Алексей Бессонов. Черный хрусталь ЭКСМО-Пресс 2002 5-04-010161-9

Бессонов Алексей

Черный хрусталь

Сейчас, по прошествии множества лет, я начинаю понимать, что моя странная история была заложена судьбой в тот туманный вечер, когда в дом моего отца прискакал рослый седой вельможа в богатых одеждах... Впрочем, начиная вспоминать эти, очень давние события, следует обратиться к тем дням, когда духовник нашей семьи в первый раз дал мне, еще ребенку, книгу. Я хорошо помню — это был сборник поучительных историй, собранных самим Омером; мне было четыре года, но старик считал, что я уже достаточно развит для того, чтобы впитывать книжную премудрость. Он оказался прав. Не прошло и двух лет, как я перечитал большинство книг, имевшихся в библиотеке моей матери (в основном там находились сентиментальные романы, в которых скучающая принцесса непременно похищалась молодым, невыносимо глупым, но зато обязательно бедным и белокурым князем, после чего они бежали за моря, где и жили среди желтолицых дикарей, принимая от них королевские почести). К своим книгам и свиткам отец меня не подпускал. Следует заметить, что отец хоть и косвенно, но сыграл в моей судьбе важную, если не решающую, роль.

Он был аксаметом нашей провинции. Аксамет — чиновник небольшой, птичка, в общем-то, невеличка, да только он, пожалуй, был рад и этому. Отец происходил из очень древнего рода, но когда-то, за пять столетий до моего рождения, один из моих предков позволил себе смелость обыграть в кости какого-то там принца крови, и началась долгая опала, в результате которой мы потеряли и земли, и деньги — в конце концов осталось только имя. Отцу повезло: мальчишкой он попал на королевский корабль, сумел как-то выдвинуться, а потом проявил себя в сражении на глазах у самого принца Эмара. В том бою он потерял правую руку. Со службой было покончено, но в качестве награды отец получил должность. За годы, проведенные среди наших мелкотравчатых мудрецов, отец пристрастился к книгам, причем читал он все подряд: от приключений южных кочевников до философских трактатов двухсотлетней давности. Так или иначе, но книги сделали его весьма образованным человеком, он разбирался в торговле, свободно толковал о политике и мог даже поспорить с духовником на философские темы. Когда мне исполнилось десять, отец понял, что солдата из меня не получится — мать родила меня в четырнадцать, когда сама была еще практически ребенком, и я рос хилым заморышем, совершенно, казалось, не способным поднять меч. Я всегда чурался коней — и, как все знают, на мостике фрегата я и сегодня чувствую себя гораздо лучше, чем в седле, да и вообще, с книгой меня можно было увидеть куда чаще, чем, скажем, с хлыстом и детской рапирой. Для отца я представлял сплошное разочарование, но сдаваться он и не подумал. Он нанял лучшего в провинции фехтовальщика, старого, вдоль и поперек изрезанного бретера, и наказал ему гонять меня и днем и ночью. О, как я его ненавидел! Падая в кровать, я давал себе слово бежать — завтра же... нет, сейчас же! А с утра меня опять ждали пробежки, отжимания и до одури, до темноты в глазах — выпады, уходы, отражения.

Са Камор, мой учитель, сделал невозможное — за те четыре года, что он жил в нашем доме, из тощего отрока с громадными глазами я превратился в не менее тощего, но уже невероятно подвижного длинноногого подростка, способного жонглировать любым клинком от кинжала до тяжкой, как моя доля, абордажной сабли. Впрочем, сам я предпочитал прямой меч в два локтя длиной. Параллельно с Камором мной занимался наш духовник, брат Сайен. Отец понимал, что с военной службой мне связываться все же не стоит, и надеялся, что я смогу найти себе какое-нибудь возвышенное занятие. Брат Сайен был личностью своеобразной. Развратник, заглядывающий под каждую юбку, балагур и выпивоха, он был человеком огромных познаний и редкого дара лекарем. Под его руководством я освоил науку трав и камней, а чуть позже — некоторые аспекты того, что невежды называют магией. По словам брата Сайена, у меня были очень сильные руки.

Все это, вместе взятое, и спасло меня в те черные дни, когда на нашу старую империю ринулись орды варваров. Это теперь я понимаю, что так называемые варвары давно превзошли нас и в науке и в искусствах, а тогда-то мы, надутые, что бычьи пузыри, считали себя средоточием мудрости — еще бы, наша история насчитывала столько столетий!

* * *

Итак, был туманный осенний вечер. Это был последний год перед падением империи, и он многим запомнился холодным дождливым летом и ранней осенью. Я сидел наверху в своей комнате, погруженный в какие-то морские приключения, как вдруг за мной прибежала служанка.

— Вас требует батюшка, са, — скороговоркой сообщила она. — Срочно, са.

— Иду, — отозвался я, захлопывая книгу.

Отца я нашел внизу, в гостиной, очень встревоженным и хмурым.

— У нас важный гость, — сказал он мне, не утруждая себя предисловиями. — По-видимому, он болен, хотя и не хочет в этом признаваться. Ты должен взять свои мази и настои и попытаться помочь ему. Ренд проводит тебя.

Через пять минут старый конюх, державший перед собой два больших подсвечника, провел меня в небольшую комнату в правом крыле дома, которое считалось как бы вотчиной моего отца — без его приглашения туда не заглядывала даже мать.

В комнате было жарко, даже, пожалуй, слишком. Тогда, конечно, я не знал, что при лихорадке ю-ю человека мучает адский холод — в ту пору я даже не слышал о такой болезни. На старой деревянной кровати, придвинутой к полыхающему камину, лежал не старый, но уже седой мужчина очень крупного телосложения. Он был настоящим гигантом: наверное, его руки могли бы переломить боевое копье. Услышав скрип двери, мужчина поднял веки, и я поразился нездешней голубизне его глаз — у нас на юге такие глаза встречаются очень редко.

— Я сын хозяина, аксамета Маттера, — поспешно представился я. — Я немного разбираюсь в травах... и попытаюсь помочь вам.

— Это бесполезно, — улыбнулся наш гость. — Разве что ты найдешь что-нибудь обезболивающее. У меня болит живот.

— Да-да, конечно, — я раскрыл свой ящичек и после короткого раздумья протянул больному небольшую склянку.

По его одежде, а это была хоть и потрепанная, но все же роскошная одежда, становилось понятно, что наш гость занимает в обществе видное место. В то же время во всем его облике чувствовалась некая, едва уловимая, чужеродность: мне казалось, что этот вельможа много лет провел в каких-то далеких, неведомых землях. Взяв мою склянку, он привстал, чтобы выпить, и в этот момент из-под его спины на пол выпал какой-то продолговатый темный предмет. Сперва я не обратил на него внимания. Выпив зелье, вельможа обессиленно рухнул на подушки и глухо произнес:

— Я хотел бы попросить тебя посидеть со мной некоторое время. В последние годы мне страшно засыпать одному. Потом ты пойдешь к себе...

Я удивился, как может быть страшно такому могучему, сильному человеку. Тем временем наш гость начал похрапывать. Некоторое время я сидел, не решаясь пошевелиться, а потом мой взгляд упал на тот самый предмет, закатившийся под кровать. Стараясь производить как можно меньше шума, я опустился на корточки и осторожно взял его в руки.

Это был плотный, обшитый кожей футляр с хорошо пригнанной крышкой.

Я еще не знал, что в нем; я совершенно не ощущал магическую событийную силу, скрытую под слоем кожи и картона, но меня тянуло к нему. И, еще раз посмотрев на спящего вельможу, я снял крышку. В руки мне выпал свиток. Он был стар. Я не мог сказать, в какую эпоху он был написан — повторяю, он был очень стар, и кроме того, свиток был не бумажным, нет, это был какой-то странный материал, не шершавый и не гладкий, матово-желтый, и буквы, знакомые мне, но в то же время какие-то чужие, были словно бы вырезаны в его плоти. Да, в плоти — как я сейчас помню, был момент, когда странный свиток показался мне почти живым. Они были вырезаны — очень, правда, неглубоко, — и все-таки текст был рукописным! Вероятно, наших провинциальных мудрецов этот парадокс свел бы с ума. Для меня это не имело особого значения: я стал читать.

Некоторые слова были мне понятны, до смысла других я доходил со второго, а то и третьего раза, но все равно, закончив чтение, а манускрипт был не велик по объему, я практически ничего не понял. Речь шла об управлении какими-то энергиями, о перерождении некоей таинственной «гравитации» и о силе звезд, меняющейся по воле тех, кто обладает магической «сферой Мегатериума». Еще там говорилось о том, что эта сфера ни в коем случае не должна соединиться с какой-то короной, утерянной кем-то за много тысячелетий до того, как в наш мир пришел первый человек. Текст этот обрывался посреди предложения — наверное, остальное находилось на другом свитке, который отсутствовал. Впрочем, для меня это не имело никакого значения. Недоуменно пожав плечами, я закрыл футляр и незаметно засунул его под бок спящего.

Вельможа ускакал рано утром, когда я еще спал, и много лет я не вспоминал о том странном свитке, что покоился в футляре, обшитом желтой кожей...

Часть первая

ВЕТЕР С МОРЯ...

Глава 1

С рассветом третьего дня я понял, что обречен. Варварские легионы полукругом шли по острову, сметая на своем пути остатки имперских войск, как метла сметает осенние листья в парке. Немногие древние гнезда, выстроенные в те далекие времена, когда дом должен был предоставлять своим хозяевам защиту от налетчиков, они попросту обходили — а небольшие имения, вроде нашего, полыхали по всей стране, как погребальные костры спеси и глупости, правившей в империи уже которое по счету столетие. Отец умер с мечом в руке, так и не увидев своих врагов. Его сразила ударившая из темноты пуля, и в этот миг я понял, что мне защищать уже некого. Мать была отправлена к своим родственникам на север; слуги, кроме старого Ренда, разбежались.

Спрятавшись на чердаке, я ждал смерти, но ее все не было. По-видимому, нас атаковал совсем небольшой отряд. Уразумев, что воевать здесь не с кем, захватчики пробежались по дому и неожиданно исчезли, прихватив с собой лишь драгоценности, найденные в отцовском кабинете. Они очень спешили, и эта спешка спасла мне жизнь. Лошади их почему-то не интересовали: пройдя в конюшню, я убедился, что мой старый Куки все так же лениво жует свое сено. Механически — в те мгновения я плохо соображал, что делаю, — я оседлал его, потом вернулся в дом, размышляя о том, где могут находиться лопаты.

Отца я закопал в дальнем углу парка.

Через два часа я был уже далеко. Куки, изумленный моими пинками, несся во всю прыть, смешно подбрасывая свой толстый зад. На мне был серый плаш младшего духовника, под которым скрывались меч и пара пистолетов. Из своего тайника я извлек несколько камней, достаточно дорогих для того, чтобы я мог продержаться некоторое время. Мои мальчишечьи мозги еще не осознавали: в стране все перевернулось вверх дном, и то, что еще вчера было ценным, сегодня стоит очень и очень немного.

Я не знал, куда мне ехать, но Куки почему-то бежал на запад, и я не стал с ним спорить. Третье утро я встретил в роще совсем недалеко от побережья. Я понимал, что деваться мне некуда, что рано или поздно я нарвусь на какой-нибудь патруль или что-то в этом роде и меня преспокойно вздернут на ближайшем суку. Впереди находился крохотный портовый городок с не самой лучшей репутацией; после короткого размышления я взгромоздился на Куки и двинулся навстречу морскому ветру.

Вяло шевеля копытами, мой гордый скакун взобрался на песчаный холм, с которого открывался прекрасный вид на бухту, и принялся щипать хилую траву. Вероятно, мое задумчивое состояние в полной мере передалось и ему. Не покидая седла, я забросил в рот горсть орешков и подумал, что сюда, кажется, захватчики еще не добрались. В порту грузились несколько больших торговых каракк, явно спешащих удрать от наступающих варваров, я даже без оптики видел, как суетятся благородные господа, подгоняющие изможденных носильщиков. Это выглядело довольно наивно: вражеский флот плотно обложил острова и прорваться через эту блокаду было бы весьма затруднительно. Я горько усмехнулся — мне сразу вспомнилось неимоверно тяжелое тело отца, которое я кое-как прикопал под яблонями, — и поднял глаза к горизонту. В то же мгновение я увидел корабль.

Вероятно, одновременно со мной его увидали и с берега, потому что возле причалов началась характерная испуганная возня, кто-то побежал к пушкам, остальные схватились за мечи и пистолеты. Это был очень странный корабль, я никогда не видел ничего подобного, а ведь я перечитал все книги, которые можно было купить у нас, — все книги, повествующие о морских приключениях. Изумленный, я вытащил из сумки подзорную трубу.

Огромное, кажущееся приземистым, судно несло целых пять мачт. Сейчас почти все паруса были убраны, и свежий ветер наполнял лишь малую их часть, в основном те, что были расположены на двух коротких бизанях. Борта корабля показались мне железными. Подкрутив трубу, я разглядел в них десятки тщательно пригнанньгх крышек орудийных портов. Никаких флагов или вымпелов я не заметил. Варвары таких судов не строили, в этом я был уверен. Тогда кто же это?

Я наблюдал за странным кораблем примерно с полчаса. За это время он приблизился к берегу на расстояние уверенного выстрела и остановился. Все паруса к тому времени уже убрали, и вот ветер донес до меня грохот якорных цепей. В береговом форте изготовили батарею; однако никто не стрелял, корабельная артиллерия все так же спала за железными — теперь я это видел — люками. Когда с якорями было покончено, с корабля спустили маленький ялик. В него погрузили какой-то сундук, следом по веревочному трапу в лодчонку спустились трое богато одетых людей. Свежий ветерок трепал странные, яркие перья на высоких тульях их шляп. На варваров они походили не более, чем мой верный Куки на тяжеловоза.

Тогда, заинтригованный и взбудораженный, я двинулся вниз. Разумеется, я не мог предполагать, что ждет меня в маленьком городке, населенном в основном рыбаками да контрабандистами, — но, с одной стороны, ничего иного мне просто не оставалось, а с другой — меня неудержимо влекло к таинственному серому кораблю, что мрачной громадой застыл посреди бухты. Сейчас все жители города толпились в порту, напуганные необыкновенным зрелищем. Я проехал через окружавшие городок огороды, миновал тесные кварталы рыбацких лачуг, и вскоре копыта Куки застучали по старинной брусчатке мостовой. Путаясь в лабиринте узеньких, полутемных улочек, я добрался наконец до того характерного хаоса из дешевых борделей, притонов и контор, которыми окружен любой мало-мальски значимый порт. Здесь сновали озабоченные солдаты из форта, перепуганные благородные господа, то и дело потирающие рукояти фамильных мечей, моряки, их заранеее рыдающие подруги и дети — короче, на скромного попика верхом на нелепой добродушной коняге никто не обратил ни малейшего внимания.

Я остановился возле перекошенной от старости вывески с надписью «Южнае море» и зверской от выпивки физиономией моряка, намалеванной, вероятно, каким-нибудь скучавшим в безденежье студентом. Чем-то оно мне понравилось, это «Южнае море»... не знаю уж чем. Войдя в кабак, я понял, что не ошибся. Здесь было тихо, как в могиле, лишь гудели под потолком мухи да посапывал носом хозяин. При моем появлении он открыл глаза и зачем-то выставил на стойку кувшин с вином.

— Брат хочет подкрепиться? — спросил он.

— Угу, — кивнул я, оглядывая помещение. Было чисто, а значит, дерутся здесь редко. Как раз то, что надо.

— А братец из благородных, — заметил хозяин, отрезая мне здоровенный ломоть копченого мяса. — Ну, кому сейчас легко... тоже драпать решили?

— Не знаю, — я пожал плечами, действительно не зная, что придется делать дальше. — Пока не знаю.

— Бежать — эт вряд ли, — философски вздохнул хозяин. — Разве что ночью... Томан вчера вышел в море, да к вечеру и вернулся: южнее Саха целый флот варварский, лес, говорит, мачт, стоят, ждут чего-то.

Пока я разбирался со своим нехитрым обедом, в кабачок вошли двое мужчин, по виду — опытные контрабандисты. На них были неброские, но прочные и поэтому дорогие плащи, из-под которых виднелись ножны добрых сабель. Увидев их, я машинально поправил полу своего одеяния, чтобы скрыть меч. Младшему служке не пристало таскаться с оружием. Если, конечно, он не член одного из боевых орденов — но там, я знал, таких дохляков не держат.

Окинув меня скучными взглядами, контрабандисты заняли дальний угловой столик и принялись за вино, шустро поднесенное хозяином.

— Пеллийский королевский корсар, — услышал я негромкий голос одного из них. — Это точно, уж поверь мне. Только у них такие корабли стали строить. Лавеллеры теперь покупают у них новые пушки, снаряд на сосиску похож, сам видел.

— Это еще зачем? — недоуменно поинтересовался его собеседник.

— Пороха больше, — коротко ответил тот. — Ты лучше подумай, что он тут может делать?

Из дальнейшей беседы я узнал, что лодка с загадочными визитерами подошла к небольшому мыску севернее порта и все трое, прихватив свою поклажу, скрылись в лесу. Преследовать их, естественно, никому и в голову не пришло. Народ, похоже, понял, что трогать его никто пока не собирается, и постепенно вернулся к своим делам. Огромный корабль все так же недвижно торчал посреди бухты.

Выпив кувшинчик, я неожиданно ощутил некоторые преимущества своего нынешнего положения. Я был хозяином самому себе и мог теперь не думать о том, что вино следует пить только в разбавленном виде. Кому-то это может показаться глупым и даже подлым — едва похоронив отца, мальчишка радуется обретенной свободе, но в шестнадцать лет отчаяние проходит быстро... и я заказал еще вина.

Я долго сидел, вспоминая все, что мне приходилось слышать о таинственной Пеллии, расположенной далеко на западе, за бескрайним океаном. Вести оттуда приходили редко, так как не всякий купец решался на столь длительное и трудное путешествие. Из Пеллии, как я помнил, привозили всякие диковины: перья удивительных птиц, лекарства от мужской слабости и еще — изделия тамошних мастеров, поражающие своими качествами. Выше всего ценилось пеллийское оружие и пеллийская оптика. Один из наших провинциальных мудрецов имел старинный прибор, позволяющий видеть крохотных существ, живущих в капле обыкновенной воды. Рассказывали, что пеллийские короли путешествуют по воздуху на летающих островах в целую милю длиной, что у них запрещено держать рабов, а каждый благородный должен отслужить пятилетнюю королевскую службу. В это мало кто верил, но сейчас, вспоминая увиденный утром корабль, я стал подумывать о том, что правды в этих рассказах больше, чем лжи.

— Лекаря! Есть в этом городе лекарь?

Рядом со мной вдруг хлопнула дверь, и в кабак вбежал запыхавшийся паренек из благородных. На его лице было написано отчаяние.

— Хозяин! Есть тут где-нибудь лекарь?

Вслед за парнем в зальчике появился рослый мужчина в коротком, расшитом галунами кафтане и надвинутой на глаза шляпе с пером. Это был один из тех, кто прибыл на ялике...

Хозяин на миг лишился дара речи.

— Этот господин схватил меня и срочно требует лекаря... — в голосе подростка прорезался не то стон, не то плач.

— Я лекарь, — я встал, бросил на стол мелкую монету и, сам уж не знаю зачем, распахнул на себе плащ — так, чтобы все увидели длинный старый меч.

Гость из Пеллии пристально посмотрел на меня, усмехнулся уголками губ и повелительно двинул головой. Провожаемые изумленными взглядами, мы вышли на улицу.

Мой ящик был привязан к седлу. Ведя в поводу Куки, я засеменил за моряком и его временным слугой, которые быстро двигались вдоль набережной.

Вскоре моряк остановился возле древнего трехэтажного особняка, бросил пареньку какой-то камень и все так же, жестами, приказал мне подниматься по вытертой внешней лестнице на второй этаж.

Держа в руках ящик с лекарствами, я забрался наверх — и передо мной тотчас же распахнули крепкую дубовую дверь.

— Он истекает кровью, — прозвучал в полумраке молодой женский голос. — Сюда... скорее же.

Следуя за своей провожатой, я неожиданно оказался в просторной угловой комнате, залитой ярким светом из двух высоких окон. Только теперь я смог разглядеть говорившую — передо мной была крепкая светлокожая девушка, облаченная в мужской наряд и шляпу с широкими полями, — она также была из той троицы, что высадилась на нашем берегу. Третий, чуть седоватый мужчина с огромными светлыми глазами, которые буквально освещали его загорелое, со множеством шрамов лицо, сидел на табурете перед кроватью, на которой, как мне стало ясно, и находился мой пациент.

Едва глянув на него, я понял, что дело плохо. Огромного роста, седовласый аристократ, лежавший на кровати, получил несколько колотых ранений. Все бы ничего, но чей-то клинок угодил ему в бедро, разорвав артерии, и я понимал, почему его друзья не могут остановить кровь.

— Наш хирург умер несколько дней назад, — заговорил светлоглазый, в упор глядя на меня. — Вы сможете помочь этому человеку?

— Попытаюсь, — кротко ответил я, удивляясь его странному певучему акценту. — Мне понадобится горячая вода и много бинтов.

— Вода готова, — заявила девушка. — Бинты у нас тоже есть. Что-нибудь еще?

Я не ответил.

Я закончил через час с небольшим. Раненый спал, и я знал, что он будет спать не меньше суток. Но я знал и кое-что еще.

— Вряд ли он сможет ходить так же, как раньше, — я смыл с рук кровь и выпрямился, глядя на светлоглазого. — Если вообще сможет.

— Сможет, — уверенно произнесла девушка.

— Ты хочешь плыть с нами? — неожиданно спросил меня светлоглазый.

— Что? — от неожиданности я едва не выронил инструменты, которые складывал в ящик. — С вами? Кем?

— Корабельным врачом — для начала. Мне нужны толковые парни. А здесь ты скоро сдохнешь...

— Но я даже не знаю, кто вы такие...

— Это так важно?

Больше всего мне было жаль расставаться с Куки, который, почуяв разлуку, принялся жалобно ржать и косить в мою сторону большим влажным глазом. Его я отдал довольно странной молодой женщине, хозяйке этого трехэтажного дома — то ли опустившейся аристократке, то ли излишне надменной горожанке, — отдал даром, заставив ее поклясться в том, что она не пустит его под нож до самой старости. В те минуты я, как ни странно, мало задумывался о своем ближайшем будущем. Кого-то это опять-таки удивит, но вспомните: моя страна разваливалась под ударами многочисленных и безжалостных врагов, спасения ждать было неоткуда, и еще — что-то говорило мне, что отказываться не стоит... хотя бы потому, что море сулило мне множество славных приключений, о которых так мечтает любой нормальный юноша.

С наступлением долгих осенних сумерек мы соорудили из подручных материалов довольно прочные носилки и двинулись в путь. Иллари — так звали светлоглазого моряка — отлично знал городок, и, следуя его указаниям, мы быстро обошли припортовые кварталы, чтобы через час оказаться на узенькой полоске песчаного пляжа. Мелкая волна шлепала в борта ялика, до середины вытащенного на берег. Очевидно, никто из местных жителей так и не решился проверить, что же стало с загадочными пришельцами. Прямо перед нами мрачной громадой возвышался пятимачтовый корабль, на бушприте ярко горела желтая лампа, и больше — тогда меня это очень удивило — я не увидел на нем ни единого огня.

Мы погрузили в лодку раненого, Иллари и его немногословный напарник столкнули ее на глубокое место и быстро запрыгнули внутрь. Следом за ними там оказалась Ута, девушка в мужской одежде. Я немного замешкался, перебрасывая через борт свои пожитки и ящик с лекарствами, и в полутьме перед моим лицом возникла сильная рука с несколькими перстнями на пальцах:

— Давай же, парень... Первый раз в море?

— Да, са Иллари, — ответил я, тяжело переваливаясь через скользкое дерево борта. — Раньше не приходилось.

— Ничего, ничего, — подбодрил он меня. — Из тебя получится отличный моряк.

Ута села на руль, и ялик, подгоняемый двумя парами весел, шустро заскользил по темной волне. Уже поднялась одна из лун, Эттила: ее далекий сероватый свет прочертил на воде причудливо извивающуюся дорожку. Я во все глаза смотрел на приближающийся корабль и замечал в нем все больше и больше странного. Например, высокую и узкую трубу в средней части корпуса, которую я сперва едва не принял за шестую, добавочную, мачту, а также два загадочных возвышения на носу и на корме — это были не надстройки, а что-то совсем другое, несколько скругленное по форме; приглядевшись, насколько позволяли мне сумерки, я понял, что громоздкие сооружения плотно затянуты парусиной. Возможно, решил я, это какой-то груз? Но кто же станет держать груз на палубе, да еще и в таком неудачном месте? Мое сердце забилось в предвкушении: я знал, что в самом скором времени найду ответ на свои вопросы.

Впереди раздался металлический грохот, на носу вспыхнули сразу несколько фонарей, и я увидел, что корабль выбирает якоря. Через пару минут мы проплыли под его бушпритом, заходя почему-то с левого борта, и наконец Иллари затабанил, а Ута ловко схватила конец поданного нам штормтрапа.

Над моей головой тяжело поскрипывал рангоут [1]. Посмотрев на огромные мачты, казавшиеся на фоне темного неба сказочными великанами, я ощутил легкое головокружение. Мне случалось видеть боевые корабли императора, но ни один из них не выглядел столь величественно, как этот. Несколько матросов, спустившиеся к нам, подняли наверх носилки, а Ута подхватила мой ящик.

Вскарабкавшись вслед за ней (орудовать все время приходилось одной рукой, так как вторая была занята сумкой с одеждой и парой книг, захваченных с собой из усадьбы), я ступил на палубу. К моему изумлению, она оказалась металлической, точнее, обшитой металлом — мои башмаки стукнули по серому железу!

— Идем со мной, — властно поманила меня девушка. — Ты займешь каюту нашего врача.

Свалив свои пожитки в каком-то темном помещении на корме, я снова двинулся за ней. Мы прошли узким неосвещенным коридором, и она толкнула толстую деревянную дверь. Я оказался в просторной комнате с четырьмя прямоугольными окнами — назвать их иллюминаторами у меня не поворачивался язык, — посреди которой возвышался длинный стол, уставленный едой и напитками. За столом сидели три человека.

Выглядели они, на мой взгляд, необычно. Справа от меня тщательно пережевывал поросячью ножку здорово тертый жизнью дед с неряшливой седой бородой, облаченный в такую же потертую кожаную куртку и брюки, заправленные в высокие морские сапоги. Рядом с ним крутил в пальцах резной бокал с вином рослый мужчина откровенно бандитского вида в расстегнутой до пояса белой сорочке, за пояс его кожаных штанов были заткнуты два двухствольных пистолета тонкой работы. По столу рядом с ним были рассыпаны новомодные картонные патроны для казнозарядного карабина, а слева — едва увидев меня, он сразу же впился в Уту острым вопросительным взглядом — сидел узкоплечий, слегка седоватый человек с умным молодым лицом, вокруг его глаз весело щурились хитрые, живые морщинки. На нем был роскошный кожаный наряд, нечто вроде куртки с широкими отворотами, изящно расшитой серебром, правая ладонь пряталась в тончайшую черную перчатку, поверх которой я разглядел массивный перстень с черным камнем треугольной формы. На шее у незнакомца висел круглый золотой талисман.

— Иллари, — сказала Ута, — Иллари, — и произнесла длинную певучую фразу.

— Илла-ари? — вопросительно пропел седой и повернулся ко мне. — И ты действительно можешь быть костоправом?

Говорил он почти без акцента.

— Да, — удивленно ответил я, — немного.

— Немного уже достаточно. Садитесь, юноша. Вы пьете вино?

Только сейчас я заметил рядом с ним небольшую трубку с длинным, тонким, прямым мундштуком. Стараясь скрыть смущенную улыбку, я присел на стул рядом с ним, и тут в каюте бесшумно возник Иллари. Он что-то сказал седому, улыбнулся мне и быстро кивнул Уте — та послушно налила ему полный кубок вина и отрезала кусок мяса.

— Меня зовут Эйно, — неожиданно представился седой. — Это, — указал он на старика и громилу с пистолетами, — наш штурман, Тило, и лучший рулевой всех морей — Перт. Надеюсь, тебе с нами понравится. Иллари никогда не ошибается в людях.

Светлоглазый моряк добродушно хмыкнул и потянулся за вином. Глядя на них, я решил, что теряться мне не стоит, и, вытащив свой старый кинжал, приступил к делу — следует сказать, что события того дня меня изрядно утомили и я был голоден, как дикий пес.

По всей видимости, сладкое вино оказалось слишком крепким для меня. Подкрепившись окороком, я неловко извинился и попросил разрешения идти спать. Огромный Перт, посмеиваясь, проводил меня до каюты, хлопнул по плечу и ушел. Не чуя под собой ног, я нащупал в темноте кровать и повалился на нее, как тряпичная кукла.

Надо мной уже гудели паруса.

Глава 2

Две ночи, проведенные в постоянном, почти животном страхе, заставили меня уснуть поистине мертвым сном — впервые за долгое время мне абсолютно ничего не снилось, и проснулся я с той характерной свежестью мысли, какая достигается лишь ощущением покоя и совершенной безопасности. И тут же покой сменился сомнениями. Несколько минут я лежал, рассматривая близкие доски потолка, не решаясь даже пошевелиться. Мне казалось, что перед моим взором явится нечто ужасное... потом я все-таки решился и встал с кровати.

Я находился в тесной каютке, освещаемой зарешеченным овальным иллюминатором. Напротив кровати располагался стенной шкаф, а слева от него я заметил довольно широкую, плотно пригнанную дверь. Постояв, протирая кулаками глаза, я подошел к ней и толкнул гладкую бронзовую ручку.

Передо мной была операционная зала. Очевидно, она имела второй выход, ведущий во внутренние помещения корабля, так как за идеально чистым, обитым полированной сталью столом я увидел еще одну дверь. Здесь располагались застекленные шкафы, полные сверкающих инструментов тончайшей, едва не ювелирной работы и каких-то не совсем понятных мне приспособлений, а также прямоугольные сундуки, украшенные надписями на незнакомом мне языке. К стене был прикреплен медный цилиндр с кранами — в нижней его части я разглядел жаровню и понял, что он предназначен для кипячения воды. Здесь мне предстояло работать. В первые минуты, неуклюже озираясь по сторонам, я с ужасом подумал, что влип. Я кое-как оперировал, мог зашить не самую сложную рану, принять роды или удалить аппендикс, но работа настоящего врача на настоящем боевом судне не могла не испугать меня — и в первую очередь я боялся ответственности за судьбы тех людей, что лягут на этот стол, ожидая от меня спасения.

За моей спиной хлопнула дверь, и я услышал голос Уты:

— Эй, Маттер, ты куда подевался?

— Я... здесь я.

Я вернулся в каюту и принялся поспешно одеваться, стараясь при этом не смотреть на девушку — мне было ужасно стыдно и за мою мальчишескую худобу, и за смущение, вызванное ее неожиданным визитом.

— Тебе пора позавтракать, — сообщила она, почему-то одарив меня загадочной улыбкой, — а потом тебя ждет Эйно.

После завтрака, состоявшего из пары сытных лепешек, куска сушеной козлятины и бокала легкого вина, я поднялся на палубу. Ута провела меня в башенку, венчавшую собой высокую кормовую надстройку, и исчезла. Я оказался в просторном, залитом солнцем помещении, стены которого были сплошь заняты огромными книжными шкафами. Башня освещалась посредством двух огромных окон, смотревших на корму. Солнце светило прямо в наши паруса — корабль шел на запад.

Посреди помещения, возле огромного дубового стола, заваленного развернутыми картами, стояли Тило, Эйно и Иллари. При моем появлении они прекратили разговор и как по команде уставились на меня.

— Как спал? — поинтересовался Эйно, не выпуская изо рта своей тонкой трубочки.

— Спасибо, са, превосходно, — ответил я, гадая, зачем меня вызвали.

— Отлично. Иди сюда, к столу. Ты разбираешься в картах?

— Самую малость, са. Приходилось видеть в книгах...

— Толковому парню этого достаточно, — басовито пробурчал Тило.

Эйно кивнул и придвинул ко мне отлично оттиснутую, подробнейшую разноцветную карту. Вглядевшись, я различил на ней тот участок побережья, на котором они подобрали меня, и земли к югу от нашего острова. Там, за проливом, начиналась Гайтания — могучее королевство, населенное людьми, близкими нам по языку, вере и нравам. Многие из наших родов имели гайтанские корни. Насколько я знал, южные варвары не решились нападать на эту страну, они обошли ее, миновав сложный лабиринт узких проливов, и набросились на нас, увидев в моей несчастной старой родине более легкую добычу.

— Тебе приходилось бывать здесь? — Длинный, тщательно отполированный ноготь Эйно уперся в гайтанский запад, изрезанный множеством заливов и узких фиордов.

— Нет, са, — помотал я головой. — Язык я знаю довольно хорошо, читаю и говорю почти без акцента. Но бывать мне там не случалось.

— Знаешь язык? — блеснул глазами Эйно. — Превосходно! Я знал, что Иллари не ошибся в тебе...

— Нам предстоит путешествие, са? — почтительно осведомился я, не переставая восхищаться качеством карты.

Эйно пососал трубку, подмигнул Иллари и достал из небольшого буфета высокогорлую бутылку.

— Да, парень... ты будешь играть роль моего сына. А я — роль убитого горем мелкопоместного князька, едва удравшего от варваров. Ты хорошо знаешь язык — значит, ты будешь всем рассказывать, что учился там в монастыре и лишь год назад вернулся домой. Ты знаешь какие-нибудь далекие от побережья монастыри, в которых может воспитываться молодой дворянин?

— О Гайтании я слышал очень много, са. Думаю, мы найдем выход из положения. Путешествие будет секретным?

— Парень просто мудрец, — добродушно хохотнул Иллари. — Признайтесь, са Маттер, вам приходилось зачитываться книжками про королевских шпионов?

— М-да... — ответил я, краснея.

— Мы пробудем там недолго. Нам нужно добраться вот сюда, — Эйно указал на незнакомый мне городишко в десятке миль от берега. — А там... а там посмотрим. Насколько я знаю, ближайшая база гайтанского флота находится много южнее, и мы вряд ли встретимся с военным кораблем. А даже если встретимся... — он налил себе вина и повернулся ко мне, — если и встретим, нам это не страшно. Верно, Тило?

Старый штурман что-то пробурчал себе под нос и потянулся за сложной линейкой со множеством различных шкал, валявшейся на дальнем углу стола.

— Тебе нужно осмотреть раненого, — вдруг спохватился Иллари. — Ута проводит тебя... встретимся на палубе.

Состояние моего пациента оказалось лучше, чем я мог ожидать. Рана начала затягиваться, бальзамы предотвратили лихорадку, и он, еще очень слабый, но пришедший в себя, подкреплялся жидковатым бульоном.

— Спасибо, мальчик, — голос рослого аристократа оказался мягким, словно у монаха. — Мне уже рассказали, кому я обязан жизнью. Скажи мне, — он поставил тарелку на стоявший возле кровати табурет и прищурился, — ты знаешь, куда попал?

Изумленный вопросом, я присел у него в ногах.

— Что вы хотите этим сказать, са?

— То, о чем я тебя спросил. Ты знаешь, что это за корабль?

— Нет, са... в таверне я слышал, что это пеллийский королевский корсар, но, возможно, контрабандисты ошибались... мне хотелось бы выяснить это самому, са.

— Смышленый парень, — едва слышно засмеялся раненый. — Королевский корсар! Что ж, для кого-то это так. Наверное, даже для многих.

— Вы думаете, меня ждет что-то дурное? — насторожился я.

— Смотря опять-таки что понимать под дурным... вероятно, впрочем, что тебя ждет множество удивительных вещей. Может быть, богатство и слава, о которой так мечтают в твои годы. А может быть, петля или пуля. Паутина Саргази темна... одно могу сказать тебе точно: «Бринлееф» — лучший корабль на этой планете. Когда-нибудь построят другие, больше и мощнее, но пока барк Эйно Лоттвица способен сокрушить кого угодно. Там, в далеких западных морях, такая стать значит очень много. Что ты слышал о Пеллии?

— Очень мало, са. Я знаю, что пеллийские мастера преуспели в науках и искусствах изготовления различных диковин...

— Пеллийские мастера преуспели в искусстве интриг! — саркастически перебил он меня. — Я рад, что мне не придется плыть вслед за солнцем... Пусть Саргази сплетет для тебя узор хитроумия. Иначе дарованные тебе таланты пропадут втуне. Иди...

Его манера речи произвела на меня большое впечатление. Старый воин — а я ни минуты не сомневался, что истинным его призванием был меч, — вещал, как храмовый прорицатель. Наверняка он видел свитков куда больше, чем все мудрецы нашей провинции, вместе взятые. Поднимаясь на палубу, я дал себе слово продолжить странную беседу при первой же возможности.

«Бринлееф», — подумал я, выбираясь наверх. — «Бринлееф» — вот как он называется! Интересно, что это означает?

Эйно стоял на металлической плите кормовой надстройки, барабаня пальцами по здоровенному биноклю, висевшему у него на груди. Над нашими головами гудели косые паруса второй бизани.

— Добрый ветер, — сказал он, улыбаясь мне. — Тебе нравится в море?

— Да, са... — я помялся, глянул за корму, где пенилась кильватерная струя огромного корабля, и решился: — Скажите, са Эйно, а «Бринлееф» весь изготовлен из железа?

— Железный корабль построить трудно, — задумчиво прищурился тот. — Наш «Брин», конечно, сделан из дерева, но обшит он железом. Корпусу не страшны ядра ваших пушек. Наши орудия стреляют коническими снарядами наподобие пули от казнозарядного оружия. Ты уже видел такое?

— Да, у гвардейцев, са. Говорят, его научились делать лавеллеры.

— Бездельники кое-как переняли идею князя Роттира. Если стреляет небольшая пушка, то конический снаряд вращается в полете, это увеличивает дальность и точность, к тому же в него можно засунуть куда больше взрывчатки, чем в круглое ядро. Понял?

— Понял, са, — ответил я, неожиданно для самого себя удивляясь простоте услышанного. Действительно, для того чтобы снарядить ядро большим количеством пороха, приходится увеличивать калибр пушки. Для того чтобы метнуть большое ядро, нужно увеличивать количество пороха в стволе. Скоро наступает предел. А пеллийцы нашли способ обойти его! Но почему их снаряд вращается? Спрашивать я не решился.

— Для борьбы с деревянными судами мы делаем тонкостенные, нетяжелые снаряды, — продолжал тем временем Эйно. — Толстые стенки им и не нужны, лишь бы при выстреле не разорвало. Снаряд получается довольно легким, только дно у него толстое...

День я провел на палубе, наблюдая за матросами, которые бесстрашно управлялись с парусами, с необыкновенной ловкостью балансируя на головокружительной высоте. Одна лишь мысль о том, что и мне, наверное, придется осваивать это потрясающее искусство, наполняла сердце ужасом, смешанным с восторгом. Эйно, время от времени выбиравшийся из темных глубин корабля, с усмешкой хлопал меня по плечу и произносил пару-тройку ободряющих фраз.

А разбудили меня до рассвета.

Иллари принес пухлый сверток, в котором оказалась одежда — чуть потрепанный, но дорогой кафтан, узкие штаны и желтые сапоги для верховой езды.

— Пришлось поискать, — сказал он, — но, кажется, все по размеру.

— Сапоги не годятся, — ответил я, демонстрируя ему свою узкую и длинную ногу. — Но у меня есть... мы — уже?

— Уже. Едва вошли в этот проклятый залив, будь он неладен. Эйно ждет тебя, позавтракаешь в баркасе. Слушай, — он сел на мою койку и поднял на меня немного встревоженные глаза, — я вроде как за тебя отвечаю. Эйно — зверь, конечно, но там может случиться всякое... я могу быть уверенным, что ты сумеешь постоять за себя? На бойца ты, если честно, не похож. Клинку учили?

— Учили хорошо, учился плохо, — честно признался я. — Но я шустрый, мой учитель так и говорил.

— Хорошо, ладно. Бери свой меч, да и вот еще что — от меня, в сумку засунешь, — и с этими словами Иллари протянул мне пару коротких двухствольных пистолетов и мешочек с пулями. — Бьют, как демоны, не думай. Порох тебе Эйно даст.

— У меня есть.

— Свой можешь себе знаешь, куда засунуть, — скривился он. — Знаю я ваши пороха, на них только курей жарить.

Я влез в свои сапоги, зачесал назад влажные после умывания волосы и принялся ладить к поясу меч. Перевязь я предусмотрительно спрятал под кафтан — пропустив ее в поясные кольца. Я застегнул наконец все пряжки и вопросительно поглядел на Иллари.

— Хорош, — кивнул тот, улыбаясь одними глазами. — Ну... пошли, Эйно ждет.

Предрассветный туман был густым, как сметана. Задрав голову, я с трудом сумел разглядеть лишь гафель нависавшей надо мной бизани, верхушка мачты терялась в серой мути. С левого борта на волне покачивалась довольно большая шестивесельная лодка — на румпеле спокойно покуривал Эйно, спрятав лицо под мятой широкополой шляпой с вышедшей из моды лентой. Я спустился по веревочному трапу, шлепнулся рядом с ним на банку, и один из матросов с силой оттолкнулся веслом от влажного борта корабля.

— Держи. — Эйно откинул край белой тряпицы, и я увидел половину жареного цыпленка, ломоть хлеба и кувшинчик с вином. — И тихо мне.

Уключины были обильно смазаны дегтем. Медленно, осторожно окуная весла в воду, матросы двинули наше суденышко к невидимому пока берегу. Впереди была Гайтания. Ежась от неприятного ветра, я принялся за свой завтрак, попутно размышляя о том, какие опасности могут поджидать нас в этой стране. Слова раненого запали мне в душу, и сейчас меня терзала мысль о том, что за личиной пеллийского корсара скрывается нечто куда более значительное. И действительно, какие дела могли привести этот весьма странный корабль к нашим берегам? Пеллия скрыта за бескрайним океаном, и мы почти ничего не знаем ни о ней самой, ни об окружающих ее землях — так, только слухи, приносимые на языках тех редких купцов, что решились на такое далекое, полное опасностей путешествие. Да и то большинство из них доходили лишь до островного королевства лавеллеров, лежащего посреди океана. Лавеллеры, попадая к нам, любили прихвастнуть о гигантских континентах, что лежат к западу от их архипелага, о заброшенных городах и целых странах, покинутых обитателями, да только верили им мало.

Я знал — и брат Сайен подтверждал книжную мудрость, — что наш мир необъятно велик. Ни одна, даже самая большая каракка не может достичь западных земель и вернуться обратно, не пополняя запасы воды и провизии. Плавание может оказаться дорогой в никуда. Мы были всего лишь беспомощными букашками, вцепившимися в свой клочок земли, дающий нам скудное пропитание и такие же скудные надежды, и не мечтали о большем. А пеллийцы, оказывается, научились каким-то новым, неведомым мне мечтам и устремлениям, я чувствовал это, исподтишка разглядывая острый профиль Эйно, затененный старой шляпой.

Из тумана неожиданно вынырнула узкая полоска пляжа. Матросы затабанили, и Эйно поднялся на ноги. Подчиняясь его короткой команде, один из матросов неожиданно поднял меня на руки, бережно, как девицу, посадил на свое широкое плечо и перебрался за борт. Воды там было ему по пояс. Двое других проделали точно такую же операцию с Эйно.

— Нам не следует мочить ноги, — тихо объяснил он, глядя, как матросы несут на берег небольшой сундучок. — Здесь рядом — поселок. Мы обойдем его по холмам, так, чтобы спуститься с противоположной стороны, и купим у одного человека лошадей.

— Он предупрежден? — спросил я, ощущая легкую дрожь в предвкушении предстоящего приключения.

— Он ждет гостей, — едва слышно ответил Эйно.

Глава 3

Купленная для меня лошадь оказалась с норовом. Каурая кобылка то и дело взбрыкивала, нервно реагируя на повод, и злобно храпела, оглядываясь на массивного черного мерина Эйно. Сказать по совести, я с удовольствием поменялся бы со своим спутником, но, к моему изумлению, он держался на лошади еще хуже, чем я. Эйно трясся в седле, словно древний монах, на склоне лет впервые посланный за милостыней. Езда доставляла ему мучения, но он героически делал вид, что все в порядке, и даже улыбался, нещадно отбивая спину своего черного евнуха.

— Да, — сказал он, когда мы взобрались на невысокий холм и внизу появились башенки городка, вызолоченные закатным солнцем, — ну не рожден я для седла... Честно говоря, я родился в таком же маленьком поселке — только стоял он на берегу огромной бухты, куда часто заходили королевские корабли. И рос я, соответственно, уже в море.

— Ваш отец был вельможей? — осторожно поинтересовался я.

— Моему отцу принадлежала половина побережья нашего острова, — вдруг скривился Эйно и, неловко ткнув мерина каблуками, бросил его вниз по склону.

Моя кобыла рванула следом без команды.

Городишко встретил нас запахом жареных цыплят и криками святых братьев, созывавших народ на вечернюю молитву. В Гайтании молиться любили. Типичный гайтанец представлялся мне неряшливым скрягой, готовым удавиться за каждый медный грош, зато всегда радующимся молитве как способу выпросить у богов побольше этих самых грошей. Разглядывая грязноватые вывески различных заведений, Эйно осторожно вел меня по узким улочкам — в сточных канавах копошились чумазые дети, из окон вторых этажей то и дело высовывались женские лица в обрамлении несвежих чепцов, — и наконец он уверенно остановил коня возле довольно чистой таверны под названием «Старый мост». По-видимому, решил я, моряк искал дорогу, руководствуясь ранее описанными ему ориентирами. Для него, владевшего сложным искусством навигации по солнцу и звездам, это не было трудной задачей.

Привязав лошадей, мы вошли в большой зал, освещаемый стрельчатыми окнами, напоминавшими собой бойницы старых замков. Народу здесь было полно — под темными деревянными балками потолка гудел разноголосый гомон, — но его явственно перекрывал визгливый мужской голос:

— Мозги, я говорю! Мозги, бездельник! Вчерашние, э? Не врать мне! Вчерашние у тебя мозги?

— Что вы, сье, — отвечал разносчик, — мозги у нас самые что ни на есть свежайшие, сегодняшние... извольте видеть... А если мозги вам так не по вкусу, то извольте приказать вот супчику... джонджолей под головизну, все самого первого сорта...

— Джонджолей! Мозги мало того, что вчерашние, так еще и недожаренные!..

Эйно повернул на голос, и я увидел упитанного господина средних лет, одетого в модные, но уже изрядно заляпанные жиром одежды гайтанского вельможи. Под неряшливым кафтаном виднелась темная, тонкой работы кольчуга, — впрочем, разглядеть ее ценность мог лишь взгляд внимательного или посвященного. А я всегда отличался своей наблюдательностью. Это был солдат, вернее, офицер гайтанского короля, старавшийся, чтобы его принимали за повесу. Именно в его компанию и устремился Эйно.

— Айек! — горестно воскликнул моряк. — Старый Айек!

— О небо, старина! — завопил вдруг наш тайнственный обжора. — Какими судьбами, здесь, в этой проклятой дыре!

— Бежим, бежим с малолетним сыном... это все, что у меня осталось, друг мой. Может быть, вы не откажетесь угостить двух нищих странников, спасающихся от варваров, разоривших нашу прекрасную землю?

— Императорских червей, да побольше! — рявкнул Айек. — Принесите вина! И уберите, наконец, эти ваши м-мозги, чтоб они приснились твоему повару, негодяй!

У него были лукавые, веселые глазки. Пухлые пальцы вельможи то и дело шевелились, теребя то вилку, то смятую полотняную салфетку, — в этих лукавых глазах проглядывала тревога.

— Рад приветствовать, — прошипел он, когда разносчик, подхватив блюдо с недожаренными мозгами, умчался в поисках неведомых мне «Императорских червей».

— Где мои векселя? — так же тихо проговорил Эйно по-гайтански.

— Он не прибыл, дружище... я жду его с самого утра, но его все нет. У меня появились кое-какие сомнения... сейчас мы поужинаем, и я отведу вас в одно место — здесь неподалеку: может быть, он ждет меня там. Но это странно...

— Это действительно странно, — Эйно недобро закусил губу.

— Вы что же, подозреваете меня?

— Я не говорил этого.

Айек шумно рыгнул и неожиданно поднялся из-за стола.

— Какой вздорный тип, — пробормотал я, неприязненно глядя ему в спину.

— Для тебя, — тихонько рассмеялся Эйно. — И для всех остальных, для тех, кто запомнит орущего обжору и пару неприметных беглецов...

Айек вернулся через несколько минут — довольно икая и застегивая на ходу свои аляповатые бархатные штаны. Почти тотчас же к столу подбежал разносчик.

— Ваши черви, граф, — подобострастно объявил он, расставляя на столе множество глиняных горшочков.

Заглянув в один из них, я обомлел: передо мной, видимо, находились самые настоящие черви, замоченные в винном уксусе. О таком блюде мне слышать не приходилось. Я поднял на Айека недоуменные глаза, но тот добродушно махнул пухлой ладошкой:

— Превосходная закуска, сынок. Князь, вы разрешаете своему малышу пить вино?

— Этот малыш — мой лекарь, — проскрипел Эйно с непонятным мне раздражением. — Если он не научится пить, то проживет, право слово, совсем недолго.

Глотнув сладкого, как мед, вина, я решительно загнал свою вилку в горшок с проклятыми червяками. К моему изумлению, они оказались весьма недурны, отдаленно напоминая устриц. Путешествие по пыльным гайтанским дорогам утомило меня, и я сам не заметил, как справился с этим непривычным блюдом.

— Ну что, — громко спросил Айек, глядя на Эйно, — вы утолили свой голод, друзья? Пойдемте отсюда — я знаю место, где хозяйка подает превосходное вино.

На стол звонко шлепнулась монета, и мы вышли на улицу.

Айек отвязал своего грязно-белого жеребца и коротко махнул рукой в красной перчатке.

— За мной, господа.

Вскоре городок оказался за нашими спинами. В сгущающихся сумерках мы перебрались через глубокий зловонный ручей и выехали на небольшой луг. На опушке леса темнело какое-то приземистое строение.

— Это что же, хлев? — поинтересовался Эйно, недовольно втягивая носом воздух.

— Нет, — отозвался Айек — всю его визгливость как рукой сняло, теперь он говорил ровным, уверенным баритоном, — раньше здесь жил святой отшельник. Лет десять назад он подох, пытаясь ублажить жирную деревенскую девку. Теперь тут ночуют пастухи. Но сезон окончен, овцы острижены, а келья пустует... кроме тех ночей, когда ею пользуются робкие местные влюбленные. Шпоры, господа: мне кажется, я вижу внутри свет.

Вблизи келья оказалась довольно ладным домиком, сложенным из разновеликих булыжников. Тростниковая крыша поросла мхом и, наверное, хорошо защищала пастухов от непогоды. Айек спрыгнул с коня и толкнул тяжелую, окованную ржавым железом дверь. Я двинулся вслед за ним.

За широким дубовым столом, освещенным ярким пламенем дорогой восковой свечи, сидел крупный бородатый мужчина, наряженный пилигримом. Мне сразу же бросились в глаза свежие кровоподтеки на его белом как снег лице. Ничего другого я разглядеть не успел, ибо на грузное тело графа что-то бесшумно рухнуло сверху — и сразу же я ощутил, как чьи-то руки валят меня на пол.

Мое секундное замешательство позволило негодяю осуществить задуманное, но дальше включилась привычка, намертво забитая в меня старым бретером са Камором. Бандит действовал на удивление неловко — вместо того, чтобы сразу же полоснуть меня по горлу, он для чего-то прижал меня к полу коленом и выпрямился: наверное, ему было интересно, что там происходит с графом Айеком. Это была глупая, очень глупая ошибка, — лишь когда мой меч пробил его грудь насквозь и я смог вскочить на ноги, я понял, что сражался с толстопузым деревенским увальнем в старом плаще с капюшоном. Ну, а са Айека спасла кольчуга да странная для его телосложения ловкость. Неведомо как он вырвался из стальных клещей жилистого молодого парня, который, верно, прятался под самой крышей, — но, вырвавшись, граф не пожалел своего роскошного кафтана и пустил в ход припрятанный в кармане пистолет, выстрелив в обидчика прямо через ткань.

— Эйно! — закричал я, понимая, что против серьезного противника мне здесь не выстоять. — Эйно!

Он вбежал в келью, сжимая в одной руке окровавленную саблю, а в другой — короткий казнозарядный карабин, навылет пробивающий человека в самых тяжелых доспехах.

— Там было двое... Айек, что это?! Ты привел меня в засаду?

— Все... гораздо... хуже... — неожиданно захрипел бородатый мужчина за столом, поднимая на нас измученные долгой болью глаза. — Бумаги... у главаря.

— Маттер, займись им! — рявкнул Эйно. — Айек, за мной!

Увы, но я был беспомощен. Из бородача выпустили слишком много крови: они делали это долго, расчетливо, так, чтобы доставить несчастному максимально возможные страдания, — и теперь он умирал.

— Скажи им, — тихо простонал он, — скажи графу, что все гораздо хуже, чем он думал. Все бумаги... все бумаги у черного.

Я мог только облегчить боль. Вскоре Эйно и Айек вернулись в келью. Бородач еще дышал, но мои руки отправили его в мир грез — и только травы, которых со мной не было, смогли бы вернуть его к реальности. Впрочем, в его услугах уже не было нужды. Эйно расстегнул заляпанную кровью кожаную сумку и нетерпеливо выхватил из нее грубо распечатанный пакет.

— Ах, проклятье! — выкрикнул он, едва глянув на тонкие желтые листы. — Кто бы мог подумать!

Дальше последовала фраза на непонятном мне языке — вероятно, он изливал свои чувства по-пеллийски. Не обращая на него внимания, Айек сунул мне небольшую, обтянутую кожей флягу.

— Ну ты молодец, мальчик, — сверкнул он глазами, глядя на окровавленный труп в сером плаще, — передавай привет своим учителям...

— Увы, — скривился я, давясь терпким и неимоверно крепким вином. — Я с севера.

— Ах ты!.. — помотал головой Айек и отвернулся. — Он умрет? — спросил он у меня, с нежностью глядя на бородача.

— Он уже умирает, — ответил я. — Здесь я ничем не могу помочь: они слишком долго пытали его.

— Я почти не знал этого человека, — произнес Айек, не глядя на меня, — а ведь мы работали с ним не один год. Да, немало дел и денежек прошло через наши с ним руки. Теперь мне придется выкручиваться одному. Грустно, э?

— Мне очень жаль, сье, — вздохнул я и снова приложился к фляге: меня трясло.

— Нам нужно сматываться, — резко произнес Эйно, пряча пакет с бумагами под одежду. — Айек, я могу забрать тебя с собой и высадить южнее. Пойдешь?

— Князь, я боюсь воды, как преисподней, — грустно отозвался тот. — Не беспокойтесь обо мне, я справлюсь сам. Лучше бы вы подарили мне свой новомодный карабин...

— Он пеллийский, — удивленно нахмурился Эйно, — центрального боя, на пять зарядов. Где ты найдешь патроны?

— Они уже перестали быть такой проблемой, князь.

— Тогда держи, — все еще удивленный, Эйно бросил вельможе свое оружие, и тот, на лету перехватив тонкое тело карабина, нежно погладил его рукой:

— Купить такой я не могу... а патроны как-нибудь достану. Прощайте, князь! Вы всегда найдете меня! И не возвращайтесь в эту проклятую дыру. Прощайте!

Когда мягкий стук копыт растаял в темноте, Эйно внимательно посмотрел на меня:

— Ты зарядил пистолеты?

Я вытирал свой меч о грубую холстину убитого мною разбойника. Удивленно подняв брови, я выпрямился и достал оба пистолета, те, что дал мне Иллари, — в них были заряды, снаряженные мелким, как пыль, пеллийским порохом: я заряжал их при Эйно.

— Вы же видели...

— Тогда к морю. Видят боги, суша приводит меня в ужас! Задуй свечу.

Нещадно пиная лошадей пятками, мы провалились в ночь, благо вечерняя луна была скрыта темными осенними тучами. Через пару часов отчаянной скачки (наверное, знаменитые гайтанские драгуны, глядя на нас, померли бы с хохоту) боги указали Эйно дорогу, которая вела к морю.

— Князь, — негромко позвал я, когда он пустил своего измученного мерина шагом, — дело действительно так плохо?

— Никогда не называй меня князем, — ответил мне из темноты преувеличенно ровный голос, — если не хочешь получить по ушам. Да, дело плохо. Возвращение домой откладывается. Нам придется спуститься еще южнее... и мы наверняка прозеваем западные ветры. Проклятье! Я надеялся вернуться на Острова раньше, чем в этом полушарии наступит зима.

Не решаясь беспокоить моряка своей болтовней, я погрузился в размышления. Ситуация будоражила меня: гайтанский граф, работающий на пеллийского корсара, сражение с загадочными разбойниками, явно нанятыми для того, чтобы захватить всех нас, наконец, странные векселя, из-за которых погиб бородатый шпион... что все это могло значить? Какие векселя могут стоить того, чтобы из-за них гнать через океан новейший, прекрасно оснащенный корабль? Какие вообще демоны могли заставить Эйно высаживаться здесь, в Гайтании, — разве далекая, совершенно чужая для нас Пеллия имеет здесь какие-либо интересы? В последнее мне совершенно не верилось. Страна, отстоящая так далеко, не может иметь никаких интересов в землях, отделенных от нее тысячами миль океана. Даже если этот океан преодолим для ее судов! Торговля — может быть, но политика: о, нет! Это чепуха. Но что же тогда?

Качаясь в жестком седле, я и не заметил, как далеко на западе появился ущербный серп утренней луны. Вскоре мое ухо уловило далекий шорох прибоя. Эйно снова вывел нас верной дорогой. Четверть часа спустя лошади спустились на галечный пляж, и Эйно отстегнул небольшую седельную сумку.

Только теперь я заметил, что сундучок, с которым мы покинули таверну, исчез. Наверное, решил я, в нем была плата для графа Айека, и он принял ее, не тревожа работодателя. Это было благородно с его стороны... Эйно тем временем завозился перед небольшой складной треногой, водружая на нее нечто, напоминающее собой толстую колбасу с крохотными крылышками по бокам. Не понимая, что он делает, я почел за благо отойти в сторону. Седой высек искру, поднес к «колбасе» маленький язычок пламени, и она вдруг злобно зашипела в ответ. Эйно отшатнулся — неожиданно взвизгнув, ракета сорвалась с места и ушла в темное еще небо, чтобы, дугой домчавшись почти до горизонта, вспыхнуть там ослепительно яркой зеленой каплей.

— Я видел такие на ярмарках, — заметил я, давясь горьким дымом.

— Такие? — скептически отозвался мой наставник. — Ну, я так не думаю. Сейчас нам ответят.

Словно услышав его слова, над горизонтом вспыхнул крохотный красный глаз. Он горел несколько секунд, медленно опускаясь в море. Поглядев на его падение, Эйно удовлетворенно вздохнул и вернулся к лошади.

— Можно позавтракать, — сказал он мне, вынимая из сумки холодного гуся и вино.

Когда гусиные кости ушли на корм крабам, а вино развеселило наши сердца, в светлеющей дали появился характерный силуэт «Бринлеефа», совершающего поворот, — чуть накренясь под ветром, барк шел к берегу.

* * *

Проснувшись — вскоре после полудня, — я наскоро позавтракал и поднялся наверх, в светлую каюту, служившую моим новым друзьям чем-то вроде штаба. В глубоких креслах сидели Эйно и Иллари, небрежно помахивавший тонким высокогорлым кувшином. Старик Тило, упершись локтями в столешницу, в глубокой задумчивости катал по картам небольшой хлебный шарик.

— А, вот и он, — лениво приветствовал меня Эйно. — Надеюсь, тебе не приснился тот жирный ублюдок, которого ты наколол на свой палаш, словно цыпленка?

И он тихо хохотнул, лукаво поглядывая на Иллари.

— Хорошее получилось бы жаркое, — меланхолично отозвался тот. — Малый, тебе еще не приходилось бывать в Шахрисаре?

— В Шахрисаре? — поразился я. — О боги, конечно же, нет. Чтобы меня продали в рабство? Благодарю покорно. Шахрисарские пираты, по слухам, уже почти уничтожили всякую торговлю со своими ближайшими соседями, а уж про наших купцов и говорить нечего...

— Пираты... — эхом повторил Эйно. — Да, пиратов в Тиманском море достаточно. Скоро они, пожалуй, станут жрать самих себя. Но ничего, не нам, в конце концов, их бояться. Пойдем-ка наверх: я хочу ветра, как пьяница водки.

— Мы идем в Шахрисар? — нерешительно спросил я, когда долгожданный ветер ударил мне в спину, заставив вцепиться в гладкое дерево поручней, ограждавших верхнюю часть кормовой рубки.

Эйно задрал голову и принялся разглядывать наполненные солнцем и ветром паруса. Потом он достал из-под полы своей куртки уже привычную мне трубочку.

— Да, — ответил он. — Боюсь только, что на обратном пути всему экипажу придется жрать сплошную солонину с закисшим дешевым вином. Ну ничего, может быть, мы что-нибудь придумаем.

— Вы уже бывали там?

— Давно, — голос Эйно прозвучал глухо. — Мальчишкой-рабом...

Я содрогнулся. Участи шахрисарского раба не мог позавидовать даже мученик из числа тех, что так почитаемы в Гайтании. Как же он выжил? И если выжил, то как же бежал домой, в далекую Пеллию? Это казалось совершенно немыслимым.

— Меня захватили лавеллеры, — пояснил Эйно. — В те годы у нас шла война. Совсем небольшая, но мне от этого было не легче, потому что отец, несмотря на целые годы поисков, так и не смог найти и выкупить меня. Но не бойся: тебе рабство не грозит. Мы должны попытаться найти ответ на один очень важный вопрос. Когда-нибудь ты узнаешь все, — моряк повернулся ко мне и весело сверкнул глазами, — а пока ты должен сопровождать нас с Иллари и учиться.

— Учиться? — удивился я.

— Да, пока только учиться. Учить языки и обычаи, заводить знакомства среди тех, с кем тебе придется торговать и сражаться. Без этого ты не сможешь исполнить свое предназначение.

Его слова заставили меня погрузиться в задумчивость. О каком предназначении он говорил, этот непостижимый пеллиец? Разве я был взят на борт не в качестве врача? Слишком много людей — людей, с которыми судьба столкнула меня в последнее время, — говорили со мной туманно и загадочно. Эйно, Иллари, таинственный раненый вельможа, которого «Бринлееф» подобрал на западном берегу моей несчастной страны. Чего они все от меня хотели, эти странные люди?

— Мы войдем в Тиманское море через Врата Белых Бурь. Купцы не решаются идти этим путем, даже большой военный фрегат сильно рискует разбиться на скалах, но мы попробуем. Тебе предстоит настоящее испытание — зато потом, до самых проливов, мы будем в полной безопасности. Ни одному пиратскому вожаку и в голову не придет караулить добычу на этом курсе.

«Вряд ли пиратские галеры, вооруженные лишь мелкими пушчонками, способны причинить вред такому гиганту, как „Бринлееф“, — подумал я, глядя, как несколько матросов окатывают обшитую металлом палубу из толстой кишки: двое качали рычаги насоса, а еще трое, смеясь, держали дергающийся, извивающийся в руках шланг. — Скорее всего пираты даже не смогут его догнать. Под свежим ветром барк идет куда как ходко, за ним, пожалуй, не угонится даже трехмачтовый фрегат».

Резко хлопнув меня по плечу, Эйно развернулся и скатился вниз по трапу, который вел на палубу, чтобы исчезнуть в одном из многочисленных люков. Оставшись в одиночестве, я еще недолго понаблюдал за матросами и уже собрался было идти к себе, как вдруг наверх выбрался верзила Перт.

Ломая язык плохим гайтанским и беспрестанно похохатывая, он предложил мне спуститься вместе с ним на палубу. Отведя меня к самой фок-мачте — по пути матросы деловито облили меня до пояса, что вызвало у рулевого настоящий припадок веселья, — Перт представил меня мрачному, жилистому старику-боцману в тесных кожаных штанах и жилетке на голое тело. На поясе у него висел характерной формы чехол с пеллийским биноклем.

— Давай, Жиро, — предложил он боцману, — подними-ка господина доктора на самый верх. Только смотри мне — отвечаешь за него головой.

У Жиро были длинные седые волосы, собранные на затылке в косу, и неимоверной, просто ярмарочной длины усы: правый ус он забрасывал себе за ухо, а левый доходил ему едва не до груди, испещренной уродливой сеткой мелких сабельных и осколочных шрамов.

— Руки у парня ничего, — ответил Жиро по-гайтански, — наверное, лазил в детстве по деревьям.

— Это правда, — немного покраснел я, пьянея от мысли, что сейчас мне придется карабкаться по вантам на немыслимую высоту.

— На самый верх мы, конечно, не полезем, — тихо предупредил Жиро, отводя меня к левому борту корабля. — И смотри: если там, на высоте, у тебя «заклещит» пальцы и ты решишь, что спускаться вниз слишком опасно, — подыши как следует, морем полюбуйся... оно и отпустит. Ясно?

— Ясно, — немного нервно отозвался я и схватился за канат.

Я остановился на верхнем фор-марса-pee. Отсюда, с высоты в несколько десятков локтей, белые барашки волн казались далекими и какими-то игрушечными, ненастоящими. Как ни странно, но ожидаемого ужаса я не испытывал. Барк почти не качало, и я стоял на рее, держась рукой за какой-то туго натянутый фал, нисколько не боясь упасть: наоборот, мне было весело и интересно.

— Ну что? — спросил Жиро, тревожно всматриваясь в мою физиономию. — Не страшно? Я смотрю, из тебя получится отличный моряк.

— Получится, — тихо отозвался я, втягивая в легкие пьянящий морской воздух. — Получится, вот увидите...

Глава 4

Так прошло десять дней. Все это время Перт, практически не давая мне передышки, гонял меня по всему кораблю. Повинуясь его странным, как мне сперва казалось, капризам, я то забирался на самые верхушки мачт, то с грохотом валился в душную черноту люков, чтобы оказаться в поскрипывающем чреве необъятного «Брина». Попутно он учил меня языку. С чужими наречиями у меня дело шло легко, и вскоре я научился вполне сносно понимать его речь — тягучую, пересыпанную двойными гласными и шипящими. Я не без удивления заметил, что мозоли на ладонях, мучившие меня в первые дни, совершенно перестали восприниматься как таковые, качки я уже почти не ощущал даже на самых верхушках мачт и даже стал находить определенную прелесть в ежедневном поливании палубы водой — а ведь беспощадный Перт чаще всего заставлял меня браться за рычаг насоса. Рулевой научил меня обращаться с компасом и показал, как тросы, хитроумно соединенные с главным штурвалом корабля, ворочают его громадный дубовый киль. После часов, проведенных рядом с ним на вахте, я стал разбираться в румбах и показаниях приборов, измеряющих скорость и направление ветра, а также показывающих, сколько миль в час делает наш громадный барк.

И наконец, я узнал главную тайну «Бринлеефа»: Перт объяснил мне, для чего предназначена высокая черная труба в средней части корабля. Нам пришлось опуститься в душную полутьму машинного отделения, где, поблескивая надраенной сталью труб и паропроводов, стояли две корабельные машины.

Признаться, я был не просто ошарашен — я был сражен наповал. Мне уже приходилось видеть подобные грохочущие механизмы — в последние годы они стали появляться на некоторых рудниках, принадлежавших особо удачливым купцам. Питаемые углем, эти чудовища откачивали из шахт воду и поднимали наверх лотки с породой. Приобретали их у лавеллеров; но на «Брине» стояли более совершенные, потрясшие меня механизмы. Через целую систему валов и тонущих в масле зубчатых колес вращение передавалось на два странных по виду (видел я их, конечно, лишь на рисунках) винта, которые и толкали корабль вперед. Как именно это происходило, я понять не смог, но Перт и Жиро объяснили мне, что машина используется только в самых тяжелых случаях, тогда, например, когда из-за штиля или неблагоприятного ветра барк не может идти под парусами.

Единственное, что мне так и не показали, — это странные сооружения на палубе, все время скрытые под намертво зашнурованными брезентовыми чехлами. Сам я интересоваться ими не решился, уверив себя в том, что рано или поздно все тайное станет явным.

К тому моменту, когда впереди появились окутанные никогда не исчезающими туманами страшные Врата Белых Бурь, я научился читать карту, разобрался в закорючках пеллийского алфавита и даже, как мне казалось, мог бы держать корабль на курсе. Я мало спал, ел, как никогда раньше, и всем своим существом ощущал, как та, прежняя моя жизнь становится все менее различимой, готовясь и вовсе растаять в закатном сиянии моря. Странно, я даже стал забывать отца...

А мой пациент неожиданно поднялся на ноги.

Это произошло на одиннадцатый день после того, как «Бринлееф» лег на курс, который должен был привести его в страшное Тиманское море. После обеда я посидел с Тило над картами, а потом поднялся наверх — и, к изумлению своему, увидел его.

Раненый вельможа стоял, опираясь на толстую черную палку, рукоять которой была окована серебром, и смотрел вперед, держа в свободной руке сложенную подзорную трубу. Качка — а приближение к Вратам давало о себе знать достаточно крупной волной — его словно и не касалась.

— Со мной все в порядке, — с улыбкой проговорил он, предвосхищая мой незаданный вопрос. — Честно говоря, мне уже столько раз дырявили тушу, что лишняя дырка не имеет никакого значения. А ты... — он помедлил, щурясь, — уже успел загореть. Видно, Лоттвиц делает из тебя настоящего морского волка. Наверное, это правильно... Я слышал, тебя ждет Шахрисар? Это не самое лучшее место на свете, но знающие люди говорили мне, что бывает и хуже.

— Н-не знаю, — промямлил я, действительно не зная, что ему ответить: величественный аристократ заставлял меня трепетать.

— Да, наверное, есть и хуже. В молодости я очень много путешествовал, видел и Юг, и Север, видел бескрайние равнины, покрытые страшными, черными лесами, посреди которых стоят давно забытые Чужие Города... На Юге я дрался с кочевниками, в Пеллии — с Белыми Шапками. Пеллия, наверное, очарует тебя, но мне кажется, что тебе будет лучше поменьше соваться на сушу. Если, конечно, дело не касается Островов.

— О каких островах вы говорите, са?

— О, — он рассмеялся и с неожиданной ловкостью извлек из голенища левого сапога причудливо изогнутую флягу, — ты все увидишь сам. Хочешь вина?

— Не откажусь, са.

Вино оказалось гайтанским, довольно дешевым, я даже удивился столь странному вкусу вельможи, — но все же я выпил с удовольствием. Возвращая флягу, я спросил:

— Вы сказали, что не станете плыть в Пеллию. Стало быть, вы высадитесь в Шахрисаре?

— Нет, — раненый помотал головой. — Меня высадят на противоположном берегу, в Сандасе. Шахрисар мне уже ни к чему, у меня сейчас другие дела. Меня с нетерпением ждут советники сандасского сатрапа: клянусь Саргази, я везу им хорошие новости.

На этом наша беседа закончилась. Спрятав флягу, вельможа поковылял вниз, а я, оставшись на мостике, долго еще думал о черных лесах за бескрайним океаном, о таинственных городах и о том, что может ждать меня в Шахрисаре.

* * *

Эйно рискнул идти через Врата под парусами.

Так сказал мне помрачневший Перт, прежде чем разразиться тирадой мало понятной мне пеллийской ругани, в которой он поминал чьих-то родственников, обвиняя их в греховной связи с морскими демонами.

Я еще не понимал, что происходит на самом деле, но уже начинал потихоньку догадываться — Тило как-то сказал мне, что войти во Врата гораздо легче, нежели преодолеть их в обратном направлении, чтобы вырваться на просторы океана. У нас было слишком мало угля! Слишком мало, поэтому такой риск Эйно предпочел риску оказаться запертым в Тиманском море. Как показало время, он был совершенно прав.

А пока Перт занял свое место за штурвалом, а рядом с ним, покуривая громоздкую и очень старую глиняную трубку, расположился сам Тило. Ни Эйно, ни Иллари я не видел — впрочем, вскоре медная переговорная трубка требовательно взвыла его голосом, Перт что-то ответил — стремительно, будто читал детскую скороговорку, и закричал в другую. Сквозь наклонные стекла рубки я увидел, как на мачтах появились матросы и, руководимые стариком Жиро, начали вязать рифы, убавляя нам паруса.

Вокруг «Бринлеефа» стояло туманное марево, не бывшее на самом деле туманом, — это бесчисленные брызги, вздымаемые разбивающейся о барк волной, обволакивали его удивительным облаком, затруднявшим видимость.

— Скалы! — услышал я голос Эйно из трубки. — Лево на пять румбов! Так держать! Теперь доверни левее!

Повинуясь рукам Перта, нос громадного корабля покатился влево. Я видел, как вздулись мышцы предплечий рулевого и как прищурились выцветшие от старости глаза Тило, — а через секунду мимо нас стремительно пронесло едва различимую белую громаду скалы.

— Держи правее! — неожиданно прошамкал Тило, не вынимая изо рта своей трубки.

Чтобы не упасть, я схватился рукой за надраенный медный поручень, приделанный к переборке, — барк укладывало с борта на борт, я хорошо видел, как море прокатывает по палубе белые лавины воды, и в эти мгновения в мою душу властно ворвался страх. Я почувствовал, как меня тошнит, но это не было приступом морской болезни, нет: меня тошнило от ужаса. Вокруг нас теснились скалы.

Маневрируя, барк медленно продвигался вперед. Наверное, более легкий корабль неминуемо попал бы во власть неописуемого белого бешенства волн — и оказался бы выброшен на эти туманные бивни, постоянно омываемые сотнями тонн морской воды. Позже я часто думал о том, что именно в эти минуты — а мы шли сквозь Врата не более получаса — мне стало понятно, в чем заключается истинное величие враждебной человеку океанской стихии.

Все закончилось неожиданно — волнение почти утихло, впереди ярко сияло солнце, и море показалось мне удивительно безмятежным, словно оживший густо-зеленый ковер, неутомимо катящий на юг тонкие серебристые барашки волн. Выбравшись из рубки, я стремительно взбежал по трапу и оказался на мостике.

Насквозь промокший Эйно невозмутимо покуривал свою трубочку.

— Смотри, — сказал он мне, указывая за корму.

Уже достаточно далеко, не менее чем в паре миль от барка, я увидел пульсирующее марево тумана, поднятое бушующим морем. И только теперь понял, чем мы рисковали.

Проход, с обеих сторон стиснутый тонущими в белой пене клыками скал, был достаточно узок — а ведь я знал, что там, в глубине этого каменного хаоса, Врата представляют собой бурлящий лабиринт протяженностью в несколько миль! Справа и слева от Врат до горизонта тянулись темные, неровные контуры скалистых островков, населенных лишь бесчисленным множеством морских птиц, которые бесстрашно ныряли в волну, добывая себе рыбу.

— Здесь сталкиваются два мощных течения, — пояснил Эйно, отряхивая с себя воду, — океанское — и более теплое, идущее из глубин Тиманского моря. Поэтому Врата опасны в любое время года. Обратно нам придется идти под машиной. Или рисковать встречей с пиратами.

— Разве мы должны бояться галер? — поразился я. Эйно негромко рассмеялся и потер в пальцах горячий чубук своей трубки.

— Разве я сказал, что мы должны их бояться? Я не хочу, чтобы обо мне заговорило все побережье. «Брину» еще не раз придется гостить в этих водах, и я не имею ни малейшего стремления к популярности. Если мы встретим пиратов, их придется топить...

Я попытался вспомнить все, что мне приходилось слышать о страшных галерах, терроризирующих почти все Тиманское море. Разумеется, даже целая свора этих суденышек не смогла бы долго продержаться против страшной артиллерии «Бринлеефа», бьющей, как я уже знал, на огромные расстояния, — но все же слава безжалостных головорезов, давно закрепившаяся за шахрисарскими корсарами, холодила мне сердце. К тому же, как я знал, шахрисарские сатрапы имели и настоящий боевой флот, состоящий из больших океанских кораблей. Вспомнив про острый носовой таран нашего барка, я решил, что дело не так уж плохо. Даже если «Бринлеефу» не поможет артиллерия, он легко перетопит своих врагов таранными ударами бронированного носа.

— «Брин» строился для того, чтобы властвовать в любых водах, — произнес Эйно, многозначительно глядя на меня. — Я вынашивал этот проект в течение десятилетия. Раньше у меня были другие корабли, последний уже нес на себе броню, но меня не устраивала его артиллерия. А потом мой старинный друг Кошхар предложил одну идею, которая сперва казалась всем просто сумасшедшей... скоро ты поймешь, о чем я говорю.

Продолжая загадочно усмехаться, Эйно потрепал меня по плечу и скрылся в люке.

Несмотря на жаркое южное солнце, я зябко передернул плечами. Хозяин «Бринлеефа» вызывал у меня смешанные чувства — с одной стороны, я не мог не восхищаться им, но, с другой, он казался мне этаким смеющимся демоном, непредсказуемым и смертельно опасным. Постояв еще немного на мостике, я поглазел, как матросы добавляют парусов, как Жиро и второй боцман Рейкл распоряжаются уборкой на палубе, и спустился к себе — меня ждала загадочная пеллийская фармакопея, изучить которую я поклялся в ближайшее же время.

Разбирая закорючки незнакомых мне слов, я и не заметил, как сгустились сумерки. Очевидно, в каюте командира уже отчаялись дождаться меня к ужину — в дверь нетерпеливо постучала Ута.

— Ты что тут, спишь, что ли? — возмущенно поинтересовалась она. — На время не смотришь?

— Говори по-пеллийски, — машинально ответил я и, заложив нужную страницу кожаным шнурком, захлопнул тяжелый том. — Извини... читаю. Должен же я разбираться в ваших лекарствах?

На ее лице появилась виноватая улыбка.

— Да, ты, конечно, прав... но ужин никто не отменял.

По возможности, то есть тогда, когда наш узкий круг «старших офицеров» был свободен от вахты или каких-либо неотложных дел, мы собирались на ужин в той самой каюте, в которой я впервые познакомился с Эйно, Тило и Пертом. Я не очень понимал, какие обязаннности возлагаются в экипаже на Уту, но она неизменно садилась с остальными. Она же и прислуживала за столом — не являясь, как я понимал, прислугой в полном смысле этого слова.

— Прошу извинить меня, — заявил я, входя в каюту, — но пеллийские медицинские книги не слишком легки для моего понимания.

— Ты строишь пеллийскую фразу так, как это принято в ваших краях, — иронично приподнял бровь Эйно, — а говорить все же следует попроще... садись к столу. У нас как раз баранина из твоего Элливара.

— Вы заходили в Элливар? — удивился я. — Вы никогда не говорили мне об этом.

— Мы уже долго болтаемся по морям, — неопределенно протянул Тило. — Иногда мне кажется, что хозяин задумал проверить барк в кругосветном путешествии.

Иллари молча налил мне полный кубок вина и придвинул тарелку с мелкими солеными орешками, которыми пеллийцы закусывали при всяком удобном случае. Баранина, на мой вкус, оказалась излишне сдобренной пряностями, но я так проголодался за книгами, что вцепился в свой кусок, как пес.

— Так вот, — Эйно отодвинул пустые тарелки, расчищая себе место на столе, тщательно вытер салфеткой жирные пальцы и достал из кармана куртки небольшую свернутую карту. — Проливы, понятное дело, измениться не могли. За двадцать лет их не размоет штормами, верно? Смотри, Тило, — это эскиз князя Рорбаха, сделанный им самим в годы Желтой Луны, когда он заходил сюда со своими товарищами. Глядя на эту карту, я и сам многое вспоминаю. Конечно, я был тогда мальчишкой, но все же... смотри — здесь хорошо даны глубины и течения...

Глянув на карту, Тило недовольно зашевелил губами, словно бы подсчитывая что-то в уме, — в эти мгновения он напоминал купца, сидящего в лавке над дневной выручкой.

— И я, по-твоему, должен буду выводить отсюда «Бринлееф»? — спросил он, вглядываясь в карту. — Сплошные островки. Встречные течения!

— Здесь глубоко даже в отлив, — начал было Эйно, но тут сверху раздался протяжный крик вахтенного офицера:

— Огни по левому борту! Огни большого корабля!

— Проклятье! — Эйно вскочил на ноги, и мы все последовали его примеру.

Выбравшись на мостик, я нетерпеливо раздвинул свою подзорную трубу, с которой расставался только в постели, и принялся обшаривать горизонт. В небе, как раз с правого борта, ярко желтел серп Эттилы. В ее неверном сиянии черный силуэт громадного барка был прекрасно различим для наблюдателей чужака. Вскоре я увидел его! Это был военный корабль, большой трехмачтовый фрегат с двумя артиллерийскими палубами, он скользил по серебрящейся волне, легкий бриз надувал его темные паруса.

— Поворачивает к нам, — глухо заметил Иллари.

— Сумасшедший, отец его демон, — отозвался Эйно. — Если это шахрисарец, то он откроет огонь без предупреждения: я хорошо знаю, что творится в башке у этих ненормальных бородачей. Они готовы стрелять во все, что попадается на глаза. Палубные команды — к орудиям. Раздраить кранцы первой подачи, но порты пока не открывать. Приготовить носовую пару. Маттер! Бери свой сундук и беги в нос, скажешь Жиро, чтобы он расположил тебя в орудийном каземате — если раненые и будут, то, скорее всего, там или на верхней палубе.

Неловко отдав честь, я сбежал вниз. Через несколько минут, таща в руках свой ящик, я уже представился Жиро и передал ему приказание командира.

— Иди туда, — махнул он рукой в сторону носа. — Рикко! Возьмешь врача к себе. Приказ хозяина!

Рядом со мной появился здоровенный детина в кожаной куртке со множеством карманов. Не говоря ни слова, он подтолкнул меня вперед, и я послушно нырнул в черную пасть раскрытого люка, чтобы вскоре оказаться в большом, ярко освещенном лампами отсеке. За моей спиной шарахнула бронированная дверца.

Не веря своим глазам, я разглядывал две огромные пушки, установленные на сложном станке со множеством тускло поблескивающих рычагов и каких-то цилиндров. Стройные стволы пушек смотрели несколько вверх; я увидел массивные пасти раскрытых затворов и длинные ящики с коническими, заостренными снарядами, стоящие в углублениях по обе стороны от орудий. Вокруг пушек, что-то подкручивая, суетились несколько матросов.

— Садитесь сюда, господин, — распорядился Рикко, указывая мне на металлический стульчик, приделанный к переборке на высоте моего плеча.

В это мгновение переговорная трубка зарычала далеким голосом Иллари:

— Раскрыть ворота!

Рикко махнул рукой, и матросы схватились за здоровенные колеса, отлитые из какого-то желтого металла, напоминавшего начищенную бронзу, колеса мягко провернулись, и я увидел, как часть переборки поползла в сторону, пуская в каземат холодный ночной воздух. Броня расползалась в стороны, открывая порт носовой батареи, расположенной прямо под выдающимся в море бушпритом! Я еще никогда не видел и даже не слышал о таком способе размещения орудий. И тут же я понял, отчего створки раскрываются так широко, — пушки стояли на массивной поворотной платформе, позволявшей менять угол горизонтальной наводки!

«Бринлееф» разворачивался носом к неведомому противнику. Со своего насеста я уже видел темный силуэт приближавшегося к нам фрегата. Он шел на всех парусах, готовясь ударить по барку орудиями правого борта. В том, что он ударит, я уже не сомневался — в трубу я видел и открытые порты, и даже суету канониров на верхней палубе.

Секунду спустя я убедился в том, что не ошибался. Сразу несколько орудий фрегата полыхнули яркими вспышками, и я, клянусь, сумел разглядеть целую гроздь ядер, летящих в нашу сторону.

— Заряжай! — проревел Рикко.

Матросы живо затолкали в лоток гладкий, маслянисто блестящий снаряд, затем — по два больших черных цилиндра, замки гулко ударили, закрываясь, и пушки вдруг поднялись, выровнялись и выползли из порта наружу.

«Почему мы не стреляем?» — недоуменно заерзал я.

Мне еще не было страшно — хотя, наблюдая за полетом вражеских ядер, я пребывал в полнейшей уверенности: сейчас все они ударят в борт нашего корабля. Этого, разумеется, не произошло. Судя по далеким всплескам, они упали в воду с хорошим недолетом. Но второй залп, как мне казалось, должен был стать более удачным.

Офицер Рикко, по-видимому, переживал куда меньше меня. Между пушками поднялся какой-то прибор, по виду напоминавший прозрачный веер. Приникнув к нему, Рикко без особых усилий подкручивал большие металлические штурвалы, находившиеся у него под руками. Стволы медленно опускались вниз, одновременно поворачиваясь влево.

И тут шахрисарский фрегат дал второй залп, на сей раз уже всем своим бортом!

Вой, всплески, фонтаны воды! И два гулких удара в борт «Бринлеефа», заставившие меня втянуть голову в плечи от неожиданного ужаса.

«Раненые! — подумал я, готовясь бежать на палубу. — Там могут быть раненые!»

Но команды покинуть каземат не было — вместо этого раздался деловитый, удивительно спокойный голос Эйно:

— Рикко, пустите на дно это старое корыто. Спасшихся быть не должно.

Очевидно, артиллерист уже давно держал врага под прицелом. Он только махнул рукой — и два матроса одновременно ударили по каким-то педалям. Ду-дух!!! От грохота я едва не упал со своего места. Первые секунды я совершенно ничего не слышал — да, признаться, об этом я и не думал: я смотрел. Конические снаряды, ударив фрегат едва выше ватерлинии, разорвались в недрах его нижних палуб, произведя там ужасные разрушения и мгновенно вызвав пожар. Пушки ушли вниз, подставляя раскрывшиеся затворы. Матросы стремительно зарядили орудия, вернули их в боевое положение, а Рикко, предупреждающе подняв левую руку, принялся изменять градус наводки.

Вот он отпрянул от прицела, рука упала вниз. Хорошо, что я успел раскрыть рот!

Вторая пара снарядов, наполнив каземат горьким дымом сгоревшего пороха, умчалась к шахрисарскому кораблю. На этот раз они попали в носовую часть судна. Фрегат мгновенно заволокло дымом. Когда он немного рассеялся, я увидел, что на поверхности воды, в бурлящем водовороте, плавает искореженная носовая часть судна с торчащим в небо бушпритом. И бочки, несколько десятков каких-то бочек и ящиков.

Ни одного моряка на поверхности я не заметил.

Невероятно: всего лишь четырьмя снарядами пушки «Бринлеефа» разорвали на куски большой, прекрасно оснащенный военный корабль! Едва ко мне вернулся слух, как я подхватил свой ящик с лекарствами и выскочил на палубу. На мостике возвышались фигуры Эйно, Иллари и Тило. Перт, очевидно, стоял за штурвалом. Пробежав по палубе, я взобрался по трапу и выпалил:

— Где... раненые?

— Насколько мне известно, раненых нет, — отозвался Эйно, с улыбкой глядя на меня. — Интересно, куда этот Рикко послал второй залп? Ставлю свою трубку, что снаряды угодили в пороховой склад. Иначе эти олухи не взлетели бы под самые небеса. Иллари, — позвал он своего товарища, — пошли людей на баркасе проверить, не осталось ли там спасшихся. Я никого не вижу, но будет лучше, если матросы обшарят все кругом. Свидетели нам не нужны. А мы пойдем поглядим, что сделали с нами эти два ядра. Ты можешь оставить свой сундук здесь, Маттер: сегодня в твоих услугах не нуждаются. В носу стоят скорострельные пушки среднего калибра, — объяснил он мне, спускаясь по трапу на палубу, — поэтому для их обслуживания хватает всего десятка матросов. Но снаряды начинены взрывчаткой куда более мощной, чем обычный порох. Снаряд взрывается не сразу: он предназначен специально для деревянных кораблей — сперва он пробивает борт, а потом уже и рвется. И все вокруг начинает гореть... хитро придумано, не так ли?

— И никаких фитилей, — пробурчал я себе под нос.

— Да, — ответил Эйно, подходя к левому борту, — там трубки... эй, кто-нибудь, дайте мне фонарь! И зажгите прожектор на полубаке.

Чьи-то руки услужливо подали ему масляную лампу с полированным отражателем. Перегнувшись через толстый планшир, Эйно озабоченно посветил вдоль борта.

— На, погляди сам, — сказал он, указывая рукой куда-то вниз.

Нагнувшись — для этого мне пришлось встать на цыпочки, — я увидел две едва заметные вмятины в броневом листе, сильно закопченные взрывом порохового заряда. Ядра, пущенные с относительно небольшой дистанции, не только не пробили, но даже и не повредили толстую сталь, опоясывающую «Бринлееф». Я долго разглядывал места их попадания, размышляя о том, насколько же прочен наш корабль, потом Эйно надоело держать лампу, и он бесцеремонно поднял меня за шиворот.

— Кажется, мы потеряли кусок фор-брам-рея. Жиро, я прав?

— Так точно, хозяин. Ядром снесло... завтра же плотники все исправят. Я уже распорядился подтянуть шкоты.

— Они странно стреляют — одни берут выше, другие ниже. Я боялся, что вторым залпом нам порядочно почешут рангоут. Но в то же время я не хотел стрелять первым... впрочем, это уже не важно. Идем, Маттер: тебя ждет ужин. Жиро, отправьте ко мне Рикко, я хочу ему кое-что сказать.

Мы вернулись в каюту, где я с ожесточением принялся терзать успевшую остыть баранину, а Эйно с Иллари, весело поблескивая глазами, подняли свои кубки.

— Я же говорил тебе, что скорострелки вполне способны доставить кое-кому неприятности, — произнес Эйно, облизываясь.

Ответить Иллари не успел: в каюте появился Рикко, выглядевший немного смущенным.

— Я горжусь тобой, парень, — повернулся к нему Эйно. — Ты научился стрелять, как морской демон... признайся, ты догадывался, что крюйт-камеры были расположены в носу этого фрегата?

— Нет, князь, — ответил Рикко, — я просто подумал, что, попав в нос, смогу размочалить ему основание фок-мачты. Взрыв фугаса — и мачта рухнет, а вслед за ней посыплется весь рангоут. Взрыв крюйт-камер был для меня такой же неожиданностью, как и для вас.

— Все равно, ты прекрасно поработал, а мои пушки в очередной раз доказали свою пригодность. Ута, выдай Рикко бочонок старого вина, я хочу, чтобы он распил его со своими канонирами.

Когда артиллерист удалился, Эйно вернулся к рассуждениям над старой картой. Тило был недоволен. Лоттвиц требовал от него сманеврировать в узких, как чулок, проливах между несколькими островами, отстоящими от берега не более чем на десяток миль.

— На баркасах мы там не пройдем, — убеждал он, — потому что нам придется выгребать несколько часов... главное — здесь достаточно безлюдное место. Мне нужно попасть вот сюда, видишь эту точку на побережье? Но подойти туда на «Брине» невозможно, так как нас обязательно заметят. Я хочу дойти вот досюда, а потом уже пройти вдоль берега на веслах и высадиться вот здесь, в лиманах. Высадив меня, ты отправишься на сандасский остров Раух, это всего лишь сто миль к востоку, и высадишь там нашего гостя. Заодно, если удастся, закупишь продовольствие — и через три дня станешь ждать меня вот здесь, в проливе.

— Хорошо, — крякнул старый Тило, — разорвал бы тебя демон! Я сделаю так, как ты скажешь. Но распорядись поднять пары: если мы сядем на мель...

— Там не может быть мелей, старина.

— Там может быть все, что угодно! Я ненавижу ходить по незнакомым проливам, будь они прокляты. И не забудь о сигналах. Ах, не нравятся мне эти проливы!

Глава 5

Я слышал о том, что в воинственном Шахрисаре принято расхаживать в броне, но реальность превзошла мои ожидания. Вероятно, хитроумный Эй но не исключал возможности высадки на этих берегах — он, Иллари и даже Ута облачились в тонкие чешуйчатые доспехи, причем латы девушки, изготовленные явно для женской фигуры, отличала вызолоченная резьба, а на голове у нее красовался изящный желтый тюрбан с воткнутым в него пером. Для меня одежды не нашлось, и я этому даже порадовался: мало прельщала перспектива таскать на себе металл, да еще и здесь, в горячей южной стране.

Впрочем, радовался я недолго — критически оглядев меня, Эйно сообщил, что купит мне доспех в близлежащем городке.

Побережье он, очевидно, знал как свою ладонь. Баркас высадил нас на узкой полоске галечного пляжа, над которой качались разлапистые ветви хвойного леса. «Бринлееф», лениво попыхивающий трубой, остался за недалеким лесистым островком. Эйно оказался совершенно прав — сколько Тило ни мерял глубины, найти мель ему так и не удалось. Показания лота в лабиринте проливов вызывали у старого штурмана лишь удивленные и одобрительные улыбки.

Взобравшись по пологому песчаному склону, мы вошли в рощу, и Эйно уверенно повел наш маленький отряд в глубь суши. Мы двигались в полном молчании, размышляя, как мне показалось, каждый о своем. Я думал о том, что даже в страшном сне не мог представить себе, что когда-нибудь попаду в Шахрисар, да еще и в такой странной компании, как наша. Когда-то эти земли принадлежали многочисленным племенам рыбаков и земледельцев, кое-как торговавшим с соседней Саскией и не имевшим ни письменности, ни единой веры — впрочем, это не служило им поводом для войны. Так длилось до тех пор, пока с востока не хлынули конные орды воинственных тартуша, принесших сюда жестокий культ Круга Перерождений, неуемную жажду крови и умение строить города. Вскоре поселения тартуша превратились в мрачные и помпезные полисы с их гигантскими храмами, темными, давящими на человека дворцами и огромными каменными портами. Селились они в основном вдоль побережья, а в глубине страны основывали лишь торговые форты-крепости, наводящие священный ужас на аборигенов. Так родился Шахрисар. Уже через сто лет после завоевания этого края тартуша безраздельно владычествовали в просторах Тиманского моря, время от времени конфликтуя с Саскией и менее могущественными соседями, которым не оставалось ничего другого, кроме как образовать Тиманский оборонительный союз, направленный против притязаний Шахрисара. Сюда стекались рабы, захваченные в далеких восточных землях, здесь шумели крупнейшие рынки, на которых торговали добычей разбойники и налетчики всех мастей. Всякий попавший в Шахрисар рисковал оказаться в положении ограбленного, а то и того хуже — закованного в цепи...

Но Эйно, по-видимому, такая перспектива не пугала. Он уверенно вел нас через лес, и вскоре, когда солнце поднялось на два пальца от горизонта, мы увидели дорогу, петлявшую в поредевшем бору.

— Через полчаса мы выйдем к городу, — сообщил Эйно. — Иллари и ты, Маттер, останетесь на опушке леса и на всякий случай приготовите оружие, а мы с Утой пойдем туда, чтобы купить лошадей. Ни в коем случае не высовывайтесь и ждите нас...

Он оказался прав — вскоре мы вышли из леса, и перед нашими глазами раскинулись засеянные поля, поделенные на аккуратные квадратики участков: кое-где виднелись добротные каменные хибары сторожей, но все они или отсутствовали или еще спали. По правую руку сквозь живую стену кустарника я разглядел, как серебрится волной большая бухта со множеством кораблей. Там, где лес мачт становился особенно густым и начинался городок. Прямо напротив порта высилась темная башня с символом священного круга — храм Перерождения. Рядом с ним виднелись черепичные крыши могучих строений, очевидно, дворцов местной знати. Дальше, покрывая собой пологие холмы, словно грибы росли разномастные каменные дома горожан. Из дерева, как я помнил, здесь вообще не строили — даже бедняк старался обзавестись каменной хижиной, так велели обычаи народа тартуша. В деревянных клетях могли жить лишь рабы, да и то у самых неудачливых хозяев.

— Не переживай, — сказал вдруг Иллари, с улыбкой глядя, как я проверяю, не оказался ли подмочен порох в моих двухствольных пистолетах. — Эйно всегда знает, что делает. Раз он привел нас в эту мрачную страну, значит, он уверен в том, что нам ничего не грозит. К тому же Ута тоже хорошо знает здешние обычаи и порядки.

— Она была рабыней? — ужаснулся я.

— Нет. Насколько мне известно, ее отец — а она из лавеллеров — торговал с шахрисарскими князьями и подолгу жил в этой стране. Здесь, в отличие от Саскии и других тиманских стран, очень хорошо относятся к женщинам, они даже сражаются вместе с мужчинами. И боевому искусству ее учил именно шахрисарский наемник. Когда-нибудь она покажет тебе, как работает двумя мечами сразу, и клянусь, ты изменишь свое мнение о ней.

— Да у меня и нет никакого такого мнения, — обиделся я, глубоко пораженный услышанным.

Иллари ответил мне ироничной улыбкой. Отвернувшись, я достал свою трубу, развернул ее и принялся рассматривать порт. Это было интересное зрелище. Выросший достаточно далеко от моря, я никогда не упускал случая отправиться с отцом в одно из его деловых путешествий к побережью, чтобы поглазеть на корабли, уходящие в далекие страны, на моряков и торговцев, пропахших солью и жаркими ветрами загадочного Юга. И вот я сам оказался в далекой чужой стране, да еще и выполняя какую-то тайную, неведомую мне миссию! Я разглядывал мачты, по которым ползали фигурки матросов, портовых грузчиков, до пояса голых, волокущих какие-то тюки или катящих бочонки. Я видел шхуну, покидающую бухту, и даже сумел разглядеть офицера, стоящего на носу с каким-то навигационным прибором в руках. Так прошел почти час — и я увидел двух всадников, ведущих за собой еще пару лошадей. Это были Эйно и Ута, возвращающиеся из городка.

— Смотри, наши едут, — сказал я Иллари, передавая ему трубу.

— Да, — кивнул он. — Значит, у нас все в порядке. Что ж, золото открывает любые двери...

Шахрисарские кони, купленные ими, в очередной раз потрясли мое воображение, и я подумал о том, что, наверное, никогда не устану удивляться всем тем чудесам, которые открывались передо мной в моих странствиях. Это были настоящие гиганты, выращенные специально для того, чтобы нести на себе всадника в полном боевом снаряжении и не уставать за многие мили пути. Расшнуровав седельную сумку, Эйно бросил на песок увесистый сверток:

— Переодевайся, это тебе. Надеюсь, я не ошибся с размером.

Я размотал просмоленную парусину и увидел тонкую вороненую тунику, изготовленную из идеально пригнанных друг к другу металлических чешуек. Легкий и в то же время очень прочный, такой доспех вполне мог защитить от случайной стрелы, осколка и скользящего удара. У меня на родине подобная работа стоила бы целое состояние — здесь же, по-видимому, эта туника была в порядке вещей, вроде ночной рубашки. Под ней я обнаружил штаны на шнуровке, сшитые из толстой, но очень хорошо выделанной кожи, лоснившейся на солнце, как бок морского зверя. Поверх туники я надел длинную замшевую куртку со множеством клапанов и карманов; дополнили мой шахрисарский наряд перчатки с толстыми крагами и мягкая широкополая шляпа, оказавшаяся мне великоватой.

— К вечеру мы должны быть на месте, — заметил Эйно. — Маттер, повесь свой меч так, чтобы его было хорошо видно. Пистолеты — в седельные карманы.

Я нерешительно посмотрел на свою лошадь — рослую рыжую кобылу с широкими, сильными ногами, — она поглядела в ответ и, как мне показалось, приглашающе улыбнулась. Порывшись в карманах своей старой куртки, я нашел то, что искал, — кусок желтоватого гайтанского сахара, и подошел к ней. Кобыла осторожно взяла сахар с моей ладони и тихонько захрумкала, глядя в сторону.

— Не дергайся, это самая спокойная лошадь во всем городе. Раньше на ней ездила маленькая девочка. В седла!

Я не без труда взгромоздился на лошадь и опустил свои пистолеты в пришнурованные к седлу карманы, откуда я мог достать их в любую секунду.

— Интересно, — тихонько обратился я к кобыле, — как тебя зовут?

Животное повело ушами и едва слышно фыркнуло.

Жеребец Эйно ударил копытами, и мы двинулись в глубь Шахрисара. В полдень Эйно распорядился о привале. За все это время нас ни разу не потревожили — лишь однажды группа хорошо вооруженных всадников, двигавшаяся навстречу, остановилась возле Уты и один из них, огромный мужчина в серых латах, склонив голову, спросил что-то у нее. Девушка ответила ему, и воин, удовлетворенный, с улыбкой кивнул, махнул на прощанье рукой, и вскоре они исчезли за поворотом дороги. Пару раз мы обгоняли большие, богато отделанные кареты, передвигавшиеся в сопровождении десятка охранников, а однажды проехали мимо торгового каравана — и никто из встреченных не проявил к нам ни малейшего интереса.

Эйно остановил наш маленький отряд на берегу ручья, в сотне шагов от дороги. Напоив свою лошадь, я упал на траву и достал из сумки копченое мясо, сухари и флягу с вином. Сидеть мне было больно, поэтому я лег на живот. Отдыхали мы не больше часа — а потом неутомимый Эйно погнал нас дальше...

* * *

Еще никогда в моей короткой жизни мне не приходилось совершать столь долгие и утомительные переходы верхом. К закату, когда бесконечные поля сменились лугами, на которых паслись тучные стада, и на горизонте показались башни огромного города, я выдохся настолько, что мотался в седле, как никчемная мокрая тряпка, с трудом соображая, где я вообще нахожусь и что делаю. Эйно и Иллари также выглядели не лучшим образом — но, очевидно, время поджимало и на отдых его уже не оставалось. Мы двигались по пыльной мощеной дороге, обгоняемые спешащими по делам купцами и воинами, и вскоре приблизились к высоким каменным воротам, за которыми находилась застава. Ута поспешно стерла с лица желтоватую дорожную пыль и пришпорила свою лошадь. Мы остались чуть поодаль. После недолгого разговора с бородатым стражником, вооруженным мушкетом и длинным прямым мечом, мы затрусили в сторону города.

Я не знал и даже не мог догадываться, о чем она говорила с начальником караула. Возможно, Ута выдала себя за аристократку, путешествующую в сопровождении компаньонов или бедных родственников, — неважно. Я думал только об одном: поскорее слезть с этой чертовой коняги и размять онемевшую задницу. Мне уже даже не хотелось есть. Запас вина, прихваченный мною с «Бринлеефа», давно иссяк, на зубах скрипела желтая шахрисарская пыль.

— Третий переулок за рыбной площадью, — негромко проговорила Ута, приблизившись к Эйно.

— Я знаю, где это, — кивнул тот.

Окраина города встретила нас мрачными, замшелыми заборами, сложенными из серых булыжников. В глубине дворов виднелись такие же темные строения, обнесенные по фасаду деревянными навесами, под которыми суетились рабыни-кухарки. Изредка попадались и хозяева, переговаривающиеся возле ворот своих жилищ, — все как один рослые, светлоглазые мужчины и женщины в темных одеждах. У каждого мужчины на поясе висел короткий меч. На нас они не обращали никакого внимания, словно нас и не существовало на свете, а мимо них медленно проплывала кавалькада призраков.

Лабиринт узеньких улочек неожиданно вывел нас на площадь, насквозь пропахшую рыбой. Полуголые рабы с железными обручами на шеях деловито поливали каменные прилавки водой из колодца, смывая грязь и вонь, оставшуюся после торгового Дня. Эйно остановил своего жеребца, прищурился, а потом незаметно махнул рукой, указывая на полутемную дыру узкого переулка, выходившего на площадь.

Нужный нам дом обнаружился почти сразу же — трехэтажное строение с нависающим над входом фронтоном, втиснутое между двух таких же, мрачных и неприветливых купеческих домов. Вместо ожидаемых дверей я увидел перегороженную железными воротами арку, способную пропустить всадника. Не спешиваясь, Эйно пригнулся и сильно ударил висевшим на створке ворот медным кольцом. Ворота загудели в ответ; вскоре я услышал недовольный мужской голос, говоривший на незнакомом мне языке. Эйно что-то рявкнул, и ворота медленно раскрылись.

Проехав вслед за нашим предводителем, мы оказались в неожиданно просторном, вытянутом в длину дворе, по краям которого я увидел множество основательных каменных амбаров. Привратник, крепкий смугловатый раб в кожаном переднике, резво взбежал по деревянной наружной лестнице и исчез в доме. Пару минут спустя на втором этаже противно скрипнула дверь, и по лестнице двинулся невысокий светловолосый человек средних лет, одетый в лоснящуюся кожу. Борода, рыжая и казавшаяся какой-то выгоревшей, доходила ему почти до пояса. Ступив на плиты, которыми был вымощен двор, он с любопытством уставился на нас.

— Четыре к семи, — вдруг заговорил Эйно по-пеллийски, — и еще вот это...

Сунув руку во внутренний карман своей куртки, он достал золотой перстень с крупным синим камнем странной огранки и протянул его светлобородому. Тот неожиданно изменился в лице, в глазах вспыхнул мрачноватый огонек. Взяв в руки перстень, он внимательно осмотрел его и ответил — также по-пеллийски:

— Пять от двенадцати. Я давно ждал тебя.

Он пронзительно свистнул, и двор вдруг наполнился множеством рабов и рабынь. Высокая, коротко остриженная девушка помогла мне слезть с лошади и тотчас же, едва я вернул в свои кобуры пистолеты, увела ее, другая поднесла таз горячей воды и мыло, а потом попыталась пройтись по мне щеткой, но я, вытерев лицо мягким полотенцем, оттолкнул ее и оглянулся — рабы уже накрывали в небольшой беседке стол, а наш хозяин негромко распоряжался всей этой суетой. Вскоре он куда-то исчез, а его место занял высокий нескладный юноша в слишком яркой, на мой вкус, кожаной одежде — то ли сын, то ли какой-то родич. Хозяин появился минут через пять, когда посреди стола уже дымились казаны с аппетитными яствами, а рабыни закончили расставлять серебряные тарелки и широкие чашеобразные бокалы с цветной инкрустацией.

— Наверное, вы устали, — как-то очень буднично произнес хозяин. — Давайте отдохнем...

Его звали Каррик, и он был преуспевающим торговцем рыбой — вот все, что я смог понять, когда он представлялся Иллари, мне и Уте. Эйно, очевидно, знал о нем все, и это подразумевалось само собой, так как они сразу же перешли на «ты». Разговор, касающийся в основном цен на рыбу, смолу и паруса, велся почему-то на пеллийском, причем Каррик, насколько я понимал, говорил на нем с изрядным акцентом.

В казанах оказалась рассыпчатая желтоватая каша, несколько сортов рыбы и тушеное мясо. Тут же находились маленькие серебряные мисочки с разнообразными, по большей части чудовищно острыми соусами и приправами: с третьей попытки я выбрал то, что было мне по вкусу, налил себе кисловатого, сильно пахнущего травами вина и отрешился от всего сущего. А разговор тем временем перешел в другую плоскость.

— По всей видимости, кто-то все-таки добрался до легендарного храма Кипервеем, — негромко говорил Эйно. — Мы не хотели этому верить — ведь немногие верили в само существование храма, — но вдруг всплыли упоминания о Черепе Старого Дэрка.

— Хрустальный череп? — почесывая нос, так же тихо переспросил Каррик.

— Да, череп черного хрусталя, долго считавшийся легендой. Ты сам понимаешь, что может произойти, если он попадет в руки кхумана.

— Самому лучшему кхуману, даже магистру, потребуются годы... — осторожно перебил его рыботорговец.

— Да! Конечно, сегодняшний его хозяин и не подозревает о том ужасе, что скрыт под слоем черного хрусталя... но я приехал сюда, чтобы выяснить истину. Айек Гайтанский привез мне векселя — это самое лучшее доказательство того, что слухи, дошедшие до меня и до других братьев, являются, увы, чистой правдой. Некий коллекционер, страстно разыскивающий любые древности, хоть как-то связанные с Эпохой Слепцов, занял огромные деньги на приобретение набора старинных драгоценностей. А в качестве обеспечения сделки фигурировал Крест Аркара! Я узнал его по описанию в тексте долгового соглашения. Он фигурировал там как драгоценность и ничего более — но ошибиться было невозможно.

— Крест Аркара! — подался вперед Каррик. — Значит, все это правда! Значит, храм действительно существовал!

— Я, собственно, в этом и не сомневался. Я видел больше, чем ты...

— Да, да, я верю тебе, брат. И что же, ты считаешь, что сокровища везли через Шахрисар?

— Более того. Они были проданы здесь, в Шаркуме. Я понимаю, что вряд ли смогу найти продавцов, как пока не могу найти и покупателя, — но я хочу знать об этой сделке все, что будет возможно. У меня есть два дня...

— Два дня будет достаточно. Но ты должен знать, что торговцы, занимающиеся таким товаром, не любят распространяться о своих покупателях. Часто они не стремятся даже знакомиться с ними. Сделка совершена — и стороны расходятся по своим делам.

— Но все же учти: покупатель не был шахрисарцем. Возможно, от его имени действовал некий поверенный, и тогда мы тем более не сможем ничего узнать. Но все-таки наверняка в этом деле участвовало много людей и цепочка посредников была очень длинной.

— Как, по твоему мнению, выглядела эта коллекция? Ты уверен, что она была продана целиком, а не по частям?

— Почти уверен, Каррик. А выглядела она... ну, скорее всего это был набор старых, очень старых драгоценностей и безделушек. На любом ювелирном рынке такими вещами интересуются только старики-фанатики, собирающие древние свитки и ищущие удачного перерождения с помощью забытых всеми предков, но уж никак не кокетливые невесты...

— Я слышал о таких стариках, — закивал Каррик. — Значит, ты думаешь, покупателем был старик?

— Я думаю, как бы он не оказался богатым идиотом-северянином, ищущим связи с кхуманами, но не знающим, как на нее выйти. Этого я боюсь больше всего — потому что тот, кто ищет, тот рано или поздно найдет.

Рыботорговец нахмурился. Я наблюдал за ним самым краешком глаза, боясь привлечь к себе внимание, — он был озабочен и даже, пожалуй, немного напуган.

— И сколько у нас времени... всего? — спросил он у Эйно.

— Мне хочется надеяться, что времени достаточно. Может быть, пара лет... Видишь ли, я отправился в путь только для того, чтобы подтвердить или опровергнуть проклятый слух. Тот, кто рассказал об этом, не мог назвать источник информации — это просто витало в воздухе. Торговец-лавеллер, вернувшийся из Гайтании, где у него имеются обширные финансовые интересы, слышал только о займе, и ничего больше. Все остальное я додумал сам. И, увы, я оказался прав. Человек Айека, доставивший нам векселя, погиб раньше, чем успел сообщить главное. И еще: кто-то шел по его следу.

— Ты не знаешь кто?

— Нам пришлось их убить. Дело было ночью, и сперва я вообще не понял, что происходит. Потом было поздно. Здесь, в Шаркуме, я хочу узнать все, что только смогу. А потом, возможно, к тебе придет Айек, и ты выполнишь все, что он скажет.

— Я знаю Айека, — коротко объявил рыботорговец.

— Я в курсе. Это я долго не был в Шахрисаре... теперь я — четыре к семи, и ты должен это знать.

— Я понял тебя, брат.

Разговор между Эйно и Карриком дал мне больше вопросов, чем ответов, лишь чуть-чуть приоткрыв занавес тайны, окружавший нашу экспедицию. Эйно гоняется за человеком, купившим раритеты из какого-то восточного храма, скорее всего давно заброшенного и считавшегося мифом. Тем не менее кто-то сумел его найти и разграбить. «Что из этого следует, — думал я, — что же?» В магию я, признаться, не верил. Старый Сайен привил мне мысль о том, что человек способен распоряжаться некоторыми невидимыми глазу силами, но неспособен повелевать стихиями — то есть действовать так, как это описывалось в старых романах, повествующих о бессмертных колдунах и волшебниках. «И что же, — рассуждал я, — в загадочном Черепе Дэрка скрыты силы, помогающие колдуну достичь магической власти над людьми и разными мифическими помощниками, обитателями потустороннего мира? Нет, — говорил я себе, — здесь что-то не так. Эйно не похож на человека, способного поверить в подобную дребедень, в дешевые вечерние страшилки для старых дев. Здесь что-то не так...»

Как показало время, мои догадки были верны, но узнал я об этом не сразу.

Глава 6

Я проснулся хорошо за полдень. Вероятно, Эйно распорядился не будить меня, чтобы я мог выспаться после утомительной дороги. Мысленно поблагодарив его, я спрыгнул с широкой деревянной кровати и подошел к единственному окну моей маленькой комнатки. Окно было высоким и узким, словно крепостная бойница. У нас так уже давно не строили, но воинственные традиции народа тартуша соблюдались в Шахрисаре неукоснительно — по крайней мере, в архитектуре.

Окно выходило на двор. С высоты второго этажа я видел, как молодой раб возится в конюшне, подсыпая лошадям зерна, а две девушки что-то стирают в большущей бадье в дальнем углу двора. Ни моих спутников, ни хозяина не было видно — а в конюшне, кажется, отсутствовали лошади Эйно и Иллари. Умывшись, я вдруг ощутил голодный спазм в желудке — еще бы, я спал часов четырнадцать, если не больше. Я кое-как натянул свои кожаные штаны, всунул ноги в сапоги, набросил на плечи сорочку и вышел из комнаты. Коридор вывел меня в зал, где я не без удивления увидел Уту, болтающую с хозяйским сыном. На столе перед ними стояли кубки вина и пустые уже тарелки.

— Завтракаете? — не слишком любезно осведомился я.

— Обедаем, — рассмеялась Ута. — Ты проспал свой завтрак...

— Я есть хочу, — пожаловался я. — Как перед смертью. Накормят меня здесь или нет?

Поняв, что я голоден, юноша в разноцветной коже свистнул и что-то приказал мгновенно прибежавшей из кухни рабыне. Вскоре перед моим носом появились тарелки с кашей, мясом и овощами. Я нагло налил себе вина из большой бутыли и углубился в еду, время от времени поглядывая на Уту и ее собеседника. Те, не обращая на меня ни малейшего внимания, продолжали трещать на незнакомом мне языке тартуша.

Не успел я доесть, как снизу раздался скрип открываемых ворот и чьи-то голоса. Сын Каррика удивленно поднял голову, потом сказал что-то Уте. Девушка нахмурилась.

— Маттер, Эйно прислал за тобой раба. Одевайся.

— Эйно? — от изумления я едва не выронил кубок.

Зачем я ему? У него раненые? Не утруждая себя благодарностью за еду, я выскочил из-за стола и помчался в свою комнату. Через две минуты я был уже в конюшне, где смуглый раб поспешно затягивал подпругу на боку моей кобылы. Уважительно глянув на мой меч, он что-то коротко проговорил и махнул рукой. Я оглянулся. В воротах конюшни стоял светловолосый мужчина с узкой бородкой и роскошным позолоченным ошейником, украшенным резьбой. Я никогда не видел, чтобы рабы носили дорогую одежду и тем более такие, смахивающие на украшения ошейники, — очевидно, это был не просто раб, а поверенный своего хозяина.

— Тебя ждут, — произнес он по-пеллийски, тщательно, будто школяр, выговаривая каждое слово, — следуй за мной.

Я запрыгнул на свою лошадь, проверил и сунул в седельные карманы пистолеты и, помня о наставлениях Эйно, щегольски расположил свой меч на левом бедре. Следуя за рослым черным конем моего провожатого, я пересек шумящую, провонявшую рыбой базарную площадь и углубился в нескончаемую паутину узких, полутемных улочек. Нас окружили серые каменные стены трехэтажных домов с острыми крышами, капюшоном нависавшими над головой. Копыта гулко грохотали по старой брусчатке. Время от времени нам приходилось прижиматься к стене, чтобы пропустить встречного всадника или раба с тележкой, полной всякого товара. Этим кварталам, выводящим нас то на одну, то на другую площадь, не было конца. Город показался мне огромным. Я видел таверны, обозначенные вывесками и неизменными масляными фонарями затейливой ковки, бесчисленные лавки и большие магазины, заваленные то коврами, то посудой, то канатами и парусиной, и по тому, как свежеет воздух, стал понимать, что мы двигаемся в сторону моря.

Вскоре светловолосый свернул в какой-то совсем уж узкий переулок и неожиданно остановился. Повинуясь его жесту, я спешился. Раб сильно ударил в неприметную дверь на первом этаже темного, с потеками на стенах, двухэтажного строения, и ему тотчас же открыли.

Я передал поводья в руки чумазого мальчишки и нерешительно шагнул в полумрак, ждавший меня за дверью. Чьи-то пальцы схватили меня за плечо, я покорно сделал два шага, и передо мной, впуская в помещение слабый дневной свет, распахнулась низкая дверь. Теперь я оказался в тесном дворе — здесь стены дома были сложены из красных, потемневших от лет и близости моря кирпичей. Тощий чернявый раб в грязном переднике толкнул меня вперед, указывая на деревянную дверь в стене справа: дом имел длинный кирпичный придел, выстроенный перпендикулярно фасаду.

За дверью слышались негромкие голоса. Большая комната, освещаемая парой высоких окон с давно немытыми стеклами, служила, по всей видимости, чем-то вроде склада, так как по углам я увидел несколько разномастных винных бочек, какие-то бухты смоленого каната и тюки, увязанные в грязную парусину. На нескольких бочонках поменьше сидели Эйно, Иллари, Каррик и двое мужчин в кожаных нарядах, под которыми угадывалась обычная в Шаркуме легкая броня. Еще один бочонок, пустой и давно рассохшийся, служил им столом.

— А, — повернулся на скрип двери Эйно, — это наш юный доктор... Бери себе табурет, Маттер, и присаживайся. У нас к тебе дело.

Я придвинул к их «столу» пустой бочонок; Эйно налил мне в бронзовый кубок вина и подмигнул одному из незнакомцев.

— Готов спорить, что этот грамотей нам поможет. Держи-ка — ты знаешь этот язык?

И он протянул мне какой-то желтый свиток. Развернув его, я увидел характерные закорючки рашеров — сверху вниз. Свиток был довольно стар. Я помедлил с ответом.

— Это написано на севере, скорее всего в провинции Гурель. Лет, я думаю, сто назад...

— Ты можешь это прочитать?

— Могу... но это, кажется, какой-то религиозный канон. Хотя, может быть, и нет. Читать?

Эйно нетерпеливо прищелкнул пальцами.

— «В год седьмой эпохи пресветлого Нанива монастырь Четвертого Пути навещен был неким юношей, принесшим с собой бесценные реликвии, доставшиеся ему от предков. Юноша сей был обречен, ибо гнев Семи Чудес лежал на нем: гнили ноги его, и столь далеко зашла болезнь, что даже святой Юран не мог помочь ему своими молитвами...» Читать дальше, са? По-моему, это какая-то дребедень о волшебном излечении от проказы. Интересно, конечно, откуда она взялась на севере, но...

— Читай, читай! Что там говорится об этих проклятых реликвиях?

— О реликвиях? Хм... да... вот: «... и извлечены были жезлы божественного света, и носил их юноша на теле своем, и признал святой Юран могучую силу неведомых реликвий, ибо излечился больной, встал на ноги и пошел — и рушил он рукой своею скалы, и возведен был им зиккурат Четвертого Пути за два дня и три ночи. И захотел св. Юран узнать, откуда, из каких краев доставлены были жезлы и ключи, дающие сей свет. И рассказал ему юноша, что предок его, странствуя во имя Пути, прошел до самых дальних южных пределов, и там, где невежественные желтоглазые поклоняются Белой Скале, нашел он храм, построенный во славу Ушедших Демонов. И, признав в нем символы Четвертого Пути, молился паладин — и дано ему было...» М-мм... по-моему, са, текст не полон: эта колонка обрывается, а дальше тут сплошные славословия и молитвы религиозных фанатиков. Читать?

— Нет, не надо.

Эйно приложился к кубку, вытер губы тыльной стороной ладони и многозначительно посмотрел на молчаливых шахрисарцев.

— Значит, слух прошел давно... — сказал один из них по-пеллийски, глядя на Эйно в упор. — Значит, они все знали. Значит, тот кхуман был убит кем-то, кому известно о реликвиях из Кипервеема, и он хотел спрятать концы в воду... так?

— И он был убит, несмотря на то что опоздал к совершению сделки. Знать бы, где находится эта Белая Скала!

— Почти наверняка в Марибе, — подал вдруг голос Иллари. — Тысячи миль джунглей. Оттуда трудно вернуться живым.

— Кто-то же вернулся, — покачал головой Эйно. — И раз все они исчезли, а кхуман, искавший их или хотя бы посредников, был убит — значит, я прав в своих догадках. Дело нечисто. Ждите кхуманов в Шаркуме.

Каррик легонько хлопнул в ладоши и обратился к шахрисарцам с короткой речью — я в очередной раз пожалел, что не понимаю его, — после чего мы поднялись и вскоре оказались на улице, где рабы держали наготове наших лошадей.

— Я хотел бы остаться, — услышал я слова Эйно, когда мы отъехали от странного старого дома, — но меня ждут, и я не имею права нарушать свое слово. Я вернусь — наверное, вернусь так скоро, как только смогу.

Каррик согласно боднул головой. В этот момент я почувствовал, как что-то пребольно упирается мне в задницу, и повернулся в седле: то была пряжка пистолетной кобуры, съехавшая на бедро. Уже разворачиваясь обратно, я заметил грязного, оборванного мальчугана, стоявшего посреди переулка. На нем не было ошейника, а возле пояса виднелись потертые ножны с торчащей из них костяной рукояткой. Он был свободным; впрочем, не это заставило меня задержать на нем свой взгляд — удивили его глаза, пытливые, словно бы запоминающие меня. В глубине этих светлых, почти желтых глаз горели странные недобрые огоньки. Сплюнув, я повернулся вперед и в который раз обругал про себя недружелюбие его разбойничьего племени.

Что-то сказав Эйно, Каррик неожиданно повернул своего коня и исчез в полутемном зеве соседнего переулка. Теперь нас вел его странный раб в золотом ошейнике, такой же молчаливый, как прежде. Впрочем, ни Эйно, ни Иллари не проявляли желания беседовать. На их лицах застыла глубокая задумчивость. Эйно вытащил свою трубочку, неторопливо набил ее и высек огонь. Наши кони плелись по мощеным улочкам Шаркума, и я то и дело принимался вертеть головой, стремясь получше рассмотреть его виды и обитателей. Город был несомненно велик, но по мере отдаления от моря движение на улицах и многочисленных площадях стихало — очевидно, деловая жизнь здесь концентрировалась вокруг порта.

— Хочешь поглазеть на моряков? — неожиданно спросил меня Эйно.

— Да, са, — ответил я. — Если у нас будет время...

— Время у нас есть. После обеда я попрошу Уту, чтобы она сопровождала тебя. Она выглядит как аристократка, знает язык и может постоять за себя в случае необходимости. Одного я тебя не пущу, даже и не проси.

— Я согласен, са, — радостно кивнул я.

...За обедом я ерзал, с нетерпением ожидая обещанной поездки. Наконец, когда Эйно отставил тарелки и потянулся за кисетом, Ута насмешливо подмигнула мне:

— Ты еще не одет?

Я покраснел и отправился наверх натягивать броню. Дневная жара уже спала, с моря дул сильный прохладный ветер. Мы выехали за ворота, и девушка легонько ударила свою лошадь плетеным кнутиком, который держала в левой руке. Через полчаса мы выехали на длинную прямую улицу, застроенную лавками морских товаров, и впереди я увидел мачты. Улица вывела нас на набережную. Здесь, у высокой каменной стенки, стояли десятки различных кораблей — пузатые торговые каракки, пришедшие из Гайтании и других северных стран, с которыми Шахрисар старался поддерживать видимость дружеских отношений, большой трехмачтовый корабль с двумя орудийными палубами, множество бригантин и простых рыбачьих шхун. Здесь пахло смолой, рыбой и пряностями, которые грузились на корабли северных купцов. Здесь шлялись матросы самых разных стран — некоторые, собравшись небольшими компаниями, пускали по кругу бочонки с вином или пивом, другие толковали о чем-то с торговцами, среди которых резко выделялись местные купцы, в броне и с неизменными короткими мечами на поясах. Мне казалось странным, что мало кто из них носит с собой огнестрельное оружие, и я спросил об этом Уту — ведь у меня на родине, стремясь обеспечить себе защиту, человек полагается не столько на клинок, сколько на пистолет — а лучше на пару.

— Они не слишком любят стрельбу, эти вояки, — улыбнулась девушка. — У них есть что-то вроде кодекса чести: человека с мушкетом здесь презирают.

— Тогда их скоро завоюют варвары, — хмыкнул я. — А Саския и все остальные не забудут оторвать свой кусок.

— Многие так думают, — согласилась Ута. — Но никто не решается напасть первым.

— Мою несчастную империю тоже боялись — долго... А потом выяснилось, что бояться совершенно нечего: знать труслива, войска обленились и не умеют драться. Когда варвары ударили, они прошли сквозь королевские полки, как нож сквозь масло. Мечами и пиками ничего нельзя сделать против гренадера с ружьем.

Двигаясь вдоль набережной, мы вскоре оставили причалы за спиной. Впереди лежал большой морской рынок. Здесь можно было купить все на свете, и торговля не прекращалась ни днем ни ночью. Мы с Утой оставили коней под присмотром нескольких вооруженных стражников и погрузились в узкие «улочки» торговых рядов. Я с удивлением разглядывал странные переливчатые ткани, разнообразное оружие и утварь, совершенно не похожую на ту, которой я привык пользоваться, — а потом мы оказались в рядах, торгующих живым товаром. Ута, морщась, потянула меня назад, но мне было интересно решительно все — и я, оставив ее возле лавки с редкими южными безделушками, шагнул в этот угол рынка, где смеющиеся купцы, завидев прилично одетого юношу, наперебой принялись выталкивать ко мне молоденьких девушек, бесстыдно задирая им юбки и стягивая с груди платья. Я покраснел как рак и приготовился искать пути к отступлению: товар, возможно, был хорош, но я воспитывался в совершенно другой стране и не мог не оторопеть от такого цинизма.

— Нах, нах, — зашипел я шахрисарское «нет» и попятился назад — а в этот миг кто-то резко толкнул меня, я пошатнулся, и на голову мне упал то ли плотный платок, то ли мешок.

Все мои страхи, связанные с опасностью быть плененным, ожили, заставив меня отчаянно заверещать. Руки, еще свободные, судорожно зашарили по поясу, вот правая нашупала курки пистолета — я уже чувствовал, что меня куда-то тянут, сильный удар по колену едва не сбил меня с ног — и я, подняв пистолет на уровень живота, разрядил оба ствола. В ответ раздался отчаянный крик, перемешанный с чьми-то возмущенными воплями. Воспользовавшись тем, что руки моего противника разжались, я вывернулся из мешка. Передо мной корчился в луже собственной крови низкорослый темнокожий мужчина в какой-то серой хламиде. Пули выворотили ему кишки, и он сучил ногами, пытаясь всунуть их обратно, — а рядом с ним, подняв кривые сабли, стояли еще двое, одетые, как моряки из северных стран, в темные холщовые куртки и полосатые юбки. На них, крича и размахивая своими короткими клинками, готовились напасть купцы из соседних лавок. Увидев, что я свободен, и сообразив, что сейчас загремит и второй пистолет, один из матросов развернулся ко мне. Взмах! — но отчаяние и ужас сделали меня куда проворней, чем обычно, и сабля лишь скользнула по броне, разрезав мне левый рукав куртки: свой меч я выхватить не успел, потому что откуда-то сбоку вдруг налетел сверкающий металлический вихрь.

Еще не понимая, что явилось моим спасением, я смотрел, как Ута, заставив купцов восхищенно отшатнуться в сторону, рубит странных моряков с саблями. Ее короткие, бритвенно острые палаши сверкнули подобно молнии, и вот один из нападавших беззвучно осел на грязные рыночные плиты с разрубленным лицом, а второй, ударившийся в бегство, рухнул, получив укол под левую лопатку. Купцы издали слитный восторженный рев. Не обращая на них никакого внимания, Ута нагнулась и, не боясь испачкать в крови пальцы, зашарила на груди первого из своих противников.

— Бежим! — крикнула она мне, сорвав что-то с его шеи.

И мы припустили по тесным улочкам рынка.

Стражники, увидев кровь на нашей одежде, что-то залопотали, но Ута прикрикнула на них, швырнула пару золотых и легко взлетела в седло. Я последовал ее примеру: страх сделал меня не только подвижным, но и сильным. Задыхаясь, я промчался через добрую половину (как мне тогда казалось) Шаркума и пришел в себя лишь тогда, когда девушка остановила свою лошадь на какой-то захолустной улице.

— Разве рашеры, — прохрипел я, — торгуют рабами? Зачем им... я? Да еще и, ты видела — купцы, они ведь хотели меня защитить...

— Благодари свои пистолеты! — огрызнулась Ута, яростно стягивая с ладоней окровавленные перчатки. — Это были не просто рашеры. Только сумасшедший кхуман мог наброситься на тебя посреди базара. Пусть Эйно решает, зачем ты был им нужен, — а нам надо убираться отсюда!

— Кто такие кхуманы? — застонал я в отчаянии. — Сколько можно этих загадок?! Меня чуть не убили, а ты...

— Тебя хотели взять живьем! — рявкнула Ута. — Вперед!

И тут я вспомнил грязного мальчишку, смотревшего на меня в сером сумраке узенького переулка. Этот же мальчишка, только уже переодетый в чистую и вполне приличную шахрисарскую одежду, попался мне на глаза, когда я входил в квартал работорговцев. Я не узнал его — но теперь, когда его лицо встало перед моим мысленным взором, как живое, я готов был поклясться — это был он. И он следил за мной!

Ута пнула свою лошадь пятками, и мы понеслись вперед. И я почти тотчас ощутил боль. Сабля моего неудавшегося похитителя, прорезав толстую кожу куртки, вспорола мне руку. Зажав повод в левом кулаке, я попытался отогнуть края разреза, чтобы посмотреть на рану, и громко застонал. Такая рана вряд ли могла быть опасной, но боль она причиняла адскую. Пальцы сжимались и разжимались нормально, онемения пока не было, значит, это была всего лишь царапина. Я сплюнул от злости и пожалел, что не успел выхватить второй пистолет. Но Ута, конечно, была права, меня спас именно этот отчаянный слепой выстрел. Неизвестно, стали бы купцы отбивать меня у трех вооруженных людей. Конечно, им, наверное, дорог порядок, да еще и в таком месте, но вряд ли они кинулись бы рисковать жизнью из-за незнакомого им паренька. А северяне действовали решительно и быстро, явно зная, что и для чего они делают.

Но, боги, зачем я мог понадобиться этим загадочным кхуманам?

И почему, наконец, за мной следил этот мальчишка?

«Скорее всего, — сказал я себе, — между ним и похитителями была связь. Выждав, когда я покину дом рыботорговца, он навел их на меня. Странно только, почему на рынке — не проще ли было бы напасть на меня в одной из этих каменных нор?»

Нет, понял я, не проще.

Хотя бы потому, что меня собирались доставить на какой-то корабль.

Все это я и рассказал Эйно и Иллари, едва закончив бинтовать свою несчастную руку. Эйно долго молчал, и его молчание вывело меня из терпения. Я уже открыл было рот, собираясь обрушиться на него с вопросами, но он опередил меня.

— Они следили за нами. А на тебя бросились потому что... потому что, согласись, мальчишка, зачем-то потребовавшийся взрослым мужчинам, которые ведут очень серьезный и даже опасный разговор, не может быть просто мальчишкой, верно?

— Но я не более чем...

— Верно, — перебил он меня. — Но ведь они этого не знали. Ты спрашиваешь, кто такие кхуманы? Пока я могу тебе сказать, что это небольшая, но очень влиятельная секта совершенно сумасшедших фанатиков, плохо понимающих, что именно они делают. Они могут быть чрезвычайно опасны. Видишь ли, Маттер, наш мир вовсе не так прост, как это кажется. Эта планета не всегда принадлежала людям.

— Ну да, — с жаром заявил я, — раньше она принадлежала богам. Потом с небес спустились демоны, которые привели сюда людей, и люди...

— Ты рассуждаешь почти так же, как эти кретины. Никто сюда никого не приводил. Люди пришли сюда сами. А потом предпочли забыть, зачем они это сделали...

— Откуда вы это знаете? — отшатнулся я, пораженный подобной ересью.

— Я до черта всего знаю. Ты тоже узнаешь, только постепенно. Выпей лучше вина и иди, посиди во дворе. Тебе нужно отдохнуть, а мы хотим сыграть в кости.

Я никогда не видел, чтобы Эйно играл с кем-либо в кости, но его тон звучал настолько повелительно, что спорить я и не подумал. Взяв большой кувшин сладкого вина и блюдо с вафлями, я покорно спустился вниз и засел в беседке. Рука ныла, в голове у меня образовалась совершенно невыносимая каша, и я принялся за вино со всем отчаянием юного пьяницы, поставленного судьбой перед вопросами, на которые некому ответить. Другой на моем месте ударился бы в молитву, но я не видел в том прока — густое, красное, как рубин, вино казалось мне более пригодным средством.

Стакан, другой — и рука стала болеть значительно меньше, но мучившие меня вопросы отступать и не подумали. Что происходит со мной? — спрашивал я себя... еще вчера я жил в поместье моего несчастного отца, зачитывался книжками про приключения, кое-как учил языки и искусство врачевания, и вот — приключения стали явью, моя жизнь ежеминутно подвергается смертельной опасности, а знание языков и руки лекаря превратились в мою работу. Работу? Можно ли назвать все это работой? Кто я вообще такой? Мальчишка на борту загадочного пеллийского корсара, посланного в наши края с непонятной миссией, здорово отдающей явной чертовщиной... Кхуманы! Неожиданно я вспомнил довольно древний фолиант, отпечатанный на первых, грубых еще станках, который я нашел в библиотеке нашего провинциального монастыря. Брат-настоятель был так любезен, что позволял мне, совсем еще ребенку, рыться в огромных подвалах, где на сотнях дубовых полок стояли тома богословских трудов, валялись свитки хроник и отчетов о прошедших событиях, — среди всей этой плесени я как-то раз обнаружил книгу, посвященную изуверским сектам Севера.

Она была написана странствующим аскетом, человеком, по всей видимости, очень любознательным и до идиотизма бесстрашным. Ему удалось добраться до самых дальних горных монастырей в стране рашеров и даже побывать в некоторых из них. К сожалению, фактического материала там было немного, так как фанатичный паладин упирал на ереси, язычество и темную сторону веры, — но упоминание о каких-то загадочных сектантах, помешанных на древних демонических реликвиях, мне все же попалось. Сейчас я пожалел, что тогда, устав от бесконечных наставлений по части твердости веры и борьбы с ересями, я даже не стал углубляться в чтение, а поставил старинный фолиант на место. Если б я мог знать, где и как мне придется столкнуться с этими самыми северными мистиками!

Со второго этажа неожиданно шумно скатился уже знакомый мне раб с золотым ошейником. Пробежав на конюшню, он что-то злобно заорал, потом я увидел, как он несется по двору на своем коне, — скрипнули створки ворот, и длинный лошадиный хвост махнул мне на прощанье.

«Человек, — сказал я себе с грустью, — не может знать, как располагают им боги».

Из боковой пристройки появилась Ута с какой-то плошкой в руках.

— Пьешь? — поинтересовалась она, усаживаясь напротив меня.

— Угу, — мрачно отозвался я. — А ты здорово работаешь клинками. Иллари говорил мне, что тебя учил шахрисарский наемник?

— Что-то вроде того. Гураз воевал всю жизнь и владел несколькими школами фехтования. Та, которой он учил меня, разрабатывалась специально для женщин моего роста. Жаль, он не смог жить у нас на Островах...

Она бесцеремонно отхлебнула из моего кубка, поморщилась и закинула в рот горсть орехов.

Вероятно, вино все-таки сказало свое слово, и благодаря ему я смог впервые посмотреть на Уту другими глазами. Раньше я как-то не осмеливался останавливать на девушке свой взгляд, считая это бестактным, — сейчас я смотрел на нее и видел светлокожую, сильную и уверенную в себе молодую женщину с довольно резкими чертами лица и посмеивающимися черными глазами, так непохожими на холодные, прозрачные глаза Иллари и Эйно. В Уте горел огонь. Без сомнения, он присутствовал и в них, но мужчины тщательно скрывали свои чувства, почти всегда оставаясь недоступными моему пониманию — даже тогда, когда они смеялись...

— Как ты оказалась у Эйно? — напрямик спросил я.

— Почти так же, как ты, — усмехнулась Ута. — Только это было довольно давно.

«Давно? — поразился я. — Но в таком случае... сколько же ей лет?»

Мне казалось, что ошибаться я не мог, — девушка выглядела максимум на пять-шесть лет старше меня. Подумав об этом, я вспомнил об актрисах, умеющих скрывать свой истинный возраст даже в самые интимные моменты. Может быть, она также владела и этим искусством? Но нет, уж слишком юной была ее кожа и, главное, эти глаза, задорные и в то же время серьезные. И, конечно, на ней не было ни капли белил, румян или пудры — всех тех средств, при помощи которых женщина может ввести в заблуждение не слишком опытного ловеласа. В море румяна продержатся недолго и все тайное тут же станет явным.

— Эйно... — она немного потянулась и снова приложилась к моему вину, — Эйно собирает свой клан. Он что-то такое знает, наш старый как мир Эйно, князь Лоттвиц. Скоро, как он говорит, кое-что в Пеллии поменяется, и тогда он выйдет на сцену во всем своем блеске.

— Я ничего не понял, — признался я.

— Еще бы. Видел бы ты меня, когда его старая «Черепаха» выловила меня в море вблизи Галоттских островов. Я тоже мало что понимала...

— Галоттские острова — это где?

Ута неопределенно взмахнула рукой.

— На другом краю мира. Я плыла со своим отцом на его торговом судне, когда на нас напали Белые Шапки. Корабль сожгли, ну а я... я почти сутки болталась на обломке палубы, пока на горизонте не появилась «Черепаха». Сперва Эйно хотел высадить меня в ближайшем же порту, но потом переменил свое мнение. Я об этом не жалею.

— Кто такие Белые Шапки? — взмолился я. — Хоть об этом ты можешь мне рассказать?

— Про них могу. Сперва, лет сто назад, это было просто разбойничье братство, болтавшееся вокруг архипелагов... Потом у них появился вождь, который сумел объединить под своей рукой целый флот, и они вынудили галоттского царя подписать документ, превращавший Галотту в их вотчину. С тех пор мы бесконечно воюем. Стычки то стихают лет на двадцать, то вспыхивают с новой силой. Пеллия предпринимала, наверное, уже десять карательных экспедиций, даже выжигала дотла их города, но в Галотту бегут висельники из нескольких стран сразу, и все начинается сначала.

— Что-то вроде Шахрисара, — подытожил я. — И что же, никто не может справиться с этой проблемой?

— Шахрисар не опасен, — отмахнулась Ута. — Да, они воинственны, да, они готовы драться с кем угодно, но постепенно и до них начинает доходить, что торговать все-таки выгоднее, чем грабить, по крайней мере при сложившемся порядке вещей. Сейчас тартуша грабят только слабых. Скоро они перестанут грабить совсем и превратятся в самую мощную торговую империю. А Белые Шапки... понимаешь, тут ведь еще и политика: кое-кому в Пеллии — да и не только в Пеллии, существование Галотты в ее сегодняшнем виде очень даже полезно и выгодно.

— Кажется, до меня доходит, — пробурчал я. — Должно быть, королевские чиновники воруют даже за порогом всего сущего.

— Да формально они и не воруют, — возразила с усмешкой девушка, — они только берут у воров взятки. Поэтому Галотта для них — просто клад... о, в Пеллии все так запутано!

— Типичный разговор лавеллера, — услышал я голос Эйно, неожиданно вышедшего во двор. — Не слушай ее, парень: у них на Островах есть национальная идея: лавеллер спит и видит, как он поражает железного пеллийца с тазиком для бритья на голове...

Я недоуменно пожал плечами и вернулся к своему вину. Эйно тем временем вытащил из кармана пистолет весьма необычной конструкции, положил его перед собой на стол и полез в другой карман. Таких пистолетов я еще не видел: сперва я решил, что это какая-то странная двухствольная конструкция, но потом понял, что трубка, которую я сперва принял за нижний ствол, на самом деле предназначена не для стрельбы. К тому же я не заметил ничего похожего на замки, только литой крючок сверху причудливо изогнутой рукояти, а еще — скобу с каким-то колечком, закрывавшую собой курок. Не глядя на меня, Эйно извлек из кармана пригоршню латунных цилиндриков с торчавшими из них коническими пулями, в которых я безошибочно узнал пеллийские патроны центрального боя, и, взяв в руки пистолет, принялся ловко запихивать их в трубку через темную выемку на казеннике. Как же они попадут в ствол? Засунув в трубку с десяток патронов, Эйно положил пистолет на левую ладонь и вставил средний палец правой руки в колечко на скобе. Раз! — скоба разомкнулась, проскочила вдоль оси оружия и вернулась на место. Тогда Эйно взял со стола еще один патрон и деловито всунул его в выемку, оснащенную, как я успел заметить, защелкой, предохранявшей от пыли и влаги.

— Вот это да, — восхищенно произнес я. — Это что такое?

— «Вулкан» называется, — буднично ответил Эйно. — Их недавно начали делать. Дорогая, в общем-то, штука, но с твоими не сравнишь.

— Я думаю! Одиннадцать раз подряд! А подержать можно?

Пока я разглядывал удивительную пеллийскую машинку, Эйно хлебнул из кувшина и сгреб лишние патроны обратно в карман.

— Давай, — сказал он, протягивая руку. — Вернемся в Пеллию, купишь себе такой же... хоть десять.

В этот момент снова заскрипели ворота, и во двор ворвались Каррик и его золоченый раб. У обоих был взмыленный и озабоченный вид.

— Корабль, — прошипел Каррик, едва спрыгнул с лошади, — в порту был корабль, и он ушел — почти сразу же.

— Не дождался?.. — недоуменно вздернул брови Эйно.

— Нет... купцы девичьих рядов рассказали мне, что там был еще один тип, четвертый — одетый по-гайтански, но они сразу поняли, что в нем что-то не так: он умчался, едва сдохли те трое.

— Вы не могли их не убивать? — скрипнул зубами Эйно, обращаясь к нам с Утой.

— Увы, — она помотала головой. — Я была уверена, что их там не трое, а Маттер — разве он мог не стрелять?

— Н-наверное, мог, — не совсем трезвым голосом возразил я, но Эйно гневно махнул рукой:

— Хватит! У нас все равно нет времени отслеживать все их ходы. Я должен доложить обо всем Монфору, — теперь Эйно говорил уже с Карриком, — и чем скорее это произойдет, тем лучше. Принимать решение будет он!

Каррик заметно побледнел, и мне показалось, что приютивший нас торговец рыбой испытывает жгучее желание склониться в поклоне.

— Я всегда к услугам его милости, — негромко произнес он.

Часть вторая

ПЕЛЛИЯ

Глава 1

Переход через Великий Океан, длившийся почти два с половиной месяца, я пробел в постоянных трудах. Боцман гонял меня по вантам, Перт и Тило обучали основам навигации и сложной науке управления кораблем, а Ута и реже Иллари занимались со мной пеллийским языком — в скором времени я научился сносно читать и погрузился в немалую библиотеку моего предшественника, умершего корабельного доктора.

Очевидно, он был человеком образованным и разносторонним. Среди десятков его книг я обнаружил множество романов, хроники с описаниями различных битв и путешествий и даже пару научных трудов: один был посвящен астрономии, а второй, что удивило меня больше всего, — традициям пеллийского театра. Его я раскрыл, полистал и... не стал читать, уж больно непонятными показались мне описания странных правил сценического искусства, принятых в далекой и пока незнакомой мне стране. Позже, конечно, я познакомился с этой книгой поближе...

Тило, знавший карту ветров как свою ладонь, маневрировал столь умело, что за весь переход нам ни разу не пришлось разводить пары: барк уверенно шел под парусами и тратить драгоценный уголь не было необходимости. В целом переход прошел вполне безмятежно. В Саскии Тило удалось закупить достаточное количество продовольствия, и мрачным предсказаниям Эйно о сухарях с гнилой солониной не суждено было сбыться. И вот одним поздним вечером, когда я привычно сидел в своей каюте над книгой, меня вызвали на мостик. Задув масляную лампу, я поспешно набросил на плечи куртку и покинул каюту.

Наверху, в ярком свете нескольких больших фонарей, стояли Эйно, Ута и Тило. В руках они держали бокалы — рядом с ними я заметил пару корзин с вином и снедью.

— Маяк! — блестя глазами, возвестил Эйно и протянул мне серебряный бокал. — Впередсмотрящие увидели маяк! Это остров Лаэ... Тило и на этот раз вывел нас домой точно, как по нитке.

Я сразу вспомнил карту, которую изучал в штурманской рубке у старика Тило. Лаэ был большим островом, первым в цепи островов, с которых, собственно, и начиналась Пеллия. Значит, мы наконец прибыли! Дрожа от нахлынувшего возбуждения, я залпом выпил вино. В этот момент барк начал поворот, и через несколько мгновений все мы увидели, как по левому борту загорелись две далекие белые звездочки — низко, едва возвышаясь над темнеющим горизонтом. Я знал: теперь мы пройдем проливами, чтобы пристать к материку. Наверное, уже завтра я смогу сойти на берег.

Четверть часа спустя, когда барк приблизился к острову, обходя его справа, мы увидели далекие россыпи огней портового города. Всех охватило ликование. Мои спутники много месяцев не были дома, и зрелище родных берегов вызвало у них приступ буйного веселья. За борт то и дело летели пустые бутылки. Разошлись мы, наверное, за полночь. Лаэ остался далеко за кормой, рулевые вели судно к материку.

...И после завтрака, поднявшись на мостик, я смог наконец увидеть Пеллию.

«Бринлееф» приближался к берегу. Сперва на горизонте появились далекие еще горы, густо поросшие темно-зеленым лесом. Прихлебывая вино, я не отрывал глаз от мощного морского бинокля — и вскоре увидел темные башни огромного города, привольно раскинувшегося на берегах широкой, усеянной мачтами бухты. Ветер был хорош. Наш барк стал терять паруса, снижая скорость, рулевой покатил его нос вправо. Я переместился на левый борт.

Я никогда не видел таких судов — стремительные силуэты многомачтовых кораблей, заполонившие бухту, подминали собой немногочисленные, как мне казалось, шхуны и рыбачьи баркасы. Их, этих удлиненных, казавшихся приземистыми, парусных гигантов здесь было не менее сотни. Барк шел к левой оконечности бухты, где возле высоких каменных причалов стояли несколько явно военных кораблей, несущих вдоль бортов десятки темных пушечных портов. По мере приближения к суше мое внимание целиком переключилось на открывающийся передо мной город.

Он буквально тонул в зелени. Среди пышных садов и искусственных парков возвышались необычные ступенчатые дворцы и здания поскромнее — тяжеловесные и в то же время преисполненные своеобразного зловещего изящества, словно дракон, вставший на дыбы. У некоторых самых высоких строений я насчитал до десятка этажей! Прямоугольные, узкие, словно воздетый к небесам палец, башни удивительным образом перетекали в легкие многоэтажные конструкции с острыми, часто сверкающими на солнце крышами, которые, в свою очередь, увенчивались миниатюрными «беседками» со шпилями поверху.

Это была Пеллия, которую мне предстояло узнать и очень скоро полюбить...

На корабле началась суета. Матросы поволокли на палубу какие-то тюки и ящики, я услышал резкий голос Иллари, приказывавшего быть поаккуратнее с сундуками командира. Вскоре с высоты мостика я увидел Эйно, с трубкой в зубах и в шляпе, который подошел к правому борту и в глубокой задумчивости уселся на вытащенный из трюма сундук с толстыми серебряными оковами. К нему приблизился Иллари; я не услышал их короткого разговора, но сумел уловить тревожные нотки в голосе князя. Иллари вскоре спустился вниз. Эйно продолжал сидеть, наблюдая за приближающимся берегом. Перт, мастерски маневрируя, подвел барк почти к самому причалу — между кораблем и серым влажным камнем оставалась лишь узкая полоска воды. Загрохотали заранее приготовленные якоря. Нас протащило еще несколько сот локтей, и «Бринлееф» наконец плавно остановился.

Не зная, что мне делать, я спустился на палубу и обратился с этим вопросом к Эйно.

— Собираться, — устало произнес он, не поднимая на меня глаз. — Мы прибыли.

Меня удивило его состояние — князь выглядел не столько задумчивым, сколько измученным, словно некий червь точил его изнутри. Пожав плечами, я поспешил к себе в каюту и принялся укладывать свой нехитрый скарб. Когда я, неся в руках лекарский ящик и тючок с одеждой, поднялся на палубу, с корабля уже были переброшены сходни, а на пристани стоял большой, похожий на чемодан черный экипаж, запряженный четверкой рослых флегматичных коней. Матросы с «Бринлеефа», покрикивая на суетившихся рядом портовых грузчиков, переносили к нему множество окованных железом сундуков и ящиков. Первым меня заметил Иллари.

— Сейчас подойдет карета, — сказал он, — поедешь вместе с Утой, она знает дорогу.

— Поеду — куда? — немного растерянно поинтересовался я.

— В замок, разумеется, — махнул рукой Иллари. — Это там, почти на горе...

Я окинул долгим взглядом палубу «Бринлеефа». Чисто вымытый металл, кое-где, в особенности ближе к полубаку, обшитый полированными красноватыми досками, радостно сверкал на солнце. В окошках надстроек поигрывали веселые золотые блики. На секунду мне стало грустно. Улучив момент, когда сходни оказались пусты, я перебрался на берег и остановился возле экипажа, в который грузчики запихивали пожитки Эйно.

Вскоре к кораблю подъехала наемная карета, и возница, одетый в нарядный коричневый костюм и широкополую шляпу с пером, вежливо поинтересовался у меня, кого он должен везти.

— Меня, по-видимому, — ответил я, — и еще молодую даму.

— Давайте ваш багаж, господин, — кучер спрыгнул с козел и помог мне погрузить ящик и тюк в специальное отделение меж осей экипажа. — Далеко вам ехать?

— Я, признаться, не в курсе...

Но по сходням уже спешила Ута, два матроса несли вслед за ней ковровые чемоданы и короткий футляр на пару карабинов. Когда кучер закончил размещать наш багаж, она протянула ему серебряную монету и скомандовала:

— Наверх, в Альдоваар!

Изнутри карета была обита хорошей светлой кожей. Устроившись на широком диване, я приготовился насладиться зрелищем неведомого мне города, но Ута вдруг задернула темные шторы на окнах.

— Потом, — непонятно сказала она.

Лошадки резво взяли с места, и мы помчались по лабиринту улиц. Четверть часа спустя я почувствовал, что дорога идет вверх. Ута, сидевшая спиной к вознице, раскрыла какой-то лючок и громко приказала:

— К замку Лоер, любезный!

* * *

Замок, принадлежащий Эйно, князю Лоттвицу, мог бы потрясти мое воображение. Я говорю «мог бы» — потому что в книгах покойного судового доктора я видел множество превосходно выполненных рисунков и гравюр, изображавших картины из пеллийской жизни, и был как-то подготовлен к тому, что мне довелось увидеть. У меня на родине любой принц крови счел бы за честь просто погостить в таком имении; все начиналось с огромных кованых ворот, за которыми шел парк.

Это был настоящий пеллийский парк: совершенно дикие, заросшие лесом участки необыкновенным образом вплетались в удивительный узор вылизанных, подстриженных рощиц, прудов и холмиков, на которых росли восхитительно ароматные хвойные деревья. Пруды соединялись между собой ручьями, через них были переброшены узкие мостики из хорошо пригнанных камней, обрамленные драгоценными перилами красного дерева. Кое-где посреди прудов находились искусственные островки, на которых, в зарослях пушистого кустарника, темнели изящные беседки. А в глубине этого парка возвышался причудливый, мрачный и элегантный одновременно замок — ступенчатая семиэтажная громада со множеством галерей, башенок и узких граненых шпилей.

Наша карета остановилась возле одного из боковых подъездов, и тотчас же по каменному дворику застучали каблуки множества слуг. То ли «Бринлееф» был замечен ими еще до прибытия в порт, то ли кто-то послал в замок скорохода, не знаю — но нас явно ждали.

Молодой парень с тщательно отращиваемыми усиками принял мой багаж и почтительно предложил следовать за ним. Вскоре я оказался на четвертом этаже правой боковой башни, в несколько сумрачных, но все же роскошных, по моим понятиям, апартаментах.

— Здесь ванная и водопровод, господин, — слуга распахнул передо мной тяжелую гладкую дверь. — Горячую воду подадут по первому вашему требованию.

Я оглядел полукруглый бассейн, отделанный светлым камнем, длинные носики медных кранов и v вздохнул. Нечто подобное, как я слышал, было устроено во дворце герцога Геррна, правившего моей родной провинцией.

— Если господину будет угодно помыться с дороги, он может вызвать горничную — шнур звонка висит в вашей гостиной, а также в спальне... если господину будет угодно, чтобы горничная согрела ему постель, он должен только позвонить...

— Разберусь, — пряча смущение, отозвался я и поспешно вытолкнул слугу в коридор.

В моем распоряжении оказались три комнаты — гостиная с камином, где на обитых темным шелком стенах висели портреты суровых мужчин в разнообразных, как правило, вычурно-пышных костюмах, а также превосходные батальные сцены, спальня с небольшой печуркой и умиротворяющими пейзажами в светлых рамках и уютный кабинет.

Кабинет освещался высоким окном, напротив которого я обнаружил еще один камин, поменьше, чем в гостиной, и главное — множество застекленных шкафов с книгами. Я с любопытством пробежался взглядом по тусклой коже корешков, с ходу отметил пару томов каких-то хроник и отправился в ванную. Как пользоваться кранами, я догадывался, ибо читал описание системы, при которой слуги по трубам накачивают воду в комнаты господина. И действительно, стоило мне нагнуть надраенный носик, как в ладонь мне брызнула струйка холодной чистой воды.

После умывания, вытершись мохнатым полотенцем, я задумался о том, что будет дальше. Эйно, похоже, не очень торопился прибыть к себе домой — из окон гостиной мне была видна длинная аллея, ведущая к замку от главных ворот, и за все то время, что я бродил по комнатам, до моего слуха не донеслось ничего похожего на стук копыт.

Устав от бесцельного шатания, я привычно сунул за пояс пистолет и в одной сорочке спустился вниз. По дороге мне попался слуга.

— Господин прикажет обед? — суетливо осведомился он. — Вина, служанку?

— Нет-нет, — отмахнулся я. — Я... поброжу по парку.

Но долго бродить мне не удалось: едва я удалился от замка на три сотни локтей, как за моей спиной раздался глухой скрип ворот, чьи-то голоса, приветственные выкрики — очевидно, вернулся Эйно. Не желая, чтобы меня искали, я повернул назад и быстрым шагом вышел на аллею. Хозяин уже стоял возле подъезда, оживленно беседуя с Иллари и несколькими слугами.

— Ага, вот и ты, Маттер! — воскликнул он, завидев меня. — Ты-то мне и нужен. Сейчас тебя переоденут, и мы отправляемся в театр. Немного запоздаем, ну да это ничего — основная часть представления начнется не сразу.

— В театр?! — поразился я.

— Да-да, нам несказанно повезло — у нас выступает мой старый друг Накасус, мастер классического репертуара. Обедать будем там. Эй, Хуки, распорядись, чтобы молодого господина отвели в гардеробную и одели как следует!

Парой минут позже я уже стоял в просторном помещении, сплошь занятом шкафами, а вокруг меня суетились две молодые девушки, руководимые рослой, сурового вида матроной. Нужные наряды нашлись не сразу, но все же через некоторое время я был одет в серые парчовые бриджи и странноватый на мой вкус кафтан с широкими, свободными рукавами, под которым посверкивала прошитая золотой нитью черная рубашка с кружевным воротником. На ногах у меня были высокие сапоги на каблуке, украшенные разноцветными кожаными бантиками.

Я стоял перед зеркалом, с изумлением разглядывая свое облачение, и то и дело поправлял пояс, который норовил съехать набок.

— М-да, — выдавил я, засовывая под него пистолет. — М-да...

— На представления молодые господа ходят только так, и никак не иначе, — строго отозвалась матрона. — А на храмовые праздники...

— Помилуйте, — фыркнул я. — Это все, надеюсь? Только не говорите, что мне положены еще какие-то драгоценности.

Одна из девушек прыснула. На лице дамы появились складки оскорбленного достоинства.

— Хозяин ждет вас, господин.

— Благодарю, — ответил я, не оборачиваясь.

Сапоги немилосердно жали в носках, но я надеялся, что мне не придется совершать значительные пешие переходы, а в седле это можно было вытерпеть, не кривясь от боли.

Эйно отобрал у меня мой старый пистолет и сунул вместо него белую кобуру с «Вулканом» и кинжал в кожаных с серебром ножнах.

— Мне теперь всегда придется ходить в таком дурацком виде? — спросил я, пристегивая кобуру к поясу.

— Придется учиться церемонии, — вздохнул князь. — Это выходной костюм для участия в увеселительных мероприятиях. По городу можешь ходить в простом...

— Нелегко тут у вас, — буркнул я.

Перед подъездом нас ждала карета на сложном рессорном ходу, ее небольшие колеса были обшиты полосами какого-то черного материала, похожего на очень толстую кожу. Слуга распахнул перед Эйно дверцу, я скользнул вслед за ним и почти тотчас же услышал щелчок бича. Карета мягко, словно по вате, покатилась прочь от замка Лоер.

Дорога шла вниз. Эйно не стал задвигать шторки на окнах, и я с любопытством разглядывал проносящиеся мимо меня фасады. Большая часть городских строений представляла собой уменьшенные копии замка — такие же уступчатые башенки с характерными шпилями, украшенными какими-то изваяниями или флюгерами. Заборы выглядели основательными, но, к моему изумлению, по высоте они редко доходили мне до плеч. Складывалось такое впечатление, что пеллийцам нечего скрывать от своих соседей, а о ворах здесь и думать забыли. Впрочем, несколько раз на глаза мне попались патрули городской стражи, облаченные в легкие кирасы и вооруженные скорострельными карабинами, — очевидно, решил я, при таком количестве стражников ворам действительно приходится туговато. Четверка коней свернула вправо, и мы понеслись над набережной. В левом окне мелькнула панорама порта, усеянная сотнями мачт, — мелькнула, чтобы исчезнуть за множеством красивых, похожих на свечи хвойных деревьев, высаженных вдоль гладкой каменной дороги. Короткий подъем, еще один поворот — и вот мы остановились.

Выбравшись из кожаных недр экипажа, я оказался на небольшой площади, тесно уставленной разнообразными каретами. Прямо передо мной высилось серое каменное здание очень древнего вида, сейчас обильно украшенное разноцветными лентами с надписями, зазывающими на "необыкновенное представление традиционных мастеров искусства «фитц». Подле широких дверей театра оживленно суетилась нарядная публика, раскупавшая что-то у нескольких торговцев с лотками. Слышался смех, быстрый пеллийский говор и хлопки открываемых бутылок.

Приказав мне не отставать, Эйно деловито пробился через толпу и остановился перед палаткой, в которой дымилась жаровня. Тут же к нему подошел осанистый мужчина, тащивший на буксире пару хорошеньких дочек, с ног до головы обвешанных лентами, и между ними завязалась оживленная беседа. Я стоял рядом; не обращая на меня внимания, князь протянул мне металлический прут с нанизанными на него кусочками жареного мяса, кувшинчик вина и вновь повернулся к своему собеседнику. Стараясь не вслушиваться в разговор, я распечатал кувшин, отошел чуть в сторону и принялся за еду. Темные глазки молодых девчонок, так и буравившие меня, мешали сосредоточиться на вкусе жаркого — я уже знал, что юноша с оружием — это мужчина, получивший разрешение на вступление в брак; они пялились на меня с таким откровенным бесстыдством, что я почел за благо отвернуться к стене. И тут Эйно неожиданно треснул меня по плечу.

— Представление уже идет, ты слышишь? — и поволок меня вовнутрь.

Для меня пеллийский театр начался со ступеней — старых, истертых ступеней, которые вели куда-то вниз, туда, где монотонно гудел рой человеческих голосов, перемежавшийся искристым звоном десятков колокольчиков. Эйно провел меня через распахнутые двери, и я оказался в самом низу — перед полукруглой сценой — громадного, уступами поднимающегося зрительного зала. Сцену я разглядел чуть позже, когда мы уже уселись за низкий, крытый бархатом столик на одной из террас. Никаких декораций пока не было, вероятно, их скрывал плотный занавес насыщенно-красного цвета. По сцене, пластично изгибаясь, двигались фигурки в ярких костюмах с перьями — одни держали в руках несколько колокольчиков, другие ритмично позвякивали десятком тоненьких металлических трубочек, подвешенных на лакированной деревяшке. Звучало все это, на мой слух, довольно странно, но, судя по реакции прибывающих театралов, доставляло им немалое удовольствие — на сцену сыпался целый шквал из мелких монет.

Зрительный зал, расположенный, насколько я мог судить, в массивном фундаменте здания, освещался через раздвижные стеклянные панели, образующие в плохую погоду сложный многогранный купол. На каждом столике стояла миниатюрная масляная лампа — такие же лампы, только еще меньше, располагались возле рядов мягких кресел, спускавшихся к самой сцене. Впрочем, и там, внизу, некоторые из террас были отведены под столы — круглые, как наш, или треугольные. Среди них сновали разносчики в темных свободных одеждах. Меня изрядно удивило то обстоятельство, что, несмотря на шум, я все же прекрасно слышал не очень-то громкий перезвон колокольцев. Вероятно, строители театра сознательно стремились к тому, чтобы даже негромкая реплика или музицирование исполнителей доходили до каждого зрителя.

Эйно взмахнул рукой — и к нам подбежал мальчик в темном балахоне. Выслушав тихий заказ князя, он исчез, а вместо него появился другой, он нес нарядную коробку, склеенную из миниатюрных лаковых дощечек, и два кувшинчика.

— В театре, — вполголоса заговорил Эйно, срывая с коробки серебристую ленту, — заказ принято подавать совсем не так, как в харчевне...

Я пожал плечами. Эйно протянул мне мисочку, в которой я увидел крохотные кусочки жареного мяса, листья какой-то зелени, горох и что-то еще, — и ловко распечатал оба кувшинчика.

Шум в зале неожиданно стих.

Танцовщики с колокольцами скрылись в кулисах, а на сцену, улыбаясь, выбрался приземистый мужчина с широким добрым лицом.

— Друзья! — начал он.

И его речь вдруг поплыла, покачиваясь, словно утка на вялой речной волне, то слегка поднимаясь вверх, то, столь же плавно, опадая вниз. Я поймал себя на мысли, что плохо понимаю, о чем он говорит: до меня, конечно, доходило, что он благодарит всех пришедших на спектакль и представляет состав своей труппы, но в то же время я, зачарованный музыкой его голоса, совершенно не слышал самих слов. Это было удивительно.

Когда он закончил, тишина в зале была гробовой.

Где-то в кулисах зазвенели, выпевая какую-то мелодию, тонкоголосые колокольчики, а занавес медленно пошел вверх. Теперь к колокольцам примешивался сухой стук колотушек — и вот все смолкло.

Я никогда не был поклонником ярмарочных шутов. Отец считал их представления, как, впрочем, и выступления придворных танцоров, всего лишь способом растратить время... именно «растратить» — он, всегда занятый от рассвета и до полуночи, рассуждал о созерцании зрелищ как о глупости тех, у кого времени имелось в избытке. В течение тех трех часов, что шла пьеса, я несколько раз вспоминал его слова и понимал, что даже он, оказавшись вместе со мной на этом представлении, счел бы эти часы потраченными на обогащение. Многое из того, что я хотел познать — обычаи, привычки, традиции и законы Пеллии, — сверкнуло передо мной великолепным фейерверком страстей, подчас противоречивых, часто не совсем для меня понятных, но все же поданных с такой силой, что я буквально присутствовал при том, о чем шла речь на сцене, — я забывал и о некоторой символичности декораций, и о частых танцевальных вставках, имевших, безусловно, свой потаенный смысл, — я смотрел, и я сопереживал, нет, я жил там: то среди бушующего моря, то на сосновом холме, где юный оруженосец, поддерживая своего умирающего господина, давал ему клятву занять его место на службе у владетельного князя. За короткое время я побывал всеми действующими лицами — и властным седым воином, наставляющим своего молодого слугу, и девочкой из дома удовольствий, куда тот сбегал тайком от хозяина, и капитаном парусника, терпящего бедствие на рифах далеких морей, и даже величественным, необыкновенно мудрым князем, на службу к которому вернулся — уже не оруженосец, а молодой воин, принявший имя и звание своего бездетного господина.

Финальная сцена закончилась, перед опустившимся занавесом вновь появились фигурки танцовщиков с колокольцами, и Эйно негромко пристукнул по столу.

— Теперь я познакомлю тебя с мастером...

Я никогда не слышал, чтобы в его голосе, почти всегда несущем в себе отзвуки далекого, скрытого в глубине смеха, прозвучало такое уважение. Все еще трепеща, я поднялся вслед за ним и торопливо двинулся вниз, к сцене.

Глава 2

Мастер Накасус оказался тем самым широколицым дядькой, что выступал перед началом представления. В пьесе он исполнял роль князя, и клянусь, я ни за что не смог бы опознать его под гримом. Когда мы беспрепятственно — Эйно узнавали — прошли в огороженную ширмами гримерную, он уже заканчивал смывать с лица краску. Помогала ему в этом миниатюрная девушка примерно моих лет, игравшая ту самую девицу, к которой так неудержимо стремился главный герой. Раздвинув легкие перегородки, Эйно коротко поклонился — и Накасус, едва завидя его, оттолкнул актрису, вскочил на ноги и ответил князю глубоким, едва не до пола поклоном. Девушка сделала то же самое. Не произнося ни слова, Эйно вытащил из-под одежды какой-то сверток, положил его на гримировочный столик — и только после этого они с мастером заключили друг друга в объятия.

— Я слышал, ваша светлость совершили нелегкое плавание к восточным берегам? — сильным баритоном произнес Накасус.

— Да, друг мой, — Эйно непринужденно уселся в легкое соломенное креслице, закинул ногу за ногу и достал свою трубку. — Я надеюсь, что нынче вечером вы окажете мне честь быть моим гостем? Познакомьтесь, кстати, с моим э-ээ... молодым лекарем — звать его Маттер, а родом он с того самого далекого востока.

Я неловко поклонился; поклон же Накасуса был лишь чуть менее глубок, чем при встрече Эйно.

— Счастлив быть представленным молодому господину. Не стой, Телла, не будь таким неотесанным бревном! Предложи господам вина! Три минуты, дорогой Лоттвиц, — Накасус вдруг перешел на более легкий (но не ставший фамильярным) тон и, вернувшись к столику, принялся быстрыми движениями губки удалять с лица остатки грима. — Три минуты, и я буду в вашем полном распоряжении...

Принесенное девушкой вино немного сгладило ощущение глубочайшей неловкости, терзавшее меня с того момента, когда я вошел в уборную великого актера. Да и сам он не проявлял ни малейшей склонности к позерству или самолюбованию — смывая с лица грим, мастер Накасус сыпал шуточками, вспоминая дорогу из столицы, а Эйно отвечал ему веселым смехом; вскоре актер поднялся, оправил на себе одежду — бриджи, мягкие сапоги и короткий цветастый кафтан — и строго посмотрел на молодую актрису.

— Я думаю, вашей дочери было бы неплохо отправиться вместе с нами, — неожиданно улыбнулся Эйно. — Тем более что я давно обещал ей показать Лоер.

— Вы очень милы, ваша светлость, — впервые подала голос девушка.

При мысли о том, что мне придется ехать вместе с ней в карете, я немного покраснел. Сказать, что подобных ей я не видел? — но видел я всяких, даже жеманных принцесс из герцогского дома, который мой отец именовал не иначе как «конюшней». Нет. И все же присутствие Теллы, еще недавно такой нежной, склоняющейся под ласками юного оруженосца, заставляло меня нервно теребить пальцами кобуру с «вулканом»... который она, несомненно, заметила в первую же секунду.

Сейчас на девушке было нарядное синее платье с довольно нескромным разрезом сбоку и узкий жакетик без застежек. Я посмотрел, как плавно изгибается линия ее бедра, недовольно поджал губы и отвел глаза.

В замке уже накрыли на стол. Вероятно, Эйно, уезжая в театр, заранее распорядился о трапезе для гостей. Ужин был подан на четыре персоны. Когда мы уселись и кравчий наполнил бокалы, в залу первого этажа стремительно вошел Иллари. На нем была привычная мне морская одежда, состоящая из украшенной серебром кожаной куртки, узких брюк и высоких сапог с отворотами. Коротко поклонившись гостям, он приблизился к Эйно и что-то зашептал ему на ухо. Я увидел, как заледенели глаза князя. Эйно стиснул пальцами вилку и что-то едва слышно ответил. Иллари прищурился, в задумчивости провел пальцами по подбородку и удалился — с той же присущей ему порывистостью, что и всегда. Словно забыв о гостях, Эйно пристукнул пальцем по своему неизменному талисману, который и сейчас висел у него на шее. Накасус и Телла вежливо ждали.

— Дела, — улыбнулся Эйно, вдруг словно очнувшись. — Прошу простить, друзья... следует сказать, дорогой мастер, что находка вашего оруженосца — я имею в виду его финальный проход с веером, когда он готовится войти в покои князя, совершенна... да-да, совершенна! Господин Дитль становится настоящим знатоком мизансцены...

— Ему давно пора, — ответил Накасус, и я сразу же вспомнил, о чем идет речь: о том моменте в финале, когда молодой слуга, принявший имя и чин своего хозяина, ходит перед дверьми сюзерена, готовясь приблизиться к нему в совершенно новой для себя роли.

Эйно поднял бокалы.

Еще долго они вели разговор о театре, обсуждая неизвестных мне актеров, интерпретации классических постановок, тонкие, доступные лишь ценителю нюансы, — и вдруг Эйно, глянув на меня, негромко хлопнул в ладоши.

— Я думаю, Маттер, вам с Теллой стоит прогуляться по парку, он чудесно хорош в эту ночь. Слуга принесет вам плащи.

Недоумевая, я поднялся и предложил руку своей неожиданной спутнице. Она удивленно посмотрела на меня, не понимая, чего я от нее хочу, и порывисто встала. В холле нас уже ждали слуги: один держал пару невесомых плащей с меховой опушкой, другой — яркую масляную лампу, а третий протянул мне корзинку, в которой я разглядел вино и сладости.

«Как все это странно, — подумал я, глядя, как Телла набрасывает на плечи свой плащ, — Эйно все рассчитал заранее?.. Он непостижим...»

Тут же меня догнала мысль о том, что его дела с великим Накасусом далеко не так просты, как может показаться. Впоследствии я убедился в этом окончательно...

А пока мы неторопливо зашагали в сторону островка, где стояла беседка, а в ней уютно светился красноватый фонарик. Телла молчала; я же, все еще не решаясь заговорить, шел впереди, держа лампу таким образом, чтобы освещать ей дорогу. Вскоре мы перебрались через мостик и устроились под каменным сводом. Я достал вино, пару низких серебряных бокалов, больше напоминавших собой жертвенные чаши, и разложил на столике сладости.

— Надеюсь, мы не замерзнем...

— Ваша милость прибыла с востока? — вдруг спросила девушка.

Я шмыгнул носом и поднял голову. Тило неустанно учил меня ночной навигации по звездам, и сейчас я мог достаточно точно определить стороны света.

— Да, — ответил я и махнул рукой, — оттуда. Другой берег... я... гм... я хотел сказать вам, что я потрясен вашим искусством... вашим и вашего отца. Мне еще не приходилось видеть ничего подобного.

— Разве у вас нет театра? — неподдельно удивилась Телла.

— В таком совершенном виде — нет. У нас вообще все иначе... а теперь, наверное, уже совсем ничего нет.

— Как это — ничего?

— Вот так. Мою страну завоевали варвары. Я бежал на побережье и там встретил князя Эйно. У него умер лекарь, и он взял меня в свой экипаж. Хотя, — добавил я с задумчивостью, — его светлость, по всей видимости, никого не берет просто так.

Телла загадочно улыбнулась.

— Если вы внимательно смотрели пьесу...

— Да?., и-ии... что же?

— Скоро вы все поймете сами.

Мы снова замолчали. Я налил девушке вина. Она изящно пригубила свою чашу и неожиданно достала из кармана платья небольшую тоненькую трубочку и миниатюрный кисет. Я захлопал от изумления глазами: мне еще не приходилось видеть, чтобы молодые девушки курили зелье. Телла тем временем вырубила огня, и в недвижном ночном воздухе поплыли колечки ароматного дыма. Я поспешил глотнуть вина. В эти секунды я с удивительной ясностью ощутил загадочное очарование, присущее молодой актрисе. В ней не было ничего особенного; но жесты, осторожное поблескивание глубоких фиолетовых глаз, эта трубка, зажатая в миниатюрных, удлиненных пальчиках... Я откинулся на спинку скамьи и принялся смотреть, как поигрывает в свете вечерней луны черная вода, лениво текущая мимо нас.

— Его светлость полон загадок, — услышал я вдруг свой голос, — по крайней мере, для меня.

— Для вас? — с тихим смешком ответила Телла. — Только для вас?

— И для вас тоже? Но я подумал, что вы знаете его гораздо дольше, чем я.

— Я знаю его с детства. Но если я скажу вам, что мой собственный отец выглядит для меня не менее загадочным, вы удивитесь?

— На сей раз я удивлен по-настоящему. Что вы хотите этим сказать?

Телла вновь засмеялась и произнесла, окутываясь дымом:

— Только то, что я сказала. А вы... из благородных?

— Да, — машинально ответил я и тотчас же спохватился: — а это что-то меняет?

— Решительно ничего. Для нас, актеров, общение со знатью — вещь обыденная.

В ее голосе мне почудилась горечь. Я поднял глаза и увидел, как Телла пьет вино — залпом, словно заправский моряк. Она со стуком поставила чашу на столешницу и сама наполнила ее снова.

— Не бойся, — усмехнулась девушка, — отец не станет меня ругать. Мне позволено уже все, что дозволяется женщине. Тебе, как я вижу, тоже?

Я скосил глаза на кобуру с пистолетом и подумал, что мне дьявольски не хотелось начинать свое знакомство с этой прелестной шлюхой именно таким образом. К тому же погода не очень располагала к столь тесным отношениям.

Телла, очевидно, прочитала мои мысли и расхохоталась — на сей раз грубо, как портовая трактирщица.

— Ну могу я поиграть вне сцены? — спросила меня капризная маленькая девочка.

— Сколько угодно долго, дитя мое, — в тон ей отозвался я.

— А вы талантливы, мой господин, — голос Теллы стал почти серьезен. — Вы далеко пойдете... Вам говорили о том, что в этой стране многие женщины имеют пророческий дар?

— О нет, — умоляюще скривился я. — Только без пророчеств. Хотя бы сегодня. Давайте просто пить и любоваться луной: вот здесь, на воде, видите?

* * *

Узкая черная шхуна бросила якорь в полумиле от берега. Оборванные, бородатые матросы спустили на воду ялик, и я первым скользнул вниз по перекладинам штормтрапа. На западе висел сероватый диск утренней луны, до рассвета оставалось совсем недолго. Я сел на среднюю банку, дождался, пока в лодчонку спустятся темные фигуры Эйно и Уты, и осторожно смочил весла.

Повернув голову, я увидел, как сквозь редкий утренний туман где-то там, на берегу, пару раз мигнул тусклый желтый огонек. В ответ ему вспыхнула лампа, расположенная на носу нашей шхуны. Мне не очень нравилось это путешествие — насколько я разбирался в карте, Эйно привел корабль на один из островов, почти вплотную примыкающий к галоттскому архипелагу. Островок числился необитаемым, однако я хорошо знал, что молчаливый Лоттвиц ничего не делает просто так, — увидев свет на берегу, я понял, что мои предчувствия сбылись — нас ждали.

На коленях у Эйно лежало тяжелое магазинное ружье, бьющее, как я уже знал, на огромное расстояние. Князь был спокоен, однако я видел, что его невозмутимость обманчива: он волновался всю дорогу, а в ту минуту, когда вахтенный доложил, что шхуна приблизилась к островку, я заметил, как он незаметно пристукнул пальцами по своему золотому талисману.

Волна гнала нас к берегу, и довольно скоро острое дно лодчонки зашуршало по песку. Эйно тотчас же спрыгнул за борт и двинулся по воде к пляжу. Мои острые глаза уже различили густые заросли кустарника, тянувшиеся вдоль берега на некотором отдалении от воды, — где-то там чуть светился прикрываемый чьей-то рукой фонарь. Ута помогла мне вытащить ялик из воды и нетерпеливо дернула плечом, приказывая поторапливаться. Я расстегнул кобуру, в которой дремал заряженный «Вулкан».

В кустах уже что-то происходило. Подойдя поближе, я увидел двух рослых мужчин в темных рубашках и морских штанах, рядом с которыми на земле лежал небольшой сундучок. Присев на корточки, Эйно распечатывал какой-то тощий пакет, при этом один из моряков, нагнувшись, присвечивал ему масляной лампой с сигнальной задвижкой.

— Вот, — услышал я приглушенный голос князя, — это то, что я обещал вам.

— Да-да, — хрипло ответил моряк и поспешно вырвал из рук Лоттвица какую-то бумагу.

Подсветив себе, он несколько секунд вглядывался в неведомый текст, потом удовлетворенно вздохнул, спрятал документ за пазуху и, вновь опустив лампу, распахнул сундучок. Эйно жадно запустил в него руки, я услышал, как шуршит бумага.

— Все, ребята, — выпрямился он. — Дело сделало. Надеюсь, вы остались довольны?

— Весьма, князь, — ответил ему второй властным, густым голосом человека, привыкшего к повиновению прочих, — надеюсь, столкуемся.

Эйно боднул головой, легко поднял с земли свой драгоценный груз и выбрался на пляж. Я поспешил столкнуть нашу лодчонку в воду. Вся операция заняла буквально несколько минут, и мне оставалось только гадать, ради чего мы тащились за три сотни миль на нелепой шхуне, нанятой при посредстве одного весьма странного типа, поразившего меня своим вислым носом и мокрыми, словно бы вывернутыми губами, — этот человек несколько раз посещал Лоер, и однажды я услышал, что речь шла о «надежном судне, и так, чтобы все молчок...»

Едва лодку подняли на борт, матросы взялись за вертлюг, загрохотала якорная цепь, и вскоре шхуна развернулась носом в океан. Эйно исчез в своей каюте, а я остался наверху, невзирая на сырость. Мрачного вида шкипер поднес мне мятый серебряный кувшин, в котором плескалось дрянное винцо, и лепешку с куском мяса. Сорвав с кувшина пробку, я глотнул и посмотрел на теряющийся в туманной тьме остров. В этот момент из «вороньего гнезда» донесся полный ужаса голос впередсмотрящего:

— Дозор с правого борта!

Стоявший рядом со мной шкипер побелел как снег и схватился за подзорную трубу. Я последовал его примеру. Бинокль вонзил мои глаза во влажную муть, и я сумел различить четыре едва заметных огонька, слабо мерцающих в тумане.

— Ветер на нашей стороне, — хрипло прошептал шкипер. — Добавить парусов! Поставьте все, что только можно, вплоть до носовых платков! Эй, парень, — обратился он ко мне, — давай, зови его милость! Из-за него я ввязался в это сумасшествие, пусть теперь он думает, как нам спасаться.

Лоттвица я застал за изучением каких-то свитков; по столу, за которым он сидел, были разбросаны бумаги, на некоторых я успел различить печати королевских нотариусов. Выслушав меня, он поспешно сгреб свою добычу в сундучок и вылетел на палубу.

— Возьмем южнее, — решил он, опустив свой бинокль, — и пойдем проливами. Луна скоро уйдет, а на рассвете туман станет еще гуще. Если нам повезет с ветром, они нас не заметят.

Подчиняясь его команде, рулевой завертел штурвал, разворачивая шхуну круче под ветер. Словно ведьма, приземистое черное судно понеслось прочь от дозорного корабля Галопы, ревниво стерегущего воды пиратской республики. Все, кто находился на мостике, замерли в глубочайшем напряжении. Я неслышно прихлебывал вино, а Эйно тщательно прикрывал ладонью уголек своей трубки — так, словно от этого зависело, увидят нас или нет. Примерно полчаса шхуна мчалась на юг, в снастях подвывал все усиливающийся ветер. Когда туман, который, как и предсказал князь, стал походить на мутную вату, чуть посветлел, мне почудилось, что по левому борту проплыли темные скалы какого-то берега.

— Оторвались, — с надеждой в голосе заметил шкипер.

— Будем думать, что да, — все еще напряженно отозвался Эйно. — Сегодня нам очень повезло. Если бы мы хоть чуть-чуть замешкались там, на острове...

— Вам не кажется, что их кто-то навел? — вдруг спросил шкип.

— Нет, — Эйно жестко выпятил подбородок и коротким взмахом вырвал у меня кувшин с остатками вина. — Нет, просто мы налетели на обычный дозор...

Вскоре я отправился спать, — а к полудню следующего дня шхуна приблизилась к берегу острова Гюз, крайнего в западной цепи островов, принадлежащих Пеллии.

Не дожидаясь, пока Эйно разберется со шкипером, Ута посадила меня в одну из причаливших к кораблю лодок и приказала везти нас на берег. Там уже толпились несколько извозчиков. Город Гюзар, широко растянувшийся вдоль берега, произвел на меня впечатление вселенского хаоса, почему-то воплотившегося в явь именно здесь, на границе суши и густо-зеленой воды. По улицам носились чумазые подростки с какими-то тюками, дороги были плотно забиты повозками со всяким добром, возницы орали друг на друга, лошади ржали, им вторили ослы, и все это сливалось в какой-то сумасшедший, невыносимый для меня рев. Вдоль желтых, сложенных из ракушечника заборов шествовали раскормленные матроны с детьми на буксире и огромными корзинами на голове. На одном из перекрестков я узрел двух подпитых монахов, увлеченно дискутирующих на богословские темы при помощи ритуальных посохов с костяными набалдашниками. Очевидно, атмосфера всеобщего веселья сказалась и на них, не позволяя погрузиться в размышления о горних высях.

— Ты здесь бывала? — спросил я у Уты.

— Нет, — помотала она головой. — Но я знаю, куда нам ехать.

Извозчик въехал в «респектабельную» часть города. Шума здесь было поменьше, исчезли профессиональные нищие, украшавшие собой каждый перекресток внизу, а вдоль улиц появились величественные старые деревья. Через некоторое время наш шарабан остановился перед воротами, за которыми виднелось большое четырехэтажное здание. Ута бросила вознице монету, я подхватил небольшой саквояж, содержащий все наши вещи, и мы прошли через калитку.

Парк тут был сосновым. Под ногами приятно хрустели сухие иголки, ветерок наполняла смолистая свежесть. Мы поднялись по широкой лестнице и оказались в широком, роскошно декорированном зале. Откуда-то сбоку выскочил мужчина в шитой серебром хламиде и склонился в поклоне:

— Господин желает остановиться в пансионе госпожи Лю?

— Желаю, — сообразив, куда мы попали, ответил я. — Двухкомнатный номер на сутки.

В кармане у меня звенел десяток монет — действуя скорее интуитивно, нежели разумно, я протянул две из них серебряному, и тот моментально защелкал пальцами, подзывая слуг. Девушка в непристойно коротком платье отвела нас на второй этаж, вручила два ключа, и я, почему-то вздыхая, клацнул замком.

Этот номер стоил пары золотых. Здесь были две спальни, отделанные с королевской роскошью, ванная и даже некое подобие библиотеки с камином. Бросив саквояж в шкаф, я поглядел в окно — внизу стройная молодая дама играла с шаловливыми дочками-двойняшками, которые носились меж сосен, — и повернулся к Уте, которая поправляла перед зеркалом прическу.

— Здесь есть ресторан?

— В солидных пансионах всегда есть ресторан... — ответила Ута. — Ты прав. Ты хочешь, чтобы обед принесли сюда?

Я пожал плечами.

— Возможно.

— Тогда спустись вниз и предупреди метрдотеля — записки для господ Эйни должны доставляться в наш номер, и без промедления.

— Эйни? — удивился я.

— Это старый пароль, ты привыкнешь... иди. Метрдотель отреагировал на мою просьбу обыденно, а через час, когда я прикончил последнего краба и протянул руку к кувшину с вином, в дверь вкрадчиво постучали. Ута положила руку на бедро, где под курткой пряталась кобура с крохотным пистолетом, и сделала мне знак открыть. В коридоре стояла горничная с треугольным конвертиком на подносе.

— Вам корреспонденция, господин. Ответа не просили.

Я пожал плечами, вернулся к столу и, поддев вилкой печать, распаковал письмо. Летящий почерк принадлежал Эйно.

— Что там? — спросила Ута.

— «До полудня свободны», — ответил я. — Да, он традиционно немногословен.

— Больше и не надо, — усмехнулась девушка.

— Тогда я пойду в город, — решил я. — И постараюсь не ввязываться ни в игру, ни в драки...

— Поосторожнее с местными шлюхами, — насмешливо напутствовала меня Ута. — Говорят, они очень плотоядны.

— Нашла б ты себе кавалера, — вздохнул в ответ я.

Брать извозчика мне не хотелось. Выйдя за пределы пансиона, я неторопливо побрел вниз по улице, любуясь фасадами господских вилл, которые терялись среди многочисленных деревьев. Да, моя родина не выдерживала с этой страной решительно никакого сравнения. Даже мелкотравчатая аристократия, обитавшая в наших серых и по большей части запущенных городах, не могла похвастать таким богатством. А ведь здесь, как я уже успел убедиться, так жили отнюдь не вельможи, а просто оборотистые торговцы, финансисты, модные лекари и даже мастеровые — если, конечно, речь шла о мастерах высшего класса.

Улица уперлась в белый забор чьего-то огромного особняка и свернула налево. Вместе с нею свернул и я. Через сотню шагов мне на глаза попалась вывеска крохотного магазинчика модных шляп. Уморительная рожа дебелой дамы, примеряющей шляпку размером с фор-марсель «Бринлеефа», заставила меня остановиться. Да, маляр знал свое дело — пройти мимо такой красоты без улыбки было совершенно невозможно. Пока я, как провинциальный зевака, стоял перед витриной, рядом со мной скрипнула застекленная дверь и чьи-то каблучки стукнули по камню тротуара. Я машинально повернул голову и едва не вскрикнул от неожиданности: передо мной стояла... Телла!

— О боги, — задохнулся я. — Какими ветрами?..

— Кажется, мы не виделись два месяца, мой господин? — немного кокетливо отозвалась она.

— Да... чуть больше.

На ней был белый костюм, состоящий из юбки со множеством каких-то рюшечек, мужской сорочки и курточки с десятком воротников. Наверное, я имел крайне дурацкий вид — потому что, так и не дождавшись, когда я наконец открою рот, Телла решительно дернула меня за рукав и спросила:

— Мой господин решил пустить здесь корни?

— О нет!., то есть я хотел сказать, что очень рад тебя видеть, Телла. Может быть, мы посидим где-нибудь, выпьем вина?..

Расхохотавшись, она потащила меня вниз по улице. Пока мы шли в какое-то хорошо знакомое ей место, я узнал, что на Гюз они с отцом приплыли для переговоров о выступлениях в канун храмовых празднеств, которые должны начаться через пару месяцев. Отец, почтенный Накасус, целыми днями мотался по городу, общаясь с театральными агентами, а она была предоставлена сама себе. Правда, сегодня у нее есть одно поручение, но времени еще навалом, а она и в самом деле обрадована встречей...

О себе, а особенно о присутствии в Гюзаре Эйно Лоттвица я благоразумно умолчал.

Наш путь завершился под яблонями, росшими на искусственной террасе небольшого заведения. Выпивох еще не было, влюбленных, верно, тоже, поэтому на посыпанной песком площадке мы оказались в полнейшем одиночестве. Разносчик приволок нам куриное филе, тушенное в сладком соусе, пару графинчиков и какие-то коричневые шарики, оказавшиеся на поверку кисловатым ржаным хлебом. Телла немедленно достала свою трубку и принялась рассказывать мне о перипетиях последних месяцев, о том, что ведущий актер господин Дитль чудом не сломал себе руку, о том, что заработков в этом году совсем мало, и если бы не...

Я смотрел на нее и думал, что мы, кажется, и не расставались той ночью. Что мы, кажется, знакомы не пару часов, а пару сотен лет. И еще — это тоже игра, или она действительно так рада встретить меня в этом утомительно желтом Гюзаре?

— Телла, — перебил ее я, гоняя вилкой по тарелке недоеденный кусочек курятины, — вы упоительны.

— Ч-что?

Она осеклась на полуслове и мгновенно превратилась в немного растерянную девчонку, недоуменно заглядывающую в глаза сидящему перед ней юноше. «Ты маленький мудрец, Маттер, — сказала мне как-то Ута. — Мне страшно подумать, во что ты превратишься, когда повзрослеешь». «Я никогда не повзрослею, — ответил я совершенно серьезно, — если я понял, что именно ты имела в виду». «Понял, понял, — покачала головой Ута». Я смотрел на Теллу: мне было чуточку смешно.

Стушевавшись, не зная, что мне ответить, она склонилась над вином. Я осторожно коснулся ее плеча, и она тотчас же вскинулась, словно ожидая удара.

— На какое время назначено ваше задание? — спросил я, вынимая из кармана миниатюрный хронометр.

— Еще почти час... — ответила актриса.

— Я хочу посвятить вам весь этот вечер. Вы не возражаете?

— Мы опять перешли на «вы»? — Телла уже вернулась в свое привычное состояние игры-неигры, и на меня смотрели лукавые фиолетовые глаза.

Я бросил на столик серебряную монету, мы прошли через прохладный темный зальчик ресторана и спустились на улицу. Адрес, данный девушке отцом, значился где-то внизу, в толчее припортовых кварталов. Мы не торопясь двигались к морю, а вокруг нас росли шум и суета. Телла рассказывала мне о принципах, на которых строится театральное искусство «фитц» (оказалось, что в Пеллии существовали и другие течения), а я вспоминал свою бесконечно далекую родину и детство, закончившееся, как мне казалось, невообразимо давно, так давно, словно его и не было вовсе. Стражники городского патруля подсказали нам дорогу, я еще раз сверился с хронометром и прибавил шагу.

— Мне нужно лишь передать записку, — объяснила Телла. — А потом я буду свободна до самого вечера.

Я кивнул и, сам не зная зачем, ощупал свой «вулкан», покоящийся в кобуре на поясе.

Телла остановилась возле ничем не примечательного дома в два этажа, выходившего фасадом прямо на улицу. За воротами раздалось угрожающее собачье ворчание.

— Это здесь, — сообщила мне актриса и постучала в крепкую деревянную дверь, являвшуюся частью правой створки ворот.

Ворчание перешло в лай. Судя по сочному басу, песик был немаленький. Где-то в глубине двора хлопнула дверь, раздались шаркающие шаги, и на улицу высунулась замызганная физиономия в кожаном фартуке.

— Чего вам? — поинтересовалась она сиплым с перепою голосом.

— Записка, — ответила Телла, вмиг превращаясь в простецкую дуреху, — передать велели...

И в этот миг я неожиданно услышал голос Эйно — тихий и далекий, отделенный от меня, наверное, комнатой, но все же достаточно различимый:

— Если мои условия вас не устроят, то я как член столичного магистрального суда возьму на себя труд передать все это господину королевскому дознавателю...

Схватив треугольничек письма, сизая рожа исчезла, и Телла повернулась ко мне:

— Ну, вот, теперь мы можем идти куда угодно...

— Погоди... — начал я, вслушиваясь, но поздно — верно, где-то в доме прикрыли дверь, и теперь я не слышал ничего, кроме стихающего лая сторожевого пса.

Но в принципе даже того, что я услышал, было вполне достаточно. Что все это могло значить? Эйно угрожал обитателю этих убогих трущоб? С какой целью? Наша миссия становилась все более странной.

Глава 3

Спал я очень плохо. В номерах подо мной творилось что-то непонятное — то ли ночь страсти, устроенная целым стадом коров, то ли просто дикая пьянка... а скорее всего и то и другое. К тому же я обиделся на Уту, которая встретила меня насмешливыми расспросами о кондициях гюзарских девиц. Отвечать я ей не стал — дело шло к полуночи, и я, в конце концов, просто устал. Проводив Теллу до скромной гостиницы, в которой остановились они с отцом, я еще несколько часов бродил по городу, размышляя о превратностях судьбы и неподвластности страстей. Мне не хотелось с ней расставаться... Разбудил меня настойчивый стук в дверь. Удивляясь, почему не встает Ута, я выпрыгнул из постели, пробежал в гостиную и впустил в номер горничную.

— Внизу, — сказала она, с любопытством разглядывая по-утреннему вздыбленный предмет моего достоинства, прикрыть который я не догадался, — внизу господина Эйни ждет нарочный...

— О боги... да! Я иду!

Сложив руки по низу живота, я захлопнул ногой дверь и, алый, словно северный закат, помчался в спальню одеваться.

В холле переминался с ноги на ногу прилично одетый мальчишка лет двенадцати.

— Мой поручитель, — с чрезвычайной серьезностью начал он, — велел спросить у вас, как назывался корабль, подобравший некоего лекаря в далекой восточной стране...

— «Бринлееф», — машинально ответил я. — Письмо?

Парень протянул мне довольно толстый конверт и добавил в полголоса:

— Он велел соблюсти все в точности. Отступления недопустимы.

Я дернул плечом и полез в карман за монетой, но посланец Эйно уже выходил из пансиона. Я огляделся — на меня никто не смотрел, да и вообще, кроме трех девочек-горничных, посыльного и метрдотеля, в холле не наблюдалось ни единой живой души.

Придав себе максимально беспечный вид, я поднялся в наш с Утой номер.

— Вставай, — начал я, заходя в ее спальню, — Эйно...

Она лежала на спине, откинув одеяло почти до пояса, — левая рука медленно скользила по груди, а правая находилась под одеялом, насколько я видел, меж раскинутых и чуть согнутых в коленях ног. Глаза девушки были закрыты, острые белые зубы впились в нижнюю губу. Услышав мой голос, она дернулась, поспешно прикрылась одеялом и метнула на меня разъяренный взгляд:

— Кто разрешил тебе вламываться в мою спальню?

Перед моими глазами вдруг сверкнули, как молния, большие темно-коричневые соски, такие яркие на ее белой, бархатистой коже. Я ощутил, как подтягивается мой живот, и промямлил:

— Пришло письмо от Эйно...

— Пошел вон... сейчас я выйду.

Улыбнувшись — так, чтобы она этого не увидела, я ретировался и, едва сев за стол, поспешно разодрал белый треугольник. Письмо было сложено из двух листов тонкой, чуть желтоватой бумаги. На одном из них был текст, на другом — какая-то сложная схема. Заинтригованный, я повертел ее перед глазами, различил небрежно прорисованную розу ветров и, сообразив, как ее держать, углубился в изучение. Здесь был изображен какой-то холм. Рука Эйно, уверенная, но не слишком щепетильная в деталях, набросала нечто вроде поляны, находящейся на вершине горы, неровную линию берега и несколько звездочек, под которыми было написано — «точки засады». Под двумя также — «камни», под третьей — «заросли». Ниже одним словом, крупно — «прочесать». От звездочек шли пунктирные стрелочки. Отложив схему, я принялся за письмо — и в этот момент из спальни появилась Ута, уже одетая и причесанная.

— Что там? — спросила она, выдергивая листок из моих пальцев.

Я не успел возмутиться — ее лицо вдруг заострилось, и она села, даже не глядя на стул.

— Кажется, он впутал нас в историю, — пробормотала девушка.

— Что ты имеешь в виду? — изумился я.

Получасом позднее мы уже мчались в наемном экипаже, который вез нас вниз, к морю. Остановив карету на шумном перекрестке, мы расплатились с возницей и быстро двинулись в глубь бурлящих припортовых кварталов. Я ощущал легкое волнение. Волнение, которое должно было перерасти в отчаянную тревогу и даже страх. Мы прошли пару кварталов, свернули направо и остановились перед вывеской постоялого двора. Я глубоко вздохнул и вошел в приоткрытую дверь.

Хозяйка — поджарая, как гончий пес, женщина средних лет, провела нас с Утой на конюшню и молча указала на двух рослых жеребцов, уже ждавших нас под седлами. С боков были приторочены кожаные чехлы, скрывавшие в себе многозарядные длинностволки. Такой штуцер валил с ног лошадь... я поежился. Все так же, не говоря ни слова, хозяйка распахнула перед нами ворота, и мы, ведя на удивление послушных коняг в поводу, вышли на улицу.

Ута посмотрела на свой хронометр.

— Будет лучше, если мы приедем на место заранее.

Я кивнул. Письма были сожжены еще в пансионе, а все ориентиры, указанные Эйно с чрезвычайной подробностью, уже въелись в мой мозг настолько, что я мог повторить их, как молитву.

Мы покинули город через западный сторожевой пост, давно заброшенный и, вероятно, облюбованный бродягами — вокруг обветренной желтой башенки валялось какое-то тряпье и битые кувшинчики, в которых продают дешевое вино. Дорога вела вверх. Три мили спустя я увидел покосившуюся часовенку, воздвигнутую, как гласила надпись, в честь невинно убиенного сына городского головы, и повернул коня — здесь была развилка. Мой жеребец вел себя безукоризненно, так, словно его дрессировали бродячие циркачи. «А может, — подумал я, — так оно и было...» Еще через пару миль показался следующий ориентир — большая белая скала и тропа, спускающаяся к морю. Вскоре по правую руку возник обозначенный Эйно холм.

Князь продумал все до мелочей. Лошадей мы спрятали в небольшом, но очень глубоком овраге, до того заросшем, что различить их сверху было совершенно невозможно. Потом, набив карманы патронами и подхватив ружья, мы с Утой вскарабкались на поросший редкими соснами холм. Нам предстояло решить: какой из двух вариантов засады выбрать?.. Эйно, разумеется, не мог знать, как поведут себя те, от кого он хотел защититься, поэтому предложил нам определиться по месту — то ли засесть среди серо-коричневых каменных глыб, каким-то неведомым образом вывороченных из земли и наваленных на краю холма, то ли спрятаться в густом кустарнике на противоположной его стороне.

Расчехляя ружье, я прошелся к краю обрыва, поглядел на безмятежно спокойное море, потом опустил голову вниз — высота была порядочной, но внизу белела узкая полоска песчаного пляжа, так что, сверзившись отсюда, можно было надеяться, что шея останется на месте.

— Знаешь, — начал я, передернув затвор, — мне кажется, что садиться друг напротив друга будет довольно рискованно. Послушай-ка... а что, если мне забраться вот туда? — и я махнул рукой вверх, указывая на поросшую чахлыми кустами серую скалу, нависавшую над холмом с северной стороны. — Таким образом, если ты расположишься в камнях, то стрелять мы будем под острым углом друг к другу...

— Это если бить придется по центру полянки, — скривилась Ута. — А если нет?

— Я стреляю не так уж и плохо... а ты в меня не попадешь при любых обстоятельствах — разве что у тебя задерется ствол. Я хочу свести риск к минимуму, верно?

Ута прищурилась и некоторое время разглядывала нагромождение камней, примыкающее к скале. Забравшись чуть выше, я имел превосходные шансы долго оставаться невидимым и почти неуязвимым для людей, находящихся внизу, среди сосен холма.

— На такой дистанции из штуцера не промахнется и расслабленный, — согласилась она. — Хорошо...

Я кивнул и принялся карабкаться наверх. Это не было трудным делом — во-первых, я, как и любой мальчишка, немало налазился по всяким оврагам и склонам, а во-вторых, подъем был довольно пологим. Вскоре я облюбовал себе изумительное местечко в глубокой расселине меж трех замшелых валунов, положил на камень ружье и прикинул, как мне придется стрелять. Пока все выходило отлично. Чуть правее меня в камнях затаилась Ута. Сейчас я видел лишь ствол ее штуцера, да и то потому, что находился намного выше. Я поглядел на свой хронометр — до назначенного Эйно срока оставалось чуть больше получаса.

От волнения мне захотелось есть, но мы не захватили из пансиона ничего, кроме пары оплетенных соломой фляг с вином. От вина я решил воздержаться, дав себе слово напиться в лежку нынешним же вечером — если, конечно, к тому времени я еще не воспарю в горние выси, где, как я полагал, от вина проку мало.

Передо мною вновь возникла Телла. Такая разная: то наивная, как деревенская девчонка, то утонченная, словно придворная дама, скользящая в игре по грани меж разных лиц и слов, загадочная, влекущая за собой и тотчас же отталкивающая — смеясь и лукаво поблескивая необыкновенно глубокими глазами. Я вздохнул и подбросил на ладони тяжелый светлый цилиндрик с торчащим из него острием крупнокалиберной пули, гладким, блестящим на полуденном солнце. Семь таких игрушек находились в трубчатом магазине моего штуцера. Еще с десяток — в кармане куртки, но я знал, что перезарядиться мне скорее всего не дадут.

Морской ветер едва слышно пел в верхушках сосен. В какой-то миг мне вдруг показалось, что я слышу приглушенное лошадиное ржание, я встрепенулся, навострил уши, но все же решил, что мне почудилось. Или, возможно, то разговаривали между собой наши жеребцы, упрятанные в зеленом овраге.

За размышлениями я не заметил, как пробило полдень. Хронометр в моем кармане звякнул, я неожиданно напрягся, и не зря — снизу раздавался негромкий перестук копыт. Над каменной грядой на секунду возникло лицо Уты, я услышал, как щелкнул взводимый затвор.

«Дура, — нервно подумал я, — сообразила... раньше надо было!»

На поляну неторопливо выехали двое всадников, в одном из которых я без труда опознал Эйно. Его лицо затеняла широкая черная шляпа с парой красных перьев, на солнце блеснул неизменный талисман. Одет он был по морскому обычаю в кожаную куртку со сложным мишурным шитьем, грубые брюки и сапоги с отворотами. Его спутник никакого отношения к морю не имел — на широкозадой серой кобыле восседал типичный богатый горожанин в длинном разноцветном кафтане, бриджах и длинноносых туфлях. Они остановились посреди поляны, Эйно засунул руку в седельный карман и извлек из него толстый парусиновый пакет.

— Итак, — услышал я его голос, — думаю, здесь вам будет удобно, мой друг... ознакомьтесь, прошу вас.

Горожанин принял пакет, с хрустом взломал сургуч печатей и вытащил какие-то бумаги. Некоторое рремя он задумчиво вчитывался в их содержимое.

— Да уж, — мрачно произнес он, — от такого негодяя, как вы, дорогой князь, я не ждал ничего иного. Вы, вероятно, проделали немалую работу?

— И я хочу, чтобы она была достойным образом оплачена, — елейно отозвался Эйно. — А если уж говорить о негодяях, то я советовал бы вам поглядеть в зеркало. У меня есть с собой — хотите?

— Это просто торговля, — скривился его собеседник. — Не больше того...

— Ах, ну конечно... если мы можем говорить о торговле королевскими патентами, городскими землями и «сливе» золотишка в Галопу. Итак, — голос Эйно стал жестким. — Векселя? И вы же знаете, шутить со мной не стоит...

Снизу донеслось конское ржание, шум копыт и чьи-то резкие, короткие выкрики. Я увидел, как Эйно едва заметно подобрался, словно собираясь выпрыгнуть из седла, и стрельнул глазами по сторонам. Моя ладонь легла на приклад штуцера.

На поляну вылетел целый отряд, состоящий из восьми всадников, в которых, как мне показалось, вполне угадывались хозяева ночных дорог. Горожанин с голыми икрами — как странно, я смотрел на покрывавший их жесткий волос и вспоминал о недавно съеденном морском еже — торжествующе осклабился и небрежно засунул пакет в седельный карман своей лошади.

— На этот раз сделка отменяется, дорогой князь. Вы немного погорячились, но я все же готов простить вам этот невольный грех. При условии, что вы...

Эйно выстрелил, не вынимая пистолет из кобуры, и в эту секунду я, уже вздымая ствол своего штуцера, понял, до какой степени он доверяет нам, своим присным. Мы должны были открывать огонь по «страже» (так было сказано в письме) после его первого выстрела. Он стрелял вниз, абсолютно уверенный в том, что мы с Утой вовремя прибыли на место и успели занять свою позицию.

Целиться мне, в сущности, не было ни малейшей необходимости — наемники столпились прямо перед моим носом, и первый же мой выстрел вывернул из седла рослого загорелого бородача, сидевшего на крупном вороном жеребце. Следом загрохотал штуцер Уты. Раз, два... они бросились врассыпную, я сбил — правда, лишь ранив, еще одного, и вдруг с ужасом услышал, как гремят выстрелы другого, третьего стрелка, находящегося где-то прямо надо мной! Он снес голову моему раненому, пробил грудь еще одного, и вот уже вся восьмерка покоится на грязно-желтом песке, заливая его густой темной кровью, — мечутся, обезумев от ужаса, кони, а спешившийся Эйно тянет из седла пестрого горожанина в длинноносых туфлях. Я выпрямился, задрал голову вверх — но не обнаружил там ничего, кроме камней и пробивающихся сквозь щелки растений. На другом конце поляны сверкнули глаза Уты, которая, затаясь, также искала нашего неведомого союзника.

Тем временем Эйно подтащил своего конфидента к краю обрыва, извлек из его кармана нечто вроде мошны с серебряными шнурками и неожиданно столкнул его вниз. Я услышал сдавленный крик: мужчина свалился на песок, резво поднялся на ноги и что-то завопил, угрожая небу сжатыми кулаками.

— Накасус, вылезайте! — рявкнул Эйно. — Ута, Маттер! Нам нужно убираться отсюда.

Накасус?! В ту же секунду я понял, кто стрелял сверху. Конечно, это был великий мастер, оказавшийся в Гюзаре так же случайно, как и мы с Эйно... И на меня напал беспричинный, нелепый смех — я хохотал, спускаясь вниз, и продолжал ржать даже тогда, когда оказался возле тяжело дышавшего Эйно...

— Что с тобой, парень? — князь сильно хлопнул меня по плечу. — Разволновался? Все кончено — на сегодняшний день, по крайней мере...

Со скалы спустился почтенный актер. В руке он держал точно такое же ружье, что и у нас с Утой.

Сдержанно поздоровавшись с нами, он повернулся к Эйно.

— Эти мерзавцы не представляют для нас никакой опасности, — ответил тот, угадав вопрос Накасуса. — Я боялся, что он наймет профессиональных телохранителей, но скупость, говорят, не только постыдна, но и опасна. Он позвал обычных бандюг. Когда их найдут — а это вряд ли произойдет сегодня, — власти в очередной раз решат, что банды не поделили награбленное. Но нам нужно уходить, причем немедленно! Честно говоря, я все-таки надеялся, что эта гадина не решится убивать меня. Раз он пошел этим путем, опасность действительно велика. Вы будете выбираться в одиночку, дорогой друг, — с дочерью вам будет гораздо сложнее покинуть остров, а вы должны сделать это сегодня же.

— Но я... — дрогнули губы актера.

— Нет, нет, — Эйно не дал ему раскрыть рта, — не спорьте. Я говорил вам, что совершенно незачем тащить ее за собой, и если бы не ваша боязнь оставить девушку в труппе одну... но ладно, я всегда понимал вас. Я забираю Теллу немедленно, и до заката мы уже будем в море. Денег вам хватит?

Накасус кивнул.

— Тогда — в седло! Мы должны поспешить: лошади разбежались, но к вечеру этот мерзавец точно доберется до города, и нам уже будет не до шуток.

Эйно не без труда поймал свою лошадь, не успевшую — или не пожелавшую — удирать с холма, взгромоздился в седло и нетерпеливым жестом распечатал пакет, который он буквально вырвал у своего противника. Мы с Утой тем временем вывели из овражка своих коней. Я поискал глазами Накасуса, но он исчез так же незаметно, как появился.

— Скорее!

Лоттвиц спрятал бумаги на груди и что было сил пнул свою конягу.

Вскоре мы были уже в Гюзаре. Безошибочно ориентируясь в лабиринте желтых улиц, князь вывел нас к гостинице, в которой остановились Накасус с дочерью. Мы ждали его в седле: пять минут спустя он появился, держа за руку удивленную и немного испуганную Теллу.

— Маттер, возьми ее к себе, — отрывисто приказал Эйно. — За мной!

Я помог девушке взобраться на круп моего коня, и мы помчались куда-то в сторону восточной оконечности острова.

— Что происходит? — спросила она, прижимаясь ко мне. — Маттер, ты слышишь?.. Князь сказал, что он забирает меня с собой, мы плывем в Альдоваар... что с отцом? Что с моим отцом?

— Все в порядке, — ответил я, не оборачиваясь. — Отец будет выбираться отсюда сам. Эйно... кое-что не поделил с местными бандитами.

— И отец был с ним? Скажи мне — он был с ним?

— С нами...

Телла положила щеку мне на плечо и коротко вздохнула. В этот момент Ута, скакавшая в середине нашей кавалькады, неожиданно обернулась, и я увидел, как по ее губам скользнула ироничная усмешка.

Пыльная дорога, желтой змеей вившаяся меж зеленых лугов, свернула, и я увидел море. Впереди, за небольшим мыском, маячили мачты какого-то судна. Эйно, целеустремленный, как пуля, мчался именно туда, я видел, как копыта его лошади вздымали фонтанчики песка; князя болтало в седле, будто мешок с трухой, но его, как я уже давно понял, такие мелочи не волновали. Двигаясь за ним, мы выехали на мыс, и я заметил довольно большой бриг, стоявший на якоре всего в трехстах локтях от берега. Очевидно, на палубе находились дозорные — едва конь Эйно появился в поле их зрения, прозвучала короткая команда, и матросы принялись спускать на воду ялик.

Глава 4

Этих денег все равно не хватит... Я сидел в полутемной каюте на корме нашего брига за столом, заваленным различными финансовыми бумагами, по большей части векселями на предъявителя, испещренными красными печатями королевских нотариусов. Справа от меня задумчиво глядел в узкое окошко князь Эйно. Бриг был стар. Рама окна, отлитая из давно потемневшей бронзы, представляла собой сложную паутинку перемычек, меж которыми, по замыслу строителя, должны были располагаться мозаичные разноцветные стекла. Цветных стекол осталось всего два, остальные были какими-то мутными, желтоватыми — солнечный свет, просачиваясь сквозь них, превращал и без того мрачную каюту в подобие пещеры злого мага, о которых я столько читал в детстве.

Я исполнял данное самому себе обещание и надирался густым, настоянным на меде и травах вином.

— Раз не хватит, придется искать дальше, а времени у нас маловато. Так-то, парень.

Эйно говорил, не глядя на меня, — я вообще сомневался, ко мне ли он обращается.

— Для того чтобы плыть на запад, нужно очень много денег, будь они прокляты. А другим путем нам череп не добыть, нет...

Я немного встрепенулся. Череп! О боги, он собирается плыть в страну рашеров? Невероятно! В моих родных краях даже не слыхали о морских путях, способных привести туда, в мир снежных гор и ледяных равнин... Рашеры плавали по морям, но, как правило, между южными странами Тиманского моря и Гайтанией.

— Он не дает вам покоя? Что в нем такого, в этом проклятом черепе?

Эйно резко повернулся и впился в меня полубезумным, как мне сейчас казалось, взглядом своих страшных прозрачных глаз.

— Смерть. И может быть, кое-что еще, то, что гораздо хуже смерти. Нет, череп Старого Дэрка — не оружие, по крайней мере в том смысле, который ты вкладываешь в это слово. Он может быть оружием, но речь сейчас не об этом. Те, в чьих руках он оказался, способны разбудить силы, которые уничтожат нас... всех. И еще он может быть товаром...

Я налил себе вина и скептически поджал губы.

— Значит, вы говорите о каких-то магических вещах?..

— Каких, ты сказал? Магических? — Эйно сухо рассмеялся и вдруг, положив локти на стол, наклонился ко мне так, что его глаза оказались прямо напротив моих. — Забудь обо всех этих бреднях, Маттер. Никакой магии не существует в природе. Никакой — кроме разве что твоей способности облегчать боль и видеть болезнь в теле человека, да и это, конечно, никакая не магия. То, что находится внутри проклятого черепа, это...

Он столь же резко замолчал и откинулся на спинку своего высоченного стула, до блеска отполированного поколениями моряцких спин.

— Это смерть?..

— Да, Маттер, это смерть. Клянусь тебе, ты все узнаешь — тогда, когда придет твой час. Те, с которыми наши предки заключили свою ужасную сделку, обманули нас, и теперь мы можем превратиться в игрушку в руках великих стихий, повелевающих вселенной.

Я вздохнул, понимая — большего из князя Лоттвица мне сегодня не выцедить. Он молчал, упершись невидящим взглядом в грязный дощатый потолок. За темным окном разгорался закат. Прихватив с собой вино, я поднялся на палубу. В голове у меня немного шумело. Бриг оказался превосходным ходоком, под свежим бризом он несся, едва не выскакивая из волны, и я подумал, что если ветер не переменится, то уже к завтрашнему вечеру мы, может быть, увидим огни Альдоваара.

Тяжелая дубовая дверь глухо ударила за моей спиной. Несмотря на то что солнце было закрыто от меня массивной кормовой надстройкой, я все же прищурился — долгое пребывание в полумраке каюты отучило мои глаза от света. Судно вдруг переменило галс, с правого борта полилось красивейшее оранжево-золотое сияние, и я с недоумением разглядел женскую фигуру, стоящую возле фальшборта. Это была Телла. Нашаривая в кармане сладкий сухарь, я подошел к ней — девушка, ощутив мое приближение, порывисто обернулась, солнце засияло в ее темных глазах.

— Я думал, вы с Утой в каюте... а вы здесь.

— Она спит. Уснула сразу же, едва мы снялись с якоря.

— Да, она любит море...

— Любит? Вы хотите сказать — любит спать под парусами?.. Заметьте, вы первым перешли на «вы»...

Я вытащил наконец сухарь, глотнул вина и небрежно дернул плечами.

— Прости. Это у меня бывает — пережитки дворянского воспитания. Впрочем, рядом с Эйно это скоро пройдет. Уже проходит... как красиво, правда?

Она посмотрела на сверкающие волны и ответила мне улыбкой:

— Я стою здесь уже больше часа и все смотрю, смотрю... мне часто приходится путешествовать на корабле, и всякий раз я не могу насладиться морем по-настоящему.

— А мне, наверное, предстоит наслаждаться им несколько месяцев кряду. Эйно собирается в очередной поход. До сих пор не могу понять — нравится мне это или нет. Правда, на «Бринлеефе» море ощущается совершенно иначе. Такая махина, он идет по волне, словно утюг, даже не качается... Когда я увидел его в первый раз, просто не мог поверить, что такое возможно. У нас все корабли гораздо меньше, в основном такие, как этот. Куда ты... — я запнулся, — отправишься после того, как покинешь Лоер?

— Нас ждет новый театральный сезон. Сейчас начинается время храмовых праздников, и во всех крупных городах будут целыми неделями пить и веселиться. Для нас это самое лучшее время, ну и еще надо заработать на зиму — зимой мы обычно репетируем новые постановки, а жить ведь надо... правда, мы богатая труппа, у отца какие-то дела в разных местах, и его считают состоятельным человеком. Кое-кто говорит, что он давно мог бы бросить ремесло и жить в свое удовольствие, но держится потому, что привык к славе и уже не может без актерской жизни. Ты знаешь, он ведь и сам кое-что пишет...

— Кое-что — это что? — не понял я.

— Пьесы, короткие инсценировки для рассказчиков в жанре «рэ». Только пьесы у него иногда получаются какими-то странными, и не всегда их ставят. Например, в последний раз он написал пьесу о демонах, обманувших людей, которые вынуждены теперь возвращать отнятое. Странно так, знаешь... я прочитала и ничего почти не поняла.

Я встряхнул кувшин, прислушиваясь к тихому плеску вина. Как ни удивительно, но сейчас мои мысли все больше занимало предстоящее путешествие, и даже близость Теллы не могла отвлечь меня от него. Безусловно, об окружающем нас мире князь Лоттвиц знает куда больше моего, но все же — как он надеется разыскать этот страшный и загадочный череп в таинственной, бесконечно далекой стране, кишащей религиозными фанатиками и совсем уж сумасшедшими кхуманами? Я поежился. Неужели мне придется скитаться среди бесконечных снегов, испытывая на себе все прелести ледяных ветров, вечного тумана, который, как мне представлялось, обязательно должен укутывать собой глубокие, мрачные ущелья?..

Бриз взъерошил мои волосы. Видя, что я впал в задумчивость, девушка пожелала мне спокойной ночи и ушла в свою каюту.

* * *

Мы входили в порт в тот час, когда долгие пеллийские сумерки уже готовятся к переходу в ночь. Эйно проявлял нетерпение. Он расхаживал по юту, то и дело поглядывая на свой карманный хронометр, и перебрасывался короткими фразами со шкипером — рослым, невозмутимым мужчиной в парусиновой куртке и видавшей виды шляпе с линялым пером. Едва впереди показался торговый причал, князь выколотил о поручень свою трубку и приказал нам готовиться к высадке на берег. Он именно так и сказал — «к высадке», и, хорошо поняв его, я рванул в каюту за своим саквояжиком. Телла и Ута уже были наверху.

Перебравшись на сушу, мы погрузились в появившийся из темноты экипаж, Эйно прокричал вознице адрес и посулил золотой за скорость — а потом, повернувшись к нам, впился в Теллу требовательным взглядом.

— Сейчас, как только мы въедем в замок, ты начинаешь гримировать своего кавалера — так, чтобы его не смогла узнать ни одна живая душа. И гримируешься сама. Будете изображать юную супружескую чету. Краски, всякие мази, все это тебе дадут. Времени тебе полчаса. Вживаться в образ будете по дороге.

— Мы куда-то едем? — встрепенулся я.

— Едете... правда, недалеко. Я предпочел бы, чтобы вы поехали верхом, но, учитывая, какой из тебя всадник, придется посылать вас в карете. В горах перемените транспорт и вернетесь уже на лошадях... без груза. Ты должен получить мои деньги, ясно? И без всякой охраны. Не бойся, бандитов у нас тут немного. Если что, зови стражу. Не струсишь?

Я поежился. Деньги! Славное дело! Насколько я мог разобраться в мельком увиденных векселях, в звонкой монете эта сумма тянула на приличный вес и объем. Тащить с собой мешки? В горы? С Теллой? Я отнюдь не был уверен в твердости ее духа, да что там ее — мне и самому не очень-то улыбалось тащиться куда-то ночью с кучей монет и, возможно, драгоценностей. Но что я мог сделать?

— Не струшу, мой господин. Было бы неплохо, если бы вы дали мне ружье.

— Что хочешь, хоть пушку. Мой друг Алазан вполне может опротестовать свои бумажки — уже к завтрашнему утру, и тогда никакие мои друзья не помогут нам добыть эти деньги. И еще... все должно выглядеть так, чтобы никто не мог заявить потом, что именно я, Лоттвиц князь Лоер, эти векселя закрыл. Ни я, ни мои люди — а кроме вас, мне сейчас доверять некому. Я мог бы дать вам охрану из числа слуг или матросов с «Брина», но это...

— Лишние глаза, — понимающе хмыкнул я.

— Нет, умник, это лишняя суета, которая тебе ни к чему. Возвращаться будешь окольными путями, я дам вам карту. Надеюсь, за сегодняшний день вы еще не слишком утомились...

Последняя фраза была произнесена с характерным смешком, и я не удержался от улыбки. Телла поджала губы, размышляя о чем-то. Я подмигнул ей, и в этот миг карета влетела в распахнутые ворота парка.

Пять минут спустя я, тщательно отмытый от дорожной пыли, уже сидел перед Теллой на низенькой табуретке. Рядом со мной лежал здоровенный ящик, набитый всевозможными гримировальными принадлежностями, вплоть до висячих седых усов, бород и чего-то еще, совсем уж непонятного. Телла быстрыми мазками накладывала на меня слабо пахнущие смолой краски, а девушки-служанки вносили в комнату разнообразные костюмы. Стоявший перед окном Эйно браковал их один за другим и приказывал тащить следующие. Глядя на это довольно странное действо, я думал о том, что ему, пожалуй, не раз уже приходилось совершать подобные вещи. В доме было буквально все, что угодно: самые разномастные платья, бездна оружия, включая последние столичные новинки, которые то и дело пускали в оборот предприимчивые пеллийские мастера, и даже вот этот ящик с гримом и усами...

Отложив краски, Телла придирчиво осмотрела мою физиономию, прищурилась и ловко приладила мне пару густых черных бровей.

— Правильно, — одобрил Эйно, оборачиваясь, — глаза у него темные...

Подойдя к зеркалу с лампой в руках, я едва не отшатнулся — из глубины амальгамы на меня смотрел изрядно потасканный ловелас с пустым взглядом, проваленными скулами и наметившимися морщинами вокруг рта. О боги, Телла состарила меня лет на десять!

— У девочки талант, — усмехнулся Лоттвиц, наблюдая за мной. — Когда-нибудь и она станет великой.

— Я хочу стать богатой, — процедила сквозь зубы актриса, роясь в красках, — а славу навсегда оставить таким маньякам, как мой достопочтенный папаша.

Эйно неожиданно захохотал. Набив свою неизменную трубочку, он швырнул мне выбранный им наряд и неожиданно, склонившись над Теллой, потрепал ее по волосам.

— Твой папаша скоро будет богаче многих графов. Ты об этом не знала?

— Знала... но вряд ли он заработал это богатство .. в театре.

Я влез в неудобные зеленые бриджи, застегнул на груди тончайшую сорочку с полудесятком воротничков и завершил процесс роскошным кафтаном цвета морской волны. Под него полагался желтый кушак, но от этого аксессуара я решительно отказался, мотивируя это необходимостью иметь под рукой пистолеты. От сапог — скрипящих, нелепо-лакированных с квадратными носами и плоским каблуком — мне отвертеться не удалось. Правда, они пришлись мне вполне впору, но все же я сильно сомневался, смогу ли в них бежать, если вдруг приспичит. Поскрипывая этой обновкой, я прошелся по комнате, приладил к поясу уже привычную кобуру, бросил в карман кафтана десяток патронов и ощутил себя вполне готовым к любым авантюрам, кои угодно будет предложить моему сиятельному хозяину.

Эйно поправил мой кафтан в плечах и подвел меня к большому полированному столу, на котором горели аж три яркие лампы.

— Это карта, — сказал он, вытаскивая из кармана сложенный четвертушкой лист. — Внимательно... поехали...

...Карета ждала нас сразу за воротами. Не знаю, принадлежала ли она князю, но я не видел ее ни до, ни после нашего небольшого приключения: по виду это был очень дорогой, но все же наемный экипаж, принадлежащий богатому хозяину, вряд ли берущемуся за вожжи самостоятельно. Оказавшись внутри, я сразу увидел два ружья — короткую многозарядку для Теллы и мощный длинноствольный штуцер для меня.

Возница, по всей видимости, знал нужный адрес. Проплутав по уже освещенным фонарями улицам «деловой» части города, он остановился возле очень старого пятиэтажного здания. Мне показалось, что выстроено оно не в пеллийских традициях — окна были большими, многостворчатыми, и над каждым из них нависал каменный козырек, украшенный белыми от древности изображениями каких-то не то демонов, не то змей с крыльями. Приняв вид скучающего бездельника — я репетировал его всю дорогу, и Телла умирала от смеха, наблюдая за моими гримасами, — я подхватил свою юную «супругу» и вошел в тускло освещенный зал, где за матовыми стеклами неутомимо щелкали костяшки менял. Телла загримировалась под молоденькую кокотку, подцепившую себе в мужья вышедшего в тираж столичного гуляку; кажется, играли мы неплохо.

Подойдя к окошечку старшего клерка, я деловито постучал ногтем по стеклу. На меня воззрилась усталая физиономия с окулярами на ноздреватом носу.

— Что будет угодно моему господину?

— Вот это, — ответил я и протянул ему треугольничек запечатанного письма.

Старшой ловко разодрал бумагу, пробежался глазами по нескольким строчкам послания и шустро, совсем по-мышиному поскребся за ухом.

— Я весь к услугам моего господина, — произнес он совершенно будничным тоном. — Бумаги?

Я сунул руку за пазуху и извлек оттуда объемистый пакет. На изучение векселей финансисту хватило половины минуты.

— Очень раз за вас, — сухо заявил он. — Звонкая монета будет прямо сейчас. Если угодно, наше заведение предоставит охрану.

— Не угодно, — в тон ему ответил я.

Очкарик исчез. Меня вдруг пробила легкая дрожь. Я незаметно стиснул пальцами ладонь девушки, окинул зал быстрым взглядом, отметив пару сонных стражей по углам и какое-то чахлое растение в лакированной кадке, стоящее возле металлической двери, которая вела из зала в глубь здания. Дворец звонкой монеты был пропитан пылью и скукой насквозь, и в то же время я догадывался о том, что каждый день здесь шумят самые настоящие штормы и ураганы. За два месяца, проведенные в Альдовааре, я успел познакомиться с основами пеллийской финансовой системы, невероятно сложной, запутанной, но в то же время вполне эффективной. У нас, на востоке, даже самые хваткие купцы еще не научились так лихо торговать самими деньгами, зарабатывая порою сто на сто. Здесь, в этих стенах, рушились, превращаясь в прах, старые состояния чванливой аристократии — и в те же минуты рождались новые, намертво прилипшие к пухлым пальчикам вежливых прохвостов, владевших кораблями и рудниками, биржами, верфями, — прилипшие, чтобы превратиться не в роскошные одежды и драгоценности, а в станки, паровые машины и целые заводы.

За мутным стеклом раздались шаркающие шаги, и я увидел клерка, натужно волокущего два довольно внушительных кожаных мешка с бирками, украшенными печатями банка.

— Господину будет угодно пересчитать?

Таких указаний я не имел. Я имел указание спешить.

— Зачем? — поинтересовался я с самым ленивым видом.

— Превосходно. Тогда распишитесь — вот здесь.

Я поставил закорючку — прямо на синей печати, чтобы эта ни к чему не обязывающая подпись казалась еще менее разборчивой, так же лениво кивнул и подхватил оба мешка, переданных мне через узенькую железную дверь в стойке.

Золото — металл невыносимо тяжелый. Я знал об этом и раньше, но только сейчас понял, насколько же. Что до меня, то я предпочел бы видеть всю сумму в королевских ассигнациях или, на худой конец, в камешках, но Эйно почему-то требовалось исключительно золото. Вынося (вынося? О боги, выволакивая!) оба мешка из банка, я поглядел на одного из стражников — и встретил сонный, немного презрительный взгляд. Богатый дурень пошел тратить фамильные капиталы... не иначе как на девок, достаточно посмотреть на эту его женушку... Телла сработала по высшему разряду.

По улице промчались двое молодых людей на ухоженных, сильных лошадях, мимо меня не торопясь прошествовал седовласый муж в мундире королевского стряпчего — я впихнул оба мешка в карету, забрался туда сам, услышал, как хлопнула дверью Телла, — и мы понеслись.

— Кажется, пока все в порядке, — тихо произнесла она. — Хотя ты ужасно переигрывал.

— Не думаю, — отозвался я, проверяя магазин своего штуцера. — Клерк явно в сговоре, а охранник так на меня смотрел, что я чуть не расхохотался. Будет что вспомнить.

Судя по всему, возница спешил прочь из города. Освещенные улицы закончились, промчались, сверкая разноцветными фонариками, кварталы увеселений, и вот по правую руку появились бесконечные верфи. В седых лучах Эттилы проплыли мачты возводимых кораблей, тихонько дымящие трубы сталеплавильных печей — и карета круто свернула влево. Мы были за городом, теперь дорога шла вверх. Четверка коней резво тянула наш экипаж. Покачиваясь на мягком кожаном диване, я бросил короткий взгляд на Теллу — плотно сжатые губы, прищуренные глаза — и подумал о том, что ей еще никогда не приходилось участвовать в таких приключениях. Над моей головой горел неяркий светильник, и я, вспомнив, что нас ждет еще обратный путь, достал из кармана набросанную Эйно карту. Возвращаться предстояло незнакомыми мне дорогами, так, чтобы въехать в город с совершенно противоположной стороны. Его предосторожности были мне вполне понятны — князь не хотел оказаться в центре скандала, так как видел, что гюзарский прохвост, даже зная, что Лоттвиц имеет оружие против него, все же может ввязаться в драку. На открытое нападение он не решился бы в любом случае, но вот на иск и обвинения в мошенничестве — возможно...

Экипаж остановился совершенно неожиданно. В передней стенке распахнулось окошко, и сильный мужской голос произнес:

— Четыре к семи. У вас минута.

Я знал, что те, кто приедет за деньгами, ни при каких обстоятельствах не должны были видеть нас, а потому шустро выпорхнул из кареты. Мы находились на небольшой поляне; песчаная дорога здесь раздваивалась. Неподалеку, под деревом, спокойно паслись две лошади. Не оглядываясь, я забрался в седло одной из них, сунул взведенный штуцер в специальную ружейную кобуру, посмотрел, как то же самое проделала Телла, и негромко щелкнул пальцами. Она кивнула.

Мы свернули налево и оказались под сенью могучих старых деревьев. Тьма была практически кромешной, но я верил своему коню, зная, что Эйно не подсунет нам доходяг, способных угробить всадника на какой-нибудь коряге. Мы двигались шагом, слушая, как посвистывает ночной ветерок.

Телла нарушила молчание первой:

— Как ты считаешь, здесь нет диких зверей?

Я с трудом удержался от нервного смешка.

— Думаю, что их почуют лошади. За моей спиной полыхнула вспышка — обернувшись, я увидел, как девушка прикуривает свою трубку. В это момент моя нога зацепилась за некий предмет, висящий справа от седла. Нагнувшись, я нащупал довольно большую круглую флягу в кожаном чехле. В ней было вино, и я чрезвычайно обрадовался этому обстоятельству. Сделав по паре глотков, мы двинулись дальше. Вскоре лес поредел, впереди засеребрился ручей.

— Пока все правильно, — заметил я, поворачивая лошадь. — Может быть, нам стоит умыться? Эта мазня уже давно действует мне на нервы.

— Ты прав, — согласилась Телла. — А представь, как мы ходим в гриме по нескольку часов кряду? Да еще, бывает, по жаре. Думаешь, легко?..

— Тихо! — перебил ее я.

— Что? — шепотом спросила девушка, инстинктивно приближаясь ко мне.

— Кажется, я слышал голоса. Впрочем, наверное, это у меня еще море шумит в ушах. Знаешь, когда после двух с лишком месяцев на море попал наконец на сушу — два дня шатало. Это, собственно, тогда, когда мы с тобой познакомились...

Я наклонился над ручьем, зачерпнул в ладони ледяную воду и, тихонько ругаясь, принялся смывать с себя краску. Свои кустистые брови я засунул в карман. Рядом со мной умывалась Телла. Меж моих пальцев убегали в воду крошечные мальки. Вокруг стояла потрясающая, величественная ночная тишь, нарушаемая лишь едва слышным шумом ветра. Убедившись в том, что краски на лице не осталось, я подошел к лошади, достал флягу и присел на траву, глядя, как бежит серебристая вода. Эттила придает привычным краскам удивительные, свойственные лишь ночи качества, они становятся дымными, не совсем реальными, кажется, что стоит к чему-либо прикоснуться — и предмет тотчас же растает, исчезнет, поднявшись вверх в ее безразличных лучах. А когда далеко на востоке появится вторая, гораздо меньшая луна Энбис, предутренний мир станет желтоватым, похожим на раннюю осень моих широт.

Телла уселась рядом со мной и молча протянула руку за вином.

— Еще никогда в жизни, — со смешком призналась она, — я не проводила время так необычно.

Ее волосы пощекотали мою шею. В ответ я осторожно погладил девушку по плечу и резко поднялся.

— Если мы задержимся, Эйно вышлет людей на поиски. Вперед! Будем надеяться, что уроки старика Тило не пропали даром и я кое-чему научился... по крайней мере, разбираться в картах.

Мне показалось, что во вздохе актрисы прозвучало недовольство, но я не обратил на него внимания. Запрыгнув на коня, я направил его руслом ручья, которое вело вниз, к одной из множества впадающих в океан речушек. Вскоре мы выехали к поблескивающему в лунном свете озерцу — правее начиналась тропа, указанная в карте. Убедившись в том, что мы все-таки не заблудились, я облегченно усмехнулся.

— Самая странная финансовая операция в моей жизни, — произнес я, оглядываясь на Теллу.

Она молча кивнула. Сразу за глубоким оврагом начиналась мощенная камнем королевская дорога. И здесь нас нагнала стража.

Впереди уже виднелись редкие огоньки города. Услышав за своей спиной приближающийся грохот копыт, я обернулся — и тотчас же потянул из кобуры ружье.

— Не сметь! — повелительно гаркнул кто-то, куда более остроглазый, нежели я. — Стоять, оружие на землю! Королевская стража!

Я разглядел пятерых мужчин в одинаковых доспехах, сидевших на крепких короткогривых конях. Их длинные пики покачивались в такт копытам. В считанные секунды они окружили нас, и я, ощущая вдруг налетевшую дрожь, разжал держащие штуцер пальцы. Он упал на камни с глухим стуком — один из стражников соскочил с коня, поднял его и протянул старшему.

— Дорогое оружие, — пробормотал тот. — Что вы здесь делаете, молодые люди? Заблудились? Отвечать!

Его голос был отрывистым, он выплевывал слова, будто пули. Я услышал, как шумно сглотнула Телла, и взял себя в руки.

— Раз мы находимся на дороге, то, наверное, нет.

— А что вас удивляет? — вдруг заговорила моя спутница жеманно и слегка устало. — То, что муж и жена устроили себе вечернюю прогулку? Вино мы уже выпили, ужин съели и спешим домой в постель. Это теперь преступление?

Стражник пристально посмотрел на нее, потом, приблизившись к моему коню, сильным броском вернул оружие в кобуру.

— Будьте осторожны, господа... Глядя ему в спину, я ощутил какое-то смутное беспокойство. Откуда они тут взялись, разве городская стража должна носиться по ночным дорогам, распугивая влюбленные парочки?

— Зануды, — очень тихо сказала Телла.

Эйно ждал нас за сервированным столом, глядя, как камердинер, склонившись над его плечом, аккуратно разрезает здоровенную утку, зажаренную с травами и пряностями. Едва мы вошли, он хитро улыбнулся, щелкнул пальцами, и молодой слуга развернулся к нам с подносом, на котором стояли два золотых бокала.

— Прошу вас, детки мои, — взмахнул он рукой и поправил салфетку, прикрывавшую его теплый вечерний камзол. — Вы сыграли все как надо.

Я не стал рассказывать ему про стражу. Банковская операция утомила меня так, словно я проскакал сотню миль. В ней, на первый взгляд, не было никакого риска — я не сомневался в подлинности векселей, равно как и в ловкости подкупленного клерка, и все же напряжение покинуло меня в тот лишь миг, когда наши с Теллой кони вошли в замковый парк. Мне даже не хотелось есть. Заставив себя прожевать небольшой кусочек утки, я вопросительно поднял глаза на своего господина, но он лишь улыбнулся в ответ. Тогда я встал и коротко поклонился.

— С вашего позволения я отправлюсь в постель...

— Доброй ночи, — заботливо ответил Эйно.

Горячий душ не только успокоил меня, но и вернул некоторую часть растраченных сил. Сменив мокрое полотенце на толстый халат, я вызвал слугу.

— За ужином я... чувствовал себя усталым, — объяснил я, удивляясь, отчего вдруг мой голос звучит так, словно я оправдываюсь, — а теперь вот захотелось поесть. На кухне, наверное, найдутся остатки господского ужина?

— Повара в этом доме не спят никогда, — бесстрастно отозвался юноша. — Что будет угодно моему господину?

Вскоре он вернулся с подносом, на котором дымилась яичница с вареным мясом, какие-то приправы, лепешки, что-то еще... Не вдаваясь в подробности, я принялся за поздний ужин. Моя мысль блуждала довольно далеко отсюда.

У Эйно, князя Лоер, довольно странные способы добычи денег, а ведь про него говорят, что он несметно богат. Досужие сплетни? Но чего стоит содержание одного только этого замка, который разорил бы половину принцев крови в моей несчастной стране? Неужели он всегда зарабатывает на шантаже?.. Говорят опять-таки, что он и вправду имеет патент королевского корсара и может беспрепятственно грабить любое судно, идущее под вымпелом врагов Пеллии. «Бринлееф» создавался именно для этого? Весьма вероятно, но что же тогда означают его путешествия — к нам, на восток, а теперь еще и далеко на запад, к темным берегам страны рашеров? Что все это значит — какую, к примеру, ценность представляет для него хрустальный череп, несущий в себе неведомую, но ужасную смерть?

Я прекрасно понимал, что судьба занесла меня в самый центр торнадо странных, непостижимых тайн и связанных с ними интриг. Иногда мне начинало казаться, что интриги эти древнее, чем сам наш мир, и что Эйно — лишь очередной в длинной цепи таких же посвященных. Вот только — посвященных во что?

Глава 5

Неделей позже мы были уже в столице. Цель поездки я представлял себе слабо — по словам Иллари, она была связана с возникшими у князя финансовыми проблемами. Впрочем, финансы меня волновали мало — я был захвачен желанием посмотреть древний город, резиденцию пеллийских королей, с которой я был уже знаком благодаря множеству гравюр и картин. Ута осталась в замке вместе с ожидавшей отца Теллой. От расставания с молодой актрисой в моей душе остался нехороший осадок, ощущение какой-то недосказанности, что ли. Сидя в небольшой каюте пассажирского судна, я не раз вспоминал ее глаза, смотревшие на меня с немым упреком. Я должен был что-то сделать... но что? Я не ощущал себя влюбленным, более того, мне казалось, что для нее я всего лишь новая игрушка. Врать и играть мне не хотелось. Возможно, я был не прав?

Три дня пути пролетели незаметно. Несомый южным ветром, наш бриг мчался, едва не догоняя скользящих над водой птиц, — осторожный капитан, помня о том, что везет пассажиров, старался держаться в разумной близости берега. Я в основном шлялся по палубе, изредка спускаясь в каюту, чтобы поваляться в гамаке с книгой, а Эйно и Иллари проводили время в салоне шкипера, изводя его и старшего помощника при помощи игры в ло. Те были на редкость азартны; незадолго до тогог как корабль бросил якорь в одной из столичных гаваней, подвыпивший Иллари признался мне, что ему удалось порядком облегчить их карманы.

Я стоял на палубе. Впереди, в легкой вечерней дымке, виднелись сотни, тысячи разновеликих шпилей, украшавших столичные дворцы. Город был огромен. Я видел одетые камнем набережные, вдоль которых сплошным потоком скользили экипажи: в подзорную трубу я хорошо различал массивные, украшенные гербами и вымпелами кареты, грузовые фуры и фигурки отдельных верховых. Правее, в торговом порту, закатное солнце терялось среди множества мачт.

Гравюры не обманули меня — столица и впрямь оказалась каменным чудом. Наемный экипаж долго вез нас по широким, обсаженным деревьями аллеям, потом свернул в старые, пропахшие дымами кварталы, где серые от древности, но не потерявшие своего величия здания тесно прижимались одно к другому, образуя узкие неровные улочки. Каждый камень, каждое дерево здесь дышали очарованием благородной седины. Я вертел по сторонам головой, радостно улыбаясь всякий раз, когда видел что-то, знакомое мне из книг и альбомов.

— Вот поле Ноора, — возбужденно шептал я. — Здесь Hoop, принц крови, вызвал на бой своего дядю, обвинившего его в измене... а это... о боги, это же северная резиденция князя Бельмона!

— Теперь отель, один из лучших в столице, здесь любят останавливаться нувориши-лавеллеры, — флегматично добавил Эйно. — Но мы будем жить в более скромном месте.

Более скромное место оказалось четырехэтажным зданием с острой, поросшей мхом черепичной крышей. Над подъездом висели два решетчатых фонаря и вывеска в виде гротескно-пузатого сапога. Отель так и назывался — «Старый башмак», и почти весь его первый этаж занимал ресторан. Мне выделили небольшую угловую комнатку под самой крышей, два окна которой выходили на улицу и в соседний переулок — темный, загадочный чулок, в котором уже зажигали на ночь фонари. Эйно предупредил меня, что я могу быть свободен до самого утра, но все же не рекомендовал мне долго гулять: по его словам, столичная стража отличалась повышенной бдительностью, а мой акцент до сих пор выдавал во мне приезжего.

Я заказал себе ужин, разжег камин и лег на застеленную пледом кровать. Бродить по вечернему городу мне почему-то не хотелось — наверное, я слишком устал. В темнеющем небе чудилась отцовская усадьба, тот последний бой, в котором он нашел свою судьбу, и дерево в саду, под которым я опустил его в неглубокую, наспех вырытую яму. Моя несчастная мать, если она еще жива, вряд ли узнает, какая судьба постигла ее сына. Впрочем, что я мог сделать? Остаться на родине — и скорее всего погибнуть, как скотина под ножом мясника? Вместо этого я оказался здесь, на другой стороне планеты, и вокруг меня негромко шумел громадный и прекрасный город, так непохожий на те города, которые мне случалось видеть в детстве.

Слуга принес мне жидкую сладковатую кашу, в которой плавали кусочки тушеной курятины, зелень и целый кувшин вина, а также пирожные. Бросив на свой ужин беглый взгляд, я подумал, что князь, пожалуй, был не далек от истины, когда убеждал меня, что кухня в «Башмаке» самая наилучшая. Пахло все это превосходно.

Быстро покончив с кашей, я налил себе вина и неожиданно навострил уши: на площадке, что вела к двери моей комнатки, что-то происходило. Сперва я услышал мужской голос — пьяный и раздраженный; правда, через дверь мне не удалось разобрать ни слова. Ему ответила женщина: мягко, просяще, потом — визгливо. Я услышал глухой удар, вскрик и удаляющиеся шаги. Бесшумно выбравшись из своего деревянного кресла, я подхватил с кровати валявшийся там пояс и достал из кобуры свой «вулкан». Я был уверен, что осторожный Эйно не станет выбирать в качестве пристанища отель с дурной репутацией, но в жизни, как мне было известно, случается всякое. Я положил пистолет рядом с собой на стол и вновь навострил уши, но все было тихо, лишь снизу, из ресторана, доносился невнятный гул множества посетителей.

Продолжая размышлять о своей потерянной семье, я куснул пирожное — и в этот момент дверь моей комнаты почти беззвучно приоткрылась; я услышал лишь легкий щелчок язычка замка и тотчас же повернулся, держа в руке взведенный пистолет.

На меня смотрели настороженные глаза молодой женщины. Помещение освещалось лишь камином да тускловатой лампой на моем столе, и там, в полумраке, эти глаза казались огромными, как два черных колодца, в которых посверкивали внимательные золотые искорки. Я опустил пистолет.

— Что вам нужно, госпожа?

В ответ она закрыла пальцами губы и скользнула ко мне. В руке у нее был высокогорлый серебряный кувшин, в таких продавали изысканное дорогое вино.

— Мне нужно спрятаться, — у нее был низкий, почти хриплый голос, странным образом гармонирующий с каскадом черных волос и немного смугловатым лицом, на котором горели действительно большие, черные, влажные глаза. — Мой господин поможет мне?

— Смотря по обстоятельствам, — я все еще не решался выпустить из рук свой пистолет. — Смотря по тому, к каким неприятностям это приведет.

— Неприятностей у вас не будет, — она придвинула к столу свободный стул и села спиной к окну.

Завитки ее волос прорисовались на фоне неба, уже насыщенного светом вечерней луны.

— И сколько это будет стоить? — поинтересовался я, прищуриваясь.

— Это стоило бы пять золотых. Но если мой господин окажет мне свое покровительство, то о цене мы говорить не будем. Я исчезну на рассвете, — в голосе появились умоляющие нотки, — и постараюсь сделать так, чтобы молодой господин не пожалел о своем великодушии.

Вместо ответа я встал и достал из своего саквояжа запасной дорожный бокал — из простого, с грубой насечкой серебра. «Интересно, — подумал я, — а как поступил бы на моем месте Эйно? Прогнал бы ее? А если у нее и в самом деле беда, а звать стражу не с руки? Кто знает?»

— Ты не пеллиец и не лавеллер, — вдруг произнесла женщина, пристально глядя на меня.

— Да, — утвердительно кивнул я и налил ей вина, — я издалека.

— И ты не простолюдин. У тебя тонкая кость, но руки будут сильными — очень скоро.

— Удивительно меткое наблюдение. А ты промышляешь в отелях?

— Нет, — она мотнула головой, и от этого, вероятно, привычного ей движения черная волна волос рассыпалась по плечам, скрытым зеленым бархатом платья. — Я дорого стою. Здесь... в общем, я оказалась тут случайно. А ты? Ты не похож на коммерсанта.

— Я тоже, может быть, случайно... может быть.

Я достал трубку — в последнее время, отчасти из подражания Эйно, я стал дымить ароматным зельем, находя в этом успокоение. К тому же благодаря трубке на меня сильнее действовало вино. Сейчас, все еще стесняясь неожиданного присутствия этой красавицы, я хотел захмелеть как следует, так, чтобы почувствовать себя взрослым, самостоятельным мужчиной.

— Не волнуйся, — вдруг произнесла она, и я вздрогнул, ощутив, как ее ладонь накрыла мои пальцы, — меня никто не станет искать — здесь не бывает скандалов. Брат хозяина «Башмака» — офицер королевской стражи. Это старая семья, и все знают, что любой конфликт может закончиться очень печально. Мне нужно только спрятаться — до рассвета.

— Я и не волнуюсь, — я залпом выпил целый бокал вина и взял в руку пистолет. — Я на своей территории. А внизу остановились мои друзья, и к полуночи они обязательно вернутся.

— Провинциальный аристократ и его друг, моряк? — спросила женщина. — Я видела их. Что ж, они не похожи на толстых крыс, которые боятся собственного хвоста.

— Это точно, можешь мне поверить...

— У аристократа лицо опытного убийцы, — как бы в раздумье проговорила шлюха. — Я видела таких. Но он не на службе, так?

— Забудь о нем. Это не тот человек, о котором стоит говорить.

— Хорошо, не буду. А ты? Оруженосец, наперсник?..

— Все сразу. Еще судовой лекарь.

Погасив трубку, я запер дверь и принялся раздеваться. Вино я поставил на обязательный в Пеллии прикроватный столик, покрытый старым красным лаком. Кровать была достаточно велика для двоих, но подушка оказалась только одна... скользнув под одеяло, я устало вытянулся и принялся смотреть, как будет раздеваться моя случайная подруга. К моему удивлению, это не заняло у нее много времени — плотное платье скользнуло вниз, и я увидел ее длинное, немного смуглое тело с небольшими грудями. Она была узковата в бедрах, но ноги, как ни странно, оказались крепкими, с плавно-неторопливой прорисовкой икр и широкими лодыжками. Молча, не глядя на меня, женщина повесила платье на спинку кровати, выбралась из туфель и легла рядом со мной. Я ощутил ее запах, чуть горьковатый, в нем смешивался аромат духов и собственный запах ее тела, сразу взволновавший меня. Я обнял женщину правой рукой, зарываясь носом в волосах, и вдруг ощутил желание поцеловать ее. В моих краях шлюхи никогда не позволяли прикасаться к своим губам, но тут я отчего-то рискнул — и тотчас же получил то, чего хотел: словно обмякнув, она послушно ответила на мой поцелуй, поворачиваясь ко мне и обхватывая меня рукой. Ее губы пахли вином.

Я прошелся губами по ее шее, не без удивления ощущая, как напрягается ее грудь, ее руки сдвинули меня, приподняли, я оказался на ней и почувствовал, как умелые пальцы ласкают меня внизу, а потом она раскрылась, и я нетерпеливо вошел в нее, горячую и влажную...

— Ты мне нравишься, — прошептала она, накручивая на палец мои локоны. — Честно... правда.

Я лежал, обхватив ее правой ногой, немного вспотевший, и думал о том, что не знаю ее имени, и еще — нежность, едва ли знакомая мне ранее, заставляла меня прижиматься к ней, прижиматься до боли, тыкаться пересохшими губами в ее шею и, чувствуя, как перехватывает от тоски горло, бояться, что на глазах сейчас выступят слезы. Не одну ночь провел я в объятиях самых разных женщин — и шлюх, к которым я бегал тайком от своих воспитателей, и фермерских дочек, и даже мелкотравчатых аристократок, любопытных и неутомимо похотливых. Но никогда еще я не ощущал того, что переполняло меня сейчас, в эти короткие минуты нашей близости: восторга, счастья и боли одновременно.

Я выбрался из постели, присел на стол и набил свою трубку. За мной следили ее глаза, улыбающиеся и ласковые. Прячась от них, я уставился в окно.

На крыше соседнего здания, освещаемый лунным светом, примостился кот, невероятно пушистый, он казался мне темным ватным комком. Вот он лениво повернул в мою сторону голову, и я увидел, как коротко вспыхнули его оранжевые глазищи. Продолжая наблюдать за котярой, я разжег трубку. Дымок скользнул к потолку, чтобы в конце концов исчезнуть в красном зеве догорающего камина. Над острыми крышами столицы стояли звезды, яркие, кажущиеся более близкими, чем у меня дома. Дома? Я беззвучно усмехнулся. Теперь мой дом здесь... и вдруг, почти над самой головой ночного зверька возникло что-то странное: по небу плыл зеленый огонек. От изумления я широко распахнул глаза. Мне приходилось слышать о падающих звездах, но вряд ли они падали таким удивительным курсом. Я отчетливо видел, как огонек набирает высоту! Вот он скрылся за трубой соседнего дома, вот он вынырнул из-за нее, уже не такой яркий — и вскоре, поднявшись еще выше, растаял в лунном полумраке.

— Что там такое? — тревожно спросила меня женщина.

— Н-ничего, — запнулся я, не зная, как объяснить ей увиденное. — Так, причудилось...

Я выколотил в камин трубку и вернулся к ней, под ее теплый и гладкий бок. Бокал вина освежил меня — ощутив в себе новые силы, я снова принялся за поцелуи, вытягиваясь вдоль ее тела, которое мне отчаянно хотелось впитать в себя...

* * *

Мы завтракали внизу, в пустом ресторане. Жуя соленую рыбу, я, растерянный и невыспавшийся, думал о пустой постели, обнаруженной утром, о робкой ночной надежде на то, что незнакомка, возможно, все же останется со мной, растянув отведенные нам часы, и о горечи разочарования — горечи настолько сильной, что за ней позабылась и странная звезда, скользнувшая по темному небосводу. Я так и не узнал имени этой женщины, как и она не узнала моего. Суждено ли нам еще когда-нибудь встретиться? Мне хотелось верить в это, но я знал, что скорее всего она навсегда останется мимолетным миражом, поселившим в моей душе смятение и нежность, — и, наверное, это к лучшему, потому что меня ждет далекое путешествие, опасности... и, возможно, смерть. И еще долго, глядя, как колеблются в тихой волне далекие звезды, я буду думать о ней, о том, как здесь, в далекой роскоши королевской столицы, она... В то утро я, еще не догадываясь об этом, познал адскую тоску, которой пропитано слово — «навсегда». Наверное, это должно было произойти позже, но достаточно скоро я понял, что человек мало властен над стихиями и расстояниями и ничтожность этой власти рождает в нем печаль, которую он несет с собой на протяжении всей жизни.

Эйно тоже был неразговорчив. Иллари куда-то исчез, мы сидели с князем за угловым столиком, с одной стороны которого располагалась запыленная витрина с выставленными в ней кувшинами и бочонками, а с другой — такое же пыльное деревце в кадке.

Мой саквояж уже стоял рядом: Эйно расплатился, и мы покидали гостиницу, перебираясь куда-то в другое место. Я оставлял за собой смятую постель, о которой мне не думалось без боли... Расправившись с трапезой, князь подождал, пока я закончу десерт, и нетерпеливо щелкнул пальцами.

Карета привезла нас на большую торговую площадь и остановилась возле трехэтажного здания с огромными окнами, забранными изнутри металлическими шторами. Немного удивленный, я прошел вслед за Эйно через громадные двери с вычурными затемненными стеклами и очутился в роскошном магазине готового платья. Едва войдя в зал, мы оказались в центре внимания троих юношей, которые принялись выспрашивать о наших вкусах и пожеланиях. Короткими, деловитыми фразами князь приказал им одеть меня «как принца из хорошего дома», и меня потащили наверх, в примерочные.

Через полчаса я был готов. Такой роскошной одежды мне не приходилось не то что носить, а пожалуй, даже и видеть. На мне были бархатные бриджи, тончайшая сорочка с вышитыми золотом воротниками, нежной выделки замшевый камзол и желтые сапоги. Желтый же кушак искрился десятками мелких камней, а кобура была украшена изумрудами в серебре. К этому Эйно добавил изящный вытянутый перстень с каким-то черным камнем и шляпу с полудесятком перьев.

Посмотрев на себя в зеркало, я вновь, также, как минувшей ночью, ощутил подкатывающий к горлу ком. Наверное, я понравился бы ей... если бы она узнала меня в этой кричащей роскоши. А узнав, сказал я себе, вряд ли решилась бы смотреть в мою сторону.

Эйно, также сверкавший драгоценностями, остался верен одной из своих расшитых курток и морского покроя штанам. Отсыпав приказчикам горку золотых червонцев, он подтолкнул меня к выходу — на площади нас ждал все тот же наемный экипаж.

— Теперь слушай меня внимательно, — произнес он, когда мы уселись и кучер хлестнул лошадей. — Сегодня один из самых важных дней в твоей жизни. Запоминай все, что услышишь, тебе это пригодится. Ни о чем не спрашивай. Будет нужно — поддакивай и не забывай напускать на себя умный вид, а то иногда ты выглядишь чересчур уж простодушно, прямо как деревенский увалень на ярмарке. Понял меня, Маттер?

И он ласково потрепал меня по плечу.

Я кивнул, ощущая, что начинаю немного дрожать. Куда он везет меня? На прием во дворец?

Карета ехала недолго. Выехав на набережную, кучер резко свернул влево, и через несколько минут мы оказались в довольно запущенном, темном и очень старом парке. За окном промелькнули распахнутые ворота. Здесь возница осадил коней.

Мы выбрались наружу и зашагали по длинной мрачной аллее, засаженной древними дубами, — солнечный свет почти не проникал сквозь листву, и мне показалось, что уже наступил вечер. Аллея вывела нас к замку.

Он был странен, он нес на своих стенах следы тысяч дождей и влажных морских ветров. Вычурные башни были украшены овальными окнами с потемневшими переплетами, похожими на прожилки древесного листа. Вход не имел привычных дверей: от центрального — донжона? — вверх полого уходили две закругляющиеся лестницы. Мы поднялись по одной из них, чтобы оказаться наконец перед дверью, тоже странной, выпуклой, отделанной каким-то черненым металлом. Здесь пахло пылью и гнилостью осенних листьев.

Эйно решительно толкнул дверь, и тотчас же навстречу нам выступил крупный седобородый мужчина в длинной черной накидке. Увидев князя, он едва заметно улыбнулся и посторонился, пропуская нас в холл.

— Хозяин внизу, — сообщил он.

Никак не реагируя, Лоттвиц прошагал через застеленный ковром холл — меж окон висели очень старые гобелены, изображавшие различные батальные сцены, и свернул куда-то вбок, чтобы скользнуть в небольшую лакированную дверь.

Привыкая к полумраку, я обвел глазами просторную полукруглую комнату с плотно зашторенными окнами, освещавшуюся лишь ярко горящим камином и парой бронзовых ламп с матовыми стеклами. В глубоком кресле, лицом к нам, сидел довольно молодой еще мужчина. Его лицо, вытянутое, с выдающимся вперед острым носом, блестело необычайно яркими синими глазами, вокруг которых темнели мелкие морщинки. Его бесстрастность была наигранной, это я понял сразу.

— Твое послание почти напугало меня, — произнес он звонким, будто у юноши, голосом и вдруг, выпрыгнув из кресла, оказался рядом с Эйно и заключил его в объятия.

На лице Лоттвица появилась совершенно незнакомая мне улыбка, заставившая заблестеть его глаза. Он крепко стиснул хозяина, потом оттолкнул его от себя и шутливо ударил в грудь.

— Твой... лекарь? — с короткой паузой спросил тот, пристально разглядывая меня.

— Да, Маттер.

— Очень рад. Рэ Монфор.

Я поклонился. Это был он, тот самый Монфор, при упоминании имени которого так побледнел шахрисарский торговец рыбой Каррик?!

Указав нам на кресла, хозяин подошел к одной из стен и сдвинул почти незаметную деревянную панель. Из ниши появились кувшины, какие-то закрытые крышками блюда и бокалы. Все это он передал Эйно, а тот поставил угощение на небольшой лаковый стол, стоявший посреди комнаты.

— Мои дела идут не так уж плохо, — довольно туманно сообщил нам Монфор, падая в кресло и снимая крышку с бронзового блюда, на котором обнаружились знакомые мне сладковатые креветки.

— Сейчас это очень уместно, — кивнул Эйно, наливая себе из маленького кувшинчика. — Мат, здесь — вина, а это ром с севера, но я бы не рекомендовал...

— Всему свое время, — усмехнулся Монфор. — Угощайтесь без стеснения, молодой человек. Итак, — он вдруг опять выбрался из кресла, подошел к окну, чуть отодвинул штору и несколько мгновений пристально вглядывался в зеленый мрак леса, — итак, мои дела идут хорошо. Ты предпочтешь векселя?

— Я не хочу поднимать шум там, в Альдовааре. Моя последняя сделка была очень рискованной. Настолько, что мне пришлось просить Маттера...

— Кого ты выпотрошил на этот раз?

— Денег не было даже на уголь, я не мог выйти в море на свою обычную охоту, поэтому пришлось раскручивать старую схему с одним гюзарским мошенником. Нет, он не посмеет пищать и возмущаться, но риск был. Ты сам знаешь, что наши финансовые акулы удавят меня за процент от добычи. Но все прошло весьма чисто, придраться ему теперь не к чему.

Монфор покачал головой, подошел к столику и взял бокал вина.

— Рисковать тебе придется дьявольски. Ты понимаешь?

— А выбор?

— Вот именно... В шесть вечера, — в руке Монфора сверкнул миниатюрный хронометр, — открывается прием у графа Беллина.

— У графа? — немного удивился Эйно. — Помнится, я не очень-то ладил со стариком.

— Графом стал твой давний приятель Люк. А дряхлая жаба наконец-то сдохла, к радости всей своей родни. Наверное, Люк будет рад видеть тебя без всяких приглашений — откуда, в конце концов, ему было знать, что ты примчишься по частным делам в столицу?

— Да... — Эйно показался мне растерянным, — я тоже был бы рад, но все же... что, ты хочешь, чтобы я лишний раз насосался с ним вина? И ради этого?..

— Ты многого не знаешь.

Монфор вернулся в кресло, некоторое время молчал, потом пронзительно щелкнул пальцами.

— Старшая сестра Люка, леди Эрна, вышла замуж за князя Дерица, тоже, кстати, недавно осиротевшего. Мальчишка влюбился в зрелую шлюху... н-да. Ты помнишь, кем был дед Дерица?

— Адмирал Дериц? Погоди-ка, я начинаю соображать...

— Соображай, соображай, мой мальчик. Он был королевским картографом, и именно при нем были отправлены знаменитые экспедиции на запад. Теперь понял?

— То есть ты считаешь, что Дериц поможет мне... поможет с картами? Да, я понял тебя, понял с самого начала. Но — а где уверенность, что он действительно владеет архивами старого адмирала?

— Ну ведь кому-то же они должны были достаться? А если не Дериц — как ты думаешь плыть в незнакомые моря? Не зная ни ветров, ни течений, не имея ни одного обозначенного рифа? Или, может быть, ты кинешься в ноги королевскому картографу? Королевскому штурману? И это еще не все. Возможно, тебе придется пересечь целую страну. А ведь Дериц изучал не только моря, но и сушу. Все его отчеты, насколько я понимаю, должны свято храниться в семье.

— И ты предлагаешь мне их купить? — хитро прищурился Эйно.

— Разумеется, скопировать, — хохотнул в ответ Монфор. — Дериц не настолько нищ, чтобы торговать семейными реликвиями. Но он мальчишка, он склонен увлекаться, ты понимаешь, о чем я, а? Ты найдешь, что ему наврать, и он сам побежит к тебе в руки.

Эйно не ответил. Потягивая из бокала желтоватое вино, он задумчиво глядел на играющие в камине языки пламени — эту склонность я заметил в нем довольно давно, с момента моего прибытия в Пеллию. Очень часто, особенно в дождливые вечера, он уединялся внизу и мог часами сидеть в кресле, покуривая трубку и время от времени забрасывая в камин небольшие, аккуратно напиленные поленца, всегда лежавшие рядом с ним на полу.

— Ты прочитал свиток, который я нашел в Неф-Экселе? — спросил он, поворачиваясь к Монфору.

Скулы Монфора немного заострились.

— Я никогда не думал о праве на молчание. Я знаю — ты слышишь, знаю, что у нас нет права на слово. Все известно до нас. Не изменится ничего, кроме имен многочисленных богов... но сколько прольется при этом крови?

— Кровь будет ценой, и не более.

— Ты жесток.

— А ты мягок и человечен? — Эйно жестко усмехнулся, и в его глазах заиграл хорошо знакомый мне лед.

—Я?..

Монфор провел рукой по лбу, налил себе вина — и вдруг, словно по воле предержащих, постарел. Рядом со мной сидел не мужчина лет тридцати пяти, а старец с запавшими щеками и блеклыми, растерявшими недавнюю синь глазами.

— Это, пожалуй, не имеет значения, — произнес он нисколько не изменившимся голосом. — Мы оказались в игре, мы должны участвовать в ней. Верно? Никто из нас не может удалиться в... гм... в деревню, свинок разводить. Я удивлен: почему ты задумался о бреднях давно ушедшего старика?

— Потому что он, будучи одним из нас, первым понял: нас обманули. Первым, Рэ, — и первым же изложил свои мысли доступным для прочих образом.

— Н-да, это, пожалуй, любопытно. И ты, значит, предлагаешь сдаться?

— Но разве месть является нашей целью?

— И месть тоже! Месть тем недоумкам, которые придумали все это, всю эту забаву, отдающую гнилью и маразмом! Они спросили нас, своих детей?.. Скажи мне, они спросили? Они спросили, хотим ли мы превращаться в червей?

— Выяснилось, что не хотим, — устало отозвался Эйно.

— И этого им было мало — они позволили надуть себя, как сопляков на базаре! Они позволили, чтобы им подсунули порченый товар! И, самое смешное, — на вновь помолодевшем лице Рэ Монфора появилось дурашливое, словно у клоуна, выражение, — самое смешное, что мстить-то, мстить по-настоящему нам уже некому! Лжецы превратились в прах! За компанию с нашими пращурами, уставшими от жизни. Маттер!

— Д-да? — недоуменно приподнялся я.

— Ты можешь устать от жизни? Устать от неба, устать от моря, устать от женщин и вина? Устать — от всего, устать так, чтобы тебе захотелось превратиться в червя, вылезающего из-под листвы?

— Боюсь, что я не понял вас, мой господин. Но думаю, что нет. То есть не настолько. В конце концов, в усталости, с вашего позволения, тоже есть нечто приятное — отдых...

— Отдых! Это когда у тебя есть завтрашний день! А если он уже никогда не наступит?

— Но, по-моему, даже древний старик не хочет умирать: его, наверное, ждут внуки.

Монфор широко распахнул глаза и хлопнул ладонью по столешнице.

— Вот же! Ты слышишь его, Эйно?

— Но разве я спорил с тобой? — пожал плечами князь. — Я говорю не об этом... и вообще, в данный момент меня больше всего интересуют проклятые кхуманы.

— В каком смысле? — насторожился Монфор.

— Меня не покидают странные предчувствия. Будто где-то среди нас появилась новая сила, абсолютно враждебная, но пока еще не слишком опасная; молодая, если хочешь.

— На чем эти предчувствия основаны?

— На странной агрессивности кхуманов. Они действовали в Шаркуме так нагло, словно находились у себя дома. Это очень странно, и я стал задумываться о мотивах. Они охраняли все, даже самые дальние подступы к Черепу, так, словно знали, что я начну его искать. Или, может быть, не я — но кто-то, понимаешь? Если Череп был благополучно продан, чего ради было оставлять в Шахрисаре людей, чтобы они следили, не станет ли кто-то интересоваться ничего не значащей сделкой?

— Может быть, в тот момент он все еще находился в Шаркуме?

— Нет. Он ушел на север, и я почти точно знаю куда: к рашерам. Я допускаю лишь один альтернативный вариант — кхуманы кинулись искать этого загадочного покупателя, но опоздали, а тут появились мы и принялись довольно неосторожно выспрашивать о нем. Где истина? Сейчас нам этого уже не узнать.

Глава 6

Графский дворец ничуть не походил на мрачное обиталище таинственного Монфора. Нанятый Эйно экипаж — раззолоченная карета без гербов — подкатил к широкой мраморной лестнице, вокруг которой суетились кучера, отгонявшие в стороны кареты многочисленных гостей. На входе нас встретил расшитый малиновым шнуром дворецкий с неким подобием трезубца в руках. В его взгляде сквозила почтительность:

— Как прикажете доложить, ваша милость?

— Эйно, князь Лоттвиц-Лоер с оруженосцем.

На лице дворецкого не дрогнул ни один мускул. Он едва заметно двинул ладонью, и из-за его спины пулей вылетел мальчишка-посыльный. Мы остались ждать — очевидно, здесь было так принято. Не успел Эйно раскурить трубочку, как на лестницу выскочил моложавый, рано поседевший мужчина в темно-синем костюме, поверх камзола красовалась массивная золотая цепь.

— О небеса, какими же судьбами?!

Они обнялись; Эйно коротко представил меня, я привычно поклонился, и мы прошествовали в зал. Любопытство боролось во мне со смущением. Даже на родине я не очень-то шлялся по аристократическим балам, а уж здесь, в Пеллии, был и вовсе чужаком. Сразу вспомнились слова князя об акценте и собственные мысли о слабом знании этикета и церемоний. Наверное, Эйно предусмотрел это: он ни на секунду не оставлял меня одного, то заставляя вырубить ему огня, то угощая каким-то особым вином, — в общем, я порхал вместе с ним по залу, как бабочка. В конце концов он оказался в компании сестры графа Люка, той самой леди Эрны, и мы удалились в смежную с залом комнату, где несколько молодых людей довольно изящно бренчали на лютнях. Возле них вертелась стайка юных девушек; я же, пользуясь положением наперсника, расположился в кресле под окном, ни на секунду не теряя из глаз своего господина.

Очевидно, они с Эрной были знакомы и раньше. Разговор велся в самой непринужденной манере, высокая, ослепительно красивая белокожая женщина ржала, как лошадь, ничуть не смущаясь присутствия молодежи, и вообще она произвела на меня самое благоприятное впечатление — вас никогда не соблазняли вульгарные аристократки, сильные и самоуверенные? Сказать по правде, я больше пялился на нее, чем следил за Эйно.

Князь выколотил об каблук свою трубку, бросил на меня короткий взгляд, сопровождавшийся незаметным жестом, и увел свою собеседницу в зал.

«Интересно, — подумал я, доставая из кармана кисет, — а здесь есть уединенные комнатки с диваном? Кажется, она совсем не прочь тепло поприветствовать старого приятеля».

Погруженный в свои мысли, я глубоко вдохнул зелья и вдруг услышал над собой чей-то немного ломающийся голос:

— Прошу простить меня, мой господин, но курить здесь дозволено только взрослым.

— Ч-что? — не понял я, поднимая голову.

И тотчас же услышал издевательский смех молодых людей, которые перестали музицировать и с любопытством наблюдали за моей реакцией — а возле моего кресла, кривя в ухмылке губы, стоял долговязый подросток с новеньким, блестящим мечом на перевязи.

Холодного оружия со мной не было, поэтому я молча встал и сдвинул кобуру с «вулканом» на самый живот, — после чего вернулся в кресло и спокойно пыхнул трубкой. Смех стих. Паренек со своим кукольным ножиком напрягся, кусая губы.

— Ваше поведение кажется мне вызывающим, — выпалил он.

— А дальше? — поинтересовался я.

— Что — дальше? — опешил мой бретер.

— Вы бы хоть представились, дружище.

— Энгард Дериц, — гордо выпятил он грудь.

— Маттер, — спокойно встал я и протянул ему ладонь.

Дериц-младший дернулся, будто от удара, завертел головой, но, сообразив, что ситуация выглядит безвыходной, а сам он — полным дураком, все же ответил на рукопожатие. Его рука была сухой и горячей.

— Имею честь служить князю Лоттвиц-Лоер из Альдоваара, — коротко склонил я голову.

— Вы дворянин? — ошалело спросил Дериц.

— Заморский, — коротко ответил я. — Я с востока. Ну что, вы успокоились? Или все-таки придется вызывать меня на поединок? Учтите, у меня нет меча, а ни у вас, ни у ваших друзей я не вижу пистолетов. К тому же я не уверен, что мой господин будет доволен, если я ввяжусь в драку. Но если вам очень хочется, могу съездить пару раз по роже.

Мне показалось, что сейчас он упадет. У парня было честное, хотя и несколько испорченное надменностью лицо, и мне было бы очень неприятно драться с ним по-настоящему. Мой расчет оказался верным: Дериц, краснея, неловко поклонился и прошипел — так, чтобы его не услышали товарищи:

— Я не разглядел ваш пистолет. Вы же сидели... немного неудобно.

— Бывает, — так же тихо ответил я. — Ну что, может быть, выпьем за примирение?

Он радостно кивнул и позвал разносчика. Через полминуты я уже сидел в компании молодых музыкантов и их подружек, пил вино и горестно рассказывал о том, что у меня на родине идет ужасная война, на которой я потерял всю свою семью, а потому мне не оставалось ничего другого, как дать деру в благословенную Пеллию. У самой младшей из девчонок, рыжеволосой и чем-то похожей на удивленную белку, часто заплясали ресницы.

Дериц, осознавший, что я расположен вполне дружелюбно и совсем не желаю вспоминать про его глупость, охотно подливал мне вина и, кажется, даже гордился тем, что именно ему выпала честь привлечь в компанию столь необычного гостя.

— Вы здесь с братом, старина? — спросил я между глотками.

— Да, — чуть порозовел Энгард, — он недавно женился.

«И ты, мой друг, был бы не прочь сделать то же самое, — догадался я. — Что ж, если ты сможешь быть достаточно настойчивым, то и тебе, пожалуй, перепадет от этого пирога... и впрямь: какая женщина!» В зале начались танцы. Молодые люди, подхватывая своих юных фей, поволоклись принять участие в плясках, Энгард же, коротко куснув губу, остался со мной на диванчике.

— Я не умею, — признался он мне с мучительно выдавленной улыбкой. — В детстве упал с пони, нога срослась неправильно, мне ее ломали, и потом я отчаянно боялся учителя танцев. Так из меня и не вышло танцора. А вы?., вы остались из-за меня?

— А я просто отказался учиться, — почти честно ответил я, — так как предпочитал торчать в библиотеке или махать мечами. И вообще, откуда бы мне знать пеллийские танцы?

Дериц сочувственно покачал головой и вновь принялся за вино — похоже, свадьба старшего брата порядком выбила его из колеи.

— Мне, кажется, приходилось слышать про вашего господина. Он королевский корсар, да?

— Чистая правда. А я судовой врач его барка.

Парень едва не свалился с дивана. Видимо, мой авторитет вырос в его глазах до невообразимых высот. Это было немного смешно, так как нас разделяли от силы два года, — но, с другой стороны, год назад, оказавшись в его шкуре, я вел бы себя точно так же.

— Он подобрал меня там, на востоке, — объяснил я, смакуя отличное пойло, — у него умер врач, и тут случайно подвернулся я. В детстве отец старался дать мне разностороннее образование, а мой духовник был превосходным лекарем.

— Как я вам завидую, — произнес Дериц. — Я тоже мечтаю поступить на королевский флот. Теперь, когда отец умер... наверное, я смогу это сделать. Вот если бы попасть на корабль его светлости! Говорят, у него лучшее судно в Пеллии.

— Да, барк производит впечатление, — согласился я. — Но вряд ли он возьмет вас к себе. Нам, видите ли, предстоит долгое путешествие на запад. Ну что, пойдем посмотрим на танцующих?

В зале мы пробыли недолго — вынырнувший откуда-то Эйно сообщил мне, что чета Дерицев собирается домой и мы едем вместе с ними, так как у леди Эрны разболелась голова, а господин Холгер хочет продолжить попойку во что бы то ни стало. Он подмигнул мне, а я подмигнул Энгарду. Парень скорчил умильную мину, поклонился Эйно и отправился распорядиться насчет кареты.

— Вы что, успели подружиться? — подозрительно спросил у меня князь.

— Сперва чуть не подрались, — отозвался я, — но теперь все на мази. Он отличный парень.

— Прекрасно. Такие связи не будут лишними. Едем...

Я не стал прощаться с хозяевами — собственно, насколько я помнил церемонию, это не входило в мои обязанности. В ожидании, пока Эйно высосет еще пару бокалов, я выбрался на свежий воздух и тут только обнаружил, что от громкой музыки меня слегка мутит. Следовало выпить. Пока я размышлял, как бы попросить об этом прислугу, к подъезду подкатил огромный, обшитый кожей сундук с затейливым гербом на дверце, и с козел лихо спрыгнул Энгард. Услышав мою жалобу, он щелкнул пальцами, нырнул в глубь кареты и вернулся с флягой в кожаном чехле — похоже, Дерицы стремились зашить в кожу все предметы своего обихода. Я не удивился бы, обнаружив кожу на крыше фамильного гнезда.

Леди Эрна наполнила салон кареты удушливым смрадом своих духов, крепко перемешанных с винной отрыжкой. Она уселась со своим мужем, постоянно смеющимся молодым мужчиной в черном костюме, и принялась томно обмахиваться веером. Холгер и Эйно без умолку трещали о морских делах, до которых Дериц-старший был большим поклонником. Как я понял, он тоже мечтал о флоте, но не смог попасть на службу по упрямству старого отца, который вообразил, что море слишком опасно и вообще их семья и так много служила короне в океанах. Поэтому королевскую повинность он отбывал хоть и морским офицером, но на берегу, занимаясь поставками канатов, смолы и всего прочего. Что, конечно, считал унизительным — да только папаша откинул копыта слишком поздно, когда проситься на корабли было уже действительно глупо. С горя господин Холгер взял да и женился. Я так и не понял — жалел он об этом или нет?

В особняке — а Дерицы обитали в довольно милом старом доме наподалеку от набережной — мигрень леди Эрны как рукой сняло, и она вновь принялась за Эйно. Я не стал наблюдать, что там у них срастется дальше, а, испросив разрешения, уволок Энгарда в сад. От дыма, шума и духов мигрень уже начиналась у меня.

— Святые и грешники! — воскликнул я, усаживаясь на каменную скамейку. — Мне опять захотелось в море. Впрочем, в ближайшее время я насмотрюсь на него до тошноты.

— А скажите-ка, — судя по всему, Энгард Дериц еще не овладел высоким искусством пьянства — язык у него уже начинал заплетаться, — не случалось ли вам видеть морских демонов?

— Демонов? Даже и не слыхал о таких. А что вы имеете в виду?

Дериц напустил на себя ужасно умный вид, почесал макушку и вновь потянулся за бокалом.

— В одной из рукописей моего деда описывается, как морские демоны спустились в какую-то лагуну, далеко на западе, там, — он махнул рукой на север, — а перед этим, рано утром, почти на рассвете, мой дед, адмирал, наблюдал полет зеленой звезды, предвещающей появление морских демонов. Я сам читал...

— Как вы сказали? — я принялся набивать трубку, пытаясь таким способом скрыть неожиданно охватившую меня дрожь. — Зеленой звезды? Интересно... правда, я редко стоял вместе с ночными вахтенными — я, если вы помните, всего лишь лекарь, — и, кажется, о зеленых звездах я ничего не слышал. И часто их видят на западе?

— По словам желтокожих варваров, зеленая звезда пролетает каждые два года. А еще бывает красная, это — демоны джунглей и мертвых городов. Но в них я как-то не верю. Мало ли чего напридумают эти желторожие...

Мы сидели напротив окон гостиной, и я слышал оживленное щебетание леди Эрны, непрестанный хохот ее супруга и веселый голос князя, и вот до моих ушей донеслась фраза — Холгер был здорово пьян и говорил гораздо громче, чем обычно:

— Карты деда? Дорогой князь, я в вашем полнейшем распоряжении. Но они в замке, а замок... впрочем, князь! В замке, кажется, остались отцовские запасы! Едем, немедленно едем!

«Та-ак, — сказал я себе, — договорились. Интересно, далеко ли их фамильное гнездо?»

Холгер тем временем высунулся в окно, мутно обозрел нас с Энгардом и заорал на всю столицу:

— Энни! Энни!!! Энни, вели запрячь дорожный экипаж!

Его супруга, кажется, принялась возражать, но ее никто не слушал — Дериц-младший, обрадованный перспективой путешествия, ринулся в сторону конюшни, а в гостиной с новой силой зазвенели бокалы.

Я выпустил в вечерний воздух струю дыма, приложился к кувшинчику и подумал о том, что поездка становится все более забавной. Правда... наверное, мне не стоило много пить. Пара рюмок рому, множество вин — нет, я не был очень уж пьян, но черные глаза женщины из «Старого башмака» вновь встали передо мной — так, словно она сидела здесь, под яблоней, здесь, рядом со мной, держа мои пальцы в своей ладони. Я с трудом сдержал стон. На конюшне заржали лошади; судя по возгласам кучеров, экипаж был готов.

Я закрыл лицо руками и сидел так несколько секунд — потом, рывком поднявшись на ноги, зашагал к воротам. По дороге мне попался ливрейный лакей. Я приказал ему подать мне воды со льдом и лимоном и сел на ступеньки парадной лестницы. Лимонад почти привел меня в порядок, к тому же из дверей высыпались хозяева вместе с гостем, а Энгард подогнал громадную черную карету. Пара кучеров вспрыгнула на козлы, взмах бича — и мы помчались в теплый, пахнущий морем вечер.

Кажется, я продремал всю дорогу. Рессорный экипаж убаюкивающе покачивался на плитах королевского тракта — я уже успел заметить, что дороги в Пеллии являются собственностью короны и содержатся в наилучшем состоянии, — и я очнулся лишь тогда, когда карета остановилась. Первое, что я увидел, это аккуратно, выкрашенный белой краской загон, в котором мирно поглощали сено несколько жирных пестрых коров. Это зрелище потрясло меня настолько, что я широко распахнул глаза — и понял, что фамильное гнездо Дерицей похоже не на замок, а на старую и очень богатую ферму. Мы вошли в дом: основательный, длинный трехэтажный дом без всяких башенок, бойниц и украшений. Внутри, правда, он больше соответствовал моим понятиям о жилище аристократического рода, тут были и ковры, и гобелены... и еще вкусно пахло тушеным мясом.

— Мокко! — яростно завопил господин Холгер. — Мокко, старый бездельник, где тебя носит?

На его крики из боковой комнаты высунулся старик в фартуке и белом колпаке на голове. Широкая багровая физиономия выглядела бы вполне добродушной, если бы не глаза, сверкавшие из-под кустистых седых бровей — серые и настороженные.

— Молодой господин... — процедил он без особого почтения. — С чем пожаловали?

— Приготовь нам ужин, — распорядился Холгер. — Да живее, старик, мы голодны, как сто псов. Идемте, князь. Я полагаю, нам стоит начать с винных погребов. С тех самых пор, как помер мой папаша, я еще ни разу туда не заглядывал.

— Идем со мной, — тихонько позвал Энгард, дергая меня за рукав. — Пока Мокко занят на кухне, я покажу тебе кое-что. Отец не пускал меня туда, но я как-то раз все же залез...

— Куда? — удивился я, следуя за ним в какой-то темный коридор.

— Идем, идем...

Энгард привел меня в небольшую кладовку, заваленную довольно странным для фермы хламом: я увидел нечто, напоминающее астролябию, несколько других навигационных приборов на покосившейся полке в углу, большие песочные часы, почти вросшие в грязный подоконник, и даже рулон парусины. Под стеной стояли несколько старых, крепко просмоленных бочонков. Дериц-младший порылся на полках и извлек медную морскую лампу с мутным стеклом. Поболтав ею, чтобы убедиться в наличии масла, он вырубил огонь, подпалил фитиль и задвинул стеклянную шторку на место.

— Теперь, — загадочно начал он, ставя лампу на пол, — помоги мне сдвинуть бочки.

— А что в них? — удивился я.

— Всякое дерьмо. В этой — канаты... странный способ хранить никому не нужные веревки, да? А в этих двух — масло, но только оно, по-моему, стухло еще до начала времен.

Как я и ожидал, под бочонками в полу обнаружился хорошо пригнанный люк, из-под крышки которого торчал обрывок смоленого морского линя. Потянув за него, Энгард не без труда откинул крышку в сторону. Из подпола потянуло сухим, пыльным духом.

— Давай за мной, — прошипел Энгард.

Я на ощупь спустился по довольно длинной лестнице и очутился в большом, обшитом просушенной доской помещении. На первый взгляд подвал выглядел как забытая сокровищница. Вдоль стен в два, а местами и в три ряда громоздились массивные сундуки, некоторые из которых, вероятно, прошли через множество приключений: я видел вмятины, следы сорванных железных полос и даже пулевые пробоины. Энгард поднял лампу: наверху, на широких полках, виднелись приклады разнообразных ружей.

— Вот это да, — переходя на шепот, восхитился я. — Чье это?

— Это осталось от деда, — возбужденно отозвался юноша. — Я забрался сюда только один раз, но меня почти тотчас же выгнал отец. Я не думаю, что здесь какие-то сокровища: я успел заглянуть во все верхние сундуки, и там нет ничего, кроме всяких бумаг и прочей дребедени. А что до остальных — то там, похоже, что-то более интересное: они тяжелые. Полезем?

— А Холгер?

— А что Холгер? — засмеялся парень. — Холгер мне не указ, мы с ним в равной доле наследства. И вообще, с кем-кем, но с Холгером мы вот так, — и он потер указательными пальцами друг о друга. — Что он, против, что ли?

— Тогда давай, — согласился я.

Энгард примостил лампу на одном из верхних сундуков, и мы принялись стаскивать вниз те, что находились на самом верху. Сундуки и впрямь не были тяжелыми — вскоре мы спустили все их на пол, и мой приятель, пошарив на верхней полке, достал короткий ржавый багор.

— Ну, с какого начнем? — спросил он.

— Да с какого хочешь. Давай с вот этого, — и я указал на здоровенный ящик, окованный медью, на боку которого виднелись выжженные железом буквы "Р" и "Д". — Это инициалы твоего деда?

— Нет, — помотал головой Энгард. — Старика звали Оллос Анкор. «РД», хм... не знаю. Ну, давай... отойди-ка.

Упершись крюком, он сорвал петлю замка и положил свой инструмент на соседний сундук. Я поднял лампу повыше. Энгард легко откинул крышку, и я увидел посеревшую от времени парчу, вышитую серебряной нитью. Под ней обнаружился целый склад холодного оружия. Наклонив лампу, я восторженно присвистнул. Чего тут только не было! И длинные, в два с половиной локтя, мечи в обшитых кожей ножнах, и тяжелые сабли, и кинжалы — все грубой, сугубо функциональной работы. Ни драгоценных камней, ни серебра, только отличная сталь и кожа рукоятей.

— Здорово, — сказал Дериц, вытаскивая меч с удлиненной под двуручную хватку рукоятью. — Настоящий солдатский, такие уже сто лет не делают. Но такого барахла у нас полно... посмотрим, что в остальных.

В следующем сундуке мы нашли кучу всякого морского тряпья. Дождевики, просмоленные и кожаные штаны, две пары сапог огромного размера — когда Энгард вытащил длинный, рассыпающийся от старости плащ с капюшоном, на пол выпала серебряная монетка. Запихнув все это добро обратно, мы взялись за один из нижних сундуков. От остальных он отличался относительно небольшими размерами и не одним, а тремя запорами, с которыми нам пришлось повозиться. Этот сундук был самым крепким: сорвать скобы мы смогли только вдвоем, изо всех сил налегая на багор, который уже начал гнуться от усилий. Наконец замки слетели, и Энгард, смахнув со лба пот, нетерпеливо поднял крышку, окованную множеством стальных полос.

— Ого, — услышал я его удивленный голос. — По-моему, самое время промочить горло и поискать зубило. Подожди меня, я схожу за вином.

— Что там такое?

Внутри сундук был разделен на три отделения — в большем, продольном, лежал завернутый в ткань меч с богато отделанной рукоятью — меч явно не пеллийской работы, я никогда не видел такой странной, двойной гарды и таких ножен, обшитых не кожей, а мелкими чешуйками из почерневшей от старости меди; когда Энгард извлек на свет клинок, я поразился загадочной вязи, зеленой дорожкой струящейся по темной стали, — а два других, квадратных, отделения были заперты плотно пригнанными дубовыми крышками с замками. Открыть их багром нам не удалось.

— Сейчас, — повторил Энгард, возвращая меч на место, — я схожу за вином и найду инструменты.

Он вернулся минут через десять — в одной руке кувшин вина, в другой крепкое каленое зубило и молоток на длинной рукояти. Протянув мне кувшин, Дериц присел на колено и принялся за работу. Вскоре ему удалось вогнать жало зубила в рассохшееся дерево, и дело пошло веселее. Я не успел докурить свою трубку, как крышка развалилась на две части.

— Дай-ка сюда лампу, — приказал Энгард. — Интересно, что это такое?

— Убей меня предержатель, это свитки, — заявил я, глядя вниз. — Посмотрим?

Я вытащил один из десятка толстых черных цилиндров, без труда сорвал сгнившую вощеную нить, которой была подшита крышка, и на руки мне выпал желтый пергамент, испещренный неведомыми значками.

— На каком это языке? — удивился Энгард, глядя мне через плечо.

— Понятия не имею. Никогда не видел ничего похожего... Ломай дальше. Ха... а это что?

На самом дне, под свитками, виднелся клинок какого-то кинжала. Клинок этот привлек мое внимание своим цветом — он был тускло-зеленым, но не от окиси, как я сперва подумал, нет! Пошарив рукой, я вытащил кинжал и онемел от изумления — во-первых, он был цельнолитым, безо всякой отделки, без дерева или кости на рукояти, а во-вторых, отлит он был из очень странного зеленоватого металла.

— Что это за чертовщина? — поразился Дериц, беря его в руки.

— Ну не медь, явно. Смотри, какой он тяжеленный! А ну, попробуй его потереть обо что-нибудь.

Энгард озадаченно потер нашу находку об кожу своего сапога — но сколько он ни возил им туда-сюда, кинжал не становился светлее и не менял свой цвет.

— Никогда не видел такого металла, — признался он, разглядывая странное оружие. — И действительно, тяжелый. Тяжелее стали, тяжелее меди.

— Ломай дальше, — предложил я. — Кажется, это становится интересным.

— А что, если этим? — сам у себя спросил мой приятель.

И вонзил кинжал в узкую щель между стенкой и крышкой потайного отделения. Клинок легко разрушил дерево... Выпучив глаза, Энгард налег на него всем телом, и крышка тут же поддалась — то ли она прогнила гораздо сильнее, чем соседняя, то ли наш кинжал обладал какими-то непонятными нам свойствами.

Внутри лежали только две вещи: еще один свиток и...

Я не знал, как назвать эту штуку, но при одном только взгляде на нее по моей шее поползли мурашки, и я отпрянул в сторону.

— Что это?! — сдавленно спросил у меня Энгард. — Череп?

Нет, это был не череп.

На дне сундука, на истлевшей парче, которой было оклеено его дно, лежало нечто, напоминающее собой немного вытянутое яйцо — серовато-голубое, проломленное сбоку, с вырезом в передней (передней?!) части, со множеством каких-то загадочных выступов по бокам и небольшим гребнем сверху. И от него веяло холодом... ужасом чего-то до такой степени чужого и далекого, что первые минуты мы стояли над сундуком, онемев от изумления и непонятного страха. Передав Энгарду лампу, я обеими руками вытащил непонятный предмет. Он оказался довольно тяжелым. Перевернув его, я убедился, что это странное «яйцо» не просто пустотелое — внутри него я увидел какие-то прозрачные трубочки, из стенки его тянулись полдесятка тончайших разноцветных нитей... я потрогал его внутренности пальцем — они были мягкими.

— Это какой-то сосуд? — пробормотал Энгард.

— Нет, — помотал я головой, холодея от ужасной догадки, — это... это шлем.

Энгард с грохотом уронил на пол молоток.

— Шлем? Но на кого же его можно напялить? На ребенка? И потом, смотри, разве это дерево выдержит удар?

— Это не дерево, — хмыкнул я, передавая ему нашу находку. — Я вообще не знаю, что это, но думаю, что выдержит оно многое. Можешь попробовать врезать по нему зубилом. Смотри, здесь какие-то механизмы... вот, видишь?

— Ювелирная работа...

Я раскурил трубку и достал тот свиток, что лежал рядом с этим загадочным шлемом.

Но рассмотреть его я не успел: над нашими головами загрохотало и я услышал гулкий рассерженный бас:

— Ах ты, маленький паршивец! Кто разрешил тебе спускаться сюда? А ну, оба, немедленно наверх!

В прямоугольнике люка появилось разгневанное лицо господина Мокко, подсвечивавшего себе яркой лампой. Он был какой-то пурпурный от бешенства, мне казалось, что сейчас из его рта закапает слюна.

— А ну вон отсюда, оба! — крикнул он.

Я молча выдернул из кобуры свой «вулкан» и вопросительно глянул на Энгарда.

А на лице парня расплывалась широкая, радостная улыбка.

— Пош-шел отсюда, старый осьминог! Пошел, или я сейчас нашпигую тебя свинцом! Ты забыл, что теперь здесь хозяин я?! Вот сейчас я выберусь наверх, и тогда ты узнаешь, что такое пуля в башке! Или ты хочешь попробовать моего меча?

Господин Мокко опешил.

— Да я тебя... погоди, сейчас я...

Энгард протянул руку — и я, недоумевая, вложил в нее свой пистолет. Бах! — и рядом с ухом толстяка взвизгнула пуля. Багровая рожа тотчас же исчезла.

— Ух, — восторженно вздохнул Энгард. — Всю жизнь я мечтал об этой минуте! Эта старая сволочь служила еще с дедом, а потом папаша сделал его управляющим. Ты не представляешь себе, как он издевался надо мной и братом. А папаня в нем души не чаял. Ну ничего, теперь мы ему все припомним.

— Как бы он не завалил нам выход, — озабоченно замычал я, глядя наверх.

— Не посмеет, — боднул головой парень.

Я присел на край сундука. На полу, в паре локтей от моих ног, лежал загадочный предмет, пугающе непохожий на все то, что мне приходилось видеть ранее. Мне начинало казаться, что он изготовлен не человеческими руками. Но чьими? Или в наш мир занесло творение самых настоящих демонов?

Сверху вновь доснеслась какая-то возня. Я встревоженно вскочил и потянул из кобуры «вулкан», но услышал голос Холгера.

— Молчи, старик! Хвала предержателю Бэйру, папаша наконец откинулся, и теперь ты не можешь командовать нами, как раньше! Слово офицера, дорогой князь, вы не представляете себе, до чего же мы ненавидим эту древнюю каракатицу. Подвал? Да ничего там нет, одно только барахло, оставшееся от деда.

В люке появилось лицо Дерица-старшего.

— Ну, что вы там обнаружили, парни? Десяток крыс, таких же старых, как наш Мокко?

Его перебил голос Эйно, нарочито пьяный:

— И все-таки я должен поглядеть, как там дела у моего оруженосца. Это ведь мой, как его?... долг, да?

— Как вам будет угодно, друг мой. Вот только там, наверное, пыльно...

На лестнице показались сапоги Эйно Лоттвица. Спустившись, он с веселой миной повернулся ко мне и вдруг застыл, глядя на лежащий передо мной шлем.

— Так, значит, они здесь все-таки были... — едва слышно прошипел он.

Лоттвиц взял находку в руки, безо всякого интереса повертел ее и бросил обратно в сундук.

— Жертвенная ваза, наверное, — громко проговорил он, пристально глядя на меня. — Старый адмирал, похоже, натащил целый воз всякого хлама... идемте, ребята. Собираем сундуки и вперед, а то нам не хватает партнеров для игры.

— Жертвенная ваза? — переспросил Энгард с сомнением в голосе.

— А что ж еще? — хмыкнул Эйно. — Я видел что-то похожее у желторожих. Ну же, собирайте все это дерьмо! Вечер в самом разгаре, а нам не с кем играть.

Глава 7

Четыре ящика, черных, отделанных толстой кожей и обитых стальными полосами, с трудом выгрузили из хорошо знакомого мне экипажа — едва бриг подошел к пристани, Эйно послал в Лоер скорохода, и вскоре за нами примчались четверо всадников и огромная карета без гербов. Мы опять приплыли на закате, и я подумал, что, наверное, у меня это войдет в привычку — привычку возвращаться домой к самому ужину.

В замке ничего не изменилось. Поглядев, как ящики исчезают в дверях подъезда, я подхватил свой саквояжик, устало вздохнул и двинулся к себе. В холле мне встретилась Ута.

— Ты кажешься измученным, — сказала она. — Много было девок?

Знай я ее чуть меньше — наверное, я почувствовал бы себя обиженным. Но так как я уже привык и к ней, и к ее подначкам, то я полуобнял ее правой рукой, приблизил губы к ее уху и громко заявил:

— Еле хожу.

Ута засмеялась, похлопала меня по спине и отстранилась.

— Встретимся за ужином, — сказала она мне в дверях.

Я проводил взглядом ее гибкую фигуру, хмыкнул и поплелся к лестнице.

Немного отмокнув в горячей воде, я прошел в кабинет, глянул на хронометр — если распорядок дня не изменился, до ужина у меня было еще двадцать минут — и рассеянно посмотрел на тщательно вычищенный камин, в котором лежала небольшая груда акккуратно напиленных чурбачков, кора и пара листков старой газеты для растопки. Я знал, что было в тяжелых ящиках. Их привез Иллари, привез буквально за полчаса до отхода нашего корабля, и всю дорогу он только что не жил на них, никого, кроме Эйно, не пуская в свою каюту. В ящиках было золото в слитках и драгоценности. Я с трудом представлял себе сумму, которую можно было бы выручить от продажи этого, с позволения сказать, имущества. Наверное, на это золото я смог бы купить мою родную провинцию, а господина герцога нанять садовником...

Золото выдал Эйно загадочный Рэ Монфор. Поздно ночью, когда Холгер и Эйно, до одури наигравшись в ло, расползлись по спальням, я спросил у шатающегося Энгарда, слышал ли он о человеке с таким именем. Мой приятель долго скрипел мозгами и морщил лоб, а потом, вдруг прозрев, вспомнил: да, слышал. Но как слышал, почему слышал — не знает. Слышал...

«Значит, — думал я, — Монфор даже не аристократ? Кто же он тогда — промышленник, финансовый воротила? Тоже сомнительно: в Пеллии, а особенно в королевской столице, аристократия родовая до такой степени переплелась с аристократией финансовой, что любое сколько-нибудь известное имя должно быть у всех на слуху. Ясно, что человек, способный запросто вывалить четыре ящика золота и драгоценностей, не может быть простым замухрышкой. Да и замок у него старинный и явно не из дешевых... так кто же он?»

Постучавшая в дверь горничная объявила мне, что ужин задерживается на полчаса.

Я посмотрел на нее, словно на привидение, и даже не сразу вспомнил, как ее зовут, — хотя должен был: эта девочка с отчаянной назойливостью рвалась ко мне в постель, и я уже начинал подумывать о том, чтобы уступить ей, тем более что Эйно еще в самом начале намекнул, что все хорошенькие девушки замка находятся в моем полном распоряжении.

— А почему? — спросил я.

— Его светлость изволит ждать важного гостя, — прощебетала она в ответ.

— Хорошо, — кивнул я. — Разожги мне камин в кабинете. Вечер будет холодным.

Она с готовностью прошла через гостиную и склонилась над камином, чиркая огнивом. Сев в кресло, я пригубил легкого холодного вина. За окном уже стояли сумерки, тянуло холодком — а может, мне стало холодно из-за вина. Я смотрел на ее обтянутый узкой длинной юбкой зад, на каштановые кудри, рассыпавшиеся по плечам, и морщился, отгоняя от себя столичные воспоминания.

— Лила, а госпожа Телла уже уехала? — спросил я. Под поленцами вспыхнул веселый огонек, занялась кора.

— Эта... актриса?

Лила выпрямилась и посмотрела на меня — с некоторым, как мне показалось, вызовом.

— Уехала. На третий день после вас.

— Хвала предержателям. Глоток вина?

Девушка провела языком по своим пухлым губкам и нерешительно посмотрела в сторону. Конечно, ей хотелось вина — но управляющий, господин Буун, был излишне строг к молодым горничным.

— Бери бокал, — мягко усмехаясь, приказал я. — Там, в буфете. Если до ужина еще далеко, нам стоит погреться.

— Может быть, я принесу вам что-нибудь с кухни? — нерешительно предложила Лила. — Закуску перед ужином...

— Не стоит портить аппетит, — хмыкнул я, наливая ей вино. — Я здорово устал с дороги... Пей. За твою удачу.

— Спасибо вам, господин...

— Ты давно служишь в замке?

Лила поставила бокал на стол и закатила глаза, вспоминая.

— Да с десяти лет, пожалуй.

— Скажи, здесь происходит много странных вещей?

Девушка едва не поперхнулась.

— Странных? — она перешла на шепот. — Да тут все, что ни происходит, — все странное. То люди приезжают какие-то, то аристократы... со странностями. А однажды вообще какие-то приехали — в балахонах таких, лица капюшонами закрыты и выли ночью так — у-у-у, у-у-у...

— Выли? — не понял я. — Как выли?

— Да так и выли, господин. Одну ночь всего пробыли, куда потом делись — никто не видел, даже кучера, а уж они-то всех почти видят. Давно это было, года три, пожалуй.

— Хм. Может, они просто молились?

— Да ведь голоса-то у них были... о-хх, до костей пробирало! Я как раз мимо их комнаты проходила, это там, справа было, на пятом этаже, знаете? Кто же так молится, скажите мне?

— Ну-ну... молятся-то по-разному, в том и дело. Ну ладно, иди. Я посижу еще...

— Странные, значит, люди, — задумчиво проронил я, запирая за ней дверь. Да уж. Ужасно много странностей, слишком много для одного человека. Впрочем, одного ли? Эйно Лоттвиц, Иллари, а Монфор?

Куда я, в конце концов, попал? В пещеру великого мага? И эта фраза, всю дорогу не выходившая у меня из головы, — уверен, буть Эйно трезвее, он сдержался бы: но он был пьян, и — «Значит, они здесь все-таки были...» Кто — они? На чью, в самом деле, голову можно было напялить этот вытянутый, яйцеобразный шлем, изготовленный из непонятного, невиданного материала? Не дерева, не железа, да еще и теплого на ощупь?

Я выколотил в камин трубку, решительно захлопнул оконные рамы и принялся одеваться к ужину.

Важный гость, которого изволил ждать его светлость, оказался высоким, очень худым стариком с длинными седыми буклями, которые он тщательно зачесывал назад и смазывал помадой. Но носу у него красовалось пенсне. Пока разносчики заканчивали сервировку стола, они с Эйно неторопливо прохаживались по залу. Я коротко представился; старик бросил на меня ленивый взгляд, пробурчал что-то и отвернулся. Вслед за мной появилась и Ута в обтягивающих кожаных штанах и широкой мужской сорочке с тремя воротниками. Гость обозрел ее с оживленной сальностью старого ловеласа и даже снизошел до какого-то комплимента, на что девушка сморщила нос и поспешила за стол.

Ужин протекал вяло. Я расправился со своей порцией тушеной крольчатины и неторопливо углубился в вино, ожидая, когда подадут десерт. Иллари и Ута, сидевшие на дальнем конце стола, перебрасывались короткими, ничего не значащими фразами, Эйно разговаривал со своим гостем о каких-то финансовых махинациях. Слуга разжег камин, и наконец подали сладкое.

— Да, активность, слава предержателям, идет вверх, — говорил Эйно. — Однако же и кое-кто из старых магнатов терпит некоторые, как я понимаю, неудобства...

— Что вы имеете в виду? — оживился старик.

— Недавно мне в руки попала одна безделушка, — Эйно глотнул вина и засунул руку в карман вечернего кафтана, — так, чепуха, но она, кажется, стоит немалых денег. Извольте глянуть — вам ничего не напоминает это изделие?

В его пальцах появился довольно большой золотой сокол с серебряным щитом на груди. Посреди щита посверкивал огромный брильянт. Старик осторожно взял драгоценность, поправил на носу пенсне и повернулся к свету ближайшей лампы.

— Темно, — сказал он. — Эй, паренек, дай-ка мне света!

Поняв, что он обращается ко мне, я вскочил и поднес ему лампу.

— Да, вот так гораздо лучше... хм, до чего же странно. Вы хотите сказать, что эта безделушка — из рода Лэраас?

— Ну, насколько я разбираюсь в фамильных стилях... да, это сокол старшей ветви Лэраасов.

— И при каких же обстоятельствах она попала в руки вашей милости?

Эйно пожал плечами и ухмыльнулся.

— Скажем так, я выиграл ее в ло.

Старик покачал головой. Повертев сокола еще с минуту, он положил его на стол и повернулся к князю.

— Эта штуковина — очень интересная, кстати, штуковина — не имеет ничего общего с сокровищницей Лэраасов. Ни старшей, ни младшей ветви. Да, стиль воспроизведен весьма точно, но, дорогой князь, я должен вас разочаровать: это новодел. Улыбка мигом слетела с лица Эйно.

— Как?! Вы уверены?

— Если я что-то говорю, дорогой князь, значит, я уверен в своих словах. Безусловно, это новодел. Но странно не это, — старик снова взял сокола в руки и еще раз всмотрелся в его крылья, так, словно рассчитывал разглядеть там сакральные истины, — странно то, что это не пайка и не резьба по отливке. Это литье. Я не представляю себе, кто мог изготовить такую тонкую форму и каким образом можно было добиться такой точности литья. Но это именно литье, уверяю вас — литье без последующей обработки. А, вот еще — щит... у меня такое ощущение, что он был впаян в грудь сокола прямо там, в форме. Как? Не спрашивайте меня. И обработка бриллианта довольно оригинальная, хотя, конечно, выполнена со вкусом. Единственное, что приходит мне на ум, — это какая-то столичная работа. Там, особенно при дворе Их Величеств, сейчас происходит немало всяких чудес. Возможно, кто-то из придворных мастеров решил развлечься и опробовать новые способы, подражая известному стилю дома Лэраас...

Эйно глотнул вина, спрятал сокола обратно в карман и спросил — со смехом:

— Ну а золото хоть настоящее?

— Настоящее, — кивнул его гость. — Высочайшей, как я понимаю, пробы. Хотя и здесь, конечно, можно ошибаться. Если хотите, я проведу анализ. Такая вещь, вне зависимости от ее принадлежности к тому или иному дому, стоит очень дорого. Я надеюсь, ваши ставки в игре были не слишком велики?

— Что? — Эйно, казалось, не понял собеседника. — Ставки? Да нет, можно считать, что она обошлась мне почти даром.

...Уснуть я не мог. То ли слишком устал, то ли переел сладкого за ужином — в конце концов, окончательно измучившись, я накинул на плечи халат и прошел в кабинет, где все еще тлели угли камина. Свет моей лампы отразился в толстых.стеклах книжных полок. Я протянул руку почти наугад — и вытащил какой-то богословский трактат в потертом кожаном переплете. Я не слишком разбирался в пеллийском богословии, даже не понимая разницы между «предержателями» и «вседержителями», — просто повторял услышанные от Эйно выражения, поминая их по всякому удобному поводу. В кармане халата была трубка и кисет. Усевшись в глубокое кресло, я не торопясь набил ее зельем, раскурил и протянул руку к тяжеловесному тому, что лежал передо мной. Пальцы сами раскрыли его где-то посередине.

«... ибо не в вере сила, брат мой, но в сомнении; и сомнениями вымощена дорога к познанию, равно как и к покаянию; и у каждого путь свой, и нет здесь двух схожих промеж себя».

Швырнув фолиант на стол, я закрыл ладонями лицо и сидел так долго... а потом резко встал и дернул за шнур колокольчика, вызывая кого-нибудь из слуг. Минуту спустя ко мне прибежал молодой парень в наспех застегнутом кафтане.

— Разбуди мне Лилу, — сказал я ему.

* * *

«Бринлееф», подползший с помощью машины к докам, стоял возле угольной пристани. На берег были перекинуты сходни, и по ним, согнутые под тяжестью мешков, ползли черные от пыли фигурки матросов. Эйно собирался принять на борт столько топлива, сколько позволял объем угольных ям. Никто не знал, какие шторма, мели и проливы ждут нас в далеких западных морях, поэтому барк до отказа грузили не только углем, но и продовольствием, водой и боеприпасами. С одного из оружейных заводов уже пришли полторы сотни ящиков с разнокалиберными снарядами, а также картузы и особые бочонки с порохом для бортовой дульнозарядной артиллерии.

Тило корпел над картами, скопированными в столице лучшими чертежниками: перед ним стояла задача проложить курс в неведомых водах, которые не посещал ни один пеллийский корабль, за исключением эскадры адмирала Дерица. Перт вместе с механиками ковырялись в машинном отделении, еще раз протягивая все узлы и механизмы. Мы должны были отплыть буквально со дня на день.

Я сидел на холме, нависавшем над районом доков, и наблюдал за погрузкой. Никакой работы для меня пока не было, поэтому мне не оставалось ничего другого, кроме как шататься по городу или же сидеть здесь, разглядывая сверху наш великолепный корабль. О, он был действительно великолепен — громадный, просто подавляющий сознание своей закованной в металл мощью. Его корпус, выступавший из воды аж на сорок локтей, был весь, от кормовой надстройки до носового тарана-шпирона, заново покрыт матово-серой краской, позволявшей кораблю сливаться с горизонтом и достаточно долго оставаться невидимым для противника, особенно в туман или ненастье.

Переведя взгляд с корабля на док, я краем глаза отметил, что по склону холма шустро карабкается какой-то мальчишка.

— Господин Маттер! — услышал я его голос. — Вас зовет господин Иллари, он там, внизу, ждет вас!

Махнув пареньку рукой в знак того, что все понял, я отвязал от росшего поодаль деревца свою кобылку, взгромоздился в седло и поехал в объезд, по более пологому склону. Мне не очень нравилась перспектива свернуть себе шею, спускаясь напрямик.

Подъехав к пристани, я узрел и самого Иллари, который, сидя верхом на огромном черном жеребце, разговаривал о чем-то со старшиной докеров, помогавших нашим матросам в погрузке.

— Здравствовать и радоваться! — приветствовал он меня, сверкнув белозубой улыбкой. — Дышишь морским воздухом?

— Именно, — отозвался я. — А ты — по делу?

— Я за тобой. Едем в замок, нам прислали новейшие столичные игрушки, и я думаю, что ты будешь рад с ними познакомиться.

Я сразу же понял, что речь идет об оружии. Столичные инженеры непрестанно удивляли мир все новыми и новыми чудесами — правда, королевская армия далеко не всегда соглашалась официально принять их на вооружение, жалуясь на сложность и непомерную цену. Фактически пеллийская армия, за исключением элитных, почти целиком офицерских отрядов морской пехоты, была вооружена однозарядными винтовками, появившимися здесь еще лет двадцать назад. Логика, как объяснил мне Эйно, была достаточно проста — в случае войны все заводы немедленно переходили на исполнение королевского заказа и армия перевооружалась в течение нескольких недель. Главной ударной силой Пеллии был флот — а здесь как раз сил не жалели. Крупные королевские корабли имели и бронирование, и казнозарядные скорострельные пушки и все чаще — машины, позволявшие им свободно маневрировать при полном штиле или уходить от парусных судов противника.

Когда мы возвращались из столицы, мне довелось увидеть несколько королевских кораблей, непринужденно скользивших неподалеку от берега. Выкрашенные в какие-то серо-зеленые полосы, они выглядели довольно странно, но в бинокль я разглядел и десятки оружейных портов вдоль бортов, и трубы машин — это были грозные боевые суда, способные попросту разогнать любой парусный флот, какой бы численностью он ни обладал. В своем полушарии Пеллия безоговорочно правила морями; но нас, увы, ждал путь в края, где никто о ней и не слыхал, поэтому интерес Иллари к последним новинкам в оружейном мире был совершенно оправдан, в какие бы суммы он ни вылился.

В замке я увидел нечто довольно неожиданное.

Никогда еще мне не приходилось видеть, чтобы Эйно принимал своих гостей в парке, да еще и собственноручно жарил им мясо на решетках!

По-видимому, гости прибыли буквально за пару минут до нас, так как угли под подставками еще поигрывали язычками пламени, а слуги заканчивали сервировку небольшого лакового столика. Иллари подъехал прямиком к лужайке рядом с ручьем, где и происходило это странное действо, и я последовал за ним.

— Прошу знакомиться, господа: Иллари Посселт, мой первый помощник, и Маттер, фамилия у него непроизносимая, мой оруженосец и наш доктор.

— Рокас, — повернулся ко мне крупный мужчина лет тридцати, состоящий, кажется, из одних мускулов: даже лицо у него было, если так можно выразиться, атлетического вида.

От его рукопожатия у меня заболели пальцы, которые он прищемил мне перстнем. Незаметно растирая ладонь, я дал себе слово впредь здороваться с ним только словами.

Второй гость являл собой полную противоположность господину Рокасу — он был невысок, почти миниатюрен, и вертляв, как белка. Его звали Бэрд. Сперва он показался мне каким-то несерьезным, словно ярмарочный клоун, но, понаблюдав за ним буквально пару минут, я понял, что ошибаюсь. Вертлявость Бэрда была поистине ярмарочной — уж не знаю почему, но ему было угодно производить на окружающих именно такое впечатление. На самом же деле в нем чувствовалась огромная, даже немного ленивая внутренняя сила, сила человека, способного мгновенно принимать решения и брать на себя ответственность за других. Как показало время, я оказался прав.

А пока Эйно приказал мне проследить за слугами, чтобы они не забыли нужное количество легких плетеных кресел, вина и, самое главное, сложный набор трав и специй, непременно требовавшийся для приготовления свинины. Наверное, я воспринял его распоряжение слишком уж серьезно: после моих внушений из замка примчался сам главный повар господин Друум и лично вручил мне небольшую корзинку, в которой покоились и травы и бутылочки с соусами.

Конюхи увели наших лошадей. Эйно, не желавший подпускать к решеткам кого бы то ни было, сделал нам знак садиться, а сам, сбрызнув угли молодым белым вином, принялся за дело.

— Мне рекомендовали вас, господа, как самых лучших профессионалов, каких только можно найти за деньги, — произнес он, аккуратно раскладывая ломтики свинины на раскаленной решетке. — Но еще мне говорили, что работаете вы не столько за деньги, сколько, как бы это выразиться?., за интерес.

Рокас с Бэрдом переглянулись, после чего вертлявый расплылся в хитрой улыбке и принялся ковыряться в ухе.

— Ваша светлость беседовали с умными людьми, — нейтрально заметил Рокас.

Эйно бросил на угли щепотку зеленоватого порошка, смазал кусочки мяса соусом и споро перевернул их на другую сторону.

— Разумеется, — отозвался он, переходя ко второй решетке. — Эти люди сказали мне, что с вами можно говорить напрямик. Итак: я плыву в страну рашеров. Дело чрезвычайно серьезное, по всей видимости, нам придется пострелять как никогда в жизни.

Бэрд перестал ковыряться в ухе и сдвинул к переносице брови. Рокас, напротив, остался совершенно невозмутим.

— Это ваш барк грузится углем в порту? — спросил он.

— Да, — ответил Эйно. — Это он.

— Я так и понял. Потрясающий корабль. Думаю, не ошибусь, если скажу, что в игре он способен дать фору любому из королевских броненосцев.

— Что-то вроде того. Он напичкан праздничными сюрпризами, — Эйно отряхнул руки и повернулся к нам. — Напичкан, как хорошая, громкая хлопушка. Если хотите их повидать — присоединяйтесь к нашей компании. Скучно вам не будет.

— Нас двадцать два человека, — вдруг подал голос Бэрд. — Все — опытные люди, бывшие королевские офицеры. Как вы верно заметили, мы занимаемся нашим делом не только из-за денег. Попросту говоря, всех нас снова тянет в драку. Те, кто думал иначе, остались далеко за кормой. Скажу сразу: мы не предаем работодателя, но и не бросаем своих. Никогда. И еще — решение мы принимаем все вместе. Вы представляетесь мне честным человеком: прошу простить, но я, как и вы, хочу говорить прямо. Вы предлагаете прекрасную охоту, но она далеко не так безопасна, как наши предыдущие вылазки, поэтому мы должны посовещаться.

— Я прекрасно понимаю вас, господа. Сколько вам потребуется времени?

— Если мы отплывем сегодня вечером — то четверо суток.

— Я практически готов отправиться в путь, но очень надеюсь на вас — поэтому буду ждать. Как вы оцениваете мои шансы?

Бэрд отхлебнул вина и задумчиво поглядел на Рокаса. Тот едва заметно кивнул головой.

— Мы оцениваем их высоко.

— Хорошо. Мясо готово, прошу.

Я уже истекал слюной. День был совершенно безветренный, и сногсшибательный дымный аромат обволакивал меня с ног до головы. Учитывая, что я не ел ничего с самого утра, мне было отчего сойти с ума. Иллари поднял крышки с двух серебряных мисок, в которых оказались салаты, и я ощутил непроизвольное желание наброситься на них прямо сейчас, не обращая никакого внимания на приличия.

— Гм, если вы будете баловать нас такой роскошью в походе, то я, пожалуй, отправлюсь с вами вне зависимости от решения наших товарищей, — заметил Рокас.

Эйно загадочно улыбнулся.

А я, кажется, стал понимать, кого представляют эти двое. Бэрд и Рокас были отставными офицерами королевской морской пехоты, а ныне — наемниками, вожаками некоей ватаги, берущейся за исполнение разного рода «заказов». В Пеллии на подобные шалости традиционно смотрели сквозь пальцы. Состоятельный человек мог, как Эйно, купить себе королевский патент и спокойно грабить на морях всех тех, с кем традиционно враждовала его страна, — отдавая при этом в казну десять процентов от добычи. Такие же, как Рокас с Бэрдом, действовали без всяких патентов, но, естественно, вне пеллийских территорий.

Понимая, на что он идет, князь Лоттвиц старался заручиться стволами этих головорезов — ведь наверняка нам предстояло пробиваться через малонаселенную и не очень-то культурную страну, население которой, судя по слухам, было не слишком гостеприимным и дружелюбным. Каждый ствол, а тем более ствол бывшего офицера морской пехоты, мог оказаться решающим.

— Лошадей с собой не брать, — неожиданно произнес Эйно, словно очнувшись от каких-то размышлений. — Не тащить же их через океан? Мы купим их в Бургасе, это последнее цивилизованное место на нашем маршруте. После Бургаса — на северо-запад. Я еще не знаю, где мы будем высаживаться.

— Снаряжение брать с собой? — спросил Рокас.

— Да, все, что считаете нужным, и еще теплые вещи, пригодные для долгих переходов. Оружия много не берите, я обеспечу вас всем самым лучшим. У вас есть свой врач?

— Разумеется. У нас есть и врач, и механик, и повар. Есть снайперы и наблюдатели. Каждый из нас имеет какую-то определенную профессию, чаше всего — несколько сразу. Скажите, нам придется двигаться через холодные места?

— Я не исключаю, что нам придется через них пробиваться. Может быть, равнины. А может быть, и это скорее всего, — горы и снега. Наша конечная цель — некий монастырь. Я имею о нем весьма приблизительное представление, но у меня есть надежда, что со временем я получу кое-что более стоящее. А что касается оружия... Иллари!

Тот молча кивнул и поднялся. Вскоре он вернулся, с трудом волоча довольно большой деревянный ящик, выкрашенный в коричневый цвет. Опустив его на траву, Эйно расстегнул застежки и вытащил что-то очень странное.

— Что это такое? — недоуменно спросил Рокас, присматриваясь.

— Это штука, которая скоро угробит всю пехоту на свете, — уверенно отозвался Эйно и подошел к Иллари, помогая ему установить загадочную машину на небольшую легкую треногу.

Оружие имело целых шесть стволов, два прицела, похожих на морские, длинный приклад и ручку, наподобие той, что у мясорубки. Нагнувшись, Эйно достал из ящика конец какой-то парусиновой ленты. Приглядевшись, я недоуменно крякнул: в ленту были вставлены... длинные винтовочные патроны!

— Расход боеприпасов страшный, — сказал Эйно, помогая Иллари впихнуть конец ленты в какую-то прорезь сбоку оружия. — Зато и эффект, я бы сказал... оглушительный.

Он упер в плечо приклад, передернул рукоять затвора и развернул оружие в сторону густой сливовой рощицы, что темнела над ручьем в сотне локтей от нас. Выстрел! Эйно тотчас же принялся крутить левой рукой гнутую ручку — и оружие послушно загрохотало, как целый полк солдат сразу, с бешеной скоростью выплевывая все новые и новые пули в сторону несчастных слив, быстро превращая их в какой-то жалкий редкий кустарник.

— Можно стрелять и лежа, — заметил князь, прекратив пальбу. — Ну что, как вам эта мельница? Инженеры называют ее «перечницей». Хороша?

По глазам офицеров я видел, что они ошарашены едва не до дрожи. Меня тоже слегка трясло. О боги, да из такой штуки можно положить целый батальон! Действительно, скоро пехотинцам станет нечего делать. Что, спрашивается, можно противопоставить, например, жуткому огню с флангов, который способен выкашивать цепи быстрее, чем картечь?

— И много их у вас? — спросил Бэрд, с восторгом разглядывая удивительный механизм.

— Достаточно. Правда, нам придется тащить кучу патронов, но мне кажется, что патроны — это вполне честная плата за такую мощь. Особенно где-нибудь в горах. Вы представляете себе, что такое залечь с парой «перечниц» в какой-нибудь щели? Никто не пройдет, верно? Я уже слышал, что королевская оружейная палата готова разместить большой заказ — несмотря на высокую стоимость и ненадежность.

— Ненадежность?

— Иногда перекашивает патрон. Ручку нельзя крутить слишком быстро. Впрочем, перекос легко устраняется. Вот так, смотрите: открываем затвор, отводим пружину и тащим ленту дальше. Потом все на место. Снова взводим и стреляем. Понятно?

Часть третья

ЧЕРЕП

Глава 1

Чайка! Я вижу чайку! Я открыл глаза и посмотрел на пританцовывавшего от возбуждения вахтенного, который, размахивая рукой, указывал на слабо светящуюся линию горизонта. Сообразив наконец, о чем он говорит, я вытащил из кожаного чехла свой бинокль и поднес его к глазам. И правда, далеко впереди над мелкой волной скользила охотящаяся птица.

— Беги к командиру, — приказал я.

— Слушаюсь, господин доктор!

Моя вахта заканчивалась через час. Я сам вызвался нести ночные вахты в качестве корабельного офицера, но, несмотря на месяц плавания, мне так и не удалось привыкнуть стоять в эти тяжелые рассветные часы, когда глаза закрываются сами собой и на борьбу со сном не остается решительно никаких сил. Еще раз глянув в бинокль, я окончательно проснулся. Присутствие птицы указывало на то, что мы находимся в непосредственной близости суши. Тило не ошибся в своих расчетах: мы знали, что бургасские берега должны появиться не сегодня-завтра.

На корме взревел рожок сигнальщика. Приложившись к фляге с бодрящим настоем, я выбрался из носовой надстройки и двинулся по слабо покачивающейся палубе, спеша разделить с остальными радость окончания плавания. Вскоре на смотровой площадке кормовой рубки появились фигуры Эйно, Тило и Иллари. Вслед за ними из люка выбрался капитан Рокас.

— Подайте господину доктору вина! — крикнул Эйно в люк, увидев меня. — Ну, Маттер, можно считать, что ты первым увидел землю!

— Мы не сможем определиться до восхода солнца, — пробурчал Тило, осматривая в бинокль горизонт. — Но, думаю, что если нас и снесло, то не слишком. Следует промерить глубины и прибрать паруса. Здесь могут быть мели.

Я поднялся по лестнице наверх, принял из рук стюарда флягу с крепким вином и посмотрел на Эйно. Его глаза блестели так, словно им овладела лихорадка. Он, казалось, и не ложился спать — а может, так оно было и на самом деле. Чем ближе мы подходили к далекому западному берегу, тем все более веселым и подвижным становился князь. Правда, я хорошо видел, что за его весельем скрывается глубокая озабоченность...

Мы шли к Бургасу больше месяца. Ветер был благоприятным, сезон ураганов закончился незадолго до нашего отплытия, и лишь пару раз нас немного потрепало штормами. По словам Тило, барк вел себя превосходно, мы уверенно держали восемь, а иногда даже десять узлов, и двигались, таким образом, с опережением графика.

— Шхуна с левого борта! — выкрикнул вахтенный матрос.

— Похоже, они нас боятся, — заявил Тило, опуская бинокль. — Идут параллельным курсом и убирают паруса.

— И хорошо, — хмыкнул Эйно. — По словам торговцев, в здешних водах полно пиратов. Бургасские сатрапы не очень-то озабочены безопасностью торговли. А может, они и сами в доле.

Небо светлело с каждой минутой, море на востоке окрасилось в нежно-розовый цвет восходящего солнца. Эйно приказал трубить подъем. Постояв еще немного с ним, я спустился в свою каюту и, едва стащив с себя сапоги, рухнул на койку.

Меня разбудили около полудня. На пороге каюты стоял Бэрд с мисочкой орехов в руке.

— Мы идем вдоль берега, — сообщил он, пожелав мне доброго утра, — с левого борта в бинокль видны какие-то деревушки... Слушай, а у нас есть хоть один переводчик? А то я, например, по-бургасски никак. Что делать?

— Эйно знает, что делает, — зевнул я и сунул ноги в сапоги. — Он не поперся бы сюда, не зная ни языка, ни обычаев. Купцы-то ведь с Бургасом торгуют. Князь не такой человек, чтобы делать что-то наобум. Уверен, в кармане у него припасено немало сюрпризов.

Бэрд усмехнулся и распахнул иллюминатор. За этот месяц у нас с ним установились почти дружеские отношения — все началось с того, что на третий же день пути он, шляясь по палубе здорово пьяный, свалился и подвернул себе ногу. Спьяну он не придал этому особого значения, но к утру лодыжка распухла так, что он не мог ходить. Матросы оттарабанили его ко мне, я дернул -и уже вечером он пришел ко мне с кувшином вина поблагодарить за чудесное излечение. С тех пор мы регулярно посиживали у меня в каюте за вином и костями. Экс-лейтенант морской пехоты, Бэрд немало повидал и оказался превосходным рассказчиком. Многие из его историй звучали ничуть не менее захватывающе, чем приключенческие романы моего детства.

— Штурман утверждает, что еще до вечера мы увидим столичный порт, и упрашивает командира развести пары, боится мелей.

— Тило очень осторожный, — кивнул я, вытирая мокрое после умывания лицо. — Когда-то он провел «Брина» через Врата Белых Бурь, а это такое место, где любой опрокинется или налетит на скалы.

— Ну да, осторожный, да только он уже замучил всех со своим лотом. Торчит на носу и все время меряет глубины. И кричит, чтобы зарифили паруса. У меня такое ощущение, что старик сегодня просто не выспался.

— Тоже возможно. Я поднял их всех еще на рассвете. Но Эйно вряд ли согласится запускать машину. Во-первых, он очень бережет уголь, а во-вторых, ужасно не любит демонстрировать кому-либо ее наличие. Здесь, в Бургасе, о машинах и не слыхали — объявят нас какими-нибудь демонами, и отстреливайся потом. Стюард! — гаркнул я, высунувшись из каюты. — Принесите чего-нибудь пожрать!

— Сюда? — осведомились у меня.

— Нет, я поднимусь наверх. Хозяин там?

— Изволят быть там.

— Прекрасно. Завтрак наверх.

На огражденной площадке мы застали Эйно, сидящего за тяжелым дубовым столом, ножки которого были вставлены в специальные гнезда — этот стол матросы протаскивали через люк в разобранном виде, — и Иллари с небольшим толстым томиком в руке.

— Выспался? — спросил меня Эйно.

— Вполне, — кивнул я, оглядывая сияющее море.

Несмотря на надетую в каюте толстую кожаную куртку, ветер холодил мое тело. Выйдя из Альдоваара, мы все время шли на северо-запад и забрались теперь в северное полушарие. Здесь была зима — пусть и теплая, но все же зима, с холодными ветрами и колючими, долгими дождями. Ежась, я обнял ладонями кружку со сладким горячим отваром, которую принес мне стюард, и подумал, что надо было захватить перчатки, которые я надевал на ночную вахту.

— Скоро появится Лауда, — произнес Эйно, щурясь. — Тило вывел нас почти точно, мы лишь немного уклонились к югу. Насколько я знаю, гавань там довольно мелкая, придется становиться на внешнем рейде и плыть в город на шлюпках.

Князь оказался прав. В начале четвертого мы увидели город и мачты стоящих в порту кораблей. Тило приказал спустить шлюпку и двинулся вперед, промеряя глубины. «Бринлееф» почти совсем остановился. Сидя на корме, я видел, как старый штурман озабоченно опускает в воду лот и делает какие-то пометки в записной книжке. Тем временем наше появление вызвало в городе немалый шум, и вскоре от пристани отвалил большой гребной катер с каким-то флагом. Я машинально поднял голову, чтобы убедиться в том, что синий с серебряными орлами пеллийский вымпел все так же полощется на фок-мачте. Его украшенные кистями хвосты реяли на ветру — значит, никто не сможет обвинить нас в нарушении законов.

Поглядев на катер в бинокль, Эйно сплюнул за борт.

— Таможенники, — произнес он с кислой улыбкой.

Резвый катер проскочил мимо шлюпки Тило и подплыл к левому борту. Я задумчиво направил на него бинокль. На носовой банке суденышка стоял бородатый парень в грубо сшитой кожаной шляпе, которая сразу же бросилась мне в глаза, как и его неимоверной ширины шаровары густо-малинового цвета. Теплая, подбитая овчиной куртка была перехвачена расшитой портупеей, на которой висели какие-то странные колокольчики, — портупея держала короткую кривую саблю, а на поясе у него находилась кобура с допотопным кремневым пистолетом.

— Он что-то орет, — сказал я, любуясь колоритным представителем туземной власти.

— Иллари, спусти олухам трап, — приказал Эйно, — а я пока схожу к себе за побрякушками.

Матросы перекинули через планшир длинную веревочную лестницу. Красноштанный чиновник шустро вскарабкался по ней и что-то крикнул вниз. Вслед за ним по трапу полезли трое солдат с длинными мушкетами в руках. Иллари спустился на палубу, подошел к таможеннику и заговорил с ним. К моему удивлению, чиновник без труда понял его. Он скорчил свирепую мину и показал рукой сначала на берег, потом — на своих солдат. Впрочем, я хорошо видел, что он чувствует себя довольно неуверенно. Наверное, колоссальные размеры «Брина» внушили ему немалое уважение. Тем временем на палубе появился Эйно. Полуобняв чиновника за плечи, он что-то зачирикал и споро уволок его в каюты. На палубе остались трое растерянных солдат, совершенно не знавших, куда себя девать. Я почесал затылок.

— Жиро! — крикнул я.

— Здесь, господин доктор! — отозвался боцман.

— Поднеси ребятам по чарке рому. На камбузе, я чую, испекли пироги? Добавь к рому по пирогу.

— Слушаюсь, господин доктор!

Раскуривая на ходу трубку, я неторопливо спустился на палубу и присел на трюмный люк неподалеку от солдат. Из двери, ведущей в кормовые помещения, появился Бэрд.

— Там идут переговоры, — сообщил он мне. — О, а это что за мокрые курицы?

— Местное воинство, — объяснил я.

Жиро вынес из камбуза здоровенную ендову с ромом и блюдо пирогов. Солдаты сперва отпрянули в сторону, но потом, поняв, что угощение бесплатное, охотно принялись за выпивку. Боцман загнал вниз нескольких излишне любопытных матросов и подошел к нам.

— Это вы правильно, господин доктор, — сказал он. — Пусть эти бестолочи запомнят нас как честных людей.

К честным людям Жиро относил всякого, кто не стремился дать в ухо каждому встречному. В чем-то он был, безусловно, прав.

— Хороши солдаты, — продолжал он, — вы посмотрите на их ноги. Сапог у них нет, что ли?

— М-да, — скептически хмыкнул Бэрд, — кажется, эта так называемая обувь сплетена из соломы. Никогда еще не видел, чтобы люди носили на ногах корзины. Да еще и королевские солдаты. Сброд. Что бы они с нами сделали, с этими своими кремневками?

На палубе вновь появился бородатый парень в сопровождении Эйно. Его загорелая, выдубленная морским ветром рожа лоснилась от удовольствия. Сказав что-то князю, он с почтением поклонился и махнул рукой своим служивым, которые, едва завидя его, отодвинули угощение под планшир и сделали вид, что изо всех сил несут службу.

— Жадный, гад, — весело объявил Эйно, глядя, как отчаливший катер жмет к берегу. — Ута ему понравилась, т-ты посмотри на него. Просил продать. Знаете, какую цену давал?

— Какую? — выпучил глаза Бэрд.

— Трех баранов и ослицу. Свирепая, говорит, женщина, мне как раз такая и нужна. Верблюдов пасти, поняли? Лучше не пускать ее на берег, а то выкрадут и отправят... на пастбище.

Мы с Бэрдом покатились со смеху.

«Вот это да, — подумал я, отсмеявшись, — так здесь еще и рабство? Святые великомученики! Без пистолета, а лучше двух, я на сушу не пойду».

— Кстати, об оружии, — Эйно стал серьезен, — этот оборванец объяснил мне — я, правда, и раньше такое слышал, но теперь уж знаю точно: у них нельзя ходить с мечом. А с кинжалом — сколько угодно. При этом, что совсем уж остроумно, к мечу у них приравнивается ружье. А вот пистолет, как можно было догадаться, к кинжалу. Так что примите к сведению. Та-ак... со мной поедет Маттер и, если хотите, вы, господин Бэрд.

— Мы едем за лошадьми?

— И за лошадьми тоже. Впрочем, всему свое время. Надо взять пресную воду: таможенник рассказал мне, как это сделать, кое-что из продовольствия, и навестить одного человека. Будьте готовы через четверть часа, ясно?

На пристани уже собралась целая толпа. Размахивая руками, о чем-то, видимо, споря, они пялились на наш корабль так, словно ожидали пришествия местных богов. Народ произвел на меня впечатление: мне еще не приходилось видеть таких чумазых оборванцев. В большинстве своем они носили грубые холщовые штаны, кое-как скроенные куртки из прокисшей овчины и высокие конусовидные шапки с меховой оторочкой. Да уж, со стороны моря блистательная Лауда походила не на столицу государства, а на грязный рыбачий поселок. Рыбой здесь и в самом деле воняло от души.

Бэрд первым взобрался на выщербленный камень причала и помог подняться Эйно. Едва я покинул шлюпку, матросы тотчас налегли на весла и погнали ее обратно в море. Публика, толпившаяся на берегу, опасливо шарахнулась в сторону, давая нам дорогу. Эйно уверенно прошел вдоль причала и вышел к неровной каменной лестнице, ведущей наверх, к торговым улочкам. Там мы нашли нечто вроде извозчика — двуколку с тощей заморенной кобылой какой-то непонятной пегой масти. Лоттвиц что-то сказал вознице, бросил ему в ладонь серебряную монету и сделал нам знак забираться.

Дальнейший пейзаж меня не очень разочаровал. Все было приблизительно так, как я и ожидал. Вслед за узкими и грязными торговыми кварталами начались запутанные, такие же узкие, но уже не вонючие и почти чистые улицы, застроенные облупленными каменными строениями. Похоже, здесь были просто помешаны на балконах и балкончиках — они гроздьями свисали с каждого фасада. Чем дальше мы отъезжали от берега, тем все более чистая публика попадалась нам навстречу. В конце концов двуколка затарахтела мимо громоздких и нелепых двух-трех-этажных особняков, прятавшихся за высокими вымазанными глиной заборами. Глядя по сторонам, я вдруг понял, что за все время, которое я находился в благословенном Бургасе, мне не встретилась ни одна женщина. Сей факт наводил на довольно печальные размышления. Я вспомнил предложение таможенного чина и подумал, что Шахрисар нравится мне гораздо больше. Там тоже рабство, там вообще на каждом шагу воры и бандиты — но там, по крайней мере, не принято считать своих жен и матерей скотиной, которая должна жить в хлеву и не показываться на улице.

Мы остановились возле высоких, окованных металлом ворот какого-то богатого дома. Эйно оглядел небольшую калитку со смотровым окошком и с маху врезал по ней рукоятью пистолета.

— Не нравится мне здесь, — заметил Бэрд, ежась от холодного ветра. — Мрачно как-то, тебе не кажется?

— Кажется, — согласился я и погладил торчащий из кобуры «вулкан». — Скорей бы отсюда. Смотри, на улице ни единой души, а у меня тем не менее такое ощущение, что за нами наблюдают...

— У меня тоже.

В окошке появилась какая-то непонятная расплывшаяся рожа и что-то возмущенно прочирикала. Эйно ответил ей на том же птичьем языке. Рожа исчезла.

— Пошел доложить хозяину, — сказал князь. — Да, гостеприимная страна, ничего не скажешь. Бэрд, сколько у вас пистолетов?

— Два, ваша светлость. Позволю себе заметить, я умею стрелять с двух рук.

— Хорошо. Постарайтесь поменьше их демонстрировать. Тебя, Мат, это тоже касается.

Я пожал плечами и передвинул кобуру правее, пряча ее под полой куртки. В этот момент калитка вдруг распахнулась, и перед нами склонился в поклоне жирный евнух, оснащенный парой кинжалов и пистолетом за поясом.

— Ну и пират, — буркнул про себя Бэрд, проходя вслед за Эйно на территорию усадьбы.

Слуга провел нас каким-то глиняным туннелем с узкими каплевидными окошками в стенах, и вот мы вошли в дом, которого, кстати сказать, снаружи почти не видели. Воистину, в Бургасе царили странноватые нравы.

Оставив нас в небольшом помещении, вся обстановка которого состояла из грубых циновок на глиняном полу, кастрат сделал знак подождать и исчез, скрывшись за занавесями. По виду Эйно я понял, что такая любезность начинает действовать ему на нервы. Однако ждали мы недолго: не прошло и минуты, как в комнату вошел высокий светлобородый мужчина в высокой шапке и украшенной жемчугом и расшитой серебром жилетке, наброшенной на голое тело. Вместо шаровар на нем была длинная черная юбка из какой-то плотной материи.

— Четыре к семи, — произнес Эйно, глядя ему в глаза.

Хозяин поклонился и ответил по-пеллийски с сильным, режущим ухо акцентом:

— Пять от десяти. Меня зовут Ромир. С этой минуты я ваш слуга. Пожалуйте в трапезную.

Есть? Здесь? Что же они мне предложат — протухший бараний жир и кашу из кислой соломы? Попытавшись представить, чем нас будут сейчас кормить, я скривился и ощутил спазм в желудке. Наверное, следовало бы прихватить что-нибудь с «Брина». Бэрда, по-видимому, посетили те же самые мысли. Поглядев на меня, он незаметно провел рукой по горлу и сморщил нос — однако же мы ошиблись, да еще и как.

Двигаясь за хозяином, мы вдруг оказались в светлом и просторном зале, где стоял круглый, застеленный тяжелой скатертью стол и несколько высоких стульев. С низкого потолка свисал на цепи витой светильник, чем-то похожий на раковину морской улитки. А на столе не было ничего похожего на бараний жир.

— Я как раз собирался обедать, — словно извиняясь, проговорил Ромир и попытался помочь Эйно сесть на стул, но был вежливо отодвинут в сторону.

Я услышал, как Бэрд тихонько свистнул сквозь дырку в зубах. Посреди стола находилось блюдо с молочным поросенком — жареным, с корочкой, обложенным какими-то травками и овощами. Рядом плавал в соусе жирнейший каплун. Горки риса на небольших тарелках, небольшие белые хлебцы и бесконечное разнообразие свежайшей зелени...

«Да, — сказал я себе, — вот тебе и урок. Не суди о жратве по кислым овчинам. Надеюсь, повара господина Ромира не переперчили каплуна?»

Мы с Бэрдом довольно бесцеремонно разодрали несчастную птицу, оставив хозяину поросенка. Эйно, это я понял сразу, есть не собирался вовсе, он лишь прикусил зубами хлеб и бросил в рот подсоленный пучок травы. Он выглядел задумчивым.

— Я зашел в Бургас для того, чтобы пополнить запасы, — довольно туманно начал он. — Еще мне нужны лошади, не меньше сорока самых крепких и выносливых лошадей. Я в них плохо разбираюсь и поэтому рассчитываю на вашу, дорогой Ромир, помощь...

— Все, что смогу, — несколько подобострастно отозвался хозяин. — Лошадей — буквально сегодня. Какие припасы будет угодно закупить вашей милости?

— Всего понемногу... это, в сущности, не главное. Скажите, Ромир, вам приходилось слышать о кхуманах?

Ромир кашлянул.

— Приходилось, — кивнул он, откладывая в сторону двузубую вилку. — Только не здесь. Там, где я... там, где я жил раньше.

— Да, я знаю, что на родину вы вернулись не так давно. А здесь? Разве Бургас не торгует с рашерами?

— Эпизодически, не более того. Лауда не является торговым перекрестком, вы должны это знать. Торговцы-рашеры заходят в наш порт не чаще одного-двух раз в год, они не имеют здесь ни постоянных представителей, ни постоянных интересов. Бургас вообще стоячее болото. Здесь ничего не происходит, сатрапы мало интересуются даже своими собственными территориями. На окраинах страны вообще не платят податей — их просто некому там собирать.

— Рай для капиталовложений, — хмыкнул Эйно. — Значит, я не могу рассчитывать на то, что найду здесь проводника-рашера?

Ромир потер ладони, глотнул из грубого серебряного кубка и опустил голову.

— Я здесь недавно, — сказал он, — и все еще плохо ориентируюсь в ситуации. Но думаю, что — нет. Ни я, ни кто-либо из моих друзей и знакомых, никто из нас и понятия не имеет о каких-либо раше-рах, проживающих в Лауде. Боюсь, что их здесь просто нет. Бургас — довольно изолированное место...

— Я это уже понял, — немного раздраженно ответил Эйно. — Что ж, раз так, давайте заниматься припасами и лошадьми...

Глава 2

Лошадей грузили на рассвете. Я проснулся от того, что где-то неподалеку раздалось жалобное конское ржание. Открыв глаза, я решил, что это был сон, и собрался было перевернуться на другой бок, чтобы продолжить путешествие по стране ночных миражей, но тут ржание повторилось.

«Я свихнулся? — со страхом подумал я. — Это уже галлюцинации?»

Крики матросов, пробившиеся через закупоренный иллюминатор, заставили меня вспомнить о том, что вчера князь расплатился за целый табун копытных, которых должны были доставить на борт до утреннего горна. Горном, раздававшимся со всех храмов, в Лауде начинали очередной день. Я не очень уразумел, когда же этот горн должен вострубить, но понял, что вскоре после того, как солнце приподнимется над горизонтом больше, чем на палец.

Стало ясно, что спать дальше мне уже не придется. Я кое-как умылся и, постукивая зубами от холода, впрыгнул в теплое белье, натянул кожаные штаны, фуфайку и куртку. Вечером я затопил в каюте небольшую печурку, но, видимо, дрова она пожирала с бешеным аппетитом — к утру каюта выстудилась так, что в ней впору было готовить прохладительную воду.

«Вчерашняя ночь была гораздо теплее», — подумал я, поднимаяясь по трапу наверх.

За погрузкой наблюдал Иллари, заспанный и злой. Увидев меня, он молча протянул мне флягу с ромом и заорал:

— Да что ж вы ее мотаете, олухи! Хотите, чтоб сорвалась? Тише, скоты, тише! Жиро, старый говнюк, куда ты пялишься? На лошадь смотри!

Выглядело все это жутковато. Под правым бортом «Бринлеефа» стояла широченная плоскодонная баржа, на палубе которой испуганно жались друг к дружке два десятка крупных, по большей части черных лошадей. Погонщик, схватив за узду первую попавшуюся, с размаху бил ее в лоб деревянным молотом, после чего безвольное животное обвязывалось широкими кожаными ремнями, которые цеплялись за крюк правой носовой шлюпбалки корабля. Десяток матросов, налегая на рукояти, вращали шестеренный редуктор лебедки — подняв жалобно плачущего коня на уровень планшира, таль проворачивали, и он оказывался на палубе, где его обливали ледяной забортной водой, снимали ремни и отправляли по пологому слипу в специально оборудованный трюм.

— Какие-то они замученные, эти лошади, — сказал я Иллари.

— Естественно, — отозвался тот, — их же чем-то напоили. Не представляю себе, как мы будем их разгружать? Эти, правда, — он махнул рукой в сторону людей на барже, — дали нам охапку какой-то травы...

— Наверное, какой-нибудь сонник, — решил я. — Их вообще много — всяких. Справимся, коль приспичит.

— Да уж приспичит... Жиро, сын ослицы! Я кому сказал, медленнее?! Что вы там спешите, как при поносе?

Сладковатый ром здорово обжег мне глотку, но в желудке сразу же потеплело. Сделав еще один глоток, я сплюнул за борт и поспешно потянулся за трубкой, чтобы придавить дымом подступающую тошноту. Сразу же вспомнился вчерашний каплун, которого мы с Бэрдом умяли в считанные минуты. Да, не скоро еще мне случится полакомиться чудной, истекающей ароматным жирком птичкой. Вчера, кажется, на борт загрузили немалое количество мешков риса и бочек с солониной? Вот ее мы и будем жрать... очень скоро, когда закончатся пеллийские запасы копченостей. А как здорово Эйно приготовил мясо — тогда, в парке, показывая нашим наемникам чудо столичной механики! Я облизнулся, выругался и решил спуститься на камбуз.

Главный повар Джикс угостил меня куском свинины с хлебом, и я поплелся к себе, искренне надеясь, что погрузка скоро закончится и я смогу подремать еще пару часов. Чтобы с палубы попасть в мою каюту, мне требовалось пройти мимо кают-компании — еще в коридоре я увидел, что дверь ее раскрыта. Изнутри доносился голос Эйно. Когда я поравнялся с дверным проемом, он увидел меня и сделал приглашающий жест. Я вошел. На большом столе лежали расстеленные карты и секстант. В кресле у стены сидел Перт, а рядом со столом — Тило, мрачный и насупившийся. Под потолком висел дым.

— Что так рано? — поинтересовался Эйно. — Шум разбудил?

— Да, — вздохнул я. — У вас совет?

— Что-то вроде того. Дела наши, парень, плохи. Мы не знаем, где и как искать то, ради чего я пустился в это плавание. Из всей нашей компании один лишь ты знаешь географию этой проклятой страны. Двое наемников кое-как ворочают языками и смогут, наверное, объясниться с аборигенами. Но больше мы не имеем ничего. Решительно ничего!

Я приблизился к столу. На одной из карт была изображена знакомая мне западная часть огромной страны, на другой — восточная, о которой у меня на родине знали совсем мало. Я попытался совместить их, частично наложив друг на друга, но мне это не очень удалось из-за разности масштабов.

— Наши путешественники добирались приблизительно вот до этих гор, — указал я пальцем. — А что за ними, никто не знает. Говорят, там чуточку другой язык и другие обычаи. Языку меня научил мой духовник, который несколько лет провел в западных монастырях. Про обычаи и порядки я знаю не очень много. Кажется, это довольно дикая страна... Но мы ведь подплываем с запада? Я не знаю, что там...

Эйно поморщился.

— Скорее всего нам придется искать череп именно на востоке. Есть у меня кое-какие предположения, но пока о них не будем. Либо он уже попал в руки кхуманов, либо находится у некоего вельможи, весьма слабо разбирающегося в обычаях Гайтании... Как ты считаешь, человек с запада Рашеро должен ориентироваться в гайтанских финансовых законах?

— Скорее всего да, — ответил я. — Многие богатые рашеры посылают своих сыновей на учебу и в Гайтанию, и к нам. Очень многие... так что человек с запада действительно должен знать обычаи и законы. А почему вы об этом спрашиваете?

Князь неопределенно махнул рукой. Наклонившись над картой, он впился в нее острым взглядом, потом взял измеритель и стал прикладывать его к ней, прикидывая, очевидно, какие-то неизвестные мне расстояния.

— Его там крепко выставили с заемным договором, — промычал он. — Как малого на базаре... и не только.

— Но у вас, наверное, есть хоть какой-нибудь ориентир? — осторожно спросил я, продолжая разглядывать карту.

— Хоть какой-нибудь есть, — Эйно скорчил кислую мину и, резко выпрямившись, повернулся и распахнул иллюминатор. В помещение ворвался холодный воздух. — Ладно, — сказал он, хлопнув меня по плечу, — ты пока можешь отсыпаться. Когда проснешься, поболтаем.

* * *

— Ветер слабеет, — тревожно проронил Тило. — А впереди, если верить карте, какие-то островки. Эйно, прошу тебя, прикажи разводить пары. Если нас вынесет на отмели...

— Хорошо, — Лоттвиц глянул на почти обвисшие паруса и тряхнул головой, — придется потратить уголь... но ведь полный ход мы сможем дать не раньше чем через три часа. Иллари, пусть убавят паруса. Если там, впереди, мели, то лучше подождать, пока заработает машина.

Вскоре над трубой появился дымок. Механики и кочегары готовились дать ход. Все это время я торчал наверху, заправляясь горячей похлебкой и оглядывая горизонт. «Бринлееф» поднял якоря сразу же после того, как принял на борт последнюю лошадь, и вскоре после этого мне удалось уснуть. Я поднялся около полудня, когда бургасские берега уже давно растаяли за кормой. Вскоре ветер стал стихать, на воде появилась зыбь. Тило нервничал, и не зря: подробные карты, составленные пеллийскими навигаторами, которые время от времени ходили в Бургас, говорили о наличии множества островков на север от столицы. Вероятно, следовало бы взять к востоку, чтобы уйти подальше в океан и спокойно обогнуть их по широкой дуге, но Эйно упрямо стремился на север — теперь Тило готов был вновь схватиться за свой излюбленный лот, так как мелей он боялся пуще смерти.

Через пару часов, однако, ветер начал свежеть, и я подумал, что, вернувшись с обеда, Лоттвиц прикажет погасить котлы, чтобы не расходовать драгоценный уголь. Обед, впрочем, что-то затягивался. Сидя в кресле возле закрепленного на специальном станке дальномера, я прислушивался к пыхтению машины и размышлял о том, что может ждать нас в стране рашеров. Воображение рисовало мне заснеженные горы, ледяные ветры и полчища монахов, поджидающих нас с мушкетами в руках. Несмотря на то, что еще высокое солнце хорошо прогревало воздух, одна лишь мысль о снегах и морозах заставляла меня ежиться.

— Дымы прямо по курсу! — неожиданно донесся до меня усиленный рупором голос впередсмотрящего, который сидел в «вороньем гнезде» на верхушке грот-мачты. — Вижу дымы!

Ничего не понимая (откуда здесь могут взяться дымы?! Или это пожар на островах?..), я метнулся вниз.

— Дымы, князь, — доложил я, вбегая в кают-компанию. — Вахтенный говорит, что видит какие-то дымы, прямо по курсу.

Эйно поднял голову от карты, которую сосредоточенно разглядывал, и недоуменно прищурился.

— Дымы?..

Все вместе — Эйно, Иллари, Тило и я — мы выскочили наверх — и в эту секунду мне показалось, что откуда-то далеко из-за горизонта ветер принес слабые хлопки: один, потом другой... ветер дул нам прямо в корму, и быть этого, конечно же, не могло, а раз так, значит, стрельба происходила гораздо ближе к нам, чем можно было бы подумать.

— Паруса! — заорал впередсмотрящий.

Эйно поспешно развернул дальномер — это была самая мощная оптика на всем корабле — и впился взглядом в сияющую синь волн.

— Точно, — прошипел он. — Один четырехмачтовый, два фрегата, еще фрегат, шхуны, довольно большие, и...

— Что — и? — тревожно спросил Иллари.

— Еще четырехмачтовик! Несет вооружение барка. Как бы не нашей постройки. А вон и те, кого они топят... Проклятье, это «пузаны»! Торговые каракки! Да что же это такое? Неужели это бургасский флот дерется с «купцами»?

— Дай-ка я посмотрю, — оттолкнул его Иллари. Эйно уступил ему место и рявкнул в медный раструб переговорной трубы:

— Лево руля! Пять румбов влево!

— Мне кажется, это не флот, — проговорил Иллари, отрываясь от дальномера, — как бы это не пираты. Тило, посмотри ты. Что скажешь?

— Да они двигаются прямо на нас! — завопил штурман через минуту. — Это точно пеллийский барк, ему лет двадцать, не больше. Наверняка купили в Галотте. Они нас заметили!

— И если это действительно пираты, то они точно приняли нао за большого и жирного «пузана», — скривился Эйно. — Что будем делать?

— Одна каракка уже горит, — продолжал Тило, не прекращая наблюдения, — и на нее, по-моему, уже лезут. Это пираты, явно. Говорил же я тебе, давай обойдем эти острова!

— Жиро, брамселя долой! — заорал Эйно в переговорную трубу. — Всем наверх, орудийная прислуга по местам! Я спущусь в машину, — сказал он Иллари. — Спрошу, что там у них. Приготовься расчехлить барбеты. Кажется, нам придется сразиться с целой эскадрой.

На корабле началась суета. Два десятка матросов принялись карабкаться по вантам, чтобы убрать верхние паруса, на орудийной палубе забегали канониры; я слышал отрывистые команды боцманов, глухой лязг и скрип блоков и топот десятков ног, обутых в тяжелые морские сапоги. «Бринлееф» ожил и начал готовиться к бою.

— Идут к нам, — медленно, словно в задумчивости, проговорил Жиро и выпрямился.

Впрочем, это я видел и без дальномера, на такой дистанции уже вполне хватало моего бинокля. Далекие крохотные силуэты четырех кораблей выстроились в ряд и на всех парусах устремились вперед, наперехват «Брину». Где-то на горизонте маячили мачты еще нескольких судов, над двумя из которых ветер загибал к морю черные хвостики дыма. «Купцы» горели. Меня это немного удивило: какой смысл поджигать корабли, которые ты собираешься ограбить? Ведь вместе с кораблем сгорит и его груз, составляющий твою добычу!

Иллари приказал убрать и марсели. Было ясно, что бой придется вести на машине: она обеспечивала кораблю значительно большую свободу маневра, нежели паруса, и к тому же, как я уже знал, могла разогнать его почти до пятнадцати узлов. Под парусами такая скорость была недостижима даже для легкокрылой бригантины, не говоря уже о неповоротливых фрегатах.

Снизу появился Эйно.

— Машина почти готова, они просят еще десять-пятнадцать минут. Это время у нас, кажется, есть... — он заглянул в дальномер. — Да, есть. Расчехлить барбеты, заряды наверх, прислуга главного калибра — по местам! Раздраить кранцы первой подачи!

— Может, лучше уйти? — тревожно спросил Иллари.

— Уйти мы уже не успеем, — ответил Эйно. — Машина все еще не готова дать полный ход, а этот пеллийский барк чешет, как на королевских гонках. Он достанет нас через час...

— Скажи лучше, что тебе не терпится опробовать в бою своих «носорогов», — скривился Иллари.

Эйно ответил ему веселой белозубой улыбкой. Сняв со станка драгоценный дальномер, он плюнул за борт и приказал:

— Все в рубку. Курса не менять.

Мы спустились в рубку рулевого. Иллари и Тило принялись вращать большие металлические колеса, торчащие из ее толстых стен, и вскоре широкие смотровые окна превратились в узкие щели: колеса управляли наружными броневыми щитами, защищавшими рубку от осколков. Эйно с нами не было. Приникнув к одной из щелей, я увидел, как на палубе матросы спешно расшнуровывают брезент, закрывавший те самые, до сих пор неведомые мне приземистые сооружения. Вот парни потянули за край толстой многослойной ткани, и я увидел нечто довольно странное. На палубе, опираясь на блестящее металлическое кольцо, стоял усеянный заклепками броневой цилиндр высотой в мой рост. Машина зачихала чаще, чем обычно: не веря своим глазам, я понял, что цилиндр поворачивается по часовой стрелке и внутри него что-то происходит. Неожиданно в броне раздвинулась вертикальная прорезь, через которую на правый борт неторопливо выползли две огромные, длинноствольные пушки! В этот миг до меня дошло, о каких сюрпризах говорил Эйно.

— Что это такое? — как завороженный, прошептал я.

— Это изобретение князя Кошхара, — ответил мне Иллари. — Старик додумался расположить самые тяжелые пушки корабля во вращающихся броневых барбетах. Точнее говоря, барбет вращается на небольшие углы, но пушки внутри него скользят по стальным рельсам, как тележки в шахтах, — видел? Перед выстрелом пушки опускаются для зарядки, а потом опять поднимаются вверх... Кошхар придумал все это давно, но осуществить смог только тогда, когда появились мощные паровики. Вся эта штуковина, она знаешь сколько весит? Ее и пятьдесят человек не повернут, какие редукторы ни ставь.

Да, эти пушки были огромны. Наверное, они смогли бы достать противника и за горизонтом... Над краем цилиндра появилась голова Эйно. Он что-то сказал, потом исчез снова. Иллари приложился к переговорной трубе:

— По-моему, ты уже можешь стрелять. До них осталось мили четыре, не больше.

— Сейчас начнут стрелять они, — загудел в ответ Эйно. — Пускай... где ты видел, чтобы у пиратов были хорошие канониры?

— Ты боишься начинать первым?

— Думаю, главный евнух бургасского сатрапа не станет жаловаться, что я потопил его пиратов, но я не желаю оказываться нападавшей стороной. Может, нам еще не раз придется бывать в Бургасе — зачем же лишние толки? Пеллийский вымпел они видят, хотят стрелять — пусть стреляют. Сейчас мы перетопим их, как котят.

— Как бы и они не причесали нам перышки, — качая головой, проговорил Тило.

Бахнула металлическая дверь рубки, и в полумрак помещения буквально ворвались Рокас и Бэрд.

— Что происходит? — завопил Бэрд. — Что это за корабли, там, справа по борту? Что это за чертовщина посреди палубы, а?

От него сильно несло ромом.

— Эта чертовщина — главный калибр корабельной артиллерии, — спокойно ответил Иллари. — Вас ведь предупреждали о сюрпризах? Садитесь вот там вот, в кресла, и не мешайте.

Я повернулся к щели, выходившей на правый борт. Пиратские корабли приближались к нам с весьма впечатляющей скоростью. Десятки орудий, торчащие из открытых бортовых портов, я видел уже без всякого бинокля. Они подходили к «Брину» под острым углом; рулевые наверняка готовились к маневру, который развернет их бортами.

«Интересно, а у нас порты открыты или нет? — подумал я. — Если нет, то они, наверное, подумают, что мы вообще безоружны. Кто их, идиотов, знает? Из трубы валит дым — возможно, их командир решил, что мы уже и так горим? Но с другой стороны, не могут же они не видеть пеллийский вымпел!»

— Еще пара минут — и они смогут стрелять, — сообщил Рокас, подходя к смотровой щели.

— Я знаю, — кивнул Иллари.

— Но почему не стреляем мы?

— Князь не хочет начинать первым.

Рокас раздраженно передернул плечами и полез в карман за трубкой. Раскурив ее, он поднес к глазам бинокль и вдруг взволнованно выкрикнул:

— Они уже заряжают, смотрите!

Иллари отпихнул его от щели и всунулся в нее с мощной оптикой. Мгновение спустя он был уже у переговорной трубы:

— Эйно, сейчас они откроют огонь!

— Я готов, — утробно буркнул в ответ Лоттвиц.

«Наверное, — успел подумать я, — мне следует находиться в операционной. — Получу потом по шее...»

Я уже собрался уходить, как вдруг справа по борту тяжко грохнуло. Пару мгновений в мои уши ввинчивался зудящий гул...

Грохот, треск чего-то ломающегося, барабанный гром осколков, бьющих в броневое покрытие рубки, чей-то крик — все это смешалось в моем сознании в единый взрыв адского шума, — но не успел он стихнуть, как совсем рядом с нами раздался удар такой силы, что я, оглушенный, присел на корточки. И, тотчас же — еще один, уже чуть дальше, то выстрелила носовая башня. С раскрытым ртом, шатающийся, я поднялся к щели и успел увидеть, как перед самым носом уже разворачивающегося пиратского барка оседают два огромных фонтана воды. Но ни единого повреждения он еще не получил! А у нас... Насколько мне позволяла узкая щель, я оглядел палубу и увидел, что над полубаком висят на канатах две обломанные реи, а измочаленный грот повис черными от копоти лохмотьями. И тут грянул второй неприятельский залп! Снова гул — я уже успел прикрыть уши ладонями, но на сей раз нас ждало кое-что похуже — град ядер разорвался прямо на палубе, и, переколотив стекла, через щели в рубку влетел целый рой страшных жалящих осколков. Упал, схватившись за плечо, Иллари, запоздало присел — не выпуская штурвала — Перт, что-то заорал Рокас — ЗАЛП!!!

Оба барбета ударили почти одновременно, задержка составила менее секунды. И вслед за ними часто забарабанили выстрелы бортовых пушек. Я подскочил к Иллари, принялся рвать на нем сорочку — он отпихивал меня, крича что-то, но я был глух, как столетний старик. Кто-то все-таки оторвал меня от него, Иллари вскочил на ноги, я увидел, что он только лишь поцарапан, я оглянулся — меня держал Бэрд с раскрытым в крике ртом. Вырвавшись из его рук, я подскочил к щели... Неприятельский барк, почти разорванный попаданием нескольких чудовищных снарядов, тонул, глубоко накренясь на правый борт. Из четырех его мачт уцелела лишь одна бизань, на палубе было сплошное месиво из горящего рангоута; я видел, как его тяжелые пушки, разламывая порты, валятся в воду. Гром не прекращался — бортовая артиллерия «Бринлеефа» вела частый огонь по фрегатам.

Третий залп! Я чуть не свалился с ног.

Один из фрегатов едва не выбросило из воды. Снаряды ударили его в ватерлинию, точно между фок— и грот-мачтами. В ужасную пробоину — наверное, в нее легко въехали бы два всадника — тотчас же хлынули потоки воды, корабль накренился, с его палубы посыпались люди. В нас уже никто не стрелял: при виде ужасной гибели флагмана уцелевшие пираты бросились наутек, но я сомневался, что Эйно даст им уйти. Глянув на палубу, я увидел, что ближайший к нам кормовой барбет опустил пушки для перезарядки.

— Я к себе! — прокричал я, тронув Иллари за руку. — Наверное, у нас полно раненых!

Он согласно кивнул и вновь приник к смотровой щели правого борта.

В лазарет ломился коренастый мужчина с кирасой на груди. В ногах у него стоял здоровенный баул из толстой серой кожи.

— Вы ранены? — накинулся на него я.

— Ранен?! Я врач! Где тебя носит? Где ты должен быть во время боя?

— А... — немного сконфузившись, я узнал в незнакомце господина Доула, врача наших наемников. — Заходите. Видите ли, я являюсь одним из старших офицеров корабля и должен выполнять приказания командира... а командир распорядился, чтобы мы все заняли места в рубке. А потом, когда начался обстрел, выйти я уже не мог...

Господин Доул быстро выпустил пар.

— Разжигай кипятильник, — распорядился он. — Не знаю, сколько у нас пострадавших, но на орудийной палубе, кажется, кто-то здорово орал. Хорошо же мы их разделали, верно? Никогда еще не видел таких жутких пушек. Наверное, какое-то новое изобретение... Где у тебя спирт?

Раненых, хвала небесам, оказалось немного. Первым к нам приковылял матрос, которому осколком срезало половину пальца на левой руке. Пока я возился с ним, появилась и Ута. От нее пахло порохом.

— Я была на орудийной, — объяснила она.

— Что там? — вскинулся я.

— Пока трое. Один погиб сразу, но остальные только поцарапаны. Я их перевязала, скоро они придут сюда. Осколки там летали, как мухи! Три прицела — в куски. А вообще...

Договорить она не успела. С грохотом раскрыв дверь, двое матросов внесли носилки, на которых лежал молодой парень, палубный офицер. На груди у него расплывалось большое кровавое пятно.

— Что с ним? — подпрыгнул Доул.

— Осколок, ваша милость, — простонал раненый. — Большой, наверное... рому бы мне. Очень уж больно, ваша милость...

Доул потянулся за спиртом, но я оттолкнул его в сторону и протянул офицеру склянку с резко пахнущим настоем. Ута тем временем принялась разрезать на нем одежду. Пока мы возились со швами, пришли еще двое. Оставив офицера на Доула и Уту, я вновь взялся за иголку.

На раненых ушло больше часа. По-настоящему тяжелых среди них не оказалось, даже молодого офицера, промыв настоями и зашив его распоротую грудь, мы отправили восвояси, наказав явиться завтра на перевязку. Доул добрался до моего рома, выпил пару рюмок и засобирался к себе. Сейчас только я услышал, что машина уже не работает... барк, кажется, стоял на месте.

— Ута, — позвал я. — Ты не видела, что там с Иллари?

— Я его перевязала, — отозвалась девушка. — Его даже штопать не надо.

«Слишком хорошо, чтобы быть правдой, — подумал я, смывая с рук чужую кровь. — Как бы нам не получить свое там, в Рашеро...»

Первое, что я увидел, поднявшись наверх, — это наполовину сгоревший остов большой торговой каракки, качавшийся на волне в полумиле от нас. Возле него виднелась шлюпка с «Бринлеефа». Подняв к глазам бинокль, я разглядел Рокаса, который помогал выбраться из воды какому-то человеку. Еще двое мокрых сидели на носовой банке.

На палубе шла возня. Ужасные барбеты были вновь тщательно зашнурованы подальше от воды и посторонних глаз, и матросы во главе с Жиро рубили канаты, державшие сбитые в бою реи. Как это ни удивительно, но всего лишь несколько вражеских залпов изрядно потрепали рангоут «Брина». Мы потеряли здоровый кусок фока-рея и что-то там еще запуталось среди канатов грот-мачты — я не мог разглядеть, что именно. Также была повреждена стеньга второй бизани, над моей головой висели черные обожженные лохмотья гаф-топселя.

«Святые и грешники, — подумал я, — чем же это стреляли?»

Потоптавшись наверху — кроме меня, там никого не было, — я спустился на палубу. Эйно и морщившийся Иллари с бутылкой рома в руке стояли на баке, задрав головы, и разглядывали нанесенные нам раны.

— Брандкугели, точно, — говорил Эйно. — Надо сказать матросам, чтобы поискали на палубе цепи: может, не все в море попадали...

— Бранд... что? — переспросил я.

— Это ядра такие, — вздохнул Иллари. — Два ядра, соединенные цепью. Летят, сволочи, и рангоут рвут. Но как эти черти стреляли, а? Прям как королевский канонир!

— Да, работа хорошая, — согласился с ним Эйно. — Я вот теперь думаю: а мы в море-то сможем отремонтироваться?

— Сможем, — опять вздохнул Иллари. — У старого Жиро полтрюма всяких запчастей. Что там у тебя, парень?

— Раненых немного, покойник, кажется, только один, я еще точно не знаю. А кого это Рокас везет?

— По-видимому, это люди с последнего «купца». Пока мы разбирались с остальными, шхуны успели спалить все каракки. Странные какие-то пираты, честное слово.

— Я тоже так подумал, — кивнул я. — Может, это месть?

— Сейчас узнаем...

Шлюпка Рокаса подошла к борту корабля. Первым по трапу вскарабкался крупный седобородый мужчина в дорогих темных одеждах. По его глазам, по осанке я сразу понял, что перед нами не заурядный купец. Скорее он напоминал вельможу — едва оказавшись на палубе, спасенный подошел к нам и склонился в глубоком поклоне.

— Я ваш должник, — произнес он на хорошем пеллийском.

— Мы соотечественники? — изумился Эйно, отвечая на его поклон.

— Не совсем так, — улыбнулся нежданный гость, — я лавеллер, мое имя Атту. Я... имею некоторое отношение ко двору царя бургасского, но основное мое занятие — торговля. Негодяй Миллой все же смог достать меня... вы позволили ему уйти?

— Вы говорите о флагмане эскадры? — ухмыльнулся Эйно. — По-моему, там пошли ко дну все, и ваш Миллой в том числе.

— Вот как? О небо! — и Атту вдруг разразился басовитым хохотом, который слышали, пожалуй, даже кочегары. — Прошу простить, — извинился он, отсмеявшись, — но это просто замечательно! Если вы найдете для меня какие-нибудь сухие лохмотья, я расскажу вам всю эту историю от начала и до конца.

— Одежду сейчас принесут, — ответил Эйно, коротко кивнул Иллари. — Но не нужен ли вам врач?

— Нет, со мной все в порядке. Матросы, кажется, тоже целы. Вы не будете так милостивы разместить их в кубрике? Я виноват перед этими людьми..

— Разумеется... Мат, распорядись насчет обеда и присоединяйся к нам.

Я нырнул в камбуз и передал приказ засуетившемуся Джиксу. К тому моменту, когда я добрался до кают-компании, господин Атту уже успел переодеться в сухое и отогревался ромом, а Эйно отдавал какие-то распоряжения хмурящемуся Тило.

— Мы шли в Лауду, — начал Атту, когда Тило, выслушав капитана, удалился, — и мне, по совести говоря, и в голову не могло прийти, что мерзавец Миллой подкараулит нас в такой близости от столицы. Он здорово рисковал, подонок! И все же если бы не ваше появление, я был бы сейчас на дне морском, как все остальные.

— Чем же вы так насолили этому пирату? — улыбнулся Эйно.

— Я живу в Бургасе не первый год. В последнее время мне удалось добиться некоторого влияния при дворе, и я поставил перед собой цель — очистить бургасские воды от таких, как он. Сделать это было трудно, поскольку большинство пиратских королей платили дань царским чиновникам. Поэтому я начал именно с покровителей. Путем интриг мне удалось отправить на плаху полдюжины самых рьяных, а также заручиться дружбой крупнейших негоциантов, которые страдали от пиратов так же, как я. Под Миллоем — а он, знаете ли, был фигурой незаурядной — начала тлеть палуба. Вот он и поклялся изловить меня в море. На суше я для него недоступен. Морское братство не слишком популярно на берегу.

— Почему же вы, зная об опасностях морского путешествия, не поехали по суше? — удивленно спросил Иллари.

Атту усмехнулся и налил себе новую порцию рома.

— Путь по суше — через перевалы — занял бы месяц. К тому же я должен был привести в столицу свои суда: я собирался в очередную торговую миссию. Теперь придется строить новые... это не значит, что я банкрот, но приятного, согласитесь, тоже немного. Я негоциант, мое дело — торговля, а не война. Вряд ли кого-либо способны обрадовать такие убытки.

— Но вы, хвала небесам, живы, — вставил Эйно. — А ваш враг пошел на корм рыбам. Хороший повод для того, чтобы поднять кубок!

В каюту вошли несколько матросов с подносами, возглавляемые самим Джиксом в желтом поварском колпаке и белых перчатках. Я увлеченно зашевелил носом: после боя и работы в лазарете и у меня прорезался совершенно зверский аппетит. Похоже, в этом я был не одинок. Едва Джикс закончил сервировку, Эйно сделал нетерпеливый приглашающий жест:

— Прошу, дорогой Атту. После всего пережитого вам просто необходимо подкрепить свои силы.

Господин Атту оказался весьма разговорчивым собеседником. Во время затянувшегося на два часа обеда он рассказал нам добрую половину своей удивительной истории. Он родился в семье богатого купца-лавеллера. Безоблачное детство закончилось рано: родители вместе со старшими братьями погибли в кораблекрушении, и ему, тогда еще мальчишке, пришлось выживать в одиночку. Компаньоны отца предъявили векселя на огромную сумму — распродав все, что только можно, Атту бежал на последней шхуне, которой командовал старый, преданный его семье моряк, в южную Пеллию. Там все пришлось начинать заново. Он служил учеником в крупном торговом доме, ездил по всей стране, потом сумел выгодно жениться. Вместе с женой к нему пришел достаток, но длилась идиллия недолго. Однажды его тесть без всяких объяснений показал ему на дверь: наведя справки, Атту узнал, что на его юную жену положил глаз какой-то родовитый аристократ и тесть решил, что настало время сделать своей дочери куда более выгодную партию. Атту подался в столицу, за несколько лет разбогател, а потом попал по торговым делам в Бургас, где и осел. Незаурядный ум, жизненный опыт и откровенная дерзость помогли ему добиться прочного положения при дворе.

Эйно слушал спасенного с огромным интересом. Такая дружба не валялась на дороге: крепкие связи при дворе бургасского царя были бы полезны при любом развитии событий.

— А вы, если позволено мне будет узнать, направляетесь в Рашеро по делам торговли? — осведомился Атту, раскуривая длинную трубку с изогнутым янтарным мундштуком, которую он долго сушил неподалеку от печки. — Желаете предложить там какой-либо товар?

— Не совсем, — отозвался Эйно. — Я желаю кое-что прикупить.

— О, — удивился негоциант, — и что же может предложить Рашеро блистательной Пеллии? Старые свитки?

Эйно кашлянул и поглядел куда-то в сторону. По его задумчивому лицу было видно, что он размышляет о том, стоит ли довериться незнакомому человеку.

— Нечто вроде, — решился он. — Меня интересует некая реликвия, которая может находиться в руках у секты кхуманов. Есть у них там такое религиозное течение... Эта реликвия представляет собой огромную ценность, поэтому я и решился пересечь океан с командой друзей и единомышленников.

— Вы мало похожи на искателя сокровищ, — произнес Атту каким-то новым, незнакомым для нас голосом. — Еще меньше вы похожи на скучающего авантюриста... да! Мне кажется, я мог бы вам помочь, отдав таким образом малую толику своего долга.

— Вот как? — поднял брови Эйно. — Каким же образом?

— Для начала я расскажу вам одну историю. Около года назад мне случилось сыграть в кости с парой негодяев-работорговцев. При всяких других обстоятельствах я никогда не сел бы с ними за игру, но они предложили мне чрезвычайно выгодную сделку, потом мы изрядно выпили, и они настояли на том, чтобы сыграть. На кон ставили всякую чепуху, ничего серьезного, однако удача в тот день была на моей стороне, и я обыграл их до нитки. В конце концов один из них предложил поставить одного раба, презанятнейшего, по его словам, типа. Сам не знаю почему, но я согласился. И, как вы, наверное, догадались, выиграл снова. Делать им было нечего, и утром ко мне привели мое новое приобретение. Я сразу понял, что боги благоволили ко мне в ту ночь. Этот человек умирал от ран: по словам торговцев, его захватили на крайнем западе страны, приняв сперва за дикаря. Он вышел из джунглей и сразу же попал в лапы работорговцев, уже израненный и больной. Особой ценности такой раб не представлял, но алчность возобладала, и его привязали к общей шеренге. В общем, я выходил его и еще ни единого дня об этом не жалел. Он оказался рашером, весьма образованным и сообразительным человеком. Вскоре я сделал его своим доверенным помощником — сейчас он ведет все мои дела в Буэне, где я обычно проживаю. Но главное не это. Этот человек — он назвался Даласси, но я не знаю, действительно ли таково его имя — редко говорил о своем прошлом, однако мне все же удалось узнать, что раньше он был не последним лицом в той самой секте кхуманов, о которой вы упомянули. Почему и при каких обстоятельствах он оказался на западной границе Бургаса, мне неведомо. Как только мы прибудем в Буэну, я тотчас же представлю его вам. Возможно, Даласси окажется хорошим помощником в ваших делах.

— То есть вы хотите сказать, что отпустите своего раба?

— Он давно перестал быть рабом. Вопрос лишь в его согласии: но почему-то мне кажется, что он не станет отказываться. По его намекам — знаете, я не имею привычки лезть в душу к другому человеку, — так вот по его намекам я понял, что у него очень серьезные счеты с кхуманами. Даласси — человек довольно замкнутый; и все же я уверен, что он был бы рад вернуться на родину.

— Почему же тогда он этого не сделает? — хмыкнул Эйно. — Ведь теперь он свободен?

— Для меня это загадка, — ответил ему Атту. — Я плачу ему вполне достаточно для того, чтобы он мог скопить на небольшой корабль. Наверное, есть причины, которые не пускают его домой.

Глава 3

Господин Атту, как выяснилось вскоре, являлся еще и владельцем довольно крупной верфи, находившейся в месте, очень удобном даже для кораблей с большой осадкой. «Бринлееф» подошел к недавно отстроенному каменному пирсу, и мы смогли без всяких приключений перебраться прямо на берег. После того как Атту отдал управляющему необходимые распоряжения (он настоял на том, чтобы ремонт производился только у него и безо всякой за то платы), мы с Эйно погрузились в здоровенный фургон и двинулись в город.

Буэна произвела на меня менее удручающее впечатление, чем столичная Лауда. В Буэне было гораздо меньше толкотни, а главное — грязи. По словам Атту, обитатели города жили в основном торговлей с внутренними районами страны: я увидел множество складов и рынков и очень мало особняков аристократии.

Дом самого Атту, большой, выстроенный из темного камня, резко отличался от типичных для Бургаса приземистых строений — скорее в нем ощущался налет пеллийских традиций.

— Да, юноша, я строил его, исходя из своих давних привычек, — улыбнулся Атту, угадав мой невысказанный вопрос. — И мне уже даже начали подражать...

Пока мы располагались в трапезной, Атту исчез. Вернулся он через несколько минут в компании очень высокого, смуглолицего человека с наголо обритой головой. Он совершенно не походил на рашера, но все же я сразу понял — это тот самый Даласси. В его больших, слегка прищуренных серых глазах то и дело проскальзывали искры, свидетельствующие о недюжинных страстях, скрываемых под личиной сдержанного безразличия. Наверное, Атту уже успел рассказать ему, кто мы такие, — подойдя к вставшему из кресла Эйно, он замер, пристально вглядываясь в лицо князя, потом коротко поклонился.

— Даласси, управляющий господина Атту...

— Эйно, князь Лоттвиц...

— Я оставляю вас, чтобы распорядиться об обеде, — вмешался Атту. — Ждать, уверяю, придется недолго.

Они все еще стояли, сверля друг друга изучающими взглядами: мне стало казаться, что воздух вокруг них сгущается и вот-вот вспыхнет, но тут Даласси неожиданно широко улыбнулся и сказал:

— Я пойду с моим господином туда, куда он прикажет.

Кажется, я еще никогда не видел Эйно таким удивленным. Впрочем, изумление отражалось на его лице не более секунды. Совладав с собой, он учтиво представил меня и указал Даласси на кресло возле камина. Рашер ответил коротким кивком, подождал, пока усядемся мы с Эйно, и сел сам.

— Вы магистр, — утвердительно произнес князь, доставая трубку.

— Был, — ответил Даласси. — Магистром восьмого витка, если угодно будет знать моему господину.

— Угодно, — весело улыбнулся Эйно. — Скажите, дружище, а что вы делали в Марибе?

Даласси куснул губу и очень хитро прищурился. Тут только до меня дошло, что говорят они по-пеллийски, причем речь Даласси звучит без намека на какой-либо акцент. Это открытие изумило меня настолько, что я поспешил закурить вслед за князем. Даласси и впрямь оказался занятным человеком. Пеллийская фонетика довольно сложна, и говорить так чисто, словно ты родился на Островах, может только человек, проживший в стране не один год — и это при наличии хороших способностей. Неужели же он пеллиец по рождению?

— В Марибе мне удалось найти кое-какие свитки, — медленно заговорил Даласси. — Точнее, не свитки, обломки каменных плит с текстами. Если вы действительно тот, за кого я вас принимаю, то вы поймете меня, когда я скажу, что теперь знаю все.

— Все? — в голосе Эйно прозвучало непонятное мне веселье. — ВСЕГО, дружище, не знает никто. И что же вам не пришло в голову искать Кипервеем?

— Кипервеем?! — Даласси подался вперед, мгновение сверлил Эйно своим пронзительным взглядом, потом откинулся на спинку кресла и глубоко вздохнул. — Кипервеем... вы считаете, что его можно найти?

— Его нашли, — спокойно ответил Эйно. — Не так давно, меньше года назад. И там, в руинах, отыскали нечто, таящее в себе огромную опасность. Если вы говорите, что действительно много знаете, тогда вам, вероятно, приходилось слышать о Черепе?

— Разумеется, — голос Даласси стал глухим, — то, что называют черепом какого-то демона... я не знаю, легенда это или нет.

— Это не легенда, — усмехнулся Лоттвиц. — И это действительно череп, вернее, украшение в форме черепа.

— И вы верите в то, что Прежние действительно заточили в черном хрустале некую реликвию, способную перевернуть мир?

— Это запутанная история. Выходит, мое знание гораздо глубже вашего... поговорим позже, — остановился Эйно, видя, что в зал входят слуги с подносами.

* * *

Матросы втащили на борт складные сходни, и одновременно с этим с носа раздался грохот якорной лебедки. На сером камне пирса остался господин Атту со своей грустноватой улыбкой, машущий на прощание большой кожаной шляпой, украшенной серебряными бляхами.

Взгляд Даласси потеплел. Пыхтя машиной, «Бринлееф» отвалил от берега и принялся разворачиваться носом в океан. По вантам заскользили фигурки матросов. Я украдкой наблюдал за нашим новым спутником, отмечая искреннюю печаль в его глазах. Он долго стоял с поднятой рукой, глядя, как удаляется бургасская земля и крохотная уже фигурка Атту, все еще стоящего на пирсе.

— Он очень хороший человек, — неожиданно произнес Даласси.

Я вздрогнул; на юте мы были одни, следовательно, он обращался ко мне. Поправив воротник теплой куртки, я поднял голову и увидел, как наполняются ветром белоснежные паруса «Брина». Сопение машины стало тише.

— Наверное, господин Атту сможет добиться многого, — заметил я.

— Да, — кивнул Даласси. — Он не жаден, и у него есть душа.

— Смотря что вы понимаете под душой, — осторожно отозвался я. — Меня учили, что душой обладает каждый человек.

— Моя душа была жадной, — он извлек из кармана трубку и опустился в кресло. — Не до денег, нет. Мне казалось, что самым важным является познание... так я и оказался в Рашеро.

Я навострил уши. Насколько мне было известно, они с Эйно так и не смогли продолжить вчерашний разговор: во-первых, обед затянулся до вечера, а во-вторых, хлебосольный Атту вливал в нас такое количество вина, что к первой луне окосел даже князь, всегда отличавшийся настоящей корсарской твердостью. Утром, мучаясь похмельем, он вместе с хозяином выпил по графину вина и отправился на верфь, проследить за окончанием ремонтных работ. Мы отплыли в полдень. Попрощавшись с дружелюбным купцом, Эйно некоторое время постоял на мостике и спустился к себе. Я знал, чем он сейчас займется: вызовет Тило и примется накачиваться ромом.

— Прошу простить, но у меня возникло ощущение, что вы пеллиец. — сказал я. Даласси молча покачал головой.

— Да, я родился и жил в Пеллии до десяти лет. Моя мать была жрицей в храме святого Лоррея. Жрицам не разрешается иметь детей, но никто и не знал о моем существовании... я жил у одного полусумасшедшего старика. Он многому научил меня. А вот ты, как я понимаю, не с Островов.

— Я из Элинона. Провинция Эливар... у нас началась война, мне пришлось бежать, и меня подобрал князь.

— Князь — мудрейший человек, — отстраненно хмыкнул рашер.

— Я догадываюсь об этом. Но мне кажется, что он слишком многое скрывает от меня. Например, я до сих пор не знаю, что представляет собой этот самый череп, за которым мы охотимся.

— Если он скрывает от тебя истины, значит, у него далеко идущие планы. Прежде чем узнать то, что сейчас кажется тебе тайной, ты должен осознать множество вещей. Понятий...

— Каких же, Даласси?

Магистр повернулся ко мне и загадочно сверкнул глазами.

— Я попал к кхуманам, будучи уверенным в том, что им и только им открыты высшие истины бытия. Долгие годы я скитался из одного монастыря в другой, потом сражался далеко на юге, затем, вернувшись в Рашеро, я снова бродил среди гор, зарываясь в древние свитки... и со временем я стал понимать, что все то, во что я так верил, на самом деле всего лишь домыслы, а тайны — они так же далеки от меня, как и в тот день, когда я впервые задумался о том, что же на самом деле представляет собой наш весьма странный мир. И тогда я стал искать по-другому. Но, видишь ли, Маттер, если бы я не прошел через все эти годы и тысячи миль пути, я никогда не смог бы до этого додуматься. Я просто верил бы — так же слепо, как верят сотни безмозглых фанатиков, не способных на самостоятельный анализ.

— Вы сказали: «весьма странный мир». Что же в нем странного, в нашем мире, — солнце, море, две луны...

— Мне тоже так казалось, — улыбнулся Далас-си. — Наверное, тебя учили, что раньше наш мир принадлежал богам, а потом они привели сюда горстку людей, которая, расселившись по поверхности планеты, и породила то, что мы называем «человечеством».

— Князь утверждает, что никто нас сюда не приводил, — вздохнул я. — Что мы появились тут сами... из грязи, как верят желтолицые?

— Люди действительно пришли сюда сами, — ответил кхуман. — И действительно, раньше этот мир принадлежал не нам.

— И откуда же мы все взялись? — не удержался я. — Где мы были раньше?!

— Там, — спокойно ответил Даласси и поднял палец, указывая в прозрачное безоблачное небо. — Еще совсем недавно — в историческом, конечно, смысле, — человечество было совсем другим. О, мы были могущественнее любых богов!

— И что же произошло потом? — поинтересовался я, готовясь услышать очередную богословскую теорию.

— Ошибка, — ответ Даласси был коротким и категоричным.

Он повернулся к планширу, и я понял, что на сегодня разговор окончен. Решив больше не тревожить моего странного собеседника, я спустился вниз и постучался в каюту, которую занимала Ута. Девушка валялась на койке с толстым романом в руках.

— Это ты, — вяло приветствовала она меня. — Слушай, а правда, что Эйно взял на борт настоящего кхумана?

— Самого первосортного, — отозвался я, усаживаясь в кресло-качалку, стоящее под большим овальным иллюминатором. — Магистр восьмого витка, кажется. Правда, бывший.

— Бывший? Где ты видел «бывшего» кхумана?

— Можешь подняться наверх и полюбоваться им сама. Как я понял, он разочаровался в их учении, а потом еще и не поделил что-то с начальством. Поэтому и решил плыть с нами. А вообще он очень странный дядька.

— Не думаю, что мне нравятся кхуманы, — отрезала Ута. — А что делает командир?

— По-моему, пьет с Тило и Пертом, а Иллари дрыхнет, сегодня его ночная вахта.

В дверь постучали. Ута раздраженно положила книгу рядом с собой и натянула на ноги одеяло.

— Да! — рявкнула она.

Вслед за скрипом двери появилась физиономия Бэрда. Увидев меня, он радостно заулыбался и просочился в каюту целиком.

— А я ищу, с кем бы мне выпить. У Рока, кажется, очередной приступ меланхолии, он валяется в гамаке с молитвенником и не хочет ни с кем разговаривать. Как ты?

— Было бы неплохо, — пожал я плечами. — Если только ты раздобудешь ром. Мне командир просто так пайку не выдаст. А голова после вчерашнего не очень-то. Представляешь, этот Атту подал под белое вино фаршированную рыбину размером с грот-мачту! Я думал, что лопну...

— Выпивки у нас сколько хочешь, — сразу же оживился офицер. — А вы, моя госпожа?

— Куда от вас денешься, — притворно вздохнула Ута. — Тем более что нормального обеда сегодня точно не дождешься. Ладно, Мат, пошли к Джиксу выпрашивать себе закуску.

От Джикса мы приволокли целую корзину всяческой снеди, а вскоре появился и Бэрд с парой внушающих уважение бутылок.

— В такую погоду без выпивки пропадешь, — заявил он, помогая Уте разложить на столе обед. — А если подумать, что мы идем на север...

— В Рашеро уже зима, — сказал я. — Хотя... насколько я понял, мы будем высаживаться на юго-восточном побережье страны, а там, возможно, снегов и не бывает. Как в Бургасе. Я видел карты — сейчас нас влечет мощное теплое течение, поднимающееся как раз к берегам Рашеро.

— Так что, ты советуешь не переживать? — озабоченно поинтересовался Бэрд, глядя в свой стакан перед тем, как наполнить его ромом.

Я пожал плечами и схватил со стола жареную куриную ногу. За иллюминатором свистел холодный ветер, я слышал, как постанывает тяжелый рангоут корабля. Поймав мой рассеянный взгляд, Бэрд поежился.

— Давайте, давайте, — он суетливо поднял стакан. — Замерзнуть мы еще успеем...

— Зима мне вполне привычна, — отозвался я. — Вот горы — это хуже... в горах я еще не был ни разу. Но Эйно говорил, что никакая наука не бывает лишней.

— Горы, — хмыкнул Бэрд. — Горы... с горами я познакомился уже после того, как ушел со службы. А служил я в замечательном отряде ночных пловцов, «Черный осьминог» называется. Мы подплывали под днища неприятельских кораблей, привинчивали к ним бомбы с часовым механизмом и удирали что есть мочи. Семь лет назад, во время последней стычки с Белыми Шапками, наши парни потопили два фрегата прямо на рейде острова Хирт.

— Привинчивали? — не понял я. — Это как?

— Буравчиком, — усмехнулся Бэрд. — Вся штука в том, что ты плывешь и не знаешь, взорвется эта штука тогда когда надо — или прямо у тебя в руках... но я ни о чем не жалею. У нас был самый лучший отряд во всем легком флоте. Поэтому, друзья мои, я не слишком проворен на суше и предпочитаю наниматься в морские миссии. Украсть там чего или с Шапками потягаться.

— Почему же ты нанялся на этот раз? — спросила Ута.

— Слишком интересная штука наш князь. Слишком интересную добычу он хочет получить...

Я положил недоеденную ножку на тарелку, вытер об скатерть жирные пальцы и потянулся к бутылке.

— Ты и об этом уже знаешь?

— Знаю, — скривился Бэрд. — Я вообще знаю гораздо больше, чем вы можете себе представить. Философский вопрос: почему блистательный князь с королевским патентом, вместо того чтобы охотиться в морях да брать призы — а с таким-то кораблем это просто забава, — почему вместо этого он всю жизнь проворачивает непонятные авантюры, трется с очень странными людьми и часто надолго исчезает?

Ута незаметно усмехнулась и спрятала глаза.

— Так ты, получается, знаком с ним уже давно? — удивился я.

— Знаком? Нет, я познакомился с ним тогда же, когда и с тобой. Но слухи, знаешь ли, ходят... или ты что же, думаешь, что наемник может существовать, не принюхиваясь ко всем ветрам сразу? Ты слышал что-нибудь о клане «филинов»?

— Ни намека... кто это такие?

— Ну, когда-нибудь узнаешь сам... Это — Пеллия внутри Пеллии, государство в государстве. Там есть и аристократы и простолюдины, и никакие бойцы королевской стражи не могут это государство победить. Так вот Эйно... — Бэрд замялся и почесал нос. — Так вот князь Лоттвиц-Лоер из Альдоваара, богач, корсар, королевский судья и загадочный путешественник, — большой приятель тех, кто держит в своих руках ниточки, управляющие «филинами» в самых разных уголках нашей божественной державы.

— То есть это большая бандитская шайка?! — изумился я. — И Эйно...

— Шайка? — со смехом перебил меня Бэрд. — Почему же шайка... я же сказал — это еще одна Пеллия. И не всегда бандитская. Разве можно назвать бандитом почтеннейшего финансиста, кредитующего, к примеру, даже высочайшую фамилию? Разве гениальный инженер и промышленник, создатель целой торговой империи князь Кошхар может быть обвинен в каких-либо противозаконных деяниях? Или, может быть, кто-то сможет обвинить господина старшего королевского судью Гия Лоалла, имеющего незатейливое увлечение в виде нежной любви к камешкам?

— Высокий, тощий старик в очках без оправы? — быстро спросил я.

— О, ты уже встречал его? — весело удивился Бэрд. — Ну вот, видишь?.. Знаешь, в большинстве случаев обвинить кого-либо из «филинов» просто невозможно: даже сам господин судья состоит в организации, чего уж тут... они содержат «черные» банки, которые не платят в королевскую казну ни единого медяка налогов, — а через эти банки кредитуются крупные промышленники. Они могут подкупить любого чиновника и, действительно, подкупают — тогда, например, когда нужно протащить какой-нибудь закон, вроде изменения пошлин на вывоз чугуна или что-то еще в таком духе. Они воруют... но я не слышал, чтобы они воровали по мелочи. Иногда кто-то из низовых исполнителей все же оказывается под судом, но на каторге он томится недолго — ему быстро устраивают побег и он оказывается либо у лавеллеров, либо на севере, в Ханонго. А потом, конечно же, возвращается домой. Шутить с «филинами» — смертельное занятие, но... человек, который хочет найти себе удачную работенку, должен держать уши нараспашку.

— Никогда не слышал ни о чем подобном, — признался я. — Даже и представить не мог. Пеллия кажется мне страной, в которой слишком опасно нарушать закон: мне не попадались даже уличные воришки...

— В Пеллии слишком много золота, чтобы воровать на базарах, — объяснил Бэрд.

В этот момент дверь каюты с треском распахнулась, и мы увидели Эйно. Несмотря на то что от него на милю несло выпивкой, выглядел он совершенно трезвым — хотя и неестественно бледным. Вокруг его рта залегли глубокие морщины, в сером, льющемся через иллюминатор свете они казались мне черными.

— Пьете? — безо всякого выражения произнес он. — Я бы не рекомендовал. Ночью будет шторм — мне и на барометр смотреть не надо.

Произнеся эту фразу, он так же шумно захлопнул дверь и ушел. Некоторое время мы недоуменно смотрели друг на друга, потом Бэрд привычным жестом разлил ром и поинтересовался:

— С ним такое... бывает? Вроде не пьян ведь.

— Бывает, — подтвердила Ута. — Главное, он никогда не ошибается. Если князь сказал, что будет шторм, — можете не сомневаться, будет.

— Ну, ром моряку никогда не помешает. Хоть шторм, хоть ураган, от выпивки я еще никогда не отказывался.

* * *

Дождь хлынул через час после наступления темноты.

Я сидел в своей каюте за пеллийской хрестоматией по морской тактике, с тревогой вслушиваясь в нарастающий с каждой минутой вой ветра, а потом до моего слуха донеслись отрывистые команды Иллари, уже заступившего на ночную вахту: он приказывал убавить паруса. Очень скоро барк вошел в ливень. Волнение усиливалось с каждой минутой. Заложив страницу пальцем, я слушал, как в шорох его струй вплетается стон и скрип мачт и рей, как гудят и хлопают намокшие, отяжелевшие паруса. Иллари развернул громаду «Бринлеефа» поперек волны. Я буквально всем телом ощущал, как острый шпирон корабля врезается в пенные валы, как шипит, расступаясь перед ним, взбунтовавшееся море; с полки звонко свалился небольшой серебряный кувшинчик.

Бросив на койку книгу, я отправился в операционную. Качка становилась все более свирепой, и я подумал, что стоило бы закрепить все, что может улететь со своих мест и разбиться. К счастью, лазарет оборудовали с умом: бойлер был закреплен намертво, стол и шкафы также крепились к полу на винтах, а весь инструмент укладывался в специальные рундуки. Следовало позаботиться лишь о лекарствах, многие из которых я хранил в склянках на полках стенных шкафов. Рассовав их по деревянным коробкам, которые, в свою очередь, крепились каждая в своем гнезде, я облегченно вздохнул и вернулся в каюту. Моя печурка была приделана к переборке, так что бояться за нее не стоило, нужно было лишь прикрыть решетчатую дверцу.

Ступив в качающийся круг света подвешенной к потолку лампы, я содрогнулся: за маленьким столом на танцующей границе тьмы сидела Ута. Она выглядела белой, как утренний снег, под глазами синели круги.

— Как ты здесь оказалась? — спросил я, не сразу осознавая нелепость своего вопроса.

— Мне плохо, — сказала девушка. — Я... я могу побыть у тебя?

— Тебя рвало? — понял я. — Ты не переносишь качки?

— Не в качке дело, — очень тихо ответила она. — Мне страшно.

— Страшно?.. Но разве «Брин» может потонуть? По-моему, мы способны пройти через тайфун...

— Нет, — она встала и перебралась на койку. — Я... просто боюсь. Боюсь каждого шторма, даже самого слабенького. Из меня плохой мореход... ложись, мы поместимся вдвоем.

С этими словами она сняла свою куртку, небрежно бросила ее на стул и потянула через голову толстую фуфайку. Недоумевая — я ожидал чего угодно, но только не этого, — я спрятал книгу в рундук у переборки, задул лампу и принялся раздеваться. Иллюминатор светился слабым серым пятном. Я увидел, как девушка избавилась от плотных вязаных чулок и ее темный силуэт скрылся под моим меховым одеялом.

Кровать была невелика, но для наших узких тел ее хватало вполне. Коснувшись Уты, я ощутил, как девушка дрожит. Она повернулась ко мне, обхватила меня руками и спрятала лицо в моих волосах.

— Это ничего, Мат, — услышал я. — Это ничего, это пройдет...

— Может, тебе дать успокаивающее? — спросил я, чувствуя ее прерывистое, лихорадочное дыхание.

— Нет, со мной все будет нормально. Я только пригреюсь, и все, хорошо?

— Тебе так холодно? Зачем же ты разделась? — Я просунул руку под ее шею и плотнее прижал к себе.

— Нет, не холодно. Мне только страшно, и все... это пройдет. Со мной такое бывает. В детстве я всегда спала с няней, а потом...

— Замуж тебе надо, — вполне серьезно произнес я, стараясь не думать о том, что рядом со мной лежит почти обнаженная женщина.

Ута засмеялась — тихо, горько и обреченно.

— Ты хороший парень, Мат. Только слишком... слишком аристократичный.

— Что ты хочешь этим сказать?

— То, что сказала... какая разница. Ты сделаешь большую карьеру, маленький мудрец. Скоро ты станешь полноправным посредником. Ты будешь плавать вместе с Эйно и упиваться своей значимостью... ты знаешь, кто из нас «филин»?

— Иллари, — не задумываясь, ответил я.

— Правильно... а как ты догадался?

— Ну не ты же. Методом исключения. И потом, его поведение выглядит еще более странным, чем у Эйно. Он исчезает на целые недели, потом возвращается в Лоер с какими-то людьми, и мы срываемся в очередное путешествие со стрельбой и погонями.

— Иллари не живет в Лоере. У него хватает своей собственности. Иллари был пиратом, большим пиратом — один из людей Эйно вытащил его из могилы.

— Из могилы? Это как?

— В самом прямом смысле этого слова. Его расстреляли у крепостной стены на острове Коог. Всех расстрелянных свалили в общую могилу, но Иллари оказался жив и сумел как-то выкарабкаться на дорогу. А по дороге ехал Хаазе, он потом утонул во время одного рейда... Иллари упал прямо под копыта его коня. Хаазе подобрал его, выходил и отвез к Эйно. С тех пор они почти неразлучны.

— Иллари не дострелили потому, что он был «филином»?

— Ты хорошо соображаешь.

— Почему же тогда о нем не позаботились сразу?

— Потому что шхуна не смогла подойти к берегу из-за шторма, и если бы рядом не оказался Хаазе, то наш старик Иллари отбросил бы копыта еще там, на грязной королевской дороге.

— Мне до сих пор непонятно одно: если Эйно мог найти себе любых головорезов, то чего ради было нанимать этих идиотских вельмож, которые только и делают, что заливаются ромом и играют в кости? Какой в этом смысл? Неужели они действительно такие уж замечательные бойцы, как рассказывают о себе?

— Ты совершенно не знаешь Пеллии. Десять лет назад одна-единственная бригада морской пехоты захватила с моря старинную крепость Кавур на юге Ханонго. Там было все: и артиллерия, и бочки с кипящей смолой — только все это было со стороны суши. А эти, как ты говоришь, вельможи взяли крепость прямо со своих кораблей, взобравшись на неприступную скалу... Офицеров морской пехоты готовят с юношеских лет, каждый из них стоит двух десятков простых солдат. Если нам придется драться, ты поймешь, почему Эйно так стремился заполучить именно этих людей.

Ута замолчала. Мы лежали на качающейся койке, прижавшись друг к другу, и я ощущал, как все более ровным становится ее дыхание. В моей голове роились противоречивые мысли: я думал одновременно о загадочных «филинах», о наших наемниках и о том, что в Рашеро, если мне не изменяет память, правят жрецы главенствующего культа. В стране сотни монастырей, им принадлежат огромные земли и даже целые города. С другой стороны, если верить книгам, то к чужакам они относятся совершенно равнодушно. По-моему, у рашеров даже нет регулярной армии, это как-то связано с их верованиями. Что-то есть там у них такое, вроде того, что боги не позволяют брать оружие в руки за плату, а вера в защите пока еще не нуждается.

Девушка, похоже, начала засыпать. Я осторожно перевернулся на спину — мне сон упорно не шел, несмотря на то что качка стала тише, постепенно превращаясь в убаюкивающее волнение. Я лежал, глядя в потолок, и слушал: скрип снастей, шипение воды, тонкие, неровные завывания ветра и едва заметное дыхание Уты...

Глава 4

Нам не следует долго маячить на побережье. В густых, наполненных морским ветром сумерках голос Даласси прозвучал глухо, словно он говорил в тряпку. Я вздохнул и в последний раз обернулся — туда, где в миле от берега ясно вырисовывался черный силуэт «Бринлеефа». На корабле не было видно ни единого огонька, и он казался страшным, огромным призраком, поднявшимся из глубин океана.

Рокас подвел мне лошадь — крупную черную кобылу, уже навьюченную снаряжением и припасами в двух переметных сумах. Справа от седла в специальной кобуре торчал многозарядный кавалерийский карабин, на поясе у меня висели два магазинных пистолета. Я помассировал себе шею. После мучений с лошадьми, которых мы перевозили на берег больше трех часов, я чувствовал себя так, будто прошел через ритуальное побитие камнями. Спину у меня ломило, а плечи просто трясло... Сплюнув, я забрался в седло и оглядел наш маленький отряд. Наемники, стоило им покинуть безопасный корабль, сразу же перестали шуметь и валять дурака. Теперь это были суровые, до зубов вооруженные мужчины в теплых и удобных куртках из чертовой кожи, готовые идти сквозь чужую страну. Я слышал глухой лязг, — это они в последний раз проверяли, все ли на месте, и подгоняли ремни своих сумок и тюков. Ни единого лишнего слова, все шутки остались там, в холодном море. Мы выступали на северо-восток: впереди была ночь.

Я проверил, наполнен ли магазин моего ружья, и поискал глазами Бэрда. Он находился рядом с Иллари, который должен был замыкать колонну. Иллари что-то негромко говорил, а Бэрд, поджав сосредоточенно губы, кивал, соглашаясь; потом раздался резкий свист Эйно, и мы двинулись через заросшие редким кустарником дюны.

Тьма сгущалась, с моря потянуло туманом. Я плелся в середине отряда, уткнувшись взглядом в широкую спину едущего передо мной наемника, и размышлял о словах Даласси, который заявил, что до утра мы должны приблизиться к одному из местных монастырей, с которого он собирался начинать поиск. Не опасно ли это? Насколько я помнил, рашерские монахи могли быть и агрессивны. С верой у них тут совсем сурово, не шути. С одной стороны, они не трогают любопытствующих иноземцев, а с другой, появление целого отряда вооруженных головорезов может их просто напугать — и тогда идти по стране станет невозможно. Но Эйно, как я помнил, всегда знал, что он делает. Если бы двигаться отрядом было действительно так опасно, он пошел бы в одиночку, прихватив с собой одного-двух человек. Если он так стремился иметь максимально возможное количество стволов, то опасность заключалась как раз в слабости.

«Здесь нет судов, — повторял я про себя. — Здесь нет королевской стражи и королевских палачей. Здесь правят жрецы, запирающиеся в своих неприступных цитаделях, им принадлежит земля, но их мало волнует происходящее за толстыми стенами... Здесь может случиться все, что угодно. Даласси как-то обмолвился, что на равнинах бродят целые банды разорившихся крестьян, способных на любые преступления всего лишь за кусок хлеба».

По мере удаления от берега туман редел. Вскоре через разрыв в тучах блеснул серебром серп вечерней луны, и на душе у меня немного потеплело. Мы двигались по безжизненной холмистой равнине, под копытами лошадей похрустывали камешки. Отряд ехал в полном молчании, и я поймал себя на мысли о том, что остальные, вероятно, также размышляют об опасностях, которые таит в себе эта холодная северная страна.

Через пару часов я стал чувствовать, что засыпаю. Меня мотало в седле, как тряпичную куклу, и точно так же мотало передо мной кожаную спину офицера-наемника. Внезапно тишину разорвал недалекий вой — мерзкий, с какими-то издевательскими интонациями, он сразу же заставил меня очнуться и завертеть головой в поисках невидимой опасности. Вой повторился, встревоженно заржала чья-то лошадь. Впереди меня раздался лязг оружия, чьи-то приглушенные голоса. Пнув кобылу коленями, я вывалился из строя и подскакал к голове колонны.

— Дронки вышли на охоту, — тревожно говорил Даласси. — Проклятье, в это время года они должны быть намного южнее! Если их много, нам придется отстреливаться.

— Может быть, удрать? — спросил Эйно, вытаскивая карабин. — Лошади еще не устали...

— От них не удерешь, — с раздражением ответил Даласси. — Это здешняя, древняя тварь, у нее три пары ног и очень острый нюх... двуполое сумчатое, размером с крупного пса. Держите оружие на взводе! Если они решатся напасть — стреляйте не раздумывая. В стае дронк очень опасен. Лучше всего — ехать, не обращая на них внимания. Дронки, как правило, нападают тогда, когда отряд начинает рассредоточиваться. Пока мы двигаемся плотной группой, они путаются во множестве запахов и не могут понять, сколько нас на самом деле. Вперед! Держитесь ближе друг к другу и не забывайте смотреть по сторонам.

Я сглотнул и погладил пальцами рукоятку правого «вулкана». Тяжелый пистолет вселил в меня некоторую уверенность. Чуть отстав от Эйно и кхумана, я принялся высматривать Уту. В темноте было трудно понять, кто есть кто, а звать ее я не решался: мне показалось, что ее силуэт мелькнул в самом хвосте, рядом с Иллари и поджарым Бэрдом.

Мимо меня призраками прошествовали два десятка всадников, многие из которых вели за собой вьючных лошадей, и вскоре появился арьергард — Бэрд, Иллари и Ута.

— Где твое место? — спросил меня Иллари, всматриваясь в темную степь, скрывающую загадочных ночных охотников.

— Нигде, — ответил я. — Пока буду с вами. Ты не против?

Иллари мотнул головой и проехал мимо меня, догоняя остальных. Я оказался рядом с Бэрдом, который негромко говорил что-то Уте. Туманная ночь не только глушила все звуки, она и людей заставляла говорить почти шепотом — так, словно мы могли помешать ей спать...

Бэрд рассказывал девушке очередную историю из своей богатой событиями жизни — на сей раз, кажется, страшную. Ута слушала его со сдержанной улыбкой, понимая, что бравый офицер хочет отвлечь ее от не очень-то веселых мыслей, способных появиться в такую ночь. Послушав его с минуту, я проскакал в центр колонны и пустил коня шагом.

Кавалькада призраков шла по степи... вскоре я опять задремал. До моего слуха доносились скрип под копытами, негромкое позвякивание амуниции, чье-то покашливание — так, словно от реального мира меня отделял плотный слой ваты. Я очнулся от того, что затекшей пояснице вдруг стало очень холодно. В первые секунды я не мог понять, что происходит, — только что мы двигались в коконе непроницаемо темной, беззвездной ночи — а теперь вокруг меня расстилалась бескрайняя степь, залитая серым утренним светом. Далеко впереди виднелись контуры каких-то возвышенностей, а по левую руку я разглядел некую темную стену. Протерев глаза, я вытащил из седельной сумки захваченный с корабля бинокль. То, что я принял за стену, оказалось опушкой густого черного леса. Незнакомые мне вечнозеленые деревья росли настолько близко друг от друга, что продраться сквозь такую чащобу на коне казалось совершенно невозможным.

«Рассвет! — подумал я, ерзая измученной задницей. — И где же обещанный кхуманом монастырь? Куда он нас завел?»

Моя лошадь продолжала шагать — меланхолично, будто инок, бредущий по нескончаемым путям своего покаяния. Больше половины наших людей выглядели погруженными в дрему, как и я парой минут раньше. Хлопок по крупу привел кобылу в чувство — дернув поводом, я отъехал в сторону, чтобы увидеть Эйно. Князь смотрел в большой морской бинокль. Рядом с ним, наклонив к нему голову, ехал Даласси, его губы шевелились. Вот Эйно опустил оптику и удовлетворенно кивнул головой. Наверное, решил я, кхуман убеждает его, что монастырь близко.

Я не мог сказать, что не доверяю Даласси — особенно учитывая то, что ему, кажется, полностью доверяет мой господин, — но, с другой стороны, он казался мне фигурой и мрачной и загадочной одновременно.

«Почему боги требуют веры?» — спросил он меня однажды.

«Требуют? — опешил я. — Разве вера не является делом совести каждого из нас?»

«Нет, — усмехнулся кхуман, — боги требуют веры. И часто требуют слишком жестоко...»

Я много думал над его странными словами, но так и не смог понять, какой смысл он хотел в них вложить. В Даласси жила какая-то тайна. За время, прошедшее с того дня, как я покинул отчий дом, я успел привыкнуть ко множеству окружающих меня загадок, будучи уверенным в том, что рано или поздно на каждую из них мне будет дан ответ, но в тайне Даласси я ощущал нечто глубокое, совершенно недоступное моему пониманию. Возможно, я был слишком примитивен. Возможно, для постижения его слов мне действительно требовались пути и годы: я не знал, но чувствовал, что изо дня в день во мне поднимаются какие-то странные силы, зовущие вперед, в темные лабиринты неведомого мне запретного знания.

Эйно поднял руку и пронзительно свистнул. Люди встрепенулись, ожидая команды, но князь лишь махнул рукой и дал шпоры. Вытягиваясь вслед за ним, мы рысью поскакали вперед, туда, где маячили поросшие лесами горы. Скачка продолжалась не более четверти часа — правда, этого мне вполне хватило, чтобы опять отбить зад. Гусара из меня никак не получалось... Эйно остановил отряд на краю заросшего кустарником склона. Подъехав к нему, я увидел старую истоптанную тропу, ведущую в большую долину, покрытую бурой травой. На противоположной стороне долины начиналась подошва горы — подняв к глазам бинокль, я разглядел на ее восточном склоне какие-то серые башни, окруженные высокими, грубо сложенными стенами. А внизу, в долине, возле узкого ручейка я увидел приземистое здание с давно выбитыми дверьми и следами такого же давнего пожара. Что-то говоря Эйно, Даласси указывал то на далекие башни, то на обгорелые развалины.

Князь хлопнул его по плечу и вновь махнул рукой. Мы начали спуск.

Когда весь наш небольшой отряд остановился возле этого древнего строения, я наконец услышал спокойный голос моего господина:

— Остаемся здесь. Выставить охранение, приготовить завтрак и отдыхать до дальнейших распоряжений. Иллари, Маттер!.. ко мне.

Я поспешно вылетел из толпы и подъехал к нему. Тотчас же подоспел и Иллари — заспанный, как будто его только что подняли с койки.

— Мы с Даласси едем в монастырь, — без предисловий начал Эйно. — Крайний срок возвращения — закат. Если до захода солнца мы не вернемся, вы должны возвращаться на корабль.

— А потом опять к монастырю, но уже с артиллерией? — мрачно поинтересовался Иллари.

— Ты, как всегда, рассудителен, — усмехнулся Эйно. — Да. Завтракайте и отсыпайтесь. Возможно, вечером придется идти дальше.

Даласси коротко глянул на меня, подмигнул, — рука Эйно в толстой желтой перчатке хлопнула коня по холке, и два всадника вскоре исчезли среди густой зелени леса.

Я посмотрел на Иллари, ожидая указаний, но он, по-видимому, считал, что я в них не нуждаюсь. Кажется, все его помыслы были заняты едой: спешившись, он принялся командовать разгрузкой котла и припасов. Оказавшись в качестве офицера, не имеющего сферы ответственности, я здраво рассудил, что рубить дрова мне не с руки, а потому наконец-то спешился, с наслаждением размял спину и, стреножив свою покорную конягу, отправил ее пастись с остальными — к моему удивлению, бурая трава пришлась лошадям вполне по нраву.

Прежде чем расстаться с лошадью, я снял с нее флягу вина и кожаный мешок с испеченными Джиксом пирогами. В пирогах была курятина и тушеная капуста. Я присел на черную от старости колоду, лежавшую неподалеку от заброшенного дома, по которому уже бродили любопытные, и принялся закусывать. Особо нажимать на пироги не следовало — меня ждала каша из общего котла, но ночь в пути разбудила во мне недюжинный аппетит, и я с трудом удержался от того, чтобы не умять их все. Как это ни странно, но я совершенно не чувствовал себя усталым. Наоборот, ясное прохладное утро взбодрило меня, сон пропал напрочь, и я был готов продолжать наше путешествие. Мне хотелось приключений.

От нечего делать я прогулялся вдоль ручья, потом вернулся в наш импровизированный лагерь и принялся глазеть, как мой коллега господин Доул ворочает в котле огромной деревянной ложкой. Вокруг котла столпились голодные наемники. Утро подняло им настроение, кто-то привычно острил, кто-то смеялся, несколько человек уже успели приложиться к своим флягам и выглядели возбужденными. Впрочем, я знал, что назначенные в караул не пропустят никакую опасность: все слишком хорошо понимали, в каком месте мы находимся.

...Каша меня все же сморила. После завтрака я отловил свою лошадь, снял с нее притороченные позади седла одеяла, выбрал себе местечко посуше и уснул. Проснулся я от того, что весь лагерь неожиданно пришел в движение. Подскочив, я первым делом нащупал свои пистолеты, но они оказались излишни: вернулись Эйно и Даласси. Вокруг меня все быстро сматывали одеяла и крепили их на лошадей. Сделав то же самое, я с неудовольствием забрался в седло и подъехал к князю, который так и не слез со своего жеребца.

— Выспался? — приветливо спросил он.

— Вполне, — отозвался я. — У меня есть время умыться?

— Спишь крепко... — рассмеялся Эйно. — Иди умывайся. Мы выступаем — впереди город, в котором много интересного...

— Как прошли переговоры?

— Иди, иди, — протянув руку, князь легонько щелкнул меня по носу. — Вечером, глядишь, окажемся на постоялом дворе, там все и расскажем.

Пока на одну из вьючных лошадей грузили до блеска отдраенный кем-то котел, я подъехал к ручью, спешился и кое-как сполоснул его ледяной водой физиономию. Солнце стояло в зените, и было почти тепло. Вытерев лицо шелковым шарфом, я не стал застегивать свою увешанную карманами куртку — мне и так было хорошо. В самом прекрасном настроении я глотнул вина и принялся ждать сигнала к отправлению.

Даласси повел отряд вдоль подошвы горы, огибая расположенный на ее склоне монастырь. Когда мы проезжали мимо, я хорошо рассмотрел его. Судя по виду, это была настоящая крепость, выстроенная не одно столетие назад. Сложенные из крупных замшелых блоков стены росли прямо из горы — штурмовать такое укрепление без артиллерии было бы делом малоперспективным.

«Интересно, от кого они защищались, эти древние монахи, что строили все это?» — подумал я.

История религии Рашеро была мне почти незнакома. Я слышал только, что к своей вере рашеры пришли очень давно, и вряд ли им приходилось защищать ее от кого-либо. Географическое положение страны было таково, что врагов у Рашеро практически не осталось: с юга страна выходила на бескрайние просторы Марибы, тысячи миль непролазных джунглей, населенных дикарями-кочевниками, не знающими даже огнестрельного оружия, а с западного направления располагались миролюбивые тиманские государства, заботящиеся более о торговле, нежели о войне. Что находилось на востоке и на севере, я не знал. Север, по моим представлениям, был сплошной ледяной равниной, жить там не стал бы ни один разумный человек, а с востока, кажется, катил свои волны великий океан.

Пройдя под монастырем, мы неожиданно выбрались на дорогу. На ставшие привычными дороги Пеллии, мощенные гладким камнем, она походила не более, чем я на гайтанского драгуна: это была всего лишь неровная пыльная тропа, но и она обрадовала меня. Передвигаться по дороге все же лучше, чем бить зад на кочках.

К трем часам пополудни дорога вывела нас к городу. Назвать его настоящим городом я бы не решился — скорее это был небольшой городишко с узкими грязноватыми улочками старого каменного центра и почти деревенскими кварталами по окраинам — кудахтали куры, вдоль дороги лениво тащились жирные свиньи, мальчишки гнали хворостинами коров.

Наше появление не произвело особого фурора. Пожалуй, жадный интерес мы вызвали только у тех самых мальчишек в залатанных серых плащах, под которыми виднелись короткие юбчонки из цветной кожи. Побросав коров, они долго бежали за нашей кавалькадой, но потом все же отстали.

«Да уж, — подумал я, — богатством тут и не пахнет. Нищая, полудикая страна, управляемая равнодушными монахами, — все так, как я и читал».

Если мой учитель не ошибался, то этот городок должен был принадлежать тому самому монастырю, который мы проехали. И городок, и земли вокруг него — а жители являлись чем-то вроде послушников. Светские землевладельцы существовали только на западе. Бред, сказал я себе. Цивилизованному человеку, а тем более пеллийцу, поверить в это было трудно.

Даласси привел нас на большой постоялый двор. Лошади были размещены в просторных конюшнях, и в ожидании обеда люди разбрелись кто куда. Заметив, что Эйно с Даласси и Иллари засели в большом зале на первом этаже неказистого желтого здания с облупившейся штукатуркой, я поспешил к ним. Из кухни уже доносились запахи жарящегося мяса и овощей. Повар в замызганном переднике принес бочонок вина и блюдо с какими-то пышками. Эйно вытянул из бочонка втулку, налил себе большую глиняную кружку и принюхался.

— Ну и дерьмо, — сообщил он. — Эй, Мат, спроси, нет ли у них вина получше! От этого запаха мне становится страшно за собственную печень.

Я кивнул и отправился на кухню. Распоряжавшийся там хозяин, здоровенный детина в юбке и с дубинкой, подвешенной к поясу, понял меня не сразу. Очевидно, здесь использовался какой-то свой диалект, отличный от принятого на западе страны.

— Вино? — переспросил он меня. — Вино есть. Но оно предназначено для святых отцов и стоит очень дорого.

— Я думаю, моего господина цена не смутит.

Вскоре рябой парень принес несколько глиняных кувшинов, запечатанных воском. Вскрыв один из них, Эйно остался доволен.

— Один золотой, — объявил поваренок. — Вперед.

Князь недовольно заломил бровь и пошарил в карманах.

— Что это за порядки? — спросил он у Даласси, бросив парню пеллийскую монету. — Что значит — деньги вперед?

— Это монастырское вино, — со вздохом ответил магистр. — Отдавая его нам, хозяин совершает нечто вроде преступления. Впрочем, монахи редко появляются в таких местах и никому не придет в голову проверять, в наличии ли запасы освященного вина, которое пьют святые.

— Не слишком ли много святости?! — фыркнул Эйно. — Святые... я еще ни разу не видел живого святого.

— Скоро увидите, — пообещал Даласси.

Вино для святых оказалось вполне приличным, напоминая вкусом дешевые пеллийские сорта, в которые добавляют для крепости пшеничный спирт. Вскоре подоспел обед, и я был отправлен во двор собирать людей. Долго звать их не пришлось. Зал наполнился гулом голосов и чавканьем: повара расстарались на славу, приготовив для нас несколько поросят и несметное количество кур.

— Наша банда их немного испугала, — сказал Эйно, обсасывая свиное ребрышко. — Но, признаться, я ждал худшего.

— Не обольщайтесь: на ночь все равно необходимо выставить караул во дворе и на конюшне, — отозвался Даласси. — Не исключено, что в городе найдутся охотники до нашего добра: здесь это обычное дело.

Сидевшая за нашим столиком Ута нахмурилась.

— Разве хозяин не отвечает за нашу безопасность?

— Здесь не Пеллия, — ощерился в ответ кхуман. — За свою безопасность отвечает каждый сам по себе...

После обеда зал опустел. Эйно с Иллари затеяли игру в ло, а я выбрался во двор, сел на лежащее под стеной толстое полено и раскурил свою трубку. Некоторое время спустя в боковом приделе скрипуче распахнулась перекошенная дощатая дверь, и из тьмы выбрался высокий смуглокожий мальчишка в обычной здесь кожаной юбке, куртке и запыленных кавалерийских сапогах, украшенных сложной формы шпорами. Около минуты он пристально всматривался в меня, словно запоминая, а потом исчез так же неожиданно, как появился. Его появление мне почему-то очень не понравилось. Странный парень не был похож на большинство горожан, которых я успел рассмотреть на улицах. Тут не носили таких сапог — и вообще он выглядел так, словно только что слез с коня. Но, с другой стороны, ворота постоялого двора находились прямо напротив меня, и я готов был ручаться, что за все то время, что я провел на бревне, во двор не въехал ни один всадник. Значит, он проник в помещение со стороны боковой улочки — грязной, заваленной нечистотами норы. С какой, спрашивается, стати? Я стал жалеть, что не взял его за шиворот и не притащил к Эйно.

Впрочем, о мальчишке я вскоре забыл. Через высокую, окованную металлическими полосами калитку во двор вошел сгорбленный человечек в волочащейся по пыли серой хламиде с капюшоном, полностью скрывавшим его лицо. Он просеменил мимо меня и вошел в обеденный зал. Я поспешил следом.

Завидев пришельца, Эйно и Иллари бросили игру и спрятали фишки в карманы. В глазах Даласси вспыхнули тревожные огоньки. Человек в сером уселся за стол, не спрашивая, налил себе вина в мою пустующую кружку, сделал пару глотков, потом глухо проговорил:

— Новостей у меня нет. Вы должны идти на запад, потому что то, что вы ищете, сейчас может быть только там. В предгорьях множество монастырей...

Произнеся это, он допил вино, встал и молча удалился. Эйно с треском размял пальцы.

— Это все? — спросил он Даласси.

— Да, — задумчиво ответил тот. — Мы должны идти на запад...

Глава 5

— Менее пятидесяти миль... насколько я помню, — а эту область я знал достаточно хорошо, — их там сразу три.

Слева раздался стук копыт, и Даласси встревоженно умолк. Мы все повернулись — по степи, поднимая за собой пыль, мчался всадник, высланный во фланговый дозор. Подскакав к нам, он унял всхрапывающего коня и крикнул:

— Параллельно нам — конная группа в полсотни сабель!

— Не орите так, — успокоил его Эйно. — Что там такое?

— На регулярную армию не похоже. Скорее, какие-то оборванцы. Огнестрельное оружие не у всех, зато у каждого — копье... до них не больше мили по прямой. Сейчас они немного отстают, но нагнать смогут быстро. Там рощица, я спрятался и хорошо рассмотрел...

— Принять вправо? — спросил Эйно у Даласси.

— Справа низина, — прищурился кхуман. — Очень похоже на засаду.

— Кто это может быть?

— Не могу сказать определенно, но если они похожи на оборванцев, то скорее всего это банда крестьян, согнанных монахами с земли. Я предупреждал...

— Что у нас впереди? Может, мы успеем доскакать до тех холмов?

— Пожалуй, это единственное, что мы реально успеем, — вставил Иллари. — И там легче обороняться.

— Рокас, немедленно отправьте людей забрать остальных дозорных! Мы укроемся в леске, что на холмах. Вперед, будь оно все проклято!

По моей спине побежали мурашки. Ударив пятками лошадь, я помчался вместе с остальными. До холмов было не более полумили. Едва достигнув спасительного леса, авангард колонны спешился, Эйно тотчас же подскочил к одной из вьючных лошадей и принялся снимать с ее спины чехол, в котором ждала своего часа одна из наших «перечниц». Иллари и Бэрд занялись второй. Пользуясь тем, что на меня никто не обращает внимания, я забрался повыше, спрятал свою лошадь в густых зарослях кустарника, привязав повод к одному из деревьев, и удобно расположился в неглубокой яме. Снизу ко мне пробралась Ута.

— Наблюдаешь? — поинтересовалась она, проверяя свой поясной патронташ.

— Пока да, — ответил я. — Неужели они действительно решатся напасть?

Ута дернула плечами и легла рядом со мной, примостив ствол карабина на толстой ветке валежника. Наши люди полукругом рассыпались по склону холма, стремясь укрыться от пуль за деревьями. Где-то тревожно ржали лошади, я слышал, как Эйно выкрикивает команды, руководя расстановкой «перечниц».

— Сейчас он им вставит, — злорадно сказал я. — Пусть только появятся.

«Они» появились даже раньше, чем я предполагал. Услышав, что утихшая было возня внизу вдруг возобновилась, я достал бинокль и принялся шарить взглядом по степи. Нападавших я увидел сразу же: к нам неслась целая толпа на разномастных лошадях — многие держали свои копья горизонтально, словно собираясь враз вынести на них засевших в зарослях людей.

— Ну и идиоты, — развеселился я.

Не доскакав до нашей позиции полусотни шагов, несколько всадников развернулись и бросились обратно в степь, а остальные принялись гарцевать вдоль русла небольшого ручья, огибавшего холм, выкрикивая что-то и потрясая своими зубочистками. Потом я увидел, как полдесятка самых нетерпеливых подняли дурацкие фитильные ружья, и грохнул нестройный дымный залп. Судя по раздавшимся снизу проклятьям, кого-то они поцарапали. Я навострил уши, раздумывая, не спуститься ли мне вниз для оказания помощи раненым, но меня никто не звал, и я остался на месте.

Видя, что по ним не стреляют, нападавшие осмелели. Несколько всадников двинулись через ручей, остальные остались на месте. Снова раздалось несколько выстрелов — и тут я услышал пронзительный голос морского свистка.

— Ага! — заорал я, опускаясь к прицелу моего карабина.

Снизу ударил мощный залп, сразу уложивший не менее десяти нападавших. Я попытался взять на прицел здоровенного детину, который потрясал копьем, стоя посреди ручья, но промахнулся, а через секунду его уже не было на месте. Затрещала одна «перечница»... Ее действие было даже более ужасно, чем я мог себе представить. Мощные винтовочные пули принялись буквально косить заметавшихся в панике людей. Часть нападавших бросилась обратно в степь, но из них, по-моему, не удалось уйти ни одному. Остальные попытались уйти вправо, огибая подножие холма, и попали под частые выстрелы многозарядок. Насколько я видел, несколько всадников все же умчались, исчезнув в небольшой роще правее нашей высоты. Стрельба стихла. Прямо перед нами лежали мертвые и умирающие, бились раненые лошади, еще около десятка лошадей в ужасе метались по степи.

— Хорошо они стреляют, — громко произнесла Ута.

— Кто — они? — все еще захваченный горячкой молниеносного боя, опешил я.

— Наши наемники, — Ута поднялась на ноги и забросила карабин за спину. — Ты так и будешь тут торчать, воин? По-моему, у нас есть раненые.

Раненых оказалось всего трое, и ими уже занимался Доул. Тяжелых среди них, к счастью, не было. Стараясь не обращать внимания на душераздирающие крики снизу, где ползали умирающие разбойники, я наскоро промыл и заштопал царапину в бедре капитана Роона, которого я хорошо знал по совместным попойкам с Бэрдом, наложил бальзамы и вернулся наверх, чтобы отвязать свою перепуганную стрельбой лошадку.

Эйно заботливо упаковывал «перечницу». Стоявший неподалеку Иллари напряженно вглядывался через бинокль в горизонт.

— Как бы у них не оказалось товарищей... — бурчал он себе под нос.

— Нет, — возразил Даласси, уже сидевший на коне. — Мы так напугали тех, кому удалось удрать, что сможем идти совершенно спокойно, по крайней мере, до самых монастырей. Слух о нас разнесется быстро, и вот увидите, теперь во всей провинции от нас будут шарахаться, словно от подземных демонов.

— Легко отделались, — сказал Эйно. — Пока легко... Эй, ребята! Приготовиться выступать! Привал будет миль через пятнадцать! Задницы у всех целы?

— У всех, хозяин, — жизнерадостно ответили ему. — Мы их не показывали этим ублюдкам.

Конец дня и последующая ночь прошли совершенно безмятежно. Утром, кое-как позавтракав под заморосившим теплым дождем, мы двинулись вперед, к неведомым монастырям. Безлюдье этой огромной страны потрясало мое воображение. Мы шли уже четвертый день, и за все это время я увидел лишь несколько деревушек, окруженных лоскутными квадратами возделанных полей. Дорогами здесь и не пахло — я вообще не представлял, как люди могут существовать при такой разобщенности. Погруженная в религиозный экстаз, обращенная внутрь себя, страна рашеров замерла во времени, совершенно не заботясь ни о чем, кроме подношений живым святым и молитв богам, могущим ниспослать с небес высшую мудрость. Даласси рассказывал мне про отшельников, уходящих в горы для того, чтобы посвятить все свое время молитвам и довольно быстро умереть с голоду, так как подношения простых мирян в таком случае запрещались: человек должен был возносить молитвы до тех пор, пока небеса не откликнутся на его горячий зов. Как правило, это происходило уже за порогом всего сущего. Слушая его, я не мог понять, в чем же смысл такого подвижничества: вместо того чтобы приносить своими молитвами облегчение заблудшим и страдающим, искатель святости просто погибал, нелепо, как мотылек, залетевший в огонь.

«Они не ищут мудрости, — усмехнулся Даласси, когда я поделился с ним своими сомнениями. — Они о ней просят... Но ведь небесам на самом деле все безразлично, им не нужны твои мольбы. Путь к мудрости только один, это — сама жизнь. Можно выучить наизусть громадные тома молитвенных книг и бить поклоны до тех пор, пока не развалится твоя тупая голова, — но разве молитвы прибавят тебе ума?»

Вода собиралась на полях моей шляпы, и стоило качнуть головой, как тоненькие струйки стекали мне на плечи, иногда попадая за шиворот. Все еще не проснувшийся, я плелся в голове колонны с закрытыми глазами и грезил сытным горячим обедом и теплой постелью. Пироги Джикса давно закончились, теперь у меня не было ничего, кроме мешочка со сладкими сухарями да остатка вина во фляге, которую я наполнил на постоялом дворе. Из полусонного состояния меня вывел крик Эйно.

— Маттер, Ута, ко мне!

Распахнув глаза, я подъехал ближе к нему. Рядом с Эйно ехал Бэрд в длинном черном плаще, по которому беспрестанно стекали ручейки дождевой воды.

— Поедете в передовой дозор, — распорядился Эйно. — Далеко не отрываться, держите дистанцию в две-три мили, не больше. С вами пойдет Лернэ. Ута... захвати что-нибудь перекусить и наполни вином ваши фляги.

Через пять минут мы пришпорили коней и помчались вперед. Головным шел Бэрд, следом за ним мы с Утой, а Лернэ замыкал нашу маленькую колонну. Дождь, кажется, начал утихать. Оторвавшись от основного отряда на пару миль, мы перешли на шаг. Я достал из сумки бинокль и оглядел расстилавшуюся перед нами унылую равнину. Кое-где встречались невысокие холмы, похожие на рукотворные курганы высотой в десяток локтей, — возможно, давно забытые культовые сооружения ушедшей эпохи. Кто населял эти земли в Начале Времен?..

— Дикость какая, — вздохнул Бэрд, нарушая тягостное молчание. — Ута, дай-ка мне винца. От этого пейзажа мне становится не по себе.

Подъехав вплотную к нему, девушка передала офицеру объемистую флягу в кожаном чехле. Бэрд скрутил пробку, сделал несколько глотков и невозмутимо повесил емкость на свою сумку.

— Э, — возмутился Лернэ, — ты что это?

— Да ничего с ним не будет, — добродушно фыркнул Бэрд. — Захочешь — попросишь у меня.

— Слева всадник, — прервал я их пикировку.

— Что?

Менее чем в миле от нас по степи мчался человек на низкорослой сухоногой лошадке. Прижимаясь к ее шее, он нещадно хлестал лошадь плетью, ветер трепал на спине широкий капюшон его черного плаща. Проскакав параллельно нам с полмили, всадник плавно взял левее и вскоре исчез из глаз, скрытый холмами.

— Монах? — мрачно спросил Бэрд.

— Возможно, — отозвался я, пряча бинокль. — Ты хочешь доложить командиру?

— Не вижу необходимости. Если мы будем дергать его и объявлять тревогу из-за каждого пастуха, то нам намылят шеи. Пусть скачет, куда хочет — он здесь хозяин.

— Не похож он на пастуха, — возразил я. — Мы уже недалеко от монастырей...

— Даже если и так — какая нам разница?

Я замолчал, не найдя, что возразить. По сути Бэрд был прав. Нам следовдло предупреждать об опасности, а не о передвижениях одиночных местных жителей.

«Хотя, с другой стороны, — подумал я, морщась, — а что тут вообще опасно или неопасно? Мы движемся по чужой стране: по этим равнинам бродят банды неприкаянных душ, всегда готовых зарезать каждого встречного из-за его сапог... Не будь с нами наемников, мы, возможно, уже лежали бы там, перед холмом, вместо тех несчастных, что остались в окровавленном ручье!»

После быстротечной схватки с разбойниками мы стремительно снялись с места и ушли, но я успел запомнить кошмарное зрелище двух дюжин убитых и умирающих, валяющихся в красной от крови воде. Страшные пеллийские пули, снаряженные крохотной дозой взрывчатки, рвали человека в клочья. Пуля, ударившая в плечо, могла оторвать руку, а попадание в живот или в грудь просто выворачивало наружу внутренности. После таких ужасных ранений доктора были уже не нужны. Вероятно, перед смертью эти несчастные здорово пожалели о том, что напали на странных чужаков...

— Плохо, что на ходу не сыграешь в кости, — пробурчал Лернэ. — На корабле я проиграл Роонну свое кольцо со священной печатью богини Урии, но он дал мне слово, что я смогу отыграться и, если мне повезет, вернуть его обратно.

— Роонн — честный парень, — иронично вставил Бэрд.

— Возможно! Но с тех пор, как мы находимся на суше, у нас нет времени на игры. А кольцо все еще у Роонна.

— Зачем же ты ставил его в игру?

— У меня не было с собой денег, а тащиться за ними в кубрик не хотелось.

— А-а-а, — хохотнул Бэрд. — Тогда все понятно: Урия сама наказала тебя за отсутствие мозгов.

Пару часов спустя мне вдруг показалось, что впереди нас, в небольшой чахлой рощице, мелькнула чья-то тень, но все мои попытки рассмотреть что-либо в бинокль закончились ничем. Неизвестный словно провалился сквозь землю. В конце концов я решил, что мне примерещилось — или это было какое-то копытное. Здесь, в степи, нам не раз попадались на глаза группки изящных быстроногих животных, увенчанных длинными, как меч, рогами. Завидев нас, все стадо стремительно уходило и вскоре исчезало на горизонте, оставив после себя лишь облака пыли.

Постепенно дикая степь стала оживать: нам все чаще попадались редкие хвойные рощи и заросли колючего кустарника, и в конце концов далеко впереди возник неровный темный контур леса.

— Кажется, привольная жизнь кончилась, — заметил Бэрд, опуская свой бинокль. — Придется теперь продираться сквозь заросли. Интересно, сколько нам еще идти? Мне что-то очень не нравится этот бургасский кхуман, которого тащит с собой командир...

— Почему? — немного сонно спросил я.

— Странный он какой-то... и ведет себя нагло.

— Он наш единственный проводник. Без него мы тут вообще ничего не найдем.

Бэрд резко рассмеялся.

— Я уже убедился в том, что командир всегда держит в рукаве красную фишку. Возможно, кхуман и в самом деле может нам помочь, но я уверен, что князь справится и без него. После той драки с бургасскими ублюдками я верю в него, как в бога. Кто бы мог подумать! Он расстрелял мерзавцев, как на флотских соревнованиях в присутствии высочайших особ! Такая стрельба — и такие орудия — сделали бы честь любому королевскому кораблю.

— Слушай, может, перекусим? — предложил я.

— Доедем до леса, — решил Бэрд. — И подождем наших: возможно, в лесу командир снимет дозоры — люди могут заблудиться.

Я кивнул, соглашаясь.

Разместившись почти у самой опушки, мы набрали валежника и после нескольких попыток развели костер: сырые ветки упорно не желали загораться, но Бэрду все же удалось их разжечь при помощи клочка бумаги. Я подтащил к огню трухлявое бревно, прикрыл его попоной и развернул прихваченный с собой обед. Ута достала из кожаной сумки сверток с частью окорока, Лернэ — небольшую бутылку в кожаном чехольчике с ручкой, и мы принялись за еду. Костер ужасно дымил, так что у Эйно имелся прекрасный ориентир, куда двигаться.

— Надо жрать быстрее, — заметил Бэрд. — Сейчас появятся наши и придется снова влезать в седло. При слове «седло» у меня заболела поясница. За последние дни я вроде бы «присиделся» и перестал мучиться вечерней ломотой, но, очевидно, сегодняшняя сырость сыграла свою роль и я вновь ощутил прострелы.

«Так и до ревматизма недалеко», — подумал я, оглядывая пустынный горизонт.

То ли мы двигались слишком быстро, то ли основной отряд что-то задерживало, но пока я никого не видел.

— Долго они, — сказал я. — Спят на ходу, что ли?

— Не спешат, — начал Бэрд — и в эту секунду сзади грохнул выстрел.

Все, что я успел, это увидеть, как валится лицом в костер уже мертвый Лернэ. Мгновение спустя в голове у меня взорвалась тысяча бомб сразу, и наступила тьма. Я даже не понял, с какой стороны на нас напали...

* * *

Холод, дикий холод. Еще...

Открыв глаза, я увидел перед собой носик давно не чищенного медного кувшина, из которого на мое лицо лилась невыносимо ледяная вода. Я зафыркал и попробовал встать, но мне это не удалось — я был привязан к своему ложу.

Стоявший надо мной человек перестал лить воду и отошел в сторону. В желтом свете нескольких масляных ламп я увидел узкое, неприятно белое лицо — белыми были брови и ресницы, белой была короткая бородка и длинные, чуть не до плеч, баки. Белый наклонился ко мне — меня обдало смесью винных паров и чеснока — и произнес:

— Развяжите его.

Он говорил на западном диалекте языка рашеров, и я понял его с первого раза. Чьи-то ловкие пальцы сняли опутывавшие меня веревки, я попытался сесть, но тут же со стоном повалился обратно на деревянный топчан. Вероятно, я слишком долго пробыл в таком «смотанном» состоянии. Ожидая, пока восстановится кровообращение, я наскоро осмотрелся. По-видимому, я находился в каком-то подвале. Стены и пол-были сложены из влажных на вид каменных блоков, никаких окон или бойниц я не заметил. Это был глухой каменный мешок, освещавшийся несколькими грубыми лампами, свисавшими на цепях с бревенчатого потолка.

— Ну что, оклемался? — бесстрастно спросили меня. — Ты понимаешь, что я говорю?

— Понимаю, — ответил я и сел, разминая запястья.

— Это хорошо.

Белый уселся на небольшой стол в углу помещения и задумчиво посмотрел на высокого, очень худого человека в длинном сером плаще, который изваянием застыл возле окованной ржавым железом двери.

— Если ты ответишь нам, где Визель, мы отпустим тебя и ты сможешь вернуться туда, откуда пришел.

В словах Белого не было и намека на какие-либо эмоции, однако они подействовали на меня сильнее любого крика. В одно мгновение я пережил страх, сменившийся коротким моментом слабости, — а потом вдруг пришло безразличие.

«Все равно они будут меня пытать, — сказал я себе, ощущая, как холодеет живот. — Даже если бы я знал, кто такой этот самый Визель, — какая разница? Все равно... можно лишь надеяться, что я умру раньше, чем они насытятся моей болью».

Проклятье!

Нет, мне не хотелось умирать. Мне даже не верилось, что я могу вот так вот взять и подохнуть в этом сыром подвале... подохнуть тогда, когда передо мной расстилалась манящая дорога целой жизни, сулящая так много. Мое "я" бунтовало перед объективной реальностью, оно не хотело верить в то, что все кончено, что не будет больше ни закатов, в которых солнце нежно целуется с морем, ни шипения волн под форштевнем, ни новых стран, ни долгих дорог. На секунду мне показалось, что мое сознание превратилось в трескуче рвущуюся ткань — сейчас полотно разорвется надвое, и я проснусь, увидев рядом с собой лица друзей. Но это был не сон.

— Кто такой Визель? — почти машинально спросил я.

— Возможно, ты знаешь его под другим именем, — покачал головой Белый. — Я говорю о человеке, который приобрел в Шахрисаре некую реликвию, известную как Черный Череп. Раз ты здесь — значит, ты знаешь, где он. Говори, и ты сейчас же уйдешь отсюда.

— Дайте мне вина, — попросил я. — У меня болит горло.

Белый коротко кивнул, и длинный, распахнув стоявший у стены темный шкаф, достал оттуда зеленую длинногорлую бутылку. Вино, как я и ожидал, оказалось довольно пристойным. Прежде чем у меня его отобрали, я, давясь, успел выхлебать больше половины.

— Хватит, — произнес Белый. — Говори.

— Я не знаю, кто такой Визель, — честно признался я. — И я не знаю, где он. Мы ищем Череп, это правда, но я совершенно не знаю, что происходит в голове моего господина — или вы думаете, что он делится своими планами с мальчишкой-лекарем?

— Ты не лекарь, — уверенно заявил Белый. — Ты его наперсник, как это принято в Пеллии, поэтому ты должен знать все. Если ты не захочешь говорить, я смогу заставить тебя.

Я снова ощутил холод в животе.

Белый относился к ненавистной мне категории людей, живущих некими абсолютными убеждениями. Переубедить такого невозможно в принципе. Если однажды он поверил, что вода сухая, то хоть лей ее на него, хоть топи его — он утонет, уверенный в том, что утонуть в чем-то сухом невозможно.

Однажды в Шаркуме оборванный мальчишка увидел, как я поспешно примчался на совет очень серьезных людей, и теперь они — те, кто так же, как мы, охотится за Черепом — убеждены, что я не просто лекарь, а наперсник, доверенное лицо «большого человека». В чем-то они, конечно, правы, но мне от этого не легче. Я в любом случае не знаю, где находится проклятый Визель, купивший череп у загадочных кладоискателей, которым посчастливилось найти затерянный в Марибе Кипервеем.

Пытаясь быть предельно убедительным, я объяснил это Белому. На него мои слова произвели где-то такое же впечатление, как потрескивание дрянного фитиля в висящей под потолком лампе.

— Хорошо, — просто сказал он и снова кивнул длинному.

Тот молча толкнул дверь и вышел. Сперва я решил, что Белый хочет говорить со мной без свидетелей, но он все так же молчал, бесстрастно глядя на меня, и в моей душе зашевелился ужас. Дверь распахнулась — на пороге стояла... Ута!

В этот момент я допустил ошибку, напрочь отрезавшую мне какие-либо пути к отступлению. В моих глазах появились слезы.

Девушка смотрела на меня со страхом и растерянностью.

— Где мы, Мат? — едва слышно прошептала она.

— Не знаю, — ответил я, с трудом удерживаясь от того, чтобы броситься к ней.

Длинный посадил Уту на скамью напротив меня и снова повернулся к шкафу. В его руках появился медный таз, наполненный массой различных предметов, напоминающих хирургические инструменты.

Дышать вдруг стало трудно, и мне показалось, что я проваливаюсь в небытие. Длинный методично перебрал несколько небольших стальных ножичков, остановив свой выбор на довольно длинном, похожем на привычный мне ланцет, но с крючком на лезвии, и повернулся к Уте. Она шарахнулась в сторону, но сильная рука крепко держала ее за плечо.

— Да поймите же! — заорал я. — Поймите, я и вправду не знаю, кто такой этот ваш Визель! Мой господин ищет Череп, это да, но никто из нас не знает, где именно и в чьих руках этот артефакт сейчас находится!

— Он находится в руках недостойного, — с некоторой задумчивостью проговорил Белый.

Длинный чуть двинул рукой, Ута отчаянно вскрикнула, и по ее ладони потекла кровь.

— Не-ет! Я не знаю!!! Я ничем, ничем не могу помочь вам!

— Не унижайся, — вдруг почти спокойно произнесла Ута на моем родном языке. — Если мы должны умереть, то мы все равно умрем — так или иначе.

Палач резанул ее по второй руке. Ута закусила губу, из ее глаз брызнули слезы — сжав веки, она отвернулась в сторону, и я увидел, как дрожь бьет ее обтянутые курткой плечи. На лбу у нее вдруг появились крупные капли пота. Дышать мне было все труднее и труднее.

— Если ты будешь молчать, он разрежет ее на кусочки. Прямо здесь — хочешь? Тебе приходилось резать сырое мясо для жаркого? Это будет очень похоже. Если кровь тебя не разговорит, мы попробуем огонь. Говори...

— Послушайте, — я едва узнавал свой собственный голос, — но ведь ваша вера не приветствует насилие... я же знаю, я читал...

Моя реплика, кажется, немного развеселила Белого.

— При чем здесь вера? — поинтересовался он. — Речь идет о вещи настолько важной, что любые прегрешения перестают быть таковыми. Ты хочешь пуститься в богословский спор? Боюсь, у тебя мало времени. Сейчас принесут огонь...

И я все-таки потерял сознание.

Глава 6

На меня снова лили воду, но на этот раз я пришел в себя сразу же. Надо мной склонилась Ута. Первой моей мыслью было перевязать ее руки, но потом я увидел, что с этой задачей она, очевидно, уже справилась сама — на запястьях белели наспех затянутые повязки. Я лежал на куче вонючей гнилой соломы в углу тесной камеры, едва освещаемой маленькой лампой, что висела в специальном гнезде на стене. Где-то за моей спиной журчала вода; было холодно и ужасающе сыро.

— Как ты? — спросил я одними губами.

Ута отложила в сторону жестяную плошку, из которой только что меня поливала, и обессиленно легла на солому рядом со мной.

— Плохо, — ответила она. — Хвала богам, ты не умер...

— Мы давно здесь?

— Полчаса, наверное... я не сразу поняла, как набрать воды — там что-то вроде ключа в углу, но этим блюдцем трудно... я боялась, что ты умрешь. Эти... мерзавцы посоветовали нам подумать.

— Интересно, о чем? — хмыкнул я.

— Ты сумеешь убить меня?

— Ч-что?!

Я приподнялся на локте и посмотрел на лежащую рядом девушку. Ее глаза, красные от недавних слез, мертво смотрели в каменный потолок. На грязных и запавших щеках слезы прорезали узкие дорожки...

— Мы можем заточить это об пол, — произнесла Ута и щелкнула пальцами по жестянке. — Но сама я не смогу. Не смогу... дура я, правда?

— При чем тут «дура», — вздохнул я. — Но может быть, у нас еще есть время?

— Время? А что это меняет? Я... сперва я хотела размотать повязки, но потом все-таки решила дождаться, пока ты придешь в себя. А ты все никак...

Ута говорила вялым, почти безжизненным голосом, и я понял, что короткая пытка отняла у нее слишком много сил. Я придвинулся к ней, обхватил рукой ее плечи и попытался поцеловать ее, но девушка отвернулась в сторону.

— Точи, — тихо сказала она. — Времени может и не быть.

Я взял в руки медную плошку и подумал, что заточить ее грань до нужной остроты будет скорее всего нелегко — стены и пол камеры были влажными от сырости.

— Ты не видела, что случилось с Бэрдом? — спросил я.

— Бэрда убили, — безучастно ответила Ута. — А нас забрали... если бы мы еще знали зачем?

— Они уверены, что я знаю, где находится череп.

— А... ты точишь или нет?

Я отвернулся к стене и принялся яростно елозить по ней краем медяшки. От трения скользкий камень стал относительно сухим, и дело потихоньку пошло.

«Хоть зарезаться сможем, — подумал я с некоторым облегчением. — Это все-таки лучше, чем сдохнуть там, под ланцетом этого мерзавца...»

Терзая медь о камень, я незаметно для самого себя начал погружаться в какое-то странное состояние, словно бы балансируя на краю яви и сна. Я видел своего отца, ведущего меня в храм, потом передо мной мелькнуло лицо учителя Камора, и я услышал его голос, резкий и требовательный:

— Вперед! Еще! Вяло, слишком вяло! Вот так, еще! Еще!

Са Камор куда-то делся, и я увидел мать, а потом — своего старого Куки, навсегда оставленного в маленьком городке на западном берегу. В том городке, в котором я встретил Иллари.

Я видел свой старый сад — и, одновременно, зеленую звезду, летящую над королевской столицей.

И, со звоном отшвырнув почти заточенную плошку, я упал на плечо Уты и заплакал.

— Я не буду тебя убивать, — простонал я сквозь слезы. — Я не смогу, ты слышишь?

— Как холодно, — отозвалась Ута. — Слушай, а кем ты хотел стать в детстве?

— Моряком, — прошептал я, содрогаясь. — Путешественником.

— Как странно, я тоже. Вот мы и стали моряками. И путешественниками. И скоро... скоро мы отправимся в самое длинное путешествие на свете.

В моей голове вдруг возникла благодарственная молитва, крепко выученная в детстве. Был ли в ней сейчас смысл? Наверное, не больший, чем в нашей пустой и нелепой смерти...

— Знаешь, — произнесла Ута, — вся жизнь — это сплошные долги. Мы все живем в кредит. Отдавая старые долги, мы следовали за Эйно, теперь мы сдохнем — интересно, там, за порогом, нас тоже будут ждать кредиторы?

— Да уж, — помимо собственной воли усмехнулся я. — Или же большая долговая яма.

Внезапно в мокрой тишине подвала раздался звук, сразу заставивший меня похолодеть. В одно мгновение я проклял свою слабость, из-за которой отбросил кусок меди, способный быстро избавить нас от мук. Но было поздно: в замке со скрежетом проворачивался ключ.

— Это они, — зашептала Ута.

Я со стоном перевернулся на спину. С мокрого потолка сорвалась прозрачная капля, упала мне на щеку, холодная и безразличная.

— Хвала небесам, они здесь...

Не веря своим ушам, я поднял голову и чуть не закричал: на пороге стояли Бэрд, весь мокрый и пристукивающий зубами, и Рокас с карабином в руке.

— Быстрее, — коротко приказал он. — У нас очень мало времени.

Грудь Бэрда была забрызгана кровью.

Едва не теряя рассудок, мы с Утой выскочили в темный коридор, дверь захлопнулась за нашими спинами, и сильная рука Бэрда схватила меня за плечо.

— Только тихо! Наверху спят. Двоих, что были на страже, я зарезал, но их там много...

Рокас уверенно скользнул во мрак, мы двинулись следом. Поворот, и впереди появилось туманное пятно света. Через несколько секунд мы оказались в небольшой комнатке с двумя дверями. В высоком деревянном кресле, неестественно склонив набок голову, сидел монах в серой безрукавке и такой же серой, истрепанной юбке. Шея, грудь и плечи мертвеца были залиты кровью — Бэрд перерезал ему горло. Рокас осторожно толкнул потемневшую от старости дверь и замер, вслушиваясь в тишину. Потом боднул головой и исчез в темноте.

За дверью находилась лестница, кое-как освещенная приделанной к стене лампой. Буквально взлетев по ней, мы выбрались в короткий коридорчик, закончившийся еще одной дверью — низкой, накрепко окованной ржавыми железными полосами. Дверь открылась, я вдохнул прохладный ночной воздух, наполненный ароматом смолистой хвои, и тотчас же навстречу мне потянулись сильные руки Иллари.

— Живы? — тихо спросил он.

Ута шмыгнула носом и ничего не ответила. Мы находились в небольшом рву у подножия высокой, заросшей вьюном каменной стены.

«Монастырь, — понял я. — Ну конечно же, они привезли нас в монастырь. Но Бэрд? Ведь Ута видела, что он погиб?!»

Меня подсадили в седло, рядом всхрапнул конь Рокаса, и мы растворились в ночной темени.

— Рому! — услышал я голос Бэрда, когда наш маленький отряд отъехал от монастыря на полмили. — Я замерз, как никогда в жизни.

— Мы почти приехали, — отозвался почти невидимый в темноте Иллари. — Сейчас... Я узнаю эту лощину.

Кони спустились куда-то вниз, и я наконец увидел наших. Эйно схватил мою лошадь за узду, кто-то уже спешил с сухой одеждой для Бэрда — я ощутил, как закружилась голова, и, наверное, упал бы, если бы не Эйно и подбежавший Даласси: они схватили меня за плечи, усадили на какой-то мешок, сунули флягу вина и занялись Утой, которая тоже с трудом стояла на ногах.

— Они пытали ее, — просипел я, давясь терпким вином. — Позовите Доула, ее нужно перевязать и наложить бальзамы. Бэрд... ты здесь? Как же ты выжил?

— Ну я же не идиот, — рассмеялся тот. — Да и голова у меня оказалась крепче, чем они думали. Я сразу понял, что вас повезут в какой-то из монастырей. Когда подъехали наши, я рассказал им, что случилось. Преследовать похитителей было бессмысленно, но мы пошли другим путем. Золото, как известно, открывает любые двери.

— Алчные свиньи, — хмыкнул Эйно, садясь рядом со мной, — Как тебе, парень, лучше?

— Перепугался сильно, — признался я. — Когда Уту резать начали... в общем, я упал в обморок.

— Ты же не боишься крови? — удивился Эйно. — Я ведь помню, как тогда, в Гайтании, ты проткнул здоровенного парня и даже не моргнул.

— Тут другое... они пытали ее для того, чтобы выбить из меня, где находится этот проклятый Визель.

— Как ты сказал? — Даласси мгновенно очутился подле меня, присел на корточки и заглянул в мое лицо. — Визель?

— Это, кажется, ваши... меня спрашивали, где может прятаться некий Визель, купивший, по их мнению, тот самый череп, за которым мы гоняемся. Конечно, я и понятия о нем не имею — поэтому они приволокли Уту и стали ее резать... у меня на глазах. А вы говорите, что я боюсь крови.

— Ничего я такого не говорил, — рука Эйно успокаивающе потрепала меня по плечу. — Я все понимаю... ты молодец.

— Ты сказал — Визель? — требовательно переспросил Даласси. — Это точно? И они знают, что череп купил именно он?

— Ну наверное, — ответил я. — Я сразу понял: да, он знает, у кого сейчас череп. Они отслеживали меня в Шаркуме — и лазутчики убедились в том, что я являюсь доверенным лицом князя Эйно.

— В Шаркуме? — нахмурился тот. — Да, это было. Что же, выходит, теперь и мы знаем, где искать череп?

— Не совсем так, — быстро перебил его кхуман. — Мы знаем, в чьих руках он находится. А я знаю кое-что еще... Мат, как выглядели те, кто тебя допрашивал? Не было среди них скрюченного старика, вонючего такого, с длинным красным носом?

— Старика не было. Я видел двоих: один здоровый, целая башня, это он Уту резал, а второй похож на альбиноса. Все белое как снег... и рожа бледная.

— Альбинос?

Даласси, казалось, здорово удивился моему рассказу. Некоторое время он сидел совершенно неподвижно, потом, поймав тревожный взгляд Эйно, вскочил на ноги.

— Нам нужно уходить на юг. Чем дальше мы уйдем, тем лучше. Если это Брорил — а в этом я почти не сомневаюсь, — то мы успеем удрать. Он нерасторопен.

— Кто такой Брорил? — переспросил Эйно, также вставая.

— Белесый, один из тех, кто ищет череп. Странно, что послали именно его, — он никогда не был особенно умен. Правда, за два года многое могло перемениться... Кто знает, чья группировка взяла верх в Высшем Кругу? Там идет непрекращающаяся борьба. Правда, те, кому служит Брорил, имели мало шансов на успех, но два года — срок немалый...

— Собираемся! — коротко приказал Эйно и исчез в густой тьме.

Отряд снялся стремительно и почти бесшумно. Подо мной вновь оказалась моя, подзабытая уже, лошадка, которую я едва не расцеловал в шею. Вместо оставшихся в монастыре пистолетов Эйно выдал мне пару других — оружия у нас было предостаточно, — и вот я вновь трясусь в седле, двигаясь сквозь черный ночной лес. Вокруг меня так же ехали мои друзья, только что вытащившие меня из-за порога всего сущего, под копытами успокаивающе хрустел валежник, и сырая камера уже казалась чем-то далеким, словно книжное приключение, оставшееся за двумя океанами, — но я знал, что вряд ли смогу забыть медную плошку с грубо обточенным краем, которым я собирался зарезать Уту.

— Рому хочешь?

Рядом со мной оказался Бэрд, уже переодетый в сухое и успевший слегка опьянеть. Я молча взял из его рук здоровенную флягу, сделал глоток, закашлялся и принялся шарить в седельной сумке, где должна была лежать запасная трубка и пара кисетов с зельем.

— Где ты умудрился так вымокнуть? — спросил я, отыскав наконец свою короткую носогрейку.

— А-а-а, — тихонько засмеялся Бэрд, — это надо князя благодарить. Он гений, конечно... Когда мы добрались до монастырей — а они почти рядом друг с дружкой стоят, — он отправил кхумана на разведку. Мы ведь не могли знать, в какой из них привезли тебя с Утой? Но кхуман пошел не пустой, а с мешочком побрякушек. Монахи обрадовались и сразу же рассказали, что в соседнюю, будь она неладна, обитель недавно приехали незнакомцы с севера... ну, тут все сразу стало ясно. Тогда Эйно предложил этим святошам еще, и они добавили, что в том монастыре есть колодец, соединенный с прудом, находящимся в леске неподалеку. Неподалеку — это здорово сказано, конечно: мне пришлось плыть добрую сотню локтей, я думал, что окоченею и останусь в этой кишке навсегда... проклятье, я давно так не замерзал!

— Так ты проник в монастырь через колодец?

— Ага. Ты же помнишь, я был боевым пловцом? Кое-чему меня научили крепко. Я вылез из колодца, зарезал двух олухов, которые попались мне под руку, потом схватил третьего и велел показывать, где у них тут потайной ход. Снаружи-то нам его показали, а вот разобраться, как искать его изнутри, я не мог. Ну, нашел, конечно... а там уже Рокас с Иллари ждали.

— О небо, но как же ты ухитрился вылезти из колодца?

— А нечего там вылезать, эта кишка, что от пруда тянется, заканчивается в маленьком бассейне под самой стеной. По сути, я проплыл под монастырской стеной и вылез себе на воздух. Болваны, хоть бы решетки поставили, что ли? Там же любой проплывет.

— Ну насчет «любого» ты загнул, скромник несчастный, — басовито фыркнул в темноте Рокас. — Хотел бы я видеть рашера, способного проплыть сотню локтей в ледяной воде!

— Да, водичка была не очень, — согласился Бэрд. — В таких случаях здорово помогает ром... или пара душевных бабенок под боком.

Рокас шумно вздохнул и ускакал вперед. Ром вкупе с трубочкой немного успокоили мои нервы. Я почуствовал себя почти расслабленно и начал даже позевывать. До рассвета было еще далеко, к тому же тревога Даласси заставила меня усомниться в том, что с наступлением дня мы остановимся на привал. Мы оказались в очень опасном положении: раз белорожий Брорил так уверенно вышел на «точку рандеву» и смог перехватить нас — значит, кто-то следит за нами с самого побережья. Как такое могло случиться, я не понимал, но в случайные совпадения мне тоже не слишком-то верилось. Очень может быть, что он не один... очень может быть, что засады ждут нас в каждом встречном монастыре. Конечно, они не идиоты и хорошо понимают, что в открытом бою с нами не справишься, но кто помешает этим сумасшедшим стрелять из-за угла? Фактически сейчас наша судьба целиком зависела от Даласси, от его знания страны с ее укромными уголками и тайными тропами. Он уверенно вел нас на юг — зачем? Наверное, имел какие-либо соображения, делиться которыми пока не считал нужным.

— Ты уснул, что ли? — услышав голос Бэрда, я встрепенулся и завертел немного онемевшей шеей.

— Нет... думаю. Как бы мы не влипли с этими кхуманами. Кажется, они тут вообще кругом. В каждой деревушке...

— Много тут этих деревушек.

— Да вот в том-то и дело. Было бы много, смогли бы затеряться. А так...

Бэрд шумно сплюнул и хлопнул меня по плечу:

— Поглядим.

— Поглядим, — согласился я.

* * *

— Раз они ищут Визеля, значит, его след потерялся сразу после совершения сделки. Или, возможно, позже — уже здесь... хотя второе маловероятно.

— Это, по-моему, дураку ясно, — проворчал Эйно, бросая в костер обглоданные свиные ребра.

— Не совсем так, — спокойно улыбнулся Даласси. — Если Визель в Рашеро — а больше ему, как я понимаю, быть негде, то мы сможем его найти.

— Ты так и не объяснил, кто он такой... — буркнул князь. — Все «потом» да «потом». Может, сейчас самое время?

— Я думал всю ночь... в конце концов, если кхуманы обшарили уже все возможные места его пребывания, остается только одно — одно-единственное место, о котором не знает никто, кроме меня и еще двоих, но они сейчас за тысячи миль отсюда. А Визель?.. Что ж, Норвей Визель был моим другом. Много лет назад, когда я, почти мальчишка, пришел к кхуманам в надежде приобщиться к высшим истинам, младший из Визелей был уже послушником. Потом он стал магистром, его допустили к архивам, собранным за долгие столетия поисков магических реликвий.

— Да, в Марибе кхуманы насобирали множество бесполезного хлама...

— Не только в Марибе и не только хлама. В то время и я, и Визель — мы оба свято верили в божественное происхождение удивительных вещей, с которыми нас познакомили в древних монастырях. Мы были любопытны, старики-настоятели таких любят. А потом Визель понял, что манускрипты и свитки лгут. Он первым отправился в Марибу и начал свой поиск правды. Мне на подобное прозрение понадобилось два года. Продираясь сквозь джунгли, мы с ним нашли небольшой древний храм, но там не было ничего интересного. Потом Визель вернулся домой — он был очень богат, ему хотелось организовать настоящую экспедицию...

— Опасные забавы, — Эйно вытер руки мокрой тряпицей и потянулся за трубкой. — В Марибе погибли сотни людей... вам очень повезло, что вы сумели выбраться оттуда живыми.

Даласси покачал головой. Мы сидели возле потрескивающего костра, разведенного на песчаном пригорке, усыпанном пожелтевшими сосновыми иглами. Чуть ниже мерно похрапывали уставшие за ночь люди. Солнце клонилось к западу, в соснах шумел теплый, почти летний ветерок. Мне так и не удалось уснуть — едва князь дал команду на привал, я сполз с лошади и повалился на сложенное одеяло, но сон не шел, в голове гудело, и тогда я встал, прихватил с собой остатки вина и двинулся наверх, где возле костра сидели Даласси, Эйно и Иллари.

— Подбрось дровишек, — сказал мне князь, поеживаясь.

Пока я собирал колючие сосновые ветки, он набил трубку и, порывшись в лежавшей рядом со снятым с лошади седлом сумке, достал плоскую бутыль в чехле из плетеных кожаных ремешков.

— Визель в трех ночных переходах к юго-западу от нас, — неожиданно произнес Даласси.

— Что? — я увидел, как Эйно растерянно застыл с распаленным огнивом в руке.

Даласси что-то чертил веткой на песке — его лица не было видно, а голос звучал глуховато.

— Несколько лет назад он купил себе очень древний замок на самом побережье. Это уединенное место — лес с одной стороны, заболоченные соленые лиманы — с другой. Там давно никто не жил, боялись лихорадки. Об этом замке знали только он и трое его друзей: но, как я уже говорил, двое сейчас очень далеко отсюда. Раз его ищут... покупая Череп, он прекрасно знал, на что идет, — он должен был предусмотреть все варианты, должен был спрятаться сам и спрятать брата. Скорее всего они там. Старший брат Норвея был настоятелем в одном из северных монастырей: кхуманы нашли бы его сразу же.

— Возможно, они и нашли, — возразил Эйно.

— Нет. Если бы нашли брата, то нашли бы и Норвея. Нет... я думаю, что сразу после возвращения Норвея в Рашеро они где-то встретились и обратно в свою обитель Серро Визель уже не вернулся. Вообще, вся эта история становится немного странной.

— В чем же именно? Кто-то в конце концов нашел полумифический Кипервеем, по миру поползли древние реликвии...

— Дело, конечно, не в этом, хотя уже в самом факте обнаружения Кипервеема есть что-то мистическое. Если бы я верил в мистику, то, пожалуй, пришел бы к другим выводам. Но! По сути ведь получается так: кхуманы тоже стремились приобрести череп, но Визель их опередил и скрылся. Что они делали в Шаркуме? Искали его следы? Пустая, нужно заметить, затея. Норвей умеет спрятаться, как никто другой. Странным, впрочем, мне кажется не это, а кое-что другое. Наверное, дело сможет прояснить только сам Норвей, если мы его найдем.

Эйно зябко передернул плечами и приложился к своей бутылке, потом с глубоким вздохом откинулся на седло.

— Вы нездоровы? — тревожно спросил Даласси.

— Хуже, — отозвался Эйно. — Это ю-ю... но я проживу еще достаточно долго. Я еще переживу многих умников, давно меня похоронивших, — он засмеялся, подбросил в огонь пару веток и посмотрел на меня, — а вот он потом займется моим делом. Ты еще не падаешь, Мат? Иди лучше спи, а то ночью уснешь в седле и свалишься.

— Я уже привык, — пожал я плечами и поднялся на ноги.

— Вот что такое молодость, — в спину мне проговорил князь. — А я вот уже никогда не научусь спать верхом...

Глава 7

Впереди что-то произошло — авангард застопорился, заржали лошади, и я, мгновенно очнувшись от мутной предутренней дремы, стиснул послушную кобылку коленями, посылая ее в темноту.

— В двух милях от нас огненное зарево, — услышал я голос отправленного в дозор офицера. — На лесной пожар не похоже.

— Что за пожар в такой сырости, — сипло заворчал Эйно. — Может, монастырь какой горит?

— Если мы не сбились с пути, то ближайший монастырь остался правее, — ответил Даласси. — Возможно, это какая-то деревня. Обогнем ее — кажется, этот лес тянется еще с полмили?

— На опушке возьмем левее, — решил Эйно.

— Разрешите мне выдвинуться вперед, — попросил я. — Надоело плестись...

Эйно нахмурился — очевидно, ему вспомнилась история с моим похищением в передовом дозоре.

— Ладно, — согласился он. — Нуарон, не теряйте господина доктора из виду. Можете выдвигаться... да проверь оружие, оболтус!

«Вот не хватало мне отцовской заботы, — подумал я, все же проверяя, взведен ли карабин в правой седельной кобуре. — И так я для всех мальчишка...»

Нуарон шлепнул стеком своего черного жеребца, и мы двинулись сквозь редкий влажный лес. Под копытами похрустывали опавшие ветки. После двух дней пути через сплошной сосняк мы спустились в огромную, полную сырости долину. Спать здесь лучше было у костра, в противном случае за несколько часов одежда, казалось, промокала насквозь и тело начинал бить озноб. Эйно стало заметно хуже. Я и раньше замечал в нем признаки неизвестной мне болезни: стоило князю очутиться в холоде Рашеро, как он начал бледнеть и часто прикладываться к плоской бутыли, из которой резко пахло каким-то настоем. Предложить свою помощь я не решился — я и понятия не имел о том, что такое ю-ю, но слова князя, что его уже давно похоронили, несмотря на всю их иронию, меня потрясли. С того дня я стал внимательно присматриваться к своему господину, с ужасом ожидая примет скорой смерти. Правда, пока что с ним все было в относительном порядке и сам он не проявлял признаков беспокойства.

— Здесь бревно! — вдруг крикнул ехавший впереди Нуарон. — Осторожнее!

Утренняя луна была скрыта плотными тучами, но мои глаза давно уже научились видеть во мраке, и я вовремя поднял лошадку, чтобы перескочить через поваленный ствол древнего дерева, перегородивший нам дорогу. Мы пересекли небольшой топкий ручей и минутой позже выехали на опушку леса, густо заросшую кустарником. Впереди маячили тени двух всадников.

— Там горит какое-то селение, — услышал я знакомый голос Бэрда. — Мы объехали его стороной и вернулись сюда. Кто это с тобой, Нуарон? Мат, ты, что ли?

— Не спится, — ответил я, подъезжая к своему приятелю. — Князь решил обойти деревню левее. А чего это она загорелась в такую мокроту?

— Ее подожгли, — мрачно произнес спутник Бэрда. — Как бы не монахи...

— Монахи?!

— Мерзавцы в балахонах, на головах какие-то ведра с цепочками... в бинокль их хорошо было видно. Народ вопит, на колени валится, а они их лупят бичами и бросают факелы...

— Дождемся наших, — решил я, — и обойдем их правым флангом. Заодно поглядим на огонек...

Над темной линией горизонта разливалось оранжевое свечение. Поднеся к глазам бинокль, я попытался рассмотреть, что там горит, но ничего толком не понял — очевидно, деревушка находилась в какой-то лощине.

Сзади раздалось негромкое ржание, и моя лошадь нервно задергала ушами. Из мрака возникли фигуры Эйно и Даласси, ехавших в голове отряда. Лоттвиц достал свой бинокль и некоторое время разглядывал горизонт. Увидев, очевидно, не больше, чем я, он устало махнул рукой и скомандовал:

— Берем левее! Дозору не теряться.

— Мы пройдем справа, — сказал я.

— Только не высовываться...

Не дожидаясь, пока из леса выберется растянувшийся арьергард, мы ударили лошадей и поскакали в степь. Оглянувшись, я увидел, как цепочка всадников, еле различимая в сыром мраке, двигается вдоль черной стены леса.

Зарево стало ярче. Мы отъехали от леса на полмили и остановились возле пары могучих валунов, очевидно, вывернутых из земли руками местных богов. Взобравшись на один из них, я снова воспользовался биноклем. Теперь я уже видел почти все происходящее. Бэрд оказался прав: передо мной горела небольшая деревня. Между полыхающими бревенчатыми хижинами метались обезумевшие от ужаса люди и животные. Я глянул правее, туда, где на окраине села виднелись фигурки нескольких всадников. Да, они походили на монахов: плотные свободные одеяния с широкими рукавами, на головах и впрямь «ведра», в отблесках недалекого пламени посверкивали какие-то украшения, прикрепленные к ним. В руках монахи держали факелы.

Деревня была обречена. Несколько крестьян гнали в сторону от пожарища стадо тощих коров, женщины спасали птицу и визжащих в панике свиней, которые упорно не желали слушаться своих хозяев.

К группке монахов приблизились еще несколько, вывернувших из-за полыхающей мельницы. Один из них заговорил, яростно размахивая руками и указывая на темное небо. Тогда один из державших факелы кивнул головой, отчего цилиндрический головной убор заискрился металлическим блеском многочисленных цепочек, и указал куда-то в сторону. Двое всадников пришпорили лошадей и двинулись прочь от пожарища. Выехав из лощины, они медленно повернули и поехали почти прямо в нашу сторону.

— Проклятье! — зашипел я, сползая на землю. — Они же напорются на Эйно!

— Что там такое? — вскочил присевший на землю Бэрд.

— Сюда едут двое ублюдков, их надо перехватить, иначе они выпрутся прямиком на наших!

— Проклятые святоши!

Бэрд и Нуарон поспешно забрались на камень, а я, взлетев в седло, осторожно отъехал чуть в сторону — так, чтобы оставаться малозаметным для приближающихся всадников, но в то же время отчетливо различать их: оранжевое свечение горизонта хорошо помогало мне в этом.

— Карабином их отсюда не достать... — заключил Бэрд, прикинув вероятный курс движущейся по степи пары. — Если б была длинностволка — тогда да. Но карабин... нет, до них не меньше пятисот локтей, не достанешь.

— Остается перехватить их прямо в поле. Выстрелов в деревне не услышат, там и без нас шумно. Пока монахи сообразят, что гонцы пропали — да и вообще, мы ведь не знаем, куда они их послали? — пока туда-сюда, мы все будем уже очень далеко.

— Ладно, — согласился Бэрд. — Нуарон и ты, Шейл, оставайтесь здесь. Мы с Матом все сделаем сами... как только мы их прикончим, сразу же к отряду!

Я выдернул из кобуры карабин и взвел курок. Бэрд был уже в седле. Мы подождали еще с минуту, пока две темные фигуры не приблизятся на оптимальное расстояние, и дали шпоры.

Некоторое время монахи нас действительно не видели. Влажная трава глушила стук копыт, и мы мчались почти бесшумно. Беспечная парочка, переговаривясь о чем-то, шагом ехала по степи, оставив за спиной горящую деревню, — лиц я разглядеть не мог, но мне казалось, что оба инока довольно молоды. Когда до них оставалось не более полусотни локтей, один из монахов, по-видимому, все же услышал подозрительный звук. Он повернулся к нам — и я, уже держа карабин у плеча, спустил курок. Взмахнув руками, монах вывалился из седла, а его лошадь с жалобным ржанием бросилась бежать назад. Тело монаха с застрявшей в стремени ногой волочилось за ней. Тотчас же грохнул и выстрел Бэрда, но он промазал. Пока я передернул затвор, досылая новый патрон, пока поднял оружие — этих секунд второму монаху вполне хватило для того, чтобы понять, что происходит, и, пригнувшись к шее лошади, галопом броситься обратно в деревню.

— Упустим! — заорал я, стреляя.

Мимо! Я ударил свою кобылу пятками, бросая ее в погоню, и попытался дернуть петлю перезарядки одной рукой, как это неоднократно делал Иллари, но у меня не хватило силы — тогда я отпустил повод, перехватил ствол левой рукой и, не удержавшись в седле, кубарем полетел в траву.

В первые мгновения я был оглушен, но карабин из рук все же не выпустил. Где-то рядом со мной ударили два быстрых выстрела Бэрда, но все наши усилия были тщетны, монах уходил. Кое-как поднявшись на ноги, я ощупал себя и убедился в том, что кости целы. Бэрд, держа в поводу мою испуганную лошадь, был уже рядом.

— Стрелять не умеешь, — сказал я ему, разминая правое плечо, пострадавшее сильнее всего. — Что ж ты, а?

— Пошли отсюда! — проскрипел Бэрд. — Ты-то хоть в порядке?

— Я в порядке, — сунув ногу в стремя, я ощутил боль в слегка растянутой лодыжке и подумал, что к утру она, несомненно, распухнет и придется накладывать бальзамы. — Нуарон! Вперед!

Мой доклад заставил Даласси помрачнеть.

— Плохо! — едва не выкрикнул он. — Не исключено, что кхуманы кругом — а мы в одном переходе от цели! Они не знают, куда мы идем, но... хорошо, если вас примут за разбойников, а если нет, если они поймут, кто вы такие, тогда мы можем попасть в засаду. Нужно менять курс и быстро уходить. Возьмем западнее, князь, в лесах нас не найти.

— Сплошные монахи, — сплюнул Эйно. — Ну и страна... эй там, сзади! Подтянись! Рысью, марш-марш!..

* * *

Это был труп юноши, почти мальчика — белокожего и светловолосого, скорее всего уроженца западных областей. Он был одет в неброскую, но прочную одежду: кожаная юбка, высокие сапоги, теплая, подбитая мехом куртка с капюшоном, застегивающаяся при помощи множества кожаных ремешков, которые продевались в специальные петли.

Слева на груди куртка была пробита и слегка обожжена тяжелой пистолетной пулей, которую он всадил в себя, поняв, что окружен дозорными и бежать уже не удастся. У него не было никаких сумок, а на его одежде — никаких карманов. Грубый кремневый пистолет с шестигранным черненым стволом он хранил, очевидно, за пазухой. На мертвеце не было ничего, кроме его одежды и большого синего камня, окованного серебром, висевшего у него на шее.

— Это кхуман, — мрачно сказал Даласси. — Где его лошадь?

— Она удрала, — виновато ответил Рокас. — Мы и не преследовали...

— Болваны. На лошади были подорожные бумаги... они выследили нас!

— Как им это удается? — поинтересовался Эйно, с самым нейтральным видом раскуривая трубочку.

— Кругом монастыри... Хорошо хоть этот уже не сможет отправить свое сообщение. У нас есть шанс. Восточнее — густонаселенная область: потеряв наш след, кхуманы почти наверняка решат, что мы углубились туда, рассчитывая затеряться в городах. Чужакам тут никто не удивляется... Мы же продолжим двигаться на юго-запад. Если мы сбили их с толку — а я почти уверен, что это именно так, — искать нас на побережье никто не станет.

— А если найдут?

Даласси пожал плечами.

— Замок почти неприступен.

— Но я не собираюсь сидеть тут в осаде! Ладно... что толку гадать. Будем переправляться.

Перед нами была река — не очень широкая, но все попытки найти брод закончились ничем. В итоге, выйдя на наиболее пологий участок берега, Эйно приказал рубить плоты. Переправиться вплавь тут было невозможно из-за низкой температуры воды и сильного течения. Пожалуй, на тот берег смогли бы переплыть только Бэрд и еще два-три человека из числа морских пехотинцев.

Еще раз поглядев на тело убившего себя юноши, я отошел к воде. Два плота, достаточно большие, чтобы выдержать лошадь, были уже готовы. Рокас разматывал длинный канат, висевший до того на боку его жеребца, а Бэрд, морщась, пробовал рукой воду.

— Не жарко, — сообщил он и принялся расстегивать на себе куртку.

— Ты что, решил плыть на ту сторону? — изумился я.

Бэрд мрачно махнул рукой и стянул с себя высокие морские сапоги с отворотами.

— Ты видишь, какое течение? — спросил он. — Единственный способ переправить плоты — это тянуть их вдоль линя.

Сняв с себя все, кроме облегающих кожаных штанов и шерстяной фуфайки, он передал одежду Нуарону, который с тремя другими наемниками уже ждал на спущенном на воду плоту. Затем Бэрд подошел к самой воде и принялся размахивать руками, чтобы прогреться. Когда он закончил, Рокас передал ему конец — Бэрд обвязал его вокруг пояса и бросился в воду. Бормоча себе под нос проклятия, я наблюдал, как он борется с сильным течением. Несмотря на все усилия, его сносило вниз, но через несколько минут Бэрду все же удалось достичь противоположного берега. Ухватившись за ветку росшего над самой водой дерева, он выбрался на сушу и бросился бежать вверх по течению. Оказавшись почти напротив нас, Бэрд быстро привязал конец к стволу могучего дуба и замахал руками. Нуарон тотчас же оттолкнул плот от берега. Двое наемников перебирали туго натянутый канат, а он помогал им длинным шестом. Вскоре плот уткнулся в мокрый песок на том берегу, и я наконец облегченно вздохнул — стягивая с себя мокрое, Бэрд принялся переодеваться.

— Холодно? — сложив ладони рупором, прокричал я.

— А ты как думал? — отозвался Бэрд.

Переправа заняла больше трех часов. Когда наконец последняя лошадь оказалась на противоположном берегу, мы, вымокшие и до смерти уставшие, укрылись в глубокой сырой лощине, где уже доваривалась густая рисовая похлебка со свининой. Последним на берег выбрался Рокас, переправлявшийся, так же, как и Бэрд, вплавь, только теперь уже для того, чтобы забрать с собой канат, который мог послужить нашим преследователям свидетельством того, что мы идем не на восток, а в противоположную сторону. Плоты мы развязали и бросили в реку — стремительное течение тотчас же унесло их вниз.

Рокас молча переоделся в сухое и принял от Уты первую плошку сдобренного травами горячего варева. Бэрд протянул ему флягу с ромом.

— Предпоследняя, — лаконично заметил он.

Кивнув, Рокас уселся на кожаный мешок с крупой. Бэрд поглядел на меня — и на его почти юношеском лице вдруг прорезались мелкие морщинки.

— Устал? — спросил он.

— Нет, — ответил я, хотя на самом деле я был измучен до дрожи, а при мысли о том, что сейчас Эйно скомандует снова забираться в седло, мне делалось дурно.

— Рокас! — услышал я голос князя.

Капитан поднялся и, держа в руках дымящуюся плошку, подошел к сидевшему под деревом Лоттвицу. Рядом с ним неторопливо шевелил ложкой Иллари, а Даласси лежал, положив голову на свое седло.

— Вам с Иллари придется отправиться в ближайший город на побережье, раздобыть там небольшое судно и плыть к «Бринлеефу». — Эйно раскрыл толстый кожаный планшет, который всегда болтался у него на левом бедре, и достал оттуда сложенную карту. — Вот, — начал он, водя по ней пальцем, — высадились мы здесь, а сейчас мы находимся приблизительно вот тут. Получается, мы сделали приличный крюк, так? Город, как я понимаю, находится вот в этой бухте. Там должно быть полно рыбацких суденышек. Одно из них вам и придется захватить. Любым способом, Рокас, вы меня поняли?

Капитан мрачно боднул головой и облизал свою ложку.

— А если для этого придется убивать?

— Это не имеет никакого значения. Придется убивать — убивайте без сожалений. Надеюсь, впрочем, что в таком деле вы обойдетесь и золотом. Я дам вам побрякушки — тратьте их без жалости, жизнь стоит куда дороже. Если за старую шлюпку заломят цену большого фрегата — платите, лишь бы она держалась на воде. Иллари — опытный моряк, он приведет вас к «Бринлеефу», ваше дело — только помогать ему. Думаю, за четыре-пять дней вы доплывете до нашего корабля.

— А потом?

— А потом Иллари передаст Тило мой приказ...

— Я могу взять с собой еще людей?

— Не более двоих, по вашему выбору.

Рокас вновь кивнул и отправился к Бэрду, который уже закончил есть и теперь лежал, устало растянувшись на одеяле. Присев рядом с ним на корточки, Рокас негромко заговорил: я не мог разобрать слов, но Бэрд вдруг сел, прищурился и уставился куда-то в сторону, очевидно, размышляя о чем-то.

...Через час четверо всадников исчезли в глухом лесу. Эйно, уже сидевший на лошади, проводил долгим взглядом широкую спину Иллари и негромко свистнул. Мы снова двинулись сквозь бесконечные сырые заросли.

Глава 8

Эйно трясло. После полуночи темные небеса исторгли снег. Редкий и липкий, он почти сразу таял на почве, но пришедший вместе с ним холод заставил князя натянуть длинную, подбитую мехом доху — и все равно ему становилось все хуже и хуже. С рассветом мы остановились. Снегопад прекратился, температура упала еще ниже. Берега ручейка, возле которого мы расположились, прихватило тонкой пленочкой льда. Горячий завтрак немного подкрепил князя, его лицо порозовело, и он сел на старый пень, с тревогой всматриваясь в низкое серое небо.

— Мы будем через час, — произнес Даласси, поднимаясь на ноги. — Мат, ты пойдешь со мной.

— Куда? — удивился я, допивая последние остатки вина в своей фляге.

— Мы на месте, — коротко ответил он и снял со своего коня небольшой мешок.

Из мешка кхуман достал какие-то красно-коричневые тряпки, оказавшиеся парой подбитых войлоком балахонов, и высокий головной убор в виде закрученного спиралью желтого конуса, похожий на раковину морской улитки.

— Откуда это у вас? — спросил я — в багаже, который он захватил с собой из Бургаса, ничего похожего, кажется, не было.

— Купил в монастыре. Одевайся, — и он бросил мне один из балахонов.

Пропахшее кислятиной одеяние оказалось мне не по росту. Увидев, что я путаюсь в полах, Даласси вытащил острый нож и спокойно отрезал все лишнее.

— Тебе не придется носить это долго, — сказал он, кривя рот в презрительной усмешке.

— Пистолеты брать? — спросил я.

Кхуман молча кивнул в ответ. Свой балахон он натянул прямо поверх теплой куртки и пояса с оружием. Поглядев на него, я поступил так же. Завязав на груди шнурки, Даласси надел на голову свою желтую шапку и прикрыл ее капюшоном с белой подкладкой.

— Надеюсь, вы ненадолго, — бесцветным голосом произнес Эйно и передернул плечами.

Даласси ободряюще улыбнулся ему и слегка подтолкнул меня в спину.

— Пойдем, — сказал он.

По ветру я ощущал близость моря, это волновало и радовало меня, суля надежду на скорое окончание наших странствий по суше. С моря должен был подойти «Бринлееф», могучий и безопасный корабль, по которому я тосковал сейчас куда сильнее, чем полгода назад по навсегда покинутому дому. Мне до смерти надоели эти напитанные опасностью леса, полные следящих за тобой глаз, я устал от постоянного ощущения идущей по моему следу погони, от не оставлявшего меня чувства беспомощности мелкого зверька, удирающего от неутомимого голодного хищника. Там, в море, на палубе огромного барка, режущего стальным тараном неукротимую волну, я чувствовал себя гораздо уютнее, чем здесь, среди этих безграничных лесов и укрытых травами степей. Пусть море качает под моими ногами шаткое дерево и металл — ни один шторм и ни один враг не смогут победить наш «Брин», ощетинившийся лучшими в мире пушками и управляемый лучшей командой.

— Пусть, — тихонько сказал я, вновь ощутив себя на смотровой площадке юта, всматривающимся в летящую солеными брызгами даль.

— Что ты сказал? — спросил Даласси, оборачиваясь.

— Так, ничего... далеко нам еще?

Он не ответил.

Лес поредел, и с какого-то мгновения я совершенно отчетливо услышал шум далеких еще волн. Я глубоко вдохнул сырой воздух, мне показалось, что у меня кружится голова. Мы с Даласси взобрались на невысокий холм, и в просветах между деревьями я различил темный контур какого-то величественного строения. Через сотню локтей я наконец увидел замок.

Это была настоящая крепость, немного похожая на те, что когда-то строили на южных границах моей страны, — высокая башня, окруженная неприступными стенами, сложенными из неровных, почерневших от времени и ветра блоков. Даласси повернул направо. Лес почти вплотную подходил к стене, некоторые не слишком старые деревья нависали над глубоким рвом, заполненным зеленой стоялой водой. Мы прошли две сотни локтей, огибая стену, и вот впереди показались ворота, к которым вела поросшая травой, едва различимая дорога. Подъемный мост был опущен, на одном из ржавых звеньев его цепи сидел крупный черный ворон. Кругом царила тишина и запустение — я даже подумал, что замок пустует.

Но Даласси думал иначе.

Подойдя к огромным воротам, он издал резкий переливчатый свист, потом, подняв валявшийся рядом камень, с силой ударил в заржавленный металл. Створка загудела в ответ. Несколько минут не происходило ровным счетом ничего, и я уже успел увериться в своих предположениях, но вот за воротами что-то скрипнуло и в металле прорезалась плотно пригнанная дверца. За нею была решетка — черная, сплетенная из толстых чугунных прутьев. На нас недружелюбно смотрел крупный рыжеволосый парень с мушкетом в руке.

— Хозяин не подает, — хмуро сказал он и собрался захлопнуть дверь, но Даласси не позволил ему это сделать.

— Скажи хозяину, — приказным тоном произнес он, — что здесь Далли. Ты запомнил? — Далли. Передай ему это немедленно.

Дверь закрылась. Даласси невозмутимо опустился на корточки и вытащил из-под своего монашеского одеяния плоскую флягу.

— Хочешь? — спросил он меня.

Я помотал головой: пить вино я был не в настроении. По небу неслись тяжелые тучи, и я подумал, что к полудню, пожалуй, снова пойдет снег. Где-то слева шумели волны, но моря я не видел, его скрывал темный массив леса. Сейчас мне больше всего на свете хотелось выйти на берег и посмотреть на злой танец пенных валов, бушующих в океане. Но рядом сидел Даласси...

Мы ждали долго. Кхуман прихлебывал из фляги, а я курил трубку и нервно переминался с ноги на ногу. Потом дверь в воротах распахнулась вновь, и я услышал скрип отодвигаемой решетки. Даласси вскочил.

Перед нами стоял высокий широкоплечий мужчина с небольшой аккуратной бородой, одетый в длинный, подбитый мехом плащ со стоячим воротником. Седые волосы его были заплетены в толстую косу, свисавшую ему на грудь.

— Далли, — тихо проговорил он, не двигаясь с места.

В глубоких серых глазах хозяина засветились слезы.

— Нор, — так же тихо произнес Даласси и бросился к своему другу.

— Я был уверен, что ты остался там, в Марибе, — воскликнул Визель, толкая его кулаком в грудь. — А ты... что же? Ты вернулся к ним? Да еще и завел ученика?

— Нет, все не так. Все гораздо хуже, Нор. За тобой охотятся.

— Я знаю... — Визель помрачнел и сплюнул в ров. — Но куда мне, собственно, бежать? Не отдавать же им Череп?

Даласси помотал головой.

— Нет. Ты отдашь его другим.

— Что?! Что ты несешь? Кому? Да ты хоть представляешь, что это такое на самом деле?

— Не до конца. Но я пришел сюда с человеком, который знает все и знает гораздо лучше нас с тобой. Возможно, он поделится этим знанием с тобой.

Норвей Визель вздохнул и провел рукой по лицу.

— Где этот человек? — спросил он.

— В лесу. Нас в отряде двадцать. Я думаю, ты сможешь разместить нас в замке?

— Я могу разместить и сотню. Подожди, я приведу лошадей...

Парой минут позже он появился в сопровождении своего слуги, ведя в поводу крупного серого жеребца. Слуга держал еще двух оседланных коней. Визель ловко взлетел в седло и спросил:

— Куда?

Даласси махнул рукой, указывая на чуть заметную тропу, что вела в глубь темного зимнего леса.

— Они там, в четверти часа езды.

— Ты прибыл из Пеллии? — вдруг спросил Визель.

Даласси широко распахнул глаза, потом, засмеявшись, оправил свое монашеское одеяние — из-под задравшейся полы балахона выднелась рукоять «вулкана».

— Из Пеллии приплыл мой господин. Это удивительный человек...

— С каких пор ты стал служить? — поразился Визель.

— Это не совсем служба, Нор. Ты поймешь... я чуть не погиб в Марибе.

— Я слышал об этом. Точнее, я слышал о твоей смерти.

— Как видишь, я жив. Мне удалось добраться до западных границ Бургаса, где я нарвался на караван работорговцев. Хвала небесам, они проиграли меня в кости одному очень хорошему человеку. В мире, оказывается, много хороших людей! Тебе не кажется, что раньше мы об этом не догадывались?

Визель задумчиво пожевал губами и огладил рукой свою полуседую бороду.

— Я привык к тому, что за все приходится платить.

— Ты все не можешь забыть наши старые споры, — тихонько рассмеялся Даласси. — Вера оказалась тленом, ложь — тайной, а истина все так же далека от нас, как и годы назад?

— Возможно, — ответил Визель. — Чем больше я узнаю, тем сильней мои сомнения. Расстаться с верой оказалось очень просто, ты помнишь? А что мы получили взамен? Ты едва не погиб и вынужден скитаться, я нахожусь на краю гибели, а правда, что она? Разве она приблизилась к нам хотя бы на волос?

— Все может быть, Нор...

Я ехал сзади, странным образом жалея о том, что гул океана удаляется от меня с каждым шагом молодого и норовистого жеребца, которому я, похоже, не очень нравился.

Дорога заняла не более десяти минут: из-за двух сросшихся стволов выскользнула черная фигура с карабином в руке, и Даласси едва успел схватить за узду коня Визеля — дозорный, не узнав кхумана в монашеском одеянии, уже поднял свое оружие к плечу.

— Тихо там! — рявкнул я, сбрасывая с головы ненужный уже капюшон.

— Господин доктор? — поразился наемник. — Что ж это вы...

— Все в порядке! Возвращайся в лагерь, мы скоро снимаемся!

Эйно, закутавшийся в свою доху, лежал на боку возле ярко полыхавшего костра, уставившись на пляшущие языки пламени. Возле него, прижавшись боком к его плечу, сидела Ута. Услышав стук копыт, они сразу же вскочили, и вместе с ними в движение пришел почти весь лагерь: люди поднимались со своих мест, настороженно ощупывая оружие. Даласси снял с головы свою странную шапку, спешился и подошел к князю:

— Вот он, ваша светлость.

Визель слез с коня не сразу. Несколько мгновений он одобрительно оглядывал наш маленький отряд, скользя взглядом по заросшим лицам наемников и по их невиданному в здешних краях вооружению, потом молодцевато, как опытный кавалерист, соскочил с лошади и подошел к Эйно.

— Князь Лоттвиц-Лоер, — представил того Даласси.

— Барон Визель... впрочем, бывший барон. Хорошо еще, что не бывший Визель. — У него был хороший, хотя и не лишенный акцента пеллийский.

Эйно молча кивнул и протянул Визелю руку. По его запавшим глазам я сразу же понял, что князю не по себе. Холод и сырость делали свое дело.

— Мой замок в полумиле отсюда, — продолжал Визель. — Буду рад, если вы примете мое гостеприимство.

— Видит небо, мы нуждаемся в нем, — ответил Эйно. — Сейчас мы все находимся в очень большой опасности.

— Далли уже рассказал мне, — хмыкнул Визель. — Что ж, моя старая развалюха может выдержать небольшую осаду. Впрочем, с такой армией можно попытаться исчезнуть раньше, чем охотники за сокровищами найдут мое убежище. Мне и в голову не могло прийти, что Даласси приведет с собой целую роту королевских офицеров.

— Бывших офицеров, — отозвался Эйно. — Маттер, распорядись сборами. Нам пора выступать, время не ждет.

...Внутри замок Визеля оказался, пожалуй, еще древнее и запущеннее, чем мне казалось снаружи. По засыпанному прелой соломой двору бродили два десятка кур и несколько уток. Покосившуюся конюшню не ремонтировали, кажется, со дня сотворения мира — правда, и построена она была довольно крепко. Зато ступени, ведущие к главному входу в поросшую мхом башню, буквально крошились под ногами. Когда наша кавалькада втянулась в ворота, я вдруг ощутил себя героем старинных романов — рыцарем, приехавшим в запущенный и свистящий сквозняками замок обедневшего рода. Не хватало только любопытной принцессы в узком окошке верхнего этажа да старого домоправителя со свечкой: вместо него ворота закрыли двое мрачноватых парней крепкого вида, под куртками которых легко угадывались панцири. На наших людей они смотрели исподлобья, со страхом и явным недоверием. Впрочем, и выглядели мы почти как разбойники: поросшие бородами физиономии, грязная одежда, у каждого по два карабина и столько же пистолетов — это не считая морских сабель и палашей в притороченных к седлам ножнах. Лошади наши после путешествий по болотам выглядели хуже, чем свиньи у доброго хозяина.

Наемникам отвели место в длинном каменном сарае, над которым вился дымок очага, — очевидно, это помещение предназначалось для стражи изначально, а нас, то есть Эйно, Уту и меня, Визель пригласил в башню. Здесь было все же уютнее, чем я мог ожидать. Наверное, после покупки замка барон дал себе труд кое-как отремонтировать свое убежище. Потолок был затянут тяжелой и не успевшей еще выцвести тканью, на стенах висели тканые гобелены, каменные полы были закрыты толстенными коврами. В просторном зале на втором этаже здания полыхал огромный, в полстены камин: на его решетке закипал здоровенный черный котелок, из которого вкусно пахло мясом.

— Прошу вас, садитесь, — предложил Визель, украдкой присматриваясь к Эйно. — Вы, кажется, немного замерзли, князь?

— Увы, — Эйно сбросил мне на руки свою доху и подтащил к самому огню причудливое деревянное кресло. — Я слишком южный человек, и пребывание в высоких широтах, да еще на суше, очень вредно для моего здоровья.

— Сейчас я угощу вас горячим, — добродушно отозвался Визель, кивком приказывая одному из слуг забрать у меня одежду Эйно. — Внизу, кажется, подходит жареная косуля. Вы предпочтете седло?

— Что угодно, — усмехнулся Эйно, снимая пояс с пистолетами. — Просьба у меня лишь одна: подогретого вина. Мат, дай повару те пряности, что лежат в моей сумке, и пусть он бросит в кувшин ровно на два ногтя...

Слуги Визеля оказались весьма расторопными. Не прошло и десяти минут, как в залу внесли большое серебряное блюдо, на котором лежала разрезанная на порции молодая косуля. Девушка в плотном синем платье сняла с огня котел и принялась разливать похлебку по глубоким глиняным мискам.

— Мы задержимся у вас на неделю, — заявил Эйно, разворачивая кресло к столу.

— А... потом? — осторожно поинтересовался Визель.

Эйно не ответил. Похлопывая ладонью по колену, он наблюдал, как девушка расставляет на столе миски с варевом.

«Наконец-то поем по-человечески, — подумал я, внюхиваясь, — за столом, а не на корточках. Эх, поросенка бы сейчас с корочкой!»

Поросята откладывались до Пеллии... Визель сделал приглашающий жест и сел во главе стола. Даласси уселся справа от него, деловито положил мне кусок косули и ухватил кувшин разогретого вина.

— Тебя ищет Брорил, — произнес он, наливая вино князю, а затем хозяину.

Визель поднял лежавшие рядом с тарелкой щипчики и изящно взял с большого деревянного блюда ломоть белого хлеба.

— Это неудивительно, — ответил он. — Наверху многое переменилось.

— Кстати, а где Серро? Я был уверен, что он с тобой. Неужели он решился вернуться в обитель?

— Серро умер, — помрачнев, сказал барон. — Еще год назад. Я же говорю тебе: у нас многое переменилось. Власть захватили люди Тальдека. Никто не думал, что он решится... Но они поступили куда проще, чем можно было предполагать: просто перебили всех, кто мог сопротивляться. Брорил был с ними с самого начала.

— Вот как, — бесцветно отреагировал Даласси.

Суп оказался превосходным — а может быть, мой восторг объяснялся пережитым холодом и усталостью; я стремительно опорожнил свою миску, налил себе горячего вина и принялся за косулю. Над столом висело молчание, прерываемое лишь сложной гаммой жевательных звуков. От камина веяло жаром, и я почувствовал, что начинаю расползаться. Это меня не устраивало: я запил вино холодной водой из стеклянного кувшинчика и дал себе слово держаться до последнего.

— Итак, Череп у вас, — неожиданно заговорил Эйно, отставляя в сторону пустую тарелку. Визель вздрогнул.

— Кстати, я могу поинтересоваться, откуда вы узнали об этом?

— От Брорила. Он захватил моего наперсника Маттера, но был слишком неуклюж, и мы сумели отбить парня. Но прежде чем это произошло, господин Брорил успел задать множество любопытных вопросов. Впрочем, я нашел бы Череп при любом развитии событий: возможно, для этого понадобилось бы гораздо больше времени, денег и сил, но в таком деле мелочиться не следует.

— Для чего же он вам, князь? — Визель устремил на Эйно пытливый взгляд, но, осекшись на полуслове, быстро опустил глаза: Лоттвиц смотрел на него с таким пронзительно-серым холодом, что ему стало не по себе.

— Он чрезвычайно опасен. В руках любопытного он может наделать дел... случайно, конечно, ибо откуда кхуманам знать основы гравитационной физики, но все же.

— Основы... чего? — нахмурился Визель.

Эйно вытер губы шелковым платочком, откинулся на спинку кресла и бросил на меня довольно странный взгляд. Со стола вдруг звонко упала его ложка. Я было потянулся, чтобы поднять ее, но он остановил меня коротким жестом.

— Почему ложка падает вниз? — спросил он и обвел присутствующих насмешливым взглядом.

— Не понял? — удивился наш хозяин. — А разве она может падать вверх?

— В некоторых случаях — да.

Теперь и Даласси перестал ковыряться в куске дичины и посмотрел на Эйно с нескрываемой тревогой.

— Вы скажете мне, что она падает вниз, потому что она должна падать вниз. Или что она падает вниз по воле богов, устроивших наш мир. Не знаю, как там насчет богов, но во всей Вселенной действуют одни и те же базовые законы мироздания, поэтому ложка действительно падает вниз. Правда, в разных местах с разной скоростью. На поверхности Эттилы, к примеру, она будет падать куда медленнее. А на Энбисе будет вообще парить две-три секунды.

Я широко распахнул глаза. На поверхности луны? Что за чушь? Неужели он действительно нездоров?

— Я так и знал, что вы примете меня за сумасшедшего, — захохотал Эйно. — Но на самом деле это не так. Впрочем, речь сейчас не обо мне. Попробуйте дослушать меня до конца... Сила, заставляющая ложку падать вертикально вниз, а не как-либо иначе, называется гравитацией. Она во многом зависит от характеристик того солнца, под которым все мы живем. Для дела это не так уж и важно... а важно то, что небольшой предмет, скрытый под слоем черного хрусталя, является очень сложным, хитроумным механизмом, способным воздействовать на наше солнце и изменять законы мироздания, действующие на нашей конкретной планете.

— Кто же его создал? — вырвалось у Даласси.

— Прежние. Которые действительно владели этим миром, отнюдь не являясь при этом богами.

— Откуда вам это известно? — Визель даже побледнел от волнения. — Я читал... намеки, не более, никто не мог понять, о чем именно идет речь... Мы расшифровывали криптограммы на камнях Марибы, но не могли разгадать, о чем же именно в них говорится... но вы, вы — прочли?!

— Кое-что смогли прочесть задолго до меня, но дело не в этом. Нет, мои знания имеют совершенно другое происхождение. Я знаю истинную историю нашего мира, который стал последним прибежищем человечества.

Даласси облегченно вздохнул и потянулся за вином.

— Да, — сказал он, — да, я действительно подумал, что вы не в порядке. Но вы и в самом деле знаете так много... Но скажите тогда, известно ли вам, откуда взялись эти странные плиты с зашифрованными надписями?

— А шифр очень прост для понимания, да? — усмехнулся Эйно. — Ну, сейчас уже трудно понять, что там случилось на самом деле, но есть версия, по которой сразу после Перехода выяснилось, что небольшая группа людей, изначально возражавшая против этого ужаса, не поддалась воздействию конвертеров и полностью сохранила личность. Понимая, что жить им недолго, они употребили все свои силы на то, чтобы донести до своих потомков правду. Которая звучит как обвинение...

— Какой кошмар, — выдохнул Даласси. — Я предполагал нечто похожее. О небо, что же им пришлось испытать!

— Да, они понимали, что умрут, не сумев передать своим детям даже малой части своих знаний. Кое-чему они их, конечно, научили — так появились могучие цари древних легенд. Но постепенно Переход сказал свое слово, и первые царства пали, оставив мир безмятежным собирателям кореньев. Лук и стрелы изобрели уже потом.

— Боюсь показаться невеждой, — негромко подал голос Визель, — но я не совсем понимаю вас. О каком переходе может идти речь?

— Ну, хорошо. — Эйно раскурил трубку и вновь посмотрел на меня. — Может быть, это и преждевременно, но все же... Маттер, ты становишься носителем очень старых тайн, раскрывать которые еще рано. Это не значит, что ты должен хранить их, как самое дорогое в своей жизни, но тебе придется многое осознать — многое, Мат, на это уйдет не один день и не одна бессонная ночь.

— Я...

— Молчи, не перебивай меня. Ты должен знать: пока еще мы не имеем права на слово, пока мы должны молчать и пытаться приблизить тот день, когда можно будет рассказать все — всем. Если, конечно, нам когда-нибудь поверят... Итак: начнем с самого начала. История человечества насчитывает отнюдь не пять тысяч лет, как учили тебя мудрые богословы. Первый корабль человечества, достигший звезд, стартовал больше тридцати тысяч лет тому назад. За эти тысячелетия люди расселились по огромным территориям и достигли могущества, которое и не снилось всем нашим богам, вместе взятым. Они выигрывали войны и гасили звезды. Они были одной из самых могущественных звездных рас в сфере диаметром в пять тысяч световых лет. Ты еще не знаешь, что это такое, но всему свое время... Приблизительно десять тысячелетий тому люди достигли вершины своего могущества. А потом начался закат. Причины его настолько сложны, что понять их смогут, пожалуй, только наши правнуки, а может быть, правнуки их правнуков. Человечество агонизировало долго. Были испробованы разные способы, так же чуждые для нашего понимания, как процессы, происходящие в мозгу вот этой косули... Ни один из способов не дал результата — люди катились вниз, теряя свои территории, теряя власть и влияние, с каждым столетием их становилось все меньше, и вот наступил момент, когда из тысяч планет в руках одряхлевшего человечества осталось всего две.

— Из тысяч планет? — воскликнул бледный от волнения Визель.

— Да, — сморщился Эйно. — Галактические архивы хранят много интересного. Мы не представляем себе, как все это выглядело... истина заключается в том, что влияние человечества было еще довольно велико, и оно стало разменной монетой в сделке, равной которой еще не было никогда. Принадлежавшие людям миры были стары, полностью цивилизованы и напоминали большие инкубаторы, где изощреннейшие механизмы обеспечивали любые потребности любого человека. Они не годились для осуществления плана, задуманного нашими кретинами-предками. Уход человека из жизни был обставлен весьма экстравагантно. Яхубель, раса, владевшая нашим сегодняшним миром, полностью готовила его к заселению людьми, взамен же они получали самоустранение все еще опасных конкурентов. Старый волк, как известно, иногда может укусить не хуже молодого. Итак, яхубель отдали нам этот мир, сделав его максимально пригодным для людей, и остатки человечества — несколько миллиардов человек, вдумайтесь! — добровольно прошли через некий конвертер, полностью стерший большую часть их личности. У них остались только имена и некоторые эмоции. В интеллектуальном плане они стали чисты, как полудикие бродяги, все еще встречающиеся в джунглях далеко на юге. Человечество было возвращено в «колыбельное» состояние!

— Но для чего? — не удержался Визель. — Как можно было добровольно отказаться от власти, от знаний, от могущества и славы?

— Это для вас все это — «могущество и слава», — Эйно глотнул вина и кашлянул, — а они считали совсем иначе. О будущем они не думали, поймите, — человечество пришло сюда умирать! Предполагалось, что через два-три поколения мы деградируем окончательно, а потом и вовсе вымрем — тихо, со счастливой улыбкой. Но что-то у них сломалось! Во-первых, некая часть людей смогла избежать воздействия конвертера и полностью сохранить свой интеллектуальный потенциал. Во-вторых, и это самое главное, человечество не просто выжило, а расселилось по всей поверхности нашего огромного мира — кстати говоря, значительно превышающего по своим размерам ту планету, на которой мы появились как вид, — и через несколько тысячелетий блуждания во мраке начало стремительно прогрессировать. На то, чтобы пройти путь от палки, которой выкапывали коренья, до первого колеса, нам потребовалось совсем немного времени. От водяной мельницы до паровой машины — всего лишь пять столетий! Эйно замолчал, с прищуром глядя в затянутую гобеленом стену зала. На серо-голубой материи был выткан могучий мужчина в причудливых доспехах, поражающий копьем мерзкое фиолетовое чудище с шестью ногами и длинным витым рогом посреди лба.

— И что же дальше? — негромко спросил Даласси.

— Выжить, — усмехнулся Эйно, продолжая рассматривать стального драконоборца. — И повторить все снова. Не можем же мы просто так уйти в небытие, даже не попытавшись подняться из грязи? Вы спросите меня — а при чем тут реликвии? Да при том, что яхубель обманули наших предков. Уходя с планеты, они оставили здесь несколько исследовательских центров — собственно, наша планета и была для них одной большой лабораторией, в которой они изучали способы воздействия на небесные стихии. Расчет у них был простой: через несколько столетий люди исчезнут, а они вернутся на обжитое место. И нам очень повезло, что они не вернулись.

Почти все яхубель погибли в большой войне, и сегодняшняя судьба выживших нам неизвестна.

— Откуда вы все это знаете? — удивился Визель.

— Какая разница, барон? Я знаю это, и все, уж поверьте мне на слово. Впрочем, от вашей веры или неверия сейчас мало что зависит. Мне нужен Череп — просто для того, чтобы он не попал в любопытные руки раньше срока.

— Если он так опасен — давайте утопим его в океане.

— Да? Эта идея уже приходила в голову и мне, и другим. Но не лучше ли сохранить его в надежном месте, чтобы потом, может быть, даже через столетие, передать его тем, кто придет вслед за нами? Людям, которые смогут понять его истинное предназначение и извлечь из него пользу?

— И что же вы предполагаете делать — сейчас?

— Ждать. Я думаю, не больше десяти дней. Для Брорила и его соглядатаев мы исчезли, испарились, и вряд ли ему придет в голову искать нас в таком уединенном месте...

— Все может быть, — мрачно перебил его Даласси. — Наш след теряется в определенной точке — и нет никаких гарантий, что нас не начнут искать на достаточно большой территории. Если вашим людям, отправившимся на побережье, удастся уйти в море незамеченными — хорошо, если нет, — нас начнут искать вдоль берега. Вы думаете, кхуманы глупы? Но Череп почитается одной из величайших реликвий, описанных в старых легендах. Ради него Круг пойдет на все.

— Что ж, — пожал плечами Эйно, — пусть будет то, что будет. А пока давайте выпьем: меня изводит этот проклятый холод!

Глава 9

Я выбрался из-под целой горы меховых одеял, выданных мне слугой, и сел на высокой постели. По молчаливому согласию Эйно эту комнату я должен был делить с Утой, но ее не было. За узким окном горел красный морозный закат. Во рту было сухо, как будто я месяц брел по пустыне. Поискав глазами воду, я ничего не нашел и принялся натягивать уже вычищенные чьей-то рукой кожаные штаны. В этой комнатке, узкой, застеленной давно вытершимся ковром, не было вообще ничего, кроме большой кровати и черного от старости стула с резной высокой спинкой. Набросив на плечи куртку, я подошел к окну. Помещение находилось на третьем этаже башни: через мутное стекло я видел стену с выщербленными зубцами поверху и глубокий мрак леса, подступавший почти вплотную к замку.

Рассчитывать на благосклонность прислуги мне не приходилось, и я отправился искать воду сам.

В башне было тихо. По скользкой каменной лестнице я спустился на первый этаж и задумался о том, где здесь может находиться кухня, но мое внимание привлек неожиданный звук, доносившийся из-за неплотно прикрытой двери обеденного зала, — кажется, кто-то шевелил потрескивающие в камине дрова.

«Слуги, наверное, — с облегчением подумал я. — Хоть воды попрошу...»

Но слуг в зале не оказалось.

В очаге шуровал кочергой Визель, а за столом, задумчиво покусывая мундштук длинной, отделанной серебром трубки, сидел Даласси.

— О, это ты? — мне показалось, что он обрадовался моему появлению. — Проголодался?

— Пить хочу, — признался я. — Много соленого за обедом...

— Садись, вот вино.

Визель поставил кочергу у камина и подошел к столу. Несколько мгновений он разглядывал меня так, словно видел впервые в жизни. Никак не реагируя на его взгляд, я налил себе вина и сел.

— У вас удивительный господин, — вдруг произнес Визель, садясь на свое место во главе стола.

— Ч-что? — я не сразу понял, что он обращается именно ко мне. — Что вы имеете в виду, барон?

— Вам что-нибудь известно о его прошлом?

Это было довольно бестактно, но я не решился дать Визелю отпор. В конце концов, его положение выглядело странным для него самого; на его месте я тоже задавал бы немало вопросов.

— Боюсь, что нет, — ответил я. — Я лишь случайный спутник, и мне самому непонятно, почему он выбрал меня в качестве доверенного лица и даже, как я слышал, основного преемника. Решения князя Лоттвица не всегда поддаются логическому объяснению.

Визель печально усмехнулся и протянул руку к графину с вином.

— Годы париться в джунглях. Разгадывать древние криптограммы, словно в тумане добираясь до их смысла. Сидеть в монастырях, читая заплесневелые свитки и пытаясь понять, что в них истина, а что вымысел, — и вот появляется пеллийский князь и объясняет тебе все... раскрывает тебе тайны мироздания... о небо! — Визель говорил отрывисто, как бы отрубая одну фразу от другой, при этом пальцы его правой руки нервно теребили бороду.

— Но Череп поставил тебя в безвыходное положение, — произнес Даласси. — Ты можешь отдать его Брорилу, но это то же самое, что застрелиться, — ты же должен понимать. Князь Эйно готов предоставить тебе какие-то гарантии — что ж, это твой единственный шанс.

— Череп надежно упрятан, — хмыкнул Визель. — Князь может убить меня, но вряд ли у него есть время на поиски.

— С чего ты взял, что он собирается убивать тебя? Если ты еще веришь моему слову, то поверь — князь не обманет тебя. Он предложит тебе сделку, от которой ты не сможешь отказаться.

— Череп в обмен на жизнь?

— Да нет же, Нор! Ему не нужна твоя жизнь. Ему нужен Череп, и только. Он действительно представляет себе, что это такое на самом деле.

— Голова какого-то демона, вырезанная из черного хрусталя. С чего он взял, будто там есть что-то внутри? Он тоже верит в легенды?

— Он ЗНАЕТ, Нор. Подумай лучше, откуда эти легенды взялись? Кто высек на гранитных плитах тексты, которые мы с тобой пытались прочитать?

— Частично их прочитали еще до нас.

— Да, кхуманы. Но подумай: раз их смогли прочитать — значит, те, кто их написал, именно на нас и рассчитывали?

— На нас ли? Все слишком запутано.

— Мы не можем знать, о чем думали наши предки — тогда. Вдумайся: миллиарды людей, пришедшие умирать! И несколько, может быть, сотен, умирать не пожелавших...

— Для чего ты это мне говоришь? Я хотел бы знать другое — откуда все это известно ему? Целые поколения гибли в джунглях, целые поколения проводили жизнь в монастырях, пытаясь понять, — а он, не делая ни того ни другого, познал и понял все тайны сразу! Как, каким образом? Ты можешь ответить?

— У меня есть кое-какие соображения, — пожал плечами Даласси, — но сейчас я не хочу о них распространяться. Скажи мне лучше — сколько у тебя припасов?

— Я собирался провести здесь всю зиму, — ответил Визель, — так что вам пока хватит. Князь, кажется, говорил о неделе? А что потом?

— Потом будет потом... сколько у тебя людей?

— Пятеро слуг, они крепкие парни, и две девчонки — кухарка и горничная. К чему ты все это спрашиваешь?

— К тому, что я не уверен в благополучном исходе всей этой истории. Я знал Тальдека лучше тебя... он цепок, как пес, — раз схватив кость, он уже ее не выпустит. К тому же у них, сдается мне, появился какой-то новый умник: ведь получается так, что, встретив князя в Шахрисаре, они тут же вычислили его дальнейшие действия и поняли, что он высадится в Рашеро именно здесь, на востоке. Было бы нелепостью идти через весь океан, а потом снова пересекать Тиманское море, чтобы оказаться на западе, верно? Я сразу понял, что нас тут ждут, но мне и в голову не приходило, что дело так серьезно. Даже странно, что они не нашли тебя сразу.

— Ничего особо странного тут нет. Про замок не знал почти никто, брат мой умер, а я добирался сюда морем.

— Морем? — удивился Даласси. — Откуда, из Клинкса?

— Нет, из Толлаварви. Я приплыл на рыбачьей шхуне со всеми своими людьми.

— А шхуна?

— А что шхуна? Я расплатился со шкипером, и они ушли восвояси.

— Проклятье! — Даласси ударил кулаком по столу так, что стоявший перед ним бокал подпрыгнул и опрокинулся. По темному дереву потек тоненький ручеек вина. — Ты представляешь себе, что это значит? А если они найдут этого шкипера? Тальдек знает, что Череп у тебя, он ищет тебя по всей стране, а тут — шкипер, рыбацкая шхуна, да еще и мы ко всему прочему!

— Далли, у тебя горячка. Да зачем Тальдеку искать какого-то там шкипера?

— Горячка?! Я же говорил тебе — они следят за нами с самого берега. Их последний соглядатай застрелился из пистолета, когда понял, что не сможет удрать от нас. После этого они скорее всего потеряли наш след — но надолго ли? Нам некуда идти, кроме как на восток или на запад. Я свернул на запад, то есть к тебе, — хорошо, какое-то время Брорил будет думать, что мы пошли на восток, и примется обшаривать все окрестные селения, но ведь потом, убедившись, что мы не спрятались и не утонули в океане, он неизбежно двинется вдоль побережья — на запад! Да, нас тут никто не видел: видеть некому. Но ведь он наверняка захочет обшарить замок... что, ты прикажешь управляющему избавиться от нежеланных гостей при помощи мушкетов? О нет, я надеюсь лишь на то, что Иллари удастся доплыть до корабля...

— Получается, вас ждет корабль? — широко распахнул глаза Визель.

— А ты думал, что князь приплыл из Пеллии на рыбацкой шхуне? Но он ждет нас в другом месте, вот в чем все дело. За ним отправились надежные люди — теперь нам остается только ждать и надеяться.

* * *

У ворот стояли два монаха в синих плащах с капюшонами, один держал в руке длинный посох, украшенный каким-то сложным металлическим набалдашником. Они терпеливо ждали, пока им откроют, не догадываясь, наверное, что за ними наблюдают несколько пар глаз — в одной из угловых башен был устроен специальный фонарь, в котором могли поместиться три человека. Я стоял внизу, на тесной и пыльной лесенке, прислушиваясь к тому, что происходило у меня над головой.

— Может быть, и случайность, — раздался голос Даласси.

— Если случайность, — прошипел Эйно, — то лучше им что-нибудь дать. Вышлите слугу, барон. У вас найдется пара монет?

— Не лучше ли их пристрелить? — в голосе Визеля прорезался страх.

— А если они тут не одни? Если в лесу укрывается целая толпа этаких монахов? Сделаем вот как: я выставлю вокруг ворот своих людей, и пусть слуга откроет маленькую дверь. Если из леса выскочат остальные, мы успеем закрыться до того, как монахи ворвутся вовнутрь.

— Разумно, — согласился Даласси. — Вы боитесь, что эту парочку используют для того, чтобы открыть ворота?

— Без артиллерии им нашу крепость не взять. Откуда у них артиллерия?

Из люка появились ноги Эйно, обутые в высокие лоснящиеся сапоги. Я посторонился, пропуская его на лестницу. Не сказав мне ни слова, князь скатился вниз и пропал из виду. Следом за ним мимо меня протиснулся Визель. Воспользовавшись появлением свободного места, я забрался наверх и расположился рядом с Даласси на ветхом деревянном топчане, с которого велось наблюдение.

— И часто здесь монахи бродят? — поинтересовался я.

— Работа у них такая, — улыбнулся в ответ кхуман. — В принципе ничего удивительного.

«Три дня, — вдруг подумал я. — Иллари и Рокас ушли три дня назад. Значит, до города они уже добрались. И, наверное, уже отплыли... да, при самом благоприятном раскладе нам еще дней пять... сегодня четвертый день».

Сильный порыв ветра заставил меня съежиться. Колючий сырой мороз продирал меня до костей — находиться на солнце было еще терпимо, но стоило ему скрыться за облаками, как я начинал постукивать зубами. Теплая куртка почти не спасала, равно как и шерстяное матросское белье, — мы с Утой спали, не снимая шаровар и фуфаек, тесно прижавшись друг к другу под ворохом меховых одеял, и все же к утру просыпались от холода. Однажды, на рассвете, когда я изо всех сил обнимал ее в попытках согреться и доспать часть утра, мне пришла мысль попытаться соблазнить мою вынужденную сожительницу, но я тотчас же прогнал ее и решительно выбрался из постели, чтобы растопить погасшую печку. Мои попытки, наверное, выглядели бы нелепо и даже подло — высекая непослушными пальцами огонь, я подумал о том, что, случись мне добиться своего, наши отношения были бы испорчены раз и навсегда.

— Ага, — проговорил Даласси, — правильно...

Из казармы выбежали четыре человека с карабинами и встали по обе стороны от ворот. Молодой слуга, сжимавший в кулаке несколько серебряных монет, оттянул засов решетки и завозился с дверью. Раздался знакомый мне ржавый скрежет. Я перевел свой взгляд на подъемный мост. Монахи что-то сказали слуге, старший взмахнул посохом, принял подаяние и решительно повернулся. Я увидел, как блеснули на солнце его глаза, — порыв ветра слегка сдвинул капюшон на затылок, и я успел рассмотреть его лицо, темное, с длинным крючковатым носом и печально опущенными уголками рта. На какой-то миг мне почудилось, что наши взгляды встретились, но монах уже шел по серым доскам, удаляясь к лесу...

— Представление окончено, — решил Даласси, пробираясь к лестнице.

Эйно мы встретили во дворе.

— Они мне очень не понравились, — сказал он. — Пришли, получили и ушли... странно. Самое странное то, что пришли они со стороны лиманов, а ушли — в лес. Барон, — повернулся он к вышедшему из башни Визелю, — я видел, как утром слуга нес свежую рыбину. Он выловил ее с берега?

— Нет, у нас есть небольшая лодчонка. Вы хотите отправиться на рыбалку?

— Мне нынче не до рыбалки. Мне нужна длинная веревка и грузило. Найдете?

— Сейчас прикажу... но для чего?

— Я должен промерить глубины у берега. Мат, мы пойдем вместе с тобой. На всякий случай возьми длинностволку и еще карабин.

Большой штуцер я реквизировал у Бэрда. Услышав, что мы собираемся выйти в море, он сочувственно засопел и выдал мне маленькую фляжку — оказывается, ему уже удалось наладить взаимоотношения с управляющим, и тот охотно поставлял наемникам выпивку.

— Дрянь, конечно, редкая, — сказал он про содержимое фляжки, — но согреться поможет. Непонятно, из чего они это делают? По вкусу — так из опилок... дерьмовая страна.

Бэрд сидел возле большого очага, время от времени поворачивая вертел с насаженным на него гусем.

— Два золотых, представляешь? — пожаловался он. — Скряги, накажи их небо. Если мы просидим тут месяц, князю придется увеличить нам плату. Ты ему скажи, не забудь уж — а то мы тут разоримся.

— Погоди, — опешил я, — а вас что, не кормят?

— Да кормить-то кормят, — сморщился Бэрд, — но на таком холоде их пайкой не согреешься, нет уж. Приходится за свои покупать, а цены эта сволочь дерет такие, что глаза на лоб лезут.

— Это еще, в сущности, не холодно, — усмехнулся я. — У меня дома морозы бывают — да... ну ладно, пошел я, хозяин ждет.

Эйно уже проявлял нетерпение. Возле него мялся с ноги на ногу слуга в меховом кожухе, державший в руках весла.

— Идем, — князь зябко передернул плечами и подтолкнул парня в спину, — скажи ему, что мы готовы. Куда идти?

Я перевел.

— Есть выход к морю, — ответил слуга, указывая рукой куда-то за птичник.

Мы пересекли двор и подошли к небольшой будке, пристроенной прямо к каменной стене крепости. Слуга снял с пояса здоровенный ключ, всунул его в лоснящийся от масла замок и распахнул тяжелую дубовую дверь. Резко завоняло рыбой. В будке находились сети, сачки и прочее рыболовное снаряжение. Пригнувшись, парень завозился в темноте. Щелчок — и мы увидели неяркий свет.

— Там заросли, — объяснил слуга, — снаружи эту дверь не найти.

— Будь уверен, найдут, — помрачнел Эйно и шагнул к тесному лазу.

От моря нас отделяли два десятка локтей. Прыгая по скользким камням, мы подтащили к воде обнаруженную в кустах лодчонку, и Эйно столкнул ее в пенную волну.

— Запрыгивай, — скомандовал он.

Замочил я одну только правую ногу, да и то чуть-чуть: мои сапоги были проклеены на совесть. Сев на весла, я подождал, пока в лодке окажется Эйно, и начал грести.

— Парень, — вдруг заговорил князь, когда мы удалились от берега на сотню локтей, — слушай меня внимательно. Тебе многому придется научиться. Я кое-что расскажу тебе и еще — дам все необходимые книги. Но я могу и не успеть объяснить тебе все, что должен, и тогда твоим учителем станет Иллари. Ты должен будешь делать все, что он тебе скажет, понял?

— Вы можете не успеть? — поразился я. — Что вы имеете в виду?

— Я умираю. Не переживай, умирать я буду еще долго. Может быть, даже год... мне нельзя было плыть сюда — лихорадка ю-ю не лечится, но постоянное пребывание в теплом климате растягивает процесс на годы, иногда даже на десятилетия. Но у меня, — он опять поежился, — выхода не было. Ты пока еще не понимаешь, насколько важно то, что мы с тобой делаем. Этот Череп... будь он проклят, лучше б его не было вовсе — так вот, он может стать товаром. И станет, но чрезвычайно важно, кто будет продавцом, а кто — покупателем.

— Не понимаю, — признался я. — Совершенно... вы хотите его кому-то перепродать?

— Да, разорви меня демоны. Но это должен сделать я, а не они, ты понимаешь?

— Вы говорите о кхуманах?

— Именно. У меня нет никаких свидетельств, только догадки. Святые и грешники! Хорошо бы мне ошибиться! Так вот... ты станешь посредником. Но если с Черепом все будет в порядке, то мы и сами сможем заключить свою сделку и получить свою цену.

Посредником? О чем-то таком говорила Ута, когда, напуганная штормом, впервые оказалась в моей постели. Я нахмурился, пытаясь найти смысл в странных словах князя, но он, поглядев на удаляющийся берег, вдруг приказал остановиться.

— Ну-ка, посмотрим, — вытащив припасенную веревку с глиняным грузилом, на которой через равные промежутки были завязаны узлы, он опустил свой самодельный лот в воду. — О, здесь, кажется, хорошо... давай греби мористее.

Я вновь налег на весла. От меня едва не валил пар, согрелась даже моя промокшая нога, сперва отчаянно мучившая меня.

Эйно почти час гонял меня по акватории большой бухты, то и дело останавливаясь и снова бросая в воду лот. Глубины оказались вполне приличными — я не знал, какова осадка «Бринлеефа», но судя по довольному выражению лица князя, мели ему тут не грозили.

— Домой, — приказал он наконец, — пора и согреться.

Когда слуга запер за нами дверь своей рыбацкой конуры, Эйно молча хлопнул меня по спине, улыбнулся и зашагал по залитому зимним солнцем двору. Я стоял, не в силах сдвинуться с места, и смотрел, как удаляется от меня его фигура в черной кожаной куртке. Ветер трепал перья на его шляпе, невесть как уцелевшие после многих миль по лесам. Мне хотелось вздохнуть — я не мог.

Я смотрел ему вслед, едва не плача, и испытывал страстное, почти неодолимое желание броситься следом за ним, упасть ему на плечо и разрыдаться — так, как я ни разу не рыдал на плече своего отца, хотя иногда мне этого хотелось. Пошатываясь, я присел на какой-то старый ящик, раскурил трубку и вспомнил про фляжку Бэрда. Желтоватая бурда чуть не оглушила меня, я ощутил сильнейший спазм, но все же удержал свой глоток при себе. Скорее придавив его дымом, я подумал, что пить такое в неразбавленном виде — чистое самоубийство.

Неподалеку от меня кудахтали куры... я поднялся на ноги и отправился в казарму, к Бэрду — у меня не было сил находиться в одиночестве.

От гуся осталась лишь лапа, которая была незамедлительно предложена мне. Желтую мерзость я развел в кружке водой и решил, что так она будет более-менее употребима. На закуску Бэрд выделил мне пару соленых огурцов, издававших странный сладкий запах.

— В бочках солят, — объяснил он, — что они туда кидают — непонятно...

— За удачу! — сказал я, поднимая кружку.

— Мрачный ты какой-то, — озабоченно нахмурился Бэрд. — Что-то стряслось?

— Так... ничего существенного.

Крепкая жижа немного успокоила меня — доев гусиную лапу, я поблагодарил Бэрда и пошел к себе, невзирая на его предложения скоротать день за выпивкой. Моя комнатка была пуста. Я разжег страшно прожорливую печурку, сменил носки и вытянулся на кровати, глядя в серый закопченный потолок. Внутри меня нарастало ощущение какой-то разорванности — не хотелось вообще ничего, лишь бы сегодняшний день закончился побыстрее, а с завтрашним рассветом ко мне вернулось прежнее состояние: пусть тревожное, пусть не совсем уютное, но все на своем месте, все идет так, как надо... о небо! Я ударил кулаком по подушке и повернулся на живот, вминая лицо в затхлый мех одеяла.

И даже банальный вопрос «что будет со мной дальше» — нет, не он так волновал меня сейчас. Мысль о том, что я могу погибнуть в любой момент, давно стала привычной, приелась: не было уже того тошнотного ощущения приближающегося страха, охватывавшего меня еще в Шаркуме. Нет... все мои мысли были заняты лишь одним — скоро, совсем скоро вернется одиночество, с треском разорвав то чувство общности, почти семейности, которое успело вырасти во мне за месяцы странствий рядом с князем Эйно. И не исключено, что решения придется принимать мне, почти мальчишке. Почему так? Почему не Уте или не Иллари, почему у них свои роли, а я должен сыграть оруженосца старого князя, возвращающегося на службу с его именем и в его боевой маске?

Я вспомнил спектакль, увиденный в первые же часы на пеллийской земле, и странные глаза Теллы, способные меняться каждую минуту. Ее дыхание и ее загадочную иронию.

И еще — столичную проститутку, так и оставшуюся для меня любовью без имени: ничего, кроме неумолимо меркнущего в памяти образа.

Я сел, посмотрел в окно на освещенный низким зимним солнцем лес. Я подумал о том, что спускаться вниз и просить вина унизительно, на кухне его не купишь, у меня нет денег, и что же — опять идти к Бэрду и просить у него взаймы? Я плюнул в огонь и закрыл лицо руками.

Невыносимое бессилие рвало меня на части.

* * *

Ута дернулась всем телом, мгновенно разбудив меня. Я встревоженно поднял голову и с первых же мгновений понял: в замке что-то происходит. Со двора раздавались приглушенные голоса и какая-то возня, потом я услышал странный глухой удар.

— Что это? — Ута выбралась из-под одеяла и села на постели.

За окном было темно.

— Не знаю... — сказал я, соскальзывая на пол.

В красном свечении углей я смог разглядеть циферблат своего хронометра: было четыре утра, значит, до рассвета оставалось не менее трех часов. Удар неожиданно повторился, и далекий голос, усиленный скорее всего рупором, проревел:

— Открывайте! Именем Круга, открывайте!

— О небо! — я уже натягивал штаны. — Кажется, нас штурмуют.

— Только этого не хватало! — воскликнула Ута, подходя к окну.

— Да что ты там разглядишь — они еще снаружи!

Пока...

Застегивая на ходу пояс с пистолетами, я выскочил из комнаты и бегом спустился вниз. Во дворе сновали наемники: я видел, как несколько человек укладывают напротив птичника бруствер из мешков с песком, а Бэрд уже ставит на треногу «перечницу». Они готовились встретить тех, кто, возможно, найдет потайной вход со стороны моря.

— Где хозяин? — спросил я у одного из офицеров, пробегавшего мимо меня.

— Там, — коротко ответил он, указывая на боковую башню.

Не раздумывая, я рванулся туда: скорее всего Эйно находился в наблюдательном фонаре.

Я оказался прав. Протиснувшись по темной лестнице наверх, я всунул голову в люк и различил Лоттвица и Визеля, лежащих на топчане перед бойницей.

— Что там? — спросил я, не здороваясь.

— Это ты? — удивился Эйно. — Мог бы спать и дальше. Сегодня они на стены не полезут.

— Их там много?

— Человек пятнадцать. Может быть, в лесу еще столько же, но никакого вреда они нам не причинят. Сейчас они попробуют ломать ворота — я им всыплю...

Мои глаза постепенно привыкли к темноте, и я увидел, что рядом с ним лежит тяжелое ружье и раскрытая коробка патронов. Такое же ружье было и у Визеля.

— Подвиньтесь, — попросил я, — мне места хватит.

— У тебя карабин? — поинтересовался Эйно, нагибаясь, чтобы рассмотреть меня, — ну, давай. Ты тощий, поместишься.

Лечь мне не удалось, но я смог расположиться возле бойницы на корточках. В темноте мне не сразу удалось разглядеть темную массу человеческих фигур, шевелящуюся возле ворот. Кажется, они готовили бревно.

— Точно, вышибать будут, — решил я. — Плохо, что не подняли мост.

— Он не работает, — с раздражением отозвался Визель. — Лебедка рассыпалась на части при первой же попытке. Сгнило там все...

— Хорошо бы мост развалился, — усмехнулся Эйно.

Во дворе появился Даласси, он быстро шел к нашей башне.

— Наверху все готово! — крикнул он по-пеллийски.

— Не пускай людей на стены! — ответил ему Эйно. — И не спеши стрелять, с этими я сам разберусь.

— Вы поставили на центральную башню «перечницу»? — спросил я, предвкушая изрядную мясорубку.

— Разумеется, — хмыкнул Эйно. — Но сейчас она нам не понадобится.

Снизу раздались какие-то крики, потом многоголосый рев, и — удар, от которого у меня едва не загудело в голове. Эйно поднял свое ружье и передернул затворную скобу.

— Ну, все, — сказал он, — стучаться в двери — это сколько угодно, но вот ломать их я этим проходимцам не позволю. Поехали, господа!

Я давно ждал команды и, едва она раздалась, тотчас же выстрелил в нападавших. Держа тяжелый ствол недавно срубленного дерева, они уже разбегались для нового удара, и наш залп буквально смел нескольких с моста. Бревно с шумом свалилось в воду, раздались отчаянные крики. Я ловко передернул затвор и выстрелил снова, даже не целясь — темные фигуры на мосту у ворот были прекрасной мишенью. Ружья Эйно и Визеля непрерывно грохотали над моей головой, я оглох, но, охваченный горячечным азартом боя, стрелял до тех пор, пока щелчок бойка не оповестил меня о том, что в магазине кончились патроны. Я сунул руку в поясную сумку, где держал два десятка про запас, но быстро понял, что противников у меня уже не осталось. На скользком от крови мосту корчились несколько раненых, еще два или три человека лежали, застигнутые пулями, на противоположном берегу рва. Кажется, живым не удалось уйти никому.

В нашей крохотной каморке едко воняло порохом.

— Оставайтесь пока здесь, барон, — распорядился Эйно, запихивая в трубчатый магазин своего ружья большой желтоватый патрон. — Наблюдайте: не исключено, что скоро появятся другие. Похоже, за нас взялись всерьез!.. Маттер, за мной!

Поскользнувшись на одной из валявшихся под ногами гильз, я довольно неудачно выпал вниз, но на последней ступеньке лестницы все же сумел поймать равновесие. Карабин валялся рядом. Я поднял его и, на ходу наполняя свой магазин, бросился вслед за Эйно, который уже шагал по двору. На позиции перед курятником светилась масляная лампа. Подойдя, я увидел Бэрда, сидевшего возле заряженной «перечницы» на каком-то грязном ящике. Вокруг него лежали на мешках солдаты.

— Что они там? — увидев нас, Бэрд вскочил и оправил на себе куртку с поясом. — Затихли, что ли?

— Они затихли навсегда, — ответил Эйно и, приблизившись к лампе, вытащил из кармана хронометр. — Думаю, до рассвета никто уже не появится — но это не значит, что вы можете спать все сразу. Сегодняшний караул остается на стенах — только осторожно, не исключено, что в лесу полно стрелков. Выделите людей отдельно для охраны этого входа — и не спускайте с него глаз. Я распоряжусь, чтобы завтрак начали готовить прямо сейчас.

Пройдя через кухню — разбуженные пальбой слуги уже сами, без команды разжигали котлы, — мы поднялись по спиральной лестнице на самый верх башни, в почти круглую комнату с коническим потолком. В стенах этого помещения были пробиты восемь бойниц, устроенных таким образом, что попасть в них было чрезвычайно тяжело: бойницы сужались внутрь, отбрасывая стрелу или пулю наружу. Под стеной, смотревшей прямо на ворота, лежали уже собранная «перечница» и открытый ящик, заполненный холщовыми патронными лентами. Рядом стояла тренога.

— Так, ребята, — обратился Эйно к двум наемникам, сидевшим на жесткой лежанке посреди помещения, — вы пока остаетесь здесь. Не спать! В случае чего — сразу подавайте тревогу. Похоже, это были только лишь разведчики.

— Крепко вы их разделали, ваша светлость, — сказал один, — у нас руки так и чесались вам помочь.

— Оттуда удобнее, — серьезно ответил Эйно. — Но в ту конуру нашу пушку не всунешь, так что у вас сейчас — пост номер один. Постарайтесь не курить и не подходите близко к окнам.

Этажом ниже, в комнате с окнами на море, держа на коленях длинное ружье, сидел Даласси. Услышав наши шаги, он встал со стула и осторожно прислонил ружье к стене.

— Что будем делать, ваша светлость? — спросил он.

— Ничего, — тихо ответил Эйно, садясь на застеленную одеялами кровать. — Будем ждать. Я думаю, ждать придется недолго: до света, не больше. Одному или двум удалось удрать: ничего не поделаешь, они находились на том берегу, и у них оказались слишком резвые ноги. Вчера, как ты помнишь, я осмотрел снаружи стены. Крепость выстроена с умом, пожалуй, нас не возьмешь ничем, кроме специальной штурмовой артиллерии. Выбить ворота мы им не дадим, со стен, если полезут, — сметем, как пыль.

— Как вы считаете, сколько нам еще ждать корабля? По моим расчетам выходит, что три дня...

— Трое суток... суток, Даласси. Да, трое суток — при самом идеальном раскладе событий. Но, знаешь ли, я давно уверился в том, что ничего идеального на свете не бывает. Поэтому следует рассчитывать не на Иллари с «Бринлеефом», а на самих себя. Будем держаться столько, сколько понадобится. Жратвы у нас навалом, патронов тоже пока хватит.

— Пока? А потом? А если они не доплывут до корабля?

— Они не могут не доплыть, друг мой. Хоть кто-то, но доплывет, в этом я совершенно уверен. Значит, нам следует думать о том, как просидеть в этой мышеловке с неделю. Может быть, чуть больше. Но они приплывут, не сомневайся в этом.

Глава 10

Эйно ошибся: ни с рассветом, ни даже к полудню штурм так и не начался. Весь день мы слонялись по двору с оружием в руках, напряженно ожидая предупреждающего сигнала кого-либо из дозорных, но все было тихо, лишь какая-то каракка прошла на расстоянии мили от берега, следуя с востока на запад. К вечеру все успокоились — хлебнув для верности, наемники отправились спать, и я, измученный бесконечной тревогой, последовал их примеру. Ута все еще сидела внизу с Эйно и Даласси, которые невозмутимо бросали кости. Проверив, заряжен ли мой карабин, я свалился в постель.

...Проснулся я отнюдь не от звуков рожка и не от шума: меня разбудило ощущение какого-то движения, начавшегося вокруг меня. Ута еще спала. Бесшумно выскочив из-под одеял, я приблизился к окну и понял, что не ошибаюсь: в предрассветных сумерках по двору скользили фигуры солдат.

— Ута, — негромко позвал я, — просыпайся. Кажется, что-то происходит.

— Тревога? — вскинулась она.

— Нет... не знаю... вставай.

До появления раненых мое место было рядом с Эйно наверху. Зал первого этажа уже оборудовали как походный госпиталь, и там спал Доул. Но пока, не понимая, что случилось, я сбежал вниз и принялся искать князя.

Он обнаружился возле птичника — помогал Бэрду разматывать длинные патронные ленты. Вокруг них суетились люди, возводящие дополнительный бруствер из насыпанных песком мешков.

— А я послал за тобой, — немного удивился Лоттвиц. — Что, сам проснулся?

— Кажется, я научился чуять опасность, как старый пес — приближение хозяина.

— Похвальное качество. Поднимись на стену: в лесу началась какая-то возня, но разглядеть что-то еще трудно. Только осторожно.

— Слушаюсь, — отрапортовал я и бегом бросился к лестнице, ведущей на галерею крепостной стены.

Над воротами было устроено нечто вроде башенки, со всех сторон защищенной толстым слоем камня. Пробежав по галерее, я вошел в этот наблюдательный пункт и увидел там уже знакомые мешки с песком, которыми были заложены многочисленные щели и все бойницы, кроме двух. Возле одной из них на трехногом табурете сидел солдат, в котором я без труда узнал своего приятеля Нуарона.

— Что там видно? — спросил я.

— Народ в лесу собирается, — тихо ответил наемник. — Не ори, хозяин велел соблюдать тишину — вроде как спим мы, ясно? Пусть себе лезут...

Я взял из его рук подзорную трубу и принялся шарить взглядом по темному лесному массиву. Нуарон был прав: среди ветвей то и дело мелькали человеческие фигуры, один раз мне удалось разглядеть длинную лестницу, которую трое молодцов протащили через заросли, чтобы вскоре укрыть ее в неглубокой лощине. Небо постепенно светлело. В какой-то момент мне показалось, что я разглядел небольшую пушку, прикрытую срубленными ветками, но я не мог поручиться, что так оно и было на самом деле. Я вернул трубу хозяину и присел на мешок.

— Да, наверное, сегодня они будут штурмовать.

— Удивительная страна, — задумчиво скривился Нуарон, — вот так вот, запросто, какие-то монахи лезут в чужой замок... а куда смотрит королевская стража? А суд? А каторга?

— Ты забываешь о том, что сама страна эта принадлежит монахам, — усмехнулся в ответ я. — Не знаю насчет суда, а королевская стража, если она и существует, никогда не станет перечить этим святошам. Они тут держат кости в кулаке. На западе — там немного иначе, но все равно, я, кажется, читал, что власть духовная значит куда больше власти светской.

— Не страна, а приют для буйнопомешанных! — фыркнул наемник. — Наверное, здесь бы понравилось моей дорогой тетушке: вот уж любит старая сука богов молить! Что ни утро — то новая жертва в храм. Что ни вечер — то ужин с духовниками. А племянничек, будь оно все проклято, наследства не дождется!

Последняя фраза Нуарона пролетела мимо моих ушей: глянув в бойницу, я увидел, как сразу два десятка людей бегут из леса, держа в руках длинные составные лестницы. Бойцы были одеты в причудливые доспехи: металл соседствовал с кожей, на спинах у некоторых я разглядел большие круглые щиты. У большинства также были мушкеты.

— Они идут! — зашипел я и бросился из башенки прочь.

Эйно правильно истолковал мою поспешность: едва увидев меня бегущим по галерее, он взмахнул рукой и пронзительно свистнул. Каждый из наемников уже знал свое место: человек пятнадцать бросились на стены, остальные заняли места возле внутреннего укрепления и в наблюдательной конуре боковой башни. Сделав мне знак следовать за ним, Эйно пулей метнулся наверх.

Взбежав по лестнице, я, не переводя дыхания, подскочил к амбразуре. Отсюда, с самого верха, мне были отлично видны и лес, в котором копошились десятки человеческих фигур, и те несколько отчаянных, что уже добежали до стен и теперь прилаживали свои лестницы.

— Вы знаете, в лесу, кажется, пушка, — сообщил я.

Эйно вытащил из чехла могучий морской бинокль и осторожно приблизился к амбразуре. В этот момент во двор упала горящая стрела. Тотчас же из башни выбежал слуга, натянувший на себя чей-то древний панцирь, и принялся отважно топтать ее ногами. Вслед за стрелой последовали еще несколько ее сестричек. Тогда к слуге присоединились повара с ведрами в руках. Их суета позабавила меня: они носились по двору, как растревоженные куры, потерявшие своего петуха.

Князь вернул бинокль на место и встал к «перечнице», чтобы развернуть ее прицел, чем-то напоминавший тот, что я видел на носовых пушках «Бринлеефа».

— Мат, у тебя острые глаза, — отрывисто сказал он. — Возьми штуцер и попробуй снять этих лучников — они там, на опушке, в кустах. Ты разглядишь их.

— Шейл, — позвал я находившегося рядом с нами солдата, — давай, поможешь.

Тот послушно кивнул и опустился на колено рядом со мной. Лучников я увидел сразу же — они действительно сидели в кустах и наилучшим образом демаскировали себя в момент выстрела, высоко вздымая свой лук с наложенной на тетиву стрелой, от которой тянулась струйка дыма.

— Давай! — сказал я, и мы выстрелили почти одновременно.

До меня донесся далекий крик. Быстро поднеся к глазам свой бинокль, я увидел, что один из стрелков, наполовину вывалившись из зарослей, стоит на коленях, прижимая руки к залитому кровью животу, а другой лежит уже мертвый. Еще четверо напряженно вертели головами, не понимая, откуда по ним стреляют.

— Я левого, — решил я.

Шейл кивнул и поднял тяжелую винтовку. Еще двое! Мы расстреливали их, как на охоте; и буквально сразу же после наших выстрелов загремели карабины на стенах. Я глянул вниз — солдаты, безрассудно высунувшись в промежутки между зубцами на стене, в упор убивали штурмующих. Отчаянно крича, те срывались на уже мокрый от крови мост, валились в воду, кто-то побежал обратно к лесу, но тотчас же зарылся носом в дерн, сраженный пулей кого-то из наемников. Бахнуло несколько мушкетных выстрелов, но они никого не задели: умирая под шквалом огня, монахи стреляли наобум. Эйно выжидал.

— Там действительно пушка, — сказал он, когда стрельба на стене утихла. — И я попытаюсь ее достать... но для этого они должны выдвинуться чуть вперед, чтобы мне было лучше видно.

— Первая волна, кажется, отошла, — заметил Шейл, отвинчивая пробку своей фляги. — А лучники уже на небесах. Интересно, что они намеревались здесь поджечь?

— Думали, что по двору раскидана солома, — усмехнулся Эйно, продолжая глядеть в прицел. — М-да-а... теперь они убедились в том, что мы не спим. И еще в том, что таскать на себе железяки — пустое дело. Мушкетную пулю, да на большой дистанции, крепкий панцирь еще удержит, но карабинную — никогда, разве на излете. Знать бы, сколько их там всего?

— Немного, наверное, — предположил я, рассматривая лес.

Эйно сплюнул на пол и достал свою трубку с длинным тонким мундштуком.

— Мы, конечно, могли бы сделать вылазку, — задумчиво произнес он, — но она нам тактически невыгодна.

— Совершенно верно, хозяин, — отозвался Шейл. — Если мы их перепугаем, они уйдут и вернутся сюда с гораздо большими силами, а нам нужно продержаться, вымотав их как можно сильнее.

— Тебя хорошо учили в корпусе, — согласился Эйно. — Да, нам нужно продержаться около трех суток — может быть, больше, может быть, меньше.

Плохо, конечно, что у них пушка, но она, как я смог заметить, небольшая, а ворота крепкие, таким ядром их не возьмешь, тут нужны серьезное орудие и серьезный заряд пороха. Или же конический снаряд с большой начальной скоростью. Ворота окованы сталью в несколько слоев, общая толщина там чуть не в полтора пальца — если бы я хотел разнести их с гарантией, я взял бы снаряд с каленым сердечником, а до таких они еще точно не додумались, где им, за молитвами, о таких вещах думать...

Меня вдруг посетила мысль, от которой я захохотал, как деревенский увалень, увидевший на ярмарке клоуна.

— После знакомства с нашей «перечницей» этим ублюдкам придется долго лечить не только свои тела, но и души...

Эйно посмотрел на меня с искренним недоумением, но потом до него все же дошло, и он улыбнулся:

— Да, наша скорострельность — я имею в виду хотя бы карабины — явно произвела на них впечатление. Надеюсь, они решили, что здесь засела целая армия.

Во дворе раздались оживленные возгласы — выглянув в бойницу, я увидел, как повара тащат из кухни здоровенный котел каши. Шейл, также заметивший это, озабоченно завертел головой.

— Надо бы и нам спуститься... а то все сожрут без нас...

— Мат, распорядись, чтобы нам принесли сюда, — решил Эйно. — И вина побольше.

Я шустро скатился во двор и принялся раздавать поварам указания. В это время ко мне подошел Бэрд с миской в руке, веселый и довольный.

— Ну что, всыпали мы этим красавчикам? — засмеялся он.

— Это только начало, — ответил я, вдруг беспричинно мрачнея. — У них там пушка. Я бы советовал тебе набрать как можно больше ведер воды и расставить их по двору. Гореть тут на первый взгляд нечему, но когда влетит ядро, пожар может начаться.

— Ты прав, — посерьезнел Бэрд. — Если они начтут жарить навесным, то нам придется несладко. Мне это как-то в голову не приходило... пожалуй, я наберу в подвале еще полсотни мешков и заставлю своих парней обложить нашу позицию со всех сторон. Найти бы еще бревен — получился бы отличный редут.

— За конюшней есть какие-то доски, они старые, но довольно толстые. Положите их сверху — это все же лучше, чем ничего. У меня нет особого желания ковыряться в ваших тушках, когда их нафаршируют осколками.

Повара, наверное, испуганные моим командным тоном, приволокли наверх котелок, деревянный ящик с хлебом и целую бутыль вина.

— Вот это дело! — подивился Эйно. — Мат, да ты просто находка! Так и воевать можно. А что это там внизу происходит? Откуда Бэрд доски потащил?

— Я подсказал ему, что от ядер иногда бывают осколки, — счастливый собственной сообразительностью, ответил я, — и теперь он решил строить крытый редут.

— Мудрец ты... интересно, а сам он до этого додуматься не мог? Я же сказал ему: защитись как можно лучше — а он только мешков лишних накидал, и все, спасибо. Воистину, моряки на суше не бойцы.

Расправившись с кашей, я взял бинокль и вернулся на свой наблюдательный пост у бойницы. Особого движения я не разглядел — над лесом загибались дымки нескольких костров, на расстоянии выстрела ходили какие-то люди, и я решил, что они, возможно, поглощают сейчас свой завтрак точно так же, как мы. Но многие ли доживут до обеда?

— Князь, разрешите мне немного пострелять?

— Я же просил тебя не называть меня князем, — с тоскливыми нотками отозвался Эйно. — В кого ты стрелять собрался — в чаек?

— У меня на прицеле по меньшей мере три кандидата в покойники. Духовники у них под боком, грехи, надо понимать, отпустят...

— Что-то ты развеселился, парень... — Эйно отложил в сторону миску и подошел ко мне. — Откуда ты знаешь, какое у них тут отношение к грехам — отпускают их или нет?.. Н-да, действительно, ходят себе, как ни в чем не бывало, — согласился он, поглядев на лес. — Ну что ж, попробуй их наказать за излишнее легкомыслие. Но только после того, как я спущусь вниз и предупрежу ребят, а то они решат, что начался новый штурм.

В ожидании, пока князь кончит завтракать, я положил перед собой штуцер и стал азартно выискивать возможные цели в бинокль. На таком расстоянии я был вполне уверен в своих силах: хитроумный прицел винтовки, состоявший из мушки и трубочки с проволочным перекрестием, позволял как бы «заострить» свое зрение и полностью сконцентрироваться таким образом на мишени.

Наконец Эйно встал, вытер платком губы и, ни слова не говоря, двинулся вниз по лестнице. Я подождал, пока он спустится, коротко переговорит с вышедшим из боковой башни Даласси, потом с Бэрдом, пока посыльный от Бэрда взберется на стену и, наконец, вздохнув, прижался щекой к ледяному металлу винтовки.

Мое внимание привлек рослый мужчина в монашеском одеянии, сидевший на корточках перед каким-то темным предметом. Глянув в бинокль, я решил, что это нечто вроде походного жертвенника. Святой сидел неподвижно, лишь изредка поднося к губам правую руку.

«Сейчас ты у меня помолишься, ублюдок, — подумал я. — Хорошее, наверное, дело — сдохнуть прямо во время молитвы...»

Его голова заняла собой середину тонюсенького крестика, и я спустил курок. Мощная отдача штуцера ударила меня в плечо, я потерял свою цель из виду — но, схватив бинокль, сразу увидел монаха недвижно лежащим на земле. Его высокая шапка, забрызганная кровью, валялась рядом; насколько я мог судить, молельщик был мертв. Из кустов к нему ринулись сразу несколько перепуганных людей. Пропустить такое я не мог. Продернув затворную скобу, я вновь прицелился — на сей paз в широкую, обтянутую тусклым панцирем спину склонившегося над ним человека. Пуля вошла ему в основание шеи, и он завалился прямо на монаха. Следующий! Но какого выбрать? А, нет времени! Того, что трясется там, сбоку, наполовину закрытый от меня ветками куста. Есть! Ага, теперь они разбегаются во все стороны! В лагере началось движение, сидевшие до того люди вскакивали на ноги, открываясь, — я выстрелил еще раз, промазал и повернулся к Шейлу:

— Давай помогай! Они там сейчас носятся, как муравьи...

Наемник довольно облизнулся, взял свой штуцер и лег возле соседней бойницы.

— Ого, — обрадовался он, глядя в мой бинокль, — да они и в самом деле страх потеряли, то за деревьями сидели, а теперь хоть сри на них! Ну-ка...

Бахнул выстрел.

— Есть, — прокомментировал я.

В этот момент мое внимание привлек совершенно лысый мужчина, одетый в зеленый панцирь и чешуйчатые поножи. Головного убора на нем не было, и его голова здорово выделялась на фоне ветвей. На бедре у него висел меч, но не внешность воина заставила меня обратить на него внимание — среди паникующей толпы он один сохранял спокойствие. Держа в руках длинноствольный мушкет, он притаился под деревом, уверенный в том, что заметить его невозможно, и внимательно разглядывал нашу башню. Он смотрел прямо мне в глаза.

— Проклятье, — прошептал я, наводя на него винтовку.

Зеленый стрелок поднял свой мушкет. Я готов был поклясться, что вижу в своем прицеле его зрачки, темные, как два сверла, они впились в меня и не отпускали. Вот он поднес мушкет к плечу... я выстрелил. В ту же секунду во внешний створ бойницы ударила пуля. Будь бойница прямой и хоть чуть-чуть более широкой, он попал бы в меня.

Я ощутил, как у меня затряслись руки.

Для того чтобы навести бинокль, мне понадобилось некоторое время.

Зеленого стрелка на месте не было!

Я едва не задохнулся от отчаяния. Его не было под деревом, его не было в кустах, его не было за небольшим пригорком, куда он успел бы за это время переместиться. Он где-то лежит и перезаряжает свой мушкет... Ну и стреляет же он... Из этой громоздкой, грубо изготовленной железяки, круглой тяжелой пулей, да с его-то порохом, попасть с такого расстояния в узкую щель бойницы! Мое счастье, что ее стенки срезаны под углом и пуля ушла в сторону!

И вдруг я увидел его. Стрелок сидел за толстым бревном, локтях в пятидесяти от своей прежней позиции, и все так же пристально смотрел на меня. Мушкет он держал на уровне глаз, но целиться еще не начал — видимо, прикидывал изменившееся расстояние. Потом он вдруг опустил свое оружие и стал что-то подкручивать на стволе.

«А, — понял я, — ты меняешь прицел. А мне пока менять не надо...»

Я затаил дыхание и поймал в свой крестик его сверкающую макушку.

«Нет, — сказал я себе, — поэтому я и промазал. Чуть ниже, чуть ниже...»

И упер прицел ему в грудь.

На этот раз отдачи я даже не почувствовал. Зеленый стрелок, едва не всадивший свою пулю мне между глаз — а я был уверен, что он смог бы это сделать, не окажись в моих руках более совершенное оружие, — лежал, широко раскинув руки, в трех локтях от своего бревна, отброшенный мощной пулей моего штуцера.

Рядом со мной бахнул выстрел Шейла.

— Все, — сказал он с сожалением, — попрятались. Сколько ты набил?

— А? — я не сразу понял, о чем он говорит. — Четверых.

— Всего-то? Я, кажется, семь штук сделал. Шустро они бегают!

Меня трясло. Я дотянулся до фляги, оставленной Эйно, кое-как отвернул ее пробку и начал пить — жадно, почти захлебываясь. Я пил до тех пор, пока спазм не сдавил мне горло. Тогда я лег на мешки и закрыл глаза.

— Устал, что ли? — удивился Шейл.

— Да так, — ответил я. — Не выспался немного.

Мне не хотелось рассказывать ему о том, что я пережил парой минут раньше. Рассказ получился бы слишком долгим, а говорить мне сейчас вообще не хотелось. Интересно, кого я все-таки уложил? Какого-нибудь великого местного воина? Ведь он один из всей этой оравы не стал метаться под пулями, он один попытался ответить нам — остановить нас!

В нашей комнатке появился Эйно.

— Ну как? — поинтересовался он. — Какой у нас счет?

— Четыре и семь, — вяло ответил я, продолжая лежать.

— Ого, неплохо для начала! И кто семь?

— Шейл. Я четыре. Не выспался...

— В вас кто-то стрелял — слышали?

— Да? — удивился Шейл. — А я не заметил...

Я сел и снова протянул руку за вином.

— Стреляли, — согласился я, отрываясь от горлышка, — вот стрелка-то я и уложил. Можете поглядеть на бойницу — там, снаружи, след от пули.

— Так он что — попал? — Эйно чуть не посерел. — Из чего?

— Из мушкета, ваша светлость, из самого обычного старого мушкета с дрянным дымным порохом. Кажется, у него был хороший прицел. Я не сразу смог достать этого лысого мерзавца: он прятался, как червяк. В конце концов, правда, я его опередил. Прицел-то его, в сущности, и подвел.

* * *

Кажется, мало кто из нас спал в эту ночь. Незадолго до заката кхуманы предприняли еще одну попытку взобраться на стены, такую же бестолковую, как прежде, но, потеряв не менее двух десятков человек убитыми и ранеными, удрали в лес. После нашей с Шейлом «охоты» лагерь, очевидно, переместился глубже, и теперь мы могли видеть лишь далекие огоньки костров, просвечивающие сквозь заросли.

С наступлением темноты мы с Эйно покинули наш пост наверху и засели в зале. Компанию нам составляли Визель с Даласси, Ута и доктор Доул, оказавшийся большим охотником до вина и костей. Единственный раненый — молодой парень, получивший царапину на голове и легкое сотрясение, — был обработан бальзамами и отправлен в казарму спать.

К полуночи неожиданно потеплело, но небо оставалось ясным. Я сидел неподалеку от камина, глядя, как Доул с Эйно увлеченно бросают кости, и потягивал отличное винцо из запасов хозяина. Если бы не фигуры часовых на стене, отчетливо выделяющиеся на фоне почти светлого неба, можно было бы подумать, что небогатый землевладелец просто коротает время в замке со своими гостями.

— Итак, — произнес вдруг Эйно, которому выпало три, — дорогой барон, вы наконец определились с нашей сделкой?

Визель вздрогнул. С неудовольствием поглядев на Доула, который был поглощен подсчитыванием мелких серебряных монет, перешедших на его сторону стола, он уперся взглядом в Эйно, но тот смотрел с привычной невозмутимостью, и Визель сдался.

— Я долго думал об этом, — вздохнул он, — и теперь вижу, что другого выхода у меня действительно нет. Я принимаю ваши условия.

— И что же, вас устроит Бургас?

— Мы говорили об этом с Далли, — Визель немного замялся и потянулся за вином, — по его мнению, в этой стране хорошие возможности для человека с деньгами...

— Для цивилизованного человека, — кивнул Эйно, — там действительно рай. Если вы вложите свой капитал в торговлю с Пеллией и Ханонго, то через несколько лет сможете завести себе настоящий замок, гарем и даже личную гвардию. Что ж, я одобряю ваш выбор. Завтра мы обменяем товар на золото и побрякушки. Что вам лучше — металл, камни или изделия?

— Лучше и то и другое, — смущенно отозвался Визель, — ведь я не очень знаком с этой страной.

— Прекрасно. Побрякушки и камни у меня с собой, а большую часть металла вы получите на корабле.

С этими словами он повернулся к Доулу и сделал ему знак бросать. Игра шла по маленькой, так, ради забавы: на столе не было ни одной золотой монеты, но азартного доктора и такой интерес захватывал с головой. Кости с сухим треском упали на столешницу.

— Ну вот, теперь вы в проигрыше, — удовлетворенно заметил Эйно и взял в руку карандаш, которым он записывал на клочке бумаги результаты игры. — В банке было пятьдесят при ставке в пятнадцать — значит, с вас семь серебрушек и одна медяшка. Поехали дальше... увеличим ставку?

— Банк?

— Тяну до сотни.

— Поддерживаю, — Доул полез в карман и выбросил на стол горсть медных и серебряных монеток.

— Если так пойдет и дальше, вы проиграете мне свою клизму.

— Никогда, ваша светлость. Ротный клистир — это святое. Скорее я поставлю собственные штаны.

— Не нравятся мне ваши штаны. Мне они велики. Вброс...

Кости вновь упали на стол, но игроки не успели даже взглянуть на них: снаружи раздался взрыв, сразу за которым последовали крики и несколько винтовочных выстрелов — а потом, будто проснувшись, загрохотала «перечница».

— Потайной выход! — рявкнул Эйно, срываясь с места.

Похватав оружие, мы все выбежали на воздух. Эттила светила ярко, и ее света было вполне достаточно для того, чтобы разглядеть все происходящее. Очевидно, кхуманы, отчаявшись взять нас в лоб, отыскали-таки скрытую в кустах дверь и, взорвав ее порохом, ворвались во двор, чтобы нарваться прямиком на разбуженного грохотом Бэрда. Он встретил их достойно: «перечница» гремела не переставая, ей вторили частые выстрелы карабинов.

— Лежать! — неожиданно рявкнул Эйно, сбивая с ног оказавшегося рядом с ним Визеля.

Над нами пролетели несколько пуль, выпущенных теми, кто успел прорваться во двор. Я свалился на землю, быстро откатился в сторону, под прикрытие тени стены и ужаснулся: из каморки, в которой повар держал свои сети и прочие рыболовные снасти, валила целая толпа! Бэрд укладывал их кучами, каморка, по-видимому, уже превратилась в набитую фаршем мясорубку, но они лезли, как заведенные, едва успевая сделать в нашу сторону один бестолковый выстрел — и сразу умирая, разорванные на куски страшными пулями, летящими на них из-за «мешочного» бруствера.

Атака прекратилась так же неожиданно, как началась, и я с изумлением обнаружил, что успел расстрелять весь магазин своего карабина.

— Внимательно на стенах! — гаркнул Эйно, не спеша почему-то вставать на ноги. — Это мог быть отвлекающий маневр!

— Боюсь, вы переоцениваете нашего неприятеля, князь, — услышал я совершенно спокойный голос Даласси. — Таких стратегических гениев у кхуманов просто нет: они нагнали сюда огромную толпу молодых фанатичных монахов, которые готовы лезть под пули, вот и все.

— Снаружи спокойно! — крикнул кто-то со стены.

Эйно наконец поднялся и двинулся к самодельному редуту, который возвел по моему совету Бэрд. Подготовился он основательно: стены сооружения были сложены из двух рядов мешков, сверху лежали толстые, хотя и немного подгнившие доски, вполне еще способные защитить от не слишком крупных осколков.

— Доктора! Доктора сюда! — вдруг крикнул кто-то внутри укрепления, и я поспешно бросился вперед.

Навстречу мне уже выволакивали рослого солдата с окровавленным плечом. Его левая рука висела плетью, и я сразу подумал, что дело тут, пожалуй, плохо. Не обращая внимания на остальных, я помог довести его до башни и тут же кинулся к своей сумке, в которой лежали хирургические инструменты и лекарства.

Прибежавшая следом Ута умчалась на кухню за кипятком, который по распоряжению Доула должен был наличествовать в любое время.

— О, проклятье! — возопил доктор, увидев раненого. — Мооле! Как же это тебя?

— В щель влетела, — простонал наемник, укладываясь на топчан. — Что там... руку-то хоть не отнимете?

— Сустав не задет, — сухо определил Доул, когда я срезал с раненого рукав его куртки и разодрал фуфайку. — Так... спирт. Кипяток. Вина ему, да побольше. Держись, Мооле, сейчас будем в тебе ковыряться...

С круглой мушкетной пулей мы провозились два часа. В конце концов, зашив рану и наложив лубки — оказалась задетой кость, — мы вернулись к столу. Мооле, накачанный вином по самую макушку, спал в складной походной кровати, придвинутой поближе к теплу очага. Посмотрев на свой хронометр, я выпил стакан вина и свалился прямо тут же, на второй койке, принесенной слугами. Засыпая, я слышал, как Эйно и Доул невозмутимо рассуждают об изменении ставок.

А утром к нам явился парламентер.

Я как раз заканчивал перевязывать стонущего — не столько от боли, сколько с похмелья — Мооле и подумывал о скором завтраке, как в ворота сильно грохнули и чей-то сиплый голос завыл на западном диалекте:

— Эй, в крепости! Эй, отвечайте! Спите там, что ли?

Через некоторое время ему ответил голос Даласси:

— Что надо?

Я завязал на Мооле последний узелок, еще раз предупредил его, что вино — только после завтрака, и поспешно выбежал из башни. Посреди двора стояли Даласси, Визель и Эйно с лукаво-задумчивой, совершенно плутовской миной на лице.

— Говорить надо! — крикнули за воротами.

— Говори, — разрешил Даласси.

— Эй, там, — теперь заговорил другой, и мне показалось, что я слышу голос Брорила, — давайте без болтовни. Визель, ты меня слышишь?

— Слышу, — темнея лицом, отозвался барон.

— Давай так — или ты отдаешь мне Череп и вы уходите вдоль побережья куда хотите, или я разнесу ваш свинарник артиллерией. Ты знаешь, что я не люблю шутить...

«Брорил, — понял я. — Точно он, гад... ну, попадись ты мне на прицел!»

Я испытал страстное желание забраться в боковую башенку и снять эту мразь — прямо сейчас, пока он еще не спрятался в лесу. Но вряд ли Эйно разрешил бы мне подобную выходку, а без его слова я действовать не мог. Мне оставалось только стоять и слушать, что там гундосит этот живодер.

— Что он говорит? — тихо переспросил меня Эйно.

— Он обещает разгромить нас пушками. Предлагает отдать ему Череп и уходить вдоль берега.

— Ага...

Выражение лица князя совершенно не изменилось, оставаясь все таким же дурашливым, словно он вообразил себя клоуном.

— У меня тут тысяча человек, — продолжал тем временем Брорил. — Я буду ждать полчаса: если ты не передумаешь, то можешь молиться — живыми вам отсюда не уйти.

— А если обстрелом ты разрушишь Череп? — вдруг спросил Визель. Ответом ему был хохот.

— Не смеши меня, Визель. Его не разрушишь и прямым попаданием ядра. Я найду его, где бы ты его ни спрятал, — я буду искать его год, но я его найду. А ты сдохнешь. Ты хорошо меня понял?

— Вполне...

Визель нахмурился и посмотрел на нас. Эйно покачал головой.

— Наверх, — сказал он одними губами.

Поняв, что он задумал, я бросился по узкой лестнице. Крутые высокие пролеты показались мне невыносимо долгими, хотя я бежал так быстро, как только мог. Оказавшись в нашей «огневой мансарде», как обозвал ее Шейл, я упал возле бойницы и схватился за ружье — но тут же со стоном опустил его на мешок песка. Переговорщики исчезли, я не видел даже шевеления кустов за их спинами. По всей видимости, нападавшие хорошо усвоили преподанный им урок — вся орава скрывалась глубоко в лесу, не рискуя показываться на опушке и попасть под выстрел азартного Шейла, который постоянно лежал с биноклем у бойницы, надеясь отыскать парочку любопытных. Но за утро ему еще не попалось ни одного.

— Как же ты этих пропустил? — раздраженно спросил я. — Почему не стрелял?

— Их увидел хозяин и велел не трогать, — пожал плечами Шейл. — Кто здесь командир — ты?

— Пока я, — услышал я за спиной голос Эйно. — Не буйствуй, Мат, я действительно был здесь и приказал ему пропустить парламентеров. Думал, они скажут что-то дельное.

— Там был Брорил! — взвыл я, страстно желая вцепиться зубами в приклад своего карабина.

— Я видел, — спокойно отозвался Эйно. — Ничего, он свое получит. Если не удерет, конечно, но на все воля предержателей. Он не врет насчет пушек.

— Что-о? — изумился я.

— Они действительно приволокли сюда осадную артиллерию, но зря все это. Для того чтобы стрелять в нас, мортиры придется подтаскивать прямо ко рву. Эти болваны не учитывают дальнобойность нашего оружия, а зря. Старый мушкет из дерьмовой стали кое-как бьет на сто шагов, а наш карабин — на триста. Про штуцеры и «перечницы» я уж не говорю.

— Кажется, они уже начали, — перебил его Шейл. — Вот дела, никогда еще такого не видел! Ну и чудище... они что же, станут лупить из этой чертовой ступы? Чем — ведрами с помоями?

— Нет, — ответил Эйно, внимательно глядя в бинокль, — это бомбомет. Дело плохо, ребята. Эй, — заорал он, высунувшись в бойницу, насколько это было возможно, — все в укрытия! В укрытия, святые и грешники! Сейчас тут начнется!

В лесу, на расстоянии полутора сотен шагов от стены замка, и впрямь происходило нечто неожиданное. Несколько десятков монахов, напрягая все силы, тянули на канатах огромный черный ствол, короткий и толстый, действительно напоминавший по виду ступу-крупорушку. Другие тащили раму, собранную из нескольких дубовых брусьев, соединенных меж собой грубыми коваными уголками. Очевидно, она должна была послужить лафетом. Но и мортира была не одна. Вскоре после того, как раму установили на ровном месте, правее от ворот из листвы появилось еще одно чудище. Я прикинул расстояние: отсюда штуцер должен был достать расчеты. Но нападавшие, видно, оказались умнее, чем я думал: едва лафетные рамы встали на место, вокруг них появились толстые деревянные щиты, окованные железными полосами.

— Щиты защитят от стрел, — прочел мои мысли Эйно. — От мушкета, даже, может быть, от карабина — на такой дистанции. Но от этого, — он встал к «перечнице» и принялся наводить ее на цель, — от этого спасет только броня.

— Жаль, что мы не захватили с собой легкую артиллерию, — мечтательно заявил Шейл, — у нас в корпусе были чудные пушечки, которые кидали небольшие, с кулак, бомбочки, набитые картечинами. Хорошее дело, особенно если полоснуть по наступающей пехоте!

— Артиллерия нам не понадобится, — хмыкнул Эйно, — и они в этом убе...

Договорить он не успел: в глубине леса — так мне показалось — вдруг ослепительно полыхнуло, и во двор крепости влетело начиненное порохом ядро, разорвавшееся с оглушительным грохотом. Полетевшие во все стороны осколки буквально смели со стены неосторожного солдата, который почему-то не спрятался в одной из башенок. Помощь ему была не нужна: бледнея, я видел, во что превратилась его грудь, — осколок выворотил ему ребра, превратив легкие и сердце в кровавые лохмотья.

— Вьен! — выкрикнул Шейл. — Это же Вьен! Как же...

— Нечего было высовываться, — ощерился Эйно. — Значит, у них есть что-то дальнобойное... это ухудшает наше положение.

Я поразился ужасающему спокойствию его слов. Немного забытый уже страх подкатился к моей груди, заставив похолодеть в животе. Схватив ружье — его тяжесть немного облегчала мне душу, — я лег у бойницы и принялся искать себе цель.

С нашей стороны все еще никто не стрелял, ожидая, пока начнет стрелять командир. А Эйно тем временем не торопился. Оторвавшись от веерообразного прицела своего страшного механизма, он поднес к глазам бинокль и стал наблюдать за поспешными приготовлениями в лесу. Я же, сколько ни прочесывал взглядом заросли, так и не смог найти ненавистную мне белую голову. Брорил исчез, скрывшись, очевидно, в глубине леса.

— Довольно много, — сказал вдруг Эйно, ни к кому не обращаясь.

— Много — чего? — удивился я.

— Ублюдков. Надо проредить. По расчетам — огонь.

Едва я услышал последнее слово, как в мои уши ворвался частый грохот. «Перечница» гремела, как спятивший барабанщик, давший обет всегда придерживаться одного и того же ритма, и я отчетливо видел, как из-за щитов валятся изуродованные тела артиллеристов. Пули проходили через толстое дерево с такой легкостью, словно это была бумага. Видя это, я ободрился и решил, что мой штуцер, пожалуй, тоже пробьет щит — мои патроны, хоть и меньшего калибра, обладали тем не менее ужасной мощью. Шейл подтвердил это очень быстро: после его выстрела из-за щита вывалился человек с тянущимися за ним кишками.

Я смог, наконец, справиться со своим оцепенением и тоже открыл огонь. Целей у меня было предостаточно: множество людей вжимались в землю, пытались спрятаться за огромной пушкой, зарыться под ее лафетом. От длинной очереди Эйно свалился один из щитов. «Перечница» вдруг стала стрелять одиночными — теперь до меня донесся плотный грохот множества карабинов со стены. Им отвечали вспышки мушкетных выстрелов из кустарника на опушке. Эйно перенес огонь на вторую мортиру, которая все еще была окружена щитами. По всей видимости, ему требовалось какое-то время, чтобы пристреляться из малознакомого оружия, — теперь я видел, что буквально каждая его пуля находит свою цель, выметая из-за орудия прислугу. В считанные секунды земля вокруг пушки насквозь пропиталась кровью, во все стороны от нее ползли раненые и изувеченные люди. Мне удалось всадить пулю в поддерживающую левый щит опору, и он рухнул, накрыв нескольких артиллеристов, все еще не отказавшихся от мысли подготовить орудие к стрельбе. Мортира была уже водружена на могучий чугунный станок, позволявший придавать ей нужный угол возвышения, — упавший щит открыл мне перспективу, и я принялся искать в бинокль, где могли находиться запасы пороха, предназначенные для орудия. Несколько человек бросились поднимать свое упавшее прикрытие, но один за другим рухнули на землю, не сумев даже сдвинуть его с места.

Я усмехнулся — и словно в наказание за это, в лесу снова блеснула вспышка выстрела. От грохота у меня зазвенело в ушах, но мне было уже не до того: это ядро наделало дел куда больше, чем первое, оно разорвалось буквально в пяти шагах от мешочного редута Бэрда, и часть осколков ворвалась вовнутрь, убивая и калеча людей, только что чувствовавших себя в полнейшей безопасности. Понимая, что сейчас мое место там, я отбросил в сторону ружье и ринулся вниз.

«О небо, только бы не Бэрда, — подумал я на ходу. — Только не Бэрда!»

Ветер еще не успел снести дым, и во дворе отвратительно воняло сгоревшим порохом. Редут выглядел жалко: во многих мешках образовались рваные дыры, через которые струился красноватый песок.

Внутри было красно от крови. Осколки влетели через незаложенный вход, убив одного из солдат, ранив другого и поцарапав почти всех остальных.

— Подпиленное оно, что ли! — заорал Бэрд — кажется, он был слегка оглушен. — Ты посмотри, сколько их тут!

И протянул мне ладонь, на которой лежали несколько мелких, горячих еще кусочков металла. Сейчас они меня интересовали мало.

— Закрой вход! — крикнул я ему, делая знак одному из наемников поднимать раненого. Осколок вошел парню в бедро, вспоров мышцу, но артерии, как я видел, задеты не были. Другому повезло меньше: ему разворотило голову, забрызгав весь редут кровью и мозгами.

Стараясь не думать о том, что в любую секунду может последовать новый выстрел, я кое-как доволок раненого до нашего временного госпиталя и сдал его Доулу и Уте.

— Мне надо наверх, — сказал им я. — Если будут другие, я спущусь, а пока я нужен хозяину.

Стрельба тем временем почти утихла. Несколько раз хлопнул штуцер из «мансарды», стегнул по ушам выстрел карабина со стены, и наступила тишина, нарушаемая лишь ужасными криками раненых в лесу.

На полу помещения были рассыпаны десятки гильз, от перечницы сладковато пахло горячей смазкой. Эйно сидел у стены на мешке с песком и покуривал трубочку.

— Заперли, — сказал он.

— Кого заперли? — удивился я.

— Нас, олух. У них дальнобойная пушка гайтанского, наверное, производства. Заряжать ее долго, но достать я ее не смогу. Пытался — без толку. Так что будем сидеть тут до тех пор, пока не позеленеем. Сейчас эти болваны снова полезут к мортирам, и все начнется сначала. А боеприпасов у нас тоже не очень-то много. Вина хочешь?

— Хочу, — почти машинально ответил я и взял в руки протянутую мне флягу.

Снизу тем временем поднялись Визель с Даласси. Барон постоянно сидел в наблюдательном фонаре боковой башенки, ловко орудуя врученным ему штуцером, а Даласси стрелял из помещения этажом ниже нас. Сейчас оба были мрачны.

— Снять пушкарей не удается, — сообщил Визель. — Слишком далеко, я их почти и не вижу.

— Я знаю, — спокойно ответил Эйно и прикрыл глаза. — Они будут стрелять, пока не кончатся ядра. Пушка у них, кажется, гайтанская — картонная мерка пороха, пыж, ядро, пыж, запальная мерка... и каждый раз новый фитиль. Долго. Зато дальность приличная. Они в лощине сидят, потому их и не достать.

— Может быть, предпримем вылазку? — блеснул глазами Даласси.

— Против нескольких сотен человек? Жить надоело? Нет, теперь нам остается только одно — сидеть и мерзнуть. Завтра вечером, по моим расчетам, должен прийти «Брин».

— До завтрашнего вечера они разнесут нас в щепки, — вздохнул Визель, садясь на мешки. — Брорил никогда не блефует. У него действительно тысяча человек и артиллерия. Интересно, где он взял эту гайтанскую пушку?

— Купил, — фыркнул Эйно. — Трудно, что ли?

— Странно, что они не продолжают, — заметил Даласси, выглянув в бойницу.

— Продолжат, — пожал плечами князь.

Глава 11

Мы отдыхали довольно долго, а за пару часов до заката все началось снова. Попытки монахов зарядить торчавшие на опушке мортиры закончились горой трупов, но ударившее из леса ядро попало в надвратную башенку, враз похоронив четверых прятавшихся от осколков солдат. Одного, уцелевшего, мы с Бэрдом унесли к Доулу — парень был оглушен и еле шевелил ногами и руками. Время от времени Эйно принимался стрелять, пытаясь все же попасть в засевших в какой-то низинке пушкарей, но все было бесполезно. Следующее ядро разорвалось неподалеку от птичника, забросав полдвора изуродованными тельцами ни в чем не повинных кур.

Неведомые артиллеристы решили изменить прицел: два ядра одно за другим шарахнули в ворота, осыпав мост целым дождем осколков, но успеха это не принесло — и тогда из леса с ревом ринулась толпа.

В первые секунды я решил, что остановить их не удастся. По быстро переброшенным через ров штурмовым мосткам бежали по меньшей мере пятьсот человек с лестницами и щитами. Из леса часто били ровные мушкетные залпы, правда, не приносившие нам никакого вреда. Несколько пуль щелкнули в откосы бойниц, но мы с Шейлом довольно быстро успокоили самых ретивых стрелков. Мы палили так быстро, как только могли: цепи людей с мушкетами были перед нами как на ладони. Две «перечницы» Эйно и Даласси косили штурмующих толпами, люди срывались с лестниц, летели в красный от крови ров, натыкались на поднятые штыки тех, кто находился внизу, но на их место тотчас же начинали карабкаться другие. Внизу уже кого-то тащили к Доулу, но я понимал, что сейчас я должен быть здесь.

От гильз было уже некуда деться — набивая в очередной раз свой магазин, я протянул ногу и принялся сметать их через бойницу вниз, чтобы освободить себе место. Перекатываться на теплых желтых цилиндриках было неудобно. Рядом со мной стоял ящик патронов. Утром, когда мы только разодрали его крышку из тонкого светлого металла, он был полон — теперь в нем оставалось менее половины. Мои пальцы почернели от оружейной смазки, руки начали предательски трястись — и все же через час нападавшие поняли, что лобовым штурмом им успеха не добиться.

Мы же, в свою очередь, убедились в том, что за ночь нас действительно разнесут в клочья...

Гайтанское орудие, по всей видимости, имело весьма ограниченный угол возвышения ствола — только этим можно было объяснить тот факт, что пушкарям до сих пор не удалось разгромить нашу «мансарду», беспрестанно плюющую шквальным огнем. Хотя попытки были: одно ядро разорвалось, грохнувшись об стену на уровне третьего этажа, но взять выше они уже явно не могли. Очевидно, пушка имела неудачный лафет, предназначенный для полевых орудий, стреляющих исключительно по пехоте или коннице.

— Готовить ужин! — проорал вниз Эйно, когда стало ясно, что палить больше не по кому.

Он не очень заботился о том, кто именно его услышит.

Пошатываясь, я спустился вниз. Солнце уже почти село, перед воротами лежала глубокая тень. Я зашел в редут к Бэрду, люди которого буквально извелись в ожидании неминуемого прорыва со стороны кое-как заделанного потайного входа, убедился в том, что все живы и здоровы, и побрел в зал.

Увиденная там картина потрясла меня.

Доул сидел у стены, бессильно свесив руки вдоль туловища, и немигающим взглядом смотрел на крупного молодого человека, которого заканчивала перевязывать Ута, — по-видимому, парня задело осколком в голову, но это была не рана, а ерунда — а на топчане посреди комнаты хрипел в наркотическом сне офицер с забинтованной грудью. Двое, лежащие на походных койках возле очага, были обречены: мушкетные пули разворотили им животы, и все, что мог сделать Доул, — это накачать их дурманящими настоями во избежание ненужных мук. Еще двое были ранены осколками в ноги. В большом медном тазу валялась целая гора кровавых бинтов и комков ваты.

Буквально за один день от нашего отряда осталась половина!

«Завтра, — подумал я, — не останется никого».

В углу лежал панцирь с изящной насечкой, аккуратно пробитый чьей-то пулей...

Стараясь не глядеть на него, я вышел и устало побрел вверх по лестнице. Я даже не чувствовал холода, мной овладело тупое безразличие — наверное, если бы неподалеку разорвалось ядро, я не стал бы смотреть, что оно наделало на этот раз. Мне было все равно. Снарядов у них, наверное, целый воз, значит, они будут стрелять до тех пор, пока не перебьют почти всех — а потом, с рассветом, пойдут на штурм. Останавливать их будет некому.

Слуги принесли наверх небольшую печку и котел с кашей. Мы с Шейлом кое-как заложили мешками две бойницы, оставив на всякий случай лишь одну, прикрытую до середины, и сели ужинать. Снизу поднялся Даласси, чумазый от оружейной смазки.

— Барон просит разрешения немного поспать, — сказал он.

— Пожалуйста, — пожал плечами Эйно. — Сейчас он нам не нужен. Я готов спорить, что до света они на стены не полезут.

— Я тоже так думаю, — согласился Даласси. — Спешить им некуда. Кажется, мы влипли в ловушку. Надо было забирать Череп и уходить.

— Куда? — поднял на него глаза Лоттвиц. — В море?

Даласси молча покачал головой и ушел.

Я без всякого аппетита съел свою порцию каши, изрядно сдобренной битой курятиной, и лег возле печки на мешки. Наступала ночь, и я совершенно не знал, доживу ли я до утра. От печки шло расслабляющее тепло, постепенно погрузившее меня в дрему. Сквозь сон я слышал откуда-то взявшийся голос Уты, какую-то возню с патронными ящиками, потом уснул окончательно, но ненадолго — проклятые пушкари решили, что отдыхать нам не стоит, и выпалили наобум в темноту. Ядро бахнуло об стену крепости, наделав много шума. Я подскочил, принялся тереть руками глаза и с удивлением обнаружил, что сон пропал напрочь.

В темноте слабо тлел уголек в трубке князя.

— Чего ты? — удивился он.

— Ничего себе, — почти хором ответили мы с Шейлом, который, разумеется, подскочил одновременно со мной. — Чего...

Шейл, впрочем, тотчас же уснул — его нервы были явно крепче моих. Набив трубку, я высек огня и посмотрел на хронометр. К моему изумлению, дело уже шло к рассвету! Мне почему-то казалось, что спал я никак не более получаса.

Покуривая, я глянул в бойницу. Ночь была ясной, далеко в небе слабо светилась вечерняя луна, совсем узкая в своей нынешней фазе. Я сидел, прислушиваясь к негромкому посвисту ветра, и думал о том, что в Пеллии сейчас, наверное, жара, голые мальчишки ныряют возле коммерческой пристани Альдоваара, собирая в свои рубашки съедобных моллюсков, которых они потом варят в закопченной железной бочке на мысу Фог. В кронах деревьев щебечут яркие птицы, а по набережной фланируют такие же яркие молоденькие девушки, мечтающие встретить щедрого кавалера.

Неожиданно Эйно пружинисто поднялся на ноги и сел возле бойницы. В его руках появился бинокль. Несколько секунд он пристально всматривался в сторону моря, потом бросил бинокль на мешок и помчался вниз.

«Что он там увидел? — встревожился я. — Неужели „Брин“? Но это же невозможно, он должен прийти только вечером...»

Подняв его бинокль, я принялся обшаривать горизонт, и точно — далеко во тьме, на границе темного моря и чуть более светлого неба я различил две небольшие звездочки.

Эйно примчался наверх буквально через минуту, держа в одной руке большую масляную лампу, а в другой — уже знакомое мне приспособление для запуска сигнальной ракеты.

— Убирай мешки, — приказал он, поспешно устанавливая треногу возле бойницы.

Я отвалил мешки в сторону, и спустя несколько мгновений ракета с визгом умчалась в небо. Эйно разжег лампу и отодвинул в сторону проснувшегося от шума Шейла.

— Что это такое? Что это? Обстрел? — недоумевал парень, стараясь заглянуть ему в глаза.

— Не мешай, — отмахнулся Эйно, напряженно глядя в бинокль.

Поднявшись на высоту в несколько сот локтей, красная ракета распалась на несколько ярких светлячков, медленно падавших вниз. Прошло около минуты. Я готов был поклясться, что вижу теперь огни в море и без бинокля. Белые зубы князя Лоттвица прикусили нижнюю губу — и вот над морем вспыхнула целая гирлянда красных огней, за ней еще одна, и еще!

Эйно глубоко вздохнул, взял в руки лампу и встал возле бойницы. Его ладонь в черной перчатке часто замелькала перед стеклом, то открывая путь яркому белому свету, то закрывая.

— Сигналит, — почти шепотом сообщил мне Шейл. — Но что — не могу прочесть. По-моему, это какой-то особый код, не такой, как на флоте.

Эйно опустил лампу на пол, прикрыл ее своей шляпой и снова взялся за бинокль. Достав из чехла свой, я также впился взглядом в горизонт.

— Сигналят, — сообщил я Шейлу. — Это явно наши. Наши... наконец-то...

Не дожидаясь, что будет дальше, я бросился вниз искать Уту и Бэрда.

* * *

Первый снаряд пролетел над нашими головами в ранних рассветных сумерках. Жужжа, как огромная стая разъяренных жуков, заостренный стальной цилиндр промчался над замком и с ужасающим грохотом разорвался далеко в лесу. Волнуясь, Эйно запустил специально приготовленную ракету — она должна была указать местонахождение цели. Красные головки упали почти точно на лагерь нападавших, и вскоре холодный утренний воздух прорезали еще два снаряда — в дело включился и второй барбет корабля.

У нас в «мансарде» стало тесно от желающих полюбоваться разгромом. Корабль был прекрасно виден — он стоял чуть позади замка, немного повернувшись носом к берегу, чтобы оба его барбета могли свободно бить с левого борта. Я не смог понять, для чего Иллари понадобилось совершать довольно сложный маневр — проходить по траверзу нашей крепости, затем разворачиваться в море на сто восемьдесят, открывая таким образом левый борт, если можно было бить через правый без разворота.

— Почти попали, — торжествующе сказал Бэрд, указывая рукой на высокие столбы дыма, поднявшиеся в лесу.

— Не совсем, — возразил ему Даласси, — еще не пристрелялись.

Эйно бросил на него короткий недовольный взгляд.

— Там есть прибор управления огнем, — ревниво сообщил он, — но нужно видеть цель.

Очевидно, Иллари послал в наблюдательное гнездо самого глазастого канонира — со следующего же залпа мы поняли, что лагерь накрыт. Едва в наших ушах утих звон от разрыва, как со стороны леса послышались отчаянные крики. Стрельба барбетов стала беглой, примерно два выстрела в минуту, к ним присоединились и бортовые пушки: на лес обрушился шквал разрывных снарядов. Из-за дыма мы не могли понять, что происходит там, где еще недавно располагался лагерь. По-видимому, уцелевшие монахи разбегались кто куда.

— Смотрите! — вдруг закричал Визель, указывая рукой вниз.

Едва глянув на опушку леса, я схватился за ружье. Беспорядочно стреляя, через ров перебирались не менее сотни монахов — очевидно, обезумев под градом снарядов в лесу, они решили, что мы впустим их в замок.

— Да что же это! — возопил Эйно, становясь к «перечнице». — Опять?

— По-моему, они совершенно свихнулись от такого фейерверка, — хладнокровно заметил Даласси и двинулся вниз на свой боевой пост.

Нападавшие не проявили особой настойчивости — оставив под стенами замка два десятка трупов, они гурьбой бросились в сторону лиманов, очевидно надеясь найти там спасение. Впрочем, их судьба нас не волновала.

По сигналу Эйно «Бринлееф» прекратил пальбу. Морской ветер донес до нас слабый скрип талей, и мы увидели, как с левого борта корабля спускают сразу две большие шлюпки.

— Я бы советовал вам собираться, — обратился Эйно к Визелю, который с задумчивым видом пялился в бинокль на наш корабль, — и чем быстрее, тем лучше. Мне до смерти надоела эта проклятая страна. К тому же не забывайте, что в окрестностях могло остаться еще немало сумасшедших.

Визель растерянно провел рукой по бороде и захлопал глазами:

— Но у меня тут большая библиотека, реликвии...

— Так вяжите их в узлы! Я пришлю вам в помощь людей.

Корабль стоял на якоре всего в сотне локтей от берега — я видел, как в шлюпки сели человек двадцать до зубов вооруженных матросов, среди них мелькнула черная фигура Иллари, который занял место на руле головной посудины, и взмахи весел погнали их к берегу.

Эйно тяжело вздохнул и снял «перечницу» с треноги.

— Гениальное изобретение, — ухмыльнулся он. — Что бы мы без него делали?

— Даже не верится, что двадцать человек разогнали целую армию, — поддакнул Шейл.

— Не совсем разогнали, юноша, но какое-то время продержались. Хотя, не приди «Брин» раньше срока, неизвестно, чем бы закончилась наша беспримерная оборона.

Я фыркнул — теперь меня веселило все на свете — и вышел, забрав с собой ставшее привычным ружье.

Во дворе, возле большого чугунного котла, толпились наемники, выполз даже Мооле, находившийся в госпитале, и оба раненных в ноги, которых, видимо, вынесли на стульях. При виде меня вся эта закопченная и забинтованная компания разразилась приветственными выкриками.

— Что у вас там, — поинтересовался я, подходя к котлу, — кашей разминаетесь?

— Кашей! — захохотали они. — На, попробуй нашей кашки!

И под нос мне сунули полный ковш густого красного вина.

— Вы что? — опешил я. — Вы обокрали барона?

— Он сам вынес и приказал выпить за удачу хозяина. Все равно, говорит, уезжаю, чего добру пропадать. Пей, Маттер, винцо что надо, хотя до пеллийского ему, конечно, не дотянуть. Пей! Все кончилось! Пей!

— Для кого-то действительно кончилось все, — пробормотал я и крепко хлебнул из ковша. Тем временем за воротами раздались выкрики, чей-то кулак забарабанил по железу, и двое солдат ринулись выбивать запорные брусья. Все повернули головы: створки с натужным скрипом разъехались в стороны, и во двор начали входить матросы с карабинами за плечами. Впереди шел Иллари. Увидев его, я бросил на землю недопитый ковш и побежал навстречу.

Моряк сжал меня в объятиях, коротко поцеловал в лоб и спросил, слегка отстраняясь:

— Как вы тут?

— Плохо, — просипел я, едва сдерживаясь, чтобы не зареветь. — Многих убили... Как хорошо, что вы приплыли так рано! Если бы не «Брин», к вечеру от нас остались бы одни скелеты.

— Где Рок? — поинтересовался подскочивший Бэрд. — На корабле остался?

— Он погиб, — мрачно ответил Иллари и присел на полурассыпавшийся от осколков бочонок. — Там, в городке...

Бэрда качнуло в сторону. Несколько секунд он стоял, не в силах осознать услышанное, потом вдруг закрыл лицо руками и, шатаясь, пошел к своим. Наемники слышали слова Иллари. Их лица, только что пьяные и веселые, враз потемнели, крики и шутки стихли; кто-то зачерпнул вина и протянул ковш Бэрду, но тот, отведя его в сторону, сел на ступеньки у входа в башню и опустил голову.

Из башни медленно вышел Эйно. Коротко посмотрев на сидящего Бэрда, он вздохнул и подошел к Иллари.

— Я ждал вас к вечеру, — сказал он, пожимая ему руку.

— Течение, — кивнул Иллари. — Сильный ветер... к тому же мы смогли отплыть в тот же вечер.

— Как погиб Рокас? — тихо спросил я, потрясенный поведением всегда веселого и хладнокровного Бэрда.

— Мы отдали почти все деньги хозяину небольшой быстроходной шхуны и договорились встретиться с ним на пристани. А он привел с собой десяток монахов. Началась перестрелка. Хозяина и его матросов мы уложили, половину монахов тоже — а когда увидели, что остальные бегут, Рокас был уже мертв. Так бывает...

Бэрд, сразу ставший маленьким и жалким, сидел на холодных каменных ступеньках и медленно раскачивал своей широкополой мягкой шляпой, на которой давно уже не осталось ни единого пера. Никто из его товарищей не решался подойти к нему и даже посмотреть в его сторону — притихшие, они все так же стояли вокруг котла, жадно поглощая дармовую выпивку. Не зная, чем заняться, я присоединился к ним.

Эйно с Иллари исчезли в башне. Прошел по двору, направляясь к чудом уцелевшей конюшне, Даласси. Опьяневший Мооле свалился прямо в песок, и двое солдат осторожно повели его к шлюпкам. Мы продолжали накачиваться вином до тех пор, пока из башни не появилась Ута.

— Все могут отправляться на корабль, — сообщила она. — Забирайте своих раненых и все за мной. Я возьму одну из шлюпок: специально, чтобы доставить вас.

— Я пока останусь, — решил я. — Или насчет меня тоже были распоряжения?

— Нет, — помотала головой девушка. — Я думаю, тебе лучше находиться возле господина.

Нагрузившись своими вещами, наемники уложили на носилки раненых и побрели вслед за Утой. Та шла налегке: сколько я ее знал, она никогда не обременяла себя какими-либо пожитками, кроме, пожалуй, смены белья. Все ее вещи хранились на корабле, да и там их было немного. Проследив взглядом за спиной Шейла, которому пришлось тащить носилки с офицером, раненным в грудь, я поднялся в нашу с Утой комнату и собрал свою сумку. Все ее содержимое составляла так и не прочитанная книга по судовождению, кое-какие тряпки и фамильный кинжал с длинной рукоятью, обвитой позолоченной проволокой. Мой лекарский саквояж находился внизу.

При помощи матросов наемники забрали всех, даже своих мертвецов. Я посмотрел на следы замытой крови на полу в зале, на таз, доверху забитый кровавыми бинтами, затем подхватил саквояжик и выбрался на воздух.

Бэрд все так же безучастно сидел на ступенях.

— Посмотри, осталось ли там чего еще, — неожиданно произнес он, поднимая голову.

Я заглянул в котел и обнаружил, что на пару ковшей вина в нем наберется. Зачерпнув, я протянул ковш своему другу. Тот выпил его одним глотком и вернул мне со словами:

— Выпей и ты. Рок был отличным парнем.

— Да, наверное...

Четверо матросов, ругаясь, выволокли из башни два огромных сундука, отделанных красно-коричневой кожей, и потащили их за ворота. Судя по тому, как парни их несли, сундуки были очень тяжелы. Вскоре эта же четверка вернулась обратно.

"Наверное, это имущество Визеля, — решил я. — Что он там говорил — библиотека, архивы? Представляю себе, как злится Эйно: он, пожалуй, готов отдать все на свете, лишь бы поскорее оказаться на «Брине».

Матросы вновь прошествовали по двору с сундуками, на сей раз черными и довольно потрепанными, а вслед за ними вышел Даласси.

— Ты мог бы поговорить со мной? — мягко спросил он у меня.

— Конечно... — немного удивленный, я поднялся на ноги и машинально отряхнул от песка задницу. — Здесь?

— Идем.

Мы прошли к конюшне. Двое слуг сваливали здесь в одну кучу снятую лошадиную сбрую. Даласси остановил их повелительным взмахом руки и приказал оседлать огромного черного жеребца, принадлежавшего Ассису — самому крупному мужчине в нашем отряде, погибшему под заваленной надвратной башней.

— Мы еще встретимся, — тихо произнес Даласси, садясь на лежащее возле дверей седло. — Есть у меня такое ощущение...

— Я всегда буду рад вас видеть, — отозвался я, все еще не понимая, для чего он приволок меня в конюшню.

— Тебе предстоит проделать очень большой путь, — кхуман, кажется, пропустил мои слова мимо ушей. — Никто не знает, почему судьба выбирает человека на ту или иную роль, но сыграть в принципе можно любую — если знать как. Ты должен запомнить, что любая истина требует постижения, ты должен выстрадать свой путь к ней, и только тогда ты сможешь воспринять ее во всей широте. Помни — путь к истине идет через духовное постижение. Информация, которая на тебя скоро обрушится, новые знания, новые горизонты — ты не сможешь впитать их сразу, для этого понадобится время. Но учти — потом, когда тебе придется принимать решение, руководствоваться ты должен будешь теми словами, которые я сейчас произнес.

— Я постараюсь запомнить, — серьезно ответил я.

Даласси кивнул и поднялся на ноги. Слуги закончили возиться с жеребцом. Проверив подпругу, кхуман перебросил через спину коня ремни двух больших сумок, закрепил две седельные кобуры и вывел коня на двор. Через минуту из башни выбрались и Визель с Эйно. Барон сразу же отправился на конюшню, а Лоттвиц подошел к нам и положил руку на плечо Даласси.

— Я очень благодарен тебе, — просто сказал он.

Даласси широко улыбнулся и ответил ему коротким поклоном. Эйно запустил руку в большую сумку из грубой порыжелой кожи, висевшую у него через плечо, и достал из нее увесистый кошель с бахромой. Кхуман сунул его себе за пазуху и усмехнулся:

— Это слишком много.

— Слишком много не бывает, — ответил Эйно. — Мне жаль, что ты остаешься здесь.

— Дела и долги, куда денешься. Я рад, что смог вернуться домой. Надо найти ответ на некоторые вопросы, надо отдать старые долги, надо просто посмотреть в глаза кое-каким людям. Берегите Визеля, он славный парень.

— Что его беречь, с такими деньгами даже дурак устроится. Ты береги себя.

Слуги выгнали лошадей из конюшни — недоумевая, животные блестели глазами и не могли понять, чего от них хотят. Потом один из жеребцов неуверенно вышел за ворота, и за ним медленно последовали остальные.

Визель, таща за собой большой кожаный баул, подошел к Даласси и невесело усмехнулся:

— Что ж, пора прощаться?

— Пора, — согласился Даласси и обнял его, как тогда, на мосту.

Несколько секунд они стояли, стиснув друг друга сильными руками, потом Даласси отпустил своего друга и запрыгнул на коня.

— Я провожу вас, — сказал он.

— Бэрд, ты решил остаться здесь? — позвал Эйно.

Офицер медленно поднялся на ноги, мотнул головой и побрел к воротам.

...Совсем скоро темный контур замка растаял на горизонте — мы долго видели одинокую фигуру Даласси, черневшую на берегу, потом он исчез, а вместе с ним быстро растворилась и башня: последнее, что я видел на земле Рашеро.

Глава 12

Я подбросил на ладони крохотный кинжальчик с позолоченным лезвием и подумал о том, что в Бургасе, пожалуй, Визель и впрямь сможет устроиться в лучшем виде. Господин Атту немало обрадовался нашему появлению и клятвенно пообещал предоставить барону всемерную поддержку в делах. А дела у него, как я знал, шли неплохо. Кинжальчик Визель подарил мне на память в то утро, когда Эйно, отчаянно спешивший домой, распорядился готовиться к отходу. Мы пробыли в Бургасе меньше суток. Впереди ждал океан — Визель долго стоял с Эйно на юте, потом, тепло пожав ему руку, спустился на палубу и подошел ко мне.

— Будешь здесь — не забывай, — сказал он мне с виноватой улыбкой, и в мою ладонь перекочевала острая раззолоченная безделушка.

Волны подхватили наш корабль, и он послушно отдался своей стихии — стремительный и непобедимый, словно ожившая скала. По мере приближения к Пеллии становилось все теплее и теплее, но я с ужасом замечал, что болезнь не отпускает Эйно. Он все так же кутался в теплую куртку и избегал появляться наверху, разве что в яркие солнечные дни. После отхода из Бургаса мы попали в шторм, который трепал нас почти сутки, и долго еще после этого над океаном висела сплошная пелена низких туч, время от времени разражавшаяся холодными дождями.

Сегодня было солнечно, ветер трепал мои сильно отросшие за последние месяцы волосы, и я то и дело отбрасывал непослушные локоны назад. Не зная, чем занять себя, я обшарил море в дальномер, но горизонт был совершенно чист. Встречаться с галоттскими пиратами нам не хотелось — еще на стоянке в Рашеро было обнаружено, что задний барбет не желает разворачиваться на правый борт, из-за чего Иллари и пришлось маневрировать перед крепостью в то утро, когда его пушки вымели из леса осаждавших нас кхуманов.

Я уже собрался было отправиться к себе в каюту вздремнуть до ужина, но из люка неожиданно появился Бэрд. В руках у него была неизменная бутыль вина.

— Тепло сегодня, — сказал он вместо приветствия.

— Скоро экватор, — отозвался я, — откуда ж взяться холоду.

— Да, — Бэрд устроился в кресле, выдернул из бутыли пробку и лукаво подмигнул мне: — Скоро будем дома.

Я кивнул. В результате того, что отряд потерял больше половины состава, выжившие наемники получили от Эйно совершенно фантастическую сумму. На эти деньги каждый из них мог купить себе небольшое торговое дело и никогда уже больше не рисковать своей шеей за других. Многие, как я знал, именно так и собирались поступить. Что же касается Бэрда, то я сомневался, что из него выйдет солидный негоциант. После гибели Рокаса, вместе с которым они провоевали немало лет, он долго пил — фактически до самого Бургаса, а потом как-то резко пришел в себя и стал почти таким же, как раньше, веселым и непоседливым. По его глазам мне казалось, что он вынашивает какие-то далеко идущие планы: однажды, тихим вечером после шторма Бэрд признался мне, что еще никогда у него не было таких денег и использовать их надо с толком.

— Дома много дел, — продолжал Бэрд. — После этой проклятой экспедиции я стал задумываться о своей многогрешной заднице...

— Это что-то новое, — заметил я.

— Наверное, хватит дурачиться, как маленький мальчик, пора заняться серьезным делом. Денег у меня хватит — теперь кое-кому придется воспринимать меня всерьез и подвинуться, чтобы я мог занять свое место.

— Смотря как это понимать. Ты что же, решил стать фермером?

Бэрд хрипло расхохотался и приложился к бутылке.

— Обязательно, как только женю младшего внука.

— У тебя уже внуки?

— Пока нет даже сына. Разве я похож на тех идиотов, что мечтают сидеть у очага с миской свиной похлебки? Нет, я загнусь со скуки, захлебнусь собственной блевотиной, как это сделал один мой старый приятель через год после женитьбы. Очаги, свиньи да жирные жены — это, Мат, не для нас с тобой. Не-ет, мы рождены для высокого полета. Сам увидишь... скоро Бэрд станет совсем другим человеком.

— И будет ходить весь в перьях и золоте? — я не удержался от скептической улыбки.

— Да нет, перья мне ни к чему, а что касается золота, то этого добра у нас с тобой будет как дерьма...

— У нас с тобой? Ты что же, набиваешься мне в компаньоны?

— Ах, ваша светлость, простите недостойного! Увидишь, сам увидишь...

В люке появилась светловолосая башка нашего стюарда Керри:

— Господина доктора к командиру.

Странные слова Бэрда мгновенно вылетели у меня из головы — я вдруг решил, что с Эйно случился новый приступ лихорадки. Но хвала предержателям, я ошибся. Князь сидел в кают-компании, заваленный старинными картами и какими-то толстыми фолиантами, с трубочкой в зубах, на свободном уголке штурманского стола красовался кувшин очень редкого золотого вина и пара бокалов. Судя по хитрому, привычно уверенному прищуру, здоровье Эйно пришло в норму.

— Садись, — предложил он и потянулся к кувшину, чтобы налить мне вина. — Морские путешествия, Мат, имеют одно замечательное свойство — оставляют много свободного времени. Но позвал я тебя совсем не для того, чтобы убить его в светской беседе...

Я осторожно кивнул. Несмотря на игривый тон моего господина, я почему-то сразу понял, что светской беседы у нас сегодня не получится.

— Как тебе вино? — поинтересовался он.

— Вино прекрасное, — ответил я. — Лет двадцать, верно?

— Почти тридцать. Ты еще не умеешь отличать возраст по насыщенности цвета, но это скоро придет. Знаешь... я хочу поговорить с тобой о том, чем тебе придется заниматься в самом ближайшем будущем, рассказать тебе кое-что... Раньше я думал, что должно пройти довольно много времени, прежде чем ты сможешь полностью войти в свою роль, но ты и так знаешь уже очень много, и нет никакого смысла тянуть с остальным.

Я напрягся. Опять речь о роли!.. Эйно почти дословно повторил запомнившуюся мне фразу Даласси, ту, что он сказал мне на конюшне. Что, в конце концов, они все имеют в виду?

— Дело в том, мой мальчик, что я — посредник. И посредником скоро станешь ты, потому что мое здоровье не оставляет никакой надежды... Единственное, что мне остается, — верить в то, что у нас с тобой есть по крайней мере год, может быть, чуть больше. За это время я смогу передать тебе все свои знания, а остальное уже будет зависеть от тебя. Я думаю, ты сможешь простить меня за то, что я выбрал твою судьбу за тебя, но иногда у людей действительно не остается выхода. Итак, ты станешь посредником. Но если ты думаешь, что тебе придется посредничать в сделках пеллийских торговцев или финансистов, то глубоко ошибаешься. Ты станешь посредником в торговле обитателей других миров, удаленных от нас на гигантские расстояния... ты неспособен пока постичь эти бездны, но все приходит со временем.

Я не сдержал изумленного восклицания. В первые мгновения до меня просто не дошло, что он имеет в виду. Обитатели других миров?.. И вдруг я понял, вспомнил рассказ князя о прошлом нашей собственной планеты, о существовании других людей, повелевающих звездами, о старости человечества и о надежде на его возрождение. Ощущая, как выступает на лбу пот, я поспешно влил в себя бокал вина и приготовился слушать дальше.

— Традиция вести сделки в присутствии посредников, являющихся своего рода свидетелями, а при случае — арбитрами, насчитывает множество тысячелетий, она зародилась задолго до того, как человек сделал свои первые шаги в Вечность. И горе тому, кто от этой традиции отступает. Но посредником должна быть сторона незаинтересованная, поэтому выбор часто падает на старые расы или же, наоборот, на молодые, не доросшие еще до своих собственных интересов на просторах вселенной. Мы стали посредниками случайно. О нас давно забыли, но почти пятьсот лет назад на один из пеллийских островов упал маленький корабль расы мэнор — в корабле были ученые наблюдатели, разведывающие «погоду» среди звезд. Да-да, там тоже случаются свои штормы и ветры, и за ними приходится следить, чтобы вовремя оповещать тех, кто путешествует в том или ином районе. Мэноры погибли бы от ран и увечий, но, к счастью, им подходил наш воздух, и экипаж смог продержаться до тех пор, пока за ними не прибыл спасатель, — они не погибли потому, что беспомощных чужаков выходил некий отшельник, живший с сыном в своем замке на берегу моря. Этот человек обладал богатым воображением и смог понять, что странные существа, рухнувшие с неба на его землю, вовсе не демоны, а просто обитатели другого мира, не во всем похожего на наш.

В благодарность мэноры напомнили о нашем существовании многим своим друзьям.

Эйно замолчал и вновь наполнил мой бокал. За окном каюты разгорался оранжевым пламенем закат, и я подумал, что до ужина мы, пожалуй, не закончим.

— С тех пор некоторые из нас участвуют в заключении сделок: наша планета стала своего рода торговым перекрестком, на котором встречаются продавцы и покупатели. Ты станешь одним из нас — но, увы, все тут не так просто, как могло бы показаться. Во-первых, нам приходится действовать, соблюдая строжайшую тайну. На свете немало людей, которые радостно объявили бы нас пособниками демонов и утопили в океане, — однажды такое уже было. Во-вторых, те, кому принадлежит власть, не готовы еще ощутить на себе ответственность за истинную роль человечества. Подумай сам: разве можно доверить это, к примеру, кхуманам? Они тотчас же ринутся искать свою выгоду, и мы вновь окажемся в изоляции. Двигаясь тем путем, на который мы встали, мы рано или поздно поднимемся до уровня не только посредников, но, возможно, и партнеров. Пока это мечта — но теперь, после того, как мы добыли Череп, мечта превращается в надежду. Череп может представлять огромную ценность — дело в том, что яхубель были известны своими знаниями и умениями, многие из которых так и остались для всех секретом.

— Не поэтому ли за ним так гонялись кхуманы? — спросил я.

— Нет, для них это просто реликвия, описанная в древних текстах, составленных теми, кто сумел избежать влияния конвертера и в первые же годы после Прибытия исследовал оставленные прежними хояевами лаборатории. Череп, в сущности, представляет собой сложный механизм, непонятно зачем помещенный в хрустальную безделушку, копирующую настоящий череп представителя расы яхубель. Для чего это было сделано — нам уже не понять. Возможно, для них это имело какое-то культовое значение. Может, это был какой-то важный символ — откуда мы знаем? Есть и еще одна опасность... ты, кажется, понял, что за штуковина отыскалась в старом ящике у Дерица?

— Я понял, что это шлем, но как я мог догадаться, кому он принадлежал? Его невозможно надеть на человеческую голову. Это был шлем яхубель?

— Нет, к яхубель он не имеет никакого отношения. Этот шлем принадлежал представителю расы муарор — приблизительно так произносится их самоназвание на приемлемом для нас языке. Это молодая, очень агрессивная раса, не желающая признавать галактические законы. Они стремятся захватывать новые территории, не считаясь с интересами и претензиями других, более старых рас. Возможно, из-за них вспыхнет новая большая война.

— Они так глупы, эти муарор? — изумился я. — Но один не выстоит против десяти.

— Они отнюдь не глупы, просто они считают, что им удается играть на противоречиях, возникающих во взаимоотношениях других миров. Они поспешны и склонны к риску — так устроена их психология, изменить тут ничего нельзя. Некоторые ученые считают, что муарор — странная ошибка природы, что такая раса просто не должна была появиться. Но тем не менее они существуют. Слухи о попытках проникнуть сюда доходили до меня не раз, но никаких доказательств у меня не было. Теперь я их имею.

— Вы хотите сказать, что им запрещено опускаться на нашу планету?

— Фактически да. Скажем так, им тут нечего делать. Существует неписаное правило — на перекресток приходят только те, кому есть что продать и на что купить. Никаких других дел на перекрестке быть не может. Именно поэтому все сделки совершаются втайне от обитателей нашего мира и уж, тем более, от его правителей. Муарор мало занимаются торговлей, они больше грабят — когда им это удается, конечно. Они вне закона, и это всем хорошо известно.

— И вы боитесь, что они высадятся здесь... у нас? Они хотят завоевать наши земли?

— Это не так-то просто, как тебе может показаться. Закон нерушим, на нем держится мировой порядок, и никто, даже муарор, не может пойти на столь вопиющее нарушение. Они должны будут проникнуть сюда с заднего хода, как бы договориться с нами о том, что мы принимаем их руку и сами призываем их сюда. Это, как ты понимаешь, вопрос не одного дня и даже не года — скорее речь может идти о столетиях. Мы же, дабы сохранить самоуважение, должны избегать каких-либо контактов с представителями этой расы и докладывать в Контроль о попытках прорыва.

— Что такое контроль? Стража?

— Ты уловил суть, но это не стража, а скорее наблюдательный совет, в который входят представители крупнейших торговых миров, крепко связанных меж собой. Контроль может принять меры, и муарор отступят. Я говорю не о военных экспедициях или каком-либо усмирении непокорных — нет, речь идет только об ограничении торговли, без которой не может существовать ни одна звездная раса. Муарор — изгои, и любой нажим может привести их на грань катастрофы. Поэтому они стараются действовать предельно осторожно, и все же... мы должны опасаться.

— Расскажите мне, каким образом мы осуществляем свою э..ээ, — я замялся, заранее сложенная в уме фраза почему-то истаяла, — свою посредническую деятельность?

— В Пеллии, в Шахрисаре и кое-где в Марибе есть места, куда садятся шлюпки с торговых звездолетов. Перед прибытием они связываются с кем-либо из нас, и тогда на место посадки отправляется посредник со своей свитой. В нашем клане есть своя иерархия, и тебе придется выучить множество имен, дат и познакомиться с хрониками — это необходимо для того, чтобы понять, чем еще, помимо посредничества, мы иногда занимаемся. После моей смерти ты займешь мое место — место одного из старших. Выше тебя в Пеллии будет лишь Монфор.

— Монфор? Я думал...

— Ты думал, он бандит? Фактически так и есть. В нашей иерархии Монфор не подчиняется никому, а равны ему лишь два человека на всей планете — один в Ханонго — да, нам безразличны политические противоречия наших государей, и еще один в империи Оллнар.

— Оллнар?! — ахнул я. — О...

— Да, — печально улыбнулся Эйно, — я знаю, что это они залили кровью твою несчастную родину... но ... что ж, тебе придется мириться с этим. Запомни еще вот что: среди нас нет никакого соперничества, мы выполняем свою работу не за плату, хотя она тоже присутствует, а для того, чтобы держать лицо. Обычно встречи оговариваются заранее с назначением точной даты, но если необходимость в посреднике возникает неожиданно, то на место немедленно выезжает ближайший. Посредник не имеет права отказываться, и он обязан оказать любую помощь тому, кто ее потребует. Ты должен иметь еще и военную силу, потому что защита торговых гостей перекрестка — твоя прямая обязанность. Для этого и существуют свиты.

— Но от кого же мне придется их защищать?

— Однажды мне пришлось расстрелять из пушек целое племя желторожих дикарей, которые готовы были умереть все до единого, но покарать спустившихся с неба демонов. Ты должен быть готов ко всему... всегда.

Эйно поглядел на хронометр и протянул мне два увесистых тома в толстых кожаных переплетах.

— До прихода в Пеллию ты должен прочитать и усвоить все это. Это — хроники, составленные нами за последние два столетия. Здесь описаны подробности сделок, совершенных на разных континентах, а также рассказывается о всех посредниках этого периода. Иди, — в раскрытое окно ворвался прохладный вечерний ветерок, и князь вдруг снова передернул плечами, — иди. У тебя есть еще время.

...Якорь с грохотом полетел в почти прозрачную, бирюзовую воду залива Саленг. Перед нами был остров Боур, самая западная точка пеллийского архипелага. Вся команда ломала голову, ради чего так спешивший домой Эйно еще в океане приказал изменить курс и остановиться возле Боура. Под бортом «Бринлеефа» степенно прошел шестивесельный катер королевской таможенной службы, и щеголеватый молодой офицерик в желтом мундире и нитяных перчатках отсалютовал стоящему на юте Эйно узким прямым мечом. Тот приветственно поднял шляпу. С правого борта спускали шлюпку.

Матросы быстро доставили нас на пристань, где уже ждал привычный извозчик, увидевший идущую к берегу лодку. Эйно ловко бросил ему серебряную монету и назвал адрес. Поклонившись, возница придержал за ним дверцу блестящего черным лаком экипажа и запрыгнул на козлы.

После долгого путешествия я с восторгом смотрел на чистые, выложенные серым камнем улицы, на ухоженные домики с неизменными палисадниками, на магазины с огромными стеклянными витринами, на спешащих по своим делам людей — обитателей этой залитой солнцем страны, так непохожей на серость и грязь Рашеро, которая, казалось, въелась в мое тело на долгие годы. Это была моя страна-и мне хотелось петь от восторга. Возница остановил экипаж в довольно новом квартале, застроенном респектабельными магазинами и высокими конторскими зданиями. Выбравшись на тротуар, Эйно уверенно толкнул немного пыльную дверь трехэтажного доходного дома, первый этаж которого занимал салон дорогих морских товаров, а остальные, судя по всему, сдавались под конторы. Мы поднялись по застеленной ковром лестнице и остановились возле двери с матовым стеклом, на котором было выведено золотыми буквами: «Лайнус Эмиш, доктор права, королевский нотариус».

Доктор Эмиш оказался толстопузым дядькой лет сорока, в золоченых окулярах и при цветастом галстуке, плохо гармонировавшем с темным сюртуком из очень дорогой ткани, прошитой серебряной нитью. Завидев на пороге своего кабинета Эйно, он едва не лишился чувств: оба его помощника немедленно полетели в ближайший ресторан за наилучшим вином, а сам нотариус буквально извелся, не зная, в какое кресло усадить дорогого гостя.

— Небо, небо, — причитал он, — год считай как не виделись, эк же вот оно, а? Все думал: вот бы его светлость... да где там, дела ведь, дела все... небо-то, а?

Манера ведения беседы у него была довольно странной.

Эйно, убедившись в том, что оба молодых писца умчались, сразу приступил к делу.

— Лайнус, — сказал он, раскуривая трубку, — до ресторана целый квартал, значит, время у нас пока есть. Но с другой стороны, его у нас немного. Доставай печать, писать все будешь сам, свидетели мне не нужны.

— Какой бланк? — сразу став серьезным, нотариус распахнул вделанный в стену кабинета сейф.

— Процедура «харран».

— Что-о?!

От неожиданности Эмиш замер с какой-то бумагой в руке и едва не уронил с носа окуляры. Эйно спокойно покачал головой.

— Все кончено, Лайнус, я умираю от ю-ю. Процедура «харран» — давай, бери бланк и садись, пиши. Я, князь Эйно Лоттвиц-Лоер и Гаспаар, находясь в здравом уме и полной памяти...

Перо нотариуса стремительно заскрипело по бумаге. Закончив, он строго посмотрел на меня — кажется, я был бледен как мел; у меня дрожали руки, я ощущал, как по лбу струится холодный пот, но не мог заставить себя смахнуть его. Я смотрел в пол, стараясь не вслушиваться в доносящийся с улицы негромкий шум большого города.

— Молодой человек, — произнес доктор Эмиш, — вам понятна ответственность, ложащаяся с сего мига на ваши плечи?

— Да, — хрипло прошептал я.

— Вы готовы присягнуть на верность Высочайшему дому — сейчас, здесь, в моем присутствии, и держаться этой клятвы всегда: на суше и на море, в любом краю и за пределом бытия?

— Присягаю.

— Вашу подпись.

Я обмакнул красивую наборную ручку в чернильницу с красной тушью и витиевато расписался в левом углу листа.

— Ваша печать, князь.

Эйно поднял крышку специальной лаковой шкатулки, в которой хранилась печать рода Лоттвиц-Лоер, приложил ее к кроваво-алой подушечке и поставил красный оттиск. Затем, достав из кармана куртки какую-то замысловатой формы ручку с блестящим серебряным пером, вывел поверх печати свою подпись.

Лайнус Эмиш внимательно посмотрел на нас, потом вытащил из верхнего ящика стола большую печать, вырезанную из какого-то красно-коричневого, с золотыми прожилками камня и с размаху ударил ею по нижней части листа.

В дверь осторожно постучал писец.

— Поздравляю вас, молодой человек, — сказал нотариус, протягивая мне полный бокал белого вина.

Пять минут спустя мы вновь оказались на улице. Эйно поймал извозчика и сказал, положив руку мне на плечо:

— Езжай на корабль, Мат. И постарайся пока не трепаться о том, что сейчас случилось. Я буду к обеду.

— В порт! — приказал я вознице. — Или нет, стоп, в ближайшую винную лавку.

Кучер послушно кивнул головой и свернул налево. Возле крупных винных заведений всегда толкутся один-два старых пьяницы, готовых на услуги за стаканчик рому. Как правило, это моряки, удалившиеся на покой, — они не нищенствуют, просто у них такой способ скоротать время. Такая же картина обнаружилась и за углом, напротив сверкающей сотнями, нет, тысячами бутылок витрины. Здесь был товар из большинства стран нашего полушария. Карета остановилась. Видя, что я опускаю окошко до отказа, к дверце степенно приблизился седой краснорожий пузан в мягкой широкополой шляпе.

— У молодого господина, — прищурился он, — дурное настроение.

— У молодого господина душевное потрясение, — вздохнул я. — Не знаю что выбрать.

— Потрясение любовное? — напрямик спросил меня знаток молодых душ.

— Деловое.

— Тогда ром от Гилло и красный сарпаран с острова Лаэ.

— Неси, — согласился я и протянул знатоку монету в три золотых орла.

Когда Эйно вернулся на корабль, я сидел в своей каюте с бутылкой этого самого сарпарана и размышлял о том, почему кроме двух старых иллюминаторов у меня появилось еще два новых — разве я звал плотников?

* * *

Я поглядел, как слуга закрывает ворота вслед за Утой и Иллари, уезжающими куда-то по только им известным делам, запахнул плотнее плащ и побрел к замку. В окнах трапезной залы поигрывали оранжевые сполохи — второй день подряд Альдоваар сотрясали холодные северные ветры, приносящие с собой долгие тяжелые ливни. Сумрак вокруг меня был напитан запахами мокрого леса. Я прошел по темным от влаги плитам — дождь закончился меньше часа назад — и вошел в холл. Эйно наверняка сидел сейчас перед камином с книгой в руках, глядя не столько на страницы, сколько на танцующее перед ним пламя, и я подумал, что в такой вечер лучше побыть с ним, чем торчать в полном одиночестве у себя в библиотеке, тем более что из слуг остались лишь кухарка, старший повар да кучер. Все остальные уехали в город по случаю большого храмового праздника, и задерживать их было нельзя.

Войдя в залу, я убедился в том, что оказался прав в своих догадках — князь сидел в глубоком мягком кресле, развернутом к огню, на столике рядом с ним находились графин желтого вина, бокал и трубка, а также несколько кисетов с разными сортами зелья.

— Не промок? — спросил он, не оборачиваясь.

— Дождь давно кончился, — отозвался я, подходя поближе к огню.

— Тогда бери кресло и садись. В такую погоду я часто жалею, что у меня нет детей... правда, есть ты.

В голосе Эйно появились добродушно-ворчливые нотки. Я подтащил к камину такое же, как у него, кресло, затем взял в застекленном шкафу еще один бокал и сел. Далеко внизу, в городе, гулко ударил храмовый гонг.

— Начали, молельщики, — заметил князь. — Терпеть не могу святош, будь они неладны! Из-за жрецов мой покойный папаша спятил мозгами, и в итоге, когда я вернулся в Пеллию, мне не осталось ничего, кроме имени.

— Вы никогда не рассказывали мне об этом, — осторожно заметил я.

— Что уж тут рассказывать! В твоей стране, кажется, не торгуют небесным покоем?

— У нас другие понятия рая и ада. Рай достижим только для тех, кто творит добро, часто ценой собственной жизни. Все наши святые погибли, спасая какого-нибудь очередного принца, или отца-настоятеля, или хотя бы благородного рыцаря, скачущего с императорским поручением.

— Тоже глупость, хотя и не лишенная хоть какой-то логики. У вас по большей части спасают честь, а у нас, понимаешь ли, душу. Но, чтобы спасать, ее надо сперва обрести, а обретается она ценой жертв и самобичеваний. Тьфу, лопни их печенка! Можно и не бичеваться — достаточно побольше платить жирным храмовым крысам, и блаженство тебе обеспечено. Я полагаю, что благополучно сдохну и без оплаты этого мероприятия. А уж там, за пределами, я договорюсь с кем надо, и все будет в лучшем виде. Никогда не поверю, чтобы наши служили там золотарями, — думаю, они в порядке и помогут мне разобраться с делами.

— У вас своеобразные взаимоотношения с Небом. Хотя я давно заметил, что здесь, в Пеллии, религия является делом совести, и не более. Не то что в Рашеро...

— О Рашеро! Страна сумасшедших. Подумай, может быть, когда-нибудь ты сможешь написать научный труд, стать королевским академиком, как Иллари.

— Иллари — академик?!

— Разумеется. Три или даже четыре научных труда по сравнительной экономике разных стран и эпох. Бред, на самом деле, я читал — но сам он считает себя великим воротилой и просто математиком. А ты можешь написать о том, что нужно сделать, чтобы целый народ запереть в приют для умалишенных, да еще и заставить его платить за это сомнительное удовольствие. Я думаю, тебе еще не раз придется туда наведаться. Сдается мне, кхуманы крутят какую-то загадочную игру. Я все время думаю: за каким дьяволом там остался Даласси — почему он не вернулся в теплый сытный Бургас, а ускакал невесть куда подставлять свою шею?

— Даласси вообще показался мне весьма загадочным человеком. Вот с Визелем все ясно — сидел парнишка в монастырях, стало до него что-то доходить, отправился в Марибу, начал копаться в текстах, в старых плитах...

— Тут ты совершенно прав, Мат. Визель — открытая книга, он не причастился великих тайн. А с Даласси и в самом деле не все в порядке. Во-первых, он многое скрывает. Что именно — понять невозможно. Что, спрашивается, он делал в Марибе целых пять лет? Визель как-то раз сказал мне, что его не было пять лет, и никто, ни одна живая душа не узнала, что он там искал и где вообще он находился на самом деле — в Марибе ли? Потом он вернулся... и опять уехал в Марибу, чтобы попасть в итоге в Бургас. Как, скажи мне, можно пройти тысячи миль по диким джунглям в одиночку? Да тебя съедят там сто раз.

Я покачал головой. Холод сделал Эйно немного раздражительным: время от времени его начинала бить дрожь, он наклонялся к огню, грел свои украшенные перстнями пальцы, а потом хватался за бокал вина.

— Визель найдет в Бургасе то, чего ему, в сущности, давно не хватает: покой, — продолжал князь. — Забудет обо всех своих изысканиях — Череп напугал его до дрожи, теперь у него не осталось желания лазать по старым гробницам в поисках опасных реликвий.

— Как бы кхуманы не добрались до него снова.

— Чепуха. Они понимают, что Череп давно у меня, а до нас им не добраться.

— Эйно... Бэрд как-то раз рассказал мне кое-что о «филинах». Мне кажется, я должен знать о них побольше, вы не находите?

Лоттвиц отпил из своего бокала и принялся набивать трубку черным, сладковатым зельем, пропитанным, как я знал, медом диких лесных пчел.

— Трепло твой Бэрд. Хотя парень, конечно, крепкий и с понятиями. Сам-то он кто? Не «филин», что ли? Ты историю читал? Пеллийскую?

— Читал, конечно, но...

— Ну понятно, о «филинах» в хрестоматиях еще не написали. «Филины» появились как ответ на невыносимые законы, придуманные двести лет назад Леомелом-V. Его королевское величество додумался взимать налоги со всего, что ездит, плавает, ползает, кудахтает... вообще со всего. Двор у него был, как теперь говорят, «блистательный». А чтобы закатывать приемы на десять тысяч человек сразу, нужны, разумеется, денежки. Вот он и начал давить. Народ, конечно, стал нищать, причем не только крестьяне да работяги всякие, а и купцы, и судовладельцы. Что было делать? Мы, пеллийцы, ко всяким там бунтам не склонны, у нас все потихоньку делается, из-за угла. Так и появились «филины». Потом эта организация охватила всю Пеллию, и теперь уже никто не может с ними ничего поделать, хотя и пытались. Последний раз лет двадцать назад, но началась такая резня королевской стражи и мытарей, что власти просто растерялись.

Эйно пошевелил кочергой в очаге и неожиданно замер, прислушиваясь. Его лицо заострилось.

— Мат, — шепотом произнес он, — снимай со стены штуцер и подай мне пистолеты. Быстро!

— Что случилось? — также шепотом спросил я, подавая ему пояс с двумя заряженными «вулканами», всегда лежавший на подоконнике.

— В доме кто-то есть.

— Кто? Там только повар и...

Где-то далеко за несколькими дверями раздался отчаянный женский крик. Я почувствовал, как у меня холодеют пальцы.

— В окно, Мат, — скомандовал Эйно. — В окно, святые и грешники!

Я распахнул узорчатую литую раму и первым выскочил на траву. Вслед за мной спрыгнул и Эйно. И в этот момент со стороны ворот ударил выстрел.

Эйно упал на землю, схватил меня за ноги и сильно дернул — я свалился рядом с ним, не понимая, откуда, собственно, в нас палят, но зоркие глаза князя уже различили в темноте врага, и он открыл огонь с обеих рук. Пистолеты рявкнули, выплюнув во мрак две короткие струйки огня, и парковые кусты ответили нам коротким, перешедшим в предсмертный хрип воем.

— В обход! — прошипел Эйно, но мы опоздали.

Сразу четверо появились в окнах, и буквально шквал свинца изрыл дерн вокруг нас. Впервые в жизни я действовал впятеро, вдесятеро быстрее, чем думал, — наверное, сказалась большая практика в Рашеро: троих я снял всего тремя выстрелами. Правда, расстояние было мизерным и промахнуться я не мог, но никогда еще я не передергивал затвор тяжелого штуцера с такой впечатляющей скоростью. Четвертого, по-видимому, уничтожил Эйно.

Бой занял буквально несколько секунд. В наступившей тишине я повернулся к своему господину и увидел кровавую пену на его губах...

— О небо! Вы ранены! Куда они вас? Куда?!

— Это конец... все, Мат.

Эйно застонал и неуклюже сел, держа руку на груди. Из-под его пальцев толчками выходила кровь.

— Сейчас я принесу бинты... вы выживете, нужен только хороший хирург...

— Никаких хирургов. Ю-ю доконает меня еще во время операции... все, Мат, ты должен спешить.

— Куда спешить? — закричал я, не в силах поверить в происходящее — мне казалось, что сейчас, вот сейчас, стоит только захотеть, и наваждение сгинет, а Эйно, князь Лоттвиц, улыбнется, похлопает меня по плечу и встанет. Но он сидел, бледный и подрагивающий, а из его тела быстро выходила кровь...

— Возьми вот это, — он снял с шеи свой неразлучный круглый медальон и протянул его мне. — Теперь это твое. И слушай меня внимательно! Череп в нижнем сейфе. Помоги мне дойти до тепла... Череп в нижнем сейфе... код...

Я занес его в замок и кое-как доволок до кресла. Вата и бинты всегда лежали в одном из шкафов. Оставив их князю, я стремглав пробежал в его кабинет, открыл, ломая пальцы, сейф и вытащил из его чрева полукруглую кожаную сумку и увесистый кошель с золотом, а также неприметную кожаную сумочку для ношения на шее — в ней была бумага, составленная на острове Боур. Затем я взял два пистолета, несколько коробок патронов и вернулся в зал.

— Два трупа спустишь в бак с кислотой, — едва шевеля губами, распоряжался Эйно, — в тот, который рядом с канализацией, ты помнишь? А Череп — в тайник у колодца. Шевелись!

Вытирая рукавом слезы, я подхватил наиболее щуплого из убитых и поволок его через весь парк. На выложенных камнем дорожках оставался кровавый след, но я знал, что с минуты на минуту начнется ливень, который смоет все следы. Бак, о котором говорил Эйно, был устроен специально для таких случаев. В нем была едкая кислота, напрочь растворяющая человека. Врытый в землю, бак был замаскирован крохотной декоративной часовенкой. Открутив запоры герметичной крышки, я свалил покойника в подземную емкость — теперь ее придется скоро чистить, но это уже не важно, главное, как сказал Эйно, скрыть несколько трупов, чтобы их хозяева решили, что кому-то удалось выжить и они удрали с Черепом.

Эту же операцию я повторил и со вторым мертвецом. Я понятия не имел, каким образом Эйно заливает в странный бак эту жуткую мерзость, как он ее оттуда удаляет и как бак чистить — в тот момент меня это совершенно не волновало. Эйно умирал буквально на глазах и отказывался принять хоть какие-то лекарства, способные продлить его агонию. Он отправил меня в свой кабинет, заставив забрать несколько книг и толстую распухшую тетрадь в кожаном переплете. Потом я оделся — дорого, но практично.

— Уезжай с острова, — прохрипел Эйно, сверля меня глазами. — Уезжай. Иллари и Уту найдешь потом, через некоторое время. Могут прийти другие, нет никакой гарантии, что их никто не подстраховал. О тайнике не знает никто, кроме нас с тобой, даже Иллари. Все, что тебе будет нужно, ты прочтешь в моей тетради. Плохо... плохо, что у меня не хватило времени, но ты справишься. У тебя просто нет другого выхода... Сейчас для тебя самое главное — это уцелеть. И запомни: это Монфор!

— Кто-о?

Я содрогнулся, совершенно не понимая, о чем идет речь.

— Ты помнишь орла рода Лэраас, который я показывал старику в пенсне? Это была подделка... так вот, я все понял...

— Орел? При чем тут орел?

Эйно с каждой секундой терял силы.

— Это Монфор, запомни! Бери коня, только не моего, и уходи. Уходи же! Ты... — он пошевелился, и изо рта хлынула кровь. — У...хо... ди...

Я уже знал, что слуги мертвы. Женский крик, который я услышал, был криком кухарки. Ей всадили нож в спину.

Я подождал некоторое время, пока Эйно не потеряет сознание, потом осторожно поцеловал его в лоб и выбежал из замка.

Ужас уже прошел, уступив место совершенно холодному отчаянию. Седлая лошадь, я двигался совершенно механически, не осознавая даже, что делают мои руки. Вскоре я выехал из конюшни и шагом направился к запасному выходу, через который обычно заезжали фургончики наших поставщиков, доставлявших в Лоер все необходимое.

В замке лежал умирающий князь Лоттвиц-Лоер и Гаспаар, и еще до рассвета я должен был принять на себя его имя и его роль в жутком театре, который почему-то оказался всего лишь жизнью. Процедура «харран», совершенная в заведении доктора Эмиша, заключалась в том, что в случае смерти господина наперсник получал его имя, звание и все остальное, за исключением королевских наград и выборных должностей.

Еще до рассвета князем Лоттвиц-Лоер и, будь оно все проклято, Гаспаар, должен был стать я — если, конечно, я доживу до этого рассвета.

Доживу? При этой мысли я вдруг горько рассмеялся.

Мне еще предстоит месть — а для этого я должен сперва попасть в столицу.

И, выбравшись на грязную проселочную дорогу, я двинулся в порт, где надеялся нанять себе какое-нибудь суденышко.