марго достала из сумки снимок с изображением головы Валентины Астровой.

– Надеюсь, вам знакома эта женщина…

Зухра быстро перевернула «портрет» лицом вниз и с ужасом взглянула на Марго.

– Вы кто?

– Вы меня не знаете. Я жила долгое время в одном доме с Валентиной в… Толедо, – она назвала единственный после Валенсии (Валенсия-Валентина, звучит странно, неправдоподобно) город в Испании, который она знала и где, если верить газетам, скрывались Астровы.

– Вы из Испании?

– Да, я там живу. Приехала вот, стала ее искать по всем телефонам и адресам и совершенно случайно узнала, что ее убили…

– Но при чем здесь я?

– Наши общие знакомые подсказали мне, что вы знаете кое-что об этом деле… Ведь я, по сути, ищу не Валентину, хотя известие о ее трагической смерти и произвело на меня впечатление. Дело в том, что к нам в Толедо приезжала одна женщина, не то подруга, не то родственница Валентины… Когда они приходили к нам, она, эта женщина, имени которой я, к сожалению, не запомнила, попросила у меня старинный испанский золотой браслет, она хотела срисовать его, чтобы заказать себе точно такой же в Москве… Так вот. Она после этого сразу же исчезла. А спустя несколько дней исчезли и Астровы. Вот я и подумала, может, эти события как-то связаны между собой? Но Астровы – приличные люди, они бы не позволили этой особе увезти с собой мой браслет…

– Но что вы хотите от меня? Валентина Астрова была всего лишь моей клиенткой…

– Неправда. Мне сказали, что вы с ней дружили… Я понимаю ваши чувства – Валентина погибла при невыясненных обстоятельствах, как и ее муж, и вы не можете об этом не думать… Но если вы поможете мне и скажете, кто мог к ним приезжать в Толедо – ведь это был не случайный человек, а женщина, которой они очень доверяли, – то я верну не только свой браслет, но и помогу, возможно, следствию, если расскажу о ней…

Марго и сама поражалась тому, как складно она говорит. Ей даже показалось, что она на самом деле жила в Толедо и дружила с Астровыми, настолько убедительно и проникновенно звучал ее голос. Зухра лишь позже, сопоставив все факты и проанализировав все то, что рассказала ей незнакомая девушка из Толедо, поймет, насколько этот визит нелеп, а рассказ – неправдоподобен. Но сейчас главным для Марго было услышать имя той женщины, которая пользовалась доверием Астровых. Ведь именно эта женщина, по ее мнению, и проживала сейчас в их квартире в Люблине, охраняя термосы с их головами. И поскольку это не Инга, являющаяся главным доверенным лицом этой супружеской пары, значит, кто-то другой, точнее, другая…

– Кто вам рассказал обо мне? Как вы меня нашли? – Вот теперь Зухра по-настоящему перепугалась. Она почти ничего не соображала от волнения. Испания. Астровы. Женщина. Золотой браслет. Воровка. А может быть, даже и убийца, поскольку после ее бегства из Толедо исчезли и Астровы. Здесь было от чего насторожиться.

– Вам не надо этого знать. Назовите хотя бы несколько имен, и я оставлю вас в покое. Кому они доверяли больше всего, кроме сестры Инги, разумеется…

Вот она и блеснула козырем. Инга. Теперь уж Зухра не должна сомневаться в том, что видит перед собой человека, посвященного и приближенного к Астровым.

– Марина. Ее зовут Марина. Она была единственным человеком, кто мог знать – как вы говорите, после Инги, – все об Астровых. Но я не знаю, где она сейчас живет. Я ее давно не видела.

– Но у вас есть ее адрес? Фамилия?

– Да, конечно. Марина Мерцалова…

– А сколько ей лет?

– Лет тридцать… Но больше я не скажу вам ни слова. Валентина Астрова была моей подругой, но ее муж… ее муж… Если бы не он, она осталась бы жива… И вам необязательно было показывать мне эту жуткую фотографию… Я уже поняла, что вас прислали сюда из милиции, потому что только там могли быть эти страшные снимки… Но я бы на вашем месте, если бы захотела что-то узнать о Валентине, пришла бы с ее нормальной фотографией. Валя была красивой молодой женщиной, с добрым лицом и ясными глазами. А вы… вы только испугали меня. И еще. То, что я назвала вам имя этой женщины, Марины, тоже ничего не значит. Все, кто был знаком с Астровыми, знал и ее… Она была тенью этой семьи; я думаю, Марина своим поведением попортила много крови Валентине…

– В каком смысле?

– Они с Андреем были любовниками, и об этом знали абсолютно все. («Все, кто был знаком…», «…абсолютно все» – она боится, что кто-то узнает о том, что она говорила со мной, и хочет сказать, что, открыв имя Марины, не совершила преступления против Астровых, которые и после смерти могут быть опасны.) Но, несмотря на это, Андрей никогда бы не развелся с Валей. Да, у них были сложные отношения, но все равно он любил ее и уехал из страны вместе с ней, а не с Мариной. Другое дело, что и Инга, и Марина наверняка знали, где скрывались Астровы. И то, что вы мне рассказали об этой женщине, которая, получается, украла у вас старинный браслет, лишь подтверждает мои догадки… Это Марина. Больше некому. Беспринципная, хамоватая и наглая. Она часто одалживала у Валентины ее наряды и украшения, просила в долг деньги, хотя все знали, что Андрей ее полностью содержит. Она даже мне задолжала…

– Но как же они ее терпели? И зачем Андрею, если он, как вы говорите, любил свою жену, нужна была эта нахалка?

– У мужчин свои пристрастия и принципы. Возможно, что она была хорошей любовницей. Но может статься, что он с ее помощью проворачивал какие-то свои дела. Кроме того, хоть я и сказала, что все знали о том, что Андрей и Марина – любовники, это могло быть лишь игрой.

– Как это? – не поняла Марго. – Что это за такая странная игра, заставляющая страдать Валентину? Может, я вас не так поняла?

– Да нет. Дело в том, что я на самом деле дружила с Валентиной, была вхожа в их дом, у нас были общие знакомые… Я видела Андрея и Марину в разных ситуациях, но не заметила, чтобы они вели себя как любовники. Я просто хочу сказать, что любовники себя так не ведут. Ведь люди, которые спят вместе, невольно обмениваются недвусмысленными взглядами, и в их отношениях проскальзывают если не любовь, то хотя бы нежность… А этого ничего не было. Когда в их доме собирались люди, то Марина танцевала и обнималась с кем угодно, только не с Андреем. И он, видя это, тоже не страдал…

Зачем она мне все это рассказывает? Какое мне дело до того, изменял ли Астров своей жене или нет? Главное, что я услышала имя этой женщины. Теперь мне надо будет только узнать ее адрес и познакомиться с ней во что бы то ни стало. Войти к ней в доверие. А уж потом, с помощью Лютова и Савченко, прижать ее к стене…

– Вы из милиции, да? – спросила она вдруг очень тихо, как человек, горько пожалевший о том, что, поддавшись настроению, выдал первому встречному чужую тайну.

– Нет, я не из милиции, но если мне не удастся разыскать эту Мерцалову, то придется обратиться и туда… Конечно, я приехала в Москву не из-за браслета, это понятно. Но раз уж я здесь, то сделаю все возможное, чтобы вернуть его. Меня же, по сути, обворовали. И если бы Астровы были живы, ничего такого бы не было, я в этом просто уверена…

– Так, значит, они действительно жили в Испании…

– Да, жили. И мы с мужем догадывались, что это именно Астровы, хотя они жили под другой фамилией…

– Под какой?

– Я не могу сказать… Вот если бы я полностью была уверена в том, что их нет в живых, то назвала бы и фамилию, и адрес и много чего интересного рассказала бы об этой паре. Но в жизни подобных людей, как правило, много тайн. А вдруг убили не их, и эти головы принадлежат их двойникам? Нет уж, я лучше промолчу…

– Вы думаете, что они могут быть живы? Астровы – живы? – Зухра побледнела. – Господи, вы… я не знаю, как вас зовут… Вы же не выдадите меня, когда найдете Мерцалову? Пожалуйста, ничего не говорите ей обо мне. Она – страшный человек, она способна на что угодно… Я боюсь ее… И если Астровы – как бы невероятно это ни звучало – живы, то Марина по-прежнему связана с ними… Воистину: язык мой – враг мой…

– Не переживайте. Я никому ничего не расскажу. У меня свои цели, а вас я совсем не знаю. Скажу больше: если мне удастся забрать у этой мошенницы свой браслет, я и вас не забуду.

Все, хватит морочить девчонке голову. Пора уходить. А то еще она правда подумает, что Астровы могут быть живы. Хотя… а почему бы и нет?..

* * *

На свежем воздухе беседа с Зухрой показалась Марго глупой выходкой. Надо было придумать что-нибудь поинтереснее, пооригинальнее. И вообще, к таким встречам надо готовиться, а не действовать экспромтом … Вспоминая этот разговор и сплетенную из воздуха и обрывков газетных строк легенду о пребывании Астровых в Испании, она спрашивала себя, готова ли она теперь к встрече с новым действующим лицом этой криминально-кровавой драмы четы Астровых – Мариной Мерцаловой? Может, пока не поздно, забыть об Инге Новак и ее наследстве, чтобы не подвергать свою жизнь смертельной опасности? И сделать вид, что она ничего не знает об этой Мерцаловой?.. Ведь, если судить по рассказу Зухры, Марина – ядовитая змея, кобра… Уж не она ли поливает цветочки в квартире в Люблине? Не ее ли розовые туфли оставили следы на ковре, и не ее ли жирные пальчики отпечатались на скользящем зеркале?..

Она позвонила из автомата Савченко и попросила его узнать для нее адрес «одной своей знакомой, Марины Мерцаловой, она приблизительно семидесятого года рождения». Странно, но именно этого имени в его списке-то и не оказалось. Как же так? Саша, услышав ее голос, обрадовался, Марго почувствовала это. Она даже представила себе его улыбку. «Перезвони мне через полчасика, хорошо?» – «Перезвоню». – «Планы на вечер у тебя не изменились?» – «Нет, не изменились…» Она ответила неуверенным тоном, поскольку в последний момент ей подумалось, что в семь часов вечера, когда Савченко приедет за ней, ее может не оказаться дома. Ведь если он через полчаса сообщит ей адрес Мерцаловой, то она, не медля ни минуты, ринется на ее поиски, и неизвестно, чем они могут закончиться…

Полчаса тянулись медленно. Марго, спустившись по Камергерскому переулку до Кузнецкого Моста, съела две порции мороженого и вышла на Неглинную, зашла в аптеку, купила аспирин, на случай если после дневных треволнений у нее разболится голова или подскочит температура от проглоченного мороженого. От нечего делать она заглянула в магазин географических карт и на какое-то время растворилась там в мечтах о путешествиях…

– Мне Савченко, пожалуйста, – позвонила она, разыскав таксофон, в точно назначенное время в прокуратуру.

– Марго, это я, – услышала она совсем близко голос Саши. – Ты когда последний раз видела эту свою знакомую?

– А что? – не поняла она. – Давно, мы с ней не очень-то хорошо знакомы… Просто нашла в записной книжке ее телефон, позвонила ей, а там сказали, что такие здесь не живут…

– Дело в том, что Марина Мерцалова, 1971 года рождения (а в начале семидесятых числится всего одна Мерцалова), умерла.

– Как это умерла… Она же совсем… молодая… Она умерла естественной смертью?

– Марго, этого я не знаю. А у тебя что, есть основания полагать, что ее убили?

– Нет, это я просто так… – Марго была растеряна. – Но ты можешь мне сказать хотя бы, где она жила? Адрес?

– Записывай… Краснодарская, 27, квартира…

Но номер квартиры она уже знала. Астровы соединили свою квартиру с квартирой Марины Мерцаловой. Они жили вместе, одной семьей: Андрей, Валентина, Инга и Марина. Какие отношения связывали всех четверых? И если Валентина и Инга были родными сестрами, то кем им приходилась Марина – оставалось тайной. Двоюродной сестрой? Просто подругой? Или все же второй женой Андрея? Астровых убили. Отрезали или отрубили им головы и бросили в мусорный бак на Павелецком вокзале. Марина – умерла. Инга – умерла. Но кто же тогда хозяйничает в той злополучной квартире, набитой рыбами и мертвецами? Кто? Кто-то из этой четверки, оставшийся в живых? Или посторонний человек, успевший надеть на себя личину одного из них?

Марго, еще прижимая трубку к уху, вдруг представила себе их жизнь. Не ту, что скромно тлела в двойной квартире в Люблине, где эта странная компания строила планы на будущее, а ту, что развернулась во всем блеске в особняке на Петровском бульваре, где они, окружив себя до неприличия роскошью и играя в дворянские игры, жили одним днем, считая отпущенные судьбой мгновения… И все это случилось благодаря их единственному мужчине, Андрею Астрову, человеку, о котором Марго не знала ровным счетом ничего, кроме того, что он был обыкновенным московским бандитом. Возможно, даже убийцей. Или же великим аферистом своего времени. Если только, конечно, вся его деятельность не была инициирована сестрами Новак или Мариной Мерцаловой. История знает примеры знаменитых мошенниц…

Марго понимала, что стоит ей сейчас опустить трубку, как жизнь ее может резко перемениться. Да, она снова поедет в Люблино и будет ждать там в засаде до тех пор, пока в эту квартиру не придет ее единственная соперница – некая женщина, положившая, как и она сама, Марго, глаз на наследство Инги Новак. Возможно, это ее знакомая, которая вот уже полмесяца ждет возвращения Инги, чтобы определиться с мертвыми головами. Или же женщина, уверенная в том, что Инги нет в живых… Но о смерти Инги Новак не знает никто, кроме Марго и Лютова.

Лютов. Она не позвонит ему и не пригласит с собой. Лютов теперь не принадлежит ей. Он стал частью Маши. И когда они только успели договориться? Лютов – предатель.

Ехать в Люблино одной – опасно. И если сейчас она положит трубку, то встреча на этой квартире может оказаться для Марго роковой. Если не смертельной.

Все эти мысли пронеслись у нее в голове всего за несколько секунд.

– Саша, ты не можешь сейчас ко мне приехать? Это очень важно.

– Сейчас? Но куда?

– Я на перекрестке Неглинной и Кузнецкого Моста. Я во всем белом, ты быстро узнаешь меня. Приезжай, это на самом деле очень важно. Иначе ты можешь никогда меня больше не увидеть…

– Марго, что ты такое несешь… – проговорил испуганным голосом Савченко. – Конечно, я приеду. Жди меня.

Ну вот и все, Марго. История движется к концу. Сейчас ты повезешь Савченко в Люблино, покажешь ему аквариум и термосы, но перед этим тебе придется объяснить ему, откуда у тебя ключи от этой квартиры. И не только от этой. Ты расскажешь ему и про квартиру Инги Новак на Рождественке и, быть может, даже покажешь ему ее. Еще про машину – чудесного зеленого «крокодила», томящегося в гараже в Крылатском. И про то, как противно стучит лопата, ударяясь о сухую землю… И про хруст клеенки, в которую ты заворачивала труп… Ты готова к этому? Савченко – это не мягкотелый и безвольный Лютов, душка Лютов, променявший свое холостяцкое воздержание на любовь молчаливой художницы Маши с ее пастелями. Пастель – постель. Жизнь продолжается. Да, Савченко – не Лютов. Какими глазами он посмотрит на меня, когда узнает правду?

Марго зашла в кондитерскую и съела большое шоколадное пирожное. Подсластила сегодняшнее утро, авансом сделала себе приятное. А что, если он меня арестует и заведет уголовное дело?

Савченко. Лед тронулся. Мне страшно. Господи, помоги …

* * *

Марго открыла глаза и увидела желтый стеклянный шар – люстру. Она лежала на диване, прикрытая тем самым красно-синим пушистым пледом, точная копия которого, в засохшей крови, лежала в картонной коробке в нескольких метрах от нее… И ей было не страшно. Голова ее, звонкая и пустая, освобожденная от каких-либо мыслей, покоилась на смуглом плече Савченко. Они уснули, утомленные, опустошенные, счастливые, не ведающие стыда и угрызений совести. Он, задавая Марго вопросы еще в машине, выпотрошил ее до предела, и в Люблине она уже не принадлежала себе. Теперь, когда Савченко знал о ней все, его поцелуи и объятия, которые обрушились на нее, едва они перешагнули через порог, дорогого стоили. Он не отвернулся от нее, не стал клеймить позором и презрением. Он хотел ее как мужчина, он был нежен с ней, он принял ее такую, какая она есть, и она впервые в жизни почувствовала себя в его объятиях по-настоящему защищенной. В полусне, зарывшись лицом в его светлую шерсть на груди, она услышала, как он зовет ее жить с собой, как шепчет ей на ухо сладкие слова, от которых кружится голова и хочется разрыдаться…

– Ничего не бойся, – говорил он ей уже вечером, когда они, устроив чаепитие в чужой квартире, сидели на кухне и рассуждали на тему, кому принадлежат этот аквариум и термосы. Рядом с Савченко Марго ничего не боялась. Да и сама квартира не казалась ей уже такой мрачной. – Человек, то есть женщина, которая живет здесь, не опасна. Ну, посуди сама. Эти головы в термосах. Спрашивается, что они здесь делают?

– Если бы я знала…

– А я так думаю, что они ждут, пока их не предадут земле. А теперь ответь мне на такой вопрос: почему их до сих пор не предали земле?

– Да откуда же я знаю?

– А я догадываюсь. Давай рассуждать логически. Головы – это всего лишь головы. А где тела? Ведь, чтобы похоронить тела, их надо найти. А где? Инга Новак, которой вернули эти головы, вполне могла заспиртовать их, чтобы потом, разыскав тела, предать все эти останки земле, словом, похоронить своих близких честь по чести. И она, если бы знала, где лежат их тела, давно бы похоронила их…

– Значит, она не знала…

– Правильно. Но тогда возникает еще один вопрос: если она не знала, где находятся тела, то зачем ей было так долго, почти полгода – ведь головы-то были обнаружены в начале марта! – хранить у себя эти головы?..

– Ты хочешь сказать, что она надеялась, что тела найдутся… Но почему?

– Значит, ей кто-то сказал, что знает, где находятся тела… А что, если она ездила на юг, на море именно с целью найти их?

– И возвращалась с пустыми руками?

– Мне кажется, Марго, что мы только попусту тратим время. Сейчас я запишу все вопросы, касающиеся этого дела, и попробую выяснить все, что только можно, относительно смерти Астровых… Без этого мы ничего не поймем. Уж слишком все это странно, невероятно и, главное, необъяснимо… Можно было бы предположить, что эта женщина – сумасшедшая. Вот тогда многое бы встало на свои места. Но я осмотрел квартиру, я проникся ее духом и, не считая этой комнаты с аквариумом, не нашел ничего такого, что свидетельствовало бы о том, что здесь живет невменяемый человек.

– Но ты же не психиатр, – возразила ему Марго. – Давай лучше подумаем, какие вопросы ты будешь задавать, скажем, судмедэксперту, который работал с этими головами?

И Савченко, достав записную книжку, задумался.

– Во-первых, отрезаны головы или отрублены от тела. От живых отсекали или уже от мертвых? Не находились ли головы перед тем, как их сунули в мусорный бак, в каком-нибудь физиологическом растворе? Или же без раствора, и они были уже в определенной стадии разложения…

– Ты имеешь в виду плед со следами крови?

– Ну конечно! Я думаю, что головы были перевезены сюда, в Москву, откуда-то издалека, завернутые в плед. Вот только возникает не менее интересный вопрос: каким образом в этой квартире оказался плед? Выходит, что убийца Астровых как-то связан с той женщиной, что живет здесь, стало быть, с Ингой, раз головы отдали ей лично в руки? Ну, Марго, и кашу ты заварила…

– Это не я, это те, кто убил Астровых. Были бы они живы, у меня бы не возникло гадких мыслей стать Ингой Новак…

– Это-то да, но в поезде ты бы все равно избавилась от мертвого тела, чтобы воспользоваться хотя бы ее деньгами, ты уж не обижайся на меня за прямоту… Не зря меня сразу насторожило, когда вы вдруг заинтересовались этой девушкой. Лютов не тот мужик, чтобы его с кем-то знакомили и уж тем более женили. Он и сам прекрасно умеет находить общий язык с женским полом.

Если бы ты только знал, Савченко, насколько верны твои слова …

– А что, если это все-таки не их головы? – рискнула спросить Марго.

– Уж слишком много человек участвовало в опознании… Но и этот материал можно поднять, проверить… Я понимаю, что ты имеешь в виду… Ведь пока не обнаружат трупы, наследник не имеет права распоряжаться имуществом пропавших без вести родственников. Значит, этой Инге Новак было нужно, чтобы трупы нашлись. Или же всем тем, кто хотел бы прибрать в рукам кое-что из наследства Астровых… И что же ты будешь делать, Марго, если окажется, что наследница не одна, что существует еще какая-нибудь сестра или тайная жена Астрова, которая и живет здесь?..

– Ничего не буду делать. Теперь, когда ты знаешь обо мне все, мне уже ничего не нужно…

– …только самую малость, да? Особнячок на Петровском бульваре, – ущипнул он ее легонько и засмеялся, – квартира на Рождественке… Ты не обижайся, но все это так нелепо и смешно… Неужели вы с Лютовым на самом деле рассчитывали отрезать кусок от этого жирного астровского пирога? Неужели никому из вас не приходило в голову, что таких охотников, как вы, не так уж и мало? И что особняк пока еще не тронули тоже не случайно, значит, у него еще тогда, после отъезда или исчезновения Астровых, подразумевался новый хозяин…

– И Марк Аврелий знал об этом?

– Не думаю. Он ждал настоящего хозяина, он верил в его возвращение.

– А что теперь делать с телом Инги Новак? Похоронить на настоящем кладбище? Как поступить, чтобы ее душа наконец успокоилась и весь этот кошмар поскорее забылся?

– Надо подумать. Возможно, это будет зависеть от того, кого мы здесь встретим. Если окажется, что все это кровавое хозяйство принадлежит наследникам Астровых, то мы найдем способ сообщить им о смерти Инги и укажем, где она временно захоронена. Если же здесь обитают злопыхатели, решившие прибрать к рукам чужое, или шизофреники, то будем думать уже о том, как вывести их на чистую воду, чтобы потом выйти на настоящего убийцу Астровых…

Хозяйка квартиры в этот день так и не объявилась, и Савченко увез Марго к себе домой. Оттуда он позвонил Лютову и пригласил его вместе с Машей на ужин.

* * *

– Где ты была? – спросил Лютов, заглянув на кухню в квартире Савченко, где Марго готовила закуску. – Я ждал тебя целый день, нервничал, а ты не могла даже позвонить? Ты действовала по списку, с кем-то встречалась, говорила?

Он имел в виду список Савченко с окружением Астровых.

Но вместо ответа Марго подняла на него глаза и улыбнулась водевильной улыбкой жены, застукавшей мужа с любовницей.

– Ты чего?

– Тебе нравится Маша? – спросила она его шепотом, чтобы их не смогли услышать находящиеся в комнате Маша и Саша.

– А почему ты меня об этом спрашиваешь?

– Хочу знать, как далеко зашли ваши отношения…

– Марго, я не понимаю тебя…

– У меня сломался каблук, я вернулась и застала вас лежащими на ковре, без одежды… Еще вопросы будут?

И без того розовые щеки Володи покраснели.

– Ты решил действовать без психотерапевта и излечить ее от депрессии своим, проверенным способом?

– А почему бы и нет, – проговорил он, смущаясь лишь потому, что перед ним была Марго – точная копия Наташи Троицкой, единственной женщины, которой он не смог бы изменить. – Она буквально оттаивала на моих глазах, в моих объятиях… Ты ревнуешь меня, Марго?

– Нет, просто противно… Мы же ничего о ней не знаем… А вдруг она больна не только психически…

– Прекрати! – Он даже хлопнул ее ладонью по руке, словно для того, чтобы привести в чувство. – Маша – несчастный человек, она действительно перенесла душевную травму, и ей нелегко, я это чувствую. Но лаской и нежностью я добьюсь того, что она мне все расскажет. И вообще, между нами ничего не было…

– Как это так? Разве такое возможно? – усмехнулась она и даже презрительно фыркнула, покачав головой.

– Мы были уже близки к этому, как вдруг мне в голову пришла мысль, что она подверглась насилию… Представляешь, что могло бы произойти, если бы на нее вдруг все это нахлынуло и у нее началась бы истерика?..

– Ты испугался?

– Да, испугался, представь себе…

– Ну, не знаю… – Она швырнула нож, которым резала зеленый лук, и принялась раскладывать на блюде ветчину; пальцы машинально сложились в щепоть и зацепили верхушку изумрудной луковой горки. – Может, ты и прав… Только мне стало не по себе, когда я вас увидела. – Она вздохнула. – Ладно, проехали… У меня есть кое-какие новости. Точнее, появилось новое действующее лицо – некая Марина Мерцалова. – И она коротко сообщила ему о своем визите к Зухре, пересказав ему придуманную экспромтом «испанскую басню».

Лютов расхохотался. На хохот пришел Савченко.

– Я рассказала ему неприличный медицинский анекдот, – сказала Марго, не желая объяснять Савченко истинную причину смеха. Она уже устала за целый день от серьезных проблем. – Повторять не буду, не смогу… Берите селедку, мясо, хлеб – и за стол…

– Послушайте, ребята, я хотел у вас спросить, – вдруг опомнился Лютов, – а как вы встретились-то? Как оказались вместе?

– А мы теперь вообще… вместе, – ответил ему, краснея, Савченко и обнял Марго. – Я увел у тебя Марго, вот и все.

Мужчины переглянулись, а Марго лишь усмехнулась: сцена измены Лютова не выходила у нее из головы. Я хочу, чтобы меня все любили. И Лютов, и Савченко. Ничего не могу с этим поделать. Наверное, я ненормальная.

Глава 7

Марго проснулась от шума – кто-то разговаривал довольно громко, на повышенных тонах.

Она вспомнила, что заночевала в квартире Савченко. Он, как истинный дипломат, не желая ставить никого в неловкое положение, разместил всех, как он выразился, подмигивая Марго, «автономно», то есть отдельно. Машу определил в спальне на кровати, Марго – там же, только на маленькой кушетке, сам же вместе с Лютовым устроился в гостиной на широком диване. Теперь они ругались на кухне.

Марго поднялась и прислушалась. Невозможно было разобрать ни слова. Тогда она накинула на себя плед, завернулась в него и на цыпочках вышла из спальни в прихожую, присела на обитую синим бархатом банкетку, служившую Савченко одновременно и маленьким баром, из которого он, приподняв потрепанный верх, выуживал в течение вечера бутылки, и удобным сиденьем для обувания. Теперь же она оказалась очень кстати для подслушивания. Марго, устремив взгляд на кухонную дверь (она была плотно закрыта на цветную тряпку), вся обратилась в слух.

– …это ты кому-нибудь другому будешь объяснять, но только не мне, – запальчиво говорил Лютов, срываясь на крик. – Ты видел ее всего лишь один раз, и уже все, пожалуйста, «мы вместе», черт бы тебя побрал… Девчонка приехала в Москву не для того, чтобы выскакивать замуж за первого встречного, а чтобы учиться…

– Ты напрасно… напрасно, – бормотал Савченко растерянно, – то, что мы с ней мало знакомы, еще ни о чем не говорит. Вот ты, – его голос стал набирать силу, – вот ты, Лютов, знаком с ней куда дольше, но я уверен, что за все те годы, что она жила одна, ты ни разу о ней и не вспомнил… Я знаю, ты не перебивай меня, знаю, что ты отправлял ей в интернат какие-то посылки или деньги, но ты же не взял ее к себе тогда, когда она больше всего нуждалась в семье…

– Знаешь что, Савченко, это уже не твое дело…

– Как же это не мое, если ты только что упрекнул меня в легкомыслии, что раз я с ней мало знаком, значит, я для нее никто, пустое место. Просто я сказал тебе правду, вот и все.

– Нет, не все! Мне бы ее ни за что никто не отдал на воспитание. Наташа была старше меня на десять лет, вот и прикинь, разве могли бы мне, молодому мужику в расцвете лет, отдать на воспитание девочку-подростка? Я писал ей письма, звал ее в Москву, когда она стала постарше, но она приехала только сейчас, когда стала совсем взрослым человеком. Да и вообще, ты не знаешь, при каких обстоятельствах она оказалась в Москве. Она приехала не ко мне и позвонила мне случайно, просто потому, что некому было больше позвонить. От тоски, от отчаяния… Ее чуть ли не в карты проиграли. И ты думаешь, что после всего того, что ей пришлось пережить, я позволю тебе вот так, запросто войти в ее жизнь? Ты мне, что хочешь, можешь говорить, Савченко, но я все равно не поверю, что у тебя по отношению к Марго серьезные намерения. Ты ее совсем не знаешь. Она – непростая девушка. С характером.

– По-моему, ты поздновато спохватился, папаша.

– В смысле?

– В прямом. Марго – взрослая, ты правильно заметил, и ей решать, быть со мной или нет.

– Но ты же бабник, Савченко! Ты погубишь девчонку!

– А ты? Ты – не бабник? Не успели Наташу похоронить, как ты уже привел в дом какую-то блондинку… А кем тебе приходится девушка по имени Маша? Она живет с тобой?

Марго, чувствуя, что взаимным упрекам мужчин нет конца, открыла дверь и вошла.

– У меня идея, – сказала она так, словно собиралась продолжить неожиданно прерванный разговор, касающийся дела Астровых. И она не лгала. Мысль, которая только что озарила ее, показалась ей гениальной и, главное, своевременной. Для ясности она сочла даже, не откладывая, расставить все точки над «i», а потому добавила, обращаясь к ошеломленному ее неожиданным появлением Лютову: – Я рассказала Саше про Ингу…

– Какая еще идея, – застонал он, подозревая с самого начала, с тех самых пор, как Савченко объявил ему о том, что они вместе, что Марго не выдержала и в постели проболталась своему новоиспеченному любовнику о смерти Инги Новак. От досады он даже сжал кулаки. – Тебя ни на минуту нельзя оставлять одну… Скоро вся Москва будет знать о том, что ты…

– Хватит разговаривать со мной как с маленькой! – резко оборвала его Марго.

Она вдруг почувствовала власть над ним, над человеком, который тоже не выдержал, допустил слабину и всю свою тоску по женщине, как таковой, выплеснул в лоно совершенно незнакомой ему бродяжки Маши. Марго не сомневалась в том, что там, на красном ковре, среди подушек и невесть как оказавшейся на полу красной скатерти в синих цветах, между Лютовым и Машей произошло примерно то же, что и между Марго и Савченко в Люблине, на клетчатом пледе.

– Значит, так… Сейчас ночь. А вы здесь орете, как ненормальные… В той квартире, в Люблине, наверняка кто-то есть…

Лютов с Савченко переглянулись, затем уставились на Марго.

– Я что, непонятно выражаюсь? – зловеще прошептала она, вспомнив вдруг, что в спальне спит тихая, как мышка, Маша. И что ей совсем незачем слышать то, о чем они говорят.

– Ты предлагаешь прямо сейчас поехать туда? – спросил Савченко. – В принципе, можно было бы…

– И еще, – добавила она, – у меня же есть ЕЕ ВЕЩИ. Вещи Инги Новак. Чемодан, одежда… Я предлагаю в случае, если в квартире сейчас никого нет, подбросить эти вещи туда и даже оставить записку, что, мол, я вернулась… Я просто уверена, что они действуют вместе – эта женщина и Инга, точнее… действовали. Да, и еще польем цветы, если они засохли. И в этом случае мы просто обязаны будем проследить за квартирой. Мне кажется, что должно сработать…

– А если они не вместе? – предположил Савченко. – Что, если мы только навредим?

– Ерунда… Если они не вместе, тем более надо будет ждать реакции, причем бурной! Обитательница квартиры – пусть это будет Марина Мерцалова – либо попытается избавиться от объявившейся внезапно в квартире Инги, быть может, даже убить ее, или же испугается появления наследницы Астровых и… исчезнет. Предварительно забрав свои вещи. И вот тогда-то мы и узнаем, кому принадлежат эти термосы. По-моему, так. Я понимаю, конечно, что вам все равно, но мне лично смертельно надоела эта неопределенность, я устала от всей этой жуткой истории…

Вот здесь уже она лгала: она не то что устала от нее, ей просто хотелось поскорее достичь своей цели. И она чувствовала, что уже близка к ней – теперь в ее лагере, помимо мягкотелого, как пастила, Лютова, был еще и деятельный, мужественный Савченко. Оба – сильные и молодые мужчины, преданные ей каждый по-своему и разделившие с ней всю тяжесть непростого (с душком!) дела… Слаб человек. А соблазн велик.

– А Маша? – первым очнулся Лютов. – Она проснется, а нас нет…

– Оставишь ей записку. (Тоже мне, проблема.)

– Я бутылку водки выпил, – сказал Савченко. – Не знаю даже…

– Мы можем вызвать такси… – предложила Марго.

* * *

Сначала на такси отправились к Лютову домой, где Марго собрала вещи и уложила их в чемодан Инги. Ее всю трясло от страха перед неизвестностью.

В Люблино ехали молча, Савченко всем сделал знак, чтобы держали рты на замке. И только после того, как такси выехало со двора, зашли в подъезд.

Савченко достал пистолет из кармана и позвонил. Марго от волнения затошнило. Лютов стоял белый как мел и с ужасом смотрел на дверь. Савченко звонил долго, минуты две.

– Там никого нет… Открывайте…

Марго дрожащими руками принялась отпирать замки. Они вошли, включили свет, Савченко побежал вперед, выставив руку с пистолетом, готовый в любую минуту выстрелить…

Квартира встретила их кладбищенской тишиной. Марго сразу стала проверять землю в цветочных горшках – она была сухой. Ничего не изменилось с тех пор, как они с Савченко покинули ее. Никто не касался остывшего после их сладкого сна клетчатого пледа, никто не пил чай из их чашек…

– Если бы я здесь жила, то вещи оставила бы в одной из спален, но вот в какой? – рассуждала Марго, немного приободренная тем обстоятельством, что никакой Мерцаловой в квартире не было. Она раскладывала джинсы и свитера Инги, чтобы любой, кто войдет сюда после них, заметил вещи. Дорожную сумку устроила тоже на видном месте, в комнате с аквариумом, примостив ее между термосами и коробкой с пледом.

– Чертова квартира, чертовы деньги, из-за которых пролилась кровь, – выругался Савченко перед тем, как покинуть стены этого зловещего, полнящегося невидимыми призраками Астровых жилища. – Дышать тяжело…

Марго и сама подивилась, как это их угораздило днем превратить эту квартиру в любовное гнездышко.

– Надо бы проверить особняк, – вдруг выдал вполне разумную мысль Лютов. – А вдруг эта дама там…

По телефону снова вызвали такси и поехали теперь уже на Петровский бульвар.

У Марго сердце сжалось, когда, проезжая вдоль изгороди напротив особняка, в тени деревьев она увидела ту самую скамейку, на которой она в последний раз видела Марка Аврелия. Фонари безучастно горели, освещая желтым светом аллею и играя изумрудными бликами листвы деревьев. Им, большеглазым и глупым фонарям, не было дела до того, куда, на какое кладбище отвезли и зарыли, как собаку, доброго старика-бомжа, скромного покровителя юных художниц и провинциальных мошенниц.

Крыльцо особняка было ярко освещено – все выглядело как и прежде, при жизни Марка Аврелия. Особняк смотрелся вполне обжитым и респектабельным, ухоженным.

– Зайдем? – спросила Марго, у которой слипались глаза, она с трудом сдерживала зевоту. – Саша, ты себе представить не можешь, как там внутри красиво…

– Уже поздно… Да и таксист ждет, – ответил вместо Савченко Лютов.

Марго понимала его – он спешил к Маше. Внутри ее шевельнулась ревность, тотчас отозвавшаяся внезапной радостью по поводу того, что теперь и Марго не одна, что она вот уже двое суток наслаждается новым для нее чувством, спугнуть которое боится больше всего на свете… У нее есть Савченко. Высокий поджарый Савченко с мужественным лицом и сильным телом, мужчина, о котором можно только мечтать. Она пока еще не могла разобраться в своих чувствах и гнала от себя сомнения. Любовь? Страсть? Желание жить парой, как все, чтобы чувствовать себя надежнее? Любовь? Лю-бовь?!! Как изъеденный молью кусок некогда сверкающей парчи, избитое, приторное и ничего не значащее сегодня словцо. Марго не любила это слово. Она любила самую любовь, бессознательно ища ее в каждом мужчине.

– Говоришь, там есть бальный зал? – донеслось до нее откуда-то сверху, словно Савченко был не рядом с ней, а воспарил куда-то выше ее головы, раскинув руки, как большая, еще не умеющая как следует летать птица.

– Есть… Пойдемте, я вам покажу…

И Марго повела их по длинным коридорам в глубь особняка, как если бы она была здесь хозяйкой. (И гулкое, пространственное эхо ответило ей: хозяйкой, хозяйкой!..) Она и не заметила, как полетела, легко оторвавшись от пола, а за нею – Савченко и Лютов…

Высокие, белые с золотом двери распахнулись, и они с тугим и душистым порывом теплого ветра ворвались в огромный, с невидимыми границами зал со сверкающим паркетом и белыми колоннами. Зазвучала музыка Штрауса, и Марго закружилась в вальсе, и пышные белые газовые юбки поднялись как в невесомости, и от прилива чувств ей захотелось плакать. Не плачь, Марго, не плачь, услышала она голос матери и увидела ее, такую молодую, прекрасную, танцующую, в объятиях Лютова. Штраус уступил место Равелю, и сначала глухо, а затем нарастающе во всем своем блеске «Болеро» заполнило своды бального зала, в центре которого Марго заметила мужчину и женщину. Она – в белом, он – в черном. Они танцевали безукоризненно, слаженно, каждое движение дышало страстью и одновременно отчаянием. Одна беда – ни у мужчины, ни у женщины не было головы… И тут вдруг Марго кто-то толкнул, она резко обернулась и увидела кружащуюся в диком танце высокую женщину в красном клетчатом платье. Завертевшись волчком, женщина вдруг вскрикнула – платье, сколотое, видимо, булавками, распалось на глазах и тяжелым шерстяным пледом упало к ее ногам. Голая женщина, прикрывая бледными руками грудь, бросилась вон… Лица ее Марго так и не разглядела.

Она проснулась. Зубы стучали, а по вискам струился пот. Она подняла щеку от теплого плеча Савченко и слизнула скатившуюся по щеке соленую слезу.

– Приехали, – услышала она и внезапно ощутила пустоту внутри себя. Пожалуй, впервые в жизни ей ничего не хотелось.

* * *

Утром Марго еще раз пробежала глазами небольшой список. Парикмахерша Зухра, лечащий врач Астровых Чудаков, портниха Дина Январева, друг Андрея Астрова – Виталий Монастырский…

Лютов с Машей уже уехали домой. Савченко допивал кофе и слушал Марго.

– Монастырского я знаю, приметная личность. Бандит, короче. Думаю, что ему смерть Астрова была на руку. Уверен, что они какое-то время работали на пару. И если этот особняк кем-то по-настоящему и охраняется, так это только его людьми.

– А что же ты раньше молчал?

– Я просто думал, анализировал. Может, я и ошибаюсь, но это легко проверить.

– Как?

– Попытаться инсценировать пожар в особняке или просто, переодевшись в милицейскую форму, войти туда, и мы сразу увидим реакцию…

– Думаешь, кто-то явится?

– Уверен, что понаедут машины, оттуда посыпятся люди в масках – такие же клоуны, как и мы, и объявят, предположим, что собственность охраняется государством… Затем самый главный среди них подойдет, сориентировавшись по погонам, к главному из наших и скажет, что этот дом находится под покровительством какого-нибудь Гвоздя или Ската… И все станет ясно. Что же касается Марины…

– Постой… – вдруг вспомнила Марго. – Марина… Я где-то уже встречала это имя. Дай мне, пожалуйста, телефон…

Она позвонила соседке Инги Новак, что на Рождественке. Ей стало стыдно, когда она поняла, что не сообразила даже имени спросить этой доброй женщины. Как вот теперь к ней обращаться?

Когда трубку взяли, она вздохнула с облегчением. Значит, соседка не на даче, а дома, приехала, чтобы испечь гору пирогов…

– Да?.. Слушаю, – услышала она женский голос.

– Доброе утро. Вас беспокоит девушка, которая разыскивала Ингу, вашу соседку…

– Не звоните сюда больше.

Марго вдруг как окатили холодной водой. Когда она очнулась, трубка уже жалобно скулила короткими, режущими ухо сигналами.

– Саша, там что-то произошло, – сказала она. – Соседка не хочет со мной разговаривать.

– А в чем дело-то?

– В квартире Инги, там, на Рождественке, я увидела фотографию, а на ней – двух девушек, одна из них Инга, а рядом с ней – Марина! Там еще написано: «Инге от Марины» – или наоборот, я точно не помню… Послушай, какая же я дура… Надо срочно ехать туда за фотографией, и тогда мы узнаем, как выглядит Марина Мерцалова. Я просто уверена, что на снимке именно она. Там много фотографий, и почти на всех – пикник, думаю, на этот раз нам повезет…

– А ты не помнишь ее лица?

– Нет. Но у меня создалось такое впечатление, что лицо этой Марины опухло от комариных укусов. Или же это фотография такая некачественная… Ты поедешь со мной? Или у тебя дела?

– Это тоже дело, я предупредил свое начальство, что у меня есть кое-какой материал на Астровых…

– Как? Зачем? – У Марго похолодело в животе. – Так ты, значит, все это время был на работе?

– Я был с тобой… Разве я виноват, что ты оказалась замешана в эту историю? Хватит дуться и не думай, что тебя предали. Я не Лютов, запомни. И все, что я в последние дни делаю, это только для тебя, ради тебя. Тем более что раньше я не занимался делом Астровых. И вообще оно практически закрыто. Просто Астровы были связаны с другими людьми, которые интересуют уже меня… Но тебе не надо всего этого знать. Поехали к твоей Инге…

– Она не моя, – буркнула Марго.

– Хорошо, поехали к моей Инге. Ты довольна?

* * *

Соседка долго не открывала. Но когда Савченко показал ей в «глазок» свое удостоверение, она открыла дверь. На лице ее застыл страх. Увидев Марго, она покачала головой.

– Значит, вы были из милиции? А почему тогда не сказали? – упрекнула она тихим голосом. – Вы думаете, что все, как один, плохо относятся к милиции? Нормальные люди все равно видят в вас защитников. И я бы сама позвонила к вам на Петровку, чтобы рассказать все…

– Что рассказать? – спросил строго Савченко, давая понять, что ее упреки и рассуждения сейчас неуместны.

– А то, что сюда уже раз пять приходил один мужчина. Он звонил, и очень долго. Пытался даже открыть дверь… Я сразу вспомнила вас, – она посмотрела на Марго, – и подумала, что и ему эта девица задолжала… И вдруг он начал ломиться ко мне. Не знаю, как получилось, но я ему открыла… И тут он направил на меня пистолет и спросил: ГДЕ ОНА? Мне хватило этих двух слов, чтобы понять, кого он ищет.

– И что было дальше?

– Я сказала, что ничего не знаю, что давно ее не видела. Я понимала, что он направил на меня пистолет просто с отчаяния, со злости, что этот жест не имел никакого отношения ко мне… Но я испугалась, мне даже плохо с сердцем стало, и я не поехала на дачу…

– А что тот мужчина? Куда он делся?

– Ушел. Но потом приходил еще, и я всякий раз пила успокоительное – боялась, что он снова ко мне постучит, если не начнет палить из пистолета прямо в дверь. У него было очень злое лицо. Наверное, эта девушка – преступница…

– Она так и не появлялась?

– Нет…

– Извините за визит, – произнес Савченко и, обернувшись к Марго, сказал: – Давай ключи… Что-то здесь нечисто…

Уже нисколько не боясь присутствия соседки, которая медленно, очень медленно закрывала свою дверь, Марго достала из сумки связку ключей, Савченко открыл двери, и они вошли в квартиру Инги Новак.

– Вот она, фотография… – позвала его спустя некоторое время Марго.

Саша в это время с интересом осматривал квартиру. Он то и дело присвистывал, словно оценивая ремонт или мебель.

– Да. – Он развернул альбом к себе и внимательно всмотрелся в снимок. – Действительно, дурацкая фотография. Лицо искажено до неузнаваемости…

– Я думаю, что это от комаров… В лесу всегда комары.

– Но тогда почему же лицо твоей Инги не искажено? А что, если это фотомонтаж?

– Но кому это понадобилось? Зачем?

– Тебе не кажется больше ничего подозрительным?

– Ты имеешь в виду пейзаж? Или то, что слишком много фотографий этой Инги?

– Нет. Мне кажется странным, что шашлыка очень много, а людей – почти никого, кроме Инги и Марины – предположим, что это она. Разве двое в состоянии съесть столько мяса? Да и вообще, если бы это были мужчина с женщиной, я бы еще понял. Люди отправились на пикник. Выпить винца, закусить, переночевать в палатке или машине. Но посмотри, сколько посуды, еды… Не может быть, чтобы, кроме них двоих, никого не было… Кто-то же должен был их сфотографировать.

– Не знаю, что тебе и сказать, – развела руками Марго. – А ты обратил внимание на плед?

– Обратил. И чувствую, что этот пикник закончился трагически для тех, кого нет на пленке…

– Ты имеешь в виду Астровых?

– Во всяком случае, если они кому-то и доверяли, как ты сама рассказывала, то только Инге и Марине. И именно плед наталкивает на мысль о том, что на пикнике была вся теплая компания, вся четверка: Валентина и Андрей Астровы, Инга и Марина. А теперь давай рассуждать… Предположим, что там также был и убийца Астровых. Человек, заинтересованный в том, чтобы как можно скорее обнаружили трупы Астровых… Но тогда получается, что этот лес и эти купола находятся очень далеко от Москвы…

– Почему?

– Да потому, что если бы пикник устраивали где-нибудь под Москвой, то тогда совсем необязательно было бы отсекать головы… Убийце надо было переправить эти головы в Москву…

– Значит, это Синенькие, – догадалась Марго. – Это же их родовое гнездо… А что, если предположить, что Астровы, стосковавшись по своей родине, вернулись из Испании, где скрывались почти пять лет, и приехали в родные Синенькие?

– Правильно. Туда же в точно назначенное время прибыли и Инга с Мариной. На радостях от встречи решили устроить пикник, но кто-то им здорово помешал… и теперь мне кажется, что это не Марина Мерцалова, а тот мужчина, который бился в эту квартиру и испугал до смерти соседку… Кто этот мужчина?

– Убийца?

Марго достала листок со списком.

– Давай позвоним еще лечащему врачу, Чудакову. Может, он что-нибудь расскажет? Ведь, как ни крути, тоже доверенное лицо…

Савченко набрал сначала номер рабочего телефона, но там никто не взял трубку, затем домашний.

– Слушаю, – услышал он низкий грудной женский голос.

– Мне Чудакова Анатолия Борисовича, пожалуйста…

Но вместо ответа там бросили трубку. Потом Савченко снова набрал номер, но трубку так никто и не взял.

– Странно…

– Звони Дине Январевой…

Дина сама взяла трубку. С ней говорила уже Марго.

– Мне сказали, что вы хорошо шьете… – нерешительно пробормотала она первое, что пришло в голову. Раз портниха, о чем с ней еще говорить, как не о тряпках? Но если это непростая портниха, и дорогая к тому же, то потребует рекомендацию, спросит, кто меня прислал. – Видите ли, я выхожу замуж и мне срочно надо сшить платье…

– Вы от кого? – поинтересовался на другом конце провода почти детский голос.

– От Зухры, – покраснев, ответила Марго.

– Записывайте мой адрес…

* * *

Савченко отвез Марго на Кутузовский проспект, где жила Январева, и остался ждать в машине. «Будь осторожна, малышка, – сказал он ей ласково. – В этом людском котле, в каком варились Астровы, даже портнихи непростые. И с ними надо держать ухо востро. Ведь что такое портниха? Близкий человек, которому такие женщины, как Валентина Астрова или Инга Новак, доверяют тайны не только сердечные, но и другие, пахнущие кровью… Им много платят, и они молчат. Иначе им придется собственноручно сшить себе саван…» – «Ты запугал меня, Савченко…» – «Не зови меня Савченко». – «Ты хочешь, чтобы я звала тебя по имени?» – «А что, тебе не нравится мое имя?» – «Нравится». Она бы могла говорить так до бесконечности, только бы потянуть время. «Что-то ты бледненькая стала… Хочешь, я пойду с тобой?» – «Нет, ты можешь все испортить». И она пошла. Неуверенной походкой. На подкашивающихся ногах. Марго, что с тобой? Ты идешь всего лишь договариваться о свадебном платье. Представь, что это экзамен в театральный институт и тебе просто-напросто предстоит сыграть роль богатой и избалованной женщины, решившейся наконец сковать себя узами брака…

* * *

Она позвонила. Дверь открылась сразу. На пороге стояла маленькая, нормальному человеку по пояс, женщина в кудельках. Карлица. На нижней розовой губе – обрывки голубых ниток, на груди поблескивают приколотые булавки.

– Это вы звонили от Зухры? – спросила она, подняв к Марго свои огромные водянистые голубые глаза, в которых сквозила невыразимая грусть.

– Да, это я. Меня зовут Марго.

– Проходите.

– Вы и есть Дина Январева?

Карлица, не отвечая, направилась, перебирая маленькими ножками, в глубь квартиры. Она слегка косолапила. Марго разулась и прошла за ней.

Странный сладковато-тошнотворный запах присутствовал в квартире, ломящейся от антиквариата. Просторная комната, куда карлица привела Марго, была обставлена старинной мебелью, над огромным столом висела почти такого же размера хрустальная люстра, по стенам развешаны картины.

– Присаживайтесь, – раздался звонкий детский голосок, совершенно не вязавшийся с находящейся в глубокой печали его обладательницей. – У вас уже есть ткань или вы хотите, чтобы я помогла вам ее выбрать? Я знаю один магазин, где есть отличная ткань, но очень, очень дорогая…

Она говорила, но думала совершенно о другом.

– У меня нет ткани, – растерялась Марго. Она ожидала увидеть здесь молодую женщину, весь смысл жизни которой состоял в том, чтобы как можно больше содрать со своих состоятельных клиенток. А увидела это крошечное, обиженное богом создание с голубыми нитками на губе… – Скажите, Дина…

– Ну что вы заладили: Дина, Дина… Не Дина я.

– А кто же тогда?

Карлица встала и, взяв машинально со стола сантиметр, приказала Марго идти за ней. Они вышли из большой комнаты и, миновав довольно длинный широкий коридор, остановились перед дверью. Женщина подняла маленькую сухую ручку (шелковый рукав задрался, и Марго увидела большой фиолетовый синяк на сгибе локтя, какой остается от внутривенных инъекций) и нажала с силой на золоченую ручку двери.

Перед Марго открылась спальня, где стоял большой красивый гроб, в котором лежала девушка.

У Марго волосы встали дыбом от страха и ужаса. Она попала на спектакль, поставленный вечным режиссером – самой смертью!

– Это Дина? – догадалась она.

– Да, я ее мать. Хочу заказать Динушке памятник, потому и собираю деньги… Я сошью вам платье, если вы, конечно, не отвернетесь от меня после того, что увидели… Завтра поминки, придут ее друзья, клиентки. Мне уже принесли много денег, ее все любили… Но памятник стоит очень дорого. Да и место на Ваганьковском тоже недешевое. Заказав у меня платье, вы внесете свою долю…

Она говорила как человек, вскормленный тем окружением, на которое они с дочерью работали, судя по всему, на пару. Ваганьковское – для простой портнихи. Памятник в несколько десятков тысяч долларов. «…Внесете свою долю…» Все это попахивает не только мертвым телом Дины Январевой, но и теми амбициями, которые пышным цветом произросли на благодатно-криминальной почве и стали частью мироощущения этих двух связанных не только узами крови, но и общим делом женщин.

– Марина Мерцалова завтра будет? – спросила Марго, стараясь говорить самым обычным тоном, хотя голос ее, конечно же, дрожал.

– Должна. Я, правда, давно ее не видела…

– А Инга…

– Инга Новак? – Карлица оживилась. – Сестра Валентины? Нет, ее не будет, наверное. Они с Диной были почти незнакомы. А вот Мариночка должна быть, должна, и я очень рассчитываю на нее… Они были близкими подругами, и, когда с Астровыми случилось это несчастье, Мариночка просила Дину прийти на опознание… Думаю, что теперь, когда Дину постигла та же участь, ее друзья не останутся в стороне. Марина – свой человек в нашей семье…

Марго вдруг поняла, что допустила страшную оплошность, даже не поинтересовавшись, как умерла Дина.

– Как? А вы разве не в курсе? Ее застрелили прямо на кладбище, во время похорон доктора Чудакова, который погиб сразу после Монастырского, но на его похороны Диночка не пошла, у нее так разболелась голова, что она весь день пролежала в постели.

– Монастырского тоже убили?

– Да. Идет отстрел диких животных. – Карлица зло и гордо захихикала, глядя куда-то в пространство. Вероятно, в тот момент она и себя, убогую, считала частью этой – теперь резко поредевшей – стаи.

– И как же их убили? Где? Когда?

– С неделю тому назад. Выстрел в затылок. Возле своего же подъезда, и первого, и второго. Дине пуля попала прямо в сердце. Вы что же, деточка, газет не читаете?

– Не читаю… Я же замуж собралась, – с трудом разлепив губы, прошептала Марго, не веря услышанному. – Надо же…

– Ну что, деточка, будете заказывать?

– Да… Только я не могу сейчас, мне надо прийти в себя…

И она, задыхаясь, как если бы воздух в квартире загустел и превратился в вязкое, дурно пахнувшее вещество – результат разложения органических тканей, – извинившись перед карлицей, буквально вылетела на лестничную площадку. Отдышаться.

Отстрел идет строго по списку. Как же так? Что происходит? Доктора Чудакова убили… Вот почему с Савченко никто не захотел говорить. О чем говорить-то? О ком? О том, кого уже нет в живых? Зачем бередить свежую рану? Но почему же тогда Савченко ничего не знает о смерти Монастырского? И почему не убили Зухру, которая тоже есть в списке? Видно, она была не так близка к Астровым и мало что о них знала. Или же ей тоже грозит опасность…

Она выбежала на свежий воздух и бросилась к машине.

* * *

Не выходя из своей машины, Савченко выяснил по телефону, где и при каких обстоятельствах произошли убийства Чудакова, Монастырского и Дины Январевой. Убийства совершены оружием разных марок, и было трудно определить, был ли убийца один или их было несколько. Выстрел в затылок – обычный почерк киллера всех времен и народов. Дину убили выстрелом в сердце. Но за что? За что были убиты эти люди из списка Савченко? И как могло произойти такое совпадение, что не успел он составить этот список, как по нему быстро начался, по выражению Январевой-старшей, отстрел?

– Кто-то не хотел, чтобы некоторые подробности из жизни Астровых, имеющие для кого-то значение именно сейчас, в эти дни, всплыли наружу. Возможно, это действительно связано с их возвращением в родные места. Ведь и доктор Чудаков, лечивший четверку, и портниха, и лучший друг Монастырский могли знать о том, когда и куда должны были Астровы отправиться весной, в марте… – рассуждал Савченко.

– Постой. Но если они приехали в марте, то тот пикник, который заснят на пленку, не имеет к этому визиту никакого отношения. Ведь в марте нет листвы, комаров…

– Значит, пикник был раньше. А может, Астровы приезжали в Синенькие каждый год?

– И те, кто часто общался с Мариной Мерцаловой и Ингой, могли знать если не о приездах Астровых, то хотя бы о том, что эти девицы время от времени навещают родовое гнездо Астровых… И если они не дураки, то догадывались о том, что в Синенькие Инга с Мариной ездят не для того, чтобы подышать свежим деревенским воздухом и полюбоваться на церковные купола… Это состоятельные женщины, могущие себе позволить отдохнуть на лучших курортах мира. Значит, в Синеньких у них происходили встречи с Астровыми, которые под вымышленными фамилиями и по подложным паспортам приезжали в Россию из той же самой Испании.

– Астровы, на мой взгляд, могли продолжать руководить своей империей, объявляясь, предположим, раз в году в Синеньких, куда Инга или Марина привозили им документы, отчитывались за проделанную работу и прочее, прочее… И вот в один из таких приездов в Синеньких появился некто, кто решил убить их. Некто посвященный…

– …и заинтересованный в том, чтобы Инга смогла получить наследство… Может, у нее есть друг, любовник, тот самый мужчина, который ломился к ней в квартиру и чуть не пристрелил ее соседку. Он мог быть злой не на Ингу, а на себя, свое бессилие… Ведь Инга – исчезла! И он в отчаянии пытался ее разыскать.

– Но зачем же тогда держать в квартире Марины Мерцаловой термосы с головами Астровых? Зачем?

– Если мы об этом узнаем, то сможем найти ответ и на главный вопрос: кто убил Астровых?..

* * *

Савченко отвез Марго к Лютову, чтобы она собрала свои вещи. «Будешь теперь жить у меня. Вечером приеду, заберу тебя. На Лютова не дави, он, кажется, влюбился… С кем не бывает». – И он впервые за все утро улыбнулся.

Лютова Марго нашла чуть ли не плачущим.

– Наконец-то, я уж думал, что ты никогда не вернешься… С Машей беда, не знаю, что произошло… Утром она чувствовала себя хорошо, все было просто замечательно, она попросилась на свежий воздух, сказала, что прогуляется здесь, неподалеку, зайдет в магазин купить что-нибудь к обеду… Ее не было около трех часов. А когда она вернулась, то, не сказав ни слова, кинулась в спальню и заползла… под кровать…

– Я же предупреждала тебя, что она больна! А ты даже слышать ничего не хотел. Увидел смазливую мордочку да длинные ноги и… вперед! Ненавижу вас, мужиков!

И Марго бросилась в спальню. Опустилась на пол и увидела забившуюся под кровать Машу. Свернувшись клубком, та чуть слышно всхлипывала.

– Ты видел сумку, с которой она ходила? Может, там какие билеты, талоны, жетоны, чтобы мы могли понять, что с ней произошло? Что ее так испугало?

Марго вернулась в прихожую, увидела пластиковый пакет, а в нем – маленькую деревянную коробку с подольской меловой пастелью, набор карандашей. Нехорошее предчувствие закралось в душу Марго. Она погрузила руку поглубже в пакет и выудила оттуда узкий магазинный чек. Быстро пробежала его глазами.

– Лютов, смотри… Чем хороши подобные чеки? В них проставлена не только дата, но и время, когда был отпущен товар. «Универмаг «Люблино», канцтовары». Еще комментарии нужны?

– Люблино? Но почему? Она ездила туда? За пастелью?

– А теперь взгляни на время! Вспомни, когда она вышла из дома?

– Где-то в половине десятого.

– Правильно, а через час с четвертью она была уже в этом универмаге. А вернулась она гораздо позже, что означает лишь одно: она сначала зашла в универмаг, а уже потом ТУДА…

– Куда?

– В ту самую квартиру, и не делай вид, что ничего не понял… Она была там! Какая же я дура! Господи!

Она потащила Лютова на кухню и зашептала ему прямо на ухо, чтобы ее не услышала Маша:

– Посуди сам. Марк Аврелий подбирает с улицы девушку с явными признаками психического отклонения. У нее проблемы с речью, нервами… Она перенесла психологическую травму. Маша рисует пастелью. Марк – продает. Говорит, что Маше нужны деньги. Разве душевнобольному человеку нужны конкретные деньги?

– Больные люди непредсказуемы…

– Согласна. Но давай рассуждать дальше. Марк внезапно погибает. Я верю, что он упал со стремянки сам. Тем более что рядом была книжка… Все сходится. Потом мы натыкаемся на эту квартиру с термосами и аквариумом. А в комнате Маши вдруг ни с того ни с сего я нахожу рисунки, на которых изображены мертвые головы… Ты еще ничего не понял? – Марго даже отпихнула его от себя в сердцах, уже не владея собой и раздражаясь его тупостью. – Да никакая это не Маша, а Марина! Марина Мерцалова! Это ее квартира, равно как и Инги Новак. И она, живя с Марком, который наверняка знал ее настоящее имя, время от времени наведывалась в Люблино, чтобы полить цветы… Она копила деньги для того, чтобы похоронить близких ей людей.

– Она? Марина? Но тогда почему бы похоронами не заняться самой Инге Новак, сестре погибшей Валентины Астровой?

– Резонно, – согласилась Марго и наморщила лоб. Она запуталась. Действительно, почему Марина, а не Инга?

– Очень просто, – сказала она, немного подумав. – Она боится Ингу. Приехав в квартиру и обнаружив ее вещи, она испугалась! Понимаешь? Все сходится! И Астровых, похоже, тоже могла убить Инга… Она же – наследница! Убила там, в Синеньких, куда наши «испанцы» приехали для того, чтобы залечить свою ностальгию и попить молочка, а заодно и решить свои финансовые дела… А Марину заставила молчать…

– Не проще ли было ей, убив двоих, порешить и третью? – проронил Лютов и сам испугался своих слов.

– Не знаю. Вероятно, она была ей зачем-то нужна.

Марго замолчала. Ее сознание отказывалось воспринимать реальные факты: Маша, Люблино, рисунки с мертвыми головами и кладбищенским крестом…

– Собирайся, поехали…

– Куда? Я же не могу бросить ее там, под кроватью…

– Хорошо. Тогда давай ее вытащим оттуда, дадим ей успокоительных и снотворных таблеток и поедем к Большому театру… или на Арбат, туда, где у Марка покупали ее пастели… На каждой работе автор проставляет свое имя. Вот увидишь, там будет написано: «Марина Мерцалова», две «м» или что-нибудь в этом роде.

– Но ведь и Маша тоже начинается на «м», – заметил расстроенный Лютов. Он и сам теперь не знал, как относиться к словам Марго – уж слишком очевидными были факты причастности Маши к этому запутанному делу.

Они вернулись в спальню, и Лютов силой вытащил зажатую как пружина Машу (или Марину?) из-под кровати. Она стояла истуканом, лицо ее ничего не выражало. Она была явно не в себе.

– Вот выпей, – Марго принесла ей таблетки и стакан с водой.

Маша выпила. И вдруг, независимо от проглоченного лекарства, взор ее прояснился. Она увидела Лютова и бросилась к нему на шею. Одно лишь присутствие мужчины, которому она в последнее время доверилась, вывел ее из столбняка, привел в чувство.

– Володя, – она прижалась к нему, и руки ее заскользили по его спине. – Володя…

– Машенька, успокойся, все хорошо… Что с тобой? Где ты была? Зачем ездила в Люблино?

– Пастели… Я купила там пастели… Я вышла из квартиры и увидела его… Он шел к дому…

Она говорила, немного растягивая некоторые гласные и делая между фразами довольно большие интервалы, словно вспоминая, что означает то или иное готовое вылететь слово.

– Кого ты видела? Кого?

– Его! Он ищет меня, я боюсь… Он мертвый… Я не знаю, какого цвета его глаза. А этот… этот небритый, страшный, и глаза у него страшные…

– Назови его имя, – взмолился Лютов, – Машенька, назови…

Она неожиданно выпрямилась, как первоклассница на школьной линейке, и, гордо вскинув голову, произнесла:

– Я должна молчать.

Больше от нее невозможно было ничего добиться. Марго уложила ее спать, и они с Лютовым поехали в город, к художникам.

Но до Арбата не доехали – ожил телефон. Звонил Савченко. Сказал, что им надо срочно увидеться. «У меня плохие новости…»

Договорились встретиться у Никитских Ворот.

* * *

– Вы ничего еще не знаете? – спросил он, оказавшись в машине Лютова.

– А что мы должны знать?

– В милицию позвонила одна женщина, она живет в том же доме, где жили Астровы, в Люблине… Она сказала, что только что видела – кого бы вы думали?

Марго не знала, что и предположить. Все, кто мог там появиться и кто заинтересовал бы их, были мертвы: Астровы, Инга, их близкие друзья, доктор…

– Неужели… Марина Мерцалова?

– Нет. Женщина утверждает, что вернулся… Андрей Астров. Живой. Она сказала, что хорошо знает его и что не могла спутать…

– Где она его видела?

– Он входил в свою квартиру. Ни в прокуратуре, ни на Петровке никто и пальцем не пошевелил, и знаете, почему? Да потому что таких звонков за полгода набралось сотни. В Москве много психически нездоровых людей, придумывают бог знает что… Про Астровых в Москве уже стали забывать, да и сам я подумал о том, что не встреть вас и не узнай некоторые подробности этого дела, то вряд ли обратил бы внимание на этот звонок… Но получилось так, что я как раз звонил своим ребятам, просил узнать кое-что о головах… Помнишь, Марго, я хотел выяснить, головы отсекали от мертвых тел или резали по живому и все такое… Выяснилось, что головы скорее всего отрубили топором от трупов… Следы разложения были явные, головы не сразу поместили в спирт или куда там еще, не знаю… так вот, когда я разговаривал по телефону с одним из моих людей, и раздался звонок на Петровке… И мне чуть ли не в шутку сказали, что «еще один Астров» объявился… А мы куда едем?

Между тем Лютов остановил машину, прижался к обочине.

– Все сходится, – сказал он, побледнев. – Думаю, что соседка права и в Люблине действительно объявился Астров собственной персоной…

– Ты что, парень, спятил? Астров – мертв!

– Едем туда… – проговорил не своим голосом Лютов. – Мы с Марго тебе по дороге все расскажем… С Машей беда…

* * *

Они опоздали. На этот раз в квартире побывал если и не сам хозяин, то уж, во всяком случае, человек, который четко знал обо всем, что находилось в доме.

В комнатах царил настоящий хаос. Что-то искали. Впопыхах, дорожа каждой минутой. Розовые туфли, такие приметные, – и те Марго не нашла взглядом.

– Если это был Астров, – говорила Марго, осматривая квартиру, – то он тоже мог увидеть соседку… Поэтому он очень спешил. Боялся, что она его узнала.

– Вы оба такие странные, – не унимался Савченко, напрочь отказываясь верить в воскрешение из мертвых Астрова. – Его опознавало несколько человек, я проверял…

– Это ты странный, Савченко, – отмахивался от него Лютов, вставший на сторону Марго, – людей можно было подкупить. Или напугать. Ты вот молчишь и не говоришь, что тот списочек, который ты нам подсунул, почти сплошь состоит из лиц, которые опознавали чету Астровых…

На это Савченко уже было нечего сказать. Это открытие он сделал сразу же, как только узнал от Марго, вернувшейся от портнихи-карлицы, об убийствах Дины Январевой и Чудакова с Монастырским.

– Вот скажи, Зухра Сулейманова не принимала участия в опознании? – спросил Лютов.

– Нет, хотя ее и приглашали…

– Поэтому-то она и осталась жива…

В этот момент они уже прошли одну квартиру и оказались в смежной, словно прошли сквозь зеркало, во всяком случае, такое ощущение возникло у впечатлительной Марго…

– Да здесь потоп! – воскликнула она. – Смотрите, кругом вода… Осторожнее, не замочите ноги!

Они кинулись к той самой комнате, которая интересовала их больше всего, и возле распахнутой двери остановились, потрясенные представшим перед их взорами зрелищем. Вместо аквариума – лишь развороченное «морское» дно с большими кусками толстого стекла. (Тот, кто разбил аквариум, воспользовался молотком, о который Марго чуть не споткнулась.) Вода сильно подмочила картонную коробку, в которой был свернутый плед. Сейчас эта коробка была пуста и стояла раскрытая. Даже термосы стояли с откинутыми крышками, издавая ядовитое зловоние. И если в одном в темной жиже что-то еще плавало, напоминавшее человеческую голову, скорее всего мужскую, то второй термос был пуст. Это могло означать только одно – женскую голову завернули, как и в прошлый раз, в красный плед и забрали с собой.

Марго смотрела на неподвижные, похожие на ювелирные украшения, мертвые золотые, рубиновые, сапфировые рыбки, влажные зеленые водоросли и искала глазами камни, те самые коричневатые камни, которые напоминали ей замки, где и жили рыбки…

– Нет камней… Вы понимаете, что это означает? Нет больших камней…

– Я не знаю, что можно сказать относительно исчезновения камней, просто не представляю себе, что это означает, – пожал плечами Лютов. – Но ясно одно: кто бы ни был этот человек, Астров ли, кто другой, просто так он камни бы не взял…

– Там были деньги, – сказал Савченко, – скорее всего доллары, и камни… я имею в виду бриллианты.

– Значит, он вернулся с того света, чтобы забрать СВОЕ. И снова исчезнуть. А что теперь будет с Мариной Мерцаловой? То есть с Машей? – говорила взволнованно Марго.

– Маша – это всего лишь ваше предположение. Марк мог рассказать ей об Астровых, и она нарисовала свои жуткие пастели… Все это, повторяю, лишь ваши домыслы… – сказал Савченко задумчиво. – Ну и дела…

– А я считаю, что Маша в опасности, что она, то есть Марина Мерцалова, – единственный близкий Астрову человек после Инги… Но Ингу он уже искал, теперь ищет Марину. Вот бы знать, кто и кого убил, я уже ничего не понимаю… – Марго без сил опустилась в кресло и замолчала. Логическая цепочка рассыпалась на отдельные, разрозненные звенья.

Лютов решил позвонить домой. Он долго слушал длинные гудки, после чего сказал: «Она не берет трубку. Либо спит, либо ее уже там нет…»

Когда они вернулись к Лютову, то Машу уже не застали. Две двери были жестоко взломаны – кто-то проник в квартиру и похитил Машу. Исчезло большое теплое одеяло, в которое ее, судя по всему, и завернули. Когда обезумевший от ужаса Лютов принялся обзванивать соседей, одна женщина сказала ему, что приблизительно с час назад возле подъезда остановилась машина «Скорой помощи», из нее вышли двое мужчин в белых халатах, причем один был небрит и выглядел немного странно. Спустя некоторое время они вынесли завернутую в одеяло девушку.

– Это Астров, у него полно друзей в Москве. Попросить своего кореша взломать дверь и провести всю операцию с помощью машины «Скорой помощи» – для него пара пустяков, он еще и не такие дела обстряпывал, – говорил Савченко. – Не расстраивайся, Лютов, Маша – больная девушка, она тебе изначально была не нужна…

– Ты хочешь сказать, – подала голос Марго, – что, если я заболею, ты и меня выбросишь на помойку?

– Ну зачем ты так?

– Ты мне лучше объясни, что произошло… В прокуратуре или на Петровке что-нибудь предпринимают, чтобы поймать Астрова?

– Марго, – Савченко сел рядом с ней и взял ее руку в свою, – ответь мне, что изменится в твоей жизни, если даже и схватят Астрова?

– Я не понимаю тебя…

– Ты хотела воспользоваться документами Инги Новак, чтобы…

– Прекрати! – закричала она, закрывая ладонями уши. – Прекрати немедленно! Теперь это уже не имеет значения… Ты хочешь вызвать меня на откровенный разговор и, выпотрошив, смешать меня с грязью, вот, мол, Марго, польстилась на чужое? Да! Да! И еще раз – да! Но я никого не убивала! Она была уже мертва! И почему каким-то бандитам все достанется, а не мне? Объясни, раз ты такой умный? У меня мама была порядочной, не чета мне, все делала по чести-совести, а в результате? Ее уже давно нет в живых! А такие, как Астровы, еще и воскресают…

– Что ты такое говоришь… Володя, очнись, у нее, кажется, начинается истерика… Ну и бабы у нас с тобой, нервы ни к черту…

– Бабы? Это ты меня называешь бабой? А сам-то кто? Почему сразу не донес на меня? Не арестовал? А стал ухаживать за мной? Разве ты не закрыл глаза на то, что я сделала с Ингой Новак? Разве тебе не приходила в голову мысль, что если окажется, что у Астровых, кроме Инги, нет наследников, то и тебе что-нибудь перепадет?

Савченко ударил ее по лицу.

Правильно, Савченко, бей меня по щекам, по губам, разбей в кровь… Я заслужила это. И не слушай мои вопли, это кто-то чистый и наивный скулит внутри меня, призывая к совести. Бей меня и ты, Лютов, бей, тебя я тоже пыталась соблазнить миллионами Астровых. Но вы-то чем лучше меня? Два мягкотелых болвана. Вы не слушайте меня. Вы – единственные, кто протянул мне руку. Боже, как болит голова, как мне нехорошо, как же нехорошо…

Глава 8

Приглашенный слесарь, чертыхаясь и матерясь, часа три вставлял новые замки, купленные и привезенные Савченко, которому уже несколько раз звонили по мобильнику из прокуратуры. «Ты, Марго, не бросай его, – он имел в виду Лютова, как тень бродившего по квартире и пытавшегося напиться (Марго спрятала все бутылки с виски и водкой, которые только нашлись в доме), – проследи, чтобы глупостей не натворил. А мне надо ехать – начальство вызывает… Срочная работа».

Вечером того же дня Савченко узнал, что несколько человек в Москве видели Астрова. Он появился из небытия, постаревший, уставший и похожий на голодного волка. Появился, чтобы снова исчезнуть. И теперь уже навсегда.

Позвонив и сообщив об этом, Саша Савченко объяснил, что у него работы по горло, что он едет сейчас на важное задание, связанное с убийством Дины Январевой. «Я не знаю, когда вернусь, переночуй у Лютова. И прости меня за пощечину…» И тут же, словно посчитав свою миссию, связанную с приношением извинения Марго, выполненной, а стало быть, и почувствовав себя прощенным, как ни в чем не бывало добавил: «Ума не приложу, как Астров вычислил, где находится Маша (он по-прежнему называл ее Машей). Думаю, что он все же проследил за ней или послал кого-нибудь из своих друзей. Могу допустить даже, что Монастырский или кто другой из его окружения пас ее, следил за ней и по номерам машины Лютова выяснил, кто и куда ее увез… И если Астрова в Москве не было физически, это еще не говорит о том, что здесь не было его глаз и ушей… Эта паутина слишком липкая, чтобы из нее можно было вот так запросто вырваться…»

Марго, выслушав его, положила трубку с тяжелым сердцем. Она чувствовала, что после всего того, что они наговорили друг другу, и после того, как Савченко посмел поднять на нее руку, она вряд ли сможет простить его. Чем он лучше Вадима, который тоже имел обыкновение бить ее по лицу?

Марго целую ночь не спала. Сначала она успокаивала Лютова, который никак не мог прийти в себя после того, как исчезла Маша, отпаивала его валерьянкой и бромом. А после того, как он все-таки уснул, принялась изучать бумаги, обнаруженные на квартире Инги. Собирая воедино все, что она узнала в последнее время об Астровых, она поняла, что была права, когда предположила в Маше Марину Мерцалову. И постепенно картина «убийства» или «неубийства» Астровых выстроилась в более-менее стройный сюжет.

Итак. Астровы покидают Россию и живут, предположим, в Испании. Раз в году, скорее всего в теплое, летнее время, они приезжают к себе на родину, в Синенькие, чтобы повидать Ингу и Марину. Те привозят им какие-то документы, рассказывают новости, передают, возможно, наличные деньги, получают инструкции. Маленькие заводы и фабрики, магазины, парикмахерские, рестораны и казино – все, умело раскрученное Астровым до его отъезда за границу, работает и приносит прибыль. Все, кто ему помогает в Москве, в России, имеют свою долю. И только Инга Новак недовольна. Скорее всего, Астровы пообещали взять ее с собой и не взяли. Оставили, чтобы она охраняла их интересы здесь, в Москве. У нее были крепкие связи, раз она являлась родной сестрой Валентины. Задумав убийство с целью завладеть имуществом Астровых, Инга вместе с Мариной Мерцаловой, как и раньше, встречается в точно назначенный срок в Синеньких с прибывшими из-за границы Астровыми. Точнее, с одной Астровой, своей сестрой Валентиной. Сам Андрей либо вообще не приехал, либо задержался по каким-то причинам. И это должно было сыграть на руку Инге: ведь убивать мужа и жену сразу – дело трудное, хлопотное, куда проще – по очереди, заманив сначала одну жертву в какой-нибудь сарай, потом – другую… Так оно и вышло. Сначала Инга убивает Валентину. Причем на глазах Марины. Наверно, Марина ей зачем-то нужна. (Это единственное уязвимое место, понять смысл его мне не представляется возможным. Ты глупая, Марго.) Затем Инга ждет приезда самого Астрова. Возможно, они были когда-то любовниками, и Инга решает отомстить Астрову и за то, что он не взял ее с собой в Испанию, и за то, что он предпочел ей Марину. Это так и останется невыясненным. Ждет Астрова, а он все не едет да не едет. Задерживается. Между тем труп убитой ею Валентины начинает потихоньку разлагаться где-нибудь в погребе, в сарае… Что делать? Ей становится страшно: а что, если Астров не приедет? И тогда она решается раздобыть труп мужчины приблизительно такого же возраста, что и Астров. Она уже знает, что в Москве найдутся люди, которые за большие деньги «опознают» в мертвой голове незнакомца голову Андрея Астрова. Поможет и тот факт, что голова женщины – от Валентины. Страшный план, чудовищный. И Инга находит труп. Покупает его в местном морге. Это тоже не проблема, тем более в провинции, где процветают нищета и продажность. Заполучив мужской труп, она отсекает ему голову. Все, вот оно, первое доказательство – мертвый Астров. Отсекает, точнее, отрубает топором вторую голову – мертвая Валентина. Теперь она, Инга Новак, – единственная наследница. Потому что Астров наверняка большую часть своего состояния отписал своей жене (часть мог завещать и Инге с Мариной), а жена – своему мужу и сестре. В любом случае выходило, что Инге, если обнаружат тела или головы Астровых, перепадает баснословное богатство. Но поскольку Марина была для Инги тоже своего рода единственным близким человеком, посвященным во все дела, и с ее помощью Инге было бы проще удержать в своих руках бразды правления империей Астровых, поэтому-то она и оставила ее в живых.( Неубедительно, Марго. Ведь Марина в этом случае является единственным свидетелем преступления. Логичнее было бы избавиться от нее, чем каждый день видеть перед собой ее лицо…)

Все в тех же злополучных Синеньких Инга, завернув в плед головы, готовится к поездке в Москву. Марина между тем потихоньку сходит с ума, рисует какие-то кошмары… А Астров все не едет. Инга зарывает тела, головы укладывает в купленные где-нибудь в воинской части, и тоже за немалые деньги, термосы, заливает их спиртом и готова везти в Москву. Астрова все нет. И тут Астров дает ей знать, что вообще не приедет. Что заболел или очень занят в своей Испании. Теперь планы Инги меняются. Она уже не сможет распоряжаться состоянием Астровых так, как планировала раньше. Теперь ей остается, прибыв в Москву и объявившись наследницей, как можно скорее все продать, то есть превратить в деньги. Для этого ей тоже понадобится помощь Марины. Но теперь она будет жить в постоянном страхе за свою жизнь. Скоро и Астров узнает О СВОЕЙ СМЕРТИ. Он будет искать убийцу и первым делом встретится с Ингой… Но разве он заподозрит в ней убийцу сестры? Возможно, приехав в Москву с опозданием, которого с избытком хватило на то, чтобы он лишился и своей жены, и состояния, он и встретился с Ингой. И она, рыдая у него на плече, поклялась помочь ему отыскать убийцу Валентины… Об этом теперь ни Марго, никто не узнает. Пользуясь отсутствием Астрова, который может нагрянуть в любое время, Инга зачем-то покупает квартиру на Рождественке, оформляя ее прямо на себя, словно ничего не опасаясь…

И здесь Марго забуксовала. Так прошла ночь. И лишь под утро она догадалась еще раз взглянуть на рисунки Маши-Марины, которые спокойно лежали в спальне, в большой папке. Несколько картонок с потускневшими, осыпавшимися пастельными натюрмортами. А я-то, дура, собиралась искать ее рисунки возле Большого театра и на Арбате. Вот же они, родимые, и даже с автографом…

У Марго едва не помутилось в голове, когда она увидела замысловатые вензеля, которыми подписывалась Маша. Когда же из папки выпало затесавшееся между картонками «извещение на оплату международной телефонной связи» с кодом, узнать по которому страну или даже город было делом пяти минут, Марго охватил трепет. Мгновенно ею были получены ответы на все мучившие ее вопросы.

– Лютов! – закричала она. – Лютов! Вставай! Собирайся, если ты хочешь ее увидеть… Надо срочно звонить в аэропорт!

* * *

– Как вы думаете, сколько времени ему понадобилось, чтобы привести в чувство Машу, побриться, помыться и одеться? – нервничала Марго, боясь, что ее предположения явились результатом ее бессонной ночи и разыгравшейся фантазии. – Думаю, что с паспортами у таких людей, как он, нет проблем… Уверена, что он воспользуется паспортом Валентины… У них по нескольку паспортов, как пить дать… Или же он заранее подготовил ей паспорт…

Разговор происходил в международном аэропорту Шереметьево. Марго, вычислившая, каким рейсом и куда могут отправиться Астров с Машей, дозвонилась до Савченко и упросила его срочно забрать их с Лютовым из дома и отвезти в аэропорт. Теперь все трое, стараясь вести себя тихо и не привлекать к себе внимания, стояли в стороне и наблюдали за проходящими мимо них пассажирами.

– Да не дергайся ты, стой спокойно и смотри… – Лютов, устремив взгляд на пассажиров, цветным потоком плывущих по направлению к прозрачным дверям, за которыми скользила широкая резиновой лента с багажом, искал Машу. Он знал, понимал благодаря Марго, сумевшей разгадать тайну Маши, что потерял ее навсегда. Что тот, другой, уже чисто выбритый, в приличном костюме и надушенный дорогим одеколоном, с мозгами, устроенными принципиально иначе, чем у него, Лютова, никогда не отдаст ее ему. Что приложит все силы к тому, чтобы избавить ее от душевной болезни. Он вернет ее к жизни, и она, вместо того чтобы рисовать «страшилки» с мертвыми головами, научится видеть солнце и все приличествующие его сиянию оттенки…

И вот они появились. Вошли в сверкающий металлом и стеклом зал спокойно, как обычные, никуда не опаздывающие пассажиры. Налегке. Если не считать черного чемодана с хромированной ручкой, какие бывают у детских колясок, который он, этот невероятный человек, толкал перед собой. Взгляд его был печален и спокоен. На него было больно смотреть. Но он выполнил свою миссию. Он вернулся за той, единственной, что составляла теперь смысл его существования. И пусть он потерял большую часть своего капитала, потерял жену, которую он любил, у него оставалась эта хрупкая девочка, ниточка, связывающая его с жизнью.

На ней были серое платье и розовые туфли, при виде которых у Марго защемило сердце. Разве могла она, разглядывая вещи, принадлежащие женщине-убийце, представить себе, чьи стройные белые ножки украсят эти казавшиеся ей еще совсем недавно зловещими ядовито-розовые туфли.

Личико Маши было осунувшимся, сонным. Волосы, аккуратно забранные и сколотые на затылке, блестели при свете ламп. Щеки были явно нарумянены, губы подкрашены. Марго повернула голову и увидела слезы в глазах Лютова, провожающего свою любовь в другой мир.

Она, его возлюбленная, между тем шла бок о бок с величайшим преступником, каким являлся Андрей Астров, и была, судя по всему, спокойна. Она знала его много лет, верила ему и чувствовала на уровне инстинкта, что только с ним, с этим сгустком силы, воли и энергии, она обретет покой.

Савченко, стоящий рядом с Марго и едва сдерживающийся, чтобы не броситься за этой парочкой вдогонку, лишь стиснул ее за локоть и что-то пробормотал. И тут случилось непредвиденное: Лютов, потерявший контроль над собой, бросился к ним, уже подходящим к прозрачным дверям.

– Инга! – окликнул он ее так громко и отчаянно, что все, кто стоял поблизости, сразу же повернулись на его голос. – Инга!

Все произошло так неожиданно, что Марго не поняла, как Инга оказалась в его объятиях. Они прощались, и Астров, покрасневший и взмокший от напряжения, лишь усилием воли заставлявший себя сохранять спокойствие, только качнулся в их сторону, не более. Он понимал, что происходит на его глазах.

Он был из касты неприкасаемых и знал это. Его не остановят, не схватят за руку, как других, менее увязших в грязи, потому что за все им заплачено сверх всякой меры. А потому ему незачем суетиться, пусть себе птенчики попрощаются по-человечески…

И Савченко, прекрасно понимавшему это и страдающему от бессилия перед такими «неприкасаемыми», ничего не оставалось, как лишь наблюдать за тем, как Астров покидает страну. Он по неписаным законам не имел права вмешиваться в ход событий.

Марго утерла слезы. Все было кончено. Инга Новак улетала со своим зятем Андреем Астровым в Берлин. Тело настоящей убийцы Валентины Астровой – Марины Мерцаловой, бывшей любовницы Астрова, было предано земле в Узунове. Все бреши были заполнены, пора было Марго браться за ум и начинать новую жизнь.

И если бы не имя «Инга», нацарапанное на картонках Маши, и не извещение на оплату международного звонка в Берлин, ни Марго, никто бы так никогда и не узнал, кто же убил Астрову и кто застрелил тех, кто принимал участие в опознании.

Она ошиблась, когда приняла Машу за Мерцалову вместо того, чтобы понять, что перед ней родная сестра Валентины – Инга.

Но если Валентину убила Мерцалова, то остальных, выходит, застрелил Астров? Что же получается, он купил злосчастный список тех, кто принимал участие в опознании? Ему хотелось и дальше числиться погибшим? Да уж, за собственную смерть, оказывается, тоже надо платить.

Получалось, что Марина Мерцалова, брошенная Астровым, хладнокровно расправилась со своей основной соперницей, Валентиной, и теперь становилось понятным, почему убийца не убрала своего главного свидетеля: ведь это на Ингу, как на единственную наследницу, постепенно переводилась вся недвижимость Астровых. (Другое дело, что после этого следовало переоформление на Мерцалову, вот почему Савченко никак не мог раздобыть необходимые доказательства того, что часть имущества уже находится в движении – документы, как это и предполагалось, были в работе, а потому еще не зарегистрированы в регистрационной палате.) Больше того, для устрашения и без того напуганной и находящейся в депрессии Инги, на глазах которой и было совершено убийство ее сестры, Марина заставила ее присматривать за квартирой, заполненной мертвыми головами и их портретами… Не знала только Инга, что, поливая цветы в горшках, она приглядывала еще и за хранящимися в аквариуме деньгами и драгоценностями, спрятанными в декоративных «камнях», которые оставил там, не сказав никому ни слова, Андрей Астров. Словно знал, что рано или поздно они ему понадобятся… А голову своей жены он скорее всего похоронил где-нибудь в парке, неподалеку от гостиницы, в которой жил все то время, что искал Марину. Если бы он только знал, что ее нет в живых, то не было бы убийств Чудакова, Январевой и Монастырского…

Инга, оторвавшись от Лютова, бросилась к Андрею и подхватила его под руку. Она сделала свой выбор.

Мгновение спустя Марго, глядя вслед высокому господину, что-то говорившему на ухо девушке в сером платье и розовых туфлях, подумала о том, как мало значит для него и вообще для таких, как он, человеческая жизнь. Как легко он убивал: молодую портниху Дину, доктора, который в свое время лечил его, своего друга Монастырского… И только когда Инга вдруг остановилась, резко обернулась и на лице ее промелькнула дерзкая улыбка, Марго вдруг почувствовала слабость в ногах. Как если бы она увидела настоящую, замершую в стойке змею…

А что, если?.. Инга? Она тряхнула головой, прогоняя наваждение.

– Да, кстати, – сказал Савченко уже в машине, одной рукой обнимая Марго и делая вид, что они не ссорились и что не было никакой пощечины. (Лютов, развалившись на заднем сиденье, пил прямо из горлышка французский коньяк, купленный в аэропортовском ресторане), – забыл вам сказать… Я наводил справки об этой Мерцаловой. Она на самом деле лечилась у Чудакова, у нее было больное сердце. И на море она поехала по его рекомендации. Вы удивитесь, когда узнаете, что ни этого самого доктора Чудакова, ни Дину Январеву с Монастырским Астров не убивал… Эта теплая компания проходила совершенно по другому делу: они и еще пять человек занимались наркотиками. И отстрел начался не с них, а с других… Эта троица совершенно случайно оказалась в моем списке. Так что Астров не такой уж и кровожадный… Но ему, надо сказать, повезло – чужими руками избавился от свидетелей своей прошлой жизни…

– Дина и наркотики? – Марго сразу же вспомнила карлицу, огромную хрустальную люстру над длинным столом, гроб, выстланный гофрированным шелком, восковое личико Дины, и до нее донеслись сказанные детским, но сильным голосом слова: «…Место на Ваганьковском тоже недешевое. Заказав у меня платье, вы внесете свою долю…»

– А ты думала, у нее какая клиентура?.. Вот тебе и портниха!

– А вы в-виде-ли? – вдруг спросил Лютов, который словно и не слышал Савченко; он говорил уже с трудом, язык не слушался его. – Вы вид-дели ее, когда она… когда она по-повернулась? Ее взгляд? Мне показалось, что она смеется над нами… Надо мной…

– Ты мнительный, Лютов. Порадовался бы лучше за Марго. Теперь она будет спать спокойно… Выбросила из окна убийцу… И поделом! Собаке – собачья смерть…

Марго усмехнулась. Смертельная тоска навалилась на нее, когда она представила себе всю свою жизнь как серую ленту, уходящую в неизвестность.

– Останови машину… – сухо попросила она и, ничего не объясняя, вышла прямо в дождь. – И не ходите за мной, вы, оба…

Она шла, ничего не видя перед собой. Слезы смешивались с дождем, заливавшим ей лицо и струями стекавшим за воротник. Грохот неотвратимо падающей с неба воды по жестяным козырькам каких-то строений, мимо которых она брела, не обращая внимание на призывы, доносящиеся из машины, движущейся вдоль тротуара, – ее просили вернуться обратно, – показался ей стуком колес поезда. И вдруг в какое-то мгновение она услышала голос… Голос, который она не забудет теперь никогда… Тогда тоже стучали колеса, стоял страшный грохот, звенели на столике стаканы… И можно было сделать вид, что ничего не слышишь: ни стонов, ни сдавленного и короткого вскрика… Ей стоило тогда просто достать таблетки и принести воды. Но она этого не сделала. Как ничего не сделали для того, чтобы остановить Астрова, ни Лютов, ни Савченко… Выпустили зверя на свободу.

Она прибавила шагу и свернула в темный проулок. Забежала в какой-то подъезд, пропахший кошачьей мочой и квашеной капустой… Закрыла ладонями уши и зажмурила глаза. Как же ей хотелось умереть…

Частный санаторий под Шварцвальдом.

Медицинская сестра Вера, русского происхождения, приставленная к пациентке, значившейся под фамилией Келлер, заглянув в палату, чтобы взять плетеный поднос с посудой после завтрака, собиралась уже выйти, как внимание ее привлекла небольшая книжица в синем переплете, выглядывающая из-под подушки. Это был блокнот с записями на русском языке. «Ба, да это же дневник».

Она быстро подошла к окну – фрау Келлер прогуливалась по лужайке, играя с рыжей и веселой таксой доктора Ранка; ее белое платье, ярко освещенное утренними лучами солнца, делало ее похожей на персонаж ее же собственных пастелей, которыми были увешаны все стены палаты. Доктор Ранк считал, что его пациентка поправляется: черно-сине-бордовые тона пастельных работ фрау Келлер постепенно изменились на желто-зелено-оранжевые, что свидетельствовало о ее скором психическом выздоровлении… Хотя у Веры на этот счет имелось свое мнение.

Любопытство взяло верх, и Вера, взяв дневник к себе на колени, уютно устроилась на стуле возле подоконника, подставив белые шершавые листы горячему солнечному лучу. Она открыла на первой попавшейся странице, и аккуратные русские буковки так и заплясали перед ее взором…

«После небольшого путешествия, которое А. предпринял для того, чтобы дать возможность мне посмотреть Европу, он устроил меня в небольшой частный санаторий под Шварцвальдом – подлечить нервы. Мне кажется, что я начинаю выздоравливать, мне уже лучше, и кошмары постепенно отступают… И все это благодаря заботам А., он делает для меня все возможное. Но я чувствую, что смогу успокоиться лишь тогда, когда точно буду знать, где Марина М., нашел ли ее А.».

«Я тоскую по Лютову. Недавно взяла слово с А., что он не посмеет и пальцем тронуть его. Мне кажется, что А. летал не в Лондон, а в Москву и виделся там с Лютовым. Но это скорее всего лишь мои фантазии, просто я скучаю… хотя и понимаю, что мы никогда с ним не увидимся. А. сказал, что Марины нет в живых, что ему это точно известно. Но я не поверила ему, думаю, он сказал это для того, чтобы успокоить меня».

«Иногда, просыпаясь в светлой, залитой солнечным светом комнате, мне кажется, что я не в санатории, где за дверью сидит чистенькая и улыбчивая сестричка по имени Ирма или Вера (она новенькая, ее приняли недавно и приставили ко мне, потому что она русская), а в Синеньких… Там тоже было много солнца и голубые занавески… Я закрываю глаза и представляю себе, что вот сейчас дверь откроется и войдет Валентина с миской, полной вареников с вишней. Она сядет рядом на постели, погладит меня по руке или по голове. Она всегда с нежностью гладила меня, словно жалела, что я сделана не из такого же крепкого материала, как она. Она берегла меня, считала, что у меня дар божий. Ведь это она мне купила первые краски, первые пастели, дорогие книги по живописи, мольберт… Она не знает, как я переживала за нее, когда она решилась выйти замуж за А., детдомовского бандита, от которого плакала вся Самара. Но они дружили с самого детства, и Валентина любила его. Так уж ей на роду было написано – жить с ним, терпеть его, любить…

Когда Валя вышла замуж, А., уже тогда начавший заниматься своими темными и прибыльными делами (думаю, что это были все-таки нарк.), не поленившись, отвез меня, свою свояченицу, в Москву, чтобы показать известным художникам. У одного из них, Бориса Осиповича, я потом в течение двух лет брала уроки рисования и живописи. К тому времени мы трое – Андрей с Валентиной и я – совсем перебрались в Москву, поселились в Люблине, в том самом старом доме, который потом сгорел. Но несколько раз в году наезжали в Синенькие, устраивали там настоящие гульбища с шашлыком и песнями до утра, радовались тому, что дома, у себя. В Синеньких Андрей был одним, в Москве – другим. В Синеньких Андрей принадлежал лишь Валентине, да совсем немного – мне, в Москве же мы его почти не видели. Ждали порой сутками его возвращения, переживали, понимая, что с каждым днем Андрей все крепче и крепче увязает в московскую, «широкую» жизнь, обрастая не только связями, но и кровавыми путами. Прошло время, и наша жизнь сильно переменилась: мы переехали в большую квартиру на Тверской, где у Валентины появилась домашняя работница Марина Мерцалова и где мы все вместе помогали Андрею встречать нужных гостей. Толстый свитер грубой вязки и джинсы он сменил на шикарные костюмы, по утрам к нему приходил парикмахер, а на письменном столе в его кабинете стояло уже три телефона… Валентина же почти не изменилась, оставалась для него всего лишь женой, преданной, любящей, которая, мало что смысля в делах мужа, помогала ему во всем, заботилась и никогда ни во что не вмешивалась. Даже с его связью с Мариной смирилась – понимала, что не в силах уже что-либо изменить. У нее, простой деревенской девчонки, вышедшей замуж за детдомовца, теперь было все, о чем только можно было мечтать. «Она родилась без амбиций и самолюбия, такой же и умрет», – любила повторять Марина. Она очень быстро освоилась в нашем доме и сумела за каких-нибудь полгода сменить передник домработницы на норковую шубку любовницы. И хотя А. купил ей квартиру в другом районе, Марина почти всегда была рядом с ним, с нами и сильно потрепала в свое время нервы и Валентине, и мне. Ведь для нас с Валей она всегда оставалась чужой.

Когда сгорел дом в Люблине и нам было предложено переехать в новый дом по соседству, А. позаботился о том, чтобы через стенку, для удобства, поселилась и Марина. К тому времени она сменила статус любовницы А. на право называться его правой рукой. Она уже не жила с ним, спала с кем хотела, но по приказу А., по его звонку срывалась днем ли, ночью и мчалась устраивать дела куда угодно – за границу ли, в провинциальную глушь. А., чувствуя свою вину перед Валентиной за довольно продолжительный роман с Мариной, в минуты откровенности говорил нам с Валей о том, что если возникнет у него когда-нибудь необходимость уехать из России, то с собой он возьмет только Валентину. И что Марина даже знать не будет, где они…

Эти разговоры возникли не на пустом месте – к тому времени он уже успел провернуть аферу с крупным кредитом в несколько миллионов долларов, открыв несуществующий автозавод. Но деньги, поделившись с компаньонами, вложил не в производство автомобилей, а в недвижимость, причем не только в Москве (особняк на Петровском бульваре – одно из его последних приобретений, которым он даже не успел воспользоваться, как и его бывший хозяин – чеченец Талипов, потративший колоссальные деньги на ремонт и вынужденный продать его, чтобы расплатиться с долгами), но и в Европе. Предполагалось, что я останусь в Москве, и через меня А. будет продолжать руководить своей империей. Даже Монастырский, которому А. безгранично доверял и с которым они вместе проработали много лет, не знал бы, где они скрываются. А то, что вскоре им предстояло исчезнуть, становилось все более очевидным… Вопрос о том, почему А. не собирался брать с собой меня, даже не обсуждался. «Она не должна отвечать за поступки других людей, даже тех, кого любит, она свободна, и ей незачем от кого-либо прятаться. Пусть живет в Москве, Синеньких, Риме, Париже, где угодно, но не оглядываясь и не вздрагивая от страха… У нее впереди – вся жизнь! Она станет художницей и устроит сама свою жизнь. Что же касается нас, то пусть все думают, что нас уже нет в живых». Это были его слова.

Понятное дело, что сразу же возникал и другой вопрос: что будет с Мариной? А. все продумал и на этот счет. «Марина будет работать в паре с Монастырским. У них это хорошо получается».

И они уехали. Неожиданно для многих, но только не для меня. Так случилось, что, потеряв из виду сестру и не имея возможности больше видеться с ней, я заболела. У меня началось нервное расстройство, в результате которого я и оказалась в больнице. Там-то меня и нашел Марк, привез к «себе» и стал заботиться, как о дочери. Марк… Он был родом из Синеньких, он любил А., Валентину и меня, он был другом нашего отца, который рано умер. Когда Синенькие начали разваливаться, А. сам привез в Москву Марка и устроил его к себе сторожем. Подкармливал его и верил ему… И если бы не он, не знаю, что бы со мной было…»

«Марина… Я хорошо помню ее бледное лицо с рысьими умными глазами и розовым носом. И я отдала бы свою правую руку, руку, которой я держу карандаш, на отсечение, чтобы только точно знать, что не увижу ее больше никогда… В последнее время от нее постоянно пахло спиртным, как от ватки, которую оставила Вера после того, как сделала мне укол… Ватка пахнет пьяной Мариной. А. перестал ей доверять еще тогда, когда она запила… А ведь ей нельзя было пить, и она прекрасно об этом знала. При А. она еще пыталась держаться, то после их отъезда напивалась до бесчувствия. Бедный Монастырский с ней измучился… Правда, потом взяла себя в руки и стала рьяно заботиться о своем здоровье…»

«Я знала, что, как только ей станет известно об исчезновении А., она станет искать в первую очередь меня. Она бы выпытала у меня все, я это чувствовала, а потому пряталась от нее, пока ее не остановил Виталий Монастырский. Его, в отличие от Марины, которая все еще имела виды на А. и хотела бы занять место Валентины, как раз устраивало то, что А. не было рядом и что теперь-то наконец у него появится возможность работать самому. Он сказал Марине (весь этот разговор он передал мне позже в личной беседе) в довольно резкой форме, ничего не объясняя и полагаясь, однако, на ее ум и интуицию, что теперь у нее появился новый хозяин. И что он, Монастырский, заменит ей во всем А. И добавил, что выхода у нее нет, придется подчиниться. Что скрепя сердце ей и пришлось сделать. Когда же я поправилась, мне неожиданно позвонила Валя и сказала, чтобы мы с Мариной немедленно выезжали в Синенькие. И я поняла, что увижу ее, мою сестру… Конечно, А., возвращаясь по подложным паспортам в Россию, рисковал так не из-за ностальгии, я понимала это, им двигали другие, более мощные рычаги – дела… Но все равно, я была рада безмерно, что увижу их. И хотя я Марине ничего не объясняла, кроме того, что нам надо срочно выезжать, она и сама все поняла. Некоторые дела требовали его, А., личной подписи и не могли уже ждать. Надо было запускать какие-то производства, открывать новые, совместные фирмы, все то, во что я никогда не вникала и всячески ограждалась от этого, как и Валя…

Думаю, что именно та наша первая поездка и открыла глаза Марине на мою сущность. Она поняла, что представляет собой свояченица А. – инфантильная и летающая в облаках девица, которая может грохнуться в обморок от простого хлопка…

Это в дальнейшем и сыграло свою роль. Будь у меня другой характер, Марине бы и в голову не пришло покуситься на мое наследство…»

«Первая встреча А-вых (по документам граждан Германии, супругов К.) с нами, мной и Мариной, в Синеньких, куда они приехали на один день, была бурной. Но если я от счастья, что вижу свою сестру живой и здоровой, просто разрыдалась у нее на груди, то Марина откровенно соблазняла Астрова, на что-то еще надеясь… Но он явно разочаровал ее. Объяснил, что у них мало времени, что дел много, надо обо всем успеть поговорить, подписать привезенные мною от Монастырского документы. Часов пять А. с Мариной занимались бумагами, пока мы с Валентиной готовили все к пикнику и говорили – наговориться не могли. Валентина звала меня с собой, хотя и понимала, что нарушает договоренность с мужем, который, по ее же словам, строго-настрого запретил ей вести со мной такие разговоры. «Мы не со всеми поделились, Валя, я же тебе говорил. Ты хочешь, чтобы ее жизнь превратилась в ад, в котором живем мы? Ты хочешь, чтобы и она вскакивала по ночам, как ты, когда тебе снятся кошмары, и чтобы в каждом незнакомом человек она видела фээсбэшника или бандита? Ты хочешь такой судьбы своей сестре?»

Затем был пикник, но невеселый, кусок в горло не лез… Потом я проплакала всю ночь, лежа в обнимку с сестрой и не зная, когда мы еще встретимся, а Марина, наверняка кусая подушку от злости, что ее чары не возымели действия на очерствевшего и постаревшего Астрова… Вероятно, тогда уже она начала подумывать о том, как бы ему отомстить… Хотя за что? Видимо, А. что-то обещал ей в самом начале их отношений. Но разве теперь он в этом признается? План… Свой план она вынашивала не один год, пока не решилась предъявить свету доказательства реальной смерти А. Боже, как же я ее боюсь…»

«Сегодня утром, когда я открыла глаза, я увидела голубые занавески. Стоит мне немного приподняться на подушке, как я вижу зеленую лужайку, холмы и несколько белых строений… Это Шварцвальд. Это Германия. Да, А. делает все, чтобы я забыла все то, что произошло тогда в Синеньких, но у меня пока ничего не получается… Я снова рисовала окровавленных кур, безголовых, страшных, сине-красных… И тот порожек, на котором сидит маленькая худенькая женщина с распущенными волосами. Это я. Как тогда. Как там…

Если бы А. не полетел в Лондон со своим новым проектом, вряд ли Мерцалова смогла бы осуществить свой план и убить сразу двоих – Валентину и А. …»

Здесь Вера непроизвольно прикрыла страницу ладонью. Ей стало страшно. Прочитанные ею вот так запросто, легкомысленно, дневниковые записи делали ее чуть ли не свидетельницей готовящихся (или уже свершившихся?) преступлений. А ведь она открыла этот дневник, надеясь прочесть там нечто совершенно другое, что обычно пишут в таких вот блокнотах: скажем, подробности интимной жизни той же фрау Келлер… Она даже подумала, что любая медсестра, окажись в подобной ситуации, поступила бы точно так же, то есть раскрыла дневник… Или нет? Но тут пальцы сами перевернули страницу, а глаза на всякий случай полоснули по сияющему прямоугольнику окна: девушка в белом платье продолжала играть с рыжей толстой таксой…

«Это судьба, что он не приехал», – говорила Марина в полумраке сарая, куда привела меня насильно за руку. На деревянном полу я увидела труп моей дорогой сестры Валентины. С простреленным виском. Под головой темнело пятно запекшейся крови. Марина, убив ее в спальне, спящую, приволокла сюда, чтобы потом (но об этом я еще тогда и подумать не могла!) отделить голову… «Сиди здесь и никуда не уходи. Ты никогда не видела такой игрушки? На, подержи…»

Она сунула мне в правую руку пистолет, от которого еще пахло порохом, припечатав его к моей ладони, к моим влажным от испарины пальцам… Я тогда не сразу поняла, что вместе с пистолетом она сунула мне в сердце нож, нож ответственности и страха, который она будет поворачивать еще долго, причиняя мне боль… Отпечатки моих пальцев на пистолете – вот что ей надо было. «Вот и хорошо, – сказала она, блестя глазами. – Теперь попробуй докажи, что это не ты ее убила… Ты – единственная наследница. Спустя несколько месяцев, если, конечно, нам никто не помешает, начнешь все переоформлять на себя… А уж потом только – на меня. И не удивляйся, если на свете появится на одну Ингу Новак больше… Мне может понадобиться твоя фамилия, чтобы какое-то время пожить спокойно… А пока мы в одной упряжке, тебе никуда от меня не деться…» Лишь позже мне станет известно, что она сделает себе фальшивый паспорт на мое имя, чтобы спокойно жить на Рождественке и пользоваться машинами А. Да и вообще у нее было очень много планов в отношении меня, точнее, моей смерти, я думаю…»

«Меня снова лечили сном. Это и приятно и неприятно одновременно. И тяжело. Потому что и во сне я вновь переживала ужасы той ночи. Я пишу этот дневник на тот случай, если когда-нибудь не выдержу и лопну от переполнявших меня мыслей и чувств. С А. я не могу говорить об этом. Он щадит меня и не понимает, что мне надо попросту выговориться…

Тогда, когда она убила мою сестру, я ждала, что вот сейчас распахнется дверь сарая, и войдет А. Но он не вошел. А меня оставили один на один с трупом. С мертвой Валентиной. А к вечеру Марина привезла на своей машине (последние три раза мы приезжали в Синенькие на машине) еще один труп. «А вот и муженек прибыл», – прохрипела она с лицом белым как бумага, вытаскивая из багажника завернутый в простыню мужской (я заметила мужские лодыжки, волосатые икры ног) труп. И я тогда поняла, что она встретила Астрова по дороге и убила. (Теперь-то я понимаю, что этот труп она могла купить в местном морге, предположим, труп какого-нибудь бомжа или пьяницы.) «Ладно, выйди… Ты и так уже насмотрелась…» – мне было позволено выйти из сарая. У меня не было сил, и я опустилась на порожек, обхватив руками колени. И вдруг услышала звук, от которого не раз вскакивала с постели еще в детстве… Так наша мать рубила кур на пне. Хорошо помню эту картину: светит солнце, по небу плывут облака, а на круглом, залитом кровью пне дергается курица, у которой уже нет головы… Или упадет на землю и побежит, разбрызгивая вокруг красным, жирным…

Теперь самое ужасное. Мы вместе, в две лопаты, рыли могилу в саду, куда уложили два тела, присыпали землей, завалили дровами. Я до последнего была уверена, что, мчась ночью уже в Москву, мы везем в багажнике завернутые в красный клетчатый плед головы А-вых. И лишь в морге, на опознании, куда Мерцалова привезла меня, вынув из наркотического дурного сна, мне, глядя на полуразложившуюся, какую-то разбухшую и отвратительно пахнувшую голову мужчины, показалось, что это не А. Но рядом стояли наши знакомые, которые в один голос утверждали, что видят перед собой именно «голову А. и его жены Валентины». Они ставили свои подписи на документах…»

* * *

«Принесли завтрак, а у меня нет сил даже подняться. Я все думаю о том, где А. закопал голову Валентины. Он сказал, что в каком-то парке… А вдруг ее разроет какая-нибудь собака? Что тогда? Хотя не мог же Андрей взять голову с собой!»

«После опознания Марина на время оставила меня в покое. Она знала, что я живу у Марка в особняке и рисую. Знала также и то, что я буду молчать. Тем более что у меня к тому времени уже были проблемы с речью, это началось еще в Синеньких. Единственно, что мне вменялось в обязанность, это время от времени появляться у нотариуса и подписывать документы, да в отсутствии Марины присматривать за квартирой в Люблине. Это было пыткой – каждый раз видеть эти жуткие термосы, портреты в аквариуме… Но ей было необходимо держать меня в руках до тех пор, пока я, вероятно, своей рукой не отпишу все имущество А-вых на нее, на Марину… Или же, убив меня, она собиралась жить под моим именем?»

«Скажи мне, А., неужели ей не приходило в голову, что ты рано или поздно объявишься и отомстишь за смерть Вали?» – я задала ему этот вопрос в самолете, едва мы оторвались от земли. «Она бы сделала так, чтобы пистолет с отпечатками твоих пальцев нашли и провели экспертизу… Она знала, что делает…Тебя бы арестовали, а она бы все равно успела сбежать… Я ее знаю. Я ее очень хорошо знаю… Она в некотором смысле – профессионалка. У нее на счету несколько загубленных душ…» – «Значит, она все-таки сбежала? Узнала, что ты в Москве, и сбежала? Ведь ее нигде нет… Она сказала, что поедет на море, и не вернулась оттуда… А ведь я ее ждала, ждала… Мы с Марком ждали ее возвращения, он боялся, что она и меня тоже… А что, если она где-нибудь здесь, поблизости? Летит с нами одним рейсом?» – «Я ее тоже искал, но не нашел… Значит, ее нет…» – он говорил это очень спокойно и уверенно. «Ты что-то скрываешь от меня, Андрей! Скажи, что с ней? Она жива? Где она? Я устала…» Я почти кричала, и он вынужден был зажать мне рот рукой, он не хотел, чтобы на нас оборачивались. Он сильно нервничал. Лицо его побледнело. А я, вдруг совсем близко увидев его постаревшее лицо, седину в волосах, в порыве непонятных чувств, охвативших меня, сжала его руку. И он ответил на мое пожатие. А чуть позже, усмехнувшись каким-то своим мыслям, А. сказал мне очень странную фразу, которую мне так и не удалось расшифровать: «Савченко уверяет, что Марина мертва… Так, во всяком случае, говорит Марго… И я им почему-то верю…» Марго? И я сразу вспомнила, как еще в самом начале нашего с ней знакомства я обратила внимание на белые льняные ботиночки Марго, на шнуровке и с вышивкой. Точно такие же были привезены А. из Лондона для Мерцаловой, еще в самом разгаре их непродолжительного романа… У меня даже сохранился рекламный проспект того магазина «Корнакопия», где А. купил для Валентины «скромные» туфельки за триста фунтов стерлингов, а мне – черные замшевые лодочки, которые носила чуть ли не Грета Гарбо. Значит ли это, что Марго когда-то была знакома с Мариной? Что связывало этих женщин? И если Марина жива, то что заставило ее подарить или продать эти ботинки Марго? Думаю, что когда-нибудь А. мне все обязательно расскажет».

* * *

Хлопнула дверь, Вера резко вскочила со стула, уронив дневник. Голубые занавески надулись как паруса, под ногами зашелестели страницы… Вся жизнь русской эмигрантки-медсестры промелькнула в этот момент перед ней, как это бывает, когда неосознанно готовишься к смерти… Она по-настоящему испугалась.

Но это был всего лишь сквозняк…

За окном радовала глаз пастораль с дамой в белом платье и глупой собакой.

«Какие-то белые ботинки… Грета Гарбо… Господи, да она же сумасшедшая…» – И Вера, немного успокоившись, подняла с полу дневник, сунула под подушку и с гордым видом порядочного и честного человека, выполнившего свой долг, с подносом вышла из палаты.