Книга первая

Та сторона земли

Этой ночью куда-то запропастилась луна; море было видно лишь на самом краешке прибоя, где до воды доставал фонарный свет. Ночной бриз надувал с верхнего парка терпкий субтропический аромат. Близь берега он смешивался с запахом моря, создавая обалденный коктейль. Море, против обыкновения, не ворчало, а скорее что-то нашёптывало. Воздух, отторгнув дневной зной, окутывал плечи приятным теплом, потому ветровка, прихваченная на всякий случай, мирно покоилась на балюстраде. Около ветровки, облокотившись на перила, стоял я: немолодой мужчина в сланцах на босу ногу и приспущенной поверх спортивных брюк футболке.

Предполуночный моцион стал обязательным ритуалом с того момента, как я вселился в одноместный номер одного из корпусов раскинувшегося по-над Чёрным морем санатория. Мой, а также соседний корпуса располагались внизу у самого пляжа и отделялись от него набережной, на которой я сейчас находился. Остальные здания были понатыканы над обрывом выше по склону, и утопали в объятиях шикарного субтропического парка. От парка к набережной вела витая многомаршевая лестница. К услугам тех, кто не желал утруждать ноги пересчётом каменных ступеней, имелся лифт, соединённый с набережной тоннелем.

Я с удовольствием вдыхал свежий ароматный воздух, слушал, не вслушиваясь, бормотание прибоя и шаг за шагом приближался к блаженству. Увлёкшись саморелаксацией, я не обратил особого внимания на приближающиеся шаги, отметив их наличие где-то на периферии сознания. Даже то, что шаги смолкли за спиной, не заставило меня ни сменить позу, ни тем более повернуться. Потом я почувствовал взгляд, который прошёлся по моим тылам от пяток до затылка. Не было ни страшно, ни неприятно, но лишь слегка щекотно. Прозвучавший за спиной женский голос положил конец моему уединению.

— Я так понимаю, Аристарх Вяземский, вы являетесь поклонником ночных бдений?

Стоять спиной к женщине, которая, к тому же, назвала тебя по имени, было, как минимум, невежливо, и я повернулся на голос. Часть набережной позади меня занимал огромный тент, под ним деревянные скамьи. На них любят сидеть, а чаще лежать, обитатели санатория, в жаркие дневные часы, находя здесь спасение от солнца. Сейчас скамьи были пусты и лишь на одной из них, той, что была ко мне ближней, сидела женщина. Неяркий свет горящих на набережной фонарей позволил разглядеть и фигуру, и даже лицо, но лучше всякого грима скрыл истинный возраст моей нежданной визави. Определённо не девочка, где-то от тридцати, скорее всего с хвостиком, далее — вплоть до ягодки. Лёгкий длиннополый сарафан хоть и не просвечивал насквозь, но и не скрывал очертаний не лишённой изящества фигуры, чему в немалой степени способствовала принятая женщиной поза. Она сидела, откинувшись назад, опираясь на собственные руки. Голова с коротко стрижеными волосами слегка запрокинута.

Пригласив меня к диалогу, женщина ждала ответа, и я не стал затягивать паузу.

— Вы совершенно правы, с одной лишь поправкой: мои бдения скорее полуночные, нежели ночные, ибо время от полуночи до рассвета я предпочитаю проводить всё же в кровати. — Чтобы мои слова не прозвучали как двусмысленность, я продолжил без паузы: — Вы назвали моё имя, мы знакомы?

Явно обрадованная тем, что меня не покоробило её довольно бесцеремонное вторжение в мой интим, незнакомка поспешила ответить:

— Официально друг другу мы представлены не были. Я видела вас пару раз в ресторане, а имя узнала сегодня вечером на караоке-шоу.

Ну конечно, караоке-шоу! Где я ещё мог так явно засветиться? Любовь к пению была заложена во мне на генном уровне. И мать, и особенно отец слыли в любой компании отличными певунами. Я же с детства не обладал ни хорошим голосом, ни абсолютным слухом и, если бы не караоке, вряд ли приумножил славу родителей. Но это поистине революционное изобретение позволяло всякому ощутить себя певцом, хотя бы внутри отдельно взятой квартиры, было бы желание. Моё желание постепенно превратилось в страсть и — о чудо! — и связки разработались, и слух обострился. Правда, на публике я пел не часто, исключительно в кругу близких и друзей, а на широкой публике не пел вовсе, вплоть до нынешнего приезда в санаторий. А тут увидел объявление, приглашающее принять участие в караоке-шоу, и решился. Сегодняшнее выступление было по счёту пятым или шестым. Впрочем, важно не это, важно то, что принимали моё пение весьма благосклонно и даже периодически вызывали на бис. Вот и незнакомка попала в число моих поклонниц — или нет? А вот возьму и спрошу её об этом!

— И как вам понравилось моё выступление?

Боже, ну и вопросик, эк меня понесло. А вот как скажет сейчас какую-нибудь гадость и приложит мордой об асфальт! Но, слава богу, ничего подобного не случилось. Ответ был прост и лаконичен.

— Мне действительно понравилось, и я решила познакомиться с вами поближе. Нет, — пресекла она мою попытку как-то отреагировать на её слова, — я ещё не успела ничего придумать, и эта встреча совершенно случайна.

— Но я никогда не видел вас здесь в это время, — усомнился я в правдивости её слов.

— Ну, это совсем просто, — рассмеялась она. — Во-первых, я всего три дня в санатории. Во-вторых, я возвращалась в свой номер после купания и вовсе не собиралась гулять, но увидела одинокую фигуру и решила подойти — женское любопытство, знаете ли…

В подтверждение своих слов незнакомка слегка изменила позу, и я увидел лежащее за её спиной полотенце.

— Что-то не разглядел вас на пляже. — Я тупо продолжил гнуть своё, хотя уже и не понимал, зачем, собственно, это делаю.

— А я с другого пляжа иду. Для тех, кто живёт в VIP-зоне, оборудован собственный пляж — вы не знали?

Этого я действительно не знал. То есть про VIP-зону, где отдыхают особо белые люди, я, конечно, слышал и даже видел отгороженные от мира симпатичненькие коттеджи, но с их обитателем сталкивался впервые. Незнакомка, видимо, почувствовала мое смятение и потому спросила:

— Что-то не так?

Я поторопился отогнать нелояльные мысли и как можно мягче ответил:

— Нет, всё в порядке, просто это было неожиданно, — и вновь, не давая ей времени на осмысление моих слов, продолжил: — Ну, раз всё так удачно для нас обоих сложилось, давайте знакомится: Вяземский Аристарх Игоревич, клерк из Москвы.

— Вяземская Екатерина Михайловна, домохозяйка из Рагвая.

Шок не шок, но нечто похожее я в этот момент испытал. Однофамилица и иностранка с русскими корнями. По отдельности это ещё терпимо, но в комбинации два в одном выглядело перебором. Хорошо хоть, что теперь не было нужды гадать, откуда взялся лёгкий акцент. Пауза затягивалась. Я понимал, что должен что-то сказать, но все фразы, приходившие в слегка ошалевшую голову, были одна банальнее другой. Всё шло к тому, что я от безысходности ляпнул бы какую-нибудь несуразицу. Очевидно, это настолько отчётливо проступило на моём лице, что Екатерина решила мне помочь и сменила тему.

— Аристарх, вы любите купаться по ночам?

Странный, согласитесь, вопрос, но теперь я, по крайней мере, мог хоть что-то сказать.

— Не буду врать, была такая мысль. Вот только воплотить в действительность пока не решился.

— Так может, прямо сейчас и воплотите?

Может, мне и показалось, — поди, разбери при таком освещении — но пока она говорила, в её глазах лихо отплясывали четыре чёрненьких чумазеньких чертёнка. Видимо, моя новая знакомая по-своему истолковала вновь накативший на меня приступ неразговорчивости. Она делано вздохнула и произнесла покаянным тоном:

— Вы простите, Аристарх, вечно я говорю что-то не то.

Ладно, голубушка, сделаю вид, что готов играть по твоим правилам.

— Вам не за что извиняться, Катя, — можно я буду называть вас так? — тем более что вы совершенно правы: почему бы не искупаться? — Я зашёл за спину госпожи Вяземской, быстро избавился от лишней одежды, оставшись в плавках и сланцах, после чего решительно направился в сторону лестницы, ведущей с набережной на пляж. Я шёл и представлял, как чёртики в её глазах показывают языки мне в спину. Но оборачиваться не в моих правилах…

Сланцы я скинул у кромки воды и начал осторожно заходить в море. Вы знаете, что такое купаться, когда вода теплее воздуха? Заходить в такую воду очень даже приятно, а вот выходить… Впрочем, до этого ещё далеко. А пока я поплаваю и подумаю. Итак, эта ночь принесла мне нечаянное знакомство с особой по имени Екатерина Вяземская. Нечаянным, знакомство, было, разумеется, с моей стороны. Другая сторона к нему стремилась и, кстати, этого не скрывала. То, что встреча не была спланирована заранее, — поди, проверь! — сути не меняло. А мне это надо? Не знаю, и не узнаю, пока не выясню истинных намерений госпожи Вяземской. Может, родственница, какая? Хотя навряд ли. Фамилия, скорее всего, по мужу, а у меня за границей бывшего Союза родственников нет. Что ей из-под меня понадобилось? Банальный секс, стыдливо именуемый курортным романом? Ха-ха три раза. Во-первых, я прекрасно знаю, что не тяну на мачо, а женщины это чувствуют на расстоянии. Во-вторых, зачем так сложно? На большом курорте в разгар сезона всё делается куда проще: «Вы привлекательны, я чертовски привлекательна, так к вам или ко мне?». Разве что у них в Рагвае это как-то иначе. Но что-то мне подсказывает, что Катюша стала иностранкой не так давно, и нашу внутреннюю кухню знает хорошо. И если я прав, то сегодня Катю больше не увижу. Прочь из воды, ноги в сланцы и бегом — зябко, однако! — к скамейке. Одежда на месте, Кати нет — кто бы сомневался! Подхватываю брюки и всё остальное в руки и бегом в номер, под душ и баиньки…

* * *

Вовсе не думать о ней я не мог, потому просто отогнал мысль на дальнюю стоянку, где и оставил до времени. За день мы нигде не пересеклись, хотя я не менял обычного распорядка. А может, именно поэтому? Может, мой и её распорядки шли строго параллельными курсами и не предполагали пересечения? Лукавил ли я, давая волю подобным измышлениям? Конечно, лукавил! Я абсолютно точно знал, где сегодня увижу Катю…

* * *

Караоке-шоу шло к завершению. Поначалу, вроде как для разогрева, к микрофону допускались все желающие. Потом наступал черёд признанных исполнителей. Наша обойма завершала программу, одновременно давая старт танцевальному марафону, который, по традиции, будет продолжаться до последнего танцующего. Исполнять песни, которые люди будут не только слушать, но и танцевать под них, было и ответственно, и приятно. Мой хит вызывали трижды. И не только потому, что под него, со слов одной из моих поклонниц, «так кайфово танцевать медляк», но и потому, что сегодня я был в ударе. В мой голос добавились особо чувственные нотки, и это не осталось незамеченным. Пел ли я сегодня специально для неё? Осознанно — нет, а подсознательно… кто бы знал? Во всяком случае, она наверняка посчитала именно так.

Как только непрофессиональных певцов поменяли на профессиональную фанеру, и я оказался на общем положении, Катя тут же возникла рядом и в этот вечер меня уже не отпускала. Мы много танцевали. Постепенно танцы, по хотению моей партнёрши, превратились в обжиманцы, так что к концу вечера я знал о Катиной фигуре достаточно много. Расстались мы у калитки VIP-зоны. При прощании Катя подставила губы, я ограничился чмоки в щёчку и, не оборачиваясь, пошёл в сторону своего корпуса.

* * *

Телефонный звонок, заставший меня во время бритья, обломал кайф. Шипя и сквернословя, я прошлёпал в комнату. Голос в трубке принадлежал Екатерине.

— Какие у тебя на сегодня планы?

Мы уже на «ты»? С какой такой радости…

— Извини, совсем память отшибло, когда мы с тобой пили на брудершафт? — Сказал, и тут же принялся злиться уже на себя за излишнюю резкость. Но Катя только рассмеялась.

— Ну, не будь таким букой. С утра перейдём на «ты», а вечером уладим формальности — идёт?

— Идёт, — буркнул я. А что ещё оставалось делать?

— Вот и чудненько. Так какие у тебя планы на сегодня?

— Вечером пью с тобой на брудершафт. До этого я абсолютно свободен.

Катя вновь рассмеялась. Смех, надо признать, ей очень шёл.

— Предлагаю после завтрака совершить вылазку в город.

Мне совсем не улыбалось менять прохладу прибрежной зоны на едкий зной городских улиц, но разочаровывать Катю хотелось ещё меньше, поэтому я бодрым голосом ответил:

— Готов выполнить любой каприз…

… — За мои деньги, — смеясь, закончила Катя, и, не дав хоть что-то вставить, положила трубку.

Я же трубку не положил, а скорее, швырнул. Вот, стерва, за кого она меня держит?! За её, видите ли, деньги. Что я, альфонс какой-нибудь? Но пока я выходил на набережную, пока шёл по тоннелю к лифтам, пока шагал по парку к ресторану, я успел основательно остыть и начал мыслить более рационально. А что, собственно, произошло? Начало шутке положил я, она её только закончила. Не думаю, что если бы вся фраза была произнесена мной, получилось бы смешнее. К началу завтрака я пребывал уже в добром расположении духа и потому ел с аппетитом.

Катя ждала в холле ресторана. Когда мы вышли на улицу, она направилась к ближайшему выходу из санатория. Я легонько придержал её за руку.

— Нам лучше выйти через другие ворота. Оттуда намного ближе до автобусной остановки.

Катя лишь покачала головой.

— Как вы, мужики, любите выставлять нас дурами. Поверь: мой путь намного короче.

Устраивать семейную сцену в мои планы не входило, и я молча последовал за спутницей. За воротами нас ожидал кабриолет с откинутым верхом.

— Я заказала машину на целый день, — пояснила Катя.

* * *

В этот приезд я уже совершил обзорную экскурсию по городу на автобусе, но быстро признал, что делать то же самое, сидя в шикарной машине, гораздо приятнее. Целый день мы колесили по вытянувшемуся вдоль береговой линии городу, который на несколько лет превратился в одну большую стройку. Большинство будущих олимпийских объектов являли собой лишь скелеты архитектурных шедевров, но впечатлял размах задуманного.

Ужинали на открытой террасе гламурного ресторана, примкнувшего к главной городской набережной. Столик выбрали у края, поближе к морю, подальше от эстрады, откуда доносились звуки вполне пристойной танцевальной музыки. А нам по душе был шелест морских волн, накатывающих на галечный пляж. Были, конечно, и танцы, чуть позже, между основным блюдом и десертом. А вначале мы, как и условились, выпили на брудершафт. Не предавая церемонии излишнего эмоционального окраса, завершили её лёгким соприкосновением губ. После ресторана под ручку продефилировали по набережной в сторону морвокзала, где ожидал автомобиль.

…На центральной аллее санатория установлено много симпатичных скамеечек. В час Быка их обычно занимают парочки. Подсаживаться считается неприличным, впрочем, попадаются граждане, на себя это правило не распространяющие…

Мы остановились у входа в VIP-зону. Я заглянул в глаза спутнице, разглядел в них массу хмельных чертей и почти обречённо поинтересовался:

— Будем прощаться?

— Не хочу прощаться, хочу купаться! — решительным тоном заявила Катерина.

Я вздохнул про себя. Моя новая подруга была гораздо пьянее, чем выглядело со стороны. Видимо, в подпитии телом она владела лучше, чем мозгами.

— Ну, куда тебе купаться, ночь на дворе… — начал я и осёкся, вспомнив про любовь Кати к ночным купаниям. — Тем более ты без купальника. — Отмазка была никудышная, что тут же и подтвердилось.

— А я буду купаться голой, — заявила Катя, с вызовом глядя мне в глаза.

Ни бросить её, ни согласиться с прихотью, которая наверняка являлась лишь увертюрой к банальной мыльной опере, я не желал, поэтому заговорил жёстко и даже жестоко:

— Если ты рассчитываешь на секс, то должен тебя огорчить — его не будет!

— Это ещё почему? — возмутилась Катерина. — Я тебе что, не нравлюсь? — Не получив ответа, она подозрительно посмотрела на меня. — Или ты гомик? А это мы сейчас проверим! — Она плотно прижалась ко мне всем жарким телом. Так мы простояли несколько секунд. Потом Катя отстранилась и удовлетворённо промурлыкала: — Реакция как у нормального самца… В чём проблема?

Я не собирался юлить и уходить от ответа. Другое дело, объясняться с пьяной женщиной полагал занятием малоперспективным.

— Может, отложим выяснение отношений на завтра? — предложил я, старясь говорить мягче.

— Нет, сегодня и сейчас! — пьяно мотнула головой Катерина.

— Тогда, может, всё-таки, не здесь? — спросил я, внутренне капитулировав.

Катя осмотрелась по сторонам и кивнула:

— Давай не здесь.

Мы таки нашли в огромном парке укромный уголок, где Катерина произнесла требовательным тоном:

— Ну?..

Вам приходилось изливать душу друзьям и близким? Помните, как нелегко, как приходится дозировать сбрасываемую информацию, чтобы не травмировать родственную тебе психику чрезмерным душевным стриптизом? А откровенничать со случайным попутчиком? Правда, намного проще? Рассказал о самом сокровенном, выпростал душу и успокоился. А он выслушал и забыл. И расстаётесь вы навсегда, довольные друг другом. Кем для меня была на тот момент Катя? Таким вот случайным попутчиком и была. А раз так, то слушай, коли напросилась.

— Понимаешь, Катя, я всегда был робок с женщинами. Нет, завязать знакомство, беседовать на интересные темы, что называется «составить компанию», это я мог, это пожалуйста! А вот затащить бабу в койку, — ты прости, Катя, за грубое, но точное определение — это у меня не получалось, при всём том, что импотентом я никогда не был. Много позже, я нашёл-таки причину этим своим бедам, а поначалу очень даже страдал. Пока не женился. И тут всё как-то само собой устаканилось. И лишь сравнительно недавно понял, что во мне не так. Видно, в детстве заложил мне кто-то в мозг трояна: не ложись в постель ни с кем, кроме жены законной. Вирус мне в программу запустили, значит…

— А девки с антивирусом рядом не нашлось… — пробормотала себе под нос Катерина.

— Что? — от неожиданности я не сразу врубился в то, что она сказала.

— Ничего. Это я о своём, о бабском. Ты продолжай.

— А… девка с антивирусом против моего трояна? Смешно. Но ты права, такой не нашлось. Вот так и сложилось, что любовь я крутил с одной-единственной женщиной.

— Счастливая…

— Кто счастливая?

— Жена твоя.

— Может и так, но не я причина этого счастья. Мы давно разошлись.

— А как же?..

— А так. Разошлись, но периодически спим вместе.

— Во как…

— Да, вот так. Но может, хватит на сегодня откровений? Я полагаю, планы относительно моей персоны у тебя переменились — нет?

— Да, — Катерина поднялась со скамьи. — Проводи меня…

Пока мы шли к VIP-зоне, я с удивлением отметил, что моя спутница практически трезва. Выходит, мои откровения подействовали на неё не хуже алкозельцера?

На прощание Катя скоро чмокнула меня в щеку и упорхнула за калитку. Я спустился на набережную, но в корпус зашёл только после того, как искупался.

* * *

С утра меня раздражало всё. Солнце, которое медлило показаться из-за невидимых отсюда гор. Море, вальяжно облизывающее каменистый пляж. Воздух, провонявший благовониями. Особенно раздражали люди, беспечно снующие перед глазами. Радовало одно: я знал и причину раздражения, и как от него избавиться. Вчера вечером, во время сеанса душевного стриптиза, я вынужденно расстегнул доспехи спокойствия и уравновешенности, за что и поплатился: схватил изрядную долю негатива. Как раз бурлящая во мне негативная энергия и создавала пелену перед глазами, сквозь которую мир виделся серым и безрадостным.

Наскоро позавтракав, я направился в уединённый уголок, который вчера так кстати был найден. Здесь и сегодня никого не было, и я мог спокойно приступить к изгнанию бесов. Многолетний опыт мракоборца позволил мне быстро перестать акцентировать внимание на источнике плохого настроения. Теперь оставалось только ждать, когда негативная энергия отхлынет от головы, стечёт вниз по туловищу, растечётся у ног и начнёт испаряться.

На этот раз весь процесс занял около часа. Мир вновь наполнился ласкающими звуками и красками. Можно было приступать к неспешному анализу сложившейся ситуации. Но, уже не в одиночку. Ко мне приближалась Катерина.

— Привет! Я так и знала, что найду тебя здесь.

Нарочито бодрый голос моей подруги говорил о смятении её души, что давало мне, от смятения только что избавившемуся, некоторое преимущество.

— Здравствуй, Катя, рад тебя видеть! — моя искренняя улыбка понеслась навстречу вымученной улыбке Катерины.

На лице подруги высветилось разочарование, которое она тут же не преминула озвучить:

— Я ищу его по всему санаторию, думаю, переживает, наверное, бедненький, а он сидит свежий, как огурчик с грядки, и лыбится!

Понятное дело, ей хотелось обнаружить меня в раздраенных чувствах, чтобы потом утешить, реализовав, таким образом, материнский инстинкт. Придётся ей подыграть.

— Так я и переживаю, Катя, можешь не сомневаться. А улыбка, это так, защитная маска.

Катерина с сомнением покачала головой:

— Что-то не похоже…

Не прокатило. Артист из меня, видимо, никудышный. Будем говорить правду.

— Если я сейчас и соврал, то наполовину. С утра действительно было очень паршиво. Потому сюда и забился. Но есть такое специальное упражнение для избавления от негатива. Результат перед тобой.

Вот теперь, похоже, поверила. По крайней мере, сомнения на лице поубавилось.

— Научишь меня этому?

— От негатива избавляться? Научу. Но только после того, как объяснишь, зачем я тебе понадобился?

Растерялась Катерина. Такого вопроса она явно не ожидала. Интересно, сразу начнёт врать, или поюлит для приличия? Перед тем, как ответить, пытается изобразить недоумение вкупе с лёгкой стыдливостью:

— Я думала, ты сам догадался…

Значит, решила поюлить… Таким путём мы будем добираться до истины очень долго, если доберёмся вообще. А если попробовать ломануть напролом?

— Обидеть хочешь?

— Чем?! — Удивление вполне искреннее. Уже хорошо.

— Тем, что пытаешься свести наши отношения к банальному курортному роману.

— А тебе, значит, это кажется недостаточным? — В голос вернулась уверенность. Возмущение выглядит вполне натуральным. Сейчас попробует сразить наповал. — Не много ли ты о себе возомнил?

Уверена, что попала. Глядит торжествующе. Мимо, прелесть моя, мимо. Добавляю в голос сухости.

— Вот тут ты права. Мню я о себе, в плане женского ко мне внимания, не много. Ни разу не был в роли героя-любовника, и неоднократно в роли жилетки, в которую можно поплакаться. Так что давай, выкладывай, что у тебя приключилось?

Задумалась наша Катя. Похоже, попал я в точку. Ну, давай, колись, не тяни. Пододвинулась поближе, взяла мою руку в свои ладошки и заговорила, не глядя в глаза:

— Ладно, коли ты такой проницательный, слушай исповедь бывшей стриптизёрши…

Сделала паузу. Собирается с мыслями или ждёт реакции? Я молчу, креплюсь.

— Тебя мама как называла?

Зачем это ей? Кажется, догадываюсь: имя Аристарх звучит слишком официально. Ну, лови.

— Мама звала меня Аристаша.

— Как? — Катерина чуть не поперхнулась. — Нет, это ещё хуже. То есть, я не то хотела сказать. Извини. Как тебя звали или зовут друзья?

Другое дело. С этого надо было начинать.

— Старх.

— Старх? А что, мне нравится, можно я тоже буду тебя так называть?

— Сделай одолжение, — любезным тоном ответил я, а про себя добавил: «Временно. Какими мы будем друзьями, зависит от того, что ты расскажешь».

— В стриптизёрши, Старх, я попала прямо из художественной гимнастики. Когда поняла, что чемпионки из меня не выйдет, а красиво жить хочется, ушла из большого спорта, сменив обруч на пилон. Стесняться обнажать тело перед посторонними я перестала ещё будучи гимнасткой, способность к танцам была заложена во мне с детства, поэтому я довольно быстро стала звездой ночных клубов. Знаешь, что является основным достоинством стриптизёрши? Девственность. На девственницу идут смотреть с большей охотой. Ко мне была даже приставлена специальная охрана, чтобы, не дай бог, кто не покусился на моё сокровище. Конечно, всё это было временно. Впереди ожидало или удачное замужество или панель. Я не думала ни о том, ни о другом — я надеялась вовремя соскочить. Наивная дурочка! Мечтая о свободе, я пропустила пару очень выгодных браков и в итоге упустила шанс. Меня продали. За очень большие деньги и без моего, разумеется, ведома. Я же купилась на выгодный контракт: турне по лучшим клубам одной из азиатских стран, хотя и училась в то время на третьем курсе филфака. Но ведь филфак не юридический, и меня элементарно развели. Сама не поняв, как, я оказалась и в шелках и в долгах одновременно, превратившись в одночасье в привилегированную рабыню. Клетка, в которую меня заперли, была золотой и в прямом и в переносном смысле, но путь из неё был только один: в гарем к какому-нибудь шейху. И тут случилось чудо. Меня выкупили. Моим избавителем, а вскоре и мужем, стал выходец из русской эмигрантской семьи, обосновавшейся ещё в прошлом веке в Рагвае Сергей Сергеевич Вяземский. Незадолго до нашей встречи жена подарила Сергею дочку, а сама при родах умерла. Жизнь в далёкой латиноамериканской стране не стала для меня раем. Ни семья Сергея, ни, тем более, родственники его бывшей жены, меня не приняли. И если бы не любовь, которую мы питали друг к другу, эта жизнь вполне могла превратиться в ад. Шли годы, и мне стало казаться, что всё пришло в норму. Я старалась быть хорошей мачехой для дочери Сергея Люсии. Отдавала ей всю нерастраченную на Сергея любовь, иногда даже подворовывая от нашего с ним счастья. Своих детей у нас долго не было. Видимо, на моём здоровье сказались годы, проведённые в неволе. Постепенно окружающие свыклись с моим присутствием и перестали, хотя бы явно, выражать неприязнь. Но я так и осталась своей для Сергея и чужой для остальных его родственников. Потом случилось несчастье: Сергей погиб при очень странных обстоятельствах. А ещё через некоторое время я узнала, что беременна. Ребёнок, мальчик, родился переношенным, чуть позже девяти месяцев после смерти Сергея. Впоследствии это обстоятельство послужило причиной моих нынешних проблем. Но тогда я была очень счастлива тем, что родила Сергею наследника, пусть он про него так и не узнал. Именно тогда я, наверное, допустила роковую ошибку, перекинув всю любовь, ранее достававшуюся Сергею, на сына. Люсия продолжала получать столько же внимания, сколько и раньше, но этого было явно мало, и этим воспользовались. Многочисленные дядюшки и тётушки с обеих сторон стали настраивать девочку против меня. По завещанию, оставленному Сергеем, я являюсь наследницей половины принадлежавшего ему имущества и опекуном его дочери, которой принадлежит вторая половина. Опекунство моё заканчивается замужеством Люсии, которое не может произойти ранее достижения ею восемнадцатилетия. Родственники Люсии научили её сдерживать растущую неприязнь ко мне, чтобы я не почувствовала опасность раньше того момента, когда уже ничего нельзя будет исправить. В этом году дочери Сергея исполняется восемнадцать лет.

Катерина смолкла, погрузившись в какие-то невесёлые мысли.

— Я так понимаю, случилось нечто неприятное? — осторожно спросил я.

— Неприятное? — очнулась Катерина. — Если наезд асфальтового катка считать неприятностью, то да, неприятное.

— Мужнина родня? — догадался я.

— Они самые, притом по всем линиям: и по батюшке и по матушке. Началось всё с того, что на одной из позовушек — можешь называть это званым обедом — переплелись мы языками с одним из кузенов. Дёрг, подёрг, он мне и выложил: мол, скоро Люське — это они так Люсию кличут на русский манер, мать-то у неё была из местных, — восемнадцать стукнет. Мы её замуж выдадим, и муж её, как первый по прямой линии мужчина после Сергея, получит доступ к наследству Вяземских. А тебе и ублюдку твоему облом выйдет. Это он так про меня и сыночка моего Серёженьку сказал. У меня аж в глазах помутилось. Но в тот день скандалу разгореться не дали: подбежали, растащили, усмирили. А уже на следующий день прибыл ко мне с официальным визитом дядя Сергея, Михаил Сергеевич Вяземский, и от имени всей мужниной родни зачитал ультиматум. Мне было предложено написать письменное заявление об отказе на право обратиться в суд о пересмотре завещания Сергея.

— А разве такое было возможно? — удивился я.

— Представь себе, да. До начала процедуры выделения Люсии её доли наследства я могла потребовать включить в список наследников сына Сергея. В случае положительного решения мне Люсии и Серёже могло достаться по одной трети от наследства.

— Понятно. И чем же они мотивировали своё требование?

— Тем, что я родила Серёжу после того, как истекли девять месяцев со дня гибели его отца.

— То есть, намекали на то, что ребёнок может быть не от твоего мужа, — понимающе кивнул я. — А как же генетическая экспертиза?

— Её надо было делать сразу после рождения Серёженьки, когда ещё можно было найти материал для идентификации.

— Ну, хорошо, а эксгумация?

— Спустя восемь лет? Этого бы и родственники не позволили, да и я бы не решилась.

— Погоди! — воскликнул я. — Можно ведь привлечь для анализа кого-либо из родственников твоего мужа.

Катя грустно покачала головой.

— Этот вариант они предусмотрели. Старший сын Михаила Сергеевича подтвердил бы под присягой, что утешил вдову сразу в день похорон.

Я не выдержал и сматерился, после чего сразу же извинился перед Катей.

— Не извиняйся, — отмахнулась она. — По крайней мере, это говорит о твоём искреннем сочувствии.

— И как же ты поступила? — спросил я после непродолжительного молчания.

— Подписала бумагу, чтобы уберечь сына от позорного разбирательства.

— Так может, оно и к лучшему? — успокаивающе произнёс я.

— Ты не понимаешь, — покачала головой Катя. — Своей подписью я фактически вывела Серёженьку за круг семейства Вяземских. И чёрт бы с ними, если бы не наследство.

— О каком наследстве ты говоришь? — переспросил я. — Ведь если я всё понял правильно, половина всё равно остаётся за вами?

— То Серёжино наследство, а то наследство Вяземских.

— Стоп! — моё сознание штормило. — Будь любезна, поясни, в чём тут прикол?

Екатерина посмотрела на меня, видимо тоже заметила приближение шторма и потому без лишних слов исполнила просьбу.

— Когда я говорю про Серёжино наследство, я имею в виду наследство, оставшееся после моего покойного мужа. Когда я говорю о наследстве Вяземских, я имею в виду банковскую ячейку, ключ от которой хранится в нотариальной конторе.

Катя замолчала. Похоже, мне предлагают поиграть в вопросы-ответы. Ладно, мы не гордые.

— А подробнее нельзя: что за ячейка и какое отношение к ней имел твой покойный муж?

И опять вздохи поперёд ответа. Спокойно, Ипполит, спокойно…

— Шкатулка, вернее небольшой ларец, принадлежала прадеду мужа и его полному тёзке Сергею Сергеевичу Вяземскому. Дворянин по рождению и офицер по призванию, прадед Сергея воевал против большевиков в составе «Каппелевского» корпуса. Участник Великого Сибирского Ледяного похода. После перезахоронения гроба Каппеля в Харбине осенью 1920 года эмигрировал в Америку и в конечном итоге обосновался в Рагвае. Перед смертью передал ларец своему старшему сыну, деду Сергея. Воля умирающего в отношении ларца была, мягко говоря, странной, но исполняется и по сей день. Ларец запрещено открывать до определённой даты. Хранителями ларца назначались прямые потомки прадеда моего мужа. При этом в случае отсутствия у хранителя сыновей ларец передавался старшей дочери, которая обязательно должна быть замужем за потомком русского офицера. Волей первого хозяина ларца, открыть его может только мужчина. Дед Сергея поместил ларец в банковскую ячейку, а ключ передал на хранение в нотариальную контору. При каждой смене хранителя ячейка открывалась, сохранность ларца подтверждалась, и ячейка вновь запиралась. Последний раз ячейка открывалась после гибели Сергея в моём присутствии.

— То есть, на данный момент хранительницей ларца являешься ты? — уточнил я.

— Да, — кивнула головой Катя.

Как-то само собой в разговоре возникла пауза. Я обнял Катю, она положила голову мне на плечо, и мы замерли, размышляя о плотском, но не о плоти. Сколько мы просидели в уютной для обеих позе, не скажу, но молчание точно прервал я.

— Чем не подошла кандидатура твоего сына на роль хранителя наследства Вяземских, я спрашивать не буду — ответ очевиден. А тебе-то во всём этом, какая печаль?

Катя легонько отстранилась. Видимо, говорить о великом в расслабленной позе считала неправильным.

— Мой сын имеет больше прав открыть ларец, нежели будущий муж Люсии!

Открыть? Так вот в чём дело! Если моя догадка верна — понятно, отчего все так всполошились.

— Грядёт дата, когда можно будет отворить ларец, верно?

— Верно, — подтвердила Катерина. — Десятое октября 2010 года.

— 10.10.10, — протянул я. — Прям, мистика какая-то. Однако странный был прадед у твоего мужа.

Катя неопределённо пожала плечами.

— Видимо, не без того. Но меня волнует не это.

— А что? — искренне удивился я. — Бумаги ты подписала, а значит, не только отказалась от части наследства, но и лишила сына возможности стать хранителем.

— Ты так считаешь?

То, как она произнесла эту фразу, настораживало, но ответ на неё уже вертелся на кончике языка, и я не смог его удержать.

— Так считаю не я, так считают они, а я лишь констатирую факт. Или у тебя на этот случай припрятан туз в рукаве?

Катя рассмеялась весело и звонко, и я понял, что дуром угодил в десятку.

— Та-ак, а вот с этого места давай-ка поподробнее, — попросил я.

— Охотно, — куда из её голоса подевалась прежняя печаль? — тем более что это может напрямую коснуться тебя.

Меня? И каким же это, интересно, боком?

— Есть у меня в Рагвае близкая подруга…

— Вот это новость! А я-то считал, что там у тебя одни недруги.

— Преимущественно да, но есть и исключения. И первой в списке исключений стоит Светлана Фернандес. Мы с ней подруги и по счастью, и по несчастью. Обе из России. Обе оказались в Рагвае, выйдя замуж за иностранца. Обе были любимы мужьями и отвергнуты их роднёй. Обе овдовели, правда, в разное время, и это сблизило нас ещё больше.

— Прямо, двойняшки какие-то, — ухмыльнулся я.

— И ничего не двойняшки, — возразила Катя. — Я, если ты заметил, шатенка, а Светка, она чёрненькая.

Сегодня шатенка, завтра блондинка, послезавтра кикимора зеленоволосая… Видимо, мои крамольные мысли как-то сумели переползти на лицо, потому что Катерина спросила с вызовом:

— Ты что, сомневаешься, что это мой естественный цвет?

— Ни в коем разе, — поспешил заверить я, и чтобы слегка сбить её с толку, тут же добавил:

— Так что там Светка?

— Светка? — теряя опасное мне направление мысли, переспросила Катя, — Светка по отцу татарочка, а я русская. К тому же она бывшая чекистка.

— Даже так? — удивился я.

— Представь себе. До встречи с Филиппе Родригесом — так звали Светкиного мужа — она работала в спецслужбах, притом в этом самом городе, правда забавно?

— Забавнее некуда, — подтвердил я. — И кем же она служила?

— Служат собачки, — неожиданно обиделась за подругу Катерина.

— А также большинство из тех, кто носит погоны, — возразил я. — Она ведь носила погоны?

— Не знаю… — растерянно протянула Катя. Потом лицо её озарилось. — Точно! Она мне говорила, что была офицером.

— Вот видишь, — забил я гвоздь по самую шляпку, — была офицером, значит служила. Рассказывай дальше.

— А дальше, приставили Светку сопровождать иностранную делегацию, возглавлял которую как раз Филиппе Родригес Фернандес. И случилась меж ними большая любовь, и увёз он её с собой в качестве законной жены.

— А то, что она агент спецслужб, ему было известно? — поинтересовался я.

— Представь себе, да!

— И всё-таки и женился, и увёз… Да, действительно, большая любовь.

Катерина снова вздохнула.

— Было это в прошлом году, а три месяца назад Филиппе умер.

— Романтическая история с печальным концом, и действительно похожа чем-то на твою, — подвёл я черту под отступлением от основной темы Катиного рассказа. — Так что тебе твоя Светка посоветовала?

— С чего ты решил, что она мне что-то посоветовала? — удивилась Катерина.

Читать лекцию на тему отличия мужской логики от женской я посчитал несвоевременным, поэтому ограничился вопросом на вопрос:

— А разве нет?

— Да, — кивнула головой Катерина, — она посоветовала мне выйти замуж, притом раньше Люсии.

— Постой, постой, — заинтересовался я. — Это для того, чтобы твой новый муж имел преимущество пред мужем Люсии в праве на вскрытие ларца — так, что ли?

— Именно так! — торжествующе кивнула головой Катерина.

— Мудро, — восхитился я. — Ай да Светлана! — И тут в моей голове начало формироваться жуткое подозрение. — А когда День рождения у Люсии?

— Первого сентября.

— То есть совсем скоро… И чего ж ты тогда делаешь в России. Или… — Я вопросительно посмотрел на Катерину.

— Да какие там, в Рагвае, мужья, — уклонилась моя подруга от прямого ответа.

— И ты решила найти мужа в России… — Я не столько спросил, сколько закончил за неё ответ.

— Да, — Катя слегка зарделась и отвела взгляд.

— И выбор пал на меня… — Я был беспощаден к кому-то одному из нас двоих, а может, к обоим сразу.

— Дело в том, — осторожно начала Катя, — что мне нужен фиктивный брак. О таком я могу попросить только мужчину, которому могу безраздельно доверять. Ты кажешься мне именно таким.

Вот тут она угадала. Именно таким я и был. Отказать симпатичному человеку было противно моему естеству, правда, с одной оговоркой: просьба должна быть мне по силам. В том, что Катя мне симпатична, я не сомневался. Оставалось понять: по плечу ли мне предлагаемая ноша?

— Ну, допустим… — дипломатично начал я, но Катя тут же поломала весь протокол. Её лицо озарилось неподдельной радостью, которую она не преминула прокомментировать:

— Спасибо! Я так боялась, что ты откажешься. Прямо гора с плеч!

Сказала — как печать поставила. Вот только моей подписи под бумагой ещё не было. Я почувствовал, как гора переползает с её плеч на мои, и попытался увернуться.

— Стопаньки, не так быстро, когда это я успел сказать «да»?

Радость на Катином лице тут же сменилась недоумением.

— А разве ты сказал «нет»?

Я в который раз восхитился женской логикой. Умеют ведь, когда им надо, исключать полутона: раз не сказано «нет», то, значит, сказано «да». Отодвинувшись от горы — пусть себе постоит пока между мной и Катериной — я принялся посвящать подругу в секреты логики мужской:

— Видишь ли, Катя. Открою тебе страшную тайну: между «да» и «нет» существует расстояние, порой очень значительное. Да, да, представь себе, существует. В настоящий момент я нахожусь примерно на полпути между крайними точками. И только от тебя зависит, к какой из них я направлюсь в следующую минуту.

Катя посмотрела на меня с сожалением, однако усилием воли проглотила все те слова, которые хотела сказать сама, и произнесла те, которые хотел услышать я:

— И что же я должна сделать?

— Ничего особенного. Просто доходчиво объясни мне, во что я вляпаюсь… — Катя резко дёрнулась, и я поспешил поправиться: — Извини, «вляпаюсь» неправильное слово. Что я должен буду делать, помимо того, что поставлю подпись под брачным договором?

— Да ничего особенного, — пожала плечами моя подруга. — По правде говоря, во все детали я хотела посвятить тебя после того, как…

… — Нет, солнышко, — перебил я её, — только «до», иначе никакого «после» не будет.

Катя, было, снова дёрнулась, но я уже исчерпал запас извинений, и она сдалась.

— Полностью план выглядит следующим образом. Я под предлогом навестить родню улетаю с Серёжей в Россию…

— Так твой сын здесь? — удивился я.

— Да, не перебивай. Оставляю Серёжу в надёжном месте и ищу нормального мужика для фиктивного брака. Так я обеспечиваю безопасность для сына и получаю козырь в той борьбе, которую собираюсь вести по возвращению в Рагвай. Муж нужен мне исключительно для того, чтобы присматривал за Серёжей и прикрывал мой тыл, остальное я сделаю сама.

— А что ты собираешься делать — про то мне знать не обязательно? — уточнил я после того, как в разговоре возникла очередная пауза.

— Исключительно для твоей же пользы.

С этим я готов согласиться. Крепкий сон здоровью не помеха.

— Само собой, я беру на себя решение всех финансовых вопросов.

Теперь, пожалуй, мне ясно всё.

— Цифры озвучить сейчас?

Как только речь зашла о деньгах, в голосе Кати появились хозяйские нотки. Начинаю испытывать дискомфорт. Я хоть и не богатый, но гордый.

— С цифрами можно подождать до после того, как я скажу «да».

Иностранца такая фраза сразу бы поставила в тупик. Но Катя была своя, и лишь слегка повела бровью.

— Ты собираешься сказать «да»?

— Собираюсь, только немного подумаю.

— Как долго?

— Уже подумал. Да!

Всю жизнь знаю, что настроение женщины переменчиво, как питерская погода, и никак не могу к этому привыкнуть. Катя прильнула ко мне, уткнулась лицом в грудь и разрыдалась. Одной рукой я придерживал её спину, другой гладил волосы и смиренно ждал окончания паводка. Наконец всхлипывания утихли. Катя осторожно высвободилась из моих объятий, поднялась со скамьи, отошла в сторонку, повернулась спиной и стала приводить себя в порядок. Спросите, откуда у неё в руках появились все эти штучки — не отвечу, но я ещё не встречал ни одной женщины, у которой бы их при себе не было.

* * *

Вот уже неделю я топчу родной московский асфальт. Если бы я знал заранее, какое хлопотное дело брак с иностранкой, может, с моих уст и не сорвалось бы то злополучное «да», подхваченное и унесённое свежим морским ветром. Самым сложным оказалось оправдаться перед детьми и бывшей женой. Боюсь, что желаемого результата я так и не достиг. Ну, да чего уж теперь. Дело сделано, и сегодня мы с Катей идём за документами. Во что всё это выразилось в денежном эквиваленте, не знаю и знать не желаю. Это Катина головная боль, от которой она к тому же и не страдает. Вон какая нарядная и счастливая — и впрямь невеста.

После ЗАГСа был праздничный обед в ресторане, где заранее был заказан столик на двоих. Ужин нам подали в номер для молодожёнов, который Катя сняла в одной из лучших гостиниц Москвы. Никогда не был снобом, но в этот вечер я чувствовал себя на одной ноге с аристократами. Когда пришло время отходить ко сну, Катя лукаво спросила:

— Что твой троян?

— Молчит.

— Ну, и ты помолчи.

А я что? Я промолчал…

Праздник никогда не бывает долгим, если он не совсем настоящий. Мне подарили ночь, я подарок принял, и, собственно, всё. Если завтрак ещё можно было считать продолжением банкета, то обед был уже сугубо деловым. Перед началом трапезы Катя передала мне конверт и пояснила:

— Здесь реквизиты счёта, открытого на твоё имя, и пластиковая карта. Сейчас на счету сто пятьдесят тысяч евро. Это часть твоей доли за участие в проекте. Если всё пройдёт удачно, эта сумма увеличится вдвое, если нет, то на значительно большую сумму.

— Ты меня пугаешь.

— Сама боюсь, — призналась Катя.

Я накрыл своей ладонью её ладошку.

— Ты уверена, что не хочешь посвятить меня в свои планы?

Катя благодарно улыбнулась.

— Уверена. Я и так уже втянула тебя в свою войну, дальше, надеюсь, не придётся.

Мне было жаль мою нечаянную жену, но себя было жаль чуточку больше, и я промолчал.

Катя высвободила ладошку и предложила:

— Давай приступим к еде, и уже по ходу я буду посвящать тебя в детали.

Так мы и поступили. Я больше ел, она больше говорила.

— Серёженьку я поместила в закрытый пансионат. Есть такой в Подмосковье, но ты про него вряд ли слышал, его особо не афишируют. Завтра мы туда съездим, и я познакомлю тебя с сыном. Руководству пансионата я тебя представлю, как своё доверенное лицо с самыми широкими полномочиями.

Катя протянула мне ещё один довольно пухлый конверт.

— Здесь все бумаги по пансионату, документы Серёжи — пусть они хранятся пока у тебя — и небольшая сума в валюте и рублях на непредвиденные расходы. У тебя есть машина?

Странно, что она не поинтересовалась этим раньше.

— Машины в настоящий момент нет, но есть права.

— Отлично. Купи себе машину, — у тебя ведь теперь есть деньги? — желательно сегодня.

Я кивнул в знак понимания:

— В пансионат мы поедем на моей машине.

Катя улыбнулась.

— Люблю понятливых мужчин.

Таксист доставил Катю к гостинице, а потом отвёз меня в автосалон. Раньше я о такой «тачке» даже не мечтал. По дороге домой я сделал ксерокопии переданных мне Катей документов, потом заехал в банк и арендовал ячейку.

* * *

— Дядя Страх…

Если я к чему-то подобному был готов, то мою фиктивную жену чуть не переклинило.

— Господи, Серёженька, что ты говоришь? Не дядя Страх, а дядя Старх.

— Погоди, — остановил я её. — Сергей, если для тебя непривычно произносить «дядя Старх», можешь называть меня «дядя Аристарх» или «Аристарх Игоревич». Тебе как удобнее?

— Я буду называть вас дядя Аристарх, — подумав, ответил мальчик.

— Будем считать, что это мы решили. Теперь говори: о чём ты хотел меня спросить?

— Я хотел спросить, дядя Аристарх, почему у вас наша фамилия. Вы наш родственник?

А парень вроде ничего: фигура спортивная, лицо симпатичное, да и умом, кажись, не обижен, вопрос задал по существу.

— Нет, дружок, мы не родственники. Это у вас в Рагвае фамилия Вяземский редкость, а в России помимо меня у тебя сыщется ещё немало однофамильцев. Ясно?

Серёжа кивнул.

— Вот и хорошо. Скажи, дружок, у тебя есть здесь любимое место?

— Да, возле озера, но одному мне туда нельзя.

— Но с нами-то, наверное, можно, как ты думаешь?

— Думаю, что можно, — поразмыслив, ответил мальчик.

Я от души рассмеялся такой рассудительности.

— Тогда вперёд?

Катя хотела взять сына за руку, но тот выдернул ладошку. Катя беспомощно посмотрела на меня, но я лишь укоризненно покачал головой. Взрослого мужика, за руку, при посторонних?

* * *

В Подмосковье есть немало прелестных уголков. Пансионат, в который Катя определила сына, располагался как раз в одном из таких мест. От шоссе к нему вела ухоженная асфальтированная дорога, при въезде на которую установили щит с надписью, рекомендующей не пользоваться дорогой без уважительной на то причины. Перед въездом в посёлок обустроили самый настоящий КПП со шлагбаумом и караульным помещением.

Посёлок обрамлял пансионат по периметру и служил дополнительной преградой от злонамеренных проникновений. Это нам объяснили чуть позже, уже на территории самого пансионата. Мудрость его устроителей — а это было частное заведение — впечатлила ещё до попадания на территорию. Я имею в виду ограду, которая была выполнена в виде крепостной стены с башенками и воротами. Крепость выглядела скорее игрушечной, чем настоящей, наверное, для того, чтобы не походила на тюрьму.

Машину нам пришлось оставить перед воротами и топать в крепость ножками. Комната для посетителей была уставлена творениями местных Самоделкиных и увешена картинами юных художников. Пока мы осматривали экспонаты, в комнате появился молодой человек, представившийся воспитателем Сергея. Он мягко пожурил нас за несвоевременный приезд. Теперь нам придётся подождать, пока у воспитанников не наступит свободное время. А пока молодой человек готов с радостью ответить на все наши вопросы, касающиеся пансионата, и, будь на то наша воля, стать гидом в небольшой экскурсии по местным достопримечательностям. Мы любезно приняли оба предложения, но только после приёма у ректора.

Ректор производил правильное для такого заведения впечатление: этакий полупрофессор-полуминистр. Я был представлен как поверенный госпожи Вяземской в делах, касающихся пребывания в пансионате её сына, после чего скоренько покинул кабинет, оставив Катю и ректора наедине с их общими проблемами. Присев рядом с маявшимся в приёмной воспитателем, я учинил ему допрос касательно пребывания Сергея в пансионате.

Малый держался молодцом. О воспитаннике отзывался исключительно положительно. И только когда я его уж очень сильно допёк, обмолвился, что проблемы есть у всех, но таких, которые бы не поддавались решению, у воспитанника Вяземского, к счастью, нет. Я снова открыл было рот, но тут же его затворил: из кабинета вышла Екатерина. Слегка увядший от общения со мной воспитатель вновь расцвёл и немедленно продекламировал Кате хвалебную оду её изумительному ребёнку. В отличие от меня, Катя осталась весьма довольна услышанным — спасибо, в ладоши не захлопала. Бросив на меня победный взгляд, воспитатель предложил перейти к экскурсии. И начал её с извинений. Хождение по территории родственников воспитанников во все дни, за исключением второй половины дня субботы, не приветствуется. Исключение делается лишь для зоны отдыха, куда мы с Серёжей в дальнейшем и проследуем. Но не стоит огорчаться. Не имея возможности походить по городку, мы можем осмотреть его сверху. Для этого на вышке, торчащей («торчащей» это моё слово) над административным корпусом, оборудована смотровая площадка.

О лестнице, похожей на ту, что ведёт на вершину маяка, я мечтал зря. Если таковая и была, то не для дорогих гостей — лифт доставил нас на площадку. Небольшенькая, но симпатичная стекляшка. Не так уж и высоко над землёй, зато панорамный обзор. А гид уже просит обратить внимание. Что там у него на первое? Жилая зона. Симпатичные двухэтажные коттеджи. А чуть подальше что — казарма? Для кадетов? Каких ещё кадетов? Вон оно что… После седьмого класса воспитанники продолжают обучение на выбор: кадетский корпус или один из двух колледжей с гуманитарным либо техническим уклоном. Учебная зона с прекрасно оборудованными классами и кабинетами. Ну-ну… поверим на слово. Куда это гид потащил Катю? Подводит к телескопу — на площадке и телескоп есть! Предлагает найти сына среди вышедших на перемену школьников. А ведь нашла, и радуется, как ребёнок. Спортгородок впечатляет. Крытые и закрытые площадки, корты и манежи. Говоришь, бассейны? Странно, если бы их не было. И каток крытый? Это уже роскошь. Что, и манеж? А лошади откуда? Конюшня в посёлке… понятно: ездить на лошадях можно, а навоз нюхать… Что? Утрирую? Ну, извините — увлёкся. В наказание небольшая лекция о правилах общения воспитанников и обслуживающего персонала. Контакт воспитанников с техническим персоналом и охраной минимизирован. Даже кухня вынесена за территорию. Общение только с преподавателями. А что — разумно. Породистых щенков полагается выращивать в особых условиях. Господи, Вяземский, откуда столько цинизма? Самому в детстве такое не выпало? И что — обзавидовался? Ну вот, пропустил часть рассказа. Там зона отдыха — понятно…

За разговорами и смотринами время пролетело незаметно, и мать, наконец, смогла обнять сына. Теперь мы спускались к озеру, которое на поверку оказалось вовсе не озером. Средних размеров пруд абсолютно не мешал окружающей природе.

Мы присели на скамью. Катя ворковала с сыном, а я с удовольствием дышал свежим воздухом, изредка принимая участие в разговоре. Потом было прощание, конечно, не без женских слёз и, подозреваю, не без детских тоже. Впрочем, слёз Серёжи я не видел, поэтому утверждать не берусь.

На следующий день я стоял на открытой террасе аэропорта, обращённой в сторону лётного поля, и смотрел, как лайнер отрывается от земли и уносит в неведомую даль мою нечаянную жену.

* * *

Известие о моём уходе на пенсию распространялось со скоростью телефонного разговора.

— Какая пенсия? — удивлялся мой шеф и вроде как даже друг Коля Прялкин. — Тебе лет-то сколько?

— Пенсию я, Николай Маркович, заслужил ещё в прошлом году в благодарность за непосильный и тяжкий труд.

— Это как, досрочно что ли? Так бы и говорил. Что-то я не припомню, чтобы ты про это рассказывал.

— А я не припомню, чтобы ты про это спрашивал.

Шеф поморщился.

— Тебя хрен переговоришь. Ладно. Почему сразу не вышел, чего год тянул?

— Не хотел, — совершенно искренне ответил я.

— А теперь чего, захотел? Ты же ещё молодой, на тебе пахать можно.

— В обед расскажу.

— Чего? — не понял начальник.

— В обеденный перерыв, говорю, расскажу, а вернее, покажу.

— Ладно, интриган, до обеда я потерплю, иди, работай.

Как только стрелки на часах достигли определённого положения, оба враз, я и мой заинтригованный начальник, покинули здание и прошли на служебную стоянку. При виде автомобиля, который откликнулся на мой призыв, Николай вначале открыл рот, потом закрыл и надолго. Лишь за обедом, которым я угостил его в дорогом ресторане, Коля немного разговорился, но отвечал в основном односложно и невпопад. Уже выйдя из машины по возвращении на службу, шеф задал вполне осмысленный вопрос:

— Это всерьёз и надолго?

Я только кивнул.

— Тогда, конечно… — Николай повернулся ко мне спиной и, не оборачиваясь, направился к входу в здание.

В этот миг я испытал чувство глубокого удовлетворения. Мой час, хоть и с запозданием, но пришёл.

Я никогда не любил толкотни ни в житейском смысле, ни в плане карьеры. Наступать одной ногой на пятки впереди идущему, а второй лягать под коленку идущего сзади было не в моих правилах. В бытность молодым специалистом я наивно полагал, что карьера зависит исключительно от знаний и навыков. Тем более что поначалу так оно и было. Наивность с годами прошла, а принципы остались. Издавать сигнал «я свой» я так и не научился. Потому и проработал много лет в вечных замах. А началось всё с того, что под моим первым шефом зашаталось кресло. Сверху намекнули: подтолкни товарища и сядешь на его место. Куда там! Не только не подтолкнул, но даже поддержал. Коллектив мною гордился. А что проку? Начальника всё одно сняли, а на его место посадили не меня. Новый шеф, который обскакал меня по служебной лестнице, даже извинялся передо мной тет-а-тет, мол, если бы я поступил так же, как ты, то нашли бы ещё кого-нибудь.

Года три назад шеф пошёл на повышение, и на его место поставили Николая. Коля пришёл к нам с институтской скамьи и вырос на моих глазах в приличного специалиста. Сразу после назначения он вызвал меня в кабинет. Разговор получился прямым, неприятным, и начался со слов Николая:

— Я прекрасно понимаю, что ты лучшая кандидатура на этот пост, чем я. Скажу честно: я отказывался, но мне прямо сказали, что тебе начальником не быть при любом раскладе. Ещё мне посоветовали от тебя избавиться. Я не хочу этого делать, потому что ты мне нужен как специалист и как друг. Ответь мне, но только честно: могу я на тебя рассчитывать? — После этих слов Николай посмотрел на меня в упор. Я не отвёл глаз и грустно усмехнувшись, произнёс:

— Начальники по-своему правы, да и поезд мой ушёл. Поэтому можешь на меня положиться.

Так началась наша странная дружба. Мы и далеко не разбегались и близко не сходились. И радовался я сегодня вовсе не тому, что как-то отомстил Николаю, но тому, что он признал: я его всё-таки обошёл.

* * *

Пока оформлялась пенсия, жизнь моя не спеша перетекала в новое русло. И начал я с того, что восстановил нормальные отношения с родными людьми. Список ненароком обиженных мною родственников возглавляла Ирина — моя бывшая жена и нынешняя любовница. Когда-то мы сошлись на почве внутренней неустроенности: отчаявшийся девственник и брошенная жена с ребёнком на руках. Это был брак по расчёту и взаимной симпатии. Я расстался с девственностью и обзавёлся семьёй. Ирина восстановила статус замужней женщины. Вместе мы прожили шестнадцать лет. Начали с того, что скоренько обзавелись дочерью, чем увеличили семью до четырёх человек. До поры до времени совместная жизнь катилась по относительно гладкой дороге. Потом асфальт кончился, начались ямы да ухабы. Закончилось всё в канаве, откуда выбирались уже порознь. Оглядывая с нынешней колокольни то недалёкое, в общем-то, прошлое, я думаю, что наш брак был, скорее, случаен, чем закономерен. Он был сшит обоюдной тревогой перед начавшейся тогда эпохой перемен. Пройти в одной связке лихие перестроечные и постперестроечные годы оказалось легче для обоих. Я мотался по командировкам, зарабатывал деньги. С женой виделся нечасто. Мы просто не успевали примелькаться друг другу, что зачастую лишь укрепляет семейные узы. Постепенно жизнь в стране вошла в новое русло. Я осел в конторе. Денег стало чуть меньше, зато я постоянно был дома. Ирина, наоборот, обрела крылья. В ней открылся коммерческий дар. Она быстро упорхнула за облака, откуда стала неодобрительно поглядывать на подпрыгивающего над землёй мужа-лузера. Узелок, которым мы когда-то связали общую верёвочку, развязался, а завязать новый мы так и не удосужились. Но вот что интересно: семейные узы оказались намного прочнее брачных. И приёмный сын, и родная дочь категорически отказались разрывать со мной отношения. Ирина, встретив такое мощное сопротивление, была вынуждена уступить, и семья осталась в целости, хотя и разбрелась по разным квартирам. А потом пришёл черёд воссоединиться и нам с Ириной, теперь уже на иной почве. Как сговорившись, мы так и не обзавелись новыми сексуальными партнёрами. Стоит ли удивляться, что вскоре, исключительно здоровья для, мы вновь оказались в одной постели, уже в качестве любовников. Теперь я нарушил негласное соглашение, что и заставило близких сурово насупить брови.

Каков должен быть первый шаг для восстановления отношений с близким человеком? Надо его уговорить тебя выслушать. Как уговорить выслушать тебя женщину, если она бизнес-вумен? Надо сделать ей предложение, от которого она не сможет отказаться. Предпринимателя средней руки Ирину Вяземскую — не стала менять фамилию, звучная фамилия! — я, не от своего, разумеется, имени, пригласил в ресторан обсудить за обедом очень выгодное для её бизнеса предложение…

Столик на двоих накрыт по высшему разряду. Я до поры затаился в сторонке. Вот она вошла в зал. Всё ещё чертовски привлекательна! Метрдотель ведёт её к столику. Садится. В некотором недоумении оглядывает стол. Замечает перед собой коробочку. Колеблется. Ну же, давай, открывай! Не устояла, заглянула одним глазком и замерла. Время! Подхожу и сажусь напротив. Быстро захлопывает коробочку и поднимает взор.

— Ты?!

Сейчас главное, чтобы не встала и не ушла. Быстро произношу:

— Я. И у меня действительно есть для тебя деловое предложение.

В этой фразе ключевое слово «деловое». На бизнесменов действует безотказно. Колеблется. Надо усилить.

— В конце концов, ты ничего не потеряешь, если меня выслушаешь.

Здесь ключевым является слово «терять». Бизнесмен не любит терять. Остаётся. Но всё ещё на взводе.

— Слушаю тебя.

Сказала, как курок взвела — сухо и по-деловому. Начинаю торопливо, но без суеты излагать историю моей фиктивной женитьбы, опуская наиболее интимные места. По мере исповеди настроение моей визави меняется в благоприятном для меня направлении. Всё, рассказ окончен. Уходить не собирается, но всё ещё сердится.

— Мог бы известить заранее, до того как согласился.

Ну, всё понятно. Часто обижает не сам факт, а то, как нас перед ним ставят. Пробую оправдаться.

— И как ты себе это представляешь? Решать надо было там, на месте. И что я мог сделать, сообщить тебе всю эту байду по телефону?

— Ну, хотя бы.

Прекрасно понимает, что говорит ерунду, но надо ведь последнее слово оставить за собой. Разумнее ей в этом уступить. Оценила, улыбнулась и расслабилась. Стучит ногтем по коробочке.

— Это что?

— Мой подарок, в знак уважения и любви.

Вижу, что довольна, но кусает больно.

— Дорогой подарок. Впрочем, твои услуги тоже щедро оплачены.

Неприятно, но терпимо.

Вечером, когда её голова уютно расположилась на моём плече, произношу, как бы вслух размышляю:

— Надо будет ещё с Антоном и Настей поговорить…

— О чём? — лениво интересуется Ирина.

— Ну, как о чём? Они ведь тоже на меня обижены.

— Ой, я тебя умоляю. Впрочем… Ты когда навещаешь Серёжу?

— В эту субботу.

— Забери его с собой — их ведь на выходные, наверное, отпускают? — и вези к нам на обед. Я приглашу Настю и Антона. Там с ними и помиришься, и познакомишь с новым родственником.

Хоть и колючая, но родная. Как хорошо, что она у меня есть.

— На обед не получится. До обеда он ещё учится.

— Вези на ужин. Он ведь всё равно у тебя на воскресенье останется?

— Скорее всего. По крайней мере, я планирую именно так.

— Вот и славно. Вот и договорились.

Через пять минут Ирина уже вовсю сопит, а я ещё долго пялюсь в темноту.

* * *

Веду машину и слушаю сидящего рядом Серёжу. Парень в отличном настроении и оживлённо делится впечатлениями от недавно закончившегося званого ужина. Я поддакиваю ему, как могу, и тихо радуюсь нашей общей удаче.

В какую сторону распрямится зажатая пружина, предсказать не трудно. А как поведёт себя зажатый человек после того, как раскрепостится? Это вопрос…

Когда мы с Серёжей приехали в гости к Ирине, там находились уже и Настя, и Антон. Вначале мы все были слегка зажаты новизной ситуации, но раскрепостились быстро, и, слава богу, в одном направлении. Ужин, подразумевающий не столько поглощение пищи, сколько непринуждённую беседу был оценён мной на пять баллов. Серёжа обрёл в лице Антона, Насти и Ирины новых друзей, а я успел переговорить с детьми. По ходу мне не пришлось даже оправдываться. Как я понимаю, за меня это сделала Ирина. К началу встречи Настя и Антон были настроены на самую позитивную волну. Это означало, что в ресторане мне удалось одним выстрелом перестрелять всех зайцев. Ну, какой я, право, молодец!

Во время разговора Антон сказал одну фразу, которая мне потом часто вспоминалась. Он сказал: «Старх… — он никогда не называл меня отцом, а, повзрослев, стал называть именно так — Старх, хочу тебя поздравить: тебе удалось угадать пять номеров из шести». Я сразу понял, что он имеет в виду и весело переспросил: «Почему пять, а не шесть из шести?». И тогда мой приёмный сын с лёгкой грустинкой в голосе пояснил: «За шестым номером, боюсь, придётся ещё побегать».

Не думаю, что он тогда понимал, насколько точно предсказал моё ближайшее будущее…

* * *

Слух о том, что Вяземский, оказывается, не так-то прост, как о нём полагалось думать, дошёл-таки до ушей высокого начальства. Иначе чем объяснить пышные проводы на пенсию, коими я был удостоен? Если бы каждая хвалебная речь, произнесённая сегодня в мой адрес, не заканчивалась здравицей, вполне резонно было подумать, что я умер. Вершиной моего запоздалого триумфа стало сообщение о присвоении мне звания Засраба (Заслуженного работника) той отрасли, где я столько лет безуспешно таранил лбом стену. Господи, откуда во мне столько желчи? Или шальные деньги способствуют её усиленному выделению? Надо срочно тормозить, пока не захлебнулся. И чего я, в самом деле? Ну, не двигали меня по служебной лестнице, зато как специалиста всегда ценили и не уставали это подчёркивать. Да и представление на «Заслуженного» наверняка оформили задолго до моего нечаянного обогащения. А то, что Указ подоспел как раз к проводинам, так это уж точно счастливая случайность — и такое, представьте, бывает! Мог, кстати, и припоздать. Так что кончай, Старх, смотреть на мир глазами старого циника, расслабься и принимай заслуженные поздравления без сомнения в их искренности.

Банкетный зал оказался достаточно прямоугольным, чтобы вместить весь зоопарк. Нет, я нисколько не ёрничаю, называя этим словом родной, безо всяких кавычек, коллектив. Скорее, добродушно подшучиваю. Не с моей лёгкой руки это слово прозвучало впервые, прижилось, и уже много лет произносилось от случая к случаю не всегда шёпотом, но по разным поводам. Не мне, стало быть, выводить его из обихода, тем более что произнёс я его — заметьте, про себя! — очевидно, в последний раз.

Никакого фуршета. Нормальное русское застолье. Столы заставлены разномастными бутылками и столь же разномастными закусками. И никаких суши-пуши — всё привычное, понятное, знакомое. Хотя, вру. Попадаются и затейливые штучки. Я съел парочку — ничего, вкусно. Есть ли на столе лобстеры? Знать бы, на что они похожи, чтобы проверить, но надеюсь, что нет. А вот бутерброды с красной икрой есть, точно. Да не отдёргивай ты руку. Ну и что, что последний? Ещё принесут. Что хотите про меня думайте, но я был рад тому, что удалось уйти красиво и не вбухать в эту красоту все сбережения, а то и банковскую ссуду.

Эх, Катя, Катя, жёнушка моя нечаянная. Не знаю, во что ты меня втравила, но сейчас я тебе искренне благодарен. Будь здорова! Почему вдруг кольнуло сердце, откуда налетела тревога? Но уж точно не из Рагвая. С Катей я разговаривал буквально вчера. Она была бодра, хотя и не весела — так она всегда такая. По обыкновению больше спрашивала, чем рассказывала о своём. В основном, конечно, о Серёже — но это и понятно. Что же не так? Или всё-таки Катя? Обещала сегодня позвонить, может, я в замоте не услышал? Пропущенных звонков нет. Мало ли какая может быть причина. А кошки скребутся. Брысь! Тем более вот он, звонок.

— Я говорю с Аристархом Игоревичем Вяземским?

Голос женский, но это не Катя… Кошки совсем распоясались.

— Да, это я.

— Здравствуйте, Старх, это Светлана Фернандес подруга Кати… Старх, Катя погибла.

Весь хмель разом вон из головы. Взамен лёд прозрачный и звенящий. Говорить не могу, челюсти свело. Видимо, на том конце разговора это поняли.

— Её убили… Старх, вы нужны здесь, срочно нужны!

Говорю и сам удивляюсь спокойствию своего голоса:

— Я вас понял, Светлана, вылечу, как только смогу. Только скажите, куда?

— Идите в рагвайское посольство. Там спросите господина Рамоса. Он объяснит вам маршрут и поможет с визой. Когда оформите вылет, сообщите Рамосу координаты рейса. На месте вас встретят. И умоляю, поторопитесь!

— Хорошо, Светлана, я понял. До скорой встречи.

Цвета потускнели. Звуки обтекают голову. Знакомые, увы, ощущения. Так бывает всякий раз, когда узнаю об очередной потере. Сознание пытается отгородиться от мира, остаться наедине с горем. Трясу головой. Сейчас не время. Эти люди вокруг — они здесь ради меня. Они ни в чём не виноваты. Они хотят уйти домой довольными и весёлыми, и они таковыми уйдут, чего бы мне это ни стоило. Тем более, уже почти ночь. Мудрить начну с утра, а пока, как сумею, подыграю гостям…

«Так вы, Аристарх Вяземский, никогда не купались ночью? И не хотите составить мне компанию? Жаль…». Катя идёт к воде, как есть в сарафане. Я хочу пойти за ней, но ноги словно приросли к месту. Хочу её окликнуть, но издаю лишь какой-то невнятный писк. А она уже в воде, и уходит всё дальше и дальше, пока очередная волна не накрывает её с головой. Тихо и темно. Не сразу соображаю, что это я только что проснулся среди ночи в своей московской квартире. Спустя мгновение, чужая смерть лишь свистом косы, но очень больно, полосует по сердцу. Прости меня, Катя, за то, что не пошёл с тобой на войну, за то, что остался дома присматривать за дитём. А ты полезла в драку и тебя убили. Думала ли ты о том, что я могу и не откликнуться на призыв, который от твоего имени передала мне Светлана? Надеюсь, что нет. Не знаю, как, но ты угадала главное — я своих слов назад не беру. Я полечу на край света, чтобы узнать, как смогу исполнить твою волю — будь покойна!

* * *

В иллюминатор лучше не смотреть: вверху небо без облаков, внизу океан без краёв. До этого была пересадка в Лондоне, с московского рейса на рейс в Сан-Паулу. Это где-то в Бразилии — нет? Без разницы. Там всего лишь очередная пересадка на самолёт до столицы Рагвая. О Кате стараюсь не думать. Господи, да кому я вру?! Только о ней и думаю, с той самой минуты, как услышал в трубке голос Светланы. Другое дело, загнал эмоции в дальнюю клетку и запер там до времени. Оставил только ноющую боль в груди, она мне всё одно неподчинна: пришла без спросу и уйдёт, когда пожелает. Коли не сам, то и не поверил бы: с делами поперёд отъезда справился за один день. Весьма помог Рамос с оформлением визы и путевыми советами. Хотя, было видно, что делает он это исключительно долга ради, без охоты, да мне-то в том какая печаль? Главное, что ещё до вечера я отзвонился Рамосу касательно полёта, заказал такси в аэропорт к ночному рейсу на Лондон, после чего позвонил Ирине.

— Привет, солнышко!

— Привет, Старх! У тебя что-то случилось?

— С чего ты взяла?

— Голос у тебя какой-то не такой.

Разве? Хотя она, конечно, права: с чего ему быть таким?

— Ира, я сегодня ночью улетаю в Рагвай.

Молчит. Переваривает услышанное.

— Катя погибла.

Мой голос предательски дрогнул, а та сторона откликнулась криком умирающей чайки:

— Как?!

Не уверен, что ещё в каком-нибудь языке есть столь многогранный отклик на ошеломляющее известие. Это и «как же так?», и «как это случилось?», и «горе-то какое!», и много ещё чего. Я из всего предложенного многообразия выбрал одно.

— Не знаю. Потому и лечу, чтобы во всём разобраться.

В возникшей паузе легко читался незаданный вопрос. Отвечу как есть:

— Конечно, помчался бы!

— Ты о чём?

— Ты ведь думаешь, помчался бы я на край света, случись что с тобой — нет?

— Нет… То есть да… Старх, не надо угадывать мысли.

Значит, всё-таки угадал, хотя в данном случае это было совсем не трудно.

— Хорошо, не буду. А попросить тебя присмотреть за Сергеем можно?

— Конечно, о чём ты говоришь!

Искренность в её голосе — бальзам моей душе. Всё сделает, как надо. Теперь за Сергея можно не волноваться. Без внимания его не оставят.

— Ребятам о случившемся сообщи сама, и насчёт Сергея тоже. Моя просьба и их касается.

— Всё сделаю, не беспокойся.

— Уже перестал. Из пансионата Сергея с вами, конечно, не отпустят, но на территории пообщаться дадут. И не говорите никому о смерти Кати, ни Сергею, ни руководству пансионата. Насчёт денег…

— Забудь! Мы с ребятами, слава богу, не бедные.

Вот и всё. Можно собирать чемоданы.

— Спасибо, солнышко, до встречи, целую!

— И я тебя. Береги себя, Старх.

* * *

Почти сутки в воздухе. Никогда не считал себя слабаком, а тут, поди ж ты, подустал изрядно. Нет худа без добра — я не про Катю, про усталость — посмотрю, как она выглядит, обратная сторона Земли. По аэропортам шиш что определишь: та же хрень, что и по нашу сторону экватора. Хочется на улицу. Покидаю зону контроля и устремляюсь к толпе встречающих. Насчёт толпы я, пожалуй, загнул. Стоят несколько господ и чинно ожидают своей порции прилетевших. Среди них одна одиноко стоящая дама. Не знаю, почему, но стрелка внутреннего компаса сразу указала на неё. Не спеша приближаюсь, краем глаза отслеживая обстановку: вдруг не она, вдруг кто другой? Под лёгким деловым костюмом изящество фигуры не скроешь, и под тёмными очками в пол-лица красоты не спрячешь. Делает шаг навстречу, руку протягивает по-мужски.

— Здравствуйте, Старх!

Осторожно пожимаю протянутую длань и так, на всякий случай, отмечаю: ладошка-то крепкая.

— Здравствуйте, Светлана!

— Это все ваши вещи? — кивает на пристроившийся за мной чемодан на колёсиках.

— Все.

— Тогда пошли. — Поворачивается и направляется, надо полагать, в сторону выхода. Я и чемодан следуем за ней.

В такой последовательности мы вскоре дотопали до авто. Хорошая тачка. Представительский седан в комплекте с шофёром. Располагаемся с комфортом: я и Светлана на заднем сидении, чемодан в багажнике.

— Сейчас в гостиницу, я сняла для вас номер. Завтра утром выезжаем в Рансьон.

— Как скажете.

Возможно, ответ излишне лаконичен, но что я могу к нему добавить? Хотел спросить, что есть Рансьон, но вовремя вспомнил, что в этом городе жила Катя. Жила… Приутихшая боль вновь сдавила грудь. Говорить о пустяках не хочется. Говорить о важном моя спутница считает несвоевременным, иначе почему она тоже молчит? От нечего делать смотрю в окно. Город как город… хотя появись я в нём при других обстоятельствах, может, считал бы иначе. И номер в гостинице как номер. И не угодишь на меня никак. Так никто вроде и не пытается, да и я здесь не за тем. Время позднее… может сходить поужинать? Стук в дверь. Открываю. Это ужин сам ко мне пришёл. Официант вкатывает столик на колёсиках, следом в номер входит Светлана. Стою в сторонке — чего путаться под ногами? Столик к дивану, халдею чаевые, судя по его довольному лицу, щедрые, мне улыбка.

— Вы не возражаете? — кивает на столик.

А если возражу, то что, укатишь? Но говорю, конечно, иное:

— Не возражаю. Спасибо за заботу и… сколько я вам должен за ужин и гостиницу?

Опускается в кресло, небрежным жестом отмахивается от вопроса.

— Не сейчас. У нас ещё столько общих дел впереди. Покончим со всеми, тогда и посчитаемся.

А вот это уже интересно. Какие такие у нас общие дела? В мысли врывается слегка насмешливый голосок:

— Так и будете стоять? Присаживайтесь, в ногах правды нет.

Спохватываюсь и прикасаюсь к дивану тем местом, где, по мнению гостьи, правды предостаточно. Беру со столика бутылку, разливаю по бокалам вино, предлагаю:

— Пьём не чокаясь.

Разливаю по второй.

— А теперь можно и за знакомство.

Не знаю, как еда на вкус, но пахнет аппетитно. Хмм… Да и на вкус ничего. В отличие от меня, Светлана клюёт, как птичка, и как она же щебечет. Слушаю внимательно. Отбрасываю лишнее и уже известное, остальное впитываю как губка. Кончили синхронно, я — есть и слушать, она — говорить. Промокаю салфеткой губы.

— Спасибо за ужин. Всё было очень вкусно.

Смотрю на гостью. Кивает головой в ответ на благодарность, но явно ждёт ещё чего-то. Не сегодня.

— Извините, Светлана, но сейчас я к разговору не готов. Мне надо обдумать услышанное.

Понимающе кивает, встаёт.

— Спокойной ночи, Старх.

— Спокойной ночи, Светлана.

С чего бы ему быть — покою-то? Кто это сказал: «Покой нам только снится!»? Тютчев — нет? Нет, это сказал Блок. Насколько это действует в отношении меня, узнаю, когда засну. А пока воссоединю то, что узнал от Светланы, с тем, что знал до этого. Выходит, конечно, хреново, но не до такой степени, чтобы убивать. Эрго: либо Светлана что-то от меня скрыла, либо сама не всё знает. А не попробовать ли мне заснуть? Смотри-ка ты, получилось…

* * *

Никакой покой мне, конечно, не приснился, но, всё равно, с утра чувствовал я себя значительно лучше, чем прошедшим днём. Когда мы вновь расположились на заднем сидении, Светлана, одним движением изящного пальчика, создала между нами и водилой преграду в виде стеклянной перегородки. Ну и правильно: парню надо за дорогой следить, а не чужие разговоры слушать. Ну-с, пожалуй, начнём!

— Светлана, вы, давеча, говорили, что Рансьон отсюда километрах в трёхстах. Полагаю, этот монстр нас часа за четыре домчит — нет?

— Нет, часов за пять с небольшим.

— Что так?

— Тут не везде асфальт. Нам треть пути по грунтовке пылить.

«Чудеса, да и только! Стоило лететь на край света, чтобы наступить на те же грабли», — это я про вторую российскую беду. Мысль показалась мне настолько удачной, что я не преминул поделиться ей со Светланой. Моя спутница грустно усмехнулась:

— Дороги здесь пусть и не везде асфальтированные, зато достаточно ровные. На них хоть и не разгонишься, но и колдобины пересчитывать не приходится. — Видимо, заметив на моём челе тень разочарования, Светлана поспешила меня успокоить: — Зато тут первой беды с избытком.

— Дураков что ли? — догадался я.

— Их, родимых…

Сказано это было с такой глубокой интонацией, что у меня невольно вырвалось:

— Эк они вас достали!

— Да меня тут всё достало! — всплеск энергии едва не отбросил меня к дверке салона. — Никак не могу избавиться от ощущения, что хожу вниз головой. Постоянно юбку придержать хочется. Вы знаете, Старх, а у нас тут сейчас весна! В сентябре — весна. Господи, зачем мне в сентябре весна? Мне листики опавшие поворошить хочется, тонкими льдинками с утра похрустеть. Старх, голубчик, как я соскучилась по снегу!

Наш человек! Даром что метиска, а разошлась во всю ширь русской души. Осторожно вставляю:

— А тут что, зимы совсем нет?

— В нашем понимании нет. Что-то вроде ранней осени, плавно переходящей в позднюю весну.

Мы уже за городом. Слева показалась и ушла в сторону довольно широкая река. Серая нитка шоссе вытягивается вдоль равнины, изредка огибая поросшие лесом холмы. И деревья на холмах, и сами холмы, и кусты по обе стороны дороги — всё не наше, непривычное взгляду. Моя спутница всё ещё изливает душу, а вот это как раз по-нашему.

— … Мужнина родня, аристократы хреновы, меня в упор видеть не желают. Пока был жив Фил, мне на это было наплевать. Да мне и сейчас наплевать, но без близкого человека рядом всё одно погано. Одна была радость — Катюшка, да и ту вчера схоронила…

Светлана замолкла, горестно поджав губы, но за платком не полезла, видимо, плакать не собиралась. Характер у девочки твёрдый. Впрочем, учитывая её чекистское прошлое, это и не удивительно.

— Света, хочу спросить о похоронах: почему всё сделали так поспешно?

Светлана пожала плечами.

— Так причин затягивать не было. Люська с живой-то Катей последнее время еле-еле под одной крышей уживалась, а с мёртвой и подавно. А о вашем приезде, кроме меня, никто не знает. Да я вам вчера рассказывала…

Действительно рассказывала. Мой приезд был целиком на совести Светланы. Она одна знала о замужестве Кати, и она же исполнила её, заготовленную на такой случай, волю. Светин муж — царствие ему небесное! — долгое время занимал ответственный пост в правительстве Рагвая. Женившись на Светлане, он был вынужден подать в отставку, но нужные связи сохранились. Ими и воспользовалась Светлана для того, чтобы как можно быстрее доставить меня в Рагвай. Без особой охоты, но ей помогли. Мой приезд для здешней Катиной родни точно будет неприятным сюрпризом, на что мне было чихать с самой высокой берёзы — или что у них вместо неё растёт? Те же мысли, видимо, бродили и в голове Светланы, которая, в отличие от меня, их озвучила с нескрываемым злорадством в голосе:

— Сегодняшнее зачтение завещания кому-то очень сильно икнётся. Ну, да я вам говорила…

— Нет, об этом вы мне не говорили, — забеспокоился я. — А мы успеем?

— Да ну? — удивилась Светлана. — Нет, не может быть… а впрочем, неважно. Успеем, конечно, успеем. И доехать успеем, и привести себя в порядок успеем, и даже пообедать успеем. А на «ты» так и вовсе перейдём прямо сейчас. Ты не против?

— На «ты» так на «ты», — согласился я. — И вот что я хочу у тебя спросить: кто есть жених Люсии?

— Ты совсем ничего не помнишь? — удивилась Светлана.

— Если ты о нашей вчерашней беседе, то я помню всё. И то, что Люсия прямо в День рождения была помолвлена, и то, что свадьбу назначили на 9 октября, за день до вскрытия ларца. Но кто он, этот жених?

— Я ведь тебе говорила и про жениха, и про завещание, — продолжает упрямиться Светлана.

— Почему я тогда ничего этого не помню? А если даже и так? Повторить, надеюсь, язык не отвалится?

Ну вот, нагрубил девушке. Впрочем, должок она вернула быстро:

— Представь себе — нет. Повторяю для тех, кто находился в танке…

Язва.

— … Женихом Люськи является некто Серж Одоецкий, мальчик из хорошей русской семьи. Его предки эмигрировали в Рагвай в одно время с Вяземскими.

— Они его по имени подбирали? — полюбопытствовал я.

— Как? — переспросила Светлана. — Ах ты, чёрт. А мы с Катькой не придали этому значения. А что… очень может быть. Правда, он Николаевич, а не Сергеевич.

— Так видно Сергеевичей не сыскалось, — поделился я мыслью.

— Вполне вероятно, — Катя посмотрела на меня. — Ты считаешь, что это важно?

— Не думаю. Скорее, нет. Скорее, это просто совпадение.

— Так чего ж ты? — Светлана была само негодование.

— А я чё, я ничё, я так, для разговору.

Света обиженно фыркнула и отвернулась. Я воспользовался моментом и тут же задремал.

* * *

Проснулся я сразу после съезда на грунтовку. Дорога действительно была хорошо укатана, но всё одно не асфальт, и машину таки слегка потряхивало. Скорость заметно упала — скорее, чтобы не сильно пылить. Светлана сидела уже совершенно не обиженная, но задумчивая. Думаю, не будет большого греха в том, что я тоже немного поразмышляю. Смерть моей нечаянной жены трудно назвать обычной. Катя ночью упала с лестницы и свернула шею. Это мог быть как классический несчастный случай, так и столь же классическое убийство. Полицейское расследование остановилось на первом варианте, Светлана настаивала на втором. О несчастном случае размышлять было нечего — горько конечно, но «c’est la vie». Версия убийства — а я согласен со Светланой — натыкается минимум на два взаимосвязанных вопроса: «зачем?» и «кто?».

Вчера вечером Света выложила мне такие подробности из Катиной жизни, которые значительно расширили круг подозреваемых. Оказывается, Катя и Света были компаньонками. Дело им досталось по наследству от мужей. Когда-то давно местный аристократ и бизнесмен Хосе Гонсалес Кардосо предложил своему другу, чиновнику высокого ранга Филиппе Родригесу Фернандесу, совместное вложение капитала. Идея предприятия принадлежала ещё одному их общему другу, Сергею Сергеевичу Вяземскому, которому эмигрантское происхождение не позволяло самостоятельно поднять проект. Приятели быстро пришли к соглашению. Чистую прибыль было решено делить поровну. Хосе и Сергей занялись воплощением идеи в жизнь, а Филиппе лоббировал интересы компаньонов в эшелонах власти. Дело оказалось выгодным и стало приносить друзьям солидный доход. Несколько лет назад на доходное предприятие положил глаз местный мафиози по прозвищу Удав. Дело дошло до вооружённой стычки, в которой Сергей убил родного брата Удава. Вскоре Сергей погиб в автомобильной катастрофе. Филиппе приложил максимум усилий для того, чтобы упечь Удава за рёшетку. Не за убийство Сергея. Причастность Удава к его смерти доказать так и не удалось. Но и других грехов набралось на солидный срок. Полтора года назад Удав умер в тюрьме. А вскоре, в автокатастрофе, как две капли воды похожей на ту, в которой погиб муж Кати, погибает Филиппе. Виновником смерти Светиного мужа многие считают подросшего сына Удава, но, как и в первом случае, доказать ничего не удаётся. Сейчас Хосе в одиночку управляет предприятием, отстёгивая положенную долю вдовам погибших друзей. На какую войну поехала Катя, оставив на моё попечение сына, так и остаётся загадкой. И если её убили, то это мог сделать и кто-то из её здешней родни, и кто-то из банды сына Удава, и, наконец, кто-то третий, мотивов которого я не знаю. Мои неутешительные размышления прервал Светин голос:

— А вот и наш Рансьон!

Действительно, машина катила по улице, застроенной преимущественно частными домами. Вскоре мы остановились возле солидного трёхэтажного особняка.

— Приехали, — сказала Светлана, — добро пожаловать в мою избушку на курьих ножках!

Я вылез из машины и ухмыльнулся. Этот дом столько же был похож на дом Бабы Яги, сколько доставивший нас лимузин на помело. А Светка-то у нас кокетка…

* * *

В помещении, где должно состояться оглашение завещания, я появился один и загодя. Пристроился на стуле в уголке и стал наблюдать за прибывающими, пытаясь на основе Катиных и Светиных рассказов определить, кто есть кто. Вот этот высокий моложавый брюнет, наверное, господин Кардосо. А вот и Светлана. Раскланивается с компаньоном мужа, на меня и не глядит. Так и было задумано. Вяземские вошли в комнату втроём: опрятный и седовласый Михаил Сергеевич — дядя покойного мужа Кати, чопорная и столь же седая Антонина Петровна — жена Михаила Сергеевича, их старший сын Николай Михайлович. Подошли ещё несколько человек, о которых я ничего не знал. Последней в комнате появилась Люсия под руку с молодым человеком. Так вот ты какой, Серж Одоецкий.

Ровно в назначенный час в комнате появился нотариус. Завещание было предельно кратким: «Всё своё имущество завещаю моему мужу, Вяземскому Аристарху Игоревичу». Взоры присутствующих немедленно обратились ко мне. Я поднялся с места и одним кивком головы раскланялся со всеми присутствующими разом, подтверждая, таким образом, правильность их догадки. Если я и ожидал каких-то негодующих возгласов, то напрасно. Народ в комнате подобрался на редкость воспитанный. Все встали со своих мест и направились к двери. Были, правда, ещё и взгляды, но ими-то дырку во мне не провертишь. Вскоре в комнате остались лишь я да нотариус. Пришла пора улаживать формальности.

На улице я появился уже в статусе полноправного наследника. Ко мне тут же подошёл господин Кардосо в сопровождении Светланы, которая нас друг другу и представила. Закрепив знакомство рукопожатием, мы, по предложению Хосе, направились в ресторан, где был заказан столик. За обедом о делах не говорили, негласно согласившись на обычную светскую беседу. Разговаривали по-английски, отдельные фразы вставляли на русском и испанском языках. И все бы ничего, да только я всё время чувствовал на себе чей-то изучающий взгляд, а может даже и не один.

Распростившись с Кардосо, мы со Светой заехали в банк, где Катя абонировала ячейку. Почти не глядя, я сложил содержимое ячейки в кейс, и лишь оказавшись в отведённой мне комнате в доме Светланы, решил рассмотреть подробно. Две объёмные пачки денег. Одна в североамериканских рублях, другая, надо полагать, в местной валюте. Шкатулка с драгоценностями. Никогда ничего не понимал в этих бабских штучках. Настоящие ли они? Хотя кто будет хранить в банке бижутерию? Ладно, деньги и шкатулку в сторону. Теперь папка с бумагами. Раскрываю. Сверху лежит конверт надписанный по-русски: «Старху». Достаю лист бумаги, читаю:

«Милый, милый Старх!.. — Чёрт, комок подкатил к горлу, перед глазами пелена. Беру себя в руки и продолжаю читать: — … Ты представить себе не можешь, как я хочу, чтобы ты никогда не прочёл этих строк, а чтобы я сама всё тебе рассказала. Старх, сейчас мне по-настоящему страшно. Сегодня я сделала свой ход и тем самым либо вытащила счастливый билет, либо подписала себе смертный приговор. Обидно, но я даже не знаю, кто может стать моим палачом. Нет, не так. Имя исполнителя меня не интересует, а вот имя заказчика мне хотелось бы знать. Кузен Николя? Сынок Удава? Оба вместе? Нет, не знаю. Но если ты читаешь это письмо, значит, мне не поверили, посчитали, что я блефую и на всякий случай убили. Поэтому ты здесь. Прости меня за это, я правда не хотела. Старх, я не прошу тебя мстить. Более того: я прошу тебя этого не делать. Если и с тобой что случится, то Серёженька останется на этом свете совсем один. Прими наследство. Я всё отписала тебе. Знаю, что ты Серёжу не обидишь. Хотя он и так уже обеспечен. Я об этом позаботилась. Поэтому половина того, что осталось — твоя, и не вздумай отказываться. С наследством Вяземских поступи по своему разумению. С меня довольно того, что именно ты вскроешь ларец. Серёжино обеспечение находится в конверте с надписью «Серёже». Конверт не запечатан. Ты вправе знать, что там находится. Просмотри его содержимое и запечатай сам. Отдашь его Серёже в день, когда ему исполнится восемнадцать лет. Остальные бумаги поступают в твоё владение. Советую всю недвижимость и акции предприятия, совладелицей которого я являюсь,… извини,… ты являешься, продать Хосе Кардосо. Он нормальный мужик, заплатит по-честному. Посоветуй Светке сделать то же самое. Думаю, что её и уговаривать-то не придётся. И бегите из этой страны домой в Россию. О делах вроде всё. Теперь о том, почему мой выбор пал именно на тебя. Ты правильно догадался: это не было случайностью. Тебя мне наворожили или нагадали — не знаю, как правильно. Короче, когда встал вопрос о выборе фиктивного, извини за это слово, мужа, то я решила обратиться к одной здешней ведьме. В переводе на русский язык, её пророчество звучит следующим образом: «Твой — то есть мой — суженый живёт в краю предков. Встретишь его на берегу южного моря в городе, находящимся под знаком колец, в месте, охраняемом самым крупным зверем северного неба. Ты узнаешь его по голосу, и будет он одного роду с твоим покойным мужем». Мы со Светкой поняли это пророчество так: край предков — Россия, южное море — Чёрное, Город под знаком колец — Сочи. Со зверем пришлось повозиться. То, что это медведица мы поняли быстро, а вот какое отношение она имеет к городу — только тогда, когда просмотрели список всех отелей и курортов. Ты уже догадался? Глупый вопрос: как ты мог забыть название санатория, где мы с тобой встретились. Когда я услышала твой голос в караоке-шоу, то почему-то необычайно разволновалась. А когда назвали твою фамилию, то всё встало на свои места. Вяземский вполне мог быть дальним родственником Сергея. И хотя ты этого не подтвердил, но так ли ты в этом уверен? Вот и всё. Остальное узнаешь от Светланы. Прощай. Уже, видимо, бывшая, твоя жена Катя».

В предоставленной мне комнате есть сейф. Складываю туда содержимое кейса, запираю сейф и иду на балкон. Гляжу в ночное небо, усыпанное небесными светлячками, и впервые реально ощущаю себя на обратной стороне Земли. Звёзды не складываются ни в одно знакомое созвездие. Что я помню о небе Южного полушария? Южный Крест — вот, пожалуй, и всё.

Пробую его отыскать. Вожу по небу глазами туда-сюда, аж притомился, а толку чуть. Вон три довольно яркие звезды и две потусклее образуют вроде как крест. Вроде оно, а вроде и нет. И спросить некого, один я на балконе. Ладно, будет мне ещё гид, а лучше гидша, по местному ночному небу. А и не будет — не помру.

С этими мыслями я вернулся в комнату, чтобы найти до утра упокоение меж лёгким одеялом и свежей накрахмаленной простынёй.

Проснулся рано, и ещё до завтрака успел ознакомиться с остальными бумагами. Первым было содержимое конверта с надписью «Серёже». Пароли, явки, счета… Солидный куш, если учитывать, что пребывание Серёжи в пансионате оплачивается исключительно из набегающих процентов. Всем этим заправляет солидная европейская адвокатская контора. Её гонорар оплачивается из тех же процентов. Возвращаю бумаги на место, отодвигаю конверт в сторону. Следующий конверт — молодец, всё по полочкам разложила! — хранит бумаги, подтверждающие мои права на ведение дел Сергея до его совершеннолетия. Там же реквизиты счёта, открытого на моё имя, на сто пятьдесят тысяч евро. Это, надо думать, вторая часть марлезонского балета. Первая была в Москве после нашей с Катей брачной ночи. Все оставшиеся бумаги касаются имущества в пределах Рагвая. Дарственная на моё имя на половину дома… Дарственная на автомобиль… А вот и акции совместного предприятия. Ого! Не хило. Даже если выручить за них половину истиной стоимости, то Сергей становится вдвое богаче, а я, стало быть, поднимаюсь до его теперешнего уровня. Запечатываю первый и второй конверты. Сегодня же отправлю их международной почтой в Москву Ирине. Пусть хранит бандероль до моего возвращения. Отлично, к завтраку поспел.

Света уже в столовой. Приветствуем друг друга улыбками и приступаем к трапезе. Вкусно. Сытно. Полезно. Желудок приступает к усвоению полученного материала, а нам можно расслабиться и поболтать. Увы! — поболтать не получается. Разговор сугубо о делах.

… — Сейчас едем осматривать дом, Люську я уже предупредила. — Светлана вопросительно смотрит на меня. — Или у тебя появились возражения?

— Возражений нет, есть поправка. Сначала заедем на почту, надо отправить бандероль в Москву. У вас это как?

— Без проблем. Старх… — её интонация заставляет насторожиться, — что ты намерен делать дальше?

От неё мне скрывать нечего, поэтому говорю без обиняков:

— Через три дня вскрываю ларец. Дальше по обстоятельствам. Скорее всего, буду действовать по заранее намеченному плану.

Вытаскиваю из внутреннего кармана пиджака письмо Кати и протягиваю ей. Глазки блестят, губки кривятся, но читает внимательно. Возвращает письмо, глубоко вздыхает, промокает платочком глаза.

— Ах, Катюха, Катюха… — Смотрит на меня в упор. — Ты сказал, что намерен действовать по предложенному Катей плану. В письме говорится и обо мне. Означает ли это, что ты намерен предложить мне уехать с тобой?

Витиевато сказано. А я витийствовать не намерен. Скажу просто:

— Считай, что уже предложил. Ты согласна?

— Да, да, да, тысячу раз да!

Однако крепко её подпёрло. Столько эмоций.

— Хватило бы и одного «да». Но в любом случае тебе надо готовиться.

— А я уже давно готовлюсь. Всё, что могла перевести за границу, уже в европейских банках. С остальным поступлю так же, как и ты с Катиным имуществом. Кстати, ты в Москву документы отправляешь?

Чего уж там: сказал «а» — говори «б».

— Да.

— Старх, а нельзя ли вмести с твоими отправить и мои бумаги?

— Отчего нет, если доверяешь.

— Я тебя умоляю…

Нашу беседу прерывает горничная с телефоном в руках. Света ждёт, но горничная подходит ко мне.

— Это вас.

Опа-на… похоже, день начинается с сюрпризов.

— Слушаю.

— Аристарх Вяземский? — Голос в трубке принадлежит немолодому мужчине.

— Да, это я.

— Вас беспокоит Михаил Сергеевич Вяземский. Нам необходимо увидеться.

Кому это нам? У меня пока что такой потребности не возникло. Держу паузу. Есть, конечно, кое-какие сомнения, но предложение разумнее принять.

— Хорошо. Где и когда?

— Сегодня в два часа дня. В том же ресторанчике где вы обедали с господином Кардосо.

Не зря мне казалось, что за мной следят.

— В два могу не успеть, у меня дела.

— Тогда в пять. К пяти успеете?

— Хорошо, в пять я буду.

Пошли гудки. Никакого тебе «до свидания». Впрочем, «здравствуйте», кажется, тоже не было? Пересказываю Светлане разговор. Морщит лобик, потом говорит:

— Предупрежу Хосе, пусть он тебя подстрахует.

* * *

Катин дом очень похож на дом Светланы и по размерам, и по замыслу архитектора. Осматриваю Катины комнаты. По совету Светланы отбираю некоторые вещи. Набралось три огромных чемодана. Спускаемся вниз. В холле нас ждёт Люсия, рядом с ней Серж — или всё-таки Сергей? Впервые имею возможность рассмотреть падчерицу Кати как следует. Молода, стройна, красива.

— Здравствуйте, Аристарх Игоревич, здравствуйте, тётя Света… — Голос слегка дрожит. Серж здоровается с нами наклоном головы.

— Здравствуйте, Люсия, здравствуйте, Серж. — Света здоровается тем же способом, что и жених Люсии.

— Аристарх Игоревич, мне надо с вами поговорить…

Люсия выжидающе смотрит на Светлану. Та подхватывает чемодан, и со словами «Я жду тебя в машине» направляется к выходу. Серж подхватывает оставшиеся вещи и спешит за ней. Люсия жестом указывает мне на кресло. Жду, пока сядет она, потом сажусь сам.

— Аристарх Игоревич…

Неожиданно из глаз Люсии брызжут слёзы. Она закрывает лицо руками. Рыданий почти не слышно, лишь плечи девушки слегка подрагивают. Не знаю, что предпринять: начать успокаивать, предложить воды — а где тут у них вода? Пока мечусь мыслями, всё успокаивается. Гроза обернулась лёгким дождичком. Люсия уже вновь смотрит на меня, смущённо улыбаясь. Знает ли она, что такой улыбкой может растрогать любого мужчину?

— Извините, дядя Старх… можно я буду называть вас так?

Ну, как такой откажешь? Бормочу что-то невразумительное, что она, видимо, принимает за согласие, впрочем, таковым это бормотание и является.

— Дядя Старх, я очень рада, что вы появились. Нет, правда. После смерти мамы-Кати — я её в детстве так называла — со мной творится что-то неладное. Чувствую себя кругом виноватой. Вы наверняка уже знаете, что мы в последние годы не очень ладили. Нет, это я с ней не ладила. Дядюшки и тётушки постарались. Я ведь её и вправду стала ненавидеть. А как увидела лежащую у лестницы, — это ведь я её первая обнаружила — словно пелена с души упала. Кинулась к ней, тормошу, а она не откликается. И тень за окном. Я ясно видела. Может, это был убийца? Поделилась своим горем с Сержем. — Значит всё-таки Серж. — Он парень хороший, даром что зануда. Стали мы думать, как от вскрытия ларца отвертеться, чтобы не подыгрывать убийцам, а тут вы. Теперь я спокойна. Всё пройдёт так, как хотела мама-Катя. Может теперь её душа меня простит, как вы думаете?

Я заглянул в её глаза. Нет, так притворяться невозможно. Девочка искренне верит в то, что говорит. Имею ли я право говорить от имени Кати? Не знаю, но Люсию надо обнадёжить.

— Я думаю, она тебя уже простила.

Снова блеск в глазах, но в этот раз обошлось без осадков.

— Спасибо вам, и передайте брату моему кровному Серёженьке, что я его люблю и прошу у него прощения, хотя с ним мы вроде и ладили.

— Обязательно передам.

Я поднялся с кресла, улыбкой попрощался с Люсией и направился к двери, откуда мне на смену уже торопился Серж.

* * *

— Аж слеза прошибла! — Светлана с удивлением и восторгом слушала мой рассказ. — Ай да Катюха, воспитала-таки девчонку! Ну, раз уж ты её от имени Кати простил… Нет, — пресекла она мою попытку оправдаться, — ты поступил верно. И раз Катя её простила, то уж мне сам Бог велел. И пусть падёт на Люську великое всепрощение! А что до её слов о тени за окном… Ты знаешь о том, что в ночь, когда погибла Катя, из дома пропала женщина?

Этого я не знал.

— Что за женщина?

— Странная личность. Все звали её Мария. В дом её привела Катя примерно за год до гибели Сергея. Где и как они познакомились, я толком не знаю. Катя не любила говорить на эту тему, а Мария была малообщительна. В доме Кати она поначалу исполняла роль экономки. После гибели Сергея стала чем-то вроде компаньонки. А после рождения Серёженьки стала ещё и его нянькой. Полицию её исчезновение почему-то не заинтересовало.

— Думаешь, она причастна к убийству Кати? — спросил я.

— Нет. Я думаю, что она могла видеть убийцу, и тот увёл её с собой.

— Если ты права, то Марии тоже нет в живых…

* * *

Михаил Сергеевич сидел за тем же столиком, где я вчера обедал с Хосе. На столе стояла бутылка с водой и два стакана. Видимо, обедом меня угощать не собирались. Оно и к лучшему. Ужинать с врагом куда ни шло, но обедать надо исключительно с друзьями. Пока я располагался за столом, Михаил Сергеевич сидел, молча следя за моими действиями. Поприветствовать друг друга ни я, ни он попыток не предприняли.

— Посмотрите на эту фотографию, — Михаил Сергеевич положил передо мной пожелтевший от времени снимок. Трое мужчин, облачённые в форму офицеров царской армии. Двое мне были незнакомы, а вот третий… Это был сюрприз. — Вы кого-то узнали? — голос визави звучал резко и настойчиво.

Стараясь говорить спокойно, я ответил:

— Да, в центре сидит мой дед, Александр Сергеевич Вяземский.

— Я так и знал… — Михаил Сергеевич откинулся на спинку стула и прикрыл глаза.

Мизансцена хотя и показалась мне выдернутой из какого-то спектакля, но при сложившемся раскладе меня устраивала. Мне тоже надо было привести мысли в порядок. Деда я узнал сразу, потому что дома у меня хранится фотография, где он пребывает в той же позе, но в другом окружении и в форме командира Красной Армии. О том, что дед был царским офицером, мне до сего момента известно не было. Интересно, а кто два других офицера с фотографии? Как бы откликаясь на мой мысленный вопрос, Михаил Сергеевич открыл глаза и произнёс:

— Справа на снимке мой дед Сергей Сергеевич Вяземский, а слева его брат Михаил Сергеевич.

Ни хрена себе! Это что же получается? Слова не успели сорваться с губ, Михаил Сергеевич меня опередил.

— Сергей Сергеевич Вяземский бежал из России в 1920 году. Михаил Сергеевич погиб в начале того же года в бою под Иркутском. Их старший брат ещё в 1917 году примкнул к большевикам. Его имя предано в семье Вяземских забвению. — Михаил Сергеевич тяжело поднялся с места. — Более жестоко она нам отомстить не могла. — Не глядя на меня, он направился к выходу.

— Старх, ты где? — голос Светланы вывел меня из забытья. Она сидела на том месте, которое недавно покинул Михаил Сергеевич, и тревожно смотрела на меня. — Что тут произошло?

Я пересказываю ей весь монолог Михаила Сергеевича.

— Ни фига себе! Получается, ты нелюбимый родственник этих наших Вяземских? Вот это Катюха им врезала!

— Ты думаешь, она знала? — спросил я.

— Знала? — переспросила Светлана. — Нет, не думаю. Если кто и знал, так это ведьма, которая ей тебя нагадала.

— С ней можно увидеться?

— С ведьмой? Я понятия не имею, где её искать, — пожала плечами Света, — да и зачем тебе это?

Действительно, зачем? Что это, по сути, меняет? Родню я всё равно не обрёл — они меня и знать не желают. Зато право на открытие ларца, видимо, укрепил.

* * *

Следующее утро началось в доме Светланы с визита Люсии и Сержа. По вполне понятным причинам приём им был оказан самый дружеский. Засиживаться, однако, ребята не стали, сославшись на занятость, и вскоре откланялись, вручив нам приглашения на свадьбу.

* * *

— Старх, ты точно сбрендил, — голос Светланы звенит от возмущения. — Мало того, что ты решил подарить Люське на свадьбу дом и машину, — это нормально, с этим я согласна — так ты ещё и шкатулку с драгоценностями к ним присовокупить хочешь!

— Что не так? — вяло отбиваюсь я.

— А то, что драгоценности было бы правильным поделить на три части: Серёже, тебе и Люське.

— Насчёт Серёжи ты, пожалуй, права, — согласился я. — Память о матери. Об этом я как-то не подумал. А мне-то зачем? Я бабских цацек не ношу.

— Ты не носишь, женщины твои носят: Ирина и Настя.

— Если они узнают, откуда цацки, то не возьмут, — отверг я её идею.

— Ты думаешь? — усомнилась Света. — Хотя, может, и не возьмут. Русские бабы — они гордые. Так ты им не говори, откуда — подари так, молча.

— Молча я не могу, — твёрдо ответил я.

— Ах, какие мы правильные, — с сарказмом произнесла Светлана. — Хрен с тобой, поделю на две части.

— На три, — поправил её я.

— Чего натереть? — не поняла она.

— На три части, говорю, дели.

— Всё-таки передумал?

— Нет, одна треть тебе.

Светлана с благодарностью посмотрела на меня, но от предложения всё-таки отказалась:

— Я так тоже не могу.

— А говорила, что я один тут правильный, — подколол я её. — Но хоть что-то на память возьми.

— Что-то и на память возьму, — согласилась Светлана. Она вывалила из шкатулки драгоценности, выбрала пару каких-то бирюлек. — Вот это — ты не против?

— Я же уже сказал.

— Ладно. Остальное делим пополам.

Её пополам оказалось явно в пользу Сергея, но я уже устал спорить.

— Хорошо, это я дарю Люсии, и положи всё в шкатулку.

Светлана хотела было возразить, но передумала.

— Ладно, пусть будут в шкатулке.

* * *

Наше появление на свадебной церемонии было встречено по-разному. Люсия и Серж были искренне рады. Хосе тоже не воздержался от дружеского приветствия. Остальные гости остались нейтральны, за исключением Вяземских, которые не стали скрывать своего неодобрения. Когда дело дошло до вручения подарков, я передал молодым документы на дом и машину, что было встречено гулом одобрения.

— И ещё одно, — произнёс я, стараясь говорить так, чтобы меня слышали только Люсия и Серж. — Это тебе от мамы-Кати.

Люсия сразу узнала шкатулку, заглянув внутрь, узнала и драгоценности, после чего обняла меня и прошептала на ухо:

— Спасибо, дядя Старх. И вовсе не за драгоценности. Ты понимаешь?

Я понимал.

* * *

Помимо меня и сотрудника банка при вскрытии ларца присутствовали нотариус и Михаил Сергеевич. На присутствии последнего настоял я. И вот наступил момент, которого потомки Сергея Сергеевича Вяземского ждали девяносто лет. Нотариус торжественно вручил мне ключ от ларца. Я аккуратно вставил его в скважину и осторожно повернул. Крышка откинулась, я выложил на всеобщее обозрение лежащие в шкатулке вещи. Внушительный православный крест-мощевик, православная же икона в дорогом окладе, бумаги, бумаги, бумаги… Не знаю, как Михаил Сергеевич, но я был глубоко разочарован. И вот из-за этого погибла Катя?

Я попросил нотариуса составить подробную опись всех вещей и бумаг в двух экземплярах, после чего сложил всё обратно в ларец, который закрыл ключом. Вручил одну опись родственнику и покинул помещение.

* * *

Совершенно опустошённые, смотрели мы со Светланой на содержимое ларца. Бумаги были внимательно прочитаны, и, по нашему разумению, имели ценность разве что для семейного архива. Крест, икона и сам ларец были тщательно изучены на предмет обнаружения тайников. Ларец и икона без подвоха. В кресте тайник имелся — но пустой.

— Что ты собираешься со всем этим делать? — Голос у Светланы был тусклым. Она, как и я, считала теперь гибель Кати совершенно бессмысленной.

— Поступлю, как завещано. — Среди бумаг нашлось обращение первого владельца ларца к тому, кто его откроет: «Ты вскрыл ларец, тебе и нести находящийся в нём крест». — Крест и бумаги оставлю себе, икону отдам Вяземским, ларец подарю Люсии под безделушки.

— Наверное, так и надо поступить, — кивнула головой Светлана.

На следующий день я собрал всех заинтересованных лиц и распорядился наследством Вяземских, как наметил. Помимо иконы я передал Михаилу Сергеевичу копии всех документов из ларца. И на этот раз «спасибо» всё-таки услышал.

* * *

Мы сидели в гостиной просторного дома Кардосы, куда прибыли по настоятельной просьбе хозяина. Хосе не скрывал озабоченности и сразу перешёл к делу:

— Вам, Старх, грозит серьёзная опасность.

— Но откуда? — удивился я. — Вяземские, вроде, остались довольны разделом наследства.

— Михаил Сергеевич — да, а вот Николай Михайлович — нет. Вкупе с сынком покойного Удава он вознамерился отобрать у вас крест любой ценой.

В своём последнем письме Катя просила меня не объявлять войну её убийцам. Я был готов исполнить просьбу. Но как поступить, если войну объявят мне, об этом в письме ничего сказано не было. Во второй раз стоишь ты, Старх, перед подобным выбором. Хотя нет, пожалуй, в первый. Какой выбор был у молоденького сержанта Вяземского, когда он на призыв «Добровольцы, шаг вперёд!» шагнул прямо в горячую точку? — никакого и не было. А теперь есть, но я опять делаю шаг вперёд.

— Так вы не намерены добровольно расстаться с крестом? — спросил Хосе, видимо уже прочтя ответ на моём лице.

— Нет, не намерен, — отрицательно помотал я головой.

— Тогда у вас только одно решение: нанести упреждающий удар и уносить ноги.

А что? Вполне грамотное решение. Но сначала хотелось бы услышать подробности от того, кто его внёс. Видимо, Хосе угадал направление моих мыслей, и не стал ходить вокруг да около.

— Вы устраняете сына Удава — я помогаю вам бежать из страны.

Деловой мужик этот Кардосо. И задачи поставил, и роли распределил. Сейчас ещё обоснует верность плана — и всё окончательно встанет по местам.

— Я не хочу быть напрямую причастным к убийству главы местной мафии. Иначе кровь будет литься и дальше. А так я сумею поладить с новым боссом. Кто из вас больше подходит на роль исполнителя?

Вопрос он адресовал явно Светлане, видимо, зная о её прошлом. Но ответ он получит от меня:

— Я. У меня есть боевой опыт.

Похоже, я удивил их обоих. Сначала успокаиваю Светлану. Говорю ей адрес горячей точки, и она тут же понимающе кивает головой. Заметив это, перестаёт сомневаться и Хосе. Он легонько хлопает ладонью по коленке.

— Пусть будет так. С составлением плана операции и вооружением я помогу. Сейчас поговорим о делах финансовых. Недвижимость госпожи Фернандес я покупаю за назначенную ей цену. Что касается акций, то могу предложить за них пятьдесят восемь процентов от реальной стоимости. Тридцать процентов готов перевести на указанные вами счета сразу после подписания бумаг, остальные деньги лягут на те же счета в течение года. Кроме этого, я беру на себя финансовое обеспечение вашего побега.

Переглядываюсь со Светланой. Она чуть заметно кивает головой.

— Хорошо, мы согласны.

— Отлично. Займёмся договорами? Нотариус уже ждёт.

Обедали мы дома (Дома — это в доме Светланы). Ели без вкуса — вовсе не из-за плохо приготовленной еды. Просто тревожные мысли подавляли ощущения. Послеобеденный разговор в моей комнате начали с расстановки точек.

Я сказал: — Светлана, если я правильно понял Хосе, тебе непосредственная опасность не угрожает? Может, нам стоит разделиться?

Она ответила: — Такая опасность может возникнуть после того, как ты разделаешься с Удавчиком. Можно, конечно, попробовать покинуть Рагвай до того, как…

— Именно это я и имел в виду, — встрял я.

— … Не перебивай. Но этого мне, скорее всего, сделать не дадут. Думаю, что мафиози плевать на крест. Он подписался на это дело исключительно из-за денег — твоих и моих.

— Пожалуй, ты права, — вынужден был согласить я после некоторого раздумья.

— А раз так, то Хосе прав: только устранив Удавчика, мы имеем шанс вырваться на волю.

— Ох уж мне этот Хосе! Всё-то он предусмотрел…

— Подозреваешь его в двурушничестве? Напрасно. Хосе парень правильный. Но нам с тобой не кум, не сват и даже не друг. Сергею и Филу был другом, а нам нет. И чего ж ты от него хочешь?

А действительно, чего я от него хочу? Если всё сделает, как договорено, и на том спасибо.

* * *

Битый час мы с Хосе ломаем голову над планом ликвидации Удавчика. Грамотно стережётся, подлец. Подходы к дому тщательно охраняются. Покидает дом только под усиленной охраной. Поди, возьми его за рупь за двадцать. А брать я его должен в одиночку, и так, чтобы потом подозрение пало на меня. Уложиться надо в четыре дня. Этот срок мы определили сами, чтобы скорректировать планы Удавчика относительно меня. Грамотно пущенный слушок уже поведал заинтересованной стороне, что Вяземский и Фернандес намерены попытаться покинуть страну на автомобиле в понедельник через южную границу. Вот на этом маршруте он и будет нас подстерегать. А на ближайшие три дня мы приглашены в загородную резиденцию Кардосо на шашлык-машлык.

Мы продолжали искать варианты, устроив нечто вроде викторины в надежде, что либо вопрос, либо ответ даст нам хоть какую-нибудь зацепку. Нужный вопрос был по счёту тридцать каким-то и задал его я:

— А что любит делать мафиози по вечерам?

— Сидит на открытой веранде и дышит кислородом.

Я посмотрел на Хосе вопросительно.

— Что? — не сразу понял он. — Нет, не годится. Веранда выходит во внутренний двор.

Чёрт, опять мимо. Хотя…

— И что её ниоткуда не видно?

— Веранду?

— Ну да.

— Видно с одного холма. — Хосе рукой погасил мой вопрос. — Это очень далеко. Из винтовки не возьмёшь.

— А с помощью телескопа?

— ???

— С помощью телескопа увидеть веранду можно?

— Думаю, да, — пожал плечами Хосе.

— Съездим, посмотрим?

— Хорошо, давай съездим, — Хосе посмотрел на часы. — Поужинаем и поедем. А что, есть план?

— Пока не знаю, — уклонился я от ответа.

* * *

Вот она веранда, а вот и Удавчик. Прав Хосе: с такого расстояния из винтовки его не снимешь. Да ещё при таком ветре. Ветер…

— Хосе, а ветер каждый вечер дует в эту сторону?

— В это время года обычно да, а что?

— Мотодельтаплан у вас раздобыть можно?

— А что это?

— Тот же дельтаплан только с мотором.

Хосе посмотрел на меня странным взглядом, ничего переспрашивать не стал, отошёл в сторону и заговорил по мобильнику. Ко мне вернулся с довольным видом.

— Есть тут любители. Можно позаимствовать у них вроде как на прокат.

— Отлично! Тогда план таков. Я на дельтаплане подлетаю к дому мафиози, когда он кайфует на веранде, отключаю мотор и планирую прямо во внутренний двор. Не приземляясь, поражаю цель, включаю мотор и улетаю.

Хосе недоверчиво посмотрел на меня.

— И ты всё это сможешь проделать?

— В организации, где я до недавнего времени работал, есть секция любителей экстрима, так мы там и не такое проделывали, без убийства, конечно.

Идея пришлась Хосе по вкусу. Детали мы обсудили, вернувшись к нему домой. Вскоре план был согласован, хотя Хосе всё-таки смущал тип выбранного оружия. По сценарию оно должно быть лёгким и со слабой отдачей. Хосе настаивал на автомате. Я предложил арбалет.

— Даже если ты отличный стрелок, то надеяться на один выстрел очень рискованно, — увещевал меня Хосе.

— Автомат даёт слишком большое рассеивание. Да и отдача у него сильнее, чем у арбалета. А для пущей верности я после выстрела брошу на веранду гранату.

На том и порешили.

* * *

В пятницу мы со Светланой заехали в оружейный салон, где она приобрела арбалет. После этого побывали в клубе дельтапланеристов, откуда выехали с погруженным на прицеп мотодельтапланом. Два дня я демонстративно летал поблизости от загородного дома Хосе, а после обеда в воскресенье мы со Светланой распрощались с гостеприимным хозяином.

* * *

Всё шло, как и было задумано. На подлёте к дому Удавчика я заглушил и так не сильно шумный мотор и стал планировать. Над внутренним двором я оказался, находясь чуть выше веранды, на которой сидел мафиози. Меня он не заметил, поскольку был увлечён разговором с сидящей рядом женщиной. О гранате нечего было и думать. Но я не сомневался, что попаду, и она просто не понадобится. И попал. Стрела вошла точно в левую сторону груди Удавчика. Шум запускаемого мотора смешался с воплем женщины. А потом всё потонуло в ещё большем шуме. Сброшенные мной шумовые гранаты и дымовые шашки отвлекли охрану от моей скромной персоны. Приземлился я в назначенном месте, где меня ждала Светлана. Там же стоял прицеп, но машина была другая. Оставив дельтаплан рядом с прицепом, мы поехали на запад. В то же время, на автомобиле Светланы, очень похожие на нас мужчина и женщина отчаянно пылили в сторону автострады, ведущей к южной границе Рагвая.

* * *

Стрелок неторопливо наблюдал за автострадой. В бинокль были отчётливо видны даже номера проезжавших в обе стороны машин. Впрочем, таковых в это время суток было немного. Но вот на шоссе наметилось нечто любопытное. Два автомобиля на высокой скорости приближались к месту засады. Стрелок отложил бинокль и взял в руки винтовку. Теперь он видел машины через оптический прицел. Первую пропустил, а второй всадил пулю в правое переднее колесо. Машину развернуло боком, и следующая пуля попала в бензобак. Взрыв не оставил никаких шансов ни самой машине, ни находящимся в ней людям. Стрелок сделал несколько снимков на камеру мобильника и покинул позицию.

Спустя несколько минут первая машина остановилась у пограничного поста. Проверявший документы пограничник обратился к пассажирам с вопросом, указывая на далёкий столб дыма.

— Не знаете, что там произошло?

— Где? — Женщина, очень похожая на Светлану Фернандес, повернулась в указанную сторону. — Боже, да там авария! Но мы ничего не видели. Это, наверное, уже после того, как мы проехали.

Ещё через сутки та же женщина стояла на палубе судна, покидающего порт соседней с Рагваем страны. За отплытием судна следили два солидных сеньора. Когда судно вышло из акватории порта и взяло курс в океан, один из господ обратился к другому:

— Вы согласны с тем, что условия сделки выполнены?

— Безусловно. Вот оставшаяся сумма.

Из рук в руки перекочевал солидный пакет.

Через час у мужчины, принявшего пакет с деньгами, зазвонил телефон. Звонок шёл из Рагвая. Выслушав собеседника, мужчина сказал в трубку:

— Мы ждали до последнего, но ваши люди не прибыли. Другой договорённости, кроме как следить, между нами не было. Час назад они покинули страну.

Его собеседник в Рансьоне отключил телефон. Что ж, это был последний промах покойника. Пора забыть об этом деле и приступать к приёмке хлопотного хозяйства.

* * *

Мы добирались сюда весь остаток ночи, перед которой я застрелил Удавчика, и всё следующее утро. Как правильно это назвать: охотничий домик, бунгало? Одноэтажное сооружение с плоской крышей, состоящее из двух комнат, кухни и притороченной к ним огромной веранды теоретически можно назвать и так и так. Вяземский, а тебе не всё равно, как называется эта приютившая тебя хибара? А и правда! Тем более что есть тут вещи поинтереснее. Например, окружающая природа. Что вокруг, степь? Нет не степь: холмисто больно, да и растительности многовато. Кусты какие-то растут, а неподалёку пальмовая рощица. Пальмовая рощица! Куда меня занесло? Есть, конечно, всему этому научное название, только я его не помню. Лучше надо было географию в школе учить. А не слишком ли это самокритично? То, что заплутал в определениях между «саванной» и «прерией», ещё не означает, что я совсем ничего не помню из школьного курса географии. Про то, что здесь в октябре весна, я знал ещё до прилёта в Рагвай. Хотя, по моим понятиям, здесь сейчас самое настоящее лето. Не припекает, конечно, но греет основательно. Плетусь на веранду, хватаю первый попавшийся шезлонг и волоку его в тень одиноко стоящего дерева. Не успеваю толком задремать, как обнаруживаю рядом чьё-то присутствие. Лениво приоткрываю один глаз и тут же оба нараспашку. Чуть в стороне Светлана устанавливает шезлонг, но только не в тени, а на солнышке. Тонкая тряпочка, именуемая сарафаном, просвечивает насквозь. Взгляд уже не оторвать. Всё, что могу себе позволить, так это убрать довольное выражение с лица. По устоявшейся мужской привычке начинаю, уж было, взглядом раздевать прелестницу. Не потребовалось. Лёгкое движение рук и тряпочка спархивает с восхитительного тела. На нём остаются лишь две полоски материи, из-под которых потаённая плоть отчаянно рвётся наружу. Ни тени смущения. Лишь насмешливый взгляд в мою сторону и столь же насмешливая речь:

— Плохо позавтракали, Старх? Решили полакомиться ещё и несчастной девушкой?

Отнекиваться не вижу смысла, лучше контратакую:

— Спасибо за идею. И если девушка не против…

Думал хоть тут смутиться. Не на ту напал!

— Бог с вами, Старх! Мы же друзья. Неужели вы и впрямь так мечтаете меня трахнуть?

Эту игру пора прекращать. Здесь я дилетант, а профи она.

— Это вы чересчур размечтались, барышня!

Стараюсь придать голосу нужную степень раздражения. Для большей убедительности поворачиваюсь к ней спиной. Похоже, прокатило. Голосок совсем покаянный.

— Ну, не сердись, Старх, я же пошутила.

Резко возвращаюсь в исходное положение.

— Я тоже пошутил. Предлагаю объявить ничью и закрыть тему. Лучше скажи, ты радио не пробовала слушать?

Голос опять насмешливый, но уже по другому поводу:

— Послушала бы, кабы оно было.

— Хочешь сказать, что в твоей машине нет радио?

— У меня в машине, — подчёркивает «у меня», — радио есть, а в той, на которой мы сюда приехали, — нет.

Воистину «приехали». Эка досада. Некоторое время поддерживаем режим молчания. Потом Светлана просит:

— Старх, расскажи о себе.

Биографией моей интересуетесь, девушка? Да на здоровье, у меня секретов нет.

— Будь по-твоему, золотая рыбка. «Родился», «учился», я, с твоего позволения, пропущу, там ничего интересного нет. Интересное началось после того, как меня отчислили со второго курса института.

— За неуспеваемость? — невинным голоском спрашивает Светлана.

— Официально — да. А на деле… Начистил я рыло одному преподу — очень он любил девчонок лапать. А когда добрался до моей симпатии, я и не удержался. Бил я его аккуратно и без свидетелей. С этой стороны обошлось без шума. А вот экзамен он у меня так и не принял. И пошёл я на два года сапоги стаптывать. Первый год ничего, а в начале второго года службы построили нас на плацу, и замполит полка прочёл проникновенную лекцию на тему любви к Родине, которой очень досаждают нехорошие ребята. В конце, призвал он нас добровольно вступиться за поруганную честь Отчизны-матушки. Когда прозвучала команда «Шаг впёред!» весь строй шагнул, ну и я вместе со всеми.

— А отказаться было нельзя? — спросила Светлана.

— А ты сама много отказывалась? — вопросом на вопрос ответил я.

— Ну, я всё-таки была офицером…

— Это, конечно, многое меняет. Нет, Света, в наше время нас воспитывали так, что отказаться мы не могли. Ну вот, шагнули мы, значит, все, а в горячую точку отправились немногие, и я в том числе… Ты извини, про тот период я тебе рассказывать не буду, не люблю. Вернулся живой и здоровый. В институте меня восстановили, как искупившего кровью…

— Ты что, был ранен?

— Бог миловал. Это я так, образно. После окончания института в поте лица трудился. Без отрыва от производства женился. Развёлся. Состарился. Познакомился на курорте с Катей. И вот я здесь.

Я замолк, ожидая вопросов. Но, то ли их не было, то ли Светлана решила приберечь их на потом. Ладно, коли молчишь ты, говорить буду я:

— Алаверды, Светлана!

Ответила не сразу, спрашивает очень осторожно:

— Это, в смысле, теперь моя очередь заголяться?

В её положении последнее слово звучит особенно смешно. Не выдерживаю и фыркаю.

— Заголена ты уже вполне достаточно. Расскажи о себе.

Теперь до самой дошло, что сказала. Смеётся, потом спрашивает:

— Что бы ты хотел обо мне узнать?

— Ну, например, как ты оказалась в чекистах?

Светлана легонько вздыхает.

— Честно говоря, по дури. Но это я потом поняла. А завербовали меня красиво, на идейной романтике. Потом спецшкола. Сейчас могу сказать прямо: готовили из нас агентесс с блядским уклоном. Хотя постоянно призывали блюсти достоинство: «Проституткой женщина становится тогда, когда позволяет обращаться с собой, как с проституткой». После спецухи попали мы с подружкой Ленкой в рай земной на берегу ласкового моря. И жизнь поначалу тоже была райской. Командиры по отношению к нам вольностей себе не позволяли. В профессию вводили аккуратно, без стресса. А когда начали подкладывать под клиентов, то сделали это заботливо, с элементами романтики. Потом приехала с инспекцией одна высокопоставленная сволочь и порушила всю романтику к ядреней фене. Полковник был любителем блондинок, поэтому Ленку от него спрятали, а меня, черненькую, оставили, думали, обойдётся. Не обошлось. Затребовал этот павиан меня в кабинет и без лишних слов завалил на стол…

Голос Светланы даже сейчас звенел от злости. Я осторожно поинтересовался:

— И что?

— А ничего, — усмехнулась Светлана. — Применила я один нехитрый приёмчик — полкан в отруб, а я за дверь. Там уже все наши мужики тусуются, за меня переживают. Начальник меня сразу в командировку отправил. Как потом полкан ни бесился, ни требовал моей крови, начальник меня не сдал. Сумел это дело как-то замять. А тут делегация из Рагвая подоспела. Меня включили в состав принимающей стороны. И тут выясняется, что я очень похожа на покойную жену Фила. Закрутился у нас роман, который закончился предложением руки и сердца со стороны господина Филиппе Родригеса Фернандеса. Не могу сказать, что я была влюблена. Но лучше любящий Филиппе, чем мстительный похотливый полковник. Так я стала госпожой Фернандес.

Я задал вопрос, который мучил меня уже давно:

— И как тебя Контора отпустила?

Я не видел, как Светлана пожала плечами, но по ответу догадался, что она это сделала.

— Сама в недоумении. До сих пор жду связника.

— Это не он? — спросил я, указывая на приближающееся облачко пыли.

Светлана взглянула в указанном направлении и вскинулась с шезлонга.

— Давай, от греха, укроемся в сторонке.

Зачем я на это согласился? Видимо, от безделья. Мы спрятались неподалёку от бунгало и следили за тем, как облачко пыли превратилось в облако, из которого, в конечном итоге, выпрыгнул джип и остановился возле дома. Из машины вылез незнакомый мужик. Светлана вышла из укрытия.

— Пошли, это Альварес.

— Какой такой Альварес? — спрашиваю на ходу.

— Помощник Хосе. Точно — ты же с ним не знаком. Хосе предупреждал, что приедет именно он.

Разве? Не помню…

Подходим, здороваемся, заходим в дом. Садимся за стол и слушаем последние новости из Рансьона. Удавчика я убил — кто бы сомневался! Нас уже почти не ищут. Все уверены, что нам удалось покинуть континент. Полиция провела в доме Светланы обыск, но ничего не изъяла. Хосе предъявил права на дом и всё находящееся в нём имущество. Чуть позже он отправит наши вещи контейнером. А нам пора уходить. Альварес переправит нас за границу. Уходить мы будем на север и по реке. Недоумеваю:

— Почему по реке и тем более на север? Южная и восточная границы куда ближе.

— На этих направлениях наиболее вероятна опасность опознания, — отвечает Альварес.

— Опознания кого? — спрашиваю я. — Нас? Вы ведь только что сказали, что нас уже не ищут.

— Я этого не говорил, — возражает Альварес. — Я сказал: почти не ищут. Активный поиск действительно прекращён, но ваши фото будут красоваться в людных местах ещё долго.

— А на северной границе их, значит, не будет? — пытаюсь язвить я.

— Наверняка будут, — не смутившись, отвечает Альварес. — Но наша северная граница, — как бы это помягче сказать… — она отчасти прозрачная. Я проведу вас в обход постов. И насчёт реки. Те, кто плывут на пароходе, никуда не торопятся, а значит, полицию мало интересуют.

Ну вот, теперь всё понятно. Идём собираться…

* * *

Мы сидели на дебаркадере, ждали Альвареса и любовались сползанием солнца за деревья по ту сторону реки, когда из-за поворота показалось это чудо. Такие пароходики я видел только на картинках да в старых американских фильмах. Хоть и довольно большой, но всё равно как игрушечный, он шлёпал по воде лопастями единственного колеса, расположенного на корме. Труба попыхивала дымом. А потом он загудел. Нет ничего приятнее для слуха, чем пароходный гудок. Теплоходы разговаривают не так солидно. У их гудка тембр скорее баритональный, а тут — чистый бас.

Музейный экспонат уже причалил к дебаркадеру. Началась обычная кутерьма: кто-то выходил, кто-то садился, чего-то заносили, а что-то выносили. Альварес появился минут за десять до отправления. Мы успели не только занять трёхместную каюту, но и распаковать вещи, когда пароход вновь загудел — отваливаем, значит.

На следующий день, с утра до обеда, я с упоением лазил по этому чуду, даже не прошлого — позапрошлого века. Скажете, загнул? Не без того. Лет семьдесят старику прибавил. Всё здесь было старинное, латунное, деревянное. Сунулся на мостик — вежливо, но выпроводили. Полез в машинное отделение. Заметили не сразу, а когда заметили, тоже попросили убраться. Долго стоял, смотрел, как крутится колесо. Со Светланой и Альваресом увиделся только за обедом. Спросил у провожатого, отчего он взял билет на этого мастодонта, если по реке плавают вполне современные теплоходы? Ответил — закачаешься: ему, видите ли, с детства мечталось прокатиться на таком пароходе. Если и соврал, то мне такое враньё по душе.

Второй день плавания. Мимо проплывают всё те же поросшие тропическим лесом берега. Смотрю я на разнозеленую вакханалию и вспоминаю наши российские реки. Сколько раз мечтал прокатиться вот так, неспешно, вдоль да по Волге аж до самой Астрахани, или по Оби от Новосибирска до Салехарда. Чтобы с танцами на палубе. С зелёными стоянками под шашлычок и водочку. С экскурсиями по городам большим и малым, знакомым и вовсе неведомым. Не сподобился. На «Ракетах», «Восходах», «Метеорах», «Зорях» плавал не раз, будучи в командировках. Но там берег несётся вдоль борта, а не плывёт степенно и величаво. Ирония судьбы: дома не случилось, а перемахнул на другую сторону «шарика» и, пожалуйста, плыву себе, да не на чём-нибудь, а на самом настоящем «парахеде».

Вечером на верхней палубе играла музыка. Аборигены зажигали в неистовом танце. Когда прискучило лицезреть изгибающиеся разгорячённые тела, я спустился вниз. Сквозь завесу ночи почти ничего не было видно. Но стоило фарватеру приблизиться к берегу, как в отблеске судовых огней проступили таинственные заросли, а в уши, перебивая доносящуюся сверху музыку, ворвался разноголосый птичий гвалт.

* * *

Недолго музыка играла, недолго Вяземский скакал — то бишь наслаждался прелестям речного круиза. Когда наш пароходик в очередной раз предупреждающе рявкнул и пошлёпал к очередной пристани, Альварес сказал:

— Всё, приплыли.

— В смысле? — не сразу врубился я.

— В смысле, выходить пора. Дальше плотина.

С вещичками поднялись наверх. Действительно, ниже по течению отчётливо виднеется перекрывающая речку железобетонная перемычка.

— А шлюзы тут, значит, строить не умеют? — поинтересовался я.

Альварес от души рассмеялся.

— Какие шлюзы? За плотиной водопад.

Делать нечего, выгрузились. Альварес оставил нас с вещами на пристани, сам утопал в город. Стоим, ждём. Однако, ждать сидючи, да на сытый желудок куда как сподручнее. Прошли мы со Светой в ресторан. Столик выбрали на веранде с видом на реку. Ничего не скажу — красиво. Отобедали мы, значит, сидим, какую-то бурду через соломинку потягиваем. Подгребает Альварес. Подсаживается к нам, заказывает обед.

— Сейчас пообедаю и пойдём.

— Куда?

Спрашиваю скорее из вежливости, нежели из интереса.

— Вон, видите мысок? — Альварес показывает рукой в сторону реки.

— И что?

— А то, что за мысом на той стороне реки уже другое государство. Если туда доберёмся, считай, что границу перешли.

— А там что — затон?

— Не совсем… — Альварес выдерживает короткую паузу. — Там ещё один водопад, только без плотины. Поэтому пограничники туда не суются, слишком рискованно.

— А мы, значит, риска не боимся?

— У нас просто нет выбора.

Переглядываюсь со Светланой. Прав проводник: выбора у нас действительно нет. Не поворачивать же назад? Молча ждём, пока Альварес кончит есть. Встаём следом за ним и идём к выходу.

Просачиваемся на территорию порта. Заходим в пристройку к какому-то пакгаузу. На столе три комплекта экипировки военного образца. Альварес командует:

— Переодеваемся.

Переоделись — рейнджеры, блин! Альварес указывает на рюкзаки.

— В те, что поменьше, сложите деньги, документы и самое необходимое. Рюкзаки за плечи, и не снимать ни в коем случае. Остальное в большой рюкзак. Утонет — не беда.

Обнадёжил, значит.

А вот и плавсредство. Ничего лодочка, остойчивая. Два подвесных мотора — ещё и шустрая. Спрашиваю:

— Пойдём ночью?

— Пойдём сейчас — ночью опасно.

Хорошенькое место выбрано для перехода. Ночью границу пересекать опаснее, чем днём. Садимся. Кучер из местных заводит моторы и малым ходом крадётся к выходу из акватории. Высовываем нос. Вроде ничего подозрительного. Кучер врубает на полную, и мы вылетаем на чистую воду. Сижу рядом с рулевым, Альварес и Светлана сзади. Уже на подходе к мысу слышу, как кто-то орёт в матюгальник. Поворачиваю голову — пограничный катерок. Догнать нас припозднились. Докричаться отчаялись. Похоже, собираются стрелять. Ору: — Ложись! — Сгибаюсь к коленям насколько могу. Слышу свист пуль над головой. Слева вскрик, лодка тут же рыскнула. Инстинктивно хватаюсь левой рукой за руль и выпрямляюсь. Кучер уже выпустил руль, как-то странно вскинулся и валится за борт. Башка в крови. Перехватываю руль правой рукой, а левой пытаюсь поймать бедолагу за одежду. Не успеваю. Кучер исчезает за бортом. Выстрелов больше не слышно. Поворачиваю голову — понятно. Мы на траверзе мыса, и погранцы нас больше не видят и следом не идут. Оборачиваюсь назад, Альварес и Светлана сидят ошарашенные, но вроде невредимые. На всякий случай спрашиваю:

— Целы?

Кивают головами. Ладно, сейчас не до них. Лодка уже миновала мыс и идёт поперёк протоки. Вода здесь неспокойная, вся в бурунах, и течение сильное. Шум водопада слышен очень даже отчётливо. Пока мы уверенно пересекаем реку. Тьфу, тьфу, тьфу… А плыть-то куда? Вижу на том берегу нечто вроде заводи. Рулю туда. Ещё немного и мы на месте. Что-то пошло не так. Сердце обрывается и летит в желудок. Слышу крик Светланы: — Один мотор заглох! — Уже почувствовал. Начинает сносить. Второй мотор тоже зачихал. Ору, не оборачиваясь: — Приготовьте вёсла! — Берег совсем близко. Мотор чихнул в последний раз и заглох. Ору: — Гребите! — Не вижу, что там у них, но получается плохо. Вот, теперь получше, но мимо заводи нас уже пронесло. Берег впереди: скала да камни. Над ними кусты и деревья. К такому причалить будет трудно. А что это за верёвка привязана за носовую скобу, конец которой уходит в бардачок? Переползаю на нос и откидываю лючок. Верёвка уложена аккуратными петлями, на другом конце привязана кошка. Выкладываю всё на нос. Выпрямляюсь на коленях. Раскручиваю конец с кошкой над головой и бросаю наудачу. Второй попытки не будет. Повезло! Кошка за что-то зацепилась. Верёвка травится за борт, а я спрыгиваю с носа. Вовремя. Сильный рывок валит с ног, прямо в объятия Светланы. Лодка разворачивается носом против течения и начинает бортом идти на берег. Мы трое уже рядом и на ногах. За пару секунд до столкновения ору Светлане:

— Прыгай!

Она сильно отталкивается, а мы с Альваресом руками придаём ей дополнительное ускорение. Удар — и я сажусь на дно лодки. Альварес оказался поустойчивее. Он сильно отталкивается и выпрыгивает на берег. Встаю на ноги и тоже прыгаю. В момент отталкивания понимаю, что верёвка не выдержала. Лодка резко уходит из-под ног. Прыжок получается слабым. Падаю животом на мокрый камень и начинаю скользить вниз. В отчаянии выбрасываю вперёд правую руку и цепляюсь пальцами за какой-то выступ. Шарю ногами, но опоры нет. Сейчас пальцы разожмутся и мне конец. В отчаянии выбрасываю левую руку и хватаюсь за какой-то куст. Немного подтягиваюсь и, наконец, нахожу опору для правой ноги. Теперь полегче. Поднимаю голову и вижу взволнованные лица Светланы и Альвареса. Это они где-то выломали длинную ветку и протянули мне. Через пять минут лежим рядом промокшие, усталые, но живые. Под боком ревёт с досады водопад. Нынче ему ничего вкусненького не перепало.

* * *

Альварес ничего проводник, толковый. Переночевать, правда, пришлось там же, у водопада. Но уже к обеду следующего дня он вывел нас на затерянный в джунглях аэродром.

Мы сидели со Светланой в какой-то хибаре и смотрели, как за окошком начинает накрапывать дождь.

— Не нравится мне всё это, — покачала головой Света.

— Что именно? — поинтересовался я.

— Дождик, например.

— Дождик как дождик, — пожал я плечами. — Покапает — пройдёт.

— Не скажи, — не согласилась Светлана. — Если это начало сезона дождей, то зарядит надолго.

— А когда у вас сезон дождей? — забеспокоился я.

— В Рагвае уже, наверное, начался, а тут — не знаю.

Судя по её лицу это не все плохие новости.

— Тебя ещё что-то беспокоит?

— Точнее, кто-то. Наш проводник.

— Альварес? — удивился я.

— А что у нас был кто-то ещё, если, конечно, не считать того бедолагу, которого подстрелили пограничники?

Перепираться не хотелось, и я сказал примирительным тоном:

— Согласен, глупость спросил. Ну и что в нём не так?

— Понимаешь, — задумчиво произнесла Светлана, — он какой-то не такой. Настоящий проводник довёл бы нас до цели и был таков. А этот всё ещё около нас.

— Думаешь, ему что-то от нас надо? — проникся я её беспокойством.

Сзади раздалось лёгкое покашливание. Мы разом повернули головы. Возле двери стоял Альварес. Увлёкшись разговором, мы не заметили, когда он вошёл. Интересно, многое он слышал?

— Чувствую, пришла пора поговорить по душам, — произнёс Альварес на чистейшем русском языке.

Если меня его слова лишь удивили, то Светлана впала в ступор. Альварес подошёл к нам и уселся рядышком.

— Дело в том, ребята, что я резидент советской разведки.

Это фраза показалась мне настолько дикой, от неё настолько отдавало бутафорией, что я чуть не расхохотался. Светлана, напротив — вскочила с места и отпрянула в сторону. Лицо страдальчески исказилось, она помотала головой, с губ сорвался полувопль-полурыдание:

— Нет! Нет! Я вам не верю! Этого просто не может быть!

У девушки явно начиналась истерика. Пока я думал, как ей помочь, Альварес неожиданно прокричал командным голосом:

— Лейтенант Мамаева, немедленно прекратите!

У Светы был такой вид, будто её только что отхлестали по щекам. Она опустилась прямо на пол, закрыла лицо руками и тихо заплакала. Я поспешил присесть рядом, обнял Светлану за плечи. Она тут же ткнулась в моё плечо носом, но плакать не перестала. Успокаивающе поглаживаю её по волосам и с укором говорю Альваресу, который, надо отдать ему должное, пребывает в полной растерянности:

— Вы бы, товарищ, как-нибудь поаккуратней делали такие заявления. Видите, до чего девушку довели?

Альварес горестно всплеснул руками.

— Господи, да отчего вы все такие нежные? Девочка, ты что, действительно вообразила, что я пришёл по твою душу? Ты ведь даже не обратила внимания на то, что помянув разведку, я сказал «советская», а не «российская». Я был заслан сюда ещё во времена СССР, в российской разведке толком и послужить не успел. Связь с Центром я потерял задолго до твоего появления в Рагвае.

Эта фраза прозвучала на такой минорной ноте и была произнесена так искренне, что нашла отклик не только в моей душе. Светлана прекратила плакать и уставилась на Альвареса, правда, всё ещё недоверчивым взглядом.

— Ты спросишь, откуда я знаю твою девичью фамилию и звание? — продолжал убеждать её Альварес. — Так ты этого особо и не скрывала. Как минимум, нескольким людям в Рансьоне это было известно. А что известно многим — известно всем.

Похоже, его слова показались Светлане убедительными. Она встала с пола и пересела на скамью. Я сделал то же самое, на всякий случай заняв место между ней и Альваресом. А он продолжил говорить, уже более спокойным тоном:

— Меня — кстати, можете называть меня Михаилом — направили в Латинскую Америку ещё при Юрии Владимировиче Андропове. Пока я обживался и приводил биографию в соответствие с легендой, в СССР началась перестройка. Связь стала неустойчивая, а потом пропала вовсе. Последнее сообщение из Центра, которое я получил, предписывало мне залечь на дно и ждать, самому связь не искать ни при каких обстоятельствах. Вскоре я услышал об арестах наших разведчиков, которых новое руководство страны выдало иностранным спецслужбам. Я был уверен, что меня ждёт та же участь, но за мной так и не пришли. Думаю, кому-то в Москве удалось уничтожить моё досье. Но вместе с ним пропала и ниточка, связывающая меня с Родиной. Последнюю надежду я потерял после твоего, Светлана, приезда. Да, я считал, что ты связная. Когда понял, что это не так, решил покинуть страну при первом удобном случае. И вот такой случай настал — я ухожу вместе с вами. Готовя по заданию Кардосы ваш побег, я решил зафрахтовать местечко и для себя.

Его рассказ показался мне необычным, но вполне логичным. Оставалось только кое-что уточнить.

— Как вы попали на службу к Кардосе?

— Перешёл по наследству от её мужа, — Альварес-Миша кивнул в сторону Светланы.

— Вы работали у Филиппе? — удивилась та.

— То, что вам это неизвестно, говорит только о том, что муж вас очень любил и не хотел посвящать в проблемные вопросы. А я занимался именно ими.

— Вы хотите сказать, что мой муж занимался тёмными делишками? — возмутилась Светлана.

— Я хочу сказать, что любое крупное дело в этой стране делается с привлечением различных технологий, в том числе противоречащих закону, — дипломатично ответил Михаил.

Светлана надулась, но больше не возражала.

— И каков план доставки нас на Родину? — спросил я.

— Завтра утром вылетаем в Ла-Пас…

— Ла-Пас? — перебил я его. — Это, если я не ошибаюсь, столица Боливии?

— Не ошибаетесь, — подтвердил Михаил. — Именно на территории этой страны мы в настоящий момент находимся. Из Ла-Паса летим в Каракас. Там Уго Чавес. Там нам помогут.

— Хороший план, — одобрил я.

— Спасибо, — поблагодарил Михаил. — Главное, чтобы вылет не отложили. Полоса здесь грунтовая, а сезон дождей действительно не за горами.

— А что это за аэродром? — поинтересовался я.

— А чёрт его знает, — искренне признался Михаил. — В основном его используют контрабандисты, может, кто ещё.

Наметившееся было напряжение спало. Я и Света вперемешку стали рассказывать Михаилу о том, что происходило на Родине после его отъезда. О чём-то он уже знал, о чём-то слышал впервые. В конце разговора спросил:

— Так какой сейчас в России государственный строй?

Светлана, уходя от ответа, перевела стрелки на меня:

— Пусть он ответит. Я год дома не была, а за год в России всё могло произойти.

— Ничего там не произошло, — возразил я. — Как была вертикальная демократия, так и осталась.

— А это что ещё за зверь? — удивился Михаил.

— Зверь — медведь, остальное поймёшь, когда окажешься дома.

* * *

Утром Михаил торопил нас с завтраком.

— Доедайте скоренько, пилот уже прогревает двигатель.

В самолёте мы со Светой уселись на лавки, а Михаил заглянул в кабину пилота.

— Можно взлетать! — провозгласил он.

Тут голос нашего проводник осёкся, и он медленно отступил вглубь салона. Следом из кабины, уткнув дуло пистолета ему в живот, вышел тип в камуфляже и недобро скалясь, произнёс:

— Отлично! Только сначала мы вас свяжем.

Из хвостового отсека выступили ещё две фигуры с автоматами. Мы были в ловушке.

— Кто вы и чего от нас хотите? — стараясь сохранять хладнокровие, спросил Михаил.

— Можете звать нас «ангелы жизни», — оскалился бандит. — Если у вас, конечно, есть деньги чтобы заплатить за жизнь.

— У меня денег нет, — сразу ответил Михаил, — я всего лишь проводник.

— Тогда ты нам не нужен, можешь идти.

Михаил многозначительно посмотрел на нас и направился к двери. Не знаю, что он задумал, — вряд ли просто спасал свою шкуру — но задумал он неправильно. Едва оказавшись в проёме входного люка, Михаил получил пулю в затылок и рухнул за борт.

— Вот видите, — обратился к нам бандит, пряча пистолет в кобуру, — для тех, у кого денег нет, мы — ангелы смерти.

* * *

Шёл девятый день нашего странного плена. Я сидел на камне, вросшем в землю недалеко от края уступа. На дне пропасти виднелись кроны деревьев, наверное, таких же, как и здесь. Выше, насколько хватало глаз, были только горы, покрытые вечнозелёным ковром. Неподалёку от согретого моим теплом камня небольшой ручей, протекающий по лагерю, срывался вниз шелестящим водопадом. Можно было сказать и «шумящим», но я специально выбрал слово «шелестящий», поелику истинный шум, создаваемый тоннами ухающей вниз воды, закрепился в ушах до скончания дней. Как-то я подошёл к самому краю водопадика, заглянул вниз и чуть не сорвался: не от головокружения — от слов, неожиданно прозвучавших за спиной:

— Хотите полетать, товарищ?

Я отпрянул от пропасти, развернулся и свирепо уставился на так не вовремя окликнувшего меня камуфляжника с внешностью школьного учителя и пистолетом в кобуре, притороченной на ремне почти над гульфиком. В ответ на мою свирепость камуфляжник приветливо улыбнулся и произнёс:

— Передумали? И правильно, поживите ещё. — Развернулся и направился в лагерь.

Звали вооружённого «учителя» Макар. Так он попросил его называть при первом знакомстве.

Макар по жизни был парнем улыбчивым. Он и убивал, наверное, с улыбкой. Где и когда он учился в России, Макар не рассказал. Он вообще мало чего поведал о себе. После возвращения с учёбы и до ухода в горы работал учителем. Теперь правая рука товарища Гевары.

— Наш командир взял партийную кличку в честь прославленного революционера, — пояснил Макар.

Первое знакомство с Макаром состоялось в тот день, когда угнанный бандитами борт, проболтавшись в воздухе гораздо дольше, чем ему должно было хватить топлива, соприкоснулся-таки шасси с твёрдой поверхностью. Насчёт топлива мне, конечно, показалось — чего только не покажется, когда у тебя повязка на глазах. Я бы, может, и перекрестился, чтобы отогнать наваждение, но как это сделать со связанными за спиной руками? Для какой надобности нам не только связали руки, но и завязали глаза, не знаю. Думаю, у наших похитителей с головой не всё в порядке. От греха, мы со Светой всю дорогу просидели молча, ограничив общение соприкосновением плеч.

После приземления нас буквально выволокли из самолёта и заставили ножками топать в неизвестном направлении, поддерживая при каждом спотыкании. Последний раз я споткнулся о порог какого-то помещения, где нам открыли глаза и оставили, заперев снаружи. Я тут же зубами раздербанил узел на веревке, пленившей руки Светланы, после чего она уже самостоятельно избавилась от пут. Недовольно ворча по поводу каждого сломанного ногтя, моя спутница занялась верёвкой на моих руках, и вскоре я, потирая кисти, смог приступить к осмотру помещения.

Оно было довольно просторным и не имело электрического освещения. Дневной свет, проникающий через довольно большое забранное решёткой окно, едва доставал до середины комнаты. Дальше царствовал полумрак, постепенно густевший к дальней стене. Оттуда проступало нечто похожее на двухъярусные нары. Подойдя ближе, я понял, что это они и были. Помимо нар, из мебели в комнате наблюдались лавка под окном и в одном с ней гарнитуре длинный стол. Небогато.

— А ты знаешь, что наша тюрьма рассчитана на четверых? — спросил я у Светланы, сам в это время изучая через окно спину часового.

— С чего ты решил?

В голосе моей спутницы не было и тени интереса. Ответила, скорее, на автомате, не слишком вдумываясь ни в мой вопрос, ни в свой ответ.

— По количеству койко-мест! — жизнерадостно сообщил я, надеясь вызвать на лице Светланы хотя бы тень улыбки.

Куда там. Моя компаньонка уведомила, что это ей по моему достоинству, и замолкла окончательно. Скверно. Когда хорошо воспитанная женщина начинает употреблять такие выражения, это означает крайнюю стадию негативного восприятия действительности. Все дальнейшие попытки растормошить Светлану успеха не имели. В итоге, мне это надоело. Я заткнулся, подошёл к нарам, сбросил с одного спального места не вызывающий доверия матрас и улёгся прямо на голые доски. Возможно, я даже задремал, поскольку звук ворвавшегося в уши голоса заставил меня вскочить на ноги.

— Здравствуйте, товарищи!

В дверном проёме, освещаемый лучами солнца, стоял мужчина средних лет в камуфляже и очках — они-то и делали его похожим на школьного учителя — и улыбался во все тридцать два белых ровных зуба. Незнакомец терпеливо ждал ответа на своё приветствие, и я осторожно ответил за двоих:

— И тебе не хворать, товарищ…

Камуфляжник удовлетворённо кивнул и прошёл в помещение. Он бросил на стол наши рюкзаки и продолжил тем же жизнерадостным тоном:

— Вы, я вижу, уже освободились от верёвок? Молодцы! Узнаю русских. Вот ваши вещи, товарищи, проверьте, всё ли на месте.

Я смотрел содержимое рюкзака. Всё было на месте за исключением денег и мобилы.

— Что-то не так? — теперь в голос спрашивающего добавилась угроза.

— Нет, нет, всё в порядке, — поспешил я успокоить «господина учителя».

— Вот и отлично! Забирайте рюкзаки, и айда, — он так и сказал «айда». — Верните матрасик на место и пойдём. Да, и можете называть меня Макаром. Так называли меня мои русские соученики, когда не называли «чуркой».

Новое помещение было значительно комфортабельнее предыдущего. Вместо нар здесь были две раскладушки и что-то вроде походного шкафа для вещей и одежды. В углу за занавеской оборудован умывальник. Дверь рядом с ним вела в отхожее место. Вот только лампочки нигде не наблюдалось. Видимо, прочитав по тому, как кручу головой, мои мысли, Макар сказал:

— Здесь электричества нет. Но оно есть в хозблоке. Там же находится холодильник, где вы можете хранить продукты.

Хотел спросить, где мы будем брать то, что можно хранить в холодильнике, но счёл за благо промолчать.

— Что касается освещения, — продолжил Макар, — то я распоряжусь, чтобы принесли аккумуляторный фонарь. Еду вам будут приносить сюда. По территории лагеря можете передвигаться свободно. Куда не положено, вас и так не пустят. Пока всё. Обживайтесь, осматривайтесь, копите вопросы к нашей следующей встрече. В общем, чувствуйте себя нашими гостями, по крайней мере, до того времени, как вернётся командир.

Макар в очередной раз улыбнулся и исчез за дверью. Светлана присела на лавку и посмотрела на меня тоскливым взглядом.

— Старх, ты что-нибудь понимаешь?

Я присел рядом и обнял её за плечи.

— Пока не больше, чем ты. Но, думаю, скоро многое проясниться.

* * *

Мы бродили по лагерю и пытались хоть что-то выведать у его обитателей. Лагерь был не очень большой, и, по моим прикидкам, мог вместить до сотни бойцов. Помимо вооружённых камуфляжников, которые регулярно куда-то уходили и столь же регулярно возвращались, в лагере было несколько штатских. И те и другие от контакта с нами воздерживались. Камуфляжники, те просто игнорировали наши попытки с ними заговорить. Лишь в том случае, когда мы забредали не туда, куда следует, нас окликали и грозили автоматом. Кстати, нашим «Калашом» и грозили. Штатские выполняли в лагере всю грязную работу. Ходили всегда с опущенными головами. Камуфляжников боялись пуще огня, от нас же просто шарахались. Лагерь целиком размещался на горном уступе. Я изучил его за пару часов. Две тропы, которыми можно покинуть лагерь, тщательно охранялись, остальные пути заканчивались на краю пропасти. Вот и широкая не занятая строениями ровная полоса на поверхности уступа с обеих сторон упиралась в воздух. На неё приземлился наш самолёт, да так и остался стоять на том месте, где остановился: в паре метрах от края пропасти. Когда я это увидел, то мысленно поблагодарил похитителей за то, что нам тогда завязали глаза.

Каждый день, ровно один час, над нами изощрённо издевались. Называлось это русским словом «политинформация». Проводил её, разумеется, Макар, единственный в лагере человек, с которым нам было позволено общаться. Один час, ежедневно, мы с марксистко-ленинских позиций обсуждали политическую ситуацию, складывающуюся на континенте. Именно обсуждали. Макару было мало витийствовать самому, он требовал нашего участия в дискуссии. Я старался за двоих, максимально облегчая Светины страдания. Однажды я спросил Макара: как сочетается марксистко-ленинское учение и убийство одним из его бойцов нашего товарища. Макар ответил буквально следующее: «Видишь ли, товарищ, боец о котором ты говоришь, поступил, конечно, неправильно. Я уже провёл с ним разъяснительную беседу на эту тему. Но постарайся его понять. Парень несколько месяцев провёл в застенках местного гестапо. Его пытали. Он был на волосок от гибели и спасся чудом. С тех пор его иногда переклинивает. Видимо, твой друг подвернулся ему под руку именно в такой момент. Не суди его строго, товарищ».

Где-то после третей политинформации я начал догадываться, что Макар вряд ли искренне верит в то, о чём так пламенно говорит. Тогда зачем ему это? Через нас мстит своему прошлому? А почему и нет? И кто они вообще, эти люди в лагере: верующие марксисты, истинные борцы с американским империализмом или беспардонные циники, скрывающие за популярными в Латинской Америке лозунгами какие-то иные цели? Чем больше я общался с Макаром, тем больше склонялся ко второй версии, по крайней мере, в отношении него.

* * *

Если я, побившись лбом об отчуждённость со стороны обитателей лагеря, быстро прекратил попытки завязать с кем-то из них отношения, то Светлана проявила большее упорство. И преуспела-таки. Всё произошло на моих глазах. Среди мирного населения лагеря выделялась одна старуха. Бабка была явно не в себе. Часами сидела на одном месте и что-то бормотала под нос. Её, как правило, не трогали. Но как-то раз один боец, из чисто хулиганских побуждений, толкнул старуху подошвой ботинка и захохотал, наблюдая, как та беспомощно возится в пыли. Стоявшая рядом со мной Светлана стрелой бросилась к старухе, помогла ей подняться и стала отряхивать пыль с одежды. Бойцу не понравилось, что у него отобрали игрушку, и он замахнулся на Свету прикладом автомата. Лишь резкий окрик вездесущего Макара остановил продвижение приклада.

Светлана даже не посмотрела на камуфляжника. Бережно поддерживая старуху, она повела её к месту обитания штатских. С тех пор между ней и старухой возникли отношения, которые Макар не счёл нужным пресечь. На каком языке общалась Светлана со старухой, о чём они беседовали, для меня оставалось загадкой. На мой прямой вопрос Света ответила уклончиво, и я решил отвязаться, чтобы не тревожить по пустякам только-только оттаявшую душу.

Нас со Светланой к пленным, по большому счёту, причислить было трудно, но настоящие пленники в лагере были. Где-то на третий день нашего пребывания сюда доставили трёх изрядно потрёпанных «гринго». То, что это американцы, я выудил из обрывков подслушанных разговоров. Их поместили в том самом помещении, куда первоначально определили меня и Свету. В отличие от нас, их не выпустили. У двери постоянно стоит охрана. Более того, окно со стороны улицы занавесили куском ткани. Так что бедолаги сидят, наверное, почти в полной темени.

Вчера несколько бойцов развернули самолёт. Пилот запустил двигатель, разогнал машину и буквально свалился вместе с аппаратом за край уступа. Через некоторое время самолёт вынырнул из пропасти, и, быстро набирая высоту, исчез из виду. Камикадзе, блин!

* * *

Мои размышления прервал шум мотора. Самолёт возвращался. Я поднялся с камня и пошёл посмотреть на приземление. Лётчик был точно ас. Шасси коснулись полосы почти сразу за краем уступа. Это позволило остановить самолёт даже дальше от другого края, чем прошлый раз. То, что борт встречал лично Макар, намекало: а не прилетел ли на нём сам Гевара? Я поспешил к Светлане, чтобы поделить новостью.

* * *

Гевара оказался ещё одним русскоговорящим марксистом-ленинистом латиноамериканского разлива.

Начался разговор с привычной уже, по общению с Макаром, околореволюционной лабуды. И лишь потом была произнесена фраза, которая заставила меня насторожиться.

— Как вы думаете, товарищ Вяземский, почему для вас мы сохранили свободу передвижения, а американцев держим под стражей?

Похоже, мне в фарватер начинаю ставить мины. Думай, Вяземский, прежде чем отвечать.

— О каких американцах идёт речь? — спросил я с самым невинным видом.

— Как, — изобразил удивление Гевара, — вы разве не знаете, что в лагере содержатся под стражей граждане США?

— Впервые об этом слышу, — на голубом глазу соврал я.

Гевара с сомнением покачал головой, но потом решил сделать вид, что поверил.

— Так знайте: мы пленили троих американцев.

— И чего такого они натворили? — счёл возможным полюбопытствовать я.

— Какая разница? — воскликнул Гевара. — Главное, что они американцы и потому должны сидеть под замком.

— А я, значит, из России, и потому хожу, куда пускают? — сообразил я.

На лице Гевары отобразилось удовлетворение.

— Именно так. Несмотря на все перемены, произошедшие в вашей стране, Россия по-прежнему уважаема нами за её противостояние США. Кстати, как вы относитесь к марксизму?

Этот вопрос застал меня врасплох и я не нашёл ничего лучшего как проблеять:

— Ну, в общем и целом…

— Это хорошо, — перебил меня Гевара. — Нам нужны надёжные товарищи, которые поддерживают нас в борьбе, и готовы, взяв в руки оружие, занять место в нашем строю!

Посмотрев на моё ошарашенное лицо, товарищ Гевара от души рассмеялся.

— Впрочем, вы можете помочь нашей борьбе гораздо менее радикальным способом.

— И каким же? — вынужден был спросить я.

— Солидным денежным взносом в партийную кассу!

Всё понятно, с этого бы и начинал.

— Тех денег, которые у нас изъяли при… — я слегка замялся, подбирая подходящие слова, — … приглашая нас в гости, разве недостаточно? Там была довольно солидная сумма.

— У вас изъяли деньги? — удивился Гевара. — Я разберусь. Впрочем, не думаю, что вы носили в кармане миллионы долларов.

— Миллионы долларов? — пришёл черёд удивляться мне. — У меня отродясь не водилось таких денег.

— Не стоит омрачать нашу дружбу столь беспардонной ложью, — укоризненно покачал головой Гевара. — Пока вы здесь отдыхали, мы навели справки. То, что вы покинули территорию Рагвая, убив человека, нас мало волнует. Но при этом вы перевели в европейские банки солидный капитал. Отдайте его нам, и мы поможем вам вернуться в Россию.

Бедный, бедный Вяземский. Ты, «товарищ», по простоте душевной действительно рассчитывал услышать нечто иное? Впрочем, если бы хоть на йоту поверить в то, что Гевара сдержит слово, отдай мы ему деньги, я бы ей-ей согласился. Но верил-то я как раз в обратное, а потому решил просто тянуть время, в расчёте на какой авось.

— Ваше предложение настолько неожиданно… Мне надо подумать.

— Думайте, — неожиданно быстро согласился Гевара. — А пока я побеседую с товарищем Фернандес.

* * *

Беседа Гевары с товарищем Фернандес затянулась надолго. Как только Светлана появилась на пороге, я кинулся к ней с вопросом:

— Как всё прошло?

Но Светлана лишь молча отошла в сторону. Из-за её спины выступил Макар, который и ответил за неё:

— Встреча товарищей Гевары и Фернандес прошла в дружественной обстановке и при полном взаимопонимании сторон. К вам же, товарищ Вяземский, есть только один вопрос: вы обдумали сделанное вам предложение?

— Ещё не успел.

— В таком случае попрошу с вещами на выход!

— Как на выход? — опешил я. — Светлана, может, ты объяснишь, в чём дело?

— Просто пришло моё время бросать «кошку», и ты должен уступить мне дорогу. — Светлана буквально буравила меня предупреждающим взглядом.

Я постарался ничем не выдать, что понимаю её иносказание, но Макар всё равно насторожился.

— О какой кошке идёт речь? — спросил он требовательным тоном.

Светлана с надеждой смотрела на меня. Давай, Старх, выкручивайся! На раздумье у меня ушло не более секунды.

— Видите ли, Макар… — начал я, осторожно подбирая слова. — Меня и Светлану связывают устоявшиеся дружеские отношения. Но иногда нам хочется отдохнуть друг от друга. «Бросить кошку» это своего рода ключевая фраза, которая даёт понять, в данном случае мне, что пришла пора самоустраниться и не мешать другому жить по своему усмотрению.

По восхищённому взгляду Светланы я догадался, что моё враньё произвело на неё неизгладимое впечатление. На Макара, видимо, тоже. Он заметно успокоился и уже вполне обычным голосом произнёс:

— Тем более надо понимать, что вам больше не следует досаждать товарищу Фернандес своим присутствием. Так что — собирайтесь!

Когда я взял рюкзак и поплёлся к двери, Макар меня остановил.

— Насчёт «с вещами» я пошутил. Рюкзак оставьте здесь.

Совру, если скажу, что очень удивился, оказавшись перед дверью в помещение, где содержались пленные американцы.

— Входите, не стесняйтесь, — напутствовал меня Макар. — Тут как раз есть одно свободное местечко!

Из-за слабого освещения в помещении почти ничего не было видно. Я присел на лавку и стал ждать, пока мои глаза обвыкнут. Через некоторое время из темноты проступили очертания нар и три сидящие на них фигуры.

— Здравствуйте, господа! — поздоровался я со старожилами тюрьмы. Ответ получил только от одного:

— Здравствуйте!

Кроме этого «здравствуйте» мы в этот день не обмолвились ни словом. Я сидел тихо на лавочке, мои соседи о чём-то шептались в углу. Когда доставили ужин, молча поужинали. Пришла пора спать, и я пробрался к своей шконке. Место мне оставили почему-то внизу.

На следующий день я, во что бы то ни стало, решил преодолеть полосу отчуждения. Вскоре удалось подслушать имя одного из американцев. Когда его обладатель оказался поблизости я его окликнул.

— Билл.

Американец замер на месте, а я продолжил ползти по полосе.

— Вам не кажется, что вы и ваши товарищи ведёте себя, как мальчишки? Может нам всё-таки следует познакомиться?

Билл шагнул к скамейке и сел рядом со мной.

— Вы кто? — в его голосе переплелись вопрос и угроза.

Ещё в первые дни пребывания в лагере мы со Светой придумали легенду, оправдывающую наше появление в этих местах. Против тюремщиков эта легенда больше не работала, но против американцев, в несколько изменённом варианте, вполне могла прокатить.

— Я со своей невестой навещал родственников в Рагвае. На обратном пути решили попутешествовать. Но почти у самой границы попали в руки бандитов, которые и доставили нас сюда. Теперь сидим, ждём выкупа.

Остальные американцы подтянулись к нам и уселись рядышком.

— Ну, хорошо, — сказал один из них, — допустим, всё, что вы говорите, правда. Ответьте: из какой страны вы прибыли в Рагвай?

— Из России, — ответил я.

— Вы русский?!

— Да, и моя невеста тоже.

Американцы были удивлены, если не сказать ошеломлены.

— Скажите что-нибудь по-русски, — попросил один из них.

Я произнёс несколько фраз.

— Он действительно говорит по-русски, — подтвердил американец.

— Тогда, он, наверное, не врёт, — сказал его товарищ. — Только русским могла прийти в голову идея путешествовать по местам, кишащим сепаратистами.

— Как тебя зовут? — спросил Билл.

— Аристарх, — ответил я. — Но вы можете звать меня Старх.

— О’кей, Старх, — хлопнул меня по плечу Билл. Моё имя ты знаешь. Это Боб и Майкл.

Завязался непринуждённый разговор, но как только я упомянул о том, что знаю, что они из США, вновь возникло напряжение.

— Откуда тебе известно, что мы американцы? — потребовал объяснений Боб.

— Гевара сказал, — честно признался я.

— Гевара? — американцы переглянулись. — Давно он здесь?

— Уже три дня.

— А он не говорил тебе, зачем здесь мы? — вновь спросил Боб.

— Нет, этого он не говорил. Мне показалось, что он этого не знает, — попытался я обнадёжить ребят.

Майкл вздохнул.

— Знает, сволочь. Нас ведь с поличным взяли.

— Это как? — не понял я.

— Нас кто-то сдал, — пояснил Билл. — Поэтому мы не успели оказать сопротивление. При нас была сумка с оружием и рацией и ещё одна сумка с экипировкой.

— Так вы… — начал догадываться я.

— Американские коммандос, — подтвердил мою догадку Боб. — Мы должны были обнаружить базу Гевары и вызвать подкрепление.

— Считайте, что базу вы нашли, — сказал я.

— А передать сигнал нам поможешь ты, — вновь хлопнул меня по плечу Билл.

— Интересно, как? — поинтересовался я.

— Пока не знаю. Может тебя скоро выпустят? Ходил же ты до этого по всему посёлку?

— Ходил, — подтвердил я.

— Вот. Или твоя невеста поможет. Кстати, почему ты здесь, а она там?

— А вы не догадываетесь? — грустно спросил я.

Повисло неловкое молчание. Потом кто-то, кажется Боб, успокаивающе произнёс:

— Ладно, парень. Может, всё ещё обойдётся. А пока, начерти-ка план посёлка. Сможешь?

— Попробую, — ответил я. — Только чем и на чём?

Боб похлопал по столешнице.

— Вот тебе бумага, а вот ручка, — он сунул мне в руку гвоздь.

В этот день я чертил план, потом подробно объяснял, что к чему. Весь следующий день мы ломали головы, как мне связаться со Светланой, но так ничего и не придумали. В конце дня Билл спросил:

— А ты хоть знаешь, кто такой Гевара?

— Прикидывается революционером, а так, кто его знает? — пожал я плечами.

— Именно что прикидывается, — сказал Билл. — Может, он и был когда-то революционером, а сейчас… — Билл осёкся. — Извини, но это не моя тайна.

Утро вечера мудренее, — сказал я сам себе перед сном. И как в воду глядел.

* * *

— Подъём, мальчики, пора приниматься за работу!

Светлана вошла через распахнутую дверь, за которой брезжил рассвет. Она опустила что-то тяжёлое на пол, потом стала складывать какие-то вещи на стол. Оказавшись возле неё, мы увидели на столе пару пистолетов и «Калаш».

— По-моему это ваше, — обратилась Светлана к американцам, пнув что-то в темноте.

Билл нырнул к её ногам и водрузил на стол огромную сумку. Раскрыл и стал извлекать оттуда автоматы, пистолеты, ножи и прочую диверсионную снедь. Светлана тяжело опустилась на скамью. От неё сильно разило алкоголем.

— А сумка с экипировкой? — обратился к ней Боб.

— Ну, извините, — с сарказмом в голосе произнесла Света. — Я всё-таки женщина, а не грузчик.

Майкл в стороне возился подле рации.

— Всё в порядке, — сообщил он через пару минут, — через час наши будут здесь!

— О’кей, — одобрительно откликнулся Боб. — Мисс, — обратился он к Светлане. — Не могли бы вы, очень коротко, обрисовать обстановку в лагере?

— Коротко? — переспросила Светлана. — Ладно. Если коротко, то все спят. На ужин в еду был добавлен особый дурман.

— Твоя старуха постаралась? — догадался я.

— Она, — подтвердила Светлана. — Кстати, ваш ужин из другого котла. Кроме вас дурман не попробовали только штатские и Гевара. Штатские уже покинули лагерь, а Гевара спит, я его напоила.

— Благодарю вас, мисс, от имени правительства Соединённых Штатов! — торжественно произнёс Боб. — Мы пойдём готовиться к прибытию вертолётов, а вы сидите здесь.

Через полтора часа в лагере царил переполох. На полосе три вертолёта молотили винтами воздух. По всему посёлку шныряли коммандос. Одни устанавливали мины, другие сгоняли в нашу бывшую тюрьму ещё не оклемавшихся бойцов. К нам подошёл Билл. Он был явно смущён и раздосадован, поэтому говорил отрывисто:

— Полковник благодарит вас за сотрудничество и сожалеет о том, что не может предоставить вам место в вертолёте. Он просит понять его правильно — операция особо секретная. — Я попытался перехватить взгляд Билла, но он упорно отводил глаза в сторону. — Полковник советует вам как можно быстрее покинуть лагерь. Можете взять с собой любое оружие и снаряжение.

Союзнички хреновы! Мы им помогли, а они нас натурально подставляют. Я посмотрел в сторону полковника. С момента начала операции он так и не выбрал время, чтобы подойти к нам. Как стоял возле вертушек, так и стоит. Командует, блин! К полковнику подвели Гевару и Макара. Командир коммандос отдал приказ. Гевару повели к вертолёту, а Макара погнали к остальным воякам.

— Этих в расход? — спросил я у Билла, кивая в сторону нашей бывшей тюрьмы. Тот ничего не ответил, только поморщился.

— Билл, у меня к тебе есть просьба: позволь мне побеседовать с этим типом, — указал я в сторону Макара.

— Только недолго. — Билл отдал соответствующий приказ.

Макар смотрел на меня вполне осмысленным взглядом.

— Времени на размышление нет, поэтому решай сразу: или ты выводишь нас из партизанского района, или отправляешься на тот свет вместе с остальными.

— Я выведу вас, — без промедления ответил Макар.

— Хорошо, тогда жди.

Я подошёл к Биллу и объяснил мою просьбу. Он кивнул и побежал к полковнику. Тот сначала не соглашался, потом махнул рукой. Билл вернулся к нам и снял с Макара наручники.

— Подаришь браслеты? — спросил я у Билла.

Билл без колебаний отдал мне наручники и ключ. Ключ я передал Светлане, а сам подошёл к Макару, который потирал запястья. Я соединил наши руки наручниками.

— Так будет надёжнее, — пояснил я. — А теперь ходу!

Мы были уже далеко от лагеря, когда шум винтов усилился. Вертолёты покидали уступ. Чуть позже внизу загремели взрывы, и взметнулось пламя.

* * *

Вы пробовали ходить по горным тропам, скованным с кем-то наручниками? И не пробуйте! Малоприятное занятие даже для экстремала. Досталось и Светлане, поскольку ей пришлось нести всё снаряжение и оружие. Мы постарались максимально облегчить и то и другое. В рюкзаках были только наши вещи, медикаменты и суточный запас еды. Оружие: два пистолета и столько же ножей. И всё равно, тащить это одной, глядя на то, как два мужика шествуют налегке, тесно прижавшись друг к дружке, вряд ли доставило Светлане удовольствие.

Когда мы, усталые и злые, выбрались, наконец, из теснины я предложил сделать большой привал. Макар возразил:

— Идём дальше. Тут недалеко.

Я кинул Светлане предупреждающий взгляд. Она его поймала и кивнула головой. Вскоре тропинка превратилась в лесную дорогу. По ней мы шли недолго. Макар решительно свернул в подлесок и направился к зарослям, какие нам попадались на пути уже неоднократно. Когда мы приблизились вплотную, стало понятно, что эти — созданы рукой человека и состоят из наломанных веток.

— Надо разобрать завал, — предложил Макар.

— Надо так надо, — вздохнул я.

Мы с Макаром стали оттаскивать в сторону ветки. Со стороны это должно было выглядеть забавно. Под ветками оказалось нечто накрытое маскировочной сетью. Так же в две руки мы стянули сеть. Под ней оказался открытый джип. Я попросил Светлану осмотреть машину.

— Ого, да здесь целый арсенал! — воскликнула она через некоторое время.

— Вынь всё пока из машины, — попросил я.

Вскоре на траве лежали два РПГ, два «Калаша», несколько гранат и пара пистолетов.

— Не мог сразу сказать? — упрекнул я Макара. — Мы бы с собой лишнего не тащили.

— Так бы ты мне и поверил, — усмехнулся он.

— И то верно. Света, в машине точно ничего стреляющего и взрывающегося нет?

— Зуб даю, — поклялась напарница.

К девушке вернулось чувство юмора, это хорошо…

— Тогда давай ключ от наручников. Пошли, Макар-следопыт!

— Как ты меня назвал? — удивился тот.

— Не какай не поемши. Вперёд!

Я подвёл Макара к джипу, усадил на переднее пассажирское сидение и зафиксировал наручниками. Теперь можно было передохнуть и подкрепиться.

Через сорок минут джип тронулся с места, выехал на дорогу и не спеша потрусил по ней в сторону России (как я искренне надеялся). В поездке каждому была отведена своя роль. Я — водитель. Макар — штурман. Светлана — боевое охранение. Себе я оставил только нож и пистолет. Весь остальной арсенал был на заднем сидении в распоряжении Светланы. Видели бы меня сейчас мои близкие! Лихо рассекающего на джипе тропический лес, на далёком континенте в компании с пленным боевиком и прекрасной воительницей. И ведь даже фотографии сделать нельзя — сотовый телефон пропал вместе с деньгами в лагере Гевары.

Тем временем лесная дорога привела нас к шоссе. Не автострада, конечно, но скорость прибавить можно. Часа два ехали без приключений. Когда впереди показался полицейский пост, я обрадовано крикнул в сторону Светланы:

— Кажись, прорвались!

Бросил взгляд на Макара и осёкся. Лицо боевика отражало внутреннюю борьбу. Догадка пришла быстро:

— Это не полицейские? — спросил я у него. — Отвечай, ублюдок, коли жизнь дорога!

К счастью, жизнь была для Макара дороже убеждений, к тому же, наверное, и утраченных.

— Здесь нет полицейских постов, — процедил он сквозь зубы.

Я посмотрел на хорошо видимый пост. Дорога перегорожена шлагбаумом. Это ерунда. Несколько лжеполицейских с автоматами. Один из них сигналит остановку. Чуть в стороне джип с установленным на нём пулемётом. Сбавляю скорость, делаю вид, что останавливаюсь. Через плечо коротко бросаю: — Джип! — Надеюсь, что Светлана поняла меня правильно. Выстрел из РПГ бьёт по ушам. На том месте, где до этого стоял джип, взметнулось пламя. Лихо! Давлю на газ. «Полицейские» ещё не успевают прийти в себя после взрыва, как джип бампером таранит шлагбаум. Чуть позже сзади раздаются два взрыва. Бросила гранаты! Длинная автоматная очередь. И добавила из «Калаша»! Развоевалась девочка. Уходим за поворот. Бросаю через плечо:

— Цела?

— Цела, — весело отвечает Светлана.

Скорость сбрасываю километров через пять. Обращаюсь к Макару:

— Как ты думаешь, твои друзья не бросятся за нами в погоню?

— Вряд ли. Через три километра блокпост правительственных войск. — Немного помолчал и добавил: — Товарищи, вы не могли бы отпустить меня сейчас?

Прижимаюсь к обочине и останавливаю машину. Обращаюсь к Светлане:

— Ну что, отпустим товарища?

— Пусть катится, — последовал короткий ответ.

Протягиваю Макару ключ от наручников. Отстёгивается, и, прежде чем покинуть джип, протягивает мне руку.

— До свидания, товарищ!

Красавец! Вот что с ним делать? Прочитать нотацию? Да ну его в баню! Вяло пожимаю протянутую руку.

— Уж лучше прощай.

Через два километра вновь останавливаю машину.

— Если Макар не соврал, блокпост за тем поворотом. Выкидываем всё оружие.

Убедившись, что в машине не осталось ничего криминального, продолжаю движение.

Блок пост оборудован по всем правилам. Предлагают выйти из машины и предъявить документы. Пока одни солдаты осматривают джип, другие держат нас под прицелом. Офицер листает наши паспорта и слушает мою сказку:

— … На территории контролируемой сепаратистами оказались случайно. Ночью поднялась стрельба, и нам удалось бежать.

Офицер кивает головой. Видимо, про события на уступе ему что-то известно.

— Значит, вы из России, — задумчиво произносит он.

Начинаю нервничать. Все визы в паспортах, благодаря заботе Хосе, проставлены. Но если задержат, то могут выяснить, что мы в розыске у рагвайской полиции. Видимо, Светлана думает так же.

— Господин офицер, произносит она капризным голосом. — У вас не найдётся воды?

— Только в караульном помещении. — Офицер оценивающе смотрит на Светлану.

— Вы меня туда не проводите? — блядским голоском спрашивает Светлана.

Смотрю им вслед. Какие мы все кобели. Стоило Светлане расстегнуть верхнюю пуговицу и служба побоку.

Вернулись минут через пятнадцать. Оба довольные. Офицер протягивает мне документы. Берёт под козырёк.

— Приятного пути, господа!

Когда блокпост остаётся далеко позади, спрашиваю:

— Чем ты с ним рассчиталась?

— Совсем не тем, чем ты думаешь, — усмехнулась Светлана, которая после ухода Макара заняла его место. Денег отвалила.

Удивляюсь:

— Откуда дровишки?

— У Гевары позаимствовала. Считай, наши вернула.

— Все?

— Часть. Но рыться там мне не хотелось.

Киваю головой.

— Понятно.

— Да что тебе понятно?! — взрывается Светлана. — Чтобы войти в доверие мне пришлось ублажить эту скотину по полной программе. Это тебе понятно?!

Стараюсь говорить как можно мягче:

— Успокойся, девочка. Этим ты нас спасла. Отработала, можно сказать, за двоих.

Видимо то, что я сказал, сильно рассмешило Светлану. Отсмеявшись, она произнесла:

— Вряд ли за двоих. Думаю, ты себе льстишь.

Стерва.

* * *

Наконец-то можно расслабиться и примерить на себя роль настоящих туристов. Походить по кратеру потухшего вулкана, да не как-нибудь, а с комфортом, по асфальтированным улицам огромного города с длинным названием Нуэ́стра-Сеньо́ра-де-ла-Пас. Или для ваших ушей привычно менее помпезное Ла-Пас? Хотя городу без малого пятьсот лет, особых достопримечательностей вы в нём не найдёте. Оговариваюсь сразу: это исключительно моё субъективное мнение. Например, Светлана его не разделяет. Гулять не жарко, если не сказать прохладно. Мы уже обошли всё, что смогли, а время до самолёта ещё есть. Теперь гуляем по Рынку Ведьм в поисках сувениров.

Через три часа мы уже в воздухе. По обоюдному согласию решили не отклоняться от намеченного Михаилом маршрута. Потому летим в Каракас. Самолёт покидаем под аккомпанемент дождя. Ловим такси и просим отвезти в приличный отель. Завтра утром идём в российское посольство, а сегодня отдыхаем.

Под дождём гулять совсем не хочется, поэтому ужинаем в ресторане при отеле. Возвращаемся в номер в самом приподнятом настроении, которое тут же падает до нуля при виде гостя, нагло расположившегося в одном из кресел.

— Быстро бегаете, товарищи, еле догнал!

Улыбка на лице и пистолет с глушителем в руке — Макар в своём репертуаре. Очень хочется съездить по этой счастливой физиономии, несмотря на оружие. Пока смакую мысль, в номере гаснет свет. Кто-то меня толкает, и я падаю на устланный ковром пол. Тихий хлопок. Видимо, Макар успевает нажать на курок. Дальше возня и сдавленный крик. Загорается свет. Лежу на полу, рядом Светлана. Оба целы. Макар всё в том же кресле, но уже без пистолета. Всё ещё улыбается, гад, правда, не так жизнерадостно. Да и какое веселье, когда тебя держат за руки два здоровенных амбала. Слышу над головой знакомый голос:

— Хорош лежать, вставайте!

Тупо смотрю на улыбающегося Михаила. Не вижу, но полагаю, что у Светланы видок не лучше. Михаил протягивает нам руки и помогает подняться с пола. Что-то командует амбалам. Те вынимают Макара из кресла и тащат к двери.

— Одну минутку!

Преграждаю им путь и отвешиваю «товарищу» смачную оплеуху. У того аж голова дёрнулась. Наконец-то вижу лицо Макара без улыбки. С наслаждением заглядываю в его ненавидящие глаза и отступаю в сторону. Теперь мы в расчёте!

* * *

На журнальном столике початая бутылка вина и три стакана. Вокруг столика в мягких креслах вновь объединившаяся троица: я, Светлана и Михаил. Он говорит, мы слушаем.

— … После выстрела оглушило так, что вырубился, ещё не долетев до земли. Боялся, что добьют. Но они, похоже, даже проверять не стали.

— Ещё бы! — воскликнула Светлана. — Ты ведь мозгами полсалона забрызгал.

— И всё равно ещё много осталось, — довольным голосом произнёс Михаил. — После вашего отлёта кинулся в диспетчерскую, а там всё разгромлено и одни трупы. Пока суд да дело, потерял время. Дальше шёл только по вашим следам. На уступ высадился, когда там уже всё догорало. В вашу гибель не поверил. Обрадовался, когда обнаружил вас в Ла-Пасе. Узнал, что взяли билеты в Каракас, и решил дожидаться вас здесь. И, как видите, едва не опоздал.

— По-моему, ты успел вовремя, — успокоила Михаила Светлана. — Ты не знаешь, что Макару от нас было нужно?

— То же, что и Геваре, — пожал плечами Михаил. — Денег.

— Так кто они всё-таки, эти марксисты-ленинисты? — спросил я.

— Они давно уже не марксисты, а ленинистами так и вовсе не были, — пробурчал Михаил. Были когда-то анархистами, но постепенно превратились в околореволюционную шантрапу. Последнее время ввязались в одно очень грязное дело, за что их америкосы и почикали.

— Что за дело? — полюбопытствовала Светлана.

— В подробности я не посвящён, — уклонился от ответа Михаил.

— Хрен с ними обоими, — подвёл я черту под разговором о Геваре и его подручном. — Поведай нам, что это за фокус с твоей мнимой смертью. Он ведь в тебя боевым стрелял?

— Стрелял боевым и попал куда надо, — похохатывая, ответил Михаил. Посмотрев на наши раздосадованные физиономии, смилостивился: — Ладно. — Михаил двумя руками уцепился за волосы и снял их с головы. — А теперь смотрите. — Михаил, поблёскивая лысиной, положил на стол парик, перевернув его обратной стороной. К той части длинных волос, которые прикрывали шею, был прикреплён муляж затылка. — Теперь понятно? Эту штуку мне подарил один мой хороший знакомый, мастер по спецэффектам. Когда пуля попадает в муляж, она проходит через специальный слой, гасящий инерцию. Одновременно создается внешний эффект попадания в настоящий затылок.

— А если бы он выстрелил тебе в спину? — спросила Светлана.

— Если бы да кабы. Знаю я эту публику. Они в затылок любят: и надёжно, и экономия патронов.

* * *

Ушёл Михаил только под утро. На прощание сказал:

— Отсыпайтесь. После обеда устрою вам экскурсию по городу, тут есть на что посмотреть, а завтра летим домой.

* * *

Москва встречала нас низким небом затянутым свинцовыми тучами. Ветер гонял по лётному полю снежные крошки.

— Ну что, дождалась? — спросил я у Светланы. — Об этом ты мечтала?

Ничего не ответила Света, лишь лукаво блеснула глазами…

Книга вторая

«Латинское танго»

Генерал Сологуб

Первое утро на пенсии. Проснулся по привычке в заданное время, а вставать-то и не обязательно. Лепота! Будь она неладна. Снова заснуть не получается, тогда чего лежать? Встал, пошлёпал в ванную. На кухне непривычно тихо. Роза решила: раз мужу не на работу, то и с завтраком можно не торопиться. Чудно́. Уж и не припомню, когда последний раз вставал раньше жены. Мы с некоторых пор спать стали порознь. Как общие интересы спать вместе пропали, так и стали. Благо, жилплощадь позволяет. Принял душ, не спеша побрился, вышел из ванной, а на кухне уже что-то шкворчит. Услышала, значит, боевая подруга, что я на ногах. Пошёл целовать в щеку. Пенсия пенсией, а ритуал соблюсти должно.

— Чего вскочил? — спросила жена. — Машина-то когда должна приехать?

— К половине десятого. — Лёшка Збруев, которому я сдал дела, обещал прислать машину, чтобы отставной генерал смог забрать из кабинета личные вещи. Осуществить, так сказать, прощальный — слово-то какое гадкое — визит.

— А сейчас едва перевалило за семь. Мог бы ещё часок поваляться.

— Да я не специально. Просто глаза сами открылись, а мять попусту простынь, ты знаешь, я не привык.

— Какие твои годы, привыкнешь, — обнадёжила жена. — Садись завтракать, пенсионер!

Меня аж передёрнуло всего. Хорошо, Роза не видела, приняла бы на свой счёт. Вот ведь, был «товарищ генерал», да весь вышел. Генерала, конечно, никто не отнимет, так им и помру, а за «товарища» обидно. К слову «пенсионер» его не подставишь. «Товарищ пенсионер» звучит совсем глупо.

— Может, тебе чего покрепче налить? — покосилась Роза, ставя передо мной чашку с чаем. — Ты как после вчерашнего?

Как, как — хреново! Но спиртного перед работой, пусть теперь и бывшей, употреблять всё одно не буду. Ни разу Михаил Сологуб не входил через КПП с запашком — обратно всякое было, даже выносили под руки, но туда ни-ни! — не сделает этого и сегодня. А вчера хорошо погуляли. Деньжищи, конечно, ушли немереные, но так и случай особый. Ладно, Роза присоветовала деньги загодя откладывать. За раз не потянул бы. Интересно, можно куда подарки пристроить, что вчера надарили? Хотя бы за полцены. Они ведь дорогие, хоть и бесполезные. А орден порадовал. Теперь уж точно не крайний — последний в жизни.

Что там время? Пора одеваться. Смотрюсь в зеркало. Мундир выглажен, — Роза своё дело знает — сидит как влитой, а вот рожа подкачала. Ну, это мы подправим. Пара глотков спецпойла из потайной бутылочки. Припас как-то по случаю и прячу теперь от жены. Роза эту микстуру не любит, говорит, что шибко она для здоровья вредна. Ну и пусть. Зато ни вида, ни запаха! Алкозельцер хвалёный по сравнению с ней — моча. Есть, правда, один побочный эффект: от этого спецпойла мозги становятся оловянными. Ну так мы люди военные, других нам и не положено, дабы иметь перед начальством вид лихой и придурковатый, как завещал нам Пётр Великий. Перед подчинёнными, правда, вид получается тот же, но так я ж говорю: есть побочный эффект.

Лёшка Збруев встретил меня на пороге теперь уже своего кабинета. Он для моих проводин больше всех старался. Так ведь не задаром. Управление, вот, получил, на днях генерала получит. Хотя, что это я? Он ведь больше не как зам, как друг старался.

Собрал вещички. Лёшка коньяк по рюмкам разлил — теперь можно, тут адъютант: «Товарищ генерал-лейтенант, вас генерал-полковник Ерёменко просит пройти к нему в кабинет». И так меня это «просит» задело. Лучше бы вызвал, но на работе оставил. Отставил я рюмку.

— Извини, Лёша, узнаю, чего начальству из-под меня треба, вернусь, тогда и выпьем.

Пётр Петрович Ерёменко чуток помладше меня будет, а поднялся на пару ступенек выше. Так у него и плечи шире. В закадычных друзьях мы друг друга никогда не держали, но уважали всегда. Вчера Пётр Петрович хорошо про меня говорил, а с женой его, Леной, я потом очень лихо отплясывал.

Мой бывший начальник был явно чем-то озабочен. Светскую дребедень свернул быстро.

— Неприятности у нас, Михаил Иванович…

Моё лицо по устоявшейся привычке сразу приняло озабоченное выражение. Молчу, жду продолжения.

— Ты же в курсе, что нас Счётная палата проверяла?

— Так обошлось, вроде?

— А статья?

— Какая статья?

Удивился Пётр Петрович, но быстро сообразил, что к чему.

— Прости, я как-то упустил, что тебе последние дни не до сплетен было.

Это он в точку попал. Слышал я, конечно, что шум по Конторе идёт, но в подробности не вникал.

— На вот, почитай.

Протягивает мне Пётр Петрович газету, в названии которой имя некогда очень популярной молодёжной организации упоминается. Хорошая была газета, да сильно пожелтела со временем. Этот номер мне и листать не пришлось. Через всю первую страницу крупный заголовок: «Муха в стиле «латинос», а под ним статейка, вернее, ушат помоев на Контору. Я сейчас попробую содержание этой статейки воспроизвести в сжатом виде. Дословно вряд ли получится, потому — звиняйте:

«Муха в стиле «латинос».

Есть такой старый анекдот: задумал один молодой учёный вывести бескрылую муху. Защитил «кандидатскую». Получил лабораторию. Защитил «докторскую». А муха возьми и улети. Смешно. И, одновременно, очень грустно. Грустно потому, что разведением бескрылых мух в наши дни занимаются не только псевдоучёные. Любители пустить на ветер государственные деньги плодятся прямо-таки как те же мухи. Аудиторы Счётной палаты не так давно выявили их даже внутри наших уважаемых спецслужб. По понятным причинам мы не можем назвать в этой статье имён и фамилий. Даже точного места действия назвать не можем. Но довести до широкой общественности суть этой авантюры века (или вековой глупости — называйте, как хотите) обязывает нас журналистский долг. Речь идёт о так называемом «золоте Колчака». Прочитав эти строчки здравомыслящие люди или улыбнутся, или поморщатся, и будут абсолютно правы. Ведь совершенно ясно, что всё якобы пропавшее золото ещё в далёкие 20-ые кануло в недра зарубежных банков, оставив на поверхности только красивый миф. А миф, что та бескрылая муха: рассуждать о нём можно сколько угодно, а потрогать не получится. Остаётся одно: оставить его на откуп безнадёжным романтикам да нам, журналистам. С журналистами как раз всё в порядке. Совсем недавно прошло сообщение, что «золото Колчака» наблюдали на дне озера Байкал с борта глубоководного аппарата «Мир». Наблюдали, но не подняли — то, что и надо! А вот с романтиками случился казус. Кто же мог предполагать, что они просочатся в столь неромантичные структуры? Однако же не только просочились, но и сумели организовать спецоперацию по поиску всё того же «золота Колчака». И что, как вы думаете, стало основным местом проведения операции? Нипочём не угадаете! Латинская Америка! Нет, не подумайте, золота романтики в штатском там не искали, иначе они были бы идиотами, а не романтиками. На той стороне Земли искали лишь следы пропавших сокровищ. Но, как и следовало ожидать, не нашли, и операцию прикрыли. Прикрыли спустя десять лет после её начала. Подумайте: сколько за столь долгий срок было впустую потрачено бюджетных средств? Пока вы думаете, Счётная палата уже успела подсчитать и схватилась за голову — пока за свою. Но хочется надеяться, что придёт черёд и той головы (или голов), по чьей вине была совершена столь крупная — иначе этого не назовёшь — растрата государственных средств».

Я закончил чтение и вернул газету Петру Петровичу.

— Как я понимаю, речь в статье идёт об операции «Латинское танго»?

— О ней самой, — кивнул Ерёменко.

— А откуда журналисты узнали название?

Ерёменко не сразу сообразил, что я имею в виду, но потом до него дошло.

— А, вот ты о чём. Ничего они не узнали. Просто совпадение. Да ерунда всё это!

Если это ерунда, то, что же нет? Попробую угадать.

— Уже есть последствия?

Ерёменко тяжело вздохнул и кивнул:

— Есть. С утра ездил туда, — он возвёл очи горе, — за «поздравлениями».

Судя по глубине вздоха, «поздравления» были тяжёлыми. Я даже спрашивать не осмелился, пусть сам скажет.

— Мне выговор, заму, что курировал управление Николаева, неполное служебное.

Ну, это семечки, а кого назначили «стрелочником»?

— Николаева Президент со службы уволил.

От такой новости я даже присел на стул, но Ерёменко на нарушение субординации внимания не обратил.

— Да как же так? — спрашиваю. — Николаеву два года до пенсии осталось.

— А их там это, думаешь, е-т?!

Я аж вздрогнул. Последний раз подобные слова от Ерёменко слышал, когда нас в горах огнём своей же артиллерии накрыло.

— Геннадий Викторович уже знает?

— Знает. Врач в кабинете отхаживает.

— Неужели ничего нельзя сделать?

— Если ты о пенсии, то это поправим. Через годик волна уляжется, вернём на службу, доработает до пенсии чьим-нибудь замом. А если ты про душу, то этого плевка с неё никто не сотрёт.

Добавить к этому было нечего, и мы замолчали. Наконец Ерёменко сказал:

— У меня к тебе вопрос, Михаил Иванович, как ты смотришь на то, чтобы погодить с пенсией?

Зачем лукавить? Догадался я уже, зачем пригласил меня в кабинет генерал Ерёменко. Ответил честно:

— Служить рад, но не за счёт товарища!

— Значит, будешь служить без радости! — отрезал Ерёменко. — Сейчас в кадры, потом принимай у Николаева управление.

* * *

Кожа кресла ещё хранила тепло чужой задницы. Неприятное ощущение, особенно если зад принадлежит приятелю. Но Николаев, когда прощались, сам сказал: «Лучше уж ты, чем кто другой». Ну, так тому и быть! Жму кнопку, адъютант у Николаева хорош, но я бы предпочёл своего, проверенного. Надо погутарить со Збруевым. Если ему всё равно — махнемся хлопцами. Ну, а пока будем иметь того, кого имеем.

— Кто у нас отвечал за операцию «Латинское танго»?

— Подполковник… извините, майор Максимов, товарищ генерал-лейтенант!

— Значит так! Материалы по операции и личное дело Максимова мне на стол немедля. Самого майора к пятнадцати ноль-ноль. Задание ясно?

— Так точно, товарищ генерал-лейтенант!

— Выполняйте!

* * *

Ну-с, что у нас Максимов? В Конторе чуть больше десяти лет. А попал он к нам… Опа-на! Хлопец из «задвиженцев». С таким тестем мог бы задвинуться куда и побогаче. Теперь понятно, почему его не уволили, а ограничились понижением в звании и отрешили от должности начальника отдела. Однако других грешков, окромя тестиной руки, за ним вроде как и не водится. Зато водится несколько удачно проведённых операций. Получается, что и все награды, и подполковничьи погоны хлопец получил вполне заслуженно. Чего ж он, если, выходит, не дурак, так с танцулькой-то обмишурился? Хотя сочинил он это «Латинское танго» давненько, когда ещё в капитанишках сопливых ходил. Видно, и впрямь романтика в одном месте играла.

Майор Максимов

Ну где, скажите, справедливость? Мало того, что с должности сняли и в звании понизили, так ещё сослуживцы мне чуть ли не бойкот объявили. Обращаются только по службе. За её пределами меня для них как бы не существует. Даже дружок мой, майор Самохин, когда прижал я его к стенке, сказал: «А чего ты хотел? Из-за твоей грёбаной операции начальству такого пендаля отвесили, что генералы ещё долго сидеть не смогут. Ну и нам, кто пониже, тоже перепало, и, заметь, по тому же месту. Так что терпи. Сам знаешь: каков результат, такова и награда». Охренели они все, что ли? При чём тут результат, если не было никакого результата? То есть, он, конечно, был, но промежуточный, не окончательный. Я пытался убедить в этом генерала Николаева, но старик собздел и операцию прикрыл. За что и поплатился. А обиду на меня затаил. Когда уходил, даже руки не подал. Всем подал, а мне нет. А всё потому, что я для них как был «задвиженец» так им и остался. Ну, продвинул меня сюда тесть, не спорю. Так ведь когда это было? Я с тех пор это продвижение верой и правдой отработал. Службой не манкировал, от командировок не отказывался, дежурил по графику. Обидно, как есть обидно. Одна надежда, на нового начальника управления. Как вызовет меня, а он меня обязательно вызовет, так и выложу всё, как есть. Сологуб, говорят, мужик хоть и со странностями, но с головой, и справедливость любит. Если он меня не поймёт, тогда всё, хана, надо искать другое место. Тесть уже намекал. Только ведь это дерьмо всю жизнь за мной таскаться будет.

Генерал Сологуб

Только что закончил изучать материалы по «Латинскому танго» и возникло у меня сомнение: а не рано ли эту операцию прикрыли? Тут как раз и Максимов нарисовался. Вошёл ровно в пятнадцать, доложился, чин по чину. А что, офицер как офицер. Форма по фигуре и выправка соответствует. А что скован маленько, так у него обстоятельства.

— Присаживайтесь, товарищ майор и доложите всё, что можете доложить по операции «Латинское танго».

Майор Максимов

Доклад начальству вещь, право, скучная. Пусть казённые речи Сологуб слушает, а вам я расскажу всё то же самое, но другими словами.

Началась эта история как раз в конце второго миллениума. Я тогда только-только удачно женился. Под словом «удачно» я подразумеваю брак — для меня второй — с очень красивой девушкой, с которой мы по-прежнему души друг в друге не чаем, а не «мохнатую» лапу её отца. Хотя тогда, не скрою, эта лапа меня сильно поддержала. Вернее, не столько поддержала меня, сколько сохранила наш с Ларисой брак. Не уверен, что Ларочка была бы со мной столь же счастлива вдали от Москвы, куда бы я непременно отправился, не похлопочи за меня тесть.

Впервые в Конторе я появился в новеньких, о четырёх маленьких звёздочках погонах, с небольшим — правда, тогда я так не считал — опытом оперативной работы и непомерными амбициями. Благодаря ним, я, в конце концов, оказался в архиве, куда не в меру ретивый капитан был сослан на время: дабы сам охолонился, и другие от него отдохнули. Дело о «золоте Колчака» попалось мне в руки то ли на второй, то ли на третий день ссылки. К этому времени оно настолько обросло бумагами, что занимало три увесистых тома. Я читал их, как приключенческий роман. Чего там только не было: отвага и трусость, доблесть и предательство, была даже любовь, которая, правда, закончилась весьма трагически, а так же много-много крови — и ни крупицы золота. Дело напоминало место преступления, затоптанное толпой зевак, после которых взять след уже не представляется возможным. В чём и расписались десятки моих предшественников, раз за разом отправляя дело в архив. Но я-то считал себя гением сыска, и на свою беду нашёл в тот раз тому подтверждение. Во что это в конечном итоге вылилась, вы уже знаете. Но обо всём по порядку. Где-то в конце второго тома мне попалась справка, составленная одним их моих предшественников, в которой говорилось, что некоторые старожилы города Култук рассказывали об угоне со станции в конце января 1920 года тремя белогвардейскими офицерами паровоза и четырёх вагонов, предположительно с колчаковским золотом. С этого места показания свидетелей разнятся. Одни утверждают, что поезд ушёл в сторону станции Слюдянка, другие — в сторону станции Маритуй. В ходе оперативно-розыскных действий полученная информация подтверждена не была. По сути, это был даже не документ, поскольку основывалась справка исключительно на домыслах скучающих стариков. Но фраза о трёх белогвардейских офицерах и золоте показалась мне знакомой. Весь остаток дня я вспоминал: где я мог подобное слышать или читать? И вспомнил-таки!

В то время я увлёкся сбором информации о Белом движении. Как-то попалась мне в руки книжка воспоминаний одного каппелевского офицера, в которой он упоминал, что после захоронения гроба Каппеля в Харбине осенью 1920 года стал свидетелем ссоры, которая произошла между его приятелем и тремя другими офицерами. Приятель мемуариста был изрядно пьян, обвинял тех троих в скаредности, кричал, что они угнали эшелон с золотом, а ему не хотят дать денег взаймы. Автор мемуаров извинился тогда за своего приятеля и с помощью других офицеров увёл скандалиста, благодаря чему ссора продолжения не имела. И ещё мне помнилось, что в мемуарах указываются звания и фамилии всех участников ссоры. Придя домой, я нашёл книжку и принялся листать. Так и есть! Скандал затеял подполковник Серов, а обвинения были высказаны в адрес капитана Рощина, есаула Егорова и капитана Вяземского. Я отложил книжку в сторону и задумался: а что, если три упомянутых в мемуарах офицера те самые, что угнали со станции Култук вагоны с золотом? И я решил выяснить, как сложилась судьба трёх каппелевских офицеров после 1920 года. След капитана Рощина оборвался сразу, никаких упоминаний о его дальнейшей жизни обнаружить не удалось. Есаул Егоров вскоре после событий, описанных в мемуарах, вернулся в Россию, на территорию, занятую в то время войсками атамана Семёнова, где его след также затерялся. А вот с капитаном Вяземским мне повезло больше (или не повезло, если смотреть на вещи сегодняшним взглядом). Из Харбина он направился прямиком в США, но долго там не задержался, уехал в Южную Америку, где нашёл окончательное пристанище в республике Рагвай. Теперь там живут его прямые потомки, и, как мне удалось выяснить, весьма неплохо живут. Не легло ли в основу их благополучия «золото Колчака»? Я не мог пока обратиться к руководству Конторы с просьбой выяснить это по нашим каналам, поэтому обратился к тестю, у которого были крепкие связи в МИДе. Тот отнёсся к моей просьбе без понимания, но обещал помочь. Вскоре у меня на руках оказалась бумага без признаков ведомственной принадлежности, из которой явствовало, что весь достаток семьи Вяземских имеет чисто рагвайское происхождение. Впору было бы закрыть мой частный сыск, если бы на этом бумага и заканчивалась. Но там имелось продолжение, в котором упоминалось о существовании некой таинственной шкатулки, некогда принадлежавшей тому самому капитану Вяземскому и о странном завещании, которое он касательно этой шкатулки оставил. Это была уже ниточка, на дальнем конце которой вполне могли оказаться четыре вагона с золотом. Свои соображения я изложил в рапорте, который положил на стол начальнику отдела. Полковник прочёл бумагу, после чего посмотрел на меня с явным сочувствием. «Моя вина, — сказал он. — Совсем, видно, забило тебе мозги архивной пылью, коли ты в кладоискатели решил податься. Давай поступим так: бумагу эту твою рвём, и ты возвращаешься к оперативной работе». Полковник у меня на глазах разорвал мой рапорт, после чего сказал весьма доброжелательным тоном: «Ну, чего встал? Иди, работай!» Я продолжал стоять на месте. Радость на лице полковника сменилась недоумением. «Тебе чего-то не ясно?» — спросил он. «Товарищ полковник! — сказал я решительным тоном. — Разрешите подать повторный рапорт на имя начальника управления». Лицо полковника стало совсем печальным. «Запретить я этого тебе не могу, пиши, — потом добавил. — Видит бог, я хотел как лучше, но, видно, судьба у тебя такая. Свободен» — «Мне в отдел? — уточнил я. — «В архив», — буркнул полковник и склонился над бумагами, давая понять, что разговор окончен.

К начальнику управления меня вызвали через три дня. Моложавый генерал, поблёскивая новенькими погонами, приказал мне повторить всё то, что я изложил в рапорте. Я повторил, о чём написал, и то, что на бумагу не вместилось, тоже добавил. Генерал слушал внимательно, изредка задавая уточняющие вопросы. В конце спросил: «О какой сумме может идти речь?» Я понял, что он имеет в виду. Подсчёты возможной стоимости увезённого каппелевцами золота я сделал заранее, поэтому ответил сразу: «По приблизительным подсчётам, не менее 150 миллионов рублей».

Откуда берётся ветер в голове молодых капитанов понять можно, а вот как он попадает в голову новоиспечённых генералов, понять гораздо сложнее. Или новенькие погоны делают их обладателей на время романтиками? Так или иначе, но операция под кодовым названием «Латинское танго» стала первой самостоятельной операцией в моей карьере. По иронии судьбы, она же может поставить на этой карьере жирный крест.

А ведь «Латинское танго» могло заглохнуть ещё в самом начале. Время шло, а я никак не мог придумать ход, который поможет нам со временем гарантированно завладеть шкатулкой. Старшие товарищи спрашивали меня: «Чего ты так суетишься. По завещанию, когда можно будет вскрыть шкатулку?» — «Десятого октября 2010 года» — «А сейчас, какой на дворе год?» — «2000-ый» — «Ну и заморозь начало операции на десять лет» — «А потом что?» — «А потом что-нибудь придумаешь», — пожимали плечами старшие товарищи. Сейчас-то я понимаю, что они давали мне дельный совет. Способов добраться до содержимого шкатулки после того, как она покинет банковскую ячейку, действительно существует много. Но тогда мне казалось правильным внедрить в окружение Сергея Сергеевича Вяземского — он являлся на тот момент хранителем шкатулки — нашего агента заранее. «И что он там будет все эти годы делать?» — спрашивали меня старшие товарищи. «Исполнять роль нашего резидента, — неуверенно отвечал я. — Ведь нет у нас в Рагвае резидента?» На этом месте слова у старших товарищей обычно кончались, и они начинали крутить пальцем у виска, видимо, для того, чтобы что-то подправить у себя в мозгу. Впрочем, все прекрасно понимали истинную подоплёку моих стараний. «Латинское танго» была первой и единственной на тот момент операцией, где я числился руководителем. Это хоть как-то тешило моё самолюбие, тем более что в других операциях мне отводили крайне незначительные роли. Вот и в операции… — вот ведь, запамятовал её кодовое название, зато хорошо помню, что какой-то хохмач нарёк её «Буря в пустыне» — мне досталась скромная роль «третьего стражника во втором ряду». Блистала же в ней Машенька Остроухова.

Мария Остроухова

Извините, товарищ майор, но свою часть истории я расскажу сама. Вот только подумаю: с чего бы начать? Может, с тихого подмосковного городка времён позднего застоя? Облупившиеся почерневшие стены малоэтажных домов, тусклый свет редких зимних фонарей, пустые полки магазинов. Короче, дыра дырой. Таких дыр вокруг столицы понатыкано великое множество. Их даже провинцией нельзя назвать. В провинции, какая-никакая, но жизнь. В этих городках жизни не было. Всю жизнь притягивал к себе, словно чудовищных размеров магнит, купающийся в море огней, праздности и роскоши (такого мнения придерживались все, кому не посчастливилось иметь прописку внутри МКАДА) Москва-город. «И на свет его лучей» спешили из дыр-городов в перенабитых электричках люди-мотыльки. У большинства, кто порхал по маршруту Дыра-Москва-Дыра с регулярностью раз в неделю: туда — за впечатлениями и товарами, обратно — сколько упру, у тех и крылышки были лишь слегка подкопчёнными, и холодильники полными. Меньшинство отчаянно пыталось прилепиться к огромной лампе и не сгореть. Везло немногим.

Сестричек-близняшек Машу и Катю Остроуховых между собой различала только мама. Всех остальных, включая отца, сёстры обманывали с раннего детства, быстро осознав преимущество своего удивительного сходства. Будучи детьми, как и большинство их сверстников, они не считали свой городок дырой. В Москву ездили, как на праздник, и верили в папины слова: «Праздник не должен длиться вечно, иначе он превращается в будни». Повзрослев, папу усовершенствовали: «Если праздник превратился в будни — придумай себе новый праздник». Характеры у сестёр были так же схожи, как и лица: оба заточены на достижение цели. Вот только цели были разные. Это выяснилось после того, как обе девушки одновременно выполнили норматив кандидата в мастера спорта по художественной гимнастике. К этому времени они уже осознали, что живут в дыре. Уходить из неё каждая решила своим путём. Катя поставила перед собой цель стать олимпийской чемпионкой. И, поначалу, двигалась к цели довольно уверенно. Выиграла «город», потом «область», на неё обратили внимание и пригласили на сборы, где она тренировалась в составе национальной сборной. Маша хотела стать разведчицей. Основной упор сделала на изучение иностранных языков. Победила на городской, потом на областной олимпиаде и получила гранд на годичное проживание за границей для углублённого изучения языка. Гранд предоставила иностранная гуманитарная организация. Она же занималась размещением и осуществляла опеку над юной россиянкой весь период пребывания за рубежом. Очень быстро Маша поняла, что за спиной у «гуманитарной» организации торчат далеко не гуманитарные уши. Не будь у Маши принципов — очень может быть, что из неё получилась бы отличная Мата Хари. Но принципы у девочки были. Она желала стать исключительно Штирлицем (с поправкой на пол, разумеется). Потому на вербовку не поддалась, аккуратно обошла все расставленные ловушки, а-ля: секс, наркотики, алкоголь. Подобная рассудительность в столь нежном возрасте ещё больше распалила желание иностранной разведки — помните про уши? — заполучить её в ряды своих агентов. И Маша на свой страх и риск начала игру. В Россию она вернулась, так ничего не подписав, но и не от чего не отказавшись. Она не кинулась прямо из аэропорта на Лубянку, справедливо полагая, что за ней могут следить, а спокойно уехала в свой неприметный городок. И только там, через старого отцовского приятеля, по совместительству оказавшегося местным чекистом, передала в спецслужбы меморандум. Сочинение подмосковной школьницы поразило взрослых дяденек из контрразведки. Несколько исписанных чётким почерком страниц содержали в себе не только подробное описание методов вербовки, не только словесный портрет и характеристику на каждого из агентов иностранной разведки, вступавших с ней в контакт, в них был дан общий анализ событий и предложена схема контригры.

Когда Маша, идя привычной дорогой из школы домой, неожиданно встретила дядю Колю, того самого папиного друга, через которого она передала свои заметки, то ничуть тому не удивилась. Чего-то подобного она ждала на протяжении последних нескольких дней. Потому, когда папин друг неожиданно пригласил её посетить День рождения своего сына, который был на два класса младше, и с которым она почти никаких отношений не поддерживала, Маша лишь кивнула.

Вручив имениннику подарок и посидев для приличия за столом, Маша была препровождена дядей Колей в дальнюю комнату, где её ждал мужчина с приятной, но совершенно не броской внешностью.

— Присаживайтесь, Мария, — улыбнулся мужчина. — Меня зовут Пётр Петрович, я специально приехал из Москвы, чтобы поговорить о вашем письме. Если вы не против, я хотел бы услышать всю историю ещё раз, теперь в форме устного рассказа.

Пётр Петрович слушал Машу внимательно, делал пометки в блокноте. Иногда просил уточнить отдельные моменты.

Маша закончила и выжидательно посмотрела на Петра Петровича. Тот улыбнулся в ответ ободряющей улыбкой, и спросил:

— Ну что, поговорим теперь без протокола? — после чего убрал блокнот в карман пиджака.

Маша робко улыбнулась, давая понять, что шутку поняла, и кивнула. Петра Петровича интересовало о Маше всё: её привычки и интересы, отношения с сестрой и родителями, со школьными друзьями и учителями. Спросил, чего она ждёт от занятий художественной гимнастикой. Маша ответила, что не ждёт больше ничего — всё, что хотела, она уже получила. Очередной вопрос Петра Петровича, который был задан всё тем же доброжелательным тоном, застал Машу врасплох.

— Мария, вы уже взрослая девушка, через год закончите школу. Ответьте мне честно: что вы думаете о ситуации в стране?

Маша подняла на Петра Петровича недоумевающий взгляд. Его глаза больше не улыбались. Они были строгими, а взгляд цепким. Маша подумала, что сейчас, возможно, решится её судьба. Лгать этому человеку она не могла, да и не хотела, потому, набрав в грудь воздуха, выдала всё, что она думала и про жизнь, и про власть. Она понимала, что говорит сбивчиво и слишком эмоционально. Оттого смущалась. Смущаясь, краснела и, как следствие, смущалась ещё сильнее. Глаза она убрала ещё в начале монолога, и посмела поднять их только, когда выговорилась. Пётр Петрович смотрел на неё уже совсем не строго, скорее, участливо. «Похоже, я провалила экзамен», — подумала Маша, вновь опуская взгляд; ей стало себя жалко. Глаза предательски заблестели, но слёзы она сдержала.

— У меня к вам остался последний вопрос, Маша, — услышала она голос Петра Петровича. — Нам показалось, что ваше письмо сродни заявлению о приёме на работу, это так?

Маша горестно вздохнула и кивнула.

— Можешь считать, что твоё заявление принято к рассмотрению, — переходя на «ты» сказал Пётр Петрович.

Маша вскинула на него враз высохшие глаза.

— Правда?!

В этом «правда» было столько вырвавшейся наружу потаённой надежды, что Пётр Петрович не выдержал и рассмеялся.

— Правда!

Теперь рассмеялась и Маша. Лицо Петра Петровича стало вновь серьёзным.

— С этой минуты ты, Маша, включена в список кандидатов на работу в специальных службах, задачей которых является обеспечение безопасности России. Вот два документа, которые тебе необходимо подписать. Прежде чем поставить подпись, внимательно их прочти. Маша прочитала бумаги, которые достал из папки Пётр Петрович. Это были «Подписка о сотрудничестве» и «Подписка о неразглашении».

Убрав в папку бумаги, Пётр Петрович сказал:

— Слушай своё первое задание. Тебе необходимо как можно лучше окончить среднюю школу.

— А как же?.. — конец вопроса застрял в горле огорчённой девушки.

— Что «как же»? — переспросил Пётр Петрович.

Маша растерялась. Она ведь хотела спросить про спецподготовку, но в последний момент передумала. Теперь лихорадочно искала замену. Вот они, спасительные слова!

— Ну, если проявятся те, из-за границы?

— Вряд ли они сунутся к тебе, пока ты живёшь здесь. Но если такое всё-таки произойдёт, немедленно сообщи об этом Николаю Сергеевичу.

Маша понуро кивнула головой. Петру Петровичу, видимо, стало её жалко.

— Ну, пойми ты, — сказал он. — Не могу я организовать для тебя специального обучения в вашем городке. Хотя… — Маша с надеждой подняла голову. — Если ты готова два раза в месяц приезжать на выходные в Москву…

— Я готова приезжать каждые выходные! — вырвалось у Маши.

Пётр Петрович улыбнулся.

— Поверь мне, это будет перебор. Четырёх дней в месяц вполне достаточно. О дне первого приезда я сообщу дополнительно, когда будет составлен график твоей учёбы. Договорились?

Маша кивнула.

— А здесь я дополнительно запишусь в какую-нибудь секцию рукопашного боя.

— В какую-нибудь не стоит, — покачал головой Пётр Петрович. — И вообще, живи как жила. Нам лишнее внимание ни к чему. Кстати, как ты объяснишь родителям свои поездки в Москву, у тебя там есть, где переночевать?

— Ночевать буду у тёти Люды, это хорошая мамина подруга. А поездки объясню просто: нужны дополнительные занятия для поступления в институт.

— Хорошо придумала, — одобрил Пётр Петрович. — А мы, со своей стороны, твою легенду подсветим. Ну что, будем прощаться? Но перед этим я хочу тебя, как свою будущую коллегу, предостеречь. То, что ты высказала о положении в стране, первому встречному не рассказывают. И не делай обиженное лицо. Ты меня совсем не знаешь, может, я тебя провоцировал? Запомни на будущее: такое — только проверенным товарищам.

— А вас я могу считать проверенным товарищем? — спросила Маша.

— Можешь, — улыбнулся Пётр Петрович, — мы с тобой по одну сторону баррикад.

— Зачем вы это сказали? — воскликнула Маша. — А вдруг я вас провоцировала?

Пётр Петрович ошеломлённо посмотрел на неё, потом расхохотался.

— А ты молодец, быстро учишься!

* * *

Пётр Петрович и Маша прогуливались вдоль стены Новодевичьего монастыря. Осень уже дважды примерила свой конечный серебряный убор, осталась довольна и теперь спешно избавлялась от остатков золотистого и багрового, чтобы окончательно облачиться в зимние одежды. В начале встречи Пётр Петрович передал Маше папку и теперь молчал, искоса наблюдая за тем, как девушка знакомится с содержимым. Когда та закрыла папку и вернула, спросил:

— Всё запомнила? На руки график занятий, сама понимаешь, выдать не могу.

— А чего там запоминать? — пожала плечами Маша. — Четыре названия: иностранный язык, спецподготовка, спецпредметы и бассейн.

— А даты проведения занятий, их ведь довольно много?

— А зачем мне их запоминать? Проще после каждого занятия оговаривать дату следующего, мало ли что может измениться?

— Разумно, — одобрил Пётр Петрович, — молодец! Ну, а темы занятий тебе понятны?

— Иностранный язык понятен, — начала перечислять Маша. — Спецподготовка это, наверное, что-то для тела, а спецпредметы для мозгов, — быстро закончила она и посмотрела на Петра Петровича.

Её спутник выглядел довольным.

— Ну, а бассейн? — спросил он.

Поскольку в Машином мозгу кроме фантастической мысли о боевых пловцах ничего не вертелось, она просто пожала плечами.

— Ну, ладно, — не стал настаивать Пётр Петрович. — В пределах той информации, которой ты на данный момент обладаешь, ответ получился вполне удовлетворительный. А теперь послушай меня. Английским языком ты владеешь почти свободно. А вот французский и испанский необходимо подтянуть.

«Крепко же они за меня взялись, — думала Маша, — если им известны такие подробности».

— Этим займётся Инга Яновна, — продолжал Пётр Петрович, — которая ждёт нас, — он посмотрел на часы, — через один час и двадцать три минуты. Но это ещё не всё. Мы хотим предложить тебе начать изучать арабский язык. Курс проводит довольно популярная в Москве языковая школа. К нам она никакого отношения не имеет. Твоё присутствие на них оплачено молодёжным фондом «Культурное возрождение России». Туда ты поедешь завтра. Спецподготовка, как ты тонко подметила, поможет твоему телу приобрести новые навыки. Оно должно научиться владеть холодным и огнестрельным оружием, уметь постоять за себя в рукопашном бою, плавать на воде и под водой, прыгать с парашютом и водить автомобиль — всё это пока хотя бы на уровне азов. На это в твоём графике зарезервировано четыре часа в субботу и столько же в воскресение. Название «спецпредметы» пусть тебя не смущает. На самом деле это будут просто беседы со знающими своё дело людьми. Это поможет тебе узнать кое-что из того, что пригодится в будущей профессии, а что-то и закрепить на практике. Первый урок из цикла «спецпредметы» проведу я, и начнём прямо сейчас.

— А бассейн? — вырвалось у Маши.

— Ах, да, бассейн! — хлопнул себя по лбу Пётр Петрович. — Извини, пропустил. Бассейн, Маша, к занятиям никакого отношения не имеет. Бассейн это бонус. — Маша непонимающе свела брови. — Ну, как награда, что ли. Хорошо ведь окунуться после рабочего дня?

— Не знаю, — неуверенно сказала Маша, — в нашем городе нет бассейна.

— Уверяю, тебе понравится, — сказал Пётр Петрович. — Так что бассейн это просто абонемент на посещение… — лицо его сделалось удивлённым. — Получается, на посещение бассейна. Такая вот тавтология. Кстати, там бывает много наших. И по этому поводу первый урок. Когда случайно встречаешь сослуживца, ни в коем случае не подавай вида, что вы знакомы — он может быть на задании…

* * *

Инга Яновна оказалась аккуратной старушкой с умными глазами.

— Хочешь чаю? — спросила она по-французски у Маши, когда та избавилась от верхней одежды и сапожек.

Маша от неожиданности растерялась, но сумела подобрать нужные слова на языке Вольтера.

— Да, спасибо.

Старушка кивнула и обратилась к Петру Петровичу на русском языке:

— А вы, судя по тому, что не спешите раздеваться, от чая отказываетесь?

— Увы, но это так. Дела, знаете ли…

— В таком случае, не смею задерживать. Конкурировать с вашими делами мне не по силам.

Закрыв за Петром Петровичем дверь, Инга Яновна посмотрела на мнущуюся в прихожей Катю и вновь перешла на французский:

— А ты чего робеешь? Мой руки — и за стол!

Чай пили молча. Ароматный напиток хорошо сочетался с удивительно вкусными пирожными, которые Пётр Петрович купил по дороге. Инга Яновна откровенно рассматривала Машу. Та робела и рассматривала в основном узоры на скатерти. Сделав последний глоток, девушка опустила чашку на блюдце и произнесла, не поднимая глаз:

— Спасибо.

— Не поняла?

Фраза, произнесённая на французском языке, заставила Машу вздрогнуть. Она испуганно взглянула на Ингу Яновну.

Та смотрела требовательно, но совсем не строго.

— Я не поняла, что ты сказала. Повтори ещё раз.

До Маши, наконец, дошло, что от неё требуется, и она повторила уже по-французски:

— Спасибо.

— В этом месяце мы говорим только по-французски, а в следующем только по-испански. Договорились?

Инга Яновна говорила медленно, чётко произнося каждое слово, и всё равно Маша скорее догадывалась о смысле сказанного — отдельные слова оставались для неё непонятными. Поэтому она просто кивнула в знак согласия. Инга Яновна улыбнулась и накрыла своей сухонькой ладошкой ладонь девушки.

— Давай договоримся: тебе нужна разговорная практика, поэтому язык жестов мы в общении применять не будем. Ты согласна?

Маша вновь кивнула, но тут же спохватилась.

— Я согласна.

— Замечательно! — рассмеялась Инга Яновна.

Постепенно Маша освоилась и дело пошло на лад. Когда вернулся Пётр Петрович, чтобы отвезти её на спецподготовку, Маше было жаль покидать уютную квартирку Инги Яновны.

* * *

Первое занятие по спецподготовке включало в себя рукопашный бой и стрельбу из пистолета. В тире Маше понравилось больше, чем на татами. С непривычки она сильно устала и даже попросила Петра Петровича отвезти её прямо домой без заезда в бассейн.

— У меня ведь нет с собой купальника, — мотивировала она свою просьбу.

— Не беда, — ответил Пётр Петрович, — по дороге заедем и купим. И никаких возражений!

Теперь, отдыхая на пластмассовом лежаке, Маша была благодарна ему за настойчивость. Плавать в бассейне оказалось намного интереснее, чем в реке. Маша села, собираясь покинуть лежак и продолжить купание, когда сзади раздался чей-то голос:

— И что это у нас тут за новая ципочка?

Маша резко повернулась на голос. На неё с ухмылкой пялился незнакомый мужчина. Его взгляд бесцеремонно шарил по телу. Занимаясь художественной гимнастикой, Маша привыкла к заинтересованным взглядам и не стеснялась своего тела. Но этот взгляд заставил её невольно прикрыться руками. В магазине она так радовалась купальнику, теперь же он показался ей слишком открытым. Мужчина бесцеремонно уселся на лежак, задев Машу бедром. Она вскочила, но отойти не сумела. Мужчина успел крепко схватить её за руку.

— Ну, куда же ты так спешишь? Мы ведь ещё не успели познакомиться.

— Слышь, дядя, — Маша не заметила, как крепкий парень оказался возле них, — отпусти девушке руку. Видишь, она не желает с тобой знакомиться.

Непрошенный ухажёр отвлёкся и ослабил хватку. Маша воспользовалась моментом и высвободила руку. Мужчине это не понравилось. Он вскочил и угрожающе надвинулся на парня.

— Не лезь не в своё дело, защитничек!

— А то что? — вежливо поинтересовался парень.

— Сейчас узнаешь.

Мужчина резко вскинул руку. Вряд ли он хотел ударить, скорее, просто напугать. Но у него не получилось и этого. Рука вмиг оказалась в железной хватке ещё одного крепыша, подошедшего к нему со спины. Болевым приемом он заставил дебошира опуститься на одно колено.

— Отпусти, больно! — простонал мужчина сквозь зубы.

— А вы обещаете себя хорошо вести? — спросил парень, не ослабляя хватку.

Мужчина промолчал, кусая губы от боли. За него ответил первый парень:

— Отпусти, видишь, он онемел от раскаяния.

Освобождённый мужчина поднялся с колена и, ни на кого не глядя, покинул место позора, потирая травмированную кисть.

Парни тоже не стали задерживаться. Тот, который подошёл первым, проходя мимо Маши, шепнул ей на ухо:

— Не бойся, Маша, здесь сплошь Дубровские. Купайся спокойно.

Маша смотрела на их мускулистые спины, и внутри неё растекалось приятное тепло: она теперь не одна, «свои» всегда успеют прийти на помощь.

* * *

В зимние каникулы Маша провела в Москве целую неделю. К обычным занятиям добавились посещения театров, музеев различных концертов и молодёжных тусовок. Пётр Петрович, с которым они теперь виделись нечасто, пояснил, что это тоже входит в программу спецподготовки.

— Нам нужны культурные, многосторонне развитые сотрудники, — пояснил он. — Ты должна знать и понимать различные направления в искусстве и литературе, разбираться в молодёжных течениях, усвоить правила поведения в общественных местах и уметь применять их на практике. Нельзя, например, пойти в одном и том же наряде в театр и молодёжный клуб.

На деле всё оказалось намного сложнее и намного интереснее. И, кстати, Пётр Петрович далеко не во всём оказался прав. Один прикид вполне годился и для театра и для тусовки, тут всё зависело больше от уровня того и другого. Маша оказалась прилежной ученицей. Это в том смысле, что она никуда не ходила одна, с ней постоянно рядом кто-то был. Кстати в Ленком на «Юнону и Авось» её сопровождал Костя, один из тех парней, что выручили её в бассейне. Такая забота со стороны старших товарищей ободряла и добавляла уверенности.

* * *

Маша была полна приятных воспоминаний, Пётр Петрович, напротив, был весьма деловит.

— Вот что, Мария, — сказал он, заслушав её отчёт, — будет у меня к тебе одно поручение. Ровно через месяц предоставь мне в письменном виде своё мнение о директоре твоей школы, в произвольной форме.

Впечатление от прекрасно проведённых каникул было испорчено, как будто на исписанный красивым почерком тетрадный лист упала отвратительная жирная клякса. Маша никогда в жизни ни на кого не стучала и не представляла себе, как она это сделает сейчас. Пусть не по доброй воле, пусть по приказу, всё равно это казалось ей отвратительным. Но уже следующее утро принесло некоторое облегчение. Посетила спасительная мысль: пока присмотрюсь к директору, а потом решу, как поступить. Три недели Маша присматривалась. Она, не привлекая внимания, наблюдала за поведением директора, ненавязчиво интересовалась мнением других. И, странное дело, этот знакомый ей с первого класса человек постепенно становился непохожим на того, каким она его себе представляла. Он не стал хуже, просто из плоского постепенно превратился в объёмного, со своими вывихами и заморочками. Глядя на чистый лист бумаги, Маша решила, что просто напишет правду, такую, какой она ей увиделась.

Пётр Петрович читал «сочинение» с каменным выражением лица. Закончив чтение, отложил бумагу, поднял глаза на Машу и неожиданно улыбнулся.

— Молодец, ты отлично справилась с этим нелёгким заданием! Я прекрасно понимаю, что тебя тревожило всё это время. Но разве от тебя кто-то требовал доносить? Так называемые «стукачи» к сожалению — поверь, моё сожаление по этому поводу совершенно искреннее — являются составляющей частью системы безопасности. Но к нашим сотрудникам это не относится. И ты сделала правильный выбор. Написала отчёт в виде аналитической записки. Да как написала! Ваш директор на этих страницах прямо как живой. Ещё раз говорю, молодец, отличная работа!

* * *

Шло время. Неспешно стучал метроном: всё в порядке, тревоги нет. Дни прирастали за счёт ночей и, в конце концов, прогнали зиму, не календарную, она ушла раньше, а ту, которая со снегом. Машин городок утопал в грязи, и его контраст с чистой вальяжной Москвой стал ещё резче. Но метроном перестукал и грязь. Вновь ставшие чистыми тротуары теперь тянули серые щупальца через молодую сочную травку, на деревьях набухали и лопались почки, и на божий свет высунули любопытные клейкие носики миллионы зелёных листочков, обещая тенистую защиту от скорого зноя. Городок преображался, готовясь приютить на лето тех москвичей, кому не по карману более дальние маршруты.

Дело шло к выпускным экзаменам, и Машиным поездкам в Москву пришёл конец. На этот раз она приехала не на учёбу, а чтобы попрощаться с Ингой Яновной. С остальными наставниками она простилась на последнем занятии, но для этой женщины захотела сделать исключение. Она спросила об этом Петра Петровича, и тот не стал возражать. По дороге, Маша, как обычно, зашла в кондитерскую. Она всегда приходила на занятия к Инге Яновне с пирожными. Деньги на это ей выдавал Пётр Петрович. Первый раз она хотела отказаться. Пётр Петрович сначала удивился, а потом рассмеялся.

— Ты что, Остроухова, считаешь, что я тебе свои деньги предлагаю? Ну, так я тебе скажу: деньги эти казённые, выделены специально для подобных случаев, поэтому бери, не стесняйся.

В этот раз Маша выбрала не пирожные, а торт, на который давно уже заглядывалась. Стоил он гораздо дороже выделенной Петром Петровичем суммы, и Маша без колебания добавила свои деньги. Инга Яновна, посмотрев на торт, печально улыбнулась и сказала по-русски:

— Расставания всегда наследуют встречам. Проходи, Машенька. Всё что я хотела тебе сказать по-французски и по-испански, я уже сказала. Сегодня будем говорить только на русском языке.

Последний раз в присутствии Маши Инга Яновна говорила по-русски с Петром Петровичем в день их знакомства. Тогда Маша не обратила на это внимания, но сегодня не удержалась от вопроса:

— Инга Яновна, откуда у вас этот акцент?

— А ты сама как думаешь, — печальная улыбка сделала морщинки на лице более заметными, — в каком случае человек говорит на родном языке хуже, чем на иностранном?

— Ну, не знаю… — задумчиво произнесла Маша, — наверное, когда он очень долго прожил за границей?

— Вот ты сама и ответила на свой вопрос, — вновь улыбнулась Инга Яновна.

— Так вы?..

Маша не осмелилась продолжить и Инга Яновна сделала это за неё.

— Я, Машенька, больше тридцати лет прожила вдали от Родины. Ты, конечно, слышала про разведчиков-нелегалов?

Маша кивнула.

— Впрочем, что это я? — пожурила сама себя старушка. — Ведь про это издано столько книг и снято столько фильмов. Один Штирлиц чего стоит. Он, конечно, не настоящий, выдуманный, но хорош, хорош…

— Но ведь были ещё Зорге, Абель, — напомнила Маша.

— Да, конечно, — кивнула Инга Яновна, — эти были настоящие, герои.

Маша с удивлением и восхищением смотрела на седую старушку. Кто бы смог распознать в ней героическую разведчицу?

Инга Яновна перехватила её взгляд и покачала головой.

— Не смотри на меня так, девочка. Да, я провела за границей долгие годы, но ничего героического так и не совершила.

— Но почему? — вырвалось у Маши. Она тут же спохватилась и смущённо произнесла: — Извините.

— Тебе не за что извиняться. Вопрос ты задала правильный. Я часто сама себе его задаю: почему? Я уехала из Союза, когда мне было двадцать пять лет. Я мечтала о подвиге во имя Родины, и очень долго верила в то, что моё мгновение ещё придёт. Ты знаешь, девочка, разведчику редко удаётся совершить больше одного стоящего поступка. Чаще ты или занимаешься сбором второсортной информации, или перепроверяешь информацию, добытую кем-то другим, или просто ждёшь, когда Центр о тебе вспомнит и даст новое задание. Так получилось, что две трети срока, что я пробыла за рубежом, пришлись на ожидание ответственного задания, а одна треть на ожидание разрешения вернуться на Родину.

Сегодня Пётр Петрович лично заехал за Машей, чего не делал уже давно. По дороге на вокзал он, глядя на её задумчивое лицо, признался:

— Это я, Машенька, попросил Ингу Яновну рассказать тебе свою историю.

Маша повернула к нему лицо.

— Зачем?

— А ты не догадываешься? Я хочу, чтобы ты знала: наша профессия далеко не всегда отмечена подвигами и наградами. Впрочем, у Инги Яновны награды есть: орден и две медали.

— За сорок лет, — задумчиво произнесла Маша.

— Да, почти за сорок лет. Да, на её долю выпало совершить только один подвиг: за столь долгий срок избежать провала. Да, добытые ею сведения ни разу не были сверхважными, но нужными были всегда. Учти всё это перед тем, как примешь окончательное решение. Если ты его изменишь, я буду огорчён, но отнесусь к этому с пониманием.

Майор Максимов

После окончания школы пути сестёр Остроуховых разошлись. Маша пошла учиться на Штирлица, а Катя закрепилась в составе национальной сборной по художественной гимнастике, попутно учась на филфаке. Она по-прежнему грезила лаврами олимпийской чемпионки. Но когда осыпались листочки нескольких календарей, а она, продолжая ходить в «перспективных», по-прежнему оставалась в тени более удачливых подруг, Катя не на шутку встревожилась. С такими темпами из подавальщиц надежды можно запросто перекочевать в подавальщицу одежды. И тут ей, казалось, улыбнулась удача. В состав команды на летнюю Универсиаду Катя вошла первым номером. Но улыбка Фортуны оказалась лукавой. Все три раза, что Катя поднималась на пьедестал почёта, она кусала губы, чтобы не расплакаться: не от счастья — от огорчения. Когда тебе дана чёткая установка: минимум два «золота» — слушать чужой гимн вдвойне обидно. Катины две «бронзы» и «серебро» сочли провалом. Грозно скрипнуло перо и к прилагательному «перспективная» была добавлена частица «не». Катю вывели из состава сборной, что, с учётом возраста спортсменки, подводило жирную черту под её пребыванием в спорте высоких достижений. Катя по-прежнему выступала за институт, что позволяло продолжать учёбу за счёт бюджетных средств. Но гранит науки хорошо питает мозги, для желудка нужна иная пища. И Кате пришлось подружиться с шестом или, правильнее сказать, с пилоном. Пластичная с великолепной фигурой она быстро стала звездой ночных клубов Москвы. Тот факт, что она всё ещё оставалась девственницей, лишь увеличивал число желающих посмотреть на её выступление. У Кати появились деньги, и то, что вскоре её перевели с бюджетного обучения на платное, ничуть девушку не огорчило. Другое дело, что сама учёба давалась ей с трудом. В своё время она манкировала учёбой ради спорта, теперь учёба брала у неё реванш. К тому времени как Маша уже получила диплом, Катя добралась только до третьего курса. И тут с ней приключилась неприятная история: её продали в рабство. Не в буквальном, конечно, смысле. Сначала был очень выгодный контракт на выступление в ночных клубах одной азиатской страны. Потом сама собой возникла огромная неустойка, которую необходимо было отработать. Так «птичка» попала в клетку. И пусть клетка и была золотой, «птичка» затосковала и стала искать путь на свободу. Как Катя ухитрилась это сделать, мне, честно говоря, непонятно до сих пор, но как-то ночью заспанная Маша услышала в трубке взволнованный голос сестры: «Маша, помоги мне!» На этом связь оборвалась, но Маше хватило и этого. Несмотря на то, что она не успела сносить и одной пары офицерских погон, Маша была уже опытной сотрудницей, имевшей за плечами участие в успешно проведённой контр-операции. Это случилось ещё во время её учёбы, когда иностранная разведка предприняла ещё одну попытку завербовать приглянувшеюся «русскую».

Найти сестру, работая в Конторе, оказалось совсем не трудно, тем более что Катю никто особо и не прятал. Её незавидное положение определялось не столько крепостью запоров, сколько ворохом грамотно составленных документов, под каждым из которых стояла Катина подпись.

Именно это втолковывал Маше на протяжении последних пятнадцати минут её непосредственный начальник.

— Ты пойми, — увещевал он набычившуюся сотрудницу, — нет у нас законных оснований требовать возврата Екатерины Остроуховой на Родину до истечения срока её контракта после того, как она оформила двойное гражданство.

— А срок контракта истекает через тридцать лет, — продолжила за ним Маша.

Майор вздохнул.

— Это ещё не факт, что через тридцать. В её контракте прописано, что он автоматически продлевается, пока не будут погашены все неустойки. А за такой срок их сумма может существенно возрасти.

— И это вы считаете законным? — возмутилась Маша.

— Я так, конечно, не считаю, — вздохнул майор. — Но для досрочного расторжения контракта нужны очень веские основания.

— Какие? — спросила Катя.

— Ну, если принимающая сторона будет уличена в нарушении своих обязательств по контракту.

— И каковы эти обязательства? — спросила Маша.

— Гарантированное вознаграждение, кстати, довольно высокое. Проживание в отеле не ниже определённого уровня и кое-что по мелочам.

— И что, они всё это соблюдают? — удивилась Маша.

— Представь себе, да. По крайней мере, это следует из бумаг, под которыми стоит подпись твоей сестры. Другой разговор, что неустойка поглощает всю зарплату. Ну, тут твоя сестра сама виновата, надо смотреть, что подписываешь.

— А если Катя перестанет выполнять свои обязательства? — поинтересовалась Маша.

— Я бы не посоветовал ей это делать, — покачал головой майор.

— Почему?

— Потому. Сама догадайся.

— Неужели ничего нельзя сделать? — упавшим голосом спросила Маша.

— А что тут поделаешь? От твоей сестры нет даже никаких официальных заявлений.

— Но вы ведь понимаете, что её удерживают насильно?

— И не только я. Наш консул проявил настойчивость. Но во встрече в формате один на один ему было отказано. А в присутствии своих тюремщиков Катя вела себя очень скованно, на вопросы отвечала односложно. Консулу так и не удалось добиться от неё вразумительных ответов.

— Её, наверное, перед встречей с консулом чем-нибудь накачали, — предположила Маша.

— Наверняка накачали, — кивнул начальник, — только это недоказуемо.

— А что, если освободить её силой? — предложила Маша.

— Нереально, — покачал головой майор. — Риск слишком велик, а результат слишком непредсказуем. Вдруг она там по доброй воле осталась?

— Что вы такое говорите? — возмутилась Маша. — Вы ведь только что утверждали, что верите в то, что её удерживают насильно.

— Верить-то я верю, — вздохнул майор, — но и сомневаюсь тоже. Уж больно дорогостоящий цирк они вокруг неё закрутили. Не иначе, её кто из местных султанов в гарем присмотрел, но хочет, чтобы всё прошло честь по чести.

— Катя на это никогда не согласится! — воскликнула Маша.

— Не скажи. В золоте ведь будет купаться…

— Вы своей дочери такую ванну предложите! — сорвалась Маша.

Лицо майора сразу посуровело.

— Лейтенант Остроухова!

Маша стала по стойке смирно.

— Я вас больше не задерживаю. Можете идти!

Мария Остроухова

Так всё и было. Вышла я от начальства, как оплёванная. Впору реветь, а нельзя, думать надо, как Кате помочь. День думала, ночь думала, и, кажется, придумала. Вот только к своему непосредственному начальству я с придумкой решила не ходить. Даже если майор мою идею и одобрит, всё равно всего лишь по инстанции запустит, а я и так много времени потеряла. Решила я попрёк всех субординаций обратиться к Петру Петровичу. Он к этому времени высоко взлетел, да, к сожалению, не над моей головой клювом щёлкал.

Майор Максимов

Ничего не скажу — смелый поступок. Через голову своего генерала обратиться к другому генералу — м-да… А ведь Пётр Петрович никогда в либералах не ходил, иначе не поднялся бы сейчас над всеми нами. Будь на месте Остроуховой кто другой — не сносить ему головы. Но по отношению к Маше Пётр Петрович испытывал некую слабость, вполне, между нами, простительную. Впрочем, не обмолвись об этом Мария теперь, её тайная встреча с Петром Петровичем так и осталась бы тайной. Тогда же никто из нас и предположить не мог, что она каким-то боком причастна к беседе, которая состоялась в ходе дружественного визита Петра Петровича к нашему генералу. Зато доподлинно известно, что на народе генералы появились весьма довольные друг другом, после чего генерал Ерёменко отбыл в своё управление, а генерал Николаев записался на приём к тогдашнему руководителю конторы генералу Дронову. Как выяснилось чуть позже, генерал Ерёменко подсказал Геннадию Викторовичу рецепт избавления от застарелого геморроя, и тот своего шанса упускать не захотел. Ещё будучи в подполковниках, Николаев вёл дело одной крупной криминальной группировки, подвизавшейся на торговле людьми. Женщин из России и стран СНГ оптом и в розницу обманным путём вывозили за границу, где они попадали в основном в притоны, так что Кате Остроуховой ещё повезло. До сердцевины преступного синдиката Николаеву добраться так и не удалось, а попавшей в его сети мелкой сошке быстро находилась замена. Пётр Петрович предложил Николаеву план, как теперь понятно, составленный Машей Остроуховой, который давал реальный шанс выйти, наконец, на главарей преступной группировки. Так появилась на свет операция… — нет, не могу вспомнить её кодовое название, пусть будет «Буря в пустыне» — вы не возражаете? На начальной стадии операции предполагалось поменять Катю на Машу, внедрив, таким образом, нашего агента в один из зарубежных филиалов синдиката. Это давало шанс подобраться к банде с той стороны, откуда преступники не чуяли угрозы.

Подготовительный этап много времени не занял. Маша и Катя, как и все близняшки, были похожи не только внешне, по-настоящему дружили и знали друг о друге практически всё. Единственное, что требовалось от Маши, так это выучить Катин репертуар. В конце подготовительно этапа было решено произвести проверку. Для этого задержали одного из тех, кто имел отношение к Катиному контракту. Браток держался очень уверенно, полагая, что у следствия на него ничего нет. Тогда его препроводили в служебное помещение, закамуфлированное под ночной клуб. Когда фигурант увидел, кто вышел к пилону, с его лица исчезла улыбка. К концу выступления он выглядел совсем подавленным, а когда Маша спустилась со сцены и подошла к нему со словами «Ну, вот и свиделись, подонок!» — сдал окончательно. Когда его вновь доставили в кабинет следователя, он дал признательные показания и согласился сотрудничать со следствием.

Такая удача в начале операции давала надежду на столь же удачное её продолжение.

* * *

Пока Маша репетировала, а потом сдавала экзамен на профпригодность в Москве, в далёкой арабской стране группа «туристов» из Шотландии, в которую входил и ваш покорный слуга, готовили реакцию замещения, где в роли субстрата выступала Катя, а атакующим реагентом была Маша. То, что меня включили в состав именно этой группы, стало настоящим подарком, поскольку после химии вторым моим увлечением были путешествия. Какая голова додумалась забрасывать нас через Шотландию, про то мне неведомо. Знаю только, что кепка на ней была куда шире, чем на моей собственной. Опасения, что на нас захотят напялить килты, рассеялись ещё в ходе краткосрочных сборов, и вот мы уже в Эдинбурге. Тур, в котором нам забронировали место, формировала лондонская турфирма, но прибыть в Лондон мы должны были именно из Эдинбурга. Так что перед началом работы нас ждала увлекательная экскурсия по маршруту: Эдинбург — Лондон — аэропорт Хитроу, где мы, наконец, воссоединились с остальными туристами.

А потом нас окунули головой в пекло, причём и в прямом, и в переносном смысле. От обычной жары неплохо помогали кондиционеры, которые здесь были повсюду, кроме улиц — нефтяное королевство может себе позволить многое. Мозги, плавящиеся в поиске решения, где и как поменять сестричек, остужали с помощью традиционных национальных шотландских напитков, которые разрешалось употреблять только на виду у «соотечественников» для поддержания легенды — вне зоны их видимости мы придерживались сухого закона. Статус туриста дал нам возможность изучить подходы ко всем местам, где выступала Катя. Часть ночи мы любовались выступлением, попутно составляя планы заведений. Остаток ночи изучали сотни снимков и видеосюжетов, заснятых обычными — там, где допускалось, — и скрытыми — там, где было запрещено, — камерами. Отсыпались по очереди. Не удивительно, что все страшно обрадовались, когда голова Вась Васича (Васи Васильева) выдала, наконец, долгожданный результат.

Мария Остроухова

Великая вещь — контракт. Один из пунктов Катиного контракта предусматривал наличие отдельной грим-уборной с душевой кабиной. Именно на эту деталь обратили внимание ребята, когда изучали маршрут Катиных перемещений.

Мы сидим в машине рядом со зданием, примыкающим к ночному клубу, где в эту минуту заканчивала выступление Катя. В машине четверо: я и трое ребят. Мой приёмо-передатчик вмонтирован в серёжки, точь-в-точь как те, которые никогда не вынимает из ушей Катя. Чётко слышу голос: «Она закончила». Командир группы командует:

— Выходим!

Втроём — я посередине — покидаем машину и исчезаем в тени дома. У него общее подвальное помещение с клубом. Подземные коридоры пусты. Это их обычное состояние. Мы в захламлённом помещении. Над ним гримёрная Кати. Нам известно, что в гримёрной нет видеокамер, но есть прослушка. Теперь там на один «жучок» больше. Командир группы слушает гримёрную. Кивает: пора! Ребята быстро удаляют квадрат потолка, он же пол гримёрной, бесшумно откидывают прикрывающий отверстие ковёр. Четыре крепкие руки выталкивают меня наверх — и вот я уже в комнате. Из угла слышится шум воды. Там душевая кабина, в ней обнажённый женский силуэт. Быстро сбрасываю с себя комбинезон, нагая спешу к кабине. Рывком открываю дверь и накрываю ладонью Катин крик. Ужас в её глазах сменяется ликованием. Прикладываю палец к губам и отрицательно мотаю головой. Поняла. Кивнула. Убираю руку и отступаю из кабины. Катя выбегает следом за мной и бросается на шею. Решительно отстраняю её, выразительно стучу пальцем по запястью, потом киваю на комбинезон. Поняла. Одевается. Смотрит нежно-печальным взглядом. Нет времени, сестрёнка! Глазами показываю на дыру. Колеблется. Поторапливаю жестом. Осторожно спускает ноги, не отводя от меня глаз, и тут же исчезает. Ребята молодцы. Сдёрнули. Снимаю наш «жучок» и кидаю вслед за Катей. Ребята вставляют фрагмент пола, я поправляю ковёр. Бегу в душевую кабину и перевожу дух под освежающими струями. Всё. Успели! Если и была какая-то подозрительная возня, то её приглушил шум воды.

Майор Максимов

Дерзкий план, придуманный Васильевым, сработал. Маша заменила Катю, а наш противник так ничего и не заметил. Вась Васич в составе группы прикрытия остался отрабатывать орден, который ему светил в случае успешного завершения операции, остальные «туристы», аки стая диких гусей, потянулись на Родину всё тем же странным, но очень увлекательным маршрутом: Хитроу — Лондон — Эдинбург. После того как они в буквальном смысле растворились среди шотландских гор, через энный промежуток времени в Конторе заняли свои привычные места трое молодых загоревших парней.

Я хоть и значился руководителем операции, своего кабинета не имел. О моём особом статусе говорил только лоток на столе, куда складывалась вся поступающая по «Латинскому танго» информация. За время моей командировки в лотке прибавилась всего одна бумажка. Её я и положил перед собой под насмешливые взгляды товарищей, сразу после того, как занял соскучившиеся по моей персоне место. Вы верите в то, что пресловутый Перст Судьбы существует на самом деле? А мне пришлось поверить, поскольку он явился мне в тот день в виде этой самой бумажки. Закончив читать, я отложил листок в сторону и задумался. Итак, Сергей Сергеевич Вяземский, который до сего времени никогда не покидал территории Рагвая, вдруг собрался в дальний зарубежный вояж и не куда-нибудь, а в ту страну, где в это время распутывала змеиный клубок отважная агентесса Мария Остроухова. Перст Судьбы маячил перед моими глазами, вот только на что он указывал, я пока разобрать не мог.

Пока я размышлял о значении поданного мне свыше знака, «Буря в пустыне» начала давать результаты. Внешне всё выглядело очень просто. Знание языка — Маша в совершенстве владела арабским — о котором не подозревают твои тюремщики, и вот уже обрывки разговоров складываются в весьма конкретную информацию. Плюс к этому весьма неплохая коллекция «жучков», которыми щедрая Маша охотно делились со всеми, кто представлял для нас интерес, без их, правда, ведома. Через некоторое время, обидевшись на то, что её щедрость так никто и не оценил, Маша забирала «жучки» обратно. Просто? Просто, как танцевать на лезвии остро заточенного ножа. Такое доступно лишь профессионалам высочайшего класса. Таким профессионалом показала себя в операции «Буря в пустыне» Маша Остроухова.

* * *

Операция шла к благополучному завершению. Вот-вот волна арестов должна была накрыть преступную группировку, а фанфары возвестить об успешном окончании «Бури в пустыне». Но тут Маша добывает информацию, которая резко меняет ход операции, и ставит под угрозу её собственную жизнь. Маша узнаёт имя человека, по приказу которого была вывезена из России Катя Остроухова. Некий арабский принц, будучи частым гостем Москвы, воспылал к королеве ночных клубов такой страстью, что решил сделать её украшением своего гарема. Тогда-то и был придуман дьявольский план, по которому Катю выманивали из страны крупным контрактом, для подписания которого от неё требовалось лишь согласие на второе гражданство. Далее запускалась афера с неустойкой, и — хлоп! — птичка в клетке! Заметьте — золотой. Принц не хотел, чтобы его будущая игрушка хоть как-то пострадала. В Конторе имя заказчика вызвало переполох. Дело в том, что этот принц держал руку на вентиле одной из труб, по которым на Кавказ поступало топливо для полыхающей там адской топки. Перекрыть, а ещё лучше взять под контроль один из источников финансирования бандитских группировок — успех несравнимый с уничтожением какой-то банды работорговцев, пусть и крупной. Поэтому волну решили пока не гнать, а сначала, в свете вновь поступившей информации, всё хорошенько взвесить. Обсуждение в кабинете Дронова было долгим и бурным. Предлагалось два варианта развития событий. По первому варианту предполагалось никаких арестов пока не проводить, а лишь взять деятельность банды работорговцев под усиленный контроль. Машу внедрить в гарем принца, где она должна сделать карьеру «любимой жены». Дальше — понятно. Против этого плана решительно выступил генерал Ерёменко. Пётр Петрович назвал предложенный вариант опасной авантюрой с непредсказуемыми последствиями, которые тут же и предсказал. Держать столь разветвлённую бандитскую группировку под скрытым контролем долго не удастся, увещевал он коллег, предполагать, что из Маши получится вторая Роксалана (по некоторым источникам, «Роксолана») наивно, да и что скажет на это Президент? Последний аргумент перевесил чашу весов в пользу генерала Ерёменко. Был принят его план, который предусматривал арест бандитов в день очередного приезда принца в Москву. С самой царственной особой предполагалось провести беседу, в ходе которой предложить принцу ченч: он прекращает финансирование наших врагов на Кавказе, а мы не придаём гласности историю с похищением русской танцовщицы, сохраняя репутацию принца незапятнанной.

Так и поступили. Пётр Петрович лично беседовал с принцем, и был, как рассказывают очевидцы их встречи, очень убедителен. Принц принял условия сделки и спешно отбыл на родину. СМИ протрубили о пресечении деятельности крупной бандитской группировки. Операция «Буря в пустыне» была блестяще завершена. А как же Маша? Её не забыли. Маша была представлена к ордену, и ей было присвоено внеочередное воинское звание «капитан». Вот только и до капитанских погон, и до ордена надо было ещё добраться. А как это сделать, коли она по-прежнему оставалась в руках тюремщиков? Впору было готовить новую операцию.

* * *

Со своим предложением я влез в тот момент, когда ситуация вокруг Марии резко обострилась. Принц, вернувшись из Москвы, отказался от всех притязаний на русскую танцовщицу и прекратил финансирование её пребывания в своей стране. Возникла угроза того, что теперь от неё могут просто избавиться. В Конторе срочно разрабатывался силовой вариант Машиного освобождения. Я предложил, не прекращая подготовку к силовой акции, сделать так, чтобы уже находящийся в стране Сергей Вяземский увидел выступление Маши. К моему великому удивлению идею одобрили и поручили это дело капитану Васильеву. Тот справился с задачей блестяще. Вяземский увидел выступление Маши, и оказалось, что я нечаянно попал в десятку. Недавно овдовевший потомок каппелевского офицера воспылал к красотке Маше такой страстью, что тут же пожелал выкупить её из рабства. Удерживающие её местные бандиты посчитали, что деньги лучше мокрухи, и не стали заламывать слишком большую цену. Вяземский, перекупив контракт, тут же предложил Маше выбор: вернуться на Родину или стать его женой и уехать с ним в Рагвай.

Мария Остроухова

Чувство вины перед сестрой навечно поселилось в потаённом уголке души. Иногда по ночам оно выбирается оттуда и будит меня, шепча прямо в ухо: «Ты тогда не Катю спасала, ты судьбу у неё крала». Я реву, орошая подушку и душу слезами, а потом, обессиленная и умиротворённая, засыпаю вновь. Днём чувство вины ведёт себя тихо, прекрасно понимая, что обвинение гроша ломанного не стоит. Не замени я тогда Катю, она оказалась бы в гареме похотливого принца, и не было бы Серёжиных глаз в полутёмном зале. Впрочем, для неё их не было и так. Его взгляд предназначался мне, правда, он до конца жизни считал, что подарил его Кате. Обман, пусть и невольный, остаётся обманом и рано или поздно предъявляет счёт за свои услуги. Мне он предъявил его трижды. Но об этом позже.

Я сидела за столиком в небольшом кафе и под мерное гудение кондиционеров слушала монолог московского гостя. Сцена до жути напоминала знаменитый эпизод из «Семнадцати мгновений весны», где Штирлиц встречается со связником из Центра. Только в нашем случае действие из Швейцарии было перенесено на Ближний Восток, место Штирлица заняла выступающая в роли Кати Маша Остроухова (то есть я), а представителем центра был капитан Максимов. Зато сам диалог проходил как под копирку. Максимов от имени руководства поблагодарил меня за успешно проведённую операцию, сообщил о том, что я представлена к правительственной награде. Затем, как бы невзначай, Максимов поинтересовался: какое из двух предложений Сергея я намерена принять. Этим вопросом представитель Центра поставил храбрую разведчицу в тупик. Дело в том, что к этому моменту я, если и не была влюблена в Сергея, то была от этого не более чем в полушаге. Но могла ли я вот так запросто заявить, что не хочу возвращаться на Родину, а хочу уехать с Вяземским в Рагвай, чтобы там стать его женой? С другой стороны, Максимов сформулировал вопрос так, будто у меня есть свобода выбора. Что это: проверка, или за этим кроется нечто иное?

Уж не знаю, как истолковал моё молчание Максимов, только он не стал дожидаться ответа и заговорил сам. Так я узнала, что Центр, безусловно, не возражает против моего возвращения, но настоятельно советует мне подумать над второй частью предложения Вяземского. И тут Максимов посвятил меня в подробности операции «Латинское танго» и осветил в ней мою роль, прими я предложение Вяземского стать его женой. Я, как верный солдат Отчизны, не могла ослушаться её приказа, пусть и изложенного в виде просьбы, о чём очень скупыми фразами сообщила Максимову. После чего мы расстались вполне довольные друг другом и вскоре разлетелись в разные стороны. Он вернулся в Москву. Я улетела в Рагвай, где вскоре под звон колоколов местной православной церкви обвенчалась с Сергеем, став, таким образом, Екатериной Вяземской, как впредь прошу меня и величать.

Майор Максимов

Пока Екатерина Вяземская врастала в рагвайскую почву, Катя Остроухова осваивала в Москве архивное дело. По возвращении на Родину её, до окончания операции «Буря в пустыне», спрятали в тихом подмосковном профилактории. Но после того, как её героическая сестра, едва вырвавшись из объятий «Бури», тут же закружилась в вихре «Латинского танго», вопрос о Катиной судьбе пришлось ставить на ребро. Оставаться и дальше Катей Остроуховой она не могла, поскольку это создавало угрозу разоблачения — пусть и весьма призрачную — нашего агента в Рагвае. Было рассмотрено несколько вариантов решения проблемы, включая весьма жёсткие, но, в конечном итоге, остановились на самом щадящем — всё-таки не 37-ой год! По новой легенде капитан Остроухова по возвращении из командировки совершенно охладела к оперативной работе и попросила направить её для дальнейшего прохождения службы в архив. Непосвящённые в суть вещей коллеги немного посудачили о том пыльном мешке, которым в далёкой арабской стране отоварили по голове их боевую подругу, на том и успокоились. Зато товарищи посвящённые только диву давались, насколько версия о мешке совпала с реальностью — с учётом поправки: по чьей голове пришёлся удар. Катя Остроухова настолько насытилась арабскими приключениями, что ей даже не пришлось сильно стараться, чтобы вписаться в легенду. Став де-факто Машей, Катя без сожаления отказалась от своего прошлого. Теперь ей нравилась тихая размеренная жизнь в стороне от обманчивых огней ночных клубов и взглядов похотливых самцов. Разоблачения Катя не боялась: мама к этому времени уже ушла из жизни, а отец не различал близняшек с рождения. В Москве «Латинское танго» очень даже вытанцовывалось, чего нельзя было сказать о той стороне Земли…

Полковник в отставке Муромов

В молодые годы жизнь сделала меня участником героической драмы, теперь предлагает попробовать силы в фарсе. Я говорю это с улыбкой, пусть и грустной, потому что в любой правде всегда есть доля шутки.

11 сентября 1973 года старший лейтенант Миша Муромов в составе горстки отчаянных храбрецов пробивался из занятого мятежниками дворца «Ла Монеда». Президент Альенде погиб, так и не выпустив из рук автомата, защищать стало некого. Зато стало чего спасать — наши собственные жизни. И мы бежали, пробивая себе дорогу тараном из свинцовых пуль. Мне повезло. Я оказался среди тех немногих, кому удалось покинуть не только пылающий дворец, но и залитый кровью Сантьяго. Несколько месяцев мытарств и советский военный советник Муромов возвратился в Москву.

Минуло два года, и телефон капитана Муромова перестал отвечать на звонки друзей. Зато вскоре в одной из латиноамериканских стран объявился «амиго Мигель». В течение последующих десяти лет он перемещался из отряда в отряд, из страны в страну, помогая местным товарищам осваивать военное дело. И все эти годы за ним безуспешно охотились агенты ЦРУ. Вернее, безуспешно охотились первые восемь лет, а потом у Мигеля стала гореть земля под ногами. Дело в том, что среди агентов американских спецслужб появился некий Майкл Крейси, у которого к Мигелю-Муромову помимо чисто служебного интереса был ещё и свой личный счёт. Я, конечно, не помнил этого эпизода, таких в тот день были десятки, если не сотни. Но киноплёнка — и было же у них время снимать! — чётко зафиксировала, что именно из моего автомата вырвалась в день штурма дворца «Ла Монеда» та пуля, что перебила позвоночник старшему брату Майкла Крейси Джону, навсегда приковав его к инвалидной коляске. Так что у заокеанского тёзки были все основания с удвоенным старанием искать встречи со мной.

Майкл, надо отдать ему должное, оказался парнем не только упрямым, но и способным. Мы таки встретились. И даже видели глаза друг друга. А потом я исчез. Смылся, испарился, растворился в воздухе. А вместе со мной исчез и «амиго Мигель». Когда раздосадованный Крейси понял, что я сошёл с партизанской тропы, полковник Муромов был уже далеко. Место резидента советской разведки в стране, занимающей почти весь юго-восток континента, показалось мне достойной наградой за годы лишений и боёв. Передо мной не ставили сверхзадач. У Советского Союза не было в этом уголке земного шара стратегических интересов, и резидент тут нужен был скорее на всякий случай, чем ввиду стратегической необходимости.

Легенда позволяла мне жить на широкую ногу, я даже обзавёлся семьёй, женившись на вдове с двумя детьми. Я всё реже думал о возвращении на Родину, и на полном серьёзе готовился встретить старость, а за ней и смерть во вполне комфортабельных условиях. А потом на Родине случилась Перестройка. Я с нарастающей тревогой следил за сообщениями с другой стороны Земли, плохо понимая, что могут принести происходящие перемены самой стране, но достаточно отчётливо осознавая, что мне они не принесут ничего хорошего. Когда некий генерал, даже не сняв с парадной формы гэбэшных эмблем, резко записался в демократы, преподнеся своим бывшим противникам в качестве вступительного взноса список советских резидентов, среди которых оказался и я, у меня уже давно был собран «тревожный» чемодан.

Москва — остались, значит, ещё чекисты — предупредила меня о провале буквально перед самым арестом. Я успел уйти, разминувшись со спешащими по мою душу контрразведчикам буквально в шаге от дома. Мне даже показалось, что я увидел за стеклом одной из машин Майкла Крейси. Но им, как и моей безутешной теперь уже дважды вдове, досталась только оставленная на столе в кабинете предсмертная записка, в которой было много соплей и мало конкретики. А потом, как водится, сбитое ограждение и свидетели, видевшие как автомобиль, упав с внушительной высоты, канул в бурном потоке. Искорёженные остатки машины потом нашли много ниже по течению, трупа в кабине не оказалось. Контрразведку мой трюк, конечно, не обманул, но семью от неприятностей избавил.

Я же перебрался в соседний Рагвай, где, коротая время до отзыва на Родину, влился в околокриминальные структуры. И вот те нате. Вместо разрешения вернуться в Россию получаю задание возглавить рагвайскую часть операции «Латинское танго». Им там что, совсем нечем заняться, как только искать следы четырёх вагонов с золотом за многие тысячи километров от того места, где они были угнаны, да ещё с десятилетней рассрочкой во времени? Было бы куда деться… Но стоит ли продолжать, если деваться некуда? Майкл Крейси рано или поздно снова возьмёт след, а провести остаток жизни в тюрьме, пусть это и типично для разведчика-нелегала, мне совсем не хотелось. Вот и пришлось храброму партизанскому командиру и матёрому разведчику заняться на старости лет обустройством личной жизни Кати Вяземской. И это, по-вашему, не фарс?

* * *

Афишировать знакомство со скользким типом по имени Альварес добропорядочной Екатерине Вяземской было не с руки, потому встречались мы редко и всегда тайно. Не буду врать, поначалу больших хлопот Катя мне не доставляла. В наши встречи я в основном исполнял роль «жилетки». Плакала Катя много, поскольку позволяла себе эту слабость исключительно при встречах со мной. Виновникам слёз — родственникам со стороны мужа и падчерицы — она предпочитала улыбаться в лицо. Сильная девочка. А вот забеременеть никак не могла. А ведь ей нужно было родить не просто ребёнка — мальчика, наследника рода Вяземских. Поначалу это не вызывало особого волнения. Местная медицина обещала чете Вяземских скорое устранение этой «совершенно незначительной проблемы». Но время шло, а врачи, после того, как прятали очередной чек в карман, только разводили руками. Тут уже начал беспокоиться я, а с моей подачи — Москва. Центр посоветовал Кате лечь в клинику в Нью-Йорке — дорого, но верный диагноз гарантирован. Сергей не смог сопровождать супругу, и за него это сделал я. Без ведома, разумеется. Никогда не забуду Катиных глаз, когда она вышла из кабинета медицинского светила после того, как он огласил свой вердикт: детей у неё не будет никогда. Не окажись я тогда рядом — наложила бы девочка на себя руки, вот те крест, наложила бы! Кое-как я её успокоил, и стали мы думку думать: как беде помочь? Ну, выправить бумагу с более мягким заключением, это понятно. Но так мы кризиса избежим, а проблему-то не решим. И тут Катя произносит тихим голосом:

— Надо везти сюда сестру.

Так я узнал, что у Кати есть сестра-близнец. А что? — вариант!

Майор Максимов

Когда я доложил о возникшей проблеме генералу, тот только и сказал:

— С мужиками всё-таки легче работать. Ты как считаешь?

— Абсолютно с вами согласен, товарищ генерал, только как быть с Екатериной Остроуховой?

— Это с какой Екатериной? — спросил генерал. — С той, которая изображает теперь в архиве нашу Машу?

— Так точно! Я имел в виду именно её.

— А что с ней делать, — пожал плечами начальник управления. — Разговаривать, уговаривать и отправлять к сестре на подмогу.

— Я понял, товарищ генерал, разрешите идти?

— Иди.

Когда я взялся уже за ручку двери, генерал неожиданно приказал:

— Постой!

Я развернулся через левое плечо и замер в ожидании новых указаний.

— Я вот что подумал, капитан. Они ведь близняшки. Что, если у этой та же проблема, что и у той? Ты вот что, ничего нашей Кате-Маше пока не говори, а организуй для неё медицинское обследование, предлог сам придумай. Ну и проинструктируй нужного врача. По результату и решим.

Когда я вновь предстал перед генералом, тот по одному моему виду определил, что что-то прошло не так.

— Что, тот же диагноз? — спросил он.

— Не совсем, товарищ генерал.

— Что значит не совсем? Докладывай чётко: может она рожать или нет?

— Может, товарищ генерал.

— Вот тут ты ошибся, — хохотнул мой начальник. — Товарищ генерал рожать не может. Ладно, шучу. Если она может, то чего ты-то такой смурной?

— Тут другая проблема, не знаю, как и доложить.

— Да уж доложи как-нибудь, — буркнул генерал.

— Слушаюсь. Она девственница.

— Что?.. То есть как это?.. Тьфу ты, вот ведь засада! И что ты собираешься делать?

— Не знаю, товарищ генерал!

— Тебе сколько лет, капитан?

— Двадцать восемь, товарищ генерал!

— И ты до сих пор не знаешь, что в таких случаях делают?

Я не нашёлся, что ответить. Генерал посуровел лицом.

— Даю тебе, капитан, ровно сутки. Завтра в это же время доложишь… м-да… Короче, ступай и помни: у тебя ровно сутки!

* * *

Когда я отвёл глаза от монитора, часы на стене моего кабинета показывали 19–50. Теперь я знал новое слово «дефлорация» и всё что с ним связано, но понятия не имел, как этими знаниями распорядится в одном конкретном случае. А что, если?..

Открывшая дверь девушка была одета в тренировочный костюм и смотрела на меня безо всякого интереса.

— Капитан Максимов, представился я. — Я вам звонил…

— Да, я помню, — равнодушно сказала Катя-Маша и посторонилась, — проходите.

… — Вот такая с вашей сестрой приключилась история. И теперь, кроме вас, никто помочь ей не сможет.

— Ей или вам? — уточнила Катя-Маша.

— Нам тоже, но в первую очередь ей. Поверьте, это не пустые слова.

Девушка задумчиво опустила голову, я приготовился терпеливо ждать. Через некоторое время Катя-Маша голову подняла.

— Хорошо, я согласна помочь сестре и вам. Когда вылетать?

— В ближайшее время, сразу после того, как вы пройдёте необходимый инструктаж. Но это ещё не всё.

— Что ещё? — удивилась она.

Я набрал в грудь воздуха и выпалил:

— Вы девушка, а лететь должна женщина.

Она слегка покраснела и поморщилась, как будто я сказал что-то очень неприличное и для неё крайне неприятное, — так ведь так оно, видимо, и было — потом на её лице появилась лёгкая усмешка.

— Понятно… — протянула она. — Ну, хорошо. Раз должна лететь женщина, значит, она и полетит.

— Не понял… — вырвалось у меня.

Лёгкая усмешка превратилась в явную.

— А вам ничего и не надо понимать. Этот вопрос я решу без вашего участия. Или у вас есть возражения?

— Нет, — произнёс я, испытывая крайнюю неловкость. — Но что я доложу начальству?

— Так и доложите: девушка согласна — полетит женщина.

На следующий день я в точно назначенное время стоял перед генералом.

— Ну, что, капитан, решил вопрос?

— Так точно, товарищ генерал! Остроухова дала согласие. Проблема устранена. Можно забрасывать!

— Вот видишь, капитан, — честно говоря, генеральский тон мне совсем не понравился, — можешь ведь, когда захочешь. Теперь, если случится нечто подобное, буду знать, кому поручить. Свободен!

Екатерина Вяземская

Стоящая на пороге гостиничного номера женщина, глаза которой прикрыты солнцезащитными очками, совсем не похожа на мою сестру. Если бы не маячивший за её спиной Альварес я бы посчитала, что сеньора ошиблась номером.

— Здравствуй, Маша, — произнесла женщина совершенно незнакомым голосом.

Тут я вовсе растерялась. Ведь наши с Катей голоса были так же неотличимы, как и наша внешность. Поэтому моё «Здравствуй…» прозвучало крайне неуверенно. Женщина покачала головой и удалилась в ванную. Я посмотрела на Альвареса. Он пожал плечами:

— Честно говоря, я и сам в недоумении, но это именно та женщина, которую прислала Москва. В этом можешь не сомневаться.

А я не могла, и продолжала сомневаться до тех пор, пока из ванной не выпорхнула моя обожаемая сестричка. Альварес сначала с удивлением, а потом с умилением следил за тем, как мы несколько минут, смеясь, кружили в центре комнаты, то смыкая, то размыкая объятия. Когда мы, наконец, плюхнулись прямо на кровать и две разом на него выразительно уставились, Альварес поднялся с кресла и со словами «Пойду, пройдусь» покинул номер.

Я специально время не засекала, но думаю, что не менее получаса мы проболтали о вещах сугубо личных и к данному повествованию отношения не имеющих. И лишь потом Катя рассказала, как её пригласили на «Латинское танго».

… — Что, вот так прямо и приказал потерять невинность? — давясь от смеха, спросила я.

— Не то, чтобы приказал, скорее предложил. И прекрати смеяться! — воскликнула Катя.

— Извини. А свои услуги не предложил?

— Какое там! Он и фразу-то из себя еле выдавил. Сидел весь красный.

— А ты, можно подумать, не покраснела.

— Ну, я-то от неожиданности.

— И что потом?

Катя пожала плечами.

— А ничего. Посидела. Подумала. И решила. Такое ведь раз в жизни происходит. Не у врача же мне, в конце концов, женщиной становиться? И раз не могу я это сделать с мужчиной, которому нравлюсь я, то надо сделать это с мужчиной, который нравится мне. Привела себя в надлежащий вид и отправилась на охоту.

— А на кого хоть охотилась?

Катя назвала имя.

— Да ты что?! И где ты его нашла?

— Ну, это не фокус. Он человек публичный, от народа не прячется. Другое дело, попасть в места, где он тусуется, не просто, но с этой задачей я справилась. Остальное было уже не так сложно.

— Ну, ты даёшь, сестричка! — искренне восхитилась я. — И как кумир в постели?

— Ты знаешь, — усмехнулась Катя, — на экране он смотрится более мужественным.

* * *

… — Грим совсем не сложный, — говорила Катя, на моих глазах преображаясь в другого человека. — Вот, собственно, и всё, — наложила она последний мазок. — Теперь парик. Ну, как?

Я критически осмотрела сестру.

— Теперь я понимаю, почему на тебе были тёмные очки. Взгляд тебя выдаёт.

— Очки нужны для подстраховки, — опровергла моё мнение Катя. — А взгляд преображают контактные линзы. Они изготовлены по особой технологии: меняют не только цвет, но и выражение глаз. — Она ловко надела линзы. — Смотри!

Да, теперь от истинной Катиной внешности не осталось и следа.

— И ещё походка. Ну, тут тебе придётся потренироваться.

— А что ты сделала с голосом? — спросила я.

— Я — ничего. Это умельцы из спецмастерской постарались. Надеваешь этот шейный браслет… — Катин голос сразу стал другим, — и говоришь не своим голосом. Попробуй.

Я попробовала. Браслет действительно действовал на связки и менял голос до неузнаваемости. Но менялся ли он у меня так же как у Кати? Мы провели эксперимент: записали по очереди изменённые браслетом голоса на диктофон. Отличить их было невозможно.

— Катюша, — я старалась говорить как можно мягче. — Чтобы случайно не спалиться, давай договоримся, что с этой минуты та из нас, кто без грима — Екатерина Вяземская, та, что в гриме — её компаньонка Мария. И даже будучи наедине, мы других имён не произносим.

— Как скажите, Екатерина Михайловна, — тут же отреагировала сестра. — Может, прямо сейчас мы загримируем вас под Марию и проверим результат на Альваресе?

Так мы и поступили. Вернувшегося в номер Альвареса мы разыгрывали что-то около получаса, пока не надоело. Наш командир оценил перевоплощение на отлично.

Полковник в отставке Муромов

Легенда, по которой Мария попала в дом Вяземских, была предельно проста. Екатерина загодя подготовила Сергея к тому, что во время ближайшей поездки в столицу намерена подыскать помощницу по хозяйству, прежняя прислуга перестала её устраивать. Вяземский не возражал, поскольку сразу после свадьбы передал дом в руки жены. Тот факт, что Екатерина остановила свой выбор на эмигрантке из Украины, плохо говорящей по-испански, он также оставил без внимания.

Мария оказалась весьма расторопной особой. Она быстро разобралась с обязанностями горничной, которую Екатерина рассчитала в тот день, когда привезла в дом новую прислугу. Потом пришёл черёд кухарки. Умение готовить блюда русской кухни высоко ценилось среди потомков эмигрантов из России. Однако поварами, умеющими их готовить, могли похвастаться немногие представители русской диаспоры в Рагвае. В Рансьоне — городе, где жили Вяземские, — таких умельцев не было вообще. Поэтому, чтобы семья могла вкусить ностальгическое блюдо хотя бы по праздникам, к плите становилась сама хозяйка дома. Ей это умение передавалось либо от матери, либо от свекрови. Мария, которая подменила на кухне взявшую краткосрочный отпуск кухарку, показала себя знатоком русско-украинской кухни, за что удостоилась похвалы от хозяина дома, и не вовремя собравшаяся в гости кухарка была рассчитана сразу по возвращении с каникул. Сергей охотно согласился с предложением жены увеличить жалование Марии в полтора раза. Всё равно это давало экономию, поскольку та работала за двоих. Теперь из прислуги, помимо Марии, в доме оставались только садовник (он же сторож) и шофёр (он же охранник). Но они на хозяйской половине практически не показывались. Сёстры теперь могли не опасаться любопытных взглядов: Сергей почти полностью был погружён в бизнес, а дочь его от первого брака Люсия была на тот момент слишком мала, чтобы интересоваться чем-либо кроме игр. Приближался момент осуществить то, ради чего Мария появилась в доме Вяземских.

Меж тем над головой Сергея Вяземского совершенно неожиданно сгустились тучи. Причиной столь глобально ухудшения стал конфликт между Сергеем, его партнёрами по бизнесу и главой местной бандитской группировки по кличке Удав. Как я уже говорил, к моменту появления в Рансьоне Кати я обрастал новой легендой в околокриминальной среде. Моим работодателем был местный аристократ и бизнесмен Хосе Гонсалес Кардосо — внешне весьма добропорядочный и всеми уважаемый сеньор. Впрочем, и мой язык не трепыхнёт назвать его бандитом — так, мелкие, и, очень редко, средние грешки. Как-то раз, ещё до моего появления в Рагвае, Кардосо выпивал со своим старым приятелем Сергеем Вяземским, и тот, в порыве пьяного откровения, озвучил схему быстрого обогащения, а потом до конца вечера сетовал на то, что он, как потомок эмигранта, не может сам претворить её в жизнь. На следующий день, помнящий всё, что касается денег, Кардосо, просчитал проект Сергея на калькуляторе, и, к своему немалому удивлению, обнаружил, что тому действительно удалось нащупать золотую жилу. Правда, для осуществления проекта требовалась поддержка на правительственном уровне. И тогда Кардосо вспомнил ещё об одном друге детства, по имени Филиппе Родригес Фернандес, который занимал крупный пост в столице. Упускать шанс приумножить свой и так уже немалый капитал, притом вполне законным путём, Кардосо не хотел. Для осуществления проекта он решил создать совместное предприятие на базе своего капитала и принадлежности к аристократической элите, связях Фернандеса и практической смётке Вяземского. Для этого он поспешил собрать друзей на своём ранчо близь Рансьона, где вскоре возник документ, скреплённый тремя подписями и заверенный приглашённым для такого случая нотариусом.

Дела у друзей шли хорошо. Прибыль росла с каждым годом, пока не достигла такого размера, что на неё положил глаз Удав. Его брат вызвал акционеров на переговоры, где в ультимативной форме потребовал для мафии доли в прибыли. Друзей на переговорах представлял Сергей Вяземский. Он намеревался закончить дело миром и предложил противной стороне снизить предъявленную сумму до разумных пределов. Но брат Удава счёл предложение оскорбительным и схватился за оружие. Пришлось Сергею действовать на опережение, и мафиози рухнул с простреленной головой.

Я присутствовал на стрелке и лично толкнул Сергея на землю, когда сопровождавшие брата Удава бандиты открыли пальбу. Но это был не их день. Потеряв ещё двоих человек, бандиты убрались, прихватив с собой трупы. Теперь по всем законам жанра должен был последовать ответный ход со стороны Удава. «Латинское танго» вполне могло лишиться одного из ключевых танцоров, а замена ему всё ещё не была подготовлена. Мне было жаль Катю, но долг перетягивал жалость, и я, так ничего не рассказав ей о стычке с бандитами, практически приказал форсировать обмен сестёр в постели Сергея. Девушки выполнили приказ, о чём Катя скупыми фразами доложила мне уже на следующий день. А ещё через десять дней она доложила о том, что у сестры появились первые признаки беременности.

Поход к врачу беременность подтвердил. Но это случилось уже после гибели Сергея.

Екатерина Вяземская

Смерть любимого человека пошла в погашение счёта, который предъявила к оплате судьба. Сестра оттянула часть горя на себя, и только это помогло мне тогда выжить. Врача мы посетили только после того, как справили сороковины. У нас уже не было сомнения в том, что Катя носит под сердцем ребёнка Сергея, и врач это лишь подтвердил.

Я и тогда, и после часто спрашивала себя: знал ли Альварес о грозящей Сергею опасности? Теперь знаю точно — знал. Знал и ничего мне не сказал. Я не выдвигаю против него никаких обвинений, но от встреч с этим человеком впредь постараюсь себя уберечь.

Когда с большой долей вероятности стало известно, что у нас — я не оговорилась, именно у нас — будет мальчик, радости не было предела. Даже угрюмый последние недели Альварес — и тот заметно повеселел.

Тем временем человека, приказавшего убить Сергея, настигло возмездие. Друзья и компаньоны Сергея — особенно для этого постарался Фернандес — сделали всё, чтобы мафиози попал в руки рагвайской Фемиды. Слепая богиня и на ощупь определила, что пред ней отъявленный негодяй, и надолго поместила его на нары. Я присутствовала на вынесении приговора, изображая Марию, которая всюду теперь сопровождала беременную хозяйку. Я тогда собственной кожей почувствовала, как сладка месть. Было даже неважно, что Удава осудили не за убийство Сергея, по этому эпизоду так и не удалось собрать достаточно улик. Мне хватило тоскливого взгляда убийцы, в котором читалось: этого заключения он не переживёт.

* * *

Все сроки прошли, а наш мальчик не спешил появляться на свет. Когда же решился, то сделал это с неохотой, отчего роды получились тяжёлыми. Однако, вопреки опасениям врачей, всё закончилось благополучно: Екатерина Вяземская в исполнении моей сестры произвела на свет здорового мальчика, которого в честь отца назвали Серёжей.

После того, как улеглись волнения, вызванные рождением наследника, жизнь в доме Вяземских стала налаживаться. Мы с сестрой всегда испытывали друг к другу нежные чувства, но ближе чем теперь были, наверное, лишь в утробе матери. И дружно начихали на приказ Москвы вернуть одну из нас на Родину. Понятия не имею, как объяснялся с Центром Альварес, но повторного приказа не последовало. Время мы теперь отсчитывали карандашными метками на косяке, так мы по семейной традиции отмечали рост нашего мальчика. У нас никогда не возникало разногласий по поводу: кому какую личину носить. Для моей падчерицы Люсии и всего остального мира я была Екатериной Вяземской, а сестра — Марией. Оставаясь наедине с Серёженькой, мы менялись местами. Но двух мам одновременно сын не видел никогда: мы боялись нанести вред неустойчивой детской психике.

Относительно безмятежной жизни пришёл конец, когда Люсия вошла в подростковый возраст. Я всегда старалась быть для девочки хорошим воспитателем, и, по возможности, другом, но заменить ей мать я так и не смогла, да и, честно говоря, не стремилась. Характер у девочки стал портиться, и наша дружба дала трещину. В неё тут же стали активно вбивать клинья родственники Люсии и по материнской, и по отцовской линии. Меня они всегда считали чужой, но до сих пор выражали неприязнь на расстоянии. Теперь у них появилась возможность досаждать мне в моём собственном доме. Благодаря присутствию сестры у меня было вдвое больше терпения, и я не позволила себе сорваться ни на одну из выходок Люсии. Но река жизни уже не была такой спокойной, как прежде. На её поверхности появились буруны, а вдали всё отчётливее слышался грозный шум водопада.

Не все перемены волокли за собой негатив. В моей жизни появилась хорошая подруга. Филиппе Фернандес оставил госслужбу и вернулся в Рансьон. Поговаривали, что причиной отставки стала женитьба на девушке из России, с которой Филиппе познакомился во время официально поездки на мою историческую Родину. Она была так похожа на покойную жену Филиппе, что тот рискнул карьерой и сделал ей предложение руки и сердца. Так в мою жизнь вошла Светлана. Когда мы сошлись ближе, я узнала, что мы, оказывается, обе родом из Конторы. У меня тут же возникло подозрение, что девушка прислана пополнить нашу команду. Я напрямую спросила об этом у Альвареса. Тот ответил, что я права лишь отчасти. Ему действительно дано разрешение задействовать лейтенанта Светлану Мамаеву, но исключительно в случае крайней необходимости. Сама же девушка об этом ничего не знает.

* * *

Когда до Рансьона дошла весть о том, что Удав умер в тюрьме, предчувствие близкой беды занозой засело в моём мозгу. Старший сын Удава, унаследовавший за отцом бандитскую корону, к этому времени из молодого хищника превратился во вполне взрослую особь, и мог открыть сезон охоты на обидчиков своего папаши. Увы, но я оказалась права. На этот раз овдовела Светлана, и мы стали подругами не только по жизни, но и по смерти.

Полковник в отставке Муромов

То, о чём рассказала мне расстроенная Катя, вполне могло означать гейм овер для «Латинского танго». Третьего дня она присутствовала на вечеринке, куда была приглашена кланом Вяземских как вдова главы рода, формально унаследовавшая его права. И вот там один из подвыпивших родственничков высказал ей прямо в лицо, что как только Люсии исполнится восемнадцать лет, её тут же выдадут замуж за потомка русского офицера, после чего к нему перейдут обязанности главы рода, ибо происхождение сына Кати клан Вяземских тут же поставит под сомнение. Катя хотела выцарапать наглецу глаза, но их разняли. А на следующий день к ней в дом явился дядя покойного мужа и предъявил ультиматум: она, будучи опекуном Сергея, должна добровольно отказаться от его прав на наследство Вяземских. Если она этого не сделает, то, воспользовавшись тем, что мальчик родился позже девяти месяцев после смерти Сергея Старшего, его отцом объявит себя двоюродный брат покойного главы рода. Времени на раздумье Кате дали немного, и она требовала от меня совета: как ей поступить. А я знал? Родственнички у неё даром что мерзавцы, а дело состряпали грамотно. К тому же мне были известны факты, дело усложняющие. Слава богу, Катя про них не знала, а то бы совсем с катушек съехала. Мне не оставалось ничего другого, как успокоить свою подопечную и срочно просить инструкций у Москвы.

Майор Максимов

Вот засада! Только-только мне шепнули на ушко, что я очень скоро могу стать подполковником — и тут такой облом. Долгоиграющая операция оказалась на грани провала. Альварес докладывал, что двоюродный брат покойного Сергея Вяземского Николай завёл какие-то делишки с главой местной мафии, и сынок Удава якобы обещал помочь устранить Екатерину Вяземскую и её сына, если законными методами этого сделать не удастся. Пришла пора задействовать запасной вариант. Слава богу, что за столько лет я успел его подготовить. Все те годы, что сёстры Остроуховы растили в Рагвае наследника рода Вяземских, я время от времени, — у меня ведь и других дел хватало — пытался расширить круг фигурантов по делу об угнанных вагонах. В отношении двух других офицеров дело продвинулось мало, зато у Вяземского в России отыскался родственник. О том, что у эмигрировавшего в 1920 году Сергея Сергеевича Вяземского был старший брат Михаил, мне было известно давно. Но Михаил погиб в начале того же 1920 года в бою под Иркутском, и не оставил наследников. И только совсем недавно выяснилось, что Михаил был в семье средним братом, а старший брат Александр ещё в 1917 году примкнул к большевикам, после чего его имя в семье было под запретом. Теперь в Москве жил и здравствовал его прямой потомок Аристарх Игоревич Вяземский. А поскольку оный Аристарх Игоревич представлял старшую ветвь рода Вяземских, то при определённых условиях вполне мог внести сумятицу в вопрос о наследовании.

При создавшихся обстоятельствах мне не оставалось ничего другого, как активировать в игре новый юнит, но так, чтобы об этом пока не узнал противник. План, который пришёл мне в голову в ночь после получения сообщения от Альвареса, и который я потом обдумывал два дня, получился, не постесняюсь озвучить, гениальным.

Екатерина Вяземская

Не возьмусь судить относительно гениальности, но спущенный Москвой план глянулся мне хотя бы тем, что выводил из-под удара Серёжу. Действуя в точном соответствии с полученными инструкциями, я подписала навязанные мне семейством Вяземских бумаги. После этого моя фамилия перекочевала, видимо, из списка «потенциально опасных» в список «крайне недалёких». Потому моё решение навестить на пару с Серёжей родственников в России не вызвало у моей «обожаемой» родни и тени подозрения. Единственным человеком, который при этом возражал, была моя сестра. И то не против самой поездки — она требовала включить в состав делегации себя. Все мои слова относительно того, что разлука продлится недолго, что сразу после того, как мы завладеем наследством Вяземских, мы тут же покинем Рагвай и улетим в Москву, где она воссоединится с Серёжей — все они отскакивали от материнского сердца, не желающего и малой разлуки с любимым чадом. И лишь когда я сказала: «Лети, но этим ты поставишь под угрозу мою жизнь» — сестра уступила.

Странное ощущение: вернуться на Родину состоятельной женщиной. Для устройства всех дел мне не пришлось даже прибегать к помощи Конторы — деньги оказались куда эффективнее. Устроив Серёжу в элитный подмосковный пансионат, я доложила руководству, что готова приступить к охмурению Аристарха Вяземского. Именно ему отводилась роль джокера, который в нужный момент должен был побить разом всех тузов Вяземских. Но для этого я должна была выйти за него замуж. С фотографии, которую предъявил подполковник Максимов, испуганно таращился немолодой лысеющий мужичонка, и я сразу решила, что следует ограничиться браком фиктивным.

— Других фотографий, кроме как с паспорта, у вас нет? — спросила я.

— А для чего? — удивился Максимов. — Скоро живьём налюбуетесь.

* * *

В первый день приезда в санаторий, где на тот момент отдыхал Аристарх Вяземский, я не искала с ним встречи — она произошла совершенно случайно.

Перелёт по маршруту Москва — Адлер, переезд в комфортабельном автобусе в Центральный Сочи, размещение в VIP-зоне санатория — на это ушла значительная часть дня. До ужина я успела погулять по санаторному парку и спустилась к набережной. А после ужина решила посетить караоке-шоу, так, чисто из любопытства.

Я не расслышала фамилии очередного исполнителя, но его голос привёл меня в смятение — это был Серёжин голос. Потом, когда я вновь обрела способность трезво мыслить, я стала находить различия, но всё равно голос был очень похож. Я протолкалась ближе к эстраде и рассмотрела лицо певца. Оно не напоминало ни Сергея, ни фото, которое мне показал Максимов. Я спросила у соседей фамилию, и мне её подсказали: Вяземский. Как мало похожи мы на фото в собственном паспорте!

Следующая встреча, завершившаяся знакомством, случайной не была, и проходила в весьма романтичных декорациях… Полночная набережная в облаке субтропических ароматов. Море вылизывает прибрежную гальку и та поёживается и шуршит от прикосновения прохладного языка. Мужчина среди ночных волн, и женщина, удаляющаяся по пустынной набережной…

Моя попытка закрутить пошлый романчик потерпела фиаско. Старх оказался не столь похотлив, чтобы вот так запросто дать уложить себя в постель. Пришлось воззвать к высоким чувствам и действовать исключительно через голову. На мою удачу благородства у потомка старшей ветви рода Вяземских было хоть отбавляй. Так что в Рагвай я вернулась с нужной отметкой в паспорте.

Полковник в отставке Муромов

… — А может, есть всё-таки другое решение?

В голосе Екатерины слышалась почти мольба пополам с абсолютной безнадёгой. Чем глянулся ей Аристарх Вяземский, что она так печётся о его безопасности? Никак лямур? Если так, то вердикт мой будет суров и беспощаден.

— Ты же прекрасно понимаешь, что нет другого решения. Аристарх Вяземский должен лично присутствовать при вскрытии ларца. Заканчиваем упражняться в риторике и переходим к составлению плана: как заманить твоего «мужа» в Рагвай.

Катя лишь угрюмо кивнула головой.

Составлять план на пару с молчащим собеседником сродни сквошу: ты — игрок, он — стенка. Язык «стенки» остаётся недвижим, твоя подвижная мышца трудится за двоих: сам вносишь предложение — сам его и опровергаешь. Но даже в таком автоспоре, как ни странно, рождается истина — точнее, вырабатывается решение. При этом последнее слово всегда остаётся за тобой.

— Итак, напрашивается вывод, — приступил я к подведению итогов нашей странной дискуссии, — что самым сильным мотивом для Аристарха Вяземского примчаться в Рагвай, может стать трагическая смерть его фиктивной жены. Так?

Катя вздохнула и печально кивнула головой.

— Смерть, разумеется, будет также фиктивной, — продолжил я. — Но со стороны всё должно выглядеть предельно натурально. Поэтому и убийцы тоже должны быть настоящие.

Катя не возражала и против этого.

— Среди парней Удавёнка у меня есть теперь свой человек…

Я с опаской посмотрел на Катю. А ну как спросит: отчего я не обзавёлся им раньше? Но Катя молчала и я продолжил:

— … который известит меня о том, кто и когда будет организовывать очередную автомобильную катастрофу…

При этих словах Катя вздрогнула, видимо, вспомнив, как погибли Сергей и Филиппе.

— … Вряд ли они изобретут что-то иное. Я за ними прослежу и своевременно нейтрализую, после чего мы организуем-таки катастрофу, но уже по своему сценарию. Есть по дороге к ранчо Кардосо одно подходящее местечко. Дорога там проходит рядом с обрывом. Сбросим автомобиль в реку. Машину потом найдут с обрывками одежды и пятнами крови, а труп унесёт течением. Одобряешь?

Катя равнодушно кивнула.

— Чтобы у тебя была причина оказаться на этой дороге, накануне своей мнимой смерти договоришься с Кардосо о встрече. Повод, думаю, найдёшь?

Ещё один кивок от Кати.

— Отлично! Кстати, в день твоей «гибели» из дома должна исчезнуть Мария, её роль на этом заканчивается. Вяземского о трагедии известит Светлана. Проведёшь с ней подготовительную работу. Как с подругой, разумеется. Как агент она нам будет менее полезна. У неё же оставишь бумаги для Аристарха. Вопросы есть?

— Навалом, — абсолютно спокойно произнесла Катя.

Неужели всё снова да ладом? Обречённым тоном произношу:

— Давай, выкладывай.

* * *

Беспокоился я напрасно. Катя просто хотела обсудить детали. Теперь подготовка к операции закончена, и я сижу в автомобиле близь ранчо Кардосо, жду звонка от своего агента в бандитском стане. А вот и он! Произношу в трубку условную фразу и слышу в ответ:

— Сегодня, на дороге на ранчо Кардосо, исполнитель — Левша.

Переспрашиваю удивлённо: — Один?

— Да.

В трубке гудки. Чертовщина какая-то. По моим расчётам убийц должно быть минимум двое. Еду по направлению к дому Вяземских. И чем дальше еду, тем больше растёт уверенность, что мой «крот» нарыл что-то не то. Из-за этих мыслей чуть не проскакиваю мимо замаскированного вблизи обочины автомобиля. Осторожно подбираюсь: точно — машина Левши! А её хозяин, судя по следу, направляется в сторону дома Вяземских. Кляня себя за стереотип мышления, спешу за ним. Кажется, успел! Негодяй возится возле автомобиля Кати. Налетаю ястребом, бью насмерть. Загружаю труп в багажник и только после этого иду смотреть, что он там успел наломать. По счастью — немного. Меж тем стремительно сгущаются сумерки, и заканчивать ремонт приходится уже на ощупь. Порядок! Проскальзываю в дом и в холе сталкиваюсь с Катей, одетой в платье Марии, но без грима. Обрисовываю ей создавшуюся ситуацию и отдаю распоряжение:

— Бегом за сестрой. На сборы пять минут!

Выхожу на улицу, закуриваю сигарету. Курю я редко, только в минуты крайнего напряжения. Из дома появляется Катя. Тушу окурок и убираю в карман.

— Где сестра?

— Сейчас выйдет.

Короткий вскрик совпадает с шумом падения. Бросаюсь в дом. Ещё не добежав до места, понимаю, что случилось непоправимое. У основания лестницы, ведущей на второй этаж, лежит женское тело в неестественной позе. Склоняюсь, чтобы определить, есть ли пульс, и натыкаюсь на стекленеющий взгляд Катиных глаз. Как они похожи и какая нелепая смерть.

Сзади на меня натыкается Катя. Быстро выпрямляюсь и поворачиваюсь к ней. Глаза полны ужаса, изо рта вот-вот вырвется крик. Зажимаю ладонью рот, шепчу успокаивающие слова. Бесполезно. Она рвётся из моих объятий. Слышно, как на втором этаже открылась дверь. Это, наверняка, Люсия. Времени на раздумье у меня нет. Сейчас девушка увидит двух мачех: одну мёртвую и одну в платье Марии, и на операции «Латинское танго» можно ставить крест. Коротким ударом вырубаю Катю, взваливаю на плечо и за дверь. Бросаю обездвиженное тело на заднее сидение, сам за руль — и прочь от дома! Вот и оставленный мной автомобиль. Сворачиваю с дороги и паркуюсь борт о борт с автомобилем Левши. Катю переношу в свой автомобиль. Мерзавца из багажника устраиваю за рулём его авто. Открываю бензобаки обеих машин, плескаю бензин из канистры на ближний к обочине автомобиль — извини, красавчик, видно, доля у тебя такая — и делаю горючую дорожку до дороги. Бросаю канистру к машинам и поджигаю бензин. Быстро за руль и по газам. Уже за поворотом слышу взрыв и вижу в зеркале заднего вида, как взметнулись над кустами дым и пламя.

Катя на заднем сидении начинает подавать признаки жизни. Останавливаюсь и делаю ей укол. Теперь проспит до утра. У дома ставлю машину впритык к крыльцу. Теперь, если кто и обратит внимание, так лишь на то, что Альварес опять притащил в дом полупьяную девку.

* * *

Ни разу в жизни я не попадал в столь ужасную ситуацию. С одной стороны, от нелепой случайности гибнет член моей группы. С другой стороны, это даёт нам возможность представить смерть Екатерины Вяземской в нужном свете. Сейчас мне предстоит всё это объяснить сестре-близнецу покойной, которая (сестра) уже просыпается.

* * *

Не раздумывая, махнул бы этот разговор на бой с батальоном коммандос. И даже то, что он уже закончился и закончился благополучно — Катя всё поняла и приняла — не приносит успокоения. И поняла и приняла, но теперь всегда будет видеть во мне лишь циничного ублюдка. Хуже только то, что я и сам так о себе думаю.

Катя холодна, как лёд. Сидит и сосредоточенно накладывает грим, преображаясь в Марию. Закончит, и мы поедем к Кардосо, чтобы накормить его нашей легендой и использовать в своих целях.

* * *

— … Я не успел на какие-то минуты. Мы с Марией преследовали убийцу на двух машинах, настигли, выдавили за обочину и я прикончил негодяя. Потом мы бросили автомобиль Марии рядом с машиной Левши, устроили из них весёленький костёр, а сами уехали на моём автомобиле.

Кардосо не перебивал меня в течение всего рассказа. Слушал внимательно, глядя то на меня, то на Марию. Когда я замолчал, в разговоре надолго установилась пауза — Кардосо размышлял.

— Хорошо, — сказал он, наконец, — вы остаётесь на ранчо. Пока достоверность ваших слов не подтвердиться — ты уж не обижайся, Альварес, — своих комнат не покидайте. Потом решим, что с вами делать дальше.

Екатерина Вяземская

Теперь только смертью я смогу вернуть сестре долг. Нет, я не собираюсь каким-то образом сокращать своё пребывание в этом мире, наоборот, я постараюсь жить за двоих, но эта боль будет теперь со мной всегда. Сегодня хоронили Катю, а я даже не смогла присутствовать на похоронах. Хорошо хоть траур для меня уместен: как-никак умерла моя хозяйка. По-прежнему сижу взаперти. Все новости узнаю из СМИ — и телевизор работает, и газетами меня снабжают. То, что укрылось от глаз ушлых корреспондентов, сообщает Альварес — с него ограничения на передвижение сняты. Светлана сделала всё, как я её просила — Старх уже в Рансьоне. Завтра оглашение моего завещания.

* * *

С оглашения Альварес вернулся в добром расположении духа. С его слов всё прошло, как по нотам: Старх на коне — Вяземские в шоке.

— Ты знаешь, как Михаил Сергеевич на него смотрел? — Мне было всё равно, но Альварес был увлечён рассказом, ему было не до моих эмоций. — Мне кажется, он узнал в нём родственника!

Догадка Альвареса полностью подтвердилась. Михаил Сергеевич назначил Старху встречу, на которой фактически признал родство. Теперь вряд ли кто помешает Старху завладеть шкатулкой.

Так оно и вышло. Альварес, как ни пытался, на церемонию вскрытия ларца не попал, но всё равно был очень доволен.

— Полный порядок, ларец у Аристарха! — объявил он, входя в комнату. — Сегодня ночью я исследую его содержимое.

Я не стала спрашивать, как он собирается это делать. Разведчик такого уровня отвечает за свои слова.

Я слышала, как он вернулся под утро, но вскакивать с кровати не стала. За завтраком Альварес был необычно задумчив. Когда мы остались наедине, он всё так же продолжал мять левой рукой подбородок. Похоже, ко мне стало возвращаться любопытство, поскольку я не выдержала и спросила:

— Ну, что там ларец?

— Я что-то не понял, — пожал плечами Альварес, — крест, икона и много бумаг.

— Тайник был? — спросила я.

— Только в кресте, но пустой. Ладно, — Альварес махнул рукой, — я всё сфотографировал, теперь моя задача отправить фото в Центр, доставить Вяземского с оригиналами в Москву, а уж о ценности содержимого ларца пусть судят там.

— И как ты собираешься это сделать? — поинтересовалась я.

— Есть кое-какие задумки, — неопределённо пожал плечами Альварес, — но точно на твой вопрос я отвечу только после того, как мы поговорим с Кардосо.

— А может, ну его? — спросила я. — Ларец у Старха и Вяземские вроде как с этим смирились. Отъезд моего «мужа» и Светланы из Рагвая мы можем прикрыть и сами.

— Боюсь, что нам на это может силёнок и не хватить. Ты, когда говорила о смирении Вяземских, употребила выражение «вроде как». Ты верно его употребила.

— Вот чёрт… — непроизвольно вырвалось у меня.

— Ну, не чёрт, — поправил меня Альварес, — а всего лишь Николай Михайлович Вяземский. Хотя… тебе, конечно, виднее, он все-таки твой кузен, а не мой. Так вот, не далее как вчера он опять встречался с Удавёнком, и тот пообещал, что ни сам ларец, ни его содержимое пределов Рансьона не покинут. Так что без помощи Кардосо нам не обойтись.

* * *

— Вот что, ребята, — произнёс Кардосо после того, как Альварес закрыл рот — я его и не открывала. — Я не знаю, кого вы здесь представляете: русскую мафию или русскую разведку — это мне одинаково безразлично. Вы, Мария, не сделали мне ничего дурного, а ты, Альварес, даже оказал ряд ценных услуг. Аристарх Вяземский и Светлана вообще являются родственниками моих погибших друзей.

— Значит, вы нам поможете?

Это были первые слова, произнесённые мной с начала разговора. Кардосо кивнул.

— Помогу, но после того, как вы устраните сына Удава.

— То есть как это мы? — спросил ошеломлённый Альварес, а я так просто онемела.

— Ну, не вы лично, — поправился Кардосо. — Это должны сделать Аристарх и Светлана.

Час от часу не легче!

— А в чём тогда будет заключаться ваша роль? — воскликнула я.

— А вы что думаете: убьёте главаря — и мафия обезврежена? Тут же кинутся мстить по горячим следам.

— А следы эти должны привести куда угодно, но не к вашему ранчо, — закончил за него мысль Альварес.

— Верно, — кивнул Кардосо. — Я давно хочу заключить с мафией перемирие. Но, пока жив сын Удава, это, сами понимаете, невозможно. Ну, чего вы так хмуритесь, Мария? Это пресмыкающееся мешает не только моим планам, но и вашим — особенно планам Аристарха и Светланы. Он уже убил близких им людей, а теперь подбирается и к ним самим. Поэтому никого не удивит, что они перед тем, как покинуть страну, захотели свести с ним счёты.

Я слушала его и понимала, что сукин сын прав: наши интересы тесно переплелись. А Кардосо продолжал сыпать аргументами в пользу своего предложения:

— Сразу после покушения на главаря мафии ваши друзья укрываются в отдалённом охотничьем домике, а вы, в их одежде и на их автомобиле, устремляетесь к южной границе. Бандиты тут же организуют за вами погоню. Кстати, это, может, более опасная часть операции, чем устранение сына Удава. Несколько сот километров вам придётся уходить от погони самим. Мой человек прикроет ваш отход только у самой границы. В соседней стране вам организуют зелёный коридор до ближайшего порта и помашут ручкой вслед вашему теплоходу. Все, включая полицию, будут уверены, что убийцам удалось покинуть континент, их перестанут искать, и через некоторое время я организую отъезд из страны Аристарха и Светланы. Неужели вы будете возражать против такого прекрасного плана?

— Возражать не будем, но кое-какие поправки, с вашего позволения внесём, — начала я, опередив уже открывшего рот Альвареса. Тот явно остался недоволен нарушением субординации, но перебивать не стал. — Почему бы мне и Альваресу не прикинуться Аристархом и Светланой чуть раньше и самим не убить Удавёнка?

Кардосо нахмурился, поразмышлял над моей поправкой, потом сказал:

— Тоже, конечно, вариант, вот только если что пойдёт не так… — он замолчал, не окончив фразы, потом перешёл сразу к заключению: — В общем, оставим ваш вариант про запас, если Аристарх и Светлана окажутся неспособны сами устранить мафиози. Есть у вас ещё поправки?

— Да, — поторопился Альварес, хотя я и не пыталась ему мешать. — На теплоходе континент покинет только Мария, я вернусь, и лично буду контролировать отъезд Вяземского и Светланы.

— Как вам будет угодно, — пожал плечами Кардосо. — Я так понимаю, что предварительного соглашения мы достигли?

Полковник в отставке Муромов

По возвращении домой Мария спросила с деловым видом:

— Не будем терять времени и начнём подготовку к покушению на Удавёнка?

— Ты действительно думаешь, что Аристарху и Светлане это не под силу? — вопросом на вопрос ответил я.

— А ты что, считаешь иначе? — удивилась Мария. — Я, конечно, согласна, что подготовка Светланы не уступает моей, но Аристарх…

— А что Аристарх? — перебил я её. — Твой «муж» находится в хорошей физической форме, к тому же у него за плечами есть опыт диверсионной работы. Правда, это было давно, но руки-то, наверняка, помнят.

— Что они у него могут помнить? И вообще, откуда у тебя такие сведения?

— Из Центра, вестимо, — усмехнулся я. — Чтобы ты знала: твой Старх в своё время служил в горячей точке и у него есть боевой опыт.

— Так ты считаешь, что он может за это взяться? — упавшим голосом спросила Мария.

— Поживём — увидим!

* * *

И не только взялся, но и разработал дерзкий план, который Мария, как только о нём узнала, окрестила «авантюрой», а я так счёл очень даже пригодным к применению. И не ошибся. Старх Удавёнка завалил.

Мы с Марией получили сообщение об удачном покушении, сидя в Светланиной машине, разряженные под неё и Аристарха, и сразу погнали к шоссе, ведущему к южной границе. Мне совсем не хотелось становиться «последним героем боевика», и я не жалел лошадей, хрипящих под капотом от напряжения. Боялся, что загоню раньше времени, и тогда нам хана — но обошлось. Погоня достала нас только вблизи границы, но лишь «братки» изготовились открыть по нам огонь, как сами оказались в прицеле снайперской засады. Увидев в зеркале заднего вида, как разлетается на куски автомобиль преследователей, я тут же сбросил скорость.

* * *

Я следил за тем, как теплоход медленно отваливает от причальной стенки. Екатерина Вяземская в образе Светланы Фернандес стояла на палубе и не смотрела в мою сторону. Так что помахать ручкой мне не удалось. Когда теплоход покинул акваторию порта, стоящий рядом мужчина обратился ко мне с вопросом:

— Вы согласны с тем, что условия сделки выполнены?

— Безусловно. Вот оставшаяся сумма, — я протянул ему конверт с деньгами.

— Надеюсь, у вас нет ко мне претензий? — зачем-то уточнил мужчина.

— Никаких, — подтвердил я.

— В таком случае позвольте мне удалиться, — мужчина повернулся и быстрой походкой направился прочь.

Причину столь поспешного ухода я понял, как только за спиной прозвучал знакомый голос:

— День добрый, амиго Мигель!

Я, не спеша, понимая, что спешить уже некуда, повернулся.

— Был добрый, пока не появились вы, Крейси, — пробурчал я.

— Вы, я вижу, совсем не рады нашей встрече, старина, — усмехнулся Майкл Крейси, — а я вот, наоборот, просто в восторге!

* * *

В комнате, где проходил допрос, было прохладно от работающего кондиционера. Стол и два табурета — всё привинчено к полу — составляли небогатое убранство маленькой комнаты. Крейси сидел напротив и откровенно меня разглядывал. Я смотрел в сторону, стараясь не думать о том, что меня ожидает в ближайшие часы. Отсутствие наручников на руках не могло ввести меня в заблуждение относительно моей участи. Будут ещё и они, и спецсредства, и, может, что похуже.

— Вы, я так понимаю, добровольно отвечать на вопросы не намерены? — прервал молчание Крейси.

Я перевёл взгляд на его улыбающееся лицо.

— А разве это уменьшит срок моего пребывания в тюрьме? — лениво поинтересовался я.

— Лет на пятьдесят из двухсот вам положенных, — съязвил Крейси.

Я проглотил издёвку и вновь отвёл взгляд в сторону.

— Да расслабьтесь вы, старина, — дружелюбно произнёс Крейси. — Я ведь прекрасно понимаю, что допрашивать разведчика вашего уровня — дохлое дело. В том смысле, что в результате имеешь дохлого разведчика и никакого дела.

«Ну, поиздевайся, сука, — беззлобно — а чего злобствовать-то? — подумал я, — а я пока покейфую перед пытками».

— А ведь всего этого можно избежать…

Слова Крейси заставили меня насторожиться, и я вновь перевёл взгляд на его хитрую физиономию.

— Нет, правда, старина, все ваши «заслуги» перед моей страной в далёком прошлом. Теперь наши государства почти союзники, так почему бы мне не предложить вам поучаствовать в одной нашей операции?

Это становилось интересным. Если парень не блефует, и ему действительно что-то от меня надо, то, возможно, у меня есть шанс выбраться из этой передряги.

— Но сначала вы мне расскажите всё об операции «Латинское танго».

Вот оно, значит, как. А почему, собственно, нет? Что в этой операции такого, чего не следует знать американцам? Какие национальные секреты я выдам, если расскажу, в общих, конечно, чертах, о том, какой дурью мы тут маемся?

И я рассказал. Крейси слушал меня, то и дело изумлённо покачивая головой. Когда я замолчал, он произнёс, как мне показалось, с некоторой досадой:

— Я бы принял ваш рассказ за анекдот, если бы он не подтверждал уже имеющиеся у нас сведения. Выходит, что у вашего «танго» так-таки и нет двойного дна. Похоже, я продешевил, делая вам предложение. Но делать нечего, слушайте. Мы давно ищем и никак не можем обнаружить базу наркоторговцев, которая находится где-то в труднодоступных районах Боливии. Дело в том, что раньше эта база принадлежала партизанам. Командиром у них был — и остаётся сейчас — некий Гевара. Так вот, вскоре после того, как в вашей стране произошла Перестройка, Гевара решил организовать нечто подобное в своём отряде. Он, оставив в силе все прежние лозунги, практически прекратил борьбу с правительством, и занялся наркоторговлей. Теперь у меня возникла идея использовать для поисков этой базы вашу сладкую парочку.

— Не понимаю, о ком это вы, — надеюсь, голос не выдал моего волнения.

— Да бросьте вы, старина, — ухмыльнулся Крейси. — Если вы не упомянули в своём рассказе о местонахождении Аристарха Вяземского и Светланы Фернандес, то это не значит, что о бунгало на границе охотничьих угодий Кардосо не известно нам.

— Но чем они могут быть вам полезны? Они обычные обыватели, а не рейнджеры.

— Не очень-то я вам верю, старина, — покачал головой Крейси. — Но они нам и не нужны в качестве рейнджеров. Мы их используем, как приманку.

— То есть?

— Нам известно, что эти ребята перевели в европейские банки кругленькую сумму. И не надо делать такое изумлённое лицо. Нам их деньги не нужны. Но ими может заинтересоваться Гевара. Узнав про деньги, он пожелает захватить ваших друзей, доставит их в свой лагерь, и постарается взять с них выкуп.

— А вы представляете себе, какие методы он при этом задействует? — воскликнул я.

— Представляю, — кивнул Крейси, — потому смею вас уверить: вашим друзьям ничего не грозит. Гевара будет до конца играть в марксиста, и к гражданам России физических мер не применит, по крайней мере, пока не исчерпает все другие методы. Этого времени нам вполне хватит, чтобы накрыть базу. Ну, что, по рукам?

* * *

Кардосо я сказал лишь то, что собираюсь вывезти Аристарха и Светлану из страны по своим каналам. Тот не стал спорить, а тем более что-то уточнять — ему одной проблемой меньше. Теперь, трясясь в открытом джипе на грунтовой дороге, я мечтал только о том, чтобы уши Старха и Светланы не свернулись в трубочку от обилия лапши, которую я собираюсь на них навесить.

* * *

Как всё-таки хорошо, что ребята не местные. Абориген офигел бы от идиотизма маршрута, каким я вывожу их из страны. А они ничего, им, кажется, даже нравится. И это хорошо. Так легче прятать ЦРУшные уши, торчащие за всем этим путешествием, и про которые ребятам знать не положено. Самым приятным, а точнее сказать, единственно приятным моментом в нашем путешествии была поездка на пароходике. Тут даже я позволил себе несколько дней полноценного отдыха. А потом пароход в последний раз шлёпнул лопастью огромного колеса и замер возле пристани. Ниже по течение шумела плотина ГЭС, построенная на водопаде.

Я оставил Старха и Свету на пристани, а сам отправился в город, где мне предстояла встреча с Крейси.

— Надеюсь, наши друзья остались довольны круизом?

Крейси задал вопрос с таким видом, будто его и в самом деле заботило душевное состояние ребят. Я пробормотал нечто невразумительное, предоставив ему возможность истолковывать мой ответ по своему усмотрению. Что он и сделал.

— Отлично! Теперь им предстоит немного потрудиться. Подсаживайтесь к столу и получайте дальнейшие инструкции.

Будь моя воля — он бы у меня получил. Но воля была как раз его, и я безропотно сел возле стола, который вместо скатерти был накрыт огромной картой.

— Смотрите, — стал показывать Крейси, — вот пристань, где сейчас обедают наши друзья, вот плотина ГЭС, вот, за островом, соседняя протока. Вам нужно переправиться вот сюда, — Крейси ткнул колпачком авторучки в точку на противоположно берегу реки. — Тут уже Боливия.

— А что тут? — поинтересовался я, указывая на окончание второй протоки.

— Тут водопад, — спокойно ответил Крейси.

— Водопад?!

— А что вас так удивляет? Тут везде водопады, только здесь построена плотина, а здесь нет.

— И как мы туда попадём?

— На лодке. Наймёте местного контрабандиста, я дам вам его координаты.

— Плыть будем ночью?

Крейси почесал авторучкой затылок.

— Вообще-то контрабандисты осуществляют переправу по ночам, ориентируясь по свету специальных маячков, но вы поплывёте днём.

— А почему мы поплывём днём?

— Потому что об этом говорю вам я. Для своих людей подходящую причину придумаете сами.

— А для контрабандиста кто придумает причину? Или он ваш человек?

— Нет, он не наш человек. Скажите, что очень спешите, дайте ему больше денег! — в голос Крейси начало прокрадываться раздражение.

— А другого пути на тот берег нет?

— Есть, на вертолёте, но в наручниках и под охраной. Как вам такой вариант?

Такой вариант меня устраивал гораздо меньше, чем риск сорваться с водопада.

— Ладно, давайте адрес вашего контрабандиста. И куда нам двигаться после переправы?

— Вот в этот квадрат. Здесь есть небольшой аэродром. Я буду там вас ждать.

* * *

Я лежал на мокрых камнях, рядом лежали Старх, Светлана и наши рюкзаки. Совсем близко шумел водопад, который только что отобедал нашей лодкой. Я лежал и представлял, как мои пальцы медленно сжимаются на горле Крейси. Но до него было несколько километров, а сил не было даже подняться. Думаю, что ночевать придётся прямо на берегу.

На аэродром мы притопали только к середине следующего дня. Я оставил ребят обустраиваться в домике на краю аэродромного поля, а сам отправился на встречу с Крейси. Душить его я уже передумал. Нет, если бы мне дали хоть один шанс, я бы, честное слово, попробовал. Так ведь не дадут…

Крейси встретил меня, как старого приятеля.

— А вот и вы, Мигель! — воскликнул он. — Как добрались?

— Плохая шутка, Майкл, — мрачно ответил я, усаживаясь на стул.

— Поверьте, Мигель, я и сам не ожидал, что всё вот так произойдёт. Когда я наблюдал с борта вертолёта за вашей переправой, у меня чуть сердце не прихватило.

— Надеюсь, обошлось без лекарств? — поинтересовался я.

Американец иронии, разумеется, не понял, и вполне искренне поблагодарил меня за заботу.

— Спасибо, Мигель, всё обошлось.

Мне стало немного легче, и я спросил уже с меньшим раздражением:

— Вы что, не могли пограничный катер придержать?

— Могли, — пожал плечами Крейси, — но такова была их просьба.

— Не понял?!

— Понимаете, Мигель, мы не сильно потакаем подобным просьбам, но в данном случае пришлось пойти на уступку.

— И эта уступка заключалась в обстреле нашей лодки?

— Именно так, — кивнул Крейси. — Но вам троим ничего не грозило, — поспешил он добавить, видя, как вновь мрачнеет моё лицо. — Речь шла только об устранении контрабандиста. Уж очень он насолил местным пограничникам. Вас ведь пули не задели, верно?

— Так вот зачем понадобилось, чтобы он повёз нас днём, — произнёс я с горечью в голосе. — Мы должны были подвести парня под пули.

— Во-первых, он этого заслужил, — строго сказал Крейси. — а во-вторых, ночью увеличивался риск, что попали бы в вас.

— Так мы вас ещё и благодарить должны? — восхитился я его доводами.

— Ну, на этом я не настаиваю, хотя… — и Крейси выразительно замолчал.

«Хрен тебе, а не благодарность!» — подумал я и поспешил задать следующий вопрос:

— А что вы скажете насчёт моторов?

— Так кто же мог подумать, что хвалёные японские моторы окажутся такими хлипкими? Американские никогда бы не заглохли!

Похоже, тему придётся закрывать, не достигнув консенсуса. Следующий мой вопрос касался уже нашего ближайшего будущего.

— Никаких проблем! — воскликнул Крейси. — Гевара осведомлён о вашем появлении на аэродроме, его группа захвата уже на подходе…

Он что, на самом деле думает, что я буду радоваться вместе с ним?

— … Утром эти ребята захватят самолёт, который вы сегодня зафрахтуете. После того, как вы в него сядете захватят и вас. Хотя вас лично, скорее всего, отправят за борт с пулей в затылке.

Хорошо я в этот момент, наверное, смотрелся с открытым ртом и выпученными глазами. Крейси даже сделал паузу, любуясь на дело слов своих. Потом поспешил меня успокоить.

— Не волнуйтесь вы так, старина. Сейчас пройдёте в соседнюю комнату, там наши техники наденут на вас специальное снаряжение. Лишь бы вас не подорвали гранатой, а от пуль оно защитит!

* * *

Подойдя к домику, в котором оставались ребята, я заглянул в окно. Старх и Светлана о чём-то оживлённо беседовали, и меня не заметили. Мне стало интересно, и я решил разговор подслушать. Бесшумно вошёл и замер в тени возле двери. Это я удачно зашёл! Ребятки взяли меня на подозрение. Надо было срочно перехватывать инициативу, и я вышел из тени.

Что я нёс! У Светланы от моих слов началась истерика, Старх кинулся её успокаивать, я к нему присоединился. Чтобы убедить ребят в моих лучших к ним чувствах я разве что рубаху на груди не рвал. Кончилось всё тем, что успокаивали уже меня.

На следующее утро всё случилось так, как предсказывал Крейси. На этот раз всё прошло как по нотам. Я получил пулю прямо в искусственный затылок, забрызгал мозгами — понятное дело не своими — салон самолёта и благополучно выпал за борт. Когда ребята улетели, ко мне подошёл Крейси.

— Всё складывается просто замечательно! — воскликнул он. — Через пару часов включится маяк и укажет нам расположение базы.

Я уже и думать забыл об этом маяке, когда в домик, где я мирно дремал, ворвался Крейси со товарищи.

— Покажите, что у вас в карманах! — прокричал он таким страшным голосом, что я безропотно стал выкладывать вещи на стол.

— Как она у вас оказалась?! — Крейси держал в руках красную пудреницу.

— Вот чёрт, — смутился я. — Одолжил у Светланы, чтобы побриться, а вернуть забыл.

Крейси в изнеможении опустился на стул.

— Свободны, парни! — отпустил он помощников, а потом уставился на меня странным взглядом.

Тут до меня дошло.

— Маяк в пудренице? — спросил я.

Крейси только кивнул.

— Но откуда я мог знать? Могли бы предупредить…

— О чём? — спросил Крейси. — О том, что пудреница предназначена для женщин, а мужчина, если он, конечно, не гей, использует для бритья своё зеркало? А вы, Мигель, не гей, вы… — он не договорил, поднялся и направился к двери.

— И что теперь делать? — спросил я его спину.

— Задрать штаны и бегать! — зло произнёс он на чистейшем русском языке и вышел, хлопнув дверью.

Вот сука, знал язык, и так долго это скрывал.

Майор Максимов

Генерал заслушал мой отчёт по операции «Латинское танго», потом спросил:

— Муромов их что, через Боливию — Венесуэлу выводит?

— Так точно!

— А почему не через Антарктиду?

— Не могу знать. Видимо, так сложились обстоятельства. Послать по этому поводу запрос?

— Не надо. Это, в конце концов, сейчас вторично. Ты мне лучше вот на какой вопрос ответь, только честно: мы что, все эти годы пустышку тянули?

Мне с трудом удалось сохранить спокойствие.

— По одним фотографиям трудно судить, товарищ генерал. Надо дождаться, пока прибудут оригиналы.

— А может, будет лучше, если они не прибудут? — глядя мне в глаза, спросил генерал.

— Не понял, — растерялся я, — как это?

— Да никак, — генерал усмехнулся. — Шуток, подполковник, не понимаешь? Свободен!

Полковник в отставке Муромов

Отведённой мне маленькой комнаты в небольшом домике на базе ЦРУ в лесах Латинской Америки я старался без особой нужды не покидать. Особо свободу передвижения мне никто не ограничивал, но я по своему опыту знал, что путаться под ногами у коммандос не следует. Ещё меньше мне хотелось встречаться с Крейси. Дела у него шли неважно, и я был отчасти тому виной. Полёт самолёта, на котором умыкнули Старха и Светлану, удалось отследить, но без маяка лишь частично. В квадрат, где могла находиться база, отправили разведгруппу, пропала и она.

За этими невесёлыми размышлениями и застал меня Крейси, который сам пожаловал ко мне в гости. Лицо его буквально трескалось от самодовольства.

— База обнаружена! — сообщил он. — Собирайтесь, сейчас вылетаем.

Но в вертолёты, куда грузились коммандос, нас не пустили. Полковник, командующий операцией по захвату и ликвидации базы наркоторговцев, отказался взять нас на борт.

— Формально он имеет на это право, — сквозь зубы пояснил Крейси. — Я должен был обнаружить базу, и я её обнаружил, теперь его черёд.

Вертолёты вернулись через несколько часов, но ни Вяземского, ни Светланы они не доставили. Я стоял в сторонке и наблюдал за бурным выяснением отношений между полковником и Крейси. Наконец они разошлись в разные стороны, и Крейси подошёл ко мне.

— Представляете, он их предоставил самим себе! Брать на борт посторонних, ему, видите ли, запрещает инструкция.

— Так может, такая инструкция есть? — осторожно заступился я за полковника, в душе одобряя его поступок. Старху и Светлане лучше держаться подальше от баз ЦРУ, как, впрочем, и мне.

— Конечно, есть, — согласился со мной Крейси. — Стал бы он подставлять свою задницу. Ладно, ждите меня здесь. Я похлопочу насчёт вертолёта. Слетаем туда сами. Операция закончена, и полковник не сможет этому помешать.

Когда Крейси скрылся в одном из домиков, меня кто-то осторожно похлопал по плечу. Передо мной стоял полковник.

— Ваши люди оказали мне огромную услугу, — почти не разжимая губ, произнёс он, — и я не захотел отплатить им за это неблагодарностью. Ведь здесь они бы оказались в статусе военнопленных.

Закончив говорить, полковник резко повернулся и пошёл прочь. Ко мне уже спешил Крейси.

— О чём вы говорили? — спросил он, глядя в спину полковника.

— Он подошёл извиниться за то, что не смог взять на борт моих людей, — соврал я.

— Да? — усомнился Крейси. — Ладно. Бегом к вертолёту!

Да, с наркоторговцами коммандос не церемонились. Сплошные разрушения и трупы. Следов Старха и Светланы на территории лагеря обнаружить не удалось. Крейси уже подумывал, не расширить ли круг поиска, когда охранение доложило о приближении партизан. Видимо какой-то отряд был во время захваты лагеря на задании, и теперь спешил к месту трагедии.

— Улетаем! — скомандовал Крейси и побежал к вертолёту.

Туда же устремились и остальные коммандос, а я метнулся в противоположную сторону. Мне вслед что-то кричали, может, даже стреляли, но я упорно продолжал бежать, пока не увидел партизан. Я запрыгнул в разрушенную хижину и затаился. Партизаны пробежали мимо, и вскоре я услышал выстрелы, видимо, палили вслед улетающему вертолёту. Я покинул убежище и бодрой рысью покинул лагерь. В этих местах я не бывал, зато бывал в подобных и чувствовал себя вполне комфортно. Главное — я опять ушёл от Крейси.

* * *

В своё время я хорошо поработал в этих горах на имя. Теперь имя поработало на меня. Я таки нарвался на партизанскую засаду. Меня побили, но не сильно, больше для порядку, и доставили в штаб. Когда там поняли, что пред ними знаменитый «амиго Мигель» моим мытарствам пришёл конец.

Когда след Старха и Светланы отыскался в Ла-Пасе, я уже был в Каракасе. А вскоре туда прибыли и мои друзья. Этот ублюдок Макар едва не испортил нам встречу, но всё закончилось благополучно. Бывшего партизана, а ныне бандита обыкновенного, увели контрразведчики Чавеса, и мы сполна смогли насладиться обществом друг друга.

Поначалу я намеревался вернуться в Москву вместе с Вяземским и Светланой, но перед самым вылетом резко передумал и решил не возвращаться совсем. Самолёт с моими друзьями на борту улетел, а я пошёл в Российское посольство, нашёл там нашего Конторского и честно во всём признался: мол, задание выполнил, отчёт готов написать хоть сейчас, но на Родину пока не вернусь. Меня, как заслуженного партизана Латинской Америки, местные товарищи слёзно просят остаться погостить. У меня на то и бумага имеется, самим Уго Чавесом подписанная. Если чё, то я всегда на связи. И как там насчёт пенсии?

Пока я кропал отчёт, посольский связался с Москвой. Там мой закидон восприняли, как ни странно, спокойно; мол, ты свой долг перед Родиной исполнил сполна, живи, где хочешь, если будут вопросы, мы тебя найдём. А за пенсией придётся вернуться — так-то. Я прикинул: сбережений, что на старость откладывал, мне не на одну сотню пенсий хватит, только ради этого возвращаться не стоит. А Родину я уже привык любить на расстоянии. Как вот только быть с Крейси? Но ведь может статься, что я ему больше на фиг не нужен, а?

Аристарх Вяземский

Чтобы дойти от трапа самолёта до дверей автобуса, нам следовало преодолеть всего несколько шагов. Первой сошла с маршрута Светлана. Когда откуда-то сбоку послышалось: — Светка! — моя спутница резко остановилась, повернула голову и с криком: — Ленка! — бросилась в объятия стоящей возле дверей чёрного автомобиля элегантно одетой женщины. То ли от умиления, то ли резкий порыв ветра вышиб из глаза слезу, но я тоже остановился и полез в карман за платком. Промокнув с лица лишнюю влагу, и понимая, что Светлане теперь не до меня, хотел продолжить путь, когда с удивлением обнаружил, что мне его заступили два дюжих молодца.

— Аристарх Игоревич, — сияя лицом, сказал один из них, — мы рады приветствовать вас на московской земле. Прошу проследовать в автомобиль.

Я проследил за его жестом и увидел ещё один чёрный лимузин — брат-близнец того, около которого Светлану обнимала незнакомая мне женщина. Нетрудно было догадаться, что предложение «проследовать» относится к разряду тех, от которых отказываться не принято, но я всё же сделал робкую попытку:

— У меня вещи…

— Передайте талон моему коллеге, он обо всём позаботится.

Мне не оставалось ничего другого, как довериться этим прекрасным людям и проследовать к автомобилю. Уже сев в машину, я заметил, что Светлана прекратила обниматься и оглядывается по сторонам. Облом, сестрёнка, ты пропустила самое интересное!

Сначала за тонированными стёклами проплывали московские улицы, потом была массивная дверь и строгие коридоры. Наконец я оказался в просторном кабинете, где меня приветствовал офицер с подполковничьими погонами. Он так и представился:

— Подполковник Максимов.

— Аристарх Вяземский, — я пожал протянутую руку и по инерции добавил: — Рад знакомству!

Подполковник посмотрел на меня с таким удивлением, что я смутился.

— Присаживайтесь, Аристарх Игоревич, — любезно предложил хозяин кабинета. — Чай, кофе? Вы с дороги. Могу предложить бутерброды. Вы с чем предпочитаете?

— С таком, — вырвалось у меня.

— Простите? — переспросил подполковник.

— Это вы меня простите, — я уже пожалел о сказанном. — Это моя мама так говорила «с таком». Это значит, ни с чем. Я не хочу ни есть, ни пить.

— Понимаю, — что-то понял из моих объяснений подполковник, — в таком случае, позвольте перейти к делу?

— Если вас это не затруднит.

— Нисколько, — свёл тонкие губы в улыбку Максимов. — Тем более что дело у нас к вам одно и очень короткое. Мы просим вас передать нам во временное пользование ларец Вяземских.

— Зачем он вам? — удивился я.

— Я бы мог ответить на ваш вопрос, — опять улыбнулся подполковник, — только ответ займёт много времени, да и зачем вам лишняя информация? Мы прямо сейчас составим опись передаваемого имущества и в ближайшее время вернём вам ларец в полном соответствии с описью.

— Прямо сейчас не получится, — притворно вздохнул я. — Ларец находится в чемодане.

Сразу после этих слов в кабинет вошёл офицер с обоими моими чемоданами в руках, поставил на пол и молча вышел.

— В котором из них? — спросил Максимов.

* * *

На выходе мне вернули мобильный телефон. Выйдя на улицу, я обнаружил два непринятых вызова от Светланы. Тут же перезвонил.

— Ты куда пропал? — звенел в трубке Светланин голос. — Меня, оказывается, встречали в аэропорту.

— Я заметил.

— А почему не подождал? Мы бы тебя подвезли.

— Да меня и так подвезли.

— Это как? Кто подвёз? Старх, с тобой всё в порядке?

— Всё нормально, не волнуйся.

— Что-то мне твой голос не нравится. — Чего она докапывается? Голос как голос. — Ты сейчас где?

— В центре.

— Отлично. Через полчаса встречаемся в кафе… — она назвала адрес и отключилась.

До кафе я добрался за десять минут до назначенного срока, занял столик в глубине зала, заказал апельсиновый сок и стал ждать.

Через пятнадцать минут в зал вошли две дамы: чёрненькая Света и светленькая, если я не ошибаюсь, та самая, из аэропорта. Метрдотель был мной предупреждён и проводил женщин к столику. Я приветствовал прибывших с улыбкой и стоя.

— Знакомьтесь, — произнесла Светлана. — Это моя лучшая подруга Елена Трибунская, ой, — спохватилась она, — ещё не привыкла, извините, Елена Владимировна Ерёменко.

— Можно Лена, — улыбнулась Светина подруга, протягивая руку.

— А это Аристарх Игоревич Вяземский, — продолжила представление Света.

— Можно Старх, — произнёс я, целуя прохладные пальчики.

— Так что у тебя случилось? — спросила Светлана после того, как официант отбыл за заказом.

— Ничего особенного, если не считать того, что меня забрали прямо с лётного поля.

— Кто забрал?! — воскликнула Светлана, а Лена нахмурилась.

— А кто в России может забирать людей прямо от трапа самолёта? Или бандиты, или… Вот эти вторые «или» меня и забрали.

Светлана посмотрела на Лену, та достала сотовый телефон.

— Не стоит, — остановил я её. — Машина, в которой увезли меня, была близнецом той, возле которой стояли вы. Я так понимаю, она закреплена за вашим супругом, Лена? Есть две причины, по которым не стоит ему звонить. Первая — мне не причинили никакого вреда. Вторая — он наверняка в курсе произошедшего.

После моего короткого монолога за столом установилась неловкое молчание, которое прервала Светлана.

— И чего от тебя хотели?

— Попросили на время ларец. Обещали скоро вернуть.

— И всё?

— Мне и этого хватило. И вот что, милые дамы, давайте похороним эту тему и помянем её всем тем, с чем уже спешит к нам официант!

Майор Максимов

— Знаешь, подполковник, почему тебе никогда не видать третьей звезды на погон?

Голос генерала звучал сурово, как приговор. Я хотел промолчать, но генерал мне этого не позволил.

— Отвечать!

— Никак нет.

— Так я тебе скажу. Ты не умеешь слышать начальство, и у тебя начисто отсутствует нюх! Я ведь тебе намекал на то, что ларец Вяземских не должен попасть в Контору.

— Но как…

— Да как угодно! Даже сегодня у тебя была возможность сделать так, чтобы чемодан с ларцом пропал, или, ещё лучше, попал под асфальтовый каток? Отвечай, была?!

Честно говоря, мне не было ни страшно, ни обидно. Весь мой покаянный вид был всего лишь данью вековым традициям: принимай разнос смиренно, начальник поорёт и успокоится. Потому и отвечал я только тогда, когда от меня этого требовали, не забывая держать голову низко опущенной.

— Была.

— Почему не сделал?!

— Я надеялся, что при осмотре подлинников удастся что-то обнаружить.

— Обнаружил?!

— Нет.

— Вот я и говорю: нет у тебя нюха, Максимов! Вот Муромов. За тысячи километров учуял неладное, и не спешит к родным берёзкам! А ты… Да что там говорить! Короче, сворачивай эту бодягу, сдавай дело в архив, и моли Бога, чтобы эта афера не всплыла наружу!

— Но, товарищ генерал…

— Никаких «но», подполковник! Исполняй приказ!

Генерал Сологуб

— И ты приказ исполнил…

Я ни о чём не спрашивал сидящего напротив меня майора, я просто констатировал факт. И его ответ был вовсе не ответом, а всё той же констатацией.

— Так точно, товарищ генерал-лейтенант!

— Ты вот что, майор. Поскольку официальная часть нашей беседы окончена, и мы переходим к части неофициальной, прекращай обзывать меня генерал-лейтенантом, а зови просто Михаил Иванович.

Я смотрел прямо на майора. Было интересно, как он воспримет этот переход. Ничего, держится бодрячком. Видимо, наслышан о моих закидонах. Ладно, если споёмся, он меня ещё и Дядей Мишей будет называть. Но это опосля, а пока…

— Я, Гена, так понимаю, что были у тебя насчёт «танцульки» свои соображения, отличные от мнения генерала Николаева?

— Почему были, товарищ… Михаил Иванович? Они и сейчас при мне.

— О, как. Может, поделишься?

В разговоре наступила пауза, но я парня не торопил, пусть соберётся с мыслями.

— По моему убеждению, — начал, наконец, Максимов, — операция «Латинское танго» была остановлена где-то на подходе к середине.

— Откуда такая уверенность? — спросил я.

— Судите сами, Михаил Иванович. В деле об угнанных вагонах изначально были три фигуранта, а в детальную разработку попал только один.

— Верно, — согласился я. — Так, опять-таки, с твоей же подачи.

— Согласен, моя вина, — кивнул Максимов. — Но на тот момент это была единственная зацепка.

Я внимательно посмотрел на майора.

— Ответь мне, Гена, только не ври: когда ты понял, что «наследство Вяземских» — всего лишь один из трёх путей к колчаковскому золоту?

Ты погляди, он ещё краснеть не разучился!

— Не сразу, но довольно быстро, Михаил Иванович.

— До «Бури в пустыне»?

— Где-то в это время.

— И всё равно настоял на заброске Остроуховой в Рагвай? Ладно, можешь не отвечать.

— Сейчас бы я так не поступил.

— Верю, Гена, потому и говорю с тобой. И что ты думаешь насчёт этого сейчас?

— В «наследстве Вяземских» нет прямого намёка на место, где спрятано золото. Но там наверняка есть что-то, что вкупе с другими указателями на это место выведет. Мне кажется что это «что-то» — крест.

— Крест? Не икона? — уточнил я. — Хорошо, если так, Гена, а то опять придётся в Рагвай гонца слать.

— Крест, Михаил Иванович, — уверено кивнул Максимов. — Икона в дорогом окладе — из таких вещей указатели не делают.

— Логично, — согласился я. — А в бумагах, по-твоему, ничего нет?

— Может и есть, — пожал плечами Максимов, — но мы этого не заметили.

— А вот когда ты говорил про другие указатели, ты что имел в виду?

— То, что эти указатели остались у двух других офицеров. Только собрав все три, можно обнаружить тайник.

— Верно мыслишь, товарищ, — одобрил я майора. — И что это могут быть за указатели?

— Скорее всего, карта, и указание на то, как правильно наложить на неё крест.

— Очень может быть, очень может быть…

Повторив это мудрое изречение дважды, я отпустил майора. Мне надо было подумать.

* * *

Выслушав меня, генерал-полковник Ерёменко выпрямился в кресле, опершись обеими руками о столешницу.

— Получается, генерал Николаев сам себе вырыл яму, поторопившись прикрыть операцию?

— Выходит, что так.

— Надеюсь, ты не собираешься ставить его об этом в известность?

— Нет у меня на то оснований. От службы Геннадий Викторович отстранён, а по дружбе язык у меня на такое не повернётся.

Ерёменко в такт моей речи одобрительно кивал головой.

— Ты прав: лучше пусть ходит в обиженных, чем в дураках. А что ты так на меня смотришь? Из твоих ведь слов получается, что обмишурился Николаев по полной программе. Ладно, закрыли тему.

— Не хотелось бы, Пётр Петрович.

Ерёменко вперил в меня удивлённый взгляд.

— Не понял. Ты что, Михаил Иванович, предлагаешь ещё Николаеву косточки помыть?

— Никак нет. Косточки я ему веничком попарю. Он ведь теперь в основном за городом живёт, вот, пригласил на баньку. Я про другое, я про саму операцию.

— Ты что, предлагаешь реанимировать «Латинское танго»? — ещё больше удивился Ерёменко.

— А что, это возможно? — осторожно поинтересовался я.

— Нет! — отрезал Ерёменко.

— Тогда не предлагаю.

— А что предлагаешь?

— Отправить майора Максимова в отпуск — я узнавал, у него вместе с отгулами набегает два месяца — и пусть себе занимается частным расследованием.

— За что ж ты его так невзлюбил, Михаил Иванович, что хочешь прямо посреди зимы заставить клад откапывать?

В глазах Петра Петровича поблёскивали весёлые искорки.

— Так я же не сейчас предлагаю дать ему отпуск — ближе к лету.

— Так чего ты сейчас мне голову морочишь? — рассердился Ерёменко. — К лету и приходи.

Я узнал, что хотел. Против негласного продолжения «Латинского танго» руководство возражать не будет. Теперь можно и откланяться.

— Разрешите идти, товарищ генерал-полковник?

— Идите, товарищ генерал-лейтенант.

* * *

— Как ты смотришь на то, майор, чтобы вернуть на погон звёздочку? — спросил я Максимова, когда он вновь оказался в моём кабинете.

— Разрешили возобновить операцию «Латинское танго»? — обрадовался он.

— И не мечтай!

— Тогда я вас не понимаю, товарищ генерал-лейтенант.

— Не разочаровывай меня, Гена, — укоризненно произнёс я, — думай. А то я начну думать, что генерал Николаев был прав насчёт твоей интуиции. Даю подсказку. Я начну, а ты заканчивай: Спасение утопающих…

— … дело рук самих утопающих, — закончил Максимов.

— Молодец! И какой из этого нужно сделать вывод?

— Какой? — спросил Максимов.

— Ты, Гена, дуб, или подумаешь? — разозлился я.

— Разрешите подумать? — попросил майор.

— Думай. Даю тебе целых пять минут.

Я демонстративно посмотрел на часы.

Максимову хватило трёх.

— Товарищ генерал-лейтенант, я хочу подать рапорт о предоставлении мне отпуска.

— Прямо сейчас, посреди зимы?

На лице Максимова отражалось страстное желание угадать ход моих мыслей.

— Нет, не посреди зимы… — начал он.

— Ну? — поощрил я его.

— … А ближе к весне…

— Тепло, — одобрил я.

— … Вернее, весной…

— Совсем тепло!

— А точнее, ближе к лету.

— Ну, наконец-то! Если я тебя правильно понял, то в конце весны тебя одолеет хроническая усталость, как следствие постоянного перенапряжения, и тебе срочно понадобится отпуск для поправки здоровья, так?

— Точно так!

— А теперь, Гена, уважь старика, расскажи, где ты планируешь поправлять своё здоровье?

— Думаю, в районе озера Байкал, Михаил Иванович.

— Так. Один или со товарищи?

— А как вы посоветуете?

— Лучше со товарищи. Тут недавно один наш общий знакомый вернулся из турпоездки по Латинской Америке, я думаю, тебе его опыт, ох, как пригодиться.

— Спасибо, Михаил Иванович, обязательно воспользуюсь вашим советом. Только согласится ли он составить мне компанию?

— А ты с ним подружись. У тебя на это вагон времени.

— Слушаюсь!

— Вот и правильно, вот и слушайся. И выбери время, обязательно поговори с некой Екатериной Вяземской. Она как раз на днях в Москву прилетает.

— Всё-таки возвращается? — удивился Максимов. — А я грешным делом подумал, что она, как и Муромов, предпочтёт любить Родину по телевизору.

— У Муромова, Гена, — довольно жёстко сказал я, — были довольно веские основания остаться ТАМ, а у Вяземской есть не менее веские основания оказаться ЗДЕСЬ. Сын у неё в подмосковном пансионате, если ты не забыл.

— Вы хотели сказать, племянник? — блеснул эрудицией Максимов.

— Я хотел сказать, то, что сказал. Про племянника знает ограниченное число лиц, надеюсь, не болтливых, — я выразительно посмотрел на майора. — По документам он ей сын, да и по жизни тоже. Уяснил?

— Так точно!

— Вот и ладно. Ступай. — Майор мялся у стола, и уходить не спешил. — Или тебе что-то неясно?

— Товарищ генерал-лейтенант, я хотел ещё поговорить со Светланой Фернандес.

— Забудь!

— Почему?

— По кочану. Ты знаешь, кто её встречал в аэропорту?

— Нет.

— Её подруга, Елена Трибунская.

— И что?

— А то, что Трибунская — это её девичья фамилия, по мужу она Ерёменко.

— Так она…

— Да. Потому и говорю: забудь.

Майор Максимов

Да, непростой мужик генерал Сологуб. Я чуть не заплутал среди его намёков и иносказаний. Но теперь, вроде, всё ясно. Официально продолжить «Латинское танго» мне не позволят, а вот неофициально, за свой, так сказать, счёт — это пожалуйста! Впрочем, на негласную поддержку я, кажется, тоже могу рассчитывать. На подготовку операции «Танго за свой счёт» у меня месяца три-четыре. Правда, время придётся выкраивать, вряд ли меня освободят от остальной работы, но ничего, справлюсь. Вяземский, Вяземский… как же мне к тебе подобраться?

Аристарх Вяземский

Давно не брал я в руки «аськи». Стучу по «клаве»:

— Привет, Антон!

Отвечает сразу:

— Привет, Старх! Ту уже ЗДЕСЬ или всё ещё ТАМ?

— Я в Москве.

— Клёво. Почему не выходил в сеть, или у них там компов нет?

— Есть. Просто не до того было.

— А до чего?

— Не сейчас. Ты как насчёт встретиться?

— Когда?

— Сегодня вечером в нашем ресторанчике. Я столик закажу.

— ОК. Кто ещё будет?

— Как кто? Ирина и Настя. Я не хочу повторять рассказ трижды.

— Ты с мамой уже говорил?

— Нет, с тобой первым. Что-то случилось?

— Случилось. Она тебе сюрприз приготовила.

— Приятный?

— Это тебе решать. Извини, работа. Пока.

Ну, пока так пока. Интересно, что за сюрприз мне приготовила Ирина? Может, Настя расколется? Звоню дочери по сотовому, в Интернете она нечастый гость.

— Привет, папка! Ты в Москве?

— Да, вчера вернулся.

— Я рада. Съездил нормально?

— В общем и целом — да. У тебя какие планы на вечер?

— А что, есть предложение?

— Да. Хочу вас всех собрать вечером в нашем ресторанчике.

— И маму?

— Разумеется. А почему ты спрашиваешь? Антон писал мне про какой-то сюрприз.

— Значит, ты с ним уже пообщался?

— Ну, да. Так что там за сюрприз приготовила мне ваша мама?

— Если я тебе скажу, то он перестанет быть сюрпризом. А я не хочу отбивать у мамы хлеб. Скажу одно: сюрприз обалденный! Тебе понравится. Или нет. Не знаю. Сам решишь. Всё, папуля, не могу больше разговаривать. До вечера!

— До вечера…

Ну, что, пора набрать владычицу сюрприза.

— Здравствуй, Старх, с приездом.

— Здравствуй, Ира. Отчего у тебя голос невесёлый? Не рада меня слышать?

— Не говори ерунды, конечно рада. Просто…

— Тебе неудобно говорить?

— Да, немножко…

— Понятно. Тогда слушай. Сегодня вечером я приглашаю тебя в наш ресторан. Антон и Настя уже дали согласие. Ты как?

После некоторой паузы и как-то неуверенно:

— Я приду.

— Хорошо. Ещё один вопрос: как Серёжа?

— Серёжа — хорошо. Мы его несколько раз навещали.

— Спасибо тебе за это. Об остальном поговорим вечером.

Сразу отключилась. Даже не успел сказать «пока». Странно всё это. Боюсь, что сюрприз мне уже не нравится.

* * *

… — Ну, а уже из Парижа вылетели в Москву.

Хотя я в рассказе опустил некоторые наиболее щекотливые моменты — историю с Удавёнком выбросил вообще — Настя и Антон слушали, открыв рот. Ирина, как мне показалось, больше думала о чём-то своём.

— А теперь рассказывайте, что новенького у вас, — попросил я.

— У нас с Настёной особых новостей нет, — правда, сестрёнка? — а мама про свои расскажет сама. — Антон поднялся из-за стола. — Ты извини, Старх, мы при вашем разговоре присутствовать не будем. Так что, всем пока! Пошли, Настя!

Я проводил детей недоумённым взглядом, потом перевёл взгляд на Ирину. Та сидела, потупив глаза. Потом неуверенно произнесла:

— Старх, я не знаю, как тебе это сказать.

— Начни с сути, а там посмотрим, — предложил я.

— Хорошо… Старх, я вышла замуж.

Теперь что сказать не знал я. Сюрприз удался. У меня вертелась среди прочих мысль: «я собираюсь выйти замуж», но чтобы «вышла»…

— И как давно? — подобрал я, наконец, подходящие слова.

— Уже месяц, — зарделась Ирина.

Однако. Это что, почти сразу после моего отъезда?

— Это произошло так внезапно. А расписали нас через три дня после подачи заявления. У Кости такие связи.

Значит Костя… Шустрый, видать, малый. Интересно будет на него взглянуть.

— Фотки есть?

— Да, я захватила, — ободрённая моим интересом к новому члену семьи, Ирина полезла в сумочку.

Странно, она что, ждала скандала? Вряд ли. Скорее, боялась, что я как-то сильно огорчусь. А я и огорчился, но не её замужеством, а тем, что пролетел сегодня мимо секса.

* * *

… — А Серёжу уже забрали.

Воспитатель смотрел на меня с почтительным достоинством.

— Как забрали? — удился я. — Кто?

— Как кто? Его мама. — В глазах воспитателя появился интерес. — А вы разве не вместе приехали?

— Что? — Мысли в голове путались. — Нет, не вместе. Дело в том, что мама Серёжи была в командировке, — я врал первое, что приходило в голову, — видимо, уже вернулась и сразу сюда, а меня не успела предупредить.

— Понятно, — вежливо наклонил голову воспитатель.

Как я ему в этот момент завидовал! Мне самому не было непонятно ничего.

— Я думаю, они пошли к озеру, — сказал воспитатель. — Вы ведь знаете дорогу?

— Да, спасибо!

— Не за что, — неслось мне в спину.

Я спешил к озеру. В первую очередь надо убедиться, что с парнем всё в порядке, а уж потом разбираться, что там за мама нарисовалась.

Они сидели на скамейке около пруда: Серёжа и женщина издали очень похожая на Катю. Я перевёл дух и замедлил шаг. Раз это не киднеппинг, то и спешить некуда.

Меня заметили. Серёжа поспешил мне навстречу, а женщина осталась сидеть на скамейке.

— Здравствуйте, дядя Аристарх!

— Здравствуй, Серёжа.

Наши руки устремились навстречу и сошлись в мужском рукопожатии. Осторожно сжимая доверившуюся мне ладошку, я с удовлетворением отметил радость в его глазёнках. Детские глаза не умеют врать, значит, он действительно рад меня видеть.

Он что-то спрашивал, я что-то отвечал. Или наоборот? Не помню. Моими мыслями овладевала женщина, к которой мы приближалась, и которая с каждым шагом всё больше походила на Катю. Наконец я смог заглянуть в её глаза, а уши мои заполнил знакомый голос:

— Я так понимаю, Аристарх Вяземский, что вы являетесь поклонником ночных бдений?

От наваждения меня избавил удивлённый голос Серёжи:

— Почему ты говоришь про ночь, мама, сейчас же день?

Значит, мне не пригрезилось, и она наяву произнесла эту фразу?

— Действительно, день, — как бы делая для себя открытие, осмотрелась по сторонам Катя, — рассмеялась и привлекла к себе недоумевающего Серёжу.

Мальчик неуверенно хихикнул. Он уже сообразил, что мама пошутила, но никак не мог понять, в чём прикол.

Катя посмотрела мне прямо в глаза. «Да, это действительно я, — говорил её взгляд, — но все объяснения потом».

* * *

Когда Серёжина спина скрылась за дверью, мы направились к выходу. Молча вышли из здания, молча пошли по дорожке к воротам. Я понимал, что Катя ждёт от меня каких-то правильных мужских слов, но в голове вертелась одна банальщина. И лишь когда мы дошли до парковки, меня осенило. А чего я, собственно, парюсь? Зачем вспоминать фразы из давно прочитанных книг, когда можно начать разговор с самых простых слов.

— Ты как сюда добиралась? — спросил я у Кати самым обычным тоном, как будто не стояла между нами её мнимая смерть и моя вынужденная «бондиана» — или, правильнее, «индиана»?

— Сюда — на такси, — в тон моим словам ответила Катя, сильно выделив при этом слово «сюда».

Я посмотрел в её улыбающиеся глаза, и у меня возникло подозрение, которое я тут же перевёл в слова:

— Уж не хочешь ли ты сказать, что назад планировала уехать со мной?

— Хочу! — с вызовом ответила Катя.

И тут я понял, что мне светит замечательный вечер, если у меня хватит ума отложить выяснение отношений на потом. Потому я просто предложил:

— Тогда садись!

Я вёл машину осторожно, с соблюдением всех предписаний ПДД. Я как бы давал понять Кате, что не собираюсь делать резких движений. Она оценила это и приняла. А чтобы я не сомневался в её оценке, включила радио и отыскала в эфире нежную романтичную мелодию.

В квартиру мы вошли абсолютно друг в друге уверенные. Потому всё делали не спеша, даже можно сказать, буднично. Не было разбросанной по полу одежды — всё повисло на своих местах. Без суеты по очереди посетили душ, погрузились в шуршащую свежей простынёй постель, и только там отпустили тормоза.

— Я хочу есть. — Первая фраза Кати после того, как мы немного отошли от секса.

— Не вопрос, в моём холодильнике найдётся всё, что требуется для приготовления романтического ужина.

Я натянул боксеры и отправился на кухню, претворять озвученный план в жизнь. Спиной почувствовал её присутствие, а потом услышал и голос.

— А мы не опоздали с романтическим ужином? Может, просто поедим.

Я обернулся и тут же вновь её захотел. Катя картинно расположилась в дверном проёме. В моей футболке, которая заметно оттопыривалась на груди и едва прикрывала низ живота, но оставляла открытыми великолепные ноги, она смотрелась очень сексуально.

— А ты знаешь, чем отличается романтический ужин от обычного? — спросил я.

— Свечами, шампанским, вечерним платьем, медленным танцем — нет?

— Нет. Ты перечислила атрибуты. Они могут быть и такими и другими, их может вовсе не быть — главное не в этом. Главное в том, что за романтическим ужином всегда следует секс.

— В таком случае я отзываю свой вопрос, — промурлыкала Катя.

Так что Катину историю я услышал лишь на следующее утро. Мы долго молчали. Потом Катя робко попросила:

— Старх, скажи что-нибудь.

— В твоём рассказе ты несколько раз произнесла слово, которое я больше никогда не желаю слышать.

— Какое слово?

— «Фиктивный».

Екатерина Вяземская

Мне кажется, сестра — та её частичка, что живёт в моей душе, — осталась довольна. У меня есть свой живой мужчина, а мёртвый теперь всецело принадлежит ей.

Вчера распрощалась с Конторой. Сама себя я давно уже уволила, но надо было соблюсти формальности. Встретила кое-кого из тех, с кем работала до заброски в Рагвай. Особой радости встреча не принесла ни мне, ни им. Слишком много воды утекло, не осталось и тени былой привязанности. Они-то и поведали мне о том, что «Латинское танго» имело печальный конец. Тем лучше — удерживать не будут.

Рапорт об увольнении на стол начальника управления положила лично. О генерале Сологубе была наслышана, но видела впервые. Интересный мужчина. С виду добродушный как медведь и видимо такой же опасный — сидел бы он иначе в этом кресле.

Сразу предложил сделать общение неформальным.

— Да ты присядь, дочка, — ласково пробасил Дядя Миша (его прозвище было известно всей Конторе), — пока я с твоей цидулей разберусь.

Прочёл рапорт, не меняя выражения лица, потом посмотрел на меня.

— Решила, дочка, нас покинуть?

— Решила, Дядя Миша, — дерзко ответила я.

У генерала от удивления округлись глаза, а потом он рассмеялся.

— Молодец, хорошо меня приложила!

— Извините, товарищ генерал-лейтенант, — поспешила я сдать позиции.

— Да ты что, дочка, не извиняйся, я же не в укор. Тебе можно. Я даже рад слышать своё прозвище из уст такой красавицы.

Совсем засмущал меня хрыч старый. Почувствовала, что краснею.

— Ладно, — слегка пристукнул по столу ладонью Сологуб, — переходим к официальной части.

Он поднялся из-за стола, сделал серьёзным лицо и приял строевую стойку. Я последовала его примеру.

— Подполковник Вяземская! — торжественно произнёс Сологуб. — Именем Российской Федерации имею честь вручить вам заслуженные правительственные награды: два ордена и несколько юбилейных медалей.

Он протянул мне папку, поверх которой лежало несколько коробочек. Я понятия не имела, как теперь отвечают в подобных случаях, поэтому позорно смолчала. А Сологуб уже сбросил с лица официальную маску.

— Не напрягайся, дочка, считай, что я тебя услышал, — сказал он, садясь в кресло. — Да ты присаживайся.

Я села, а он посмотрел на меня как-то смущённо.

— Конечно, такие награды положено вручать в более торжественной обстановке, но и сроки прошли, и с «Латинским танго» неувязочка вышла.

— Я в курсе.

— Да? — удивился он. — Ты что, с Максимовым успела пообщаться?

— Никак нет, у меня свои источники.

— Это хорошо, дочка, что у тебя свои источники, — одобрил Сологуб, — но с Максимовым ты всё-таки пообщайся.

— Зачем? — удивилась я. — Всё, что могла, я отразила в отчёте.

— Знаю, читал, хороший отчёт. Но к майору всё одно сходи. Вот прямо сейчас и сходи. Если хочешь, можешь считать этой моей стариковской блажью. А мой адъютант пока за тебя бегунок обнесёт и остальные бумаги выправит. Тебе потом только подписи останется поставить — лады?

— Хорошо… если вы так настаиваете…

— Настаиваю, голубушка, настаиваю.

Максимов встретил меня слегка вымученной улыбкой.

— Рад вас видеть в добром здравии, Екатерина Михайловна.

— Здравия желаю, товарищ майор.

— Ну, зачем так официально? Я больше вам не начальник, да и звёзд на погонах у меня теперь меньше.

Меньше всего мне хотелось сейчас заниматься словоблудием, поэтому я сказала довольно резко:

— Генерал Сологуб попросил меня с вами поговорить. О чём?

— О второй части операции «Латинское танго».

— А разве её не прикрыли? — удивилась я.

— Официально — прикрыли. Но возникли некоторые обстоятельства… Да вы присядьте, я вам всё объясню.

Когда Максимов закончил, я спросила:

— Чего вы хотите от меня?

— Примите участие в моём неофициальном расследовании.

— Нет!

— Тогда помогите привлечь к расследованию Аристарха Вяземского.

— Нет!

Было видно, что Максимов крайне разочарован моими ответами, но держался он вполне достойно.

— В таком случае, Екатерина Михайловна, мне вам больше нечего сказать.

Я поднялась со стула, коротко кивнула и направилась к двери.

— До свидания, Екатерина Михайловна, — раздалось за моей спиной.

Уже взявшись за ручку двери, я, не оборачиваясь, ответила:

— Нет, майор, прощайте!

Сологуб всё понял по моему лицу.

— Вижу, дочка, послала ты майора, — добродушно пробасил он.

Я неопределённо повела плечами.

— Ладно, это твоё право… Пока мой адъютант бегает с твоими бумагами, давай-ка я тебя чайком побалую!

Сологуб жестом пригласил меня к стоящему в обрамлении мягких кресел низкому столику, содержимое которого было накрыто большой салфеткой. Жестом провинциального факира он сдёрнул салфетку.

— Ап!

Похоже, одним чаем мы не ограничимся. Помимо традиционных конфет и печенья на столе присутствовали в большом количестве бутерброды с разнообразной начинкой, порезанный на тонкие дольки лимон на маленькой тарелочке и бутылка дорогого коньяка. Пока я размышляла, как мне реагировать, кто-то вошёл в кабинет.

— А меня чайком не угостите? — раздался за моей спиной знакомый голос.

— Конечно, Пётр Петрович, — заверил вошедшего Сологуб, — для вас рюмка чая всегда найдётся!

Я повернулась. Как же он постарел. Пётр Петрович с улыбкой шагнул ко мне.

— Здравствуй, Мария Остроухова!

Он протянул руку, но я её отстранила, подошла вплотную, обняла и поцеловала в пахнущую дорогим парфюмом щеку. Сразу сделала шаг назад.

— Нет больше Марии Остроуховой, Пётр Петрович, имя забрала с собой сестра, оставив взамен своё, а по фамилии я уже дважды Вяземская.

— Прошу за стол, коньяк стынет! — поторопил нас Сологуб.

Обжигающая жидкость благостно прокатилась по пищеводу. Ерёменко посмотрел на Сологуба. Тот встал, подошёл к сейфу, что-то из него достал — за спиной не было видно — и вернулся с двумя коробочками в руках. Меня снова собираются награждать?

Ерёменко взял коробку побольше и протянул мне.

— Это тебе от нас на память.

В коробке лежал пистолет с наградной табличкой на рукояти.

— А это подарок особый, — Ерёменко протянул мне вторую коробку. — От нас тут только удостоверение, дающее право на ношение высшего отличительного знака нашего ведомства. Сам знак завещала тебе перед смертью Инга Яновна.

Комок подкатил к горлу, а Пётр Петрович уже протягивал мне рюмку.

— Помянем твою наставницу.

Вскоре Ерёменко засобирался. Прежде, чем покинуть кабинет, сказал, обращаясь ко мне:

— Мы с женой хотим пригласить тебя с мужем и Светлану Фернандес в гости. Не откажешься?

— Не откажусь.

— Вот и ладно. День и время сообщу дополнительно.

Когда Пётр Петрович вышел, Сологуб спросил:

— Ещё по одной?

— Спасибо, дядя Миша. Я только чай.

— Ну, тогда давай чаёвничать.

* * *

Старх долго и с уважением разглядывал награды. Спросил, кивая на подполковничьи погоны, подаренные Сологубом:

— Не жалеешь, что так и не надела?

Я села к нему на колени, обняла за шею.

— Это всё в прошлом. Моё будущее — это ты и Серёжа. И никакого Максимова!

— Подожди, Максимов?.. Твой бывший руководитель! А он тут при чём? — спросил Старх.

— Я же говорю: ни-при-чём!

— Мы же условились: никаких недоговоренностей, — напомнил Старх.

— Хорошо, слушай.

Я пересказала мужу весь разговор с Максимовым.

— Значит, ты его отфутболила и за себя, и за меня, — задумчиво произнёс Старх.

— А ты разве против? — удивилась я. — Наследство Вяземских в плане поиска пропавшего золота оказалось ведь пустышкой.

Старх ничего не ответил, вышел в другую комнату, вскоре вернулся и протянул мне свёрнутую в трубочку бумагу.

— Читай!

Я развернула листок. Прочла и удивлённо посмотрела на Старха.

— Откуда у тебя это?

— Из тайника, который находится в кресте. Видишь ли, у меня есть друг, который увлекается коллекционированием разных вещей с «двойным» дном. Есть в его коллекции и похожий крест. Я как увидел его близнеца после того, как открыл ларец, так сразу подумал о тайнике. После того, как была составлена опись имущества, нотариус и Михаил Сергеевич вышли, а я остался на некоторое время возле банковской ячейки один. Вот тогда-то я открыл тайник и извлёк оттуда эту бумагу.

Книга третья

Не всё золото…

Мужчина, наделённый изрядным воображением, на «обожаемую» тёщу глядючи, мрачнеет от одной лишь мысли: вот она, та «бабочка», в которую превратится через энное количество лет очаровательная «куколка», связавшая его паутиной брачных уз.

С воображением у Гены Максимова как раз всё было в порядке, однако тёщу свою он обожал безо всяких кавычек — и, скажу я вам, не без оснований. Лариса Матвеевна Корниевская, мало того, что была красива, умна и хорошо воспитана, она владела особой женской мудростью, передаваемой в их роду от матери дочери уже не одно поколение. Хотя, притаись Гена в тот памятный вечер возле открытой веранды дачи Корниевских, кто знает, было бы столь велико его обожание? Но тем днём Гена не только не был возле веранды, он даже не подозревал о существовании дачи, да и самих Корниевских, кстати, тоже. Потому и говорить о том нечего.

А вечер действительно был хорош. Палящее солнце, плавившее в середине лета асфальт московских улиц, к обитателям утопающего в зелени элитного дачного посёлка было более снисходительно, к тому же оно катилось теперь к закату. Две женщины, больше похожие на сестёр, чем на мать и дочь, сидели в плетёных креслах на веранде и вели неторопливый разговор, без опаски на комаров, поскольку влёт на особо охраняемую территорию для всех видов кровососущих был категорически воспрещён.

Подслушивать чужую беседу нехорошо, но страшно интересно. А автору, который не прочь вписать чужие речи в своё повествование, так просто необходимо.

— … Мужчин, в плане брака, можно разделить на три группы, — вещала старшая из женщин, в то время как младшая со всем вниманием впитывала вековую мудрость. — Самцы, Подкаблучники и Рохли. Самцы интересны разве что в постели, да и то не факт, — усмехнулась чему-то своему Лариса Матвеевна. — Для создания нормальной семьи они слишком эгоистичны. Рохли, кстати, в постели могут быть гораздо интереснее Самцов, но они совсем не добытчики. В мужья же следует выбирать Подкаблучников…

Лариса Матвеевна заметила, как дёрнулось лицо дочери, и поинтересовалась:

— Чего морщишься? Или Подкаблучники тебе нехороши?

Ларочка кивком подтвердила верность материнской догадки.

— Они ведь такие несамостоятельные, — прокомментировала она свои сомнения.

— Ты чем слушала? — удивилась Лариса Матвеевна. — Которые несамостоятельные — это Рохли. В силу различных причин у них отсутствует мужской стержень. Я имею в виду не тот, который в штанах, а тот, который в характере. Таким нужна не жена, а нянька. Есть любительницы поиграть в вечных «мамочек», но нам-то это ни к чему, верно?

Ларочка вновь кивнула.

— А Подкаблучники, те по жизни о-го-го! Умны, целеустремлённы, заточены под успех. Взять твоего отца…

— По-твоему, папа Подкаблучник?! — искренне удивилась Ларочка.

— А кто же ещё? — рассмеялась наивности дочери Лариса Матвеевна. — Надеюсь, за Рохлю ты его не держишь?

Ларочка отрицательно помотала головой.

— А был бы Самцом, — продолжила Лариса Матвеевна, — ходили бы мы обе по струнке, а я ещё и с синяком под глазом. Нет, девочка, папа твой типичный Подкаблучник. На службе просто горит. Недаром такую карьеру сделал. У таких, как он, на быт пороху просто не остаётся. Дом для них — тихая гавань, где всегда ждёт накрытый стол, приятное общение и мягкая постель с уютной женщиной. И нечего краснеть. Лучшей релаксации для утомлённого работой мужского организма, чем питательный секс, никто ещё не придумал.

— А как же…

Ларочка замялась, пытаясь подобрать слова, но Лариса Матвеевна быстро догадалась, что не шло дочери на язык, и поспешила ей на помощь.

— Ты хочешь спросить про всякого рода приёмы, банкеты, посещение спортивных мероприятий, которые зачастую заканчиваются баней с девками?

Ларочка испуганно посмотрела на мать.

— Привыкай называть вещи своими именами, — жёстко произнесла Лариса Матвеевна. — Ты это имела в виду?

Ларочка только кивнула.

— Глупенькая ты ещё у меня, — ласково привлекла к себе дочь Лариса Матвеевна. — Для таких, как твой отец, это всего лишь продолжение работы.

— И ты об этом так спокойно говоришь? — удивилась Ларочка.

— С тем, чего ты не в силах исправить, лучше всего смириться, — вздохнула Лариса Матвеевна. — Да и баня с девками далеко не самая большая угроза для семейной жизни. Самцы к этому ещё и любовниц присовокупляют.

Ларочка вновь испуганно покосилась на мать.

— Нет, милая, — Лариса Матвеевна погладила дочь по голове, — у твоего отца любовницы нет, и никогда не было. Это я знаю точно.

— Потому что он Подкаблучник? — уточнила Ларочка.

— Потому что я этого не допускаю. Из моей постели мужик налево не пойдёт, — самодовольно усмехнулась Лариса Матвеевна. Потом что-то рассмотрела на лице дочери и поспешила сменить тему. — Впрочем, к этому важному моменту в семейных отношениях мы вернёмся ближе к твоему замужеству, а теперь поговорим о том, как распознать в мужчине Подкаблучника, и о тех местах, где эти особи встречаются чаще всего…

* * *

С того памятного вечера минуло довольно лет. Ларочка вняла материнским наставлениям, и выбрала в мужья к тому времени уже капитана Геннадия Максимова. Отец Ларочки Святослав Всеволодович Корниевский выбору дочери рад не был, но, как и все Подкаблучники, вынужден был согласиться с мнением жены, которая выбор дочери как раз одобрила. Теперь он не без тайного ехидства прислушивался к разговору матери и дочери, которые обсуждали варианты уклонения карьеры зятя от столкновения с крестом, который над ней (карьерой) отчётливо маячил. Послушал, послушал, не выдержал и встрял в разговор:

— А нечего было ему с дурной инициативой тогда вылазить. Помнится, предупреждал я его…

— Это когда ты его предупреждал? — грозно нахмурилась Лариса Матвеевна.

Святослав Всеволодович сообразил, что попутал рамсы, предпочёл тут же соскочить со скользкой темы, пробурчал что-то невнятное и вновь спрятался за развёрнутой газетой. Что касается двух Ларис, то они вернулись к прерванному бестактным вторжением разговору.

— Выходит, что найти эти треклятые вагоны является для Гены наиболее коротким путём для восстановления утраченных позиций? — Лариса Матвеевна была сама озабоченность.

— Получается, что так, — вздохнула дочь. — Вот только без помощи Аристарха Вяземского сделать это практически невозможно.

— Расскажи-ка мне всё, что ты знаешь об этом человеке, — потребовала Лариса Матвеевна.

Пересказ двух первых книг романа занял у Ларочки что-то около часа. Лариса Матвеевна пару-тройку раз прерывала рассказ уточняющими вопросами. Святослав Всеволодович слушал молча, затаившись за давно не читаемой газетой. К концу рассказа лицо Ларисы Матвеевны заметно просветлело.

— Ты знаешь, а ведь из этого вытекает, что неприступный Старх НАШ человек.

Лариса Матвеевна стрельнула глазами в сторону газеты. Святослав Всеволодович нутром почуял этот взгляд и обеспокоенно завозился.

— Ты думаешь? — встрепенулась дочь.

— Практически уверена. — Лариса Матвеевна обратилась к газете:

— Святик, я что-то не припомню: генерал Ерёменко приглашён на твой юбилей?

Газета сползла вниз, открывая озадаченное лицо Святослава Всеволодовича.

— Какого рожна? Мы с ним даже не приятели.

— Но ведь и не в контрах? — уточнила Лариса Матвеевна.

— Да вроде нет, — не совсем уверенно ответил Святослав Всеволодович.

— Вот и замечательно! Так я пошлю приглашение ему и супруге?

Хотя в конце фразы и стоял вопрос, Святослав Всеволодович сразу же разглядел в нём всего лишь камуфляж для жирной точки; потому буркнул: — Делай, как знаешь, — и вновь занавесился газетой.

* * *

Генерал Сологуб намётанным глазом определил, что начальство пребывает в лёгком смятении и, слегка поразмыслив, решил позволить себе некоторую вольность.

— Чего мурыжишься, Пётр Петрович, — спросил он, — али непонятка какая приключилась?

Генерал-полковник с прищуром посмотрел на хитрое лицо Михаила Ивановича, молча приоткрыл ящик стола, извлёк оттуда конверт и перебросил поближе к Сологубу. Тот взял конверт в руки, извлёк яркий бланк, прочёл содержимое и удовлетворённо кивнул.

— Ну, наконец-то! — воскликнул он. — А я уж, грешным делом, заждался.

— Ты хочешь сказать, — искренне удивился Ерёменко, — что знал об этом приглашении заранее?

— Конкретно о том, что тебя пригласят на юбилей к Корниевскому, я, конечно, не знал, но что-то подобное предполагал.

Сологуб был явно доволен собой, и Ерёменко почувствовал себя уязвлённым.

— Может, теперь поделишься своими предположениями со мной? — Он не просил — требовал.

Сологуб расслышал в его словах раскаты не столь уж дальнего грома, потому поспешил с докладом:

— Тут, товарищ генерал-полковник, я думаю, всё идёт от «Латинского танго».

— Откуда?! — Ерёменко был совершенно ошарашен услышанным. — Каким боком эта операция лепится к вице-премьеру?

— Очень мягким и очень тёплым боком, товарищ генерал-полковник. Дочь Корниевского Лариса замужем за майором Максимовым.

Ах ты, чёрт! Ему же об этом вроде даже докладывали. Но потом эта важная деталь биографии разжалованного подполковника начисто вылетела из головы.

— Так ты думаешь, что это приглашение — его рук дело?

— Да Господь с тобой, Пётр Петрович! — отмахнулся от его слов Сологуб. — Майор до такого в жизнь бы не додумался. Я подозреваю, что он даже и не в курсе.

— Тогда кто? Я имею в виду, кто инициировал приглашение?

— Думаю, что супруга Корниевского Лариса Матвеевна. Уж больно она, говорят, умна. По крайней мере, моя «старуха» от неё в полном восторге. Они, видишь ли, немного приятельствуют.

— Так вы тоже приглашены?

— Ни боже мой! С моей Розой Лариса Матвеевна и так в контакте, а вот с супружницей вашей, Еленой, видимо, решила познакомиться.

— Так это что, меня, выходит, из-за жены пригласили?

— Боюсь, что так — развёл пуками Сологуб.

— И зачем всё это?

— Так я ж говорю: всё из-за «Латинского танго».

— Ты-то говоришь, да я-то ничего не понимаю, — нахмурился Ерёменко. — Давай по порядку и с подробностями.

— Слушаюсь. Операция «Латинское танго», как известно, вышла Максимову боком.

— Не ему одному, — буркнул Ерёменко.

— Оно так, — согласился с начальством Сологуб. — Но Максимов уверен, что операцию прикрыли на самой середине.

— И ты его уверенность разделяешь. — Ерёменко раздражался всё больше. — Помню я наш разговор, Михаил Иванович, но при чём моя жена?

— Так я к этому и веду, — поспешил заверить Ерёменко Сологуб. — Официально операция прикрыта. Придётся майору проситься в отпуск и продолжить изыскания частным, так сказать, порядком. И вот тут ему без Вяземского никак не обойтись.

Ерёменко вперил в Сологуба тяжёлый взгляд, но перебивать не стал.

— Причина тому проста, — продолжил Сологуб. — У Вяземского на руках крест, который, возможно, является одним из ключей к разгадке тайны угнанных вагонов, а может, и ещё что-то, что он от нас утаил.

Левая бровь генерал-полковника слегка изогнулась, требуя пояснений.

— Ну, не мог капитан Вяземский оставить наследникам один лишь крест, не присовокупив к нему сопроводительной записки.

— Логично, — кивнул Ерёменко. — При одном лишь условии: пресловутый клад действительно существует.

— Оперативное чутьё подсказывает мне, товарищ генерал-полковник, что три каппелевских офицера стибрили-таки тогда вагоны с золотом.

Оперативным чутьём генерал-лейтенанта Сологуба пренебрегать никак не следовало, и Ерёменко кивком выразил готовность продолжить слушания.

— Я посоветовал Максимову сблизиться с Вяземскими, но и Аристарх, и Екатерина, его, мягко говоря, послали. И вот уж отпуск близится, а подхода к Вяземскому всё нет.

— Постой, постой, — прервал Сологуба Ерёменко. — И теперь умнейшая Лариса Матвеевна решила совершить обходной маневр. На юбилее она знакомится с Леной, через неё со Светланой Фернандес и Екатериной Вяземской, потом добавляет в компанию свою дочь, и та через новую подругу делает попытку повлиять на её несговорчивого мужа, так?

— Где-то так, — кивнул Сологуб.

— А я, значит, должен всему этому потакать?

— Зачем потакать? — хитро прищурился Сологуб — Достаточно просто не мешать.

* * *

— Граждане, чей рюкзак?

В повседневной жизни эта женщина могла быть кем угодно: от вагоновожатой до профессора филологии, и носить любую одежду: от спецовки до делового костюма. Но в весеннем вагоне пригородного электропоезда почти все были дачниками, жаждущими встречи с простывшими за зиму стоками, а потому и одеты были одинаково, вне зависимости от пола, возраста и социального статуса.

Вопрос был задан вполне буднично, даже с некоторой ленцой, так, для проформы. Никто из сидящих рядом со стареньким рюкзаком, в котором и не было-то ничего, кроме пакета с цементом, который Бухлов какого-то рожна пёр на дачу, не сомневался, что сей момент откликнется чей-то голос и признает тару своей. И так бы оно и случилось, кабы сосед не заметил намерения Бухлова и не придержал его за коленку.

— Твой? — спросил он полушёпотом.

* * *

К развесёлой компании Бухлов прибился случайно…

На Курский вокзал он этим утром притопал загодя, и место в вагоне занял сразу, как электричку подали под погрузку. Потому и досталось ему место у окошка. Бухлов закинул рюкзак на багажную полку, а сам, притиснувшись плечом к стенке вагона, стал досматривать бестактно прерванный будильником утренний сон. Потому заполнение вагона осталось вне зоны его внимания.

Сон Бухлов досмотрел как раз к тому моменту, когда первая партия дачников, вспорхнув с насиженных мест, устремилась к выходу. Он глянул в окно, подумал о том, что ехать ещё и ехать, и хотел было вновь прикрыть глаза, — вдруг что ещё покажут? — как услышал:

— Привет, сосед!

Совсем не думая, что это к нему, Бухлов, тем не менее, повёл глазами на голос. Было в мужике, радостно семафорившим ему рукой, что-то знакомое. На всякий случай Бухлов улыбнулся в ответ и кивнул.

— Чего скучаешь в одиночестве? — прокричал мужик. — Вали сюда, тут все наши!

Бухлов не стал спрашивать, кто эти «наши», потому что уже кое-что вспомнил. В садовом товариществе числилось немало народа, и одним из числившихся был этот самый весельчак. Бухлов не помнил ни имени его, ни фамилии — да и слышал ли он их когда? Их участки располагались в разных концах товарищества. И чего ему вздумалось так настойчиво звать Бухлова в компанию? Не иначе, как от широты души. Последняя мысль заставила Бухлова отодрать седалище от скамьи, поскольку обижать «широкую душу» он счёл неверным. Рюкзак покинул верхнюю полку и переместился вниз охранять место, а сам Бухлов, без особой на то охоты, поплёлся на призывный блеск глаз знакомого незнакомца.

— Двигайся, мужики! — распорядился весельчак, когда Бухлов достиг зоны расположения компании. — Это Лексеич из нашего товарищества!

Бухлов молча опустился на скамью. Лица вокруг были знакомы на уровне «я их где-то видел». По их выражению Бухлов понял, что они тоже лихорадочно пытаются его вспомнить. Однако против присутствия никто не возражал. Впрочем, засиживаться он и не собирался, как и заводить более тесное знакомство, поэтому версию «Лексеич» опровергать не стал, хоть и звался его отец не Алексеем, а Игорем. А ему уже сунули в руку бутылку пива. Пришлось отхлебнуть тепловатой бурды прямо из горла. На этом церемония знакомства закончилась. Бухлов сидел, слушал байки и анекдоты. Пиво меж тем всосалось в кровь и вместе с ней дошло до головы. Ему вдруг расхотелось уходить. Бухлов хлебнул ещё, потом рассказал анекдот, встреченный взрывом хохота. Вагон постепенно заполнился новыми пассажирами. Рядом с сиротливо стоящим на полке рюкзаком примостились новые люди, в причастность к нему Бухлова не посвящённые. И потому вскоре возник вполне законный по современным меркам вопрос: чей рюкзак?

Весельчак, не убирая руки с его колена, негромко порекомендовал:

— Погоди, позрим, что будет! — и подмигнул. — Что там у тебя?

Бухлову не хотелось распространяться про цемент, и он неопределённо пожал плечами.

— Так, всякая ерунда…

— Тем более! — подытожил сосед.

Компания дружным гудением одобрила идею, и Бухлов подчинился мнению коллектива. Обстановка вокруг рюкзака, меж тем, стала накаляться. Бдительная дама, не получив ответа на вопрос о хозяине подозрительного предмета, занервничала, стала елозить, пытаясь отодвинуться и потревожила соседа. Тот недовольно пробурчал:

— Чего вы дёргаетесь? Вышел человек в тамбур покурить, вот и вся недолга!

— За то время, что я здесь сижу, можно пачку сигарет выкурить! — нервно возразила дама.

Мужчина шумно втянул носом воздух, решительно поднялся и вышел в тамбур. Вернулся с озабоченным лицом.

— Товарищи, чей это рюкзак? — крикнул он на весь вагон.

Гомон стал смолкать. Люди поворачивались на голос. Ответом на вопрос было, понятно, молчание, ибо на колене Бухлова всё ещё лежала рука весельчака, но эффект от этого получался такой, будто он держит не за колено, а за язык. Люди, кто сидел вблизи, повскакивали с мест и стали создавать вокруг злополучного рюкзака зону отчуждения. Компания давилась со смеху. Бухлову же было не до веселья. Шутка явно затянулась, и он уж открыл было рот, чтобы объявить рюкзак своим, когда тот взорвался.

Миг тишины, в который вагон заволакивало облаком цементной пыли, потом на ногах были уже все. Визг, крики, ругань — всё слилось в одну режущую слух какофонию. Бухлов стоял абсолютно обалдевший, смотрел на то место, где на практически не повреждённой скамье лежал злополучный рюкзак, продолжающий исторгать из огромной прорехи цементную пыль, и не мог взять в голову, как такое могло случиться. Весельчак посмотрел на него совсем не весёлым взглядом, и каким-то шипящим голосом произнёс:

— Ерунда, говоришь?

Пространство перед глазами Бухлова заполнилось быстро увеличивающимся в размерах предметом, похожим на кулак. Он увидел небо, полное звёзд, которое быстро завертелось, превращаясь в воронку, по которой он и скатился в беспамятство.

* * *

— Итак, гражданин Бухлов Георгий Игоревич, — сидящий за столом милиционер (или уже полицейский?) произносил слова по отдельности, подчёркивая вес и значимость каждого из них, — объясните, каким образом в вашем рюкзаке оказалось взрывное устройство?

— П-понятия не имею, — слегка заикаясь от волнения, ответил Бухлов. — А может, и не было никакого взрывного устройства? — Бухлов с надеждой посмотрел на человека в форме.

— То есть, как это не было? — удивился тот. — А взрыв?

— Да какой там взрыв, — махнул рукой Бухлов. — Просто рюкзак лопнул, и цемент разлетелся по вагону.

Бухлов хихикнул, приглашая представителя закона присоединиться к веселью, — вот ведь нелепица какая приключилась! — но тот даже не улыбнулся.

— А с чего бы вашему рюкзаку так громко лопаться?

«А хрен бы его знал, с чего!» — с тоской подумал Бухлов, но озвучивать мысль не стал, зато, неожиданно для себя, выдал на-гора историю, видимо от отчаяния всплывшую из глубин памяти:

— Когда-то в одном из американских портов взорвался пароход, перевозивший в трюмах горох.

Полиционер немного подумал и спросил:

— И что?

— А то, что тогда тоже сначала решили, что была диверсия, а потом выяснилось, что горох просто намок, разбух и разорвал обшивку, — радостно доложил Бухлов.

Теперь полиционер задумался надолго, потом поинтересовался:

— В электричке что, дождик шёл?

— Нет, — пожал плечами Бухлов. — Может, кто из соседей чего на рюкзак пролил?

Лицо человека в погонах стало приобретать свекольный оттенок, он начал приподниматься из-за стола, рот его приоткрылся, пропуская в грудь побольше воздуха. Бухлов сжался в предчувствии неминуемой бури.

Тут на столе зазвонил телефон. Полиционер шумно выдохнул, опустился на стул и снял трубку. Бухлов к разговору не прислушивался, радуясь нечаянной передышке. А полиционер уже вернул трубку на место, собрал в папку бумаги со стола, встал и молча направился к выходу из кабинета. Бухлов проводил его непонимающим взглядом. Тот так и покинул кабинет, нечего не объяснив, а вместо него в помещение вошёл сержант и замер у порога.

Бухлов отвернулся от двери и принялся себя жалеть, да и было за что. Когда минут через десять за спиной отворилась дверь, Бухлов даже головы не повернул, он полагал, что вернулся давешний полиционер. Однако голос, прозвучавший за спиной, был ему незнаком.

— Свободны, сержант!

И почти тут же в поле зрения возник человек в штатском (Не штатский, а именно в штатском — улавливаете разницу?). Он бросил на стол знакомую Бухлову папку и опустился на стул. С прищуром оглядел заплывший левый глаз Бухлова, неодобрительно покачал головой и снял трубку телефона.

— Пригласите медиков! — властным тоном распорядился незнакомец, встал, отошёл к окну и расположился подле него спиной к Бухлову.

«Господи, на кого же я похож! — ужаснулся Бухлов. — Если вид на помойку радует его больше, нежели созерцание моего фасада».

Вскоре прибыли медики, правда, в единственном числе.

— Приведите товарища в порядок, — распорядился человек в штатском и снова отвернулся к окну.

Пока обрабатывались повреждения, и бинтовалось лицо, Бухлов тихо радовался. Его назвали «товарищем», а это вселяло определённые надежды.

— Я закончил! — доложил медбрат спине у окна.

Человек резко повернулся, осмотрел результат проделанной работы и, кажется, остался доволен.

— Спасибо, вы свободны! — отпустил он медбрата и вернулся за стол.

Здоровый глаз Бухлова — повреждённый теперь был скрыт под повязкой — смотрел на незнакомца с надеждой. Тот, в свою очередь, так же разглядывал Бухлова, но двумя глазами, в которых плескался водоём иронии.

«Вольно ж ему надо мной издеваться», — подумал Бухлов, отводя потерявший надежду взгляд в сторону.

— Поговорим, Георгий Игоревич? — предложил незнакомец в штатском.

— А у меня есть выбор? — криво усмехнулся Бухлов.

— Совсем отказаться от беседы вы, конечно, не можете. Но вы вправе требовать не приватной беседы, которую подразумеваю я, а допроса под протокол. В таком случае мы переедем с вами в другое здание, где располагается организация, которую я представляю. Там я представлюсь вам по всей форме, а вы будете отвечать на вопросы, касающиеся вашей причастности к террористической деятельности. Такой расклад вас устраивает?

Бухлов, опустив голову, молчал.

— Вижу, что нет, — продолжил незнакомец. — Тогда давайте просто побеседуем. И если в ходе общения выяснится, что мы понимаем друг друга, протокол нам может и не понадобится.

Бухлов оторвал от пола взгляд, в котором вновь затрепетал лучик надежды.

— Я вас слушаю, — чуть осевшим голосом произнёс он.

— Вот и замечательно! — рассмеялся незнакомец. — Вам никогда не приходило в голову, милейший Георгий Игоревич, что вы чем-то схожи с древнеримским богом Янусом?

Бухлов неопределённо пожал плечами.

— Схожи, схожи, — продолжил настаивать на своём незнакомец. — Лик обывателя Георгия Игоревича Бухлова наше ведомство мало интересует. А вот со скандально известным представителем «жёлтой» прессы Жоржем Князевым — вы ведь так подписываете свои пасквили? — по одному вопросу нам бы хотелось прийти к взаимовыгодному соглашению.

Бухлов сглотнул и как заведённый повторил:

— Я вас слушаю.

— Слушайте, и не говорите потом, что не слышали. Мы безо всяких неприятных последствий, кроме, разумеется, тех, что зафиксированы у вас на лице, вытаскиваем вас из передряги, в которую вы угодили, а вы прекращаете преследовать чету Вяземских и навсегда забываете о «Латинском танго». По-моему, вполне равноценный размен, как вы полагаете?

«Значит, мои догадки были верны! — молнией пронеслось в мозгу Бухлова. — Я вплотную соприкоснулся с государственной тайной и меня решили укоротить. Спасибо, не убили. И что теперь делать? На терроризм этот пшик в электричке, ими же, наверняка, и устроенный, конечно, не тянет, но с таким «хвостом» редакторы могут побояться иметь со мной дело. Придётся соглашаться на их условия. А там — поглядим!»

— Я согласен, — выдавил из себя Бухлов.

— Отлично! — улыбнулся незнакомец. — Сейчас закрепим наше соглашение на бумаге. — Он пододвинул Бухлову бланк. — Подпишите!

Бухлов взглянул на бланк и вздрогнул, как от удара током.

— Подписка о сотрудничестве? — хрипло произнёс он.

— Она самая! — кивнул незнакомец. — Да вы подписывайте, Бухлов, подписывайте! Поверьте, в роли информатора вы нам не интересны. Но если захотите нарушить обещание, эта бумага поставит на вашей журналистской карьере крест. Подписывайте!

Бухлов вздохнул и расписался, где требовалось.

* * *

Ерёменко выслушал доклад Сологуба с каменным лицом.

— Вы сошли с ума? — поинтересовался он у закончившего доклад Сологуба очень спокойным тоном, который не предвещал знающим Ерёменко сотрудникам ничего хорошего.

— Никак нет, товарищ генерал-полковник, — поспешил успокоить начальство Сологуб. — Майор Максимов разработал и провёл операцию по личной инициативе, в свободное от службы время, самостоятельно, без привлечения кого-либо из сотрудников.

— А удостоверение сотрудникам полиции он что, «липовое» предъявил? — грозно спросил Ерёменко.

— Так точно! — лихо отрапортовал Сологуб.

— То есть как? — вытаращил глаза Ерёменко. — Нет, вы точно рехнулись. А если бы там «липу» распознали?

— Это в «задрюпинском»-то отделении? — удивился Сологуб. — Шутите, товарищ генерал-полковник.

— Ну, да, — смущаясь от нелепого предположения, и, одновременно, остывая, произнёс Ерёменко. — Это я погорячился. Ладно. Но ты мне об этом не докладывал!

— Никак нет! — гаркнул Сологуб.

— Что «никак нет»? — удивился Ерёменко.

— Так точно, не докладывал!

— Ну, что ты, Михаил Иванович, — поморщился Ерёменко. — Генерал-лейтенант, а шутишь, как полковник.

— Виноват.

— Извинения приняты. В следующий раз, прежде чем ко мне идти, потренируйся.

— Есть потренироваться!

— Ладно, — усмехнулся Ерёменко. — Присаживайся, Михаил Иванович, — всё это время Сологуб стоял навытяжку подле стола. — Рассказывай, зачем вся эта кутерьма понадобилась.

«Пронесло!» — с облегчением подумал Сологуб, присаживаясь на краешек стула.

— Ну? — поторопил его Ерёменко.

— Как мы с вами и предполагали, Пётр Петрович, — начал Сологуб, — операция по внедрению Ларисы Максимовой в окружение Екатерины Вяземской была проведена её матерью успешно. И как-то в разговоре Екатерина обмолвилась, что их с мужем достаёт некий назойливый журналист. Майор Максимов без труда узнал и имя этого журналюги, и то, что именно он является автором той скандальной статьи, из-за которой у него с погона слетела звёздочка.

— Не угомонился, значит, на том писака, — сквозь зубы произнёс Ерёменко.

— В том-то и дело, — подхватил мысль Сологуб. — И решил Максимов разом двух зайцев пострелять: и Вяземских от докуки избавить, и за Контору посчитаться…

— Но-но, ты это брось, — перебил Сологуба Ерёменко. — Или ты, — он подозрительно посмотрел на генерал-лейтенанта, — считаешь, что Максимова за сей подвиг к правительственной награде представить следует?

— Нет, этого я не считаю, — заверил начальство Сологуб, был помилован и поощрён на продолжение рассказа. — А вот награда от Вяземского, в виде дружбы, ему, я полагаю, положена.

— То, что полагаешь ты — это одно, а что полагает сам Вяземский?

— Поживём — увидим, — пожал плечами Сологуб.

* * *

— То есть, ты полагаешь, что я теперь как бы Максимову должен?

Катя пожала плечами.

— Ну, не то, чтобы, но, вроде как, и да. Мы должны.

— А не кажется тебе, — прищурился Старх, — что эта услуга нам, как бы это помягче выразиться, навязана?

— Нет, не кажется, — тряхнула головой Катерина. — Я в этом нисколько не сомневаюсь. Однако ценность услуги это ничуть не снижает.

— А ничего, что ты сама, и совсем недавно, не рекомендовала мне иметь каких-либо дел с Максимовым?

— Тогда я пеклась исключительно о твоих интересах, — уверено ответила Катя.

— А сейчас?

— И сейчас, — не сменила тона Катя. — Или ты начал во мне сомневаться?

— Нет, нет, — поспешил уверить жену Старх. — Всё очень логично, и, главное, последовательно.

— Рада, что ты это понимаешь! — поставила точку Катя.

Старх не выдержал и рассмеялся. Катя некоторое время крепилась, но не удержалась и тоже фыркнула.

Потом они сидели рядышком на диване. Голова Кати покоилась на плече мужа. Старх рассуждал:

— Пригласим Максимовых в гости. Ты приготовишь вкусный обед… — Старх почувствовал, как Катя завозилась у него под боком. — Что-то не так?

— Всё так, милый. Только пригласим мы их в хороший ресторан, где и угостим вкусным обедом.

— Точно! — поддержал жену Старх. — Так будет гораздо лучше. И выберем ресторан с караоке.

— Непременно, милый, — промурлыкала Катя.

— А потом я расскажу Геннадию — так, кажется, зовут Максимова? — про ту бумагу, которую я утаил.

— На фига? — поинтересовалась Катя. — Дело, конечно, твоё, но зачем так торопиться? Познакомься поближе. Если решишь, что он достоин дружбы, тогда всё ему и выложишь.

— А чё не сразу? — лениво поинтересовался Старх.

— После того, как ты покажешь ему бумагу, твоё участие в операции станет свершившимся фактом. Усёк?

— Усёк, — не очень уверено ответил Старх.

* * *

— Товарищ генерал-лейтенант, майор Максимов по вашему приказанию прибыл!

— Здравствуй, Гена, — Сологуб с интересом смотрел на вытянувшегося майора.

— Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант!

Сологуб укоризненно покачал головой.

— Не здравия ты мне желаешь, Гена, — погибели ты моей хочешь. Чего раскричался-то?

— Так ведь… — растерянно начал майор и замолк.

— Как «так» и что «ведь»? — строгим голосом спросил Сологуб. — Ты, кроме меня и себя, кого-нибудь ещё в кабинете видишь?

— Никак нет!

— Может, ты думаешь, что мой кабинет «слушают»?

— Никак нет, — упавшим голосом повторил Максимов.

Майор никак не мог привыкнуть к генеральским, как тот сам их называл, «загибулинам». А Сологуб очевидно наслаждался его растерянностью.

— Никак нет, — передразнил он майора. — Генерал к нему по имени, с душой, а он «никак нет», не стыдно?

— Так точно! — вырвалось у майора, но он тут же поправился: — Стыдно, Михаил Иванович, виноват…

— Другое дело, — добродушно буркнул Сологуб. — Проходи, присаживайся.

Максимов выбрал ближний к «престолу» стул и сел. Генерал приподнял лежащую перед ним бумагу.

— Значит, в отпуск просишься, Гена?

— Прошусь, Михаил Иванович, — кивнул Максимов.

— А чё так надолго? Вконец нервы, видать, поистрепал.

— Поистрепал, Михаил Иванович, ох, поистрепал! — вошёл в раж Максимов.

Сологуб хмыкнул.

— Ты играй, майор, да не заигрывайся, — пробурчал он, впрочем, совсем не грозно. — Подпишу я твою бумагу, только ответь: где нервы лечить собираешься?

— Приятель экспедицию организует. Хочет отыскать потомков друзей одного из своих предков. Ну, и меня с женой пригласил поучаствовать.

— Доброе дело другу помочь, — одобрительно кивнул Сологуб. — А друга-то не Аристархом, случаем, кличут?

— Точно. Аристарх Вяземский. А как вы догадались? — изобразил удивление Максимов.

— Работа у меня такая, — усмехнулся Сологуб. — Так вы втроём в экспедицию собираетесь?

— Нет. Ещё едет жена Аристарха Екатерина и её подруга Светлана.

Сологуб нахмурился.

— Я ведь тебя насчёт Светланы Фернандес, кажется, предупреждал?

— Так я тут и не причём, — развёл руками Максимов. — Женщины сами всё между собой и решили.

— Верю, что не твоя была идея, майор, — голос Сологуба враз стал жёстким. — Но ответственности это с тебя не снимает. Если хоть один волос… Уяснил?

— Так точно, товарищ генерал-лейтенант!

— Ну и ладно, — в голос Сологуба вновь вернулось добродушие. — И где же твой друг собирается искать этих самых потомков?

— Это очень интересная история, Михаил Иванович. Приятель мой полгода как вернулся из другой экспедиции: в Латинскую Америку.

— Повезло парню! — восхитился Сологуб. — Наверное, привёз что-то интересное?

— Да. Старинный крест.

— Дорогой, наверное?

— Это как посмотреть, — хитро прищурился Максимов. — Крест может и не дорогой, но с тайником, а в тайнике — бумага!

— Как бумага? — опешил Сологуб. — Ты ведь докладывал, что тайник пуст?

— Не я один, все так думали, — пожал плечами Максимов. — Однако бумага была. Её Вяземский ухитрился незаметно ото всех вытащить.

— Вон оно как… — протянул Сологуб. — Всех, значит, Вяземский перешустрил. Молодец!

Тут Сологуб вспомнил недавний разговор с Ерёменко и добавил как бы для себя одного:

— А чутьё тебя, Дядя Миша, таки не подвело.

Заметив, как заёрзал на стуле Максимов, поспешил успокоить подчинённого:

— Не заморачивайся. Это я о своём. Бумага с собой?

— Подлинник у Вяземского. А я, — Максимов полез в карман, — сделал себе копию.

Сологуб принял протянутый Максимовым листок, затем хмыкая и жестикулируя лицевыми мускулами, прочёл глазами следующий текст:

— Хреновый стишок! — Сологуб перекинул листок обратно Максимову.

— Так ведь он писан не для того, чтобы услаждать слух, а для того, чтобы указать дорогу к золоту, — заступился за неизвестного пиита майор.

— Аргументируй! — потребовал генерал.

— Руно — золото, — начал Максимов и остановился, глядя на генерала. Видимо майор решил придерживаться пошаговой стратегии.

Сологуб этот маневр мгновенно раскусил, усмехнулся, и первый шаг одобрил.

— Ну, допустим, продолжай.

— С рекой ещё проще, — приободрился Максимов. — Из Байкала вытекает лишь Ангара.

— А вот это не факт! — довольно резко отреагировал Сологуб. — С чего ты взял, что речь идёт о том, что вытекает? И вообще: где тут Байкал?

— В стихотворении его действительно нет, — согласился с начальством Максимов, — но оно наверняка есть на карте…

— Которую ещё надо выпросить у какого-то адмирала, — перебил его Сологуб.

— Думаю, что встреча с потомками капитана Гущина даст ответ на многие вопросы.

— Так их ещё надо найти, — резонно заметил Сологуб.

— Они уже найдены!

— О как! — теперь уже вполне искренне удивился Сологуб. — Оперативно, хвалю. И где же они?

— В Харбине.

Максимов достал из кармана ещё один листок и положил на стол перед генералом. Тот попытался рассмотреть отпечатанную на листе копию фотографии, чертыхнулся и полез в ящик стола за лупой. Закончив изучение снимка, отложил лупу в сторону и вопросительно посмотрел на Максимова.

— Надгробная плита на могиле Гущина в Харбине, — пояснил майор. — Там есть энтузиасты, которые ведут учёт могилам русских людей, там похороненных. Некоторых могил уже не существует, остались только фотографии. Но могила Гущина, к счастью, цела. По оперативной информации за ней до сих пор ухаживают родственники.

— Это действительно кое-что, — одобрил Сологуб, потом хитро прищурился, — Однако скажи мне, майор, отчего ты раньше до могилы не докопался?

— Все предыдущие поиски велись на основе мемуаров каппелевского офицера. А в них указана фамилия Рощин.

— А он не Рощин, а Гущин, — усмехнулся генерал. — Описался мемуарист, земля ему пухом. Что думаешь делать?

— Ждать известий от Вяземских, — пожал плечами Максимов и пояснил: — Они уже в Харбине.

* * *

Послушать «харбинские» рассказы собрались все члены будущей экспедиции и примкнувшая к ним Елена Ерёменко. Именно она оккупировала любимое кресло Старха, — саммит проходил на квартире Вяземских — на что он, впрочем, не затаил в душе обиду, памятуя не столько о высоком положении её супруга, сколько об интересном положении самой Елены. Чета Максимовых заняла левую половину огромного дивана, правую же его часть украсили своим присутствием Катя Вяземская и Света Фернандес.

Слово держал Старх. Он только-только преодолел вводную и постепенно подбирался к сути.

— … Оказалось, после отъезда Вяземского капитан Гущин жил хоть и недолгой, но весьма насыщенной жизнью. Заскучав отсутствием друзей (есаул Егоров вслед за Вяземским оставил Харбин и ускакал в направлении родного Забайкалья) он решил взбодриться поиском приключений на известное место и весьма в этом преуспел. Не без помощи нагана отбил у каких-то бандитов симпатичную девчонку, ничуть не смутившись тем, что она была китаянка, в неё же влюбился и на том влип окончательно. Отец девушки, говоря современным языком, был местным предпринимателем, испытывал жесточайшее давление со стороны криминала и такому мужу для своей пятой дочери был рад. Гущина женили и поставили во главе войск самообороны. Есть сведения, что в браке Гущин был счастлив, потому вскоре оставил жену безутешной вдовой. Возглавил воинов клана в решающей битве, саму битву выиграл, но пал на поле боя. Однако наследника смастерить успел, потому и род его на нём не прервался, и в Харбине появилась китайская семья с русскими корнями и нетипичной для Поднебесной фамилией Гу-Цин.

Старх потянулся к стакану с соком, и пока он смачивал натруженное горло, рассказ продолжила Катя.

— Мы отыскали в Харбине некую Ю Гу-Цин. Очень симпатичная девушка и хорошо говорит по-русски. Она многое рассказала о своём предке капитане Гущине и помогла обнаружить карту.

— И где же она? — нетерпеливо спросил Геннадий Максимов.

Катя посмотрела на мужа. Старх улыбнулся лёгкой загадочной улыбкой, водрузил на стол стоящий до того на полу дипломат, лихо щёлкнул замками, откинул крышку, извлёк из нутра дипломата холст без рамы и продемонстрировал собранию.

— Александр Васильевич Колчак, — прокомментировал увиденное Максимов.

— Он самый, — одобрительно кивнул Старх. — Портрет адмирала Колчака. Писан с фотографии неизвестным китайским художником в Харбине осенью 1920 года.

— Можно? — протянул руку Максимов.

Старх молча передал ему холст. Майор быстро осмотрел портрет и удовлетворённо улыбнулся.

— Холст сдвоенный, — объявил он таким тоном, будто только что сам сделал это открытие, — между половинками карман, до недавнего времени заделанный, а в нём… — Майор двумя пальцами подцепил что-то внутри холста и вытащил на свет. — А в нём, видимо, карта!

Максимов встал и понёс сложенный лист к столу. Старх убрал дипломат, Геннадий положил лист на стол и развернул.

— Точно, карта, — не совсем, однако, уверенно произнёс майор. — Вернее, её ксерокопия. — Он вопросительно посмотрел на Старха.

Меж тем все потянулись к столу, даже Лена, придерживая рукой заметно округлившийся живот.

— Дело в том, — пояснил Старх, — что оригинал карты оказался весьма ценной вещью.

— Юля нам объяснила, — продолжила за мужем Катя, — что это работа очень известного в Китае мастера. Вернее, известными его работы стали совсем недавно. Мастер уже много лет покоился в земле, когда вдруг обнаружилось, что он был чуть ли не гением. И теперь любая его работа стоит огромных денег.

— Так что Юля Гущина враз обогатилась, — вновь перехватил слово Старх, — и в благодарность презентовала нам и ксерокопию карты и сам портрет, который художественной ценности не имеет, и дневник своего предка капитана Гущина.

Сообщение о дневнике на некоторое время отвлекло внимание от карты. Все смотрели на Старха, который извлекал из дипломата тетрадь в кожаном переплёте.

— Занимательное, я вам скажу, чтиво, — потряс дневником Старх, — однако к нашему делу большей частью отношение не имеющее. Потому я тут карандашиком нужные места отметил, их вам сейчас и зачту.

Старх раскрыл тетрадь и стал перелистывать пожелтевшие от времени страницы.

— Вот, например, любопытная запись. — И он зачитал, водя пальцем по строчкам: — «… Сюда не дотянутся алчные руки союзников, достояние России останется в русской земле. С собой взяли три пуда на расходы…» Или вот: «… Карту узкоглазый нарисовал отменную. Теперь без креста и портсигара сам чёрт не найдёт дорогу к закладке…» И последнее: «… Решили так: если не мы, то пусть наши потомки, но не ранее 10.10. 2010. Почему так — не знаю. Вяземский что-то объяснял, но я так ничего и не понял…»

— И это всё? — разочарованно спросил Максимов. — Может, вы что-то пропустили?

Старх молча протянул ему дневник. Геннадий принял тетрадь, но читать не стал, а обратился к карте.

— Вы уже разобрались, что вся эта аллегория может означать? — спросил он у Старха.

— Ну, как-то так… — уклонился от прямого ответа Вяземский. — Карта, очевидно, сориентирована по сторонам света. Вот эта медуза с хвостом — Байкал.

— А что, похоже, — кивнул Максимов. — Щупальца — реки, которые впадают в озеро, а хвост — Ангара.

Женщины рассматривали карту молча, внимая умным речам мужчин.

— Драконы, — продолжил Старх, — видимо, хребты.

— А цифры? — спросил Максимов. — Их тут не пересчитать.

Вяземский пожал плечами.

— Одна из них, скорее всего, указывает на клад. Но какая?

— Да… — протянул Максимов. — Без портсигара не понять. Что там на нём, и где его искать?

— Что на портсигаре, узнаем, когда его найдём, — сказал Старх. — А искать его надо в Даурии.

— Почему именно в Даурии? — удивился Максимов.

— А потому, Гена, что «харбинская» история ещё не закончена. Юля поведала нам одну притчу, которая передаётся в их семье из поколения в поколение. Якобы через полгода после гибели капитана Вяземского пришёл к его жене один человек — русский казак, который поведал о том, что есаул Егоров погиб от руки одного из приспешников атамана Семёнова — чего-то они там не поделили. Умирая, Егоров попросил того казака отыскать в Харбине капитана Гущина, и поведать ему о том, что портсигар теперь в руках убийцы Егорова. А произошли все эти страсти, стало быть, в Даурии.

— А фамилию убийцы тот казак назвал? — спросил Максимов.

— Назвал. Тимофеев.

— Хорошо! Я постараюсь узнать как можно больше об этом Тимофееве, а вы, — Геннадий обвёл собрание глазами, — готовьтесь в дорогу!

— Как я вам, ребята, завидую! — вздохнула Лена. — Если бы не сын, — она ласково погладила живот рукой, — махнула бы и я с вами!

Майор Максимов внутренне перекрестился. Вовремя обрюхатил генерал жену. Если за Свету грозят голову снять, то за Лену и кое-что более ценное оторвут, не задумываясь!

* * *

— Это ты в точку попал! — дослушав доклад, хохотнул Сологуб. — За свою Лену Ерёменко бы тебе точно яйца оторвал! — Потом, не обращая внимания на хмурое лицо Максимова, спросил: — И что там Тимофеев?

— Был такой. Состоял при Семёнове палачом. Предан был атаману, как собака. Их и повесили-то рядышком.

— Справедливо. Любишь атамана, люби и рядышком висеть, — подвёл черту под судьбой Тимофеева Сологуб. — А про портсигар что-нибудь выяснил?

— В описи вещей, изъятых у Тимофеева при аресте, портсигар не числится.

— Ишь, ты, — удивился Сологуб. — Опись, значит, сохранилась? Какого только мусора в архиве не держат… Да… обрубился, значит, кончик?

— Не совсем… — загадочно улыбнулся Максимов.

— Ты вот что, Гена, — рассердился Сологуб, — кончай мне туман напускать. Обойдёмся без мхатовских пауз.

— Нашлась ниточка, Михаил Иванович, — зачастил майор. — Отыскал я в Москве одного ветерана из наших, который при аресте Тимофеева присутствовал. Так он божится…

— Окстись, Гена, — прервал майора Сологуб. — Как такой может божиться?

— Я хотел сказать: утверждает, — поправился Максимов.

— Другой коленкор, — кивнул Сологуб. — Хотя, учитывая его возраст, это слово тоже не очень-то катит. Ну, за неимением гербовой… Продолжай!

— Так вот, видел он этот портсигар! Массивный, серебряный, с двуглавым орлом на передней крышке и какими-то письменами на задней. Сам он его не брал, но кто мог это сделать, припомнил. Писарь, что опись составлял.

— Логично, — одобрил Сологуб. — Украл и в опись не внёс. Очень даже логично! Фамилию твой ветеран не вспомнил?

— Не вспомнил, но я её сам нашёл. Заглотин фамилия того писаря.

— Подходящая фамилия. Точно он портсигар тиснул. Не мог с такой фамилией не тиснуть! Где обитает, выяснил?

— Не точно, но, скорее всего, в аду. В рай его бы вряд ли пустили.

— Помер, значит, — подытожил Сологуб. — А до того где обитал?

— Вы не поверите, Михаил Иванович, но в той самой станице, что в Даурии, откуда и Егоров, и Тимофеев родом, и где Тимофеев Егорова порешил.

— Знамо дело, не поверю, — кивнул Сологуб. — Такие совпадения только в кино бывают. Помяни моё слово, Гена, за такую удачу там, — Сологуб ткнул пальцем в потолок, — высокую плату потребуют. Так вы сейчас туда?

— Завтра вылетаем, Михаил Иванович.

— Ты, Гена, пиши с дороги, не забывай старика. Тискай «аську»-то, не стесняйся!

* * *

— Ну, чё, командир, за ними? — таксист вопросительно косил на Князева. — Я могу, если «бабосы» есть.

— Разворачивайся! — Князев с сожалением посмотрел вслед удаляющейся машине. — Возвращаемся в центр.

— Как скажешь, — немного разочарованно сказал таксист, выполняя маневр.

«Миллионщики хреновы! — ругался про себя Князев. — В область на «тачке» рванули. Деньги им девать некуда! А мне их теперь ищи…»

* * *

Жорж Князев, в миру Бухлов, то, что своё слово не сдержит, знал ещё тогда, когда бумагу подписывал. Точнее, Бухлов тогда думал, что сдержит, а вот Князев точно знал, что нет. А всё потому, что мнил себя лузером. И если бы он один. Вся редакция так считала. Потому и закрепилось за Князевым малопочётное прозвище «Жора Минус». А он очень хотел стать Плюсом. Просто бредил этим. Готов был ради «золотой» строчки копаться в любом дерьме. Впрочем, в газетёнке, которую он представлял, этим занимались все журналисты, и все рано или поздно находили свою золотую жилу. Нашёл её, казалось, и Князев. И помог ему в этом, как ни странно, такой же, как и он, лузер, и по совместительству одноклассник Венька Галкин. Хотя чего тут странного? Два минуса в определённой комбинации вполне могут дать плюс.

Капитан Галкин служил в ведомстве генерала Ерёменко, где звёзды, как известно, падают не столько на грудь, сколько на погоны. К тому времени, как три маленькие звезды расположились на погонах Галкина уютным треугольничком, начальство окончательно утвердилось в том, что для оперативной работы он абсолютно не пригоден. И его подвинули ближе к бумагам. Мог он, конечно, службу и оставить, но не захотел. Уж больно нравились ему красные корочки с вытесненными на них золотом грозными буквами…

В тот день на душе у Галкина было особенно паршиво. Ему в очередной раз дали почувствовать себя лузером. А ведь ещё с утра настроение у него было очень даже себе ничего. Поблёскивая новыми погонами, он вошёл в приёмную генерала Николаева и попросил адъютанта доложить о своём прибытии. Тот кивнул и снял трубку.

— Товарищ генерал, к вам капитан Галкин с бумагами… — Не притёртое ещё слово «капитан» приятно ласкало слух. — … Говорит, что срочно. Слушаюсь! — И уже Галкину: — Проходите!

В кабинете генерала было людно.

— Мы тут, капитан, присвоение очередного звания Максимову отмечаем, — пояснил Николаев протиснувшемуся к столу Галкину. — Давайте ваши бумаги!

Галкин протянул генералу папку и повернулся к виновнику торжества.

— Поздравляю!

Новоиспечённый подполковник Максимов улыбнулся.

— Спасибо! Так ведь и вас можно с капитаном поздравить?

Как сумел Галкин расслышать в этих словах насмешку? Но сумел. Потому лишь криво улыбнулся, кивнул, забрал папку с подписанными бумагами и, сделав вид, что не заметил протянутого ему стакана с водкой, поспешил к выходу. Недоумённый шум за спиной перекрыл генеральский басок:

— Да бог с ним!

Галкин шёл домой, не разбирая дороги, не видя перед собой ничего, кроме насмешливого лица Максимова.

— Вот, сука!

Вырвавшаяся наружу аттестация Максимову роковым образом совпала со столкновением с каким-то мужчиной.

— Это вы мне? — удивился тот.

Ещё и это! Галкину стало себя совсем жалко. Он поднял глаза на мужчину и пробормотал:

— Извините, это я не вам.

— А кому?.. — начал было мужчина, но осёкся, и уже совсем другим тоном прокричал: — Веник, ты ли это?!

Школьное прозвище заставило Галкина повнимательнее всмотреться в лицо мужчины.

— Буха! — воскликнул он, раскрывая объятия.

Встреча со школьным приятелем отодвинула на второй план воспоминания о казусе в генеральском кабинете. Обмен похлопываниями и междометия постепенно перешли в связные вопросы и ответы. Вскоре Галкин выдал:

— А я вчера капитана получил!

— Да ну?! — искренне восхитился далёкий от армейской службы Бухлов. — Так это ж надо отметить!

Ближайший ресторан гостеприимно распахнул двери. После первой восстановилась былая дружба. Между второй и третьей запараллелились судьбы. После четвёртой всплыла история с Максимовым.

— Он ведь меня, сука, привсенародно унизил! — пьяно канючил Галкин. — А сам…

Так, тут же выскочивший из-за спины Бухлова Князев узнал об операции «Латинское танго». В тот вечер ему писалось, как никогда. На следующий день это отметил и главный редактор словами «Не ожидал!», после чего распорядился поместить статью на первую полосу. Успех был оглушительный, но короткий. Поддержать угасающий интерес читателей можно было только новыми фактами, и лучше «жареными».

Князев вновь встретился с Галкиным. Тот был статьёй доволен. Точнее, её последствиями для своих недавних «обидчиков», Николаева и Максимова. Потому охотно поделился всем, что имел. Теперь Князев знал о возвращении в Россию основных «танцоров» Екатерины и Аристарха Вяземских. Он вознамерился взять у них интервью, но получил от ворот поворот. Озлобился и приступил к осаде, которая кончилась инцидентом в электричке. Это было и хорошо и плохо. Плохо потому, что теперь Князев был на крючке у спецслужб. Хорошо потому, что не осталось сомнений: тут что-то нечисто.

От преследования Вяземских Князев решил перейти к слежке за ними же. И уже очень скоро был вознаграждён. Вокруг интересующей его четы началась нешуточная возня. А когда в поле зрения попал небезызвестный ему по разговору в РОВД товарищ в штатском, и Галкин по предъявленной фотографии опознал в нём Максимова, сердчишко Князева затрепетало в предчувствие большой удачи. Он не знал всех деталей, но точно угадал, что речь идёт о негласном продолжении операции «Латинское танго». Краткосрочный визит Вяземских в Харбин стал для него сигналом о приближении времени «Ч».

Князев изловчился и заранее узнал время дату и место назначения вылета экспедиции. Сам улетел предыдущим рейсом. Дождался путешественников в аэропорту. Был страшно раздосадован тем, как сильно поредели за время полёта их ряды: до Читы долетели лишь Лариса и Геннадий Максимовы. Горевал на ходу, пока незаметно следовал за ними до железнодорожного вокзала. Ехал в том же пригородном поезде. Как и они, взял на привокзальной площади такси. Постоянно утешал себя мыслью: рано или поздно все они воссоединятся, главное не упустить этих. И упустил, вернее, отпустил, поскольку за городом опытный Максимов обязательно бы слежку заметил. Правильнее было дождаться возвращения такси, — номер он запомнил — и уже через таксиста узнать, куда он отвёз пассажиров.

* * *

Князев только-только обустроился в гостиничном номере, а о его прибытии в небольшой забайкальский городок уже докладывали местному криминальному авторитету.

— … Сукой буду, Грач, дело здесь нечисто! — закончил рассказ тот самый таксист, что не так давно возил Князева по городу.

Невысокий черноволосый с горбинкой на носу Грач произнёс каркающим голосом:

— Чего гадать? У него и спросим! Хмурый, — обратился он к сидящему рядом с таксистом здоровяку, — пригласи мудилу в гости.

Хмурый кивнул.

— Сюда везти?

— Совсем глупый, да? — возмутился Грач. — На «дачу» пригласи!

* * *

Князев в раздумье стоял перед входом в гостиницу, когда услышал за спиной:

— О чём задумался, командир?

Князев обернулся и увидел улыбающееся лицо вчерашнего таксиста. Он улыбнулся в ответ.

— Да вот, хочу в таксопарк наведаться. Не подскажешь, какой автобус туда идёт?

— Зачем тебе автобус? — удивился таксист. — Я как раз смену закончил, в парк еду, тебя подброшу. — И заметив сомнение на лице Князева, добавил: — Бесплатно подброшу!

Последний аргумент перевесил сомнения, и Князев решительно шагнул к машине. Протянул руку к ручке передней двери, но таксист его остановил.

— Эта дверь немного заедает. Садись назад, — и распахнул перед Князевым заднюю дверцу салона.

Журналист не успел расположиться на мягком сидении, как рядом с ним разместился какой-то крепкий мужик, разом оттеснив его в центр сидения. Князев открыл было рот, чтобы выразить свой протест, как с другой стороны на сидении утвердился ещё один крепыш. Князев оказался зажат между двумя братками, успев только выдавить:

— Вы что?

Братки не ответили, зато Хмурый, который только что занял место рядом с водителем, повернул к нему голову.

— Молчи, падла!

Князеву уже надевали на голову какой-то мешок, а потом они поехали.

* * *

Свет ослепил. Князев невольно прикрылся рукой, вновь привыкая жить без мешка на голове. По тому, как свободно дышалось, он находился не в помещении. Подскочивший сбоку ветерок подтвердил его домыслы, одновременно принеся с собой аромат готовящегося шашлыка. Князев по-лошадиному прял на запах ноздрями и этим вызвал за спиной чей-то смех.

— Любишь шашлык, дорогой? — прокаркал голос с лёгким кавказским акцентом.

Князев убрал руку от лица и повернулся. На лужайке перед двухэтажным домом сидело на раскладном стуле и пялилось на него некое горбоносое чмо. Рядом стояли уже знакомые братки, не было только таксиста.

Горбоносый поманил его волосатой рукой:

— Подойди.

Князев приблизился, получил кулаком под дых, невольно опустился на колени. Отдышавшись, попытался встать, но чужие руки на плечах пресекли попытку. Ещё одна рука, больно ухватившись за волосы, подняла голову. Теперь взгляд горбоносого был чуть выше.

— Не дёргайся, — посоветовал он, потом добавил: — Рассказывай.

— Чего рассказывать? — поинтересовался Князев и тут же чуть не задохнулся от боли в почках.

Горбоносый укоризненно покачал головой.

— Совсем глупый, да? Я сказал: рассказывай, а ты вопросы задаёшь.

Князев потеряно молчал, за что ещё раз получил по почкам, правда, уже не так сильно. Тогда он заговорил, запинаясь через слово:

— Меня зовут… Жорж Князев, я журналист… из Москвы.

— Молодец, — похвалил Князева горбоносый, — рассказывай дальше.

И Князев рассказал обо всём, что было связано с поездкой в эту дыру, где верховодил драчливый кавказец и о которой (поездке) он уже успел пожалеть. Больше его не били. Когда Князев выговорился и замолчал, горбоносый поднялся со стула. Князева тут же вздёрнули на ноги и оттащили в сторону. Горбоносый, не глядя, прошёл мимо в направлении мангала. Князева отпустили. Горбоносый, не оборачиваясь, махнул рукой. Князева подтолкнули в сторону дома.

— Пошёл!

Не успел Князев сделать и пары шагов, как сзади раздалось:

— Погоди!

Князев остановился и повернулся на голос. Горбоносый снял с шампура кусок мяса и кинул в его сторону.

— Лови!

Князев изготовился поймать летящий кусок, но тут откуда-то вывернулась собака и в высоком прыжке перехватила добычу. Горбоносый издевательски рассмеялся.

— Хочешь кушать — надо быть ловчее!

«Подавись ты своим шашлыком, чурка грёбаная!» — с обидой подумал Князев, повернулся и под присмотром конвоиров поплёлся к дому.

* * *

— Присаживайся, дорогой, угощайся! — предложил Грач подошедшему таксисту. Тот быстро юркнул за стол и ухватил с подноса шампур.

— Узнал, куда уехали друзья нашего гостя?

Таксист поспешил проглотить не разжёванный кусок.

— Узнал, Грач, в станицу Знаменская.

— Молодец! — похвалил таксиста Грач. — Да ты кушай, кушай. — Потом повернулся к Хмурому. — У тебя есть кто в Знаменской?

— Есть человечек, — кивнул Хмурый.

— Так ты его озаботь: пусть присмотрит за гостями.

— Сделаю.

— Сделай, дорогой. А куда те трое подевались, удалось выяснить?

— Их самолёт до Читы имел две посадки: в Новосибирске и Иркутске.

Грач протянул руку.

— Дай-ка фотку, что при журналюге нашли.

Хмурый вложил в протянутую ладонь фотографию. Грач долго её рассматривал, потом спросил:

— Отмечены те, что в Знаменской?

— Да, — подтвердил Хмурый.

— Остальных трёх сделай на отдельный снимок и пошли с ним человека в Иркутск, пусть сядет им на хвост.

— А где он их там найдёт? — спросил Хмурый.

— А ты умного отправь, — посоветовал Грач.

* * *

Ерёменко смотрел на фотографию в личном деле капитана Галкина.

— И это «крот»? — спросил он у Сологуба.

— Дурак он, а не «крот», — досадливо поморщился Сологуб. — Но информацию по «Латинскому танго» слил Бухлову именно он.

— Это точно?

— Точнее некуда, — кивнул Сологуб. — После случая в электричке я дал команду взять Бухлова под наблюдение, как возможного пособника террористов. Наружка зафиксировала две его встречи с Галкиным. Есть записи их разговоров.

Ерёменко вздохнул.

— Ну, раз улики налицо — будем арестовывать!

— Если позволите, товарищ генерал-полковник, у меня есть другое предложение.

Лицо Ерёменко приняло непередаваемое словами выражение, которое обладатели высоких кабинетов используют в том случае, если ничего не понимают, но не хотят это показать. Он закрыл папку с личным делом Галкина, откинулся в кресле и произнёс:

— Слушаю вас, товарищ генерал-лейтенант.

— Я прошу откомандировать капитана Галкина в моё распоряжение для дальнейшего использования на оперативной работе, — чётко выговорил Сологуб.

Выражение лица Ерёменко стало ещё более непередаваемым, он потребовал:

— Обоснуйте вашу просьбу, товарищ генерал-лейтенант!

— Слушаюсь, товарищ генерал-полковник! Ну, арестуем мы Галкина, а что предъявим? Нет, конечно, предъявить нам ему есть чего, — быстро поправился Сологуб, — но на серьёзный срок его проступок не тянет, если вообще тянет на срок. Ну, попрём мы его из Конторы, а «демократическая общественность» его тут же в мученики совести определит. Нам это надо? А так дадим ему шанс искупить вину.

— На Кавказ, что ли, хочешь его отправить? — спросил Ерёменко. — Так он не поедет.

— Да какой Кавказ! — воскликнул Сологуб. — Какой там с него толк?

— Что-то я тебя совсем не понимаю, Михаил Иванович! — Ерёменко потряс головой, сбрасывая с лица поднадоевшую маску. — Объясни толком.

— Хочу я его отправить дружка выручать, — хитро улыбнулся Сологуб. — Дело в том, что Бухлов попал в плен.

— К кому? Где? — удивился Ерёменко.

— В небольшом городишке вблизи Читы, к местным бандитам, — пояснил Сологуб.

Ерёменко какое-то время сидел молча, переваривая услышанное, потом спросил:

— Как он там оказался?

— Увязался за известной вам экспедицией, но не допёр, что Вяземские и Фернандес покинут борт в Иркутске. Попробовал сесть на хвост Максимовым — упустил и этих. Зато своей суетой привлёк внимание криминалитета. Они его и повязали. Местные товарищи плотно за ним не приглядывали, так что о похищении узнали с опозданием, и где его держат, пока не выяснили.

— А Галкин, значит, выяснит? — саркастически усмехнулся Ерёменко. — Ты помнишь, за что его на бумажную работу перевели?

— Помню, — кивнул Сологуб, — за профнепригодность.

— И ты хочешь вернуть его на оперативную работу?

— А почему нет? — усмехнулся Сологуб. — Пусть носом землю пороет.

— И окажется рядом с журналистом, — подытожил Ерёменко.

— Там мы всех и накроем!

Вот теперь на лице Ерёменко проступило полное понимание.

— На живца решил порыбачить? Ну, Михаил Иванович! Добро, действуй!

* * *

— Товарищ генерал-лейтенант, капитан Галкин по вашему приказанию прибыл!

Сологуб молча наблюдал, как меняется поведение Галкина под его тяжёлым взглядом. Посвящённые знали, что сам Дядя Миша называет этой действо «Первой частью марлезонского балета». Когда лицо капитана пошло пятнами, а глаза забегали в тщетных поисках укрытия от генеральского взгляда, Сологуб перешёл к части второй.

— Докладывайте, капитан! — приказал он Галкину.

— О чём докладывать, товарищ генерал-лейтенант? — чуть шевеля затвердевшими губами, пролепетал несчастный.

— Начните с того, как вы на пару с неким Жоржем Князевым, он же Бухлов, Родину продавали! — порекомендовал Сологуб.

Галкин едва не упал в обморок, но на ногах удержался. Потом лицо его внезапно просветлело решимостью. Он гордо вскинул голову и чётко произнёс:

— Родину я не продавал!

«От страха страх потерял, — догадался Сологуб. — Такое бывает. Он сейчас с трёх сторон стену видит, а единственный выход я ему загородил. Вот он и цепляется за что ни попадя. Сейчас, видимо, про «демократическую» прессу вспомнил. А вот мы его от этой темы и отцепим!»

— Думаете, за ваш «подвиг» «демократическая» пресса вас на щит поднимет? — спросил Сологуб, и по глазам капитана понял, что попал в точку. — Так я вам скажу: зря надеетесь. После того, как собратья по перу узнают, кто на самом деле Жорж Князев, ваша персона им будет совсем неинтересна. Ознакомьтесь! — Сологуб швырнул на стол ближе к Галкину подписку Бухлова.

От прочитанного у капитана началась настоящая паника. Рука с бумагой безвольно повисла вдоль туловища, а вторая зашарила в поисках опоры, пока не нашла её в виде спинки стула.

«Пора ему щель открывать, — с беспокойством подумал Сологуб, — а то обделается ненароком — кабинет потом не проветришь!»

— Да, понаделал ты делов, парень… — в голос генерала вкрались сочувственные нотки, чего не мог не заметить наказуемый. — Да ты садись, Веня, на стульчик-то, будем вместе кумекать, как тебя из дерьма вытаскивать…

* * *

На берегу Байкала жгли костры. Люди прятались за ними от тянувшего с озера холодка, сидя на брёвнах, жались друг к другу плечами и распевали под гитары песни — у каждого костра свою, потом обменивались репертуаром.

Светлана Фернандес левым плечом соприкасалась с плечом Кати Вяземской, а правым тыкалась в подмышку игравшему на гитаре бородачу, лет, может, сорока. Звали его Виктор, был он крепок телом и весел душой, а ещё неплохо пел и играл на гитаре. Светлане он нравился, и она решила этого больше не скрывать.

«Три дня знакомства по нынешним временам — это считай что год по прежнему счёту, — решила она. — Тем более что я ему, похоже, тоже приглянулась, а жизнь так скоротечна!»

* * *

Выбрать для отдыха на Байкале именно Приют «Сарма» им посоветовали ещё в Москве. Открылся Приют сравнительно недавно на месте ещё советской базы отдыха, расположенной вблизи посёлка Листвянка и истока Ангары. Владельцем Приюта являлся один крутой российский бизнесмен, уроженец этих мест. Откуда влетела ему в голову эта блажь? Навеяли ли её воспоминания о туристической юности, или возникло непреодолимое желание замолить хотя бы часть накопленных грехов? Нам про то неведомо.

Зато ведомо, что был тот Приют местом элитным — то есть не всяк того пожелавший мог обрести там временный кров. По каким критериям вёлся отбор постояльцев, для Вяземского, скажем, осталось тайной. Сами они, мало того, что заплатили за тур немалые деньги, так им ещё и поручители потребовались. А приехали на место, и замер Старх в изумлении великом: кого здесь только не было! Группки явно небогатых студентов жили одной жизнью с людьми состоятельными. Бытовали, правда, по-разному.

Студенты и им подобные обитали в симпатичных летних домиках по три-четыре души в каждом. Умывались из рукомойника, а нужду справляли в дощатых строениях, хорошо знакомых каждому российскому дачнику. Питались в столовой — сытно, но просто.

К услугам людей состоятельных были благоустроенные коттеджи звезды на четыре, не меньше. И питались они в ресторане, и баню могли посещать хоть каждый день, тогда как студенты только по составленному для них расписанию. Зато остальное было вперемешку: спортивные игры, боулинг, караоке и коллективный просмотр спортивных телепередач. Нет, в каждом коттедже был свой телевизор и даже не один, но, особенно когда по телику шёл футбол, их обитатели тянулись за студентами в столовую, где на стене висела огромная «плазма». Кто болельщик — тот поймёт. А вечерами на берегу Байкала в специально оборудованных кострищах плясал огонь: под гитару, под песни и под самые разнообразные байки.

* * *

Дослушав очередную песню, Света решительно забрала из рук Виктора гитару и протянула Старху.

— Поиграй пока ты, а мы с Витей немного ноги разомнём.

Вяземский хотел возразить, но Катина рука мягко ухватила за локоть.

— Правда, Старх, поиграй теперь ты, — попросила она.

А Света уже уходила от костра. Виктор, недолго думая, устремился за ней. Света почувствовала, как на её плечи надели куртку, но не обернулась и продолжала идти в сторону коттеджей. И лишь когда открыла ключом дверь, повернула голову к Виктору.

— А если твои вернутся? — спросил он.

— Не вернутся, — улыбнулась Света, — воспитание не позволит.

* * *

С постоем в Знаменской проблем не возникло — была своя гостиница. Сервис, правда, предлагали скромный, но было чисто, и кормили вкусно. Прежде, чем выйти на улицу, Лариса спросила у мужа:

— Куда пойдём?

— Сейчас определимся, — ответил Геннадий и направился к ресепшн. И ничего не ха-ха, был тут ресепшн! Ярким подтверждением сего можно считать тот факт, что вернулся Геннадий к жене в добром расположении духа.

— Дали мне одну наводку, — объяснил он. — Пошли!

«Улица как улица, и люди на ней как люди, — думал Максимов, глядя по сторонам. — Разве что у мужиков через одного штаны с жёлтыми лампасами».

— Куда идём? — прервала его размышления Лариса.

— Есть тут у них один краевед, — пояснил Геннадий, — к нему и идём.

В это время Лариса ойкнула и остановилась. Геннадий, перед этим смотревший на жену, перевёл взгляд, и увидел, что дорогу им загородил коренастый казак, одетый по всей форме: тёмно-зелёные штаны с жёлтыми лампасами заправлены в яловые сапоги, того же цвета гимнастёрка с жёлтыми погонами и опять же тёмно-зелёная фуражка с жёлтым околышем. Казак откозырял и представился:

— Хорунжий Семёнов Илья Семёнович, станичный атаман. А вы кто будете?

— Майор Федеральной службы безопасности Максимов, моя жена Лариса.

— И документы у вас, товарищ майор, имеются?

Максимов достал удостоверение и протянул атаману. Тот внимательно прочёл содержимое и вернул «корочки».

— Порошу прощения, что побеспокоил. Увидел незнакомых людей и решил проверить.

— Вам не за что извиняться, — сказал Максимов. — Вы правильно поступили.

— Вы к нам в гости, или по делу? — Ободрённый словами Максимова, атаман решил продолжить дознание.

— Да можно сказать, что и так и так, — рассмеялся Максимов и пояснил: — Мы в отпуске, но в вашу станицу заглянули по делу…

Выслушав рассказ Максимова, атаман сказал:

— Про Тимофеева я кое-что слышал, а вот фамилию Егоров слышу впервые. У нас в станице таких нет. Вам лучше поговорить с Федотовым Афанасием Ивановичем, он у нас по исторической части дока.

— Так мы к нему и идём, — заявил Максимов.

— А вот это напрасно, — покачал головой атаман. — Нету Афанасия Ивановича. В город по делам отлучился. И ещё дня три не будет. Так что погостите пока у нас, с людьми пообщайтесь. Может, кто чего по вашему делу и вспомнит. А нет, так приедет Афанасий и всё разъяснит. А пока прощавайте. — Откозырял и ушёл.

* * *

Федотов вернулся в станицу вечером следующего дня, раньше, чем предсказывал атаман, и этим весьма обрадовал Максимова, которого от обилия ненужной информации — ей с ними охотно делились местные жители — уже слегка подташнивало.

Федотов встретил их весьма дружелюбно, но сразу ответить на поставленный вопрос не смог.

— Надо покопаться в архиве, — сказал он. — Сделаем так: я вечерком поработаю с бумагами, а вы приходите завтра, часикам к десяти, договорились?

Когда на следующий день они вошли в дом Федотова Максимов по лицу хозяина определил, что тот что-то нарыл. И оказался прав.

— Значит так, — начал Федотов после того, как они уселись за стол. — За что порешил Тимофеев Егорова, я так и не разобрался, но серебряный портсигар убитого забрал именно он. А потом этот портсигар объявился в станице уже после Отечественной войны, привёз его домой Александр Заглотин, но про то, как он к нему попал, никому не рассказывал.

— Он его украл из вещей, изъятых у казнённого Тимофеева, — пояснил Максимов.

— Тогда понятно, — покачал головой Афанасий Иванович, — такими вещами не хвалятся.

— А где теперь этот портсигар, известно? — спросил Максимов.

— Известно, — кивнул Федотов. — После смерти Александра Заглотина портсигар перешёл по наследству его сыну Алексею Заглотину. А как тот прошлым годом помер — к его сыну, внуку Александра, Степану.

— А Степан здесь живёт? — осторожно, как бы боясь спугнуть удачу, поинтересовался Максимов.

— Здесь, — ответил Афанасий Иванович, — куда ему деваться? — Заметив, как радостно переглянулись Лариса и Геннадий, добавил: — Только портсигара у него теперь нет.

— Как нет?! — воскликнул Максимов.

— Да кто ж его знает, как? — развёл руками Федотов. — Говорит, что украли. Но мог и потерять, а то и пропить. У него иногда запои случаются. Это у Заглотиных наследственное.

«Плохо дело, — думал Максимов. — Где теперь портсигар искать? Придётся порасспрашивать Заглотина, может, чего и вспомнит?»

Федотов внимательно следил за его переживаниями, потом спросил:

— Ты мне вот что, мил человек, скажи. Ты именно портсигаром интересуешься или может письменами, что на его задней крышке были начертаны?

Пока до Геннадия доходил смысл заданного Федотовым вопроса, Лариса скороговоркой выпалила:

— Письменами, Афанасий Иванович, конечно письменами!

— Так это совсем другое дело, — усмехнулся в усы Федотов. — Срисовал ведь я те письмена.

— И рисунок у вас? — не веря своему счастью, спросил Максимов.

— У меня, куда ж ему деться?

Афанасий Иванович порылся среди разложенных на столе бумаг, нашёл нужную и протянул Максимову. Геннадий и Лариса едва не стукнулись лбами, когда склонялись над листком. Это было ещё одно стихотворение…

* * *

— Здравствуйте, Дядя Миша!

Сологуб хмыкнул и отстучал двумя пальцами по клавиатуре:

— Привет, племянничек!

После небольшой паузы возникла новая запись:

— У меня всё ок. В Знаменской нашёл, что искал. Завтра едем на Байкал.

— Сначала летим, а уж потом едем, — пробормотал себе под нос Сологуб и отстучал:

— На обратном пути возможна засада. Из Знаменской будем вас вывозить по воздуху. Ждите вертушку. До связи.

Ответ пришёл быстро:

— Понял. До связи.

— Хотел бы я знать, чего ты там понял, — сказал пустому экрану Сологуб и захлопнул крышку ноутбука.

* * *

Получив известие о том, что миссия Максимовых в Знаменской благополучно завершена, и они через день-другой появятся в Приюте, Старх решил навестить джип. Подержанного «японца» они приобрели в Иркутске в день прилёта, на нём и приехали. Пока он стоял на стоянке без дела, но скоро мог понадобиться. Старх попинал скаты, потом сел в салон и запустил двигатель. После прогрева погонял мотор на больших оборотах — никаких подозрительных шумов не прослушивалось. Проверил уровень антифриза, масла и топлива — всё было в норме. Заглушил двигатель и покинул салон.

— В путь собираетесь? — раздалось за спиной.

Вяземский повернулся. Перед ним стоял начальник охраны Приюта. Мужчины обменялись рукопожатием. Познакомились они ещё в день приезда Вяземских и Светланы в Приют. Начальник охраны произвёл тогда на Старха хорошее впечатление. По виду не наркоман, не алкоголик, скорее всего, бывший военный.

— Да нет, Виталий Петрович, — ответил на вопрос охранника Старх, — просто машину проверяю. На днях подъедут наши друзья, тогда и решим. Может и уедем.

— Понятно, — кивнул Виталий. — Я вот что у тебя хотел спросить… Ничего, что я на «ты»?

— Нормально, — ответил Старх.

— Тебе этот человек не знаком? — Виталий достал из кармана фотографию и протянул Старху.

Мужчина был заснят где-то в лесу, возможно, неподалёку от Приюта, и, похоже, не знал, что его фотографируют.

— Нет, я его не знаю, — сказал Старх и протянул фото Виталию.

— Оставь себе, — сказал охранник.

— Зачем? — удивился Вяземский.

— Затем, что этот тип за вами следит: за тобой, за твоей женой и за её подругой.

Это была плохая новость. Старх не хотел ставить под сомнение слова Виталия — если он это сказал, значит, имел на то основания.

— Этот тип несколько раз попал в поле зрения телекамер, да и моих ребят тоже. Кружит возле базы и высматривает в бинокль именно вас, можешь не сомневаться.

— Я и не сомневаюсь, — ответил Старх. — Кто он, не пробовали выяснить?

— Выясняем, но пока результат нулевой. Вот только рожа мне его не нравится!

— Мне тоже, — вздохнул Старх и убрал фотокарточку в карман. — Спасибо за предупреждение!

Виталий кивнул.

— Я вот ещё что хотел сказать. На территории базы вы в безопасности. В том числе от выстрела снайпера. Это я тебе твёрдо гарантирую! Но за её пределами будьте очень осторожны!

* * *

— Знаешь, зачем эти лохи в Знаменскую наведались?

Грач посмотрел на сияющую физиономию Хмурого.

— Ну, и зачем?

— За твоим портсигаром!

— Что?! — Грач от неожиданности чуть не подпрыгнул на месте. Потом возмутился: — Какого хера?!

— Портсигар-то старинный, — начал прояснять ситуацию Хмурый. — Мы его у прежнего хозяина выкупили и тебе на «днюху» подарили.

— Выкупили, говоришь? — с подозрением переспросил Грач.

— Ой, ладно! Выкупили, не выкупили. Хозяин всё одно в драбадан пьяный был, чего он может помнить?

— Ладно! Проехали! — остановил словоизлияния Хмурого Грач. — Этим-то портсигар зачем?

— Этого выяснить не удалось. Так давай у них и спросим?

— Дело говоришь! — кивнул Грач. — Как поедут обратно, вяжи их и сюда!

* * *

Вертолёты своим посещением Знаменскую не баловали. Потому посмотреть на диковинку потянулись к околице все свободные от дел жители станицы. Туда же направился и атаман Семёнов, единственный, кто был со стороны станичников при исполнении. По дороге он нагнал Максимовых и сразу всё понял.

— За вами, видать, птичка прилетела? — спросил Семёнов.

— За нами, — здороваясь с атаманом за руку, подтвердил Геннадий.

Перед вертолётом было не протолкнуться, но Семёнов враз расчистил дорогу.

— Посторонись! — крикнул он зычным голосом. — Дай людям пройти!

Прежде чем шагнуть в образовавшийся проход, Максимов нарочито серьёзно поблагодарил атамана:

— Спасибо вам, Илья Семёнович, за оказанную помощь!

— Не на чем, товарищ майор, — ответил довольный атаман. — Мы завсегда помочь готовы!

* * *

Грач рассматривал заднюю крышку портсигара. Он и раньше видел, что на ней выбиты какие-то слова. Но буквы были очень мелкими, и он их раньше не пытался прочитать. А сейчас захотел, потому что подумал: «Может, эти слова тем лохам и нужны?» Он отдал портсигар одному из помощников и велел перенести написанное крупными буквами на бумагу. Когда ему принесли листок, с трудом прочёл и отбросил в сторону. «Херня какая-то, да ещё и по дореволюционному написано! Ничего, лохи заяснят, что к чему!»

Когда вошёл Хмурый, Грач всё ещё пребывал в добром расположении духа. Но лишь глянул на постную физиономию заместителя, как тут же его и утратил.

— Что ещё случилось? — чуя недоброе, спросил он.

— Лохов-то наших из Знаменской вертолёт забрал, — сокрушённо поведал Хмурый. — Крутыми они, Грач, оказались. Может, отступимся?

— Ты чё такое говоришь? — нахохлился Грач. — Забздел что ли? Может они, конечно, и крутые, да не круче яиц варёных. И надо нам их расколупать! Если журналист не фуфло толкает, то тут такой гешефт наклёвывается! Короче. Знаю я, куда они полетели. К дружкам своим, больше некуда. Я беру пацанов и двигаю туда. На месте решу, что с ними делать. А ты остаёшься здесь, на хозяйстве. Врубился?

— Как скажешь, Грач, — кивнул Хмурый. — Всё будет нормалёк. Только скажи, что с журналистом делать?

— Пока ничего. Может, ещё на что сгодится.

* * *

Вертолёт доставил их в Читу. Оттуда скорым поездом доехали до Улан-Удэ, там их вновь ждал вертолёт. Теперь Максимовы любовались Байкалом с высоты птичьего полёта, жаль не так долго, как того бы хотелось. Вертолёт завис над специально оборудованной площадкой и начал опускаться.

* * *

Подошедший Виталий спросил у Старха:

— Твои друзья прилетели?

— Они, — улыбнулся Вяземский.

— А вы, ребята, круче, чем я думал, — сказал Виталий и пошёл прочь.

* * *

После рассказа Геннадия о событиях, произошедших в Знаменской, Старх, Катя и Света захотели увидеть стихи, которые были выбиты на задней крышке портсигара. Максимов положил на стол листок с письменами. Старх прочёл их вслух:

— И что? Кто-нибудь что-нибудь понял? — поинтересовалась Светлана.

— А чего тут понимать! — воскликнул Старх. — Карту на стол!

Когда добытая в Харбине карта была расстелена на столе, Старх положил рядом фамильный крест и скомандовал:

— Ищите цифру 2010!

— Ну, конечно! — хлопнул себя по лбу Геннадий. — Как я сам не допёр?

— Вот 2010! — крикнула Катя.

— А вот ещё! — через секунду воскликнул Геннадий.

— И ещё одна, — подвёл итог изысканиям Старх.

— И как это понимать? — спросила Лариса.

— Погодите, сейчас разберёмся, — успокоил всех Старх. — Видите? Каждая цифра написана со своим наклоном к сторонам листа и под каждой подведена черта. Попробуем приложить верх креста, где находилась голова Спасителя, к этой черте. Во что упираются края перекладины, к которой были приколочены руки Христа?

— Слева в цифру восемь, а справа в ничего, — сказала Светлана.

— Ладно, — Старх приложил крест к другой черте, — а так?

— А так с обеих сторон цифра 10! — воскликнула Катя.

— Что и требовалось доказать! Что под нижним концом?

— Точка и рядом цифра 201/15.

— И что? — спросила Лариса.

— А то, что точка указывает место, где спрятано золото! — пояснил Старх.

— А почему ты в этом так уверен? — опять спросила Лариса.

— Да потому, — Геннадий ласково обнял жену за плечи, — что 10.10.2010. это дата, когда был вскрыт ларец Вяземских. Именно о ней идёт речь в стихотворении.

* * *

В коттедже члены экспедиции собирали вещи.

— И куда мы теперь? — упаковывая сумку, спросила Катя. — Припадём к ногам Христа?

Мужчины понимающе переглянулись — женщина!

— Не сразу, милая, — мягко сказал Старх. — Сначала надо выяснить, во что эти ноги теперь упираются.

— Как во что? — вмешалась в разговор Лариса. — Разве не в золото?

Старх выразительно посмотрел на Геннадия — твоя очередь! Тот незаметно кивнул и повернулся к жене.

— Видишь ли, дорогая… Имеющаяся в нашем распоряжении карта… это как бы и не карта, в прямом понимании этого слова.

Женщины, как по команде, оставили сборы и уставились на Геннадия. Ободрённый вниманием, тот продолжил:

— Скорее, калька с некой военной карты времён Гражданской войны, на которой отображена лишь часть топографических объектов. Прежде чем отправится, как метко подметила Катя, припадать к ногам Христа, нам следует найти искомую точку на современной геодезической карте. Сейчас мы едем в Иркутск, где обратимся за помощью к картографам. Понятно?

Женщины переглянулись, Лариса сказала: — Угу, — и укладка вещей продолжилась.

Старх застегнул молнию на сумке, и, как бы, между прочим, поинтересовался:

— А где Светлана? Она что, не едет?

— Едет! — раздалось от двери.

Светлана прошла в комнату, Катя ей улыбнулась.

— Я твои вещи собрала.

— Спасибо! — Света чмокнула подругу в щеку.

— Попрощалась? — тихонько спросила Катя.

— Ага, — нарочито беззаботно ответила Света.

Катя только головой покачала. Потом взглянула на мужа.

— Вещи собраны. Едем?

Старха опередил Геннадий.

— Минуточку внимания! — сказал он. — Прежде, чем мы отправимся в путь, я должен сделать важное сообщение. — Он показал присутствующим конверт, запечатанный сургучной печатью, которая теперь была сломана. — Это депеша от генерала Сологуба. Её мне вручили в Чите. — Максимов достал из конверта листок бумаги и зачитал фрагмент послания.

— … небезызвестный вам Жорж Князев, он же Бухлов, увязался за вашей экспедицией, видимо, с целью раздобыть очередные «жареные» факты для своей газеты. После вашего отбытия в станицу Знаменская, Бухлов был захвачен местными бандитами. Полагаю, что через него преступникам могла стать известна цель экспедиции. Примите особые меры предосторожности…

В комнате повисло тревожное молчание. Первой встрепенулась Лариса.

— Ну, так чего же мы сидим? Срочно едем в Иркутск, пока они сюда не добрались!

— Уже добрались!

Все взоры обратились к Старху, который, произнеся фразу, достал из кармана фотографию и передал Геннадию. Фото пошло по рукам, пока вновь не оказалось у Вяземского.

— Кто это? — спросила Лариса.

— Неизвестно, — пожал плечами Старх. — Но этот тип следит за нами с прилегающей к Приюту территории уже несколько дней.

— И ты молчал? — возмутилась Катя.

— Не хотел вас понапрасну волновать, — пояснил Старх. — Здесь нам ничего не угрожало. Теперь, наш отъезд плюс сообщение Сологуба ситуацию, видимо, поменяют.

— Откуда у тебя это? — кивнул на фотографию Геннадий.

— От начальника охраны Приюта. Камеры наблюдения засекли фигуранта.

— И что теперь делать? — спросила Лариса. — Их ведь может оказаться много, и за территорией Приюта они могут на нас напасть.

— Могут, — очень серьёзно сказал Максимов. — Но не факт. К тому же мы не безоружны.

— Ты считаешь, что два карабина: у тебя и у Старха — это достаточно? — Лариса не то, чтобы ударилась в панику, но заметно нервничала. — У них ведь могут быть автоматы!

— На почтительном расстоянии карабин выглядит куда предпочтительнее автомата, — попытался успокоить жену Геннадий.

— А если они подберутся близко? — не унималась Лариса.

— Тогда пустим в ход вот это! — Светлана достала пистолет и показала Ларисе.

У той округлились глаза.

— Он настоящий? Откуда он у тебя?

— В детском мире купила, — пошутила Светлана и тут же добавила: — Да настоящий он, настоящий. Наградной. Кстати, такие же есть у Кати и Старха. Так что, не дрейф, подруга, отобьёмся!

— Хватит пугать мою жену! — не выдержал Геннадий. — Понимаешь, дорогая, обратился он к Ларисе, — даже если они нас и остановят, стрельбы, скорее всего, не будет, по крайней мере, не сразу. Сначала они попробуют с нами договориться. Им ведь надо узнать то, чего не мог рассказать Бухлов.

Прозвучало всё это не очень убедительно, но Лариса, как ни странно, успокоилась.

— Старх, дай мне свой пистолет, — попросила она. — У тебя ведь есть карабин. А стрелять я умею, меня Гена научил.

Вяземский вопросительно посмотрел на Максимова, тот отрицательно помотал головой. Лариса это заметила и обратилась к мужу:

— Почему?

— Потому что тебе подойдёт больше это. — Максимов достал небольшой пистолет и протянул жене.

— Ну, теперь, когда мы все при оружии, может, поедем? — предложила Катя.

* * *

Картограф с интересом рассматривал карту, которую передали ему Вяземский и Максимов. Он хмыкал, тряс головой, пощёлкивал языком, наконец, признался:

— Никогда ничего подобного не видел.

— Мы тоже, — заверил его Максимов.

— И вы хотите, чтобы я перенёс указанную вами отметку на современную карту?

— Это возможно? — вопросом на вопрос ответил Вяземский.

Картограф пожал плечами.

— А почему, собственно, нет? Вы говорите, что это оригинальная копия, а в каком году был изготовлен сам оригинал?

— Точно неизвестно. Во всяком случае, до 20-го года, — сказал Максимов.

Картограф уважительно повёл головой.

— Карт той эпохи сохранилось немного. Сейчас перенесём на кальку геодезические отметки, потом возьмём из архива все подходящие карты и методом наложения попробуем найти оригинал.

Карт действительно было немного, и вскоре картограф удовлетворённо воскликнул:

— Вот эта карта, видимо, и послужила оригиналом для вашего художественного произведения. Значит, интересующая вас отметка была здесь.

— И что там могло быть в 1920 году? — спросил Максимов.

— Трудно сказать, — пожал плечами картограф. Что-то находящееся вблизи Кругобайкальской железной дороги. Скорее всего, какая-нибудь пещера или штольня.

Максимов и Вяземский переглянулись.

— А что сейчас на этом месте? — спросил Вяземский.

— Вода.

— Как вода? — опешил Максимов.

— Когда строили Иркутскую ГЭС, этот участок попал в зону затопления, — пояснил картограф.

— Ни хрена себе… — вырвалось у Старха.

А Максимов упрямо поджал губы и попросил картографа:

— Можете перенести отметку на современную карту?

— Как два пальца! — заверил картограф. — Сейчас подберём подходящую… и перенесём отметку… Готово! Как я и предполагал, отметка оказалась под водой, правда, близко от берега.

— Утешили, — криво усмехнулся Старх.

— А с этим уже не ко мне. Держите! — картограф передал Максимову карту.

— Спасибо!

— Спасибо много, — усмехнулся картограф.

— Поняли, — Старх потянул из кармана бумажник.

* * *

— Домой? — спросил Старх, щурясь на яркое солнышко.

— Давай-ка навестим железнодорожников, — предложил Максимов.

— А давай! — сразу оценил идею друга Вяземский.

Если бы не «корочки» Максимова, ушли бы они отсюда несолоно хлебавши. А так сидели второй час в душной каморке и препирались с подслеповатым старичком.

— Я ж вам русским языком объясняю: не было в том месте ничего примечательного, — канючил архивариус.

— А вы ещё посмотрите, — просил Максимов. — Вы же не все документы подняли?

Старик раздражённо кряхтел и открывал очередную папку. Перелистывал, закрывал, и всё у них начиналось сначала.

— Всё, эта последняя! — старик победно блеснул глазами из-за толстых стёкол очков. Но страницы просматривал тщательно. Въедливый был старикашка. На одном из документов запнулся, перечитал, потом снял очки и как-то беспомощно улыбнулся. — А вы везучие, ребята, — сообщил он. — Был в том месте небольшой полустанок, а от него короткая ветка к штольне. Только в Гражданскую войну эту штольню взорвали, а опосля и рельсы разобрали за ненадобностью.

* * *

Пока мужчины осуществляли визит к картографу, женщины собрались в гостиничном люксе, который снимали Вяземские и Фернандес. Максимовы занимали соседний люкс, но Лариса одна в нём оставаться не желала. Хотя по пути от Приюта до Иркутска никто на них не напал, но Максимов, как ему показалось, обнаружил слежку, и дамам было велено без сопровождения гостиницу не покидать.

Сидеть в четырёх стенах, когда за окном шумит незнакомый город, было скучно, потому время тянулось медленно. Женщины лениво перекидывались в карты и по очереди бросали взгляд на настенные часы. Когда подошло время обеда, Светлана предложила:

— Может, спустимся в ресторан?

— Не, в ресторан я не пойду, — заупрямилась Лариса.

— Тогда давайте закажем еду в номер, — продолжала настаивать Светлана.

— Ты, правда, так хочешь есть? — спросила Катя.

— Нет, — честно призналась Света, — но так будет хоть какое-то разнообразие.

В этот момент в дверь соседнего номера кто-то громко постучал.

— Это же к нам! — воскликнула Лариса.

Катя шикнула на неё, а Светлане негромко сказала:

— Накаркала!

Стук повторился, теперь уже в их дверь.

Лариса с интересом следила за подругами. Всё было, как в кино! Обе бесшумно покинули свои места и полезли за пистолетами. Лариса тоже достала пистолет, пытаясь соответствовать обстановке. Стук в дверь повторился, и девушки осторожно сняли «пушки» с предохранителей. Кроме Ларисы, которая от волнения забыла это сделать. Света хотела ей указать, но Катя взглядом её остановила — мол, так будет лучше. Сама убрала руку с пистолетом за спину и пошла к двери. За дверью стояли трое мужчин. Один стоял прямо у порога и улыбался. Двое других без улыбок стояли чуть поодаль, имея в ногах огромные баулы.

— Простите, — сказал улыбчивый мужчина, — мне нужен Геннадий Максимов.

— А его нет, — вполне дружелюбно ответила Катя.

— Тогда Аристарх Вяземский.

— Мужа тоже нет.

— А вас, случайно, не Катей зовут?

— Катей, и совсем не случайно.

— Тогда, если позволите, я хотел бы поговорить с вами.

— Проходите, — кокетливо улыбнулась Катерина. Заметив движение парней с баулами, добавила: — Только вы один, — и посторонилась, пропуская мужчину в номер.

Когда он вошёл, сразу закрыла дверь на ключ и направила пистолет в спину незнакомцу. А тот уже шагнул в комнату, наткнулся взглядом на пистоле в руке Ларисы, замер на месте, боковым зрением разглядел ещё один ствол, покачал головой и медленно поднял руки.

— Не делайте резких движений, — предупредила, выходя у него из-за спины, Катерина, — и перестаньте улыбаться!

— Резких движений делать не стану, — заверил мужчина, — а улыбаться, извините, буду, потому что смешно.

— Мы что, настолько смешные? — спросила из своего угла Светлана.

— Не вы, я смешон. А ведь меня предупреждали: не входи в номер, если мужчин нет на месте, не послушал.

— И кто же у нас такой прозорливый? — полюбопытствовала Светлана.

— Мой начальник. А его генерал Сологуб упредил. Свой я, девчата, удостоверение в верхнем кармане рубашки.

— Медленно достань двумя пальцами и кинь мне, — распорядилась Катя.

Прочитав ксиву, опустила ствол.

— Отбой, девчата, он действительно свой. Эти двое за дверью с вами?

— Со мной. Вам утренним бортом из Москвы посылка пришла, вот мы её и доставили.

При виде двух огромных баулов Лариса присвистнула.

— Ничего себе посылочка! А что там?

— Не могу знать, — ответил мужчина. Мне приказали только доставить. Мы можем быть свободны?

— Можете, — разрешила Катя.

— Приятно было познакомиться! — обернулся на пороге мужчина.

— Обращайтесь! — усмехнулась Светлана.

— Что здесь происходит? — В номер протискивались Старх и Геннадий.

* * *

Вениамин Галкин был уверен, что на перроне маленького забайкальского городка его обязательно встретят. Потому стоял на потрескавшемся асфальте до тех пор, пока не остался на перроне один. Вздохнул: «Провинция, мать её!» — и полез в карман за платком, промокнуть выступившие на лбу капельки пота. Тут и обнаружил рядом с платком какую-то бумажку. Удивился. Достал. Прочёл. Записка была короткой: «С прибытием! Следуйте в гостиницу «Центральная», требуйте номер 24, он как раз свободен».

«Чёрт знает что!» — раздражённо подумал Галкин, но, поравнявшись с урной, записку сжёг, пепел размял в пальцах, остатки сбросил в урну. На ходу поплевал на пальцы и долго оттирал их платком. На привокзальной площади огляделся по сторонам: ни автобуса, ни такси. Подошёл к тётке, торгующей пирожками, спросил, как добраться до гостиницы «Центральная».

— Купи пирожок — скажу, — хитро прищурилась тётка.

Вениамин усмехнулся.

— С чем они у вас?

— С мясом-рисом, с ливером, с капустой, с картошкой, — без пауз выпалила тётка и вдруг расплылась в домашней улыбке. — Да вы не сомневайтесь, пирожки у меня хорошие, я тут который год торгую.

— Один с мясом-рисом и один с капустой! — сделал выбор Вениамин, расплатился, получил в руки тёплый кулёк, свёрнутый из газеты, и остался стоять в ожидании бонуса.

— До гостиницы можно доехать на «двойке», — пояснила тётка. Вон остановка, автобус минут через пятнадцать подъедет. А можно, — она посмотрела на небольшую сумку на плече у Галкина, — пройти пешком. Ежели напрямки через сквер, то минут за десять дойдёте.

Галкин посмотрел на припекаемую солнцем остановку. Потом перевёл взгляд на манящий тенистой прохладой сквер, поблагодарил тётку и решительно направился к выходу с привокзальной площади. На ходу ел пирожки. Они действительно оказались очень вкусными. На входе в сквер задержался возле урны. Бросил в неё скомканный кулёк, достал носовой платок, тщательно вытер руки, секунду поколебался и отправил платок следом за кульком.

В номер двадцать четыре Галкина вселили по первой просьбе. Он поднялся по деревянной лестнице на второй этаж и пошёл по исшарканной дорожке, под которой то и дело скрипели половицы, искать нужную дверь. Увидев в номере развалившегося на диване парня, почему-то не удивился. Тот вскочил, сделал шаг навстречу, улыбнулся и протянул руку.

— Капитан Коршунов — Саша.

— Капитан Галкин — Веня, — в тон ему ответил Вениамин, пожимая руку.

Галкин с любопытством осмотрелся по сторонам. Всё оказалось не так плохо, как он себе представлял. Помимо дивана в номере были: кровать, стол, стул, тумбочка со стоящим на ней телевизором, кресло, в углу шкворчал небольшой холодильник, а на разных стенах висели зеркало и картина.

— Нравится? — спросил Коршунов.

— Ничего, — оценил удобство Галкин.

— Это наш лучший номер! — с гордостью сообщил Коршунов. — Люкс! Тут ещё ванна и торчок имеются. Да, и балкон!

— Замечательно! — стараясь не наполнять голос сарказмом, произнёс Галкин. — Но скажи мне, Саша, к чему вся эта конспирация?

— Как это к чему? — удивился Коршунов. — Городок у нас маленький, каждый на виду. Негоже, чтобы нас вместе видели. Ты ведь под прикрытием работаешь?

— Да. Изображаю журналиста, прибывшего на поиски коллеги.

— И зачем тебе тогда светиться в обществе уполномоченного ФСБ?

— Незачем, — согласился Вениамин. — А тут что, каждая собака знает, что ты чекист?

— А то. Я ж тебе говорю: маленький городок.

— А коли он такой маленький, почему до сих пор не установлено место, где содержат Бухлова?

— Людей не хватает.

— И сколько тут наших? — спросил Галкин.

— Теперь двое, — улыбнулся Коршунов.

— Так ты в этом городке единственный представитель Конторы? — удивился Галкин.

— Ну да.

— И как же ты управляешься?

— Так тут и всех делов-то — наблюдать. Управляюсь, — вздохнул Александр.

«А парень, кажется, по настоящему делу тоскует, — подумал Галкин. — Но в одиночку, точно, не развернешься».

— А полицию привлечь не пробовал?

— Так привлёк, — пожал плечами Коршунов. — И кое-что выяснил. Вот только думается мне, что у милицейских… тьфу ты!.. никак не могу привыкнуть, у полицейских «крот» завёлся, а то и целый выводок.

Галкин не стал спрашивать, как Коршунов дошёл до мысли такой. Были у него, видимо, на то основания. Спросил другое:

— Ты говорил, что что-то выяснил?

— Да. — Коршунов полез в карман и извлёк несколько фотографий.

— Поясни, — попросил Галкин, рассматривая снимки.

— Вот такси, на котором предположительно увезли Бухлова. А это водила с того такси.

— Сообщник похитителей? — Галкин старался запомнить номер машины и лицо водителя.

— Подозреваю, что да.

— А это что за сооружения?

— Это гаражи, это дом в пригороде, а это заимка в сорока километрах от города. В любом из этих мест может содержаться Бухлов.

— Других вариантов нет? — уточнил Галкин.

— Его, конечно, могут держать где-нибудь на квартире, — не очень охотно ответил Галкин и тут же добавил: — Но это маловероятно.

— «Мало» не означает «не». Выходит, Бухлова могут держать где угодно. — Галкин жестом остановил рыпнувшегося было Коршунова. — Но не это главное. Даже если мы остановимся на этих трёх вариантах, — Галкин кивнул на фотографии, — то всё равно у нас недостаточно сил для слежения за всеми тремя объектами одновременно. Тем более что полиции ты не доверяешь.

— Мне пообещали, — сказал Коршунов, — что как только местонахождение Бухлова будет установлено точно, пришлют отряд спецназовцев.

— Я в курсе, — кивнул Галкин. — Но устанавливать это место будем по разработанному в Москве плану. Я, изображая журналиста, иду по следу Бухлова. Меня похищают и если помещают вместе с Бухловым, то я подаю сигнал для штурма.

— А если нет? — спросил Коршунов. — Если вас поместят в разных местах? И, вообще, как ты подашь сигнал?

— Извини, но этого я тебе сказать не могу. — Галкин посмотрел на расстроенное лицо Коршунова. — Это не недоверие, это обоснованная предосторожность. Твоя задача: отследить моё похищение и вовремя предупредить наших. Группа захвата прибудет в течение нескольких часов.

* * *

Чужие мужчины ушли, свои вошли, и теперь, оба два, таращились на баулы.

— Посылка от Дяди Миши, — пояснила Катя.

В баулах оказалось спецснаряжение и оружие.

— Другое дело! — повеселел Максимов и начал сортировать «подарки». Остальные молча за ним наблюдали.

Закончив дело, майор взял в руки первый предмет.

— Винтовка снайперская, одна штука! — провозгласил он. — Кому?

— Мне! — протянула руку Светлана. — Я по второй специальности снайпер.

— А по первой? — ляпнул Максимов.

Светино лицо пошло пятнами.

— Блядь я по первой! — зло выкрикнула она. — Ты это хотел услышать?

Бедный Максимов головы поднять не мог под осуждающими взглядами товарищей.

— Света, прости, — пробормотал он. — Ляпнул, не подумавши.

— Ладно, живи, — смилостивилась Света, которой тоже стало неудобно от своей выходки.

Мир в коллективе был восстановлен, и раздача слонов продолжилась.

— Новинка сезона! — стараясь придать голосу прежней бодрости, провозгласил Геннадий. — Купальник женский бронированный. Изготовлен для каждой дамы по её размеру. Разбираем!

Вяземская с недоверием взяла в руки яркий купальник, внимательно осмотрела, взвесила в руке.

— Неужели правда броник? — спросила она. — Хотя, для купальника он, конечно, грубоват.

— Бронежилет нового образца индивидуального изготовления, — подтвердил Геннадий. — В нём можно даже купаться. По крайней мере, так написано в сопроводиловке.

— Ну, ну, — недоверчиво хмыкнула Светлана. — Лично я закрытые купальники не люблю, особенно такие толстые. Однако, как я понимаю, нам их теперь придётся носить в приказном порядке?

— Правильно понимаешь, — кивнул Старх.

— Тогда, девочки, пойдём примерять?

Дамы убежали в другую комнату. Мужчины обменялись снисходительными к женским слабостям взглядами и продолжили распределять гостинцы. Через некоторое время дамы вернулись.

— Ну, как? — спросила Лариса, вертясь перед мужем.

— Здорово! — Геннадий старался быть искренен. — И, главное, не полнит тебя нисколько.

— Врёшь, — рассмеялась Лариса. — Мы всё уже про них поняли. Но раз для дела надо…

— Разбирайте остальное! — распорядился Старх. Взрывчатку и гранаты мы с Геной оставим себе, как и РПГ, ножи, аптечки и прочее делим поровну.

— А зачем Дядя Миша прислал пистолеты? — спросила Лариса.

— Может, не знал, что мы наградное оружие с собой прихватили, — пожала плечами Катя. — А, вернее всего, посчитал, что стволы лишними не бывают.

* * *

Вениамин Галкин стоял на балконе своего номера. Вид со второго этажа был совсем не панорамный, Зато в голову лезли мысли о патриархальщине, тишине, покое. Веня поймал себя на мысли, что ему нравятся новые ощущения. И тут по задворкам сознания проскользнула ещё одна мысль. Веня нахмурил брови, пытаясь понять: что это было? Но мысль ускользнула. Веня вздохнул и вернулся в комнату: пора было приступать к активным поискам Бухлова.

* * *

Следующие два часа Галкин доставал расспросами работников гостиницы. Ничего нового не узнал, так ведь он ни на что подобное и не рассчитывал. Зато крепко надеялся, что его активность вызовет интерес со стороны похитителей Бухлова.

Дело было сделано. Теперь надо дать гангстерам время на осмысление ситуации. А пока можно подкрепиться.

Мотаясь по гостинице, Галкин заприметил вблизи ресепшн дверь с вывеской «Ресторан». Туда он и направился. Однако, оказавшись возле самой двери, заметил, что, помимо большой вывески над дверью, на самой двери весит маленькая табличка с надписью «Ремонт». Галкин чуть кривовато усмехнулся и пошёл к выходу из гостиницы. Оказавшись на улице, осмотрелся.

На другой стороне площади, на которой стояла гостиница, его внимание привлекла вывеска «Трактир». Галкин пошёл через площадь, решив, что если и на той двери он увидит неаппетитную табличку, то враз поменяет положительное мнение о патриархальщине. Табличка на двери трактира таки была, но надпись на ней красовалась вполне располагающая: «Открыто».

Галкин толкнул дверь и вошёл в помещение. Миновал пустовавший по случаю лета гардероб и прошёл в прохладный зал. «А ничего тут у них, уютно», — подумал Галкин, приглядывая себе, среди множества свободных, столик. Сел и начал листать меню. Увлёкся чтением ничего не говорящих, но забавных названий, и не заметил, как к столику подошла официантка.

— Что-нибудь закажете? — прозвучал в ушах приятный голос.

Галкин поднял глаза и увидел перед собой женщину свой мечты. Такое иногда случается в нашей суетной жизни: вдруг видишь перед собой именно ЕЁ. И неважно, молода ли она, красива ли, стройна ли — главное, что это ОНА!

Женщина между тем терпеливо ждала заказ, а и Галкин, переборов себя, начал тыкать пальцем в названия блюд. Она слушала его с грустной материнской улыбкой, когда он закончил, сказала:

— Всё, что вы заказали, относится к вечернему меню. А в это время у нас только дежурные блюда. Но они очень вкусные! — добавила женщина, видимо, испугавшись, что Галкин сейчас встанет и уйдёт.

А он не ушёл бы отсюда, предложи она ему лишь хлеб и воду.

— Несите дежурные! — махнул рукой Вениамин.

Женщина улыбнулась и кивнула.

— А пить что будете? — спросила она.

— Не употребляю, — зачем-то соврал Галкин.

Женщина немного смутилась.

— Я не это имела в виду. Могу принести пива, но рекомендую квас. Он у нас фирменный, к тому же, — женщина хитро улыбнулась, — он хмельнее пива.

— Несите квас! — решил Галкин.

Вкуса поданных блюд Вениамин оценить не сумел. Наверное, они были и вправду отменными, но из этих рук он был готов есть любую дрянь. А вот квас действительно ударил в голову. Может поэтому, когда официантка принесла счёт, он спросил:

— Вы во сколько заканчиваете?

Женщина поколебалась, но ответила:

— В восемь.

Больше Вениамин ни о чём не спрашивал. Оставил на столе много больше денег, чем предписывал счёт, и не реагируя на разговор о сдаче, покинул заведение.

Потом он несколько часов бродил по городу, влюбляясь в него всё больше и больше. Когда хмель вышел из головы, влюблённость в город осталась. К трактиру вернулся без четверти восемь, держа за спиной букет цветов. Когда женщина вышла, шагнул навстречу и молча протянул цветы. Решил: «Если начнёт отказываться, суну букет силой, повернусь и уйду!» Но женщина букет приняла. Скрывая смущение, спрятала лицо за цветами, потом чуть приподняла голову, искоса глянула на Галкина, произнесла: — Люба, — и медленно пошла прочь. Галкин обалдело смотрел ей вслед. Когда сообразил, что его пригласили, в два прыжка нагнал Любу и представился: — Веня!

К Любиному дому подошли где-то через час. Уже потом, по дороге в гостиницу, Вениамин понял, что она специально выбирала дорогу подлиннее. А пока стояли у подъезда Любиного дома, уже попрощались, но Вениамин всё не уходил, и Люба, конечно, догадалась о причине.

— Я живу в однокомнатной квартире, — сказала она, — с мамой и сыном. Ему пять лет. — Потом грустно улыбнулась. — Так-то, Веня, — повернулась и вошла в подъезд.

* * *

— Здравствуй, дорогой, спасибо что встретил! — Грач слегка приобнял Башку, потом спросил: — А «друзей» наших на Байкале на кого оставил, не сбегут?

— Так они с озера ещё вчера рванули, — сообщил Башка. Заметив, как мгновенно помрачнело лицо Грача, поспешил добавить: — Да ты не волнуйся. Я им сразу на хвост сел. Все живут в одной гостинице. Бабы из номеров не вылазят, мужики с утра по городу мотались, я адреса срисовал.

— Адреса срисовал — это хорошо… — думая о чём-то своём произнёс Грач, потом как бы очнулся. — А с чего ты взял, что я волнуюсь? Если ты всё правильно сделал — мне волноваться нечего. — Грач впился взглядом в лицо Башки. — Ты ведь всё правильно сделал?

У Башки от волнения слова застряли в горле, и он лишь кивнул. Но Грач уже вновь улыбался. Он дружески хлопнул Башку по плечу.

— Не дрейфь! — потом повернулся к стоящим рядом «пацанам». — Штырь, возьми кого-нибудь и дуй в гостиницу — адрес Башка подскажет. Глаз с клиентов не спускай! Остальные — в машину!

— Куда едем? — спросил Башка, когда все разместились в салоне.

Грач назвал адрес, и джип рванул с места.

* * *

Когда машина остановилась в нужном месте, Грач распорядился: — Из машины не вылазить! — сам покинул салон и направился к воротам с калиткой, составляющим единое целое с высоким забором, окружающим трёхэтажный особняк, нажал кнопку вызова и замер в ожидании.

— Кого надо? — голос в переговорном устройстве дружелюбием не отличался.

— Передай Чалому, что его Санёк видеть хочет!

Вскоре за забором послышались торопливые шаги, калитка распахнулась, и в образовавшемся проёме возник здоровяк со счастливой физиономией.

— Братуха! — воскликнул он, заключая Грача в объятия. Потом пригласил: — Проходи в дом!

— Да я, как бы, не один, — заметил Грач.

Чалый взглянул на джип, поприветствовал сидящих в нём братков взмахом руки, потом приобнял Грача за плечи и повёл к дому.

— Не волнуйся, братуха, примут твоих пацанов, как надо!

* * *

— А ты, я смотрю, поднялся на моих-то деньгах… — язык Грача, несмотря на обилие выпитого, не заплетался.

Заметив обеспокоенный взгляд, которым одарил его брат, Грач усмехнулся.

— Не боись, братуха, я не с предъявой пришёл, мне помощь твоя нужна.

Чалый облегчённо вздохнул.

— Не вопрос! Ты же знаешь: я для брательника своего старшего, что хош сделаю! Помнишь, как я тебя из больнички выцарапывал?

— Это когда ты доктора замочил? — усмехнулся Грач. — Как не помнить.

Чалый нахмурился и произнёс с нажимом:

— Путаешь ты, брат. Ведь доктора-то ты замочил, на мне только медсестра. Запамятовал ты. Видно, не в себе был. С тебя ведь только-только бинты сняли.

Грач понимающе усмехнулся.

— Может и путаю. А что, сильно на меня за доктора общество осерчало?

— Сильно, — кивнул Чалый. — Нужный был человек.

— Не мог я рисковать, — вздохнул Грач. — Через то мочилово я, может, до сих пор на свободе. Потому как только ты один знал моё новое обличие.

* * *

Хмурый любил читать на ночь женские романы. Как-то, маявшись бездельем, прочёл потрёпанную книжонку и пристрастился. Уж очень веселили его слезливые откровения героев. Вот и сейчас он радостно смаковал очередную любовную сцену. Некстати раздавшийся телефонный звонок вызвал у него раздражение.

— Чего надо? — не очень любезно осведомился Хмурый.

— Грача позови, прозвучал в трубке знакомый голос.

— Нету его!

— Куда же он делся?

— А не много ли ты, мент, вопросов задаёшь? — осерчал Хмурый. — Уехал Грач. Если что срочное — я послушаю.

— Ладно, — согласился голос в трубке. — Мне всё равно. Слушай ты. Объявился в городе человечек из Москвы. Вроде как коллега вашего пленника. Целый день про него справки наводил. Не нравится мне это. Надо что-то решать.

— Решим! — заверил голос Грач. — Где, говоришь, приезжий остановился?

— Гостиница «Центральная», номер 24.

* * *

Хмурилось с утра небо над Иркутском. Маялся похмельем Грач. Лишь ближе к обеду ветер разогнал тучи, а умеренная доза алкоголя привела Грача в норму. Вновь почувствовав себя человеком, он спросил у брата:

— Как там наши клиенты поживают?

— Сидят в номерах.

— Точно сидят? Они ведь ребята не простые.

— Сидят. Точно. А куда соберутся — не упустим. Гостиницу две машины пасут: одна у парадного, одна у чёрного входа. Никуда не денутся!

— Ну, дай-то бог! — вздохнул Грач.

— Слышь, братуха… — начал Чалый. Грач повернулся к брату лицом. — А насчёт того, что клиенты нам попались не простые, ты ведь прав.

— Что-то разнюхал? — спросил Грач.

— Немного… Но и от того сильно Конторой попахивает!

— Может быть, — согласно кивнул Грач.

— Так может ты того, отступишься? — осторожно предложил Чалый.

— Нет, братишка. По крайней мере, не сейчас. И вот по какой причине. Даже если эта компания имеет отношение к Конторе, то здесь они действуют исключительно по собственной инициативе. Будь всё официально — стали бы они так шифроваться?

— Ну, это смотря какое у них дело, — возразил Чалый.

— Золото они, брат, ищут, вот и все их дела!

— Какое золото? — не понял Чалый.

— Колчаковское! Четыре вагона с золотом!

— Шутишь? — рассмеялся Чалый. — Колчак-то когда был?

— А ты сперва послушай, а потом решай: шучу я или нет!

* * *

— … Короче, прикрыли эту операцию, а Максимова в звании понизили, — закончил пересказ выбитых из Бухлова сведений Грач. — А он взял отпуск, собрал подельников и рванул сюда. Как думаешь, зачем?

— За золотом! За чем же ещё? — уверенно ответил Чалый. — Кинуть, значит, решил Контору-то?

— А ты бы на его месте как поступил? Тот-то и оно! А коли действуют они, как частные лица, то на поддержку своих им рассчитывать не приходится. Расчухал расклад?

— А то! — повеселел Чалый. — А сколько там может быть золота?

— Много, брат! Ляма на четыре зеленью, не меньше! И нам, и им хватит.

— Ты что, им долю выделить собираешься? — удивился Чалый.

— Ну, не половину, конечно, — усмехнулся Грач. — Но на лимон золотишка я им унести позволю. Если, конечно, правильно себя вести будут.

— Куда столько? — возмутился Чалый. — Им и пол-ляма за глаза будет!

— Может ты и прав, — согласился с братом Грач. — Только рано нам золотишко делить. До него ещё добраться надо.

— Ну да, — сразу остыл Чалый. — А они сумеют?

— Не знаю, — пожал плечами Грач. — Портсигар-то у меня.

— А может, и не нужен он им вовсе? Может они без него как-то сумели обойтись. Зря, что ли, они к картографам да железнодорожникам наведывались?

— А вот это мы и проверим, — сказал Грач. — Номер телефона в ихнем люксе известен?

* * *

Звонок по городскому номеру заставил всех переглянуться.

— Слушаю, — поднял трубку Максимов.

— Правильно делаешь, — проскрипел в трубке незнакомый голос. — Слушай и передай другим: портсигар у меня. Можем договориться. Решайте, а я через десять минут перезвоню.

— Кто звонил? — глядя на озабоченное лицо мужа, спросила Лариса.

— Так он не представился, — усмехнулся Геннадий. — Говорит, что портсигар у него. Предлагает встретиться.

— А нам это надо? — спросила Светлана.

— Нет. Но он, видимо, про это не знает. Обещал перезвонить… — Геннадий глянул на часы, — через восемь минут.

— Пошлёшь? — спросил Старх.

— Это неразумно, — покачал головой Максимов.

— Согласишься на встречу? — удивился Вяземский.

— Соглашусь, но не пойду и никого из вас не пошлю.

— Не понимаю, — пожал плечами Старх.

— Тут всё очень просто, — улыбнулся Геннадий. — Назначим встречу, а сами в это время отправимся к отметке.

— Разумно, — одобрил Старх. — Со следа вряд ли собьём, но время потерять заставим.

— А Дяде Мише про это сообщить не хочешь? — спросила Катя.

— Обязательно сообщу! — заверил её Максимов.

* * *

— Ну, чё, забил лохам стрелку? — поинтересовался Чалый.

— Забил. Завтра в десять в том месте, что ты присоветовал.

Окончание дня было малоинтересным. Грач уже собрался отойти ко сну, как зазвонил телефон.

— Чего тебе, Хмурый? — спросил Грач недовольным тоном.

Выслушав сообщение о появлении в городе ещё одного журналиста из Москвы, раздражённо сказал в трубку:

— Да погоди ты со своим «чё делать?», дай подумать.

Думал недолго. Распорядился:

— Берите его. Везите на «дачу». Выньте из него, всё, что знает, но жизни пока не лишайте. Всё!

* * *

На другой день Вениамин обедал в том же трактире. Люба его обслуживать не стала, передала другой официантке. Галкин обиделся и решил, что больше он в эту забегаловку ни ногой. «Скоро уеду и забуду эту провинциальную дуру!» Но вечером ноги опять принесли его под окна заведения. Люба заметила его и поймала себя на мысли, что ей это приятно. Выйдя после смены на крыльцо трактира, улыбнулась Вениамину. Тот сразу повеселел и хотел сделать шаг ей навстречу, но тут у него за спиной, визжа тормозами, остановилось такси. Из него выскочили крепкие парни и в два счёта запихнули ухажёра в салон. Люба растерянно смотрела вслед уезжающей машине, потом догадалась испугаться.

* * *

Поезд, который ждал на окраине города Коршунов, не значился ни в одном расписании. Водители обоих «ПАЗиков» удивлённо таращили глаза на самодвижущийся вагон, вставший прямо посреди переезда. А оттуда уже «сыпались» облачённые в чёрный камуфляж вооружённые люди. Когда они бежали мимо Коршунова к автобусам, капитан обратил внимание на то, что у одних на спине значилось ОМОН, а у других ФСБ. Последним вагон покинул грузный военный, облачённый в такой же камуфляж, как и другие прибывшие, но с более властными манерами. Подойдя к Коршунову, человек представился:

— Генерал Сологуб. Вас известили о моём прибытии.

Капитан принял строевую стойку.

— Капитан Коршунов! Товарищ генерал, разрешите…

— Не разрешаю, — остановил его Сологуб. — Тебя как зовут?

— Александр… — немного растерялся Коршунов.

— Вот что, Саша, — Сологуб взял его за локоток. — Не время нам церемонии разводить. Отвечай пока только на мои вопросы. Где автобусы раздобыл?

— В автохозяйстве, как и было приказано, без лишнего шума.

— Молодец! — похвалил его Сологуб. — Я вот тоже не оплошал, мотрису в отделении дороги добыл. — Потом он дал отмашку рукой.

Один автобус закрыл двери и стал разворачиваться, чтобы ехать в город.

— Смежники, — пояснил Сологуб, пока они шли ко второму автобусу. — Прибыли за полицейскими «оборотнями» в погонах. Но то не наше дело. Мы своих людей вызволять должны!

Войдя в автобус, генерал обратился к спецназовцу, держащему на коленях открытый ноутбук:

— Как дела?

— Есть сигнал, товарищ генерал! — отрапортовал тот.

— Знаешь, Саша, что это за место? — спросил Сологуб.

Коршунов посмотрел на экран.

— Да, это дом в пригороде. Одно из трёх мест, где предположительно держат заложников!

— Показывай дорогу! — распорядился Сологуб.

* * *

Его пока не били, только слегка помяли во время захвата. Галкин стоял перед Хмурым и удивлялся собственному бесстрашию. Он только что изложил свою легенду и теперь ждал решения главаря бандитов.

— А ты, часом, не врёшь? — с угрозой спросил Хмурый. — Смотри, я вранья не люблю! — Потом обратился к своим людям: — Отведите его к напарнику. Пусть тот ему расскажет, как мы умеем спрашивать! А ты думай, — вновь повернулся Хмурый к Галкину, — что говорить, когда я спрошу тебя в следующий раз!

В подвал Галкин, не без посторонней помощи, влетел, не удержался на ногах и больно приложился о цементный пол. Морщась, сел и услышал из дальнего угла:

— Веник?

Присмотрелся. Из угла на него смотрел избитый, но живой Бухлов… Буха. Вениамин облегчённо вздохнул и нажал спрятанную под кожей подмышки кнопку.

* * *

— А бандиты сигнал не засекут? — беспокоился Коршунов.

— Нет у ваших бандюков такой аппаратуры, — успокоил его Сологуб. — Долго ещё ехать?

— Почти на месте! — доложил Коршунов. — Останови здесь! — приказал он водителю. А Сологубу пояснил: — Вон тот дом.

— Что у тебя? — обратился Сологуб к камуфляжнику с ноутбуком.

— Похоже, сигнал идёт из подвала.

— Тогда начинаем штурм!

* * *

Хмурый видел, как люди в камуфляже перелезают через забор. Лицо его искривилось от ненависти.

— Зубами сук рвать буду! — прохрипел он и выбежал из комнаты.

* * *

Когда наверху прозвучали первые выстрелы, Вениамин подмигнул Бухлову.

— Вот, Жора, всё и кончилось!

Вскоре дверь в подвал открылась, но вместо спецназа в помещение ворвался взбешённый бандит с пистолетом в руке.

— Хана вам, суки! — прохрипел Хмурый и недобро оскалился. — Кого первым кончить, тебя? — он повёл стволом в сторону забившегося в угол Бухлова.

Галкин схватил лежащую на полу палку и снизу ударил бандита по руке. Пуля ушла в потолок. Вторым ударом удалось выбить из руки Хмурого пистолет и тот отлетел далеко в сторону. Хмурый кинулся за оружием, но Вениамин поймал его руками за ногу и повалил на пол. Навалился сверху и попытался заломить руку, но тот вывернулся. Борьба в партере продолжалось недолго. Хмурый исхитрился достать нож и ударил Галкина в район ключицы. Тот вскрикнул от боли и ослабил хватку. Торжествующий бандит занёс нож для последнего удара, но тут прозвучал выстрел. Галкин увидел стоящего на пороге Коршунова. Тот держал в руке пистолет, от ствола которого шёл лёгкий дымок. Хмурый выронил нож и рухнул на Галкина, придавив его всем телом.

* * *

Грач и Чалый сидели в машине вблизи от назначенного места.

— Запаздывают что-то фраера, — недовольно цедил Чалый.

— Да ладно тебе, — благодушно проскрипел Грач. — Штырь ведь отзвонился: едут они.

В этот время телефон зачирикал вновь.

— Слушаю, — сказал в трубку Грач. — Что?! — потом повернул к брату недоумённое лицо. — Говорит, свернули и едут по Байкальской.

Чалый на миг замер, потом прокричал:

— Они к пристани едут!

— Едем! — взревел Грач и крикнул в трубку: — Штырь, они, похоже, к пристани едут. Не упускай их из виду. Мы скоро будем!

* * *

Погрузив в катер взятые напрокат акваланги и снаряжение, Максимов обратился к хозяину:

— Ничего личного, друг, но мы бы хотели поехать без тебя. К восьми вечера вернём тебе посудину.

Хозяину такое предложение пришлось явно не по нутру. Было видно, что он подбирает слова, чтобы отказать. Тогда Старх кивнул на джип.

— Если что, заберёшь его. Документы на машину в бардачке, — и вложил в ладонь хозяина катера ключи от джипа.

* * *

— Где они? — спросил Грач у Штыря.

Тот показал рукой на маленькую точку на водной глади.

— Вон!

— Чёрт! Чёрт! Чёрт! — колотил кулаком Грач по крылу джипа.

— Аккуратней, братуха, — урезонил его Чалый. — Машина-то тут причём?

Но Грач уже и сам немного успокоился. Он перестал мять крыло и обратился к брату:

— Поднимай людей. Будем искать этих хитрованов!

— Как ты себе это представляешь? — спросил Чалый. — У меня ведь не то что не дивизия, но даже и не батальон.

— Попробуем рассуждать логически, — обнял его за плечи брат. — Куда могли угнать беляки вагоны так, что их потом не нашли? Судя по тому, где наши клиенты ведут поиски, это какая-то штольня вблизи Старой дороги. Загнали вагоны и вход взорвали. Сечёшь?

— Ну, это тогда, — согласился брат. — А потом всё равно должны были найти, раз место рядом с железкой.

— А не нашли, — хитро прищурился Грач. — А почему? А потому, что сначала не до того было: Гражданская война, потом Отечественная, а после них разруха.

— Так сколько та разруха могла тянуться? — возразил Чалый. — Ну десять лет… Пусть даже двадцать, но не больше!

— Молодец! — похвалил старший брат младшего. — А раз и через двадцать лет не нашли, значит, не стало того места, сгинуло оно!

— Это как? — всё ещё не понимал Чалый.

— Да под воду ушло, когда плотину ставили! — объявил Грач.

— Верно! — Лицо Чалого озарилось прозрением. — Тогда ведь целый участок Кругобайкальской дороги под воду ушёл. Значит, золото там?

— Точно там! — подтвердил брат. — И эти хитрованы знают место! Теперь сечёшь, где их искать?

— А то! — воскликнул Чалый и принялся названивать по телефону.

— Штырь, — обратился Грач к помощнику. — Останешься здесь, дождёшься пацанов. Обрисуешь им, как выглядел катер, на котором лохи ушли. Потом наймёте ещё три катера и будете обследовать участок вблизи бывшей Кругобайкальской железной дороги. Местные пацаны знают, где это. Найдёте лохов, сами ничего не предпринимайте, сразу звоните мне. Всё понял?

— Понял, Грач, — кивнул Штырь. — Сделаю!

— Сделай. А мы на джипах будем берег обследовать.

* * *

Старх, не отрываясь от управления катером, с одобрением следил за действиями Максимова.

— Это ты хорошо придумал: перенести искомую отметку на навигатор, — сказал он.

— Похвалы не по адресу, — ответил Геннадий, не отрывая взгляд от экрана. — Это ведь Дядя Миша догадался прислать специальное оборудование.

— Ну, тогда вы оба молодцы, — не смог полностью отказаться от первоначальной версии Старх.

— Сбавляй ход, — распорядился Геннадий. — Мы на подходе.

— Что, мальчики, приплыли? — спросила Лариса. — Уж не та ли одиноко торчащая скала является целью нашей экспедиции?

— Это был бы слишком шикарный подарок, — усомнилась Светлана.

Но именно так всё и было. Когда катер на малых оборотах приблизился к скале вплотную, две точки на экране слились в одну. Обходя скалу, обнаружили небольшую площадку, к ней и причалили. Пока выгружали вещи и снаряжение, Старх оставался в катере. Но не покинул его и после выгрузки.

— Чего ты там копаешься? — спросила Катя.

Вяземский сделал жене знак рукой: мол, погоди, а сам позвал:

— Гена, иди-ка сюда… — Когда Максимов влез в катер, показал рукой в сторону уреза воды. — Видишь?

Геннадий пригляделся. С трудом, но можно было разобрать выбитые в камне цифры. В некоторых местах всё ещё оставалась выцветшая краска.

— Что там? — Женщины сгрудились на площадке вблизи катера.

— 201/15, — ответил Геннадий. — Цифры с карты стоящие над точкой, где спрятано золото.

— Значит, точно приплыли, — подытожила Катя.

Мужчины вылезли на площадку.

— Ну что, приступаем к работе? — предложил Геннадий. — Мы со Стархом готовимся к погружению. Катя и Лариса нам помогают, а потом страхуют, а ты, Света, будешь нас прикрывать.

— Я попробую забраться туда, — Света показала на верхушку скалы. — Может там есть место для позиции.

— Попробуй, — не очень уверенно согласился Геннадий, — только не сорвись.

Света возмущённо фыркнула и полезла на скалу.

Первым под воду ушёл Геннадий. А Старх не успел, его задержал Светин голос:

— Есть тут отличное место для снайперской позиции! И совсем рядом какая-то дыра.

— Что за дыра? — спросил Старх.

— Не знаю, но ведёт вниз.

— Отверстие большое?

— Достаточное, чтобы пролезть, и даже с аквалангом.

— Надо посмотреть, — сказал Старх, снимая акваланг. Потом крикнул Свете: — я иду к тебе!

— Захвати винтовку, — попросила Света.

Геннадий поднялся на поверхность. Катя и Лариса помогли ему выбраться на площадку. Гена снял маску, вытащил изо рта загубник.

— Внизу, на первый взгляд, нет ни одной щели, сказал он. — Но надо ещё поплавать. — Потом увидел лежащий акваланг. — А где Старх?

— Наверху, — сказала Катя. — Там Света какую-то дыру нашла.

А Старх уже спускался вниз.

— Очень любопытная дыра, — сказал он, достигнув площадки. — Я глубоко не полез, но, вполне возможно, она ведёт прямо в штольню!

— Тогда берём акваланг, верёвку и вперёд! — воскликнул Геннадий.

— Передохни немного, — предложила Лариса.

— Да я не устал, — отмахнулся Геннадий.

— Нам с вами идти? — спросила Катя.

— Не выйдет, — покачал головой Старх. — Там места мало.

— А что нам тогда делать? — забеспокоилась Лариса.

— Купайтесь, — пожал плечами Геннадий.

— Я пас, — сказала Лариса, взглянув на тёмную воду.

— Я тоже, — поддержала подругу Катя.

— Тогда загорайте, — начал терять терпение Геннадий, — но только в купальниках!

— Кто посторонний нас здесь увидит? — поддразнила мужа Лариса.

— Пусть смотрят, лишь бы не подстрелили, — буркнул Максимов.

Когда Геннадий и Старх начали подъём, Катя предложила Ларисе:

— Давай пока поляну накроем? Они ведь голодные вернутся!

Наверху Светлана поприветствовала появление мужчин поднятым вверх кулаком. Максимов мимоходом отметил, что позицию она выбрала отменную: хорошо защищённую и с круговым обзором. Потом он сосредоточил всё внимание на дыре.

— Давай так, — предложил Старх. — Я сейчас спускаюсь вниз, а ты меня страхуешь. Если дойду до воды, дам знать, и ты с аквалангом спускаешься ко мне, потом ныряешь, а страхую я.

— Идёт! — согласился Геннадий.

Старх обвязал конец верёвки вокруг пояса и осторожно полез вниз. Геннадий внимательно следил за его перемещением, постепенно стравливая верёвку. Через несколько минут снизу донеслось:

— Дошёл до воды. Спускайся!

* * *

Грач, притаившись за камнями, долго смотрел в бинокль на одинокую скалу. Потом сполз вниз.

— Это они! — сказал он.

— Что делают? — спросил Чалый.

— Две бабы хавчик готовят. Остальных не видно. Вот что, пошли кого-нибудь с биноклем, пусть наблюдает, и вызывай сюда катера. Штырь пусть подойдёт к берегу, остальные пускай остаются в море на некотором отдалении от скалы.

* * *

Светлана по блеску стекла заметила, что с берега за ними следят. Её же вряд ли заметили. У неё оптика не бликует.

* * *

Когда Старх и Геннадий спустились вниз, «стол» был уже накрыт. Катя и Лариса отметили, что мужчины выглядят уставшими, но весьма довольными. В такой ситуации лезть с вопросами не имело смысла — скоро всё сами расскажут. Геннадий осмотрел далеко не бедное угощение, и с деланным сожалением произнёс:

— Жаль, шампанское с собой не захватили. Сейчас было бы в самый раз!

Лариса прижала руки к груди.

— Неужели?..

Геннадий не выдержал и широко улыбнулся.

— Старх, продемонстрируй!

Вяземский положил между блюдами нечто, завёрнутое в футболку, и распаковал свёрток. Перед взорами женщин предстал брусок жёлтого металла.

— Это золото? — сдавленным голосом спросила Лариса?

— Да! — воскликнул Геннадий. — И внизу его целых четыре вагона! Так что к чёрту обед! Собирайтесь, а я пока свяжусь с Сологубом. Потом возвращаемся в город и закатываемся в самый лучший ресторан — мы это заслужили! Света, спускайся! — крикнул он наверх.

В ответ раздалось:

— Наденьте гарнитуру!

Старх, Геннадий и Катя тут же нацепили переговорные устройства. Лариса следила за их действиями с лёгким недоумением.

— С возвращением у нас могут быть проблемы, — раздался в наушниках спокойный голос Светы. — Мы окружены!

— Немедленно в укрытие! — скомандовал Геннадий.

Подхватывая на ходу баулы с оружием, все устремились к камням, громоздившимся возле скалы. Геннадий на ходу ухитрился прикрыть краем футболки золотой брусок.

— Разбирайте оружие! — скомандовал он, когда оказались в укрытии. Сам достал спутниковый телефон и попробовал выйти на связь. Ничего не вышло. — Надо взобраться на скалу, — сказал он.

— Не пущу, подстрелят! — вцепилась в него Лариса, на которой теперь тоже было переговорное устройство.

— Не подстрелят, — возразила Светлана. — Лезь, не бойся, я прикрою!

Когда Геннадий очутился возле неё, деловито доложила:

— Группа на берегу. Не менее десяти человек. Три катера подходят с моря.

— Ясно, — кивнул Геннадий и вновь включил спутниковый телефон. Здесь связь работала.

— Срочно нужен генерал Сологуб! — крикнул в трубку Геннадий.

— Генерал на операции. Можете передать информацию мне.

— Мы обнаружили то, что искали, но нас окружают какие-то люди. Пока не нападают, но нам требуется поддержка.

— Не уходите со связи, — сказал голос.

Тем временем катера подошли довольно близко. Два застопорили ход, держась на некотором отдалении от скалы, один пошёл к берегу.

— Держитесь, — ожила трубка. — Помощь к вам уже отправлена.

* * *

Вниз Максимов не спешил, резонно полагая, что Светлане в одиночку трудно будет целиком контролировать предполагаемый театр военных действий. Тем временем катер ткнулся носом в берег. Максимов наблюдал в бинокль, как пятеро вооружённых мужчин покинули судно, взобрались на откос и скрылись за гребнем. Максимов не упускал из виду и другие катера, но те пока оставались в дрейфе. Прошло около получаса.

— Чего они ждут? — прозвучал в наушниках Катин голос.

В оптику хорошо были видны два джипа, но люди возле них не наблюдались, видимо все сконцентрировались в одном месте, ближе к гребню.

— Наверное, обсуждают план штурма, — предположил Геннадий.

— Уже обсудили, — поправила его Светлана.

— Следи за катерами! — приказал майор, а сам прильнул к биноклю.

Света была права: противостояние переходило в активную фазу. На гребне стоял человек в бронежилете и с мегафоном в руке.

— Извините, что прервал вашу трапезу, — разнёсся над водной гладью усиленный с помощью рупора насмешливый каркающий голос. — Но я не дождался вас в условленном месте, а я не люблю, когда меня обманывают, и вот я здесь. — Мужчина прервал речь, видимо, в надежде услышать ответ, обломился и продолжил: — Понимаю, что вам уже не нужен портсигар. Вы нашли, что искали. Доказательство тому лежит меж вашего обеда, стыдливо укрытое тряпкой…

— Сам ты тряпка! — обиделся за свою футболку Старх. — Знал бы ты, сколько она стоит.

Поскольку произнёс он эту отповедь, не отключив переговорного устройства, ответом на его слова было дружное хихиканье.

— … Так что отпираться бессмысленно. И я хочу задать вам вопрос: как будем делить находку?

Максимов сначала решил не отвечать, но потом подумал, что стоит потянуть время, и прокричал, жалея, что у него нет матюгальника:

— А с чего ты вообще решил, что мы собираемся с кем-то делиться?

Его услышали, и ответ прозвучал незамедлительно.

— Вы, может, и не собираетесь. Но когда я сделаю вам предложение, от которого вы не сможете отказаться, поверьте: вы согласитесь!

— Выискался на нашу голову Дон Карлеоне местечкового разлива! — саркастически произнёс Старх и посоветовал: — Гена, ты глотку больше не рви. Ничего они нам не сделают!

— Итак, — продолжил Грач, — вот моё предложение. Вы прекращаете глупое сопротивление, и мы вместе поднимаем золото. Вам достанется пятая часть, и вы уходите живыми. Согласитесь, это очень щедрое предложение.

Грач подождал, но остров хранил молчание. Тогда он вновь поднёс мегафон к губам.

— Если ваше молчание является согласием с предложенным мной вариантом, то вы, все пятеро, должны выйти на открытое место и стоять с поднятыми руками до прибытия моих людей. Если вы этого не сделаете в течение пяти минут — мы начнём штурм!

Грач спустился с откоса к своим людям и приказал:

— Приготовиться!

Максимов внимательно следил за действиями бандитов. Катера в море запустили моторы, а на берегу, на гребне, установили пулемёт. Когда пять минут истекло, пулемёт дал короткую очередь. Видимо, это был сигнал к атаке. Катера в море пошли на разворот, готовясь выйти на боевой курс, а к третьему катеру с гребня стали спускаться люди.

— Старх, — спросил Геннадий. — В катерок из РПГ слабо попасть?

— Сейчас узнаем, — ответил Вяземский.

Грач, который, из укрытия наблюдал за происходящим в бинокль, увидел, как на острове из-за камня приподнялся мужчина с гранатомётом в руках.

— Берегись! — заорал Грач своим людям на берегу.

Те сначала замерли на месте, а потом бросились врассыпную. Катер взорвался, добавив к силе гранаты взрывную силу паров хранящегося в его баке бензина.

Огонь, дым, парящие в воздухе обломки катера добавили Максимову настроения.

— Отличный выстрел! — прокомментировал он. — Боец Вяземский, выражаю вам благодарность!

— Служу России! — пробурчал Старх.

Опомнившийся после взрыва Грач скомандовал:

— Огонь!

Пулемёт на гребне залился злобным лаем, но тут же замолк. Грач увидел, как пулемётчик, взмахнув руками, падает с откоса вниз.

«У них снайпер!» — догадался мафиози и поспешил спрятаться за гребень.

— Старх, встречай гостей! — крикнул Максимов, имея в виду катера, которые с двух сторон обогнули скалу и на полном ходу шли к площадке.

— Не вопрос! — ответил Старх, беря в руки следующий гранатомёт.

Но ещё раз отличиться ему не дали. Когда с катеров заметили догорающие останки третьего катера, своих товарищей, разбросанных взрывом по берегу — кого шевелящегося, а кого без признаков жизни, — они, как сговорившись, круто развернулись и стали уходить в море.

А на берегу шла перестрелка. Какие-то люди — и Максимов догадывался, какие, — атаковали бандитов со стороны берега.

Света следила за происходящим через оптический прицел. Скоротечный бой был близок к завершению. Живыми и не пленёнными оставались только два бандита, отступившие к одному из джипов. В них не стреляли. Видимо, хотели взять живьём. В идущем прямо на бандитов командире спецназа Света разглядела знакомые черты.

* * *

— Сдавайтесь! — крикнул командир спецназовцев.

Грач криво усмехнулся: — Делай как я, братуха! — и бросил пистолет с расстрелянной обоймой на землю. Чалый последовал его примеру.

Грач, изображая усталость и покорность судьбе, повернулся и опёрся руками о заднюю дверцу джипа. Резко её открыл и повернулся лицом к спецназовцам, в его руке была граната. Лицо было искажено в безумной ярости с губ, сыпались слова:

— Оружие на землю, суки! У меня за спиной ящики с взрывчаткой. Оружие на землю, иначе всех взорву! — В подтверждение своих слов Грач показал сорванное с гранаты кольцо.

Света всё это видела, но не слышала слов. Она взяла Грача на прицел, но Максимов, разглядевший в бинокль чуть больше, её придержал.

— Не сейчас. У него в руках граната без чеки, а за спиной ящики с взрывчаткой. Убьёшь — наших взрывом побьёт!

Командир спецназа оценил ситуацию точно так же. Он медленно положил на землю автомат и дал команду своим людям делать то же самое. Касалась она, разумеется, не всех, а только тех, кто находился рядом с джипом. Остальные держали братьев под прицелом.

— Быстро за руль! — крикнул Грач брату.

В машине оба оказались одновременно.

— Гони! — скомандовал Грач. Сам высунул руку в окно и швырнул гранату в сторону отступающих от джипа спецназовцев.

На этом месте везение ещё раз выручило братьев, а потом ушло от них навсегда. Чалый перестарался. Мотор обиженно взревел и заглох. Джип дёрнулся, но с места не сдвинулся. Грач втянул голову в плечи, ожидая страшного взрыва. Но взорвалась только граната. Задняя дверца джипа от толчка захлопнулась, оградив ящики с взрывчаткой от пагубных последствий взрыва. Нескольких спецназовцев осколки на излёте всё же достали, но, по счастью, посекли только бронежилеты.

Сообразив, что и на этот раз пронесло, Грач скомандовал:

— Заводи, поехали!

Со стороны скалы прилетела пуля и поцеловала его в висок. Чалый так и не выполнил последнюю волю брата. Он вывалился из машины на землю, и, оставаясь на корточках, поднял над головой руки.

Света видела, как командир спецназовцев поднялся на гребень и, стоя лицом в сторону скалы, сдёрнул с головы маску-капюшон.

— Так я и думала, — пробормотала Света, опуская винтовку.

А поскольку переговорное устройство не было отключено, её реплика сильно заинтересовала подруг по команде.

— Ты про того парня на берегу? — спросила Катя.

— Он что, тебе знаком? — поинтересовалась Лариса.

— Вам тоже, — пробурчала Света.

— Витька, что ли?! — расхохоталась Катя. — Ты смотри, не подстрели его ненароком.

— Зачем? — спокойно возразила Света. — Он мне на кое-что другое сгодится.

* * *

Старх забрался на скалу.

— Вроде конец? — обратился он к Максимову. — Жаль, катера ушли!

Максимов протянул ему бинокль.

— Смотри!

Старх посмотрел в указанном направлении и присвистнул.

— Ну, дела! — весело сказал он.

Оба катера болтались в пределах видимости, окружённые полицейскими судами.

* * *

— Что вы мне можете сказать, доктор, по поводу состояния здоровья моего сотрудника?

Сологуб придерживал врача за локоть, не давая возможности уйти от ответа. Врач пожал плечами.

— Жить будет точно, об остальном говорить пока рано.

— То есть его могут признать негодным к воинской службе? — продолжал допытываться Сологуб.

— Не знаю… не думаю, если он у вас, конечно не спецназовец…

— Он не спецназовец, доктор, — заверил врача Сологуб.

— Тогда… Впрочем, я уже сказал: время покажет. И отпустите мою руку, меня пациенты ждут!

— К нему можно пройти? — спросил Сологуб, отпуская локоть врача.

— Вам запретишь! — буркнул врач и поспешно удалился.

* * *

В одноместной палате рядом с кроватью Галкина сидела Люба. Капитан держал её за руку. Увидев вошедшего генерала, Люба смутилась и попыталась руку высвободить. Вениамин ей это сделать не позволил и глядел на приближающееся начальство снизу вверх если не вызывающе, то уж точно без почтения.

— Здравствуй Веня! — нарочито бодрым голосом пробасил Сологуб. — Вижу: ты здоров и времени зря не теряешь.

От этих слов Люба засмущалась ещё больше. Галкин ласково погладил её руку.

— Ты посиди пока в коридоре, нам с Дядей Мишей надо кое-что обсудить.

«Наглеет пацан! — беззлобно подумал Сологуб, пропуская к выходу Любу. — Так ведь по делу наглеет — заслужил!»

Когда за Любой закрылась дверь, а генерал занял насиженное ей место, Галкин произнёс:

— Я ведь, товарищ генерал, всё прекрасно понимаю. Я имею в виду то, что вы меня подставили. Но я на вас не в обиде. Я действительно кое-что задолжал Конторе, и не так важно, каким образом эти долги с меня были взысканы. Или не все? — он вопросительно посмотрел на Сологуба.

— Все, Веня, все, — успокоил его генерал.

Галкин на пару секунд прикрыл глаза.

— Вот вы, товарищ генерал, сейчас думаете: с чего бы это он так принаглел? А это ведь не наглость. Просто я, товарищ генерал, всё теперь про себя понял. Как я жил до сих пор? Обуза родным и друзьям, обуза Конторе, самому себе обуза. Я ведь, товарищ генерал, коренной москвич. А с Москвой у меня отношения не заладились. Она сама бурлит, и от других этого требует, а я покой люблю. А в этом городе я бы мог пригодиться. Нет, правда, я это понял, сразу, как сюда приехал. А потом встретил Любу… Товарищ генерал, если меня не попрут из органов, могу я просить перевода в этот город? А Коршунова заберите в Москву. Там от него пользы больше будет.

От напряжения у Галкина на лбу выступила лёгкая испарина. Он замолк и откинулся на подушки, отведя взгляд в сторону. Сологуб наклонился к нему и легонько похлопал по руке.

— Я, капитан, оценку твоим словам давать не буду. Как не буду перед тобой оправдываться — не в чем! А насчёт органов… Если врачи позволят, никто тебя, Вениамин, из органов не выпрет. И насчёт перевода я позабочусь — обещаю!

— Спасибо, — слегка улыбнулся Галкин. — Если всё сложится для меня удачно — будет в этом городе новый капитан.

— Зачем капитан? — поднимаясь с места, сказал Сологуб. — Майором ты сюда приедешь, слово Дяди Миши! Ладно, выздоравливай! — Смущённый своим порывом Сологуб заспешил к двери.

— Товарищ генерал-лейтенант! — догнал его у порога голос Галкина.

Сологуб повернулся к кровати.

— Спасибо, Дядя Миша! — с чувством произнёс Галкин.

В коридоре Сологуб хитро подмигнул Любе.

— Береги его, девонька. А уж он тебя точно сбережёт!

* * *

— Вот и съездили на пикничок! — усмехнулась Светлана. — Кто забыл запасную канистру с бензином в багажник поставить?

— Так ты и забыла, — заявила, прижимаясь к мужу Катя.

— Действительно, — поддержала её с переднего сидения Лариса.

Света чуть не задохнулась от возмущения.

— Ах, так? Так значит? Сговорились, женатики. — Светлана вздохнула. — Оно конечно, одинокую женщину кто угодно обидеть может…

— Тебя обидишь, — улыбнулся Старх. — Недавно одни попробовали, так ты двоим в бошках дырки наковыряла.

— Для себя одной, что ли, старалась? — обиделась Светлана. — Хрюши вы неблагодарные!

— Ладно, — сказал сидящий за рулём Максимов. — Всё это очень весело, что, однако, делать будем?

— Сколько мы от крайнего села отъехали? — спросил Старх. — Километра три?

— Толкать предлагаешь? — повернулся к нему Геннадий.

— Я — за! — засуетилась на сиденье Лариса.

— Успокойся! — осадила её порыв Катя. — Не видишь, дяди шутят. Кому придёт в голову три километра джип толкать, да ещё в гору? Посмотри: мы же в котловине. Туда подъём и туда подъём!

— А ты не права, — сказал Геннадий, который некоторое время высматривал что-то впереди. — Кому-то эта затея пришлась явно по душе!

Все высыпали из джипа, чтобы полюбоваться необычным зрелищем. К ним навстречу, воспользовавшись небольшим уклоном, двое мужиков толкали небольшую машину.

— Так ведь это «паркетник», — пренебрежительно заметила Катя.

— Ну и что? — возразила Лариса. — Всё равно ведь джип!

И пока они препирались, мужики дотолкали «паркетник» чуть ли не к их ногам.

— Хорош! — раздался очень знакомый голос, и из-за джипа, вытирая со лба пот, вышел…

— Товарищ генерал!

— Михаил Иванович!

— Дядя Миша!

— И всё это я, — подытожил, отдуваясь, Сологуб. — Привет, ребята! И что это вы тут делаете?

— Вы не поверите, Михаил Иванович, — сказала Лариса. — У нас бензин закончился.

— И у вас?! — выпучил глаза Сологуб.

Потом он принялся хохотать, заражая смехом присутствующих. Не смеялся только водитель генеральской машины, ограничившись лёгкой улыбкой. Насмеявшись вдоволь, Сологуб покачал головой:

— Прямо анекдот. Кому скажи — не поверят!

— Ну, мы-то ладно, а вы-то здесь как, товарищ генерал? — спросил Максимов.

— Вас встречать ехал, — махнул рукой Сологуб, — да вот… — он зыркнул глазом в сторону водителя. — Ладно, чего теперь? Ребята, у вас попить чего не найдётся? А то так проголодался, что переночевать негде!

— А давайте прямо тут пикник и устроим? — предложила Лариса. — Я тоже что-то проголодалась!

* * *

— Ну, чем не скатерть-самобранка! — восхищался Сологуб, наблюдая за тем, как споро заполняется расстеленное на траве покрывало всяческими яствами и напитками.

— И не надо ни в какую Изумрудную Падь ехать, правда? — стрельнула в него глазами Лариса.

— Извини, голубушка, — покачал головой Сологуб, — но в этом я с тобой не соглашусь. В Изумрудной Пади любая еда приправлена ещё и воздухом, какого на Земле-матушке нет больше нигде. Я-то пробовал, ты уж мне поверь! А вот ежели на сопочку ближнюю подняться, то и Байкал-озеро увидеть можно… Скажи, не красота? А какая там банька! Её, кстати, к вашему приезду натопить обещали. А Виктор-то твой, — Сологуб кивнул в сторону Светланы, — зря, что ли, над шашлыком колдует. Нет, робяты, до Изумрудной Пади нам непременно добраться надо, хоть бы к вечеру!

Светлана уже стояла напротив Сологуба, подперев бока руками.

— Это ты чего? — деланно удивился Сологуб.

— Да вот хочу у вас, Дядя Миша, спросить: кто это там над шашлыком колдует?

— Да Виктор твой, я же сказал, али не расслышала?

— А почему это он мой?

— А разве нет? — Сологуб сокрушённо покачал головой. — Извини, ошибся. Так ему и передам.

— А вот этого не надо, — усмехнулась Светлана. — У меня и свой язык пока не отсох. С кем надо, сама разберусь!

— Так и разбирайся, — тут же согласился Сологуб. — Я разве ж против? А ты куда нацелился? — уже совсем другим тоном спросил генерал у пытавшегося незаметно прошмыгнуть шофёра. — Да ещё с канистрой?

— Я, товарищ генерал-лейтенант, пока вы кушаете, хотел в деревню сбегать, бензином разжиться.

— Отставить! — скомандовал Сологуб. — Пока не поешь, никуда не пойдёшь!

Старх и Геннадий с улыбками наблюдали за этой суетой.

— А чего он по телефону подмогу не вызовет? — спросил Старх. — Если сам не взял, то у водилы-то наверняка есть.

— А место тут какое-то заколдованное, — ответил Геннадий. — Ничего не берёт, даже спутниковый, я уже пробовал. Если только на сосну залезть?

— Да ну его к лешему, — стал отговаривать друга Старх. — Мы куда торопимся? Ещё грохнешься вниз. После всего-то обидно будет.

— Не то слово, — согласился Геннадий. — И впрямь: ну его! — Потом обратился к генералу:

— Товарищ генерал, а почему в эту Изумрудную Падь ведёт такая глухая дорога? Если там так хорошо, то народ должен валом валить, а тут за час ни одной машины.

— Так потому и хорошо, — усмехнувшись, ответил Сологуб, — что не всякого там ждут. Я ясно выразился?

— Яснее некуда, — подтвердил Максимов.

* * *

Когда с трапезой было покончено, и женщины занялись уборкой, шофёр вновь обратился к генералу за разрешением отправиться в деревню, и опять получил отказ.

— Это мне полезно после еды прогуляться, чтобы лишний жирок не завязывался, — пояснил причину отказа Сологуб, — значит, мне и идти. И кто мне составит компанию? — громко спросил он.

— Я, — тут же откликнулся Максимов.

— И я, — поддержал друга Вяземский.

— Все мы, — подвела итог обсуждению Катя.

— Добро, — улыбнулся Сологуб. — Берите, хлопцы, канистру, и в путь! А ты, стало быть, — повернулся генерал к шофёру, — остаёшься транспорт охранять, и никаких возражений!

Когда машины скрылись за поворотом, Сологуб сбавил шаг.

— Есть у меня к вам разговор, ребята, — начал генерал, — да при шофёре я его вести не хотел.

— А мы уже поняли, — сказала Светлана.

— Тогда слушайте. То, что за вашей экспедицией Бухлов увязался, вы уже в курсе. И то, что ему это боком вышло, тоже. А поелику он хоть овца и паршивая, но наша — ты же Гена его хоть и в шутку, но завербовал? — пришлось Конторе его из беды выручать. Послал я ему на выручку капитана Галкина.

— Как Галкина? — удивился Максимов. — Он же не оперативник?

— На то и расчёт был. Он у нас роль живца исполнял, а для этого особой хватки не требуется. Ему чего и сделать-то надо было: подставиться бандитам, оказаться рядом с Бухловым и включить маячок, в тело его вмонтированный. А поступать именно так вынудили нас обстоятельства. Наших людей в том городе немного — официальный так и вовсе один. А в полиции «кроты» ходов понарыли. Если бы мы туда сразу всем табором нагрянули, бандиты вмиг бы про то прознали, и без шума бы не обошлось. А городок маленький, тихий, к большому шуму непривычный. А так всё вышло — лучше не придумаешь. Пока «кроты» про Галкина бандюкам докладывали, их самих ССБ под колпак взяла. Группа из области вместе с Галкиным прибыла и за его легендой спряталась. А самого Галкина украли. Вот тут и мы нагрянули: ФСБ и ОМОН. ОМОН поехал «кротов» ловить, а мы, стало быть, пленников вызволять. И вот тут чуть у нас казус не приключился. Помощник главаря местных бандитов успел в подвал, где пленников держали, раньше спецназа забежать и чуть всех там не порешил. Хорошо, Галкин ему помешал.

— Что, Галкин вооружённого бандита голыми руками обезвредил? — удивился Максимов.

— Не совсем голыми, палку он там какую-то нашёл. Да и не обезвредил он его, только помешал. Бандит его ножом ранил, а добить не успел — получил пулю в затылок.

— Герой он, этот ваш Галкин! — сказала Лариса.

— А вы с ним, Михаил Иванович, некрасиво обошлись, — добавила Светлана.

— Была на то своя причина, — сказал Сологуб.

— Не понимаю, какая может быть причина, чтобы так человека подставлять? — сказала Катя.

— Спрашиваешь, какая? — Сологуб повернулся к ней лицом. — А если я тебе скажу, что это Галкин Бухлову всю информацию по «Латинскому Танго» слил?

После этих слов генерала на дороге воцарилось тягостное молчание.

— И что теперь с ним будет? — спустя пару минут спросила Лариса.

— С Галкиным? — уточнил Сологуб. — А что с ним будет? Вину он смыл кровью, и служебное расследование в отношении него прекращено. Поправится и переедет из Москвы в этот самый городок. Если врачи разрешат — будет служить по нашему ведомству, а нет — не пропадёт, небось?

Перехватив взгляд Ларисы, Сологуб поспешил её успокоить.

— Переезд — это его решение. Любовь у него в этом городе приключилась…

* * *

— Товарищ генерал!

— Чего тебе? — посмотрел Сологуб на Максимова.

— Вы сказали, что Галкина ранил помощник главаря, а что сам главарь?

— А это ты у неё спроси, — кивнул Сологуб в сторону Светланы. — Она ведь ему башку дырявила.

— Так это на берегу был он? — догадался Вяземский.

— Он. И это, ребята, отдельная история…

Жили в городе Иркутске два брата: Саша да Степан. Выросли они и превратились в бандитов: Сивого и Чалого. Чалый — тот был просто бандит, а Сивый был бандит шибко образованный. Если бы в тюрьму не сел — стал бы кандидатом наук. Месяца ему до защиты не хватило! А ещё был Сивый жесток непомерно. И стала светить ему расстрельная статья. Тут и решил он стать другим человеком. Не в смысле поменять образ жизни, а в смысле поменять лицо, голос, и даже отпечатки пальцев. Был в то время в Иркутске врач — руки золотые, а нутро гнилое, и до денег жадный. Многим бандюкам помог он под новой личиной от правосудия укрыться. Помог и Сивому, да вышло — себе на голову. Порешил его Сивый вместе с помощницей, как только с него бинты сняли, чтобы никто не мог его опознать. Потом исчез. Его не только милиция искала. Свои тоже за доктора поквитаться хотели, но не нашли — ни те, ни эти. Брат его Чалый тогда ото всех отмазался. Мол, не знаю ничего, и баста! Все думали, что Сивый за бугор рванул, денег у него, по слухам, было немеряно. Но только не так всё было. Доктор за ту операцию огромные деньжищи запросил: большую часть того, что имел Сивый. Может, он его ещё и за это кончил: надеялся деньги вернуть. Но с этим у него вышел облом — денег он у доктора не нашёл. И пришлось Сивому идти в бега с деньгами малыми, для заграничной жизни непригодными. И тут новая внешность пришла ему на выручку. Доктор ведь его из русака в кавказца перекроил. Так и стал Сивый Грачом. Быстро заработал новый авторитет, не такой, как прежде, но достаточный для того, чтобы держать под собой небольшой забайкальский городок. И помер бы там в своей постели, кабы Бухлов ему вас, ребята, с вашим золотом не слил. И Сивый-Грач сорвался, ведь возможность уехать за границу вновь стала реальной. Остальное вы знаете.

— А как эта история стала известна? — спросила Лариса.

— Чалый, брат Сивого, раскололся на допросе. Он был в больнице, когда брат врачей убивал.

Впереди показался просвет, и вскоре дорога привела путников на лесную опушку. Справа на лугу паслись коровы и кони, а за лугом раскинулась деревня.

— Михаил Иванович! — обратилась к генералу Лариса. — Скажите, раз золото нашли, то теперь Гене звание вернут?

— А я разве не сказал? — изобразил удивление Сологуб. — Вот башка дырявая, запамятовал! Ребята, не знаю, что вам за всё это будет, но одно могу сказать точно: уже подписан приказ о восстановлении майора Максимова в прежнем звании!

Все кинулись поздравлять Геннадия. Тот слабо отбивался, а потом и вовсе убежал в кусты, крикнув:

— Я сейчас!

— Куда это он? — растеряно спросила Лариса.

Ей бы догадаться, что мужику просто приспичило. Но слова были сказаны, и Сологуб их услышал.

— Как это куда? — удивился он. — Коня ловить, разумеется, — и кивнул в сторону луга.

— Какого коня? — не поняла Лариса.

— Белого, — на голубом глазу произнёс Сологуб и пояснил: — Он ведь теперь герой, триумфатор. А как ещё въезжать триумфатору в населённый пункт, как не на белом коне?

Первой рассмеялась Катя, потом Светлана. Дольше всех крепился Старх — стрёмно над другом смеяться. Но и он не выдержал. Лариса сначала не понимала причины всеобщего веселья, а когда поняла, то сначала хотела обидеться за мужа. Но представив, как её Гена въезжает в деревню на белом коне, рассмеялась и она.

КОНЕЦ